Огненный зверь (сборник) [Роберт Джордан] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Роберт Джордан Огненный зверь

Рог Дагота

Глава 1

Кроваво-красное солнце изжаривало равнину Замора, а заодно и отряд всадников, державших путь по этим каменистым пустынным плато, сменявшимся покатыми холмами. Грудь всадников была защищена кирасой из черного дерева. Головы прикрывали от ударов шлемы с забралом. Кольчуги черного цвета защищали руки. Черными же были и щитки, поднимавшиеся от сапог к коленям. Все до единой части их снаряжения были окрашены в цвет темной ночи. Такие же черные металлические пластины и войлочные попоны с нашитыми металлическими бляхами защищали головы, шеи и бока их лошадей. На бедре каждого из всадников висело по длинной кривой сабле, а к седельным лукам были прикреплены шипастые палицы. Правда, в руках у них вместо ножей было по длинной деревянной дубинке. Были у них с собой и толстого плетения сети, достаточно прочные, чтобы удержать тигра.

Замыкала процессию повозка на больших колесах, на которой была установлена огромная клетка из металлических прутьев толщиной с человеческое запястье. Возница непрестанно хлестал двух лошадей, тащивших это сооружение; он должен был не отставать от колонны, которая, несмотря на жару и вес доспехов, отягощавших лошадей, держала очень приличный темп езды, и казалось, ничто на свете не будет способно заставить всадников хоть на миг притормозить на пути к их загадочной цели.

Тот, кто возглавлял отряд, был едва ли не на голову выше любого другого, а также заметно шире в плечах. О его высоком положении можно было догадаться по искусной золоченой резьбе, покрывавшей кирасу. Там, среди арабесок, изготовился к прыжку золотой лев. Тонкие, побелевшие от времени шрамы на лице воина – один – через переносицу, а другой – от угла глаза через всю щеку к подбородку – давали понять, что этот человек не был чужд военному делу. Правда, сейчас эти шрамы были почти скрыты дорожной пылью, оседавшей на потной коже лица плотным слоем.

– Бесполезно, – пробормотал он почти про себя, – проклятье, абсолютно бессмысленно.

– Во всем, что я делаю, всегда есть смысл, Бомбатта.

Большой, сильный человек вдруг боязливо сжался, когда к нему галопом подлетел один из всадников, чье лицо помимо шлема было укрыто еще и маской из черной мягкой кожи. Он-то был уверен, что дальше его собственных ушей эти проклятья не долетят.

– Я просто не вижу необходимости… – он начал осторожно оправдываться, но второй всадник, чей голос, даже приглушенный маской, не утратил командного тона, резко оборвал его:

– Что должно быть сделано – должно быть сделано, как гласят древние Свитки Скелов. Именно так там и написано, Бомбатта.

– Что вы прикажете, – неохотно согласился тот, – будет исполнено.

– Разумеется, Бомбатта. Но я чувствую повисший в воздухе вопрос. Ну же, спрашивай. – Высокий воин продолжал, в сомнении, молчать. – Говори же, Бомбатта. Я приказываю.

– То, что мы ищем, – медленно произнес Бомбатта, – а точнее, где надо искать… Мне кажется, этого нет ни в каких свитках.

Смех всадника в маске заглушила черная кожа. Почувствовав издевку, Бомбатта вспыхнул.

– Эх, Бомбатта, неужели ты думаешь, что моя сила ограничивается только знанием свитков. Ты считаешь, что я знаю только то, что в них написано?

– Нет, – ответ был краток до непочтительности.

– Так выполняй же приказы, Бомбатта. Подчиняйся им и поверь, мы найдем то, что нам нужно.

– Я выполню все, что вы прикажете.

Могучий воин безжалостно сжал коленями бока своего коня, не обращая внимания на тех, кто вынужден был поторопиться, чтобы поспеть за ним. Он уже знал, что более высокий темп будет расценен как проявление послушания, как знак доверия полученным приказам. Пусть остальные проклинают все на свете, обливаясь потом. Он еще пришпорил коня, не глядя на пену, появившуюся на губах и шее животного. Его сомнения вовсе не были рассеяны. Но он слишком долго добивался своего нынешнего поста, чтобы вот так запросто потерять его сейчас. Вперед! Быстрее и быстрее, пусть даже придется загнать людей и лошадей до смерти.

Равнина Замора частенько являлась ареной, на которой происходили самые странные события. Безумие, жадность, разбойники, священные клятвы заставляли людей совершать абсолютно непонятные поступки. Здесь можно было бы увидеть человека в дорогих одеждах, спешно зарывающего в песок золотые монеты; целый караван, все наездники которого сидели задом наперед на своих лошадях, при этом раздетые догола; на горизонте вдруг могла появиться целая вереница девушек, чью одежду целиком заменяла голубая татуировка с головы до пят. Случайного наблюдателя причины этих странных явлений привели бы в изумление, сумей он, конечно, до них докопаться.

То, чем сейчас занимались вдалеке от любого жилья, у подножия каменистого холма два совершенно непохожих друг на друга человека, тоже было бы абсолютно непонятно постороннему наблюдателю.

Их стреноженные лошади пощипывали редкую жесткую траву неподалеку. Первый из двоих, высокий, с крепкими мускулами молодой парень, был занят тем, что укладывал плоский обломок скалы длиной почти в его собственный рост на четыре здоровенных валуна, которые он предварительно подкатил один к другому. Чтобы выровнять плоский камень, он подложил под один из его углов несколько булыжников. На его груди на ремешке из сыромятной кожи висел золотой амулет в форме дракона.

Этот юноша с сапфировыми глазами больше был похож на воина, чем на строителя. На его ремне был закреплен прямой широкий меч старинной работы. Потертость его рукоятки, как и рукоятки кинжала, выдавала, что эти предметы служили не для украшения. Его лицо, обрамленное черной гривой волос, сейчас перехваченных широким кожаным ремнем, для невнимательного наблюдателя было лишь лицом юноши. Но более проницательный человек заметил бы на нем ту печать, которую может оставить только большой и тяжелый жизненный опыт.

Спутник голубоглазого юноши был полной его противоположностью. Невысокий, худой, но жилистый, с черными глазами, сейчас он стоял почти по пояс в узкой яме, выгребая из нее камни и песок лопатой со сломанной ручкой. Два набитых кожаных мешка лежали рядом с ямой. Время от времени парень стирал с лица пот и чертыхался по поводу непривычной для него работы. Но всякий раз при взгляде на мешки он снова с удвоенным усердием принимался за работу.

Наконец он все же отбросил доломанную лопату и спросил:

– Слушай, Конан, может, хватит, а? Его крепко сложенный товарищ не услышал вопроса. Он, наморщив лоб, придирчиво осматривал воздвигнутое им сооружение. По замыслу, это должен был быть алтарь. С такими штуками ему не часто приходилось сталкиваться. Но в его родной суровой Киммерии он с детства уяснил для себя, что долги нужно отдавать, невзирая на трудности и препятствия.

– Конан, уже ведь глубоко, правда?

Киммериец мрачно посмотрел на своего товарища:

– Если бы ты не разевал рот не вовремя, Малак, нам бы не пришлось сейчас закапывать эти драгоценности. Амфарат никогда бы не узнал, кто стащил его камешки, городская стража тоже ничего бы не узнала, а мы могли бы попивать спокойненько вино в таверне Абулета, подсаживать на колени девочек, а не обливаться потом в этой проклятой пустыне.

– Да не собирался я звать тебя по имени, – пробурчал Малак.

Он запустил руку в один из мешков и вытащил горсть опалов, рубинов, сапфиров и изумрудов. Зеленый огонек блеснул в его глазах, когда он высыпал обратно отполированные камни. Зеленый сменялся искрами синего, алого, снова зеленого и золотого. Со вздохом сожаления он вновь покрепче затянул мешок.

– Это я просто от неожиданности. Ведь никто не мог предположить, что там столько этих камней. Вот я и вскрикнул. Но я правда не нарочно…

– Кончай, Малак, – сказал Конан, вновь смотря на алтарь, а не на собеседника.

Киммериец зажал в кулаке золотой амулет. Эту вещицу дала ему Валерия, и, дотрагиваясь до золотого дракона, он словно снова ощущал ее рядом.

Валерия – любовница, воин, вор, – все было перемешано в этой золотоволосой красавице. Она умерла, унеся с собой всю радость из его жизни. Он видел ее смерть. Но затем, уже после этого, он видел, что она вернулась, вернулась, чтобы вновь сражаться с ним бок о бок. Этот долг должен был быть оплачен.

Малак снова взял в руки то, что осталось от лопаты, и вдруг, повернувшись к Конану, сказал:

– Я не думал, что ты веришь в богов, Киммериец. Никогда раньше я не видел, чтобы ты молился.

– Бог моей родины – Кром, – ответил Конан, – черный господин загробного мира. При рождении он дарит человеку жизнь и волю, но ничего больше. Он не снизойдет до милости в обмен на жертвоприношения, не станет слушать мольбы и причитания. Как человек поступит с двумя подарками Крома – это его личное дело.

– А этот алтарь? – спросил Малак, когда Киммериец закончил.

– Это другая страна, здесь другие боги. Я не поклоняюсь им, но Валерия верила в них.

Конан, нахмурившись, раскрыл ладонь и посмотрел на амулет.

– Вдруг ее боги услышат меня, ведь жрецы утверждают, что они слушают нас. Быть может, я могу сделать чуть легче ее судьбу там, среди богов, в том мире.

– Кто их знает, этих богов. Вечно им не угодить, – сказал Малак, пожимая плечами. Он вылез из ямы и сидел скрестив ноги рядом с мешками. – Даже жрецы и те толком не знают, где уж тебе…

Цокот копыт за холмом оборвал его на полуслове.

Малак с визгом бросился к мешкам. В одну секунду развязав их, он бросил в рот несколько камней. При этом его лицо перекосилось от судороги, его чуть не вырвало. Затем он швырнул мешки в яму и отчаянно заработал лопатой, закапывая обратно камни, песок – все что угодно, лишь бы успеть заровнять яму до появления всадников.

Конан положил руку на рукоять меча и спокойно ждал, устремив взгляд холодных синих глаз на гребень холма, туда, где должен был появиться первый из нежданных гостей. Они, конечно, могли оказаться кем угодно. Быть может, им даже наплевать на него и на Малака и на то, чем они тут занимались. Может быть… Но Конан не верил в это.

Глава 2

Когда на холме появился одинокий всадник в закрывающем лицо шлеме и с золотой резьбой на доспехах, Малак неуверенно засмеялся:

– Один человек. Он может быть очень сильным, но вдвоем-то мы с ним управимся. Пусть только сунется…

– Я слышал, что лошадей было много, – ответил Конан.

– Эрлик забрал их на небеса живыми, – простонал Малак, изо всех сил налегая на лопату, подсунутую под большой камень, чтобы перевернуть его. Наконец валун опрокинулся и закрыл собой яму. Малак тяжело вздохнул: – А наши лошади? Может, удастся смыться?

Конан презрительно фыркнул, но ничего не ответил. Да, конечно, на коне незнакомца было навешано столько железа, сколько, наверное, весил сам всадник. Но зато это был настоящий конь. Рванись они сейчас на своих клячах – преимущество было бы потеряно через несколько минут преследования. Таких лошадей, как у них, можно было купить лишь при большой нужде срочно исчезнуть из Шадизара на чем угодно, лишь бы скорее. Торопясь, они заплатили, не торгуясь, столько, сколько стоила бы пара скакунов из королевского табуна. Пустить в галоп этих доходяг означало через несколько сот шагов продолжить бегство на своих двоих, к великому удовольствию преследователей.

Наблюдавший за ними всадник остановился на гребне холма.

– Чего он еще ждет? – спросил Малак, вынимая из-за пояса два кинжала. – Если они решили убить нас, то я не вижу причин…

Неожиданно всадник в черных доспехах поднял руку и помахал ею. Из-за гребня холма в обе стороны от него волной растеклись всадники в таких же кирасах эбенового дерева. Их было не меньше сотни. Размеренным галопом они понеслись вниз по холму, окружая Конана и Малака кольцом шагов в триста диаметром.

– Можно подумать, что перед ними целая армия, – усмехнулся Конан. – Похоже, кое-кто считает нас опасным противником.

– Слушай, но так много… – почти простонал Малак, с сожалением взглянув на забеспокоившихся лошадей. Те пофыркивали и пританцовывали, словно желая убежать. Малак, похоже, был готов рвануться вслед за ними. – Чтобы нанять такую ораву, нужно столько денег, что год можно в роскоши купаться. Ну кто бы мог подумать, что Амфарат так рассердится?

– Да кто его знает. Может быть, ему не понравилось, что его камешки уперли? – мрачно пошутил Конан.

– Но мы же взяли не все, что у него было, – возразил второй воришка. – Сказал бы спасибо, что хоть что-то осталось. Мог бы еще и пару монет в храм отдать, в благодарность богам за то, что у нас не было еще мешка. А он вместо этого что удумал…

Киммериец пропустил мимо ушей тираду своего приятеля. Он уже давно научился не обращать внимания на размышления своего жилистого товарища о том, что могло бы быть, если бы было по-другому, когда на самом деле все было как раз наоборот.

В это время холодные как сталь глаза северянина киммерийца ощупывали группу из четырех всадников, возившихся с длинным узлом, закрепленным на седле одного из них. Затем Конан перевел взгляд на вершину холма. Там, рядом с первым всадником, появился еще один, в маске, наблюдающий за происходящим внизу.

Неожиданно высокий всадник в черном поднес ко рту рог, наподобие тех, что используют во время охоты. Громкий тягучий звук скатился по склону, и четверо возившихся со свертком проворно разобрали его концы и галопом погнали лошадей к двоим, застывшим в ожидании. Еще четверо всадников с другой стороны рванулись на помощь своим товарищам.

Брови Конана сдвинулись: этого еще не хватало. Первая четверка несла огромную сеть, а другие четверо держали в руках длинные дубинки, словно для того, чтобы не дать добыче выскользнуть из-под сети.

Малак сделал было пару шагов к лошадям.

– Подожди. – Несмотря на его молодость, голос Конана звучал как голос командира. Это заставило меньшего остановиться. – Пусть подойдут поближе, если не хочешь оказаться легкой добычей.

Малак мрачно кивнул и покрепче сжал кинжалы.

Грохот копыт приближался. Осталось сто шагов. Пятьдесят. Десять. Загонщики уже набрали воздух для победного крика…

– Давай! – крикнул Конан и бросился к сети. Малак со стоном отчаяния последовал за ним.

В момент броска меч Конана покинул свои потертые ножны из акульей кожи. Влекомое могучими мышцами, лезвие отсекло один из углов сети. С пронзительным воплем всадник, державший его, пронесся дальше, сжимая в руках лишь бесполезный кусок. Мчавшийся за ним воин бросил поводья своего скакуна и выхватил длинную кривую саблю. Конан, присев, увернулся от удара, а сам, в свою очередь, разгибаясь, вогнал меч под грудную пластину доспеха противника. Пронзенный почти насквозь, тот словно отскочил назад, вылетев из седла.

Прежде чем он коснулся земли, Конан уже освободил свой обагренный кровью меч и резко обернулся, следуя лишь древнему инстинкту воина, предупреждавшему его об опасности. Лицо человека, нависшего над ним, было перекошено гримасой ненависти и боевого азарта. Даже по глазам, видневшимся из-под шлема, можно было понять, что ему было бы куда приятнее замахиваться сейчас мечом, а не деревяшкой. Однако это орудие, длиннее человеческой руки, могло проломить череп, будучи применено в полную силу. А в желании вложить в удар всю злость и силу этому человеку было не отказать. Меч Киммерийца взлетел вверх, пронзая кость и мясо. Дубина и все еще сжимающая ее рука закувыркались в воздухе. Крича от боли, всадник перехватил запястье, исходившее фонтанами крови, здоровой рукой; его лошадь, почувствовав свободу от поводьев, понеслась вскачь подальше от шума боя. Конан сию же секунду приготовился встретить нового противника.

Малак сцепился с одним из тех, кто держал сеть, намереваясь вытащить его из седла. Один из кинжалов маленького вора нащупал щель между шлемом и пластиной панциря. С булькающим стоном всадник повалился на землю, увлекая за собой и Малака. В следующее мгновение маленький черноглазый воришка уже снова стоял на ногах, с кинжалами наготове. Его противник больше не двигался.

Какую-то долю мгновения Конан и его приятель неподвижно стояли лицом к лицу с пятерыми оставшимися в строю атакующими. Сеть валялась на земле. Те двое, которые должны были накинуть ее на пленников, схватились за рукоятки сабель. Те, что держали дубинки, колебались.

Вдруг один из них отбросил деревянную палку и тоже схватился за более действенное оружие. Но прежде, чем его сабля вышла из ножен, над холмом снова прокатился призывный звук рога. Сабля влетела в ножны с громким стуком, и все пятеро помчались галопом к линии своих товарищей.

Малак облизал губы:

– На кой черт им сдалось ловить нас? Никак не пойму.

– Может, Амфарат еще более безумен, чем мы предположили. Он, наверное, решил узнать, сколько криков и стонов смогут выжать из нас лучшие специалисты по пыткам.

– Великий Митра! – вздохнул Малак. – Вечно ты ляпнешь что-нибудь такое, от чего на душе совсем хреново становится.

Конан пожал плечами.

– Ты сам спросил, – сказал он и, услышав рог, добавил: – Слышал? Приготовься. Сейчас опять навалятся.

Снова четыре всадника разобрали между собой углы сети. Но на этот раз число помогающих им загонщиков возросло до двух десятков. Когда всадники подъехали поближе, Конан сделал незаметный знак своему товарищу. Малак пожал плечами, но согласно кивнул головой. Оба стояли, поджидая противника, как и в прошлый раз.

Сеть приближалась и приближалась. За ней неслись остальные загонщики. На этот раз не удастся беспрепятственно разрубить сеть и безнаказанно ткнуть мечом того, кто держал ее.

Когда загонщики приблизились вплотную, Конан метнулся влево, а Малак вправо. Всадники пронеслись между ними, рассыпаясь в проклятиях и пытаясь развернуть лошадей. Над головой Конана взвилась дубинка. Человек, державший ее, был удивлен, почувствовав, что его запястье оказалось крепко схвачено ладонью Киммерийца. Все еще не веря, он с криком вылетел из седла, влекомый сильной рукой юноши. Одно движение рукоятью меча – и всадник оказался на земле с выбитыми зубами и разбитым в кровь лицом.

Стук копыт предупредил Конана о новой опасности. Еще одна дубинка, выхваченная из рук, описала в воздухе сплошную дугу и с огромной силой опустилась прямо в низ живота всадника. Раздался треск ломаемого дерева, всадник вытаращил глаза, схватил ртом воздух и согнулся пополам. Его лошадь, ничем не удерживаемая, выскочила из-под него и понеслась дальше галопом, уже без седока.

– Конан!

Раньше, чем его последний противник ударился о землю, Конан уже увидел то, из-за чего Малак отчаянно просил его помощи.

Двое воинов в черных доспехах свесились с седел, чтобы достать дубинками извивающуюся на земле фигуру.

С диким воплем Конан налетел на них. Два удара окровавленного меча – и два тела рухнули на землю, а он уже поднимал маленького вора на ноги. Тот плохо видел из-за крови, ручейками стекавшей по его лицу. Сеть снова приближалась, а Малак не мог твердо стоять на ногах, не то что драться.

Сильным движением Конан отодвинул друга в сторону, а сам, напрягшись, бросился на сеть. От неожиданности один из державших ее вылетел из седла и приземлился на груду веревок, обрывков сети, запутавших его руки и ноги, пока он перекатывался по ней. Следующая дубинка вскользь задела уворачивающегося Конана. Но удар его меча не был скользящим. Лезвие точно вошло под пластину доспехов.

Киммериец понимал, что спасения нет. Слишком много людей сгрудились вокруг него, размахивая дубинками и клинками. Пыль, поднятая копытами, покрывала его потное тело. Медный вкус крови застыл на губах. Скоро ему конец, но Конан знал, что не сдастся на их милость. Каждый удар его меча приходился по живому, незащищенному телу. Это был настоящий фейерверк сверкающей в воздухе стали. Конан смог чуть продвинуться вперед, пытаясь выйти из круга всадников, но они своей массой, почти закрывая солнце, оттеснили его к центру.

Вдруг раздался резкий зов рога. Уже нависшие над Конаном всадники повернули назад, с явной неохотой покидая своих убитых и стонущих раненых, чтобы снова занять свои места в круге.

Конан с удивлением наблюдал за их маневром. Струйка крови стекала по покрытому пылью лицу, пачкая воротник его туники. Малак исчез. Нет, его схватили! Обмотанного сетью, его несли словно свинью на рынок, привязав руки и ноги к длинной жерди. В голове Конана пронеслось – не дожить до такого конца.

Он медленно обводил взглядом всех окружавших его. Несколько лошадей, оставшись без седоков, спокойно расхаживали между преследователями и жертвами. Схватить одну из них – и пробиться сквозь строй. Он так бы и поступил, если бы не Малак. Киммериец не сделал ни шага к лошадям. Рядом с ним лежали трупы. Раненые стонали, молили о помощи или протягивали руки в сторону круга молча стоявших всадников в черных доспехах.

– Ну, подходите же! – крикнул им Конан. – Пора кончать эту комедию. Или у вас кишка тонка? То здесь, то там какая-нибудь лошадь дергалась вперед, словно угадывая тайное желание своего седока. Но все оставались на своих местах, лишь молчание было ответом Киммерийцу.

Стук камней, катящихся по склону, возвестил о появлении двух всадников, до сих пор стоявших на вершине холма. Большой воин с золотой резьбой на доспехах остановился в десяти шагах от Киммерийца, но второй, с лицом, закрытым кожаной маской, проехал еще половину этого расстояния, прежде чем натянул поводья. Конан напрягся. Он ничего не знал о незнакомце, скрывавшем под маской лицо и под черным шерстяным плащом всю фигуру. Но если настал час последнего боя – Конан был готов.

Руки одинокого всадника прикоснулись к шлему. Сначала снятый шлем, а затем и сброшенная маска открыли голову незнакомца. У Конана перехватило дыхание. На него глядела женщина, темноглазая, с высокими скулами, волосами цвета воронова крыла, заплетенными в тугие косы и уложенными вокруг головы. Она была красива. Так, как бывает красива женщина зрелая, оставившая позади первый цвет юности. Но в этой красоте чувствовалась какая-то ярость: в манере держать подбородок, во взгляде, словно пронзающем человека насквозь. Плащ был отброшен назад, открыв брюки для верховой езды и тунику черного шелка, облегающую каждый изгиб округлой груди и полных бедер. Конан глубоко вздохнул. Из всех женщин мира он меньше всего ожидал увидеть перед собой именно эту.

– Тебя называют Конаном, так? – ее голос был чувственен, но и царственно величествен.

Конан не ответил. То, что она оставила свой благоухающий дворец и тенистые сады и уехала в этот палящий зной, – уже было достаточно удивительно. Но то, что она это сделала, чтобы разыскать его (а это было очевидно), – внушало тревогу. Ну да не зря он уже пожил среди тех, кто называл себя цивилизованными людьми, а его – варваром. Он усвоил главные правила выживания в их мире. И вот теперь от него не дождутся ни одного слова, пока он не узнает хотя бы что-то еще.

Итак, долгое молчание было его ответом. Всадница нахмурилась:

– Надеюсь, ты знаешь, кто я?

– Ты – Тарамис, – просто ответил Конан. При этом ее лицо стало еще более недовольным.

– Принцесса Тарамис, – сказала она с ударением на первом слове. Лицо Конана не изменило своего выражения, не опустил он и меч из боевого положения. – Я – наследная принцесса королевского дома Замора. Тиридатес, твой король, – мой брат.

– Тиридатес – не мой король, – отрезал Конан.

Тарамис улыбнулась, словно ощутив под ногами твердую, знакомую почву.

– Ну, да – вздохнула она. – Ты же с севера, варвар, не так ли? Да к тому же – вор?

Конан словно оцепенел, не давая себе оглянуться, даже чтобы посмотреть, не подкрадываются ли к нему сзади черные воины с сетями. Он чувствовал, что главная опасность могла исходить от женщины, стоявшей перед ним.

– Что тебе от меня нужно? – спросил он.

– Чтобы ты послужил мне, Конан-ворюга.

Ему уже было не впервой наниматься к кому-нибудь и получать золотые монеты за какое-либо особое похищение. А сейчас такому предложению альтернативой был последний короткий бой с воинами в черном. Но чувство противоречия пересилило.

– Нет.

– Ты отказываешь мне? – Тарамис не верила своим ушам.

– Мне не нравится, когда на меня охотятся как на зверя. Я не дикий кабан, чтобы накидывать на меня сети.

– Я могу дать тебе много. Больше, чем ты когда-либо сможешь иметь, даже удачно воруя. Будешь жить во дворце, как придворный…

Конан покачал головой:

– Ты, делая такой подарок, забыла об одной мелочи, которая очень важна для меня. А я не просил и не буду просить ее у тебя.

– Всего-то одна мелочь! Какая же, варвар?

– Моя свобода, – Киммериец улыбнулся улыбкой загнанного стаей гончих волка. – И вот ее-то я добуду себе сам.

В темных глазах принцессы Замора блеснуло удивление.

– Неужели ты и вправду надеешься победить всех моих воинов?

– Они смогут убить меня. Но это тоже свобода. Свобода погибнуть в бою, но не быть рабом.

Уставившись на него, принцесса произнесла, словно не замечая никого вокруг:

– Невероятно. Свиток говорил правду. – Она резко тряхнула головой, словно возвращаясь к действительности, и сказала: – Ты будешь у меня на службе, Конан, и ты еще попросишь моего дозволения на это.

Высокий воин с резным золоченым львом на груди вступил в разговор:

– Негоже тебе торговаться с этим. Позволь мне заняться им, и мы доставим его в Шадизар запакованным в сети, как его дружка.

Не отрывая глаз от Конана, Тарамис сделала движение, словно отгоняя муху:

– Помолчи, Бомбатта.

Она протянула руку к Киммерийцу, ладонью вверх, словно изучая пальцами что-то. Груди Конана коснулся легкий ветерок. Он почувствовал, как шевельнулись все до единого волоски на руках. Он сделал шаг назад. Поудобнее поставив ноги, он покрепче сжал рукоять меча.

Пальцы Тарамис опустились, и она повернула голову к сооружению, возведенному Конаном:

– У каждого человека есть самое сокровенное желание. Что-то, ради чего он может убить и может отдать свою жизнь.

С воротника туники она сняла золотую цепь с мелкими звеньями, с которой свисала капля алмазного кристалла чистой воды. Она зажала камень в левой руке, а правой показала на грубый алтарь:

– Смотри, Конан. Ты увидишь то, что ты ищешь.

Между ее пальцами, снимающими кристалл, забились сполохи алого пламени. Лошади всадников взволнованно заржали. Лишь конь Тарамис стоял неподвижно, хотя и вытаращив от ужаса глаза. Его бока ходили ходуном. Вспышки шли одна за другой, все чаще и чаще, и вот уже непрерывный поток ярко-красного света, исходящий из ее кулака, осветил все вокруг.

Неожиданно голые камни алтаря заполыхали, словно сгорая в огне. Лошади воинов в страхе попятились. Захоти Конан сейчас убежать – он вряд ли бы встретил хоть какое-то сопротивление. Все всадники были заняты лишь тем, чтобы удержать охваченных страхом скакунов. Но Киммериец даже не обратил никакого внимания на это. Другое приковывало его взор: на алтаре среди языков пламени появилась лежащая фигура. Женщина с прекрасными золотыми волосами, рассыпавшимися по плечам, с красивым телом, совершенно не тронутым ни тлением, ни пламенем, бушевавшим вокруг.

Не дав любимому имени сорваться с губ, Конан лишь процедил:

– Колдовство!

– А как же, колдовство! – Голос Тарамис был мягок, но неестественно сильно звучал в ушах Киммерийца, сквозь ржание и хрип лошадей. – Колдовство, которое может дать тебе то, что ты ищешь, Конан. Валерию.

– Она мертва, – резко ответил Конан, – мертва, и хватит об этом.

– Говоришь, хватит, варвар?

Сквозь огонь он увидел, как повернулась голова девушки. Чистые голубые глаза встретились со взглядом Конана. Она села, протянув руки к Киммерийцу.

Тарамис сказала:

– Я могу вернуть ее тебе. Вернуть ее в этот мир.

– Живым трупом? – огрызнулся Конан. – Я уже видел таких. Лучше пусть остается мертвой.

– Не холодное тело. А живую теплую плоть. Понял, варвар? Я могу вернуть ее тебе такой, какой ты ее хочешь видеть. А еще, если ты хочешь быть уверен в ее преданности навеки только тебе, – я могу это сделать. Хочешь, она бросится к твоим ногам, молясь тебе, словно богу? Я могу…

– Нет! – У Киммерийца перехватило дыхание. – Она была воином. И я не хочу, чтобы она… – фраза оборвалась на полуслове.

– Значит, ты все-таки поверил?

Одно движение руки – и видение исчезло. Ни Валерии, ни языков пламени, ничего, кроме голых камней без единого следа копоти или пепла. На шее черноглазой женщины снова заняла свое место алмазная капля.

– Я могу сделать все то, о чем говорила.

Конан медленно опустил меч. Он очень не любил колдовство. Даже в тех редких случаях, когда оно применялось без злого умысла. Но – за долги нужно платить. За его свободу пусть расплатятся, освободив другого.

– Отпусти Малака, – сказал он устало.

Бомбатта запротестовал:

– Очистив улицы Шадизара от еще одного вора, разве мы дадим уйти мерзавцу, чтобы он снова взялся за свое? Да по нему ни один человек в мире не заплачет.

– Одним вором больше или меньше – для Шадизара это пустяк. Но он мой друг. Или он уходит свободным, или все дальнейшие переговоры будут вести наши клинки.

Гигант Бомбатта открыл рот, чтобы ответить, но Тарамис взглядом оборвала его.

– Отпусти маленького вора, – сказала она негромко.

На лице Бомбатты смешались гнев и разочарование. Он повернул коня и, пришпорив его, понесся к воинам, державшим пленника. В несколько мгновений веревки были разрезаны, и худой человек свалился прямо на камни.

– Они мне чуть все кости не поломали, – сказал он, подходя к Конану. – Слушай, чего это у вас тут полыхало, а? Да, и еще – почему мы до сих пор живы?

Вдруг его взгляд остановился на Тарамис. Лишь возглас изумления вырвался из его груди. Затем он начал как-то бестолково кланяться, все время вопросительно поглядывая на Конана и причитая.

– Мы честные люди, о ваше светлейшее высочество. Не слушайте, что вам наговорят злые языки в Шадизаре. Мы, это… мы зарабатываем на жизнь, это… как охранники караванов. Да мы за всю жизнь и финика не взяли, не заплатив. Вы должны нам поверить, ибо мы…

– Заткнись, – сказала Тарамис, – или я перечислю все твои подвиги, о которых мне известно. А теперь – проваливай отсюда.

С сомнением глядя на охрану, Малак сделал несколько неуверенных шагов к их лошадям.

– Нам нужно на время расстаться, – сказал ему Конан, – а встретимся там же, где встречались после драки в таверне «У Трех Корон». Уезжай, удачи тебе.

Последний раз взглянув на стражников, маленький человек вскочил на свою лошадь.

Когда Малак галопом скрылся из виду, все оглядываясь назад, не веря в свое чудесное освобождение, – Конан повернулся к Тарамис.

– Что я должен сделать? – спросил он просто.

– Когда придет время, тебе скажут, – ответила прекрасная женщина. На ее губах светилась улыбка победителя. – А теперь я жду от тебя твоего решения.

Конан не сомневался:

– Я поступаю к тебе на службу, Тарамис. Долг есть долг. И за него нужно рассчитаться, невзирая на цену.

Глава 3

Шадизар был городом золотых куполов и белоснежных шпилей, уносившихся ввысь, к лазурному небу, прочь от пыли и грязных камней равнины Замора. Во дворцах, в садах, усаженных финиковыми пальмами, били кристальные фонтаны. Белые стены отражали солнечные лучи, сохраняя прохладу внутри домов. Городом порока называли его, злым городом; и еще с десяток куда менее приличных, но не менее справедливых эпитетов служили для обозначения этого знойного города.

Здесь, за гранитными городскими стенами, люди искали золота и удовольствий. Те, у кого было первое, менялись с теми, кто мог дать второе. Стареющие богачи облизывали губы, оглядывая трепещущих невольниц. Дамы с горящими глазами, как кошки, рыскали в поисках добычи. Частенько благородные матроны, покинув дом мужа в поисках сомнительных приключений в веселых кварталах, именно там снова встречались со своими благоверными, решившими развеять скуку семейной жизни тем же самым способом.

Если порок и невоздержанность были душой Шадизара, то не что иное, как торговля приносила золото, чтобы покупать эту грязную душу. Караваны шли сюда изо всех уголков мира: из Турана и Коринфии, из Иранистана и Кораджи, из Кофа и Шема. Жемчуг, шелка, слоновая кость, благовония и специи – все стекалось сюда на необъятные базары Города Десяти Тысяч Грехов.

Улицы были, как обычно, заполнены торговцами, когда Конан въехал в город вместе с отрядом черных воинов принцессы Тарамис. Деревенского вида люди несли корзины с фруктами, погонщики гнали вереницы самой разной домашней скотины. Десятки продавцов выстроились неровной линией вдоль улицы, на все лады расхваливая свой товар и всячески подпихивая его поближе к покупателю. Надменные, одетые в шелка аристократы, толстые купцы в темном бархате, ремесленники в кожаных одеяниях и проститутки, на которых не было ничего, кроме гирлянд монет, нанизанных как бусы на нитку, – все двигались, уворачиваясь от длинноногих верблюдов, целый караван которых размеренно ступал по улице, ведомый явно чужими погонщиками, напряженно посматривавшими по сторонам. Воздух между домами был наполнен блеянием и мычанием, кудахтаньем куриц и писком цыплят, криками лоточников, расхваливавших свой товар, завываниями нищих и криками торгующих купцов. Над всем этим висел тошнотворный запах, состоящий из равных частей ароматов специй, гниющих отбросов, благовоний и потных, немытых тел.

Тарамис не снизошла до того, чтобы замедлить шаг. Половина ее отряда бросилась вперед, расчищая ей дорогу, нещадно колотя дубинками тех, кто не успел вовремя убраться. Оставшиеся закованные в эбеновые доспехи воины образовали кольцо вокруг Тарамис и Конана, охраняя ее и следя за ним. Киммериец понял, что хоть он и принят на службу, но за ним следят как за пленником. Он неторопливо, не провоцируя охрану, свесился с седла и схватил большую спелую грушу с лотка торговца фруктами. Так же не торопясь он выпрямился и поудобнее устроился в седле, всем своим видом давая понять, что не интересуется ничем, кроме сочного вкусного плода и созерцания людей по сторонам.

Улицу расчищали, оттесняя к стенам домов всех подряд: купцов и покупателей, аристократов и нищих. Летели в стороны лотки, переворачивались столы у входов в лавки. Угрюмые лица сопровождали процессию. Лица тех, кто не был скор на ноги, быстро покрывались кровавыми ранами и ссадинами. Большинство молчало, но ближайшие к Тарамис стражники, размахивая дубинками, заставляли толпу выкрикивать: «Слава принцессе Тарамис!» – или: «Да благословят тебя боги, принцесса Тарамис».

Взгляд Конана задержался на караване, загоняемом в переулок впереди по ходу их движения. Передним верблюдом управлял смуглый человек в грязном тюрбане. Люди вплотную прижались к ногам верблюдов. Те же испуганно ревели и нервно переступали с ноги на ногу.

Проезжая мимо каравана, Конан коротким и точным броском отправил огрызок груши прямо в нос переднему верблюду. С диким ревом животное резко попятилось, вырвав поводья из рук человека в тюрбане. Постояв в нерешительности секунду-другую, словно сомневаясь в своей свободе, верблюд резко рванулся вперед, увлекая за собой еще десяток своих товарищей по каравану. Горбатые длинноногие животные пронеслись сквозь строй черных всадников и помчались дальше по улицам. Конан направил свою лошадь вслед за ними.

За его спиной послышались крики, но он лишь наклонился пониже и пустил лошадь галопом. Сбивая с ног торговцев и покупателей, верблюды неслись по извилистым улочкам, прикрывая Конана. Преследователи – а то, что за ним погонятся, Конан знал точно – не видели его. Но это преимущество не могло сохраниться долго. Киммериец соскочил с лошади и тут же получил основательный пинок ниже спины от одного из верблюдов. Вскочив на ноги, Конан быстро сиганул за груду корзин, провожаемый недоуменным взглядом их продавца. Грохот копыт по булыжникам мостовой вновь очистил улицу от любопытных. Два десятка всадников в черном, возглавляемые Бомбаттой, с ожесточенными лицами пронеслись вдогонку верблюдам.

Конан медленно поднялся, поправляя пояс с мечом и глядя вслед уносящимся всадникам. Он потер ушибленное верблюдом место. Мерзкие твари, подумал он. Не то что лошади. Ему никогда еще не приходилось иметь дело с верблюдами. Вдруг до него дошло, что продавец корзин все еще таращится на него.

– Неплохие корзины, – сказал Конан, – но не совсем то, что мне нужно.

Продавец все стоял неподвижно с открытым ртом, а Конан уже нырнул в боковой переулок, пропахший мочой и гниющими отбросами.

Узкими извилистыми закоулками он пробирался подальше от центра, время от времени тихо ругаясь, когда его нога поскальзывалась на чем-нибудь неаппетитно скользком. На каждом углу, прежде чем пересечь улицу, он внимательно смотрел, не появятся ли откуда-нибудь черные воины в шлемах с забралами. Так, петляя и уворачиваясь, он пробирался по Шадизару, пока не добрался до стоявшей в тени южной стены города таверны Манета, куда и нырнул через заднюю дверь.

Воздух внутри был приятно прохладен, хотя и провонял плохо приготовленной пищей. Девушки, сновавшие из кухни в зал и обратно, окидывали Конана удивленными взглядами. Обычно клиенты не вваливались через заднюю дверь, выходившую в зловонный переулок. Да и сам высокий, плечистый парень с мечом на боку не был похож на обычного клиента.

В общем зале сидели погонщики верблюдов и проводники караванов, в основном – чужестранцы. Запах пота и животных соперничал с вонью прокисшего вина. Кабацкие шлюхи демонстрировали свои прелести, вышагивая почти в чем мать родила по песчаному полу между столов. Многие из них, оценив взглядом Киммерийца, остались очень довольны и даже присвистнули от восхищения. Те, кто уже получил деньги за сегодняшний вечер, схлопотали по окрику, а то и по оплеухе от мужчин, уже заплативших за их внимание. Но все их мужское раздражение было сорвано только на женщинах. Даже те из присутствовавших, кто считал себя храбрее мастифа, почувствовали в этом здоровяке волка и предпочли, чтобы не рисковать, излить свою злобу на кого-нибудь другого.

Конану было наплевать на волнение, произведенное его появлением. Убедившись, что в обеденном зале нет черных воинов, он потерял всякий интерес к тем, кто там находился. Он быстро подошел к прилавку, за которым управлялся Манет.

– Малак здесь? – тихо спросил Конан трактирщика.

– Наверху, – последовал ответ, – третья дверь направо.

Манет вытер руки какой-то жирной тряпкой и бросил опасливый взгляд за спину Конана, словно опасаясь, что тот привел за собой толпу преследователей.

– Что-нибудь серьезное? – спросил он.

– Не для тебя, – сказал ему Киммериец и направился к лестнице.

Он был спокоен за верность Манета. Не так давно Киммерийцу удалось вырвать дочь трактирщика из лап двух иранистанцев, решивших увести ее в Аграпур, чтобы продать там. Манет не выдаст его даже под пыткой.

На втором этаже Конан распахнул нужную ему дверь и отпрянул назад – острый кинжал просвистел в воздухе, чуть не полоснув его по горлу.

– Это я, придурок, – прорычал Конан.

Нервно ухмыляясь, Малак убрал кинжал в ножны и отступил в глубь комнаты. Конан захлопнул за собой дверь.

– Извини, – все так же нервно засмеялся худощавый воришка, – это… это просто… Милостивый Митра!.. Слушай, Конан… Эта Тарамис, охотящаяся на нас, этот огонь – наверняка ведь колдовство, да? Я ведь понятия не имел, что стало с тобой. А как… как тебе удалось выбраться? Я к тому же совсем забыл о той драке в харчевне «У Трех Корон», так что еле сообразил, где надо встречаться. Ну да ладно. Что, сваливаем из города? Давно пора. Интересно, а они выкопали камешки или нет? Первым делом надо двигать туда и забрать их от греха подальше. Этих побрякушек нам хватит, чтобы…

– Да поостынь ты, – сказал Конан. – Мы не уезжаем из Шадизара. По крайней мере, не сейчас. У меня есть одно поручение от Тарамис.

– Еще не хватало. Какое такое поручение? А сколько она заплатит? У нее, поди, золотишка-то навалом.

– Я еще и сам не знаю, чего она от меня хочет. А что до платы… Тарамис клянется, что может вернуть Валерию.

Его приятель аж присвистнул сквозь зубы. Темные глаза забегали, словно ища запасной выход.

– Колдовство, конечно, – выдавил он из себя наконец. – Я знал, что этот огонь был ведьминым пламенем. А ты и вправду веришь, что у нее хватит волшебных сил на такое дело? Да и вообще, стоит ли доверять этой…

– Я должен использовать этот шанс. Ради Валерии. Это мой долг…

Он тряхнул головой. Малак, конечно, старый друг, но какой ему смысл ввязываться в такое дело.

– Я понимаю, лично тебе до этого нет никакого дела, – сказал Конан, – но, если ты поможешь мне, я отдам тебе свою долю наших камней.

Малак просто засиял:

– Это предложение было абсолютно излишним, Киммериец. Мы ведь вместе работаем. Но сказано – сделано. Я его принимаю. Правда, с одним условием – я не переступлю порога дворца Тарамис. Ее люди упекли троих моих двоюродных братцев в тюрягу, и двое из них уже умерли, да и о третьем ни слуху ни духу.

– Я тебя об этом и не прошу. Да и принцессе ты во дворце ни к чему. Там, на холме, все, чего она от тебя хотела, – это чтобы ты свалил куда-нибудь подальше.

– Эх, да что она понимает в мастерстве, – вздохнул Малак. – Если ей был нужен вор, то разве найдешь кандидата лучше, чем я. Ладно, хватит шуток. Я готов сжечь все благовония в храме Митры за то, что она выбрала тебя, а не меня. Это я должен буду сделать.

– Я отправляюсь во дворец Тарамис. Не знаю, сколько я там пробуду, но наверняка у меня не будет много времени, чтобы искать тебя. Так что постарайся не исчезать далеко. Да, самое главное – выясни, где сейчас Акиро.

– Еще один колдун! – воскликнул Малак.

Разумеется, Акиро был колдуном. Маленький, толстый человек с желтой кожей, как у жителей далекого Кхитая, хотя сам он никому не рассказывал о своей родной земле. Однажды онпомог Конану своими чарами. Конан до конца не доверял ему, как и любому другому волшебнику, но Акиро нравилась Валерия. Может быть, это склонит чашу весов и заставит его прийти на помощь Киммерийцу.

– Он может мне понадобиться в этом деле, Малак, пусть последит за колдовством Тарамис, чтобы она не наложила на возвращенную Валерию какое-нибудь заклятие.

– Я его разыщу, Киммериец. А теперь, у тебя есть время, чтобы выпить за удачу, или ты возвращаешься во дворец сию же секунду?

– Я там еще и не был, – со смехом сказал Конан. – Пришлось покинуть эту компанию не попрощавшись, а теперь ее стража прочесывает город в поисках меня. Надеюсь, что смогу добраться до дворца, не убив никого из них.

– Тебе крупно повезет, если она не настолько рассердилась, чтобы украсить твоей головой один из зубцов дворцовой стены.

– Она-то, может, и рада бы, но не станет этого делать. Ей ведь нужен не просто вор, а именно я. Она знала мое имя и отправилась с целым отрядом, чтобы найти меня. Что бы она там ни затевала, но Конан Киммериец ей нужен просто позарез.

Глава 4

Дворец Тарамис снаружи больше напоминал огромную крепость, хотя и не такую большую, как дворец короля. Гранитные стены с узкими бойницами превосходили рост человека в четыре раза, лишь чуть-чуть не достигая высоты стен королевского замка. По четырем углам возвышались квадратные башни, еще две прикрывали высокие обитые железом ворота.

Подойдя к этим воротам, Конан увидел, что вход преграждают два стражника в черных доспехах. Они стояли неподвижно, словно статуи, чуть наклонив свои копья с длинными поблескивающими наконечниками. Еще две фигуры маячили над башнями, а через равные интервалы над стенами тоже были выставлены часовые. Конан тихо усмехнулся: понаставили каменных идолов, а толку-то… Темной ночью опытный вор проберется между ними безо всяких хлопот.

Солнце уже клонилось к западу, и стража отсчитывала оставшиеся часы дежурства. Мысленно они уже были в казарме, попивали вино, ужинали, прихватывая за мягкие места поварих и подавальщиц. Поэтому, лишь когда Конану оставалось пройти три шага до ворот, они обратили внимание, что он и вправду собирается войти внутрь, а не пройти мимо стены. По их разумению, человек в таком виде мог войти во дворец принцессы только в кандалах, с охраной и только направляясь в дворцовую темницу. Копья стражников одновременно уперлись в грудь Конана.

– Проваливай, – огрызнулся один из них.

– Мне нужно увидеть Тарамис, – заявил Конан.

Они еще раз оглядели с ног до головы этого оборванного, покрытого слоем грязи наглого верзилу, и на их лицах промелькнула презрительная усмешка:

– Тебе же было сказано…

Неожиданно в воротах появился Бомбатта, словно смерч раскидав в стороны обоих часовых. Солдаты отлетели к тяжелым створкам открытых ворот и, ударившись о них всем телом, рухнули на землю. Бомбатта стоял на их месте, зло глядя на Конана, сжимая в кулаке рукоять меча.

– И ты… ты еще осмелился прийти сюда! – Большой, сильный воин просто задыхался от гнева. – Где, на каком Девятом Небе Великого Зандру ты пропадал все это время?

– Просто моя лошадь испугалась верблюдов. – Конан, нагло улыбаясь, смотрел на Бомбатту. – А еще я решил промочить горло после такого-то денька.

Бомбатта заскрипел зубами.

– Иди за мной, – процедил он, поворачиваясь, чтобы проследовать внутрь дворцового двора. Стражники уже вновь заняли свои места, но он, обращаясь к кому-то за стеной, крикнул: – Тогра! Замени этих шутов у ворот, чтоб духу их здесь не было.

Конан последовал за ним, но не стал торопиться, подстраиваясь под шаг Бомбатты, как какой-нибудь придворный слуга. Наоборот, он пошел не торопясь, словно не замечая напряженного лица Бомбатты, вынужденного сбавить скорость, чтобы не оставить Киммерийца одного внутри дворца.

Широкая, выложенная каменистыми плитами аллея вела от ворот к самому дворцу сквозь прекрасный сад с прохладными фонтанами и алебастровыми обелисками, превышающими высотой наружную стенку. Все вокруг было усажено диковинными, благоухающими растениями, привезенными из самых дальних стран, даже из Вендии и Зингары. В глубь зарослей уходили прогулочные дорожки; кое-где за кустами мелькали силуэты садовников-рабов, старающихся сделать эту красоту еще прекраснее.

Высокие резные колонны окружали сам дворец. За входом шла череда внутренних двориков, мощенных полированным гранитом, в которые выходили изящные балконы, спрятанные в стены на таком уровне, чтобы оставаться в тени даже во время самого жестокого полуденного зноя.

Великолепные занавеси ручной работы прикрывали входы во внутренние коридоры, а под ногами расстилались прекрасные ковры из Вендии. Слуги обходили покои, зажигая позолоченные светильники, чтобы рассеять сгущающиеся вечерние сумерки.

Бомбатта шел все дальше и дальше, и Конан уже решил, что они пройдут весь дворец насквозь, как вдруг, войдя в очередной дворик, Бомбатта остановился, даже не оглянувшись, чтобы удостовериться, остановился ли Конан за ним. Вдоль стен двора стояли ряды каменных стел, на каждой был выложен мозаикой из алебастра, порфира и обсидиана какой-то символ. Некоторые из них были знакомы Конану по гадальным картам. Остальные были ему неизвестны, что, впрочем, мало его обеспокоило. Между стелами группами стояли люди в оранжево-черных одеяниях с начертанными на них мистическими знаками и изречениями разной степени сложности. Отдельной группой стояли те, кто носил одежды злотого цвета. Все взгляды обратились к вошедшему Киммерийцу. Его взвешивали, измеряли, прикидывали, оценивали.

– Человек по имени Конан, – объявил Бомбатта.

Конан даже не сразу увидел, что он обращается не к людям во дворике, а к Тарамис, стоящей на резном балконе и взирающей на всех них сверху.

Роскошная аристократка, так и не снявшая дорожного одеяния, вся пылала еле сдерживаемой яростью. Ее глаза сцепились с взглядом Конана. Принцесса ждала, что он отведет глаза, но Киммериец все так же спокойно глядел на нее. Наконец она раздраженно вскинула голову и приказала:

– Вымыть его и привести ко мне. – Не говоря больше ни слова, она ушла с балкона. Даже ее спина, казалось, выдавала всю ее ярость.

Однако ее чувства были не сильнее тех, что вскипели в Конане.

– Что? Вымыть меня? Я не лошадь! – прорычал он.

К его удивлению, лицо Бомбатты было не менее искажено гневом.

– Ванная здесь, вор, – процедил он, не разжимая зубов, показывая жестом Конану вновь следовать за ним.

Киммериец, мгновение поколебавшись, шагнул за своим нелюбезным провожатым. Конечно, неплохая возможность смыть с себя грязь, а тон, каким было сделано приглашение (или приказание!)… – на это не стоило обращать внимания.

Стены помещения, куда Конана привели на этот раз, были выложены мозаикой, изображавшей горные пейзажи со сверкающими быстрыми реками. В центре комнаты находился покрытый белыми керамическими плитками бассейн. Рядом с ним – жесткое ложе и маленький столик с флаконами с благовонными маслами. Четыре девушки в одинаковых белых одеждах с одинаково уложенными тугими темными косами встретили Конана. Над четырьмя парами глаз взлетели ресницы, и четыре пары рук поднялись к губам, чтобы скрыть девичье хихиканье.

– За тобой придут, вор, – сказал Бомбатта.

Конан, с улыбкой глядевший на девушек, посерьезнел и холодно сказал:

– Мне начинает нравиться твой тон.

– Да если бы ты только не был нужен…

– Не задерживайся, договорим потом. Я буду здесь всегда к твоим услугам.

Бомбатта дернулся к своему мечу, но, сдержав себя, вышел из комнаты, не добавив ни слова.

Все четыре девушки молча следили за обменом любезностями. Теперь, прячась одна за другую, они боязливо косились на Конана.

– Я не кусаюсь, – сообщил он им как можно вежливее.

Они нерешительно приблизились к нему, одновременно начав стягивать с него одежду и снаряжение.

– Мы думали, что вы будете драться с ним, господин.

– Бомбатта – отважный боец, господин. Опасный противник.

– Вы, конечно, почти такой же высокий, как он. Я даже не думала, что есть еще такие высокие люди.

– Но Бомбатта больше вас. Только не подумайте, я не сомневаюсь в вашей силе.

– Хватит вам, – засмеялся Конан. Его смех заставил их отскочить в разные стороны.

– Так, говорить по одной, понятно? Теперь послушайте меня. Первое: никакой я не господин. Второе: я прекрасно умею умываться сам. И третье: как вас зовут, хотел бы я знать.

– Мое имя – Ания, господин, – ответила самая стройная из девушек, – а это – Тафис, Анук и Лиела. Мы здесь, чтобы помыть вас, господин.

Конан оценивающе оглядел ее:

– А я-то думал, для чего-нибудь поприятнее.

К его удивлению, Ания густо покраснела.

– Это… это запрещено, господин, – пробормотала она. – Мы – жрицы Спящего Бога.

Со стороны ее подруг послышался тревожный шепот. Лицо девушки побледнело так же быстро, как покраснело минуту назад.

– Спящий Бог? Это еще что за птица?

– Пожалуйста, господин, – взмолилась Ания, – об этом нельзя говорить. Пожалуйста. Если вы расскажете кому-нибудь, меня… меня очень сильно накажут.

– Я буду нем как рыба, – успокоил ее Конан. Но как он ее ни упрашивал, больше ни она, ни ее подруги не произнесли ни слова, кроме как о его купании.

Он покорно позволил намылить себя и растереть мочалкой. Затем с него смыли пену, ополоснули проточной водой и растерли мягкими полотенцами. Настала очередь благовонных масел. И хотя Конан постарался избежать самых резко пахнущих снадобий, ему все равно казалось, что от него за версту несет благоуханиями, как от какого-то придворного щеголя.

Когда девушки одели его в рубашку и брюки из белого шелка, в комнате появился маленький, высохший, абсолютно лысый человек.

– Мое имя – Ярванеус, – сказал старичок, слегка поклонившись, – я старший придворный распорядитель ее высочества принцессы Тарамис.

По его тону было понятно, что его положение все-таки несколько выше, чем у уличного вора.

– Если ты готов, я отведу тебя к… – Он прервал свою фразу, увидев, что Конан взялся за ремень с ножнами и мечом. – Здесь тебе это не понадобится.

Конан лишь взглянул на него, а затем спокойно затянул ремень, пристроив поудобнее меч и кинжал. Он и вообще-то не любил оставаться безоружным. И чем больше он находился во дворце Тарамис, тем меньше ему нравилась идея расстаться со своим мечом именно здесь.

– Веди меня к Тарамис, – сказал он. Ярванеус отчетливо произнес:

– Я отведу тебя к принцессе Тарамис. Киммериец лишь жестом поторопил его, всячески показывая, что давно ушел бы сам, если бы знал, куда нужно идти.

Сюрприз следовал за сюрпризом. Старичок покинул его не в приемном зале, как можно было бы ожидать. В этой комнате позолоченные светильники освещали стоявшую в одном из углов огромную круглую кровать, под покрывалом из белоснежного шелка. Мраморный пол покрывали толстые мохнатые ковры вендийской и иранистанской работы. В центре стоял низкий полированный медный столик, на котором возвышался стеклянный кувшин с вином и два кубка чеканного золота. Тарамис, от шеи до пят затянутая в черный блестящий шелк, сидела на полу, облокотившись на подушки, разбросанные вокруг столика.

В комнате они были не одни. Четыре воина в черных доспехах стояли по углам. Они были без шлемов, а меч был укреплен у каждого за спиной так, что его рукоятка виднелась из-за правого плеча. Все четверо неподвижно глядели перед собой, не шевеля ни одним мускулом, почти не дыша и не моргая.

– Мои телохранители, – сказала Тарамис, показывая на четверку, – лучшие воины Бомбатты. Почти такие же сильные, как он сам. Но ты не волнуйся, они действуют только по моей команде. Вина?

Она легко приподнялась и наклонилась, чтобы наполнить кубки. У Конана перехватило дыхание. Там, где шелк одеяния Тарамис образовывал свободные складки, он был непроницаемо черным. Но стоило ему обтянуть поплотнее тело принцессы, как он становился почти прозрачным. При этом на Тарамис не было ничего под ее черным платьем. Когда она приблизилась к нему с кубком вина. Киммериец поймал себя на том, что не может оторвать взгляд от ее высокой полной груди.

– Может, ты не расслышал, я повторю: если ты голоден – тебе принесут поесть, – в голосе женщины зазвучали веселые нотки.

Конан посмотрел ей в глаза и покраснел:

– Нет, нет. Спасибо. Я сыт.

Злой на себя, он аккуратно принял кубок из ее рук. Еще не хватало. Уставился, как мальчишка, никогда не видевший обнаженной женщины. Он прокашлялся и сказал:

– Я понял, что ты хочешь дать мне какое-то задание! Но я не смогу выполнить твое поручение, если не буду знать, в чем оно заключается.

– Значит, ты хочешь, чтобы твоя Валерия вернулась к тебе? – Тарамис приблизилась к нему вплотную. Ее грудь прижалась к груди Конана. Даже сквозь одежду его кожу жгло, словно к нему прижали два раскаленных угля.

– Я хочу, чтобы она вновь ожила.

Конан шагнул назад, поскользнулся на подушке (случайно, как сам он себя уверял) и растянулся на полу. Тарамис стояла над ним, дразня его взгляд линиями бедер, живота, груди. Конан даже не заметил легкой улыбки, пробежавшей по ее губам.

– Твое желание может быть исполнено, если ты выполнишь то, что я прикажу.

– Ты все еще не сказала мне, что я должен сделать, – Конану пришлось скрыть вздох облегчения, когда она отодвинулась от него и зашагала по комнате.

– У меня есть племянница, госпожа Дженна, – медленно заговорила Тарамис. – Она всю жизнь прожила в одиночестве, как отшельница. Ее родители – мой брат и его жена – умерли, когда она только-только начала что-то понимать. Этот удар оказался слишком сильным для малышки. Теперь она… в общем, с ней нужно обходиться очень осторожно, ничем не тревожить. Но несмотря на все это, ей нужно совершить одно путешествие, и я хочу, чтобы ты поехал с ней.

Конан отхлебнул большой глоток вина.

– Я? А что, больше некому? – сказал он, когда снова смог говорить. – Я не приучен сопровождать аристократок. Это не та работа, которой я занимаюсь.

– Ты хочешь мне напомнить, что ты – вор. Но я вовсе не предлагаю тебе стать городским стражем, Конан. Я не настолько глупа. Но в этом деле мне нужен именно вор. Дженна должна украсть один Ключ. Только она может прикоснуться к нему, как и к Сокровищу, замок к которому отопрет этот Ключ. А кто лучше подходит, чтобы помочь ей в этом деле, чем лучший вор в Заморе?

У Конана голова шла кругом. Он осторожно поставил кубок на стол. Вино сейчас было бы излишним. Собравшись с мыслями, он стал неторопливо размышлять вслух:

– Итак, мне нужно поехать вместе с госпожой Дженной и помочь ей украсть какой-то заколдованный Ключ и Сокровище. Если за это ты возвратишь Валерию, я выполню все, что требуется. Но мне непонятно, почему бы ей не отправиться в путь со своей свитой и с сотней-другой твоих стражников, а не с одним вором в компании.

– Потому что в Свитках Скелов сказано, что она должна совершить это без свиты, – Тарамис резко оборвала фразу, даже закусив губу.

– Эти Свитки… – начал Конан.

– Пророчества, – ответила она, не давая ему говорить лишнего. – В них сказано, что нужно сделать и как. Выкинь их из головы. Все равно они написаны на древнем языке, известном сейчас только… только ученым людям. Так вот, там есть кое-какие неясности с числом спутников; только двое из них особо оговорены. Я решила не рисковать и послать только тех, относительно чьей необходимости нет сомнении. Так выбор пал на тебя и Бомбатту.

Конан фыркнул и помянул недобрым словом древних авторов Свитков. Ехать вместе с Бомбаттой? Ладно, а устроить поединок можно будет потом или в пути, когда захочется.

– Где следует искать Ключ?

– Дженна покажет тебе.

– Лучше, если у меня будет карта и подробный план того места, где хранятся Ключ и Сокровище. И что это за Сокровище? Клад? Понадобятся ли нам вьючные мулы или лошади, чтобы привезти его?

– Дженна сама все узнает, когда увидит его, мой милый воришка. И она сможет удержать его в руках. Только она и никто другой. Вот все, что тебе нужно знать. Карта? Нет никакой карты, кроме той, которая в голове у Дженны. При ее рождении были произнесены особые заклинания, настроившие ее внутренне на одну ноту с Ключом. Она будет его чувствовать во время пути и приведет вас к нему. Когда Ключ окажется в ее руках, она точно так же настроится на Сокровище и поведет к нему.

Конан вздохнул. То, что от него кое-что скрывали, было неудивительно. Мало кто в мире согласился бы полностью довериться вору. Но дело от этого не становилось легче.

– Может быть, я могу еще что-то узнать и подготовиться к этому? Пойми, что слишком большие неожиданности могут погубить не только меня, но и твою племянницу.

– Дженне нельзя причинять никакого вреда, – отчеканила Тарамис.

– Я позабочусь о ее безопасности, но вряд ли я смогу быть очень полезен, ничего не зная о возможных опасностях. Если тебе известно что-нибудь еще…

– Ладно. Я… полагаю, что Ключ сейчас во владении человека по имени Амон-Рама, он родом из Стигии.

– Колдун, естественно, – вставил Конан, не ожидавший уже ничего другого.

– Именно. Колдун. Вот и все, что я знаю. Я желаю, чтобы это путешествие было удачным, точно так же, а может быть, и больше, чем ты. Ты не испугался? Сможешь достойно встретить опасности? И помни о своей Валерии.

Его лицо напряглось при этих словах:

– Я сказал, что сделаю это. И я выполню то, что обещал.

– Отлично, – сказала Тарамис. – А теперь – еще одна деталь, более важная, чем все остальное, по крайней мере, для тебя. Через семь ночей звезды на небе будут в таком положении, которое бывает раз в тысячу лет. Именно в эту ночь я смогу вернуть тебе Валерию. Если к тому времени ты вернешься с Сокровищем и Дженной… – Подняв руку, она прервала негодующе задышавшего Конана. – Мои астрологи не могут найти ни Ключ, ни Сокровище. Но они уверены, что за оставшееся время возможно найти и то и другое.

– Это они тебе так говорят, – Киммериец невесело усмехнулся.

Он заглянул в свой кубок и вдруг разом осушил его. Час назад он очутился по колено в этой грязи – колдовстве, но все еще соблюдал осторожность. Теперь же он пробирался в нем по горло, да еще к тому же – в кромешной тьме.

Неожиданно по дворцу пронесся крик. Кричала девушка. Еще раз, снова и снова. Конан вскочил на ноги, схватившись за меч. Он заметил, как напряглись телохранители принцессы, и понял, что только его резкое движение стало причиной этого. Крики, казалось, не заставили бы их даже моргнуть глазом.

– Это моя племянница, – торопливо сказала Тарамис. – Дженну мучают кошмары. Сядь, Конан. Садись. Я вернусь, когда успокою ее.

И, к удивлению Киммерийца, принцесса Заморы выбежала из комнаты.

Тарамис не нужно было бежать далеко, Просто злость замедлила ее бег. Она уже думала, что с кошмарами покончено насовсем.

Ее племянница свернулась клубочком в середине кровати, нервно всхлипывая в неясном свете луны, проникавшем через высокие узкие окна. Тарамис не удивилась, не обнаружив рядом с девушкой никого из прислуги. Все во дворце знали, что только она может справиться с ужасными видениями, мучившими Дженну. Принцесса наклонилась над постелью и положила руку на плечи девушки.

Дженна, вздрогнув, проснулась, увидела Тарамис и обхватила ее руками.

– Так это был сон, – всхлипнула она, – такой ужасный сон!

Дженне еще не исполнилось и восемнадцати, она была стройна и красива, но сейчас большие темные глаза были наполнены слезами, а полные губы все никак не переставали вздрагивать.

– Да, всего лишь сон, – Тарамис ласково гладила девушку по длинным черным волосам, – не больше, чем сон.

– Но я видела… видела, что…

– Тссс. Тихо, Дженна. Успокойся. Завтра тебе отправляться в путь. Нельзя, чтобы какой-то сон мог испугать тебя.

– Но мне действительно было так страшно.

– Тихо, малышка, спи.

Тарамис кончиками пальцев чуть сжала голову Дженны и запела что-то чуть слышно, почти про себя. Потихоньку всхлипывания затихли, прекратилась дрожь. Когда дыхание вновь стало ровным дыханием спящего человека, Тарамис встала. Уже сто раз она думала, что кошмары и воспоминания о них ушли навсегда. Но проклятый сон каждый раз напоминал о себе. Тарамис сжала голову руками. Дженна была той, о ком говорили Свитки, и это сейчас – самое важное. Ничего, на этот раз наверняка удалось отогнать кошмарный сон надолго. Наверняка. Всю жизнь Тарамис шла этим путем. С самого детства. Как только она стала осознавать себя, ее тетя, принцесса Элфайн, начала учить ее тем двум вещам, с помощью которых женщина может стать сильной: искусству обольщения и колдовству. Когда Элфайн умерла, Тарамис, которой не было еще и десяти лет, не появилась на церемонии погребения. Старшие думали, что ребенку просто стало невыносимо тяжело от потери. На самом же деле она в это самое время обшаривала личные покои тети в поисках волшебных фолиантов и всяких магических штучек, собиранию которых Элфайн посвятила свою жизнь. Там-то она и нашла Свитки Скелов. В ближайшее же полнолуние она начала работу, которая длилась двадцать лет, а сейчас была близка к завершению.

Неожиданно она почувствовала, что в дверях комнаты стоит Бомбатта и смотрит в одну точку – на девушку в постели. Она быстро подошла к нему и взяла его за руки. Секунду он еще сопротивлялся, а затем позволил вывести себя в темный коридор.

– Так ты даже не считаешь нужным больше скрывать это? – сказала она с презрительным спокойствием. – Ты возжелал мою племянницу. Я все вижу. Так что не пытайся отрицать это.

Он, словно башня, возвышался над нею, но при этом переминался с ноги на ногу, как мальчишка, ждущий наказания от учителя. Наконец он промычал:

– Я ничего не могу с собой поделать. Ты – огонь и страсть. Она – невинность и чистота. Я ничего не могу поделать.

– И она должна оставаться невинной. Так сказано в Свитках Скелов.

На самом же деле Свитки вовсе не требовали от Дженны девственности. Речь шла о другой чистоте. Чистоте души. Она не должна была никому желать зла или предполагать, что кто-то может причинить ей боль. Ее жизнь в затворничестве помогала поддерживать ее в таком душевном покое. Но Тарамис поняла, что происходит с Бомбаттой, задолго до того, как он сам осознал, что с ним.

– Да, даже если бы и не эти Свитки, – сказала она ему, – ты – мой, и я не собираюсь делить то, что принадлежит мне. Ни с кем.

– Мне не нравится, что ты там наедине с этим вором.

– Наедине? – Тарамис рассмеялась. – Четыре твоих лучших стражника стоят наготове, чтобы охладить его или изрубить на куски, если он задумает причинить мне вред.

Мужчина что-то пробормотал про себя, и она нахмурилась:

– Говори так, чтобы я слышала, Бомбатта. Не люблю, когда от меня что-то скрывают.

Он долго молча смотрел на нее, сжигая взглядом, прежде чем заговорить:

– Я не могу избавиться от мысли о том, что этот вор смотрит на тебя, хочет тебя, быть может, даже прикасается к тебе…

– Ты, кажется, стал забываться. – Каждое слово вылетало словно острое лезвие.

Бомбатта отступил на шаг, а затем рухнул на колени, склонив голову:

– Прости меня. Но ведь этому Конану нельзя доверять. Он чужеземец, вор.

– Идиот! В Свитках ясно сказано, что Дженну должен сопровождать вор с глазами цвета неба. Другого такого в Шадизаре не найдешь, да и, пожалуй, во всей Заморе. А ты будешь делать то, что я тебе прикажу. Будешь точно следовать предписаниям Свитков. Точно!

– Как прикажешь, – пробормотал он. – Я повинуюсь.

Тарамис погладила его по голове. В этом движении было не больше нежности, чем в поглаживании одной из борзых ее своры.

– Ну разумеется, Бомбатта.

Она чувствовала, что победа уже близка. Рог Дагота будет принадлежать ей. С ним она обретет истинную силу и бессмертие. Это чувство словно пронизывало ее. Ее руки вздрагивали на волосах Бомбатты. Она глубоко вздохнула и сказала:

– Будь уверен, все будет так, как я говорю. А сейчас – отправляйся к себе и ложись спать, и пусть тебе снится твоя победа.

Неподвижно стоя на коленях, Бомбатта смотрел, как она уходит по коридору. Его обсидановые глаза поблескивали в темноте.

Конан вскочил, когда Тарамис вошла в спальню.

– Как твоя племянница? – спросил он.

– Ей лучше. Она спит.

Чувственная женщина лишь слегка приподняла руку и махнула ею в воздухе. Все четверо телохранителей вышли, не произнеся ни слова.

– А как ты, вор? Ты спишь или бодрствуешь? Уже поздно, а ты почему-то решил поговорить о моей племяннице.

От резких шагов разрезы ее одеяния распахивались, открывая взгляду ничем не прикрытую кожу.

Киммериец смотрел на нее с сомнением. С трактирной девушкой или даже с дочкой богатого купца вопросов бы не возникло, веди она так себя. Но что касается принцесс – тут у него опыта не было.

– Да ты мужчина или нет? – рассмеялась она. – Или видение твоей несравненной Валерии вконец истощило твою мужскую силу?

Конан вспыхнул. Он знал, что бесполезно объяснять Тарамис, что стояло и стоит между ним и Валерией. Он не был уверен, что и сам окончательно разобрался в этом. Но в одном он был твердо уверен.

– Я мужчина.

Руки Тарамис взлетели к шее. Секунда – и черный шелк водопадом сбежал к ее ногам. Своим взглядом и полной наготой она бросала ему вызов.

– Докажи!

Не теряя времени на то, чтобы дойти до кровати, Конан повалил ее на пол и представил все необходимые доказательства.

Глава 5

Конан пристально смотрел в огонь маленького костра. Сухой верблюжий помет горел неярко и не привлек бы нежелательного внимания того, кто тоже оказался бы ночью посреди равнины Замора. Киммериец вспомнил другой, волшебный, огонь на камнях алтаря. Его беспокоило, что они проехали уже целый день, а Малак все не появлялся. Вообще-то Конан никогда не позволял себе уж очень рассчитывать на чью-либо помощь, но теперь он был более чем когда-либо уверен, что ему потребуется помощь Акиро. Не только во время их путешествия, но и после, когда настанет время исполнения обещания Тарамис. Да где уж, на каком Девятом Небе Великого Зандру провалился этот Малак!

Усилием воли он заставил себя отбросить бесполезные гадания и занялся рассматриванием своих спутников. Скорее, одного из них.

Бомбатта аккуратно наполнил серебряную чашу водой из одного из их кожаных бурдюков и протянул ее Дженне. С благодарной улыбкой она протянула руку из-под белоснежного плаща, накинутого на нее, чтобы защитить от ночного холода. Девушка оказалась совсем не такой, какую Конан ожидал увидеть, и он все никак не мог привыкнуть к этому. Тарамис говорила о своей племяннице как о ребенке, и он представлял себе девочку лет девяти-десяти, а не стройную девушку, двигавшуюся в своей свободной одежде с неосознанной грацией газели.

Конан неожиданно прервал общее молчание:

– Дженна, утром мы поедем в том же направлении?

– Госпожа Дженна, понял, вор? – почти рыча, поправил его Бомбатта.

Дженна вздрогнула, словно удивившись тому, о чем ее спрашивают. Ее глаза, похожие на глаза молодого олененка, на мгновение остановились на Конане, а затем повернулись к Бомбатте. Ему и был адресован ответ:

– Более точно я смогу сказать завтра. А пока я знаю только одно: нам нужно ехать на запад.

К горам Карапаш, понял Конан. Не самое приветливое местечко, где недолго и пропасть навсегда, если не знать хорошенько эти места или не взять проводника. На картах были нанесены лишь основные перевалы, использовавшиеся как торговые пути. А местные жители, хоть и не такие озлобленные, как горные племена Кезанкиана, вовсе не отличались хорошим отношением к чужестранцам. Они имели обыкновение улыбаться гостю, приветливо встречать его и лишь затем, улучив момент, втыкали ему нож промеж ребер.

Киммерийца не удивляло, что он не получил ответа сам. С самого их отъезда из дворца Тарамис, еще до восхода, она ни словом не перемолвилась с ним, весь разговор шел только через Бомбатту. Но, будучи мастером своего дела, он понимал, что для вора нет ничего важнее информации. Поэтому он продолжил этот странный разговор:

– А как тебе удается узнать дорогу? Ключ сам притягивает тебя к себе?

– Ее не следует спрашивать, понял, вор? – вновь вскипел Бомбатта.

Где-то вдали завыл волк. Тяжелый, почти потусторонний звук, казалось, смешался с темнотой, пронизанной лунным светом.

– Что это, Бомбатта? – с любопытством спросила Дженна.

Человек со шрамами на лице бросил еще один уничтожающий взгляд на Конана, прежде чем ответить:

– Это такой зверь, малышка, что-то вроде собаки.

– А мы его увидим?

– Может быть, придется, малышка.

Конан тряхнул головой. Девчонка восхищалась всем подряд, ничего не зная о жизни в этом мире. Пустые улицы Шадизара, по которым они ехали к выходу из города, шатры караванов и спящие верблюды, стая гиен, следовавших за ними в течение полудня на почтительном расстоянии, – все так радовало ее, зажигало искорки в глазах и служило поводом для множества вопросов Бомбатте.

– То, что мне не удается у тебя выяснить, может погубить нас, – продолжал убеждать ее Конан.

– Не пугай ее, вор! – процедил Бомбатта. Дженна положила ладонь на скрывавшую руку воина кольчугу:

– Я не боюсь, Бомбатта. Мой добрый Бомбатта.

– Ну тогда скажи мне, как ты определишь, где искать Ключ. Или расскажи Бомбатте, если ты по-прежнему не хочешь говорить со мной.

Ее глаза обратились было к Конану, но затем остановились где-то на полпути между Киммерийцем и высоким воином в черных доспехах.

– Я не знаю точно, как я нахожу дорогу. Просто так получается. Как будто я здесь уже была, – она тряхнула головой и рассмеялась. – Конечно, я понимаю, что этого не может быть. Я ведь ни разу в жизни не покидала тетиного дворца вплоть до сегодняшнего утра.

– Если ты скажешь, куда нам нужно идти дальше, пусть даже приблизительно, я, наверное, смогу найти более короткий путь, короче, чем тот, по которому ты нас ведешь.

Вспомнив о том, что сказала Тарамис об особом расположении звезд, необходимом для оживления Валерии, Конан сжал в кулаке золотой амулет, висевший на его шее, и добавил:

– У нас мало времени.

Дженна в ответ еще раз тряхнула волосами и продолжила:

– Когда я вижу перед собой нужное место, я вспоминаю его. Но сначала мне нужно его увидеть.

Вдруг она рассмеялась и упала на спину, глядя прямо в звездное небо.

– А еще, я вовсе не хочу, чтобы наше путешествие закончилось побыстрее. Я хочу, чтобы оно продолжалось как можно дольше.

– Нет, малышка, так не получится, – сказал Бомбатта, – нам нужно вернуться в Шадизар через шесть ночей.

Конан сделал все возможное, чтобы сохранить невозмутимое выражение лица. Этого еще не хватало. Его срок наступит через шесть ночей. Но Бомбатте нет никакого дела до воскрешения Валерии. Что же еще должно произойти в эту ночь?

– А теперь, девочка, тебе пора спать, – продолжил человек со шрамами, – нам рано в дорогу, ты должна хорошо отдохнуть.

Говоря это, он занялся приготовлением постели: убрал камни с земли и взрыхлил это место кинжалом.

– Бомбатта, ну пожалуйста, можно я еще немного посижу с вами? Здесь даже звезды не такие, какими я их видела из дворца. Они как-то ближе. Кажется, что до них можно почти достать рукой.

Бомбатта молча расстелил на рыхлой земле одеяло.

– Ой, как здорово, – сказала она, ложась и прикрывая ладонью зевок, – мне так хочется все попробовать, все испытать.

Лишь только она легла, Бомбатта укрыл ее вторым одеялом. В его движениях была видна неожиданная нежность.

– Ты еще все увидишь, все испытаешь, я обещаю тебе, девочка. Но сейчас для нас самое важное – вернуться в Шадизар через шесть дней.

Положив голову на руку, Дженна что-то пробормотала, уже сквозь охватывающий ее сон.

Он любит ее, подумал Конан, глядя на то, как Бомбатта склонился над девушкой, – самый настоящий любовник.

Не будь Дженна настолько явно девственницей, он бы подумал, что Бомбатта и вправду ее любовник.

Встав, Бомбатта подошел к костру и стал забрасывать его землей.

– Я буду дежурить первым, вор, – сказал он. Не говоря больше ни слова, он вернулся к спящей Дженне и сел рядом с нею, скрестив ноги и положив обнаженный меч на колени.

Конан сжал зубы. Этот черный стражник уселся между ним и Дженной: можно подумать, что он был главной грозящей девушке опасностью. Не спуская глаз с Бомбатты, Конан лег на землю, не выпуская рукояти меча из рук. Он даже не стал укрываться одеялом. Куда более холодные ночи были ему не в диковинку, а вот одеяло могло на мгновение задержать его, случись срочно выхватить меч. А такое мгновение могло стать роковым, когда рядом противник с клинком, уже зажатым в руке. Но даже сквозь недоверие к Бомбатте в его голове закружилась еще одна мысль: что же должно произойти в Шадизаре через шесть ночей? Именно об этом он размышлял, когда сон наконец сморил его.

Солнце нещадно жгло трех всадников, двигавшихся к западу по равнине Замора. Дженна поглубже натянула на глаза капюшон своего плаща, пытаясь найти прохладу в его тени, падающей на лицо. Она уже поняла, что Бомбатта был прав, сказав, что плащ защитит ее от палящих лучей. Она на пробу высунула руку из-под плаща и оставила ее на солнцепеке. Сильное жжение убедило ее в правоте совета, но, даже избежав ожога, нельзя было спрятаться от самой жары. Это был как раз тот опыт, без которого, как она решила, вполне можно было обойтись.

Впереди виднелась цепочка гор со снежными вершинами. Горы Карапаш. Они манили прохладой и влагой. Дженна облизала губы, даже не почувствовав на них влаги.

– Бомбатта, а эти горы… мы до них скоро доедем?

Он повернулся к ней, и вдруг девушку пробрало чувство страха перед этим человеком со шрамами, в черном шлеме, с потным пыльным лицом. Чушь какая-то, подумала она. Бояться Бомбатты? Ей, которая знала его с самого раннего детства? Конечно, глупости.

– Не так быстро, малыш. Завтра. Хорошо, если утром.

– Но они кажутся такими близкими, – возразила она.

– Это воздух равнины. Он сокращает расстояние. А на самом деле горы намного дальше.

Дженна хотела попросить воды, но вспомнила, как Бомбатта смотрел на бурдюки после того, как она попила последний раз. Сам он попил лишь дважды с тех пор, как они выехали утром. Затем ее взгляд упал на Конана, двигавшегося впереди. Северянин сделал лишь один глоток на рассвете и с тех пор даже не посмотрел на бурдюки с водой. А теперь он легко сидел в седле, одной рукой придерживая рукоять меча, устремив взгляд вперед и, похоже, не замечая, что солнце уже почти изжарило их заживо, даже не дойдя до зенита.

Какой странный юноша, подумала она. Он был не старше ее, это точно, но эти синие глаза принадлежали взрослому человеку, много повидавшему в жизни. Казалось, жажда совсем не мучит его, не ощущал он и палящего зноя. Интересно, а может ли что-нибудь остановить его? Дождь, снег, ветер? Она слышала рассказы о снеге в горах, высоких-высоких, выше дворца. Нет, ей казалось, что его ничем не остановишь. Наверное, поэтому тетя и послала его с нею. Он, наверное, герой, переодетый или заколдованный принц, вроде тех, которых она знала по сказкам, рассказанным ей служанками, когда тети не было рядом.

Она украдкой взглянула на Бомбатту и спросила:

– Он ведь красивый?

– Кто красивый? – ворчливо переспросил он.

– Конан.

Бомбатта резко повернулся к ней; на миг она снова испугалась.

– Тебе не следует думать о таких вещах, особенно о нем, – его голос был тверд, без единой капли нежности, с которой он обычно обращался к ней.

– Не волнуйся из-за меня, Бомбатта, – взмолилась она. – Я люблю тебя и не хочу, чтобы ты сердился.

– Я… я тоже люблю тебя, Дженна. Я не сержусь на тебя. Просто… Не думай об этом воре. Выкинь его из головы. Так будет лучше.

– Я не могу не думать о нем, не видеть его, пока он едет с нами. И все равно, Бомбатта, я тебе говорю, что он красивый, как в сказках про принцев.

– Он не принц, – отрезал Бомбатта.

Дженна ощутила сильнейшее разочарование, но продолжала свои рассуждения:

– Ну и пусть. Зато он все равно красивый. Хотя мне его и сравнивать-то не с кем. Разве что с тобой да со слугами во дворце Тарамис. А среди них нет ни одного такого красивого. Вечно они кланяются, падают на колени, извиняются.

Лицо Бомбатты совсем помрачнело. Дженна стала лихорадочно обдумывать, чем она могла его обидеть.

– Ну, конечно же, ты тоже красивый, Бомбатта. Я вовсе не хотела сказать ничего другого.

Зубы воина явственно скрипнули:

– Я же сказал тебе – не думать об этом.

– Он выше ростом и крепче, чем любой из слуг или рабов. Он почти такой же большой, как ты, Бомбатта. А как ты думаешь, он такой же сильный? Наверное, Тарамис потому и послала его с нами, что он такой же сильный, как и ты, такой же храбрый и такой же настоящий воин, как ты.

– Дженна!

Она подпрыгнула в седле и уставилась на него. Никогда раньше он не кричал на нее. Никогда.

Он продолжал ехать, тяжело дыша, уперев одну руку себе в бок. Наконец он сказал:

– Этот Конан – вор, малышка. Всего лишь вор и ничего больше. У принцессы были свои причины, чтобы отправить его вместе с нами. Не мое и не твое дело спрашивать ее об этом.

Дженна закусила губу, осмысливая то, что только что узнала. Когда Тарамис сказала, что настал день путешествия, она была без ума от радости. Наконец-то она исполнит свое предназначение. Она найдет Рог Дагота и вернет его тете. Такое задание будет большой честью для нее. Но если Конан – вор, а Тарамис специально послала его с ними…

– Бомбатта, мы что, собираемся украсть Рог Дагота?

Он чуть не хлопнул ее по губам, прикрывая ей рот ладонью, а затем быстро взглянул на Конана. Голубоглазый гигант спокойно ехал впереди на расстоянии, когда можно расслышать лишь крик. Судя по его неподвижной спине, Дженна решила, что ему абсолютно наплевать и на Бомбатту и на нее. Сама не понимая почему, она почувствовала, что его безразличие задевает ее.

– Дитя мое, – тихо произнес Бомбатта, – Тарамис же просила тебя не упоминать этого имени ни при ком, кроме меня и ее самой. И ты это знаешь. Это ведь наш секрет.

– Он не слышит нас. А я хочу знать, мы собираемся…

– Нет! – тон его голоса стал подчеркнуто терпеливым и спокойным. Таким он бывал только когда Дженна доводила его до белого каления. – Нет, Дженна. Мы не будем красть его. Ведь никто на свете не может прикоснуться к Ключу. Никто, кроме тебя, не может дотронуться до Рога. Никто во всем мире, Разве это не доказательство того, что мы берем свое. Так что твое предназначение – правое дело. Неужели ты сомневаешься во мне или в твоей тете?

– Ну конечно, нет, Бомбатта. Я просто… Но я и вправду не хотела причинять тебе беспокойство, я только…

Высокий воин вдруг пробормотал что-то злое и раздражительное.

– Что? Что случилось, Бомбатта?

Вместо ответа он пустил коня в галоп, настигая Конана.

Она посмотрела ему вслед и тоже заметила, что с севера по склону холма к ним быстро направляется человек верхом, ведущий на веревке еще одну лошадь. Когда он подъехал поближе, она рассмотрела, что это некрасивый худой человек маленького роста, в кожаной куртке и грязных кожаных штанах. Неожиданно она поняла, что, кроме ругательств, пробормотал Бомбатта. Он назвал имя этого человека. Его звали Малак.

Конан позволил себе улыбнуться, увидев скачущего по гребню холма Малака со второй оседланной лошадью, привязанной к первой длинной веревкой. Перекинув из-под языка за щеку округлый камешек, который притуплял своей прохладой чувство жажды, он громко позвал своего приятеля:

– Эй, Малак!

– Эгей, Конан! – Рот маленького вора растянулся до ушей. – Ну и попотел же я, пока нашел вас. Ты же знаешь, я не следопыт, мы – люди городские, избалованные цивилизацией…

Словно смерч песка и камней, Бомбатта влетел в пространство между ними. Под его гневным взглядом улыбка мало-помалу сползла с лица Малака.

– Принцесса Тарамис подарила тебе жизнь. Почему ты не залег где-нибудь в свинарнике, чтобы отметить такую удачу?

– Я попросил его присоединиться к нам, – сказал Конан.

– Что значит – ты попросил? Да кто тебе дал право решать, кому принимать участие в путешествии? Принцесса Тарамис…

– Тарамис было нужно, чтобы я сопровождал Дженну, – прервал его Конан, – а мне нужен Малак.

– Я сказал, нет!

Конан глубоко вздохнул. Только спокойствие. Не надо ввязываться в драку с этим идиотом.

– Тогда поезжай дальше без меня, – сказал он даже хладнокровнее, чем сам ожидал.

Настала очередь Бомбатты задерживать дыхание, чтобы успокоиться. Его зубы заскрипели, когда он понял, что криком и запретами от Конана ничего не добьешься. С этим парнем где сядешь, там и слезешь.

– Есть вещи, о которых тебе, вор, не следует знать. Ты и госпожа Дженна должны следовать без посторонних.

– Тарамис сказала, что число провожатых не указано точно, – сказал Конан и с удовольствием отметил, как вытянулось в изумлении лицо его собеседника.

– Она тебе это рассказала?

Конан кивнул:

– Тарамис вовсе не нужно, чтобы наше дело провалилось. Поэтому она рассказала мне все.

– А, ну конечно, – медленно проговорил Бомбатта, но что-то в его голосе заставило Конана усомниться в своих словах. Может быть, от него и вправду что-то скрыли. Причем то, что не умалит шансы на успех путешествия, а сыграет свою роль лишь после него.

– Ну? – спросил Конан. – Малак едет с нами, или я отправляюсь с ним своей дорогой.

Ладонь Бомбатты сжала рукоятку меча так, что побелели костяшки пальцев.

– Можешь оставить этого маленького мерзавца. Но смотри не ошибись. Если из-за него с нами что-то случится – я вас обоих изрежу на куски и отдам собакам. И повежливей тут насчет принцессы и госпожи Дженны.

Натянув поводья, он галопом поскакал к Дженне, тревожно наблюдавшей за ними.

Малак тихо засмеялся:

– Не знаю, с чего я это взял, но мне кажется, что этот черныйверзила недолюбливает меня.

– Ты пережил многих из тех, кто недолюбливал тебя. Переживешь и Бомбатту.

Конан посмотрел на запасную лошадь, шедшую на привязи вслед за конем Малака, и недовольно сказал:

– Жалкое зрелище.

Малак хихикнул:

– Это лучшее из того, что можно было украсть. Ничего, для Акиро сойдет.

– Ты разыскал его? Где он? У меня нет времени на долгие поиски.

– Недалеко. Сначала в том направлении, куда вы ехали, а потом – чуть южнее.

– Тогда поехали. Времени очень мало.

Малак пристроился позади Конана.

Киммериец привстал в седле и оглянулся, чтобы убедиться, что Бомбатта и Дженна следуют за ними. Все в порядке – они тоже двинулись в путь, но почему-то все время поддерживая довольно большую дистанцию. Быть может, Бомбатта не хотел, чтобы пыль из-под копыт передних лошадей мешала девушке, а скорее всего, ему просто не хотелось ехать рядом с Конаном. Впрочем, Киммерийца это мало занимало, если бы не желание время от времени оглянуться и посмотреть на Дженну.

Так они и ехали. При этом Малак все время буравил взглядом спину друга и наконец, не выдержав, сказал:

– Слушай, Конан. А что это вы там говорили про какие-то причины, из-за которых я должен или не должен быть здесь? Что такого особенного рассказала тебе Тарамис?

– Я все время ждал, когда же ты спросишь, – усмехнулся Конан и подробнее посвятил приятеля в суть дела. По крайней мере, он рассказал ему обо всем, что касалось поиска Ключа и Сокровища. Кое-что, сказанное принцессой в его объятиях, молодой Киммериец оставил при себе.

Когда он закончил, Малак грустно покачал головой:

– А я-то думал, что все дело упрется в сложности с оживлением Валерии. Эх! Послушал бы ты меня! Все, что я скажу, – предельно просто. Даже ты, надеюсь, сможешь понять. Сдается мне, что мы слишком далеко залезаем в эти колдовские штучки. А ты, ко всему прочему, еще и поверил колдунье: считаешь, что тебе все принесут на блюдечке, как обещано. Когда очередное заклинание убьет тебя, или еще чего похуже, – помяни мои слова.

Он еще что-то пробормотал себе под нос, и Конан узнал молитву Белу, шемитскому богу воров.

– Не так все плохо, как тебе кажется, – сказал Киммериец.

– Не плохо! Ты еще скажи, что все здесь нормально. Девчонка с картой в голове – это тебе не черная магия? Какой-то волшебный Ключ, охраняемый неведомо кем. Потом – волшебный клад, на котором своими задницами сидит еще парочка волшебников, а то и похуже. Не многовато ли даже для такого безрассудного парня, как ты? Послушай меня. Я знаю в Аренжуне трех сестриц. Девочки – пальчики оближешь. Ждут не дождутся, когда я приеду. Готов уступить тебе двоих. Выкинем этот Шадизар из головы, словно и не слышали о нем никогда. Тарамис в жизни не найдет нас в Аренжуне, даже если ей и придет в голову, что мы там. Ну, что скажешь? Махнем в Аренжун! Договорились?

– А Валерия? Мне и ее выкинуть из головы? Нет, поезжай, если хочешь, в Аренжун один, Малак. Я там уже бывал и не вижу смысла и повода снова появляться в этом городе.

– Значит, поедешь дальше? Независимо от того, как поступлю я?

Конан кивнул, а маленький вор, закрыв глаза, пробормотал еще одну молитву – Киале, иранистанской богине удачи.

– Ладно, – сказал он, подумав, – я поеду с тобой, Киммериец. Но только за то, что ты отдашь мне свою долю тех камешков. Бизнес есть бизнес.

– Ну разумеется. Я всегда знал, что ты – настоящий друг.

– Да-да, конечно, – Малак подозрительно взглянул на Конана, словно проверяя, не было ли во фразе Киммерийца иронии. Ничего не определив, он сказал, чтобы заполнить паузу:

– По крайней мере, во всем этом есть одна положительная сторона.

– Какая же?

– Как? Ты не понял? Мы же оказались лучшими ворами в Шадизаре, а это значит – во всем мире. Этот ваш колдун, Амон-Рама, поймет, что в его владениях кто-то побывал, когда мы уже будем далеко от него, на пути назад.

Глава 6

Не единожды эта гора выбрасывала из своих недр пламя и камни. Тысячу лет назад случилось последнее извержение, потрясшее землю на сотни лиг вокруг, разрушая города, уничтожая царства и королевские династии. Небо почернело от пепла, а затем гора преподнесла еще один сюрприз: огонь сменился снегом. В течение долгих лет зелень весны и блеск льда заменяли здесь летний зной. Жители Карапашских гор называли эту гору горой Смерти и считали, что их души будут похищены темными силами, стоит лишь ступить ногой на эту гору.

В том последнем титаническом извержении половина горы исчезла, оставив после себя большой овальный кратер с глубоким озером на дне. Две стороны гигантской впадины представляли собой вертикальные стены, в сто раз превышавшие человеческий рост. Две других были пологими склонами. У подножия одного из них, на самой кромке озера, стоял дворец, который видела лишь одна пара человеческих глаз.

Дворец возвышался словно огромный драгоценный камень, сверкающий бесчисленными гранями. Стены, башни, купола – все искрилось и переливалось на солнце. Нигде не было видно ни единого камня. Казалось, что огромная игрушка вырезана из цельного горного алмаза, ограненного в виде дворца.

В центре этого хрустального дворца находилась огромная комната с высоким сводчатым потолком. Зеркала стен были скрыты за длинными золотыми занавесями. В центре зала стоял прозрачный постамент, на котором покоился камень, краснее красного, драгоценный кристалл, горящий и сверкающий так, словно кровь и огонь соединились в одно Целое и плотно спрессовались, чтобы создать его.

Амон-Рама, бывший член Черного Кольца Магов Стигии, подошел поближе к тонкой прозрачной колонне. Алые одеяния стекали складками с его плеч до самого пола. Его лицо было лицом хищника. Нос больше походил на клюв орла. Десять тысяч черных заклинаний затмили последние искры света в его глазах. Похожие на клешни, его руки скользили вокруг камня. Но колдун был осторожен и внимательно следил, чтобы не задеть магический камень. Сердце Аримана. При каждом взгляде на пылающий красный огонь сердце колдуна наполнялось ликованием.

Когда его бывшие соотечественники узнали, что в его руки попало Сердце Аримана, они исключили его из Черного Кольца. Ибо существовали такие магические предметы, которых боялись даже черные маги. Они не рисковали выпускать на волю скрытые темные силы, не зная точно, смогут ли они их удержать в повиновении. Он же не боялся ничего. Теперь ему некого было опасаться. Самим фактом обладания Камнем Сердца он стал выше всех своих врагов и соперников. Они были бы рады разделаться с ним, но знали его силу и опасались сокрушительного ответного удара, если их атака не удастся.

Его пальцы нашли нужное положение с двух сторон от Камня, и он начал нараспев читать заклинание на каком-то древнем, давно умершем языке: А'бат маа'бак удамаи мор'аас. А'бат маа'бак, а'бат маа'бак кафа'ар.

Хрустальные стены дворца задрожали, войдя в резонанс с вибрациями слов. С каждым звуком мерцание Сердца Аримана становилось все реже, а свет все бледнел. Все меньше рубина и крови, все больше малинового, алого – и вот камень стал совершенно прозрачным, а в его глубине показался горный пейзаж. По склону одного из холмов двигалось несколько точек.

Амон-Рама прищурился, присматриваясь к неясным силуэтам. Всадники. Девушка и трое мужчин, еще две запасные лошади. Пальцы чуть изменили свое положение, и девушка заполнила весь шар.

Колдун зло ухмыльнулся. Да, это она. Та, которую он ждал столько лет. Она, которая могла дотронуться до Сердца Аримана. Женщина из Шадизара хотела использовать ее в своих целях. Ей не откажешь в дерзости, еще бы – рискнуть использовать само Сердце Аримана в своем колдовстве, да еще и без ведома самого Амон-Рамы. Но этот камень – он скрывал в себе такие силы, какие ей и не снились. И как только к нему в лапы попадет девчонка, та самая о которой говорилось в Свитках, – он, только он получит доступ ко всем этим скрытым могучим силам. А уж там он разберется, что стоит использовать, а что лучше не трогать. А Тарамис, – что ж, он даже сохранит ей жизнь, сделав рабыней, целующей ему ноги. Но это потом, а пока…

– Ну, иди ко мне, девочка, – шептал он, – приведите ее ко мне, мои храбрые воины.

Его пальцы снова закружились вокруг Камня, его губы вновь забормотали заклинания на неведомых языках.

Эти таинственные слова сгорали в воздухе словно живые, корчась от боли. А вместе с ними бился, кипел в агонии и магический кристалл. Сердце Аримана горело ярче и ярче. Кровавый свет пульсировал и отражал тень волшебника от всех зеркальных стен. Казалось, что в комнате находятся двадцать, пятьдесят, сто человек в одинаковых мантиях. И все они продолжали петь магические гимны, глядя во все более яркий рубиновый огонь волшебного Камня.

Ощущение спешки крепло в Конане с каждым шагом его коня в направлении Карапашских гор. Все ближе и ближе к взметнувшимся склонам. Но нужно свернуть, чтобы найти Акиро, а времени совсем нет. Каждый час, потраченный на розыски колдуна, был потерян для поисков Ключа, явно находившегося где-то впереди, в горах. Значит, останется еще меньше времени, чтобы найти Сокровище и вернуться с ним в Шадизар. Каждый час промедления грозил часом опоздания, тем самым часом, которого не хватит, чтобы вернуть Валерию.

– Здесь, Конан.

Киммериец обернулся, услышав оклик Малака, но не притормозил лошадь.

– Акиро, – сказал Малак, показав рукой в нужном направлении. – Нужно свернуть здесь. Мы же собирались… Я думал… А может, наплевать на него, а?

Конан остановился в нерешительности. Нахмурив брови, он смотрел то на близкие уже горы, то на юг. Нет, на Акиро ему было не наплевать. Но и медлить тоже нельзя.

Бомбатта и Дженна остановились на расстоянии от призадумавшихся приятелей. Пряди красивых волос Дженны сбились ей на лоб, но, ничего не замечая, она все так же глядела вперед, на серые вершины у горизонта.

Черный воин утер пот со лба:

– Ну, что там еще? Почему ты остановился, варвар?

Челюсти Конана сжались, но он ничего не ответил. Он лишь хлопнул со всего размаха по крупу вьючного мула. Время! Совсем нет времени. А стоя тут, он терял его и вовсе бездарно, не разыскивая старого мага и не продвигаясь к горам. Но какое же решение будет правильным?

– Да проклянет тебя Эрлик, варвар! Мы уже почти дошли до гор. Нужно поторапливаться. Нам нужен Ключ! Давай двигай живее!

Малак прервал тираду Бомбатты:

– Ну что, Киммериец? Будем искать Акиро? Клянусь ногтями Огуна, я лично понятия не имею, что делать.

Взрыв проклятий вырвался из горла Бомбатты:

– Еще кто-то? Ты что, всю окрестную шваль решил собрать, варвар? Тарамис может считать тебя очень важной персоной в нашем деле, но я считаю, что ты подвергаешь всех смертельной опасности. Один лишний человек может нарушить исполнение пророчества! Тебе есть хоть какое-то дело до этого? Или ты просто тянешь время? Может, ты струсил, ты, жалкий варвар с севера?

Он закончил, наполовину вынув саблю из ножен. Его глаза налились кровью.

Конан окинул его ледяным взглядом. Хватит. Довольно он выслушал окриков и оскорблений. Наступил предел терпению. Его ответ был прост и прям:

– Вынимай меч, Замориец. Обнажи оружие и умри. Я и один смогу довести Дженну до Ключа и вернуться в Шадизар.

Вдруг Дженна галопом ворвалась в пространство между ними. К их общему удивлению, ее глаза горели нешуточным гневом.

– А ну, прекратить! Я обоим приказываю! Вам сказано сопровождать меня, а вы сцепились, как голодные псы из-за кости.

Конан остолбенел, не веря своим глазам и ушам. Если бы мышь набросилась на стаю котов, он бы, наверное, не так удивился.

Бомбатта так и застыл с отвисшей челюстью. Когда Дженна замолчала, его рот захлопнулся, но с таким же звуком и его сабля вошла в ножны.

– Мы сейчас же продолжаем наш путь в горы, – сказал он ей хмуро.

Конан, стараясь сдержать свои эмоции, сжав свои чувства в кулак крепче, чем рукоять меча, молча повернул коня на юг.

– Так нельзя! – возмутилась Дженна. Маленький кулачок изо всех сил ударил по луке седла. Царственное величие девушки бесследно исчезло, словно дым на ветру. – Конан! Мы же решили, что идем туда, куда веду я. Мы же договорились!

Конан со вздохом повернулся к ней:

– Дженна, мы сейчас не играем во дворцовом саду. Я делаю то, что считаю нужным, а не то, что нужно по правилам игры.

– А я думала, что все это очень похоже на игру. Что-то вроде огромного лабиринта. Только ты почему-то не хочешь больше играть.

– Это и есть лабиринт. Только за каждым поворотом нас может поджидать смерть, а не приятный сюрприз.

– Нет, так не бывает! Так нельзя! – Было видно, что такой оборот дела совершенно неожидан для девочки. – Моя тетя говорила, что это – мое предназначение, что это обязательно нужно сделать. Но она никогда бы не отпустила меня, если бы это было опасно.

– Ну конечно, нет, – медленно сказал Конан, глядя ей в глаза. – Дженна, я дойду с тобой до Ключа и Сокровища. А потом мы вместе вернемся в Шадизар. Я сделаю все, чтобы тебя миновала любая опасность. Но сейчас тебе следует ехать за мной. Нам всем может очень понадобиться человек, которого я ищу.

Дженна нерешительно кивнула:

– Ладно. Я поеду с тобой.

Конан вновь повернул коня на юг. Малак и Дженна последовали вплотную за ним. На некотором расстоянии двигался бурчащий проклятия Бомбатта.

Прекратилась пляска теней в зеркальном зале. Погас ярко-алый свет, лишь привычно мерцало кроваво-красным Сердце Аримана.

Амон-Рама, чуть пошатываясь, отошел от прозрачного пьедестала. Его узкое лицо стало еще уже, и без того бледная кожа совсем посерела. Колдовство на расстоянии отбирает много сил. Следовало отдохнуть и подкрепиться, прежде чем продолжать.

Жаль, конечно, что заклинания, на которые потрачено столько сил, не сработали.

К тому же не удалось посмотреть, чем закончилось все там, на равнине. Сердце Аримана не могло одновременно служить магическим кристаллом и источником силы. Амон-Рама понимал, что не девчонка помешала заклинаниям. Она, конечно, отмечена судьбой, но не имеет никакого представления о реальном колдовстве. Вся ее жизнь подчинена одной цели, и колдовство никак не увязывалось с ее чистотой и непорочностью.

Значит, остаются эти люди, сопровождающие ее. Они, конечно, тоже не волшебники. Он бы почувствовал вибрации встречных заклинаний. Любой сильный талисман, способный защитить от заклятья, он тоже увидел бы при первом же взгляде сквозь волшебное зеркало Камня. Оставался лишь один ответ – каким бы неправдоподобным он ни казался. Один из них – один из двух воинов – обладал невероятной, непостижимой силой воли.

Черный маг зловеще улыбался. Неплохо. Железная, алмазная воля? Что ж, отличное дополнение к подарку. Девчонка, которая может управляться с Сердцем, и железная воля, отобранная у сопровождающего ее воина.

Но сначала – хорошая еда, крепкое вино и глубокий сон. Амон-Рама покинул зеркальный зал. Сердце Аримана угрожающе тлело на своем прозрачном пьедестале.

Глава 7

Кроваво-красное солнце уже коснулось вершин гор, но палящий зной все не ослабевал. Обливаясь потом, четверо всадников продолжали путь на юг. Бомбатта всю дорогу продолжал проклинать Конана и все подряд. Но делал он это негромко, себе под нос, и Киммериец не особо прислушивался к сопровождавшим его имя эпитетам. За любое из этих оскорблений он был готов убить кого угодно, но, решив для себя, что Дженне не нужно видеть смерть, он предпочел отложить выяснение отношений.

– За тем холмом, Конан… – неожиданно разорвал тишину Малак. – Селкет меня побери, если обитель Акиро не окажется там. Конечно, если меня не обманули в Шадизаре.

– Ты уже трижды говорил это, – раздраженно сказала Дженна.

– Госпожа, даже такой специалист, как я, имеет право на ошибку. Но на этот раз, уверяю вас, все будет без обмана.

Из-под копыт лошадей покатились камни, когда всадники направили их вверх по склону. Киммериец начал сомневаться, имеет ли Малак хоть малейшее представление о том, в какой стороне может находиться Акиро. Забравшись на вершину холма, он громко воскликнул:

– Ханнуман меня подери!

– Попридержи язык при Дженне, – гаркнул Бомбатта, но, подъехав к тому месту, где стоял Конан, сам прохрипел: – Вот так дерьмо Великого Эрлика!

Перед их глазами и вправду оказалась обитель Акиро – грубо сложенная из камней и глины хижина, наполовину врытая в склон. Ее хозяин, маленький желтолицый человечек, был привязан за руки и за ноги к столбу перед входом. Ветки, положенные у основания столба, весело потрескивали огоньком. Три человека в развевающихся, как крылья, белых одеяниях стояли спиной к наблюдателям на холме и, глядя в разгорающийся костер, читали какие-то таинственные заклинания. Еще две дюжины одетых в грязные лохмотья, немытых, нечесаных людей восторженно кричали, потрясая копьями, издавая одобрительные крики, за спинами белокрылых фигур.

– Вообще-то Акиро и мне не очень нравился… – осторожно начал Малак.

– Он нам нужен. – Ответ Конана был краток и ясен. Он молча повернулся к Бомбатте, и тот прочел в глазах Киммерийца немой вопрос.

– Нет, варвар. Если это и есть тот человек, из-за которого мы проделали такой путь, то теперь это твои личные проблемы.

– Почему вы что-то обсуждаете, вместо того чтобы помочь несчастному человеку там внизу? – разозленно спросила Дженна.

– Мое дело – охранять тебя, дитя мое, – ответил Бомбатта. – Неужели ты думаешь, что я потащу тебя туда, поближе к этим дикарям, или оставлю здесь, где поблизости могут шляться их приятели.

Малак влез в разговор, обратившись к Конану:

– Мы, кстати, еще можем махнуть в Аренжун.

– Вперед, Малак, к Акиро.

Меч Конана легко скользнул в его руки; закатное солнце блеснуло красным светом по всей длине лезвия. Пришпорив коня, Конан полетел вниз по склону.

– Да поможет мне Донар, – закатив глаза, простонал Малак вслед Киммерийцу, – надо думать, эти ребята знают свое дело, раз смогли скрутить колдуна.

Бормоча молитвы еще полудюжине богов, Малак отвязал приготовленную для Акиро лошадь и поскакал вслед за другом.

Молча, без боевого клича, Конан ворвался в группу оборванцев с копьями. Их завывания и причитания заглушили даже стук копыт приближающегося коня. Стоявшие кучкой разлетелись в разные стороны. Лишь немногие, собравшись с мыслями, повернули копья в сторону незнакомца. Но Конан не стал тратить на них ни секунды. Троица, продолжавшая самозабвенно петь свою абракадабру, интересовала его больше. Несомненно, они творили какое-то колдовство, которое следовало немедленно остановить, чтобы спасти Акиро.

Стоявший в центре рухнул под копыта коня Конана со стоном и с треском ломаемых костей. Киммериец не испытывал никаких угрызений совести, напав сзади, без предупреждения. Это был не рыцарский поединок, а маленькая война; эти люди собирались расправиться с его другом, и он должен был остановить их так, как мог.

Человек справа выхватил из-под складок одежды кинжал. Киммериец невольно содрогнулся от ужаса: его противник оскалил рот, зубы в котором были сточены каким-то инструментом в форме клыков. А под этой мерзкой пастью висело ожерелье из высушенных человеческих рук. Маленьких, детских ладошек.

Первым звуком, который издал Конан с того момента, как бросился вниз по склону, стал крик ярости, раздавшийся вместе с ударом меча, вошедшим в эту оскаленную пасть. Руки жертвы поднялись к лицу, словно пытаясь удержать разваливающиеся кости черепа. Кровь фонтаном била сквозь растопыренные пальцы, покрывая кровавыми пятнами белоснежное одеяние.

Больше у Конана не было времени, чтобы рассмотреть этого колдуна, или кем там он еще был; его третий приятель, похоже, сам куда-то исчез. Но шок, заставивший остолбенеть толпу их спутников, прошел, и теперь они были готовы рассчитаться с дерзким незнакомцем.

Первое направленное на него копье Конан перехватил за середину, проткнув в следующий момент мечом горло державшего его человека. Древком он отбил другое копье, одновременно перерубив мечом еще одно. Схватив обрубок, он изо всех сил ткнул наконечником в лицо одному из нападавших. Стальной треугольник вошел в череп точно между глаз.

Трое противников погибли в мгновение ока. Остальные отступили. Конечно, они могли просто задавить его численным превосходством, но при этом многим суждено было умереть. Понимая это, никто не хотел лезть вперед. Они нервно передвигались, то прячась за спины друг друга, то выступая вперед; на их лицах ясно был виден страх, смешанный со стыдом за эту трусость.

Осторожно, не сводя глаз с медленно приближающихся противников, Конан слез с коня. Преимущество длинных и легких копий будет сведено на нет в ближнем пешем бою. Кроме того, их следовало лишить последнего преимущества, не считая их численного превосходства: права напасть первому. Конан присмотрел слабейшее место в надвигающейся цепи и приготовился к броску.

Вдруг рядом с его плечом пролетел огненный шар, вонзившийся в голову одного из наступавших и взорвавшегося с треском разрываемых костей.

Несмотря на все свое самообладание, Конан подпрыгнул на месте. Затем он оглянулся. За костром стоял кривляющийся, гримасничающий, как клоун, Малак. Рядом с ним Акиро, во все еще дымящихся кожаных штанах и закопченной коричневой тунике, молча шевелил губами, читая какое-то заклинание. Сухие, словно покрытые пергаментом, руки совершали непонятные движения. Вдруг раздался хлопок ладоней на уровне груди, и между ними возник еще один огненный шар. Этот плод магии проделал тот же фокус с еще одной жертвой. Двух трупов с дымящимся обрубком вместо головы вполне хватило, чтобы охладить пыл наступавших и обратить их в бегство. Их крики долго еще доносились из сгустившихся вечерних сумерек.

– Мерзкие, полудохлые, вонючие верблюды! – кричал им вслед Акиро. Его седые волосы и длинные усы просто стояли дыбом от гнева. – Я их проучу, еще внуки их внуков будут со страхом произносить мое имя. Я заморожу кровь в их жилах, а их кости превращу в мягкий студень.

– Акиро, – окликнул его Конан. Малак внимательно слушал продолжающуюся череду проклятий, даже повторяя кое-что про себя, чтобы лучше запомнить.

– Я напущу на них чуму на десять поколений вперед. У них вся скотина передохнет, все посевы сгниют. Да у них у самих яйца отсохнут и зубы повыпадают!

– Акиро, – вновь обратился к нему Конан.

Желтолицый старик погрозил кулаком в сторону бежавших обидчиков.

– Они заявили, что я прогневал их богов. Богов! – он состроил презрительную гримасу и сплюнул. – Убогие шаманщики, они не могли придумать себе ничего поприличнее. Я им сказал, что если они принесут в жертву еще хоть одного ребенка, то я обрушу молнии на их мерзкие головы, и, клянусь Девятой Степенью Великой Силы, я это сделаю!

– Может, у тебя не получится? – съехидничал Малак. – Я имею в виду, что пока что они умудрились связать тебя и даже частично поджарить. Может, тебе лучше оставить их в покое?

Акиро внимательно присмотрелся к хитрой физиономии Малака и покровительственно заметил:

– Тебе нечего бояться, Малак. Твоим мужским достоинствам ничто не угрожает, надеюсь, та гримаса, которую ты сотворил, выражает глубочайшее уважение к собеседнику, не так ли? Ну, тогда я расскажу, что случилось. Эти три шамана, называющие себя жрецами, ухитрились наложить на меня заклятие, пока я спал. Заклинание, к слову сказать, было весьма простеньким, но оно позволило мерзким последователям мерзейшего культа навалиться на меня всей компанией и связать. Со связанными руками я не мог проделать ни единого магического жеста. Они засунули мне в рот кляп, – тут он остановил рассказ, чтобы сплюнуть, – и я не мог произнести ни единого заклинания. А потом эти ублюдки решили принести меня в жертву своим богам. Какие там боги! Я им покажу богов! Я сам стану страшным демоном в их пантеоне, даже раньше, чем отправлюсь на тот свет. Я им… Эта девушка? Что она здесь делает?

Конан вздрогнул. Он решил, что лучше дать старому волшебнику возможность спустить пар, прежде чем о чем-то говорить. Но внезапная смена тона голоса и темы разговора застали его врасплох. В следующий миг он сообразил, что Бомбатта наконец спустился с холма с Дженной. Их силуэты едва вырисовывались в предвечерней мгле, и даже Конан, с его кошачьим ночным зрением, едва ли смог бы определить в одном из них женщину, если бы не знал об этом заранее.

– Она невинна, – тихо сказал Акиро; при этом Малак усмехнулся:

– Ты хочешь сказать, что отсюда видишь, что она еще никогда…

– Придержи язык, Малак! – оборвал его старик. – Это не имеет ничего общего с плотской девственностью. Тут дело в душе, и вот это-то и страшно.

– Страшно? – воскликнул Конан. – Это, конечно, не то, что я выбрал в жизни, но что уж тут страшного?

Акиро вздохнул:

– Такую чистоту надо беречь, как оберегают детей, лишь постепенно знакомя их с миром, чтобы они не стали легкой жертвой зла. Редкий случай, чтобы такая чистота сохранилась естественно. Обычно этих детей оставляют расти специально для каких-нибудь колдовских целей.

– Тот самый случай, – пробормотал Конан, нахмурившись. На достаточном расстоянии от хижины Бомбатта помогал Дженне слезть с лошади. Черный воин встал между нею и кровавым зрелищем, не давая ей увидеть следы сражения.

– Валерия, – произнес Акиро, заставив Конана вздрогнуть.

– Она – одна из причин того, почему я пришел к тебе.

– Подожди.

Акиро скрылся в своем жилище. Звуки, доносившиеся оттуда, свидетельствовали об усердных поисках. Когда он появился вновь, в его руках оказался маленький флакончик из полированного камня, запечатанный воском.

– Это для Валерии.

– Я не понимаю.

Акиро поджал губы и стал накручивать усы на пальцы.

– Я долго думал об этом, Киммериец. Я бросал Кости Судьбы, читал по звездам, тасовал карты К'фара – все для того, чтобы найти нужный ответ на мучающий тебя вопрос.

– Меня больше ничего не мучит, Акиро. По крайней мере…

– Не перебивай меня. А если говоришь, говори правду. Иначе я не смогу помочь тебе. Жизнь Валерии слишком тесно переплелась с твоей жизнью. Она была для тебя и любимой женщиной, и товарищем по оружию. А крепче этих двух связей ничего быть не может. Поэтому, даже погибну в, она вернулась на миг из Царства Теней, чтобы спасти тебя. Киммериец, такая сильная связь между жизнью и смертью может быть очень опасна. Валерия сама обрубила бы ее, если бы знала об этом. Но есть знание, недоступное и жителям Царства Теней.

– Акиро, я не собираюсь разрубать эту связь. Я пришел не за этим.

– Послушай меня, ты, упрямый северянин. Ты не выберешься из этой западни, полагаясь только на свой меч. И я вижу твою судьбу, если ты не одумаешься. Об этом говорят и карты, и кости, и звезды. Все вопиют об одном. Ты умрешь заживо. В один прекрасный день ты окажешься между жизнью и смертью, но не имея возможности попасть как в мир живых, так и в мир ушедших. Только забвение может спасти тебя. Мне пришлось здорово поломать голову и потрудиться над снадобьем в этом флаконе. Оно вычеркнет из твоей памяти Валерию, не оставив ничего связанного с нею, никакого следа. Поверь мне, Киммериец: если бы она знала, какой выбор стоит перед тобой, Валерия сама бы поднесла к твоим губам этот сосуд. Она была не из тех, кто избегает трудных решений.

– А если бы Валерия могла вернуться? – тихо спросил Конан. – Не на миг, как тогда, а чтобы прожить то, что ей было суждено, если бы она не прикрыла меня от смерти в тот раз. Что тогда, Акиро?

Волшебник долго молчал, прежде чем ответить. Его взгляд упал на Дженну, и он, не торопясь, разомкнул губы:

– Я думаю, что первым делом нам надо убрать трупы, чтобы девушке можно было подойти. Затем надо хорошенько поесть. Лично мне нужно изрядно подкрепиться, чтобы выслушивать дальше то безумие, которое ты собираешься обрушить на мою голову.

Глава 8

Старый колдун не отвязался от Конана, пока тот не взял флакон и не положил его в мешочек, висевший у него на ремне. Его настойчивость куда-то исчезла, когда Конан с Малаком стали перетаскивать трупы за дом. Акиро пробормотал что-то невнятное про больную спину и старые кости, хотя под слоем его жира можно было нащупать еще очень крепкие мускулы. Бомбатта опять отказался покинуть Дженну и не подпустил ее поближе, когда она захотела рассмотреть, что великан Киммериец и его малорослый приятель таскают за дом старика, на другой склон холма.

Акиро уже сообщил, что ему необходимо поесть, а теперь он изобразил из себя умирающего от голода. Кролики, пойманные им этим же утром – с помощью самых обычных силков, безо всяких заклинаний, – были выпотрошены и обжарены на огне; полкорзины мелких коринфийских апельсинов появились из-за дверей жилища Акиро. Наконец последние кости были обглоданы и последние апельсиновые очистки брошены в огонь, обрисовывавший золотистый круг перед дверью хижины. Бомбатта достал точильный камень и занялся приведением в порядок лезвия своей кривой сабли. Малак решил пожонглировать тремя апельсинами, чем привел в неописуемый восторг Дженну, несмотря на то, что поминутно ронял один из них.

– Ничего, это – составная часть фокуса, – сказал воришка, в четвертый раз поднимая апельсины с земли, – это все для того, чтобы остальные мои штучки производили еще большее впечатление.

Акиро дотронулся до руки Конана и кивком головы предложил отойти. Они растворились в темноте так тихо, что, похоже, никто не обратил на это внимания.

Когда они отошли на такое расстояние, чтобы их голоса не услышали сидевшие у костра, Акиро повернулся к Конану и сказал:

– Ну, а теперь расскажи мне, как ты собираешься оживить Валерию?

Конан изучающе смотрел в лицо толстенькому человечку, хотя в этой темноте едва ли можно было рассмотреть что-либо, кроме неясных теней. Колдуны все делали не так, как нормальные люди, вечно они себе на уме, даже самые приличные из них. Хотя мало кого из их рода можно было назвать более или менее приличными или добрыми. Даже Акиро, с которым Конану довелось попутешествовать вместе, оставался для него загадкой. Но, в конце концов, разве можно хоть одному колдуну доверять полностью?

– Тарамис, – начал Конан, – обещала мне вернуть Валерию. Не как призрак, не как живой труп, а живую. Какой она была.

Колдун помолчал немного, подергивая себя за ус, а затем сказал:

– Я не думал, что в наши дни есть кто-то, у кого хватит знаний и могущества, чтобы совершить это. Менее всего я ожидал, что такой силой обладает принцесса Заморы.

– Думаешь, она лжет?

Акиро покачал головой:

– Может быть, и нет. В древних рукописях сказано, что Мальтанеус из Офира проделал такое тысячу лет назад. Еще, быть может, Ахмад Аль-Рашид, еще за тысячелетие до этого. Быть может, настало время для следующего чуда оживления умершего.

– Значит, ты веришь, что Тарамис может сделать это, раз она говорит так?

– Конечно. Хотя Мальтанеус был величайшим белым магом с тех пор, как было разрушено Великое Братство Правой Руки, еще во времена Ахерона. А Ахмад Аль-Рашид трижды, как говорят, получил благословение от самого Митры.

– Слушай, что ты скачешь, как обезьяна с ветки на ветку? Можешь ты хоть раз прямо ответить на вопрос?

– Я могу сказать только, что такое было сделано в прошлом. Еще я могу сказать, что Тарамис, вероятно, способна сделать это. – Он помолчал, а потом тихо спросил: – С какой стати она будет делать это для тебя?

Как можно более кратко Конан рассказал, почему он оказался в роли сопровождающего Дженны, о Ключе и Сокровище, а также о том, что времени осталось в обрез.

– А, стигиец, понятно, – заметил Акиро, когда Конан закончил. – Говорят, что нет народов без хотя бы капли доброго в их душах, но я в своей жизни не встречал ни одного стигийца, которому можно доверять хотя бы на грош.

– Он, должно быть, сильный волшебник. Чересчур могущественный для тебя.

Акиро ответил коротким смешком:

– Не пытайся подзадоривать меня. Ты еще мальчишка. А я этих колдунов перевидал на своем веку.

– Мне кажется, что ты мог бы быть нам очень полезен в дороге, Акиро.

– Я уже слишком стар, чтобы шататься по горам. Киммериец. Пойдем лучше к огню. Ночи здесь холодные, а у костра можно погреть старые кости. – И, не дожидаясь реакции юноши, колдун зашагал к своему дому.

– По крайней мере, Бомбатта будет спокоен. Он боится, что Малак или ты нарушите какое-нибудь предписание пророчества Скелов.

Акиро так и застыл, даже не опустив занесенную для очередного шага ногу. Медленно-медленно он повернулся к своему молодому собеседнику и шепотом переспросил:

– Скелы?

– Ну да, Свитки Скелов. В них сказано, что и как нужно делать, чтобы эта затея выгорела. По крайней мере, так утверждает Тарамис. А ты знаешь, кто такие эти Скелы?

– Братство волшебников, которые поумирали сотни лет назад, – рассеяно ответил Акиро. – Они написали много томов, изложив на папирусе и пергаменте свои тайные знания. Теперь эти рукописи найти не легче, чем девственницу в Шадизаре. Так ты говоришь, у Тарамис есть Свиток Скелов?

– Ну, ссылается она на него постоянно. Наверное, она не врет. Эй, куда ты?

Акиро направился к дому с такой скоростью, которая могла поставить под сомнение правдивость его жалоб на слабое здоровье. Обернувшись, он бросил через плечо:

– Ты говоришь, что времени мало. Вот и я думаю, что выехать надо еще до рассвета. А перед этим мне нужно отдохнуть.

Конан, улыбаясь, шел за ним и думал, что лучшим капканом иногда становится тот, который ты даже не собирался ставить.

Вернувшись, Конан обнаружил, что Дженна сидит у костра и дремлет, Бомбатта все возится с точилом, бросая уничтожающие взгляды на нагло храпящего Малака. Храп и вправду был на редкость немелодичен и противен. Из хижины доносилось невнятное бормотание Акиро. Конан разобрал лишь отдельные слова: «Я должен поспать… старые кости… Осел, объевшийся гороха…»

Вдруг в дверном проеме показалось недовольное лицо Акиро. Его взгляд остановился на Малаке, а губы зашевелились. Храп прекратился в мгновение ока. Маленький воришка с воплем вскочил, боязливо оглядываясь. Акиро не было видно. Нерешительно, держась одной рукой за горло, Малак снова растянулся на земле. Вскоре его дыхание стало глубоким и ровным, но уже никак не громче, чем потрескивание веток в костре. Через несколько минут раскатистый храп послышался из хижины.

– Он поедет с нами? – поинтересовалась Дженна.

– Да. Мы выезжаем еще до рассвета.

– Туда, куда я скажу?

– Именно туда, как договорились.

Конан чувствовал на себе ее взгляд, который приводил его в непривычное смущение. Он знал, как обращаться с бесстыжими трактирными девицами, с молоденькими женами старых купцов, с пьяной проституткой и страстной дочкой из аристократической семьи. А эта девушка была больше, чем просто девственницей. Непорочная и невинная – так описал ее Акиро. Конан был готов признать точность определения. Но кое-что не укладывалось в эти рамки.

– Слушай, – обратился к ней Конан, – тогда, когда мы с Бомбаттой сцепились там, на холме, ты так изменилась, по крайней мере, на миг твой голос стал похож на голос Тарамис, да и вся ты была так похожа на нее.

– Да, в эти мгновения я и была Тарамис. – Его глаза широко открылись, и она поспешила добавить: – Ну, не на самом деле. Просто мне не хотелось, чтобы вы продолжали ссориться, и я представила, что я – моя тетя, принцесса, а вы – двое слуг, повздоривших из-за чего-то.

– Я не слуга, – резко сказал Конан.

Дженна выглядела удивленной:

– Почему ты обиделся? Ты служишь моей тете и мне. Бомбатта же не обижается, что он слуга моей тети.

Шуршание точильного камня по стали прекратилось, но двое у костра не обратили на это внимания.

– Он может кланяться кому угодно и столько, сколько захочет. Я нанимаюсь, продаю свою силу, умение, удары своего меча. Все это на день, на десять. Но я не раб и не слуга никому – ни мужчине, ни женщине, ни богам.

– Вот это да! – восхищенно сказала девушка. – Я так рада, что ты поехал со мной. Я не помню, когда мне удавалось хоть парой слов перекинуться с кем бы то ни было, кроме тети, Бомбатты или моих служанок. Ты – совсем другой, и с тобой интересно. Да и весь мир, оказывается, совсем другой. Небо, звезды и много-много открытого пространства.

Он смотрел в ее карие глаза и чувствовал себя на сто лет старше нее. Такая милая девушка, такая красивая – и полная невинность, полное непонимание того, какие чувства она может вызывать у мужчины. Чтобы что-то ответить, он начал рассказывать:

– Это открытое пространство, тут, где мы находимся, – очень опасное место. В горах еще опаснее, даже если не брать в расчет колдуна из Стигии. Вообще-то это место не для тебя.

– Это мое предназначение, – сказала она просто, услышав в ответ фырканье.

– С чего ты взяла? Так написано в Свитках Скелов?

– Я была отмечена при рождении. Смотри.

Прямо перед остолбеневшим Конаном она расстегнула ворот своего платья и опустила его, открыв грудь почти до самых сосков. Симпатичные игрушечки для мужских ладоней, подумал Киммериец, у которого просто перехватило дыхание.

– Видишь? – спросила Дженна. – Вот здесь. Этот знак на мне с рождения. Он описан в Свитках, значит, боги сами выбрали меня.

Действительно, в ложбине между грудей он увидел родинку – четкую восьмиконечную звездочку, не больше ногтя размером, словно нарисованную по линеечке.

Вдруг сверкающая в огне костра сталь рассекла воздух между ними.

– Не смей дотрагиваться до нее, вор. Никогда! – прохрипел Бомбатта.

Конан открыл было рот для нелицеприятного разговора, но вдруг понял, что его рука и в самом деле уже потянулась к девушке. Изогнутый клинок повис прямо перед его пальцами, словно он собирался дотронуться до сабли. Злясь на самого себя, Конан встал, лишь посмотрев в глаза черному воину.

Взгляд Дженны переходил с одного из них на другого. Было видно, что в ее глазах кружатся новые, совершенно непривычные для нее мысли.

– Уже поздно, – спокойно сказал Конан. – Лучше всем лечь поспать. Завтра мы выезжаем очень рано.

Бомбатта свободной рукой помог девушке подняться, все еще держа перед ней саблю, словно щит. Дженна еще раз бросила взгляд на молодого Киммерийца, но позволила Бомбатте уложить себя на одеяло, не говоря ни слова. Как и прошлой ночью, Бомбатта сел около нее, как страж.

Проклиная всех и вся, Конан завернулся в свое одеяло. Вот ведь дурь какая, думал он. В мире полно женщин, а он позволил заморочить себе голову какой-то девчонке, которая даже не понимает, что делает. Она же совсем ребенок, несмотря на свои годы. Он уснул, и во сне ему виделось сверкающее в темноте тело Тарамис и всплывали картинки проведенной с нею ночи. Иногда на месте Тарамис оказывалась Дженна. В общем, такой сон не прибавил Конану много сил.

Темнота ночи повисла над Шадизаром, и скрытые занавесями коридоры дворца Тарамис были пустынны, когда она шла по ним, выйдя из спальни. Единственный звук нарушал тишину: шуршание ее шелкового платья по полированному мрамору пола. В тот зал, куда она направлялась, днем наведывались жрецы и астрологи, но ночные визиты, которые становились все более частыми, она совершала в одиночестве.

В углах помещения тускло горели светильники. Свет, исходивший от них, был так слаб и бледен, что мог бы сойти за лунный. Пол в зале был выложен отполированным до зеркального блеска мрамором. Резные алебастровые колонны поддерживали высокий свод потолка, выложенного ониксом с инкрустацией из сапфиров и алмазов, изображавших ночное небо. Звезды на этом небе располагались так, как они на самом деле располагаются раз в тысячу лет.

Под этим искусственным небом в центре зала стояло ложе из красного мрамора, отполированного волосами девственниц. На нем лежала алебастровая статуя, изображающая мужчину с закрытыми глазами, вполовину больше любого живого человека и более красивого, чем любой смертный. Лишь одно нарушало совершенство: посреди широкого лба статуи зияла круглая дыра шириной с ладонь и глубиной с половину человеческого пальца.

Тарамис медленно подошла к ложу и встала в ногах статуи. Взгляд скользил по алебастровой фигуре, дыхание замерло, пересохло в горле. Много мужчин было в ее жизни. Первого она долго выбирала в шестнадцать лет. На выбор каждого следующего уходило все меньше времени. Мужчин она знала едва ли не лучше, чем свой родной дворец. Но что, если стать… любовницей божества?

Она сбросила с себя одежду и, обнаженная, припала к ногам статуи. Ничего подобного Свитки Скелов от нее не требовали. Но ей хотелось большего, чем обещалось в древних рукописях.

Прижимая лицо к холодному алебастру, она шептала:

– Я – твоя, о Великий Дагот.

Какой-то импульс подтолкнул ее пойти дальше, чем когда-либо до этого она позволяла себе. Покрывая каменные ноги поцелуями, она медленно двинулась выше, не оставляя ни одной точки, не обласканной ее горящими губами, пока не оказалась лежащей на статуе, как она легла бы на мужчину. Дрожащими пальцами она посмела прикоснуться к каменному лицу.

– Я твоя, о Великий Дагот, и вовеки буду твоей, – снова и снова шепотом повторяла Тарамис. – Когда ты проснешься, я возведу в твою честь храмы выше святилищ всех других богов. Но я буду больше, чем твоей жрицей. Божественная плоть соединится с моей, я буду хранить себя от всех мужчин, оставаясь только твоей. Я буду восседать по правую руку от тебя, и только твоей милостью я буду повелевать жизнью и смертью других. Вновь тебе начнут приносить жертвы, вновь склонятся перед тобой народы. Я клянусь, что все так и будет, о Великий Дагот, я клянусь своей душой и своей плотью.

Неожиданно у нее перехватило дыхание в груди. То, на чем она лежала, было все таким же твердым камнем. Но сегодня от него шло тепло живого тела. Не решаясь поверить, боясь, что это лишь отражение ее собственного тепла, Тарамис провела руками по прекрасным плечам и опустила их на широкую каменную грудь. Сомнений не было – камень излучал тепло.

Это ощущение исчезло так женеожиданно, как и появилось. Неестественная быстрота изменения рассеяла последние сомнения женщины. Ее бог дал ей знак. Ее предложение будет принято. Она получит свою награду. Улыбаясь, она погрузилась в дурманный сон, так и оставшись на прекрасной алебастровой статуе Спящего Бога.

Глава 9

Конан прищурился, рассматривая пляшущие перед ним тени. Солнце еще не поднялось целиком над горизонтом, поэтому тени были огромными: они доставали до подножия лежащих впереди первых горных отрогов – гигантских отвесных скал, без намека на какой-либо проход или перевал.

– Дженна? – вопросительно окликнул он девушку.

Большего говорить не требовалось. Все молча обозревали местность, и даже обычно спокойная девушка нервно нахмурилась.

– Нам сюда, – настойчиво сказала она. – Я знаю, мы едем правильно. Прямо вперед. Я уверена.

Конан пришпорил коня. Что бы там впереди ни оказалось – это было лучше, чем бесконечный путь в ожидании.

Он присмотрелся к обрывам, тянувшимся далеко влево и вправо от них. Не меньше пятидесяти шагов в высоту – это в самых низких местах. Кое-где – раз в десять повыше. Тонкие вертикальные расщелины и трещины нарушали местами монолитность стены, но нигде до горизонта не было видно ничего похожего на проход внутрь.

Сам Конан, конечно, смог бы забраться по стене обрыва. Случалось ему встречать стены и повыше и поровнее в его родной Киммерии. Ловкий и проворный Малак тоже одолел бы подъем. Бомбатта – возможно. Но Акиро был, конечно, не скалолаз. А что касается Дженны, то единственное, что смогло бы поднять ее наверх, были крылья. Крылья? Конан задумчиво хмыкнул. А что, если Акиро сможет с помощью каких-нибудь колдовских штучек поднять себя и девчонку наверх, пока остальные доберутся туда более привычным способом?

Вдруг нечто более реальное привлекло его внимание. Прямо, говорила Дженна. И именно точно впереди он увидел узкую трещину, ведущую в глубь обрыва, теряясь из виду на резком повороте в пятидесяти шагах впереди. Конан понял, что едва ли может рассчитывать на счастье, что эта кишка не окажется их дорогой. К сожалению, двигаться придется именно по ней. Да, лучше было бы разжиться крыльями.

На лицах своих спутников Конан увидел те же чувства. Даже Бомбатта состроил подозрительно недовольную физиономию в ответ на вопросительный взгляд Киммерийца. Малак тут же бросился поминать всех известных ему богов разом. Лишь Дженна казалась уверенной, как никогда. На всякий случай Конан спросил:

– Сюда?

Она кивнула головой.

– Тогда я поеду первым, – сказал он, вынимая меч из ножен. – Малак за мной, затем Акиро с вьючной лошадью. Потом Дженна. Бомбатта прикрывает нас сзади. – Черный воин кивнул, тоже вынимая свой клинок из ножен. – Посматривайте наверх, – закончил Конан, понимая, что толку от последнего совета было мало. Что они смогут сделать, начни кто-нибудь швырять сверху камни или еще что похуже, – Конан понятия не имел.

– Пылающие зубы Шакуру! – с тоской сказал Малак. – А ведь мы могли бы уже быть в Аренжуне.

Ничего не ответив, Конан въехал в открывшийся проем. Остальные последовали за ним. Небо сузилось до узкой голубой полоски между каменными стенами. Казалось, что день, не начавшись, вновь обернулся сумерками. Иногда щель между стенами едва давала пройти лошади. Серые камни чуть-чуть не касались колен всадников.

Так они и ехали, поворачивая, крутясь, возвращаясь, так что вскоре только инстинкт подсказывал Конану, что они все же двигаются на запад. Солнце стояло уже прямо над головой, отбрасывая причудливые тени на стены ущелья.

Конан вдруг резко потянул на себя поводья.

– Что там еще? – хрипло спросил Бомбатта.

– У тебя что, носа нет? – поинтересовался Киммериец.

– Горелое дерево, – сказал Акиро.

– Точно, – согласился Конан. – И побольше, чем костер.

– Что будем делать? – спросил Малак.

Конан лишь рассмеялся, а потом ответил:

– Угадай! Все просто: поедем вперед и посмотрим, что там горит.

Еще три поворота узкого коридора – и они оказались по ту сторону хребта, на открытом пространстве. Правда, к неудовольствию Конана, они попали прямо в середину большой деревни, пристроившейся у самого склона. Жалкие лачуги связывали пыльные тропинки, которые никак нельзя было назвать улицами. За крайними домами поднималось с десяток столбов дыма. Несколько детей возились в пыли вместе с тощими собаками. Их старшие товарищи, такие же грязные, как и малышня, если не хуже, с удивлением и тревогой уставились на незнакомцев.

– Накинь капюшон, Дженна, – тихо сказал Конан.

– Но мне будет жарко! – запротестовала она. Тогда Бомбатта молча сам накинул ей на голову белый треугольник и натянул его ей поглубже на глаза.

Конан кивнул. Чужеземцы могли нарваться на неприятности, даже просто проезжая через деревню; еще более вероятны были эти неприятности, если местные жители обнаружат в их компании красивую молодую девушку.

– Ни в коем случае не останавливаться. Ни под каким предлогом, пока не выберемся из деревни, – сказал Конан и, положив меч поперек седла, поехал вперед. Остальные последовали за ним в том же порядке, что и раньше.

– Послушай, Малак, – обратился Акиро к маленькому вору, – если тебе даже что-нибудь понравится в этой дыре, постарайся ничего не воровать.

– Я? – Руки Малака потянулись было к корзине с финиками, но вовремя убрались обратно. – О, прекрасная грудь божественной Фидессы, я что, по-твоему, совсем дурной?

Подозрительные взгляды провожали их. Одни оценивали лошадей и снаряжение, другие пытались проникнуть под плащ Дженны. Но людей было маловато для такой деревни. Лишь проехав почти до конца деревни и увидев перед собой те самый дымные пепелища, Конан понял, что большинство жителей деревни собрались здесь, привлеченные жестоким зрелищем.

Шесть солдат в кожаных нагрудниках и шлемах с красным крестом стояли широким кругом, опираясь на копья, вокруг женщины, сжимавшей в руках деревянный шест, длиннее ее самой, а толщиной в два пальца. Кожа цвета полированного черного дерева выдавала, что ее родина лежит далеко-далеко на юге. Полоска ткани на небольшой груди и вторая, едва ли чуть пошире, – вокруг бедер, – вот и вся одежда, прикрывавшая сильное тело. Толстая веревка, завязанная на одной из щиколоток, удерживала ее в шаге от вбитого в землю кола.

– Эти люди – не солдаты Заморы, – сказала Дженна. – Разве мы уже вышли за границу Заморы? По-моему, нет.

Конан подумал, что сейчас – не лучшее время для лекции по поводу ситуации в приграничных землях. Солдаты носили доспехи одного из городов-государств Коринфии. Горы на границе Коринфии и Заморы обе стороны объявляли своими. Местным жителям приходилось сполна платить налоги тем, чьи солдаты добирались до их деревень. В остальное время они плевать хотели на свою принадлежность тому или иному государству.

Чернокожая женщина сделала шаг, чтобы ощутить веревку и нащупать узел. При этом она не спускала глаз с окруживших ее солдат. Стоило ее пальцам коснуться узла, как один из них сделал выпад вперед, пытаясь уколоть ее копьем. Женщина отскочила, насколько ей позволяла веревка. Шест в ее руках закрутился, как живой. Солдат отскочил в другую сторону с довольным смехом. В это время другой попытался со спины достать ее острием копья. Ей удалось увернуться и от этого укола. Но третий все же зацепил ее наконечником.

– Что она сделала такого, чтобы заслужить эти издевательства? – спросила Дженна.

Один из толпы зрителей зло бросил ей в ответ:

– Она – бандит. – Человек изогнул шею, пытаясь заглянуть под капюшон. Конан сжал рукоять меча покрепче. – Мы схватили и другого. Его мы замучили не торопясь. А потом пришли солдаты. Теперь нам самим до нее не добраться.

– Да, они уж займутся ею в свое удовольствие, – сказал другой человек, тоже попытавшийся рассмотреть лицо девушки и фигуру. – Только зря они рискуют. Не стоило ей этот шест отдавать. Она им убила двух человек, а потом чуть не смылась.

– Бомбатта, – сказала Дженна, – ты должен остановить их. Что бы она ни сделала, эти люди не имеют права так обходиться с нею. Они пришли из Коринфии, а эта земля принадлежит Заморе.

– Бандиты и воры заслуживают смерти, – хриплым голосом ответил Черный воин. – А сейчас – время ехать дальше.

Девушка подъехала к Конану и, заглянув ему в лицо, спросила:

– А ты тоже ничего не сделаешь?

Конан глубоко вздохнул. Обстановка накалялась с каждой минутой. Все больше глаз, повернувшись к ним, придирчиво оценивали стоимость их вещей и оружия, прикидывали и то, сколько можно получить на рынке за девчонку, окажись она симпатичной. В другой ситуации все это было бы неприятно, но не так опасно. А сейчас жители деревни, разгоряченные кровавым зрелищем, озлобленные нападением разбойников, лишь искали повода, чтобы сорвать злость. И повернуться к ним спиной, ничего больше не сделав, означало дать им этот повод.

– Приготовились, – тихо скомандовал Конан.

– Да хранит нас Бел, – забормотал молитву Малак, пока Конан пробирался сквозь толпу.

Возбужденные зрители неохотно расступались перед конем. Приветственно кивнув солдатам, он въехал в их круг. Они переглянулись, не понимая, чего хочет этот незнакомец. Конан поднял меч.

– Не порти удовольствие, не убивай ее! Дай повеселиться, – раздались отдельные возгласы. Чернокожая женщина стояла с шестом в руках, недоверчиво глядя на Киммерийца.

Конан улыбнулся ей, надеясь, что будет понят. Меч взлетел и опустился, перерубив веревку у самой ноги. Их глаза встретились. На лице девушки не дрогнул ни один мускул. Ни капли страха, восхищенно подумал Конан.

– Что он сделал? – закричал один из солдат. – Он что, убил ее? Мне отсюда не видно.

Небрежно и неторопливо Конан выехал из круга, провожаемый подозрительными взглядами. Прежде чем он присоединился к своим спутникам, черная женщина воспользовалась подаренным ей шансом. Ее шест засвистел в воздухе, вращаясь с неимоверной скоростью. Она бросилась в атаку.

– Поехали, живее, – прокричал Конан.

Конец шеста разорвал горло одного из солдат прежде, чем они успели сообразить, что их пленница освободилась от привязи. Затем деревянное орудие, отскочив от шлема, неожиданно ударило второго солдата под колени, сбив с ног. Еще один выпад копьем был отбит, а шест вонзился в лицо второй жертвы.

Толпа с криками расступилась перед мечом Конана, описывающим круги в воздухе, и перед его всхрапывающим конем. Бомбатта перехватил поводья Дженны, хотя она и сопротивлялась, что-то крича Конану, который не слышал ее из-за общего шума, и показывая рукой в сторону сражающейся женщины.

Трое солдат в считанные мгновения пали жертвами страшного в этих маленьких черных руках оружия. Трое оставшихся остановились в нерешительности. Разящий шест взлетел над головой чернокожей девушки, и она издала пронзительный воинственный крик. Троица, переглянувшись, пришла к общему решению: покинуть поле боя как можно скорее. Еще один, победный, крик вырвался из ее груди, и девушка бросилась вдогонку своим обидчикам.

Конан зло перехватил поводья лошади Дженны. Она хотела что-то сказать, но Киммериец пустил животных таким бешеным галопом, что ей оставалось только покрепче ухватиться за луку седла, чтобы не свалиться на землю.

Жители деревни грозили им вслед кулаками, то тут, то там в воздух поднималось копье или ржавый меч, но никто не сделал ни малейшего усилия, чтобы догнать удаляющихся всадников.

Только когда деревня скрылась за поворотом долины, Конан притормозил лошадей и вернул девушке поводья.

Она выхватила их из его рук и, задыхаясь, спросила:

– Почему мы оставили эту женщину там, в деревне? Она…

– У нее теперь куда больше шансов, чем час назад, – буркнул Конан. – И вообще, мы приехали сюда, чтобы спасать разбойников или искать Ключ?

Ему стоило немалых усилий сдержать гнев: эта дура так и не поняла, какой опасности она подвергала всех их.

Цокот копыт вдали заставил Бомбатту разжать зубы:

– Коринфийцы. Они, конечно, не забудут сообщить о нас в своем рапорте начальству.

Акиро прикинул:

– Они наверняка забудут упомянуть о чернокожей девушке. Зато нас окажется в несколько раз больше. Еще бы, одно дело – быть разбитыми большим отрядом вооруженных людей, и совсем другое – потерпеть поражение от одной женщины.

Дженна переводила взгляд с одного из говорящих на другого.

– Мы все равно должны были сделать это, – упрямо твердила она. – Эта женщина не заслужила издевательств и пыток.

– Куда дальше? – спросил ее Конан, с трудом сдерживая себя.

Дженна махнула рукой вдоль долины. Ну что ж, подумал Киммериец, по крайней мере, не назад к деревне. В дальнейший путь они отправились в полном молчании.

Глава 10

Долина, по которой они ехали, плавно перешла в другую, та – в следующую, а та – в узкий извилистый каньон, дно которого было загромождено большими валунами и обломками скал. Карапашские горы нависали над ними: высокие пики блестели снежной белизной, более низкие вершины покрывали пятна выжженных солнцем рощиц и зарослей кустов.

Конан посмотрел на солнце, стоявшее на полпути к закату, и прикинул, сколько оставалось времени. Всего три дня, а они не нашли пока что даже Ключ, не говоря уже о Сокровище. А вернуться в Шадизар надо не позже ночи третьего дня… Конан до боли сжал в руке золотой амулет.

Малак догнал ехавшего впереди всех Киммерийца и сообщил:

– За нами кто-то едет, Конан.

Тот кивнул:

– Я знаю.

– По-моему, он один, но он уже довольно близко.

– Значит, надо отсоветовать ему следить за кем попало, – сказал Конан. – Ты и Акиро останетесь с девушкой. И не приближайтесь ко мне. Я сам вас догоню.

Он натянул поводья и подождал, пока с ним поравнялся Бомбатта.

– За нами кто-то едет, – сказал он человеку со шрамом.

– Я слышу, – ответил тот.

– Надо бы убедить его отстать. Попробуем вдвоем?

Бомбатта бросил полный сомнения взгляд на Дженну и с явной неохотой утвердительно кивнул.

Остальные, не давая неизвестному повода насторожиться, последовали дальше, не останавливаясь. А Конан с Бомбаттой притормозили лошадей за двумя большими валунами, почти перегораживавшими путь через каньон.

Обнажив клинки, они застыли в ожидании.

Не успела Дженна со спутниками скрыться за поворотом каньона, как хруст гравия под копытами возвестил о приближении незнакомца. Конан недовольно поморщился: человек явно не пытался скрыть своего приближения – и это настораживало. Он бросил взгляд на Бомбатту – тот тоже весь превратился в напряженное ожидание.

Стоило морде лошади показаться между валунов, как Конан страшным голосом крикнул: «Стой! Кто идет?» В следующее мгновение он застыл с открытым в изумлении ртом; по другую сторону тропы Бомбатта сыпал проклятиями.

Переводя взгляд с одного на другого, перед ним стояла чернокожая женщина, спасенная ими в деревне. Она ехала верхом на кобыле, намного мельче, чем их кони, на которой было прилажено военное седло коринфийской кавалерии. Сзади к седлу был приторочен большой бурдюк с водой.

– Мое имя – Зула, я воин горного народа, живущего к югу от страны, называемой вами Кешан. Я хотела бы знать имя того, кто спас меня от смерти.

– Мое имя Конан, родом из Киммерии.

Зула пристально смотрела ему в лицо:

– Я даже не поверила себе, когда впервые увидела твои глаза. У многих людей в твоей Киммерии такие глаза, цвета сапфира?

– Хватит разговоров! – рявкнул Бомбатта. – Узнала то, что хотела, – и проваливай подобру-поздорову.

Женщина, казалось, даже не заметила его присутствия и не слышала резких слов.

– Я поеду с тобой, Конан из Киммерии. Быть может, у меня будет шанс отплатить тебе тем же, что ты сделал для меня.

Конан медленно покачал головой. Этот разговор о долге за спасенную жизнь был слишком похож на его мысли о Валерии. Явно это какой-то знак, но какой?

– Я сделал это не ради спасения твоей жизни, а для того, чтобы дать нам возможность в общем беспорядке смыться из этой деревни. Ты мне ничем не обязана.

– Важны не причины, а поступки. Только поступки. Благодаря тому, что ты сделал, я жива и на свободе, а если бы не ты – то была бы в плену, а то и мертва.

Прежде чем Конан смог сформулировать ответ, к ним быстрой рысью подъехали Дженна и оба ее спутника.

Конан гневно посмотрел на Малака и Акиро:

– Я что, непонятно объяснил, что вы должны охранять Дженну, не приближаясь ко мне и Бомбатте? А что, если бы за нами увязался эскадрон коринфийской кавалерии? Так-то вы оберегаете Дженну?

Малак виновато улыбнулся и погрузился в изучение поводьев вьючной лошади. Акиро только пожал плечами и вздохнул:

– Я уже слишком стар, чтобы не позволять женщине делать то, что ей взбредет в голову.

– Не прикидывайся глупым, Конан, – сказала Дженна. – Я прекрасно слышала, как ты согласился с Малаком, что за нами едет всего один человек, – она повернулась к Зуле: – Жители деревни называли тебя разбойницей.

– Они лгали, – презрительно ответила чернокожая всадница. – К югу от их деревни есть другая, много меньше этой. Жители большой деревни увели оттуда насильно нескольких молодых девушек, а меня и других наших воинов наняли, чтобы вернуть их. Ночью мы подожгли пару сараев, чтобы отвлечь внимание этих псов, которые называют себя мужчинами. Нам удалось освободить девушек, но мой боевой товарищ, Т'кар, был ранен и не смог уйти, а я не могла оставить его.

– Значит, поэтому они и схватили тебя? – тихо, затаив дыхание, спросила Дженна. – Ты поступила храбро. О таких поступках слагают песни…

– Он был моим братом по оружию, – просто ответила Зула.

Дженна вскинула голову, явно приняв какое-то решение.

– Ты поедешь с нами.

– Нет! – крикнул Бомбатта. – О, всемогущий Митра! Ты так и будешь подвергать опасности все наше дело? Вспомни о пророчестве.

– Я что-то не припоминаю в нем ни слова, запрещающего женщине сопровождать меня. – Ее голос зазвучал твердо, но все же она повернулась к Конану, словно обращаясь за поддержкой: – Скажи ей, что она может ехать со мной. У тебя есть Малак и Акиро, а у меня только Бомбатта, да и тот только и делает, что кричит на меня. Раньше он никогда не повышал на меня голоса.

Малак со смехом влез в разговор:

– Да где ей угнаться за нами, на этой-то коринфийской овце!

Зула не была намерена переводить дело в шутку, но процедила сквозь зубы:

– Да уж ты-то даже во весь рост пройдешь под брюхом любой овцы, коротышка.

Конан прикоснулся к своему амулету. Бомбатта, может быть, прав. А что, если они и вправду нарушат условия пророчества, а значит – рискуют не выполнить его, и он лично – останется без Валерии. Но все же эта ситуация – явный знак судьбы.

– Я не скажу «нет», – сказал он наконец.

Бомбатта выругался, но Дженна уже сломила его сопротивление своим энтузиазмом.

– Значит, ты поедешь со мной.

– Я поеду с Конаном, и только поэтому – с тобой.

Дженна, казалось, не заметила поправки, так она была рада.

– Ладно, тогда давайте поехали все, а там разберемся, – подвел итог Конан, поворачивая коня и направляясь дальше в глубь каньона.

В кроваво-красном свете Камня Амон-Рама внимательно изучал двигающиеся фигуры. Еще двое, отметил он и внимательно присмотрелся к толстенькому желтокожему человечку с седыми усами. От него исходила Сила. Колдун. Но не такой уж и сильный по сравнению с самим Стигийцем.

– Идите же ко мне, – зловеще улыбаясь, шептал он, – приведите ее ко мне.

– Ну а когда ты вернешься в Шадизар с Ключом и Сокровищем, что тогда?

Дженна с удивлением уставилась на свою спутницу. Она даже не задумывалась об этом.

– Ну, я буду жить во дворце, как и раньше, – на ее лице отразилась какая-то тень неудовлетворенности, но что еще она могла предположить? – Это моя судьба и предназначение, – заключила она.

Зула только хмыкнула.

Сама не понимая почему, Дженна чувствовала себя совсем разбитой и рассеянно переводила взгляд с одного из своих спутников на другого. Конан по-прежнему ехал впереди, за ним Акиро с Малаком, а замыкал их процессию Бомбатта, напряженно всматривавшийся в окружавшие их склоны, словно принюхиваясь к запаху опасности, которая могла бы подстерегать их повсюду, разлитая даже в предвечернем кроваво-золотистом свете солнца.

Но все же больше всего ее мысли занимал Киммериец. Он был так непохож ни на кого из известных ей людей и персонажей. Такие, как Акиро и Малак, попадались в сказках, рассказанных ей ее служанками. Но высокому северянину не находилось места в этих историях про утонченных принцев и изящных принцесс. Дженне никак не удавалось разобраться в тех чувствах, которые он внушал ей. Они не были похожи на те, которые описывались в стихах и песнях. Да и трудно было бы представить его героем этих песен, вручающим золотую розу в хрустальных каплях росы, чтобы напоминать о себе, когда он уедет в дальние страны, и всякое такое. Скорее уж он перекинул бы ее через седло перед собой и… а что потом? Она не могла себе даже представить, но что бы он ни сделал – это всегда будет не так, как описано в сказках.

Зула, наверное, могла бы многое растолковать ей. Но что-то мешало Дженне спросить ее напрямую. Она решила постепенно подвести ее к разговору о Конане.

– Женщины-воины, – начала она, – это так странно. Это обычно в твоей стране?

Темнокожая женщина кивнула:

– Наши горы окружены недругами. А нас очень мало. Мы не можем позволить себе роскошь предоставить лишь мужчинам браться за оружие. Все должны уметь воевать, если мы хотим выжить.

– Я даже не знаю, есть ли в моей стране женщины-воины, – Дженна заинтересовалась этой темой. – Скажи, а я смогла бы стать воином? – спросила она, справедливо полагая, что такая жизнь сильно отличалась бы от поднадоевшего ей существования в дворцовых стенах.

– Быть может, если твоя воля выдержит тяжелые тренировки, испытания, лишения. И если у тебя хватит решимости. Это тяжелая жизнь, и главное – нужно всегда быть готовой к смерти. Собственной смерти или гибели близкого человека.

Дженна тихо, стараясь не задеть женщину, спросила:

– Т'кар. Ты назвала его твоим боевым товарищем. А он… он был твоим возлюбленным?

– Любовником? Да, и я тебе скажу, лучшим любовником из всех мужчин, которых я знала.

– А как… как это все началось? Между тобой и Т'каром?

Зула рассмеялась, словно вспомнив о чем-то веселом:

– Многие женщины хотели быть с ним. Еще бы – такой красивый и мужественный. Я сказала, что любая, которая захочет разделить с ним ложе, должна будет сначала выйти на поединок со мной. Никто не рискнул сразиться, а когда Т'кар увидел это, он пригласил меня в свой дом.

Дженна задумалась. Все это было так непохоже на то, что рассказывалось в сказках.

– Значит, ты просто решила быть с ним, сама выбрала его. Мужчинам это нравится?

– Некоторым – да. Настоящим мужчинам. А остальные боятся таких женщин. У них кишка тонка.

– А кого из тех, кто едет с нами, ты выбрала бы? Может, Малака, а?

– Ну, скажешь тоже. Ничего себе шуточки. Если серьезно, то я выбрала бы Конана.

– Потому что он спас тебе жизнь? – Дженна, сама не понимая почему, закипела от гнева. – А почему не Бомбатту?

– Этот считает, что грубость добавляет ему силы. Хотя его ничего не стоит привязать к себе. А Конан может быть сильным и добрым одновременно. Привязать его – нелегкое дело, если вообще это возможно, пока он сам не захочет. А лучше уж спать с кроликом, чем с мужчиной, который тебе легко достался.

Зула искоса посмотрела на Дженну, и та, понимая, что ей не удалось скрыть своего смущения, покраснела еще больше.

– Не бойся, девочка, я не собираюсь отбивать его у тебя.

– Отбивать?.. У меня… Да ведь он и не мой вовсе… – Она выпрямилась в седле и, подражая голосу Тарамис, величественно произнесла: – И не называй меня девочкой. Я – женщина.

– Конечно. Извини, Дженна. – Зула помолчала, прежде чем продолжить: – У моего народа есть обычай. После смерти любовника я не могу спать ни с одним мужчиной в течение года. Если бы вчера погибла я, то Т'кар поступил бы так же.

Настал черед Дженны ехать молча, переваривая все услышанное. Мало что могло помочь ей. Никто вокруг не собирался вступать с ней в поединок за Конана, если бы даже она знала, как нужно драться. И если бы она была уверена, что именно это ей нужно. А что касается остального… Она, как бы невзначай, спросила:

– Зула, ты тут говорила что-то, кажется – спать с мужчиной. А что это такое?

– Видят боги! – воскликнула Зула. – Да ты и вправду ребенок.

Дженна уже открыла рот для гневного окрика, но замерла, так и не закрыв его. Перед ними открылась новая гора, вернее, половина горы – потому что ее вершина исчезла много веков назад. Даже с их места было понятно, что за этими обломанными склонами скрывается большой кратер.

– Конан, – прошептала она, а затем громко крикнула: – Конан! Там Ключ! Я чувствую, как он тянет меня. Он там – в кратере!

Она резко пустила свою лошадь в галоп.

Глава 11

– Стой, Дженна, – уже в десятый раз крикнул Конан, понимая, что уже поздно. Она не только доскакала до самого верха, но и перевалила через гребень на ту сторону и скрылась из виду.

Изрыгая проклятья, он рванулся вслед за нею так быстро, как только мог двигаться в гору его конь. Остальные отстали, но Конану было не до них. Он доскакал до гребня и замер, пораженный открывшимся зрелищем.

На дне гигантской впадины лежало озеро. Даже легкое дуновение ветерка не нарушало зеркальной глади. По двум сторонам озера возвышались отвесные обрывы. Впереди под ним был небольшой пляж с черным песком, окаймленный полосой кустов. Лошадь Дженны была уже на полпути к кромке воды. А на другом берегу возвышалось огромное сверкающее сооружение, вид которого заставил волосы на затылке Конана встать дыбом.

Когда он наконец поравнялся с Дженной, ее взмыленная лошадь уже, шумно фыркая, пила воду из озера. Сама же она не отрываясь глядела на хрустальные своды и башни. Высокие стены кратера раньше времени сгустили вечерние сумерки над берегом озера.

– Ключ во дворце? – спросил Конан.

Дженна радостно кивнула:

– Да, я чувствую, как он тянет меня.

– Тогда нам нужно выбраться из кратера и обойти гору с другой стороны. По-другому туда можно добраться только вплавь.

Первыми их нагнали Бомбатта и Зула, затем Акиро и, наконец, Малак, со второй лошадью в поводу.

– Все в порядке, дитя? – взволнованно крикнул Бомбатта, и в тот же миг, словно эхо, раздался голос Зулы:

– Дженна, с тобой ничего не случилось? – Человек со шрамом и чернокожая женщина недоверчиво переглянулись.

– Только здесь, – настойчиво сказала Дженна, – это – единственный путь.

– Но как? – спросил Конан.

Даже Бомбатта недоверчиво посмотрел на девушку.

– Можно проехать в обход, малыш. Какая разница?

– Нет, только здесь, – повторила Дженна.

Малак неожиданно соскользнул с лошади и деловито направился к зарослям кустарника. Через минуту он вновь показался оттуда, таща за собой длинную узкую лодку из кожи, натянутой на деревянную раму. В руке он зажал несколько тонких бечевок и костяных крючков.

– Я думаю, местные рыбаки не очень обидятся, если мы воспользуемся их посудиной. Весла там, внутри.

– Очень кстати, – пробормотал Акиро. – Даже слишком удачно, чтобы быть случайностью.

– Что ты имеешь в виду? – спросил его Конан.

Приглаживая длинные усы, колдун мрачно смотрел на хрустальный дворец, щурясь, несмотря на то что солнце уже скрылось.

– Я и не знал, что жители Карапашских гор заядлые рыболовы. Да даже если и так, ты сам рискнул бы порыбачить под стенами такого?

– Но… вот ведь лодка… Крючки… Весла. Ты же не станешь отрицать, что видишь это своими глазами.

– Я могу не верить любому своему чувству. Кроме чувства опасности, – ответил колдун. – И мне кажется, что кто-то знал, что мы должны прийти именно сюда.

Малак бросил крючки и бечевки, словно они превратились в ядовитых змей, и отскочил от них, вытирая руки о штаны.

– Этот колдун из Стигии узнал, что мы приближаемся? О, Великий Бамба!

– Все равно остановимся на ночь здесь, – сказал Конан, слезая с коня, – только не разжигая костра. Знает он о том, что мы здесь, или не знает, нет нужды извещать его об этом.

– Надо сейчас же переправиться на тот берег, – сказала Дженна. – Сейчас же. Я вам говорю, что Ключ – там.

– Там он полежит и до утра, – ответил Киммериец. С явной неохотой она в первый раз оторвала взгляд от дворца. Ее губы скривились в недовольной гримасе, но Конан не дал ей расхныкаться: – У меня не меньше причин поторопиться, чем у тебя, Дженна. Но переправляться мы будем на рассвете.

– Он прав, дитя, – подтвердил Бомбатта, – уже темно, и, если лодка перевернется, ты можешь утонуть раньше, чем я увижу, где ты… Я не могу так рисковать.

Дженна ничего не ответила, и Конан переключил свое внимание на Малака:

– Уезжай, если хочешь. Никто не мог предположить, что этот проклятый Амон-Рама будет поджидать нас. Ты сделал свое дело. Считай, что камешки твои.

– Какие камешки? – эхом откликнулся Бомбатта, но друзья не обратили на него внимания.

Малак шагнул к лошади, но вдруг остановился.

– Конан, я… понимаешь, если бы был хоть какой-то шанс. Но он знает, что мы здесь. Сверкающее око Балора! Ты же слышал, что сказал Акиро.

– Да.

– Но ты останешься? – спросил Малак. Конан кивнул. Маленький вор пробурчал: – Я не собираюсь карабкаться по горам один ночью. Поеду утром.

– Ну ладно, остаемся здесь ночевать, так хотя бы поесть перед сном, – проворчал Акиро, вылезая из седла и доставая из мешка сушеное мясо и финики.

Все притихли. Этот кратер как-то давил на тех, кто попадал сюда. Лишь Дженна искрящимися глазами смотрела на дворец, чувствуя близость того, ради чего они проделали весь этот путь.

Когда ночная тьма спустилась на озеро, лошади уже были стреножены, а сушеное мясо и фрукты съедены. Дженна растянулась на земле, завернувшись в свои одеяла. Зула, ко всеобщему удивлению, села, поджав ноги, рядом с нею, что-то тихо напевая, пока та не заснула. Бомбатта ревностно поглядывал на чернокожую девушку, но взгляд ее темных глаз всякий раз заставлял его промолчать и оставить ее в покое.

Когда вышла луна, тьма несколько рассеялась. Кратер, казалось, притягивал лунный свет, делая его сильнее и ярче. В этом причудливом освещении можно было даже разобрать черты лица и выражение стоящего рядом человека.

Конан с Акиро сидели, глядя на дворец, сияющий и переливающийся в лунном свете, словно алмаз на черном бархате.

– Это место давит на меня, – сказал после долгой паузы Киммериец, – не нравится мне здесь.

– Это место и не создано для того, чтобы нравиться. Здесь хорошо себя чувствуют только колдуны. Я чувствую энергию, исходящую даже от скал. В этом месте рушатся привычные связи, разваливается то, что казалось монолитным. Все барьеры ослабевают, границы размываются, даже одно произнесение имени может вызвать душу покойного.

Кожа Конана покрылась мурашками. Он поспешил приписать это ночной прохладе.

– Хотел бы я поскорее выбраться отсюда и вернуться в Шадизар, привезя эти штуки, которые так нужны Тарамис.

Вдруг крик ужаса разорвал тишину ночи. Дженна билась под своим одеялом, широко раскрыв невидящие глаза, крича: «Нет! Нет!» Бомбатта вскочил, держа в руке обнаженную саблю. Малак судорожно боролся с одеялом, пытаясь выбраться из-под него, с кинжалом в каждом кулаке. Зула прижала стонущую девушку к груди и забормотала что-то, успокаивая ее.

Неожиданно руки Дженны обвились вокруг черных плеч. Рыдания сотрясали ее тело.

– Это было ужасно! Ужасно.

– Сон, – сказал Бомбатта, убирая саблю в ножны. Он встал на колени, попытавшись забрать девушку у Зулы, но она лишь крепче прижалась к женщине.

– Это всего лишь сон, малышка, – сказал он мягко, – не больше, чем дурной сон. Вот и все. Постарайся опять уснуть.

Зула пристально посмотрела на воина в черных доспехах поверх все еще обнимавшей ее Дженны и сказала:

– Сны бывают вещими. Пусть она расскажет, что ей приснилось.

– Согласен, – сказал Акиро. – В снах часто появляются предзнаменования. Расскажи, Дженна.

– Да это всего лишь детский кошмар, – прохрипел Бомбатта. – В этом дьявольском месте может присниться все что угодно.

– Говори, – обратился к девушке Акиро.

Чуть успокоившись на руках у Зулы, Дженна начала рассказывать, все еще вздрагивая:

– Мне приснилось, что я еще совсем дитя, едва научившееся ходить. Я проснулась в своей кроватке и увидела, что кормилица спит. Мне захотелось к маме, и я побежала по темным коридорам туда, где была спальня моих родителей. Их кровать стояла под балдахином в середине комнаты. Я увидела, что они спят. Но в изголовье их кровати появилась еще одна фигура – молоденькой девушки или мальчишки. Слабый свет ночника как-то странно отразился от ее рук. Вдруг я поняла, что в этих руках был зажат кинжал. Кинжал взлетел в воздух и опустился. Из груди отца вырвался хрип, разбудивший маму. Она успела прокричать только имя, и еще один удар кинжала оборвал ее жизнь. Я побежала. Мне хотелось кричать, но язык словно прилип к гортани. Все, что мне оставалось, – это бежать, бежать…

Зула резко тряхнула ее, а потом снова нежно прижала к себе.

– Все в порядке, Дженна. Ты теперь в безопасности.

– Имя, – настойчиво спросил Акиро. – Чье имя она произнесла?

Дженна опасливо выглянула из-под обнимавших ее рук Зулы.

– Тарамис, – прошептала она. – Тарамис. Но почему мне снится этот ужас? Почему?

Никто не проронил ни слова, пока Бомбатта не нарушил молчания, небрежно бросив:

– Обычный кошмар нервной, изнеженной девчонки. Идиотский сон, навеянный идиотским местом. У меня самого такое в голове творится…

– Это-то видно, – сказал Акиро и повернулся к Зуле: – Ты посмотришь за ней?

Чернокожая женщина кивнула и снова запела колыбельную своего народа. Бомбатта сел по другую сторону от Дженны, собираясь тоже сторожить ее сон остаток ночи. Два воина, мужчина и женщина, не мигая смотрели друг на друга.

Вместе с Акиро Конан подошел к кромке воды. Помолчав, он тихо сказал:

– Когда Дженна едва умела ходить, Тарамис было лет шестнадцать или около того. Возраст, вполне подходящий, чтобы всерьез позавидовать титулу наследного принца, своего брата, да и его богатству.

– Может быть, это все-таки просто сон.

– Может быть, – сказал Конан. – Хорошо, если так.

Амон-Рама пристально уставился в глубины Сердца Аримана, рассматривая фигуры спящих людей. Все уснули. Последним сомкнул веки старый желтокожий колдун, все пытавшийся поймать энергию, которой, казалось, был залит весь кратер. Стигиец лишь недобро улыбался. Колдун долго мозолил ему глаза, когда все остальные уже уснули, кто свернувшись под одеялом, а кто и сидя, несмотря на то что собирался бодрствовать всю ночь напролет. Но вот и старик забылся сном. Утром они придут, и тогда…

Глубокая морщина прорезала его лоб. Утром. Как долго он ждал, и вот теперь, когда осталось лишь несколько часов, нетерпение просто сжигало его изнутри. Ничто уже не могло помешать выполнению его планов. Нужно было всего лишь подождать. Но почему словно муравьи забегали по его телу, заставляя зудеть и гореть кожу?

Он оторвался от Сердца, и свет сразу померк, оставив лишь красный, краснее рубина, светящийся камень. Нет, он не сможет дождаться утра. Нужно кончать с этим.

Он быстро вышел из зеркального зала и поднялся по сверкающим лестницам и коридорам в самую высокую башню дворца. С ее высоты он посмотрел на дальний берег озера, хотя без помощи магического кристалла человеческие глаза были бессильны против темноты, Из бесчисленных складок своего кроваво-красного одеяния он извлек черный мелок, сделанный из жженой кости убитых девственниц.

Быстрыми движениями он начертил на полу пентаграмму, оставив один разрыв, чтобы вступить внутрь. На каждом луче звезды он начертал два символа: один – одинаковый на всех пяти концах, а другой – отдельно для каждого. Эти символы усилят магическое воздействие пентаграммы. Подобрав мантию, он вступил внутрь пентаграммы и одним движением мелка завершил дьявольскую фигуру.

Сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее он начал читать заклинания нараспев. При этом даже он сам не слышал ни звука. Эти гимны не предназначались для человеческого уха. Только после долгих лет болезненных тренировок он научился произносить их. И вот теперь в том месте, где размывались границы и рушились связи, Амон-Рама взывал к силам перемен и разрушения.

Словно сама ночная тьма сгущалась вокруг него, становясь плотнее, скручиваясь во что-то жесткое, скрывая его, словно густой дым. Этот дым менялся, принимая форму. Форму крыльев, хлопнувших в воздухе на высоте четырех человеческих ростов. Тяжелые когти заскрипели, оставляя царапины на поверхности алмазно-твердой крыши башни. Там, вся пронизанная черными лучами, стояла гигантская птица, орел, состоящий из клубов дыма.

Ударили огромные крылья. Но ни звука не разнеслось вокруг – потому что воздух, в котором они бились, не был земным воздухом. Огромная тень взлетела в ночное небо. Хищная птица в несколько взмахов крыльев достигла противоположного берега озера.

Ни единое дуновение не потревожило сон чернокожей женщины и могучего воина, сидевших по обе стороны от укрытой одеялом девушки. Когти крепко обхватили ее хрупкое тело, но она даже не пошевелилась во сне.

Создание темных сил взлетело вверх и понеслось над озером к сверкающему под звездами шпилю башни. Снизившись, птица снова обернулась клубами дыма, втянувшимися в пентаграмму на полу, оставив в ее центре Амона-Раму, держащего Дженну на руках.

Он осторожно стер ногой один из лучей магической фигуры и вышел из нее. Остальное можно стереть и потом. Сейчас есть дела поважнее. Лицо старого колдуна перекосила непривычная улыбка, когда спящая девушка, не открывая глаз, повернула к нему голову. Да, ему предстояли очень важные дела.

Хрустальные ступени вели его вниз, в залы дворца. Он почти бегом ворвался в зеркальный зал, прошел его насквозь и оказался в комнате, непохожей на все остальные в этом сверкающем сооружении.

В этом дворце повсюду было светло безо всяких светильников. Свет излучали сами хрустальные стены и потолки. Здесь же была темнота. Стены были скрыты в полнейшей мгле, так же как пол и потолок. Комната казалось бесконечной. И во всей этой бесконечности лишь в двух местах брезжил свет. Дверной проем светился ярким огнем, но этот свет ни на шаг не проникал внутрь, не освещая ни пола, ни пространства за входом. Неизвестно откуда исходил свет второй освещенной точки. Узкий круг выхватывал из темноты огромную кровать, выложенную шелковыми подушками и покрывалами. На нее-то Амон-Рама и положил свою легкую ношу.

Он смотрел на нее сверху вниз – в плоских черных глазах не было никакого выражения. Затем он медленно провел рукой по изгибам ее тела – от маленькой ступни к округлым бедрам, по тонкой талии и высокой груди. Все нормальные страсти и пороки были давно выжжены в нем его черным чародейством, но оставались другие, еще более страшные, приносившие ему мрачное удовольствие. И раз он собирался использовать девчонку для другой цели, не той, ради которой берегла ее чистоту эта глупая Тарамис, – то почему бы ему не отдаться этим порокам, когда в его руках оказалась такая соблазнительная жертва. Но это потом, когда он разделается с остальными. Теперь, когда она наконец в его власти, нетерпение улетучилось. Настало время подготовки.

– Услышь меня! – воззвал он. Голос прокатился по всем закоулкам хрустального дворца. – Пусть не останется ни одного окна, ни единой двери, трещины, отдушины. Так я хочу, и так должно быть!

Дворец ответил низким гулом, словно огромный хрустальный колокол. Дело сделано; дворец стал неприступен – словно запечатан сургучом.

– А теперь посмотрим, как они обрадуются с утра пораньше, – пробормотал колдун.

Бросив последний взгляд на неподвижную Дженну, он вышел из черной комнаты. Дверь за ним захлопнулась, и теперь только узкое пятно света оставалось вокруг крепко спящей Дженны.

Глава 12

Жемчужная темнота все еще наполняла кратер, когда Конан проснулся. Ему даже не нужно было смотреть на чуть побледневшее небо, чтобы понять, что рассвет уже близок. Чтобы переправиться через озеро на рассвете, встать нужно было затемно, так что проснулся он вовремя. Эта способность вставать тогда, когда нужно, нередко помогала ему в жизни, хотя следовало признать, что чрезмерные возлияния накануне могли отключить этот внутренний будильник.

Откинув одеяло, он вложил в ножны меч, который пролежал рядом с ним всю ночь, и встал, потягиваясь. Нахмурившись, но все еще не понимая, он уставился на пустое ложе Дженны. Он оглядел склон кратера за спиной, пересчитал мирно спавших лошадей и только тогда затряс спящих Акиро и Малака, спокойно сказав им:

– Вставайте, Дженна пропала. Просыпайтесь же.

Оставив их – Малака, сыплющего проклятиями и ругательствами, и Акиро, бормотавшего что-то про старость не радость и юнцов, посмевших потревожить усталые кости, – он подскочил к спящим по обе стороны от одеял Дженны Бомбатте и Зуле. Его сапог с размаху влетел в ребра похрапывающего вояки.

Со стоном, переходящим в ругательства, Бомбатта вскочил и потянулся было к рукояти сабли.

– Я убью тебя, ворюга! Да я…

– Дженна исчезла, – ледяным голосом произнес Конан, – ты только что не привязал ее к себе – и вот, получите. Она, быть может, уже мертва.

Ярость Бомбатты улетучилась при первых же словах. Он, словно оцепенев, уставился на пустую постель.

– Лошади все на месте, – крикнул Малак.

Черный воин прохрипел:

– Еще бы нет. Куда бы Дженна уехала от своей цели, отпредназначения?

– Предназначения! – взорвалась Зула. – Это вы решили, что в этом ее предназначение! А может, она решила сама выбрать себе судьбу?

– Ну, если ты, черномазая, сделала с ней что-нибудь…

– Я? Да я ни за что в жизни не причинила бы ей зла. Это ты считал, что она игрушка в той игре, которую вы затеяли.

Шрамы белыми линиями выступили на лице высокого воина.

– Ах ты грязная, вонючая шакалиха! Я тебя на куски…

– Все поединки оставим на потом, – развел их Конан. – Сейчас главное – найти Дженну.

Напряженность между сцепившимися ослабла, но не исчезла. Бомбатта вогнал в ножны саблю, а Зула с явной неохотой опустила уже занесенный для удара шест.

Акиро встал на колени у постели Дженны, и его руки заскользили поверх одеял. Его глаза были закрыты, губы беззвучно шевелились. Когда он на секунду раскрыл веки, лишь белки глаз оказались видны. Малак отвернулся – его чуть не стошнило.

Наконец старик объявил:

– Девочку унесла птица.

– Старый дурак, – пробормотал Бомбатта, но колдун продолжал, словно не слыша его слов:

– Огромная птица, сотканная из дыма и тумана, двигающаяся совершенно бесшумно. Она унесла ее в лапах. – Наконец в глаза старика вернулись зрачки, и он встал с колен.

– Говоришь, он старый дурак? – повернулся Конан к Бомбатте. – Нет, приятель. Это ты дурак. И я. Могли бы и предположить, что этот Стигиец что-нибудь предпримет.

– Куда унесла ее птица? – спросила Зула.

Акиро ткнул пальцем в сторону хрустального дворца:

– Конечно, туда.

– Тогда вперед, – сказала она.

Конан молча кивнул. Как один, они с Бомбаттой бросились к лодке и вытащили ее к воде.

– Но она может оказаться заколдованной, – запротестовал Малак, – Акиро же сам вчера говорил…

– Это наш единственный шанс, – оборвал его Конан, стоя по колено в воде и придерживая лодку. – Садись, живее.

В один миг все расселись по местам: Зула в центре, между Акиро и Малаком, Конан и Бомбатта – на носу и на корме. Весла в сильных руках вонзились в воду, и лодка, вспарывая поверхность зеркального озера, заскользила прочь от берега.

– Чаша Сигина! – взвыл Малак. – Я совсем забыл. Я же уезжаю сегодня утром. Поворачивай назад!

Конан ни на миг не прервал равномерное движение рук и плеч.

– Плыви! – бросил он Малаку.

Маленький воришка посмотрел на полоску воды, отделявшую их от берега, и весь передернулся.

– Вода – это для питья, – печально заявил он, – конечно, если нет вина.

Ни волны, ни ветер не тормозили движения, и лодка чуть не вылетела из воды, влекомая веслами в руках двух сильных мужчин. Хрустальный дворец сверкал, быстро приближаясь, словно вырастая из земли и воды. От него в озеро выдавалась пристань, самая обыкновенная по форме, но словно сделанная из цельного драгоценного камня. В тот миг, когда они добрались до дворца, все сооружение вспыхнуло костром искр и радуг.

Конан придержал лодку у пристани, пока все выбрались из нее. Затем, выскочив на сверкающий камень, он вытащил лодку из воды. Ни один вор не продержался бы в Шадизаре так долго, если бы не умел вовремя продумать пути к отступлению. Сейчас озеро было спокойным, но ему не хотелось рисковать, если случайная волна унесет прочь их суденышко, которое вполне могло стать их единственным способом бегства из этого странного места.

Наконец он повернулся к дворцу и внимательно осмотрел его. Далеко вправо и влево уходили сияющие колоннады. Над ними к самому небу взлетали граненые купола и шпили.

– Невероятно, – пробормотал Акиро, положив ладони на зеркальную стену, – нигде ни одного стыка. Он действительно весь сделан из одного камня. Весь. Невероятно.

– Лучше, если бы это был нормальный мрамор, – озабоченно сказал Конан, – я бы смог найти способ забраться по нему. Ладно, пошли. Нужно найти какую-нибудь дверь или что-то в этом роде.

– Здесь нет дверей, – возразил Акиро, – ни одной.

Конан хотел поинтересоваться, откуда старик это узнал, но решил принять его слова на веру и рявкнул:

– Так как же тогда, о Девятое Небо Зандру, мы попадем внутрь?

Акиро удивленно заморгал:

– Ну, найти вход нетрудно. Он здесь всего один, – Акиро подошел к краю пристани и ткнул пальцем в воду. – Там внизу я чувствую отверстие. Оно достаточно широкое, чтобы пролезть в него.

– Может, ты еще и воду из озера вычерпаешь? – с сомнением поинтересовалась Зула.

– Не люблю я воду, – пробурчал Малак, не отрывая глаз от дворца.

Конан наклонился над зеркалом воды. Ничего. Лишь его собственное отражение глядело на него снизу вверх. Невозможно, подумал он, не может быть, что колдун отгрохал такой дворец без окон, без дверей и оставил такой простой вход. Ловушка, подумал он, – мышеловка с Дженной в качестве приманки. Что ж, пусть охотник узнает, что за зверя он собрался поймать. Конан глубоко вздохнул и бросился в воду. Лишь слабый всплеск обозначил место, где он нырнул.

Сильные руки Конана все глубже погружали его вдоль стены пристани. Ни единой ракушки, ни зеленого стебелька водорослей не зацепилось за хрустальную поверхность, и под водой рассыпавшую искры и сполохи.

Он быстро нашел отверстие – широкую трубу диаметром почти с его расставленные руки. Железные прутья преграждали вход в него. Примерившись, Конан уперся ногами в стену и потянул один из прутьев. Безрезультатно. Неожиданно рядом с руками Конана появилась еще одна пара рук. Повернув голову, он увидел Бомбатту, выглядевшего необычно без своего шлема и доспехов. Вдвоем они ухватились за решетку. Мышцы и жилы напряглись до предела. Легкие словно сжигало огнем.

Неожиданно один из прутьев с резким хрустом оторвался от стены. Облако пузырьков поднялось на поверхность. Сжимая в руке обломок, Конан налег на него как на рычаг Один за другим были выломаны или отогнуты все прутья.

Вылетев на поверхность. Киммериец судорожно глотал воздух. Он даже не оглянулся, когда, так же тяжело отдуваясь, рядом с ним всплыл Бомбатта. Три изумленных физиономии наблюдали за ними с пристани.

– Путь открыт, – сказал Конан между вдохами, – пошли.

– Да подожди ты хоть секунду, – взмолился Акиро. – Восстанови дыхание. А пока, чтобы не терять времени, составим план.

– Времени нет, – отрезал Конан и, сделав последний вдох, снова ушел в глубину.

Он легко вошел в черную трубу и сильными гребками стал продвигаться по ней. Тридцать шагов – свет за спиной почти померк. Сорок – он почувствовал, что скоро понадобится воздух. Пятьдесят – впереди забрезжил свет! Он быстро подплыл к концу и, сдерживая скорость, стал подниматься. На поверхности он появился почти бесшумно, лишь несколько капель упали с мокрых волос.

Он оказался в колодце, стены которого представляли собой тот же камень, из которого был выстроен весь дворец. В воде плавало деревянное ведро. Веревка от него тянулась вверх. Конан осторожно потянул за веревку. Она не поддалась.

Зловещая улыбка расплылась по его лицу. Этот Амон-Рама или забыл про этот вход – и, значит, ему не чужды обычные человеческие слабости, – или просто безмерно самонадеян, считая свою ловушку совершенной. Но там, на севере, где вырос Конан, говорили так: кто поймает киммерийца, поймает собственную смерть.

Кто-то всплыл рядом с ним, отдуваясь и фыркая. Звуки эхом понеслись вверх. Но Киммериец даже не посмотрел, кто нарушил тишину. Сейчас в его голове была лишь одна мысль. Схватив веревку, он полез вверх, перехватывая ее руками. Киммериец вошел в западню – значит, он начал охоту.

В зеркальном зале, стоя у Камня, Амон-Рама задумчиво почесал свой острый подбородок. Итак, они попали во дворец. Он, конечно, дал маху, забыв про колодец, из которого во дворец поступала вода. Но как же быстро они разыскали его. Неплохо для мелкого колдунишки.

Ухмыляясь, он потрогал рукой одно из зеркал. Нет, конечно, его ошибка не оставляла им ни единого шанса даже на то, чтобы спастись бегством, не говоря о том, чтобы победить все силы темной магии, противостоящие им. Этот дворец был его дворцом. Настолько его, что ему позавидовал бы любой обладатель дворца или замка. Хруст выламываемых прутьев донесся до него. Дыхание чужаков, звук их шагов – все передавалось ему немедленно. Но сейчас ему было даже не до незваных посетителей. Дворец сам позаботится о них.

А сейчас настало время подготовки. Одно слово заклинания, движение рукой – и золотые портьеры поднялись, открыв взору сотню зеркал, составлявших стены зала. В каждом из них отражалось пылающее Сердце Аримана, но ни в одном не было видно отражения самого колдуна. Многолетние занятия черной магией сказались не только на зачерствевшей душе, но и произвели свой эффект на тело. У него не было отражения. Ни одно зеркало, никакая другая поверхность не возвращали ему собственного изображения.

В ряду зеркал было лишь два разрыва. Один – вход из коридора. Через второй он видел в беспросветной мгле освещенное пятно постели со все еще неподвижной Дженной на ней. Через него и проследовал Амон-Рама. Из зала донесся звук, словно от камня, упавшего в воду. Одно из зеркал треснуло. Сто одно отражение и само Сердце Аримана замерли в ожидании.

Акиро чуть не с хрюканьем перевалился через бортик колодца и замер, не замечая стекающей с него воды, рассматривая стены и орнамент из золота и серебра, настолько тонко высеченный в камне, что казалось невозможным, чтобы человеческая рука выполнила такую тонкую работу. Повсюду висели занавеси с вышитыми магическими словами и символами. Под ногами расстилались ковры, на глазах менявшие цвет.

– Акиро? – окликнул его Малак.

Старик лишь восхищенно покачал головой. Ни одной обыкновенной вещи. Все сделано при помощи колдовства. Ни одной из этих вещей еще не касалась рука человека.

– Акиро!

Колдун гневно обернулся: Малак в луже воды, с прилипшими ко лбу волосами, выглядел словно спасшаяся после потопа крыса.

– Ну?

– Они уходят, – сказал Малак.

Акиро взглянул в направлении, указанном Малаком, и издал пронзительный крик-предупреждение. Бомбатта и Зула в этот момент как раз скрылись за углом коридора, а Конана уже и след простыл.

– Глупцы, стойте! – кричал он, передвигая как можно быстрее старые ноги. – Слабоумные! Вы врываетесь в обитель великого колдуна, как в дом богатого купца. Здесь ведь неизвестно что может случиться!

Повернув за угол, Акиро увидел впереди остальных; Конан был намного дальше всех. С мечом в руке Киммериец рванулся в дверной проем, и в тот же миг дверь опустилась за ним, отделяя его от всех его спутников. Бомбатта и Зула обрушили на дверь град ударов шестом и рукоятью меча.

Ругаясь на разных древних языках, Акиро подбежал к ним, лишь чтобы убедиться, что прохода нет. Дверь была прозрачна как стекло: они ясно видели Киммерийца, оглядывающего зеркальную комнату, ни на секунду не опустив меч. Но при этом лупить по ней было столь же эффективно, как пытаться голыми руками выбить тяжелые, окованные железом крепостные ворота.

– Да он что, не слышит нас? – воскликнул Малак и позвал: – Конан! Ногти Огуна! Конан!

Зула опустилась на четвереньки, разглядывая пол:

– Если бы удалось ее приподнять… Нет! Ни единой щелки!

– Отойди назад, – пророкотал Бомбатта, перехватывая саблю обеими руками. – Если ее вообще можно разбить – я разобью ее!

– Все отойдите назад! – умудрился перекричать его Акиро. – И всем молчать! – добавил он, роясь в мешочках на своем поясе и в складках мокрой одежды. При этом он не переставал нервно бормотать: – Это вам не кабацкая драка, и не пьяный солдат заперся там с какой-то девкой. Нечего зря мечами махать. Этот Стигиец – колдун что надо. Мне до него… Так что ведите себя соответственно, а не то всем нам…

Сияя от удовольствия, он наконец извлек откуда-то крохотный флакончик, запечатанный чистейшим воском, с нацарапанным символом силы.

Вдруг Бомбатта хлопнул себя по лбу:

– Да пропади он пропадом, этот варвар. Нам нужно найти Дженну, а с чего мы взяли, что она там? Ну а вор пусть сам выпутывается.

– Она здесь, – сказал Акиро, счищая воск с крышки. Это нужно было сделать осторожно, чтобы не нарушить целостность содержимого. – Неужели ты не чувствуешь… Хотя что с тебя взять. Девчонка там. Там, где сходятся все силы, вся энергия, пронизывающая дворец.

Остаток воска отлетел в сторону, открыв темное блестящее содержимое. Акиро коснулся этой массы ногтем левой руки, начертал несколько рун на правой стороне двери. Те же надписи он сделал слева ногтем правого мизинца.

Акиро недовольно поморщился, когда его знаки зашипели, словно масло на раскаленной сковородке. Но с этим ничего нельзя было поделать. Он начал молча читать заклинания, лишь шевеля губами. Появилась сила, он ощутил ее всем телом, сила реализовалась в давлении. Он вызвал силу, способную открыть то, что открыть нельзя, поднять то, что нельзя оторвать от земли. Давление росло, подчиняясь силе заклинаний. По лбу колдуна ручьем стекал пот. Давление становилось все сильнее и сильнее.

Вдруг старик зашатался, застонал и упал бы на пол, если бы не ткнулся лбом в дверь.

– Ну? – спросил Бомбатта.

Акиро трясло, словно в лихорадке. Он в изумлении глядел на дверь. Сила все еще была здесь. Она давила, давила так, что остальные двери любого замка распахнулись бы как легкие пушинки… Стеклянная дверь стояла незыблемо.

– Слишком могущественный колдун. Невероятная сила, – прошептал Акиро.

Помолчав, он добавил, глядя сквозь прозрачную дверь в зеркальную комнату:

– Если вы верите в каких-нибудь богов – помолитесь им.

Глава 13

Конан медленно обходил зеркальный зал, держа меч наготове. Огромные зеркала тысячекратно повторяли его напряженную фигуру, отражая отражения отраженных отражений. И столько же раз был повторен в них мерцающий багровый камень на тонком постаменте в центре комнаты. Ряд зеркал нигде не прерывался, и Конан понял, что потерял то из них, которое упало вслед за ним, когда он ворвался в зал.

Сначала он обходил камень, лишь с опаской поглядывая на него. Это мерцание и кроваво-багровый цвет подсказали Конану, что это не просто украшение. Все эти магические штучки – лучше их не трогать, если не знаешь хорошо, для чего они и чего от них ждать. А если и знаешь, то тоже лучше особо не соваться – все равно хорошего от них не дождешься. Но поскольку больше в комнате ничего и никого не было, Конан все же приблизился к нему и протянул руку.

– Ты не очень-то терпелив, варвар.

Конан обернулся, ища того, кто произнес эти слова. Обнаружив его, он изумился не меньше, чем в первый момент, услышав их.

Одно из зеркал больше не отражало его самого. В нем появилась фигура человека в кроваво-красной хламиде с капюшоном. В голове Конана пронеслось, что по крайней мере по голосу и размерам это был человек, не больше и не страшнее любого другого. Глубокий капюшон скрывал лицо, и даже кисти рук были скрыты под складками мантии, спускавшейся до самого пола.

– А уж тебя-то я вовсе терпеть не намерен, Стигиец. Верни девушку или…

– Ты начинаешь утомлять меня, – два десятка голосов, как две капли воды похожих на голос фигуры в капюшоне, зазвучали за спиной Киммерийца. Подозревая, что это лишь фокус, чтобы отвлечь его внимание, Конан все же рискнул обернуться. Увиденное заставило его остолбенеть. Уже двадцать зеркал отражали фигуру в капюшоне.

– Девчонка моя, и ты ничего не сделаешь.

– Это Она, и Она будет принадлежать мне.

– Твои мышцы и сталь бессильны против моей силы.

Конан почувствовал, что у него закружилась голова. Одно за другим зеркала менялись. Вот уже почти сотня отражений колдуна со всех сторон обступила Киммерийца. Зубы Конана сжались, волосы встали дыбом. Но слишком часто судьба пыталась нагнать на него страху. И страх, этот похититель воли и разрушитель силы, был так же знаком ему, как и мрачный образ смерти. Но если встреча с нею была в итоге неизбежной, то сила страха была не настолько велика, чтобы Киммериец уже тысячи раз не побеждал ее своей волей.

– Ты что, запугать меня задумал, колдунишка несчастный? Плевать я хотел на твою силу. Ты прячешься за ней, как трусливый шакал, боясь выйти и встретить меня в бою как мужчина.

– Храбрые слова, – проворковали, как одно, все отражения, – может быть, я и последую твоему совету.

Неожиданно два отражения бросились одно навстречу другому. Две тени в багровом облаке столкнулись в дальнем конце зала, оставив там фигуру в капюшоне.

– Не думаю, что тебе это понравится, варвар. Ты будешь умирать долго и мучительно. Не раз ты со стоном призовешь к себе смерть, моля о ней как об избавлении. Твоя сила – ничто по сравнению с моей.

Одно за другим кровавые облака слетали к фигуре в дальнем конце комнаты, и с каждым из них она становилась чуть выше и мощнее.

Дважды, когда багровые тени проносились мимо него, Конан пытался поразить их мечом. Сталь проходила сквозь них как сквозь воздух, лишь слегка вздрогнув, давая понять, что клинок встретил что-то на своем пути. Киммериец встал неподвижно, предпочитая подождать, а не тратить силы понапрасну. Наконец последнее зеркало внесло свою лепту в создание существа, стоявшего перед Конаном. Эта фигура больше чем на голову превышала его рост и была раза в два шире.

– И это ты называешь выйти лицом к лицу? – Конан брезгливо поморщился. – Ну, тогда давай же, вперед!

Гигантская тень откинула капюшон, и Конан вздрогнул. Стоголосый смех прокатился по залу. Поверх багровых одеяний оказалась обезьянья голова, черная как сажа, с белыми сверкающими клыками, созданными, чтобы рвать мясо. Черные глаза налились злобным огнем. На толстых волосатых пальцах рук показались тигриные когти. Одежда медленно сползла на пол, обнажив массивное, покрытое редкой черной шерстью тело и толстые ноги с копытами. Ни звука не исходило от этого существа. Не было слышно даже дыхания.

Произведение черной магии, подумал Конан, это точно. Но может, оно все-таки окажется уязвимым для стали? С криком он бросился вперед; его меч, словно бешеная мельница, вспарывал воздух. Чудовище с неожиданной для такой махины легкостью отскочило в сторону. И, лишь слегка махнув лапой, оно оставило четыре кровавых полосы на груди Конана.

Конан снова и снова атаковал с мрачной решимостью обреченного. Еще трижды он пытался поразить чудовище. Трижды оно уворачивалось от удара, как ртуть. Кровь капала из ран на плече Конана, на его ноге и на лбу. Смех в сто глоток был ответом на проклятия, которые себе под нос пробормотал Конан. Движения монстра были все так же легки, а запыхавшийся, обливающийся потом и кровью Конан даже не поцарапал его кончиком меча.

Вдруг черная обезьяна сама бросилась в атаку, в один миг схватив его когтистыми лапами и поднеся к оскаленной пасти. Конану не хватило времени, чтобы замахнуться и рубануть мечом или нанести колющий удар. Все, что ему оставалось, – это полоснуть по оскаленной морде наискось – через глаза, нос и рот, что он и сделал, вложив в удар все оставшиеся силы. Зеленый зловонный гной хлынул из раны, когти чудовища впились в бока Киммерийца, и он почувствовал, что летит через весь зал, отброшенный сильными лапами.

«Плохо дело», – пронеслось в голове Конана прежде, чем он с размаху влетел в стену, чуть не раздавив грудную клетку от такого удара. Почти без сознания он сполз на пол. Последним усилием воли он пытался восстановить дыхание, встать на ноги, чтобы успеть встретить чудовище раньше, чем оно бросится на него. Когда ему удалось-таки подняться, он замер в изумлении.

Гигантская обезьяна стояла на четырех лапах и мотала головой, разевая пасть, словно издавая стоны агонии. Но из ее рта не доносилось ни звука. Зато этот стон, стократно усиленный, был слышен из каждого зеркала, где корчилась и стонала фигура колдуна.

Вдруг Конан осознал, что не все зеркала изображали одно и то же. То, об которое он ударился, покрылось паутиной трещин и отражало лишь фрагменты комнаты, но в этих осколках Конан увидел и себя и обезьяну, – все, кроме самого мага. Его клинок воткнулся в соседнее зеркало. Не успело оно осыпаться серебряным дождем осколков, как изображение Амона-Рамы в нем исчезло, а стоны оставшихся перешли в крики.

– Ну, теперь я тебе устрою, колдун! – Конан почти перекричал душераздирающие звуки, исходившие из зеркал.

Он побежал вдоль стены, нанося удар по каждому из зеркал. Одно за другим исчезали изображения человека в кровавой одежде. Его крики перешли в вой, а затем в отчаянный визг.

Скрежет когтей по хрустальному полу предупредил Киммерийца об опасности. Он успел упасть на пол и откатиться в сторону, когда обезьяна снова бросилась на него. Меч сверкнул в воздухе, оставив глубокую рану в боку чудовища. Не менее глубокой оказалась и рана, полученная Конаном. Но главное, что он успел понять, это то, что чудовище двигалось медленнее, чем раньше. Не быстрее тренированного человека. Он бегом пересек зал, не обращая внимания на монстра. Добить мерзкую обезьяну не означало поразить самого Амона-Раму.

У противоположной стены Конан стал громить зеркала одно за другим. Стоны, исходившие от оставшихся отражений, выражали запредельную боль и отчаяние. Краем глаза Конан увидел, что гигантская обезьяна снова рванулся к нему; ее единственный целый глаз горел фанатическим огнем. Он заметил, что даже в пылу сражения чудовище старается держаться подальше от пылающего красного Камня.

Неожиданно меч Конана со звуком, словно его уронили в воду, прошел сквозь одно из зеркал. Киммериец остолбенел. Меч не разбил зеркало, а проткнул его и изображение Амона-Рамы заодно. В зале воцарилась гробовая тишина, нарушаемая только падавшими время от времени осколками разбитых зеркал. Те, что остались целы, давали обычное отражение, как нормальные зеркала. Обезьяноподобное чудовище исчезло, словно его и не было вовсе. Лишь горящие раны Конана напоминали ему, что оно было куда как реальным и смертельно опасным.

Из-под кровавого капюшона на Конана глядело лицо с носом, похожим на клюв. Глаза никак не могли поверить в то, что произошло, и с ненавистью и тоской смотрели на молодого Киммерийца. Вдруг огненный шар появился в том месте, где клинок Конана проткнул одежду мага. Шар прокатился по мечу и взорвался у самых рук Конана, отбросив его, словно камень из катапульты. Не успел он встать на ноги, тряся головой, чтобы привести себя в чувство, как Амон-Рама шагнул из зеркала в зал. Поверхность зеркала сначала выгнулась перед ним, а потом растаяла, как легкое облачко пара.

Черный маг не посмотрел на Конана. Он лишь дотронулся до меча, торчавшего из его груди, словно желая убедиться в его реальности. Неверными шагами он направился к багровому Камню.

– Невозможно, – бормотал Стигиец, – вся сила, вся воля могли быть моими. Должны были быть моими…

Его руки сомкнулись на горящим Камне. Долгий, казавшийся бесконечным вой вырвался из его горла; по сравнению с этим все звуки, которые он издавал до того, показались бы тихим шепотом. Сквозь его пальцы прорвалось алое пламя. Оно становилось все ярче и ярче. Казалось, что сам колдун постепенно окрашивается в этот алый цвет.

– Кром! – прошептал Киммериец, глядя на это.

Кроваво-красный свет растекся по рукам и по всему телу Амона-Рамы; вот он уже превратился в кренящуюся статую из кровавого пламени, и вдруг его тело стекло на пол, превратившись в алую лужу, кипящую и пузырящуюся. Ярко-красный пар поднимался в воздух и таял под потолком, пока наконец на полу не осталось ничего, кроме меча Киммерийца. Исчезла и прозрачная опора Камня, оставив его висящим в воздухе.

Осторожно, бросив не один подозрительный взгляд на Камень, Конан поднял свое оружие. Рукоятка из акульей кожи обжигала пальцы, но сам меч казался невредимым. Конан быстро отскочил подальше от висящего Камня. Подумать только! Он чуть было не дотронулся до него, когда Амон-Рама затеял свою смертельную игру.

С громким звоном разлетелось на куски еще одно зеркало, и спутники Конана ввалились в зал.

– … а я же говорил, что сработает… – оборвал сам себя на полуфразе Акиро.

– Слезящиеся глаза Раванны! – презрительно ответил Малак. – Ты утверждал, что ему везет. Какое уж тут везение. Просто этому стигийскому вонючке следовало бы подумать хорошенько, прежде чем связываться с Конаном и Малаком.

Акиро повернулся к Киммерийцу:

– Тебе и вправду повезло. Но однажды везение оставит тебя, и что тогда?

– Ты видел? – спросил Конан, когда смог вымолвить хоть слово.

Акиро кивнул, а Зула вся передернулась.

– Эта обезьяна, – пробормотала она, оглядываясь, словно подозревая, что та просто где-то спряталась.

– Она исчезла, – сказал Конан. – Ладно, надо найти Дженну и этот проклятый Митрой Ключ и сваливать отсюда поскорее.

Словно произнесенное имя пробудило ее, Дженна появилась в зале из того же проема, из которого вышел Амон-Рама. За ее спиной осталась беспросветная темнота. Она даже не взглянула ни на кого, а медленно пошла по направлению к неподвижно висящему Камню.

– Нет! – в один голос закричали Конан и Бомбатта, но прежде, чем они успели сделать хоть шаг, она протянула руку и взяла Камень в свою ладонь.

– Сердце Аримана, – тихо сказала она, глядя с улыбкой на кроваво-красный Камень, лежащий у нее на ладони. – Конан, это и есть Ключ.

– Что? Эта штука? – начал было Конан, но его вопрос был прерван резким толчком пола. Стены задрожали. Отовсюду послышались хруст и треск.

– Я должен был сообразить раньше, – взвыл Акиро. – Этот дворец построен волей Амона-Рамы, и теперь, с его смертью… Что вы стоите, вы разве не поняли? Бегите, бегите, или мы все последуем вслед за Стигийцем! – Словно в подтверждение его слов, раздался новый удар в пол.

– К колодцу! – скомандовал Конан. Хотя мысль о таком заплыве, когда весь дворец мог рухнуть в воду в любую минуту, не улыбалась никому, даже самому Киммерийцу.

Акиро тряхнул головой:

– Дайте мне попробовать сделать то, что я могу, когда ушло противостояние Амона-Рамы. – Он бросил многозначительный взгляд на Малака. – Смотри!

Его руки задвигались почти так, как они это делали тогда, когда Конан бросился спасать его от смерти на костре. И снова огненный шар стрелой сорвался с ладоней старика и влетел в хрустальную стену. На этот раз взрыва не было. Лишь часть стены рассыпалась на мелкие осколки, открыв рваную дыру размером с обычную дверь.

– Сюда, – сказал Акиро. – Ну, Малак, ты видел что-нибудь подобное?

Дворец снова задрожал, и уже безо всякого колдовства кусок потолка и одной из стен обрушился на пол, брызнув фонтаном осколков.

– Потом обсудим наши победы, – сказал Конан, хватая Дженну за руку. Остальные, не мешкая, устремились за ним.

Они бежали вниз по коридорам и залам неземной красоты. Всякий раз, когда очередная стена преграждала им путь в том направлении, которое они для себя выбрали, Акиро пробивал еще одну дыру при помощи своих заклинаний. Удары по полу и стенам становились все чаще и чаще, пока не слились в один монотонный гул. Рассыпался резной орнамент, сыпались осколки со стен, дважды громадные сверкающие плиты обрушивались за их спинами на пол.

Еще одно заклинание Акиро, еще один огненный шар – и они оказались на пристани. От дворца по озеру шли беспорядочные волны. Конан спихнул лодку в воду. На ее дне лежали доспехи Бомбатты. Усадив в лодку Дженну, Киммерийцу пришлось удерживать ее, сопротивляясь попытке Бомбатты отплыть раньше, чем в нее заберутся остальные.

Когда все оказались на своих местах, Конан схватил весло.

– Давай! – крикнул он Бомбатте, и тот, не говоря ни слова, вогнал весло в воду.

За ними хрустальный дворец играл всеми цветами сошедшей с ума радуги. От высоких шпилей сильные лучи били вверх, в небо.

– Быстрее, – торопил Акиро, оглядываясь через плечо. – Быстрее!

Он внимательно посмотрел на Конана и Бомбатту, надрывавшихся, работая веслами на пределе сил. Хмыкнув, он опустил в воду руки и забормотал заклинания. Перед носом лодки образовалась небольшая волна, которая повлекла суденышко быстрее, чем все усилия гребцов. Малак вслух пытался вымолить путь к спасению у всего знакомого ему пантеона добрых и злых богов и божков.

– Не слишком ли много колдовства? – буркнул Конан.

– Может быть, – ответил Акиро. – А ты бы предпочел подождать, пока дворец…

С невероятным грохотом хрустальный дворец осел и обрушился. Сначала в спину беглецам ударил мощный шквал ветра. Затем они увидели, что их нагоняет огромная волна. Стена воды подхватила и понесла их суденышко к дальнему берегу. Все, что мог сделать Конан, – это опустить весло в воду и стараться держать лодку прямо перпендикулярно волне. Повернись они чуть-чуть боком к ревущему потоку – и все пропало.

Пляж с черным песком приближался невероятно быстро и вдруг исчез под набежавшей волной. Сильный удар возвестил о том, что лодка вылетела не берег, выбросив при этом всех их в бурлящую воду. Конан смог встать на ноги, сопротивляясь попыткам воды вывести его из равновесия и утащить обратно в озеро. Дженну выбросило дальше, и, когда ее понесло обратно, Киммерийцу удалось схватить ее за одежду и притянуть к себе. Она одной рукой обняла его за шею и так замерла, прижавшись к нему, когда схлынувшая вода оставила их на высоте четверти склона кратера.

– Ты цела? – спросил он девушку.

Она кивнула, а затем поднесла поближе руку, которой не обнимала его:

– Я даже не потеряла Ключ! – Багровый свет пробивался между ее пальцами.

Киммериец вздрогнул и не стал пытаться удержать ее, когда она шагнула в сторону. Из-под одежды она извлекла небольшой бархатный мешочек, в который и положила горящий Камень.

Конан тряхнул головой. Чем дальше продолжалось их путешествие, тем меньше ему нравилась вся эта затея. И на это были свои причины. Конан, задумавшись, сжал в кулаке золотого дракона – амулет, подаренный Валерией.

Он был приятно удивлен, увидев, что все его спутники не только живы, но и способны стоять на ногах, хотя и получили немало синяков и ссадин и к тому же промокли до костей. Страх отогнал стреноженных лошадей, и теперь они, нервно всхрапывая, стояли выше на склоне. Лодка лежала внизу, у кромки воды, там, где еще недавно был их лагерь. От него мало что осталось: едва ли половина кожаных мешков для воды да одинокое одеяло, застрявшее в ветках кустарника.

На другом берегу единственным напоминанием о дворце оставалась огромная яма, с ревом заполняемая озерной водой. Акиро почти с сожалением и тоской глядел туда, тихо повторяя:

– И все – творение его воли! Это было потрясающе.

– Потрясающе? – Зула не верила собственным ушам. – Великолепно?

– Я бы хотела выбраться отсюда поскорее, – сказала Дженна. – Я теперь чувствую зов Сокровища, как раньше чувствовала Ключ.

При этих словах Бомбатта поспешил к ней, загораживая девушку от Зулы и Конана, словно главная опасность исходила от них.

Малак приложил руки к уху Конана и тихо, чтобы никто другой не разобрал его слов, сказал ему:

– Сокровище. Я не хуже колдунов понимаю в этом толк. Надеюсь, что на этот раз наши и их интересы не пересекутся. То, что не понадобится этой дворцовой кукле, вполне можем оприходовать мы с тобой, а? Скоро вернемся в Шадизар и заживем – как кум королю.

– Скоро, скоро, – согласился Конан.

Его глаза беспокойно поглядывали на Дженну, а рука так сжала амулет, что золотой дракон словно впечатался в ладонь.

– Уже скоро.

Глава 14

Конану начинало казаться, что лекарства Акиро были хуже, чем раны, которые они были призваны лечить.

Их маленький караван продолжал путь на юг. Над ними по-прежнему нависали серые горы. Их склоны были изрезаны узкими ущельями, удобными для нападения. В густом кустарнике можно было нарваться на засаду, но Конан не мог сосредоточиться ни на чем, кроме своих повязок, закрывавших раны, оставленные когтями чудовищной обезьяны. Наложенная под повязкой мазь жгла как огонь. Конан судорожно потянулся к льняному полотну, обмотанному вокруг его груди.

– Не делай этого, – остановила его Дженна, – Акиро сказал, что не следует беспокоить раны.

– Это все чушь, – возразил Конан. – Такие царапины я получал и раньше. Промыть их и оставить открытыми. Вот и все, чем я лечился всю жизнь.

– Это не царапины, – твердо сказала она.

– Да еще эта вонь.

– Это же приятный аромат целебных трав. Я начинаю удивляться, как ты вообще умудряешься как-то обходиться без посторонней помощи. Я тебе повторяю, оставь свои повязки в покое. Акиро говорит, что эта мазь вылечит целиком все раны за два дня. Конечно, не очень-то верится, но он еще попросил, чтобы я не спускала с тебя глаз, чем я и занимаюсь.

Конан обернулся, чтобы посмотреть в глаза старому колдуну. Тот с показным равнодушием встретил его взгляд. Малак и Зула, похоже, и вовсе были рады новому развлечению и внимательно слушали диалог Конана и Дженны. Бомбатта казался погруженным в свои мысли, но по его глазам было видно, что он не заплакал бы, окажись раны, нанесенные колдовской обезьяной, смертельными.

– Должна сказать, что ты не выглядишь благодарным Акиро за то, что он так старается сделать для тебя. А ты…

– О, Великий Митра, – взмолился Конан и довольно грубо поинтересовался: – Слушай, девочка, может, ты займешься чем-нибудь другим?

Лицо Дженны помрачнело, глаза погасли, и Конан понял, что погорячился.

– Прости меня, – коротко сказала она и попридержала лошадь, чтобы поотстать от Киммерийца. Ее место тут же занял Малак. Конан повернулся к приятелю и сказал:

– Иногда мне кажется, что эта девчонка мне куда больше нравилась, когда шарахалась от собственной тени.

– А мне вообще нравятся только такие, которых можно полапать самому… – маленький вор осекся, заметив холодный взгляд Конана. – Слушай, я ведь не о девчонке хотел поговорить. Ты соображаешь, где мы едем?

– Думаю, да.

– Тогда почему мы не свернем куда-нибудь? Еще немного, и мы вплотную подберемся к деревне, где встретили Зулу. Не думаю, что ее жители обрадуются, увидев нас снова. Нам просто везет, что нас до сих пор не встретили градом стрел из кустов.

– Да знаю я, – сказал Конан.

Он посмотрел на Дженну. Она ехала опустив голову и закрыв лицо капюшоном. Она явно была очень расстроена.

– Мы должны ехать дальше, опять через деревню? – крикнул он ей.

Дженна выпрямилась, отчаянно пытаясь собраться с мыслями.

– Что? Какая деревня? – она осмотрелась и показала на восток, в узкое ущелье между двумя покрытыми снегом вершинами. – Нам туда.

– Хоть всем богам молись с этой красавицей, – вздохнул Малак.

В этот момент из зарослей им навстречу вылетел целый эскадрон – человек сорок – коринфийских кавалеристов, сверкающих лезвиями мечей.

Конан не стал тратить время на проклятия, да если бы и захотел – не успел бы. Его меч едва успел взлететь в воздух, чтобы отразить удар клинка коринфийца, вознамерившегося проломить Конану череп. Одновременно, высвободив ногу из стремени, Конан ударом сапога выбил другого нападающего из седла. Мгновение спустя удар меча перерезал горло первому противнику. Конан успел заметить Малака, подпрыгнувшего под меч коринфийца и вонзающего ему кинжал под полированную грудную пластину его доспехов. В этот миг еще один всадник налетел на Киммерийца.

– Конан! – отчаянный крик донесся до него даже сквозь общий гвалт. – Конан!

Конан бросил взгляд в том направлении, откуда шел звук; от увиденного у него перехватило дыхание. Смеющийся солдат схватил Дженну за волосы, и только то, что она судорожно ухватилась за седло, спасло ее от падения под копыта.

Один лишь взгляд, но, когда Конан повернулся вновь к своему противнику, тот содрогнулся, увидев в сапфировых глазах свою смерть. Он по-прежнему крепко держал в тренированных руках свой меч, но уже ничего не мог противопоставить ярости северянина, сошедшегося с ним в поединке. Трижды скрестились их мечи, а затем Конан повернул коня, оставив окровавленное тело на камнях долины.

Киммериец бросил коня галопом в сторону, где Дженна продолжала кричать, держась одной рукой мертвой хваткой за седло, а второй пытаясь вырвать волосы из сжимавшего их кулака или хотя бы ослабить боль. Коринфиец откинул голову назад, заливаясь смехом.

– Эрлик тебя подери, собака! – проорал Конан, привстав на стременах, чтобы вложить в удар всю силу и вес своего массивного тела.

Его злость была так велика, что он даже не заметил, как клинок перерубил шею коринфийца. Голова солдата оторвалась от плеч и с последней гримасой смеха на губах отлетела под копыта лошадей. Кровь фонтаном забила из обезглавленного туловища, некоторое время еще простоявшего прямо в седле, а затем рухнувшего вслед за головой. Пальцы, вцепившиеся в волосы Дженны, чуть не утащили ее вслед за мертвым телом, пока не ослабили свою последнюю хватку. Девушка почти легла на шею лошади, глядя безумными, вытаращенными глазами на обезглавленное тело рядом с ногами ее лошади.

Не больше секунды потребовалось Конану, чтобы оценить ситуацию на поле боя. Малак, верхом на коринфийской лошади, уже тянулся к крупу другой, хватая ее наездника за красный плюмаж на шлеме. Миг – и по открытой шее коринфийца полоснул отточенный кинжал шадизарского вора. Вспышки и гулкие удары сопровождали судорожные метания Акиро по долине. Стоило ему остановиться, чтобы начать заклинания и магические движения руками, как кто-нибудь из нападавших подлетал к нему с диким воплем, занося оружие. Акиро встречал их вспышками и громоподобными раскатами, которые, однако, не наносили никому вреда. С каждым разом у старика оставалась все меньше времени, чтобы в перерывах между нападениями сосредоточиться и преподнести коринфийцам более действенные доказательства магической силы. Зула и Бомбатта пытались держаться рядом с Дженной, но мощи сверкающей сабли и со свистом рассекающего воздух шеста едва хватала, чтобы просто сдержать натиск наседавших коринфийцев и отражать град их ударов.

Казалось, что число уже погибших коринфийцев должно было остановить их товарищей. Слишком высокую цену приходилось платить за победу над этой странной компанией. Но эскадрон уже вошел в раж битвы, а кроме того – и Конан уже имел возможность убедиться в этом в своих странствиях, – умирать храбро и глупо там, где была возможность избежать этого, было одной из характерных традиций воинов из коринфийских городов.

– Уходим врассыпную! – крикнул Конан.

Два всадника бросились на него одновременно. Широкий меч описал круг, отхватив занесенную для удара руку по локоть и глубоко вонзаясь в плечо второго противника.

– Уходим! Их слишком много. Уходим!

Схватив поводья лошади Дженны, Конан направил своего коня галопом в сторону ущелья, куда Дженна собиралась повернуть их маленький отряд.

Три коринфийца бросились наперерез беглецам. Удивленные ухмылки пробежали по их лицам, когда они увидели, что Конан не собирается сворачивать, а несется прямо на них. Удивление сменилось смятением, когда тяжелый, крупный конь Киммерийца ударом корпуса сбил с ног небольшую коринфийскую кобылу, вдавив копытами в каменистую землю ее всадника.

Ошеломленные, двое оставшихся помышляли уже не столько о нападении, сколько о защите. Даже связанный необходимостью удерживать лошадь Дженны, Конан быстро напомнил им о том, что лучшая защита – это нападение. Свой путь к указанному Дженной ущелью он продолжил, оставив позади еще два трупа и одного стонущего на земле противника.

Он не позволил себе даже обернуться назад. А что, если, оглянувшись, он увидит, что кто-то из друзей нуждается в срочной помощи? Броситься на выручку? Он не имел на это права. Дженна. Ее нужно довести до Сокровища, затем – вернуться с ней в Шадизар. Ради Валерии. Да и если бы не эта история с оживлением Валерии, Конан уже понял, что все равно не покинул бы девушку. Все, что ее ждет, – это упасть с перерезанным горлом или повиснуть перекинутой через седло любого из коринфийцев, решившего отвлечься от неравного боя ради такой соблазнительной пленницы.

Сжав зубы до боли, он поскакал вперед, увлекая за собой Дженну и стараясь не слышать звуков боя, доносившихся из-за спины.

Глава 15

Жемчужно-серые тени гор уже скрестились над ущельями, когда Конан наконец натянул поводья. Конечно, он не гнал лошадей галопом все это время – такой скачки животные не вынесли бы и на равнине, не то что в этом нагромождении скал, череде подъемов и спусков, – но ни один конь не может скакать бесконечно, даже на умеренной скорости. А кроме того, Киммериец хотел присмотреть подходящее для ночлега место до того, как совсем стемнеет.

Он обернулся к Дженне, чтобы выяснить, как она пережила все это. Щеки девушки были покрыты слоем пыли, прорезанной следами скатившихся слез. Она была погружена в такое же молчание, каким встречала все его вопросы в начале путешествия. Вцепившись обеими руками в седло, она изъявила не больше желания взять поводья, чем во время всей их бешеной скачки. Видя, что на все его вопросы и замечания она отвечает, лишь утвердительно или отрицательно кивая головой, он был вынужден признать, что его грубость в последние несколько часов тоже сыграла в этом свою роль. Казалось, что единственным ее занятием оставалось молча смотреть на него. Это заставляло Конана беспокоиться – не повредилась ли она в уме, побывав впервые в жизни в самой заварухе боя.

– Ну, ты как, в порядке? – довольно грубо спросил он ее. – Ну? Скажи ты хоть что-нибудь!

– Ты… ты был страшен, – тихо сказала она. – Они с таким же успехом могли размахивать не мечами, а прутьями.

– Пойми, то, что ты видела, – это поединок рыцарей, а не игра, в которую ты все еще пытаешься играть, не замечая ничего вокруг.

Сам удивляясь охватившему его раздражению, он предпочел переключиться на поиски места для ночлега.

– Просто я никогда раньше не видела ничего подобного. То, что произошло с Зулой в деревне, бой у дома Акиро – все это было как-то по-другому. Это почти не касалось меня. Я смотрела на все как на какое-то представление, как на жонглеров илидрессированных медведей.

Конан не смог удержаться, чтобы не пробурчать в ответ:

– В этих спектаклях погибли живые люди. Конечно, для нас лучше, что погибли они, а не мы, но суть дела это не меняет. Никто не погибает ради удовольствия или неудовольствия зрителей.

Наконец он заметил симпатичное местечко – небольшую площадку, почти окруженную десятками валунов ростом выше, чем всадник на лошади. Натянув поводья, он повернул коня к приглянувшемуся месту.

– Я не хотела тебя обидеть, Конан.

– А я что, разве похож на обиженного? – резко возразил он.

Он провел ее лошадь в узкий проход между камнями. Туда, где на прикрытом со всех сторон пятачке смогли разместиться и они сами и их лошади. Валуны прикроют их от холодного горного ветра и, что самое главное, – от взглядов тех, кто может вознамериться искать беглецов. Спешившись сам, Конан помог Дженне слезть с лошади и усадил ее, занявшись расседлыванием лошадей.

– Разведи костер, – попросила она, кутаясь в плащ, – мне холодно.

– Никаких костров!

Даже если бы в этом каменном мешке и было чему гореть, он все равно не стал бы рисковать, раскрывая их тайное пристанище.

– Вот, держи, – сказал он, протягивая девушке конские подседельные попоны.

– Но они так пахнут, – поморщилась Дженна, но прежде, чем он успел что-то сказать, она накинула грязные истертые полотна поверх плаща, не переставая, однако, шмыгать носом.

К седлу Конана был привязан мешок с сухим мясом. Этого хватило бы на несколько дней. Вода, однако, могла стать проблемой. Единственный бурдюк был наполовину пуст.

– Как ты думаешь, а им удалось выбраться? – неожиданно спросила Дженна. – Бомбатте, Зуле и всем остальным?

– Может быть.

Конан резким движением сорвал повязку с головы и принялся за ту, что прикрывала рану на груди.

– Нет! – воскликнула Дженна. – Не трогай их. Акиро сказал…

– Акиро и остальные, может быть, уже мертвы. И во многом по моей вине.

Конан стер повязками слой мази, закрывавший раны. К его удивлению, от них остались лишь тонкие розовые полоски, словно после долгих недель лечения.

– Я слишком увлекся своими ранами, жжением и запахом от повязок. Если бы не это, коринфийцам ни за что не удалось бы застать нас врасплох.

Он с тяжелым вздохом отбросил в сторону грязные тряпки повязок.

– Ты не виноват, скорее уж я. Это ведь я приставала к тебе, как ребенок, и дулась на тебя вместо того, чтобы вовремя указывать путь. Если бы не это, мы свернули бы раньше, чем они напали на нас.

Конан потряс головой:

– Это глупости, Дженна. В том ущелье ты смогла бы увидеть нужный путь лишь на несколько мгновений раньше. Коринфийцы все равно напали бы на нас, только увидев, что мы поворачиваем.

Он приступил к ужину, оторвав кусок вяленой баранины, по жесткости не уступавшей плохо выделанной коже, да и по вкусу мало чем отличающейся от нее. Дженна задумчиво хмурилась.

– Ну, положим, от меня ждать большего было нельзя. Но ты – ведь твой взгляд может проникнуть сквозь стены и за углы, ты видишь и чувствуешь любую опасность. Я и представить себе не могла, что буду путешествовать в сопровождении двух волшебников. Слушай, а почему ты не хотел с самого начала приделать всем нам крылья и в один миг добраться до цели?

Конан чуть не подавился куском мяса. Восстановив дыхание, он исподлобья посмотрел на нее, но лицо Дженны, как всегда, выражало лишь полную невинность. Неужели она и впрямь верила в то, что говорила, верила, что он… Ну нет, он еще не полный дурак, чтобы не почувствовать насмешки. Конан уже открыл рот, чтобы огрызнуться, но понял, что любой его ответ лишь усугубит его дурацкое положение.

– Ешь, – сказал он сурово, бросая к ее ногам кусок вяленого мяса.

Дженна аккуратно взяла его и принялась жевать. Киммерийцу показалось, что уголки ее губ растянулись в тщательно скрываемой улыбке. Этого еще не хватало, недовольно подумал он.

Сиренево-голубые сумерки спустились над горами. Дженна, закончив скромный ужин, стала подыскивать местечко поудобнее, чтобы лечь спать. Она раскладывала попоны и одеяла то так, то эдак на жестких камнях и вдруг жалобно попросила:

– Мне холодно. Сделай что-нибудь.

– Костра не будет. У тебя есть чем укрыться.

– Тогда забирайся ко мне под одеяло. Если ты не позволяешь мне согреться у огня, будь любезен согреть меня сам.

Конан уставился на нее. Нет, подумал он, надо же быть таким ребенком.

– Я не могу. Это… ну, в общем, я не буду.

– Но почему нет? Тетя зачем тебя послала? Я тут околеваю от холода, а ему и в голову не придет спасти меня от таких мучений.

Конан застонал и засмеялся одновременно. Послали козла сторожить капусту. Ему даже пришлось встряхнуться, чтобы отогнать ненужные мысли.

– Подумай, Дженна. Тебе следовало бы поостеречься Тарамис, когда ты вернешься в Шадизар.

– Бояться тети? С чего бы это?

– Я не знаю истинной причины, – тихо сказал он, – но короли и королевы, принцы и принцессы – они думают не так, как остальные люди. И совсем по-другому понимают, что такое добро и что такое зло.

– Тебя беспокоит мой сон? Бомбатта был прав. В этом кратере и не такое приснится. А тетя любит меня. Она вырастила меня, заменив отца и мать.

– Может, оно и так, Дженна. Но если вдруг когда-нибудь тебе понадобится моя помощь, передай с кем-нибудь пару слов в таверну Абулетеса в Шадизаре. Я приду. И уж мне точно удастся найти для тебя безопасное место.

– Я так и сделаю, – ответила она, хотя было видно, что ей и в голову не могла прийти мысль, что это может понадобиться. – Но я так и не согрелась, – гнула она свое и даже приподняла край одеяла.

Еще несколько мгновений Киммериец колебался. Наконец, бурча что-то про то, что и вправду похолодало, что нет ничего страшного в том, чтобы согреть друг друга, снял пояс с мечом и устроился рядом с девушкой. Она натянула ему на плечи не только пропахшие конским потом попоны, но и часть своего плаща. Пока он поправлял одеяла, Дженна прижалась к нему. Инстинктивно Конан обнял ее. Его ладонь легла на изгиб ее бедра и отскочила как ошпаренная, судорожно пометалась вдоль тела и наконец успокоилась на талии девушки.

– Так даже теплее, чем я предполагал, – пробормотал он, вытирая пот со лба. – Лучше, наверное, отодвинуться чуть-чуть.

«Да не железный же я, – подумал он, – и сколько еще выдержки могут требовать боги от мужчины из плоти и крови».

Дженна еще плотнее придвинулась к нему и дотронулась пальцем до золотого амулета:

– Расскажи мне о Валерии.

Конан удивленно хмыкнул; Дженна подняла глаза:

– Я ведь не глухая. Я слышу твои разговоры с Малаком, да и с Акиро. Скажи, какой женщиной она была?

– Какой? Она была единственной из тысяч тысяч других. Наверное, таких больше нет. Воин, друг, боевой товарищ, спутник в путешествиях…

– И любовница? – добавила она к его перечислению. Конан хотел что-то ответить, но она поспешила опередить его: – А в твоем сердце остался хоть уголок для другой женщины?

Конан думал, как описать ей их отношения с Валерией. Как она бросалась к нему в постель со страстью тигрицы и как через несколько часов с неменьшей яростью могла закатить ему оплеуху, если он чересчур явно заглядывался на какую-нибудь трактирную девчонку.

– Понимаешь, – начал он осторожно, – между мужчиной и женщиной есть такие отношения, о которых ты ничего не знаешь и поэтому не сможешь правильно…

– Много ты понимаешь, – Дженна попыталась изобразить уверенность в голосе, – мы с Зулой хорошенько обсудили разные способы… это… вот, чтобы заарканить мужика.

Конан рассмеялся, но вдруг почувствовал, что она взяла его руку и опустила ее под расстегнутое платье. Он невольно обнял ладонью маленькую грудь.

– Слушай, ты сама не понимаешь, что делаешь, – хрипло прошептал он.

Не успел он договорить, как она резко навалилась на него всем телом. От неожиданности он перевернулся на спину, и она оказалась на нем, все крепче прижимаясь к его груди.

– Тогда научи меня, – прошептала она, и ее сладкие губы выкинули из его головы весь здравый смысл.

Холодный ночной ветер хлестал Шадизар, словно жесткая метла, старающаяся вымести из города всю его явную и скрытую грязь.

Тарамис приняла этот ветер как предзнаменование. Знак ухода старого и прихода нового рассвета. Ее платье – золото на небесно-голубом – тоже означало неизбежный приход нового дня, новой эпохи.

Темные глаза обежали большой внутренний двор, вымощенный большими полированными плитами светлого мрамора и окруженный алебастровой колоннадой. Выходившие во двор балконы были пусты; ни единого огонька не мигало в темных окнах. Страже было строго приказано не подпускать никого близко ко двору.

Окруженная свитой жрецов, она смотрела не спящую фигуру Дагота – прекраснейшего из мужчин. Жрецы новой веры, возрожденной из тьмы веков, были одеты в золоченые мантии, спадавшие до пят. Голову каждого венчала корона с выгравированным на лбу широко открытым глазом – символом бодрствования служителей Спящего Бога.

Самая высокая корона венчала того, кто стоял рядом с принцессой, сжимая в руке длинный жезл с алмазом на конце, вставленным в оправу в форме глаза. Это был Ксантерес – Верховный жрец. И действительно, он был выше всех остальных – не считая, конечно, Тарамис.

– Настала третья ночь! – неожиданно произнесла она торжественным голосом.

Круг жрецов откликнулся эхом:

– Третья ночь до Ночи Пробуждения.

– Благословенна будь Ночь Пробуждения, – пропел верховный жрец.

– Спящий Бог никогда не умрет! – воззвала принцесса, и ответ жрецов эхом вернулся к ней:

– Там, где есть вера, – нет места смерти!

– Пусть прольется на нашего Бога то, что должно пролиться в эту ночь.

– Славься та, кто окропит Спящего Бога, – нараспев ответил хор жрецов.

Негромко зазвучали свирели, сначала медленно, а затем все быстрее и громче. Еще двое жрецов с коронами на головах появились из колоннады. Между ними шла девушка; ее толстые косы были аккуратно уложены вокруг головы, платье сияло снежной белизной. Введя ее в круг, жрецы сняли с нее одежду, и, не стыдясь своей наготы, девушка шагнула вперед, к изголовью ложа Дагота. Тарамис и Ксантерес подошли и встали по обе стороны от нее.

– Ания! – позвала ее Тарамис; девушка с усилием отвела взгляд от лежащей фигуры. – Ты первая, избранная Спящим Богом за твою непорочность.

– Я не достойна такой чести, – прошептала она.

– При рождении ты была отмечена Спящим Богом. Служишь ли ты ему и по сей день добровольно?

Тарамис знала ответ еще до того, как искры экстаза запрыгали в глазах девушки. Жестокая принцесса долго и хорошо готовилась сама и готовила других к этому действу.

– Я, недостойная, молю о разрешении служить ему.

Свирели залились громкими трелями.

– О Великий Дагот, – крикнула Тарамис, – прими наше подношение. Прими первое помазание перед Ночью Твоего Возвращения.

Ни один мускул не дрогнул на лице Ксантереса, когда его пальцы, вцепившись в волосы Ании, резко наклонили ее над головой алебастровой фигуры. Еще одно движение – и ее голова запрокинулась к небу, оставив открытым незащищенное горло. Из складок мантии появился позолоченный кинжал; он блеснул в воздухе – и вот уже алый фонтан брызнул на лицо Спящего Бога.

– О Великий Дагот! Твои слуги приносят тебе первую жертву! – воскликнула Тарамис. Хор жрецов вторил ей.

Тарамис рухнула на колени и в поклоне опустила к мраморному полу голову. Ее молитва взлетела к ночному небу:

– О Великий Дагот! Твои слуги ждут Ночи Твоего Пришествия. Я жду Ночи Твоего Пришествия.

Усиленная хором жрецов молитва вновь и вновь отражалась от дворцовых стен:

– О Великий Дагот! Твои слуги ждут Ночи Твоего Пришествия!

Тело Ании вздрогнуло в последний раз и затихло там, где она упала, всеми забытая в луже уже остывшей крови на розовом мраморе пола.

Глава 16

Каменистым было дно ущелья, по которому двигался конь Конана. Каменным было и выражение лица его седока. Конан старался занять все мысли только наблюдением за дорогой, не позволяя себе отвлекаться ни на что другое.

– Ну, поехали же быстрей, – время от времени восклицала Дженна. – Я же знаю дорогу, поехали быстрее!

Он подождал, пока лошади перебрались через каменную гряду, отделявшую их от склона другого ущелья, и только тогда ответил:

– Я могу за два дня довести тебя до Шадизара. За один день – если мы до смерти загоним лошадей.

Он замолчал, в который раз подсчитывая оставшиеся дни и ночи. Теперь многое зависело от того, сколько еще смогут продержаться их кони и как быстро они смогут скакать.

– Я решил вернуться.

– Но мое предназначение!

– В твое предназначение не входит погибнуть в этих горах. Я доставлю тебя во дворец твоей тети.

– Ты не посмеешь препятствовать моему предназначению!

– Да пошло оно, твое предназначение…

Дженна подогнала лошадь и поравнялась с ним.

– А Валерия? Да, это я тоже слышала, и я знаю, что за награду тебе обещала тетя.

Титаническим усилием Конану удалось сохранить бесстрастное выражение на лице. Да, долг должен быть отплачен. Отплачен любой ценой. Но платить должен и может только он, но не Дженна.

– Я могу защитить тебя по дороге. Но не в том случае, если мы сами будем нарываться на неприятности. Неужели ты думаешь, что твое Сокровище будет лежать просто так, на блюдечке.

– Валерия…

– Она не просила меня обменять твою жизнь на ее. А теперь замолчи и поезжай за мной.

Некоторое время она и вправду ехала молча, лишь про себя всхлипывая и беззвучно шевеля губами. Занятый своими мыслями, Конан даже не заметил ее расстройства и раздражения.

Неожиданно она снова взмолилась:

– Это где-то здесь. Я чувствую, Конан. Пожалуйста, сверни туда. Я прошу тебя!

Сам того не желая, он обернулся туда, куда указывала Дженна. Не самая высокая из окружающих гор. Такие же серые склоны. Но у подножия рассыпались гигантским ковром изломанные скалы – каменные столбы и шпили. Лабиринт, – вспомнил Конан, как называла их путешествие Дженна. Это был настоящий лабиринт. В его закоулках можно было спрятать целую армию. Нет, это не место для девчонки, даже если там и находится столь нужное для Тарамис Сокровище. Киммериец решил обогнуть гору с юга. Он не сказал Дженне ни единого слова.

– Конан!

Он закрыл уши руками, не желая слышать.

– Конан!

Вдруг до его сознания дошло, что уже не Дженна, а кто-то другой окликает его. Рука сжала рукоять меча: то, что звавший знал его по имени, еще ни о чем не говорило. Вдруг из-за бугра вылетела низкорослая лошаденка, оседланная на коринфийский манер. Верхом на ней восседал маленький, худенький черноглазый человек.

Рот Конана растянулся до ушей:

– Малак! А я думал, что ты…

– Еще не хватало. Я слишком красив, чтобы умереть.

По пятам за Малаком скакали остальные:

Бомбатта, Зула и Акиро, трясущийся в седле и что-то бормочущий про старые кости. Чернокожая женщина сразу метнулась к Дженне, и обе застыли, уткнувшись лицом друг другу в плечи.

– А как же коринфийцы? – спросил Конан. – И как вы нашли нас?

Акиро открыл было рот, но Малак поспешил вмешаться в разговор:

– Когда они увидели, как ты рванул в ущелье, чуть не половина этих ребят двинулись следом, на скаку решая, кому первому достанется девчонка. Ну, что вы на меня уставились? Видит Митра, это они сказали, а не я! В общем, их стало поменьше, и у Акиро появился шанс заняться любимым делом. Давай, расскажи им, что ты такое сотворил.

Акиро снова попытался что-то сказать, и снова Малак перебил его, залившись звонким смехом:

– Он напустил на них тигра. Размером эта киска была со слона. Ты бы видел, что стало с их лошадьми! Ладно, Акиро, рассказывай дальше.

– Это была лишь слабая иллюзия, – осторожно начал Акиро, все поглядывая на Малака, видимо, опасаясь, что тот снова перебьет его. – Все-таки времени было совсем мало, да и условия – не те. Это был лишь зрительный обман, правда – с запахом тигра. Он и двигаться-то не мог. Но, к счастью, их лошади об этом не знали. Они словно взбесились от ужаса. Наши, впрочем, тоже. Но как бы то ни было, это дало нам возможность смыться. Правда, без запасной кобылы, но зато с целыми шкурами.

Слишком много колдовства в этом путешествии, снова подумал Конан, но, честно говоря, он ничего не имел против, когда оно спасало жизнь его друзей.

– Отлично, что вы нашли нас. Мы вместе влезли в эти горы и вместе должны выбраться отсюда. Нет, нам просто повезло, что мы встретились.

Малак уже раскрыл рот, но осекся под колючим взглядом Акиро.

– Тут нет никакого везения. Вот, смотри, – он протянул Конану кожаный шнурок с маленьким, покрытым резьбой Камнем на конце. Легким движением Акиро пустил камень по кругу, но круг тотчас превратился в овал, а затем Камень маятником закачался по прямой линии, соединяющей Конана и колдуна.

Киммериец невольно задержал дыхание:

– Не люблю я, когда такие штучки связаны со мной.

– Не с тобой, а с амулетом. Найти такую штуку легче, чем живого человека. Другое дело, если бы у меня был твой волос или хотя бы лоскуток твоей одежды. Мы бы нашли тебя еще быстрее.

– Кром! – выпалил Конан.

Еще не хватало, чтобы кто-нибудь из колдунов, пусть даже и дружелюбный пока что Акиро, заполучил себе его волос.

Воспользовавшись молчанием Конана, Акиро продолжил:

– А так, настроившись на неживой предмет, мы потратили уйму времени, чтобы точнее определить направление. Это похоже на поиск выхода в темноте в незнакомом доме.

– А Бомбатта, тот и вовсе не хотел ждать, пока мы разберемся с этой штукой, – не удержавшись, влез в разговор Малак. – Он сказал, что не доверяет колдунам…

Тут он снова осекся и опасливо поглядел на Акиро.

– Все в порядке, Малак, – успокоил его Акиро. – Я уже почти закончил.

Все это время Бомбатта, не слезая с коня, переводил взгляд с Конана на Дженну и обратно. Наконец он громогласно произнес:

– Он не причинил тебе вреда, дитя?

Дженна вздрогнула и прервала разговор с Зулой.

– Что? О чем ты, Бомбатта? Конан защищает меня так же, как и ты.

Ее ответ, похоже, не удовлетворил воина в черных доспехах. Его лицо потемнело, шрамы резче выступили на коже. Он, поколебавшись, повернулся к Акиро и спросил его:

– Эй, колдун. Я должен знать правду. Скажи, невинна ли она по-прежнему?

– Бомбатта! – охнула Дженна, а Зула, стоя рядом с нею, выпалила:

– Это не тот вопрос, на который нужно отвечать тому наглецу, который посмел задать его.

– Скажи правду, колдун, – настаивал Бомбатта, – наша жизнь и многое другое, о чем ты даже не можешь предполагать, зависит от этого.

Акиро разомкнул губы и утвердительно кивнул.

– Она невинна. Я это ощущаю так сильно, что только удивляюсь вам, не чувствующим этого.

Подождав, когда Бомбатта, облегченно вздохнув, отойдет, Акиро наклонился к Конану и сказал:

– Я уже говорил, что здесь все дело в душе, а не в плоти.

Конан покраснел, а затем покраснел еще сильнее, осознав, что краснеет.

– Ну ты, соглядатай. Только не надо пробовать на мне свое ясновидение. Надеюсь, ты ночью не подглядывал.

– Вспомни тот флакон, который я дал тебе. Выпей его содержимое – и скачи отсюда. Бери девчонку, если хочешь, – и вперед. Я не сомневаюсь, что она за тобой хоть на край света… в крайнем случае, через пару таких ночей. А здесь тебе больше нечего ждать. Разве что новых ран. Только учти, раны души куда труднее залечить, чем раны на теле.

Рука Конана нащупала в поясном мешочке каменный флакон. Валерия… Неоплаченный долг…

Голос Дженны словно разбудил его:

– … и он говорил мне, что не поедет туда со мной. Но нам надо именно туда. Я знаю.

Бомбатта с презрительной усмешкой повернулся к Киммерийцу:

– Эй ты, вор, забыл свою ненаглядную Валерию? Может, коринфийцы вытряхнули из тебя последнее мужество? Да и было ли оно у тебя…

Глаза Конана блеснули таким холодом, что Бомбатта оборвал фразу на полуслове. Его пальцы снова сжали саблю так, что казалось, рукоятка рассыплется в пыль в кулаке. Конан же даже не прикоснулся к своему оружию.

Спокойствие, повторял он про себя. Человек, лишенный терпения, не протянул бы долго в его родной Киммерии. Время еще не пришло. Свои счеты они сведут позднее. Когда он заговорил, его голос был холоден и спокоен:

– Я не поведу ее туда, куда она хочет, один, без еще нескольких пар внимательных глаз и еще нескольких острых клинков. Теперь они у нас есть. Давай-ка не будем тянуть время. Нам обоим позарез нужно вернуться в Шадизар завтра ночью. И у нас есть одно дело, которое нужно будет утрясти по возвращении.

– Я жду не дождусь, когда мы сможем взяться за это дело, – прохрипел Бомбатта.

– А я уже решаю, чем заняться после, – сказал Конан, встряхивая поводьями.

Глава 17

Чтобы добраться до чудовищных ломаных каменных пальцев, им пришлось потратить почти полдня. Вблизи эти громады показались Конану не более привлекательными, чем издали. Каменные стены все теснее обступали их, и вот уже путники вынуждены были двигаться цепочкой, по одному. Сотни миниатюрных каньонов и ущелий переплелись в огромной каменной паутине. Иногда по дюжине узких проходов открывалось на выбор перед ними (причем один хуже другого для продолжения движения и для копыт лошадей) за очередным поворотом.

– Направо, – слышался голос Дженны из-за плеча Конана. – Еще правее. Нет, не этот. Вот тот, туда! Я чувствую, оно уже так близко! Мы бы двигались вдвое быстрее, если бы вы пустили меня вперед.

– Нет! – рявкнул Бомбатта.

Конан промолчал, обшаривая глазами три коридора, открывшиеся перед ним и ведущие в разные стороны этого лабиринта. Уже не в первый раз Дженна просилась вперед, и он давно устал объяснять ей всю опасность такого решения. Бомбатта же не только опасался за девушку, но и очень не хотел оставлять ее рядом с Конаном, не говоря уж о том, чтобы Киммериец оказался между ним и ею. Впрочем, Конану сейчас было не до рассуждений на эти темы.

– Почему мы стоим? – раздался возглас Дженны. – Сюда, нам нужно сюда, – она показала на центральный коридор.

– Здесь слишком узко для лошадей, – сказал Конан, слезая со своего коня и с трудом пробираясь между его боком и каменной стеной. – Придется оставить их здесь.

Ему совсем не нравилась эта идея. А вдруг с лошадьми что-нибудь случится? Без них им как своих ушей не видать Шадизара вовремя.

Его спутники тоже спешились и, связав передние ноги своих коней, пробрались к Конану.

– Малак, – сказал он, – я думаю, тебе лучше остаться с лошадьми.

Тот огляделся, окинув взглядом вздымавшиеся вокруг каменные стены, и поежился.

– Остаться здесь? Лук Сигина! Конан, я-то думал, что нам не стоит разделять наши силы, что мы будем держаться все вместе. Да здесь и вздохнуть-то нечем!

Собравшись уже ответить порезче, Конан вдруг задумался. Он ведь и сам изрядно мучился в этих каменных щелях. Ему тоже казалось, что эти громады закрывают доступ воздуху. Он внимательно посмотрел на лица своих спутников. Дженна – вся нетерпение, Зула – ожидание; ожидание нападения в любой момент и с любой стороны. Бомбатта, по обыкновению, хмурился и что-то недовольно бурчал. Акиро, тоже как обычно, задумался о чем-то. Может, это удушье – только плод его воображения?

– Хорошо, остаемся все вместе.

Конан вынул из ножен меч и кинжал.

– Так я буду отмечать наш путь, – сказал он, процарапав стрелу на стене коридора, – тогда будет легче найти лошадей. И держитесь поближе друг к другу.

К радости сгорающей от нетерпения Дженны, Конан двинулся вперед, хотя и не так быстро, как ей бы хотелось. Через каждые десять шагов он чертил на камнях очередную стрелу. Если случится самое страшное, думал он, то даже одна Дженна сможет найти лошадей. Даже одна она будет иметь возможность спастись.

Подчас коридор был настолько узок, что даже Зула или Дженна не могли свободно пройти между стенами; остальным же приходилось протискиваться, царапая плечи, спины и бока. Но как бы трудно ни было продвижение, меч Конана всегда был наготове, так же как и кинжал, не менее полезный, случись какая-нибудь заварушка в этой тесноте.

Чем дальше они углублялись в этот лабиринт, тем сильнее он ощущал нависшую опасность. Что-то висело в воздухе, исходило от серых камней; что-то зловещее, недоступное ни зрению, ни слуху, ни обонянию, но ощущаемое какими-то древними, первобытными инстинктами.

Конан обернулся, чтобы посмотреть на остальных.

На всех лицах было написано то же чувство. На всех, кроме лица Дженны.

– Почему мы идем так медленно? – вновь и вновь спрашивала девушка. Она попыталась обойти Киммерийца, но тщетно – ширины прохода едва хватало для его крепкого тела. – Мы ведь уже почти на месте.

– Акиро, что скажешь? – спросил Конан.

Лицо седого колдуна было перекошено, словно от какой-то мерзости, попавшей на язык.

– Я это почувствовал, еще когда мы только вошли в эти щели. Но теперь это чувство все сильнее и сильнее. Это… заклятие, черная магия. Но оно настолько древнее, что вряд ли реально угрожает нам. Оно потеряло свою мощь еще несколько веков назад.

Конан кивнул и снова двинулся вперед, но слова Акиро вовсе не убедили и не успокоили его. Его чувства, конечно, не были сверхъестественными, но они до сих пор сохраняли ему жизнь там, где ничего не стоило погибнуть. И сейчас они предупреждали его об опасности. Поэтому ни на миг не ослабевали его руки, державшие оружие.

Неожиданно коридор вывел их на открытое место. Здесь скалы были убраны, а их остатки образовали сложный узор на открытой площадке. На эту площадку выходил портал какого-то огромного храма, вырытого, видимо, прямо в толще горы. Массивные резные колонны украшали вход. Некогда два десятка статуй охраняли его. Каждая – в четыре человеческих роста высотой. Лишь одна из них уцелела – обсидиановый воин, сжимающий в руках гигантское копье. Черты его лица были стерты ветрами и дождями. От других статуй остались лишь черные постаменты да обрубки ног.

Конан убрал в ножны кинжал и схватил за руку Дженну, уже собравшуюся бежать к храму.

– Поосторожнее, девочка, – сказал он ей. – Мы здесь все рискуем, но хотелось бы рисковать поменьше.

Бомбатта сжал ее вторую руку. Оба уставились друг на друга поверх ее головы. Теперь их связывало еще и обещание выйти на смертельный поединок. Еще одна причина поскорее вернуться в Шадизар, мелькнуло в голове у Конана. Таким обещаниям негоже долго оставаться невыполненными.

– Пустите меня, – сказала Дженна, извиваясь в тисках их рук. – Я должна найти Рог. Он там, внутри! Пустите же меня.

Зула, злобно глядя на обоих воинов, положила руки на плечи Дженны:

– Вы решили разорвать ее? Или, может, раздавить промеж ваших боков?

Конан разжал руку, за ним и Бомбатта. Зула отвела девушку в сторону, что-то тихо говоря ей на ухо. Конан не мигая смотрел на Бомбатту.

– Это дело нужно решить, вор, – прохрипел воин со шрамами.

– В Шадизаре, – уточнил Конан, и его противник кивнул в знак подтверждения.

Когда они подошли ко входу, Акиро принялся, слюнявя палец, стирать пыль с пьедестала статуи, чтобы прочесть сохранившиеся надписи. Их, правда, осталось немного.

– Что ты там высматриваешь? – привычно подцепил старого колдуна Малак. – Читаешь декоративный орнамент? Много ума не надо. Да и рисуночки-то так себе. Видал я такие – их только одноглазый пьяница может нацарапать. А нормальный человек придумает что-нибудь поприличнее.

Акиро со вздохом выпрямился и вытер руки.

– Я бы смог прочесть это, по крайней мере большую часть, если бы они получше сохранились. Это не украшения, а надписи. Последние слова на этом языке были записаны три тысячи лет назад, и уже тогда он был древним и мертвым языком. Нет, тут почти ничего не осталось. Может, внутри найдется еще что-нибудь.

– Мы тут не для того, чтобы расшифровывать древние письмена, – рявкнул Бомбатта.

По правде говоря, Конан был с ним согласен, но он лишь негромко поторопил всех:

– Пойдемте же внутрь.

Стая скальных голубей сорвалась со своих гнезд, свитых под капителями колонн. Их крылья, словно взрыв, разорвали неподвижную тишину.

Конан подошел к высоким бронзовым дверям, позеленевшим от времени. Сквозь пыль и зелень на каждой двери просматривалось изображение открытого глаза.

Конан, не очень веря в успех, сильно потянул за кольцо, вделанное в одну из створок. К его удивлению, дверь подалась, хотя и неохотно, сильно скрипя. Конан был доволен, услышав такой скрип. Если бы люди пользовались этими дверьми, то наверняка смазали бы петли. Но это вовсе не было поводом расслабляться.

– Всем внимание, – скомандовал он, – оружие наизготовку.

Конан шагнул внутрь.

За большими дверями пол был покрыт многовековым слоем пыли. В стены были вделаны позолоченные держатели для факелов. Потолок терялся в тени, а само помещение уходило дальше, в глубь горы.

Вдруг раздался короткий визг Зулы: по ее босой ноге пробежал паук величиной с ладонь.

– Это всего-то паук, – ехидно сказал Малак, раздавив насекомое и пнув сапогом то, что от него осталось, – вовсе нечего бояться этих…

Маленький воришка, коротко вскрикнув, замолчал, увидев, как шест Зулы метнулся к самой его переносице. Скосив глаза, он с ужасом смотрел на смертоносное оружие, лишь на ладонь не дошедшее до его лица.

– Я вовсе не боюсь, – прошипела Зула. – Просто я не люблю пауков. И крыс, – добавила она, покосившись в сторону раздававшегося из темноты попискивания.

Конан снял со стены факел и полез за кремнем.

– Если, конечно, эта штука будет гореть…

Губы Акиро шевельнулись, и неожиданно пламя заплясало между его пальцами. Он поднес их к факелу, загоревшемуся с хорошо слышным в тишине потрескиванием.

– Она будет гореть, – сказал колдун.

– А ты не можешь подождать, если тебя не просят лезть с твоими колдовскими штучками? – недовольно поинтересовался Конан.

Акиро виновато пожал плечами.

Бомбатта и Малак зажгли свои факелы от факела Конана. Теперь, при свете, они смогли лучше рассмотреть огромный зал. Их ноги потревожили пыль, не тронутую до них никем. Лишь цепочки мелких крысиных следов тянулись из угла в угол. Скелеты зверьков и каких-то мелких птиц валялись тут и там в пыли, некоторые – скрытые под ее слоем, некоторые – поверх нее. Отовсюду слышалось недовольное пищание. В сотнях бусинок глаз отражался свет беспокоивших их факелов. Сотни носов принюхивались к незнакомому запаху людей. Зула что-то бормотала и вертела головой, словно стараясь смотреть во все стороны сразу. Малаку тоже было не до шуток над ее страхами. Он, в свою очередь, всячески старался не смотреть в сторону искрящихся глаз; в его монотонном бормотании смешались проклятья и молитвы, возносимые к дюжине богов одновременно.

В дальнем конце зала широкие ступени вели к возвышению с троном на верхней площадке. Перед троном лежала маленькая горка высохших от времени костей. Другая часть скелета покоилась на сиденье трона, увенчанная черепом, пустые глазницы которого слепо взирали на Конана и его спутников. Доспехи, одежда, корона – все, что когда-то было на этом человеке, – все превратилось в пыль, рассыпалось прахом по полу.

Дженна ткнула пальцем вправо, показав на широкий сводчатый дверной проем, наполовину скрытый в темноте.

– Вот путь к Сокровищу, – сказала она. – Нам нужно сюда.

Конан с некоторым облегчением воспринял то, что Сокровище, Рог – кажется, так его называла Дженна, – оказался не среди праха, окружавшего трон. Много лет назад тот меч, который он сейчас сжимал в руках, был взят им у подножия другого трона, не слишком отличавшегося от этого. Киммерийцу вовсе не улыбалось повторить этот опыт.

Бомбатта поспешил к арке и сунул в нее факел.

– Еще одна лестница, – поморщился он, – сколько же еще нам надо лезть в брюхо этой проклятой горы?

– Сколько нужно, столько и будем лезть, – сказал Конан.

Оттеснив Бомбатту в сторону, он первым шагнул вперед.

Глава 18

Широкая лестница спирально уходила в глубь горы. Кое-где были видны следы землетрясения, быть может, того же самого, которое уничтожило статуи у входа в храм. В одном месте лестницу пересекал разлом, словно кто-то, разрезав коридор поперек, отодвинул одну часть от другой на расстояние ладони. Трещины помельче сплошной паутиной покрывали стены. Настоящей паутины, правда, тоже хватало, как и ее строителей. При прикосновении факела толстые пыльные сети вспыхивали и таяли в воздухе.

– Не нравятся мне эти штуки, – шепотом сказал Малак.

– Тогда подожди наверху.

– С крысами? – в голосе Малака сквозило такое отвращение, что Зулу чуть не стошнило.

С последним поворотом лестницы они оказались в большом помещении с высоким сводчатым потолком, который поддерживали позолоченные колонны. Часть из них обрушилась, и куски камня со слоем позолоты устилали мозаичный пол. Резьба на потолке представляла череду каких-то символов, лишь один из которых был знаком Конану: открытый глаз, такой же, как и на бронзовых дверях, повторялся чаще всего среди других фигур. Что они обозначали – Конан даже не пытался догадаться.

– Конан, – позвал его Акиро, – похоже, что, не считая лестницы, здесь есть еще один выход.

Старик стоял в дальнем конце зала у широкой двери, сделанной, видимо, из стали, но без единого пятнышка ржавчины. Не было на этой странной двери и никаких петель – словно кто-то просто вмуровал в каменную стенку металлическую плиту.

– Нам туда, оно там, – прошептала Дженна, завороженно глядя на дверь или на что-то, скрытое за нею.

На гладкой поверхности двери не было ничего, кроме вездесущего глаза и двух барельефов оскаленных голов демонов; из их пастей выдавались вперед острые клыки, наподобие кабаньих. Подумав мгновение, Конан ткнул мечом в каждый из оскаленных ртов. Из одного из них вывалилась, извиваясь, огромная ярко-красная сороконожка. Ее укус означал бы неизбежную мучительную смерть. Малак, передернувшись, отскочил с ее дороги, когда она, извиваясь, поползла искать себе новое укрытие.

Убрав меч в ножны и отдав Зуле факел, Конан наклонился перед дверью. Как он и предположил, его руки удобно легли в оскаленные пасти барельефов. Все тело могучего Киммерийца напряглось.

– Так это же ручки! – воскликнул Малак, показывая на головы демонов.

Напрягая каждый мускул, Конан уже начал сомневаться в том, что он и Малак пришли к верному выводу.

Металлический лист поддавался не больше, чем если бы он и впрямь был частью горы. В этот момент Бомбатта присоединился к Конану, взявшись обеими руками за одну из голов. Двое сильных мужчин объединили свои усилия. Вены на их телах вздулись, каждый сустав и мускул, казалось, был готов закричать. Перед глазами поплыли разноцветные круги… но все же дверь, наполняя помещение металлическим скрежетом, поддалась и пошла вверх, пока не остановилась над головами поддерживавших ее Конана и Бомбатты.

– Вперед! – сдавленно прохрипел Конан. – Живее.

Когда все остальные проскользнули между ними, Бомбатта тоже бросился вперед, оставив Конана одного. Все тело Киммерийца задрожало от удвоившегося веса, но он все не отпускал тяжелую плиту, стоя в нерешительности. Отпустить ее сейчас – и она захлопнется, перекрыв выход. А на обратной стороне ему пока не удалось обнаружить ни голов демонов, ни других приспособлений, чтобы открыть ее изнутри. Так они окажутся в ловушке. Но если ему не удастся придумать способ оставить ее открытой, то все равно, еще миг – и он будет вынужден ее отпустить.

Задумчиво бормоча что-то, Акиро шагнул к стене, из которой выступал бронзовый рычаг с большим набалдашником в виде все того же глаза. Одно движение – и рычаг по самую ручку ушел в стену.

Конан вздрогнул. Вес стальной плиты перестал вдавливать его в пол. Он осторожно ослабил упор – дверь не шелохнулась. Со вздохом облегчения Конан сделал шаг в сторону.

– Премного благодарен, – сказал он Акиро, – но хотелось бы знать, не мог ли ты точно так же сам открыть ее?

– Конечно, мог. Но ведь мне сказали не соваться, пока меня не спросят. А на этот раз никто…

– Ладно, где остальные? – оборвал его Конан.

Факел Акиро одиноко горел в темноте, освещая лишь узкий коридор, из которого не доносилось ни звука, ни проблеска света. Сыпля проклятия, Конан бросился вперед. Акиро с трудом поспевал за ним. Неожиданно они влетели в большую круглую комнату и остолбенели от изумления. Их товарищи тоже были там и тоже обалдело взирали на открывшееся их глазам зрелище.

Прямо напротив двери из стены выступала огромная каменная голова, больше человеческого роста. Еще две двери по сторонам круга выходили в комнату. Одна из них была погребена под грудой заваливших ее обломков скалы и булыжников. Стены были покрыты рельефными изображениями невиданных животных с драгоценными камнями вместо глаз, когтей и рогов. На равном расстоянии друг от друга в стенку были вмурованы большие золотые пластины, покрытые надписями на неведомом языке. Низкий купол потолка был выложен ониксом и инкрустирован алмазами и сапфирами, блестевшими в свете факелов, как звезды на ночном небе.

Акиро бросился к одной из золотых плит и стал возбужденно водить пальцами по гравированным сторонам.

– Это тот же язык, что и там, наверху, у постаментов. Я, пожалуй… да, я смогу прочесть эти записи. Вот, слушайте: на тридцатый день Великой Битвы боги вступили в войну, и горы задрожали от их шагов…

Колдун продолжал что-то говорить, но Конана больше интересовало, что собирается делать Дженна. Она – единственная, кого не привело в волнение роскошное убранство комнаты. Все ее внимание было нацелено на страшную каменную пасть. Она подошла к ней. Под ее ногами оказался мраморный круг, покрытый вырезанными на нем руками. В его центре была высечена пятиконечная звезда. Конан вздрогнул. Он знал могущество этого страшного колдовского знака – пентаграммы – средоточия колдовской силы.

Конан уже поднял руку, чтобы остановить девушку, но вновь в его голове возник образ Валерии. Будь что будет, решил он, – ведь Дженна сама все время говорила, что в этом ее предназначение, что она родилась, чтобы исполнить его. Ему оставалось лишь, сжав кулаки, смотреть и ждать, чем все это кончится.

Из складок платья Дженна извлекла черный бархатный мешок с Сердцем Аримана. Камни звездного неба вспыхнули в его багровом свете. Дженна осторожно опустила камень Сердца в центр пентаграммы, где он нашел себе место в вырезанной точно под нею лунке. Впав в транс, девушка нараспев стала произносить какие-то заклинания на ей самой неведомом языке.

С каждым ее словом свет Сердца Аримана усиливался, хотя теперь он шел лишь в одну сторону, ярким лучом освещая огромную каменную голову. В глубине ее глаз промелькнули какие-то тени.

– Она оживает, – прошептала Зула.

Малак приступил к перечислению богов.

– Мы должны остановить ее. Пожалуйста, Конан, – вдруг умоляющим голосом затараторил Акиро, дергая Киммерийца за рукав, но неожиданный приступ удушья оборвал его просьбы.

Каменные челюсти беззвучно распахнулись. Трое взрослых мужчин могли бы за один присест быть проглочены такой пастью. В глубине этого чудовищного рта пылал огонь. Такого пламени Конан еще никогда не видел. Словно сама кровь превратилась в огонь.

Все, даже Бомбатта и Конан, попятились, закрывая глаза руками. Жар, шедший из пасти, казалось, выжжет даже воздух и камни стен.

Несмотря на резь в глазах, Конан сумел рассмотреть в глубине этой топки легкую подставку, наподобие той, на которой покоилось Сердце Аримана в хрустальном дворце. На этом постаменте возвышался золотой рог, похожий на бычий. Ни на рог, ни на его опору, похоже, не действовала огненная буря, ревевшая вокруг.

Дженна продолжала не мигая смотреть в глубь пылающей пасти. Ее руки медленно, словно во сне, поднялись к плечам, и через мгновение платье соскользнуло на пол, подставив кровавым отблескам пламени стройное нагое тело. Родинка на ее груди вспыхнула тем же алым светом. Быстрыми, уверенными шагами она приблизилась к страшной пасти. Бомбатта, не пошевелив ни единым мускулом, смотрел на нее. В его черных немигающих глазах металось отражение языков пламени.

– Нет! – закричал Конан. Но было уже поздно.

Дженна шагнула в ревущее пламя. Мятущиеся языки огня словно взбесились, ощутив вторжение. Казалось, что через миг от девичьего тела не останется и пепла, но она шаг за шагом шла вперед, целая и невредимая. Взяв золотой Рог обеими руками, она так же медленно вышла из беснующегося пламени и снова встала в пентаграмму.

Все присутствующие словно окаменели на своих местах. Вдруг Дженна вздохнула, осела и чуть не упала. Лишь Зула, бросившись вперед, поддержала ее. Чернокожая женщина быстрыми движениями набросила на Дженну ее платье.

– Дело сделано, – тихо отчеканил Бомбатта, – Рог в ее руках.

– Конан, – весь трясясь, неуверенно начал Акиро, – очень важно, чтобы ты узнал кое-что…

Вдруг порыв ледяного ветра хлестнул их по лицам, чуть не погасив факелы. Погасло пламя в каменной топке. Ветер прекратился так же неожиданно, как и начался, оставив после себя лишь холод.

– Конан, – снова заговорил Акиро.

– Потом, – отрезал Конан, которому до смерти надоело все, что касалось магии и колдовства. – А сейчас – уходим отсюда!

Едва дождавшись, пока Дженна положит обратно в мешок Сердце Аримана, он бросился к выходу из этой страшной, таинственной комнаты.

Глава 19

Конан, как обычно, возглавлял процессию, двигавшуюся по узкому коридору. Дженна несла золотой Рог, крепко прижав его к груди. Бомбатта и Зула прикрывали ее с двух сторон. Киммериец, хоть и был счастлив тем, что Дженна осталась жива, – . все равно не мог без содрогания вспоминать о том, что ей пришлось пережить. Кроме того, егобеспокоило, не причинит ли ей вреда эта загадочная штуковина, которую она так бережно несла.

Акиро дернул Конана за рукав.

– Я должен поговорить с тобой, – тихо сказал он, опасливо поглядывая на Бомбатту, – но один на один. Это срочно.

– Да-да, конечно, – рассеянно согласился Конан. Ему уже поперек горла стояли всякие колдовские штуки, с которыми он слишком много встречался за свою еще не очень долгую жизнь. Еще больше он невзлюбил всякую магию за время этого путешествия. Весь его опыт общения с волшебством подсказывал, что от прижатого к груди Дженны предмета веет чем-то недобрым. Ему еще больше захотелось выбраться из этого места и поскорее вернуться в Шадизар.

– Да, Акиро, с глазу на глаз… Потом, попозже.

Малак бегом вырвался вперед, чуть не пританцовывая от желания поскорее выбраться из мрака подземелья.

– Быстрее, – крикнул он через плечо, – это место проклято всеми богами! Надо выбираться отсюда. Живее! – Он скрылся из виду за поворотом.

– Вернись, придурок, – крикнул Конан, – нашел место для прогулок в одиночестве.

Ворвавшись в зал с золотыми колоннами, Конан оборвал себя на полуслове и замер. Малак тоже стоял рядом, нервно вращая глазами. Кроме них в зале находилось не меньше двух дюжин воинов в доспехах какого-то древнего образца, стоявших опершись на длинные копья. Самый маленький из них все равно был на полголовы выше Конана и Бомбатты и намного шире в плечах. Их кожа была черной, как обсидиан стоявшей у входа статуи. Конана даже удивило, что эти великаны дышали – их грудь равномерно поднималась и опускалась. Значит, они не статуи, а живые люди, – первое, что подумал Киммериец.

Двое из черной когорты шагнули вперед, из-под бронзового шлема одного из них спускались по плечам длинные локоны седых волос. На другом не было шлема, но из-под кожаной круглой шапочки тоже выбивались рыжие пряди. Первым нарушил молчание седой воин, обратившись к Дженне:

– Мы долго ждали Тебя, Ту самую. Мы спали, как спит наш бог, и мы проснулись в день твоего прихода. Приближается Ночь Великого Пробуждения.

– Эта девушка – не та, которую вы ждете, – не очень веря в это сам, начал Конан. – Просим прощения, если мы потревожили ваш храм, но мы долго были в пути, и теперь нам нужно идти.

Говоря, Конан внимательно присматривался к воинам. Он хотел бы избежать схватки, если это было возможно. Но эти люди сказали, что сооружение – их храм. А Конан по собственному опыту знал, как могут разъярить людей чужеземцы, вторгшиеся в их святилище.

– Вы можете идти, – последовал ответ. – За то, что вы привели к нам Ее, мы дарим вам жизнь. Но Она останется с нами.

Сделав все возможное, чтобы это выглядело случайным, Конан сделал шаг и встал между великаном и Дженной.

– Она – не та, которую вы ждете.

Но седой воин, словно не слышал его, вновь обратился к Дженне:

– Долгие века мы спали, храня Рог Дагота и ожидая Тебя, Ту, которая может дотронуться до него. А теперь Спящий Бог проснется и его карающая рука сметет предавших…

Конан краем глаза уловил какое-то движение: это Бомбатта безо всякого предупреждения бросился вперед и всадил кинжал в горло говорившего стражника. Кровь хлынула изо рта черного гиганта, он покачнулся и рухнул на пол.

– Назад! – крикнул Конан. – Быстро!

Вперед пути не было. Разве что сквозь строй яростно сжимавших копья великанов. Киммериец ткнул факелом в лицо одного из них и, выхватив меч и отбив им удар копья второго, всадил его в живот третьему.

Металлический скрежет донесся из-за его спины. Отбиваясь от все большего числа ножей, он все же рискнул обернуться. Дверь быстро опускалась и вот-вот была готова совсем захлопнуться. С громогласным кличем киммерийских воинов он бросился на противников, вращая разящим мечом. Несмотря на явное численное превосходство, они, озадаченные такой дерзостью, подались назад. Неожиданно для них Киммериец бросился на пол и подкатился к уже почти опустившейся двери. Ее низ расцарапал Конану плечо, когда тот пролезал в оставшуюся щель. Мгновение спустя толстая железная плита опустилась на свое место, отгородив его на время от преследователей.

Акиро, Малак и Зула молча смотрели на него.

– Чего уставились? – сказал он, вскакивая на ноги. – Надо сваливать отсюда. Если эти ребята, стараясь зацепить меня, успели засунуть под дверь пару наконечников своих копий, они эту железяку в два счета поднимут.

– Посмотрим, что я смогу сделать, – сказал Акиро. Вывернув мешочек, висевший на поясе, он достал нужный ему флакончик и начал выводить его содержимым какие-то символы на двери.

– Мог бы и свистнуть, чтобы предупредить, что вы запираете дверь, – бросил Конан Малаку.

– Это все Бомбатта, – ответил тот. – Он первым схватил девчонку и бросился сюда. Я так думаю, что это он и дернул за рычаг, не предупредив никого.

– Вот, – вздохнул Акиро. – Это задержит их на некоторое время.

На двери, словно раскаленные угли, бордово-красным светом пылали какие-то символы. Но Конан вдруг осознал, что его не интересует ни дверь, ни враги за нею.

– Где Дженна? – спросил он. – А Бомбатта?

Зула резко обернулась и осмотрела темный зал.

– Я… я так волновалась за тебя, – виновато прошептала она, – что я даже не… если только этот громила… если он хоть пальцем…

Конан уже не слушал ее. Ворвавшись в круглый зал, он бросился к единственному возможному выходу – незаваленной двери.

Мрачные мысли пронеслись в его голове. Наверное, Бомбатта решил один привезти Дженну в Шадизар, чтобы, представив все дело по-своему, оставить его без награды. Это было бы в стиле черного заморийца – похитить шанс Валерии на воскрешение лишь для того, чтобы досадить ему. Нет, нечего ждать возвращения в Шадизар, чтобы расквитаться с ним. Нужно свести счеты немедленно!

Коридор был прямой как стрела, без единого поворота, разветвления или боковой двери. Он, словно туннель, был пробит в толще скалы, и его стены, пол и потолок представляли собой монолит. Пыль покрывала пол ковром, и в свете факела две цепочки следов, судя по длине шагов бежавших людей, вели Конана дальше и дальше по коридору.

Коридор неожиданно оборвался, выйдя в квадратный зал с множеством резных колонн. Эти дряхлые, полурассыпавшиеся колонны поддерживали потолок, весь покрытый трещинами и разломами. Было видно, что легкого толчка хватит, чтобы обрушить многие из колонн.

Света факела хватало, чтобы разглядеть темный прямоугольник на противоположной стене – дверь, ведущую куда-то дальше. Следы вели прямо к ней, но Конан замедлил свой сумасшедший бег. Бомбатта мог спрятаться где-нибудь за колонной, и ровная цепочка следов привела бы в западню. Крадучись, готовый прыгнуть в любую сторону, сжав в руках меч, Конан пробирался через лес колонн. Его глаза обшаривали темноту, ловя малейшее движение.

– Дженна, – позвал он, сначала тихо, а затем громче: – Дженна!

Вдруг он увидел Бомбатту, стоящего рядом с дверным проемом с толстым ржавым железным ломом в руках. Вдруг он резким движением вогнал лом в глубокую трещину в одной из полуразвалившихся колонн и навалился на рычаг всем телом.

Конану показалось, что время замедлило свой бег. Словно в тяжелом сне, колонны и потолок стали медленно обваливаться. Пыль и камни посыпались дождем на Киммерийца. В один миг он развернулся и бросился прочь от каменного водопада. Но тут что-то тяжело ударило его по затылку, голова закружилась, и полный мрак окутал Киммерийца.

Дженна напряженно всматривалась в коридор, откуда они с Бомбаттой пришли и куда он снова решил вернуться, приказав ей строго-настрого не сходить с места. Пока они бежали, Дженна болталась за ним, словно какой-то мешок. Сейчас она злилась на него. Мало того, что он волок ее за собой, как куклу, так еще и не стал слушать то, что она хотела сказать ему. А теперь она ждала его, даже не глядя на солнечный луч, пробивавшийся сквозь щель за большим обломком скалы. Там, за камнем, был день, солнце, обратный путь домой, в Шадизар. Но по другую сторону, в глубине горы, оставался Конан. А что, если он ранен и она нужна ему? А если он…

Тяжелые шаги возвестили о возвращении Бомбатты. Он бегом появился из коридора.

– Что с ним? – тревожно спросила девушка.

Пыль и грязь покрывали лицо воина в черных доспехах; по щеке текла кровь. Он посмотрел на девушку и вдруг нервно закричал:

– А где Рог, девчонка? Девятое Небо Зандру! Если ты его потеряла…

– Вот он, – дожидаясь, она завернула драгоценную ношу в куски ткани, оторванные от плаща. Да, она помнила, что Рог Дагота – ее предназначение, но что-то в этой вещи было такое, из-за чего она не хотела касаться ее руками. И Сердце Аримана, и Рог Дагота лежали, обмотанные несколькими слоями белой шерсти, и Дженне хотелось, чтобы этих слоев было как можно больше.

– Где… где все остальные?

– Погибли, – коротко бросил Бомбатта. Напрягая сильные мышцы, он навалился на загораживающий выход камень.

Дженна опустилась на пол как подкошенная. Погибли? Нет, Конан не мог умереть. Она не могла себе этого представить. Да и другие – Зула, Акиро, даже Малак, – все они стали близкими и важными для нее. Никого из них не хотела бы она видеть мертвым или раненым. Но этот голубоглазый молодой Киммериец! Его руки, такие мягкие и нежные, когда они не сжимают меч, его лицо… Он был кем-то особым для нее.

– Я не верю, – прошептала она.

Огромный валун с грохотом выкатился наружу и понесся вниз по склону, подняв облако пыли и увлекая за собой другие камни.

– Я же слышала, как он звал меня!

– Пошли, Дженна. У нас мало времени.

Бомбатта железной хваткой сжал ее запястье и потащил к выходу. Они вылезли на самом краю большого двора перед храмом. Солнце уже клонилось к западу. Поглядывая на бронзовые двери, ругаясь на ходу, Бомбатта тащил Дженну за собой в каменный лабиринт.

– Я не верю, что Конан мертв, – сказала она во весь голос.

– Вот наш знак, – словно не расслышав ее, Бомбатта ткнул в стрелу, нацарапанную на каменной глыбе. – Теперь – вперед. Надо найти лошадей. Тогда до темноты мы будем уже далеко отсюда.

– Бомбатта, я не могу поверить в это. Скажи, ты сам видел, как он погиб?

– Да, я видел, – хриплым голосом сказал тот, даже не замедлив шаг и не ослабив кулак, сжимавший ее руку. – Он бежал, позорно бежал, как и подобает трусливому псу, вору. Эти черные верзилы проткнули его насквозь, как и всех остальных. Мне пришлось обрушить потолок, чтобы оторваться от погони. А, вот и лошади.

Стреноженные животные стояли все вместе. Дженна даже не обратила внимания, далеко ли отбрели лошади от того места, где их оставили. Ее мысли были заняты другим.

– Может быть, он только ранен, – начала она, но осеклась, наткнувшись на что-то новое во взгляде Бомбатты.

– Мы можем поехать отсюда куда угодно, – сказал он негромко, – например, в Аграпур. Колдун Турана или сам король Илдиз дадут за эти вещицы столько, что нам хватит купаться в роскоши до конца наших дней. – Он сильными руками поднял ее и усадил в седло. – Стереги их, Дженна, – закончил он, распутывая ноги лошадей и привязывая их поводья так, чтобы те встали гуськом.

– Что ты делаешь? – удивленно спросила она. – Мы не можем забрать всех.

– Они нам понадобятся. До Аграпура путь неблизкий.

– Какой еще Аграпур. Мы возвращаемся в Шадизар. А лошадей забирать нельзя, пока есть хоть какой-то шанс, что остальные остались живы. Если ты хочешь забрать всех лошадей, отведи меня обратно в храм и покажи мне тела погибших.

Бомбатта покачал головой:

– Это слишком опасно.

– Опасно или нет, но я не оставлю их, не убедившись, что они уже мертвы.

Злоба, исказившая лицо Бомбатты, заставила сердце девушки сжаться от страха. Ей стоило огромного труда остаться сидеть прямо с высоко поднятой головой и, не мигая, смотреть ему в глаза.

Бросив поводья остальных лошадей, Бомбатта подогнал своего коня поближе к Дженне.

– Он, он! Все время только о нем! Да ты пойми. С этими вещичками мы могли бы податься куда угодно, – каждое слово вылетало их его рта словно кусок железа. – Куда только захотим.

Вдруг его иссеченное шрамами лицо перекосилось от боли. Дженна в изумлении уставилась на него: никогда раньше она не видела, чтобы Бомбатта чувствовал боль. Гримаса исчезла через одно мгновение, лишь в глазах затаилась боль, погасив огонь и сделав их пустыми и темными.

– Мы едем в Шадизар, – хрипло сказал Бомбатта и, взяв в руки поводья ее лошади, повел ее по каменному лабиринту.

Дженна крепко прижимала к груди сверток с тем, ради чего она пережила столько опасностей во время этого путешествия. Она не позволила себе оглянуться. Вопрос был прост: Конан или ее предназначение. Одно – ценой другого. Она лишь поразилась тому, как это оказалось больно. Как только боги позволяют, чтобы человек терпел такую боль. Как они смеют ставить ее перед таким страшным выбором! Всхлипывая, вздрагивая от плача, она бессильно сидела в седле и позволила вести себя туда, куда направлялся Бомбатта.

Глава 20

Конан вдруг ощутил, что сознание вернулось к нему, и тотчас же все вспомнил, сжав в руке меч. Акиро и Зула изумленно смотрели на него. Малак, запустив в темноту камень величиной с кулак, вытер о штаны руки и сказал:

– Ты вовремя очухался, Киммериец. А то я уж было подумал, что ты решил тут проваляться, пока мы все не помрем.

– Сколько? – коротко спросил Конан. Голова все еще болела. Струйка запекшейся крови застыла на затылке.

Малак лишь пожал плечами. Акиро ответил за него:

– Может, два поворота песочных часов, может, чуть больше. Трудно сказать точнее. Мы нашли тебя лежащим, словно быка, которого оглушили ударом по голове. Я попытался сделать что-то, но раны головы – такое дело, что лучше оставить их затягиваться естественным путем.

– У меня есть кое-какие травы, которые могут помочь при ушибах головы, – сказала Зула, – но здесь нет воды, чтобы размочить их.

Киммериец кивнул, и ему вдруг показалось, что комната закружилась вокруг него. Усилием воли он заставил мир принять нормальное положение. Слабость была сейчас непозволительной роскошью.

Дальний угол зала представлял собой груду остатков колонн, придавленных сверху глыбами рухнувшего свода. Малак, вскарабкавшись по ним, установил повыше их факелы, которые теперь равномерно освещали своим желто-красным светом часть зала. Кроме факелов, в зале появился еще один источник света: из коридора, по которому они пришли, бил ярко-голубой луч, резавший глаза.

– Это еще что? – спросил Конан.

– Кое-какая защита, – ответил ему Акиро. – Я успел подготовить девять огненных преград, прежде чем эти громилы успели открыть дверь. Тогда мне пришлось привести в действие первую из них. Эта штука поможет нам некоторое время продержаться. Но остальные восемь преград я буду устанавливать только по одной, не раньше, чем догорит предыдущая. Здесь все и так еле дышат – было бы опасно включить слишком большую силу.

– Сколько еще?.. – хотел спросить Конан, но вопрос повис в воздухе, не нуждаясь больше в ответе. Голубое мерцание сначала участилось, а затем резко пошло на убыль. Акиро начал спешно чертить в пыли на полу свои закорючки. С последней вспышкой старого луча с того же места забил новый. Лишь стон разочарования донесся с другой стороны в момент смены.

Акиро прислушался, а затем сказал:

– Первая степень отработала свое. И надо сказать, неплохо. Хотя ее бы хватило куда на большее, если бы не колдун среди тех верзил. Если этому идиоту Бомбатте захотелось ввязать нас в бой с ними, он мог бы постараться угрохать того с рыжими волосами. Он у них ведает всеми колдовскими делами. Без него этим черным ребятам было бы и дверь-то ни за что не открыть, не то что снять огненную стену. А теперь я должен противостоять ему, действуя почти что голыми руками.

– Я вообще не понимаю, зачем ему это понадобилось. Они не сделали ни одного угрожающего шага, а он… – раздраженно сказала Зула.

Не дав ей договорить, Конан возразил:

– Я сомневаюсь, что они отпустили бы нас подобру-поздорову. Особенно вместе с Дженной. И я не мог позволить заколоть меня словно свинью, если уж Бомбатта заварил эту кашу.

– Все правильно, – вставил Малак. – Если на тебя нападают, ты защищаешься. А если потом выяснится, что все это произошло по ошибке, то победитель потом воздает искупительную жертву богам – и дело с концом.

– Не всегда это лучший путь, – подумав, сказал Акиро, – но эти громилы – отвратительные ребята, попросту говоря – изрядные мерзавцы.

– С чего ты взял? – возразила Зула.

– Просто ты не умеешь читать на древних языках, как я. То заклятие, которое мы все ощутили, как только вошли в каменный лабиринт, было наложено ими и их приятелями. Человеческие жертвы – это лишь одна из мерзких составляющих таких заклятий. Те шаманы, с которыми вы… э-э… скажем, помогли мне разобраться, – просто невинные дети по сравнению с ними.

– По мне – хоть людоеды, – сказал Конан. – Сейчас не до них. Главное – выбраться отсюда. Бомбатта и Дженна с каждой минутой приближаются к Шадизару. Не сомневаюсь, что наш великий воин представит все происшедшее в нужном ему свете. А я не хотел бы лишиться обещанного вознаграждения.

Акиро сочувственно поглядел на него, а Зула, помявшись, тихо сказала:

– Но я думала… мы думали, что… Дженна… – Она лишь безнадежно махнула рукой в направлении груды обломков.

– Бомбатта обрушил все это на мою голову, – сказал Конан. – Ему не терпелось посчитаться со мной, не дожидаясь возвращения. Но я не думаю, что он заодно похоронил себя и Дженну. Мы должны выбраться отсюда и попытаться догнать их. И не смотрите на меня как на сумасшедшего. Я прекрасно видел, где заканчивается эта комната. Отсюда до коридора, куда нырнул Бомбатта, всего несколько шагов. А нам и нужно-то всего лишь высвободить узкий лаз, только чтобы пролезть человеку. У нас еще останется ночь и день, чтобы добраться до Шадизара.

С этими словами он обхватил руками кусок колонны размером с человеческое туловище и отбросил его в сторону, освобождая остальным поле деятельности – нагромождение камней поменьше.

Не говоря ни слова, Зула принялась за дело, правда, все еще недоверчиво косясь на наваленные глыбы. Малак чуть задержался, чтобы, хитро прищурившись, спросить Акиро:

– Не хочешь ли помочь? Неужели ты не можешь разнести всю эту кучу хлама одним движением руки?

– Ты вновь лишь демонстрируешь свое невежество, – возмущенно буркнул колдун. – Я должен неотрывно поддерживать усилием воли огненную преграду и вовремя пустить в действие следующую ступень защиты, когда ослабнет эта. Иначе первым предупреждением о появлении наших приятелей станет острие копья, воткнувшееся тебе в задницу.

– Ах ты старый жулик! Включи ты сразу все свои огонечки и принимайся за работу.

– Слушай, разве я когда-нибудь учил тебя, как лучше воровать? Позволь мне самому заняться тем, в чем я разбираюсь лучше тебя.

Конан работал как одержимый. Два камня вылетели из-под его рук в то время, пока Зула и Малак вместе откатывали один. Пот ручьями лился с него, почти смыв грязь и оставив влажную кожу блестеть в свете факелов. Когда вдруг обрушился град камней, уничтожив результат всех их стараний, он отогнал всех подальше назад, чтобы работать без помех, твердя про себя лишь два имени: Дженна и Валерия. Дженна. Валерия. Найти Дженну. Отплатить долг Валерии…

Когда еще раз Акиро пришлось заменить голубой луч защиты, Малак тихонько прикоснулся к его плечу:

– Слушай, а ты и вправду можешь читать эти золотые пластины?

– За работу! – рявкнул на него Конан.

Акиро же явно решил поговорить:

– Да, я могу прочесть большую часть того, что выбито на них. Эта золотая штуковина – Рог Дагота.

– Да, так его называл тот черный бугай, – вставил Малак.

– Не перебивай. Тысячелетия тому назад между богами началась война. В те времена это было частым делом. В страшной битве Дагот был повержен: из него выдернули Рог и далеко спрятали. В этом Роге заключена его жизненная сила, а без него он тотчас же обратится в камень. Если верить этим преданиям – сейчас он спит, но как только Рог будет возвращен на свое место, он пробудится.

– А, так вот зачем он нужен Тарамис, – сказал Конан, не прерывая работы. – Значит, она решила разбудить бога. А тот и вправду Сможет вернуть мне Валерию.

– Да, – вздохнул Акиро. – Я полагаю, что Дагот смог бы оживить мертвого человека.

– Значит, Тарамис мне не соврала, – удовлетворенно подытожил Конан.

Этот вывод словно придал Киммерийцу новых сил. Остальные, устав, замедлили работу, а он все продолжал расшвыривать камни – быстрее и быстрее. Зула пыталась продержаться в его ритме, но почувствовала слабость и упала. Конан отнес ее на руках к Акиро, а сам вновь взялся за работу. Когда Малак тоже свалился, он лишь отпихнул его ногой, ровно настолько, чтобы не завалить выгребаемыми камнями.

Он смутно понимал, что уже наверняка докопался до конца комнаты, но обломки скалы вновь и вновь вырастали впереди. Задуматься об этом означало признать возможной мысль о поражении. Чтобы не дать этому настроению овладеть собой, Конан продолжал изнурительный труд, снова и снова наваливаясь на преградивший ему путь завал. Камень за камнем. Обломок за обломком. Дженна. Валерия. Два образа почти слились в один. Валерия. Дженна. Нет, он не остановится, пока может шевелить руками.

Он ухватился за очередной обломок свода, раскачал его и выдернул из груды других. Раздался грохот осыпавшихся камней, и Конану лишь чудом удалось отскочить, не дав булыжникам завалить себя по пояс. Но, уворачиваясь, Конан успел заметить светлое пятно, мелькнувшее впереди. Вернувшись к кромке завала, он недоверчиво посмотрел в ту сторону. Свет явно пробивался из-за каменной груды.

Конан метну лея туда, где, поджав ноги и уставившись в голубой огонь, сидел Акиро. Зула молча лежала рядом, а Малак лишь приподнял голову и вяло поприветствовал его:

– А, вот и наш рудокоп. Ты тоже притомился, Киммериец? Неплохо поработали. Эрлик меня подери, если это не так.

До Конана не сразу дошло, что его приятель шутит.

– Я добрался, – тяжело сказал он. – Там свет. Может быть, дневной.

При этих словах Малак вздрогнул:

– Отлично, Киммериец! Клянусь костями Митры и Девятым Небом Зандру! Им не удастся остановить нас.

– А ты уверен, Конан? – негромко переспросил Акиро.

– Если это факелы в другой комнате, то они там должны гореть десятками. Проход поднимается вверх, он должен выходить на поверхность.

На самом деле, подумал Конан, этот коридор мог вести в преисподнюю, но ему нужен был именно путь наверх, и он не хотел, не мог признать другого выхода.

– Будем надеяться, что это лучи солнца, – подытожил Акиро. – Сейчас включена уже седьмая ступень. Остались еще две. Забирай Зулу и Малака и выбирайтесь скорее. Я пойду за вами, как только смогу. Давай, приятель, пошевеливайся со своими дружками.

Зула попыталась встать, но Киммерийцу пришлось почти нести ее да еще и помогать Малаку карабкаться на каменный склон. Но стоило обоим ослабевшим увидеть свет впереди, как они рванулись к нему, развив неплохую скорость.

Акиро продолжал поторапливать их, и было в его голосе что-то такое, что и впрямь заставляло пошевеливаться побыстрее.

Коридор оканчивался квадратным люком в площадке перед храмом. Солнце начинало свой путь с востока на запад. Малак и Зула смотрели на красный диск, словно все еще не веря, что вновь видят его.

Конана же интересовал только храм, его колоннада и обломки статуй. Если только черные великаны не были полными дураками, то они должны были оставить часовых. Но ничто не шелохнулось в тени колонн, пока беглецы перебегали двор. Лишь снова стая голубей, хлопая крыльями, сорвалась со своих гнезд под капителями. С другой стороны, подумал Конан, какой смысл оставлять охрану здесь, наверху, если все противники заперты, словно крысы в подземелье.

Ржание быстро вывело их к лошадям. Конан отметил снятые с их ног путы и связанные поводья. Остальные, не обращая ни на что внимания, бросились к бурдюкам с водой. Несмотря на душившую его жажду, первым делом Конан плеснул несколько раз в рот своему коню. Затем, запрокинув голову, он припал к мешку с водой и пил, захлебываясь, пока вода не залила ему все лицо. Под конец он снова дал попить коню: животному не меньше нужно было освежиться, если ему предстояла долгая скачка.

Вдруг словно двойной удар пришелся по его ногам. Это вздрогнула земля, причем толчок явно шел со стороны храма. Малак, сдерживая взбрыкивающую от страха лошадь, пробормотал:

– Это еще что такое, Девять Имен Кепры?

Акиро, глядя в небо, пробурчал:

– Я немножко изменил заклинание. Когда седьмая ступень рухнула, две оставшиеся сработали вместе. Теперь смею вас заверить, эти мерзавцы больше не проснутся, чтобы губить невинных во имя своего Дагота. – Неожиданно он улыбнулся, глядя на Малака: – Теперь ты понял, почему я не мог поставить сразу все девять ступеней?

– То, что они не доставят нам больше хлопот, – просто великолепно, – сказал Конан, запрыгивая в седло, – но если мы хотим добраться до Шадизара до темноты, чтобы успеть на церемонию пробуждения этого Дагота, – то нам нужно двигаться немедленно. Я не хочу, чтобы Бомбатта лишил меня шанса на воскрешение Валерии.

Улыбка испарилась с лица Акиро:

– Знаешь, Конан, я не сказал тебе раньше, потому что думал, что нам суждено погибнуть. А человеку не стоит говорить перед смертью горькие вещи. А сейчас, боюсь, слишком поздно. Я пытался предотвратить это; ты помнишь, как я не хотел пускать ее в эту огненную пасть. Но мне не хватило настойчивости.

– Хватит причитать, Акиро, – раздался громовой голос Конана. – Говори, что ты там начитал на этих золотых пластинах, или я отправлюсь в Шадизар один.

– На скрижалях выбито, что ритуал Пробуждения занимает три ночи. Каждую ночь в жертву приносится девушка. На третью ночь жертвой становится Она, Та, Которая приносит Рог, невинная. Ею суждено стать Дженне.

– Может быть, это не она, – предположила Зула. – Этот Бомбатта, вечно пожирающий ее глазами, не стал бы отправлять ее на верную смерть.

– Бомбатта знал, что Дженна и есть Та самая. Он знал и то, что ей уготована смерть.

Конан прикоснулся к золотому амулету. Боль охватила его. Он готов был взвыть, как раненый волк. Валерия!

– Дженна не умрет, – выдавил он из себя, не разжимая зубов.

– Слушай, мне тоже нравится девчонка, – возразил Малак, старательно не замечая гневных взглядов Зулы, – но рассуди сам: мы все измучены, нам просто не добраться до Шадизара до темноты, даже загнав лошадей.

– Когда мой конь сдохнет, – ответил Конан, – я побегу, затем поползу. Но я клянусь всеми богами, что Дженна не погибнет сегодня ночью, даже если мне нужно будет для этого поплатиться жизнью.

Не дожидаясь, пока остальные последуют за ним, Конан пришпорил коня, включаясь в гонку наперегонки с бегущим по небу солнцем.

Глава 21

Тарамис с балкона оглядывала мраморный двор, в центре которого под пологом из золотого шелка лежал Спящий Бог. Полог закрывал от солнца лишь саму статую. Жаркое светило нещадно сжигало жрецов, распевающих вокруг мраморного ложа свои молитвы.

Тарамис обежала взглядом остальные балконы и окна, хотя прекрасно знала, что никаких непрошеных свидетелей там оказаться не может. Вот уже три дня эта часть дворца была только что не запечатана. Ни один раб или слуга не мог прийти в эти покои без ее личного разрешения. Любого, кто попытался бы это сделать, стража разорвала бы в клочья. Другое беспокоило Тарамис, по другому поводу возносила она свои молитвы.

Она нерешительно подняла голову, надеясь, что солнце остановит свои неудержимый бег. Нет, оно уже перевалило зенит. Если Бомбатта не привезет девчонку через несколько часов, если они не нашли того, за чем их послали… Такой день наступит лишь через тысячу лет. Тарамис облизала губы. Нет, только не это. Такого не могло случиться. Она не могла позволить себе умереть, зная, что через тысячу лет кто-то другой обретет Силу и Бессмертие.

Легкое покашливание за спиной заставило ее обернуться, готовую разорвать того, кто осмелился побеспокоить ее.

Перед нею стоял Ксантерес, как всегда невозмутимый, но с каким-то незнакомым огоньком в глазах.

– Она вернулась, – провозгласил он, – Бомбатта привел ее.

Тарамис отбросила подобающее ей достоинство и, оттолкнув седовласого жреца, бросилась по коридорам и залам дворца навстречу прибывшей племяннице. Наконец в приемном зале она увидела стоящего Бомбатту – пыльного, пропахшего потом, держащего в руке свой черный шлем, и Дженну, бережно прижимавшую к груди что-то завернутое в грязную тряпку, бывшую некогда тонкой белой шерстью. Тарамис едва заметила высокого воина. Все ее внимание было обращено на измученную дорогой девушку.

– Ну? Он у тебя? – прошептала она, медленно подходя к ней. – Ради всего, что есть священного в этом мире, скажи – он у тебя?

Дженна неуверенно протянула вперед сверток. Она еле стояла на ногах, но принцессе было не до таких мелочей.

Верховный жрец уже был здесь. В его руках сверкала золотая чаша.

– Положи сюда то, что ты принесла, дитя, – сказала Тарамис.

Сначала в руках Дженны багровым светом полыхнуло Сердце Аримана. Тарамис затаила дыхание. Грязные тряпки упали на пол, и в руках Дженны засверкал Рог Дагота.

Он тоже занял свое место в золотой чаше на хрустальной подставке. Принцессе пришлось побороться с искушением дотронуться до него, хотя она прекрасно знала, что такое прикосновение означало бы верную гибель для каждого, кроме Дженны. Пока что. Чуть позже он будет доступен только ей – возлюбленной Дагота.

С явным усилием Тарамис закрыла чашу и протянула ее Верховному Жрецу:

– Возьми ее и храни как зеницу ока.

Когда жрец, поклонившись, вышел, она позволила себе обратить внимание на Дженну и Бомбатту. Девушка вдруг непроизвольно почесалась.

– Где служанки из ванной? – строгим голосом спросила Тарамис. – Куда подевались эти глупые девчонки?

Две девушки в белых платьях, с косами, уложенными вокруг головы, вбежали в комнату и упали на колени перед принцессой.

– Госпожа Дженна устала после дальней дороги. Ее нужно выкупать и сделать ей освежающий массаж. Разотрите ее благовонными маслами и оденьте соответственно сегодняшнему случаю.

Дженна устало, но тепло улыбнулась подбежавшим к ней девушкам.

– Я так рада вас видеть. Кажется, целую вечность я не мылась в нормальной ванне. А где Ания и Лиела?

Девушки побледнели, и Тарамис поспешила прервать затянувшееся молчание.

– Они приболели, девочка. Ты увидишь их позже. Отведите ее в ванную. Вы что, не видите, что она вот-вот упадет?

Проводив их глазами, Тарамис обернулась к Бомбатте.

– Дело сделано, – гордо заявил он, но в его голосе мелькнуло что-то, заставившее ее нахмуриться. Ее мысли заметались, выискивая то, что могло остаться невыполненным.

– Этот вор. Он мертв?

– Мертв.

– Ты сам вонзил меч в его сердце?

– Нет, но…

Ладонь принцессы, взлетев, со звонким хлопком опустилась на изувеченную щеку.

– Когда Рог окажется в Ее руках, – процитировала она древний Свиток, – вор с голубыми глазами должен умереть. Пока он жив – опасность выглядывает из-за его плеча и смерть висит на кончике его клинка. Ты что, забыл, что написано в Свитке?

– Этот варвар похоронен едва ли не под целой горой, обрушенной на его голову.

– Идиот. Если ты сам не видел его бездыханное тело… Я не могу позволить себе ни единого шанса на неудачу. Поднимай стражу по общей тревоге. Всех! Всех до единого!

– Из-за одного-то ворюги, который уже наверняка мертв?

– Делай что приказано! – холодно скомандовала она. – Чтобы мышь не проникла во дворец, не наткнувшись на острие копья.

Не дожидаясь ответа, она вышла из зала. Рог! Наконец-то он принадлежит ей. И если пока что она не может прикоснуться к нему, то, по крайней мере, любоваться им – теперь в ее власти.

Шадизар называли Городом Дьявола, и мало что могло удивить или заинтересовать его жителей, которые уже повидали, казалось, все, что только может случиться под небесами. Но даже они, расступаясь, опасливо давали проехать четырем всадникам, с первыми сумерками вступившими в город. Их лошади еле дышали, сами они казались утомленными тяжелой и опасной дорогой. Но что-то в их глазах и особенно в сапфировых зрачках ехавшего впереди черноволосого гиганта заставляло даже видавших виды городских стражников отводить глаза, чтобы не встретиться с ними взглядом.

Неподалеку от дворца Конан знал небольшую конюшню, владельцу которой и были вручены их измученные животные.

Прежде чем Конан успел броситься бегом ко дворцу, Акиро поймал его за рукав:

– Постой-ка, мой юный друг. Неплохо бы составить план.

Киммериец даже не притормозил. Акиро продолжал висеть на его руке, часто перебирая ногами. Малак и Зула следовали рядом.

– Времени нет на болтовню, – огрызнулся Конан. – Ты что, не видишь, где уже солнце?

Наконец в поле их зрения оказался дворец Тарамис. Тяжелые, обитые железом ворота были заперты. Шесть стражников, сверкая наконечниками копий, выстроились перед ними. На стене такие же черные фигуры маячили через каждые два-три шага.

Колдун затолкал Конана обратно в узкий переулок.

– Ну, теперь ты согласен, что нам нужно хорошенько подумать?

Малак нагло схватил с соседнего прилавка апельсин. Лоточник открыл было рот, но, посмотрев внимательно на спутников маленького наглеца, решил промолчать.

– Какой уж теперь план, – не торопясь сказал Конан. – Я должен попытаться спасти ее. Я поклялся сделать это. Но тут и дураку ясно, что ничего не выйдет. Нас всех прибьют, как только мы туда сунемся. Так что давайте лучше прощаться. Вам там делать нечего.

– Я пойду с тобой, – яростно вращая глазами, прохрипела Зула. – Ты спас мне жизнь, и я пойду за тобой до конца, пока не смогу отплатить тебе тем же.

– Вы что, совсем рехнулись? – отчаянно воззвал к ним Акиро. – Тут и целой армии делать нечего. Куда вы лезете?

При этих словах рот лоточника снова широко открылся от удивления.

– Слушай, ты, колдун, – донесся голос Малака из-за груды апельсинов. – Ты-то не можешь помочь? Какое-нибудь там заклинание, а?

– Нет проблем. Можно закатать в эти ворота такой огненный шар, что он пробьет их, словно пергамент. Но для этого я должен долго стоять в открытую перед входом, делая магические жесты и громогласно произнося заклинания. Сами понимаете, что кто-нибудь из этих болванов не упустит возможности попробовать на мне остроту своего копья. А вам только и останется, что вступить в бой с парой сотен стражников, если не больше.

Снова подобрав челюсть, но широко раскрыв от изумления глаза, продавец апельсинов почел за благо бежать подальше от этой странной компании.

Проводив его взглядом, Малак сказал:

– Нет, что-то в этой идее не то… Подумать только! Сколько сложностей – и все ради того, чтобы пробраться во дворец. Если учесть то, сколько намучился мой шурин, чтобы выбраться из него.

– А я-то думал, что он так и сгинул в дворцовых подземельях, – с отсутствующим видом пробормотал Конан, не отрывая глаз от дворца и от заката.

– Двое из них погибли там, а вот третьему удалось вырваться… – тут он запнулся, увидев, как сфокусировался на нем взгляд Конана, как полезли вверх брови на лице Акиро и как напряженно уставилась на него Зула. – Да нет же, о чем это я… Все они там и того… Оттуда разве выберешься. Да и с чего вы решили, что я должен знать что-нибудь о том подземном ходе, через который он удрал… то есть я хочу сказать, не удрал, а погиб в темнице. И вообще, я стал часто забывать даже более нужные в каждодневной жизни вещи…

– Может, ему башку расколоть? – задумчиво предложила Зула.

– Тогда он не сможет говорить, – возразил Акиро. – Но вот яйца ему для этого не понадобятся. Можно устроить так, что они у него просто отсохнут. Дело нехитрое.

Конан, поглаживая рукоять кинжала, дал понять, что для этого вовсе не нужно применять колдовские методы.

Малак внимательно посмотрел в глаза каждому, вздохнул и печально сказал:

– Ладно, уговорили. Покажу вам то, что знаю.

Конан лишь молча ткнул его в плечо, предлагая бежать впереди, показывая дорогу. Их путь и вправду был странным – извилистым, как след змеи. Причем они все дальше уходили от дворца, пробираясь по этим пропахшим дерьмом закоулкам. Неожиданно Малак подбежал к задней стене какого-то дома, где находилась каменная дверь, ведущая в погреб.

Киммериец склонился над ведущими в темноту ступенями.

– Нужен свет, – недовольно поморщившись, сказал он. – Акиро?

Маленький огонек затрепетал на кончиках пальцев колдуна. Они оказались в грязном и давно не используемом подземелье. Пыль и паутина покрывали все сплошным ковром. Акиро нашел воткнутый в щель между камнями факел и предпочел воспользоваться им, как более естественным источником света.

– Неужели отсюда можно добраться до дворца? – недоверчиво спросила Зула.

Встав на четвереньки, Малак отсчитывал большие квадратные камни на полу вдоль одной из стен.

– Вот, – сказал он, показывая на один из них, внешне ничем не отличавшийся от других. – Кажется, этот, если я не ошибаюсь.

– Тебе же хуже, если ты ошибаешься, – мрачно отозвалась Зула.

Конан наклонился над камнем. Щель с одной его стороны была достаточно широкой, чтобы просунуть пальцы. Приподняв слегка камень, Конан перехватил его поудобнее и в два счета выворотил его наружу. Открывшийся колодец был выложен камнем, в одной из стен виднелись углубления, вполне подходящие, чтобы поставить ногу или ухватиться рукой. Заглянув туда, Акиро сказал:

– Кто бы ни строил этот дворец, он знал свое дело. Даже в самой сильной крепости должна быть парочка тайных выходов за ворота.

Конан уже влез в дыру по пояс.

– Ты не забыл про две сотни стражников? – поинтересовался Малак. – Лук Сигина! Киммериец, я тебя уверяю: от того, что окажешься внутри дворцовых стен, их не станет меньше.

– Ты абсолютно прав, – ответил Конан. – Этот ход лишь ненамного увеличивает наши шансы. Но тебя это не касается. Свое дело ты сделал. Наш договор остается в силе. Ты свободен и можешь не соваться дальше.

Зула лишь презрительно сплюнула, и рот Малака скривился в ухмылке:

– Вот уж не думал, что побрякушки Амфарата будут стоить мне так дорого.

И он тоже полез вниз по колодцу, едва поспевая за Конаном.

Глава 22

Сумерки спускались над Шадизаром, когда Тарамис вновь вышла на балкон, глядя на Спящего Бога. Полог исчез, а вокруг ложа появилось несколько новых жрецов. Ее четыре телохранителя и еще шесть лучших, лично отобранных Бомбаттой воинов в черных доспехах стояли по стенам дворца. Тарамис это не нравилось. Эти ребята служили не за страх, а за совесть. Их не проймешь жестоким зрелищем. Но в Свитках было сказано, что на Церемонии Пробуждения не должны присутствовать лишние свидетели. Она была вынуждена пойти на это из-за тупости Бомбатты.

По правде говоря, маловероятно, чтобы этот вор остался жив. А если даже и так, то что он может сделать – несчастный уличный ворюга – против всего ее могущества, против высоких стен и мощной стражи. Но в Свитках прямо говорится о возможной… нет, об очень вероятной опасности срыва всего дела, если вор останется в живых. А этот придурок – Бомбатта еще и исчез куда-то в дворцовых закоулках, обидевшись на ее ругань. Ладно, когда ночь пройдет, у нее еще будет время придумать ему наказание.

Еще один взгляд на темнеющее небо – и Тарамис вернулась в свои покои. Ей еще многое нужно было успеть.

Из шкатулки черного дерева, выложенной серебром, она достала маленький пергаментный пакетик. Из прозрачного кувшина в золотую кованую чашу было налито вино. В него и посыпался белый порошок из мешочка, бесследно растворяясь в бордовом напитке. Рядом с первой чашей на том же лакированном столике стояла еще одна. Порошок не был колдовским зельем, ни одно заклинание не усиливало его действие. Сегодня ночью не допускалось никакого колдовства, кроме того, что было связано с Церемонией Пробуждения.

Принцесса хлопнула в ладоши и приказала вбежавшей рабыне:

– Попроси госпожу Дженну прийти ко мне.

Скоро, думала она про себя, уже совсем скоро.

С факелом в вытянутой руке Конан, пригнувшись, несся по низкому коридору.

– Не так быстро, – пожаловался Малак. – Кости Великого Митры, неужели тот, кто это строил, не мог сделать туннель в рост человека?

– Тебе-то что, ты и здесь не очень-то нагибаешься, – сказала Зула, подгоняя его тычками шеста под ребра.

Малак гневно посмотрел на нее, но сказал лишь, что надеется на ступеньки в конце туннеля.

– Не улыбается мне еще раз карабкаться по стене.

Конан выругался, когда его факел высветил глухую стену впереди. Но выяснилось, что потолок здесь был выше, а в одном месте уходил вверх узкий лаз, наподобие того, по которому они спускались в туннель. Конан без колебаний полез вверх.

Акиро хриплым голосом позвал его:

– Конан! План! Ты ведь не знаешь, что там наверху.

Конан продолжал карабкаться вверх. С факелом в руке это было нелегко. Одна ошибка, потеря равновесия – и падение на каменный пол было бы неизбежным.

Наверху у самого конца колодца Конан обнаружил железный держатель для факела, вмурованный в стену. В камень над головой было вделано кольцо – чтобы помочь закрыть лаз за беглецами, если вдруг случится так, что хозяевам дворца придется воспользоваться тайным ходом для спасения своей жизни. С другой стороны на камне не было никаких запоров: никто не предполагал, что непрошеные гости смогут найти вход и появиться снизу.

Высунув факел и голову, Конан увидел, что оказался в тюремной камере: голые каменные стены, гнилая солома на полу, крысы… Выглянув через глазок в коридор, Конан увидел, что тяжелый засов не задвинут. Толкнув дверьплечом, он поморщился – ржавые петли отчаянно заскрипели. Но темный коридор был пуст. Ни одного звука не раздалось в ответ на скрип.

– Мог бы и подождать, – прошипел Акиро, вылезая из люка. – В конце концов, откуда ты знаешь, куда мог привести этот подземный ход?

– Куда же еще, как не в тюрьму, – возразил Конан. – Едва ли родственничек Малака сумел найти выход из тронного зала или спальни Тарамис.

Старый колдун аж крякнул от удивления:

– Логично. Я даже не ожидал от тебя такого стройного умозаключения. Обычно ты предпочитаешь решать проблемы не головой, а силой рук и остротой сжатого в них клинка.

Малак, которому Зула помогла вскарабкаться наверх, обиженно пробурчал:

– Откуда вы знаете, что мой шурин выбрался из дворца, не освоив сначала спальню принцессы? Все мужчины в нашей семье пользовались успехом у женщин.

Зула фыркнула, и Малак приготовил новый аргумент для продолжения дискуссии.

– Потом, – оборвал их Конан.

Все четверо выбрались в коридор. Выбор направления оказался делом нетрудным. Один конец коридора тонул в непроницаемом мраке, из другого шел слабый свет. Подойдя поближе, Конан и его товарищи увидели, что попали в комнату тюремщика. Большое кубическое помещение было ярко освещено множеством факелов. В противоположном углу была видна лестница, уводившая вверх, в дворцовые переходы. Но между лестницей и тюремным коридором сидел сам дворцовый тюремщик – здоровенный, толстый мужик, у которого на руках и на груди явно было больше волос, чем на голове. В толстых коротких пальцах он сжимал изрядный ломоть жареного мяса и, громко чавкая, отрывал от него кусок за куском. Он успел бы пробежать половину лестницы, подняв тревогу прежде, чем Конану удалось бы порезать его мечом.

И все же Киммериец напрягся, чтобы ринуться. Вдруг рука Зулы коснулась его плеча. Чернокожая девушка молча покачала головой. Неожиданно она скинула полоску ткани, закрывавшую ее маленькую грудь, и обмотала ее вокруг бедер. Малак оценивающе рассматривал ее, но она даже не взглянула на маленького вора. Затем, изобразив приветливую улыбку на лице, она шагнула в комнату, опираясь на шест как на дорожный посох.

Толстый тюремщик так и застыл с недоеденным куском в руках.

– Из какого Девятого Неба Зандру ты вылезла? – прорычал он. – У меня таких в тюрьме не числится.

Зула ничего не ответила, а лишь ближе подошла к нему, покачивая бедрами.

– Если ты не узница, то какого черта ты там делала? А раз ты не должна была быть там, но была, то тебя можно и подвергнуть допросу. Болезненное, надо сказать, мероприятие.

Что ты молчишь? Язык проглотила? Ну и ладно. В общем, так. Если ты, ведьма, не хочешь понюхать каленых щипцов и повисеть на дыбе, то я рекомендую отнестись ко мне как к богу во плоти и как к земному возлюбленному в одном лице. Вот так-то.

С этими словами он направился к ней. Улыбка не сошла с лица Зулы, лишь шест был поудобнее перехвачен обеими руками. Один взмах – и из-под кадыка тюремщика забил кровавый фонтан. Его глаза чуть не повылезали из орбит; согнувшись пополам, он упал на колени, и еще один удар шестом в основание черепа довершил дело. Зула спокойно восстановила целостность своего костюма.

– Весьма эффективно, – улыбнулся Акиро, подмигивая девушке. Малак при этом всячески старался даже случайным взглядом не зацепиться за едва прикрытую грудь.

Ни секунды не мешкая, Конан бросился вверх по широким каменным ступеням. Остальные последовали за ним по пятам.

– Тетя, ты звала меня? – спросила Дженна, появившись в дверях.

Тарамис улыбнулась, по-семейному и, как ей казалось, естественно. Дженне предстояло сыграть еще одну роль, и она была неплохо подготовлена к ней. Черный шелк укрывал ее от шеи до пят. Волосы волной спускались по плечам. Черное платье – символ черноты Великой Ночи. Бледное лицо – сама невинность. И рядом – огненно-алый шелк, подчеркивающий чувственные изгибы тела Тарамис.

– Да, дитя мое, – ответила Тарамис. – Сегодня тебе предстоит выполнить твое предназначение. До конца. Выпей со мной праздничный кубок. Ты теперь женщина, уже достаточно взрослая для того, чтобы узнать вкус вина.

Дженна нерешительно взяла чашу обеими руками и всмотрелась в рубиновую жидкость.

– Я часто хотела попробовать его. Мне было так интересно.

– Тогда пей. Пей все, до дна. Так вкуснее.

Тарамис нервно ждала и облегченно вздохнула, увидев, как Дженна запрокидывает голову и подносит чашу ко рту.

Девушка легко рассмеялась, отставив почти опустевшую чашу.

– Так тепло. Во мне словно бежит жидкий огонь.

– Голова не кружится? Такое иногда бывает, – участливым голосом сказала Тарамис.

– Не знаю… Я… я чувствую… – икнув, девушка замолчала.

Взяв из несопротивляющихся пальцев чашу, Тарамис посмотрела в широко раскрытые глаза Дженны. Вино не подействовало бы так быстро и так сильно. Порошок. Это его эффект.

– На колени! – приказала Тарамис.

Улыбаясь, как если бы это было обычным делом, Дженна встала на колени перед принцессой.

Отлично, подумала Тарамис. Порошок действует лучше любого заклинания.

– Вставай, дитя мое, – обратилась она к Дженне и, обернувшись, позвала Верховного Жреца: – Ксантерес! Она готова!

Жрец вошел в комнату с золотой чашей в руках. Тарамис сама открыла ее и сказала:

– Возьми Рог, Дженна.

Ее глаза ревниво следили за руками Дженны. Ничего, думала Тарамис, завтра утром она будет единственной, кому будет даровано право прикасаться к Рогу и Сердцу. Завтра утром.

Четыре удара гонга пронеслись по дворцу. Наступила ночь.

– Пойдем, дитя мое, – сказала Тарамис.

С Рогом на вытянутых руках Дженна последовала за ней навстречу судьбе.

Конан бесшумно ступал по коридорам дворца, не обращая внимания ни на великолепные ковры вендийской работы, устилавшие пол, ни на гобелены из Иранистана, свисавшие со стен, на которых горели позолоченные светильники. Его спутники едва поспевали за ним. Стражники стояли чуть ли не на каждом шагу. Несколько раз Конану и его товарищам приходилось прятаться в боковых переходах за занавесями, пережидая, пока мимо пройдет патруль – десяток воинов в черных доспехах. Разобраться с такой компанией не подняв шума было невозможно. А Дженну следовало разыскать, не вызвав никакой тревоги, если только они хотели сохранить хоть малейшую надежду на то, чтобы выбраться с нею из дворца живыми.

Киммериец шагнул из одного коридора в другой. Скрип кожаной одежды дал ему шанс. По обе стороны от входа, прислонившись к стене, стояли два стражника в черных доспехах и шлемах с забралами. Их руки рванулись к рукояткам сабель. Времени на размышления не оставалось. Надо было действовать.

Сжимая меч двумя руками, Конан метнулся влево и вонзил клинок под эбеновую пластину. Стражник успел лишь до половины вынуть саблю из ножен. Продолжая начатое вращение, Конан выдернул меч из тела жертвы. Второй страж, выхватив саблю, совершил ошибку, занеся ее для рубящего удара, вместо того чтобы колоть. Меч Конана воткнулся под занесенную руку. Еще мгновение, и Конан, шагнув вперед, довершил дело, полоснув клинком по шлему изо всех сил. Первое тело еще не затихло на полу, когда труп второго стражника уже рухнул на него.

Малак восхищенно присвистнул. Зула тоже смотрела на Конана, оцепенев.

– Ты… такая скорость… Я никогда…

– Вот что, – прервал ее Конан. – Этих двоих или обнаружат в виде трупов, или, по крайней мере, хватятся очень скоро, независимо от того, будем мы их прятать или нет.

– Ты хочешь сказать, что все двести, или сколько их там, стражников узнают, что мы здесь? – голос Малака задрожал. – Костлявая задница Данха!

– Проваливай обратно в тюрьму и выбирайся отсюда, – презрительно бросила Зула. – Путь пока открыт.

Малак состроил ей рожу, а потом вытащил кинжалы.

– Всегда мечтал стать героем, – сообщил он.

Конан сказал:

– Я думаю, прятаться дальше нет смысла. Надо найти Дженну. И побыстрее!

Словно леопард он бросился вперед, подгоняемый опустившейся за окнами темнотой.

Взрыв молитв жрецов встретил маленькую процессию, появившуюся во дворике. Тарамис знала, что хвалебные молитвы возносятся Дженне, но и она ощущала себя причастной. Ведь кто, как не она, сумел организовать все для этого триумфа своей племянницы.

Тарамис стояла рядом с Дженной, придирчиво поглядывая на нее и на стоящего рядом Верховного Жреца. Тот, сменив чашу на золотой посох, увенчанный алмазным глазом, тоже с удовлетворением внимал благодарным молитвам своих единоверцев.

– Спящий Бог никогда не умрет, – привычно затянула Тарамис.

– Там, где есть вера, – нет смерти, – последовал ответ стоявших на коленях жрецов.

Тарамис широко развела руки.

– Пришла Ночь Пробуждения, – крикнула принцесса, – ибо вернулась Она.

Эхом прокатился ответ:

– Слава Ей, служащей Спящему Богу! Десяток стражников отступили в тень колоннады, как было приказано. Заиграли флейты, возвещая наступление времени жертвоприношения. На черном бархате неба звезды выстроились в том порядке, в каком они бывают лишь раз в тысячу лет. Настал момент.

Власть, сила, думала Тарамис, слушая замолкающее эхо молитв. Власть и бессмертие. Завтра они будут принадлежать ей.

Конан был вынужден остановиться, когда высокий, едва ли не выше и шире в плечах, чем он сам, человек в черном шлеме с саблей в руке шагнул навстречу ему из бокового коридора.

– Я знал, что ты придешь сюда, мерзкий вор, – тихо сказал Бомбатта. – Как только я наткнулся на трупы, я понял, что ты жив. И я понял, что ты направляешься в центральный двор, чтобы спасти ее. Но если Дженна не может быть моей, она не достанется никому из смертных. Она отправится к богам, вор.

Сабля блеснула в свете масляных ламп. Конан жестом приказал своим спутникам отступить. В этом узком коридоре, увешанном портьерами, они бы только мешали ему. Киммериец держал меч прямо перед собой, сжимая рукоятку обеими руками.

– Что, язык проглотил? – спросил Бомбатта. – Девчонка умрет через несколько мгновений в самом центре дворца. Я рад увидеть отчаяние на твоем лице, вор. И я счастлив утешить свое горе от этой утраты тем, что могу наконец убить тебя.

– У меня нет времени на разговоры, – ответил Конан. – А тебе пришло время умереть.

Оба клинка взвились в воздух. Грохот сталкивающейся стали заполнил весь коридор. Атаки и контратаки, уколы и рубящие удары, защита и обманные финты – все это следовало с такой скоростью, что казалось единой каруселью сверкающей стали и искр.

Неожиданно меч Конана был вывернут из его рук. Предчувствуя победу, Бомбатта ухмыльнулся. Но в тот же миг сапог Киммерийца точным ударом отправил его саблю в другой угол. Оба противника бросились навстречу друг другу. Сначала каждый попытался дотянуться до кинжала, но затем Бомбатта сжал голову Конана руками и стал поворачивать ее. Киммериец тоже схватил одной рукой за гребень шлема, а другой – за нижний край забрала, пытаясь свернуть противнику шею. Главным звуком боя стало тяжелое дыхание. Вздулись могучие мускулы, напряглись, сопротивляясь, шеи, сильные ноги переступали в поисках лучшего упора и для сохранения равновесия.

Раздался негромкий, но отчетливый хруст, и Конан вдруг обнаружил, что продолжает сжимать мешок с костями, а не грузного противника. Отпущенное тело Бомбатты шумно упало на пол.

– Самое время сматываться отсюда, – сказала Зула, – а мы даже не знаем, где искать ее.

Конан покрутил головой, восстанавливая подвижность шеи.

– То есть как не знаем? Этот болван все сказал нам. Она в центральном дворике дворца.

– Еще он сказал, что через несколько мгновений она умрет, – напомнил Малак.

– Тогда у нас нет времени на болтовню, – подытожил Конан. – Вперед!

– О Великий Дагот, – продолжала Тарамис, – в Ночь Пробуждения мы, твои слуги, приходим к тебе.

Флейты зашлись в безумной мелодии, когда она прикоснулась к руке Дженны. Вдвоем с Ксантересом они подвели несопротивляющуюся девушку к голове лежащей фигуры.

– О Великий Дагот! В Ночь Пробуждения твои слуги взывают к тебе! – нараспев тянула Тарамис, а затем зашептала на ухо Дженне: – Рог, малышка. Установи его, как я тебе говорила.

Дженна вздрогнула, в ее глазах мелькнуло сомнение. Тарамис вся сжалась: неужели порошок перестал действовать! Но затем, все так же не понимая, что происходит вокруг, Дженна вставила Рог в углубление на лбу Дагота.

Дрожь пробежала по огромному алебастровому телу. Мрамор обмяк и принял оттенок человеческой кожи.

Ликование охватило Тарамис. Ничто, ничто больше не могло помешать ее мечтам. Спящий Бог просыпался. Оставалось лишь довести дело до конца.

– О Великий Дагот, – позвала она, – прими нашу жертву и подношения тебе. Прими третье окропление. Окропление Ее кровью.

Дженна даже не вздрогнула, когда Ксантерес схватил ее за волосы левой рукой и наклонил ее голову над полуожившей головой статуи. Изогнутый резной кинжал взлетел в воздух, сверкнув в звездном свете.

Ворвавшись в большой двор, Конан в один миг увидел все, что здесь происходило. Он заметил и черных стражников, и склонившихся жрецов, и подрагивающий Рог, торчащий из какой-то гигантской головы. А главное, он увидел Дженну, стоявшую с открытым горлом, подставленным ножу, сверкающему в руках старого, седобородого человека.

Всего лишь миг понадобился ему, чтобы все это увидеть и оценить ситуацию. В следующий миг он уже действовал. Перекинув меч в левую руку, он обрушил сжатый кулак на шлем стоявшего справа охранника, следующим движением перехватив выпадающее из ослабших рук копье. В тот момент, когда кинжал жреца пошел вниз, Конан метнул копье. Кинжал со звоном упал на мраморные плиты, за ним, наваливаясь на древко, последовал седобородый Верховный Жрец, подставив небу горло с торчащим окровавленным наконечником копья.

Хаос воцарился во дворике. Черные стражи ринулись к Конану, который не без удивления обнаружил рядом с собой Малака, сжимающего кинжалы в обеих руках. Зула, нещадно обрушивая на спины жрецов шест, прорывалась к Дженне, чтобы, схватив ее за руку, оттащить от вздрагивающей и извивающейся фигуры на мраморном ложе.

– Еще не все потеряно, еще есть время! Я все исправлю! – стонала Тарамис, на четвереньках бросившись к упавшему кинжалу.

Гигантская фигура села, сверкая золотым Рогом посреди лба. Холод наполнил весь двор при первом же движении прекрасного тела. Красивая голова повернулась, большие глаза, сверкающие золотым огнем, обвели взглядом дворцовый двор. Неожиданно голова запрокинулась, и Дагот застонал. Он начал вставать на ноги, и при этом его стоны возвещали о величайшей боли, испытываемой им.

Ужасающий звук словно вывел Конана из паралича. Он перехватил меч и приготовился к бою, но стражники, побросав копья, метнулись мимо него к выходу. Что-то более страшное, чем сталь клинка Киммерийца, гнало их прочь.

Под кожей Дагота набухли узлы мышц. Они росли, но чем дальше, тем больше отличались от нормальных человеческих форм. Кожа на лице превратилась в чешую, лоб скосился назад, а челюсти, наоборот, сильно подались вперед. Острые клыки прорвали губы. Руки и ноги стали тоньше, а на концах пальцев выросли длинные когти. Кожа на спине лопнула и выпустила на свободу черные кожаные крылья огромной летучей мыши. В центре двора встала гротескная фигура, напоминающая мужское тело, но втрое превышающая человеческий рост. Лишь золотые глаза, не изменившись, горели все тем же жутким огнем.

Эти глаза замерли на Тарамис, стоящей на коленях с прижатым к груди кинжалом. На лице принцессы не было никаких других чувств, кроме ужаса.

– Ты! – словно гром прокатился по дворцу. – Ты своими устами обещала быть моей, Тарамис.

Надежда мелькнула в лице принцессы.

– Да, – выдохнула она и, вскочив на ноги, бросилась к своему богу. – Я обещана тебе! А ты – ты дашь мне власть и бессмертие. Ты…

Клешнеобразные лапы подтащили женщину поближе, и огромные крылья на миг скрыли ее. Крик, в котором смешались неверие, разочарование и нестерпимая боль, донесся из-за черных крыльев. Когда они распахнулись, лишь алое шелковое платье слетело к ногам Дагота.

– Вот что значит познать бога и быть познанной богом, – вновь прокатился громовой голос.

Зула с ужасом смотрела на кровавое пятно алого шелка. К счастью, Дженна не воспринимала происходящее вокруг нее.

Бросившись вперед, Конан схватил обеих за руки и подтолкнул к выходу из дворца.

– Бегите! – скомандовал он им, и они побежали.

– Нет, смертный! – раздался удар грома. – Это Она. И Она принадлежит мне!

Конан почувствовал, как вздрогнула земля, когда Дагот сделал шаг. Женщины не могли пошевелиться от ужаса. Настало время вступить в бой за них. Впервые в жизни Конан был уверен, что противник перед ним – сильнее него, что его нельзя победить. И все же он вышел навстречу богу.

Огненный шар прорезал воздух над его головой и ударился о грудь Дагота. Он отскочил, словно булыжник от горы.

– Бега, Киммериец, – закричал Акиро, – Эрлик тебя раздери! Беги же! Я ничего не смогу поделать с этой тварью!

Крылья Дагота хлопнули за его спиной, и Акиро упал на пол, откатившись к стене двора.

– Ну а ты, смертный, – прогромыхал Дагот в сторону Конана, – ты что, хочешь сразиться с богом? Побойся кары за такую дерзость.

Конан действительно почувствовал захлестнувшую его волну страха. Этот страх смел в нем все – все, называвшее себя Конаном из Киммерии. Теперь посреди дворца стояло существо из далеких времен. Существо, не знавшее ни имен, ни огня, ни богов. Это существо привыкло восполнять недостаток когтей и клыков, а также меньшую, чем у медведя или тигра, силу большой яростью и волей к жизни. У этого существа был только один ответ на страх. С ревом, когда-то приводившим в ужас древние пещеры, Конан бросился вперед.

Дагот лишь громоподобно хохотал, в то время как раны, наносимые мечом Конана, затягивались, лишь только Киммериец вытаскивал клинок из них. Клещевидные лапы сомкнулись вокруг его тела и поднесли свою жертву к изогнутым клыкам.

Извиваясь в последних попытках вырваться, Конан услышал неясные слова, обращенные к нему. Одно из них крепко отпечаталось у него в голове: «Рог!» Затем звуки сложились в крик Акиро:

– Его единственное уязвимое место – это Рог!

Конан смотрел в золотые глаза без страха. Это чувство покинуло его еще до того, как он бросился на Дагота с мечом. Он спокойно принял оставшийся ему выбор: убить или быть убитым.

Киммериец засмеялся, выпуская меч и хватаясь обеими руками за сверкающий Рог. Его сильные плечи напряглись, и Рог вылетел из чудовищной головы. Дикая боль перекосила мерзкую рожу бога, и он открыл рот пошире, чтобы разорвать в клочья смертного, доставившего ему такие страдания. Но ярость атаки не так-то легко было выбить из Конана. Почувствовав, что Рог оказался у него в руках, Киммериец перевернул его острым концом вперед, вонзил в один из золотых шаров, зло уставившихся на него, и надавил что было мочи.

Все стоны и крики, которые Дагот издавал до сих пор, показались легким шепотом по сравнению с раздавшимся в этот момент ревом. Конан отлетел в сторону и рухнул на мраморные плиты. Рев все не прекращался. Звук становился все выше и выше… Вот уже уши перестали ощущать его, лишь кожу словно кололи бесчисленные раскаленные иглы. Сжав руками голову, Конан попытался встать. Он должен сражаться. Он должен убить. Он должен…

Вдруг он, несмотря на всю боль, понял, что может видеть небо и звезды. Видеть их сквозь Дагота. Гигантская тень все еще висела в воздухе дворцового дворика, с каждой секундой становясь все менее плотной, почти неосязаемой. Неожиданно Дагот стрелой взмыл в небо и растворился там. Исчезла и боль в голове Конана.

Киммериец недоверчиво осмотрел двор. Жрецы разбежались кто куда. Из стражников остались лишь те, кому обеспечили покой они с Малаком. Зула склонилась на Дженной, обхватив и прикрыв ее своими руками.

– Она рухнула на землю, когда ты вырвал этот Рог, – сказала Зула, – но я думаю, что это не страшно. Она скоро очнется.

– Привет, Конан, – раздался голос Малака, лежавшего у основания одной из колонн. Акиро, что-то причитая, перевязывал какой-то золотистой тряпкой кровоточащую рану на боку маленького воришки. – Я тут наткнулся на копьецо, но дело не в этом. Мы победили! Яйца Ханнумана! Мы победили!

– Как знать, – устало сказал Конан. Он сжал амулет на своей груди так сильно, словно хотел раздавить золотого дракона. – Скорее всего, да.

Эпилог

С резного алебастрового балкона прекрасного мраморного дворца, некогда принадлежавшего Тарамис, Конан смотрел на всходящее над горизонтом солнце. Второй раз он встречал здесь восход. На размышления и принятие решения у него были день и ночь. Приняв решение, он отдал несколько приказаний и даже пригрозил кое-кому из слуг мечом, когда те попытались поставить под сомнение правомочность его требований.

– Господин Конан, – раздался голос одной из служанок, – принцесса Дженна… э-э… просит вас зайти к ней.

Женщина споткнулась на середине фразы от непривычного сочетания слов. Никогда раньше аристократки Заморы никого не просили, а только приказывали. Особенно принцессы.

– Никакой я не господин, – сказал Конан, а затем быстро добавил: – Ладно, веди меня к принцессе Дженне.

Зал, в котором он оказался, был предназначен для неформальных аудиенций. Трон был поднят всего на высоту одной ступени, да и сам представлял собой резное кресло черного дерева безо всяких драгоценных украшений. Дженна прекрасно смотрелась на нем в своем белом платье. Все остальные присутствующие, казалось, тоже более-менее очухались после всех приключений. Малак довольно сжимал в руке золоченый кубок с каким-то напитком, явно не похожим на воду. Руки Акиро нетерпеливо поглаживали целый ворох древних рукописей и свитков. Зула, опершись на шест, стояла у трона Дженны как верный телохранитель.

– Конан, – Дженна улыбнулась входящему юноше, – наконец-то. Знаешь, король Тиридатес признал меня наследной принцессой Заморы и передал мне всю собственность и богатства Тарамис.

– Прими мои поздравления, – сказал он. При этом лицо Дженны стало серьезным.

Затем улыбка снова появилась на ее губах, и новоявленная принцесса сказала:

– Я попросила всех вас прийти сюда, потому что у меня есть просьба к каждому из присутствующих. Малак, сначала ты. Я прошу тебя остаться со мной. Ты можешь жить во дворце, постоянно напоминая мне, что даже тот человек, которого все считают глупым и трусливым, может быть храбрым и, главное, добрым.

– Даже моя мать не называла меня добрым, – негромко произнес Малак, внимательно глядя на золотой кубок в своих руках. – Но я, пожалуй, останусь здесь. На время.

– Лучше всего – сразу приставить к нему охрану, – съехидничал Акиро.

– Акиро, ты тоже останься со мной, – сказала Дженна. – Ты мудрый человек, а мне в будущем понадобятся мудрые советы.

– Это невозможно, – ответил колдун. – Я получил то, ради чего вмешался в это дело, – Свитки Скелов. Но я не могу остаться здесь, пока там эти мерзкие шаманы продолжают свои страшные жертвоприношения. Я поклялся положить этому конец.

– Я дам солдат в твое распоряжение, чтобы помочь тебе поскорее разобраться с этими шаманами. А потом, когда ты надумаешь вернуться, я отведу тебя в комнаты, где Тарамис собрала множество всяких колдовских книг и волшебных предметов. Ты сможешь изучать их столько, сколько захочешь.

– Солдаты? – пробормотал Акиро. – Ну, я думаю, солдаты вполне справятся с этими мерзкими шаманишками. Так ты говоришь, что там есть несколько комнат? А сколько их, поточнее?

– Много, – рассмеялась Дженна. – Зула, ты тоже должна остаться со мной. Ты уже многому научила меня и как женщина, и как воин. Но еще большему мне предстоит учиться. Например, обращаться с шестом так, как ты.

Чернокожая женщина вздохнула с сожалением:

– Я не могу. Я обязана жизнью Конану, и я должна следовать за ним, пока…

– Нет! – резко оборвал ее Конан. – Долг нельзя отплатить таким образом!

– Тогда как?..

– Пойми, Зула. Я и сам только недавно осознал это. Есть долги, которые нельзя отдать подобным образом. Спаси жизнь другого человека – и я буду считать, что ты расплатилась со мной.

Зула кивнула и повернулась к Дженне:

– Я остаюсь, Дженна. И с большой радостью.

– Конан, – начала Дженна и поспешила продолжить прежде, чем он успеет оборвать ее, – послушай меня, Конан. Останься со мной. Ты будешь сидеть рядом со мной на этом же помосте, на таком же троне, ты…

– Я не могу, – вежливо, но твердо сказал Конан.

– Но почему? Клянусь всеми богами, я хочу, чтобы ты остался. Ты мне нужен!

– Я живу своим умом и своим мечом. Неужели я буду нужен тебе в виде комнатной собачки? А это все, чем я могу стать здесь. Дворцы и шелка – это не по мне.

– Тогда я пойду с тобой, – сказала она и вся напряглась, когда он рассмеялся.

– У ту ранцев есть такая поговорка, Дженна: орел не бегает по горам, а леопард не летает в небе. Ты принесешь в мою жизнь столько зла и боли, сколько я принесу в твою. Я живу, день за днем сражаясь за свою жизнь или мчась с ней наперегонки на верном коне. Это мой путь, и тебе на нем нечего делать.

– Но, Конан!

– Прощай, Дженна, и пусть все боги хранят тебя. Будь счастлива.

Он повернулся и вышел из зала. Она еще несколько раз позвала его, но он не обернулся. Как он и приказал, конь уже ждал его, оседланный и отдохнувший, у самых ворот дворца.

Солнце уже стояло в зените, когда он добрался до каменного алтаря на равнине. Ветер нанес песка и грязи вокруг, и Конан подумал, что Малаку придется потрудиться, чтобы найти точное место, где зарыты драгоценные камни. Кроме этого, ничего не изменилось.

Сняв золотой амулет с груди, он положил его на алтарь. Из мешочка на поясе он извлек флакон, который всучил ему Акиро. Как же давно это было! С тех пор прошла целая вечность. Что ж, некоторые долги не удается отдать напрямую тем, кому они были обещаны.

– Прощай, Валерия, – негромко сказал он и, сорвав закрывающую флакон печать, выпил одним глотком все содержимое.

Жар пробежал по всему его телу. Глаза зажмурились, словно от яркого света. Даже конь невольно задрожал под седоком. Когда Конан снова открыл глаза, жар исчез. Какая-то золотая вещица блеснула перед ним. Какая-то подвеска в виде дракона, подумал он, почему-то оказавшаяся на этой странной груде камней. Он свесился с седла, наклонившись над побрякушкой. Но что-то остановило уже протянутую руку. Что-то непонятное, неведомое твердило ему, что не следует брать эту вещицу. Не иначе, колдовство какое-то, подумал он.

Ну и ладно, в Шадизаре полно незаколдованного золота и девочек, мечтающих усесться к нему на колени и помочь потратить все честно украденное им. Со смехом он пришпорил коня, и тот галопом понесся к городу. Ни разу Конан не обернулся, чтобы взглянуть на эти камни. Не потому, что боялся, а просто не хотел. Он уже совсем забыл о них.


Огненный зверь

Пролог

Ледяной воздух мертвенно, неподвижно висел над отрогами Кезанкийских гор, протянувшихся с юга на запад вдоль границы между Заморой и Бритунией. Птицы не пели, и безоблачное лазурное небо было пусто, поскольку даже вечные обитатели этих мест – грифы – не могли найти ни единого воздушного потока, чтобы парить.

В этой жуткой тишине на крутых бурных склонах, образующих естественный амфитеатр, толпились тысячи жестоких кезанкийских горцев в грязных тюрбанах. Они ждали, и их молчание сливалось с тишиной гор. Ни одна кривая сабля не лязгнула о камень. Ни одна нога, обутая в сапог, не шаркнула в нетерпении, которое ясно читалось на бородатых лицах. Люди, казалось, едва дышали. Черные глаза не мигая глядели на площадку в двести шагов в поперечнике, вымощенную огромными гранитными плитами и окруженную широким барьером высотой по пояс. Из барьера торчали, будто зубы из высушенного солнцем черепа, толстые, грубо обтесанные гранитные колонны. В центре этой круглой площадки к высоким черным железным столбам были привязаны за поднятые над головой руки глубоко врезавшимися в запястья кожаными ремнями три светлокожих бритунийца. Но не на них было сосредоточено внимание зрителей. Все глядели на высокого человека в алом одеянии и с раздвоенной бородой, который стоял над входом в туннель, выложенный массивными глыбами и уходящий в глубь горы.

Ималла Басракан, со смуглым худым и серьезным лицом под тюрбаном из красной, зеленой и золотой материи, запрокинул назад голову и прокричал:

– Слава истинным богам!

Возбужденный вздох пробежал по рядам зрителей, и ответ их эхом раскатился по склонам гор:

– Слава истинным богам!

Если бы натура Басракана была иной, он мог бы улыбнуться довольно. Горцы не собирались вместе в большом количестве, поскольку все кланы враждовали друг с другом и внутри племен кипела кровная вражда. Но он собрал этих людей, и не только тех, что стоят здесь. Почти в десять раз больше горцев устроили стоянки среди скал, окружающих амфитеатр, и каждый день прибывают еще десятки. С властью, данной ему истинными богами, с символом их благоволения, подаренным ими, он делал то, что не удавалось никому другому. И он сделает еще больше! Древние боги Кезанкийских гор избрали его.

– Люди городов, – он произнес эти слова как ругательство, – поклоняются ложным богам! Они не ведают о богах истинных – духах земли, воздуха, воды. И огня!

Нечленораздельный рев вырвался из тысяч глоток: одобрение Басракану и ненависть к людям городов слились вместе до того, что нельзя было отличить, где кончалось одно и начиналось другое.

Черные глаза Басракана горели страстью. Сотни других ималла бродили по горам, неся слово древних богов от клана к клану и охраняя кланы этим словом от вражды и войн. Но лишь ему было дано привести к победе истинной веры.

– Истинные боги считают людей городов злом! – Голос его гудел как колокол, и ималла видел, что слова его находят отклик в сознании слушающих. – Царей и князей, убивающих правоверных во имя демонов, называемых ими богами! Жирных торговцев, набивающих свои подвалы таким количеством золота, сколько нет и у целого клана! Принцесс, выставляющих напоказ свое полуголое тело и предлагающих себя мужчинам, будто блудницы! Блудниц, купающихся в благовониях и усыпающих себя золотом, будто принцессы! Мужчин, у которых гордости меньше, чем у животных, и которые побираются на улицах! Их мерзкие жизни оскверняют землю, но мы омоем ее их кровью!

Ответный крик толпы, потрясший серый гранит под его ногами, едва затронул мысли. Ималла думал о том, как он спускался в подземелье, глубоко под этой самой горой, ходил по мрачным коридорам, освещенным лишь факелом, который он нес, как пытался быть ближе к богам земли, когда возносил им молитвы. Истинные боги привели его к подземному озеру, в котором безглазые бесцветные рыбы плавали вокруг кладки огромных твердых, как лучшая броня, яиц, оставленных там в прежние века.

Долгие годы он опасался, что истинные боги отвратят от него свои лица из-за того, что он изучает магическое искусство, но лишь это знание позволило ему перенести эти гладкие шары в свою хижину. Без знания, полученного в результате его стараний, ему никогда не удалось бы высидеть одно из десяти яиц и он никогда не привязал бы к себе вылупившееся из него существо, хотя и сделано все это было столь несовершенно. Если бы только у него были Огненные глаза... Нет, когда у него будут Огненные глаза, все связи, такие хрупкие сейчас, будут как железо.

– Убьем неверных и осквернителей! – призвал Басракан, когда крики стихли. – Снесем их города и посыплем землю, на которой они стояли, солью! Женщины их, сосуды похоти, будут очищены от их мерзости! Не останется и следа их крови! Даже памяти! – Горбоносый ималла раскинул руки. – С нами символ благоволения истинных богов!

Громким чистым голосом он начал петь, и каждое слово отдавалось от скал, разносясь четким эхом. Тысячи собравшихся воинов затаили дыхание. Ималла знал, что среди слушающих есть и те, кто больше хочет награбить в городах золота, чем очистить мир. Теперь они узнают истинную веру.

Последний слог заклинания звенел в воздухе, будто хрустальный колокольчик. Басракан пробежал взглядом по оставшимся в живых бритунийским пленникам из охотничьего отряда, зашедшего в горы с запада. Одному из них было не больше шестнадцати, взгляд его серых глаз в ужасе метался, но ималла не считал бритунийцев людьми.

Басракан почувствовал низкую вибрацию камня еще до того, как услышал резкий скрежет когтей, более длинных, чем человеческая ладонь.

– Символ благоволения истинных богов с нами! – прокричал он снова, и из туннеля появилась огромная голова существа.

Тысячи глоток ответили ималле, когда показалась остальная часть бочкообразного тела, более пятнадцати шагов в длину, поддерживаемого четырьмя широко расставленными массивными ногами.

– Символ благоволения истинных богов с нами!

Короткую морду покрывала почерневшая чешуя, на фоне которой видны были торчащие из пасти неровные зубы, созданные для того, чтобы терзать плоть. Остальная часть чудовищной головы и тело были покрыты зеленой, золотой и алой чешуей, блестящей в бледных лучах солнца, чешуей тверже любой рукотворной брони. На спине эта чешуя недавно сменилась двумя удлиненными кожистыми волдырями. Это был дракон, как называют его в древних книгах, и, если эти фолианты сообщают правду о подобных твердых темных наростах, символ благоволения богов скоро будет совершенен.

Существо повернуло голову и устремило свой парализующий взгляд прямо на Басракана. Ималла оставался внешне спокоен, но внутри его словно сковало льдом, и холод этот заморозил дыхание и слова в горле. Ималле всегда казалось, что взгляд этих золотых глаз исполнен ненавистью. Это, конечно, не может быть ненавистью к нему. Он ведь имеет благословение истинных богов. Однако злоба там есть. Вероятно, это презрение создания истинных богов к простым смертным. В любом случае охранительные свитки с заклятиями, положенные им между грубо обтесанными гранитными колоннами, удержат дракона в круге, а туннель имеет только один вход. Только ли один? Хотя ималла часто спускался в пещеры под горой – по крайней мере в дни до того, как он нашел черные яйца дракона, – он не обследовал и десятой части подземелья. Вполне могут существовать десятки так и не найденных им выходов из этого лабиринта.

Существо отвело свой жуткий взгляд, и Басракан поймал себя на том, что делает глубокий вдох. Он был доволен, заметив, что в дыхании нет дрожи. Благосклонность древних богов воистину с ним.

Со скоростью, какой никак нельзя было ожидать от такой массы, поблескивающее чешуей существо оказалось в десяти шагах от связанных людей. Вдруг огромная морда закинулась назад, и из зияющей пасти раздался пронзительный вой, от которого люди похолодели до костей и сами кости сделались мягкими. Благоговейная тишина повисла над зрителями, но один из пленников закричал высоко и жалобно, и в этом крике уже явно слышалось безумие.

Мальчик боролся со связывающими его ремнями молча; по его рукам потекли ручейки крови.

Ималла с огненным взглядом вытянул руки вперед, ладонями вверх, будто предлагая дракона всем собравшимся.

– Он пришел из глубин земли! – кричал он, – Духи земли с нами!

Не закрывая пасти, дракон начал опускать голову – до тех пор, пока взгляд его холодных золотых глаз не устремился на пленников. Из зияющей пасти снопом вырывалось пламя и выплеснулось на них.

– Огонь – его дыхание! – кричал Басракан. – Духи огня с нами!

Двое медленно оседающих пленников уже превратились в факелы – рубахи и волосы их горели. Мальчик, извиваясь отболи, выкрикнул:

– Митра, помоги мне! Элдран, я...

Сверкающее существо сделало два прыжка, и сноп огня, немного поменьше, заставил мальчика замолчать. Бросившись вперед, дракон перекусил горящее тело пополам. Громко хрустнули кости, и на камни упали куски опаленного мяса.

– Истинные боги с нами! – произнес Басракан. – Близится день, когда символ благоденствия богов сможет летать! Духи воздуха с нами! – «Древние тома должны говорить правду, думал он. Эти кожистые наросты прорвутся, и вырастут крылья. Обязательно вырастут!» – И в тот день мы двинемся в поход, непобедимые, благодаря милости древних богов, и очистим мир огнем и сталью! Слава истинным богам!

Слава истинным богам! – ответили его последователи.

– Слава истинным богам!

– Слава истинным богам!

– Смерть неверным!

Рев оглушал.

– СМЕРТЬ НЕВЕРНЫМ!

Тысяча останется, чтобы досмотреть пожирание до конца, ибо зрители были выбраны по жребию из воинов, постоянно прибывающих в лагерь, развернувшийся по склонам окрестных гор, и многие из них раньше этого не видели.

У Басракана же были и более важные дела. Дракон вернется в свои пещеры по собственной воле, после того как завершит свою страшную трапезу. Ималла пошел вверх по тропе, протоптанной им в буром камне, поскольку ему так много раз приходилось уходить по ней от амфитеатра в горы.

* * *
Человек, почти такой же высокий, как Басракан, и даже еще более тощий, с лицом, горящим аскетическим фанатизмом, и с заплетенной бородой, встретил его и низко склонился.

– Да будет с тобой благословение истинных богов, ималла Басракан, – сказал подошедший. Тюрбан из алой, зеленой и золотой материи выделял его как ученика Басракана, однако халат его был простым черным. – Пришел человек Аккадан. Я приказал проводить его в твое жилище.

Ни тени возбуждения, испытываемого Басраканом, не пробежало по серьезному лицу. Огненные глаза! Он едва заметно кивнул.

– Да будет с тобой благословение истинных богов, ималла Джбейль. Я встречусь с ним сейчас.

Джбейль снова поклонился, а Басракан пошел дальше не спеша, на этот раз даже не кивнув.

Тропа вела по склону горы к горному селению – два десятка сложенных из камня домиков, – выросшему в том месте, где раньше стояла лачуга, в которой жил Басракан. Его последователи предлагали построить ему крепость, но он не нуждался в подобном. Со временем, однако, он позволил соорудить для себя жилище в два этажа и больше, чем все остальные дома селения вместе взятые. Сделано это было не ради славы, напоминал он себе часто, ибо отрицал любую славу, кроме славы древних богов. Сооружение было построено во славу их.

Бородатые мужчины в тюрбанах, испачканных кожаных жилетках и широких шароварах, первоначальный цвет которых был тайной, скрытой годами и слоем грязи, склонялись, когда он приходил, и то же самое делали женщины, скрытые от головы до ног черными одеяниями с единственной прорезью для глаз. Он не обращал на них внимания, как не обратил внимания и на двух стражников, стоящих у дверей его дома, поскольку сейчас он откровенно спешил.

Войдя в дом, он увидел еще одного ученика в цветном тюрбане, который склонился перед ним, и указал костлявой рукой на дверь:

– Да будет с тобой благословение истинных богов, ималла Басракан. Человек Аккадан...

– Да, Рухалла, – Басракан не стал тратить времени даже на церемонию. – Оставь меня! – Не дожидаясь исполнения приказания, высокий ималла торопливо вошел через дверь, на которую указывал Рухалла, в скудно обставленную комнату, где были лишь столы и скамьи, покрытые черным лаком. Занавес на одной стене был тканой картой, изображающей народы от Моря Вилайет на запад до Немедии и Офира.

Лицо Басракана сделалось мрачным при виде ожидавшего в комнате человека. Тюрбан и раздвоенная борода заявляли о том, что это горец, но пальцы украшали перстни, халат был из пурпурного шелка, а полнота его фигуры и пухлое лицо говорили о пирах и вине.

– Ты слишком много времени провел среди людей городов, Аккадан, – сказал Басракан сурово. – Без сомнения, ты приобщался к их порокам! Сожительствовал с их женщинами!

Обрюзгшее лицо вошедшего побледнело так, что это было заметно сквозь загар, и он быстро спрятал руки в перстнях за спиной, когда склонился, произнося:

– Нет, ималла Басракан, я не делал ничего подобного. Клянусь! – Слова словно спотыкались в спешке. На лбу заблестел пот. – Я истинный...

– Довольно! – оборвал его Басракан. – Твое счастье, если у тебя есть то, за чем ты был послан, Аккадан. Я приказал тебе без сведений не возвращаться.

– У меня они есть, ималла Басракан. Я их нашел. И я составил планы дворца и карты...

Крик Басракана прервал его:

– Воистину древние боги благоволят мне более чем кому-либо из смертных!

Повернувшись к Аккадану спиной, он прошагал к занавесу на стене и торжествующе поднял сжатые кулаки, глядя на изображенные там страны, населенные разными народами. Скоро Огненные глаза будут у него и дракон окажется связанным с ним так, будто является частью его плоти и воли. И когда перед его последователями взлетит символ благоволения истинных богов, ни одна армия смертных не сможет устоять против них.

– Слава истинным богам, – яростно прошептал Басракан. – Смерть неверным!

Глава 1

Ночь ласкала Шадизар, город, прозванный Злым, и скрывала происходящее в нем, которое оправдывало это прозвище тысячу раз и более. Темнота, приносящая покой другим городам, вызывала самое худшее в Шадизаре Алебастровых Башен, в Шадизаре Золотых Куполов, в городе продажности и насилия.

В десятках мраморных покоев одетые в шелка аристократы увлекали чужих жен к себе в постель, а купцы с множеством подбородков облизывали губы, замышляя похищения дочерей конкурентов. Благоухающие жены, сидя под снежно-белыми опахалами из страусиных перьев, ломали головы, как бы наставить рога мужьям, в то время как женщины со страстными очами из богатых и знатных семей думали, как обойти охрану, оберегающую их предполагаемое целомудрие.

Девять женщин и тридцать один мужчина, один из которых был нищим, а другой – князем, пали жертвой убийств. Золото десяти богачей было унесено изокованных железом подвалов грабителями, а пятьдесят других увеличили свое состояние за счет бедных. В трех борделях практиковались немыслимые раньше виды извращений. Продажные женщины, которым не было числа, предлагали себя во всех темных закоулках, а скрюченные, оборванные нищие подкарауливали пьяных клиентов женщин. Никто не ходил по улицам без оружия, но даже в самых лучших районах города оружия часто было недостаточно, чтобы уберечь свой кошелек от карманников и налетчиков. Шадизарская ночь была в разгаре.

Обрывки облаков, гонимые теплым ветерком, проползали пятнами по высоко висящей в небе луне. Бродячие тени проносились над крышами домов, однако и этого было достаточно мускулистому молодому человеку с ремнем, перекинутым через широкую грудь так, что потертая рукоять меча торчала над правым плечом. Навыки, приобретенные им на диких пустынных склонах его родных Киммерийских гор, помогали ему сливаться с пробегающими тенями, будучи незаметными для глаз того, кто рожден в городе.

Крыша четырехэтажного дома, по которой путешествовал молодой человек, закончилась, и он стал вглядываться в темноту, скрывающую мостовую улицу. Его ледяные глаза были подобны сапфирам, а лицо, обрамленное грубо остриженной гривой черных волос, перевязанных кожаным ремешком, говорило, несмотря на юность, о жизненном опыте, которого хватило бы не на одного обычного человека. Он разглядывал соседнее здание – алебастровый куб с узорным фризом, тянущимся по всей длине чуть пониже края крыши. Послышалось тихое низкое ворчание. Улица под ним была шириной в целых шесть шагов, и тем не менее она являлась самой узкой из тех, что окружали сооружение, сравнимое с дворцом. Что он не заметил, когда выбирал себе путь – оценивая расстояния с земли, – так это то, что крыша была покатой. И крутой! Эрлик побрал бы этого Баратсеса, подумал он. И его золото!

Это была кража не по его собственному выбору, а заказ купца Баратсеса, поставщика пряностей из самых дальних стран мира. Десять золотых монет обещал торговец пряностями за самую дорогую вещь Самарида – богатого импортера драгоценностей, – кубок, вырезанный из цельного огромного изумруда. Десять золотых были сотой частью стоимости кубка и десятой частью того, что заплатили бы скупщики краденого в Пустыне, но после череды неудач в игре в кости киммерийцу очень нужны были монеты. Он согласился на эту кражу и на такую плату и взял две золотые монеты в задаток еще даже до того, как узнал, что нужно украсть. Однако обещание надо выполнять. По крайней мере, подумал он мрачно, там, на крыше, нет стражи, как на других домах купцов.

– Кром! – пробормотал он, бросив последний взгляд на крышу Самарида, и отошел от края подальше в тень между трубами. Сделав несколько глубоких вдохов, чтобы наполнить легкие, он присел. Взгляд сосредоточился на вершине крыши напротив. Вдруг, будто леопард на охоте, он бросился вперед: в два шага он развил большую скорость. Толчковая нога коснулась края крыши, и он прыгнул – вытянув вперед руки, согнув пальцы, готовый зацепиться.

С грохотом киммериец приземлился животом на покатую крышу. И тут же начал сползать. В отчаянии он расставил руки и ноги, чтобы удержаться; глаза искали какой-нибудь выступ, хотя бы шишечку, чтобы ухватиться и предотвратить падение. Он неумолимо сползал к краю крыши.

Неудивительно, что на крыше нет стражи, подумал он, злой на себя за то, что раньше не задал себе вопроса о причине такого «упущения». Поверхность черепиц, покрытых глазурью, была гладкой, как фарфор. Не успел он перевести дыхание, как ноги его уже свесились с крыши. Неожиданно его левая рука скользнула, попав в то место, где недоставало черепицы. Черепицы раскололись и отвалились под тяжестью его тела, когда он тщетно пытался ухватиться за них рукой, осколки дождем посыпались мимо него вниз, во мрак. Ладонь ударилась о дерево, и киммериец судорожно сжал пальцы. Сделав мощный рывок, он остановился и повис в темноте на высоте в четыре этажа.

В первый раз со времени прыжка киммериец издал звук – долгий, медленный выдох сквозь зубы.

– Десяти золотых, – проговорил он спокойным голосом, – недостаточно.

Вдруг деревянная рама, за которую он держался, с резким хрустом сломалась, и он снова полетел. Падая, он вытянулся, поймал кончиками пальцев выступ в нижней части фриза, шириной с палец, и ударился грудью об алебастровую стену.

– Совсем недостаточно, – выдавил он из себя, когда восстановил дыхание. – Я склоняюсь к мысли, что после этого проклятый кубок следует отнести Зенону. – Но, даже говоря это, он знал, что не пойдет к немедийцу – скупщику краденого. Он дал слово.

В то мгновение, понимал киммериец, задача его заключается не в том, как сбыть изумрудный кубок, а как выбраться из создавшегося положения с целой шкурой. Единственными отверстиями, прорезающими алебастровую стену на этой высоте, были вентиляционные дыры, размером с его кулак, поскольку верхний этаж и чердак были отведены под хранилище запасов и помещения для челяди. Им не нужны окна, по мнению Самарида, – если их сделать, слуги и рабы будут выглядывать из них и портить вид его прекрасного дома. Никакого уступа или карниза не было на гладкой стене, не было даже балконов, выходящих на улицу. Крыша же, с которой киммериец прыгнул вначале, вполне могла бы находиться и в Султанапуре, а ее край – за облаками. Остаются (неохотно заключил болтающийся молодой человек) только окна третьего этажа, верхние своды которых находились под ним на расстоянии вытянутой руки.

Не в характере киммерийца было терять время после того, как решено, что надо делать. Медленно перебирая пальцами, он продвинулся вдоль узкого уступа. Первые два сводчатые окна под его ногами светились. Он не мог рисковать встретить людей. Третье окно, однако, было темным.

Сделав глубокий вдох, он разжал руки и начал падать, едва задевая телом стену. Если он прижмется к стене слишком сильно, его оттолкнет, и помочь себе он тогда не сможет. Когда он почувствовал, что пальцы ног находятся напротив окна, он подтянулся немного вперед навстречу подоконнику. Подметки сапог ударились о камень, а ладони с силой шлепнули и уперлись в край окна. Киммериец удержался, хотя и очень ненадежно, поскольку не за что было уцепиться даже ногтем. Усилием воли он пытался удержаться и не упасть.

Мускулы вздулись от напряжения, но он сумел сделать шаг вперед и войти в жилище Самарида. Когда нога коснулась устланного коврами пола, рука направилась к потертой коже на рукояти меча. В комнате было темно, однако привычные к ночной темноте глаза молодого человека могли различить серые силуэты мягких кресел. На стенах висели шпалеры, цвет которых в темноте казался серым, а мраморный пол покрывал ковер с неясным узором.

Вздохнув, киммериец наконец немного расслабился. Это не спальня, где можно было бы разбудить кого-нибудь, кто поднял бы тревогу. Пора бы уже, чтобы хоть что-нибудь удалось в эту ночь сплошного невезения.

Задачи, однако, оставались. И еще неизвестно, какая из них самая трудная: то ли как выбраться из этого жилища, то ли как добраться до своей цели. Дом Самарида был выстроен вокруг сада, где торговец драгоценностями и проводил большую часть своего времени среди фонтанов. Единственная дверь помещения, в котором он выставлял свои сокровища, выходила на колоннаду на первом этаже вокруг этого сада.

Было бы просто забраться в сад с крыши, к тому же Баратсес точно описал расположение двери в сокровищницу. Теперь ему надо пробираться по коридорам с риском натолкнуться на слуг или стражу.

Приоткрыв дверь, он заглянул в коридор, освещенный бронзовыми лампами, висящими на цепях. У стен, разукрашенных замысловатыми мозаичными узорами из тысячи крошечных плиточек, на некотором расстоянии друг от друга стояли столы, инкрустированные перламутром. Никто не шел по полированному мраморному полу. Киммериец тихо выскользнул в коридор.

Мгновение он простоял, рисуя в мозгу план дома. Мысленно он представил, где находится сокровищница. Напрягая слух, чтобы первым услышать чужие шаги, он легко, как кошка, пошел по коридору. Задняя лестница провела его вниз, следующая – еще ниже. Расположение лестниц и красная стершаяся облицовка говорили, что это лестницы слуг. Дважды он настораживался, услышав шарканье сандалий в соседнем коридоре, и прижимался спиной к стене, едва дыша, когда не видящие ничего слуги в бледно-голубых рубахах спешили мимо, слишком поглощенные своими занятиями, чтобы даже просто взглянуть в боковой коридор.

Но вот он в саду. Высокие, поглощенные тенью стены дома делали сад похожим на маленькое ущелье. Слышались всплески и нежное журчание полудюжины фонтанов, разбросанных среди фиговых деревьев, цветущих растений и алебастровых статуй. Сокровища лежали как раз напротив.

Молодой человек сделал шаг и замер. Неясная фигура спешила в его сторону по одной из садовых дорожек. Конан тихо отошел в сторону, подальше от света, падающего из двери. Неужели его заметили, подумал он. Кто бы это ни был, но теперь фигура двигалась очень медленно, будто крадучись, совершенно беззвучно.

Вдруг незнакомец оставил мощеную дорожку и снова пошел в сторону киммерийца. Челюсть Конана напряглась, но ни один мускул не дрогнул, даже веки не моргали. Ближе. Десять шагов. Пять. Два. Незнакомец замер, едва слышно вскрикнув от удивления. Огромный киммериец прыгнул. Одна рука оборвала звук, зажав рот, который его издавал, другая обхватила руки непонятного существа. В мозолистую ладонь Конана впились зубы, и пленник начал бешено биться, осыпая пинками ноги киммерийца.

– Эрлик тебя побери! – прошипел молодой человек. – Ты дерешься как женщина! Прекрати, и тебе ничего не...

И тут до него дошло, что тело, которое он держал, было округлым, хотя и плотным. Он шагнул в сторону, туда, где падал свет от двери, и обнаружил, что разглядывает большие карие глаза, которые вдруг приняли суровое выражение.

Это все-таки была женщина, и красивая, с шелковой оливковой кожей и волосами, плотно заплетенными вокруг маленькой головки. Она перестала кусаться, и он ослабил руку, державшую ее челюсть. Он раскрыл рот, чтобы сказать, что не причинит ей вреда, если она не будет кричать, но она перебила его.

– Я колдунья, – прошептала он грозно, – и я знаю тебя, Конан, пришедший из далекой Самарии или Киммерии. Ты считаешь себя вором. Отпусти меня!

Волосы у него на затылке зашевелились. Откуда она знает? Похоже, у него талант натыкаться на колдунов, талант, которого он предпочел бы лишиться. Он уже ослаблял захват, когда вдруг заметил озорной блеск в ее больших глазах и то, как белые зубки прикусили полную нижнюю губу. Только сейчас обратил он внимание на то, во что она была одета: плотно облегающая матовая черная ткань от шеи до ступней. Даже на ногах были черные носки, с отделенным большим пальцем, как на варежке.

Удерживая ее перед собой за плечи, он не мог подавить улыбку. Она хрупкая и маленькая, но то, как плотно облегало тело ее странное одеяние, не оставляло сомнения в том, что это женщина. Она пнула его и попала в голень.

– Колдунья? – прорычал он тихо. – Только почему-то мне кажется, что ты будешь рассказывать что-нибудь другое, если я приложу розгу тебе к заднице.

– А почему мне кажется, что при первом же ударе я закричу так, что сюда сбежится полгорода? – шепнула она в ответ. – Но на самом деле я не хочу этого делать. Меня зовут Лиана, и я слышала о тебе, Конан. Я видела тебя на улицах. И восхищалась тобой. Я просто хотела показаться таинственной, чтобы быть достойной соперницей твоим женщинам. – Она пошевелилась, пытаясь высвободиться, и ее округлые груди, и так слишком большие для ее хрупкого тела, сделались еще заметнее. Она облизнула губки и приветливо улыбнулась: – Отпусти меня, пожалуйста. Ты такой сильный, что делаешь мне больно.

Он поколебался, затем опустил ее на землю.

– Что это у тебя за одежда, Лиана?

– Не думай об этом, – страстно прошептала она, прижавшись еще сильнее. – Поцелуй меня...

Руки его сами собой поднялись, чтобы обхватить ее лицо. Но не успели его пальцы коснуться щек, как она упала на колени и сделала кувырок вперед мимо него. Пораженный, он все же успел развернуться ей вслед. Маленькая ножка во время кувырка ударила его под ребра, отчего он ойкнул и потерял время, так что женщина успела встать на ноги лицом к стене... и она, казалось, начала карабкаться вверх, как паук.

Выругавшись, Конан бросился вперед. Что-то коснулось его руки, и он схватил мягкую, выкрашенную в черный цвет веревку, свисающую сверху.

– Митра, какой же я дурак! – простонал он. – Воровка!

Тихий смех донесся сверху, так близко, что Конан резко поднял голову.

– Ты действительно дурак. – В тоне девушки слышалась радость. – А я на самом деле вор, чего из тебя никогда не получится. Возможно, с такими плечами ты сможешь стать извозчиком. Или ломовой лошадью.

Рыча, Конан уцепился за веревку, чтобы залезть наверх. Он заметил краем глаза, как что-то мелькнуло, и скорее почувствовал, чем услышал, как что-то упало у его ног. Инстинктивно он отпрыгнул, отпустив веревку. Пытаясь снова схватить ее, он лишь коснулся конца веревки, которую подтягивали наверх.

– Я бы попала в тебя, – снова послышался низкий голос девушки, – если бы захотела. На твоем месте я бы убралась отсюда. Сейчас же. Прощай, Конан.

– Лиана? – громко прошептал он. – Лиана?

Ответом ему была тишина.

Тихо бормоча проклятия, он обшарил землю у ног и выдернул из нее плоский черный метательный нож. Он заткнул его за пояс и вдруг напрягся, будто его ткнули чем-то.

Девушка была воровкой, и она пришла со стороны сокровищницы. Ругаясь про себя, он побежал, не обращая внимания на редкие кусты и цветы.

Сводчатая дверь, ведущая в помещение, где Самарид хранил свои самые ценные предметы, была открыта. Конан остановился на мгновение, чтобы осмотреть тяжелый железный замок. В том, что дверь открыла девушка, киммериец не сомневался, но если она побывала внутри, значит, все ловушки обезврежены либо их можно обойти.

Киммериец поколебался еще одно мгновение, затем направился по залу, вымощенному ромбовидными красными и белыми плитками. Изумрудный кубок, как ему сказали, должен стоять в дальнем конце помещения на постаменте, вырезанном из серпентина. Когда он сделал второй шаг, одна ромбовидная плитка вдавилась у него под ногой. Вспомнив об арбалетах, установленных на стенах, – киммериец встречал уже такое раньше, – он бросился на пол. Конан почувствовал, как под его рукой вдавилась еще одна плитка. От стены послышался лязг и треск, который он не мог не узнать, будучи вором уже достаточно долго. Каждая погрузившаяся плитка высвободила груз, который тянул за цепь и вращал колесо. И оно в свою очередь приведет в действие... вот только что?

Когда он вскочил на ноги, начал звонить колокол, затем еще один. Ругаясь, Конан побежал в конец помещения. Плиты продолжали вдавливаться, и к тому времени, когда он достиг матово-зеленого пятнистого постамента, четыре колокола били тревогу. Постамент был пуст.

– Эрлик побери эту девку! – прорычал он.

Резко развернувшись, он бросился из сокровищницы. И налетел прямо на двух стражников с копьями. Когда все трое повалились на пол, в голове у Конана промелькнула мысль о том, что даже хорошо, что он не задержался, чтобы выбрать себе что-нибудь взамен кубка. Кулак врезался в лицо одного стражника, расквасив нос и раздробив зубы. Стражник дернулся и осел, потеряв сознание. Другой вскарабкался на ноги, готовый ударить копьем. Если бы он задержался, думал Конан, они вполне могли продержать бы его в сокровищнице, пока не подойдут другие. Он выхватил меч из ножен, ударил по копью у самого наконечника, и в результате у стражника в руках оказалась просто длинная палка. С криком стражник бросил эту жердь в Конана и побежал.

Конан тоже побежал. В другую сторону. Он нырнул в дом в первую же дверь, влетев в толпу слуг, взволнованно обсуждающих причину поднятой тревоги. Какое-то мгновение они глядели на него, все сильнее тараща глаза, но затем он взмахнул мечом в воздухе и взревел изо всех сил. Мужчины и женщины бросились врассыпную, будто стая кофских куропаток.

Паника, подумал киммериец. Если он посеет панику, то, может быть, еще сумеет выбраться отсюда. Он понесся по дому, встречая каждого попадающегося ему слугу диким ревом и взмахами меча, пока крики «На помощь!», «Убивают!» и даже «Пожар!» не стали слышны в каждом коридоре. Несколько раз молодому киммерийцу приходилось укрываться в комнатах, когда мимо, лязгая железом, проносились стражники, бегущие на крик и орущие сами. Он уже начал удивляться, сколько же людей у Самарида. Какофония звуков и беспорядок царили в доме.

Наконец Конан добрался до зала при входе, окруженного с трех сторон балконом с балюстрадой из дымчатого камня, и со сводчатым потолком, украшенным алебастровыми арабесками.

Двойная лестница из черного мрамора шла от балкона на уровне второго этажа к мозаичному полу, на котором была выложена карта мира – так, как его знали заморийцы, где каждая страна была представлена драгоценными камнями, вывозимыми оттуда.

На все это Конан не обратил внимания, поскольку взгляд его был устремлен на высокую окованную железом дверь, ведущую на улицу. Ее запирал засов такой тяжелый, что поднять его можно было только втроем, и засов этот, в свою очередь, удерживался на месте железными цепями и массивными замками.

– Кром! – проворчал киммериец. – Заперта, как в крепости!

Один, два, три раза меч его ударил по замку, и каждый раз Конан морщился, видя, что делают эти удары с кромкой клинка. Замок открылся, и Конан начал быстро протягивать цепь сквозь кольца, при помощи которых она крепилась к засову. Когда он повернулся, чтобы заняться следующей цепью, в засов рядом с тем местом, где он стоял, впилась стрела толщиной в два его пальца. Он бросился на пол, пытаясь определить, откуда может прилететь следующая стрела.

Вдруг он увидел своего одинокого противника. Наверху лестницы стоял невероятно толстыйчеловек, чья кожа, однако, висела складками, будто раньше он был в два раза толще. Пухлое лицо окружали жидкие редеющие волосы, и одет он был в бесформенный ночной темно-синий шелковый халат.

Самарид...

Одна нога торговца драгоценностями была вставлена в стремя на конце тяжелого арбалета, и он, пыхтя, крутил ворот, натягивая тетиву, а из угла его тонкого рта текла струйка слюны.

Быстро оценив, сколько времени пройдет до того, как Самарид сможет вставить в арбалет новую стрелу, Конан вскочил на ноги. После одного яростного удара, высекшего искры, второй замок со звоном полетел на пол. Вложив меч в ножны, Конан выдернул цепь и взялся за массивный засов.

– Стража! – вопил Самарид. – Ко мне! Стража!

Мускулы вздулись желваками на икрах, бедрах, спине, плечах и руках, когда Конан уперся в тяжелый деревянный засов. Он приподнялся на толщину ногтя. На лбу киммерийца выступил пот. На толщину пальца. На ширину ладони. И вот засов вышел из железного паза.

Конан сделал три шага назад, чтобы отвернуть засов. Мозаичные плитки разлетелись вдребезги, когда засов грохнулся и сотряс пол.

– Стража! – заорал Самарид, и ему ответил топот ног.

Конан кинулся к толстой окованной двери и потянул одну створку так, что она с силой ударила в стену. Когда он выбегал на улицу, еще одна стрела просвистела мимо его головы и пропорола борозду в мраморном портике. За спиной образовалась сутолока, когда в зал с криком ввалились стражники, спрашивая у Самарида, что делать, а Самарид, бессвязно вопя, пытался отвечать им. Конан не стал оглядываться. Он побежал. Полный злости на молодую воровку со слишком острым языком, он бежал, пока шадизарская ночь не поглотила его.

Глава 2

Квартал Шадизара, называемый Пустыней, состоял из жалких трущоб. Над кривыми улочками висел смрад, пахло отбросами и отчаянием. Беспорядки, творившиеся в остальных частях города за закрытыми дверями, происходили в Пустыне открыто и делались для того, чтобы получить доход. Обитатели Пустыни, большой частью оборванцы, жили так, будто в следующее мгновение их может настичь смерть, что зачастую и происходило. Мужчины и женщины были собирателями падали, хищниками или жертвами, и те, кто считал себя принадлежащим к одному классу, обнаруживали, часто слишком поздно, что принадлежат к другому.

Таверна Абулета была одной из лучших в Пустыне, по мнению обитателей квартала. Среди ее завсегдатаев было мало разбойников и карманников. Расхитителей могил не приветствовали, хотя больше из-за запаха, который шел от них, чем из-за способа, каким они добывали себе монеты. Всем остальным, кто мог уплатить за выпивку, были рады.

Когда Конан толкнул дверь таверны, испарения улицы мгновенно вступили в борьбу с запахом подгоревшего мяса и кислого вина в большом обеденном зале, где двое музыкантов, играющих на цитрах, аккомпанируя голой танцовщице, безуспешно соревновались с шумом голосов посетителей таверны. Усатый немедийский фальшивомонетчик мял руками у стойки хихикающую потаскуху в высоком рыжем парике и лоскутах зеленого шелка, которые мало что могли сделать, чтобы скрыть роскошные полушария грудей и ягодиц.

Пухленький офирский сводник с перстнями, блестящими на пальцах, угощал за угловым столом; среди тех, кто смеялся его шуткам – пока хватало его денег по крайней мере, – были три похитителя, смуглые, с узкими лицами иранистанцы, надеющиеся, что он сможет навести их на дело. Две потаскухи, черноглазые близнецы, предлагали свои услуги, расхаживая между столов, и их пояса из монет позвякивали в такт покачивающимся бедрам.

Не успел киммериец войти, как полная, с оливковой кожей женщина обвила его шею руками. Позолоченные бронзовые чаши едва вмещали ее тяжелые груди, а узкий поясок из позолоченных цепочек, низко сидящий на ее крутых бедрах, поддерживал полоски прозрачного синего шелка, шириной не больше пяди, которые свисали спереди и сзади до щиколоток с браслетами.

– Ах, Конан, – промурлыкала она низким голосом, – как жалко, что ты не вернулся раньше.

– Выпей со мной, Семирамида, – ответил он, разглядывая ее высокую грудь, – и расскажи, зачем мне нужно было возвращаться раньше. А потом мы поднимемся наверх... – Он замолчал в недоумении, когда она замотала головой.

– Я сегодня работаю, киммериец. – Увидев, что он хмурится, она вздохнула: – Даже мне, чтобы жить, нужно немного серебра.

– У меня есть серебро, – прорычал он.

– Я не могу у тебя брать монеты. Не хочу.

Он выругался про себя.

– Ты всегда так говоришь. Почему не хочешь? Не понимаю.

– Потому что ты не женщина, – она нежно рассмеялась. – За что я бесконечно тебе благодарна.

Лицо Конана напряглось. Вначале Лиана сделала из него дурака этой ночью, а теперь Семирамида пытается сделать то же самое.

– Женщины никогда не говорят прямо. Ладно. Если я тебе сегодня ночью не нужен, то и ты мне не нужна.

Он отошел от нее, а она так и осталась стоять, уперев кулаки в бока и беззвучно кривя от раздражения губы.

У стойки он залез в кошелек и бросил на ее потрескавшуюся деревянную поверхность медяки. Как он и предполагал, звон монет прорезался сквозь стену шума в зале и привлек Абулета, который подошел, вытирая толстый палец о грязный передник, надетый поверх выцветшей желтой рубахи. Хозяин таверны подхватил монеты отработанным движением.

– На них я хочу вина, – сказал Конан, Абулет кивнул. – И кое-каких сведений.

– Здесь хватит на вино, – сухо ответил хозяин. Он поставил деревянную кружку, от которой поднимался кислый запах дешевого вина. – Сведения стоят дороже.

Конан потер большим пальцем зарубку на краю стойки, сделанную мечом, привлекая взгляд свинячьих глазок жирного хозяина к этой отметине.

– Их было шестеро, насколько я помню, – сказал он с отсутствующим видом. – Один ножом тыкал тебе под ребра и был готов поковырять твои потроха, если ты раскроешь рот без его разрешения. Что же они хотели? Отвести тебя на кухню, кажется? Не говорил ли один из них, что сунет твои ноги в очаг и продержит их там, пока ты не скажешь, где спрятано золото?

– У меня нет золота, – пробормотал неубедительно Абулет. Обрезанную по краю монетку он узнавал за десять шагов, и вполне можно верить слухам, что свой самый первый краденый медяк он зарыл где-то в таверне.

– Конечно, нет, – мягко согласился Конан. – Однако ты должен благодарить Ханнумана за то, что я увидел, что происходит, в то время как никто больше этого не заметил. Согласись, все-таки немного... неудобно, когда ноги жарятся в углях, а сказать тебе нечего.

– Да, ты увидел. – Тон толстяка был таким же кислым, как и его вино. – И начал размахивать вокруг своим проклятым мечом, поломав половину моих столов. Ты знаешь, во что мне обошлась их замена? Потаскухи бились в истерике, увидев, сколько ты налил здесь крови, и половина посетителей разбежалась, опасаясь, что ты уложишь и их.

Конан рассмеялся и сделал большой глоток вина, не говоря ничего больше. Не проходило и ночи без того, чтобы не была пролита кровь на посыпанный опилками пол, и не было редкостью зрелище, когда выволакивают труп, чтобы выбросить его в переулок.

Лицо Абулета передернулось, и челюсть его опустилась так, что число подбородков удвоилось.

– Так что мы в расчете. Правильно?

Конан кивнул, но предупредил:

– Если только расскажешь о том, что меня интересует. Я ищу женщину. – Абулет фыркнул и указал рукой на девок в зале. Конан терпеливо продолжал: – Она воровка, примерно такого роста, – он показал огромной рукой расстояние от пола до груди, – и довольно округла для своего размера. Сегодня ночью на ней были черные узкие штаны и короткая рубаха, плотно облегающие. И при ней было это, – он выложил на стойку метательный нож. – Себя она называет Лианой.

Абулет потыкал черное лезвие грязным пальцем.

– Я не знаю воровки ни по имени Лиана, ни с другим именем. Был один человек, однако, который пользовался похожими ножами. Джамаль звали его.

– Женщину, Абулет.

Хозяин таверны пожал плечами:

– У него была дочь. Как ее звали? Дай вспомнить... – Он потер измазанную сажей щеку. – Джамаля укоротила на голову городская охрана, должно быть, десять лет назад. Девочку взяли к себе его братья, Гайан и Хафид. Они были тоже ворами. Не слышал о них, однако, уже давненько. Слишком старые для такого занятия, полагаю. Годы всех нас не щадят. Тамира. Так ее звали. Тамира.

Мускулистый молодой человек бесстрастно глядел на жирного хозяина, пока тот не умолк.

– Я спрашиваю о девушке по имени Лиана, а ты мне плетешь басню о какой-то Тамире. И о всей ее Митрой проклятой семье. Не хочешь ли рассказать мне о ее маме? Ее дедушке? Мне уже самому хочется засунуть твои ноги в огонь.

Абулет опасливо посмотрел на Конана. Этот человек с необычными голубыми глазами был известен в Пустыне своей вспыльчивостью и непредсказуемостью.

Хозяин развел руками:

– Разве трудно назвать чужое имя? И разве я не сказал? Джамаль и его братья носили черную одежду, какую ты описал. Утверждали, что это делает их почти невидимыми в темноте. У них было много хитростей. Веревки из шелка, выкрашенные черной краской... я всего и не знаю. Нет, твоя воровка – Тамира, это точно, как бы она себя теперь ни называла.

Черные веревки, подумал Конан, и подавил улыбку. Несмотря на свою молодость, он уже довольно долго был вором, чтобы научиться скрывать свои чувства.

– Возможно, – произнес он задумчиво.

– Возможно, – проворчал хозяин. – Помяни мое слово. Это она. Мы в расчете, киммериец.

Конан допил вино тремя большими глотками и громко поставил пустую кружку.

– Если только это та самая женщина, что я ищу. Вопрос лишь в том, где ее найти, чтобы убедиться.

Абулет взмахнул коротенькими руками:

– Ты думаешь, я слежу за всеми женщинами в Пустыне? Я не могу уследить за потаскухами даже в собственной таверне!

Конан повернулся спиной к скрипящему зубами хозяину таверны. Тамира и Лиана, он был уверен, одно и то же лицо. Должно быть, ему сопутствует удача, ибо он ожидал потратить дни на расспросы, чтобы выйти на след. Обитатели Пустыни оставляли так же мало следов, как и животные, живущие в местности с тем же названием. Определенно, то, что он так быстро столь многое узнал, было добрым предзнаменованием. Без сомнения, он выйдет утром из таверны и встретит ее, когда она будет проходить мимо по улице. И тогда уж они посмотрят, кто из кого сделает дурака.

В это мгновение взгляд его упал на Семирамиду, сидящую за столом вместе с тремя кофскими контрабандистами. Один, с усами, закрученными как рога, и большими позолоченными серьгами в ушах, месил рукой обнаженное бедро Семирамиды и что-то настойчиво ей говорил. Быстро приняв решение, Конан зашагал к столу, где сидели все четверо.

Кофийцы подняли глаза, а Семирамида нахмурилась.

– Конан, – начала она, протянув к нему предупредительно руку.

Огромный киммериец схватил ее за кисть, нагнул и, пока никто не успел пошевелиться, взвалил Семирамиду на плечо. Скамьи с грохотом попадали, когда кофийцы вскочили на ноги, потянувшись руками к рукоятям оружия.

– Ты, северный олух! – орала Семирамида, яростно извиваясь. Кулак ее безрезультатно барабанил по широкой спине. – Отпусти меня, ты, верблюжий выкидыш! Митра разорви твои глаза, Конан!

Тирада ее продолжалась, ругательства становились все более изощренными, и Конан замер в восхищении, чтобы послушать. Кофийцы колебались, наполовину вытащив клинки, смущенные тем, что на них не обращают внимания. Мгновение спустя Конан посмотрел на них, изобразив на лице любезную улыбку. Это явно смутило всех троих еще больше.

– Моя сестра, – сказал он мягко. – Она и я должны посовещаться по семейному вопросу.

– Чтоб Эрлик содрал с тебя шкуру и выставил твой труп тухнуть на солнце! – кричала извивающаяся женщина. – Деркето иссуши твои яйца!

Конан спокойно встретился взглядом с каждым из троих по очереди, и каждый контрабандист поежился, поскольку улыбка Конана не затрагивала ледяных голубых глаз. Кофийцы измерили ширину его плеч, подсчитали, насколько ему будет мешать женщина, и бросили в уме жребий.

– Не буду вмешиваться в отношения между братом и сестрой, – пробормотал тот, у которого в ушах болтались кольца, отводя взгляд. Все трое вдруг оказались поглощены тем, что ставили свои скамейки на место.

Крики Семирамиды стали еще яростнее, когда Конан направился к шаткой лесенке, ведущей на второй этаж. Он шлепнул ладонью по круглой попке.

– Твои сладкие стихи наводят меня на мысль, что ты меня любишь, – сказал он, – но твой нежный голосок оглушил бы и быка. Замолчи.

Тело ее начало дрожать. Конану потребовалось некоторое время для того, чтобы понять, что она смеется.

– Можешь отпустить меня теперь, ты, зверь неученый? – спросила она.

– Нет – ответил он, улыбаясь.

– Варвар! – пробормотала она и нежно прижалась щекой к его спине.

Смеясь, он шагал через две ступеньки. Ему действительно везло.

Глава 3

Катара-базар являл собой калейдоскоп цветов и какофонию звуков. Это была большая, мощенная плитами площадь рядом с Пустыней, где холеные князьки оказывались бок о бок с неумытыми приказчиками, которые ехидно скалились, когда толкали благородных. Одетые в шелка дамы, сопровождаемые вереницей подобострастных рабов, несущих покупки, прогуливались здесь, не обращая внимания на толпы оборванных беспризорных ребятишек, путающихся под ногами.

Некоторые торговцы выставляли свой товар на изысканных столиках под тенью. У других не было ничего, кроме одеяла, расстеленного под жарким солнцем. Коробейники, продающие сливы и ленты, апельсины и заколки, звонко выкрикивали название своего товара, продираясь сквозь толпу. Радужные ткани, резная слоновая кость из Вендии, медные котлы от собственных шадизарских мастеров, переливающиеся жемчуга с Моря Запада и поддельные украшения, в неподдельности которых клялись торговцы, – все переходило из рук в руки за одно мгновение. Часть товаров была ворованными вещами, часть – контрабандой. Мало за что была уплачена даже царская пошлина.

Утром после первой попытки завладеть кубком Самарида – одна мысль об этом заставляла его морщиться – Конан обходил базарную площадь по периметру, высматривая кого-то среди нищих. Попрошаек не допускали на саму площадь, но они выстраивались по ее краям, умоляя прохожих подать им монетку. Между оборванцами было определенное расстояние, ибо, в отличие от других районов Шадизара, здесь нищие скооперировались до такой степени, что точно установили этот промежуток. Попрошаек слишком много, и если стоять слишком близко, то это снизит доход каждого.

Купив на медяки во фруктовой лавке два апельсина, огромный киммериец сел на корточки рядом с попрошайкой в грязных отрепьях, у которого одна нога была гротескно вывернута в колене. Испачканная тряпка закрывала глаза, а перед ним на мостовой стояла деревянная плошка с единственным медяком на дне.

– Подай бедному слепому, – громко ныл нищий. – Подайте монетку слепому, милые люди. Подайте бедному слепому.

Конан бросил в плошку один апельсин и начал чистить другой.

– Не думаешь снова стать вором, Пеор? – спросил он тихо.

«Слепой» слегка повернул голову, чтобы убедиться, что никого нет рядом, и сказал:

– Никогда, киммериец. – Его веселый голос звучал настолько тихо, что достигал лишь ушей киммерийца и ничьих больше. Апельсин исчез под заплатанной рубахой. – Не стану. Нет, я плачу десятую часть городской охране и сплю по ночам спокойно, зная, что моя голова не будет выставлена у Западных ворот. Тебе стоит подумать и перейти в нищие. Это надежное занятие. Не то что воровство. Проклятое Митрой горное дерьмо!

Конан замер, не донеся до рта дольку апельсина.

– Что?

Едва заметным движением головы Пеор указал на группу из шести кезанкийских горцев в тюрбанах и с бородами; их черные глаза были широко раскрыты от удивления перед большим городом. Они прошли по базару будто в тумане, щупая вещи, но ничего не покупая. По хмурым взглядам, провожающим их, было видно, что торговцы рады, что те убрались, независимо от того, сделали они покупки или нет.

– Это уже третья группа грязных шакалов, какую я видел сегодня, а до того, как полностью поднимется солнце, песочные часы должны перевернуться еще два раза. Им следует поспешить убраться под камни, из-под которых они выползли, если учесть то, о чем мы узнали сегодня утром.

У нищего практически не было возможности между восходом и заходом произносить что-нибудь, кроме жалобного крика и время от времени подобострастных благодарностей. Так что пусть выговорится, подумал Конан, и спросил:

– Что вы узнали?

Пеор фыркнул:

– Если бы это был новый способ кидать игральные кости, киммериец, ты знал бы это еще вчера. Думаешь ли ты о чем-нибудь, кроме женщин и азартных игр?

– Что вы узнали, Пеор?

– Говорят, что кто-то объединяет кезанкийские племена. Говорят, что горцы точат свои сабли. Говорят, это может означать войну. Если это так, то Пустыня первой почувствует удар, как всегда.

Конан выбросил остатки апельсина и вытер руки о штаны.

– Кезанкийцы далеко, Пеор. – Улыбка его показала крепкие белые зубы. – Или ты думаешь, что племена оставят свои горы, чтобы грабить Пустыню? Я бы на их месте выбрал район побогаче, но ты старше меня и, безусловно, разбираешься лучше.

– Смейся, киммериец, – сказал горько Пеор. – Но когда объявят войну, толпа начнет охотиться на горцев, чтобы перерезать им глотки, и если не насытится кровью, то обратит свое внимание на Пустыню. И армия будет здесь – «для поддержания порядка». То есть будут зарубать любого беднягу, который решит противиться толпе. Так уже случалось, и так же будет снова.

На них упала тень, отброшенная женщиной, чьи мягкие одежды из изумрудного шелка, будто ласкающие руки, обводили изгибы грудей, живота и бедер. Вокруг талии был повязан пояс, сотканный из золотых нитей. На запястьях и шее были нитки жемчуга, и еще две жемчужины, огромные, как ноготь большого пальца мужчины, висели в ушах. За ее спиной стоял высокий шемит с рабским ошейником и выражением усталости на лице, нагруженный свертками с базара. Она бросила в плошку Пеора серебряную монету, но ее жаркий взгляд был устремлен на Конана.

Мускулистому молодому человеку обычно доставляли удовольствие взгляды, какие бросали на него женщины, но эта оглядывала его так, будто он конь, которого продают. И что было еще хуже, шемит нахмурился, будто узнал соперника. Лицо Конана вспыхнуло гневом. Он открыл рот, но она заговорила первой:

– Мой муж не одобрил бы этой покупки. – Она улыбнулась и пошла прочь, покачивая бедрами. Шемит поспешил следом, бросив на Конана через плечо самодовольный взгляд.

Костлявые пальцы Пеора выудили серебряную монету из плошки. Хихикая, что свидетельствовало о том, что он по крайней мере частично вернул себе хорошее настроение, он засунул его к себе в сумку.

– И она заплатила бы в сто раз больше за одну ночь с тобой, киммериец. В двести. Так ведь приятнее зарабатывать себе монеты, чем лазая по крышам, а?

– Ты хочешь, чтобы эта нога была сломана на самом деле? – прорычал Конан.

Нищий расхихикался так, что в конце концов закашлялся. Когда он снова мог ровно дышать, то вытер рот рукой.

– Без сомнения, тогда в мою плошку попадет еще больше монет. Мое колено болит по ночам оттого, что я выворачиваю его весь день, но то падение было самым лучшим, что со мной случалось.

Конан поежился от такой мысли, но, пока Пеор не потерял еще хорошего настроения, поспешил сказать:

– Я пришел сюда сегодня не для того, чтобы угостить тебя апельсином, Пеор. Я ищу женщину по имени Лиана или, может быть, Тамира.

Пеор кивал, когда киммериец описывал девушку, тщательно отредактировав рассказ об их встрече, затем сказал:

– Тамира. Я слышал это имя и видел девушку. Внешность у нее такая, как ты и говоришь.

– Где мне ее найти? – спросил радостно Конан, но нищий покачал головой:

– Я сказал, что видел ее, и не один раз, но о том, где она может быть... – Он пожал плечами.

Конан дотронулся до кожаного кошелька у пояса.

– Пеор, у меня найдется несколько серебряных монет для человека, который скажет, где ее найти.

– Жаль, что я не знаю, – произнес Пеор огорченно, но затем быстро продолжил: – Но я поговорю со своими – из Братства плошки. Если какой нищий увидит ее, ты об этом узнаешь. В конце концов, ведь дружба что-то значит?

Киммериец прочистил горло, чтоб скрыть улыбку. Дружба, действительно! Сведения поступят к нему через Пеора, а нищему, который их добудет, повезет, если он получит хотя бы один серебряный кругляш.

– Конечно, значит, – согласился он.

– Но, Конан... Я не одобряю убийства женщин. Ты ведь не хочешь причинить ей вреда?

– Только ее достоинству, – ответил Конан, поднимаясь на ноги. С помощью нищих он доберется до нее еще до вечера. – Только ее достоинству.

* * *
Два дня спустя Конан пробирался сквозь толпу с кислым выражением лица. Не только нищие Шадизара сделались его глазами. Многие потаскухи улыбнулись красивому киммерийскому варвару, трепеща под взглядом голубых глаз, и пообещали помочь ему найти ту женщину, хотя и надувая каждый раз от ревности губки. С уличными беспризорниками, на которых не производили впечатления широкие плечи и лазурные глаза, было сложнее. Некоторые называли их «пыль», этих бездомных, оборванных детей, которым не было числа, беспомощных перед ветрами судьбы, но улицы Шадизара были жестокой школой, и дети верили неохотно и требовали награды серебром. Но все эти глаза сказали ему только о том, где Тамира была до этого, а не о том, где она находится сейчас.

Конан рассматривал прохожих, пытаясь проникнуть взглядом сквозь покрывала тех женщин, которые их носили. По крайней мере, под покрывала тех, кто был хрупок и не выше его груди.

Что он будет делать, когда найдет ее, было еще неясно; он знал лишь, что потребует возместить ущерб, нанесенный его достоинству; но он отыщет ее, даже если ему придется заглянуть в лица всех женщин Шадизара.

Он был настолько погружен в свои мысли, что совершенно не слышал звук барабана, который сгонял других с улицы, заставляя даже паланкины прижаться к краю, до тех пор пока вдруг не обнаружил, что стоит один посреди улицы.

Обернувшись, чтобы посмотреть, откуда исходит ритмичный стук, он увидел, что на него надвигается процессия.

Во главе ее шли два воина с копьями, такие же высокие, как и киммериец, – мужчины с черными глазами и в накидках из шкур леопарда, чьи когтистые лапы висели поперек их широкой обнаженной груди. За ними следовал барабанщик с инструментом, висящим на лямке на боку так, чтобы можно было свободно размахивать палочками, отбивая ритм. Десятка два человек в остроконечных шлемах и коротких кольчугах без рукавов следовали за барабанщиком. Половина из них несли копья, а половина – луки и колчаны за спиной, и все были одеты в белые широкие шаровары и красные сапоги.

Конан оглядел кортеж лишь до того места, где шествовали всадники. Их возглавляла женщина верхом на гарцующем черном мерине, который был на локоть выше всех коней свиты. Женщина была высокой, с развитыми формами. Ее одеяние, состоящее из узкой рубахи и еще более узких штанов, и то и другое из коричневого шелка, и алой мантии, откинутой на круп лошади, и все это ничуть не скрывало изгибов тела женщины. Светло-коричневые волосы, позолоченные солнцем, вились вокруг плеч и обрамляли гордое лицо с ясными серыми глазами.

Это была женщина, на которую стоит посмотреть, подумал Конан. И кроме того, он знал о ней, как и любой вор в Шадизаре. Княжна Йондра была известна благодаря своей надменности, своей любви к охоте, умению управлять лошадьми, а среди воров – благодаря тому, что обладала ожерельем и тиарой, от вида которых у многих текли слюнки. В них были вправлены чистейшие рубины, более крупные, чем последняя фаланга большого пальца массивного мужчины, обрамленные сапфирами и черными опалами. Обитатели Пустыни дразнили друг друга, предлагая собеседнику украсть эти украшения, ибо из всех, кто уже пытался это сделать, единственный, непопавшийся на копье стражника, умер со стрелами в глазах, выпущенными самой Йондрой. Говорили, что она была больше разгневана тем, что вор вошел в ее покои тогда, когда она купалась, чем его неловкой попыткой кражи.

Конан уже приготовился уступить дорогу процессии, как воины в накидках из леопарда, теперь не более чем в пяти шагах от него, направили на киммерийца острия своих копий. Они не замедлили шага, а шли так, будто от этой угрозы киммериец должен помчаться в поисках укрытия.

Лицо огромного киммерийца напряглось. Они что, приняли его за собаку, чтобы сгонять с дороги? Достоинство молодого человека, и без того изрядно пострадавшее в последние дни, было уязвлено. Он выпрямился, и руки его направились к потертой, обмотанной кожей рукояти меча. Над толпой, стоящей по обеим сторонам улицы, повисла мертвая тишина.

Глаза воинов с копьями расширились при виде того, что молодой человек остался стоять на месте. Улицы всегда расчищались перед их госпожой – обычно хватало и барабана, а в самом крайнем случае было достаточно блеснуть на солнце наконечником копья. Оба поняли одновременно, что это не ученичок, которого можно оттолкнуть в сторону. Как один, они остановились и приняли боевую стойку.

Барабанщик, самозабвенно лупя палочками, продолжал размахивать руками, пока не оказался между двумя воинами. Там палочки его застыли – одна поднятая, другая у самой кожи барабана, – а глаза забегали, отыскивая выход. Все трое перегородили улицу и вынудили остальной кортеж княжны Йондры остановиться – вначале охотников в кольчугах, затем и всадников, и так до самого конца, пока все не прекратили движение.

Конан понял всю нелепость создавшегося положения и почувствовал, как ему становится смешно – против собственной воли. И как он только так влип, подумал он.

– Эй, ты! – прозвучал низкий женский голос. – Ты, верзила с мечом! – Конан поднял глаза и обнаружил, что поверх голов людей с копьями и луками на него глядит княжна Йондра. – Если ты можешь остановить Зурата и Тамаля, вероятно, ты можешь встретиться и со львом. Мне всегда нужны мужчины, но в Шадизаре мало достойных этого имени. Я возьму тебя на службу. – Высокий с орлиным носом человек, ехавший рядом с ней, сердито раскрыл рот, но она оборвала его жестом. – Что скажешь? С твоими плечами можно носить копье.

У Конана вырвался смех, и киммериец дал ему волю, хотя сам старался не сводить глаз с воинов и не убирал руки с рукояти меча.

Лицо Йондры постепенно застыло в удивлении.

– Я уже на службе, – сумел проговорить он, – у самого себя. Но, моя княжна, я хочу пожелать тебе приятного дня и не буду перегораживать дорогу.

Он сделал изящный поклон – не очень низкий, чтобы не терять из виду концы копий, – и сошел с середины улицы.

Мгновение сохранялось недоуменное молчание, но затем княжна Йондра уже кричала:

– Зурат! Тамаль! Шагом марш! Юнио! Барабан!

Воины с копьями выпрямились, а барабанщик тут же принялся за свою работу. В следующее мгновение процессия уже двигалась. Йондра быстро проскакала мимо и посмотрела еще раз на киммерийца, не понимая, что делает. Человек с орлиным носом скакал рядом, красноречиво приводя какие-то доводы, но она его явно не слушала.

Стайка босоногих ребятишек в рубахах, которые давно потеряли всякий цвет, вдруг появилась рядом с Конаном. Предводителем их была девочка, находящаяся, правда, в том возрасте, когда худому телу трудно приписать какой-либо пол. Почти на голову выше всех своих сподвижников, она вразвалку подошла к мускулистому молодому человеку и принялась рассматривать убранство охотников. Мимо прошли собаки, натасканные на льва, рычащие бестии в ошейниках с шипами, рвущиеся с поводков.

– Такая собака и твою ногу откусит, – сказала девочка. – Большой человек, если получишь в живот копье, то кто нам заплатит?

– Плату получите тогда, когда найдете ее, Лаэта, – ответил Конан.

Мимо проносили охотничьи трофеи: шкуры леопардов и львов, огромные полумесяцы рогов антилопы, череп огромного дикого быка с рогами, толщиной с человеческую руку, – и все это несли так, чтобы видели зрители.

Дочка бросила на киммерийца презрительный взгляд:

– Разве я не говорила? Мы нашли ту девку, и я хочу обещанные две серебряных монеты.

Конан проворчал:

– Когда я буду уверен, что это она.

Это было не первое сообщение о Тамире, полученное им. В одном случае за Тамиру выдавалась женщина в два раза старше его, в другом – одноглазый ученик горшечника. Прошел конец процессии Йондры – вьючные животные и телеги с большими колесами, запряженные быками, и толпа сомкнулась, будто вода за кормой лодки.

– Отведи меня к ней, – сказал Конан.

Лаэта заворчала, но все же пошла по улице, окруженная, как телохранителями, своими мальчишками. Под каждой драной рубахой, как знал киммериец, был нож, и часто не один. Дети улиц предпочитали убегать, но, загнанные в угол, они были опасны, как стая крыс.

К удивлению Конана, они направились не в сторону Пустыни, а прочь от нее, в район, населенный ремесленниками. Вначале на них обрушился грохот из мастерской медника, затем вонь из чанов красильщика. Дым из горнов валил со всех сторон. Наконец девочка остановилась и показала на каменное здание, на котором на цепях висел знак с изображением льва, кое-как намалеванный не очень давно.

– Здесь? – спросил Конан подозрительно. Каждая таверна привлекала людей определенного круга, и вору не будут рады горшечники и красильщики.

– Здесь, – подтвердила Лаэта. Она пожевала губу, затем вздохнула: – Мы подождем на улице, большой человек. Серебряные монеты!

Конан нетерпеливо кивнул и толкнул дверь таверны.

Внутри таверна «Красный лев» была устроена иначе, чем другие подобные заведения. Когда-то в прошлом дом выгорел изнутри. Пол первого этажа, обрушившийся в подвал, так и не был восстановлен. Вместо этого был выстроен балкон вокруг всей внутренней части здания на уровне улицы, а обеденный зал находился там, где раньше был подвал. Даже в самые жаркие дни, когда солнце стояло высоко, в обеденном зале «Красного льва» было прохладно.

Стоя у перил балкона прямо у двери, Конан окинул взглядом таверну, отыскивая хрупкую женскую фигуру. Несколько мужчин стояли на балконе, некоторые прислонились к перилам, держа в руках кружки, большая же часть тихо торговалась с потаскухами о цене. Прислуживающие девушки, несущие подносы с едой и напитками, сновали вверх и вниз по лестнице в дальнем конце обеденного зала, поскольку кухня оставалась на уровне первого этажа. За столами, расставленными внизу на каменном полу, сидели горшечники, руки которых были измазаны засохшей глиной, и ремесленники в кожаных фартуках, работающие с металлом, а также подмастерья в рубахах е радужными кляксами.

Вездесущие девки, чьи лоскутки шелка скрывали тела не больше, чем у их товарок в Пустыне, разгуливали между столами но, как он и ожидал, Конан не увидел тут других женщин. Убедившись, что Лаэта ошибалась или лгала, он начал уже поворачиваться к двери. Краем глаза он заметил, как грузный горшечник, которого гладила по волосам пышногрудая потаскуха, отвернулся от ее прелестей и с любопытством взглянул на точку прямо под тем местом, где стоял киммериец. Другой человек, положивший свой кожаный фартук на стол и усадивший к себе на колени повизгивающую девку, прекратил на мгновение лапать ее, чтобы сделать то же, что и горшечник. И еще один.

Конан перегнулся через перила, чтобы посмотреть, что же они все увидели, и обнаружил Тамиру, скромно одетую в бледно-голубой наряд, с отмытым лицом, так что кожа была девственно свежей... и с поднятой к губам деревянной кружкой. Вздохнув, она поставила, перевернув вверх дном, кружку на стол, что служило сигналом для прислуживающих девушек снова наполнить ее.

Улыбнувшись, Конан вынул из-за пояса плоский метательный нож. Рука его мелькнула, и черное лезвие уже дрожало в дне перевернутой кружки. Тамира вздрогнула, но тут же снова стала спокойной, и только пальцы левой руки барабанили по крышке стола. Улыбка киммерийца померкла. Тихо выругавшись, он степенно направился к лестнице.

Когда он достиг стола, за которым сидела девушка, метательный нож уже исчез. Он не обратил внимания на удивленные взгляды мужчин за соседними столами и сел напротив нее.

– Ты обещала мне восемь золотых, – были его первые слова.

Уголки рта Тамиры дернулись вверх.

– Так мало? Я получила сорок от княгини Зайеллы.

Конан вцепился в край стола так, что дерево заскрипело, протестуя. Сорок!

– Зарат из Кофа дал бы сотню, – пробормотал он, затем быстро продолжил, пока она не успела спросить, почему же ему в таком случае должны были дать лишь восемь. – Я хочу с тобой поговорить.

– А я с тобой, – сказала она. – Я не для того явилась в такое заведение и позволила тебе найти меня, чтобы...

– Позволила найти тебя! – взревел Конан. Посетитель за соседним столиком быстро поднялся и поспешил прочь.

– Конечно, позволила. – Лицо и голос ее были спокойны, но пальцы забарабанили снова. – Как могла я не заметить, что каждый нищий в Шадизаре и огромное число потаскух выспрашивают о том, где я?

– А ты думала, я тебя забуду? – саркастически спросил он.

Она продолжала так, будто он ничего и не говорил:

– Ладно, но я этого не потерплю. Ты помешаешь моему... ты привлечешь к себе внимание моих родственников. Им не понравится то, что чужак следит за мной. Я привела тебя сюда, подальше от Пустыни, в надежде, что они не узнают о нашей встрече. Ты обнаружишь нож у себя в горле, киммериец. Но почему-то, сама не знаю почему, я этого не хотела бы.

Конан молча глядел на нее до тех пор, пока ее большие темные глаза не начали взволнованно моргать. Пальцы участили барабанную дробь.

– Значит, ты все-таки знаешь, из какой я страны.

– Дурак, я пытаюсь спасти тебе жизнь.

– О тебе заботятся дяди? – спросил он вдруг. – Наблюдают за тобой? Охраняют тебя?

– И ты сам узнаешь, насколько тщательно, если не оставишь меня в покое. Что ты так довольно улыбаешься?

– Просто теперь я знаю, что буду твоим первым мужчиной. – Голос его был спокоен, но все его мускулы напряглись.

Тамира, не веря своим ушам, молча открыла рот, а щеки ее залила алая краска. Вдруг с губ девушки сорвался крик, и в руке ее оказался метательный нож.

Конан бросился со скамейки в тот миг, когда рука ее взметнулась. За его спиной вскрикнул подмастерье и недоуменно уставился на кончик собственного носа, с которого тек красный ручеек и образовывал новые разводы на закапанной краской рубахе.

Конан осторожно поднялся на ноги. Тамира потрясала перед ним кулачками вне себя от ярости. По крайней мере, подумал он, у нее больше нет таких ножей. Иначе нож был бы уже выхвачен.

– Но ты должна меня просить, – сказал он, будто не был прерван. – Когда попросишь, мы будем в расчете за те восемь золотых, что ты украла у меня.

– Чтоб тебя Эрлик побрал! – задыхалась она. – Митра раздери твою душу! Подумать только, что я беспокоюсь... подумать, что мне... Да ты всего лишь олух! Надеюсь, что мои дяди действительно тебя поймают! Надеюсь, что городская охрана выставит твою голову на обозрение! Надеюсь... надеюсь... о-о!

Она вся тряслась от ярости.

– С нетерпением ожидаю наш первый поцелуй, – сказал Конан и увернулся от кружки, полетевшей ему в голову.

Спокойно повернувшись спиной к яростно кричащей девушке, он зашагал вверх по лестнице и вышел из таверны. Как только дверь за ним затворилась, его непринужденная манера тут же исчезла. Он спешно искал Лаэту и улыбнулся, когда она появилась с протянутой ладонью.

До того как она успела сказать хотя бы слово, он бросил ей две серебряных монеты.

– Будет еще, – сказал он. – Я хочу знать все о том, куда она ходит и с кем встречается. Тебе по монете каждые десять дней и столько же твоим приятелям.

Золото Баратсеса исчезло быстро, подумал он, но если повезет, то как раз должно хватить.

Лаэта, открывшая рот, чтобы поторговаться, могла лишь молча кивнуть.

Конан довольно улыбнулся. Тамира попалась. После представления, разыгранного им, она думает, что он придурок и шут, намеревающийся соблазнить ее, чтобы расквитаться за прошлое. Он даже сомневался, помнила ли она свою оговорку. Она чуть было не сказала, что он может помешать ее следующему делу. Она замышляет кражу, и ей не нужен конкурент. Но на этот раз первым будет он, а пустой постамент обнаружит она.

Глава 4

Большинство заморийских аристократов, думала княжна Йондра, расхаживая по дворцовому саду, сожалели о том, что последним из Перашанидов была женщина. Аккуратно засучив рукав своего ярко-красного шелкового одеяния, она обмакнула пальцы в искрящиеся воды фонтана, обрамленного мрамором с серыми прожилками. Краем глаза она разглядывала человека, который стоял рядом с ней. Его красивое лицо и черные глаза излучали самоуверенность. Тяжелая золотая цепь, каждое звено которой было добыто усердием его семьи, висела поверх изящных складок цитриновой рубахи. Князь Амарид ничуть не сожалел о том, что она женщина. Это означало, что все богатство Перашанидов достанется ему вместе с ее рукой... Если ему только удастся заполучить ее руку.

– Погуляем еще, Ама, – сказала она и улыбнулась при виде его неудачной попытки скрыть гримасу, вызванную этим данным ею ласковым прозвищем. Она была уверена, что он примет улыбку на свой счет. Он не в состоянии думать иначе.

– Сад прелестен, – сказал он. – Но все же не так прелестен, как ты.

Вместо того чтобы взять предложенную ей руку, она пошла дальше по мощеной дорожке, вынуждая его торопиться, чтобы догнать ее.

В конце концов ей придется вступить в брак. Мысль эта вызвала вздох сожаления, но долг сделает то, что не удалось легионам претендентов на ее руку. Она не может позволить роду Перашанидов закончиться на ней. Еще один вздох сорвался с ее пухлых губ.

– В чем причина такой меланхолии, моя сладость? – бормотал Амарид ей в ухо. – Позволь мне испробовать твой медовый поцелуй, и я прогоню все твои печали.

Она ловко увернулась от его губ, но не стала ничем другим рушить его надежду. В отличие от большинства заморийских аристократок, она мало кому из мужчин позволяла даже поцеловать себя, не говоря уж о чем-то большем. Но даже если она и не могла сдержаться и не поиздеваться над напыщенностью Амарида, его не следует прогонять совсем.

По крайней мере, он достаточно высок, подумала она. Она никогда не позволяла себе задумываться над причиной того, почему она выше большинства мужчин в Заморе, но она уже давно решила, что муж должен быть выше нее.

Амарид был выше на голову, но зато слишком хрупок. Она представила себе мужчину, которого бы хотела иметь мужем. Аристократического происхождения, конечно. Превосходный наездник, стрелок и охотник, разумеется. Телосложение? Выше Амарида примерно на голову. Шире в плечах, с широкой мощной грудью. Красивый, но более грубой красотой, чем ее спутник. Его глаза...

Вдруг она чуть не вскрикнула, когда узнала, чей образ она нарисовала себе. Она одела его как заморийского аристократа, но это был голубоглазый уличный бродяга, помешавший ее процессии, возвращавшейся с охоты. Лицо ее залилось краской. Голубые глаза! Варвар! Будто дымчато-серые огни вспыхнули ее собственные глаза. Как только могла она думать о том, чтобы позволить такому типу дотронуться до себя, даже не подозревая об этом! Митра! Тем хуже, что не подозревая!

– ...И во время моей последней охоты, – говорил Амарид, – я убил действительно замечательного леопарда. Даже лучше, чем те, что попались тебе, я полагаю. Я бы с удовольствием поучил тебя тонкостям охоты, моя маленькая конфетка. Я...

Йондра скрежетала зубами, в то время как он восторженно продолжал. Однако он действительно охотник, притом знатного происхождения. Если он и дурак – а в этом она почти не сомневалась, – тем проще будет с ним справляться.

– Я знаю, зачем ты пришел, Ама, – сказала княжна.

– ...когти величиной с... – Голос аристократа затих, и он недоуменно заморгал. – Знаешь?

Она не могла скрыть раздражения в голосе.

– Ты хочешь взять меня в жены. Ведь правда? Ну?

Она быстро направилась по саду к тиру. Амарид поколебался, затем побежал за княжной.

– Ты даже не представляешь, каким счастьем меня наполнила, сладчайшая. Сладчайшая? Йондра? Куда же ты... а?

Йондра отстранила руки, пытающиеся обнять ее, луком, снятым ею с позолоченной подставки, стоявшей на траве. Спокойно она надела на левую руку кожаную накладку, чтобы защитить кожу от тетивы. Еще один лук и вторая накладка, а также два черных лакированных колчана, полные стрел, висели на подставке.

– Ты должен... сравняться со мной, – сказала она, указав жестом на маленькую круглую мишень, сделанную из плотно переплетенной соломы, висящую на верху деревянной рамы высотой в три человеческих роста на расстоянии в сто шагов от них. Она намеревалась сказать «превзойти», но в конце концов не решилась. В действительности она не верила, что кто-нибудь может превзойти ее, – ни с луком, ни верхом. – Я не могу вступить в брак с человеком, который стреляет хуже меня.

Амарид поглядел на мишень, затем взял, самодовольно улыбаясь, второй лук.

– А почему так высоко? Не важно. Спорим, что побью тебя в этом. – Он рассмеялся, и смех этот напоминал ржание и никак не вязался с его внешностью. – Я выиграл, стреляя, много кошельков, но ты будешь самым лучшим моим призом.

Рот Йондры напрягся. Засучив свободные рукава, она положила стрелу и крикнула:

– Миней!

Лысеющий человек в короткой белой рубахе слуги вышел из кустов рядом с рамой и потянул за веревку, укрепленную рядом с мишенью. Тотчас мишень, не больше человеческой головы, начала скользить вниз по диагонали, раскачиваясь из стороны в сторону на длинном деревянном рычаге. Было ясно, что она должна будет двигаться, увеличивая скорость до самой земли.

Йондра не поднимала своего лука до того, как мишень прошла половину первой диагонали. Зато тем быстрым движением она вскинула лук, натянула тетиву и выпустила стрелу. Стрела вонзилась в цель жестким ударом, не замедлив падения мишени. Но еще до этого в воздух взлетела уже вторая стрела, а за ней следовала третья. Когда соломенная мишень упала на землю, княжна опустила лук со вставленной, но не выпущенной стрелой. Это была седьмая. Шесть стрел с перьями украшали мишень.

– Рукава немного мешают, – сказала она огорченно. – В твоей рубахе можно выпустить больше шести. Дай мне только надеть охотничий костюм... Тебе плохо, Ама?

Лук Амарида болтался в расслабленной руке. Аристократ глядел, побледнев, на мишень. Когда он повернулся к княжне, бледность сменила густая краска. Он с трудом выговорил:

– Я слышал, что тебе доставляет удовольствие превосходить мужчин, но я не думал, что ты заявишь, что готова вступить в брак лишь для того, чтобы втянуть меня в... это! – Он выплюнул последнее слово и швырнул лук в сторону простреленной мишени. – Какой бритунийской ведьмовщиной ты воспользовалась, чтобы заколдовать свои стрелы?

Руки ее дрожали от гнева, когда она подняла лук, положила стрелу и натянула тетиву, но она заставила их успокоиться.

– Убирайся! – сказала княжна сурово.

Разинув рот, смуглый аристократ глядел на стрелу, нацеленную ему в лицо. Он резко развернулся и побежал, прыгая из стороны в сторону, ссутулясь, пытаясь увернуться от ее стрел и одновременно готовясь принять выстрел в спину.

Она проследила за каждым его прыжком и скачком, по-прежнему нацелив стрелу на него, пока он не скрылся в кустах. Лишь тогда она сделала выдох и ослабила тетиву. Мысли, которые она приучалась к себе не допускать, нахлынули снова.

Князь Карентид, ее отец, был генералом заморийской армии, а также и последним представителем древнего рода. Ведя кампанию на границе Бритунии, он выбрал себе пленницу, Камардику, высокую и сероглазую, которая утверждала, что она жрица. В этой связи не было ничего необычного, ибо заморийские солдаты часто забавлялись с пленными бритунийскими женщинами и в Заморе несть числа рабыням из Бритунии, но Карентид взял пленницу замуж. Взял замуж и тем самым подвергся остракизму.

Йондра помнила его тело – его и... той женщины, – лежащее в гробу, после того как лихорадка унесла столько жизней в городе, не пощадив ни аристократа, ни нищего. Йондру растили, обучали и охраняли так, как и полагается наследнице несметных богатств и представительнице древнего аристократического рода.

Однако ее рост и проклятые серые глаза... И она слышала, как люди шепчут. Полукровка. Дикарка. Бритунийка. Она слышала это, пока ее искусство стрельбы, ее вспыльчивость и отсутствие страха перед последствиями не прекратили этот шепот там, где она могла его слышать.

Она была княжна Йондра из дома Перашанидов, дочь генерала, князя Карентида, последняя из рода, не уступающего в знатности роду самого царя Тиридата, и никому не было позволено упоминать что-либо еще.

– Он ни разу бы не попал, моя госпожа, – произнес тихо голос у ее локтя.

Йондра взглянула на лысеющего слугу, на его озабоченное морщинистое лицо.

– Не тебе так говорить, Миней, – сказала она, но в голосе ее не было злобы.

Лицо Минея изобразило почтение.

– Повинуюсь, моя госпожа. Если моей госпоже угодно, то девушка, присланная княгиней Роксаной, здесь. Я отвел ее во вторую гостиную, но могу и увести, если ты все еще так хочешь.

– Если мне не дано выйти замуж, – ответила она, аккуратно кладя на место свой лук, – значит, служанка мне все-таки понадобится.

Во второй гостиной, пол которой был выложен мозаикой с зелеными и золотыми арабесками, стояла хрупкая девушка в короткой темно-синей рубахе – такой цвет заставляла носить своих служанок княгиня Роксана. Ее темные волосы были заплетены в простую косу, которая свисала до самой поясницы. Девушка опустила глаза, глядя на свои маленькие ножки, когда в зал вошла княжна Йондра.

На столике из черного дерева, инкрустированного слоновой костью, лежали две таблички, покрытые с одной стороны воском и связанные вместе шелковым шнурком. Йондра тщательно осмотрела печати на шкурке. Мало кто из не принадлежащих к классу аристократов или торговцев мог писать, но были случаи, когда слуги пытались внести изменения в свои рекомендации. Эти печати были целы. Княжна перерезала шнурок и стала читать.

– Почему ты хочешь оставить службу у княгини Роксаны? – спросила она вдруг. – Лиана? Так тебя зовут?

– Да, моя госпожа, – ответила девушка, не поднимая головы. – Я хочу стать горничной, моя госпожа. Я работала у княгини Роксаны на кухне, но ее горничные обучали меня. У княгини Роксаны не было места для еще одной горничной, но она сказала, что тебе, моя госпожа, она нужна.

Йондра нахмурилась. У этой девчонки даже не хватает духу посмотреть ей в глаза! Она терпеть не могла трусости у собак, лошадей, а также у слуг.

– Мне нужна девушка, чтобы обслуживать меня на охоте. Последние две не справились с трудностями. Ты считаешь, что твое желание стать служанкой сохранится, несмотря на жару, мух и песок?

– О да, моя госпожа.

Медленно Йондра обошла вокруг девушки, разглядывая ее со всех сторон. На вид она определенно крепкая, чтобы выдержать жизнь в охотничьем лагере. Кончиками пальцев княжна приподняла подбородок девушки.

– Симпатичная, – сказала Йондра, и ей показалось, что она заметила искры в этих больших темных глазах. Возможно, у нее, в конце концов, действительно достаточно храбрости. – Я не потерплю, чтобы моей охоте помешало то, что охотники будут страдать из-за хорошенького личика, девушка. Смотри не строй им глазки.

Йондра улыбнулась. На этот раз в глазах действительно мелькнула вспышка гнева.

– Я девственница, моя госпожа, – сказала девушка с едва заметной ноткой чопорности в голосе.

– Конечно, – сказала Йондра уклончиво. Мало кто из служанок были девственницами, однако они считали, что это дает больше возможностей при получении места. – Удивительно, что княгиня Роксана отпустила тебя, принимая во внимание все похвалы, какими она тебя осыпает. – Она постучала ногтем по навощенным табличкам. – Со временем я узнаю, достойна ли ты этих похвал. В любом случае знай, что я не потерплю и намека на непослушание, ложь, воровство и лень. Я не бью свою прислугу так часто, как некоторые, но прегрешения в этой области будут стоить тебе ударов плеткой. – Княжна наблюдала, как искры в глазах девушки потухли – в них теперь читалось усердие и рвение к работе по мере того, как значения слов доходили до нее.

– Моя госпожа, клянусь, что буду служить тебе так, как того заслуживает такая знатная особа.

Йондра кивнула.

– Миней, проводи ее в комнаты прислуги. И вызови сюда Арвания.

– Повинуюсь, моя госпожа.

Она тут же позабыла об этом деле. Звуки шагов Минея, уводящего девушку, уже не имели значения. Положив таблички на стол черного дерева, она прошла по залу к высокому узкому шкафу, сделанному из украшенного резьбой розового дерева. Дверцы распахнулись и открыли взгляду полки со свитками пергамента, каждый из которых был перевязан лентой. Она торопливо порылась среди свитков.

Случай с Амаридом утвердил ее решение. То, что слухи о ее происхождении по-прежнему расползаются, было достаточной причиной для того, чтобы оставить мысль о замужестве. Вместо этого...

Амарид сказал, что она любит превосходить мужчин. Что же ей делать, если мужчины со своей дурацкой гордостью не могут принять того, что она лучше их – и в стрельбе, и в скачках, и на охоте? Она превзойдет их, поскольку так и должно быть. Она сделает то, на что ни у одного из них не хватит ни умения, ни отваги.

Княжна развязала ленту, связывающую свиток, и пробежала глазами по пергаменту, пока не нашла то, что искала.

«У зверя, моя госпожа, говорят, есть чешуя, но передвигается он на ногах. Отсеивая явные преувеличения, вызванные страхом, я могу с определенностью доложить, что он поедает людей и скот. Обитает он, моя госпожа, по-видимому, в Кезанкийских горах рядом с границей Заморы и Бритунии. Учитывая происходящее сейчас волнение среди горских племен, я не могу советовать...»

Йондра смяла пергамент. Она вернется со шкурой этого необычного зверя в качестве трофея. Пусть только кто-нибудь из подобных Амариду заикнется о том, что сможет сделать то же самое. Пусть только посмеет.

* * *
Тамира семенила следом за Минеем по коридорам дворца, едва слушая лысеющего старика, который говорил ей о ее обязанностях и рассказывал о других слугах. До самого последнего момента она не была уверена, что план ее сработает, даже после такой тщательной подготовки.

Сорок золотых получила она от Зайеллы, и все ушло на приготовления к этому делу. Большая часть потрачена была на дворецкого Роксаны, позволившего воспользоваться личной печатью княгини. Проверок, однако, не будет, и подвох не обнаружат, поскольку княгиня Роксана покинула город днем раньше. Тамира позволила себе улыбнуться. Через несколько дней у нее будет сказочное ожерелье и тиара Йондры.

– Не отвлекайся, девушка, – сказал раздраженно Миней. – Тебе все это надо знать, чтобы помогать в приготовлении к охоте княжны Йондры.

Тамира заморгала.

– К охоте? Но ведь она только что вернулась с охоты.

– Ты видела, как я говорил с Арванием, занимающимся делами, связанными с охотой. Нет сомнения в том, что вы отправитесь, как только соберут припасы.

Девушку охватила паника. В ее планы не входило на самом деле отправляться в поход с Йондрой. Зачем потеть в шатре, когда драгоценности остаются в Шадизаре. Конечно, они и останутся там, когда она вернется. Но может вернуться и княгиня Роксана.

– Я... я должна позаботиться... о своих вещах, – промямлила она. – Я оставила свою одежду во дворце княгини Роксаны. И свою любимую заколку. Мне нужно принести...

Миней прервал ее:

– Когда получишь инструкцию о подготовке к охоте. Ты должна позаботиться не только о том, чтобы были упакованы платья и драгоценности моей госпожи, но ты должна проследить за ее духами, мылами и маслами для купания, и...

– Она... госпожа берет на охоту украшения?

– Да, девушка. Слушай внимательно. Румяна и пудра моей госпожи...

– Ты имеешь в виду несколько браслетов и брошек? – не отставала Тамира.

Старик потер лысину и вздохнул.

– Я не имею в виду ничего подобного, девушка. По вечерам моя госпожа наряжается, чтобы обедать во всем великолепии. Ладно, поскольку ты кажешься мне рассеянной по какой-то причине, я прослежу за тем, как ты исполнишь свои обязанности.

Остаток утра и часть дня Тамиру перебрасывали с одной работы на другую, и все это происходило под неусыпным оком Минея. Она сложила шелковые и кружевные одежды Йондры – три раза ей пришлось переделывать это, пока Миней не остался доволен, – и уложила их в плетеные корзины. Редкие духи из Вендии и пудры из Кхитая, румяна из Султанапура, дорогие масла и мази из дальних краев – все завернула она в мягкие тряпочки и уложила, и все это время лысеющий старикашка висел над ней и напоминал, что с каждым флакончиком и с каждой баночкой нужно обращаться так нежно, как с младенцем. Затем, еле переступая под тяжестью корзин, она и другие служанки отнесли свой груз на двор конюшни, где готовили вьючных животных к утру.

Каждый раз, когда Тамира проходила по покоям Йондры, у нее текли слюнки при виде ларцов – железных ящиков с толстыми стенками – для переноски украшений аристократки. Ларцы стояли и дразнили на фоне увешанных гобеленами стен. Но сейчас они были просто железом, поскольку их заполнят лишь в последний момент. Все же украшения отправятся вместе с ней. Тамира не могла не улыбнуться.

Испытывая острую боль во всем теле от непривычного труда, Тамира обнаружила, что Миней подвел ее к боковой двери дворца.

– Принеси свои вещи, девушка, – сказал он, – и поскорее возвращайся. Есть еще работа.

Она не успела произнести ни слова, как ее уже вытолкнули на улицу и дверь захлопнулась у нее перед носом. Она простояла довольно долго, уставив удивленный взгляд в выкрашенное красным дерево.

Она уже позабыла о выдуманных по панике оставленных вещах. Ее первоначальный план требовал, чтобы она оставалась во дворце до тех пор, пока ожерелье и тиара не будут у нее в руках. Тогда Конан никак не выведает о том, что она собирается сделать. Огромный варвар, похоже, собирается...

До нее дошло наконец, что она за пределами дворца, потому она быстро развернулась, чтобы оглядеть узкую улочку. У стены напротив уныло сидел на корточках кезанкийский горец в тюрбане, и несколько оборванных ребятишек играли на грубой мостовой в бабки. Тамира облегченно вздохнула. Не было видно ни нищего, ни потаскухи. Дяди найдут ей все необходимое, чтобы Миней был доволен. Внимательно следя за тем, чтобы не попасться на глаза наблюдателям Конана, она поспешила по улице.

Трое ребятишек, на которых она не обратила внимания, прервали игру и пошли следом.

Горец проводил девушку похотливым взглядом, затем неохотно принялся снова рассматривать дворец.

Глава 5

За угловым столом в заведении Абулета сидел Конан и мрачно глядел в кружку, наполовину наполненную дешевым кофийским вином. Семирамида в пояске из монет и в двух полосках алого шелка сидела на коленях туранца в другом конце битком набитого зала, но сейчас не это было причиной плохого настроения киммерийца. Полученных от Баратсеса денег стало еще меньше после вчерашней игры в кости. Поскольку все мысли Конана были о Тамире, он не думал, где раздобыть еще монет. И что еще хуже, он не имел никаких сведений от Лаэты. Прошел лишь день после того, как он послал ребят следить за Тамирой, но он был уверен – уверен так, будто темноглазая воровка сама сказала об этом, – что она уже совершает задуманную ею кражу. Кражу, в которой он поклялся опередить ее. И у него нет никаких сведений!

Поморщившись, он поднял кружку и допил остатки вина. Когда он поставил кружку, то увидел, что по другую сторону стола стоит высокий и костлявый человек. Дорогая черная хауранская накидка, отделанная по краям материей, была плотно запахнута, чтобы нельзя было узнать подошедшего.

– Что тебе надо, Баратсес? – проворчал Конан. – Я оставляю себе два золотых, как плату за попытку, и ты должен быть счастлив, что это так дешево.

– У тебя есть комната в этом... заведении? – Торговец специями обежал взглядом зал, в котором стоял пьяный гул, будто ожидал, что на него могут накинуться в любое мгновение. – Я хочу поговорить с тобой наедине.

Конан недоверчиво покачал головой. Этот придурок явно оделся в то, что посчитал неброской одеждой, но столь же явным было и то, что он не обитатель Пустыни. Его приход, конечно, был замечен, и разбойники столпились в девять рядов на улице, ожидая, когда он выйдет, но здесь, где он в безопасности, он боится ограбления.

– Кром, – сказал Конан и повел торговца по шаткой деревянной лестнице в задней части обеденного зала.

Его комната была простым ящиком из грубых досок, с узким окном, заколоченным в тщетной попытке уберечься от вони, доносящейся из переулка за таверной.

Широкая низкая кровать, стол, одна ножка которого была короче других, и единственный табурет составляли всю обстановку. Все вещи киммерийца – кроме старинного меча, который он всегда носил с собой, – висели на гвоздях, вбитых в стену.

Баратсес презрительно оглядел комнату, и Конан вскипел:

– Не могу позволить себе приобрести дворец. Пока. Ну, зачем ты сюда пришел? Еще что-нибудь надо украсть? На этот раз хорошо заплатишь, или ищи кого-нибудь другого.

– Ты не выполнил еще предыдущего заказа, киммериец. – Хотя дверь была закрыта, торговец по-прежнему прятал свое лицо под накидкой. – Я принес остальную часть золота, но где мой кубок? Я знаю, что у Самарида его больше нет.

– У меня его тоже нет, – огорченно ответил Конан. – Другой побывал там раньше меня. – Конан поколебался, он не мог избавиться от мысли, что Баратсесу за те два золотых положены хотя бы какие-то сведения. – Я слышал, что кубок теперь у княгини Зайеллы.

– Значит, она предложила тебе больше, чем я, – пробормотал Баратсес. – Я слышал, что у тебя есть некое странное представление о честности, но вижу, что ошибался.

Взгляд киммерийца сделался ледяным.

– Не называй меня лжецом, торговец. Украл кубок не я.

– В комнате душно, – сказал Баратсес. – Мне жарко. – Он скинул накидку, взмахнув перед собой одной полой.

Инстинкт подсказал киммерийцу, что здесь что-то не так. Когда полы накидки уже не мешали, Конан ударил Баратсеса по кисти, остановив карпашский нож с черным лезвием на расстоянии ладони от своего горла.

– Придурок! – произнес киммериец.

Полетели брызги крови и осколки зубов, раскрошенных ударом кулака Конана. Кинжал вывалился из слабых пальцев и упал на пол на мгновение раньше, чем сам Баратсес.

Огромный киммериец нахмурился, глядя на лежащего без сознания человека. Кинжал Баратсес выхватил из ножен, закрепленных на предплечье. Конан нагнулся, чтобы взять ножны, и бросил их и нож на накидку.

– Покушение на мою жизнь, – сказал он наконец, – будет стоить тебе того золота, что ты принес.

Отвязав кошелек от пояса торговца, он высыпал содержимое на ладонь. Золота там не было, лишь серебро и медь. Он подсчитал и поморщился. На три медяка больше золотого. Похоже, что смерть его была запланирована, независимо от того, есть ли у него кубок или нет. Всыпав монеты в кошелек, он швырнул его к кинжалу и ножнам.

Баратсес на полу пошевелился и простонал.

Схватив в кулак рубаху своего костлявого посетителя, Конан поднял его на ноги и стал трясти до тех пор, пока глаза торговца не открылись. Баратсес издавал булькающий стон, когда обследовал языком обломки зубов.

– У меня нет этого кубка, – сурово произнес киммериец. Он легко оторвал ноги торговца от пола. – У меня никогда не было этого кубка. – Он сделал шаг и ударил Баратсеса спиной о заколоченные ставни, которые тут же распахнулись. Торговец с окровавленным лицом повис над переулком на вытянутой руке Конана. – И если еще раз тебя встречу, выбью оставшиеся зубы.

Конан разжал кулак.

Вой Баратсеса оборвался, когда он плюхнулся в смесь, состоящую из равных частей грязи, помоев и содержимого ночных горшков. Тощая собака, которой помешали копаться в очистках, начала ожесточенно лаять. Еле поднявшись на ноги, Баратсес принялся дико озираться по сторонам, затем бросился бежать.

– Убивают! – орал он. – Убивают!

Конан вздохнул, проводив торговца взглядом.

Услышав эти крики, никто не придет на помощь здесь, в Пустыне, но после того, как он выберется из этих кривых улочек, городская охрана быстро примчится. И внимательно выслушает рассказ уважаемого торговца.

Вероятно, было бы лучше, если бы он перерезал этому костлявому глотку, однако убийствами он не занимался. Ему придется временно оставить город, пока шум не уляжется. Кулак, вышибивший Баратсесу зубы, ударил по оконной раме. А когда вернется, Тамира уже совершит кражу. Он может вообще не узнать, что она украла, не говоря уже о том, чтобы украсть его первым.

Конан начал поспешно собираться. Содержимое кошелька Баратсеса было добавлено к тому, что оставалось в кошельке киммерийца. Кинжал в ножнах он привязал к левому предплечью, затем набросил на плечи черную накидку. Она была немного маловата, но зато в десять раз лучше, чем то, что имел Конан.

Он нахмурился, почувствовав что-то на груди, и пощупал рукой подкладку. Там был пришит маленький мешочек. Из него киммериец вынул серебряную коробочку с крышкой, украшенной синими камнями. Сапфиры низкого качества, оценил он опытным глазом.

Конан открыл коробочку и презрительно скривил губы, увидев там зеленоватый порошок. Пыльца зеленого лотоса из Вендии. Похоже, что Баратсес любил вызывать сны тогда, когда хотел. Небольшое количество этого зелья может принести десять золотых. Перевернув коробочку, Конан постучал по донцу ладонью, чтобы вся пыльца высыпалась на пол. Этим он не занимается.

Он быстро оглядел остальные свои вещи. Здесь не было ничего ценного. Почти два года занятия воровством, и это все, что он приобрел. Такой придурок, как Баратсес, может выбросить на сны столько, сколько он может заработать ночью, рискуя жизнью. Распахнув дверь, Конан, безрадостно рассмеявшись, похлопал потертую кожу на рукояти меча.

– Все равно мне нужно только это, – сказал он себе.

Абулет медленно подошел к стойке, заметив жест Конана.

– Мне нужна лошадь, – сказал киммериец, когда хозяин таверны наконец приблизился. – Хорошая лошадь. А не такая, что годится только на мыло.

Черные глаза Абулета, глубоко сидящие на измазанном сажей лице, глядели то на накидку на плечах Конана, то на лестницу.

– Тебе нужно быстро покинуть Шадизар, киммериец?

– Тела здесь не найдут, – успокоил его Конан. – Просто разногласия с человеком, к словам которого может прислушаться городская охрана.

– Очень плохо, – проворчал Абулет. – Дешевле избавиться от тела, чем купить лошадь. Но я знаю одного человека... – Вдруг он бросил гневный взгляд через плечо Конана. – Эй ты! Вон отсюда! Я не пускаю сюда грязных воришек!

Конан оглянулся. В дверях стояла Лаэта, яростно глядя на хозяина таверны.

– Она пришла ко мне, – сказал киммериец.

– Она? – произнес недоверчиво Абулет, но разговаривал он за спиной Конана.

– У тебя есть сведения о Тамире? – спросил Конан, подойдя к девочке. Похоже, к нему снова возвращается сопутствовавшая ему последнее время удача, подумал он: сведения он получает тогда, когда не может ими воспользоваться.

Лаэта кивнула, но промолчала. Конан выудил из кошелька два серебряных кругляша, но, когда она протянула за ними руку, он поднял их так, чтобы Лаэта не дотянулась, и взглянул вопросительно.

– Ладно, большой человек, – вздохнула она. – Но тебе лучше дать мне деньги. Вчера утром твоя воровка пошла во дворец княжны Йондры.

– Йондры! – Значит, она подбирается к ожерелью с тиарой. А ему надо выметаться из города. Скрипя зубами, он бросил монеты Лаэте. – Почему ты не сказала об этом тогда?

Она спрятала серебро под рваной рубахой.

– Потому что она снова оттуда вышла. И, – прибавила Лаэта неохотно, – мы потеряли ее след на Катара-базаре. Но этим утром я послала Урию следить за дворцом Йондры, и он снова ее видел. На этот раз она появилась одетая как служанка, и она ехала на телеге с провизией следом за охотниками Йондры. Все они вышли из города через Львиные ворота. Песочные часы перевернулись уже больше шести раз. Урия не спешил рассказывать мне, и я уменьшила за это его долю серебра.

Конан внимательно посмотрел на девочку, размышляя, не выдумала ли она эту историю. Она казалась слишком фантастической. Если только... если только Тамира не обнаружила, что Йондра берет свои знаменитые ожерелье и тиару с собой. Но на охоту? Не важно. Он все равно должен покинуть Шадизар. Так что может поскакать на север и сам посмотреть, что задумала Тамира.

Он уже было отвернулся, но вдруг остановился, посмотрев на измазанное грязью лицо Лаэты и большие внимательные глаза, впервые разглядев ее по-настоящему.

– Подожди здесь, – сказал он ей.

Она бросила на него короткий вопросительный взгляд, но осталась стоять на месте, когда он отошел.

Он нашел Семирамиду в дальнем конце зала, где она стояла, прислонившись к стене и скрестив ноги. Киммериец быстро отделил половину монет из бывших у него в кошельке и сунул их в руку Семирамиде.

– Конан, – начала протестовать она, – ты же знаешь, что я не возьму денег...

– Это для нее, – сказал он, кивнув головой в сторону Лаэты, которая подозрительно следила за ним. Семирамида недоуменно подняла брови. – Через год она уже не сможет изображать мальчика, – объяснил он. – Уже сейчас ей приходится мазать лицо грязью, чтобы скрыть, что она симпатична. Я подумал, что, может быть, ты... – Он неловко пожал плечами, не зная сам, что хочет сказать.

Семирамида привстала на цыпочки и коснулась губами его щеки.

– Это не поцелуй, – рассмеялся он. – Если ты хочешь проститься...

Она приложила палец к губам:

Ты на самом деле лучше, чем пытаешься притвориться, киммериец. – С этими словами она выскользнула из его объятий.

Думая о том, были ли женщины сотворены теми же богами, что и мужчины, он смотрел, как Семирамида подходит к Лаэте. Обе тихо заговорили, посмотрели на него, а затем вместе отправились к свободному столу. Когда они ели, Конан вдруг вспомнил о собственных делах. Он подошел к стойке и поймал за рукав проходившего мимо хозяина.

– Насчет лошади, Абулет...

Глава 6

Темнота беззвучно висела над Шадизаром, по крайней мере в тойего части, где находился дворец Перашанидов. Мужчина с грубыми чертами лица, с бородой, разделенной на три косички, одетый в грязный тюрбан и испачканную кожаную жилетку, вышел из тени и замер, когда ночную тишину нарушил лай собаки. Затем снова стало тихо.

– Фаруз, – позвал тихо бородатый. – Джхаль, Тирджас.

Трое названных вышли из темноты, каждый в сопровождении десятка кезанкийских горцев.

– Истинные боги направляют наши сабли, Джинар, – тихо сказал один из горцев, когда они проходили мимо бородатого.

Сапоги глухо стучали по мостовой, каждая из колонн спешила к назначенной ей цели. Фаруз проведет своих людей через западную стену сада, Джхаль – через северную. Тирджас должен наблюдать за воротами дворца и сделать так, чтобы никто из них не вышел... живой.

– Давай, – скомандовал Джинар, и десять угрюмых горцев поспешили за ним к восточной стене сада.

У основания стены два горца согнулись, подставив руки, чтобы на них могли стать сапоги Джинара. Джинар ухватился за верхний край стены, вскарабкался на нее и спрыгнул с другой стороны. Он удивился тому, сколько здесь было затрачено труда. Сколько пота ради каких-то растений. Воистину люди городов безумны.

Тихий звук прыжков возвестил о том, что к нему присоединились его люди. С шорохом металла о кожу ножен были выхвачены сабли, и один горец яростно проговорил:

– Смерть неверным!

Джинар зашипел, требуя соблюдать тишину, не желая говорить, чтобы не показать своим людям чувства, возникшие у него оттого, что он находится в городе. Столько народу собрано в одном месте. Столько домов. Столько стен давит вокруг. Джинар дал горцам знак, чтобы они следовали за ним.

Колонна тихо пробиралась по саду. Двери во дворец были открыты. Все идет хорошо, подумал Джинар. Остальные наверняка уже пробираются во дворец в других местах. Тревогу никто не поднял. Благословение древних богов действительно с ними, как сказал ималла Басракан.

Неожиданно перед ними возник человек в белой рубахе слуги, который уже раскрыл рот, чтобы закричать. Сабля просвистела еще до того, как горец успел подумать, и перерубила слуге горло.

Глядя на дергающееся тело в луже крови, растекающейся по мраморному полу, Джинар обнаружил, что волнение его прошло.

– Разойтись! – приказал он. – Никто не должен остаться в живых и поднять тревогу. Вперед!

Издавая низкие горловые звуки, горцы разбежались с обнаженными саблями в разные стороны. Джинар тоже побежал, отыскивая комнату, описанную ему Аккаданом, обливавшимся потом под взглядом ималлы Басракана. Еще три человека, разбуженные топотом ног, пали жертвой окровавленных клинков. Все были безоружные, и среди них была одна женщина, но все они были неверными, и Джинар не дал им возможности даже вскрикнуть.

Но вот он уже у цели, и все было в точности так, как говорил толстяк. Большие квадратные плитки красного, черного и золотистого цветов покрывали пол, образуя геометрические узоры, Стены были по пояс выложены красным и черным кирпичом. На мебель он не обратил внимания. Важно было лишь то, что горели лампы, и он мог видеть все плитки и кирпичи.

Все еще сжимая окровавленную саблю, Джинар забежал в ближайший уголок и надавил на черный кирпич – четвертый сверху и четвертый от угла. Горец довольно крякнул, когда кирпич провалился под его нажимом. Он быстро обошел остальные три угла – еще три кирпича провалились в стены.

Стук сапог в коридоре заставил его обернуться и поднять саблю. В комнату ворвался Фаруз со своими горцами.

– Нам надо спешить, – прорычал Фаруз. – Лысый старик проломил Кариму вазой череп и сбежал в сад. Он успеет поднять тревогу, прежде чем мы найдем его.

Джинар чуть не выругался. Торопясь, он поставил четырех человек на колени перед далеко отстоящими друг от друга золотистыми плитками, образовав квадрат.

– Нажать всем вместе, – приказал он. – Помните, вместе. Давай!

С резким щелчком все четыре плитки опустились. Под ногами послышался скрежет. Медленно две секции пола поднялись вверх и открыли ведущую вниз лестницу.

Джинар бросился по лестнице и оказался в маленькой камере, выдолбленной в скале под дворцом. Сверху падал тусклый свет, выхватывая из темноты полки, уставленные ларцами. Торопясь, горец открыл один ларец, затем другой.

Изумруды и сапфиры на золотых цепочках. Опалы и жемчуг, вставленные в серебряные броши. Резная слоновая кость и янтарь. Но только не то, что он искал. Не обращая внимания на богатства, бородатый горец высыпал содержимое ларцов на пол. Драгоценные камни и золото падали на пол. Он топтал ногами сокровища, сравнимые с царскими, но даже не думал глядеть на них. С проклятием он бросил последний пустой ларец и взбежал по лестнице.

Подошли еще горцы, столпившиеся в комнате. Теперь некоторые уже протолкнулись мимо Джинара в нижнюю камеру. Ссорясь между собой, они запихивали себе под рубахи драгоценности.

– Огненных глаз здесь нет, – объяснил Джинар.

Люди внизу, задыхаясь от жадности, не обратили внимания на эти слова, но у оставшихся наверху в комнате вытянулись лица.

– Вероятно, женщина взяла их с собой, – предположил один, со шрамом в том месте, где раньше было левое ухо.

Фаруз громко плюнул.

– Это ты, Джинар, говорил, давай подождем. Трубит рог, и она отправляется на охоту, говорил ты. Она возьмет с собой стражу, и нам будет проще.

Джинар оскалил в ответ зубы:

– Это ты, что ли, Фаруз, предлагал нам поспешить? Ты не тратил время в тех местах, где женщины отдают свое тело в обмен на монеты? – Он сдержал гнев. Ощущение давящих стен вернулось. Что теперь делать? Возвратиться к ималле Басракану с пустыми руками, получив приказ доставить Огненные глаза... Он содрогнулся при этой мысли. Если Огненные глаза у заморской девки, значит, надо найти ее. – Остался кто-нибудь в живых из этих шакалов?

Все стали качать головой, давая отрицательный ответ, но Фаруз сказал:

– Джхаль оставил в живых одну девку, пока не насладится. Ты что, вместо того чтобы выполнять задание ималлы, хочешь присоединиться к нему?

Джинар вдруг выхватил кинжал. Он проверил лезвие мозолистым пальцем.

– Я иду задавать вопросы, – произнес он и зашагал вон из комнаты.

За его спиной споры о награбленном сделались громче.

Глава 7

Конан опустил поводья, которые упали на шею лошади, идущей медленным шагом, и принялся пить из бурдюка воду. Раньше он пил больше, даже когда солнце не палило так жарко с безоблачного неба, как палило сейчас, хотя оно поднялось лишь на три пяди над горизонтом. Накидка была скатана и примотана сзади седла, а на голове он кожаным шнурком закрепил кусок рубашки, как повязку бедуина.

Всюду, насколько мог видеть глаз, были холмы, иногда показывалась скала или огромный, ушедший наполовину в землю валун, и ни одного деревца, никакой растительности, кроме редких участков, поросших грубой травой.

Дважды с тех пор, как Конан покинул Шадизар, ему попались следы больших групп людей, и один раз он увидел заморийскую пехоту, направлявшуюся на север. Он решил не попадаться на глаза солдатам. Маловероятно, что у Баратсеса могло хватить влияния отправить в погоню армию, но человек той профессии, какую имел Конан, быстро понимал, что лучше избегать случайных встреч с большим числом солдат. Жизнь более спокойна и менее сложна без солдат. Следов охоты княжны Йондры он не встречал.

Заткнув бурдюк пробкой, он перекинул его через плечо и снова стал рассматривать следы, по которым шел сейчас. Одна лошадь, легко нагруженная. Всадник, возможно женщина.

Он пнул свою чалую лошадь, и она поплелась трусцой, своим самым быстрым аллюром. Киммериец намеревался поговорить с Абулетом, когда вернется в Шадизар, тихо побеседовать о том, что тот сообщил торговцам лошадьми. Друг хозяина таверны утверждал, что у него нет других животных, кроме этого мерина, еле стоящего на ногах, и торговался так, будто знал, что у молодого человека есть веские причины для того, чтобы побыстрее убраться из Шадизара. Конан снова ударил каблуками, но лошадь быстрее не пошла.

Из-за холма доносилось становящееся все громче рычание. Въехав на холм, киммериец увидел все, что происходило внизу. Десяток волков делили труп лошади. Шагах в двадцати от них на валуне балансировала, сидя на корточках, княжна Йондра, сжав в руке лук. Еще пять огромных серых зверей ждали внизу, сосредоточив взгляд на ней.

Вдруг один из них быстро вышел вперед и прыгнул, пытаясь дотянуться до девушки на валуне. Она воспользовалась луком как дубинкой. Волк перевернулся в воздухе, его мощные челюсти схватили лук и вырвали его из рук княжны. Сила толчка вывела ее из равновесия, и она начала соскальзывать с валуна. Она вскрикнула, отчаянно цепляясь за камень, и повисла, находясь теперь ближе к тварям внизу. Она подтянула ноги, но следующий прыгнувший волк легко дотянется до них.

– Кром, – пробормотал Конан.

Раздумывать было некогда. Он ударил пятками чалую лошадь, отчего та, спотыкаясь, засеменила вниз по склону.

– Кром! – взревел он и выхватил меч из потертых ножен.

Волчья стая поднялась на ноги и стала поджидать киммерийца. Йондра глядела на него, не веря своим глазам. Чалая, вытаращив глаза и издавая ржание от ужаса, вдруг понеслась галопом. Два волка прыгнули, пытаясь вцепиться ей в морду, и еще два бросились сзади, чтобы перекусить сухожилия. Переднее копыто раздробило серую мохнатую голову. Меч Конана рассек череп другому волку. Чалая лягнула и сломала ребра третьему, но четвертый вонзил ей в ноги сверкающие клыки. Жалобно заржав, лошадь споткнулась и упала.

Конан соскочил с седла, когда лошадь падала, успев встретить серую тварь взмахом меча.

Волк упал, рассеченный почти пополам. Конан слышал, как за его спиной чалая пытается подняться на ноги с диким ржанием, нанося копытами удары, достигающие цели. Не было возможности даже бросить взгляд на лошадь или посмотреть на Йондру, поскольку вся стая собралась вокруг него.

Конан принялся отчаянно рубить серых тварей, мечущихся вокруг, будто демоны. Кровь окрасила серый мех, и не вся эта кровь была волчьей, ибо клыки их были как бритвы, и он не мог отогнать всех зверей сразу. Он сознавал, что не может позволить себе упасть даже на мгновение. Если он потеряет равновесие, то сделается кормом для волков. Кое-как он сумел взять в левую руку карпатский кинжал и стал размахивать вокруг себя уже двумя клинками. Киммериец ни о чем больше не думал, кроме битвы: он дрался с дикой яростью, как и сами волки, не прося и не давая пощады. Он помнил лишь о драке. Драться, а проигравший пусть достанется воронам.

Так же неожиданно, как и начался, бой прекратился. В одно мгновение сталь боролась с мелькающими клыками, а в следующее огромные серые звери уже побежали за холмы, хромая на трех лапах. Конан огляделся по сторонам, удивляясь тому, что остался жив. Девять волков валялись, будто куски пропитанного кровью меха. Чалая снова лежала, но теперь она уже больше никогда не поднимется. Из зияющей раны на шее била струя крови, образуя лужу, которая уже начала впитываться в каменистую почву.

Услышав шум, Конан оглянулся. Йондра соскользнула с валуна и взяла с земли свой лук. Плотно облегающая рубаха и красновато-коричневые штаны подчеркивали каждый изгиб ее фигуры с полной грудью. Надув губки, она осмотрела царапины, оставленные зубами на склеенных деревянных и костяных пластинах. Руки ее дрожали.

– Почему ты не подстрелила хотя бы нескольких? – спросил Конан. – Ты бы могла спастись до того, как я подъехал.

– Мой колчан... – Голос ее оборвался, когда она посмотрела на обглоданный труп лошади, но она превозмогла себя и подошла к трупу. Из-под окровавленной массы она вынула колчан. Вдоль одной, покрытой лаком стороны бежала трещина. Проверив стрелы, княжна выбросила три сломанных, затем закинула колчан за спину. – Мне было не достать его, – сказала она, поправляя лямки колчана. – Первый волк перекусил сухожилия моему мерину так быстро, что я даже не увидела. Это было счастье, дарованное Ханнуманом, что я добралась до этого камня.

– В этой местности женщине не следует разъезжать одной, – проворчал Конан, поднимая скатанную накидку и вытирая окровавленный меч о седельную сумку. Он понимал, что с этой женщиной нужно вести себя иначе. Он, в конце концов, проскакал почти пол-Заморы для того, чтобы украсть у нее драгоценности. Но вот он стоит здесь, когда лошадь его мертва и дюжина порезов, хотя и несерьезных, жгут и кровоточат, так что он не был расположен вести с кем-либо учтивые беседы.

– Последи за своим языком! – бросила ему Йондра. – Я скакала... – Вдруг, казалось, она будто в первый раз увидела его. Сделав шаг назад, она подняла перед собой лук, будто это был щит. – Ты! – Это слово прозвучало почти шепотом. – Что ты здесь делаешь?

– Я здесь хожу, так как лошадь моя убита в драке ради того, чтобы спасти тебе жизнь. За что, как я заметил, я еще не услышал ни благодарности, ни предложения перевязать мои раны в твоем лагере.

Открыв рот, Йондра глядела на него, и по лицу ее было заметно, что в ней борются гнев и удивление. Глубоко вздохнув, она встрепенулась, будто пробудилась ото сна.

– Ты спас мне жизнь... – начала она, но замолчала. – Я не знаю даже твоего имени.

– Меня зовут Конан. Конан из Киммерии.

Йондра едва заметно кивнула, и улыбка ее немного дрогнула.

– Конан из Киммерии, я приношу тебе искреннюю благодарность за то, что ты спас мне жизнь. А также я предлагаю тебе остаться в моем лагере столько времени, сколько ты пожелаешь. – Она взглянула на мертвых волков и содрогнулась. – Я добыла много трофеев, – сказала она нетвердым голосом, – но никогда не думала, что сама могу стать трофеем. Шкуры, конечно, твои.

Киммериец покачал головой, хотя ему и было жалко бросать мех, который мог бы пригодиться. И к тому же дорогой, если его только доставить в Шадизар. Он поднял бурдюк и посмотрел на большую дыру, прорванную клыками. Последние несколько капель упали на землю.

– Без воды мы не можем тратить время на то, чтобы сдирать шкуры. – Он прикрыл глаза ладонью и поглядел, какой путь еще осталось проделать солнцу, чтобы достичь зенита. – Жара еще усилится. Как далеко до твоего лагеря?

– Верхом мы бы добрались туда к тому моменту, когда солнце достигнет высшей точки, или немного позже. – Пешком... – Она пожала плечами, отчего ее тяжелые груди колыхнулись под шелковой рубахой. – Я мало хожу пешком и не могу судить.

Конан с трудом заставил себя думать о деле.

– Значит, надо отправляться сейчас. Тебе придется идти без перерыва, так как если мы остановимся в такую жару, то, скорее всего, не сможем двигаться снова. Ну, в какую сторону?

Йондра колебалась, явно она настолько же не привыкла подчиняться командам, как и ходить пешком. Надменные серые глаза вступили в борьбу с холодными голубыми сапфирами; проиграли серые. Без слов, но с раздражением на лице, высокая аристократка взяла лук, вложила в него стрелу и пошла в сторону южнее восходящего солнца.

Конан поглядел на нее, прежде чем пойти следом, отнюдь не любуясь видом перекатывающихся ягодиц. Эта глупая женщина почему-то не хотела, чтобы он шел сзади. Неужели она боится, что он возьмет ее силой. Постепенно, однако, его досада уступила место удовольствию, получаемому от созерцания того, как она идет по холмам. Шелковые штаны для верховой езды обтягивали ягодицы, будто собственная кожа, и это зрелище заставило бы любого мужчину позабыть обо всем.

Солнце поднималось все выше – оранжевый шар, палящий землю. Горячий воздух дрожал, а подошвы сапог нагрелись, будто ими ступали по горячим углям. Каждый вдох уносил из легких влагу, иссушал горло. Солнце двигалось по небу, к зениту и дальше, изжаривая плоть, выжигая все внутренности.

Теперь солнце, вдруг понял Конан, взбираясь по склону, сделалось центром его внимания, оттеснив женщину. Он попытался посчитать, сколько времени у него остается, чтобы отыскать воду, пока силы не начнут оставлять его. Попытка смочить потрескавшиеся губы оказалась бесплодной, поскольку слюна тут же испарилась. Он не видел никакой пользы в молитвах. Кром, бог его суровой родины, не слушал молитв, не признавал обетов. Человек получал от Крома лишь два дара – жизнь и волю, и больше ничего. Воля будет вести его до темноты, решил киммериец. Затем, протянув день, он попытается протянуть и ночь, а затем еще один день и еще одну ночь.

В девушке он был не очень уверен. Она уже начала покачиваться и спотыкаться о камни, которые легко бы переступила в начале пути. Вдруг камень размером с ее кулак подвернулся у нее под ногой, и княжна упала. На четвереньки она поднялась, но не более того. Голова ее бессильно повисла, девушка тяжело дышала, пытаясь получить достаточное количество воздуха.

Добравшись до княжны, Конан поднял ее на ноги. Она вяло повисла у него на руках.

– Мы идем в том направлении? А?

– Как ты... смеешь, – проговорила она потрескавшимися губами.

Он яростно встряхнул ее; голова княжны бессильно повисла.

– Направление! Говори!

Она посмотрела вокруг плавающим взглядом.

– Да, – сказала она наконец. – Я... полагаю.

Вздохнув, Конан взвалил ее на плечо.

– Так... неприлично, – выговорила она задыхаясь. – Поставь... меня.

– Никто не видит, – ответил он ей. И вероятно, и не увидит, добавил он про себя. Отточенное тренировкой инстинктивное чувство направления будет вести его туда, куда указала Йондра, до тех пор пока он сможет двигаться; инстинкт выживания и несгибаемая воля будут заставлять его двигаться даже тогда, когда обычный человек уже лишится всяких сил. Он найдет ее лагерь. Если она действительно верно указала дорогу. Если он не слишком долго прождал, чтобы спросить ее. Если...

Выбросив из головы сомнения и не обращая внимания на слабые попытки Йондры освободиться, Конан направился немного южнее той линии, где проходило солнце, поднимаясь. Постоянно глаза его выискивали признаки воды, но тщетно. Слишком дерзко надеяться, что появятся ветви пальм, склонившиеся над источником. Сейчас, однако, он не видел даже растений, которые указали бы ему место, где можно выкопать ямку, чтобы в нее набралась вода. Никаких следов зелени не встречал его взгляд, кроме низких жестких колючек, которые могут расти и там, где ящерица сдохнет от жажды. Палящее солнце клонилось к западу.

Конан окинул взглядом горизонт: ничто не нарушало однообразия каменистых склонов перед ним. Он шел размеренным шагом вперед – сначала неутомимо, затем, когда тени удлинились, с железной целеустремленностью, не допускающей мысли о том, чтобы сдаться. С водой наступающая ночь была бы раем. Без нее останавливаться не придется, ибо если они остановятся, вполне может случиться так, что они не смогут больше сделать и шагу.

Темнота опустилась сразу, без сумерек. Казалось, что вытягивавшиеся тени вдруг слились и пропитали воздух за считанные мгновения. Жгучий жар быстро рассеялся. Вспыхнули звезды, будто хрустальные осколки на черном бархате, и с ними повеяло холодом, который стал так же терзать кости, как и мучило до этого солнце. Йондра зашевелилась на плече киммерийца и что-то тихо пролепетала. Конан не разобрал слов и не стал тратить силы даже на то, чтобы поинтересоваться, что могла она говорить.

Он начал спотыкаться, понимая, что это не только из-за темноты. Горло его было сухим, как камни, которые подворачивались у него под ногами, и холод мало успокаивал потрескавшуюся на солнце кожу на лице. Он видел лишь немигающие звезды. Приковав взгляд к горизонту, к неясной линии, едва различимой в темноте, он продолжал идти. Вдруг он заметил, что три звезды все-таки мерцают. И находятся они ниже горизонта. Костры.

Заставив ноги передвигаться быстрее, Конан почти побежал в сторону лагеря, поскольку это должен быть лагерь Йондры или чей-либо еще. Чей бы ни был этот лагерь, они должны пойти туда, так как им нужна вода. Свободной рукой он ослабил меч в ножнах. Им нужна вода, и он намерен добыть ее.

«Звезды» действительно оказались кострами, окруженными двухколесными телегами и круглыми шатрами. Конан, спотыкаясь, вышел на освещенное место; люди в коротких кольчугах и широких белых штанах вскочили на ноги. Руки потянулись к копьям и саблям.

Киммериец сбросил Йондру и положил руку на рукоять меча.

– Воды, – прохрипел он. Он мог выговорить лишь одно это слово.

– Что ты сделал? – спросил высокий человек с орлиным носом. Конан пытался собственной слюной смочить горло, чтобы спросить, что он имеет в виду, но тот не стал ждать.

– Убить его, – прорычал он.

Конан выхватил меч, и в свете костров в ответ тут же заблестела сталь копий, готовых вонзиться в киммерийца.

– Нет! – прозвучал еле слышный приказ. – Нет, я сказала!

Конан краем глаза увидел, как один человек в кольчуге заботливо прижал бурдюк с водой к губам Йондры, плечи которой поддерживала Тамира в короткой белой рубахе служанки.

Не опуская меча – поскольку остальные тоже не опустили оружия, – Конан рассмеялся сухим, хриплым смехом облегчения. Горлу было больно, но он не обращал на это внимания.

– Но, моя госпожа, – запротестовал человек с орлиным носом.

Конан вспомнил его теперь: в тот день в Шадизаре это он был рядом с Йондрой.

– Замолчи, Арваний, – прикрикнула Йондра.

Она сделала еще два жадных глотка из бурдюка, затем оттолкнула его и властно протянула руку, требуя, чтобы ей помогли подняться.

Человек, державший бурдюк, поспешил исполнить требование. Стояла она нетвердо, но отстранила пытавшихся поддержать ее.

– Этот человек спас меня от волков, Арваний, и нес меня, когда я не могла идти. В то время как вы сидели у костра, он защищал меня. Дайте ему воды. Перевяжите его раны и позаботьтесь о том, чтобы ему было удобно.

Неуверенно глядя на обнаженный клинок Конана, человек, державший бурдюк, протянул его огромному киммерийцу.

Оправдываясь, Арваний развел руками:

– Мы искали, моя госпожа. Когда ты не вернулась, мы искали до темноты, затем разожгли костры, чтобы ты могла их увидеть и выйти к лагерю. С первыми же лучами мы бы...

– С первыми лучами я была бы мертва! – бросила ему Йондра. – Я отправляюсь в свой шатер, Арваний, и буду благодарить Митру, что спасать меня пришлось не тебе. Прислужи мне, Лиана.

Ее гордое удаление было слегка испорчено тем, что она споткнулась; княжна тихо выругалась и скрылась в своем алом шатре.

Конан огляделся вокруг – сабель и копий видно не было – и убрал меч в ножны. Когда киммериец поднимал бурдюк, он встретился глазами с Арванием. Черные глаза распорядителя охоты были полны ненависти, исходящей из самой глубины души. И не один он глядел на киммерийца. Во взгляде Тамиры читалось отчаяние.

– Лиана! – позвала Йондра из шатра. – Иди ко мне, или я... – В тоне ясно было выражена угроза.

Мгновение Тамира постояла в нерешительности, глядя на Конана, затем бросилась в шатер.

Лицо Арвания по-прежнему оставалось враждебным, но Конан не знал причины и не интересовался ею. Важно было лишь то, что теперь он точно доберется до ожерелья и тиары раньше молодой воровки. Это – и больше ничего. Усмехнувшись, он запрокинул бурдюк и присосался к нему.

Глава 8

Высокий сероглазый мужчина ткнул ногами в бока лошади, когда вид окрестностей подсказал ему, что он приближается к своей деревне. Последние клочки утреннего тумана задержались в ветвях огромных дубов, что часто происходило в этой части Бритунии, недалеко от Кезанкийских гор. Затем показалась сама деревня – несколько низких, сложенных из камня домиков с соломенными крышами. Дома самых богатых жителей стояли в беспорядке среди строений, сплетенных из ветвей, которые жались по сторонам двух немощеных улиц, лежавших под прямым углом друг к другу.

Когда он въехал в деревню, на улице столпились люди.

– Элдран, – кричали они, и рядом с лошадью бежали собаки, добавляя свой лай к общему шуму. – Ты вернулся! Буданецея говорила, что ты не вернешься!

Мужчины были одеты так же, как и он, рубахи их по вороту украшала вышивка, а обмотки, закрывавшие ноги до колена, были перевязаны крест-накрест. Платья женщин представлял и собой удлиненный вариант тех же рубах, но с обилием алого, желтого и голубого (в то время как у мужчин преобладали коричневые и серые цвета) и вышитыми по подолу и по граям рукавами.

– Конечно, вернулся, – сказал он, слезая с лошади. – Куда я денусь? – Люди столпились вокруг него, каждый старался протиснуться ближе. Он заметил, что все мужчины имели при себе мечи, что было редкостью в обычные дни; многие опирались на копья и несли круглые щиты, сделанные из липового дерева и обитые по краям железом. – Что здесь случилось? Какое отношение к этому имеет жрица?

Ответом ему был общий крик, отдельные голоса в котором перекатывались друг через друга, как будто ручей, текущий по камням.

– ...сжег хутора...

– ...мужчины убиты, женщины убиты, скот убит...

– ...некоторые съедены...

– ...дьявольский зверь...

– ...ушли охотиться на него...

– ...Элландун...

– ...все погибли, кроме Годтана...

– Тихо! – крикнул Элдран, – Я не могу слушать всех сразу. Кто говорил об Элландуне? С моим братом все в порядке?

Наступила тишина, слышалось лишь шарканье ног. Никто не хотел встречаться с ним взглядом. В дальнем конце толпы послышался ропот, и люди расступились, чтобы дать пройти высокой женщине со спокойным лицом, на котором нельзя было прочесть возраста. Волосы ее, черные с проседью, свисали до пят и были перевязаны на лбу белой льняной повязкой. Одежда была также из белого льна с вышитыми листьями и ягодами омелы. На поясе висел маленький золотой серп. Она могла ходить в Бритунии где угодно, и даже самый бедный человек не прикоснулся бы к этому серпу, и даже самый буйный не тронул бы ее пальцем.

В светло-серых глазах Элдрана появилось беспокойство, когда они встретились со взглядом ее карих глаз.

– Скажи мне, Буданецея, что случилось с Элландуном?

– Ступай за мной, Элдран. – Жрица взяла его под руку. – Пройди со мной, и я расскажу тебе что смогу.

Он послушно пошел туда, куда она его повела, и никто больше не стал провожать. Он видел только сочувственные взгляды, при виде которых сердце его наполнилось страхом. Они молча шли по пыльной улице. Он сдерживал свое нетерпение, поскольку прекрасно знал, что жрицу торопить нельзя.

Перед серым каменным домом, в котором она жила, Буданецея остановила Элдрана.

– Войди, Элдран. Посмотри на Годтана. Поговори с ним. Затем выслушай мой рассказ.

Элдран поколебался, затем толкнул дверь из тщательно обработанного дерева. Встретила его внутри низенькая худая женщина, одетая как Буданецея, но с темными блестящими волосами, заплетенными в косы и плотно уложенными на голове в знак того, что она еще только ученица.

– Годтан, – смог лишь выговорить Элдран. Он хотел прокричать вопрос об Элландуне, но уже начал бояться ответа.

Ученица молча отдернула черную шерстяную занавеску на двери и жестом пригласила его войти в комнату. Он ощутил выворачивающую желудок смесь запахов. Целебные травы и примочки. Горелое мясо. Гниющее мясо. Он подавил тошноту и шагнул в комнату. Ученица опустила за ним занавеску.

Это была простая комната с чисто выметенным полом из гладких досок и единственным окном, занавески на котором были раздвинуты, чтобы впустить свет. Стол с глазурованным глиняным тазом и кувшином стояли рядом с кроватью, на которой лежал обнаженный человек. Или то, что раньше было человеком. Первая сторона лица была выжжена, на оставшуюся же часть лица падали седые волосы. От плеча до колена вся правая сторона была месивом из горелой плоти, где сквозь трещины в черной корке проглядывало красное мясо. Пальцев не было на скрюченной палке, бывшей раньше правой рукой. Элдран хорошо помнил эту правую руку, поскольку она учила его владеть мечом.

– Годтан. – Имя застряло в горле. – Годтан, это я, Элдран.

Оставшийся глаз человека с ужасными ожогами бессильно открылся и повернулся в сторону говорившего. Элдран простонал, увидев там безумие.

– Мы шли следом, – прохрипел Годтан. – В... горы. Убить его. Мы собирались... мы шли... Мы не знали... Его... цвета. Кра... сивый. Красивый... как смерть. Чешуя... развернулся... наши стрелы... как солома. Копья не могли... Дыхание его... огонь!

Безумный глаз дико выкатился, и Элдран сказал:

– Отдыхай, Годтан. Отдыхай, а я...

– Нет! – Слово, вырвавшееся из перекошенного рта, прозвучало как приказ. – Никакого отдыха! Мы... бежали от него. Должны были бежать. Горцы... нашли нас. Схватили Элрика. Схватили... Элландуна. Думали... что я... мертв. Обманул их. – Годтан хрипло каркнул; Элдран понял, поежившись, что это, очевидно, был смех. – Один... из нас... должен был... сообщить о том... что произошло. Я... должен был. – Его единственный глаз посмотрел на лицо Элдрана, и на мгновение безумие сменилось удивлением и болью. – Прости... меня. Я... не хотел... оставлять его. Прости... Элдран.

– Я прощаю тебя, – проговорил тихо Элдран. – И благодарю за то, что ты сумел вернуться и рассказать о том, что произошло. Ты по-прежнему остаешься лучшим среди всех нас.

Благодарная улыбка тронула оставшуюся часть рта Годтана, и глаз медленно закрылся, будто слишком много усилий требовалось, чтобы держать его открытым.

Скрипнув зубами, Элдран вышел из здания, открыв дверь так резко, что она ударилась о камень стены. Глаза его были серыми, как кованая сталь, твердая и холодная после закалки, и, когда он стал перед Буданецеей, он, чтобы сдержать гнев, сжал кулаки так, что ногти врезались в ладони.

– Теперь расскажешь мне? – проговорил он.

– Огненный зверь, – начала она, но Элдран оборвал ее:

– Детские сказки! Скажи мне, что произошло!

Она потрясла кулаком перед его носом, и гнев ее, столь же сильный, как и его собственный, выплеснулся на него:

– А откуда, как ты думаешь, Годтан получил ожоги? Подумай! Детские сказки, говоришь ты. Ха! Несмотря на ширину твоих плеч, мне всегда было трудно считать тебя взрослым, ибо я помогала твоей матери произвести тебя на свет и впервые запеленала тебя этими руками. Сейчас ты снова будишь во мне сомнения. Я знаю, у тебя яростное сердце мужчины. Но есть ли у тебя соображение?

Несмотря на свой гнев, Элдран был поражен. Он знал Буданецею с самого детства и никогда не видел, чтобы она выходила из себя.

– Но ведь Годтан... я думал, что... он безумен.

– Да, безумен, и это даже лучше. Он проделал в таком состоянии весь путь от Кезанкийских гор, чтобы рассказать нам о судьбе своих товарищей, желая получить помощь своего народа. Мою помощь. Но ни одно из моих заклинаний или зелий не может помочь ему. Когда он пришел к нам, зеленая гниль проникла уже слишком глубоко. Теперь ему поможет только некромантия. – Она коснулась золотого серпа на поясе, чтобы оградить себя от зла при одной мысли об этом, а Элдран сделал знак серпа.

– Значит... дьявольский зверь действительно приходил? – сказал Элдран.

Она кивнула.

– Пока ты был на западе. Вначале сгорел один хутор, дотла, повсюду были лишь обглоданные останки людей и скота. Люди, чтобы успокоить себя, придумывали рассказы о пожаре, погубившем всю семью и скот, и о волках, набросившихся на останки, после того как пламя погасло. Но затем второй хутор был уничтожен, и третий, и четвертый, и... – Она глубоко вздохнула. – Всего двадцать три, и все ночью. Семь в одну лишь прошлую ночь. После этого горячие головы решили заняться этим делом. Элрик. Годтан. Твой брат. Два десятка других. Они говорили так же, как и ты, когда я сказала об огненном звере после трагедии с первым хутором. Детские сказки. Затем они нашли следы. Но они все же не верили мне, когда я говорила, что ни одно оружие, выкованное руками простых людей, не сможет причинить зверю вреда. Они держали свой замысел в тайне и украдкой вышли из деревни до рассвета, чтобы не попасться мне на глаза.

– Если никакое оружие, выкованное людьми... – Элдран в гневе сжимал и разжимал кулаки. – Буданецея, я этого так не оставлю. Горцы заплатят за моего брата, а зверь должен быть убит. Да поможет мне Виккана, он должен быть убит! Не только из мести, но для того, чтобы никогда не смог причинить людям вреда.

– Да. – Жрица произнесла это слово почти беззвучно. – Подожди здесь. – Буданецея быстро – не будь в ней столько достоинства, можно было бы сказать, что она торопилась, – вошла в дом. Она вернулась в сопровождении пухленькой ученицы с веселыми карими глазами. Ученица несла плоский покрытый красным лаком ларец, на котором лежала аккуратно сложенная белая ткань и стоял глиняный кувшин, покрытый белой глазурью. – С этого мгновения, – сказала Буданецея Элдрану, – ты должен в точности выполнять то, что я тебе скажу, и не делать ничего больше. Чтобы сохранить свою жизнь, Элдран, и свой рассудок, слушайся меня. Теперь идем.

Они образовали процессию: впереди жрица, затем Элдран, а следом за ним ученица. Женщины шли мерным шагом, и Элдран обнаружил, что идет в ногу с ними, будто невидимый барабан отбивает ритм.

У Элдрана зашевелились волосы на затылке, когда он понял, куда они направляются. В Священную рощу Викканы, самую старую из священных рощ Бритунии, где стволы самых молодых дубов были такие же толстые и высокие, как у самых старых деревьев в окружающих лесах. Лишь жрицы и их ученицы посещали священные рощи теперь, хотя когда-то, много веков назад, простые люди тоже совершали такие путешествия.

Эта мысль не утешила Элдрана.

Ветви, толщиной с человеческое тело, образовывали над головой полог, а под ногами шуршали сухие прошлогодние листья. Вдруг перед ними открылась поляна, на которой был широкий и низкий поросший травой курган. На склоне, обращенном к подошедшим, лежала наполовину ушедшая в почву грубая гранитная плита, длиной и шириной в рост человека.

– Попытайся сдвинуть камень, – приказала Буданецея.

Элдран удивленно посмотрел на нее. Он был более чем на голову выше большинства мужчин в деревне, имел хорошую мускулатуру и широкие плечи, но знал, что этот вес ему не по силам. Затем, вспомнив ее первое наставление, он подчинился. Сев на корточки перед огромным камнем, он попытался подкопаться под него руками, чтобы взяться за нижний край.

Первые пригоршни земли вынулись легко, но неожиданно земля стала твердой, точно скала. Внешне она оставалась такой же, но Элдран не мог процарапать ее ногтями. Оставив эту попытку, он всем своим весом навалился на плиту, надеясь сдвинуть ее. Напряглась каждая жилка, и по лицу и телу ручьями тек пот, однако гранит казался частью кургана. Камень не шелохнулся.

– Достаточно, – сказала Буданецея. – Подойди и стань на колени здесь. – Она указала на место перед плитой.

Ученица открыла крышку ларца, и в нем оказались запечатанные бутылочки и горшочки, покрытые глазурью цвета омелы. Буданецея повернула Элдрана спиной к пухленькой ученице и заставила его преклонить колена. Из белого кувшина она полила ему на руки чистой воды и вытерла их мягкой белой тканью. Другим смоченным куском белой ткани стерла ему с лица пот.

Сделав это, жрица заговорила:

– Ни один мужчина и ни одна женщина не могут сдвинуть этот камень и войти в курган без помощи Викканы. Но с ее помощью...

К ней подошла ученица, держа зеленый горшочек. Золотым серпом Буданецея отрезала прядь волос Элдрана. Он поежился, когда она бросила волосы в горшочек. Взяв по очереди каждую руку Элдрана, она кольнула большие пальцы острием серпа и выдавила в горшочек несколько капель крови. Ученица с горшочком поспешила прочь.

Буданецея смотрела ему в глаза. Он слышал, как пухленькая женщина позвякивает бутылочками, бормочет заклинания, но не мог оторвать взгляда от лица жрицы. Затем ученица вернулась, и Буданецея взяла у нее горшочек и длинный побег омелы, который тут же погрузила в него.

Закинув голову, жрица начала нараспев говорить. Слова, которые она произносила, Элдран никогда не слышал, но сила их пронзила его холодом до самых костей.

Воздух вокруг сделался ледяным и неподвижным. Дрожь ужаса пробежала по телу, когда он вдруг вытянул вперед руки ладонями вверх без всякой команды. Будто он вдруг узнал, что должен сделать это.

Омела ударила его по ладоням, и ужас сменился таким сильным ощущением здоровья и блаженства, какого он никогда не испытывал.

Буданецея продолжала говорить, и речитатив ее делался все громче. Влажный побег омелы ударил по одной щеке, затем по другой. Вдруг Элдрану показалось, что тело его не имеет веса; ему показалось, что его может унести самый легкий ветерок.

Голос Буданецеи затих. Элдран качнулся, затем поднялся на ноги. Необычное ощущение легкости оставалось в нем.

– Подойди к камню. – Голос Буданецеи повис в хрустальном воздухе. – Отодвинь камень. Элдран молча подошел к плите. Плита на вид была прежней, к тому же вместо того, чтобы чувствовать прилив сил, ему казалось, что он совершенно ослаб.

Однако он подчинился словам жрицы. Нагнувшись к камню, он взялся за него руками, потянул... и открыл рот, когда камень поднялся, будто перышко, и беззвучно перевалился. Элдран глядел на камень, на свои руки, на наклонный ход, ведущий под курган, на Буданецею.

– Спустись, – сказала она ему. Лицо ее было неподвижно от напряжения. – Спустись и принеси то, что найдешь.

Сделав глубокий вдох, Элдран, шатаясь, пошел по наклонному ходу. Пыль не поднималась у него под ногами. Широкие, длинные каменные плиты были тщательно подогнаны друг к другу и образовывали стены и потолок. Неожиданно ход расширился и вывел в круглую камеру, шагов десять в поперечнике, со стенами и потолком из того же серого грубого камня, что и в коридоре. Ламп не было; но мягкий свет заливал помещение. Не было также ни паутины, ни пыли, как он ожидал. В воздухе висел запах свежей зелени. Запах весны.

Не было никаких сомнений в том, что именно он должен принести наверх, так как в камере было пусто, и лишь в центре на простом постаменте из бледного камня лежал старинный меч. Его широкий клинок ярко блестел, будто его только что выковали руки мастера.

Бронзовая рукоять была обмотана кожей, которую вполне могли изготовить в этом году. Перекрестие заканчивалось когтистыми лапами, сделанными так, будто должны были держать что-то, но сейчас они были пусты.

Когда Элдран взглянул на меч, он ощутил, что его влечет к нему. Он схватил оружие и почти побежал назад – наверх, к солнечному свету.

Как только Элдран ступил на траву поляны, он облегченно вздохнул. И тут же почувствовал себя так, как чувствовал до того, как пришел сюда. Все необычные ощущения исчезли. Почти против собственной воли он посмотрел через плечо. Огромный камень лежал там, где лежал и вначале, и не было заметно, что его беспокоили. Даже того места, где Элдран пытался подкопаться, не было видно.

Он содрогнулся всем телом. Лишь тяжесть меча в руке – обычного, как казалось, хотя и старинного клинка – убеждала его в том, что действительно что-то произошло. Элдран, боясь потерять рассудок, не стал интересоваться, чем это что-то могло быть.

– Губитель огня, – тихо произнесла Буданецея. Рука ее протянулась к клинку, но не коснулась его. – Символ нашего народа, меч наших героев. Он был выкован великими волшебниками около трех тысяч лет назад, как оружие против огненного зверя, поскольку тогда зло Ахерона начало насылать эти колдовские создания на людей. Когда-то эти когти держали два огромных рубина, Огненные глаза, и меч мог управлять зверем и мог убить его. Ибо он может убить зверя.

– Почему ты мне об этом ничего не сказала? – спросил Элдран. – Почему ты привела меня, ничего не объяснив, как овцу на... – Голос его затих, поскольку ему не понравились мысли, вызванные этим образом.

– Это часть наложенного на меч заклятия, – ответила жрица. – И на нас, на тех, кто хранит меч. Без помощи жрицы никто не может получить его. Но жрица не может рассказывать о мече никому, кто не держит его в руках. Очень тщательно следует избирать человека, которому достанется этот клинок, ибо кроме того, что его можно использовать против огненного зверя, он может дать огромную власть человеку, стремящемуся к ней.

Он осторожно повертел в руке меч.

– Власть? Какого рода?

– Ты ищешь власти, Элдран? – спросила она сурово. – Или ты хочешь убить зверя?

– Убить зверя, – прорычал Элдран, и жрица одобрительно кивнула:

– Хорошо. Я избрала тебя, как только узнала, что это за зверь. Ты признан в Бритунии как человек, лучше всех владеющий мечом, самый ловкий наездник и самый меткий стрелок. Говорят, что, когда ты идешь по лесу, даже деревья не знают о твоем продвижении, что ты можешь выследить даже ветер. Именно такой человек нужен для охоты на огненного зверя. И вот еще о чем помни. Не оставляй меча, даже когда спишь, иначе ты больше никогда не возьмешься за его рукоять – меч вернется (лишь Виккана знает как) на свое место под плитой. Много раз его теряли, но всегда, когда он нужен и камень поднят, меч там. Однако это не поможет тебе, если ты его потеряешь, ибо меч можно дать человеку лишь один раз в жизни.

– Я его не потеряю, – произнес Элдран мрачно. – Он выполнит свою работу, и я сам верну его сюда. Но сейчас я должен забрать его отсюда. – Он пошел к деревьям, чтобы выйти из рощи, и к нему вернулось прежнее беспокойство: снова казалось, будто это не то место, где обычным людям можно долго оставаться. – Нельзя терять времени, я должен быстро набрать себе людей.

– Людей? – воскликнула Буданецея, задержав его у края рощи. – Я хотела, чтобы ты пошел один. Один быстрый охотник должен убить...

– Нет. Надо кровью отомстить за Элрика и Элландуна и за всех остальных, убитыхгорцами. Ты сама знаешь, что так должно быть.

– Знаю, – вздохнула она. – Твоя мать была мне как сестра. Я надеялась когда-нибудь подержать в руках ее внука, надеялась задолго до этого. Теперь я боюсь, что ничего этого не случится.

– Я вернусь, – сказал он и вдруг рассмеялся, отчего испугался сам. – Ты еще погуляешь на моей свадьбе.

Она подняла ветку омелы в знак благословения, и Элдран склонился, принимая его.

Но даже во время этого ритуала он уже составлял в уме список тех, кого он возьмет с собой в горы.

Глава 9

Сидя в высоком заморийском седле, Конан разглядывал местность, куда двигались охотники. Плоские покатые холмы, по которым они ехали, мало изменились за три дня, прошедшие после того, как он спас Йондру, разве что низкой травы здесь было больше и иногда каменистые склоны покрывал колючий кустарник. Впереди, однако, холмы становились выше, наваливались друг на друга, сливались вместе и переходили наконец в острые пики Кезанкийских гор.

Это был отрог гряды, протянувшейся на юго-запад вдоль границы между Заморойи Бритунией. Конан не слышал, чтобы там водилась какая-нибудь дичь, которая могла бы привлечь такого охотника, как Йондра, кроме горных баранов, живущих среди крутых скал. А также среди диких племен. Он не мог поверить, что княжна собирается туда.

Охотничья группа сердитой змеей вилась среди низких холмов, избегая перевалов. Несущие копья бормотали проклятия, когда их сандалии скользили на каменистых склонах, и обменивались ругательствами с едущими верхом лучниками. Вьючные животные ржали, и погонщики мулов бранились. Погонщики быков кричали и били длинными хлыстами бедных животных, тянущих двухколесные повозки с запасами. Только та часть колонны, в которой шли запасные лошади, поднимающие больше пыли, чем вся остальная партия, не вносила свой вклад в общий беспорядок. Йондра с Арванием и десяток всадников скакали впереди и не замечали шума за спиной. Так не входят на территорию горских племен. Конан был рад, что хотя бы собак оставили в Шадизаре. Тамира, с трудом удерживающая равновесие, сидя на свернутом шатре, лежащем на трясущейся телеге, помахала ему рукой, и Конан подъехал к телеге.

– Ты меня удивляешь, – сказал он. – До этого ты избегала меня все три дня.

– Княжна Йондра слишком загружает меня работой, – ответила она. Поглядев на погонщика, шагающего рядом с быками, она пересела подальше назад. – Зачем ты преследуешь меня? – яростно прошептала она.

Конан лениво улыбнулся:

– Преследую тебя? Возможно, я просто хочу подышать свежим воздухом. Я слышал, что верховые прогулки полезны для легких.

– Для легких... – оскорбленно фыркнула она. – Говори правду, киммериец! Если ты хочешь помешать мне...

– Я уже поведал тебе все о своих намерениях, – перебил он ее.

– Ты... ты серьезно? – проговорила она, не веря. Будто опасаясь, что он может накинуться на нее прямо сейчас, Тамира перелезла на другую сторону повозки и посмотрела на киммерийца через свернутый шатер. – Княжна Йондра требует, чтобы ее служанки были целомудренны, киммериец. Ты думаешь, что, если ты спас ей жизнь, это дает тебе право на вольности, но она аристократка и быстро позабудет о благодарности, стоит тебе нарушить установленные ею правила.

– Значит, мне нужно быть осторожным, – сказал Конан и отстал от нее.

Тамира обеспокоенно глядела на него, в то время как телега тряслась дальше.

Конан изобразил на лице довольную улыбку.

Он был уверен, что Тамира не поверила в то, что его не интересуют украшения Йондры, – она не была дурой, иначе она не смогла бы столько времени воровать в Шадизаре, – но она, по крайней мере, будет считать, что интерес его поделен между ней и драгоценностями. Почти все женщины, как обнаружил Конан, упорно считают, что мужчины питают к ним вожделение при всех обстоятельствах. А если Тамира так считает, то она будет нервно оглядываться, забирая украшения.

Взгляд огромного киммерийца привлек почерневший холм в стороне от их пути, и он из любопытства повернул свою лошадь. От колючего кустарника, когда-то покрывавшего склон, ничего не осталось, кроме обгоревших пеньков и золы. Не похоже на удар молнии, подумал он, поскольку молния ударила бы в вершину холма, а не в склон.

Лошадь вдруг остановилась, раздувая ноздри, и пугливо заржала. Конан пытался подъехать ближе, но лошадь не повиновалась и даже пятилась назад. Он нахмурился, не видя ничего предвещающего опасность. Что может напугать лошадь, думал он, обученную для охоты на льва? Спрыгнув на землю, он отпустил поводья и убедился, что лошадь не убежит. Бока ее дрожали, но выучка заставляла стоять на месте. Удовлетворенный, Конан подошел к выжженному месту. И ослабил меч – на всякий случай.

Вначале сапоги его ступали лишь по золе, лежавшей на почерневшей почве и камнях. Затем носок сапога ударился обо что-то иное. Киммериец поднял сломанный рог дикого быка с куском черепа. Рог был обуглившимся, так же как и куски мяса, оставшиеся на костях, но сам кусок черепа обгоревшим не был. Киммериец медленно осмотрел выжженное место. Больше костей он не нашел, даже обглоданных, какие оставили бы гиены от жертвы, задранной львом. Он осмотрел и место вокруг пожарища. Подскакал Арваний и стал рядом с ним, подергивая поводья, чтобы заставить лошадь плясать, пока он глядит на Конана.

– Если ты отстанешь, варвар, – бросил презрительно человек с орлиным носом, – тебе вряд ли повезет встретить еще кого-нибудь, кто подберет тебя.

Конан сжал рог в кулаке. Украшения, напомнил он себе твердо...

– Я это нашел в золе и...

– Бычий рог, – фыркнул распорядитель охоты, – и удар молнии. Без сомнения, для такого, как ты, это является каким-то предзнаменованием, но у нас нет лишнего времени.

Сделав глубокий вдох, Конан продолжал:

– Здесь следы...

– У меня есть следопыты, варвар. Мне не нужны твои услуги. Тебе лучше отстать. Уходи, варвар, пока можешь.

Развернув свою лошадь и подняв тучу пыли, Арваний помчался вслед быстро удаляющейся колонне.

В бычьем роге была глубокая трещина, и Конан обнаружил, что рог развалился у него в руках.

– Девять кругов ада Зандру, – проговорил он.

Выбросив обломки рога, он опустился на колени, чтобы осмотреть найденный им след. Это была лишь часть отпечатка лапы животного, поскольку каменистая почва не давала четких оттисков. По крайней мере, ему показалось, что это отпечаток животного. Два пальца заканчивались длинными когтями, а царапины на почве могли означать остальную часть следа. Конан приставил указательный палец к следу когтя. Коготь был в два раза больше пальца киммерийца.

Конан никогда не слышал о зверях, которые могут оставлять такие следы. Йондра, по крайней мере, подумал он, охотится не на него. А также он подумал о том, что не станет предупреждать ее. Из того, что он знал о княжне, можно было заключить, что она ухватится за первую возможность поохотиться на незнакомое животное, особенно если это опасно. Однако сам он будет начеку. Вскочив в седло, он поскакал за охотничьим отрядом.

Конан догнал охотников раньше, чем ожидал. Колонна стояла. Люди держали лошадей за морды, чтобы животные успокоились, а погонщики держали быков за кольцо в носу, чтобы те не мычали. Тамира перестала ненадолго выбивать пыль из своей рубахи, чтобы состроить Конану гримасу, когда он проезжал мимо телеги с шатром. Где-то впереди раздавались размеренные удары барабанов.

Впереди Йондра и несколько охотников лежали на животах у вершины холма. Оставив свою лошадь у подножия, Конан пробрался к ним, упав на живот, прежде чем голова показалась над холмом. Здесь удары барабана слышались лучше.

– Уходи, варвар, – прорычал Арваний. – Ты здесь не нужен.

– Молчи, Арваний, – сказала тихо Йондра, но в голосе слышался металл.

Конан не обратил на обоих внимания. На расстоянии трети лиги маршировала другая колонна, и эта колонна шла по прямой, не заботясь о том, чтобы обходить холм. Колонна заморийской армии. Около двухсот всадников в остроконечных шлемах скакали под знаменем с головой леопарда. За ними шли двадцать барабанщиков, все вместе поднимая и опуская палочки, а за ними... Киммериец подсчитал примерно копья, идущие ряд за рядом, ряд за рядом. Там маршировали пять тысяч пехотинцев заморийской армии.

Конан повернул голову и посмотрел на Йондру. Под его пристальным взглядом щеки ее покраснели.

– Почему ты избегаешь встречи с армией? – спросил он.

– Разобьем лагерь, – сказала Йондра. – Найди место, Арваний. – Она начала отползать вниз, и распорядитель охоты пополз следом.

Конан, нахмурясь, смотрел, как они удаляются, затем отвернулся, чтобы понаблюдать за солдатами, последить за тем, как они скрываются из виду за холмами на севере.

Когда Конан спустился, лагерь был уже разбит: на ровном месте между двух холмов стояли широкие конические шатры. В центре площадки возвышался большой алый шатер Йондры. Быков стреножили, а лошадей привязали дальше, за повозками. Костров не разожгли, заметил Конан, и повара раздавали вяленое мясо и плоды.

– Я смотрю, варвар, – сказал Арваний, жуя кусок вяленого мяса, – ты подождал, пока не сделают всю работу.

– Почему Йондра избегает встречи с армией? – спросил Конан.

Человек с орлиным носом сплюнул кусок недожеванного мяса.

– Госпожа Йондра, – сказал он резко. – Проявляй по отношению к ней должное почтение, варвар, или я... – Рука его схватила рукоять сабли.

На лице Конана медленно появилась улыбка, – улыбка, которая не затронула глаз, ставших вдруг ледяными. Мертвецы могли бы рассказать Арванию об этой улыбке.

– Что, охотник? Попробуй, если хватит смелости.

Тут же кривой клинок Арвания был обнажен, и, хотя рука Конана не была рядом с рукоятью меча, его меч был выхвачен в то же мгновение.

Арваний заморгал, пораженный быстротой реакции киммерийца.

– Знаешь ли ты, кто я такой, варвар? – Голос Арвания слегка дрожал, отчего он нахмурился. – Ты зовешь меня охотником, но я сын князя Анданеза, и если бы родившая меня не была наложницей, я был бы заморийским князем. В моих жилах течет благородная кровь, варвар, кровь, достойная самой княжны Йондры, в то время как твоя...

– Арваний! – хлестнул, будто плетью, голос Йондры. Побледневшая княжна подбежала и остановилась в двух шагах от мужчин. Ее плотно облегающая кожаная жилетка была туго зашнурована на груди, красные сапоги доходили до колен. Арваний глядел на нее со страдальческим выражением лица. Княжна взглянула Конану в глаза, но тут же отвела взгляд.

– Ты забываешься, Арваний, – сказала она нетвердо. – Убери оружие. – Она бросила взгляд на Конана. – Оба.

На лице Арвания отразились самые разные эмоции: гнев и стыд, страсть и отчаяние. С нечленораздельным криком он всадил саблю обратно в ножны, будто в ребра киммерийца.

Конан подождал, пока сабля не будет в ножнах, убрал свой меч, затем сурово сказал:

– Я по-прежнему хочу знать, почему ты прячешься от собственной армии.

Йондра посмотрела на него, колеблясь, но заговорил Арваний, быстро, настоятельно:

– Моя госпожа, этому человеку не следует быть среди нас. Он не охотник, не лучник, не владеет копьем. Он не служит тебе, как... как служу я.

Усмехнувшись, Конан мотнул своей черной гривой:

– Это правда, что я сам по себе, но я такой же охотник, как и ты, замориец. А что касается копья, не хочешь ли посоревноваться со мной? За монеты?

Он понимал, что должен превзойти этого человека в чем-то, иначе ему придется постоянно ссориться с ним все то время, что он остается среди охотников. И он специально не упомянул лук, о котором мало что знал – кроме того, как его держать.

– Согласен! – воскликнул распорядитель охоты. – Согласен! Принести мишени! Быстро! Я покажу этому дикарю, как обращаться с копьем!

Йондра разинула рот, будто пытаясь что-то сказать, затем снова прикрыла его, когда весь лагерь развил бурную деятельность: одни спешили расчистить место для метания, другие бежали к повозкам, чтобы притащить тяжелую тренировочную мишень. Плотный тюк, сплетенный из соломы, был неудобным грузом, чтобы брать его с собой на охоту, но он не ломал стрел или наконечников копий, что происходило бы, если стрелять или метать копья в цели на склоне холма.

Бритоголовый человек с длинным носом вспрыгнул на перевернутый бочонок.

– Делайте ставки! Даю один к двадцати в пользу Арвания. Не толпитесь.

Несколько человек подошли к нему, но большинство считало исход соревнования предрешенным.

Конан заметил, что Тамира тоже подошла к бочонку. Затем она медленно прошагала мимо киммерийца.

– Постарайся, – сказала она, – и я выиграю серебряную монету... – Она подождала, пока грудь его не начала раздуваться от гордости, и, смеясь, закончила фразу: – Так как я поставила на другого.

– Мне будет приятно помочь тебе расстаться с медяками, – ответил он сухо.

– Прекрати заигрывать, Лиана, – прикрикнула Йондра. – Для тебя есть работа.

Тамира скорчила рожицу, но так, что высокая женщина не видела, отчего Конан невольно улыбнулся.

– Ты будешь метать, варвар? – спросил, поддразнивая, Арваний. Высокий охотник держал копье в руке и уже разделся по пояс, обнажив твердые бугры мускулов. – Или, может быть, предпочтешь остаться со служанкой?

– На девушку действительно смотреть приятнее, чем на твое лицо, – ответил Конан.

Арваний нахмурился, услышав всплеск смеха, вызванный словами киммерийца. Замориец провел концом копья на земле черту.

– Ты не должен переступать этой линии, иначе тебе будет присуждено поражение, как бы хорошо ты ни метал. Однако я не думаю, что тебе следует об этом беспокоиться.

Скинув рубаху, Конан взял поданное ему одним из охотников копье и подошел к черте. Он оглядел тюк, стоящий в тридцати шагах от него.

– Вроде недалеко.

– Но посмотри на мишень, варвар. – Смуглый распорядитель охоты улыбнулся, указывая рукой. Один из охотников как раз заканчивал закреплять на соломе кружок из черной ткани, размером не больше ладони.

Конан вытаращил глаза.

– А-а-а, – прошептал он, и улыбка человека с орлиным носом стала еще шире.

– Чтобы быть справедливым, – громко объявил Арваний, – я дам тебе преимущество. Сто к одному. – Среди зрителей поднялся ропот, а здесь был уже весь лагерь. – Ты говорил о монетах, варвар. Если только не хочешь уже сейчас признать мое превосходство.

– Сто к одному кажется мне справедливым, – ответил Конан, – принимая во внимание похвалы, которые ты сам себе расточал. – Ропот удивления, вызванный предложением Арвания, сменился взрывом хохота. Киммериец прикинул вес своего кошелька. – У меня есть пять серебряных монет.

Смех оборвался, и наступило молчание. Мало кто считал, что человек с орлиным носом может проиграть, но размер проигрыша, хотя и невероятного, поразил зрителей.

Арваний не дрогнул.

– Согласен. – Это было все, что он сказал.

Он отошел от линии, сделал два быстрых шага и метнул. Копье его вонзилось в центр черного куска ткани, плотно приколов его к соломе.

Десятки охотников издали приветственные крики, а некоторые уже начали забирать свой выигрыш.

– Согласен, – повторил Арваний и рассмеялся, издеваясь.

Конан повертел в руке копье, стоя у черты. Древко имело толщину в два пальца, а железный наконечник был длиной с предплечье. Вдруг он отклонился назад и сделал бросок рукой, одновременно помогая корпусом. Соломенный тюк отъехал назад, а копье вошло на расстоянии толщины пальца от уже торчащего там копья.

– Может быть, отодвинуть подальше, – произнес он, как бы думая вслух. Арваний скрипнул зубами.

Весь лагерь молчал, пока человек на бочонке не нарушил тишину:

– Равные ставки! Я делаю равные ставки на Арвания и на – как его? Конан? – и на Конана! Равные ставки!

– Заткни глотку, Телад! – крикнул Арваний, но вокруг бритоголового начали толпиться люди.

Распорядитель охоты рассерженно указал рукой на мишень:

– Назад! Отодвинуть назад!

Два человека бросились вперед, чтобы оттащить тюк еще на десять шагов, затем вернулись, принеся копья.

Гневно взглянув на Конана, Арваний снова занял место у черты, отошел, разбежался и метнул. Снова его копье прошло сквозь ткань. Конан сделал шаг назад, и опять его бросок был одним нераздельным движением. Копье его коснулось копья Арвания и вонзилось в черную мишень еще ближе от другого копья, чем раньше. Среди охотников послышались восхищенные крики. Киммериец был удивлен, увидев улыбку на лице Йондры, и удивлен еще больше, увидев другую – на лице Тамиры.

Лицо Арвания было искажено от ярости.

– Еще дальше! – кричали они, когда принесли копья. – Дальше! Еще дальше!

Когда тюк был оттащен на шестьдесят шагов, зрители напряженно затихли. Попасть будет трудно, подумал Конан. Даже очень трудно.

Бормоча что-то, охотник разбежался и, крякнув, бросил копье. Оно воткнулось в тюк.

– Промах! – заорал Телад. – Ткани коснулось, но промах! Один к пяти в пользу Конана!

Замахнувшись, Конан разбежался. В третий раз копье взмыло в воздух. Поднялся крик, и все начали стучать своими копьями о землю в знак восхищения.

Телад соскочил с бочонка и побежал вприпрыжку к Конану, чтобы пожать ему руку.

– Ты дорого мне обошелся сегодня, северянин, но зрелище стоило этих денег.

Вытаращив глаза, Арваний издал сдавленный крик:

– Нет! – Он вдруг побежал к тюку, расталкивая людей. Он начал оттаскивать тяжелый соломенный тюк дальше. – Попади так, презренный дикарь! – кричал он, борясь с весом тюка. – Чтоб тебя побрал Эрлик с твоими проклятыми уловками! Попади так!

– Но здесь же сто шагов! – воскликнул Телад, качая головой. – Никто не... – Его речь прервалась, когда Конан взял копье у одного из стоявших рядом охотников. Как антилопы, разбегающиеся при виде льва, люди очистили пространство между киммерийцем и мишенью. Арваний истерично смеялся, повторяя:

– Попади так, варвар! Попробуй!

Взвесив в руке копье, Конан вдруг пришел в движение. Мощные ноги понесли его вперед, рука замахнулась, и копье полетело. Человек с орлиным носом посмотрел, раскрыв рот, на летящее к нему копье, затем закричал и бросился в сторону. От тюка поднялась пыль, когда копье вошло в солому рядом с двумя уже торчащими там копьями. Телад подбежал к мишени, не веря своим глазам, затем вскинул руки.

– Во имя всех богов, он попал в ткань! Вы, считающие, что владеете копьем, признайте мастера! Он попал в мишень на расстоянии ста шагов!

Вокруг Конана собралась толпа охотников, выкрикивавших похвалы и пытавшихся пробиться, чтобы пожать ему руку.

Крики вдруг затихли, когда подошла Йондра. Охотники расступились перед ней, напряженно ожидая того, что она скажет. Некоторое время, однако, она стояла в несвойственной ей нерешительности, прежде чем начать говорить.

– Ты задал мне вопрос, киммериец, – сказала она наконец, глядя скорее через его плечо, а не в лицо. – Я никогда не сообщаю о причинах своих действий, но ты спас мою жизнь и ты замечательно метаешь копье, так что тебе я скажу. Но наедине. Идем.

Гордо держа спину и не глядя по сторонам, она развернулась и пошла к алому шатру.

Конан медленно пошел за ней. Когда он нагнулся, чтобы пройти под пологом, аристократка стояла спиной к входу, теребя шнурки кожаной жилетки. На полу лежали дорогие иранистанские ковры с раскиданными по ним шелковыми подушками, а на низких бронзовых столиках стояли золотые лампы.

– Ну? – сказал Конан.

Она вздрогнула, но не обернулась.

– Если армия послала такие силы, – проговорила она рассеянно, – значит, ожидаются какие-то неприятности. Солдаты наверняка попытаются вернуть охотничью партию, а мне не хочется тратить силы на споры с каким-нибудь генералом, доказывая ему то, что я не позволяю армии командовать мной.

– И ты держишь это в секрете? – спросил, нахмурясь, Конан. – Ты думаешь, твои охотники и сами этого не поняли?

– Лиана действительно такая, как ты говоришь? – спросила она. – На нее приятно смотреть? Приятнее, чем на меня?

– Она симпатичная. – Конан улыбнулся, увидев, как напряглась ее спина, и благоразумно добавил: – Но не такая красивая, как ты. – Он был молод, но достаточно разбирался в женщинах, чтобы не говорить одной женщине о красоте другой.

– Я заплачу за Арвания, – сказала неожиданно Йондра. – У него нет пятисот серебряных монет.

Высокий киммериец заморгал, удивленный неожиданной сменой темы.

– Я не возьму от тебя денег. Я спорил с ним.

Она склонила голову и пробормотала, явно не замечая, что говорит вслух:

– Почему у меня перед глазами стоит все тот же? Почему он должен быть варваром?

Она вдруг обернулась, и Конан едва не вскрикнул от удивления. Она расшнуровала жилетку и обнажила тяжелые круглые груди с напряженными розовыми сосками.

– Ты думаешь, я привела тебя в свой шатер только для того, чтобы отвечать на твои вопросы? – выкрикнула она. – Я не позволяла ни одному мужчине касаться себя, а ты не протянешь даже и руки. Ты хочешь вынудить меня быть бесстыдной, как...

Слова молодой аристократки оборвались, когда киммериец притянул ее к себе. Его большие руки скользнули под жилетку, обхватывая пальцами гладкую кожу ее спины, плотнее прижимая к себе ее полные груди.

– Я протягиваю обе руки, – сказал Конан, снимая с нее и бросая на ковер жилетку.

Прильнув к нему, княжна положила свою голову на его широкую грудь.

– Охотники узнают... они догадаются, что я... что ты... – Она поежилась и прижалась еще сильнее.

Конан нежно поднял ее голову и посмотрел в глаза, серые, как облака утром в горах.

– Если ты боишься того, что они подумают, – сказал он, – тогда зачем?

Она облизала губы кончиком языка.

– Я бы не смогла так бросить копье, – проговорила она и потянула его вниз на шелковые подушки.

Глава 10

Конан отбросил меховое одеяло и поднялся на ноги, оценив взглядом обнаженное тело Йондры. Она вздохнула во сне и закинула за голову руки, отчего ее груди колыхнулись так, что он начал думать, стоит ли ему сейчас одеваться. Усмехнувшись, он, однако, протянул руку за рубахой. Запертые железные ларцы ни на мгновение не задержали на себе его внимания.

Три дня прошло с тех пор, как он метал копье, размышлял Конан, и, несмотря на все ее опасения по поводу того, что могут подумать ее охотники, нужно было быть слепым и глухим, чтобы все еще не знать о том, что произошло между ним и Йондрой. Она в ту первую ночь не позволила ему выйти из шатра даже для того, чтобы поесть, и в последующие две ночи было то же самое. Каждое утро, явно не замечая улыбок охотников и гнева на лице Арвания, она настаивала на том, чтобы Конан сопровождал ее во время охоты, которая продолжалась лишь до того момента, пока Йондра не находила укромное местечко, где была тень и ровная поверхность, достаточная для двоих. Целомудренная, благородная Йондра вдруг обнаружила, что ей нравится лежать с мужчиной, и она быстро наверстывала упущенное.

Но нельзя сказать, что она была поглощена только тем, что требовала плоть. В тот первый день, когда она вернулась с Конаном, ее недовольство вызвало пройденное колонной расстояние. Княжна скакала вдоль всей линии, осыпая людей проклятиями до тех пор, пока они не почувствовали себя так, будто их исхлестали плетью. Арвания она отозвала в сторону, и того, что она ему говорила, никто не слышал, но, когда он скакал обратно, губы его были плотно сжаты, а черные глаза горели. Больше не было случая, чтобы продвижение колонны не удовлетворяло ее.

Накинув свой черный хауранский плащ на плечи, Конан вышел на холодный утренний воздух. Он с удовольствием отметил, что наконец развели костры из кизяка, как он и предполагал, для приготовления пищи. От них не поднимался дым, который мог бы привлечь внимание, а сейчас это было важно, как никогда. В дне пути к северу от лагеря, или по крайней мере в двух днях, лежали хребты Кезанкийских гор, выделяясь на горизонте темной ломаной линией.

Сам же лагерь находился на вершине холма, среди кривых низких деревьев, плохо растущих на сухой каменистой почве. Все теперь постоянно носили кольчугу и остроконечные шлемы, и никто не отходил к траншее для отправления естественных потребностей без копья или лука.

Обливающаяся потом Тамира, мечущаяся под надзором толстого повара от костра к костру, состроила Конану очередную гримасу, поворачивая мясо на вертеле. Арваний, сидевший у костра скрестив ноги, угрюмо погрузил лицо в кружку с вином, когда увидел киммерийца.

Конан не обратил на них обоих внимания. Он напрягал слух, ожидая, что снова услышит звук, который, как показалось ему, он слышал. Вот. Он схватил Тамиру за локоть.

– Пойди разбуди Йо... свою госпожу, – сказал он ей. Уперев руки в бока, Тамира поглядела на него с кривой улыбкой. – Иди, – прорычал он. – Сюда приближаются всадники.

По лицу Тамиры пробежало удивление, затем девушка бросилась к большому алому шатру.

– Что за чушь ты несешь? – спросил Арваний. – Я ничего не вижу.

К человеку с орлиным носом, пробежав через весь лагерь, приблизился Телад.

– Мардак утверждает, что слышит на юге лошадей, Арваний.

Выругавшись, распорядитель охоты бросил кружку на землю и поднялся на ноги. На лице его отражалось беспокойство.

– Горцы? – спросил он Телада, и бритоголовый пожал плечами.

– Маловероятно, чтобы они шли с юга, – произнес Конан. – Однако не помешает сообщить об этом остальным. Но тихо.

– Когда мне понадобится твой совет... – начал Арваний, но не закончил фразы. Вместо этого он обратился к Теладу: – Обойди всех людей. Скажи им, чтобы были готовы. – Лицо его передернулось, и он добавил, пробормотав: – Но тихо.

Хотя его и не просили об этом, киммериец присоединил свои усилия к усилиям Телада, переходя от одного человека к другому и тихо предупреждая. Мардак, седой косой человек с длинными тонкими усами, тоже передал это сообщение. Охотники восприняли новость спокойно. То здесь, то там кто-нибудь поглаживал рукоять сабли или придвигал поближе лакированный колчан, но все продолжали заниматься своими делами, хотя и поглядывая постоянно на юг.

Когда Конан вернулся в центр лагеря, из-за вершины холма уже показались десять всадников, которые сейчас направляли своих лошадей шагом к лагерю.

Арваний проворчал:

– Этих бы мы быстро перерезали. Кто это такие? Явно не горцы.

– Бритунийцы, – ответил Телад. – Разве есть за что их убивать, Арваний?

– Варварское отродье, – презрительно бросил человек с орлиным носом. – Они даже не видят нас.

– Они нас видят, – сказал Конан, – иначе они не перешли бы через холм. И почему ты думаешь, что мы видим их всех?

Двое заморийцев обменялись удивленными взглядами, но Конан сосредоточил свое внимание на приближающихся. На всех были меховые обмотки, отороченные мехом накидки, сбоку были привешены мечи, а за седлами закреплены круглые щиты. Девять всадников несли копья. Один, идущий впереди, имел при себе длинный лук.

Бритунийские всадники въехали на холм и остановили лошадей на границе лагеря. Человек с луком поднял руку.

– Меня зовут Элдран, – сказал он. – Можем ли мы быть гостями здесь?

Арваний молчал с кислым выражением лица.

Конан поднял над головой правую руку.

– Меня зовут Конан, – сказал он. – Я приглашаю вас быть нашими гостями, если вы не замышляете против нас ничего плохого. Слезайте с коней и садитесь к кострам.

Элдран с улыбкой слез с лошади. Он был почти так же высок, как и Конан, хотя и не имел такой мощной мускулатуры.

– Мы не можем долго здесь оставаться. Нам нужны сведения, затем мы поедем дальше.

– Мне тоже нужны сведения, – сказала Йондра, подойдя к мужчинам. Волосы ее, светло-каштановые, выгоревшие на солнце, спутались, узкие штаны и куртка из изумрудного шелка надеты были второпях. – Скажите мне... – Слова ее затихли, когда она посмотрела Элдрану в глаза, такие же серые, как у нее, и рот так и остался открыт. Наконец она нетвердым голосом сказала:

– Из... какой вы страны?

– Они бритунийцы, – сказал Арваний. – Дикари.

– Молчать! – Гневный крик Йондры удивил мужчин. Конан и Элдран пораженно глядели на нее. Арваний побледнел. – Я говорю не с тобой, – продолжала она дрожащим голосом. – Молчать, пока тебя не спросят! Ты меня понял, распорядитель охоты? – Не дожидаясь ответа, она снова обратилась к Элдрану. Щеки ее раскраснелись, а голос был нетвердым, хотя и спокойным: – Значит, вы охотники? Вам вдвойне опасно охотиться в этих местах. Здесь находится заморийская армия и всегда могут появиться горцы.

– Заморийская армия, кажется, не замечает нас, – ответил бритуниец. Его товарищи, сидевшие на конях, рассмеялись. – А что касается горцев... – Голос казался непринужденным, но глаза сурово сверкнули. – Я назвал свое имя, женщина, но не слышал твоего.

Она выпрямилась во весь рост, но все равно достала головой лишь до его плеча.

– Ты говоришь, бритуниец, с княжной Йондрой из дома Перашанидов из Шадизара.

– Знатное происхождение.

Тон его был нейтральным, но Йондра поморщилась, будто над ней насмехались. Странно, но это каким-то образом привело ее в себя. Голос ее окреп:

– Если ты охотник, ты, вероятно, видел зверя, на которого я охочусь, или его следы. Мне сказали, что тело его, как у огромной змеи, покрыто разноцветной чешуей. Его следы...

– Огненный зверь, – проговорил один из бритунийцев, сидящих верхом, а остальные описали рукой перед грудью дугу, будто сделав некий магический знак.

Лицо Элдрана было мрачно.

– Мы тоже ищем этого зверя, Йондра. Наш народ знает его давно. Мы можем объединить усилия.

– Мне не нужно больше охотников, – быстро ответила Йондра.

– Это существо убить сложнее, чем ты думаешь, – настаивал бритуниец. Рука его плотно сжала рукоять старинного меча с перекрестием, заканчивающимся когтями, будто орлиная лапа. – Дыхание его – огонь. Без нашей помощи ты лишь погибнешь, пытаясь убить его.

– Так говорят у вас, – сказала она, издеваясь, – в детских сказках. Я говорю, что убью зверя без вашей помощи. Я также говорю вам, что лучше не пытаться охотиться на моего зверя. Трофей мой, бритуниец, ты меня понял?

– Глаза твои будто утренний туман, – сказал он, улыбаясь.

Йондра задрожала:

– Если я тебя встречу еще раз, то из твоих глаз будет торчать по стреле. Я...

Она вдруг выхватила лук у одного из своих лучников. Бритунийцы опустили копья, а лошади их начали взволнованно пританцовывать. Охотники потянулись к саблям. Одним движением Йондра натянула стрелу и выстрелила в воздух. Высоко над лагерем вскрикнул ворон и начал беспорядочно бить крыльями, падая к далекому холму.

– Смотри, – воскликнула Йондра, – и бойся моих стрел.

Не успела она договорить, как ворон вдалеке вдруг дернулся и камнем полетел вниз, пронзенный второй стрелой.

– Ты неплохо стреляешь, – сказал Элдран, опуская лук. Он ловко вскочил в седло. – Я бы остался, чтобы пострелять с тобой, но мне надо охотиться.

Не оглядываясь, он развернул лошадь и поскакал вниз с холма, и его люди последовали за ним, не понимая, казалось, того, что их спины открыты для лучников из лагеря.

Арванию эта мысль быстро пришла в голову.

– Лучники, – начал было он, но тут Йондра бросила на него гневный взгляд. Она не произнесла ни слова, да и необходимости в этом не было. Распорядитель охоты попятился от нее, опустив глаза и бормоча: – Прошу прощения, моя госпожа.

Затем она обратила свое внимание на Конана.

– Ты, – зашипела она. – Он со мной так разговаривал, а ты не сделал ничего. Ничего!

Огромный киммериец посмотрел на нее бесстрастно:

– Возможно, он прав. Я видел следы зверя, который может убивать огнем. И если бритуниец был прав в этом, он, возможно, прав также, говоря, что убить его трудно. Возможно, тебе следует вернуться в Шадизар.

– Возможно, возможно, возможно. – Она презрительно выплюнула каждое слово. – Почему мне не доложили об этих следах? Арваний, что ты знаешь об этом?

Охотник бросил на Конана взгляд, полный злобы.

– Пожар от молнии, – сказал он угрюмо. – И несколько старых костей. Этот боится собственной тени. Или тени от горы.

– И это неправда? – Йондра вопросительно поглядела в лицо Конану, – Ты ведь не выдумываешь сказки, боясь, что тебя убьют горцы?

– Я не боюсь смерти, – спокойно произнес Конан. – Когда она придет, настанет лишь темнота. Но только дурак ищет смерти без пользы.

Аристократка надменно вздернула голову.

– Так, – сказала она, и опять: – Так. – Не взглянув больше на Конана, она твердо зашагала прочь, громко крикнув: – Лиана! Приготовь мне умыться!

Арваний злорадно скалился, глядя на Конана, но киммериец не видел его.

«Все сделалось намного сложнее, чем я предполагал, покидая Шадизар, – подумал Конан. – Что мне теперь делать?»

Был один известный ему способ сосредоточить свои мысли для решения задачи. Вынув из сумки небольшой брусок, юн достал меч, сел и, поджав под себя ноги, принялся точить старинный меч и думать.

* * *
Ималла Басракан глядел на мертвого ворона, лежавшего на полу, и дергал в отчаянии свою раздвоенную бороду. Воронов-разведчиков достать было нелегко. Птенцов надо выращивать, и лишь одна пара из двадцати выживала после заклятий, связывающих птиц так, что одна птица видела и чувствовала то же самое, что видела и чувствовала другая. Нужно время, чтобы вырастить птиц, и время, чтобы наложить заклятия. У него не было времени заменить проклятую птицу. Вероятно, другая досталась ястребу. А их у него так мало.

Проворчав, он пнул мертвую птицу, отчего она ударилась о голую каменную стену.

– Грязная тварь, – прорычал он.

Одернув свое красное одеяние, он повернулся к шести нашестам, установленным в середине комнаты. На пяти из них сидели вороны, склонив головы и глядя на ималлу черными глазами-бусинками. Крылья их, подрезанные, чтобы они не могли улететь, бессильно свисали.

В комнате, кроме нашестов, почти ничего не было. На столе, инкрустированном перламутром, стояла бронзовая лампа и были разбросаны приспособления для занятий магическим искусством. На полке вдоль стены стояли фолианты по некромантии, собранные ималлой в течение жизни. Никто не входил в эту комнату, как и в другие, отведенные для его занятий, кроме него, и никто, кроме его последователей, не знал, что происходит там.

Басракан зажег от лампы лучину и начал описывать ею в воздухе перед первой птицей замысловатую фигуру. Крохотные глазки следили за пламенем, отражающимся на их черной поверхности. Рисуя фигуру, Басракан нараспев бормотал слова, взятые из тома, переписанного на пергамент, сделанный из человеческой кожи, слова, которые наполняли воздух до такой степени, что, казалось, стены начинали дрожать. С каждым словом след пламени делался все более осязаемым, пока между ималлой и вороном не повис нечестивый символ.

Ворон медленно раскрыл клюв и проскрипел слова, едва узнаваемые:

– Холмы. Небо. Деревья. Облака. Много-много облаков.

Колдун хлопнул в ладоши, огненный символ исчез, и птица перестала скрипеть. С этими тварями почти всегда так. Заклятия, связывающие птиц, заставляют их прежде всего говорить о людях, но если людей не было, то вороны будут бубнить обо всем, что им пришлось увидеть, и будут говорить бесконечно, если не заткнуть их.

Тот же ритуал, исполненный перед следующей птицей, дал тот же результат, иным было лишь описание ландшафта, и то же произошло и со следующей птицей, и со следующей. Когда ималла дошел до последней птицы, он уже спешил. В соседней комнате важное дело требовало его внимания, и он уже был уверен в том, о чем доложит птица. Нараспев произнося заклинание, он нарисовал огненный символ, уже готовый хлопком в ладоши уничтожить его.

– Солдаты, – прокаркал ворон. – Много-много. Много-много.

У Басракана перехватило дыхание. Никогда он так не жалел о том, что вороны не могут называть цифры.

– Где? – спросил ималла.

– На юге. На юге от гор.

Ималла задумчиво погладил бороду. Если они идут с юга, то это, должно быть, заморийцы. Но что с ними делать? Птицу, которая в действительности видела солдат, можно заставить вернуться и указать дорогу его воинам. Горцы расценят это как еще один символ благоволения истинных богов, ибо птицы – это творение духов воздуха. И это будет первой победой, первой из многих побед над неверными.

– Возвращайся! – крикнул Басракан.

– Возвращаюсь, – проскрипел ворон и замолчал.

Сколько же там солдат, думал ималла, выходя из комнаты, и сколько же воинов истинных богов послать против них?

Проходя через следующее помещение, со стенами, отделанными гладким дубом, таким же дорогим в горах, как жемчуг, он задержался, чтобы поглядеть на девушку, забившуюся в угол. Из ее темных глаз текли слезы, а полные губы беспрестанно дрожали. Кожа у нее была гладкая и мягкая, и одежда не мешала ималле смотреть на нее.

Лицо Басракана исказилось от отвращения, и он вытер руки о свою алую одежду. Лишь восемнадцать лет, а уже сосуд похоти, уже пытается завладеть умами мужчин. Как и все женщины. Ни одной нет истинно чистой. Ни одной, достойной древних богов.

Очнувшись от своих мрачных мыслей, святой человек поспешил дальше. Он не боялся, что девушка уйдет. Заклятие, которое он наложил на нее, не позволит ей покинуть это помещение, пока он не даст ей разрешения, пока не сочтет ее достойной.

В коридоре он встретил только что вошедшего ималлу Джбейля. Тощий человек склонился, зашуршав своей черной одеждой.

– Да будет с тобой благословение истинных богов, ималла Басракан. Я пришел с дурными вестями.

– Дурные вести? – произнес Басракан, не вспомнив о приветствии. – Говори!

– Много воинов присоединились к тем, что были у нас, но почти никто из них не видел символа благоволения истинных богов. – Глаза Джбейля горели лихорадочным огнем истинной веры, и рот его презрительно скривился, когда он говорил о тех, кто был менее полон веры, чем он сам. – Раздается много голосов, требующих показать жертвоприношение. Даже те, кто видел, шепчут сейчас, что существо, посланное древними богами, покинуло нас, раз его не видно уже столько дней. Некоторые из вновь пришедших говорят, что вообще нет никакого символа, что все это ложь. Они произносят это украдкой, между собой, но делать так они будут не вечно, и, я боюсь, они легко могут завладеть сердцами сомневающихся.

Басракан в отчаянии скрипнул зубами. Его мучило то же опасение, он боялся, что они покинуты, и по ночам, в одиночестве, бичевал себя за недостаток веры. Он уже пытался вызвать огненного зверя, пытался, и это ему не удалось. Но он все еще там, говорил себе ималла. Все еще под горой, ждет, чтобы выйти снова. Ждет – у него перехватило дыхание – символа их веры.

– Сколько собралось воинов? – спросил он.

– Больше сорока тысяч, ималла, и каждый день прибывают еще. Очень трудно кормить стольких, хотя они, конечно, и правоверные.

Басракан вытянулся во весь рост. Его лицо светилось верой, подкрепленной сообщением о численности его армии.

– Дай воинам знать, что мне известно о недостатке их веры. – Он произносил слова размеренно, с плавным ударением, убежденный, что они вдохновлены истинными богами. – Дай им знать, что если они хотят видеть желаемое зрелище, то от них требуется сделать то, что я скажу. Явится птица, ворон, символ, данный духами воздуха. Половина всех собравшихся должна последовать за птицей, и она приведет их туда, где находятся неверные, солдаты Заморы. Воины должны убить их, не давая уйти никому. Никому. Если это будет исполнено так, как приказано, то им будет дарован символ благоволения истинных богов.

– Птица, – прошептал Джбейль. – Символ, данный духами воздуха. Воистину велики древние боги, и воистину ималла Басракан велик пред их лицом.

Басракан небрежно отмахнулся рукой от похвалы.

– Я всего лишь человек, – сказал он. – Теперь ступай! Проследи, чтобы все было исполнено по моему приказу.

Последователь в черном поклонился перед колдуном, и Басракан, как только тот ушел, принялся тереть виски.

Столько на него навалилось. От этого болит голова...

Но есть еще девушка. Показав девушке зло, заключенное в ней, избавив ее от этого зла, он облегчит боль. Он изгонит из нее похоть. С видом аскета, страдающего во имя долга, Басракан пошел назад.

Глава 11

Джинар лежал в темноте на животе и изучал лагерь охотников, мирно отдыхающий на соседнем холме. Темная одежда горца сливалась с тенями на каменистой земле. Лишь тлеющие угли напоминали о кострах; сам же лагерь оставался в темноте, в которой шатры и повозки были лишь смутными очертаниями, и только в большом алом шатре горела лампа. Над острыми пиками гор на севере высоко висела луна, но густые облака пропускали ее свет лишь изредка. Отличная ночь для нападения. Он провел рукой по заплетенной в три косички бороде. Вероятно, древние боги действительно с ними...

Это казалось очевидным все эти дни, когда след охотничьей партии шел прямо, как стрела. Может быть, Огненные глаза притягивают каким-то образом к ималле и истинные боги действуют среди людей даже через заморийскую блудницу? Холодок, будто дуновение ледяного горного воздуха, пробежал по спине Джинара, и волосы на голове зашевелились. Ему показалось, что древние боги ходят по земле прямо у него перед глазами. Сзади зашуршали камни, Джинар вскрикнул от страха.

Рядом с ним на каменистую почву опустился Фаруз.

– Часовые? – спросил наконец Джинар. Он был доволен, что голос его звучал ровно.

Подошедший презрительно фыркнул:

– Их десять. Но они почти спят. Они умрут легко.

– Так много? Такую охрану выставляют солдаты, а не охотники.

– Я говорю тебе, Джинар, они чуть ли не храпят. Глаза их закрыты.

– Двадцать глаз, – вздохнул Джинар. – Достаточно, чтобы заметила одна пара. Если лагерь будет разбужен, нам придется нападать на них сначала снизу...

– Ба! Нам надо было напасть на них тогда, когда мы их только заметили, когда они шли. Или ты все еще боишься бритунийскихсобак? Их уже давно здесь нет.

Джинар не ответил. Лишь потому, что Шармаль один пошел справлять естественную потребность, увидели его бритунийцы, которые шли, как привидения, по следу охотников из Шадизара. Бритунийцы и заморийцы не очень любили друг друга, это правда, но и те и другие отложат взаимное убийство для того, чтобы омочить свои клинки кровью горцев. Фаруз вклинился бы с горцами между двумя вражескими отрядами – по крайней мере, между сорока бритунийцами и в раза полтора большим числом заморийцев, – думая лишь о том, скольких он сможет убить.

– Если твоя... осторожность приведет нас к неудаче, – проговорил Фаруз, – не надейся защититься от гнева ималлы Басракана, свалив вину на других. Правда станет известна.

Фаруз, решил Джинар, не доживет до того, чтобы вернуться к правоверным ималлы Басракана. Древние боги сами позаботились об этом.

Снова за спиной послышался шорох сапог, но на этот раз Джинар просто посмотрел через плечо, Шармаль, худой молодой человек с жидкой бородкой, заплетенной множеством косичек, сел на корточки рядом с Джинаром и Фарузом.

– Неверные бритунийцы все еще идут на восток, – сказал молодой человек.

– Они не остановились с наступлением темноты? – спросил, нахмурившись, Джинар. Ему никогда не нравилось необычное поведение, а ведь никто не путешествует ночью без веских на то оснований, тем более вблизи Кезанкийских гор.

– Когда я возвращался на закате, – ответил Шармаль, – они все еще скакали на восток. Я... я не хотел пропустить битву.

– Если вообще будет битва, – усмехнулся Фаруз.

Джинар громко скрипнул зубами.

– По коням, – приказал он. – Окружить лагерь и медленно приближаться. Не наносить ударов без моей команды, если только не будет поднята тревога. Понятно, Фаруз? Говоришь ты с жаром. Может ли твоя рука подтвердить эти слова?

Зарычав, Фаруз вскочил на ноги и бросился вниз по склону – туда, где стояла его косматая лошадь.

Джинар, угрюмо улыбаясь, последовал за ним и взобрался в высокое седло. Он осторожно объехал холм, направляясь к лагерю на вершине соседнего холма. Стук неподкованных копыт по камням не беспокоил Джинара, сейчас не беспокоил. Он был убежден, что заморийцы не услышат. С ними древние боги. Он и другие горцы сливались с темнотой. Он разглядел часового, оперевшегося на копье, ничего не замечающего, не видящего еще одной подкрадывающейся тени. Джинар вынул из ножен кривую саблю. Впереди могут идти по земле истинные боги, но здесь также присутствовало что-то еще. Смерть. Он чуял ее. Смерть для многих. Смерть для Фаруза. Улыбнувшись, Джинар ударил пятками в бока лошади, и она бросилась вперед. Часовой успел в ужасе вытаращить глаза; затем кривой клинок, к которому была приложена сила руки Джинара, и вес несущейся лошади, снес голову с плеч. Темноту разорвал крик Джинара:

– Во имя истинных богов, бей их! Не щадить!

С воплями из ночи выскочили горцы, обнажив алчущую крови сталь.

* * *
Конан лежал, завернувшись в накидку, под открытым небом, приоткрыв глаза. После такого ее поведения он решил не ходить в шатер, несмотря на призывно горящие лампы, которые светились еще и сейчас. Но разбудили, однако, его не мысли о шелковистой коже, а посторонний шум. Он слышал дыхание ближайшего к нему часового, дыхание слишком спокойное и глубокое для человека на страже. Эти придурки не слушают его советов, подумал он. Они слушают, но не слышат, точнее. На храп часового наслоился другой звук: на склоне зашуршали и покатились камни. На всех склонах холма.

– Кром! – произнес киммериец. Одним движением он сбросил черную накидку, поднялся на ноги и выхватил меч. Он открыл рот, чтобы поднять тревогу, но в данный момент в этом уже не было необходимости.

Следом за влажным ударом стали, погрузившейся в плоть, раздалось: «Во имя истинных богов, бей их! Не щадить!»

В темноте начался хаос: со всех сторон появились орущие горцы, жаждущие крови неверных, а из шатров вылезали охотники и молили своих богов дать им увидеть еще один рассвет.

Огромный киммериец побежал к часовому, дыхание которого он слышал до этого. Разбуженный часовой попытался опустить копье, но, получив по лицу удар саблей, с криком покатился по земле.

– Кром! – взревел Конан.

Горец дернул за поводья и развернул косматую лошадку над повалившимся часовым в сторону огромного человека, вышедшего из темноты.

– Такова воля истинных богов! – проорал горец. Размахивая над тюрбаном окровавленной саблей, он ударил пятками в бока лошадки.

На долю мгновения Конан остановился, расставил ноги так, будто собирался встретить летящую на него лошадь. Вдруг он бросился вперед, пригнувшись под просвистевшим над головой стальным полумесяцем, и вонзил в живот горца меч. Сила удара сбила киммерийца с ног, а горец, казалось, прыгнул через круп лошади и упал на землю.

Поставив ногу на грудь трупа, Конан выдернул свой меч. Некий инстинкт предупредил его, покалывание между лопаток. Он обернулся и увидел другого врага на лошади и кривую саблю, уже приближающуюся к голове. Не оборачиваясь, киммериец уже поднимал свой меч, и его острый, как бритва, клинок полоснул по уже опускавшейся кисти. Рука и сабля полетели, и горец с жалобными криками ускакал в ночь, высоко подняв обрубок руки, из которого бил фонтан крови, будто так он не позволит крови вытечь.

Две повозки уже пылали, как костры, и пламя быстро поглощало пять круглых шатров. Над всем висел шум битвы: звон стали о сталь, крики раненых, стоны умирающих. Вспыхнула еще одна повозка. Огонь отодвигал ночь от сражающихся людей, пляшущих с окровавленными клинками среди тел, усеявших вершину холма. Среди лежащих без движения было больше тех, кто носил кольчугу и остроконечный шлем заморийцев, чем тех, чьи головы были обмотаны тюрбанами.

Все это Конан охватил взглядом в долю секунды, но одно среди всего остального привлекло его внимание. Йондра, выгнанная из-под мехового одеяла и голая, если не считать перекинутого через плечо колчана, стояла перед алым шатром и спокойно стреляла из лука, будто это была стрельба по соломенным мишеням. И там, куда попадали ее стрелы, умирали горцы.

Киммериец заметил, что на нее обратил внимание не только он. Горец в дальнем конце лагеря издал вдруг протяжный крик и послал свою лошадку галопом в сторону обнаженной лучницы.

– Йондра! – крикнул Конан, но, даже когда кричал, он знал, что она не услышит его в таком шуме. И что ему никак не успеть добежать до нее.

Перебросив меч в левую руку, он двумя прыжками добрался до часового, лежащего на спине, обратив лицо, похожее на раскроенную маску, к черному небу.

Безжалостно поставив ногу на отброшенную руку часового, киммериец вырвал из мертвого захвата тяжелое охотничье копье. С отчаянной быстротой он распрямился, обернулся, метнул и замер, когда копье было в воздухе. Ни воли, ни мысли не осталось для движения, поскольку и то и другое было сейчас приковано к толстому копью.

Лошадь горца находилась в двух шагах от Йондры, его клинок почти упирался в ее спину, и все же девушка ничего не слышала и не обернулась. А горец согнулся в конвульсиях, когда его грудь пронзил наконечник копья. Лошадь его продолжала мчаться, а тело горца медленно заваливалось назад и упало наконец, будто мешок с песком, перед женщиной. Йондра вздрогнула, когда почти у самых ее ног упало тело, но продолжала еще некоторое время шарить руками в опустевшем колчане в поисках еще одной стрелы. Неожиданно она отбросила лук и выхватила из руки мертвого горца саблю.

Конан обнаружил, что снова может дышать. Он сделал шаг в сторону княжны... и что-то огнем полоснуло его по спине. Огромный киммериец тут же перекатился вперед, встал на ноги и обернулся, отыскивая нападавшего. За спиной было много народу – и горцы, и охотники, – но все, кроме Арвания и Телада, были заняты тем, что убивали друг друга, и даже эти двое, пока Конан смотрел, сцепились с врагами в тюрбанах. Нет времени выбирать себе противника, подумал Конан. Их хватит на всех. В нем пробудилась темная ярость.

Когда он снова посмотрел вперед, Йондры уже не было, но мысли о ней глубоко вошли в его потемневшее от битвы сознание: Конан был рожден на поле битвы. Первым запахом, который вошел в него с первым вдохом, был медный запах свежепролитой крови. Первым звуком, приветствовавшим его слух, был лязг стали. Первым видом, который открылся его глазам, были вороны, кружащие в небе и ждущие, когда живые уйдут и отдадут им во власть то, что осталось.

С боевой яростью, родившейся вместе с ним, Конан шагал сквозь пламя и крики, и меч его нес смерть. Киммериец искал бородатых людей в тюрбанах, и те, которых он находил, представали перед Черным троном Эрлика, унося с собой воспоминания о том, что видели в мире людей последним: глаза, горящие лазурным огнем.

Его старинный меч грозно сверкал в свете горящих шатров, сверкал до тех пор, пока залитый алым клинок мог еще сверкать, но, казалось, стал пожирать свет так же, как пожирал жизнь. Люди встречали его, люди падали перед ним, и наконец люди от него бежали.

Настало время, когда киммериец стоял один, и взгляд его не мог больше видеть тюрбанов, кроме как на мертвых.

Были и стоящие люди, понял Конан, когда туман боевой ярости немного рассеялся и сознание его прояснилось. Заморийские охотники собрались вокруг него широким кругом и глядели с удивлением и страхом. Он взглянул каждому в лицо, и каждый под его взглядом отступил на шаг.

Даже Арваний не мог устоять на месте, хотя его лицо и залилось краской злости, когда он понял, что сделал.

– Горцы? – спросил Конан. Он стянул грубую шерстяную накидку с убитого горца и вытер о нее меч.

– Ушли, – ответил Телад тонким голосом. Он прочистил горло. – Бежали немногие, а большая часть, мне кажется... – Он обвел рукой всю вершину холма, усеянную телами и сгоревшими шатрами, освещенную пылающими позвонками. – Это ты нас всех спас, киммериец.

– Яйца Ханнумана! – взревел Арваний. – Вы что, все женщины? Нас спасло ваше собственное оружие, мечи в ваших руках! Если варвар и убил нескольких, то он спасал собственную шкуру.

– Не говори глупостей, – бросил ему Телад. – Тебе в первую очередь не следует выступать против него. Конан дрался как демон, в то время как мы пытались проснуться и понять, что это не страшный сон.

Люди, стоявшие кругом, подтвердили его слова, закивав головами.

Арваний с искаженным яростью лицом открыл рот, но Конан заговорил первым:

– Если кто-нибудь из них бежал, то он может привести других. Нам следует уйти отсюда, и побыстрее.

– Вот чего стоит ваш герой, – презрительно говорил Арваний. – Уже готов бежать. Горцы редко собираются в банды более многочисленные, чем та, что напала на нас и теперь ожидает червей. Кто еще осмелится напасть на нас! Я, кроме того, считаю, что мы убили всех горских собак.

– Некоторые все-таки бежали, – возразил Телад, но Арваний продолжал говорить, заглушая Телада:

– Я не видел, чтобы кто-нибудь бежал. Если бы я видел, ему бы не удалось бежать. Если мы побежали, как кролики, значит, мы есть кролики, испугавшиеся тени.

– Твои оскорбления начинают меня беспокоить, охотник, – сказал Конан, приподняв меч. – До этого я воздерживался от того, чтобы убить тебя, по разным причинам. Теперь тебе пора усмирить свой язык, или я усмирю его за тебя.

Арваний хмуро глядел в ответ, сабля его подрагивала в руке, но он молчал. Остальные охотники расступились.

Тишину нарушила Йондра, подойдя в глубоком парчовом халате до пят, который она удерживала на шее двумя руками. Она посмотрела на обоих противников, прежде чем начать говорить:

– Конан, почему ты думаешь, что горцы вернутся?

Она пыталась не обращать внимания на напряжение, как понял киммериец, и таким образом разрядить его, но дать ответ на ее вопрос важнее, чем убить Арвания.

– Это правда, что банды горцев обычно небольшие, но в Шадизаре говорят, что кезанкийские племена объединяются. То, что мы видели солдат, идущих на север, подтверждает это, поскольку также говорят, что против горцев послана армия. Уйдя, мы ничем не рискуем; оставшись же, рискуем тем, что эти немногие бежавшие приведут тысячу.

– Тысячу! – презрительно фыркнул человек с орлиным носом. – Моя госпожа, хорошо известно, что горские племена постоянно враждуют друг с другом. Если соберется тысяча горцев, они за день перережут друг друга. А если, каким-нибудь чудом, так много людей и соберется вместе, они прежде всего будут думать о солдатах. В любом случае я не верю в базарные слухи о том, что племена объединяются. Это противоречит всему тому, что я знаю о горцах.

Йондра задумчиво кивнула, затем спросила:

– А наши раненые? Сколько их и какова тяжесть ранения?

– Много царапин и порезов, моя госпожа, – ответил Арваний, – но лишь четырнадцать человек можно считать ранеными, и лишь двое ранены тяжело. – Он поколебался. – Одиннадцать убиты, моя госпожа.

– Одиннадцать, – вздохнула она и закрыла глаза.

– Было бы больше, моя госпожа, если бы не Конан, – сказал Телад, и Арваний накинулся на него:

– Перестань болтать о своем варваре!

– Хватит! – крикнула Йондра. Ее голос мгновенно успокоил охотников. – Я решу, что нам делать, завтра. А сейчас раненых перевязать, костры потушить. Арваний, проследи за этим. – Она помолчала, делая глубокий вдох и не глядя ни на кого определенно, затем сказала: – Конан, пройди в мой шатер. Прошу. – Последнее слово было вымученным, и, произнеся его, она быстро отвернулась, отчего халат ее разошелся и открыл обнаженное бедро, и поспешила вон из круга мужчин.

Посещения Конаном шатра Йондры и ее постели были тайной, известной всем, но об этом открыто не говорили. Все мужчины поэтому старались сейчас не смотреть на Конана и друг на друга. Арваний был явно поражен. Тамира одна взглянула в лицо киммерийцу, и взгляд ее был гневным.

Покачав головой при мысли о непредсказуемости женщин, огромный киммериец вложил в ножны меч и пошел следом за Йондрой.

Она ожидала его в алом шатре. Когда он нырнул под полог, княжна сбросила с плеч парчовый халат, и Конан обнаружил, что держит в руках гладкое мягкое голое тело. Княжна вцепилась в киммерийца, прижавшись к его ребрам полными грудями.

– Мне... мне не следовало тогда говорить, – проговорила она. – Я не сомневаюсь в том, что ты видел, и я хочу, чтобы ты спал в моей постели.

– Это хорошо, что ты мне веришь, – сказал он, гладя княжну по волосам, – поскольку я действительно видел то, о чем рассказал. Но сейчас не время говорить об этом. – Она вздохнула и прижалась плотнее, если это только было возможно. – Сейчас время поговорить о возвращении. Твои охотники понесли тяжелые потери от горцев, а до гор еще день пути. Если ты войдешь в горы с телегами и быками, то не сможешь больше остаться не замеченной племенами. Людей твоих убьют, а ты окажешься рабой немытого горца, жены которого будут постоянно бить тебя за твою красоту. Будут бить, по крайней мере, до тех пор, пока тяжелая жизнь и труд не заберут твою молодость, так же как и у них самих.

С каждым словом она все больше напрягалась в его руках. Затем оттолкнула его от себя и подозрительно посмотрела на него.

– Уже много лет, – сказала она, задыхаясь от ярости, – не просила я у кого-либо прощения, и никогда не умо... не просила кого-нибудь, кроме тебя, прийти ко мне в постель. Чего бы мне не хотелось, так это выслушивать нотации взамен.

– Об этом надо поговорить. – Конан обнаружил, что ему трудно не обращать внимания на тяжелые круглые груди, тонкую талию, переходящую в роскошные бедра, и стройные ноги, но он заставил себя говорить так, будто княжна укутана толстым слоем шерстяной ткани. – Горцы потревожены. Муравьи могут избежать их внимания, но не люди. И если тебе доведется встретить зверя, на которого ты охотишься, помни, что зверь тоже охотник, к тому же убивающий огнем. Скольким людям позволишь ты заживо изжариться, чтобы повесить на стену трофей?

– Деревенские сказки, – фыркнула она. – Если меня не могут испугать горцы, почему ты думаешь, что я побегу, испугавшись этойв ыдумки?

– Элдран, – начал он с терпением, которого сам уже больше не чувствовал, но ее вопль оборвал слова киммерийца:

– Нет! Не желаю слышать об этом... бритунийце! – Задыхаясь, она пыталась вновь овладеть собой. Наконец она властно выпрямилась. – Я вызвала тебя сюда не для того, чтобы вести споры. Ты ляжешь со мной в постель и будешь говорить лишь о том, что мы делаем, либо убирайся отсюда.

Гнев Конана находился на волосок от того, чтобы вырваться наружу, но киммериец сумел сдержаться и дать ехидный ответ:

– Повинуюсь, моя госпожа. – И с этими словами он повернулся спиной к ее обнаженному телу.

Ее яростные крики раздавались Конану вслед, когда он уходил в уже тускнеющую ночь, и эхом разносились над всем лагерем.

– Конан! Вернись, Митра тебя разорви! Ты не можешь меня так оставить! Я приказываю тебе вернуться, Эрлик прокляни тебя навеки!

Ни один человек не поднял взгляда от своей работы, но по тому, с каким сосредоточением все принялись за свои занятия, было ясно, что никто не был глух.

Те, кто сбрасывал палками с телег горящие свертки, вдруг удвоили свои усилия, стараясь спасти то, что еще не взял огонь. Вновь расставленные по своим местам часовые вдруг начали вглядываться в светлеющие тени, будто в каждой скрывалось по горцу.

Тамира обходила раненых, лежащих на одеялах в центре лагеря, и подавала каждому напиться из бурдюка. Она подняла глаза и широко улыбнулась, когда киммериец проходил мимо нее.

– Значит, сегодня снова спишь один, киммериец, – мило произнесла она. – Какая жалость.

Конан не посмотрел на нее, лишь нахмурился. Одну из телег оставили свободно догорать, и пылающие свертки валялись вокруг других телег.

Толстый повар прыгал среди охотников, размахивая над головой медным подносом и громко жалуясь на то, что кухонными принадлежностями пользуются для того, чтобы закидывать землей пламя. Конан взял поднос из рук повара и нагнулся рядом с Теладом, чтобы зачерпнуть земли.

Бритоголовый охотник поглядел некоторое время косо на киммерийца, затем осторожно произнес:

– Мало кто бросит ее без веских причин.

Вместо того чтобы отвечать на незаданный вопрос, Конан прорычал:

– Я начинаю думать, что мне следует привязать вашу княжну к лошади, чтобы вы отвезли ее назад в Шадизар.

– Ты совсем не думаешь, если считаешь, что можешь это сделать, – сказал Телад, кидая горсть земли и камней на пылающий сверток, – или что мы захотим сделать это. Княжна Йондра решает, куда идти, а мы идем следом.

– В Кезанкийскне горы? – недоверчиво спросил Кона». – Когда племена неспокойны? Армия идет на север не на прогулку.

– Я служу дому Перашанидов, – медленно произнес бритоголовый, – с самого детства. Как и мой отец до меня, и его отец. Княжна Йондра и есть теперь дом Перашанидов, ибо она последняя. Я не могу ее бросить. Но ты бы мог, я полагаю. На самом деле, вероятно, тебе даже следует это сделать.

– И зачем это мне? – спросил Конан сухо.

Телад ответил, будто вопрос действительно был серьезным:

– Не все копья бросают известные тебе враги... Если останешься, то остерегайся удара в спину.

Конан остановился, набирая землю в поднос. Значит, копье, оцарапавшее ему спину, было брошено не рукой горца. Арванием, без сомнения, или кем-то другим, долго прослужившим дому Перашанидов, кому не понравилось то, что последняя представительница рода спит с безземельным воином. Этого ему было достаточно. Враг за спиной – один по крайней мере – и горцы вокруг. Завтра, решил Конан, он в последний раз попытается убедить Йондру вернуться. И Тамиру тоже. И в Шадизаре хватит ей драгоценностей. А если они не согласятся, он их бросит и вернется один. Он яростно загреб подносом землю и бросил ее в огонь. Он так и сделает! И пусть заберет его Эрлик, если это будет не так.

* * *
На рассвете Джинар оглядел жалкие остатки своего отряда. Пять человек с ужасом в глазах и без лошадей.

– Это все великан, – бормотал Шармаль. Тюрбан он потерял, и лицо его было измазано грязью и кровью из раны на голове. Глаза были устремлены на что-то невидимое для остальных. – Великан убивал кого хотел. Никто не мог устоять перед ним.

Никто не пытался заставить его замолчать, поскольку на безумных лежит печать древних богов и они находятся под их защитой.

– Кто-нибудь считает по-прежнему, что мы можем взять Огненные глаза у заморийской женщины? – спросил устало Джинар. Ему ответили взгляды без всякого выражения.

– Он отрубил Фарузу руку, – говорил Шармаль. – Кровь хлестала из обрубка, когда он ускакал в ночь, чтобы умереть.

Джинар не обращал на молодого человека внимания.

– И кто-нибудь сомневается в том, какую цену мы заплатили за то, что не выполнили приказ ималлы Басракана?

Опять четверо, сохранивших рассудок, промолчали, но опять ответ был в их темных глазах, окрашенных теперь ужасом. Шармаль заплакал.

– Великан был духом земли. Мы разгневали истинных богов, и они послали его нам в наказание.

– В таком случае решено. – Джинар покачал головой. Ему придется многое оставить, включая любимое седло и двух молодых жен, но этому легче найти замену, чем крови в жилах. – Племена на юге еще не ответили на призыв Басракана. Они думают лишь о налетах на караваны из Султанапура и Аграпура. Мы отправляемся к ним. Лучше уж вероятность того, что никто нас не примет к себе, чем гнев Басракана, который нам обеспечен.

Он не видел движения Шармаля, но вдруг кулак молодого человека ударил ему в грудь. Он взглянул вниз, удивленный тем, что у него вдруг перехватило дыхание. Удар не был таким уж сильным. Затем он увидел в кулаке рукоять кинжала. Когда он снова поднял глаза, остальные четверо уже ушли, не желая вмешиваться в дела безумца.

– Ты приговорен, Джинар, – сказал Шармаль тоном, каким увещевают непослушного ребенка. – Лучше это, чем то, что ты не выполнишь волю истинных богов. Ты, конечно, понимаешь это. Нам надо вернуться к ималле Басракану, к святому человеку, и рассказать ему о великане.

Он прав, подумал Джинар. В лагере царила смерть. Он все еще ее чуял. Джинар раскрыл рот, чтобы рассмеяться, и из него хлынула кровь.

Глава 12

Ранним вечером, когда тени удлинились, лагерь, насколько это было возможно, зажил своей обычной жизнью. Костры потушили, и повозки, которые нельзя было спасти, сбросили с холма вместе с запасами, которые слишком сильно пострадали от огня. Почти все раненые были на ногах, хотя и не готовы к следующей битве, а скоро встанут на ноги и остальные. Мертвые были похоронены на склоне холма, и на могилы навалили кучи камней, чтобы их не разрыли волки. По крайней мере, так поступили с мертвыми заморийцами. Грифы и вороны кричали и дрались за соседним холмом, там, куда оттащили тела горцев.

Сейчас часовых установили не только вокруг самого лагеря, но и на соседних холмах. Дальние наблюдатели были на конях, чтобы быстрее донести весть о тревоге, – идея эта принадлежала Конану. Поначалу Йондра не обратила внимания на его предложение, а Арваний осмеял его, но часовые были выставлены, хотя и без признания в этом заслуги киммерийца.

Но не от обиды, однако, шагал Конан по лагерю с лицом будто грозовая туча. Ему мало было дела до того, кто припишет себе заслугу в том, что выставлены часовые, достаточно, что они есть. Но весь день Йондра избегала его. Она суетилась, проверяя раненых, пробуя еду, приготовленную поваром, влезая во множество дел, о которых в обычное время тотчас позабыла бы, отдав приказ об их исполнении. Всех в лагере, кроме Конана, она заставляла носиться. И все это, киммериец понимал, для того, чтобы не говорить с ним.

Мимо в короткой белой рубахе пробегала Тамира, сосредоточенно балансируя с графином вина и кубком на подносе, и Конан поймал ее за руку.

– Я не могу останавливаться, – сказала она рассеянно. – Ей нужно это прямо сейчас, а зная, какое у нее сегодня настроение, я не хочу задерживаться. – Хрупкая воровка вдруг захихикала: – Возможно, нам всем действительно было бы лучше, если бы ты не спал прошлую ночь один.

– Не обращай на это внимания, – прорычал Конан. – Время уходит, Тамира. Завтра мы окажемся в горах.

– Ты этими словами так разозлил Йондру? – Лицо ее сделалось мрачнее. – Ты и ее просил вернуться?

– Дура, ты будешь меня слушать? Охотничий трофей не может быть причиной такого риска. И те драгоценности тоже.

– А что Йондра? – спросила она с подозрением. – Она не хочет возвращаться?

– Если мне не удастся ее уговорить, я пойду без нее. Пойдешь со мной?

Тамира прикусила пухленькую нижнюю губку и поглядела на его лицо из-под густых ресниц. Наконец она кивнула:

– Пойду. Но это должно произойти ночью, когда она спит. Она не позволит мне оставить службу, если узнает об этом. Что она будет делать без служанки, на которую можно кричать? Но как насчет интересующих тебя рубинов, киммериец?

– Они меня больше не интересуют, – ответил он.

– Больше не интересуют, – начала Тамира, затем остановилась, недоверчиво качая головой. – О, ты, должно быть, думаешь, что я дурочка, если считаешь, что поверю в это, киммериец. Или сам дурак. Митра, я постоянно забываю о том, что мужчины всегда ведут себя как мужчины.

– И что это означает? – спросил Конан.

– То, что она затащила тебя в свою постель, и теперь ты не хочешь у нее красть. И ты называешь себя вором!

– Причины моих действий тебя не касаются, – сказал он ей с большим терпением, чем ощущал на самом деле. – Так же как не должны касаться и рубины. Ты уходишь со мной сегодня ночью, запомнила?

– Запомнила, – медленно проговорила она. Когда ее большие карие глаза взглянули на него, ему показалось на мгновение, что она хочет сказать что-то еще.

– Лиана! – раздался голос Йондры, будто хлестнув плетью. – Где мое вино?

– Где мое вино? – передразнила Тамира, но тут же бросилась вперед, обегая Телада, который с трудом нес один конец окованного бронзой сундука.

– Возможно, тебе не следовало сердить ее, киммериец, – проговорил, тяжело дыша, бритоголовый охотник. – Возможно, ты мог бы извиниться.

Человек на другом конце сундука устало кивнул.

– Кром! – простонал Конан. – Неужели всем в лагере есть дело до того, сплю ли... – Слова его затихли, когда один из часовых сорвался с места и поскакал с холма. Даже не заметив того, что ослабляет меч в ножнах, Конан зашагал туда, где часовой слезал с коня перед Йондрой. Охотники оставили свою работу и стали собираться вокруг.

– Солдаты, моя госпожа, – сказал часовой, тяжело дыша. – Всадники. Две, может быть, три сотни всадников. Они быстро приближаются.

Йондра ударила кулачком по округлому бедру. Ее оранжево-розовая шелковая рубаха и штаны для верховой езды были в пыли и пятнах пота от дневных забот.

– Эрлик бы побрал всех солдат, – сказала она мрачно, затем глубоко вздохнула, отчего ее тяжелые груди заколыхались под тонким шелком рубахи. – Очень хорошо. Если они подойдут, я приму их командира. Арваний! Проследи, чтобы никто из перевязанных не попадался на глаза. Если солдаты появятся до того, как я вернусь, будь учтивым, но ничего им не сообщай. Ничего, понял меня? Лиана! Ко мне!

Еще не закончив говорить, княжна растолкала собравшихся охотников, не дожидаясь, когда они расступятся перед ней.

Распорядитель охоты начал выкрикивать команды, и охотники и погонщики забегали во всех направлениях, торопясь подготовить лагерь к приему гостей. Спрятать раненых, почти все из которых могли передвигаться сами, было проще всего, но благодаря усердию Йондры всюду валялись тюки и свертки, высились горы кухонных принадлежностей и пирамиды копий среди оставшихся шатров, так что казалось, будто над лагерем пронесся ураган.

Не обращая внимания на суету за спиной, Конан сел на корточки на краю лагеря и устремил свой взгляд туда, откуда прискакал часовой. Рука незаметно для него самого несколько раз направлялась к рукояти старинного меча. Он не сомневался в том, что часовой видел заморийских солдат, а не горцев, но ему одинаково не нравились и те и другие. Отношения между армией и вором редко бывали простыми.

Звон подков по каменистой почве возвестил о приближении солдат задолго до того, как появилась колонна всадников. Строем по четыре, сверкая ровными рядами наконечников копий в вечернем солнце, они шли по небольшой долине между холмами.

Впереди развевалось знамя из зеленого шелка с золотой бахромой, какие обычно были у заморийских генералов, и на нем вязью были вышиты рассказы о победах. Конан презрительно фыркнул при виде этого штандарта. На таком расстоянии он не мог различить буквы, но мог сосчитать перечисленные битвы. Если учесть количество настоящих битв, в которых принимало участие оружие заморийцев за последние двадцать лет, то знамя прославляло победы в пограничных стычках и драках с бандитами.

У подножия холма всадники остановились, две колонны отделились и пошли к лагерю, остальные развернули коней в другую сторону. Знаменосец и генерал с плюмажем из алых конских волос на золотом шлеме и позолотой на кольчуге стали подниматься на холм между редкими кривыми деревцами и разбросанными кустами высотой по пояс.

Повинуясь нетерпеливой команде Арвания, два охотника выбежали вперед: один – чтобы подержать узду генерала, другой – стремя, когда тот слезал с лошади. Это был высокий мужчина с красивым смуглым лицом, верхнюю губу которого украшали тонкие усики. Он окинул надменным взором лагерь, задержал взгляд на Конане, приподнял удивленно бровь и презрительно фыркнул, затем продолжил осмотр. Конан подумал, приходилось ли этому человеку действительно когда-либо пользоваться украшенной драгоценностями саблей, висящей у него на боку.

– Ну, – сказал вдруг генерал, – где ваша хозяйка?

Арваний бросился вперед, на лице его читалась готовность принести многословные извинения, но голос Йондры заставил его резко остановиться.

– Я здесь, Зафанид. Но что столь блистательный генерал Заморы делает в такой дали от дворцов Шадизара?

Она подошла к генералу походкой кошки, и ее наряд вызвал возглас удивления даже у охотников. Мерцающий алый шелк, вышитый золотом и жемчугом, облегал каждый изгиб ее груди, живота и бедер, таких округлых и плотных, что даже у евнухов потекли бы слюнки.

Внимание Конана привлекала, однако, не одежда. Голову княжны украшала диадема из сапфиров и черных опалов, с одним огромным рубином, крупнее, чем последняя фаланга большого пальца мужчины, свисающим между бровей. Между ее роскошных грудей уютно устроился двойник того рубина, свисая с ожерелья тоже из голубых сверкающих сапфиров и черных опалов. Взгляд киммерийца отыскал Тамиру. Молодая воровка учтиво преподносила Зафаниду поднос с золотым кубком, хрустальным графином вина и сложенным мокрым полотенцем. Она, казалось, не замечала украшений, которые собиралась украсть.

– Ты красива, как всегда, Йондра, – сказал генерал, вытерев руки полотенцем и кинув его обратно на поднос. – Но эта красота могла бы стать украшением лачуги горца, если бы я не встретил человека по имени Элдран.

Йондра заметно напряглась:

– Элдран?

– Да. Бритуниец. Охотник, как он сказал. – Генерал взял кубок, который Тамира наполнила ему, и, поблагодарив ее улыбкой, лишь пригубил его. – Я бы не поверил его рассказу о заморийской аристократке в этом Митрой покинутом месте, если бы не его описание. Женщина ростом с мужчину, с умопомрачительной красоты лицом и фигурой, неплохой стрелок из лука. И, конечно, прекрасные серые глаза. Тогда я, разумеется, понял, что это не кто иной, как ты...

Генерал закинул голову, чтобы начать пить.

– Он посмел описать меня так? Неплохой стрелок? – Она прошипела эти слова, но лицо ее залилось краской от «умопомрачительной красоты», а кулаки сжались от упоминания о цвете ее глаз. – Я надеюсь, вы крепко сковали этого Элдрана. И его сообщников. У меня... у меня есть основания считать, что они разбойники.

Конан широко улыбался. Она не из тех женщин, что легко переносят утверждения, что кто-либо в чем-нибудь их превосходит.

– Нет, – ответил Зафанид, бросив пустой кубок Тамире. – Он явно был тем, кем назвал себя, и он был один, так что я отпустил его, позволив идти своей дорогой. В любом случае ты должна быть благодарна ему за спасение своей жизни, Йондра. Горцы неспокойны, и это не место для твоих прогулок. Я пошлю с тобой нескольких человек проводить тебя в Шадизар.

– Я не ребенок, чтобы мной распоряжались, – произнесла раздраженно Йондра.

Глаза генерала из-под тяжелых век оглядели ее формы, и ответ его прозвучал медленно:

– Ты определенно не ребенок, Йондра. Нет, конечно. Но все же тебе надо вернуться.

Йондра бросила быстрый взгляд на Конана. Неожиданно она стала мягче, голос сделался томным:

– Да, я не ребенок, Зафанид. Возможно, мы могли бы обсудить мои планы. Наедине в моем шатре.

Удивление на лице Зафанида сменилось выражением удовольствия.

– Конечно, – сказал он с масленой улыбкой. – Давай... обсудим твое будущее.

На лице Арвания можно было увидеть смесь отчаяния и ярости, когда он смотрел, как эта пара уходит в алый шатер. Конан просто набрал горсть камешков и принялся кидать их по одному вниз с холма. Телад сел на корточки рядом.

– Опять неприятности, киммериец, – сказал бритоголовый, – и я начинаю сомневаться, стоишь ли ты этого.

– При чем здесь я? – спросил спокойно Конан.

– Она делает это из-за тебя, глупый ты северянин.

– Она выбирает сама. – Он не мог признаться даже себе, что это заигрывание с Зафанидом ему тоже не нравится. – Она не первая женщина, выбравшая мужчину из-за богатства и титула.

– Но она не простая женщина. Я служил ей с тех пор, когда она была еще ребенком, и говорю тебе, что ты первый мужчина, бывший в ее постели.

– Я знаю, – сказал Конан, скрипнув зубами. Он не привык к тому, чтобы женщины его отвергали, ему это не нравилось, и он не хотел об этом говорить.

Из шатра донесся женский крик, и киммериец бросил еще один камешек. Губ его коснулась едва заметная улыбка. Арваний сделал шаг в сторону шатра, но затем остановился в нерешительности. Тамира, сидевшая у шатра, бросила беспокойный взгляд на Конана. Весь лагерь замер от неожиданности. Раздался еще один крик.

Телад вскочил на ноги, но Конан поймал охотника за руку.

– Посмотрю, нужна ли ей помощь, – сказал киммериец, выбросив горсть камней. Несмотря на спокойный тон его слов, первые шаги киммерийца были быстрыми, а когда он приблизился к шатру, ноги его уже перешли на бег.

Когда Конан нырнул под полог, все стало ясно. Йондра боролась среди подушек, ее платье было задрано выше округлых бедер, длинные ноги бились в воздухе, в то время как Зафанид уже почти лег на нее и теперь пытался снять свои штаны и осыпал поцелуями ее лицо. Кулачки княжны беспомощно колотили по спине и бокам генерала.

Рыча, Конан схватил воина за ворот золоченой кольчуги и сзади за штаны и поднял в воздух. Зафанид вскрикнул, затем начал ругаться и дергаться, хватаясь за саблю, но огромный киммериец легко отнес его к выходу и выбросил, как мешок, из шатра.

Конан задержался на мгновение, чтобы убедиться в том, что Йондра невредима. Украшения ее были разбросаны на подушках, платье было порвано и открывало одно плечо, но княжна испытывала скорее гнев, чем боль, одергивая шелковый подол. Затем киммериец последовал из шатра за Зафанидом. Генерал уже встал на колено, рот его кривился от ярости, и он выхватил саблю, когда появился Конан. Киммериец пнул его ногой. Разукрашенная сабля полетела в сторону, Зафанид вскрикнул и схватился за кисть. Крик затих, когда кончик меча коснулся горла генерала.

– Остановись! – крикнула Йондра. – Конан, убери меч!

Конан медленно опустил клинок, но не вложил его в ножны. Обида была нанесена ей, и, по убеждению Конана, ее правом было распоряжаться жизнью Зафанида. Но он не спрячет оружия до тех пор, пока этот человек не будет мертв или не уйдет.

– Я доберусь до твоей головы, варвар, – прорычал Зафанид, с трудом поднимаясь на ноги. – Ты узнаешь, что бывает с теми, кто поднимает руку на заморийского князя.

– Тогда ты узнаешь, что бывает с теми, кто пытается... пытается грубо обращаться с заморийской княжной, – холодно произнесла Йондра. – Берегись, Зафанид, ибо тебя постигнет та же судьба, что и Конана, и выбор за тобой.

Зафанид выпучил глаза, и из уголка рта потекла слюна.

– Выдвигай какие хочешь обвинения, бритунийская потаскуха. В Заморе все знают, что ты тащишь мужчину к себе в постель, прежде чем принять его на службу охотником. Кто поверит, что такой, как я, прикоснется к такой девке, к такому куску...

Его слова повисли в воздухе, и он отпрянул, когда Конан снова поднял меч, но Йондра схватила массивную руку киммерийца, хотя и не могла обхватить ее пальцами обеих рук.

– Подожди, Конан, – сказала она нетвердым голосом. – Выбирай, Зафанид.

Смуглый генерал растер на подбородке слюну обратной стороной ладони и отрывисто кивнул.

– Это ты сделала выбор, Йондра. Оставь себе своего дикаря-любовника. Иди в горы и найди себе горца. – Прошагав до того места, где валялась его разукрашенная сабля, он схватил ее и всадил в ножны у себя на боку. – По мне, так можешь прямо отправиться в Девятый ад Зандру!

Конан довольно смотрел, как генерал гордо шагал к своей лошади. Зафанид может попытаться бросить Йондру на произвол судьбы, но слишком многие из его солдат знают, что он нашел ее. Попытку изнасилования легко можно скрыть – особенно если другие аристократы думают о Йондре так же, как и генерал, – но то, что он не смог удержать женщину от попытки войти в горы, действительно выставляет его мужское достоинство в невыгодном свете. По крайней мере, так, считал Конан, воспримет это происшествие человек из круга Зафанида.

Конан чувствовал, что с полной уверенностью может поспорить о том, что завтра явится войско с приказом доставить охотничью партию в Шадизар, не слушая того, что будет говорить Йондра.

Когда Зафанид и его знаменосец скакали с холма, к алому шатру подошел Арваний, и манера поведения его была одновременно и хвастливой и робкой.

– Моя госпожа, – сказал он басом, – если ты прикажешь, я возьму людей и сделаю так, что князь Зафанид не переживет этой ночи.

– Если я прикажу, – ответила Йондра ледяным тоном, – ты прокрадешься ночью и убьешь Зафанида. Конан не дожидался моего приказа. Он встал перед Зафанидом открыто, не боясь последствий.

– Моя госпожа, я... я умру за тебя. Я живу лишь ради тебя.

Йондра повернулась спиной к объятому страстью охотнику. Глазами она уперлась в широкую грудь Конана, будто боясь встретиться с ним взглядом.

– У тебя появляется привычка спасать меня, – сказала она тихо. – Я не вижу причин, по которым мы и дальше должны спать отдельно.

Арваний громко проскрипел зубами.

Конан ничего не ответил. Если его мысли о Зафаниде верны, то ему следует убраться из лагеря еще до исхода ночи, поскольку приказ генерала наверняка будет предусматривать смерть одного грубого северянина. Кроме того, он уже собрался уходить с Тамирой. Чтобы покинуть постель Йондры, потребуется давать нежелательные объяснения.

Высокая аристократка с дрожью вобрала в грудь воздух:

– Я не потаскуха из таверны, чтобы играть со мной. Я хочу получить ответ сейчас.

– Я не ради игры не сплю с тобой, – начал он осторожно и выругал себя за неумение быть дипломатом, когда увидел, что подбородок ее поднялся, а взгляд вспыхнул. – Давай не будем ссориться, – добавил он быстро, – пройдут еще дни, пока раненые вернут себе силы. Это должны быть дни отдыха и удовольствия. – «Дни дороги назад, в Шадизар», – добавил он про себя, но его надежду разрушил ее презрительный смех:

– Как ты можешь быть так глуп? Зафанида будет мучить мысль о своем мужском достоинстве и чести, которые он потерял здесь, затем он будет убеждать себя, что сможет избежать обвинений, которые я могу предъявить. Завтра явятся еще солдаты, Конан, без сомнения с приказом доставить меня назад в цепях, если я не пойду по-другому. Но им придется искать меня в горах. – Вдруг лицо ее сделалось спокойнее, а голос тверже. – Ведь ты не настолько глуп. Ты так же, как и я, понимаешь, что солдаты вернутся. Ты бы хотел подождать и посмотреть, как меня, будто сверток, увозят в Шадизар. Уходи, раз ты боишься гор. Уходи! Мне все равно! – Так же неожиданно, как она в свое время повернулась спиной к Арванию, теперь она снова обратилась лицом к распорядителю охоты: – Я собираюсь двинуться с первыми лучами, – сказала она человеку с орлиным носом, – и идти быстро. Весь груз должен быть брошен, кроме того, что могут нести вьючные животные. Раненые, все, кто не может быть посажен верхом, должны вернуться вместе с повозками и быками. Их след, возможно, смутит на некоторое время Зафанида...

Пока она делала эти наставления, Арваний бросал через плечо на Конана взгляды, в которых к самодовольству примешивалось обещание скорой расправы. От этого человека будут неприятности. Будут, напомнил себе киммериец, если он останется среди охотников, а это никак не входило в его планы. И поскольку он твердо решил уходить, пора было начинать готовиться.

Конан медленно отошел от аристократки, раздающей команды. С деланной непринужденностью он прошел за кухонные костры. Толстый повар, хмуро склонившийся над изысканным блюдом для стола Йондры, даже не поднял взгляда и не посмотрел, как киммериец роется среди запасов. Когда Конан двинулся дальше, он под мышкой нес две плоские сумки с вяленым мясом. Незаметно оглянувшись, чтобы убедиться, что за ним никто не следит, он спрятал мясо под кустом терновника на краю лагеря. Вскоре он прибавил к нему четыре бурдюка с водой и полосатые шерстяные одеяла. Конан был приучен спать, имея для защиты от холода лишь накидку или даже без нее, но он не думал, что городская женщина, такая, как Тамира, может быть столь же закаленной.

С лошадьми надо подождать до самого последнего момента – их, безусловно, нельзя сейчас оседлать, не привлекая нежелательного внимания, – но он все равно направился к загону. Проще выбрать хорошую лошадь, пока еще светло. Большая черная, накоторой он все это время скакал, подойдет для него; Тамире, однако, тоже нужна выносливая лошадь. Он намеревался продефилировать, не останавливаясь, вдоль всего ряда лошадей, чтобы не проявить цели своей прогулки, но, подойдя к длинноногой гнедой кобыле – как раз к такой, какую выбрал бы он для Тамиры, – невольно остановился. На земле со стороны головы кобылы лежало высокое седло, полный бурдюк и плотно завязанный кожаный мешок.

– Ночью, Тамира? – произнес он тихо. – Или пока я сижу и жду наступления темноты?

В его голове вдруг ясно возникла картина: рубины, лежащие на подушках в шатре.

Со спокойствием, которого он на самом деле не чувствовал в себе, Конан зашагал по лагерю, отыскивая взглядом Тамиру. Опять лагерь был хлопотливым муравейником, и охотники носились, выполняя приказы Йондры. На мгновение аристократка приостановилась, глядя на Конана, будто желая заговорить или ожидая, что он что-то ей скажет, но, увидев, что он не замедлил шага, сердито отвернулась и принялась командовать подготовкой к завтрашнему утру. Конан нигде не видел Тамиры. Но это, подумал он мрачно, можно значить, что он еще не опоздал.

Конан знал, как бы он вошел в алый шатер, если бы решил украсть рубины тогда, когда весь лагерь на ногах. Он убедился, что никто не смотрит, и тихо скользнул за шатер Йондры. В задней стене была проделана длинная прорезь. Раздвинув ее на толщину пальца, он заглянул внутрь. Внутри на коленях стояла Тамира и рылась среди подушек. Тихо хихикая, она вытянула сверкающее ожерелье. В другой руке она сжимала тиару.

Конан беззвучно проскользнул в прорезь. Первое, что выдало Тамире его присутствие, была рука, зажавшая ее рот. Он обхватил ее другой рукой, прижав ее локти так быстро, что Тамира успела лишь промычать ему в ладонь. Он видел, как она выронила украшения, но этим и закончилось мгновение спокойствия. Тамира сделалась вдруг извивающимся, пинающимся, кусающимся свертком. К шатру приближались чьи-то шаги.

Тихо выругавшись, Конан нырнул снова со своей борющейся ношей в прорезь. За шатром, однако, никак нельзя было останавливаться, тем более тогда, когда кто-то собирался войти в него и когда Тамира вполне может закричать, что воровал он. Вполголоса, осыпая все на свете проклятиями, он лез вниз по каменистому склону, пока не нашел жесткий куст, который скрывал бы их от лагеря. Здесь он попытался поставить Тамиру на землю, но девушка яростно пнула его в щиколотку, камень подвернулся под ним, и Конан оказался на земле, подмяв под себя Тамиру, которая глядела на него, вытаращив от удара глаза.

– Ты, неповоротливый олух! – прошипела она через мгновение. – Ты что, хочешь переломать мне ребра?

– Я не сам себя пнул, – проворчал он. – Я думал, что мы договорились уйти ночью. Что ты делала в шатре Йондры?

– О рубинах ничего сказано не было, – ответила Тамира. – Я не передумала украсть их, не в пример тебе. Вероятно, – добавила она злобно, – то, что дает тебе Йондра, ты находишь более ценным, чем рубины, но, поскольку я не мужчина, я смотрю на это иначе.

– Йондра здесь ни при чем, – бросил он ей. – И не пытайся сменить тему. У тебя уже сейчас готова лошадь.

Тамира смущенно поворочалась под ним и отвела глаза.

– Я хотела быть готовой, – пробормотала она. – К ночи.

– Ты думаешь, что я такой дурак, – сказал киммериец, – что посчитаю тебя дурой? Седло не может до ночи остаться незамеченным. Но если кто-то намеревался украсть рубины и покинуть лагерь до того, как часы перевернули... У тебя ведь не было такого намерения?

– Тебя бы не обвинили. – Голос ее был таким, будто она извинялась. – Йондра не обвинила бы тебя, даже если бы обнаружила, что ее рубины в твоей сумке. А если бы и обвинила, так что ж: с тобой и этого мало сделать.

– Йондра, – сказал Конан. – Все время Йондра. Какое тебе дело до того, с кем я сплю? Мы с тобой не влюбленные.

Большие карие глаза Тамиры еще больше вытаращились. Щеки залила алая краска, и девушка долго шевелила губами, прежде чем сумела издать звук.

– Конечно, нет! – произнесла она, задыхаясь. – Как смел ты такое подумать! Дай встать! Слезь с меня, ты, бык! Дай встать, говорю тебе!

Свои слова она перемежала ударами кулачков, лупя его по плечам, но вдруг пальцы ее вцепились в волосы киммерийца, и она прижала свои губы к его губам.

Конан поморгал удивленно, но затем ответил на поцелуй, вложив в это столько же страсти, сколько вкладывала она.

– Не думай, что это убедит меня остаться, – проговорил он тогда, когда оторвался от нее, чтобы глотнуть воздуха.

– Если остановишься, – простонала она, – то тогда ты точно дурак.

Последний раз молча напомнив себе, что он не будет дураком, Конан прекратил разговоры, отбросил всякие мысли и переключился на удовольствия более простые и более сложные одновременно.

Глава 13

Он не дурак, еще раз сказал сам себе Конан, направляя лошадь по тропе, идущей по склону безымянного пика на самой границе Кезанкийских гор. Если он будет повторять это, то со временем может себя в этом убедить. Впереди и позади него растянулась охотничья партия, все на лошадях, со многими вьючными животными, направляясь в глубь владений горцев. Солнце едва взошло над горизонтом. Охотники вышли из лагеря среди холмов еще до того, как забрезжил рассвет. Повозки с быками и раненые уже, наверное, возвращались в Шадизар.

Погрузившись в свои мысли, Конан не заметил и теперь удивился тому, что Йондра отъехала в сторону и поджидает его. Он не говорил с княжной с тех пор, как она повернулась к нему спиной, но заметил, что сейчас она, по крайней мере, улыбается.

Она поехала рядом с Конаном. Тропа была достаточно широкой, чтобы две лошади могли идти рядом.

– Прекрасный день, правда? – сказала она радостно.

Конан лишь посмотрел на нее.

– Я надеялась, что ты придешь ко мне ночью. Нет, я обещала себе, что не скажу этого. – Она робко посмотрела на киммерийца сквозь опущенные ресницы. – Я знала, что ты не можешь меня оставить. Что ты... Я подумала... ведь ты из-за меня остался, правда?

– Да, – ответил он угрюмо, но она, казалось, не обратила внимания на его тон.

– Я это знала, – сказала она, и улыбка ее засияла еще больше. – Сегодняшней ночью мы раз и навсегда позабудем о прошлом. – С этими словами она поскакала вдоль линии охотников на лошадях, чтобы снова занять свое место впереди.

Конан низким голосом что-то бормотал.

– Что ей было нужно? – спросил Тамира, подъехав к Конану. Воровка сидела на той гнедой лошади, что выбрала себе для побега. Она посмотрела вслед аристократке взглядом, полным ревности.

– Ничего особенного, – ответил Конан.

Молодая воровка презрительно пробурчала:

– Она, вероятно, думает, что ты здесь благодаря ее прелестям, которые она так любит выставлять напоказ. Но ты ведь остался ради меня, правда?

– Я остался ради тебя, – сказал ей Конан. – Но если ты не хочешь узнать, как Йондра обращается с плеткой, тебе лучше не разговаривать со мной слишком часто при ней.

– Пусть только попробует.

– Значит, ты собираешься объяснить ей, что ты не служанка Лиана, а воровка Тамира?

– Если бы она встретилась со мной в честной драке, – начала хрупкая женщина, вскинув голову, затем остановилась, рассмеявшись. – Но от тебя мне нужны не разговоры. Разговоры пусть достанутся ей. До ночи, Конан.

Конан тяжело вздохнул, когда Тамира отъехала. Перед ним стояла нелегкая задача, и все из-за того, что он не мог позволить женщине, делившей с ним постель, – тем более двум женщинам, – отправиться в Кезанкийские горы, когда сам он будет скакать назад в Шадизар. Он полагал, что те, кто называют себя цивилизованными людьми, а его варваром, спокойно могли бы это сделать. Он, однако, на это не был способен, и честь заставляла его думать, что он сможет вывести обеих женщин невредимыми из гор. Конечно, он понимал, рано или поздно женщины узнают друг о друге. И тогда, он был уверен, ему лучше будет встретиться со всеми кезанкийскими горцами, чем с этими двумя разъяренными тигрицами.

Мысль о горцах вернула его к настоящему.

Если он не будет начеку, они могут даже войти в горы, не говоря уже о том, чтобы из них выйти. Конан оглядел крутые бурые склоны вокруг, на которых ветер и жесткий климат высекли странные узоры. Он осмотрел зазубренные пики впереди. Ему не удалось обнаружить никаких признаков жизни, однако ветерок донес до него какой-то звук, тихий, но тревожащий. Звук этот донесся сзади.

Конан развернул лошадь, чтобы посмотреть назад, и почувствовал, как на голове зашевелились волосы. Вдали, у подножия гор, бушевала битва. Он мало что мог разглядеть, кроме пыли, поднимающейся клубами от холмов, и маленьких фигурок людей, копошащихся, будто муравьи, однако в какое-то мгновение он увидел – Конан мог в этом поклясться – заморийский штандарт на вершине холма. Затем штандарт сорвали и растоптали люди в тюрбанах. Почти все остальные фигурки, насколько он мог разглядеть, были тоже в тюрбанах.

– В чем дело? – крикнула Йондра, скача назад. Ей пришлось с трудом прокладывать путь через толпу охотников, сгрудившихся за Конаном. – Почему остановились?

– Там битва, моя госпожа, – сказал Телад, приставив ладонь козырьком, чтобы смотреть вниз. – Не могу определить, кто сражается.

– Горцы, – сказал Конан. – Судя по тому, что видно, горцы расправляются с частью заморийской армии.

– Ерунда! – бросил Арваний. – Армия смела бы любую толпу горцев. К тому же племена не собираются в таком количестве, и... и... – Слова его делались все тише, по мере того как он говорил, и он неловко закончил: – Невозможно на расстоянии разобрать подробности. Там может сражаться кто угодно. Вероятно, это вообще не сражение.

– Вероятно, это народные пляски, – сказал сухо Конан.

Йондра коснулась его руки:

– Мы ничем не можем им помочь?

– Не можем, даже если бы у нас были крылья, – ответил огромный киммериец.

На лицах охотников, услышавших этот ответ, явно читалось облегчение, смешанное со страхом. Можно спокойно говорить о том, что, войдя в Кезанкийские горы, рискуешь испытать на себе гнев горских племен. Совершенно другое дело – увидеть этот гнев своими глазами, даже на расстоянии, и особенно тогда, когда разгневанных горцев было столько, сколько не встретить, даже если всю жизнь бродить по Кезанкийским горам.

Йондра оглядела по очереди лица, затем изобразила с трудом улыбку.

– Если внизу столько горцев, значит, в горах мы одни. – Слова ее мало повлияли на настроение охотников. Из-за склона горы появился ворон. – Смотрите, – сказала Йондра, вынимая лук, – если в горах остались несколько горцев, с ними мы справимся так же легко. – Тетива просвистела, крылья ворона сложились, и птица камнем полетела вниз. Конану показалось, что княжна пробормотала что-то о бритунийце, когда засовывала лук на место в чехол. – Теперь поскакали, – приказала она и направилась вверх по тропе.

Постепенно охотники снова образовали за аристократкой колонну. Когда Тамира проезжала мимо Конана, она бросила на него тревожный удивленный взгляд. Вероятно, он все-таки действительно дурак, но уж такой он есть. Успокоив улыбкой молодую воровку, он присоединился к веренице всадников, взбирающихся на гору.

* * *
Элдран окинул взглядом четыре десятка человек, идущих за ним дальше в горы по полю, заваленному огромными валунами, и сказал:

– Сделаем привал.

– Давно пора, – отозвался круглощекий мужчина с длинными с проседью волосами, убранными со лба кожаным ремешком. – Мы начали скакать еще до рассвета, а я уже не так молод.

– Если скажешь мне еще раз о своих старых костях, Харал... – рассмеялся Элдран, и остальные присоединились к нему, хотя смех их и был натянутым. Возраст Харала и его полнота могли ввести в заблуждение, если бы не шрам на лице и если бы не знать, что волк, чьей шерстью была оторочена накидка, был убит им голыми руками. – Лишь краткий привал, – продолжал Элдран. – Горы мне эти не нравятся, и я предпочел бы поскорее сделать то, для чего мы сюда пришли, и наконец убраться отсюда.

Это остудило всеобщее веселье, чего и добивался Элдран. Смех был хорош для того, чтобы снять волнение – и, возможно, даже более чем волнение, – которое ощущалось ими с тех пор, как они вошли в горы, но им постоянно надо помнить, зачем и куда они пришли, если хотят уйти отсюда живыми.

Когда другие сели, легли или даже принялись ходить, разминая ноги, Элдран прилег, намотав на руку поводья. У него была собственная причина, не дававшая ему полностью сосредоточиться на цели, ради которой они пришли в Кезанкийские горы. Даже сквозь беспокойство, охватывающее его, будто поднимающийся от земли болезнетворный туман, постоянно, как только он ослаблял внимание, к нему пробивался образ высокой заморийской красавицы, в которой было столько надменности, что хватило бы и на два десятка царей. Но действительно ли она заморийка, думал он. Ее манеры – а княжна вела себя так, будто правила всюду, куда бы ни ступила ее нога, – говорили «да».

Но глаза... Будто утренняя дымка, задержавшаяся в ветвях дубов. Ни у одного из заморийцев никогда не было таких глаз – таких же серых, как и у него.

Он со злостью напомнил себе о своей цели – отомстить за брата и остальных попавших к кезанкийцам. А также за тех, кто погиб, защищая свои хутора от огненного зверя. Чтобы этот зверь не сеял больше смерть. Успех стоит того, чтобы даже и он сам, и все его люди погибли. В этом они все были согласны еще до того, как выйти из Бритунии.

Высоко над ними кружил ворон. Как и птица, подбитая им и Йондрой, подумал Элдран. Он со злостью вскочил на ноги. Неужели эту женщину никак не выбросить из головы? Ладно, он не позволит проклятой птице напоминать о ней. Бритуниец вынул лук из чехла, сделанного из волчьего меха.

– Элдран! – С площадки, лежащей выше на склоне, где не было валунов, ему отчаянно махал костлявый человек с острым носом. – Иди скорее, Элдран!

– Что там, Фюрдан? – отозвался Элдран, но он уже карабкался вверх по склону. Фюрдан не из тех, кто паникует по пустякам. Остальные члены отряда стали карабкаться следом.

– Там, – сказал костлявый, взмахнув рукой, когда Элдран поравнялся с ним.

Элдран сложил ладонь вокруг глаз, чтобы лучше видеть, но разобрать можно было лишь бурлящую пыль и копошащихся людей внизу на холмах.

– Горцы, – произнес наконец Элдран.

– И заморийцы, – добавил Фюрдан. – Я видел, как упало знамя их генерала.

Элдран медленно опустил руки.

– Прости, Йондра, – проговорил он тихо.

– Возможно, солдаты еще не взяли ее с собой, – сказал Харал. – Возможно, мы видели других солдат.

Элдран покачал головой:

– Другие были дальше к западу. И я наблюдал за их лагерем до тех пор, пока генерал не отправился за ней.

– Заморийская девка, – презрительно бросил Фюрдан. – Полно хороших бритунийских женщин, которые только рады поваляться с... – Он замолчал под взглядом Элдрана.

– Не будем больше говорить о женщинах, – сказал Элдран. – Поговорим о другом – о чем следует говорить. Мы выследили зверя до этой земли, и здесь его следы уходят в горы. Камни губительны для человека, и в воздухе висит смрад враждебности. И пусть никто не говорит, что не почувствовал этого.

– А дальше ты будешь утверждать, что обладаешь даром провидца, – проворчал Харал, затем, посмеявшись, добавил: – Если ты не слишком сильно изменился с тех пор, как мы вместе с тобой купались, ты никак не можешь быть жрицей.

Никто не разделил веселья Харала; люди по-прежнему угрюмо смотрели на Элдрана, который продолжал:

– Не нужно быть провидцем, чтобы чувствовать смерть. Тот, кто последует за мной дальше, должен примириться с тем, что кости его останутся непомазанными. Я не буду думать плохо о тех, кто повернет назад, но сделать это надо сейчас.

– Ты поворачиваешь назад? – спросил тихо Харал. Элдран покачал головой. – Тогда, – сказал толстячок, – я тоже не поверну. Мне достаточно лет, чтобы самому выбирать место, где умирать, а это уже пора делать.

– Мой брат был с твоим братом, Элдран, – сказал Фюрдан. – Моя кровь так же кипит, взвывая к мести, как и твоя.

Каждый по очереди заявил, что он пойдет дальше, и Элдран кивнул.

– Очень хорошо, – сказал он просто. – Что будет, то будет. Поехали.

Ворона больше не было, как видел он теперь, направляясь назад к тропе. Птица, предвещающая недоброе. Однако Элдран не чувствовал в себе радости оттого, что ворон улетел. Птица напомнила ему о Йондре, и независимо от того, жива они или нет, он не мог надеяться увидеть ее снова. Хотя ведь, подумал он мрачно, дальше в Кезанкийских горах воронам не будет числа, и им найдется чем поживиться.

Глава 14

Ималла Басракан расхаживал по отделанной дубом комнате, склонив голову так, будто пестрый тюрбан был слишком тяжел. Кроваво-красные одеяния ималлы разлетались в стороны от его раздраженных шагов. Столько забот свалилось на плечи, думал он. Дорога святости нелегка. Да и в соседнем помещении лежал еще один мертвый ворон. «Люди», – сказал он, прежде чем умереть. Но сколько и где? И две птицы убиты в течение всего лишь нескольких дней. Может быть, кто-нибудь знает о назначении воронов? Какой-нибудь враг? Другой тоже доложил о людях. Не о солдатах, птица могла отличить их. Но из-за неспособности птиц считать там может оказаться и десяток, и сотня. Это могут быть те же самые люди, которых видел мертвый ворон. Нужно усилить патрули и найти этих пришельцев, сколько бы их там ни было.

По крайней мере, птица, которую он послал сопровождать людей, направленных против солдат, доложила о победе. Об уничтожении. Но даже это прибавляло забот. Посланные им воины стоят сейчас лагерем, как сообщил ворон. Делят награбленное у мертвых и ссорятся между собой, без сомнения. Но они вернутся. Должны. Он дал им символ древних богов, и тем самым – победу.

Внезапно ималла снова ощутил истинную причину своего беспокойства, хотя в последние дни он всячески старался отогнать от себя эту мысль. Символ древних богов. Символ благоволения древних богов. Уже семь раз пытался он вызвать дракона, тщательно скрывая каждую попытку даже от глаз собственных последователей, и семь раз потерпел неудачу. В лагере нарастал ропот. И те, кого послал он за Огненными глазами, еще не вернулись. Неужели древние боги лишили его своего благоволения?

Скрестив руки на груди, он стал качаться с носка на пятку.

– Достоин ли я, о боги, своих праотцев? – простонал он. – Достоин ли я?

– То же самое спрашиваем и мы, ималла, – послышался грубый голос.

Басракан резко обернулся и увидел перед собой трех горцев. Он с трудом восстановил внутреннее равновесие. Когда ималла распрямился, двое бородатых мужчин отпрянули.

– Вы осмелились побеспокоить меня? – прогремел он. – Как вы прошли сквозь стражу?

Тот, что остался стоять на месте, – усы его были загнуты, как бычьи рога, – заговорил:

– Даже твоя стража сомневается, ималла.

– Тебя зовут Валид, – сказал Басракан, и у горца в глазах мелькнул страх.

Однако в этом не было колдовства. Ему докладывали, что этот Валид один из тех, кто сеет смуту, кто задает вопросы. Ималла мгновенно вспомнил описание этого человека. Он, однако, не подозревал, что эти разговоры доведут до такого. Но он был готов к любой случайности.

С видимым спокойствием ималла спрятал руки в длинных рукавах своего алого одеяния.

– И в чем сомневаешься ты, Валид?

Густые усы горца дрогнули, оттого что повторили его имя, и он оглянулся, ища поддержку у товарищей. Они оставались далеко за спиной и старались не встречаться глазами ни с ним, ни с Басраканом. Валид набрал в легкие воздуха.

– Мы пришли сюда – многие из нас, – потому что слышали, что древние боги благоволят тебе. Те, кто пришел раньше нас, рассказывают о сказочном звере, символе этого благоволения, но я не видел этого существа. Однако что я действительно видел, так это то, что горцев послали биться с заморийскими солдатами, которые всегда до этого резали нас, как баранов. И я еще не видел, чтобы эти воины вернулись.

– Это все? – спросил Басракан.

Его неожиданно мягкий тон явно поразил Валида.

– А этого недостаточно? – в свою очередь спросил усатый горец.

– Более чем достаточно, – ответил Басракан. Внутри рукавов он сжимал мешочки, приготовленные им лишь вчера, когда ропот среди горцев действительно начал его беспокоить. Сейчас он радовался своей предусмотрительности. – Более чем достаточно, Валид.

Басракан выбросил руки из рукавов и обсыпал Валида порошком из одного мешочка. Когда порошок коснулся Валида, ималла правой рукой сделал таинственный жест и запел что-то на языке, мертвом уже тысячу лет.

Валид в ужасе глядел на свою грудь, пока продолжалась леденящая кровь песня, затем с криком ярости и страха схватился за рукоять кривой сабли. Но когда рука его коснулась металла, из каждой поры горца вырвалось пламя. Пламя охватило его, и одежда и волосы превратились в пепел. Гневный рев горца сменился пронзительным криком агонии, затем шипением кипящего жира. Черный дым повалил от лежащего мешка, который был когда-то человеком.

Другие два горца стояли до этого, выпучив от ужаса глаза, но сейчас один бросился к двери, а другой упал на колени, крича:

– Смилуйся, ималла! Смилуйся!

Двумя шагами Басракан настиг их и осыпал порошком и убегающего, и стоящего на коленях. Он сделал тот же жест длинными пальцами и снова запел. Один горец уже успел добежать до двери, когда пламя охватило его. Другой упал ниц и полз к Басракану, но и он вдруг сделался живым костром. Крики их длились лишь мгновение, сменившись пронзительным свистом, когда пламя пожирало кости.

Наконец и черный дым перестал идти. И лишь небольшие горочки темного маслянистого пепла на полу и копоть на потолке свидетельствовали о произошедшем. Ималла оглядел то, что осталось от его обвинителей, с удовлетворением, но оно скоро померкло, уступив место мрачной злости. У этих людей наверняка есть братья, дяди, племянники, десятки родственников-мужчин, которые, возможно, и побоятся выступить против Басракана открыто, но будут источниками дальнейшего недовольства. Некоторые могут пойти даже дальше слов. Всю жизнь горца занимала кровная вражда, от которой ничто не могло отвратить его, кроме смерти.

– Да будет так, – произнес ималла сурово.

С мрачным лицом и так спокойно, будто для выполнения этой задачи у него впереди целая жизнь, Басракан собрал образцы из каждой кучки, соскребая пепел в сложенные кусочки пергамента костяным ритуальным ножом, четырежды освященным пред древними богами Кезанкийских гор. Пепел каждого трупа был пересыпан в массивную ступу, сделанную из грубо обработанного золота.

Движения колдуна ускорялись, по мере того как он добавлял все новые составные части, поскольку следовало торопиться. Измельченный в порошок глаз девственницы и светлячок, сердца саламандр и спекшаяся кровь младенцев. Жидкости и порошки, о составе которых он и сам не смел думать. Он перемешал смесь бедренной костью женщины, задушенной собственной дочерью, вращая ее двенадцать раз в одну сторону, произнося при этом тайные имена древних богов, имена, от которых стыл мозг в костях, и в воздухе висел морозный пар. Двенадцать раз в другую сторону. И вот это сделано, этот первый шаг, и золотая ступа была полна до краев черным порошком, который, казалось, клубился, будто дым.

Осторожно, так как теперь прикосновение к смеси было смертельным, Басракан отнес ступу на расчищенное место на полу из светлого камня. Там, обмакнув кисть из ресниц девственницы во влажную смесь, он тщательно выполнил на ровном камне рисунок. Это был крест, лучи которого, равной длины, были точно направлены на север, юг, восток и запад. К каждому лучу был пририсован крут с идеограммами древних богов внутри – тайные символы земли, воздуха, воды и огня. Рядом треугольник с вершиной, лежащей в месте пересечения линий, образующих крест, и в нем символ духов огня. Тот же знак был нарисован у каждой вершины треугольника.

Басракан постоял, глядя на свое творение, и дыхание его участилось. Он не поддастся страху, несмотря на то что внутри у него все сжалось, но задуманное им было опаснее всего того, что он предпринимал до этого. Ошибка на любом этапе, уже сделанная им или которую он еще сделает, – и действие ритуала обратится на него. Однако он понимал, что пути назад нет.

Он ловко пересыпал остатки порошка в серебряное кадило, подвешенное на серебряной цепочке. Обычным кремнем и огнивом ималла высек искру и поджег смесь. Аккуратно поставив ступни к основанию треугольника, он стал описывать кадилом замысловатые фигуры. Из серебряного шара поднимался дым, и по мере того, как душистые пары наполняли комнату, Басракан нараспев произносил заклинание все громче. С каждым качанием кадила в воздухе хрустальным звоном повисало одно слово; повисали слова, которые даже ималла не мог слышать, поскольку они не предназначены для людских ушей и людской ум не может понять их.

Казалось, сам воздух вокруг ималлы тускло поблескивает. Дым от кадила начал сгущаться и падать на каменный пол, сверхъестественным образом притягиваясь к линиям рисунка. Басракан запел быстрее и громче. Слова отдавались глухим звоном, будто погребальный колокол, звонящий в глубине пещеры. Внутри свернувшихся канатами струек дыма, покрывающих теперь рисунок, возникло свечение, делающееся все жестче и жарче, пока не стало казаться, что весь огонь из недр земли был привязан к этим черным бурлящим канатам. От жара по худым щекам Басракана струился пот. Свечение сделалось ослепительным, а слова становились все громче, и от их ударов дрожали стены.

Вдруг Басракан прервал свое колдовство. Настала тишина, и в это мгновение свечение, дым и рисунок – все исчезло. Даже дым от кадила больше не шел.

Сделано, подумал Басракан. Его охватила усталость. Казалось, ослабли даже кости. Но то, что нужно, было сделано.

По телу ималлы пробежала дрожь, когда взгляд его упал на то, что оставалось от обвинявших его. На каждой кучке пепла, в которой сгорело все, что могло гореть, плясало бледное пламя. Оно погасло прямо у него на глазах. Он глубоко вздохнул.

Теперь причин бояться нет, скорее даже надо радоваться...

В комнату, задыхаясь, прорвался Джбейль, держась рукой за бок.

– Да будет... да будет... да будет...

– Ималла должен вести себя достойно, – бросил ему Басракан. Возвращается уверенность, возвращается вера, смыты остатки страха. – Ималла не бегает.

– Но лагерь, ималла, – сумел проговорить Джбейль, судорожно глотая воздух. – Огонь. Горят люди. Горят, ималла! Воины, старики, мальчики. Даже младенцы, ималла! Они просто вспыхивают, и их не потушишь ни водой, ни землей. Сотни и сотни их!

– Не так много, я думаю, – холодно ответил Басракан. – Сотня, вероятно, или даже две, – но не столько, сколько ты говоришь.

– Но, ималла, там паника.

– Я поговорю с народом, Джбейль, и успокою его. Погибшие принадлежали к оскверненному роду. Разве то, как они погибли, тебе ничего не сказало?

– Огонь, ималла? – проговорил неуверенно Джбейль. – Они разгневали духов огня?

Басракан улыбнулся, будто ученику, хорошо выучившему урок.

– Более чем разгневали, Джбейль. Более. И все мужчины их крови разделили с ними кару. – Он вспомнил одну мысль, слова, которые, казалось, были сказаны много дней назад. – Моя стража, Джбейль. Ты видел ее, когда пришел?

– Да, ималла. Когда шел к тебе. Двое, что стояли у твоей двери, направились по какому-то делу с ималлой Рухаллой. – Глаза его хитро сверкнули. – Они бежали, ималла. У Рухаллы мало достоинства. Меня же заставила спешить лишь срочность известия.

– Рухалле есть зачем спешить, – сказал Басракан так тихо, будто говорил сам с собой. Он вонзил в последователя взгляд, словно кинжал. – Рухалла повинен в смерти тех людей в огне сегодня. Он и те неверные стражники, бежавшие вместе с ним. Рухалла привел людей, чей род погиб сегодня, к ложной вере и скверным обычаям. – Так могло быть, думал он. Так должно было быть. Конечно, так и было. – Рухалла и бежавшие стражники должны быть приведены назад, ибо их ждет расплата за содеянное. – Мало что забавляло Басракана, но следующая мысль вызвала у него улыбку. – Их следует отдать женщинам, чьи мужья погибли сегодня от огня. Пусть потерявшие родственников осуществят свою месть.

– Повинуюсь, ималла, так все и будет. – Джбейль замер в низком поклоне и выпучил глаза. – Ай-й! Ималла, совсем забыл из-за этого огня и... – Басракан взглянул на него, и последователь, проглотив слюну, продолжил: – Вернулся Шармаль, ималла. Один из посланных за Огненными глазами, ималла, – добавил он, когда святой человек вопросительно поднял брови.

– Они вернулись? – спросил Басракан, и в его голосе слышалось возбуждение. – Огненные глаза мои! Хвала древним богам! – В нем сразу появилась надменность, и лишь в речи чувствовались переполнявшие ималлу эмоции. – Принеси камни мне. Немедленно, дурак! Ничто не должно было заставить тебя позабыть о них. Ничто! И приведи сюда этих людей. Награда не покажется им малой.

– Ималла, – проговорил, колеблясь, Джбейль. – Шармаль вернулся один и с пустыми руками. Он лепечет, что остальные погибли, и еще что-то. Но в его словах мало смысла. Он... он безумен, ималла.

Басракан проскрежетал зубами и дернул за раздвоенную бороду, будто хотел выдернуть ее с корнем.

– С пустыми руками, – выговорил он наконец ледяным тоном. Он не может быть лишен желаемого. Он не будет лишен, – Что произошло, Джбейль? Где Огненные глаза? Я хочу это знать. Допросить этого Шармаля. Содрать с него кожу. Жечь до костей. Я хочу знать ответ!

– Но, ималла, – прошептал Джбейль, – этот человек безумен. Он под защитой древних богов.

– Делай как я приказал! – взревел Басраан, и последователь его отпрянул.

– По... повинуюсь, ималла, все так и будет. – Джбейль низко склонился и попятился к двери.

Столько событий за такой короткий промежуток времени. Но о чем-то он забыл. О чем-то.

– Джбейль! – Последователь замер. – В горах пришельцы, Джбейль. Их надо найти и доставить мне для принесения в жертву истинным богам. Да будет так!

Басракан указал рукой, и Джбейль почти побежал из комнаты.

Глава 15

Разобьем лагерь сейчас, – объявила Йондра, когда солнце все еще не вставало. Голос Арвания повторил ее приказ, и охотники послушно слезли с лошадей и принялись заниматься вьючными животными и своими лошадьми.

Конан вопросительно посмотрел на нее, и она ответила ему улыбкой.

– Когда охотишься на редкое животное, – сказала она, – надо стараться не пропустить место, где оно кормится. Разбив лагерь, мы будем искать его.

– Будем надеяться, что животное само не ищет нас, – ответил Конан.

Аристократка нахмурилась, но ничего не успела сказать, так как к ее стремени подбежал Арваний.

– Не послать ли следопытов прямо сейчас, моя госпожа? – спросил он.

Йондра кивнула, и то, как она поежилась от нетерпения, привлекло взгляды всех мужчин.

– Было бы прекрасно подстрелить добычу в первый же день. Да, Арваний. Пошли лучших следопытов.

Она с надеждой посмотрела на Конана, но он притворился, что не заметил ее взгляда. Он понимал в следах не хуже остальных охотников, но ему совершенно неинтересно было искать зверя, которого искала Йондра. Он хотел лишь, чтобы обе женщины невредимыми вернулись в Шадизар, а если отправиться сейчас со следопытами, то он не сможет предложить женщинам защиту. Лицо Йондры сделалось грустным, когда Конан не ответил, но распорядитель охоты злорадно улыбался.

– Чтобы быть следопытом, требуется большое искусство, – сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Моя госпожа, – он сделал рукой изящный жест, когда пятился, и, выпрямившись, прокричал: – Следопыты, на выход! Телад! Зурат! Абу! – Список его продолжался, и вскоре он сам и девять других охотников бежали из лагеря в десяти разных направлениях. Они отправились пешком, поскольку едва заметный след, который следопыт должен уметь читать так же, как писец читает слова на пергаменте, совершенно теряется, если смотреть на него с лошади.

Когда следопыты ушли, аристократка принялась руководить разбивкой лагеря, а Конан отыскал себе место и уселся с бруском, тряпочкой и бутылкой оливкового масла. Меч требует ухода, в особенности когда ему вскоре должно найтись применение, а Конан был уверен, что его клинку не долго оставаться без дела. Нависшие со всех сторон горы не предвещали ничего доброго, сами камни, казалось, были пропитаны чем-то, от чего киммерийцу было не по себе. Брусок тихо скользил по клинку. Утро переходило в день.

Лагерь, решил Конан через некоторое время, был расположен так хорошо, как только это можно было сделать в таких условиях. Кривые деревца, скудно разбросанные по всем Кезанкийским горам, образовывали здесь некое подобие рощи, хотя и чрезвычайно жидкой. Она служила по крайней мере хоть каким-то укрытием.

Алый шатер Йондры, с которым ей никогда не приходило в голову расстаться, стоял между двух массивных гранитных валунов, а сзади был прикрыт бурой стеной обрыва. Других шатров не взяли с собой – чему киммериец был рад, – и одеяла охотников были разбросаны по два и по три во всех углублениях, где можно было укрыться. Лошадей привязали в длинной узкой яме, которую можно было не заметить, даже специально отыскивая ее. Человеку, незнакомому с местностью, лагерь покажется почти невидимым. Вся беда лишь в том, горько подумал Конан, что горцы более чем знакомы со своими горами. Беда обязательно случится.

Будто его мысль о беде послужила сигналом, прохладный горный воздух рассек некий звук, и Конан застыл, смазывая меч маслом. По рваным пикам эхом разносился пронзительный вой, заставляющий холодеть сердце. Киммериец никогда не слышал подобных звуков, во всяком случае не слышал, чтобы его мог издавать человек или какое-нибудь другое существо.

Не один киммериец был встревожен этим вызовом алчного охотника – ибо никто не сомневался в характере этого звука. Все люди приподнялись со своих одеял, обмениваясь тревожными взглядами. Некоторые встали и прошли несколько шагов, осматривая крутые окружающие их склоны. Йондра подошла к пологу своего шатра и, наклонив голову, прислушалась. На ней была кожаная одежда: жилетка и штаны, как всегда плотно облегающие. Когда она убедилась, что звук не повторится, княжна вернулась в шатер.

– Что, будь трижды благословенно имя Митры, это было такое? – спросила Тамира, опускаясь на корточки рядом с Конаном. Она поправила короткую белую рубаху, чтобы сохранить приличие, и обхватила колени хрупкими руками. – Это, может быть, существо, за которым охотится Йондра?

– Не удивлюсь, если так и окажется. – Конан снова принялся смазывать клинок. – Мало пользы принесут те рубины, если закончить жизнь в желудке этого зверя.

– Пытаешься уговорить меня бежать, – ответила она резко, – и оставить тебе свободной дорогу к украшениям.

– Я уже сказал тебе, – начал было он, но Тамира перебила:

– Значит, дорогу к Йондре под одеяло.

Конан вздохнул и вложил меч в ножны.

– Прошлой ночью в моих объятиях была ты, а с ней я не сплю уже два дня. И я уже сказал, что пришел в эти трижды проклятые горы из-за тебя. Ты считаешь меня лжецом?

Она отвела глаза и посмотрела на гранитные вершины, окружающие их.

– Думаешь, следопыты найдут его? Я имею в виду зверя? Может быть, если не найдут, то мы уйдем из этих гор. Я вполне могла бы украсть рубины и по дороге в Шадизар.

– Я бы хотел, чтобы они ничего не нашли, кроме мозолей на пятках, – ответил Конан. Он вспомнил о полуобгорелом куске черепа с рогом. – Боюсь, что этого зверя не так легко убить, как считает Йондра. И ты не украдешь рубины.

– Значит, ты все-таки хочешь украсть их сам.

– Не хочу.

– Значит, хочешь спасти их для своей любовницы. Для Йондры.

– Яйца Ханнумана, женщина! Не перестанешь ли ты?

Тамира пристально посмотрела на него:

– Не знаю, хочу ли я, чтобы ты лгал, или нет.

– Что ты этим хочешь сказать? – спросил Конан, недоумевая.

– Я намерена украсть рубины, понимаешь, независимо от того, что ты говоришь или делаешь. – Голос ее сделался тверже. – Но если ты остался не ради рубинов, то, значит, ты остался ради меня. Или ради Йондры. Я сама не знаю, хочу ли точно выяснить, что тебе нужны были лишь драгоценности.

Конан откинулся спиной к валуну и принялся хохотать, пока не охрип.

– Значит, ты мне не веришь? – спросил он наконец.

– Я знала достаточно мужчин, так что сомневаюсь во всем, что бы вы ни говорили.

– Да ну? – воскликнул Конан, изобразив удивление. – Я бы мог поклясться, что я был первым мужчиной, которого ты знала.

Краска залила ее щеки, и Тамира вскочила на ноги.

– Только подожди, пока не...

Чем бы она ни угрожала, он все равно не услышал конца фразы, поскольку в лагерь явился Телад, еле дыша и опираясь на копье, как на палку. Охотники поспешили к нему, и киммериец оказался там первым.

Охотники сыпали градом слова:

– Ты нашел следы?

– Мы слышали громкий крик.

– Что ты заметил?

– Это, вероятно, было то, на что мы охотимся.

– Ты видел зверя?

Телад стянул с себя остроконечный шлем и покачал бритой головой:

– Я слышал крик, но не видел ни зверя, ни следов.

– Докладывай мне, – бросила ему Йондра. Охотники расступились, чтобы пропустить княжну. Ее нетерпение выдавало то, что в руке она держала лук. – Или я должна ждать, пока ты не расскажешь всем остальным?

– Нет, моя госпожа, – ответил Телад, смутившись. – Прошу прощения. Я видел армию, моя госпожа. Солдат.

Снова на охотника хлынул поток вопросов.

– Ты уверен?

– Из тех, что мы видели в сражении?

– Как они могли оказаться в горах раньше нас?

Йондра окинула собравшихся охотников взглядом холодных серых глаз, и поток затих, будто она хлестнула плетью.

– Где эти солдаты, Телад? – спросил Конан.

Йондра резко взглянула на него, но закрыла рот и ничего не сказала.

– Не будет и двух лиг к северо-востоку от нас, – ответил Телад. – Их ведет князь Тенерс. Я подобрался близко и разглядел его, хотя солдаты меня не видели.

– Тенерс, – проговорил Конан. – Я слышал о нем.

– Говорят, что он охотится за славой, – сказал бритоголовый охотник, – но, кажется, он хорошо знает, когда грозит опасность. Лагерь его так хорошо спрятан в ущелье с единственным входом, что я нашел его лишь чисто случайно. И я не видел, сколько с ним человек.

– Не меньше, чем с Зафанидом, – сказал Конан, – если правда то, что о нем говорят. Он человек, сознающий собственную важность, этот Тенерс.

Йондра вклинилась подчеркнуто спокойным голосом:

– Если вы двое закончили обсуждать армию, я бы хотела услышать о результатах того, ради чего и послала этого человека. Ты нашел следы, Телад, или нет?

– А, нет, моя госпожа, никаких следов.

– Остались еще девять, – сказала аристократка сама себе. – А что касается этих солдат, – продолжала она более естественным тоном, – им нет до нас дела, и нам нет до них дела. Не вижу смысла говорить о них дальше, или же о том, как им вообще вдруг может стать известно о нашем существовании. Меня все поняли?

Она властно заглядывала в лицо каждому охотнику по очереди, и каждый охотник неясно бормотал в знак согласия и принимался пристально изучать что-то у себя под ногами, пока очередь не дошла до Конана. Холодные лазурные глаза, не мигая, встретили ее взгляд, и на этот раз не выдержали серые глаза.

Княжна вновь посмотрела на Конана, но теперь сквозь длинные ресницы.

– Я должна поговорить с тобой, Конан, – проговорила она. – В шатре. Я... хотела бы посоветоваться насчет охоты.

Через плечо Йондры Конан видел, как на него пристально глядит, уперев руки в бока, Тамира.

– Может быть, попозже, – сказал он. Когда аристократка прекратила недоуменно моргать и посмотрела на него, он быстро добавил: – В горах опасно. Мы не можем пренебречь ни одной парой глаз.

Прежде чем она успела что-либо сказать – а по искрам в глазах Конан видел, что сказать она хочет очень много, – он вернулся через весь лагерь на свое место за валуном.

Когда он снова уселся спиной к камню, то заметил, что обе женщины смотрят на него. И обе смотрят гневно. Старая поговорка оказывается верной, подумал он. Имеющий двух женщин не обладает ни одной. И ничего не приходило в голову, чтобы как-то помочь этому. Вздохнув, он принялся ухаживать за своей сталью. Некоторые говорят, что клинки имеют женский характер, но он никогда не видел, чтобы меч испытывал ревность.

Через уменьшающиеся промежутки времени начали возвращаться остальные следопыты. Этим Йондра не позволяла заниматься посторонними – для нее – делами и беседовать с другими охотниками. Она сама встречала каждого из них, как только он входил в лагерь, и взглядом удерживала остальных, до тех пор пока не заканчивала расспросы и не отпускала следопыта.

Один за другим следопыты возвращались, и один за другим докладывали о том, что было Йондре неинтересно. Один, который искал недалеко от Телада, нашел наушники от солдатского шлема. Другой видел горного барана с длинными витыми рогами. Йондра сердито повернулась к нему спиной, не дав даже договорить. Несколько следопытов видели горцев, и в таком количестве, которое заставило бы разумного человека насторожиться, но никто не нашел ни следов, ни чего другого, что говорило бы о присутствии зверя. Сероглазая аристократка каждого выслушивала и каждый раз отходила, нетерпеливо стуча луком о бедро.

Последним вернулся Арваний, прибежав в лагерь и оперевшись с самодовольной улыбкой о копье.

– Ну? – спросила Йондра, шагая к нему. – Ты тоже, полагаю, ничего не нашел?

Человек с орлиным носом был явно поражен ее тоном, но быстро пришел в себя и отвесил низкий поклон.

– Моя госпожа, то, что ты имеешь, даю тебе я. – Он, выпрямляясь, бросил на Конана дерзкий взгляд. – Я, Арваний, сын князя Анданеза, даю это тебе.

– Ты нашел? – Лицо ее вдруг радостно вспыхнуло. – Где, Арваний?

– Едва ли в лиге на восток отсюда. Я нашел отпечатки огромных когтей, размером счеловеческую ладонь, и прошел по ним некоторое расстояние. Следы были оставлены сегодня, и никакое другое животное в этих горах не оставляет таких невиданных следов.

Весь лагерь, недоумевая, смотрел, как Йондра подпрыгнула и протанцевала еще три шага.

– Это он. Это он. Я осыплю тебя за это золотом, Арваний. Найди мне этого зверя, и я подарю тебе имение.

– Мне не нужно ни золота, – угрюмо сказал Арваний, сверкнув неожиданно черными глазами, – ни имений.

Йондра застыла, глядя на него, затем неуверенно отвернулась.

– Приготовить лошадей, – приказала она. – Я хочу посмотреть на следы.

Распорядитель охоты обеспокоенно посмотрел на нее.

Солнце, дающее в горах мало тепла, проделало от зенита половину пути на запад.

– Поздно начинать охоту. Утром с первыми лучами...

– Ты мне прекословишь? – бросила ему княжна. – Я не глупа, чтобы начинать охоту на опасного зверя тогда, когда близится ночь, но я желаю видеть следы. Сейчас! Двадцать человек. Остальным оставаться в лагере и готовиться к завтрашней охоте.

– Повинуюсь, моя госпожа, – проговорил Арваний. Он гневно посмотрел на Конана, когда Йондра повернулась к огромному киммерийцу и тихим голосом заговорила:

– Ты поедешь со мной, Конан? Я... я чувствовала бы себя в большей безопасности. – Неловкость слов и залитое краской лицо выдавали ложь. С явным усилием княжна добавила: – Прошу.

Ничего не сказав, Конан поднялся и направился к лошадям. Арваний прокричал распоряжения, и к киммерийцу присоединились другие. Закрепляя подпругу, Конан увидел Тамиру, с нарочитой непринужденностью ласкающую нос чалой лошади, стоящей рядом с его высокой гнедой.

– Ты поедешь со мной, Конан? – тихо передразнила она. – Я буду чувствовать себя в еще большей безопасности.

Она состроила гримасу, чтобы сплюнуть. Конан глубоко вздохнул.

– Я не хочу, чтобы какая-нибудь из вас погибла или оказалась рабой горца. Ты здесь будешь в большей безопасности, чем она там, так что я еду с ней.

Он влез в высокое заморийское седло. Тамира шагала рядом, когда он выезжал из ямы, в которой были укрыты лошади.

– Ты будешь там, – сказала она киммерийцу, – а также и она. Вы можете вернуться и обнаружить, что меня нет, Конан. И нет рубинов. Что задержит меня здесь?

– Как же, ты ведь будешь дожидаться меня, – сказал он, рассмеявшись, и ткнул лошадь пятками в бока. От плеча отскочил брошенный камень, но Конан не оглянулся.

Глава 16

Партия заморийских охотников вереницей пробиралась по разломам и ущельям, которые бороздили горы, будто морщины на старческом лице земли. Арваний ехал впереди, так как знал дорогу, а Йондра сразу за ним. Конан, в свою очередь, держался недалеко от аристократки. Если нужна будет защита, нельзя терять времени. Горы, казалось, злобно давили на людей со всех сторон даже тогда, когда проход раскрывался так, что могли ехать двенадцать или более человек в ряд.

Огромный киммериец постоянно оглядывал утесы и крутые склоны и с помощью инстинкта, притупившегося у цивилизованных людей, пытался обнаружить врагов. Он не видел никаких следов горцев, ничто не говорило его чувствам об их присутствии, но все же из камней сочилась угроза. Внешне Конан казался спокойным, но на самом деле он был как сухой трут, ждущий искры.

Вдруг в том месте, где каменные стены сходились и были круты, Арваний натянул поводья.

– Вот, моя госпожа, – произнес распорядитель охоты, указывая на землю. – Здесь первый след, который я нашел.

Йондра слезла с седла и стала на колени у небольшого глинистого участка. Там глубоко отпечатались два массивных когтя и часть третьего.

– Он больше, чем я думала, – проговорила она, проводя пальцем по отпечатку.

– Вот мы и посмотрели на следы, – сказал Конан. Ему казалось, что зловещий воздух сделался гуще. – Давай теперь вернемся в лагерь.

Арваний презрительно скривил губы.

– Ты боишься, варвар? Моя госпожа, дальше еще есть следы. Некоторые пропечатались полностью.

– Я должна их видеть, – воскликнула Йондра. Вскочив в седло, она поскакала вперед, и Арваний, подхлестнув свою лошадь, помчался за княжной.

Конан обменялся с Теладом взглядом – судя по кислому лицу, бритоголовому это нравилось так же мало, как и киммерийцу, – затем они и все остальные двинулись следом.

Как бывало и раньше, узкий проход расширился. На этот раз он вывел в небольшое ущелье, возможно, в сотню шагов шириной, в крутых бурых стенах которого виднелись пять проломов. Конан с подозрением поглядел на эти отверстия. Какой бы враг ни скрывался там, он сможет напасть на них до того, как охотники успеют что-либо сделать. Любимой тактикой горцев была засада.

Внизу на земле было полно следов. Следы, ведущие туда и обратно, говорили о том, что зверь обследовал эти проломы. Всей колонне было не по себе: охотники нервно перехватывали копья либо тянулись руками к упрятанным в чехлы лукам, и лошади приплясывали и шарахались в сторону. Йондра вынула лук, слезла с седла у следа, на который показывал ей Арваний, и, прежде чем встать на колени, вложила в лук стрелу. Человек с орлиным носом нахмурился, глядя на землю и едва удерживая свою лошадь на месте.

Конан поймал себя на мысли, что обеспокоен выражением лица Арвания. Ведь Арваний уже видел и это ущелье, и эти следы. Из-за чего же он нахмурился?

У огромного киммерийца перехватило дыхание. Разве только следов стало больше?.. Если это так, то надо немедленно уходить.

Конан открыл было рот, но тут воздух рассек пронзительный вой, от которого у людей похолодела кровь, а лошади встали на дыбы. Лошадь Йондры вырвала поводья из рук хозяйки и понеслась, раздув ноздри и бешено вращая глазами, оставив аристократку стоять подобно ледяной статуе. Киммериец с трудом развернул гнедую.

– Кром, – проговорил он среди воя, наполнившего воздух.

В ущелье входило чудовищное существо, огромное, на массивных ногах. В свете заходящего солнца блестела золотая чешуя, а на спине виднелись черные кожистые наросты. Крепкие когти рыли камень. Широкая голова запрокинута назад, разверзлась пасть, полная кривых зубов, будто обломки камня, и снова раздался пронзительный вой.

Охотники уже много раз до этого встречались со смертью, и если раньше она и не представала перед ними в таком облике, то все же не была для них чем-то неизвестным. Когда этот злобный вой прекратился, они принялись действовать и, борясь с полу взбесившимися лошадьми, рассредоточились и окружили чудовище.

Охотник, находившийся ближе всех, опустил копье и бросился вперед. Послышался звук, будто сталь ударилась о камень, и всадник вылетел из седла. Огромная голова опустилась, и из зияющей пасти с ревом вырвалось пламя.

Крик человека и лошади слился воедино, и они были заживо изжарены.

У остальных охотников вырвался крик, но они уже начали атаку. Наступали с обеих сторон.

Даже если бы они хотели свернуть, зверь не дал им такой возможности. Двигался он быстрее леопарда, разбрасывая по земле кровавые ошметки, которые были когда-то людьми, кромсая челюстями охотников и лошадей. Копья ломались о сверкающую чешую, как солома, и крики умирающих заглушали все, кроме мыслей, а в мыслях охотников царил страх.

Конан скакал сквозь этот водоворот верной смерти. Он низко нагнулся, чтобы подхватить с окровавленной земли несломанное копье.

Большие золотые глаза, думал он. Глаза должны быть уязвимы. Или длинные темные наросты на спине...

Он заставил лошадь повернуть – она изо всех сил пыталась бежать подальше от этого ужаса, – и от вида, представшего перед ним, киммериец содрогнулся, как не содрогнулся, даже услышав крик зверя.

Йондра стояла всего в десяти шагах от головы чудовища. Когда он глядел на нее, из лука вылетела стрела. Стрела ударила прямо в злобный золотой глаз. И отскочила.

Зверь кинулся вперед, пытаясь схватить княжну когтями. Она отчаянно отпрянула, но кончик одного когтя зацепился за шнуровку красной кожаной жилетки, и княжна повисла в воздухе прямо напротив глаз твари. Не обращая внимания на льющуюся вокруг кровь, крики, вопли людей, зверь, казалось, разглядывал девушку.

Дрожь ужаса пробежала по телу Конана. В этих глазах проглядывал свет разума.

Но даже если это чудовище и обладало разумом, то слишком нечеловеческим и непонятным людям.

Он не видел в красивой женщине ничего, кроме жертвы. Пасть, полная зубов, открылась, и Йондра была подтянута ближе. Конан поднял копье.

– Кром! – проревел он и ударил лошадь в бока пятками.

Наконечник копья он направлял на кожистый нарост. Киммериец плотно сжал коленями лошадь, приготовившись к удару, который, как он видел, выбил других из седла, но все равно сила удара оказалась чудовищной, и даже лошадь упала на колени.

С гибким изяществом и ослепительной скоростью зверь развернулся и ударил Конана лапой, в которой болталась Йондра. У киммерийца захватило дух, когда его подбросило в воздух. Последние силы вышиб удар о каменную почву.

Конан отчаянно попытался вздохнуть, заставить онемевшие мускулы работать, перекатился на четвереньки и поднялся на ноги.

Йондра, корчась, лежала на спине рядом с ним, обнаженные груди вздымались с каждым трудным вздохом.

Кожаная жилетка Йондры по-прежнему была в когтях, но зверь переместил свое внимание на киммерийца. То, что осталось от лошади Конана, лежало теперь под тварью, и из зубастой пасти падали куски мяса.

Понимая бессмысленность этого жеста, Конан выхватил свой старинный меч. Сталь не оставляла следа на небьющихся пластинах чешуи. У Конана и налегке не хватит скорости, чтобы увернуться от атаки твари, тем более не сможет он этого сделать, если будет нести Йондру, но он не мог ее оставить. Однако он не погибнет без боя.

– Эй, Конан! – Нетвердо держась в седле, сзади к зверю подскакал Телад. Кольчуга на груди была порвана, и он истекал кровью, но крепко сжимал копье. – Оттащи ее, северянин! – Ударив в бока лошади каблуками, он ринулся вперед.

Тварь развернулась, блеснув переливающейся чешуей.

– Нет! – крикнул Конан.

Бритоголового охотника охватило пламя, и зверь прыгнул, чтобы растерзать обгорелое мясо.

Киммериец не мог позволить, чтобы жертва Телада пропала даром. Вложив меч в ножны, он схватил Йондру в охапку и бросился в узкий проход, преследуемый звуком дробящихся костей.

Когда за спиной уже не слышно было жуткого скрежета, Йондра пошевелилась в его руках.

– Я не хотела, чтобы они погибали, – прошептала она.

Глаза ее были переполнены ужасом.

– Ты хотела поохотиться на зверя, – сказал он, не замедляя шага.

При других обстоятельствах Конан задержался бы, чтобы поискать оставшихся в живых, но сейчас он думал лишь о том, чтобы поскорее унести Йондру как можно дальше от кошмарной сцены, вернуть ее в относительную безопасность лагеря.

Йондра плотнее прижалась к его широкой груди, будто укрываясь от бури за огромным валуном.

– Телад отдал за меня свою жизнь, – проговорила она, дрожа. – Я правда не хотела этого. Конан, что мне делать?

Конан тут же остановился, а девушка сжалась у него в руках, будто прячась от взгляда ледяных глаз.

– Уйти из гор, – сказал он резко. – Вернуться в Шадизар. Забыть о звере и всегда помнить о людях, погибших из-за твоего каприза и тщеславия.

Высокомерное лицо княжны вспыхнуло гневом. Кулачок поднялся, но вдруг бессильно опустился. По щекам потекли слезы.

– Так и сделаю, – прохныкала она. – Клянусь перед всеми богами.

– Этим не отплатить за жертву Телада, – сказал киммериец, – но это, по крайней мере, значит, что ты ценишь его поступок.

Она нежно коснулась щеки Конана.

– Я никогда раньше не хотела, чтобы мужчина управлял мной, но ты почти заставил меня... – Белые зубки прикусили полную нижнюю губу, и княжна опустила глаза. – Ты вернешься со мной в Шадизар? – спросила она тихо, снова пошевелившись в его руках, но на этот раз так, чтобы киммерийцу были хорошо видны ее полные округлые груди.

– Возможно, – ответил он и снова пошел, полностью сосредоточив свое внимание на изгибах ущелья и неровностях под ногами. Лишь глупец отказал бы такой женщине, какую он нес сейчас на руках. И лишь глупец пренебрег бы советом, который он только что дал ей. Но Телад сделался другом, и жизнь свою он отдал и за него тоже, как и за нее.

Кодекс чести киммерийца требовал, чтобы Телад, отдавший свою жизнь за киммерийца, был отмщен, но также кодекс требовал, чтобы он проводил Йондру и Тамиру в безопасное место. Второе выполнить было намного легче. Как, думал он, можно убить зверя, которому не причиняет вреда сталь? Так что не удивительно, что он не обращал внимания на прелести, выставленные Йондрой.

Глава 17

Тамира была первой, кого увидел Конан, войдя в лагерь с полуголой аристократкой на руках, и солнце к этому времени кровавым шаром висело над кромкой гор. Воровка, уперев руки в бока, желчно глядела на то, как к нему прижимается Йондра. Затем Йондра обернулась, открыв свое заплаканное лицо. Челюсть Тамиры отвисла, и девушка бросилась в красный шатер за халатом.

Конан поставил Йондру на ноги, и Тамира завернула ее в мягкую синюю шерстяную ткань. Когда Конан выпустил княжну из рук, она повалилась на камни.

Тамира опустилась рядом с ней, положила ее голову себе на плечо и взглянула на киммерийца.

– Что случилось? – спросила она.

– Мы нашли зверя, на которого она охотится. Охотилась. Кто-нибудь еще вернулся?

Темные глаза Тамиры расширились от страха, и воровка помотала головой.

– Никто. Они... Они ведь не могли все погибнуть?

– Конечно, нет, – ответил Конан. Он бы очень удивился, увидев еще кого-нибудь живым, но не стоило еще больше пугать девушку. Лучше найти ей работу, чтобы отвлечь от тяжелых мыслей. – Позаботься о ней, – сказал он Тамире, – она почти не переставая плачет.

– Не удивительно, – ответила Тамира, – если о ней заботился ты.

Она увела не сопротивляющуюся аристократку в шатер, оставив Конана стоять разинув рот.

Он никогда не научится понимать женщин, решил киммериец. Никогда. Затем он заметил, что вокруг него собрались оставшиеся в лагере охотники и обеспокоенно смотрят на него.

«Они ждут от меня приказов», – понял вдруг с удивлением Конан.

Он решительно изгнал из головы все мысли о женщинах.

– На рассвете, – сказал он охотникам, – мы возвращаемся в Шадизар. Но прежде мы должны дожить до этого. Сегодня ночью никто не спит, если только не хочет проснуться с перерезанным горлом. И никаких костров. Раздать все запасы.

Охотники как можно скорее принялись за дело. Все стрелы поделили между собой. Три колчана на человека. И каждый получил по дополнительному копью, а также бурдюк с водой и сумку с вяленым мясом. Несколько трусов может убежать с имеющимися у них запасами, но Конан не хотел обрекать на смерть остальных, если потребуется бежать всем.

Нападения горцев можно было ждать в любое время и отовсюду, кроме как со стороны утеса, у которого стоял шатер Йондры. Даже если первая атака будет отбита, они не могут оставаться здесь при свете дня, на виду, будто жуки, приколотые булавкой.

Они попытаются отступить, после того как на них нападут или во время атаки, если врага не удастся отбить. И если они окажутся на грани поражения, каждому самому придется заботиться о своей судьбе.

Хуже всего будет, если нападет зверь. Обходя в сумерках охотников, Конан каждому напоминал:

– Не пытайтесь драться со зверем. Если он появится, бегите и надейтесь, что ваши боги вас не оставили.

Конан сел на корточки недалеко от шатра Йондры. Если произойдет худшее, другим придется думать только о себе. Ему надо быть рядом с женщинами, если он хочет спасти их.

Шорох камней сообщил, что подходит Тамира, и киммериец подвинул два копья, чтобы дать ей место.

– Она спит, – сказала хрупкая женщина, устало садясь на землю рядом с киммерийцем. – Она вымотала себя слезами. И кто будет удивляться этому, после того как она увидела такое.

– Это случилось по ее приказу, – сказал Конан тихо, – и из-за ее тщеславия. Тот бритуниец говорил ей о звере, и я рассказывал ей о том, что узнал о нем.

– Ты жестокий мужчина, киммериец. Жестокий, как эти горы.

– Я мужчина, – ответил он просто.

Некоторое время Тамира молчала. Но наконец произнесла:

– Йондра говорит, что ты возвращаешься в Шадизар с ней.

Конан простонал:

– Кажется, она слишком много говорит для женщины на грани нервного истощения.

– Она собирается устроить во дворце для тебя покои.

– Смешно.

– Она хочет разодеть тебя всего в шелк и надеть на руки золотые браслеты, чтобы подчеркнуть мускулы.

– Что? – Ему показалось, что он слышит рядом с собой в сгущающейся темноте смешок, и Конан гневно посмотрел на девушку.

– Радуешься шуткам? – прорычал он. – Не вижу в них ничего смешного.

– Ты был и ее первым мужчиной, Конан. Ты не знаешь, что это значит для женщины, но я-то знаю. Она любит тебя. Она спросила меня, есть ли еще такие мужчины, как ты. Она даже сравнила тебя с Элдраном – с тем бритунийцем. Она сделала вид, что забыла его имя, но на самом деле помнит его.

Что-то в голосе Тамиры удивило его.

– Митра выдери мои глаза, если тебе не жаль ее. – В голосе его было недоумение.

– Она меньше меня знает о мужчинах, – сказала, словно защищая княжну, хрупкая воровка. – Трудно быть женщиной среди мужчин.

– Без женщин было бы труднее, – произнес он сухо, но Тамира ткнула его кулаком в бок.

– Вот твоих шуток я не понимаю, – начала она, но он прикрыл ей рот ладонью.

Конан прислушался, не раздастся ли звук, который он уже слышал раньше. Вот. Чиркнуло копыто – неподкованное копыто – о камень.

– Иди в шатер, – прошептал он, подталкивая Тамиру в нужном направлении. – Разбуди ее, и будьте готовы бежать. Быстрее!

В это мгновение ночь рассек крик:

– Да будет воля истинных богов! – И на лагерь стремительно хлынула орда горцев на косматых лошадках, и в бледном свете луны замелькали сабли.

Конан взял копье и метнул его в ближайшую цель. Пронзенный наездник в тюрбане вскрикнул и свалился с несущейся лошади. К киммерийцу подскакал другой всадник, громко призывая своих богов и размахивая сталью. У Конана не было возможности бросить второе копье. Он упал на живот и ударил древком, будто дубиной, по ногам несущегося животного. Послышался резкий хруст, и всадник вместе с лошадью кубарем покатились по земле. Пока горец не успел подняться, Конан всадил ему в грудь копье на целый локоть. Всюду вокруг киммерийца звенела сталь. Люди выкрикивали боевые кличи, издавали предсмертные хрипы.

В этом смертоносном кровавом урагане отточенные чувства дикаря предупредили Конана об опасности. Выдернув копье, он развернулся и успел защититься от удара кривой сабли. Он ловко обвел копье вокруг клинка сабли и всадил наконечник в горло нападавшему. Умирая, горец обеими руками вцепился в оружие, убившее его. Лошадь убежала из-под горца, и, падая, он вырвал копье из рук Конана.

– Конан! – Сквозь шум до ушей киммерийца долетел крик Тамиры. – Конан!

Конан отчаянно принялся отыскивать глазами хрупкую воровку... и нашел, когда горец уже поднял ее за волосы к своему седлу. Оскалясь, бородатый горец, дразня девушку, приставил ей к горлу клинок сабли. Одной рукой Тамира пыталась отвести острое, как бритва, лезвие, в то время как другой вцепилась в одежду горца.

Конан выхватил меч. Двумя прыжками он добрался до Тамиры; голова горца откинулась назад, а рот открылся, когда меж ребер гладко вошел меч киммерийца. Безжизненные пальцы выпустили волосы Тамиры, и Конан поймал девушку, когда она падала. Дрожащие руки обвили его шею, она тихо всхлипывала, прижавшись к его груди.

Лошадь с трупом на спине поскакала дальше, а Конан за несколько мгновений понял все, что происходило в лагере. Сражение шло плохо, поскольку сейчас оно уже почти прекратилось. В лагере осталось мало воинов в тюрбанах, да и те были заняты тем, что грабили убитых и глумились над ними. Кровожадные крики, доносящиеся из темноты, говорили о том, что горцы рассредоточились, преследуя бежавших охотников. Шатер Йондры был в огне.

Огромный киммериец похолодел. У него на глазах рухнули остатки шатра, подняв кучу искр. Если Йондра там, у нее нет надежды на спасение. Киммериец надеялся, что княжны там не было, но помочь ей он сейчас не мог. У него уже есть одна женщина, и нет времени для второй.

Нагнувшись и подхватив Тамиру под колени, он бросил ее на спину, как мешок. Сквозь не прекращающийся плач она попыталась слабо протестовать. Никто из горцев, кромсавших трупы, не обратил внимания на мускулистого молодого человека и его стройную хрупкую ношу, когда он растворялся в ночи.

Будто дух, Конан двигался от тени к тени. Одна лишь темнота, однако, не может быть щитом, подумал он. С затянутого облаками неба перламутровая луна роняла мало света, но достаточно для того, чтобы зоркий глаз различил движение, да и короткая белая рубаха Тамиры не улучшала положения. Повсюду в окутанных темнотой горах раздавались звуки ударов копыт и крики рыщущих горцев. Они искали, и если дать им время, обязательно найдут.

Киммериец не останавливался, он шел все дальше от звуков, издаваемых горцами, и глаза его постоянно искали укрытия. Линия более глубокой черноты на общем темном фоне привлекла его внимание. Он пробрался к ней и обнаружил горизонтальную трещину в скальной стене.

Она была достаточно широкой, чтобы туда пролезла Тамира, и достаточно глубокой, чтобы она там спряталась и оставалась скрытой для любого, если только он не засунет в трещину руку.

Спустив девушку со спины, он помог ей забиться в щель.

– Сиди тихо, – сказал он Тамире, – и не двигайся. Вернусь как можно скорее. Слушайся меня, женщина!

– Он... он собирался убить меня, – всхлипывала она. – Он с-смеялся.

Она вцепилась в киммерийца, но он нежно убрал ее руки со своих плеч.

– Все позади. Ты в безопасности, Тамира.

– Не оставляй меня.

– Я должен найти Йондру. Сиди здесь, пока я не вернусь, а потом мы все втроем выберемся из этих гор. – Он думал, что слова его звучат уверенно, – во всяком случае, в голосе ощущалось больше уверенности, чем было на самом деле, но девушка забилась от него в трещину в скале.

– Тогда иди, – сказала она мрачно. Он не видел лица Тамиры, но слезы, казалось, вдруг высохли. – Ладно. Иди, если хочешь.

Конан стоял в нерешительности, но Йондру все-таки нужно найти, и он не знал еще, живой или мертвой. Здесь Тамира будет в безопасности до его возвращения.

– Я скоро вернусь, – сказал он и растворился в темноте.

* * *
Тамира выглянула из щели, но, хотя в темноте она видела как кошка, она не разглядела ничего. Конан исчез. Она снова залезла в трещину.

Ее чуть было не убили, дразнили саблей, а он ушел к той, другой, когда должно быть ясно видно и слепому, что ей необходимо его утешение, его объятия.

Хотя разве не все мужчины слепцы? Это несправедливо, что он производит на нее такое большое впечатление, в то время как самому ему нет до этого дела. Когда-то она могла спокойно и логично рассуждать о каждом мужчине. Когда-то – это было, кажется, сто лет назад – до того, как она позволила молодому киммерийскому великану... Даже одна и в темноте она покраснела от этой мысли.

Она не будет о нем больше думать, решила Тамира. Она подползла к краю щели и снова попыталась вглядеться в темноту, но это было бесполезно – то же самое, что смотреть сквозь крыло ворона.

В горах завывал ледяной ветер, и она поджала колени, с горечью заметив, как мало тепла дает ей короткая рубаха.

Куда же он все-таки ушел? Искать Йондру, как он заявил, но как собирается он искать ее ночью? И жива ли вообще аристократка? Шатер был весь в огне, вспомнила Тамира. Там ничего не могло остаться. Разве только... железные ларцы с украшениями Йондры.

Глаза Тамиры радостно загорелись, и она прикусила губу, чтобы сдержать смех.

– Пускай поищет Йондру, – прошептала она. – Он вернется и обнаружит, что я ушла. Ушла из гор, прихватив рубины.

С ловкостью кошки она выкатилась из трещины и приземлилась на ноги. Холодный ветерок обтянул на ней рубаху. Какое-то мгновение Тамира стояла в нерешительности из-за цвета рубахи.

– Да, но я же не могу пойти голой, – сказала она наконец, но тут же захлопнула рот. Теперь нельзя издавать ни звука.

Она тихо скользнула в темноту, двигаясь так ловко и неслышно, как только умела. Неважно, что говорят в Шадизаре, в тавернах Пустыни о Конане, в городе все-таки лучший вор она.

Ее остановил звук, сапоги, ступающие по камням, и она пожалела, что с ней нет ее ножей. Кто бы это ни был, подумала она с презрением, он очень неловок. Она беззвучно пошла прочь от того, кто не умеет ходить по камням... и ее придавили грязные тела воинов в вонючей одежде.

Она пиналась, отбиваясь от ругающихся мужчин, окруживших ее, и била их, пока кисти ее рук не схватили и не сжали, будто тисками. Тело ее ощупывали грубые руки. Она увидела бородатое лицо, безжалостное и жестокое, и занесенный кривой кинжал. Крик застыл у нее в горле. Столько мужчин, чтобы убить одну женщину. Это несправедливо, подумала она тупо. Рубаху ее схватили у горла и разорвали до пупка.

– Смотри! – заорал грубый голос. – Как я и говорил. Женщина, и молодая.

Жестокое лицо не изменило выражения.

– Женщина с равнины! Сосуд похоти и разврата!

– Даже если так, – сказал третий человек, – вспомни приказы ималлы. И вспомни о судьбе Валида, прежде чем решишь ослушаться.

При этих словах человек с жестоким лицом заморгал и нахмурился.

– Отведите меня к ималле, – проговорила Тамира. Она знала, что имя «ималла» носили среди горских племен святые люди. Святой человек, конечно, защитит ее.

Жестокое лицо расплылось в злобной улыбке:

– Пусть будет так, как хочет девка. Возможно, она пожалеет, что не предпочла мой кинжал. – И он захохотал.

Глава 18

Заря еще не занялась, но сделалось уже светлее, а Конан лежал на узком гранитном уступе и следил за тем, как внизу по тропе между крутых обрывов едет вереница горцев. По мере того как ночь отступала, их строй становился все реже, но все же оставалось еще слишком много бородатых воинов. Когда наконец последние всадники скрылись за поворотом тропы, огромный киммериец осторожно спустился с уступа и побежал туда, где был лагерь, сделавшийся не так давно местом кровавой бойни, туда, где пряталась Тамира.

Пройдя шагов двести, он нашел останки одного из заморийских охотников. Он не мог определить, чьи именно. Обезглавленное тело, покрытое темной запекшейся кровью и ярко-зелеными мухами, лежало, неестественно раскинув конечности. Конан не стал задерживаться у трупа. Он за ночь видел их много, некоторые изуродованные еще хуже, и каждый раз Конана успокаивало лишь то, что это не Йондра. Теперь его беспокоила Тамира. Он был уверен, что она в безопасности – даже при дневном свете ту щель непросто обнаружить, – но она всю ночь оставалась одна, окруженная горцами, терзаемая воспоминаниями об убийствах.

Он пробежал вдоль склона горы, внимательно глядя по сторонам. Опустившись на живот, он подполз к краю утеса. Внизу лежал лагерь. Там была почерневшая земля и пепел в том месте, где стоял шатер Йондры. Среди деревьев разбросаны десятки тел, многие из них расчлененные, – тела лишь заморийцев, поскольку горцы взяли своих убитых с собой. Было тихо, и лишь грустно жужжали мухи.

Конан глубоко вздохнул, прыгнул через край утеса и покатился по осыпи. Мертвых он оставил лежать, так как не имел времени на погребальные ритуалы.

Вместо этого он все свое внимание сосредоточил на том, что может помочь живым. Копье, несломанное и не замеченное горцами. Бурдюк, неразорванный и полный. Сумка с вяленым мясом.

Горцы, однако, пограбили основательно и оставили мало. Сломанные наконечники копий, кухонные горшки, даже веревка, которой привязывали лошадей, – все было унесено, а пепел шатра Йондры был просеян, чтобы забрать то, что не взяло пламя. Он все-таки нашел свою черную хауранскую накидку, спрятанную под валуном. Он добавил ее к своим жалким находкам.

– Так, значит, ты вор, мародер!

Услышав эти грубые слова, Конан схватил копье и обернулся. К нему плелся Арваний, черные глаза блестели, а пальцы побелели от того, как он вцепился в свое копье. На голове распорядителя охоты ничего не было: весь он был в пыли, а белые шаровары порваны.

– Приятно видеть живым еще одного из отряда Йондры, – сказал Конан. – Все думали, что тебя убил зверь.

Распорядитель охоты отвел глаза в сторону, поглядел на разбросанные тела.

– Зверь, – прошептал он. – Смертному не справиться с ним. Это и дураку ясно. Тот крик... – Он поежился. – Им следовало бежать, – продолжал он жалобно. – Только это и оставалось. Пытаться драться, задержаться хотя на мгновение... – Его взгляд упал на кучку, собранную Конаном, и Арваний, наклонив набок голову, косо посмотрел на огромного киммерийца. – Так, значит, ты вор, воруешь у княжны Йондры.

У Конана зашевелились на голове волосы. Он не часто сталкивался с сумасшествием, тем более этого человека он знал в здравом уме.

– Эти запасы могут спасти жизнь Йондре, – сказал он, – когда я ее найду. Ее нигде нет, Арваний. Я должен скорее найти ее, чтобы вывести из этих гор живой.

– Такая красивая, – проговорил тихо Арваний, – с длинными ногами, с круглыми грудями, просто созданными для того, чтобы мужчина клал на них голову. Такая красивая, моя княжна Йондра.

– Я пошел, – сказал Конан, нагнувшись, чтобы взять накидку. Он старался не сводить глаз с Арвания, поскольку тот по-прежнему сжимал копье так, будто был готов пустить его в дело.

– Я смотрел на нее, – продолжал смуглый охотник. Огонек безумия в глазах сделался заметнее. – Смотрел, как она бежала из лагеря. Смотрел, как прячется от горцев. Она не видела меня. Нет. Но я пойду к ней, и она будет благодарна. Она узнает меня таким, каков я есть, а не только как своего главного распорядителя охоты.

Конан замер, когда понял, о чем говорит Арваний. Киммериец медленно выдохнул воздух и сказал, тщательно подбирая слова:

– Пойдем к Йондре вместе. Мы отведем ее в Шадизар, Арваний. Она будет тебе очень благодарна.

– Ты лжешь! – Лицо распорядителя охоты исказилось, будто он был готов расплакаться; руки его теребили древко копья. – Ты хочешь взять ее себе! Ты недостоин даже слизывать пыль с ее сандалий!

– Арваний, я...

Конан не договорил, так как Арваний бросился на него. Взмахнув накидкой, киммериец запутал в ней конец копья, но Арваний высвободил свое оружие, и Конан вынужден был отпрыгнуть, чтобы увернуться от сверкающей стали. Оба, направив друг на друга оружие, ходили кругами.

– Арваний, – сказал Конан, – в этом нет необходимости. – Он не хотел убивать этого человека. Ему просто нужно было знать, где Йондра.

– Зато есть необходимость тебе умереть, – прошипел человек с орлиным носом. Он выискивал слабые места противника и выжидал удобного момента для атаки.

– Нам достаточно врагов вокруг, – говорил ему Конан. – Нам не следует выполнять работу за них.

– Умри! – заорал Арваний, ринувшись с копьем вперед.

Конан отстранил удар, но распорядитель охоты не остановился. Он продолжал двигаться прямо на острие копья Конана. Арваний выронил оружие, но сделал еще один шаг вперед, пытаясь дотянуться руками до Конана и насаживая себя на копье еще глубже. Вдруг на его лице отразилось удивление: он посмотрел на длинное древко, торчащее у него из груди.

Огромный киммериец подхватил Арвания, когда тот падал, и положил на каменистую землю.

– Где она? – спросил Конан. – Разорви тебя Эрлик, где Йондра?

Распорядитель охоты корчился от смеха.

– Умри, варвар, – прохрипел он. – Умри. – Изо рта хлынула кровь, и взгляд его остекленел.

Выругавшись, Конан поднялся на ноги. По крайней мере, она жива, подумал он. Если только это все не безумные бредни. Собрав свои запасы, он направился к укрытию Тамиры.

* * *
Из тени укрытия, образованного огромными каменными плитами, отколотыми землетрясением века назад от утеса за его спиной, Йондра жадно глядела на крохотную лужицу далеко внизу и облизывала губы. Если бы она знала про ту лужицу, когда Кезанкийские горы скрывала темнота, она бы не мучилась сейчас мыслью о том, как утолить свою жажду. Но сейчас... Она посмотрела на восток, на солнце, скрытое наполовину изломанной линией гор. Было достаточно светло, чтобы выставить ее напоказ любому, кто здесь был.

«Выставить напоказ». Это именно те слова, подумала полногрудая аристократка, ухмыльнувшись. Если не считать пыли на ногах, собранной во время побега, она была совершенно голой.

– Не совсем приличное одеяние для знатной заморийской женщины на охоте, – прошептала она сама себе. Хотя ведь заморийская знать редко просыпается от кровожадных криков дикарей или от того, что вокруг полыхает шатер. А также не принимает участия в охоте в качестве жертвы.

Она снова повернулась, чтобы посмотреть на лужу, и облизала губы, которые тут же опять высохли. Чтобы добраться туда, надо пересечь крутой каменистый склон, на котором нет ни травинки, чтобы укрыться. Внизу склона был обрыв; она не могла сказать, насколько крутой, но не похоже, чтобы он мог быть серьезным препятствием. Сама же лужица постоянно влекла ее. Водоем, который можно перейти в три шага, не замочив колен, с тремя кривыми деревцами по краям, казался сейчас более приветливым, чем ее дворцовые сады.

– Не буду сидеть здесь и ждать, пока не вывалится язык, – объявила она вслух. И будто звук собственного голоса побудил ее к действию, она выползла из укрытия и начала спускаться.

Вначале двигалась она осторожно, тщательно избегая нетвердо лежащих камней. С каждым шагом, однако, ее все более начинала смущать собственная нагота, то, как при каждом движении раскачиваются груди, то, как выделяется на солнце ее бледная кожа. Вначале ночь, а затем каменные плиты создавали иллюзию не полной наготы. Она часто лежала голой в своем саду, нежась на солнышке, но здесь солнечный свет рушил всякую иллюзию. Здесь она не могла знать, кто наблюдает за ней. Рассудок говорил ей, что если ее видят, то у нее есть большие проблемы, чем нагота, но рассудок не мог побороть чувств. Если прикрыть груди одной рукой, то это мало чем помогало, и княжна приседала все ниже и ниже, спешила все больше и все меньше смотрела под ноги.

Вдруг камень подвернулся, и княжна, лежа на спине в облаке пыли, покатилась по осыпи. Она отчаянно пыталась за что-нибудь ухватиться, но каждый камень, за который она цеплялась, лишь увлекал за собой остальные. Как раз в тот момент, когда она была готова со стоном признать, что хуже быть уже не может, она обнаружила, что падает. Но едва она успела это понять, как вдруг падение резко прекратилось. Однако поток камней и грязи продолжал обрушиваться на нее. Прикрыв лицо руками, выплевывая пыль, она думала о том, что на следующий день будет вся в синяках и ссадинах.

Град камней и грязи ослабел, затем стих, и Йондра с горечью осознала свое положение. Первым потрясением было то, что она висела, зацепившись ногами за стену обрыва, про который она думала, что он не будет представлять трудности. Кривой пенек дерева, не толще ее кисти, плотно прижал щиколотку. Внизу под ней насыпалась куча камней, такая большая, что она могла дотянуться до нее кончиками пальцев.

Княжна зажмурилась и сделала три глубоких вдоха, чтобы успокоиться. Выход должен быть. Она всегда добивалась того, чего желала, и она не хотела умереть, болтаясь, как баранья туша. Надо, решила она, лишь дотянуться до пенька и высвободить щиколотку.

При первой же попытке согнуться княжну всю пронзила боль, и девушка снова повисла, тяжело дыша. Щиколотка не сломана, решила она. Она отказывалась принимать такую мысль. Превозмогая боль, княжна сделала еще одну попытку. Пальцы коснулись пенька. Еще раз, подумала она.

Шорох заставил ее посмотреть на лужицу, и кровь в жилах похолодела от ужаса. Там стоял бородатый горец в грязной желтой рубахе и перепачканных шароварах. Он медленно облизывал губы, и в пристальном взгляде черных глаз горела похоть. Глядел он на нее, уже развязывая одежду. Вдруг послышался звук, похожий на резкий хлопок, и горец остановился и опустился на колени. Йондра поморгала и увидела, что у него из груди торчит стрела.

Девушка в панике начала искать того, кто мог стрелять. Ее взгляд привлекло движение: мелькнуло то, что вполне могло быть луком. Триста шагов – оценила она спокойно как превосходный лучник, но в то время, будучи все-таки в первую очередь женщиной, почти зарыдала от облегчения. Кто бы это ни был из ее лучников, она даст ему столько золота, сколько он сможет унести.

Тем не менее она не собиралась никому, тем более человеку, ей служащему, позволить найти ее в таком беспомощном положении. Удвоив усилия, она отколола несколько щепок от пенька, обломала ногти, но ничуть не приблизилась к освобождению.

Вдруг она вскрикнула в ужасе, увидев того, кто шел к ней. Он не был горцем, этот высокий, с меховыми обмотками на ногах, гладко выбритый и с серыми глазами человек. Она знала это лицо и помнила имя, хотя многое отдала бы, чтобы доказать обратное. Элдран. Она тщетно пыталась скрыть свою наготу, прикрывшись ладонями.

– Ты, – бросила она ему, – уходи прочь и оставь меня одну!

Он по-прежнему медленно приближался к ней, положив одну руку на рукоять меча, свесив с одного плеча отороченную мехом накидку. Ни колчана, ни лука видно не было. Он пристально глядел на княжну, и лицо его было сурово.

– Перестань глядеть на меня! – потребовала Йондра. – Уходи, говорю тебе. Мне не нужна помощь, да я и не хочу ее.

Она поморщилась, когда за спиной бритунийца из-за скал тихо выскочили три горца и побежали к нему, подняв кривые сабли. Княжна открыла рот, чтобы закричать... но Элдран развернулся, и в руке у него будто сам собой оказался меч с перекрестием в виде когтистых лап. Княжна не могла уследить за движением танца смерти. Сталь оросилась кровью. В пыли покатилась бородатая голова. И вот все три горца лежат, а Элдран спокойно вытирает клинок о накидку одного из горцев.

Убрав меч в ножны, он подошел ближе.

– Возможно, ты и не хочешь моей помощи, – сказал он спокойно, – но ты в ней нуждаешься.

Йондра заметила, что рот ее все еще открыт, и захлопнула его. Затем она решила, что молчать все же не следует, но, прежде чем она успела что-либо сказать, бритуниец взошел на кучу камней, взял девушку за голени и отцепил от пенька. Он перехватил ее и взял на руки. «Он держит меня так же легко, как и Конан», – подумала она. Он так же высок, как и киммериец, хотя и не так широк в плечах. Впервые после нападения она почувствовала себя в безопасности. Но как только она осознала характер своих мыслей, лицо ее залила краска.

– Опусти меня вниз, – приказала она ему. – Я сказала, опусти вниз!

Молча он отнес ее к лужице и опустил на краю.

– Ты внизу, – сказал он. Она поморщилась, когда он пощупал ее щиколотку. – Ссадина большая, но через несколько дней заживет.

Княжна заметила, что на лбу у него запеклась кровь.

– Откуда это у тебя? Вы встречали и других горцев?

– Я должен забрать свой лук, – сказал он коротко и зашагал прочь.

Может и не возвращаться, подумала она сердито, но мысль эта вызвала тревогу. Если предположить, что он действительно не вернется, что решит бросить ее голую и одну в безлюдном месте. Когда он снова показался, она облегченно вздохнула, но тут же разозлилась на себя за это.

Он положил лук в колчан, затем с мрачным лицом повернулся к ней:

– Мы встречали других горцев, да. Со мной в эти проклятые горы отправились четыре десятка человек, и я не смог сохранить их до того, как мы выполним свою задачу. Горцы, сотни горцев, обнаружили наш лагерь. Я не знаю, жив ли кто из моих товарищей. – Он тяжело вздохнул. – Я полагаю, такая же судьба постигла и вас. Жаль, что я не могу обещать проводить тебя в безопасное место, но я еще должен исполнить свою задачу, и она для меня важнее, чем ты. Однако я сделаю для тебя все, что смогу. Я сожалею, что не могу целые дни сидеть и смотреть на тебя.

Но она заметила, что он все-таки смотрит на нее, смотрит так, будто хочет запомнить все увиденное. И тут она вспомнила, что по-прежнему голая. Она быстро поднялась на колени и обхватила руками грудь.

– Цивилизованный человек отвернулся бы, – бросила ему Йондра.

– Значит, люди, которых ты зовешь цивилизованными, не могут ценить женскую красоту.

– Дай мне свою накидку, – приказала она. – Я не девка в таверне, чтобы на меня глазеть. Дай сюда, говорю!

Элдран покачал головой:

– Одна, в глубине Кезанкийских гор, голая, будто рабыня, выставленная на продажу, и все еще требуешь и отдаешь приказы. Возьми одежду у горцев, если хочешь, но сделай это быстро, так как нам надо скорее уходить. Здесь есть и другие горцы. Если не хочешь, чтобы я смотрел, не буду. – Взяв снова лук, он вложил в него стрелу и оглядел склоны вокруг. – Спеши, девушка.

Красная от гнева и еще от каких-то эмоций, не совсем ей понятных, Йондра даже не захотела взглянуть на трупы.

– Одежда их грязна и испачкана кровью, – произнесла она, подчеркивая каждое слово. – Ты должен дать мне приличную одежду. Такую, как твоя накидка!

– Виккана прокляла меня, – сказал бритуниец, будто княжна ничего и не говорила, – сделав так, что твои глаза трогают мою душу. В моей родной земле много женщин, но я должен был прийти сюда и встретить тебя. Я смотрю в твои глаза и чувствую, как они меня трогают, и нет других женщин. Я хочу, чтобы ты родила мне детей. Капризная, изнеженная женщина, у которой надменность в самой крови. Почему я так желаю такую женщину? И все же сердце мое парит, когда я смотрю на тебя.

Йондра беззвучно открыла рот. Капризная! Родить ему детей! А он продолжал говорить немыслимые слова, слова, которые она не хотела слышать. Рука ее нащупала у воды камень, размером с кулак, и, ни о чем не думая и чувствуя лишь гнев, она швырнула его. Княжна вскрикнула, когда тело Элдрана обмякло. По виску текла тонкая струйкакрови.

– Элдран? – прошептала княжна.

Она подбежала на четвереньках к его неподвижному телу и подержала перед его губами ладонь. Он еще дышал. Она почувствовала облегчение, такое сильное, что раньше посчитала бы это невозможным. Она хотела было коснуться раны в том месте, куда попал камень, но вместо этого подняла с его лица вьющиеся каштановые волосы.

Вдруг она отдернула руку, будто обожглась. Что она делает? Ей надо уйти до того, как он придет в себя. В лучшем случае он снова заведет речь о том, чтобы она родила ему детей. В худшем же... Она вспомнила, с какой легкостью он нес ее, – и решительно отбросила воспоминание о том, что чувствовала тогда себя в безопасности. Он такой сильный, достаточно сильный, чтобы побороть ее волю. Надо быстрее уходить.

Прежде всего ей нужна была вода, и она припала к воде и пила до тех пор, пока не почувствовала, что лопнет, если сделает хотя бы еще один глоток. Прохладная вода освежила ее. Прихрамывая, она подошла к Элдрану. Он даст ей то, что ей нужно. Она действительно не могла заставить себя прикоснуться к одежде горцев, но его вещи – совершенно другое дело. Она восхищенно схватила лук бритунийца и подергала тетиву. Йондра удивленно глядела то на лук, то на лежащего Элдрана. Она никогда не встречала человека, который мог бы натянуть ее лук так же, как она, но этот лук она не могла натянуть и на пядь. Княжна с сожалением положила лук рядом с Элдраном.

К мечу она не притронулась, поскольку не умела с ним обращаться. Но зато вытащила из-за пояса высокого бритунийца кинжал. Как только Йондра сделала прорези для головы и для рук в его отороченной мехом накидке, получилась вполне сносная рубаха, если подпоясаться сыромятным ремешком с его обмоток. Сами же обмотки она распорола, обмотала ими свои ноги и перевязала кусками другого ремешка.

Теперь можно было уходить. Но она долго простояла на коленях рядом с Элдраном, не решаясь оставить его. Некоторые так и не приходили в себя после раны на голове. Что, если ему нужна забота?

– Йондра? – пробормотал он. Хотя глаза его оставались закрытыми, он потянулся руками, будто ища девушку. Она отпрянула, как от змеи. Сам о себе позаботится, решила она.

Вначале Йондра шла медленно, потому что местность, по которой она передвигалась, была в лучшем случае неровной. Щиколотка не будет беспокоить, если ее не перетруждать, подумала княжна. Но через некоторое время она начала думать и об Элдране. Когда она уходила, он был готов очнуться. Он, конечно, оглушен, но не настолько, чтобы не понять, что она ушла, и чтобы не вспомнить, что она ему сделала. Он охотник. А охотники умеют идти по следу. Не было оснований полагать, что бритуниец делать этого не умеет. И у Элдрана две здоровые ноги...

Почти не сознавая этого, Йондра начала стараться идти быстрее. Боль в щиколотке усиливалась, но она не обращала на нее внимания. Элдран наверняка уже преследует ее. Она должна оторваться от него. Княжна судорожно дышала. Во рту пересохло, будто она вообще никогда не пила, и горло тоже было сухо. Она тоже охотник, говорила себе княжна. Она знала, как наблюдать за жертвой; она могла наблюдать также и за преследователем. Йондра постоянно смотрела на оставляемый ею след и в конце концов стала столько же времени тратить на то, чтобы смотреть через плечо, сколько и на то, чтобы смотреть вперед.

Обойдя каменную глыбу, она сделала, качаясь, три шага и увидела десяток горцев, сидящих на конях и с удивлением глядящих на нее.

– Дар древних богов! – выкрикнул один из них и погнал лошадь вперед.

Йондра была слишком измождена, чтобы сопротивляться, когда ее схватили за волосы и перекинули животом вниз поперек седла. Плача от отчаяния, она бессильно повисла, а горец задрал накидку Элдрана и пощупал ее голые ягодицы.

– Он спасет меня, – тихо прохныкала она в косматую шерсть, в которую утыкалось ее лицо. – Он спасет меня. – И в глубине души удивилась тому, что образ, который она вызвала, был лицом бритунийца.

Глава 19

Конан скрипел зубами, глядя на ту щель, в которой он оставил Тамиру. Он понимал, что просто глядеть делу не поможет. Она не появится от силы его взгляда.

Выбросив из головы мысли о трещине, он обследовал землю внизу и нахмурился. Понять можно было не много. Почва была слишком каменистой, и на ней не оставалось следов, но он научился читать следы в горах Киммерии, а земля в разных горах не очень отличается. Здесь оцарапан камень. Там другой перевернут нижней, темной, стороной к свету. То, что узнал киммериец, было непонятно. Тамира ушла. Это и ничего больше. Он не видел следов, которые говорили бы о том, что ее забрали горцы или кто-либо еще. Она просто ушла. И сделала это вскоре после того, как он оставил ее, поскольку Конан видел остатки ночной росы на некоторых перевернутых камнях.

– Дура, – проворчал он. – Теперь надо искать вас обеих.

А когда он найдет воровку, поклялся Конан, он изорвет об нее всю плетку.

Конан побежал, легко находя разбросанные следы. Ему хотелось ругаться. Было понятно, куда она направилась. В лагерь. За рубинами. Может быть, она наконец получила их, поскольку, как он помнил, среди пепла не было железных ларцов Йондры.

Он вдруг остановился и нахмурился, глядя на каменистую почву. Здесь была борьба, боролись несколько человек. Конан поднял кусочек белой материи. Он оторван от белой рубахи прислуги, такой рубахи, какую носила Тамира. Киммериец скомкал его в руках.

– Дура, – проговорил он, но тише.

Теперь он шел осторожно, осматриваясь, нет ли здесь горцев, и отыскивая следы. Вскоре Конан понял, что видит три вида следов. Два из них принадлежали всадникам: один – по которому он шел, другой – более свежий. Самыми свежими были следы нескольких человек, прошедших пешком. Горцы далеко не отправляются без своих косматых лошадок, солдатами эти люди тоже не могли быть, так как их мало. Конан больше никого не мог представить себе здесь, в горах, поскольку, если остался кто-нибудь из заморийских охотников, они как можно скорее направятся в низины.

У киммерийца пробудилось подозрение, и он стал еще более внимательным, остерегаясь возможной засады. В Кезанкийских горах было много таких мест, откуда можно было неожиданно напасть, что совсем не облегчало задачу Конана. Резкие повороты вокруг крутых склонов и узкие проходы между отвесных стен встречались часто. Однако остановила его небольшая долина, ограниченная покатыми склонами.

Конан оглядывал долину из русла горной речки, впадавшей в нее. Он стоял неподвижно, прижавшись к каменной стене. Глаз прежде всего привлекает движение. На склонах росли кривые деревца, но их слишком мало, чтобы можно было укрыться. На склонах лежало мало валунов, да и те находились высоко по обеим сторонам. Горцы, устраивая засады, любят бить близко, чтобы не оставлять врагу времени опомниться. Все, что видел Конан, говорило ему, что долина безопасна, но инстинкт шептал иное. Инстинкт, не раз спасавший его, победил.

Конан быстро пошел по руслу назад. В том месте, где стена обрушилась, он взобрался по осыпи наверх и вылез из русла. Терпеливо, будто охотящийся кот, он перебирался от валуна к валуну, от одного кривого деревца к другому, используя каждую неровность.

Наконец он оказался на склоне выше долины. Внизу под обломками скалы сидел на корточках человек с луком в руках. Конан удивленно проворчал. Хотя на нем и не было меховых обмоток, вышитая рубаха говорила, что это бритуниец. Действительно, Конан узнал в нем предводителя тех, кто приходил в лагерь Йондры. Нахмурясь, киммериец начал спускаться. Он остановился за бритунийцем, поправил свою накидку и сел, прислонив копье к плечу.

– Кого ждешь, Элдран из Бритунии? – спросил он непринужденно.

Бритуниец даже не вздрогнул. Он спокойно посмотрел через плечо.

– Тебя, Конан из Киммерии, – сказал он. – Хотя, признаюсь, я не знал, что это ты следишь за нами.

– Не за вами, – ответил Конан. – За горцами. И можешь позволить остальным своим людям выйти. Если только действительно не считаешь, что им нужно наблюдать за моей спиной.

Улыбнувшись, Элдран выпрямился.

– Мы видим друг друга насквозь. – Он взмахнул рукой, к ним по одному подбежали несколько человек в обмотках и вышитых рубахах. – Значит, ты тоже хочешь спасти Йондру, киммериец?

Конан медленно втянул в себя воздух.

– Значит, она в руках горцев. Да, я хочу ее спасти, однако я направлялся спасти другую женщину, тоже пленницу. Но из твоих слов я понимаю, что ты спасаешь Йондру. Это меня удивляет, если учесть, как тепло прошла последняя встреча.

– Мы после этого встречались, – сказал горько Элдран, – и с ее стороны тепла было еще меньше. А потом я нашел то место, где ее взяли в плен горцы. – Он потеребил пальцами грубую шерстяную накидку, грязную и рваную; это была горская накидка, понял Конан. – Мне надо кое о чем строго поговорить с этой женщиной.

Один из бритунийцев, костлявый мужчина с острым носом, сплюнул.

– Говорю тебе, забудь о ней. Мы пришли, чтобы убить огненного зверя, и мы сделаем это, если даже придется погибнуть. У нас нет времени для женщин из другой страны.

Элдран не ответил, хотя лицо его сделалось мрачнее. Другой бритуниец сказал негромко:

– Успокойся, Фюрдан, – и костлявый бритуниец притих, хотя и неохотно.

– Значит, вы, как и Йондра, охотитесь на этого зверя, – сказал Конан. – Она оставила затею после того, как погибли двадцать ее охотников, – растерзаны или заживо сожжены. Лишь она, я и еще один остались в живых, и то чудом, после той охоты. Я бы тоже хотел, чтобы зверь был убит, но есть и более простые способы расстаться с собственной жизнью.

– Заморийская девка нашла зверя, – проговорил рассерженно Фюрдан, – в то время как мы находим только следы. Может быть, она нам действительно нужна.

Элдран опять не обратил на него внимания.

– Йондра охотилась ради трофея, – сказал он. – Мы же мстим за погибших родственников и стремимся предотвратить новые жертвы. Твоя сталь не может победить огненного зверя, Конан, как и любой металл, обработанный смертным. Но этот, – он положил руку на рукоять меча, – был выкован волшебником специально для этой цели.

Огромный киммериец с неожиданным интересом поглядел на оружие. Он уже сталкивался с волшебными предметами. Когда-то даже сам чувствовал ауру их силы в своих руках. Если этот меч на самом деле таков, как рассказывает о нем Элдран, тогда еще можно расквитаться за Телада.

– Хотелось бы подержать оружие, которое может убить то существо, – сказал он, но бритуниец покачал головой.

– Как только я перестану им обладать, киммериец, он совершит путь, лишь Виккана знает как, назад, туда, где он был мне дан, и я никогда в жизни больше не смогу притронуться к нему. Таково заклятие.

– Понятно, – сказал Конан.

Может быть, все так, как говорит бритуниец, а может быть, и нет, но если Элдран падет, поклялся Конан, он постарается, чтобы этот меч, куда бы он ни направлялся, вначале совершил путь в его руку. Так или иначе, если он останется жив, то вернет долг Теладу. – Но прежде зверя женщины, согласен?

– Согласен, – ответил Элдран. – Поскольку следы, по которым мы шли, соединились, вероятно, мы найдем обеих женщин вместе. Харал пошел за горцами, взявшими Йондру, и он отметит дорогу, так что мы пойдем следом за ним быстро.

Конан поднялся на ноги.

– Не стоит терять времени, если хотим спасти их до того, как им будет причинен вред.

Однако, когда они спускались по склону, на сердце у Конана было тяжело. С пленными женщинами горцы редко обращались ласково. «Хоть бы хватило у них духа, – думал он. – Хоть бы они были живы, когда мы их найдем».

* * *
В двадцатый раз Тамира изучала свои оковы, и в двадцатый раз она убеждалась в бесполезности такого изучения. К кожаным манжетам на запястьях и щиколотках крепились толстые цепи, закрепленные в потолке и в полу каменной камеры без окон, в середине которой она и была подвешена, будто орел, расправивший крылья. Голое хрупкое тело воровки блестело от пота в свете бронзовых ламп. Воздух был холодным, так что пот выступил от страха, страха, вызванного скорее чем-то смутно ощущавшимся в камере, чем самим пленом.

Йондра висела так же, как и она, лицом к ней, и Тамира обменивалась взглядами с аристократкой. Тело более высокой женщины тоже блестело, блики выделяли каждый изгиб грудей и бедер. Тамира надеялась, что лицо ее так же спокойно, как и у Йондры, правда, княжну немного выдавало то, что она постоянно облизывала губы.

– Я княжна Йондра из дома Перашанидов из Заморы, – сказала Йондра нетвердым голосом. – Будет дан щедрый выкуп за меня и служанку. Но нас следует одеть, надо обращаться с нами подобающим образом. Ты слышал меня? Я дам тебе столько золота, сколько мы весим!

Человек в алом одеянии, занятый тем, что создавал странный узор на полу, высыпая горошинки из глиняных чашечек, не поднял глаз. Он вообще не подал виду, что слышал. Рисуя, он постоянно бормотал слова, которые Тамира едва слышала и совершенно не понимала.

Тамира пыталась не слушать, но мерный гул сверлил ей уши. Она сжала зубы, чтобы они не стучали. Люди, бросившие ее к его ногам, называли его ималла Басракан. Ей хотелось разрыдаться, поскольку она верила, что святой человек защитит ее, но она боялась, что если заплачет, то уже не остановится.

– Я княжна Йондра из дома... – Йондра снова нервно облизала губы. Она тряхнула головой, попытавшись дернуть натянутые цепи; дрожь пробежала по ее телу, но больше у нее ничего не вышло. – Я дам тебе золота в два раза больше нашего веса. – В голосе слышался панический страх, с каждым словом этот страх ощущался все отчетливее. – В три раза больше! В четыре! Сколько пожелаешь! Что угодно! Только не делай того, что ты задумал, что бы это ни было! Не надо! О Митра, защити меня, не надо!

Знатная красавица всхлипывала и дико билась, и ее страх разжег страх и в Тамире. Воровка поняла сейчас, что она ощущала в камере, но о чем до этого не позволяла себе даже думать. Колдовство. От стен несло колдовством.

И что-то появилось еще, – теперь, когда она признала это ощущение. Злобная ненависть к женщинам. Она затряслась от всхлипов, и слезы потекли из-под век, плотно сжатых, будто она могла за ними укрыться.

– Вы сосуды порока! – прорезал хриплый голос рыдания Тамиры.

Против воли она посмотрела на говорившего. Басракан стоял, поглаживая бороду, и с ненавистью глядел на них.

– Все женщины городов – нечестивые сосуды похоти. Древние боги сами докажут это на ваших телах. Затем я очищу вас от мерзости, чтобы вы чистыми пошли к древним богам гор.

Содрогаясь, Тамира оторвала от него взгляд и обнаружила, что смотрит на сделанный ималлой рисунок – удлиненный ромб с вогнутыми сторонами. Одна короткая черная свеча, установленная на одной из вершин фигуры, мерцала под ней, другая – под Йондрой. Линии внутри ромба притягивали взгляд, гипнотически приковывали его. Мысли ее начали дробиться, метаться по запутанному лабиринту, и сознание наполнилось неузнаваемыми образами, образами, вызывающими ужас. Беззвучно крича, она словно пыталась бежать по своему лабиринту, чтобы найти укрытие, но везде были хаос и ужас.

Вдруг и сам лабиринт рассыпался. Почти вскрикнув, она обнаружила, что не может отвести взгляд от ромба. Ималла с суровым лицом сел, скрестив ноги, в одном конце нечестивого рисунка. Он ударил в небольшой гонг из начищенной бронзы, стоявший рядом с ним, и она поняла, что из лабиринта освободил ее этот звук. Снова прозвучал гонг, и ималла опять нараспев забормотал слова. Гонг ударил снова. И снова. Снова.

Она сказала себе, что не будет слушать, но ее кости, казалось, вибрировали в такт его словам, в такт удара гонга. Воздух в камере делался холоднее, сгущался и двигался. Прикосновение воздуха становилось ощутимым, будто касание перышка, будто нежные, ласкающие руки, которые гладят сразу всюду. И она почувствовала, как поднимается жар.

Тамира, не веря, посмотрела на свечу под собой. Пламя было неподвижно, не беспокоимое ветерком, который чувствовала она, однако оно не могло быть источником волн тепла, поднимавшихся снизу. Но жар все-таки поступал откуда-то, проходя по членам, обдувая живот, заставляя его то втягиваться, то вздуваться. Она пыталась потрясти головой, пыталась сказать «нет» желанию, которое ворочалось и извивалось в ней. Тамира смутно расслышала стон Йондры. Она расплывчато видела, как аристократка запрокинула голову, бесконтрольно дергая бедрами, и поняла, что сама извивается так же.

Ее губы раскрылись, и вырвался стон:

– Конан!

Оставшаяся часть рассудка узнала ответный вопль Йондры:

– Элдран!

Это не прекращалось. Кровь ее кипела.

С треском двери камеры распахнулись. Тамира вскрикнула, когда ее будто кинули в холодную воду: ощущение желания тут же покинуло ее. Ему на смену пришло рыдание, слезы оттого, что, казалось, всю ее покрывают нечистоты.

Басракан вскочил на ноги.

– Ты желаешь смерти, Джбейль? – прорычал он. – Ты хочешь присоединиться к Шармалю?

Тощий человек в дверях низко склонился.

– Прошу прощения, ималла Басракан, – произнес он спешно, – но все дело в Огненных глазах.

Басракан распрямил его, дернув за черное одеяние:

– Говори, дурак. Что с Огненными глазами?

– Шармаль утверждает, что Огненные глаза несет в горы женщина. Он описал ее. – Джбейль указал на Йондру.

Глядя сквозь слезы, Тамира встретилась с аристократкой глазами, но та явно не понимала, о чем идет речь, и помотала в ответ головой. Басракан, взмахнув красным одеянием, резко развернулся. Тамира бы отпрянула от его взгляда, если бы могла. До этого взгляд был просто злобным. Теперь она видела, как этим взглядом сдирается кожа, от костей отрывается плоть. Ее кожа. Ее плоть.

– Два лагеря чужеземцев уничтожены прошлой ночью. – Голос ималлы был спокоен, будто поглаживание по горлу ножом. – Эта женщина из одного из этих лагерей, Джбейль. Найди все взятое из этого лагеря. Найди Огненные глаза. Найди их, Джбейль.

Джбейль бросился из камеры, будто это его горло ласкали ножом. Басракан устремил взгляд черных глаз на Йондру, но Тамира не могла оторваться от них. И, глядя беспомощно, она вдруг осознала, что молится всем богам, каких знала, о том, чтобы то, что Басракан хочет, доставили ему. И побыстрее.

Глава 20

Из убогого укрытия, которое создавала группа кривых деревьев, росших над горской деревней, Конан глядел на двухэтажное каменное строение в центре этой деревни.

Вооруженные люди сотнями толпились вокруг грубых каменных хижин, но взгляд его привлекало здание с черепичной крышей. Рядом с Конаном лежали бритунийцы, и они тоже смотрели.

– Никогда не слышал, что у горцев есть такие жилища, – сказал тихо Элдран. – Для кезанкийцев это просто дворец.

– Никогда не слышал, чтобы столько горцев собиралось в одном месте, – проворчал раздраженно Фюрдан. Взгляд его был устремлен не на здание, а в окружающие горы. Из укрытия был виден десяток лагерей, один из которых находился совсем рядом, и ветер доносил кислый запах готовящейся пищи и крики людей, роющихся в низких шатрах. По дороге сюда им уже встречались группы таких шатров землистого цвета.

– Сколько их там, Харал?

– Десятки тысяч, возможно, – отозвался с нарочитой непринужденностью пухленький бритуниец. – Может быть, и больше. Хватит на всех.

Фюрдан посмотрел на него, затем устало закрыл глаза.

Вдали между гор Конан заметил грубые каменные колонны.

– Что это? – спросил он, показав рукой.

Харал покачал головой:

– Я почти не обследовал местность, киммериец. Я видел, что женщину Йондру увели в то здание внизу, и с тех пор я наблюдал и ждал Элдрана.

– Спасти ее будет нелегко, – вздохнул Конан. – Ты точно не видел еще одной пленницы?

Харал опять покачал головой, и Конан снова принялся изучать то, что лежало внизу.

– Чтобы спуститься туда, потребовалась бы армия, – возразил Фюрдан. – Элдран, мы пришли не ради того, чтобы умереть, спасая заморийскую девку. Ты помнишь, что мы ищем огненного зверя? Давай этим и займемся.

Некоторые из бритунийцев выразили согласие.

– Я освобожу ее, – ответил тихо Элдран, – или погибну.

Повисло неловкое молчание, затем Харал вдруг сказал:

– В горах есть армия.

Фюрдан саркастически скривил губы:

– Заморийцы? Я уверен, они придут к нам на помощь, как только мы об этом попросим.

– Возможно, и придут, – ответил с улыбкой Конан, – если их как следует попросить. – Остальные недоуменно посмотрели на него, явно сомневаясь, не шутит ли он, так что киммериец продолжил: – С ними, как я понимаю, некий генерал Тенерс, любитель славы и легких побед. Его послали в горы разогнать сборище горских племен. А вот и это сборище.

Даже Харал был настроен скептически:

– Если только Тенерс не дурак, киммериец, он не будет нападать здесь. Ведь горцев по крайней мере в четыре раза больше, чем солдат.

– Правильно, – согласился Конан. – Но если бы он подумал, что здесь лишь тысяча горцев, да и те собираются уходить, так что он может не успеть одержать легкую победу... – Он улыбнулся бритунийцам, и те медленно, по мере того как начинали понимать его мысль, улыбались в ответ. Все, кроме Фюрдана.

– Все горцы ринутся навстречу нападающим, – сказал Элдран, – почти полностью освободив нам дорогу к тюрьме Йондры. Может быть, твоя женщина – Тамира? – тоже там. Оба следа привели к деревне.

Улыбка Конана померкла. Он перестал считать лагеря горцев, насчитав почти двадцать, но Тамира могла быть в любом из десятка тысяч грязных шатров. Ему ничего не остается, как спасти Йондру, и лишь потом можно надеяться найти воровку. Эта надежда была очень хрупкой, но ничего не поделать.

– И кто отправится заманивать Тенерса? – спросил он мрачно.

– У Фюрдана серебряный язык, когда он этого захочет.

– Заниматься надо тем, за чем мы сюда пришли, – ответил быстро костлявый человек.

Элдран положил ему на плечо руку.

– Я не могу оставить эту женщину, – произнес он тихо.

Фюрдан полежал некоторое время спокойно, затем вздохнул и сел:

– Если мне удастся украсть овцу, которую эти горцы называют лошадью, я доберусь до заморийцев, пока песочные часы не осыпались и наполовину. Мгновение, чтобы заморочить генералу голову моими баснями и двинуть этих неуклюжих солдат. – Он поглядел на солнце, приближающееся к зениту. – Я приведу их сюда не раньше начала вечера, Элдран. Если все будет удачно.

– Виккана даст тебе удачу и подскажет тебе слова, – сказал Элдран.

Конан отвернулся от прощающихся бритунийцев и принялся снова разглядывать каменное строение.

– Я освобожу, – поклялся он тихо, – вас обеих.

* * *
Боль в плечах оттого, что Тамира висела, уже давно прошла. Даже онемение, сменившее боль, отошло на задний план, оставив лишь страх. Ей не нужно было смотреть на аристократку, чтобы знать, что взгляд Йондры устремлен на Басракана, человека, от которого зависела их судьба. Она могла с таким же успехом вырастить крылья и улететь отсюда, как и оторвать взор от его мрачной фигуры.

Ималла сидел на низкой скамье. Он поглаживал бороду и глядел на двух связанных женщин черными, как бездонные ямы, глазами. Пока часы не перевернули, он расхаживал по камере, бормоча угрозы и проклятия в адрес тех, кто так медленно исполняет его волю, волю истинных богов, бормоча об Огненных глазах.

Молча просидел он вдвое дольше, и Тамира предпочла бы, чтобы он ходил снова, бредил или делал что угодно, но только бы не смотрел на нее. Глаза его больше не блестели; они, казалось, были лишены жизни и даже малейших следов человечности. В их глубине Тамира видела пытки, которым даже нет названия. То, что звалось Тамирой, забилось в самый дальний уголок ее сознания в тщетной попытке бежать от дьявольского взгляда, но она не могла отвести глаз.

От дверей послышался шорох. Это было похоже на то, будто в мертвой тишине полоснул нож. Тамира содрогнулась, а Йондра заскулила и начала тихо всхлипывать.

Басракан изящно поднялся, шурша алым одеянием. Голос его был полон сверхъестественного спокойствия.

– Внесите Огненные глаза.

Дверь приоткрылась, и вошел почтительно Джбейль.

– У меня нет твоего знания, ималла Басракан, – тощий говорил так, будто не смел даже дышать, – но это соответствует описанию, которое слышали мои презренные уши.

Он вытянул руки, и в них мерцали в свете ламп драгоценности.

Тамира вытаращила глаза. Человек в черном держал ожерелье и тиару Йондры.

Басракан выставил руку, и драгоценности были положены ему на ладонь. Из-под красного одеяния он достал кинжал. Аккуратно поковырял оправу двух огромных рубинов. Золото, сапфиры и черные опалы отшвырнул, словно мусор. Затем медленно поднес ладони к лицу, и в каждой из них лежал кроваво-красный камень.

– Они мои наконец, – сказал он себе. – Вся власть – моя. – Он повернул голову – ни один мускул на его лице не дрогнул – и посмотрел на голых женщин, висящих на цепях. Еще до захода солнца сомневающимся будет представлено доказательство. – Женщин увести и запереть, Джбейль. Сегодня они будут отданы древним богам.

Тамира задрожала и едва не потеряла сознание. Отданы древним богам. То есть принесены в жертву – ничего другого это не могло означать. Ей хотелось кричать, умолять, но язык прилип к небу. Она дико глядела на смуглых людей в тюрбанах, явившихся, чтобы снять с нее оковы. Члены ее отказывались повиноваться, она не могла стоять без помощи. Когда ее выносили из камеры, взгляд ее отчаянно искал Басракана – человека, имеющего здесь власть над жизнью и смертью, человека, который мог, который должен изменить свое решение. Ималла стоял перед столом, на котором лежали рубины, и быстрыми пальцами делал что-то с бутылочками и горшочками.

Дверь закрылась, скрыв от Тамиры ималлу, и в ее горле родился нечленораздельный вой отчаяния. Она попыталась найти во рту влагу, чтобы умолять людей с холодными глазами, которые несли ее, не обращая внимания на ее наготу. Для них она вполне могла быть и не женщиной. Жертвенное мясо.

Ее несли дальше, вниз по изогнутой каменной лестнице, туда, где начинались затхлые коридоры. Открылась тяжелая, окованная железом дверь, и ее швырнули на земляной пол. С глухим ударом дверь захлопнулась.

Бежать, думала она. Она была воровкой, искусной воровкой, привыкшей проникать туда, куда ее не впускали. Она, конечно, может и выбраться оттуда, откуда ее не выпускают. Неловко, поскольку ноги и руки не слушались, она встала на колени и осмотрела свою тюрьму. Земляной пол, грубые каменные стены, крепкая дверь. Больше ничего. Тусклый свет пробивался сквозь узкие прорези у потолка, на высоте, намного превышающей ее рост. Неожиданная надежда быстро померкла.

Кто-то скулил, и это напомнило Тамире, что она не одна. На полу, сжавшись и обхватив голову руками, лежала Йондра.

– Он никогда меня не найдет, – горько плакала аристократка.

– Он найдет нас, – сказала твердо Тамира, – и спасет.

Ее поразило, когда она вдруг поняла, что, хотя все другие надежды исчезли, все еще оставалась одна. Она никогда не просила об услуге или о помощи у мужчины, но она была уверена, что Конан найдет ее. Тамира словно видела, как он сносит тяжелую окованную дверь и спасает ее, и она цеплялась за этот образ, будто утопающий за соломинку.

Йондра все всхлипывала:

– Он не знает, где я. Я его ударила камнем и... я не хочу умирать.

Тамира подползла к княжне и потрясла ее за плечо.

– Если поддашься эмоциям, то ты уже мертва. Ты думаешь, я не боялась в камере наверху? – Она издала презрительный горловой звук. – Я видела, как девственницы на плахе проявляли больше храбрости, чем ты. Все это высокомерие скрывало под собой робкого червя, готового ползать на брюхе.

Йондра посмотрела на нее, и во взгляде блеснул прежний огонь, но в голосе еще слышались жалкие нотки:

– Я не хочу умирать.

– Я тоже, – ответила Тамира, и вдруг обе женщины прижались друг к другу, дрожа от страха, однако и набираясь друг у друга сил. – Ты должна говорить и верить в это. Он нас спасет.

– Он нас спасет, – выговорила Йондра.

– Он нас спасет.

– Он нас спасет...

* * *
Басракан пропел последние слова, и глаза его расширились, когда он ощутил прилив сил во всех членах. Он чувствовал, что одним прыжком может перемахнуть через всю комнату. Он сделал глубокий вдох, и ему показалось, что он четко различает все оттенки запахов в комнате. Вот что значит быть связанным с драконом.

На столе постепенно меркло сияние, шедшее от рубинов и магических фигур, начерченных кровью девственницы, молотыми костями и такими веществами, имя которых слишком ужасно для смертных. Но сияние, которое всем своим существом ощущал Басракан, не меркло. На лице отражалось ликование.

– Мы едины, – объявил он стенам камеры, цепям, на которых до этого висели женщины. – Наша судьба едина. Теперь он ответит на мой зов.

* * *
Тамира вздрогнула, когда распахнулась дверь, ударившись о каменную стену. Она почувствовала, как напряглась Йондра, когда в двери появился Басракан.

– Время пришло, – сказал он.

– Он нас спасет, – прошептала Тамира, и Йондра ответила эхом:

– Он нас спасет.

* * *
– Они беспокоятся, – сказал Элдран.

Конан кивнул, но не оторвал взгляда от двухэтажного здания внизу. Из всех лагерей выходили горцы, плотными потоками направляясь к каменным колоннам, которые виднелись в просвете между двух гор. В деревне перед каменным зданием стояла группа людей в цветных тюрбанах. Вышел человек в красном одеянии, с раздвоенной бородой и тоже в цветном тюрбане, и ожидавшие горцы зашумели; слов на таком расстоянии не было слышно.

Киммериец напрягся, когда появилась Йондра, обнаженная, со связанными за спиной руками, охраняемая с двух сторон стражниками с кривыми саблями. А за ней шла Тамира, тоже связанная и голая.

– Они вместе, – сказал Элдран. – И невредимые, насколько я вижу. Живые, по крайней мере, слава Виккане.

– Пока, – произнес Конан.

По спине киммерийца забегали мурашки. Ему очень не нравилась сцена, разыгрывающаяся внизу, не говоря уже о том, как обращались с женщинами. Куда их ведут и зачем? Зачем?

Сотня горцев обступила человека в красном и женщин. Эта процессия присоединилась к потоку, текущему к каменным колоннам вдали.

– Мне это не нравится, – проговорил Конан. Сам того не замечая, он ослабил свой старинный меч в потертых ножнах. – Кажется, ждать больше нельзя.

– Немного подождем, – отозвался Харал. – Фюрдан скоро приведет солдат. Он справится.

– Но, кажется, недостаточно скоро, – ответил Конан. Он поднялся на ноги и отряхнул руки. – Пойду прогуляюсь среди горцев.

Элдран, улыбаясь, встал.

– Мне тоже хочется размять ноги, киммериец.

– Вы молодые дураки! – вспыхнул Харал. – Вам проломят головы. Вам... Вас... – Он проворчал и встал рядом с ними. – Нам понадобятся тюрбаны, если мы хотим хотя бы ненадолго сойти за горцев.

Остальные тоже были на ногах.

– Прямо под горой лагерь, – сказал Конан, – и я никого не вижу там, кроме женщин и детей.

– Тогда пойдем, – произнес Элдран.

– Старые кости этого не осилят, – пожаловался Харал.

Они начали спускаться с горы.

* * *
– ...ибо время нашей славы пришло, – прокричал Басракан толпам людей в тюрбанах, заполнившим склоны вокруг амфитеатра. Их ответный рев отозвался эхом в горах. – Время торжества древних богов настало! – кричал он. – Символ истинных богов с нами!

Он распростер руки и, ощутив, как по телу растекается сила, подумал, что может взлететь. Он громко запел, и слова отражались от склонов гор. Никогда столько народу не присутствовало при обряде, думал он, когда звучало заклинание. После этого дня сомневающихся больше не будет.

Он бросил взгляд на двух голых женщин, привязанных за запястья к железным столбам в центре круга из грубо обтесанных каменных колонн. Символично, думал он, что те, кто доставил ему Огненные глаза, приносятся в жертву сейчас, когда новая сила, заключенная в нем, проявляется перед его народом. Женщины бились в оковах, и одна из них выкрикнула какое-то имя, но он не слушал. С ним были древние боги.

В воздухе повис последний слог, и дрожь камня под ногами сказала Басракану о приближении дракона. Он набрал в легкие воздуха, чтобы объявить о явлении символа благоволения истинных богов.

Среди масс людей, заполнявших склоны, послышались возгласы и крики, становясь все громче. Лицо Басракана словно окаменело. Тех, кто осмелились мешать в такой момент, он велит изжарить на медленном огне. Он их... Люди были в круге! Вдруг до него дошло значение слышимых им слов.

– Солдаты! – кричали в толпе. – Нападение!

* * *
Ссутулившись, чтобы скрыть свой рост, плотно завернувшись в накидку, Конан быстро продирался сквозь толпу горцев, никому не давая долго разглядывать свое лицо. Его преследовало ворчание и ругань. Поверх черной гривы был небрежно повязан тюрбан, лицо измазано сажей и жиром, взятым из кухонного горшка, но он был рад, что все вокруг видели то, что ожидали видеть, не обращая внимания на то, что говорили им собственные глаза. Широкий круг из грубых каменных колонн находился всего в нескольких шагах. Конан пригибал голову, но не сводил взгляда с двух женщин. Еще несколько мгновений, думал он.

В толпе послышался ропот, который становился все громче. Вдали кто-то закричал, крик подхватили другие голоса. Так долго идти в толпе неузнанным оказалось труднее, чем киммериец ожидал. Лучше начать действовать, пока тревога не стала всеобщей. Схватив рукоять меча, Конан сорвал с себя тюрбан и бросился к кругу.

Проходя мимо грубо отесанных колонн, он понял слова, которые кричали люди.

– Солдаты! Нападение! Солдаты! – раздавалось из тысячи глоток.

Фюрдан, подумал киммериец, улыбаясь. Возможно, все еще удастся...

В следующее мгновение он уже бежал, выхватив меч, по неровной гранитной плите. Человек в красном, тряся гневно бородой, кричал на него, стоя над отделанным камнем туннелем, который вел, очевидно, под гору, но Конан не слушал. Он бежал прямо к почерневшим железным столбам. Когда Тамира увидела его, у нее брызнули слезы.

– Я знала, что ты придешь. – Она плакала и смеялась одновременно. – Знала, что ты придешь.

Конан быстро перерезал кожаные ремни, державшие ее руки. Когда девушка падала, он придержал ее за талию, и Тамира попыталась обвить руками его шею.

– Не сейчас, женщина, – прорычал он, быстро закутав ее в накидку. Краем глаза он видел, что Элдран делает с Йондрой то же самое. – Теперь уходим.

Харал и другие бритунийцы были внутри круга, ограниченного колоннами, и все стояли, вынув мечи, и глядели на горцев. Со склонов на них смотрели бородатые лица, одни с выражением недоумения, другие злобно. А некоторые, с удивлением заметил Конан, со страхом. Руки тянулись к рукоятям сабель, но никто не решился перешагнуть через низкую гранитную стену, на которой стояли колонны.

Издали донесся яростный бой барабанов заморийской армии. Послышался звон стали и крики дерущихся мужчин.

– Может быть, нам постоять здесь и подождать, пока не подойдут солдаты, – неуверенно сказал Харал.

Горцы, стоящие у самого края круга, заволновались.

– Стоять! – прокричал человек в красном. – Неверными займется...

Надрывая глотки, десятка два воинов в тюрбанах прыгнули в круг и сцепились с бритунийцами. По одному к ним присоединились другие. Конану хотелось знать, что удерживает остальных, но времени на раздумья не осталось.

Киммериец закрылся от удара кривой сабли, направленного ему в голову, пнул второго нападавшего в живот. Этот второй упал под ноги третьему. Клинок Конана отвел саблю первого нападавшего и вонзился в грудь, прикрытую кожаной жилеткой. Он хотел взглянуть на Тамиру, но горцы напирали. От могучего удара его старинного меча по гранитной плите покатилась голова в тюрбане, и то же движение, продолжаясь, распороло горло под бородой и открыло фонтан крови.

В киммерийце проснулась боевая ярость, закипела горячая кровь, заглушающая рассудок. На него бросались горцы и падали под натиском смертоносной стали. Глаза его горели, будто лазурное пламя, и каждый, кто смотрел в них, понимал, что видит собственную смерть. Краем глаза Конан видел Элдрана, дерущегося с тремя горцами, почти прижавшись к низкой каменной стене, с мечом в одной руке и с кривой саблей в другой. Харал и остальные бритунийцы стояли спиной к спине, и баррикада из трупов мешала пытавшимся подступиться к ним.

Вдруг горец, дравшийся с Конаном, отступил, выпятив от ужаса глаза и глядя киммерийцу через плечо. Горцы, остававшиеся на склонах, затихли и отошли подальше от каменных колонн. Конан решился оглянуться и чуть не выругался.

Из туннеля медленно двигалось переливающееся тело огненного зверя. Его золотые глаза холодно озирали арену, наполненную людьми, которые прекращали борьбу, когда замечали чудовище. Один из кожистых наростов на спине прорвался: оттуда торчало что-то похожее на конец крыла огромной летучей мыши. И почти у самых ног чудовища сидели, сжавшись, Тамира и Йондра.

– Смотрите! – прокричал человек в красном, воздев руки. – Символ истинных богов с нами!

На какое-то мгновение воцарилась тишина, и был слышен лишь звук отдаленной битвы. Затем Элдран крикнул:

– Киммериец!

Бритуниец замахнулся и бросил старинный меч с необычным перекрестьем в форме когтистых лап.

Конан перехватил свой меч в левую руку, а правой поймал рукоять брошенного ему меча.

Внимание чудовища привлекло движение, может быть, и сам меч, и оно сделало шаг в сторону киммерийца. В нем еще слишком живо было воспоминание об их прошлой встрече, и, когда открылась полная зубов пасть, он быстро сделал кувырок. Метнулось пламя...

Горец, с которым дрался киммериец, закричал, когда вспыхнули его борода, волосы и грязная одежда.

Конан хорошо помнил, как быстро двигается зверь. Он вскочил на ноги лишь затем, чтобы снова сделать кувырок, но в другом направлении, так чтобы подобраться к чудовищу ближе. В том месте, где он только что стоял, опалило камень. Сверкающая тварь перемещалась со скоростью леопарда, Конан же двигался будто охотящийся лев. Надеясь, что Элдран рассказывал правду об оружии, киммериец ударил. Он почувствовал такое сотрясение, будто искры пробежали по телу. Клинок рассек золотой глаз, проделав глубокую рану в огромной голове зверя, из которой начал капать черный ихор.

Человек в красном, стоявший над входом в туннель, пронзительно закричал и схватился руками за лицо. Зверь вскинул голову и тоже зарычал, и оба звука, слившись, отозвались в горах эхом.

Конан чувствовал, как от этого звука его до мозга костей пробирает холод, как мышцы его делаются ватными. В нем вспыхнула злость. Он не собирается так просто стоять и ожидать смерти. Ярость придала ему сил.

– Кром! – проревел он.

Ринувшись вперед, он вонзил волшебный клинок в грудь зверя.

Зверь дернулся и вырвал меч из рук Конана, встав на дыбы. Если до этого его крик был криком боли, то теперь звучал вопль агонии, вопль, от которого задрожали сами камни.

Человек в красном стоял на коленях, держась одной рукой за лицо, другую прижимая к груди. Он глядел полными ужаса глазами на чешуйчатого зверя.

– Нет! – кричал человек в красном. – Нет!

Чудовище медленно повалилось. С его падением камни туннеля треснули. Из прорвавшегося кожистого нароста на спине показалось влажное крыло, оно дернулось один раз и застыло. Из-под тела зверя виднелся конец красного одеяния, и оттуда текли и смешивались ручейки красной крови и черного ихора.

Горцы, стоявшие на склонах, издали жалобный крик, жуткий вой отчаяния. Тысячи их вдруг ринулись в страхе бежать.

Но даже теперь они старались держаться подальше от круга, образованного колоннами, но их было слишком много, ужас их был слишком велик. Тех, кто стоял ближе к низкой каменной стене, вытолкнули на арену. В круге образовалась давка, люди бежали по головам упавших.

Конан стоял среди людского потока, будто скала, и отчаянно искал глазами Тамиру и Йондру.

Люди, проталкивающиеся мимо него, думали лишь о бегстве, о том, чтобы убраться отсюда, подминая других. Никто не поднял на киммерийца руку, разве только для того, чтобы попытаться убрать его с дороги. Никто не взялся за оружие. Горцы не задерживались, чтобы причинить женщинам вред умышленно, но если какая-нибудь попадет им под ноги...

Элдран с Йондрой на руках благодаря своему росту выделялся среди невысоких горцев. Бритуниец перебрался через низкую каменную стену и исчез в толпе людей в грязных тюрбанах.

Вдруг Конан увидел, как отделанную золотом черную накидку уносит людской поток вокруг горы.

– Дура, – прорычал киммериец.

Звон стали приближался, взывая в сердцах людей, все еще пытающихся бежать, еще больший страх. В такой давке невозможно было взмахнуть мечом или саблей, но то тут, то там мелькали кинжалы, и горцы проливали кровь горцев, прокладывая себе путь к безопасности. Беспощадно молотя кулаками и рукоятью меча, Конан пробивался сквозь толпу, пытаясь добраться до Тамиры. Люди с криком падали под его ударами и, попав под ноги орущей орды, уже больше не поднимались.

Показалась горская деревня. Вокруг двухэтажного каменного здания носились в отчаянии мужчины, таща за собой замотанных в черное женщин с младенцами на руках или вцепившимися в подол детьми постарше. Вот группы горцев смогли вырваться из кипящей людской массы и броситься к своим лагерям. Другие задержались для того, чтобы прихватить с собой все, что можно было взять из каменных лачуг.

Сталь сверкала и обагрялась кровью, и за одно мгновение награбленное трижды успевало перейти из рук в руки.

Конану помогали расчищать путь меч и широкие плечи, он едва замечал людей, которые шарахались от него, будто жалкие уличные псы. Он не видел больше Тамиры среди растекающегося теперь моря горцев.

Вдруг хрупкая воровка метнулась от каменного строения, возвышавшегося над всей деревней. Она вскрикнула и плотнее закуталась вотделанную золотом черную накидку, когда Конан схватил ее за руку.

– Что ты, именем Митры, тут делаешь? – спросил сурово киммериец.

– Моя одежда... – начала девушка, но тут же взвизгнула, когда он поднял меч.

Конан через голову Тамиры ловко вонзил меч в человека в черном, который выбежал из здания с кинжалом в руке и ненавистью во взгляде.

– Я просто... – снова начала Тамира, еще плотнее укутываясь в накидку, но слова ее оборвались, и она опять завизжала, когда Конан перебросил ее через плечо.

– Дура, дура, – бормотал он и, смотря по сторонам, не появятся ли еще горцы, думающие не только о бегстве, направился в горы.

За спиной шум нарастал, по мере того как заморийская армия подходила к деревне.

Эпилог

Лежа прислонившись затылком к валуну, Конан первый раз за последние дни улыбался по-настоящему. Они были на границе гор, и за все время пути им не встретился ни один горец, который бы не бежал. Никому, конечно, не хотелось нападать на пришельцев.

– ...а когда Тенерс понял, сколько здесь горцев, – рассказывал Фюрдан, – он заорал, чтобы привели меня и палача.

– Там, где находились мы, тоже было мало смешного. Эти старые кости уже не могут переносить приключений, – жаловался Харал.

Йондра и Тамира, все еще закутанные в выданные им накидки, жались к небольшому костру, склонившись друг к другу. Их больше занимала собственная беседа, чем разговор мужчин.

– С заморийцами пришлось трудно, – рассмеялся костлявый человек. – Я думал, с меня тут же сдерут кожу. Потом раздался этот... этот звук. – Он поежился и поправил свою накидку. – От него переворачивалось все внутри. Горцы стояли еще мгновение и потом сломились.

– Это Конан, – сказал Элдран, стоявший в стороне и оглядывавший двух косматых лошадок, которых им посчастливилось отыскать в горах оседланными, но без наездников. Там были и другие, но их воины не смогли поймать. – Он убил огненного зверя, и тот... закричал.

– Замориец завоевал победу, – сказал Харал, – и добыл себе славу. Пройдут годы, прежде чем горцы подумают снова объединиться. В Шадизаре его объявят героем, а киммериец не получит ничего.

– Пускай Тенерс берет славу себе, – ответил Конан. – Главное, что мы остались в живых, а зверь мертв. Что еще можно требовать от судьбы?

Элдран вдруг отвернулся от лошадей.

– Есть еще кое-что. Кажется, один нестребованный должок. Йондра!

Йондра напряглась и посмотрела через плечо на высокого бритунийца. Тамира быстро поднялась, придерживая рукой черную накидку, и встала рядом с Конаном.

– Я ничего тебе не должна. – Тон сероглазой аристократки был сердитым. – Но я хотела бы поговорить с тобой об одежде. Как долго будут заставлять меня носить лишь эту накидку? Ты, конечно, можешь найти мне что-нибудь еще.

– Одежда – это часть долга, – ответил ей Элдран. Он начал загибать пальцы: – Одна накидка с подкладкой из барсучьего меха, одна пара обмоток из меха волка. И хороший немедийский кинжал. Я уж не говорю о шишке на голове. Так как я вижу, что вещи мне не вернут, то я требую платы. И твердо намерен ее получить!

Йондра фыркнула:

– В Шадизаре я дам тебе столько золота, сколько ты весишь.

– В Шадизаре? – рассмеялся Элдран. – Я бритуниец. Какое мне дело до золота в Шадизаре. – Он вдруг подскочил к ней и повалил на землю. Из-за пояса он вынул длинные ремешки вроде тех, что держали обмотки. – Если ты не можешь мне заплатить, – сказал он пораженной аристократке, – то в качестве платы я забираю тебя.

Конан поднялся, и рука его потянулась к мечу, но Тамира положила свои ладони на его кулак.

– Ничего не делай, – сказала она тихо.

Киммериец нахмурился и недоуменно посмотрел на нее:

– Ты ее так ненавидишь?

Тамира помотала головой и улыбнулась:

– Нужно быть женщиной, чтобы понять. Ей надо выбрать: вернуться и оставаться богатой, но при этом быть изгоем, презираемым за бритунийскую кровь, либо стать пленницей человека, который ее любит. И которого любит она, хотя и не может заставить себя признаться в этом. Такой выбор любая женщина сделает мгновенно.

Конан отметил про себя, что Йондра сопротивляется как-то вяло, не так, как могла бы, хотя и разразилась, как обычно, тирадой:

– Ты, бритунийский олух! Эрлик вырви твою душу! Отпусти меня немедленно! Я прикажу отрубить тебе голову! Деркето иссуши твой мужской член! Тебя изжарят живым на костре! Ох! Если меня отпустишь, я дам тебе выкуп, какой никто еще не получал, прокляни тебя Митра!..

Бритуниец с улыбкой выпрямился. Княжна теперь представляла собой аккуратный сверток, обернутый в накидку и связанный ремешком.

– Я бы не взял взамен все богатство Шадизара, – произнес Элдран. – К тому же рабыня в Бритунии может позабыть о золоте в Шадизаре. – Йондра оскорбленно вскрикнула, но он повернулся к ней спиной. – Ты все понимаешь, киммериец?

Конан посмотрел на Тамиру, и она кивнула.

– Мне объяснили, – ответил он. – Но сейчас мне уже пора идти.

– Храни тебя Виккана, киммериец, – сказал Элдран. Фюрдан и Харал тоже попрощались.

Конан вскочил на одну из лошадок.

– Тамира? – произнес он, протягивая руки. Когда он поднимал и усаживал ее за собой, накидка распахнулась и открыла мягкие изгибы шелковистого тела, и ей пришлось плотно прижаться к его спине, чтобы сохранить скромность.

– Поаккуратнее, – пожаловалась она.

Огромный киммериец лишь улыбнулся, затем обратился к остальным:

– Прощайте и выпейте за мое здоровье из чертова рога, если окажетесь в аду раньше меня.

Когда косматая лошадка отнесла их на некоторое расстояние от лагеря, Тамира сказала:

– Тебе не нужно за нее волноваться, Конан. Могу поспорить, что к концу года она не только заставит его освободить себя, но они еще и поженятся.

Конан лишь проворчал и посмотрел, не появились ли впереди между гор равнины.

– Жаль, что приходится возвращаться в Шадизар с пустыми руками.

Конан по-прежнему молчал.

– Наверняка рубины теперь у каких-нибудь горцев. – Тамира тяжело вздохнула. – Но пойми, я не держу на тебя за это зла. Я даже хотела бы видеть тебя после того, как мы вернемся в Шадизар. Может быть, мы можем встретиться в «Красном льве».

– Может быть. – Засунув руку в сумку у пояса, Конан вынул из нее два огромных рубина, принадлежавших Йондре. Они, казалось, светились алым огнем на его мозолистой ладони. – Может быть, я потрачу на тебя часть того, что выручу за это. – Тамира вскрикнула, и он, почувствовав, что она начала шарить в накидке, улыбнулся. – Ты действительно думала, что я не знаю о кармашке в собственной накидке? – спросил он. – Хотя меня и не воспитывали как вора, я кое-что умею делать пальцами.

Кулачок ударил его по плечу.

– Ты же сказал, что не будешь у нее красть, – крикнула хрупкая воровка.

– Я и не крал у нее, – ответил он спокойно. – Я украл их у тебя.

– Ты не хотел красть их у нее, потому что ты с ней спал, но ведь ты... ведь я... ведь мы...

– Но ведь ты сама сказала, что это не должно беспокоить настоящего вора, – сказал он, усмехнувшись.

– Попробуй только усни, – сказала грозно Тамира. – Попробуй только сомкнуть глаза. Ты слышишь меня, киммериец? Попомни мои слова. Ты думаешь, я позволю...

Конан снова спрятал рубины в сумку, затем передвинул ее на всякий случай так, чтобы воровке было труднее дотянуться. Может быть, его и не встретят с триумфальными почестями, как Тенерса, но и он возвратится в Шадизар с хорошим настроением. Рассмеявшись, он ударил пятками в бока лошади.

Черный камень Аманара

Глава 1

Ледяной ветер, бушевавший в отвесных ущельях Кезанкийских гор, становился здесь еще холоднее – в самом сердце неприступных скал. Порывы его, словно бич, хлестали стены каменного замка, вырастающего прямо из безымянного гранитного утеса. Отважные горцы, не испытывающие страха даже перед самым смертельным врагом, делают большой крюк, огибая эту мрачную цитадель, и складывают пальцы «рогами» в отвращающий знак, чтобы одно только упоминание о ней не накликало беды.

Аманар, чародей, шел по коридору, высеченному прямо в камне скалы, и нечеловеческие существа сопровождали его. Он был строен, этот волшебник, и красив на свой сумрачный лад, с аккуратно подстриженной черной бородой. Но в его коротких волосах, словно змеи, тянулись серебряные струны, и красные точки вспыхивали в его глазах, окрашивая его взгляд и подчиняя его воле любого, кто был столь глуп, что не отвел мгновенно глаз от этого взора. Если посмотреть на его подручных рассеянно и с некоторого расстояния, то их можно было бы принять за обыкновенных людей. Но лица их были неестественно узки, глаза, блестевшие из-под шлемов с гребнями, отливали красноватым огнем, и их шелушащаяся кожа напоминала змеиную. Длинные пальцы, обвивающие древки копий, заканчивались не ногтями, а когтями. На боку у них висели кривые мечи – у каждого, за исключением того, кто шел рядом с Аманаром. Сита, правитель с'тарра, подобный ящерице, нес алебарду. Небольшой отряд подошел к высокой двери, прорубленной в каменной стене, которая, как и дверные створки, была украшена рельефами с изображением змей.

– Сита, – произнес Аманар и, не останавливаясь, прошел в дверь.

Человек-ящерица последовал за ним шаг в шаг и прикрыл дверь за своим господином, который этого почти не заметил. Двух обнаженных пленников – мужчину и женщину, которые, скованные, с завязанными ртами, лежали в стороне, за выстроенными в круг колоннами большого зала, он тоже не удостоил взгляда.

Мозаика пола изображала золотую змею, окруженную чем-то вроде солнечных лучей. Змеи, переплетающиеся на спине черного одеяния Аманара, переползали на его плечи, так что их головы сходились у него на груди. Глаза вышитых змей блестели, словно живые.

– Мужчину, Сита, – приказал чародей. Пленники отчаянно извивались, стараясь порвать связывающие их веревки. Но слуга, мускулы которого бугрились, словно железные, превосходил мужчину силой. Несколько раз ударило сердце – и узник с раскинутыми руками и ногами уже лежал на пестром, в красно-коричневых пятнах, мраморном алтаре. Узкий желобок, идущий по краю алтаря, заканчивался трубой над большой золотой чашей. Сита вырвал у пленника изо рта кляп и отошел назад.

Тот, кого привязали к алтарю – бледная жертва – заскрежетал зубами.

– Кто бы ты ни был, ты ничего не сможешь выманить у меня, порождение мрака! Я не стану просить за свою жизнь! Слышишь, ты? Ни одной жалобы не сорвется с моих губ, паршивый пес! Я не...

Аманар совершенно не обращал на него внимания. Он нащупал под своим черным одеянием амулет, изображающий золотую змею в когтях серебряного ястреба. Этот амулет помогал ему во всем, о чем он просил, но каждый раз чародей чувствовал силу, которой он противостоял – и которую он покорил. Эти болваны из Стигии, которые называют себя Магами Черного Круга, так надменно повелели ему склониться к их ногам, потому что они имели глупость всерьез поверить в то, что он почитает их чуть ли не молитвенно. Но прежде чем стало слишком поздно, они почувствовали презрение, которое, как нарыв, зрело в его сердце. Они похвалялись тем, что их сила в служении Сету, Князю Тьмы. Однако ни один из них не заходил так далеко, чтобы отважиться потревожить страшную Книгу Тифона. А он, Аманар, решился на это.

Он приступил к заклинанию. Позади алтаря заклубился туман, золотисто-красный, в цвет огня. За ним в бесконечность простиралась чернота. Исполненный ужаса, связанный молчал, и только постукивали его зубы.

Было известно, что смертный дух не в состоянии принять страшное знание, заключенное в этой Книге. Ни одного слова оттуда не может он постичь без того, чтоб его не ожидали смерть или безумие. Но Аманар изучал ее. Конечно, не всю – только одну-единственную страницу. Сверхъестественные силы Книги, казалось, разорвали в клочья его сознание и превратили в студень его кости, они ранили его смертельно и, как воющего волка, погнали из города Кеми в пустыню. Но в своем безумии, блуждая по безводной пустыне под палящим солнцем, он сумел сохранить в памяти эту страницу.

В темноте и из темноты выросла фигура. В безмолвном ужасе глаза связанного вылезли из орбит. Женщина кричала сквозь свой кляп. Золотой череп, который колыхался над ними в клубящейся темноте и который не принадлежал ни змее, ни ящерице, был окружен кольцом из двенадцати щупалец, каждое из которых было длиннее, чем туловище человека.

Во мраке терялось тело змеи, покрытое золотой чешуей. Оно простиралось вдаль настолько, насколько видел его глаз и осознавал разум. Раздвоенный язык играл между острых клыков, а глаза, в которых, казалось, отразился огонь всех кузнечных горнов, рассматривали Аманара – жадно, как почудилось колдуну, поспешно положившему руку на амулет.

По выжженному песку, иссохший и изнемогающий от жажды, брел он, твердя текст страницы, и не в состоянии был умереть. Наконец он добрался до Птеона Проклятого – руин города, куда забредают только духи, города, который уже во времена мрачного Ахерона, когда Стигия была не более чем песчаной пустыней, был заброшен. В безымянных покинутых пещерах под городом нашел он Мората-Аминэ. Его заточили там, ибо он восстал против Сета – заточили еще в те времена, когда называющие себя людьми ходили на четвереньках и искали под камнями личинок себе на пропитание. Призвав на помощь память о той странице – неужели она никогда не перестанет полыхать в нем, словно написанная огнем? – он сумел освободить демона и покорить его, несмотря на то, что невидимые нити были очень тонки, – и защитить себя. Так он обрел власть.

– Морат-Аминэ! – крикнул он голосом, который был средним между свистом и высокой певучей нотой. – О Пожиратель Душ, чье третье имя – Смерть! Сказать Смерть, Услышать Смерть! Твой слуга Аманар приносит тебе эту жертву!

Он протянул руку. Сита вложил в нее кинжал с золотой рукояткой и позолоченным клинком. Предназначенный в жертву раскрыл рот, чтобы закричать, и захрипел, когда Аманар перерезал ему горло. В этот миг золотые щупальца демона схватили человека с алтаря, избегая, однако, приближаться к Аманару.

– Ешь, о Морат-Аминэ! – пропел колдун. Он посмотрел жертве в глаза и стал ждать подходящего момента.

Ужас, искажавший черты убитого, исчезал по мере того, как он осознавал, что он мертв. И все же он не находил смерти. Не это было ему суждено.

Аманар слышал довольное чавканье демона. Глаза жертвы наполнились отчаянием. Он понял, что у него похитили больше, чем просто жизнь. Колдун смотрел, как глаза эти теряли жизненность, не становясь мертвыми, как они превращались в пустые окна, отворенные в глубину, откуда вынули душу.

– Проси меня о смерти! – потребовал Аманар. Губы отчаявшегося попытались произнести хоть слово, но он уже был не властен над ними. Аманар улыбнулся. Он протянул руку к груди, которая стремительно распахнулась, и вынул пульсирующее сердце. Оно сжалось еще раз, когда он поднес его к глазам жертвы.

– Умри! – приказал волшебник. Демон выпустил человека, и тело поникло, охваченное, наконец, сном смерти.

Сита подошел с золотым подносом к чародею, который положил на него сердце. Оно также хорошо послужит его черному искусству. Льняным платком, который протянул ему человек-ящерица, он вытер свои окровавленные руки. Сита отвернулся.

– Аманар! – шипящий голос демона разнесся среди стен. – Ты используешь мою жертву для своих целей, Опустошитель Душ.

Прежде чем ответить, Аманар поспешно оглянулся. Женщина, близкая к безумию, извивалась в своих путах. Она не слышала ничего, кроме своего собственного крика, задушенного кляпом. Сита прошел к двери жертвенного покоя, словно он ничего не слышал. С'тарра не способны мыслить самостоятельно, они умеют только выполнять приказы. Сите было велено убрать сердце в чашу, на которую было наложено заклятие – сохранять свое содержимое свежим. Но прежде чем он выполнил это приказание, ему словно что-то еще пришло в голову – насколько его бескрылый дух был вообще в состоянии порождать какие-либо мысли.

Колдун склонил голову – внешне это выглядело так смиренно, как только можно себе представить – касаясь подбородком груди.

– О, великий Морат-Аминэ, я твой покорный слуга. Твой раб, который освободил тебя из заточения во мраке.

Боги и демоны не умеют забывать, во всяком случае, не так, как люди, но зачастую они предпочитают кое о чем не вспоминать, особенно если они оказались обязаны чем-то смертным. Такое напоминание не помешает.

Щупальце, покрытое золотистой кожей, потянулось к Аманару, который призвал на помощь всю свою силу воли, чтобы не отшатнуться, – и тут же поспешно отдернулось.

– Ты все еще носишь амулет.

– О величайший среди владык и власть имущих! Столь незначителен я перед тобой, что ты можешь раздавить меня, как червяка, попавшегося на твоем пути, и не заметить этого. Я ношу этот амулет лишь для того, чтоб дать тебе знать о своем существовании. Ведь если ты раздавишь меня, я не смогу служить тебе и прославлять тебя.

– Служи мне хорошо, и тогда в тот день, когда Сет будет заточен подобно тому, как был заточен я, и когда я буду безраздельно властвовать над силами тьмы, я отдам тебе в рабство тех, кто называет себя людьми, и ты будешь приводить их ко мне, чтоб я был сыт.

– Твое слово – мой приказ, великий Морат-Аминэ.

Аманар заметил, что вернулся Сита в сопровождении еще двух с'тарра. Чародей сделал повелительный жест, и оба они поспешили к залитому кровью алтарю. Но прежде чем приблизиться к черному мраморному блоку, они пали ниц. Пока они снимали путы с жертвы и тащили ее к жертвеннику, они не поднимали глаз на демона.

Неожиданный стук заставил волшебника удивленно повернуться к двери. Никто не осмелится мешать этому ритуалу! Но стук повторился. Аманар вздрогнул, когда в его мозгу просвистел голос демона:

– Иди, Аманар. Это нечто важное для тебя. Чародей бросил через плечо еще один взгляд на большую золотую змеевидную фигуру, которая неподвижно возвышалась над алтарем. Пламенные глаза наблюдали за ним – как? Насмешливо?

– Готовь следующую жертву, Сита.

Связанная женщина отчаянно сопротивлялась, когда сухие руки слуг подняли ее с пола.

Перед стражниками-с'тарра стоял взволнованный туранец с клиновидной бородкой. Его дородная фигура в развевающемся желтом одеянии являла собой разительный контраст одетому в чешуйчатую кольчугу тонкому стражнику с пустыми красными глазами.

Человек попытался заглянуть через плечо волшебника в жертвенный покой, но Аманар поспешно закрыл дверь. У него в замке вообще было очень мало слуг из людей, которым он мог доверять, и не пришло еще время им узнать, кто тот, кому они служат.

– Почему ты покинул Аграпур, Тевик? – прошипел он.

Толстый человек раболепно улыбнулся и скрестил руки на груди.

– Это не моя вина, магистр. Я умоляю вас поверить.

– Что ты там бормочешь, человек?

– То, что я должен был охранять, магистр, – того нет уже больше в сокровищнице короля Илдиза.

Аманар побледнел. Тевик принял это за признак гнева и испуганно вздрогнул, в то время как стражник-с'тарра беспокойно переминался с ноги на ногу. Однако чародея охватил не гнев – то был страх. Он схватил туранца за одежду и подтащил его к себе.

– Где оно теперь? Говори, человек, если тебе дорога твоя жизнь!

– В Шадизаре, повелитель! Я клянусь в этом!

Аманар сверкнул глазами, пронзая его взглядом.

Морат-Аминэ знал, как важен этот визит, и, без сомнения, знает он и о том, что находится сейчас в Шадизаре. Этому необходимо новое укрытие, но сначала он должен заполучить в свои руки то, что пропало, – то, что он непременно должен охранять от Мората-Аминэ. Однако, чтобы добиться своей цели, ему придется принести это в пределы досягаемости демона. Ах, этот риск! Этот риск!

Он совершенно не осознавал, что все еще держит в руке жертвенный кинжал, пока он не скользнул по ребрам туранца. Он не понял, почему его рука машинально вонзила нож ему под ребра. Он взглянул на лицо, которое уставилось на него, исполненное ненависти, и ощутил сожаление. Слуги из людей пригодны для многого из того, для чего он не может использовать с'тарра. Да, они чересчур полезны, чтобы ими так просто кидаться.

Волшебник почувствовал, как что-то вонзилось ему в грудь, и бросил взгляд вниз. Из его черного одеяния торчала рукоятка кинжала, которую только что выпустила рука туранца. С презрением Аманар оттолкнул от себя умирающего. Затем он выдернул кинжал и поднес окровавленный клинок к глазам человека, распростертого на полу, который захрипел, ибо пришла его последняя минута.

– Ты болван! – сказал Аманар. – Сперва ты должен был убить мою душу, чтоб оружие смертного могло причинить мне хоть малейший вред.

Он отвернулся. Пристрастие стражников к свежему мясу вряд ли оставит от Тевика хоть что-нибудь. Он должен как следует ублажить Мората-Аминэ. Ему нужно выиграть время для того, чтоб сделать то, что он должен сделать. Другие пленники должны быть подготовлены, ему нужны жертвы, много жертв для Пожирателя Душ. Аманар возвратился в жертвенный покой.

Глава 2

Город Шадизар с его пурпурными куполами и шпилями имел дурную славу и был известен как «Преданный Осуждению», но разврат и излишества, которым предавались высокомерные аристократы, их бездушные супруги и увешанные жемчугом дочери, бледнели рядом с повседневной жизнью обитателей той части города, которая носила название «Пустынька». В ее узких кривых улочках и грязных переулках, прибежище воров, похитителей людей, убийц из-за угла и прочих подонков, человеческая жизнь стоила медяк, а душа вообще ничего.

У высоченного молодого парня, который сидел на кровати в верхнем этаже постоялого двора Абулетеса, расположенного в самом сердце Пустыньки, в тот момент даже мысли не мелькало о тех, кто, возможно, именно сейчас испускает дух среди вонючей грязи улиц. Его ярко-синие, как горный ледник, глаза под гривой прямых черных волос, не отрываясь, смотрели на женщину с оливковой кожей на другой стороне комнаты. Она теребила позолоченные медные чаши, которые больше обнажали, чем скрывали ее колыхающуюся грудь. Остальное ее одеяние состояло из тонких прозрачных шаровар, которые были украшены разрезами от талии до щиколоток, и позолоченного пояса шириной не более чем в два пальца, обвивающего полные бедра. Она носила четыре кольца с разными самоцветами: зеленый перидот и красный гранат на левой руке, бледно-голубой топаз и красновато-зеленый александрит на правой.

– И не говори, Конан, – пробормотала она, не глядя на него.

– Чего не говорить? – ворчливо спросил он.

Судя по его ясному лицу, он видел не более двадцати зим, но выражение его глаз свидетельствовало о том, что то были зимы железа и крови.

Он отбросил одеяло, сшитое из шкур, и встал, чтобы одеться. Как всегда, прежде всего он позаботился о том, чтоб оружие было под рукой: старый широкий меч в ножнах из лошадиной кожи на поясе и карпашский кинжал с черным клинком на кожаном ремне под мышкой слева.

– Я не хочу от тебя ничего из того, что продаю другим. Ты не можешь довольствоваться этим?

– Тебе совершенно не обязательно заниматься твоим ремеслом, Семирамис. Я лучший вор в Шадизаре, да и во всей Заморе.

Когда она рассмеялась, его пальцы так поспешно вцепились в обмотанную ремнем рукоять меча, что даже побелели на сгибах. Его гордость была оскорблена, хотя бы Семирамис и не подозревала об этом. Разве не он убил волшебника, не привел бессмертного к смерти, не спас трон, не сокрушил многих? Кто еще в его годы мог похвастаться подобным? Но он никогда не рассказывал об этом Семирамис, потому что слава для вора – это начало его конца.

– И несмотря на всю твою ловкость, что у тебя есть? – насмехалась она. – Каждая монета, которую ты украдешь, утекает у тебя между пальцев, как вода.

– Кром! Неужели это и есть та причина, по которой ты не хочешь быть только моей? Деньги?

– Ты идиот! – прошипела она. Прежде чем он смог что-либо возразить, она уже вышла из комнаты с высоко поднятой головой.

Несколько мгновений он тупо смотрел на голые стены. Семирамис не знала, в какие тиски он угодил. Он действительно был самым удачливым взломщиком в Шадизаре, и теперь его достижения становились для него опасными. Тучные купцы и тщеславные аристократы, чьи изысканные покои он опустошал, решили назначить вознаграждение за его поимку. И в то же время были среди них люди, которые – собственной персоной! – обращались к нему с просьбой выкрасть компрометирующее письмо или подарок, необдуманно преподнесенный лживой женщине. И то, что он знал об их тайных делах, было гораздо большим основанием назначить цену за его голову, чем его воровские подвиги. Это первое; а второе – склонность их пылких дочерей, которых привлекала запретная связь с этим могучим, стройным варваром.

Он сердито набросил на плечи свой черный хауранский плащ с золотыми украшениями. Все эти ссоры бессмысленны. Он вор и должен наконец приступить к работе.

Он спустился по крутой лестнице в переполненную харчевню и в бешенстве заскрежетал зубами.

Семирамис восседала на коленях охотника за рабами из Кофа с узенькой бородкой, одетого в полосатый плащ. Золотые браслеты украшали его играющие мускулами предплечья, а в смуглом ухе качалось золотое кольцо. Правая рука этого лоснящегося типа покоилась на груди Семирамис, а левая шарила под столом. Девушка соблазнительно изгибалась и тихонько посмеивалась, словно кофиец нашептывал ей на ухо что-то очень забавное. Конан прошествовал к стойке, делая вид, что не замечает парочку.

– Вина! – потребовал он.

Он пошарил в кожаном кошельке на своем поясе и вытащил пару медных монет – почти последнее, что у него оставалось.

Монеты исчезли в толстых лапах Абулетеса, и хозяин поставил перед Конаном кружку с молодым вином. Грязные подушки жира наползали на воротник застиранной желтой рубахи Абулетеса. Глубоко посаженные глазки прощупывали до последней монетки кошелек каждого, кто приближался к нему более чем на двадцать шагов. Он стоял за стойкой и изучал Конана тайно, с неподвижным лицом.

Каждый раз, когда в харчевню входил новый посетитель, запах жиденького винца и подгоревшего мяса с кухни перемешивался с уличным зловонием. До наступления ночи оставалось еще целых три склянки, но к столам уже потянулись карманники, сводники и уличные грабители. Полногрудая девица со звенящими латунными колокольчиками на ножных браслетах, одежду которой составляли две узкие полоски желтого шелка на бедрах, предлагала свои услуги, соблазнительно улыбаясь при этом.

Взгляд Конана бродил по лицам присутствующих, и он исподтишка смотрел на глаза тех, кто казался ему опасным. Какой-то кезанкиец, рассматривая девицу, провел кончиком языка по губам. И два иранистанца с темной кожей, одетые в шаровары и дубленые куртки, глазели на нее с жадностью. Из-за нее запросто может вспыхнуть ссора. Туранский фальшивомонетчик склонился над своей кружкой. Его клиновидная бородка вздрагивала, когда он что-то бормотал себе под нос. В Пустыньке знали решительно все его тайну: он был жестоко обманут и, сжигаемый гневом, мечтал отомстить – с помощью своего кинжала длиною в три ступни. Третий иранистанец, одетый так же, как двое других, но имевший, кроме того, серебряную цепь на голой груди, пришел к мысли спросить о своем будущем у карточной гадалки.

– Как ты думаешь, Конан, что дальше будет? – внезапно спросил Абулетес.

– Дальше? – эхом откликнулся Конан. До его сознания не дошел смысл слов хозяина.

Гадалка не была морщинистой старухой, как многие из тех, кто занимается этим ремеслом. Рыжевато-каштановые шелковистые волосы выбивались из-под капюшона ее просторного коричневого плаща, обрамляя ее лицо сердечком. Изумрудно-зеленые глаза под высокими бровями слегка косили. Ее плащ и платье под ним были из домотканой шерсти, но тонкие пальцы, державшие гадальные карты, выглядели холеными.

– Тебя что, не интересует ничего, что не касается твоего воровства? – проворчал Абулетес. – В последние месяцы бесследно пропало семь караванов на пути в Туран и из Турана. Тиридат послал на охоту за Рыжим Ястребом целую армию, но они не видели эту чертовку даже издали. Почему в этот раз должно быть иначе? А если солдаты снова вернутся с пустыми руками, купцы своими громкими воплями вынудят короля навести порядок хотя бы здесь, в Пустыньке.

– И все это будет не в первый раз, – ответил Конан, улыбаясь. – Но ведь все всегда остается по-старому.

Иранистанец что-то произнес с гнусной ухмылкой. Гадалка подняла на него глаза, в которых вспыхнули опасные искры, однако продолжала раскладывать карты. Иранистанец, несомненно, думает так же, как и я, решил Конан. Семирамис сама себе подписала приговор, наконец-то ей придется заниматься своим ремеслом не так открыто у него на глазах. Не глядя в сторону парочки, он произнес:

– Откуда вообще взялась эта мысль, что именно Рыжий Ястреб виной тому, что пропадают караваны? Семь – это не слишком много для одной разбойницы?

Абулетес возмущенно засопел:

– А кто еще это мог быть? Кезанкийцы орудуют только вблизи гор. Так что остается она. В конце концов, никто не знает, сколько у нее людей. Я слышал такие сплетни, будто у нее их пятьсот, и они покорны ей, как охотничьи псы своему хозяину.

Конан уже приготовился к язвительному ответу, когда за столом гадалки произошла ссора. Иранистанец положил ей на плечо руку, которую она сбросила. Тогда он схватил ее за плащ и возбужденно прошептал ей кое-что на ухо, причем звякая монетами в своем кошельке.

– Поищи себе лучше мальчика! – фыркнула она.

Удар тыльной стороной ладони по его лицу прозвучал, как хлопок бича. Иранистанец отшатнулся с красным полыхающим лицом и схватился за широкий туранский кинжал.

– Шлюха! – взвыл он.

Двумя прыжками, как пантера, Конан пересек комнату. Его могучая рука схватила иранистанца за запястье и подняла крепкого мужчину со стула. Ярость иранистанца сменилась испугом, когда он попытался заколоть высокого молодого парня, и кинжал внезапно выскользнул у него из ослабевших пальцев. Железная хватка Конана стиснула его руку так, что приток крови прекратился.

С презрительной легкостью варвар швырнул иранистанца на пол между столами.

– Она прощает тебе твою назойливость! – сказал он резко.

– Шлюхино отродье! – взвыл мужчина. Левой рукой он вырвал у туранского фальшивомонетчика его нож и набросился на Конана.

Варвар подцепил ногой перевернутый стул и швырнул его под ноги иранистанцу. Тот упал, однако, падая, успел извернуться. Прежде чем он твердо встал на ноги, Конан пнул его сапогом в колено. Он снова рухнул на пол, как раз рядом с фальшивомонетчиком, который вырвал у него свой кинжал и алчным взором уставился на его туго набитый кошелек.

Конан повернулся к прекрасной гадалке, и ему показалось, что он видит, как в складках ее плаща исчезает нож.

– Я помог тебе отделаться от приставаний этого типа – ты, вероятно, позволишь мне пригласить тебя на стакан вина?

Она скривила губы.

– Я не нуждаюсь в помощи мальчишки-варвара. Она отвела глаза. Конан отскочил в сторону, и по этой причине кривая сабля одного из иранистанцев воткнулась в крышку стола, а не в его горло.

В прыжке Конан согнул плечи, перекатился через ноги и вытащил из ножен свой широкий меч. Оба иранистанца, которые одни занимали целый стол, встали перед ним в позу ожидающего бойца, с обнаженными саблями, колени слегка согнуты. Расстояние между противниками не превышало длину стола. Столики, находившиеся в непосредственной близости, были поспешно освобождены, но все остальные посетители продолжали заниматься каждый своим делом. Кровавые стычки были повседневным явлением в кабаках Пустыньки, и не проходило дня, чтоб по меньшей мере один человек не расставался здесь с жизнью.

– Порождение мамаши, которая никогда не знала даже имени твоего отца! – обругал его один из длинноносых. – Ты будешь лакать свою собственную кровь, отродье жабы! Ты будешь...

Конан не видел никакого смысла в том, чтобы прислушиваться к оскорблениям. Он испустил дикий боевой клич киммерийцев, поднял меч над головой и напал первым. Презрительная улыбка играла на смуглом лице ближайшего к нему иранистанца, и он сделал выпад, собираясь проткнуть саблей широкоплечего юношу, прежде чем тот сможет завершить свой удар сверху – неуклюжий, как казалось со стороны. Но Конан вовсе не был так глуп, чтобы нападать, не думая о защите. Когда иранистанец нанес удар, он уклонился вправо и присел на корточки, отставив в сторону левую ногу.

В темных глазах своего противника, которые вылезали из орбит, он прочитал предчувствие смерти. В тот момент, когда сверкающий синеватый клинок кривой сабли просвистел у него над плечом, широкий меч описал полукруг, пропорол кожаную куртку и глубоко вонзился под ребра иранистанца.

Конан ощутил, как под тяжестью удара хрустнули кости, и увидел, что остальные иранистанцы, скрежеща зубами, с простертыми саблями, приготовились его атаковать. Конан взвалил умирающего себе на плечо, поднял его и швырнул им в его товарищей, выдергивая свой меч. Мертвец упал прямо в ноги второму иранистанцу. Тот перепрыгнул через тело и занес кривой клинок. Удар Конана выбил саблю у него из рук, и меч, свистя, перерубил противнику шею. Выпучив глаза, он отшатнулся назад и опрокинул стол, на котором и обрел вечный покой.

Конан увидел, что Семирамис поднимается по лестнице, причем тяжелая рука кофийца по-хозяйски лежит на ее упругом заду. Он поморщился и принялся вытирать клинок о шаровары последнего из своих противников. К черту ее, если она не желает видеть, что заполучила уже лучшего мужчину в Шадизаре! Он повернулся к столику рыжеволосой гадалки. Он был пуст. Конан в ярости выругался.

– А этот тоже мертв, – проворчал Абулетес. Толстый хозяин опустился на колени возле иранистанца с серебряной цепью, которую его пухлые пальцы принялись стаскивать через голову. – Ты сломал ему шею. Во имя Камней Ханумана, Конан, ты прикончил трех весьма щедрых клиентов. Мне бы ужасно хотелось попросить тебя впредь не осчастливливать меня своим присутствием.

– Это ты получишь в любой момент, – буркнул Конан, разозлившись. – Теперь тебе не надо пичкать их своим разбавленным пойлом. Но мне ты вполне можешь принести кружечку твоего лучшего киросского. За их счет!

Он уселся за стол возле стены и мрачно задумался о женщинах. По меньшей мере рыжеволосая могла бы выказать хоть немного признательности. Он защитил ее от одного-двух омерзительных моментов, если не от худшего. А Семирамис...

Абулетес поставил перед ним глиняный кувшин и протянул руку, не слишком чистую. Конан рассматривал последнего из троих мертвых иранистанцев. Два прислужника, которые зарабатывали пару медяков такими и подобными же услугами в различных кабаках, как раз волокли его через порог. Конан отчетливо видел, что кошельки всех троих мертвецов исчезли под засаленным фартуком Абулетеса. После короткого раздумья Абулетес вытер о фартук руки и зашаркал прочь. Конан принялся топить свою досаду в вине.

Глава 3

Столы, которые были покинуты во время потасовки, очень быстро снова оказались заняты. Никто не бросил даже беглого взгляда на мертвых, когда их выносили из харчевни, и пьяные вопли кутил не притихли ни на миг. Полуголая девица рассматривала широкие плечи Конана с откровенной жадностью, но, увидев бешенство на его лице, отвернулась.

Его положение никак не улучшить с помощью обыкновенной удачной кражи, размышлял он, осушив четвертый стакан сладкого вина. Если бы он был состоятельным человеком, рыжеволосая, конечно же, посмотрела бы на него приветливо, и Семирамис не считала бы для себя таким уж важным делом заниматься своим ремеслом. Но за золотые чаши из парадных покоев тучных купцов и жемчужные ожерелья с туалетных столиков нежных и благородных дам скупщики краденого в Пустыньке едва давали десятую часть их истинной стоимости. Искусством копить и распределять деньги Конан не владел. Азартные игры и вино поглощали то, что оставляли ему девушки. Единственная возможность хоть чего-то добиться – это крупная кража со взломом. Но где?

Конечно, имеется дворец. Король Тиридат считает своими несчитанные сокровища. Король – горький пьяница с тех пор, как злой волшебник Йара сделался подлинным владыкой Заморы. Хотя бы ради справедливости король обязан уделить толику своего богатства человеку, который сокрушил Йару и сравнял с землей его Слоновую Башню. Но он ничего не знает о деяниях этого человека, иначе он добровольно отдал бы ему часть своего состояния. Несмотря на это, король, как полагал Конан, был ему кое-что должен. И востребовать долг – даже и без ведома Тиридата – вовсе не значит украсть.

Кроме того, есть еще Ларша, древний, проклятый город, лежащий в руинах недалеко от Шадизара. Происхождение этих разрушенных башен и рассыпавшихся стен теряется в дымке прошедшего. Но любой и каждый уверен: там лежат сокровища – сокровища и проклятие! Лет десять назад, когда Тиридат был еще вполне дееспособным королем, он среди ясного дня послал к этим развалинам целую роту солдат. Ни один не вернулся назад, и крики умирающих повергли свиту и телохранителей короля в такой ужас, что они мчались оттуда, сломив голову, и Тиридат был вынужден бежать вместе с ними. Если кто-то и вправду нашел свое счастье в этих руинах, то он, по меньшей мере, не возвращался назад, чтоб похвастаться этим.

Конан проклятия не боялся – разве сам он уже не оказывался проклятием и ужасом для волшебников? – и точно так же не было у него колебаний насчет королевского дворца. Но на что же ему решиться? Несомненно, стянуть драгоценности из дворца так же трудно, как взять их из-под руин, на которых лежит заклятие. Что же потребует больше усилий?

Он почувствовал на себе чей-то взгляд и поднял глаза. Смуглый остроносый человек с пурпурным покрывалом на голове, схваченным золотым обручем, изучающе разглядывал его. Просторное пурпурное одеяние из шелка ниспадало с его костлявых плеч. Человек опирался на посох из необработанного, отполированного руками дерева, достигавший в высоту до плеча. Несмотря на то, что у него не было никакого другого оружия и он явно не принадлежал к обитателям Пустыньки, в его глазах не было страха быть ограбленным – в них вообще не было никакого страха.

– Ты, вероятно, Конан из Киммерии. – Это прозвучало отнюдь не как вопрос. – Говорят, ты лучший вор в Шадизаре.

– А вы кто такой, – спросил Конан осторожно, – что позволяете себе подозревать честного гражданина в занятиях воровством? Я телохранитель.

Не возражая, человек уселся напротив Конана. Он не выпускал посоха из рук, и Конан догадался, что для него он и был оружием.

– Я Анкар, купец, который торгует очень необычным товаром. Я нуждаюсь в помощи лучшего шадизарского взломщика.

Конан с самодовольной улыбкой прильнул к своему вину. Теперь он был на своей территории.

– Что за необычный товар, которым вы хотите заняться?

– Для начала тебе нужно знать, что вознаграждение, которое я готов за это заплатить, составит десять тысяч золотых.

Конан поставил свой стакан так поспешно, что он опрокинулся, и вино плеснуло ему на руки. Во имя Владыки Гор! – имея десять тысяч, он может больше не оставаться вором, ему придется самому искать защиты от воров.

– Что я должен для вас украсть?

Легкая улыбка тронула тонкие губы Анкара.

– Стало быть, ты вор по имени Конан. Хотя бы это мы установили. Знаешь ли ты, что Илдиз Туранский и Тиридат пришли к соглашению положить конец нападениям на торговые караваны на всем протяжении их совместной границы?

– Я слышал об этом, но для вора это неинтересно.

– Ты так полагаешь? Тогда узнай, что короли скрепили этот пакт, который будет действовать в течение пяти лет, взаимными подарками. Илдиз послал Тиридату пять танцовщиц с золотым ларцом, крышка которого выложена пятью аметистами, пятью сапфирами и пятью топазами. А в нем находятся пять подвесок, каждая с камнем, подобного которому никогда еще не видели глаза смертного.

Конана утомил поучающий тон чужака. Этот человек принимает его за грубого необразованного варвара – каковым он, Конан, конечно, является – но во всяком случае, он же не дурак.

– Так что вы хотите, чтоб я украл подвески, но не трогал ларец?

Когда он увидел, как раскрылись глаза Анкара, он почувствовал некоторое удовлетворение. Купец положил обе руки на посох.

– Как ты догадался, киммериец? – Вопрос прозвучал угрожающе.

– Подделать ларец можно за гораздо меньшую цену, чем вы мне предложили. – Он подумал о том, сколько же лет его собеседнику, и с улыбкой добавил: – Если вы не имели в виду танцовщиц.

Анкар не ответил на его улыбку, продолжая рассматривать Конана, полузакрыв глаза.

– Ты не глуп... – он поспешно прервал себя.

Конан загнал улыбку внутрь. Не глуп – для варвара! Касательно варваров он научит кое-чему этого человека!

– Где они, эти подвески? – буркнул он. – Если их хранят в сокровищнице, мне потребуется некоторое время для моего плана...

– Тиридат греется в лучах могущественного монарха. Ларец служит бесспорным доказательством того, что Илдиз подписал с ним соглашение. Он выставлен в зале возле тронного на всеобщее обозрение, чтобы все, кто входит туда, могли им восхищаться.

– Мне необходимо время, – заявил Конан. – Десять дней на подготовку.

– Невозможно! Сократи твои приготовления. Три дня!

– Недостаточная подготовленность приведет лишь к тому, что вы никогда не получите эти подвески в свою собственность, а моя голова будет украшать собою копье над западными воротами. Восемь дней!

Анкар провел кончиком языка по тонким губам. В первый раз за время их беседы он выдал свое беспокойство. Его глаза прикрылись, как будто он хотел спрятать свои мысли.

– Пять... четыре дня! И ни мгновением больше.

– Пять дней, – снизошел Конан. – Иначе подвески останутся у Тиридата.

И снова глаза Анкара затуманились.

– Пять дней, – произнес он наконецудовлетворенно.

– Согласен. – Конан вынужден был скрыть гримасу. Он предполагал стащить подвески еще сегодня. Он блефовал со временем только для того, чтобы купец не счел его подвиг пустяковым делом. Если он требовал десять дней и согласился на пять как на крайний срок, а доставит подвески уже на следующее утро, он будет выглядеть настоящим чудодеем.

– Речь шла о десяти тысячах золотых, Анкар.

Смуглый человек извлек из складок своего одеяния кошелек и положил его на стол.

– Двадцать золотых сейчас, сто потом, если твой план удастся, остаток после реализации товара.

– Скудноватый аванс для такой суммы, – проворчал Конан, однако внутренне он был вовсе не так уж недоволен. Даже двадцать золотых было много по сравнению с тем, что он имел сейчас, а остаток будет принадлежать ему уже утром.

Он взял кошелек. Внезапно Анкар протянул над столом руку и положил ее на ладонь Конана, прикрывшую кошелек с золотом. Конан невольно ощутил ужас. Рука этого человека была холодна, словно у трупа.

– Слушай меня, Конан из Киммерии, – просвистел темнокожий. – Если ты меня обманешь, ты своих богов станешь умолять о том, чтоб твоя голова действительно украсила копье над воротами.

Конан выдернул руку. Он заметил, что не чувствует своих пальцев, потому что ледяная рука, казалось, вытянула из них все тепло.

– Я же сказал, что согласен, – колко ответил он, – а я еще не настолько цивилизован, чтоб нарушать свое слово.

Какое-то мгновение ему казалось, что остроносый издевательски улыбнется, и он знал, случись это, он убил бы его на месте. Анкар, однако, удовольствовался кивком.

– Тогда смотри, киммериец, чтоб тебе не забыть данное тобой слово.

Он поднялся и вышел, прежде чем Конан собрался ему ответить.

Еще долго после ухода смуглолицего Конан сидел с мрачным видом и напряженно думал. Участь, достойная дурака: отдать подвески после того, как они попадут в его руки. Но он дал слово. А решение было принято без его участия. Он получает столь необходимое ему богатство. Конан встряхнул кошелек, и золотой кругляшок с зубчатым краем и отчеканенной головой Тиридата выкатился на стол. Дурное настроение пропало как по волшебству.

– Абулетес! – заорал он. – Вина для всех!

Он может потратить много, потому что теперь у него есть десять тысяч.

* * *
Человек, назвавший себя Анкаром, покинул Пустыньку. До самых крайних ее границ его сопровождали по запутанным вонючим улочкам люди из породы шакалов. Однако они чуяли истинную сущность этого человека и не отважились приближаться к нему. Со своей стороны он не удостоил их ни единым взглядом, потому что одними только глазами он мог сломить волю человека и одним движением руки отнять у него жизнь. Его настоящее имя было Имхеп-Атон, и те немногие, кто знал его, содрогались при одном его звуке.

Дверь дома, снятого им в Хафире – одном из лучших кварталов Шадизара – открыл мускулистый шемит, такой же могучий, как и Конан, с мечом на боку. Купец, торгующий редкими самоцветами – так он был известен среди аристократов города – нуждался в телохранителе. Шемит следил за тем, чтоб не подходить слишком близко к костлявому волшебнику, когда он закрывал и поспешно запирал на засов дверь за его спиной.

Имхеп-Атон торопливо зашел в дом, затем в подвал и в покои, расположенные еще ниже. Он снял этот дом именно из-за комнат, выстроенных глубоко под землей. Подобные дела лучше всего делать там, куда не проникает ни единый луч солнца.

В передней его личных апартаментов две юные, но уже пышные девушки лет шестнадцати бросились на колени при его появлении. Они были совершенно обнажены, если не считать золотых цепочек на запястьях и щиколотках, вокруг талии и шеи. Их большие круглые глаза молитвенно лучились, устремляясь на него. Они полностью были подчинены его воле, и выполнять каждое его желание было величайшим счастьем их безрадостного существования. Колдовство, которое сотворило это, убивало их в течение двух лет. Это огорчало чародея, потому что требовало создания новых прислужниц, к которым ему опять придется привыкать.

Девушки прижались лбами к полу у его ног, когда он коротко распорядился принести его посох от двери к внутренним покоям. Деревянный посох тут же превратился в змею, которая свернулась клубком и принялась следить за окружающими холодными глазами, которые казались принадлежащими существу, наделенному разумом. Имхеп-Атон мог не бояться нападений людей, пока она его охраняла.

Для рабочего кабинета волшебника этот внутренний покой был чересчур скуден. Вокруг не лежали кучи человеческих костей, используемых в качестве топлива для поддержания нечестивого огня, не было и расчлененных мумий, части которых, истолченные в порошок, входили в состав колдовских зелий. Однако то немногое, что можно было увидеть здесь, наполнило бы ужасом любого нормального смертного. На каждом конце длинной доски стояли тонкие масляные курильницы с двумя черными свечами. Они были сделаны из жира, вытопленного из тела девушки, удавленной волосами ее матери и обесчещенной уже после смерти ее отцом. Между ними лежала переплетенная в человеческую кожу волшебная книга, полная таких зловещих тайн, что вряд ли во всей Стигии можно было бы найти что-нибудь страшнее. Рядом стоял сосуд, повторяющий по форме материнскую утробу, с жидкостью, в которой плавала неоформившаяся плоть нерожденного младенца. За этим столом Имхеп-Атон начертил магическую формулу и пробормотал заклинание, известное не более чем маленькой горстке людей в мире. Гомункулус вздрогнул в своей прозрачной утробе. Боль исказила его уродливое личико, когда крошечные веки мучительно поднялись.

– Кто зовет меня?

Несмотря на то, что голос этот был хриплым и дребезжащим, он звучал повелительно. Это обстоятельство выдало Имхеп-Атону, кто именно отвечал ему за много миль отсюда из старого Кеми в Стигии, используя подобного же монстра – Тот-Амон, Верховный Заклинатель Черного Круга.

– Это я, Имхеп-Атон. Все готово. Скоро Аманар будет заточен во мраке.

– Так Аманар еще жив? А Тот-Чье-Имя-Нельзя-Произносить-Вслух продолжает марать честь Сета. Делай то, что тебе поручено. Ты знаешь, что случится с тобой, если ты не справишься!

Пот выступил на лбу Имхеп-Атона. Это он посвятил Аманара в Черный Круг. Он вспомнил, что стал свидетелем того, как жрец-изменник предал Сета под темными сводами в глубинах Кеми, и судорожно глотнул.

– Я справлюсь, – пробормотал он, затем попытался придать своему голосу силу, чтобы гомункулус мог его слышать и передал его слова собеседнику. – Я справлюсь! То, ради чего я прибыл в Шадизар, через пять дней будет у меня в руках. Аманар и Тот-Чье-Имя-Нельзя-Произность-Вслух будут отданы во власть Сета.

– Не мне ты обязан тем, что получил этот шанс. И если ты не сумеешь...

– Исключено. Один вор, неизвестный никому варвар, который знает о действительности лишь немногим больше, чем о золотой монете...

Страшный, высокий, звенящий голос из стеклянной утробы прервал его:

– Твои методы меня не интересуют. Не интересуют они и Сета. Смотри, чтобы твое предприятие удалось, иначе тебе придется платить!

Маленькие веки закрылись, и гомункулус теснее свернулся клубком. Связь закончилась. Имхеп-Атон вытер влажные ладони о пурпурное покрывало. Те силы, которые отнял у него этот разговор, он восполнит в передней комнате за счет обеих девушек. Но от подобных им мало что можно взять. Другое дело этот вор. Киммериец вообразил, что он ровня ему, Имхеп-Атону, если вообще не счел себя, на свой диковинный варварский лад, выше. Один только тот факт, что он живет, вызвал у волшебника в памяти тот миг, когда его прошиб пот от страха. Как только он получит подвески, Конан получит свое вознаграждение – но не деньги, а смерть.

Глава 4

Алебастровые стены дворца Тиридата превышали рост пяти человек, поставленных друг другу на плечи, и на их бруствере ходили дозорные королевской лейб-гвардии – в позолоченных латах и шлемах с гребнями, на которых развевались султаны из конских волос. Пока солнце еще не село, внизу, среди диковинных чужеземных цветов, расхаживали важные павлины, и разряженные прислужницы плясали для упившегося короля. Сейчас, темной ночью, на фоне неба вырисовывались башни из слоновой Кости с резными арками и позолоченными куполами.

Конан считал шаги постовых в тени площади перед дворцом. Они приближались друг к другу и, встретившись, расходились снова. Сапоги и плащ он засунул в заплечный мешок, чтобы инструменты не звякали. Меч он пристроил за спиной, так что рукоятка его торчала над правым плечом, а свой карпашский кинжал засунул в ножны под левой мышкой. Он держал в руке трос из витого черного шелка с абордажным крюком на одном конце. Когда стражники снова встретились и разошлись, он выскочил из своего укрытия и пробежал между ними. Его босые ноги беззвучно касались серой брусчатки площади. На бегу он принялся раскручивать трос. У него было совсем мало времени до того, как стражники дойдут до конца и повернутся в его сторону. Добежав до подножия стены, он забросил на нее крюк. Крюк зацепился с приглушенным стуком. Конан потянул трос – проверить, прочно ли держит крюк, после чего вскарабкался по стене так быстро, как другие люди поднимаются по лестнице.

Он распростерся на стене и осмотрел свой абордажный крюк. Прочно держал только один зубец, и царапина на камне свидетельствовала о том, что он соскальзывал. Еще бы сдвинулся к краю на толщину пальца и... Однако для подобных размышлений у него не было времени. Он вытянул черный трос и спустил его по другую сторону стены в сад. Сжавшись, чтоб уменьшить силу толчка, он приземлился между шуршащими кустами, росшими прямо напротив стены.

Над ним два стражника приближались друг к другу. Их шаги гулко звучали по камню. Конан затаил дыхание. Если они заметят крюк, они несомненно поднимут тревогу. Стражники обменялись невнятными репликами и разошлись. Конан подождал, пока их шаги удалятся, и легко помчался через заросли высокого папоротника, который рос выше его головы, и вьющихся растений, покрытых светлыми цветами.

Где-то в саду закричал павлин голосом плачущей женщины. Конан послал проклятие тому, кто шляется по саду среди ночи и разбудил птицу. Несомненно, этот крик привлечет внимание стражников. Он ускорил шаг. Он непременно должен добраться до дворца прежде, чем кто-нибудь явится сюда и его увидит.

Опыт уже научил его, что чем дальше он успеет уйти от входа, тем вероятнее, что его примут за того, кто имеет право находиться в доме – в том случае, если он будет обнаружен. Если он будет идти из нижних этажей в верхние, его, вероятно, остановят, но в противоположном случае – нет, никогда. И если его кто-нибудь встретит, то решит, что перед ним слуга или телохранитель, который возвращается к себе после дня службы господину. На ходу он осматривал белые мраморные стены дворца и искал среди балконов такой, в окне за которым не горела бы ни одна лампа. Под самой крышей, на высоте около ста ступеней над садом, он нашел одно такое.

Гладкая мраморная стена была украшена цветочным барельефом, отличной опорой для пальцев рук и ног. Для того, кто в детстве играл на отвесных скалах Киммерии, это было все равно что ровная дорога. Когда он поставил ногу на мраморную ограду балкона, снова закричал павлин, и на этот раз его крик оборвался почти в тот же миг, словно птицу придушили. Конан бросил взгляд на стражника внизу. Казалось, там ни о чем не догадываются. Однако было необходимо заполучить эти подвески как можно скорее и снова исчезнуть. Какой кретин тут разгуливает – и, предположительно, душит павлинов – это рано или поздно заинтересует стражников, сомнений нет.

Он проскользнул за камчатый занавес в скрытую балконную дверь и уже прошел половину покоя, расположенного за балконом, когда вдруг осознал, что он не один. Под балдахином на большой кровати кто-то дышал – кто-то, кто внезапно зашевелился под одеялом.

Молниеносно вытащив кинжал, он прыгнул к кровати. Шелковые занавеси полога разорвались, и его дикий рывок швырнул его вместе с тем, кто лежал в постели, на мраморный мозаичный пол по другую сторону кровати. Только теперь он почувствовал нежное и округлое тело того, с кем он свалился на пол, и сладкий аромат, который окутал его. Конан отбросил покрывало в сторону.

Сначала обнажились стройные ноги, которые яростно от него отбивались, потом полные бедра, узкая талия и, наконец, прелестное личико с темными глазами, испуганно смотревшими на него поверх ладони, которой он зажал ей рот. Между маленьких крепких грудей висел оправленный в серебро черный камень. Ее наготу прикрывали – и то лишь частично – черные волосы, доходившие до бедер.

– Ты кто, девочка? – Он отодвинул руку, чтоб она могла говорить, но не убирал ее совсем от губ девушки, намереваясь сразу зажать ей рот, если она вздумает звать на помощь.

Розовый язычок коснулся полных губ.

– Меня называют Велита, благородный господин. Я простая невольница. Пожалуйста, не трогай меня.

– И не собираюсь.

Он поспешно оглядывал увешанный дорогими коврами покой в поисках чего-либо, чем ее можно было бы связать. Ни в коем случае нельзя допустить, чтоб она подняла тревогу. Неожиданно ему пришло в голову, что это помещение ни в коей мере не подходит для роли опочивальни простой рабыни.

– Что ты здесь делаешь, Велита? Только правду! Ты ждешь здесь кого-нибудь?

– Никого, клянусь. – Она произнесла это тихо, с опущенной головой. – Король позвал меня, но потом он предпочел мальчика из Коринфии, а я не могла вернуться в гарем. Ах, как бы я хотела снова оказаться в Аграпуре!

– Аграпур? Так ты танцовщица, из тех, что прислал Илдиз?

Она вскинула прелестную головку.

– Я была лучшей танцовщицей туранского королевского двора. Он не имел права дарить меня. – Внезапно она испуганно задохнулась. – Вы не из дворца! Вы взломщик? Пожалуйста! Я хочу принадлежать вам, если вы освободите меня от этого спившегося владыки, который предпочитает маленьких мальчиков прекрасным женщинам!

Конан улыбнулся. Его развеселила мысль украсть из королевского дворца танцовщицу. Несмотря на то, что она такая нежная, она будет представлять собой изрядный груз, если перетаскивать ее через стену. Но он был молодой мужчина, сильный и гордый.

– Я возьму тебя с собой, Велита, но в мои планы не входит иметь рабынь. Ты свободно уйдешь туда, куда захочешь, и я дам тебе в придачу сто золотых. Я клянусь в этом Кромом и Белом, покровителем воров.

Широкий жест, подумал он про себя, но он может это себе позволить. У него останутся еще девять тысяч девятьсот золотых.

Губы Велиты задрожали.

– Вы не шутите надо мной? Снова быть свободной? – Она вскинула руки на его шею. – Я буду тебе служить, я клянусь тебе, и танцевать для тебя, и... – Одно мгновение Конан с удовольствием ощущал приятное прикосновение ее маленьких грудей, однако затем он счел необходимым прекратить это объятие.

– Довольно, девушка. Тебе нужно только помочь мне в том, ради чего я сюда пришел. Известны ли тебе подвески, которые Тиридат получил в подарок?

– Конечно. Посмотри, вот один из них.

Она сняла через голову серебряную цепочку и вложила ее ему в руку.

Он заинтересованно осмотрел подвеску. Как вор с определенным опытом он мог оценить стоимость драгоценного камня. Серебряная оправа и цепочка были хорошей ручной работы, изысканные и простые. Что касается камня... Черный овал, длиной с верхний сустав его указательного пальца, гладкий, как жемчуг, однако это был не жемчуг. Словно красные искорки вспыхивали на его поверхности и мгновенно пропадали в глубине. Внезапно он оторвал взгляд от камня.

– Что ты делаешь с ним, Велита? Я слышал, что подвески выставлены в передней тронного зала в золотом ларце.

– Ларец действительно находится там, но Тиридат хотел, чтоб мы надевали эти подвески, когда танцуем для него. Мы все сегодня надели их к ночи.

Конан сел на корточки и спрятал кинжал в ножны.

– Ты можешь привести остальных девушек, Велита?

Она покачала головой.

– Ясмин и Суза сейчас у военачальников лейб-гвардии, Консуэла у гофмейстера, а Арамита у советника. Поскольку король проявляет очень мало интереса к женщинам, другие используют подвернувшуюся возможность. Означает... Означает ли это, что теперь ты не возьмешь меня с собой?

– Я тебе обещал, – проворчал он.

Он сжал подвеску в руке. Анкар, несомненно, не заплатит за одну, но отправиться за остальными к четырем другим танцовщицам, когда каждая из них проводит время в обществе мужчины, именитого и занимающего высокий пост, конечно, немыслимо. Он сердито повесил цепочку обратно ей на шею.

– Я заберу тебя отсюда, но тебе придется остаться здесь еще на одну ночь.

– Еще одна ночь? Если бы так! Но почему?

– Я приду сюда снова завтра в это же время. Ты должна доставить в этот покой все остальные подвески, вместе с девушками или без них. Я могу взять с собой за стену только одну, но остальным танцовщицам не причиню никакого вреда, обещаю тебе.

Велита прикусила нижнюю губу мелкими белыми зубами.

– Им-то клетка не мешает, ведь она золотая, – пробормотала она. – То, о чем ты меня просишь, не так уж безопасно.

– Это я понимаю. Если ты полагаешь, что тебе не удастся это сделать, то скажи. Тогда я заберу тебя отсюда прямо сегодня, и посмотрю, сколько выручу за одну подвеску.

Хмурясь, она стояла на коленях среди лоскутов разорванного шелкового одеяла.

– Ты поставил на карту свою жизнь, а я рискую только тем, что меня отстегают плетью. Я сделаю то, чего ты требуешь, что...

Он быстро прикрыл ладонью ее рот, когда дверь темного покоя открылась. Человек в кольчуге, с красным конским султаном на шлеме – знаком своего капитанского достоинства – топтался в темноте. Он был даже выше, чем Конан, но уже в плечах.

– Ты где, девушка? – Капитан громко захохотал, входя в комнату. – Я знаю, что ты здесь, ведьмочка с горячей кровью. Прислуга видела тебя бегущей из покоев нашего доброго короля, и личико твое пылало. Тебе нужен настоящий мужчина... Что?..

Конан бросился на капитана. Он отпрыгнул и схватился за свой меч. Киммериец схватил его за правое запястье, левой рукой вцепившись в его горло. Ни в коем случае крики не должны выдать его, а капитан может успеть заорать, когда получит удар кинжалом под ребра.

Грудь с грудью сошлись двое крупных мужчин, пытаясь крепче утвердиться ногами на полу, чтоб найти точку опоры для решительного броска. Рука лейб-гвардейца, оставшаяся свободной, била Конана по затылку. Киммериец выпустил горло заморийца и крепко обхватил его руками. Бугры мышц на его руках вздулись от напряжения, когда он попытался оттянуть голову в шлеме назад. Высоченный гвардеец отказался от своего намерения дотянуться до своего меча. Внезапно он схватил голову Конана обеими руками и сжал ее изо всех сил.

Дыхание его перехватило, кровь застучала в висках. Запах пота – его собственного и его противника – бил ему в ноздри. Рычанье сорвалось с его губ. Он рванул голову капитана назад со страшной силой. Внезапно послышался треск, и гвардеец склонился ему на грудь.

Задыхаясь, Конан отступил, давая ему упасть. Голова в шлеме была страшным образом вывернута.

– Ты убил его! – выдохнула Велита. – Ты. Я знаю его. Это Мариат, капитан лейб-гвардии. Если его здесь найдут...

– Этого не случится, – заверил ее Конан.

Он быстро оттащил мертвеца на балкон и вынул черный шелковый трос из своего заплечного мешка. Шнура хватило едва до середины стены. Он укрепил крюк на каменной ограде балкона и опустил конец веревки вниз.

– Когда я свистну, отпустишь крюк, Велита.

Он связал запястья гвардейца его же поясом, затем просунул в эту петлю голову и правую руку. Когда он выпрямился, мертвец повис на его спине, как мешок – тяжеленный мешок. Но думал он о десяти тысячах золотых.

– Что ты хочешь делать? – спросила девушка. – И как тебя зовут? Я даже имени твоего не знаю.

– Я беспокоюсь только о том, чтобы труп не нашли в этом покое.

Он взобрался на ограду и еще раз уверился в том, что абордажный крюк держится крепко. Ни в коем случае он не должен сорваться. Велита, в одном покрывале на голом теле, заботливо следила за ним.

– Я Конан из Киммерии, – сказал он гордо и, перебирая руками веревку, начал спускаться вниз.

Он чувствовал тяжесть, солидную даже для его крепких рук и плеч. Он был довольно силен, но замориец весил несколько больше, чем птичье перо. Связанные руки сдавили Конану горло, но выровнять вес было невозможно, потому что они болтались на высоте полусотни ступней.

Тренированным взглядом горца Конан оценил расстояние и угол наклона и остановился на участке стены, противоположном той, где был балкон Велиты. Сильными ногами он оттолкнулся, сделал два шага по стене, затем качнулся назад, к той точке, откуда начал двигаться, и снова полетел в обратную сторону. Он ускорил шаг, пробежал вдоль стены и описал еще более широкую дугу. Поначалу мертвец мешал ему, но теперь его дополнительный вес давал ему большую силу инерции и приближал его к цели – к балкону внизу и справа от первого.

Еще оставалось десять шагов до выступающей каменной ограды, затем пять, затем три. Потом ему стало ясно, что веревки не хватает. Он не может вскарабкаться по тросу назад – руки мертвеца душили его – и он не может приблизиться к цели больше ни на шаг.

Он качнулся влево и начал свой бег к балкону. Он знал, что это последняя попытка. Если он не доберется до цели, которая вырисовывается перед ним в темноте, он упадет. Десять шагов. Пять. Три. Два. Ни разу еще он не был так близко. В отчаянии он уперся одной рукой в барельеф на стене, второй выпустил трос и протянул ее к парапету. Его пальцы вцепились за него, но они не могли удержаться прочно. Теперь он висел между тросом и балконом. Покойник пережимал его горячее дыхание. Плечи его трещали. Он подтянулся к парапету ближе. А затем он просунул ногу между прутьями решетки. Все еще держась за веревку, он перекинул свое тело через ограду. Он упал на прохладный мраморный пол и жадно вдохнул ночной воздух.

Он мог позволить себе лишь короткую передышку, потому что не чувствовал себя здесь уверенно. Он быстро освободился от заморийца и перегнулся через парапет, чтобы тихонько свистнуть. Трос упал сверху. Абордажный крюк был отцеплен. Велита не растерялась и не забыла об их уговоре, чему он был бесконечно рад. Он спрятал трос в свой мешок. Теперь он должен еще избавиться от Мариата. Он надел на него пояс. Со следами ремня на запястьях убитого он ничего не мог поделать. Конан перебросил его через ограду с той стороны стены, на которую не выходил балкон Велиты. Послышался треск ломаемых кустов, и это было все.

Улыбаясь, Конан спустился вниз. Мраморные листья барельефа, украшающие стену, служили ему надежной опорой. Сломанные ветви были доказательством падения капитана. Сам он, с разбросанными руками и ногами, лежал посреди экзотического куста, и очень может быть, что повреждения, причиненные этому редкостному растению, огорчат короля куда больше, чем потеря лейб-гвардейца. Самое лучшее во всем этом было то, что капитан мог упасть с любого балкона, но только не с балкона Велиты.

Через сад Конан пробрался к стене. Снова считал он шаги постовых и снова ему удалось перебраться через стену незамеченным. Когда он был уже в безопасности, в тени, на площади, ему показалось, что из сада или со стены донесся крик, но в его намерения не входило оставаться здесь надолго с тем, чтоб удостовериться, кричат там или ему послышалось. С мгновенной быстротой он натянул сапоги, накинул плащ и надел перевязь с мечом в ножнах.

Когда он шел по черным широким улицам, прилегающим к дворцу, где не разило и не воняло, – шел, направляясь к Пустыньке, он думал о том, что, быть может, в последний раз возвращается в этот дурной квартал. Когда он получит свое золото, он сможет позволить себе лучшее.

Со стороны дворца в ночи разнесся удар гонга.

Глава 5

Наутро после своего налета на дворец Конан проснулся довольно рано. В кабаке никого не было, только Абулетес подсчитывал свои доходы на прилавке, да два тощих старика подметали пол. Толстый хозяин покосился на киммерийца недоверчиво и поспешно прикрыл ладонью рассыпанные монеты.

– Вина, – заказал Конан и выудил последние медяки из своего кошелька. Несмотря на вчерашний кутеж, он еще сохранил шесть золотых из тех денег, что дал ему темнокожий купец.

– Я не ворую у друзей, – добавил он, когда Абулетес отгреб рукой деньги с прилавка.

– У друзей? Какие друзья? В Пустыньке нет никаких друзей. – Абулетес наполнил глиняную кружку вином из бочки и поставил ее перед киммерийцем. – Или, может быть, ты вообразил, что сумеешь купить себе друзей на то золото, которое ты вчера ночью разбрасывал вокруг себя? Вообще, откуда у тебя золото? Может быть, ты приложил руку к тому, что случилось этой ночью во дворце? Нет, этого вообще не может быть. Ты швырял деньгами, словно ты сам царь Илдиз собственной персоной, еще до того, как это произошло. Тебе надо быть поаккуратнее и не демонстрировать в Пустыньке золото так откровенно.

Хозяин бы еще мог долго разглагольствовать, но Конан прервал его.

– А что такого случилось во дворце? – Он задал вопрос совершенно равнодушно и сделал большой глоток вина.

– Убит советник короля, еще пара придворных и дюжина лейб-гвардейцев.

– Дюжина!

– Я же сказал – дюжина. Убитые стражники повсюду. Исчезли подарки Илдиза Тиридату. И при том никто не видел даже тени грабителя. Ни одна душа во всем дворце. – Абулетес поскреб грязной лапой свой многослойный подбородок. – Правда, двое часовых видели какого-то человека, бегущего из дворца. Крупного, высокого человека. Наверное, такого же высокого, как ты.

– Конечно, это я и был, – фыркнул Конан. – Я перепрыгнул через стену и вернулся обратно, со всем, что я там награбил, на спине. Ты сказал, украли все подарки? – Он осушил свою кружку и поставил ее перед толстяком. – Еще раз того же самого.

– Пять драгоценных камней, пять танцовщиц и золотой ларец. – Абулетес отвернул кран бочки и снова протянул кружку Конану. – Говорят, было еще больше. Во всяком случае, это все украли. Я вижу, ты там не был, но почему тебя это так интересует?

– Я вор. Кто-то проделал трудную работу. Теперь мне нужно учиться у него ремеслу.

У кого? – спрашивал он себя. Совершенно очевидно, что Анкар никому, кроме него, не поручал этого дела, тут он был спокоен. Конечно, оставались стражники, которые не удержались от соблазна и стянули танцовщиц и драгоценности, устилая себе путь телами своих верных присяге товарищей. Или лейб-гвардейцы, которые впустили вора тайком во дворец, были убиты им из чувства признательности.

Абулетес откашлялся и плюнул на пеструю тряпку, которой затем протер прилавок.

– Я бы лучше на твоем месте держался от этого дела подальше. Воры явно не из Пустыньки. С теми, кто обворовывает королей, лучше не связываться. Это могут быть и колдуны. Соображай сам: ведь никто не видел даже тени их.

Конечно, это могли быть и колдуны, подумал Конан. Но почему колдуны (или кто это там был) пошли на такой риск – украсть из дворца пять девушек – этого он не мог понять. И кроме того, волшебники не встречаются в таких количествах, это он знал твердо.

– Никак ты заботишься обо мне, Абулетес? Не ты ли говорил, что в Пустыньке не бывает друзей?

– Ты слишком легко обращаешься с деньгами, – кисло ответил хозяин. – Вот и все. Не воображай, что за этим что-то кроется. Тот, кто ведет такую игру, слишком крупная фигура для таких, как ты. Это может стоить тебе головы, а у меня будет одним постояльцем меньше.

– Наверное, ты прав. Клянусь Белом! Мне необходимо немного свежего воздуха. Бездельничать и обсуждать при этом чужую добычу – это вызывает у меня желудочные колики.

* * *
Толстый хозяин мрачно пробормотал себе что-то под нос, когда Конан вышел на улицу. Воздух Пустыньки был каким угодно, только не свежим. Вонь, распространяемая гнильем всех видов и сортов, смешивалась с запахом человеческих экскрементов и блевотины. Камни мостовой – там, где не было небольших озер, наполненных жидкой грязью, были покрыты густым слоем липких нечистот. Из переулка, который был настолько узок, что едва позволял протиснуться пешеходу, доносились хныкающие жалобы жертвы налета, взывающей о помощи. А может быть, то была подсадная утка. Одно было так же вероятно, как и другое.

Конан целеустремленно шагал по вонючим улочкам воровского квартала, несмотря на то, что, в сущности, он совершенно не был уверен в своих целях. Скупщик краденого в жилете, тускло блеснувшем серебряной вышивкой, проходя мимо, приветственно кивнул ему. Обнаженная девка, всю одежду которой составляли медные колокольчики у щиколоток, занявшая свой пост в подворотне, улыбнулась широкоплечему молодому парню и внезапно почувствовала себя не такой уж усталой. Конан почти не заметил их, как не заметил и «слепого» нищего в черных лохмотьях, который ощупывал улицу выломанной в лесу палкой и, бросив взгляд на свирепое лицо варвара, спрятал под грязным тряпьем свой нож. Столь же мало внимания уделил он троим, что шли за ним по извилистым улицам, скрывая лица платками и судорожно сжимая под изношенными плащами свои тяжелые трости, – шли до тех пор, пока мускулы его рук и мощный меч на его боку не убедили их в необходимости избрать себе другую дорогу.

Конан пытался уговорить себя: подвески были для него недосягаемы. У него не было и тени предположения, кто мог бы их выкрасть, и ни малейшего понятия о том, где они могут сейчас находиться. Однако десять тысяч золотых не были чем-то таким, что можно было так запросто упустить. И кроме того, оставалась Велита, рабыня, которая была бы счастлива с любым господином, обращайся он с ней ласково, и которой он обещал – нет, поклялся – ее освободить. Поклялся Белом и Кромом. Так что налицо клятва и десять тысяч.

Только теперь он осознал, что покинул уже пределы Пустыньки и находится на улице Серебряной Рыбы, недалеко от вывески «Танцора с быками».

Посреди широкой улицы был обсаженный деревьями бульвар. Паланкины, несомые рабами, встречались здесь не реже, чем просто пешеходы, а нищих не было вообще ни одного. Здесь была далеко не Пустынька, но все же у него были друзья и здесь – или, по меньшей мере, знакомые. Вывеска кабачка – стройный юноша в кожаном поясе демонстрирует свое танцевальное искусство между острых рогов быка – скрипела под ветром, когда он подошел ближе.

Кабаки, думал Конан, высматривая знакомое лицо, все одинаковы, независимо от того, в Пустыньке они находятся или за ее пределами. Вместо карманников и взломщиков за столами восседают тучные купцы в пурпурном шелке и зеленом бархате, а различаются они лишь методами, с помощью которых присваивают чужое. Вместо фальшивомонетчика здесь лишал людей их денег некий тощий человек, который доставал их через черный ход в королевские покои. Сводники одевались здесь, как аристократы, в багряные одежды и вешали в уши изумруды, а кое-кто из них и в самом деле был аристократом, и все равно это сводники. Девки носили золото вместо меди и рубины вместо хрусталя, но они были такие же голые и занимались тем же самым ремеслом.

Конан обнаружил того, кого искал, за столиком возле стены. Купца Ампартеса мало беспокоило, благоприятно ли королевское правление для того товара, который он покупал. Как только в Шадизаре что-нибудь происходило, Ампартес мгновенно был в курсе. Стул против кругленького купца затрещал под тяжестью киммерийца, когда Конан рухнул на него – звук, сходный с тем, что сорвался с губ Ампартеса. Лоснящиеся щеки купца вздрогнули, темные глаза округлились, беспокойные пальцы вцепились в клиновидную бородку.

– Что ты здесь делаешь, Конан? – прошипел он и побледнел от страха, что кто-нибудь услышит это имя. – У меня сейчас нет надобности в... в твоем особом товаре.

– Но я имею надобность в твоем. Расскажи-ка мне, что случилось в городе прошлой ночью.

– Ты... Ты имеешь в виду, во дворце? – пискнул Ампартес.

– Нет, – ответил Конан и подавил улыбку, когда заметил облегчение, мелькнувшее на лице собеседника. Он взял оловянный кубок с подноса служанки, единственное одеяние которой состояло из полосы алого шелка шириной в ладонь, повязанной над бедрами, и наполнил его вином из покрытого голубой глазурью кувшина Ампартеса.

Девушка одарила его призывной улыбкой, но не будучи удостоена повторного взгляда, оскорбленно вскинула белокурую головку и поспешила дальше.

– Но все остальное, что было необычного, – все!

Последующие два часа купец выбалтывал все, что только было возможно – счастливый тем, что Конан не собирается впутывать его в дело о краже из дворца.

Конан узнал, что прошедшей ночью торговец вином удавил свою возлюбленную, потому что застукал ее со своим сыном. Что один ювелир был заколот своей женой по причине, неизвестной никому. Что была похищена племянница одного аристократа, но при этом те, кто его знают, уверяли, что деньги за выкуп, которые он выплатит из ее наследства, пойдут на оплату его многочисленных долгов. Что воры обчистили пять купеческих домов и два аристократических. Что у одного господина уличные грабители отобрали даже его паланкин и нательное белье. Что одному торговцу рабами перерезали горло в его собственном доме, где он проводил аукционы; одни полагают, что это случилось во время поисков ворами ключей от его сундуков с золотом, другие считают это прискорбное событие следствием того, что он не следил за происхождением своего товара и имел неосторожность продать украденную аристократку из Кофа. Что один купец из Акифа, который посетил один уважаемый дом своих друзей, называемый Домом Ягненка Хебраса...

– Довольно! – Конан хлопнул ладонью по столу. Ампартес уставился на него с полуоткрытым ртом. – То, что ты мне до сих пор рассказывал, может случиться в Шадизаре каждую ночь, и все это совершенно обычные вещи. Не надо говорить о золоте и кражах. Только о том, что было необычного.

– Я не понимаю, чего ты хочешь, – жалобно сказал купец. – Есть еще история с пилигримами, но на ней не заработаешь. Я не понимаю вообще, зачем я теряю с тобой время.

– Пилигримы? – быстро переспросил Конан. – А что с ними было странного?

– Во имя Митры, почему ты хочешь... – Ампартес судорожно глотнул, когда его пронзил взгляд ярко-синих глаз Конана. – Ну, хорошо. Они пришли из Аргоса, далеко с запада, и целой процессией направляются к одному царю, который находится в Вендии, не менее далеко на Востоке.

– Я не нуждаюсь в лекции по географии, – проворчал Конан. – Я слышал об этих странах. Что такого необычного натворили эти пилигримы?

– Они покинули город за два часа до первых петухов – вот что было странно. Как я слышал, это связано с какой-то клятвой или с обетом не находиться ни в одном городе на рассвете. Примерно так я понял. Ну, что тебе это дает?

– Это мое дело. Просто рассказывай то, что я хочу услышать. Что за люди эти пилигримы?

Качнув головой, Ампартес посмотрел на Конана с укоризной.

– Клянусь Колоколом Зандруса, человек! Ты, вероятно, ожидаешь, что я знаю о компании пилигримов больше, чем то, что она просто существует на свете?

– Ожидаю, – сухо ответил Конан, – что ты всегда знаешь, какие аристократы сколько проиграли в карты, кто с чьей женой спит, и как часто чихает наш добрый король. Пилигримы, Ампартес. Немножко напряги свои мозги...

– Но я больше не знаю...

Толстый купец вздрогнул, когда Конан положил на стол левую руку. Ножны под мышкой были пусты, а правая рука Конана скрывалась под столом.

– Это были просто паломники, что еще можно к этому добавить? Мужчины в плащах с капюшонами из домотканой шерсти, которые полностью их скрывали. Они сопровождали тела своих пяти собратьев, которые скончались по дороге, и находились теперь в винных бочках, притороченных к седлам верблюдов. Вероятно, они дали клятву, что до этого сундука или ларя доберутся все, кто начал паломничество, живые или мертвые. Лошади у них были не лучше и не хуже, чем у других пилигримов. Во имя Митры, Конан, разве можно много рассказать о пилигримах?

Пять тел, думал Конан в ярости, пять танцовщиц!

– Их сопровождали воины или вообще кто-нибудь вооруженный?

Ампартес покачал головой.

– Как я слышал, никто не видел у них даже перочинного ножика. Они заявили страже у ворот Меченосца, что охраной им служит дух их божества. А стражник тогда заметил, что хороший меч вернее и что одних солдатских сапог маловато.

– Что за солдатские сапоги?

– О боги! Я что, должен знать тебе еще что-то об их сапогах? – Он стиснул руки. – Ну, ладно. Я слышал, что на одном из них были кавалерийские полусапожки. Его плащ при подъеме распахнулся, и они были видны. – Его интонация стала насмешливой. – Ты хочешь еще знать, как они выглядели? Красные, с украшениями в виде змеи. Необычно, но так оно и было. И это все, что я знаю об этих проклятых пилигримах, Конан. Ты удовлетворил, наконец, свое любопытство? Что, во имя всех богов, нужно от пилигримов такому, как ты?

– Может быть, я хочу немного приобщиться к религии, – ответил киммериец и засунул свой кинжал обратно в ножны. Купец расхохотался так, что слезы потекли по его крепким щекам, и он не заметил, как Конан его покинул.

Варвар спешил через весь Шадизар к конюшне, где он поставил своего коня. Теперь он знал, что не ошибается. В этом убедили его не только пять «трупов» в бочках, но и тот факт, что они покинули город через ворота Трех Мечей. Оттуда начиналась дорога на северо-восток к караванному пути из Хесрона через горы Кезанкиана на Султанапур. Несмотря на то, что слово «Вендия» было для него просто звуком, он знал, что отправляясь туда, нужно выехать через ворота Черного Трона и двигаться дальше через Туран и море Вилайет.

Как только он оказался в седле, он покинул город через ворота Трех Мечей и бросился в погоню за Велитой, подвесками и десятью тысячами золотых.

Глава 6

Человек в боевом облачении разительно отличался от остальных собравшихся в аудиенц-зале короля Тиридата. От поножей, надетых поверх полусапог, до кольчуги и кирасы его доспех был угольно-черным и не отражал света. Даже султан из конского волоса на гребне его шлема, который он держал под мышкой, был темно-красным, вместо багряного. Это был Гаранидес, капитан конницы, который пробил себе путь в жизни без ходатаев и родственных связей. Иногда остроносый капитан задавался вопросом, стоило ли вообще это восхождение затраченных на него сил.

Из остальных присутствовавших в этом покое, облицованном пластинами слоновой кости, достойны упоминания еще двое. Тиридат, король Заморы, в небрежной позе развалился на троне, подлокотники которого были сделаны в форме золотых охотящихся леопардов, готовых прыгнуть, а спинка – в форме павлина, раскрывшего хвост, с опереньем из изумрудов, рубинов, сапфиров и жемчугов.

Вялыми пальцами монарх держал золотой кубок с вином. Его одеяние цвета аметиста было измято и покрыто пятнами. Он едва был в состоянии держать глаза открытыми. Свободной рукой он гладил плечо стройной белокурой девушки, которая стояла возле трона на коленях, одетая лишь в ароматное облако шелка и широкий жемчужный воротник на лебединой шее. Юноша, тоже белокурый и стройный, точно так же одетый (или, вернее, раздетый), как и девушка, стоял на коленях по другую сторону трона и дулся, потому что король предпочел сейчас не его.

Второй человек, который заслуживал внимания больше, чем король, стоял на три шага правее трона. Он был седовлас, от возраста слегка сутулился, и его круглое лицо выражало ум. Он носил украшенное золотом платье и золотую печать Заморы на изумрудной цепи. Его звали Агарес. Печать попала к нему вследствие смерти Мальдера, прежнего советника короля, погибшего прошлой ночью.

– Знаете ли вы, зачем вас призвали, капитан? – спросил Агарес.

– Нет, монсеньер, – твердо ответил капитан. Советник смотрел на него выжидающе, пока он, наконец, не добавил: – Я позволю себе предположить, что это как-то связано с событиями прошедшей ночи.

– Правильно, капитан. А вы не подозреваете, почему мы пригласили сюда именно вас и никого другого?

– Нет, монсеньер.

На этот раз он действительно не имел ни малейших догадок. Вскоре после того, как рассвело, его сняли с внешнего поста на кофийской границе и вернули в столицу. Ему никогда не давали легких поручений, но на что же еще может рассчитывать офицер без связей?

– Выбор пал на вас потому, что вы в прошлом году несли службу вне стен Шадизара. – Гаранидес моргнул, и советник улыбнулся. – Я замечаю ваше удивление, капитан, несмотря на то, что вы так искусно пытаетесь его скрыть. Удивительная способность для военного. Поскольку вас не было в городе, вы не можете быть причастны к заговору, который сделал возможными события вчерашней ночи.

– Заговор! – вырвалось у капитана. – Простите, монсеньер, но королевская лейб-гвардия всегда была верна трону!

– Верность своим товарищам – хорошая черта, капитан. – Голос советника стал суровым. – Но она не должна заводить вас слишком далеко. Те, кто нес службу этой ночью во дворце, будут подвергнуты допросу.

Гаранидес ощутил, как пот выступил у него на лопатках. У него не было ни малейшего желания составить компанию тем, кто будет пользоваться усиленным вниманием королевских заплечных дел мастеров.

– Монсеньер, я всегда был честным и преданным солдатом.

– Сегодня утром я анализировал ваши действия, – задумчиво сказал Агарес. – Ваше возвращение в город сейчас – словно знак, посланный Митрой. Наступили опасные времена, капитан.

– Их головы! – внезапно фыркнул король. Его затуманенный взор блуждал от капитана к советнику. Гаранидес был потрясен мыслью, что он, оказывается, совершенно забыл о присутствии своего повелителя.

– Я хочу, чтоб их головы торчали на копьях, Агарес. Они украли мою... мою дань, полученную от Илдиза. Моих танцовщиц. – С мрачной улыбкой он бросил беглый взгляд на рабыню, а затем повернулся к Гаранидесу. – Вы вернете их мне, капитан, слышите? Девушек, подвески, ларец. И еще головы, головы!..

Рыгнув,монарх рухнул на трон, как мешок.

– Больше вина, – пробормотал он.

Белокурый юнец поспешно вышел и вернулся вскоре с хрустальным кувшином в руке и льстивой улыбкой на устах.

Капитан покрылся испариной. Хотя все вокруг знали, что король – горький пьяница, все же видеть это своими глазами было для него ужасно.

– Оскорбление, нанесенное этим похищением его величеству, разумеется, чудовищно, капитан, – сказал Агарес, украдкой бросив взгляд на короля, который почти зарылся лицом в кубок. – Однако более дальновидные соображения заставляют думать о том, что убит ведь был Главный Советник короля.

– Вы полагаете, монсеньер, что это и есть основная причина, а все остальное должно только отвлекать нас от нее?

– А вы неглупы, капитан. Вы еще можете далеко пойти. Да, все остальное не имело смысла! Некие силы за рубежом имели несомненное основание желать смерти Главного Советника. Может быть, это был сам Илдиз, собственной персоной? Он мечтает о власти над миром, а Мальдер вставлял ему палки в колеса. – Агарес в задумчивости играл цепочкой, на которой висела печать. – В любом случае бесспорно одно: Илдиз, или кто там отвечает за это, послал своих людей, и они проникли во дворец. Один из допрашиваемых офицеров в агонии прокричал имя Рыжего Ястреба.

– Это всего лишь разбойница, монсеньер.

– И все же тот человек повторял его, умирая. Ведь она из тех, кто отважится ради золота на любой риск. И мы вообще не знаем, где нам искать, пока кто-нибудь из допрашиваемых не выболтает еще чего-нибудь. – По его тону было ясно, что пытки будут продолжены, пока он не узнает достаточно много. Гаранидес содрогнулся. – Вы, капитан, возьмете два эскадрона кавалерии и поскачете на охоту за Рыжим Ястребом. Поймайте ее и в цепях доставьте сюда. А тогда мы быстро узнаем, имеет ли она отношение к этому делу.

Гаранидес набрал в грудь воздуха.

– Монсеньер, мне нужно хоть какое-то указание, в каком направлении вести поиски. Эта разбойница творит свои непотребства по всей стране.

Невнятно хихикнул не то невольник, не то невольница – кто именно, понять было невозможно, потому что Тиридат прижал к своей груди обе белокурые головы.

Советник бросил на короля беглый взгляд и скривил губы.

– Перед самым рассветом через ворота Меченосца Шадизар покинули несколько всадников, которые выдавали себя за пилигримов. Я полагаю, что это были люди Рыжего Ястреба.

– Я выступаю сейчас же, монсеньер. – Гаранидес низко поклонился. Он боялся, что солдаты, которые в то время несли вахту у ворот, тоже попали в число допрашиваемых. – С вашего разрешения, монсеньер? Ваше величество?

– Найдите эту банду, капитан, – сказал Агарес, – и вы получите свою награду.

Костлявой рукой он сделал капитану знак, что тот может идти, но в то время, как Гаранидес поворачивался, король зашатался и при этом уронил на пол обоих своих бледнокожих любимцев.

– Найдите мои подвески! – заорал пьяный монарх. – Найдите мой золотой ларец и моих танцовщиц! Найдите мои подарки от Илдиза, капитан, или я прикажу увенчать вашей башкой копье! Убирайтесь!

Ощущая во рту какой-то кислый привкус, Гаранидес поклонился еще раз и, пятясь, вышел из покоя.

* * *
В саду дома, снятого Имхеп-Атоном, легкий ветерок шуршал в деревьях и качал пестрые цветы. Это был прелестный сад, но волшебник был не рад ему. Он был уверен, что варвар, требуя пяти дней для приготовлений к похищению подвесок, блефовал, – потому что чародей имел опыт общения с ворами и ходы их мыслей были ему знакомы. Однако он никак не ожидал, что киммериец впадет в такое варварство и превратит дворец в бойню. И еще ему понадобилось убить королевского Главного Советника, во имя Сета!

Разумеется, ему было безразлично, сколько заморийцев умрет и каким образом это случится, но этот идиот своими убийствами поставил на ноги весь город. Теперь надо побеспокоиться о том, чтоб вор не попался прежде, чем отдаст подвески.

Волшебник расхаживал взад-вперед, когда его шемитский слуга явился в сад. Гигант невольно вздрогнул при виде искаженного лица своего господина.

– Я выполнил ваш приказ, магистр.

– Где киммериец? – голос волшебника был опасно ласковым... Если этот слабоумный вел себя как последний остолоп...

– Он исчез, магистр. С раннего утра его не видели на постоялом дворе.

– Исчез!

Шемит, сильный, как медведь, поднял руки, словно защищаясь от ярости своего господина.

– Так мне сказали, магистр. Он послал передать одной девке в этом кабаке, что отлучится на некоторое время, и ускакал на северо-восток.

Имхеп-Атон нахмурился еще мрачнее. Северо-восток? На северо-востоке ничего нет, кроме караванной тропы из Хесрона в Султанапур. Разве что варвар хочет продать подвески в страну, откуда их вывезли? Совершенно очевидно, что он решил работать на себя. Но, во имя Сета, почему он взял с собой танцовщиц? Он тряхнул головой, похожей на голову хищной птицы. Побуждения этого дикаря бессмысленны.

– Позаботься о верховых и вьючных животных для нас обоих. Мы тоже отправляемся на северо-восток. Киммериец дорого заплатит за свое предательство!

Глава 7

Колодец Королей лежал на расстоянии многих конных переходов на северо-восток от Шадизара. Он был обнесен огромными, разбросанными как попало черными каменными глыбами, источенными беспощадным временем. Некоторые считали их остатками древней стены, однако никто не мог сказать, когда они были воздвигнуты, точно так же, как никто не знал, каким королям этот колодец когда-то принадлежал.

Конан направил своего коня в щель между каменных глыб к кривым деревцам, росшим возле колодца, сложенного необработанными булыжниками, где он и спешился. Между деревцами, по другую сторону колодца, удобно расположились четыре темнокожих человека с покрывалами, которые защищали от солнца пустыни их головы и плечи. Они следили за ним темными глазами, которые то и дело обращались с откровенной жадностью к его коню.

Он отбросил назад край своего хауранского плаща, чтобы они могли заодно увидеть и его меч, и вытащил из глубины колодца ведро воды. Кроме плаща на нем была только набедренная повязка – Конан решил не обременять себя лишней одеждой.

Четверо соединили головы и зашептались, не глядя в его сторону. Один из них, который, судя по почтительному обращению остальных, был их предводителем, носил кольчугу, в то время как остальные довольствовались кожаными латами. На боку каждого из них висело по кривой старой сабле того рода, что покупается у честного торговца оружием за небольшие деньги, несмотря на вполне приличное состояние. Позади них Конан увидел связанную нагую женщину; запястья и локти стянуты за спиной, колени под подбородком, а пятки крепко привязаны к ее заду.

Она подняла голову, отбросила назад гриву рыжих волос и удивленно уставилась на него поверх кляпа, сделанного из грязной тряпки, зелеными, слегка косящими глазами. Это была гадалка.

Конан вылил ведро воды в каменное корыто для своего коня и вытащил второе – для себя. Когда он видел эту женщину в последний раз, она проявила свою благодарность тем, что не предупредила его о нападении двух иранистанцев. И кроме того, он должен искать Велиту...

Он плеснул себе воды в лицо, но в такую жару это мало освежало. Остаток воды он вылил себе на голову. Четверо продолжали шептаться.

До сих пор ему удавалось выследить пилигримов, расспрашивая тех путников, которые не бросались бежать при виде человека такого роста. Они видели достаточно для того, чтоб указывать ему направление. Однако со вчерашнего дня он встретил только старика, который забросал его камнями и быстро спрятался за кустами, и мальчика, который вообще ничего не видел.

– Не встречали ли вы пилигримов? – крикнул он четверым напротив, доставая третье ведро из колодца. – Закутанных людей на лошадях и с вьючными верблюдами.

Горбатый нос предводителя клюнул воздух.

– И что нам с того будет?

– Пара монет, если вы скажете мне, где они.

Лучше было бы не вводить в соблазн этих ребят. У него не было желания терять время на убийство этих стервятников. Он попытался изобразить дружескую улыбку.

– Если бы у меня было золото и серебро, я не гонялся бы за пилигримами, а лакал бы вино в Шадизаре. – Он вытер руки о свой плащ.

– Что тебе от них вообще надо? – спросил предводитель.

– Это мое дело, – ответил Конан. – И ваше. Вы получите за него медные монеты, если сможете мне помочь.

– Мы видели их, – заверил его тот, что был в кольчуге. Он потер руки и встал. Он подошел к Конану, протягивая правую ладонь. – Сперва покажи монеты.

Конан запустил пальцы в кожаный кошелек на своем поясе. Предводитель издевательски ухмыльнулся и внезапно выхватил кинжал с трехгранным лезвием. С зловещим смехом трое остальных вытащили свои кривые сабли и подбежали к предводителю, чтобы и им досталось кое-что из добычи. Конан поднял левой рукой полное ведро воды и с силой опустил его на голову предводителя, так что вода расплескалась во все стороны, прежде чем парнишка рухнул на землю. Почти одновременно с этим он извлек из ножен под мышкой свой кинжал, и вот уже рукоятка торчит из горла следующего из троих оставшихся. И только теперь он обнажил меч.

– Да поможет мне Бел! – крикнул он.

Он перепрыгнул через умирающего, который корчился на земле, пытаясь вытащить клинок из горла. Широкий взмах меча, и третье тело, как мешок, падает на землю, а голова отлетает в сторону.

Последний поднял саблю над плечом, когда киммериец напал на него, держа меч двумя руками, и клинок проткнул насквозь кожаный доспех, так что острие вышло со спины. Черные глаза остановились, и он повалился набок, все еще задирая вверх свою саблю.

Конан извлек кинжал и меч из тел убитых и заботливо протер их. Женщина следила за ним большими глазами и откинулась так далеко, как только смогла, когда он приблизился к ней. Но он осторожно разрезал стягивающие ее путы и снова отвернулся, пряча свой кинжал.

– Если у тебя не было лошади, – сказал он, – ты можешь взять одну из тех, что принадлежали этим мерзавцам. Остальные мои. Можешь забрать оружие, а кроме того, получишь кое-что в качестве возмещения тех неприятностей, которые ты пережила.

Но не очень много, подумал он. Он ничего ей не простил. А лошади, даже если это не более, чем простые клячи, ему пригодятся, если ему придется еще долго гоняться за этими проклятыми пилигримами.

Рыжеволосая женщина подошла к убитым, растирая запястья. Ее нагота ее абсолютно не беспокоила. Она была красавица с белоснежной кожей, с длинными ногами, нежной округлой грудью. Она двигалась так плавно, что он невольно спросил себя, не танцовщица ли это часом. Она схватила кривую саблю и внимательно осмотрела клинок, покрытый точками ржавчины. Внезапно она поставила ногу на грудь убитого.

– Скотина! – прошипела она.

Конан стал обладателем еще пяти лошадей, и одна из них была лучше, чем четыре остальных. Кони были разных достоинств в зависимости от ранга их прежних владельцев. Неожиданно женщина резко повернулась к нему, прижимая кулаки к бедрам. С растрепанными волосами, которые падали ей на лицо, как рыжая грива, она казалась львицей, принявшей человеческий облик.

– Они напали на меня неожиданно, – заявила она.

– Конечно, – проворчал Конан. – Я думаю отдать тебе вороного, он лучше остальных...

Он связал поводья остальных четырех – косматых степных животных, на две ладони ниже в холке его собственного серого, и закрепил узел на высокой луке своего седла.

– Будет лучше всего, если ты немедленно вернешься в Шадизар. Женщине без провожатого опасно находиться здесь. Как ты вообще пустилась в путь одна?

Она стремительно шагнула к нему.

– Я же сказала – они застали меня врасплох. Иначе мой клинок быстро познакомил бы их со смертью.

– А я сказал – «конечно». Я не могу проводить тебя до города. Я преследую людей, которые кое-что у меня украли. Нечто... нечто мое.

У нее вырвалось рычание, как у пантеры. Он успел отшатнуться и броситься между лошадьми, уклоняясь от удара ее сабли, которой она едва не срубила ему голову.

– Разрази тебя Деркэто! – выругалась она и пролезла под животом лошади, пытаясь его догнать. Он увернулся в сторону, и острие сабли воткнулось в пересохшую землю в том месте, где только что находилась его голова.

Он бросился на спину и попытался избежать удара ее клинка и лошадиных копыт. Лошади рассерженно топтались, пока они носились вокруг них.

Наконец беспокойные движения животных позволили ему проскользнуть под лохматым животом коня, как раз когда она ткнула саблей, в очередной раз нападая. В падении он ударил ее руками под колени. Оба они рухнули на жесткую глину, и внезапно он почувствовал на себе руки дикой кошки в человеческом обличье, которая царапалась и пыталась освободить свой клинок. Нежные округлости ее тела скрывали сильные мышцы, и ему было нелегко удерживать ее.

– Ты что – женщина, одержимая буйством? – заорал он.

Вместо ответа она впилась зубами в его плечо.

– Кром!

Он отшвырнул ее от себя. Она перекатилась на земле и вскочила на ноги. С удивлением он увидел, что она все еще держит в руках ржавую саблю.

– Мне не нужен защитник-мужчина! – прошипела она. – Я не изнеженная наложница!

– Я этого и не говорил, – огрызнулся он. Наконец-то он получил возможность вытащить из ножен свой меч, когда она с диким криком снова набросилась на него. Ее зеленые глаза сверкали, ее лицо было искажено яростью. Он поднял меч, отражая удар ее сабли. С треском сломался ржавый клинок, и она, словно не веря, уставилась на короткий обломок, который остался у нее в руке.

Без малейшего колебания она швырнула бесполезный кусок железа в лицо Конану и повернулась, чтобы умчаться к убитым, лежавшим возле колодца, потому что их оружие все еще находилось при них. Конан подкрался к ней сзади, и когда она наклонилась, чтобы поднять саблю, шлепнул ее мечом плашмя по соблазнительному задику. Когда сталь коснулась ее упругих округлостей, она отпрянула со злобным криком. Она делала один ошибочный выпад за другим, поскользнулась в луже крови и перелетела через каменную ограду колодца.

Конан склонился, чтоб вытащить ее. Его руки схватили гибкое тело, и тяжесть его затащила Конана в колодец почти до подмышек. Он вытащил рыжую до щиколоток из воды, и она болталась в его руках над глубиной колодца.

– Разрази тебя Деркэто! – ругалась она. – Отпусти меня, безродный пес!

– В Шадизаре, – сказал он неторопливо, – я спас тебя по меньшей мере от оскорблений. Ты обозвала меня мальчишкой-варваром, допустила, чтоб мне чуть не снесли голову, и под конец исчезла без единого слова благодарности.

– Сын спившегося болвана! Шлюхино отродье! Выпусти меня наконец!

– Здесь, – продолжал он, словно вообще не слышал ее, – я избавил тебя от бесчестья или, по крайней мере, от участи быть проданной на невольничьем рынке. А может быть, они просто перерезали бы тебе глотку после того, как вдоволь натешились бы с тобой.

Она резко дернулась в его руках, и он ниже наклонился над краем колодца, опуская ее в воду глубже еще на ширину ступни. Ее вопли отразились от стен колодца, и она затихла.

– Ты и не собирался меня спасать, – прохрипела она. – Ты бы просто-напросто проехал мимо, если бы эти псы не затеяли бы с тобой ссоры.

– Независимо от того, проехал бы ли я мимо, или они убили бы меня, тебе бы сейчас пришлось рассуждать самой с собой о том, сколько за тебя заплатят покупатели.

– А тебе в награду ничего, конечно, не нужно, – сказала она, чуть не плача. – Проклятье Деркэто на твою голову, ты, вонючий остолоп из варварской страны!

– Я утомился слушать твои оскорбления, – свирепо сказал он. – И я хочу, чтобы ты сейчас же поклялась мне именем Деркэто – раз уж ты постоянно поминаешь богиню любви и смерти. Ты должна дать мне обет, что никогда больше бранное слово в мой адрес не сорвется с твоих губ, и ты никогда больше не поднимешь на меня руку.

– Волосатый кретин! Плоскостопый варвар! Ты что, вообразил, что ты можешь меня заставить...

Он прервал ее.

– У меня устали руки. Я не могу больше ждать, твои ноги так легко скользят по камню.

– Я поклянусь. – Ее голос вдруг стал ясным и отчетливым. – Вытащи меня, и я поклянусь тебе на коленях, в чем ты только захочешь.

– Сначала клянись, – приказал он. – Я не хотел бы снова кидать тебя в колодец. Сначала определимся с видами на будущее. – Ему показалось, что он слышит, как маленький кулак в бешенстве ударил о каменную стену колодца. Он улыбнулся.

– Ты безобразная обезьяна! – выругалась она с прежней горячностью. – Хорошо, я клянусь тебе именем Деркэто, что я никогда не скажу тебе дурного слова и никогда не подниму на тебя руку. Я клянусь. Теперь ты доволен?

Он вытащил ее и бережно опустил на землю возле колодца.

– Ты... – она прикусила губу и сверкнула на него глазами снизу вверх. – Тебе не обязательно быть таким грубым, – сказала она почти беззвучно.

Вместо ответа он расстегнул свой пояс и прислонил ножны с мечом к колодцу.

– Что... что ты собираешься делать?

– Ты что-то говорила о вознаграждении. – Он выскользнул из своей набедренной повязки. – И поскольку я уже отчаялся услышать из твоих уст хоть слово благодарности, я все равно свое получу.

– Так ты простой насильник, – горько сказала она.

– Это очень похоже на слово оскорбления, девушка. О насилии не может быть и речи. Тебе нужно только сказать «стой», и я со своей стороны могу тебе обещать, что ты уедешь отсюда нетронутой, словно девственница.

Он улегся на нее, и несмотря на то, что она забарабанила кулаками по его плечам и выкрикнула дикое проклятие, к словечку «стой» однако же не прибегла, и очень скоро их восклицания зазвучали совершенно иначе, потому что она была пылкой цветущей женщиной, а в женщинах Конан кое-что понимал.

Пока он снова надевал свою набедренную повязку и застегивал пояс, она искала среди вещей убитых что-нибудь, чем можно было бы прикрыть наготу. Ее собственную одежду, как она сказала, негодяи порвали в клочья. Ему пришло в голову, что она выбирает себе оружие, однако у него не было сомнений, поворачиваться ли к ней спиной, даже тогда, когда она будет вооружена.

Он наполнил водой свою флягу из выделанной козьей кожи и приторочил ее к седлу.

– Подожди! – крикнула она. – Как тебя зовут?

На ней были солнечно-желтые, не особенно чистые шаровары, и изумрудно-зеленая куртка, которая была ей чересчур узка на груди, а на талии болталась свободно. Золотая лента с бахромой охватывала рыжие волосы, поднимая их над лицом. Ленту она вытащила из мешка одного из убитых, как успел заметить Конан.

– Конан, – ответил он. – Конан из Киммерии. А ты?

– Мое имя Карела, – гордо произнесла она. – И притом Карела из той страны, где нахожусь – по мере надобности. Скажи-ка, эти пилигримы, за которыми ты гонишься, – они что-то украли у тебя? Что-то важное? Я не в состоянии представить себе тебя набожным человеком, Конан из Киммерии.

Если он ей расскажет о подвесках, она бесспорно захочет участвовать в этом деле. То, как она умеет владеть саблей, не оставляло сомнений – она стоит воина-мужчины. Но он не хотел бы брать ее с собой. Если она почует запах десяти тысяч золотых, ему придется спать с открытыми глазами, давала она там клятву или не давала. В этом-то он был уверен.

– Да, кое-что важное для одного человека из Шадизара, – вскользь пояснил он. – Танцовщица, которая сбежала с этими пилигримами. А может быть – и это вполне вероятно, кстати, – они ее украли. Как бы то ни было, он влюблен в нее до глупости и готов заплатить пять золотых, если получит ее назад.

– Не много для прогулок по этой стране. Здесь бродят опасные бандиты, вроде этих сукиных сынов. – Она метнула взор на трупы, которые Конан оттащил подальше от колодца.

– Я ищу пилигримов, а не бандитов, – возразил он с улыбкой. – Они не окажут серьезного сопротивления. Будь здорова, Карела.

Он повернулся, чтобы уехать прочь, но ее следующая реплика заставила его остановить коня.

– Так ты не хочешь знать, где эти пилигримы?

Он удивленно воззрился на нее, и она встретила его взгляд большими зелеными глазами, совершенно невинными.

– Если ты знаешь, где они, почему ты до сих пор не упоминала об этом? И вообще, почему ты говоришь о них только сейчас? Мне кажется, на тебя непохоже добровольно рассказывать такие вещи.

– Эти шакалы – они совершенно вывели меня из терпения. – Она скроила гримаску, но ее взгляд быстро снова стал ясным. – Я была помешана от ярости, Конан. У меня была потребность излить ее на кого-нибудь. Но ведь ты, в конце концов, спас мне жизнь.

Конан задумчиво кивнул. Ее объяснение могло быть и правдой. Однако столь же вероятно могло быть и то, что она решила направить его по ложному пути. Но он все равно потерял след пилигримов, и ему предстояло, так или иначе, ехать наугад.

– Где ты их видела?

– К северу отсюда. Они стояли лагерем под каким-то невысоким холмом. Я покажу тебе. – Она вскочила в седло своего вороного. – Ну что, ты хочешь, чтоб я провела тебя в их лагерь, или ты будешь, стоять тут целый день?

Он не видел иной возможности заставить ее говорить, кроме как снова окунуть ее в колодец. Он отбросил край своего плаща, чтоб рукоять меча была свободна, и сделал ей знак трогаться в путь.

– Я знаю, – сказала она, улыбнувшись, и ударила коня пятками. – Тебе пейзаж нравится.

Да, здесь она права, подумал он. Однако он постоянно следил за ней одним глазом, потому что предательство с ее стороны считал вполне вероятным. Запасные лошади скакали за ними.

Глава 8

Остаток дня они ехали на север по холмистой равнине, на которой изредка встречались низкие кустарники. Когда они становились лагерем на ночь, Конан поинтересовался:

– Далеко они еще?

Карела пожала плечами. Ее крепкие круглые груди, казалось, вот-вот порвут зеленую куртку.

– Если мы отправимся в путь на рассвете, то будем там еще ранним утром.

Она принялась обламывать тонкие ветки кустов, росших поблизости, для костра, но он пинком разбросал хворост.

– Нам лучше никому не выдавать нашего присутствия, – буркнул он. – Почему ты вообще думаешь, что они еще там?

Она спрятала кресало обратно в свой заплечный мешок и улыбнулась ему, развеселившись.

– Если они и ушли, то ты по меньшей мере будешь ближе к ним, чем был до сих пор. Кто этот человек из Шадизара, который хочет вернуть невольницу?

– Если мы выступаем рано, то сейчас нам лучше спать, – ответил он, никак не реагируя на ее вопрос, и она улыбнулась снова.

Он укрылся своим плащом, однако не уснул. Вместо этого потихоньку наблюдал за ней. Она завернулась в одеяло, которое служило попоной ее вороному, а в качестве подушки использовала высокое седло из выделанной красной кожи. Он совершенно не верил, что она не задумала исчезнуть среди ночи со всеми лошадьми, однако через несколько минут он действительно убедился в том, что она собирается спать.

Ночь была соткана из глубокого мрака, звезды сверкали, как алмазы на черном бархате. Конан все еще не смыкал глаз. Выглянул прибывающий серп луны, и когда он поднялся над ним, Конан вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Незаметно он вытащил из ножен кинжал с узким лезвием, расстегнул бронзовую пряжку, скалывающую его плащ, и ползком скользнул в ночь. Трижды он проползал вокруг лагеря, и все это время чувствовал на себе глаза, но он не только не видел никого, но и не нашел следов, которые мог бы оставить невидимый шпион. И внезапно чувство, что кто-то за ним наблюдает, исчезло. Еще раз он обошел лагерь, но снова ничего необычного не заметил. Злой на самого себя он встал и вернулся назад к своему плащу. Карела все еще спала. Обессиленный, он укрылся плащом. Во всем виновата женщина. Он все время ждал предательства с ее стороны – и из-за этого начал видеть и чувствовать вещи, которых не существует.

Когда красное солнце поднялось над горизонтом, Карела проснулась, и они снова поскакали на север. Постепенно волнистая равнина превратилась в гористую местность. Конан спрашивал себя, что нужно этим людям так далеко к северу от караванной дороги. Внезапно девушка помчалась галопом.

– Там! – крикнула она. – За следующим холмом!

Он помчался за ней.

– Карела, назад! Карела!

Она неслась вперед и скоро пропала за холмом. Чокнутая, подумал он. Если паломники все еще там, она непременно обратит на себя внимание. Поднявшись на холм, он остановил коня. Ее нигде не было видно, и он не слышал больше стука копыт ее вороного.

– Конан!

Он повернулся на ее крик. Карела на своем вороном стояла на вершине холма справа от него.

– Кром! Девушка, что ты...

– Я Карела! – крикнула она. – Я Рыжий Ястреб!

Она пронзительно свистнула, и тотчас в ложбинах между холмами из-под земли выросла орда каких-то людей – пестрое смешение ярких одежд и оружия самых разных родов и видов. В мгновение ока он оказался в центре кольца стоящих плечом к плечу бандитов. Он осторожно сложил руки на луке седла. Одно неверное движение, и в него воткнутся четыре болта из четырех арбалетов, которые он обнаружил сразу, а возможно, имеются еще другие.

– Карела, – громко сказал он, – ты сдержишь обещание?

– Я не огорчила тебя неприветливым словом, – колко ответила она, – и не подняла на тебя руки. Я не сделаю этого и впредь. Но я боюсь, что не смогу сказать того же о моих людях. Ордо!

Крепкий чернобородый человек с кожаным браслетом на левой руке вывел своего коня из круга разбойников и остановился перед Конаном. Неровный шрам пересекал его лицо от брови до щетинистой бороды, под которой исчезал. Эта сторона его лица была искажена постоянной издевательской улыбкой. Его кольчуга несомненно раньше принадлежала состоятельному человеку, еще сейчас были заметны следы позолоты. В его ушах качались большие золотые кольца, на боку висел послуживший кривой меч.

– Она назвала тебя «Конан», – сказал рослый бандит. – А я Ордо, капитан Рыжего Ястреба. Я хочу знать – то есть, мы все хотели бы знать, почему мы прямо здесь и прямо сейчас не должны перерезать тебе горло.

– Карела привела меня сюда, – начал Конан и оборвал себя, когда Ордо ударил его кулаком размером с добрый окорок. Уцелевший глаз бандита, казалось, выскочит из орбиты, когда Конан отразил его удар.

Один миг оба они были неподвижны, а потом Ордо взревел:

– Взять его!

Десятки рук схватили киммерийца, вырвали у него меч и сбросили его с седла. Но из-за большого их количества нападающие мешали друг другу, и одолеть его было не так-то просто. Его кинжал нашел себе новое прибежище между ребер, скрытых желтой одеждой – в давке он не рассмотрел, кому они принадлежали; неосмотрительная рука была сломана в локтевом суставе, и несколько большее число людей, чем один, выплевывало выбитые зубы после того, как их лица познакомились с его могучими кулаками. Но численное превосходство было слишком велико, и в конце концов его противникам удалось связать ему руки за спиной и затянуть на его щиколотках кожаный ремень длиною в две ступни. После чего те, кто был обут в сапоги, начали пинать его под ребра. Наконец Ордо разогнал их дикими ругательствами и поднял голову Конана, держа его за волосы.

– Мы называем ее Рыжий Ястреб, – проворчал он. – Ты должен называть ее «госпожа», и не отваживайся больше никогда осквернять ее имя своим грязным ртом! Иначе тебе не жить!

– А почему он вообще должен жить? – спросил человек с лицом хорька, одетый в трофейную кирасу и лейб-гвардейский шлем, которому недоставало конского султана. – Гепакиах захлебнулся в собственной крови из-за кинжала этого парня. А я... – Он неожиданно скривился и выплюнул зуб. – Перережь ему глотку, и мы избавимся от него.

Ухмыляясь, Ордо извлек свой вендийский кинжал с «пламенеющим» клинком.

– Абериусу пришла в голову неплохая мысль.

Внезапно Карела пробилась на своем коне сквозь толпу, обступившую Конана, и ее зеленые кошачьи глаза сверкнули над ним.

– А тебе ничего в голову не приходит, Ордо?

– А, так ты все-таки верна своей клятве? – проворчал Конан. – Милая награда за то, что я спас тебя от невольничьего рынка или кое-чего похуже.

Ордо отпустил его волосы, и голова Конана упала обратно на землю.

– Рыжий Ястреб не может быть спасена – никем и ни от чего! – запальчиво рявкнул он. – Она получше любого мужчины управляется как с мечом, так и со своими мозгами! Не забывай этого!

Карела звонко рассмеялась.

– Конечно, я такая, дружок Конан. Если тебя кто-то и ударил, то это руки моих людей, но не мои. Ордо, мы забираем его в лагерь. Там ты в тишине и покое обдумаешь, что ты с ним хочешь сделать.

Человек со шрамом прокричал приказ, и под руки Конана мгновенно была продета веревка. Разбойники залезали в свои седла. Ордо схватил конец веревки, и они рысью пустились вскачь. Копыта лошадей вздымали пыль и мелкие камешки, которые дождем летели в лицо киммерийцу.

Конан сцепил зубы. Поскольку они связали ему руки за спиной, ему пришлось перевернуться на живот. Острые камни царапали его грудь, и жесткие комья глины раздирали кожу.

Когда лошади остановились, Конан выплюнул попавший в рот песок и грязь и жадно глотнул свежего воздуха. Казалось, не было такого мускула, такой кости, которые бы не болели, и кровь капала из тех его ссадин и царапин, которые не были еще забиты пылью. Он был вовсе не уверен в том, что умереть, волочась в пыли за скачущей лошадью, – это худшая участь, чем та, которую они для него приготовили.

– Ордо! – радостно крикнула Карела. – Ты уже разбил мою палатку!

Она соскочила с седла и побежала к красной полосатой палатке – единственной в лагере. Она стояла, укрытая в ложбине между двумя высокими подковообразными холмами. Скомканные одеяла лежали возле доброго десятка погасших кострищ. Несколько человек принялись снова раскладывать огонь, в то время как остальные вытащили кувшин с килом, крепкой пряной водкой, и пустили его по кругу.

Конан откатился в сторону, когда Ордо оказался рядом.

– Ты бандит, – прохрипел киммериец, – зачем тебе королевское сокровище?

Ордо не удостоил его ни единого взгляда.

– Вбейте колья! – заорал он. – И привяжите его!

– Пять подвесок с драгоценными камнями, золотой ларец, усыпанный самоцветами, – продолжал Конан, – подарки Илдиза Тиридату.

Ему совсем не по душе было, что эти негодяи узнают, из-за каких предметов он оказался в этих краях, ему будет нелегко сохранить свою жизнь и еще труднее – получить даже малую часть того, что он уже привык считать своей собственностью. Но если он этого не сделает, то вряд ли ему вообще удастся спасти свою жизнь.

– Оторвите задницы от земли! – рявкнул бородатый. – Пить вы сможете и потом!

– Десять тысяч золотых, – сказал Конан. – Столько этот человек готов выложить за одни только подвески. Может быть, кто-нибудь другой может дать за них больше. И еще имеется ларец.

В первый раз за то время, что они находились в лагере, Ордо повернулся в его сторону. Единственный глаз разбойника сверкал.

– Рыжий Ястреб хочет твоей смерти. Мы всегда видели от нее только добро, и поэтому ее желание – это и мое желание тоже.

Явилось около двадцати уже полупьяных вояк, чтоб поднять Конана и доставить его на место, где они вколотили в сухую землю четыре колышка. Он яростно отбивался, но их было слишком много, и вскоре он, с раскинутыми руками и ногами, был привязан сыромятными ремнями к этим кольям. На солнце его царапины рассыхались и трескались, становясь все более болезненными.

– Почему Ордо не хочет, чтоб вы получили десять тысяч золотых? – заорал Конан хрипло. Все, кроме одноглазого капитана, замерли, и пьяные вопли стихли, как по волшебству.

Дико ругаясь, одноглазый подскочил к нему. Конан попытался отвернуть голову, когда Ордо оказался рядом. В единственном глазе сверкали молнии.

– Заткни свою лживую пасть! – взревел капитан.

Абериус поднял голову и мрачно посмотрел на одноглазого: хорек, изображающий из себя дога.

– О чем это он говорит, Ордо? – коварно спросил он.

– Заткнись! – рявкнул на него Ордо, но Абериус был отнюдь не пуглив.

– Пусть он говорит! – произнес он с угрозой в голосе, и остальные согласно загудели. Ордо в ярости метнул на них взгляд, но промолчал.

Конан втайне ухмыльнулся. Если так пойдет и дальше, эти бандюги освободят его и привяжут к колышкам на его место Ордо и Карелу. Однако в его планы не входило позволить им украсть подвески, из-за которых он уже так много рисковал.

– Пять подвесок, – заявил он, – и золотой ларец, весь усыпанный драгоценностями. Они были похищены дней четырнадцать назад из дворца Тиридата, я гонюсь за ними. Один человек обещал мне за одни только подвески десять тысяч золотых, а если кто-то платит, то другой может заплатить дороже. Ларец принесет столько же, если не больше.

Люди вокруг жадно облизывались и сгрудились над ним еще теснее.

– Что же в них кроется такое, что делает их столь драгоценными? – спросил Абериус. – Я никогда не слышал о подвесках, которые бы были настолько ценными и дорогими.

Конан позволил себе улыбку.

– Но эти были подарены королю Тиридату королем Илдизом. Драгоценные камни, которых до сих пор не видел ни единый смертный. И такие же украшают ларец, – добавил он, несколько отступая от истины.

Внезапно Карела растолкала собравшихся вокруг Конана людей, которые при виде ее искаженного гневом лица поспешно шарахнулись в стороны. Она больше не была одета в трофейные шаровары. Золотые чаши, покрытые серебряной филигранью, прикрывали ее грудь, и жемчужный пояс шириной в палец обвивал ее бедра. Ее стройные ноги были обуты в сапожки из мягкой красной кожи, доходившие до середины икр, а эфес ее кривой сабли был украшен сапфиром размером с голубиное яйцо.

– Этот пес лжет! – прошипела она.

Люди отступили еще на шаг, но не увидеть на их лицах жадность было невозможно.

– Он ищет не драгоценности, а какую-то невольницу. Это он сам говорил мне. Он просто покрытый мышцами охотник за рабами, нанятый больным от страсти болваном из Шадизара. Сознайся, что ты лжешь, Конан!

– Я говорю правду! – Или, по меньшей мере, часть ее, добавил он про себя.

Она резко повернулась, пальцы ее, сжимавшие эфес, побелели на сгибах.

– Ползучая тварь! Сознайся, что ты лжешь, или я велю с живого содрать с тебя кожу!

– Ты нарушила первую половину клятвы, – спокойно ответил он. – Злое слово.

– Разрази тебя Деркэто! – С диким криком она ударила его под ребра носком сапога. Он не сумел удержаться от стона. – Придумай для него медленную и мучительную смерть, Ордо, – распорядилась она. – Он скоро сознается, что лжет.

Внезапно она взялась за свою саблю, и острый, как бритва, клинок на длину ладони вышел из кожаных ножен, изящно украшенных.

– Или кто-нибудь из вас хочет возразить мне?

– Нет! – взревели они, и к своему удивлению Конан увидел страх не на одном лице, покрытом боевыми шрамами. Кивнув, Карела опустила клинок в ножны и быстрым шагом направилась к своей палатке. Люди толкались, уступая Кареле дорогу.

– И вторая половина клятвы! – крикнул Конан ей в спину. – Ты ударила меня! Ты нарушила слово, данное именем Деркэто. Как ты думаешь, какой мести захочет богиня любви и смерти от тебя и от каждого, кто ей поклоняется?

Она слегка замедлила шаг, но не обернулась. Вскоре после этого она закрыла за собой вход в свою палатку.

– Ты умрешь более легкой смертью, если попридержишь свой язык, Конан, – проворчал Ордо. – У меня руки чешутся вообще его отрезать, но кое-кто из ребят хотел бы послушать, не поболтаешь ли ты еще об этом славном сокровище.

– Вы собаки, которых отхлестали кнутом, – презрительно сказал Конан. – Неужели ни у кого из вас нет собственной воли?

Ордо покачал лохматой головой.

– Сейчас я кое-что расскажу тебе, и если ты вынудишь меня потом снова заговорить об этом, я проткну тебя насквозь. Никто не знает, откуда она пришла. Мы нашли ее в этих краях, она бродила, нагая, как дитя, и годами она была немного старше ребенка, но уже тогда она держала в руке саблю, которую носит до сих пор. Тот, кто был тогда нашим вожаком, его звали Констаниус, решил вдоволь с ней натешиться, а после продать. Он был лучший фехтовальщик среди нас, но она убила его, словно лисица курицу, а когда двое из его приближенных попытались схватить ее, она убила и их, и притом так же быстро. С тех пор она ведет нас. И добыча, которую она нам доставляет – хороша; и никто из тех, кто выполняет ее приказы, ни разу не попал в руки врага. Она приказывает – а мы слушаемся и довольны.

Ордо повернулся и пошел прочь. Конан прислушался к остальным, которые предавались кутежу, сидя у костра. С грубым хохотом они обсуждали, как повеселятся за его счет. Много говорилось о горячих углях и раскаленных шомполах, и о том, сколько кожи можно содрать с человека, не убивая его совсем. День становился все жарче. Язык Конана распух от жажды, губы пересохли и потрескались. Абериус и еще один мерзавец с рыбьими глазами развлекались тем, что лили воду на землю рядом с его головой, так что струя текла возле его рта, но ни одна капля не попадала туда, куда он мог бы дотянуться. Но даже когда свежая влага была так близко, что он щекой мог чувствовать прохладу, он не шелохнулся. Этой радости он им не доставит.

Через некоторое время Рыбий Глаз прекратил это, а Абериус присел на корточки возле головы Конана с глиняным кувшином воды в руках.

– Тебя убьет вода, правда, парень? – тихо спросил Хорек. Он тайком бросил взгляд через плечо на разбойников, которые продолжали напиваться и изобретать для киммерийца всевозможные муки. – Расскажи мне о том сокровище, и я дам тебе воды.

– Десять... тысяч... золотых... монет... – прохрипел Конан. Слова, как острые камни, кололи его пересохший язык.

Абериус жадно облизнулся.

– Еще! Где это сокровище? Скажи мне, и я сделаю так, что тебя развяжут.

– Сначала... раз... вязать...

– Ты идиот! Без моей помощи тебе не освободиться, так что говори, где.

Он испуганно вскрикнул, когда могучая лапа Ордо вздернула его за воротник. Одноглазый встряхнул Хорька. Ноги Абериуса болтались над землей.

– Чем это ты здесь занят? – грозно спросил Ордо. – Он ни с кем не должен разговаривать!

– Я немного подшутил тут над ним, – Абериус выдавил из себя вымученную улыбку. – Я только поразвлекся чуток – и все...

– Ха! – Ордо презрительно сплюнул и отшвырнул щуплого разбойника таким резким движением, что тот упал в пыль. – Мы займемся с ним более серьезными вещами, чем просто шутки. Смотри, чтоб я тебя здесь больше не видел!

Он подождал, пока Абериус доплетется до остальных, наблюдая за ним с ухмылкой, а затем повернулся к Конану.

– Молись своим богам, варвар. Позже у тебя не будет для этого времени.

Конан попытался облизнуть сухие губы, чтобы выговорить хоть несколько слов.

– Стало быть, деньги вам не нужны, а, Ордо?

– А ты их вообще никогда не увидишь, варвар!

Конан заметил еще сапог, взмывающий в воздух совсем рядом, а потом мир наполнился огнем и треснул.

Глава 9

Когда киммериец снова пришел в себя, была ночь, и горели костры. Несколько разбойников еще пускали по кругу кувшин с килом, но и они уже были изрядно утомлены буйством и с трудом могли произнести несколько слов. Большинство уже лежали вокруг, там, где они были сражены сном, и храпели. В палатке еще горел свет, и Конан видел красиво очерченный силуэт Карелы на полосатой стене.

Сыромятные ремни были так сильно стянуты, что они глубоко врезались в кожу. Он почти не чувствовал рук. Если он еще какое-то время проваляется здесь, он уже не сможет быть хорошим бойцом, если даже освободится. Он напряг мощные мускулы рук и дернул, но путы не поддались. Он потянул снова, подключив к рывку и мышцы живота. Опять и опять. Он почувствовал на запястьях кровь, там, где ремень врезался особенно глубоко, и несколько капель сползло на землю. Он дернул еще. Ремень на левом запястье слегка ослаб.

Внезапно он замер. Как и прошлой ночью, его охватило чувство, что за ним кто-то следит, но теперь оно было тем сильнее, что таинственный наблюдатель подошел ближе. Он осторожно огляделся. Люди возле погашенных костров лежали вповалку, и их храп гремел куда громче, чем прежде их пьяные беседы. Если не принимать во внимание сонное храпение, в лагере было тихо. И несмотря на это, он ощущал чьи-то приближающиеся глаза. У него волосы встали дыбом, потому что неожиданно ему стало совершенно ясно, что эти глаза остановились прямо над ним – и все-таки никого не было видно.

Он яростно задергал левой рукой, все сильнее и резче, не обращая внимания на жгучую боль. Если над ним действительно кто-то склонился – а он уже достаточно сделал в своей жизни открытий, чтоб не сомневаться, что это кто-то из тех, кто умеет уходить от человеческого взгляда, – он не собирался дать себя зарезать, словно ягненка на жертвеннике.

Бешенство придало ему дополнительные силы, и неожиданно он вырвал из земли колышек, к которому была привязана его левая рука. Он мгновенно повернулся на правый бок, схватил ремень обеими руками и потянул изо всех сил. Постепенно он выволок и правый колышек.

Когда он сел, кости его страшно болели. Открытые раны на запястьях были такими глубокими, что ременная полоса врезалась чуть ли не до кости. Он выдрал ремень, морщась от боли, и начал освобождать ноги, что ему удалось сделать ценой немалого напряжения.

Любой другой на его месте, испытывая такую жажду, бросился бы к ближайшей фляге с водой, но он первым делом позаботился о том, чтобы вернуть своим мускулам их гибкость и силу. Когда он наконец поднялся на ноги, он, конечно, был не в лучшей своей форме, но тем не менее представлял собой опасного противника.

Бесшумно, как кошка, он проскользнул между спящими. Он мог бы легко их прикончить, но это было бы не в его духе – убивать пьяных, беспомощных людей. Он нашел свой меч и свой кинжал в ножнах и надел перевязь. Его красные туранские сапоги лежали возле углей погасшегокостра. Плаща нигде не было видно, и он не надеялся получить назад пропавшие у него монеты, потому что тогда ему пришлось бы обыскивать спящих. Он натянул сапоги, чтобы полностью быть готовым продолжать погоню за подвесками. Ему еще предстоит разогнать лошадей, чтобы разбойники не смогли сразу броситься за ним в погоню.

– Конан!

Этот зов прогремел над ложбиной, словно его прокричала дюжина глоток. Но ни одной фигуры, приближающейся к лагерю, не было видно.

Киммериец выругался, когда разбойники, вырванные из объятий пьяного сна, начали подниматься с ошеломленным видом. Он все еще находился среди них, и ему не выбраться отсюда, не пробив себе дорогу клинком. Он обнажил свой широкий меч, когда Карела зажгла свет в своей палатке.

– Конан! Где подвески?

Этот гремящий голос напоминал Конану уже слышанный когда-то. Но огромный человек, который приближался к нему, был ему незнаком. На нем был высокий шлем, кольчуга, достигавшая до колен, в правой руке он держал двойную боевую секиру, а в левой – круглый щит.

– Ты кто? – спросил Конан.

Разбойники поднялись на ноги уже все, и Карела вышла из палатки.

– Я – Крато. – Воин остановился на расстоянии вытянутой руки от Конана. Его глаза под шлемом были стеклянными и безжизненными. – Я раб Имхеп-Атона. Где подвески, которые ты должен был ему доставить?

Ледяной пот заструился у Конана по лопаткам. Он узнал наконец этот голос. Он принадлежал Анкару. За его спиной Абериус выкрикнул:

– Так он все же не лгал! Подвески существуют!

– У меня их нет, Анкар, – сказал Конан. – Я преследую людей, которые их украли – их и девушку, которой я кое-что обещал.

– Ты знаешь слишком много, – пробормотал гигант голосом Имхеп-Атона. – И подвесок у тебя нет. Ты больше не нужен, киммериец!

Без предупреждения секира опустилась на Конана. Киммериец отскочил назад, и острие оставило только тонкую красную полоску на его груди. Одержимый быстро восстановил равновесие и снова напал на Конана, выставив вперед щит и подняв секиру. Если это тело действительно находится во власти волшебника, то человек, которому оно принадлежит, должен быть опасным бойцом. Конан снова отступил назад, одновременно изготовившись к удару мечом. Если он замахнется для броска, то он раскроется, а эта секира вполне может разрубить человека пополам. Конан быстро сообразил, что следить за этими неживыми глазами бесполезно. Вместо этого он сосредоточил все свое внимание на тяжелых плечах противника, непроизвольные движения которых выдавали ему намерения гиганта.

Правое плечо под кольчугой легко дернулось, и Конан присел. Секира просвистела у него над головой. В тот же миг широкий меч ударил и вонзился, разорвав кольчугу, в бедро врага. Он перекатился по земле, увернувшись от удара слева секирой, и, готовый к бою, встал перед противником. Кровь хлестала из раненой ноги секироносца, но он напал снова.

Конан встал справа, со стороны секиры. Этим он усложнил Крато возможность атаковать его. Секира нанесла неловкий удар с левой стороны. Конан сделал выпад. Клинок перерубил кость. Секира и отрубленная рука вместе упали на землю. Вслед за ними Крато швырнул щит и упал. Конан наклонился, отбросил щит и меч в сторону, но пока он выпрямлялся, Крато был снова на ногах, с секирой в левой руке.

Кровь хлестала широкой струей из обрубка руки, и человек – или волшебник, который захватил его тело – казалось, чувствовал, что умирает. С криком он набросился на киммерийца со свистящей секирой в руке. Конан отразил удар своим мечом и сильно ударил его в грудь коленом. Гигантский шемит зашатался, но снова поднял вверх свою могучую секиру. Меч Конана разрубил его плечо, и рука с секирой беспомощно повисла. Хрипя, Крато опустился на колени.

– Конан! – проскрипел голос Имхеп-Атона. – Ты умрешь!

Широкий меч ударил в последний раз, и голова в шлеме откатилась в пыль.

– Еще нет! – возразил киммериец в ярости. Когда он оторвал взгляд от убитого, он увидел, что разбойники окружили его плотным кольцом. Некоторые держали в руках сабли, другие смотрели на него, полуоткрыв рты. Карела стояла напротив него с обнаженной шашкой. Выражение ее лица было необычным для нее – она колебалась. Слегка склонив голову набок, она рассматривала его сквозь ресницы.

– Так ты хочешь нас покинуть, Конан? – сказала она. – Кто бы ни был этот Крато, мы все благодарны ему за то, что он помешал тебе сделать это.

– Подвески! – крикнул кто-то из толпы. – Подвески существуют на самом деле!

– Кто это сказал? – рявкнул Ордо. Бородатый капитан Рыжего Ястреба жестким взглядом осмотрел стоящих вокруг, и каждый из них опустил глаза. – Существуют они на самом деле или нет, Рыжий Ястреб говорит, что этот человек умрет!

– Мне кажется, что двадцать тысяч золотых – вещь вполне реальная, – бросил ему Абериус. – Чересчур реальная, чтобы торговаться так опрометчиво!

Челюсть Ордо дрогнула от ярости. Он хотел отшвырнуть прочь хилого разбойника, но остановился в изумлении, когда Карела приставила клинок к его груди.

Она молча покачала головой и вложила клинок обратно в ножны.

Конан смотрел на женщину и спрашивал себя, что же происходит у нее в голове. Ее лицо было непроницаемо, и она не смотрела на него. Он не собирался делить свои подвески с кем бы то ни было, но если она изменит свое решение, он сможет покинуть эту долину между двумя холмами без дальнейшей борьбы.

– А если они есть на самом деле! – сказал он громко. – Великое сокровище, которое, возможно, стоит еще дороже, чем двадцать тысяч.

Ему пришлось остановиться, чтобы облизать губы – во рту пересохло от жажды и говорить ему было трудно. Но он не собирался просить у них воды. Малейший признак слабости, и они решатся на то, чтобы снова наброситься на него и вырвать у него тайну пытками и мучениями.

– Я могу вас вывести на похитителей. А вы должны сообразить, что люди, которые грабят королей, владеют несметными богатствами. – Он обернулся и медленно обвел глазами разбойников, одного за другим. – Рубины, изумруды, алмазы и жемчуг, мешки, набитые золотыми монетами.

В их глазах зажглась жадность.

– Золото, а? – фыркнул Ордо. – И где мы найдем всю эту роскошь? Во дворце или в крепости, окруженной могучими каменными стенами и охраняемой стражниками, вооруженными до зубов?

– У людей, которых я преследую, – ответил Конан. – Закутанных, ибо они выдают себя за паломников. Они украли пять женщин, когда похищали сокровища из дворца. Пять танцовщиц, принадлежавших раньше двору Илдиза. Одна из них моя, но остальные четыре, вероятно, не скажут «нет» храбрым мужчинам с кошельками, полными золота.

Веселые смешки стали громче, и несколько бандитов приняли изысканные позы.

– Закутанные, говоришь? – переспросил Абериус, хмуря лоб. – И пять женщин?

– Хватит! – крикнул Ордо. – Клянусь Черным Троном Эрлика, разве вы не видите, что здесь в игру вступает волшебство? Кто-нибудь из вас видел этого Крато вблизи? Вы заметили, что он одержим? Никому не показались странными его глаза, его голос? Ни один умирающий не разговаривает таким голосом, который гремит, словно далекая гроза.

– Но он достаточно мертв сейчас, – проворчал толстый человек с широким шрамом, пересекающим переносицу. – И это сделала сталь в руках Конана.

– А все, что связано с волшебством, – быстро добавил Конан, – всегда особенно ценно. Или кто-нибудь когда-нибудь слышал, что волшебники довольствуются меньшим, чем драгоценнейшее на свете?

Ордо неуверенно взглянул на Карелу, но она слушала, сохраняя равнодушный вид, как будто все это ее совершенно не касалось. Одноглазый пробурчал что-то себе в бороду, прежде чем спросил:

– И где мы будем искать этих закутанных? Эта страна велика. В каком направлении скакать? Конан сам сказал, что он не знает, где они. Он приехал сюда вслед за Рыжим Ястребом потому, что думал, что она ведет его к паломникам.

– Я видел их, – крикнул Абериус и вызывающе оглянулся, когда все глаза обратились к нему. – Я и Гепакиах, и Алвар. Это было два дня назад, и они ехали на Восток. Примерно двадцать закутанных и пять связанных женщин на верблюдах. Скажи сам, Алвар.

Толстый человек с перебитым носом утвердительно кивнул.

– Да, мы видели их.

– Их было многовато для нас троих, – торопливо продолжал Абериус, – а когда мы вернулись сюда, Рыжий Ястреб еще не появлялась, поэтому мы о них не упомянули. Ты бы ни в жизнь не допустил, Ордо, чтоб мы что-нибудь предприняли без нее.

Поднялся свирепый ропот, в котором звучало согласие с этими словами.

Ордо злобно сверкнул глазами в его сторону, однако когда он заговорил, в голосе его звучали примирительные нотки:

– Два дня назад?.. И что нам это дает? Они уже могли давно добраться до Вендии.

Ропот стал громче, и Абериус шагнул к одноглазому.

– Почему ты это говоришь? Все здесь знают, что я могу выследить пустынную ящерицу по следу, который она оставит на камнях, и птицу, пролетевшую по воздуху над ней. Следы двухдневной давности для меня словно широкая улица.

– А что стало с Гепакиахом? – проворчал Ордо. – Ты уже забыл клинок киммерийца, вонзившийся под ребра твоему другу?

Хорек пожал плечами.

– С таким количеством золота легко найти новых друзей.

Ордо поднял руку и повернулся к Кареле.

– Решай. Что мы будем делать? Должен этот Конан умереть или нет?

Рыжая впервые за все это время посмотрела прямо на Конана. Ее косящие зеленые глаза казались холодными и безжизненными.

– Он хороший воин, и, если мы догоним этих паломников, нам пригодится такой человек. Снимайте лагерь и приведите сюда его коня.

Разбойники принялись выполнять ее приказ, возбужденно переговариваясь и хохоча. Ордо сверкнул глазом на Конана, затем покачал головой и, тяжело ступая, пошел прочь.

В несколько мгновений лагерь превратился в разворошенный муравейник. Палатку сняли, одеяла скатали и лошадей оседлали. Конан стоял неподвижно и смотрел на Карелу, которая не двигалась с места и не поднимала на него глаз.

– Кто эта женщина? – спросила она внезапно. Ее голос звучал совсем тихо. – Та, о которой ты сказал, что она принадлежит тебе.

– Невольница, – ответил он, – как я и говорил.

Ее лицо осталось неподвижным, но она вложила свою шашку в ножны с таким видом, словно пронзала ею киммерийца.

– Ты сеешь беспокойство, Конан из Киммерии. Смотри, не переусердствуй в этом! – Она резко повернулась и зашагала к лошадям.

Конан вздохнул и посмотрел на восток, где красное солнце поднималось над горизонтом. Утренняя роса прибила пыль к земле, и воздух был прохладным и ясным.

Ему теперь предстояли сущие пустяки: найти паломников, освободить Велиту, забрать себе подвески и, занимаясь всем этим, постоянно следить за тем, чтобы никто из бандитов не всадил ему нож в спину, когда они решат, что он им больше не нужен, – и в первую очередь, не выпускать из виду пылкую Карелу. Ну и еще неплохо было бы позаботиться о том, чтобы не оказаться вынужденным делить эти подвески с бандитами, и потихоньку подыскать нового покупателя. Ибо нападение Крато означало в его глазах разрыв отношений с Анкарой, или Имхеп-Атоном, или как там его настоящее имя. А этот приятель оказался еще и ко всему волшебником, как будто мало неприятностей за последнее время повисло у него на шее! Теперь не хватало только одного: встретить заморийскую армию. Он принялся искать свой плащ и хоть какую-нибудь бутыль с питьевой водой.

Глава 10

Копыта лошадей нескольких эскадронов заморийской конницы вздымали плотные облака пыли, когда всадники пересекали холмистую равнину, лишь кое-где поросшую кустами. Наконечники копий и доспехи были выкрашены в черный цвет, чтобы солнце, отразившись в них, не выдало их врагу. Они скакали сдвоенными рядами. Круглые щиты висели на седлах наготове. Гаранидес возглавлял отряд, состоявший из придирчиво отобранных и испытанных в бою солдат.

Капитан постоянно всматривался в равнину, пытаясь увидеть многозначительный блеск солнца, отразившегося от металла. Поскольку он знал только направление, в котором надлежало вести поиски, ему не оставалось ничего иного, как положиться на удачу. Добрая половина его людей была послана на поиски в обе стороны от остальных, и каждый из них имел с собой зеркало, чтобы иметь возможность дать сигнал.

Гаранидес поморщился, когда его адъютант галопом поскакал к нему, покинув свое место непосредственно перед колонной. Ахеранатес был стройным юношей с красивыми точеными чертами лица и большими темными глазами, которые, казалось, больше приучены к пылким взглядам на дворцовых прислужниц, чем к зрелищу боя и смерти.

Молодой человек примкнул к нему в самый последний момент. Несмотря на то, что он был младше Гаранидеса на десять лет, он уже через два года получит ранг более высокий, чем сейчас у капитана.

Его отец, который находился в ближайшем окружении короля, решил, что сыну неплохо получить немного боевого опыта, но прежде всего он, конечно, исходил из того, чтобы мальчик откусил от пирога славы, когда Рыжий Ястреб в цепях будет валяться у ног короля.

– Что вам нужно? – проворчал Гаранидес. Если его миссия будет выполнена успешно, он всегда сможет отказаться от расположения папаши своего адъютанта. А если нет, то даже он не сможет защитить его от ярости короля.

– Я думаю о том, почему мы не можем догнать Рыжего Ястреба, – сказал Ахеранатес. Гаранидес бросил на него острый взгляд, и юноша прибавил: – Сэр. Ведь так было нам предписано или нет, сэр?

Гаранидес напряг всю свою силу воли, чтобы сдержаться.

– И где вы ее найдете, чтобы догнать, лейтенант? В какой стороне? Или вас не удовлетворяет эта скачка – после пышных парадов в столице?

– Просто она немного не такая, как меня учили... как меня учили вести колонну всадников... сэр.

– И где это вас этому обучали, позвольте вас спросить... – Вспышка на востоке прервала его. Один раз. Два раза. Три. – Ответьте на сигнал, лейтенант. Зеркалом, – добавил он поспешно, когда тот повернул свою лошадь. – Не нужно излишним шумом выдавать наше присутствие. И поверните колонну на восток.

– Как прикажете... сэр.

На этот раз капитан не обратил внимания на насмешливую интонацию лейтенантского голоса. Сигнал мог означать только одно, должен был это означать, во имя Митры! Ему с трудом удалось заставить себя не вырваться вперед и не помчаться галопом. Достаточно и широкой рыси. Лошадей надо поберечь для погони.

Он мог только надеяться, что это случится уже скоро. Люди, посланные на разведку в восточном направлении, ждали, получив ответный сигнал, и, поравнявшись с колонной, присоединились к ней.

Те, что были дальше, чем тот, кто первым подал сигнал, отразив зеркалом луч солнца, двинулись ближе к колонне, чтобы также примкнуть к ней. Если это ложная тревога, думал Гаранидес...

Они перевалили через вершину холма, где их уже ждали несколько человек из эскадрона. Когда они подъехали ближе, один из них подскакал к ним поближе. Один из солдат приблизился, приветственно приложив ладонь ко лбу.

– Сэр, местность выглядит так, словно здесь был недавно разбит лагерь, однако...

Гаранидес сделал ему знак замолчать. Он сам видел все, что было необычного в этой ложбине между двух холмов. Черные стервятники с голыми, красными черепами расположились для пиршества и, сидя на земле, настороженно смотрели на четырех шакалов, которые также хотели немного полакомиться.

– Подождите здесь, пока я не дам сигнала, – приказал Гаранидес и направил свою лошадь к ложбине. Он сосчитал кучи золы, оставшиеся от десяти прогоревших костров.

Шакалы шарахнулись от всадника, заворчали и быстро поползли прочь, утаскивая в зубах несколько костей с остатками мяса. Недоверчивый взгляд стервятников от шакалов обратился к людям. Полуобъеденный ими череп свидетельствовал о том, что то, что лежало сейчас на земле – жалкие останки – было прежде человеком.

Гаранидес увидел, что Ахеранатес скачет к нему галопом по склону холма.

– Митра! Что это?

– Доказательство того, что здесь стояли лагерем бандиты, лейтенант. Потому что никто иной не оставил бы мертвеца пожирателям падали.

– Я возьму людей и...

– Вы возьмете только десять человек и с ними пойдете сюда. – Теперь он мог найти в себе силы и терпение, потому что он обрел уверенность. – Было бы бессмысленно затоптать копытами все то, что мы здесь обнаружили. И еще, лейтенант. Возьмите двух человек из этих десяти, чтобы похоронить мертвого. Позаботьтесь об этом лично.

Ахеранатес избегал смотреть на окровавленные кости. Его лицо позеленело.

– Я? Но...

– И немедленно, лейтенант! Рыжий Ястреб – а с ней и ваша слава – уходят от вас все дальше с каждым мгновением.

Лейтенант застыл с полуоткрытым ртом, потом глотнул и повернул своего коня. Гаранидес не смотрел ему вслед. Он слез с седла и повел свою кобылу медленно через лагерь разбойников. Вокруг кострищ можно было видеть следы, свидетельствующие о том, что здесь спали люди. Пятьдесят, определил он. В некотором отдалении от кострищ он увидел дыры, оставшиеся от кольев и шестов палатки. И еще четыре дырки, которые заинтересовали его не меньше.

Маленький кривоногий кавалерист подбежал к нему и приложил ко лбу ладонь.

– Простите, сэр, но лейтенант велел мне сказать вам, что он нашел место, где были привязаны их лошади. – Его голос прозвучал приглушенно, когда он продолжал: – Лейтенант велел передать вам, что там было около сотни лошадей, сэр.

Гаранидес посмотрел на двух солдат, которые копали могилу на склоне холма. Ахеранатес совершенно явно решил удалиться куда-нибудь в сторону, пока они выполняли то, что он приказал.

– Резаро, – произнес капитан. – Ты уже двадцать лет – или даже больше – служишь в кавалерии. Сколько лошадей там было, как бы ты сам решил? Если бы лейтенант не велел передать, что их было сто, разумеется, – добавил он, когда кавалерист заколебался.

– Я не смею возражать лейтенанту, сэр, но я бы сказал, что их было пятьдесят три. Они оставили помет, а лошади стояли не слишком близко одна к другой. Некоторые из них были вьючные, сэр.

– Очень хорошо, Резаро. Иди назад к лейтенанту и скажи ему, что я... – Он замолчал, потому что увидел на лице кавалериста напряженное выражение. – Еще что-то, что ты хочешь мне сказать?

Маленький человек нерешительно переступил с ноги на ногу.

– Ну... сэр, лейтенант говорит, что мы ошибаемся, но Карезус и я – мы нашли дорогу, которую они выбрали, когда уходили отсюда. Они, правда, пытались немного запутать следы, но недостаточно. Они поскакали в направлении на северо-северо-восток.

– Вы уверены? – быстро спросил Гаранидес.

– Абсолютно, сэр.

Капитан кивнул. Это был путь в сторону Кезанкийских гор, но почему-то в стороне от караванной тропы, проложенной через горы и ведущей на Султанапур.

– Скажи лейтенанту, что я хотел бы его видеть, Резаро.

Кавалерист приложил руку ко лбу и отправился выполнять приказ. Гаранидес взобрался на холм, расположенный к востоку от лагеря и внимательно вгляделся в равнину, уходившую к Кезанкийским горам, которые лежали за горизонтом.

Когда Ахеранатес предстал перед ним, он держал в руке каменный флакончик.

– Вот что я нашел на том месте, где была палатка, – сказал он. – Кто-то из них таскает за собой свою возлюбленную.

Гаранидес взял в руки крошечную безделушку. Хотя флакончик был пуст, он все еще сохранял запах офирских благовоний. Он бросил флакончик Ахеранатесу назад.

– Я думаю, это ваш первый сувенир от Рыжего Ястреба.

Лейтенант раскрыл рот. Наконец он спросил:

– Почему вы так уверены, что мы нашли лагерь этой потаскухи? С тем же успехом это мог быть караван, который сбился с дороги. А тот человек вернулся назад, чтобы еще что-то доделать из своих дел, и здесь его убили дикие звери. А может быть, он вообще не имеет никакого отношения к тем, кто здесь ночевал. Он же мог прийти сюда потом и...

– Здесь был привязан пленник к четырем колышкам, вбитым в землю, – холодно прервал его Гаранидес. – И я думаю, это тот, кого они бросили здесь мертвым. А второе – здесь не было верблюдов. Вы когда-нибудь слышали о караване без верблюдов – если не считать караваны охотников за рабами? А здесь не было следов загона для рабов. И кроме того, здесь была только одна палатка. Караван таких размеров – это по меньшей мере десять палаток или еще больше. И потом, меня очень интересует, почему это вы внезапно потеряли всякую охоту гнаться за Рыжим Ястребом? Потому что у нее, как вы полагаете, сто человек? Не бойтесь, их меньше пятидесяти. Однако я могу допустить, что когда дойдет до драки, то легко может показаться, что их больше сотни.

– Вы не имеете никакого права так со мной разговаривать! Манерксес, мой отец...

– Сэр лейтенант! Прикажите людям идти по следу, который вы не сочли достаточно интересным для того, чтобы доложить о нем!

Какое-то время они стояли, глядя друг другу в глаза: Гаранидес – полный ледяного презрения, Ахеранатес – кипя от злости. Наконец лейтенант швырнул флакончик на землю.

– Слушаюсь, сэр! – прошипел он, повернулся всем корпусом и пошел вниз с холма.

Гаранидес нагнулся и поднял изящную вещицу. Нежный аромат цветов нарисовал ему чарующий образ женщины, который никак не вязался с его привычным представлением о ней как об увешанной оружием потаскухе.

Но почему она скачет в сторону гор?

Ответ на этот вопрос может означать его дальнейшее восхождение по служебной лестнице. Успех и Агарес расчистят ему широкую дорогу к вершине. Но если он их обманет, то советник короля не вспомнит о нем ни единого мгновения, потому что Тиридат велит выставить его голову над западными воротами. Он засунул флакончик в свой кошелек у пояса и присоединился к своим людям.

Глава 11

Когда разбойники все ближе подбирались к Кезанкийским горам, Конан вглядывался в гребень каждого холма и часто оборачивался и смотрел назад. В холмистой долине, которую они покинули днем раньше, что-то двигалось. Конан оценивал, насколько разбойники сумели вырваться вперед, и спрашивал себя, достаточно ли велико это преимущество.

– Куда ты все время смотришь? – спросил Ордо и поравнял своего коня с серым Конана.

Разбойники взбирались все выше и выше по поросшему редким лесом склону на перевал, возвышавшийся перед ними – крутые склоны темного гранита.

Карела, как всегда, скакала впереди. Ее изумрудно-зеленый плащ с золотой подкладкой развевался на ветру.

– Солдаты, – кратко ответил Конан.

– Солдаты? Где?

Конан показал направление. Черная лента – всадники, которые приближались к предгорьям. Казалось, что они двигались по мерцающему воздуху, а не по твердой земле. Только солдаты сохраняют ровный строй, передвигаясь по безводной пустыне. Они находились еще довольно далеко, но пока оба – Ордо и Конан – смотрели на них, черная змея, растянувшаяся по долине, росла. Конечно, по долине солдаты двигаются гораздо быстрее, чем разбойники по горам. Расстояние между ними скоро сократится.

– Ерунда, – пробормотал одноглазый. – Здесь, наверху, они нас не догонят. – А, вы уже делите между собой добычу! – Абериус направил свою лошадь в сторону, чтобы присоединиться к этим двоим. – Но вам придется подождать, пока она попадет к вам в руки. И может быть, вы не попадете в число тех, кто останется после этого жить... Эге! Что это там такое? Всадники!

Другие услышали его и повернулись в седлах, чтобы посмотреть.

– Горцы? – спросил остроносый иранистанец по имени Реза.

– Маловероятно, – ответил бородатый кофиец, которого звали Талбор и у которого был отрублен кончик носа. – Горные воины не удаляются обычно от своих укрытий такой большой толпой.

– Правильно, – буркнул Абериус. Он посмотрел на Конана, на Ордо. – Ведь это солдаты, не так ли? Вы посадили нам на хвост солдат?

Люди вокруг заговорили возбужденно.

– Солдаты!

– Позади нас целая армия!

– Они насадят наши головы на копья!

– Целый полк!

– Королевская лейб-гвардия!

– Заткнитесь! – взревел Ордо. – Их в самом худшем случае около двухсот, и они самое малое на расстоянии дня пути.

– Это все-таки пять против одного, – проворчал Абериус.

– Эти горы не для нас, – мрачно сказал Реза. – Мы здесь как крысы в ловушке.

– Если мы здесь не дома, – сказал Ордо, – то уж они тем более.

Другие его не слушали.

– Мы гонимся за тенью! – брюзжал Талбор. Он поднялся на возвышение и обратил свою речь ко всем, кто был вокруг. – Мы едем в эти проклятые горы, гоняясь за призраками. Это кончится тем, что заморийские пики приколют нас к этим скалам.

Абериус рванул поводья так, что его лошадь затанцевала на отвесном склоне.

– Ты хочешь этим сказать, что я не умею читать следы, Талбор? След, по которому мы идем, – это именно тот, который я видел.

Он положил руку на рукоять сабли.

– Ты мне угрожаешь, Абериус? – крикнул кофиец. Его пальцы скользнули по луке седла к шашке.

Внезапно Карела с обнаженным клинком в руке растолкала их.

– Я убью первого из вас, кто потянет саблю из ножен! – Ее кошачьи глаза переходили с одного лица на другое, и оба мужчины поспешно сняли пальцы с оружия. – А теперь я хочу знать, почему вы так возбуждены, что затеяли свару, словно две наложницы в гареме?

– Солдаты, – промямлил Абериус.

– Эти проклятые подвески, – одновременно с ним брякнул Талбор.

– Солдаты? – Карела вскинула голову и, казалось, легко вздохнула, увидев вдали на равнине черную змею. – Ты что, Абериус, боишься солдат, которые так далеко от тебя? – издевательски спросила она. – Тогда ты, наверно, боишься и старую бабу с палкой в руке, если она подошла к тебе близко?

– Я вообще не люблю, когда меня преследует кто бы то ни было, – ответил Абериус ворчливо. – Или ты думаешь, что они ищут не нас?

– Мне безразлично, преследуют они нас или нет, – бросила она. – Вы – люди Рыжего Ястреба. Вы идете за мной! Вы должны бояться того, чего я прикажу вам бояться – и ничего иного. Так, теперь вперед, все наверх! Там есть равнина, где мы сегодня заночуем.

– Мы можем еще полдня ехать вперед, – возразил Ордо.

Она окинула его взглядом сверкающих зеленых глаз.

– Ты что, не слышал мой приказ? Я сказала, что мы заночуем там, наверху! Киммериец, ты остаешься здесь!

Ее одноглазый капитан поворчал, но направил свою лошадь вперед, вверх по склону, и остальные поехали за ним. Угрюмое молчание нарушал только скрип седел и стук лошадиных копыт по камню.

Конан настороженно следил за рыжеволосой. Она подняла саблю, словно ей очень хотелось воткнуть клинок ему в грудь, однако потом она засунула клинок обратно в ножны.

– Так кто эта девушка, Конан? Как ее зовут?

– Ее зовут Велита, – ответил он. Он уже несколько раз говорил ей это и был уверен, что она не забыла имени. Со временем она скажет то, что хочет сказать. Он снова обернулся, чтобы еще раз посмотреть на солдат. – Они подходят ближе, Карела. Нам надо ехать дальше.

– Мы отправимся, если я скажу! И останемся, если я скажу. А ты не хочешь развлечься, Конан?

Он снова повернулся к ней. Ее зеленые глаза были полны желания, но какого рода было это чувство, он не мог разгадать.

– Не больше, чем ты, Карела.

То, что она фыркнула, сказало ему больше, чем ее слова.

– Сокровища из королевского дворца, говоришь ты, и молчишь, как убитый, об этой бабенке, которой ты обещал свободу – как ты утверждаешь. Почему тогда похитители уходят в эти горы, где никто не живет, кроме коз и дикарей, которые немногим лучше, чем козы?

– Не знаю, – ответил он. – Но я все больше убеждаюсь в том, что это именно те, кого мы ищем. Честные пилигримы не поехали бы через Кезанкийские горы, если они хотят попасть в Вендию.

– Да уж наверно, – пробормотала она и снова поглядела на солдат, которые были так далеко внизу. Улыбаясь, она гарцевала на своем вороном жеребце. – Вот кретины! Они никогда не сломают крыльев Рыжему Ястребу!

– Я думаю, у них, скорее, приказ найти подвески Тиридата, а вовсе не поймать тебя.

Рыжая сверкнула на него глазами.

– Заморийская армия постоянно охотится за мной, киммериец. Конечно, им меня не заполучить. Если эта бесконечная охота становится нам в тягость, мои люди делятся на группы и нанимаются проводниками и охранниками караванов, и как раз на той тропе, где мы забираем нашу лучшую добычу. Из страха перед Рыжим Ястребом там охотно берут дополнительных охранников, а оплата недурна. – Она весело расхохоталась.

А его втайне развеселило совсем другое. Он понял, что она восприняла его слова о том, что солдаты, быть может, ищут вовсе не ее, как личное оскорбление.

– Извини, Карела, просто я подумал о том, что вы за шесть месяцев ограбили семь караванов. Эта добыча без сомнения соизмерима с кражей из дворца Тиридата.

– Я не имею к этому никакого отношения, – презрительно заявила она. – От этих караванов ничего не осталось – ни людей, ни лошадей, ни верблюдов. Когда я нападаю на караван, я отпускаю тех, кто стар, болен или истощен, на свободу и даю им с собой продукты и воду, чтобы они могли добраться до ближайшего города. А остальных мы продаем на невольничьем рынке.

– Но если это были не вы – тогда кто же?

– Почему я должна это знать? Последний караван мы обобрали восемь месяцев назад. Мы забрали тогда хорошую добычу, что нас, конечно, очень порадовало. Когда мы после этого покинули Аренджун, мы узнали, что нас повсюду ищут как раз из-за этих исчезнувших караванов. Поэтому я приказала моим людям превратиться в охранников на караванной тропе, а я сама последние четыре месяца раскладывала гадальные карты в Шадизаре под самым носом у королевских гвардейцев. – Она поджала губы. – Я все еще здесь, потому что риск, на который я иду, снова созвав моих людей, кажется мне куда меньшим злом, чем позор постоянно быть раздеваемой мужскими глазами, которые все до одного в открытую только об одном и думают – как бы со мной переспать.

Ее мрачный взгляд, казалось, был направлен на мужчин всего мира.

– Странные вещи происходят в Кезанкийских горах, – сказал Конан задумчиво. – Может быть, те, за кем мы гонимся, как-то связаны с этими пропавшими караванами.

– У тебя слишком живое воображение, – пробормотала она, и он заметил странное выражение на ее лице. – Пойдем в мою палатку, киммериец. Я хочу с тобой поговорить.

Она направила вороного в гору, прежде чем он успел ответить. Конан хотел следовать за ней, когда он вдруг понял, что со стороны крутых гор на юге за ним следят. Он сразу же подумал о кезанкийских воинах, но когда волосы встали у него дыбом, ему стало ясно, что это были снова те невидимые глаза, которые он почувствовал на себе еще той первой ночью с Карелой и потом снова, незадолго до поединка с Крато. Имхеп-Атон, стало быть, преследует его.

Он расправил широкие плечи, вскинул голову и крикнул:

– Я тебя не боюсь, колдун!

Гремящее эхо разнеслось вокруг. «Боюсь... колдун...» Со свирепым видом он начал подниматься наверх.

Красная полосатая палатка Карелы была разбита на маленькой равнине среди скал, на каменистой почве. Разбойники уже разложили костры, и их каменные чаши с килом переходили из рук в руки.

– Что ты там орал? – спросил Абериус, когда Конан слез с коня.

– Ничего, – ответил тот.

Хорек подошел к нему, ведя за собой небольшую компанию разбойников и настороженно остановился напротив. Конан равнодушно положил ладонь на обмотанную ремнями рукоять своего широкого меча и совершенно в открытую напомнил этим бородатым, исполосованным шрамами людям, как он использовал его в сражении против Крато.

– Кое-кто из нас думал тут об этих солдатах, – сказал Абериус.

– Это ты о них думал, – пробормотал один, однако Абериус не обратил на него ни малейшего внимания.

– И что вы там думали? – спросил Конан.

Абериус помедлил и в поисках поддержки оглянулся на своих товарищей, однако никто из них его не поддержал. Тогда он продолжил:

– Мы еще никогда прежде не забирались в эти горы – разве что на один день, чтобы скрыться. Нам негде здесь разместиться. Нам приходится идти туда, куда допускают нас эти скалы, а не туда, куда нам надо идти. И еще это пятикратное преимущество врагов, которые ждут нас среди этих скал.

– Если вы подрастеряли ваш боевой дух, вам лучше скрыться, – предложил им Конан. – Я бы с удовольствием пошел дальше один.

– Да, чтобы одному заполучить все сокровища, – брюзгливо сказал Абериус. – И подвески, и все остальное. Я уже думал о том, что при дележке ты не хотел бы оказаться в одной компании с нами.

Ярко-синие глаза Конана, полные презрения, переходили с одного лица на другое. И даже Абериус сжался под этим взглядом.

– Решайтесь. Если вы боитесь солдат – тогда бегите и прячьтесь в безопасном месте. А если нет – идемте вместе по следу подвесок. Или – или. Сочетать одно с другим невозможно.

– Ты приведешь нас туда, где солдаты смогут нас разбить, – сказал Абериус. – Но и ты не выживешь тогда...

Конан прервал его.

– Делайте, что хотите. Ранним утром я выезжаю дальше за своими подвесками. – Он равнодушно прошел между ними. Они недовольно ворчали.

Он спросил себя, что лучше – остаться или одному ехать дальше. В его глазах у них не было никаких прав на подвески. Однако то, что они теперь в горах, – это заслуга Абериуса, который так хорошо читает следы. Парень с первого взгляда видит, что оставило на камне царапину – копыто лошади или просто упавший сверху камень.

И кроме всего, ему приходится постоянно считаться с тем, что Хорек в любую минуту может воткнуть ему нож в спину. Киммериец глубоко вздохнул. То, что поначалу представлялось ему только дерзкой кражей, обычной, но очень богатой, запуталось в сложный клубок, как змеи в норе, и притом его не оставляло чувство, что он не познал еще все сложности дела в их полном объеме.

Он приблизился к полосатой палатке Карелы, которая стояла на скалистом уступе, привязанная к камням, потому что земля была слишком жесткой для того, чтобы вбивать в нее колышки, когда неожиданно перед ним вырос Ордо.

– Чего тебе здесь нужно? – сурово вопросил его одноглазый. Настроение Конана было не лучшее из возможных с тех пор, как он понял, что Имхеп-Атон преследует его по пятам, и к тому же он был обозлен стычкой с Абериусом.

– Иду туда, куда хочу, – проворчал он и столкнул разбойника со шрамом на лице плечом со своей дороги.

Бандит качнулся и пропустил Конана, но затем резко повернулся и выхватил свой палаш. Когда Конан услышал визг стали по коже, он мгновенно обнажил меч, и когда кривой клинок обрушился на него, парировал его быстрым движением. Бородатый сделал выпад с удивительной для его возраста легкостью. Шрам, протянувшийся от пустой глазницы до бороды, налился кровью.

– У тебя достаточно мускулов, киммериец, – прорычал он, – но маловато мозгов.

Конан рассмеялся – коротко и безрадостно.

– Ты думаешь, я хочу занять твое место и стать капитаном? Я вор, а не налетчик и не грабитель караванов.

Его меч был тяжелым оружием, однако он легко держал его над головой из предосторожности.

– Немедленно спрячьте мечи! – раздался голос Карелы у него за спиной. Не отводя взгляда от Ордо, Конан сделал два быстрых шага влево и повернулся так, чтобы видеть и бородатого разбойника, и рыжеволосую женщину одновременно. Карела стояла у входа в палатку. На ней был изумрудно-зеленый плащ, который скрывал ее от шеи до пят. Ее зеленые глаза рассматривали обоих повелительно.

– Он хотел войти в твою палатку, – проворчал Ордо.

– Как я ему велела, – ответила она холодно. – По меньшей мере ты должен был бы знать, Ордо, что я не терплю, когда мои люди поднимают оружие друг на друга. За это я велела бы убить и Абериуса, и Талбора. Вы оба виновны в том же. И мне надо подумать о том, не стоит ли на эту ночь связать вам руки и ноги, прикрутив их вам за спину.

Ордо был потрясен ее гневом. Он спрятал палаш в ножны.

– Но я всего лишь хотел защитить тебя!

Ее скулы напряглись.

– Ты что, вообразил, что мне нужна защита? Иди, Ордо, иди, пока я не забыла те годы, что ты верно служил мне.

Одноглазый колебался какое-то время, потом бросил острый взгляд на Конана и заковылял к кострам.

– Ты разговариваешь как королева, а не как разбойница. – Конан вложил меч в ножны. Она неподвижно смотрела на него, но он не отвечал на ее взгляд.

– Другие заканчивают свою жизнь на плахе или на невольничьем рынке, Конан, но ни один из моих людей никогда еще не попадал в плен. За это я требую повиновения. О, не слепого повиновения солдат, однако если я приказываю, это должно быть немедленно выполнено – каждый мой приказ! Здесь слова Рыжего Ястреба – закон. Кто не следует ему, тот должен нас или покинуть – или умереть.

– Я плоховат, когда речь заходит о повиновении, – спокойно возразил он.

– Входи. – Она исчезла в палатке, Конан последовал за ней.

Палатка была выстелена мягкими туранскими коврами, покрытыми узором, а у одной стены была кровать из блестящих черных шкур, выложенная шелковыми подушками и мягким стеганым пуховым одеялом. Большие толстые подушки лежали возле стола из полированного дерева. Позолоченные масляные светильники освещали всю палатку.

– Закрой входной клапан, – сказала она. И, явно преодолевая себя, добавила: – Пожалуйста.

Конан застегнул застежку. Он держался настороже, потому что не мог понять странное настроение Карелы.

– Ты должна лучше относиться к Ордо. Он кажется мне единственным из всех, кто предан тебе из-за тебя самой, а не из-за твоей удачливости.

– Ордо, скорее, верный пес, чем мужчина.

– Ты не знаешь ему цены. Он лучший из всех.

– Он совсем не то, что я понимаю под словом «мужчина».

Внезапно она сбросила плащ на ковры. Конан не смог удержаться от изумленного возгласа.

Карела стояла перед ним, ее наготу слегка прикрывали лишь ее растрепанные рыжие волосы. Нитка дорогих, подобранных по величине жемчужин обвивала ее нежные округлые бедра и поблескивала на коже цвета слоновой кости, на красиво очерченном животе. На упругую грудь она нанесла румяна, и от нее исходил волнующий аромат, когда она стояла вот так, слегка согнув одно колено, расправив плечи и отведя назад руки – в позе, которая казалась одновременно призывной и отталкивающей.

Конан сделал шаг к ней. Внезапно она подняла руку с кинжалом. Его острый клинок был не толще, чем ее палец, но достаточно длинный для того, чтобы достать его сердце. Ее косящие глаза не отрывались от его лица.

– Ты среди моих людей, как волк в своре собак, киммериец. Даже Ордо перед тобой – половинка волка, но не волк. Еще ни один мужчина не называл меня своей, потому что когда женщина отдается мужчине, тот начинает воображать, будто она ему принадлежит. Если женщина должна быть рабыней мужчины, я лучше не буду женщиной. Я не стану покорно бегать за мужчиной, распутничая ради его удовольствия и танцуя по его свистку. Я – Рыжий Ястреб. Я приказываю. Я!

Он осторожно вынул кинжал из ее руки и отбросил его.

– Ты женщина, Карела, хочешь ты этого или нет. Может ли так быть, чтобы один из нас приказывал другому? Когда мне было едва шестнадцать лет, я носил цепи раба, и не пожелаю их никому.

Он ласково уложил ее на шкуры.

– Если ты меня обманываешь, – прошептала она, – я насажу твою голову на копье прямо у входа в мою палатку. Я... А, Деркэто!..

С ее губ сорвался возглас, подавить который она была уже не в силах.

Глава 12

Покои, где Аманар занимался чародейством, находились на самом верху самой высокой башни его цитадели, удаленные от жертвенного зала на самое большое расстояние, насколько это было возможно в этой мрачной крепости. Аманар, конечно, знал, что Морат-Аминэ ни в коем случае не может быть ограничен отведенными ему покоями в самом сердце горы, но это расстояние придавало ему все же немного уверенности.

По стенам круглого каменного помещения рядами стояли книги, переплетенные в кожу юных девушек, и светильники в стеклянных шарах канделябров горели, зажженные силой чародейства. Окон здесь не было, а дверь была только одна, тяжелая, обитая железом. Дым зажженных, еле слышно шипящих курильниц, которые окутывали цветным пламенем бронзовые жаровенки, смешивался с запахом кипящего варева, бурлящего в каменном сосуде над огнем, разложенном не дровами, а человеческими костями. На столах лежали рассыпавшиеся в пыль мумии – они ждали часа, когда будут использованы для приготовления волшебных отваров – беспечно оставленные среди сосудов со смертельным ядом и связками редкостных растений и кореньев.

Чародей стоял, восторженно глядя на бурлящую жидкость, которая начинала пениться. Едва заметно поколебавшись, он снял с шеи свой амулет. Несмотря на то, что он продолжал держать талисман в руке, во время этой короткой разлуки с ним по его спине пробежал холодный пот. Но снять амулет было необходимо. Прежде чем черная пена поднялась до края сосуда, он опустил амулет в жидкость, держа его за цепочку, пока змея и орел не скрылись полностью. Серебряная цепь стала холодной, и ледяной металл обжигал его неправдоподобно длинные пальцы. Пена опустилась, несмотря на то, что черная жидкость кипела теперь еще сильнее. Камень, из которого был вырезан сосуд, начал светиться красным огнем. Аманар нараспев произнес заклинание.

Глаз мангусты, вепря зуб,
В порошок истертый труп,
Сердце девы, шлюхи тело,
Кровь орла, – во имя чар,
Вы смешайтесь, чтоб кипело,
Чтобы в огненной купели
Амулет крестил отвар.
Дрожащими пальцами Аманар вынул амулет из сосуда. Он хотел как можно скорее вытереть его насухо и снова повесить себе на шею, но именно в этой части его колдовства он должен быть особенно осторожным. Длинными бронзовыми щипцами он снял каменный сосуд с огня. Поблизости на белой мраморной подставкестоял, маленький, прозрачный, как стекло, сосуд, вырезанный из цельного кристалла, который, отражаясь в этом гладком нежном камне, казался бесконечным. Чародей осторожно наклонил чашу и вылил кипящую жидкость в хрустальную шкатулку.

Слова, которые он при этом бормотал, были известны лишь немногим из живущих на земле. Все еще бурлящая жидкость заполнила маленький прозрачный сосудик. Кристалл пронзительно запел, словно раскалывался на тысячи осколков. Жидкость словно сгустилась и поднялась наверх, испаряясь. Словно из дальней дали раздались крики, звон. Мангуста и вепрь. Девственница и блудница. Внезапно воцарилась тишина. Варево иссякло, не осталось больше ни капли. Хрустальные стенки шкатулки сохраняли лишь сероватое облачко, которое вращалось, и, словно разметанное ветром, испарялось.

Тяжело дыша, Аманар поставил сосуд и положил рядом щипцы. Уверенный в своих силах, повернулся назад. Убежище – даже если оно послужит недолго – было подготовлено. Он очистил амулет и внимательно осмотрел его, прежде чем снова повесить себе на шею.

Внизу по цитадели разнесся низкий звучный удар большого бронзового гонга. Улыбаясь, волшебник раскрыл створки и с хрустальной шкатулкой под мышкой вышел. Снова прозвучал гонг.

Аманар прямиком направился в приемную с алебастровыми стенами, высокий купол которой поддерживали покрытые искусной резьбой колонны из слоновой кости, обхватом равные корпусу человека. Позади трона возвышалась огромная золотая змея. Подлокотники изображали кофианских гадюк, ножки – вендийских полозов, все это было сделано из золота. Разглядывая собравшихся перед ним, чародей ничем не выдал своего удивления. С'тарра, которые ждали его, преклонили перед ним колени и опустили головы. Однако увидеть пять юных женщин в прозрачных шелковых покрывалах он никак не ожидал. Их руки были связаны за спиной, и они лежали перед троном, словно тоже преклоняя колени.

Аманар уселся на трон и осторожно поставил хрустальную шкатулку себе на колени.

– Вы принесли то, за чем я вас посылал? – спросил он.

Сита вышел вперед.

– Мы принесли это, магистр.

Правитель с'тарра поставил перед ним изящный богато украшенный ларец, крышка которого была выложена драгоценными камнями.

Чародей вынужден был заставить себя держаться сдержанно, но пальцы его дрожали, когда он открывал крышку. Один за другим вынимал он четыре драгоценных камня, подобных которым лишь немногие из живущих видели в своей жизни и которые были оправлены в серебро в виде подвесок – и бросал их на мозаичный пол: кроваво-красный жемчуг, размером с два больших пальца мужской руки; бриллиант, черный, как вороново крыло, и большой, как куриное яйцо; самородное золото, по форме напоминающее сердце – таким оно было найдено в земле; нежную филигрань с бледным лазуритом. Все они не интересовали его. Когда он вынул последнюю подвеску, вся рука его дрожала. Камень был размером с сустав указательного пальца, черный, как полночь, в которой вспыхивали красноватые искры. Они словно танцевали в глубине камня, когда он взял камень в руки. Это и была та подвеска, которую он должен был беречь от Мората-Аминэ.

– Все остальное убрать, Сита, – приказал он. Его слуга-с'тарра поклонился и нагнулся, чтобы поднять брошенные подвески. Почти нежно Аманар завернул темный камень в тончайший шелк, прежде чем убрать его в хрустальную шкатулку. Когда он закрыл крышку, он вздохнул с облегчением. Наконец-то спокоен! Никогда теперь Морат-Аминэ не сможет узнать, что здесь находится, по крайней мере, длительное время. И прежде чем это произойдет, он отыщет новое укрытие камню, так что демон не сможет найти его так легко.

Он крепко прижал шкатулку к себе и теперь обратил свое внимание на женщин, которые лежали лицом вниз на пестрых каменных плитах пола. Он с удовольствием отметил, что они дрожат.

– Откуда вы взяли этих женщин? – спросил он. Сурасса, который возглавлял отряд, поднял голову, покрытую чешуйчатыми пластинами. Его темное лицо было неподвижно, когда он заговорил свистящим голосом:

– На подходе к городу Шадизару, магистр, мы произнесли слова, которым ты нас научил, и проглотили порошок, чтобы обрести силу и чтобы никто не мог нас увидеть.

– Женщины, – нетерпеливо прервал Аманар поток его речи. – Не все, что вы там пережили, а только женщины.

Он вздохнул, когда увидел напряженное выражение красных глаз с'тарра. Для людей-ящериц было очень трудно пропустить часть того, что они вытвердили.

– Дворец, магистр, – прошелестел Сурасса наконец. – Невидимые, мы проникли во дворец Тиридата, но когда мы прибыли на то место, где находилось то, за чем мы были посланы, мы нашли только ларец. Мы взяли его с собой и обыскали весь дворец. Мы спрашивали некоторых людей и затем убивали их, чтобы они не могли о нас кому-нибудь потом рассказать. Так мы нашли этих женщин, которые носили подвески на шее. Мы убили также мужчин, которые находились при них. Затем мы покинули дворец, и, как вы нас предостерегали, некий волшебник начал нас преследовать. Затем мы закутались в одеяния...

– Хватит! – приказал Аманар, и человек-ящерица тут же замолчал. Из-за ограниченности их сознания, Аманар велел с'тарра принести все пять подвесок, потому что он боялся, что они перепутают черный бриллиант с тем темным камнем, который был ему нужен. Несмотря на его подробные указания, они несколько преувеличили опасность не распознать требуемое и захватили с собой заодно и женщин. В нем кипела ярость и тем большая, что он знал, что их провинность была провинностью преданных псов. Они будут терпеливо сносить все, что он с ними сделает, не понимая, почему и за что он делает это с ними. С'тарра, казалось, понял, что с ним происходит. Он непроизвольно отодвинулся назад.

– Доставьте женщин ко мне, – приказал волшебник.

Женщин поспешно поставили на колени и сорвали с их тел прозрачные покрывала. На Аманара уставились испуганные глаза пяти обнаженных девушек. Волшебник поднялся и задумчиво прошелся вдоль ряда пленниц. Они смотрелись превосходно – каждая по отдельности и все вместе, но еще дороже для него был их, столь заметный, страх перед ним.

Он остановился возле бледной белокурой девушки с нежной кожей цвета слоновой кости.

– Твое имя, девушка?

– Суза. – Он поднял одну бровь. Тут же она поспешно прибавила: – Магистр. Меня называют Суза, если вам это нравится, магистр.

– Вы пять – танцовщицы, которых Илдиз прислал Тиридату?

Его темные глаза сверлили ее голубенькие глазки. Он заметил, что она все больше дрожит.

– Да, ма... магистр, – пролепетала она.

Он погладил подбородок и кивнул. Королевские танцовщицы. Вполне подходят для того, кто будет властвовать над миром. А когда они выполнят свое предназначение, он сможет скормить их пустые души Морату-Аминэ.

– Конан освободит нас! – внезапно крикнула одна из девушек. – Он вас убьет!

Аманар медленно прошелся в самый конец их ряда и остановился перед девушкой. Она была стройна, с длинными ногами, и ее большие темные глаза смотрели на него строптиво, несмотря на то, что она дрожала всем телом.

– А как зовут тебя? – Его слова были ласковы, но тон его голоса вызвал у нее невольный стон.

– Велита, – сказала она наконец. Он заметил, что она поспешно сцепила зубы, чтоб не произнести «магистр». От этой девчонки он получит большое удовольствие.

– А кто этот Конан, который вас освободит?

Велита молчала, но Сурасса произнес:

– Простите, магистр. В Шадизаре произносилось это имя. Это один вор, довольно надоедливый.

– Ах, вор! – Аманар рассмеялся. – Ну, малышка Велита, что же мне предпринять против твоего освободителя? Сита, передай твоим людям одно распоряжение. Когда вы поймаете этого человека, Конана, вы принесете мне его кожу. Не человека, ты слышишь? Только его кожу.

Велита зарыдала. Она сжалась и прижала свое залитое слезами лицо к коленям. Остальные женщины смотрели на нее, исполненные ужаса. Но их страху предстояло еще вырасти до невероятных размеров.

– Каждый вечер вы будете танцевать для меня – все пять. Та, что порадует меня больше всех, получит право делить со мной постель в эту ночь. Три из вас, которых я признаю посредственными, будут высечены кнутом, а та, которая доставит мне самое меньшее удовольствие... – Он помолчал, чтобы нагнать на них побольше страху. – Та отправится на эту ночь к Сите. Он грубоват, но тем не менее знает, что нужно делать с женщиной.

Женщины, стоящие на коленях, бросали испуганные взгляды на человека-ящерицу, который теперь глазел на них весело. Они начали плакать, смиренно склоняясь лбами к полу и умоляя о пощаде. Аманар наслаждался их страхом. Вероятно, это было то же самое чувство, которое испытывал демон, когда пожирал души. Он нежно погладил свою хрустальную шкатулку и, сопровождаемый криками ужаса, покинул аудиенц-зал.

Глава 13

Конан бросил взгляд на левый гребень узкой долины, по которой сейчас ехали разбойники. Что-то двигалось там, наверху, оно мелькнуло всего на одно мгновение, но его острые глаза успели это заметить. И это было уже не в первый раз. Он направил своего коня вперед, к Ордо. Карела скакала во главе отряда, уперев кулак в бедро, и озирала окрестности с таким видом, словно она вела армию, а не пеструю толпу, состоявшую из трех дюжин разбойников, которые следовали за ней, вытянувшись в длинный хвост, один за другим.

– За нами наблюдают, – сказал Конан, поравнявшись с одноглазым.

Ордо сплюнул.

– Ты думаешь, я не знаю этого уже давно?

– Кезанкийцы?

– Конечно. – Разбойник со шрамом на лице нахмурился. – А ты что думаешь?

– Я не знаю, – ответил Конан. – Но беглый взгляд уловил не тюрбан, а шлем.

– Солдаты позади нас, – задумчиво сказал Ордо. – Талбор и Танадес дадут нам знать, когда они подойдут ближе.

Оба разбойника получили задание следовать в арьергарде и не выпускать из виду заморийскую армию.

Конан подавил желание высказать предположение, что они оба, вероятно, в своем страхе отбились от отряда, или что Карела в своем презрении к солдатам несколько недооценивает их.

– Где бы они ни были, – сказал он, – мы только можем надеяться, что они нападут на нас не здесь.

Ордо осмотрел крутые, поросшие тощим кустарником склоны по обе стороны от долины и скривился.

– Митра! Будем надеяться, что их не так много, несмотря на то, что дюжина славных бойцов... – Он прервал себя, когда Абериус, хлеща свою лошадь, подскакал к ним, выйдя из общего ряда.

– Мне это не нравится, – пробормотал Конан. Ордо заворчал что-то неудобопонятное. Оба дали шпоры лошадям и оказались возле Карелы, когда к ним подъехал Хорек.

– Кезанкийцы! – хрипло сказал Абериус. Маслянистый пот струился по его лицу. – Самое малое семь или восемь дюжин. Они стоят лагерем поперек нашей дороги и уже приготовились напасть на нас.

Не имело смысла говорить лишние слова об опасности, грозившей им со стороны кезанкийцев. Они никому не подчинялись, кроме самих себя, несмотря на то, что как Туран, так и Замора прилагали все усилия к тому, чтобы подчинить их. Они обращались с чужими на свой собственный лад, который был быстрым и смертоносным. Каждый, даже если это был кезанкиец, но другого рода, рассматривался здесь как враг. А врагов надо убивать.

– Они идут в этом направлении? – спокойно спросила Карела. Когда Абериус озабоченно кивнул, она тихо выругалась.

– А солдаты сзади, – буркнул Ордо. Зеленые глаза Карелы сверкнули.

– Возраст сделал тебя трусливым, Ордо?

– Я не вижу никакой радости в том, чтобы очутиться между молотом и наковальней, – возразил Ордо. – Мой возраст тут ни при чем.

– Позаботься о том, чтоб тебе не оказаться старой бабой, – издевательски сказала она. – Мы свернем с дороги, тогда кезанкийцы и солдаты смогут вцепиться друг другу в горло. Пусть дерут друг на друге волосы. Может быть, нам откроется с гребня холма очаровательный вид...

Конан расхохотался и расправил плечи, когда рыжая повернулась к нему, держа ладонь на рукоятке сабли. Если ему придется ее разоружить – он не думал, что он сможет ее убить, даже в том случае, если речь пойдет о его жизни – ему без сомнения придется обороняться еще и от Ордо, а может быть и от бандитов, которые следовали за ними.

– Твое предложение бросить их в объятия друг другу вполне приемлемо, – сказал он. – Но если мы попытаемся заставить лошадей карабкаться по этим отвесам, боюсь, на это нам потребуется целая неделя.

– У тебя есть план получше, киммериец? – Ее голос был острым, как бритва, но она сняла ладонь с эфеса.

– Да. Основная часть нашего отряда отправится по дороге назад и в сторону, к ущелью, через которое мы пробирались.

– Назад, в сторону солдат! – возмущенно вскричал Ордо.

– Кезанкийцы хорошо умеют читать следы, – звенящим голосом вставил Абериус. – Если они напали на наш след – а они это сделали! – то именно мы будем теми, на кого они нападут, мы, а не проклятые заморийцы!

– Я хочу напомнить, что это еще не весь твой план, – мягко сказала Карела. – Неужели выяснится, что ты все-таки болван... – Она не закончила своей мысли, но ее косящие глаза сверкнули опасно. Конан знал, что она никогда не простит ему позора, если окажется, что она делила постель с болваном.

– Я сказал, основная часть, – спокойно продолжал киммериец. – Я возьму с собой несколько людей и поеду вперед, к кезанкийцам.

Абериус расхохотался – язвительно и испуганно.

– И ты хочешь разбить семь или даже восемь дюжин воинов? Или, может быть, ты вообразил, что твое очаровательное лицо и твой надменный тон неотразимо вышибут оружие из их рук?

– Молчать! – приказала Карела. Она коснулась кончиком языка полных губ, прежде чем заговорила спокойным голосом: – Если ты и болван, Конан, то, по крайней мере, храбрый болван.

– Я нападу на кезанкийцев, – сказал Конан, – но когда они обратят на меня внимание, я тут же брошусь бежать. Я приведу их как раз на то место, откуда основная часть отряда свернет с дороги, прямиком к солдатам. Пока они будут сражаться друг против друга, мы – я и те люди, что будут со мной, потихоньку присоединимся к остальным.

– Или те, или другие совьют себе веревок из твоих кишок, – фыркнул Абериус.

– А потом из твоих, – резко сказала Карела. – И из моих. Потому что ты и я – мы будем его сопровождать.

Хорек сжал зубы и замолчал. Конан открыл рот, чтобы возразить, но рыжая не дала ему сказать ни слова.

– Я возглавляю отряд, киммериец, и я не пошлю никого навстречу опасности, если сама буду при этом находиться в укрытии. Примирись с этим, или я прикажу привязать тебя к твоему седлу, и тогда тебе придется остаться с остальными.

Конан рассмеялся негромким гортанным смехом.

– Нет на свете клинка, который я охотнее имел бы на своей стороне, чем твой. Я только подумал, что эти висельники без тебя, вероятно, удерут из этих гор совсем.

Она присоединилась к его смеху.

– Нет, Конан, потому что они знают, что я тогда буду гнаться за ними на край света. Да и Ордо будет держать моих собак на коротком поводке. Что скажешь, старый друг?

Ордо уставился на нее мрачным взором.

– Там, где Рыжий Ястреб обнажает свой клинок, – сказал он тихо, – там должен быть и я.

Конан ожидал, что рыжая снова вспылит, но вместо этого она посмотрела на Ордо так, словно никогда прежде его не видела. Наконец она произнесла:

– Хорошо. Я думаю, что когда-нибудь ты потеряешь и второй свой глаз, если не будешь меня слушаться. Смотри, чтоб остальные не отстали.

Одноглазый оскалился в дикой гримасе и повернул коня.

– Хороший человек, – сказал Конан. Карела сверкнула на него глазами.

– Не смей меня порицать!

Отряд разбойников галопом поскакал по наезженной дороге назад и скоро скрылся из глаз. Ордо быстро нагнал Конана и других.

– Ты думаешь, эти наблюдатели нападут, Конан? – спросил бородач.

– Какие наблюдатели? – резко вмешалась Карела.

Абериус застонал.

Конан покачал головой.

– Люди на горе. Но сейчас нам не нужно с ними сталкиваться. Когда их будет достаточно для того, чтобы быть в состоянии навредить нам, мы об этом узнаем.

– Ордо, ты знал об этом и ничего мне не сказал? – глаза Карелы сверкали.

– Мы будем терять время на разговоры, – вопросил Конан, – или мы будем искать кезанкийцев, прежде чем они нас обнаружат?

Вместо ответа Карела пустила своего вороного галопом.

– Если ее мысли не заняты тобой, киммериец, – проворчал Ордо, – никто не сможет направить их в нужное русло.

Абериус выглядел так, словно он очень хотел поехать вслед за остальными разбойниками, но Конан следил за ним.

– Вот наша дорога!

Хорек заскрипел зубами и, поколебавшись, повернул своего коня, чтобы ехать за обоими всадниками. Конан приблизился к нему вплотную и заставил его перейти на галоп.

Когда они почти поравнялись с двумя ехавшими впереди, Конан обнажил свой меч и положил его между колен. Задумчиво посмотрев на него, Карела и Ордо последовали его примеру. На узкой тропе, которая вилась узкой змеей среди скал, они в любую минуту могут неожиданно наткнуться на кезанкийцев, и вопрос тогда будет заключаться в одном: кто кого увидит первым. Абериус закусил губы и отстал.

Они выехали за поворот и перед ними оказался лагерь кезанкийцев. Там не было палаток, но остроносые люди в пестрых фесках и тюрбанах скатывали свои одеяла и гасили землей прогоревшие костры. Толстый кривоногий человек с перевязью, через голую грудь – в ножнах болтался могучий палаш – увидел их первым. Он испустил воющий крик. Какое-то мгновение все в лагере, казалось, застыли, а затем раздался пронзительный, почти единогласный вопль:

– Убить их!

И все они бросились к своим лошадям.

Конан тут же повернул коня. Не было нужды делать здесь еще что-либо. Кезанкийцы погонятся за ними без всяких сомнений.

– Назад! – крикнул он остальным и рванулся на коне мимо Карелы и Ордо. Абериус к тому времени уже исчез.

Карела повернула вороного, и вот уже все трое несутся галопом назад по той тропе, по которой пришли сюда. Конан все время оглядывался через плечо. Из-за крутых поворотов тропы он мог немногое увидеть, но то, что он видел, говорило ему, что кезанкийцы вскочили на своих коней быстрее, чем он предполагал. Передний всадник, коренастый мужчина с разделенной пополам и зачесанной в стороны в виде бараньих рогов бородой, все время появлялся из-за поворота, когда дорога петляла между скал. Когда они доберутся до солдат, им непременно надо оторваться от преследователей на значительное расстояние, чтобы их не приняли тоже за диких горцев, однако не настолько далеко, чтобы дать солдатам возможность задать им чересчур много вопросов.

Конан посмотрел вперед. Карела скакала на своем вороном так быстро, как только позволяла тропа, и Ордо несся почти вплотную за ней, хлеща своим кнутом ее коня. Если бы он мог хоть немного сократить дорогу! Когда он проскочил между двух огромных круглых скал, он внезапно повернул коня. Один только взгляд – и он понял, что ни один из его спутников этого не заметил. Он задержит их на несколько мгновений.

Кезанкиец с раздвоенной бородой выскочил из-за круглых скал и ошеломленно испустил боевой клич. В тот же миг свистнул меч Конана и разрубил тюрбан и голову до самых плеч. Когда убитый еще падал с седла, остальные люди в тюрбанах уже выскочили из узкого прохода. Меч Конана поднимался и опускался, не зная усталости.

* * *
Внезапно он увидел Карелу, которая неслась к нему со сверкающей саблей в руке. Ее рыжие волосы развевались, как конская грива, и радость предстоящего боя полыхала в зеленых глазах. Конан слышал, что Ордо зовет ее назад, но она совершенно не обращала на это внимания. Ее кривая сабля перерубила шею одному из кезанкийцев, и в это время другой разрезал повод ее коня. Острие пики вонзилось в бок ее вороного. Он зашатался, заржал и взвился на дыбы, вырывая у нее второй повод.

– Возьми ее отсюда, Ордо! – взревел Конан. Он ударил вороного жеребца мечом плашмя по крупу и получил из-за своей минутной невнимательности кровавую царапину через всю грудь. – Уведи ее в безопасное место, Ордо!

Одноглазый гигант схватил болтающиеся поводья и потащил вороного за собой, дальше по тропе. Конан слышал, как ругается Карела и как ее проклятия постепенно затихают, удаляясь.

– Остановись, Ордо! – рычала она. – Деркэто да вырвет твой последний глаз и твой поганый язык! Сию секунду остановись, Ордо! Я тебе приказываю! Ордо!

У Конана не было времени смотреть ей вслед. Кезанкийцы пытались, используя свое численное преимущество, прорваться через ущелье, но перед ним могли оказаться одновременно только два человека, не больше. Когда остальные напирали сзади, передние падали, сраженные вращающимся клинком. Их было уже шесть, лежавших друг на друге, затем семь... восемь. Лошадь споткнулась о трупы и зашаталась. Мощный удар Конана, который был рассчитан на всадника, упал на шею лошади. Лошадь упала на гору трупов. Всадник, сидевший на ней, перелетел через воздух и рухнул прямо на клинок Конана.

Остальные темнокожие всадники отступили от этой кровавой кучи, которая достигла в высоту роста стоящего мужчины. Взлетающие в воздух палаши и лающие проклятия убедили Конана в том, что кезанкийцы не отступятся. Он повернул своего коня. Он мчался прочь, когда кезанкийцы начали разгребать баррикаду, чтобы гнаться за ним дальше – отомстить и восстановить свою честь. Но он уже выиграл время, которое было ему нужно.

Киммериец пустил коня галопом. Еще долго гремели ему вслед бешеные проклятия.

Глава 14

Когда Конан догнал обоих своих спутников, Карела снова взяла поводья в свои руки и обрела власть над вороным, то и дело обращая на Ордо яростный взгляд.

– А где Абериус? – спросил Конан. Но на всей дороге не было и следа Хорька.

Карела смерила высокого киммерийца убийственным взором, но для слов было слишком мало времени, потому что пока он говорил, они свернули за очередной поворот и увидели перед собой колонну заморийских всадников. Офицер, ехавший во главе колонны, повелительно поднял руку, когда все трое поравнялись с ним. Некоторые солдаты разглядывали окровавленный клинок киммерийца и теребили свои сабли в ножнах.

– Хо, мой господин генерал! – Конан поклонился коренастому, загорелому на солнце офицеру. Его вооружение выглядело несколько скромнее, чем генеральское, решил киммериец, но лесть никогда не повредит, хотя, вероятно, она была бы лучше встречена другим офицером, который все еще задирал нос, несмотря на покрывшую его грязь.

– Капитан! – поправил старший офицер. – Не генерал. Я капитан Гаранидес.

Конан внезапно понадеялся на то, что кезанкийцы довольно быстро пробьются через баррикаду, потому что темные глаза смотрели из-под шлема с гребнем так, словно они видели любую ложь.

– Кто вы? Что вы делаете здесь, в Кезанкийских горах?

– Я Крато, благородный капитан, – сказал Конан. – Еще до недавнего времени стражник, охранник каравана, отправлявшегося на Султанапур, как и этот человек, по имени Клаудо. Мы имели несчастье попасть в руки кезанкийцам. Эта дама – Ваниа, дочь Андиаза, одного купца из Турана, который шел вместе с караваном. Я боюсь, что мы трое – единственные, кто остался в живых, и точно так же я боюсь, что кезанкийцы гонятся за нами по пятам. Когда я некоторое время назад оборачивался, я видел, что они идут за нами по следу.

– Дочь купца? – воскликнул молодой офицер. – С таким бешеным взглядом? Если она дочь купца, то я король Турана!

Губы капитана дрогнули, но он промолчал. Конан заметил, что он ждет ее реакции.

– Что скажешь ты, Крато? Сколько она берет за час удовольствия?

Конан напряженно ждал, что сейчас Карела вытащит свой палаш, но она равнодушно повернулась на своем вороном.

– Капитан Гаранидес, – холодно произнесла она. – И вы разрешаете, чтобы этот парнишка разговаривал со мной таким тоном? Мой отец, скорее всего, погиб, но у меня есть родственники, к мнению которых охотно прислушивается Илдиз. Мне известно также, как я слышала в прошлом месяце, что ваш Тиридат заключил договор о дружбе с королем Илдизом.

Капитан продолжал молчать.

– Простите, благородный господин, – вставил Конан, – но кезанкийцы... – Он спрашивал сам себя, где же они, в конце концов.

– Я не вижу никаких кезанкийцев, – резко произнес молодой офицер. – И я не слышал ни о каких караванах, кроме тех семи пропавших. Мне кажется, вернее то, что вы сами бандиты и неизвестно по какой причине отбились от остальной вашей компании. Небольшой допросик развяжет ваши языки.

– Не торопитесь, Ахеранатес, – предупредил его капитан. И неожиданно посмотрел на троих с дружеской улыбкой. – Выбирайте слова более осмотрительно. Я уверен, что эти достойные сожаления люди расскажут нам все, что знают, когда мы... – Улыбка на его лице стала неживой, а потом исчезла. – Шеол! – взревел он. – Вы вывели их прямо на нас!

Конан бросил взгляд через плечо и больше всего на свете ему захотелось заорать от радости. Кезанкийцы остановились в двухстах шагах от них, смешавшись в нестройную толпу. Но они уже оправились от пережитого потрясения, которое сразило их в первый момент, когда они увидели солдат, и они уже задирали палаши над головами в тюрбанах. Их боевой клич летел к кавалеристам.

– Отступаем? – озабоченно спросил Ахеранатес.

– Идиот! – презрительно бросил ему капитан. – Даже если мы повернемся к ним спиной, они набросятся на нас, как стервятники на смердящий труп. Передайте приказ – только спокойно! – что я не подам знака, но когда я поеду вперед, каждый должен начать сражение, да так, словно демоны в него вселились. Быстро, лейтенант! Приступайте!

Стройный офицер поджал губы и начал объезжать колонну. Когда Гаранидес вынул саблю, он бросил на Конана острый взгляд.

– Я надеюсь, молодой человек, что вы используете свой меч по назначению. В любом случае вы останетесь рядом со мной. Если мы уцелеем, я хотел бы задать вам несколько вопросов.

– Само собой разумеется, благородный капитан, – ответил Конан, но Гаранидес уже выехал вперед. С диким криком колонна кавалеристов рванулась вслед за ним. Кезанкийцы атаковали, и в мгновение ока оба отряда смешались в бешеном вихре, где сверкали клинки.

Карела и Ордо отъехали от места схватки и помчались к расселине, которая уводила их с большой дороги. Конан колебался и смотрел на отчаянную битву; Гаранидес, скорее всего, попытался бы его убить, если бы догадался, кто он есть на самом деле, но, несмотря на это, киммерийцу совсем не нравилось посылать людей на смерть.

– Конан! – крикнул Ордо через плечо. – Чего ты ждешь? Идем, пока никто не видит, как мы удираем!

Бородач помчался дальше, вплотную к своей рыжеволосой предводительнице. Помедлив еще, Конан последовал за ними. Когда они ехали по расселине, которая была просто трещиной в скалах с отвесными стенами, шум битвы потихоньку стихал.

Еще долгое время после того, как крики сражающихся и лязг металла окончательно стихли, они ехали молча. Расселина вывела их в широкую долину, которая тянулась на восток. Конан и Карела предавались своим мрачным мыслям, а Ордо, хмуря лоб, переводил взгляд с одного на другого, пока наконец не произнес с деланной веселостью:

– У тебя ловкий язык, Конан. Пока ты болтал с невинным взглядом и честным лицом, мне самому почти что поверилось, что я этот Клаудо.

– Вор должен иметь хорошо подвешенный язык, – пробурчал Конан. – И разбойник тоже. И раз уж мы об этом заговорили, что же случилось с этой змеей Абериусом? Я не видел его с тех пор, как мы стали приближаться к кезанкийцам.

Бросив исподтишка озабоченный взгляд на Карелу, лицо которой было мрачнее грозового облака на горизонте, Ордо выдавил улыбку.

– Там внизу мы наткнемся на тропу и на труса. Он будет уверять, что охранял для нас пути к отступлению.

Конан зарычал, как волк.

– Ты должен был бы перерезать горло этому трусливому подонку.

– Нет, он нам очень полезен. Я пошлю его на поиски остатков нашего отряда, чтобы они позаботились о лагере. Если бы я знал, куда ведут все эти расселины, мы давно уже были бы с ними.

– Это мой отряд, Конан! – неожиданно прошипела Карела. – И приказы здесь отдаю я! Я, Рыжий Ястреб!

– Ну, если ты считаешь, что Абериус не должен платить за свою трусость, значит, у тебя есть на то основания, – мрачно произнес Конан. – Но это не значит, что я изменю свое мнение о нем.

Она попыталась развернуть вороного жеребца, чтобы преградить ему дорогу, но поскольку из двух поводьев цел остался только один, у нее ничего не получилось. Конь сделал шаг в сторону, и только. Рыжеволосая сдавленно всхлипнула. Звук этот, который Конан слышал от многих женщин и который свидетельствовал о бессилии, был очень уж необычен для Карелы.

– Ты... ты дурак, дурак даже для варвара! – закричала она под конец. – Какое право ты имел меня – меня! – отправить в безопасное место! Отдать мои поводья этому одноглазому болвану! Ударить мою лошадь, словно я какая-нибудь дорогостоящая рабыня, которую нужно охранять от малейшей опасности!

– Что ты бесишься? – Конан непонимающе посмотрел на нее. – Имея только один повод, ты была верной добычей для кезанкийцев.

– Ты сам принял это решение, а на это ты не имел никакого права! Я решаю, когда и где я сражаюсь и какой опасности я себя подвергаю. Я, больше никто!

– Определенно, нет никого, кто был бы так неблагодарен за спасение собственной жизни, как ты, – проворчал Конан.

Карела потрясла кулаком у него перед носом, и ее голос поднялся до яростного визга.

– Ты не должен спасать мою жизнь! Я не хочу, чтобы ты спасал мою жизнь! Из всех людей на свете – меньше всего ты! Поклянись мне, что ты никогда больше не попытаешься спасать мою жизнь или свободу! Клянись, киммериец!

– Клянусь! – ответил он сердито. – Клянусь именем Крома, клянусь!

Карела кивнула и, ударив коня пятками, погнала его на следующий холм. Голый коричневый камень этой ложбины, выветренные слои скал в своей мрачной красоте очень хорошо подходили к настроению Конана. Ордо немного задержался, чтобы оказаться рядом с ним.

– Поначалу я терпеть тебя не мог, киммериец, – сказал одноглазый так тихо, чтоб Карела не могла его слышать. – Теперь ты мне очень нравишься, и несмотря на это, я прошу тебя: покинь нас.

Конан кисло посмотрел на него.

– Если уж говорить о том, кто кого покинет, то, скорее, вы – ты и остатки вашего отряда должны покинуть меня. Я все-таки пришел сюда кое за чем, или ты это забыл?

– Она не пойдет назад и не свернет с дороги, безразлично, солдаты, кезанкийцы или даже демоны будут стоять у нее на пути. Это главная проблема – или большая часть того, что из нее следует. Это и твоя клятва, и еще несколько вещей. Она позволяет чувству вести себя, а не разуму, как это было раньше. Это добром не кончится!

– Я дал эту клятву не добровольно, – возразил Конан. – Если ты думаешь, что она бесится из-за своих капризов, то разговаривай с ней, а не со мной.

Руки бородатого вцепились в седло, так что кости на сгибах пальцев выступили под кожей и побелели.

– Я действительно хорошо к тебе отношусь, Конан, но если ты приведешь ее к смертельной опасности – ты узнаешь меня лучше. – Он ударил коня пятками и вырвался вперед. В угнетающем молчании все трое ехали дальше. Длинные тени упали на долины, когда они нашли лагерь бандитов, разбитый между двух могучих скал, у подножия высокой отвесной стены. Несмотря на ощутимый холод костры горели низко, скрытые между валунов, чтобы уменьшить опасность быть обнаруженными. Полосатая палатка Карелы была прикреплена к отвесной скале.

– Приходи в мою палатку, Конан, – сказала рыжая. Не дожидаясь его ответа, она галопом поскакала туда, бросила поводья на руки одному из бандитов и исчезла в палатке.

Когда Конан спешился, небольшая толпа людей собралась вокруг него и Ордо. Среди них был и Абериус, но он все больше смотрел себе под ноги.

– Хо, Абериус, – обратился к нему киммериец. – Я счастлив видеть тебя невредимым. Я уже начинал бояться, что ты не выберешься живым оттуда, где ты так мужественно прикрывал для нас пути к отступлению.

Некоторые разбойники рассмеялись.

Абериус оскалил зубы – вероятно, он рассматривал это как гримасу, но его глаза напоминали глаза крысы, попавшей в ловушку. Он молчал.

– Стало быть, кезанкийцев мы избежали? – спросил кофиец, у которого было только одно ухо. – А солдаты?

– Солдаты и кезанкийцы успешно приканчивают друг друга, – ответил Ордо сердито. – О них нам больше не придется беспокоиться – никогда в этой жизни.

– А все остальное меня не заботит. – Кофиец рассмеялся, и большинство присоединились к его хохоту, однако Абериуса среди них не было, как заметил Конан.

– Завтра, – обратился он к Хорьку, – ты сможешь снова взять след. И тогда через один или два дня мы будем возле сокровища.

Услышав свое имя, Хорек вздрогнул. Прежде чем ответить, он облизнул губы.

– Это невозможно. Следов больше не видно.

И он снова вздрогнул, когда остальные разбойники повернулись к нему и уставились на него.

– Их больше нет!

– Сейчас нет – и здесь нет, – сказал Конан. – Ты ведь это имел в виду, правда? Мы вернемся назад в долину, где стоял лагерь кезанкийцев. Там ты снова сможешь найти следы.

– Это все не так просто. – Абериус переступал с ноги на ногу и смущенно теребил свою снятую с убитого кирасу. – Пока я шел по следу, я мог точно распознать, упал камень с вершины скалы, или же его сбросило копыто лошади. Но теперь, когда я ушел от следа, даже если я вернусь назад, я не смогу отличить одно от другого.

– Дубина! – заворчал один из разбойников. – Это ты будешь виноват, если мы не найдем сокровища.

– Весь большой путь псу под хвост, – добавил другой.

– Перерезать ему глотку!

– Выпустить ему кишки!

Пот бисером выступил на лбу Хорька. Ордо быстро встал между ним и возбужденными людьми.

– Хватит! Хватит! Может быть, ты умеешь читать следы, Талбор? Алвар? Или кто-нибудь из вас?

Ответом ему было отрицательное мотание головы.

– Так вот, чтоб больше не приставали ко мне с Абериусом.

– Я все-таки скажу, что он боится, – пробормотал Талбор. – Он поэтому не может больше читать следы.

– Я не боюсь никого из людей! – вызывающе ответил Абериус. Он снова облизнул губы. – Никого из людей. – Последнее слово он выделил особо.

– Кого же тогда? – спросил Конан. Какой-то момент он думал, что Абериус уклонится от ответа, но он выпалил:

– На склоне, после того, как мы четверо поехали вперед я увидел... я увидел одну штуку! – Его голос звучал все тверже по мере того, как он говорил. – Существо, которое было как змея – и в то же время это был человек. На нем были доспехи и меч, и огонь вырывался у него из пасти, словно раздвоенный клинок. Пока я на него смотрел, он сделал знак другим, похожим на него. Если бы я не ускакал галопом так быстро, как только могла моя лошадь, эти твари убили бы меня.

– Но если у них есть такое пламя, – задумчиво сказал Конан, – тогда зачем им нужен меч?

Однако некоторые слушатели заговорили испуганно, и даже те, кто молчал, были явно встревожены.

– Почему же ты раньше ничего об этом не говорил? – поинтересовался Ордо.

– В этом не было никакой необходимости, – ответил Абериус. – Я знал, что мы скоро уйдем отсюда, потому что мы потеряли след. Мы должны отступить. И кроме того, я думал, что вы мне не поверите.

– Под небом встречаются удивительные вещи, – сказал Конан. – Некоторые из них я видел сам, но никогда не встречал такого, что нельзя было бы умертвить холодной сталью. – Во всяком случае, не так много, добавил он про себя. – Сколько этих существ ты видел, Абериус?

– Только одно, – отозвался Абериус после заметного колебания. – Но он звал остальных, и целая куча их двигалась на скалах. Их было, может быть, сто или тысяча.

– Но видел-то ты только одного, – вставил Ордо, – Много подобных ему не может существовать, потому что тогда мы слышали бы о них. Рассказы о таких вещах распространяются быстро.

– Но... – начал Абериус.

– Но все, – фыркнул Ордо. – Мы будем бдительны. А утром выяснится, умеешь ли ты отличать следы лошадей от всех остальных следов.

– Но я же сказал...

– Кроме вас все остальные больше не интересуются сокровищем, – продолжал Ордо, словно он не слышал возражений Хорька вообще. Все вокруг вполголоса заверяли друг друга, что они-то, несмотря ни на что, хотели бы заполучить это сокровище.

– Отлично, – сказал Ордо. – Я поговорю с Рыжим Ястребом, и на рассвете мы выступаем. И постарайтесь не остаться с пустыми животами.

Люди поспешили к кострам. Абериус пошел последним и бросил на Конана еще один мрачный взгляд.

Глава 15

Когда Ордо заковылял к полосатой палатке, Конан уселся спиной к широкой скале, так чтобы никто не мог подойти к нему незамеченным. Взгляд Абериуса ясно сказал ему о том, что ему теперь придется считаться с возможностью заполучить от него нож в спину. Он вытащил свой оселок и начал сглаживать щербины, которые оставили на клинке кольчуги кезанкийцев.

Небо постепенно наливалось темнотой, и над горизонтом светились красные полосы заката. Он уже закончил свою работу, когда одноглазый капитан Карелы выскочил из ее палатки.

Он пошел прямо к киммерийцу и остановился в двух шагах от него. Капитан казался необычайно смущенным и, бормоча себе что-то в бороду, тер свой шишковатый нос. Наконец он повернулся к Конану.

– Весьма разумная привычка. Я видел уже не одного славного воина, который погибал от того, что не заглаженная вовремя зазубрина ломала ему клинок при следующем могучем выпаде.

Конан положил меч на колени.

– Ты, вероятно, пришел не ко мне, раз ты беседуешь о достоинствах оружия. Что она говорит насчет завтрашнего дня?

– Она меня совсем не слушает. – Ордо покачал головой. – Меня, который при ней с первого ее дня.

– Это безразлично. Завтра она повернет назад, а я буду продолжать поиски. Может быть, она и права, что не хочет – наряду со всем прочим – подвергаться опасности еще и со стороны этих змеевидных людей.

– Митра! Ты меня не понял. Я пришел сюда совсем не для того, чтобы обсуждать с ней этих существ или заявление Абериуса о том, что он не может найти следы. Она мечется по своей палатке, как пойманная львица по клетке, и не дает мне произнести двух слов. – Он обеими руками вцепился в свою бороду. – Я слишком долго уже нахожусь при ней, чтобы изображать из себя мальчишку на побегушках. Человек, причина, по которой она так бесится, – ты, потому что ты не приходишь к ней, как она приказала. И ее настроение будет тем хуже, чем дольше ты будешь здесь рассиживаться.

Конан зло улыбнулся.

– Я ей один раз уже говорил, что в деле послушания я безнадежно плох.

– Митра, Зандру и девять или десять других богов, чьих имен я сейчас не могу вспомнить! – Ордо тихонько простонал и сел на землю рядом с Конаном, обхватив могучими руками колени. – В других условиях я ничего не имел бы против пари, кто из вас двоих победит, но не сейчас, когда это может стоить мне головы, если я влезу между вами.

– Но речь вовсе не идет о победе или поражении, потому что мы ведь не ведем друг с другом войны.

Лицо, и без того перекошенное шрамом, исказилось еще больше.

– Ты мужчина, она женщина. Для войны этого достаточно. Ну ладно, что должно произойти, то случится. Но подумай о моем предупреждении: если ты подвергнешь ее опасности, я позабочусь о том, чтобы укоротить твой рост ровно на одну голову.

– Раз она и без того злится на меня, ты можешь, вероятно, уговорить ее повернуть сейчас назад. Этим ты добьешься того, к чему стремишься: разлучить нас.

Он выпустил из своей речи еще один нюанс: этим и он, Конан, добился бы того, к чему стремился он сам – не быть вынужденным по окончании операции красть подвески еще раз, из-под носа у разбойников.

– В ее теперешнем настроении она еще упорнее будет стоять на своем и ни за что не бросит дело, которое начала.

Конан провел большим пальцем вдоль острия своего меча, и его ярко-голубые, как ледник под солнцем, глаза вспыхнули опасным светом.

– Ну, к этому я не останусь неподготовленным.

– Не говори об этом, – пробормотал одноглазый. – Если она этого потребует... Я убью тебя этой ночью. Ба! Вести разговоры о том, что может случиться, а может и не случиться – это все равно что строить песчаные замки во время сильного ветра.

– Тогда поговорим о чем-нибудь другом, – предложил Конан с улыбкой, однако глаза его оставались мрачными. У него было такое чувство, что одноглазый действительно любит его, но доверять ему нельзя в том случае, если речь зайдет о том, чтоб действовать вопреки приказам Карелы. – Ты как думаешь, Абериус изобрел этих человекозмей только для того, чтобы как-то замазать свое желание отступить?

– Он не дурак соврать, но я думаю, что он действительно видел что-то такое, что его сильно испугало. Я не хочу этим сказать, что то, что он видел, было именно таким, как он рассказывает. А, я не знаю, Конан. Змеи, которые ходят прямо, словно люди! – Бородатый непроизвольно содрогнулся. – Я становлюсь старым. Гоняться за королевским сокровищем – для меня это многовато. Караваны, охраняемые стражниками, которые не собираются изображать из себя павших героев, мне куда милее.

– Тогда уговори ее вернуться к караванам. Уже почти стемнело. Я хочу сегодня ночью покинуть лагерь, и когда утром выяснится, что я ушел, у нее не будет сложностей.

– Ты плохо ее знаешь! – фыркнул Ордо. – С ее настроением она прикажет нам гнаться за тобой, и убьет любого, кто не послушается ее в тот же миг.

Клапан полосатой палатки распахнулся. Карела вышла на воздух. Ее лицо было почти полностью скрыто под капюшоном багряно-красного плаща, который падал с ее плеч до пальцев ног. Карела решительно подошла к обоим мужчинам. Там и тут вспыхивали огоньки светлячков.

Ордо встал и смущенно развел руками.

– Я... я должен поглядеть, как там лошади. Всего хорошего, Конан.

Он поспешно ушел, не глядя в сторонуприближающейся женщины. Конан снова взял в руки свой меч и согнул клинок, проверяя его. Разумеется, клинок должен быть острым, но острота бритвы, которой гордятся многие, быстро тупится о кольчуги, и то, что остается, превращается в обыкновенную металлическую палку. Краем глаза Конан видел подол плаща Карелы, но не поднимал глаз.

– Почему ты до сих пор не пришел ко мне в палатку? – внезапно спросила она.

– Я должен был заточить меч. – Он еще раз провел пальцем вдоль острия и вложил меч в ножны. Ее изумрудно-зеленые глаза сверкали из-под капюшона, но его темно-синие встречали их взгляд равнодушно.

– Я же приказала тебе прийти. У нас есть о чем поговорить.

– Я не позволяю приказывать мне, Карела. Я не принадлежу к твоим верным псам.

Она шумно перевела дыхание.

– Ты осмеливаешься мне противоречить? Хотела бы я знать, не захочешь ли ты попробовать оспорить у меня мое место? Не воображай, пожалуйста, что если делишь со мной постель...

– Не будь смешной, Карела. – Киммериец пытался держать себя в руках. – Меня не интересует твоя банда. Командуй, кем хочешь, только не пытайся делать этого со мной.

– Пока ты идешь под началом Рыжего Ястреба...

– Я иду с тобой и рядом с тобой, точно так же, как ты – со мной и рядом со мной. И это одинаково как для тебя, так и для меня.

– Не перебивай меня, ты, покрытый мышцами тупица! – Ее крик, похожий на рычание львицы, прокатился по всему лагерю и отразился от отвесных скал и горных вершин. Разбойники у костров и в загоне для лошадей повернулись в ее сторону. Даже в темноте Конан видел, как покраснело ее лицо. Она понизила голос, но он все равно прозвучал пронзительно, когда она сказала: – Я-то вообразила, что ты – тот мужчина, которого я искала, мужчина, достаточно сильный для того, чтобы быть спутником Рыжего Ястреба! Да сожрет Деркэто твою душу! Ты просто карманник и ничего больше!

Он поймал ее занесенную руку прежде, чем она ударила его по щеке, и несмотря на ее отчаянное сопротивление, без всякого труда удержал ее. Ее багряно-красный плащ распахнулся и открыл ее наготу.

– Ты снова нарушаешь свою клятву, Карела. Неужели ты так мало почитаешь свою богиню, что думаешь, она не накажет тебя за клятвопреступление?

Неожиданно рыжей, казалось, стало ясно, какой великолепный спектакль она разыгрывает для своих бандитов. Свободной рукой она запахнула свой плащ.

– Пусти меня, – сказала она холодно. – Проклятье, я же не сказала «пожалуйста»!

Конан разжал пальцы, но не из-за ее слов. Когда она вырывалась, он почувствовал, что волосы у него на затылке поднялись – знакомо и неприятно. Он обвел глазами круг черного теперь неба над обступившими его горами. Звезды казались сверкающими точками, луна еще не взошла. Горы возвышались как бесформенные тени.

– Имхеп-Атон все еще преследует нас, – спокойно сказал он.

– Я, может быть, позволяла тебе кое-какие вольности, когда мы были наедине, Конан, – прошипела Карела и потерла запястье. – Но никогда больше не смей этого делать в присутствии других... Имхеп-Атон? Это имя, которое называл тот одержимый, тогда, ночью, в лагере! Имя волшебника.

Конан кивнул.

– Это был тот, кто рассказал мне о подвесках и для которого я должен был их достать. Если бы он в ту ночь не послал ко мне этого парня, чтобы убить меня, я принес бы их ему, как только они попали бы ко мне в руки – но теперь я ему больше ничего не должен.

– Как ты можешь быть уверен, что это именно он, а не какой-нибудь кезанкиец, или просто ночные тени этих гор тебя угнетают?

– Я это знаю, – ответил он.

– Но... – Внезапно она замолчала. Она смотрела куда-то мимо него. Ее зеленые глаза испуганно расширились, и она непроизвольно раскрыла рот.

Конан резко повернулся, выхватывая свой широкий меч из ножен, и мгновенно отбил в сторону копье, направленное на него рукой демоноподобного существа. Красные глаза пылали на темном, покрытом чешуей лице под шлемом. Из его пасти с острыми зубами вырвалось пронзительное шипение. Ни одного мгновения киммериец не позволил себе удивляться. Второй удар меча разрубил тело человека-ящерицы, и черная кровь хлынула наружу.

Вокруг лагеря поднялся свистящий боевой клич. Люди, сидевшие вокруг костров, вскочили на ноги, близкие к панике, когда на них из темноты ночи набросились десятки покрытых чешуей воинов, похожих на людей и на ящериц одновременно. Алвар замер, глазея на них широко распахнутыми глазами, и успел крикнуть, когда в его грудь вонзилось копье. Темнокожий иранистанец повернулся, чтобы бежать, и боевой топор, сжатый извивающимися пальцами, опустился ему на позвоночник. Бандиты, словно крысы, искали дыру, в которую можно было бы забиться.

– Сражайтесь! Проклятье Крома на нас! – кричал Конан. – Они смертны!

Он бросился в самую гущу сражения в лагере и поискал глазами Карелу. Он обнаружил ее в середине толпы. Она стояла среди своих людей с палашом, который, во всяком случае, не был ее собственным, украшенным драгоценностями, оружием. Свой плащ она намотала на левую руку как щит, чтобы отражать оружие ящериц. Нагая, она двигалась среди бойни, с разлетающимися рыжими волосами, как богиня тьмы и мрака, и ее клинок был вымазан черной кровью.

– Сражайтесь, собаки! – хрипло кричала она. – Сражайтесь за вашу жизнь!

Взревев, Ордо бросился, закрывая ее, и получил в бедро удар копья, которое было нацелено в ее спину. Клинок одноглазого нашел сердце того, кто нападал, и не успел еще упасть человек, покрытый чешуей, как он уже выдернул копье из своей ноги и отбросил его в сторону свалки. Кровь бежала по его сапогу.

Перед киммерийцем появился еще один человек-ящерица с поднятым копьем и повернулся к нему спиной, чтобы пронзить копьем Абериуса, лежавшего на земле с округлившимися, вылезающими из орбит глазами и широко раскрытым для вопля ртом, в котором недоставало нескольких зубов. Конан вонзил свой меч нападающему в спину и тут же вырвал клинок назад.

Человек-ящерица упал прямо на Абериуса, который снова заорал и возился под трупом до тех пор, пока не увидел Конана, которого удостоил таким взглядом, словно хотел ему дать понять, что с большим удовольствием увидел бы киммерийца на месте убитого змееобразного создания. Хорек схватил копье мертвой твари, и одно мгновение оба мужчины стояли друг против друга и безмолвно смотрели друг на друга, затем Абериус бросился в гущу сражения и взревел:

– За Рыжего Ястреба! За Рыжего Ястреба!

– Кром! – подхватил Конан и перекрыл вопли сотен глоток. – Кром и Сталь!

Это сражение, постоянное в вечно меняющихся картинах, казалось киммерийцу долгим и разнообразным кошмарным сном, как все битвы представляются воинам. В нем проснулся дикий дух его варварских предков, и даже рептилии узнавали, что такое страх, прежде чем умереть, когда они видели его ярко-синие глаза и слышали его свирепый хохот.

И вот между этих покрытых ночной мглой скал не осталось больше никого, кроме тех, в чьих жилах текла настоящая человеческая кровь. Ярость сражения отпустила Конана, и он огляделся вокруг.

Повсюду лежали покрытые чешуей фигуры, некоторые еще вздрагивали в агонии, но среди них лежало примерно такое же количество убитых разбойников. Ордо, с окровавленной тряпкой, завязанной на бедре, ковылял от одного раненого к другому и помогал, как умел.

Абериус скорчился возле костра, опираясь на свое отнятое у мертвой твари копье. И остальные разбойники постепенно стягивались к кострам.

Карела пересекла поле битвы и подошла к киммерийцу. Она бросила плащ, но чужой палаш все еще крепко сжимала в руке. Конан с облегчением увидел, что кровь, размазанная на ее пышной груди, была чужой.

– Значит, Абериус говорил правду, – сказала она, остановившись перед ним. – И мы теперь, по меньшей мере, знаем, что это было, кто за тобой наблюдал, когда ты это почувствовал. Я хотела бы только, чтобы ты обратил на это внимание немного раньше.

Конан покачал головой. Было бесполезно объяснять ей, что это не был взгляд этих ящериц – то, что он почувствовал.

– Я хотел бы знать, откуда эти...

С внезапным диким изумлением он прервал самого себя и наклонился, чтобы рассмотреть сапоги одной из этих убитых тварей. Они были украшены необычным для обуви узором: сплетенные змеи с поднятыми головами, в окружении лучей. Он поспешно наклонился ко второму трупу ящерицы и затем еще к нескольким. У всех были сапоги с такими украшениями.

– Ты что, Конан? – спросила Карела. – Даже если тебе нужны сапоги, не станешь же ты носить те, что прежде принадлежали этим тварям.

– Люди, которые украли подвески Тиридата из дворца, – объяснил он, – были обуты в сапоги с узором в виде змей.

Он стянул с узкой, чешуйчатой ноги сапог и бросил его ей. Она оттолкнула его жестом отвращения.

– Я сыта по горло этими... штуками! Меня от них тошнит. Конан, ты же не думаешь в самом деле, что эти – ну, кто они там – вошли в Шадизар и никем не опознанные сумели его покинуть? Городские стражники абсолютно слепы – это я еще могу допустить, но все остальные вокруг – вряд ли.

– На них были плащи с капюшонами, которые полностью их скрывали. И они покинули город ночью, в то время, когда стражники у ворот едва продрали глаза. Они могли войти в город ночью и спрятаться, пока не пришло время их налета на дворец.

– Возможно, ты и прав, – поколебавшись, согласилась Карела. – Но я не понимаю, чем это может нам помочь.

Ордо проковылял мимо и мрачно покосился на Конана.

– Из-за твоих сумасшедших поисков, киммериец, я привел в эти проклятые горы сорок четыре человека. Пятнадцать из них станут этой ночью пищей для червей, и еще двое не доживут до рассвета. Благодаря твоим богам, которых ты так упорно почитаешь, мы заполучили двоих этих ящериц живьем. Всеобщее веселье, которое ожидается по случаю их допроса, может быть, удержит людей от желания привязать тебя к кольям на их место. Но я скажу тебе прямо, как бы я тебя ни ценил, если они попытаются это сделать, я не стану их от этого удерживать.

– Пленные? – резко спросила Карела. – Эти чудовища мало нравятся мне мертвыми, а живыми – тем более. Немедленно передай их людям. На рассвете мы покидаем эти горы.

– Стало быть, мы отказываемся от сокровища? – спросил одноглазый, скорее с облегчением, чем удивленно. – Слава богам, Конан, тогда это будет последняя ночь, которую мы проводим с тобой в одном лагере.

Карела медленно повернулась и тяжело посмотрела на киммерийца.

– Значит, мы расстаемся?

Конан, сердито метнув взгляд на Ордо, поколебался и кивнул. Он совсем не хотел, чтобы она это узнала так быстро. На самом деле он решил исчезнуть ночью, тайно, захватив одного из пленных в качестве проводника, так чтобы они заметили его отсутствие только утром.

– Я буду преследовать эти подвески, – сказал он.

– И эту девушку, – ровным голосом добавила Карела.

– Мы не одни, – проворчал Ордо, прежде чем Конан собрался возражать.

Те из разбойников, которые могли держаться на ногах, подошли к ним. Среди них не было ни одного, на ком не видна была бы окровавленная повязка, и у каждого в руке было оружие. Во главе их выступал Абериус, опираясь на копье, как на прогулочную трость. Лица у всех были решительные, он злобно смеялся. В десяти шагах от тройки, возглавлявшей банду, он остановился.

Ордо в ярости хотел заговорить с ними, но Карела положила руку ему на плечо. Он остался неподвижен, но выражение его лица предвещало бурю.

Карела спокойно осмотрела толпу, держа руку на бедре и опустив острие палаша к земле.

– Я надеюсь, ты не очень опасно ранен, Абериус? – поинтересовалась она с неожиданной улыбкой.

Хорек удивленно посмотрел на нее. У него была оцарапана щека и на левой руке был кровоподтек.

– А ты, Талбор, – сказала она, прежде чем кто-либо из них успел раскрыть рот. – Тебе сейчас, во всяком случае, лучше, чем той ночью, когда мы напали на караван рабов из Замбулы и не знали, что они удвоили охрану, потому что боялись рабов, которых должны были доставить на каменоломни Кеты. Я припоминаю, что увезла тебя на своей лошади в безопасное место, потому что в груди у тебя торчала стрела...

– Это было давно! – мрачно бросил Абериус. Ордо хотел уже броситься на него. Абериус непроизвольно вздохнул, и его улыбка стала еще злее. – Теперь это все уже не имеет никакого значения.

– А что сейчас имеет значение? – спросила Карела.

Абериус сверкнул глазами.

– Рыжий Ястреб теряет свой острый взгляд? – Несколько человек за его спиной рассмеялись, другие мрачно смотрели исподлобья. – Сегодня ночью погибло больше трети наших людей. И ни одной монеты нет в наших кошельках. Мы хотели отобрать подвески у нескольких паломников. Нам пришлось проделать длинный путь и забраться сюда, в эти проклятые горы, чтобы ловить их, может быть, до самой Вендии, без всякой надежды получить за это еще что-нибудь. Кезанкийцы, солдаты, теперь еще демоны. Пришло время вернуться на равнины, в области, хорошо нам знакомые.

– Когда мы вернемся – это решаю я! – Голос Карелы прозвучал, словно хлопок бича. – Я вытащила вас из грязи, где вы в лучшем случае могли найти пару медяков, и организовала вас в регулярный отряд, которого боялся любой караван, покидающий Шадизар или Замбулу, или даже сам Аграпур! Я сделала из стервятников настоящих мужчин! Я наполняла золотом ваши кошельки и учила вас держаться гордо, так что мужчины уступали вам дорогу, а женщины с радостью подчинялись вам. Я Рыжий Ястреб, и я принимаю решение: мы пойдем дальше и захватим сокровище, которое было похищено у короля!

– Ты вела нас достаточно долго... Карела, – сказал Абериус.

Услышав это фамильярное обращение, девушка шумно вздохнула, а Ордо глухо заворчал. Неожиданно она оказалась обыкновенной женщиной. Обнаженной женщиной. Абериус оскалил зубы и провел языком по губам. За его спиной горели радостные глаза мужчин.

Карела сделала шаг назад. Конан, словно по книге, читал каждое чувство из тех, что сменяли одно другое: ярость, стыд, беспомощность и, наконец, решимость дорого продать свою жизнь. Она крепче сжала свой палаш. Ордо между тем вызывающе выхватил свой меч.

Если бы я был хоть немного порассудительнее, сказал Конан сам себе, я бы сейчас испарился. В конце концов, я никому ничего не должен. Напротив, я давал клятву, которую не должен нарушать. Он задумчиво посмотрел на разбойников. Прежде чем они сообразят, что, собственно говоря, произошло, он может исчезнуть в ночи – с одним из пленников, который сможет вывести его на подвески. И на Велиту. Со вздохом он вышел вперед.

– Я не нарушаю мою клятву, – сказал он тихо, так, чтоб его слышала только Карела. – Я хочу лишь защитить мою собственную жизнь.

Дружелюбно улыбаясь, он пошел навстречу Абериусу и остальным, держа ладонь на эфесе меча.

– Не воображай только, что ты можешь примкнуть к нам, Конан, – сказал Абериус. – Ты слишком был хорош с ними.

– Я думал, что мы будем держаться все вместе, – ответил киммериец. – Ты хоть вспоминаешь, зачем мы вообще сюда пришли? Не так ли? Сокровище, королевское сокровище!

Хорек сплюнул и ловко попал Конану на сапог.

– Об этом мы смело можем забыть. Я не могу снова найти след.

Улыбка Конана стала еще шире.

– Этого уже и не требуется. Эти твари, которых мы сегодня ночью убивали, носили сапоги как раз такие, как были на тех, кто украли подвески и все остальное из дворца Тиридата. Ты можешь быть уверен, что они служат одному и тому же господину.

– Демоны! – произнес Абериус, качая головой. – Этот парень хочет, чтоб мы сражались за сокровище против демонов!

Остальные угрожающе забубнили. Конан быстро продолжал:

– О каких демонах ты говоришь? Я вижу только тварей с кожей, как у змей, но не демонов. – Конан говорил все быстрее и громче, чтобы заглушить возражения. – Безразлично, как они выглядят, вы, в конце концов, убили их сегодня ночью – или, быть может, я ошибаюсь? – Он обвел их, одного за другим, острым взглядом. – Да, вы их убили – ваша сталь и ваша отвага. Разве демонов можно убить одной только сталью? А вы еще двоих из них захватили в плен живьем. Разве вы при этом бормотали волшебные заклинания, разве вы зачарованы? – Он искоса посмотрел на Абериуса и широко ухмыльнулся: – И разве они плевались в вас огнем?

Бандиты начали смеяться, а Абериус покраснел.

– Это не играет никакой роли! Это не играет никакой роли, поверьте мне! Я не могу больше найти следов, и я не услышал от этих чудовищ ни одного слова, которое было бы нам понятно.

– А я говорю, что уже не имеет никакого значения, можешь ли ты найти след, – возразил Конан. – На рассвете мы позволим этим двоим бежать. Их-то следы ты с легкостью отыщешь.

– Они оба ранены, – ответил Абериус, уже почти отчаявшись. – Они вряд ли проживут еще хотя бы час.

– И все-таки это шанс. – Конан возвысил голос. – Шанс выйти на золото и драгоценные камни, на сокровище короля. Кто за золото? Кто за Рыжего Ястреба? – Он извлек меч из ножен и поднял его над головой. – Золото! Рыжий Ястреб!

Мгновение спустя все они, кроме Абериуса, уже размахивали клинками.

«Золото! – ревели они. – Золото!» – «Рыжий Ястреб!» – «Золото!»

Абериус поджал тонкие губы. «Золото! – крикнул он наконец и высоко вознес в воздух свое копье. – Рыжий Ястреб!» Его глазки сверкали на Конана со смертельной ненавистью.

– Хорошо! – Голос Конана покрыл их вопли. – Выпейте еще разок вкруговую, а потом успокаивайтесь. Мы выступаем рано утром!

– Золото! – взревели они хором, отступая назад.

Конан подождал, пока они почти дойдут до костров, прежде чем повернуться к Кареле. Она смотрела на него сумрачно и неподвижно. Он успокаивающе протянул к ней руку, но она отбросила ее и исчезла в своей палатке, не сказав ни слова. Конан, совершенно сбитый с толку, проводил ее глазами.

– Я уже как-то говорил, что у тебя хорошо подвешен язык. – Ордо вложил саблю в ножны. – Но, пожалуй, это даже больше, чем просто хорошо, Конан из Киммерии. Меня не удивит, если ты в один прекрасный день заявишь, что ты генерал или даже король. То есть, если ты живым вернешься из этих гор. Если вообще кто-нибудь из нас вернется.

– Что это с ней? – спросил Конан, не реагируя на его слова. – Я же сказал ей, что я это делаю не для нее, а для себя. Я не нарушил клятвы, которую она заставила меня дать.

– Она думает, что ты хочешь через нее руководить всей бандой.

– Очень глупо с ее стороны.

Ордо, казалось, не слышал его.

– Я только надеюсь, что ей не так скоро станет ясно, что то, что сегодня произошло, никогда уже не будет забыто. Дай ей, Митра, время на то, чтоб она могла это понять.

– Что ты там бормочешь, одноглазый ворон? Или какой-нибудь из ударов повредил сегодня ночью тебе мозги?

– Значит, ты этого не понимаешь? – Голос бородатого звучал подавленно. – То, что однажды было поломано, можно снова соединить, но все равно остаются трещины, и они будут все время ломаться, пока не развалятся окончательно.

– Пока золото звенит в их мешках, эти парни будут верны ей, как и прежде. Завтра утром, Ордо, нам нужно будет похоронить этих ящериц и наших мертвых. Стервятники, парящие в воздухе, не должны выдать нас тому, кто послал этих чудищ.

– Само собой разумеется. – Ордо зевнул. – Доброго сна, киммериец, и будем надеяться, что мы сумеем пережить еще и завтрашнюю ночь.

– Доброго сна, Ордо.

После того, как одноглазый исчез в той стороне, где горели лагерные костры, Конан посмотрел на палатку Карелы возле скалы. В свете лампы был виден ее силуэт. Она умывалась. Вскоре после этого она прикрутила лампу. Тихонько ругаясь про себя, Конан завернулся в свой плащ и улегся под прикрытием выступа скалы. Доброй ночи, ха! Эти женщины!

* * *
Имхеп-Атон покинул свое укрытие на горе над лагерем разбойников и ушел в темноту. Когда он добрался до места, где тени на скалах, казалось, сгущались еще больше, он вошел в большую, ярко освещенную пещеру. Его лошадь и вьючный мул были привязаны возле стены. Его одеяла лежали развернутые возле костра, над которым на вертеле жарился заяц. Рядом стоял ларец, где находилось все необходимое для его колдовского ремесла.

Чародей потер глаза, потянулся и размял затылок. Одно волшебство потребовалось ему для того, чтобы использовать глаза орла; второе – чтобы превратить ночь в яркий день для его взора; третье – чтобы слышать все, о чем говорится в лагере. Выполнить все три одновременно было трудно, и это вымотало его так, что сверлящая боль поползла по всему его телу от головы до поясницы.

Но то, что он узнал, стоило всех этих неудобств. Эти идиоты вообразили, что они по доброй воле повернут своих лошадей. Он спрашивал себя, что же они подумали бы, если бы узнали, что они просто собаки, которые напали на медведя и погибнут после того, как обратят на себя его внимание. А он, охотник, придет за добычей.

Улыбаясь, волшебник с удовольствием приступил к ужину.

Глава 16

Аманар сидел на своем золотом «змеином» троне и смотрел на четырех танцовщиц. Они гибко извивались и раскачивались на мозаичном полу только лишь для его развлечения. Несмотря на то, что они были раздеты – за исключением золотых цепочек со звенящими колокольчиками на запястьях и щиколотках – на их нежной коже поблескивал пот. Причиной тому была не жара, а их страх перед новым господином. Четыре музыканта из людей играли для них на флейтах, но они держали глаза опущенными. В цитадели было лишь немного слуг-людей, и никто из них не осмеливался поднимать взгляд.

Аманар наслаждался их страхом, который так явно исходил от четырех женщин, наслаждался не меньше, чем видом их прекрасных обнаженных тел, которые они должны были бесстыдно выставлять перед ним. Пятая танцовщица, золотолазая Ясмин, была первой, которую отдали человеку-ящерице Сите под душераздирающие вопли. Угрозы вызывают больше страха, когда выясняется, что они будут претворены в жизнь. Ей все же каким-то образом удалось перерезать себе горло клинком огромного с’тарра.

Аманару пришлось собрать всю свою волшебную силу, чтобы поддерживать в девушке жизнь хотя бы до того момента, когда она сможет быть принесена в жертву Морату-Аминэ. Но из-за того, что все произошло так стремительно, он не получил от нее никакого удовольствия. В любом случае он принял предосторожности, чтобы впредь ничего подобного не произошло...

Полузакрыв веки, он смотрел на свою перепуганную собственность, которая прилагала все усилия, чтобы показаться ему лучше, чем та, которую он признает самой нерадивой.

– Магистр?

– Да, Сита? – спросил волшебник, не удостаивая его взглядом. Могучий с'тарра, встал в стороне от трона, опустив голову и исподтишка жадно поглядывая на девушек.

– Карта, магистр. Она передает световые сигналы.

Аманар поднялся с трона и покинул зал. Сита шел вплотную рядом с ним. Девушки продолжали танцевать. Он не разрешил им прекратить танец, а сами они на это не осмеливались.

К тронному залу примыкала комната, где было всего два предмета обстановки: серебряное зеркало висело на одной из серых стен, а к противоположной стене была прислонена большая пластина из чистого хрусталя в раме из полированного дерева. На ней была вырезана картина горной местности, расположенной вокруг цитадели. Мерцающий красный огонек двигался медленно по долине. Только люди могли передавать этот сигнал, потому что механические стражи Аманара не разговаривали ни со зверями, ни со с'тарра.

Аманар повернулся к зеркалу, пробормотал несколько таинственных слов и нарисовал в воздухе знак, который слабо засветился. Когда он медленно исчез, серебряное зеркало стало прозрачным, как окно: окно, в которое с большой высоты были видны люди, которые медленно ехали на лошадях по долине.

Один из людей внимательно вглядывался в землю. Они, очевидно, шли вслед за следопытом. Аманар произнес еще несколько чужестранных слов, и картина в зеркале сдвинулась, казалось, поспешно уходя от людей. Как коршун, который разыскивает добычу, видит ее и бросается вниз. В зеркале показался тяжело раненный с'тарра, который брел, шатаясь, падал, снова вставал и снова ковылял дальше. Аманар перевел картину в зеркале снова на всадников, которые преследовали его слугу.

Это были хорошо вооруженные люди – около тридцати мужчин и одна женщина. Аманар не мог определить, кто возглавлял отряд – эта женщина или высокий, мускулистый парень с блестящими темно-синими глазами. В задумчивости Аманар потер подбородок своей длинной рукой.

– Девушка Велита, – обратился он к Сите. – Приведи ее немедленно сюда.

С глубоким поклоном с'тарра покинул комнату, а Аманар продолжал рассматривать картину в зеркале. С'тарра используют своих раненых, раны которых уже нельзя вылечить, как свежее мясо. Этим не было позволено живыми уходить из дозора. Значит, на патруль было совершено нападение и его больше не существует. То, что этот отряд следует за раненым, означает только одно: разъезд был разбит. Это неприятное открытие. Вряд ли эти люди следуют за раненым без всякой на то причины.

– Девушка, магистр. – Сита вернулся. Он держал Велиту за волосы, так что ей пришлось идти на цыпочках. Руки бессильно висели, и она дрожала от страха – и перед ящерицей, которая приволокла ее сюда, и перед волшебником, который встретил ее взглядом.

– Отпусти ее, – приказал Аманар нетерпеливо. – Подойди сюда, девушка, и посмотри в это зеркало. Ну, живо!

Она неуверенно шагнула вперед, но из-за ее гибкости это было, скорее, танцевальное движение, чем неловкость – и глубоко вздохнула, когда увидела движущуюся картину. Какое-то мгновение волшебник думал, что она что-то скажет, но она тут же сжала зубы и сомкнула губы.

– В первый день ты назвала тут одно имя, девушка, – резко сказал Аманар. – Имя человека, который тебя освободит. Конан. Есть ли он среди тех, кого ты видишь?

Она не шевелилась и молчала.

– Я же не могу мыслями причинить человеку зло. Так что покажи мне его, или я велю Сите отхлестать тебя бичом.

С ее губ сорвался легкий стон, и она распахнула свои темные глаза – на мгновение, чтобы бросить отчаянный взгляд на высокого с'тарра.

– Не знаю, – прошептала она. Она дрожала всем телом, и слезы в беззвучном плаче катились по ее щекам, но больше она не произнесла ни звука.

Аманар раздраженно проворчал:

– Глупое существо! Я быстро узнаю все, что мне нужно. Сита, ей – двадцать ударов.

Растянув пасть в широкой ухмылке, тяжелый с'тарра снова схватил ее за волосы и поднял, вытаскивая ее из комнаты. Слезы потекли по ее лицу еще обильнее, но даже теперь она продолжала молчать.

Волшебник начал внимательнее изучать людей, отразившихся в зеркале. Несмотря на свое молчание, Велита ответила на его вопрос, по меньшей мере, частично, если она даже вообразила, что может как-то защитить этого человека. Все-таки этот Конан просто вор, как сказал Сурасса, а воры обычно не скачут во главе двух с половиной десятков вооруженных всадников.

Из-под своего черного одеяния, украшенного змеями, он вынул предметы, которые обычно использовал для такой простой работы. Красным мелом он нарисовал на каменном полу пятиконечную звезду, затем положил по щепотке порошка в каждый луч. Он протянул левую руку, и из каждого пальца вылетела искра и зажгла порошок на остриях лучей звезды бледным пламенем. Пять слабых огоньков с красным, едким дымом поднялись к высокому потолку.

Аманар проговорил несколько слов на мертвом языке и сделал левой рукой движение. Неожиданно дым сложился в магическую пентаграмму. Волшебный знак раскачивался и крутился, словно его хлестал ураганный ветер, но ни один язычок пламени не вырвался из пентаграммы. Волшебник прокричал еще одно слово, и дым исчез со страшным скрежетом. Вместо этого посреди пятиконечной звезды появилось нечто безволосое, серое, ростом едва до колен Аманару. В чем-то оно напоминало обезьянку, у него был скошенный лоб и длинные руки, достигавшие пола. Из его лопаток росли костистые крылья, затянутые грубой серой кожей.

Демон, кривляясь, оскалил клыки, которые в длину были почти в половину его обезьяньего лица, и выскочил из пятиконечной звезды, направляясь к волшебнику. Но когда он достиг меловой черты пентаграммы, он отскочил, осыпаемый дождем искр, назад в середину звезды, откуда он возник. Через некоторое время он поднялся, и когти его лап царапнули каменный пол. Его крылья летучей мыши дрожали, когда он попробовал подняться в воздух.

– Освободи меня! – проскрежетал он.

Аманар скривил губы от отвращения и злости. Уже давно не возникало такой необходимости лично общаться с этими низшими демонами. То, что девушка вынудила его к этому, он воспринял как испытание, за которое она ему заплатит.

– Освободи меня! – снова скрипнул демон.

– Стой смирно, Заф! – приказал колдун. Маленькое серое создание испуганно вздрогнуло, и Аманар позволил себе слегка улыбнуться. – Да, я знаю твое имя, Заф. И если ты не сделаешь того, что я от тебя потребую, я докажу тебе свою власть над тобой. Подобные тебе уже испытали на себе мой гнев, они сами навлекли его на себя – и я запер их в крепкие сосуды – в сосуды из массивного золота. Аманар откинул голову и издевательски засмеялся.

Существо, похожее на обезьянку, содрогнулось от ужаса. Остановившимися белыми глазами оно злобно смотрело на Аманара, затем спросило:

– Что должен сделать Заф?

– Посмотри на этих двоих, – сказал Аманар и ткнул в картину, где были видны Конан и Карела. – Я хочу знать их имена, и я хочу знать, почему они преследуют моего с'тарра.

– Как? – проскрежетал демон.

– Не пытайся меня разыгрывать и дурачить! – фыркнул Аманар. – Ты что, вообразил, что я тебя не знаю? Если ты приближаешься к обыкновенному смертному на достаточно близкое расстояние, чтобы слышать его голос, ты начинаешь читать его мысли. И прекрати свои попытки проделать это со мной. Ты должен был уже заметить, что со мной это невозможно.

Демон бешено заскрипел зубами.

– Заф идет!

Он исчез со звуком, похожим на гром. Широкое одеяние Аманара взвилось под порывом ветра, вырвавшимся из пентаграммы.

Чародей обтер руки, словно касался чего-то очень грязного, и снова повернулся к зеркалу. Некоторое время те, за кем он наблюдал, ехали дальше, пока один из них внезапно не взглянул вверх. Потрясенные, все задрали головы, и наконец несколько человек схватили свои арбалеты и начали стрелять в воздух.

Со скрежетом демон вернулся назад в пентаграмму. Он сложил крылья и вырвал из тела арбалетный болт.

– Зафа хотели убить. – Он скрипнул и презрительно добавил: – Железом.

Он немного повеселился по этому поводу, втыкая извлеченный болт в свою костистую руку. Болт проходил свободно, словно не встречал никакой преграды, и рука оставалась целой и невредимой.

– Как их зовут? – нетерпеливо спросил Аманар. Демон блеснул на него глазами, прежде чем наконец ответить:

– Большого мужчину – Конан. Женщину – Карела, ее также называют Рыжий Ястреб. Они пришли сюда из-за подвесок и девушки. Отпусти меня теперь на свободу!

Аманар, улыбаясь, бросил взгляд на зеркало, где отряд успел оправиться от встречи с Зафом и продолжал путь. Стало быть, это вор прекрасной Велиты и знаменитая разбойница, Рыжий Ястреб, со своей бандой. Он найдет хорошее применение им всем.

– Впереди этих людей, – сказал он демону, не отводя взгляда от зеркала, – бежит один из моих с'тарра. Он ранен. Тебе разрешается подкрепиться его телом. Исчезни!

Смех волшебника можно было назвать каким угодно – только не приятным.

* * *
Склоны по обе стороны извилистой ложбины становились все более крутыми и отвесными, чем дальше продвигались бандиты. Конан рассматривал куст терновника, которые встречались гораздо реже, чем прежде на краю дороги. Он был изогнут и изуродован, словно кто-то в воздухе или на земле придавал растению эту отвратительную форму, изгибая его ветки и обламывал их. Остальные кусты были похожи на этот.

– Да, подходящая местность, – бормотал Ордо достаточно громко для того, чтобы его мог слышать только Конан. Он настороженно посмотрел на Карелу, которая ехала одна во главе отряда. – Сначала эти ящерицы, потом летающие Митра-ведает-кто.

– Он никому из нас ничего не сделал, – сказал Конан, внешне совершенно равнодушно. – И сразу же улетел прочь.

Он не хотел говорить ничего такого, что могло бы вызвать у остальных желание повернуть назад, но почему-то его не оставляло очень скверное предчувствие, которое не давало себя подавить так просто.

– Мы поразили его, – продолжал одноглазый, – по меньшей мере двумя болтами, но он даже не вздрогнул. Это счастье, что наши висельники не ударились в бегство.

– Может быть, вам и в самом деле лучше повернуть назад, Ордо. – Конан чуть не свернул себе шею, обернувшись к бандитам, которые ехали по извилистой дороге один за другим. Их вела жадность, но с той минуты, как они увидели это редкостное создание парящим над собой, они не выпускали из глаз серое небо и голые отвесные склоны. То один, то другой обеспокоенно проводил рукой по своим перевязанным ранам и бросал задумчивый взгляд назад, на дорогу, по которой они сюда пришли.

Киммериец сердито повернулся назад к одноглазому.

– Если Карела скажет им, что она приняла решение повернуть назад, они очень охотно последуют за ней. Если же она поедет дальше, они будут отставать один за другим.

– Ты-то должен знать, что она не повернет назад. До тех пор, пока этого не сделаешь ты.

От необходимости отвечать Конана избавил громкий вопль Абериуса. Хорек уехал далеко вперед, идя по следу раненого человека-ящерицы. Он остановил лошадь на повороте дороги, там, где высокая скала скрывала от глаз тропу, и торопливо махал обеими руками. Карела безмолвно помчалась к нему.

– Я надеюсь, что он потерял след, – пробубнил Ордо. Конан ударил лошадь пятками. Спустя мгновение одноглазый последовал за ним.

Когда Конан промчался мимо, рыжая чуть посторонилась.

Он посмотрел на то, что показывал им Абериус. Человек-ящерица, за которым они гнались, лежал в тени скалы на спине, мертвый. Его кольчуга и грудь под ней были обкусаны.

– Стервятники уже потрудились, – проворчал Ордо. – Слишком глупо, потому что второй куда-нибудь забился, чтобы умереть. – Однако это звучало так, словно не огорчало его на самом деле.

– На небе не видно стервятников, – задумчиво сказал Конан. – И я еще не слышал ни об одном шакале, который съедает только сердце и оставляет все остальное.

Лошадь Абериуса заржала, когда он невольно содрогнулся в седле.

– Митра! Киммериец прав. Кто знает, что его убило! Может быть, это было то крылатое чудище, которое не берут арбалетные болты. – Хорек дико озирался, словно ожидая, что на него набросятся с какой-нибудь скалы.

– Молчи, дурак! – прошипела Карела. – Он умер от своих ран, а твой приход спугнул барсука, или кто там был.

– Это не играет теперь роли, – сказал Абериус. – В любом случае нет больше следов, которые я мог бы читать.

Рыжая посмотрела на него презрительно-весело.

– Тогда ты мне больше не нужен. Я сама найду то место, куда он хотел попасть.

– Пора нам уже исчезнуть из этих окаянных гор. – Хорек повернул голову к остальным бандитам, которые ждали в некотором отдалении.

Их уважение к Рыжему Ястребу было еще достаточно большим, чтобы не примчаться толпой без разрешения.

Карела вела себя так, словно не слышала его пронзительного голоса.

– Пока эта ящерица думала уйти от нас, она все время придерживалась одного направления, от которого отклонялась, когда местность заставляла это делать. Так что мы можем продолжать ехать в этом направлении.

– Но... – Абериус проглотил остаток своей речи, когда Ордо придвинулся к нему на своей лошади. Карела смотрела прямо и не удостаивала его больше ни одним взглядом.

– Если я услышу что-нибудь иное, кроме того, что ты спугнул здесь стервятника, я позабочусь о том, чтобы твой труп составил компанию этой падали.

Конан поднял глаза, когда он поворачивался, чтобы ехать вслед за Карелой, и одно мгновение одноглазый казался смущенным.

– Ей нужен по меньшей мере верный пес, который будет ей верен, киммериец. Вперед, Абериус! – Он бросил взгляд через плечо. – Вперед, вы, неверные псы! – взревел он. Еще раз его взгляд наткнулся на взгляд Конана, затем он пустил лошадь галопом.

Еще немного Конан постоял, наблюдая за лицами проезжающих мимо бандитов, когда они смотрели на окровавленный труп человека-ящерицы. Каждый вздрагивал, бормотал что-то про себя и ругался, огибая скалу. Но жадность в их глазах не уменьшилась. И у Конана сорвалось ругательство, прежде чем он поехал вслед за Ордо и Карелой.

Глава 17

Устало подняв руку, Гаранидес дал знак сильно измученным кавалеристам, ехавшим позади него, остановиться. Совершенно очевидно, что здесь, между двух скал, стоял лагерем какой-то отряд. Хотя они пытались стереть следы, но там и тут еще шел дымок из небрежно присыпанных землей углей.

– Прикажите людям спешиться, Ахеранатес, – приказал капитан и невольно скривил лицо в гримасу, когда он сам слез с седла. Кезанкийская пика оставила между его ребер зияющую рану, и потребуется немало времени, прежде чем она заживет. – Возьмите десять человек и установите, можете ли вы найти, какую дорогу они избрали, только не очень затаптывайте их следы.

Стройный лейтенант – Гаранидес не переставал удивляться, как это ему удалось выйти из сражения без единой царапины – приложил руку ко лбу, отдавая честь.

– Слушаюсь. – Он вывел свою лошадь и начал отбирать людей.

Гаранидес вздохнул. У него были не очень хорошие отношения с адъютантом, а это означало, что он будет не слишком лестно описан отцу адъютанта, а это все означало... Он отогнал от себя эти мысли, потому что его пальцы сами собой нащупали в его кисете на поясе каменный флакончик. Запах, который все еще шел от безделушки, встречался ему второй раз, но он только сейчас связал его именно с этим флакончиком, и все это исчезало в тот момент, когда он выбил кривую саблю из рук кезанкийца. Рыжая всадница, которая вместе с каким-то великаном предупреждала его о появлении горцев, была Рыжим Ястребом.

Проблема была в том, что Ахеранатес знал, что он уже держал ее в руках, и она ускользнула от них. Едва закончилась битва и о раненых позаботились так хорошо, насколько это вообще возможно в полевых условиях, и Гаранидес пустился в погоню за этими троими вместе со своими людьми.

– Сэр? – Это был Резаро, который оторвал его от мрачных мыслей. – Пленный, сэр?

Когда бойня подошла к концу, они нашли среди мертвых одного кезанкийца, который был тяжело оглушен ударом по голове. Теперь Гаранидес хотел знать, зачем кезанкийцы собрались такой большой толпой. Обычно они объединялись в небольшие отряды для своих набегов. Передвигаются ли в этой местности еще другие большие отряды примерно такой же численности? Он сердито сказал:

– Допросите его, Резаро.

– Слушаюсь, сэр. Если господин капитан разрешит, я хотел бы сказать, что на поле боя было славное дело. Та горстка людей, что вышла из боя живыми, скачет до сих пор, не давая себе отдыха.

Гаранидес вздохнул.

– Позаботьтесь о пленном.

Резаро по-военному отдал честь и ушел.

Этот человек вполне мог говорить о хорошо сделанном деле, и в обычных условиях это можно было бы так и рассматривать, но они, в конце концов, не были обычным разъездом. Двести отборных кавалеристов вывел он из ворот Меченосца. Теперь, после того, как мертвые преданы земле, те, кто слишком тяжело ранены, чтобы ехать с ним дальше, отделены от остальных, и выделены достаточно здоровые люди, чтобы охранять их на обратном пути, у него осталось всего восемьдесят и еще три человека сверх того, – но ни Рыжего Ястреба, ни королевских драгоценностей он еще не добыл. А ведь только это ценно в глазах короля и его советника, и только за это его наградят.

Послышался дикий крик – без сомнения, он вырвался из глотки пленного кезанкийца.

– Проклятье Митры на голову Тиридата, а заодно и Рыжего Ястреба, – заворчал капитан. Он начал обход бывшей стоянки бандитов, изучая землю между высоких скал, не только в надежде отыскать что-нибудь такое, что поможет ему в дальнейшем, но и просто для того, чтобы не думать о стонах кезанкийца.

Ахеранатес присоединился к нему в том месте, где стояла палатка.

– Я хочу, я должен видеть то, что она видела отсюда, – бормотал Гаранидес, не обращая внимания на стройного офицера. – Что-то странное есть в этом месте. Что же здесь происходило?

– Битва, сэр. – Высокомерная улыбка бегло скользнула по губам лейтенанта, словно он знал больше, чем Гаранидес. – Или по меньшей мере, бой, но замечательный. Кезанкийцы напали на бандитов и нанесли им большие потери. Рыжего Ястреба можно больше не опасаться. Если она еще жива, то кричит, небось, во все горло над пыточным костром.

– Вы нарисовали роскошную картину, лейтенант. Чем вы это докажете?

– Могилы. Массовое захоронение для сорока или даже больше человек, и семнадцать отдельных могил. Они расположены наверху, здесь к северу.

– Могилы, – задумчиво повторил Гаранидес. Обычно два горских рода не выступают в поход совместно. На их языке слово «враг» означало также «Человек-не-из-моего-рода». Но может быть, причина объединиться у них появилась потом.

– И кто же победил, лейтенант?

– Что?

Остроносый капитан покачал головой.

– Нужно изучать обычаи тех, за кем охотишься. Ни один из горских родов не погребает убитых врагов, а своих собственных мертвецов они забирают назад с собой, в свои деревни, чтобы их духи не оставались среди чужих. Если победили бандиты, то почему они похоронили мертвых кезанкийцев?

– Но ведь бандиты не принадлежат к племени горцев! – возразил Ахеранатес.

– Безразлично. Я предлагаю, чтоб вы взяли несколько человек и выяснили, кто похоронен в этих могилах.

Теперь уже Гаранидес немного свысока улыбнулся, наблюдая за выражением лица своего лейтенанта.

Когда стройный офицер сообщил, что он не осквернитель гробниц и не ворует у покойников, пришел – вернее, примчался – кривоногий кавалерист и, кашляя, остановился передними. Из-под его шлема выглядывал край окровавленной повязки.

– Господин капитан, – сказал он и смущенно начал переминаться с ноги на ногу. – Сэр, там кое-что такое, на что вам, наверное, надо бы взглянуть. Это... – Он судорожно глотнул. – Будет лучше, если вы посмотрите на это сами, сэр.

Гаранидес нахмурился. Он спрашивал себя, что могло так испугать этого храброго солдата.

– Хорошо. Иди вперед, Нарсес.

Солдат снова глотнул и, заметно поколебавшись, пошел назад по тому пути, по которому прибежал. Гаранидес заметил, что Ахеранатес идет вплотную рядом с ним. Лейтенант, очевидно, думал, что даже то, что могло напугать испытанного в боях солдата, все же лучше, чем вскрывать захоронения, которым уже несколько дней.

Возле куста терновника, который рос из расселины в скале, стояли два вахтенных солдата. Они старались не смотреть в узкое отверстие в скале. Они были похожи на Нарсеса – в кольчугах, в шлемах, с горбатыми носами и кривыми ногами, и их глаза тоже казались испуганными, а их лица приняли зеленоватый оттенок.

Нарсес остановился перед этими двумя и указал на расселину.

– Там, внутри, сэр. Я заметил кровавый след, сэр, который вел туда, ну, я заглянул и... – Смущенно дернув плечами, он прервал себя.

Кровавый след был хорошо заметен. Он тянулся, словно черная полоса, по камню к терновому кусту.

– Вырвите куст, – резко приказал Гаранидес. Может быть, бандиты или кезанкийцы расчленили тут кого-нибудь и бросили труп воронам. Смотреть на жертвы такого убийства нравилось ему еще меньше, чем слушать их вопли, а судя по лицам этих людей, жертва была убита зверским образом.

– Приступайте немедленно, – добавил он, увидев, что они продолжают мяться, теребя свои сабли.

– Слушаюсь, сэр, – подавленно сказал Нарсес.

Они использовали свои клинки как ножи для подрезания кустов и сопровождали свою работу сдавленными проклятиями, когда колючки сквозь кольца кольчуги впивались им в кожу и застревали в ней.

Наконец куст был вырван, и колючие ветки не закрывали больше расселину. Гаранидес поставил ногу на выступ и заглянул в расселину. Он испуганно затаил дыхание.

Прямо на него смотрели невидящие, нечеловеческие глаза, выделявшиеся на лице, покрытом чешуей. Слегка приоткрытый в агонии рот с острыми клыками оскалился в усмешке, казавшейся издевательской. Неестественно длинная костлявая рука с перебитым запястьем вцепилась когтями в покрытые кровью обрывки кольчуги, под которой угадывались глубокие рваные раны. Кроме этих ран, вероятно, были и другие, и все они, как заметил Гаранидес, были нанесены мечами или, во всяком случае, таким родом оружия, которое употребляется людьми.

Но стервятник, круживший неподалеку, не потревожил труп этой твари, подумал капитан.

– Что это там? – поинтересовался Ахеранатес. Гаранидес выбрался наружу, чтобы освободить место лейтенанту – пусть посмотрит.

– Вы видели что-нибудь еще в том направлении? – обратился Гаранидес к солдатам.

Пронзительный вопль вырвался из уст Ахеранатеса, и стройный офицер почти свалился сверху. Он неподвижно уставился на своего начальника и на трех кавалеристов. Лицо его было совершенно диким. Он прижимал руки ко рту.

– Митра! – всхлипнул он. – Что это?

– Точно не кезанкиец, – сухо ответил Гаранидес.

Лейтенант, шатаясь и сдавленно рыдая, прошел несколько шагов, и его вырвало. Гаранидес покачал головой и снова повернулся к солдатам.

– Так видели вы что-нибудь еще или нет?

– Конечно, сэр. – Нарсес был откровенно рад возможности поговорить о чем-нибудь еще, кроме этого существа в расселине. – Лошадиные следы, сэр. Двадцать или больше. Они вышли из лагеря внизу, прямо здесь – прошли мимо этого места и направились в этом направлении. – Он показал, вытянув руку, на юг.

– Будем преследовать дальше? – пробормотал капитан, обращаясь сам к себе.

– Мы должны повернуть назад! – прохрипел Ахеранатес внезапно. – Мы не можем сражаться с демонами.

– Я впервые вижу демона, убитого обыкновенным человеческим клинком, – ровным голосом ответил Гаранидес. Он с облегчением заметил, что после слов Ахеранатеса паника прошла. – Вытащите труп наружу, – в его глазах появилась решимость. – Мы спросим нашего кезанкийского приятеля, видел ли он его или таких, как он.

Ворча себе под нос, кривоногие кавалеристы забрались в расселину и выволокли неподвижное тело наружу. Пока они занимались этим, капитан возвратился в лагерь.

Кезанкиец лежал с раскинутыми руками и ногами, привязанный к кольям, на земле, окруженный солдатами, которые заключали друг с другом пари, раскроет он наконец рот после следующей пытки или будет молчать.

На углях небольшого костра лежало около дюжины металлических прутьев. Запах паленого мяса и красные полосы на ступнях и на безволосой груди пленного говорили о том, для чего использовались эти прутья.

Резаро, который сидел на корточках возле кезанкийца, засунул металлический прут в огонь.

– Он немного пока что рассказал, сэр, – доложил он.

– Неверные псы! – прохрипел пленный. Его черные глаза сверкнули на Гаранидеса поверх длинной спутанной бороды, которая была почти такой же черной. – Отродье грязных верблюдов! Ваши матери не лучше глупых овец! Ваши отцы...

Резаро равнодушно закрыл ему рот рукой.

– Я сожалею, сэр. Но в любой из их деревень любому из нас, окажись мы на его месте, пришлось бы намного хуже. Этот парень рассматривает как персональное оскорбление, что мы хотим получить от него немного сведений, вместо того, чтобы прикончить его на месте.

– Я не стану говорить! – проворчал кезанкиец. – Перебейте мне кости на руках – я не стану говорить! Выколите мне глаза – я не стану говорить! Отрежьте мне...

– Это действительно очень интересные предложения, – прервал его Гаранидес. – Но я хочу от тебя кое-чего совсем иного. – Черные глаза смотрели на него встревоженно. – Я ручаюсь, что кто-нибудь там, наверху, по меньшей мере, один из твоих людей смотрит сюда вниз, на нас. Может быть, кто-то из твоего рода. Но это не играет большой роли. Как ты думаешь, что случилось бы, если бы этот наблюдатель увидел, как мы, улыбаясь, развязываем твои путы, помогаем тебе встать на ноги и дружески похлопываем тебя по плечу?

– Убейте меня! – прошипел человек. – Я ничего не скажу.

Гаранидес рассмеялся.

– Нам не нужно тебя убивать. Этого они от нас и ждут. И от них ты примешь гораздо более долгую и мучительную смерть – вот чего я боюсь, приятель. И твой дух навсегда будет обречен бродить между этим миром и миром следующего рождения, одинокий, отверженный всеми живущими существами – и демонами.

Кезанкиец все еще молчал, но выражение его лица было нерешительным. Ну, хватит, подумал Гаранидес.

– Нарсес, принеси сюда падаль и покажи ее нашему гостю.

Солдаты отвернулись, глотнули и забормотали охранительные заговоры, когда Нарсес с еще одним товарищем приволокли окоченевший труп. Гаранидес не выпускал пленного из виду. А он быстро отвел глаза от мертвого человека-ящерицы и снова, полный жгучей ненависти, повернулся к капитану.

– Тебе ведь знакома эта тварь, не так ли? – спросил его капитан.

Кезанкианец нерешительно кивнул. Теперь он смотрел на Гаранидеса так, словно хотел его убить.

– Таких, как он, называют с'тарра. – Он скривил рот и плюнул. – Многие из этих трижды проклятых стервятников служат злодею, который живет в мрачной крепости на юге. Многие мужчины и даже женщины и дети пропали за ее толстыми стенами, и никто их больше не видел, ни живых, ни мертвых. Не осталось даже тел, которые можно было бы предать земле, чтобы их мертвые души могли обрести мир. Этого поругания мы не могли выносить безнаказанно. Поэтому мы убиваем друг друга...

Тонкогубый рот снова скривился, и человек мрачно посмотрел в пространство.

– Врешь, – насмешливо сказал Гаранидес. – Правда тебе известна так же, как твой папаша известен твоей мамаше. Вы, горные псы, не видели никакой крепости. Вы даже боитесь своих баб и покупаете себе детей за медные деньги.

Смуглое лицо становилось все более темным и яростным по мере того, как капитан говорил.

– Развяжи меня! – взвыл кезанкиец. – Развяжи меня, ты, который пьет мочу шакалов, и я смогу доказать тебе свое мужество, я искромсаю тебя на куски!

Капитан презрительно рассмеялся.

– Даже если вас соберется несколько человек, вы не сумеете даже взять штурмом глинобитную хижину, в которой живут старая баба с внучками!

– Благодаря правоте нашего дела наша сила сравнится с силой тысяч, – горячо сказал человек. – Каждый из нас может убить две дюжины этих смердящих исчадий ада!

Гаранидес внимательно разглядывал глаза кезанкийца, которые застилала ярость, и незаметно кивнул. Это было лучшее подтверждение его предположению, что никто из горцев не находился сейчас на пути, по которому они собирались идти, как он боялся.

– Ты говоришь, эти отродья ящерицы воруют людей? Они интересуются драгоценностями? Золотом? Самоцветами?

– Нет! – внезапно вмешался Ахеранатес. Гаранидес в гневе резко повернулся к нему, но молодой офицер уже лепетал: – Мы не можем... мы не можем этих... этих чудовищ... дальше преследовать! Митра! Нас послали, чтобы мы ловили Рыжего Ястреба... а не для того, чтоб мы убивали этих тварей, во имя всего святого!

– Заткнитесь, Ахеранатес! – выругался капитан. – Эрлик бы вас забрал!

– Я проведу вас, – вмешался кезанкиец, – и вы уничтожите этих чешуйчатых чудищ! Я действительно вас проведу.

Вместо дикой ярости на его лице появилось другое чувство, но какого рода, капитан не мог понять.

– Клянусь Черным Троном Эрлика! – проворчал Гаранидес. Он схватил Ахеранатеса за руку и оттащил лейтенанта за большую скалу, с глаз наблюдавших за ними людей. Капитан оглянулся, чтобы быть уверенным, что никто из них не пошел за ними следом. Когда он заговорил, голос его был тихим, но резким.

– Я терпел ваше бесстыдство, я сносил вашу глупость и вашу хитрость, и вашу чувствительность, которая хуже, чем распущенность десяти наложниц вместе взятых, но трусости я не потерплю, и особенно на глазах у моих солдат.

– Трусость! – дрожа от возбуждения, выкрикнул Ахеранатес. – Мой отец, Манерксес, друг...

– Мне плевать на это, даже если ваш папаша – сам Митра, собственной персоной. Клянусь Ханнуманом, ваш страх настолько велик, что его можно чуять, не приближаясь к вам на десять шагов. Нас послали сюда, чтобы мы привезли в столицу Рыжего Ястреба – а не какие-то слухи и предположения, что она, может, уже нашла свою смерть в горах.

– Вы хотите идти еще дальше?

Гаранидес заскрежетал зубами. Этот идиот доставит ему немало неприятностей, как только они вернутся назад в Шадизар.

– Да, во всяком случае, еще немного, лейтенант. Вероятно, мы найдем этих бандитов. А если их разбили эти с'тарра, – ну, кезанкийцы могут считать эту крепость цитаделью, но если они полагают, что возможно взять ее силами двухсот человек, то возможно сделать это, имея восемьдесят настоящих солдат. В любом случае, я не вернусь назад, пока не заполучу в руки Рыжего Ястреба и королевские безделушки, или и то и другое.

– Вы сошли с ума! – Голое Ахеранатеса был холоден и неестественно спокоен, и глаза его стали стеклянными. – У меня, стало быть, нет другого выхода. Я не могу допустить, чтобы вы привели нас всех к верной гибели.

С быстротой молнии он вытащил свою саблю.

Несмотря на свое потрясение, Гаранидес был в состоянии отскочить в сторону, уклоняясь от дикого натиска лейтенанта. Глаза Ахеранатеса были неподвижны, дыхание вырывалось с хрипом. Гаранидес прыгнул в сторону, и клинок противника вонзился в каменистую землю в том месте, где только что был капитан. Гаранидес обнажил саблю и сделал выпад. Клинок вошел между ребер юноши и острие его вышло между лопаток на спине.

Ахеранатес, словно не веря, посмотрел на сталь, которая его пронзила. «Мой отец Манерксес, – прохрипел он. – Он...» Кровь хлынула у него изо рта, и он рухнул на землю.

Гаранидес встал. Торопливо вырвал клинок из тела. Он вздрогнул, когда по камням за его спиной прозвучали чьи-то шаги. К нему подошел Резаро и, опустив голову, посмотрел на мертвеца.

– Этот недоумок... – начал Гаранидес, но кавалерист перебил его.

– Извините меня за то, что я вмешиваюсь, сэр, но я вижу, что смерть лейтенанта вас потрясла, а я не хотел бы, чтобы вы в своем глубоком горе случайно произнесли то, чего мои уши не должны были слышать.

– Что ты хочешь этим сказать? – поколебавшись, спросил капитан.

Резаро твердо посмотрел ему в глаза.

– О, лейтенант был очень смелый человек. Очень мужественный. Он скрывал от нас свои страшные раны, которые получил в бою против кезанкийцев, пока не стало слишком поздно, чтоб мы смогли ему помочь. Но я верю, что мы будем помнить его всю нашу жизнь. Его отец будет гордиться таким сыном. – Он вынул платок из-под фуфайки, надетой под кольчугой. – Вытрите вашу саблю, господин. Вы поскользнулись и упали прямо в кровь лейтенанта...

Поколебавшись, Гаранидес взял в руки платок.

– Когда мы снова будем в Шадизаре, найди меня. Мне нужен хороший фельдфебель, когда я получу новый отряд. Посади кезанкийца на его лошадь, и тогда мы посмотрим, сможем ли мы найти Рыжего Ястреба.

– Слушаюсь, господин. И спасибо вам.

Резаро отсалютовал, приложив ладонь, и повернулся назад. Гаранидес остался стоять, неподвижно рассматривая тело лейтенанта. Если до сих пор у него был еще шанс остаться в живых, вернувшись в Шадизар без Рыжего Ястреба и подвесок Тиридата, то теперь этот шанс погиб вместе с высокообразованным молодым кретином. Ругаясь про себя, он вернулся к своим людям.

Глава 18

Острые глаза Конана скользили по верхушкам гор, когда бандиты, растянувшись длинной колонной, ехали по извилистой расселине. Ордо, который ехал рядом с ним, ворчал что-то себе в бороду, а Карела ехала рысью впереди, как обычно. Она отбросила назад свой изумрудного цвета плащ и уперла руку в бедро. Абериус, который больше не нужен был для того, чтобы читать следы, ехал среди других бандитов сзади.

– Она ведет себя, словно на параде, – ворчал Ордо.

– Это и так нечто вроде парада, – возразил Конан и пошевелил меч в ножнах. Снова и снова его взгляд обращался на вершины гор. – Во всяком случае, мы имеем зрителей.

Лицо Ордо перекосилось, но он не был новичком и быстро взял себя в руки.

– Где они? – спокойно спросил он.

– На вершинах с обеих сторон расселины. Я только не знаю, сколько их.

– Здесь много и не потребуется, – буркнул Ордо, с деланным равнодушием изучая отвесные склоны. – Я предупрежу Рыжего Ястреба.

– Я с тобой, – быстро сказал Конан. – Только медленно, будто мы просто едем к ней поболтать.

Одноглазый кивнул, и оба легонько пришпорили лошадей.

Карела посмотрела на них с удивлением, когда они оказались с обеих сторон от нее. Разозлившись, она уже раскрыла рот.

– Нас преследуют, – поспешно сказал Ордо, прежде чем она начала говорить. – Вдоль гор, на вершинах.

Она бросила беглый взгляд на Конана и снова повернулась к Ордо.

– Ты уверен?

– Я уверен, – ответил киммериец вместо него. Она пожала плечами и молча посмотрела прямо перед собой. – Я уже давно заметил краем глаза какое-то движение. Я подумал сперва, что это звери, но потом мне на глаза попались две на востоке и три на западе фигуры, почти незаметно мелькнувшие в тени.

– Во имя Ханнумана! – пробормотала она, не глядя на него. В этот момент они свернули за поворот, и все, что она еще хотела сказать, пропало в ее тихом вскрике.

Посреди дороги, на расстоянии двадцати шагов от них, стояли восемь воинов-ящериц, таких, как те, которых они убили, в кольчугах и шлемах с гребнями. На плечах у них лежали четыре перекрещенных шеста, на которых стоял богато украшенный резьбой трон из слоновой кости, а на нем сидел человек в багряно-красном одеянии. Белые струны тянулись в его черных волосах. Он сжимал в руке длинный позолоченный посох, держа его поперек груди, и слегка кивнул головой, не поднимаясь с трона.

– Я – Аманар. – Его голос отразился от отвесных скал. – Я приветствую вас. Добро пожаловать!

Конан заметил, что он непроизвольным движением вынул из ножен свой меч, и краем глаза он видел, что и Карела с Ордо держат клинки в руках. Губы Аманара улыбались – но не его черные глаза с красноватыми точками, в которых киммериец читал злобу, которая была в этом человеке гораздо сильнее, чем в его змееподобных слугах. Ему позволяла видеть это его первобытная дикая природа с ее хорошо развитым инстинктом, и киммериец знал, что на нее можно положиться.

– Не бойтесь, – сказал человек каким-то особенным голосом.

Упавший камень оторвал взгляд Конана от человека в багряных одеждах, и только тогда киммерийцу стало ясно, что он словно зачарован этим человеком. Теперь он видел, что сотни людей-ящериц с копьями и арбалетами появились на отвесных склонах скал. Бандиты за его спиной заворчали, когда им стало ясно, что они так плотно окружены.

– Крысы в ловушке, – проговорил Ордо. – Провалиться мне в адское пламя, Конан, если ты не привел нас в царство проклятых.

– Что это значит? – резко спросила Карела. – Если вы вообразили, что можете нас легко захватить...

– Вы не поняли, – прервал ее человек на троне ласковым голосом, в котором Конан слышал насмешку. – С’тарра – мои слуги. Многие путешественники приходят сюда, и я прихожу их приветствовать, как сейчас приветствую вас. Но иногда среди них встречаются такие, которые, несмотря на все мое дружелюбие, применяют против меня силу оружия. Поэтому я вынужден брать с собой свиту в достаточных количествах. Вовсе не потому, что я не доверяю вам.

Конан был уверен, что слышит в его тоне сарказм.

– Что же вы за человек, если у вас такие слуги, как эти ящерицы?

«Волшебник» – таким должен быть ответ, соблаговолит он ответить или нет.

Но вместо того, чтобы ждать ответа от Аманара, Карела произнесла:

– Ты, кажется, забыл, кто здесь командует, киммериец? – Ее гневно сверкнувшие зеленые глаза обратились от Конана к человеку в багряных одеждах. – Меня, правда, тоже интересует ответ на этот вопрос, Аманар. Вы волшебник, который заставил служить себе этих чудовищ?

Бандиты испуганно затаили дыхание. Конан внутренне содрогнулся, потому что он знал, как опасно в открытую противопоставить себя колдовству. Но Аманар улыбнулся, словно перед ним были несмышленые дети.

– С'тарра вовсе не чудовища, – объяснил он. – Это последние из одной расы, которая была распространена на земле, прежде чем появился человек, и они, несмотря на их жутковатую внешность, добрейшие существа. Прежде чем сюда пришел я, горцы охотились на них, как на диких зверей, и убивали их. Нет, вам в самом деле не нужно их бояться, так же, как и мне. Есть и другие племена этих с'тарра, которые мне не служат, и их невозможно отличить от кезанкийцев, которые их ненавидят, и от других людей.

– Мы встретили таких на дороге, – сказала Карела.

Конан бросил на рыжую косой взгляд, но так и не понял, поверила она этому человеку на самом деле или ее слова преследовали определенную цель.

– Благодарение богам за то, что вы пережили эту встречу, – сказал Аманар. – Разрешите мне дать вам приют в моей цитадели. Ваши люди будут чувствовать себя уверенно, если встанут лагерем у ее стен. Окажите мне честь и станьте моими гостями. У меня так редко бывают гости, и я хотел бы с вами немного поговорить о том, что может принести вам пользу.

Конан посмотрел на с'тарра, которые стояли плотными рядами, и спросил себя, отваживался ли кто-нибудь отклонить приглашение Аманара.

Карела не колебалась.

– Я принимаю ваше великодушное предложение с благодарностью.

Аманар улыбнулся – и снова в этой улыбке не участвовали его глаза – коротко поклонился ей и хлопнул в ладоши. Восемь с'тарра повернулись, бережно держа трон, и пошли к подножию горы. Карела ехала следом, и Конан с Ордо спешили за ней. Идя по верхнему краю гор, с'тарра сопровождали бандитов. С ловкостью ящерицы они ступали по отвесным склонам. Почетный караул или просто конвой? – спрашивал себя Конан.

– Насколько ты веришь его словам? – тихо обратился к нему Ордо. Конан бросил взгляд на человека, сидящего на троне и возглавляющего шествие – он подозревал, что волшебник имеет слишком острый слух. Аманар, казалось, не обращал на них внимания.

– Вообще не верю, – ответил он. – Этот с'тарра – так он называет своих ящериц? – умер по пути сюда.

Одноглазый помрачнел.

– Если мы неожиданно свернем, мы удерем от этих подручных палача прежде, чем они успеют сделать пару выстрелов из их арбалетов.

– Зачем? – Конан тихо рассмеялся. – Мы приближаемся к подвескам и ко всему прочему, что мы хотели найти. Он ведет нас в цитадель, прямо к ним.

– Об этом я совсем не подумал, – сознался Ордо и присоединился к его тихому смеху.

Карела посмотрела на них через плечо. Ее косящие зеленые глаза казались загадочными.

– Предоставь думать мне, старина, – сказала она. Воцарилось недоброе молчание.

Глава 19

Когда узкая, извилистая расселина наконец вывела в широкую долину, они увидели цитадель Аманара. Черные башни устремлялись в небо, и их круглые бока, казалось, поглощали свет полуденного солнца. Черные оборонительные валы с зубцами и бойницами, из которых льют смолу, поднимались над скалой. К воротам вела дорога. Возле ворот стояли сторожевые башни, которые можно было защитить от неожиданных захватчиков, сливая кипящее масло. Вокруг не росло ни одного куста, даже терновника.

Аманар указал на широкую равнину вокруг крепости.

– Прикажите вашим людям разбить здесь лагерь, а что касается вас, то я приглашаю вас в цитадель, и я поговорю там с вами.

– Найди хорошее место для моих псов, Ордо. – Карела слезла с седла и отдала одноглазому поводья своего вороного. Конан тоже спрыгнул на землю. Ее зеленые глаза вспыхнули опасным светом. – Что ты себе позволяешь!

– Я не принадлежу к твоим псам, – напомнил он ей ласково. Он начал подниматься по дороге и обратил внимание на расположение стражи на стенах. Проникнуть сюда вору будет определенно непросто.

Киммериец остановился, услышав за спиной быстрые шаги. Карела догоняла его. Ее тяжелое дыхание можно было бы скорее приписать ее ярости, чем ее волнению, подумал он.

– Конан, – фыркнула она. – Ты ничего здесь не потерял!

– Я должен знать, что там внутри, Карела. Эти стены могут выдержать натиск целой армии. Может быть, мне придется пробираться здесь ночью, если мы получим в руки эти подвески. Может быть и так, что Аманар и его подручные заставят тебя думать по-другому.

– Я разве это сказала? Я не потерплю, чтобы ты подозревал меня в трусости!

Они остановились у закрытой подъемной решетки. По другую сторону железных прутьев, напротив них, смотрел на них с'тарра пустыми красными глазами, которые в темноте арки ворот словно слегка светились Двое других подошли с пиками в руках от дозорных башен.

– Аманар ждет нас, – заявил Конан.

– Он ждет меня, – уточнила Карела. С'тарра поднял руку, и скрежеща цепями, решетка поднялась.

– Да. Магистр сказал, что будет ждать двоих. Идите за мной. – Он повернулся и пошел в темные коридоры цитадели.

– Откуда он знал, что мы придем вдвоем? – пробормотала Карела, когда она пошла следом за с'тарра.

– Разве мы не должны были предоставить размышления тебе? – возразил ей киммериец. Со скрипом решетка упала за их спинами. Рослый варвар невольно с надеждой подумал о том, что желательно было бы, чтоб она выпустила их так же легко, как и впустила. Вымощенный гранитными плитами двор крепости, казематы, сложенные черным камнем выглядели так же мрачно, как и сама цитадель. С'тарра провел их через тяжелую, обитую железом дверь во внутренний двор крепости. Из мощной глыбы обсидиана вырастала самая высокая башня.

Они вошли в большой зал с мраморными стенами и мозаичным полом, украшенным арабесками всех цветов радуги. В серебряных настенных канделябрах горели золотые лампы в виде дракона. Они освещали даже высокий сводчатый потолок, который был украшен изваянными из мрамора единорогами и летающими конями.

Конан кивнул удовлетворенно. Если Аманар выставляет уже в своей передней такие дорогие лампы, то он без сомнения обладает несметным богатством, от части которого он собирался его освободить. И еще, конечно, были Велита и его клятва позаботиться о свободе для нее.

С'тарра остановился перед высокой дверью из вороненой меди и постучал. Человек-ящерица склонил голову, словно прислушиваясь, хотя Конан не слышал ничего, затем раскрыл одну створку тяжелой двери. Музыка флейт и арф донеслась из-за нее. С'тарра поклонился и сделал знак обоим посетителям войти.

Конан последовал его приглашению, и Карела поспешила его догнать, чтобы это не выглядело так, словно она должна идти за ним следом. Он улыбнулся ей, а она в ответ яростно оскалилась.

– Добро пожаловать! Садитесь, будьте добры! – Аманар удобно устроился на стуле, покрытом богатой резьбой, возле низенького стола из эбенового дерева, и его пальцы играли с золотым посохом. Два похожих стула стояли по другую сторону стола.

Четверо музыкантов – это были люди – сидели, скрестив ноги, на подушках у стены. Они играли на своих инструментах, не глядя друг на друга и не отрывая взгляда от пола. Женщина с вином на серебряном подносе вошла из-за занавеса. И она тоже не поднимала глаз от дорогих ковров, пока ставила поднос на стол, низко кланялась Аманару и быстро выскальзывала из зала.

Волшебник, казалось, и вовсе ее не заметил. Его глаза с красноватыми точками в глубине остановились на Кареле.

– А, так у вас есть и слуги из людей. – Конан уселся на стул и позаботился о том, чтобы меч можно было обнажить в любой момент.

Взгляд Аманара обратился к киммерийцу, который постарался не отводить глаз. Красные точки в глазах волшебника, казалось, хотели затянуть его в черную пропасть. Конан сцепил зубы и твердо ответил на этот взгляд.

– Да, есть несколько, – ответил Аманар. – Пустые создания и бездельники, если я за ними не слежу. Я уже не раз спрашивал себя, не лучше ли просто отдать их горцам. – Он говорил громко, и ему, казалось, было безразлично, слышат ли его музыканты, но они продолжали играть, ни на одно мгновение не сбиваясь с такта.

– Почему же вы не замените их слугами-с'тарра? – поинтересовался Конан.

– Да, польза от них весьма ограниченная, это так. – Человек со странно извивающимися белыми струнами в волосах внезапно потер руки. – Давайте выпьем!

Но ни один из его гостей не взял в руки хрустальный бокал.

– Вы мне не доверяете? – Легкая насмешка прозвучала в его голосе. – Тогда выберите какой-нибудь бокал, и я буду сам пить из него.

– Это смешно, – заявила Карела и потянулась к вину.

Конан схватил ее за запястье.

– Один глоток из всех трех, – потребовал он у волшебника. Аманар пожал плечами.

– Отпусти меня! – тихо приказала Карела, но ее голос дрожал от подавленного гнева. Конан разжал пальцы. Она потерла запястье. – Твои грубые манеры мне не нравятся, – заявила она и снова потянулась к бокалу.

Аманар опередил ее, прежде чем она успела коснуться хрустального сосуда пальцами.

– Раз уж ваш друг мне все еще не доверяет... – Он быстро отпил по глотку из всех трех бокалов. – Смотрите, – сказал он, опуская последний на серебряный поднос. – Я все еще жив. Зачем мне пытаться убить вас здесь, если мне это легко удалось бы сделать еще в расселине, отдав приказ моим с'тарра, когда они вас сопровождали?

Бросив на Конана злой взгляд, Карела взяла свой бокал и выпила вино, откинув голову назад. Конан осторожно пригубил второй. Его поразил терпкий аромат. Это было одно из крепких вин Аквилонии, которое было чересчур дорогим для простого смертного, живущего так далеко от мест, где оно производится.

– Да и кроме того, – спокойно продолжал Аманар, – зачем мне желать зла Конану, киммерийскому вору, и Кареле, которую называют Рыжий Ястреб?

С губ Карелы сорвался крик. Конан вскочил на ноги. По неосторожности он уронил драгоценный хрустальный кубок на ковер, вытаскивая из ножен широкий меч. Аманар даже не обратил на него внимания.

Он повернулся к Кареле, которая тоже вскочила и резко повернулась, держа в руке свой украшенный самоцветами палаш, словно искала врагов. Темноволосый человек прикрыл глаза и глубоко вздохнул, словно наслаждаясь запахом духов. Музыканты, ничем не смущаясь, продолжали играть и даже теперь не поднимали глаз.

– Да, – проговорил Аманар и откинулся на своем стуле. Он делал вид, что поражен, словно только теперь он заметил, что Конан держит в руке меч. – Зачем вам это? Здесь только я, и вряд ли я смогу победить вас одним только этим посохом. – Он протянул посох и постучал им по клинку Конана. – Уберите меч и садитесь. Вы вне всякой опасности.

– Я не сяду, – свирепо заявил Конан, – пока не получу ответа на несколько вопросов.

– Конан прав, – прошептала Карела, – вы волшебник.

Аманар развел руками.

– Да, я то, что некоторые охотно назвали бы «волшебником». Лично я считаю себя естествоиспытателем, который старается сделать мир немного лучше, чем он есть. – Его слова, казалось, понравились ему самому. – Да, немного лучше, чем он есть, – повторил он.

– Что вам нужно от нас? – спросила Карела и еще крепче сжала пальцы на эфесе палаша. – Зачем вы привели нас сюда?

– Я хочу сделать вам одно предложение. Вам обоим. – Волшебник поиграл золотым посохом и улыбнулся. Карела немного помедлила, затем вложила кривую саблю в ножны и снова села.

– Прежде чем я спрячу мой меч, я хотел бы знать следующее, – сказал Конан. – Вы знаете наши имена – что вы знаете вообще о нас?

Аманар, казалось, немного подумал, прежде чем ответить:

– Когда мне стали известны ваши имена, я по чистой случайности узнал, что вы ищете пять танцовщиц и пять подвесок, а наведя справки, выяснил, что все это было украдено из дворца заморийского короля Тиридата. Почему вы их ищете, с какой стати вы решили искать их в Кезанкийских горах, я, разумеется, не знаю.

Он улыбнулся, и Конан увидел на лице Карелы сомнение.

Известно, стало быть, немало, подумал киммериец, и не помешает узнать еще кое-что.

– Мы пришли сюда, потому что подвески и танцовщиц украли с’тарра.

Он угрюмо взглянул на Аманара, услышав его смех.

– Извини, Конан из Киммерии, но сама даже мысль, что с'тарра могут войти в Шадизар или даже в королевский дворец, просто смехотворна. Городская стража убила бы их при первом же взгляде, они не успели бы войти даже в городские ворота. И кроме того, мой дорогой друг, с'тарра никогда не покидают гор – никогда!

Конан твердо сказал:

– Те, кто проник во дворец Тиридата, носили такие же сапоги, что и с'тарра – сапоги с узором в виде змей.

Смех Аманара замер, и его глаза подернулись дымкой. Внезапно Конану показалось, что он видит перед собой гадюку. Наконец волшебник сказал:

– Кезанкийцы часто снимают сапоги с убитых ими с'тарра. Я могу себе представить, что какой-нибудь охранник из каравана, который во время нападения убил кезанкийца, увидел, что тот носил неплохие сапоги, и забрал их себе. Кто может сказать, какое далекое путешествие проделает такая пара сапог, или как много таких сапог носят сейчас горцы?

В его голосе нельзя было заметить даже признака волнения, но его черные глаза, показалось Конану, угрожали ему, предупреждая, что лучше поверить такому объяснению. Тишину в зале нарушала только музыка.

Карела прервала тяжелое молчание.

– Клянусь Ханнуманом, Конан. Разве он бы упомянул о подвесках, если бы они были у него?

Молодому киммерийцу вдруг стало ясно, как идиотски он выглядит. Музыканты играют на флейтах и арфах. Карела поставила свой кубок на ковер и наполняет его вином. Аманар сидит и почти нежно гладит пальцами свой золотой досох. Посреди этой мирной картины стоит он со своим мечом, готовый к свирепой битве.

– Кром! – пробормотал он и вложил клинок в ножны. Он упал на стул и небрежно откинулся на спинку. – Вы говорили о каком-то предложении, Аманар, – резко сказал он.

Волшебник кивнул.

– Я предлагаю вам обоим убежище. Пока городская стража разыскивает Конана, вора, пока армия гоняется за Рыжим Ястребом, вы оба будете в безопасности здесь, где кезанкийцы отразят нападение любой армии, а моя крепость надежно охранит вас от кезанкийцев.

– И все это только по доброте вашего сердца, – проворчал Конан.

Карела предостерегающе глянула на него.

– Что вы ожидаете получить от нас взамен, Аманар? Мы не обладаем ни мудростью, ни способностями, которые сделали бы нас полезными для какого-нибудь волшебства.

– Напротив, – возразил волшебник. – Рыжий Ястреб – это имя, известное от моря Вилайет до Карпаши и дальше. Говорят, что она со своей бандой отправится даже в ад, если она отдаст такой приказ, ее люди безоговорочно последуют за ней. Конан, со своей стороны, общепризнанно ловкий вор. Я попрошу вас иногда брать на себя кое-какие поручения. – Он широко улыбнулся. – Вам, разумеется, будут неплохо платить золотом, и я не имею в виду ни в коем случае отговаривать вас от занятий вашим... э... ремеслом.

Карела по-волчьи оскалилась.

– Караванная тропа на Султанапур лежит отсюда меньше, чем в половине дня пути на юг, не так ли?

– Правильно. – Аманар приглушенно рассмеялся. – И мне вовсе не повредит, если вы направите свое внимание именно туда. Возможно, я даже буду иметь для вас соответствующие поручения. Но вам не нужно решать все прямо сейчас. Отдохните, покушайте, выпейте вина. Завтра утром или послезавтра дадите ответ. – Он встал и сделал приглашающий жест. – Разрешите мне показать вам крепость.

Карела с готовностью поднялась.

– О да, я с удовольствием бы посмотрела.

Конан продолжал сидеть.

– Вы можете взять с собой ваш меч, – сказал Аманар насмешливо, – если у вас такое ощущение, что он может вас защитить.

Киммериец, разозлившись, вскочил на ноги.

– Ладно, показывайте нам вашу крепость, волшебник.

Аманар испытующе взглянул на него. У Конана внезапно появилось ощущение, что он и Карела словно лежат в разных чашах весов неведомого купца. Наконец волшебник кивнул и повел их из зала, опираясь на золотой посох, как на прогулочную трость. Музыканты продолжали играть.

Для начала волшебник привел их на внешнюю стену, которая поднималась над вершиной скалы на высоту добрых пятидесяти футов. Когда Аманар приближался, стражники-с'тарра в своих кольчугах, вооруженные пиками, падали на колени, но волшебник вообще не видел их. Оттуда они прошли к брустверу внутренней стены, где с'тарра, вооруженные луками, могли встретить любого, кому удастся взять штурмом внешнюю стену, выстрелами из бойниц и из-за зубцов стены. Кроме того, здесь были мощные катапульты. На башнях внутренней стены находились баллисты, стрелы которых могут пробить насквозь всадника вместе с конем, находящихся в долине. Из широких черных каменных кубов были сделаны укрытия для сотен воинов-с'тарра. И здесь воины-с'тарра при виде волшебника бросались на колени, как только он к ним приближался, и их красные глаза провожали Конана и Карелу голодным взглядом.

В центральной башне Аманар показывал им этаж за этажом с колонными залами, с дорогими золотыми светильниками и ценнейшими коврами, с мебелью, инкрустированной розовым перламутром и темно-голубой ляпис-лазурью. Искусно вырезанные сосуды из яшмы и янтаря из далекого Китая, большие золотые вазы из Вендии и разнообразные безделушки, украшенные хризобериллами и карнеолами.

Слуг-людей здесь почти не было, а те, кого они встречали, не поднимали глаз от пола, пока исполняли свои обязанности. На них Аманар обращал еще меньше внимания, чем на с'тарра.

В подвале Конан заметил, пока Аманар вел их к выходу, арку, сложенную простым, ничем не украшенным камнем и являвшую собой резкий контраст всему остальному, что они видели до сих пор. Коридор, начинавшийся за ней, уходил, казалось, в сторону горы.

Конан указал на нее кивком головы.

– Это путь в ваши подземелья?

– Нет! – резко ответил Аманар, и ему явно нелегко далось усилие вернуть на уста улыбку. – Этот коридор ведет к покоям, где я... занимаюсь моими исследованиями. Никто, кроме меня, не должен туда входить. – Улыбка не исчезала, но глаза его казались почти угрожающими. – Там установлены ловушки, которые могут оказаться смертельными для любого, кто не имеет права входить.

Карела натянуто засмеялась.

– Что касается меня, мне совсем не интересно смотреть на чародейские комнаты.

Аманар перевел взгляд на рыжую.

– Может быть, я как-нибудь возьму вас с собой. Но не скоро. Сита проводит вас.

Конану пришлось сдержать себя, чтобы не вытащить меч, когда неожиданно из бокового коридора вышел с’тарра, такой же рослый и сильный, как и он сам.

Он спрашивал себя, обладает ли чародей умением объясняться со своими слугами без слов. Нечто в таком роде могло бы оказаться весьма опасным для вора.

Высокий с’тарра протянул длинную когтистую руку.

– Сюда, – просвистел он. Его поведение по отношению к ним совсем не выглядело почтительным. Напротив, он посматривал на них несколько свысока.

Конан чувствовал глаза волшебника у себя на спине, когда он следовал за его слугой.

Сита безмолвно приказал с'тарра, охранявшим ворота, поднять решетку. Послышался скрежет винтов, и тяжелая решетка поднялась на высоту груди Карелы. Сита дал знак, и скрежет затих. Пасть высокого с'тарра растянулась в издевательской ухмылке, когда он жестом предложил обоим пролезть под решеткой.

– Тебе разве не ясно, что мы гости твоего магистра? – воскликнула Карела. – Я...

Конан схватил ее за руку и протащил строптивицу под решетками на волю, и сразу же за ними решетка снова упала.

– Радуйся, что ты вышла отсюда, – сказал он и зашагал по дороге под гору. Он увидел Ордо, который ждал их у подножия горы.

Карела, злая, шла рядом с ним и растирала руку.

– Ты просто покрытый мускулами болван! Больше я не буду тебя терпеть! И я позабочусь о том, чтобы Аманар наказал этого дылду с'тарра. Они должны обращаться с нами уважительно. У меня все время чесались руки начать с ними воевать. Может быть, этого Ситу я возьму в оборот.

Конан уставился на нее с удивлением.

– Ты что, действительно примешь его предложение? Рыжий Ястреб хочет носить цвета волшебника и склонится по его приказаниям?

– У тебя что, глаз нет, Конан? По меньшей мере пять сотен этих человеко-ящериц ему подчиняются, а может быть, и больше. Даже если бы нас было в десять раз больше, мы не смогли бы взять эту крепость, а у меня нет ни малейшей охоты бросать моих людей под эти стены. И ты должен согласиться, что если сложить в одну кучу все то золото, которое ты и я, и вся моя шайка за всю нашу жизнь успели увидеть, то она составит примерно сотую часть того, чем разукрашена эта крепость.

– Увидеть я успел довольно много золота, – фыркнул киммериец. – Сколько из того, что я увидел, прилипло к моим пальцам и сколько осталось потом, это другой вопрос. Этот Аманар что-то говорил о лучшем мире, но я не знал еще ни одного чародея, который не следовал бы по темным путям. Подумай сперва, чего он потребует от вас!

– Верное убежище неподалеку от караванной тропы – как ты думаешь, что это означает для меня? Мне не придется больше распускать моих людей, чтобы они прятались от властей, изображая из себя караванный конвой, и мне не нужно будет изображать из себя гадалку, пережидая время, пока нам нельзя будет собраться снова! Для меня это очень дорого.

Киммериец заворчал, как волк.

– Мне это ничего не говорит. Для меня достаточным убежищем всегда будет пустыня. Я пришел сюда, чтобы украсть пять подвесок, а не затем, чтоб служить колдуну.

Они добрались до подножия горы. Ордо проницательно глянул на них.

– Опять ссоритесь? – спросил он. – Что хотел вам сказать этот Аманар?

Оба не смотрели на него, а бросали убийственные взгляды друг на друга. Карела закусила губу.

– У него нет подвесок. Подумай сам, ведь он упомянул о них первым. И я видела в его покоях побольше, чем пять женщин, однако ни одна из них внешне не была похожа на танцовщицу.

– Вы говорили о подвесках? – поразился Ордо. Но и теперь киммериец не удостоил одноглазого ни единым взглядом.

– Ты доверяешь этому человеку? Волшебнику? Он хочет, чтобы мы поверили, что в Кезанкийских горах полным-полно племен с'тарра. Целый народ с'тарра. Но раненый, за которым мы шли, умер по пути сюда, в этом не может быть сомнений. И он знал о подвесках потому, что их похитили его люди.

– Волшебник! – прохрипел Ордо. – Этот человек волшебник?

Наконец Карела повернулась в сторону одноглазого, но ее глаза сверкали так дико, что он невольно отошел на шаг назад.

– Покажи, где ты разбил лагерь! Я хочу посмотреть, хорошо ли разместились мои псы. – Не дожидаясь его ответа, она прошла мимо.

– Я лучше пойду за ней, – обратился Ордо к Конану. – Она идет не в ту сторону. Поговорим потом. – Он побежал догонять рыжую.

Конан повернулся и посмотрел на крепость. Над решеткой подъемной он увидел силуэт с'тарра в тени, который определенно наблюдал за ним.

Несмотря на то, что отдельные детали разглядеть было невозможно, Конан знал совершенно точно, что это Сита. Он еще раз мысленно представил себе расположение покоев в крепости, а потом принялся искать остальных.

Глава 20

Прибывающая луна медленно плыла над долиной, расстилавшейся вокруг крепости Аманара, но тьма ночи не рассеивалась. А черна она была по-настоящему, несмотря на огни, вокруг которых сидели, скорчившись, бандиты, потому что бледный свет луны не проникал в эту долину.

– Такой мрачной ночи я еще никогда не видел, – ворчал Ордо, поднося каменный кувшин с килом к губам.

Конан сидел на другой стороне костра, напротив одноглазого. Костер был больше, чем это было необходимо, но Ордо и остальные пытались светом разрушить чары этой ночи.

– Это неночь, – возразил Конан, – это место... и человек. Его взгляд некоторое время искал Карелу, которая ходила от костра к костру, коротко беседуя с людьми, делая глоток кила и, улыбаясь, отходя прочь, и ему бросилось в глаза то обстоятельство, что смех людей, которым они отвечали на ее улыбки, звучит натянуто.

Она принарядилась. Ее грудь украшали золотые чаши, на ней была изумрудно-зеленая юбка и карминно-красный плащ, кроме того, она надела свои багряные сапоги, достигавшие до колен. Конан спрашивал себя, сделала она это ради своих разбойников или для себя самой, как своего рода вызов темноте, которая угнетала и ее, несмотря на то, что костры горели ярко.

Ордо вытер губы тыльной стороной руки и бросил очередной шарик конского навоза в огонь.

– Волшебник! Никогда не думал, что мы будем служить какому-то волшебнику. Она не хочет, чтобы я говорил это остальным – я хочу сказать, то что Аманар маг, вот что она хочет скрыть.

Он бросил еще одно конское яблоко в огонь. Конан слегка отвернулся от жара.

– Раньше или позже они все равно это узнают. – Он посмотрел на расположение луны и неожиданно рассмеялся. В этой долине казалось, что вообще нет никакой луны и небо затянуто тучами. Неплохая ночь для взломщика.

– Еще глоточек кила, киммериец? Нет? Тогда я все равно выпью один.

Одноглазый поднял каменный кувшин и не отнимал его от губ, пока он не опустел.

– Мне нужно выпить пару бочек этой штуки, чтобы чувствовать себя спокойно такой ночью, как эта. Значит, волшебник! У Абериуса глаза бегают, как у хорька. Он удерет при первой же подвернувшейся возможности. И Талбор говорит совершенно открыто, что он тут же смоется, если сумеет сперва стянуть пару медных монет.

– Зачем ждать медяков? – пробурчал Конан. – Тебе все это нравится так же мало, как Абериусу или Талбору. Почему бы вам лучше утром не уехать отсюда? – Он опасался, что утром волшебник не будет уже столь дружелюбен по отношению к бандитам. – Если кто-нибудь и может ее уговорить, так это ты, и я думаю, что ночка вроде этой уже наполовину убедила ее в том, что ты прав.

– Ты ее не знаешь, – пробормотал Ордо и отвел глаза от киммерийца. – Если она однажды что-нибудь решила, то доведет дело до конца. С этого ее не собьешь. А что делает она, то делаю и я. – Но это прозвучало так, словно он не очень счастлив по этому поводу.

– Я думаю пойти немного прогуляться. – Конан встал.

Ордо изумленно взглянул на него.

– Прогуляться! Человек, да ведь тут темно, как в сердце Аримана!

– А здесь зато жарко, как в аду. – Конан рассмеялся. – Если ты еще больше разведешь огонь, ты будешь весь прокопченный.

Он ушел прочь в темноту, прежде чем Ордо успел что-либо сказать. Когда он вышел из светового пятна, отбрасываемого огнем, а это было недалеко в такой странно угрожающей ночи, он остановился, чтобы его глаза приспособились к мраку, насколько это было возможно. Он удобнее поправил свой карпашский кинжал и пристроил меч за спиной. У него, правда, не было троса и абордажного крюка, но он не думал, что ему сейчас понадобится то и другое.

После некоторой паузы ему стало ясно, что он – в определенной степени – видит. Почти полная луна, которая светилась на небе голубовато-зеленым светом, все-таки слабо освещала ночь. Но сюда попадал только еле заметный рассеянный свет, который кое-где неестественно дрожал. То, что было видно, казалось странным из-за различных черных теней, и все в этом темном освещении, казалось, дрожало или двигалось.

Он быстро направился по дороге в замок. Ему все время приходилось отгонять от себя ощущение, что камни под его ногами сейчас покатятся и глыбы скал обрушатся над ним. Он заметил их впервые тогда, когда его вытянутые руки коснулись их. И тогда перед ним воздвиглась крепостная стена, словно ее соорудила и поставила здесь сама чернота ночи.

Огромные камни этой стены сложены были ровной вертикалью, но для того, кто знал, где ему искать, находилась опора для рук и ног.

Не глядя в бесконечный мрак, расстилавшийся под ним и не думая о том, что случится, если он внезапно утратит опору, киммериец взобрался на стену. Незадолго перед тем, как добраться до бруствера, он замер и прижался плотно к черному камню. Над ним прошагал стражник-с'тарра – сперва приближаясь, потом удаляясь. Затем он пробрался между зубцов на стену, спустился на другую сторону наружной стены и слез вниз, что было намного легче, чем забираться по внешней ее стороне, потому что она не была построена с таким расчетом, чтобы на нее никто не мог вскарабкаться.

Его ноги коснулись камней мостовой, и он прижался к стене, чтобы для начала оглядеться. Разрозненные лампы из желтой меди, сделанные в форме змей, с фитилями в зубах, бросали на двор слабые пятна света. Обитая железом дверь внутренней стены была открыта и на первый взгляд казалась не охраняемой. Но направиться прямо туда могло оказаться опасным. Пока он отыскивал взглядом подходящее место для того, чтобы вскарабкаться наверх, краем глаза он заметил какое-то движение.

Из тени стены слева от него кто-то промчался через двор. Когда он на какое-то мгновение оказался освещен слабым светом одной из ламп, Конан узнал его. Это был Талбор. Стало быть, он хотел стянуть немного больше, чем просто две медных монетки. Он мог только надеяться, что никто его не заметит и не поднимет тревоги, потому что это серьезно осложнило бы ему дело. Талбор помчался прямо к раскрытой двери внутренней стены и прошел в нее.

Конан вынужден был ждать. Если Талбор будет обнаружен, было бы очень нехорошо ему самому при этом оказаться как раз на полпути к стене. Ни звука. Он ждал, но все по-прежнему было тихо.

Он отошел от стены и медленно прошел через двор, внимательно следя за тем, чтобы не попадать в пятна света, отбрасываемые лампами-змеями. Если его кто-нибудь и увидит, то только как одну из далеких колеблющихся теней.

Такой ночью быстрые движения обращали на себя внимание. Он еще замедлил шаг и осмотрелся возле открытых ворот. Поблизости действительно не было стражников.

Все тем же медленным шагом он прошел через ворота и пересек внутренний двор. Перед стеной за собой он услышал размеренные шаги часового.

Когда он приблизился к огромному кубу центральной башни, он выбрал место, где можно было забраться наверх. Лучше всего было бы, конечно, забраться прямо по черной башне, но он еще при свете дня заметил, что между тщательно пригнанными плитами нет ни одного зазора. Эта башня недобрым воспоминанием показалась ему похожей на башню из слоновой кости волшебника Йары, только та сверкала даже в темноте, аманарова же сливалась с чернотой беспросветной ночи.

Стены донжона не представляли особой проблемы и совсем немного времени прошло, прежде чем он протиснулся через амбразуру – к счастью, она была немного шире, чем обычная – и оказался на верхнем этаже донжона. Он тут же взял меч в руки. В свете одной-единственной горящей масляной лампы он огляделся.

Ему не удалось догадаться о назначении этого помещения. Если не считать занавесей на стенах, единственным предметом обстановки было кресло с высокой спинкой из резной слоновой кости. Перед ним находилась игральная доска, вмонтированная прямо в пол и состоящая из ста цветных игральных полей. Фигуры – чужеземные звери – каждая высотой до колена, были расставлены. Он поднял одну из них и удивился. Он принял их было за позолоченные, но, судя по весу, все они были из чистого золота. Если бы ему удалось взять отсюда две или три таких фигурки, ему уже не нужны будут никакие подвески. Да, наверное, и одной бы хватило.

Он задумчиво поставил фигуру на место. Она изображала обезьяноподобную тварь с оскаленными зубами и крыльями. Ему нужно сперва найти Велиту. Вешать на себя еще дополнительный груз было бы безумием. Он осторожно приоткрыл дверь и выглянул в узенькую щелочку. Мраморный коридор, освещенный серебряными лампами, был пуст. Он выскользнул из комнаты.

Мраморные плиты пола были украшены сложным узором в красных и белых красках, от которого он быстро отвел взгляд. Его поразила странная тишина. Он уже не раз пробирался по ночам в дома, но всюду были по меньшей мере какие-то шорохи. Однако здесь все было так, словно он залез в катакомбы, куда не отваживается проникнуть ни одно живое существо. Все покои, куда он бросал взгляд, один за другим оказывались пустыми. Нигде он не натыкался ни на с'тарра, ни на слугу из людей, нигде не было Велиты. Он ускорил шаги и спустился по алебастровой лестнице на нижний этаж.

Он обыскал еще два этажа. В блеске того богатства и роскоши, которые он видел на каждом шагу, фигуры из золота померкли. Он мимоходом восхитился серебряной статуей, изображающей женщину с сапфирами вместо глаз, рубинами на месте сосков и половинками жемчужин вместо ногтей; столом, инкрустированным бриллиантами и изумрудами, который отражал свет серебряной лампы, увеличивая его яркость в сотни раз; золотым троном, выложенным черными опалами – только эти камни могли стоить столько же, сколько целое королевство.

Затем он попал в комнату, которая вполне могла сравниться со всеми остальными – с резными панелями на стенах из слоновой кости и черного дерева. Но первое, что бросилось ему в глаза, был нежный округлый задик. Та, которой он принадлежал, обнаженная, стояла на коленях, спиной к двери, прижимая лицо к полу. Конан непроизвольно ухмыльнулся, однако поспешно направил свои мысли в русло, более отвечающее его насущным задачам. Эта женщина была первым живым существом, которое он встретил с момента своего вторжения, и к тому же это существо не было с'тарра.

Неслышным прыжком он подскочил к ней и, зажав ей рот ладонью, поднял ее на ноги. На него удивленно смотрели нежные карие глаза Велиты.

– Это ты, – сказал он, выпустив ее. – Я уже боялся, что не найду тебя.

Она обвила его шею руками и прижалась к его широкой груди крепкими маленькими грудями.

– Конан! Ты пришел! Я никогда в это по-настоящему не верила, хотя надеялась и мечтала. Но теперь слишком поздно. Тебе нужно как можно скорее снова исчезнуть, пока не вернется Аманар. – При звуке этого имени ее тело содрогнулось.

– Я же поклялся освободить тебя, – сказал он почти грубо. – Почему ты стоишь тут голая на коленях, хотя ты явно совсем одна? Я не вижу здесь ни других людей, ни с’тарра.

– С'тарра не разрешается появляться в башне, если здесь нет Аманара, а слуг-людей он запирает, если не нуждается в их услугах. – Она запрокинула голову и посмотрела на него снизу вверх. Она понизила голос. – Я не предала тебя, Конан. Ни разу, когда Сита бил меня плетью. Я не сказала Аманару, где ты.

– Все уже позади, Велита. – Он ласково погладил ее по волосам.

Казалось, она не слышит его. Слезы, как жемчужины, повисли на ее длинных ресницах.

– Этим я его и прогневала. В качестве наказания я должна по несколько раз в день приходить в эту комнату и стоять здесь на коленях, пока мне не позволят встать. Если я услышу шаги, я никогда не буду знать, послали меня к кому-нибудь другому или же это идет сам Аманар. Иногда он стоит рядом только лишь для того, чтобы послушать, как я плачу. Я его ненавижу, потому что он постоянно вызывает во мне этот страх, и я ненавижу себя, потому что я плачу, но ничего не могу с этим поделать. Иногда он меня бьет, когда я стою тут на коленях, а если я спокойна, он бьет меня еще сильнее.

– Я его убью! – яростно поклялся Конан. – В этом я клянусь своей жизнью. Пойдем, мы найдем эти подвески, и я заберу тебя отсюда этой же ночью.

Стройная девушка торопливо качнула головой.

– Не получится, Конан. Я заколдована.

– Заколдована?

– Да. Один раз я попыталась сбежать, но мои ноги привели меня к Аманару против моей воли, и мой язык доложил ему – без всякого моего участия, – что я задумала побег. В другой раз я хотела убить себя, но, когда острие кинжала коснулось моей груди, мои руки стали словно железными. Я не смогла ими шевельнуть ни разу, и нож упал на пол. Когда меня нашли, мне пришлось долго умолять Аманара, прежде чем он снял с меня это заклятие.

– Но должна ведь быть какая-то возможность! Я могу унести тебя с собой. – Он почувствовал бессмысленность этого предложения еще раньше, чем она горько рассмеялась.

– И я должна буду всю мою жизнь лежать где-нибудь связанная из страха, что подчинюсь этому влечению и против моей воли вернусь сюда? Я даже не знаю, как мне покончить с моей жизнью. – Она глубоко вздохнула. – Потому что я уверена, что Аманар скоро обязательно убьет меня. Из нас пятерых остались лишь Суза да я. Остальные бесследно исчезли.

Громадный киммериец кивнул.

– Победить волшебника не очень просто – это я, к сожалению, знаю по своему опыту – но, когда он мертв, все его чары рассеиваются. Тебя освободит смерть Аманара.

– Будет лучше, если ты заберешь подвески и тотчас исчезнешь. Я знаю, где ты сможешь их найти. Четыре снова лежат в том ларце, покрытом ювелирными камнями в одном покое, к которому я могу тебя привести. Пятый, тот, который носила я, находится в его апартаментах, где он занимается колдовством. – Она нахмурила лоб и качнула головой. – Остальные он бросал перед собой, словно это ничего не стоящие камешки. А этот завернул в шелк и положил в хрустальную шкатулку.

Конан вспомнил, как выглядел этот камень. Черный овал длиной с сустав указательного пальца, и в черноте, казалось, танцуют, вспыхивая, красные искорки. Он так неистово сжал руки Велиты, что она вскрикнула.

– Его глаза! – сказал Конан. – Этот камень – такой же, как его глаза. Должна существовать связь между камнем и им. Он без сомнения лучше отпустит тебя на свободу, чем решится на уничтожение этого камня. Мы идем в его колдовские покои...

– Вниз? Это находится на самом верху в башне над нами. Пожалуйста, отпусти меня, Конан. Ты сделаешь мне синяки на руках.

Он поспешно выпустил ее.

– Но это в самом конце коридора, который ведет словно прямо в скалу?

– Я не знаю, – ответила она. – Я не знаю ничего, кроме того, что никто не имеет права входить туда. Его колдовской покой находится там, где я сказала. Меня водили туда к нему. Великие боги, лучше бы он, как Тиридат, предпочитал мальчиков.

– Тогда пойдем наверх в его покои, – предложил Конан. Но она снова покачала головой. – Но в чем же дело? – спросил он.

– Вход на лестницу охраняет заклятие в том случае, если Аманара нет в башне. Он никому не доверяет, Конан. Один из его слуг-людей поднялся по лестнице, когда Аманар был в долине, чтобы поговорить с вами. – Она вздрогнула и прижалась лицом к его груди. – Казалось, его крик никогда не стихнет, и никто не мог подойти к нему достаточно близко, чтобы прекратить его страдания.

Он беспомощно провел рукой по ее волосам.

– Но тогда я должен пробраться туда, когда он будет там. Если он сейчас не в башне, то где он?

– В лагере бандитов. Я слышала, как он говорил, что ночь их, вероятно, испугает, и что он хочет принести им дорогих вин и редких деликатесов, чтобы устроить маленький праздник.

Конан поднял руку. Его охватило предчувствие, что боги на каждом шагу взялись вредить ему.

– Велита, мне нужно назад, в лагерь. Если он заподозрит, что я был здесь...

– Я знаю, – спокойно сказала она. – Я знала с самого начала, что ты не сможешь взять меня с собой.

– Разве мое присутствие не убеждает тебя, что я сдержу свою клятву? Я убью Аманара и освобожу тебя.

– Нет! – вскрикнула она. – Аманар слишком могуществен. Ты потеряешь жизнь и ничего не достигнешь. Я освобождаю тебя от твоей клятвы, Конан. Покинь эти горы и забудь, что ты давал мне ее.

– Ты не можешь меня освободить от данного мною слова, потому что я дал его не тебе, а богам, – возразил он спокойно. – И я сам не освобождаю себя от него, потому что я поклялся своей жизнью.

– Тогда ты умрешь! Но я буду молить богов, чтобы ты все же нашел хоть какую-то возможность. Пожалуйста, уходи теперь, Конан. Я должна ждать здесь возвращения Аманара, и я не хочу, чтобы ты видел меня такой.

Красивая девушка опустила голову, и беззвучное рыдание сотрясло ее.

– Я сдержу слово! – скрипнул зубами Конан. Он почти хотел, чтобы волшебник появился в тот момент, когда он покидал покой.

Глава 21

Приближаясь к лагерю, Конан услышал громкий смех, вопли и крики бандитов. Он остановился в круге света и ошеломленно осмотрелся по сторонам. Попойка, подобной которой он давно уже не видел, шла полным ходом. Остроносый Реза двумя руками держал огромный кусок жареного мяса и вонзил в него зубы. Абериус, шатаясь, прошел мимо него.

Он откинул голову назад и влил содержимое хрустального кубка в свою глотку. Большая часть вина текла по его груди, но он хохотал и швырнул драгоценный сосуд на скалистую землю, так что он разлетелся на осколки. Ордо размахивал палашом, держа его в одной руке, и золотым бокалом – в другой и орал, обращаясь к луне, развеселую песенку. Все пели или смеялись, ели или пили, как кому хотелось, рыгали, вытирали жирные пальцы о штаны и вливали в себя дорогое аквилонское вино так, словно это было грошовое пойло, которым пичкают местные шинкари.

Пробираясь между кутилами, к Конану приближались Карела и Аманар. Она держала хрустальный бокал с видом светской дамы, однако ее походка была уже не очень уверенной, и длинная рука волшебника лежала на ее узких плечах. Аманар откинул ее багряный плащ, так что его длинные когтистые пальцы по-хозяйски гладили ее шелковистую кожу. Конан подумал о Велите, и его охватили ярость и отвращение, но ему пришлось взять себя в руки, потому что подвески все еще были недосягаемы.

– Мы уже спрашивали себя, где же ты, – сказала рыжая. – Посмотри только, сколько же славных вещей принес нам Аманар! Это быстро вывело моих псов из скверного настроения.

Темные глаза Аманара были бездонны.

– Здесь даже светлым днем ничего не видно, Конан из Киммерии, и никому не пришло бы в голову бродить здесь такой черной ночью. Что такого интересного ты увидел в этом мраке?

– Этой ночью парни так раздули костры, что стало слишком жарко для моей северной крови, – ответил Конан. Он смотрел, как длинные пальцы мнут плечо Карелы. – Это все-таки плечо, магистр, – сказал он резче, чем требовала осторожность, – а не хлебный мякиш.

Карела смущенно взглянула, а Аманар рассмеялся.

– Горячая кровь молодости. Сколько тебе лет, киммериец? – Он не убрал руки.

– Почти девятнадцать, – ответил Конан гордо, и почти сразу разозлился, когда заметил, как изменилось выражение лица Карелы.

Нечто подобное он замечал и у других женщин – у женщин, которые воображали, что мужчина только тогда мужчина, когда ему уже немало лет.

– Почти девятнадцать! – Аманар захлебнулся смехом. – Совсем еще молокосос, несмотря на все твои мускулы. Рыжий Ястреб, грабительница караванов, ограбила колыбель!

Карела стряхнула руку мага. Ее зеленые глаза засветились опасным светом.

– Мальчишка-варвар, – пробормотала она. И громким голосом добавила: – Я совсем выпустила из виду ваше предложение, Аманар. Я принимаю его.

– Отлично. – Волшебник удовлетворенно улыбнулся. Он потер щеку золотым посохом и задумчиво посмотрел на Конана. – А ты, юный киммериец, который охотно гуляет в темноте? Несмотря на твою молодость, я делаю предложение и тебе, потому что полагаю, что ты хорошо владеешь своим ремеслом.

Конан вынудил себя улыбнуться.

– Я хотел бы получить еще немного времени на размышления. В один или два дня – как вы нам и предлагали – я дам вам ответ.

Аманар кивнул.

– Хорошо, киммериец. В один или два дня твое будущее решится. – Его глаза с красными точками обратились к Кареле и стали нежными, отчего у Конана мурашки пошли по коже. – Да, моя драгоценная Карела завтра придет ко мне в замок – без молодого киммерийца, само собой разумеется, потому что он еще ничего не решил. Нам нужно будет приватно побеседовать о моих планах касательно тебя.

Конану нестерпимо хотелось ударить его кулаком в темное лицо, но вместо этого он только и сказал:

– Вероятно, вы могли бы рассказать об этих планах нам всем. Это могло бы повлиять на мое решение и, вероятно, на решение многих.

Взгляд Карелы оценивающе бродил от одного к другому, но теперь она пожала плечами и обратила глаза наверх.

– Мои псы будут делать то, что я им прикажу, киммериец!

Внезапно смех и пение замерли в лагере, и медленно опустилась тишина. Конан искал причины этой перемены и увидел на краю светового пятна Ситу. Он прижимал к своей широкой груди мощную секиру. Красные глаза слабо светились, когда его взгляд скользил по людям у огней, которые беспокойно перемещались или хватались за оружие в ножнах. С'тарра растянул безгубый рот над клыками в улыбке – или в издевательской ухмылке?

– Сита! – резко крикнул Аманар.

Не глядя по сторонам, с'тарра зашагал через лагерь и упал перед волшебником на колени. Нетерпеливый жест его господина вынудил его подняться на ноги и что-то прошептать ему на ухо.

Конан не мог ни слышать того, что сообщил ему слуга, ни видеть лица Аманара, но скрежет ногтей по посоху выдал его. Киммериец понял, что ему не понравилось то, что он услышал. Талбор, подумал он тотчас. Аманар сделал с'тарра знак замолчать и повернулся к Кареле.

– Мне, к сожалению, нужно возвращаться, – сказал он. – Неотложное дело требует моего присутствия.

– Я надеюсь, ничего серьезного, – сказала она.

– Не особенно значительное, – уверил ее волшебник, но его губы сложились в узкую щель в короткой черной бороде. – Я жду тебя утром. Спокойной ночи.

Он повернулся к Конану:

– Подумай как следует, прежде чем принять решение, киммериец. Есть гораздо худшие вещи, чем та, которую я предлагаю. Сита!

Волшебник зашагал из лагеря, с'тарра следом за ним. После того, как чешуйчатая тварь исчезла из глаз, в лагере быстро оживилось прежнее веселье. Ордо подобрался к Конану и Кареле.

– Терпеть не могу этих ящериц, – заявил одноглазый заплетающимся языком. Он все еще держал обнаженный палаш в руке и кубок – теперь уже пустой. Он немного покачался на ногах, прежде чем снова заговорить. – Когда мы покинем эту проклятую долину и снова займемся вещами, в которых мы кое-что понимаем? Когда мы выйдем на караванную дорогу?

– Ты сильно пьян, мой старый пес, – сказала Карела почти нежно. – Сперва проспись, потом мы снова будем разговаривать.

– Сегодня ночью я был в крепости, – сказал Конан спокойно.

Зеленые глаза Карелы, казалось, хотели просверлить его насквозь, когда они уставились в его – синие.

– Ты идиот! – прошипела она.

Ордо воззрился на обоих с полуоткрытым ртом.

– Подвески у него, – невозмутимо продолжал киммериец. – И танцовщицы. Во всяком случае, две из них. Три остальных бесследно пропали. Я уверен, что он их убил.

– Рабынь? – возмущенно вскричал Ордо. – Кто сделал бы такое? Даже волшебник...

– Не ори так громко, – приказала Карела. – Я разве тебе не говорила, чтобы ты не употреблял этого слова, пока я тебе не разрешу, чтобы не беспокоить зря людей? А ты, Конан, что за чушь ты несешь? Если танцовщицы пропали, то он их, наверное, продал. А твоя милая Велита тоже среди них?

– Нет, – проворчал Конан. – Но почему ты все еще так злишься на ее счет? Ты знаешь, что между нами ничего нет, чего нельзя сказать о тебе и Аманаре, судя по тому, как он тебя ощупывает.

– Нет! – вскрикнул Ордо и положил руку ей на плечо. – Не Аманар! Не с тобой! Я гордился, я был рад, что ты взяла Конана в свою постель, но...

Карела с пылающим лицом резко прервала его:

– Заткнись, старый болван. Что я делаю – и с кем, – касается только меня одной! – Ее глаза метали зеленые кинжалы, которые она охотно воткнула бы в Конана, когда она повернулась и зашагала прочь.

Проходя мимо, она вырвала у Абериуса фляжку из рук и приложила ее к губам. Ордо потряс головой.

– Почему ты ничего не говоришь, Конан? Почему ты ее не удержишь?

– Она свободна делать все, что ей вздумается, – холодно отозвался киммериец. Его гордость все еще была оскорблена воспоминанием о том, что она терпела на своих плечах руки Аманара. – Я не имею права делать ей замечания. Почему тогда ты ее не удерживаешь?

– Я слишком стар, чтобы наживать себе колотье в боку, – фыркнул Ордо. – Твоя Велита и в самом деле в крепости? Я спрашиваю себя, почему же тогда ты не взял ее и подвески с собой и не смылся отсюда.

Он описал палашом широкую кривую.

– Она связана чарами. – Конан вздохнул и рассказал, какой он нашел Велиту, и что она ему сказала.

– Стало быть, он нас обманул, – сумрачно пробурчал бородач, когда Конан закончил говорить. – А если он не сказал нам правды о подвесках и танцовщицах, то тогда в чем еще он нас обманул?

– Да почти во всем. Я хотел бы рассказать Кареле, что он сделал с Велитой, чтобы она убедилась, что он за человек, но если я скажу ей это теперь, то поставлю на карту все.

– И еще расскажет это Аманару, чтобы он посмеялся над твоей ревностью. Или над тем, что она считает ревностью, – поспешно добавил он, когда рослый киммериец бросил на него яростный взгляд. – Что мне делать, Конан? Даже сейчас не могу просто бросить ее в беде.

Конан вытащил свой меч на несколько ладоней из ножен и снова засунул его в ножны.

– Держи саблю наготове и глаза открытыми. – Его взгляд бродил по фигурам разбойников, которые, напившись, лежали возле костров. – И смотри, чтобы ее псы каждую минуту были готовы выступить. Конечно, так, чтобы она или Аманар этого не заметили.

– Ты не слишком многого требуешь, а, киммериец? Что ты задумал?

Конан внимательно посмотрел сквозь мглу в направлении крепости, прежде чем ответить. Даже в этой давящей черноте стены были заметны еще более черной тенью.

– Я убью Аманара, освобожу Велиту, украду подвески и вернусь в Шадизар. Не более того.

– Не более того, – простонал Ордо. – Мне нужно чего-нибудь выпить.

– Я тоже не откажусь от глотка, – тихо сказал Конан.

Ночь тяжело давила на его плечи. Эта долина – не то место, где он хотел бы встретить смерть.

Глава 22

Удивительная темнота царила в долине. Она сопротивлялась утру и сперва превратилась в серые сумерки, прежде чем кроваво-красное солнце поднялось над горами, и прямой дневной свет проник сюда только к полудню. Но Конан был единственным во всем лагере, кому это вообще было заметно, потому что все остальные спали после попойки. Когда солнце послало наконец последний угасающий луч в долину, он отправился к источнику, который струился из-под скалы недалеко от лагеря.

Он зачерпнул воды руками и выпил. Рассерженно заворчал. Даже несмотря на то, что вода была холодной, она казалась пресной и была похожа на все остальное в этой скудной, мрачной долине. Одного глотка ему хватило, остальное он использовал для умывания. Потом огляделся.

На крепостных стенах с'тарра-часовые ходили по кругу, но ничего особенного не двигалось, кроме нескольких парящих в небе стервятников. Он сердито спросил себя, как вообще Велита могла пережить возвращения Аманара. Волшебник явно не осведомлен еще, как далеко завели его ночные прогулки – по меньшей мере, в крепости все, кажется, спокойно, и волшебник не посылает с'тарра, чтобы они его схватили и покарали прямо на месте. Но это в любом случае не означает, что девушке не приходится тяжко.

– Сегодня ночью! – поклялся молодой киммериец.

Абериус задрал голову к воде и упал при этом на колени. Он уставился на Конана равнодушным взглядом. По всей вероятности, воздействие чересчур обильных возлияний сказывалось, и он утратил свою всегдашнюю враждебность. Хорек плеснул себе пригоршню воды в лицо и несколько горстей вылил за шиворот, а потом, не сказав ни слова, шатаясь, ушел в лагерь. Сразу после него явился Ордо. Он вытянулся на земле и засунул голову в воду.

Как раз в тот момент, когда Конан поспешил к нему, чтобы вытащить его из воды, потому что он явно не думал это делать сам, он вынырнул и встряхнулся. Сквозь спутанные волосы он взглянул на Конана.

– Эта вода действительно совершенно безвкусная, – проворчал он, – или это вино сделало мой язык нечувствительным?

– И то, и другое, – насмешливо ответил Конан. Ордо простонал и снова засунул голову под воду, но на этот раз так, чтобы пить.

– Ты видел Талбора, Ордо?

– Я не видел ничего, кроме внутренней стороны своих век. Оставь меня в покое, я хочу поразмышлять, должен ли я жить или умереть.

– Вчера в то же самое время, что и я, Талбор был в крепости.

Ордо оперся на локоть и брызнул себе воды в лицо.

– Тебе это непременно нужно было сказать мне тогда, когда у меня такая голова! Ты думаешь, что этот тип, похожий на ящерицу, из-за этого и увел Аманара в крепость?

Конан кивнул.

– Талбора нет в лагере. Я сразу же посмотрел, как только стало достаточно светло.

– Он мог украсть то, за чем он полез, взять лошадь и уже давно покинуть Кезанкийские горы, – предположил Ордо. – Его интересовали не такие уникальные вещи, как тебя, и ему не нужно было непременно найти тиридатовы безделушки или танцовщиц.

– Ты можешь быть и прав, – пробормотал Конан.

– Знаю. – Ордо вздохнул. – Я и сам так не думаю. Так что он или умер, или находится в подземелье замка. Что мы скажем ей?

– Подождем, посмотрим, что скажет ей Аманар. Его с'тарра по численности превышает нас в двадцать раз. Я не думаю, что мы много выиграем, связавшись с ними.

Он поднялся, когда Сита прошел под подъемной решеткой и ступил на тропу, ведущую из замка. Огромный с'тарра не взял с собой ни боевой секиры, ни клинка, насколько Конан мог видеть.

Спустившись к подножию холма, он быстрыми шагами пошел к лагерю разбойников по гранитным обломкам. Конан спустился со скалы навстречу ему, и Ордо с трудом поднялся на ноги, чтобы идти за ним следом.

Когда киммериец добрался до лагеря, человек-ящерица стоял, окруженный людьми Карелы, но ни у кого в руках не было оружия, как он с облегчением установил, несмотря на то, что глаза людей рассматривали с'тарра отнюдь не доброжелательно.

Ордо отодвинул в сторону Конана и встал перед Ситой.

– Что ты здесь ищешь? Твой господин послал тебя сюда с поручением?

– Я здесь потому, что мне этого захотелось, – прошипел с'тарра. Он был выше одноглазого на полголовы и был крупнее даже, чем киммериец. Его лицо казалось неподвижным, но голос его звучал явно презрительно. Мягкая куртка и кольчуга достигали ему до колен, но шлема на нем не было.

– Я Сита, вождь с'тарра, и я здесь, чтобы вызвать вас на поединок.

Абериус, за спиной Конана, недоверчиво рассмеялся.

– Даже без кинжала?

Сита обнажил клыки.

– Моему магистру не понравится, если я убью одного из вас. Мы испытаем нашу силу на камнях.

– На камнях? На каких камнях?

С'тарра повернулся на каблуках и сделал знак людям следовать за ним. Ворча себе под нос, они гуськом пошли за ним по долине, прочь от крепости, к площадке, где обломки скал лежали так, что образовался круг диаметром около ста шагов. Земля между ними была ровной, а в середине лежали два почти правильной шарообразной формы камня. Конан оценил вес меньшего из них – он был равен весу двух человек, а больший еще примерно вполовину тяжелее.

– Поднимите один из камней, – потребовал Сита у людей. – Кто-нибудь из вас. – Он снова быстро обнажил клыки. – Или двое из вас вместе.

– Ордо! – крикнул кто-то. – Он самый сильный!

Абериус окинул взглядом камень, затем перевел глаза на бородатого капитана Карелы.

– Кто хочет пари? – он ухмыльнулся с неосознанной злобой. – Кто верит, что старый Ордо сможет поднять меньший из камней?

Старый Ордо, да? – рявкнул одноглазый. Он склонился над более легким из шаров, в то время как толпа орущих друг на друга заключающих пари разбойников сгрудилась вокруг Абериуса. Ордо положил ладони под гранитный шар, а руки вокруг круто изгибающихся краев. Шрам под повязкой через глаз побелел от напряжения, и глаз начал бешено вращаться. Гранитный шар шевельнулся. Внезапно его руки соскользнули, и он, ругаясь, побрел прочь.

– Митра! – прохрипел он. – Я не могу схватить проклятую штуку.

Хихикая, Абериус спрятал свой выигрыш.

– Самый сильный из вас не смог его поднять, – зашипел Сита. – Могут ли двое из вас сделать это? Попробуйте!

Его презрительный взгляд упал на киммерийца, но Конан не обратил на это внимания.

Реза и еще один остроносый иранистанец по имени Банидр подошли к камню. Снова Абериус заключил свои пари. Те, кто потерял свои деньги при первой попытке, были самыми жадными.

Реза и Банидр договорились между собой, затем присели друг против друга над камнем. Они просунули руки под камень и свободными руками взяли друг друга за плечи. Поскольку они стояли вплотную к камню, им пришлось широко расставить ноги и наклониться низко. Некоторое время они раскачивались и внезапно попытались одновременно выпрямиться. Вены на шее напряглись. Камень оторвался от земли на ширину пальца – на ширину ладони. Банидр закричал. Камень разжал их руки, освободился от их хватки и снова рухнул на землю. Банидр быстро отскочил. Люди спорили, достаточно ли был поднят камень, или же эту высоту нельзя считать выигрышем.

– Это! – возглас Ситы прервал спорящих на середине слова. – Вот это я называю – поднять!

С'тарра наклонился над тяжелым камнем, обхватил его руками и поднял так легко перед собой, словно это был игральный мяч. Люди пораскрывали рты, когда он подошел к ним, и затаили дыхание. Пять шагов, десять. Затем Сита бросил камень и повернулся к потрясенным людям.

– Вот это я называю – поднять! – Он издевательски расхохотался.

– Я попробую, – заявил Конан.

Смех с'тарра замер. Красные глаза рассматривали Конана с нескрываемым уничижением.

– Ты, человек? Ты хочешь камень вернуть на его место?

– Нет, – возразил молодой киммериец и склонился над большим камнем.

– Два против одного, что он этого не сделает! – крикнул Абериус. – Три против одного!

Люди разглядывали крепкие плечи киммерийца и заключали пари.

Конан встал на колени, чтобы удобнее положить руки на камень. Когда его пальцы нащупали хорошую опору, он почувствовал острый взгляд Ситы.

Коротко вскрикнув, киммериец поднялся. Бугры мышц вздулись на его спине, и мускулы рук перекатывались. Медленно выпрямился он, направив взгляд на Ситу. Ворча, с'тарра отступил на шаг. Чудовищным напряжением всех сил, со спиной, которая, казалось, трещит от перегрузки, Конан шагнул вперед – и еще раз.

– Конан! – произнес один из разбойников почти со страхом, и другой голос эхом откликнулся немного громче: – Конан!

Поджав от напряжения губы, киммериец шел дальше. Он видел только тот камень, который нес Сита. Два других голоса подхватили крик:

– Конан! – Еще пять: – Конан! – Десять: – Конан!

«Конан» – неслось над скалами. Двадцать глоток выкликали это имя при каждом его шаге. «Конан! Конан! Конан!»

Он дошел до меньшего камня, сделал еще один шаг и уронил большой гранитный шар тик, что каждый из зрителей почувствовал, как содрогнулась земля. Плечи Конана трещали, когда он повернулся и посмотрел на Ситу:

– Не хочешь ли попробовать поносить мой камень?

Ликующие бандиты штурмовали Абериуса, который проиграл все свои пари и даже сверх того, а остальные трясли Конану руку или восхищенно глазели на него. Сита прижал ладонь к груди, словно он хотел положить ее на рукоять своей секиры.

Внезапно раздался удар мощного гонга из крепости, и медь зазвенела над долиной. При первом же звуке Сита резко повернулся и помчался назад к черной стене замка. Гонг все звучал и звучал, эхом отражаясь от скал. На бруствере бегали с'тарра.

– Нападение? – смятенно спросил Ордо. Разбойники столпились вокруг одноглазого. Их ликование пропало. Некоторые из них даже вытащили клинки.

Конан покачал головой.

– Подъемная решетка поднята, у катапульты и баллист нет людей. Но что-то там наверху происходит... – Он замолчал, когда Карела галопом подъехала к ним. Она уперла кулак в бедро и, сверкая глазами, посмотрела на них.

– Это ваших рук дело? – резко спросила она. – Я слышала, как вы орали тут, словно жабы в болоте, а потом ударил гонг. – Пока она говорила, гонг замолчал, но эхо все еще висело в воздухе.

– Мы знаем не больше, чем ты, – заверил ее Ордо.

– Тогда я разузнаю, что произошло, – заявила она.

– Карела, – сказал Конан. – Ты не считаешь, что лучше подождать?

Ее зеленые глаза презрительно скользнули мимо него. Не сказав больше ни слова, она повернула лошадь и галопом понеслась к крепости. Копыта вороного жеребца застучали по скалистой дороге. У подъемной решетки она ненадолго задержалась, но затем ей разрешили войти.

Через короткое время опущенная было решетка снова поднялась, и Сита в полном вооружении, с огромной секирой в руке выехал наружу, сопровождаемый сдвоенными рядами конных с'тарра. Конан сосчитал пики, когда они спускались по склону и длинной лентой загремели по долине в северном направлении.

– Триста, – сказал киммериец после того, как последний человек-ящерица скрылся из глаз. – Неожиданный враг, как ты думаешь?

– Мне это безразлично, пока они выступают не против нас, – ответил Ордо.

Разбойники один за другим собирались возле остывших куч золы своих лагерных костров и располагались небольшими группами, чтобы заняться игрой в кости и прочими подобными же вещами. Абериус занялся тремя звенящими бокалами и кремнем на ровной скалистой площадке и заманивал своих товарищей, чтобы хоть немного возместить убыток от проигранного серебра. Конан прислонился к скале, стоявшей немного вкось, так что он мог видеть как крепость, так и расселину, куда Сита повел своих с'тарра.

День проходил медленно, и Конан сменил свою позицию, когда Ордо принес ему мясо, сыр и кожаную флягу с жидким винцом.

Только когда солнце красным шаром спустилось за западные вершины гор, с'тарра вернулись назад по той же узкой расселине, по которой они покидали долину.

– На первый взгляд, без потерь, – заметил Ордо, который стоял рядом с Конаном, когда он услышал стук копыт.

Киммериец снова сосчитал пики и кивнул.

– Но они взяли добычу. – Двадцать свободных лошадей были связаны одна с другой между рядами всадников, и на спине каждой лежал длинный сверток. Слабый свет на востоке привлек внимание Конана. Блеск, который вспыхнул в тени сумеречных гор и пропал. И снова эта вспышка. Нахмурившись, он обводил глазами горы и долину. Высоко над ними на севере еще раз мелькнула вспышка.

– Ты думаешь, Аманар знает, что за долиной следят? – спросил Ордо.

– Используй получше свой глаз, – буркнул Конан. С’тарра поднимались по склону холма к крепости. Подъемная решетка со скрежетом поднялась, и они, не останавливаясь, въехали в ворота.

– Я больше догадываюсь, чем наблюдаю.

Одноглазый свистнул сквозь зубы.

– Да, кто же они? Это вопрос, на который не ответишь простым ломанием головы.

Конан понял, кого он имел в виду, когда спрашивал: кезанкийцев, заморийских или туранских солдат – или Имхеп-Атона. Но он не знал, с кем бы он хотел иметь дело меньше всего. Если это для него и для разбойников не одинаково плохо. Теперь время работало на него.

– Я должен забрать Велиту из крепости сегодня, Ордо. Это может доставить вам некоторые осложнения, но я должен это сделать.

– По-моему, ты говорил это уже вчера ночью, – проворчал Ордо.

Карела выехала почти тотчас же из крепости и помчалась вниз.

– Я почти хочу этого, киммериец. Этим мы, может быть, заставим ее бросить волшебника и эти места.

Карела достигла подножия холма и поскакала в лагерь. Кулак упирается в бедро, она сидит в седле ловко, как амазонка. Кроваво-красное солнце уже почти наполовину скрылось за вершинами гор, но последних его лучей довольно, чтобы окрасить ее лицо золотом.

– И если она не позволит себя убедить, ты последуешь за ней, куда она вас ни поведет, будет ли это пыточный огонь кезанкийцев или дьявольское рабство Аманара.

– Нет, теперь – нет, – угрюмо ответил Ордо. – Если не получится ничего иного, моей последней услугой Рыжему Ястребу будет – связать ее, привязать к седлу и силой увезти в безопасное место. – Внезапно его голос зазвучал жестко. – Но это сделаю я, Конан. Никто другой не поднимет на нее руки, пока жив Ордо – никто, даже ты!

Конан встретил дикий взгляд одноглазого внешне равнодушно. Он уже поклялся Кареле, что пальцем не шевельнет, чтобы ее спасти. Но, с другой стороны, не сможет же он просто смотреть, как она умирает.

Рыжая остановилась перед обоими мужчинами. Она поднесла руку щитком к глазам, когда смотрела в сторону заходящего солнца.

– Я совсем не подозревала, что пробыла у Аманара так долго, – пробормотала она и повернулась к двум приятелям. – Почему вы уставились друг на друга, как драчливые юнцы? Я думала, что вы заключили между собой нечто вроде боевого союза.

– Мы держимся вместе, Ордо и я, – возразил Конан. Он протянул руку. Второй взял его за руку и поднял его на ноги.

– И мы это успеем показать, пока нас не подмяли под себя, а, киммериец?

– Мы еще выпьем вместе из золотых бокалов в Аграпуре, – серьезно ответил Конан.

– О чем вы говорите, в конце концов? – спросила Карела, однако ответа не дождалась. – Собери моих псов, Ордо. Я хочу с ними говорить, прежде чем эта проклятая ночь опустится на нас.

Ордо кивнул и приступил к выполнению ее приказа. Карела посмотрела на Конана, словно хотела что-то ему сказать, но взгляд ее наткнулся на пустоту.

Многое можно было бы сказать, подумал он, но он не хотел начинать этот разговор. Он отправился вслед за Ордо. Через некоторое время он услышал стук копыт ее вороного. Она не потрудилась остановить его.

Глава 23

Хотите ли вы золота? – кричала Карела. – Чего вы хотите? – Она стояла на скале высотой в человеческий рост, широко расставив ноги в высоких красных сапогах, упираясь кулаками в бедра. Ее рыжие волосы развевались как грива. Она изумительно выглядит, подумал Конан, который стоял с внешней стороны полукруга разбойников, глядя на нее снизу вверх и слушая ее речи. Одного ее вида довольно, чтобы выполнять все ее требования.

Конечно, мы хотим золота, – проворчал Реза. Несколько других разбойников согласно загудели, но большинство только глазели на нее молча. Глазки Хорька-Абериуса казались задумчивыми, отчего казались еще хитрее и злее, чем обычно. Ордо стоял рядом с обломком скалы и озабоченно не сводил глаз как с Карелы, так и с разбойников. Лагерные костры горели вокруг нее и далеко прогнали мрак ночи.

– Нравится ли вам, когда вас травят солдаты, словно дичь, и вам приходится прятаться по одному? – кричала разбойница.

– Нет! – проревели полдюжины голосов.

– Нравится ли вам по полгода жить на гроши, которые вы получаете в качестве охранников каравана?

– Нет! – взревела уже дюжина глоток.

– Тогда известно ли вам, что караванная тропа лежит всего в полдне конного перехода к югу отсюда? И известно ли вам, что именно здесь проходят караваны на Султанапур? Известно ли вам, что мы через три дня, начиная с сегодняшнего, сможем начать чистить эти караваны?

Все взревели восторженно, перекрывая друг друга – все, кроме Абериуса, как приметил Конан. Пока остальные вздымали кулаки в воздух и хлопали друг друга по плечам, взгляд Абериуса стал еще задумчивее, еще более неподвижным.

– И армия не сможет здесь нас достать, – продолжала разбойница. – Потому что мы вернемся сюда, прежде чем за нами отрядят погоню. А заморийские солдаты – не такие храбрые мужчины, чтобы отважиться сунуть сюда свой нос.

Поднялся вопль восторга. Разбойники были чересчур заняты тем, что расписывали друг другу, как мало отважны заморийцы, чтобы думать о том, насколько храбры они сами. Карела подняла обе руки над головой и купалась в восхищении своих псов. Ордо покинул свое место возле скалы и подошел к Конану.

– Мы снова едим из ее руки. Ты думаешь...

Конан пожал плечами, когда одноглазый нерешительно замолчал.

– Ты сам должен знать, что ты делаешь.

Ордо нерешительно оглянулся. Конан вздохнул. Ему совсем не понравилось бы, если бы этот разбойник нашел здесь свою гибель. Темнота сгущалась, впуская в долину ночь, и казалось, что воздух замер в объятиях мрака.

– Я ухожу, пока они не заметили моего исчезновения.

– Будь здоров, – проворчал Ордо.

Конан выскользнул из светового пятна лагерных огней. Облака, гонимые ветром, мчались, застилая луну, когда он торопливо поднимался по склону. Прежде чем ночь окончательно поглотила долину, он хотел добраться до крепостной стены так близко, как это только возможно.

Внезапно он остановился и беззвучно вытащил свой меч. До его уха не донеслось ни малейшего шороха, но обостренный варварский инстинкт подсказывал ему, что кто-то находится перед ним.

Темнота перед ним, казалось, внезапно сгустилась, и можно было различить длинную тень, которой перед этим не было.

– Откуда ты это узнал? – тихо прозвучал голос Имхеп-Атона. – Но это неважно. Я в самом деле не нуждаюсь больше в тебе. Твои отчаянные усилия бесполезны. Словно крыса, которая шмыгает между ног воинов и может послужить причиной падения и смерти того, кто намного сильнее ее, можешь и ты погубить более великого, чем ты.

Темная фигура подошла к Конану. Он видел протянутые руки, однако в них не было оружия.

Внезапно из-под каблука вырвался камень. Он быстро присел и больше почувствовал, чем увидел, как над его головой пролетело копье. Он схватил свой меч обеими руками, повернулся на левой ноге и ударил в том направлении, откуда, по его предположению, было брошено копье. Он почувствовал, как острие клинка прошло через кольчугу и тело, и увидел, как в ночи вспыхнули красные глаза. Падающее копье ударило его по плечу, красноватые искры погасли, и он выдернул свой меч из содрогающегося тела.

Конан стремительно обернулся. Он в каждый миг ожидал почувствовать холод стали Имхеп-Атона, но вместо этого он увидел теперь три фигуры, напоминающие больше тени, схлестнувшиеся в горячем бою. Шипящий крик замер, и одна из теней упала. Остальные двое продолжали сражаться.

Посыпавшиеся маленькие камешки выдали приближение еще одного с’тарра. На площадках стражи на стенах крепости можно было видеть движение факелов, и большой гонг раздался в темноте. Подъемная решетка начала со скрежетом подниматься.

Конан заметил только две пары горящих глаз, которые приближались к нему ближе всех остальных. Он спрашивал себя, в состоянии ли видеть в темноте люди-ящерицы и могли ли они узнать его. Поскольку он видел глаза, он мог оценить направление, откуда будут брошены копья.

С молчаливой молитвой, обращенной к Белу, богу воров, киммериец прыгнул навстречу ближайшему с’тарра, и его меч описал круг там, где, как он предполагал, находится его копье. С треском его клинок перерубил деревянное основание. Он крепче сжал пальцы, и в ответ на удар раздался крик боли. Он вырвал свой меч, поднял его рывком вверх и опустил туда, где ожидал найти шею и плечи своего противника. Шипение превратилось в звенящий крик.

Он бросился в сторону, когда второе копье зацепило его по ребрам. Умирающий с'тарра, падая, бросился на него и рванул его к земле. Второй встал над ним, и их глаза триумфально светились, однако страшный вой был свидетельством тому, что сталь киммерийца перебила ему ногу в колене, и он упал на землю рядом с первым. Для точного удара не было времени. Клинок Конана снова взмыл вверх и упал как раз между светящихся глаз.

Со стороны крепости приближались торопливые шаги. Конан быстро вытащил свой меч из тела умирающего и бросился бежать в темноту. В лагере разбойников все были на ногах и собрались на краю светового пятна лагерных костров. Все глаза были обращены на крепость, где все еще звенели удары гонга. Конан описал дугу вокруг лагеря, оторвал кусок от своей набедренной повязки и вытер им свой клинок, прежде чем присоединиться к остальным людям.

Взгляды разбойников были прикованы к приближающимся с'тарра. Кроме Ордо, никто не заметил его появления. Конан бросил лоскут в костер, поднял плащ со своей импровизированной постели и набросил его на плечи, чтобы скрыть царапину от копья на ребрах.

– Что случилось? – шепнул Ордо. – Ты ранен!

– Я вообще не смог дойти до замка, – тихо ответил Конан. – И я выяснил, кто за нами следит. – Тут он вспомнил о второй вспышке света. – По крайней мере, я так думаю, – добавил он, когда одноглазый собрался задать ему вопрос.

С'тарра во главе с Ситой вошли в лагерь. Бандиты отпрянули и заворчали, когда люди-ящерицы появились на свету. Только Карела продолжала бесстрашно стоять. Скрестив на груди руки, она смотрела прямо на Ситу.

– Почему вы явились сюда с оружием? – резко спросила она.

– Этой ночью были убиты с'тарра, – ответил Сита. Его горящие красным светом глаза высокомерно осмотрели ее с головы до ног. – Мы обыщем твой лагерь и допросим твоих людей, чтобы выяснить, не может ли кто-нибудь из них быть связан с этим убийством.

Поднялся сердитый ропот бандитов. Руки вцепились в рукояти мечей.

– Попытайтесь – это может стоить вам жизни, – холодно заявила Карела. – Я не позволю таким, как вы, обыскивать мой лагерь. Но если ваш магистр хочет задать несколько вопросов, я хочу выслушать их от него, а не от его скотины!

Она презрительно подчеркнула последнее слово. Сита задрожал от ярости. Его когтистые пальцы заскребли по рукояти его огромной секиры.

– Тебе нетрудно будет убедиться, – злобно прошипел Сита, – что отвечать на вопросы моему магистру гораздо менее приятно, чем мне.

Он резко повернулся всем корпусом и вышел из света, сопровождаемый остальными своими с'тарра. Когда последний из них исчез в темноте, Карела обратилась к своим людям.

– Если кто-нибудь из вас имеет отношение к этому делу, – сказала она, – я отрежу ему уши!

Не произнеся больше ни слова, она расчистила себе путь через толпу и пропала в своей полосатой палатке.

Ордо громко перевел дыхание и отвел Конана в сторону.

– Что, в конце концов, случилось?

Разбойники собрались небольшими группками и гадали, что могло случиться. Абериус стоял в стороне и смотрел на Конана и Ордо.

– Я убил трех с'тарра, – сказал Конан. – И Имхеп-Атон двоих. Или же он сам был убит, но я не могу это точно утверждать.

– Тот, который послал против тебя Крато? – испуганно спросил Ордо. – Второй волшебник в этой покинутой Митрой долине все еще идет за нами! Я должен сказать Рыжему Ястребу.

Конан схватил одноглазого за руку и остановил его.

– Лучше не надо. Она расскажет Аманару, и я не думаю, что оба они в восторге друг от друга. Если они вцепятся друг другу в волосы, ты получишь шанс вытащить отсюда девушку.

– Ты думаешь, получится как с солдатами и горцами? – раздумчиво сказал Ордо. – Ты хочешь столкнуть их, чтобы они сражались друг с другом, пока мы делаем отсюда ноги. Но я боюсь, что оказаться между двумя волшебниками намного хуже, чем это могло показаться. – Он коротко рассмеялся. – Я хочу повторить, киммериец: если ты останешься в живых, ты наверняка будешь генералом – или даже королем. Гораздо более ничтожные люди, чем ты, добились этого.

– Но у меня нет никакого желания становиться королем, – улыбаясь, ответил Конан. – Я вор. А Имхеп-Атон по меньшей мере не настроен против вас и Карелы. – Во что он не очень-то верил. – В крепости сегодня слишком шумно для меня. Боюсь, Велите придется остаться у Аманара еще на один день. Пойдем посмотрим, не найдем ли мы повязку на мою рану, так чтоб это не бросалось в глаза. И поищем флягу с вином.

Негромко переговариваясь, оба пошли по лагерю. Абериус еще раз задумчиво поглядел на них и закусил нижнюю губу. Наконец он кивнул и быстро пошел в ночь.

Глава 24

Конан взглянул на небо. Солнце давно перевалило за полдень. Это был день после битвы со с'тарра, и Карела снова с утра была у Аманара. Разбойники спали, пили или играли и забывали при светлом солнечном свете неестественную черноту здешних ночей. Киммериец, скрестив ноги, сидел на земле и точил свой клинок, не отрывая глаз от черной крепости. Чтобы скрыть повязку на ране, он завернулся в черный плащ, который достигал ему почти до щиколоток. Когда он увидел с'тарра, который подошел к нему, он положил меч на колени.

– Это ты Конан из Киммерии? – спросил человек-ящерица шипящим голосом.

– Это я.

– Та, которую называют Карела, просит тебя прийти к ней.

Дальнейших попыток допросить разбойников касательно событий прошедшей ночи не предпринималось, и Конан не думал, что требование явиться в крепость связано с этим. Он поднялся и засунул меч в ножны.

– Иди впереди, – приказал он с'тарра.

Внутренне напряженный, высокий киммериец прошел через ворота, но стражники не уделили ему даже беглого взгляда своих пустых красных глаз. В башне с'тарра повел его незнакомой дорогой к толстой двери, которая, как заметил пораженный Конан, была сделана из черненого золота. Каждая из створок была украшена головой рептилии в венце из лучей. Человек-ящерица ударил в маленький серебряный гонг на стене. Волосы на затылке Конана шевельнулись, когда створки распахнулись сами собой. С'тарра сделал ему знак войти.

Твердым шагом киммериец прошел через порог. Створки дверей с угрожающим скрежетом закрылись сразу за ним. Потолок огромного зала был крестово-купольным сводом, с мощными колоннами из резной слоновой кости, а пол был выложен мраморной мозаикой. Аманар сидел в некотором отдалении от двери на золотом троне, украшенном изображениями змей, на спинке которого поднималась еще одна змея из черненого золота, глаза ее, сделанные из рубинов, казалось, внимательно рассматривали того, кто подходит близко. Одеяние волшебника было также из золота: из тысяч крошечных переплетенных золотых чешуек, которые сверкали в свете золотых ламп.

Музыканты – это были люди – покинули зал через боковой выход, когда Конан вошел. Кроме Аманара в огромном зале была еще Карела. Она стояла возле его трона и жадно пила из кубка.

При виде Конана она удивленно опустила сосуд.

– Что тебе здесь нужно? – резко спросила она. В огромном помещении было прохладно, но на ее лице горел румянец, и она быстро дышала.

– Меня привели сюда, потому что ты хочешь со мной говорить, – ответил киммериец. Он предусмотрительно положил ладонь на рукоять меча.

– Я не посылала за тобой!

– Я позволил себе вольность попросить его прийти сюда твоим именем, чтобы быть уверенным, что этот человек действительно придет.

– Быть уверенным, что он придет? – Карела удивленно посмотрела на волшебника. – А почему он не пришел бы?

Аманар поджал губы и быстро потер их золотым жезлом. Его взгляд, обращенный на Конана, казался слегка насмешливым.

– Сегодня ночью были убиты пять с'тарра.

Конан спрашивал себя, с какой стороны явятся рабы, исполняющие должность палачей. За этими колоннами из слоновой кости может быть спрятана добрая дюжина дверей.

– Ты думаешь, что их убил Конан? – удивленно спросила Карела. – Я говорила с тобой утром об этом деле, и тогда ты ничего подобного мне не говорил.

– Иногда, – возразил волшебник, – лучше подождать, чтобы виновный почувствовал себя в безопасности. Но я вижу, что тебе нужны доказательства. – Он постучал жезлом по маленькому хрустальному колокольчику на серебряной подставке рядом с троном.

Дверь, через которую музыканты покинули зал, распахнулась. Абериус, поколебавшись, вышел вперед. Его глаза блуждали от Конана к трону, когда он оценивал расстояние до одного и до другого. Он спрятал руки под своей желтой курткой.

– Говори! – приказал Аманар. Лицо Хорька дрогнуло.

– Прошлой ночью, еще до того, как ударил гонг, я увидел, что Конан из Киммерии покинул наш лагерь. – Его маленькие глазки избегали взгляда Карелы. – Это меня удивило, потому что мы все считали черноту здешних ночей очень неуютной и не отошли бы от костров без особой причины. И никто иной, как он, делал это две последних ночи. После того, как поднялась тревога, Конан вернулся назад с раной на боку. Я бьюсь об заклад, что он носит повязку, пряча ее под плащом.

– Почему же ты не пришел ко мне, Абериус? – рассерженно спросила Карела. Ее взгляд обратился к киммерийцу, словно она хотела просверлить его глазами насквозь. – Я же сказала, Конан, что каждый, кто имеет отношение к этому делу, поплатится своими ушами, и я...

– Я боюсь, – бросил ей Аманар опасно нежным тоном, – что наказание буду определять именно я, потому что именно я – тот, кому был причинен ущерб. Ты, Абериус, – добавил он более жестким тоном, – можешь теперь идти. Заработанное тобой золото ты получишь, когда тебя отпустят.

Хорек раскрыл рот, но прежде чем он успел что-то сказать, он сжал губы и бросился бежать из зала. Маленькая дверь захлопнулась за ним.

– Но почему, Конан? – тихо спросила Карела. – Неужели эта девушка так много значит для тебя? – Она зажмурилась и качнула головой. – Забирай его, – обратилась она к Аманару. Клинок Конана скользнул из ножен.

– Ты распорядилась добром, не спросив хозяина, – заворчал он. – Я никому не принадлежу!

Аманар поднялся, держа золотой жезл, как скипетр, перед грудью.

– Ты можешь продлить свою жизнь, киммериец. Падай передо мной на пол и умоляй, может быть, я смилостивлюсь.

Медленными шагами он подошел к нему.

– Собака среди колдунов! – заскрежетал Конан. – Не подходи ко мне близко. Я знаю колдовские штучки с порошком, который убивает, если его вдохнуть.

Одетый в золото чародей продолжал приближаться, однако замедлив шаги.

– Я тебя предупредил! – зарычал Конан. – Так умирай!

С ловкостью падающего ястреба киммериец атаковал.

Жезл Аманара со свистом взлетел в воздух, и из его острия вырвался ядовито-желтый дым. Конан затаил дыхание, и его меч по рукоять вошел в грудь Аманара. Одно мгновение Конан стоял перед чародеем, глаза в глаза, потом его мускулы ослабли. Он хотел вскрикнуть, падая, но кроме грохота, вызванного его падением на мозаичный пол, ничего не было слышно. Он поспешно и жадно дышал, и каждый мускул сжимался и дрожал помимо его воли.

Волшебник наклонился над ним и посмотрел на него с таким же сочувствием, с каким, вероятно, он смотрел на мертвую птицу, которую подстрелил во дворе замка.

– Действие золотой пыльцы лотоса из Китая, – объяснил он светским тоном. Жестокая улыбка играла на его губах. – Он действует при контакте, а не при вдыхании, мой образованный грабитель. Если нет никаких защитных средств, паралич проникает все глубже и наконец захватывает сердце. Как я слышал, человек чувствует, как он умирает – дюйм за дюймом.

– Аманар, – прохрипела Карела. – Меч!

Она все еще стояла рядом с троном и прижимала дрожащие ладони к губам. Волшебник посмотрел на меч, словно он полностью забыл о том, что тот все еще торчит в его груди. Он схватил его за рукоять и вытащил наружу. Ни одна капля крови не упала с клинка. Его, казалось, забавлял испуг девушки.

– Видишь, моя драгоценная Карела? Ни одно обыкновенное оружие не может причинить мне вреда.

Он презрительно уронил меч, почти задев им руку Конана. Киммериец попытался положить пальцы на обмотанную ремнями рукоять, но рука его бессильно дрожала. Аманар со смешком, полным ненависти, подтолкнул меч ногой еще ближе к киммерийцу, пока рукоять не оказалась прямо под содрогающейся ладонью.

– Еще до того, как тебя предал Абериус, я подозревал, что моих с'тарра убил именно ты, несмотря на то, что двое из убитых выглядели странно. Тебе нужно знать и то, что предала тебя и Велита. – Его смех скрежетал, как жестяной лист, бьющийся о кость. – Чары, которые я применил против нее, заставили ее мне рассказать, что она видела и слышала, несмотря на то, что она со слезами умоляла меня убить ее, прежде чем предательское слово сорвется с ее губ.

Он снова рассмеялся. Конан попытался выругаться, но оказался в состоянии лишь глухо заворчать. Он поклялся себе, что убьет этого человека, даже если ему придется встать для этого из могилы.

Холодные, слегка затуманенные глаза чародея задумчиво рассматривали его. Красноватые точки в их глубине, казалось, снова начали плясать.

– Ты полон ярости, – сказал он, – но даже сейчас ты не чувствуешь страха. Но там, где я встречаю такое сильное сопротивление, я нахожу потом большой страх, когда это сопротивление бывает наконец сломлено. И ты будешь сломлен, киммериец!

– Пожалуйста, – обратилась к нему Карела, – если он должен умереть, то убей его, но не пытай.

– Как ты хочешь, – невозмутимо сказал Аманар. Он вернулся к своему трону и снова ударил в хрустальный колокольчик.

На этот раз через маленькую дверь вошел Сита. Еще четверо с'тарра следовали за ним с носилками. Они грубо швырнули Конана на жесткое дерево и привязали его кожаными ремнями через грудь и бедра. Когда они потащили его прочь, Конан услышал, как Аманар сказал:

– У нас есть много вопросов, которые нужно обсудить, моя дорогая Карела. Подойди поближе.

Дверь захлопнулась.

Глава 25

Когда носилки несли через башню – двое вооруженных с’тарра впереди, двое сзади и Сита во главе процессии – Конан лежал тихо.

В этот момент сопротивление было невозможно, но он втайне все время пытался освободить правую руку. Если бы он уже смог начать двигать пальцами... Но рука содрогалась без его воли, и это было все. Сейчас ему приходилось бороться даже за дыхание.

Носилки пронесли через роскошный коридор и под арку двери, затем по крутой каменной лестнице вниз, в глубину. Стены, поначалу полированные, уступили место грубо обтесанному булыжнику, которым был сложен проход. Те, которые сработали их, имели иные задачи, чем радовать глаз изящной отделкой или цветными мраморными плитками.

Сита треснул могучим кулаком по деревянной двери, обитой железом и ничем не украшенной. К удивлению Конана, ее открыл человек – первый человек в этой крепости, который не смотрел в пол. Он был меньше, чем киммериец, но еще шире, и его крепкие мышцы были покрыты толстым слоем жира. Поросячьи глазки на лунообразном лице разглядывали Конана.

– А, Сита, – сказал он поразительно тонким голосом. – Ты снова привел Орту гостя.

– Отойди в сторону, Орт! – прошипел Сита. – Ты знаешь, что нужно сделать, и только теряешь время.

Толстый человек хихикнул, как юная девица.

– Как охотно ты размозжил бы Орту голову своей симпатичной секирой, правда, Сита? Но Орт нужен Аманару для его камеры пыток. Вы, с'тарра, слишком быстро теряете терпение и убиваете, прежде чем на все вопросы получены ответы.

– Этот уже так хорош, что все равно что мертвый, – презрительно отозвался Сита. Он равнодушно повернулся и ударил Конана по лицу тыльной стороной ладони. Орт снова захихикал.

Киммериец почувствовал кровь на губах. Мучительным напряжением всех сил он выдавил несколько слов:

– Убью... тебя... Сита!

Поросячьи глазки Орта удивленно расширились:

– Он говорит? После дымка? Он силен!

– Силен? – проворчал Сита. – Не сильнее меня. – На этот раз он ударил его кулаком по лицу и разодрал кожу. Какое-то мгновение с'тарра стоял с поднятым кулаком и оскаленными зубами, потом с видимым неудовольствием опустил свою когтистую лапу.

– Запри его в камере, Орт, пока я не забыл приказ своего магистра.

Хихикая, Орт повел процессию дальше. Обитые железом двери одна за другой проплывали среди холодных каменных стен.

Возле одной толстяк остановился и открыл тяжелый железный замок ключом, который вместе с остальными висел у него на поясе.

– Там уже есть один, так что постепенно тут будет довольно тесно, – проворчал он.

Под внимательным присмотром Ситы остальные с'тарра развязали сыромятные ремни. Затем они подняли Конана с носилок и затащили его в камеру, которая, как и все подземелье, была сложена грубо обтесанными булыжниками. Когда они заковывали в цепи его руки и ноги, киммериец увидел второго пленника, который был прикован к противоположной стене таким же образом. Это был заморийский капитан, к которому он привел гнавшихся за ним кезанкийцев.

Когда все остальные с'тарра покинули камеру, Сита остановился перед лежавшим киммерийцем:

– Если бы это зависело от меня, – яростно зашипел он, – ты умер бы уже сейчас. Но магистр нашел тебе еще одно применение. – Из кармана на своем поясе он вытащил фляжку и всунул ее между зубов Конана. Горькая жидкость потекла ему в рот. – Когда магистр получит твою душу, он отдаст мне, вероятно, то, что останется от тебя.

С шипящим смехом Сита засунул пустую фляжку обратно в карман и вышел из подземелья. Со скрежетом он закрыл дверь за собой.

Конан почувствовал, как постепенно к нему возвращаются силы. Он слабо оперся на локоть, пока не смог наконец сесть и прислониться к холодной каменной стене.

Остроносый заморийский капитан наблюдал за ним задумчивыми темными глазами. На его руках видны были длинные полосы содранной и стертой кожи. И еще на груди, там, где его куртка была разорвана.

– Мое имя Гаранидес, – сказал он после некоторой паузы. – С кем я имею честь разделить этот... э... приют?

– Я Конан, – ответил киммериец. Он попробовал цепи на прочность, которые приковывали его запястья и щиколотки к железному кольцу на стене. Они были длиной около трех футов, и их звенья слишком толсты, чтобы он мог их порвать. Даже если бы с ним была вся его сила – а это случится еще нескоро – он все равно не смог бы это сделать.

– Конан, – пробормотал Гаранидес. – Я слышал это имя в Шадизаре. Вор. Если бы я только узнал тебя, когда мы встречались в последний раз.

Киммериец повернулся к нему.

– Значит, ты меня вспомнил? – Когда другой человек говорил ему «ты», он не видел никаких оснований отвечать на «вы», даже если этот Гаранидес и был капитаном.

– Я не забываю так быстро человека с плечами как у вола – и уж совсем не забываю, если он привел мне в подарок две сотни горских воинов.

– Вы и в самом деле преследовали нас? Я это сделал только потому, что вы гнались за нами.

– Я преследовал тебя, – горько ответил Гаранидес. – Или Рыжего Ястреба – того, кто украл драгоценности Тиридата. Или это сделал все-таки ты, вор, который забрался во дворец и лютовал там, словно демон?

– Ни я, ни Рыжий Ястреб, – заверил его киммериец. – Это были с'тарра, люди-ящерицы. Мы гнались за ними так же, как вы гнались за нами. Но как ты попал сюда, в подземелье Аманара?

– Потому что я преследовал рыжую потаскуху, вместо того, чтобы как умному человеку вернуться в Шадизар и сложить свою голову более простым и верным способом. – Гаранидес бросил взгляд на Конана. – Когда мы подъехали ближе по расселине, эти чудовища – ты называешь их с'тарра, кажется? – обрушили на нас лавину. Только двадцать из моих людей и я остались в живых после осыпи. С нами был проводник-кезанкиец, но я не знаю, специально завел он нас сюда или и сам был погребен, а может быть, он ускользнул невредимым.

– Но эти ожоги у тебя совсем не от падающих камней!

Гаранидес бросил беглый взгляд на свои руки.

– Наш тюремщик, парнишка по имени Орт, с удовольствием играет с раскаленным железом. Для человека такого сложения он удивительно проворен. Он ударяет и отпрыгивает назад. И поэтому, – он звякнул цепью, – я не могу ни схватить его, ни избежать удара.

– Когда он снова появится со своим железом, – сказал Конан страстно, – один из нас, может быть, сумеет его схватить, пока другой уклоняется.

Он вытянул свою цепь, насколько она это позволяла, и оценил расстояние. С сердитым ворчанием он снова прислонился к стене. Между ним и Гаранидесом было еще достаточно места, чтобы Орт сумел ускользнуть. Толстый Орт мог приближаться к одному или к другому на расстояние, равное толщине пальца, ничего при этом не опасаясь. Внезапно Конан увидел, что капитан смотрит на него, нахмурившись.

– Мне стало ясно, что я уже рассказал тебе больше, чем Орту. Как же это случилось, что тебя заковали, как осла, Конан?

– Я недооценил возможности чародейства, – коротко ответил киммериец.

Он был в ярости сам на себя, что он дал так просто себя победить. Насколько он мог припомнить, он хвастался тем, что волшебники покоряются ему, не сопротивляясь. И теперь он дал себя одолеть, словно трехлетний ребенок, да еще перед глазами Карелы.

– Тогда ты был на службе? – спросил Гаранидес. Конан тряхнул головой. – Наверно, ты и сейчас еще на службе и послан ко мне в камеру лишь затем, чтобы легче выпытать все, чем это делает добрый Орт.

– Волшебник, вероятно, украл у тебя остатки мозгов? – яростно взревел Конан и вскочил на ноги, но его цепи не позволяли ему дотянуться до соседа, не хватало многих шагов. По крайней мере, подумал он, у меня достаточно сил, чтобы стоять. С издевательским смехом он снова уселся к стене.

– Подземелье – не очень подходящее место для поединка, – проворчал он. – Мы даже не можем добраться друг до друга. Я попробую тебя, однако, убедить, чтобы ты думал, когда говоришь. Я не служу никакому волшебнику!

– Может быть, – пробормотал Гаранидес и замолчал.

Конан устроился поудобнее – насколько это позволил твердый каменный пол и голая стена. Мальчишкой он спал в горах часто в более скверных условиях – просто так, а не вынужденный обстоятельствами. Но сейчас он хотел не спать – ему нужно было подумать, как бежать отсюда и как убить Аманара. А последнее он сделает обязательно, даже если в тот же миг должен будет потерять свою жизнь. Но как можно убить человека, которому не повредило железо, загнанное на три фута в грудь, который даже не уронил после этого ни капли крови? Это была по-настоящему сложная проблема.

Многие люди носят амулеты, волшебная сила которых специально направлена на то, чтобы охранять их. Эти амулеты могут быть использованы во зло или во благо тех, кто их носит. Он вспомнил о глазе Эрлика, который в конце концов привел к концу хана Замбулы, хотя и не с помощью чар. То, что Аманар бережет подвеску, которая в Шадизаре висела между нежных грудей Велиты, как зеницу ока, доказывало киммерийцу, что речь идет здесь о таком же амулете. Он был уверен, что подвеску можно использовать для того, чтобы убить Аманара, он только не знал, как это сделать.

Но для начала ему нужно выбраться отсюда. Он перебрал в мыслях все, что видел на своем пути в подземелье, все, что упомянул Орт и рассказал ему Гаранидес, и постепенно его план принял определенную форму.

Теперь ему нужно только ждать – а терпением он, к счастью, обладал таким, что ему позавидовал бы охотящийся леопард. Он был горец из Киммерии. В пятнадцать лет он вместе с дикой ордой штурмовал стены Венариума и разграбил эту аквилонскую цитадель.

Но с тех пор ему было заказано место возле костров воинов его рода. И с тех пор он обошел много земель, он видел, как шатаются троны и время от времени помогал свергнуть или возвести то одного, то другого. Он знал, что для успешной борьбы необходимо знать, когда нужно ждать и когда разить. Сейчас нужно ждать. И так проходили часы.

Когда ключ заскрежетал в тяжелом железном замке, киммериец напряженно вслушался. Он заставил себя напрячься. Сила вернулась к нему полностью, но он должен был быть осторожным.

Дверь раскрылась наружу, и вошли с'тарра с Ордо, которого они заволокли, бесчувственного, держа его перед собой. Они подтащили его к третьему месту с цепями у другой стены и застегнули наручники на его запястьях и щиколотках.

Не удостоив двух других пленников взглядом, они покинули камеру, но дверь не закрыли.

В дверном проеме стоял Аманар. Сверкающее золотое одеяние он уже сменил на черное, вышитое золотыми змеями. Он нащупывал нечто под одеянием тонкими пальцами на груди, разглядывая подземелье холодными глазами.

– Жаль, – проговорил он почти неслышно. – Вы трое могли бы сослужить мне хорошую службу – лучшую, чем все остальные вместе взятые, за исключением Карелы, но все вы должны умереть.

– Ты хочешь запереть тут нас всех? – спросил Конан без всякого уважения и кивнул головой на Ордо. Одноглазый застонал и слегка пошевелился.

Аманар посмотрел на него, словно ему только теперь что-то стало ясно.

– Нет, киммериец. Как и ты, и человек по имени Талбор, он проник сюда, чего мы здесь не любим. Остальные остаются на свободе – пока что они мне не нужны.

Цепи Гаранидеса зазвенели, когда он повернулся.

– Чтоб Митра разорвал твою черную душу! – захрипел капитан.

Волшебник, казалось, вообще не слышал его. Его удивительные глаза по-прежнему смотрели на Конана.

– Велита, – сказал он шепотом, – ждет меня в моем колдовском покое. Когда я использую ее в последний раз, она умрет и найдет нечто худшее, чем смерть. Смерть – это страшно, киммериец, но еще страшнее, когда после человека не остается души, которая сможет проснуться для будущей жизни!

Лицо Конана напряглось почти против его воли. От смеха Аманара кровь застывала в жилах.

– Забавно, киммериец. Ты боишься гораздо больше за других, чем за самого себя. Да, забавно. Это можно будет еще использовать.

Снова зазвучал его смех, потом он вышел.

Гаранидес неподвижным взглядом смотрел на захлопнувшуюся дверь.

– Он отравляет воздух одним только своим дыханием, – сказал он.

– Дважды, – задумчиво проговорил Конан, – я слышал о душах, которые вынимаются из тел. Я знал как-то человека, который умел красть души.

Капитан сложил пальцы, отводя дурное.

– Как ты познакомился с этим человеком? – спросил он.

– Он украл мою душу, – ответил киммериец спокойно.

Гаранидес недоверчиво засмеялся, потому что не знал, всерьез это говорится или нет.

– И что же ты тогда сделал?

– Убил его и вернул мою душу назад.

Конан вздрогнул. Это было совсем непросто – получить ее назад. Еще раз попасть в опасность, где можно ее потерять и, возможно, не получить назад, было намного страшнее, чем умереть. И именно это предстояло Велите и, возможно, Кареле, если он не сумеет это предотвратить.

Ордо снова застонал, с трудом сел и прислонился спиной к стене. Когда зазвенели цепи, он уставился на наручники, затем поспешно вновь закрыл глаза.

– Что случилось, Ордо? – спросил Конан. – Аманар приказал своим с'тарра притащить тебя сюда. Он сказал, что ты куда-то проник, где он не желал бы тебя видеть. Что ты сделал?

Лицо Ордо, перекошенное шрамом, дрогнуло, словно он хотел заплакать.

– Ее так давно не было в лагере, – сказал он наконец. – И тебя тоже. Это меня беспокоило. Приближалась ночь, и мысль, что она останется в крепости или не сможет найти в темноте дорогу к лагерю... В воротах меня пропустили, правда, неохотно, и один из ящериц привел Ситу. Я пришел в зал, где этот трижды клятый Аманар – чтоб его черви сожрали! – восседал на своем золотом троне.

Ордо прикрыл свой глаз, но продолжал говорить, правда, медленнее.

– Музыканты играли – люди, которые ни разу не подняли глаз от пола. Это змеиное отродье, этот демон, набросился на меня и ударил древком копья, потому что колдун буркнул ему, что я нужен ему живьем. Мне удалось убить по меньшей мере двоих, прежде чем я потерял сознание. Да, насчет двоих я знаю точно.

Он замолчал. Конан посмотрел на него.

– Аманар, конечно, не приказал бы тебя бить только за то, что ты вошел в его тронный зал?

Бородатое лицо дико исказилось. Сквозь стиснутые зубы Ордо наконец выдавил:

– Карела! Она танцевала для него, обнаженная, словно наложница – и разукрашенная, словно из гарема! Она плясала обнаженная для этого...

Его потрясло рыдание, и он замолчал. Ярость, еще более сильная, охватила Конана.

– Ордо, он умрет! – обещал он. – Он сдохнет!

– Эта Карела, – спросил Гаранидес, не веря собственным ушам. – Это... Рыжий Ястреб?

Лицо Ордо потемнело еще больше. Он хотел наброситься на капитана, но цепи рванули его назад.

– Она была заколдована! – взревел он. – Она даже не узнала меня. Ни одного взгляда она не уделила мне, ни на одно мгновение не прервала танец. Она заколдована!

– Мы тебе верим, – попытался успокоить его Конан.

Одноглазый злобно сверкнул на Гаранидеса.

– Кто этот человек, Конан?

– Ты его не узнаешь? – Киммериец рассмеялся. – Гаранидес, заморийский капитан, которого мы познакомили с кезанкийцами.

– Заморийский офицер! – фыркнул Ордо. – Если в у меня были свободны руки, я освободил бы мир от еще одного солдата, прежде чем мне умереть.

– Это останется только твоим желанием! – издевательски заметил Гаранидес. – Я прикончил пятерых вроде тебя уже перед первым завтраком.

Капитан и разбойник обменялись яростными, убийственными взглядами.

– Давайте на время забудем ваши цепи, – вмешался Конан, внешне безразличный. – Можете ли вы действительно взяться за это дело?

Теперь яростные взгляды устремились на него.

– Мы без сомнения умрем, – буркнул Ордо.

– Умирай, если тебе непременно этого хочется, – огрызнулся Конан. – Я попробую в любом случае этого избежать, и тогда умереть придется Аманару!

– Как? – спросил Гаранидес.

Киммериец улыбнулся.

– Ждите. И успокойтесь.

Несмотря на то, что они приставали к нему, требуя, чтоб он открыл им свой план, он спокойно уснул. И снилось ему, что Аманар удавился цепочкой от черной подвески.

Глава 26

Карела проснулась и в смятении огляделась вокруг. Она лежала на шелковом диване – не в своей палатке, а в роскошном покое – который был покрыт багряным шелковым покрывалом. Серебряные чаши и кувшины стояли на позолоченных столиках, а пол был покрыт драгоценным туранским ковром.

Солнце пробивалось сквозь узкое окно. Ей стало ясно, что она находится в крепости Аманара, и одновременно с этим она заметила, что совершенно обнажена.

– Деркэто! – пробормотала она и быстро села.

В голове стучало. Выпила ли она слишком много вина? Во всяком случае она знала, что провела ночь в замке.

Она смутно вспоминала жгучую музыку и свой безумный танец. Она прижала ладонь ко лбу, словно хотела стереть румянец – и с проклятием отняла ее. В покое было прохладно, и лоб был тоже холодным. Она торопливо встала и начала искать свою одежду.

Ее золотые чаши для груди и изумрудно-зеленая юбка лежали в полном порядке на расстеленном пурпурном плаще на ларце в ногах дивана. Красные сапоги стояли перед ларцом, а украшенный драгоценными камнями палаш прислонен рядом. Она поспешно оделась.

– Кто была эта танцовщица? – бормотала она себе под нос, натягивая сапоги. Танец был откровенно бесстыдным, взывающим к самым низшим чувствам.

– Но почему это должно ее интересовать? – спрашивала она себя. Намного важнее то, что ей в будущем нужно быть осторожнее с вином. Она доверяла Аманару не настолько, чтобы ей хотелось проводить в этом замке и следующие ночи. Ее щеки пылали, и лишь частично это было вызвано злостью. Это еще счастье, что она проснулась не в его постели. Нет, не потому, что она находила его недостаточно красивым, хотя и на несколько сумрачный лад, и он был тоже силен, хотя его сила и не бросается в глаза. Но когда она улеглась с этим человеком в кровать, это она уточнит.

Дверь раскрылась. Она вскочила и схватила палаш, прежде чем осознала это движение. Она с удивлением увидела девушку, которая вошла с опущенной головой, не глядя на нее, и внесла большой серебряный кувшин с деревянной ручкой на подносе.

Почему я так беспокоюсь? – подумала она, засовывая кривую саблю в ножны.

– Мне жаль, девочка. Я не хотела испугать тебя.

– Горячая вода, госпожа, – сказала девушка беззвучным голосом. – Для вашего утреннего туалета.

Все еще не поднимая взгляда, она поставила поднос на столик и повернулась, чтобы идти. Казалось, ее ничуть не смутило приветствие в виде обнаженной сабли.

– Момент, – попросила Карела. Девушка остановилась. – Кто-нибудь у подъемной решетки спрашивал меня? Ордо? Бородатый человек с одним только глазом?

– Такой человек был без сознания принесен в подземелье прошлой ночью, госпожа.

– В подземелье? – возбужденно переспросила Карела. – Клянусь грудями Деркэто! Почему?

– Говорят, его схватили, когда он хотел освободить этого человека, Конана, и еще потому, что он спрятал в свой мешок много золотых вещей.

Рыжая испуганно задержала дыхание. Она должна была предусмотреть такую возможность. Ордо и Конан были очень близки, они стали чем-то вроде братьев по оружию, как это называют горцы. А мужчины, которые в других вещах совершенно ненадежны, в таких вопросах обычно ведут себя, как сумасшедшие. Но несмотря ни на что, он был самым верным из ее псов, она должна что-то сделать для него.

– Где твой господин, девочка?

– Я не знаю, госпожа.

Карела нахмурила лоб. Рабыня слегка помедлила с ответом.

– Тогда веди меня в подземелье. Я хочу говорить с Ордо.

– Госпожа, я... я не могу... мой господин... – Девушка уставилась в пол.

Карела взяла ее за подбородок и подняла ее лицо.

– Смотри на меня...

У нее перехватило дыхание.

Девушку можно было бы считать даже красивой, но ее лицо было совершенно неподвижно, ни следа чувств не найти было на нем.

И ее карие глаза были – пусты. Да, пусты – это единственное слово, способное объяснить производимое ими впечатление. Карела поспешно убрала руку. Ей пришлось подавить желание вытереть руку. Прежде чем она выпустила подбородок, девушка снова опустила голову. Она не пыталась защитить себя и только спокойно стояла и ждала.

– Девушка, – сказала Карела угрожающим тоном. – Я здесь, а твой господин неведомо где. Покажи мне дорогу в подземелье. – Рабыня, поколебавшись, кивнула и пошла из покоя. Карела установила, что она находилась на верхнем этаже башни. Они спустились по витой мраморной лестнице, которая выглядела так, словно висела в воздухе. На первом этаже девушка свернула в боковой ход и остановилась перед аркой, лишенной всяких украшений, возле грубо вытесанных из камня ступеней, которые вели в глубину. За всю дорогу она ни разу не подняла глаз, и Карела была рада этому.

– Ход ведет вниз, госпожа, – сказала рабыня. – Я не могу идти дальше.

Карела кивнула.

– Спасибо, девочка. Если у тебя возникнут из-за этого неприятности, я сама поговорю о тебе с твоим господином.

– Господин сделает то, что захочет, – ровным голосом ответила рабыня. Прежде чем Карела смогла что-то ответить, она уже свернула за угол.

Рыжая разбойница глубоко вздохнула, положила пальцы на рукоять сабли и начала спускаться по лестнице, пока не оказалась перед дверью, обитой железом. Она постучала по двери рукоятью.

Толстый человек в желтой куртке открыл. Она приставила обнаженный клинок к его лицу, прежде чем он успел открыть рот. Он, по крайней мере, не смотрел упорно в пол, подумала она. Но может быть, потому, что она держит меч, и он боится поранить лицо.

– Человек по имени Ордо, – сказала она. – Веди к нему.

– Но Аманар... – начал толстяк. Острие палаша легонько кольнуло жирную шею, и поросячьи глазки испуганно уставились на нее. – Я приведу вас к нему, – заверил он ее высоким, визгливым голосом и поспешно добавил: – Госпожа.

Приставив острие сабли к его спине, она шла за ним по коридору, сложенному природными скалами. Он нащупал ключ на своем поясе и наконец открыл тяжелую деревянную дверь.

– Веди внутрь, – приказала она и указала кривой саблей направление. – Так, чтоб я могла тебя видеть. Одно предательское движение, и я превращу тебя в жабу, если ты еще ею не стал!

Яростно исказив свое жирное лицо, он подчинился. Она раскрыла дверь и удивленно посмотрела на трех человек в камере: Конана, Ордо и еще одного, который был ей почему-то знаком. Все трое смотрели, как дверь со скрипом раскрывается.

– Ты пришла! – вскричал Ордо. – Я знал, что ты придешь!

Ее зеленые глаза остановились на широкоплечем киммерийце. Он встретил ее взгляд равнодушно. Она чувствовала облегчение от того, что он был еще жив, и сердилась на себя за это. Твердые черты его лица не были безобразны, что верно, то верно, и он был действительно очень мужественным – она непроизвольно покраснела – но он ведь идиот. Почему ему надо было противопоставить себя Аманару? Почему он не может забыть эту девчонку Велиту? Почему?

– Почему? – непроизвольно громко спросила она и в замешательствеобернулась к Ордо. – Почему ты это сделал?

Одноглазый глянул смущенно:

– Что я сделал?

– Почему ты ограбил Аманара и попытался освободить остальных кретинов? – Она указала головой на Конана, не глядя на него.

– Я ничего не украл! – защитил себя Ордо. – И я вообще не знал, что Конан лежит тут в цепях, пока они меня сюда не зашвырнули.

– Но у них же была причина сделать это? – насмешливо спросила она.

Ордо промолчал.

– Ха! – сказал Конан.

Ордо остановил его, прерывая его попытку продолжать.

– Нет, киммериец! – И добавил: – Пожалуйста. – Это прозвучало вымученно и умоляюще одновременно.

Карела, ничего не понимая, смотрела на обоих. Глаза этих двоих встретились, и Конан кивнул.

– Ну? – резко спросила она. Никто из двоих не ответил. Ордо отвел глаза. – Разрази тебя Деркэто, Ордо! Я прикажу бить тебя плетьми. Если я смогу уговорить Аманара освободить тебя, я, наверно, сделаю это.

– Освободи нас сейчас, – быстро сказал одноглазый. – У Орта есть ключ. Ты можешь...

– Тебя! – возразила она резко. – Только тебя я попытаюсь освободить. Второй меня не интересует. – Она чувствовала взгляд Конана и отвернулась. – Но тебе явно пойдет на пользу побыть здесь еще немного и поразмышлять, удастся ли мне уговорить Аманара отпустить тебя отсюда.

Она указала саблей на толстого тюремщика.

– Эй, ты! Закрой дверь снова! – Она прошла несколько шагов из камеры и держала теперь палаш наготове, когда Орт пошел к двери.

– Карела! – взревел Ордо. – Послушай, уходи отсюда. Забудь меня и забери свою лошадь...

Дверь захлопнулась и оборвала его на полуслове.

Толстяк повернул ключ в замке и снова обернулся к ней. Она положила кривой клинок на его шею, и ее глаза засверкали сталью.

– Если до меня дойдут слухи, что ты плохо обращался с Ордо, я изрублю тебя на куски!

Она презрительно повернулась к нему спиной и зашагала к лестнице.

Когда она поднялась наверх, она кипела от ярости. Аманар не имел права делать такие вещи! С Конаном – да, но с Ордо – другое дело. Она сама в состоянии заботиться о дисциплине и порядке своих псов, и она не потерпит, чтобы волшебник вставал поперек ее воли. С саблей в руке она стремительно шла через роскошные залы черной башни.

С'тарра, который преградил ей путь, удивленно посмотрел на оружие в ее руке.

– Где Аманар? – резко спросила она.

Человек-ящерица не ответил ни слова, но указал ей глазами на простую полукруглую дверь. Она вспомнила, что Аманар говорил, что ход за этой дверью ведет в покои, где он занимается своими исследованиями. В ее теперешнем настроении ей было безразлично, где разговаривать с чародеем. Она повернулась к этой двери.

С шипящим криком человек-ящерица прыгнул перед ней, чтобы преградить ей дорогу, но тотчас отскочил и избежал смертельного удара ее клинка, который успел лишь скользнуть по кольчуге на его груди и высечь сноп искр.

– Если ты отважишься идти за мной, ты никогда уже ни за кем не сможешь ходить! – пригрозила она.

Его красные глаза не отрывались от ее лица, но он не шевельнулся, когда она пошла по косо уходящему вниз коридору, который был освещен факелами, горевшими в простых железных настенных канделябрах.

Этот коридор был длиннее, чем она предполагала. Дверь и все еще стоявший возле нее с’тарра скоро превратились в едва различимую точку, когда она остановилась перед высокой деревянной дверью.

Дверь была, как и весь коридор, украшена рельефами змей. Она решила, что находится в самом сердце горы. Она толкнула одну из створок двери и вошла в большое, круглое помещение с колоннами, которые большей частью терялись в полумраке. Узор мозаичного пола изображал редкостную золотую змею. С другой стороны зала к ней резко повернулся Аманар. Сита, который сидел на корточках рядом с чародеем, приподнялся.

– Ты решилась прийти сюда! – загремел волшебник.

– Я решаюсь на все, – фыркнула она, – пока ты держишь Ордо в цепях...

Только теперь она обратила внимание на то, что находилось за спиной одетого в черное волшебника: залитый кровью черный мраморный алтарь и привязанная к нему нагая стройная белокурая девушка, которая замерла от страха.

– Клянусь черным сердцем Аримана! – выругалась Карела. – Чем ты тут занят, чародей?

Вместо ответа Аманар описал в воздухе знак, который бегло вспыхнул.

Он пробудил в ней спящее воспоминание. Она почувствовала жжение в глазах, словно туда попал песок. Она покажет ему, как пробовать на ней свои колдовские трюки! Она хотела идти к нему – и удивленно посмотрела на свои ноги, которые не хотели двигаться. Она не чувствовала себя слабой, она была совершенно нормальной, но они ей не повиновались.

– Что это за чертовщина? – яростно зашипела она. – Отпусти меня сию секунду, Аманар, иначе...

– Брось саблю перед собой! – приказал он.

Она не смогла подавить возгласа, когда ее рука против ее воли повиновалась, и украшенный драгоценными камнями палаш упал на пол, зазвенел и откатился к колонне.

Аманар удовлетворенно кивнул.

– Раздевайся, Карела!

– Идиот, – начала она, но замолчала, когда увидела, как ее тонкие пальцы поднялись к пряжке, которая скалывала багряный плащ, и расстегнули ее. Плащ скользнул за спиной на пол.

– Я Рыжий Ястреб, – сказала она. Голос ее звучал беззвучно. Тогда она напрягла его и взревела: – Я Рыжий Ястреб!

Ее зеленые глаза, казалось, вылезут из орбит, когда им пришлось наблюдать, как ее собственные руки срывают чаши с груди и бросают их на пол, как они распахивают зеленую юбку, и она тоже летит на пол.

– Хватит! – сказал Аманар. – Оставь себе сапоги. Мне нравится, когда они на тебе.

Она хотела плакать, когда ее руки послушно улеглись на бедра.

– Вне этих стен, – продолжал одетый в черное чародей, – ты Рыжий Ястреб. Внутри крепости ты – то, что я прикажу. Я думаю, что с этого момента я позволю тебе узнать, что здесь происходит. Твой испуг дороже самого редкого вина.

– Ты вообразил, что я вернусь сюда еще раз, если сумею освободиться? – фыркнула она. – Отдай мне сперва мою саблю в руки и собери вокруг меня моих псов, я обрушу эту крепость тебе на голову!

От его смеха по спине у нее заструился ледяной пот.

– Когда ты покинешь эти стены, ты сможешь только то вспомнить, о чем тебе позволю вспомнить я! Ты уйдешь отсюда с убеждением, что мы обсуждали здесь это или то. Но когда ты снова вернешься в крепость, тебе снова откроется вся правда. Рыжий Ястреб будет валяться у моих ног и радовать меня всем тем, что я потребую. Ты будешь ненавидеть – и повиноваться.

– Скорее я умру! – яростно крикнула она.

– Этого я не допущу. – Он холодно рассмеялся. – А теперь попридержи язык!

Все, что она хотела еще сказать, замерло на ее губах. Аманар вытащил кинжал с позолоченным клинком из-под одеяния и блеснули искры.

– Ты увидишь, что здесь происходит. Я не думаю, что Суза выкинет что-нибудь неожиданное.

Девушка на алтаре застонала. Глаза Аманара с красными точками в глубине приковывали взгляд Карелы, словно змеиные глаза – птицу. Она чувствовала, как они проникают в ее душу – глубоко-глубоко.

– Ты будешь смотреть, – повторил Аманар, – и ты научишься страху – в его настоящем смысле.

Он снова повернулся к алтарю и начал нараспев произносить заклинание, каждое слово которого, несмотря на то, что она не понимала их смысла, пронзало ее, как кинжал.

Запахло дымом.

Глаза Карелы вылезали из орбит. Нет, я не буду кричать, заклинала она себя. Даже если у меня снова появится голос, я не закричу. Но пот струился по ее телу, и дрожь, которой она никогда не знала в жизни, охватила ее.

Глава 27

– Конан! – позвал Гаранидес. – Конан!

Все трое были все еще закованы в цепи в подземелье. Конан, который устроился так уютно, насколько это позволял каменный пол, открыл один глаз.

– Я сплю, – пробормотал он и снова закрыл его.

Киммериец решил, что с момента посещения Карелы прошел по меньшей мере целый день. Им с тех пор ничего не приносили поесть, только три миски с застоявшейся водой.

– Ты спишь! – буркнул Гаранидес. – А когда ты поделишься с нами своим планом?

– Рыжий Ястреб, – произнес Ордо голосом, полным надежды. – Как только она меня освободит, я вытащу вас отсюда. Даже тебя, замориец!

Конан потянулся, пока суставы не хрустнули.

– Она давным-давно вернулась бы назад, если бы ей это позволили, Ордо.

– Она может еще прийти, – возразил одноглазый. – Но может быть, она послушала моего совета и ускакала отсюда.

Конан промолчал.

Лучшее, на что он надеялся, для нее было то, что она поверит Аманару в вопросах, касающихся Ордо, и вернется назад в лагерь, где будет окружена людьми, которых охотно называет своими псами.

– Как бы то ни было, – сказал Гаранидес, – мы не можем надеяться на нее. Даже если она освободит тебя, Борода, она не сделает того же для киммерийца и для меня. Ты сам слышал, как она говорила это. И я думаю, что она женщина, которая держит слово.

– Подождите, – буркнул Конан. – Еще не время...

Ключ повернулся в замке.

– Это Орт, – заворчал Гаранидес. – Без сомнения, со своим железом.

– Орт? – переспросил Ордо. – Кто это...

Тяжелая, обитая железом дверь повернулась. Толстый подручный палача стоял за ней, держа латунную жаровню, полную пылающих углей, из которых торчали деревянные ручки шомполов, которые светились тем же красным светом, что и угли.

– Кто хочет быть первым? – Орт захихикал.

Он вытащил шомпол из жаровни и провел раскаленным острием в воздухе. Ордо прижался спиной к стене и свистнул сквозь зубы. Гаранидес пригнулся, готовясь к прыжку, насколько позволят ему цепи. Конан не шевелился в своем углу.

– Ты, капитан? – издевался Орт. Он сделал вид, что хочет ткнуть железом в Гаранидеса, который весь напрягся. – Орт охотно показывает свое искусство офицерам. – Хихикая, он обратил пылающую сталь против Ордо. – Или ты, одноглазый? Орт может сделать тебе второй шрам, выжечь твой второй глазик. А ты, силач? – Он повернулся к Конану. – Ты полагаешь, тебе удастся тут отсидеться?

Внезапно Орт подошел к киммерийцу. Раскаленный шомпол свистнул и отскочил назад. На плече Конана зашипело сожженное мясо. Он беспомощно поднял руку, чтобы защитить голову. Он прижался к стене, вполоборота к палачу. Трое мужчин недоверчиво смотрели на высокого парня.

– Защищайся! – взревел Гаранидес и Конану пришлось поспешно отшатнуться, чтобы избежать раскаленного железа, которое едва не рассекло лицо.

– Будь мужчиной, Конан! – заклинал его Ордо. Орт предусмотрительно отскочил, ударил и снова отскочил. Было просто поразительно, насколько он был проворен, несмотря на свой вес. Конан стонал, когда вторая полоса ожогов косо легла на его плечи и еще теснее прижался к стене.

– Да он не мужчина, – хихикнул Орт. Палач, почти круглый от жира, гордо приблизился к нему, встал рядом с Конаном и поднял свое пылающее оружие.

Тогда Конан испустил свой яростный боевой клич, отскочил от стены и схватил Орта рукой. Затем он подтянул его ближе, другой рукой наматывая цепь на горло палача и почти одновременно хватая его рукой. Силой мускулов он стянул цепи так, что жирное мясо проступило между звеньев. Свиные глазки Орта вылезли из орбит, его обутые в сапоги пятки заскребли по полу. У него еще было оружие, и он использовал его. Горячее железо хлестало и хлестало по широким плечам киммерийца.

Запах паленого мяса заполнил воздух. Но Конан превозмогал боль. Ему другого не оставалось. Ничего другого для него не существовало. Только человек, который был перед ним, только человек, свиные глазки которого вращаются на жирном лице, только человек, которого он должен убить. Орт попытался глотнуть воздуха, вероятно, чтобы закричать, когда он зажал ему рот. Цепь полностью охватила складки его жирной шеи. Он уронил шомпол, захрипел и больше не двигался.

Киммерийцу с трудом удалось освободить цепь, чтобы выпустить труп.

– Митра! – выдохнул Гаранидес. – Твоя спина, Конан! Я ни за что бы не выдержал такого.

Вздрагивая, Конан нагнулся к шомполу. На мертвеца он больше не обращал внимания. По его мнению, все мерзавцы заслуживали подобного же конца.

– Это поможет нам удрать, – проворчал он и поднял орудие пытки. Металл был еще горячий, но уже не обжигал.

Он осторожно просунул железо сквозь звено цепи на расстоянии ширины ладони. Он глубоко вздохнул, затем потянул железо в одну, а руку в другую сторону. Кандалы впились в едва зажившие раны, оставшиеся после ремней, которыми связали его разбойники в первую ночь, когда привязывали его к колышкам. Кровь потекла по его руке. Двое остальных затаили дыхание. С резким звоном цепь порвалась.

Улыбаясь, киммериец поднял вверх свободное запястье, с наручника свисало несколько звеньев цепи.

– Я надеялся, что огонь не причинил ущерба прочности железа, иначе он сломался бы скорее, чем цепь.

– Ты на это надеялся! – фыркнул Ордо. – Надеялся!

Разбойник запрокинул голову и затрясся от смеха.

– Ты основывал наше освобождение на одной только надежде – и ты победил!

Так быстро, как он только мог, киммериец сорвал остальные цепи с себя и других. Как только Ордо был свободен, он подскочил. Конану пришлось поймать его за руку, чтобы он не рванулся в дверь.

– Стой, не торопись! – предостерег киммериец.

– Время поджимает, – возразил Ордо. – Я должен убедиться, что Рыжий Ястреб в безопасности.

– Или умереть за нее? – спросил Конан не без насмешки.

– Первое, киммериец, но я готов и ко второму.

Конан глухо заворчал.

– Я не намеревался умереть от копий с'тарра, и если ты этим кончишь, то ты мне не будешь нужен – и Кареле тем более. – Он повернулся к офицеру. – Гаранидес, сколько еще твоих людей живы, как ты думаешь? И сколько из них могут сражаться?

– Наверное, человек двадцать, – ответил капитан. – И чтобы выйти из этого подземелья, они готовы сражаться даже с Ариманом и Эрликом персонально.

– Хорошо, тогда возьми ключи с пояса Орта и освободи их. Если ты с ними захватишь башню, охраняющую ворота и сможешь ее удержать, мы сделаем то, что задумали.

Гаранидес кивнул.

– Я удержу ее. Что же ты все-таки задумал, киммериец?

– Я убью Аманара, – свирепо ответил Конан.

– А что же я? – спросил Ордо, когда оба они договаривались, не обращая на него внимания.

– Ты хочешь с нами? – спросил Конан. Он дождался кивка и продолжил: – Собери разбойников. Тебе придется позаботиться о том, чтобы незамеченным перебраться через стену. Приведи их наверх, прежде чем с'тарра смогут расстрелять их из катапульты. Ты и псы Карелы будете сражаться против с'тарра, и вы разожжете под стенами столько костров, сколько сможете! Вы, ты и Гаранидес со своими людьми, ждите моего сигнала. Когда шпиль самой высокой башни загорится, начинайте.

– Я буду готов, – заверил его Ордо. – Говорят, что ни один план битвы не пережил еще начала атаки. Будем надеяться, что у нас случится по-другому.

– Сделай свое дело хорошо, Гаранидес, – сказал Конан, после чего он и Ордо поспешили прочь из подземелья.

В самом конце каменной лестницы, как раз когда они вошли в саму башню, в двух шагах от них шарахнулся в угол с'тарра. Ордо заломил ему руки назад, а кулак Конана вывел его из строя. Киммериец торопливо сунул в руку Ордо саблю человека-ящерицы и вытащил для себя кинжал с широким лезвием. После этого Конан и Ордо расстались.

Дорогу к покоям Аманара наверху в башне было легко найти. Нужно только подниматься по ступеням, думал Конан, пока они не кончатся. А потом будут мраморные арки, словно висящие в воздухе, и широкий парадный вход из полированного эбенового дерева, лестница, по которой двадцать человек могут подниматься одновременно плечо к плечу, и достаточно крепкая для того, чтобы выдержать целую армию.

Потом он поднялся по каменной витой лестнице, шедшей по стене башни и не имевшей поручней с внешней стороны, которые могли бы предохранить от падения в пропасть. У подножия этой лестницы Конану пришло в голову, что он забыл о предостережении Велиты относительно зачарованности этого места. Если Аманара нет в крепости, то уже следующий шаг может означать его верную смерть от черных чар – медленную смерть, как он тут же вспомнил. Но если он не поднимется по этой лестнице, то не он, а другие примут страшную смерть от рук Аманара. Он поднялся на одну, потом на две, на три ступеньки вверх, не думая больше о том, что может произойти. Наконец он поднялся на последнюю и встал перед дверью, обитой железом.

Он облегченно вздохнул. Теперь он знал, что Аманар в крепости. Однако собирать информацию подобным образом – это было не совсем в его духе.

Он открыл дверь и вошел в помещение, где стены словно забрызганы были злобой и воздух отравлен чернейшим колдовством. Это был круглый покой, без окон, с рядами книг на стенах, но их кожаные переплеты были сделаны из такого материала, что Конан содрогнулся.

Раздробленные остатки мумий лежали вокруг между разбросанными сосудами всех видов, треножников и маленьких жаровен, в которых сейчас не горел огонь. В прозрачных хрустальных сосудах плавали в прозрачной жидкости предметы, которые могли быть частями человеческих тел. Это помещение было освещено стеклянным шаром, светящимся непонятным огнем на стенном канделябре.

Но Велиты здесь не было. Ему пришлось признаться себе в том, что он этого больше и не ожидал. Сначала ему нужно отомстить.

Ему не понадобилось много времени для того, чтобы отыскать хрустальную шкатулку, о которой она говорила. Она стояла на почетном месте на бронзовом треножнике в середине чародейских покоев. Он презрительно сорвал дымчатую крышку и отбросил ее, так что она разлетелась на куски на каменном полу, разорвал шелковую обертку и схватил оправленную в серебро черную подвеску на тонкой серебряной цепочке. Светящиеся красные точки плясали в глубине камня, совсем как в глазах Аманара.

Он спрятал подвеску в своем широком кожаном поясе и поспешно поискал еще чего-нибудь, что могло бы быть ему полезным. Он уже решил уйти отсюда, когда внезапно увидел свой широкий меч на столе среди всякого хлама. Он протянул руку к нему – и она остановилась над рукоятью. Зачем Аманар принес меч в свой чародейский покой? Конан успел познакомиться с заколдованными клинками. Он сам видел, как один из них убил человека, который взял его по приказу другого в руки. Что сделал Аманар с его оружием?

Дверь покоя отворилась. Вошел Сита. Он изумленно раскрыл пасть с острыми клыками при виде киммерийца. В этот момент пальцы Конана сомкнулись на рукояти, и он поднял меч. По меньшей мере, подумал он облегченно, он меня еще не убил!

– А, киммериец, – прошипел человек-змея. – Так ты вырвался.

Почти равнодушно он смахнул разбросанные в беспорядке предметы, по большей части непонятные, и выхватил копье с наконечником шириной в половину запястья мужчины и длиной равным короткому мечу.

– Магистр не накажет меня, если я убью тебя прямо здесь!

– Для начала попробуй это сделать, – зарычал Конан.

А мне нужно зажечь огонь и как можно скорее, подумал он. Он попытался зайти за стол и так встать перед с'тарра, чтобы ничего больше между ними не было, потому что, имея на дороге стол, он мог воспользоваться только своим копьем. Осторожно поднимая копье, с’тарра кружил вокруг стола.

Внезапно в крепости зазвенел большой гонг. Человек-ящерица на мгновение оторвал взгляд от Конана, который присел, засунул плечо под край длинного стола и опрокинул его. Сита отскочил, и тяжелый стол упал туда, где только что были его ноги. Каменные коробочки с редкостными порошками и сосудики из стекла с разноцветными жидкостями рассыпались по полу. Ядовитый дым поднялся от этого смешения предметов. Удары гонга звучали и звучали, и были слышны заглушенные расстоянием крики перед стенами. Неужели Ордо или Гаранидес, или оба они, не сумели дождаться и начали?

– Мой магистр послал меня сюда за порошком, – зашипел Сита. – За порошком, который усиливает ужас жертвы, как он полагает.

С последним словом он поднялся, – и копье полетело в Конана.

Широкий меч киммерийца отбил его в сторону, и ответный удар зацепил чешуйчатую кожу на подбородке. Сита поспешно отскочил. Он прижал длинную когтистую руку к кровоточащей ране и дико выругался.

– Ты меня еще не убил, – улыбаясь, поддразнил его северянин.

Шипящий голос Ситы превратился в скрежет.

– Жертва, киммериец, – это девушка, из-за которой ты пришел сюда. Велита. Я убью тебя, и ты умрешь с мыслью о том, что ее принесли в жертву.

Конан ощутил ярость берсерка. Велита еще жива. Но она останется жить только в том случае, если он успеет.

– Где она, Сита?

– В зале для жертвоприношений, человек.

– И где же этот зал для жертвоприношений? – спросил Конан.

Сита обнажил клыки в издевательской усмешке. Конан взревел, подпрыгнул, вскочил на край перевернутого стола и набросился на человека-ящерицу. Острие копья задело его бедро, но клинок широкого меча делал свое дело. Конан был теперь охвачен гневом берсерка. Неудержимо напал он на Ситу, не обращая внимания на свои ранения и не давая Сите времени ни на что, кроме как на то, чтоб в ужасе отшатнуться.

Второй удар, скорее, продолжение первого, перерубил Сите руки. Хлынула черная кровь, и звенящий крик вырвался из-за острых клыков. Третий удар перерубил шею. Красные глаза, в которых еще некоторое время теплилась жизнь, смотрели на Конана одно мгновение, затем чешуйчатая голова упала с глухим стуком. Хлынула кровь с'тарра, и безголовое тело рухнуло на пол.

Тяжело дыша, Конан огляделся. Ему нужно еще зажечь огонь... Тут он увидел, что там, где колдовские порошки смешались с цветными жидкостями, на полу поползли желтые огоньки, от которых поднимался едкий дым. С мгновенной быстротой охватывал огонь перевернутый стол, и он загорелся, словно был облит маслом из лампы.

Кашляя и задыхаясь, Конан стоял посреди колдовского покоя. Перед ним бушевал огонь. Из лестничного проема поступал свежий воздух. Скоро это пылающее помещение превратится в кузнечный горн, и башня сама подаст сигнал.

Киммериец нашел покой с окном, откуда можно было видеть крепостные стены и долину. С удивлением он распахнул глаза. На стенах сновали с'тарра, деловито, как муравьи вокруг потревоженного муравейника. А вдалеке, в долине, было около тысячи горцев в тюрбанах. Они ехали на лошадях, вооруженные копьями и саблями.

Где же могут быть Ордо и Гаранидес? Их план теперь невыполним. Но может быть, он успеет еще спасти Велиту, если она действительно находится в зале для жертвоприношений. Но где он будет искать его в этой огромной башне? Ему понадобится целый день только для того, чтобы бросить в каждое из этих помещений один беглый взгляд. Но тут он вспомнил кое о чем. Возможно, для девушки существовала еще одна вероятность спасения.

Гигантскими прыжками он пробежал алебастровые залы и помчался вниз по мраморной лестнице, мимо изумленных с'тарра, которые очень спешили выполнить полученные приказы и не отваживались его остановить. Как коршун ворвался он вниз, прямо в тот простой нижний ход, который отвесно вел вниз и о котором Аманар лживо утверждал, что тот ведет в его чародейские покои.

Конан помчался по коридору, который вел в сердце гор, и его легкие работали, как кузнечный горн. Смерть смотрела из его ярко-синих, как горный ледник, глаз, и ему было безразлично, будет ли это его собственная смерть, если с собой он заберет в царство теней Аманара.

Серые каменные стены коридора, освещенные факелами, снова и снова повторяли запутанный узор, изображающий змей, как и высокая дверь, перед которой он наконец остановился. Он толкнул обе створки и вошел. Аманар в черном, вышитом змеями одеянии стоял, произнося заклинание перед черным мраморным алтарем, к которому была привязана обнаженная Велита. За алтарем клубился дымный пар и уходил в бесконечную черноту. Конан поспешно пробрался между колонн к стене круглого зала. Его губы вздрагивали, словно он неслышно рычал.

Чародей сделал паузу в своих заклинаниях и сказал, не оборачиваясь:

– Давай сюда, Сита! Поторопись!

Конан был еще в двенадцати шагах от алтаря. Он рассматривал чародея, приближаясь. Золотого жезла на этот раз у Аманара не было, но что это вместо того держал он в руке?

– Я не Сита! – сказал киммериец.

Аманар вздрогнул и резко повернулся. Он увидел Конана, который стоял в тени колонн.

– Это ты, киммериец? Как же ты... А, это неважно. Так ты быстрее попадешь к пожирателю душ.

Велита смотрела мимо Аманара – на Конана. Ее темные глаза были полны надежды и отчаяния одновременно. Клубящийся дым сгустился.

– Отпусти девушку! – приказал Конан. Аманар издевательски захохотал. Тогда киммериец вынул подвеску из пояса и покачал ее, держа за цепочку. – У меня есть кое-что, колдун!

Смех Аманара замер.

– Что это такое! – зашипел он, но его язык облизал губы, и он бросил откровенно растерянный взгляд на все более сгущающийся мрак. Что-то зашевелилось в глубине. – Но это может привести... к осложнениям. Отдай мне его, и я...

– Это его душа! – загремел голос, который, казалось, раздавался сразу отовсюду. Тени, лежавшие на другой половине круга, против Конана, казалось, внезапно раскололись и слились в одну тень, которая приняла твердые очертания – и перед ними оказался Имхеп-Атон.

Стигийский чародей был одет в золотой венок на волосах с большим изумрудом надо лбом, в черное, строгих очертаний одеяние, которое достигало пола. Медленно приближался он к Аманару и к алтарю.

– Ты! – фыркнул Аманар. – Я должен был догадаться, когда увидел, что двое убитых с'тарра не имеют явных ранений.

– Подвеска, Конан из Киммерии, – сказал стигиец властно. – Она содержит душу Аманара, которую он хочет защитить от пожирателя душ. Уничтожь подвеску – и ты уничтожишь Аманара.

Конан поднял руку, чтобы швырнуть камень между колонн. Но он не смог выпустить подвеску. Как он ни старался, пальцы не разжимались. Наконец он снова опустил руку.

Аманар звонко рассмеялся.

– Дурак! Ты решил, что я не сумею защитить то, что мне дорого? Никто не может причинить вреда подвеске.

Внезапно он повернулся к нему целиком.

– Убей его! – крикнул он.

Наконец Конану стало ясно, что во мраке за алтарем двигалось и вырисовывалось все четче. Огромная золотая голова змеи поднималась оттуда, окруженная длинными щупальцами, которые напоминали лучи вокруг солнечного диска. Покрытое золотыми чешуями тело терялось в черноте за дымом, и рубиново-красные глаза изучающе смотрели на Имхеп-Атона.

У стигийца осталось время на прямой взгляд, затем огромная змея ударила быстрее, чем молния. Длинные золотые щупальца схватили кричащего и подняли его высоко в воздух. Они держали его осторожно, почти нежно, как это казалось, но исполненный ужаса вопль Имхеп-Атона продрал Конана до костей.

Он кричал, как будто у него отнимали самое дорогое. Пожиратель душ, подумал Конан и содрогнулся.

Щупальца ослабили хватку. Они обхватили Имхеп-Атона с головы до пят и снова крепко сжались. Его крик тянулся бесконечно страшно и долго, как показалось Конану, гораздо дольше, чем хватило бы дыхания обычному человеку. Затем щупальца выпустили безжизненное тело, и оно упало на мраморный пол с таким звуком, словно это была мокрая тряпка. Конан хотел посмотреть туда. Но вместо этого он напряженно уставился на подвеску в своем кулаке.

– Ты приказываешь мне, – зашипел голос в голове Конана. Ему не нужно было объяснений, что это говорила большая змея – бог это был или демон, в данный момент не играло роли – которая разговаривала с Аманаром. – Ты стал слишком властолюбив!

Снова Конан посмотрел на подвеску в своей руке. Кром, жестокий бог его северной родины, дал человеку только жизнь и волю. Что человек сделает с ними – или не сделает – это его личная забота. Жизнь и воля.

– Твой слуга попросил тебя заняться им, – сказал Аманар ровным голосом, но его самоуверенность исчезла, когда змея продолжила размышления вслух.

– Нет, Аманар. Твое время кончилось. Сними амулет и отдай себя своему богу, чтобы он стал сильнее.

Жизнь и воля. Воля.

– Нет! – крикнул Аманар. Он сжал пальцы на груди. – Я еще ношу мой амулет, и ты не можешь тронуть меня, Пожиратель Душ.

– Ты сопротивляешься мне? – Голова змеи двинулась к Аманару, щупальца протянулись к нему – и отдернулись.

Воля. Ловец душ. Пожиратель Душ. Воля.

– Кром! – взревел Конан. Он с трудом превозмог себя и швырнул подвеску в сторону огромной змеи.

Время, казалось, потекло медленно, словно мед, и подвеска, вращаясь на цепочке, словно повисла в воздухе.

Губы Аманара искривились:

– Н-н-нет.

Медленно двигалась золотая голова змеи. Раздвоенный язык высовывался между острых клыков. Он подхватил подвеску, втянул ее в пасть и проглотил.

Крик Аманара превратился в отчаянный пронзительный вопль. К нему присоединился второй голос – шипящий, отдающийся в самой глубине сознания тех, кто его слышал. Велита судорожно дернулась на алтаре и сникла, обессиленная. Конану казалось, что его кости превратились в студень.

Луч синего огня вырвался из груди волшебника, разорвал его одеяние и связал его с золотым демоном. Вопли, вырывающиеся у Аманара и Мората-Аминэ становились все пронзительнее и резче, они, казалось, вот-вот порвут барабанные перепонки людей и заморозят кровь в их жилах.

Аманар превратился в живую статую из голубого огня – и он все еще кричал. Золотая чешуйчатая шкура Мората-Аминэ была охвачена голубым пламенем, которое уходило в бесконечную черноту и там терялось. И его крик никак не замолкал и потрясал души.

Наконец вопли волшебника стихли. Конан взглянул и увидел, что от Аманара осталась кучка жирной золы и небольшое количество обгоревшего металла. Но Морат-Аминэ все еще горел, и та часть его огромного тела, которая была видна в этом зале, билась в страшных мучениях, извиваясь и потрясая основание горы.

На потолке жертвенного покоя образовались трещины, и пол колебался и качался, как палуба корабля во время шторма. Стараясь сохранить равновесие, Конан добрался до черного мраморного алтаря, который находился как раз перед горящим, бушующим в смертных муках демоном.

К счастью, Велита потеряла сознание. Он сорвал с нее путы, перебросил обнаженную девушку через плечо и пустился бежать. Потолок жертвенного покоя обрушился как раз тогда, когда он достиг коридора, и тучи пыли поднялись за его спиной. Гора тряслась все страшнее, она вздрагивала и колебалась. Конан мчался.

В крепости царило безумие. Колонны ломались, башни падали, широкие расселины прорезывали стены, и посреди всего этого хаоса с'тарра убивали все, что движется, – даже друг друга.

Огромный киммериец промчался к воротам. Его сверкающий клинок очищал ему путь от тех с’тарра, которые отваживались встать у него на дороге. Башня Аманара, из которой вырывалось пламя, словно из факела, наклонилась в сторону и разлетелась на тысячи обсидиановых осколков. Земля вздыбилась, словно необъезженная лошадь, когда Конан пробирался через подъемную решетку.

Она была открыта, и когда киммериец с танцовщицей, которая все еще была без сознания, на плечах хотел пробежать под ней, открылась дверь караульного помещения. Оттуда выскочил Гаранидес с мечом в руке, с окровавленным лицом, сопровождаемый полудюжиной солдат в одежде и доспехах Заморы.

– Я удерживал ворота какое-то время, – рявкнул он, перекрывая шум землетрясения и резни. – Но потом нас рассеяли. Хорошо еще, что проклятые ящерицы чересчур заняты тем, что убивают друг друга, чтобы обращать внимание еще и на нас. Какое безумие их обуяло?

– Нет времени говорить об этом сейчас! – крикнул Конан через плечо. – Побежали, пока вся эта крепость не обрушилась на нас!

Они спустились с холма, и за их спинами рухнули башня над воротами и подъемная решетка. Теперь это была просто груда мусора.

Долина была кровавым полем битвы, и хрип и крики умирающих висели в воздухе. Несмотря на гром содрогающейся горы шум битвы был слышен тем, кто спаслись из разрушающейся крепости лишь затем, чтобы быть убитыми после.

Конан увидел Ордо сидящим возле палатки Карелы, как будто ничего особенного не случилось. С Велитой, все еще лежавшей у него на плечах, Конан остановился перед одноглазым. С гор скатывались лавины. Наконец-то, подумал Конан, замолчал у меня в голове предсмертный крик демона.

– Ты нашел ее, Ордо? – спросил он негромко – настолько негромко, насколько позволял это стоявший вокруг грохот.

Что касается опасности провалиться сквозь землю из-за землетрясения, то они находились в относительно спокойном месте, где не было вероятности быть засыпанными.

– Она исчезла, – мрачно ответил Ордо. – Может быть, она мертва. Я не знаю.

– Ты будешь ее искать?

Ордо покачал головой.

– После этого землетрясения я могу искать ее годами и не найти, даже если она будет находиться под самым моим носом. Нет, я отправляюсь в Туран и устроюсь проводником караванов. А может быть, найду себе симпатичную вдовушку, хозяйку какого-нибудь трактирчика. Пойдем со мной, Конан. У меня есть еще две медных монеты, но мы можем ведь продать девушку и прожить на это какое-то время.

– Только не эту девушку, – возразил Конан. – Я обещал освободить ее, и я это сделаю.

– Необычная клятва, – вмешался Гаранидес, – но и ты необычный человек, Конан из Киммерии, и поэтому-то ты мне так нравишься. Послушай, мне не имеет смысла возвращаться в Шадизар, потому что там меня ждет эшафот. Так что я тоже еду в Туран. Со мной Резаро и еще несколько человек из тех, что остались в живых. Илдиз мечтает о мировом господстве, он вербует воинов. Я хочу сказать – пойдем с нами.

– Не могу. – Конан рассмеялся. – Потому что я – не солдат, а взломщик и вор.

Он внимательно осмотрелся вокруг. Добрая половина черной крепости лежала в развалинах. Землетрясение прекратилось, можно было стоять, не опасаясь снова упасть, можно было передвигаться без особых сложностей.

– И поскольку я вор, – продолжал он, – я считаю для себя возможным одолжить тут на время двух лошадей, прежде чем кезанкийцы решатся сунуться сюда снова.

Упоминание о горцах заставило их поторопиться. Все трое пожелали друг другу удачи, – и отправились каждый своим путем.

Эпилог

Конан направил своего коня на вершину холма, где Велита на своей собственной лошади ждала его, и смотрела, как внизу движется караван на Султанапур. Это был тот самый караван, о котором говорила Карела. Это был особенно большой караван, состоявший из людей, которые не раз слышали о пропавших караванах и были тем более исполнены решимости дойти до цели. Он растянулся до самого горизонта по дороге, которая вела через перевал. Конан был уверен, что он доберется до места назначения.

– Все решено, – обратился он к Велите, которая была с ног до головы закутана в белое льняное полотно. Так она меньше чувствовала жар полыхающего солнца, а, кроме того, она решила одеться именно таким образом, потому что в этом бесформенном одеянии, с капюшоном, опущенным на лицо, ее красота не так бросалась в глаза.

– Я дал возглавляющему караван золотую монету кроме обычной платы, чтобы он получше заботился о твоей безопасности и пригрозил ему, чтобы он не вздумал причинять тебе неприятности, потому что тогда я достану его из-под земли.

– Я до сих пор не понимаю, откуда у тебя золото, которым ты заплатил за мое путешествие вместе с караваном. – Она взглянула на него. – Мне кажется, что когда я пришла в себя, я слышала, как ты говорил одноглазому, что у тебя нет ни медяка.

Конан вложил кошелек ей в руку.

– Это я взял в покоях у Аманара. Этого хватит заплатить караванную пошлину и еще восемнадцать золотых останется. Если бы я рассказал об этом остальным – а я не лгал, Велита, потому что я уже тогда считал эти деньги твоими – они могли бы потребовать свою долю. Мне пришлось бы, наверно, их убить, чтобы спасти деньги для тебя, а я для этого слишком хорошо к ним обоим отношусь.

– Ты и вправду удивительный человек, Конан из Киммерии, – сказала она нежно.

Она склонилась с седла и ласково коснулась его губ своими губами. Затаив дыхание, она ждала.

Конан хлопнул по крупу ее коня.

– Будь здорова, Велита, – крикнул он ей вслед, когда лошадь помчалась в сторону каравана. А я проклятый дурак, вероятно, подумал Конан.

Он направил свою лошадь вниз, на дорогу, которая должна была вывести его к Заморе западнее Кезанкии. У него оставалось медяков как раз на два стакана кислого вина у Абулетеса.

– Конан!

Услышав свое имя, он повернул коня. Крик раздался из невольничьих рядом. С этим караваном шли разные группы, которые обычно образовывали свои собственные караваны и объединились на этот раз, чтобы избежать судьбы пропавших ранее людей и иметь возможность защищаться, используя численное преимущество.

Он подъехал ближе и рассмеялся.

Торговец рабами разделил свой товар согласно полам, чтобы избежать никому не нужных осложнений. Женщины, по большей части обнаженные, сидели на коленях в редкой тени длинного полотняного навеса. Цепи, свисавшие с их шей, были прикованы к общей длинной цепи. Посреди этого ряда сидела на коленях – Карела!

Он остановился возле нее. Она вскочила, так что ее слегка загоревшая уже на солнце грудь подпрыгнула.

– Конан, выкупи меня, тогда мы сможем вернуться назад и забрать из сокровищ Аманара все, что захотим. Кезанкийцы наверняка уже ушли оттуда, и я сомневаюсь, что они тронули там что-нибудь.

Киммериец еще раз мысленно пересчитал все медяки в своем кошельке. Потом он вспомнил о клятве, к которой она вынудила его не так много дней назад. Клятва – это нечто серьезное.

– Как ты попала сюда, Карела? Ордо уже считал тебя погибшей.

– Так он жив. Это хорошо! Моя история невероятна. Я проснулась в крепости Аманара словно после жуткого ночного кошмара и увидела, что ее сотрясает землетрясение, что горцы нападают и что с'тарра одержимы безумием. Мне показалось, что мои кошмары стали явью.

– Не совсем, – пробормотал Конан. Он чувствовал облегчение оттого, что она не может вспомнить всего, что было. Может быть, это ее и спасло. – Продолжай.

– Я нашла саблю, к сожалению, не мою, о чем я очень сожалею. Но может быть, я сумею еще ее вернуть, если мы как следует осмотрим развалины. Во всяком случае я расчистила себе путь из крепости, но еще до того, как я добралась до лагеря, дешевый клинок сломался. Он был из плохой стали. Мне удалось украсть лошадь, но не успела я сесть в седло, на меня напали горцы и погнались за мной на юг, из долины. Я почти доскакала до караванной тропы, прежде чем мне удалось их оставить позади...

Она печально тряхнула головой.

– Но это не объясняет, как ты оказалась здесь, – напомнил он.

– О, я была слишком занята тем, чтоб избежать нападения горцев, чтобы следить за тем, куда меня несет – и вот я оказалась внезапно среди дюжины охранников работорговца. Через короткое время они привязали меня поперек седла моей собственной лошади. – Она рассмеялась, но смех ее прозвучал вымученно.

– В таком случае любой магистрат утвердит необходимость твоего освобождения. Тебе нужно будет только доказать, что ты не рабыня и объяснить, кто ты на самом деле.

Она понизила голос и взглядом удостоверилась, что две другие женщины, с которыми она скована, не подслушивают.

– Что ты изображаешь из себя, Конан? Если я сумею доказать магистрату, кто я такая, мою отрубленную голову отправят в Шадизар, чтобы там водрузить ее на копье. Разрази тебя Деркэто! Выкупи же меня!

К его удивлению, она упала на колени. Причину он выяснил быстро. Толстый человек с жидкой, торчащей бородкой и с золотым кольцом в ухе, которое было украшено рубином размером с ноготь указательного пальца, топая сапогами, воздвигся рядом с ними.

– Доброе утро. – Он слегка поклонился Конану. – Я вижу, вы выбрали самую симпатичную. Колени чуть плотнее, девчушка, а плечи назад. Назад плечи, я говорю!

Карела с пылающим лицом, яростно глядя на Конана, подчинилась. Толстяк, словно довольный учитель, покровительственно улыбнулся прилежной ученице.

– Не знаю, – задумчиво сказал Конан. Карела бросила на него еще один яростный взгляд, а работорговец оценивающе окинул взором скудное одеяние киммерийца. Он уже шевельнул губами, однако вид широких плеч Конана и его мощного меча невольно заставил его обратиться к нему совсем с другими словами:

– Я хочу быть с вами откровенным: эта девушка новенькая и поэтому стоит дешево. Я дорожу своей репутацией и никогда не продаю то, за что не могу поручиться покупателю. Эта девушка принадлежит мне всего два дня и уже дважды пыталась бежать. Ей однажды почти удалось отобрать саблю у охранника.

Конан потихоньку разглядывал Карелу краем глаза. При этих словах она гордо расправила плечи, так, как требовал от нее работорговец.

– Это все было еще в первый день. – Щеки Карелы начали пылать. – Однако хорошая порка сделала свое дело, с тех пор она ведет себя примерно. – Ее лицо залила густая краска. – Теперь вам известны ее хорошие и дурные качества, насколько они стали известны мне.

– Я весьма ценю вашу откровенность, – заверил его Конан. – Но скажите, а что вы намереваетесь делать с ней в Султанапуре?

Теперь ее зеленые глаза смотрели на него изучающе.

– Я продам ее в какой-нибудь гарем, – ответил работорговец. – Для домашней работы она чересчур красива, для публичного дома слишком хороша, для Илдиза же недостаточно хороша, потому что она не обучена петь и танцевать, она уверяет, что не имеет об этих искусствах ни малейшего понятия. Так что она подходит только для гарема какого-нибудь состоятельного купца, которому она будет согревать постель, а?

Он рассмеялся, но Конан не поддержал его веселья.

– Конан, – умоляюще сказала Карела. – Пожалуйста!

– О, так она вас знает, – сказал работорговец удивленно. – Так что вы ее покупаете?

– Нет, – ответил киммериец.

И Карела, и работорговец –оба уставились на него в изумлении.

– Так вы просто так отнимали у меня время? – возмутился торговец. – У вас, наверно, не хватает денег на покупку?

– Вовсе нет! – горячо возразил Конан. Он сказал себе, что обмануть работорговца – вовсе не значит запятнать себя ложью. – Но я поклялся священной клятвой не помогать этой женщине – не шевельнуть ради нее ни единым пальцем.

– Нет, Конан! – простонала Карела. – Нет!..

– Удивительная клятва, – проворчал работорговец, – но я вполне могу ее понять. Да ничего, с такой грудью мы выручим неплохие денежки в Султанапуре.

– Конан! – зеленые глаза Карелы умоляли его, а голос звучал просительно. – Конан, я освобождаю тебя от твоей клятвы.

– Некоторые не могут себе представить, как боги могут наказать за нарушенную клятву. Они могут даже поставить того, кто нарушил ее, в положение того, ради которого это было сделано.

– Вполне может быть, – поддержал его торговец, который, после того, как стало ясно, что сделка не состоится, утратил к ним интерес.

Карела схватилась за стремя.

– Ты не можешь сделать этого со мной, Конан. Забери меня отсюда! Забери меня отсюда!

Конан отвел лошадь подальше от рыжей.

– Будь здорова, Карела! – его голос звучал опечаленно. – Как бы я хотел, чтобы все у нас с тобой было по-другому.

И пока он ехал дальше вдоль каравана, она кричала ему вслед:

– Разрази тебя Деркэто, киммерийский болван! Вернись и выкупи меня! Я освобождаю тебя от твоего слова! Конан! Проклятье Деркэто на твою голову! Конан! Конан! Конан!

Ее проклятия остались позади вместе с караваном.

Конан вздохнул. Ему совсем не по душе было оставить ее в цепях. Если бы у него были деньги, или если бы он не давал ей слова... Но несмотря на все это, он почувствовал нечто вроде злорадства.

Может быть, она сообразит, наконец, что не стоит привязывать к кольям того, кто спас тебе жизнь, или ни слова не возражать волшебнику, который бросает такого человека в мрачное подземелье. Насколько он знал Карелу, ни один гарем не выдержит ее дольше, чем полгода. Самое позднее месяцев через шесть Рыжий Ястреб будет на свободе.

А что касается его самого, то у него есть все, что ему нужно: четыре медяка в кошельке и весь мир впереди. Если он захочет, то может еще поискать сокровищ в Ларше, привидения и духи его не пугают. Улыбаясь, Конан повернул свою лошадь к Шадизару.

Ловушка для демона

Пролог

Ночь в Вендии была необычно тихой, а воздух тяжелым и гнетущим. Даже легкий ветерок не освежал столицу Айодхья в ту ночь. Луна висела в небе, как громадный, чудовищный желтый череп, и все те, кто решил взглянуть на нее, содрогались от ужаса и желали только одного – чтобы хоть одно облачко поскорее закрыло этот кошмар. В городе ходили слухи, будто подобная ночь, особенно ночь полнолуния, всегда является черным предзнаменованием чумы или войны, и в любом случае, несомненно, смерти.

Человек, который называл себя Найпал, не обращал внимания на подобные глупые разговоры. Наблюдая с высокого балкона большого дворца с алебастровыми шпилями и позолоченными куполами (дворец принадлежал ему, как царский подарок), он знал, что огромный диск луны не был ни дурным, ни добрым предзнаменованием, что бы ни болтали об этом глупые людишки. Звезды, вот что говорило в эту ночь о грядущих событиях и судьбах. Конфигурации звезд, остававшиеся темными в течение долгих месяцев, наконец стали ясными в эту ночь. Найпал коснулся своими длинными цепкими пальцами узкого золотого сундучка, который стоял перед ним. «Сегодня ночью, – подумал Найпал, – я соприкоснусь лицом к лицу со страшной опасностью, это будет момент, когда все мои планы могут превратиться в пыль. И все-таки не бывает победы без риска, и чем выше цель, тем более велика и опасность».

Найпал... Это имя не было его настоящим именем, так как в стране, славящейся своими интригами, те, кто шел по его стопам, были более скрытными, чем кто бы то ни было. Он был слишком высок для вендийца, а люди этой страны считались высокими среди других народов, населяющих Восток. Рост этот особенно выделял Найпал а и подчеркивал его значительность, которую он нарочно принижал, надевая халат мрачного цвета, вроде того темно-серого халата, который был на нем в эту минуту, в отличие от шелков цвета радуги или цветного сатина, которые предпочитали мужчины Вендии. Цвет тюрбана был цветом угля, головной убор был также скромен, не будучи украшен ни драгоценными камнями, ни плюмажем, подчеркивающим богатство и знатность владельца. Лицо Найпала было по-своему и страшным и красивым, одинаково спокойным и невозмутимым. Казалось, душа этого человека постоянно пребывала далеко от всех потрясений, горя, катастроф. Выпуклые, большие черные глаза говорили одновременно о мудрости и страсти. Однако он очень редко позволял людям видеть себя, поскольку таинственность всегда скрывает за собой власть и могущество, хотя многие знали, что тот, кто называет себя Найпалом, является придворным магом и чародеем при дворе царя Бандаркара, повелителя Вендии. Этот Найпал, как поговаривали в Айодхье, был большим мудрецом, и не только из-за своей долгой и преданной службы царю, начиная с того дня, когда бывший придворный маг странно исчез, но также и из-за того, что практически был лишен жажды власти и амбиций. В столице, где, как и везде в Вендии, каждый мужчина и женщина горели жаждой интриги и власти, отсутствие этих качеств было поистине ценным качеством, хотя и несколько странным. Но, с другой стороны, Найпал делал множество странных вещей. Было известно, например, что он раздавал большие суммы денег бедным, бродягам, бездомным детям. Этот факт служил предметом для пересудов и шуток придворных царя Бандакара, втайне все они думали, что Найпал делал это, чтобы прикинуться добрым человеком. Но в действительности всякий раз, бросая бедным монетку, Найпал вспоминал, что сам вышел из этих улиц, вспоминал ночи, проведенные у деревьев и под мостами, когда он был слишком голоден, даже чтобы заснуть. Но открыть эту правду – значит показать собственную слабость, поэтому чародей предпочитал выслушивать циничные слухи и сплетни о своих поступках, так как самому себе он не позволял никакой слабости.

Еще раз взглянув на небо, Найпал ушел с балкона, крепко сжимая в руках узкий сундучок. Позолоченные светильники, искусно сделанные в виде птиц и цветов, освещали коридоры с высокими потолками. Мастерски сделанные вазы из фарфора и хрупкого хрусталя стояли на столиках из полированного черного дерева, украшенные резьбой слоновой кости. Толстые, мягкие, пушистые ковры покрывали полы дворца, красота, материя и краски делали их бесценными сокровищами, а любой гобелен, висящий на алебастровых стенах, мог быть обменен на дочь царя. На людях Найпал делал все, что мог, чтобы быть незаметным, но у себя дома он расслаблялся и погружался во все мыслимые и немыслимые удовольствия. Однако в эту долгожданную ночь его взор не коснулся даже бегло орнаментов дворца. Колдун не приказал слугам принести изысканного вина, позвать музыкантов или женщин. Найпал спускался все глубже в подвалы дворца и еще глубже, где были камеры, чьи стены мерцали таинственным голубым, как у жемчужин, светом. Эти камеры были созданы магией. Немногим из слуг было позволено появляться в этих глубоких подземных комнатах, а те, кто все же попадал туда, не могли рассказать о том, что они там делали и что видели, по той простой причине, что лишались языка. Никто во всей Вендии не знал о существовании этих камер. Большинство слуг колдуна не бывали там и поэтому сумели сохранить свои языки и из страха и самосохранения даже не смотрели в ту сторону. Когда же они заговаривали об этом, их голоса понижались до тихого шепота. Обычно так рассказывают, лежа в постелях, страшные истории.

Коридор, уходивший резко вниз, расширился, и перед глазами мага открылась большая квадратная комната, примерно тридцать шагов в длину. Стены комнаты сияли мерцающим голубоватым светом, создавалось впечатление, что стены пробиты одним чудовищным ударом, так как не было никакого намека на швы или кладку. В середине камеры возвышался остроконечный у вершины купол, высотой в рост стоящего мужчины. Под куполом, в самом его центре, проходила сводчатая паутина из чистого серебра, почти невидимая у пола и занимающая большую часть комнаты. Серебряная нить была искусной работы, и от нее, так же как и от стен, исходило голубое мерцание, словно от падающих при свете луны снежинок. В девяти симметрично расположенных точках стояли треножники из золота с искусной резьбой и орнаментом. Каждый треножник был не выше колена Найпала и располагался так, что ножки как бы продолжали узор серебряной паутины. Воздух казался тяжелым от дьявольских сил и колдовства, царивших здесь, и чудилось, будто само зло висело в воздухе. Одна шестая часть одной из стен, была отделена толстой железной решеткой, с закрытой на засов дверью, сделанной из толстого железа. Рядом с решеткой и странным куполом стоял маленький стол из полированного красного дерева. На столе лежали все необходимые для сегодняшней ночи предметы. Они покоились на куске черного бархата, подобно драгоценностям, выставленным на продажу ювелиром. Однако самое почетное место на столе занимал маленький, искусной работы, длинный сундучок из черного дерева.

Положив позолоченный сундучок на шелковую подушку, перед которой стоял еще один золотой треножник, Найпал вернулся к столу. Рука чародея потянулась было к черному сундучку, но, поддаваясь внезапному импульсу, он взял в руки оправленное в рамку из слоновой кости зеркало. Найпал осторожно развернул тонкие, как паутина, шелковые ткани, в которые зеркало было завернуто. Они были мягче на ощупь, чем самая тонкая ночная рубашка. Наконец последний кусок материи был снят, и в руках мага оказалось хорошо отполированное серебряное зеркало... не показывающее на своей блестящей поверхности никакого отражения. Даже сама комната не отражалась в зеркале. Колдун кивнул головой. Он и не ожидал другого, но знал, что не должен позволять самоуверенности взять верх над необходимыми мерами предосторожности. Это зеркало было необычным не только из-за своих странных оптических свойств. Его можно было использовать для передачи донесений другому человеку на расстояние или следить за кем-то. Серебряная поверхность зеркала не показывала ни одного изображения, за исключением только тех, кто хотел или мог нарушить планы чародея. Однажды, вскоре после того, как Найпал стал придворным магом у царя Вендии, Маунит Имша, глава страшных черных провидцев, появился в зеркале. Найпал знал, что это было только любопытство могучего колдуна, не больше. Провидцы не чувствовали в Найпале большой для себя опасности. Глупцы. Тем хуже для них. Через день изображение исчезло, и никогда с тех пор ничто не появлялось в зеркале. Даже на секунду. Таково было совершенство его колдовства:

Удовлетворенный, Найпал снова покрыл зеркало куском материи и открыл сундук из черного дерева. Внутри лежало то, что только увеличило чувство удовлетворения. В полированном футляре из сандалового дерева находились десять камней, овальных, гладких и таких глубоких по цвету, что даже само черное дерево казалось менее темным по сравнению с ними. Девять камней были величиной с большой палец мужчины, а последний камень был раза в два больше остальных. Это были корасани. В течение многих веков люди гибли в безуспешных попытках найти их, пока, наконец, даже само их существование не стало легендой, сказками для детей. Десять лет потребовалось Найпалу, чтобы отыскать их, и это были поиски, насыщенные испытаниями и приключениями, которых хватило бы на десяток эпических сказаний, если бы они стали известны людям.

Найпал осторожно положил девять корасани меньшего размера на каждый из золотых треножников, окружавших загадочный узор на полу. Десятый, самый крупный камень, маг поставил на треножник перед подушкой. Все было готово. Найпал сел, скрестив ноги, на подушку, и начал нараспев читать заклинания, вызывая невидимые силы:

– Э’лас элой-хим! Марааф савиндэй! Кора мар! Кора мар!

Снова и снова он повторял слова заклинания, пока камень, лежавший перед ним в треножнике, не замерцал, как будто внутри него загорелось пламя. От камня не исходило никакого физически ощущаемого света, но он, казалось, был раскален, как в пламени костра. Внезапно с резким шипением, будто горячий металл был опущен в воду, узкие пучки пламени сорвались с яркого, «пылающего» камня, и каждый из этих пучков метнулся к одному из девяти корасани, окружающих серебряный узор. Так же внезапно, как и появились, пучки пламени угасли, теперь уже все десять камней пылали тем же яростным огнем. Снова раздался шипящий звук, и горящие камни были окружены полосками огня, в то время, как с каждого треножника сорвалась яркая лента, поднялась вверх и опустилась вниз. Внутри этой огненной клетки не было ни пола, ни купола, а только пятно темноты, уходящей в бесконечность.

Найпал замолчал, изучая результаты своих усилий, и вдруг закричал:

Масрок, я вызываю тебя!

Внезапно в камере загудел ветер, словно все ветры мира сорвались с какой-то привязи. Громовые раскаты потрясли камеру, и внутри огромной клетки появилось чудовище, повисшее между куполом и полом. Это была какая-то жуткая восьмирукая тень, ростом в два раза больше самого высокого человека. Ее кожа была как отполированный обсидиан; единственной одеждой служило серебряное ожерелье, с которого свисали три человеческих черепа; тело было гладким, блестящим и бесполым. Две руки чудовища держали копья, унизанные, в виде украшения, человеческими черепами, еще две держали серебряные мечи, с которых лился странный дьявольский свет. Третья пара рук сжимала острые тонкие кинжалы, а четвертая также потрясала длинными копьями. От клинков, наконечников и лезвий исходил неестественный, потусторонний свет. Большие острые уши чудовища дергались на безволосой голове, а острораскосые красные глаза, казалось, пронзали своим светом Найпала. Очень осторожно создание коснулось одним из своих серебряных копий огненной клетки. Тысячи огненных вспышек гневно загудели, как разъяренные пчелы, и молнии пробежали по краям клетки, остановившись только тогда, когда демон отвел копье от прутьев.

– Почему ты все еще пытаешься спастись, Масрок? – требовательно спросил Найпал. – Ты не сможешь так легко нарушить нашу сделку. Только безжизненная материя может пересечь границы этой клетки, и даже ты не сможешь открыть ее изнутри. Что тебе, впрочем, хорошо известно.

– Если ты сделаешь глупую ошибку, о Человек, тогда уже не будет нужды в сделках. – Громовые слова прозвучали сквозь плотно сжатые зубы-клыки, которые, казалось, были созданы для того, чтобы разрывать плоть. Самоуверенность слышалась в голосе чудовища. – И все же я буду держаться нашей сделки.

– Вне всякого сомнения. Ты будешь это делать. Ты должен это делать, хотя бы из чувства благодарности. Разве я не освободил тебя из тюрьмы, в которой ты находился в течение столетий?

– Свобода, о Человек? Я оставляю эту тюрьму только тогда, когда ты вызываешь меня, и здесь я сижу в клетке, пока ты не отправляешь меня снова в ту же самую тюрьму. За это и за твои обещания я должен служить тебе? Я послал демонов унести прочь твоего бывшего господина, чтобы ты смог возвыситься и обрести жалкую власть придворного мага. Я закрывал глаза Черным Провидцам имши, чтобы они не обрушили свой гнев на твою голову. Я делаю то, что ты требуешь от меня, о Человек, и ты еще осмеливаешься говорить мне о свободе?

– Продолжай повиноваться мне, – сказал холодно Найпал, – и ты получишь свою свободу окончательно. Откажешься...

Он открыл позолоченный сундучок и выхватил лежащий внутри серебряный кинжал, являющий собой близнеца тех кинжалов, которые были в руках у демона, даже сияние клинка было таким же. Чародей замахнулся им на демона.

– Когда мы заключали сделку, я потребовал от тебя в знак того, что она заключена, вот это. И ты дал мне это оружие, которое опасно даже легким прикосновением к человеческой плоти. Неужели ты думаешь, что с оружием демона в руках я не захочу узнать его секретов? Ты презираешь человеческие знания, Масрок, хотя тот, кто приковал тебя к твоей вечной тюрьме, тоже был человеком. Из старинных колдовских книг я вычитал упоминание об оружии, сотворенном демонами, об оружии из сверкающего серебра, которое не может промахнуться и поражает насмерть всех, в кого оно направлено. Даже демонов, Масрок! Даже тебя!

– Тогда порази меня им! – зарычало чудовище. – Я шел на бой вместе с богами и против богов, в то время когда человек только и мог, что залезть под камень, перевернуть его и съесть спящих там улиток. Бей же меня кинжалом!

Криво улыбнувшись, Найпал снова положил кинжал в сундучок.

– Ты мне не нужен мертвым, Масрок. Я просто хочу, чтобы ты знал: есть вещи и похуже того, что я могу сделать с тобой, кроме того, как просто оставить тебя в тюрьме. Даже для демона время в тюрьме лучше, чем смерть.

Рубиновые глаза чудовища с ненавистью уставились на колдуна.

– Что ты хочешь от меня на этот раз, о Человек? Есть пределы моим возможностям, пока я огражден твоей магией.

– Снять эти барьеры я не могу. – Найпал глубоко вздохнул; момент величайшей опасности был уже совсем рядом. – Ты был заключен навеки охранять гробницу царя Ориссы под затерянным городом Махарастра.

– Ты уже спрашивал меня об этом, о Человек, и я отвечу тебе опять – я не открою местоположения города. Я не предам своего дела, даже если буду оставаться в тюрьме навеки.

– Я прекрасно знаю пределы твоей помощи мне. Слушай же мой приказ. Ты вернешься в свою гробницу, Масрок, и принесешь мне одного из воинов, погребенных с царем Ориссой. Принеси мне одного человека из его армии, охраняющей его покой.

На мгновение Найпал подумал, что демон согласится без всякого протеста, но ошибся. Масрок внезапно вскрикнул и закрутился волчком. Он крутился все быстрее, пока перед взором колдуна не появилось черное пятно, пронизанное блестками серебра. Это пятно не касалось прутьев клетки, оно жужжало, и молнии слетали с его огненных кромок. Комната вибрировала с пронизывающим тело визгом, и голубовато-белое сияние наполнило воздух.

Лицо Найпала осталось невозмутимым, хотя пот градом стекал со лба.

Маг хорошо знал, какие силы сдерживались этим барьером и какие силы он должен был употребить, чтобы заставлять чудовище кричать и беситься. На мгновение огненная клетка была на грани того, чтобы разлететься на кусочки, и Масрок почти вырвался на свободу. Если бы это произошло, колдун умер бы в самых страшных мучениях. Так же внезапно, как и началось, буйство огня утихло. Масрок стоял неподвижно, как будто был высечен из обсидиана; рубиново-кровавые глаза монстра пылали гневом.

– Ты просишь, чтобы я совершил предательство!

– Очень маленькое предательство, – сказал невозмутимо Найпал, собрав, однако, всю свою волю, чтобы сохранять спокойствие.

– Мне не нужно знать расположение гробницы. Только один-единственный воин из многих тысяч!

– Вырваться из пут после двух тысячелетий оков – это одно, но предать то, что я был обязан охранять, – это совсем другое!

– Я предлагаю взамен этого свободу, Масрок. Свобода после двух тысяч лет заключения.

– Две тысячи лет, о Человек? Вся человеческая жизнь – не более, чем секунда мысли для меня. Что такое время для меня?

– Две тысячи лет, – повторил колдун.

– Гробницу охраняют еще три таких же демона, как и я, – произнес медленно Масрок. – Такие же, как я, мои двойники. Мы все были созданы из кружащегося куска Хаоса в момент, когда само Время было только что создано богами. Три таких же демона, как я. Это потребует времени, о Человек.

Найпал едва сумел скрыть свое возбуждение.

– Сделай это как можно скорее. И помни, что когда твоя служба будет закончена, ты получишь свою свободу. А теперь ступай, Масрок. Я приказываю тебе!

Еще раз раскаты грома сотрясли комнату, и огненная клетка опустела. Найпал вытер дрожащей рукой пот со лба. Дело было закончено. Еще одна нить вплетена в ковер с необыкновенно сложным узором...

Легкая улыбка появилась на лице чародея. Когда узор будет окончательно сплетен, весь мир склонится перед Вендией и, сам того не осознавая, мир склонится перед ним, Найпалом.

Глава 1

На расстоянии город казался сделанным из драгоценных камней, слоновой кости и золота на фоне сапфирового моря, вполне оправдывая свое гордое имя – «Золотая Царица Вилайета». Однако более близкое знакомство с городом объясняло также, почему люди дали Султанапуру другое, менее изящное название – «Позолоченная Шлюха Вилайета». Защищенный широким и большим молом и волнорезами, залив был переполнен кораблями, которые давали Султанапуру все права называть себя Царицей, но на каждое торговое судно, нагруженное до самых краев шелками из Кхитая, на каждую галеру, которая везла пряную корицу, перец и ваниль из Вендии, приходился один, а то и два корабля из Корафа или Хоарезма, насквозь пропахших отчаянием и потом, и знакомым страшным клеймом работорговца.

Золотые купола-луковицы поднимались вверх над дворцами из бледного мрамора, алебастровые шпили, казалось, пронзали собой небесно-голубую высь, но улицы были кривыми и грязными, забитыми разношерстным сбродом, даже в самых богатых кварталах, так как Султанапур рос во все стороны, быстро и без всякого плана. Городу было много столетий, сколько?.. Этого никто не мог сказать... Не один раз уже за свою долгую историю город погибал, его золотые дворцы и гордые храмы давно уже забытых богов разрушались и рассыпались в прах и пыль. Однако с каждой новой смертью новые дворцы и новые храмы, посвященные новым богам, вырастали, как грибы после дождя, на руинах старых храмов, и точно так же, как грибы, они теснились вместе, так плотно, как только могли, оставляя лишь кривые узкие проходы между улицами. Город был пыльным, поскольку в этих краях дождь выпадал только раз в год, и это тоже имело свой отличительный запах. Без дождя, который мог бы омыть улицы, тяжелый запах годами висел в горячем, душном воздухе, какая-то странная смесь из специй, пота, духов и навоза. Тысячи запахов сливались вместе, и уже невозможно было отличить один аромат от другого. Запахи смешивались в жуткие миазмы, висевшие день и ночь над городом и ставшие такой же неотъемлемой его частью, как и любое его здание. На каждом углу в Султанапуре стояла баня; это были украшенные богатым орнаментом мраморные сооружения с бассейнами, покрытыми красивой мозаикой. В них прислуживали чернокожие рабыни и служанки, не прикрытые ничем, кроме своей блестящей кожи. Были бани и победнее, обычные деревянные дома, стоявшие позади таверн, где служанки могли поскрести спину клиенту за стоимость стакана дешевого вина. Но не запах, а постоянная удушающая жара сделала бани традицией. Сморщенный в гримасе нос, надушенные лицо и одежда были отличительными приметами чужеземца в Султанапуре, так как для тех, кто жил здесь, запах стал привычным и не столь уже неприятным, да у них и времени не было на то, чтобы его замечать. Здесь всегда было полно чужестранцев, так как Золотая Шлюха Вилайета привлекала людей особого сорта со всех концов мира. В прохладном, расположенном в усаженном фиговыми деревьями, отбрасывающими приятную тень, квартале можно было встретить чернокожего купца из Пунта, разговаривающего с кхитайцем с глазами миндальной формы и обсуждающего с ним качество вин из Зигнары, или бедного коринфийца, который разговаривал с увенчанным тюрбаном вендийцем о караванных путях, доставляющих слоновую кость в Иранистан. Улицы являли собой смешанный калейдоскоп разноцветных халатов и тюрбанов, из сотен городов разных стран, а на рынках и базарах можно было слышать языки и диалекты стольких стран и княжеств, что их невозможно было перечислить. В одних местах товары покупались и приобретались честно. В других товары были скуплены у пиратов, бороздящих море. Или же монеты переходили из рук в руки бандитов, грабящих караваны, либо доставались контрабандистам с черного побережья. Но каким бы образом ни добывались товары, едва ли половина их проходила через царскую таможню Султанапура. Султанапур был царицей, гордившейся своим непостоянством царю...

* * *
Несмотря на то, что ростом он был намного выше и в плечах шире почти всех, кто проходил мимо, мускулистый молодой парень не привлекал к себе слишком большого внимания, шагая по переполненным улицам, по которым катились сотни запряженных буйволами телег, немилосердно скрипевших. «По крайней мере, они могли бы не пожалеть медяка на смазку», – подумал юноша. Почти все телеги спешили к порту.

Туника из белого полотна плотно облегала сильное тело; широкий, длинный меч в простых потертых кожаных ножнах висел на поясе. Но ни меча, ни широких плеч парня явно не хватало для того, чтобы выделиться из толпы в Султанапуре. Большие мужчины, мужчины, которые ходили с мечами на поясе, всегда могли рассчитывать найти работу в городе, где никогда не было недостатка в товарах или жизнях, которые нужно было охранять.

Волосы густой черной шапкой спускались юноше на плечи; на лбу они были перехвачены тоненьким кожаным ремешком. Глаза юноши были такие же голубые, как цвет моря Вилайет, и жесткие, как агаты. И эти глаза привлекали пристальные взгляды тех немногих людей, которые обращали на парня внимание. Некоторые делали знак пальцами, чтобы отогнать дурной взгляд, когда голубоглазый гигант проходил мимо, но те, кто делал это, делал это осторожно и незаметно. Одно дело избежать проклятия этих странных голубых глаз, но рассердить их владельца было делом совсем иным, особенно когда было видно, что кожаные ленты на рукоятке меча были отшлифованы от долгого употребления, а походка и лицо показывали, что парень нисколько не возражает против того, чтобы еще раз-другой использовать свое оружие. Юноша видел тех, кто делал пальцами рожки при встрече, отгоняя злых духов, но не обращал внимания. Два месяца жизни в Султанапуре приучили его к таким людям, и он не сердился на них, а скорее игнорировал. Порой он пытался представить, что бы эти люди подумали, если бы вдруг очутились в его родных горах, в Киммерии, где глаза любого цвета, кроме серого и голубого, так же редки, как его собственные в этой южной стране – в Туране. И очень часто с тех пор, как он попал в этот город, он с грустью смотрел на голубое море Вилайет, которое дразнило своей влажностью сухой воздух, и вспоминал с тоской о пронизываемых ветрами снежных горных склонах своей родины. Он тосковал по Киммерии, но тоска его длилась не долго. До того, как судьба привела его в Туран, он был вором, однако понял, что золото, добываемое таким способом, имеет свойство растекаться между пальцами быстрее, чем вновь появляется. Он собирался когда-нибудь возвратиться в Киммерию, но с таким количеством золота, чтобы бросать его горстями, как воду. В Султанапуре он нашел старого друга и новое ремесло.

В каменной таверне, где на вывеске был грубо намалеван желтый серп луны, сидели несколько посетителей. Конан вошел внутрь, закрыв за собой тяжелую дверь, помешав уличному шуму ворваться в тихий сумрак таверны. В «Золотом Полумесяце» было прохладно, так как толстые стены таверны предохраняли так же хорошо посетителей от раскаленного солнца, как и от холода. Столы были хаотично, но на привычном расстоянии друг от друга расставлены на каменном полу, так что разговоры было бы нелегко подслушать чужому уху. Внутри царил полумрак, и не случайно, так как здесь был свой закон – тот, с кем разговаривал клиент, и о чем он говорил, было только его личным делом и ничьим иным. Посетителями таверны были, в основном, туранцы, представляющие собой довольно пестрое зрелище – от изношенной в лохмотья, когда-то белой льняной туники, до дорогого шелка и бархата очень безвкусного желтого или ярко-красного цвета. Однако даже самые неряшливые на вид бродяги не имели недостатка в деньгах, ибо это подтверждалось количеством проституток, сидевших у мужчин на коленях или бродивших между столами, выставляя на показ прелести. Одежда девиц состояла из длинных полос очень тонкого, прозрачного и ярко окрашенного шелка.

Некоторые из посетителей кивали Конану или заговаривали с ним. Он знал их всех по имени – Юнио, Валаш, Эмилий, – они занимались тем же ремеслом, что и Конан. Однако киммериец просто отвечал на их приветствия, так как в этот день все эти люди его не интересовали. Конан вгляделся в полумрак таверны, выискивая одну интересующую его девушку. Он увидел ее в тот же момент, когда она увидела его.

– Конан! – взвизгнула она, и руки киммерийца тут же наполнились блестящей оливковой плотью. Узкая полоска красного шелка едва прикрывала круглые груди, и еще один кусок ткани, в два раза шире, закрывал округлые бедра. На поясе девушки был кушак из бархата с позолоченной бронзовой пряжкой. Черные волосы спускались волной на спину, прикрывая обнаженные ягодицы, а глаза были темными и матово-далекими, как дымчатое стекло.

– Я так хотела, чтобы ты пришел ко мне. Я так скучала без тебя.

– Скучала без меня? – рассмеялся Конан. – Таша, ведь с тех пор прошло всего четыре дня. Но чтобы ты больше не была одинокой...

Конан сунул руку в кожаный кошель, висевший на поясе, и вытащил чудесный голубой топаз, оправленный в филигранную оправу и висевший на изящной работы золотой цепочке. В течение нескольких минут Конан был занят поцелуями, которыми Таша осыпала его, пока киммериец застегивал цепочку с камнем у нее на шее. А поцелуй от Таши был определенно более весомым, чем ночь в объятиях некоторых женщин. Приподняв голубой камень, который покоился сейчас между ее грудей, девушка снова с восхищением взглянула на драгоценность, а потом лукаво посмотрела на Конана сквозь густые ресницы.

– Тебе, должно быть, очень повезло с рыбной ловлей, – улыбнулась она.

Конан усмехнулся:

– Нам, рыбакам, нужно работать очень упорно, зарабатывая себе на жизнь, забрасывая невод в воду и вытаскивая его с добычей. К счастью, цена на рыбу сейчас очень высока.

Сопровождаемый взрывами смеха тех, кто слышал его слова, Конан повел Ташу к пустому столику.

Все, кто посещал «Золотой Полумесяц», называли себя рыбаками, и вполне возможно, что некоторые из них изредка ловили рыбу, под настроение. Но большинство получали свой «улов» ночью, на пустынном побережье, где не было таможенников и стражников царя Илдиза, которые могли проверить, была ли на прибывающих кораблях рыба или же на берег выгружались рулоны шелка и бочки с вином. Говорили, что если все так называемые «рыбаки» действительно доставили бы рыбу на рынок, то город был бы завален до самых высоких башен свежей рыбой, а Вилайет был бы опустошен и навеки бы лишился своих подводных обитателей.

В конце комнаты Конан плюхнулся на скамью и посадил Ташу себе на колено. Девушка-служанка с масляными глазками тут же появилась рядом со столом, одетая чуть скромнее, чем девки, хотя ее одежда была из хлопка, а не из шелка. Но служанка была так же доступна, как и другие женщины, для тех, кто не мог или не хотел платить более дорогую цену за девушек из таверны. Улыбка, которой она одарила широкоплечего киммерийца, явственно говорила, что она не задумываясь заняла бы место Таши.

– Вина, – сказал Конан и наблюдал, как покачивались округлые бедра, когда служанка пошла к бочонку, чтобы нацедить кружку вина.

– Ты пришел, чтобы увидеть меня или ее? – спросила едко Таша. – Или именно поэтому ты не пришел ко мне вчера? Может, ты утешал толстобедрую служанку, а?

– Я не думаю, что ее бедра такие уж толстые, – мягко сказал Конан.

И едва успел схватить рукой за запястье Таши, прежде чем девушка успела отвесить пощечину. Таша извернулась на колене киммерийца, как бы собираясь встать, и Конан крепче сжал руку на ее поясе.

– Кто сидит сейчас у меня на колене? – спросил Конан. – По-моему, вполне понятно, кого именно я хочу.

– Возможно, – все еще надув губы, ответила девушка, но перестала вырываться.

Конан осторожно высвободил ее руку. Он знал о горячем, вспыльчивом характере Таши и раньше. Она вполне могла выцарапать глаза своими острыми ногтями. Но страстью, которой она загоралась в эти гневные вспышки, она могла наполнить и другие, более приятные минуты, и поэтому Конан любил встречаться с ней.

Служанка вернулась с глиняным кувшинчиком вина и двумя видавшими виды, помятыми оловянными кружками. На этот раз Таша наблюдала за тем, как она удаляется, с мрачным взором, в котором было что-то недоброе. Насколько Конан разбирался в женщинах, что бы они ни говорили, они предпочитали мужчин, которых нельзя было легко одолеть. Однако сейчас киммериец решил слегка успокоить штормовые воды.

– Послушай, – сказал он. – Мы не вернулись в Султанапур до раннего утра, так как ветер резко переменил направление. Мне потребовалось всего несколько часов, чтобы добыть эту побрякушку для тебя. Если хочешь, я могу разыскать Ордо, который подтвердит это.

– Он солжет для тебя, если захочет.

Она взяла кружку, которую Конан налил для нее, но вместо того, чтобы отпить вина, прикусила нижнюю губу и сказала:

– Он искал тебя. Ордо искал тебя, я хочу сказать. Я забыла сказать об этом раньше. Он хотел увидеть тебя немедленно. Что-то насчет большого улова «рыбы», кажется.

Конан подавил улыбку. Это была почти незамаскированная попытка, чтобы он ушел, как дурень, попавшись на ее маленькую хитрость. Покидая свой корабль, одноглазый контрабандист говорил о своих намерениях встретиться тайно с женой одного купца, чей муж был в это время в акифе. Однако у киммерийца не было никакой нужды делиться с Ташей этой информацией.

– Ордо может подождать.

– Но...

– Ты, Таша, самая желанная, ценней всех шелков и драгоценностей. Я останусь здесь. С тобой.

Она бросила на Конана косой взгляд и вдруг с нежностью спросила:

– Ты так любишь меня? – Она прижалась к Конану гибким телом и легко укусила его в ухо, прошептав: – Мне очень нравится твой подарок, Конан.

Шум улицы снова ворвался в таверну, означая, что внутрь зашел еще один посетитель. Широко раскрыв глаза от страха и побледнев, Таша скорчилась, пытаясь использовать Конана как щит. Даже для «Золотого Полумесяца» в таверне вдруг стало необычно тихо. Слишком тихо. Киммериец посмотрел на открытую дверь. В полумраке он мог едва различить фигуру человека, очень высокого для туранца. Судя по тени, отбрасываемой вошедшим, было очевидно одно. На голове явственно поблескивал высокий, остроконечный шлем городского стражника. Человек медленно шел по затихшей таверне, поворачивая голову направо и налево, как бы выискивая глазами кого-то. Его правая рука лежала на рукоятке кривой сабли. Никто из людей, сидящих за столами, не пытался встретиться с вновь вошедшим взглядом, но он, похоже, и не интересовался ими. Это, как понял Конан, был офицер, узколицый мужчина, довольно высокий для туранца, с маленькими усиками и небольшой бородкой, подстриженной клинышком и завощенной у острия. Пальцы офицера перестали барабанить по рукоятке сабли, когда он повернул лицо к столу, где сидел Конан со своей подругой.

– А-а, Таша, – сказал офицер мягко. – Разве ты забыла, что я обещал прийти к тебе сегодня?

Таша низко опустила глаза:

– Простите меня, капитан Мурад. Вы видите, что я с клиентом. Я не могу... Я... Простите.

– Поищи себе другую женщину, – зарычал Конан. Лицо офицера окаменело, но он не отрывал глаз от Таши.

– Я не разговаривал с тобой... рыбак, – буркнул он. – Таша, я не хочу снова причинять тебе боль, но ты должна научиться повиноваться.

Конан фыркнул с издевкой:

– Только дураку нужен страх, чтобы обращаться с женщинами. Если ты предпочитаешь скулящих собак, найди себе сучку, которую сможешь бить.

Лицо стражника побелело так, что бледность была видна даже на его смуглом лице. Он быстро схватил за руку Ташу, вырвав девушку из объятий киммерийца.

– Убирайся отсюда, ублюдок, вонючий пес, прежде чем я...

Его угроза осталась незаконченной, когда Конан вскочил на ноги с громким рычанием. Глаза узколицего стражника расширились от изумления, будто он ожидал, что получит девушку без боя. Его рука дернулась к рукояти сабли, но Конан был быстрее в движениях и опередил на долю секунды. Но рука киммерийца метнулась не к мечу. Убийство стражника считалось дурным делом для контрабандистов, если только в этом не было абсолютной необходимости, и даже тогда все старались этого избежать. Солдаты, которым давали несколько золотых и которые в этом случае закрывали глаза на происходящее, могли превратиться в тигров, защищая законы царя, когда один из их товарищей погибал. Кулак киммерийца со страшной силой ударил офицера в подбородок, прежде чем лезвие туранской сабли выскочило из ножен. Офицер опрокинулся на спину и упал, ударившись головой о край стола. Его шлем, звеня, покатился по каменному полу, сам же туранец остался лежать неподвижно, как мешок с тряпьем. Хозяин таверны, толстый кофиец с маленькими золотыми кольцами в мочке уха, наклонился, чтобы взглянуть на поверженного. Он нервно вытер свои толстые руки об испачканный фартук и выпрямился.

– Ты испортил мне, как минимум, десять прибыльных дней, северянин. Это если мне повезет. Во имя Митры! Ты убил этого надушенного щеголя! Его шейные позвонки сломаны!

Прежде, чем кто-нибудь смог что-то сказать или двинуться с места, дверь с шумом раскрылась и еще двое стражников быстро вошли внутрь. Они шли по таверне с теми презрительными усмешками, как будто были в бараках, заполненных рекрутами-крестьянами. Непривычная тишина таверны нарушалась только шорохом одежды и торопливым топотом ног покидавших таверну и старавшихся скрыться людей. Конан тихо выругался сквозь зубы. Он все еще стоял, сжимая кулаки, перед телом этого чертова придурка-офицера. Если бы Конан двинулся с места, это движение только привлекло бы внимание к нему. Что касается бегства, то у Конана не было ни малейшего желания получить удар мечом в спину. Легким кивком Конан дал понять Таше, чтобы она уходила. Девушка быстро подчинилась, и у Конана в душе что-то дрогнуло, когда он увидел это.

– Мы ищем капитана Мурада! – заорал в полной тишине один из стражников. Сломанный нос придавал его лицу сходство с буянами из кабака. Второй дернул за ус, с подозрением посмотрев вокруг. Кофиец попытался спрятаться в густую тень, но солдат со сломанным носом пронзил его взглядом.

– Эй, ты, трактирщик! Видимо, вшивые жулики и контрабандисты проглотили языки. Где капитан Мурад? Я знаю, что он вошел сюда.

Рот кофийца беззвучно открылся, и он еще более нервно потер руки о фартук.

– Отвечай же, скотина, или мы тебе отрежем твой глупый язык. Если капитан нашел себе девку, он все равно должен услышать донесение, которое я ему доставил, без малейшего промедления. Говори, или я сделаю из твоей шкуры сапоги для парада!

Внезапно усатый солдат схватил говорившего за рукав куртки.

– Это Мурад, Тавик! – воскликнул он, указав рукой на тело капитана.

Взгляды стражников с неподвижной фигуры капитана переместились на Конана. Лица солдат стали жесткими. Киммериец спокойно ждал, даже не дрогнув от этих яростных взглядов. То, что случится, – случится, и будь, что будет.

– Это твоя работа, великан? – спросил Тавик. – Ты получишь палок за то, что поднял руку на офицера Городской стражи. Абдул, разбуди капитана.

Они слишком долго бездельничали и отдыхали под защитой своей власти и презрительного отношения к контрабандистам, подумал Конан. Тавик обнажил кривую саблю, но держал ее небрежно, опустив лезвие вниз, как бы не веря тому, что кто-то сможет заставить его использовать это оружие. Другой солдат даже не дотронулся до сабли. Абдул склонился над телом капитана Мурада, взял его за руку и выдохнул, напрягшись всем телом:

– Он мертв. – А потом закричал: – Он мертв, Тавик!

Конан бросил скамью, на которой только что сидел, в Абдула, тот пытался встать на ноги и вынуть саблю из ножен.

В этот момент его усатый приятель попытался также избежать падения, в то время как лезвие меча Конана уже метнулось к врагу. Услышав крик товарища, Тавик поднял саблю, чтобы рубануть киммерийца сверху, что очень хорошо сработало бы, если его противник был бы безоружен. Но сейчас он жестоко заплатил за свою ошибку, когда меч Конана метнулся к его животу, прочертив быструю дугу. С диким криком Тавик выронил оружие, схватившись за живот в безуспешных попытках удержать вывалившиеся кишки. Застонав, он рухнул на каменный пол. Конан едва успел отпрыгнуть назад, уклонившись от страшного удара Абдула сбоку. Сила удара, рассчитанного на то, чтобы поразить врага, заставила Абдула пошатнуться, и его тулвар ушел в сторону.

Темные глаза стражника наполнились ужасом за секунду до того, как клинок киммерийца пронзил его горло и вышел наружу с обратной стороны шеи. Конан выдернул свой меч из падающего трупа, Тавик дернулся в агонии в последний раз и затих. Киммериец мрачно вытер меч о тунику Абдула и снова сунул его в ножны. Большой зал таверны был теперь наполовину пуст. Ни один мужчина или девка, находящиеся в таверне, не хотели, чтобы их обвинили в том, что они были в «Золотом Полумесяце» в день, когда там были убиты три солдата Городской Стражи. Кофиец-трактирщик слегка приоткрыл дверь на улицу и закрыл ее со стоном.

– Стражники, – пробормотал он. – Не меньше десятка. Они будут здесь через несколько минут, чтобы узнать, что задержало этих двоих. Как я объясню им, что случилось в моей таверне?

Его рука жадно схватила золотой, который Конан бросил ему. Трактирщик был настолько расстроен, что даже забыл надкусить монету, проверив ее на зуб, прежде чем она исчезла под его фартуком.

– Скажи им, Бонарик, – сказал Конан, – о торговцах рабами из Кофара. Мол, они убили в пьяной драке капитана, а потом убили и его стражников. Дюжина торговцев рабами. Их было слишком много, чтобы их можно было остановить.

Бонарик с сомнением покачал головой:

– Они могут поверить в это. Возможно.

Теперь в таверне оставались только они одни. Даже Таша куда-то исчезла. «И не сказала при этом ни единого слова», – с горечью подумал Конан. В течениенескольких минут весь день оказался испорченным насмарку. Ну что ж, по крайней мере, не нужно будет волноваться о том, что за ним будут гнаться, как собаки за оленем, городские стражники. Не будут гнаться... если только они поверят истории кофийца, за которую Конан заплатил золотой.

– Не забудь, Бонарик, – сказал киммериец. – Дюжина торговцев рабами из Кофара.

Он подождал, пока трактирщик утвердительно кивнет, и вышел черным ходом на боковую улочку.

Глава 2

Конан быстрыми шагами шел от «Золотого Полумесяца», пробираясь по густой паутине улочек и переулков, многие из улиц были чуть шире его плечей и пропахли мочой и отбросами; эти улицы пересекали весь район около таверны. Конан планировал провести весь день в объятиях Таши, но об этом можно было сегодня забыть. Он поскользнулся на чем-то скользком и чуть было не свалился на землю. Конан выругался. Даже если бы он и нашел сегодня снова девку, то вряд ли бы ему захотелось провести время с женщиной, которая приняла бы подарок, а потом убежала (даже не поцеловав его на прощание), только потому, что случилась маленькая неприятность.

Ну что ж, были и другие женщины, и они тоже годились для того, чтобы весело провести с ними время. Даже после того, как он купил топаз для Таши и бросил золотой Бонарику, его кошелек отнюдь не опустел. «Рыба», которая была разгружена прошлой ночью на уединенном песчаном берегу моря, была кхитайским шелком и знаменитыми бакральскими кружевами из Вендии, а цены, уплаченные за них, были весьма щедрыми. Конан мог потратить немного денег и на самого себя. Он шел прямо в сердце большого, раскинувшегося у моря города, и находился теперь далеко от портового квартала, хотя все части Султанапура так или иначе имели торговые центры купцов и ремесленников. Здесь не встречались уже быки, тянущие телеги, но узкие улицы были заполнены людским морем. Лавка кузнеца-медника и облупившийся дом бедняка стояли на расстоянии руки от богатого здания зажиточного купца, а таверна и винная лавка соседствовали с храмом. Покупатели, продавцы, монахи и верующие составляли густую толпу. Богатые дамы, закутавшие свои лица кружевными вуалями и сопровождаемые слугами, которые несли их покупки, сталкивались в толпе с подмастерьями, тащившими на спинах рулоны материй или ковры. Грязные мальчишки с жадными пальцами срезали кошельки толстых богатых купцов и покупателей в бархатных туниках и с еще более жадными глазами. На маленькой площади жонглер подбрасывал и ловил в воздухе шесть горящих факелов, одновременно выкрикивая ругательства в адрес проституток, чьи одежды составляли только пояса из звенящих монет. Девки прогуливались в толпе в поисках покупателей, и зеваки останавливались, глазея на них.

На каждом перекрестке продавцы фруктов предлагали свои товары: гранаты, апельсины и фиги, некоторые несли подносы, держали их на ремешке, привязанном на шее, другие продавали фрукты из плетеных корзин, висевших на спинах ослов. Время от времени ослы и мулы протяжно кричали, добавляя свой рев к общему шуму в толпе. Гуси и куры в деревянных клетках голосили, а свиньи жалобно хрюкали, привязанные за заднюю ногу к столбикам. Продавцы и разносчики вопили во все горло, что такая цена их разорит, а потом снова сбавляли ее. Конан бросил медную монету продавцу фиг и набрал их целую ладонь. Конан ел фиги, время от времени поглядывая по сторонам, останавливаясь и делая изредка покупку. У кузнеца, обрабатывающего раскаленную добела полоску металла, в покрытой полосатой материей палатке, Конан купил прямой кинжал и ножны и заткнул их за пояс. Красивое ожерелье из янтарных бус было аккуратно уложено в кошельсумку, с мыслью о том, что они смогут украсить шею другой красивой девки, а не Таши. Если только, конечно, Таша не сумеет по-настоящему извиниться за то, что так быстро оставила его в таверне.

Узкая, укрытая в тени лавка встала на пути киммерийца. В ней сидел хитрого вида тощий торговец с ловкими манерами и масляной улыбкой. Конан сторговал у него красивый мягкий плащ из тончайшей шерсти, не потому что было холодно, холода вообще в диковину в Султанапуре, а чтобы защититься от палящего солнца. Конан давно уже искал такой плащ, но большинство мужчин в Султанапуре носили на голове тюрбаны, и плащей с капюшонами здесь практически не продавали, не говоря уже о том, что было нелегко найти плащ, который подходил бы Конану по размеру – его плечи были куда более широкими, чем у большинства покупателей. Мужчина в рваных лохмотьях пробежал мимо Конана, неся на плечах большой глиняный кувшин, завернутый во влажные тряпки. Длинный ковшик на ручке болтался у основания кувшина, привязанный веревкой, а бронзовые кружки, соединенные цепочкой, звенели, ударяясь друг о друга, их было не меньше десятка. Вид водоноса пробудил в Конане сильную жажду, тем более после того, как он съел так много сладких фиг. В таком жарком и сухом городе, каким был Султанапур, за воду платили деньги так же, как и за вино. Конан поманил водоноса к себе и прислонился к стене, пока тот ставил кувшин с водой на землю. Для туранца кувшин был достаточно близко, чтобы он мог стоять и пить воду, но Конану необходимо было наклониться или сесть. Конан положил медяк в сухую костлявую руку водоноса и взял кружку, наполненную водой. Она, конечно, была не такой холодной, как из горного потока в Киммерии, подумал Конан, вода в горах свежая и чистая от оттаявшего снега и льда весной. Но эти мысли были хуже, чем просто бесполезными, так как, казалось, только еще больше иссушали тело человека. Конан набросил на лицо капюшон, чтобы создать хоть немного тени. Пока он пил воду, обрывки разговора доносились до него сквозь шум улицы. Киммериец все еще думал о Таше; девушка занимала все его мысли, но обрывки фраз острый слух Конана фиксировал независмо от этого.

– ...Сорок монет за кувшин – это уж чересчур...

– ...По крайней мере десять убитых, говорят, и один генерал...

– ...Я слышал, что это был принц...

– ...Если мой муж узнает, Махмуд, тогда...

– ...Интриги Вендии...

– ...В то время, как вазам Вендии разговаривает в Аграпуре о мире...

– ...Так я соблазнил его дочь, чтобы сравнять сделку...

– ...Убийца был гигантом из северных стран...

Конан замер, поднеся бронзовую кружку ко рту. Он медленно поднял лицо и посмотрел прямо в глаза продавца воды. Человек, уставившись тупо на стену, где стоял, прислонившись, киммериец, казалось, только ожидал возвращения кружки, но пот бисеринками выступил на его смуглом лбу. Он переступил с ноги на ногу, как если бы собирался уйти отсюда как можно скорее.

– Ты что слышал, водонос?

Оборванец-разносчик подпрыгнул от неожиданности, чуть не уронив свой кувшин.

– Господин? Я... Я ничего не слышал. – Нервный смех прервал его слова – В городе всегда бродят слухи, господин. Всегда бродят слухи, но я слушаю только свою собственную болтовню.

Конан положил серебряную монету в мозолистую руку продавца.

– Что ты слышал только что, минуту назад? – Он спрашивал водоноса мягким тоном. – О северянине.

– Господин, я продаю только воду и ничего больше.

Конан продолжал просто смотреть на него, но продавец моргнул и глотнул воздух, как будто Конан зарычал.

– Господин, говорят... говорят, что несколько солдат убито, городских стражников и, возможно, генерал или даже принц. Говорят, что вендийцы наняли убийцу для этого и что это был один из торговцев рабами...

– Да?

Водонос снова проглотил воздух, и его кадык дрогнул.

– Господин, говорят, что один из убийц был... м-мм... гигантом. Северянином.

Конан кивнул. Эта история явно уходила корнями в события в «Золотом Полумесяце». И если уже столько из этих событий стало известно в городе, то сколько еще наболтают люди? Возможно, его имя? Конан не слишком беспокоился о том, как быстро распространяются слухи. Контрабандисты обычно не выдавали друг друга, но, возможно, один из тех, кто был в таверне в это утро, попался, и его хорошенько допросили стражники. Возможно, Бонарик не счел золотую монету достаточной ценой за ложь в лицо разъяренным солдатам, увидевших лежащие в луже крови трупы своих товарищей. В настоящий момент у Конана и без этого голова шла кругом от проблем – он должен был избежать пленения в городе, где выделялся, как верблюд на женской половине дома. Глаза киммерийца внимательно ощупывали улицу. Возможность спастись пока еще не исчезла. По крайней мере, не было видно стражников. Пока еще не было... Конан осушил кружку одним глотком, но задержал ее на минуту.

– Хорошая вещь – продавать воду, – сказал он. – Воду и ничего больше. Людям, которые продают воду, никогда не надо смотреть назад, через плечо, из страха, что там кто-то может оказаться.

– Я все понял, господин, – широко раскрыл рот от страха водонос. – Я продаю воду и ничего больше. Ничего больше, господин.

Конан кивнул и повесил кружку на место. Водонос поднял кувшин с водой, взвалил на спину так быстро, что вода перелилась через край, и поспешил в гудящую, кричащую толпу. Еще до того, как он исчез в толпе, Конан забыл об оборванном водоносе. Скорее всего будет за его поимку и вознаграждение, такое же раздутое, как и количество стражников, которых он убил, и водонос рано или поздно попытается получить хотя бы часть его, но если повезет, он ничего не скажет, по крайней мере в течение часа. Но говоря по правде, киммериец согласился бы даже, чтобы водонос промолчал в течение десяти минут. Опустив капюшон еще ниже на лицо, Конан быстро пошел по улице, ища торговца, который был ему сейчас нужен. Тут были продавцы бронзовых чаш, кувшинов, плетеных корзин, туник, сандалий, позолоченных ювелирных изделий из меди, серебра и бронзы, но это все было не то, что Конан искал. Однако он заметил подмастерьев, тащивших... ага, вот! Лавка торговца коврами, наполненная всевозможных цветов и размеров коврами со всех частей мира. Ковры лежали грудами на полу или были развешаны по стенам. Когда Конан вошел внутрь, толстый купец поспешил к вошедшему в лавку покупателю, потирая руки от предстоящей сделки и изобразив на лице профессионально-вежливую приветственную улыбку.

– А-а, добро пожаловать, господин. Здесь вы сможете найти самые лучшие ковры во всем Султанапуре. Да нет, что я говорю, во всем Туране! Ковры, которые вполне могут украсить дворец самого царя Илдиза, да благословит каждый его день Митра. У меня есть ковры из Иранистана, из...

– Вот этот, – оборвал его Конан, указав на ковер, который лежал в толстом футляре из ивовой плетенки, толще, чем человеческая голова. Конан был осторожен. Вид голубых глаз северянина мог сейчас принести куда большую опасность, чем пальцы рожками, ограждающие от дурного глаза.

– О да, господин, вы и впрямь настоящий ценитель. Даже не развернув ковер, вы сумели выбрать самый лучший в моей лавке. За какую-то жалкую сумму в один золотой...

На этот раз челюсть торговца коврами буквально отвисла, так как Конан тут же сунул в руки купца золотой. После этой покупки у Конана осталось совсем немного денег в кошельке, но у него не было времени для того, чтобы торговаться, хотя уже одно это поразило торговца, как громом. Губы торговца дрогнули, когда он наконец пришел в себя.

– А-а, господин. Разумеется. Я позову слуг, чтобы они доставили в ваш дом покупку. Двоих, должно быть, будет достаточно. Это сильные парни.

– В этом нет необходимости, – сказал Конан. Он быстро воткнул меч и пояс внутрь ковра. – Я сам его понесу.

– Но ведь этот ковер слишком тяжел для одного...

Купец замолк, пораженный, когда Конан легко взвалил свернутый в рулон ковер на левое плечо, а потом привычно передвинул его в более удобное место. Толстый ковер на плече давал возможность идти, согнув спину и опустив голову, и потому Конан не выглядел таким высоким. Если по-прежнему закрывать лицо капюшоном, то можно сойти за одного из сотен носильщиков и слуг, которые доставляли ковры в мастерские ткачей и лавки купцов. Конан заметил обалделого купца, широко раскрывшего рот от изумления и глядящего на него, не в силах произнести ни слова.

– Пари, – пояснил Конан, и так как ему было бы трудно объяснить условия такого пари, он поспешил уйти из лавки. Выходя, он все еще чувствовал уставившийся в спину взгляд торговца. Как только киммериец вышел на узенькую улочку, его охватило жгучее желание идти как можно быстрее, но он подавил его и заставил себя идти медленнее. Очень немногие слуги и подмастерья в Султанапуре передвигались быстрее, чем легкой трусцой, за исключением тех случаев, когда за ними смотрели пристальные глаза хозяина. Конан стиснул зубы и сравнял свою скорость с настоящими слугами и носильщиками, попадавшимися на пути. Но даже и в этом случае он нетерпеливо использовал свой ковер, чтобы пробиться через поток людей. Большинство из них уходили с дороги, в редких случаях только бормоча сквозь зубы ругательство. Рычание из-под капюшона отвечало тем, кто выкрикивал вслед свои проклятия и грозил кулаком или же хватал Конана за рукав. Взглянув на рослого варвара поближе, каждый из них решал, что им нужно срочно куда-то бежать. Беглые взгляды, которые Конан бросал из-под капюшона, говорили ему, что он прошел уже больше половины пути до порта. Шум на улице вдруг принял несколько другой оттенок и сразу же привлек внимание киммерийца, заставив насторожиться. Связанные на продажу свиньи и стреноженные овцы все еще протяжно блеяли и хрюкали, кудахтанье кур в клетках по-прежнему наполняло улицу. Но женщина, громко торговавшаяся с купцом из-под шали из вендийских кружев, остановилась, затем повернулась спиной к толпе и продолжала торговаться, но уже гораздо тише, чем раньше. Уличный разносчик, продававший иголки, ножницы и разноцветные ленты, оборвал свой призывный крик и отступил ко входу в переулок, прежде чем снова начать зазывать посетителей. Другие останавливались или отшатывались назад, прерывая сделки и бросая вокруг нервные взгляды. Однако явно не Конан привел их в это испуганное состояние. В этом киммериец был абсолютно уверен. Что-то происходило за его спиной, но он не мог обернуться и посмотреть. Конан внимательно прислушался, пытаясь уловить, что же такое произошло там, позади, что остановило привычную уже ко всему суматоху и гул базара.

Да, теперь он уловил кое-что. Среди шороха и стука множества сандалий и сапог Конан услышал характерную солдатскую поступь, вслед за которой разливалась грозная тишина. Киммериец передвинул правую руку к ковру, как бы пытаясь сбалансировать его. Рука его коснулась рукояти меча, лежавшего на расстоянии пальца внутри рулона.

– Говорю тебе, Гамиль, – раздался позади Конана грубый голос, – этот болван-здоровяк всего лишь носильщик. Слуга ткача. Давай не будем тратить на него зря время.

Собеседник солдата ответил тоном, который был мягче и в котором слышалась насмешка:

– А я говорю, что он будет достаточно высок, если встанет прямо. Это вполне может оказаться тот великан варвар, которого наняли вендийцы. Неужели ты забыл о вознаграждении, Алсан? Неужели ты забыл о тысяче золотых?

– Гамиль, я все-таки не думаю, что...

– Эй ты! – крикнул Гамиль. – Эй ты, дубина! Стой и повернись к нам лицом!

Крнан остановился как вкопанный. «Тысяча золотых, – подумал он. – Капитан Мурад конечно же не может стоить так дорого». Но эти люди утверждали, что гигант варвар соответствовал описанию того, за которого должна быть уплачена эта сумма. Конан не мог даже помыслить, что это мог быть кто-то другой. Что-то произошло в Султанапуре, что-то, о чем Конан не имел ни малейшего представления, но, похоже, событие это имело, тем не менее, к Конану самое прямое отношение.

Киммериец медленно повернулся, установив толстый ковер между собой и стражниками, не пытаясь на этот раз отбросить людей со своего пути, размахивая ковром, как он это делал раньше. Солдаты приблизились, явно удовлетворенные тем, что здоровяк повиновался им. Конан находился теперь слева от солдат, когда они поравнялись с ним. Грубая рука схватила Конана за локоть.

– Эй ты, – сказал резкий голос. – Дай-ка нам взглянуть на твое лицо.

Конан дал возможность своей руке крутануться чуть дальше. Затем, вырвав из ковра внезапным, быстрым движением длинный меч, он уронил свою ношу на солдата, все еще сжимающего локоть Конана. Киммериец успел услышать, как солдат с маленькими усиками с диким криком упал. Раздался хруст сломанной ноги. Взгляд Конана сосредоточился на двадцати стражниках, заполнивших улицу и бегущих вдогонку за своими товарищами. На какую-то долю секунды все вокруг замерло; Конан первый рванулся с места. Он отбросил в сторону корзинки и клетки из прутьев, в которых сидели кудахтающие куры, и они полетели прямиком в солдат. Куры вывалились из сломанных клеток, дико кудахча. Разносчики товаров и покупатели, крича так же отчаянно, как и птицы, бросились бежать во все стороны, некоторые даже пытались проскочить сквозь ряды солдат, которые, в свою очередь, били их древками копий, чтобы люди не путались под ногами. Свиньи дико визжали, а овцы прыгали и дергались, пытаясь оборвать свои путы.

Конан вырвал меч из ножен, когда стражник выскочил из этого хаоса и суматохи, и, ударив человека, стоявшего на пути, рукояткой своего тулвара, атаковал киммерийца. Уклонившись влево, Конан нанес ответный удар. Туранец громко застонал и широко раскрыл от боли рот, когда меч Конана пришелся ему в середину живота. Солдат перегнулся пополам. Прежде чем враг рухнул на землю, Конан вырвал лезвие из тела и одним взмахом перерубил веревки, связывающие ближайших овец. Спасаясь от блестящего меча, животные, дико блея, метнулись к приближающимся солдатам. Стражники, громко крича, пытались прогнать обезумевших животных с дороги. Крики купцов и торговцев, молящих о том, чтобы их не трогали, наполняли улицу сумасшедшим шумом и суматохой. Еще двое солдат пробились сквозь эту сумятицу... только для того, чтобы быть опрокинутыми стадом овец.

Конан больше не выжидал. Он побежал вперед, швырнув назад еще две клетки с курами. На первом же перекрестке Конан повернул направо, потом – налево. Ошеломленные лица провожали глазами его бегство. Однако Конан знал, что выиграл пока всего несколько секунд. Большинство из тех, кто видел его, отрицали бы все на свете, когда их спросят об этом городские стражники, так как это было обычным делом в Султанапуре, но несколько человек обязательно заговорят, И их будет более чем достаточно, чтобы дать возможность солдатам следовать за ким мерийцем. Перед ним скрипела запряженная буйволами двухколесная телега, высоко нагруженная перевязанными связками соломы. Телега прошла дальше, повернув налево. Еще одна высокая телега следовала за ней, рядом шел погонщик, подхлестывая время от времени быка плетью. Затем проскрипела еще одна. Конан быстро наклонился над столиком, где разложил свои горшки и кувшины горшечник. Перед лицом ошеломленного ремесленника он спокойно протянул руку с мечом и вытер окровавленное лезвие о желтый навес гончара. Быстро вдев меч в ножны, Конан снова пристегнул оружие к поясу, сделав это, правда, на бегу. На следующем же перекрестке Конан оглянулся. Гончар, уставившись ему вслед и указывая рукой, остановился и перестал кричать, когда увидел грозный взгляд Конана. Этот человек безусловно заговорит даже прежде, чем его спросят стражники. Это конечно был риск, и киммериец хорошо это понимал, но если бы все рухнуло, Конану не стало бы хуже, чем прежде.

«Все будет как нужно, все сработает», – сказал Конан самому себе. У него было то же чувство, какое бывало и прежде, когда кубики катились прямо на него и явно с крупными номерами. Уверенный, что гончар указал рукой в нужном направлении, Конан повернул туда, откуда только что вырулили телеги.

Сбегая вниз по улице, он внезапно выдохнул воздух; Конан даже не заметил, что задержал дыхание. Чувство уверенности было куда более сильным, чем при игре в кости. Еще одна запряженная буйволом телега прогромыхала по улице. Прислонившись к стене, чтобы дать возможность телеге пройти мимо, Конан перешел на другую сторону, как только подвода отошла подальше. Поравнявшись в одну линию с буйволом, Конан встал справа от медленно идущего животного и наклонился. Гончар указал, в каком направлении побежал варвар, в то время как сейчас киммериец шел совершенно в противоположную сторону. Он выиграл еще несколько секунд, но этих мгновений было достаточно, чтоб в добавление к другим они смогли бы купить жизнь человека.

Как только телега пересекла перекресток, где стояла лавка гончара, Конан поспешил вперед. Ему нужно было скорее добраться до порта и там, в суматохе и хаосе доков, портовых складов и таверн, он мог бы легко найти безопасное пристанище среди друзей-контрабандистов. Ему также нужно было узнать, почему за его голову было обещано вознаграждение в тысячу золотых монет. Первое дело было более неотложным, хотя и не таким легким, как могло показаться на первый взгляд. Конан был далек от того, чтобы стать неузнаваемым, к тому же белый плащ явно способствовал поимке человека, за голову которого обещано вознаграждение. Однако без капюшона голубые глаза варвара дали бы след, по которому было бы так же легко следовать, как по следу рыси на снегу в горах Киммерии. Вопрос только был в том, как обменять один плащ на другой, одновременно не давая возможности никому разглядеть ледяную голубизну глаз. Конан высматривал плащ, который можно было купить или украсть, но видел несколько плащей с капюшонами, и ни один из них не был достаточно большим, иначе киммериец выглядел бы нелепым и его легко можно было бы заметить. Не было смысла привлекать лишнее внимание любопытных глаз, нарядившись как клоун. Наоборот, надо стараться избежать их – и любой ценой.

Как можно быстрее, но со всей осторожностью, останавливаясь на каждом перекрестке, чтобы посмотреть, нет ли поблизости стражников, Конан постепенно продвигался к порту. Или, правильнее было сказать, он пытался это сделать. Три раза Конан вынужден был повернуть в сторону при виде городской стражи, а один раз едва успел юркнуть в лавку, торгующую дешевой бижутерией, прежде чем два взвода стражников прошли мимо. Конан сообразил, что идет к северу, то есть параллельно портовому кварталу. Копья стражников, высоко возвышаясь над толпой, снова заставили киммерийца свернуть на боковую улицу, битком забитую народом.

«Снова я ушел в сторону от порта», – подумал Конан и выругался от злости и отчаяния, когда громкие голоса, требующие, чтобы им расчистили дорогу, подсказали, что солдаты двигаются теперь по той же самой улице. Они явно не заметили беглеца, но это не могло долго продолжаться, особенно когда Конан стоял на голову выше самого высокого мужчины. Он ускорил шаги и почти сразу же снова замедлил их. Около взвода солдат со сверкающими наконечниками копий, отражавшихся в ярких лучах солнца, вошло в ту же улицу, на этот раз с противоположной стороны. Конан не стал терять время на проклятия. Узкая боковая улочка, резко пахнущая мочой и испражнениями, была единственным спасением. Юркнув в нее, киммериец сообразил, что уже был здесь прежде, вместе с Ордо, в первые дни своей работы с шайкой одноглазого контрабандиста. Ступени улицы, сделанные из коричневого, выщербленного кирпича, вели вниз по улочке, становившейся все уже и уже. Они привели Конана к лотку уличного торговца фруктами. Конан перепрыгивал через две ступени одновременно. Склонившийся над лотком человек, в халате цвета верблюжьей шерсти, подскочил от неожиданности, когда киммериец ворвался без стука через толстую деревянную дверь.

Маленькая комната была практически лишена мебели; исключением служил маленький диван у стены и комод с целой кучей выдвижных полок. Кроме них на голом деревянном полу стоял маленький стол, скособочившийся на сломанную ножку, и одинокий стул, стоявший рядом. Несколько старых халатов висели на колышках, вбитых в стену. Все в комнате казалось старым и дряхлым, и сгорбленный человек вполне подходил к своему жилищу. Редкие седые волосы и оливковая кожа, высохшая от старости, сморщенная, как часто сворачиваемый пергамент, делали старика таким, что казалось, будто его возраст приближается к сотне лет, не меньше. Его руки были, как кривые когти, когда они сжимали пергамент, а горящие как огонь глаза, в складках обвисшей кожи, были единственной частью его, которая показывала признаки жизни.

– Прошу прощения, – быстро проговорил Конан. Он напряг память, пытаясь вспомнить имя старика. – Я не хотел войти так внезапно, Гурран. (Это было имя старого человека.) Я рыбачу вместе с Ордо.

Гурран хмыкнул и склонился задумчиво над пергаментами, которыми был завален его скособоченный стол.

– Ордо, а? Его суставы снова болят? Ему надо сменить ремесло. Море не совсем то, что нужно его костям. Или, может быть, ты пришел для того, чтобы купить что-нибудь самому себе? Наверное, любовный напиток?

– Нет.

Конан все еще прислушивался к разговору солдат на улице. Только когда они ушли, он рискнул снова заговорить, предварительно высунув нос наружу.

– Что мне действительно по-настоящему нужно, – пробормотал Конан, – это найти способ сделаться невидимым, пока я не доберусь до порта.

Старик все еще оставался склоненным над столом, но его голова дернулась по направлению к молодому варвару.

– Я составляю травы и настойки и иногда читаю судьбу по звездам, – сказал он сухо. – Тебе нужен колдун. Почему бы тебе не попробовать любовную настойку? Обещаю тебе, что любая женщина испепелит тебя страстью в твоих объятиях всю ночь. Разумеется, вполне возможно, что такому красивому молодому парню, как ты, такой напиток и не нужен.

Конан рассеянно покачал головой. Стражники, вошедшие в узкую улицу с обоих концов, встретились и стали разговаривать друг с другом.

– Вендийский заговор, – услышал Конан слова одного из них.

– Чтоб их сестры были проданы на рынке за медный грош, – пробормотал Конан по-вендийски.

– Катар! – хмыкнул Гурран. Старик резко склонился и сел на колени, ища упавший пергамент. – Мои старые пальцы не удерживают вещи, как когда-то. На каком языке ты говорил?

– По-вендийски, – ответил Конан, отрываясь мыслями от солдат. – Я немного знаю этот язык, так как мы покупаем много рыбы у вендийцев.

Большинство контрабандистов могли довольно бегло говорить на трех-четырех языках, а цепкая память и хороший слух помогли киммерийцу хорошо говорить по-вендийски, как, впрочем, и на других языках.

– Что ты знаешь о Вендии? – спросил Конан.

– Вендия? Откуда мне знать о Вендии? Спроси меня лучше о травах. Я знаю кое-что о травах.

– Говорят, что ты покупаешь травы и семена из очень далеких стран. Конечно же, ты покупал некоторые травы и из Вендии.

– У всех растений есть полезные свойства, но люди, которые их приносят ко мне, очень редко знают эти свойства. Я должен попытаться вытянуть эту информацию из них, спрашивая о стране, где растут эти травы и семена, чтобы найти одно-два полезных для меня свойства. Я покупаю иногда некоторые безделушки из Вендии, и мне говорили, что это земля, полная интриг, опасная для неосторожного человека, для того, кто слишком легко верит обещаниям мужчин и лести женщин. А почему ты хочешь узнать о Вендии?

– На улицах говорят о принце, который был убит в Султанапуре, или, возможно, генерале, и что вендийцы наняли убийцу для этого.

– А-а, понимаю. Я не был в городе весь день. – Гурран сухо усмехнулся. – Вряд ли это может быть правдой, так как все знают, что вазам Вендии, главный советник царя Бандаркара, находится в Аграпуре, пытаясь заключить мирный договор, а многие представители знати при дворе царя Турана находятся в настоящую минуту в Айодхье. И все же помни об интригах. Кто может знать наверняка? Ты все еще не сказал мне, почему ты так интересуешься этим?

Конан поколебался. Старик поставлял информацию и травы половине контрабандистов Султанапура. И то, что так много людей продолжало доверять ему, говорило в его пользу.

– Слухи ходят, что убийца был северянином, и городские стражники, кажется, думают, будто это я.

Старик с пергаментной кожей сунул руки в рукава своего халата и пристально посмотрел на Конана, склонив голову.

– Так ли это? Ты брал золото у вендийцев?

– Нет, не брал, – ответил Конан. – Я также не убивал принца или генерала.

Было очевидно, что ни один из тех людей, с которыми Конан столкнулся в этот злосчастный день, не являлся ни принцем, ни генералом.

– Ну, хорошо, – сказал Гурран. Его губы неохотно сжались. Затем он вздохнул и снял пыльный темно-синий халат со стены. – Держи. Эта одежда поможет тебе стать менее подозрительным, чем тот плащ, в который ты сейчас одет.

Удивленный, Конан тем не менее обменял свой плащ на халат Гуррана. Несмотря на пыль и то, что он был изрядно помят, провисев, вероятно, не один год на колышке, темно-синий халат был сделан из хорошей ткани и, по всей видимости, почти не надевался. Он был чуть-чуть тесноват киммерийцу в плечах, но явно был сделан для мужчины крупнее Гуррана.

– Возраст уменьшает и сушит человека, – сказал гербариус, как будто прочитав мысли Конана. Конан кивнул:

– Благодарю тебя, я запомню это.

Пока киммериец говорил с гербариусом, голоса солдат затихли. Конан слегка приоткрыл дверь и осторожно выглянул наружу. Узкая улица была переполнена народом, но стражники уже ушли.

– Прощай, Гурран. И еще раз прими мою благодарность.

Не дожидаясь ответа старика, Конан выскользнул за порог, спустился вниз по широким ступеням лестницы и растворился в толпе.

«Портовый квартал, – подумал Конан. – Как только я достигну его, у меня будет время поразмыслить и о других вещах».

Глава 3

Патрули стражников продолжали раздражать юного туранца. Юноша шел из портового квартала в другой район, который был ему больше по вкусу. Этот район был заселен в основном бродягами, проститутками и ворами, срезающими чужие кошельки. Юноша ловко избегал встречи с солдатами, а обитатели квартала не обращали на него большого внимания. Мать юноши была из Коринфии, и молодой человек унаследовал от нее черты, которые нельзя было назвать ни коринфийскими, ни туранскими, он был, скорее, просто темноглазым и не очень красивым. Сейчас юноша был чисто выбрит и вполне мог сойти за коренного жителя как минимум дюжины стран, что он и проделывал уже не раз и не два. Он был чуть выше среднего роста с не очень внушительной на вид грубоватой комплекцией, что часто сбивало с толку и обманывало людей, недооценивающих его силу. Несколько раз это качество спасало ему жизнь. Его одежда была довольно пестрой: покрытый заплатами коринфийский кафтан (который когда-то был красного цвета), широкие заморийские штаны из белой хлопковой ткани и изрядно поношенные иранистанские сапоги. Только тулвар на боку и тюрбан были из Турана.

Прошло уже четыре года с тех пор, как юноша покинул свою страну, и теперь, когда он всего на неделю вернулся на родину, ему приходится петлять, как зайцу, избегая встречи с городской стражей. Не в первый раз (с тех пор, как он оставил отчий дом, когда ему едва стукнуло девятнадцать лет) юноша пожалел о своем решении не идти по пути отца, став, как и он, купцом, торгующим пряностями. Однако, как всегда, сожаление длилось до той минуты, когда он напомнил себе, как скучна и непривлекательна жизнь торговца пряностями, хотя в последнее время он все чаще вспоминал о ней.

Свернув на маленькую улицу, юноша остановился, чтобы посмотреть, не следит ли кто-нибудь за ним. Одинокая шлюха бросила было ему призывную улыбку, но, посмотрев на поношенную одежду юноши, передумала и пошла дальше. Остальные люди в толпе проходили, даже не удостоив юношу взглядом. Он обогнул дурно пахнущую улочку, не переставая внимательно смотреть по сторонам, пока не почувствовал крепкую, толстую деревянную дверь под своими пальцами. Удовлетворенный тем, что прошел сюда незамеченным, молодой человек наклонился и вошел в темное помещение. Внезапно нож у горла остановил юношу, и он быстро проговорил:

– Меня зовут Джелал. Я пришел с Запада.

Одно лишнее слово, и кузнец использует свой острый нож по назначению, не говоря уже о двух других людях, которые скорей всего находились в кромешной темноте комнаты. Кресало ударило по кремню, зажглась лампа, пахнущая прогорклым маслом. Кто-то поднес лампу к лицу юноши. Он увидел: позади стоят два человека и каждый держит острый, как бритва, нож. Даже человек с лампой, у которого под правым глазом виднелся толстый полукруглый шрам, сжимал в руке длинный кинжал. Человек со шрамом отступил в сторону и мотнул головой к двери, ведущей вглубь дома.

– Проходи, – сказал он.

Только тогда нож у горла опустился. Джелал не сказал ни слова. Это была уже не первая подобная встреча и даже не двадцатая. Он вошел во вторую дверь. Комната без окон, в которую Джелал вошел, была именно такой, какую он ожидал встретить в этом районе города. Ее стены были сделаны из грубых глиняных кирпичей, пол был просто утоптанным грунтом, а стол в комнате был сбит из плохо отесанных досок и со сломанной ножкой. Единственное, что было трудно ожидать в таком бедном месте, так это толстые дорогие восковые свечи, горящие на столе, чистая полотняная скатерть и хрустальный кувшин с вином, стоявший рядом с двумя бокалами из чистого золота. Человека, который сидел за столом, Джелал также не ожидал увидеть в подобном месте. Простой темный плащ, по виду и покрою неприметный, однако по качеству своему слишком добротный для этого района Султанапура, закрывал одежды сидящего за столом. Узкое с тонким носом лицо, с усами и маленькой бородкой, изящно и аккуратно подстриженной и завощенной внизу в острый клинышек, казалось, больше подходило ко дворцу, чем к району бродяг и нищих. Человек заговорил, как только Джелал вошел в комнату.

– Как хорошо, что ты пришел именно сегодня, Джелал. Каждый раз, выходя в город, я рискую, что меня увидят и опознают. Ты установил необходимые контакты? – Он махнул пухлой рукой с тяжелым золотым перстнем-печаткой на указательном пальце в сторону хрустального графина. – Сегодня очень жаркий день. Выпей немного вина.

– Я наладил необходимые контакты и связь, – осторожно ответил Джелал, – но...

– Отлично, мой мальчик. Я знал, что ты сумеешь это сделать даже в такое короткое время. Четыре года в Коринфии, Кофе и Хауране ты работал под маской торговца или разносчика товаров, легального и не совсем легального, и никогда не был схваченным, даже находясь под подозрением. Ты, пожалуй, самый лучший человек из всех людей, которые когда-либо были у меня. Но боюсь, что твое задание в Султанапуре несколько изменится.

Джелал подался вперед.

– Мой повелитель, я хочу попросить вас, чтобы меня определили к следопытам в Ильбарс.

Князь Халид, человек, который контролировал всю шпионскую сеть царя Илдиза, повелителя Турана, уставился с изумлением на него.

– Пусть меня поразит Митра, но почему?..

– Мой повелитель, вы сказали, что меня не подозревали ни разу за четыре года, и это правда. Но это было правдой не только потому, что я играл эту роль, а и потому, что я и был купцом, разносчиком, как требовалось в ту минуту, проводя большинство своего времени, покупая и продавая товары, разговаривая о рынках и ценах. Мой господин, я стал солдатом частично из-за того, что хотел избежать судьбы торговца, как мой отец. Я был неплохим солдатом, и я хотел бы служить Турану и царю там, где я смогу это делать лучше всего, когда я буду снова солдатом в горах Ильбарса.

Начальник шпионов забарабанил пальцами по столу.

– Мой мальчик, ты был выбран именно по тем причинам, которые ты перечислил. Твоя служба проходила в южных горах, так что ни один из чужеземцев с запада не смог бы узнать тебя, если он видел тебя раньше, когда ты служил солдатом. Твоя юность, проведенная в доме купца, не только подготовила тебя к этому занятию и сумела научить тебя абсолютно естественно играть эту роль и довести ее до совершенства, но также, так как купцу необходимо отделять факты от слухов, чтобы найти нужный рынок и хорошую цену, мы хотели убедиться, что ты смог бы сделать с другими видами слухов и дать нам ценные донесения и факты. Что ты и делал, и весьма успешно. Ты лучше всего служишь Турану именно там, где сейчас находишься.

– Но, мой господин...

– Хватит об этом, Джелал. У нас мало времени. Что ты знаешь о событиях, происшедших в Султанапуре сегодня?

Джелал вздохнул.

– Я слышал много сплетен, – начал он медленно, – которые говорят практически обо всем, за исключением вторжения врагов. Соединив вместе самые вероятные и правдоподобные слухи, я могу сказать, что князь Турег Амал был убит сегодня утром. Кроме этого, я должен добавить, что самые настойчивые слухи говорят о том, что в этом деле замешан северный варвар. Но так как это не было тем заданием, из-за которого я прибыл в Султанапур, боюсь, что я пропустил сплетню мимо ушей.

– Мимо ушей? Ты ответил на один из двух вопросов правильно. – Пожилой мужчина одобрительно кивнул головой. – Ты и вправду самый лучший и опытный из моих людей. Я не знаю, где родился слух о северянине. Возможно, кто-то видел такого человека на улице.

– Но стражники, мой господин. Они ищут...

– Да-да. Слухи дошли даже до них, и я не пошевелил пальцем, чтобы изменить ситуацию. Пусть подлинные виновники думают, что они улизнули и теперь в безопасности. Это уже не первый раз, когда солдаты посланы ловить свои собственные тени, да и не последний. Пусть несколько невинных чужеземцев (если любого из них действительно можно назвать невинным) будут допрошены или даже убиты. Вполне скромная цена, если это поможет нам захватить истинных виновников преступления врасплох. Верь мне, когда я скажу тебе, что трон Турана ставится на карту в этом случае.

Джелал неуверенно кивнул. Он отлично знал по собственному опыту, как холоден и практичен мог быть этот человек с мягкими манерами и гладкой речью, даже когда ставки были намного меньше, чем трон Турана.

– А князь, мой господин? Вы сказали, что я был наполовину прав.

– Турег Амал, – вздохнул Халид, – пьяница, мот, бабник – и верховный адмирал Турана – был убит этим утром отравленной булавкой, воткнутой ему в шею. И убит он был не северным варваром, как утверждают слухи, а женщиной. Судя по рапортам, это был вендийский убийца.

– Убийца, асассин? – спросил Джелал. – Мой господин, всем было хорошо известно, как любил князь хорошеньких женщин. Не могло ли случиться так, что он был убит пьяной девкой или чем-то в этом роде?

– Как бы мне ни хотелось в это поверить, но, увы, это было не так. Слуг из дворца Турега Амала хорошо допросили, и выяснилось следующее. Вендийская женщина была доставлена во дворец утром, предположительно, это был подарок от богатого купца из Вендии, желающего получить дополнительную защиту для своих товаров на судах в Вилайете. Через час после этого князь был убит, слуга, охраняющий его зенанну, усыплен, а женщина бесследно исчезла из усиленно охраняемого дворца.

– Это, безусловно, похоже на работу наемного убийцы, – согласился Джелал, – но...

– Все выглядит гораздо хуже, – оборвал его Халид. – Командир отряда телохранителей князя, некий капитан Мурад, был также убит этим утром, вместе с двумя его солдатами, явно в пьяной драке в таверне. Мне очень не нравятся такие совпадения. Возможно, они и не связаны друг с другом. Но вполне вероятно, что эти люди были убраны, чтобы слухи о женщине не пошли дальше... или же чтобы женщина могла легче спастись. И если люди верховного адмирала были подкуплены золотом, чтобы помочь в его убийстве... ну что ж, такой скандал может причинить больше вреда, чем убийство старого дурака.

– Возможно, так и было, мой господин, так как другой повод не имеет большого смысла. Я так понимаю, что вазам Вендии сейчас находится в Аграпуре и ведет переговоры о мире с царем Илдизом. Конечно же, царь Вендии не будет планировать убийство, в то время как его главный советник находится в нашей столице, у нас в руках, так сказать. И если он сделал это, то почему жертвой стал верховный адмирал? Смерть царя может привести к катастрофе и беспорядку, в то время как смерть князя вызовет только ненависть к Вендии.

– Смерть царя от рук вендийского асассина может также привести к войне с Вендией, – сухо сказал Халид, – в то время как гибель Турега Амала... – Он пожал плечами. – Я не знаю всех причин, мой мальчик, но вендийцы сосут интригу с молоком матери и не делают ничего без необходимости, без причины, как правило, подлой. Что же касается вазама, то Карим Сингх отплыл вчера из Аграпура. А договор... Я относился к нему с подозрением и раньше, а теперь – в особенности. Меньше, чем пять лет назад, они почти начали войну с нами из-за своих притязаний на Секундерам. Теперь же, без всякого сопротивления, вазам подписывает договор, в котором этот город даже не упоминается. И то, что в договоре есть несколько пунктов, явно выгодных Турану, тоже. Я подумал было, что они хотят пустить нам пыль в глаза и умиротворить, готовясь к какому-то удару. Теперь же я просто не знаю, что и думать.

Он начал накручивать кончик бороды на указательный палец, что было самым явным знаком внутреннего смятения, которое он когда-либо показывал. С явной неохотой Джелал почувствовал, что эта головоломка захватила и его, как это уже часто было и прежде. Желание вернуться к солдатской жизни не исчезло, но он оттолкнул его на задний план. На некоторое время.

– Что я должен делать, мой повелитель? – спросил он наконец. – Вендийский асассин-убийца, скорее всего, уже покинул пределы города.

– Это правда, – ответил начальник шпионов, и его голос стал жестким и суровым. – Но мне нужны ответы, и я их должен получить. Сам царь зависит от них и от меня, который должен будет доставить ему эти ответы. Что собирается сейчас делать Вендия? Должны ли мы ожидать войны? Смерть капитана Мурада может дать нам ответы на некоторые вопросы. Используй контакты и связи с бандитами и контрабандистами в Султанапуре. Найди цепочку, ведущую к ответам, которые мне нужны, с самого начала – и проследи за тем, что в действительности произошло. До самой Вендии – если это необходимо. Но только добудь мне ответы – это главное.

– Я сделаю это, мой господин, – пообещал Джелал. Но самому себе он пообещал, что выполнит эту работу в последний раз. Возвратится ли он к разведчикам Ильбарса или нет, нопосле этой последней головоломки он уже больше никогда не будет шпионом.

Глава 4

Несмотря на плащ, который ему дал Гурран, Конан держался ближе к стенам узких, кишевших народом улиц, на самом краю бесконечного потока людей. Конечно, темно-синий плащ не привлекал внимания стражников, ищущих плащ из белого полотна, капюшон прятал лицо и эти проклятые голубые глаза от посторонних взглядов, но сами размеры могучей фигуры и рост киммерийца было почти невозможно не заметить. Очень немногие люди в Султанапуре могли сравняться с ним в росте и обхвате плеч, и разумеется, ни один из них не был в толпе, заполнявшей улицы города в этот день. Высокий киммериец выделялся, как ремарийский жеребец среди мулов.

Несколько раз после того, как он покинул комнату гербариуса, Конан вынужден был повернуть в сторону, чтобы избежать патрулей, завидев блестевшие на солнце наконечники копий, которые как бы предупреждали о приближении опасности, но кажется, на этот раз Конану повезло. Его продвижение к заливу было уверенным, хотя Конан и шел зигзагами. Высокие арбы, запряженные буйволами, снова стали попадаться так же часто, как и пешеходы. Вскоре перед ним выросли длинные тени от каменных портовых складов, высоких белых башен городских складов, где хранилось зерно. Мужчины с мозолистыми руками, в куртках, покрытых пятнами пота, грузчики и носильщики превосходили своей численностью, пожалуй, всех, кроме моряков, которых легко было узнать по качающейся походке и телосложению. Почти половина всех женщин порта были проститутками в узких юбках из звенящих монет и тонкого шелка, в то время как остальные женщины ловили на себе жадные взгляды воров, срезающих кошельки. Цепкие, ловкие руки воров были также всегда готовы стянуть с телег рулон шелка или кружев.

В порту тоже были люди, которые знали Конана в лицо.

– Хочешь развлечься, крепкий парень? – проворковала грудастая девка с волосами, взбитыми высокой прической, и с бронзовыми подвесками в ушах.

Она придвинулась ближе и прижалась почти обнаженной грудью к локтю киммерийца, наклонившись одновременно к уху и зашептав:

– Ты глупец, городская стража уже допрашивала троих грузчиков только из-за их высокого роста. И они также опрашивают чужеземцев, так что ты идешь на двойной риск. А теперь обними меня за пояс, и мы пойдем в мою комнату. Я смогу спрятать тебя у себя, пока все не утихнет. И я попрошу тебя заплатить всего лишь... а-а, Митра, я вообще ничего не возьму с тебя.

Конан невольно улыбнулся.

– Это очень щедрое предложение, Зара. Но я должен найти Ордо.

– Я не видела его, Конан. Тебе лучше не рисковать, занимаясь его поисками. Пойдем со мной.

– В другой раз, – сказал Конан, и девка взвизгнула, когда он ущипнул ее за пухлые ягодицы.

Через несколько минут моряк в покрытой пятнами смолы тунике и бородатый сторож склада повторили предупреждение Зары. Тонкая, худенькая девушка с лицом девственницы и невинными глазами (и маленьким кривым и острым ножом вора, которым она небрежно поигрывала) эхом повторила предложение и предупреждение Зары об опасности. Но никто, увы, не знал, где можно найти Ордо. Конан согласился было на предложение худенькой девицы. Время истекало, и он знал, что долго так не продержится. Он должен был найти Ордо как можно быстрее, иначе ему придет конец. Невысокий сухощавый человек, согнувшийся под тяжестью полотна, которое он тащил на своих плечах, внезапно попался на глаза киммерийцу. Конан схватил за локоть тощего человечка и выдернул его из потока людей.

– Что ты делаешь? – прошептал сквозь зубы пленник, выдавив деревянную улыбку. Его провалившиеся глаза метались испуганно над острым, вздернутым носом, напоминая в этот момент мышь, которая хочет улизнуть в дырку в стене. – Во имя Митры, киммериец! Я стянул кое-что в двадцати шагах отсюда, и через секунду они увидят, что товар исчез. Отпусти меня!

– Я ищу Ордо, Тарек, – сказал мягко Конан.

– Ордо? Я думаю, что он в складе Кафара.

Тарек чуть не упал, когда Конан освободил его, затем дернул своим плечом в легкой угрозе.

– Ты не должен так хватать людей, киммериец. Это может быть очень опасным делом. И разве ты не знаешь, что городская стража...

– Ищет высокого чужеземца, – закончил за него Конан. – Да, я знаю это.

Крик раздался с того места, откуда пришел Тарек, и маленький человечек быстро метнулся в сторону, как мышь, на которую он был так похож. Конан пошел в другую сторону, вскоре пройдя мимо лотка, где разносчик соли в невероятного размера халате, казалось, плясал вместе со своими помощниками, когда они прыгали вокруг, пытаясь увильнуть от работы, в то время как хозяин пощипывал свою бороду, пихал их ногами и кричал, что боги были просто немилостивы к нему, что послали снова к нему слепых неуклюжих слуг и воров к тому же. Пока продавец соли прыгал и выкрикивал ругательства, две девушки, каждой из которых было не больше шестнадцати лет, подхватили один из мешков и исчезли, незамеченные, в толпе. Еще два раза Конан был вынужден повернуть в сторону, чтобы избежать патруля городских стражников, но склад Кафара был недалеко, и Конан быстро добрался до него. Склад не был одним из тех длинных, каменных сооружений, принадлежавших купцам. Неприметное старое двухэтажное здание, покрытое белой, осыпающейся глиной, наверное, когда-то оно было таверной или магазином лавочника. Теперь же оно служило своеобразным складом. Складом контрабандистов. Золото, услужливо сунутое в нужные руки, держало стражников в стороне от него, по крайней мере, на время. Однако, когда взятки не срабатывали, потому что высокое начальство города решало, что пора показать хороший пример, наказав с десяток самых рьяных контрабандистов, или, что было более вероятным, кто-то решил, что вознаграждение за конфискованную контрабанду перевешивало взятку, это не останавливало ни на мгновение контрабандистов Султанапура. Десятки таких «складов» были разбросаны в районе порта, и если бы Кафар был «прикрыт» властями, то на смену выросли бы, как грибы, два новых склада.

Треснувшая деревянная дверь с улицы вела в комнату без окон, освещенную факелами из камыша, вставленными в грубые железные треножники. Два факела давно потухли, но, похоже, никто этого не заметил. Небольшая группа людей, одетых в пеструю одежду из дюжины стран, сидели на корточках у стены, собравшись в кружок, и играли в кости. Другие сидели на бочках с вином у стола, сделанного из широких, грубо отесанных досок, и о чем-то шептались, попивая из глиняных кружек вино. Кофиец в полосато-красной тунике сидел в одиночестве на трехногом стуле рядом с дверью, ведущей к черному ходу, меланхолично втыкая свой кинжал в толстые доски шершавого пола. Воздух в помещении был горячим и тяжело спертым, не только потому, что в нем чадили факелы, но и из-за того, что по крайней мере половина из двадцати находящихся в зале людей вряд ли дотрагивались до свежей воды, а большинство считало, что мыло – это только хороший (вроде духов) подарок для женщины, а не та вещь, которую надо использовать по назначению. Только кофиец посмотрел на дверь, увидев входившего Конана.

– Разве ты не знаешь?.. – начал он.

– Я все знаю, Кафар, – сказал коротко Конан. – Ордо здесь?

Кофиец мотнул головой к двери позади него.

– В подвале, – сказал он, и лезвие ножа вновь воткнулось в доску пола.

Это был обычай для таких складов – располагать добро и товары каждого контрабандиста в отдельной комнате, так как ни один из них не доверял тем, кто не принадлежал к его шайке, вплоть до того, что они не знали даже, какого сорта «рыба» была у него и куда он ее доставлял. Обитые железом толстые двери были закрыты тяжелыми и крепкими металлическими засовами-брусьями. Двери длинными рядами располагались в коридоре в задней части здания. В конце коридора, сразу за широкой дверью, ведущей в переулок позади склада, были вырублены каменные ступени. Едва киммериец ступил на лестницу, Ордо открыл настежь дверь.

– Где, во имя Девяти Адов Зандру, ты пропадал? – заорал одноглазый контрабандист. – И что, во имя Митры, ты натворил?

Ордо был почти таким же высоким и крупным, как Конан, хотя его мышцы уже заплыли жирком и годы избороздили морщинами суровое лицо. Большие золотые подвески-кольца свисали из мочек его ушей, кривой длинный шрам шел от черной толстой повязки на глазнице до густой черной бороды. Шрам оттягивал левую часть рта в вечной усмешке.

– Я передал кое-что Таше, и последнее, что я услышал... Ну ладно, давай, скорее спускайся сюда, пока стражники не сцапали тебя прямо у меня на глазах. Если эта проклятая подлая девка не сказала тебе о том, что ты мне был нужен, я сдеру с нее шкуру.

Конан уныло усмехнулся. Так значит, Таша все-таки говорила правду. Если бы Конан не решил, что она лжет из ревности, он ушел бы из «Золотого Полумесяца» еще до того, как капитан появился в таверне, и городская стража не рыскала бы сейчас по городу, разыскивая киммерийца, и голова его не была бы оценена в тысячу золотых... Ну что ж, это был уже далеко не первый случай, когда Конан попадал в беду из-за того, что неверно истолковал мысли женщины. Но в любом случае, мужчина, который причиняет боль женщине, чтобы запугать ее и затащить в постель, вполне заслуживает того, чтобы быть убитым.

– Это была не ее вина, Ордо, – сказал Конан, проходя мимо одноглазого приятеля в подвал и закрывая за собой дверь. – У меня были небольшие неприятности с... – Конан оборвал речь на полуслове при виде незнакомца, стоящего в комнате.

Это был высокий, худощавый человек в тюрбане. Незнакомец стоял возле маленьких деревянных сундучков, похожих на выложенные жестью сундуки, в которых отправлялся чай. Они располагались на земляном полу подвала у пыльной каменной стены. Подвал, как и все комнаты склада, освещался камышовыми факелами.

– Кто это? – требовательно спросил Конан.

– Его зовут Хасан, – нетерпеливо ответил одноглазый контрабандист. – Наш новый «рыболов». Так! А теперь ответь мне, есть ли хоть доля правды в этих слухах, киммериец? Мне наплевать, если ты убил Турега Амала. Смерть этого старого дурака – небольшая потеря для мира. Но если ты это сделал, тебе надо поскорее убраться из Султанапура, а возможно, и из Турана. Если ты никого не убил, тебе лучше всего уйти в подполье и сидеть тихо, как мышь, пока они не поймают настоящего убийцу.

– Верховный адмирал? – воскликнул Конан. – Я слышал, что убитый был генералом, хотя, подожди, кто-то даже говорил, что он был князем. Ордо, подумай сам, зачем мне убивать верховного адмирала Турана?

Долговязый мужчина внезапно заговорил:

– Слухи говорят о том, что убийцу наняли. За достаточное количество золота, я полагаю, человек может убить кого угодно.

Лицо Конана окаменело.

– Кажется, ты называешь меня лжецом, – сказал он ледяным и страшным голосом.

– Спокойно, киммериец, – сказал Ордо и добавил незнакомцу: – Ты что, хочешь быстрой смерти, Хасан? Предложи этому человеку монету за убийство, и ты можешь назвать себя счастливчиком, если отделаешься только переломанными костями. Если он говорит, что никого не убивал, значит, так оно и есть.

– Я бы этого не сказал, – произнес неловко Конан. – Там был капитан стражи и двое или трое стражников. – Он пронзил яростным взором человека в тюрбане, издавшего горлом какой-то звук. – У тебя есть какие-нибудь замечания и об этом тоже?

– Эй вы, драчливые петухи, пригладьте-ка свои перья, – резко бросил Ордо. – Нам нужно погрузить на корабль новый груз «рыбы». Человек, который хочет получить его, требует немедленной доставки, и меньше всего мне нужно кровопролитие или драка в его присутствии. Он найдет других доставщиков, если увидит, что мы перебьем друг друга прежде, чем доставим на место его сундуки. – Его бородатое лицо дернулось, как голова разозленного медведя. – Мне нужна вся моя команда, если мы собираемся доставить эти проклятые ящики к устью реки Зарпаш вовремя. А двое из тех, кто мне так сейчас нужен, вцепились друг другу в глотки, как грузчики с помутившимися от вина башками.

– Ты сказал мне, что мы не отправимся снова в плавание как минимум три-четыре дня, – сказал Конан, подойдя к ящикам, чтобы осмотреть их. Хасан настороженно отодвинулся с его пути, но Конана интересовал не он, а искусно сделанные сундучки. – Команда разбросана по тавернам и борделям, – продолжал киммериец. – И забавляется с девками, а место их мозгов заняли винные пары, и уже прошло четыре часа. Я мог бы уже спокойно плыть под всеми парусами и наслаждаться путешествием, но если мы найдем все двадцать человек к ночи, время будет упущено, чтоб меня поразил Эрлик.

– Мы должны отчалить до наступления темноты, – сказал Ордо. – Нам заплатят больше золота, чем по уговору, если мы придем быстрее, но меньше, если будем идти медленнее.

Украшенный шрамом контрабандист отодвинул Хасана еще дальше от себя своим грозным взглядом, затем подошел совсем близко к киммерийцу и понизил голос.

– Я не сомневаюсь в твоих словах, Конан, но тебя ли ищут стражники? Возможно, из-за этого капитана?

Конан пожал плечами, но не остановился и продолжал рассматривать сундучки.

– Я не знаю, – ответил он только для ушей Ордо. – Слухи ничего не говорят о Мураде, и мое имя не упоминается.

Самый большой сундучок был в длину не более локтя мужчины. Их края были из простого дерева и хорошо отполированы, а плотно подогнанный замок на каждом из них удерживался свинцовой печатью-пломбой с изображением птицы, которую Конан никогда не видел прежде.

– На улице говорили о Туреге Амале. И все же где-то просочился слух о том, что случилось в «Золотом Полумесяце», иначе в эту историю не замешался бы гигант северянин.

Он взвесил на руке один из сундучков, пытаясь определить его тяжесть. К его удивлению, он был настолько легок, как будто его содержимое состояло из пуха.

– Люди из северных стран не такие частые гости в Султанапуре, чтобы стать предметом подобных сплетен.

– Да, – согласился с его логикой одноглазый контрабандист. – И еще говорят, что, когда два слуха встречаются, они обмениваются словами. И еще известно то, что слухи меняются во время своего путешествия от рта к уху.

– Ты уже начинаешь сыпать афоризмами? Наверное, стареешь, а, Ордо? – усмехнулся Конан. – Я не знаю, как и почему все это случилось, но уверен, что беда будет сидеть у меня на плечах, пока все это не прояснится.

– Я не настолько стар, чтобы не суметь проломить тебе башку! – заорал Ордо. – И был ли хоть один день, когда беда не сидела у тебя на плечах, киммериец?

Конан не обратил внимания на этот колкий вопрос. Он давно уже решил, что человек может жить вольной жизнью и избегать неприятностей в одно и то же время.

– Что находится в этих ящиках? – спросил Конан.

– Пряности, – донесся до него ответ от двери в подвал.

Рука киммерийца опустилась на рукоять меча. Вошедший в подвал незнакомец был одет в темно-серый плащ с капюшоном невероятных размеров. Как только незнакомец вошел внутрь помещения и закрыл за собой дверь, он тут же отбросил капюшон, открыв узкое смуглое лицо, закрытое тюрбаном, который был в два раза больше, чем это было принято в Туране. Тюрбан украшали белые перья цапли, удерживаемые серебряной застежкой с большим опалом. Пальцы незнакомца унизывали золотые кольца с аметистами и сапфирами.

– Вендиец! – вырвалось у Хасана.

Ордо одним движением руки заставил его замолчать.

– Я боялся, что ты уже не придешь, Патил.

– Не приду? – Тон вендийца был недоуменным, но потом он тонко улыбнулся. – А-а. Ты боялся, что я был вовлечен в события, о которых говорят на улицах. Нет-нет, могу заверить тебя, что я не имел никакого отношения к весьма печальной вести о смерти верховного адмирала. Такие дела не для меня. Я всего лишь бедный торговец, который должен избежать уплаты таможенных пошлин вашему царю Илдизу, моему царю Бандаркару и получить свою скромную прибыль.

– Разумеется, Патил, – ответил Ордо. – И ты пришел к нужному человеку, если желаешь, чтобы таможенники Илдиза не отобрали ни одной твоей монеты. Остальная часть моей команды уже готовит корабль к отплытию и быстрому походу. Конан, иди, проверь корабль и убедись, что все в полном порядке и готово к плаванию. – Он наполовину повернулся спиной к вендийцу, сделав несколько быстрых отчаянных движений, которые могли видеть только Конан и Хасан. – Мы должны быть готовы к отплытию, и очень скоро.

Конан отлично знал, что означали эти жесты. Он пошел было наверх, чтобы перехватить всех из команды Ордо, которые, качаясь от избытка вина, уже вваливались на склад. Пятеро или шестеро из них были членами команды Ордо, и это уже само по себе вряд ли смогло бы убедить Патила, что они сумеют быстро выполнить обещание Ордо. Однако Конан вернулся обратно. Он снова взвесил в руке ящик.

– Пряности? – спросил он. – Шафран, перец и другие пряности, которые я могу назвать, приходят через Вилайет с Востока. Но какие пряности могут прийти с Запада?

– Редкие пряности с островов Западного Моря, – без запинки ответил Патил. – Они считаются редким деликатесом в моей стране.

Конан кивнул:

– Ну, разумеется. И все же, несмотря на это, я никогда не слышал о том, что эти пряности везут контрабандой. А ты, Ордо, ты слышал что-нибудь о них?

Бородатый мужчина с сомнением покачал головой; тревога о том, что Конан может разрушить его сделку с вендийским купцом, пробежала по его лицу. Лицо же Патила не дрогнуло, он лишь облизнул свои губы кончиком языка. Конан бросил сундучок на землю, и вендиец вздрогнул, когда деревянный ящик ударился об утрамбованную землю.

– Открой его, – сказал Конан. – Я хочу взглянуть на то, что мы должны будем везти через Вилайет.

Патил издал стон протеста, обращенный к Ордо.

– Это не было частью договора. Кафар сказал мне, что из всех контрабандистов вы самые надежные, иначе я уже нашел бы кого-нибудь еще. Я предлагаю довольно много золота вам за то, чтобы вы доставили мои ящики и меня к устью реки Зарпаш, а не для того, чтобы вы задавали вопросы и ставили мне требования.

– Он действительно обещал нам много золота, – сказал медленно Ордо.

– Достаточно... чтобы перевезти листья канды? – спросил киммериец. – Или красный лотос? Ты видел изрядное количество безумцев, которые предпочитают свои трубки с дымящимся лотосом вину, женщинам и даже еде. Сколько золота нужно, чтобы перевезти такое?

Тяжело дыша, Ордо почесал свою бороду и скорчил гримасу.

– Ну ладно. Открой эти сундуки, Патил. Мне наплевать, что в них находится, если только это не листья канды или красный лотос.

– Я не могу этого сделать! – воскликнул вендиец. Пот градом покатился по его лицу. – Мой повелитель будет разгневан. Я требую, чтобы...

– Твой повелитель? – оборвал его резко Хасан. – У купцов не бывает повелителей, вендиец! Или ты не тот, за кого себя выдаешь?

Лицо Конана стало жестким.

– Откройте ящики.

Глаза Патила забегали, как у затравленного зверя. Внезапно он метнулся к двери. Конан прыгнул к нему, успев схватить его за широкий плащ, и смуглый вендиец извернулся назад, ударив киммерийца кулаком в лицо. Крошечный блеск железа предупредил Конана, и он отскочил назад, чтобы избежать удара. Лезвие ножа, сделанное в виде листа, слегка задело щеку Конана, чуть пониже левого глаза. Нога Конана с силой ударила по груди негодяя, тот пошатнулся и опрокинулся на грязный пол. На мгновение он освободился от железной хватки Конана. Патил вскочил на ноги и бросился к двери и, открыв ее, побежал со всех ног прочь. Он наткнулся сразу же на трех людей, которые поддерживали друг друга, пока шли, или, вернее сказать, спотыкались. Все четверо рухнули кучей на пол. Придя в себя, Конан вздернул за шиворот пошатывающихся пьяниц из кучи людей на полу, отпихнув их в сторону, увидев, что они были из отряда Ордо. Вендиец был в самом низу и лежал без движения. Его большой тюрбан был скособочен, а потом вообще свалился с головы, когда киммериец перевернул торговца на спину. Все случилось так, как и опасался Конан. Темные глаза Патила остекленело уставились на киммерийца, перекошенные от боли, а зубы оскалились в застывшей усмешке. Кулак несостоявшегося убийцы был прижат к сердцу. У Конана не было ни малейшего сомнения, что нож с пружинистым лезвием был достаточно длинным, чтобы дойти до сердца. Конан коснулся рукой своей щеки. Пальцы испачкала кровь, но порез был не больше, чем царапиной. Это было просто везение, подумал Конан, что этот человек не ткнул его сразу же кинжалом. Конан никогда бы не заметил маленького кинжала, пока клинок не вонзился бы в его собственное сердце.

– Это не та развязка, на которую ты рассчитывал, а? – сказал он зло мертвецу. – Но я все же хотел бы, чтобы ты был в живых, чтобы кое-что у тебя спросить.

Подошел Ордо, чтобы схватить вендийца за его длинный, широкий халат и оттащить в сторону.

– Давай, киммериец, уберем это подальше от глаз тех, кто ходит вверх и вниз по лестнице. Нет никакого смысла усложнять вещи, особенно мне не понравилось бы, чтобы кто-нибудь подумал, что я убил этого дурня из-за его товара. Такие вещи могут разрушить все мое ремесло и доверие.

Они вдвоем стащили тело в подвал и захлопнули окованную железом дверь. Трое контрабандистов, которые случайно остановили бегство вендийца, лежали у стены, и двое из них уставились туманным взором на труп, когда его сбросили к их ногам.

– Он еще п-пьянее, чем мы, – пробормотал иранистанец, на голове которого была грязная, засаленная повязка.

– Он не пьян, – ответил другой, сидевший у стены рядом с ним. Это был немедиец, который был бы очень недурен собой, если бы ему не отрезали нос за какую-то кражу в прошлом. – Он мертвый.

Третий человек храпел, не обращая внимания на окружающих, и его храп напоминал рвущееся полотно паруса.

– Эй вы оба, заткнитесь! – зарычал Ордо.

Конан снова коснулся своей щеки. Кровь уже стала подсыхать. Конана больше интересовал сундучок, который минуту назад он уронил на пол. Конан сел на корточки и склонился над сундучком, внимательно осмотрев свинцовые печати-пломбы. Птица, выдавленная на печатке из серого металла, была совершенно незнакома. Вероятно, работа вендийцев. И печать, похоже, была выдавлена не там, где надо. Наверное, она была просто средством для того, чтобы ящики плотно закрывались, или же служила знаком, который говорил владельцу, что ящики кто-то вскрывал. Конану уже доводилось видеть, как в подобные печати прятали скрытые пружины, приводящие в действие покрытые ядом иглы, которые поражали тех, кто не знал, как правильно открыть сундук с тайным содержимым. Обычно такие сундуки не попадались в вещах и товарах, перевозимых контрабандистами, но с другой стороны, эти ящики явно не были обычной «рыбой».

– Я рискну, – пробормотал Конан. Его сердце стучало, как удары кузнечного молота, когда он просунул лезвие кинжала под одну из печатей.

– Подожди, дурень, – начал было Ордо, но Конан уже разрезал быстрым движением мягкий свинец.

– В один прекрасный день твоя удача изменит тебе, – выдохнул одноглазый.

Не ответив ему, Конан быстро сломал остальные печати. Он приподнял кинжалом крышку первого ящика. Оба контрабандиста недоуменно уставились на содержимое сундучка. Он до самого верха был заполнен маленькими сухими листьями.

– Пряности? – с сомнением в голосе спросил Ордо.

Конан осторожно поворошил листья кончиком кинжала и взял горсть листьев в ладонь. Они легко крошились и ломались в руке, но от них не исходило никакого аромата.

– Человек не пытается убить другого, чтобы утаить пряности, – сказал Конан. – Посмотрим, что находится в остальных ящиках.

Он наполовину поднялся с колен, покачнулся и снова осел на пол. Сердце все так же тяжело стучало в его груди. Конан снова коснулся пореза на лице – он чувствовал, как будто кусок дубленой кожи лежал между его пальцами и щекой.

– Этот кинжал... – язык еле ворочался, произнося слова. – Что-то на нем было...

Кровь отлила от лица Ордо.

– Яд, – выдохнул он. – Не сдавайся, киммериец! Ты должен бороться с действием яда! Если твои глаза закроются, ты уже никогда не сможешь их снова открыть!

Конан снова попытался подняться, чтобы посмотреть на другие ящики, и опять чуть не упал. Ордо подхватил его за плечи и помог сесть на пол, облокотившись на стену.

– Сундуки, – сказал Конан. – Если я умираю, то я хочу знать, за что.

– Пусть Митра проклянет эти дьявольские сундуки, на что они нам? – рявкнул Ордо. – И ты не умираешь! Во всяком случае, ты не умрешь, если сюда придет Гурран.

– Я побегу за ним, – сказал Хасан, но замер под пронзительно-гневным взором Ордо.

– И как ты, интересно, это сделаешь, если никогда прежде не видел этого человека? Пританис! – Ордо быстро пошел по подвалу и рукой, которая по размерам могла сравняться с хорошим молотом, вздернул на ноги немедийца. Другая его рука хлестнула несколько раз немедийца по лицу. – Приди в себя, Пританис! Ты слышишь меня? Ты слышишь меня, чтоб тебя забрал Эрлик, или я разобью твою дурацкую башку!

– Я слышу, – простонал немедиец. – Во имя всех богов, не бей меня по голове. Она и так разламывается на части от боли.

– Тогда слушай меня внимательно, если не хочешь, чтобы башка окончательно треснула, – зарычал Ордо, но перестал хлестать Пританиса по щекам. – Иди к Гуррану и приведи его сюда. Скажи ему, что это яд, и скажи ему, что он получит сотню золотых монет, если доберется сюда вовремя. Ты понял, что я сказал тебе, вшивое порождение верблюда?

– Я понял, – сказал немедиец неуверенно и пошатываясь пошел к двери, чуть не упав от встряски, которую ему дал Ордо.

– Тогда беги, будь ты проклят! Если ты не сделаешь все, как надо, я распорю тебе брюхо и повешу тебя на твоих же собственных кишках! А ты куда побежал? – добавил одноглазый, когда Хасан попытался было пойти вслед за Пританисом.

– За ним, – ответил Хасан. – Он так пьян, что без хорошего глотка вина не сможет запомнить, что должен делать, и ему нужен кто-то, кто поможет добрести до цели.

– Он запомнит, – проворчал Ордо, – потому что знает: я сделаю так, как ему обещал. Вплоть до последнего слова. Если ты хочешь сделать что-то, то набрось-ка плащ на тело Патила, так что нам не надо будет смотреть на него.

– У тебя нет ста золотых, Ордо, – сказал Конан.

– Тогда ты заплатишь ему, – ответил контрабандист. – А если ты умрешь на моих руках, я продам твой труп за такую же цену.

Конан засмеялся, но смех быстро оборвался, так как киммериец закашлялся и стал задыхаться. Он чувствовал себя таким же слабым, как ребенок. Даже если другие поставили бы его ноги, он знал, что сможет только просто стоять на ногах, но не больше. Страх и отчаяние в голосе его друга не коснулись, однако, сердца варвара. Он должен был получить ответ на происшедшее, и ответ этот лежал в сундучках у стены. Или, по крайней мере, ключ к ответу. Вопрос был простым, и в то же время поиски ответа удержали бы Конана в живых еще на некоторое время, так как он пока не мог позволить себе умереть. Он не умрет, не узнав всей правды.

Глава 5

Один за другим в подвал Кафара спускались люди из команды Ордо. Большинство из них шли, пошатываясь, пьяные, как и первые трое. Огорченное и рассерженное выражение, а также отвращение появились на их лицах, когда они узнали, что случилось.

Но не смерть вендийца, и даже не покушение на жизнь Конана, а скорее средство покушения привело их в такое раздражение. Они были привычны к честному открытому клинку и даже могли понять удар ножа в спину, но яд... яд был чем-то совсем иным, против чего человек не мог себя защитить. Кружки, меняющие свой цвет, когда в них наливали отравленное вино, были миром колдунов и миром князей, которые не могли себе позволить платить колдунам. Испуганные лица контрабандистов мало волновали Конана, но те прощальные взгляды, которые они бросали ему, раздражали киммерийца не на шутку.

– Я еще не мертв, – пробормотал он, задыхаясь.

– Где, во имя Девяти Адов Зандру, Гуррам? – заорал Ордо.

Как будто отвечая на его слова, обитая железом дверь настежь распахнулась и Пританис ввел Гуррана в подвал, держа его железной хваткой за костлявую руку. Немедиец с отрезанным носом, казалось, уже изрядно протрезвел, и трудно было сказать, отчего именно это случилось – от того, что он тащил за собой Гуррана, или же от угроз Ордо.

Ремешок из кожи пересекал тяжело вздымавшуюся грудь гербариуса и поддерживал маленький деревянный ящичек на боку старика. Резко освободив свою руку, он заковылял по комнате, зло ворча на качающихся пьяниц, все еще храпящего иранистанца и покрытую плащом неподвижную фигуру, – труп вендийца.

– И из-за этого меня тащили по улицам города, как козла на рынок? – вырвалось у него сквозь пыхтенье. Он снова тяжело задышал. – Чтобы лечить людей, которые были достаточно глупы, чтобы пить испорченное вино?

– Зараженное вино на лезвии ножа, – сумел пробормотать Конан. Он подался вперед, его голова закружилась. – Ты уже сегодня помог мне, Гурран. Сможешь ли ты снова это сделать?

Старик оттолкнул в сторону Ордо и наклонился, чтобы взглянуть в глаза киммерийца.

– Возможно, еще есть время, – пробормотал он, а потом более твердым голосом сказал: – Есть ли у тебя отравленное лезвие? Я хочу взглянуть на него.

Хасан поднял плащ с убитого и выдернул нож из груди трупа.

Он обтер нож плащом вендийца, прежде чем отдать его Гуррану. Гербариус пристально посмотрел на страшное оружие, удерживая его своими тонкими, высохшими пальцами. Маленькая рукоять из слоновой кости была вырезана так, чтобы нож было удобно держать в ладони, а лезвие могло проходить между пальцами.

– Оружие асассиана-убийцы из Вендии, – сказал он. – Или, во всяком случае, это оружие, вид которого совпадает с тем, что я слышал.

Конан задержал взгляд на пергаментно-высохшем лице старого человека.

– Ну? – сказал он.

Вместо того, чтобы ответить, Гурран поднес нож к лицу и слегка понюхал. Нахмурившись, он намочил палец слюной и коснулся им лезвия. С еще большей осторожностью, чем раньше, он поднес палец к губам. Он тут же быстро сплюнул, вытерев палец об одежду.

– Делай же что-нибудь! – потребовал Ордо.

– Яды – это то, с чем я редко имею дело, – сказал спокойно Гурран. Он открыл деревянный ящичек, который висел у него на боку, и взял маленький пакетик с каким-то порошком и каменную чашку. – Но возможно, я смогу в этом случае что-нибудь сделать.

Он вынул из ящика бронзовую ступку величиной не больше, чем половина ладони, и пестик.

– Дай мне бокал вина – и быстро.

Ордо махнул рукой Пританису, который поспешил выполнить приказ. Гербариус начал работать, мешая и топча в ступке крошки различных порошков и перемешивая их пестиком. Пританис вернулся с грубым керамическим бокалом, наполненным до краев дешевым вином. Гурран взял бокал и вылил вино в чашку с порошками, быстро размешав содержимое указательным пальцем.

– Вот, – сказал старик, поднеся вино ко рту Конана. – Пей.

Конан взглянул на то, что ему предложили. Несколько кусочков сухих листьев плавали на поверхности вина, вперемешку с крошками разноцветных порошков.

– Это избавит меня от яда?

Гурран взглянул ему прямо в лицо.

– На то время, которое тебе потребуется, чтобы дойти до доков и вернуться назад. Ты будешь в состоянии выйти из этой комнаты или умрешь.

– Если он умрет... – начал Ордо угрожающе, но Конан оборвал его.

– Если я умру, это не будет виной Гуррана, верно?

– Пей, – сказал старик, – а то это будет твоей собственной виной.

Конан выпил содержимое чашки. С первым же глотком гримаса отвращения исказила лицо киммерийца, и с каждым новым глотком гримаса становилась все ужаснее. Когда старик отвел чашку от его рта, Конан широко открыл рот, судорожно хватая воздух.

– Кром! Эта штука на вкус такая, будто в ней купался верблюд!

Несколько контрабандистов, из тех, кто был потрезвее, весело рассмеялись. Гурран хмыкнул:

– Тебе хочется сладенького на язык или все-таки одолеть действие яда? – Взгляд гербариуса упал на открытый сундучок. Лицо старика еще больше сморщилось. Он взял несколько листьев, растер их в ладони костлявыми, тонкими пальцами.

– Ты знаешь, что это за листья? – спросил Конан. Он не был уверен в том, действительно ли ему было легче дышать или это было только игрой воображения. – Человек, который полоснул меня ножом, сказал, что это пряности.

– Пряности? – рассеянно сказал Гурран. – Нет, я не думаю, что это пряности. Хотя, с другой стороны, – добавил он, раскрыв ладони и бросив горсть листьев назад в ящик, – я не знаю всех на свете растений. Мне бы хотелось взглянуть и на другие ящики. Если в них также есть растения, которые неизвестны мне, возможно, я возьму некоторые из них как оплату за лечение.

– Можешь смотреть и брать сколько тебе хочется, – сказал с пылом Ордо. – Пританис, помоги ему открыть остальные ящики.

Немедиец и гербариус подошли к стоявшим рядами ящикам, и Ордо понизил голос до шепота, заговорив Конану на ухо:

– Если он возьмет в уплату листья и травы вместо сотни золотых, то я так скажу: нам это вполне подходит.

Конан глубоко вздохнул; ему действительно стало легче дышать.

– Помоги мне встать на ноги, Ордо, – попросил он. – Гурран сказал, что я должен ходить или умереть. Клянусь костями Митры, я намереваюсь ходить.

Они оба пристально взглянули друг на друга, затем одноглазый мужчина наклонился. Конан попытался встать, прислонившись рукой к стене, чтобы восстановить равновесие. Однако то, что он прислонился к стене, не слишком ему помогло. Конан сделал первый неверный шаг. Кости, казалось, были готовы согнуться, как мягкие ветви деревьев, но киммериец заставил себя продвинуть ногу вперед.

– Для этого уже все давно кончено, – прозвучал громко голос Пританиса, который стоял рядом с ящиками с кинжалом в руках. На трех из них уже были сорваны пломбы-печати.

– В них находятся те же самые листья. – Гурран снова покрыл лицо мертвеца широким плащом. – Мне было любопытно узнать, какой тип людей использует отравленное лезвие. Но я полагаю, что новые травы и растения более интересны, чем мертвецы. Так в остальных сундучках – тоже листья, говоришь?

Конан сделал еще один шаг и еще один. Слабость все еще пробегала волнами по его телу, но он чувствовал себя немного сильнее, и одно это уже было хорошим знаком. Ордо стоял рядом, глядя на него, как озабоченный медведь.

– С тобой все в порядке, киммериец?

– Да, пожалуй, – сказал ему Конан и вдруг засмеялся. – Несколько минут назад я бы даже согласился прожить столько, сколько мне нужно было бы, чтобы узнать, из-за чего все это случилось. Теперь же я начинаю думать, что в конце концов проживу несколько дольше.

– Это тело слишком хрупкое, – сказал вдруг Гурран. – Слишком старое!

Он наклонился и, встав на колени, вгляделся в один из сундучков. Все двадцать сундуков были раскрыты, и содержимое некоторых из них было вынуто. В них было еще больше сухих листьев, точно таких же, как и в первом сундучке, а также красного цвета кристаллы, судя по порошку над ними, но они почти разрушились под тяжестью своего собственного веса; и плотно стянутые ремешком кожаные мешки, некоторые из которых Пританис распорол кинжалом, и содержимое их, очень похожее на соль, но только кроваво-красного цвета, высыпалось на пол. В двух ящиках находились бутыли и пробирки с зеленым раствором; стеклянные сосуды с неизвестной жидкостью были хорошо упакованы в полотняные мешочки, проложенные гусиным пухом.

– Что тебя беспокоит? – спросил Конан. – Я могу ходить, как ты и обещал мне, и я прослежу за тем, чтобы ты получил золото, которое обещал тебе Ордо.

Одноглазый контрабандист выдавил приглушенный звук огорчения и протеста.

– Золото! – презрительно фыркнул Гурран.

– Если не золото, то что же тогда? – спросил его Конан. – Если эти растворы, листья и порошки в ящиках тебе нужны, бери их, кроме маленькой порции для меня. Мне кажется, что нам теперь уже не нужно доставлять их к реке Зарпаш, но я все же хочу узнать, почему человек пытался убить меня, чтобы эту траву никто не увидел. Маленькая порция листьев и всего остального поможет мне узнать это.

– Да, – медленно сказал гербариус, – ты хотел бы это узнать, не так ли? – Он поколебался, прежде чем продолжать. – Я не знаю, как даже сказать тебе об этом. Если бы мое снадобье было нужным лекарством... в том, что я хочу тебе сказать, вообще не было бы нужды. Я надеялся найти что-нибудь в этих сундуках или, что более вероятно, на теле вендийца. Человек, который носит при себе отравленное оружие, скорее всего имеет и противоядие, на случай, если случайно ранит себя.

– Но зачем нам нужно противоядие? – требовательно спросил Ордо. – Ведь ты уже остановил действие яда.

Гурран снова выдержал паузу, посмотрев в свою очередь очень внимательно на Ордо и Конана.

– То снадобье, которое я тебе дал, чужеземец, только приглушило действие яда на некоторое время.

– Но я чувствую себя совсем неплохо, только вот голова немного болит, – сказал Конан. – Через час я положу на лопатки любого человека в Султанапуре.

– И ты будешь чувствовать себя так же хорошо в течение одного-двух дней, а потом яд снова начнет действовать. Настоящее исцеление требует трав, которые можно найти только в Вендии.

– Вендия? – воскликнул Ордо. – Черный Эрлик!

Конан сделал движение рукой, чтобы Гурран продолжал, и старик продолжил свою речь:

– Тебе надо отправиться в Вендию, северянин, а я должен идти с тобой и давать тебе ежедневную порцию лекарства, чтобы ты остался в живых. Это путешествие не слишком улыбается мне, так как старое тело не предназначено для таких походов. Но ты, однако, сможешь найти ответы, которые так жаждешь получить, в Вендии.

– Может быть, я и получу ответы на свои вопросы, – сказал Конан. – Это не первый раз, когда моя жизнь будет измеряться днями.

– Но... Вендия, – запротестовал Ордо. – Конан, они не любят людей с этой стороны Вилайета. Если ты, с твоими дьявольски-голубыми глазами, кажешься странным здесь, то как ты думаешь, с какими рожами они будут глазеть на тебя там? Мы потеряем свои головы, проклятье Эрлика, и нам повезет, если перед этим нас не исхлещут до крови плетьми. Гурран, ты уверен, что этих трав нельзя найти в Туране?

– Если он не отправится в Вендию, – сказал Гурран. – Он умрет.

– Все в порядке, мой друг, – сказал Конан одноглазому человеку. – Я найду там противоядие и ответы на все вопросы, мучающие меня. Почему эти ящики стоили того, чтобы за них убить человека? Патил был вендийцем, и я не могу предположить, чтобы они предназначались куда-то еще. Кроме того, я знаю, что все равно должен покинуть Султанапур на некоторое время, если только не собираюсь прятаться в городе, до тех пор, пока городская стража не найдет убийцу Турега Амала.

– Сундуки, – внезапно сказал Хасан. – Их все еще можно доставить к устью Зарпаша. Кем бы ни был тот, кто должен встретить Патила, этот человек не знает, что Патил мертв. Он будет ожидать его там, и у него, я думаю, есть ответы на наши вопросы. У него даже может оказаться противоядие.

– Это лучше, чем Вендия, – сказал быстро Ордо. – Во всяком случае, это гораздо ближе. Не надо будет ехать на край земли, если в этом нет нужды.

– Ну что ж, нам это не повредит, если мы попробуем, – согласился Конан. – Это будет легким путешествием для твоих старых костей, Гурран.

Старик уклончиво пожал плечами.

– Если у друзей Патила не найдется того, что тебе нужно, – добавил Ордо, – тогда подумаем и о Вендии.

– Эй-эй, подождите-ка! – Пританис с разгневанным лицом быстро подошел к ним. Остальные контрабандисты пьяно слушали их, но немедиец был единственным более-менее трезвым, чтобы по-настоящему понимать, о чем тут говорили. – Доставить сундучки к устью Зарпаша, вы говорите. А каким образом мы найдем людей, которые нам нужны? Устье Зарпаша очень широко, дюны и холмы могут скрыть целую армию на обоих берегах.

– Прежде чем согласиться перевезти товары Патила, – сказал Ордо, – я узнал у него о сигналах, которые будут нам даны людьми на берегу и о тех сигналах, которые мы должны дать в ответ.

– Но какая нам прибыль во всем этом? – настаивал Пританис. – Вендиец не заплатил нам. Неужели вы думаете, что его приятели заплатят нам, когда мы появимся без него? Я так скажу – забудем об этих сундуках и поищем другой улов «рыбы», который наполнит золотом наши кошельки.

– Ах ты, трусливый, глупый пес. – Голос Ордо был глухим и казался еще более опасным от этого. – Конан является одним из нас, и мы должны держаться вместе. Как много в тебе гнили, а? Неужели ты выбросишь товары за борт при одном виде царской морской биремы или бросишь наших раненых на съедение царским стражам?

– Можешь не называть меня трусом, – злобно буркнул немедиец. – Я не раз уже рисковал головой, которую могли бы насадить на пику над Воротами Чужеземцев, как тебе это хорошо известно. Если киммериец хочет идти, отпусти его, пускай идет. Но не проси, чтобы и все остальные из нашей команды пошли бы вслед, чтобы подразнить топор палача только из-за удовольствия поездкой.

Кривой шрам Ордо на его левой щеке стал мертвенно бледным, когда он приготовился обрушить на голову Пританиса свой гнев, но Конан заговорил первым.

– Я не прошу тебя идти в поход из-за одного удовольствия поездкой, Пританис, и даже из-за того, чтобы наслаждаться моим обществом. Но ответь мне на такой вопрос: ты говоришь, что тебе нужно золото, так?

– Как и любому человеку, – осторожно сказал Пританис.

– Эти сундуки стоят золота для людей, ожидающих их у Зарпаша. Это должны быть вендийцы, если Патил является их проводником. Ты уже видел других вендийцев, людей с золотыми кольцами на каждом пальце и драгоценностями на своих тюрбанах. Ты когда-нибудь видел вендийца, у которого бы не было кошелька, набитого золотом?

Глаза Пританиса расширились, когда он внезапно понял, что Конан говорил эти слова не только для него.

– Но...

Великан-киммериец продолжал свою ловкую импровизацию как лавина, которая катится на беспомощного крестьянина:

– Вендийцы, ожидающиесундуки у Зарпаша, имеют при себе много золота, и оно причитается нам, если мы доставим в условленное место сундуки. Ну, а ежели они не заплатят... – Он по-волчьи ухмыльнулся и коснулся рукояти своего широкого, длинного меча. – В таком случае они будут не первыми, кто откажется заплатить за свою «рыбу». Мы и раньше не давали никому возможности улизнуть от оплаты, не дадим сделать это и вендийцам.

Пританис выглядел так, словно он собирался спорить и дальше, но один из контрабандистов пьяно крикнул:

– Да! Перережем им глотки и заберем все их добро себе!

– Вендийское золото для всех нас! – крикнул другой. Остальные выкрикивали слова одобрения или со смехом вторили приятелям. Немедиец с обрезанным носом оскалился и, замолчав, мрачно отошел в угол.

– У тебя все еще есть дар заставлять людей следовать за тобой, – сказал Ордо тихо, обращаясь к Конану, – но на этот раз лучше всего было расколоть башку Пританису и покончить с ним. Он еще доставит нам хлопот, прежде чем заработает нож в брюхо, а у нас и так достаточно неприятностей. Митра, этот старик будет метать харч на каждой волне. Он выглядит не более счастливым от перспективы короткого путешествия, чем от путешествия в Вендию.

И в самом деле, Гурран сидел, прислонившись к сундукам, уставившись мрачно в пустоту.

– Я сам посчитаюсь с Пританисом, если это будет нужно, – ответил Конан. – А что касается Гуррана, то он несомненно сумеет сделать какую-нибудь настойку для своего желудка. Беда сейчас заключается в том, где найти побольше людей.

Корабль Ордо мог отправиться в поход и с меньшим количеством людей, с теми, кто сейчас находился в подвале, но ветры не всегда были благоприятными и попутными, а для того чтобы грести против течения и волн требовалась как минимум вдвое большая команда. Киммериец оглядел людей, многие из которых лежали, распластавшись на полу, и добавил:

– Не говоря уже о том, что надо отрезвить эту шайку, чтобы они смогли ходить, не падая через каждые пять минут на пол, споткнувшись о собственные сапоги.

– Соленое вино, – сказал мрачно Ордо.

Конан вздрогнул и скорчил гримасу; у него был личный опыт от метода одноглазого, которым тот выгонял винные пары из пьяных.

– И тебе нельзя рисковать появляться на улицах днем, – продолжал Ордо. – Я оставлю пока этот сброд, чтобы ты последил за ними, пока я не соберу остальную часть команды в тавернах. Пританис! Нам впереди предстоит много работы!

Конан бросил беглый взгляд на пьяных контрабандистов и снова сделал гримасу.

– Хасан, скажи Кафару, что нам нужно десять кувшинчиков вина. И большой мешок соли.

Следующие полчаса будут отнюдь не из приятных.

Глава 6

Портовые причалы становились тихими, как только наступали сумерки, заселенные только тенями, превращающими большие бочки с вином, рулоны материи и кольца канатов и веревок в страшные тени. Рваные клочья облаков закрывали далекую темную луну. Морской ветер, дующий вдоль побережья, был таким же холодным, каким жарким был в течение дня, и стражники, нанятые Купеческой Гильдией, плотнее кутались в свои шерстяные плащи и искали укрытия внутри портовых складов с бутылкой согревающего вина.

Никто не видел, как люди работали на узком, около шестнадцати шагов в длину, судне с одиночной мачтой и парусом, установленным в центре корабля. Судно было привязано к доку, который угрожающе и тревожно покачивался и скрипел при каждом шаге людей, ступающих по его грубо обструганным доскам. Хотя с другой стороны, если вдуматься, док скрипел вне зависимости от того, ступали на него или нет.

Все корабли, пришвартованные здесь, имели на борту сети, но весьма от немногих исходил запах рыбы, да и то не сильный. Настоящие рыбаки продавали небольшие порции своего улова контрабандистам, чтобы от корабля тянуло рыбой, и это было не случайно. Таможенные сборщики царя Илдиза конфисковали бы корабль, который не пахнет рыбой, прежде, чем даже решили бы осмотреть его.

Конан стоял на скрипящем доке, одетый в темно-синий плащ, который на него накинул Гурран, чтобы киммериец слился с ночью. Конан был единственным, если конечно не считать Ордо, кто знал, что одноглазый контрабандист назвал корабль «Карела» – именем женщины, которую он не видел почти пять лет, но которую продолжал безуспешно искать. Конан тоже знал ее и понимал одержимость контрабандиста.

В то время как остальные нагружали корабль провиантом и снастями, киммериец внимательно наблюдал за одиночным сторожем, зарабатывающим себе на жизнь этой работой, или же, скорее всего, выискивающим случайный патруль таможенников царя. Легкая головная боль в середине лба была единственным напоминанием о яде.

– Настойка старого дурня сработала неплохо, – сказал Конан, когда Ордо прыгнул на док с корабля. – Я мог бы подумать, что яд исчез совершенно.

– Ему можно было сработать лучше, – хмыкнул его старый друг. – Ты пообещал ему сто золотых, когда старик уже согласился взять травы вместо денег.

– Моя жизнь стоит ста золотых – по крайней мере, для меня, – сухо сказал Конан.

Приглушенные ругательства и мягкий звук упавшего на палубу тела донесся с корабля.

– Ордо, ты действительно набрал всех слепых идиотов, каких только мог найти, для этого похода?

– Мы можем только мечтать о том, чтобы у нас было вдвое больше сабель, прежде чем дело будет закончено. А если подумать о том, что половина моих людей утонула в кувшине вина, я должен был брать то, что было под руками. Или ты предпочитаешь выждать еще один день? Я слышал, что городской стражник изрубил в лапшу одного альбиноса, в сумерках по ошибке приняв его за северянина. Они прочесывают город, обыскивая каждую таверну и бордель в Султанапуре.

– На это им потребуется не меньше ста лет, – засмеялся Конан.

Легкое воркование донеслось до ушей киммерийца, и он уставился в изумлении на плетеную клетку с голубями, которую подняли на борт, после чего последовала еще одна клетка с курами и три козы.

– Один из наших посоветовал это сделать, – сказал Ордо, – и я подумал, что это неплохая мысль. Мне уже надоело выбирать между сушеным и соленым мясом, когда мы находимся в открытом море.

– Если только они не принадлежат к команде, Ордо.

– Козлы не лучше некоторых чужеземцев, известных мне и... – Бородатый человек оборвал свою фразу, когда огонек света вспыхнул на корабле. – Во имя Девяти Адов Зандру!..

Конан не терял время на ругательства. Прыгнув на палубу, он вырвал горящую глиняную лампу из рук высокого, тощего туранца и выбросил ее за борт. Туранец гневно уставился на Конана.

– Как же я должен видеть, куда класть вещи в такой темноте?

Конан не знал этого человека, судя по всему, это был один из новичков-рекрутов Ордо. Он был одет в серые шаровары, тюрбан и кожаную жилетку – постоянную одежду обитателей порта.

– Как тебя зовут? – спросил киммериец.

– Меня зовут Шамил. А ты кто такой?

– Шамил, – сказал Конан. – Я буду считать, что ты слишком глуп, чтобы понять, что горящую лампу могут также увидеть далеко отсюда те, кому это совершенно ни к чему. – Его голос стал жестче. – Я даже не подумаю о том, что ты мог быть шпионом, работающим на таможенников, пытаясь привлечь их внимание. Но если ты сделаешь это опять, я заставлю тебя съесть эту лампу.

Ордо появился позади него, пробуя острие своего кинжала на толстом ногте.

– А после этого я перережу тебе глотку. Тебе все понятно?

Худой туранец настороженно кивнул.

– Слепые скоты, Ордо, – сказал Конан и повернулся, чтобы уйти, прежде чем его друг успел заговорить. Веселье киммерийца, охватившее его до этого, поутихло. Такие люди, как Шамил, могли вполне потерять голову еще до того, как вообще увидят Зарпаш. И кто знает, как много таких людей было среди новичков? Даже если они не погибли бы по глупости, вроде того, чтобы использовать горящую лампу там, где необходима была невидимость и полная темнота, многим ли из них Конан мог доверять, когда дело дойдет до боя на другом берегу Вилайета?

Бормоча что-то про себя и спотыкаясь, вниз по темной палубе сошел Гурран и сунул оловянную кружку в руки Конана.

– Выпей это. Я не могу быть уверенным в эффекте, который даст морское путешествие. Лучше всего перестраховаться, приняв двойную дозу, и быть в безопасности.

Конан глубоко вздохнул и, зажав пальцами ноздри, осушил кружку одним глотком.

– Эта штука больше не напоминает по вкусу верблюда, – сказал он с гримасой.

– Ингридиенты немного другие, – ответил ему гербариус.

– Теперь это питье похоже на то, что в него всего лишь верблюда окунули, – Конан бросил пустую кружку Гуррану, когда Ордо присоединился к ним.

– Ящики лежат в трюме, – сказал он тихо, – и мы готовы, как всегда, хоть сейчас выступай. Прими руль, киммериец, пока я расставлю людей у весла.

– Пригляди за ними, чтобы они не вышибли друг у друга мозги, – сказал Конан, но Ордо уже исчез в темноте, шепотом отдавая команды.

Киммериец передвигался быстро и ловко, хмурясь при стуке весел, когда их укладывали в уключины. Когда судно стало выходить из залива, Конан всем своим весом навалился на руль, направляя корабль к полосе открытой воды. Слова Ордо, командующего тихо «раз-два», «раз-два», чтобы гребцы налегали на весла в такт, донеслись до Конана сквозь скрип снастей и плеск воды. Фосфоресценция освещала воду при каждом плеске весел и на волне, разрезаемой носом корабля. Около двадцати кораблей всех размеров стояли в это время на якоре в заливе; галеры и купеческие широкобортные корабли из каждого порта Вилайета. Конан вел судно зигзагообразным курсом, огибая стороной эти корабли. Военные царские биремы стояли в северной части порта, по несколько часовых, нанятых купцами, обязательно будут здесь, следя по сторонам, чтобы ничего не случилось. Никто, однако, не собирался поднимать тревоги, если конечно корабль контрабандистов не подошел бы слишком близко. Часовых нанимали, чтобы охранять корабли от воров и пиратов, некоторые из которых были достаточно дерзкими, чтобы входить в порт Султанапура или даже Аграпура, а не для того, чтобы привлекать ненужное внимание к кораблям, чьи капитаны часто везли товары, не указанные в таможенной декларации.

Прибрежный ветер нес не только запахи города, но и вонь самого залива. Аромат специй, пряностей, запах пота от галер работорговцев смешивался с запахом воды. Отходы и испражнения выбрасывались прямо за борт, когда корабль был в море или порту, и залив Султанапура давно уже превратился в сточную канаву. Наконец судно прошло мимо последнего из стоящих на якоре кораблей, но вместо того, чтобы расслабиться, Конан напрягся и пробормотал проклятие.

– Ордо! – хрипло позвал он. – Ордо, погляди на мол!

Длинный каменный мол-волнолом защищал залив от резких, порывистых, внезапных штормов на Вилайете. Шторм мог бросить такие обычно спокойные волны на корабли и разбить суда о причалы. Две широкие барки для перевозки овец закрывали проход в открытое море, оставляя свободной лишь узкую полоску воды. На каждой стороне барки стояла высокая гранитная башня. Башни не были еще видны из-за сгустившейся темноты, и обычно в них размещалась стража только в случае войны. Но зато было хорошо видно, что свет от факелов просачивался сквозь бойницы для лучников. Ударив со злости кулаком по колену, Ордо медленно пошел по палубе, уставившись на полоски света. На мгновение свет факелов стал менее отдаленным и приближался теперь с каждой минутой. Ордо спокойно заговорил, когда рядом был только Конан и никто другой не мог его услышать:

– Это, должно быть, из-за этого проклятого Митрой убийства адмирала, киммериец. Но если они поставили на башни стражу...

– Цепи? – спросил Конан, и бородатый человек мрачно кивнул.

Цепи были еще одной предосторожностью во время войны, как и стража на башнях. Цепи были сделаны из массивных железных звеньев и были способны удержать, не разорвавшись, самый сильный удар тарана самой большой триремы. Их могли растянуть почти над самой поверхностью воды, чтобы надежно закрыть вход в порт даже самым маленьким судам, вроде того, на котором плыли контрабандисты. Конан медленно заговорил:

– Нет никакой причины ставить на башню стражу, если только цепи не подняты. Ночью они не слишком-то полезны. Но войны нет, только убийство. – Конан кивнул самому себе. – Ордо, цепи поставлены не для того чтобы удерживать корабли от проникновения внутрь порта, а для того чтобы удержать их внутри.

– Удержать их внутри?

– Попытаться удержать убийцу верховного адмирала, – нетерпеливо сказал киммериец. – Здесь нет городских ворот, которые нужно закрывать и охранять. Только цепи.

– Ну, а если ты прав, то что это нам дает? – хмыкнул кисло Ордо. – Цепи или ворота, мы заперты здесь, как зайцы в клетке.

– Во время войны в каждой башне сидит не меньше сотни солдат. Но сейчас... Они не ожидают атаки, Ордо. И сколько людей нужно, чтобы наблюдать за цепью? Столько же, сколько и для охраны ворот?

Ордо свистнул беззвучно сквозь зубы.

– Это игра, киммериец, – сказал он наконец. – Ты предлагаешь смертельно опасную игру.

– У меня нет другого выбора. Кубики брошены, так или иначе, а моя жизнь уже поставлена на кон и оценена.

– Да, это верно. Но разрази меня гром, если все это мне нравится. Нам надо попробовать ту башню, которая стоит ближе к берегу. Иначе придется иметь дело с тремя десятками стражников, прежде чем дело будет сделано.

– Нет, не ты, – сказал Конан. – Если мы пойдем вдвоем, как ты думаешь, долго ли нас будет ждать корабль? Новые люди в команде не пойдут против старых, а старые тоже не слишком-то рвутся в это путешествие.

– Они все знают, что я достану хоть из-под земли любого, кто бросит меня и мой корабль, – проворчал Ордо. – Последую за ним на край света, если это будет нужно, и разорву ему глотку голыми руками.

– Однако одноглазый взял руль из рук киммерийца.

– Тебе нужны помощники. Ты не можешь идти на это дело в одиночку.

Конан подошел к мачте и встал на середине палубы, где лежал свернутый парус. Скорость гребцов, которая стала сбивчивой без команды Ордо, замедлилась еще больше. Даже в темноте Конан чувствовал, что вся команда пристально смотрит на него.

– Беда, случившаяся в городе, причинила нам большую неприятность, – сказал Конан спокойно. – Сторожевые цепи подняты. Я собираюсь опустить одну из них и дать нашему кораблю возможность выйти из порта. Если это не удастся, то мы дошли до этого места впустую. У нас есть ящики с пряностями, или во всяком случае, мне сказали, что это пряности, которые нужны только вендийцам, и вендийцы оставят при себе свое золото, если мы не доставим им эти ящики.

Он выдержал паузу и ждал. Золото всегда хорошо звучало в конце речи, отпечатываясь, как от удара каленым железом, в мозгах слушавших. К удивлению Конана, Хасан поднял свое весло и молча встал. Гурран зашевелился и еще плотнее закутался в плащ. Больше никто не сдвинулся с места. Конан внимательно посмотрел на две темные линии гребцов – люди неловко зашевелились на скамьях. Убедить их было бы очень нелегким делом. Явные трусы недолго числились в рядах Берегового Братства, но те, кто слишком рвался в бой, также не задерживались в контрабандистах. Ну что ж, вполне можно начать с самых крепких орешков.

– Ты, Пританис?

Немедиец с обрезанным носом оскалил белые зубы – это могло быть и усмешкой, и рычанием.

– Ты хочешь идти в этот поход, северянин? Тогда ты и опусти цепь. А я... я предпочел бы быть сейчас на берегу с доброй кружкой пива в руке и девкой, сидящей у меня на колене.

– Куда более безопасное место, это верно, – сказал сухо Конан, и в рядах гребцов раздался тихий смех. Пританис сердито сжал руками весло. Шамил, вытащив весло почти что рядом с Конаном, не сделал движения, чтобы подняться, но в воздухе, казалось, колыхалось ожидание, и десятки глаз смотрели на него; Конан чувствовал это даже в почти абсолютной темноте.

– Ну, а что скажешь ты, зажигающий лампы? – спросил киммериец.

– Я просто ожидал, чтобы ты спросил меня, – тихо ответил худой туранец. Его весло заскрипело в уключине, когда он положил его в сторону. Внезапно сразу двое встали в середине ряда. Конан узнал их – это были те, кто был в отряде Ордо еще до того, как Конан прибыл в Султанапур.

– Я не хочу, чтоб ты подумал, будто только зеленые новички идут с тобой, – сказал один из них, кофиец по имени Балис. Толстые старые шрамы покрывали его голову – в прошлом кто-то не очень умело отрезал ему уши за какую-то провинность. Другой контрабандист, худой, с провалившимися щеками шемит, который называл себя Энам, ничего не сказал, а просто вытащил свой тулвар и проверил острие лезвия.

– Глупцы, – фыркнул Пританис, но он сказал эти слова очень тихо.

Конан махнул рукой, подав сигнал Ордо. Он почти не видел его в темноте, и капитан казался серым сгустком, стоящим на борту корабля. Судно повернуло к молу. Послышался шорох волн, ударяющихся о гранитную стену, неожиданно выросшую из темной воды. Стена была высотой больше, чем человеческий рост, выше, чем палуба корабля. Даже новички знали достаточно о кораблях, чтобы понять, что им нужно делать. Они тихо взмахивали веслами. Затем те, кто греб на той стороне, где находился мол, подняли вверх весла, чтобы держать судно на небольшом расстоянии от камней. Высокий киммериец не терял времени на слова. Встав на фальшборт, он высоко прыгнул, ухватился за верхнюю часть стены мола и, подтянувшись на руках, сел на грубую гранитную поверхность. Кряхтенье и приглушенные ругательства подсказали ему, что друзья также перепрыгнули на стену, карабкаясь наверх. У них более чем достаточно пространства для движения, так как стена была около двадцати шагов в ширину.

– Нам нужно их убить? – спросил глухо Хасан.

– Возможно, в этом не будет необходимости, – ответил Конан. – Пошли.

Квадратная каменная башня занимала весь последний кусок мола, уходящий клином в воду, за исключением узкой каменной дорожки для часовых вокруг нее. Острая, увенчанная зубцами и бойницами вершина уходила вверх на расстоянии двадцати метров, и только тяжелая, крепкая гранитная дверь вела внутрь башни у ее подножия.

В бойницах для лучников на втором этаже горел желтоватый свет факелов, больше свет не шел ниоткуда. Жестом приказав остальным уйти в тень у основания башни, Конан вытащил из ножен кинжал и плотно прижался к каменной стене у двери. Осторожно прикинув расстояние, он бросил кинжал на камни, примерно в двух шагах от себя. На мгновение он подумал, что звон металла не проник внутрь башни. Но через несколько секунд послышался лязг засова и дверь широко распахнулась. Струя света упала на полоску камней, и стражник без шлема высунул голову наружу. Конан затаил дыхание, но кинжал, лежащий на краю полосы света, привлек внимание туранца. Он нахмурился и вышел наружу. Конан метнулся к нему с быстротой и ловкостью атакующего сокола. Одной рукой он сжал рот стражника. Другой схватил его за пояс для меча и поднял вверх, после чего бросил солдата вниз. Раздался громкий плеск и жалобные крики: «Помогите! Помогите!»

– Этот дурень свалился в воду! – крикнул кто-то внутри башни, и стук сапог донесся до Конана и его товарищей. Четверо стражников поспешили на помощь своему неудачливому приятелю. На их головах также не было шлемов; в руке одного из них была деревянная кружка – было очевидно, что никто из них не ожидал опасности. Они резко остановились, когда увидели, что перед ними стоит молодой гигант, их руки метнулись к рукояткам сабель, но было уже слишком поздно. Кулак Конана расплющил ближайший нос, и пока этот человек падал, обрушил сильный, как удар молота, «крюк» в челюсть другого. Двое стражников упали один на другого. Остальные, как заметил Конан, тоже свалились очень быстро, и никто не обнажил оружие.

– Бросьте их оружие в воду, – приказал киммериец, поднимая свой кинжал, – и свяжите солдат.

Крики о помощи донеслись до него с поверхности воды, на этот раз они были более громкими и отчаянными.

– Потом сделайте веревку из их туник и поясов и вытащите этого болвана из воды, прежде чем он разбудит и поднимет на ноги весь город.

С мечом в руке Конан осторожно вошел в башню. Самый нижний этаж башни был одной большой комнатой, освещенной факелами, с каменными ступенями лестницы, ведущими вверх. Почти все помещение было заполнено массивным, громадным воротом, соединенным со сложным устройством из огромных бронзовых шестерен, на которых блестела свежая смазка – жир. Длинная металлическая «рука» шла от самой маленькой шестерни до бронзового колеса, которое было привинчено к стене. Толстая железная цепь была уложена рядами на ворот и барабан. Металл на каждом звене цепи был толщиной в руку взрослого мужчины, и на нем не было и пятнышка ржавчины. Говорили, что давным-давно, много веков назад, один из туранских царей, приказавший сделать эту цепь, предложил столько рубинов, сколько он будет весить сам, тому кузнецу, который сможет сработать такую цепь из железа, чтобы она не ржавела вечно. Говорили также, что царь честно заплатил этими рубинами кузнецу, включая вес рук и языка, которые он отрубил кузнецу, чтобы секрет цепи не смог перейти к другим. От ворота цепь шла в узкое круглое отверстие в каменном полу. Конан игнорировал его, сконцентрировав свое внимание на том, как ослабить цепь. Похоже, что только один бронзовый клин удержал шестерни на месте.

– Конан, сзади!

Услышав предупреждающий крик, Конан резко повернулся, и меч сверкнул в его руке. Покатившись по лестнице, мертвый стражник тяжело рухнул прямо под ноги киммерийцу. Кинжал торчал у него в груди, вошедший по самую рукоятку, заряженный арбалет лежал рядом.

– Он целился тебе в спину, – сказал Хасан, стоя у двери.

– Я – твой должник теперь и когда-нибудь отплачу тем же, – проговорил Конан, сунув меч в ножны.

Конан быстро освободил клин и, отбросив его в сторону, налег всем телом на бронзовую перекладину. Но это было все равно, что пытаться сдвинуть с места скалу. Судя по длине перекладины-рычага, для того чтобы сдвинуть ворот с места, нужно было как минимум пять человек. Мышцы киммерийца вздулись буграми от напряжения, и перекладина сдвинулась с места, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее. Но сам ворот двигался гораздо медленнее, и громадные звенья цепи звякали в отверстии в каменном полу. Конан напряг все свои силы, чтобы ворот стал двигаться быстрее. Внезапно за его спиной появился Хасан и налег на рычаг, добавив больше силы и энергии, чем предполагало его сухое, худощавое тело. Балис просунул голову внутрь помещения.

– Цепь уже опустилась под воду, насколько я могу видеть, киммериец. И еще. На дальней стороне канала какое-то движение и шум. Они, должно быть, услыхали крики тонущего стражника.

Конан неохотно отпустил рычаг. Очень скоро сюда будет отправлена лодка с солдатами, чтобы узнать, что случилось, и хотя на ней вряд ли будет много людей, задача Конана и Ордо была в том, чтобы спастись, а не вступать в бой.

– У нашего судна небольшая осадка, – сказал он. – Я думаю, что оно пройдет без труда.

Когда трое людей поспешили выбежать из башни, Шамил и Энам подняли на ноги пятого стражника, связали его и заткнули ему рот кляпом из его собственной, мокрой от вынужденного купания туники, после чего положили его в ряд с четырьмя его товарищами, все еще лежащими без сознания. После этого они молча последовали за Конаном по узкой дорожке у подножия башни. Единственный глаз Ордо (как хорошо было известно Конану) был острее, чем оба глаза Балиса. И кроме того, здоровяк Ордо не стал бы терять драгоценных секунд. Прежде чем они дошли до края стены волнолома, мягкий, тихий скрип весел и плеск воды послышались рядом с ними. Корабль появился перед ними в тот момент, когда они стояли у стены.

– Прыгайте! – скомандовал Конан.

Подождав только несколько секунд, чтобы убедиться, что каждый из его людей благополучно приземлился на палубе, киммериец быстро прыгнул вслед за ними. Он приземлился на корточки, пружинисто, как кошка, и все-таки покачнулся и вынужден был ухватиться за мачту, чтобы не упасть на палубу. Голова закружилась, как если бы корабль швыряло во время шторма. Конан стиснул зубы, пытаясь одолеть головокружение. Гурран вышел из темноты и внимательно посмотрел на киммерийца.

– Слишком много движений может снова вызвать действие яда, – сказал он. – Тебе надо отдохнуть, так как есть пределы тому, сколько лекарства я могу дать тебе в один день.

– Я найду того подлеца, кто мне ответит за все это, – сказал Конан сквозь стиснутые зубы. – Даже если у него нет противоядия, я найду эту мразь – и убью.

С кормы донеслась хриплая команда Ордо:

– Гребите! Чтоб вас поглотил Эрлик, гребите!

Гребцы налегли на весла, и узкий, стройный корабль поплыл прочь от Султанапура, как водомерка, бегущая по черной воде.

* * *
Разъяренный Найпал, с рычанием поднялся на своей большой круглой постели, уставившись неподвижно в темноту. Лунный свет струился в комнату сквозь легкие прозрачные шелковые занавески, закрывавшие узорчатые арочные окна, и бросал вокруг неясные, расплывчатые тени. Две женщины, делившие с Найпалом постель (одна – вендийка, другая – кхитаянка, обе они изящно сложенные, в данный момент – обнаженные), съежились и отпрянули в сторону, прижавшись к шелковым занавесям. Эти две девушки-наложницы были любимицами из пардаханы Найпала. Они были опытны, горячи и страстны и всегда были готовы доставить своему господину удовольствие, но сейчас он даже не посмотрел на них. Кончиками пальцев Найпал осторожно стал массировать виски, стараясь припомнить, что же разбудило его. На шее Найпала, на узкой золотой цепи висел большой черный опал. Колдун никогда не вынимал его, так как опал был единственным средством, через которое Масрок мог показать свою покорность или попросить о том, чтобы его вызвали. Однако сейчас темный и холодный камень спокойно висел на цепочке, слегка покалывая кожу. Это был только сон, решил Найпал. Сон, предвещающий... Знамение? Это чувствовалось, как если бы это было какое-то предупреждение...

Предупреждение!

– Проклятье Катар! – выругался колдун, и женщины еще дальше отшатнулись от него. Если позвать слуг, это займет слишком много времени. Найпал кое-как слез с кровати, все еще не обращая внимания на всхлипывающих, испуганных женщин. У них было много чудесных талантов, но только не в ту минуту, только не сейчас... Найпал быстро запахнул халат, то, что он уже не делал много лет, предпочитая, чтобы слуги выполняли это за него. Узкий позолоченный сундучок стоял на столе, инкрустированный лазурью, нефритом и бирюзой. Колдун потянулся к нему немного неуверенно, ведь ему сейчас нет нужды вызывать Масрока, нет нужды угрожать ему; затем он повернулся и побежал, оставив сундучок на столе. Отчаянные мысли крутились у него в голове в эту минуту. Какая опасность может ему сейчас угрожать? Масрок закрыл глаза Темным Провидцам Имши. Заил Бал, бывший придворный маг и единственный человек, которого Найпал по-настоящему боялся, был уже мертв и унесен демонами. И если Бандаркар, подозревая его в темных намерениях, вызвал других магов, чтобы противостоять ему, то он, Найпал, также имел своих людей, стоящих близко к трону, людей, о которых Царь ничего не знал. Колдун знал даже, какую женщину выбрал Бандаркар, прежде чем она достигла царских покоев. Что же это могло быть? Что?

Темнота помещения с высоким куполом глубоко внизу, под дворцом, смягчалась неземным, потусторонним мерцанием, исходящим от серебряной паутины узора на полу. Найпал метнулся к столу, где лежали колдовские принадлежности – хрустальные флаконы, пробирки и реторты, от которых исходило жуткое сияние, и другие, которые были как бы сгустком абсолютной темноты. Его пальцы прямо-таки чесались, желая коснуться сундука из черного дерева, так как в нем лежала сила корасани, однако колдун взял себя в руки и приподнял вместо этого крышку богато украшенной резьбой и орнаментом коробки из слоновой кости. Дрожащими руками Найпал отбросил в сторону шелковую материю. Воздух вырвался из груди колдуна, как предсмертное хрипение. Смутное изображение дрожало на полированной поверхности, уже не такой блестящей и гладкой, как всегда. Отражение являло собой небольшое судно на покрытом ночной завесой море, корабль с одинокой мачтой, продвигающийся вперед ритмичными ударами равномерно поднимающихся и опускающихся весел.

Странные приспособления из хрусталя и кости задрожали, когда колдун ударил кулаком по столу. Как и полагается, зеркало показало ему источник опасности, но и у него были свои пределы. Где же опасность? С какого моря она шла? Моря были на юге, и далеко на востоке лежал Безбрежный океан, который, По словам некоторых людей, оканчивался только у края мира. На Западе находился Вилайет, а еще дальше – громадное Западное Море. М-да... По крайней мере, провидцев Имши было легче узнать в зеркале. Найпал заскрипел зубами, потом стиснул их, зная, что иначе они просто раскрошатся от гнева. Как густое облако чернил, ужас проник во все поры души. Колдун всегда считал себя выше этого, но теперь понял, что годы, проведенные с зеркалом, так долго стоявшим на страже, размягчили его. Он интриговал, планировал заговоры и действовал без всякого страха, думая, что победил страх, потому что пустота зеркала говорила о том, что планам ничего не угрожает. И сейчас, сейчас он увидел этот проклятый корабль! Маленькая, крошечная точка на воде, во имя всех богов! С колоссальным усилием Найпал заставил свое лицо снова принять обычное, внешне спокойное выражение. Он напомнил себе, что паника ничего не дает. Хуже, чем ничего, так как она подавляла всякое действие. У него есть агенты во многих местах и средства связаться с ними быстрее, чем полет орла. Его глаза отметили про себя, какой это был корабль, и он хорошо запомнил его форму. Пальцы колдуна теперь едва заметно дрожали, двигаясь вдоль странных колдовских предметов на столе. Откуда бы ни пришло это судно, к какому бы берегу оно ни пристало, там будут люди и сразу же опознают его. И задолго до того, как они достигнут цели, опасность будет залита водой, как огонь во время пожара.

Глава 7

Конан стоял на палубе, широко расставив ноги и правой рукой опираясь на мачту, чтобы удержать равновесие. Он пристально вглядывался в темноту, которая была восточным берегом Вилайета. Корабль подошел так близко к побережью, как это позволяла его осадка. Недалеко к западу лежали острова. Самой «приятной» вещью, которую говорили о них люди, были слова – логово пиратов. Говорили о них и еще кое-что, правда, эти слова уже произносили в темных углах и шепотом. Но что бы ни обитало там, никто не хотел привлекать к себе излишнего внимания.

Киммериец ел из общего котла, как и все. Он спал у кормы, рядом с двумя оставшимися козами и плетеной клеткой с голубями. Куры последовали вслед за первой козой – в желудки контрабандистов.

Большинство команды растянулось на палубе, используя вместо подушек грязную ветошь или мотки веревок и канатов. Облака заслонили луну, и только изредка ее легкий луч прорезал темноту. Треугольный парус был надут сильным ветром, и плеск воды за бортом как бы отвечал резкому храпу людей.

«Но с другой стороны, – подумал Конан, – мало кто из команды рвался поскорее высадиться на берег в поисках людей, которым принадлежали сундучки».

Хотя глаза киммерийца и были острыми, он не мог уловить очертаний берега. И, что еще хуже, нигде не было видно сигналов, о которых говорил Ордо.

– Они должны быть там, – пробормотал Конан самому себе.

– Но будет ли у них противоядие? – спросил Гурран, передавая Конану бокал с лекарством, ставший уже привычным каждодневным ритуалом для киммерийца. Конан старался не смотреть на мутную жидкость в помятом оловянном бокале. Ему не слишком-то улыбалось смотреть на питье, уже здорово осточертевшее.

– Оно будет у них, иначе... – Задержав дыхание, Конан осушил бокал одним глотком, пытаясь сделать так, чтобы пойло попало прямо в глотку, не опалив своим жутким огнем язык.

– Ну, а если нет? – настаивал старик. – Похоже, что на берегу никого нет.

Гримаса киммерийца, только что хлебнувшего снадобье, превратилась в улыбку.

– Они там, я знаю. – Он указал на три лучика света, которые только что вспыхнули в полной темноте на побережье южного изгиба устья реки. – И у них будет это противоядие.

Гербариус заковылял вслед за Конаном, когда тот двинулся вниз по палубе. Ордо склонился позади большого открытого дубового, окованного железом сундука, который был привязан к мачте.

– Я увидел огни, – пробормотал он, когда киммериец подошел к нему. – Теперь нам надо убедиться в том, что они те, кто нам нужен.

Он очень быстро соорудил какой-то странный аппарат, состоящий из трех покрытых колпаками бронзовых ламп, привязанных к длинному шесту.

На шесте было также несколько крюков, на которые можно было повесить еще парочку ламп, если в этом возникла бы необходимость. Как только лампы были зажжены, Ордо высоко поднял свой шест. Те из команды, кто уже проснулся, встали, чтобы посмотреть, что он делает. Метод Ордо был, кстати, не таким уж необычным и часто использовался контрабандистами. На берегу центральный из трех огней исчез, как будто кто-то его внезапно затушил. Три раза бородатый контрабандист поднял и опустил шест с лампами. Оставшиеся огоньки на берегу потухли, и Ордо, облегченно крякнув, окончательно опустил шест и потушил все лампы. Лампы едва успели потухнуть, как он уже громко орал:

– Поднимайтесь, ленивые псы! На ноги, порождения вшивого верблюда! Пусть Эрлик заберет ваши подлые души, вставайте же!

Судно превратилось в муравьиную кучу, по мере того как люди поднимались спросонья, некоторые были подняты ударом сапога одноглазого бородача. Конан подошел быстрыми шагами к рулю и увидел Шамила, который уже поворачивал его.

Конан жестом показал новичку, чтобы тот отошел, и встал на его место. Нижняя часть паруса висела достаточно высоко, и киммериец мог видеть впереди береговую линию.

– Что случилось? – требовательно спросил Гурран. – Сигналы были неправильными? Мы высаживаемся на берег или нет?

– Это вопрос доверия, – объяснил Конан, не оборачиваясь и глядя на берег. – Люди на берегу видят корабль, но тот ли это контрабандист, которого они ждут? Сигналами мы обменялись, но не местом высадки. Если корабль таможенников, солдат или пиратов высадится там, где горели сигнальные огни, то они обнаружат только одного человека, да и то только в том случае, если он разиня или медлительный глупец.

Еще один тонкий луч света появился на берегу, отделенный от остальных почти на пол-лиги.

– И если бы мы не дали им в ответ правильного сигнала, – продолжал киммериец, – они не показали бы нам, где можно высадиться на берегу.

Гурран внимательно смотрел на суматоху, поднявшуюся среди контрабандистов. Некоторые из них ощупывали тулвары и кинжалы в ножнах. Другие развязывали свои мешки, чтобы проверить тетиву луков и острия стрел.

– И ты доверяешь им ровно настолько, насколько они доверяют тебе, – сказал он.

– Даже меньше, – усмехнулся Конан. – Если те, кто находится на берегу, не вырвали пытками тайну сигналов у людей, которых мы действительно должны были здесь встретить, то они все равно вполне могут захотеть получить то, что у нас есть для них, – без оплаты.

– Я не имел ни малейшего понятия о том, что это могло быть таким опасным делом. – Голос гербариуса был очень тихим, почти неслышным.

– Тот, кто живет, не рискуя и не подвергаясь опасности, вообще не живет, – заметил Конан, вспомнив старую киммерийскую пословицу. – Ты что, думал, что наше путешествие до Вендии будет легким, как при помощи колдовства? Я не вижу другого пути, чтобы добраться сюда, не подвергаясь при этом опасности.

Гурран ничего ему не ответил на эти слова, и Конан переключил свое внимание на дела более неотложные. Ветер быстро нес корабль к ожидающему их свету факела или лампы, но высадка на ночное побережье была сделана иначе. Блоки и тросы заскрипели, длинный парус был опущен и уложен на палубу. Несколько канатов было обмотано вокруг паруса, бьющегося на палубе под порывами ветра и задерживающего движения матросов. Контрабандисты двинулись к скамьям гребцов. Скрип и стук весел в уключинах, медленный, тихий плеск, когда весла погружались в черную воду. И совершенно дико в эту минуту прозвучало воркование голубей в клетке, которых взяли с собой. Конан резко повернул руль, и корабль контрабандистов повернуло к берегу, прямо к указывающим на место высадки огонькам лампы. Судно стало подбрасывать на волнах прибоя, которые были сильнее у берега. До Конана донесся легкий шум волн, ударяющихся слева и справа о скалы.

Он не сомневался, что впереди их ожидает безопасный песчаный берег. Даже таможенники всегда хотели, чтобы груз контрабандистов был в целости и сохранности, так как часть его была их вознаграждением. Однако все, что случится после того, как корабль достигнет берега, всегда связано с опасностью и риском. Песок зашуршал под килем корабля, и без всякого приказа гребцы несколькими взмахами отвели судно чуть дальше от берега. Если они слишком плотно причалят к берегу, это вполне может быть смертью для них. С носовой части раздался плеск. Это Ордо бросил в воду каменный якорь. Он поможет удержать судно против прибойной волны, но веревка могла быть перерезана в любой момент. Когда судно дрожа коснулось песчаного дна, Конан встал рядом с другом у носа корабля. Огонек света, который указывал им путь на берег, исчез. Скорее всего, его закрыли высокие дюны и деревья, растущие на берегу. Внезапно странный звук, как если бы камень ударился о металл, донесся с берега. Прямо перед удивленными матросами вспыхнуло пламя, большое пламя, которое загорелось примерно в тридцати шагах от воды. Одинокая фигура мужчины стояла у костра. Он широко развел руки, показывая, что у него нет оружия. Его лицо не освещал свет костра, но тюрбан на голове был большим, как и те, что носили вендийцы.

– Ну что ж, мы ничего не узнаем, если будем только смотреть, – сказал Конан и спрыгнул за борт. Он почти по пояс окунулся в воду. Тут же Конана окатило водопадом брызг, когда рядом плюхнулся Ордо. Бородатый контрабандист схватил Конана за локоть.

– Дай мне вести разговор, киммериец. Ты никогда не умел красиво и правильно врать, за исключением, пожалуй, женщин. Правда может нам сослужить вернее здесь, но ее надо использовать правильно.

Конан кивнул, и они двинулись к песчаному берегу вместе. Ожидающий их незнакомец был действительно вендийцем, со смуглой кожей и узким, тонким носом. Большой сапфир и плюмаж из белых перьев украшали его тюрбан, и кольца с драгоценными камнями блестели на каждом пальце обеих рук. Богатая одежда из украшенного орнаментом и золотым шитьем шелка дополняла богатый вид незнакомца, хотя на ногах, как бы в контраст одежде и драгоценностям, были надеты обычные, очень поношенные сапоги для верховой езды. Взгляд темных, глубоко посаженных глаз скользнул по Конану, Ордо и перешел на корабль.

– Где Патил? – спросил незнакомец с жестким акцентом гирканца. Интонация его голоса была ровной, бесцветной и неузнаваемой; казалось, что он спрашивает о погоде или ценах на хлеб.

– Патил покинул Султанапур еще до нашего отплытия, – ответил Ордо, – и сделал это другим путем. Он, конечно, не сообщил нам свой маршрут, как ты, должно быть, понимаешь.

– Он должен был прийти с вами.

Ордо пожал плечами:

– Верховный адмирал Турана убит, и говорят, что это убийство – дело рук вендийца. Улицы в Султанапуре, скорее всего, не очень безопасны сейчас для ваших соотечественников.

Это было правдой, подумал Конан. Каждое слово было правдой, но сказано оно было, как заметил Ордо, правильно и в нужный момент. Вендиец слегка нахмурился, и морщинка прорезала его лоб. Он медленно кивнул.

– Ну, хорошо. Ты можешь называть меня господин Сах-Ба.

– А ты можешь величать меня царь Илдиз, если тебе нужны имена, – фыркнул Ордо.

Лицо вендийца окаменело.

– Разумеется. У тебя есть с собой... товары, Илдиз?

– А у тебя есть золото? Патил говорил о большом мешке золота.

– Золото здесь, на месте, – нетерпеливо сказал Сах-Ба. – Так как же насчет сундуков, о царь Турана?

Ордо поднял высоко над головой правую руку, и от корабля отошла маленькая шлюпка с ящиками.

– Пусть твои люди пешими идут за ним, – предупредил он, – и не больше, чем четыре человека одновременно. И я хочу видеть золото, прежде чем вы заберете ящики.

Шестеро контрабандистов появились в круге света, отбрасываемого костром. У всех шестерых в руках были наготове луки, стрелы были наложены на тетиву. Вендиец невозмутимо посмотрел на них, затем поклонился Ордо, и на губах его появилась сухая усмешка.

– Ну что ж, пусть будет так, как тебе угодно.

Отступив от огня, он исчез в темноте ночи.

– Я ему не доверяю, – сказал Конан, как только вендиец ушел.

– Почему? – спросил Ордо.

– Он принял сказку о Патиле слишком легко. Разве ты на его месте не задал бы по меньшей мере несколько вопросов?

Одноглазый покачал головой.

– Возможно, – сказал он. – Смотри в оба, и мы еще сумеем выбраться из этого переплета с целой шкурой, чтобы ни случилось.

В мокрой одежде, Гурран пыхтя шел по песчаному берегу.

– Такого рода путешествие очень неудобно, – пробормотал он, протягивая свои костлявые руки к костру. – Ты говорил с этим вендийцем о противоядии, киммериец?

– Еще нет.

– И не нужно. Послушай меня, – продолжал он, увидев, что Конан раскрыл было рот, чтобы возразить. – Они могут нервничать, увидев такого силача, как ты, да еще с мечом на боку. Каким образом ты сможешь спросить их об этом, а? Знаешь, у меня есть одна идея. – К удивлению Конана, он вынул кинжал Патила из своего длинного рукава. – Я «купил» оружие у Патила, но он сказал, что у него нет противоядия. Если бы ты сам рассказал такую историю, они решили бы, что ты снял кинжал с его трупа. Если же расскажу я, они скорее поверят в то, что я переспал с одной из их дочерей, чем в то, что эти старые руки убили человека. – Он быстро спрятал в рукав кинжал, когда Сах-Баснова вошел в круг света.

Два человека, по одежде и движениям – явно слуги, следовали за вендийцем. Эти были в тюрбанах из бледно-серого хлопка, у них не было ни колец, ни драгоценностей. Один из них нес свернутое в рулон темное шерстяное одеяло, которое он расстелил в кружке света перед костром по жесту Сах-Ба. Второй слуга нес кожаный мешок. Он наклонил мешок над одеялом. Каскад золотых монет обрушился вниз, подпрыгивая и звеня, пока целых сто золотых сверкающих кружочков не легли горкой на ковре. Конан уставился на них в изумлении. Это было, конечно, далеко не в первый раз, когда он видел такое большое количество золота сразу, но он никогда еще не видел, чтобы его предлагали с такой легкостью. Даже если эти сундуки были наполнены шафраном, они не стоили бы столько.

– Что в этих сундуках? – спросил Конан. Улыбка тронула губы вендийца:

– Пряности.

Напряженный момент был прерван Ордо, который наклонился над кучей золота и проверил на выбор пять или шесть монет. Он внимательно осмотрел их и, попробовав на зуб, бросил обратно на одеяло.

– Я также возьму и мешок, – сказал он и крикнул через плечо: – Принесите сундуки!

Появилось с десяток контрабандистов, каждый из них нес один из маленьких сундучков. Ордо махнул рукой, и они положили свой груз на другой стороне у костра, после чего побежали обратно к кораблю. Не говоря ни слова, Сах-Ба поспешил к сундукам; слуги следовали за ним по пятам, и еще двое людей бежали по берегу, чтобы присоединиться к нему. Конан также увидел там и Гуррана, но он не мог сказать наверняка, говорил ли старик с кем-нибудь. Встав на колени, Ордо бросал кучки монет в кожаный мешок, делая это как можно скорее. Внезапно гневный крик послышался от группы людей, стоявших вокруг сундуков. Контрабандисты, которые уже подходили к ним с остальными сундуками, замерли на месте. Рука Конана скользнула по рукоятке меча, когда Сах-Ба ворвался в освещенный круг.

– Печати! – завыл вендиец. – Они были сломаны и снова соединены!

Рука Ордо дернулась, как будто он собирался бросить последние монеты и потянуться за оружием.

– Патил сделал это в тот день, когда ушел в обратный путь, – сказал он быстро. – Я не знаю, почему он это сделал. Проверь сундуки, и ты увидишь, что мы ничего не взяли.

Кулаки вендийца сжимались и разжимались, а взгляд кипел бессильной яростью.

– Хорошо, – наконец резко бросил он. – Хорошо. Но я проверю каждый сундук лично. – Его пальцы еще конвульсивно дрожали, когда он быстро отошел в сторону.

– Ты был прав, киммериец, – сказал Ордо. – Он не должен был так легко примириться с этим.

– Я рад, что ты согласился, – сказал сухо Конан. – А теперь вот что – ты не считаешь, что этот огонь делает нас такой мишенью, в какую может попасть и ребенок?

– Да, я тоже об этом подумал. – Одноглазый резко затянул завязки мешка и привязал его к поясу. – Давай вернемся со всеми на борт корабля – и как можно скорее.

Сах-Ба уже исчез, заметил Конан, так же, как и первые десять сундуков. Люди в тюрбанах настороженно ожидали остальные сундуки. Это были десять сундуков, а не четыре, как было оговорено, но киммериец не собирался сейчас спорить из-за этого.

Гурран был среди вендийцев, разговаривал и махал руками. Конан надеялся, что гербариус нашел то, что им было нужно. Но для наблюдений у него было не слишком много времени. С нарочитым спокойствием Конан подошел к контрабандистам, которые поджидали недалеко от корабля. Позади них некоторые из лучников уже наполовину натянули свои луки, хотя все еще держали оружие, опустив его вниз.

– Что это был за крик? – требовательно спросил Пританис.

– Неприятность... – ответил Конан. – Но я не думаю, что они атакуют прежде, чем получат свои сундуки и доставят их в безопасное место. Разумеется, если только они не решат, что мы что-то затеваем. Поэтому возьмите сундуки, а потом идите к кораблю как можно скорее, но не бегите. И захватите с собой Гуррана.

– Ты пойдешь на судно сейчас, а? – ядовито усмехнулся Пританис.

Волна тревоги пробежала по контрабандистам, стоящим рядом. Конан с усилием подавил гнев и сказал невозмутимо:

– Я останусь здесь, пока вы не вернетесь, как если бы мы доверяем вендийцам как братьям. Они уже теряют терпение, Пританис. Разве ты не хочешь получить шанс покинуть этот берег без схватки?

Немедиец все еще колебался, но другой матрос пробежал мимо него, затем еще один и еще. Бросив злобный взгляд на гиганта киммерийца, Пританис присоединился к остальным. Обхватив руками сундук, Конан пытался создать впечатление безмятежного человека, одновременно пристально глядя вокруг, ожидая атаки, которая, как он чувствовал, последует очень скоро. Отряд контрабандистов встретил стоящих в смятении вендийцев, сундуки поменяли владельцев, перешли из рук в руки, и обе группы разошлись в противоположных направлениях. У контрабандистов был куда более короткий путь до корабля. Как раз в эту минуту один из вендийцев оглянулся назад, сказав что-то своим воинам, и они бросились врассыпную, неловко придерживая свою ношу.

– Бегите! – крикнул Конан контрабандистам, и в этот момент они повиновались ему без споров; двое из них помогали бежать Гуррану. Ритмичный топот донесся до Конана, когда он уже вынимал меч из ножен. Киммериец подавил желание выругаться, крикнув вместо этого своим людям:

– Берегитесь всадников!

У лучников едва хватило времени, чтобы поднять луки, прежде чем с десяток всадников в тюрбанах, шлемах, кольчугах и с опущенными тяжелыми копьями галопом вынеслись из-за дюн. Тетивы луков хлестнули по кожаным перчаткам лучников, и пятеро врагов свалились с седел. Остальные, один из которых был ранен, резко дернули свои поводья и умчались в темноту. У вендийцев были также и свои лучники, но их мишенями были не люди. Горящие стрелы, освещая все вокруг, неслись к кораблю. Одни с шипением падали в море, другие впивались в деревянный борт судна. У Конана не было времени тревожиться о корабле или о чем бы то ни было другом. Двое всадников галопом выскочили из темноты, низко пригнувшись в седлах, и казалось, что они скачут плечом к плечу, как бы соревнуясь друг с другом – кто первый сумеет насадить киммерийца на копье. Зарычав, Конан прыгнул в сторону, ускользнув от копий с длинными железными наконечниками. Двое всадников попытались одновременно взять Конана в кольцо, но он вырвался из него, подскочив сбоку к одному из нападавших. Меч ударил по металлической бляхе на позолоченной кольчуге и, скользнув вниз, впился между кольчужными звеньями. Одновременно с тем, как лезвие пробило ребра и сердце всадника, Конан уже пытался вскочить на лошадь, бросая мертвое тело воина и самого себя против второго противника. Глаза второго вендийца выпучились от изумления под шлемом, прикрывающим голову и лицо; он швырнул на землю копье и схватился было за тулвар. Конан обхватил его одной рукой, одновременно пытаясь вытащить свой меч из тела мертвеца, и двое лошадей, соединенных тремя звеньями – телами, рухнули в дикой пляске на песок. В одно и то же мгновение лезвие меча Конана и тулвара вендийца освободились. В темных глазах врага появился страх, вендиец отчаянно схватился за саблю и нанес рубящий удар. Конан увернулся, а затем, изловчившись, погрузил меч в смуглую шею противника, как если бы он закалял кинжал в крови врага.

Схватка с вендийцами-всадниками отнесла Конана довольно далеко от места, где началось сражение. Когда киммериец оглянулся назад, то, что он увидел, не было приятным зрелищем. Тела людей усеивали песчаный берег, и нельзя было точно сказать, сколько трупов принадлежали контрабандистам, а сколько – врагам. Кроме того, Конан не видел ни одного конника или стоящего пешим человека. Хуже всего, однако, было то, что корма корабля уже пылала. Конан увидел, что мужчина с ведром воды отражался силуэтом на фоне языков пламени. Как только Конан заметил его, человек бросил ведро, схватился за борт обеими руками и рухнул в огонь.

«Это не Ордо», – подумал Конан.

Одноглазый был слишком умным человеком, чтобы делать подобные вещи, когда вокруг шныряют вражеские лучники. Конан вдруг понял, что огонь на корабле также дал значительно больше света на песчаном берегу, чем было до этого. Киммериец не был так же хорошо освещен пожаром, как человек на судне, но и он не мог считать себя полностью защищенным ночной темнотой от вендийских лучников. Всегда лучше быть охотником, чем дичью. Похоже, что и враги не остались на том месте, где находился сейчас Конан. Согнувшись почти пополам, он побежал к дюнам... и бросился лицом в песок на крутом склоне, чтобы его не обнаружили, когда почти два десятка всадников появились перед ним.

«На этот раз, – подумал он, – мне попалось несколько больше врагов, чем я надеялся увидеть».

Он было подумал о том, чтобы незаметно отползти в сторону, когда вдруг услышал разговор вендийцев.

– Все ли сундуки погружены на вьючных животных? – требовательно спросил хриплый, жесткий голос.

– Да.

– А где Сах-Ба?

– Мертв. Он хотел захватить одноглазого живым, чтобы узнать, что тот скажет под пыткой горячим железом. Но контрабандист утопил его в волнах прибоя и спасся.

Конан улыбнулся обеим фразам.

– Ну и пес с ним, туда ему и дорога, – сказал жесткий голос. – Я говорил с самого начала, что мы должны были броситься на них, как только сундуки появились у них в руках. Сах-Ба всегда все усложнял, чтоб его душу съела Катар. Я думаю, что он начал верить в то, что он действительно повелитель, со всеми своими секретами, заговорами и интригами.

– Это уже не имеет значения. Сах-Ба мертв, и скоро мы переловим всех этих змей.

– Ты предлагаешь нам ждать так долго? – спросил жесткий голос. – Как ты думаешь, как долго будет нас ждать караван?

– Но Сах-Ба сказал, что мы должны убить их, всех до одного. И кроме того, у них осталось золото.

– Ты думаешь, что приказы мертвеца и сотня золотых стоят усилий и времени? – усмехнулся человек с жестким голосом. – Подумай вместо этого о том, какой прием нам окажут, если эти сундуки не достигнут Айодхьи в целости и сохранности. А тогда нам лучше присоединиться к Сах-Ба.

Гробовое молчание было ответом на эти слова. Конан почувствовал согласие, которое исходило от тех, кто слушал этот разговор. Как бы подчеркивая, что дальнейшие слова излишни, вендийцы дернули за узду своих лошадей, повернув в обратную сторону, и поскакали галопом назад.

Через несколько секунд Конан услышал, как другие всадники присоединились к ним и они все поскакали на юг. В том, что услышал от вендийцев киммериец, было много нового, и это нужно было серьезно обдумать.

Во-первых, эти проклятые сундуки, казалось, были очень важными по своему значению каждый раз, когда кто-то говорил о них. Но в эту минуту, решил Конан, у него были куда более неотложные дела, о которых нужно было позаботиться. Половина корабля уже пылала к тому времени, когда Конан достиг берега. В свете огня Ордо и еще трое контрабандистов были отчетливо видны, они отчаянно бросали воду из ведер и бадей в пламя. С таким же отчаянием они смотрели на берег.

– Вендийцы ушли! – крикнул Конан. Схватившись за канат, он прыгнул на палубу. Языки пламени уже лизали парус.

– Чтоб Эрлик испепелил тебя! – завыл одноглазый. – Это мой корабль!

Одна из коз была мертва – стрела пронзила ей горло. У нас будет не слишком много еды, подумал Конан и бросил козу на берег. Вторая коза, живая, последовала за первой, чуть не свалившись на голову Ордо.

– Мой корабль! – простонал он. – «Карела»!

– У тебя будет другой корабль. – Конан опустил клетку с живыми голубями и встретил глазами гневный взгляд Ордо. – У тебя будет другой корабль, мой друг, но с этим уже все кончено.

Ордо со стоном взял плетеную сетку.

– Уходи с корабля, киммериец, иначе и ты сгоришь.

Но вместо этого Конан начал хватать все, что еще не горело, – связки канатов и веревок, бурдюки с водой, мешки с личными вещами – и бросать их на берег. Они очутились в чужой стране, что означало, скорее всего, враждебную землю, и любой провиант и вещи, которые у них были, могли быть получены из горящего корабля. Жар становился нестерпимым, когда пламя подходило совсем близко. Смола из пазов корабля растопилась и стала гореть, наполняя воздух удушливым черным дымом. Только когда уже стало невозможно еще что-нибудь спасти, Конан оставил пылающий корабль, спрыгнув на берег. Разбрызгивая воду, он сел на колени, отчаянно кашляя. Через некоторое время он вдруг понял, что рядом стоит Гурран. Сухие, пергаментные руки гербариуса сжимали кожаную сумку с длинным ремешком.

– Я очень сожалею, – сказал Гурран, – что ни у кого из вендийцев не оказалось противоядия, которое тебе нужно. Хотя, так как они явно собирались убить нас, вполне возможно, что они лгали. В любом случае, я проверю и обыщу их тела. На всякий случай. Но я могу заверить тебя, что у меня есть все, что надо, чтобы держать тебя в живых до того момента, когда мы достигнем Вендии.

Конан пробежал глазами по берегу. Мертвые и раненые люди усеивали песок. Горстка контрабандистов неуверенно выходила из темноты. Позади, как громадный костер, пылал корабль.

– До того момента, когда мы достигнем Вендии, – сказал Конан мрачно.

* * *
Пока последние языки пламени потухали на останках корабля контрабандистов, Джелал тихонько отошел в дюны, держа под мышкой сумку из грубой шерстяной материи. Остальные были слишком утомлены, чтобы заметить его, да и кроме того, он сделал это очень быстро и ловко. Он нашел на ощупь поваленные деревья и кусты, разбросанные в низких песчаных холмах и маленькой ложбине, хорошо укрытой от пляжа, развел небольшой костер. Кремень и кресало снова вернулись в его сумку, а вместо них в его руке оказались маленькая, плотно закупоренная бронзовая чернильница, короткое, остро очиненное гусиное перо и тонкие полосы пергамента.

Так быстро, как это было возможно, без того, чтобы не порвать пергамент, Джелал стал писать: «Мой господин, кажется, я случайно напал на след. Если бы я думал, что это не так, то это было бы слишком большим совпадением во всех случившихся событиях. Пока у меня нет еще ответов, а только больше новых вопросов. Как вы и опасались, следы ведут в Вендию, и я последую туда, чтобы окончательно разрешить все вопросы».

Что-то зашуршало в темноте, и Джелал быстро бросил горсть песка на крошечный костер, потушив его и погрузив все вокруг в темноту. Легкий запах дыма и горящего дерева в воздухе легко было спутать с запахом обугленных останков корабля. На мгновение Джелал затаил дыхание, прислушиваясь к тому, что было вокруг. Сейчас у него не было никакой нужды рисковать. Подписав письмо на ощупь, он снова сложил письменные принадлежности в мешок и скатал в тонкую трубочку клочок пергамента. Затем вытащил из шерстяной сумки голубя. Это была просто удача – взять с собой голубей на корабль, и еще большей удачей было то, что их всех еще не успели съесть. Он быстро привязал пергаментную трубочку к ноге голубя и подбросил его в воздух. Птица захлопала крыльями, набирая высоту, и исчезла, неся первое донесение к господину Халиду в Султанапур. Джелал знал, что это донесение говорило об очень немногом. Но если те события и вещи, которые он пока видел, прояснились бы более отчетливо, он поклялся, что проследит за тем, чтобы Конан и Ордо были возвращены в Туран и их головы украсили бы пики у Ворот Чужеземцев.

Глава 8

Вниз, к югу, течение Зарпаша становилось серым, медленным и унылым, так как тяжелые свинцовые облака заслоняли солнце и пропускали только несколько лучей, которые почти не оживляли безжизненную местность. Притаившись, сидя на корточках, Конан наблюдал, как бхалканийский жеребец щипал редкие кустики жесткой травы возле маленького дубка. Конан прикидывал в уме, насколько спокойна лошадь и можно ли сделать новую попытку. Высокое седло черного жеребца было украшено серебряными пластинками, и ленты из красного шелка свисали с уздечки. Очень осторожно и медленно киммериец выпрямился. Лошадь насторожилась, повела ушами, но продолжала щипать траву, не придав большого значения шуму. Песок захрустел под ногами Конана, когда он стал медленно приближаться к коню. Его рука коснулась поводьев... и жеребец, казалось, взорвался. Конана подбросило в воздух от диких прыжков коня, но киммериец не выпустил из рук уздечки. Он извернулся, как кошка, и прыгнул коню на спину, схватив правой рукой гриву животного. Жеребец склонил голову, и добавочный вес человека пригнул его колени. Снова поднявшись на ноги, лошадь яростно стала трясти головой. Дико ржа и храпя, животное прыгнуло в воздух, пытаясь сбросить седока, но Конан вцепился яростно и крепко. Он знал, что должен это делать, так как рано или поздно животное начнет уставать.

Прыжки вскоре стали короче, да и на дыбы лошадь поднималась через гораздо большие промежутки времени. Внезапно жеребец замер, раздувая ноздри и тяжело дыша, бока его ходили ходуном. Животное еще не покорилось до конца, и Конан это знал. Конь уставился на Конана горящими глазами, и в этих глазах горела сила воли и непокорность. Вопрос был не в том, решил жеребец или нет подчиниться седоку. Конан не доверял коню ни на секунду и не отпускал поводья, зная, что видимость спокойствия вполне могла быть уловкой. С невероятной осторожностью киммериец прыгнул коню на спину, а потом уселся в седле. Жеребец только вздрогнул и переступил ногами, когда Конан взял в руки уздцы, украшенные красными лентами. Конан наконец позволил себе расслабиться и погладить шелковистую, выгнутую дугой шею и мягко направил коня легкой рысью по направлению к берегу моря.

Обгорелые шпангоуты корабля, омываемые пенистым прибоем, торчали как громадные ребра какого-то неведомого животного. Легкий дымок еще поднимался над остовом судна, напоминая о страшной ночной атаке. Примерно в трехстах шагах к северу черные вороны описывали круги над дюнами. Видимо, воронье намеревалось оспаривать добычу у больших грифов, которые уже спускались к телам, лежащим неподвижно на песчаном берегу. Никто из контрабандистов не собирался копать могилы для убитых вендийцев, после того как были выкопаны три могилы для своих товарищей. Ситуация на песчаном пляже изменилась с тех пор, как Конан ушел искать лошадь. Тогда контрабандисты сидели вокруг костра, где на вертеле жарилась последняя из убитых стрелами коз. Теперь же люди стояли тремя отделенными друг от друга группами. Семеро уцелевших, тех, кто еще раньше плавал с Ордо, образовали первую группу, сгрудившись вместе и что-то шепча друг другу. Те же, кто присоединился к Ордо в ночь, когда корабль покинул Султанапур, образовали вторую группу. Все они выглядели усталыми, а их лица были покрыты сажей, у многих белели свежие повязки на ранах. Третья группа состояла из Ордо и Гуррана. Они стояли у восьми вендийских лошадей, которых контрабандисты ловили все утро. Ордо зло смотрел на новичков и старых испытанных товарищей без различия, в то время как по выражению лица гербариуса можно было подумать, что все, что ему было нужно, это теплая мягкая постель.

Когда Конан соскочил с седла и подошел к Ордо, Пританис выскочил из круга ветеранов.

– Девять лошадей, – провозгласил немедиец. Его голос был громким и повелительным, но направлен был только к его шести приятелям. – Девять лошадей для двадцати трех человек.

Новички недовольно зашевелились, так как цифры явно говорили о том, как решил считать Пританис. Если их оставили вне счета, то рядом можно было поймать еще других лошадей.

– Что случилось с твоей ногой? – мягко спросил Конан.

Ордо фыркнул:

– Он попытался схватить лошадь, и она наступила на него. Лошадь после этого ускакала.

– Посмотрите на нас! – закричал Пританис, резко повернувшись и бросив злобный взгляд на Конана и Ордо. – Мы пришли сюда за золотом, как вы нас и уговаривали, и вот мы стоим здесь, наш корабль – груда пепла, трое из наших людей мертвы, и между нами и Султанапуром находится Вилайет.

– Мы пришли за золотом, и оно есть у нас! – громко закричал в ответ Ордо. Он хлопнул по туго набитому мешку, привязанному к поясу; тяжелый мешок оттянул кожаный пояс ниже бедра. – Что касается мертвых, то человек, который присоединяется к Береговому Братству, ожидает не большей опасности, чем стать настоящим рыбаком. Или ты уже забыл другие случаи, когда мы хоронили наших товарищей?

Немедиец, казалось, был слегка растерян тем, что золото все еще было у них. Ему теперь было бы намного труднее противостоять и спорить с Ордо, чтобы поднять против него людей, так как золото было у одноглазого, а это само по себе было веским доводом. Губы немедийца дрожали, и Пританис гневно огляделся по сторонам, пока его глаза не остановились на Гурране.

– Это старик во всем виноват! – злобно закричал Пританис. – Я видел его среди вендийцев, он разговаривал с ними. Что он такого сказал, чтобы поднять их против нас?

– Глупец! – сплюнул Гурран, и холод, отразившийся на его костлявом худом лице, был ошеломляющим. – С какой стати мне нужно было натравлять их на вас? Меч может разрубить мою голову так же хорошо, как и твою, а мое желание жить так же велико, как и твое. Ты глупец, немедиец, и ты напыщенно декламируешь свою глупость, потому что обвинять других за свои беды куда легче, чем найти решение, как их исправить.

Все стоявшие вокруг уставились в изумлении на эту вспышку, и Пританис был поражен больше всех. Побледневший от гнева, немедиец протянул свою когтистую руку к тщедушному старику, который с презрением взирал на него. Конан обнажил меч, никому не угрожая, а только держа оружие в руках. Рука Пританиса остановилась, не коснувшись коричневого халата Гуррана.

– Если ты хочешь что-то сказать, тогда говори, – сказал спокойно Конан. – Но только попробуй коснуться Гуррана, и я отрублю твою дурную башку.

Немедиец резко отдернул руку и что-то пробормотал сквозь зубы.

– Громче, – приказал Конан. – Пусть все услышат.

Пританис глубоко вздохнул:

– Каким образом девять лошадей смогут перевезти двадцать человек в Султанапур?

– Они не смогут это сделать, – ответил Конан. – Одна лошадь направляется в Вендию со мной, а другая – для Гуррана.

– По лошади для каждого из вас, в то время как мы... – Немедиец отступил на шаг назад, когда Конан поднял свой меч.

– Если ты так хочешь этих коней, – мрачно проговорил Конан, – тогда попробуй их сперва получить. Что касается меня, то мне они действительно очень нужны.

Рука Пританиса очень медленно скользнула к рукояти сабли, но глаза метнулись в сторону, как бы желая найти поддержку у тех, кто был позади него, но не желая быть настолько очевидным в своих мыслях и действиях, чтобы смотреть через плечо.

– В Вендию пойдут четыре лошади, – быстро бросил Ордо. – По меньшей мере, четыре. Я поеду на одной из них, и нам нужна еще одна для припасов. Любой, кто пойдет с нами, тоже получит лошадь, так как наш путь куда более дальний и трудный. Те лошади, что останутся, перейдут к тем, кто хочет вернуться в Султанапур. Я дам каждому человеку его долю вендийского золота, прежде чем мы расстанемся. Это должно помочь вам купить лошадей, которые необходимы, прежде чем вы достигнете Хоарезма...

– Хоарезм! – воскликнул Пританис.

– ...возможно раньше, – продолжал Ордо, как если бы никто не прерывал его. – На больших дорогах можно встретить караваны из Колкианских гор.

Немедиец, казалось, собирался спорить и дальше, но Балис подошел к ним, оттолкнув плечом Пританиса.

– Это вполне честно, Ордо, – сказал безликий контрабандист. – Я говорю так и за других. По крайней мере, от лица тех, кто был с тобой и раньше. Это только Пританис всегда кричит, жалуется и затевает свару. Что касается Энама и меня, то мы решили, что пойдем с тобой.

– Да, – согласился суровый и мрачный шемит. Его голос вполне подходил к его внешности. – Пританис может идти один, если он хочет, и пусть забирает свое скуление и жалобы вместе с собой. Он может идти прямо в Девять Адов Зандру, мне на него наплевать.

Другая группа, в которой были новички, давно уже гудела и шепталась между собой все это время. Теперь же Хасан зарычал своим приятелям «Хватит!» и отодвинулся от них.

– Я тоже хочу пойти с тобой, – сказал он Ордо. – Скорее всего, у меня не будет второго шанса увидеть Вендию.

Шамил следовал за ним почти по пятам, стоя у него за спиной.

– И я тоже хотел бы увидеть Вендию. Я присоединился к тебе из-за золота и жажды приключений, а похоже, что ни то ни другое не ожидает нас по пути в Султанапур. Что касается Вендии... ну что ж, мы слышали, что даже у бродяг там есть золотые кольца. Возможно, – добавил он со смехом, – кое-что из этого золота прилипнет к моим рукам.

Что касается остальных новичков, то их, похоже, не слишком привлекало богатство Вендии, и когда до них дошло, что только одна лошадь останется для тех, кто возвращается назад, они упали духом и погрузились в мрачное молчание, осев на песок, как полупустые мешки. Опытные, испытанные ветераны-контрабандисты уже видели перед своими глазами их стоптанные сапоги и сандалии, когда им предстоит долгая дорога вокруг Вилайета. Пританис, казалось, был ошеломлен таким внезапным поворотом событий. Он зло смотрел по сторонам, глядя на людей вокруг, на сгоревший корабль, на лошадей и наконец тяжело вздохнул:

– Ну, хорошо. Тогда и я пойду с тобой, Ордо.

Конан открыл было рот, чтобы отказать ему, но Ордо вмешался и опередил его:

– Ну что ж, я только могу приветствовать это, Пританис. Ты неплохо действуешь в опасной обстановке. Остальные пусть разделят припасы. Чем раньше мы выступим в путь, тем быстрее мы достигнем своей цели. Ты пойдешь со мной, киммериец. Нам нужно составить какой-то план действий.

Конан позволил ему оторвать себя от остальных, но как только они отошли на достаточное расстояние, киммериец заговорил:

– Ты был прав, говоря о Пританисе еще в Султанапуре. Я должен был уже тогда разбить ему голову или перерезать горло. Все, что он хочет, – это последнюю лошадь для самого себя, вместо того чтобы поделиться ими. И возможно, также стянуть остаток золота.

– Я не сомневаюсь в том, что ты говоришь истинную правду, – ответил Ордо. – По крайней мере, что касается лошади. Но поверь мне, хотя у меня только один глаз. Пока ты и Пританис смотрели друг на друга, я наблюдал за новичками.

– Какое они имеют отношение к немедийцу? Сомневаюсь, что они доверяют ему больше, чем я ему.

– Даже меньше, без сомнения. Но они не слишком уверены в том, что хотят отправиться в путь пешком. И тут не потребуется большой искры, чтобы зажечь пламя. Скажем, если ты и Пританис решите зарубить друг друга, половина из них тут же бросится за лошадьми. И тогда, вместо того чтобы отправиться в Вендию, мы станем убивать друг друга на этом проклятом Митрой берегу.

Конан мрачно кивнул:

– Ты видишь гораздо больше своим единственным глазом, чем многие – двумя, мой друг. Карела могла бы гордиться тобой.

Бородач почесал нос и фыркнул:

– Возможно. Пошли. Они будут ждать свое золото и, вероятно, думать, что должны получить в два раза больше.

Золото – три монеты, положенные в мозолистую ладонь каждого человека, не вызвало никаких споров, хотя несколько человек бросили острые взгляды на кожаный мешок, который был привязан к поясу Ордо рядом с мечом. Судя по тому, что мешок уже не так оттягивал пояс, было ясно, что Ордо поделился со всеми честно, отдав большинство из содержимого мешка. Однако разделение припасов вызвало куда большую неразбериху. Конан был удивлен, как много шума может возникнуть из-за сушеного яблока, испорченного жарой и соленой водой, или мотка веревки, которую в настоящий момент явно нельзя было использовать. В конце концов, бурдюки с водой, одеяла и прочее были распределены пропорционально количеству людей. Оставшаяся живая коза и то мясо, что осталось от поджаренной козы, убитой стрелой, перешли к тем, кто решил вернуться в Султанапур и должен был идти пешком. Клетка с голубями была приторочена к запасной лошади, вместе с торбой зерна.

– Лучше дать зерно лошадям, – проворчал Конан, – и питаться тем, что мы сможем поймать.

Он повесил кожаные стремена на серую в яблоках лошадь, которую поймал в этот день, и наклонился, чтобы подтянуть подпругу.

Две группы теперь уже разделились окончательно. Те, кто собирался идти в Вендию, проверяли своих лошадей, в то время как люди, возвращающиеся в Султанапур, упаковали в вещевые мешки их долю провизии и вещей, неуверенно шепчась о чем-то друг с другом.

– Милосердие Митры, киммериец, – сказал Ордо. – Иногда бывают минуты, когда я думаю, что ты делаешь все, что можешь, чтобы избежать даже минимального комфорта и удобств. Я думаю, как о высшем благе, об ощипанном голубе, поджаренном на костре сегодня вечером.

Конан хмыкнул:

– Если мы будем меньше обращать внимание на наши животы и больше на то, чтобы побыстрее скакать, тогда мы сможем нагнать этот караван к наступлению ночи. Вендийцы говорили, что он не слишком далеко отсюда.

– Это, – сказал Гурран, неловко взяв в обе руки поводья и направив свою лошадь вперед, – был бы неплохой способ добраться до Вендии. Мы могли бы путешествовать в безопасности и комфорте.

Как бы сообразив, что он вторгся в чужой разговор, Гурран виновато улыбнулся и снова ушел вперед.

– Этот старик, – пробормотал Ордо, – начинает испытывать мое терпение и действует мне на нервы. Вендийцы перебили моих людей, мое судно сгорело, и несмотря на все это, для него, кажется, ничего не имеет значения, кроме того, чтобы достичь Вендии.

– Его эгоизм меня мало волнует, – сказал Конан, – хотя я был бы очень рад, если бы смог обходиться без его лекарств.

Одноглазый почесал бороду.

– А знаешь, наверно, лучше всего было бы просто забыть об этом караване. Если люди, с которыми мы сражались прошлой ночью, вернулись, чтобы присоединиться к нему, это наверняка принесет нам беду. Мы будем чужеземцами для них, а они уже стали спутниками каравана.

– Да, наверное, это так, – ответил Конан. – Но ты прекрасно знаешь, что одного противоядия недостаточно для меня. Меня пытались убить из-за каких-то сундуков, которые явно стоят больше, чем их содержимое. Я хочу узнать, почему это сделали, и ответ на это связан с этими сундуками.

– Будь поосторожнее, Конан. Ты немногого достигнешь, если тебя насадят на вендийское копье.

– Мы пытались быть осторожными вчера ночью. С этого момента пусть они поостерегутся меня.

Конан прыгнул в седло и ухватился за высокую луку седла, когда внезапно голова у него закружилась. Он мрачно заставил себя выпрямиться.

– Пусть теперь они поостерегутся меня, – повторил киммериец и ударил сапогами в бока бхалканийского жеребца, направив его вперед.

Глава 9

Песчаные дюны вскоре уступили место степи с жесткой редкой травой и низкими безлюдными холмами. Небольшие кусты с колючками и островки чертополоха усеивали местность, на востоке можно было разглядеть высокие деревья, растущие вдоль берегов Зарпаша. На юге виднелись серые вершины Колкианских гор, длинной темной цепью очерчивающие горизонт. Солнце быстро поднималось на небосклоне – пылающий золотой шар в безоблачном небе, который нес испепеляющий зной, иссушающий, вытягивающий влагу из людей и почвы. В течение всего дня Конан вел отряд, не замедляя шага, той скоростью, какую могли выдержать лошади до наступления темноты. И он собирался идти такой скоростью, если это было бы необходимо, сколь угодно долго, несмотря на жару. Цепкие, острые глаза киммерийца легко подмечали следы, оставленные вендийцами и их вьючными мулами. Караванщики не сделали ни малейшей попытки скрыть их. Человек с грубым, жестким голосом, видимо, беспокоился только о скорости, а не маловероятной возможности того, что кто-то пойдет по следу каравана.

Энам и Шамил оказались очень умелыми лучниками, делая быстрые вылазки по пути следования отряда и охотясь на животных. Очень скоро с десяток длинных коричневых зайцев свисало с их седел. Киммериец не обращал внимания на предложения остановиться в полдень и изжарить зайцев. Он еще терпел остановки, чтобы напоить лошадей из сложенных пригоршней рук, но, как только он затыкал затычку бурдюка с водой, отряд снова двигался в путь. Как всегда, они шли к югу, немного отклоняясь к востоку, чтобы далеко не уйти от Зарпаша. Они шли и шли по следам двадцати всадников и нескольких вьючных мулов.

Солнце уже передвинулось к западу, окрасив горы в золотые и пурпурные тона, а Конан безостановочно вел отряд вперед. Небо стало быстро темнеть, и легкое мерцание звездочки появилось в сгущающихся сумерках. Пританис был теперь не одним, кто что-то бормотал. Ордо и даже Гурран присоединились к нему.

– Мы не достигнем Вендии, если будем ехать, пока не свалимся мертвыми с седел, – простонал старый гербариус. Он зашевелился в седле и нахмурился. – И тебе, Конан, это тоже не принесет пользы, если мои мышцы одеревенеют и мои кости будут так болеть, что я не смогу смешивать порошок, который сохраняет твою жизнь.

– Послушай его, киммериец, – сказал Ордо. – Мы не можем проделать все путешествие за один день.

– Неужели один день похода так утомил тебя? – засмеялся Конан. – Тебя, который когда-то был грозой и бичом заморанских степей?

– Я привык к палубе больше, чем к седлу, – уныло признался одноглазый. – Но пусть Эрлик испепелит всех нас, даже ты не сможешь увидеть следы, которые по твоим уверениям ты видишь. Я верю, что ты многое примечаешь своими проклятыми северными глазами, но только не сейчас.

– Мне совсем не нужно видеть следы, – ответил Конан, – когда я могу видеть вот это. – Он указал рукой вперед. Маленькие огоньки света едва виднелись в сгущающейся темноте. – Или ты стал уже так стар, что больше не можешь отличить звезды от походных костров?

Ордо уставился на них, подергав себя за бороду, и наконец хмыкнул:

– Лига, может, чуть больше. Сейчас уже почти совсем стемнело. Стражники каравана не очень обрадуются незнакомцам, приближающимся из темноты.

– По крайней мере, я буду уверен в том, что это тот караван, который нам нужен, – ответил Конан.

– Из-за тебя мы все погибнем, – громко проворчал Пританис. – Я говорил это с самого начала. Это дурацкая затея, и мы все погибнем.

Конан игнорировал его слова, однако замедлил бег своего коня до легкой трусцы, когда отряд стал подходить ближе к кострам. Костры были разбросаны как огни маленького города. Конан видел в своей жизни немало городов, занимающих куда меньшее пространство. У такого большого каравана должна быть большая охрана. Конан начал петь; правда, не совсем в лад, пьяную песню из таверны в Султанапуре, которая говорила о невероятных приключениях девки и еще более невероятных обстоятельствах, сопутствующих этому.

– Во имя Митры, что ты делаешь?.. – зарычал недоуменно Ордо.

– Пой, – сказал Конан, останавливаясь. – Люди с дурными намерениями не станут заявлять о себе за пол-лиги от каравана. Ты ведь не хочешь, чтобы часовой пустил тебе в лоб стрелу только потому, что ты внезапно появился перед ним из ночи, верно? Пой.

Конан снова начал петь, и через несколько секунд все остальные тоже нестройным хором присоединились к голосу киммерийца, за исключением Гуррана, который с явным неодобрением фыркнул при сальных словечках кабацкой песни. Непристойная песня звенела в темноте ночи, когда вдруг около двадцати всадников, звеня кольчугами, выскочили из темноты и окружили отряд Конана, нацелив луки и копья. На большинстве солдат были туранские одежды, хотя и очень пестрые. Конан заметил коринфийскую нагрудную бляху и шлемы из других стран. Он прервал пение и скрестил руки на луке седла. Остальные члены отряда также замерли на полуслове.

– Интересная песня, – зарычал один из копейщиков, – но кто вы, во имя Девяти Адов Зандру, и почему поете здесь?

Это был высокий человек, черты его лица были скрыты за высоким заморийским шлемом с носовой накладкой. Но, по крайней мере, его голос не был тем жестким, грубым голосом, который уже однажды слышал Конан.

– Путешественники, – ответил Конан, – идущие в Вендию. Если вы также идете в этом направлении, возможно, вам понадобятся несколько лишних мечей.

Высокий копейщик засмеялся:

– У нас есть больше мечей, чем нужно, незнакомец. Несколько дней назад сам Карим Сингх, вазам Вендии, присоединился к этому каравану с пятьюстами всадников вендийской кавалерии, посланной эскортировать его на побережье Вилайета.

– Довольно много солдат, – сказал Конан, – когда вы находитесь так близко от Турана. Я думал, что они остались за Секундерамом.

– Я скажу об этом Илдизу, когда встречусь с ним в следующий раз, – сухо ответил копейщик.

Несколько солдат засмеялись, однако оружие не опустили.

– У вас есть другие вновь прибывшие в караване?

– спросил Конан.

– Странный вопрос. Ты ищешь кого-нибудь?

Конан покачал головой, будто не заметив звона кольчуг на внезапно напрягшихся воинах. На длинных и часто очень опасных дорогах между городами, где действовало только одно право – право сильного, караваны всегда защищали себя от чужаков, независимо от того, что бы они ни говорили и каких богов ни поминали.

– Я хочу добраться до Вендии, – пояснил Конан.

– Но если в караване есть и другие, прибывшие недавно, возможно, им нужны охранники. Может быть, некоторые из ваших купцов чувствуют себя не совсем уютно из-за присутствия пятисот вооруженных вендийцев. У солдат всегда были свои собственные идеи о том, какие нужно собирать налоги.

Копейщик выдохнул воздух, что говорило о том, что эта идея не была новой для него. Караваны платили один налог таможенникам и еще один – солдатам, которые, казалось бы, должны охранять их.

– Восемь мечей, – пробормотал он, покачав головой. – Сорок человек и три группы купцов в этом караване, незнакомец, включая семерых, которые присоединились к нам с того момента, как мы обогнули южную оконечность Вилайета. И всегда есть такие, не примите это за оскорбление, которые хотят предпринять путешествие в одиночку, пока не увидят голые дюны у Зарпаша перед собой и не поймут, что впереди лежат Гимелеи, до которых надо еще дойти. И тогда они рвутся присоединиться к первому же появившемуся каравану, если конечно повезет и караван действительно появится. Я передам кому надо о вашем присутствии, но вы должны понять, что я не могу позволить вам приблизиться к каравану ночью. Как мне называть тебя, незнакомец?

– Скажи им, что меня зовут Патил, – ответил Конан.

Ордо тихо застонал, стиснув зубы.

– Меня зовут Торио, – сказал копейщик, – капитан и командир охранников каравана. Запомни, Патил: держи своих людей подальше от каравана до первых лучей солнца. – Резко подняв свое копье, он повернул своего коня и повел стражников галопом к караванным огням.

– Ну что ж, это место не хуже любого другого, – заметил Конан, соскочив с коня. – Балис, поищи что-нибудь, что может гореть, и тогда мы сможем сделать себе неплохой ужин из подстреленных зайцев. Жаль, что нам совсем не удалось спасти вина из корабля.

– Он сошел с ума, – объявил Пританис, глядя в черное ночное небо. – Он дал им имя, которое бросит на нас людей с мечами в руках, а теперь мечтает о вине и жареном зайце.

– Хотя мне очень неприятно соглашаться с Пританисом, – проворчал Ордо, – но на этот раз он прав. Если ты решил дать чужое имя, а не свое (хотя, клянусь костями Митры, я не могу понять почему), мог бы, по крайней мере, выбрать другое имя?

– Киммериец умен, – засмеялся Балис. – Когда ты охотишься на крыс, ты насаживаешь приманку из сыра. Это тот сыр, который вендийские крысы не могут не учуять.

Конан кивнул:

– Он прав, Ордо. В этом караване не меньше тысячи человек. Теперь же мне не нужно будет искать людей, которые мне нужны. Они сами будут нас искать.

– А если они найдут тебя с кинжалом в спине? Или с пятьюдесятью воинами, обрушившимися на нас ночью? – Одноглазый в раздражении выбросил вверх руки.

– Ты все еще не понимаешь, – ответствовал Конан. – Они захотят узнать, кто я такой и что я здесь делаю, особенно, когда я использую имя Патила. Подумай, сколько им пришлось претерпеть бед, чтобы об этих сундуках никто не пронюхал. Что я знаю об этом и кто мне об этом сказал? Если я буду мертв, они ничего не узнают.

– Ты становишься таким же темным и непонятным, как стигийцы, – пробормотал сквозь зубы Ордо.

– Что касается меня, – сказал Гурран, неуклюже слезая с коня, – то мне в этот момент наплевать, даже если сами львиные гвардейцы Бандаркара обрушатся на нас. – Он поскреб рукой спину и кряхтя растянулся. – После того как я поем немного жареной зайчатины, я почувствую себя иначе, но только не сейчас.

– Ну? – сказал Конан, пристально посмотрев на остальных. – Даже если первый человек, с которым заговорит Торио, будет тем, кого я ищу, у вас все еще есть время, чтобы уйти, прежде чем они придут сюда.

Один за другим контрабандисты слезали с коней. Пританис был последним, кто это сделал, и он все еще что-то бормотал. К тому времени, когда кони были расседланы и их накормили, Балис уже зажег весело потрескивающий костер, а Шамил и Энам уже сдирали шкурки и разделывали зайцев. Вода, как обнаружил Конан, пошла очень недурно с жареными зайцами, когда ничего другого не было под рукой. Огонь костра уже угасал, чисто обглоданные кости были отброшены в сторону, и молчание сменило разговор, который продолжался, пока путники ели. Конан предложил первым встать на караул, по похоже, что ни у кого не было желания завернуться в одеяло. Один за другим все, кроме Конана и Гуррана, вынули бутылочки с маслом, точильные камни и принялись точить лезвия сабель. Каждый делал вид, что это не имеет никакого отношения к возможной атаке, однако каждый повернулся спиной к догоравшему костру, работая над оружием, подправляя зазубрины, затачивая лезвия сабель и кинжалов. Сидеть спиной к свету было удобней – глазам не пришлось бы снова привыкать к темноте.

Гурран возился со своим кожаным мешком и наконец сунул уже слишком знакомый оловянный бокал в руки киммерийца. Гримаса от предстоящего гадкого питья перекосила лицо Конана, когда он взял бокал в руки. Пока он пыталсясосредоточиться, чтобы одним глотком осушить пойло, в темноте прозвучал стук копыт. Конан вскочил на ноги, пролив немного дьявольски отвратительного напитка, и его правая рука легла на рукоять меча.

– Я думал, что ты был уверен, будто атаки не будет, – сказал Ордо, тоже держа меч наготове.

Каждый человек у костра уже стоял на ногах, даже Гурран, который поворачивал голову во все стороны, как бы ища место, где можно было бы спрятаться.

– Если бы я был всегда прав, – сказал Конан, – я был бы самым богатым человеком в Заморе, вместо того чтобы болтаться здесь.

Кто-то (Конан не разобрал, кто именно) печально вздохнул.

Семь лошадей остановились метров за сто от костра, и трое всадников, спрыгнув с седел, двинулись вперед. Двое из них остановились на самом краю светового круга, в то время как третий подошел прямо к огню. Темные глаза, слегка раскосые, внимательно смотрели на контрабандистов.

– Я надеюсь, что ваши мечи направлены не на меня, – сказал человек мелодичным голосом на очень чистом гирканском языке.

Человек прятал свои руки в длинных, широких рукавах светло-голубой бархатной туники, украшенной на груди серебряным шитьем-орнаментом и вышитым золотом изображением цапли. На бритой голове была круглая шапочка из красного шелка, увенчанная золотой пуговицей.

– Я всего лишь бедный купец их Кхитая и не причиню никому вреда.

– Клинки предназначены не для вас, – сказал Конан и жестом приказал опустить оружие. – Просто человек должен всегда быть настороже, когда незнакомцы появляются ночью.

– Мудрая предосторожность, – согласился кхитаец. – Меня зовут Канг-Хоу, и я ищу того, кто называет себя Патилом.

– Меня зовут Патил, – сказал Конан.

Торговец приподнял тонкую бровь:

– Странное имя для ченг-ли. О, прошу прощения. Это только означает человека с бледной кожей, человека из стран, лежащих далеко на Западе. Такие люди считаются мифическими в моей стране.

– Я не похож на миф, – фыркнул Конан. – И это имя подходит мне.

– Как вам угодно, – мягко сказал Канг-Хоу.

Конан не заметил, чтобы кхитаец дал какой-нибудь сигнал, но две другие фигуры пошли вперед.

– Мои племянницы, – сказал купец. – Чин-Коу и Кай-Ше. Они везде и всегда сопровождают меня, заботясь о стареющем человеке, ум которого уже не так остер, каким был раньше.

Конан поймал себя на том, что, раскрыв рот, пялится на двух самых утонченных, самых прекрасных женщин, которых он когда-либо видел. У них были маленькие овальные лица, и их деликатные черты напоминали изящные фигурки из слоновой кости, вырезанные искусным резчиком, который хотел показать красоту восточных женщин. Ни одна из девушек не была похожа на своего дядю, чему Конан был очень рад и благодарен. Чин-Коу, с раскосыми миндалевидными коричневыми глазами и застенчивой улыбкой, напоминала цветок, вырезанный из старой слоновой кости. Темные глаза Кай-Ше были тоже опущены, но она наблюдала за всем происходящим с хитринкой сквозь свои густые ресницы. Ее кожа была как покрытое атласом сандаловое дерево.

«По-моему, я не единственный, кто поражен красотой этих женщин», – подумал Конан. Балис и Энам, казалось, уже мысленно раздевали их, освобождая от шелковых халатов, в то время как Пританис чуть ли не пускал слюну от вожделения. Хасан и Шамил просто вытаращили зенки, как будто их оглушили чем-то по голове. Даже у Ордо появился блеск в глазах, который говорил о мысли, что неплохо бы отделить одну или обеих девушек от компании их дядюшки. И как всегда, один Гурран остался невозмутимым.

– Мы рады видеть вас здесь, – громко сказал киммериец. – Вас и обеих ваших племянниц. Тот, кто обидит любого из вас, нанесет тем самым оскорбление и мне.

Это дошло до всех, отметил Конан с удовлетворением. Погасло несколько горящих огоньков, судя по кислым взглядам, которые Конан увидел на лицах.

– Ваше гостеприимство оказывает мне большую честь, – сказал купец, отвесив небольшой поклон.

Конан отвесил ответный поклон и пробормотал ругательство, когда еще больше лекарства пролилось ему на руку. Осушив бокал одним длинным глотком, он бросил его Гуррану, чуть не попав гербариусу в голову.

– Какая гадость, – сказал киммериец и сплюнул.

– Люди сомневаются в действенности лекарства, если у него нет неприятного вкуса, – сказал Гурран, и Канг-Хоу повернул свое бесстрастное лицо к гербариусу.

– Это старая кхитайская пословица. Ты бывал когда-то в нашей земле?

Гурран отрицательно покачал головой:

– Нет. Я слышал ее от одного человека, который учил меня свойствам различных растений и трав. Возможно, он побывал там, хотя никогда об этом и не говорил. Ты знаешь что-нибудь о травах? Я всегда интересуюсь травами и растениями, неизвестными мне, и о том, как их можно использовать.

– К сожалению, нет, – ответил купец. – А сейчас, Патил, если мне будет позволено, я хотел бы поговорить о деле.

– Говорите о том, что вам нужно, – сказал Конан, когда понял, что купец ожидал его разрешения.

– Благодарю вас. Я всего-навсего бедный торговец, продаю то, что есть под рукой. В этом походе у меня товары из разных стран – бархат из Коринфии, ковры из Иранистана и гобелены из Турана. Я присоединился к каравану всего два дня назад и не сделал бы этого, если бы в этом не было необходимости. Капитан корабля, который доставил меня через Вилайет сюда, жулик по имени Валаш, обещал мне десять человек охранников. Однако после того, как он доставил меня, моих вьючных животных и товары на берег, он отказался соблюдать наш договор. Мои племянницы и я сам вынуждены были ехать на десятках верблюдов и с помощью всего троих слуг, которые, как я опасаюсь, не слишком большая защита от бандитов.

– Я знаю Валаша, – сказал Ордо, сплюнув при этом имени. – Это удача самого Ханнумана, что он не перерезал тебе горло и не продал твои товары и твоих племянниц в Хоарезме.

– Он даже не пытался этого сделать, – сказал кхитаец. – Я не знал, что вы были моряками.

– Мы все в прошлом занимались разнообразными вещами, – вставил Конан. – В настоящий момент мы – люди с мечами, которых можно нанять как охранников, если нам будет предложено достаточно денег за службу.

Канг-Хоу наклонил голову, как бы обдумывая эти слова.

– Я думаю, – сказал он, – что две серебряные монеты на каждого будет вполне достаточно. И золотой – каждому из вас, если я и мои товары достигнут Айодхьи в целости и сохранности.

Конан обменялся взглядом с Ордо и сказал:

– Договорились.

– Отлично. До того момента, пока вы не будете готовы ехать с караваном, я обойдусь теми стражниками, которых мне милостиво одолжат. Нам пора идти, племянницы.

Как только кхитайцы ушли, Балис засмеялся:

– Золотой и две серебряные монеты за путешествие, которое мы сделали бы и бесплатно. У кхитайца, должно быть, царская казна в кармане, чтобы так платить. Удача светит тебе, киммериец. Эй, Пританис, сотри со своего лица это кислое выражение.

– Это, – объявил Хасан, – была самая прекрасная женщина, которую я когда-либо видел.

– Кай-Ше? – с ревностью в голосе спросил Шамил.

– Нет, другая. Чин-Коу.

– Это как раз то, что мне надо, – ворчал Ордо, сворачивая одеяла, – чтобы эти двое потеряли головы из-за кхитайских племянниц. Ты, киммериец, конечно, понимаешь, что он лгал нам, а? Если только не существует двух людей, которых зовут Валаш и которые являются капитанами судна на Вилайете. Он никогда бы не сумел сгрузить этих двух девок с судна так легко, как он это утверждает.

– Да, я знаю, – сказал Конан. – Однако я не слышал, что отказал ему из-за этого.

Одноглазый пробормотал что-то себе под нос.

– Что, Ордо?

– Я сказал, что по крайней мере на этот раз ты не впутал нас в дело с колдунами и магией. У тебя есть дурная привычка раздражать колдунов.

Повесив на плечо свое седло, Конан засмеялся:

– На этот раз я не подойду к колдуну даже на расстояние лиги.

Глава 10

Музыка цитр, флейт и тамбурина негромко играла в зале, украшенном алебастровыми колоннами; музыканты были скрыты за кружевными узорчатыми шпалерами, сделанными из слоновой кости. Золотые лампы, свешивающиеся на серебряных цепях сводчатого потолка, бросали отблеск на оливковую кожу шести гибких, изящных танцовщиц. На девушках не было никакой одежды, если не считать звенящих золотых колокольчиков, которые висели у них на щиколотках и вуали на лице. В руках у всех девушек были маленькие кастаньеты и крошечные бронзовые тарелки, издававшие тонкий мелодичный звон. Запах розового масла и благовоний стоял в зале. Другие девушки, такие же красивые, как и танцовщицы, и подобным же образом одетые, изящно и неслышно передвигались по зале, предлагая серебряные блюда со сладостями, фигами, засахаренными фруктами и другими деликатесами Найпалу, который небрежно развалился на подушках из покрытого золотым шитьем шелка. Еще две девушки держали над ним опахало из перьев страуса, освежая легким ветерком. Чародей лениво взял с блюда фигу и небрежно глотнул из золотого бокала ширакманское вино. Он почти не обращал внимания в эту минуту на женщин, так как его мысли были очень далеко отсюда. У изголовья ложа Найпала склонился круглолицый с мягкой кожей мужчина в ярко-красной тунике из шелка и золотого цвета тюрбане с голубыми полосами. Его одежда казалась безвкусной и кричащей по сравнению с серыми и черными тканями одежды колдуна. Он также не обращал внимания на женщин, докладывая мягким, бархатистым голосом о том, как были исполнены приказания и желания его господина.

– Тысяча пайсов были переданы от вашего имени, мой господин, нищим, просящим милостыню в Айодхье. Дополнительно еще одна тысяча пайсов была...

Найпал уставился в бокал с изысканным вином таким же небрежным взглядом, с каким он слушал голос евнуха.

Пять мучительных дней прошло, и пять раз он заходил в потайную комнату. Два раза он даже коснулся рукой резного ларца из слоновой кости. Но каждый раз он убеждал себя в том, что лучше подождать, и каждый раз выдумывал новую причину. Но боль в груди говорила о том, что он отлично знал истинную причину своего колебания. Открыть ларец, увидеть зеркало внутри и, возможно, увидеть в нем опасность для всех его планов, – это больше, чем он мог вытерпеть. Страх, с которым чародей боролся в эту сумасшедшую ночь, вернулся тысячекратно усиленным, чтобы парализовать его. В самом дальнем уголке мозга что-то тихо прошептало: обожди. Подожди еще немного, и тогда конечно же зеркало снова станет чистым, а опасность будет устранена руками подручных. Найпал знал, что этот шепот был фальшивым, но заставил себя слушать его. Слушать и ждать.

Чтобы отвлечься от сомнений и самобичевания, чародей попытался слушать евнуха. Толстяк теперь уже шептал о событиях сегодняшнего дня в Айодхье – таких, какие, как он считал, могут быть интересны господину.

– ...И найдя любимую жену в объятиях двоих любовников, каждый из которых был конюхом из его собственной конюшни, Джхарим Кар зарубил мужчин, а жену отстегал плетью. Он также приказал казнить трех слуг, которые были свидетелями этого события, но слухи уже побежали по городу, и над ним уже смеются на базарах, господин. В полночь Шабал Амир был убит в пригороде Айодхьи, говорят, что это сделали бандиты, но две его жены...

Вздохнув, Найпал как бы отключил свой слух, пропуская мимо ушей болтовню слуги. В другое время то, что случилось с Джхаримом Каром, было бы приятно послушать, но это не слишком важное событие. Целая ниточка хитрых манипуляций, чтобы расставить эту ловушку, безумие женщины и мужа, чтобы обнаружить эту глупость, давало в результате то, что человек, который собирал когда-то вокруг себя знать, был теперь предметом насмешек. Человек не мог быть одновременно вождем и мишенью для острот. Не то чтобы Найпал ненавидел Джхарима Кара. Просто этот князь притягивал слишком много других на свою сторону, создавая некое подобие острова спокойствия в бушующем море изменчивой преданности и интриг. Колдун просто не мог этого допустить. Большие интриги и беспорядки были необходимой частью его планов. Бандаркар, разумеется, хорошо защищал себя от своего же чародея; цари, которые доверяли слишком многим, не слишком долго правили, а этот царь сжигал даже ножницы для ногтей, как только заканчивал стрижку. Но Бандаркар все равно умрет, пусть и не теми необычными путями, которых опасался. А без его крепкой руки беспорядки легко превратятся в хаос, и вот тогда Найпал сможет установить свою власть. Разумеется, он не будет царствовать сам, о нет, он не настолько глуп. Он будет дергать за ниточки, и царь, которого он посадит на трон, даже не узнает, что пляшет под чужую дудку.

Погруженный в мечты о будущем, Найпал чуть не подскочил от неожиданности. Теплая пульсация застучала под сердцем. Еще не вполне веря этому, он судорожно схватился за черный опал, висевший у него на груди под одеждой. Сквозь шелковую материю драгоценный камень стучал снова и снова, перекрывая удары сердца. Масрок подает ему сигнал!

– Замолчи! – заорал Найпал, бросив золотой бокал в голову евнуха, чтобы подкрепить свои слова. – Беги за Ашоком, – приказал чародей. – Скажи ему, чтобы он был готов сейчас же. Сейчас же!

– Бегу и повинуюсь, господин. – Евнух стал отступать на коленях, ударяя головой о пол.

– Тогда беги, чтоб тебя взяла Катар! – закричал Найпал. – Или ты узнаешь, что от мужчины может быть взято больше, чем ты уже потерял!

Бормоча извинения, евнух поднялся на ноги, все еще кланяясь, и убежал. Гневный взор Найпала скользнул по обнаженным телам танцовщиц и решетке из слоновой кости, скрывающей музыкантов.

По его команде все замерли, едва осмеливаясь даже дышать.

– Играйте! – зарычал он. – Танцуйте! Иначе вас всех отхлестают за нерадивость!

Музыка зазвучала вновь, танцовщицы, отчаянно извивались, пытаясь угодить своему господину, но Найпал уже забыл о них и махнул рукой служанкам, чтобы они уходили. Удары сердца, казалось, совпадали с пульсацией опала в руке. Его мысли были без остатка заняты этим камнем; это был знак того, что Масрок вызывает его, но чародей не знал, что это значит. Ашок, главный слуга среди тех, кого лишили в свое время языка, быстро приготовит тайную подземную комнату глубоко под подвалом. Колдун держал своих слуг, прислуживающих ему в серых комнатах в подземелье, в таком страхе, что, если надо, они буквально побегут, пока не упадут замертво, чтобы повиноваться самому малейшему желанию колдуна, не говоря уже о команде. Однако в эту минуту приказания не были выполнены достаточно быстро, чтобы удовлетворить его. Нетерпение бурлило в нем, как поверхность гейзера перед всплеском. Не в состоянии больше выжидать, Найпал вскочил на ноги и выбежал из комнаты. Позади него музыканты и танцовщицы продолжали тяжело трудиться, опасаясь остановиться без повелительного приказа.

Сначала Найпал зашел в свою спальню, захватив золотой ларец с кинжалом демона. Масрок должен был его видеть; это было бы просто напоминанием, что демон тоже может погибнуть. Когда колдун добрался до комнаты с серым куполом, находящейся глубоко под дворцом, то удовлетворенно кивнул, причем сделал это так машинально, что даже не заметил этого движения. Большая, плотно сплетенная корзина была поставлена на своем месте, около рабочего стола. Бронзовый гонг с колотушкой свисал с рамы из тикового дерева и был поставлен рядом с узорной и толстой металлической решеткой, вделанной в стену. Найпал остановился у решетки от двери, которая была частью железной клетки и вела к круглой глубокой яме, освещенной только тусклыми факелами, горящими на подставках, вделанных высоко в стене. На покрытом песком дне круглой ямы стояли два десятка мечей различных стилей.

Ради небольшой пробы Найпал использовал огни корасани, чтобы выжечь яму в почве, стены комнаты и коридора, соединяющиеся за ней. Это был единственный опыт, однако самый необходимый, так как колдун должен был проверить истинность старинных рукописей, в которых писалось о подобных вещах. Он не сомневался, что манускрипты говорили неправду, но никто, даже сам Найпал, не знал пределов этой правды, а ему нужно было знать абсолютно точно эти пределы. Но должна быть сделана еще масса других вещей...

Черный опал все еще пульсировал у чародея на груди. Стараясь не поддаваться горячему желанию поспешить, Найпал принял более действенные меры предосторожности, чем он когда-либо предпринимал прежде, даже когда устанавливал девять корасани на золотых треножниках. Найпал положил перед треножником подушки, уселся на них, и снова старинные заклинания огласили воздух, отражаясь от мерцающих стен:

– Э’лас элойхим! Марааф савиндай! Кора мар! Кора мар!

И снова вспыхнули огненные полосы клетки. Камни пылали, будто охваченные и заключенные в плен солнца, маленькая тропинка перед ними была открыта в миры и измерения, недоступные и неизвестные обычному смертному.

– Масрок! – крикнул Найпал. – Я вызываю тебя!

Ветры, идущие из бесконечности, снова закружились в бешеном вихре. Гром потряс комнату, и громадный обсидиановый демон появился в огненной клетке, кружась в воздухе и не касаясь ногами пола. Рядом с ним появилась другая фигура, фигура человека в доспехах из толстой кожи и в украшенном острым шпилем шлеме, каких не было в Вендии вот уже более тысячи лет. Два меча, невероятно древних: один – длинный и прямой, другой – короткий и с кривым, изогнутым лезвием – висели у человека в доспехах с каждого бока. Найпал почти засмеялся от радости. Удача! Он не сообразил, что громко произнес эти слова, и демон услышал их и ответил тоном, похожим на раскаты грома:

– Ты называешь это удачей, о Человек? Я называю это предательством! Предательством, нагроможденным на другое предательство!

– Но, конечно же, это маленькая измена, – ответил Найпал. – И свобода будет твоим окончательным вознаграждением!

Дрожь прошла по телу демона, его восемь рук дрожали так, что колдун испугался, – демон бросит в него одно из своих копий или даже попытается пробиться сквозь огненный барьер. Найпал положил нервно свою ладонь на золотой ларец.

– Ты говоришь о том, чего не ведаешь, о Человек! Маленькая измена? Чтобы выполнить твою просьбу, я был вынужден убить одного из моих собратьев! В первый раз с тех пор, как появилось само Время, один из Сивани убит. И он погиб от моей руки!

– Ты боишься мести остальных двух демонов? Но они, конечно же, не знают об этом, иначе ты не был бы здесь.

– Сколько пройдет времени, пока они наконец не обнаружат случившееся, о Человек?

– Не бойся, – сказал чародей. – Я найду способ защитить тебя.

И прежде, чем демон успел заговорить снова, Найпал закричал:

– Уходи, Масрок! Я приказываю тебе!

Демон издал оглушающий рев и исчез. Только старый воин висел в воздухе внутри клетки. Только теперь Найпал позволил себе засмеяться. Демонами, похоже, можно было повелевать так же легко, как и людьми. Чародей быстро стал опускать колдовской барьер, это было иногда задачей более трудной, чем воздвигнуть его. Наконец дело было закончено, и Найпал поспешил осмотреть фигуру, которая теперь стояла в самом центре серебряной паутины. Дыхание не поднимало грудь старого воина, и свет не оживлял его темные неподвижные глаза, однако смуглая кожа, казалось, горела живым огнем и жизнью. Удивленный этим, Найпал коснулся рукой щеки воина и хмыкнул. Несмотря на то, что он казался живым, гибким существом на первый взгляд, прикосновение к нему было похоже на то, как если бы колдун коснулся кожи, плотно натянутой на дерево.

– Сейчас, – прошептал самому себе Найпал.

Из сотен бутылочек, пробирок и реторт, которые стояли на его рабочем столе, он выбрал пять, налив точно отмеренное количество жидкости и порошков в ступку, сделанную из черепа девушки-девственницы, убитой ее матерью. Четыре компонента из пяти были настолько редки, что Найпал жалел использовать их даже, когда ему нужно было ничтожное количество этих ингредиентов. Используя кость матери-детоубийцы, которая была отшлифована и служила пестиком, он истолок и размешал компоненты, пока не получилась густая черная паста. Колдун заколебался, прежде чем повернуться к большой плетеной корзине. Затем, придя в себя, он разорвал ремни, закрывающие крышку. Жалость поднялась было в нем, когда он увидел лежащего в ней съежившегося, испуганного оборванного мальчика. Он был связан, а рот его заткнут кляпом. Мальчик оцепенел от страха. Найпал заставил себя встряхнуться и, подавив все эмоции, поднял мальчика из корзины. Ребенок задрожал, когда колдун положил его перед неподвижной фигурой воина. Найпал почти физически чувствовал глаза мальчика, смотревшие на него с ужасом, но пытался не обращать на это внимания. Теперь уже в спешке, как бы желая поскорее со всем покончить, Найпал взял в руки страшное зелье в ступке. Окунув палец левой руки в черную пасту, он начертил символ на лбу связанного мальчика, затем точно такой же символ – на лбу воина. Остатки пасты он аккуратно счистил с пальца куском материи. Воин, ребенок и самый большой из корасани лежали в одной прямой линии. Найпал опустился на подушки и стал читать заклинания, которые он еще никогда не произносил:

– Мон-драал ун’тар, мараан во’ндар!

Слова произносились очень тихо и мягко, но стены комнаты звенели от их резонанса. Три раза Найпал повторил напевное заклинание, и после третьего раза лучи света, холодные и бледные, как снег в горах, метнулись от черного камня. Один из лучей ударил в темный символ на лбу мертвого воина, другой коснулся лба ребенка. Найпал продолжал произносить заклинание снова и снова. Третий ледяной пучок света метнулся в существо, соединив теперь оба символа в одном прямом потоке света. Мальчик выгнулся дугой и застонал, не в силах отвернуть голову от острого яркого луча этого колдовского треугольника. Найпал громко выкрикивал слова заклинания, чтобы заглушать крик ребенка. Стон зазвенел на секунду долгой нотой и прервался, как струна лиры, натянутой слишком сильно. Внезапно наступила полная тишина, лучи света полностью исчезли. Найпал глубоко вздохнул. Дело было закончено. Поднявшись на ноги, он приблизился к безжизненному телу ребенка. Его глаза смотрели только на это маленькое тело.

– Тебя освободили от жизни, полной страданий, голода и боли, – сказал колдун. – Твоя душа ушла в другую, более чистую сферу. Только жизнь взята у тебя. Так должно было случиться, мне нужна была юная жизнь, еще не окончательно сформировавшаяся. – Он выдержал паузу и добавил: – Я использовал бы для этой цели детей богачей и знати, если бы я только мог.

Это будут похоронные костры, достойные повелителя, решил Найпал. Но сейчас эти костры откроет этот никому неизвестный сирота. Очень медленно взор чародея перешел на покрытого кожаными доспехами воина. По-прежнему его грудь оставалась неподвижной и с губ не срывалось дыхание. Был ли огонь в его глазах?

– Ты слышишь меня? – требовательно спросил Найпал.

Воин ничего не ответил.

– Сделай шаг вперед!

Воин покорно сделал один шаг и снова замер, неподвижный, как статуя.

– Ах да, конечно, – задумчиво пробормотал Найпал. – У тебя нет своей собственной воли. Ты подчиняешься мне, тому, кто тебе вновь дал жизнь, и только мне, пока я не прикажу тебе склониться перед другим. Отлично. Именно так и говорилось в рукописях. Пока все сходится. Следуй за мной!

Соблюдая все то же расстояние и дистанцию между собой и колдуном, воин повиновался. Найпал открыл дверь из тяжелых железных прутьев и поманил его рукой. Воин прошел внутрь, и колдун снова закрыл на замок и засов крепкую дверь. Хорошо, подумал Найпал, что можно было давать команды не только голосом, но и жестами. Письмена очень туманно изъяснялись на этот счет. Гулкий звук зазвенел в зале, когда Найпал ударил в гонг обмотанной веревками колотушкой. Железная толстая дверь резко открылась. Осторожно передвигаясь, в яме появились двадцать человек, которые тут же посмотрели на Найпала и неподвижную фигуру перед ними. Дверь позади них внезапно бесшумно закрылась. Увидев кучу мечей, сваленных на песке, они только на секунду заколебались, прежде чем броситься к оружию. Отряд был таким же пестрым, как и оружие, которое люди схватили. Они были одеты в одежды, варьирующиеся от грязных лохмотьев до потрепанных шелковых халатов, возможно, принадлежащих когда-то богачу или князю. Но выбраны эти люди была не наобум; если бы это было так, проверка не была бы абсолютно верной и окончательной. В этой большой широкой яме были бандиты, бродяги, воры, дезертиры из царской армии, каждый из которых был знаком с определенным видом сабли или меча. Им была обещана свобода и пятьдесят золотых... всем, кто останется в живых. Найпал подумал, что он, вполне возможно, выполнит свое обещание.

– Убей их, – приказал колдун.

Еще до того, как слова сорвались с его губ, шестеро бандитов бросились, дико воя, на воина, размахивая своими саблями и мечами. Покрытый кожаными доспехами воин, с лицом, на котором не дрогнула ни одна черточка, как будто это была каменная маска, вытащил из ножен свои старинные мечи и встал в боевую позицию, приготовившись к атаке врагов. Шестеро негодяев атаковали его в безумной ярости, подогреваемой обещанием свободы; воин же сражался с молниеносной и точно отмеренной быстротой. Когда воин сделал наконец несколько шагов вперед, к остальным бандитам, шесть трупов лежали перед ним, а отрубленная голова одного из них катилась по направлению к его товарищам, в ужасе смотревшим на воина. Два дезертира быстро и несколько неуверенно пытались организовать оставшихся в живых в два ряда, как если бы они были пехотинцами на поле боя. Воин не ускорил и не замедлил свое приближение. Два ряда стоявших в отчаянии людей напряглись, ожидая его приближения. Но в двух шагах от строя воин внезапно высоко подпрыгнул вправо, атаковав их. Бандиты Найпала, которых он собрал отовсюду, думали, что они создали пехотный строй, но у них не было щитов для защиты. Двое упали, обливаясь кровью, и задергались в предсмертной агонии, прежде чем строй бандитов сумел повернуться, выполняя выкрики-команды дезертиров. Воин, однако, не стал ждать. Пока ряды перестраивались, он прыгнул влево и ударил с левого фланга. Неуверенный, слабый порядок дрогнул, и строй бандитов рассыпался в вихре звенящей стали, льющейся крови, диких криков и стонов умирающих. Каждый теперь сражался поодиночке, сам по себе, и каждый умирал, когда сверкающее лезвие меча воина пронзало его. Когда фигура в кожаных доспехах перерезала горло последнего дергающегося несчастного, Найпал глубоко и удовлетворенно вздохнул. Двадцать трупов лежали на залитом кровью песке, а вновь оживший воин стоял без малейшей царапины. Вообще-то, если говорить по правде, в его кожаных доспехах были пробоины и порезы, а на его лице были видны следы от удара саблей, разрубившей ему щеку, но ни одна капля крови не упала на камни. Воин молча двигался между телами, желая убедиться, что каждый из них был действительно мертв, и казалось, что сталь мечей и сабель вообще не коснулась его тела. Повернувшись спиной к этой страшной бойне, колдун прислонился к железной решетке и засмеялся, пока не стал сипеть и задыхаться. Все, о чем говорили старые письмена, оказалось правдой. Раны бойца заживут очень быстро. Ничто не могло убить воина, которого Найпал оживил. Больше двух тысяч лет назад завоеватель по имени Орисса захватил около двадцати небольших княжеств и городов-государств и создал из них царство Вендию, а сам стал ее первым царем. И когда царь Орисса умер, его армия в двадцать тысяч воинов была убита и похоронена в склепе вместе с ним, чтобы быть царскими телохранителями и после его смерти. Их тела были сохранены так хорошо, что хотя они уже и не были живыми, они также и не были мертвыми, как это случалось с обычными людьми. Если соблюдать правильные заклинания и ритуал, армия, которая не умирала, снова могла выступить в поход. Все, что нужно было Найпалу, – это найти затерянную в веках гробницу.

– И это, – засмеялся Найпал громко и издевательски, – почти сделано, не так ли, Масрок, мой преданный слуга?

Удача всего предприятия так наполнила его гордостью и счастьем, что парализующий страх, который терзал его все эти дни, был смыт радостной волной. Конечно же, с тех пор уже прошло достаточно времени, В каких бы водах ни очутился корабль (если он был достаточно близко, чтобы угрожать Найпалу, когда колдун был так близко к своей цели), он должен был уже причалить к берегу. И если это случилось, конечно же любая опасность, которая угрожала чародею этим судном, уже была ликвидирована его подручными. Найпал не мог себе позволить других мыслей, только не сейчас, когда сегодня он одержал уже столько побед. Уверенной рукой он поднял резную крышку ларца из слоновой кости и отбросил мягкую шелковую материю. Черная поверхность зеркала была украшена десятками ярких точек света. Найпалу потребовалось только одно мгновение, чтобы сообразить, что то, что он увидел, было огромное количество походных костров, наблюдаемое с большой высоты. Если крошечная группа людей испугала его прежде, то на этот раз он увидел целую армию. Несколько дней страха «вознаградили» его за эти мучения еще большим страхом. Была ли опасность корабля устранена этими огоньками, или же, наоборот, огоньки стали опасностью, «слившись» с кораблем? Была ли это новая угроза, которая превзошла старую? Долго-долго в эту ночь дикий гневный вой Найпала звучал в высоком купольном зале.

Глава 11

Когда первые бледные лучи рассвета показались на горизонте, Конан уже встал и оседлал своего жеребца. Гулкие удары топора, рубящего дрова, донеслись до него с берега Зарпаша, примерно в половине лиги отсюда. Конан взглянул в том направлении, где берег реки зарос большими, высокими деревьями. Он покачал головой, взглянув на верблюдов кхитайского торговца, которые делились водой с лошадьми контрабандистов. По мнению киммерийца, верблюды были очень грязными животными в своих привычках и запахе, и к тому же им нельзя было доверять. Конан в любом случае предпочел бы вместо верблюдов лошадей или даже мулов.

– Вонючая скотина, – проворчал Ордо, ударив верблюда по боку, чтобы он отошел в сторону. Закашлявшись от облака пыли, которую поднял верблюд, одноглазый отошел к своему коню. – И грязный тоже.

– Ты видел товары, которые они везут с собой? – спросил его тихо Конан.

– Я не видел никаких сундуков, если это то, что ты имеешь в виду. Но мы будем пересекать реку этим утром, знаешь?

– Обрати внимание, Ордо. Его товары – всего лишь ковры, и бархат, и гобелены, как сказал кхитаец. Но их стоимость немала, Ордо. – Киммериец был в юности вором, и его цепкие глаза все еще могли моментально оценить почти все, что стоило того, чтобы его украсть. – Это в основном третьесортного качества товары, возможно, второго сорта. Я даже не посчитал бы их стоящими того, чтобы доставить даже до Аренджуна, не говоря уже о Вендии.

– Расстояние и редкость товара увеличивают его стоимость, – сказал Канг-Хоу, приблизившись бесшумно на своих подбитых шелком туфлях. Его руки были спрятаны в рукавах бледно-голубой бархатной туники, на этот раз эта туника была украшена воробьями в полете. – Совершенно ясно, что ты не купец, Патил. Иранистанский ковер, который едва дает прибыль в Туране, даст в Вендии цену в пятьдесят раз большую. Ты думаешь, что самые лучшие вендийские ковры идут в Туран? Эти ковры украшают полы дворцов вендийской знати, и в то же время гораздо большую цену платят за второсортный ковер из Аграпура, чем за лучшего качества ковер в Айодхье.

– Я не купец, – согласился Конан, отступив со своим бхалканийским жеребцом от линии пикета, – да и не желаю им быть. И в то же время я так же стремлюсь попасть в Вендию, как и вы. Если вы извините меня, Канг-Хоу, мне нужно проверить, когда караван выступает в путь. И что еще я могу узнать о нем, – добавил он для ушей Ордо.

Конан медленно ехал по лагерю. Хотя киммериец действительно спешил вперед, он также хотел осмотреться вокруг, чтобы, возможно, снова встретить те сундуки, которые были использованы для транспортировки чая. В действительности караван был разбит не на один, а на три лагеря, стоящих рядом, и они были даже больше, чем предполагал Конан. Сорок три купца со своими слугами, конюхами, помощниками и стражниками составляли почти тысячу человек каравана. Среди них были вендийцы и кхитайцы, заморийцы и туранцы, кофийцы и иранистанцы. Люди спешили свернуть и разобрать палатки, нагружая тюки, плетеные корзины и рулоны материи на верблюдов и вьючных мулов под пристальным наблюдением богато одетых купцов, которые также смотрели и друг за другом с неослабевающим подозрением, думая о том, что его сосед купил по дешевке товары или что он собирается продать его на тех же рынках. Конан также получил свою долю внимательных подозрительных взглядов, и не один купец нервно позвал своих охранников, когда высокий киммериец проезжал мимо. У вендийской знати, сопровождающей вазама в Аграпур, был свой собственный лагерь, настолько пестрый и странный, что даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что тут было бесполезно искать сундучки со «специями». Первой мыслью Конана было то, что он натолкнулся на бродячую ярмарку, так как больше, чем пятьсот человек окружали разноцветные, полосатые павильоны, сворачиваемые теперь украшенными тюрбанами слугами. И здесь тоже можно было встретить людей из многих земель и стран, но на этот раз это были особого рода путешественники. Здесь были жонглеры, бросающие в воздух горящие факелы и кегли, и акробаты, балансирующие на вершине длинного шеста. Медведь танцевал под звуки флейты, эквилибристы и гимнасты сгибались и разгибались, как будто их тела были сделаны из резины, музыканты играли на своих лютнях, унтарах и арфах. Несколько людей в длинных богатых одеждах и с густыми длинными бородами бродили по карнавальной, пестрой толпе, как если бы она для них не существовала. Они шли группами по двое и трое. Двое из них, выкрикивающие в лицо друг другу оскорбления и готовые уже вцепиться соседу в глотку, не сумели осуществить это милое намерение – сильный, обнаженный до пояса и намазанный на буграх мышц маслом борец удерживал их от драки.

Третий лагерь был уже свернут и начал медленно идти к реке, где дровосеки уже рубили деревья для плотов, чтобы пересечь на них реку, но Конан в любом случае не собирался даже приближаться к ним. Не то чтобы он не мог подумать, будто сундуки оказались в багаже Карима Сингха, вазама Вендии, но пятьсот суровых, вооруженных до зубов вендийских кавалеристов стояли на пути, и с ними лучше было не шутить. Их крепкие кольчуги и шлемы с тюрбанами, с которых также свисала кольчуга, закрывающая лицо и шею, были похожи на те, что были у вендийцев, атаковавших контрабандистов на берегу Зарпаша. Эти люди явно осознавали, как глубоко они находятся на спорной территории. Они ехали на своих лошадях, как гибкие настороженные пантеры, готовые прыгнуть при каждом звуке, а их длинные острые копья угрожающе опускались на каждого, кто приближался к ним на расстояние ста шагов.

Внезапно что-то свистнуло у самого лица Конана, настолько близко, что киммериец почувствовал дуновение ветра. «Стрела арбалета», – тут же отреагировал Конан. Он инстинктивно пригнулся так низко в своем седле, как позволяла ему высокая лука седла, и ударил каблуками сапог в бока черного жеребца. Конь бросился как бешеный и быстро ушел вперед, опередив убийцу, стрелявшего в Конана. Конан скорее почувствовал, чем увидел, как другие стрелы проносились рядом, и один раз его седло сильно тряхнуло от впившейся в него стрелы. Когда наконец река стала уже совсем близко, киммериец поднял голову и посмотрел назад. В лагере, который постепенно сворачивали и готовили к походу, все выглядело по-прежнему. Конан не заметил ни одного арбалетчика, никто даже не смотрел в его направлении. Соскочив с коня, Конан внимательно осмотрел своего жеребца. Животное не было ранено и даже не испугалось, готовое снова скакать куда угодно, но в самой верхушке луки седла торчала стрела толщиной в палец. По спине Конана пробежал холодок. Еще на волосок выше – и стрела бы впилась ему в спину. Ну что ж, по крайней мере у него теперь не было ни малейших сомнений, что сундуки были в караване.

– Эй ты! – раздался крик со стороны реки. – Ты, Патил!

Конан глянул в направлении голоса и увидел Торио, командира отряда стражников каравана, который скакал к нему. Конан быстрым движением вырвал стрелу из седла и бросил ее на землю, после чего сел в седло и подъехал к стражнику, который тут же заговорил:

– Дважды в год, в течение десяти лет, я путешествую из Аграпура в Айодхью и обратно, и каждый раз вижу что-то новое. Теперь же это «что-то» – такая необычная вещь, с которой я еще никогда раньше не встречался.

– И что же за странная вещь?

– Его Высочество, Карим Сингх, вазам Вендии, Советник Слона желает тебя видеть, Патил. Я не хочу оскорбить тебя, но ты явно не принадлежишь к знати, а Карим Сингх очень редко принимает у себя тех, кто стоит ниже него. Почему же он вдруг пожелал увидеть тебя, о ком он, скорее всего, никогда прежде и не слышал?

– Советник Слона? – спросил Конан, частично потому, что у него не было толкового ответа на это, а частично из-за того, что это название удивило его. Он уже слышал об этих больших серых животных, чьи бивни так ценились в Туране, и очень наделся увидеть хотя бы одного из них во время своего путешествия.

– Один из титулов царя Вендии – Слон, – ответил Торио. – Я думаю, это не более глупо, чем то, что Илдиза называют Золотым Орлом или любым другим именем, которые так любят давать себе цари.

– И где же находится этот Советник Слона?

– Он уже перебрался на другой берег реки, и я придержал бы свой язык, находясь рядом с ним, если бы не хотел потерять его. Вон его павильон. – Торио указал рукой на большой шатер из золотистого шелка, расположенный на другом берегу и окруженный сотней венд и исках копейщиков, которые наставили свои копья, охраняя его. – Ему наплевать на то, что мы должны ждать своей очереди потому, что ему вдруг захотелось поговорить с тобой, но его отряд и знать в его посольстве должны быть первыми на марше. Карим Сингх плюет на жалких червей у себя под ногами и не собирается дышать пылью от каравана. – Командир стражников выдержал паузу, нахмурившись своим мыслям и бросая время от времени внимательные взгляды на Конана. – Мое положение очень нелегкое, Патил. Я отвечаю за безопасность всех в караване, но не должен никого обидеть. Тех, кто несет всякую чушь, и тех, кто хочет получить преимущества и льготы. Далеко не всегда опасность приходит снаружи, от кайгаров или зуагиров. Человек может заработать немного серебра, и хотя сумма эта будет не так велика, как может быть предложена другим, зато только молчание о том, что сказано и кому, требуется в этом случае, а не полная преданность. Ты понял, что я тебе сказал?

– Нет, – честно ответил Конан, и стражник напрягся, как будто его ударили по лицу.

– Ну что ж, ладно, Патил. Играй в свою игру в одиночку, если тебе это угодно, но помни, что только очень могущественные люди могут, играя в одиночку, выжить.

Резко дернув за поводья, Торио поскакал в сторону. Этот человек принадлежал вендийской знати и жонглерам, подумал Конан. Он молол языком непонятную чепуху и обиделся, когда его не поняли.

На берегу реки, где росла большая роща деревьев, Конан увидел вспотевших, возбужденных людей, что-то кричавших и ругавшихся. С громким треском еще одно толстое дерево рухнуло на землю, и дровосеки подскочили со своими топорами обрубить ветки и сучья, чтобы бревно можно было подкатить к большому, наполовину законченному плоту, стоявшему у самого берега. Отряд вендийских копейщиков вел лошадей на другой плот, который был примерно пятнадцать метров в длину, в то время как третий плот-паром уже был на середине реки, постепенно продвигаясь к другому берегу, вдоль двух толстых, длинных канатов, которые колыхались, дрожа на медленном течении Зарпаша. Еще один тяжелый канат был протянут с берега на берег для плота, который не был пока закончен. Веревки, соединенные с плотами, двигал один «двигатель» – их с каждого берега тянули на плечах оборванные рабы – по сорок человек на каждый плот.

Вендийские кавалеристы уставились на Конана, их черные глаза почти не мигали и были лишены всякого выражения, когда киммериец вместе со всадниками погрузился на плот. Это были высокие люди, но Конан был на полголовы выше самого высокого из них. Некоторые при виде киммерийца пытались встать более прямо. Единственным звуком на плоту был стук копыт, когда лошади переминались с ноги на ногу. Конан чувствовал напряжение солдат. Любой из них принял бы прямой взгляд как вызов, а то, что он явно не обращал на них внимания, могло сойти за оскорбление. Так как Конан не собирался лезть в драку до того, как пересечет реку, киммериец сделал вид, что проверяет седельную подпругу. Плот дрожал и уходил то влево, то вправо, по мере того как веревки натягивались и он медленно шел вперед, слегка сползая вниз по течению. Только тогда Конан обнаружил, что кто-то внимательно высматривает что-то на берегу. Далеко от воды Торио ехал медленно на лошади, вглядываясь в песок. Взглянув на то, что он выбросил, Конан понял, в чем дело. Он смотрел на офицера стражников, пока плот не коснулся дальнего берега.

Глава 12

Сблизкого расстояния громадный шатер из золотого шелка производил весьма внушительное впечатление. Его поддерживало двадцать больших кольев, вбитых в землю. Внутри шатра вполне могли разместиться около ста вендийских копейщиков, да и их лошади тоже.

Круг всадников-копейщиков расступился перед Конаном, явно без всякой команды. Когда киммериец въехал внутрь круга, тот снова сомкнулся позади него. Конан мог только пожелать, чтобы эти длинные копья не напоминали ему железные прутья клетки. Слуги в тюрбанах поспешили встретить киммерийца. Один из них взял за поводья жеребца, в то время как другой придержал стремя. У входа в шатер стоял еще один слуга с влажными, прохладными полотенцами на серебряном подносе, которые он предложил Конану, чтобы тот мог обтереть руки и лицо. Еще один слуга встал на колени ипопытался опрыскать благовониями Конану ноги.

– Ну, хватит! – зарычал Конан, отбросив в сторону смятое полотенце. – Где ваш господин?

Толстый мужчина появился у входа. На его голове был дорогой тюрбан из золотого и зеленого шелка, украшенный рубином и страусовыми перьями. Его туника была синего цвета и расшита золотыми нитями, а шелковые туфли были с загнутыми острыми носками. Конан подумал было, что это и есть сам вазам, но человек вдруг низко поклонился и сказал:

– Прошу следовать за мной, господин.

Внутри шатра было большое помещение, созданное из занавесей, сделанных из шелка и золотых нитей, а пол покрывали роскошные вендийские ковры, достойные украшать и дворец царя. Воздух был пропитан густым запахом благовоний. Невидимые музыканты начали играть на лютнях и цитрах, как только Конан вошел в шатер, и пять женщин, так сильно покрытых вуалями и закутанных в шелк, что Конан видел только их темные глаза, принялись танцевать. Облокотившись на целый ворох разноцветных подушек, высокий мужчина с узким оливковым лицом полулежал, лениво поглядывая по сторонам. На голове его был большой тюрбан из фиолетового шелка. Так же, как и у слуг, тюрбан увенчивал белоснежный плюмаж перьев, но тюрбан был также украшен большими жемчужинами и алмазами. На его шее висела тяжелая золотая цепь с громадными, с голубиное яйцо, изумрудами, а каждый палец украшал перстень с рубинами и сапфирами. Его глубоко посаженные глаза были темными, и они были крепче и жестче, чем любой из алмазов и рубинов, которые он носил.

– Вы Карим Сингх? – спросил Конан.

– Я. – В глубоком голосе мужчины прозвучала нотка шока, но он сказал: – Ты не употребляешь правильной формы приветствия, и это странно. Однако это даже забавляет меня. Ты можешь продолжать. Ты тот, кто называет себя Патилом. Это имя, привычное в моей стране, и оно кажется странным для того, кто явно прибыл из далеких стран.

– Есть много стран, – сказал Конан, – и много имен. Имя Патил вполне мне подходит.

Вазам улыбнулся, как если бы киммериец сказал что-то очень умное.

– Садись. Каждый должен терпеть неудобства путешествия, но вино, по крайней мере, смягчает их.

Усевшись по-турецки на подушках, Конан не обратил внимания на предложенные ему маринованные яйца куропаток и сладости: засахаренные орешки и халву, предложенные ему слугами, которые, казалось, появлялись и исчезали по волшебству, так тихо они это делали. Конан взял с подноса бокал из тяжелого золота, оправленный в широкое кольцо из аметистов. Вино пахло духами и напоминало на вкус мед.

– Слухи быстро распространяются здесь, – продолжал Карим Сингх. – Я вскоре услышал о тебе, бледнокожий великан с глазами, как у... Эти глаза приводят всех в большое смущение. – Однако в голосе вазама не прозвучало и нотки этого смущения. – Я знаю довольно много о западном мире, хотя он закрыт от глаз многих моих соотечественников и это загадочная земля для них. Прежде чем отправиться в Аграпур, чтобы заключить договор с царем Илдизом, я изучил многое из того, что было написано о ней. А когда я побывал там, я внимательно слушал. Я знаю кое-что о бледнокожих варварах северных стран, о том, что они отважные, страшные воины, беспощадные к врагам. Такие люди могут быть очень полезны.

Впервые за время этого путешествия Конан почувствовал, что он находится на понятной ему территории, но ему эта тема отнюдь не нравилась.

– Я поступил на службу до того, как попаду в Айодхью, – сказал он. – После этого у меня нет определенных планов.

– Ах да. Кхитаец. Он, конечно, шпион.

Конан чуть не поперхнулся вином.

– Купец?

– В Вендии всех чужеземцев считают шпионами. Так безопаснее. – Внимательный, напряженный взгляд Карима Сингха заставил киммерийца думать, что, возможно, он и его считает шпионом. – Однако шпион шпиону рознь. Например, шпион, который наблюдает за шпионом. Далеко не все в нашей стране с теплом думают о Вендии и держат змею в своем сердце. Меня, например, может очень заинтересовать следующее – с кем разговаривает в Вендии кхитаец и что именно он говорит. Это может заинтересовать меня настолько, что я заплачу золотом.

– Я не шпион, – сказал резко и сурово Конан. – Ни для кого на свете.

Лицо его собеседника на секунду дрогнуло, после чего вазам довольно улыбнулся:

– Отлично, Патил. Редко можно довериться человеку, который продается первому же покупателю.

В его голосе был покровительственный тон, который сделал глаза Конана холодными как лед. Он подумал было, что ему надо объясниться, но решил, что этот человек не понял бы саму идею чести и честности, даже если бы ее бросили ему прямо в лицо. Пока он пытался найти выход из этого положения и сменить тему разговора, взгляд киммерийца упал на танцовщиц, и его челюсть отвисла. Темные шали и вуали все еще покрывали лица пяти девушек – до самых глаз, но остальные их шелковые одеяния уже усеивали ковры под их ногами. Все их одежды, без остатка. Гибкие, нежные формы оливковых тел мелькали в танце по залу, подпрыгивая как газели и делая шпагат в воздухе, или извиваясь, словно их кости были подвижными, как у змей.

– А-а, тебе нравятся мои игрушки? – спросил Карим Сингх. – Это мои трофеи, как и полагается. Некоторые могущественные властители давно уже сопротивлялись мне. Но вскоре каждый из них обнаружил, что он был не столь уже могущественным, как думал, и что даже для властелина жизнь имеет свою цену. Например, любимая дочь. Каждый из этих владык положил свою плату к моим стопам. Они очень милы, ты не находишь?

– Очень милы, – хрипло согласился Конан. Он пытался заговорить более мягким, ровным голосом, чтобы не выдать свою неискушенность и наивность. – И я не сомневаюсь, что их лица будут такими же красивыми, когда последняя вуаль упадет с них.

Карим Сингх моментально напрягся.

– Я забываю, что ты – чужеземец. Эти женщины принадлежат моему пардхана. Для них снять покрывающую лицо вуаль перед любым человеком, за исключением меня, является большим позором, да и для меня тоже.

Подумав о безупречных гибких телах, извивающихся в танце перед ним, Конан кивнул.

– Понимаю, – сказал киммериец медленно. Но он совсем ничего не понимал. Это была другая страна и другие обычаи, но этот обычай, похоже, напоминал сумасшествие. Глубоко вздохнув, он отложил в сторону бокал и поднялся на ноги. – Мне пора идти. Канг-Хоу скоро будет переправляться на другой берег.

– Да, конечно. И когда ты доберешься до Айодхьи и уже не будешь служить ему, я пошлю за тобой. Люди, которые преданы господину, всегда нужны, так как безжалостный воин обычно не сдерживает себя цивилизованными цепями.

На это Конан даже не знал, что ответить. Он дернул головой, надеясь, что этот жест может сойти за поклон, и быстро вышел из шатра. У входа в шатер толстый человек с белым плюмажем на тюрбане ожидал его с серебряным подносом в руках.

– Подарок от моего повелителя, – сказал он, поклонившись. На подносе лежал красный кошелек из мягкой замши. Он был мягким и тяжелым, таким, что Конан мог почувствовать монеты внутри. Но киммериец не открыл его, чтобы пересчитать их или посмотреть, было ли это золото или серебро.

– Поблагодари своего господина за щедрость, – сказал он и внезапно бросил кошелек в руки ошеломленного слуги. – Подарок от меня. Раздели деньги среди слуг.

Он почувствовал глаза толстого слуги за своей спиной, когда шел к своей лошади, – двое слуг все еще стояли у коня; один удерживал уздечку, другой – стремя, пока киммериец взбирался в седло. Но ему было на это наплевать. Если Карим Сингх будет оскорблен поступком киммерийца, то так тому и быть. Конану уже по горло хватило общения с Его Высочеством, Советником Слона, или как там его называют. Кольцо из копий снова открылось, и Конан поскакал по направлению к реке. Ругающиеся погонщики верблюдов использовали длинные шесты, чтобы перевести своих тяжело нагруженных животных на плот, который плотно удерживали у берега рабы.

Все три плота были уже готовы. Один из них, на котором стояла вендийская знать, находился уже на середине реки, а последний, нагруженный верблюдами и торговцами, шел в десятке метров от него. Две группы людей – купцы на одном плоту и знать со своими странными карнавальными слугами на другом – говорили о том, что переправа началась вскоре после того, как Конан достиг этого берега. Дальний, противоположный берег, был переполнен стоящими в ожидании людьми. Киммериец не видел Канг-Хоу и других. Если он пересек бы реку в обратном направлении, у него были равные шансы, чтобы встретиться с купцом на середине реки.

Конан натянул поводья и подъехал к месту, откуда можно было бы видеть все три места высадки плотов. Пока черный жеребец стоял, обмахивая себя по бокам хвостом, отгоняя мух и переступая копытами, дрожа от нетерпения, чтобы пуститься вскачь, вендиискии всадник подъехал и встал позади него. Шелк и бархат вендийского костюма говорили о том, что всадник был офицером, а украшенные драгоценными камнями ножны сабли и позолота на шлеме с тюрбаном показывали, что он не просто офицер, но и принадлежит к знати. Презрительная усмешка была на его лице, а его глаза были подернуты дымкой жестокости. Всадник не говорил, а только пронзал великана киммерийца взглядом в злом молчании. Он уже пытался избежать стычки сегодня утром, напомнил себе Конан. Он легко мог сделать это снова. В конце концов, офицер только смотрел на него. Просто смотрел. Наклонившись, Конан тоже внимательно смотрел, но только не на этого дурня офицера, а на медленно приближающиеся плоты. Вендиец был один, поэтому его присутствие не имело ничего общего с отданным слуге кошельком вазама. По жизненному опыту Конан знал, что такие люди, как вазам, не отвечают на оскорбления подобными мелочами. Но, с другой стороны, это начинало казаться киммерийцу уже не такой уж и мелочью. Челюсти Конана плотно сжались от напряжения.

– Ты – человек, которого зовут Патил, – пролаял неожиданно вендиец. – Ты не из Вендии.

– Я хорошо знаю, кто я и откуда, – зарычал Конан. – А кто ты такой и откуда явился?

– Меня зовут князь Кандар, и я начальник телохранителей вазама Вендии. А ты следи за своим языком, если не хочешь потерять его!

– Я уже слышал сегодня эту угрозу, – сказал сурово Конан, – но мой язык все еще при мне, и я не отдам его так легко.

– Дерзкие и хвастливые слова, – ядовито усмехнулся Кандар, – для чужеземца с глазами пан-кора.

– С глазами... кого?

Пан-кор. Порождение женщины и демона. Даже самые отъявленные невежды среди моих людей верят, что это может принести неудачу, несчастье и дурное предвестье всем, кого такой взгляд коснется. Они уже убили бы тебя, если бы я разрешил им это.

В глазах вендийца мелькнуло какое-то движение. Самые отчаянные невежды из его отряда? Конан улыбнулся и подался вперед.

– Как я уже сказал, я хорошо знаю, кто я и откуда.

Кандар отшатнулся и вздрогнул, а его лошадь сделала шаг влево, но он быстро пришел в себя, и его лицо снова стало каменным. Он дернул за поводья, и его лошадь успокоилась.

– Вендия – опасное место для чужеземца, кто бы он ни был и откуда бы ни появился. Чужеземцу, который не желает опасаться того, что может ждать его за следующим поворотом или что может прийти в темноте ночи, лучше всего поискать защищающую его руку и иметь патрона-защитника в высоких кругах.

– И что требуется для того, чтобы найти такую руку и патрона? – спросил сухо Конан.

– Например, определенного рода информация, отрывки из некоторых разговоров и бесед, переданная этому патрону.

– Я сказал уже Кариму Сингху, – ответил Конан, отчеканивая каждое слово, – и я скажу тебе то же самое, что я не буду шпионить за Канг-Хоу.

– Кхитаец? О чем ты говоришь? Вазам интересуется им? Ба! Какое мне дело до купцов?

Конан почувствовал, что замешательство его собеседника перешло к нему, как болезнь.

– Если не Канг-Хоу, то кто же, во имя Девяти Адов Зандру?..

Внезапно сумасшедшая мысль озарила его как факелом.

– Карим Сингх?

– А-а, – сказал Кандар, став внезапно самой вежливостью. – Это было бы весьма приятно.

– Я могу в это поверить, – пробормотал Конан, хотя в действительности он с трудом верил услышанному. – Я начинаю верить в то, что вы, вендийцы, действительно могли подписать договор с Илдизом в один день и убить верховного адмирала Турана на другой.

Мягкость, которая так внезапно овладела вендийцем, так же внезапно была смыта гримасой ярости, перекосившей его лицо. Он схватил руку Конана железной хваткой воина, владевшего мечом, и его зубы оскалились в рычании волка.

– Кто это говорит? Кто говорит эту ложь?

– Все в Султанапуре, – ответил негромко Конан. – Я полагаю, что все в Туране говорят это. А теперь отпусти мою руку, или, клянусь Кромом, я отрублю твою лапу.

Позади Кандара плот, нагруженный знатью, уже достиг берега, и люди быстро спрыгивали на полосу песка.

Две вендийские женщины, сидящие боком на лошадях, проехали мимо Конана и князя. Одна из них была одета просто и покрыта вуалью, так что можно было видеть только ее глаза.

Другая, чья лошадь шла впереди, была покрыта большим красным шелковым шарфом, закрывающим ее густые волосы цвета крыла ворона. В ее локоны были вплетены жемчужины, а на лице не было вуали.

Цепочки и кулоны с камнями украшали шею, на руках женщина носила золотые браслеты с изумрудами, на пальцах сверкали кольца с сапфирами и рубинами. Когда Кандар, гневно взглянув на Конана, открыл рот, чтобы что-то сказать, женщина без вуали заговорила низким музыкальным голосом:

– Как приятно увидеть тебя, Кандар. Я думала, что ты избегал меня в последнее время.

Вендийский князь внезапно напрягся. Мгновение его глаза все еще жестко смотрели на Конана, после чего он резко сказал:

– Мы еще поговорим, варвар, ты и я.

Даже не взглянув на женщин, Кандар ударил свою лошадь шпорами и, пустив ее в галоп, поскакал к павильону вазама, который уже начали сворачивать слуги.

Конан не слишком огорчился, увидев, что вазам ушел, особенно когда вместо него появилось такое чудесное создание, как эта украшенная драгоценностями женщина. Ее кожа была темно-смуглой и гладкой, а темные глубокие глаза были настоящими озерами, в которых любой мужчина мог легко «утонуть», причем с большой охотой. И эти темные влажные глаза изучали киммерийца с таким же интересом, с каким он наблюдал за владелицей этих глаз. Она улыбнулась, и Конан тоже ответил ей улыбкой.

– Кажется, что этот Кандар не очень-то любит вас, – сказал он. – Я думаю, что мне понравится любой, кто не нравится ему.

Смех женщины был таким же мелодичным, как и ее голос.

– Совсем наоборот, я чересчур нравлюсь Кандару. – Она увидела замешательство киммерийца и снова засмеялась. – Он хочет меня для своей пардханы. Однажды он зашел так далеко, что даже попытался меня похитить.

– Когда я хочу женщину, я не скачу в сторону, даже не взглянув на нее. – Конан смотрел в эту минуту на нее, так что она могла понять, что он говорил о Кандаре.

– У него есть на это причина. Моя служанка, Алина... – Незнакомка небрежно махнула рукой в сторону покрытой вуалью женщины. – Его сестра.

– Его сестра! – воскликнул Конан, и женщина снова засмеялась. Покрытая вуалью девушка безмолвно зашевелилась в седле.

– А-а, понимаю, ты удивляешься, что сестра знатного человека может быть рабыней. Дело в том, что Алина была замешана в деле со шпионами и ее ожидал топор палача, но я выкупила ее жизнь. Затем я дала бал у себя во дворце, на который был приглашен и Кандар. Он собирался снова грубо давить на меня, мужлан! Но когда он увидел Алину среди моих танцовщиц, он почему-то бросился бежать из моего дворца. Видишь, как легко можно избавиться от этого надоедливого дурня?

Конан уставился на это красивое смеющееся лицо, которое казалось таким открытым и даже невинным, и только то, что он услышал и увидел в это утро, заставило его поверить ее словам.

– Вы, вендийцы, похоже, любите наносить удары по своим врагам через других. Неужели ни один из вас никогда не встречается лицом к лицу с противником?

Ее смех напоминал звенящие колокольчики.

– Вы, с Запада, так прямолинейны, Патил. Ах, эти туранцы! Они думают о себе, как о хитрых и искушенных в интриге. Они совсем как дети, простодушны и наивны.

Конан моргнул при этих словах. Простодушны? Туранцы? Затем что-то еще из того, что она сказала, кольнуло его.

– Ты знаешь, как меня зовут.

– Я знаю, что ты тот, кто называет себя Патилом. Человек должен быть абсолютно глухим, чтобы не услышать о таком чужеземце, как ты, который называет себя вендийским именем. Ты меня заинтересовал.

Ее пристальный взгляд был как нежное прикосновение руки, скользнувшей по широким плечам и груди киммерийца, до его бедер и пояса. Очень многие женщины смотрели на него похожим взглядом, и иногда ему это даже нравилось. Но сейчас Конан чувствовал себя, как жеребец в конюшне, выставленный на продажу.

– И ты тоже хочешь, чтобы я шпионил за кем-то? – спросил он резко.

– Как я уже сказала прежде, – улыбнулась она. – Прямолинейный. И непосредственный, как дитя.

– Я не ребенок, женщина, – прорычал он. – И мне не нужны ваши вендийская хитрость и коварство.

– Знаешь ли ты, почему так много придворных царя Бандаркара сопровождали вазама в Туран? Это была не только его свита, как, кажется, думали туранцы. Я нашла в Туране хороших жонглеров и акробатов, которые делают свои трюки иначе и которые очень придутся ко двору в моем дворце в Айодхье. Я также привезла оттуда танцующего медведя и несколько ученых мужей. Хотя я должна заметить, что философов Турана нельзя сравнить по учености с их коллегами из Кхитая.

– Неужели никто из вас никогда не говорит прямо? Какое отношение имеют все эти вещи ко мне?

– В Вендии, – сказала незнакомка, – наслаждение жизнью – это сама жизнь. Так мы живем. Люди при дворе устраивают охоты и пиры, хотя последние очень часто превращаются просто в пьяные дебоши. Но в любом случае ни то ни другое не подобает для женщины знатного происхождения. Однако на каждое решение, принятое мужчинами верхом на лошади на охоте за дикими кабанами, приходятся два решения, которые он сделал во дворце знатной женщины. Ты можешь спросить, каким образом обычные, даже знатные женщины могут соперничать с принцами и князьями? Мы собираем вокруг себя философов, мыслителей, ученых, самых лучших музыкантов, самых талантливых поэтов, самых лучших актеров и ремесленников, которые делают свои чудесные вещи из металла или камня. Все новые пьесы тут же играют в наших дворцах, и у нас всегда можно найти странных, необычных путешественников из далеких, загадочных стран. Не мешает и то, что наши служанки и рабыни выбраны за их красоту, хотя, в отличие от мужчин, мы требуем аккуратности в обращении с ними.

Лицо Конана мрачнело все больше и больше по мере того, как он слушал ее. Теперь же он взорвался:

– Так вот какой у тебя интерес ко мне? Я должен стать твоим танцующим медведем, пляшущим под дудку?

– Я не думаю, что женщины при дворе царя посчитают тебя танцующим медведем, – сказала она, – хотя ты почти такой же большой, как и медведь. – Внезапно она посмотрела на Конана сквозь свои густые ресницы, и кончик ее языка коснулся полных губ. – Я также не хотела бы видеть тебя на доске, где медведь стоит, – добавила она гортанным голосом.

– Ко... Патил! – донесся крик, и Конан увидел, что Ордо направил свою лошадь вверх по реке.

– Я должен идти, – грубовато сказал киммериец женщине, и она кивнула, как бы говоря, что ее вполне удовлетворяет его манера говорить.

– Приходи ко мне сегодня ночью, о великан, который зовет себя Патилом. Мой интерес к тебе еще не пропал. – Улыбка смахнула жадный взгляд соблазнительницы, и ее лицо снова приняло невинное выражение. – Ты не спросил моего имени. Меня зовут леди Виндра. – И взмахом своего украшенного золотом хлыста она направила лошадь вперед. Женщина с вуалью последовала следом за ней.

Позади Ордо слуги Канг-Хоу уже вели на берег верблюдов торговца, которых сопровождали вооруженные контрабандисты. Одно из горбатых животных уже прыгнуло на берег, в то время как Хасан и Шамил с явным желанием и возбуждением помогали Чин-Коу и Кай-Ше садиться в покрытые навесом каджавах – своеобразные сиденья, укрепленные на боках верблюдов.

– Красивая девка, – заметил Ордо, уставившись вслед удаляющейся Виндре. – И неплохо сидит в седле. – Он осмотрелся вокруг, чтобы проверить, нет ли кого-нибудь поблизости, после чего понизил голос. – Ты нашел эти сундуки?

Конан отрицательно покачал головой.

– Но они здесь, я знаю это. Кто-то пытался сегодня убить меня.

– Это всегда недурной способ, чтобы начать очередной день, – сказал сухо Ордо. – Узнал ли ты вообще хоть что-нибудь?

– Трое людей пытались нанять меня как шпиона, и эта «красивая девка» хотела добавить меня к своей коллекции диких животных.

– Я никогда не понимал твоего юмора, киммериец.

– Я также узнал, что мои глаза являются порождением демона, и помимо этого понял, что Вендия – это сумасшедший дом.

Одноглазый хмыкнул, когда сел в седло лошади.

– Первое я уже говорил тебе сам – и не один раз. Что касается второго, это известно всем. Похоже, что мы наконец начали двигаться.

Отряд и свита вазама (Конан вспомнил, как Торио сказал, что они должны быть первыми на марше) растянулись в длинную линию по направлению к юго-востоку, вендийские копейщики, разделенные на две колонны, охраняли свиту слева и справа. Сам Карим Сингх сидел в богато украшенных носилках из золота и черного дерева, которые несли четыре лошади. Арочный навес из блестящего белого шелка раскинулся над паланкином, и длинные прозрачные полотна из золотистого туранского газа драпировали его края. Кандар скакал позади носилок, низко наклонившись к человеку внутри и что-то горячо говоря ему.

– Если они пытались убить тебя, – продолжал Ордо, – то, по крайней мере, ты расшевелил их.

– Да, пожалуй, ты прав, – сказал Конан. Он оторвал свой взор от носилок вазама. – Нам пора присоединиться к Канг-Хоу и остальным, Ордо. Впереди еще много часов похода.

Глава 13

Ночь и глубины земли были необходимы для некоторых вещей. Некоторые вещи просто не могли вытерпеть света дня или открыть себя светлому голубому небу. Как уже часто случалось в последнее время, ночь застала Найпала в комнате с серым куполом, глубоко под дворцом. Сам воздух в этом зале пах колдовством, слабый сладковатый запах тления, смешивавшийся с непонятным, неопределенным, но явным дьявольским запахом зла.

Этот запах пропитал все вокруг и мог свести с ума. Но чародей старался не вспоминать о том, что случилось в этом зале в прошлый раз, да и не хотел об этом даже думать. Он взглянул на ожившего воина, который стоял неподвижно, как камень, у блестящей, мерцающей стены, на том самом месте, где Найпал приказал ему встать в прошлую ночь. Глаза колдуна метнулись к рабочему столу, пробежав мельком по ларцу из резной слоновой кости. Там, в хрустальных флаконах, находились пять необходимых ингредиентов для передачи жизни, и у него теперь были все составные части.

В гробнице царя Ориссы под затерянным городом Махарастра стояли двадцать тысяч бессмертных воинов. Неумирающая, всепобеждающая армия. И он может дать жизнь примерно двадцати из них. С диким рычанием Найпал принялся ходить взад и вперед по комнате. Старые колдуны, которые подготовили гробницу Ориссы, в точности выполнили приказ царя, чтобы создать его вечных телохранителей в полном соответствии с его инструкциями. Но эти маги и специалисты по изготовлению мумий боялись, что применение для этих телохранителей может быть ужасным, если кто-нибудь сумеет их разбудить от вечного сна, и они придумали одну хитрость. Только один из пяти необходимых ингредиентов можно было найти в Вендии, да и тот был очень редким. Что касается остальных четырех, то их можно было отыскать в землях, само существование которых было не больше чем легендой даже спустя две тысячи лет после гибели Ориссы. Эти ингредиенты были также выбраны еще и потому, что их почти не употребляли маги и чародеи.

Найпал конечно же позаботился о том, чтобы их получить, но какой в них будет толк, если катастрофа разразится над головой чародея до того, как он их получит? Силой заставив себя взглянуть на резной ларец, Найпал сжал пальцы в кулаки и гневно посмотрел на сундучок, как если бы он задумал разбить его. Когда прошлой ночью Найпал вышел наконец из зала, это скорее напоминало бегство. Крадясь по коридорам своего собственного дворца, как вор, он говорил себе, что это не оцепенение, не страх вернулись к нему. Он уже давно победил в себе эти чувства. Ему просто нужен был отдых, вот и все. Ему нужно было встряхнуться и отвлечься. Были вызваны музыканты, столы были накрыты вином и едой, но даже самые изысканные блюда в этот день напоминали колдуну по вкусу древесные опилки, а игра цитр и флейт действовала на нервы. Он приказал высечь и поваров, и музыкантов. По двое и по трое приводили к нему женщин из его пардханы, и они все вернулись назад, плача от того, что не сумели его развеселить. Пять раз в этот день Найпал приказывал раздавать по десять тысяч пайсов бедным от его имени, но даже это не улучшило настроения. И вот он снова пошел в свою колдовскую залу глубоко в подземелье. Здесь он по крайней мере смог встретиться лицом к лицу с опасностью, чем бы она ни была и от кого бы она ни исходила. Его руки коснулись плоского резного ларца из слоновой кости... и он вдруг остановился от звука мелодичного колокольчика. Колдун нервно дернул головой по направлению звука. На самом краю столика из красного дерева, заполненного хрустальными пробирками и ретортами, в которых находились странного цвета жидкости и порошки, причудливо мерцающие зеленоватым и желтым огнем, запечатанные свинцовыми пробками бутыли, покоился плоский сундучок, на этот раз из полированного мореного дуба с серебряным колокольчиком, стоящим на нем. Колокольчик был покрыт причудливой нитью старинных букв и символов. Пока Найпал смотрел на него, колокольчик снова зазвенел.

– Ага, значит, этот дурак все же нашел достаточно мужества, чтобы использовать его, – пробормотал Найпал.

Чародей помедлил несколько секунд, пытаясь разобраться в своих собственных мыслях, но колокольчик зазвонил опять. Тяжело дыша, колдун обошел стол и встал рядом с сундучком из тикового дерева. Колдун откинул крышку сундука и уставился на зеркало, в котором увидел свое отражение и отражение всего того, что было в зале, как в любом другом зеркале. Зеркало было установлено на шарнирах и роликах таким образом, что его можно было передвинуть влево и вправо и установить под любым углом. Найпал передвинул его почти перпендикулярно столу. Затем поставил восемь крошечных костяных подносов на серебряные столбики, которые выходили из отверстий на краю сундучка, – по одному отверстию в каждом углу и один в самом центре. Снова зазвенел колокольчик, и колдун выругался. Зеленоватого цвета пудра, приготовленная заранее и поставленная в коробочке рядом с зеркалом, была аккуратно ссыпана маленькой золотой ложкой на костяные подносы. Наконец Найпал достал из шкатулки маленькую серебряную колотушку, украшенную теми же письменами и орнаментом, что и колокольчик.

Са-а-рел! – нараспев протяжно сказал Найпал.

Голубая искра сорвалась с колотушки и коснулась колокольчика. Колокольчик зазвенел. Одновременно с этим порошок на четырех подносиках вспыхнул голубым пламенем. Но еще до того, как эти крошечные языки огня потухли, чародей снова заговорил:

– Ка-а-рел!

И снова колокольчик зазвенел от прикосновения голубого пламени.

Ма-а-рел! Ди-ин-дар!

После третьего звонка колокольчика отражение Найпала в зеркале задрожало и исчезло, превратившись в разноцветную пляску цветных линий и искорок. Медленно, очень медленно какофония красок стала преображаться в образ узколицего человека в тюрбане из дорогого, прошитого золотыми нитями шелка, обернутого несколькими золотыми цепочками и украшенного большими рубинами.

– Найпал? – сказал человек. – Хвала Асуре, что это ты.

– Ваше Сиятельство, – сказал Найпал, подавив в себе раздражение, – чем я могу служить Советнику Слона, который вскоре будет Слоном?

Карим Сингх вздрогнул и быстро посмотрел по сторонам, как бы опасаясь, что кто-нибудь может услышать его. Этот человек не мог быть настолько глупым, подумал Найпал, чтобы разрешить кому-нибудь помимо него присутствовать в комнате, когда он смотрит в живое зеркало. Разве он мог такое допустить?

– Ты не должен говорить подобные вещи, – сказал вазам. – Один Асура знает, кто может нас подслушать. Возможно, другой колдун. Особенно в это время.

– Ваше Сиятельство, я уже объяснял, что только те, кто находятся рядом с одним из зеркал... – Найпал остановился и глубоко вздохнул. Объяснять этому дураку в сотый раз было абсолютно бесполезным занятием и потерей времени. – Я, Найпал, придворный маг царя Вендии Бандаркара. Я планирую заговор и убийство Бандаркара и плюю на него. Я собираюсь помочь Вашему Сиятельству сесть на трон Вендии. Ваше Сиятельство все понимает. Я бы не говорил всего этого, если бы кто-нибудь мог нас услышать.

Карим Сингх кивнул, соглашаясь, хотя лицо его было смертельно бледным.

– Я полагаю, я должен... доверять тебе, Найпал. В конце концов, ты преданно служишь мне. Я также полагаю, что ты знаешь, что тебе лучше выказать мне больше преданности, чем та, что ты оказывал Бандаркару.

– Я слуга Вашего Сиятельства, – поклонился колдун. Найпал подумал, имел ли этот человек хоть какое-то представление о том, насколько его восхождение к власти было делом рук колдуна. – И чем же я могу служить сейчас Вашему Сиятельству?

– Я... точно не знаю, – неуверенно сказал вазам. – Впереди может быть катастрофа. Договор разрушен, в этом нет никакого сомнения. Наши головы могут полететь с плеч. Я предупреждаю тебя, Найпал, я не пойду на плаху один.

Найпал раздраженно вздохнул. Договор с Тураном следовал тем простым формулам, которые он вложил в голову Карима Сингха и которые тот считал своими собственными. Чтобы захватить трон Бандаркара после его смерти, чародею необходимы были беспорядки и хаос в стране. Внешние враги, как правило, только объединяли людей. Поэтому все страны, которые могли угрожать Вендии – Туран, Иранистан, города-государства Китая, Уттара Кору и Камбия, – все они должны были быть умиротворены, чтобы не чувствовали опасности со стороны Вендии, а также чтобы в свою очередь не угрожали войной. Колдун предпочитал всему прочему метод манипуляции людьми, занимающими ключевые позиции, иногда используя и магию, где это было необходимо. Только Карим Сингх думал, что одними договорами можно чего-то добиться. И все-таки именно путешествие в Туран держало его в безопасности от длинных рук Найпала в течение некоторого времени.

– Ваше Сиятельство, если Илдиз не подпишет договор, это не будет иметь большого значения. Конечно же, даже если Бандаркар и будет недоволен этой неудачей и рассердится на Ваше Сиятельство, у него не хватит времени на то, чтобы...

– Слушай меня, идиот! – Глаза Карима Сингха вылезли из орбит в припадке истерии. – Договор был подписан! И в течение всего нескольких часов после этого верховный адмирал Турана был убит! Погиб от рук вендийских асассинов! Кто еще, как не сам Бандаркар, осмелится на такое? И если это действительно его рук дело, то что это за игра, в которую он играет? Действительно ли мы идем против него незамеченными, или же он просто играет с нами, как кошка с мышкой?

Пот выступил на ладонях Найпала, пока он слушал вазама, но чародей не вытирал соленых капель, так как его собеседник мог это увидеть. Его глаза скользнули по ларцу из слоновой кости. Армия? Возможно, под командой колдуна? Но каким образом она могла быть собрана без его ведома?

– Бандаркар не может ничего знать, – сказал он наконец. – Уверено ли Ваше Сиятельство во всех фактах? Слухи и сплетни иногда бывают искажены и раздуты.

– Кандар казался убежденным во всем. И этот Патил, который все ему рассказал, не был похож на человека, искушенного в интриге. Да что там говорить, он простодушен и наивен, как новорожденный младенец.

– Опиши мне внешность... этого Патила, – сказал мягко колдун.

Карим Сингх нахмурился.

– Варвар. Высокий варвар с бледной кожей и глазами пан-кора. Куда ты исчез? Эй, Найпал!

Прежде чем вазам успел описать наружность Конана, колдун подскочил к столу и схватил резной ларец из слоновой кости. Он откинул крышку, отмахнул рукой шелковые платки и уставился в зеркало, которое показывало ему ту же картину, что и прежней ночью, – огромное море огней в темноте. Это была не армия, как чародею тогда показалось. Просто большой караван. Внезапно кусочки мозаики сошлись вместе, хотя на каждый вопрос еще предстояло найти надлежащий ответ. Найпал вдруг сообразил, что Карим Сингх проклинает его исчезновение и ругается всеми святыми.

– Найпал! Чтоб тебя испепелила Катар! Где ты? Вернись немедленно или клянусь Асурой!..

Колдун снова подошел близко к зеркалу, в котором виднелось обезумевшее от волнения и покрасневшее лицо Карима Сингха.

– Ага, ты вернулся как раз, чтобы спасти свою дурную голову! Как ты посмел уйти, даже не спросив у меня разрешения? Я не потерплю такого!..

– Ваша Светлость, простите меня. Ваша Светлость должны выслушать меня. Этот человек, который зовет себя Патилом, этот гигант варвар с глазами пан-кора...

Найпал невольно содрогнулся при этих словах – возможно, это было дурным предзнаменованием или даже хуже?

– Он должен умереть и все, кто находится вместе с ним. Сегодня же ночью, Ваша Светлость.

– Почему? – требовательно спросил Карим Сингх.

– Его описание, – сочинил на ходу колдун. – Различные откровения и видения, которые снизошли на меня, дали мне знать, что человек, соответствующий этому описанию, может разрушить все наши планы. И еще одна угроза для нас состоит в том, что в том же самом караване, где находится и Ваша Светлость, есть люди, которые могут нам помешать. Я узнал об этом только что. В караване есть группа вендийских купцов. Их глава, человек, которого зовут Сах-Ба, хотя он может использовать и другое имя. У них есть вьючные животные вместо верблюдов с тюками, похожими на те, что перевозят шелк.

– Я полагаю, что и эти люди также должны умереть, – сказал Карим Сингх, и Найпал кивнул:

– Ваша Светлость понимает все очень хорошо.

Колдун отдал приказы, которые явно не были выполнены до конца. Ему не повиновались. Найпал терпеть не мог неповиновения, и виновные должны быть сурово наказаны.

– Я снова спрашиваю, почему?

– Искусство пророчества и божественного откровения непонятно во всех деталях, Ваша Светлость. Все, что я могу сказать определенно и наверняка сейчас, это то, что каждый день, каждый час жизни этих людей создают угрозу восхождения Вашей Светлости на трон. – Колдун выдержал паузу, осторожно подбирая слова. – Есть еще кое-что, что я должен вам сказать, Ваша Светлость. Внутри тех тюков, которые похожи на тюки шелка, которые везут с собой вендийские торговцы, находятся сундуки, запечатанные свинцовыми печатями. Эти сундуки должны быть доставлены ко мне с нетронутыми печатями. И я должен добавить, что последнее более важно для того, чтобы Ваша Светлость взошла на трон, чем все остальное, чем все, что мы пока сделали и предприняли. Сундуки должны быть доставлены ко мне с нетронутыми печатями.

– Мое восхождение на трон, – сказал бесцветно Карим Сингх, – зависит от сундуков, которые должны быть доставлены тебе? От сундуков, которые были в том же караване, где нахожусь и я? От сундуков, о существовании которых ты ничего до этого не знал?

– Клянусь Асурой, это правда, – ответил Найпал. – Пусть будет проклята моя душа, если это неправда.

Ему было легко произнести слова этой клятвы – его душа была проклята уже давно.

– Ну что ж, хорошо. Пусть будет так. Все эти люди будут мертвы еще до восхода солнца. И сундуки будут также доставлены к тебе. Мир тебе.

Серебряный колокольчик зазвенел опять, и, отразившись таким же звоном, зазвенел его близнец далеко отсюда, в шатре вазама. Лицо в зеркале дрогнуло и исчезло, а для Карима Сингха его зеркало также стало обычным зеркалом.

– И мир тебе, самый лучший из всех глупцов, – пробормотал колдун.

Его ладони все еще были мокры от пота, но по крайней мере смерть даст ему все ответы, которые он искал. Улыбаясь, он вытер вспотевшие ладони о свой шелковый халат.

Глава 14

Полная темнота была разбита на большом расстоянии сотнями костров погруженного в ночь лагеря, которые были разбиты среди более чем тысячи палаток и шатров. Многие из этих палаток мерцали желтым огнем от ламп, зажженных внутри, которые отбрасывали дрожащие загадочные тени на стены из шелка или хлопковой ткани, делая их почти невидимыми. Звон цитар и лютни наполнял воздух, и над лагерем разносился аромат шафрана и корицы от еды, которую недавно поели их обитатели за ужином.

Конан приблизился к шатру Виндры с неуверенностью, которая была непривычна для него. В течение всего дня похода он избегал ее, и если это заключалось в основном в том, чтобы находиться с верблюдами Канг-Хоу, вместо того чтобы встретиться с ней, то это было далеко не так легко сделать, как это могло показаться. Вполне возможно, что она хотела его только как забавную, странную игрушку для своих знатных друзей в Айодхье, этого чудаковатого варвара с глазами демона, на которого можно полюбоваться как на странную заморскую диковину или дикого зверя, но с другой стороны, женщина не смотрела кокетливо на диковину сквозь свои густые длинные ресницы. В любом случае, она была красива, а он был молод, и поэтому он пришел, как она и просила его. Наклонившись над входом-пологом в шатер, он столкнулся с Алиной, которая внимательно и остро посмотрела на него. Он едва мог различить ее глаза сквозь вуаль.

– Твоя госпожа... – начал было он и оборвал свою фразу, когда гневная вспышка мелькнула в глазах девушки. Но она исчезла так же быстро, как и появилась, и девушка низко поклонилась ему, уступив дорогу. Шатер Виндры был, конечно, меньше по размерам шатра Карима Сингха, но он точно так же был разделен на перегородки-комнаты шелковыми тонкими занавесками. В центральной «комнате», которая была устлана тончайшей работы вендийскими коврами и освещена золотыми лампами, стояла, ожидая его, Виндра.

– Ты пришел, Патил. Я очень этому рада. Конан стиснул зубы, чтобы не открыть рот от изумления. Золото, рубины и изумруды все еще украшали ее прическу, но те одежды, которые она носила до этого, сменились прозрачной материей из тончайшего газа. Она была покрыта тканью от шеи до щиколотки, и в то же время ее поза у лампы отбрасывала завораживающие, чарующие тени ее гибкого красивого тела, а сильный запах жасмина, исходивший от ее умащенной кожи, казалось, был самим символом безнравственности и коварства.

– Если бы это был Туран, – сказал он наконец, обретя дар речи, – или Замора, или Немедия, и в комнате были бы две женщины, одетые, как ты и твоя служанка, Алина была бы на свободе, а ты была бы рабыней. Для мужчины, разумеется, к его вящему удовольствию.

Виндра улыбнулась и прикоснулась пальцем к губам.

– Как глупо со стороны этих женщин давать возможность своим рабыням затмевать их красоту. Но если ты хочешь увидеть Алину, я прикажу ей танцевать для тебя. Боюсь, что, кроме нее, у меня нет больше других девушек-танцовщиц. В отличие от Карима Сингха и других мужчин, я не считаю их такой уж необходимостью.

– Я с гораздо большим удовольствием увидел бы, как ты пляшешь для меня, – сказал он ей, и она тихо засмеялась.

– Вот этого не увидит ни один мужчина.

И в то же время она обвилась руками в воздухе и подняла их, как настоящая танцовщица, и одно это заставило пересохнуть горло Конана. Ткань почти не скрывала ее округлые бедра и острую грудь.

– Я хотел бы хлебнуть немного вина, – сказал он хрипло.

– Разумеется. Алина, принеси вина и сладостей. Но сядь, Патил. Отдохни.

Она легонько толкнула его на подушки из шелка и бархата. Он так и не понял, каким образом ей это удалось, так как ей пришлось поднять свои маленькие руки, чтобы положить их на его плечи, но он подозревал, что ее жасминовые духи имели к этому какое-то отношение. Он попытался обнять ее обеими руками, после того как она так соблазнительно наклонилась к нему, но она гибко ускользнула от него, как угорь, и откинулась на подушки в двух шагах от него. Он наполовину поднялся на локтях и принял бокал душистого вина от Алины. Бокал был таким же тяжелым золотым бокалом, как и тот, какой предложил ему вазам, но вместо аметистов он был украшен полированным кораллом.

– Вендия, похоже, очень богатая страна, – сказал он после того, как выпил вино, – хотя я еще не достиг ее, чтобы все это увидеть своими глазами.

– Это правда, – сказала Виндра. – А что еще тебе известно о Вендии, до того как ты попадешь туда?

– Вендийцы делают ковры, – сказал он, – и они опрыскивают духами свое вино и своих женщин.

– А что еще? – захихикала она.

– Женщины из пардхана считают большим позором обнажить свои лица, хотя обнажать все остальное считается в порядке вещей.

Эти слова вызвали откровенный громкий смех, хотя легкая краска выступила на лице Алины сквозь ее вуаль. Конану нравился смех Виндры, хотя он уже стал уставать от шуток и игры.

– Если не считать всего этого, Вендия, похоже, знаменита еще своими шпионами и асассианами-убийцами.

Обе женщины широко раскрыли в ужасе рты, и лицо Виндры побелело.

– Мой отец был убит катари. Как и отец Алины.

Катари?

– Это асассины, которыми так знаменита Вендия. Ты хочешь сказать, что даже не знаешь их имени. – Виндра покачала головой и содрогнулась от страха. – Они убивают людей, иногда за золото, иногда просто ради каприза, но всегда смерть жертвы посвящена жестокой, страшной богине Катар.

– Я где-то слышал это имя, – сказал он. – Где-тослышал...

Виндра презрительно фыркнула.

– Несомненно, что это имя сорвалось с губ мужчины. Это излюбленное проклятие у вендийских мужчин. Ни одна женщина не могла быть настолько глупой, чтобы назвать имя богини, посвященной вечной смерти и крови.

Она явно дрожала при этих словах, и он мог чувствовать, как она замыкается в себе от страха. Он быстро сменил разговор, переключившись на тему, куда более приятную для женских ушей. «Один из ее поэтов, несомненно, тут же сочинил бы подобающие к месту стихи», – подумал с горечью он, но вся поэзия, которую он знал, была переложена на слова песни, и большинство из них были такими, от которых могла покраснеть и портовая шлюха.

– Человек из твоей страны сказал сегодня что-то очень необычное, – сказал он медленно и произнес слова, которые не могли бы ее расстроить.

– Он сказал, что мои глаза выдают во мне порождение демона, пан-кора, как он его называл. Ты явно не веришь этому, иначе ты с криками ужаса бросилась бы бежать от меня, вместо того чтобы пригласить меня выпить глоток вина.

– Я могла бы в это поверить, – сказала она, – если бы не говорила со знающими людьми, которые сказали мне о далеких землях, где все мужчины – высокие силачи с глазами, которые горят, как сапфиры. И кроме того, я очень редко бегу от чего-либо с криком страха. – Легкая улыбка вернулась на ее лицо, и ее губы слегка дрогнули. – Конечно, если ты действительно утверждаешь, что являешься пан-кором, я никогда не сомневалась бы и в человеке, который зовет себя Патилом.

Конан слегка покраснел. Похоже, что каждый в караване знает, что это имя ему не принадлежит, но он не мог заставить себя сказать, что это не его имя и что он сказал неправду.

– Я прежде уже сражался с демонами, – сказал он, – но я не из их породы.

– Ты сражался с демонами? – воскликнула Виндра. – Правда? Я видела демонов однажды, около двух десятков, но я не могу даже себе представить, что кто-то действительно может сразиться с ними, что бы ни говорили легенды.

– Ты видела демонов?

Несмотря на то, что он встречал этих адских созданий и прежде, Конан также знал, что демоны, да и колдуны, если уж на то пошло, встречаются в мире не так уж часто, как полагает большинство людей. Просто киммерийцу очень «везло» с ними, хотя Ордо настаивал на том, что на Конане лежит какое-то проклятие.

– Целая свора в одном месте?

Темные глаза Виндры сверкнули яростным огнем.

– Ты не веришь мне? Там было много свидетелей, не только одна я. Пять лет назад во дворце царя Бандаркара тот, кто тогда был придворным магом, был унесен на глазах у всех придворных демонами. Его звали Заил Бал. Демонов звали раджайе, они выпивают жизнь, как вино из тел своих жертв. Теперь ты видишь, что я знаю, о чем говорю.

– Разве я сказал, что не поверил тебе? – сказал Конан. Он мог поверить в то, что двадцать демонов могут появиться одновременно в одном месте. Гораздо меньше он мог поверить в то, что кто-то мог спастись в такой ситуации. Если бы Конан увидел это своими собственными глазами, наверное, его удача все-таки осталась бы при нем.

Легкая морщинка пролегла между бровями Виндры, как если бы женщина сомневалась в искренности киммерийца.

– Если ты действительно сражался с демонами... Ты видишь, что я не сомневаюсь в правдивости твоих слов... тогда ты безусловно просто обязан остановиться в моем дворце в Айодхье. Да что я говорю, даже сам Найпал захочет встретиться с человеком, который сражался с демонами. Какое это будет торжество!

Это было очень приятно слушать, подумал Конан уныло, если бы она не упомянула имя другого мужчины.

– Ты хочешь, чтобы там был я или этот Найпал?

– Разумеется, я хочу, чтобы вы оба были там. Подумай о том, какое это будет развлечение и изумление для всех присутствующих. Ты, великан воин, который явно прибыл из дальних и загадочных стран и сражался там с демонами. И он, придворный маг и чародей Вендии, человек, который...

– Колдун, – тяжело выдохнул Конан. Ордо решил бы, что он сделал это нарочно, иначе он пробормотал бы ругательство.

– Да, чародей, – сказала Виндра. – Это самый загадочный, самый таинственный человек во всей Вендии. Не больше, чем горсть людей, за исключением царя Бандаркара (и, пожалуй, Карима Сингха), знают его в лицо. Женщины желали побывать в его личных покоях только для того, чтобы потом сказать, что видели его лицо.

– Я никогда не встречал этого человека, – сказал Конан, – да и не стремлюсь к этому.

Ее смех был глухим и развратным.

– О, он довольно часто встречается с женщинами, с теми, которые достаточно красивы. Они исчезают на несколько дней и возвращаются совершенно утомленные, рассказывая о невероятной силе страсти, но когда их спрашивали описать его внешность, это описание делалось туманным. Его лицо, по их словам, вполне могло подходить любому красивому мужчине. И все же любовный экстаз и наслаждение, испытываемое ими, было столь велико, что даже я сама думала о...

Конан пробормотал ругательство и отшвырнул в сторону золотой бокал. Виндра взвизгнула, когда киммериец вскочил, схватив ее лицо ладонями.

– Я совсем не хочу, чтобы тебя привлекал какой-то там колдун, – горячо сказал Конан. – Я не потому хочу тебя, что ты из страны, которая находится далеко от моей родины, или потому что ты кажешься странной для людей моей страны. Я хочу тебя, потому что ты прекрасная женщина и ты заставляешь мою кровь кипеть, как расплавленная медь.

В ее глазах было одобрение и приглашение не останавливаться на словах, и когда Конан поцеловал ее, она спрятала свои руки в волосах киммерийца, как будто это она держала его, а не наоборот. Когда наконец Виндра прижалась со вздохом к груди Конана, в ее больших темных глазах была хитрая искорка, маленькие белые зубы прикусили полную нижнюю губу.

– Ты собираешься взять меня сейчас? – спросила она мягко и добавила, когда Конан что-то зарычал в ответ: – Сейчас, когда Алина стоит рядом и наблюдает?

Конан не отвел глаз от ее лица.

– Она все еще здесь?

– Алина предана мне по-своему и очень редко оставляет меня.

– И ты не собираешься отослать ее на время...

Эта фраза была не просто вопросом.

– Неужели ты хочешь отделить меня от моей преданной служанки? – спросила Конана Виндра с широкой улыбкой.

Прочистив горло, Конан вскочил на ноги. Алина стояла рядом, и в ее светлых глазах, сверкавших под вуалью, читалось удивление, смешанное с весельем.

– Я не имел бы ничего против того, чтобы связать вас спина к спине веревками в седле, как тюки с шелком. Но вместо этого я лучше поищу хорошую, честную шлюху в этом караване, так как ваши игры уже начинают мне надоедать.

Конан быстро вышел из шатра, думая, что обрезал все связующие нити раз и навсегда, но веселые слова проводили киммерийца прежде, чем он опустил за собой полог шатра.

– Ты очень грубый и неистовый человек, о тот, кто называет себя Патилом. Ты будешь хорошей забавой и развлечением для моих друзей.

Глава 15

Рядом с лагерем было немало сводников. Конану было хорошо известно, что в таких больших караванах они всегда должны быть. Все они делились на два типа. У Карима Сингха конечно же были с собой рабыни и наложницы из гарема, так же, как и у других людей вендийской знати и даже у многих богатых купцов, но что касается остальных (стражников, солдат, погонщиков верблюдов и мулов), то от Хоарезма до Секундерама был долгий путь – и без женщин. И вот тут на помощь и приходили сводники. Они установили свои столики, сделанные из досок, поставленных на бочки у своих палаток, сидели и потягивали вино, пока солдаты и конюхи ждали своей очереди войти в палатки. Они давали бесплатно дешевое вино, которое подносили своим клиентам столь желанные ими женщины, худые и полные проститутки, низкие и высокие девицы, совсем еще юные и уже не первой свежести. Мягкая, доступная плоть. И если их позолоченные пояса висели низко на бедрах, а полосы из толстого шелка покрывали тело лучше, чем тот газ, что носили девушки-танцовщицы из пардханы, то вся эта одежда могла быть сброшена за одну серебряную монету, так женщины были товаром, который продавался здесь. Конан понял, что не женщины ему сейчас нужны.

Он сидел на пустой бочке перед палаткой второго купца-сводника, потягивая из глиняной кружки дешевое разбавленное вино, с девушкой, у которой была очень тонкая талия и которая сидела на его колене. Она шутливо укусила маленькими белыми зубами его за шею. Он даже не делал вид, что она его не интересует, но она была развлечением, и довольно приятным, от событий сегодняшнего дня. Грудастая девка, сидевшая у первой палатки, была точно такой же. Хотя ему не стукнуло и двадцати лун, он давно уже научился сдерживать свой гнев, когда это было необходимо, но в этот день он сдержал его, когда разговаривал с Каримом Сингхом, и выплеснул его на Кандара. А теперь еще и Виндра. В настоящую минуту он хотел выместить на ком-то свою ярость, разрядить ее, ударить кого-то... Он хотел, чтобы один из мужчин, ищущих женщину; бросил ему вызов, пытаясь отобрать девку у него на коленях, или даже двое, или четверо. Ударить кого-то кулаком, даже выбить искры сталью, скрестив мечи с противником, – все это могло охладить его гнев, который бурлил у него в груди, как змея, у которой яд капал с острых клыков. Худенькая девушка довольно прижалась к нему, когда он сжал ее в своих объятиях, и уставилась сердито на него, когда он хлопнул ее по заду и посадил на винную бочку.

– Я не вендиец, – сказал он ей, бросив несколько монет в ее ладонь. – Я не люблю выплескивать свой гнев на других, я делаю это только с теми, кто этого заслужил.

Ее взгляд выразил полное непонимание, но Конан говорил эти слова не для нее, а для самого себя. Веселый смех из палаток проституток провожал его, пока он шел назад в лагерь.

Многие из палаток купцов уже были темными, и тишина окружала даже ряды животных позади каждой из них, хотя легкие звуки цитары, флейты и тамбурина все еще звучали из шатров знати. Спать, подумал он. Спать, а потом – снова в поход, снова спать и снова в поход. Он должен найти противоядие в Вендии и вопросы, ответы на которые он хотел найти, но сейчас он хотел заснуть и избавиться от гнева. Костер уже почти совсем погас перед одинокой палаткой, в которой жили Канг-Хоу и его племянницы. Кхитайский слуга сидел у костра и ворошил угли суковатой палкой. Он был единственным, кто еще двигался среди закутанных в одеяла спящих контрабандистов, лежащих у палатки купца. Но Конан резко остановился, не дойдя до костра, услышав странные звуки, которые сказали ему, что что-то тут было не так. Он напряг свой слух больше, чем обычно, а его глаза пробежали по теням, которые сгрудились у других палаток. Звуки окружали его, и он внимательно слушал. Шорох кожи о кожу, мягкий звон металла и легкий стук сандалий и сапог о землю. Тени передвигались там, где они должны были быть неподвижными.

– Ордо! – заорал Конан, взмахнув своим могучим мечом. – Поднимайтесь, или вы все подохнете в собственных постелях!

Прежде чем предупреждение успело сорваться с его губ, контрабандисты уже вскакивали на ноги с саблями в руках. И вендийцы тоже, на конях и с оружием в руках, обрушились на них. Пробиться к друзьям было чистейшим сумасшествием, и киммериец знал это. Они сражались не для того, чтобы удержать позицию, а чтобы спастись, и каждый человек будет пытаться пробиться сквозь кольца звенящей стали. Но у него было не слишком много времени для размышлений. Он уже убил одного из врагов и скрестил меч с другим к тому времени, когда он крикнул свое предупреждение.

Выдернув меч из тела второго трупа, Конан почти отсек голову еще одному вендийцу, одновременно пытаясь найти лазейку для спасения и не обращая внимания на дикие крики и лязг железа вокруг него, по мере того как пробивался от палатки кхитайца. Украшенный шлемом и тюрбаном всадник появился перед ним. Его копье было потеряно или сломано, но его тулвар был высоко занесен под головой Конана. Жестокая, страшная усмешка вендийца превратилась в выражение шока, когда Конан взвился в воздух, напав на врага. Будучи не в состоянии использовать свою саблю на таком близком расстоянии, всадник ударил Конана рукоятью своего оружия, пока его лошадь плясала кругами. Великан киммериец также не мог использовать свой меч и просто обхватил рукой вендийца, но другая его рука выхватила кинжал из ножен, и он легко вошел в щель между металлическими пластинами кольчуги. Всадник застонал и свалился с седла на землю. Конан вскочил на его место, схватив руками поводья и ударив сапогами в бока коня. Лошадь, привычная к кавалерийским упражнениям, пошла быстрым галопом, и Конан, низко пригнувшись в седле, направил ее в щель между палатками. Купцы и их слуги, поднятые шумом и суматохой, отскакивали с криками в сторону от быстро скачущего всадника.

Внезапно перед ним очутился человек, который не отскочил в сторону. Это был один из караванных стражников, который опустился на одно колено и уперся в землю древком своего копья, направив его на Конана. Лошадь дико заржала от боли, когда длинное лезвие вонзилось ей в грудь, и Конан перелетел через голову падающей на землю лошади. Он почти потерял сознание и с трудом дышал от сильного падения, но все же пытался встать. Стражник поспешил к нему, думая, что без труда убьет человека, стоящего на коленях. Он высоко занес над его головой тулвар. С тем последним, отчаянным усилием, которое еще оставалось от его силы, Конан вонзил меч в грудь врага. Скорость атакующего вендийца была так велика, что меч киммерийца вошел ему в грудь по рукоять, и он повалил Конана на землю. Все еще еле переводя дыхание, Конан отбросил умирающего в сторону, освободил лезвие и юркнул в темноту. Чуть не упав на землю, он откинулся спиной на одну из палаток. Разбуженные купцы кричали возбужденно со всех сторон:

– Что случилось?

– Нас атаковали?

– Бандиты!

– О боги, мои товары!

Вендийские солдаты отталкивали в сторону купцов, колотя их древками копий.

– Возвращайтесь в свои палатки! – кричали они. – Мы ищем шпионов! Возвращайтесь в свои палатки, и вы не пострадаете! Все, кто будет снаружи палаток, будет арестован!

Лазутчики, подумал Конан. Он все-таки получил ту схватку, о которой мечтал, но часть прежней ярости еще сохранялась в нем, и эта частица гнева становилась все сильнее и сильнее. Несколько секунд назад все, что он хотел, – это спастись из лагеря, и больше он ни о чем не мечтал. Но сейчас он подумал, что неплохо бы навестить человека, который считал всех чужеземцев шпионами.

Как охотящийся леопард, высокий киммериец мягко, по-кошачьи передвигался от тени к тени, сливаясь с темнотой. Он легко избегал любопытных глаз, но их становилось все меньше и меньше. Никто не двигался в промежутках между палатками, за исключением солдат, о приближении которых говорили лязг доспехов и звон оружия, а также проклятия и ругательства, что им нужно искать каких-то дурацких лазутчиков, когда все нормальные люди спят. Конан бесшумно передвигался в более густые, глубокие тени при появлении недалеко от него вендийцев, наблюдая с мрачной усмешкой, как они проходят мимо него, иногда всего лишь на расстоянии вытянутой руки, и все же он оставался невидимым. Шатер Карима Сингха был освещен изнутри светом, и два больших костра пылали перед навесом-входом в его шатер. Пламя костров делало легкий свет, струившийся сквозь шелк сзади шатра, почти таким же темным, как и окружающая его темнота. Около двадцати вендийских всадников стояли неподвижно, как статуи, на лошадях вокруг шатра. Он уже собирался распороть мягкую ткань своим кинжалом, когда голоса внутри остановили его.

– Оставьте нас одних, – приказал Карим Сингх.

Конан распорол только маленькую щель, раздвинув ее своими пальцами. Последний вендийский солдат низко поклонился и вышел из шатра. Карим Сингх стоял с кавалерийской саблей в руках, а перед ним на коленях скорчился вендиец. Его лодыжки и руки были туго стянуты веревками. Он был одет в одежду купца, хотя она явно не подходила к его жестокому, суровому лицу и длинному шраму, пересекавшему его нос и щеку.

– Ты тот, кого зовут Сах-Ба? – мягко спросил вазам.

– Меня зовут Амаур, Ваша Светлость, и я честный торговец, – сказал стоящий на коленях человек. – И даже у вас нет права конфисковывать мои товары без всякой причины.

Грубый, жесткий голос заставил Конана напрячься от недавнего воспоминания. Всадник в дюнах. Он, пожалуй, послушает немного, прежде чем убьет Карима Сингха. Вазам прижал острие сабли к горлу вендийца.

– Тебя зовут Сах-Ба?

– Меня зовут Амаур, Ваша Светлость. Я не знаю никого, кого зовут...

Стоящий на коленях человек широко раскрыл рот, когда острие сабли продвинулось чуть дальше, оцарапав кожу. Тонкая струйка крови потекла по его шее.

– Честный торговец? – тихо рассмеялся Карим Сингх и двинул лезвие сабли еще дальше. Человек, сидящий на земле, откинулся назад, но острие сабли следовало за ним. – Внутри тюков с шелком, которые находятся на твоих вьючных мулах, я нашел сундучки, запечатанные свинцовыми печатями. Ты по меньшей мере контрабандист. Кому предназначены эти сундуки?

С диким воплем пленник опрокинулся на спину. Он уставился на приближающееся лезвие расширенными глазами. Лезвие все еще касалось его шеи, и ему некуда было больше отступать. Жесткое выражение его лица сменилось маской ужаса.

– Я... я не могу этого сказать, Ваша Светлость. Клянусь Асурой, я не могу!

– Ты скажешь это или очень скоро увидишь своими глазами Асуру. Или, что более вероятно, Катар. – Голос вазама стал заговорщическим. – Я знаю это имя, Амаур. Но я должен услышать его от тебя, если ты хочешь жить. Говори же, Амаур, и ты будешь жить.

– Ваша Светлость, он... он убьет меня. Или даже хуже, чем просто убьет.

– Убью тебя я, Амаур. Эта сабля стоит у твоего горла в эту минуту, а он – далеко отсюда. Говори!

– Н... Найпал! – выдохнул вендиец. – Найпал, Ваша Светлость!

– Отлично, – сказал мягко Карим Сингх. Но он не отвел лезвия сабли. – Видишь, как это было легко сделать? Так. Но зачем? Скажи мне, зачем ему нужны эти сундуки?

– Я не могу этого сказать, Ваша Светлость! – Слезы текли по щекам Амаура, он дрожал от рыданий. – Клянусь Асурой, клянусь Катар, я бы сказал вам, если бы мог, но я ничего не знаю! Мы должны были встретить корабль, убить всех на борту и доставить эти сундуки в Айодхью. Возможно, Сах-Ба знал больше, но он мертв. Клянусь всеми богами, Ваша Светлость! Я говорю правду, клянусь вам!

– Я верю тебе, – вздохнул Карим Сингх. – Какая жалость.

И он налег на саблю всем весом тела. Попытка Амаура вскрикнуть превратилась в булькающее клокотание, когда сталь впилась ему в горло. Карим Сингх уставился на него, как будто пораженный видом крови, пузырящейся у Амаура во рту, и конвульсиями, которые сотрясали его тело. Внезапно вазам выпустил саблю из рук. Она осталась в почти вертикальном положении, с лезвием, которое пронзило насквозь горло Амаура и вонзилось в землю, дрожа от агонии несчастного вендийца.

– Стража! – позвал Карим Сингх, и Конан опустил свой кинжал, которым он уже собирался распороть всю стену шатра. – Стража!

Около десятка солдат быстро вбежали в шатер с обнаженными саблями. Уставившись на жуткую сцену и стоящего перед ними повелителя, они торопливо вложили оружие в ножны.

– Другие лазутчики, – сказал вазам. – В особенности великан с бледной кожей. Его взяли в плен? Его нельзя ни с кем спутать из-за его роста и больших голубых глаз.

– Нет, Ваша Светлость, – сказал с большим уважением в голосе один солдат. – Четверо из этого отряда мертвы, но не великан. Мы рыщем по лагерю в поисках остальных.

– Значит, он все еще там, – сказал Карим Сингх, как бы разговаривая с самим собой. – Он, кажется, довольно прямой человек. Прирожденный воин. Он теперь будет искать меня.

Он вздрогнул и пронзил гневным взором солдат, как бы рассердившись на то, что они услышали его.

– Его надо найти во что бы то ни стало! Тысяча золотых тому, кто доставит его, живым или мертвым! Вы все и десять остальных останетесь здесь, охраняя меня, пока варвар не будет мертв или не закован в цепи. А тот, кто не умрет, пытаясь остановить варвара, который попытается пробиться ко мне, будет молить о быстрой смерти. А теперь унесите отсюда эту падаль, – добавил он, кивнув головой в направлении трупа Амаура. После этого вазам быстро вышел из комнаты, окруженный солдатами, а Конан тяжело опустился на землю. Сражаться против двадцати солдат... Он даже не сумеет пробиться к Кариму Сингху прежде, чем его зарубят солдаты. Конан знал людей, которые бросались в объятия смерти мужественно, но бессмысленно; он не принадлежал к их числу. Он давно уже встречался со смертью и не раз чувствовал ее ледяное дыхание рядом с собой. Конан встречался с ней задолго до того, как узнал, что в крови находится яд Патила. Он не боялся смерти, но и не рвался к ней, и когда он встречался лицом к лицу с ней, эта встреча должна была иметь какой-то смысл для него. Кроме того, теперь Конан знал одно имя – Найпал, человек, который начал все это дело. Это был еще один человек, который должен был умереть, так же, как и Карим Сингх. Конан бесшумно растворился в темноте ночи.

Глава 16

Конь и бурдюк с водой – вот что неплохо иметь в эту минуту, подумал Конан. В этой земле человек без лошади и без воды был умирающим или уже мертвым. В караване было больше верблюдов, чем лошадей, и многие лошади годились больше для парада, чем для человека, который собирался путешествовать быстро и далеко. Более того, слух о вознаграждении за его голову распространился очень быстро, так как солдаты очень оживленно искали Конана. Дважды он нашел подходящих коней и вынужден был оставить их, когда рядом появлялись патрули солдат в шлемах и тюрбанах. Наконец он очутился в той части лагеря, где размещалась вендийская знать. Большинство шатров и палаток были неосвещенными, и тишина в лагере была такой же, как и в лагере купцов. Конан подумал о том, что солдаты, возможно, были куда более вежливы и осторожны здесь, чем в отношении с купцами. Что-то двигалось в темноте; он заметил, как тень переместилась влево, и он замер на месте. От темной массы до него донеслось громкое сопенье и звон цепи. Конан подошел поближе, внимательно вглядываясь в темноту, и вдруг едва подавил смех. Это был танцующий медведь Виндры. Внезапно он импульсивно опустил свой кинжал. Медведь, сидевший на всех четырех лапах, наблюдал за ним, пока он осторожно приближался к зверю.

Он не двинулся с места, когда увидел кожаный ошейник у него на шее.

– Это суровая земля, – прошептал он, – и в ней есть множество способов встретить смерть.

Он подумал, что наверное выглядит очень глупым, разговаривая с животным, но в этом также была необходимость.

– Ты можешь встретить охотников или более сильных медведей. Если ты не убежишь на достаточно большое расстояние, они снова прикуют тебя к цепи и заставят тебя танцевать для Виндры. Выбор остается за тобой – умереть свободным или танцевать для твоей госпожи.

Медведь уставился на него, когда его ошейник растянулся, и он удержал наготове свой кинжал. Только потому, что он еще не атаковал его, не означает, что он этого не сделает вообще, а косматое чудовище было чуть ли не вполовину больше размерами, чем он сам. Очень медленно медведь поднялся и побрел в темноту.

– Лучше всего умереть на свободе, – усмехнулся ему вслед Конан.

– А я все-таки говорю тебе, что что-то двигалось в темноте.

Конан замер, прокляв свои импульсивные желания.

– Возьми десять человек, и посмотрим, что там такое.

Одним быстрым движением киммериец распорол материю шатра и юркнул внутрь, прислушиваясь. Осторожные шаги солдат прозвучали за его спиной, пока они огибали палатку с двух сторон. Внутри помещения было почти так же темно, как и снаружи, хотя цепкие глаза Конана, уже привычные к темноте, могли различить тени-формы людей и коней, падающие на ковры, устилавшие пол. Шаги замерли на другой стороне тонкой шелковой стенки, и голоса что-то невнятно забормотали. Одна из теней сдвинулась в сторону. Проклятье, подумал Конан. Надеясь на то, что это не был еще один медведь, он бросился к ней сам. Вздох, который раздался, когда он опустился на темную фигуру, совсем не был похож на сопенье медведя. Мягкое, гибкое тело извивалось под тонким полотняным одеялом, которое Конан сжал обеими руками, и его рука отчаянно зажала рот как раз в тот момент, когда из него был готов вырваться крик. Приблизив к темной фигуре лицо, он посмотрел в большие глаза, в которых была смесь страха и ярости.

– Алины нет с тобой, Виндра, – прошептал Конан и отвел свою руку от ее рта.

Когда ее рот открылся еще раз, чтобы закричать, Конан заткнул его локоном ее волос, которые замотал себе на руку.

Он быстро ощупал рукой ее постель, пока не нашел длинный шелковый шарф, которым обмотал ее волосы вокруг рта, чтобы девушка не сумела выплюнуть их. Связанная и с кляпом во рту, подумал киммериец, она не сможет поднять тревогу до тех пор, пока он не будет далеко отсюда. Если ему повезет, ее не найдут до самого утра. Сорвав ее льняную рубашку, он невольно замер в восхищении. Даже в полумраке палатки красивые формы тела заставили Конана задержать на мгновение дыхание. Но он едва успел отдернуть свое лицо от ее острых ногтей, которыми она уже собиралась впиться ему в лицо.

– На этот раз не ты будешь выбирать игру, – сказал он мягко, схватив ее за руку.

Он нашел еще один шарф и использовал для того, чтобы связать ей запястья за ее спиной.

– Ты, возможно, и не будешь плясать для меня, – усмехнулся он, – но это доставляет мне почти столько же удовольствия.

Конан почувствовал, как она задрожала, и ему не нужно было слышать сердитые приглушенные звуки из-под кляпа, чтобы знать, что это была ярость. Пока он искал что-нибудь, чем можно было связать ее лодыжки, он услышал снова голоса перед входом в палатку. Он торопливо пододвинул свою сопротивляющуюся пленницу поближе, чтобы он смог лучше слышать их.

– Зачем вам нужно видеть мою госпожу? – донесся до Конана голос Алины. – Она спит.

Мужчина ответил усталым, но терпеливым голосом:

Вазаму сообщили, что твоя госпожа развлекала этого лазутчика несколько часов назад. Возможно, она знает, где он.

– Неужели нельзя подождать до утра? Она будет очень рассержена, если вы ее разбудите.

Конан не стал ждать окончания этого разговора. Если Виндру найдут в эту минуту, солдаты сразу поймут, что он находился рядом, еще до того, как ее освободят от кляпа. Наполовину неся извивающуюся женщину, он метнулся к черному ходу в задней части шатра и осторожно вгляделся в щель, через которую пробрался внутрь. Солдаты уже ушли. Вполне возможно, что они были теми же самыми людьми, которые сейчас стояли у входа.

– Прости меня, – сказал Конан. Он был рад, что заткнул ей рот кляпом. Гневные протестующие звуки, которые Виндра издавала, и без того были более чем ясны. Несмотря на сопротивление, он подхватил ее на руки и пошел так быстро, как только умел, одновременно желая убедиться, что не столкнется в темноте с патрулем или не наткнется в сумерках ночи на один из шатров или веревки, натянутые на колышки для палаток. Когда Конан отошел на достаточное расстояние от шатра, он поставил Виндру на ноги, одновременно крепко держа ее за руку. Если их обнаружат, он по крайней мере сумеет сражаться и женщина не будет слишком уж большой обузой. И в этом случае ему не нужно будет пресекать возможную попытку к бегству. Поиски лошади все еще оставались первостепенной задачей, но когда Конан снова начал искать коня, то обнаружил, что волочит за собой скорчившуюся женщину, которая, казалось, пыталась съежиться в маленький комочек, одновременно отказываясь передвигаться.

– Вставай и иди, – сказал Конан хрипло, но она только яростно затрясла головой. – Кром, женщина, у меня нет времени наслаждаться твоими прелестями.

Виндра снова покачала головой. Он быстро оглянулся по сторонам и не заметил никого, кто был бы рядом и не спал. Все близлежащие палатки были погружены в темноту. Сильная рука Конана хлопнула Виндру по заду громче и сильнее, чем он рассчитывал, не говоря уже о возмущенных звуках, которые женщина издала, но этот удар поднял ее на ноги. Когда же Виндра вновь попыталась сесть на корточки, он удержал свою открытую ладонь перед ее лицом.

– Иди, – прошептал Конан угрожающе. Ее гневный взгляд смог бы, наверное, поразить насмерть льва, но она медленно выпрямилась. Даже не посмотрев на ее чудесное тело, Конан подтолкнул Виндру вперед. Конан не был настолько юн, чтобы сойти с ума из-за женщины, особенно в такую минуту. Осторожно обходя палатки, они несколько раз чуть было не наткнулись на обшаривающих лагерь вендийских солдат.

Сначала Конан был удивлен тем, что Виндра не сделала ни малейшей попытки спастись, когда солдаты в шлемах и тюрбанах были рядом, и даже не пыталась привлечь их внимания шумом и сопротивлением Конану. Если уж на то пошло, она двигалась так же бесшумно, как и он, а ее глаза все время шарили вокруг, смотря за тем, что может выдать их или помешать. И вдруг он все понял. Спастись от него было одно, но быть спасенной, в то время как она была покрыта только двумя тонкими шарфами, это было совсем другое. Он с благодарностью улыбнулся, принимая все, что делало его собственное спасение легче.

Он снова очутился в лагере купцов, в котором стояла такая мертвая тишина, будто купцы и их слуги сидели, не дыша, в своих палатках, боясь привлечь лишнее внимание, не осмеливаясь даже громко дышать, чтобы только не потревожить солдат. Конан решил, что, кажется, нашел хорошее место, где он смог бы раздобыть лошадей, и место, где солдаты не будут рыскать, если ему хоть немного повезет. Движение теней впереди снова заставило Конана спрятаться, потянув за собой покорную Виндру. Это был не патруль, как Конан успел заметить, а только одинокий человек, тихо крадущийся в темноте. Медленно-медленно тень превратилась в Канг-Хоу, который наполовину сидел на корточках, спрятав руки в полах своего халата. Конан уже открыл рот, чтобы позвать его, когда еще две тени появились позади купца. Это были вендийские кавалеристы; правда, теперь они двигались пешими и держали копья наперевес.

– Ты кого-то ищешь, кхитаец? – спросил один из них и угрожающе поднял копье.

Канг-Хоу гибко и быстро повернулся, его руки молниеносно выскочили из рукавов. Что-то просвистело в воздухе, и оба вендийца беззвучно рухнули на землю. Купец тут же подскочил к ним и склонился над телами солдат.

– Для простого торговца коврами ты довольно опасный человек, – проговорил Конан и вышел из своего укрытия.

Канг-Хоу резко повернулся, держа по метательному ножу в каждой руке, затем он медленно спрятал ножи в полости длинных рукавов.

– Купцу часто приходится путешествовать в опасной компании, – сказал он мягко. Он бросил взгляд на Виндру и приподнял левую бровь. – Я слышал, что некоторые воины предпочитают женщин всей добыче и трофеям, но в данных обстоятельствах я нахожу это довольно странным.

– Я не хочу ее, – сказал Конан. Виндра зарычала сквозь свой кляп. – Вся беда в том, что я нигде не мог оставить ее и быть абсолютно уверенным в том, что ее не обнаружат прежде, чем я найду лошадь и покину это место.

– М-да, довольно затруднительная ситуация, – согласился кхитаец. – Ты уже решил, где будешь искать лошадь? Солдаты проверяют ряды животных постоянно, и пропажа коня очень скоро будет обнаружена.

– Самое последнее место, куда они заглянут в поисках нас, это туда, где стоят кони и верблюды позади твоей палатки.

Канг-Хоу улыбнулся:

– Логика, достойная восхищения. Я выманил своих преследователей из лагеря и теперь возвращаюсь туда. Ты пойдешь со мной?

– Да, подожди одну секунду. Подержи ее.

Ткнув Виндру ошеломленному кхитайцу, Конан побежал к мертвым вендийцам. Он быстро оттащил их в более глубокую тень позади палатки (нет никакого смысла оставлять их тела там, где их легко могут найти) и вернулся к торговцу, неся с собой один из плащей убитых солдат. На лице Канг-Хоу блуждала легкая улыбка, а глаза Виндры были закрыты так плотно, что даже веки ее дрожали.

– Что случилось? – спросил киммериец. Он набросил плащ на плечи женщины и постарался сделать это как можно лучше, как вообще было возможно сделать в ее положении – с руками, связанными за спиной. Глаза Виндры резко открылись, и она посмотрела на Конана взглядом, в котором смешались удивление и благодарность.

– Я не могу быть абсолютно уверенным, – сказал купец, – но похоже, что она верит в то, что если она не может увидеть меня, то и я, в свою очередь, не смогу увидеть ее.

Даже в темноте краска, выступившая на лице женщины при этих словах, была более чем очевидной.

– У нас нет времени для глупостей, – сказал Конан. – Пошли.

Тысяча золотых были достаточной наградой, особенно когда ее посулил такой могущественный человек, как Карим Сингх, но даже эта награда потеряла свою привлекательность, когда солдаты стали верить, что их жертва ускользнула из лагеря. Патрулей вендийцев становилось все меньше и меньше, а те, кто еще продолжал поиски, делали это очень вяло. Многие даже не бродили вокруг, а просто собирались вместе в маленькие группки и тихо разговаривали друг с другом. Недалеко от лагеря кхитайца Конан остановился, все еще спрятанный в темноте между палатками других купцов. Виндра повиновалась ему с кажущейся покорностью, когда он сжал ее руку, как клещами, но Конан даже не ослабил своей хватки. Костер у палатки Канг-Хоу уже почти потух, и только несколько красноватых углей еще тлели в нем. Несколько разорванных тюков шелка и бархата валялись на песке. Если кто-нибудь и был убит здесь (киммериец вспомнил донесение Кариму Сингху о том, что четыре человека были убиты), то их тела бьли унесены. Группа животных кхитайца была единственной темной массой, но некоторые из теней двигались так, что Конану это совсем не понравилось. Канг-Хоу подался было вперед, но Конан схватил его за руку.

– Лошади передвигаются даже ночью, – прошептал кхитаец, – а солдаты не стали бы прятаться. Нам надо спешить.

Конан покачал головой. Сжав губы трубочкой, он подал сигнал, закричав голосом птицы, которую можно встретить только в степях Заморы. На мгновение воцарилась тишина, после чего раздался ответный птичий крик с той стороны, где стояли животные.

– Вот теперь нам надо спешить, – сказал Конан и побежал к лошадям, таща за собой Виндру.

Ордо сделал шаг вперед, подав сигнал, чтобы все поспешили.

– Я очень надеялся, что ты уцелеешь, киммериец, – сказал он хрипло. – Похоже, что сам ад разверзся сегодня под нашими ногами.

Две тени, стоявшие рядом, материализовались в людей. Это были Энам и Пританис.

– Я слышал, что четверо погибли, – сказал Конан. – Кто?

– Балис! – сплюнул Пританис. – Вендийский солдат изрубил его на куски. Я ведь говорил, что ты принесешь всем нам гибель.

– Он следовал за мной, – согласился Конан к явному удивлению безносого. – И это еще один долг, который я должен оплатить.

– Балис умер, сражаясь, как настоящий мужчина, – сказал Ордо, – и убил при этом одного из сильных стражников. Человек не может просить у судьбы лучшей смерти, чем эта. Что касается остальных троих, – добавил он, обращаясь к кхитайцу, – то это были твои слуги. Я не видел твоих племянниц.

– Мои слуги не были воинами, – вздохнул Канг-Хоу, – но я надеялся... Ну что ж, это уже не имеет значения. Что касается моих племянниц, то Кай-Ше вполне сможет и сама позаботиться о себе и о своей сестре так же хорошо, как и я. Позволено ли мне будет заметить, что нам лучше взять лошадей и продолжать наш разговор в другом месте?

– Хороший совет, – сказал Конан.

Жеребец все еще был на месте. Конан боялся, что такой хороший конь привлечет внимание вендийцев. Киммериец прыгнул в седло, захватив его одной рукой, но для того, чтобы закрепить подпругу, требовалось две руки. Бросив Виндре предупреждающий взгляд, Конан развязал ей руки, но внимательно следил за женщиной, пока подтягивал подпругу и лямки седла. К его удивлению, Виндра даже не шелохнулась. Вне всякого сомнения, подумал Конан, она все еще опасалась, что ее найдут в таком одеянии, даже если это и означало для нее спасение.

– Девка, – сказал с любопытством Ордо. – У тебя есть какая-то важная причина, чтобы взять ее с собой, или она просто сувенир на память об этом месте?

– Да, на это есть причина, – сказал Конан, объяснив, почему он ее еще не мог оставить. – Возможно, что я даже возьму ее в дорогу до самой Вендии, хотя сомневаюсь, что она уцелеет, если я оставлю ее одну в степи. – Он выдержал паузу и спросил с той небрежностью, которая у него еще оставалась: – А что с Гурраном?

– Я не видел старика с момента, когда на нас напали, – ответил с сожалением Ордо. – Прости, киммериец.

– Что случилось – случилось, – мрачно сказал Конан. – Мне нужно оседлать лошадь для женщины. Боюсь, что тебе придется ехать верхом, так как у нас нет женского седла.

Виндра только уставилась отсутствующим взглядом на киммерийца.

Тихая, безмолвная процессия медленно, но твердо выходила из лагеря, скользя между палатками. Все вели своих лошадей под уздцы. Животные могли идти куда более тихо и спокойно, если они не были отягощены грузом, и кроме того, их было куда труднее заметить, когда контрабандисты не сидели верхом на лошадях. Вендийские патрули, уже изрядно усталые от поисков и очень шумные, казалось, заранее предупреждали о своем появлении. Конан, который вел отряд, держал поводья своей лошади и лошади Виндры. Если их обнаружат, то ему не нужно будет больше удерживать ее с собой (и он был уверен, что ей это было хорошо известно), но он не мог полностью доверяться ее видимой покорности, которую она пока показывала. Вскоре они подошли к самому краю каравана, и врожденная осторожность заставила его остановиться. Пританис начал было что-то говорить, но Конан сердито заставил его замолчать, резко махнув рукой. Недалеко от них раздался какой-то слабый шум, который был почти не слышен для человеческого уха. Мягкое движение лошадей. Возможно, не все вендийцы сдались в своей охоте на них. Быстрый взгляд сказал Конану, что другие тоже услышали эти звуки. Все тихо вытащили свои мечи (Канг-Хоу держал наготове свои метательные ножи), и каждый человек шел бок о бок со своей лошадью, готовый в любую минуту вскочить на нее. Киммериец напрягся, готовый отбросить Виндру в сторону, чтобы она была в относительной безопасности, и прыгнул в седло, когда увидел приближение других лошадей. Перед ними остановились пятеро лошадей, и Конан почти засмеялся с облечением, когда увидел, кто вел их. Это были Шамил и Хасан (каждый держал настороже руку на плече одной из племянниц Канг-Хоу) и старый Гурран, ковыляющий в темноте, в хвосте отряда.

– Очень рад увидеть всех вас, – сказал мягко и тихо Конан.

Двое молодых парней резко повернулись к нему, хватаясь за свои сабли. Хасан слегка замешкался, когда Чин-Коу судорожно схватила его за плечи, но Кай-Ше уже стояла наготове с метательным ножом. Опасная семейка, подумал киммериец. Что касается Гуррана, то он только наблюдал без всякого выражения на лице за всем происходящим, как будто в нем не было никакого страха. Две группы людей соединились, и каждый собирался что-то обрадованно прошептать друг другу, но Конан, грозно прошипев, заставил их замолчать.

– Мы поговорим, когда будем в безопасности, – сказал он тихо, – а это место лежит далеко отсюда.

Подняв Виндру и посадив ее в седло, Конан поправил солдатский плащ на плечах женщины, чтобы придать ей облик приличия и пристойности.

– Я найду что-нибудь, чтобы тебя одеть, – пообещал он. – Возможно, ты еще будешь танцевать для меня.

Виндра уставилась на киммерийца, но он не мог прочесть выражения в ее глазах. Когда Конан прыгнул в седло, волна слабости прошла по всему телу, и он вынужден был ухватиться за высокую луку седла, чтобы не упасть. Гурран тут же поспешил к нему.

– Я сделаю настойку как можно скорее, – сказал старик. – А пока постарайся удержаться, хорошо?

– Я и не собираюсь делать ничего другого, – с трудом выдавил Конан сквозь стиснутые зубы. Ведя под уздцы лошадь Виндры, он также дернул за поводья своего жеребца, пустив его легким шагом вперед, в глубину ночи. Он не сдастся так легко. У него впереди были неоплаченные долги... и двое людей, которых он сначала должен убить.

Глава 17

Найпал взглянул на человека, стоявшего перед ним. Худой, с жесткими, холодными глазами вендиец был похож на солдата. Колдун размышлял о том, какие мотивы руководят сейчас этим человеком. Похоже, что ни личная прибыль, ни жажда власти не слишком привлекают его. В лице и жестах нельзя было прочитать ни одного признака ненависти, гордости или каких-либо других эмоций. Это создавало некоторую неловкость для колдуна, потому что это был первый человек, которым нельзя было манипулировать.

– Ты понимаешь, что я сказал? – вновь спросил Найпал. – Когда Бандаркар будет мертв, тирания закончится. Святыни Катар будут разрешены в каждом городе.

– Разве я уже не говорил тебе, что понял твои слова? – сказал тихо безымянный представитель катари.

Они были одни в этой круглой комнате, с маленьким куполом и барельефом на потолке, изображающим старинных героев из легенд. Золотые светильники на стенах давали мягкое освещение. В комнату не было принесено ни еды, ни вина, так как катари никогда не будут есть в помещении и в присутствии того, кто решил воспользоваться их услугами. Они оба стояли на мягком ковре, так как катари не сел в кресло, а колдун не хотел, чтобы его гость, стоя, нависал над ним. Стоящий во весь рост человек имел преимущество над сидящим из-за своего роста и позиции.

– Ты не сказал, что это будет сделано.

Найпал сделал все, чтобы подавить раздражение в своем голосе. Сегодня нужно было сделать очень много, но эта часть была так же важна, как и другие, и ее нужно было выполнить очень деликатно. Не считая других вещей, которые не произвели впечатления на катари, была сила колдовства и магии. Заклинания, конечно, могли убить катари так же легко и быстро, как и всякогодругого человека, но это ничего не говорило и ничего не значило для того, кто верил в смерть, как основу своего учения, каким бы способом она ни пришла, так как это означало, что после смерти катари автоматически соединяется со своей богиней, которой они поклонялись. Из-за всего этого виски колдуна разламывались от боли.

– Это будет сделано, – сказал катари. – В обмен на то, что ты обещал. Бандаркар, даже на своем троне, будет посвящен богине. Но если обещания не будут выполнены...

Найпал не обратил внимания на эту угрозу. Это был тот аспект сделки, с которым он смог бы разобраться и позже.

Но конечно же не намеревался давать дополнительную власть культу, который мог впоследствии попытаться подмять чародея под себя. Ладно, посмотрим, кто кого, подумал Найпал. Корасани, безусловно, смогут защитить его против кинжала убийцы-асассина. Или же это сделает его телохранитель – воин из гробницы царя Ориссы.

– Ты понимаешь также, – продолжил колдун, – что это должно быть совершено, когда я подам сигнал? Не раньше этого. Даже ни на час раньше.

– Разве я уже не сказал, что понял тебя? – повторил катари.

Найпал вздохнул. У катари была репутация убивать своих жертв тогда, когда они считали это нужным, и делать это своими способами, но даже если Бандаркар не сумел защитить себя от злых чар и заклинаний, его смерть не имела бы ничего общего с чарами и колдовством. Для Найпала было особенно важно выйти из этого дела с чистыми руками, так как он хотел, чтобы страна добровольно объединилась под будущим вождем – Каримом Сингхом, а не была бы разодрана на части гражданской войной. И кто поверит тому, что колдун будет использовать катари для своих целей, когда он мог легко поразить свою жертву колдовством или другими методами?

– Очень хорошо, – сказал Найпал. – По моему сигналу Бандаркар погибнет от рук катари на своем троне, прямо на глазах у своей знати и советников.

– Бандаркар умрет.

Найпал был удовлетворен этими словами. Он предложил мешочек с золотом катари, и тот принял его без слов благодарности и не изменив выражения лица. Золото осядет в казне и ларцах катари, и поэтому не было никакой нити, которой можно было связать этого человека, но колдун сделал это все равно – по старой привычке. Когда асассин ушел, Найпал задержался только на одно мгновение, чтобы схватить золотой ларец, в котором находился дьявольский кинжал демона, и поспешил к подземному залу. Оживший воин по-прежнему неподвижно стоял, прислонившись к стене, неутомимый, не нуждающийся во сне солдат. Найпал не смотрел на него. Новизна уже исчезла, и что такое был один-единственный воин, по сравнению с теми тысячами, которых Найпал поднимет из их вечного сна? Он пошел сразу к ларцу из слоновой кости, без колебаний отбросил крышку и откинул шелковую ткань. В зеркале теперь отражался всего лишь один костер, видимый с большой высоты. В течение семи дней зеркало показывало костер ночью и маленькую группу всадников днем, сначала в степях, а потом уже в горах. И почти всегда чародей видел всех всадников одновременно. Они передвигались гораздо медленнее, чем могли бы, и Найпалу потребовалось некоторое время, чтобы сообразить, что они в действительности следовали за караваном, который должен был доставить колдуну его сундуки. Спасение и возможная катастрофа могли случиться одновременно. Семь дней наблюдения за неудачей Карима Сингха, однако, слегка приглушили боль. Она уже не давила, как раньше, когда колдун наблюдал за приближающимся концом. В действительности, если только не считать адской боли в висках, которая пришла, когда он разговаривал с катари, чувства Найпала почти оцепенели. Впереди было еще столько дел, подумал Найпал, закрывая ларец, а оставалось так мало времени. Напряжение было просто невыносимым. Но он должен был одержать победу, как всегда это делал. Найпал вновь быстро расставил корасани на золотых треножниках. И вновь произнес слова заклинания. Вспышки пламени, которые, казалось, были ярче огня самого солнца, снова метнулись к серебряной паутине и образовали огненную клетку. После слов, которые вызывали демона, раздался раскат грома и внутри клетки появился Масрок, повиснув в воздухе и потрясая оружием в пяти из своих восьми рук.

– Прошло так много времени, о Человек, – гневно закричал демон, – с тех пор как ты вызывал меня! Разве ты не чувствовал, как камень пульсирует о твою плоть?

– Я был занят. Возможно, я этого не заметил.

Несколько дней назад Найпал снял кулон с черным опалом, чтобы избавиться от отчаянного пульса камня. Он должен был дать некоторое время демону, чтобы тот «созрел» для предстоящего дела.

– И кроме того, ты и сам сказал, что время не имеет никакого значения для таких, как ты.

Огромная масса демона задрожала, как будто он собирался перепрыгнуть через огненный барьер, сдерживающий его.

– Не будь глупцом, о Человек! Я был заключен в тюрьму, и только пустота в твоих знаниях спасла меня. Другие отражения уже знают, что один из Сивани исчез! Как ты думаешь, как долго я смогу избежать кары?

– Возможно, тебе уже не придется больше спасаться. Я думаю, что день твоей свободы уже совсем близко, и ты сможешь оставить остальных демонов в их тюрьме, где они будут пребывать вечно. В тюрьме, которая будет отгорожена от тебя так же хорошо, как и от всего мира.

– Каким образом, о Человек? И когда?

Найпал улыбнулся, как он делал, когда человек, которого он довел до полного отчаяния и безнадежности, стал показывать первые трещинки, прежде чем расколоться.

– Сообщи мне местоположение гробницы царя Ориссы, – сказал он тихо. – Где находится затерянный в веках город Махарастра?

– Нет! – Слово отозвалось глухим эхом, в то время как Масрок закрутился черным смерчем и огненные стены его клетки изогнулись от ярости демона. – Я никогда не выдам секрета! Никогда!

Колдун сидел, не говоря ни слова, пока ярость чудовища не улеглась.

– Расскажи мне о гробнице, Масрок, – приказал он.

– Никогда, о Человек! Я уже сказал тебе, что есть пределы твоих пут на мне. Возьми кинжал, который я дал тебе, и порази меня. Убей меня, о Человек, если ты этого хочешь. Но я никогда не выдам секрета.

– Никогда? – наклонил голову Найпал, и жестокая улыбка тронула его губы. – Может быть и так. – Он коснулся золотого ларца, но только на мгновение. – Нет, я не буду убивать тебя. Я всего лишь отошлю тебя назад и оставлю тебя там навеки.

– Это еще что за глупость, о Человек?

– Я отправлю тебя не назад в те пространства, где я тебя держал, а в ту тюрьму, которую ты делил со своими двойниками-демонами. Даже демон, возможно, узнает, что такое страх, если его преследователи – тоже демоны? Я могу только уничтожить тебя, Масрок. Убьют ли они тебя, когда ты наконец попадешь им в руки? Или же у демонов есть пытки для своих собратьев? Убьют ли они тебя, или же ты останешься жить, жить до того, как исчезнет само время, под пытками, которые заставят тебя подумать о твоей тюрьме, как о сладком рае? Итак, Масрок?

Громадный демон с яростью посмотрел на колдуна. Его глаза не мигали, и весь он, казалось, был высечен из камня, так неподвижна была его огромная фигура. И все же Найпал знал, о чем демон сейчас думал. Если бы Масрок был человеком, он бы сейчас обливался потом и облизывал пересохшие губы. Найпал знал!

– Моя свобода, о Человек? – сказал наконец демон. – Свобода, и я перестану также служить тебе?

– Когда я найду гробницу, – ответил Найпал, – и когда армия, похороненная в ней, будет в моих руках – тогда ты получишь свою свободу. Разумеется, со связывающим тебя заклинанием, чтобы быть уверенным в том, что ты не сможешь ни причинить мне зла, ни помешать мне в будущем.

– Разумеется, – медленно сказал Масрок.

То, что я сказал о связывающих заклинаниях, было хорошей выдумкой, подумал Найпал. Забота о собственной безопасности в будущем, безусловно, будет достаточно убедительна, чтобы демон поверил, будто чародей сдержит условия их сделки.

– Хорошо, о Человек. Руины Махарастры лежат в десяти лигах к западу от Гвандиакана, поглощенные лесами Гендали.

Победа! Найпал хотел подпрыгнуть в воздух и заплясать от радости. Гвандиакан! Это, должно быть, было доброе предзнаменование, так как первым городом, через который будет проходить караван Карима Сингха и где он остановится на отдых, после Гимелеев, будет именно Гвандиакан. Надо немедленно же связаться с вазамом с помощью магического зеркала. Он должен скакать со всей возможной скоростью, чтобы получить свои сундуки и немедленно идти в гробницу. Неудивительно, что гробницу до сих пор никто не мог найти. Ни одна дорога не была прорублена в лесах Гендали, и очень немногие вообще пытались проникнуть в лес, чтобы срубить несколько могучих, высоких деревьев. Огромные тучи крошечных, жалящих мух атаковали людей и животных, а те, кто сумел избежать жестоких насекомых, получал одну из тех страшных неизвестных болезней, которые иссушали тело болью и ознобом, прежде чем человек умирал в страшных мучениях. Некоторые люди скорее согласились бы умереть, чем войти в эти леса.

– Карты, – сказал Найпал неожиданно. – Мне нужны карты, чтобы мои люди не шли наугад. Ты нарисуешь их для меня.

– Как тебе угодно, о Человек. – Усталое поражение демона звучало как триумфальная музыка в ушах Найпала.

Глава 18

Свершины холмов, нависших над Гвандиаканом, Конан в изумлении уставился на город. Башни из белого алебастра и позолоченные луковичные купола храмов, колоннады дворцов и святынь, созданные людьми холмы из камня и кирпичей – все это поражало взгляд. Размеры же города превосходили всякое воображение.

– Он больше, чем Султанапур, – сказал пораженный Энам.

– Он больше чем Султанапур и Аграпур, вместе взятые, – сказал Ордо.

Канг-Хоу и его племянницы, казалось, принимали размеры города, как само собой разумеющееся, в то время как Хасан и Шамил смотрели во все глаза только на девушек-кхитаянок.

– Вы смотрите на него только в сравнении с крошечными размерами ваших стран, – с издевкой сказала Виндра. Она сидела свободно на лошади, так как Конан не видел никакого смысла держать женщину связанной, как только они отошли на достаточное расстояние от каравана. Она была одета в плащ из зеленого шелка из той кучи одежды, которую сумели взять с собой кхитайские женщины. Они были гораздо меньше ее по росту и размерам, и теснота новой одежды теперь подчеркивала ее бедра и грудь, вероятно, гораздо больше, чем Виндра этого хотела.

– Многие города в Вендии такого же размера или даже больше, – продолжала она. – Да что там говорить, Айодхья по меньше мере в три раза больше Гвандиакана.

– Мы что же, собираемся сидеть весь день на этом месте? – ворчливо сказал Гурран. По мере того как другие уставали от путешествия, гербариус, казалось, черпал откуда-то энергию, но вся она уходила почему-то в раздражение.

Пританис вмешался в разговор, используя еще более резкий тон:

– А что это за дворец, о котором она нам говорила? После многих дней, когда мы ели только то, что могли поймать на охоте, и пили одну только воду, я просто рвусь вперед выпить кувшин хорошего вина и поесть вкусной еды, которую будет мне подавать угодливая, доступная девка. Особенно когда киммериец хочет держать эту вот девку для себя.

Лицо Виндры вспыхнуло, но она сказала только:

– Я приведу вас туда.

Конан дал ей возможность показывать дорогу, держа свою лошадь чуть позади, на расстоянии нескольких шагов, по мере того как они спускались с холмов, направляясь к городу. Конан был далек от мысли, что до конца понимает поступки вендийской женщины и ее характер. Она не сделала ни малейшей попытки улизнуть и ускакать к каравану, даже когда знала, что он находится совсем недалеко, поскольку следы каравана явно указывали его направление. Киммериец часто ловил ее пристальный взгляд, странное, непонятное выражение ее темных глаз ставило Конана в тупик. Он не делал ни малейшей попытки ухаживать за ней; после того, как он силой взял ее с собой, это казалось ему очень жестоким и неправильным поступком. Она могла увидеть угрозу в любых словах, которые он мог сказать, и она не сделала ничего, чтобы заслужить это. Поэтому он, в свою очередь, наблюдал за ней настороженно и думал о том, когда же это ее странное спокойствие кончится. Их путь к городу был очень недолгим, и потом он резко повернул на запад. Прежде чем они спустились с холмов, Конан увидел множество дворцов, расположенных в этом направлении, больших блоков бледного мрамора, усыпанных колоннами, сияющими в свете лучей солнца в открытых местах, разбросанных на десяток лиг. Большие куски девственного леса уходили зелеными пятнами на север и юг. А еще дальше на запад деревья становились все выше и выше, и в той части не было совсем никаких дворцов, насколько он мог видеть. Внезапно перед ними появился громадный дворец с острыми белоснежными шпилями и сверкающими куполами башен, с вздымающимися вверх террасами флейтообразных колонн и мраморными ступенями у входа, которые были шириной не меньше, чем в сто шагов. Слева и справа от ступенчатой лестницы располагался длинный бассейн с мраморными ступенями, в кристальных водах которого отражался белоснежный мрамор дворца. Пока они ехали ко дворцу, Виндра внезапно заговорила:

– Когда-то Гвандиакан был любимым летним курортом знати и придворных вендийских царей, но многие стали опасаться лихорадки, которая гнездится в лесах на западе. Я не была здесь с тех пор, когда мне было семь лет, но я знаю, что тут еще осталось несколько слуг, так что, возможно, в нем еще можно жить.

Она спрыгнула с седла и побежала вверх по широким ступеням лестницы. Ей приходилось делать два шага, чтобы пройти каждую ступень. Конан гораздо медленней, чем Виндра, слез с лошади. Ордо сделал то же самое.

– Она что, опять с нами играет в какую-то вендийскую игру? – спросил одноглазый.

Конан молча покачал головой – его так же, как и одноглазого друга, терзали сомнения и неопределенность. Внезапно около двадцати человек в белых тюрбанах и белых хлопковых туниках появились на вершине лестницы. Рука киммерийца скользнула на рукоять меча, но люди даже не обратили внимания на тех, кто стоял у подножия лестницы, и склонились, почти согнувшись пополам, в поклоне Виндре, бормоча какие-то слова, которые не достигли ушей Конана. Виндра повернулась к слугам спиной.

– Они помнят меня. Все получилось так, как я и опасалась. Здесь только несколько слуг, а сам дворец уже не в очень хорошем состоянии, но все же мы сможем получить здесь минимальные удобства и комфорт.

– Я знаю, какой комфорт мне нужен, – громко объявил Пританис. – Три самых красивых девки, каких я только могу найти. Скинуть с них одежду, и я выберу самую лучшую.

– Я не позволю грубого отношения к моим служанкам, – гневно сказала Виндра.

– Ты забываешь, что ты пленница, девка! – закричал безносый. – Если бы киммериец не находился здесь, я бы уже давным-давно...

– Но я нахожусь здесь, – сказал резко Конан. – И если она хочет, чтобы к ее служанкам относились мягко, значит, ты будешь относиться к ним, как к своим собственным сестрам.

Пританис встретил железный взор Конана только на секунду, после чего отвел в сторону свои темные глаза.

– Держу пари, что в городе есть шлюхи, да и в тавернах тоже, – пробормотал он. – Или ты хочешь, чтобы я и к ним относился, как к своим сестрам?

– Поберегись, если ты собираешься идти в город, – сказал ему Конан. – Помни о том, что в этой стране всех чужеземцев считают лазутчиками и шпионами.

– Я могу и сам позаботиться о себе, – прорычал немедиец. Резко дернув за поводья, он повернул лошадь назад и галопом поскакал в направлении Гвандиакана.

– Нам нужно послать туда еще кого-нибудь, – сказал Конан, глядя вслед удаляющемуся Пританису.

– Я не думаю, что он найдет то, что нам нужно, но информация нам просто необходима. Караван вошел в город, но как долго он будет в нем оставаться? И что делает Карим Сингх? Ордо, проследи за тем, чтобы ни один из слуг Виндры не убежал и не сообщил никому, что здесь остановились чужеземцы. Пока ничто не говорит о том, что Карим Сингх знает о нашем присутствии здесь, а также, что мы следуем за ними, поэтому нам нужно постараться сделать так, чтобы эта ситуация не изменилась. А я пойду в...

– Прошу прощения, – вмешался Канг-Хоу. – Потребуется довольно долгое время для такого явного чужеземца, как вы, чтобы узнать что-нибудь нужное для нас, так как разговоры, как правило, стихают в вашем присутствии. С другой стороны, моя племянница Кай-Ше очень часто сходила за вендийку, когда нужно было помочь в моих делах. Если они сумеет найти здесь вендийскую одежду...

– Я не могу послать вместо себя женщину, – сказал Конан, но кхитаец только улыбнулся.

– Могу заверить вас, что я не послал бы ее, если бы думал, что опасность будет слишком велика.

Конан взглянул на Кай-Ше, которая стояла прямо и невозмутимо рядом с Шамилем. В своем украшенном драконами и цаплями халате она, несомненно, выглядела как кхитаянка, но ее смуглое лицо, почти лишенные раскосости глаза делали предстоящую вылазку вполне возможной.

– Ну, хорошо, – неохотно сказал Конан. – Но пусть она только наблюдает и слушает. Если она будет задавать вопросы, это только может привлечь недобрые глаза к ней, а я не хочу, чтобы она так рисковала.

– Я передам ей о том, что вы о ней беспокоитесь, – сказал купец.

Вскоре к ним подошли слуги (молчаливые люди в тюрбанах) и, низко поклонившись, взяли за поводья лошадей, после чего, поклонившись еще раз и улыбаясь, предложили гостям серебряные бокалы вина и золотые подносы с влажными полотенцами, чтобы обтереть запыленные лица и руки. Мужчина с круглым лицом и порядочным животом появился перед Конаном и, быстро отвесив поклон, сказал:

– Меня зовут Панджар, мой господин. Я старший над слугами во дворце. Моя госпожа приказала мне лично выполнять все ваши пожелания.

Конан огляделся по сторонам в поисках Виндры, но нигде не мог найти ее. Слуги окружили отряд киммерийца тесной толпой, спрашивая, чем они могут служить господам, не угодно ли им будет принять ванну и хотят ли они, чтобы им постелили постель... Мысль о хитрых ловушках и западнях тут же мелькнула в голове у Конана. Но Канг-Хоу уже пошел следом за служанкой в одном направлении, в то время как племянницы ушли со слугами в другом, а Конан хорошо знал, насколько опытен был купец в том, как можно избежать ловушки и коварства. Гурран, однако, не слез со своей лошади.

– Ты не доверяешь этому месту, гербариус? – спросил его Конан.

– Гораздо меньше, чем ты, это несомненно. Конечно же, она одновременно и женщина, и вендийка, что означает, что она или будет охранять тебя ценой своей жизни, или убьет тебя во время сна.

Многие дни, проведенные во время похода, в степи и в лесах, сделали кожу старика темной и обветренной, и теперь она уже меньше напоминала пергамент, а его зубы сверкнули белым блеском, когда он улыбнулся, видя неловкость Конана.

– Я собираюсь поехать в Гвандиакан. Вполне возможно, что я найду в городе ингредиенты для твоего противоядия.

– Этот старик, – проворчал Ордо, когда гербариус отъехал на большое расстояние, – похоже, питается одним солнечным светом и водой, как дерево. Я не думаю, что он даже спит.

– Ты просто завидуешь его бодрости, по мере того как приближаешься к его возрасту, – сказал Конан и засмеялся, когда одноглазый зарычал сквозь зубы.

Коридоры, по которым их вел Панджар, заставили Конана удивиться, вспомнив слова Виндры о том, что дворец был едва обитаем. Разноцветные ковры были разбросаны по полированному мраморному полу, и огромные гобелены висели на стенах. Они были великолепнее, чем те, которые он видел во дворцах Немедии и Заморы, – земель, которые славились на западе своей роскошью. Золотые светильники, оправленные аметистами и опалами, свисали на серебряных цепях с потолков, украшенных фресками и картинами, изображавшими античных героев, охоту на леопарда и загадочных крылатых существ. Искусно сделанные орнаменты из тонкого хрусталя и золота украшали столики из черного дерева, выложенные бирюзой и серебром. Ванные комнаты были бассейнами, украшенными мозаикой с геометрическими узорами, но среди плиток разноцветного мрамора можно было встретить полированный агат и голубой лазурит. В одном бассейне была теплая вода, в другом – холодная. Покрытые вуалями служанки в белых туниках и платьях сновали взад и вперед, наливая из кувшинов душистое масло в бассейны и подавая Конану мыло и мягкие полотенца. Он держал свой длинный меч рядом, передвигая его от одной стены бассейна до другой, по мере того как вода меняла температуру, и это заставляло женщин что-то шептать друг другу из-под своих вуалей. Он не обращал внимание на шокированное выражение их лиц – остаться безоружным означало для него показать этому месту больше доверия, чем оно заслуживало. Отказавшись от замысловатых шелковых одежд, которые они принесли, чтобы сменить его запыленную, пропотевшую одежду, Конан выбрал простую тунику из темно-синего мягкого полотна и повесил свой пояс с мечом поверх нее. Панджар снова появился перед ним, низко поклонившись.

– Прошу вас следовать за мной, господин, – сказал он. Круглолицый слуга выглядел нервным и немного испуганным, но Конан продолжал держать руку на рукоятке меча, идя следом за ним. Зал, в который слуга привел Конана, был помещением с высоким купольным потолком и узкими колоннами, покрытыми искусными, с позолотой, фресками. Эти колонны конечно же были слишком тонкими, чтобы поддерживать потолки, и служили, скорее всего, декоративным убранством зала. На потолке и стенах были сделаны изящные кружевные узоры из мрамора; маленькие отверстия в узоре были действительно небольшими, отметил про себя Конан, но возможно, были достаточными для стрелы арбалета. Пол, покрытый плитками красного и белого мрамора в виде ромбов, был почти пустым, за исключением множества шелковых подушек, сложенных у одной из стен. Позади подушек стояли низенькие столики из чеканной бронзы, на которых лежали золотые подносы с фигами и грушами, покрытый рубинами золотой бокал и высокий хрустальный кувшинчик с вином. Конан подумал, что, возможно, вино отравлено, и чуть не рассмеялся при мысли о том, что можно отравить человека, которого уже отравили.

– Пожалуйста, садитесь, господин, – сказал Панджар, указывая рукой на подушки.

Конан опустился на мягкие подушки, но спросил требовательно у Панджара:

– Где Виндра?

– Моя госпожа отдыхает от своего долгого путешествия, но она приказала вас всячески развлекать. Моя госпожа просит вас извинить ее отсутствие и также просит вас, чтобы к ее служанкам относились вежливо.

Поклонившись еще раз, он ушел. Внезапно мягкая музыка полилась через кружевной узор мрамора у самого потолка – звонкая музыка цитар, нежная музыка флейт и ритмичные удары тамбуринов с колокольчиками. Три девушки появились в зале, стали быстро плясать почти на одном месте, в центре зала. Только их руки и ступни не были покрыты толстым слоем разноцветного шелка, а темные вуали покрывали их лица от подбородка до самых глаз. Они начали танцевать, как только зазвучала музыка, аккомпанируя себе колокольчиками и кастаньетами, укрепленными на пальцах рук. Маленькие золотые колокольчики, привязанные к их щиколоткам, нежно звенели в такт движениям. Даже для вендийцев, подумал Конан, такой способ убийства был бы уж слишком замысловатым. Наполнив бокал вином, он откинулся на подушки и стал лениво наблюдать за танцовщицами. Сначала шаги танцовщиц были медленными, но постепенно, па за па, их скорость возросла. Они крутились в танце и под плавную мелодию подпрыгивали в воздух или крутились волчком, и с каждым прыжком, с каждым волчком кусочек шелка отделялся от их тела. Грациозные прыжки были сделаны каждый раз синхронно; танцовщицы растягивали в шпагате свои стройные ноги или же извивались гибким телом и ногами. Руки вздымались кверху в плавных движениях над их головами. Танцовщицы подпрыгивали в изящном танце, не останавливаясь ни на секунду, то приближаясь к нему, то снова отдаляясь от него. Внезапно их шелка одним неуловимым движением сползли на мраморный пол и три стройных женщины продолжали плясать, но теперь уже их красивые смуглые тела не покрывало ничего, за исключением только их темных вуалей. На их быстрых телах серебрились капельки пота. Конан резко хлопнул в ладоши, и танцовщицы замерли на месте, их округлые груди поднимались и опускались от усталости. Музыканты, по-прежнему невидимые и не знающие, что они остановились, продолжали играть.

– Вы, двое, можете идти, – приказал Конан, указывая рукой на двух девушек. – А ты останься и продолжай плясать.

Темные глаза женщин неуверенно переглянулись друг с другом из-под своих вуалей.

– Ваша госпожа приказала вам развлечь меня, – продолжал он. – Неужели я должен тащить вас волоком по всему дворцу в ее поисках, чтобы сказать ей, что вы не повиновались?

На этот раз взгляд женщин был испуганным, а не недоуменным. Две девушки, на которых он указал рукой, выбежали из зала, а третья уставилась им вслед, как бы тоже думая о том же.

– Танцуй для меня, – сказал Конан.

Неуверенно, с явной неохотой, она начала танцевать. До этого танцовщицы внимательно прислушивались к ритму музыки, но сейчас эта женщина постоянно поворачивала голову, будучи более независимой в своем танце, чтобы держать свои темные глаза на его лице. Она гибко плыла над полом, извиваясь и подпрыгивая так же грациозно, как и прежде, но сейчас в ее движениях и выражении лица чувствовалась какая-то напряженность и неуверенность, как будто она осязаемо чувствовала его пристальный взгляд, скользящий по ее обнаженному телу. Когда она оказалась совсем близко от него, Конан схватил рукой за ее худенькую лодыжку. Она взвизгнула и повалилась на подушки, уставившись на него поверх вуали своими расширенными глазами. В течение нескольких, казавшихся вечностью мгновений единственными звуками в комнате была музыка и ее тяжелое, напряженное дыхание.

– Умоляю вас, господин, – прошептала она наконец. – Моя госпожа просила, чтобы ее служанок не обижали, и...

– А-а, тогда я, значит, твой господин сейчас? – спросил Конан. Он небрежно провел пальцем от колена девушки до ее бедра, и она вздрогнула. – А что, если я позову Панджара и скажу ему, что ты не доставила мне удовольствия? Что, если я потребую, чтобы он отхлестал тебя кнутом, прямо здесь?

– Тогда я... Тогда меня отстегают, господин, – прошептала она и судорожно глотнула воздух.

Конан покачал головой.

– Вы, вендийцы, и вправду сумасшедшие. Неужели ты действительно пойдешь так далеко, чтобы утаить от меня правду?

И прежде, чем она успела отшатнуться, он сдернул с ее лица вуаль. На секунду Виндра ошеломленно уставилась на него, и краска смущения залила ее лицо. Затем ее глаза закрылись, и она отчаянно попыталась закрыться руками.

– Эта уловка не сработала с Канг-Хоу, – засмеялся Конан. – И она также не действует на меня.

Ее лицо покраснело еще больше, и веки сжались еще плотнее.

– На этот раз твоя игра не получилась, – сказал он, склонившись над ней. – Я тебе дам один-единственный, последний шанс убежать, и тогда я покажу тебе, что делают мужчины и женщины, которые не играют в игры.

Краска не оставила ее щек, но ее глаза открылись как раз настолько, чтобы она сумела взглянуть на него сквозь свои длинные густые ресницы.

– Ты глупец, – прошептала она. – Я могла убежать от тебя в любое время, начиная с того дня, когда мои руки были развязаны.

Обвив его руками за шею, она потянула его к себе и медленно опустилась на подушки.

Глава 19

Когда тени стали длиннее, а солнце стало быстро таять на горизонте, Конан оставил на мягкой лежанке спящую Виндру и пошел поискать вина.

– Да, господин, я принесу вам кувшин через минуту, – ответил слуга в ответ на его просьбу, добавив несколько слов, отвечая и на его следующий вопрос: – Нет, господин, двое мужчин еще не вернулись из города. Я также ничего не слышал и о кхитайской женщине, господин.

Найдя комнату с высокими арочными окнами, выходящими на запад, Конан уселся на подоконник и посмотрел наружу. Солнце, кроваво-красное в темном небе, повисло большим зловещим шаром над высокими деревьями далеко от него. Это было жуткое зрелище, как раз под стать его настроению. День был абсолютно выброшенным. Ожидание во дворце, даже занимаясь любовью с Виндрой (как бы это ни было приятно для него), теперь казалось потерянным временем. По крайней мере, следуя до сих пор за караваном, он создавал некоторую иллюзию того, что он что-то делал, чтобы избавиться от яда в своей крови, или охотясь за людьми, чью смерть он должен был увидеть прежде, чем умрет сам. По крайней мере, один из этих людей находился в городе, всего на расстоянии какой-то лиги, а он сидел сложа руки здесь и просто ждал.

– Патил?

Услышав мягкий женский голос, он огляделся вокруг. Женщина-вендийка, не покрытая вуалью, стояла у входа в комнату. Ее простое хлопковое платье не принадлежало ни служанке, ни знатной женщине.

– Ты не узнал меня, – сказала она с улыбкой, и внезапно он понял, кто стоит перед ним.

– Кай-Ше, – широко раскрыл от изумления рот Конан. – Я не мог поверить, что ты могла так полностью... – Он нетерпеливо оборвал свою фразу на середине. – Что ты разузнала?

– Очень много и очень мало. Караван оставался в городе всего несколько часов, так как купеческие рынки находятся в Айодхье, а знать и придворные также горят желанием присоединиться ко двору царя. Карим Сингх, однако, – добавила она, и он мгновенно вскочил на ноги, – все еще находится в Гвандиакане, хотя я и не узнала, где именно.

– Он не улизнет от меня, – зарычал Конан. – И этот Найпал тоже, хотя он и колдун. Но почему вазам остался здесь, вместо того чтобы отправиться к царю вместе с придворными?

– Возможно, потому, что, судя по слухам, Найпал уже два дня как прибыл в Гвандиакан. Однако так как его лицо известно очень немногим, подтвердить этот слух невозможно.

Конан ударил кулаком по своему бедру.

– Кром, это не может быть ничем, как судьбой и хорошим предзнаменованием. Они оба теперь в моих руках. Я покончу с ними сегодня же ночью.

Женщина-кхитаянка схватила его за руку, когда он уже собирался выбежать из комнаты.

– Если ты хочешь идти в Гвандиакан, то будь осторожен, так как в городе очень неспокойно. Солдаты арестовывают детей-бродяг и беспризорных на улицах, как говорят, по приказу самого вазама. Многие очень озлоблены этим, а самые бедные районы города сидят, как на вулкане, ожидая только искры, чтобы взорваться пламенем. Улицы Гвандиакана могут быть залиты кровью из-за этого.

– Я видел кровь и раньше, – сказал он мрачно и побежал по увешанному гобеленами коридору. – Панджар! Мне нужна моя лошадь и немедленно!

* * *
Наполовину проснувшись, Виндра потянулась на подушках, заметив лениво, что лампы уже зажжены и что становилось темно. Она внезапно нахмурилась. Кто-то покрыл ее тонким шелковым покрывалом. Она изумленно открыла рот и плотнее завернулась в покрывало, увидев приближающуюся к ней Чин-Коу. Кхитаянка держала в руках стопку разноцветного шелка.

– Я принесла вам одежду, – сказала Чин-Коу.

Виндра надела длинную рубашку через голову.

– А что заставило тебя подумать, что мне нужна одежда? – надменно и требовательно спросила она.

– Прошу прощения, – сказала Чин-Коу и встала, чтобы уйти. – Без сомнения, когда вы захотите одеться, вы сможете позвать своих слуг. Я оставляю вам шелковую рубашку, так как похоже, что вы именно это хотите сделать.

– Подожди! – Виндра, покраснев, схватила рубашку и нервно смяла мягкую материю. – Я не знала этого. Поскольку ты принесла мне одежду, ты вполне можешь оставить ее здесь.

Чин-Коу приподняла бровь.

– Вам совсем ни к чему говорить со мной таким тоном. Я очень хорошо знаю, чем вы занимались с ченг-ли, который зовет себя Патилом.

Виндра простонала, и краска смущения еще больше залила ее лицо. Через секунду дочь купца смягчилась.

– Я занималась тем же с ченг-ли, который зовет себя Хасаном. Теперь я знаю твой секрет, а ты знаешь мой. Ты боишься только позора, который будет известен твоим слугам. Плетка моего дяди наказывает гораздо больше и сильнее, чем просто стыд.

Виндра уставилась на кхитаянку, как будто увидела ее в первый раз. И не то что она совершенно не замечала раньше Чин-Коу, но она была племянницей торговца, а племянницы купцов конечно же не могли чувствовать так же, как женщина, в жилах которой течет кровь Кшатриев. Или она чувствовала то же самое?

– Ты любишь его? – спросила она. – Я имею в виду Хасана.

– Да, – сказала горячо Чин-Коу. – Хотя я не знаю, чувствует ли он такую же любовь ко мне. Ты любишь человека, которого зовут Патил?

Виндра отрицательно покачала головой.

– С таким же успехом можно любить и тигра. Но, – добавила она с лукавством, которого не смогла скрыть, – когда тигр занимается любовью с тобой – это очень приятная вещь.

– Хасан, – сказала серьезно Чин-Коу, – также очень сильный и пылкий.

Внезапно обе женщины захихикали, и вскоре их хихиканье перешло в веселый громкий смех.

– Спасибо за одежду, – сказала Виндра, когда они снова были в состоянии говорить. Отбросив в сторону покрывало, она поднялась с постели. Чин-Коу помогла ей одеться, хотя ока и не просила ее об этом, и, когда Виндра оделась, она сказала:

– Пойдем. Мы выпьем бокал вина и поговорим о мужчинах, тиграх и других странных животных.

Когда кхитаянка открыла рот, чтобы что-то сказать, дикий крик пронесся эхом по дворцу, перекрытый криками людей и звоном стали, ударяющейся о сталь. Чин-Коу схватила Виндру за локоть.

– Нам надо скорее спрятаться.

– Спрятаться? – возмущенно воскликнула Виндра. – Это мой дворец, и я не буду забиваться в нору, как заяц.

– В тебе говорит глупая гордыня, – сказала маленькая девушка. – Подумай о том, какого рода бандиты атакуют твой дворец. Неужели ты думаешь, что твоя «голубая кровь» защитит тебя от них?

– Да, ты права. И ты тоже подвергаешься опасности. Даже бандиты знают, что за тебя (и за твою сестру тоже) может быть получен выкуп, как только они узнают, кто я такая.

– Узнают, кто ты такая, а? – раздался голос от двери комнаты, и Виндра подскочила от ужаса.

– Кандар! – выдохнула она. Гордость помогла ей стоять прямо и с вызовом, но она не смогла удержаться от того, чтобы не отступить на шаг в сторону, когда князь, с жестокими, холодными глазами, ввалился в комнату, сжимая в руке окровавленную саблю. Позади него в коридоре теснились солдаты в шлемах и тюрбанах, держа в руках окровавленное оружие. Он наклонился и поднял с пола вуаль, которую она надевала во время танца, и задумчиво помял ее в руках.

– Возможно, ты считаешь себя знатной женщиной, – сказал он. – Возможно, что ты даже являешься знаменитой леди Виндрой, хорошо известной за свой острый ум и блистательное общество знаменитых поэтов, художников, философов и знати, которые собираются в ее дворцах? Ну что ж, всем уже давно известно, что леди Виндра пала жертвой в Гимелеях, когда дикий варвар украл ее, возможно, навстречу ее гибели или рабства.

– Что ты можешь получить от этого фарса? – требовательно спросила Виндра, но ее слова оборвались, когда она увидела, что шестеро покрытых вуалью женщин, одетых в плотные сари из шелка, вошли в комнату. И вместе с ними в комнату вошел Пританис. Ухмыльнувшись, немедиец облокотился спиной к стене и скрестил руки на груди.

– Боги добры сегодня ко мне, девка, – сказал он, – так как я нашел в Гвандиакане никого другого, как самого князя Кандара, которому было весьма приятно узнать о местонахождении некоей женщины недалеко от него. За безымянную шлюху был предложен целый увесистый кошелек с золотом – со ста золотыми! – и я мог только согласиться и принять его щедрость.

Раздражение мелькнуло на лице Кандара, но в целом было очевидно, что он даже не обращал внимания на присутствие Пританиса.

– Подготовьте ее, – приказал он. – Подготовьте их обеих. Я не откажусь еще от одной мелочи, когда ее приносят мне на подносе.

– Нет! – вскрикнула Виндра. Она извернулась, чтобы убежать, но прежде чем она успела сделать три шага, три женщины в вуалях бросились к ней и повалили ее на пол. Уголком глаза она заметила, что остальные три женщины удерживали Чин-Коу. Отчаяние заполняло ее душу. Отчаянно, зная бесполезность своих попыток, она все же сопротивлялась, но женщины держали ее в руках, срывая с нее остатки одежд с уничтожающей ее гордость легкостью. Даже когда она оказалась полностью обнажена, они не дали ей возможности встать на ноги и потащили по полу свою извивающуюся жертву, бьющуюся в отчаянных попытках высвободиться. Они силой поставили ее на колени у ног Кандара, и его пристальный взгляд пронзил ее и пробрал холодом до костей, подавляя ее последнюю попытку к сопротивлению. Чин-Коу стояла в таком же положении рядом с ней, тоже обнаженная и всхлипывающая от ужаса, но Виндра не могла отвести глаз от Кандара.

– Тебе это так даром не пройдет, – прошептала она. – Я не какая-то безымянная...

Ты и есть безымянная, – щелкнул он ее, как бичом, своими словами. – Я уже сказал тебе, что леди Виндры больше нет (он медленно закрепил вуаль на ее лице крошечной серебряной застежкой)... а вместо нее появилась новая наложница, новое добавление к моей пардхана. Я думаю, что я назову тебя Мириам.

– Твоя сестра, – выдохнула Виндра. Ей было нетрудно танцевать с вуалью на лице, но сейчас ей, казалось, было тяжело дышать. – Я освобожу Алину. А...

От его сильной пощечины ее лицо дернулось влево.

– У меня больше нет никакой сестры! – прорычал он.

– А как насчет моего золота? – внезапно потребовал Пританис. – Девка теперь твоя, и я хочу получить свою оплату.

– Разумеется.

Кандар снял кошелек с пояса и швырнул его в руки безносому.

– Теперь ты удовлетворен?

Пританис жадно раскрыл шелковые завязки кошелька и высыпал с десяток золотых монет себе на ладонь.

– Я удовлетворен, – сказал он довольно. – Если бы только Конан мог видеть...

Его слова оборвались стоном, когда сабля Кандара вошла ему по рукоять в грудь. Золото со звоном посыпалось на пол, когда он схватился за лезвие обеими руками. Кандар спокойно встретил неверящий, недоуменный взгляд немедийца.

– Ты смотрел на непокрытые вуалью лица двух женщин из моей пардхана, – пояснил он. Лезвие его сабли легко выскользнуло из рук умирающего человека, и Пританис рухнул лицом вниз на свое золото. Лицо Виндры было суровым, когда она собирала остатки своего мужества.

– Убить своего наемника и забрать назад золото – это так похоже на тебя, Кандар. Ты всегда был глупцом и червяком.

Его мрачный взгляд заставил ее понять, что это было последними остатками ее мужества. Она стиснула зубы усилием воли, чтобы встретить его мрачный взгляд.

– Он видел твое лицо без вуали, – сказал князь, – и кхитаянской женщины тоже, и потому он должен был умереть, чтобы моя честь осталась незапятнанной. Но он честно заработал свое золото, и никто не может назвать меня вором. За эти слова тебя отхлестают плетьми, а также еще раз за каждое из нанесенных мне оскорблений.

– В моих жилах течет кровь Кшатриев, – сказала Виндра. Она говорила больше для себя, как бы отрицая все случившееся, но никто, казалось, даже не заметил этого.

– Это был последний из твоих странных попутчиков, – продолжал Кандар. – Остальные уже убиты. Все до единого мертвы.

Стон раздался из груди Виндры. Крошечная, слабая надежда, которая еще теплилась у нее в душе, теперь исчезла, надежда на то, что великан варвар спасет ее из лап Кандара, и теперь вся ее жизнь действительно рухнула, как карточный домик под дуновением ветра.

– Ты никогда не сломаешь меня, – прошептала она, и знала пустоту этих слов даже до того, как они сорвались с ее губ.

– Сломать тебя? – сказал с издевкой Кандар. – Ну, конечно же, нет. Но впереди, несомненно, должно быть небольшое обучение покорности и послушанию. Небольшое обучение, которое слегка пощиплет твою неумеренную гордыню.

Виндра хотела с вызовом покачать головой, но его глаза удерживали ее, как змея, гипнотизирующая птицу.

– Завтра тебя посадят на лошадь, и ты будешь «одета», как в эту минуту, после чего эту лошадь проведут по улицам Гвандиакана, так что все смогут увидеть красоту моего нового приобретения. Уведите их! – рявкнул он женщинам-служанкам.

Виндра пыталась гневно и вызывающе крикнуть, но она знала, когда ее тащили к лошадям, что это был вой полного отчаяния, когда он прокатился по гулким коридорам ее дворца.

Глава 20

Сидя за длинным столом из грубо оструганных досок в углу таверны, Конан вспомнил о Султанапуре, когда он поправил капюшон своего темного плаща, одолженный у дворецкого во дворце Виндры. Капюшон низко опускался на лоб, закрывая его лицо. Таверна, где он сидел, была не из лучших, с земляным полом и колченогими стульями. Не зная, что ему делать в городе без того, чтобы не привлекать любопытных взглядов прохожих своей высокой фигурой, Конан осушил одним длинным глотком половину большой кружки дешевого вина.

Остальные посетители таверны были вендийцами, хотя они стояли далеко от богачей и знати Гвандиакана. Носильщики и погонщики буйволов, от которых пахло соломой и кожей животных, подмастерья каменщиков в туниках, запачканных пятнами сухой штукатурки. Неопределенного вида и не поддающиеся вообще никакому описанию мужчины в тюрбанах склонились над своим вином или говорили приглушенными, негромкими голосами, бросая быстрые взгляды своих черных глаз вокруг, опасаясь, чтобы их не подслушали. Запах кислого вина смешивался с духами и благовониями, и тихий гул голосов не мог окончательно покрыть звон колокольчиков на запястьях и лодыжках проституток; масляными, призывными глазами, которые бродили по таверне. В отличие от своих товарок на Западе, они носили платья и сари, покрывающие их с шеи до самых лодыжек, но зато эти одежды были сделаны из самогопрозрачного газа, который абсолютно ничего не скрывал. Однако сегодня у девиц было совсем немного клиентов, и обычная фривольность, легкость и непринужденность таверны отсутствовали в этот день. В воздухе висела напряженность, которая была темнее, чем ночь за стенами таверны. Киммериец был далеко не единственным человеком, который скрывал свое лицо. Конан махнул рукой, чтобы ему принесли еще вина. Служанка, одетая в платье, которое было чуть темнее, чем одеяния проституток, принесла ему кувшин вина, взяла монету и поспешила назад, не сказав ни слова, явно желая снова возвратиться в свою нору и спрятаться там, не привлекая лишнего внимания. Зга атмосфера страха и взвинченного напряжения чувствовалась во всем городе с момента его прибытия и стала еще более напряженной, по мере того как сгущались сумерки. Солдаты все еще не успели забиться в норы, как преследуемые охотниками лисицы, и доставляли арестованных, в тюрьму форта, которая стояла в центре Гвандиакана. Но даже солдаты чувствовали настроение мрачной толпы людей. Патрули теперь часто насчитывали до ста человек, и они передвигались так настороженно, как будто ожидали атаки в любой момент. На улицах, когда еще было светло, было много разговоров и слухов, и киммерийцу было нетрудно узнать о людях, которых он хотел найти. Он быстро узнал местоположение дворца Карима Сингха, один из тех нескольких, что стояли к востоку от города и где, как говорили, остановился Карим Сингх. Однако, прежде чем он успел пройти сто шагов, он узнал, что вазам остановился в другом дворце, а еще через пятьдесят шагов – в третьем, и все они находились на изрядном расстоянии друг от друга. На каждом перекрестке он узнавал новые слухи. Говорили, что чуть ли не в половине дворцов в Гвандиакане остановился Карим Сингх. Некоторые говорили, что в городе остановился и Найпал, и называли каждый дворец в городе, где он якобы находится в эту минуту, а некоторые даже утверждали, что колдун соорудил невидимый дворец за одну ночь, в то время как другие утверждали, что колдун наблюдает за городом сверху, сидя на облаках. Под конец раздражение завело Конана в таверну. Волна головокружения (которая не имела ничего общего с вином) прошла по его телу. Это уже было не в первый раз за эту ночь. Его глаза помутнели. С мрачным упорством он переборол слабость, и когда его зрение прояснилось, он увидел стоящего перед ним Ордо, который тут же опустился на скамью у его стола.

– Я тебя ищу уже несколько часов, – сказал одноглазый. – Кандар с сотней копейщиков атаковал дворец Виндры и захватил Виндру и племянницу кхитайца, Чин-Коу. Пританис был с ними.

Конан зарычал и швырнул свою глиняную кружку на пол, разбив ее вдребезги. В комнате тут же воцарилась мертвая тишина, и каждое лицо повернулось к нему. Затем, так же быстро, люди снова начали беседовать. Это была не та ночь, чтобы вмешиваться в гневную вспышку незнакомца.

– А люди?

– Несколько царапин, и ничего больше. Мы сумели добраться до лошадей, и Кай-Ше нашла для нас место, где мы сумели укрыться. Это заброшенный храм на улице... как ее там зовут?.. Ах да, что-то вроде Улицы Снов, хотя я думаю, что эти сны должны быть очень невеселыми. День или два отдыха и немного подлечить порезы, и мы подумаем, что можно сделать для спасения девок.

Конан покачал головой, одновременно возражая Ордо и чтобы стряхнуть слабость.

– Мне не нужно день или два. Лучше всего тебе вернуться в этот разрушенный храм. Они понадобятся тебе, если ты захочешь вернуться в Туран.

– О чем ты тут бормочешь? – требовательно спросил его Ордо, но киммериец только хлопнул своего друга по плечу и выбежал из таверны. Пока Конан несся большими прыжками по темной улице, он слышал, как Ордо кричал ему вслед, но он не остановился и даже не повернул головы. Бхалканийский жеребец был оставлен в конюшне недалеко от городских ворот, через которые он вошел в Гвандиакан, и за медную монету, брошенную в руки сторожа, он получил назад своего коня. Городские ворота были массивными, а высотой превышали человеческий рост раз в десять. Они были сделаны из толстых железных плиток очень своеобразной формы и с красивым рельефом и чеканкой. Их было бы нелегко сдвинуть с места, а судя по пыли, которая накопилась у подножия ворот, прошло много лет с тех пор, как их закрыли. Напряженность в городе наложила свой отпечаток и на стражников в тюрбанах и шлемах, стоящих у ворот. Они нервно и настороженно смотрели за ним, ощупывая свои копья, когда он галопом проскакал мимо них в открытые настежь ворота. Единственный клочок информации, который он получил в эту ночь слухов и сплетен, единственный слух, который не изменился (и тот, который он считал наименее полезным из всех слухов и разговоров) был тот, в котором упоминалось местонахождение дворца Кандара. Ярость кипела в нем, но это была холодная ярость. Умереть с мечом в руках было бы намного более предпочтительнее, чем сдаться какому-то яду в его жилах, но сначала ему нужно было освободить женщин. Только когда они будут в безопасности, он сможет позволить себе думать о своих бедах и заботах.

Недалеко от дворца он въехал в рощу деревьев и привязал жеребца к ветке одного из них. Ловкость и хитрость, которым он научился, будучи вором, помогут ему в этом деле больше, чем холодная сталь меча. Дворец князя Кандара, который был даже больше по размерам, чем дворец Виндры, горел в ночи, освещенный светом тысяч ламп и светильников, сверкающий узор переплетенных между собой алебастровых террас, шпилей и куполов. Отражаясь от света ламп, между ними тянулись темные холодные полосы бассейнов, а в промежутке между полосами воды лежали сады и густые подстриженные кустарники с розой и шиповником, которые заполняли пространство перед дворцом и подходили к самым его стенам. Распустившиеся цветы наполняли темноту мириадами душистых запахов, к которым примешивался терпкий, сладковатый запах духов из дворца. Духи и запахи цветов не очень интересовали Конана, но кустарники очень помогли ему, скрыв его бесшумное приближение. Он был сейчас всего лишь одной из тысяч многочисленных теней, не больше. Пальцы, приспособленные к тому, чтобы карабкаться по скалистым острым утесам его родных киммерийских гор, находили щели и выбоины в казалось абсолютно гладкой поверхности больших мраморных блоков, и он лез по стене дворца так же хорошо, как иной поднимался бы по лестнице.

Вскарабкавшись на широкую стену, Конан распластался на ней и наблюдал за дворцом, пытаясь уловить все его детали – небольшие дворы с журчащими фонтанами, искусно сложенные, покрытые орнаментом высокие башни, рвущиеся к небу, и проходы в колоннадах, освещенные лампами с горящим маслом или жиром. Лампы и светильники были сделаны из изумительной работы чеканного золота. Затаив дыхание, он вперился в фигуру человека в желтой с красным одежде, идущего между колоннами рядом с другим, одежда которого, казалось, была из темно-серого шелка. Рука Конана непроизвольно легла на рукоятку меча. Это был Карим Сингх. И если боги не забыли его, Найпал был вторым человеком. Он с сожалением вздохнул и отпустил рукоять меча, наблюдая за двумя мужчинами, которые вскоре исчезли из вида. Женщины, сказал он самому себе. Женщины должны быть его первой задачей, все остальное – потом. Вскочив на ноги, он побежал по стене. Высота была главным в этом деле, как научили его города Немедии и Заморы. Человек, который находился на самой верхней части здания, часто не привлекал ничьего внимания, даже если он явно не должен был находиться там. Кроме того, поднимаясь на самые высокие части здания, означало то, что каждый шаг делал человека гораздо ближе к земле и к его пути к спасению.

Спасение было особенно важно для него в эту ночь, особенно для двух женщин, если не для него самого. Карнизы, фризы и тысячи замысловатых узоров из камня и алебастра помогали великану киммерийцу без труда скользить по крыше. Скользнув сквозь узкое окно у самого основания крыши, он очутился в душной темной комнате. Он на ощупь убедился, что находится в кладовой, в которой лежали ковры и постельные принадлежности. Узкая дверь вела в коридор, который был освещен тусклым светом бронзовых светильников. Здесь не было золотых и серебряных украшений и дорогих гобеленов и ковров, это были помещения слуг, располагавшиеся в верхних этажах дворца. Из некоторых комнат до него доносилось храпенье. Бесшумный и мрачный, как охотящийся дикий кот, Конан осторожно ступал по полу длинного коридора, а затем стал спускаться вниз по лестнице. Другие звуки донеслись до него из другой части дворца, звуки, которые ни с чем другим нельзя было спутать, – топот людей, музыка флейт и цитар. Густой звон гонга печально отозвался эхом во дворце. Киммериец почти не обращал на них внимания, его глаза и уши внимательно следили за происходящим, так как легкая тень или неосторожный шаг могли сказать ему, где находится человек, который мог поднять тревогу. Он искал спальные покои, в этом он был абсолютно уверен. Из того, что он знал о Кандаре, можно было сделать вывод, что его первым желанием будет остановиться в комнате с женщинами, и ему безусловно будет приятно навестить их несколько раз, когда они будут ожидать со страхом его возвращения. Вполне возможно, что он все еще находился там. Конан очень надеялся на это. Карим Сингх и Найпал, несомненно, улизнут от него в эту ночь, но по крайней мере он сумеет рассчитаться с Кандаром. Первые три спальные комнаты, которые он обнаружил, были пустыми, хотя золотые светильники давали мягкий ровный свет в ожидании тех, кто должен в них появиться позже.

Когда он, однако, вошел в четвертую, только шестое чувство (которое ничем рациональным нельзя было объяснить) заставило его прыгнуть вперед и покатиться по полу, избежав лезвия меча, который обрушился на то место, где он только что стоял. Конан тут же вскочил на ноги с мечом в руке, и яростный удар заставил его противника отскочить, как кошка, назад. Киммериец уставился на своего врага, так как он еще не видел такого человека прежде, даже в этой странной, загадочной стране. Украшенный и защищенный носовой перегородкой шлем с толстым, острым металлическим стержнем наверху сидел на голове незнакомца. Его темное, безжизненное и ничего не выражающее лицо было очень странным. Его доспехи были сделаны из толстой кожи, покрытой бронзовыми пластинками. Длинный прямой меч был в его руке, покрытой металлической перчаткой, и еще один, более короткий кривой меч был в другой, левой руке. Воин передвигался с быстротой и держал оружие в обеих руках уверенно, что говорило о большом, долголетнем опыте.

– Я пришел, чтобы освободить только женщин, – сказал Конан угрожающим голосом.

Если он сумел бы заставить своего противника обменяться с ним несколькими словами, тот, возможно, не сумел бы сообразить того, чтобы подать сигнал тревоги, пока они сражались бы друг с другом.

– Скажи мне, где они находятся, и я не убью тебя.

Молчаливая атака воина заставила его резко поднять свой меч, защищаясь. И это действительно была защита, сообразил ошеломленный киммериец. Его длинный меч сверкал и метался так же быстро, как и всегда, но это была только отчаянная попытка не допустить, чтобы его противник поразил его своим мечом. Впервые за всю свою жизнь он столкнулся с человеком, который двигался быстрее, чем он сам. Удары мечей, которые наносились с быстротой атакующей змеи, следовали один за другим и заставили его отступить. Зарычав, он решился на хитрость, продолжая отражать удары врага и одновременно нанося ему удар кулаком в лицо зажатой в нем рукоятью эфеса. Воин в странных доспехах был отброшен назад, и столик, украшенный орнаментом, разлетелся вдребезги при его падении, но прежде чем Конан успел сделать один шаг, чтобы продолжить свою атаку, воин пружинисто вскочил на ноги. Конан встретил его в середине комнаты, и искры от их мечей, ударяющих друг о друга, образовали смертоносное кружево в темноте комнаты. Киммериец обрушил всю свою ярость – на Кандара, Найпала и Карима Сингха – и вложил всю свою силу в эту атаку, отказываясь на этот раз отступать. Сильным ударом он обрушил меч на врага и почувствовал, как лезвие прошло через плоть и кости, но даже в эту минуту он вынужден был уклониться от удара, который чуть не попал ему в лицо. Приготовившись к обороне, Конан почувствовал, как волосы зашевелились у него на голове. Его последний удар остановил противника (да так оно и должно было случиться, когда его кривой меч лежал теперь на ковре, вместе с рукой, сжимавшей его), но это была явно только временная передышка. Безжизненное лицо даже не изменило своего выражения, и его темные глаза даже не посмотрели на отрубленную кисть левой руки. Из его раны не пролилось ни одной капли крови.

Колдовство, подумал киммериец. Внезапно молчание, с которым сражался его противник, приобрело новое жуткое качество. И снова началась смертоносная схватка. Если этот колдовской воин знал, как сражаться двумя мечами одновременно, то и одним мечом он действовал не менее уверенно. Конан отражал каждый быстрый удар, но и его собственные выпады отражались воином без труда. Киммериец знал, что он сможет теперь сравняться с противником, одним мечом на один, но как долго плоть смертного сможет удержаться против колдовства?

Внезапно отрубленная рука врага ударила Конана по голове с силой, которую он считал просто невозможной, опрокинув его на спину, как ребенка. Теперь наступил его черед лежать на спине, на обломках стола, но прежде чем он успел подняться, атакующий противник уже навис над ним. Конан отчаянно пытался отразить удар меча, который мог развалить его череп надвое. Его рука, шарящая вокруг, нашла в обломках стола рукоять какого-то оружия, и он нанес им удар по врагу, вонзив острое лезвие по самую рукоятку. Его противник извернулся, как змея, и лезвие прошло через его кожаные доспехи, скользнув сквозь ребра. Темный воин рухнул на Конана, как будто его кости расплавились и превратились в труху. Конан быстро отпихнул от себя тело воина и вскочил на ноги, держа наготове свой собственный меч, опасаясь какого-то подвоха. Но покрытая кожаными доспехами фигура осталась неподвижной – глаза воина остекленели. Конан с изумлением посмотрел на оружие, которым он поразил врага, и, выругавшись, чуть было не уронил его на пол. Это был короткий меч, но рукоять его была такой большой, что годилась, скорее, для двуручного меча. Рукоятка и лезвие оружия были сделаны из какого-то странного серебристого металла, который мерцал странным потусторонним светом. Отвратительный запах заставил его ноздри дернуться и, он снова выругался. Это была вонь от разложения. Труп его врага под кожаными доспехами уже наполовину сгнил, и белые кости проглядывали сквозь гнилое, разложившееся мясо. Заколдованный воин был сражен явно заколдованным оружием. Часть его мозга говорила ему, чтобы он выбросил эту жуткую вещь, в то время как другая шептала, что это оружие может быть полезно против такого колдуна, как Найпал. Колдунов всегда было гораздо труднее убить, чем других людей. Сунув свой меч в ножны, он быстро оторвал кусок шелка от покрывала на постели и обмотал им серебристый кинжал, сунув его себе за пояс. Пока он это делал, Конан услышал множество топочущих ног, приближающихся к комнате. Опрокинутые разбитые столы, разбросанные ларцы и разбитые зеркала и хрусталь были молчаливыми свидетелями того, что схватка была не такой уж бесшумной. Бормоча проклятия, он поспешил к окну, как раз вовремя, потому что как только он очутился на карнизе, около двадцати вендийских солдат ввалились в комнату. И снова алебастровые украшения помогли ему ползти по стене здания, но позади себя он услышал тревожные крики. Он стал карабкаться вверх, схватившись за балюстраду, чтобы вскочить на балкон... и замер при виде еще одной дюжины солдат в шлемах и тюрбанах. Копье просвистело рядом с ним, и Конан отпрянул назад, так как обе его руки были заняты. Даже спружинив и согнув колени, он почувствовал силу и шок от приземления, которые сотрясли все его тело. Еще больше голосов выкрикнули крики тревоги, и тяжелый топот сапог послышался слева и справа от него. Копье просвистело у него над головой и вонзилось, дрожа, в землю, всего в одном метре от него. Он подпрыгнул в воздухе, отскочив от стены, и еще одно копье впилось в землю на то место, где он только что стоял. Согнувшись чуть ли не наполовину, он побежал к саду, который был разбит между отражавшимися в свете факелов бассейнами, слившись с одной из сотен теней.

– Стража! – раздались громкие голоса. – Стража! Обыщите сады! Найдите его!

Конан наблюдал за ними от самого края деревьев, и его зубы оскалились в злом рычании. Солдаты бегали вокруг дворца, как муравьи из разворошенного муравейника. Похоже, что в эту ночь ему не удастся больше попасть во дворец. Боль пробежала по его телу, и мышцы свело спазмой, заставив его перегнуться пополам. Широко раскрыв рот и хватая судорожно воздух, он силой воли заставил себя распрямиться. Его рука сжала покрытую шелком рукоять странного оружия.

– Я еще жив, – прошептал он, – и я не умру, пока не придет мой час.

Производя не больше шума, чем ветер, гоняющий сухие листья, он растворился в темноте.

* * *
Найпал уставился, не веря своим глазам, на свою спальню, превращенную в обломки, делая все, что возможно, чтобы не обращать внимания на страшную вонь от разложения, которая висела удушливым смрадом в воздухе. Крики солдат, ищущих непрошеного гостя, не дошли еще до его ушей. Только то, что было сейчас в этой комнате, имело значение и было реальностью, и такой, которая наполнила холодом его живот от страха и раскалывала его виски от головной боли. Он все еще с жутким восхищением смотрел на воина в кожаных доспехах. Череп ухмылялся ему из-под старинного шлема. Кости и труха – вот все, что осталось от его воина. Его воина, который не мог быть убит. Первый солдат армии, которая не могла погибнуть. Во имя всех богов, как это могло случиться? С усилием он оторвал свой взор от скелета в кожаных доспехах, но неизбежно его глаза упали на длинный золоченый ларец, который лежал на боку среди обломков слоновой кости, которая была столиком, открытый и пустой. Пустой! Обломки искусно вырезанной слоновой кости были единственным, что осталось от оправы колдовского зеркала, предупреждающего об опасности, а от самого зеркала остались одни осколки. Крякнув, он наклонился, чтобы подобрать с десяток осколков зеркала, лежащих на полу. Однако в каждом осколке, независимо от его размера, отражалось лицо человека, лицо, которое теперь уже не менялось. Он с удивлением изучал это мрачное лицо на осколках, его густую гриву черных волос, удерживаемых кожаным ремешком, его странные глаза цвета сапфира и суровое, злое рычание варвара, обнажившее его зубы. Колдун знал, кому принадлежит это лицо. Человеку, который называл себя Патилом. Но зеркало, даже его осколки, могли показывать только то, что угрожало его планам. Неужели «простой» варвар мог это сделать? Смог разбить стекло и украсть оружие демона? Убить того, кого было невозможно убить? Осколки зеркала выпали из пальцев Найпала, когда он прошептал слово, которому не верил, не хотел верить. «Пан-кор».

– Что ты сказал? – спросил его Карим Сингх, входя в комнату.

Вазам старался не смотреть на жуткий скелет в кожаных доспехах, лежащий на полу.

– Ты выглядишь очень изможденным, Найпал. Слуги Кандара наведут здесь порядок, а его солдаты найдут и рассчитаются с этим чужаком. Тебе надо отдохнуть. Я не хочу, чтобы ты рухнул без сил, прежде чем ты сможешь служить мне, как своему царю.

– Мы должны выступать немедленно, – сказал Найпал.

Он потер виски кончиками пальцев. Напряжение этих последних дней уже стало показываться на его лице, и ему теперь пришлось сделать большое усилие над собой, чтобы изобразить подчинение.

– Скажите Кандару, чтобы он собрал солдат.

– Я тут кое о чем думал, Найпал. Какое будет иметь значение, если мы подождем несколько дней? Скоро начнутся дожди, и кусающие мухи, говорят, не так жалят после дождей.

– Глупец! – зарычал колдун, и челюсть Карима Сингха отвисла. – Ты будешь служить мне, как царь? Если ты будешь ждать, ты не будешь царем, ты будешь пищей для собак!

Взор Найпала снова упал на осколки стекла.

– И скажи Кандару, что нам нужно больше солдат. Скажи ему, пусть оголит гарнизон форта, если нужно. Что касается твоих «страшных» мух, то обычное легкое заклинание сумеет справиться с ними.

– Губернатор не очень надежен и нервничает, – сказал дрожащим голосом Карим Сингх. – Он повинуется, но я знаю, что он не поверил моим доводам о том, что надо арестовать детей-беспризорников. Зная напряженное настроение в городе, он может отказаться выполнить этот приказ, и даже если он повинуется ему, он, без сомнения, пошлет гонцов в Айодхью, к Бандаркару.

– Не бойся Бандаркара. Если ты и должен бояться кого-нибудь...

Голос Найпала был мягким, но глаза его горели таким огнем, что Карим Сингх отступил на шаг назад и, казалось, с трудом дышал.

– Скажи губернатору, что если он бросит мне вызов, я иссушу его плоть, отстегаю его плетьми и брошу его на улицу с отрезанным языком, как бродягу, чтобы он мог увидеть, как его жен и дочерей продадут в бордели. Скажи ему это!

И вазам Вендии побежал, как послушный, покорный слуга. Найпал снова с усилием вернул свой взор к осколкам стекла, повторяющим сотней изображений лицо варвара.

– Ты не сумеешь победить, пан-кор, – прошептал он. – Я еще одолею тебя и выйду из боя победителем.

Глава 21

Ордо был прав, когда говорил об улице Снов, подумал Конан, впервые увидев ее в бледном сером свете рассвета. Его жеребец медленно шел по грязной дороге, пробираясь между грязными лужами нечистот и отбросов, поросших сорняком и чертополохом. Дома были как черепа, смотревшие пустыми глазницами окон на прохожих. Крыши просели на многих домах, и еще больше крыш рухнуло от времени внутрь, ломая сгнившие стропила. Стены скособочились и накренились, а многие просто рухнули на землю и лежали кучей щебня и кирпича, обнажив внутренние помещения, заселенные крысами и тараканами.

Время от времени оборванные, крадущиеся фигуры появлялись у дверей или пробегали по улице позади него. Люди на улице Снов напоминали суетящихся мышей и крыс, сидящих в своих норах, опасающихся высунуть свой нос на улицу, на солнечный свет. Вонь от гниения и плесени наполняла воздух. Да уж, сны здесь действительно были ужасные, подумал Конан. Ужасные, кошмарные сны. Ему было нетрудно найти заброшенный храм. Это было здание с куполом, в котором зияли большие отверстия, сквозь которые порхали голуби. Когда-то колоннада из восьми флейтообразных мраморных колонн стояла перед входом в храм, теперь же три из них лежали, поваленные, на земле. Две колонны разлетелись на куски по всей улице, и сорняки буйно росли, покрывая густой растительностью края обломков. От третьей колонны остался один толстый обломок. Часть внешней стены также рухнула, обнажив то, что когда-то было похоже на мраморные блоки, но на самом деле было камнем, покрывающим обычные глиняные кирпичи. Отверстие в стене было достаточно широким, чтобы внутрь помещения мог въехать человек верхом на лошади. Ничто не напоминало ему о присутствии контрабандистов, но мрачный интерьер помещения говорил о том, что им было нетрудно здесь спрятаться. Или даже количество людей, превышающее отряд Ордо в десять раз. Конан обнажил свой меч. Ему пришлось наклонить голову, когда он въехал внутрь сквозь темную зияющую брешь в стене. Он очутился в большом зале, в котором царил полумрак. Треснувшие плитки пола были покрыты пылью, сломанными кирпичами и щебнем. Толстые колонны и столбы, подпирающие потолок, были сделаны из дерева, но уже наполовину сгнили от времени. В самом дальнем углу помещения находился мраморный алтарь. Его края потрескались и были сбиты, но какому богу он был посвящен – сказать было невозможно. Прежде чем жеребец успел сделать три шага вперед, Ордо появился перед ним, выйдя из-за одной из деревянных колонн.

– Уже давно пора тебе появиться здесь, киммериец. Я уже почти решил, что на этот раз тебе пришел конец.

Энам и Шамил тоже вышли из укрытия с луками наготове. У обоих были свежие повязки на голове и на руке.

– Мы не знали, что это был ты, – сказал молодой туранец. – В следующей, дальней комнате на костре жарятся голуби, так что закуси, если ты проголодался.

– Мы попытались утаить запах голубей от нежеланных гостей, – сказал, сплюнув, Энам. – Люди здесь, как настоящие змеи. Они готовы наброситься на любого человека с едой, как стая голодных злых крыс.

Конан кивнул и спрыгнул с седла. Как только он коснулся ногами пола, он вынужден был удержаться за кожаное стремя, чтобы не упасть; боль и головокружение не вернулись, но их место заняла слабость.

– Я не видел еще таких людей, как они, – сказал он. – В Туране или Заморе от нищего до обитателя дворца – немалое расстояние, но здесь... Здесь, судя по всему, это как две непохожие друг на друга страны.

– Вендия – страна резких контрастов, – сказал Канг-Хоу, приближаясь с тыльной части полуразрушенного здания.

– Она похожа на дыню, гниющую изнутри, – сказал Конан.

– Это слива, которая уже перезрела и которую давно пора сорвать.

Слабость уже почти прошла.

– Возможно, когда-нибудь я вернусь сюда с армией за своей спиной и сорву ее.

– Многие уже так говорили, – ответил кхитаец, – но кшатрии все еще правят здесь. Простите мою поспешность, но Ордо сказал мне, что вы были во дворце Кандара в эту ночь. Вы не нашли там мою племянницу? Или леди Виндру?

– Я не сумел их найти в этот раз, – сказал мрачно Конан. – Но я сделаю это прежде, чем мне придет конец.

Лицо Канг-Хоу не изменило своего обычного выражения, и все, что он сказал, было:

– Хасан говорит, что нужно вытащить голубей из огня. Он сказал, что их надо съесть, пока мясо не остыло.

– У этого человека сердце, наверное, сделано из камня, – пробормотал Ордо, когда остальные контрабандисты последовали за кхитайцем к костру.

– М-да, он довольно крепкий человек для купца, – согласился Конан.

Он развернул шелк на странном оружии, которым он убил воина во дворце Кандара, и передал его другу.

– Что ты думаешь об этом?

Ордо широко разинул рот, когда шелковая материя упала на пол, обнажив серебристое лезвие, мерцающее в темноте помещения.

– Колдовство! Как только я услышал об этом твоем колдуне, я должен был сразу же повернуть лошадь в противоположном направлении.

Его единственный глаз прищурился, когда он внимательно вгляделся в оружие.

– Это оружие не имеет никакого смысла, киммериец. Рукоять двуручного меча для короткого лезвия?..

– Этот клинок поразил человека или какую-то вещь, которую не мог задержать мой меч, – сказал Конан.

Одноглазый вздрогнул и поспешно обернул шелк вокруг меча.

– Я ничего не хочу знать об этом. На, держи.

Он пожевал губами, когда киммериец снова сунул его себе за пояс, и сказал:

– Я так и не знаю, что случилось с Гурраном. Как ты провел целую ночь без его лекарства?

– Я провел ее отлично и куда лучше, чем раньше, когда я пил эту гадость, – хмыкнул Конан. – Пошли. Я так голоден, что смогу съесть дюжину этих голубей. Пора съесть парочку птичек прежде, чем они исчезнут в желудках наших друзей.

В задней части храма находились две большие комнаты без окон; в одной из них не было крыши. В этой комнате и был разведен костер, другая комната была использована как стойло. Энам и Шамил сидели на корточках перед огнем, жадно глотая куски поджаренного голубя. Кхитаец ел куда более аккуратно, в то время как Хасан сидел, нахмурившись, облокотившись на стену спиной и обхватив ноги коленями и как бы зло рыча на весь мир.

– Где Кай-Ше? – спросил Конан.

– Она ушла задолго до первых лучей солнца, – сказал Ордо с набитым ртом, – чтобы узнать, что еще происходит в городе.

– Я уже вернулась, – сказала Кай-Ше, стоя у двери в комнату, – и снова узнала много и мало. Мне потребовалось некоторое время, чтобы вернуться, потому в городе очень опасно и люди озверели, как животные. Разъяренные толпы бродят по улицам, и бандиты используют хаос, чтобы грабить и насиловать. Так как я – женщина и была без сопровождающего, меня дважды чуть не атаковали.

– Ты передвигаешься совершенно бесшумно, – похвалил ее Конан. Он мог поклясться на что угодно, что те люди, которые «чуть ли» не атаковали ее, могли забыть об этом навсегда... если они вообще остались в живых после этого.

– Так что ты узнала из многого и немногого сегодня?

Все еще одетая в свое вендийское платье, Кай-Ше неуверенно взглянула на Канг-Хоу, который просто вытер губы шелковой салфеткой и ждал.

– На рассвете, – начала она медленно, – Карим Сингх вступил в город. Вместе с ним в городе появились колдун Найпал и князь Кандар. Они забрали солдат из форта, увеличив число своих солдат почти до тысячи, и покинули город, отправившись на запад. Я слышала, как один солдат говорил, что они пошли к Лесам Гендали. Сундуки, которые тебя так интересуют, были упакованы на вьючных мулах, которых они взяли с собой.

Несколько секунд Конана раздирала неопределенность и неуверенность. Карим Сингх и Найпал могут спастись от его мести. Было невозможно наверняка сказать, как много времени у него осталось, прежде чем яд полностью охватит его тело. И в то же время он знал, что была только одна возможность и только одно решение.

– Если они взяли с собой такое количество солдат, – сказал он, – то очень небольшое количество солдат сможет остаться во дворце Кандара, чтобы сторожить Виндру и Чин-Коу.

Глаза Кай-Ше опустились к полу, а ее голос стал простым шепотом.

– С ними были две женщины, покрытые вуалями, но полностью обнаженные и привязанные к седлам мулов. Одна из них была Чин-Коу, другая – вендийской женщиной... Прости меня, дядя. Я видела ее, но ничего не могла сделать.

– Тут нечего прощать, – сказал Канг-Хоу, – так как ты не допустила никакого промаха. Любой промах в этом случае – только мой.

– Возможно и так, – тихо сказал Конан, – но я думаю, что обе женщины очутились в лапах этих зверей только по моей вине. И это значит, что я должен сделать все, чтобы спасти их. Я не имею права просить любого из вас идти со мной на это дело. Не говоря уже о том, что на пути к их спасению стоит тысяча солдат, вы также знаете, что в этом деле замешан колдун, а он будет там, куда я направлюсь.

– Не будь глупцом, – зарычал Ордо, а Энам добавил:

– Береговое Братство не бросает своих в беде. Пританис никогда этого не понимал, но я понимаю, и очень хорошо.

– У него в руках Чин-Коу! – вырвалось у Хасана. – Неужели вы думаете, что я буду сидеть здесь сложа руки, в то время как Митра знает, что он может сделать с ней?

Казалось, он готов был сразиться с Конаном.

– Что касается меня, – сказал Канг-Хоу, мягко улыбнувшись Хасану, – она, конечно, всего-навсего моя племянница.

Лицо молодого туранца залилось краской смущения.

– Это вопрос семейной чести.

Шамил нервно засмеялся.

– Ну что ж, я не буду единственным, кто останется здесь. Я хотел приключений, и никто не может сказать, что это маленькое приключение.

– Тогда нам пора отправляться в путь, – сказал Конан, – прежде чем они успеют удрать от нас.

– Терпение, – сказал серьезно и строго Канг-Хоу. – Леса Гендали находятся на расстоянии десяти лиг отсюда, а тысяча людей путешествует гораздо медленней, чем шесть человек. Пусть же нас не постигнет неудача из-за отсутствия подготовки. В лесах множество жалящих мух, но я могу приготовить мазь, которая поможет нам.

– Мухи? – пробормотал Ордо. – Жалящие мухи? Колдуна для нас недостаточно, киммериец? Когда мы покончим с этим, ты должен мне за этих мух.

– Возвращение в Гвандиакан может быть опасным делом, – посоветовала Кай-Ше, – Вскоре в городе начнется бунт. На расстоянии одной лиги от леса есть, по словам людей, колодец; когда-то это было место остановки для караванов, в старые времена, но с тех пор он давно заброшен. Там я буду поджидать вас с едой и одеждой для Чин-Коу и Виндры. И с новостями о том, спокойно ли в городе. Я нарисую для вас карту.

Конан знал, что они были правы. Как часто он сам (в свои былые дни, когда он был вором) насмехался над другими, когда они недостаточно подготавливались к делу – и в результате их ожидала неудача?.. Но сейчас он только мог стиснуть зубы и заскрипеть ими от раздражения и бессильного гнева, что ему приходится снова ждать, хотя бы и несколько минут. Время и знание того, что яд все еще находится в его жилах, давили на него. Но он должен был увидеть Виндру и Чин-Коу свободными (а Карима Сингха и Найпала – мертвыми), прежде чем он сам умрет. Он поклялся себе в этом именем Крома.

Глава 22

Когда он ехал на лошади среди высоких деревьев Лесов Гендали, Конан не был уверен в том, что мазь Канг-Хоу была не хуже, чем укусы жалящих мух, которых она должна была отгонять. В ней, правда, не было никакого неприятного запаха, но ощущение от ее прикосновения было таким, как если бы его окунули в ванну с нечистотами. Лошадям, которых помазали этой мазью, она нравилась не больше, чем людям. Он хлопнул одну из мух, которая не испугалась даже едкой мази (укус насекомого был похож на раскаленную иглу, которую ему воткнули в руку), и скорчил физиономию, увидев несколько маленьких роев, которые окружали их крошечный отряд. Если вдуматься, возможно, эта мазь была не такой уж и плохой.

Покров леса вздымался и часто смыкался листвой над их головой. Многие деревья достигали в высоту более тридцати – тридцати пяти метров. Их высокие толстые ветви были покрыты густой листвой, почти не пропуская внутрь солнечный свет, а тот, который все же пробивался сквозь них, казалось, был зеленоватого оттенка. Стаи длинноногих юрких обезьян прыгали с дерева на дерево, цепляясь за лианы и ветви. Казалось, что тысячи «ручьев» коричневой шерсти перекатывались по деревьям во всех направлениях. Многочисленные стайки пестрых птиц (у некоторых из них были длинные, очень красивые разноцветные, переливающиеся, как у фазанов, хвосты) громко кричали с высоких веток, в то время как другие перелетали, как красивые цветные молнии на фоне зеленой листвы вверх и вниз.

– В степях Заморы нет таких мух, – проворчал Ордо, хлопнув себя по щеке. – Я мог бы быть сейчас там, вместо того чтобы быть здесь, если бы у меня была голова на плечах. В степях Турана тоже нет таких мух. Я мог бы быть там...

– Если ты не заткнешься, – пробормотал Конан, – то единственное место, где ты будешь, это где-нибудь рядом с этой прогалиной. И ты будешь мертвецом, скорее всего, оставшись лежать там, где ты упадешь, на объедение мухам. Или ты думаешь, что солдаты Кандара глухие?

– Они не услышат ничего, кроме ветра и этих проклятых Митрой птиц, – ответил одноглазый, но замолчал.

Если говорить начистоту, то Конан не знал, насколько близко (или далеко) от них находятся вендийцы. Тысяча человек оставили бы тропу, которую невозможно было бы не заметить, но земля была влажной и болотистой, впитывающей воду, как губка. Почва была скользкой от тысяч лет медленного, непрерывного гниения, и следы в такой почве было невозможно отличить от тех, что были сделаны пять часов тому назад или пять минут назад. Однако киммериец знал, что день уже почти закончился, так как он уже не мог больше видеть солнца. То, что они потратили изрядное количество времени на езду, делало это очевидным, и зеленоватый свет уже тускнел. Конан не думал, что солдаты смогли бы идти в темноте. Внезапно он резко осадил лошадь, заставив и остальных сделать то же самое, и напряженно вглядывался в то, что находилось впереди них. Громадные блоки из камня, заросшие плющом и диким виноградом, толщиной в руку взрослого мужчины, образовали широкую стену высотой до двадцати метров. Стена тянулась на север и юг, насколько ее мог охватить глаз в сумеречном зеленоватом свете. Прямо перед ним вырос вход с двумя башнями справа и слева, хотя сами ворота, которые когда-то закрывали его, давно уже исчезли. Свидетельством того, что с тех пор, когда стояли эти ворота, прошло много веков, было громадное баньяновое дерево, которое выросло прямо посередине. Киммериец видел и другие тени зданий среди буйной растительности, поглотившей крепость и город, массивные руины среди деревьев. И тропа, ведущая внутрь крепости, шла именно через эти ворота.

– Неужели они проведут здесь ночь? – спросил Ордо. – Даже сами боги не знают, что может скрываться в таком месте.

– Я думаю, – сказал медленно Канг-Хоу, – что это может быть то место, куда они собирались идти.

Конан взглянул на него с любопытством, но щуплый купец больше ничего не сказал.

– Тогда мы пойдем вперед, – сказал киммериец, соскочив с седла. – Но мы оставим лошадей здесь.

Он продолжал говорить, увидев, что рты его друзей протестующе открылись.

– Человеку куда легче будет спрятаться, если он пеший, а мы должны быть как хорьки, прячущиеся в кустах. В этом месте – тысяча вендийских солдат, не забывайте об этом.

Это сразу отрезвило их. Оставить хотя бы одного человека с животными, решил Конан, будет хуже, чем бесполезно. Это уменьшит их небольшой отряд на одну саблю, а человек, оставшийся позади, не сможет сделать ничего, если вендийский патруль появится перед ним. Они все войдут одновременно в город. Конан с мечом в руке был первым, кто вошел в старинные ворота. Ордо шел следом за ним. Энам и Шамил прикрывали тыл со стрелами, лежащими наготове на тетивах их луков. Стоявший в середине отряда Канг-Хоу казался безоружным, но киммериец мог поклясться на что угодно, что метательные ножи купца лежали наготове в его длинных рукавах. Конан видел разрушенные города и прежде, некоторые были покинуты много веков назад, другие – даже более тысячи лет. Некоторые стояли на вершинах гор, пока земля не затряслась и не похоронила их. Другие стояли в пустыне, под вечными ветрами, которые медленно точат камни, так что тысячу-две лет чьи-то глаза смогут увидеть только обломки камней и подумают, что эти камни – всего лишь игра природы, напоминающая творение человека. Однако этот город был совсем иным, как будто какой-то жестокий бог, не желающий ждать, пока город медленно разрушается дождями и ветром, приказал лесу атаковать и поглотить все созданное человеком. Если они и шли по остаткам улицы, было совершенно невозможно сказать, действительно ли это была улица города, так как грязь, пыль и тысячи всевозможных растений покрыли все вокруг, и деревья росли на каждом шагу. Большая часть города вообще исчезла под ковром растительности, и не оставалось ни одного знака, что тут некогда находился большой могущественный город. Только самые массивные здания сохранились – дворцы и храмы. И даже они сражались с лесом, заранее зная, что эту битву они проигрывают. Колонны храма были настолько густо покрыты плющом и лианами, что только их регулярность и равномерное расположение говорили о их существовании вообще. В одном месте мраморные плитки дворцового портика заросли корнями гигантского дерева, в другом – стена из белого алебастра, теперь уже зеленая от плесени и мха, накренилась от растущего под ней другого массивного дерева. Шпили лежали, поваленные, на земле, и обезьяны, весело вереща, резвились на треснувших куполах храмов и дворцов, когда-то сверкающих позолотой, а теперь обвитых зеленью, лишайниками и лианами. Все в отряде чувствовали давящее напряжение и подавленность, исходившие от руин, но ни Конан, ни Канг-Хоу не позволили себе дать это почувствовать, по крайней мере внешне. Киммериец просто не мог себе позволить такую роскошь, как слабость в эту минуту. Время было дорого, да и кроме того, он не был уверен, что у них его осталось достаточно. Он брел по руинам в сгущающихся сумерках, напряженно вглядываясь в окружающую местность, его глаза пытались пронзить зеленые сумерки и тени, лежащие впереди.

И вот впереди показалось кое-что. Огни. Сотни рассеянных, разбросанных огней, сверкающих в сумерках таинственного леса, как гигантские бабочки. Конан почти ничего не видел с земли, но ближайшие лианы, как лестницы, свисали с балкона здания, которое когда-то, вероятно, было дворцом. Сунув меч в ножны и привязав колдовской меч за спину, киммериец стал карабкаться по одной из самых толстых лиан наверх. Другие последовали за ним так же ловко, как и обезьяны в лесу. Присев на корточках позади позеленевшей от времени и мха балюстрады, Конан внимательно вглядывался в огни. Это были факелы, установленные на вершине копий и шестов, воткнутых в землю, и они образовывали большой круг. Большая группа всадников-вендийцев окружала каждый факел, спешившись и нервно ощупывая рукоятки своих мечей, одновременно напряженно вглядываясь в стену растительности и леса, окружающую их. Как ни странно, ни одно из насекомых не было привлечено светом факелов.

– Похоже, что их мазь действует лучше, чем твоя, кхитаец, – пробормотал Энам, хлопнув себя по лбу и расплющив еще одного слепня.

Все остальные молчали. Всем было ясно, что охраняли солдаты. Большое кольцо факелов окружало здание, которое было более массивным, чем все, которые Конан видел до сих пор в мертвом городе. Покрытые колоннами террасы и огромные купола вздымались на высоту, которая превышала в два раза самые высокие деревья-великаны в лесу, и в то же время многие большие деревья, в свою очередь, тянулись из щелей в этих террасах, превращая громадный комплекс зданий в маленькую гору.

– Если они находятся там, – сказал мягко Ордо, – то как, во имя Девяти Адов Зандру, мы найдем их в этом месте? Тут не меньше ста лиг коридоров и больше помещений, чем может сосчитать человек.

– Они находятся здесь, – сказал Канг-Хоу. – И я боюсь, что мы найдем там больше, чем только этих людей.

Конан резко посмотрел на купца.

– Ты знаешь то, чего не знаю я, не так ли?

– Я ничего не знаю, – ответил Канг-Хоу, – но я очень многого опасаюсь.

После этих слов он схватился за лиану и стал спускаться вниз. Конану ничего больше не оставалось делать, как только последовать за ним. Очутившись на земле, киммериец снова возглавил отряд. Две женщины были с Кандаром, а Кандар, вне всякого сомнения, был с Каримом Сингхом и Найпалом. В этом громадном здании, сказал Канг-Хоу, и несмотря на все отрицания и отговорки, Конан был уверен, что этот человек что-то знает.Ну что ж, будь что будет, подумал он. Между рядами солдат большие щели, в которые легко проникнуть, и можно было бы легко избежать тех немногих солдат, которые на конях патрулировали около факелов. Кусты и ползучие растения росли в щелях между мраморными блоками громадной лестницы дворца и приподняли плитки широкого портика у его основания. Высокие бронзовые двери стояли широко раскрытыми, покрытые толстыми листьями и корнями плюща, которые говорили о многих веках, с той поры когда их сдвинули с места. С мечом в руке Конан пошел вперед. Позади себя он услышал тихие, хриплые звуки, когда его друзья открыли рот от изумления, но он знал, что послужило им причиной, и поэтому даже не оглянулся. Его глаза смотрели прямо перед ним. От огромного портала широкий проход, выложенный красными плитками с золотыми листьями, шел между толстыми колоннами к огромному центральному залу под куполом, который вздымался в высоту. Киммериец подумал, что высота купола была не меньше ста метров. В самом центре этого зала стояла мраморная статуя, нетронутая временем. Кожа Конана покрылась гусиной кожей, а по спине побежал холодок при виде кожаных доспехов этой фигуры, которые были вырезаны с большой детальностью, чтобы жизненность статуи была абсолютно совершенной. Однако вместо шлема с носовой перегородкой сияющая корона увенчивала громадную голову.

– Неужели это золото? – вырвалось у Шамила, когда он уставился на статую.

– Думай о том, что надо делать в эту минуту, – зарычал Ордо, – иначе ты не проживешь достаточно долго, чтобы думать о золоте.

Однако его глаза также блестели, как если бы он подсчитал вес этой короны до легкого пера.

– Я думал, что это была только легенда, – выдохнул Канг-Хоу. – Я надеялся, что это была только легенда.

– О чем это ты тут говоришь? – требовательно спросил Конан. – Это уже не первый раз, когда ты даешь нам понять, что ты знаешь что-то об этом городе. Я думаю, что пора рассказать нам всем, что тебе известно.

На этот раз кхитаец согласно кивнул.

– Две тысячи лет назад Орисса, первый царь Вендии, был похоронен в склепе, построенном в его столице, городе Махарастра. В течение пяти веков после его смерти ему поклонялись, как богу, в храме, который был построен на месте его гробницы и где была сооружена большая статуя Ориссы с золотой короной на голове. По преданию она была сделана из корон и скипетров всех царств и стран, которые он покорил. Потом в войне за трон Махарастра была захвачена одной из враждующих стран, разграблена и покинута жителями. С течением времени само место, где находился город, было забыто. До этого момента.

– Это все очень интересно, – сказал сухо Конан. – Но это не имеет никакого отношения к тому делу, из-за которого мы очутились здесь.

– Напротив, – сказал ему Канг-Хоу. – Если моя племянница погибнет, если мы все погибнем, то прежде, чем это случится, мы должны остановить Найпала, иначе он развяжет мешок с дьявольскими силами, с тем, что находится в гробнице под храмом. Легенда, которую я слышал, говорит очень смутно об ужасе, который не должен быть выпущен на свободу, но предсказание, пророчество связано с ним. И я помню эти слова: «...Армия, которая не может погибнуть, снова пойдет в поход в тот момент, когда окончится само время и настанет страшный суд Богов».

Конан взглянул на каменные доспехи статуи и покачал упрямо головой.

– Я пришел сюда, чтобы освободить женщин, это главное. А потом я разберусь с Найпалом и теми двумя.

Сапоги, дробящие камушки, послышались слева от него в зале, и киммериец резко извернулся с мечом, который как будто сам просился ему в руки. Вендийский солдат с выпученными от боли глазами схватился за нож в его горле и медленно осел на каменный пол. Канг-Хоу поспешил к мертвецу и вытащил свой метательный нож из его горла.

– Кхитайские купцы, похоже, крепкие орешки, – сказал скептически Ордо. – Возможно, мы должны включить его в долю, когда будем делить эту корону.

– Сначала то, что надо сделать в этот момент, – хмыкнул Конан. – Помнишь?

– Я не говорю, что надо забыть о женщинах, – проворчал одноглазый, – но почему бы нам заодно не прихватить с собой и корону?

Конан не обратил внимания на его слова. Он куда больше интересовался тем, откуда пришел этот солдат. Только одно отверстие (и оно находилось близко от трупа) вело к ступеням, ведущим вниз, в подвальные помещения храма. У самого основания этих ступеней он видел маленький огонек, похожий на факел.

– Спрячьте вендийца, – приказал он. – Если кто-то начнет искать его, они сразу поймут, что рана на его груди нанесена отнюдь не обезьяной.

Нетерпеливо поигрывая мечом, он ждал, пока Хасан и Энам унесут труп в темный коридор и вернутся назад. Не говоря ни слова, он стал спускаться в подземелье по широким ступеням.

Глава 23

Вгромадном помещении с высокими потолками глубоко под храмом, когда-то посвященном Ориссе, Найпал снова задержался в своих приготовлениях, чтобы взглянуть с напряженным ожиданием и нетерпением на проход, на дверь, ведущую к его власти. Многие двери вели в это помещение, и тысячи переходов и тоннелей пересекались по несколько раз в лабиринте под храмом. Эта огромная мраморная арка, на каждом камне которой были начертаны символы колдовства и заклинаний, была загорожена гигантской массой того, что казалось на первый взгляд гладким камнем. Это действительно было похоже на камень, но меч отскакивал от стены, как от стали, и оставлял даже меньше царапин на ней, чем на металле. А весь проход к гробнице, который был не менее ста шагов в длину, был закрыт адамантиновой массой, как говорила старинная карта, начертанная Масроком. Колдун покачнулся от усталости, но сладкий запах успеха, который был так близко, заставил его идти вперед, подавляя даже страшную головную боль. Он расположил пять корасани на их золотых треножниках на краях аккуратно вычисленного актагона, который он начертил на мраморных плитках пола углем, приготовленным из сожженных костей девственниц. Установив самый большой из гладких черных камней на треножнике, он широко развел руки в черных рукавах и начал нараспев читать первое заклинание:

– Кама-ин да-эль! Да-ин-вар хой-лар! Кора мар!

Все громче и громче звучало его заклинание, отражаясь эхом от стен, звеня колоколами в ушах, раскалывая болью череп. Карим Сингх и Кандар зажали свои уши ладонями и застонали. Две женщины, полностью обнаженные (если не считать их вуалей), сидели у стены, связанные по рукам и ногам, и выли от боли. Только Найпал держался и не издал ни одного стона, наслаждаясь реверберацией, которая коснулась даже его костей. Это была музыка силы. Его Силы. Огненные полосы метнулись с самого большого корасани к остальным камням, а затем с маленьких камней – к своим пылающим собратьям, образовав октаграмму ослепительно сияющего огня. Воздух между горящими струями пламени дрожал и перекатывал волнами, как будто пламя было растянуто до толщины газовой материи, и все оно гудело и трещало от ярости.

– Ну вот – сказал Найпал. – Теперь охраняющие гробницу демоны, Сивани, отгорожены от этого мира, пока они не будут вызваны по имени.

– Все это замечательно, – пробормотал Кандар. Но в действительности зрелище колдовской силы Найпала весьма умерило его дерзость и заносчивость. – Но каким же образом мы попадем в гробницу? Мои солдаты не смогут пробить тоннель через эту стену. Сможет ли пламя твоих камней расплавить то, что чуть не сломало лезвие моей сабли?

Найпал уставился на человека, который должен был возглавить армию, которая была похоронена в гробнице в ста шагах от них (или, по крайней мере, человек, о котором мир будет думать, что он ее возглавляет), и наблюдал с удовлетворением, что его самоуверенность съежилась еще больше. Колдуну не нравились те, кто не мог сосредоточить свои мысли на главном. Настойчивость Кандара в том, что женщины должны были наблюдать момент триумфа – его триумфа! – раздражала Найпала. В эту минуту Кандар был нужен ему, но (Найпал уже решил про себя это) в будущем ему придется заменить Кандара кем-то другим. А Кандар... Ну что ж, он сделал свое дело, и его гибель будет тихой и незаметной. Этот надменный петух уже давно раздражал колдуна. По крайней мере, Карим Сингх, стоявший в эту минуту с пепельным от страха лицом, покрытым бисеринками пота, был более послушен и внимателен. Вместо того чтобы ответить на его вопрос, Найпал спросил его острым как бритва тоном:

– Ты уверен, что мои приготовления выполнены тобой, как я приказал? Телеги, наполненные беспризорными детьми, должны уже прибыть сюда в эту минуту.

– Они прибудут, – ответил мрачно Кандар. – Скоро. Я послал своего телохранителя, чтобы он убедился в этом, не так ли? Но на это требуется время, чтобы собрать столько телег. Губернатор может...

– Молись, чтобы он выполнил только то, что ему приказано, – прорычал Найпал.

Колдун потер свои виски. Все его замечательные планы теперь брошены в водоворот спешки и импровизации из-за этого проклятого пан-кора. Он быстро схватил последние четыре корасани из ларца из черного дерева и поставил их на золотые треножники. Они были так близко от тюрьмы демона, что вполне сгодятся для того, чтобы вызвать его. Он был достаточно осторожен и поставил треножники на большом расстоянии от остальных пяти камней, чтобы они не пересекли их своими лучами. Резонанс мог оказаться в этом случае смертельным. Но резонанса не будет, не будет никакой ошибки. Этот проклятый голубоглазый варвар, это порождение демона будет побеждено.

– Э’лас элойхим! Марраф савиндай! Кора мар! Кора мар!

* * *
Конан был очень рад лучам света, струившимся от дымных факелов, каждый из которых мерцал в темноте. В подземелье было больше сотни темных тоннелей, образовывающих громадный лабиринт, в котором было легко заблудиться, но факелы делали его дорогу более легкой и указывали ему путь. И в конце этого пути было то, что он искал. Внезапно киммериец напрягся. Позади него послышался топот ног. Множество стучащих по камню сапог.

– Они, должно быть, нашли тело, – сказал Ордо и бросил гневно-презрительный взгляд на Энама и Хасана.

Конан поколебался только одну секунду. Оставаться здесь означало попасть в одним богам известно какую переделку.

– Рассыпаться, – приказал он. – Каждый должен найти свою дорогу, как может. И пусть удача самого Ханнумана будет с нами всеми.

Великан киммериец подождал только до того момента, пока его товарищи не исчезли в каждом из темных тоннелей, а потом выбрал сам один из них. Последние искорки света потухли позади него. Он замедлил свои шаги и пошел медленнее, ощупывая гладкую стену и осторожно ступая ногами на пол тоннеля, который он уже больше не видел. С мечом в руке он шел, вытянув вперед лезвие своего оружия, и как бы пронзая им плотную темноту. Внезапно, густая темнота перестала быть таковой... На мгновение он подумал, что это просто следствие того, что его глаза привыкли к перемене освещения, но потом он понял, что впереди снова появился источник света. Источник, который приближался к нему. Прислонившись спиной к стене, он ждал его приближения. Медленно, но верно источник света становился все ближе и ближе, и было ясно, что он горит как факел. Фигура человека становилась все четче и четче. Но в руке его был не факел (хотя он и нес его так же, как факел), а скорее всего то, что было похоже на металлический стержень, увенчанный пылающим шаром. Челюсть Конана сжалась при виде этого явного колдовства. Но человек, приближающийся к нему, был не похож ни на одного из тех, кого он видел во дворце Кандара, он не был похож на того, кто, как он думал, был Найпалом. Но он сразу же узнал его, когда незнакомец остановился, вглядываясь в темноту перед собой, как бы чувствуя присутствие Конана. Это был Гурран, но Гурран, чей возраст уменьшился чуть ли не наполовину. Ему было не больше пятидесяти лет на вид.

– Это я, гербариус, – сказал киммериец, отступив от стены, – Конан. И у меня есть к тебе несколько вопросов.

Человек, который уже не был таким старым, отшатнулся и уставился в недоумении на него.

– Ты действительно сумел получить один из этих кинжалов? Как?.. Впрочем, это не имеет значения. Этим оружием я смогу поразить демона, если нужно. Дай его мне!

Часть шелковой материи, должно быть, развернулась от ходьбы, понял Конан, и обнажил слабо мерцающий металл серебристой рукояти. Он снова покрыл материей оружие.

– Мне оно нужно, гербариус. Я не буду спрашивать о том, каким образом ты стал моложе и как ты сделал свой «факел», но что ты делаешь здесь, в эту минуту? И почему ты бросил меня умирать от яда после того, как мы очутились в самом центре Вендии?

– В тебе нет никакого яда, – пробормотал нетерпеливо Гурран. – Ты должен отдать мне кинжал. Ты не знаешь, насколько опасно это оружие.

– Никакого яда? – Конан сплюнул. – Он мучил меня уже не один день. Я не провел даже одной ночи без боли, которая выворачивала наизнанку мой желудок, и мои мышцы горели огнем, как от пытки. Ты сказал, что ищешь противоядие, но ты оставил меня там – умирать!

– Глупец! Я дал тебе противоядие еще в Султанапуре! Все, что ты чувствовал после этого, – это просто твое тело пыталось избавиться от настоек, которые я давал тебе, чтобы ты думал, что ты все еще отравлен.

– Зачем? – спросил Конан.

– Потому что ты был нужен мне. Мое тело было слишком дряхлым, чтобы предпринять в одиночку это путешествие, но как только я увидел содержимое этих сундуков, я знал, что должен это сделать. Найпал собирается выпустить на свободу величайшее зло и страшную дьявольскую силу, и только я один могу остановить его. Но я должен получить этот кинжал!

Расширенные глаза Гуррана предупредили Конана так же, как и то, что свет в тоннеле стал ярче. Киммериец присел на корточки, быстро уйдя влево, после чего извернулся, как змея, и выбросил вперед лезвие своего меча. Вендийский тулвар рассек воздух над его головой, но его собственный меч впился до середины лезвия в живот врага. Умирающий солдат упал, а двое его товарищей, бегущих со всех ног к нему, прыгнули сверху на Конана. Могучий киммериец схватился с ними в свете их упавших факелов. Гурран исчез вместе со своим магическим факелом. Конан и оба солдата катались, ревя от злобы, по полу. Один из вендийцев закричал от боли, когда факел, лежащий на полу, зажег его одежду, а потом снова дико крикнул, когда лезвие кинжала вонзилось ему в спину. Руки Конана сомкнулись, как клещи, на шее солдата, который убил своего приятеля, в темноте приняв его за противника. Треск переломанных позвонков шеи был громким, сухим звуком в темной тишине подземелья. Но Конану не нужно было много света, чтобы подняться на ноги. Он без колебания развернул шелк, покрывающий странную материю, и взглянул на диковинное оружие. Гурран назвал его кинжалом, но какая чудовищная рука могла использовать его, подумал с недоумением киммериец. И оно могло убить демона. Какого демона? Но для какой бы руки или предназначения не было сделано это серебристое оружие, его мерцающее сияние было тусклым, но достаточным светом в темноте тоннеля, хотя этот свет был жутким голубым мерцанием, на который было нелегко смотреть. С его помощью Конан поднял с пола свой меч и снова медленно двинулся по тоннелю. Вскоре он услышал голоса, гулко отдававшиеся эхом в других проходах. Он с большим трудом определил их направление и мрачно пошел к ним.

* * *
Гром потряс помещение, и обсидиановая блестящая форма Масрока возникла в центре огненной клетки. Пятеро из восьми рук держали серебристое оружие и выглядели абсолютно идентичными, и все же было похоже, что их использовали совсем недавно. Эта мысль пульсировала в глубине человеческого мозга и шептала о жестокости и смерти. Карим Сингх и князь Кандар отступили от гигантской фигуры демона, хотя он и не мог коснуться их. Связанные женщины, казалось, окаменели от ужаса и шока при виде этого чудовища.

– Ты слишком тонко разрезал материю, о Человек! – загремел Масрок. Его рубиновые глаза метнулись к горящей пентаграмме, и этот взор, казалось, был нервным. Впрочем, возможно, это только показалось? – Задержка на один удар человеческого сердца, и остальные демоны бросились бы на меня. Кто тогда служил бы тебе, о Человек?

– Масрок, я приказываю тебе... – начал было Найпал, когда с десяток вендийских солдат ворвались в зал.

– Князь Кандор! – закричал один из них. – Кто-то сумел...

– Ты осмеливаешься прерывать меня? – завыл Найпал. Он произнес слово, которое заставило содрогнуться даже его самого, и молния сверкнула с самого большого из корасани. Одинокий вскрик пронзил воздух, и копоть, только отдаленно напоминая солдата, который закричал, упала на каменный пол. Солдаты с тюрбанами на голове и тулварами в руках бросились прочь из зала, крича от ужаса. Карим Сингх и князь Кандар пытались заговорить одновременно.

– Я не люблю, когда моих солдат убивают просто так, под руку! – крикнул зло Кандар.

– Донесение, должно быть, было важным! – вторил ему вазам.

Оба они плотно сжали зубы, когда темные глаза Найпала повернулись к ним.

– Умрет тот, кого я считаю нужным умертвить, и важно будет то, что я считаю важным. Вот это важно!

Колдун снова переключил свое внимание на демона, который равнодушно наблюдал за происходящим.

– Ты откроешь мне дорогу к гробнице, Масрок. Мне безразлично, как ты это сделаешь.

– Находясь в этой клетке? – ответил Масрок с остатками прежнего сарказма.

– Открой ее! Сейчас же!

На мгновение красные глаза демона встретились с глазами цвета черного дерева, и звук, который издал демон, заставил содрогнуться человеческую плоть. Однако это длилось только одно мгновение. Звук перешел в тончайшую вибрацию, которая пронзила уши людей острой болью, после чего его вообще не стало слышно. И в то же время двигающиеся челюсти Масрока говорили о том, что он продолжал свой зов. Внезапно его зов был услышан. В зале были... было что-то. Что именно и сколько их находилось в зале, было просто невозможно сказать, так как было даже больно и страшно смотреть на них прямо и даже беглый взгляд не мог дать точного описания существ, так как их тела передвигались, не останавливаясь ни на секунду. Это были словно тени, но жуткие, страшные тени, которые могли бы вызвать кошмары на всю жизнь у увидевшего их человека. Клыки, с которых капала слюна и шипела на камне, как расплавленное железо, и тонкие как иглы шипы, напоминающие хрустальные иглы. Отражающиеся в свете факелов пластины их чешуи и крылья чудовищ, которые, казалось, растягивались в бесконечность, – все это производило жуткое впечатление. Казалось, что их тела, когти и крылья уходили далеко-далеко отсюда (гораздо дальше, чем стены этого зала, это уж наверняка). Кандар стоял с посеревшим лицом, дрожа почти так же сильно, как и женщины, которые извивались в своих путах и выли от страха и отчаяния. Губы Карима Сингха двигались быстро и молчаливо; Найпал вдруг с некоторым удовлетворением и весельем понял, что вазам читает молитву. Колдун также понял, что жуткие чудовища, столь страшные для человеческого глаза, послушно склонились перед Масроком, который пригвоздил их к месту своим огненным взором. Возможно, подумал колдун, он вызвал и держал на цепи более могущественные силы, чем планировал вызвать. Это только усилило его желание вернуть демона в темницу, которую он делил с остальными своими собратьями. Человеческие черепа, служащие орнаментом Масроку, застучали друг о друга, когда он поднял одно из своих серебристых пылающих копий и указал им на забитый странным камнем проход. Жуткие существа бросились к адамантовой глыбе и стали царапать ее когтями, кусать и пожирать большие куски камня своими страшными острыми зубами. Масса дьявольских созданий постепенно, медленно прогрызала камень, оставляя за собой щель, достаточно большую, чтобы в нее вошел человек.

– Очень впечатляюще, – произнес чей-то голос от одного из входов в зал.

Найпал резко повернулся, готовый произнести слово, которое бы снова бросило молнию в дерзкого человека с одного из корасани, и казалось, что сердце в его груди превратилось в кусок льда от ужаса.

– Заил Бал, – выдохнул он и широко раскрыл рот. – Ты ведь мертв!

– Ты никогда не поверишь своим глазам, Найпал, – сказал незнакомец, – когда ты хочешь верить только тому, что хочешь видеть. Разумеется, у тебя есть на это причина. Ты видел, как меня унес раджайе прямо на глазах у царя и придворных. – Темные глаза Заил Бала сузились. – И многие из моих амулетов были хитро подменены или заворожены. И все же я сумел убить всех напавших на меня демонов, хотя и не без труда для себя, это правда, это стоило мне немало. Я очутился на берегах Вилайета в дряхлом теле старика и слишком старым, чтобы пройти даже одну лигу.

Его огненный взор упал на заключенного в клетку Масрока, который молчаливо смотрел на смертных людей, а потом на проход, в котором исчезли дьявольские создания.

– Ты неплохо справлялся со своими делами в мое отсутствие, ученик. Я не мог найти это место до моего... м-мм... происшествия.

– Я больше не являюсь твоим учеником, – зарычал Найпал. – Я – придворный маг! Я – повелитель!

– Ты – повелитель? – Голос Заил Бала был сухим и жестким. – Карим Сингх может сесть на свой трон, а Кандар может называть себя генералом, но армия, которая лежит там, внизу, будет сражаться для меня, Найпал, а не для тебя. Демон будет служить мне.

Глаза Найпала метнулись к корасани. Неужели он осмелился на это? Он даже не подозревал, что Заил Бал тоже искал место гробницы Ориссы, и этот факт поднял много неприятных гипотез. Ему не стоит рисковать тем, что бывший придворный маг, возможно, тоже знал заклинание власти. Стоит ли ему также рисковать вступить в борьбу с ним, не зная наверняка этого факта? Ну что ж. Если один из них начнет произносить слова заклинания, то другой тоже сделает это. Природа этих камней такова, что они могли подчиняться только одному повелителю. Если ни один из колдунов не сумеет достаточно быстро получить контроль над ними, оба мага погибнут, как, впрочем, и все живое в радиусе десятка лиг. Найпал отнюдь не собирался забирать с собой в могилу своего противника. Ему нужна была победа, а не гибель.

– Ты сказал, что твое тело было дряхлым, – сказал внезапно Карим Сингх, и голос его задрожал, – однако ты выглядишь моложе меня. Тебе не больше, чем сорок лет. Я хорошо помню тебя, и ты был старше, чем сейчас, когда...

Его голос прервался, когда Заил Бал усмехнулся в ответ на эти слова. На этот раз его смешок был сухим, как песок на могиле.

– Да, я моложе, чем я был раньше, и я стану еще моложе в будущем. Ну, а как насчет тебя, Найпал? Не страдаешь ли ты от страшного утомления, которое не может излечить даже крепкий сон? Нет ли у тебя головной боли у висков, раскалывающей на куски череп?

– Что ты сделал? – прошептал Найпал, и потом закричал те же слова: – Что ты сделал?!

Второй колдун засмеялся, когда заговорил. И в его голосе все еще слышался веселый тон, он явно наслаждался собой.

– Неужели ты думал, что я не оставил никаких связей-ниточек со своим учеником? Они были бесполезны на большом расстоянии, когда я находился в Туране, но как только я пересек Гимелеи... ха-ха... С того момента я мог черпать жизненную силу из твоего тела через эти нити, Найпал, хотя и не совсем так, как это делали раджайе со мной. Ты не станешь стариком. О нет. Просто ты будешь очень усталым. Таким усталым, что ты не сможешь стоять на ногах или даже поднять голову. Но не бойся, что я оставлю тебя умирать, Найпал. Я не сделаю такую вещь с моим преданным учеником. Нет, я дам тебе вечную жизнь. Я брошу тебя в сухое безопасное место, где только бесконечная жажда будет отвлекать тебя от головной боли и укусов крыс. Разумеется, крысы перестанут кусать тебя, когда ты достаточно состаришься и съежишься, как сухой лист. Ты будешь высохшим каркасом, в котором будет теплиться жизнь, пока ты не рассыплешься в пыль. И я могу заверить тебя, что это потребует очень долгого времени.

Найпал не сделал ни одного движения и не произнес ни одного слова во время речи Заил Бала. Этот дурень должен был усыпить его, подумал он. Теперь же ему нужно начать игру. Наступит момент, когда бывший придворный маг ослабит свое внимание, и тогда Найпал начнет читать заклинания тихим шепотом. К тому времени, когда Заил Бал поймет, что происходит, будет уже слишком поздно. Это должно случиться слишком поздно для него. Карим Сингх задохнулся и раскрыл рот, судорожно хватая ртом воздух. Найпал взглянул на стену. Движущаяся масса адских созданий, вызванных Масроком, вернулась из горла прохода, сделанного ими в гробницу.

– Все сделано, о Человек, – произнес восьмирукий демон. – Путь в гробницу открыт.

Глаза всех присутствующих обратились к проходу. Заил Бал прошел мимо клубящегося ужаса, даже не взглянув на него, но не так, как будто ему было страшно смотреть на них, а как если бы он не хотел себя беспокоить такой «мелочью» в этот момент. Даже Кандар и Карим Сингх преодолели страх и подошли ближе. Найпал начал яростно шептать заклинания.

* * *
Сидя на корточках в конце одного из тоннелей, которые вели в подземный зал, Конан прикинул на вес серебристое оружие в своей руке. Кинжал, как его называл Гурран. Или Заил Бал, как он себя называл. И киммериец видел теперь, как близнец этого кинжала был схвачен громадной восьмирукой фигурой. О многом из того, что было сказано в этом зале, можно будет поразмыслить и позже, но было еще кое-что из того, что сказал Гурран – Заил Бал, что было очень важно. Оружие могло поразить демона, и судя по всему, подумал Конан, он имел в виду эту громадную обсидиановую массу. Кажется, его называли Масрок. Возможно, этим оружием удастся одолеть и других демонов. Конан попытался еще раз взглянуть на демонов и понял, что его взгляд остался незамеченным. Их внезапное появление из второго прохода, как раз когда он собирался войти внутрь, пока Заил Бал и Найпал спорили, было своеобразным шоком. Но сейчас все глаза присутствующих впились в проход, ведущий к гробнице, откуда появились эти жуткие создания, и, возможно, он сумеет добежать до женщин, прежде чем его заметят. Что касается того, что случится после этого... С фаталистическим, мрачным чувством он поднял свой меч в одной руке и серебристый кинжал в другой. А потом он должен был задержать погоню, как можно дольше, чтобы женщины сумели спастись. Передвигаясь быстро и бесшумно, он вступил в подземный зал. Его глаза все время перемещались с женщин на остальных. Виндра и Чин-Коу, обнаженные и связанные в лодыжках и запястьях, лежали, дрожа от страха. Их глаза были плотно закрыты. Найпал бормотал что-то себе под нос, наблюдая за остальными людьми, которые смотрели только на тоннель, пробитый демонами. Тоннель вел к армии, как утверждал Гурран, или Заил Бал, так? Армия, о которой говорил Канг-Хоу, армия, которая должна прийти в конце времени? Воины, вроде того, с которым он уже сражался во дворце Кандара? Он не станет терять времени, думая об этих тревогах в эту минуту. Демоны, которые вышли из тоннеля, казалось, смотрели в одну точку – на громадную черную массу, которая висела в воздухе, в центре зала, в то время как она... Конан на секунду задержал дыхание. Эти красные жуткие глаза теперь уставились на него. Он ускорил свои шаги по направлению к женщинам. Если демон выкрикнет сигнал тревоги, он все еще сможет... Массивные руки, держащие длинные пылающие копья, отошли назад. Конан зарычал про себя. Схватив серебристое оружие за рукоять, он метнул длинный кинжал в демона, после чего бросился к женщинам. Огромная вспышка огня и сильный взрыв потряс зал до основания, и Конан приземлился прямо на женщин, когда земля затряслась под его ногами. Ошеломленный, он схватился отчаянно за свой собственный кинжал, наблюдая за жуткой сценой. Люди неуклюже поднимались на ноги там, где взрыв бросил их на землю. Расколотые обломки черных камней лежали в маленьких лужицах расплавленного золота. И Масрок стоял на каменном полу с двумя кинжалами, мечами и копьями в руках.

– Свободен! – громовым голосом закричал Масрок, и с диким воем жуткие создания, которых он вызвал, поднялись к потолку или ушли в камень пола.

Красные, горящие ненавистью глаза сверкнули, посмотрев на Найпала.

– Ты угрожал мне этим кинжалом, о Человек. – Громовой голос был тяжелым и едким от насмешки. – Как я хотел, чтобы ты поразил меня им. Изнутри твой барьер был непреодолимым, но снаружи... Любой неживой предмет мог пересечь его с легкостью, и этот кинжал, созданный демоном, в котором было могущество, о котором ты даже не мог и мечтать, разрушил все твои путы, сковывающие меня. Все!

Сначала надо перерезать ремни на лодыжках, сказал самому себе Конан, когда кинжал очутился в его руке. Женщины могут бежать и с руками, связанными за спиной, если это необходимо.

– Я всегда хотел дать тебе свободу, – сказал хрипло Найпал. – Мы заключили договор.

– Глупец! – зарычал демон. – Ты связал меня, посадил в клетку, сделал одного из Сивани своим слугой. И ты! – Огненные рубиновые глаза пригвоздили к месту Заил Бала, который сделал было попытку юркнуть в один из проходов-тоннелей. – Ты собирался сделать то же самое. Теперь вы оба узнаете, какую цену вы заплатите за то, что осмелились сделать это!

Оба колдуна отчаянно выкрикнули заклинания, но пылающие голубые копья метнулись с рук Масрока, пронзив каждого из колдунов насквозь в грудь. Почти в тот же момент серебристые копья метнулись назад в руки демона, неся на себе все еще живые жертвы. Крики боли прорезали воздух, и их руки бесполезно сжимали копья, пронзившие их и теперь уже ставшие красными от крови.

– Теперь вы будете вечно со мной, дерзкие смертные! – громовым голосом пророкотал Масрок.

Демон закрутился волчком, исчезнув на секунду в темном обсидиановом вихре, пронизанном искорками серебра. Еще через мгновение он снова появился в зале, но на этот раз колдуны уже исчезли. Но по одному свежему черепу свешивалось теперь с каждого из его копий, черепу, чьи пустые глазницы еще говорили о жизни, которая была в них за секунду до этого, и крики колдунов, отдаваясь слабым эхом, как будто с большого расстояния, все еще были слышны здесь.

Перерезав последний ремень, стягивающий запястья женщин, Конан поднял одним рывком женщин на ноги. Стеная и всхлипывая, они прижались к нему, но он оттолкнул их к ближайшему из проходов, в котором мелькал огонек факела. В этом тоннеле был отмеченный мелом путь наружу, тот, который они смогли бы использовать даже без его помощи.

– И ты тоже, – зарычал демон, и Конан понял, что глаза демона теперь смотрели на него.

Не отрывая глаз от чудовища, он начал отступать по направлению к женщинам, но медленно. Если самое страшное случится, то между ним и женщинами будет какое-то расстояние.

– Ты хотел убить меня, жалкий смертный, червяк, – сказал демон. – Ты тоже узнаешь... – Звук, похожий на то, как если бы все ветры мира завыли сквозь лабиринт тоннелей в эту секунду, наполнил громадный зал, но даже легкого ветерка не появилось в помещении. Дикий вой внезапно затих, и два демона, бывших точной копией Масрока, стояли справа и слева от него в зале.

– Предатель! – закричал один из них, и было похоже, как если бы заговорил раскат грома. – Гробница, которая должна быть открыта в конце времени, открылась до этого момента!

Масрок слегка отодвинулся, и его огромная голова дернулась, переводя взгляд с одного демона на другого.

– Убийца! – закричали оба демона одновременно. – Один из Сивани мертв, сраженный рукой другого Сивани!

Масрок поднял свое оружие, приготовившись защищаться. Ни один из демонов теперь не обращал внимания на Конана. Киммериец резко повернулся и поспешил вслед за женщинам, но он обнаружил их стоящими неподвижно у выхода из зала. Кандар стоял перед ними с обнаженным кривым тулваром и не пропускал их дальше. Лицо князя было пепельным и блестящим от пота, а его глаза перебегали с одного демона на другого. Он с трудом сдерживал свой ужас.

– Можешь забирать себе кхитайскую шлюху, – хрипло сказал он, – но Виндра принадлежит мне. Решай быстро, варвар. Если мы останемся здесь, когда начнется их битва, никто из нас не уйдет отсюда живым.

– Я уже решил, – сказал Конан, и его меч метнулся вперед. Дважды сталь ударила со звоном о сталь, и вендийский князь рухнул на каменный пол со страшной рваной кровавой раной на своем горле. – Бегите! – скомандовал Конан женщинам.

Он не смотрел назад, когда они побежали изо всех сил в тоннель. Земля колыхалась и гудела у них под ногами. Битва демонов началась. Звуки боя преследовали их на протяжении всего утомительного бега. Треск молний и удары грома гулко отдавались в лабиринте подземелья. Земля вздрагивала и колыхалась, и песок и камешки стали осыпаться с потолка. Сунув меч в ножны, Конан схватил подмышки обеих женщин и увеличил скорость, стараясь как можно скорее уйти от яркого источника голубого света и от наполненной падающими камнями темноты. Пламя факелов, висевших далеко от них на стенах, колебалось, когда перед ними появились ступени. Он перепрыгивал через три ступени сразу. Массивные колонны в громадном зале дрожали и колебались, а громадная статуя Ориссы качалась и, казалось, рухнет в любую минуту. Не замедлив свои шаги ни на секунду, Конан пробежал мимо высоких бронзовых ворот и слился с темнотой ночи. Снаружи дворца кольцо факелов все еще оставалось на прежнем месте, качаясь по мере того, как земля дрожала и колыхалась, как море в порывах ветра, но солдаты уже убежали. Пятидесятиметровые деревья раскалывались, как будто это были тонкие тростинки. Конан бежал по лесу, пока не зацепился ногой за толстый корень и не свалился на землю вместе со своей ношей. Он не смог подняться сразу, а вместо этого только прижался плотнее к земле, которая сотрясалась и дрожала от волн, как во время землетрясения, но наконец он посмотрел назад. Огромные молнии прорезали небо со стороны храма, подбросив огромные куски камней в воздух и осветив голубыми вспышками беснующийся лес. И купол за куполом, колоннада террас за колоннадой, огромный храм рухнул, осев внутрь, погрузившись в землю, как живое существо. Вспышки молнии осветили руины, которые были теперь не выше деревьев, окружающих их, затем они стали не выше половины деревьев, и наконец всего-навсего холм обломков и щебня остался от некогда могучего храма. И также внезапно, как и начались, молнии погасли. Земля еще раз, как бы в агонии, покачнулась и осталась неподвижной. Конан неуверенно поднялся. Даже холма уже не было перед ним. По правде говоря, перед ним вообще ничего не было, за исключением ровной поверхности земли и щебня.

– Их поглотила земля, – сказал он мягко, – и вход снова закрылся.

Внезапно на его руках повисли обнаженные плачущие женщины, но его мысли были уже заняты совсем другими вещами. Лошади. Похоронены ли демоны вместе с гробницей или нет, он не собирался оставаться здесь достаточно долго, чтобы узнать это.

Эпилог

Конан скакал до самого рассвета, мрачно сжав зубы и думая о том, не встретятся ли на его пути несколько вендийских солдат, которые, возможно, захотят узнать, откуда он появился, или, возможно, спросят о происхождении кавалерийского вендийского седла на его лошади. Это было бы лучше, чем холодное молчание тех, кто шел на лошадях за его спиной – Виндры и Чин-Коу. Он крепко держал в руке поводья их лошадей, и это было необходимостью – иначе эти глупые женщины могли бы отказаться от того, чтобы покинуть лес.

– Ты должен найти нам одежду, – внезапно сказала Виндра. – Я не должна показываться в таком виде.

– Это постыдно и так не подобает нам, – добавила Чин-Коу.

Конан вздохнул. Это был уже не первый раз, когда они предъявляли ему это требование, хотя у них не было ни малейшего представления, как и где он сможет раздобыть им одежду. Они молчали уже больше часа, и это объяснялось тем, что, раздраженный их глупыми жалобами, он отпарировал, что их уже видела как минимум половина жителей Гвандиакана. Он повернулся в седле, чтобы взглянуть на их лица. Лица обеих женщин все еще были покрыты вуалями, но это было единственной их «одеждой». Он уже спросил их, почему они все еще носят их, так как они явно ненавидели эти кусочки материи, но они забормотали, непонимающе глядя на него, что могут быть узнаны людьми, и они пришли в такое сумасшедшее состояние, что кто-то может увидеть их (хотя в лесу было темно, хоть глаз выколи), что он решил больше не поднимать эту тему. Они уставились на него своими темными яростными глазами, пронзая его взором из-под своих вуалей, хотя каждая из женщин сидела прямо в своих седлах, явно не осознавая своей наготы.

– Мы уже почти дошли до старого колодца, – сказал он им. – Кай-Ше должна быть там с одеждой для вас.

– Колодец? – воскликнула Виндра, явно пытаясь спрятаться за высокой лукой седла. – О боже!

– Там могут быть люди! – простонала Чин-Коу, тоже шокированная этими словами.

Прежде чем они сумели соскочить со своих седел и спрятаться (а они уже сделали это один раз), Конан ударил пятками в бока своей лошади, пустив ее в галоп и таща за собой их лошадей, не слушая их стоны и протесты. Стена вокруг старого колодца еще стояла, окруженная деревьями, которые были куда меньшими, чем те, что росли в лесу. Сам же колодец давно уже обрушился. Кусок каменной стены все еще стоял неподалеку от него, возможно, когда-то это было караван-сараем. И рядом с колодцем были люди. Конан улыбнулся, когда пробежал по ним глазами. Ордо и Энам, играющие в кости. Хасан и Шамил, прислонившиеся спиной к стене. Канг-Хоу, пьющий какой-то дымящийся напиток из крошечной чашки, деликатно держа ее в руках, в то время как Кай-Ше сидела на корточках перед костром, над которым висел металлический чайник, попискивающий паром. Одежда их была изрядно потрепана, некоторые из них были покрыты повязками, но они вскочили на ноги с радостными криками при появлении Конана и женщин. Кай-Ше не сказала ни слова, но вместо этого побежала с тюком одежды в каждой руке. Обе женщины, как заметил Конан, соскочили со своих седел и спрятались за своими лошадьми. Он соскочил с коня, оставив их, чтобы они могли спокойно одеться, и пошел встречать мужчин.

– Я думал, что на этот раз тебе уже точно пришел конец, – пробормотал ворчливо одноглазый.

– Но я жив, – засмеялся Конан, – да и все остальные тоже, похоже на то. Наша удача была, в конце концов, не такой уж плохой.

Улыбки исчезли с их лиц, и он нахмурился.

– Что случилось?

– Очень многое, – ответил Канг-Хоу. – Моя племянница доставила нам много новостей. Во-первых, царь Бандаркар убит руками катари. К счастью, принц Джарим Кар сумел объединить знать под командой Бханды Канда, младшего сына Бандаркара. Его короновали вчера, таким образом восстановив порядок. Если взглянуть, однако, на мрачную сторону дела, мой друг ченг-ли, то ты приговорен к смерти особым царским эдиктом, подписанным лично Бхандой Кандой. Тебе ставится в вину участие в заговоре и убийстве его отца.

Конан только недоуменно покачал головой.

– Проклятье! Каким образом появилась на свет эта чепуха?

Кхитайский купец объяснил:

– Одним из первых шагов Джарима Кара после коронации (а похоже, она была проделана в большой спешке) был тот, что он поехал в Гвандиакан с юным царем и всей кавалерией, которую они только смогли набрать. Предположим, что он нашел свидетельство того, что Карим Сингх был вождем заговора и таким образом должен быть арестован и казнен, прежде чем он сумеет поднять мятеж в смутное время. Однако слухи говорят о том, что принц Джарим Кар винит вазама за инцидент, в который были вовлечены двое из его жен. Но какой бы ни была правда, Бханда Кханд и его отряд встретили на своем пути караван, в котором путешествовали мы и вазам. И Алина, служанка и рабыня леди Виндры, дала показания, в которых она заявила, что ее госпожа, бледнокожий варвар по имени Патил строили козни и заговор с Каримом Сингхом и говорили в ее присутствии о том, что хотят убить Бандаркара.

Дикий крик ярости, донесшийся до них, сообщил им, что Виндра только что получила ту же информацию от Кай-Ше. Вендийская женщина выскочила из-за лошадей, сжимая руками наполовину завернутое вокруг себя шелковое сари.

– Я сдеру с нее кожу! Эта дрянь скажет правду, или я вырву ее у нее кнутами!

– Боюсь, что уже слишком поздно для таких действий с вашей стороны, – сказал Канг-Хоу. – Алина (возможно, правильнее мне будет называть ее госпожа Алина) уже получила от царя все ваши титулы и земли. Царский эдикт, который говорит о вас, не только лишает вас всей вашей собственности, но также отдает ей вашу жизнь и дает ей право делать с вами все, что ей угодно.

Виндра молчаливо шевелила губами несколько секунд и вдруг гневно обрушилась на Конана:

– Это все из-за тебя! Ты – причина всех моих бед! И что ты собираешься делать сейчас, а?

– Ты винишь меня? – зарычал Конан. – Я обратил в рабство Алину?

Глаза Виндры чуть не выскочили из орбит от ярости, и он вздохнул.

– Ну, ладно. Я возьму тебя с собой в Туран.

– Туран? – дико вскрикнула она, выбросив патетически вверх обе руки. – Это свиной хлев, недостойный цивилизованной женщины! Это...

Внезапно до нее дошло, что ее движение обнажило ее до пояса. Вскрикнув, она подхватила все еще сползающий с ее тела шелк и побежала к лошадям.

– Женщина, чей темперамент и горячность равняются ее большой красоте, – сказал Канг-Хоу. – И чья хитрость и жажда мести превосходят оба качества.

Конан отмахнулся от его слов. А что же с Гвандиаканом? Будет ли безопасно укрыться в нем в течение одного-двух дней, чтобы прийти в себя?

– Я не думаю, что это будет возможно, – сказала Кай-Ше, присоединившись к ним. – Жители Гвандиакана приняли землетрясение как знак богов, особенно когда они обнаружили, что в городе были собраны телеги, чтобы отправить детей из города в неизвестном направлении. Стена форта рухнула. Горожане ворвались в форт, освободив детей. Солдаты, которые пытались их остановить, были разорваны буквально на кусочки. Джарим Кар обещал разобраться в этом деле и восстановить справедливость, но в настоящий момент солдаты усиленно патрулируют городские улицы,и поверьте мне, что эти патрули очень большие. Я не думаю, что любой чужеземец сможет избежать их пристального внимания.

– Я рад, что они освободили детей, – сказал Конан, – хотя это и не имеет никакого отношения ко мне. Но это также означает, что мы должны ехать к горам отсюда. И чем скорее, тем лучше, мне кажется. А как насчет тебя, Канг-Хоу? Ты тоже попал в черный список?

– Я всего только бедный торговец, – ответил кхитаец. – И потому, вне всякого сомнения, избежал внимания Алины. К моей великой радости и удаче. Что касается твоего путешествия по горам, то боюсь, что не все, кто пришел с тобой сюда, вернутся в Туран. И потому, с вашего позволения...

Поклонившись, он ушел, прежде чем Конан успел спросить его, что это означает, но вместо него к нему подошел Хасан.

– Я должен поговорить с тобой, – сказал молодой туранец. – Наедине.

Все еще хмурясь, не зная, как понимать слова кхитайца, Конан позволил Хасану отойти в сторону. Хасан сунул маленький листок пергамента в руку киммерийца.

– Когда ты вернешься в Султанапур, Конан, доставь это письмо в «Дом Душистых Голубей» и скажи, что это письмо адресовано господину Калиду.

– Ага, так значит, это будешь ты, кто не вернется в Туран, – сказал Конан, вертя в руках квадратный лист пергамента. – И какое же донесение ты посылаешь начальнику шпионов Илдиза? Ты знаешь, кто он такой?

– На улицах Султанапура известно больше, чем думают повелители Турана.

– Но ты не ответил на мой вопрос.

Туранец глубоко вздохнул.

– Я был послан расследовать, есть ли связь между вендийцами и смертью верховного адмирала. Ни один из вопросов, которые я задавал, не имеет к этому отношения, в то же время я уже хорошо знаю, что эта страна настолько погрязла в интригах (которые, в свою очередь, являются частью других интриг и хитросплетений), что точный ответ на это никогда не будет найден. Именно это я написал в письме. Я также написал, что я не нашел никаких подтверждений того, что «рыбаки» Султанапура имеют к этому хотя бы малейшее отношение, и что слухи о том, что северный варвар находился на службе у вендийцев – только слухи и ничего больше. Господин Калид узнает мою руку и почерк и поэтому поймет, что это правдивое донесение. Ты можешь прочитать его, если хочешь. Письмо не запечатано моей печатью.

Конан сунул пергамент в свой кисет-пояс. Для чтения у него еще будет впереди время – как и для того, чтобы решить, навестить ли ему «Дом Душистых Голубей». Но все это он сделает позже.

– Почему ты решил остаться? – спросил он. – Чин-Коу?

– Да. У Канг-Хоу нет никаких возражений против того, чтобы чужеземец вошел в его семью. – Хасан усмехнулся. – После того, как многие годы я пытался избежать этого, кажется, что я все-таки стану торговцем пряностями.

– Будь осторожен, – сказал ему Конан, и в его душе была легкая тревога. – Я желаю тебе добра, но я не думаю, что кхитайцы менее хитрые и скользкие, чем вендийцы.

Оставив молодого туранца, Конан пошел искать Канг-Хоу. Купец сидел у обвалившейся стены колодца.

– Вскоре ты уйдешь из Вендии, – сказал кхитаец, увидев приближающегося Конана. – А как насчет твоих планов пограбить Вендию с армией за твоей спиной?

– Когда-нибудь в будущем, возможно. Но Вендия – странная страна, возможно, слишком скользкая и хитрая для такого простого северянина, как я. Мои мысли начинают скакать в самых разных направлениях, и от них кружится голова.

Канг-Хоу приподнял дугой тонкую бровь.

– Почему это так, о человек, называющий себя Патилом?

– М-мм, это просто отдельные фрагменты, крутящиеся волчком. Странные воспоминания. Валаш, сидящий в «Золотом Полумесяце» в утро того дня, когда был убит верховный адмирал. Очень жесткий крепкий человек, этот Валаш. Он никогда бы не позволил двум таким красавицам, как твои племянницы, покинуть свой корабль, разве что только на невольничий рынок. Если только кто-то не заставил его сделать это, возможно, кто-то припугнул его. Хотя, с другой стороны, ты тоже очень крепкий жесткий человек для того, чтобы называть себя бедным торговцем, не так ли, Канг-Хоу? А твоя племянница, Кай-Ше, она очень способная, талантливая женщина. Например, то, как она оделась и действовала, как вендийская женщина, в Гвандиакане. И то, что она узнала Найпала среди тех, кто ехал в Леса Гендали, хотя, как я слышал, его лицо было известно не больше, чем горсти людей. Знаешь ли ты, Канг-Хоу, что вендийская женщина была доставлена верховному адмиралу, как подарок, в день, когда он был убит? Я так понимаю, что она исчезла вскоре после его смерти. Но я никак не мог понять, почему вендийцы подписали договор с Тураном и убили верховного адмирала на следующий же день. Кандар был шокирован этой новостью, да и Карим Сингх тоже. Странно все это, ты не находишь, Канг-Хоу?

На протяжении всего этого разговора кхитаец слушал Конана с выражением вежливого интереса на лице. Теперь же он улыбался, держа руки в своих широких рукавах.

– Ты сочинил довольно замысловатую историю для того, кто называет себя простым северянином.

Улыбнувшись ему в ответ, Конан положил руку на рукоятку кинжала.

– Ты поставишь на то, что ты быстрее меня?

В течение секунды Канг-Хоу явно колебался, и лицо его дрогнуло. Затем очень медленно он вынул руки из рукавов и раскрыл пустые ладони.

– Я всего-навсего бедный торговец, – сказал он, как будто ничего не произошло. – Если тебе интересно послушать, возможно, я сумею рассказать такую же замысловатую историю, как и твоя. Разумеется, если считать, что эта история не имеет ничего общего с реальностью.

– Я слушаю тебя, – сказал осторожно Конан, но не снял руки с рукояти кинжала.

– Я родился в Чио-Хьен, – начал кхитаец, – маленьком городе-государстве на самой границе Вендии. Жизненные соки и сама основа жизни Чио-Хьен – это торговля, а его армия невелика. Наша страна может уцелеть только в равновесии, когда один из наших более сильных соседей спорит с другим. Самый крупный, сильный и враждебный из соседей Чио-Хьен – это Вендия. Возможно, эта страна и прогнила изнутри, как ты говоришь, но правящая каста, Кшатрии – жестокие и властные люди, у которых горящие, жадные глаза, стремящиеся к новым землям. Если эти глаза повернутся к северу, первой жертвой будет Чио-Хьен. Потому Чио-Хьен должен делать так, чтобы Кшатрии обращали свой взор на восток или на запад. Договор с Тураном, например, будет означать то, что амбиции и жажда новых земель у Кшатриев будут обращены не в сторону Вилайета, а в сторону Кхитая. Но моя история, боюсь, слишком фантастична, как, впрочем, и твоя, за исключением того, что ты, возможно, нашел ее забавной.

– Забавной, – согласился Конан. – Но у меня есть один вопрос. Имеет ли Чин-Коу таланты Кай-Ше? Разумеется, – добавил он с улыбкой, – если у Кай-Ше есть способности и таланты, выходящие за пределы обычных.

– Основной талант Чин-Коу состоит в том, что она помнит и может повторить каждое слово из того, что она слышит или может прочесть. За исключением этого, она не больше, чем любящая племянница, которая утешает и помогает стареющему дяде. Хотя, как мне кажется, сейчас она будет утешать другого.

– И это наводит на другой вопрос. Знает ли Хасан обо всем этом?

– О моей замысловатой сказке? Нет.

Широкая улыбка прорезала лицо кхитайца.

– Но он знал, кто я такой, еще до того, как мы достигли Гимелеев. Он будет хорошим добавлением к нашей семье. Будучи чужеземцем, я хочу сказать, он вольется в наш клан без труда. А теперь я задам тебе вопрос, – сказал он, и его улыбка исчезла. – Что ты собираешься делать, услышав мою фантастическую историю?

– Сказка, рассказанная северянином, и еще одна, придуманная кхитайским купцом, – сказал задумчиво Конан. – Кто в Туране поверит, если я им это расскажу? И даже если бы я и рассказал кому бы то ни было эту историю, они нашли бы десять других причин для войны или близкого к этому. Так как, если будет настоящий мир между Тураном и Вендией, Вилайет должен пойти дальше и проглотить Секундерам, возможно, достаточно, чтобы разделить две страны на вечные времена. Да и кроме того, настоящий мир и настоящая война одинаково плохи для контрабандистов.

– Ты не так прост, как утверждаешь, северянин.

– Вендия все еще остается странным местом, – ответил Конан со смехом. – И это та страна, которую я должен покинуть. Счастливого тебе пути, Канг-Хоу из Чио-Хьен.

Кхитаец поднялся и поклонился ему, хотя он был осторожен и на этот раз держал свои руки в стороне от рукавов.

– Желаю тебе тоже счастливого пути... Конан из Киммерии.

Конан смеялся все время, пока шел к лошадям.

– Ордо! – заорал он – Мы трогаемся в путь, или ты уже так состарился, что пустил корни, как дерево?

Энам, прыгай в седло! И ты тоже, Шамил. Ты едешь с нами или останешься здесь, как Хасан?

– Я уже получил свою долю приключений и путешествий, – ответил убежденно и горячо Шамил. – Я возвращаюсь в Султанапур и стану рыбаком. Настоящим рыбаком!

Виндра пробилась сквозь группу стоящих людей, садящихся в седла, и подошла к Конану.

– А как насчет меня? – требовательно спросила она.

– Ты не хочешь идти в Туран, – сказал ей Конан. – И ты не можешь оставаться в Вендии. Если ты, конечно, не захочешь быть... гостем Алины. Возможно, Канг-Хоу возьмет тебя с собой, в Чио-Хьен.

– Чио-Хьен? Лучше уж Туран, чем это!

– Ну что ж, раз ты так вежливо попросила меня об этом, если ты будешь согревать меня в холодные ночи в горах, я найду тебе работу – танцевать в таверне в Султанапуре.

Ее щеки порозовели, но она протянула ему руки, чтобы он помог ей сесть в седло. Но когда он это сделал, она на секунду прижалась к нему и прошептала:

– Я бы с большой радостью предпочла танцевать только для тебя одного.

Конан передал ей поводья и повернулся, пряча улыбку. С этой женщиной будут еще тревоги и проблемы, подумал он. Впрочем, мелькнуло у него в голове, они будут довольно приятными.

– А что с противоядием? – спросил его Ордо. – И Гурраном?

– Я видел его, – ответил Конан. – И ты можешь сказать, что он спас всех нас тем, что он сказал мне.

Не обращая внимания на его вопросительный взгляд, он продолжал:

– Мы что, собираемся сидеть здесь, пока вендийцы не насадят наши головы на пики? Вперед! Красивая девка по имени Таша ждет меня в Султанапуре.

И ухмыльнулся, услышав гневное шипение Виндры. Он ударил сапогами в бока своей лошади, послав ее галопом по направлению к горам, которые вздымали свои высокие вершины на севере.

Сердце Хаоса

Пролог

Штормовой ветер, дувший от сокрытого в полуночной мгле моря Вилайет, бился о гранитные стены резиденции служителей Культа Хаоса. Сама резиденция напоминала небольшой город с безлюдными улицами. Не только буря и поздний час заставляли его обитателей лежать в кроватях и молиться о сне. Лишь немногие могли вслух назвать истинную причину, остальные лишь молча думали о ней. Боги возвышают человека, и они же низвергают его. Но каждый надеется, что гнев богов пройдет мимо него.

Человек, которого теперь называли Джандар, не знал, вмешиваются ли боги в дела смертных, да и существуют ли сами боги. Но он твердо знал, что и в этом мире есть Великие Силы. Настоящие Великие Силы, одну из которых он научился употреблять себе на пользу и даже сумел в некотором роде подчинить ее. Абоги – пусть они остаются для тех, кто сейчас спал в лагере и кто называл его Великим Господином.

Сейчас этот человек в оранжевом одеянии сидел скрестив ноги перед источником той самой Силы. Помещение, в котором он находился, было пустым. Ничто не украшало ни мраморные стены жемчужного цвета, ни арки двух входов. Простые круглые колонны поддерживали купол, возвышавшийся над небольшим – не более десяти шагов в длину – мелким бассейном. Этот бассейн явно был самой важной деталью помещения, в котором не было ни резных фризов, ни орнаментов, ни скульптур. Никакая работа по камню, никакие украшения не могли сравниться с этим бассейном и с Силой, исходившей от него.

То, чем был наполнен бассейн, лишь на первый взгляд могло показаться водой. Голубая поверхность испускала серебряное свечение. Джандар медитировал, погрузившись в лучи Силы, а бассейн сверкал все сильнее и сильнее. Казалось, что уже тысячи светильников освещают зал.

Поверхность бассейна забурлила, над нею поднялся густой туман, вставший куполом над бассейном. Яркие вспышки линии Силы прочертили обе полусферы – бассейн и купол тумана над ним.

Лишь однажды Джандар видел, как жидкость, наполнявшая Сосуд Великого Хаоса, выплеснулась из бассейна. И, честно говоря, ему не хотелось бы увидеть это снова. Когда-то это должно случиться вновь. Но не здесь, не сейчас.

Он чувствовал, как Сила проникает в самую глубину его тела. Настала пора действовать. Он медленно встал и вышел через одну из арок в узкий, освещенный бронзовыми светильниками, коридор, ступая босыми ногами по прохладным мраморным плитам. Джандар с гордостью не носил красивых одежд и ярких украшений. Даже сандалии были ему не нужны. Он, как и Сосуд Силы, не нуждался в украшениях.

Коридор привел его в круглое помещение – святилище. Стены зала были покрыты резным орнаментом, высокий потолок поддерживали алебастровые колонны. Свет исходил от золотых чаш-светильников, подвешенных на серебряных цепях. Тяжелые бронзовые двери преграждали главный вход. Их поверхность была покрыта рисунком, изображавшим сам Хаос. Эти узоры выполнил художник, познавший Силу, но сошедший с ума, не выдержав ее тяжести. Да, Сила не может принадлежать каждому.

В зале собралось сорок человек – пятая часть Избранных. Им-то и было нужно роскошное убранство помещения, чтобы подчеркнуть блеск и величие их миссии. Но самый важный предмет святилища – алтарь, стоящий точно в центре круглого зала, был сделан из куска ничем не украшенного черного мрамора.

Сорок голов повернулись к вошедшему Джандару. Сорок пар глаз почтительно проводили его. Сорок пар ушей напряженно ловили любое слово, произнесенное им.

Все присутствующие были одеты в оранжевые одежды, как того требовали предписания Культа. Эти же правила обязывали мужчин бриться наголо и запрещали женщинам стричься.

– Я пришел от Вместилища Первопричины, – нараспев произнес Джандар.

Почтительный вздох присутствующих был ему ответом, словно он только что говорил с богами. Хотя для служителей Культа это и было почти одно и тоже. Ведь они считали, что их допустили до самых сокровенных тайн учения, тогда как на самом деле они ничего не знали о его истинных целях.

Джандар медленно проследовал к алтарю, ловя на себе взгляды тех, кто почитал его как божество во плоти. При всех своих амбициях он себя таковым не считал. Пока.

Джандар был высокого роста, крепко сложенный, но при этом стройный. Некрупные черты лица в сочетании с бритой головой затрудняли определение его возраста, хотя что-то в его темно-карих глазах говорило о немалом жизненном опыте. Чуть оттопыренные уши придавали ему вид существа из другого мира. Зачастую один лишь его взгляд убеждал собеседника, что перед ним – великий мудрец, еще до того как Джандар произносил хоть слово. На самом деле, ему не было еще и тридцати.

Он воздел руки к небу.

– Слушайте меня! – раздалось в зале.

– Мы слушаем, Великий Господин, – в один голос ответили сорок ртов.

В начале не было ничего. Все пришло из ничего.

– И все должно уйти в ничто.

Губы Джандара тронула легкая улыбка. Эта фраза – знамение, пароль его последователей – всегда забавляла его. Безусловно, все обратится в ничто. Несомненно. Но не так скоро. По крайней мере, он сам не торопился.

Совсем мальчишкой, еще до того как он впервые поменял имя, судьба забросила его за море Вилайет, за далекую Вендию, в почти легендарный Кхитай. Там, в услужении у черного мага – старого человека с длинными седыми усами и кожей цвета старой слоновой кости – он многому научился.

Но провести жизнь в поисках тайного знания – это было не по нему. В конце концов молодой ученик убил старого мудреца, чтобы завладеть его магическими талисманами и свитком тайных заклинаний. Прежде чем он освоил малую часть этого богатства, убийство было раскрыто, и Джандара бросили в тюрьму. Но к тому времени он уже обладал знаниями и силой, достаточными, чтобы выбраться из каменного мешка. Разумеется, после этого ему пришлось бежать из Кхитая. Позднее в его жизни было еще несколько таких бегств. Но каждый урок судьбы шел Джандару на пользу. Сейчас его путь лежал вперед и вверх, к заоблачным, почти недоступным для смертного, высотам.

– Сначала все родилось из ничего. Адо этого был Хаос.

– Благословен будь Великий Хаос! – последовал ответ.

– Естественным состоянием Вселенной был и остается Хаос. Но появились боги, сами по себе – лишь порождение Хаоса, – и навязали миру порядок – неестественный, нечестивый порядок, этот бунт против Хаоса, породившего их.

Голос Джандара проникал в мозг его слушателей, будил их ужас, затем рассеивал его, пробуждал надежды и рвение.

– Боги навязали человеку нечестивый дар, лишив большую часть человечества истинного знания. Ибо это знание – не от богов. Оно пришло из Хаоса, из великого естественного беспорядка, который боги связали и навязали миру и человеку в виде насильственного порядка.

Он сделал паузу и протянул руку к слушателям, словно желая обнять их. Огонь экстаза зажегся в глазах тех, к кому он обращался. Они замерли в ожидании так нужного им его благословения.

– Вы настойчиво работали над собой, чтобы избавиться от нечестивости этого мира. Ваши земные ценности отброшены в сторону. Вы сами отказались от плотских удовольствий. Теперь, – его голос прогремел, как раскат грома, – теперь вы – Избранные.

– Благословен будь Великий Хаос! Мы избраны Великим Хаосом!

– А сейчас пусть введут женщину по имени Натрин, – скомандовал Джандар.

В зал втолкнули госпожу Натрин, жену лорда Таримана. Сейчас она меньше всего походила на жену одного из Семнадцати Советников, самых приближенных к королю Турана Йилдизу вельмож. Раздетая, со связанными ногами, она не смогла бы устоять на ногах, если бы двое из Избранных не поставили ее прямо, грубо тряхнув.

Ее руки были связаны за спиной. Широко раскрытые глаза были полны ужаса, губы непрестанно шевелились, пытаясь вытолкнуть кожаный кляп. Ее стройное, красивое тело было покрыто потом от страха. Никто, кроме Джандара, не смотрел на нее как на женщину – Избранным запрещалось и думать о плотских удовольствиях.

– Ты попыталась предать меня, Натрин.

При звуке голоса Джандара женщина вздрогнула словно от укола. Некоторое время назад она, как и многие другие скучающие жены местных аристократов, увлеклась изучением доктрины Культа.

К несчастью, высокое положение ее мужа привлекло к ней особое внимание Джандара. Своими заклинаниями он сумел проникнуть во все затаенные уголки ее жизни. У большинства аристократок Турана были секреты, ради сохранения которых они готовы были пойти на все, даже на убийство. Натрин, со своими пороками и любовниками, не была исключением. Натрин возмутило такое вмешательство в ее жизнь, но она была вынуждена исполнить волю Джандара и надавить кое в чем на своего мужа.

Но затем колдовские чары поведали Джандару, что женщина решила рассказать обо всем мужу и положиться на его милость. Люди Джандара не убили ее там, где застали, – во дворце ее мужа, а привели живую в резиденцию Культа. Натрин ждала и боялась смерти, но Джандар приготовил для нее кое-что похуже.

– Приготовьте ее, – раздалась команда.

Женщина, извиваясь, попыталась вырваться из рук, тащивших ее за запястья и лодыжки к черному камню – алтарю. Кляп был вынут, сухие от ужаса губы прохрипели:

– Смилуйся, Великий Господин! Позволь мне служить тебе!

– Этим ты сейчас и занимаешься, – ответил Джандар.

Из чаши чеканного золота, преподнесенной одним из Избранных, Джандар взял нож с серебряным лезвием. Чаша была поставлена рядом с алтарем. Стоны Натрин смешались с речитативом Джандара, призывавшего себе на помощь Силы Хаоса. Хотя он не кричал, его голос, словно гром, метался между стенами.

Джандар почувствовал Силу в себе, струящуюся сквозь него энергию. Над алтарем засиял голубой купол, покрывший камень, жертву и колдуна. Избранные рухнули на колени и прижали лица к мрамору пола. Нож Джандара сверкнул в воздухе. Последний крик Натрин – и лезвие по самую рукоятку вошло в тело под левой грудью.

Быстро наклонившись, Джандар подхватил золотую чашу и резким движением поднес ее к ране. Поворот лезвия – и в чашу хлынула алая струя. Лишь несколько красных капель упали на мрамор пола.

Вынув клинок из тела, Джандар поднял чашу и нож вверх, ледяным голосом призывая Силу, вызывая жизнь, которая не будет жизнью, и смерть, которая не будет смертью. Не опуская чашу, он наклонил ее, выливая кровь Натрин. Алая струя растворилась в воздухе, не долетев до каменного пола. С последней каплей погас и мерцающий купол.

С довольной улыбкой Джандар выпустил из рук чашу и нож. Орудия колдовства со звоном рухнули на пол. Красоту тела Натрин уже не обезображивала рана на груди.

– Проснись, Натрин, – скомандовал колдун, разрезая спутывавшие ее веревки.

Веки женщины вздрогнули и приподнялись. Ее взгляд, полный ужаса и какой-то пустоты, неотрывно следовал за Джандаром.

– Я... я умерла... – прошептала она. – Я уже видела подножие трона Эрлика.

Вся дрожа, она подобрала под себя руки и ноги, свернувшись клубком.

– Мне холодно, – пожаловалась она.

– Конечно, так и должно быть, – словно издеваясь, сказал Джандар. – В твоих венах больше не течет кровь. Ты уже не жива. Но ты и не мертва, Натрин. Ты – где-то посредине. И пока настоящая смерть не найдет тебя, ты будешь служить и подчиняться мне.

– Нет, я не буду...

– Молчать! – прикрикнул Джандар.

Протест Натрин оборвался на полуслове.

Джандар обернулся к своим последователям.

Они наконец-то посмели оторвать лица от пола и почтительно смотрели на своего повелителя, ловя каждое его движение и слово.

– За что вы сражаетесь? – задал он традиционный вопрос.

Из складок своих одеяний Избранные выхватили тонкие острые кинжалы и взмахнули ими в воздухе.

– За беспорядок, смятение, анархию – вот за что мы боремся!.. За Священный Хаос!.. За Смерть!

– Тогда вперед! – скомандовал Джандар.

Кинжалы исчезли, и Избранные цепочкой вышли из святилища и отправились искать тех, чьи имена были названы им ранее.

Джандар остановился в задумчивости. Жаль, очень жаль, что старый колдун, его учитель, не дожил до этого дня. Насколько же дальше него ушел ученик, и какое величие еще ждет его впереди!

Джандар щелкнул пальцами, и та, кто уже лишь отчасти была госпожой Натрин из Турана, покорно последовала вслед за ним из святилища.

Глава 1

Многие города были прозваны «Великими» или «Порочными», но Аграпур не нуждался ни в каких прозвищах. Могущество и порочность столицы Турана, города белоснежных башен и золотых куполов, были столь известны, что поминать их лишний раз было бы столь же разумно, как покрывать золото позолотой.

Больше тысячи золотых дел мастеров было внесено в свитки ремесленных гильдий Аграпура. Вдвое больше – чеканщиков серебра. Еще больше – ювелиров и гранильщиков драгоценных камней. Они да еще множество торговцев шелком и благовониями услаждали прихоти горячих черноглазых аристократок и придворных дам. За алебастровыми стенами Аграпура можно было встретить любой порок – от порошков, вызывающих сны наяву, и приворотных зелий, продаваемых смуглыми иранистанцами, до страшных публичных домов улицы Голубок.

Туранские триремы бороздили от края до края море Вилайет. Торговые суда причаливали к пристаням Аграпура с грузами, привезенными из дюжины стран. Товары еще двух десятков государств приходили на рынок Аграпура караванными тропами. Изумруды и обезьяны, слоновая кость и павлины – все, что только мог представить себе покупатель, немедленно предлагалось ему десятком торговцев. Вонь пота рабов из Каваризма смешивалась с ароматом офирских апельсинов, мирры и гвоздики из Вендии, розового масла из Хаурана и тонких духов из Зингары. Высокие, сильные купцы из Аргоса и темнокожие торговцы из Шема заполняли улицы города. Дикие горцы с Ибарра сталкивались лицом к лицу с коринфийскими студентами, а кофийские наемники стояли у прилавков кешанских. В общем, на улицах Аграпура ежедневно знакомились люди, до того считавшие, что страна его собеседника – выдумка фантазеров.

Однако все чудеса этого города, похоже, мало занимали высокого юношу, с грацией выслеживающего добычу тигра продвигавшегося по переполненным улицам. Положив руку на кожаную оплетку рукояти меча, он с одинаковым равнодушием проходил мимо мраморных дворцов и прилавков торговцев. Пыль дальнего путешествия покрывала его загорелое лицо, на котором живыми казались лишь настороженно посматривающие вокруг голубые глаза. Красный плащ молодого человека стоял колом от въевшегося пота и грязи. Парень только что проделал долгий путь из Султанапура, откуда был вынужден срочно уехать, не собрав вещей и не попрощавшись с друзьями. Это бегство было единственным способом избежать топора палача за контрабанду да еще кое-какие грешки перед королевским двором.

Этого юношу судьба забросила далеко от холодных хребтов его родной Киммерии. Несколько лет он промышлял воровством в Немедии, Заморе и в городах-государствах Коринфии. И хотя ему еще не было и двадцати лет, он, подумав, решил сменить род занятий. На своем пути он встречал немало нищих стариков, в юности бывших ворами, но никогда ему не приходилось слышать о богатом воре. Золото, приносимое воровством, уплывало из рук, как вода сквозь сито. Киммерийцу это было не по нраву. И даже неудача с контрабандой не поколебала его уверенности навсегда распроститься с кражами. В Аграпуре можно найти все. По крайней мере так говорили люди. Но на данный момент ему был нужен всего лишь трактир «Синий бык», Это все, что ему успели назвать друзья в Султанапуре, сказав, что там можно поживиться кое-какой информацией. Ауж вор-то знал, как важно получить вовремя нужную информацию.

Неожиданно его размышления были прерваны странной, фальшиво звучащей музыкой. По заполненной людьми улице к киммерийцу двигалась странная процессия. Впереди шел худощавый смуглый сержант туранской армии, в широких шароварах и спирально закрученном тюрбанообразном шлеме. На боку у него висела изогнутая сабля. Следом за сержантом шел солдат с большим барабаном, за ним – еще двое, с немыслимо хрипящими трубами. Основную часть колонны составляли с десяток солдат с алебардами, выстроившихся в каре и не то сопровождавших, не то охранявших дюжину молодых парней в гражданской одежде, пытающихся идти в ногу. Сержант встретился взглядом с высоким юношей и резко остановился прямо перед ним.

– Да будут твои боги милостивы к тебе. Ты, как я вижу, ищешь... – Сержант вдруг прервал свою привычную вербовочную речь и воскликнул: – Митра! Ну и глаза!

– Какое тебе дело до моих глаз, – пробурчал юноша, напрягая мышцы.

– Никакого, приятель, – ответил сержант, подняв руку в примирительном жесте, – просто я никогда раньше не видел глаз цвета моря.

– Там, откуда я родом, не часто встретишь человека с темными глазами.

– Понятно. Путник из дальних стран. Ищешь приключений. Ау кого их больше, чем у солдата короля Турана Йилдиза. Мое имя – Алсаам. А как зовут тебя?

– Конан. Но я не собираюсь служить в твоей армии.

– Да ты только подумай, Конан, – с привычной сладкой настойчивостью продолжил убеждать его Алсаам, – представь, как ты возвращаешься из похода. С тобой – твои трофеи. Столько, сколько ты можешь унести. Герой и покоритель. От баб отбоя не будет. Да ты посмотри на себя. Ты прирожденный воин.

– Поговорил бы ты с ними, – предложил Конан, показывая на группу кочевников-гирканийцев в накидках из овечьих шкур и штанах из овечьей же шерсти. На головы кочевников были плотно натянуты полностью прикрывавшие волосы войлочные шапки, надвинутые на лоб. Глаза гирканийцев с подозрением следили за всем происходящим вокруг.

– Похоже, они рвутся в герои, – продолжил Конан со смехом.

На лице сержанта появилась кислая улыбка.

– В них ни на грош дисциплины нет. Странно, что они вообще оказались здесь. Обычно они не любят бывать на этом берегу моря Вилайет. Да ну их. Аты все-таки подумай. Приключения, слава, добыча, женщины...

– Я вовсе не собираюсь становиться солдатом, – отчеканил Конан.

– Может, если бы мы посидели где-нибудь, выпили вместе, я смог бы тебя убедить, – вздохнул сержант. – Ну да ладно. Мне еще надо норму выполнить. Король Йилдиз решил увеличить армию. Абольшую армию не создают просто так. Ее используют. Помяни мои слова. Трофеев будет – выше головы. Алсаам повернулся к своим подчиненным:

– Пошли. Вперед шагом марш.

– Минутку, – остановил его Конан, – не подскажешь, как добраться до «Синего быка»?

Сержант брезгливо поморщился:

– А, этот свинарник. Он недалеко от порта. Улица Лотосовых Снов. Там такие ребята – за рваные башмаки глотку перережут. Шел бы ты лучше в «Тоскующую Девственницу». Это на Монетной. Там выпивка недорогая, девочки чистенькие... Да, если все-таки надумаешь – найди меня. Спросишь сержанта Алсаама в полку генерала Мундара Хана.

Конан отступил на шаг, чтобы дать пройти солдатам и новобранцам, безуспешно пытающимся идти в ногу. Проводив их взглядом, он повернулся и увидел, что чуть не оказался в середине другой процессии. На этот раз кортеж состоял из двух десятков человек в оранжевых одеждах: мужчины – наголо бритые, женщины – с длинными, спускающимися по спине косами. Предводитель колонны бил в бубен, и они шли, негромко напевая что-то, не замечая никого и ничего вокруг. Чтобы отойти с пути процессии, Конан сделал два шага и оказался в самой середине группы гирканийских кочевников, невольно растолкав их.

Темные глаза злобно повернулись к нему. Руки гирканийцев плотно сжимали рукояти кривых кинжалов. Конан чуть не выхватил свой меч, уверенный, что это его неделикатное вторжение вызвало такое недовольство. Но взгляды кочевников лишь скользнули по нему, а затем с еще большим холодом и ненавистью обратились к процессии. Конан изумленно глядел, как кочевники, не обращая на него внимания, проследовали за группой одетых в оранжевое людей.

Пожав плечами, Конан пошел своей дорогой. В конце концов, подумал он, никто еще не говорил, что Аграпур – город без странностей.

По мере приближения к заливу ему становилось все более понятно, что, несмотря на все странности, Аграпур не столь уж отличается от других городов. Позади остались дворцы знати, лавки богатых купцов и дома зажиточных горожан. Здесь же вонь гниения висела в воздухе. Дома, казалось, готовы были рухнуть в любой момент. Зловонная жижа хлюпала под ногами. Торговцы предлагали фрукты слишком перезрелые, гниющие – такие, которые невозможно было бы продать где-либо еще. Повсюду – нищие, настойчиво цепляющиеся за проходящих мимо моряков. Шлюхи, едва ли не в большем количестве, чем нищие, носили платья из прозрачного шелка, не столько скрывавшего, сколько подчеркивавшего формы груди и бедер. Пот, специи, гниющие отбросы и нечистоты создавали густую завесу вони, которую не мог развеять даже морской ветер. Не менее плотно висели в воздухе и причитания нищих, подбадривающие крики проституток, зазывания торговцев.

Вдруг сквозь всю эту какофонию до Конана донесся тонкий девичий голос:

– Если будете спокойными и терпеливыми, то хватит всем.

Заинтересовавшись, Конан посмотрел в сторону, откуда доносился голос, но не увидел ничего, кроме толкущихся нищих, стремящихся пробраться к одной цели, прижатой к стене полуразвалившегося дома. Кто или что это было – киммериец не разобрал. Он видел лишь все новых нищих и проституток, толкающихся и пытающихся проложить себе путь вперед, к стене. Неожиданно посреди толпы вдруг выросла девушка, видимо вставшая на скамью.

– Потерпите, – крикнула она. – Я дам вам все, что у меня есть.

В руках она держала объемистую корзину, полную драгоценностей. Раз за разом девушка опускала руку в корзину и протягивала то или иное украшение толпящимся вокруг. Каждое движение сопровождалось взрывом криков и стонов.

Конан покачал головой. Девочка явно была не из портовых кварталов. Ее платье из кремового шелка было богато украшено драгоценными камнями и золотой вышивкой. При этом оно было так скроено, что не выявляло и не подчеркивало ее соблазнительных форм, которые, однако, не ускользнули от внимательного взгляда киммерийца. На ее лице не было ни капли косметики, но она все равно была очень хорошенькой. Волосы цвета воронового крыла спадали до пояса и обрамляли овальное лицо с кожей цвета темной слоновой кости. Карие глаза ярко сверкали на этом тонком лице. Какого черта она здесь делает, удивился Конан.

– Мне! – раздался вопль из толпы.

Другой голос подхватил:

– И мне, и мне!

Девушка продолжала испуганно уговаривать:

– Подождите. Пожалуйста.

– Еще!

– Давай!

Трое мужчин с косичками, завязанными на манер моряков, заинтересовались происходящим и начали прокладывать себе дорогу сквозь толпу.

Нищие попытались было не пропустить их, но пары ударов тяжелых матросских кулаков, оказалось достаточно, чтобы толпа расступилась. И хотя женщины продолжали визжать, а нищие бормотать вполголоса ругательства, ничто уже не мешало матросам добраться до цели.

Конан знал, что ему следовало идти своей дорогой. В конце концов, это не его дело, ему еще надо найти «Синего быка», а тут и без него разберутся... Но почему же, черт возьми, он не двигается с места?

Через мгновение сильные, жилистые руки вырвали у девушки корзину. Она отчаянно вскрикнула, когда ее пальцы безжизненно разжались, но попыталась вновь схватить свою ношу.

Корзина, словно мяч, полетела из рук одного моряка к другому. С каждым броском часть ее содержимого высыпалась, и нищие бросались на камни мостовой, ломая и обдирая колени и пальцы, пытаясь схватить упавшие драгоценности. Женщины колотили друг друга и царапали лица соперниц, тоже пытаясь урвать свою долю. При этом их жалкие одежды спадали на землю, но никто вокруг не обращал на это внимания.

Вдруг один из матросов – человек, через переносицу которого шел длинный шрам, оканчивавшийся под повязкой, закрывавшей его правый глаз, – вскочил на скамейку рядом с девушкой и заорал:

– А я вот чего хочу!

С этими словами он сгреб ее в объятия и толкнул в руки своих приятелей.

– Эрлик побери всех этих дур, – пробормотал Конан. Как охотящийся зверь, проскользнул он сквозь круг дерущихся, ползающих по мостовой нищих и проституток. Одноглазый и его приятели – долговязый кофиец и остроносый иранистанец в красной косынке, завязанной вокруг головы так, что из-под нее торчала только косичка, – все трое были слишком увлечены девушкой, чтобы заметить приближение киммерийца. Девушка визжала и вырывалась, но что могли сделать ее слабые кулачки, наносившие удары по плечам и рукам, выдубленным суровыми ветрами моря Вилайет.

Рука Конана легла на шею кофийца и легко ткнула его лицом в грязную лужу рядом с упавшей корзиной. Нос иранистанца хрустнул под ударом тяжелого кулака, а еще один удар отправил человека со шрамом к приятелям на камни мостовой.

– Найдешь себе другую бабу, – гаркнул Конан, – на твой век тут шлюх хватит.

Девушка уставилась на него, явно сомневаясь в том, что этого парня следует расценивать как спасителя.

Одноглазый вскочил на ноги и сплюнул:

– Я тебе кишки вырву, а что останется – скормлю рыбам! – В его руке блеснул кривой кинжал каваризмийской работы.

Двое других тоже поднялись и выхватили из-за поясов кинжалы. Иранистанец не особо лез вперед, вытирая текущую из носа кровь, ограничился лишь злобными взглядами и ругательствами. Котиец же, напротив, был готов проучить обидчика. Он небрежно перекидывал кинжал из руки в руку, угрожающе ухмыляясь:

– Мы тебя за ноги к рее подвесим, ублюдок. Ты еще вволю поорешь, прежде чем сдохнешь.

Среди уроков, которые жизнь преподала Конану, был и такой: если пришло время драться, то дерись, а не трать его на разговоры. Молниеносным движением киммериец выхватил из кожаных ножен меч, который описал дугу в воздухе и в следующее мгновение уже воткнулся в нижнюю челюсть кофийца. Кинжал выпал из ослабевшей руки и со звоном упал на камни. Тело его обладателя рухнуло сверху.

Оставшиеся двое были не из тех, кто тратит время на причитания по погибшему товарищу. Такие на море не выживают. Не успел долговязый упасть, как оба бросились на молодого киммерийца. Клинок иранистанца скользнул по предплечью Конана, но пинок ногой в живот заставил длинноносого согнуться в три погибели. Одноглазый, пригнувшись, бросился вперед и нанес удар сбоку. Конан успел отпрянуть, но все же почувствовал, как лезвие кинжала прошло сквозь тунику и полоснуло по ребрам.

Мгновение спустя меч киммерийца воткнулся в тело одноглазого в том месте, где шея соединяется с плечом, уйдя при этом на две ладони внутрь. Одноглазый вскрикнул и, подняв руки, попытался помешать клинку противника. Сталь звякнула о сталь, но силы уже покинули моряка. Конан отпихнул ногой труп (потому что упавшее на мостовую тело уже было трупом) и обернулся, чтобы встретить третьего противника.

Иранистанец, хотя и поднялся на ноги, не торопился нападать на Конана. Наоборот, тупо поглядев на трупы друзей, он резко повернулся и бросился бежать по улице с криком: «Убийство! Убийство!», не обращая внимания на то, что сам размахивает окровавленным кинжалом. При этом всех нищих и проституток, замерших на месте во время поединка, как ветром сдуло. Конан поспешил обтереть меч куском туники одноглазого и спрятать клинок в ножны. Мало что могло быть хуже, чем оказаться схваченным городской стражей прямо рядом с телом. Особенно в Туране, где стража имела обыкновение пытать задержанного, пока тот не признается. Схватив девушку за руку, Конан присоединился к общему бегству, волоча ее за собой.

– Ты убил их, – словно не веря своим глазам, произнесла она. – Они, может, убежали бы, накричи ты еще раз на них.

– Может быть, лучше было бы вообще не вмешиваться, а оставить тебя им? Эти ребята взнуздали бы тебя и загнали, как почтовую лошадь. Так что молчи и пошевеливай ногами!

Он потащил ее какими-то переулками и узкими проходами, пропахшими мочой и дерьмом, мимо отвратительных кабаков с заблеванными порогами. Оказавшись на достаточном расстоянии от места происшествия, Конан перешел на шаг – бегущая пара была бы слишком приметна, – но не остановился. Ему хотелось быть на более чем достаточном расстоянии от трупов, на которые стражники слетятся как мухи. Киммериец продолжал лавировать между большими телегами, на которых товары из порта перевозились в центр города. Девушка неохотно следовала за ним, и то только потому, что его пальцы, словно стальные браслеты, держали ее тонкое запястье.

Наконец Конан нырнул в узкий тупик, затащил девушку за собой и, остановившись, внимательно огляделся. Вряд ли стражники смогли проследить его путь непосредственно, но рост киммерийца и его голубые глаза были хорошей приметой даже в таком большом городе, как Аграпур.

– Спасибо за помощь, – неожиданно холодным и внушительным тоном произнесла девушка, направляясь к выходу из тупика. – Мне пора, – добавила она.

Конан вытянул руку, преграждая ей путь. При этом ее грудь ткнулась в мощное предплечье юноши. Девушка вспыхнула от смущения.

– Не сейчас, – сказал он.

– Пожалуйста, – попросила она, стараясь не смотреть ему в глаза. Ее голос задрожал. – Я... я – девушка. Мой отец даст тебе много денег, если ты вернешь меня ему... такой же... – Румянец на ее щеках стал еще гуще.

Конан поперхнулся:

– Не нужна мне твоя девственность, детка. Ответь-ка мне лучше на пару вопросов.

К его удивлению, девушка обиженно заморгала и с горькой усмешкой сказала:

– Я, полагаю, должна быть счастлива, что даже убийцы предпочитают стройных, изящных девушек. Да, я знаю, что я – корова. Отец часто говорил мне, что я создана для того, чтобы... чтобы выносить многих сыновей и выкормить их всех самой, – тихо договорила она, покраснев до ушей.

Дурак же твой папаша, подумал Конан, оглядывая ее. Эта девушка была создана больше чем только для вынашивания сыновей. Хотя, признаться, любой, которому доведется стать отцом ее детей, наверняка сочтет это мероприятие весьма приятным.

– Не верь глупостям, – попытался успокоить ее Конан. – Ты доставишь много радости любому мужчине.

– Правда? – недоверчиво спросила она. Ее полные слез глаза ласково глядели на лицо киммерийца – совсем невинно, убеждал себя он.

– А как... как загоняют почтовую лошадь?

Конан долго не мог понять, с чего она задала ему этот вопрос, а когда сообразил, то не мог скрыть улыбки.

– Долго и основательно... не давая ни минуты передышки. В общем, мерзкое дело.

Она снова покрылась румянцем до самого воротника платья. Конан закашлялся. Девушка краснела так легко и так очаровательно.

– Как тебя зовут, малышка?

– Ясбет. Отец зовет меня Ясбет.

Она посмотрела на улицу, запруженную телегами и повозками, и вдруг спросила:

– Как ты думаешь, корзина... ну, то, что от нее осталось, будет там, если мы вернемся? Вообще-то она мамина, и Фатима жутко разозлится, если я ее потеряю. Даже больше, чем из-за украшений. Хотя она и так с ума сойдет от всего, что случилось.

Конан покачал головой:

– Как корзина, так и драгоценности поменяли с тех пор как минимум трех хозяев. У кого-то их перекупили, кто-то заплатил жизнью. Да, а кто такая Фатима?

– Моя няня, – ответила она, а затем вздрогнула и недовольно посмотрела на него, словно он обманом заставил ее раскрыть секрет.

– Ах, няня! – рассмеялся Конан. – Может, у тебя до сих пор и кормилица есть?

– Это отец так решил. Он считает, что няня должна присматривать за мной, пока я не выйду замуж. Мне это уже порядком надоело. Фатима думает, что мневсе еще пять лет, а отец всегда слушает ее советы. – Ее голос все слабел и почти превратился в шепот. – Я вообще не знаю, чем все это для меня кончится. Фатима просто запрет меня в моей комнате, а то и... – Ее руки инстинктивно дернулись назад, словно пытаясь закрыть ягодицы от удара розгой.

– Ой, стоило бы... – задумчиво сказал Конан.

– Что стоило? Ты о чем? Что я сказала? – вздрогнув и покраснев, затараторила Ясбет.

– Стоило бы повнимательнее следить за тобой. Не удивлюсь, если твой отец наймет еще пару-тройку нянюшек для тебя.

На самом деле, Конан счел бы и порку вовсе не лишней, но решил поберечь достоинство девушки и не говорить об этом.

– Ну а теперь ответь мне, Ясбет. Что это ты надумала? Что за шатания по улицам с раздачей драгоценностей? Какая дурь на тебя нашла?

– Это не дурь! – запротестовала она. – Я хотела сделать что-нибудь сама, лично. Ты даже не представляешь, как я живу. Фатима следит за каждым моим шагом. Мне нельзя ничего решить самой. На этот раз я была вынуждена перелезть через ограду сада без разрешения.

– Но раздавать украшения нищим и шлюхам?

– Эти... эти женщины... Я не собиралась давать им ничего. Просто я решила помочь бедным, а кто может быть беднее, чем нищие... Ничего, теперь отец поймет, что я больше не ребенок. Я вовсе не жалею, что отдала эти побрякушки. Они не так уж дороги мне. Зато помогать бедным – благородно!

– Да тебе и шестерых нянек мало! Детка, неужели тебе не пришло в голову, что с тобой может что-то случиться? Если ты хочешь помочь бедным, поспрашивай у своих слуг. Они наверняка знают нуждающихся людей. И лучше было бы продать украшения, а беднякам отдать деньги.

Ясбет фыркнула:

– Даже если все мои слуги не были бы заодно с Фатимой, все равно – где бы я нашла честного покупателя на эти камни? Меня обманули бы или послали за отцом, чтобы вести переговоры с ним. А уж он-то точно прислал бы Фатиму, чтобы та забрала меня домой. Только такого унижения мне и не хватало.

– Думаешь, перекупщики драгоценностей узнали бы тебя? – недоверчиво переспросил киммериец. – Они знают твоего отца? Интересно, кто же он? Король Йилдиз?

Она вздрогнула и умоляюще посмотрела на него:

– Ты ведь не поведешь меня к отцу, правда?

– А почему бы и нет. Негоже тебе шататься по городу без сопровождающего, малышка.

– Но ведь тогда он узнает о том, что случилось сегодня, – она всхлипнула, – а потом и Фатима...

Облизнув губы, она наклонилась к Конану и прошептала:

– Послушай меня, пожалуйста, я...

Неожиданно она поднырнула под его руку и выскочила на улицу.

– Вернись, дура! – заорал Конан и бросился за ней.

Ясбет проскользнула чуть ли не под колесами большой повозки и скрылась из виду на другой стороне улицы. Телеги двигались вплотную друг к другу, и Конан некоторое время не мог пробраться между ними. Когда же ему наконец удалось попасть на другую сторону, Ясбет нигде не было видно. Гончар-подмастерье раскладывал на пороге лавки изделия своего учителя. Торговец коврами предлагал свой товар. Моряки и портовые девки входили и выходили из трактира. Но девушки и след простыл.

– Вот ведь дурная девчонка, – пробормотал Конан.

В этот момент порыв ветра пошевелил заскрипевшую старую вывеску над трактиром «Синий бык». Ну что ж, что ни делается – все к лучшему. Аграпур, похоже, становился удачным городом для Конана. Подтянув пояс с ножнами и поправив плащ на плечах, киммериец шагнул на каменные плиты входа в трактир.

Глава 2

Изнутри «Синий бык» был скупо освещен коптящими факелами, вставленными в грубые железные держатели на стенах. Дюжина посетителей сидели, попивая вино за столами, которые, как и каменный пол, были необычно чистыми для такого рода заведения.

Три моряка упражнялись в метании ножей, всаживая их в специально подвешенную на стене доску с нарисованным углем изображением сердца. Каменная стена вокруг доски была иссечена десятками тысяч промахов.

Пара шлюх дефилировала между клиентами, зазывно покачивая бедрами и почти обнажив свои прелести. Девушки-подавальщицы в костюмах, едва ли более солидных, чем у проституток, сновали туда-сюда с кубками и чашами. Запах прогорклого вина и прокисшего пива ничем не уступал по мерзости уличной вони.

Увидев за стойкой хозяина – высокого лысого мужчину, вытиравшего большой тряпкой столешницу, – Конан понял причину чистоты, царившей в этом заведении. Он знал этого человека. Его звали Фериан. Этот Фериан был одержим манией чистоты, что вообще-то не свойственно людям его профессии. Говорили, что он был вынужден бежать из Бельверуса в Немедии после того, как убил человека, заблевавшего только что вымытый пол трактира.

Но как источник информации он был непревзойден. Если, конечно, он не изменил своим правилам, то из него можно будет вытянуть все новости Аграпура, а не только то, о чем болтают все подряд на улицах.

Фериан улыбнулся, когда Конан положил локти на стойку, хотя при этом в его глазах застыла настороженность. При этом сам он не перестал тереть тряпкой крышку стойки.

– Разрази меня гром, киммериец! – тихо сказал Фериан. – Вот уж вправду, все дороги сходятся в Аграпуре. По крайней мере, здесь так говорят, а увидев тебя тут, я готов с этим согласиться. Еще через год вся честная компания из Шадизара переберется сюда.

– А кто еще из Шадизара здесь? – спросил Конан.

– Руфо, фальшивомонетчик из Кофа. Старина Шарак, астролог. Да, еще Эмилио.

– Эмилио! – воскликнул Конан. Коринфиец Эмилио был лучшим вором в Заморе, не считая Конана. – Он же поклялся, что никогда не уедет из Шадизара.

Фериан усмехнулся:

– А до этого он клялся, что никогда не уедет из Коринфии. Но и оттуда, и из других мест он был вынужден смываться. И все по одной и той же причине: его застукивали в постели не той женщины, какой следовало. На этот раз папаша девицы взялся за дело серьезно. Но еще больше хотела добраться до Эмилио мамочка опороченной девчонки. Поговаривают, что этот герой спал с обеими, да еще и прихватил кое-что из фамильных драгоценностей. Так эта старшая стерва даже наняла компанию бандюг, чтобы те оттяпали Эмилио его главное достоинство. Я слышал, что он сбежал из города, переодевшись нищей старухой, и до сих пор покрывается потом при одном напоминании об этой истории. Спроси его сам при случае. Заодно увидишь, как человек может сразу покраснеть, позеленеть и почернеть, проглотив к тому же язык. Он сейчас наверху, с одной из девок. Хотя после того, что он выпил, он вряд ли сможет быть ей полезен.

– Ну, тогда он ее до утра не выпустит, – рассмеялся Конан, – Эмилио не признает себя побежденным.

Киммериец выложил на стойку пару медяков:

– У тебя не найдется кхораджанского эля? В глотке пересохло.

– Есть ли у меня эль из Кхораджана? Он у меня еще спрашивает! Да у меня есть вино и эль из таких стран, о которых ты даже не слышал. Да что там. У меня есть пиво из таких мест, о которых я и сам не слышал!

Фериан выудил из-под стойки большой бочонок и, наполнив большую кружку, спросил Конана:

– А как пошли дела на Золотом побережье? Я слышал, тебе пришлось сматываться оттуда в изрядной спешке.

Конану стоило большого труда не выдать свое удивление. Не торопясь, он сделал пару больших глотков и вытер губы, затем сказал:

– Откуда ты знаешь, что я был в Султанапуре? И с чего ты взял, что мне пришлось бежать оттуда?

– Тебя видел там дней десять назад Зефран, работорговец. Он заходил ко мне, когда возвращался в Каваризм.

Самой большой ошибкой трактирщика было то, что он всегда давал людям понять, что он о них знает. Когда-нибудь ему всадят нож в бок за это.

– А что до остального, – продолжил Фериан, – то я вижу тебя перед собой усталого, покрытого пылью. А ты, насколько я знаю, никогда не был любителем путешествовать для собственного удовольствия. Вот, собственно, и все.

Конан отхлебнул из кружки и прикинул, что стоит рассказать трактирщику. Киммериец знал, что Фериан готов выложить кое-какую полезную информацию за какое-либо не менее ценное известие.

А одна из новостей, которую собирался выдать Конан своему приятелю, была, наверняка, весьма стоящей информацией. Если, конечно, кто-то не обогнал киммерийца на его пути в Аграпур.

– В Султанапуре здорово прижали контрабандистов, – наконец заговорил Конан. – Братство Побережья рассыпалось. Ребята сидят в своих норах и носа на улицу не высовывают. Пройдет не один месяц, прежде чем хоть один тюк шелка появится в этом городе, не пройдя портовую таможню.

Фериан безразлично хмыкнул, но загоревшиеся глаза выдавали его. Еще до восхода с ним щедро рассчитаются те, кто по его наводке решит направить караван с товаром на султанапурский рынок.

– А что ты мне расскажешь об Аграпуре?

– Ничего, – отрезал Фериан.

Конан удивленно посмотрел на трактирщика. Это было не в правилах человека, известного своей скрупулезной точностью. Фериан никогда не платил за информацию меньше, чем она стоила.

– Ты сомневаешься в том, что я тебе рассказал? – спросил киммериец.

– Не в том дело, Конан. Нет, я, конечно, могу тебе рассказать все то, о чем судачат на каждом углу. Йилдиз усиливает армию и посматривает на соседние страны, Культ Хаоса собирает все больше последователей...

– Культ Хаоса! – воскликнул Конан. – Это еще что такое, Митра его побери!

Фериан скорчил недовольную физиономию:

– Да ну, чушь какая-то. Ходят себе по улицам в оранжевом. Бритые наголо.

– А, видел, видел. Напевают что-то под бубен.

– Вот-вот, это они и есть. Они проповедуют, что все люди обречены и что бессмысленно накапливать земные сокровища. – Фериан высморкался и продолжил: – А что до сокровищ, то культ неплохо живет. Какую резиденцию себе отгрохали! Целый город. Ведь каждый, кто хочет посвятить себя Хаосу, должен отдать все свои богатства культу. Ну, всякие сынки да дочки богатых купцов, а то и кое-кто из аристократов внесли свою лепту. Я уж не говорю про богатых вдовушек. Родственники новообращенных подавали жалобы в королевскую канцелярию, но что толку? Культ исправно платит налоги, чего не скажешь о других храмах. Да еще и делает неплохие подарки кому нужно, правда, это не афишируется. Резиденция Культа – недалеко от города, к северу по побережью. Если бы знать, где там у них хранятся драгоценности... Ты с твоими талантами за одну ходку сделал бы себе состояние, – говоря это, трактирщик весь засветился.

– Я больше не ворую, – оборвал его Конан (при этом Фериан сразу сник). – Что еще ты мне можешь рассказать?

Трактирщик тяжело вздохнул:

– Я сейчас знаю меньше, чем местные шлюхи. Их клиенты, по крайней мере, иногда болтают во сне. За последние три месяца большая часть тех, кто поставлял мне информацию, была убита. Всякие там слуги аристократов, ну да тебе известно, у кого я узнаю новости. То же самое и с теми, кто сообщал мне о том, что происходит в Гильдии купцов. То, что ты мне рассказал, – единственная информация за весь месяц. Так что, премного признателен, – недовольно добавил он. Фериан был не из тех людей, которые любят ходить в должниках. – Как только я узнаю хоть что-то стоящее, я сразу же передам это тебе.

– Я хочу знать новости действительно первым. Другим ты расскажешь это не раньше, чем через два дня.

– Через два дня! Еще скажи – через год. Новости прокисают быстрее, чем молоко на солнце.

– Два дня, – настойчиво повторил Конан.

– Ладно, два так два, – пробурчал его собеседник.

Конан улыбнулся. Нарушить данное слово – такого за Ферианом не водилось. Но что же это за непонятные убийства?

– Слушай, неужели за такой короткий срок убито столько людей?

– Это еще не все, приятель. – К удивлению Конана, Фериан налил ему еще кружку, не спросив денег. – Погибло очень много людей. В Аграпуре такого еще никогда не бывало. За три месяца – больше убийств, чем за весь прошлый год. Можно подумать, что тут какой-то тайный заговор. Да только кому придет в голову устраивать заговор против слуг, стражников и других незаметных и небогатых людей? Нет, это какое-то дикое совпадение. Я так думаю...

– Конан! – раздался громкий крик, заставивший киммерийца обернуться.

На нижней ступеньке лестницы, ведущей из общей столовой в комнаты постояльцев, стоял Эмилио, обнимая худенькую, изящную девушку, весь наряд которой состоял из полосы красного шелка, которую она обмотала вокруг себя, прикрыв самые деликатные части тела. Девушка пыталась поддержать явно перебравшего Эмилио в вертикальном положении, что было нелегкой задачей. Эмилио был ростом почти с Конана, хотя и не так широк в плечах. Его большие глаза и правильные черты лица притягивали женщин, как магнит.

– Прими мои поздравления, Эмилио, – отозвался Конан. – Вроде больше не прикидываешься бедной старушкой.

Взяв кружку, он направился к лестнице. Эмилио отослал девушку, шлепнув ее по мягкому месту, и смерил Конана взглядом.

– Кто тебе рассказал эту басню? Фериан, наверное? Лысый мешок с дерьмом! Это вранье, я тебя уверяю. Чушь собачья. Я просто уехал из Заморы в поисках... – он помолчал, подбирая нужное слово, – в поисках лучших пастбищ. И ты – тот человек, с которым я больше всего хотел бы обсудить эту тему.

Конан явно почувствовал в тоне приятеля деловое предложение.

– Нам больше не по дороге, Эмилио, – ответил он.

Эмилио, казалось, не расслышал возражения киммерийца. Он схватил за руку проходящую мимо подавальщицу и крикнул ей:

– Вина, девочка! Слышала?

Она кивнула и поспешила отскочить в сторону, чтобы избежать неминуемого щипка. Эмилио попытался дотянуться до нее и чуть не упал. С трудом сохранив равновесие, он доплелся до ближайшего стола и плюхнулся на стоявший рядом табурет. При этом он небрежным жестом предложил Конану сесть рядом.

– Садись, садись, старик, – пьяно улыбаясь, проговорил он. – Сейчас эта девчонка принесет вина, и мы с тобой выпьем.

– Я, кажется, никогда не видел тебя таким пьяным, – сказал Конан, опускаясь на табурет, – празднуешь что-нибудь или, наоборот, топишь горе?

Его собеседник таинственно закатил глаза:

– Ты что, не знаешь, что блондинки здесь идут на вес рубинов? Эти туранские мужики готовы на все, лишь бы заполучить светловолосую любовницу. А если у нее еще и голубые глаза – тут они и мать родную зарежут.

– Ты что, работорговлей занялся? Я о тебе лучше думал.

Не удостоив приятеля ответом, Эмилио продолжил:

– В этих женщинах больше страсти, чем в других. Я думаю, все дело в волосах. Чтобы придумать какой-нибудь цвет волосам женщины, боги забирают часть ее жара. А у блондинок он остается весь нетронутым. Хотя это только мои домыслы. Но как бы то ни было, а Давиния – она горячей, чем кузнечная топка. А этот жирный генерал не успевает позаботиться о ее страсти. Слишком много времени занимает военная служба. – Хотя Конан почти перестал понимать, о чем ведет речь Эмилио, он решил дать пьяному приятелю выговориться. – В общем, я взял на себя труд обслуживать ее. Но ей нужны всякие штучки, побрякушки. Я ей говорю: на хрена тебе какое-то ожерелье? Ты сама – драгоценность. А она опять за свое. Говорит, что это ожерелье – волшебное. Что женщина, которая его носит, становится неотразимой. Тринадцать рубинов, каждый – с большой палец величиной. Каждый закреплен золотой оправой на перламутровой раковине. В общем, вещичка стоящая. Надо бы ее прихватить. – Эмилио рыгнул, наклонился к Конану и доверительно сообщил: – Эта дура собиралась рассчитаться со мной своим телом. Разбежалась. Я ее имел столько, сколько хотел. Сто золотых монет, сказал я ей. Сто. Золотых, как ее волосы. Такие мягкие, шелковистые. А какая у нее кожа... обалдеть!

Девушка-подавальщица подошла к их столу с кувшином в руках, но не торопилась ставить его на стол, вопросительно глядя на приятелей. Конан не дал понять, что собирается платить. Ему пока что не светили сто золотых монет. Девушка ткнула кулаком в бок Эмилио. Тот повернулся к ней, тупо смотря и не произнося ни слова.

– Или один из вас платит, или я уношу вино, – твердо произнесла девушка.

– Эх, не умеют здесь ценить хороших клиентов, – пробурчал Эмилио и полез в висевший на поясе кошелек, откуда извлек необходимую сумму. Потом он снова уставился на киммерийца: – Конан! Откуда ты свалился? Нет, просто замечательно, что ты здесь. У нас есть возможность снова поработать вместе, как раньше бывало.

– Мы вместе никогда не работали. И я больше не ворую.

– Чушь. Лучше послушай меня. К северу от города, совсем недалеко, есть место, где всяких побрякушек – завались. У меня есть там дело: стащить... э-э... в общем, стащить там одну штуку. Пойдем со мной. Ты там себе наберешь столько, что хватит на полгода роскошной жизни.

– Это твое местечко, часом, не хранилище драгоценностей Культа Хаоса?

Эмилио откинулся, чуть не свалившись с табуретки:

– А я-то думал, что ты еще ничего не знаешь про Аграпур. Слушай меня. Те семеро, которые, как предполагают, пошли на дело туда и бесследно пропали, – все они были туранцами. Этим местным воришкам далеко до нас с тобой. Они бы ни дня не продержались ни в Шадизаре, ни в Аренджуне. Честно говоря, я вообще не верю, что они решились на такое дело. Скорее всего, пропали где-нибудь, а другие придумали эту историю. Так всегда бывает. Рассказывают страшные сказки про те места, где просто никто не бывал.

Конан хранил молчание.

Не воспользовавшись кружкой, Эмилио припал к кувшину и не отпускал его, пока тот изрядно не полегчал.

Затем коринфиец снова нагнулся над столом и негромко продолжил:

– Я точно знаю, где там у них драгоценности. На восточной стороне лагеря есть сад с единственной башней посредине. Там-то они и хранят самые дорогие украшения и разную древнюю ерунду. Эти дураки ходят и любуются своими побрякушками. Это должно им внушить мысль о бесполезности золота и камней. Видишь, я все знаю об этом деле. Я уже стольких людей расспросил, наверное, сотни.

– Если ты со столькими говорил, то неужели ты думаешь, что никто не сообразил, что ты затеял? Выбрось это из головы, Эмилио.

Неожиданно к их столу подошел гирканиец в войлочной шапке. От его шерстяной одежды за пять шагов разило потом. От уха, от которого осталась лишь половина, до угла рта этого человека тянулся глубокий шрам, придававший лицу подобие улыбки.

Краем глаза Конан заметил еще четверых кочевников, наблюдавших за ним из другого угла комнаты. Киммериец не стал бы утверждать наверняка, но ему показалось, что именно эту пятерку гирканийцев он встретил сегодня на улице. Но подошедший лишь мельком взглянул на Конана, обратив все свое внимание на его приятеля.

– Ты – Эмилио из Коринфии, – гортанно сказал он, – мне нужно говорить с тобой.

– Отвяжись, – сказал Эмилио, даже не посмотрев на того, – не знаю я никакого Эмилио и никаких коринфийцев. Слушай, Конан. Я дам тебе половину того, что эта стерва обещала мне за ожерелье. Двадцать золотых монет.

Конан чуть не рассмеялся. Пьяный не пьяный, а надуть приятеля Эмилио не забудет.

– Я сказал, что мне нужно поговорить с тобой, – повторил гирканиец.

– А я сказал – проваливай! – закричал вдруг Эмилио, побагровев.

Схватив кувшин, он с размаху ударил им по голове гирканийца. Секунду-другую тот простоял, обливаясь остатками вина, а затем рухнул на пол в груду черепков.

– Кром! – буркнул Конан: четверо пропахших потом кочевников направлялись к ним.

Конан, не вставая с табурета, резко развернулся и сильно пнул одного из гирканийцев. Человек остановился как вкопанный, согнувшись пополам. Здоровенный кулак киммерийца обрушился на голову противника, рухнувшего на пол от такого удара.

Эмилио извивался на полу между двумя гирканийцами. Схватив одного из них за плащ, Конан оттащил его от коринфийца.

Кочевник резко повернулся, замахиваясь кинжалом. На его лице отразилось удивление, когда ладонь киммерийца, перехватив его запястье, совершенно обездвижила руку с клинком. У Конана не было времени замахнуться изо всех сил, но даже короткого тычка ему хватило, чтобы сбить противника с ног и отправить его на пол, где уже валялись двое его приятелей.

Конан осмотрел комнату в поисках остававшихся гирканийцев. Но никто больше не проявлял желания нападать на него. Эмилио, пошатываясь, вставал на ноги, разглядывая кровоточащую рану на плече. Фериан молча направлялся к стойке, держа в руках здоровенную скалку. Через мгновение Конан разглядел торчащие из-за стола ноги, обутые в башмаки из овечьей кожи.

– А теперь – вытащите их отсюда! – заорал Фериан, убирая деревяшку под стойку. – Вы запачкали мне пол, так сделайте одолжение – очистите его. Вытащите их немедленно. Я кому сказал!

Конан взял одного из валяющихся без сознания за ноги и потащил его к выходу.

– Давай, Эмилио, – сказал он, – помогай. А не то тебе придется вступить в поединок с Ферианом.

Недовольно хмыкнув, коринфиец все же взялся за ступни другого кочевника. Вдвоем с Конаном они вытащили всех пострадавших на улицу, уже покрытую ночной темнотой, и уложили их у лавки торговца коврами.

Когда они закончили это дело (причем Конан удостоверился, что все кочевники живы), коринфиец внимательно посмотрел на руку и вздрогнул.

– Знаешь, Конан, у меня какое-то дурное предчувствие, – сказал он, – жаль, что ты не хочешь пойти на дело со мной.

– Пойдем лучше со мной, – отшутился Конан, – пойдем внутрь, выпьем еще вина и потолкуем с девочками.

– Ты иди, Конан, – покачал головой Эмилио, – ты иди... а я... – Он неожиданно сломя голову бросился бежать в ночную тьму.

– Эмилио! – крикнул Конан, но ответом ему был лишь свист ветра.

Ругаясь про себя, Конан вернулся в трактир.

Глава 3

Когда наутро Конан спустился в столовую «Синего быка», его сопровождала одна из девушек, постоянно обслуживавших клиентов этого трактира. Он положил ей руку на плечо, а она всячески пыталась поплотнее прижать его ладонь к своей груди.

Ткнувшись губами в массивное плечо киммерийца и взглянув на него снизу вверх, девушка негромко спросила:

– Вечером? – И добавила: – С тебя – полцены.

– Пожалуй, да, Заша, – сказал он, хотя прекрасно понимал, что даже за половину цены едва ли сможет провести с ней еще несколько ночей, – а теперь иди. У меня дела.

Она, танцуя и покачивая бедрами, убежала со звонким смехом, – что ж, пожалуй, еще одну ночь Конан мог себе позволить.

Забегаловка была почти пуста в такой ранний час. Двое моряков в углу пытались лечить подобное подобным – заливая похмелье еще большим количеством вина, вытаскивая ради этого последние медяки из кошельков.

Одинокая проститутка, отработавшая свое, сидела в углу, массируя себе ноги.

Фериан наполнил кружку кхораджанским элем, не дожидаясь заказа.

– Ну, есть что-нибудь стоящее внимания? – поинтересовался Конан, надеясь, что трактирщик постарается вернуть свой долг как можно скорее.

– Этой ночью, – начал Фериан, следя взглядом за тряпкой, которой возил по стойке, стирая с нее пыль, – стало известно, что Темба из Кассалии, перекупщик драгоценностей, важная шишка в торговой Гильдии, участвовал в тайных оргиях в храме Хаммирана. После этих мероприятий из храма исчезли бесследно четырнадцать девственниц и пять жриц. Наверное, теперь их можно разыскать где-нибудь на невольничьем рынке. Тембе придется изрядно раскошелиться на храм, чтобы замять это дело. Кроме того, за ночь произошло по крайней мере двадцать убийств. Это только то, о чем мне уже известно. Я думаю, что еще о стольких же мы пока просто не знаем. Далее, пять дочерей лорда Бараша были застуканы, когда развлекались в конюшне с конюхами. Теперь их собираются отправить в монастырь Вары, как и принцессу Эсмиру, если, конечно, это не пустая болтовня.

– Мне нужно что-нибудь дельное, – прервал его киммериец, – что мне проку от девственниц да принцесс? Давай выкладывай.

Фериан усмехнулся, но не оторвал внимательного взгляда от своей тряпки.

– А вот последнее-то как раз и интересно. Эсмира – дочь принца Рошманли, главного из Семнадцати Советников короля Йилдиза. В этом городе грязных сплетен о ней говорили только то, что эта девушка – сама невинность. Однако ее решили отправить скрести полы храма и спать на жесткой циновке, пока ей не подберут мужа.

Неожиданно трактирщик ударил по столу кулаком и сплюнул. Плевок попал на деревянную стенку стойки, но Фериан даже не заметил этого.

– О Великий Митра! Киммериец, что тебе от меня нужно? Накануне вечером я сказал тебе, что не знаю ничего. Неужели ты думаешь, что я колдун и за одну ночь выясню ради тебя что-нибудь этакое? Если на твои вопросы могут ответить небеса, спроси старого Шарака. Он....

Вдруг взгляд Фериана упал на плевок, повисший на стойке. Трактирщик с остервенением бросился вытирать его, словно боясь, что слюна прожжет доски.

Конан поискал взглядом знакомого ему по Шадизару астролога и увидел старика, опустившегося на табурет прямо перед входом. На нем была все та же старая хламида, похожая и на плащ и на тунику, запомнившаяся Конану еще в Шадизаре. Седых волос на голове старика осталось совсем мало. Он, как обычно, опирался на длинный черный посох, который он называл волшебным, хотя никто никогда не видел, чтобы старик пользовался им в магических целях. Жидкие, но длинные усы обрамляли тонкий рот и спускались по подбородку. В костлявых, узловатых пальцах астролог держал несколько свитков.

Фериан еще раз протер крышку стойки и с сомнением оглядел ее.

– Не нравится мне мой долг, – пробурчал он.

– Я тоже не люблю, когда мне должны, – ледяные глаза Конана буравили кружку с элем, – особенно мне это не нравится, когда я вижу, что отдавать долг никто не собирается.

– Я всегда плачу, – запротестовал его собеседник, – что-что, а это известно всем. От Шахпура до Шадизара. От Кутчемеса – до...

– Ну, так заплати мне.

– Трон Черного Эрлика! Да, может, твоя информация не стоит и двух медяков!

Конан заговорил тихо, не громче, чем шелестит нож, вынимаемый из ножен:

– Ты хочешь сказать, что я лжец, Фериан?

Фериан моргнул и судорожно сглотнул.

– Нет, что ты, Конан, – натужно засмеявшись, сказал он. – Ты неправильно понял меня. Просто я хотел сказать, что эта информация может оказаться не настолько ценной для других. Вот и все.

– Да если с тобой не рассчитались золотом сегодня же ночью, – презрительно усмехнулся Конан, – я готов податься в жрецы Асуры.

Фериан пробурчал себе под нос и наконец выдавил:

– Ну, положим, я уже имею представление о том, сколько стоит твоя новость.

Конан расплылся в улыбке, однако трактирщик не почувствовал себя уютнее.

– Ну, если ты и впрямь представляешь себе ее ценность, Фериан, то почему бы нам не договориться о другой оплате долга?

– Заплатить по-другому? – глаза трактирщика забегали по-крысиному подозрительно. – А как?

Конан явно тянул время, неторопливо потягивая эль.

– Ну, киммериец, что ты предлагаешь? Как я должен расплатиться?

– Начнем с крыши над головой.

– Крыши? Ты хочешь пожить у меня? Пожалуйста. Можешь занять комнату на... на десять дней.

– Ты же человек чести, – ехидно заметил Конан и уточнил: – Твою лучшую комнату, а не свинарник, в котором я спал сегодня.

Фериан сально ухмыльнулся:

– Насколько я могу судить по лицу Заши, у тебя не так много времени оставалось на сон.

Посмотрев на выражение лица Конана, он поспешил согласиться:

– Ладно-ладно. Лучшая комната – твоя.

– И не на десять дней. На месяц.

– На месяц!

– И кое-какую информацию.

– Ему еще и информацию. Мы же договорились, что все это – вместо информации.

– Информацию, – твердо сказал Конан. – Я не настаиваю, чтобы оказаться единственным, кто узнает от тебя эту новость, как мы договаривались раньше. Но я хочу, чтобы ты рассказывал мне все, что узнаешь. И своевременно. В течение всего месяца.

– Я еще не согласился на месяц!

– Да, еще. Еда и выпивка. И учти, у меня зверский аппетит, – рассмеялся Конан. Обхватив кружку, он опрокинул себе в рот ее содержимое. – Не откажусь еще от одной кружечки.

Кожа на бритом черепе Фериана задвигалась от злости.

– Может, что-нибудь еще? Весь трактир, например? Мою жену? Да, у меня еще есть дочь. Она живет где-то в Заморе. Хочешь, я отправлюсь на поиски и привезу ее тебе прямо в постель.

– А она ничего? – поинтересовался Конан. Он помолчал, как бы обдумывая решение, а затем покачал головой: – Нет, я думаю, что стол и жилье – этого будет достаточно.

Фериан только икнул и выпучил глаза.

– Конечно, – продолжил Конан, – при всем этом твой долг остается за тобой. Надеюсь, ты понял, что я жду по-настоящему стоящей информации. Я тебе подкинул ценную новостишку и ждал чего-нибудь подходящего взамен. Тебе же лучше, если ты выкопаешь что-нибудь поскорее, – лицо киммерийца помрачнело, и в голосе послышался скрежет металла, – а то ведь ты знаешь, мы, варвары, не такие понимающие, как вы, цивилизованные люди. Вдруг дней через десять я решу, что ты просто вздумал провести меня? Это ужасно разозлит меня. Я могу даже... – Его руки крепко впились в стойку, словно он собирался опрокинуть ее.

Фериану пришлось чуть ли не силой расцепить застывшие губы, чтобы прохрипеть:

– Нет! Не надо. Договорились. Решено – месяц и все остальное. Договорились.

– Договорились, – подтвердил Конан.

Трактирщик с тоской смотрел на него.

– Месяц! – простонал он. – Мои официантки будут проводить время в твоей постели. Какие из них после этого работницы! Слушай, киммериец, не трогай ты их. Ладно? Ты просто попользуешься тем, что я мягкий, добрый человек.

– Я и не знал, что ты этим болен. Может, есть какое-нибудь лекарство от такой напасти, как доброта и мягкость?

– Спасибо Митре, что большинство твоих соплеменников обожает ваши богом забытые мерзкие скалы. Если еще парочка таких, как ты, спустилась бы с них и отправилась на юг, то все – вы бы прибрали к рукам весь мир.

– Да брось ты убиваться. Согласись, что ты заработал на мне раз в двадцать больше, чем потратишь.

Фериан хмыкнул:

– Только не лапать моих служанок, киммериец. Понял? А теперь вали отсюда. Если я хочу отработать убытки от тебя, я должен еще что-то делать. Иди поговори с Шараком.

Молодой киммериец взял кружку с элем и, смеясь, направился к старику.

– Он, по крайней мере, расскажет мне, что говорят звезды.

Астролог впился взглядом в подходящего к нему юношу. Вдруг его губы растянулись в улыбке:

– Я было подумал, что это ты, Конан, но не поверил своим глазам. Да, я уже не тот, что был двадцать, да даже десять лет назад. Садись. Я бы предложил тебе стаканчик вина, но мой кошелек плоский, как грудь моей покойной жены. Да хранят боги ее старые кости, – добавил он таким тоном, каким повторяют в тысячный раз ставшую уже привычной фразу.

– Не волнуйся, Шарак. Я закажу вина.

Но стоило Конану повернуться, как одна из подавальщиц поставила перед ним горшочек с чечевичным супом, положила добрую краюху хлеба и налила большую чашу вина. Выполнив ранее сделанный заказ, она повернулась, вопросительно глядя на юношу. Вдруг ее лицо вытянулось, и она с визгом отскочила от стола. Шарак ехидно захихикал. Девушка, потирая зад, ушла прочь.

Шарак далеко не сразу взял себя в руки и еще некоторое время продолжал довольно посмеиваться. Наконец он смог говорить. Первым делом он заявил:

– Главное, чтобы они поверили, что ты уже слишком стар и что тебя нечего бояться. Тут-то ты их и прихватываешь.

Конан запрокинул голову и от души захохотал.

– Нет, ты совсем не стареешь, – сказал он, отсмеявшись.

– Я – старый дурак, – сказал Шарак, запуская роговую ложку в суп. – Так говорит Фериан, и я, похоже, начинаю верить, что это так. Он два раза в день кормит меня. Если бы не это, мне бы пришлось питаться тем, что подадут на улицах, или отбросами на помойках. Так бывает почти со всеми, кто доживает до моих лет. Фериан чуть ли не единственный мой клиент. За харчи я читаю ему то, что говорят звезды. Каждый день. Такая тоска, скажу я тебе.

– А почему нет клиентов? Ты ведь читаешь по звездам, как писец – свой пергамент. Твои предсказания всегда сбывались, хотя в первый момент они зачастую были мне непонятны.

– Да ну их, этих туранцев,– вздохнул старик.– В дурной час я решил перебраться сюда. Эти ребята половины звезд не знают. А эти местные астрологи... Таких ошибок, как они, я с детства уже ребенком не делал. Так они еще и приперли меня к стенке тем, что я – не член их Гильдии. Мне просто повезло, что на кол не посадили. Хотя результат, в общем-то, такой же. Только с отсрочкой приговора. Без разрешения Гильдии я не могу открыть свое дело. Меня сразу же арестуют. Кое-кому из чужеземцев я иногда читаю звездные карты, но они платят мне стаканом вина или парой лепешек вместо серебряной монеты, которую берут другие. Да окажись у меня хоть одна серебряная монета – я тотчас же вернулся бы в Замору.

С тяжелым вздохом он снова принялся орудовать ложкой. Конан немного помолчал, а затем медленно развязал кошелек на поясе и извлек оттуда серебряную монету.

– Расскажи мне мой гороскоп, Шарак.

Старик так и застыл с ложкой на полпути ко рту. Он уставился на монету, потом заморгал и посмотрел на Конана:

– Зачем?

– Я хочу знать, чего мне ждать от этого города, – задумчиво ответил молодой человек. – Тебе я верю больше, чем любому члену Гильдии. Так пусть эта монета достанется тебе, а не им. Кроме того, она слишком тяжела для моего кошелька.

Шарак поколебался, затем кивнул. Не дотрагиваясь до монеты, он начал левой рукой разворачивать свитки, одновременно обтирая от супа правую. Когда нужный свиток был разложен на столе, астролог вытащил из складок своей заношенной туники восковую дощечку. Почти водя носом по пергаменту, он начал копировать нужные ему линии и символы на доске.

– Разве тебе не нужно знать, когда я родился и всякое такое? – спросил Конан.

– Я с закрытыми глазами нарисую карту твоего рождения, – ответил Шарак, не отрывая взгляда от пергамента. – Изумительная карта. Просто невероятная... М-м... Колесница Митры – позади...

– Изумительная? Ты мне никогда не говорил об этом. Вздохнув, старик поднял голову, чтобы взглянуть на киммерийца.

– Невероятная. Это я так. Ты бы мне просто не поверил, расскажи я тебе все это. А значит, ты не стал бы верить и всему остальному, что я тебе говорю. Следовательно, я не мог быть тебе полезен. Вот почему я молчал. Ну а теперь ты позволишь мне сделать то, за что ты мне платишь? – И, не дожидаясь ответа, он снова погрузился в свои расчеты. – Ага. Кровавая звезда входит в дом Скорпиона сегодня ночью. Это очень важно.

Конан сосредоточил внимание на выпивке. В зале появились посетители – в основном, как обычно, моряки и проститутки.

Наблюдать за женщинами было интересно. Одна – невысокая, пышная, в ожерелье из монет – напомнила ему о Ясбет. Конан был бы рад узнать, что она дома, цела и невредима. Еще больше он был бы рад увидеть ее у себя в комнате, в своей постели. Но если это невозможно – пусть сидит дома со своей Фатимой. Хотя, найди Конан эту девушку, – его жизнь в Аграпуре стала бы поприятней. Интересно, чего Эмилио так расписывал свою блондинку... как там ее? Кажется, Давиния. Неужели эта редкая для Турана блондинка действительно так хороша? А что, если...

– У меня все готово, – прервал Шарак его размышления.

Конан вздрогнул и уставился на восковую доску, всю испещренную какими-то линиями и значками.

– Ну и что это значит?

– Все неясно, – начал старый астролог, покручивая ус. – Есть знаки блестящих возможностей и смертельной опасности. Смотри: конь и лев сочетаются в доме Драмата, и в то же время Три Девы...

– Шарак, я не отличу дом Драмата от дома соседа-гончара. Что все это означает?

– Что означает? Все вы так: что значит, что значит? Всем наплевать на самое важное и интересное. На то, как... Да ладно. Первое: чтобы пойти вперед, тебе нужно отступить назад. Чтобы стать тем, кем тебе суждено стать, тебе придется стать тем, кем ты уже был.

– Что толку, – пробурчал Конан, – мало ли кем я был.

– Но это очень важно. Если тебе не удастся совершить это, ты не выберешься из Аграпура живым. Ты уже встал на этот путь и сам заставил события идти таким чередом.

Конана вдруг зазнобило.

– То есть как это – я сам заставил что-то или кого-то? Я здесь всего-то один день.

– И что? Ты ничего не делал? Ни с кем не разговаривал?

Конан только тяжело вздохнул:

– А про золото там есть что-нибудь?

– Золото будет у тебя в руках. Но это не важно. И оно влечет за собой большую опасность.

– Золото всегда важно. И всегда опасно. А про женщин что?

– Эх, молодость, – проворчал Шарак, – тут на твоем пути две женщины. А за ними – опять опасность.

– Женщины, пожалуй, всегда так же опасны, как и золото, – со смехом ответил Конан.

– Одна из них – черноволосая, а другая – наоборот, со светлыми волосами.

Смех киммерийца неожиданно оборвался. Блондинка? Давиния? Нет! Это означало бы пойти на кражу вместе с Эмилио, а он решил раз и навсегда развязаться с воровством. Но ведь Шарак только что сказал, что ему предстоит стать тем, кем он когда-то был. Нет. Конан попытался прогнать эту мысль. С воровством покончено. Слова астролога, наверное, относятся к чему-нибудь другому.

– Что еще? – хрипло спросил он.

– Я не виноват, если тебе не все понравится, Конан. Я только читаю то, что говорят звезды.

– Что еще, я тебя спрашиваю!

Шарак тяжело вздохнул:

– Не вини меня, если... Здесь снова большая опасность, связанная с дальней дорогой. Вот эти звезды, – он показал на группу связанных множеством линий точек, – указывают на путешествие по воде. А эти – показывают сушу. Непонятно мне это.

– Если хочешь знать мое мнение, то мне вообще ни черта не понятно, – пробурчал Конан.

– А здесь все становится и вовсе неясным. Желтый цвет приобретает огромную важность.

– Золото...

– Наплевать на него. Тут про него ничего нет. А с этим желтым цветом связана еще большая опасность.

Киммериец явственно заскрипел зубами:

– Тебя послушать, так даже дышать – и то опасно.

– Похоже, что так и есть, если верить карте. А что до остального, то число тридцать и красный цвет связаны между собой и тоже кое-что значат. Кроме того, это сочетание Обезьяны и Змеи говорит, что действовать придется быстро и решительно. Малейшее сомнение – и момент упущен. А тогда – только смерть.

– Ладно, чему быть – того не миновать, – задумчиво сказал Конан. – Меня не запугают ни звезды, ни боги, ни демоны.

Шарак нахмурился и вдруг пододвинул монету к Конану:

– Если тебе так не нравятся мои предсказания, то я не возьму плату.

Кровь словно вскипела в жилах юноши:

– Не твое дело, нравятся мне твои слова или нет. Забирай деньги, а я учту то, что ты мне наговорил.

Старик-астролог неожиданно заговорил совсем другим тоном:

– Мне восемьдесят два года. И за всю жизнь у меня не было никаких приключений, – он сжал ладонью свой посох, лежащий на столе, – в этой штуке есть магическая сила, киммериец. Так что я могу быть очень полезен.

Конан подавил улыбку:

– Я не сомневаюсь в этом, Шарак. Если мне понадобится такая помощь, я позову тебя, не беспокойся. А пока что помоги мне в другом деле. Ты не знаешь, где можно найти Эмилио в такой час?

– Этого пустомелю? – недовольно переспросил Шарак. – Он шляется по таким местам, что диву даешься, как он еще жив. Одно хуже другого. Я могу назвать десяток самых загаженных кабаков и борделей, где он имеет обыкновение проводить время. Я могу помочь тебе разыскать его, если это действительно нужно, хотя ума не приложу, на что он тебе сдался?

– Когда поешь, поищешь в своих свитках ответ.

– Я лучше поищу этого парня по борделям.

Конан рассмеялся и встал из-за стола, а Шарак вернулся к своему супу.

Повернувшись к двери, киммериец встретился взглядом с только что вошедшим человеком – смуглым, черноволосым, в тюрбаноподобном шлеме туранской армии. Судя по полосе на его тунике, он был офицером. Фериан вскочил ему навстречу, чтобы обслужить поскорее. При этом он недовольно нахмурился. Военные не были частыми гостями «Синего быка», и остальные гости их не жаловали.

– Я ищу человека по имени Эмилио-коринфиец, – обратился посетитель к Фериану.

Конан вышел на улицу, не дожидаясь ответа трактирщика. Это дело его не касалось. По крайней мере, он на это надеялся.

Глава 4

В седьмой трактир Конан зашел, пошатываясь от выпитого эля и вина. Шлюх в нем было больше, чем в других, и Конан сообразил, что верхние этажи здания заняты борделем. За столами и у стойки толпились плечом к плечу моряки и представители различных ремесленных цехов и купеческих гильдий. По соседству были видны и шелковые, вышитые золотом и серебром туники аристократов. Их тонкие, изящные пальцы щипали и прихватывали девушек не менее ловко, чем грубые лапы матросов.

Киммериец пробился к стойке и с грохотом опустил на нее два медяка.

– Вина, – потребовал он.

Подавальщик сунул ему грубую глиняную чашу, до краев наполненную пахнущей кислятиной жидкостью, и сгреб монеты. Лицо трактирщика напоминало морду змеи – худое, с маленькими подозрительными глазками и тонким ртом. Он был не из тех, кто запросто отвечает на вопросы. Другой посетитель позвал его, и трактирщик, вытирая руки о передник, пошел выполнять заказ.

Конан сделал глоток и сморщился. Вино было разбавлено, а его запах соответствовал вкусу.

Разглядывая помещение, он встретился взглядом со странно одетой проституткой. Она залезла на стол, чтобы танцевать перед полудюжиной матросов, хватавших ее за голые ноги. Ее вспотевшая грудь была обнажена, а весь наряд состоял из длинной полосы ткани шириной с ладонь, которую она обмотала вокруг бедер и пропустила между ног.

Странным же было то, что темная вуаль закрывала ее лицо книзу от горячих темных глаз до шеи. Уличные девки никогда не прячут лица. Наоборот, они размалевывают его, чтобы издалека привлекать внимание мужчин. А в этом зале Конан заметил ещетрех женщин, чьи лица были скрыты вуалями.

Конан поймал трактирщика за полу туники, когда тот проходил мимо него:

– Я никогда не видел, чтобы шлюхи прятали лицо. Они что, скрывают сифилитические язвы?

– А ты, видать, недавно в Аграпуре, – с легкой улыбкой сказал тонкогубый трактирщик.

– Только что приехал. Так что с этими бабами?

– Говорят, что некоторые благородные дамы, которым наскучили их добропорядочные мужья, приходят в такие заведения, чтобы отвести душу, почувствовав себя настоящей проституткой. Ну, так они развлекаются. А лица они закрывают, чтобы их мужья, которые точно так же, как и менее благородные мужчины, ходят время от времени в бордель, не узнали их. Так говорят. А какой мужик откажется всего-то за серебряную монету трахнуть жену какого-нибудь лорда?

– Наверное, дело доходит до убийства, если какой-нибудь аристократ узнает, что только что купил свою собственную жену?

– А вот не угадал. Эти на вуальки не клюют. Подумай, сам, кто захочет рисковать, – такой позор: узнать в шлюхе жену?

И вправду, вокруг каждой женщины с закрытым лицом толпились матросы и грузчики, иногда торговцы, но аристократы демонстративно не замечали их существования.

– Попробуй какую-нибудь из них, – предложил человек со змеиным лицом. – Узнаешь, по-другому ли будет держаться под тобой какая-нибудь аристократка.

Конан приложился к чаше, словно прикидывая. Если бы его сейчас интересовало приятное времяпрепровождение, он предпочел бы честную проститутку, а не прикидывающуюся оной аристократку. Но сейчас ему было важно разговорить трактирщика. Этот парень явно имел свое с каждой из тех, с кем развлекались его посетители на верхних этажах. А следовательно, он будет более разговорчив, если увидит в Конане возможного клиента. Прикинув, Конан опустил чашу.

– Дело такое... стоит подумать, – протянул он, разглядывая ближайшую женщину. Настоящая кабацкая девка с размалеванным лицом, голым, как ее танцующая задница.

Как бы невзначай Конан сообщил:

– Да я тут приятеля ищу. Мы не встретились, как договорились. А я так думаю, что сюда он наведывается частенько...

Трактирщик отпрянул, и его голос мгновенно стал ледяным:

– Посмотри вокруг. Если он здесь, ты его увидишь. Если нет – извини уж...

Пожав плечами, хозяин заведения решил было уйти, но Конан, перегнувшись через стойку, схватил его за руку, всячески стараясь изобразить на лице дружелюбную улыбку:

– Я тут его не вижу. Но он очень нужен мне. Его зовут Эмилио из Коринфии. Я готов заплатить столько, сколько стоит ночь с этой шлюхой, тому, кто поможет мне разыскать его.

Если Шарак прав (а он всегда оказывался прав), Конану и вправду позарез нужно было найти Эмилио.

Лицо трактирщика стало еще больше похоже на змеиную морду, но его глаза сверкнули при имени Эмилио.

– Мало кто согласится заплатить за то, чтобы найти приятеля. Может быть, этот, как ты его назвал, – Эмилио? – вовсе тебе и не друг. Может, он вовсе не рвется увидеть тебя. Ашра! Вышвырни отсюда этого придурка с бледными глазками.

– Слушай, – продолжал Конан, – я могу доказать, что знаю его. Он...

Тяжелая рука опустилась на плечо киммерийца, и гортанный голос произнес:

– Проваливай отсюда.

Конан повернул голову ровно настолько, чтобы оценить здоровенную ладонь, ломаные суставы и шрамы на пальцах. Затем его взгляд скользнул по руке, которая была толще, чем нога нормального человека. Затем – еще выше. Этот Ашра и вправду был на голову выше даже самого Конана и к тому же вполовину шире в плечах. При всем этом на нем не было ни капли жира. При всех шрамах на руках лицо и широкий нос этого великана не были обезображены ни единой царапиной. Мало кому удавалось даже достать до его головы, промелькнуло в мозгу киммерийца.

Конан пытался придать своему голосу самые примирительные интонации. Драка редко дает информацию.

– Я ищу человека, а не неприятностей. Убери руку, и я...

Вместо ответа верзила ткнул Конана в плечо. Киммериец позволил себе развернуться, как бы от удара. Но улыбка на лице Ашры оставалась недолго – лишь до того момента, когда кулак киммерийца влетел тому в бок, с явным хрустом ломаемых ребер. Вокруг раздались крики посетителей, отскакивающих от дерущихся. Второй кулак Конана тоже вошел в грудную клетку великана, и опять раздался хруст ломаемых костей.

С ревом Ашра схватил голову Конана обеими руками и сжал, словно желая раздавить череп противника. Но волчий огонь уже загорелся в глазах киммерийца. Он просунул руки между локтями Ашры и тоже схватил голову противника – одной рукой сверху, а другой снизу, за подбородок. Конан надавил изо всех сил, и бычья шея медленно-медленно стала поддаваться. Сделав шаг, Ашра вдруг ослабил хватку, но тотчас же перехватил Конана, сжав его обеими руками на уровне груди, решив сломать ему позвоночник.

Улыбка на лице киммерийца могла заморозить кровь в жилах нормального человека. Он понял, что через несколько мгновений сломает шею вышибалы. Но убийство заткнет рот трактирщику лучше любого кляпа. Неожиданно Конан ослабил хватку. Ашра засмеялся, решив, что уже победил. Вдруг руки киммерийца взлетели в воздух и со всего размаху ударили открытыми ладонями по ушам противника.

Ашра застонал и отпустил Конана, закрыв руками кровоточащие уши. Освободившись, киммериец нанес два удара кулаками по уже сломанным ребрам, а затем еще один – в сердце противнику. Глаза Ашры вылезли на лоб, ноги подкосились, но он не упал. Конан ударил еще раз. Ни разу не ломанный нос верзилы брызнул фонтаном крови. Ашра медленно повалился навзничь, сломав стоявший позади него стол. Из последних сил он попытался встать, но затих, потеряв сознание.

Вокруг упавшего собралась шушукающая толпа. Двое взяли его за ноги и, кряхтя, потащили к выходу. Многие женщины тепло смотрели на Конана, облизывали губы, покачивали бедрами. Среди прочих и те, что носили вуали. Не обращая на них внимания, Конан вернулся к делу.

На лице трактирщика было почти такое же выражение, как у поверженного Ашры. В его руке так и осталась сжатой большая деревянная колотушка.

Конан вынул тяжелую деревяшку из рук трактирщика и взялся обеими руками за середину толстой ручки. Напряглись сильные мышцы – и два обломка с треском упали на стойку.

Трактирщик облизнул пересохшие губы, глядя на Конана как на привидение.

– Я еще не встречал человека, которого Ашра не мог бы разорвать пополам голыми руками, – пробормотал хозяин кабака.

Затем его взгляд упал на обломки колотушки, и змееподобное лицо вытянулось еще больше. Вдруг в почти остекленевших глазах сверкнула мысль.

– Слушай, – обратился трактирщик к киммерийцу, – а тебе работа не нужна? Место, занятое этим мешком мяса, ты освободил себе сам. Серебряная монета в день. Плюс комната, еда, выпивка и любая девочка на выбор, если она в этот момент не с клиентом. Мое имя – Манилик. А как зовут тебя?

– Я не намерен становиться вышибалой, – сухо ответил Конан. – А теперь выкладывай, что тебе известно об Эмилио.

Манилик мгновение колебался, а затем натянуто засмеялся:

– Похоже, ты и вправду знаешь его. Просто я умею держать язык за зубами. Ты ведь меня понимаешь? Сболтнешь что-нибудь лишнее, а потом и без языка остаться недолго. А я свой язык не на помойке нашел.

– Можешь высунуть его. Где Эмилио?

– Знаешь, чужестранец, это ведь проблема... нет, я все понял, я знаю кое-что об Эмилио, – заверещал трактирщик, увидев, как поднимается над стойкой тяжеленный кулак, – знаю, но очень мало. И потом, я его уже три дня не видел.

– Три дня, – пробормотал Конан. Никто из встреченных им не видел Эмилио позже, чем три дня назад. – Этот идиот наверняка развлекается со своей чертовой Давинией.

– Давиния? – в голосе трактирщика послышалось удивление. – Если ты знаешь о ней, то, может быть, знаешь и... – Он затрясся от нервного смеха под холодным взглядом Конана.

– А что тебе известно о Давинии, Манилик?

Трактирщик вздрогнул от того, как спокойно был задан вопрос. Это спокойствие напоминало покой могилы. Может быть, его собственной. Поэтому он не торопился с ответом. Слова срывались с его губ редко, как капли воды в пересохшем источнике.

– Она – любовница генерала Мундара Хана, вар... э-э, чужестранец. Опасная женщина для Эмилио. Он ей нужен даже не как мужик. Эта стерва хочет использовать его для каких-то своих целей. Она появилась в Аграпуре года два назад, с караваном какого-то заезжего торговца слоновой костью. Торговец уехал, а она осталась. Осталась в доме мелкого перекупщика драгоценностей. Потом она несколько раз меняла мужиков с большой пользой для себя. Сначала – средней руки торговец коврами, затем третий в городе судовладелец, а теперь – Мундара Хан, двоюродный брат короля Йилдиза. Мог бы быть принцем, не будь его мать наложницей в гареме.

Слова слышались все реже и реже. Наконец Манилик совсем замолчал. Его рот перекосила гримаса боли, оттого что ему пришлось задаром выдавать то, что в другой ситуации он бы выгодно продал.

Конан нагло соврал, рассмеявшись и поинтересовавшись:

– Ты и дальше будешь мне рассказывать то, о чем болтают на каждом углу? Я уже слышал, как кабацкие девки обсуждали, сможет ли Давиния перебраться в постель к самому Йилдизу.

– Я и не знал, что это так хорошо известно, – оправдываясь, забормотал трактирщик, – тогда Эмилио следует побыстрее исчезнуть отсюда. Слухи скоро дойдут до генерала, и тогда твоему приятелю не поздоровится. Только пусть сначала с долгами рассчитается. Он тут что-то молол про золотишко, которое собирался подзаработать на каком-то деле. Если увидишь его и если ты действительно друг коринфийцу – предупреди его, что Нарксес-замориец очень злится на него и собирается либо получить обратно долг, либо всадить Эмилио нож в ребра. Только не проговорись, что это я предупредил тебя и твоего дружка. Мне вовсе не улыбается, чтобы замориец явился по мою душу прежде, чем Эмилио отправит его на тот свет.

Манилик нервно облизнул губы. Сама жадность во плоти. Конану было ясно, что при первой же возможности трактирщик отправит гонца, чтобы предупредить и Нарксеса. Кто из двоих – Эмилио или Нарксес – останется в живых, Манилику наплевать. Он просто потребует у победителя вознаграждение за вовремя переданное предупреждение. Но в планы Конана вовсе не входило добавлять неприятностей коринфийцу.

– Значит, он говорил, что собирается перехватить кое-какое золотишко?

Трактирщик только пожал плечами:

– Ты, быть может, знаешь об этом больше меня, незнакомец.

Конан, мрачно улыбаясь, вышел из трактира не попрощавшись. За первым же углом он остановился и стал ждать. Закатное солнце огненным шаром опускалось где-то за крышами, окрашивая город в кровавый цвет.

Через несколько минут из дверей кабака выскользнула, на ходу натягивая капюшон плаща, одна из подавальщиц – худенькая черноволосая девушка.

Конан схватил ее за руку и утянул в узкий проход между домами. Глаза и рот девушки так и остались широко раскрытыми от удивления. Она даже не вскрикнула.

– Значит, Манилик послал тебя к Нарксесу, – скорее утвердительно, чем вопросительно произнес Конан.

Очнувшись, она зло посмотрела на киммерийца:

– Я тебе ничего не скажу. Отпусти меня.

Разжав пальцы, Конан даже слегка подтолкнул ее к середине улицы:

– Ну что ж. Иди. Никогда я еще не видел, чтобы человек так торопился подставить под нож свое горло.

Девушка в нерешительности остановилась, потирая руку и разглядывая подпрыгивающие на булыжниках телеги. Матросы и торговцы сновали между большими колесами. Один рывок – и она затеряется в толпе. Но что-то удерживало ее на месте и заставляло спросить:

– А что Нарксес может иметь против меня? Я его ни на грош не обсчитала. Всегда молчала о том, что слышала, когда он спьяну болтал лишнее.

– Так ты что, не знаешь? – с преувеличенным недоверием спросил Конан. – Про алтарные делишки?

– Чего я не знаю? Какие еще делишки?

– Я слышал, как Манилик говорил, что посылает девчонку к Нарксесу, чтобы... – тут он прервался и покачал головой, – нет, лучше тебе и не знать этого. Все равно от судьбы не уйдешь.

Девушка натужно засмеялась:

– Не пытайся запугать меня. Я всего-то должна сказать Нарксесу, что Манилик хочет поговорить с ним. А что ты слышал?

Конан только хмурился, словно раздумывая. Наконец девушка не выдержала и шагнула к нему, положив дрожащую руку на плечо:

– Ну, скажи мне. Пожалуйста.

– Не думаю, что это поможет, – с деланной неохотой ответил Конан, – Нарксес найдет тебя, куда бы ты ни сбежала.

– Мои родители живут в деревне, далеко от города. Он никогда не найдет меня там! Ну, скажи же!

– Нарксес продает молодых девушек Культу Рока для жертвоприношений, – наугад соврал Конан и тотчас же стал добавлять устрашающие детали: – Тебя привяжут к алтарю, перережут горло и соберут твою кровь в священную чашу, а потом...

– Нет! – воскликнула она, отшатнувшись и схватившись рукой за горло. Ее лицо позеленело, казалось, что девушка вот-вот упадет в обморок. – Я никогда не слышала, чтобы Культ Рока устраивал человеческие жертвоприношения. И вообще, закон запрещает приносить в жертву свободных граждан.

– Разве кто-нибудь узнает об этом, когда ты тихо умрешь, а твое тело будет выброшено в море, – Конан пожал плечами. – Нет, если ты мне не веришь, отправляйся к своему Нарксесу. Может быть, он тебе все толковее разъяснит по дороге к лагерю Культа.

– Что же мне делать? – простонала девушка, делая несколько нервных шагов то в одну, то в другую сторону. – У меня нет ни денег, ни чего-нибудь ценного. Только та одежда, что на мне. Как же я доберусь до своих родителей?

Вздохнув, Конан выудил горсть медяков из мешочка, висевшего на его поясе. Эмилио рассчитается с ним, узнав, на что пошли деньги.

– Держи. На дорогу тебе хватит.

– Спасибо, спасибо, – пробормотала она и, сжав в кулаке монеты, побежала по улице.

Хоть бы поцеловала на прощание, подумал Конан, провожая ее взглядом. Что ж, если повезет, то Манилик только к концу завтрашнего дня разберется в том, что случилось. Значит, есть день. День, чтобы найти Эмилио, не боясь наткнуться на его труп. История, которую Конан сочинил для девочки, оказалась даже более убедительной, чем он сам ожидал. С довольной улыбкой киммериец зашагал по улице.

В сгустившихся сумерках он не заметил бритоголового человека в оранжевой одежде, который, стоя в переулке рядом с трактиром, с интересом наблюдал за ним.

Глава 5

Ночь спустилась на резиденцию Культа Рока. Ни единый луч света не нарушал темноты, ибо все служители Культа просыпались, работали, ели и ложились спать только по команде. Ни единой монеты не тратилось на освещение. Однако в зале, где Джандар принимал сорок своих самых верных последователей, бронзовые лампы в виде львиных лап ярко освещали алебастровые стены с барельефами и многоцветную мозаику пола. Все сорок Избранных встали на колени при появлении Джандара. Каждый приложил ко лбу кинжал.

– Благословен будь Священный Хаос! – затянули они свое ритуальное приветствие. – Благословен будь беспорядок, смятение и анархия!

– Благословен будь Священный Хаос! – в тон им ответил Джандар, одетый в такую же оранжевую тунику, что и все остальные.

Он окинул взглядом золотую, с изумрудными инкрустациями, шкатулку, стоявшую на треножнике перед ожидающими его людьми. Пальцы Джандара, словно змеиные языки, быстро пробежали по запечатанным крышкам четырех десятков каменных флаконов, стоявших в шкатулке. Даже сквозь камень он чувствовал свежесть крови, наполнявшей каменные сосуды.

Один из присутствующих нарушил молчание:

– Все было выполнено в назначенное время, Повелитель.

Джандар лишь бросил на него раздраженный взгляд. Естественно, что те, чья кровь сейчас покоилась в этих флаконах, были убиты в том месте и в то время, когда он приказал это сделать. Те, кто убивал, не знали, зачем они это делают, не знали, зачем нужно собрать кровь жертвы, пока ее сердце еще бьется. Они верили, что служат великой цели, и умели подчиняться. Джандару этого было вполне достаточно.

– Идите, – скомандовал он. – Вас ждет еда и вино. Потом – спать. Идите.

– Благословен будь Священный Хаос, – пропели они и, вытянувшись цепочкой, вышли из зала.

Джандар подождал, пока за ушедшими закроется тяжелая бронзовая дверь, и только тогда снова заговорил:

– Че Фан, – позвал он, – Суйтай. Ко мне.

Двое высоких, сухощавых мужчин, одетых в черное, появились словно из-под земли. Стоило большого труда рассмотреть поворотную каменную плиту в стене, из-за которой они вышли. Увидев их, любой человек обратил бы внимание на столь необычных даже для видавшего виды Аграпура людей. Сильно раскосые глаза, кожа цвета пергамента, потемневшего на солнце. Они настолько сильно отличались от всех других, что невозможно было бы определить их возраст. Они были похожи, как близнецы. Тот, которого звали Че Фан, был, пожалуй, чуть повыше ростом. По призванию и профессии они были убийцами и могли убивать голыми руками.

Суйтай взял шкатулку, а Че Фан открыл в стене маленькую деревянную дверь, лакированную и отполированную до зеркального блеска. Джандар шагнул в узкий коридор, оба желтокожих человека следовали за ним по пятам. Бритоголовый колдун старался, чтобы эти двое пореже попадались на глаза людям. Даже Избранные редко встречались с ними.

Коридор привел их в другое помещение, в центре которого располагался круг черной, хорошо перекопанной земли. Тринадцать столбиков высотой по пояс окружали этот круг.

Привычными движениями Суйтай начал расставлять каменные флаконы, слегка вдавливая их в землю. Он расположил их четырьмя группами в форме крестов.

– Повелитель, – заговорил Че Фан хриплым шепотом, – мы следуем за тобой повсюду, куда ты нам прикажешь. Но наша жизнь пуста.

Джандар посмотрел на него в изумлении. Ни один из этих убийц никогда не заговаривал первым.

– Может, вы предпочитаете оказаться там, где я вас подобрал?

Че Фан вздрогнул. Его и Суйтая замуровали заживо в стене тюрьмы в Кхитае, куда бросили и Джандара. Во время своего побега он случайно освободил и их. Тогда оба поклялись следовать за ним повсюду и служить ему до смерти. Судя по испуганному виду убийцы, Джандар понял, что тот вполне правдоподобно представил себя вновь в каменном мешке.

– О нет, Повелитель, – наконец выдавил из себя кхитаец, – мы, Суйтай и я, лишь просим чаще использовать наши способности в деле. Ведь с тех пор как... – Тут его голос снова задрожал: второй убийца ничем не поддержал своего товарища, а молча, не глядя на него, продолжал выравнивать флакончики.

Лицо Джандара потемнело. В этом «с тех пор» он почувствовал намек, напоминание о его поражении, случившемся несколько лет назад. Колдуну стоило больших усилий не сорваться на крик. Но и без этого его голос мало уступал по мелодичности скрежету железа о камень.

– Идиот! Ваши способности, как вы их называете, уничтожают саму сущность человека, как вы оба прекрасно знаете. Мне ничего не остается после ваших убийств. Когда мне снова потребуется ваш талант, и если он мне понадобится, я прикажу вам действовать. Или, может быть, вы хотите сейчас встать в круг и получить последний приказ?

Суйтай резко отскочил от круга земли.

– Нет, Повелитель, – хрипло ответил Че Фан, – я молю о прощении за мою дерзость.

Оба убийцы, как один, согнулись в глубоком поклоне.

Выдержав паузу, Джандар заговорил:

– Можете выпрямиться. Нам еще предстоят тяжелые дни, когда даже вас утомит столь любимое вами дело. А теперь можете идти. У меня тут есть чем заняться одному.

Как только они скрылись за дверью, Джандар переключил все свое внимание на более важные для него вещи.

Из складок своего одеяния он извлек черный мелок. На верхней площадке четырех равноудаленных от круга столбиков он начертил древние кхитайские символы четырех времен года. При этом он нараспев произносил какие-то слова на незнакомом даже ему языке. Но хотя он и не знал значения этих слов, результат их произношения был ему знаком. На следующих четырех столбиках были начерчены символы четырех сторон света, затем – четырех стихий. При этом Джандар ни на секунду не переставал начитывать свои заклинания. Оставался лишь один столбик, верхняя площадка которого была свободна. На нем Джандар начертил символ жизни, а затем поверх него – знак смерти.

В зале стало холодно, последние слова заклинаний вылетали изо рта с облачками пара. От черной земли поднялась серебристо-голубая мгла, как над волшебным бассейном, только более бледная и почти прозрачная. Джандар почувствовал, как Сила входит в него.

В центре светящегося облака мелькнула яркая вспышка, и воздух в зале содрогнулся, как от удара грома. Стоявшие в круге каменные флаконы рассыпались в пыль, и земля жадно впитала пролившуюся кровь.

Не прекращая заклинаний, Джандар сосредоточился на Силе, лившейся по его венам, и заставил ее сделать то, что ему нужно. Каждая частичка его существа требовала, просила, умоляла о чуде вызывания, воскрешения мертвых.

Политая кровью земля зашевелилась. По ней поползли трещины. Вдруг в одной из трещин показалась извивающаяся рука мертвенно-зеленого цвета с ногтями, похожими на ногти дикого зверя. Рядом с ней появилась еще одна, потом еще. Так по всему кругу потянулись из-под земли страшные руки, стремящиеся прорыть, прокопать себе путь наверх. Попавшие в рабство Джандару, эти создания мало чем походили на людей, хотя были тем, что осталось от убитых по приказу колдуна мужчин и женщин. Сейчас между ними не было разницы ни по полу, ни по возрасту. Все были одинаковы. Голая кожа плотно обтягивала купола черепов, на которых светились страшным огнем глаза, видевшие могилу изнутри. Безгубые рты издавали какофонию стонов и завываний.

Джандар прекратил читать заклинания и тотчас же почувствовал, как Сила уходит из него, словно вода из решета. Вместе с Силой исчезала и светящаяся мгла. Страшные создания повернулись к Джандару и, впервые увидев его, застонали и завыли еще громче.

– Молчать! – крикнул он, и в воздухе повисла гробовая тишина.

Он вызвал их, и им оставалось только подчиняться, хотя кое-кто и глядел на своего повелителя с неосознанной яростью. Такие находились в каждой партии.

– Слушайте меня. Каждый из вас должен вернуться в тот дом, где он служил при жизни. Там, в плотском обличье, вы будете смотреть и слушать. То, что скрывают ваши бывшие хозяева и хозяйки, вы расскажете мне, когда я вас вызову в следующий раз. Ничего больше вы не посмеете сделать без моего приказа.

– Слушаю и повинуюсь, – раздались нестройные голоса.

– Тогда во имя крови, земли и Силы Хаоса, которой я вызвал вас, – пошли прочь!

В воздухе раздался сильный хлопок, и уродливые формы исчезли.

Джандар усмехнулся и вышел из зала. Он уже знал о секретах Турана больше, чем любые десять самых информированных людей. Он уже мог влиять на самые важные в стране решения, вовремя шепнув в нужное ухо кое-что из того, что было ему известно и о чем обладатель этого уха предпочел бы хранить молчание. Фактически, он сам принимал эти решения. Скоро сам трон падет к его ногам. Джандар вовсе не жаждал, чтобы его роль истинного правителя Турана стала известна всем. Хватит и осознания того, что он правит. Сейчас Тураном, затем последует Замора, а затем...

– Повелитель!

Джандар, вырванный из сладких грез, недовольно посмотрел на бритоголового мужчину, нагнавшего его в одном из коридоров.

– Почему ты беспокоишь меня, Зефран? – спросил колдун. Ведь даже Избранным не позволялось заговаривать с ним первыми.

– Простите меня, Великий Господин, – сказал Зефран, низко поклонившись. – Но я оказался свидетелем одной очень знаменательной встречи в городе, на закате.

– Какой еще знаменательной встречи? Что за чушь?

– Какой-то варвар рассказывал одной девчонке о жертвоприношениях Культа и об использовании крови жертв в магических целях.

Джандар сжал кулаки так, что пальцы побелели:

– Кто это был? Гирканиец?

– Нет, Повелитель.

– Другого не может быть.

– Господин, его кожа там, где ее не покрыл загар, бледнее, чем у любого из нас. А самое странное – это его глаза. Синие, как море.

Джандар прислонился к стене. В Гиркании, по ту сторону моря Вилайет, он впервые основал Культ, выстроил Сосуд Силы. Он мог бы превратить дикие воинственные племена гирканийцев в единую силу, послушную его слову. Он послал бы эту гигантскую лавину всадников на завоевание Турана, Заморы, а затем и дальше на запад, к Великому Океану.

Но он невнимательно отнесся к поведению оживленных. Кое-кому из них удалось передать правду о Культе живым. Тогда эти кочевники ополчились против него, начали убивать его последователей. Только ценой потери всего созданного он смог избежать неминуемой смерти. Но эти дикари – гирканийцы – затаили гнев на него до поры до времени и только ждали возможности отомстить. Где-то в глубине души Джандар боялся их. Хотя сейчас это было, наверное, смешно.

– Повелитель, – удивленно переспросил Зефран. – Я не понимаю, почему горстка гирканийцев так обеспокоила вас. Те немногие, которых я видел в городе...

– Ты ничего и не поймешь, – оборвал его Джандар. – Этот варвар. Ты убил его?

Зефран только смущенно вздохнул:

– Господин, я потерял его в толпе у порта.

– Идиот! Поднимай своих людей! Найти этого варвара! Он должен умереть. Нет! Привести его ко мне. Я должен выяснить, кто еще знает то, что не должен знать никто. Ну, чего ты ждешь? Давай, пошел отсюда! Живее, придурок!

Зефран убежал, оставив Джандара в лихорадочных раздумьях. Нет. Не может быть. Он не может позволить себе еще одну неудачу. Пусть мир погибнет, если это будет нужно. Но он больше не потерпит поражения.

Глава 6

Конан спустился по лестнице, ведущей в общий зал «Синего быка», с величайшей осторожностью. Он не был уверен, что его череп разлетится на куски при одном неверном шаге, но предпочитал не рисковать. Предыдущая ночь осталась в памяти как непрерывное хождение из одного трактира в другой. Стакан опустошался за стаканом. И вот награда за все старания – голова как чугунный котел.

С тяжелым вздохом Конан опустился на скамейку рядом с Шараком, увлеченно орудовавшим ложкой в горшке с супом.

– Как ты можешь это есть, Шарак? – пробурчал киммериец. – От одного запаха наизнанку выворачивает.

– Все дело в правильном образе жизни, – хихикнул Шарак. – Я живу подобающим образом, и мне не приходится мучиться от избытка винных паров в голове. По крайней мере не часто. И это приносит мне удачу. Этой ночью, расспрашивая трактирных девок про Эмилио, я выяснил, что они обожают заморийскую астрологию. И знаешь почему?

– Что ты выяснил про Эмилио, Шарак?

– А все потому, что она – иностранная. А для этих дур все привозное лучше родного. Конечно, многие предлагали расплатиться не монетой, а натурой. – Шарак снова захихикал. – И я провел ночь с девочкой с восхитительной грудью и...

– Шарак! Что с Эмилио?

Старик вздохнул:

– Знаешь, если бы тебе пришло в голову прихвастнуть немного, я бы не стал тебя перебивать. Ничего особенного я не узнал. Три человека, из них две шлюхи, сказали мне, что Эмилио вчера отправился на дело. Грозился заработать много золота.

– Я разыщу его, чего бы мне это ни стоило, – сказал Конан, но уже без особого энтузиазма. К нему все больше приходила уверенность в том, что Эмилио мертв. Погиб, пытаясь украсть ожерелье.

– Почему я не пошел с ним! – воскликнул киммериец.

– Куда? – спросил Шарак. – Подумай, скольким людям этот болтун рассказал о своем деле. Ты представляешь, как многие ждали его появления, пряча кинжал за пазухой. И этот Нарксес, и Фентрас из Кофа, и даже этот сержант, который приходил сюда расспрашивать об Эмилио. Если этот парень остался в живых, то в Аграпуре его нет. Это уж точно.

– Эмилио хотел забраться в хранилище Культа Рока, Шарак. Я так думаю, что он пошел на дело два дня назад.

– Тогда он точно покойник. Это место пользуется дурной славой у местных воров. Считается опасным даже подумать о том, чтобы поживиться там чем-нибудь.

– Он собирался украсть ожерелье с тридцатью рубинами для женщины со светлыми волосами и просил меня помочь ему.

Старик-астролог уронил ложку в суп:

– Может быть, я что-то напутал... В конце концов, я уже очень стар. Так что все это, вероятно, чистое совпадение. Ну, я про Эмилио и все остальное...

– Может быть, оно, конечно, и совпадение, – усмехнулся Конан, – но что-то не верится мне в это. Я не припомню ни одной твоей ошибки. Здесь, по-моему, все ясно. Я должен пробраться туда и украсть это проклятое ожерелье.

Скамья, на которой сидел Конан, неожиданно скрипнула под тяжестью опустившегося на нее человека.

– А я должен пойти с тобой, – вступил он в разговор.

Конан посмотрел на непрошеного собеседника. Это был тот самый смуглый черноглазый сержант туранской армии, который разыскивал Эмилио.

– Меня зовут Акеба, – добавил он.

Рука Конана легла на рукоять меча.

– Плохая привычка – подслушивать чужие разговоры, – с угрозой в голосе сказал он.

– Мне наплевать, что ты там собираешься воровать, – сказал Акеба. Его руки спокойно лежали на столе. Казалось, он не обращает никакого внимания на меч киммерийца. – Я знаю, что Эмилио не боялся этого места. Но ты говоришь, что он мертв. У меня там есть свое дело, и мне нужен напарник, который прикроет меня со спины, человек, который не боится Культа. Если ты пойдешь туда – я пойду вместе с тобой.

Шарак прокашлялся и спросил:

– Чего ради сержанту туранской армии вламываться в резиденцию Культа ночью, втайне от всех?

Лицо Акебы искривилось, как от боли.

– Моя дочь Зорель. Ее похитили последователи этого проклятого Митрой культа. Хотя она могла и сама присоединиться к ним по наивности. Они не позволяют мне встретиться с нею, но однажды я увидел ее издалека. Она стала совсем другой: не смеется, не улыбается. У нее не лицо, а ледяная маска. Я должен вызволить ее оттуда.

– Твоя дочь, – хмыкнул Конан, – это твое дело. А мне нужно попасть туда, наделав как можно меньше шума. Двое шумят в десять раз больше, чем один. А теперь представь еще сопротивляющуюся и хнычущую девчонку...

– Посмотрим, много ли ты сможешь украсть, если я прикажу своим людям арестовать тебя.

Кулак Конана плотно сжал меч.

– Ты ничего никому не прикажешь из могилы, – прорычал он.

Акеба схватился за свою саблю. Оба встали, явно готовые к поединку.

– Не будьте дураками! – охладил их пыл Шарак. – Ты, Акеба, никогда не увидишь свою дочь, если тебе снимут голову в этом трактире. А ты, Конан, подумай о той опасности, которая тебя ждет. Разве тебе помешает еще один клинок?

– Только не этот солдафон, – ответил киммериец, глядя прямо в глаза туранца, – он привык громко маршировать, а здесь нужна ловкость вора.

– Я три года был разведчиком в войне против горных племен хребта Ибарр. Как видишь, я остался жив и невредим. А на тебя посмотреть, так ты не ловчее быка.

– Разведчик? – с сомнением переспросил Конан. Значит, что-что, а скрытно делать свое дело этот парень умеет. Может быть, Шарак в чем-то и прав. Вполне возможно, что второй клинок окажется не лишним. А кроме того, убей он сейчас сержанта – и придется в ту же секунду бежать из Аграпура.

Конан медленно сел на скамью.

Акеба последовал его примеру. Еще мгновение они напряженно смотрели друг на друга. Вдруг, словно по команде, оба отпустили рукояти своих клинков.

– Ну, а теперь, – сказал Шарак, – попробуем определить функции каждого из нас в этом деле.

– А ты-то тут при чем? – спросил Акеба и перевел удивленный взгляд на Конана. Тот отрицательно покачал головой.

– Я еще не решил, возьму ли с собой Акебу, но ты-то мне точно не нужен. Найди себе на это время девчонку, которая любит астрономию. Могу порекомендовать кое-кого.

– А кто будет стеречь ваших лошадей, пока вы собираетесь геройствовать за стенами лагеря? Мы же договаривались, Конан. Это – мой последний шанс испытать приключения. А кроме того, не забывай про мой волшебный посох. Он может очень даже пригодиться в таком деле.

Акеба нахмурился и внимательно осмотрел посох.

– Просто палка, – сказал он, глядя на Конана.

– Эта штуковина имеет волшебную силу, – подтвердил Конан, пряча глаза.

Секунду спустя темноволосый туранец понимающе улыбнулся:

– Как скажете. А если серьезно говорить о деле – я бы хотел развязаться побыстрее.

– Сегодня ночью, – сказал Конан. – Мне тоже нужно поторапливаться...

– Клятва! – влез в разговор Шарак. – Не забудьте про клятву.

Все трое склонились над столом голова к голове.

Глава 7

Оставив Шарака под большим деревом присматривать за лошадьми, Конан и Акеба бегом бросились к белоснежным стенам резиденции Культа Рока... Над стенами вздымались высокие башни и купола, едва различимые в черном ночном небе. В тысяче шагов море Вилайет билось о прибрежные скалы.

У подножия стены киммериец и туранец размотали заранее приготовленные веревки с железными крючьями на концах. Взмах двух сильных рук – и вот уже крючья, зацепившись за гребень стены, крепко удерживают веревки.

Конан взобрался по веревке с проворством большой обезьяны. Акеба вскарабкался рядом с ним и, не останавливаясь, взгромоздился на гребень стены. Такой ошибки не сделал бы и начинающий воришка: хозяева огороженных домов имеют обыкновение утыкать верхние части стен острыми черепками и осколками камня, чтобы непрошеный гость изрядно исцарапался и изрезался.

Перекинув веревку и поплотнее закрепив ее, Конан спрыгнул вниз, чтобы смягчить удар, он упал, подогнув ноги, и перекувырнулся через плечо. Вскочив, он осмотрелся. Они с Акебой оказались в саду, усаженном самыми экзотическими кустами и деревьями, пугающе шевелящимися на ночном ветру.

– Значит, – сказал Конан, – встречаемся у подножия самой высокой башни.

– Договорились, – подтвердил Акеба.

До этого они крупно поговорили по поводу того, чье дело нужно решать сначала. Акеба считал, что, украв ожерелье, Конан обнаружит их присутствие перед стражей. Киммериец же был уверен, что не удастся вытащить девушку, не подняв тревоги. Женские бараки наверняка охраняются. Эмилио же утверждал, что ожерелье находится в башне без стражи. Шарак предложил компромисс: Конан выяснит, где находится ожерелье, и попытается украсть его, а Акеба постарается определить местонахождение дочери. Затем они, встретившись в условленном месте, вдвоем постараются вызволить Зорель. Этот вариант не устраивал до конца обоих, но по крайней мере давал хоть какой-то выход из тупиковой ситуации.

Бросив последний сомневающийся взгляд на туранца, Конан, как пантера, помчался прочь. Он хорошо запомнил описание месторасположения ожерелья, данное Эмилио. Верхний этаж башни, стоящей в стороне от других – на восточной стороне лагеря. Значит, она неподалеку от перебравшихся через восточную стену смельчаков. Вскоре Конан и вправду увидел высокую, квадратную в плане, башню. Он перешел на шаг, прислушиваясь к каждому ночному шороху, затем остановился и внимательно осмотрел башню. Выстроенная из зеленого порфира, она имела лишь один дверной проем внизу и опоясывающий балкон на уровне верхнего этажа. Луковица купола поблескивала в лунном свете, словно усыпанная драгоценными камнями.

Больше всего киммерийца пугало отсутствие стражи. Конечно, для членов Культа башня была музеем ненужных вещей – золота и драгоценных камней. Но за всю свою жизнь Конан не припомнил ни одного человека, который, будучи в здравом уме, не запер бы такие побрякушки на хороший замок и не приставил к ним охрану.

Стены башни были отполированы так, что даже излазившему все киммерийские хребты Конану было нереально забраться по ним. Тогда юноша внимательно присмотрелся к площадке перед входом. Она была вымощена каменными плитами, покрытыми странным орнаментом. Любая из этих плит могла служить спусковым устройством для срабатывания западни, например, ямы с кофийскими кобрами или туранскими степными скорпионами.

Конан уже встречал такие штуки. Он встал на колени и внимательно осмотрел площадку. Из лагеря к башне вела дорожка, выложенная мрамором. Конан присмотрелся к стыку мраморной плиты и камня площадки. Мрамор был немного выше. А кроме того, на край мраморной плиты явно часто укладывали что-то тяжелое, видимо нечто вроде мостков, опиравшихся одним концом на мрамор дорожки, другим – на порог башни, а серединой – на один из камней площадки. Разгадывать, какие из камней могли представлять угрозу, времени не было. Конан прикинул расстояние и решил рискнуть.

Прислушиваясь к каждому шороху, он пошел по дорожке, отсчитывая шаги. Через сорок шагов он остановился и перевесил меч так, чтобы тот оказался за спиной. Еще не хватало, чтобы клинок в самый неподходящий момент поддал хозяину под колени.

Подготовившись, Конан еще раз прислушался. Тишина... Что ж, по крайней мере Акеба еще не поднял шума. Глубоко вздохнув, Конан начал разбег. Площадка все приближалась, наконец, оттолкнувшись изо всех сил от последней мраморной плиты, киммериец взлетел в ночной воздух.

Мгновения полета показались ему вечностью. Наконец носки его сапог коснулись камня. Некоторое время киммериец балансировал на пороге, размахивая руками и рискуя упасть назад, но все же смог последним усилием втащить себя внутрь башни.

Негромко рассмеявшись, он перевесил меч и двинулся вперед. Попробуй подлови киммерийца, подумал он.

На нижнем этаже башни было несколько помещений, но все двери оказались закрытыми, что не очень огорчило Конана. То, что было ему нужно, находилось наверху. Туда, под купол, вела винтовая каменная лестница. Выставив меч вперед, киммериец начал осторожно подниматься. Не встретив никаких препятствий, он добрался до самого верха.

Посеребренный потолок отражал и усиливал лунный свет, превращая его в сказочную иллюминацию. Шесть резных проемов выходили на опоясывающий комнату балкон. А в центре помещения на мозаичном полу возвышались открытые резные ларцы из полированного черного дерева. В них на бархатных подушках лежали драгоценности, стоимость которых трудно было даже вообразить. Корона из рубинов и жемчуга, достойная любого короля. Изумруд размером с кулак. Два десятка сапфиров с палец длиной, ограненных в эротические формы. И еще множество различных украшений, выставленных здесь лишь затем, чтобы внушить мысль о своей бренности и бесполезности.

Нужное Конану ожерелье тоже было здесь. Оно лежало на одной из подушек, мерцая своими камнями в лунном свете. Киммериец привычным взглядом оценил украшение, прежде чем опустить его в мешочек на поясе. Неважно, имеет оно волшебную силу приворотного камня или нет, но в любом случае Давиния явно не продешевила, пообещав за него сто монет. Конан еще раз обежал глазами помещение. Здесь были сокровища на десять тысяч золотых монет. Фериан был прав. Унеси отсюда сколько сможешь – и станешь богачом.

С некоторым трудом, но без всякого сожаления Конан отогнал от себя эту мысль, С воровством покончено, а то, что он совершил сегодня, – это совсем другое дело. Поддайся он сегодня соблазну – и второй раз заставить себя отказаться от старой жизни будет труднее. Кроме того, жизнь научила юношу, что деньги, вырученные за краденое, уходят из рук, как вода в песок.

Неожиданно в комнате раздался знакомый голос:

– Я надеялся, что ты все-таки придешь.

Конан повернулся и занес меч, но тут же опустил его с улыбкой:

– Эмилио! Я думал, что ты мертв, старина. Забирай это проклятое ожерелье и давай сваливать отсюда.

Высокий коринфиец поднялся по последним ступенькам лестницы. В его руках были меч и кинжал.

– Вполне удачное наказание – охранять то, что собирался украсть, не правда ли?

Волосы Конана встали дыбом:

– Тебя заколдовали?

– Я мертв, – ответил Эмилио и бросился вперед.

Конан отпрыгнул в сторону, и меч Эмилио разнес в щепки один из резных ларцов. Коринфиец снова и снова пытался напасть на Конана, но тот все время держался так, чтобы между ними стоял один из ларцов.

– Что за чушь ты несешь? – увернувшись очередной раз, крикнул Конан. – Ты же человек, а не привидение.

Эмилио глухо рассмеялся:

– Мне приказано убить любого, кто приблизится к башне, но разговаривать мне никто не запрещал. – Он продолжал кружиться между ларцами, выискивая более удачное место для нападения. – Меня схватили здесь же, в этой комнате. Видишь, как далеко я прошел. А затем мне воткнули острую железную трубку прямо в сердце. Я видел, как моя кровь лилась в золотую чашу, киммериец.

– Кром! – вырвалось у Конана.

Он покрепче сжал меч. Убить друга – это зло, даже в отношении того, которого заколдовали и приказали стать убийцей. Но, наверное, это все же меньшее зло, чем самому погибнуть от руки друга.

– Джандар, которого здесь называют Великим Господином, взял мою жизнь, – продолжал Эмилио, не ускоряя, но и не замедляя своего кружения по комнате. – А потом часть этой жизни он снова влил в то, что когда-то было моим телом. И теперь это создание, которое раньше называли Эмилио Коринфийцем, должно подчиняться приказам. Оно... я должен подчиняться.

Вдруг Эмилио резко вскочил на один из ларцов, ломая полки и безжалостно топча драгоценные украшения. Оттуда он бросился на киммерийца. Конан отскочил назад, и его поднятый меч высек искры из клинка коринфийца. В ту же секунду свободная рука Конана мертвой хваткой сжала кисть противника, держащую кинжал.

Пытаясь высвободить оружие, оба сделали несколько шагов в сторону и оказались на балконе. Размахнувшись, Конан изо всех сил пнул Эмилио в пах. Такой удар заставил бы согнуться пополам любого человека, но этот живой труп только хрипло усмехнулся. Рискуя разблокировать меч коринфийца, киммериец резко ткнул рукояткой своего оружия в лицо противнику. Тот отскочил назад, чтобы не упасть на спину. Взмах меча – иЭмилио пришлось отступить еще на шаг: клинок Конана отхватил край его туники. Еще один выпад, и ноги коринфийца оказались на самом карнизе. Несколько мгновений Эмилио еще размахивал руками, пытаясь восстановить равновесие, но затем рухнул с балкона, даже не вскрикнув. Снизу донесся лишь глухой удар.

Тяжело дыша, Конан подошел к краю балкона и посмотрел вниз. В темноте различить детали было невозможно, но то, что Эмилио не выжил после падения (даже если его можно было назвать живым до того), – это бесспорно. В любом случае, подумал киммериец, убить друга – ничего хорошего в этом нет. Не к добру это.

С мечом в руках Конан поспешил вниз, к выходу. Около двери он остановился и присмотрелся. При падении тела Эмилио ловушка сработала: тонкие металлические пики длиной с человеческую руку выросли между плитами. Некоторые из них пронзили тело коринфийца.

– Последняя услуга старого приятеля... – пробормотал Конан.

Но времени на траурные размышления не оставалось. Нужно было еще разыскать Акебу. Пробравшись между пиками, Конан бегом понесся в сторону самого высокого шпиля, хорошо видного отовсюду в лунном свете.

Неожиданно женский визг разорвал тишину, оборвавшись столь же внезапно. Выругавшись, Конан ускорил бег к башне. Визг, похоже, раздался именно оттуда. Где-то вдалеке ударил гонг. Раз, второй, третий. Раздались далекие крики, кое-где появились алые точки факелов. Конан нырнул в тень высокого шпиля и чуть не наткнулся на Акебу. К удивлению киммерийца, тот прижимал к себе красивую девушку в оранжевом платье, одной рукой удерживая неподвижно ее руки, а другой – зажимая ей рот. Большие черные глаза девушки зло смотрели на обоих мужчин.

– Это твоя дочь? – спросил Конан.

Акеба кивнул, торжествующе улыбаясь:

– Зорель. Мне просто повезло. Она вышла за водой к колодцу. Никто не видел меня.

Крики вокруг становились громче, а факелов, похоже, было уже больше, чем звезд.

– Теперь это не важно, – сухо ответил Конан, – нелегко будет смыться отсюда, да еще с девчонкой, которая, по-моему, вовсе не рвется к родному папаше.

– Я сам выберусь с ней, – холодно произнес туранец.

– Ладно тебе, – примирительно сказал Конан, – уйдем вместе, как пришли.

После того что случилось с Эмилио, киммериец ни за что не оставил бы девушку на милость этих извергов.

– Но нужно... Тсс! – Конан махнул рукой, призывая к молчанию.

Какой-то древний инстинкт подсказал ему, что за ним и его спутниками следят враждебные глаза, приближающиеся с каждой секундой. Но даже отличное зрение Конана не могло помочь ему в этой игре теней. Нет. Одна из теней приняла форму одетого в черное человека. Но, даже будучи уверенным в этом, Конан с трудом удерживал черную фигуру в поле зрения. Казалось, что-то мешало сфокусировать взгляд на ней. Это могло быть только колдовство. Черное, опасное колдовство.

– Митра! – воскликнул Акеба, отдергивая руку от рта своей дочери. – Она укусила меня!

Почувствовав, что рука отца, держащая ее, ослабела, девушка извернулась и впилась ногтями в лицо Акебы. Тот отпрянул, чтобы не дать ей выцарапать ему глаза. Воспользовавшись свободой, девушка бросилась бежать, крича на ходу:

– На помощь! Здесь чужие! Они хотели похитить меня! Помогите!

– Зорель! – закричал Акеба и бросился за ней.

Конан лишь выругался и последовал за ними.

Неожиданно черная фигура выросла рядом с девушкой. Взвизгнув, она отскочила. Человек в черном поднял руку, словно собираясь погладить Зорель по щеке. Девушка замолчала и вдруг рухнула как подкошенная.

– Зорель! – в стоне Акебы слышалось нечеловеческое горе отца, на глазах которого убили его ребенка.

Первобытный инстинкт снова предупредил Конана об опасности. Схватив Акебу за руку, он повалил его на землю, рухнув рядом с ним. Воздух над ними зазвенел от несущихся сквозь него множества стрел, предназначавшихся человеку в черном. Конан лишь замер в изумлении, увидев, как тот, двигаясь с быстротой молнии, отбил две стрелы в воздухе, поймал на лету еще две и, проскользнув между остальными, растворился в темноте.

Вслед за ним промчались с десяток гирканийцев, вооруженных маленькими изогнутыми луками и кривыми ятаганами. Двое из них бросились к Конану и Акебе... но кто-то громко крикнул:

– Нет! Оставьте их! Нам нужен только Баальшам! – И кочевники скрылись в ночной тьме.

Конан медленно встал на ноги, покачивая головой. Откровенно говоря, он ничего не понимал в том, что происходит вокруг, да и не очень-то стремился понять. Нужно доделать свое дело, подумал он, а остальное пусть идет своим чередом.

Акеба наклонился над дочерью и поднял на руки мертвое тело. Его лицо было залито слезами.

– Она умерла, киммериец, – прошептал он. – Он только дотронулся до нее, и она...

– Неси свою дочь и давай двигать отсюда. Что тут еще происходит – не наше дело.

Туранец осторожно опустил Зорель на землю, вынул саблю из ножен и внимательно осмотрел клинок:

– Пролита кровь, и я должен отомстить. – Его голос был тверд.

– Для мести нужна спокойная голова и холодное сердце, – возразил Конан. – Твоя же кровь кипит от гнева. Останься сейчас – и ты погибнешь, скорее всего, даже не увидев того, кто убил твою дочь.

Акеба резко повернулся к киммерийцу, его черные глаза чуть не выскакивали из орбит:

– Мне нужна кровь за кровь моей дочери. Тебе это понятно, варвар? Если понадобится – я начну с тебя.

– Значит, ты готов оставить Зорель червям и воронам?

Акеба прищурился и тяжело вздохнул. Затем он медленно вложил саблю в ножны и поднял дочь на руки. Его лицо напоминало глиняную маску.

– Надо выбираться из этого проклятого места, киммериец, – произнес он безучастным голосом.

Мимо них пробежала группа мужчин и женщин в оранжевом, явно гонимых страхом. Никто даже не посмотрел на двух вооруженных людей с мертвым телом на руках.

Еще дважды им попадались мечущиеся бестолково группы последователей Культа. Крики и стоны, доносившиеся из лагеря, слились в непрерывный шум. Неожиданно в небо взметнулись языки двух пожаров.

Конан с Акебой влетели в кустарник неподалеку от того места, где были оставлены веревки. Вдруг, словно стая куропаток из-под ног, на них выскочили перепуганные люди в оранжевых одеждах.

Конану пришлось отбросить с дороги двух замешкавшихся мужчин. Еще один получил хороший пинок пониже спины. Конан уже примерился, как поудобнее перехватить бегущую наперерез девушку... и вдруг остановился. Это была Ясбет.

– Ты? – крикнул он.

Не задумываясь, киммериец перекинул ее через плечо, словно мешок, и помчался вдогонку за Акебой. Маленькие кулачки девушки забарабанили по его широкой спине, а ноги безуспешно пытались пнуть его в лицо.

– Отпусти меня, – простонала она. – Ты не имеешь права! Пусти!

Добравшись до стены, Конан опустил ее на землю. Ясбет уставилась на него с негодованием оскорбленной королевы.

– Я обещаю, что забуду это, если ты сейчас же уйдешь. За то, что ты сделал для меня в тот раз, я не расскажу... – Она испуганно заморгала при виде того, как Конан достал кинжал и отхватил им несколько кусков ее платья. В несколько мгновений руки и ноги девушки оказалась туго связанными. Прежде чем она сообразила выразить криком свой протест, Конан довершил дело, вогнав ей в рот основательный кляп.

Акеба проверил надежность веревок, свисавших со стены, и повернулся к Конану.

– А это кто? – спросил он, кивнув в сторону Ясбет.

– Еще одна девушка, которую я не хотел бы отдавать на съедение этому Культу, – ответил Конан. – Лезь первым. Я привяжу тело Зорель, а ты втащишь его наверх.

Туранец задумался на несколько мгновений, а затем сказал:

– Сначала – живую девушку. На обеих может не хватить времени. – И, не дожидаясь ответа Акебы, полез вверх. Не обращая внимания на гневное мычание Ясбет, Конан обвязал ее веревкой. Вскоре ее протест был слышен уже со стены. Привязав тело Зорель, Конан замер, прислушиваясь к тому, что творилось в лагере. Он слушал и ждал. Казалось, целую вечность. Наконец конец веревки упал к его ногам. Вскарабкавшись на стену, Конан оказался лицом к лицу с Акебой.

– Я уж было подумал, – сказал киммериец, – что ты бросил меня.

– В какой-то момент, когда тело моей дочери опустилось на землю по ту сторону стены, я и вправду был близок к этому, – сухо сказал Акеба, не глядя на Конана.

Тот кивнул и спокойно сказал:

– Ладно. А теперь пора сваливать, пока не поздно.

Подхватив каждый свою ношу, они бросились бегом к тому месту, где их ждал Шарак с лошадьми. В лагере за их спинами продолжала усиливаться какофония боя и суматохи.

Глава 8

Красное зарево пожара отбрасывало блики на лицо Джандара, когда он, стоя у окна, наблюдал, как посвященные в члены Культа бегали по лагерю с ведрами воды и песка. Одно из зданий горело уже слишком сильно, чтобы можно было надеяться спасти его.

– Ну что? – спросил он, отвернувшись от окна.

Че Фан и Суйтай переглянулись, и первый ответил:

– Это гирканийцы, Повелитель.

Джандар и его собеседники стояли в приемной – первой комнате личных покоев колдуна. Аскетичность, проповедуемая им, и здесь проявлялась во всем. Гладкий, хотя и мраморный, пол без мозаик и узоров; голые стены без ковров и лепных украшений.

– Я знаю, что это гирканийцы! – рявкнул Джандар. – Я слышал, как они кричали: «Смерть Баальшаму!» Вот уж не думал, что мне придется вновь услышать это имя. Сколько их было?

– Дюжины три, Повелитель. Может быть, четыре.

– Четыре дюжины, – прошептал Джандар. – Сколько осталось в живых?

– Жалкая горстка, Повелитель. Мы убили не меньше двух дюжин.

– Значит, вполне вероятно, что два десятка этих мерзавцев еще живы и мечтают добраться до меня, – задумчиво произнес Джандар. – Их надо найти. Вот и работка, по которой вы так соскучились.

– Великий Повелитель, – обратился к нему Суйтай. – В лагере побывали и двое других. Не гирканийцы. На одном из них был шлем туранской армии. Второй – высокого роста, со светлой кожей.

– Варвар? – встрепенулся Джандар. – С голубыми глазами?

– Глаза? – не понимая, переспросил Суйтай, а затем, собравшись, ответил: – Было темно, Повелитель, и в бою мне не удалось приблизиться к нему. Но эти двое ограбили Башню созерцания, украв ожерелье с тринадцатью рубинами и угрохав того парня, которого вы оставили там за сторожа. – Кхитаец помолчал и добавил: – Еще они убили девушку, одну из недавних посвященных. Ее имя Зорель.

Колдун лишь отмахнулся. Он, конечно, наметил эту девушку для своей постели, но ее жизнь или смерть не имели сейчас никакого значения. Второй вор пришел за одним и тем же ожерельем. Это не могло быть случайным совпадением.

– Подождите здесь, – буркнул Джандар кхитайцам.

Плотно прикрыв за собой дверь, он вышел в большой зал с колоннадой, где его ждали с десяток Избранных с Зефраном во главе. Они считали себя телохранителями Повелителя, хотя любой из убийц-кхитайцев мог в два счета уложить их всех. При появлении Господина все низко поклонились.

Джандар обратился к Зефрану:

– Ступай к Башне Созерцания. Там рядом должно валяться тело того вора, которого я поставил туда сторожить. Принесешь тело в Зал Оживления.

– Сию секунду, повелитель, – ответил Зефран, но не двинулся с места, а поспешил добавить: – Это были гирканийцы, Великий Господин. Я уверен, что те самые, о которых я говорил вам. – Зубы Джандара скрипнули, но лицо по-прежнему оставалось бесстрастным.

– Ты знал, что в Аграпуре появились гирканийцы? – тихо спросил он.

– Да, Повелитель. – Зефрана прошиб холодный пот. – Это те... те самые, о которых я говорил вам, Господин. Разве вы не помните?

– Принеси тело, – повторил свой приказ Джандар.

Зефран низко поклонился. Когда он выпрямился, колдуна уже не было видно.

В своей приемной Джандар нервно ходил из угла в угол, не обращая внимания на кхитайцев. Этот болван знал, что в городе появились гирканийцы, и ничего не сказал. Будем так считать. Поэтому Избранные не были оповещены, поэтому и не была установлена слежка. Джандар знал, что стоит начать думать о том, что может случиться, как оно и случается. Так уже не раз бывало с ним. Поэтому он всячески гнал от себя любое напоминание о Гиркании, но, видимо, в глубине души боялся, что гирканийцы придут за ним. Боялся и ждал...

Так и произошло.

Джандар тщательно продумал и собрал все порошки и другие принадлежности, необходимые для предстоящего колдовства. Рассвет наступит через несколько часов. С первым же лучом солнца большая часть магической силы Джандара исчезнет. При свете дня он не мог призвать к себе Силу и воспользоваться ею, например, для оживления мертвецов. Хотя данное им задание эти полутрупы готовы были выполнять круглые сутки. Может быть, вызвать сейчас тени нескольких воинов и отправить их на поиски гирканийцев? Нет. Мало времени. И потом, это заберет слишком много сил, не оставив возможности совершить второе колдовство. А то, что он задумал, более важно. О гирканийцах, в конце концов, кое-что известно, а вот высокий варвар оставался загадкой. Каждому ясно, что скрытая опасность всегда страшнее той, о которой знаешь.

Джандар жестом приказал кхитайцам следовать за ним. По узкому темному коридору, открывшемуся за панелью в стене, они прошли в зал оживления.

Труп Эмилио был принесен очень быстро. Видимо, Зефран надеялся искупить свою невнимательность быстротой исполнения приказов.

Кхитайцы расположили тело, следуя указаниям Джандара, в центре круга. Затем они удалились, а Джандар в последний раз продумал предстоящие действия. Никогда раньше он не делал подобного и не был уверен, что выбрал правильный ритуал. В его руках не было крови, чтобы вызвать душу умершего. В этом теле крови не осталось с тех пор, как Эмилио умер в первый раз. Подобие души, создающее подобие жизни, было вложено в тело коринфийца колдовством Джандара. Но падение с башни выбило из того и эту псевдожизнь.

Наконец Джандар решился. Он выбрал три равноудаленных от круга столбика. На одном он начертил символ смерти, а поверх него – знак жизни. На втором символ бесконечного множества перечеркивал символ ничтожества сущности. На третьем порядок был начертан поверх хаоса.

Воздев руки к небу, Джандар начал читать свои заклинания. Слова, потерявшие значение, сказанные на языке, исчезнувшем в толще веков, отразились от стен. Почти тотчас же колдун почувствовал Силу. Видимо, выбранные им символы не давали полной гармонии. Поэтому он чувствовал, как Сила входит в него яростно и почти неуправляемо.

Серебристая мгла металась в круге, ее клубы летали от одного символа к другому. Тело Джандара пронзила дикая боль. Но он ни на мгновение не прекратил чтения заклинаний.

Постепенно свечение сгустилось в три луча, соединяющие три пары символов. Равносторонний треугольник. Идеальная форма, чтобы сдержать Силу. Боль отступила, и Джандар почувствовал невероятный прилив энергии. Ему казалось, что он вот-вот взлетит и повиснет в воздухе. Пот ручьем стекал по его телу, мокрая одежда прилипла к груди и спине.

– Ты, называвший себя Эмилио Коринфийцем, – произнес Джандар нараспев. – Я призываю тебя в то тело, которое было твоим при жизни. Силами Хаоса, собранными в треугольник, я призываю тебя. Я призываю тебя. Я призываю тебя.

Треугольник ярко вспыхнул. При этом голова Эмилио, запрокинутая назад, перекатилась к плечу. Рот скривился в гримасе боли.

– Не-е-е-т! – простонало тело.

Джандар улыбнулся:

– Говори! Я приказываю тебе. Говори! И говори правду! Ты пришел, чтобы украсть рубиновое ожерелье?

– Да, – сквозь сцепленные зубы прорвался ответ.

– Зачем?

– Для... для Да... ви... нии.

– Женщина? Кто она?

– Любов... ница... Мунда... ра... Хана.

Колдун нахмурился. Уже в течение некоторого времени он безуспешно пытался «заполучить» хотя бы одного из слуг генерала Мундара Хана. Этот человек стоял, пожалуй, ближе к трону, чем кто бы то ни было. А вдруг он также заинтересовался Джандаром, как Джандар заинтересовался им? Нет. Невозможно.

– Ты знаешь высокого варвара? Бледнокожего, с синими глазами, который тоже пришел за этим ожерельем?

– Ко-нан, – послышалось сквозь стон.

Джандар почувствовал, как возбуждение и удовлетворение заиграли в нем.

– Где я могу найти этого Конана?

– Не-е-е-ет! – Голова Эмилио перекатилась к другому плечу, а одна рука дернулась, словно пытаясь закрыть тело от взгляда колдуна.

– Говори. Я приказываю!

Треугольник загорелся еще ярче, но тело не издало ни звука.

– Говори!

Ярче.

– Говори!

Еще ярче.

– Говори! Я приказываю говорить!

Свет стал почти нестерпимым для глаз.

– Я... я... человек!

При этом слове треугольник вспыхнул, как молния, с треском лесного пожара. Джандар отшатнулся, прикрывая лицо руками. Вдруг свет исчез. Исчезла и Сила. И тело. Лишь облачко дыма поднялось к потолку.

– Свободен... – донесся торжествующий стон – последнее, что осталось от Эмилио Коринфийца.

Джандар ощутил слабость во всем теле. Он задрожал и чуть не рухнул на пол. Стало ясно, что этой ночью ему не удастся совершить даже более легкий ритуал, чтобы вызвать другие души. Значит, целый день пройдет, прежде чем он сможет отправить этих полумертвецов на поиски гирканийцев и этого варвара. Конан. Странное имя. Оставалась женщина, Давиния. Любовница Мундара Хана. Что ж, может быть, она сможет быть полезной, и не только в том, чтобы разыскать этого варвара.

Слабым жестом Джандар приказал кхитайцам отнести себя в покои.

Глава 9

Над гранитными стенами, окружавшими дворец Мундара Хана, возвышались порфировые и мраморные башни. Их алебастровые купола отражали солнце. Стражники, стоявшие у ворот с саблями наголо, были более всего частью ритуала. Представить себе нападение на дворец великого генерала Мундара Хана было столь же нелегко, как покушение на резиденцию самого короля Йилдиза.

Но так или иначе, стражников было немало, и они не оценили бы юмора, заяви молодой красивый парень, подойдя к воротам дворца, что хочет видеть любовницу генерала.

Поэтому Конан решил попасть внутрь дворцовой ограды другим путем. Найдя подходящее дерево у самой стены, вдалеке от поста охраны, он полез по ветвям. Один толстый сук шел прямо к стене, но был отпилен, чуть-чуть не доставая до нее. Гребень же этой стены был густо утыкан острыми осколками обсидиана.

За оградой был виден сад с красными кирпичными дорожками и небольшое круглое здание желтого мрамора, покрытое куполом и окруженное колоннадой. Его многочисленные окна и открытые дверные проемы прикрывали легкие шелковые занавеси, колыхавшиеся на легком ветерке.

Расставив для равновесия руки, Конан пробежал по суку и, оттолкнувшись изо всех сил, перелетел через стену, мягко приземлившись в саду.

Оглянувшись и поискав глазами стражников или слуг, киммериец подбежал к желтому сооружению. Оно было двухэтажным. Стены первого этажа представляли сплошной ряд арок-входов. За занавесками были видны белые каменные плиты пола, покрытые шелковыми подушками и прекрасными зерджанскими коврами. В центре комнаты, уткнувшись лицом в подушку, лежала обнаженная женщина, распустив по плечам золотые волосы. Прямо над ней крутился в воздухе сноп белых страусовых перьев. Кожаный камень, приводивший его в движение, уходил в дыру в потолке.

Конан выругался про себя. Наверху наверняка сидел слуга, крутивший колесо, которое в свою очередь крутило перья. Но путь назад уже был отрезан. Сильная мозолистая рука киммерийца отодвинула прозрачную ткань.

Несколько мгновений он восхищенно разглядывал прекрасное тело женщины. Наконец негромко произнес:

– Не пугайся, Давиния.

Блондинка с визгом перекатилась с одного ковра на другой и схватила кусок синего шелка, почти прозрачного, которым хоть как-то прикрыла свою наготу от груди до колен.

– Кто ты? – зло спросила она.

– Меня зовут Конан. Я пришел вместо Эмилио Коринфийца. Ее злость перешла в смятение. Давиния облизала губы и неуверенно произнесла:

– Впервые слышу это имя. Если тебя прислал Мундара Хан, то скажи ему, что его подозрения...

– Значит, об этой вещице ты тоже ничего не слышала, – разочаровано протянул Конан, доставая из мешочка на поясе рубиновое ожерелье. Он довольно ухмыльнулся, глядя на ее изменившееся лицо. Большие голубые глаза Давинии округлились, губы беззвучно шевелились.

– Как... э-э... Где? – ее голос сорвался на хриплый шепот. – А где Эмилио?

– Мертв, – отчеканил Конан.

Женщина не выглядела ни удивленной, ни сильно переживающей.

– Это ты убил его?

– Нет, – сказал Конан, не совсем уверенный в том, говорит ли он правду или ложь, – но он мертв. А я принес то ожерелье, которое ты хотела.

– Что ты просишь взамен? – голос Давинии внезапно смягчился. Шелковое покрывало словно случайно сползло на живот, обнажив восхитительную грудь.

Сдерживая улыбку, Конан ответил:

– Эмилио говорил про сто золотых монет.

– Золото? – она усмехнулась и подвинулась поближе, покачивая широкими бедрами. Вдруг она резко прижалась в груди Конана, обняв его за плечи.

– На свете есть вещи более привлекательные для молодого мужчины. Гораздо более привлекательные, – зашептала она ему на ухо.

– Слушай, а как же слуга, который крутит это опахало? – спросил Конан.

– У него нет языка, чтобы рассказать то, что он слышит, – проворковала блондинка. – Сюда никто не входит без моего приглашения, кроме моей камеристки, Ронды. А от нее у меня секретов нет.

– Мундара Хан?

– Он уехал из города на два дня. Ты что, можешь только задавать вопросы?

Она хотела покровительственно поцеловать его и уже потянулась к его губам, но киммериец легко поднял женщину и сам впился в ее губы долгим поцелуем.

Он отпустил ее, лишь когда из ее горла вырвался стон сладкого удушья.

– Ну так... – начала было она, но Конан одним движением развернул ее спиной к себе, заставил опуститься на четвереньки, и тут его тяжелая ладонь со звонким хлопком шлепнула ее по голому заду. Со злобным шипением она перекувырнулась через голову и растянулась на подушках, болтая в воздухе голыми ногами.

– Сначала золото, Давиния, – рассмеялся киммериец.

Вскочив на ноги, она запустила в Конана подушкой.

– Золото? Да я сейчас вызову стражу...

– И никогда больше не увидишь ожерелья, – закончил он за нее. Давиния нахмурилась, а Конан продолжил: – Или я убегу с ним, или стража схватит и передаст меня и ожерелье Мундара Хану. Он будет рад узнать, что к тебе заходят такие ювелиры, как я. Ты говоришь, что он человек подозрительный, ревнивый.

– Соображаешь, Эрлик тебя подери.

– Золото, Давиния.

Она еще раз зло взглянула на него и затем, отпихнув ногами подушки, вывернула одну из плит в полу и начала рыться под нею.

Наконец Давиния вернула на место камень и выложила перед киммерийцем набитый мешочек, тяжело звякнувший, когда его опустили на пол.

– Вот, – презрительно бросила она, – оставь ожерелье, забирай золото и проваливай.

Вот и все, подумал Конан. Или почти все. Да, он получил золото. Количество было неважно. Главное, что было исполнено предсказание Шарака.

Но эта стерва... Она хотела использовать его, использовала Эмилио. Она хотела посмеяться над ним, угрожала... С этой секунды Конаном двигала гордость, знакомая только молодому мужчине.

– Сосчитай, – потребовал он. Давиния, не веря своим ушам, уставилась на киммерийца. Но он, ткнув пальцем в мешок, повторил:

– Пересчитай. Хуже будет, если я обнаружу, что ты обманула меня.

– Чтоб у тебя яйца отсохли, – крикнула она, но, взяв мешок, высыпала его содержимое на пол.

– Раз, два, три...

Каждую монету она бросала в мешочек с таким выражением на лице, словно втыкала кинжал в сердце Конана.

– Сто! – выпалила она и затянула завязки на мешке.

Конан одной рукой легко взял золото, а второй протянул Давинии ожерелье. Та схватила долгожданное украшение и прижала его к груди, зло поглядывая на киммерийца.

Конан не почувствовал никакого чародейства, когда она нацепила ожерелье себе на шею. Но, черт возьми! Эта баба безо всякой магии могла заставить любого мужика забыть обо всем, кроме ее тела.

Конан взвесил мешочек на руке.

– Так вроде и не скажешь сразу, что пяти монет тут не хватает, – задумчиво сказал он.

– Если... если я ошиблась... я дам тебе еще пять монет.

Конан выпустил мешок из руки, расстегнул ремень и положил меч поверх золота.

– Что ты делаешь? – спросила Давиния.

– Дороговато, конечно, для продажной девки. Ну да что с тобой поделаешь. Если ты не хочешь платить то, что обещала, придется взять недостающее более привычным для тебя товаром.

Сдавленный визг вырвался из ее горла. Давиния попыталась было увернуться, но Конан легко поймал ее и сгреб в объятия. Все ее попытки освободиться не дали никакого результата. Кольцо рук киммерийца держало ее, словно железный обруч.

– Неужели ты думаешь, – прохрипела она, – будто я смогу быть с тобою после всего, что здесь произошло? После того как ты издевался надо мной, унижал... и называл проституткой... – ее гневные слова утонули в протестующих всхлипываниях.

– Мундара Хан стар, – тихо сказал Конан, проводя пальцем по спине Давинии от плеч, вниз по позвоночнику и ниже, к восхитительной ложбинке между ее гладких ягодиц. – К тому же он толстый.

Его палец взлетел вверх, чтобы поиграть с золотым локоном.

– Он часто оставляет тебя одну.

Давиния вздохнула и обмякла в руках киммерийца. Две пары синих глаза встретились, и Конан негромко сказал:

– Скажи, и я уйду. Ты хочешь, чтобы я ушел?

Она молча покачала головой.

Конан, улыбаясь, уложил ее на подушки.

Глава 10

На лице Конана все еще играла улыбка, когда он ближе к вечеру переступил порог «Синего быка». Конечно, затевать шашни с любовницей генерала было безумием, но зато каким сладким! Конан поймал себя на том, что мечтает об очередном отъезде Мундара Хана из Аграпура.

Привычная публика заполнила трактир наполовину. Акеба и Шарак заняли столик в углу и о чем-то переговаривались сблизив головы. Вместо того чтобы присоединиться к ним, Конан подошел к стойке.

Фериан поприветствовал его хмурым взглядом и, по обыкновению, завозил тряпкой по столешнице.

– У меня для тебя ничего нет, киммериец. И еще, я хочу, чтобы ты убрал эту девку из моего трактира.

– Она все еще в моей комнате? – спросил Конан. Ясбет, оказавшись в портовом кабаке, не прониклась большим доверием к своему похитителю.

– Там она, – мрачно подтвердил трактирщик, – но я готов принести жертву в любом храме города, если она исчезнет. Она чуть крышу не разнесла, ни одного стекла целого не осталось. Спасибо богам, вроде недавно притихла. Она не шлюха, киммериец. От таких мужики держатся подальше. Ее против воли запросто не возьмешь.

– Пойду проведаю ее, – сказал Конан. – А ты держи глаза и уши начеку.

Он взбежал по лестнице и прислушался. Ни звука не доносилось из его комнаты. Веревка, вставленная в прорезь засова, по-прежнему была хорошо завязана. Мужчина смог бы порвать веревку и откинуть засов, но для Ясбет это служило не хуже железного замка... Если, конечно, она не вылезла в окно. Вообще-то эти узкие щели в стене были бы маловаты даже для девушки, но вдруг... Бормоча проклятия, Конан развязал веревку и влетел в комнату.

Глиняный кувшин разлетелся на куски, ударившись о дверь рядом с его головой. Конану пришлось увернуться еще и от оловянного тазика, тоже брошенного рукой Ясбет. Схватив девушку за талию, он подтянул ее к себе и одной рукой свел за спиной вместе ее запястья.

– Что с тобой, девочка? С ума сошла со своим Культом?

– Пошел в задницу! – с нешуточной злобой выпалила она. – По крайней мере, там со мной обращались прилично. А ты притащил меня сюда связанной, как мешок, и запер, даже не сказав ни слова. Конечно, торопился к своей шлюхе...

– Шлюхе? Что ты мелешь?

– Давиния, – словно ругательство произнесла она это имя. – Ее ведь так зовут. Этот, как его... Шарак зашел ко мне, чтобы попытаться успокоить. Он и сказал мне, что ты пошел к этой... к этой женщине. А у тебя сейчас на роже такое же выражение, как на лице моего отца, когда он возвращается с женской половины дома.

Конан мысленно призвал кое-какие неприятности, в основном тяжкие, на голову Шарака. Вслух же он сказал:

– А какое, собственно, тебе дело, даже если я ходил к двадцати бабам? Да, я дважды спас твою дурацкую жизнь, но нас ничто не связывает.

– А я ничего и не говорю, – все еще твердо сказала она, но ее плечи уже вздрогнули.

Конан выпустил ее запястья, и девушка тихо опустилась на кровать, покрытую старым шерстяным одеялом.

– Ты спас мне жизнь один раз. Тогда. А во второй раз ты просто украл меня.

– Ты не знаешь, что творится в этом страшном месте. Какое злое колдовство совершается там ежедневно.

– Колдовство? – Она нахмурилась, но потом покачала головой: – Нет, ты специально обманываешь меня, чтобы я передумала возвращаться.

– А как тебя вообще угораздило попасть туда? Ты же собиралась перелезть через стену своего сада и тихо вернуться домой.

– Я так и сделала. Только Фатима поймала меня, когда я слезала со стены, и заперла в моей комнате. – Ясбет неуютно заерзала на кровати, явно припомнив некоторую неприятную процедуру.

– Знаешь что, – сказал Конан, – пара ударов розгой – еще не повод бежать куда-нибудь вроде этого Культа.

– Да что ты о нем знаешь! – воскликнула она. – Там женщины заняты делом наравне с мужчинами. Там нет ни богатых, ни бедных.

– Да, но сам-то Культ очень богат. Я видел кое-что из его сокровищ.

– Потому что хотел украсть их!

– А еще я видел человека, которого заколдовали и убили.

– Ложь, – крикнула она, закрывая уши ладонями. – Ты не помешаешь мне вернуться.

– Этим пусть занимается твой отец. Я доставлю тебя ему, пусть даже связанной по рукам и ногам.

– Ты даже не знаешь, кто он, – выпалила она торжествующе и чуть было не показала Конану язык.

– Я найду его, – сказал киммериец, явно желая закончить разговор.

Стоило ему встать с кровати, как Ясбет схватила его запястье обеими руками. В ее глазах горела мольба.

– Пожалуйста, Конан, не возвращай меня отцу. Он сказал, что подыскал мне мужа. Я знаю этого человека. Да, конечно, я стану его женой. Честной и уважаемой. И буду сидеть взаперти вместе с еще полусотней женщин его гарема.

Конан сочувственно покачал головой, но сказал, что лучше, наверное, так, чем вернуться в ряды членов Культа.

Киммериец ожидал, что она бросится с кулаками на дверь, когда он выйдет, но девушка так и осталась сидеть на кровати. Завязав веревку на узел, он спустился в зал. Шарак и Акеба едва взглянули на него, когда он придвинул к их столу еще один табурет.

– ...а я тебе уже сказал, – говорил Шарак, для большей убедительности постукивая узловатыми пальцами по столу, – что любое открытое нападение обернется поражением.

– По какому поводу языки чешете? – поинтересовался Конан.

– Как накрыть этот проклятый Культ Хаоса, – ответил Акеба, – должен же быть способ уничтожить Джандара. Я слышал, что его называют Великим Господином, как короля.

– Еще этот кхитаец, – продолжил свою мысль Шарак. – Но главное – Джандар, основатель и лидер Культа. Он отдает своему телохранителю приказы. А он не из тех людей, которые убивают без цели.

Конан выглядел более чем удивленным.

– Кхитаец? Убийства без цели? Ребята, вы, похоже, много чего узнали за то недолгое время, что я отсутствовал.

– Ну, не так уж и мало тебя не было, – расплылся в улыбке Шарак. – Как она? Ничего? – тут его взгляд упал на лицо киммерийца, и старик чуть не поперхнулся.

– Ну, так вот, – продолжил он. – Кхитаец, судя по описанию Акебы, человек, который... в общем, я уверен, что этот парень – из Кхитая. И что он – член так называемого Братства Пути. Эти люди – убийцы высочайшей квалификации. – Тут старик нахмурился и закончил: – Только никак я в толк не возьму, при чем здесь эти гирканийцы?

– Никогда не слышал про это Братство, – сказал Конан. – Честно говоря, я не до конца верил, что Кхитай не самом деле существует.

– Я тоже толком ничего о них не знаю, – согласился Акеба, – но старик утверждает, что все это правда. Но будь этот черный мерзавец кем угодно, я все равно убью его.

– Да поверьте мне, – сказал Шарак, – они существуют на самом деле. Когда будешь раза в два постарше, то, может быть, начнешь понимать, что на свете существуют такие вещи, которые ты не вообразишь ни в самых сладких грезах, ни в ночных кошмарах. И будьте оба поосторожнее с этим кхитайцем. Члены Братства Пути – большие специалисты по всяким ядам и, кроме того, умеют убивать одним прикосновением.

– В это я верю, – прохрипел Акеба, – потому что видел своими глазами.

Он поднял ко рту кружку и не опустил, пока она не опустела.

– Тебе, Конан, следует быть особенно осмотрительным, – продолжил астролог. – Я тебя знаю. Ты – натура увлекающаяся. И когда-нибудь ярость погубит тебя. Этот убийца...

Конан покачал головой:

– Это дело Акебы, а не мое.

Шарак негодующе запыхтел:

– Да ты только подумай, Конан! Убийца-кхитаец, месть, гирканийцы, и только богам известно, что еще. Разве можно упускать такое приключение?

– Ты говорил, что мне следует многому научиться, – сказал Конан, – но ты и сам знаешь далеко не все. Ты даже не понимаешь, что приключения – это голодный желудок, ночлег под открытым небом и люди, желающие воткнуть тебе нож в спину. Мне этого в жизни и без того хватает, и я не собираюсь специально искать себе на голову так называемые приключения.

– Он прав, – подтвердил Акеба, положив руку на сухую, узловатую ладонь старика. – Я потерял дочь, и у меня есть причина, чтобы искать убийцу и отомстить ему, а Конан здесь ни при чем.

– Но это же не повод, чтобы оставаться в стороне, – обиженно воскликнул Шарак.

Конан и Акеба с улыбкой переглянулись. В чем-то Шарак был настоящим мудрецом, а в чем-то оставался наивным, как ребенок.

– Ладно, – перевел разговор Конан, – сейчас, я думаю, лучшее, что мы можем сделать, – это выпить. Акебу ничего не сможет утешить. Но пока время хоть чуть-чуть не притупило его боль, можно попытаться ослабить ее вином. Фериан! Кувшин вина! Нет, бочонок!

Трактирщик сам подошел к ним, держа в каждой руке по кувшину темно-красного сольванского вина и прижав локтем к боку кружки.

– Я в бадьях не подаю, – сухо сказал он, – здесь не свинарник.

– Сойдет и так, – ответил Конан, наполняя кружки по кругу, – и отнеси наверх девчонке что-нибудь поесть.

– Еда для нее – сверх уговора, – напомнил Фериан.

Конан вспомнил о золоте, висевшем в мешочке у него на поясе, и улыбнулся.

– Я заплачу.

Трактирщик ушел, бормоча что-то себе под нос, и Конан переключил свое внимание на астролога.

– Слушай, ты, старикашка паршивый, – гаркнул он Шараку прямо в ухо.

Тот чуть не подавился вином и удивленно спросил:

– Что такое? Я ничего не делал...

– Слишком много болтаешь! Зачем ты рассказал Ясбет, что я пошел к Давинии? И что еще ты рассказал ей?

– Ничего. Я попытался успокоить ее рыдания и стоны – ты ведь не приказал затыкать ей рот кляпом – и подумал: узнай она, что ты ушел к другой женщине – не будет бояться, что ты изнасилуешь ее. Женщины всегда этого боятся. Да что такое, киммериец? Что в этом особенного?

– Ничего, просто эта дура ревнует. Я всего два раза в жизни поговорил с ней, пальцем ее не тронул, а она, видите ли, ревнует.

– Пальцем не тронул? – усмехнулся Акеба. – А кто ее скрутил, как тюк сена?

– В этом, наверное, и заключено очарование нашего киммерийца, – с серьезной физиономией предположил Шарак.

– Вам смешно, а мне чуть башку не раскроили моим собственным умывальным кувшином... Она...

Остаток фразы Конана потонул в хохоте его приятелей. В этот момент к их столу подбежал Фериан.

– Она сбежала, киммериец, – задыхаясь, выпалил он, – клянусь Митрой и Дагоном, я не верил, что она сможет пролезть в это узкое окно, но она вылезла.

Конан вскочил из-за стола:

– Она не могла далеко уйти. Акеба, Шарак, поможете мне найти ее?

Акеба кивнул и тоже встал с табурета. Шарак же скорчил недовольную рожу:

– Если ты не хочешь ее, киммериец, то оставь девчонку кому-нибудь другому.

Не удостоив его ответом, Конан бросился к выходу. Акеба за ним. Шарак, торопливо переставляя посох, последовал их примеру.

Оказавшись на улице, троица разделилась. Не меньше часа Конан метался по ближайшим кварталам, расспрашивая всех, кто попадался ему на пути. Но ни стоявшие на каждом углу шлюхи, ни внимательные торговцы, ни всезнающие уличные мальчишки – никто не видел красивую статную девушку в оранжевом. Лишь удивленные взгляды и отрицательно покачивающие головы были ответом киммерийцу.

Кое-кто из женщин пытался успокоить Конана, предлагая заменить собой беглянку, но тот не обращал внимания на их шутки. Правда, те мужчины, которые в ответ говорили, что и сами не упустили бы случая поймать такую девочку, неожиданно обрывали свои прибаутки под холодным взглядом киммерийца.

Вернувшись к трактиру, Конан застал у входа Акебу и Шарака. На вопросительный взгляд туранца он лишь покачал головой.

– Ну что ж, признаем, что ей удалось сбежать от нас, – сказал старый астролог. – Но это еще не повод торчать всю ночь, предоставив Фериану возможность отдать наше вино кому-нибудь другому. Мне нужно промочить горло после такой беготни.

Кувшины стояли там, где они их оставили. Но Конан не стал пить. Ясбет не выходила у него из головы. Его самого это удивляло, но он ничего не мог с собой поделать. Давиния могла заставить закипеть кровь любого мужчины, а Ясбет привлекала его не больше, чем любая красивая девушка, встреченная на улице. Но он дважды спас ей жизнь. Это заставляло киммерийца чувствовать ответственность перед ней. Ведь девушка действительно нуждается в его помощи.

Рассеянным взглядом Конан наблюдал, как к их стану приближался какой-то гирканиец, сутулый и кривоногий. Запах пота обгонял его на несколько шагов. Немного не дойдя до Конана, кочевник остановился, глядя на того исподлобья.

– Твоя женщина у нас, – сказал он гортанным голосом и подался назад под яростным взглядом киммерийца.

Конан вскочил из-за стола и уже наполовину вытащил меч из ножен, когда Акеба схватил его за руку. Не за ту, которая держала оружие, – благоразумие не подвело опытного воина.

– Выслушай его, прежде чем убить, – потребовал он.

– Говори! – рубанул Конан.

– С тобой хочет поговорить Тамур, – медленно начал гирканиец, постепенно набирая темп. – Ты подрался с некоторыми из наших, поэтому Тамур решил, что ты не захочешь говорить. Тогда мы схватили твою женщину, чтобы ты согласился поговорить с нами.

– Я поговорю. Но если ей причинили зло – я не остановлюсь перед убийством. Отведи меня к ней.

– Позже вечером, – последовал ответ.

– Сейчас.

– Через час после захода солнца за тобой придут. – Гирканиец взглянул на Акебу и Шарака и добавил: – За тобой одним.

Меч Конана вылетел из ножен и сверкнул в воздухе.

– Нет, Конан! – крикнул Шарак. – Если ты сейчас убьешь его, ты никогда не увидишь свою девушку.

– Убью этого, пришлют другого, – буркнул киммериец, но, поколебавшись, положил клинок на стол.

– Проваливай, пока я не передумал, – рявкнул он на кочевника, а затем схватил один из кувшинов и запрокинул голову, явно собираясь осушить его до дна. Гирканиец недоверчиво посмотрел на Конана в последний раз, а затем поспешил выскочить из трактира.

Глава 11

Давиния лежала, довольно потягиваясь, пока Ренда ловкими движениями пальцев втирала в ее кожу ароматное масло. В руках служанки явно было заключено какое-то волшебство, помогавшее госпоже снять напряжение ее любовных утех. А сегодня ей было от чего отдыхать. Этот варвар – мужик хоть куда. И главное, что он еще вернется. Хотя он и не сказал когда, весь ее опыт общения с мужчинами подсказывал ей, что никуда он не денется. Но и сама Давиния не знала, куда себя девать, вновь и вновь вспоминая блаженные мгновения, проведенные в его объятиях. Она была готова молиться любым богам, лишь бы Мундара Хан подольше не возвращался в город.

Стук в дверь оторвал руки Ренды от плеч светловолосой госпожи. С недовольным видом Давиния нетерпеливо ожидала возвращения служанки.

– Госпожа, – раздался голос Ренды, – вас хочет видеть один человек.

Давиния, забыв про свою наготу, вскочила на ноги:

– Варвар?

Она уже рассказала все своей доверенной прислуге. Почти все. Нет, Конан ни за что не решился бы открыть себя, явившись к парадному входу... Но кто же?

– Господа, это Джандар, Великий Повелитель Культа Хаоса.

Давиния удивленно захлопала глазами. Она, конечно, слышала об этом Культе, но ее жизнь была далека от любой веры или религиозных обрядов.

Интересно, с чего это к ней залетела эта важная птица? Может быть, он окажется очень даже забавным.

– Платье, Ренда, – скомандовала она.

– Госпожа, быть может, вы мне позволите...

– Нет. Платье. Быстро.

Она подняла руки, давая Ренде получше расправить на ней красное шелковое одеяние. Как всегда, служанка больше заботилась о репутации своей госпожи, чем сама Давиния.

Джандар ждал ее в зале для приемов. Двое рабов распахнули резные двери, впуская в зал Давинию. Когда двери за ее спиной закрылись, золотоволосая женщина на секунду остановилась, легким кивком головы ответив на приветствие гостя. Затем она прошла вперед, словно не глядя на Джандара, а на самом деле искоса внимательно разглядывая его.

– Ты... ты не такая, какой я тебя представлял, – сдавленным голосом произнес он.

Она позволила себе улыбнуться, все еще не поворачивая головы. Именно на такой эффект она и рассчитывала.

По первому впечатлению Джандарпоказался ей очень даже ничего. Хотя, конечно, бритая голова несколько портила общее впечатление. А оттопыренные уши придавали его лицу какое-то животное выражение.

Наконец Давиния посмотрела прямо в глаза посетителю. Что ж, мужчина как мужчина, и манипулировать им будет не труднее, чем всеми другими. Не считая того варвара. Отогнав от себя ненужные мысли, Давиния сосредоточилась на предстоящей беседе.

– Ты хотел меня видеть? Тебя ведь зовут... Джандар, да?

– Да. – Джандар начал приходить в себя. Но лишь частично, как показалось Давинии.

– Ну, – продолжил он, – тебе понравилось мое ожерелье?

– Ожерелье?

– Рубиновое ожерелье, которое украли у меня сегодня ночью.

Его голос был настолько спокоен и даже ласков, что лишь некоторое время спустя до Давинии дошел смысл сказанного. Ее словно ударило молнией. Ожерелье. Да как же она не связала приход Джандара с этим украшением? А все тот проклятый варвар. Она просто забыла обо всем, кроме него.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – сказала она, сама приятно удивившись тому, как твердо прозвучали ее слова.

– Не знаю, понравится ли Мундара Хану, если он узнает, что у тебя есть краденые драгоценности. Скорее всего, он очень заинтересуется тем, кто же принес его подруге такие побрякушки.

– Я купила его... – проговорилась Давиния и поняла, что попалась на свою же удочку, считая, что полностью завладела вниманием гостя.

– Я знаю, что Эмилио был твоим любовником, – тихо сказал Джандар. – А Конан, он что, занял его место?

– Что тебе нужно? – прошипела она, молясь всем богам, чтобы случилось чудо и ее непрошеный гость исчез.

– Немного информации, – ответил Джандар. – Где я могу найти этого Конана?

– Не знаю, – привычно соврала Давиния.

– Жаль, – его слова, словно стрелы, впивались ей в сердце, – очень жаль.

Давиния лихорадочно искала способ отвлечь Джандара от его цели. Но в ее голове мелькало лишь одно: «очень жаль, очень жаль».

– Можешь оставить ожерелье себе, – неожиданно предложил он.

Давиния удивленно уставилась на Джандара. Видимо, он все же не настолько непробиваем. В глазах бритоголового мужчины она прочла желание быть с нею, обладать ею. Тогда еще не все потеряно.

– Спасибо. Я...

– Надень его для меня.

– Конечно.

Это был шанс, и его надо было использовать. Давиния не торопясь, по-королевски вышла из зала, но, как только рабы закрыли за ней тяжелые двери, бросилась бежать.

Ворвавшись в свою спальню, она до полусмерти перепугала Ренду, поправлявшую разбросанные подушки.

– Расскажи мне все, что ты знаешь про этого Джандара! Только побыстрее, – потребовала Давиния, роясь в своих драгоценностях.

– Я много-то и не знаю, госпожа. Последователи этого Культа проповедуют...

– Не об этом, Ренда!

Разбросав в стороны украшения, Давиния схватила ожерелье и зажала его в кулаке.

– Расскажи мне то, что болтают слуги и рабы, о чем судачат на улицах. Ну же.

– Госпожа, слуги говорят, что он – очень могущественный человек. Один из самых влиятельных в Туране. Еще говорят, что его власть растет день ото дня. Говорят, например, что увеличение армии – его идея. Он сумел убедить в необходимости этого кое-кого из нужных людей, а те в свою очередь убедили короля. Хотя, конечно, Йилдиз давно мечтал об империи. Его не пришлось долго убеждать.

– И все же, – сказала Давиния, – это доказывает большую власть Джандара. Мундара Хану, несмотря на кровное родство, никогда не удавалось уговорить Йилдиза. А как же он этого добивается?

– У всех людей есть свои секреты, госпожа. Джандар ухитряется выведывать то, что люди хотели бы оставить в тайне. Ради этого они готовы выполнить любые просьбы Джандара. Многие говорят, что он колдун и что сам Культ невероятно богат.

– Насколько?

– Наверное, так же, как король Йилдиз.

Практичный ум Давинии немедленно начал работать над тем, как повернуть эту смертельно опасную ситуацию себе на пользу.

– Подай мне плащ. Живо! – скомандовала она служанке.

Когда Давиния вновь появилась перед Джандаром, на его лице отразилось удивление. Алый плащ укутывал женщину от шеи до ступней.

– Я не понимаю... А где же ожерелье?

– Я надела его специально для тебя.

С этими словами она распахнула плащ, под которым на ее прекрасном теле не было ничего, кроме кроваво-красных капель рубинов.

Лишь мгновение простояла она так. Затем, запахнув плащ, она поднялась на цыпочки и пританцовывая пошла по комнате, время от времени искушающе приоткрывая свою наготу, но не так полно, как в первый миг.

Давиния закончила свой танец, опустившись перед Джандаром на колени и спустив плащ с обнаженных плеч. Медленно-медленно она подняла глаза и поняла, что попала в точку. Лицо Джандара горело желанием. Пришел черед решающего удара.

– Варвар по имени Конан сказал мне, что остановился в «Синем быке». Это на улице Лотосовых Грез, рядом с портом.

Некоторое время Джандар смотрел на нее, плохо понимая, что она говорит. Затем он возбужденно пробормотал:

– Он мой! – Лицо Джандара стало абсолютно бесстрастным, и, посмотрев на Давинию, он добавил: – Что толку мужчине от женщины, если она обманывает его?

Давиния ответила с улыбкой:

– Наложница и содержанка должна быть честна и верна своему господину.

По крайней мере, подумала она, женщина должна заставить мужчину поверить в это. Вслух же она добавила:

– Но ты не мой господин. Пока что.

– Я могу забрать тебя с собой.

Давиния лишь покачала головой:

– Стража не выпустит меня. Но в дальней половине дворца есть старый выход. Им не пользуются, поэтому не ставят там почетного караула. Через час после того, как стемнеет, я буду там с моей служанкой.

– Сегодня вечером. Я пришлю за тобой людей.

Он резко наклонился, поднял ее и жарко поцеловал в губы.

Не так хорошо, как Конан, промелькнуло в ее голове. Жаль, конечно, что варвару суждено умереть. Сомнений в том, что задумал Джандар, у нее не было. Но Джандар – это шаг в будущее, а Конан – он из прошлого. А с прошлым Давиния всегда поступала одинаково: она выкидывала его из памяти, словно его никогда и не было.

Глава 12

По мере приближения назначенного часа «Синий бык» наполнялся посетителями – хохочущими проститутками и пьющими мужчинами. Конану было не до веселья и не до вина. Он сидел за столиком со своими друзьями и мрачно глядел на дверь.

– Когда же он придет? – не обращаясь ни к кому конкретно, спросил Шарак. – Я уверен, что уже давно пора.

Ни Конан, ни Акеба не ответили и даже не отвели взгляда от входной двери. Кулак Конана крепко сжимал рукоять меча.

– Тоже мне приключения, – не унимался старик-астролог, – сидишь тут и ждешь неизвестно чего...

– Вот он, – тихо сказал Акеба.

Конан уже стоял у стола.

Длинноносый гирканиец остановился в дверях, кивая киммерийцу и бросая взгляд на улицу.

– Удачи тебе, киммериец, – тихо сказал Акеба.

– И тебе, – ответил Конан.

Пока он шел по комнате к выходу, до него донесся недоумевающий голос старика:

– При чем тут эти пожелания удачи! Они просто хотят поговорить, вот и все...

Ответа Акебы Конан не услышал, если тот и сподобился объяснять что-то Шараку. Опытный сержант наверняка знал, как много людей, вызванных на такой ночной разговор, никогда больше не возвращались.

– Пошли, – сказал Конан гирканийцу, и тот, бросив последний подозрительный взгляд в обе стороны по улице, повел за собой киммерийца.

На город опустилась ночная тьма. Луна, словно серебряная монета, висела низко над горизонтом. Улицы были освещены факелами, горящими у входов в кабаки, из которых доносились веселые голоса, песни, смех, иногда звуки драки.

– Куда ты ведешь меня? – спросил Конан.

Гирканиец не ответил. Он шел, сворачивая явно наугад, постоянно озабоченно оглядываясь.

– Мои друзья не пойдут со мной, – сказал ему Конан. – Я же обещал пойти один.

– Я боюсь не твоих друзей, а... – тут гирканиец замолчал и больше не проронил ни слова.

Конан заинтересовался, чего же так боится его провожатый, но, не придумав ничего подходящего, предпочел сконцентрировать свое внимание на том, чтобы не потерять ориентацию в этих закоулках. Когда длинноносый кочевник остановился перед какой-то дверью и открыл ее, Конан был уверен, что, несмотря на столь долгий путь, проделанный ими, «Синий бык» находится всего-то в паре кварталов к северу. В случае если встреча перейдет в стычку, будет неплохо знать, где находишься.

– Иди первым, – сказал киммериец. Кочевник, ни слова не говоря, повиновался. Деревянные ступени лестницы, ведущей на второй этаж, заскрипели под его ногами. Конан покрепче сжал меч и шагнул вслед за ним.

Лестница привела их к двери, за которой оказалась комната, освещенная двумя коптящими светильниками. Мерзкий запах горелого жира смешивался с запахом пота. С десяток гирканийцев, сидевших в комнате, недобро уставились на Конана, но никто не протянул руку к оружию. Одного из них Конан узнал по шраму на лице. Это об его голову Эмилио разбил кувшин.

– Меня зовут Тамур, – сказал человек со шрамом. – Ты – Конан?

– Да, я Конан, – коротко подтвердил киммериец. – Где девушка?

Тамур махнул рукой, и двое гирканийцев открыли большой сундук, стоявший у стены. Они подняли Ясбет, связанную и с кляпом во рту. Ее оранжевое платье было изодрано и перепачкано, а на пыльных щеках отпечатались высохшие следы слез.

– Я же предупреждал твоего человека. Если с ней что-нибудь случится, я...

– Нет, нет, – поспешил оборвать его Тамур. – Ее платье было таким, когда мы схватили ее около того трактира. Если бы мы надругались над ней, разве показали бы мы ее тебе, рассчитывая на разговор с тобой.

Может, он и не врет, подумал Конан, вспомнив крохотное окно, через которое пришлось выбираться девушке.

– Развяжите ей ноги.

Один из кочевников перерезал веревку, стягивавшую ноги девушки. Она попыталась встать, но со стоном, заглушенным кляпом, повалилась на крышку сундука. Вопросительно поглядев на Конана, кочевник потянулся ножом к связанным рукам Ясбет и ее кляпу. Киммериец отрицательно покачал головой. Он по опыту знал, что она может натворить или наговорить, если ей дать свободу. Ясбет бросила злобный взгляд на Конана, но, к его удивлению, осталась сидеть неподвижно и тихо.

– Тебя узнали, когда ты был в лагере Баальшама, – сказал Тамур.

– Баальшам? А кто это?

– Ты знаешь его как Джандара. Кто знает, как его зовут по-настоящему? – Тамур вздохнул. – Может быть, будет легче, если я начну издалека, с самого начала?

Люди Тамура поставили на стол флягу с дешевым вином и две глиняные кружки. Сам Тамур сел за одним концом стола, Конан – за другим. Киммериец обратил внимание, что никто из кочевников не становится за его спиной, все старательно держат руки в стороне от оружия. Это казалось странным. За гирканийцами закрепилась слава народа, не обремененного традициями вежливости и благородства. Оказавшись вот так, десять против одного, они могли бы меньше обращать внимание на комфорт гостя.

Конан принял кружку из рук Тамура, но как только тот заговорил, киммерийцу стало не до вина.

– Пять лет назад, – начал свой рассказ кочевник со шрамом на лице, – среди нас появился человек по имени Баальшам. Он и еще два человека со странной желтой кожей. Он продемонстрировал кое-какие познания в магии и был принят нашими шаманами. Тогда он начал свои проповеди о неизбежном возвращении к Хаосу и неотвратимости рока. Среди молодежи его речи пользовались успехом. Ведь он называл западные народы порождением зла и учил, что в один прекрасный день гирканийские всадники переправятся через море Вилайет и очистят погрязшие в пороке земли.

– Ничего себе, замахнулся, – пробормотал Конан. – Но, похоже, у него ничего не вышло?

– Он был уже близок к успеху. Вокруг него собрались тысячи молодых воинов. А кроме того, он стал сильно влиять на Совет Старейшин. Затем по ночам нам стали попадаться странные существа – полулюди, полудемоны. Они поведали нам, что они – души убитых людей, наших друзей и братьев, заколдованные Баальшамом и вынужденные повиноваться ему. То, что им удавалось выследить и разузнать, и служило основой влияния Баальшама на Совет Старейшин.

Ясбет что-то громко замычала сквозь кляп и резко замотала головой, но мужчины не обратили внимания.

– Я видел такое колдовство, – подтвердил Конан, – страшная штука. Ну, и как его выставили? Я не поверю, что этот мерзавец покинул вашу страну по собственной воле.

– В одну ночь против него восстали десять племен. Те самые люди-демоны, которые предупреждали нас, сражались против нас, повинуясь его воле, как и множество молодых воинов – его последователей.

Тамур потрогал шрам на щеке:

– Это мне оставил родной брат. Да, эти воины – наши братья, дети, друзья – погибли все до единого. Даже их девушки бились насмерть. Лишь то, что нас было больше, принесло нам победу. Баальшам бежал, и вместе с ним исчезли демоны. Чтобы предотвратить резню между родами, Совет Старейшин постановил, что никто не вправе требовать отмщения за кровь погибших в этой битве близких. Мы решили вычеркнуть из памяти имена тех, кто пошел за Баальшамом. Но кое-кто из нас не смог забыть, что мы были вынуждены проливать ту же кровь, что течет в наших жилах. Когда заезжие купцы рассказали нам о человеке по имени Джандар и созданном Культе Хаоса, мы поняли, что это – Баальшам. Пятьдесят человек переправились через море, чтобы отомстить ему. Прошлой ночью нас постигла неудача. Теперь нас всего девятнадцать... – Тамур замолчал.

Конан нахмурился:

– Занятная история. А при чем здесь, собственно, я?

– Потому что нам нужна твоя помощь, – неохотно выдавил из себя Тамур.

– Помощь? – воскликнул Конан.

Тамур поспешил продолжить:

– Когда обрушилось здание дворца Баальшама, вырвались на свободу огромные силы. Сама земля плавилась и кипела, как вода. Теперь это место называется Проклятой Землей. Три дня и три ночи наши шаманы работали, чтобы сдержать зло, идущее с этого места. Теперь ни один из нас не может преодолеть барьер этих заклятий. Но там внутри наверняка осталось что-то из колдовских приспособлений Баальшама, которые можно было бы обратить против него самого. Не мог же он забрать с собой все, когда бежал. Но ни один гирканиец не сможет пройти за барьер живым. Ни один гирканиец, – закончил Тамур и пристально поглядел на Конана.

– Я расквитался с Джандаром, – ответил киммериец.

– А расквитался ли он с тобой? Злоба Баальшама не ослабевает со временем.

– А что мне до его злобы. Он не знает, где меня найти. Не знает даже, кто я такой. Пусть его злоба хоть сожрет его самого.

– Ты плохо его знаешь, – настойчиво продолжал Тамур. – Он...

С громким треском обломилась доска пола, и из образовавшейся дыры вылезла серо-зеленая рука, схватившая Конана за лодыжку.

– Это те демоны! – закричал один из кочевников, вытаращив глаза.

Ясбет застонала сквозь кляп. Мужчины, еще толком не понимая, что происходит, схватились за оружие.

Конан вскочил на ноги, пытаясь освободиться. Но эти мертвые узловатые пальцы держали его невероятно цепко. Еще одна уродливая рука появилась из дыры в полу и потянулась к киммерийцу. Его меч свистнул, рассекая воздух: одна рука упала на пол, обрубок второй так и остался висеть на его лодыжке.

Острием меча Конан сковырнул на пол эту мертвую ладонь. В это же время он увидел, как из-под пола лезет страшное создание, с безгубым оскаленным ртом, горящими глазницами, размахивающее обрубками рук.

Увидев лежащие на полу ладони, чудовище потянулось к ним – и одна мертвая плоть мгновенно приросла к другой. Чудовище продолжало прокладывать себе путь в комнату, запросто ломая толстые доски пола.

Вдруг другая пара рук проломила стену, впившись в тело одного из гирканийцев. Конан снес голову карабкающемуся сквозь пол созданию, но даже в таком виде оно продолжало двигаться к своей цели.

Третья голова проломила пол, и появившаяся вслед за ней рука схватила за ногу Ясбет. Девушка вскрикнула и потеряла сознание.

Конан подхватил падающую Ясбет, ударом меча обрубив вцепившуюся в нее мертвой хваткой руку. Больше в этой комнате делать нечего, пронеслось в его голове, если, конечно, он не собирается окончить здесь свою жизнь.

– Бежим! – крикнул он. – Надо выбираться отсюда.

Положив Ясбет себе на плечи, он вылез через окно и выпрыгнул на улицу. Кое-кто из гирканийцев последовал за ним. Не обращая ни на кого внимания, Конан побежал прочь по улице. Некоторое время до него доносились звуки разгоревшегося боя, неожиданно стихшие. Киммериец остановился, но ничего не увидел в темноте.

Из-за его плеча раздался сдавленный стон. Ясбет. Конан опустил ее на землю и, вздрогнув, увидел, что мерзкая ладонь все еще висит на лодыжке девушки. Сыпля проклятиями, он один за другим разогнул мертвые пальцы и, размахнувшись, швырнул серо-зеленую кисть подальше в ночную темноту.

Ясбет снова застонала и вдруг открыла глаза.

– Я... мне снились кошмары... – прошептала она.

– Это был не сон, – сквозь зубы процедил Конан, напряженно ожидая звуков погони. – Но с этим покончено, – добавил он, очень желая, чтобы так оно и оказалось.

– Но эти демоны... ты думаешь, они были на самом деле? – Ее чуть не вырвало. – Откуда они взялись? Зачем? – заревела она.

Конан зажал ей рот и недовольно сказал:

– Я готов поспорить на что угодно, что это дело рук Джандара. И если ты не прекратишь орать на всю улицу, то его милые создания запросто найдут нас. Кто знает, удастся ли так легко скрыться во второй раз.

Он осторожно убрал руку от ее рта.

– Я не верю тебе, – сказала Ясбет. – Ни тебе, ни твоим вонючим гирканийцам!

Правда, голоса она больше не повышала.

– Это страшный человек, – спокойно сказал Конан. – И самое черное колдовство исходит от него. Я уверен, что то, что мы видели, – еще не предел его мастерства.

– Не может быть, Культ...

– Тсс!

Топот множества ног послышался из дальнего конца улицы. Толкнув Ясбет поглубже в тень, Конан ждал, держа меч наготове. В темноте замаячили неясные силуэты. До Конана донесся запах давно не мытых тел и бараньего жира.

– Тамур? – тихо позвал Конан.

Несколько клинков сверкнули в темноте. Затем один из силуэтов сделал шаг вперед и спросил:

– Конан?

– Да, – ответил киммериец. – Скольким удалось спастись?

– Тринадцати, – вздохнул Тамур, – остальных разорвали на куски. Теперь ты понимаешь, что должен пойти с нами? Это были демоны Баальшама. Он все равно рано или поздно найдет тебя.

Конан почувствовал, как Ясбет вздрогнула.

– Он меня не найдет. Он даже не знает, кого искать.

Неожиданно один из гирканийцев перебил их.

– Огонь, – сказал он, – к северу от нас. Большой пожар.

Конан взглянул в ту сторону, и его сердце сжалось. Да, это был большой пожар. И если он не ошибался, «Синий бык» был в самом центре этого огня. Не говоря ни слова, киммериец схватил Ясбет за руку и побежал в сторону зарева. Кочевники бросились за ним, хотя его это меньше всего интересовало.

Улица Лотосовых Снов была забита людьми, разглядывающими пожар. Горели четыре дома, «Синий бык» сильнее других. Пожар отбрасывал свои багровые отсветы на лица зевак. Часть людей (и Фериан среди них), организовали цепочки от ближайшего колодца. Но было ясно, что большая часть квартала сгорит прежде, чем удастся остановить огонь.

Пробираясь сквозь толпу зевак, Конан услышал знакомый голос:

– А я тебе говорю, стоило только ткнуть его этим посохом, как он тотчас же исчез в облаке дыма. А ты не верил, что посох волшебный.

Улыбаясь едва ли не в первый раз за эти дни, Конан повернулся и пошел на голос. Он наткнулся на перепачканных копотью Акебу и Шарака, сидящих прислонившись к дверям гончарной лавки.

– Ты вернулся, – сказал Шарак, увидев приближающегося Конана, – и девчонка с тобой. А мы-то думали, что это ты подвергаешься опасности сегодня ночью. Кстати, я тут убил одного демона.

– Демона? – хрипло спросил Конан.

Акеба кивнул:

– Похоже, что только так их и можно назвать. Они врывались сквозь пол и стены, разрывая на куски всех, кто попадался на пути. Похоже, они искали кого-то, не оказавшегося в трактире.

– Меня, – сухо сказал Конан.

Ясбет запротестовала:

– Не может быть!

Но мужчины не обратили на нее внимания.

– Я же говорил, что он найдет тебя, – раздался голос подошедшего Тамура. – Теперь ты сам видишь, что у тебя нет другого выхода, кроме как отправиться с нами в Гирканию.

– Гиркания! – воскликнул Шарак.

Конан неохотно кивнул в знак согласия. Выбора не было. Или уничтожить Джандара, или погибнуть самому.

Глава 13

Ранним утром Конан шел по длинному каменному причалу к нужному ему судну. «Танцующая в волнах» выглядела инородным телом среди тяжелых транспортных галер и парусников. Меньше чем двадцать шагов в длину, она несла лишь один парус. Пятнадцать весел можно было спустить в один ряд с каждого борта. Высоко загнутый нос и узкая корма придавали ей вид очень быстрого судна. Конану приходилось видеть такие корабли в бухте Султанапура. Их использовали контрабандисты, обходившие королевскую таможню. Для посторонних эти корабли маскировались под рыболовные шхуны. Не была исключением и «Танцующая в волнах». Еще на подходе в нос Конану ударил запах тухлой рыбы, смешанный с вонью пригоревшей на камбузе пищи.

Он очень осторожно поднялся по сходням и внимательно осмотрелся. Команды таких судов, мягко говоря, недолюбливали незнакомцев. Два почерневших от загара матроса с тонкими косичками на затылках уставились на ступившего на палубу киммерийца немигающими черными глазами.

– Где ваш капитан? – начал он и вдруг услышал подозрительный шорох за спиной.

Резко развернувшись, Конан успел перехватить руку с занесенным над ним кинжалом и оказался лицом к лицу с остроносым человеком в красной косынке на голове. Да, это тот самый иранистанец, чьих друзей Конану пришлось отправить на тот свет в первый же день его пребывания в Аграпуре. И если этот парень был членом команды «Танцующей в волнах», то и те двое, вполне вероятно, плавали на этом же судне. Иранистанец открыл рот, но Конан не стал дожидаться, пока тот выскажет то, что хотел. Одним движением он сгреб остроносого в охапку и вышвырнул его за борт. Подняв фонтан брызг, тот грохнулся в вонючую портовую воду и поплыл прочь, даже не обернувшись.

– Разрази меня гром! – прорычал человек с бычьей шеей, вылезший из трюма на палубу. Его череп был лыс, если не считать длинного чуба на лбу, зато на грудь спускалась роскошная борода. Маленькие мышиные глазки впились в Конана. – Это из-за тебя весь крик?

– Ты что, капитан? – спросил Конан.

– Да. Меня зовут Муктар. Что же здесь все-таки происходит, Эрлик тебя побери?

– Я поднялся на борт, чтобы нанять твою посудину, а один из твоих людей решил воткнуть мне кинжал в спину. Я просто выкинул мерзавца за борт.

– Выкинул за борт... – повторил капитан подозрительным тоном. – Значит, ты говоришь, что хочешь нанять «Танцующую в волнах»? Зачем?

– Торговая поездка в Гирканию.

– Купец, значит... Ты что, за дурака меня держишь? – рассмеялся Муктар, упершись руками в бока.

Конан сжал зубы и подождал, пока моряк отсмеется. Накануне Акеба и Тамур сочинили эту историю про торговца. Дело в том, что гирканийские племена и раньше не очень-то доверяли чужакам, а после истории с Джандаром допускали в свои земли только купцов. Конан с тоской подумал о золоте Давинии. После закупки необходимого товара и платы за наем судна вряд ли останется сумма, достаточная даже для одной веселой ночи.

Наконец смех Муктара стих, его живот перестал колыхаться, а в глазах зажегся алчный огонек.

– Ну, да ладно, – сказал капитан, – в конце концов, можно попробовать. Я бы, пожалуй, взял с тебя совсем недорого. Пятьдесят монет.

– Двадцать, – сразу же назначил свою цену Конан.

– Никакой торговли. Ты и так уже стоил мне одного члена экипажа. Он хоть не утонул? Если он утонет, то портовые власти заставят меня выловить труп и похоронить за мой счет. Ладно, сорок золотых. И учти, что это очень дешево.

Конан вздохнул. Нельзя было терять времени. Если Тамур говорит правду, то сваливать из города нужно до заката.

– Давай поделим разницу пополам. Тридцать монет. Это мое последнее слово. Если тебя не устраивает, я найду другой корабль.

– В этом порту нет такого корабля, который смог бы причалить к гирканийскому берегу.

– Завтра или послезавтра появится нужный корабль.

– Ладно, – с недовольным видом согласился Муктар. – Тридцать золотых монет. И учти, что это очень дешево.

– Договорились. Отчаливаем, как только загрузимся.

– Кчему такая спешка?

– Торговля – дело такое. Ни к чему терять время.

* * *
– Говори, – приказал Джандар и заходил из угла в угол, слушая доклад молодого парня, одного из посвященных.

– Великий Господин, мы нашли одного иранистанца, который утверждает, что дважды подрался с человеком, как две капли воды похожим на Конана. Этот иранистанец был матросом на шхуне контрабандиста «Танцующая в волнах», которая отчалила из порта сегодня днем, загрузившись товаром. Среди пассажиров – группа гирканийцев, высокий голубоглазый варвар и девушка, похожая по описанию на ту, что исчезла из лагеря в ночь нападения гирканийцев. – Он прервал доклад, явно рассчитывая услышать похвалу за столь подробную информацию.

– Место назначения?– резко спросил Джандар. – Куда направилось судно?

– В Гирканию, как мне сообщили, Повелитель.

– Ты не находишь, что это достаточно важно, чтобы сообщить мне без напоминания?

– Но, Великий господин, раз уж они бежали, то не все ли равно...

– Не тебе решать, что важно, а что нет. Еще что-нибудь узнал?

– Нет, Повелитель.

– Тогда пошел вон!

Еще прежде чем за юношей закрылась дверь, Джандар уже забыл о нем. Человек, которого когда-то звали Баальшамом, подошел к окну. Отсюда ему была видна Давиния, раскинувшаяся в тени деревьев в саду. Один из рабов обмахивал ее опахалом из белоснежных страусовых перьев. Никогда еще в жизни Джандара не было такой женщины. Такой пленительной и возбуждающей.

– Я послушал, что говорят люди, Повелитель, – раздался голос Че Фана за его спиной. – Уже пошли недовольные разговоры, что с нею обращаются не так, как с другими.

Джандар вздрогнул и обернулся. Оба кхитайца стояли перед ним. За все годы, что они следовали за ним, он так и не привык к неслышности их движений и неожиданности появления.

– Если болтливые языки не держатся за зубами, я позабочусь о том, чтобы этих языков не осталось вовсе.

– Простите, Великий Господин, если я заговорил не вовремя, – сказал с поклоном Че Фан.

– Сейчас есть более важные дела, – сказал Джандар. – Этот варвар уплыл в Гирканию. Если бы он просто бежал, то вряд ли бы стал нанимать судно. Нет. Он решил найти что-то, какое-то оружие, которое можно использовать против меня.

– Но ведь там ничего не осталось, Повелитель, – возразил Суйтай, – все уничтожено.

– Ты уверен? Я не могу рисковать делом своей жизни. Я приказал приготовить самую быструю галеру в Аграпуре. Вы немедленно отправитесь на ней в Гирканию. Убейте этого Конана и привезите мне то, что ему удастся найти.

– Слушаемся, Великий господин, – в один голос ответили оба кхитайца.

Все будет хорошо, говорил себе Джандар. Все хорошо. Он уже слишком высоко забрался, чтобы позволить себе упасть. Слишком высоко.

Глава 14

Серые волны с размаху разбивались об изогнутый нос «Танцующей», и над ее палубой висела водяная пыль. Треугольный парус стоял вертикально, глядя острым углом в небо, где бледное солнце стояло на полпути от зенита к западному горизонту.

На корме один из моряков, едва ли чуть ниже Конана ростом, но намного шире его в плечах, наваливался всем своим немалым весом на руль. Большая же часть команды лежала, отдыхая среди тюков с товаром.

Конан стоял на палубе, придерживаясь за один из канатов. Он не был моряком, но время, проведенное среди султанапурских контрабандистов, по крайней мере, приучило его желудок к постоянной качке.

Акебе повезло меньше. Разогнувшись, после того как очередной раз ему пришлось перевеситься через борт, он глухо сказал:

– Нет, лошадь двигается не так. Неужели это никогда не прекращается?

– Никогда, – сказал Конан, но, посмотрев еще раз на Акебу, смягчил ответ: – Иногда бывает меньше. В любом случае, скоро ты привыкнешь. Посмотри на гирканийцев. Это всего лишь второе путешествие в их жизни, но не похоже, чтобы им было плохо.

Тамур и другие кочевники сидели около мачты, ведя свою неторопливую, нескончаемую беседу. Они передавали друг другу кувшины с вином и куски белого овечьего сыра, прерывая разговор только затем, чтобы откусить кусок или приложиться к кувшину.

– Не хочу я их видеть, – икая, сказал Акеба. – Клянусь Митрой, я не знаю, что воняет хуже – тухлая рыба или их чертов сыр.

Центром внимания нескольких матросов оказался Шарак.

– И вот я ударил их своим волшебным посохом, – он грозно замахал своей палкой, – и три демона рассыпались в прах. Остальные жалобно выли, моля о милости. Но для таких мерзких созданий у меня нет милости. Многих и многих из них я превратил бы в пыль и безобидный дымок, но они растаяли, спасаясь от меня, бежали в свой адский мир, изрыгая пламя, чтобы замедлить мою погоню...

– Слушай, Акеба, неужели он и вправду смог что-то сделать против этой мерзости? – спросил Конан. – Сколько лет старикан всем расхваливает свой посох, но я еще ни разу не видел, чтобы от него было больше пользы, чем от обычной клюки.

– Не знаю, – ответил Акеба. Он всячески старался не обращать внимания на качку, но, судя по зеленоватому оттенку его лица, это ему плохо удавалось. – В первый момент я увидел, как старик запрыгал не хуже молодого танцора, исполняющего танец на углях. При этом он во все стороны тыкал своим посохом. А потом мы вместе выскочили на улицу. А пожар – это Фериан сам виноват. Он запустил светильником в одного из демонов. Тому хоть бы что, зато горящее масло растеклось по стене и полу.

– Спалил свой трактир... – задумчиво сказал Конан. – Я думаю, открыть новое заведение будет стоить недешево, хотя сдается мне, что у него хватит золота еще на десять таких забегаловок.

Муктар, проходя мимо, остановился рядом с Конаном, посмотрел в небо, а затем в глаза киммерийцу.

– Туман, – буркнул капитан, помолчал, а потом добавил: – Перед закатом. Море Вилайет коварно...

Оборвав фразу, словно наговорил лишнего, капитан пошел к рулю той самой походкой, которая на суше кажется переваливанием с боку на бок, а на корабле гасит все движения палубы.

Конан внимательно посмотрел ему вслед:

– Чем дальше мы отплываем от Аграпура, тем меньше он говорит. И тем меньше я ему доверяю.

– Он ждет не дождется получить вторую половину денег. А кроме того, вместе с гирканийцами нас больше, чем его людей.

Золото было помянуто Акебой совсем некстати. После расчетов за товар и судно в кошельке у Конана осталось всего восемь монет. В иные времена это показалось бы киммерийцу изрядной суммой, но чтобы так сразу, после сотни... Он поймал себя на том, что мечтает получить прибыль с продажи товара. Обычно одни эти слова – товар, торговля, прибыль – оставляли у него во рту кислый привкус, как от гирканийского сыра.

– Да, дай Муктару волю, он нас точно скормил бы рыбам, а товар загнал бы подороже. Эти контрабандисты знают хороших покупателей. Эй, что с тобой, Акеба?

Туранец снова перегнулся через борт, и его плечи задергались от приступа тошноты, хотя в желудке уже давно ничего не осталось.

Ясбет подбежала к ним со стороны кормы, ловко перепрыгивая через лежащих людей и огибая тюки с товарами.

– Мне не нравится этот Муктар, – заявила она Конану. – Он таращится на меня, словно покупатель на невольничьем рынке.

Еще до отплытия Конан, решив, что ее оранжевые лохмотья – не лучший наряд для плавания, купил ей одежду по своему усмотрению. Сейчас на ней была короткая кожаная куртка, под ней – серая шерстяная туника, шаровары из такого же материала и сапоги до колен. Одежда, конечно, мужская, но то, как облегала ткань тело Ясбет, не оставляло сомнений в том, что под нею – женщина.

– Не бойся, – твердо сказал Конан.

Надо будет поговорить с капитаном с глазу на глаз, подумал Конан. Вряд ли тот понимает что-то, кроме тяжелых кулаков. Заодно и другим любителям поглазеть будет наука.

– С тех пор как я с тобой, мне нечего бояться, – просто сказала Ясбет. – Ой, а что с Акебой, Конан? – Сама она не испытывала, к счастью, никаких неудобств от качки.

– Приболел.

– Бедняжка. Может, принести ему теплого супа?

– Эрлик побери эту женщину! – простонал Акеба, содрогаясь всем телом.

– Я думаю, что суп ему понадобится чуть позже, – рассмеялся Конан.

Взяв Ясбет за руку, он отвел ее от борта и усадил на перевернутое ведро. На этот раз его лицо было совершенно серьезно.

– Ты что такой мрачный, Конан? – спросила она.

– Если вдруг начнется какая-нибудь заварушка, – негромко сказал киммериец, – на борту или потом, на берегу, держись ближе ко мне или к Акебе, если меня рядом нет. Если случится худшее – Шарак поможет тебе спастись. Он, конечно, не боец, но до таких лет не дотягивают, не научившись искусству выживания.

Тонкая морщина прорезала лоб Ясбет.

– Почему ты говоришь так, словно не собираешься оставаться со мной?

– Никто не знает, что может случиться, а я хочу, чтобы ты была невредима.

– Я так и думала, – сказала она с непонятными Конану теплотой и счастьем.

– В крайнем случае, доверься Тамуру, но только если нет другого выхода.

Этот кочевник внушал Конану больше симпатии, чем остальные. По крайней мере казалось, что он не станет предавать, но Конан предпочел бы не испытывать нового знакомого на верность.

Недаром древняя поговорка гласит: «Если берешь в друзья гирканийца, лучше оплати свои похороны заранее».

– Не доверяй больше никому. Даже если это будет значить, что тебе придется искать дорогу домой одной.

– Но ты же будешь со мной. Я знаю, – улыбнулась Ясбет.

Конан хмыкнул. Взяв ее с собой, он подвергал девушку не меньшей опасности, чем оставив служить Джандару. Как же помочь ей добраться до дома? Эх, если бы она могла сама за себя постоять. Сама...

Покопавшись в тюках, Конан вытащил из одного очень длинный прямой кинжал немедийской работы. Его клинок не был заточен. Гирканийские кочевники считали единственным доказательством новизны оружия – первый след от точильного камня, оставленный точилом на их глазах.

Подбросив длинный (ненамного короче меча) кинжал, Конан поймал его за клинок и протянул рукоятку Ясбет. Она удивленно уставилась на него.

– Возьми, – сказал Конан.

Девушка нерешительно обхватила пальцами обмотанную кожей рукоятку и, когда Конан ослабил хватку, едва ли не выронила кинжал на палубу.

– Тяжелый, – смеясь, сказала она.

– Украшения, которые ты таскала на себе дома, весили, наверное, не меньше. И ничего. К этому тоже привыкнешь, прежде чем мы доплывем до Гиркании.

– Привыкну к этой штуке?

Ее удивленный возглас вызвал улыбки и смешки лежавших поблизости матросов. Кочевники и те перестали жевать и, замолчав, повернули к девушке головы. Рот Тамура застыл в недоверчивой ухмылке. Конан пытался не обращать на них внимания, с трудом удерживая себя от того, чтобы расквасить пару первых попавшихся носов.

– Меч слишком тяжел для тебя, – сказал он девушке, – сабля или ятаган легче, но ты не успеешь научиться пользоваться ими до того, как мы доберемся до места. А владеть клинком тебе придется научиться.

Ясбет молча смотрела на киммерийца широко раскрытыми глазами, растерянно прижимая к груди кинжал.

Хриплый хохот прокатился по палубе. Вслед за этим послышался голос Муктара:

– Это же баба! Ты что, решил научить бабу драться?

Конан проглотил вертевшееся на языке ругательство и ограничился лишь короткой фразой:

– Любой может научиться держать в руках кинжал.

– Может, и младенцев будешь учить?

– Ребята, – Муктар повернулся к своей команде, – перед вами человек, который плывет в Гирканию, чтобы научить овец охотиться на волков.

Подбодренные капитаном, матросы тоже начали бросать иронические реплики в адрес Конана.

В глазах киммерийца горело столько огня, что, казалось, хватило бы и на небольшую кузницу.

– Ставлю золотую монету, что через полчаса я научу ее, как противостоять любому из твоих ублюдков.

Муктар усмехнулся в бороду и промычал:

– Монету? Может, сразу пять?

– Договорились. Пять так пять, – отрезал Конан.

– Ну, иди учи ее, варвар. Посмотрим, как она поможет тебе облегчить кошелек.

Конан уже и рад был пойти на попятную. Но боги не хотели, вняв его мольбам, сделать так, чтобы все вокруг забыли его слова. Он мрачно отвел Ясбет в сторону и поправил ее пальцы на рукоятке.

– Держи вот так, девочка.

Ее рука совершенно не сопротивлялась его движениям и держала кинжал не крепче, чем тесто держит погруженный в него нож. Глаза Ясбет неотрывно следили за лицом Конана.

– Да очнись ты наконец, – рявкнул киммериец. – Держи кинжал так, как будто это моя рука.

– Так ты и вправду веришь, что я смогу... – в ее голосе слышалось удивление и недоверие, – что я смогу научиться обращаться с оружием? И даже защитить себя от мужчины?

– Я бы не поставил на тебя, если бы не был уверен, – сказал Конан со вздохом. – Я знал женщин, которые владели кинжалом не хуже мужчин, и даже лучше, чем многие. Пойми, это не оружие грубой силы, как топор. Тут нужна подвижность и быстрота реакции. Только дурак будет отрицать, что ловкость и быстрота присущи женщинам.

– Но победить мужчину... Я же никогда раньше ничего такого в руках не держала. – Вдруг, присмотревшись к кинжалу, она нахмурила брови: – Он тупой. А кинжал должен резать. Это даже я знаю.

– Я потому и выбрал для тебя этот кинжал, чтобы ты потренировалась. Смотри, его конец достаточно острый, чтобы пустить кровь. Но зато ты случайно не убьешь своего противника, а мне не придется убивать Муктара.

– Понятно, – кивнула Ясбет.

Ее лицо приняло суровое выражение, и она сделала шаг вперед. Конан едва успел схватить ее за руку.

– Подожди, еще рано, – улыбнулся он. – Сначала выслушай меня. Эти контрабандисты опасны ночью, когда нападают со спины. В открытом бою им грош цена. Но все равно, в настоящем поединке он тебя в два счета убьет.

– Тогда как...

– Помни, что ты всегда можешь убежать...

– Я не стану этого делать. У меня не меньше гордости, чем у любого мужчины, включая тебя.

– Но у тебя пока нет навыков. Ты должна победить хитростью и внезапностью. Пока только так. Умение придет позже. Запомни. Наноси удар, только когда противник потеряет равновесие. А в остальное время – убегай. Швыряй все, что подвернется, ему в голову или под ноги, но не пытайся попасть в оружие или туловище. Все эти предметы он легко отобьет клинком. Пусть он думает, что ты в панике. Визжи, если захочешь.

– Не собираюсь.

Конан подавил улыбку.

– И еще. Тебе будет легче победить, если он будет видеть в тебе женщину, а не противника.

– А как мне пользоваться оружием?

– Бей им, – рассмеялся Конан, глядя в ее удивленные глаза. – Представь, что твой клинок – это палка. Да, и не забудь, что им можно колоть. Люди часто используют такой длинный кинжал только как рубящее оружие, забывая, что у него еще есть острие. Запомни, что я тебе сказал, и ты победишь.

– Ну, долго ты там будешь болтать? – крикнул Муктар. – Твое время истекло. Если ты поговоришь еще столько же, Байан совсем состарится. Какой из него тогда воин.

Рядом с капитаном стоял худощавый человек среднего роста, жилистый, загорелый на солнце. Он медленно описывал саблей круги в воздухе, обнажая в недоброй улыбке желтые зубы.

Сердце Конана екнуло. Он в глубине души надеялся, что Муктар выставит кого-нибудь вроде повара – толстого коротышки – или, по крайней мере, самого массивного из его матросов. Тогда быстрота движений девушки была бы серьезным оружием. А этот человек, похоже, мог двигаться быстрее, чем горная серна. Конан решил, что скорее разорвет договор и подставит себя под всеобщие насмешки, чем позволит причинить вред Ясбет.

Он уже было раскрыл рот, но Ясбет опередила его, шагнув вперед и выставив сжатый обеими руками кинжал.

– Как, ты сказал, его зовут? – насмешливо спросила она. – Байан? По-моему, куда лучше ему подходит Байя – уж больно он похож на женщину.

Конан так и застыл, раскрыв рот. Неужели девчонка сошла с ума?

Глаза Байана были готовы выскочить из орбит.

– Я заставлю тебя умолять, чтобы я продемонстрировал тебе, что я мужчина, – прохрипел он.

– Муктар, – позвал Конан. – Учти, что все это – только игра. Если он причинит ей сильную боль или ранит ее – ты умрешь через секунду после него.

Бородатый неохотно кивнул в знак согласия. Наклонившись к уху Байана, он что-то требовательно приказал ему.

Жилистый матрос только отмахнулся. Подняв саблю, он рванулся к Ясбет с диким улюлюканьем и свирепой гримасой на лице. Конан покрепче сжал рукоять меча. Байан подскочил к девушке, не нанося удара. Было ясно, что он собирается запугать ее одним своим видом и заставить немедленно сдаться.

Лицо Ясбет побледнело, но она не отступила. Наоборот, закричав сама, она, не замахиваясь, ткнула кинжалом в живот моряка. Незаточенное лезвие не могло проникнуть глубоко в живот, но пустило изрядную струйку крови. Неожиданная боль, казалось, парализовала Байана.

Ясбет вовсе не собиралась останавливаться на полдороге. Она быстро подняла свой клинок и с размаху опустила его на правое плечо противника. Сабля Байана рухнула на палубу. Не успели зрители перевести дух, каккинжал Ясбет нанес скользящий удар по голове матроса, вспоров кожу до кости. Байан со стоном упал на колени.

Конан в изумлении наблюдал за тем, как моряк отчаянно пытался ползком покинуть поле боя. Ясбет преследовала его, нанося удары по спине и плечам, к счастью, незаточенным клинком. Завывая, Байан оказался прижатым к борту, где свернулся клубком, надеясь хоть как-то закрыться от града ударов.

– Сдавайся! – крикнула Ясбет, стоя над ним как живое воплощение ярости.

Сжав кинжал, Муктар направился к ней, но его грудь уперлась в сверкающий клинок меча киммерийца.

– Она победила, не так ли? – тихо спросил Конан. – А ты должен мне пять монет. Или ты хочешь, чтобы я побрил тебе бороду между головой и плечами?

Байан издал почти визг: кинжал девушки воткнулся ему в задницу.

– Она победила, – пробормотал Муктар. Выждав, пока Конан уберет меч, он объявил всем: – Девушка победила.

– Смотри, чтобы дело не пошло дальше, – предупредил его Конан. Тот с неохотой кивнул. Еще с меньшей охотой он отсчитал положенные деньги.

– Я победила! – крикнула Ясбет.

Размахивая кинжалом, она бегом сделала круг по палубе.

– Я победила!

Конан спрятал меч в ножны и, схватив девушку, легко подбросил ее.

– Разве я не говорил тебе, что ты можешь победить?

– Да, говорил, говорил. Клянусь, я всегда буду верить во все, что ты мне скажешь, всегда.

Конан опустил ее, но руки Ясбет обвились вокруг его шеи, и он вдруг понял, что целует ее. Приятное, однако, занятие, подумал он.

Вдруг он разжал объятия и легонько тряхнул девушку:

– А теперь – практика. Тебе предстоит еще очень многому научиться, прежде чем я наточу тебе кинжал. И потом, ты все делала не так, как я тебе говорил. Надо бы тебя хорошенько отшлепать за это.

– Но, Конан... – запротестовала она.

– Поставь ноги вот так, чтобы не терять равновесия. Давай приступай к занятиям!

Она подчинилась, и Конан начал учить ее приемам ведения боя коротким клинком. При этом киммериец подумал: вечно проблемы с этими женщинами. Начинаешь ее защищать от других, а потом оказывается, что ее надо защищать от тебя самого.

Глава 15

Расставив ноги и чуть согнув колени, чтобы противостоять усилившейся качке, Конан наблюдал, как Ясбет отрабатывает удары, нанося их по обмотанному куском толстой кожи вороху тряпок. Несмотря на свежий ветер, по ее лицу градом катился пот. Как бы то ни было, а она далеко продвинулась по сравнению с тем, что успела выучить за первый день занятий. Она была все в том же мужском наряде, но без туники. Она сняла ее, пожаловавшись, что потная шерстяная ткань раздражает кожу. Теперь ее полная грудь, того и гляди, норовила выскользнуть наружу, несмотря на плотные завязки куртки.

Состроив жалобное лицо, Ясбет повернулась к Конану:

– Пожалуйста, разреши мне уйти в мою палатку.

Эта палатка – просто-напросто кусок холста, растянутый между тюками, – была его идеей. Во-первых, она прикрывала девушку от постоянных брызг, а во-вторых – от нескромных взглядов мужчин.

– Пожалуйста, Конан. У меня уже волдыри на руках.

– Ничего, вылечим.

– Лекарство вонючее и щиплет. Если бы тебе так...

– Хватит болтать, работай, – сказал он, подталкивая ее к кожаному тюку.

– Работорговец, – процедила она, но повиновалась. Новая серия ударов обрушилась на несчастную мишень.

* * *
Путешествие явно перевалило за половину. Гирканийское побережье тонкой черной полосой вырисовывалось на востоке. Однако им предстояло проплыть еще изрядное расстояние вдоль побережья на север. Каждый день, вкладывая оружие в руку Ясбет, киммериец заставлял ее тренироваться от рассвета до сумерек. Он вытряхивал ее из-под одеяла, выливал ведра воды ей на голову в полуденную жару и угрожал выкинуть за борт привязанной за ногу, когда она начинала жаловаться на усталость. Он смазывал и бинтовал ей вздувшиеся пузыри на руках, и, к его удивлению, эти мозоли стали для девушки предметом гордости.

Акеба подошел к ним и с уважением посмотрел на Ясбет:

– Она неплохо учится. Слушай, Конан, если у тебя так ловко получается обучить девушку, то тебе цены не будет в армии. Нам сейчас так нужны хорошие учителя для множества набранных в последнее время новобранцев.

– Не знаю. Она просто делает все точно так, как я говорю.

– Неужели? – вскинул брови Акеба, но под взглядом Конана его лицо приняло выражение преувеличенной вежливости.

– Желудок тебя больше не беспокоит? – поинтересовался Конан.

– Не знаю, как желудок, но по крайней мере голова может соображать, а ноги ходят.

– Может, попробуешь съесть чего-нибудь? Я знаю, что у Муктара есть отличные мидии. Я думаю, тебе они понравились бы.

– Нет, нет, спасибо, Конан, – торопливо ответил туранец, с явным усилием подавив тошноту. Чтобы сменить тему, он поинтересовался: – Что-то нигде не видно Байана. Ты случайно не выкинул его за борт?

Киммериец сжал зубы:

– Я услышал, как он обсуждал с дружками свои планы насчет Ясбет. Пришлось немного подкорректировать их.

– Чисто по-дружески, я думаю. Да, это ведь ты говорил, что нужно вести себя с ними повежливее, а не то эти морские крысы только и ждут повода, чтобы перерезать нам глотки.

– Абсолютно по-дружески поговорили, – подтвердил киммериец. – Он сегодня зализывает свои синяки. Даже не высовывался из-под одеяла.

– Отлично, – внезапно погрустнев, согласился Акеба. – Ей ведь столько же лет, сколько и Зорель.

– Эх, хороша девочка, – раздался голос Шарака, усаживающегося по другую сторону от Конана. – Будь я хоть на двадцать лет помоложе, я бы отбил ее у тебя, киммериец.

Кинжал Ясбет с грохотом упал на палубу, обратив на себя внимание всех троих мужчин.

– Я не ученая обезьяна и не дрессированный медведь, – резко сказала она, – чтобы вы тут сидели как в цирке, а я вас развлекала.

Она наклонилась, чтобы поднять оружие, и, бросив еще один гневный взгляд на троих приятелей, ушла к своей маленькой палатке у основания мачты.

– Твоя девчонка начинает показывать характер, – сказал Шарак, глядя ей вслед. – А не поторопился ли ты, научив ее обращаться с оружием?

Акеба согласно кивнул:

– Она уже не та тихая и запуганная девушка, какой была раньше. Между прочим, благодаря тебе, киммериец. Конечно, я понимаю, что она вообще уже не девушка, и тоже из-за тебя, но ты мог бы по крайней мере образумить ее, пока она не вызвала всех нас на дуэль.

– Как ты можешь такое говорить? Минуту назад ты любовался ею как своей дочерью.

– Эх, – горько вздохнул Акеба. Его смешливый тон исчез. – Я слишком беспокоился о добродетели Зорель, когда она была жива. Кто ж знал... Теперь я все вижу по-другому. Сейчас, когда ее нет в живых, мне хочется думать, что она успела узнать и эту радость, которую дает нам жизнь.

– Я до нее не дотрагивался, – начал Конан и наткнулся на недоверчивые взгляды. – Я только спасал ее, защищал. Она невинна и одинока. Ее некому защитить, кроме меня. Ради Митры! Да представьте себе охотника, которому предлагают зарезать олененка ради удовольствия.

Шарак затрясся от смеха:

– Значит, тигр и лань. Только кто из вас кто? Кто охотник, а кто жертва? Девочка-то тебя уже приметила.

– Это точно, – сказал Акеба. – Как раз она – среди тех, кто уверен, что девчонка – твоя. Девятое небо Зандру! Ты что, в монахи записался?

– Сдается мне, что остаток пути вам обоим придется проделать вплавь. Я же сказал вам... – Конан не договорил, увидев направляющегося к ним Муктара.

Бородач с бычьей шеей внимательно смотрел на киммерийца. Наконец он бросил сквозь зубы:

– За нами погоня. Галера.

Конан вскочил и бросился на корму. Акеба и Шарак поспешили за ним.

– Я ничего не вижу, кроме воды, – щуря глаза, сказал сержант.

Шарак подтвердил его слова.

Однако Конан разглядел черную полоску на волнах, с черточками белой пены по бокам, что говорило о множестве весел, вспенивающих воду.

– Пираты? – спросил Конан.

Хотя море Вилайет было известно своими морскими разбойниками, Конан нутром почувствовал, что вряд ли их преследователи принадлежат к этому братству.

Муктар пожал плечами:

– Возможно – В его голосе тоже не слышалось уверенности.

– А кто же еще? – спросил Акеба.

Муктар искоса посмотрел на Конана, но промолчал.

– А я все равно ничего не вижу, – настаивал Шарак.

– Когда они нагонят нас? – спросил Конан.

– Ближе к ночи, – ответил Муктар.

Капитан внимательно посмотрел на небо, на глазах затягивающееся свинцовыми тучами, затем на длинные серо-зеленые валы волн.

– Наверное, раньше разразится буря. Вилайет – опасная тварь.

Киммериец впился глазами в приближающийся корабль, постукивая кулаком по борту. Как? Как вступить в бой с таким грозным противником и не проиграть?

– В шторм мы, наверное, сможем скрыться от них, – предположил Конан.

Муктар помолчал еще немного, а затем решительно заговорил, обращаясь ко всем троим:

– Я сосчитал гребки. Если такая частота сохранится еще несколько часов – рабы не выдержат и начнут умирать один за другим. Надеюсь, капитан галеры не захочет остаться без гребцов. Но вот что мне непонятно. Там, на галере, прекрасно видят, что моя шхуна – не большой транспортный корабль, под завязку забитый слоновой костью или специями. Ваши приятели гирканийцы никому не нужны настолько, чтобы преследовать их с таким рвением. Остаетесь вы трое или девчонка. Может, у вас в тюках – корона короля Турана? Или ваша подружка – сбежавшая от отца принцесса? Почему к нашей посудине такое внимание?

– Я же тебе говорил. Мы – самые обычные торговцы. А тебе заплачено за то, чтобы ты доставил нас в Гирканию, а потом обратно в Туран.

– За вторую половину я не получил ни единого медяка.

– Я с тобой расплачусь, как договорились. Если ты не позволишь пиратам захватить наш груз, а заодно и твой корабль. В таком случае ты заработаешь только кандалы на ноги, если вообще останешься жив.

Кивнув остальным, Конан пошел к мачте, оставив Муктара на носу судна бормочущим что-то себе в бороду.

От борта отделился Тамур и присоединился к Конану.

– За нами погоня, – сказал киммериец.

– Баальшам, – прошипел гирканиец.

– Джандар, – кивнул Акеба.

Шарак ткнул посохом в сторону галеры с неожиданной яростью:

– Пусть он присылает своих демонов! Я их встречу как положено!

Темные глаза Тамура засверкали.

– На этот раз мы поджарим его, как кусок мяса, даже если у него тысяча демонов!

Конан встретился взглядом с Акебой. Более вероятным им обоим казалось, что пассажиры «Танцующей в волнах» сами окажутся в роли шашлыка на вертеле.

– Сколько людей вмещает такое судно? – спросил туранец. – Я слабо разбираюсь в этих морских делах.

Морской опыт Конана тоже ограничивался коротким пребыванием в рядах султанапурских контрабандистов. Но ему уже приходилось уходить от преследований такими кораблями.

– На каждом борту – по два ряда весел. Но рабы-гребцы не участвуют в бою. А так корабль этого размера может вместить человек сто, не считая команды.

Повисло молчание, нарушаемое лишь плеском воды да потрескиванием снастей. Наконец Шарак произнес:

– Так много? Это приключение становится несколько навязчивым для человека моих лет.

– Я бы умер счастливым, – сказал Тамур, – если бы знал, что вместе со мной в последний путь отправится и Баальшам.

– Уж его-то на корабле нет, – заметил Акеба, – такие люди, как он, лишь отдают приказы другим. Но, по крайней мере, мы дорого продадим свои жизни. Правда, киммериец?

– Эта славная битва будет достойна того, чтобы погибнуть в ней, – согласился Тамур.

– Я, вообще-то, погибать не собирался, – сухо заметил Конан.

– Шторм! – оживился Шарак. – Шторм укроет нас.

– Может быть, – ответил Конан, глядя на сгустившиеся тучи, – но мы не можем полагаться только на это.

Конан подошел к Муктару, все так же неподвижно глядевшему на галеру. Бронзовый рог на ее носу, вспарывающий волны, как нож пергамент, был уже хорошо виден.

– Они нагонят нас до темноты? – спросил Конан капитана. – Или до шторма?

– Буря может и не разразиться. На море Вилайет всегда так. То молнии бьют с неба, только что бывшего абсолютно чистым, то после нескольких мрачных дней тучи рассеиваются, не обронив ни капли дождя. Если я из-за тебя потеряю корабль, киммериец, я тебя с того света достану.

– Я думал, что ты – настоящий морской волк, а не старая скандальная баба. – Конан подождал, пока шея и лицо Муктара побагровеют от гнева, а затем продолжил: – Слушай. У нас есть шанс спастись. Пока возможно, мы будем уходить от них, а потом...

По мере того как киммериец говорил, лицо Муктара приобрело нормальный цвет. Затем он побледнел и попытался остановить речь Конана, но тот продолжал, не обращая внимания на возражения. Он говорил еще и еще, и вот уже Муктар заинтересованно поднял брови и согласно закивал головой.

– Может быть, и сработает, – сказал капитан, когда Конан замолчал. – Золотой Рог Дагона! Это может сработать! Присмотри за своими кочевниками, киммериец. – Развернувшись с большей проворностью, чем можно было от него ожидать, Муктар сложил руки рупором и заорал: – Ко мне, сучье племя! Ко мне и слушать внимательно, как я собираюсь спасти ваши подлые душонки!

– Что все это значит? – поинтересовался Акеба, когда Конан вернулся к борту.

Пока приказы Муктара разлетались по воздуху и тонули в волнах, Конан рассказал свой план друзьям.

На худом лице Шарака расплылась ехидная усмешка:

– Ну мы им покажем! Мне начинает нравиться наше приключение.

Тамур улыбнулся по-волчьи:

– Погибнем мы или выживем, но об этом будут рассказывать у костров долгие годы. Пойдем, туранец. Покажи нам, осталась ли в тебе хоть капля гирканийской крови.

Тряхнув головой, Акеба направился к остальным кочевникам...

Все продумано, решил Конан.

Вдруг в его голове сверкнула молния.

Ясбет!

И стоило ему подумать о ней, как девушка подбежала к нему, нежно глядя в глаза киммерийца.

– Я все слышала, – сказала она, – где мое место?

– Твое место – между тюками с грузом. Там ты будешь в безопасности. По крайней мере, от стрел и камней из пращей.

– Я не собираюсь прятаться! – Ее глаза загорелись, вся нежность куда-то исчезла. – Ты многому учил меня, но только не быть трусихой.

– Ты будешь спрятана, даже если мне придется связать тебя по рукам и ногам. Но учти, если дойдет до этого, – я тебе так задницу надеру, что ты неделю сесть не сможешь. Дай мне твой кинжал.

– Кинжал? Нет!

Она сжала рукоять, но Конан легко вырвал клинок из ее рук и пошел по палубе. Ясбет последовала за ним молча. Казалось, она вот-вот заплачет.

К мачте был намертво привязан точильный камень с ножным приводом, на котором команда точила свои топоры. Яростно работая ногой, Конан поднес кромку лезвия к точилу. Искры посыпались дождем. Свободной рукой Конан плеснул на камень масла из стоявшего рядом кувшина. Жара не должна быть чрезмерной, иначе металл может потерять свою прочность.

Ясбет провела ладонью по щеке, мокрой от слез:

– Я думала, что ты собираешься... Я думала... что ты...

– Ты еще не воин, – отчеканил киммериец, – несколько дней тренировок – это очень мало. Но если случится худшее, тебе придется защищать себя.

– Тогда не прячь меня... – начала было Ясбет, но взгляд Конана пригвоздил ее к месту и заставил замолчать.

Предчувствие боя уже овладело им, выдавив даже ту малую долю мягкости, которую можно было рассмотреть в этом человеке.

Искры продолжали фонтаном лететь от металла, едва ли более твердого, чем человек, точивший его.

Глава 16

По палубе «Танцующей в волнах» забегали люди, подготавливающие к исполнению план Конана. Тучи совсем заволокли небо. Стало темно, словно сумерки наступили на два часа раньше положенного. Ветер завыл в снастях, но ни капли дождя не упало на палубу.

Мало-помалу галера приближалась. Она напоминала бронзоголовую сороконожку, несущуюся по воде и жаждущую добычи.

«Танцующая в волнах», с трудом переваливающаяся через увеличившиеся волны, больше напоминала водяного жука, обреченного на смерть.

– Они возятся с чем-то на носу! – неожиданно крикнул Муктар.

Конан как раз закончил крепить тюки с товаром к палубе и снастям и обвязал Ясбет веревкой за талию.

– Так ты можешь не бояться, что тебя смоет за борт, если даже разразится буря.

С кормы вновь донесся крик Муктара:

– Это катапульта!

Конан собрался уходить, но Ясбет схватила его за руку, прижав ладонь к своим губам.

– Я буду ждать тебя, – пробормотала девушка, – когда бой закончится.

Она опустила его руку ниже, и Конан почувствовал, как пальцы оказались под ее курткой, нежно обнимая высокую красивую грудь.

Проклиная всех и вся, Конан выдернул руку, однако не без сожаления.

– Сейчас не время для этого, – резко сказал он. Неужели девчонка не понимает, как тяжело ему сдерживаться и изображать из себя только ее покровителя, тогда как на самом деле кровь кипела в его жилах от желания обладать ею.

– Они готовы выстрелить! – крикнул Муктар, и Конан выкинул из головы мысль о Ясбет.

– Давай! – закричал киммериец. – Руби!

На корме Муктар подбежал к рулевому веслу, грубо оттолкнув рулевого, и сам навалился на толстый деревянный рычаг. На носу двое матросов ударили мечами по веревкам, удерживавшим за бортом тюки с запасной парусиной. Тяжелые мешки рухнули в воду, и облегченный корабль рванулся вперед, только что не перепрыгивая с гребня одной волны на другую.

И тут же за самой кормой поднял фонтан воды кусок гранита весом с человека, пущенный катапультой с галеры.

– Давай, Муктар, – закричал Конан, хватая кожаный промасленный мешок. – Давай живей! Эй, вы, смотрите за горшками!

Палуба была заставлена десятками горшков, вытащенных из всех закоулков корабля. Некоторые издавали шипение, когда до них долетали капли забортной воды.

Ругаясь во всю мощь своих легких, Муктар навалился на руль, заскрипевший от такого напряжения. «Танцующая в волнах» начала медленно разворачиваться. Команда схватила канаты, перекручивая парус, отчаянно помогая капитану сделать разворот.

Это и был тот самый момент, заставивший Муктара побледнеть, когда Конан рассказывал ему свой план. Повернувшись боком к волнам, корабль начал крениться. Крен все увеличивался, вот уже борт почти лег на воду. Вся команда схватила весла и бешено заработала ими. Акеба, Шарак и гирканийцы руками и ногами вцепились в ящики с горшками, не давая им рухнуть за борт. Среди ожесточенно борющихся за свою жизнь мужчин Конан вдруг увидел Ясбет, освободившуюся от своей веревки и помогающую другим удерживать раскаленные горшки. Ветер отнес в сторону проклятия Конана, на большее времени у него все равно не было.

Медленно, но верно нос корабля поворачивался против волн. Судно понемногу становилось вертикально. Конечно, оно двигалось не так легко, как раньше, – немало воды попало в трюм во время разворота. Но главное, что оно выправилось и двигалось. Двигалось в обратную сторону, приближаясь к галере.

Рычаг катапульты на носу галеры стоял вертикально. Если второй выстрел и был сделан, то снаряд бесполезно пропал где-то далеко в волнах. На палубе галеры забегали люди, словно муравьи по разворошенному муравейнику. Однако их было не так уж много, как ожидал Конан, если, конечно, остальные не прятались на нижней палубе. Большинство из тех, кого Конану удалось различить, были, судя по их прическам, членами команды.

– Половину горшков смыло в море! – крикнул Акеба.

– Готовь то, что осталось! И поживее! – прокричал в ответ киммериец.

Гирканиец схватил промасленные мешки, такие же, как у Конана.

На другом корабле, завидев приближающуюся добычу, люди схватились за оружие. Мечи, копья, топоры засверкали над бортом галеры. На носу двое возились с катапультой, устанавливая ее лапу пониже.

Поздно, подумал Конан. «Танцующая в волнах» была уже слишком близко.

Развязав веревки, затягивавшие мешок, Конан вытащил из него оставшееся сухим содержимое: колчан со стрелами, обмотанными паклей сразу за наконечником, и небольшой лук. Рядом с ним один из гирканийцев, уже приготовивший свое оружие, открыл ближайший к нему горшок. Угли в закрытом сосуде подернулись серым пеплом, но несколько сильных вздохов – и они вновь засверкали яркими рубинами. Вэтот жар Конан ткнул стрелу. Пакля вспыхнула в ту же секунду.

Одним движением Конан развернулся, приладил стрелу, натянул тетиву и, прицелившись, выстрелил. Горящая стрела воткнулась в борт галеры. Это был сигнал. Огненные стрелы дождем посыпались на вражеское судно.

Корабли продолжали сходиться, хотя на этот раз капитан галеры решил изменить курс. Корабли поменялись ролями: «Танцующая в волнах» начала свою охоту. Люди на галере забегали с корзинами с песком в руках, но вместо каждой погашенной стрелы в палубу и борта впивались две новые. Большой квадратный парус вспыхнул и сгорел в несколько мгновений.

– Ближе! – закричал Конан Муктару. – Проходи под кормой!

Бородач выругался, но подвел свое судно на расстояние полета копья от кормы галеры.

Конан, не обращая внимания на жар, схватил один из горшков с углями и бросил его в мешок. Раскрутив мешок над головой, он запустил его в сторону галеры.

Горячие угли рассыпались по корме большого корабля, оставшись незамеченными командой, пытающейся сорвать догорающий парус.

– Масло! – крикнул Конан.

Схватив один из запечатанных горшочков, он бросил его на корму галеры.

– Живее! Пока мы близко!

Еще несколько горшков полетели в сторону чужого корабля. Половина упала в воду, но остальные угодили в цель. Расстояние стало увеличиваться; скинув за борт остатки паруса, люди на галере похватали луки и бросились на корму.

Конан ударил кулаком по борту.

– Да почему же ничего не происходит? – пробормотал он. – Где же...

На корме галеры вспыхнуло наконец яркое пламя. Это растекшееся масло встретилось с горящими углями. С галеры донеслись стоны, а с «Танцующей в волнах» – дикие вопли восторга.

В эту секунду пошел дождь. Сплошная стена воды скрыла из виду вражеский корабль. Ветер завыл, как бешеный зверь, и понес суденышко Муктара, словно скорлупку.

– Держи курс на север, – крикнул Конан. Ему пришлось почти прижать рот к уху Муктара, чтобы тот услышал его.

Налегая на руль, бородач покачал головой:

– Никто не держит никакого курса во время шторма на Вилайет! Его просто переживают! Или не переживают.

Ветер зашумел с такой силой, что даже кричать стало бесполезно.

Серые горы волн обрушились с ревом на «Танцующую в волнах», словно сами боги хотели наказать судно за дерзкое название и показать, что никто не смеет танцевать без их позволения. Те, у кого хватило безрассудства оказаться во власти взбесившегося моря Вилайет, должны были ждать решения своей судьбы, ничего не предпринимая.

Казалось, прошла вечность, прежде чем дождь и ветер чуть поутихли. Сквозь разрывы в тучах показалась луна. Ее бледный свет рассеял темноту. Галеры нигде не было видно.

– Она сгорела! – злорадно усмехнулся Шарак. – Или утонула во время шторма!

– Хорошо, если так, – с сомнением отозвался Конан.

Если огонь не успел сильно повредить судно до бури, то дождь наверняка загасил пламя. А если «Танцующая в волнах» пережила шторм, то почему бы и галере не остаться на плаву? Конан повернулся в Муктару, передавшему руль вахтенному матросу, и сказал:

– Нужно найти берег. Посмотрим, как далеко нас унесло.

– Держи курс на запад, – скомандовал капитан рулевому. В голосе Муктара звучали победные нотки. В конце концов, если победа в бою была общим делом, к тому же и план был разработан не им, – то никто не мог отнять у него лавры победителя в схватке со стихией.

Ясбет, подойдя к киммерийцу, положила ладонь на его руку и тихо сказала:

– Я должна поговорить с тобой.

– А я – с тобой, – раздраженно ответил он. – Что все это значит? Ради Великого Митры, отвечай...

Но девушка уже шла прочь, лишь кивком головы попросив его следовать за нею. Им пришлось перешагивать через людей, упавших и уснувших там, где они стояли во время шторма.

Бурча про себя, Конан пробирался по следам Ясбет. Она скрылась под изрядно просевшим холстом своей палатки. Киммериец недовольно откинул полог и забрался внутрь, где ему пришлось сесть, чтобы не упираться головой в тент.

– Почему ты ушла с того места, где я оставил тебя? И как? Я же завязал узел, который не под силу твоим пальцам. Тебя ведь могли убить, понимаешь ты, глупая девчонка? Ты же сказала, что останешься там! Ты обещала!

Она с завидным спокойствием переждала эту вспышку гнева.

– Ты и вправду завязал крепкий узел. Но острый клинок, наточенный тобою же, прекрасно разрезал его. Почему я не осталась там? Ты сам учил меня защищаться. Как же я смогла бы защитить себя, лежа среди тюков, да еще и привязанная. И последнее: я не обещала оставаться там. Я сказала, что буду ждать тебя после боя. Разве я не сдержала свое слово? Я сама пришла к тебе.

– Я помню, ты обещала, – пробубнил он, – и не сдержала слова.

Не обращая внимания, она улыбнулась и сказала:

– Твой плащ промок насквозь.

Легкие пальцы расстегнули бронзовую застежку и аккуратно сняли плащ с плеч киммерийца. При этом губы Ясбет словно случайно коснулась его щеки.

– Прекрати это! – буркнул Конан, отталкивая ее. – Тебе не удастся отвлечь меня. Эх, будь у меня сейчас розги, тебе Фатима доброй тетей показалась бы.

С демонстративным вздохом сожаления Ясбет сказала:

– Но ведь у тебя нет розог.

Конан изумленно смотрел, как девушка развязывает узлы на своей куртке и стягивает ее через голову, оставляя обнаженной красивую полную грудь. Горло Конана пересохло.

– И все же, – продолжила Ясбет, – у тебя ведь сильная, тяжелая рука. Я думаю, ее хватит для того, чтобы наказать меня. Ты ведь это собирался сделать?

Сапоги и шаровары последовали за курткой. Развернувшись, Ясбет встала на колени, подставив Конану свой великолепный зад, словно для порки.

Киммериец судорожно сглотнул. Этот вид мог заставить вспотеть даже статую, а он всем телом ощущал себя живым мужчиною.

– Оденься, девочка, – прохрипел он, – ты рискуешь. Я ведь тебе не игрушка.

– А я и не играю, – сказала она, поворачиваясь и упираясь коленями в его колени. Она даже не посмотрела на свою одежду. – Я знаю, что все, кто есть на этом судне, считают, что я твоя... твоя любовница...

Ее щеки порозовели. Это, еще больше, чем нагота, заставило Конана сжать зубы и кулаки.

– Разве я не жаловалась тебе, – яростно прошептала она, – что меня не нужно защищать, когда я не хочу, чтобы меня защищали?

С трудом разжав побелевшие пальцы, Конан прижал Ясбет к себе. Она сдавленно вскрикнула. Ей показалось, что ее грудная клетка вот-вот сломается, как соломенная корзина.

– Хватит игрушек, девочка, – рявкнул Конан. – Если ты сейчас скажешь «уйди», я уйду. Но если нет... – Он повалил ее на палубу, рухнув сверху и подмяв ее под себя. Его агатовые глаза не мигая смотрели ей в лицо.

– Я не девочка, – выдохнула Ясбет, – я женщина. Останься.

На ее лице расплылась улыбка победительницы...

Конану показалось странной эта улыбка.

Но в конце концов, перед ним женщина. Пусть она улыбается, как хочет – киммерийцу было не до раздумий.

Глава 17

Стоя на прибрежном холме, поросшем ветвистым колючим кустарником, Конан смотрел вдаль, выискивая глазами возвращающегося Тамура. Кочевник клялся, что найдет лошадей для всех не позже, чем через три-четыре часа. Он отправился в путь на рассвете, а сейчас солнце уже склонялось к западному горизонту. Тамур все не возвращался.

Неподалеку, на полосе прибрежного мокрого песка, лежала, чуть завалившись набок, «Танцующая в волнах». Волны шевелили ее корму, а носовой якорь был вынесен далеко вперед и врыт в песок дюн, покрытых редкой сухой травой. Команда судна и пассажиры разожгли костры и готовили себе ужин. Палатка Ясбет была установлена в стороне от гирканийцев и матросов, расстеливших свои одеяла между бревнами, выброшенными морем на берег.

На горизонте с южной стороны показалось облачко пыли. Это мог быть Тамур с лошадьми или те... кто? Конан пожалел, что мало знает об этой стране. Может быть, часовой, выставленный им на самой высокой дюне, тоже заметил пыль? Киммериец посмотрел в ту сторону и тихо выругался. Часовой пропал! Облако пыли приближалось, уже можно было различить темную массу несущихся лошадей. Тамур? Или кто-нибудь другой?

Всячески изображая непринужденность, Конан начал спускаться по каменистому склону, на котором, помимо кустов, возвышались тут и там корявые, истрепанные ветрами деревья, цепко державшиеся толстыми корнями за каменистый грунт.

Все так же старательно, неторопливо киммериец подошел к сидевшему у костра и натачивающему свою саблю Акебе.

– К нам приближаются всадники, – тихо, глядя в сторону, произнес Конан. – Я не знаю, Тамур это или кто другой. А часовой, между прочим, исчез.

Тяжело задышав, ту ранец опустил точило в мешочек на поясе и вложил саблю в ножны. Высадившись на берег, он счел разумным снять свою приметную тунику и армейский шлем: на этой стороне моря Вилайет не очень-то жаловали туранскую армию.

– Я пойду прогуляюсь в дюны, а ты пока побудь здесь.

Конан кивнул, и Акеба, поддерживая штаны, словно ему срочно приспичило, потрусил к дюнам.

– Ясбет, – позвал киммериец.

Девушка вылезла из своей палатки. Он махнул рукой, подзывая ее.

Ясбет старательно затянула ремень, на котором висел ее длинный кинжал, и лишь потом не торопясь пошла к Конану. Как только она оказалась достаточно близко, киммериец обнял ее за плечи и, не дав опомниться, резким движением усадил на песок, под прикрытие здоровенной коряги.

– Посиди здесь, – сурово сказал он, когда она попыталась встать.

Обернувшись к остальным, развалившимся около костров, Конан негромко, только чтобы быть услышанным всеми, сказал:

– Никому не двигаться.

Многие удивленно повернули к нему головы, а Муктар даже решил встать.

– Я сказал – не двигаться! – ледяным голосом повторил Конан.

Что-то в его голосе заставило бородатого морского волка повиноваться. Конан заговорил быстро и четко:

– К нам приближаются всадники. Они могут быть здесь с минуты на минуту. Я не знаю, кто они... Всем оставаться на местах! – При этом негромком окрике и гирканиец, потянувшийся к луку, и один из матросов, явно готовый броситься наутек, замерли неподвижно.

– Ко всему прочему пропал часовой. За нами могут наблюдать неприятели. Выберите себе укрытие и по команде – не сейчас, а по команде! – Хватайте оружие и по местам... Давай!

Через мгновение берег опустел. Все попрятались за стволами плавника и песчаными грядами. Конан, схватив лук и колчан, одним прыжком оказался рядом с Ясбет за той же большой корягой. Она едва взглянула на него, продолжая внимательно разглядывать дюны. Затем она негромко спросила:

– Скажи, почему ты сначала позаботился о моей безопасности, а потом заговорил с остальными? Меня всю жизнь стерегут и оберегают. Я так больше не могу!

– Может, ты думаешь, что ты – герой древней саги? – пробурчал киммериец, занятый совсем другими мыслями. Неужели это уже топот копыт? В каком девятом небе Зандру пропал Акеба? – Ты, наверное, решила, что стрела и сталь клинка тебе нипочем?

– Героиня, – ответила, подумав, Ясбет. – Я буду героиней, а не героем.

Конан фыркнул:

– Саги хороши, чтобы пересказывать их холодной ночью у костра, да еще чтобы развлекать детей. А мы все сделаны из плоти и крови. Сталь может пустить кровь, а стрелы пронзают плоть. Если я когда-нибудь увижу, что ты играешь в героя или героиню, то твоя задница покажется тебе барабаном. А теперь – тихо!

Не отводя глаз от дюн, он перебирал стрелы, проверяя правильность их оперения.

– Мы что, собираемся погибнуть на этом унылом берегу? – спросила Ясбет.

– Конечно, нет, – поспешил ответить Конан, – я привезу тебя обратно в Аграпур и подарю жемчужное ожерелье, если ты будешь себя хорошо вести. А если нет – придется отдать непослушную девочку на расправу Фатиме.

Стук копыт, несомненно, приближался. Неожиданно девушка во весь голос крикнула:

– Конан из Киммерии – мой любовник! А я – его женщина! Я счастлива и горда тем, что делю с ним ложе!

Конан уставился на нее:

– Кром! Я же сказал – молчать! А ты несешь всякую чушь, да еще и на все побережье.

– Если мне суждено погибнуть, то я хочу, чтобы весь мир узнал о моем счастье.

В этот миг барабанная дробь копыт превратилась в раскат грома, и десятки лошадей выросли на гребнях ближайших дюн, разбрасывая мокрый песок и выстраиваясь полукругом. Конан приладил стрелу, но решил подождать, увидев, что большинство лошадей без всадников. Вперед выехал один из небольшой группы седоков.

Тамур.

– Вылезайте, – крикнул Конан и поспешил навстречу спешившемуся гирканийцу.

– Эрлик тебя побери, Тамур! Ты изрядно рисковал получить в качестве украшения к прическе несколько перьев... на концах стрел.

– А что, Андар не предупредил вас о моем приближении? – нахмурился гирканиец. – Ты же назначал его часовым, я помню.

– Он отошел облегчиться, понимаешь ли, – раздался презрительный голос Акебы, подходившего к ним со стороны дюн. – И не удосужился поставить вместо себя кого-нибудь другого.

За спиной Акебы маячила фигура одного из кочевников.

Тамур зло посмотрел на своего соплеменника. Тот, делая вид, что ничего особенного не произошло, пожал плечами:

– Да кого здесь высматривать, Тамур? Этих вонючих собирателей падали? – Андар кивнул головой в сторону группы всадников, не дававших лошадям разбрестись по дюнам и поэтому не расслышавших этого оскорбления.

– Ты ушел с поста, где тебе приказали быть, – процедил сквозь зубы Тамур. Затем он обернулся и обратился к остальным гирканийцам: – Кто-нибудь скажет слово в его защиту?

Никто не нарушил молчания.

По лицу Андара пробежала тень, он нервно схватился за свой ятаган. Но клинок Тамура уже взвился в воздух и с размаху полоснул по шее незадачливого часового, чуть не отделив голову от плеч. Андар рухнул на песок, истекая кровью, так и не успев вытащить свое оружие из ножен.

Тамур пнул ногой еще дергающееся тело:

– Уберите его. Он опозорил весь свой род и честь своей матери. Выкиньте его в дюны, в его же дерьмо, которое было для него важнее, чем жизнь товарищей.

Двое гирканийцев схватили покойника за ноги и потащили прочь. Никто из его соплеменников и бровью не повел. За спиной Конана послышались сдавленные стоны Ясбет, пытающейся справиться с тошнотой.

– По крайней мере, ты нашел лошадей, – возобновил разговор Конан.

– По мне, они больше напоминают овец, – пробурчал Акеба.

Тамур обиженно посмотрел на туранца:

– Да, может быть. Но это, наверное, лучшие лошади на всем побережье! Теперь слушай меня, Конан. Эти торговцы лошадьми говорят, что видели других чужестранцев. Дай им за лошадей столько, сколько они запросят. Тогда они расскажут, что знают о чужаках.

– То, что запросят... – передразнил его Конан. – Разве они тебе не родня, Тамур?

Гирканиец застыл в изумлении:

– Ты здесь чужак, киммериец, и к тому же невежа. Поэтому я не стану убивать тебя. Ты слышал, как назвал их Андар? Я тоже считаю их падальщиками. Они живут тем, что выкапывают съедобные корни и разоряют гнезда морских птиц. Иногда им выпадает счастье растащить на куски выброшенный на берег корабль. – Тамур несколько раз воткнул свой ятаган в песок, чтобы обтереть с него кровь Андара. – В общем, настоящие дикари. Пошли, я сведу тебя с их главным.

Люди, сидевшие на низкорослых лошадях, имели весьма потрепанный вид. Их шерстяные куртки были разорваны во многих местах, а выношенные туники и брюки явно много пережили с тех пор, как их сняли с какого-нибудь несчастного матроса, выброшенного штормом на берег. Возглавлял эту компанию угрюмый тип с одним глазом. На месте второго зияла страшная впадина пустой глазницы. На шее он носил дешевое аметистовое ожерелье с облезлой позолотой. Видимо, на одном из потерпевших крушение кораблей плыла и какая-то шлюха.

– Это Баотан, – сказал Тамур, показывая на одноглазого. – Баотан, это – Конан, известный в далеких краях купец и славный воин, наводящий ужас на врагов.

Баотан что-то хмыкнул и уставился единственным глазом на киммерийца:

– Тебе нужны мои лошади, торгаш? За каждую – пять одеял. Еще – меч и топор. И еще нож, плащ и пять серебряных монет.

– Ну, ты загнул, – ответил Конан.

Тамур зашептал ему на ухо:

– Не торгуйся, киммериец. Нам нужно выведать у него, все, что он знает. Не забудь, что главное для нас – уничтожить Баальшама.

Конан только отмахнулся. Неумелый торговец не вызывал уважения. А это неминуемо означало бы получение не всей информации, а то и выслушивание откровенного вранья.

– За каждых двух лошадей – одеяло и меч.

Баотан обнажил в ухмылке ряд желтых зубов и слез с лошади.

– Что ж, потолкуем, – сказал он.

Беседа у костра шла не так быстро, как хотелось бы киммерийцу, но ему приходилось держать марку неторопливого купца. Тамур принес кувшин кислого гирканийского пива и несколько больших кусков овечьего сыра. Пиво развязало язык Баотану, но не так, как хотелось бы Конану. Одноглазый все время уходил от разговора о сделке, то обсуждая погоду, то положение дел в лагере.

Наконец оба пришли к соглашению. К этому времени небо уже потемнело. Все новые ветки подкладывались в костры... За каждую вьючную лошадь – меч и одеяло. За верховых – по топору и одеялу. Плюс по ножу каждому человеку Баотана и две золотые монеты лично одноглазому.

– Договорились, – сказал Конан.

Баотан кивнул и начал доставать из-под своей куртки странные предметы. Какой-то мешочек, маленькие щипцы. Затем на свет было вытащено нечто напоминающее бычий рог, только намного меньше и сделанное из глины.

На глазах изумленного Конана Баотан вытащил из мешочка щепоть высушенной травы, затолкал ее в глиняный рог, а затем, вытащив щипцами уголек из костра, засунул туда же и его. Затем он начал усиленно дышать через тонкий конец рога, чтобы не дать угольку погаснуть. У Конана просто отвисла челюсть, когда он увидел, как одноглазый втянул в себя выходящий из глиняной штуковины дым. Баотан выпустил в небо струю дыма и протянул рог Конану.

Тамур наклонился к уху киммерийца:

– Так они отмечают совершенную сделку. Теперь твоя очередь сделать то же самое. Я же тебе говорил, что они дикари.

Конан осторожно взял рог в руки. Тлеющая трава пахла отвратительно. Сунув конец рога в рот, он глубоко вдохнул и с трудом скрыл гримасу недовольства. На вкус этот дым был просто омерзителен. Кроме того, он был таким горячим, что, казалось, сжигает небо и язык. Чуть не подавившись, Конан выпустил в небо струю дыма.

– Они смешивают свою траву с сухим навозом, – ухмыльнулся Тамур, – чтобы не гасло.

С другой стороны костра послышался смех Акебы:

– Устриц не хочешь, киммериец? А то я могу попросить у Муктара...

Конан сжал зубы и вернул глиняный рог Баотану. Тот вставил его в рот и запыхтел, выпуская в воздух маленькие облачка дыма. Киммериец только покачал головой. Он видел много странных обычаев, с тех пор как покинул свои родные горы, но, не считая всякого колдовства, этот был самым странным.

Когда наконец во рту исчезло ощущение того, что там катаются раскаленные угли (хотя вкус каленой травы еще оставался), Конан сказал:

– Баотан, ты не видел на побережье других чужестранцев? Ты же понимаешь, что мы, торговцы, беспокоимся из-за конкурентов.

Баотан попыхтел, затем ответил, не вынимая рог изо рта:

– Чужестранцев видел. Торговцев – нет. – Каждое его слово сопровождалось легким облачком дыма. – Они тоже купили лошадей. Но не за товар. У них его нет. Лошади – только верховые, – по лицу Баотана расползлась довольная улыбка, – расплатились серебром, очень щедро.

– Не торговцы... – Конан сделал вид, что задумался. – Действительно странно.

– Чужестранцы... – пожал плечами Баотан, а затем, попыхтев, добавил: – Их корабль обгорел сзади, сильно обгорел. Многие из них обожжены.

Галера! Она осталась на плаву после пожара и шторма.

– Может быть, мы сможем помочь этим людям, – сказал Конан. – Далеко они? В какой стороне?

Баотан махнул рукой на юг:

– Полдня езды. Может, день.

Далековато. Скорее всего, они не знают, что «Танцующая в волнах» спаслась. Но тогда зачем лошади? Может быть, Джандар и вправду чего-то опасается?

– Ты и твои люди можете переночевать у наших костров, – сказал Конан Баотану, вставая. – Акеба, Тамур, мы выезжаем на рассвете.

Из темноты подошла Ясбет и прижалась к боку Конана.

– Становится холодно, – пожаловалась она. – Ты ведь согреешь меня?

Ехидный смех послышался со стороны мужчин, но неожиданно для самих себя они замолчали под ее холодным взглядом. Даже Тамур и Баотан.

– Именно этим я сейчас и займусь, – улыбнулся Конан и легко вскинул девушку себе на плечо.

Ее визг перешел в звонкий смех, когда он донес ее до палатки.

– Отпусти меня, отпусти, – притворно вырывалась она, – мы так не договаривались...

Неожиданно волосы на затылке Конана зашевелились, и он резко развернулся, внимательно всматриваясь в темноту.

– У меня так голова закружится, Конан. Что случилось?

Показалось, сказал он себе. Просто показалось. Галера и ее пассажиры далеко на юге. Они наверняка уверены, что «Танцующая в волнах» не вынесла шторма и затонула.

– Нет, нет, ничего, – буркнул он.

Ясбет залилась смехом, когда он одним движением запихнул ее в палатку.

* * *
Че Фан медленно выполз из тени одного из камней и в последний раз посмотрел на берег,освещенный несколькими кострами. Больше высматривать было нечего. Эту ночь варвар проведет в постели и никуда не денется. Уверенно ступая в полной темноте по камням, Че Фан направился прочь от берега по противоположному склону холма. Суйтай ждал его у маленького костра, надежно укрытого камнями от посторонних глаз. По другую сторону огня сидели шесть человек, отобранных кхитайцами себе в помощники. Эти люди за время путешествия повидали многое и понимали, что оба одетых в черное представляют большую опасность, чем все когда-либо ими виденное.

– Ну, что у них там? – спросил Суйтай, отхлебнув горячего травяного настоя.

Че Фан налил себе той же жидкости, кипевшей в глиняном горшке на костре.

– Этот навозный жук Баотан продал им лошадей. А теперь они легли спать.

– Ну, тогда давай перебьем их сейчас же. Это будет легче, чем выслеживать их еще раз.

Шестеро сидевших по другую сторону костра беспокойно зашевелились, но кхитайцам было не до них.

– Нельзя. Пусть сначала найдут то, что ищут, – возразил Че Фан. – Повелитель будет недоволен, если мы не привезем ему ничего, кроме известия об их смерти. – Он помолчал и добавил: – Особенно внимательно нужно следить за этим Конаном. Он может быть опасен...

– Он всего лишь человек, – сказал Суйтай, – и умрет так же, как и любой другой.

Че Фан кивнул и пожалел, что завел этот разговор... И все же. Еще в детстве он научился искусству оставаться невидимым, подкрадываясь вплотную. Научился прятаться в тени лица и растворяться в темноте. Но во взгляде этого варвара было что-то, что проникало сквозь всю эту маскировку. Нет, это невозможно. Он, Че Фан, – один из Братства Пути. А этот Конан – всего лишь обыкновенный человек. Убить его будет не труднее, чем любого другого. Но... сомнения оставались.

Глава 18

Конан поплотнее запахнул плащ, укрываясь от пронизывающего ветра, и в сотый раз за день привстал в седле, повернув голову назад, чтобы в сотый раз увидеть ровную, как стол, степь, поросшую невысокой травой.

Местность была настолько однообразной, что любая кочка или сухое дерево казались заметными деталями пейзажа. Ни намека на погоню или скрытое преследование. Бледное желтое солнце стояло почти в зените, слабо прогревая холодный степной воздух. Вилайет осталось в двух днях пути за спиной. Несмотря ни на что, Конан чувствовал себя неуютно. Даже если глаза уверяли его в том, что до горизонта вокруг нет ни души, – внутренний инстинкт предупреждал о преследовании. А этот инстинкт уже много раз спасал Конану жизнь там, где его подводили остальные, более цивилизованные чувства.

Их отряд двигался плотной группой. Половина гирканийцев вела на поводу низкорослых вьючных лошадок, казавшихся едва ли не меньше, чем висевшие на их спинах тюки. Строптивые создания, стоило отпустить поводья, так и норовили развернуться и припустить неспешной рысью к родному побережью. Всадники, не занятые удерживанием вьючных лошадей, внимательно глядели по сторонам: нападения на путешественников не были редкостью на гирканийских равнинах.

Тамур галопом подъехал к Конану и Акебе:

– Мы скоро приедем к Проклятой Земле.

– Ты говоришь это с той минуты, как мы отъехали от моря, – пробурчал Конан. Его настроение вовсе не улучшало то, что его длинные ноги, свисая по бокам несчастного животного, едва не касались земли.

– Еще немного, киммериец. Совсем немного. Приготовься играть роль купца. Одно из племен наверняка стоит лагерем по соседству с этим местом. Все по очереди стерегут Проклятую Землю.

– Это ты тоже уже говорил.

– Скорее бы найти деревню, – сквозь зубы пожаловалась Ясбет. Она ехала почти встав в стременах, но, увидев улыбки на лицах мужчин, села, поморщившись от боли.

Конан постарался сохранить бесстрастное выражение на лице.

– Водном из тюков есть мазь, – предложил он не в первый раз.

– Нет, – резко ответила она, – я же сказала, не нужно меня баловать.

– Никто тебя и не балует. Любой может пользоваться лекарствами, например чтобы смазать натертую... э-э... мышцу.

– Пусть он тебя помажет, детка, – ехидно предложил Шарак, выглядевший со своим посохом словно ребенок с палочкой, посаженный на пони, – а если не он, то доверь это деликатное дело мне.

– Придержи язык, старый дурак, – ухмыляясь, сказал Акеба, – ты, я вижу, тоже не в седле родился. Ничего, я вечером тебе подберу кое-какие снадобья. Ты от моей мази впереди лошадей побежишь.

– Ты правильно поступаешь, женщина, – удивив всех, обратился к Ясбет Тамур, – я думал, что через час после рассвета тебя придется привязать поперек седла, как мешок. Но в тебе есть упрямство и настойчивость, достойные гирканийца.

– Спасибо тебе, – сказала она, недовольно посмотрев на киммерийца. – Я раньше никогда... мне просто не разрешали ездить верхом. Я ходила пешком, или меня носили в паланкине.

Она попыталась сесть в седле и заскрипела зубами от боли.

– Придется воспользоваться вашей мазью, – грустно сказала она, – хотя я не уверена, что лекарство не окажется страшнее, чем болезнь.

– Вот и хорошо, – сказал Конан, – а не то завтра ты ходить не сможешь, не то что... – Он замолчал, не договорив фразы.

Их отряд въехал на пологий холм, с вершины которого открывался вид на целый город юрт – жилищ гирканийских кочевников. Не меньше тысячи круглых куполов возвышались над равниной, словно шляпки огромных грибов.

– Вот наконец и сбылись твои предсказания, Тамур, – сказал Конан. – Полагаю, нам пора входить в роль.

– Подожди. Все не так просто, – сказал кочевник, – тут стоят лагерем не меньше четырех племен. Среди такого количества людей могут найтись те, кто помнит, как я и мои друзья поклялись отомстить Баальшаму, несмотря на запрет наших шаманов и старейшин. Если они сообразят, что мы привезли тебя, чтобы нарушить табу Проклятой Земли... – От группы гирканийцев донесся ропот.

С полсотни всадников галопом помчались в их сторону от юрт. Наконечники копий засверкали на солнце.

– Слишком поздно поворачивать обратно. – Конан пришпорил свою лошадь. – Поезжайте за мной и не забывайте, что мы – купцы, приехавшие торговать.

– За нарушение табу, – сказал Тамур, бросаясь вслед за Конаном, – с человека сдирают кожу, С живого. А потом еще несколько дней вырезают другие части тела. Тычут в него горящими головнями.

– Сдирают кожу? – ужаснулся Шарак. – Горящие головни? Части тела? Может, стоит все-таки повернуть назад?

Продолжая причитать, он все же последовал за киммерийцем, как и остальные: Ясбет скакала откинувшись назад, небрежно положив руку на рукоятку кинжала; Акеба словно случайно придерживал руками свой лук, лежащий поперек седла перед ним. Остальные гирканийцы, немного повременив и невнятно побурчав что-то, тоже бросились вдогонку.

Тамур поднял правую руку в знак приветствия, показывая, что в ней нет оружия.

– Я вас вижу. Мое имя – Тамур. Я возвращаюсь к своему народу после путешествия через море. Со мной торговец. Его имя Конан.

– Я вас вижу, – главный среди вооруженных кочевников тоже поднял руку в приветствии. Смуглый и темноволосый, он подозрительно поглядывал на Конана из-под войлочной шапки, натянутой на самые брови. – Меня зовут Зутан. Вообще-то, сейчас не сезон для купцов.

Конан приветливо улыбнулся:

– Значит, у меня не будет конкурентов.

Зутан долго, не мигая, смотрел на него.

Затем, повернув своего коня, он кивком головы предложил всем следовать за ним.

Его люди выстроились в две колонны по обе стороны от Конана и его спутников, сопровождая (или, быть может, карауля) их. Вскоре все остановились в самом центре временного города. Вокруг чужаков собралась толпа. Мужчины в войлочных шапках и кожаных накидках, женщины – в длинных шерстяных платьях, крашенных в самые разные цвета. Многие надвинули капюшоны плащей на самые глаза. От каждого взрослого мужчины разило потом и бараньим жиром за много шагов. Чем старше был человек, тем больше от него воняло. Солнце и степные ветры так выдубили кожу на их лицах, что порой только так и можно было примерно определить их возраст. Другое дело женщины. Среди них были беззубые старухи и совсем юные девушки, почти дети. Но все до единой выглядели чистыми. Многие из них, те, что помоложе, были очень симпатичными и сделали бы честь женской половине любого богатого дома. Не одна из них проводила восхищенным взглядом, облизывая губы, юного киммерийца.

Конан усилием воли заставил себя не обращать внимания на женщин. Он приехал сюда, чтобы разделаться с Джандаром, а не для развлечений с местными девушками. И вряд ли его делу поможет ссора с чьим-нибудь мужем, братом, отцом или любовником. Тут и с Ясбет хватит проблем.

Слезая с лошади, Конан негромко спросил Тамура:

– А почему и женщины не мажут жиром волосы?

Тамур был потрясен таким невежеством:

– Это же позволяется только мужчинам! – Он покачал головой: – Слушай, киммериец. Я же тебе столько раз говорил, что многие купцы перенимают этот обычай, живя среди нас. Это поможет местным принять тебя за своего. Может, ты еще и усы отрастишь? Совсем хорошо будет. А ты со своими умываниями напоминаешь женщину. Вода смывает силу.

– Хорошо, я подумаю, – сказал Конан.

Его взгляд уткнулся в улыбающегося Акебу, внимательно разглядывающего его.

– Ну да, усы, – сказал туранец, – и еще бороду, как у Муктара.

Конан начал соображать, что ответить на шутку приятеля, но в этот момент Ясбет издала резкий крик. Обернувшись, Конан увидел, что она падает с лошади, – видимо, попыталась слезть сама, невзирая на боль. Рванувшись к ней, он успел подхватить ее у самой земли.

– Что у тебя болит, девочка?

– Ноги, Конан, – простонала она. – Они меня не держат. И еще... моя... мои... на некоторых мышцах – мозоли.

– Мазь, – сказал он, и она снова застонала. Толпа вокруг них зашевелилась. Конан торопливо поднял девушку, поставил на ноги и положил ее руки на седло.

– Держись. Да, вот так. Постарайся простоять так хотя бы недолго.

Постанывая и всхлипывая, она вцепилась руками в седло. Не мешкая ни секунды, Конан повернулся в сторону нараставшего шума.

Его причиной оказался Зутан, шедший во главе процессии воинов. Вдруг все гирканийцы притихли. За Зутаном и его воинами на площадь вышли четыре маленьких, кривоногих старичка. Зутан поклонился и почтительно сказал:

– Я представляю вам купца по имени Конан. Знай же, Конан, что тебя представили вождям четырех племен, в чьем стойбище ты сейчас находишься. Имена наших вождей – Олотан, Арензар, Зоан и Сибуйан. Знай, что тебя представили тем, кто отвечает лишь перед Великим Царем. Знай и трепещи.

Чужеземцу было невозможно определить возраст гирканийца, которому перевалило за двадцать пять лет. Но каждому из этих стариков явно было трижды по двадцать пять, если не больше. Их лица были иссушены и изрезаны морщинами, а кожа на вид, да, наверное, и на ощупь, мало чем отличалась от подошвы старого сапога, пролежавшего лет десять на солнце в пустыне.

Волосы на их головах и длинные усы были цвета выбеленного пергамента. У одного совсем не было зубов. Остальные же, открывая рты, выставляли на обозрение гнилые обломки. Но восемь глаз, впившихся в Конана, не были глазами безобидных, ничего не соображающих стариков. Не было видно и дрожи в руках, лежавших на рукоятках их ятаганов.

Конан поднял правую руку, вспомнив, как это делал Тамур. Кто его знает, что говорят купцы в таких случаях? Но, похоже, пора было сказать хоть что-нибудь. Зутан уже начал нетерпеливо покручивать усы.

– Я приветствую вас, – начал Конан. – Это честь быть представленным... Я собираюсь честно торговать с вашим народом.

Четверо стариков не мигая смотрели на него. Зутан стал пощипывать усы еще оживленнее.

Что же еще можно сказать, думал Конан. Или сделать? Вдруг он повернулся спиной к вождям и бросился к навьюченным на спины лошадей тюкам. Быстро развязав веревки на одном из них, он вытащил четыре великолепные сабли. Их рукояти были сделаны из черного дерева, инкрустированного слоновой костью. На клинках кислотой были вытравлены сцены верховой охоты. Гравировку покрывал тонкий слой серебра, заставлявший контуры фигур сверкать на солнце.

Когда Конан обнаружил эти сабли в одном из тюков еще перед отплытием, он устроил настоящий скандал. Наверное, Тамур хотел под шумок определить себя и своих товарищей в хозяева этим клинкам. Но делать нечего, деньги за товар уже были отданы, и Конан повез с собой эти дорогущие клинки. Сейчас же он благодарил богов за то, что сабли оказались в его багаже.

Когда киммериец пробежал мимо Тамура, сжимая по две сабли в каждом кулаке, тот закатил глаза и жалобно простонал:

– Нет, северянин, только не это. Любой другой меч, – но не эти.

Конан подбежал к вождям и, на мгновение задумавшись, неумело поклонился:

– Примите эти скромные подарки... Э-э... в знак... этого... ну, как его, глубокого восхищения... вот.

В черных глазах вспыхнули огоньки жадности, а высохшие руки впились в сабли так, словно боялись, что их вот-вот отберут! Пальцы гладили гравированную сталь. Про Конана, казалось, забыли. Наконец ближайший к киммерийцу вождь (кажется, Сибуйан, подумал Конан) поднял глаза.

– Можешь торговать, – бросил он, и, словно по команде, вся четверка удалилась, крепко сжимая в руках драгоценные подарки.

Акеба положил руку на плечо Конана:

– Пошли, киммериец. Нам, купцам, пора раскладывать товар.

– Ну, и раскладывай сам, а мне нужно увидеть Ясбет.

Когда он подошел к ней, девушка стояла на четвереньках, опершись руками на один из еще не распакованных тюков. Конан, бормоча проклятия, разложил на земле свой плащ и уложил ее лицом вниз на него. Затем он подложил ей под голову сложенную шерстяную попону.

– Ну, как ты? – спросил Конан. – Даже стоять тяжело?

– Нечего пеленать меня, как младенца, – процедила она сквозь сжатые зубы.

– Камни Ханнумана, женщина! Тебя никто не пеленает. Просто ты должна быть в форме, чтобы ехать верхом, когда понадобится.

Ясбет вздохнула, не глядя на него.

– Я не могу ни стоять, ни ехать верхом. Я не могу даже сидеть, – невесело рассмеялась она.

– Возможно, нам придется сняться с места неожиданно. И тогда тебя придется привязать поперек седла. И пойми, что я вовсе не собираюсь посмеяться над тобой таким образом.

– Я понимаю, – тихо сказала девушка. Вдруг она схватила его ладонь и прижала к своим губам: – Ты овладел не только моим телом. Моя душа и сердце тоже принадлежат тебе. Я люблю тебя, Конан из Киммерии.

Он резко отдернул руку и встал.

– Мне нужно посмотреть, как там дела, – пробормотал он. – Ты полежишь здесь? Придется потерпеть, пока поставят палатку.

– Мне здесь удобно, правда.

Ясбет говорила так тихо, что Конан едва слышал ее. Кивнув ей, он быстрым шагом пошел туда, где уже раскладывались на одеялах товары. И что это женщинам вечно нужно говорить про любовь, думал он. Они все время ждут, что ты будешь с ними романтичен, как мальчишка. Или, того хуже, как поэт или музыкант.

Он обернулся и посмотрел на Ясбет. Она лежала, уткнувшись лицом в шерстяную попону. Ее плечи вздрагивали. Наверняка ей очень больно. Еще бы, такое путешествие верхом, без всякой подготовки...

Бурча себе под нос, Конан подошел к своим приятелям, осваивавшим роль заезжих купцов.

Шарак метался от одного кочевника к другому, размахивая руками, громко предлагая то большие куски воска, то винные кубки из Хаурана, черепаховые гребни из Замбулы, вендийский шелк. Акеба более степенно демонстрировал оружие: сабли с клеймом Королевского Арсенала Турана, аквилонские кинжалы и даже боевые топоры из далекой Стигии. Тамур и его друзья, сбившись в кучку, передавали друг другу кувшин с пивом, которым их угостили местные жители.

Конан прохаживался между Акебой и Шараком, прислушиваясь к тому, как они торгуются, и кивая головой в знак одобрения сделки. От купца, у которого есть два человека для того, чтобы ругаться и торговаться с покупателями, никто и не ждал большего.

Торговля шла оживленно, но Конан с непривычки изрядно устал. Он поймал себя на том, что больше думает о хорошей кружке прохладного эля, чем о том, как играть свою роль. В эту минутку его внимание привлекла одна женщина.

Средних лет, она все еще была красива: высокая, полногрудая, с большими темными глазами и полными яркими губами. Ее плащ с войлочной подкладкой был сшит из прекрасной тонкой шерсти. Брошь с большим изумрудом служила застежкой. На шее у нее висело ожерелье с неизвестными Конану камнями. Не позолоченная медная побрякушка, а настоящая тяжелая золотая вещь. Запястья женщины были перехвачены браслетами из целого куска аметиста. Она не обращала внимания ни на духи, ни на украшения, которые на все лады расхваливал Шарак. Взгляд женщины ни на миг не отрывался от Конана. Очень заинтересованный взгляд.

Конан решил, что она – жена одного из самых знатных и богатых кочевников. Может быть, даже вождя. А значит, ее следовало избегать даже больше, чем всех остальных женщин этого племени. Он удостоверился, что на его лице никак нельзя прочесть ничего напоминающего излишнюю приветливость, и, отвернувшись в другую сторону, стал рассказывать покупателям о товарах, разложенных на ближайшем одеяле.

– Ты очень молод для торговца, – раздался за его спиной низкий женский голос.

Конан обернулся и оказался лицом к лицу с той самой женщиной.

– Мне моих лет хватает, – сухо ответил он. Его молодость вообще была его больным местом, особенно при общении с женщинами.

Ее улыбка показалась ему полунасмешливой, полу... какой-то еще.

– Но ты ведь все еще молод?

– Меня давно называют мужчиной. Будешь что-нибудь покупать?

– Я думаю, у тебя лучше получилось бы продавать мечи и копья, юноша. – Ее взгляд пробежал по его могучим плечам и широкой груди.

– Может быть, тени для век? – он взял из лежавших на одеяле пузырьков и коробочек первое, что подвернулось под руку, и протянул ей. Его глаза искали мужчину, который с неодобрением наблюдал бы за их разговором. Должен же он появиться. Такая женщина, даже когда станет бабушкой, все равно будет притягивать к себе мужчин.

– Глядя на то, как смотрится на тебе этот меч, я бы назвала тебя не купцом, а скорее... – она поднесла палец к губам, словно задумавшись, – воином.

– Я – купец, – настойчиво повторил он. – Если не хочешь тени, может быть, духи? Я сейчас поищу...

– Ничего, – сказала она. В ее глазах запрыгали искорки смеха. – По крайней мере пока ничего.

Она пошла прочь, но, повернувшись, бросила ему:

– А то, что ты держишь в руках, и есть духи. Эх ты, торговец. – Ее звонкий смех еще долго звенел в ушах Конана, даже когда сама женщина скрылась из виду.

С громким треском флакон, сжатый в кулаке Конана, лопнул.

– Эрлик побери всех женщин, – пробурчал Конан, выбрасывая черепки. Но отделаться от облака жасминового аромата было куда труднее.

Ругаясь, он возобновил свои прохаживания вдоль разложенных товаров. Время от времени то кто-нибудь из покупателей-мужчин начинал удивленно шмыгать носом, то женщина провожала киммерийца улыбкой. Каждый раз он был готов бежать куда угодно, лишь бы смыть этот позор для мужчины. Смыть! Точно. Как только они разобьют лагерь, подумал Конан, он устроит себе хорошую баню. И пусть Митра сожжет Тамура и всех гирканийцев, если они скажут ему, что мужчине не пристало мыться.

Глава 19

Торговля бойко продолжалась целый день. Товары, привезенные с запада, из-за моря, обменивались на награбленное на далеких восточных караванных тропах. С первыми сумерками к торгующимся подошел Зутан. Толпящиеся у одеял кочевники поспешили расступиться при его появлении.

– Я покажу место, где вы можете устроиться на ночлег, – сказал усатый гирканиец. – Собирайтесь. – И пошел прочь переваливающейся походкой человека, больше привыкшего к верховой езде, чем к пешим прогулкам.

Конан оставил своих спутников укладывать товары, а сам взял на руки Ясбет, крепко спавшую и даже не почувствовавшую, что ее куда-то несут, и пошел вслед за Зутаном. Кривоногий кочевник остановился в добрых трехстах шагах от юрт.

– Вы будете спать здесь. Костры на ночь лучше гасить. Да, стража вас не знает, поэтому не шатайтесь по округе во избежание неприятностей.

Судя по выражению его лица, Зутан нисколько бы не расстроился, случись с Конаном и вправду какая-нибудь неприятность. По его мнению, купцы были необходимым, неизбежным злом, с которым нужно мириться, но за это они никак не заслуживали гостеприимства или доверия.

Конан не обращал на него внимания. Это было лучше, чем прирезать высокомерного кочевника, хотя и не так приятно. Приказав установить палатку для Ясбет, он подождал, пока холст туго ляжет на вкопанные в землю шесты, и внес девушку внутрь. Она лишь сладко зевнула и что-то ласково пробормотала, пока он снимал с нее одежду и укладывал на одеяла. Его нос чесался от запаха жасмина, наполнявшего палатку. В такой вони Конан спать не мог.

Когда он вылез наружу, Зутана уже не было. Совсем стемнело. Маленькие костерки, которые топились высушенным навозом, давали неровный, пляшущий свет. Если бы Конан не знал, что неподалеку находятся сотни юрт, он бы ни за что не догадался об этом: все светильники и очаги находились внутри войлочных куполов, и ни единый луч света не пробивался наружу. Неподалеку от палатки возвышались темные груды тюков, стреноженные лошади паслись по соседству.

Конан покопался в одном из тюков и вытащил из него кусок грубого мыла. Взяв в каждую руку по бурдюку с водой, он шагнул в темноту.

Когда киммериец вернулся, от него сильной струей шел запах щелока. Это все, чего ему удалось добиться. К тому же у Конана зуб на зуб не попадал: так приятно было обливаться водой на ледяном степном ветру.

Усевшись поджав ноги у костра, на котором булькал котелок с густой похлебкой, Конан налил себе полную чашку и взял в руки выточенную из рога ложку.

Акеба, поморщив нос, задумчиво сказал:

– Даже не знаю, что пахнет приятнее: жасмин или немытый щелок.

– А что, жасмин – восхитительный аромат, – съехидничал Шарак. – Ты, Конан, конечно, староват, чтобы начинать карьеру трактирной танцовщицы, но стремление похвально, а главное – первый шаг сделан в нужном направлении.

Тамур фыркнул и чуть не подавился супом. Конан не торопясь поднял руку и сжал пальцы в здоровенный кулак.

– Я ничем не пахну и не чувствую никакого запаха вокруг, – медленно сказал он и с вызовом осмотрел всех сидевших у костра. – Может быть, кто-то другой унюхал что-то?

Акеба примирительно развел руками и покачал головой.

– А все эти умывания, – сказал Тамур, но, увидев, что Конан готов встать, поспешил заверить его: – Здесь ничем не пахнет. Но все-таки, киммериец, ты слишком суров по отношению к друзьям. Как так можно...

– Поговорим о друзьях! – сухо сказал Конан.

На мгновение в разговоре возникла пауза, которую первым нарушил Шарак:

– Давайте поговорим о нашей торговле. Я теперь не удивляюсь, почему купцы обычно богаты. То, что мы наторговали сегодня, будет стоить в Аграпуре три сотни золотых монет. А ведь у нас осталось еще две трети товара. Может, нам бросить все эти приключения и заняться торговлей всерьез? Я никогда в жизни не был богат. Думаю, в этом есть своя прелесть. Стоит попробовать.

– Мы пришли сюда не для того, чтобы заработать, – буркнул Конан, отодвигая чашку с похлебкой. Есть ему уже расхотелось. – Вы не заметили, что за нами следили всю дорогу от побережья?

Тамур что-то прикинул и спросил:

– Баотан? Я заметил, что он положил глаз на то, что мы погрузили на его лошадей...

– Не Баотан, – ответил Конан.

– Ты часто оглядывался, – задумчиво сказал Акеба, – но ничего не говорил. А я никого не видел.

Конан покачал головой и сказал, тщательно подбирая слова:

– Я тоже не то чтобы видел кого-то. И все же за нами следили. Кто-то. Или что-то. Это было какое-то внутреннее чувство.

Шарак натужно рассмеялся:

– Если этот Джандар, или Баальшам, или как его там еще, добрался до нас в этой дыре, то я готов двигать отсюда куда угодно. Хоть в Кхитай. Или еще дальше... если, конечно, за Кхитаем есть еще какие-то страны.

– Баальшам – человек, – нервно сказал Тамур, озабоченно вглядываясь в темноту, – но эти его мертвецы... Если он послал их...

Где-то по соседству раздался звук шагов. Конан вскочил и выхватил меч, краем глаза увидев, как остальные тоже схватились за оружие. Даже Шарак выставил свой посох вперед, словно пику.

Зутан вступил в круг света и замер, глядя на наставленную на него со всех сторон сталь.

Конан недовольно сунул меч обратно в ножны.

– Весьма опасно ходить по ночам у чужих костров, – заметил он.

Кончики усов гирканийца гневно зашевелились, но он лишь четко произнес:

– Самарра желает тебя видеть, Конан.

– Самарра? – сдавленным голосом переспросил Тамур. – Она здесь?

– Да кто она, эта ваша Самарра, – заинтересовался Конан. – Может, я вовсе не хочу ее видеть.

– Нет, Конан, – настойчивым голосом сказал Тамур, – ты должен. Самарра – могущественная шаманка. Очень могущественная.

– Шаманство – дело серьезное, – фыркнул Конан, – бабам ни к чему этим заниматься.

– Придержи язык, старина, – оборвал его Тамур. – А не то вдруг обнаружишь, что у тебя яйца оторвались или еще что похуже. Я же тебе сказал, она – настоящая колдунья.

Киммериец с сомнением уставился на Тамура. Никогда еще он не видел на лице этого человека такого подобострастного уважения и страха.

– Зачем я понадобился Самарре?

– Самарра не объясняет, – ответил ему Зутан. – Она вызывает к себе, и вызванные являются. Без промедления. Даже вожди.

– Придется прогуляться, – вздохнул Конан и шагнул в темноту вслед за Зутаном.

Они молча шли к юртам. Зутан считал ниже своего достоинства разговаривать с торговцем, а у Конана и без того было о чем подумать. Зачем он понадобился этой Самарре? Если она действительно колдунья, то и сама могла выяснить истинную причину его пребывания в Гиркании. Если, конечно, ей это для чего-то нужно. Насколько Конан разбирался в этих делах, никакое знание не рождалось само собой. Все стоило определенных сил и расходов всевозможных волшебных снадобий или предметов. Поэтому ни один колдун не станет узнавать что-либо из чистого любопытства.

Будь Самарра мужчиной, можно было бы объяснить ей, как следует просить прийти к себе незнакомца. А потом вызвать колдуна на поединок. Но не в правилах киммерийца было драться с женщиной.

Задумавшись, Конан чуть не налетел на Зутана, остановившегося перед огромной юртой. Это сооружение из войлока, натянутого на деревянный каркас, имело шагов двадцать в поперечнике и вполне подошло бы и вождю.

Зутан кивком головы показал Конану вход, занавешенный куском толстого войлока. Отодвинув тяжелую занавесь, Конан шагнул внутрь.

Он оказался в большом помещении, «стены» которого были задрапированы парчой. На полу лежали разноцветные касимирские ковры и шелковые подушки. С деревянных рам под потолком свисали на золотых цепях красивые светильники. А большая бронзовая жаровня, наполненная малиново-красными углями, согревала помещение, несмотря на холод снаружи.

Конан только успел рассмотреть все это, как вдруг перед ним словно из-под земли выросли восемь девушек. Среди них были и худенькие, и довольно полные. Судя по их коже, среди них были и бледные аквилонки, и смуглые уроженки Гиркании, и неизвестно где родившиеся, с кожей пожелтевшей слоновой кости.

Весь наряд девушек состоял из золотых колокольчиков, весело позвякивающих на их лодыжках.

В глазах Конана зарябило от мелькания разнокалиберных грудей и бедер. Девушки усадили его на подушки. От них доносился приятный аромат розовых лепестков.

Как только он сел, две из них принесли влажные полотенца и вытерли ему лицо и руки. Еще одна подвинула к нему поближе блюдо с изюмом и курагой, в то время как четвертая налила вина из стеклянного сосуда в золотой кубок.

Музыка флейт и зитар наполнила юрту – это четыре оставшиеся девушки взялись за инструменты. Первые четыре начали исполнять перед Конаном какой-то необычный танец.

– Где Самарра? – спросил киммериец. – Эй, я вас спрашиваю? Где она?

Музыка умолкла, но ни одна из девушек не проронила ни слова.

Конан поднял кубок, но затем отставил его в сторону, – в вино мог быть подмешан дурманящий порошок, а может быть, и яд. Колдунья наверняка неплохо разбирается в таких штуках. Лучше не пить и не есть ничего, пока находишься в гостях у такого человека. И лучше особо не засматриваться на девочек. Может быть, шаманке нужно, чтобы внимание юноши ослабело. Конан внимательно обвел взглядом парчовые занавеси, держа руку на мече.

Но, несмотря на все усилия, его взгляд то и дело останавливался на вновь начавших свой танец девушках. Их стройные ноги мелькали в воздухе, бедра призывно покачивались, глаза закатились в блаженном экстазе. На лбу киммерийца выступил пот, но юноша заверил себя, что все дело в слишком сильно нагревшейся жаровне. Повремени Самарра еще немного – и киммериец мог бы потерять контроль над собой. В конце концов эти девушки, не сказав ни единого слова, ясно дали ему понять, что мечтают оказаться в объятиях сильных рук северянина.

Неожиданно громкий хлопок в ладони оборвал музыку. Девушки беззвучно скрылись за одной из занавесей. Блаженное выражение слетело с лица киммерийца, его рука вновь крепко обхватила меч. Парчовые занавеси распахнулись, и перед его глазами предстала та женщина, с которой он говорил днем во время торговли. На этот раз ее голова была непокрыта, и черные как смоль волосы рассыпались по плечам. Длинное платье облегало великолепную фигуру.

– Я предпочитаю танцы молодых мальчиков, – сказала она, – но не думаю, что ты разделяешь мои вкусы.

– Ты? – с сомнением спросил Конан. – Так ты и есть Самарра?

Она гортанно рассмеялась:

– Ты разочарован, что я не старая карга с крючковатым носом и беззубым ртом? Знаешь, я предпочитаю оставаться молодой, пока мне позволяет это моя магия и женские премудрости. Некоторые говорят, что я до сих пор ничего. – Облизнув губы, она подошла поближе. – А как ты думаешь?

Этой женщине не нужно никакого колдовства, чтобы повелевать мужчинами, подумал Конан. Его собственная кровь закипела в жилах, горло сдавило от желания.

– Зачем ты позвала меня? – прохрипел он.

Ее глаза не менее чувственно и ласково, чем могли бы это сделать руки, пробежали по его лицу, спустились на плечи, на широкую, сильную грудь, Вдруг ее ноздри вздрогнули.

– Ты смыл запах духов, – с легким разочарованием в голосе произнесла она. – Гирканийские женщины привыкли к мужчинам, от которых разит потом, лошадьми и бараньим жиром. А тот аромат привлек бы к тебе благосклонное внимание. Хотя ты и без того очень необычен для этих мест. Высокий, с сильными мышцами. У тебя светлая кожа. Да плюс ко всему – твои глаза.

Ее изящные пальцы почти касались его щеки.

– Цвет неба, – прошептала она. – Изменчивые, как само небо. Весеннее небо после дождя. Небо раннего утра. Небо бури и ливня, когда ты разгневан. Ты мог бы увести за собой половину женщин этого племени – развлекаться хоть с тремя-четырьмя сразу, если тебе это нравится.

Неожиданно Конан обхватил Самарру рукой и легко оторвал от земли, прижав к своей груди. Свободной рукой он схватил ее за волосы, запрокинул ей голову и, глядя в глаза, зло произнес:

– Смеяться надо мной – это опасное дело. Даже для колдуньи.

Самарра лишь таинственно улыбнулась и, не отведя взгляда, спросила:

– Когда ты собираешься отправиться в Проклятую Землю, чужестранец?

Его рука непроизвольно сжалась сильнее, выдавив из ее горла сдавленный стон. В глазах Конана не оставалось ни капли неба. Только сталь и лед.

– Не вовремя ты решила продемонстрировать свое колдовское искусство.

– Но я на твоей стороне. Поверь, Конан. Ты можешь свернуть мне шею одной рукой или сломать спину, как тонкий прут. Сдавленная в твоих руках, я вряд ли смогу применить хоть какое-то волшебство. Я специально тебе позволила так схватить меня, чтобы, оказавшись беззащитной, доказать, что не желаю тебе зла.

– Я думаю, что ты беззащитна, как тигрица, которую пытаются удержать голыми руками. – Он резко опустил ее на пол, при этом в глазах женщины мелькнуло легкое разочарование. – Ну, говори. Что заставило тебя пустить в силу колдовство? Почему ты заподозрила, что я – не тот, за кого себя выдаю?

– Никакого колдовства не было, – рассмеялась Самарра. – Только мысль. Ты приехал в компании с Тамуром, который поклялся убить Баальшама и за этим отправился за море. Я помню те страшные дни. А потом я была одной из тех, кто накладывал заклятия, которые укрывают от людских глаз то, что осталось на Проклятой Земле.

Теперь Конан понял, почему Тамур так задрожал при одном упоминании ее имени.

– А может быть, я просто нанял Тамура, проводником по вашей стране, с которой я собирался торговать?

– Нет, Конан. У Тамура много недостатков, но клятву держать он умеет. Он с друзьями поклялся, что, несмотря на все запреты упоминать имя Баальшама, отомстит ему за кровь гирканийцев. То, что он вернулся с тобой, может означать только одно: он решил попытать счастье в Проклятой Земле. Они прекрасно знают, что нарушить табу означает смерть для любого гирканийца. Поэтому они выбрали для этого дела человека чужой крови.

– Если ты все это знаешь, то почему же меня до сих пор не попытались схватить воины ваших племен?

Самарра ответила не торопясь, обдумывая каждое слово, словно ощущая, какой опасности подвергает себя, говоря это:

– Когда были воздвигнуты преграды вокруг Проклятой Земли, я одна среди шаманов считала, что этого недостаточно. Я говорила всем, что нужно преследовать Баальшама и убить его. Если он сможет возобновить свое черное дело где-то в другой стране, то рано или поздно он вернется, чтобы отомстить нам. Остальные были не согласны, опасаясь очередной войны. Поэтому меня заставили... – она неожиданно замолчала.

– Заставили что? Поклясться?

– Да, – кивнула она. – Я принесла клятву, но этого было мало. На меня наложили еще один обет. Если я нарушу клятву, то в тот же день потеряю всю свою волшебную силу. Многим из наших не нравится, что среди шаманов есть женщины. Они будут рады, если эта линия оборвется на мне. – Самарра снова замолчала, взглядом умоляя Конана расспрашивать дальше.

– Что заставляет тебя молчать, женщина? Какую клятву ты принесла?

– Долго же ты не мог понять, что от тебя нужно, – выдохнула она. Напряжение на глазах спало с ее лица. – Во-первых, я не могу первой заговаривать о клятве, а должна ждать, пока меня спросят. Причем не гирканиец, а кто-нибудь чужой крови.

– Значит, тебе пришлось выуживать из меня эти вопросы, – пробормотал Конан.

– Точно. И второе. Я не могу помогать гирканийцам проникнуть в Проклятую Землю или предпринимать что-либо против Баальшама. Мне нельзя и искать того, кто взялся бы за это.

Широкая улыбка растеклась по физиономии Конана.

– Но если чужестранец найдет тебя сам...

– Да. Тогда я могу помочь ему. Но только тому, кто действительно подходит. Я не имею права рисковать. – Ее рот перекосился от гримасы омерзения. – Я не боюсь смерти. Но в качестве наказания за мою неудачу меня отправят наложницей в дом Анатора, ненавидящего меня шамана. Смерть выглядит гораздо привлекательнее, чем жизнь до старости с этим вонючим колдунишкой.

– Ну так, значит, ты мне поможешь?

– Если ты – тот самый человек. Я должна спросить у Огня Обратного Времени. Для этого мне нужна прядь твоих волос.

Конан непроизвольно сделал шаг назад. Волосы, обрезки ногтей – все эти предметы могут быть использованы, чтобы заколдовать того, кому они принадлежат.

– Неужели ты подумал, что я собираюсь приворожить тебя? – усмехнулась она.

– Ладно, режь, – сказал он.

Маленький золотой нож аккуратно отделил несколько волосков от шевелюры киммерийца.

Самарра не торопясь раскрыла несколько больших сундуков, стоявших вдоль занавесей. Волосы Конана сначала были перемолоты маленьким жерновами, а затем смешаны с содержимым дюжины флаконов – резко пахнущими порошками и булькающими тягучими жидкостями.

Полученная смесь была слита в рог и долго перемешивалась костяной палочкой. Затем Самарра достала маленькую золотую жаровню на трех опорах и наполнила ее сухим пеплом. Бормоча ничего не говорящие Конану слова заклинаний, она выплеснула содержимое рога на пепел.

Ее голос стал громче и выше, вот он уже впивался, как раскаленные иглы, в уши киммерийца. Над пеплом появились голубые языки пламени. Не дрожащие и прыгающие, как обыкновенный огонь, а лениво струящиеся, как море в тихую погоду. Огонь поднимался все выше, достигнув высоты человеческой руки. Колдунья не мигая смотрела в него, продолжая бормотать заклинания. Наружные стенки золотой жаровни и поднос, на котором она стояла, покрылись морозными узорами.

Все остальные светильники почти погасли, погрузив помещение в полумрак. Киммериец почувствовал, как впились в ладони ногти. Пробормотав проклятие, он разжал кулаки. Нет, повторял он про себя, его не запугаешь, он уже повидал всякого колдовства, не впервой...

Неожиданно Самарра замолчала. Конан моргнул и уставился на золотое блюдо жаровни. Там среди остатков пепла лежали кусочки сандалового дерева, лишь чуть обгоревшие. С каждой секундой пепла становилось все меньше, а сандал становился все менее закопченным. Наконец колдунья накрыла жаровню золотым колпаком, загасив пламя.

Еще долго она молча смотрела на золотой поднос, а затем повернулась к киммерийцу и сказала:

– Если ты войдешь в Проклятую Землю, погибнут десятки людей. Может быть, и Баальшам. Может быть, и ты сам. Твои кости могут остаться на съедение страшным тварям, запертым в этом проклятом месте.

– Может быть, говоришь? Интересно у тебя получается. Ни так, ни этак. Даже Шарак по твоим свиткам говорит более определенно.

– Огонь показывает то, что может произойти. Люди сами решают, какое решение выбрать. То, что есть сейчас, – это линия. Каждый поступок человека дает ей два, пять, десять продолжений. И так постоянно. Я тебе говорю: если ты пойдешь туда, то ты, или Баальшам, или вы оба предстанете перед Черным Троном Эрлика. Но если ты не пойдешь – погибнешь обязательно. Я просмотрела сотни линий, и в каждой из них ты погибаешь. Каждый раз мучительней, чем в предыдущий. Если ты не пойдешь, – погибнут десятки и десятки тысяч человек, сражаясь с укрепившимся злом Баальшама. Сотни, повинуясь его чарам, сами добровольно лягут на его алтарь. Короли будут подползать к нему и целовать его ноги. Тьма покроет землю. Таких ужасов мир не знал со дней Ахерона.

Конан усмехнулся:

– Похоже, я должен попытаться спасти мир, хочу я того или нет. – Меч скользнул в его руки: киммериец внимательно посмотрел на лезвие. – Если мне суждено пойти туда, то нечего ждать. Я пойду сейчас же.

– Нет, – резко сказала Самарра. Конан попытался возразить, но она продолжила, не слушая его: – Ночью, конечно, лучше. Но не этой ночью. Подумай о той девушке, которая с тобой. Если твое дело удастся, вам придется немедленно возвращаться назад. Здесь такое поднимется, как только это станет известно... А твоя спутница не может ни ехать верхом, ни даже сидеть или стоять.

– Придется перекинуть ее через седло и везти так, – грубо ответил он. Боевой пыл уже овладел им. Если ему и суждено погибнуть сегодня ночью, подумал Конан, то жизнь свою он продаст дорого.

– Если ты позволишь принести ее сюда, я смогу вылечить ее тело за один день. – Самарра улыбнулась: – Многие женщины просили меня подлечить натертые задницы. Но впервые я использую свое колдовство для столь мелкой цели.

– Чем дольше я жду, тем больше вероятность, что кто-нибудь узнает Тамура.

– Все равно без моей помощи тебе не попасть в Проклятую Землю. Внешний Круг убьет только гирканийца, но, чтобы найти то, что тебе нужно, ты должен проникнуть во Внутренний Круг. Его барьер убивает все живое. Я дам тебе порошки, которые нужно будет там рассыпать по земле, и научу заклинаниям, которые ты должен будешь произнести, если хочешь выжить.

– Так давай же, – потребовал он.

Вместо этого Самарра, расстегнув застежку, сняла свою шелковую накидку. Глядя прямо в глаза Конану, она сказала:

– Ни один гирканиец не видит в шаманке женщину. У меня есть слуги и рабы, молодые парни, полные сил, но и полные страха.

Самарра начала расстегивать серебряные булавки, удерживающие на ней платье.

– Они прикасаются ко мне, если я им приказываю, но делают это так, словно я могу взорваться и покалечить их. До тебя ни один мужчина не смотрел на меня как на женщину, не сжимаясь при этом от страха! Я больше не могу ждать!

Платье стекло к ее ногам, и Самарра предстала пред его глазами во всей своей ослепительной наготе. Она стояла уперев руки в широкие бедра, откинув голову и чуть отведя назад плечи, отчего ее грудь казалась еще выше и полнее.

– Это цена за мою помощь. Да, я поступаю как продажная шлюха. Ну и пусть. Я никогда не испытывала ничего подобного. А я хочу испытать все, что могут дать друг другу мужчина и женщина. Все! Слышишь, Конан?

Конан выпустил меч из рук. Огонь боя в его жилах сменился другим огнем.

– Завтра ночью будет самое подходящее время для дела, – хрипло прошептал он и сжал Самарру в объятиях.

Глава 20

Рано утром Конан отправил к Акебе посыльного с просьбой, чтобы туранец позаботился о торговле без его помощи. Вскоре два молодых раба Самарры перенесли Ясбет на носилках в юрту колдуньи. Когда они вошли, Самарра, покраснев, выскочила, шаря руками в поисках чего-либо, что прикрыло бы ее наготу. Рабы смотрели на Конана с затаенной ревностью.

– Конан, зачем меня сюда принесли? – почти плача, спросила Ясбет. Она по-прежнему лежала ничком на одеяле и стонала при каждом движении. – Мне больно.

– Твоя боль скоро утихнет, – ласково сказал он. – Самаррапозаботится о тебе.

Самарра приказала рабам перенести Ясбет в другую половину юрты, куда направилась и сама. Через полчаса она вернулась, на ее щеках все еще горел стыдливый румянец. Конан развалился на подушках, держа в руках кубок с вином.

– Я дала ей снотворный порошок, – сказала Самарра. – Заклинание в одну минуту сняло боль, но сейчас девушке нужен отдых и сон. Лучше, если это будет сон от порошка, чем от заклинания. Я могу хоть сейчас снять с нее усталость, но за это она рассчитается трижды когда-нибудь в будущем. Любое применение тайных сил требует расплаты.

Все время, пока говорила, Самарра стояла в дальнем от Конана конце комнаты, не зная, куда деть руки от смущения. Кивком головы киммериец подозвал ее к себе:

– Подойди, Самарра. Сядь. Не заставляй меня изображать хозяина в твоем доме.

Поколебавшись секунду, она мягко опустилась перед ним на колени.

– Да, я сказала «все». Но это не значит, что я хотела, чтобы мои собственные рабы вваливались, когда я лежу голая, опьяненная счастьем. Я уже не говорю о том, чтобы лечить женщину того мужчины, с которым я провожу эту ночь. Я как-то странно себя чувствую, вспоминая о том, что в нескольких шагах отсюда – эта девушка.

Конана удивило это смущение.

– Если она ничего не знает, то и не будет переживать, – сказал он, стягивая платье с ее полного плеча.

Самарра отвела его руку:

– Скажи, для тебя все женщины одинаковы? Провести с ней ночь, и все?

– Может быть, когда-нибудь я встречу женщину, на которой решу жениться. Возможно. А пока – я люблю всех женщин. Но ни одну из них я не обманываю, утверждая, что она значит для меня больше, чем это есть на самом деле. – И он снова попытался снять с нее платье.

– Да что ты творишь, – запротестовала Самарра. – Я уже не многим отличаюсь от той девушки, которая лежит там, за занавеской. Некоторые из моих мышц не меньше нуждаются в лечении и отдыхе, чем ее задница.

– Ну, тогда мне остается только вернуться к Акебе и остальным, – сказал Конан, поднимаясь на ноги.

– Нет! – крикнула Самарра. Сорвав с себя платье, она встала на колени и прижалась к его ногам. – Пожалуйста. Останься. Я... Я не отпущу тебя. Я удержу тебя насильно...

– Насильно? – усмехнулся он.

Женщина решительно кивнула. Смеясь, он повалил ее на подушки.

* * *
Через два часа после захода солнца Конан был готов к выходу. Напоследок он взглянул на Ясбет. Она спала, спала самым естественным сном. Конан провел пальцами по ее щеке. Ясбет улыбнулась, даже не проснувшись.

Когда он вернулся в другую часть юрты, Самарра уже оделась. Ее лицо было совершенно серьезно.

– Порошок у тебя? – спросила она. – Смотри, не потеряй.

– Здесь он, – успокоил ее Конан, похлопывая себя по поясу, на котором висел маленький кожаный мешочек с двумя свертками. В каждом из них – тщательно отмеренная горсть порошка, который должен ослабить Внутренний Круг настолько, чтобы Конан мог пройти сквозь него. Одна горсть – для входа, вторая – чтобы выйти.

– Заклинание. Ты не забыл заклинание?

– Не волнуйся. Я все помню.

Он попытался обнять ее, но колдунья отступила на шаг назад, чтобы избежать объятий. Ее лицо превратилось в неподвижную маску.

– Да помогут тебе боги, Конан. – Она сглотнула и тихо прошептала: – И всем нам.

От хорошего клинка больше проку, чем от всех богов, вместе взятых, подумал Конан, выходя в ночную темноту. Полная луна на безоблачном небе заливала бледным светом этот странный временный город. Мертвый город, как могло показаться тому, кто не был здесь днем. Ни души. Все сидят в своих юртах. Даже собаки жались поближе к войлочным стенам и при появлении Конана только поднимали голову, жалобно воя. Киммериец запахнул плащ, закрываясь от ледяного ветра. Хотя, не обманывая себя, он признал, что настоящая причина бившей его дрожи – вовсе не холодный воздух.

Акеба, Шарак и Тамур ждали его в условленном месте к востоку от стойбища... Остальные кочевники – друзья Тамура – остались в лагере, чтобы он не казался подозрительно пустым. Лошади тоже остались в лагере: цокот копыт в ночной степи мог привлечь нежелательное внимание.

Тамур нервно вгляделся в Конана и прошептал:

– Она ведь не пришла с тобой, правда?

– Нет, – сказал Конан.

Тамур с облегчением вздохнул.

– Давай-ка за дело, – поторопил компанию Конан, – Тамур, веди.

Гирканиец нерешительно повернул на восток. Акеба и Конан последовали за ним. Шарак семенил сзади, постоянно бормоча что-то о темной дороге и лезущих под ноги камнях, несмотря на то, что луна прекрасно освещала путь.

– Тамур чуть было не передумал, – тихо сказал Акеба, – до того он боится Самарры. Если бы он хоть чуть меньше ненавидел Джандара, он бы точно вскочил на коня и скакал бы до самого моря.

– Ничего, Джандара он ненавидит на полную катушку. Он приведет нас куда надо.

– Не понимаю, киммериец, – раздался ехидный голос Шарака, – как у тебя еще сил хватило на эту прогулку после суток, проведенных с этой ведьмой. Я видел ее мало и, конечно, не так близко, как ты, – тут он кашлянул, – но мне кажется, что эта женщина может вытянуть из мужчины все силы.

– Смотри под ноги, старик, – сухо ответил киммериец. – Я что-то не видел, чтобы ты читал в свитках свою судьбу на эту ночь. А вдруг тебе суждено свернуть шею?

– Митра! – буркнул Шарак, споткнувшись об очередной камень. – И все-таки – ночь, звезды, приключения... – Уткнувшись взглядом в широкую спину мрачно шагавшего Конана, старый астролог осекся. – А что до звезд... я бы и рад кое-что рассмотреть, но луна... Ничего не вижу. Она просто ослепляет меня. Я одну звезду от другой отличить не могу.

Дальше они шли молча, пока Тамур не остановился, показывая рукой на две высокие тени впереди:

– Там, это граница Внешнего Круга. Мне ближе нельзя.

Самарра рассказала Конану про эти знаки. По всему периметру Внешнего Круга были расставлены грубые каменные столбы, чуть выше человеческого роста и раза в четыре толще, чем туловище человека. Пройти за эти камни означало смерть для любого, в чьих жилах текла гирканийская кровь.

– Мне нет смысла идти с тобой, Конан, – сказал Шарак. – Глаза... Я тебе буду не столько помощником, сколько обузой. Я останусь здесь и попытаюсь выяснить по звездам наше будущее... Эй, гирканиец, – обратился он к Тамуру, – все равно тебе делать нечего. Пойдем, я научу тебя различать звезды и читать по ним.

– По крайней мере, я пойду с тобой, – сказал Акеба, но Конан покачал головой.

– Самарра сказала мне, что тот, кто пойдет со мной, – погибнет.

На самом деле, она этого не говорила, но из ее слов Конан понял, что двое или пятьдесят человек, проникнув за барьер, будут иметь не больше шансов на успех, чем один. Если не меньше.

– Ну, тогда я буду ждать тебя, киммериец. Ты наглый парень, но ты мне нравишься. Удачи тебе.

Конан хлопнул приятеля по плечу:

– Протруби за меня в небесные трубы, если окажешься там раньше меня, Акеба.

– Что? Что ты сказал?

– Разные страны – разные обычаи. У нас так говорят при прощании.

– Странный вы народ, светлоглазые варвары. Ну да ладно. Ты там тоже подуди за меня, или как это там...

Но Конан уже повернулся и зашагал вперед, вытащив из ножен свой меч. Не останавливаясь, он прошел между каменными столбами. Несколько мгновений его колотила сильная дрожь. Хорошо, что Самарра предупредила его об этом. Итак, барьер Внешнего Круга остался позади.

Нигде не было видно никакой растительности. Даже жесткой травы, ковром покрывающей степи Гиркании. Земля была голой, но лежала волнами, словно когда-то расплавилась и потекла, а затем застыла. Он уже видел такое у себя на родине после того, как одна из гор выбросила из своей вершины огонь и жидкую горячую землю. Хотя на небе не было ни облачка и ни единый порыв ветра не доносился до киммерийца, в неверном лунном свете тени вокруг него шевелились.

Будь он героем саги, он просто-напросто пошел бы на это шевеление и сразил бы своим клинком всех попрятавшихся в скалах чудовищ. Но героям саг обычно выпадает везение за десятерых. Чем они и пользуются. А Конан, видимо, один из той десятки ограбленных на везение. Ему не приходилось надеяться на удачу. Только на самого себя.

Конан все дальше углублялся в Проклятую Землю, двигаясь с ловкостью пантеры, словно пытаясь спрятаться от лишних глаз. А то, что здесь были чьи-то глаза или по крайней мере что-то, чувствующее движение, – в этом он был уверен. Странные шорохи и скрежетание доносились до его ушей. Словно острые когти царапали камень. В какой-то момент он и вправду увидел глаза – три близко посаженные, горящие красным огнем точки, уставившиеся на Конана из-за большого валуна. Киммериец ускорил шаг. Звук когтистых лап усилился, раздаваясь где-то совсем рядом. Со всех сторон слышалось посвистывание, напоминающее перелаивание гончих, загоняющих зверя.

Неожиданно наступила тишина. Вголове Конана пронеслось: или эти твари нападают молча, или что-то заставило их прекратить погоню.

А если так, то что? Что могло напугать эти порождения Проклятой Земли? Ответ пришел сам собой. Выйдя из-за очередного валуна, Конан чуть не налетел на столб-отметку границы Внутреннего Круга.

Конан облегченно вздохнул. По крайней мере, на некоторое время эти твари отстали от него. Он торопливо развязал мешочек у пояса и рассыпал светящийся в темноте порошок тонкой линией рядом со столбом. Произнеся слова заклинания, Конан увидел, как над линией появилось свечение – пятно шириной с расставленные руки человека и высотой с маркировочный столб. Внутри этого пятна барьер был ослаблен, хотя и не снят полностью. Так сказала Самарра. Сильный человек сможет выжить, пройдя сквозь него. Это тоже ее слова.

Чирканье когтей по когтям и присвистывание возобновилось. Неведомые создания явно подобрались ближе. Затаив дыхание, Конан ринулся вперед. Свист перешел в голодный вой, когда киммериец влетел в пятно света. Каждый мускул, каждый сустав скрутила дикая боль, но, затем, спиной вперед, его швырнуло во Внутренней Круг.

Обрадованно обнаружив, что скрюченные судорогой пальцы не выпустили меч, Конан встал на ноги. Ничего себе ослабленный барьер, подумал он. Врагу не пожелаешь испытать его полную силу. Ощупав пояс, Конан со вздохом облегчения обнаружил мешочек с остатками порошка на своем месте.

Свечение, отмечающее брешь в барьере, еще висело в воздухе. Но Конан знал, что ему не удастся сосчитать и до ста, как оно погаснет. Вторая порция порошка была единственным способом вновь пересечь барьер, если, конечно, не вырваться из него сейчас же. Конану стоило большого усилия воли отогнать от себя эту мысль. Повернувшись спиной к слабеющему свечению, он зашагал дальше.

Эта земля действительно была проклята: холмы рассечены зияющими трещинами, обломки скал разбросаны неведомой силой на много шагов от того места, где когда-то они составляли единое целое.

В низинах кипела и булькала какая-то жижа. Воздух пропитался вонью разложения. Над самой землей метались облачка не то пара, не то дыма, оставлявшие неприятные влажные следы на коже.

Самарра рассказала Конану, где стоял недостроенный дворец Джандара. Во что он превратился после той кошмарной ночи – не знала даже она. Но другого места для поисков ни он, ни она предложить не могли. Среди холмов Джандар приказал расчистить ровную площадку для дворца. Сейчас перед Конаном лежал последний холм. Дальше шла ровная местность. Наверное, то самое место.

Конан побежал вперед, огибая преграждающую путь гряду скатившихся с горы валунов. Еще один поворот – и киммериец остановился, опустив руки, словно признавая свое поражение. Прямо перед ним мраморные ступени вели к колоннаде полуразрушенного портика. А за колоннами, там, где должен был стоять дворец, зияла огромная яма, мерцавшая красным светом плавящихся и кипящих камней далеко внизу.

Здесь ничего не могло остаться, подумал Конан. Но должно. Самарра предсказала, что его поход в Проклятую Землю даст, по крайней мере, шанс на уничтожение Джандара. Где-то здесь должно оставаться что-то, что можно использовать против колдуна. Нужно было найти это неведомое средство.

Раскатистое рычание, раздавшееся за спиной киммерийца, заставило его развернуться, и невольное «Кром!» слетело с его губ.

Прямо перед ним стояло существо, вдвое выше человека, гниющая плоть которого исходила светящимся в темноте гноем. Единственный рубиново-красный глаз уставился на Конана. Разум, страшный, жестокий разум светился в этом глазе наравне с голодом. А длинные клыки в пасти и лапы, заканчивающиеся острыми когтями, ясно указывали на то, чем предпочитает питаться их обладатель.

Не дожидаясь нападения чудовища, Конан решил действовать сам. Замахнувшись мечом, он крикнул, словно собирался нападать. Чудовище подалось назад, чтобы встретить атаку, но Конан, проскочив мимо него, бросился к скальной гряде. Такая махина вряд ли сможет сравниться с ним в ловкости, подумал киммериец.

На бегу опустив меч в ножны, он добрался до обрыва и, не останавливаясь, начал карабкаться, цепляясь руками и ногами за малейшие выступы и впадины. Проверять их надежность было некогда. Несколько раз он чуть не сорвался, когда хрупкий камень ломался под его весом. Основательно поломав ногти и ободрав колени, Конан все-таки выбрался на гребень обрыва, перевалился через него и упал, тяжело дыша. Никогда ему еще не приходилось так быстро карабкаться по скалам.

Покрытая слизью когтистая лапа впилась в камни рядом с головой киммерийца. Проклиная всех и вся, Конан перекатился на другой бок и вскочил, выставив вперед меч. Светящееся чудовище, подтянувшись, выставило над краем обрыва голову. Увидев человека, оно, вместо того чтобы ухватиться покрепче за камни, взмахнуло свободной лапой, пытаясь зацепить Конана когтями. Закаленный клинок обрушился на держащуюся за землю лапу. Искалеченное чудовище полетело вниз, издавая адские стоны. Казалось, скалы вздрогнули, когда оно всем телом рухнуло на камни у подножия обрыва.

Когтистая лапа так и осталась лежать там, где была отрублена. Светящийся зловонный гной вылетал из нее как кровь. Концом меча Конан поддел ее и сбросил в булькающую мглу вниз.

Даже сквозь облака пара Конану было хорошо видно то, что осталось от дворца Джандара. С высоты открывался жутковатый вид на полуразрушенный портик на фоне красного свечения из провала за ним. Нет, здесь искать было нечего. Развернувшись, киммериец отправился вниз по более-менее пологому склону, перепрыгивая через трещины и огибая разбросанные осколки скал.

Вдруг за его спиной раздался звук осыпающихся камней. С мечом наготове, Конан внимательно посмотрел в ту сторону. В этой мгле ничего не стоило, не заметив, слишком близко подпустить к себе какое-нибудь маленькое, но опасное создание. Глухой удар, как от падения тяжелого тела, донесся из тумана примерно с той же стороны, но уже ближе. Нет, настойчиво успокаивал себя Конан, он не мог пропустить незамеченным какое-нибудь крупное существо...

В этот момент из тумана на него бросилось то самое одноглазое чудовище, занеся для удара и здоровую когтистую лапу, и обрубленную культю.

Конан сделал шаг назад и почувствовал, как его нога повисла в пустоте. Лишь изогнувшись, как огромная кошка, он сумел ухватиться руками за камни и избежать падения в глубокую трещину. Теперь ему ничего не оставалось, кроме как броситься под ноги нападающему чудовищу. Одноглазое создание слишком разогналось, чтобы остановиться так быстро. Конан хотел ударить его мечом снизу, но чудовище подпрыгнуло и одним прыжком оказалось почти на другой стороне трещины. Не удержавшись на ее кромке одной здоровой лапой, оно полетело вниз, рыча от злости и боли.

Конан быстро отскочил от края пропасти и замер, прислушиваясь. Рычание зверя стихло. Наступила тишина, которая больше всего пугала Конана. Он понимал, что чудовище вряд ли оставило свою затею поужинать непрошеным гостем. А то, что такое падение ему нипочем, – в этом киммериец уже мог убедиться раньше.

В подтверждение его худших опасений из трещины раздались звуки крошащегося камня. Киммериец прикинул, что, находясь выше, он получал некоторое преимущество над противником. Но вдруг его осенило. В конце концов, он пришел сюда не для того, чтобы воевать с этим уродом. Развернувшись, Конан бросился вниз по склону, на ходу соображая, что большое расстояние от того места, где чудовище вылезет из трещины, может стать хорошим прикрытием. По крайней мере, не обнаружив противника, зверь, может быть, направится на поиски более доступной добычи. В какой-то момент киммериец с раздражением вспомнил древние саги. Будь у него хоть десятая часть того везения, которое выпадало этим трижды проклятым героям этих мерзких сказочек, – чудовище сейчас отправилось бы спокойно вверх по склону, а Конан занялся бы своим делом внизу.

Именно снизу-то и донеслись до его ушей уже знакомые звуки: царапанье когтей по камням и глухое рычание. Черный Эрлик! Окажись сейчас с Конаном рядом кое-кто из древних легендарных героев – киммериец, не задумываясь, отправил бы их в пасть чудовищу не только чтобы выиграть время, но и чтобы посмотреть, как эти везунчики докажут свою силу там, где нет ни капли удачи.

Столь отвлеченные размышления не помешали Конану делать то, что было для него единственно возможным в этой ситуации, – бежать изо всех сил. Пробегая мимо очередного нагромождения камней, киммериец, чтобы удержать равновесие, оперся на миг на один из них и почувствовал, что этот обломок скалы покачнулся под его весом.

Присмотревшись, киммериец понял, что этот камень, размером больше человеческого роста и намного больше в обхвате, стоит довольно неустойчиво на краю уступа. Что ж, если повезет, эта штука сможет дать ему большую передышку, чтобы оторваться от чудовища, которое, кстати, не замедлило появиться. Красный горящий глаз мелькнул в тумане шагах в пятидесяти от киммерийца. Это существо двигалось со скоростью и ловкостью горного льва. Сорок шагов. Конан, удостоверившись, что его заметили, шагнул за камень. Тридцать. Киммериец навалился на камень плечом. Тот нагнулся и встал как вкопанный. Двадцать пять шагов. Конан уперся всем корпусом, напряглись могучие мышцы. Двадцать. Конан развернулся и уперся в камень спиной и нажал, вкладывая в это усилие работу всех мышц от ног до шеи. Пятнадцать шагов. Десять. Стало явственно слышно раздававшееся из пасти чудовища хриплое рычание. Вдруг камень покачнулся, застыл на мгновение – и покатился вниз.

Конан успел развернуться и увидеть, как камень подпрыгнул на одной из неровностей склона, с лету угодил прямо в грудь чудовищу и, не останавливаясь, потащил его вниз, к подножию гряды.

Не дожидаясь, чем все это кончится, Конан рванулся вдоль склона к барьеру Внутреннего Круга. Нет, он пока что не собирался выходить за границу, но и не верил, что обрушившаяся на чудовище махина камня убьет это страшное создание. После того, что он наблюдал, Конан не поверил бы в смерть одноглазого чудовища, пока сам не увидел бы его мертвым. Просто киммериец вспомнил, что там, за барьером, неведомые охотники побаивались приближаться к смертельной границе. Может быть, и с этой стороны чудовище не рискнет продолжать охоту у самого барьера.

Конан несся, как пантера, сквозь зловонную мглу, перепрыгивая камни и трещины, перелезая через обломки скал, огибая взрывающиеся фонтанами гейзеров небольшие озера. Впереди в лунном свете показались столбы, обозначающие границу Внутреннего Круга.

Вдруг в полной тишине на киммерийца из тумана прыгнуло одноглазое чудовище. Честно говоря, киммериец рассчитывал на то, что оно дольше будет вылезать из-под навалившейся на него тяжести. Отчаянным броском Конану удалось увернуться от когтистой лапы, лишь в клочья разорвавшей его тунику и оставившей четыре кровавые полосы на его груди. Выхватив меч, киммериец выставил его вперед, готовясь встретить ударом возвышающееся над ним, словно башня, создание.

Чудовище остановилось, злобно рыча и косясь на поблескивающую в лунном свете сталь. Оно хорошо запомнило эту длинную блестящую штуку, отхватившую ему лапу одним ударом.

Кровь сильно текла из глубоких порезов на груди Конана. Но не это беспокоило его в этот момент, и даже не оскалившаяся на него пасть со страшными клыками. Пошарив свободной рукой на поясе, Конан чуть не задохнулся. Мешочка с порошком не было. Его сорвали эти проклятые когти-кинжалы, когда чудовищу удалось дотянуться до Конана. Вместе с пропавшим мешочком исчезла и всякая надежда вырваться за пределы этого страшного места. С этой мыслью глаза киммерийца непроизвольно повернулись в сторону столбов, обозначавших границу Внутреннего Круга, и... там, у подножия одного из этих каменных монолитов, лежал мешочек, а в нем – и надежда на спасение.

Медленно, не спуская с чудовища глаз и не отводя ни на миг клинок, Конан начал боком заходить к столбу. Чудовище внимательно следило за движениями человека, и вдруг разум сверкнул в кроваво-красном глазе: увидев мешочек, мерзкое создание, видимо, сообразило, насколько важна эта штука для его противника. Склизкое, светящееся тело одним прыжком встало над мешочком, чуть не касаясь спиной невидимой границы. На его оскаленной морде появилось что-то напоминающее издевательскую усмешку.

Вот тебе и зверюшка, боящаяся барьера, подумал Конан. Если так дело пойдет, то эта смышленая тварь ни за что не отдаст ему мешок, не говоря уже о том, чтобы дать время на насыпание порошка и чтение заклинаний. Похоже, Эрлик уже накинул Плащ Вечной Ночи над киммерийцем, но тот вовсе не собирался принять смерть без сопротивления.

– Кром! – крикнул Конан, бросаясь вперед. – Кром и сталь!

Оскалившись и расставив лапы, чудовище бросилось ему навстречу. Однако Конан вовсе не торопился испытать на себе силу таких объятий. В последний момент он резко нагнулся, полоснув концом меча по животу противника. Когтистая лапа зацепила лишь край плаща. На мгновение киммериец оторвался от земли, но ткань с треском разорвалась, и он, оставив большую часть своего наряда на когтях чудовища, покатился по земле.

Вскочив, Конан подхватил лежавший у столба мешочек и изо всех сил понесся вдоль линии барьера. Услышав сзади тяжелые шаги, он обернулся и заметил занесенную над его головой тяжелую когтистую лапу. Меч описал в воздухе дугу, и три пальца с длинными когтями упали на землю. Но это не остановило падение изуродованной лапы. Сильный удар сбил Конана с ног.

Затем он оказался в железных тисках сжавшихся вокруг него лап чудовища, которые тащили его к оскаленной пасти. Лишь рука, державшая меч, оставалась свободной от этой хватки. Размахнувшись изо всех сил, Конан вонзил свой клинок прямо между двух рядов страшных зубов, чувствуя, как острие вспарывает мясо, рассекает кость и выходит из затылка чудовищного создания.

Чудовище застонало и вцепилось зубами в клинок, словно стараясь перекусить это препятствие, отделявшее его от столь тяжело доставшейся добычи. Тошнотворная вонь, шедшая из пасти, ударила в ноздри киммерийца. Он попытался повернуть меч в пасти. Чудовище снова взвыло, но не ослабило своей кандальной хватки. Конан понял, что еще чуть-чуть – и оно сломает ему спину. Он уже не чувствовал ни ног, ни зажатой в тиски руки. Он даже не знал, остался ли в его кулаке мешочек с порошком – надежда выбраться из Проклятой Земли. Все, что он мог сделать, – это вкладывать последние силы в то, чтобы удержать оскаленную пасть, не дать ей впиться в него, перегрызть горло или откусить голову.

Вдруг за спиной чудовища Конан заметил один из каменных столбов-меток. В своей схватке они все ближе подходили к барьеру. Ближе. Еще ближе. Что ж, мелькнуло в голове киммерийца, по крайней мере, я умру с мечом в руке и не один. Что-то вроде удивления отразилось на искаженной злобой и болью морде чудовища, когда из груди Конана вырвался злорадный смех. Одноглазое создание неуверенно сделало еще один шаг назад...

Боль пронзила тело киммерийца. Боль, какую он не испытывал еще никогда в жизни. Словно кожу оторвали от мяса, мясо от костей, перемололи кости в порошок, а затем бросили все в яму с кипящим металлом... Этот дьявольский круг повторился еще раз, затем еще, каждый раз – сильнее, чем в предыдущий, и вдруг...

Конан пришел в себя и увидел, что стоит на четвереньках, а все силы измученного тела уходят на то, чтобы не рухнуть на землю ничком. Сквозь кровавый туман в глазах он рассмотрел, что по-прежнему сжимает в руке мешочек с порошком. В голове вертелась мысль, что ему еще придется воспользоваться им, чтобы выбраться из Внутреннего Круга. Интересно, как же он смог пережить прикосновение к барьеру? Но над всеми этими размышлениями нависла другая, главная в эту секунду мысль: встать на ноги и встретить следующую атаку чудовища. Меч лежал прямо перед Конаном. Протянув руку, он взялся за обмотанную кожей рукоятку и чуть не выронил меч: кожа была покрыта трещинами и обуглена. Меч еще не успел остыть.

Вдруг уши киммерийца наполнились звуками. Они метались в его голове, как раскаты грома, и киммериец понял, что это слух вернулся к нему, а до этого он ничего не слышал. Пошатываясь, он поднялся на ноги и осмотрелся...

Чудовище лежало поперек барьера. Его мертвое, почти обугленное тело все еще вздрагивало, когда очередная молния, вспышка неведомой силы, пронзала его.

Конан ухмыльнулся, но тотчас же с ужасом уставился на барьер. Не может быть, нет... Но совершенно точно – он больше не был во Внутреннем Круге. Как он сумел выжить, пересекая барьер? Может быть, огромная жизненная сила чудовища притянула к себе большую часть убийственной энергии? В конце концов, это уже не имело значения. Важно было то, что у него оставалась лишь одна порция чудодейственного порошка. Войди он внутрь еще раз – и ему уже никогда не вернуться.

Молча он повернулся спиной ко все еще дергающемуся телу чудовища и зашагал прочь от Внутреннего Круга. Болело все тело, черная пелена застилала готовые выскочить из орбит глаза. Но самое главное – все эти мучения напрасно. Он так и не нашел того, что искал.

Глава 21

Акеба, Шарак и Тамур сидели, греясь у слабого костерка, когда Конан вышел из темноты, вытирая лезвие меча тем, что осталось от плаща. Киммериец швырнул окровавленную тряпку в огонь, от которого сразу же потянулся густой зловонный дым.

Сидевшие у костра вскочили, и Шарак зашмыгал носом:

– Ну и ну! Что это за вонь, Эрлик тебя побери?

Конан вложил меч в ножны и сказал:

– Нам нужно вернуться к юртам. Ненадолго. Я хочу попросить помощи Самарры, чтобы снова попасть во Внутренний Круг.

– Значит, ты ничего не нашел. – Акеба внимательно посмотрел на запекшуюся на груди Конана кровь, на его рваную тунику и с сомнением спросил: – А ты уверен, что тебе нужно туда возвращаться? Что там с тобой было?

– Нет! – раздался взволнованный крик Тамура. – Это табу! Нельзя рассказывать о том, что происходит за барьером.

– Чушь, – возразил Шарак. – Что случится, если мы всего лишь послушаем рассказ Конана?

Но киммериец явно не собирался тратить время на разговоры. Половина ночи уже прошла. Коротко бросив: «Пошли», он зашагал к юртам. Остальные, закидав костер землей, последовали за ним.

Когда они подошли к юрте Самарры, Конан знаком приказал своим спутникам подождать и вошел внутрь один.

Полная темнота, царившая в юрте, удивила его. Ни единого светильника. Уголь в жаровне покрылся слоем серого пепла. Странно, подумал киммериец, Самарра наверняка не уснула бы, дожидаясь его возвращения. Помимо темноты, не менее странной казалась и тишина в юрте. Мертвая тишина, не допускавшая даже намека на жизнь... Меч Конана словно сам собой вылетел из ножен.

Киммрриец пошел вперед по коврам и подушкам. Неожиданно его ноги споткнулись о что-то более тяжелое, чем подушка. С замиранием сердца он нагнулся. Его пальцы нащупали в темноте женское тело, холодное как лед.

– Конан, берегись! – раздался у входа крик Акебы.

Конан, сжавшись в комок, перекатился через спину, опрокинув какую-то железную штуковину, и вскочил с мечом наготове, выискивая глазами невидимого противника. В тот миг, когда он заметил тень, которая могла оказаться человеком, что-то со свистом пронеслось от входа и воткнулось в черную фигуру. Таинственная тень застыла неподвижно, а затем рухнула на пол с тяжелым глухим ударом.

– Это человек, – сам не веря себе, сказал Акеба, – по крайней мере, я так думаю... Но человек не падает с таким звуком.

Конан пошарил вокруг и нашел то, что опрокинул в момент броска. Это была лампа, масло из которой еще не успело вытечь. Вытащив из мешочка на поясе трут и кремень, киммериец высек искру и зажег лампу. Дрожащий огонек осветил лежащее тело.

Самарра лежала на спине, ее открытые глаза смотрели в потолок юрты.

– Она знала, – негромко сказал Конан. – Она говорила, что много людей погибнет, если я пойду в Проклятую Землю.

Со вздохом он перенес лампу ко второму, столь странно упавшему телу. Стрела Акебы торчала из горла желтокожего человека в черном. Его миндалевидные глаза были широко раскрыты – он так и не поверил в возможность того, что с ним произошло. Конан потыкал труп острием меча и удивленно уставился на него: тело было твердым как камень.

– Ну что ж, по крайней мере, ты отомстил за Зорель, – сказал Конан.

– Нет, это не он. Хотя и очень похож. Но я до самой смерти буду помнить лицо человека, который убил мою дочь. Нет, это не он.

Конан снова повернул лампу к Самарре.

– Я мог бы спасти ее, – прошептал он, – если бы она сказала мне... Ясбет!

Киммериец бросился в другую половину юрты. Там среди оборванных занавесей и раскиданных подушек вперемешку лежали остывшие тела рабов и рабынь. Ни на одном из трупов не было видно ран, но лица всех погибших застыли, искаженные ужасом. Ясбет нигде не было видно.

«Многие погибнут...» – вспомнились Конану слова Самарры. Если она так хорошо видела, как расходятся десятки и сотни линий будущего, то почему же не выбрала какую-нибудь другую?

– Джандар послал в погоню за нами не только этого, – сказал киммериец, вернувшись к Акебе и ткнув мечом в сторону тела кхитайца. – Ясбет исчезла, а остальные мертвы. Все.

Тут в юрту просунул голову Тамур.

– Там какое-то волнение, – начал он. В этот момент его взгляд остановился на лежащем в пятне света теле Самарры. – Кааван, Единый Отец, спаси нас! Так вот почему... Нас четвертуют, сдерут кожу, разрежут на куски...

– Что ты мелешь? – остановил его Конан. – Что случилось?

– Около юрт других шаманов собираются люди. Хотя никто обычно не выходит за порог ночью так близко от Проклятой Земли.

Акеба буркнул:

– Наверное, шаманы почувствовали смерть одного из своих.

– Но вовсе нет смысла предоставлять им возможность застукать нас рядом с трупами, – сказал Конан, гася лампу и направляясь в полной темноте к выходу.

Снаружи стоял Шарак, опершись на свой посох и напряженно вглядываясь в приближающиеся к юрте Самарры огоньки факелов. Он даже подпрыгнул, когда Конан прикоснулся к его плечу.

– Если мы собираемся возвращаться в Проклятую Землю, то лучше поторопиться. Я думаю, что эта компания не будет рада, застав нас разгуливающими по их лагерю.

– Ясбет исчезла, – тихо сказал ему Конан. – Ее похитили или убили. Самарра мертва.

Конан отвернулся, и Шарак быстро засеменил за ним.

Как четыре тени, они бесшумно шли к своему лагерю, по возможности стараясь не обращать внимания на шум и крики за их спинами. Вдруг от юрт донесся яростный крик сотен глоток. Акеба поравнялся с Конаном и сказал:

– Они обнаружили ее. Но это еще не значит, что они обвинят в этом нас.

– Мы тут чужаки, – невесело усмехнулся Конан. – Что бы сделали твои солдаты, если бы нашли мертвой принцессу Аграпура, а рядом – лагерь чужеземцев?

Туранец только процедил сквозь зубы:

– Да пошлет нам Митра время, чтобы добраться до лошадей.

Не говоря больше ни слова, все четверо перешли на бег. Конан и Акеба покрывали дистанцию огромными шагами. Тамур почти семенил ногами, но двигался с не меньшей скоростью. Даже Шарак умудрялся не отставать, находя при этом силы, чтобы пожаловаться на возраст.

– Подъем, – крикнул Тамур, добежав до почти погасших костров их лагеря. – Быстро по коням!

Кочевники повыскакивали, одетые и обутые, из-под одеял и, держа оружие наготове, уставились на Тамура.

– Надо сматываться! Мы теперь – вне закона! – крикнул он, затем повернулся к Конану и покачал головой: – Нам не уйти. У нас тут хилые клячи с побережья. А у тех, кто бросится в погоню, – боевые кони. Наши лошади не выдержат скачки и сдохнут до рассвета, а их скакуны смогут почти без остановок проделать весь путь к морю.

– Вьючные лошади, – сказал Конан, – они могут выдержать человека?

Тамур кивнул:

– Но ведь у нас хватает верховых лошадей.

– Подожди, а что, если в тот момент, когда наши кони совсем замучаются, мы сменим их на других, пусть и усталых от скачки, но проделавших путь не под седлом? А когда и эти... – Он вопросительно посмотрел на Тамура.

Конан слышал об этом способе в одном из трактиров. А трактирные байки – это вовсе не обязательно полная чушь, но все же лучше не доверять им без проверки.

– А что... – протянул Тамур, – может, и сработает. Точно! Кааван – Единый Отец! Это должно сработать.

Акеба кивнул:

– Я уже думал об этом. Наши так иногда делали в войне на южной границе.

Но тут вмешался Шарак:

– А товары? Их что, придется оставить?

– Ты что, хочешь погибнуть ради них? – оборвал его Конан и бросился распутывать стреноженных лошадей. Все остальные последовали его примеру. Шарак – последним, не торопясь и ворча себе что-то под нос.

Кочевники не стали терять времени на обсуждение предложения Конана, а вскочили на своих лошадей, взяв свободных на повод.

В какой-то момент Конан вспомнил о золоте, потраченном на товар, о прибыли и, зло сплюнув, послал свою лошадь галопом. Смерть шла за ним по пятам.

* * *
Когда их отряд выбрался на песок прибрежных дюн, запасных лошадей уже не было. Более того, на некоторых животных сидело по два всадника. Взмыленные животные растянулись длинной цепочкой, но никто не понукал их, боясь, что его лошадь может рухнуть и больше не подняться. Путь, занявший два дня в первый раз, сейчас был проделан меньше чем за день.

Впереди послышался шум волн.

– Как ты думаешь, – спросил Конан у Акебы, – на сколько они отстали от нас?

– На пару часов, может меньше.

– Но зато они не загнали лошадей, – добавил Тамур. – Наши скоро передохнут, а их скакуны будут еще в форме, когда нас наконец настигнут.

– Никого они не настигнут, – ухмыльнулся Конан. – Мы уже почти добрались до корабля...

Его смех и недоговоренная фраза повисли в воздухе, когда, забравшись на гребень дюны, киммериец увидел берег и море. Пляж был пуст.

Лишь следы костров подтверждали, что путники вышли к тому самому месту. Далеко, почти на горизонте, виднелось небольшое треугольное пятнышко – скорее всего парус «Танцующей в волнах».

– Никогда я не доверял этому борову – Мухтару, – зло сказал Акеба. – Слушай, Конан. Наши лошади свое уже отыграли. Мы выглядим не многим лучше. Конечно, этот вонючий песок – не самое подходящее место для смерти. Да и где оно – подходящее-то местечко? Не пора ли подумать, как забрать с собой побольше врагов, отправляясь в последний путь. Что скажешь, киммериец?

Конан, погруженный в свои мысли, ничего не ответил. Что же это такое получается? Проделать такой путь, потратить столько сил – и результат? Самарра мертва, Ясбет похищена людьми Джандара. Даже в мелочах боги отвернулись от него. Наторгованное добро пришлось оставить. А ведь за него Конан заплатил сотню золотых монет, нелегко, кстати, доставшихся ему: ценой убийства друга, пусть и заколдованного злым колдуном. От золота остались две монеты, позвякивавшие на поясе вместе с огнивом, точильным камнем, порошком Самарры и ломтем вяленого мяса. И ко всему прочему – такое невезение. Опоздать на каких-то полчаса. Конечно, денег на обратный путь нет. Но убедить Мухтара, приставив ему нож к горлу, было бы не самой большой трудностью.

– Ты что, не слушаешь? – Акеба потряс его за плечо. – Я думаю, лучше вернуться по нашим же следам и спрятаться в дюнах. Застанем их врасплох, и, думаю, последний счет будет в нашу пользу.

Со стороны гирканийцев послышался недовольный ропот.

Конан по-прежнему молчал.

Ясбет похищена людьми Джандара. Внутренний голос подсказывал киммерийцу, что в этом скрыт какой-то смысл, что-то важное.

– Умрем как мужчины, а не как жуки, разорванные муравьями на части! – продолжал настаивать Акеба, косясь на кочевников. Некоторые из них выражали одобрение, но многие явно были не в восторге от такого предложения и поглядывали в сторону преследователей, хотя и молча.

Туранец презрительно прищурился:

– Если вы мужчины, то не должны умереть безропотно, не унеся с собой жизни врага...

– Мы одной с ними крови, – глухо сказал Тамур.

Акеба просто взорвался:

– Митра! Я что-то не припомню, чтобы разговоры об общей крови остановили кинжал гирканийца, перерезающий горло соплеменнику. Да ты сам что нам наобещал: нас четвертуют, сдерут кожу, яйца вырвут, еще черт знает что! Чего ты боишься? Хуже нам не будет!

Тамур тоже перешел на крик:

– Пойми ты, мы теперь вне закона. Обычаи нашего народа больше не защищают нас. И если мы убьем хоть одного из тех, кого шаманы снарядили в погоню, то наши души навеки обречены маяться, не обретя покоя.

– Но ведь ни ты, ни твои друзья не убивали Самарру! – запротестовал Акеба. – И уж ваш бог точно знает это. Конан, поговори сам с этим придурком!

Но киммериец просто не замечал ничего вокруг. Слабый луч надежды вдруг забрезжил перед его внутренним взором.

– Мы хотим предстать перед Единым Отцом, не нарушив закона! – крикнул Тамур.

– Эрлик побери ваши законы! Когда вам было нужно, вы решились нарушить запреты шаманов и поклялись отомстить Джандару! А теперь вы просто собираетесь сдаться. Трусливые псы! Бабы, умоляющие о легкой смерти!

Тамур напрягся, его рука потянулась к ятагану.

– Кааван признает месть. А вы – туранцы, чьи женщины ослабили кровь вашего племени, рожая от мужчин разных народов, – вы уже не способны понять этого благородного чувства. И я не собираюсь долго объясняться с тобой!

Клинки вылетели из ножен, но были перехвачены на лету сильными руками Конана.

– Спокойно! – сказал он. – Мы поживем на корабле.

Акеба удивленно воззрился на киммерийца. Гирканийцы неуверенно топтались на месте, понимая, что им ничего хорошего не сулил бой с обезумевшим синеглазым великаном. Шарак, покосившись на едва видную «Танцующую в волнах», негромко уточнил:

– Ты полагаешь, мы сможем превратиться в рыб?

– Галера! – крикнул Конан, приходя в ярость оттого, что остальные никак не могли сообразить, о чем идет речь. – Ну, насколько раньше нас люди Джандара выехали из лагеря? Наверняка, не видя погони, они не гнали лошадей так, как мы. Их галера наверняка так и ждет их. Вот мы ею и воспользуемся.

– Я и ломаного медяка не поставлю на это дело, – сказал Акеба. – Скорее всего, галера давно уже вышла в море.

– Ты можешь предложить что-нибудь лучшее? Оставаться здесь, например? – сухо спросил его Конан.

Акеба с сомнением пожал плечами.

Гирканийцы, пожалуй, больше были озабочены своей злобой на туранца. Шарак тоже замер в размышлениях. Конан помолчал и добавил:

– Я не собираюсь сидеть тут и ждать, пока меня прирежут. А вы делайте что хотите. – Повернув коня на юг, он пришпорил его.

Не проехал он и сотни шагов, как Шарак нагнал его, подбадривая свою клячу ударами посоха. С бесстрашным выражением лица он заметил:

– Миленькое приключение. Слушай, а пленных на галере брать будем? Я слышал, что герои в сагах никогда не берут пленных.

Акеба присоединился к ним, пустив своего коня неким подобием галопа.

– Знаешь, киммериец, деньги – дело серьезное. Я уже сказал, что не поставлю на это дело ни гроша. А такой пустяк, как моя жизнь, – пожалуйста. Тем более, что есть шанс чуть продлить ее.

Конан улыбнулся.

За их спинами послышался шум копыт нескольких лошадей. Киммериец не обернулся, чтобы посмотреть, многие ли из кочевников последовали за ними. Один или все – это не важно. Хватит. Должно хватить. Сам удивляясь своей уверенности, Конан повел их на юг.

Глава 22

За первым же холмом одна из лошадей рухнула на колени, а затем завалилась на бок. Еще одна свалилась замертво, прежде чем первая скрылась из виду. Конан поморщился, когда еще один гирканиец пересел на круп лошади к другому. Они и так уже двигались медленнее, чем пешком.

Конечно, сохранить силы перед встречей с командой галеры или людьми Джандара было важно. Но время! Нужно добраться до галеры раньше, чем к ней вернутся похитители Ясбет. По крайней мере раньше, чем галера выйдет в море или чем их догонят разъяренные преследователи. Гирканийцам ничего не стоит найти беглецов: следы лошадиных копыт четко отпечатывались в песке.

Все хорошенько прикинув, Конан слез с коня и пошел пешком. Остальные молча смотрели ему вслед. Конан даже не обернулся. Пусть делают что хотят. У него не было времени убеждать кого бы то ни было.

Местами прибрежные камни так преграждали путь, что человек намного легче преодолевал их, чем измученные лошади. Конан вскоре потерял из виду своих спутников.

Вдруг позади послышалось тяжелое дыхание и недовольная ругань. Задыхаясь, Шарак нагнал киммерийца и пошел рядом с ним. Вдвоем они продолжили путь, проваливаясь глубоко в песок, ступая на камни, которые так и норовили перевернуться и опрокинуть путника в утыканные острыми шипами кусты. Приходилось карабкаться то вверх, то вниз по склонам холмов, обрамлявших каждый заливчик или бухту, врезавшуюся в берег. Чтобы продвинуться на сто шагов вперед, приходилось делать пятьсот, а то и тысячу шагов почти по вертикальным склонам. Лошади были бы здесь абсолютно бесполезны.

Конан не мог бы позволить себе идти чуть дальше от линии берега, там, гдехолмы переходили в равнину. Так можно было пропустить галеру, стоявшую на якоре в каком-нибудь из крохотных заливов. Киммериец не хотел допустить даже мысли о том, что галера уже вышла в море.

Треск кустов за спиной вывел Конана из состояния задумчивости. Он выхватил меч и чертыхнулся, увидев вылезающего из зарослей Акебу, лицо которого было залито потом и забрызгано грязью.

– Еще две лошади сдохли, – сказал туранец без долгих предисловий, – еще одна вот-вот упадет. Тамур идет по моим следам. Если можно, задержитесь чуть-чуть, чтобы он мог нас нагнать. Когда я спешился, остальные гирканийцы обсуждали, как им поступить. Но я думаю, что все они вот-вот присоединятся к нам.

– Нет времени ждать, – бросил Конан, убирая меч в ножны.

У Шарака не хватило дыхания, чтобы вставить хоть слово, и он молча последовал за киммерийцем. Постояв немного, Акеба последовал его примеру.

Три человека, думал Конан. Всего трое. Это если считать с Тамуром. Шарак ведь не боец. Ну, три с половиной. Тамур наверняка догонит. А на его приятелей особенно рассчитывать не приходится.

В тот момент, когда Тамур догнал их, выдирая колючки, впившиеся в его руки и ноги, и ругаясь так, что у галерного матроса волосы встали бы дыбом, первые крупные капли дождя упали на плечи Конану. Киммериец удивленно уставился на низкие, зловещие тучи, повисшие над ним. До этого он был так занят тем, что происходило на земле, что даже ни разу не взглянул на небо.

Ветер быстро крепчал, заставляя гнуться кусты, завывая все сильнее и сильнее. Дождь превратился в сильный ливень, смешанный с поднятой ветром пылью и грязью.

Тамур крикнул почти на ухо Конану:

– Это – гнев Каавана! Мы должны спрятаться и молиться.

– Это всего лишь шторм! – крикнул в ответ киммериец. – Мы и похуже попадали. Помнишь, на корабле?

– Нет. Это не обычный шторм. Это гнев Каавана, – казалось, гирканийца покинуло всякое мужество. – Когда он налетает – люди гибнут. Лошадей поднимает в воздух. Целые юрты уносит далеко-далеко. Иногда их так и не находят. Нет, мы должны спрятаться, чтобы выжить. Спрятаться и молить Каавана о милости!

Ветер и вправду стал невыносимым. Казалось, что все кусты вокруг собрались перелететь куда-нибудь в другое место. Капли дождя били по лицу, словно камни из рогатки.

Акеба, поддерживая Шарака, прокричал:

– Киммериец, надо где-то переждать бурю! Старик не выдержит, если мы не найдем места чуть потише. Смотри, он ведь уже и на ногах не стоит.

Оттолкнув туранца, астролог встал прямо, опираясь на свой посох. Ветер хлестал его, развевая седые волосы.

– Если ты, солдат, уже не можешь идти дальше, то так и скажи. А я еще устою на ногах!

Конан жалостливо посмотрел на старика. Пожалуй, лишь посох и поддерживал его в вертикальном положении. Да и остальные выглядели не намного лучше.

– Сколько твоих людей пошли за нами, Тамур? – спросил киммериец. – Найдут они нас, если мы подождем?

– Пошли все, – ответил Тамур. – Но гирканийцы с места не сдвинутся, когда гневается Кааван. Это смерть, киммериец.

– Но люди Джандара – не гирканийцы. Они будут продолжать путь. Надо успеть добраться до галеры, пока буря не дает ей выйти в море. Если вы не пойдете со мной, я пойду один.

Повисла пауза, прерываемая лишь завываниями ветра. Наконец Акеба произнес:

– Опоздай мы на эту галеру – и мне, пожалуй, уже никогда не добраться до Джандара.

Плечи Тамура поднялись и опустились в глубоком вздохе, неслышном в шуме бури.

– Я даже поставил себя вне закона, чтобы отомстить Баальшаму. Что ж, Кааван признает месть.

Шарак молча повернулся на юг и пошел, тяжело опираясь на посох.

Конан и Акеба бросились за ним и подхватили его под руки, не обращая внимания на протесты старика. Так втроем они и пошли вперед, с трудом преодолевая ветер.

Шторм яростно терзал побережье. Толстые деревья и цепко держащиеся за землю кусты скрипели и гнулись. Все звуки слились в единый, совершенно чудовищный гул. Было невозможно расслышать не то что чьи-то слова, но даже собственные мысли.

Из-за этого шума Конан был вынужден чаще оглядываться назад, чтобы не дать преследователям подкрасться незаметно. Хоть Тамур и клялся, что ни один гирканиец шага не сделает в то время, когда гневается Кааван, но по своему опыту киммериец знал, что люди предпочитают делать то, что считают нужным, оставляя богам впоследствии подсчитывать их добрые дела и прегрешения.

Так и произошло. Вскоре их компания пополнилась одним из людей Тамура, затем двумя. Затем еще двумя. Насквозь промокшие, перемазанные с ног до головы, они с радостным удивлением смотрели друг на друга и на троих чужеземцев.

Что заставило их тронуться в путь в такую бурю? Желание отомстить Джандару, страх перед преследователями или боязнь встретить гнев Каавана в одиночестве? Конану не было до этого дела. Чем их больше, тем лучше. Больше шансов спасти Ясбет и захватить галеру. С застывшим, каменным лицом киммериец шел вперед, буквально продираясь сквозь ливень и ветер.

Когда горстка смельчаков, обдирая ногти, карабкалась по склону очередного утеса, ветер неожиданно стих. Прекратился и дождь. Тучи все так же зловеще закрывали небо, огромные штормовые волны обрушивались на берег, но по сравнению с грохотом бури в мире воцарилась полная тишина.

– Ну, что я говорил, – крикнул Конан тем, кто карабкался вслед за ним. – Буря кончилась, а мы живы. Даже гнев богов бессилен остановить нас.

Несмотря на дикую усталость, он начал двигаться еще быстрее. После шторма галера сразу же выйдет в море. Тамур крикнул что-то ему вслед, но киммериец ни на миг не замедлил движения, чтобы оглянуться. Выбравшись на гребень утеса, он едва удержал крик радости. Прямо под ним, на узкой полосе прибрежного песка, лежала наполовину вытащенная на него галера. Конан немедленно упал на живот, чтобы не показываться на глаза тем, кто на галере, и подполз к краю обрывистого склона утеса.

Обе мачты галеры лежали, плотно привязанные, вдоль палубы. Два дополнительных якоря были заведены в дюны, чтобы не дать волнам снести судно. Видимо, большего экипаж сделать не успел, когда шторм неожиданно обрушился на них. Обгорелые доски на корме корабля и закопченные реи напоминали о пережитом пожаре.

Постепенно рядом с Конаном выстроилась цепочка лежащих на краю обрыва людей, внимательно рассматривающих судно внизу.

– Чтоб меня сожгли на Девятом Небе Зандру, киммериец, – вздохнул Акеба. – Но ты опять оказался прав. Галера и кончившийся шторм. Все, как ты говорил.

– Гнев Каавана еще не излит, – вмешался Тамур. – Именно это я и кричал тебе.

Конан перекатился на бок и покрутил пальцем у виска, будучи уверенным, что от страха перед бурей кочевник повредился в уме:

– Слушай, ведь нет ни ветра, ни дождя. Шторм на море кончается. Что ты привязался со своим Кааваном и его гневом?

– Ты ничего не понимаешь, чужеземец. Это время называется Милостью Каавана. Оно дается, чтобы помолиться перед смертью. Скоро снова пойдет дождь, так же неожиданно, как и прекратился. Задует ветер. Только на этот раз он придет с другой стороны. Шаманы говорят...

– Пошли твои шаманы... – буркнул Акеба.

Кочевники вздрогнули, но все были настолько измучены, что дальше ругательств дело не пошло. Не обращая на них внимания, Акеба продолжил:

– Если Тамур говорит правду, киммериец, то нам крышка. Если мы не отдохнем, то с нами справится даже компания кабацких девиц. Но отдыхать нет времени. Если мы не захватим судно, пока не вернулся этот поганый гнев Каавана... – он выразительно провел ребром ладони по горлу.

– Мы отдохнем, – сказал Конан.

Отползши от края обрыва, он встал и подошел к Шараку. Старик лежал, словно мешок с грудой костей, но, увидев киммерийца, сделал попытку встать.

– Лежи спокойно, Шарак, – сказал ему Конан, – Мы тут поторчим немного.

– Только не из-за меня, – возмутился астролог. Он явно собрался вскочить, но Конан удержал его.

– Нет, ну как же так, Конан. Конечно, все эти приключения – сплошное мокрое дело, но моя смелость еще никуда не смылась. Девушка. Мы должны разыскать ее. И Джандара.

– Мы так и сделаем, Шарак.

Старик притих, и Конан повернулся к спустившимся вслед за ним Акебой и Тамуром. Остальные кочевники остались лежать, где лежали, на вершине утеса.

– Что значит ждать? – удивленно спросил Тамур. – Какой еще отдых? Уж тебе ли не понимать, что галера – наш единственный шанс на спасение.

– Так и есть. Мы подождем совсем чуть-чуть. Пока не вернется гнев Каавана.

Тамур охнул:

– Что? Нападать в тот миг, когда Кааван гневается? Безумие!

– Шторм поможет нам подобраться скрытно, – терпеливо объяснил Конан. – Если нам и удастся одолеть команду галеры, то только воспользовавшись внезапностью. Не забудь, что они нам нужны живыми.

– Живыми? Они же слуги Баальшама. Перерезать им глотки – и все!

– Ты умеешь управлять судном? – спокойно спросил его Конан.

– Судном! Я – гирканиец, и какое мне дело... – Вдруг что-то мелькнуло в глазах кочевника, он оборвал фразу и забубнил себе под нос какие-то проклятия.

Конан коротко описал свой план.

– Передай остальным, – закончил он и оставил их обсуждать детали.

Забравшись на вершину утеса, Конан лег на мокрую землю и еще раз внимательно осмотрел судно. Нет, пока шторм не кончится, оно в море не выйдет. Словно леопард, следящий за приближающейся антилопой, Конан затаился и стал ждать.

Вдруг первые капли ударились о землю. И через несколько мгновений, как и предсказывал Тамур, стена ливня снова обрушилась на прибрежные скалы и холмы.

Не говоря ни слова (все слова были бы бесполезны в грохоте бури), Конан повел за собой цепочку людей. Каждый из них держался за шедшего впереди. Киммериец не стал доставать меч. Сначала придется поработать голыми руками. Он решительно продвигался вперед сквозь слепящий дождь.

Наконец его руки уперлись во что-то деревянное. Борт галеры! Веревка хлестнула Конана по лицу. Не обращая внимания на боль, он схватил ее и полез вверх, подтягиваясь на руках. Перевалившись через борт ближе к носу корабля, киммериец почувствовал, как веревка вздрогнула и натянулась. Акеба полез вслед за ним.

Конан быстро оглядел палубу. Сквозь плотную стену дождя невозможно было рассмотреть что-нибудь. Какие-то неясные тени. Но ни одна из них, к счастью, не напоминала человека. Больше всего Конан опасался, что, несмотря на такой шторм, вахтенный останется на своем посту.

Акеба перевалился через борт рядом с Конаном. Вдвоем они пошли дальше по палубе, не дожидаясь остальных. Конан знал, что все до единого последуют за ним. Им просто некуда деваться.

Наткнувшись на люк, прикрывавший ведущий внутрь судна трап, Конан и Акеба переглянулись; затем, резко отбросив крышку, киммериец со звериным рыком бросился вниз.

В уютной каюте, освещенной масляной лампой, потягивая вино, сидели четыре человека – судовые офицеры. Кубки полетели в стороны. Руки моряков потянулись к мечам. Но Конан быстро прервал столь опасные действия.

Ударом тяжелого кулака в ухо он уложил на пол одного из сидевших за столом. Нос другого хрустнул под вторым кулаком киммерийца. Сильный пинок настиг третьего, который согнулся пополам, так и не успев выпрямиться, вставая из-за стола.

В эту секунду меч Конана вылетел из ножен и застыл у самого носа четвертого моряка. Изумрудная серьга в ухе и толстая золотая цепь на шее ясно указывали на то, что он – капитан судна. Капитан так и застыл, не успев и наполовину вытащить свой меч из ножен.

– Вы все мне не нужны, – рявкнул Конан, – так что выбирай.

Нерешительно облизнув губы, капитан посмотрел на своих приятелей. Двое все еще неподвижно лежали на полу, один дергался в приступе тошноты.

– Ничего у тебя все равно не выйдет, – хрипло сказал капитан. – Команда раздерет тебя и твоих приятелей на куски и развесит мясо на реях.

Однако он благоразумно убрал руки от оружия.

– Интересно, зачем я был тебе нужен? – усмехнулся Акеба, сидя на верхней ступеньке трапа. – Ты и один прекрасно справился.

– А если бы их было пятеро? – ответил Конан с улыбкой, от которой капитан вздрогнул.

– Акеба, тащи сюда Шарака. Тут тепло. И посмотри, как там дела у остальных.

Туранец со вздохом вылез обратно под дождь, а Конан вновь сосредоточил все внимание на капитане.

– Когда должны вернуться те, кто тебя нанял?

– Я сам по себе, приторговываю помаленьку...

Острие меча коснулось губ капитана. Тог скосил глаза и, глотнув, попытался отодвинуться назад. Конан равномерно двигал меч вслед за ним.

– Они не сказали. Мне приказали ждать столько, сколько потребуется. Мне было не до споров и не до выяснения подробностей.

При этих воспоминаниях лицо моряка побледнело. Он замолчал, явно переживая, что сболтнул лишнее.

Пока Конан гадал, чем же так запугали капитана его пассажиры, люк снова открылся, и в него ввалились Тамур и Акеба. Туранец почти тащил на себе Шарака. Усадив старика на скамейку, он налил ему вина. Старый астролог припал к спасительному напитку. Тамур, задержавшись под люком, вытирал кинжал о свою куртку.

Увидев кинжал, киммериец с трудом подавил проклятия, готовые сорваться с его языка.

– Я же сказал, что моряки нам нужны живыми, Тамур. Скольких вы убили?

– Двоих, киммериец. Всего двоих. Еще одного малость поцарапали. Но они же сопротивлялись. Так что мы были вынуждены. Сейчас мои ребята караулят остальных. Там их не меньше дюжины.

– Я же просил: кулаки и рукоятки, – вздохнул Конан. – Шарак, как ты себя чувствуешь?

– Спасибо, намного лучше. Ясбет здесь?

Конан покачал головой.

– Ничего. Мы подождем, пока ее доставят сюда.

– А потом – за Джандаром, – прошептал Шарак, и Конан словно эхо откликнулся:

– За Джандаром.

Тамур все не мог успокоиться и обиженно повторил:

– Они же сопротивлялись. Да их там полно. Управятся.

Никто даже не посмотрел на него. Тогда гирканиец продолжил:

– Слушайте, я тут спустился на палубу к гребцам, ну, чтобы посмотреть, не спрятался ли кто-нибудь из этих водяных крыс среди рабов. И знаете, кого я там нашел? Байана. Ну, того самого, с другого корабля. Сидит себе, закованный, как и все другие гребцы.

Запрокинув голову, Тамур громко засмеялся, словно только что рассказал приятелям забавнейшую историю.

Конан удивленно поднял брови. Байан здесь? В цепях?

– Приведи его сюда, Тамур! Быстро! – рявкнул киммериец так, что гирканиица как ветром сдуло в люк.

– Акеба, свяжи ты этих, – Конан кивнул головой в сторону зашевелившихся офицеров, – чтобы больше не волноваться из-за них.

Подгоняя острием меча, Конан заставил капитана лечь на палубу. Задыхаясь от гнева, моряк подчинился.

К тому моменту, когда офицеры (один из которых так пока и не пришел в сознание) были крепко связаны, Тамур вернулся, ведя за собой Байана. Тот стоял, закованный в кандалы, опустив голову, и исподлобья глядел на Конана.

Киммериец передвинул скамью и сел, на нее. Свет от лампы отразился в клинке его меча.

– Ну, и как ты здесь оказался, Байан?

– Я пошел погулять по берегу и заблудился, – пробормотал матрос, – а этот мерзавец схватил меня. Среди моряков есть неписаный закон... а они приковали меня к веслу и еще отходили хлыстом, когда я возмутился.

– Что случилось на «Танцующей»? Я не верю, что ты просто пошел погулять.

Байан переступил с ноги на ногу, звякнув цепями, но ничего не ответил.

– Что ж, наверное, придется попросить Акебу, чтобы он подогрел для тебя кое-какие из его железяк. Тогда ты, наверное, заговоришь.

От неожиданности Акеба заморгал, но, сообразив, в чем дело, состроил страшную злобную рожу.

– И говорить будешь только правду, – продолжал Конан. – Этот старик – колдун. Он видит, говорит человек правду или лжет. – Киммериец внимательно, словно изучая, посмотрел на лезвие своего клинка: – За первую ложь – рука. Потом нога. Потом... Интересно, сколько раз ты сможешь солгать? Раза четыре, я думаю, никак не больше.

Еще мгновение Байан моргал, словно парализованный, а затем слова посыпались из него одно за другим.

– На наш корабль пришел человек. Человек с желтой кожей, одетый в черное. А взгляд! Казалось, от этого взгляда сердце остановится. С ним была твоя... эта женщина. Он предложил сто золотых монет за быстрое возвращение в Аграпур. Сказал, что галера повреждена и что «Танцующая в волнах» – быстрее. Он даже не отрицал, что подкупает нас, предлагая отказаться от другого договора. Муктар устал тебя ждать, а когда появился еще и этот, в черном, с твоей женщиной, всем стало ясно, что ты мертв. Ну, нам так показалось в тот момент. А потом мы решили, что ничего не стоит шлепнуть этого косоглазого, забрать его денежки, девчонку и...

– Заткнись! – скомандовал Конан. – Что с Ясбет? Она невредима?

Байан с трудом глотнул и продолжил:

– Я... Я не знаю. Перед Митрой и Дагоном я клянусь, что пальцем ее не тронул. Когда я покинул корабль, она была жива. Всем было не до нее. Понимаешь, Муктар дал нам сигнал, и мы втроем, Теуфик, Марангес и я, бросились на желтокожего с кинжалами. И ты представляешь, он убил их, едва прикоснувшись. А потом, потом он приказал Муктару перерезать мне глотку, – Байан издал какой-то звук, между смехом и всхлипыванием, – он сказал, что это в знак верной службы в будущем. И этот жирный козел явно решил выполнить приказ. Я понял это по его глазам. Мне удалось перепрыгнуть через борт и сбежать. Я молю бога, чтобы этот негодяй сгинул со своей посудиной во время шторма.

– Нехорошая у тебя молитва, – заметил Конан. – Там, на борту – Ясбет. Ладно, Тамур, отведи его туда, где он был. Там, у весла, ему самое место.

Проследив, как Тамур выволок Байана наружу, Конан повернулся к капитану.

– Галера действительно не может выйти в море? – спросил он.

Капитан, внимательно слушавший рассказ Байана, фыркнул:

– С чего ты взял? После бури дай мне полдня – и я поплыву на ней куда угодно, при любой погоде.

– Весь необходимый ремонт сделаешь в море. Мы отплываем, как только шторм чуть стихнет. Лишь бы нас прибоем об камни не размазало.

Капитан открыл было рот, но Конан ткнул ему в грудь мечом:

– А если нет, то наверняка один из троих твоих приятелей согласится поработать за капитана.

Капитан выпучил глаза и выдавил из себя:

– Я сделаю. Скорее всего, мы все отправимся на корм рыбам, но я выполню это.

Конан кивнул. Другого решения он и не ждал. С каждым мигом Ясбет приближалась к Джандару. Казалось, что дождь, барабанящий по палубе, и завывающий ветер эхом повторяют ненавистное имя: Джандар. На этот раз они сойдутся лицом к лицу. Он и Джандар. И один из них погибнет. Один или оба. Джандар.

Глава 23

Джандар лежал, развалившись, на шелковых разноцветных подушках, и рассеяно наблюдал, как Давиния восторгается его очередными подарками. На самом деле, мысли колдуна были далеко отсюда. Еще три дня, и если не произойдет то, чего он так ждал, – все его планы рухнут. В первый раз Давиния вызвала его раздражение, – да неужто она не чувствует беспокойства, овладевшего им?

– Какая прелесть, – щебетала Давиния, примеряя пару браслетов с изумрудами, картинно подняв руки к небу. Будь Джандар в другом настроении, пот прошиб бы его от этого зрелища. Изящно заколотое полотнище золотистого шелка оставляло ее грудь полуобнаженной. Пояс, украшенный сапфирами, лежал на ее бедрах, и лишь шлейф разноцветных перьев южных птиц скрывал то, что находилось ниже.

– Я подумаю над тем, как выразить тебе мою признательность, – томно закатив глаза, сказала она.

Джандар, поглощенный своими мыслями, лишь слегка махнул рукой в ответ. Через три дня этот идиот – король Йилдиз – встречается со своими советниками, чтобы решить наконец, где использовать уже почти созданную заново армию. Из Семнадцати Советников восемь проголосуют за империю, за войну с Заморой. Только восемь. А Йилдиз, по обыкновению, просто сосчитает голоса, не придавая значения ценности совета.

Джандару был нужен голос еще одного советника, выступившего бы за объявление войны. Один из оставшихся девяти. Ведь невозможно, чтобы из девяти таких высокопоставленных людей ни у одного не было какого-нибудь секрета, который можно было бы повернуть против него. Еще один. Всего лишь один. Но все девять, если их не припугнуть, будут голосовать за мир и сокращение армии. Не имея возможности лично влиять на Йилдиза, Джандар сделал все, что мог, но через три дня, если не удастся что-нибудь придумать, пойдут насмарку долгие месяцы трудов...

Повторить сделанное будет еще труднее. Придется организовать убийство одного из советников, может быть и не раз, если вновь назначенный тоже окажется сторонником мира. Затем понадобится время, чтобы заново выстроить армию. А если удастся совершить задуманное через три дня, то они станут первыми днями великой империи, которая только что не будет названа именем Джандара. Короли и князья будут подползать к нему на коленях, чтобы выслушать приказания. Но если не удастся найти еще один голос, то ждать придется едва ли не дольше, чем он ждал.

К этому ожиданию добавлялось ощущение другой опасности. Этот варвар, Конан. Зачем он отправился в Гирканию? Что он мог найти там такого, что можно было бы использовать против Силы? Почему Че Фан до сих пор не вернулся с его головой в корзине?

– Можно, я возьму их себе, Джандар? – спросила Давиния.

– Да, конечно, – рассеяно ответил он, а затем, словно вынырнув из своих раздумий, переспросил: – Что возьмешь?

– Рабов. – В голосе Давинии послышалось недовольство. – Ты что, не слушаешь?

– Конечно, слушаю. Просто скажи еще раз, сколько рабов ты хочешь?

– Четырех, – сказала она, пододвигаясь поближе. – Мне нужны молодые и сильные, красивые мужчины. Двое чернокожих и двое с кожей белой как снег. Одних я наряжу в жемчуг и рубины, других – в оникс и изумруды. И все это, чтобы я выглядела для тебя привлекательнее в таком обрамлении.

– Зачем тебе молодые мужчины? – нахмурился он. – У тебя и так полно слуг, чтобы управляться с нарядами и прическами. Да еще эта старая карга, Ренда, с которой ты все время шушукаешься.

– А кто будет носить мой паланкин? – рассмеялась она и прильнула к нему. – Ну, неужели мой Повелитель, которому я всегда рада служить как могу, откажет мне в моей просьбе?

– Нет, отказать тебе я не в силах. Будут тебе рабы.

В глазах золотоволосой женщины мелькнул огонек удовлетворенной жадности. Джандар вздохнул. Эта стерва сбежит, не задумываясь, к другому, если тот даст ей больше богатства. Конечно, Джандар не опасался, что найдется столь богатый соперник, но все же... Разумеется, ее можно привязать раз и навсегда, слив в чашу кровь из ее горла. Никто из окружающих и не узнает, что Давиния уже не жива, как прежде. Но он-то будет знать.

Кто-то за его спиной аккуратно закашлял. Джандар хмуро обернулся. Зефран стоял на мраморных плитах пола, покраснев до ушей и всячески избегая смотреть на Давинию.

– Ну, что там еще? – раздраженно спросил Джандар.

– Суйтай вернулся, Великий Господин.

Раздражение Джандара как рукой сняло. Вылетели из головы и мысли о Давинии.

– Пошли, – сказал он, вскакивая на ноги. Давиния, не потрудившись накинуть на себя что-нибудь более прикрывающее ее роскошное тело, поспешила за ним. Но Джандар даже не обратил внимания на полуобнаженную красавицу.

Суйтай ждал его в малом приемном зале. У ног кхитайца на мозаичном полу лежал большой мешок.

– Где Че Фан? – спросил Джандар, едва войдя.

– Погиб, Повелитель, – ответил Суйтай, и Джандар чуть не споткнулся.

Он уже привык к мысли о том, что эти двое чуть ли не бессмертны и уж, во всяком случае, неуязвимы для нормального оружия.

– Как?

– Тот варвар воспользовался помощью одной гирканийской ведьмы. Она свое тоже получила.

Кривая усмешка могла означать только одно: Суйтай убил ее.

– Ну, а варвар?

– Тоже мертв, Великий Господин.

Джандар медленно кивнул головой, ощущая странное облегчение. Конан стал для него лишь порывом ветерка, затихающим где-то вдали. Про него можно было забыть.

– С экипажем галеры покончено, как я приказывал? Я не желаю, чтобы между мной и Гирканией оставалось хоть одно живое звено. По крайней мере, пока я не могу взять под контроль эту страну с ее шаманами, и их заклятиями.

Кхитаец смутился:

– Повелитель, галера была сильно повреждена и не могла выйти в море. Я не мог ждать и отправился в путь на другом судне, на том, которое нанял этот киммериец. Я уверен, что племена охотников, живущие на побережье, уже позаботились о судьбе команды галеры.

– А матросы с этого судна?

– Мертвы, Повелитель. Я убил их всех до единого и сам привел судно в нашу бухту. – Что-то дрогнуло в обычно непроницаемом лице убийцы под тяжелым взглядом Джандара. – Ну, если честно, Повелитель, капитан этой посудины, жирный мужик по имени Муктар, выбросился за борт сам. Но это было слишком далеко от берега. Он утонул, я в этом уверен.

– Не слишком ли во многом ты уверен? – Голос Джандара был спокоен и мягок, но царапал, словно коготки скорпиона, карабкающегося по голой коже.

На лбу Суйтая выступил пот. Он-то знал, как колдун скор на расправу с теми, кто неточно выполняет приказания. Кхитаец торопливо наклонился к мешку, лежавшему у его ног:

– Вот, я привез вам это, Повелитель.

Веревки, стягивающие мешок, развязались, и из него на пол выскользнула девушка. Ее руки были связаны за спиной, а ноги подтянуты к груди впивавшимися в тело веревками. Она замычала что-то сквозь кляп и попыталась освободиться. Но двигаться могли лишь пальцы ее рук и ног.

– Это та девчонка, которую Конан похитил из нашего лагеря, Повелитель, – удовлетворенно заявил Суйтай.

Джандар только презрительно фыркнул:

– Не думай, что это искупает твои ошибки. Одной девчонкой больше, одной меньше...

– Да это же Эсмира! – воскликнула Давиния.

Джандар раздраженно поморщился. Он и забыл, что Давиния пришла вместе с ним.

– Нет, ее зовут не так, – он напряг память, – ее имя – Ясбет. Точно. А теперь иди в сад, Давиния. У меня тут есть кое-какие дела, которые тебя не касаются.

Но блондинка уже подбежала к связанной девушке и повернула ее так, чтобы лучше видеть ее лицо.

– А я тебе говорю, что это принцесса Эсмира, дочь принца Рошманли.

Во рту Джандара пересохло.

– Ты уверена? Ведь ходят слухи, что принцесса заключена в монастыре при одном из храмов.

Давиния смерила Джандара таким взглядом, которого он не простил бы никому. Но сейчас ему было не до субординации. Принц Рошмали был самым доверенным из Семнадцати Советников. Один из тех девяти. Человек, не водивший интриг с чужими женами, не захватывающий чужого золота, не делающий долгов в игорных домах. Его единственной слабостью, как говорили, была его дочь. Он был готов на все, чтобы оградить ее от черных сторон мира. Ради спасения Эсмиры разве не согласится такой человек ввергнуть Туран в войну? Если действовать аккуратно, то он должен клюнуть.

Вдруг взгляд Джандара упал на Давинию, злорадно улыбавшуюся, глядя на связанную девушку. Ему в голову пришла еще одна мысль. Он подозвал блондинку к себе и спросил:

– Ты говорила, что хочешь служить мне. Это правда?

– Тебе, – медленно ответила она, – я говорю одну только правду.

– Тогда сегодня ночью ты примешь участие в одной церемонии. Тебе нужно будет вонзить кинжал в сердце этой девчонки.

Джандар внимательно смотрел в глаза Давинии, ища в них нерешительность или сомнение. Ничего. Полная уверенность.

– Как мне прикажет мой Повелитель, – почтительно произнесла она.

Джандар сдержал довольную улыбку. Первый шаг сделан. Лишь только она вонзит нож, как окажется прикованной к нему крепче, чем стальными цепями. И этот же удар дает ему девятый голос среди королевских Советников. Империя и женщина. И та, и другая будут принадлежать ему.

Глава 24

Темные волны разбивались о изогнутый нос галеры, которая неслась, движимая ударами шести десятков весел, оставляя за собой фосфоресцирующий след. Туранское побережье виднелось сквозь ночную тьму белой полосой пены прибоя.

Конан стоял рядом с кормовым веслом, наблюдая одновременно за рулевым и за капитаном. Один раз они уже попытались направить корабль не в ту сторону, куда им было приказано, скорее всего – прямо в залив Аграпура. Там киммерийца и его спутников запросто могли схватить как пиратов. Лишь чутье да кое-какие морские навыки Конана уберегли его от этой ловушки. Вся команда, разоруженная и угрюмая, работала под пристальным надзором Акебы, Тамура и других гирканийцев. Шарак, ухватившись за канаты, удерживающие мачту, впился глазами в небо, пытаясь прочесть то, что предсказывали звезды.

Конана не очень заботили эти предсказания. Чему суждено случиться – то и будет, и ему не дано ни на йоту изменить судьбу.

– Туда, – он ткнул пальцем в сторону берега, – прямо.

– Но там же ничего нет, – запротестовал капитан.

– Туда. Это место – ближайшее на побережье к тому, куда нам надо. – Конан усмехнулся: – Я полагаю, ты будешь рад увидеть наши спины, где бы мы ни надумали высадиться на берег.

Негромко ругнувшись, капитан передал приказ рулевому, и галера чуть изменила курс, направляясь к указанному Конаном месту.

Хотя киммериец и сам не был до конца уверен в правильности своего выбора.

Какие у него ориентиры? Блеск огней Аграпура южнее, мерцание звезд. Инстинкт. Быть может, именно ему киммериец доверял больше всего. Инстинкт настойчиво твердил ему, что именно здесь, чуть в стороне от берега, стоит лагерь Культа Хаоса – место, где находится плененная Ясбет и ненавистный Джандар, человек, которого он должен убить, пусть даже ценой своей жизни.

Под килем галеры заскрипел песок. Судно еще немного продвинулось по инерции и остановилось, накренившись на один борт.

– Готово, – объявил капитан, на лице которого смешались гнев и удовлетворение. – Можете проваливать с моего корабля, а я, пожалуй, воздам большую жертву Дакету, когда вы наконец освободите меня от своей компании.

– Акеба, – позвал Конан. Получив от туранца утвердительный кивок головой, он снова повернулся к капитану: – Я советую тебе и твоей команде двигать отсюда побыстрее. Не знаю точно, что здесь произойдет ночью, но уверен, что высшие силы вырвутся на свободу. Я уже видел одно такое место, где оживают самые страшные ночные кошмары, а о смерти мечтаешь как об избавлении.

– Колдовство? – нервно посмеиваясь переспросил капитан. – Да какое бы здесь ни развернулось чародейство, я не боюсь попасть в его лапы. Вы еще от берега отойти не успеете, а галера понесет меня прочь отсюда так быстро, как только могут двигать ее весла моих гре... – Свист вырвался из горла капитана, когда он увидел, как с нижних палуб толпой вылезают полуголые измученные люди и, отталкивая друг друга, торопятся выпрыгнуть на прибрежный песок.

– Вы... вы отпустили моих рабов... Да что ты наделал! Идиот... – повернувшись, капитан наткнулся на острие меча киммерийца.

– Шестьдесят весел, – спокойно сказал Конан, – и к каждому приковано по два человека. Не люблю я цепи на людях. Наверное, потому, что и самому довелось изведать железо на шее. Обычно я не занимаюсь освобождением рабов. Я не могу разорвать все цепи в мире, в Туране или даже в одном городе. А если бы даже и смог, люди все равно нашли бы возможность снова использовать их раньше, чем они запылятся. Но те люди, которые доставили меня сюда, могут погибнуть этой же ночью. Я думаю, они заслужили свободу. А тебе я посоветовал бы брать руки в ноги. Твоя жизнь зависит от того, насколько быстро ты смоешься отсюда.

Лицо капитана побагровело.

– Значит, сначала украл моих рабов, а теперь еще заставляешь меня покинуть мой корабль...

Окинув судно взглядом, капитан понял, что вся команда давно уже последовала советам киммерийца. По-звериному взвыв, моряк бросился в море с кормы галеры и побрел по воде к берегу.

Убрав меч в ножны, Конан развернулся и оказался лицом к лицу с двумя дюжинами освобожденных рабов, собравшихся плотной группой и подозрительно посматривающих на гирканийцев.

Высокий человек, с длинной бородой и шрамами от множества ударов кнутом, шагнул вперед и, низко поклонившись, сказал:

– Прошу прощения, господин. Мое имя Акман. Вы освободили нас, и мы хотели бы следовать за вами.

– Никакой я не господин. Проваливайте отсюда поживее и будьте счастливы, что не следуете за мною. Я обнажил свой меч против могущественного колдуна, и этой ночью здесь будет много крови.

Часть освобожденных рабов растворилась в темноте, попрыгав за борт.

– Среди нас все равно есть те, кто пойдет за вами, господин, – продолжил Акман. – Для тех, кто жил как мертвец, умереть свободным – лучшая милость, которую могли даровать боги.

– Прекрати называть меня господином!

Акман отшатнулся назад от такого окрика.

Конан тяжело вздохнул и сказал:

– Найдите какое-нибудь оружие и постарайтесь помириться со своими богами. Акеба! Тамур! Шарак!

Не дожидаясь, что предпримут новоявленные союзники, Конан и его друзья перевалились через борт галеры и побрели по пояс в воде к песчаному берегу.

– Эти рабы больше будут обузой, а не помощью, – пробурчал Шарак. – Такое дело не для них. Тут место настоящим бойцам.

– Да, уж ты-то знатный боец, – засмеялся Акеба, хлопнув Шарака по плечу, чуть не уронив старика. – Эй, киммериец! А ты-то чего такой мрачный? Даже если нам суждено умереть, мы все равно утащим Джандара на поклон к Эрлику.

– А если при этом Джандар выпустит на свободу все те силы, которые ему подчиняются, как это было во время его прошлого поражения? Тут ведь нет шаманов, чтобы сдержать всю эту мерзость.

Все притихли, обдумывая эти слова. С лица Акебы слетела улыбка, Шарак пристально всмотрелся в звездное небо, губы Тамура, казалось, шевелились в молитве.

Вскоре на берег выбрались и остальные кочевники, бормоча проклятия по поводу всепроникающей воды, а за ними – с десяток рабов, не поддававшихся ни страху, ни чувству здравого смысла, возглавляемых вооруженным багром Акманом.

Странная армия, подумал Конан, армия, пытающаяся спасти мир. Мгновение помедлив, киммериец повернулся спиной к морю. Вслед за ним цепочка отчаянных людей нырнула в темную туранскую ночь.

* * *
– Значит, я должна вонзить ей нож в сердце?

– А что, ты уже сожалеешь о принятом решении? – переспросил Джандар, мысленно посылая ей указание – никаких сожалений, убей принцессу, привяжись ко мне сильнее, чем стальными цепями.

– Никаких сожалений, мой Повелитель, – медленно сказала Давиния, глядя на него спокойными и уверенными глазами. – Она прожила жизнь совершенно бесполезно. Пусть хоть ее смерть послужит какой-то цели.

Ругая сам себя, Джандар не смог удержаться от следующего вопроса:

– А если в этом нет никакой цели? Никакого смысла? Просто ее смерть – и все.

– Никакой цели? – Давиния внимательно посмотрела на свои руки: – Нет, мне будет казаться, что я никогда не отмою руки от крови. Просто так я не собираюсь этого делать.

– Не волнуйся, в этом есть свой смысл, – торопливо заверил ее Джандар. – Просто еще не пришло время открыть его тебе.

Чтобы предотвратить дальнейшие расспросы, Джандар вышел из комнаты.

Нет, так дело не пойдет, подумал он. Нервы совсем расшатались. Кто бы мог подумать: колдун невероятной силы, человек, стоящий на пороге создания своей империи, – и так зависит от привязанности к какой-то светловолосой стерве. Ничего, со смертью Ясбет – если она хочет так себя называть, пускай, недолго ей осталось – он привяжет к себе эту женщину намертво. Ей уже будет не до капризов и интриг.

Все еще кипя внутри, Джандар подошел к бассейну – Вместилищу Первопричины – и усилием воли заставил себя успокоиться. Он должен быть свободен от эмоций, чтобы Сила могла войти в него. Сев скрестив ноги, бритоголовый колдун закрыл глаза и сосредоточился. Медленно-медленно над бассейном стало подниматься легкое свечение...

* * *
Сидя в ветвях высокого дерева, Конан внимательно рассматривал лагерь резиденции Культа Хаоса. Белоснежные и золотые купола поблескивали в неярком лунном свете, пурпурные шпили вонзались в небо. Но ни одного огонька не горело среди мраморных стен, ни единого шороха не доносилось из темноты. Киммериец спустился с дерева к поджидавшим его внизу товарищам.

– Запомните, – повторил он, обращаясь больше всего к бывшим гребцам с галеры, – любой человек с оружием в руках должен быть убит. Ибо ни один из них не сдастся.

Гирканийцы только мрачно кивнули. Им-то это было хорошо известно.

– Но желтокожий в черном – мой, – напомнил Акеба. – И вообще, держитесь от него подальше.

– Желтокожий-то, конечно, твой, – взволнованно сказал Акман. – Меня лично больше демоны беспокоят.

Шарак крепко схватил свой посох обеими руками и грозно потряс им в воздухе:

– Я разберусь с этими демонами. Только пусть сунутся! Нет, пусть сунутся!

Тамур мрачно заметил:

– И все-таки хотел бы я обойтись без них.

Конан решил сказать последнее напутствие:

– Главное – держитесь вместе. Те, кто отстанет или потеряется, станут легкой добычей.

С этими словами он дал знак двигаться к видневшейся сквозь темноту белоснежной стене. Крючья, взятые с галеры, взлетели вверх и крепко зацепились за гребень стены. Люди быстро, как муравьи, вскарабкались по веревкам и попрыгали вниз.

Оказавшись по ту сторону стены, Конан словно перестал замечать выстроившихся за ним клином товарищей. Меч киммерийца вылетел из ножен. Джандар. Не обращая внимания на другие строения, Конан бегом направился к самому большому зданию в лагере – алебастровому дворцу с золотыми луковицами куполов, колоннадами портиков и порфировыми колоннами. Джандар наверняка где-то в этом дворце. Джандар и Ясбет, если она все еще жива. Но сначала – Джандар. Пока он жив – ни Ясбет, ни он сам не могли чувствовать себя в безопасности.

Неожиданно на пути киммерийца вырос удивленный человек в оранжевом одеянии. Выхватив из-за пояса кинжал, бритоголовый последователь Культа патетически взвыл: «Именем Священного Хаоса, умри!»

Вот дурак, подумал Конан, – тратить время на пустые разговоры. Через мгновение он уже вытаскивал свой меч из мертвого тела, прикидывая, что же за бог такой этот Хаос.

На крик, поднятый бритоголовым, выскочил еще один человек, одетый точно так же, как и первый. Выставив вперед копье, он бросился на Конана все с тем же непонятным криком. И этот крик захлебнулся в бульканье крови, фонтаном забившей из горла бритоголового после удара меча Конана.

Тогда сотни и сотни одетых в оранжевое мужчин и женщин повыскакивали из своих бараков в ночную темноту. Сначала они выглядели просто любопытными, а затем, увидев рядом с киммерийцем окровавленные тела, закричали. В одно мгновение паника овладела толпой, превратившейся в кипящую массу, жаждущую только спасения бегством. Хотя одним лишь численным превосходством последователи Культа могли задавить чужаков.

Забыв о своих же указаниях держаться вместе, Конан начал пробиваться сквозь мечущуюся толпу по направлению к дворцу. Джандар – единственное слово, крутившееся у него в голове. Джандар.

* * *
– Великий Господин, нашу резиденцию атакуют!

Джандар вздрогнул, возвращаясь из мира медитаций. Несколько мгновений он потратил на то, чтобы осознать, где он находится, оторвать глаза от мерцающего бассейна и сфокусировать взгляд на Суйтае, боязливо косящемся на сияние, исходящее от Сосуда Силы.

– Что это такое? Как ты посмел побеспокоить меня здесь? Ты не знаешь, что это строжайше запрещено!

– Да, Повелитель, но нападение...

На этот раз смысл сказанного дошел до Джандара.

– Нападение? Кто? Армия?

– Нет, Повелитель. Я пока не знаю ни кто они, ни сколько их. Весь лагерь в панике. Невозможно сосчитать нападающих. Я убил одного из них. Он был наполовину голый, со следами оков на руках и ногах.

– Раб? – удивленно переспросил Джандар. Ему все еще стоило большого труда выстраивать нормальную логическую цепочку и выражать ее словами.

– Возьми Избранных. Схватите этих несчастных, дерзнувших нарушить покой Культа. И наведите порядок в лагере.

– Всех Избранных, Повелитель?

– Да, всех, – зло ответил колдун. Неужели этот человек не мог просто сделать то, что приказано, не переспрашивая?

– Значит, церемония откладывается, Великий Господин?

Джандар моргнул, затем вновь отвернулся от Сосуда Силы и сказал:

– Откладывается? Конечно, нет. Ты думаешь, что их восхищенные взгляды нужны мне, чтобы совершить ритуал? Собери Избранных, как я тебе сказал. Я сам приведу девчонку в Зал Жертвоприношений и сделаю все, что нужно. Пошел вон!

Поклонившись, кхитаец поторопился покинуть зал, радуясь возможности оказаться подальше от этого таинственного бассейна.

Джандар покачал головой и снова направил свой взгляд на бассейн. Светящаяся пелена стояла почти вровень с берегами и звала, затягивала к себе.

Джандар с раздражением выкинул из головы непрошеные мысли.

Он просто устал. Вот и все...

Чтобы прийти в себя, неплохо бы посидеть здесь до рассвета, не набирая в себя Силу, а просто побыть рядом с бассейном.

Но времени у него не было. Девчонка должна выполнить свое предназначение сегодня же. Почувствовав Силу, вошедшую в его тело, Джандар встал, готовый совершить ритуал.

Поплотнее запахнув на себе плащ, он вышел из помещения, чтобы отвести Давинию вместе с Ясбет в Зал Жертвоприношений.

Глава 25

Выставив вперед меч, Конан крался вдоль стены одного из дворцовых коридоров, не обращая внимания на красивые ковры и тонкие фарфоровые вазы. По другую сторону коридора, с саблей в руке, крался Акеба. Они, словно два волкодава, вышли на охоту.

Киммериец не знал, где остальные и что с ними. Время от времени до него доносились крики раненых, звон стали, раздававшиеся то снаружи,то где-то в длинных коридорах и огромных залах дворца. Кто побеждал – киммерийца это сейчас мало занимало. Ему был нужен Джандар, и внутренний инстинкт говорил ему, что с каждым шагом он приближается к цели.

Из одного из боковых коридоров безмолвно, словно смерть, выскочили три человека в оранжевом, с саблями наголо.

Конан отразил мечом первый удар, отбросив клинок противника к стене. Затем его меч обрушился на одного из бритоголовых, снеся ему полчерепа. В следующий миг киммериец с размаху ткнул мечом в лицо второму нападающему. В тот же момент сабля Акебы впилась тому в бок. Дважды пронзенное тело рухнуло на пол. Оглянувшись в поисках третьего нападающего, Конан понял, что тот уже имел несчастье встретиться с саблей туранца.

– Хорошо работаешь, – буркнул Акеба, вытирая кровь с клинка об оранжевые одеяния. – Подумай о службе в армии, если мы выберемся из этого... – Его фраза так и осталась недосказанной. Оба друга внезапно почувствовали рядом чье-то присутствие. Вкоридор шагнул одетый во все черное убийца-кхитаец.

Он, не торопясь, приближался к ним, словно зверь, уверенный в том, что добыча никуда не ускользнет. Его руки были пусты. Никакого оружия. Но Конану не надо было напоминать о тех, кого он видел в юрте Самарры, – без единой царапины на теле, но с выражением ужаса, застывшем на мертвых лицах. Помнил он и Зорель, погибшую от одного прикосновения.

Конан покрепче сжал меч, но стоило ему сделать лишь шаг вперед, как холодная рука Акебы властно легла ему на плечо.

– Он мой, киммериец. По праву кровной мести, он мой.

Конан неохотно уступил ему дорогу. Ему самому был нужен Джандар, но путь к логову колдуна лежал через этот коридор, в котором закружилась в смертельном танце эта странная пара.

Кхитаец улыбнулся. Его рука вылетела вперед, как змея. И, как мангуст, Акеба увернулся. Убийца тоже избежал сверкнувшей стали туранца, но улыбка уже сошла с его губ. Словно две потусторонние тени, стояли противники друг против друга. Сверкающая сталь – против смертельного прикосновения. Каждый понимал опасность другого. Каждый желал только одного – победить, уничтожить противника. Видимо, кхитаец раньше раскусил обманные движения Акебы. Рука в черном рукаве вылетела вперед, явно направленная в горло туранцу. Отчаянным движением Акеба попытался заблокировать удар и подставил под него свою правую руку. Сабля вылетела на пол, рука безжизненно повисла вдоль тела, а Акеба с криком боли схватился здоровой рукой за кинжал. Кхитаец остановился, чтобы перевести дух и закончить дело.

– Кром! – прорычал Конан и бросился вперед.

Только сверхъестественная реакция спасла кхитайца от клинка киммерийца, обрушившегося на то место, где тот только что стоял. Снова улыбаясь, убийца кивнул головой Конану, словно приглашая его на поединок.

Не отводя глаз от черной фигуры, Конан сказал Акебе:

– Я обещал, что дам тебе убить его. Но никак не наоборот.

Туранец усмехнулся сквозь слезы, выступившие на его глазах. Он твердо сжимал в руке кинжал, но стоял опираясь спиной о стену, не в силах оторваться от нее.

– Раз уж ты все равно влез, то посчитайся и за меня, киммериец.

– Да, – прошипел кхитаец. – Убей же меня, варвар. Попробуй.

Без предупреждения Конан резко ткнул мечом в живот человеку в черном. Тот словно скользнул назад, остановившись как раз там, куда чуть-чуть не достал клинок.

– Ты уж постарайся, варвар. Че Фан был не прав. Ты – всего лишь обычный человек. Я не верю, что ты и вправду побывал в Проклятой Земле. А если и так, то вырвался ты только потому, что тебе повезло. Сегодня я, Суйтай, положу конец твоим похождениям. Иди сюда, иди же. Здесь ты найдешь свою смерть.

Все время, пока кхитаец говорил, Конан медленно двигался вперед, следя за тем, чтобы ни на миг не потерять равновесия. Меч он держал невысоко, и конец клинка все время двигался из стороны в сторону, словно язык змеи. Хотя кхитаец и говорил самоуверенно и нагло, он все время с опаской следил за поблескивающим в свете ламп клинком.

В тот миг, когда Суйтай закончил говорить, Конан перекинул меч из правой руки в левую. Взгляд кхитайца невольно последовал за блеснувшей стальной молнией. Воспользовавшись этим, киммериец сорвал со стены одну из парчовых драпировок и набросил ткань на плечи и голову противника. Тот даже не успел понять причину своей внезапной слепоты, а меч Конана уже пронзил ткань и плоть, с хрустом взламывая кости.

Кхитаец медленно стащил с головы кусок ткани и, не веря своим глазам, уставился на торчащий из его груди меч, на кровь, ручьем хлынувшую на черную одежду.

– Да, я найду здесь смерть, – сказал Конан, – Но не мою. Твою смерть.

Кхитаец попытался что-то сказать, но кровь хлынула из его горла, и он рухнул на мраморный пол. Вынув из тела меч, Конан старательно вытер его, словно благородный клинок упал в яму с нечистотами.

– Премного тебе признателен, дружище, – сказал Акеба, неуверенно оторвавшись от стены. На лбу туранца выступили капли пота, его рука все так же безжизненно висела вдоль тела, но он нашел в себе силы устоять на ногах, глядя на труп убийцы его дочери.

– Теперь у тебя есть свое собственное дело, ради которого ты пришел сюда.

– Джандар, – сказал Конан и, не говоря больше ни слова, двинулся дальше по коридору.

Как крадущийся тигр, он пересекал один за другим залы и коридоры дворца. Боги хранили тех, кто не попался на его пути. Киммериец не стал бы терять время, выясняя, есть ли у них оружие или нет. Его кровь кипела. Только смерть Джандара могла успокоить киммерийца.

Наконец путь ему преградили тяжелые бронзовые двери, покрытые странным хаотическим узором. Напрягшись всем телом, Конан распахнул одну из створок и шагнул внутрь, выставив меч вперед.

Страшная картина открылась его взору. К черному каменному алтарю была привязана Ясбет. Прямо над ней стояла Давиния, занеся нож для удара в сердце. А рядом – Джандар, воздевший руки к небу и нараспев читающий свои заклинания. Над всеми тремя повис еще почти прозрачный, светящийся голубым пламенем купол.

– Нет! – крикнул Конан.

Он понял, что не успеет добежать до алтаря и перехватить кинжал Давинии. Тогда киммериец выхватил кинжал и метнул его в застывшую от его крика Давинию. Но в этот момент Джандар, оборвав свои заклинания, шагнул вперед, чтобы увидеть того, кто посмел нарушить его тайный ритуал. Остро отточенная сталь вонзилась в руку застонавшего колдуна.

Зажимая рану, Джандар посмотрел на Конана и нараспев произнес:

– Именем Крови и Земли, именем Сил Хаоса я призываю вас. Уничтожьте этого варвара.

Давиния вся сжалась и подалась назад, словно желая убежать, но не осмеливаясь сделать это.

Пол задрожал, и Конану пришлось остановиться, когда осколки мрамора взлетели чуть ли не из-под самых его ног. Там, среди камней и земли, прокладывало себе путь отвратительное создание – из тех, что уже встречались Конану. Размахнувшись изо всех сил, киммериец одним ударом разрубил оскаленный череп по самые плечи. Но чудовище, не истекая кровью и не страдая от боли, продолжало свой путь к жертве. Конану пришлось рубить и рубить мечом, но даже отрубленные куски мертвой плоти продолжали извиваться в безудержной ярости. Еще несколько адских созданий вылезло из-под пола, преграждая Конану путь к алтарю и окружая его с трех сторон. Клинок киммерийца безостановочно взлетал в воздух и с размаху врезался в очередную цель. Отрубленные конечности, головы, куски тел усеивали пол. Но все больше и больше оскаленных пастей вылезало из-под ломающихся плит пола. Конан оказался отрезанным от алтаря и от Ясбет и все свои силы тратил на то, чтобы удержать чудовищные создания на расстоянии от себя.

Довольная улыбка появилась на искаженном болью лице Джандара.

– Значит, Суйтай солгал мне. Ничего, с ним я еще разберусь. А сейчас, варвар, если у тебя найдется свободная минута, взгляни на то, что сейчас будет с этой женщиной по имени Эсмира. Давиния! Мы снова приступаем к нашему ритуалу. Делай все, как я тебе приказал.

Давиния, с искаженным от ужаса лицом, снова занесла серебряный кинжал. Ее выпученные глаза со страхом следили за наступавшими на Конана созданиями, но руки не дрожали. Джандар снова начал читать заклинания, призывая Силу.

Конан яростно попытался пробиться к алтарю, но на месте каждого разрубленного им противника тотчас же появлялись двое новых.

За его спиной послышалась какая-то возня. Киммериец обернулся и увидел падающего на пол человека в желтом, бессильно выронившего саблю. Из раны на его голове потоком хлынула кровь. Вслед за ним в зал ввалился Шарак.

Конан был так потрясен этим, что даже опустил на мгновение меч. Этим замешательством воспользовались чудовища, чтобы сомкнуть вокруг него кольцо.

Посох Шарака воткнулся в лицо еще одного вбежавшего в зал бритоголового служителя Культа. Тот рухнул на пол, а его меч покатился по полу, чуть не доехав до алтаря. Джандар поморщился, но не прекратил своих завываний. Конан отхватил мечом зелено-серую руку, затем голову, пнул слепо размахивающее единственной рукой тело в пасть другому чудовищу.

Но все напрасно. Киммериец чувствовал, что силы его на исходе.

Неожиданно рядом с ним очутился Шарак, яростно размахивающий посохом.

– Убирайся отсюда! – крикнул Конан. – Ты слишком стар, чтобы...

Посох с треском обрушился на обтянутый серой кожей череп. Чудовище взвыло. Более того, Джандар у алтаря вздрогнул, словно от сильного удара. Даже другие подземные твари замерли, когда синие искры посыпались из тела их собрата, получившего удар посохом. С сильным хлопком чудовище взорвалось и исчезло, оставив после себя лишь маслянистое облако черного дыма.

– Я же тебе говорил! – закричал Шарак. – Это волшебный посох!

Еще один удар – и еще одно облачко дыма поднялось к куполу потолка.

Подземные создания попятились, жалобно вращая глазами и поглядывая на Джандара. На какой-то миг, по крайней мере, путь к алтарю освободился. Конан ринулся к черному камню.

Мгновенно развернувшись, Джандар прохрипел:

– Я призываю Силы, которые ты не видел и в кошмарном сне. Встреться же с ними!

С этими словами бритоголовый колдун юркнул в узкий проход рядом с алтарем. Увидев его бегство, чудовища, видимо, сочли себя свободными от выполнения приказов и исчезли, не дожидаясь ударов посохом.

Неуверенность овладела Конаном. Да, главная цель – это Джандар. Но тут на алтаре остается прикованная Ясбет. И Давиния с кинжалом в руках.

Почувствовав на себе холодный взгляд киммерийца, Давиния торопливо заговорила:

– Он меня заставил, Конан. Этот Джандар, он, оказывается, волшебник. Он заколдовал меня и заставил пойти на это.

Она держала кинжал, низко опустив его, так, как держат те, кому приходилось втыкать клинок в живот противнику.

Следя краем глаза за Давинией, Конан шагнул к алтарю. Ясбет извивалась в цепях. Четыре раза заносил Конан меч. Наконец каленая сталь клинка одолела черное цепное железо.

Вытащив изо рта кляп, Ясбет вскочила и схватила валявшийся рядом с алтарем меч погибшего служителя Культа. Ее волосы свободно растекались по плечам и груди. В этот миг она была похожа на нагую богиню войны.

– Я сама разберусь с этой...

Девушка явно не знала нужных слов, чтобы описать свое отношение к Давинии.

– Дура! – рявкнул на нее Конан. – Я не для того освободил тебя, чтобы ты получила нож в бок.

– Это ты, я вижу, сдурел, киммериец, – крикнул Шарак, продолжая тыкать посохом в валяющиеся тут и там на полу обрубленные части тел чудовищ. – Твое дело – убить этого колдуна. А не то все старания насмарку!

Старик прав. Конан знал это. Бросив последний взгляд на гневно приближающуюся к Давинии Ясбет, он нырнул в тот же проход, в котором скрылся Джандар.

Узкий коридор оказался недлинным. Почти сразу же Конан увидел впереди уже знакомое ему голубое сияние и через несколько шагов оказался в небольшом, ничем не украшенном помещении. В его центре среди колонн бурлила и кипела светящаяся дымка.

Едва видный сквозь туман, Джандар стоял, разведя широко руки, и что-то нараспев говорил на совершенно незнакомом Конану языке. То, что исходило от бассейна и туманного облака над ним, киммериец не смог бы определить как добро или зло. Скорее это было отрицанием существования чего бы то ни было...

Конан почувствовал себя так, словно неведомая сила хочет рассыпать его, разделить на тысячу кусков.

Краем глаза Конан заметил две подкрадывающиеся к нему фигуры. Сквозь туман он понял, что это все те же подземные чудовища. Обе тени двигались вдоль стены, явно опасаясь приближаться к сиянию. Что ж, разделаться с этими уродами (благо, их всего двое), а затем – за Джандара. Но при этом в голове Конана зашевелилась какая-то совершенно незнакомая мысль. Сам себе не веря, он вдруг понял, что собирается сдаться. Все ясно, это штучки колдуна. Конечно, рядом с этим поражающим воображение сиянием нетрудно внушить человеку мысль о бесполезности сопротивления, да и вообще всякой борьбы. Вздрогнув, киммериец сжал зубы и напряг всю свою волю. Он не сдастся. Он – не – сдастся!

Бессловесный крик первобытной ярости вырвался из горла киммерийца. Размахнувшись мечом, словно топором, он одним ударом рассек пополам тело приблизившегося к нему чудовища. Теперь Джандар, мелькнуло в голове Конана. Но от дважды убитой твари было не так легко отделаться. Верхняя часть тела, упав, судорожно схватила человека за ноги. Оскаленные челюсти впились в живое тело. Не удержав равновесия, Конан покатился по полу, нанося рукоятью меча удар за ударом по лицу противника, пока оно не превратилось в бесформенную маску. Но, несмотря на это, костлявые лапы так и не ослабили хватку.

Над всем этим раздавались непрекращающиеся завывания Джандара. Колдун слишком сильно погрузился в источник Силы, чтобы замечать хоть чье-либо присутствие рядом с собой.

Звук царапающих мрамор когтей предупредил Конана о приближении второго чудовища. Почти ослепленный все усиливающимся сиянием купола над бассейном, Конан наугад махнул мечом, отрубив противнику одну ступню. Чудовище огляделось в поисках пропавшей части тела, чуть покачнулось, теряя равновесие, и вдруг рухнуло на ярко светящийся купол. Вспыхнули огненные дуги, раздался треск – и от чудовища не осталось ничего.

Путь к Джандару был открыт. Теперь колдуну не уйти, мелькнуло в голове Конана, даже если для этого придется перегрызть ему глотку. Но сквозь почти животную ярость киммериец вдруг понял, что, скорее всего, колдун уже заканчивал свои заклинания. Его черная работа явно была близка к завершению. Вполне возможно, что киммериец просто не успеет добраться до него прежде, чем прозвучит последнее слово и на землю выплеснутся освобожденные силы Хаоса.

Исчезновение последнего чудовища показалось Конану знакомым. Где же он мог такое видеть? Ну, конечно же, барьер Проклятой Земли. Киммериец судорожно нашарил на поясе мешочек с порошком, оставшийся после того страшного путешествия. Он чуть не рассмеялся. Если там, внутри купола – то, что не привидится даже в кошмаре, то Джандару не удастся убежать. Развязав мешочек, Конан, аккуратно прицелившись, бросил его к ногам захлебывающегося в заклинаниях колдуна. Порошок рассыпался у самого края пылающего купола. Этого будет достаточно.

– Месть за тебя, Самарра, – пробормотал Конан, а затем громко, четко и спокойно отчеканил слова заклинания, выученные в гирканийской юрте. С последним звуком воздух над порошком задрожал и заискрился.

Голос Джандара дрогнул. Долю секунды колдун смотрел на дрожащее пятно, а затем закричал: «Нет, нет! Еще рано. Я еще не ушел!»

Сквозь дрожание, обозначавшее ослабленное место в пылающем куполе, выскользнуло нечто. Разум был не в состоянии определить это. Глаза отказывались видеть. Просто серебристые вспышки в глубине голубого облака. Ничего больше. Но стоило этой штуке появиться из-под купола, как от его границы протянулась к колоннам и стенам глубокая траншея, углубляющаяся с каждым мгновением. Потолок треснул. Светящаяся штуковина прикоснулась к камню – и часть стены и потолка рухнула вниз. Ни один из обломков не долетел до пола, поглощенный этим непостижимым несуществом.

Крупицы здравого смысла вернулись к Конану сквозь всю пелену ужаса, застилавшую его разум. Киммериец увидел, что часть этой штуки направляется в его сторону. С отчаянным усилием он бросился отрывать мертвые костистые руки от своих ног.

Джандар бросился бежать, но через несколько шагов краешек этой штуки дотронулся до него. Лишь самый край. Но колдун издал истошный крик, словно пытаемая женщина или проклинаемая душа покойника. Оранжевые одежды растаяли, как изморось. При каждом прикосновении сверкающего тумана кусок тела Джандара словно сгорал. Бритоголовый колдун кричал, словно желая превзойти крики всех жертв, замученных им на алтаре.

С грохотом обрушилась и превратилась в пар дальняя часть комнаты. Но даже шум падающих камней не смог перекрыть криков Джандара. Конан удвоил свои усилия. Еще один раз поддеть мечом – и мертвая (во всех смыслах) хватка ослабла. Страшные серо-зеленые руки отпустили его.

Откатившись в сторону, киммериец вскочил на ноги и нырнул в коридор, по которому попал в эту комнату. Голубые светящиеся щупальца словно облизали то место, где он только что был. Конан предпочел не дожидаться продолжения и бросился бежать. Мольбы Джандара эхом отдавались в его ушах.

Когда киммериец добрался до зала с алтарем, Шарак нетерпеливо всматривался в темноту коридора. С безопасного расстояния.

– Что это были за стоны? – спросил старик и задумчиво добавил: – Они прекратились...

– Джандар мертв, – сказал Конан.

Он поискал глазами Ясбет и обнаружил ее сооружающей некое подобие одежды из кусков оранжевой ткани убитого Шараком служителя Культа. Давиния, связанная, но без ран на теле, молча лежала на полу. Во рту у нее торчал кляп из обрывка ее собственного золотистого одеяния. Полоса того же шелка связывала ей руки. Еще одна – в виде петли – была накинута на ее шею. Другой конец куска ткани Ясбет крепко сжимала в кулаке.

Неожиданно земля вздрогнула под их ногами. Пол зашевелился и просел с той стороны, откуда вернулся Конан.

– Эта штука прокладывает себе путь сквозь землю, – пробормотал киммериец.

– Какая штука? – спросил Шарак.

Земля опять покачнулась и больше не останавливалась. С потолка рухнули лампы, залив пол горящим маслом. С каменных плит поднялась в воздух пыль и грязь.

– Времени нет, бежим! – крикнул Конан и, подтверждая слово делом, схватил Ясбет за руку и потащил ее за собой. Та так и не выпустила из рук петлю, удерживающую ее пленницу. Шарак с удивительной для его лет живостью поспешил за ними.

Выбравшись из дворца, они увидели, что и на открытом месте опасность не исчезла. Грохот трясущейся земли наполнил воздух, словно сам Эрлик решил прогуляться по поверхности земли, заставляя ее дрожать под его шагами. С треском валились вековые деревья. Высокие башни превращались в груды камня.

Повсюду метались люди. Сотни людей. Все пытались спастись бегством, но далеко не всем это удалось. На глазах киммерийца в земле образовалась трещина, в которую рухнули несколько человек: кто-то – в оранжевом плаще, кто-то – в войлочной шапке. Прежде чем Конан подбежал к этому месту, земля захлопнулась, унеся всех в одну братскую могилу.

Через стену перелезать не пришлось. Большая ее часть превратилась в груду булыжников. Перебравшись через них, Конан ни на секунду не остановился. Он слишком хорошо помнил, что стало с дворцом, чьи развалины он видел в Проклятой Земле. Эти воспоминания гнали его дальше и дальше от резиденции Джандара и его Культа. Киммериец вбежал в окружающий резиденцию лес и продолжил гонку, почти неся на себе Ясбет и волоча полузадушенную Давинию.

Неожиданно земля перестала дрожать. Стих грохот камней. Но в наступившей тишине стал расти другой звук – свистящий рокот.

Прислонившись к дереву, не в силах сказать хоть слово, Шарак одними глазами задал киммерийцу вопрос.

– Море, – выдохнул Конан. – Трещины вышли к морю.

Небо за их спинами покраснело. С грохотом взметнулись ввысь языки огненной магмы, смешанной со струями пара. Это морская вода встретилась с раскаленными внутренностями земли. В несколько мгновений стихнувший было ветер превратился в ураган.

– Держитесь! – крикнул Конан, пытаясь помочь женщинам удержаться за деревья. Но даже его сил оказалось мало. В какой-то момент его пальцы ослабли, и он потерял Ясбет из виду. Грязь, листья, ветки деревьев, даже камни – все вертелось в воздухе, словно в кипящем котле.

Затем земля снова качнулась. Но киммериец уже не почувствовал этого. Последнее, что он увидел, – это несущийся на него огромный сук. Удар в голову, казалось, расколол его череп. Все вокруг погрузилось во мглу.

Эпилог

Конан очнулся, когда день уже наступил. Первое, что бросилось ему в глаза, – холмы, покрытые вывороченными деревьями, на месте прибрежной лесистой равнины. Ясбет. С трудом встав на ноги, он начал пробираться сквозь завалы из деревьев, не переставая звать девушку. Никакого ответа. Забравшись на вершину ближайшего холма, Конан онемел от изумления.

Холмистая местность оказалась не единственной переменой в пейзаже. Далеко в берег врезался залив, над которым поднимались клубы пара.

– Тут-то и стоял их дворец, – раздался хриплый голос, и Шарак, подойдя к киммерийцу, встал рядом с ним. Каким-то чудом старику удалось выжить в этом кошмаре.

– Ты не видел Ясбет?

Астролог покачал головой:

– Я видел много народу, в основном эти бритоголовые. Почти все собирались уйти отсюда куда подальше. Да, еще я видел Тамура с полудюжиной его приятелей. Они тоже решили уезжать из Турана, наплевав даже на то, что их ждет дома. Жаль, но, боюсь, нам уже не удастся поболтать с ними в каком-нибудь кабачке Аграпура. Да, еще Акман. Он ушел куда-то на запад. А Ясбет – я думаю, она погибла.

– Да жива я! Рано ты меня хоронишь, старик, – раздался знакомый голос.

Широкая улыбка расплылась по лицу киммерийца, увидевшего Ясбет, ведущую Давинию на привязи, и Акебу, карабкающегося по склону рядом с женщинами.

– Я потеряла меч, – первое, что заявила Ясбет, забравшись на вершину. По крайней мере, явная нехватка ткани на теле куда меньше беспокоила ее. – Ничего, я добуду себе другой. Ты ведь еще многому должен научить меня. Управляться с саблей, с мечом, да и кое-чему другому еще стоит у тебя поучиться.

Акеба попытался скрыть улыбку, а Шарак, наоборот, демонстративно захихикал.

– Ладно, научу, чему смогу, – улыбнулся Конан. – Слушай, что ты все таскаешь за собой Давинию? Отпусти ее или убей, если хочешь. Ты имеешь на это право. Она ведь собиралась убить тебя.

Давиния рухнула на колени, умоляюще глядя на Ясбет.

– Нет, я поступлю иначе, – сказала девушка, внимательно посмотрев на блондинку. – Продам-ка я ее в бордель. Это единственное место, подходящее для нее.

Давиния замычала сквозь кляп. По ее глазам было видно, что она предпочла бы смерть такой участи.

– Таким образом, – добавила Ясбет, – я себе на меч и заработаю.

– Ладно, друзья, – вступил в разговор Акеба. – Я рад видеть вас всех живыми, но не лучше ли будет поговорить где-нибудь в другом месте?

– И то дело, – согласился Шарак. – Мне тоже нужно побыстрее оказаться в Аграпуре. Теперь, когда волшебная сила моего посоха доказана, я смогу удвоить, нет, утроить мой гонорар. Акеба, ты ведь подтвердишь его силу, правда?

– Опять ты лезешь со своей деревяшкой! Что я должен подтверждать? – затеял уже привычный спор Акеба.

Конан, помогая Ясбет спуститься с холма, подал ей руку и вдруг спросил:

– Слушай, а ведь Джандар называл тебя другим именем. Почему так?

– Нет, ты, наверное, ослышался. Ясбет – мое единственное имя.

При этих словах Давиния забежала вперед, что-то мыча сквозь кляп и отчаянно тараща глаза на Конана. Ясбет хлопнула ее по плечу и негромко сказала:

– Если хочешь, я могу проткнуть тебе уши. За это мне цену не снизят. Девочки, при которых можно свободно болтать, наверное, тоже в цене в борделях.

Глаза блондинки округлились от ужаса. Больше она уже не пыталась обратить на себя внимание.

Конан усмехнулся про себя. Конечно, Ясбет говорила неправду. Но что-то подсказывало Конану, что она имеет на это право. Он решил не настаивать.

Сзади до них донеслись обрывки разговора двух приятелей:

– Если Конан видел, пусть он и подтверждает. А я ничего такого не видел.

– Но ты же местный офицер. Твое слово знаешь сколько стоит? Давай сделаем так. Конан расскажет тебе, а ты подтвердишь, что видел все своими глазами.

Улыбка, не сходившая с лица Конана с тех пор, как он увидел Ясбет живой и невредимой после землетрясения, стала еще шире. Он улыбался впервые за много дней. В конце концов, он жив, в кармане даже позвякивают две золотые монеты. Рядом – добрые друзья. И главное – красивая, любящая его женщина. Что еще может хотеть человек? Чего больше?

Тень Властелина

Пролог

Лучи солнца, лившиеся сквозь отделанные мрамором окна, заливали комнату, все стены которой были увешаны гобеленами. Слуги, – лишенные языков, дабы никому не могли рассказать о людях, что приходят в дом их господина, – подали вино и оставили в одиночестве хозяина и его четверых гостей.

Кантаро Албанус внимательным взглядом изучал приглашенных, поигрывая тяжелой цепью, что висела у него на груди поверх алой туники. Единственная женщина в комнате делала вид, будто изучает замысловатый узор шпалер; мужчины не поднимали взор от винных бокалов.

По мнению Албануса, полуденное время было самым подходящим для встреч, подобных этой, – хотя его гости явно полагали иначе и заметно нервничали. По обычаю считается, что заговорщики, терзаемые отчаянием, должны собираться глубокой ночью в потайных комнатах, куда не проникает даже лунный луч. Так кто бы мог поверить, кто бы мог даже заподозрить, что немедийская знать соберется среди бела дня, в самом центре столицы, чтобы обсуждать измену престолу?

При этой мысли его чисто выбритое лицо посмурнело, а темные глаза сделались похожими на осколки обсидиана. Ястребиный нос и благородная проседь на висках делали его похожим на полководца. Он и впрямь некогда был солдатом, – всего лишь год. Когда ему было семнадцать лет, отец добился для сына места в рядах Золотых Леопардов, которые были личными гвардейцами немедийских королей с незапамятных времен. Но тотчас после кончины отца он подал в отставку. Для него непереносима была мысль о том, чтобы медленно и упорно карабкаться по служебной лестнице, даже если благородное рождение поможет такому продвижению. Это недостойно человека, породой и нравом достойного того, чтобы стать королем. Так что по отношению к нему слово «измена» было попросту неприменимо. Он лишь рассчитывал завладеть тем, что принадлежало ему по праву.

– Лорд Албанус, – внезапно промолвил Барка Вегенций, – мы немало слышали о том... особом вкладе, который вы предлагаете нашему... союзу. Мы много слышали, но пока не видели ничего. – Широколицый и широкоплечий, нынешний командующий Золотых Леопардов старался тщательно подбирать слова. Ему казалось, что если он избавится от характерного выговора бельверусских трущоб, то никто не догадается о его происхождении... Ему было неведомо, как сильно он заблуждался.

– Ты так боязливо выражаешь свои сомнения, Вегенций, – усмехнулся Деметрио Амарианус, поднося к носу надушенный платок и пытаясь скрыть за ним свою кривую усмешку. – Ты всегда так осторожен, не правда ли? Нам всем известно, что ты здесь лишь для того...

– Довольно! – рявкнул Албанус.

Деметрио и Вегенций, все сильнее багровевший с каждым мгновением, притихли, словно выдрессированные звери по звуку хозяйского хлыста. Они не уставали препираться между собой, и Албанус с трудом терпел их постоянные ссоры. И наконец сегодня его терпение подошло к концу.

– Каждому из вас что-то нужно, – продолжил Албанус. – Ты, Вегенций, рассчитываешь получить пост полководца, в котором отказал тебе король Гариан. Ты, Деметрио, желаешь вернуть владения, отнятые отцом Гариана у твоего деда. А ты, Сефана, надеешься отомстить Гариану, ибо он заявил тебе, что предпочитает женщин помоложе.

– Ты неизменно любезен, Албанус, – с горечью подтвердила единственная женщина в комнате. На очаровательном лице леди Сефаны Галериан блестели широко раскрытые фиалковые глаза; грива черных кудрей ниспадала на плечи. Платье алого шелка подчеркивало полукружья роскошной груди, а высокие разрезы при ходьбе обнажали ноги почти до бедра.

– А что нужно мне? – поинтересовался четвертый из гостей, и все вздрогнули, словно успели позабыть о его существовании.

На самом деле, забыть о Константо Мелии было несложно, ибо этот вельможа средних лет был воплощением незначительности. Единственной запоминающейся деталью его облика были редеющие волосы и мешки под часто моргающими глазами; ум и способности его были столь же малопримечательны, сколь и внешность.

– Ты хочешь, чтобы кто-то прислушивался к твоим советам, – отозвался Албанус. – И добьешься этого, когда я займу трон.

Верно, он будет слушать этого глупца лишь до тех пор, пока не отправит его в изгнание. Глупец Гариан оскорбил этого недоумка, а затем оставил в столице, словно напрашиваясь на неприятности, но он, Албанус, не собирается повторять чужих ошибок.

– Мы как будто забыли, о чем говорил Вегенций, – внезапно заявила Сефана. – Но мне тоже было бы любопытно узнать, на какую помощь мы можем рассчитывать с твоей стороны, Албанус. Деметрио и Вегенций предоставляют важные сведения. На наше с Мелием золото подкупают голодранцев, чтобы устраивали беспорядки на улицах, и разбойников, которые жгут зерно. А ты лишь строишь в тайне какие-то планы и рассказываешь нам сказки о магии, которая якобы вынудит Гариана передать тебе трон, если мы будем во всем покорны твоей воле. Но я тоже хотела бы увидеть эту магию своими глазами.

Все остальные, казалось, были напуганы смелостью женщины, в открытую заговорившей о колдовстве. Но Албанус лишь улыбнулся в ответ.

Поднявшись с места, он дернул за парчовый шнур колокольчика, висевшего на стене, а затем направился на другой конец комнаты. Там стоял стол, а на нем виднелись какие-то предметы, накрытые тканью. Все эти вещи, равно как и скрывающий их покров, хозяин дома заранее приготовил собственноручно.

– Приблизьтесь, – велел он гостям.

Медленно, с неохотой, они повиновались.

Торжественным жестом Албанус сорвал покрывало, с удовлетворением отметив при этом, как вздрогнули остальные присутствующие. На самом деле, ему было известно, что все предметы на столе, – сапфировая статуэтка, меч со змеевидным клинком и древним узором на рукояти, кристаллы и геммы с древними надписями, – все они, за исключением одной-единственной вещи, были совершенно бесполезны. По крайней мере, он не нашел никаких упоминаний о них в тех фолиантах, которые сумел с таким трудом прочесть. Подлинно могущественные артефакты он хранил в другом месте.

Десятью годами раньше, в одном из его поместий к северу от Нумалии, рабы случайно наткнулись на загадочное подземелье. По счастью, Албанус сам был там в то время и смог распознать кладовую чернокнижника; рабы были похоронены там же, после того как он очистил сокровищницу.

Около года ушло у него на то, чтобы выяснить: это хранилище восходило корнями к временам Ахерона, – темной империи, находившейся под властью некромантов, которая вот уже три тысячелетия, как рассыпалась в прах. Все эти годы Албанус отдал изучению сокровища, столь неожиданно свалившегося ему в руки, избегая при этом обращаться за помощью к опытным магам, из страха, что те завладеют его богатством.

Это оказалось разумным решением; в противном случае он и сам мог пострадать во время гонений на колдунов, устроенных Гарианом некоторое время назад...

Поглощенный мрачными мыслями, Албанус взял со стола небольшой шар, вырезанный из алого хрусталя.

– Не нравятся мне все эти вещи, – содрогнулась Сефана. – Лучше бы нам пойти проверенным путем. Незаметный яд...

– ...даст повод к междоусобицам за право взойти на престол, – резко оборвал ее Албанус. – Сколько еще нужно вам повторять, что я не намерен отбивать Трон Дракона у полудюжины претендентов. Корона будет передана мне по доброй воле.

– Поверю в это, лишь когда увижу своими глазами, – проворчал Вегенций.

Албанус подал гостям знак замолчать при появлении служанки. Светловолосая и бледнокожая, – ей было не больше шестнадцати лет от роду, разрезы на белоснежной тунике с вышитым у ворота фамильным гербом Албануса не скрывали маленькую крепкую грудь и длинные ноги. Склонив голову, она тотчас опустилась на колени на мраморный пол.

– Ее имя – Омфала, – заявил горбоносый вельможа.

При упоминании своего имени девушка чуть заметно вздрогнула, но не осмелилась поднять голову. Рабыней она стала совсем недавно: отец вынужден был продать ее за долги... но некоторые уроки усваиваются очень быстро.

Вытянув кристалл в левой руке, Албанус сделал какой-то загадочный жест и затянул:

Ан-наал наа-таан Вас-ти но-энтэй! – над кристаллом внезапно возник столп пламени длиной чуть больше локтя и более осязаемый, нежели положено быть языку огня. В глубине желто-алого сияния виднелись две темные точки, напоминавшие глаза, – они словно бы внимательно озирали комнату и находившихся там людей. Гости смущенно попятились; неподвижными остались лишь коленопреклоненная Омфала и сам Албанус.

– Дух огня, – небрежным тоном пояснил хозяин дома. И тем же голосом приказал: – Убей Омфалу!

Светловолосая девушка открыла рот, чтобы закричать, но прежде чем хотя бы звук сорвался с ее уст, язык пламени устремился вперед, раздуваясь в размерах, – и поглотил ее целиком. Несчастная вскочила на ноги, корчась внутри столпа пламени, который понемногу уплотнялся и, наконец, скрыл ее целиком.

Некоторое время из недр шипящего огня еще доносились женские крики, делавшиеся словно все более далекими... Затем с чмоканьем лопнувшего пузыря пламя исчезло, оставив после себя тошнотворный сладкий запах.

– Много грязи, – задумчиво промолвил Албанус, растирая ногой в домашней туфле маслянистое пятно, оставшееся на мраморном полу в том месте, где была девушка.

Гости взирали на него изумленно, словно хозяин дома у них на глазах превратился в сказочного дракона Сутаркана. Как ни странно, первым дар речи обрел Мелий.

– Что касается этих магических предметов, Албанус... Возможно, тебе следовало бы поделиться с нами? – Он смущенно заморгал, заметив, что более никто не осмеливается подать голос. – В залог того, что все мы наравне... – подавленно закончил он.

Албанус усмехнулся. Очень скоро он покажет им всем, о каком равенстве здесь можно говорить.

– Ну, разумеется, – невозмутимо заявил он вслух, – я и сам подумал об этом. – Широким жестом он указал на стол. – Выбирайте, и я скажу вам, какими свойствами наделен каждый из артефактов. – С этими словами он сунул алый кристалл в кошель на поясе.

Засомневавшись, Мелий потянулся к мечу, но так и не осмелился коснуться его рукой.

– Какими... какими свойствами обладает этот клинок?

– Любого, кто владеет им, он превращает в непревзойденного фехтовальщика. – Это была чистая правда, но узнав о таком свойстве клинка, Албанус потерял к нему всякий интерес. Он не собирался становиться воином. Сделавшись королем, он и без того подчинит всех своей воле. – Возьми этот меч, Мелий, или, если боишься, быть может, Вегенций... – И Албанус, вопросительно подняв бровь, обернулся к широколицему гвардейцу.

– Чтобы мастерски владеть клинком, мне никакой магии не нужно, – презрительно хмыкнул Вегенций. Однако и ничего другого он пока для себя не выбрал.

– А ты, Деметрио? Сефана?

– Я не люблю колдовства, – отозвался стройный юноша, даже не пытаясь выказать интереса к вещам, разложенным на столе.

Сефана была покрепче духом, но также поспешно покачала головой.

– С меня довольно и того, чтобы с помощью этой магии мы сумели сместить Гариана с Трона Дракона. Если же это не выйдет... – на миг она встретилась взглядом с Албанусом, а затем отвернулась.

– Я возьму меч, – внезапно заявил Мелий. Взяв в руки клинок, он проверил его равновесие, а затем засмеялся. – В отличие от Вегенция мне все равно, откуда взять мастерство фехтовальщика. Я не такой чистоплюй.

Албанус рассеянно улыбнулся, но затем лицо его вновь сделалось серьезным.

– А теперь слушайте меня, – торжественно обратился он к своим гостям, по очереди окидывая каждого взглядом обсидиановых глаз. – Я показал вам лишь малую толику того могущества, которое завоюет мне престол Немедии, а вам подарит исполнение сокровенных желаний. Но запомните, что я не потерплю от вас ни трусости, ни уклончивости, ни вмешательства в мои дела. Ничто не встанет между мной и Короной Дракона. Ничто! А теперь ступайте прочь!

И они вышли из комнаты, попятившись с таким почтением, словно он уже восседал на Троне Дракона.

Глава 1

Рослый мускулистый юноша шагал по улицам Бельверуса, столицы Немедии, знаменитой своими многочисленными памятниками и мраморными колоннами, с подозрением поглядывая по сторонам и не выпуская потертой, обтянутой кожей рукояти широкого меча. Глубоко посаженные синие глаза и подбитый мехом плащ выдавали в нем уроженца северных краев.

В лучшие времена Бельверус видывал немало северных варваров, зачарованных красотой этого великого города и с легкостью расстававшихся в нем со своими скудными сбережениями, – и очень часто их, так и не привыкших к повадкам обитателей цивилизованных стран, уволакивали прочь городские стражники в черных плащах, дабы своими воплями об обмане и несправедливости дикари не смущали покой честных граждан. Однако этот человек, несмотря на свою молодость, – ибо от роду ему было всего двадцать два года, – шагал с уверенностью человека, которому доводилось бывать в городах не менее величественных, нежели Бельверус, – в Аренджуне и Шадизаре, именуемом Проклятым, в Султанапуре и Аграпуре; и даже в сказочных городах далекого Кхитая.

Сейчас он шел по верхним улицам торгового квартала, располагавшегося менее чем в полулиге от дворца Гариана, владыки Немедии, однако, по мнению юноши, эти места мало чем отличались от Адских Врат – знаменитого воровского квартала. Напротив лавок, что открывались прямо на улицу, стояли столы с разложенным товаром. Повсюду толпились люди, прицениваясь к тканям, привезенным из Офира, аргосским винам, товарам из Кофа, Коринфии и даже далекого Турана. Но на тележках разносчиков, громыхавших по камням мостовой, было мало съестного, а цены были так высоки, что юноша невольно задумался, долго ли он продержится в этом городе, пока не начнет голодать.

Между лавками было полно попрошаек, калек и слепцов, и все они вопили, взывая о подаянии, стараясь перекричать зазывал, расхваливавших товар. И почти на каждом перекрестке стояли местные головорезы, крепкие парни с тяжелым взглядом, в потрепанной одежде, в открытую поглаживающие рукояти мечей, точащие кинжалы или подбрасывающие в руках дубинки и провожая взглядами то дородных торговцев, торопящихся мимо, то хорошеньких купеческих дочерей, торопливо протискивающихся сквозь толпу. Не хватало только шлюх, увешанных дешевыми медными и бронзовыми украшениями, в полупрозрачных платьях с разрезами, выставлявшими напоказ весь их товар... Запах, висевший в воздухе, также напоминал трущобы, – вонь рвоты, мочи и экскрементов.

Внезапно тележку с фруктами, проезжавшую по перекрестку, окружило с полдюжины оборванцев в лохмотьях, но увешанных неожиданно дорогими украшениями. Костлявый торговец застыл в молчаливой неподвижности, опустив глаза и багровея с каждым мгновением, – а они бесцеремонно принялись рыться в его товаре, надкусывая то один плод, то другой, а затем швыряя их себе под ноги. Набив карманы фруктами, они затем развалистой походкой двинулись прочь, окидывая толпу дерзкими взглядами, словно бросая людям вызов. Хорошо одетые прохожие делали вид, будто ничего не замечают.

– Небось, и не подумаете заплатить, – простонал торговец, не поднимая глаз.

Один из негодяев, небритый громила в расшитом золотом засаленном плаще поверх драной хлопковой туники, ухмыльнулся, обнажая черные пеньки гнилых зубов.

– Заплатить? Вот твоя плата. – Он наотмашь ударил костлявого торговца по щеке, и тот, захлебываясь слезами, рухнул на тележку.

С резким смехом здоровяк присоединился к своим приятелям, которые задержались, чтобы понаблюдать за этой сценой, а теперь вновь принялись протискиваться сквозь толпу покупателей, расступавшуюся перед ними с невнятным ворчанием.

Плечистый северянин остановился рядом с торговцем.

– Ты не станешь звать городских стражников? – с любопытством поинтересовался он.

Владелец тележки с трудом поднялся на ноги.

– Прошу тебя, мне нужно кормить семью. Есть и другие разносчики...

– Я не ворую фрукты и не бью стариков, – жестко возразил юноша. – Мое имя – Конан. Почему стражники не пришли тебе на помощь?

– Городская стража? – старик с горечью засмеялся. – Они сидят по своим казармам и трясутся от страха. Я своими глазами видел, как трое таких же негодяев подвесили за ноги гвардейца и оскопили его. Вот как они относятся к городской страже. – Он вытер дрожащие руки о подол туники, внезапно осознав, что слишком уж заболтался с каким-то варваром прямо посреди перекрестка. – Мне пора. Пора идти... – Нагнувшись, он подхватил ручки тележки и, без единого взгляда в сторону незнакомца, устремился прочь.

Конан с сочувствием проводил его глазами. В Бельверусе он рассчитывал наняться стражником или телохранителем, – и то, и другое ремесло было ему хорошо знакомо, равно как и ремесло вора, контрабандиста и грабителя, – но кто бы ни нанял его в Бельверусе, это явно будет не тот человек, который больше всего нуждается взащите.

Кое-кто из громил, толкавшихся на углу, заметил, как северянин разговаривал с торговцем, и теперь они приблизились, в надежде посмеяться над чужеземцем. Однако стоило ему окинуть их взором, как они ощутили на себе дыхание ледяного ветра с гор его родной Киммерии, и им показалось, словно бы сама смерть вышла в этот день на улицы Бельверуса. Найдется и более доступная добыча, решили они, – и в считанные мгновения испарились с перекрестка.

Кое-кто из прохожих с благодарностью покосился на юношу, осознав, что хотя бы ненадолго, благодаря ему, это место сделалось безопасным. Конан тряхнул головой, гневаясь не то на них, не то на себя самого. Он напомнил себе, что явился сюда, дабы продать свой меч за золото, а вовсе не чистить улицы от отребья...

Обрывок пергамента прилепился к его сапогам, гонимый ветром. От нечего делать северянин нагнулся, чтобы поднять его, и прочел слова, написанные изящным округлым почерком:

Король Гариан – властный наш господин.
Король Гариан – он пирует один.
А рядом в трущобах народ голодает,
Без всякой вины бесконечно страдает.
Падет гнев богов на тебя, властелин,
Который на троне пирует один.
Юноша пустил обрывок дальше лететь по улице вместе с другими такими же клочками. Он обратил внимание, что другие люди также поднимают и читают эти стихи. Некоторые, побледнев, тотчас выбрасывали их со страхом или злостью, но другие дочитывали до конца и незаметно прятали листки в карманы.

Бельверус был подобен перезревшему плоду. Ему и прежде доводилось видеть эти признаки в других городах. Скоро люди перестанут действовать украдкой. Королевскому дворцу начнут открыто грозить кулаком. И самого незначительного повода хватало порой, чтобы опрокинуть даже крепких правителей...

Внезапно мимо пробежал человек с глазами, округлившимися от ужаса, а по пятам за ним – женщина с распахнутым в безмолвном крике ртом. С истошными воплями пронеслась стайка детей.

Чуть дальше по улице послышались крики и вопли, а затем толпа устремилась к перекрестку. Как всегда, человеческий страх оказался заразительным, и другие люди стали присоединяться к бегущим, сами не зная почему. С большим трудом Конан протолкался по улице к лавке, из которой успел скрыться владелец.

«Что же тут стряслось?» – невольно подумал киммериец.

Толпа понемногу рассеялась, и взору Конана предстала улица, буквально покрытая телами людей, среди которых шевелились лишь немногие. Иных затоптали насмерть, у других, лежавших чуть поодаль, не было рук или голов, а еще дальше по улице мужчина в богато расшитой синей тунике стоял, держа в руках странный меч со змеевидным лезвием, от кончика до рукояти заляпанный красным. Струйка слюны стекала из уголка рта.

Конан потянулся было к оружию, но затем решительно отвел руку в сторону. Он здесь лишь ради золота, напомнил себе северянин, а не для того, чтобы призывать к порядку всяких безумцев. И он отвернулся, чтобы уйти глубже в тень.

В этот самый миг из лавки, неподалеку от безумца, выскочила девочка лет восьми от роду и с истошным криком бросилась прочь. Вскинув клинок, убийца устремился за ней следом.

– Клянусь потрохами Эрлика! – выругался Конан.

Двуручный меч мягко выскользнул из потрепанных шагреневых ножен, и киммериец вышел на перекресток. Девочка с криком промчалась мимо, не останавливаясь. Безумец замедлил шаг. Когда он подошел ближе, Конан заметил, что, несмотря на богатую одежду, редеющие волосы и мешки под глазами делали его скорее похожим на писца или чиновника. Но мутные карие глаза горели безумием, и звуки, которые он издавал, походили скорее на нечленораздельное ворчание.

На перекрестке мухи с жужжанием вились над плодами, рассыпанными громилами.

По крайней мере, у этого ненормального достаточно здравого смысла, чтобы не бежать прямиком на чужой клинок, подумал Конан.

– Ну-ка, постой, – велел он. – Я тебе не трусливый младенец и не лавочник, на которого можно напасть со спины. Почему бы тебе не...

В этот миг Конану показалось, что он слышит какой-то алчный стон с металлическими отголосками. С уст мужчины сорвался звериный рык, и, вскинув клинок, он устремился вперед.

Киммериец подставил клинок, отражая удар, но змеевидный меч метнулся прочь с удивительной быстротой. Северянин отскочил назад; острие вражеского оружия чиркнуло его по груди, с легкостью, словно пергамент, разрезав тунику и тонкую кольчугу. Конан сделал еще шаг назад, чтобы дать себе возможность как следует замахнуться. Но безумец на диво проворно прыгнул вперед. Покрытый кровью клинок наносил колющие и режущие удары с неописуемой яростью. Рослый, мускулистый северянин был вынужден отступить.

Его потрясению не было предела: с его-то превосходным владением оружием... какой-то невзрачный, тщедушный противник принуждал его обороняться от своих ударов.

Конану едва хватало умения и ловкости, чтобы просто оставаться в живых! И при этом он получил уже не менее полудюжины порезов, из которых сочилась кровь. Он уже всерьез стал опасаться за свою жизнь.

– Нет! Клянусь владыкой Могильных Курганов! – выкрикнул он. – Кром и сталь!

Но вновь мечи зазвенели, и он был вынужден отступить.

Неожиданно Конан поскользнулся, наступив на недоеденную сливу и с треском рухнул наземь, приземлившись на спину, так что перед глазами заплясали серебристые огоньки. Пытаясь восстановить дыхание, он увидел, как безумец замахивается, чтобы нанести решающий удар, который оборвет жизнь варвара. Но он не желал сдаваться так запросто. Из самых потаенных глубин откуда-то взялась сила откатиться в сторону при новом броске. Окровавленный змеевидный клинок высек искры из каменных плит мостовой, где только что лежал Конан. Он отчаянно откатился еще дальше, а затем вскочил на ноги, спиной прислоняясь к спине. Безумец развернулся, чтобы последовать за врагом.

Внезапно воздух наполнился звуком, напоминавшим жужжание рассерженных ос, и безумец сделался похожим на утыканную перьями подушечку для булавок.

Конан растерянно заморгал. Это наконец прибыли городские стражники, – два десятка лучников в черных плащах. Они благоразумно держались поодаль, вновь натянули тетиву... Ибо безумец по-прежнему стоял на ногах. Распахнув рот, словно щель, – для беззвучного вопля, он швырнул свой меч в рослого киммерийца.

Выставив клинок, Конан отбросил от себя это странное оружие. Стражники вновь выпустили залп стрел. Пронзенный насквозь, безумец покачнулся. На краткий миг на лице его появилось выражение неописуемого ужаса. Мертвый, он рухнул на камни. Медленно, держа оружие наготове, солдаты сгрудились вокруг трупа.

С раздосадованным ворчанием киммериец вложил в ножны свой меч. Настоящий позор: ему так и не удалось обагрить кровью свой клинок, зато сам он был ранен, пусть и не серьезно, и куда больше страдал не от этих порезов, а от уязвленной гордости. Единственное, что ему удалось сделать чисто – это отразить брошенный в него меч, но с таким ударом справилась бы и девчонка лет десяти.

Один из стражников, ухватив мертвеца за плечо, перевернул его на спину, сломав при этом с полдюжины стрел, треснувших на камнях мостовой.

– Полегче, Тулио, – проворчал другой. – А то смотри, как бы стоимость этих стрел не вычли у нас из жалованья. Зачем...

– Клянусь черным троном Эрлика! – выдохнул Тулио. – Это же лорд Мелий!

Солдаты в кольчугах отступили, оставив Тулио наедине с мертвецом. Никому не хотелось оказаться слишком близко от убитого вельможи, в особенности если он принял смерть от их руки, – и неважно, какие преступления он совершил перед этим. Королевское правосудие порой вытворяло самые удивительные кульбиты в том, что касалось аристократов.

Седеющий сержант, у которого из-под шлема был виден багровый шрам, пересекавший широкую переносицу, с досадой плюнул на мостовую рядом с трупом.

– Ну, тут уж ничего не попишешь. Тулио!.. – Стражник сообразил внезапно, что один остался рядом с телом и дернулся, бросая испуганные взгляды по сторонам.

– Набрось свой плащ на этого... благородного вельможу, – продолжил сержант. – Да поживее.

Тулио неохотно повиновался. Сержант подозвал остальных.

– Овидий, Крато, Джокор, Насор, берите его за руки и за ноги. Шевелитесь! Или хотите проторчать здесь, пока его не сожрут мухи?

Четверо стражников вышли вперед и с ворчанием подняли тело. Сержант устремился прочь по улице, а его подчиненные заторопились следом. Никто из них не удостоил Конана даже взглядом.

– Ты, похоже, стареешь, киммериец, – вдруг окрикнул его грубоватый голос.

Конан обернулся рывком, но резкий ответ замер у него на устах, когда он узнал бородатого мужчину, стоявшего в дверях соседней лавки.

– И все равно я быстрее тебя, Ордо, старый разбойник.

Бородач был почти так же высок, как Конан, и даже шире в плечах. Полоска грубой кожи скрывала левый глаз, а из-под нее через всю щеку тянулся шрам, из-за которого угол рта кривился в постоянной усмешке. Впрочем, сейчас Ордо и впрямь ухмылялся во весь рот. В ушах бородача красовалось по увесистому золотому кольцу, но возможных воришек, соблазненных этим богатством, несомненно, отвадили бы видавшие виды меч и кинжал, красовавшиеся на поясе бородача.

– Может, оно и так, Конан, – подтвердил он. – Но зачем ты вообще явился в Немедию... если не считать уроков фехтования у уличных безумцев? Когда мы виделись в последний раз, ты собирался в Аграпур, чтобы наняться в армию короля Илдиза...

Ордо был его другом, но, впрочем, подружились они далеко не сразу. При первой их встрече одноглазый вместе со своими бандитами захватил Конана в плен на равнинах Заморы и привязал на земле к кольям, по приказу Карелы, рыжеволосой предводительницы разбойников, известной также под прозвищем Рыжий Ястреб. Затем вместе они направились в Кезанкийские горы за сокровищами, похищенными колдуном Аманаром. Там им не удалось взять никакой добычи, и искатели приключений едва унесли ноги.

Еще дважды пересекались их жизненные пути, – всякий раз в погоне за золотом, – но добыча оказывалась столь незначительной, что ее хватало лишь на то, чтобы разок выпить как следует в ближайшем кабаке. Интересно, что ждет нас на сей раз, подумал Конан с усмешкой.

– Я там и служил, – отозвался киммериец, – но уже через год уехал из Турана.

– Держу пари, опять неприятности с какой-нибудь девчонкой, – хмыкнул Ордо. – Уж я тебя знаю...

Конан пожал массивными плечами. У него всегда были неприятности из-за девчонок, – так уж складывалась судьба. Но с другой стороны, кто из мужчин может похвалиться обратным?

– А какая женщина выгнала тебя из Султанапура, Ордо? Когда мы расстались в последний раз, ты сидел в собственной таверне с пухленькой женой-туранкой и клялся, что никогда больше не пойдешь в контрабандисты, не украдешь даже медной монеты и не выйдешь за стены Султанапура, пока тебя не понесут на погребальный костер.

– Это все Карела. – Одноглазый понизил голос, выдавая смущение, и растрепал свою густую бороду. – Я никак не мог успокоиться, пока не узнаю, что с ней все в порядке, а жена постоянно ругалась со мной из-за этого. Говорила, что я выставляю себя на посмешище. Говорила, что люди болтают и издеваются у меня за спиной и называют сумасшедшим. Говорила, что напрасно вышла замуж за человека, у которого мозгов не больше, чем у барана... Так она говорила до тех пор, пока мне это все не надоело. Я распрощался с ней и ушел, не оглядываясь.

– И по-прежнему ищешь Карелу?

– Она жива. Я в этом уверен. – С волнением он ухватил Конана за руку. – Я не слышал никаких слухов о ней, но уверен, что почувствовал бы, если бы она умерла. А ты ничего не знаешь? Совсем ничего?

В голосе Ордо звучало неподдельное волнение. Конан точно знал, что Рыжий Ястреб тогда и впрямь осталась жива, но если он скажет об этом Ордо, то придется признать, как именно прошла их последняя встреча, – когда Карелу, обнаженную, закованную в цепи, вели в веренице рабов на торги. Конечно, он мог бы объяснить, что у него самого в кармане звенело всего несколько медяков, – сотая доля той цены, которую дали бы в Туране за пышногрудую рабыню с зелеными глазами. Он мог бы припомнить и о той клятве, которую заставила его дать Карела: что он никогда больше не шевельнет и пальцем, чтобы ее защитить. Карела гордячка... по крайней мере, была такой... Если Ордо до сих пор ничего о ней не слышал, то, должно быть, сломленная побоями, теперь она ублажает пением и танцами своего нового хозяина... Но рассказать об этом Ордо?.. Нет, чего доброго, этого человек, всегда называвший себя верным псом Карелы, может и не пережить такого удара...

– В последний раз я видел ее в Кезанкийских горах, – признал Конан. По крайней мере, это было чистой правдой. – И я не сомневаюсь, что она выбралась оттуда живой. Никаким горцам не совладать с Карелой, когда у нее в руках меч.

Ордо с тяжелым вздохом кивнул.

Понемногу люди стали выбираться на улицу. Они с ужасом смотрели на трупы, все еще лежавшие там, где их настигла гибель. Здесь и там плачущие женщины бросались к мертвецам, отыскивая среди них родных и близких... Оглядевшись по сторонам, Конан обнаружил меч, брошенный безумцем. Клинок лежал перед настежь распахнутой лавкой, где повсюду были разбросаны рулоны разноцветных тканей. Хозяина нигде не было видно. Возможно, он лежал сейчас среди мертвецов, а может, стоял среди тех, кто глазел на трупы. Подняв меч, киммериец стер запекшуюся кровь со змеевидного лезвия, вытерев его об отрез желтого шелка.

Он взвесил меч на руке, пробуя его баланс. Никогда в жизни он не видел такой красивой серебряной крестовины, витой, словно кружево... Кроме того, по всей длине клинка виднелись какие-то надписи, которых киммериец не мог разобрать. Несомненно, это оружие было изготовлено настоящим мастером. Когда человек держал его, оно казалось естественным продолжением руки. Более того – продолжением его мыслей. Но тем не менее...

Скольких людей только что убил этот меч! Мужчины, женщины, дети... Их убивали в лицо и в спину, наобум, во время бегства. Безумец прикончил всех, до кого сумел дотянуться. Раненые расползались прочь, но он настигал их, рубил и колол... Эта картина стояла у Конана перед глазами. Он почти ощущал запах их предсмертного пота и запах крови...

Конан сплюнул, не скрывая отвращения. Конечно, это всего лишь меч. Сталь не знает вины, однако киммерийцу вовсе не хотелось брать это оружие себе. Нет, он не сделает этого. С другой стороны, едва ли стоит и бросать его посреди улицы. Наверняка, стоит такой клинок недешево. Возможно, за него удастся выручить пару серебряных монет...

– Надеюсь, ты не намерен оставить его себе? – поинтересовался Ордо. – Этот меч несет зло. Женщины и дети... – и он сплюнул, сделав знак, отвращающий дурной глаз.

– С проклятьем или нет, но его всегда можно продать, – возразил на это Конан и, сняв подбитый мехом плащ, завернул в него клинок. Не хотелось бы в открытую нести по улицам Бельверуса такой приметный старинный меч, который только что пролил столько крови.

– Похоже, у тебя совсем скверно с деньгами, – предположил Ордо. – Если так, то я не откажусь дать тебе взаймы.

– Да нет, не нуждаюсь. – В уме Конан прикинул, насколько хватит содержимого его кошелька. Четыре дня, если поселиться на постоялом дворе. Две недели, если спать на конюшне. – А ты что, настолько разбогател, что разбрасываешься серебром? Вновь заделался разбойником или вернулся к контрабандистам?

– Тс-с! – Ордо подошел ближе, единственным глазом зорко окидывая улицу в поисках возможных соглядатаев. – Потише говори о контрабанде, – добавил он так, чтобы его слышал один лишь рослый киммериец. – За это преступление здесь сажают на кол, и Корона предлагает столь щедрое вознаграждение доносчикам, что соблазнит кого угодно.

– Так с какой стати ты этим занялся?

– Я не говорил... – одноглазый развел руками. – Яйца Ханумана! Да, это правда. У тебя что, нет глаз и ушей, или ты не видел, какие цены в этом городе? Пошлины превышают стоимость самих товаров. Контрабандист запросто может разбогатеть. Если только уцелеет.

– Не нужен ли тебе напарник? – многозначительно поинтересовался Конан.

Ордо засомневался.

– Тут все не так, как в Султанапуре. Все вино, до последнего бочонка, и весь шелк, который минует королевскую таможню, поставляется одной-единственной шайкой...

– На всю Немедию? – изумился Конан.

– Да. Насколько мне известно, так продолжается уже около двух лет. Сам я здесь уже год. Они очень строго следят за тем, чтобы не допускать в свои ряды посторонних и не болтают лишнего. Я получаю приказы от человека, которому самому отдает приказы кто-то другой, кого я никогда в жизни не видел, а тем, в свою очередь, командует третий. – Он устало покачал головой. – Попытаюсь, но заранее ничего обещать не стану.

– Ну, не настолько уж все сложно, – предположил Конан, – если ты сам вошел в их ряды всего за год.

Хмыкнув, Ордо потер пальцами переносицу.

– Со мной – особый случай. Я был в Кофе, сидел в одной таверне в Хоршемише, и там услышал слушок... Ладно, это к делу не относится. Короче, один парень, Хасан, который работает на эту шайку в Кофе, услышал, что я задаю вопросы. Он кое-что знал про Рыжего Ястреба и восхищался ею от души. Когда он узнал, что я был ее напарником, то предложил мне работу здесь, в Бельверусе. А поскольку я к тому времени уже так изголодался, что готов был варить суп из собственных башмаков, то, конечно, сразу согласился. Будь здесь Хасан, я бы все устроил для тебя во мгновение ока, но он опять уехал в Коф.

– Странно, что он не оставил там и тебя, раз уж так восхищается Рыжим Ястребом, – задумчиво проронил Конан. – Но неважно, сделай, что можешь. Я справлюсь.

– Попытаюсь, – пообещал Ордо. Прищурившись, он взглянул на солнце, уже перевалившее зенит, и пожал плечами. – Слушай, у меня полно дел. Ты же понимаешь... Я бы взял тебя с собой, чтобы поболтать еще немного, но в нашей шайке не любят посторонних.

– Ладно, еще будет время.

– Конечно. Вот послушай. Давай встретимся в таверне «Зарезанный бык», что на улице Вздохов, прямо над Адскими Вратами, через полчаса после заката. – С хохотом он хлопнул Конана по плечу. – Напьемся так, чтобы город загудел из конца в конец.

– И сверху донизу, – согласился Конан.

После ухода одноглазого Конан направился было прочь, держа подмышкой меч, завернутый в плащ, но вскоре остановился. Неподалеку на улице стоял богато украшенный, черный с золотом паланкин с задернутыми красными шторками. Горожане и даже городские громилы с почтением обходили его стороной. Однако не сам паланкин так привлек внимание киммерийца: ничего удивительного не было в богатых носилках, где восседал какой-нибудь толстый торговец или разряженная знатная дама... Внимание Конана привлекло нечто другое: стоило ему повернуться в ту сторону, как одна из занавесок резко задернулась. Он едва успел разглядеть внутри женщину, закутанную в жемчужно-серое покрывало. Но, каким бы кратким ни было это видение, Конан мог бы поклясться, что незнакомка смотрела прямо на него. И не просто смотрела: она испепеляла его взглядом. И взгляд этот не предвещал ничего хорошего...

Но вот занавеска вновь шелохнулась, – должно быть, хозяйка отдавала приказ носильщикам. Те взвалили поручни паланкина на плечи и двинулись прочь по улице.

Покачав головой, Конан проследил за паланкином взглядом. Должно быть, померещилось... Скверно начался его первый день в Бельверусе. Но, впрочем, помимо Ордо, он здесь никого не знает, так что все это явно не более чем случайность... Покрепче ухватив сверток, он двинулся прочь, гадая, как провести время до встречи с Ордо. Надо постараться побольше узнать об этом городе, где он надеялся устроиться как можно лучше.

Глава 2

Улица Вздохов оказалась последней улицей над Адскими Вратами, – одно из тех мест, где люди кончиками пальцев цеплялись за видимость благополучия, пытаясь не соскользнуть в полную нищету. Люди, с отчаянием сознававшие, что даже если им удастся удержаться на поверхности, то их дети все равно наверняка сделаются нищими. Мало кто выбирался за пределы Адских Врат, не чувствуя себя в безопасности за пределами переулка Головорезов, – их пугал непонятный город... Но тут же ветер доносил до них вонь трущоб, напоминая, как, в сущности, недалеко они ушли. Те же, кому и впрямь удавалось вырваться из Адских Врат, никогда не останавливались на улице Вздохов... Ни на день и даже на час. Но таких было меньше всего.

Люди на улице Вздохов предпочитали не думать о том, что их ждет впереди, за новым поворотом, в новый день, равно как и о том, что осталось в прошлом. На этой улице постоянно царило лихорадочное, безумное веселье.

Уличные музыканты наигрывали на лютнях, цитрах и флейтах, пытаясь перекрыть доносившийся отовсюду смех. Точнее, это был даже не смех, а наигранный хриплый пьяный хохот. Жонглеры, подбрасывавшие в воздух мечи, копья и булавы, пытались привлечь своим искусством гулящих девиц, расхаживавших по улице. Шлюхи, едва прикрывавшие тело обрывками разноцветного шелка, увешанные медными браслетами, в сандалиях на высокой подошве, чтобы казаться стройнее, торговали своими прелестями, готовые подарить их всякому, у кого в кармане найдется хотя бы грош.

Особенно сладострастные позы они принимали, едва лишь завидев хорошо одетых пришельцев из Верхнего Города, которые так выделялись в пестрой толпе. Перед чужаками они тут же начинали вилять бедрами и поглаживать себя по груди, пытаясь прельстить и заставить раскошелиться. Горожане являлись сюда, чтобы, как им казалось, погрузиться в пучину порока и разврата, возможного лишь в Адских Вратах. И отовсюду звучал смех...

Таверна «Зарезанный Бык» оказалась именно такой, какая и могла быть в этом месте, по мнению Конана. В общем зале стоял густой запах прокисшего вина. У дальней стены, на небольшом возвышении, под томные звуки флейты извивались три дебелых девицы в платьях из прозрачного желтого шелка. В таверне было полно народу, но завсегдатаи, занятые выпивкой, картами или игрой в кости, не обращали на танцовщиц никакого внимания. Рыжеволосая шлюха стояла у одного из столиков; вместо платья на ней была лишь лента темно-синего шелка, обвивавшая ее таким образом, что почти все тело оставалось обнаженным. Застывшей улыбкой девушка улыбалась жирному коринфийцу в полосатом халате, который по-хозяйски поглаживал ее, точно прикидывая, сколько готов заплатить за каждый фунт пышной плоти.

Другая девица с ярко-рыжими волосами, окинув Конана одобрительным взглядом, торопливо поправила золоченые лямки, скорее подчеркивавшие, чем поддерживавшие роскошную грудь, а затем направилась к нему, недвусмысленно проводя языком по губам. Северянин отрицательно покачал головой, и разочарованная шлюха остановилась с недовольным видом. Но Конану сейчас было не до женщин. Он пытался отыскать в пьяной толпе своего друга Ордо.

Неожиданно его внимание привлекла девушка, сидевшая у стены за столиком. Она сильно отличалась от прочих завсегдатаев, – в одиночестве сидела перед бокалом вина и, единственная из всех, смотрела на танцовщиц. На спину и на плечи падали длинные черные волосы. Полные губы и широко распахнутые карие глаза привлекали взгляд; ни одна из шлюх не могла похвастаться и десятой долей такой красоты, – но она явно не относилась к числу жриц любви. Об этом ясно говорило и ее строгое закрытое белое платье, – совершенно неуместное на этой улице... как, впрочем, и сама девушка. Красотки с улицы Вздохов предпочитали яркие цвета и глубокие вырезы, а дамы из Верхнего Города – дорогие ткани и богатое шитье. Вельможные красавицы порой также появлялись здесь, чтобы насладиться острыми ощущениями. Им доставляло удовольствие отдаваться мужчинам, каждый из которых мог оказаться вором, убийцей или и того хуже... Но женщинам придется пока подождать, напомнил себе Конан и, перехватив поудобнее завернутый в плащ клинок, огляделся в поисках свободного столика.

В этот миг из кучи тряпья, – Конан и предположить не мог, что перед ним человек, – внезапно высунулась костлявая рука и ухватила киммерийца за подол туники. Распахнув беззубый рот, тонким визгливым голосом этот странный человек проговорил:

– Эй, киммериец! Куда ты направляешься с магическим мечом, сулящим погибель?

Конан ощутил, как волоски встали дыбом у него на руках. Перед ним был старец, столь изможденный, что кожа, обтянувшая скулы, скрадывала морщины. Вместо глаз на лице его красовалась грязная повязка, но даже окажись старик зрячим, – как он мог узнать, что Конан родом из Киммерии... и что он скрывает под плащом?..

– Что ты знаешь обо мне, старик? – спросил его Конан. – И как ты мог увидеть это без глаз?

Старик хрипло засмеялся, дотрагиваясь до повязки загнутым посохом, который держал в руках.

– Когда боги отняли у меня глаза, то даровали иное зрение. Раз уж я не вижу глазами, то не вижу и того, что видят глаза. Но... прозреваю иные вещи.

– Мне приходилось слышать о таком, – пробормотал Конан. – И видел я и более удивительные вещи. А что еще ты можешь сказать обо мне?

– О, очень многое, молодой господин. Ты познаешь любовь множества женщин, и королев, и простушек. Ты проживешь долгую жизнь, завоюешь себе корону, и смерть твоя будет окутана покровом легенд.

– Коровье дерьмо! – проворчал Ордо, заглядывая Конану через плечо.

– А я-то гадаю, куда ты подевался! – поприветствовал его Конан. – Этот старик знал, что я киммериец.

– Да стоило ему лишь заслышать твой дикарский выговор, и он тотчас догадался. Давай лучше сядем за стол и возьмем кувшин вина.

Конан покачал головой.

– Я ему ни слова не сказал, а он все знал заранее. Скажи мне, старик, что нас ждет в ближайшие дни... более далекое будущее пока меня не волнует.

Слепец прислушивался к их разговору со страдальческим выражением лица, склонив голову набок, чтобы лучше слышать. Теперь беззубый рот вновь растянулся в улыбке.

– Ну, это просто, – заявил он и тут же вскинул руку, потирая большой палец об указательный многозначительным жестом, а затем развернул ладонь кверху. – Вы же видите, я бедный человек, молодой господин.

Рослый киммериец сунул два пальца в кошель на поясе. Там было куда больше меди, чем серебра, да и той почти не осталось, но он все же отыскал серебряную монету, которую выложил на загрубевшую ладонь старца.

Ордо испустил раздраженный вздох.

– Я знаком с гадателем и тремя звездочетами, которые возьмут с тебя вдвое меньше и дадут куда более верное предсказание, чем здесь.

Старик легонько провел кончиками пальцев по монете.

– Какая щедрость, – пробормотал он. Серебряная монета тотчас исчезла в складках лохмотьев. – А теперь дай мне руку. Лучше правую.

– Гадатель по руке, у которого нет глаз! – расхохотался Ордо, но Конан послушно протянул ладонь.

С той же легкостью и быстротой, с какой он поглаживал монету, старик пальцами провел по линиям на ладони киммерийца, отмечая старые шрамы и мозоли, и хотя голос его сохранил его прежнюю пронзительность, но он больше не кудахтал, как сумасшедший. В нем появилась новая сила и даже властность.

– Страшись женщину с сапфирами и золотом. Из любви к могуществу она принесет тебе погибель. Страшись женщину с изумрудами и рубинами. Ради своей любви она отправит тебя на смерть. Страшись человека, который рвется к трону. Страшись человека, чья душа – глина. Страшись благодарности королей. – Конану казалось, что старик говорит очень громко, но никто из завсегдатаев таверны даже не взглянул на них, оторвав взгляд от бокала с вином. – Спаси трон, спаси короля. Убей короля или погибнешь. Что бы ни случилось, что бы ни сбылось, не ошибись, когда придет время бежать.

– Звучит так кисло, что может сквасить молодое вино, – пробормотал Ордо.

– Бессмыслица какая-то, – добавил Конан. – А пояснее ты выражаться не можешь?

Старик, пожав плечами, оттолкнул руку Конана.

– Если бы я мог сделать свои пророчества более ясными, – сухо ответствовал он, – то жил бы во дворце, а не в этом свинарнике при Адских Вратах.

Постукивая посохом по полу, он заковылял прочь, ловко обходя столы и пьяных гуляк.

– Но помяни мои слова, Конан-киммериец, – воскликнул он через плечо уже в дверях, – мои пророчества всегда истинны!

С этими словами он исчез, растворившись в уличной суете.

– Старый безумец, – проворчал Ордо. – Если хочешь получить добрый совет, то ступай лучше к звездочету, у которого есть разрешение от властей. Нечего связываться со всякими доморощенными шарлатанами.

– Я не говорил ему, как меня зовут, – негромко заметил Конан.

Ордо захлопал глазами, а затем утер рот мозолистой рукой.

– Мне нужно выпить, киммериец.

Рыжеволосая шлюха поднялась из-за стола и повела дородного офирского купца к лестнице, ведущей наверх, где на полчаса можно было снять комнату. Вмиг усевшись на освободившуюся скамью, Конан жестом пригласил Ордо занять место напротив.

Пока он укладывал на стол свой сверток, одноглазый успел ухватить за руку служанку с ласковыми оленьими глазами. Ее белая грудь и ягодицы едва прикрывали две полоски зеленого шелка.

– Вина, – приказал Ордо. – Самый большой кувшин, какой только найдется. И две кружки.

Девушка вырвалась и поспешила прочь.

– Ты уже говорил обо мне со своим приятелями? – поинтересовался Конан.

С тяжелым вздохом Ордо покачал головой.

– Говорил, но их ответ – нет. Работа здесь несложная, Конан, и золото течет рекой, но я подчиняюсь приказам человека, которого зовут Эраний, – жирный косоглазый ублюдок, который воняет, как куча дерьма. Этот мешок сала принялся выговаривать мне... ты только представь, как я стоял и слушал его разглагольствования!.. что, мол, нельзя в эти опасные времена доверять незнакомцам... Опасные времена! Ха!

– Пустяки, – отозвался Конан, хотя в душе он все-таки надеялся провернуть какое-нибудь выгодное дельце с этим бородатым медведем. Их прошлые приключения оставили у него немало добрых воспоминаний.

Служанка вернулась с двумя кружками из промасленной кожи и грубым глиняным кувшином размером с полголовы. Наполнив кружки, она требовательно протянула руку.

Ордо отобрал несколько медных монеток, одновременно с лукавым видом ущипнув разносчицу.

– Ну, пошла прочь, красотка, – засмеялся он. – Пока мы не решили получить от тебя кое-что вдобавок.

Потирая пухлое бедро, девица отошла прочь, но напоследок окинула Конана недвусмысленным взглядом, явно намекая на то, что не отказалась бы, потребуй он у нее кое-что помимо вина.

– Я ему сказал, что ты никакой не незнакомец, – продолжил Ордо. – Рассказал ему о тебе, и о том, как мы орудовали в Султанапуре. Но он не пожелал даже слушать. Сказал, что ты, похоже, опасный человек. Велел мне держаться от тебя подальше. Нет, ты только представь! Чтобы я подчинялся приказам такого ублюдка!

– Не могу представить, – согласился Конан.

Внезапно киммериец ощутил, как кто-то легонько тронул его кошель. Мощная рука тут же метнулась, ухватив хрупкое запястье, и он подтащил к себе незадачливую воровку.

Невинное детское лицо с широко распахнутыми голубыми глазами окружала копна золотистых кудряшек, но пышная грудь, подхваченная узкой полоской алого шелка, ясно выдавала истинный род занятий девушки, равно как и кошель с медяками, подвешенный к поясу, с которого свисали полоски просвечивающей красной ткани, едва прикрывавшие соблазнительные округлости бедер и ягодиц. Она крепко сжимала кулачок, – а Конан, в свою очередь, крепко держал ее за руку.

– Ну, вот тебе и женщина с золотом и сапфирами, – засмеялся Ордо. – Сколько ты стоишь, красотка?

– В другой раз, – сказал девушке Конан, – не пытайся обокрасть человека, который еще достаточно трезв, чтобы уличить такую неловкую воровку.

Девица натянула соблазнительную улыбку, точно маску.

– Ты ошибаешься. Я хотела всего лишь прикоснуться к тебе. Такому красавчику, как ты, я уступлю недорого... травник сказал, что я уже совершенно здорова...

– Травник! – Ордо едва не расплескал вино. – Лучше убери от нее руки, Конан! В этом проклятом городе двадцать девять видов всякой заразы, и если уж одну она подцепила, то, значит, и за остальными дело не станет.

– И удивительнее всего то, что она так запросто признается в этом, – раздумчиво промолвил Конан. Он слегка усилил хватку. На лбу у девушки выступил пот. Пухлый ротик приоткрылся для крика, и наконец пальцы разжались, выронив на подставленную ладонь киммерийца две серебряные монеты. Он рывком подтянул ее поближе, заломив руку за спину, так что ее полная грудь прижалась к его мускулистой груди, а испуганные небесно-голубые глаза смотрели теперь прямо в глаза северянина.

– Скажи правду, девочка, – потребовал он. – Ты воровка, шлюха, или и то, и другое разом? Скажи правду, и я отпущу тебя. Первый же намек на ложь, и я оттащу тебя наверх, чтобы сполна получить за свои деньги.

Она медленно облизала губы.

– Ты, правда, меня отпустишь? – прошептала она. Конан кивнул и почувствовал ее взволнованное дыхание на своей коже. – Я не шлюха, – призналась она наконец.

Ордо проворчал:

– Так, значит, воровка. И все равно я готов поручиться, что она заразная.

– Ты играешь в опасные игры, девочка, – сказал ей Конан.

Она с вызовом тряхнула светловолосой головой.

– Кто обратит внимание на такую, как я? У каждого я беру лишь по паре монет, и все они думают, что потратили лишнее за выпивкой. А стоит лишь мне упомянуть травника, как никто и не пытается иметь со мной дело. – Неожиданно она подвинулась ближе, шепнув Конану на ухо: – Это правда, я не шлюха. Но я не отказалась бы провести ночь в твоих объятиях.

– Не шлюха, но воровка, – засмеялся Конан. – Воров я знаю. Когда я проснусь, то не найду ни кошелька, ни плаща, ни меча, а может быть, даже и сапог. – Глаза ее сердито вспыхнули, и на миг невинное выражение сменилось злостью. Она отчаянно принялась вырываться из стальной хватки киммерийца. – По-моему, на сегодня твоя удача кончилась. Я это чувствую.

Неожиданно он ее отпустил. Какой-то миг она еще взирала на него в изумлении, но затем открытой ладонью он шлепнул ее по ягодицам, да так, что девица взвилась на цыпочки, и ее испуганный вопль вызвал хохот завсегдатаев таверны.

– Ступай прочь, красотка! – велел ей Конан. – Не видать тебе больше удачи.

– Уйду, когда пожелаю, – сердито возразила она и метнулась прочь.

Выбросив этот случай из головы, киммериец взял кувшин с вином, наполнил кружки и осушил свою до дна. В этот момент он неожиданно встретился взглядом с той девушкой, на которую обратил внимание в самом начале, – той, что казалась совершенно чужеродной в этом месте. Она с явным одобрением взирала на северянина, однако точно так же ясно было, что она отнюдь не пытается с ним заигрывать.

К тому же она что-то писала на клочке пергамента... Конан мог бы держать пари, что на всей этой улице не найдется и дюжины женщин, способных прочитать или написать хотя бы собственное имя. Впрочем, не только женщин, но и мужчин тоже...

– Не про нашу честь, – заметил Ордо, проследив за направлением взгляда приятеля. – Кем бы она ни была, она явно не дитя улицы. В таком-то наряде...

– Мне плевать, кто она такая, – не вполне искренне отозвался Конан. Девушка была невероятно красива, а он никогда не скрывал своей слабости к прекрасному полу. – Сейчас больше всего меня заботит, как заработать на жизнь... иначе скоро о женщинах вообще придется забыть. Весь день я гулял по этому городу, видел многих вельмож с телохранителями. Может, эта работа не такая денежная, как контрабанда, но я этим уже занимался и готов попробовать вновь.

Ордо кивнул.

– Вот тут ты прав. Для тебя точно дело найдется. Каждый из тех, кто в прежние времена держал одного телохранителя, нынче нанимает пятерых. А такие богатые торговцы, как Фабий Палиан или Энаро Осториан, содержат даже целые отряды наемников. Вот где настоящие деньги – создать свой собственный Вольный Отряд...

– Но сначала нужно найти золото, чтобы им заплатить, – согласился Конан. – Мне и на одного-то человека не купить доспехов, не то что на целый отряд.

Одноглазый провел пальцем по столу, растирая капли вина по столешнице.

– С тех пор, как в столице начались беспорядки, мы провозим немало оружия контрабандой. Сейчас пошлины на хорошие мечи куда выше, чем их собственная цена. – Он встретился взглядом с Конаном. – Если я еще что-то соображаю, мы могли бы украсть достаточно, чтобы снарядить отряд... и никто бы ничего не заподозрил.

– Мы, Ордо?

– Яйца Ханумана! Да эти ублюдки начали мне указывать, с кем водить дружбу, а с кем нет!.. Довольно с меня контрабанды.

– И все равно, нам нужно найти достаточно серебра, чтобы выплатить наемникам первые наградные. Скажем, для полусотни человек.

– Не серебра, а золота, – поправил его Ордо. – Нынешняя ставка – одна золотая монета на человека.

Конан присвистнул зубы.

– Тогда вряд ли у меня что-то получится. Если только ты...

Ордо огорченно покачал головой.

– Ты же меня знаешь, киммериец. Я слишком сильно люблю женщин, выпивку и кости, чтобы золото задерживалось у меня в карманах.

– Вор! – закричал вдруг кто-то. – Мы поймали вора!

Оглянувшись, Конан обнаружил голубоглазую блондинку, отчаянно отбивавшуюся от рослого бородача в засаленной синей тунике и тощего парня, похожего на хорька.

– Я ее за руку поймал, когда она чистила мой кошелек! – ревел бородач.

Завсегдатаи таверны с хохотом принялись отпускать двусмысленные шуточки.

– Я же сказал, что не видать ей сегодня больше удачи, – пробормотал Конан.

Блондинка взвизгнула, когда бородач сорвал шелковую ткань, прикрывавшую ее грудь, а затем отшвырнул девицу к своему напарнику, который взобрался на стол и, невзирая на сопротивление воровки, выставил ее обнаженной перед всей таверной.

Бородач сгреб в кружку кости и потряс над головой.

– Кто хочет бросить на удачу?

Вокруг него уже толпились люди.

– Пойдем прочь отсюда, – заявил Конан. – Не хочу смотреть на это.

Забрав меч, завернутый в плащ, он двинулся к дверям.

Бросив последний огорченный взгляд на недопитый кувшин вина, Ордо последовал за ним. В дверях Конан вновь поймал взгляд девушки в простом белом платье. Она вновь взирала на него, но на сей раз не скрывала неодобрения. Что он такого сделал? – удивился северянин. Впрочем, какая разница... Сейчас у него на уме были вещи поважнее, чем женщины. Вместе с Ордо он вышел наружу.

Глава 3

На улице уже почти совсем стемнело, однако веселье и не думало затихать. Напротив, обитатели улицы Вздохов словно бы силились громкой музыкой и исступленной суетой разогнать прохладу подступающей ночи. Шлюхи уже не расхаживали с царственным томным видом, а занимались тем, что открыто ловили клиентов, перебегая от одного к другому и хватая мужчин за руки. Акробаты выгибались и совершали такие прыжки, словно были совсем лишены костей и неподвластны земному притяжению. Они старались так отчаянно, словно ими любовался сам король Гариан, – хотя в награду получали лишь смех прохожих пьяниц, но все равно продолжали демонстрировать свое искусство...

Конан задержался, чтобы полюбоваться на человека, жонглирующего огнем. Шесть горящих факелов взмывали в воздух, медленно вычерчивая огненные дуги над бритой головой жонглера. Зрители все время сменялись. Лишь за то время, пока Конан смотрел на это зрелище, подошли еще трое человек, а двое ушли прочь. Как и всегда, в этот вечер вокруг было полно иных, куда более интересных развлечений. Достав из кошелька медяк, Конан швырнул его в шапку, лежавшую на земле перед жонглером. Кроме его монеты там лежало всего два медяка... Киммериец был очень удивлен, когда в знак благодарности акробат вдруг обернулся к нему и, продолжая показывать свои трюки, поклонился неожиданному дарителю. Затем он стал подпрыгивать, высоко вскидывая ноги, и огненные жезлы закрутились вокруг ступней.

Ордо потянул Конана за руку, уводя того дальше по улице.

– И всего за какой-то медяк, – с отвращением пробормотал одноглазый. – Бывали времена, когда нужно было заплатить серебряную монету, чтобы увидеть такие трюки. А может, и больше.

– Этот город безумен, – подтвердил Конан. – Никогда не видел столько нищих по эту сторону от моря Вилайет. Бедные стали еще беднее и многочисленнее, чем в других городах. Разносчики снеди заряжают такие цены, от которых подавился бы вином даже бывалый торговец в Султанапуре, но при этом все время жалуются на безденежье. Кувшин вина стоит половину серебряной монеты, но жонглер показывает свои лучшие трюки за какой-то медяк. Я не встретил здесь ни единого человека, который бы всерьез задумывался о завтрашнем дне. Что происходит?

– Ты за кого меня принимаешь, киммериец? За ученого? За жреца? Поговаривают, что на троне лежит проклятье... что самого Гариана прокляли боги.

Конан невольно сделал знак, отвращающий зло. С проклятиями шутить не стоило. Этот его жест заметили несколько прохожих, поспешивших отступить подальше от рослого киммерийца. Они видели достаточно зла в своей жизни и не хотели, чтобы чужие невзгоды затронули их.

– А проклятье настоящее? – немного помолчав, полюбопытствовал северянин. – Я хочу сказать... что говорят жрецы и звездочеты? Они с этим согласны?

– Ничего такого не слышал, – признал Ордо. – Но об этом болтают на каждом углу. Известно всем и каждому...

– Яйца Ханумана! – хмыкнул Конан. – Ты не хуже моего знаешь, как часто то, что известно всем и каждому, оказывается ложью. Есть ли доказательства, что речь и впрямь идет о проклятье?

– Еще бы, киммериец! – подтвердил Ордо и, чтобы подчеркнуть свои слова, погрозил в пустоту пальцем. – В тот самый день, когда Гариан взошел на Трон Дракона, – в тот самый день, обрати внимание, – чудовище вырвалось на улицы Бельверуса и убило больше двух десятковпрохожих. Монстр был похож на человека, как если бы его слепили из глины, а потом эта глина наполовину растаяла. Самое удивительное, что многие говорят, будто это существо было похоже на самого Гариана...

– Человек из глины, – негромко повторил Конан, вспоминая пророчество слепого старика.

– Да забудь ты об этом слепом глупце, – посоветовал Ордо. – К тому же монстр мертв. Впрочем, эти трусливые городские стражники тут ни при чем. Перепуганная старуха случайно опрокинула на него масляную лампу. Горящее масло облило его с головы до ног. Сгорел, не оставив после себя даже пепла... Стражники собрались арестовать старуху, чтобы ее как следует «расспросить», так они сказали... Но тут уж соседи воспротивились, прогнали их, забросав ночными горшками.

– Пойдем со мной, – сказал Конан, сворачивая на узкую улочку.

Ордо задержался.

– Ты отдаешь себе отчет, что мы направляемся прямиком в Адские Врата?

– За нами следят, – ответил на это Конан. – От самого «Зарезанного быка»... Я хочу понять, кто они такие. Сюда.

Улица сузилась еще больше, и когда они вновь свернули, то сюда больше не доносился смех и яркие огни улицы Вздохов. Здесь еще сильнее пахло мочой и отбросами. Булыжной мостовой не было и в помине. Самыми громкими звуками был скрип подошв по гравию и шум их собственного дыхания. Они двигались в полной темноте, лишь местами пронизанной озерцами света, падавшего из окон, расположенных достаточно высоко, чтобы обитатели дома чувствовали себя в безопасности.

– Говори, – велел Конан своему спутнику. – О чем хочешь. Что представляет из себя король Гариан?

– Нет, ну ты подумай: он велит мне говорить!.. – пробормотал Ордо. – Упаси нас Бел... – Он тяжело вздохнул. – Он король, что тут еще скажешь? Я не веду дел с королями. Да и ты тоже, насколько мне помнится.

– Это верно, но все равно говори о чем-нибудь. Мы слишком много выпили и потеряли остатки здравого смысла, так что болтаем без умолку и идем посреди ночи прямо к Адским Вратам... – Он высвободил из ножен двуручный меч. Где-то высоко над головой из окна мелькнул проблеск света, и глаза Конана сверкнули во мраке, словно у ночного хищника. Хищника, который вышел на охоту...

Ордо на что-то наступил в темноте, и послышались хлюпающие звуки.

– Клянусь нутром Вары! Ладно, будь по-твоему. Гариан... Ну, по крайней мере, он разделался с колдунами. Короли мне все же больше по нраву, чем некроманты.

– А как он этого добился? – поинтересовался Конан, который куда больше прислушивался к звукам, раздававшимся сзади, чем к ответу своего спутника. Показалось ли ему, или он и впрямь слышал скрип шагов по гравию?

– Ну, три дня спустя после того, как он взошел на трон, то приказал казнить всех колдунов, которые были еще при дворе. Гетений, его отец, держал во дворце несколько дюжин магов. Гариан никого не предупредил о своих планах. Несколько человек успели сбежать под тем или иным предлогом, но все остальные... Гариан отдал приказ Золотым Леопардам в три часа пополуночи. К рассвету всех колдунов во дворце вытащили из постелей и обезглавили. При этом Гариан заявил, что истинные маги должны были заранее проведать о его намерениях и успели сбежать, а значит, заслуживают того, чтобы сохранить нажитое богатство. Остальные, раз уж ни о чем не догадались, – обычные шарлатаны и нахлебники. Все их имущество раздали бедным, даже в Адских Вратах. Но это было последнее, что он сделал хорошего.

– Забавно, – рассеянно отозвался Конан. В темноте его острый взор вычленял то одну подозрительную тень, то другую. Впереди виднелся какой-то перекресток. А за спиной? Да, там и впрямь раздавалось рассерженное бормотание человека, наступившего в ту же зловонную кучу, в которую перед ним вляпался Ордо. – Рассказывай дальше, – велел он. Клинок с негромким шелестом вышел из кожаных ножен.

Заметив это, одноглазый недоуменно поднял бровь, но также поспешил обнажить меч. Теперь оба они шли вперед, готовые к бою.

– Теперь что касается проклятья... – небрежным тоном продолжал Ордо. – Гетений заболел спустя две недели после того, как поля засеяли пшеницей, и едва это случилось, как прекратились дожди. Ливни шли в Офире, в Аквилонии, но только не в Немедии. Чем больше хворал Гетений и чем ближе к трону подходил Гариан, тем хуже становилась засуха. В тот день, когда он занял престол, земля стала сухой, как толченая кость. Конечно, никакого урожая в тот год собрать не смогли. Скажешь, это не проклятье?

Они дошли до перекрестка. Конан отступил в тень, жестом указывая Ордо продолжать двигаться вперед. Одноглазый громила повиновался, по-прежнему медленно роняя слова:

– Раз урожая не собрали, то Гариану пришлось закупать зерно в Аквилонии и поднимать налоги, чтобы за него расплатиться. Но разбойники на границе стали жечь телеги с зерном, и он вновь поднял налоги, чтобы нанять охранников и купить еще зерна. А эти безумцы на границе опять его сожгли. Однако высокие налоги облегчают жизнь контрабандистам. Хотя что касается меня, то я бы предпочел, чтобы он...

Конан ждал, внимательно прислушиваясь. Он даже подумал было достать убийственный клинок безумца, но ему по-прежнему казалось, что он ощущает зло, исходящее от этого меча, – даже сквозь плащ. Так что лучше не трогать его и просто положить к стене за спиной...

Тем временем шаги преследователя приблизились. Кто-то торопился за ними, шагая не слишком уверенно. Конан насторожился. И верно, за ними следовал всего один человек.

Закутанная в плащ хрупкая фигурка выступила на перекресток и немного помедлила в темноте, прислушиваясь к удаляющимся шагам Ордо. Конан метнулся вперед, и левая рука его тяжело легла на плечо незнакомца. Он рывком развернул того и с такой силой притиснул к стене, что у преследователя с шумом вырвался воздух из легких. Поднеся клинок к горлу незнакомца, Конан потащил его за собой по улице в поисках светлого места. Когда же он наконец сумел разглядеть свою добычу, то от изумления невольно открыл рот. Это оказалась та самая девушка, казавшаяся не на своем месте в «Зарезанном быке».

Страх плескался в широко распахнутых карих глазах, и все же она сумела заставить себя говорить спокойно:

– Собираешься меня прикончить? Думаю, тебе не составит труда убить женщину, раз уж ты с легкостью бросаешь их в беде.

– О чем ты болтаешь? – прохрипел он. – Или ты заодно с ворами и мошенниками, красотка? – В это воистину было трудно поверить, но Конану доводилось видеть и куда более странные вещи.

– Разумеется, нет, – возразила она с достоинством. – Я пишу стихи. Мое имя – Ариана. Если ты все же не собираешься перерезать мне горло, то не мог бы ты убрать меч? Ты хоть представляешь себе, что они делали, когда я ушла? Ты отдаешь себе в этом отчет?

– Кром! – пробормотал северянин, смущенный столь внезапным напором. Тем не менее, он опустил клинок.

С шумом сглотнув, девушка уверенно уставилась на него.

– Они бросали кости, чтобы решить, кто первым... чья очередь будет первой. Все до единого решили с ней позабавиться. А в ожидании толкали ее друг к дружке, шлепая по ягодицам, пока те не посинели, как зрелые сливы.

– Светловолосая воровка! – сообразил наконец Конан. – Ты говоришь про эту светловолосую воровку. Ты хочешь сказать, что последовала за мной к Адским Вратам лишь ради того, чтобы сообщить мне об этом?

– Я понятия не имела, что ты идешь к Адским Вратам, – с сердитым видом возразила она. – Я часто поступаю по велению сердца, но тебе-то какое дело, куда я направляюсь? Я не рабыня. Не твоя рабыня – это уж точно. Эта бедная девушка... Когда ты ее отпустил, я решила, что ты хоть немного ей сочувствуешь, что ты, возможно, не такой, как другие, несмотря на грубую внешность, но...

– Ты знаешь, что она воровка? – перебил он девушку.

Она с вызовом взглянула на него.

– Ей тоже нужно на что-то жить. Не думаю, что тебе известно о том, как жизнь может заставить человека воровать. О том, что такое бедность и голод... Ведь у тебя такой большой меч и крепкие руки, и...

– Замолчи! – рявкнул он, но тут же понизил голос, озираясь по сторонам. В таком месте, как Адские Врата, лучше было не привлекать к себе излишнего внимания. Когда он вновь взглянул на девушку, то обнаружил, что она взирает на него, раскрыв рот. – Я знаю, что такое бедность, – добавил он тише, – и голод тоже. И воровство. Все это я испытал еще безбородым юнцом.

– Извини, – медленно произнесла она. Но у киммерийца появилось досадное ощущение, что она сожалеет не столько о своих словах, сколько сочувствует выпавшим на его долю испытаниям.

– Что касается этой девицы, то я дал ей шанс, но она на это наплевала. Я ей сказал, что на сегодня у нее не будет удачи. И так оно и вышло. Раз уж я смог ее поймать, и ты тоже ее заметила...

– Может, мне самой стоило с ней поговорить, – вздохнула Ариана.

Конан покачал головой.

– Что ты за женщина? Пишешь стихи, да? Ты сидишь в таверне на улице Вздохов и переживаешь за каких-то воров. На тебе скромное платье, как у дочери лавочника, но голос выдает аристократку. Ты погналась за мной в Адские Врата, чтобы облить меня презрением... – он расхохотался. – Когда вернется Ордо, мы проводим тебя обратно до улицы Вздохов, и да убережет от тебя Митра всех шлюх и воров, срезающих кошельки...

Во взоре ее вспыхнул опасный огонек.

– Я и впрямь сочиняю стихи, и к тому же хорошие. А что плохого в моем платье? Конечно, полагаю, ты бы предпочел, чтобы на мне были какие-то прозрачные тряпицы, и чтобы я извивалась, как...

Внезапно он зажал ей рот рукой и затаил дыхание, прислушиваясь. Девушка взирала на него влажными расширенными глазами. Но вот снова послышался тот же шорох, который заставил киммерийца насторожиться. Шелест стали, выходящей из ножен... Отбросив девушку подальше от себя, в темень проулка, Конан рывком развернулся назад, как раз навстречу первому из преследователей. Не успел нападавший вскинуть меч, как клинок киммерийца перерезал ему горло. За первым нападающим, убитым Конаном, по пятам следовали еще трое. Первый споткнулся о тело падающего товарища и тотчас разразился диким воплем, – меч Конана с силой рубанул его по шее. В тот же миг откуда-то сзади донесся крик, тут же перешедший в хрип агонии. А когда следом донесся боевой клич: «Рыжий Ястреб!», северянин догадался, что в бой вступил Ордо. Грабитель, оказавшийся перед Конаном, перешел в оборону. Он беспокойно дергался, пытаясь разобрать, что происходит сзади, и при этом не выпуская из виду рослого киммерийца.

Издав внезапный возглас, Конан метнулся в сторону, делая вид, будто намерен нанести рубящий удар сверху вниз. Противник вскинул меч, пытаясь отбить удар, но Конан тут же стремительно подался вперед, и они оказались лицом к лицу... Однако в живых остался лишь один. Клинок киммерийца на целый фут вышел у его противника между лопаток. В глазах умирающего даже во тьме Конан сумел разглядеть отчаяние и тень приближающейся смерти. Затем взор застыл, и осталась одна лишь смерть. Вытащив клинок, Конан вытер его о плащ убитого.

– Ты в порядке, Конан? – выкрикнул Ордо, переступая через тела в узком проулке.

– Да вот как раз вытираю... – тут ноздрей Конана достиг омерзительный запах. – Кром! Что это такое?

– Поскользнулся в какой-то гадости, – с кислым видом отозвался Ордо. – Вот почему я так долго. А что тут за девица?

– Я не девица, – заявила Ариана.

– Ее зовут Ариана, – пояснил Конан, удивленным взглядом проследив, как в складках ее платья исчезает небольшой, но явно весьма опасный кинжал. – Надеюсь, ты не на меня собралась с ним нападать, девочка?

– Это для защиты, – пояснила она. – Думаю, с тобой он мне не понадобится. Это были твои друзья?

– Уличные грабители, – хмыкнул он.

Ордо, разглядывавший одного из убитых, выпрямился.

– Полагаю, тебе стоит на это взглянуть, Конан. Уж слишком они хорошо одеты для Адских Врат.

– Аристократы воровского квартала... – киммериец поморщился. – Ордо, как только мы проводим Ариану до улицы Вздохов, ты должен срочно принять ванну. По крайней мере, если собираешься и дальше пить со мной.

Ордо пробормотал что-то неразборчивое.

– Я знаю, где он может найти ванну, – начала было Ариана, затем осеклась, нерешительно прикусив нижнюю губу. Наконец она кивнула и продолжила. – Ладно, все будет в порядке... В самом конце улицы Вздохов есть постоялый двор, именуемый «Знак Фесты». При нем имеется купальня. Вы можете явиться туда как мои гости... По крайней мере, на эту ночь.

– Феста! – расхохотался Ордо. – Разве могут назвать постоялый двор в честь богини музыки и всякой прочей дребедени?

– Значит, могут, – с неожиданной строгостью отозвалась Ариана. – Если вы приходите как приглашенные, то постель, еда и вино достанутся вам задаром, хотя хозяева и не откажутся от вознаграждения. В общем, разберетесь сами, когда будете на месте. Ну, так что? Пойдете со мной или будете наслаждаться зловонием, пока не сможете заплатить две серебряные монеты за термы?

– А в чем дело? – удивился Конан. – Откуда столь неожиданное дружелюбие?

– Вы пробудили мое любопытство, – невозмутимо пояснила Ариана.

Ордо хмыкнул, и Конан внезапно пожалел, что от одноглазого слишком скверно пахнет, так что он пока не сможет подойти ближе и как следует врезать ему. Нагнувшись, киммериец подобрал древний меч, завернутый в плащ.

– Тогда пойдемте прочь отсюда, – заявил он, – пока на нас не обратили внимания еще какие-нибудь грабители.

И они торопливо двинулись прочь из Адских Врат.

Глава 4

Албанус решительным движением затянул на талии пояс халата, богато расшитого золотом, и неспешно вошел в небольшую залу, предшествовавшую его опочивальне. Повсюду здесь лежали ковры; мягкий свет золотых светильников падал на настенные барельефы, изображавшие сцены из жизни Брагораса, – легендарного древнего правителя Немедии. Албанус утверждал, будто ведет род напрямую от этого знаменитого короля, причем как по отцовской, так и по материнской линии.

Своим слугам горбоносый вельможа заранее велел, чтобы его разбудили в любое время, как только появятся Вегенций и Деметрио, – именно они и ожидали его сейчас.

Похоже, и тот, и другой провели бессонную ночь. Накидка воина с вышитым на ней золотым леопардом вся измялась и промокла от пота, а взор худощавого юноши казался воспаленным и взволнованным.

– Ну, что вам удалось обнаружить? – без лишних предисловий спросил Албанус.

Пожав плечами, Деметрио, как обычно, поднес к носу надушенный платок.

Уставший Вегенций, раздосадованный властным тоном Албануса, распрямился и ответствовал резким тоном:

– Ничего. Меч исчез. Ну и пусть, нам он не нужен, а ты и без того разделался с Мелием, когда дал ему это злосчастное оружие. Митра свидетель, невелика потеря.

– Откуда мне было знать, что этот злосчастный клинок завладеет его рассудком? – воскликнул Албанус. Он старался не подавать виду, но руки его дрожали, и он был вынужден вцепиться в пояс халата.

– Меч необходимо вернуть, – продолжил он, немного успокоившись. – Если сегодняшний случай повторится и еще кто-нибудь сойдет с ума с таким клинком в руке, то Гариан поймет, что в Немедии вновь появились колдуны. Несмотря на все свое недоверие к магии, ради защиты он вполне может решиться вновь приблизить некромантов ко двору. Неужели вы думаете, что я позволю кому-то столь грубо нарушить мои планы?

– Наши планы, – мягко напомнил Деметрио, не отнимая платка от носа.

Албанус чуть заметно усмехнулся, изогнув тонкие губы.

– Наши планы, – согласно повторил он. Но затем всякие признаки слабости покинули его голос. – Ты приказал допросить стражников, Вегенций? Ведь это они убили лорда Мелия.

Вегенций коротко кивнул.

– Всех, кроме сержанта, который исчез из казарм, когда туда явились мои Золотые Леопарды. Держу пари, что он был в чем-то виноват. Наверняка ему что-нибудь известно.

– Конечно, известно, – пробормотал Деметрио, – о тех способах, которыми ты выбиваешь правду из арестованных.

– А что, если это он взял меч? – предположил Албанус. – Что сказали остальные на допросе?

– Почти ничего, – вздохнул Вегенций. – Только молили о милосердии... Они знают лишь, что им приказали остановить безумца, который убивал людей в торговом квартале. Когда они пришли туда, он сражался с каким-то варваром-северянином... Они убили его, а когда обнаружили, что прикончили вельможу, то так перепугались, что и думать забыли про меч. Они даже не догадались арестовать варвара.

– Так он жив? – изумился Албанус. – Должно быть, превосходный фехтовальщик.

Вегенций презрительно расхохотался.

– Да Мелий был не способен отличить острие меча от рукояти...

– Этот клинок заключает в себе собственное искусство, – пояснил Албанус. – Чтобы изготовить его, убили шестерых превосходных мастеров и в их крови закалили клинок; их кости сожгли, чтобы раскалить его... Так что сталь впитала самую душу их искусства.

– Колоть да рубить – вот и все, на что способен наш Вегенций, – голос Деметрио сочился насмешкой. – Что же касается искусства... – Его собственный клинок вылетел из ножен. Слегка согнув колени, Деметрио словно в танце прошел по яркому плетеному ковру, выписывая в воздухе клинком разнообразные замысловатые фигуры.

– Может, все эти причуды и хороши для поединков до первой крови, которые ведут между собой вельможи, – презрительно хмыкнул Вегенций. – Но для настоящего боя, когда твоя жизнь может зависеть от этого клинка, они не годятся.

– Довольно! – рявкнул Албанус. – Вы оба – довольно!

Он прерывисто вздохнул. Когда-нибудь для забавы он заставит их сражаться между собой, а затем победителя посадит на кол. Но сейчас время для таких развлечений еще не пришло. Тридцать лет он готовился к этому. Слишком много времени, слишком много усилий, слишком много постыдного страха, чтобы позволить теперь двоим глупцам все разрушить... – Должно быть, это варвар забрал меч. Найдите его. Найдите клинок!

– Я уже сделал все необходимое, – с самодовольным видом заявил широколицый воин. – Я известил Тареса. Его ночные крысы вышли на охоту.

– Вот и славно. – Албанус с сухим шелестом потер ладони. – А ты, Деметрио, что сделал ты, дабы отыскать меч?

– Задал десять тысяч вопросов, – устало ответствовал худощавый вельможа. – Начиная от улицы Вздохов и до дома Тысячи Орхидей... никаких новостей. Если бы Вегенцию раньше пришло в голову рассказать мне про этого варвара, то было бы куда проще.

Со снисходительной улыбкой Вегенций принялся рассматривать свои ногти.

– Никому бы и в голову не пришло искать тебя в доме Тысячи Орхидей... Там ведь клиентам предлагают только женщин.

Деметрио бросил свой клинок в ножны с такой силой, будто вонзал его в сердце врага. Однако прежде чем он успел открыть рот, заговорил Албанус:

– Довольно этих мелких дрязг. Отыщите меч. Украдите его. Купите... Мне все равно – только найдите! И не привлекайте к себе излишнего внимания.

– А что если вор уже обнаружил, какими свойствами наделен клинок? – поинтересовался Деметрио.

– Тогда убейте его, – невозмутимо отозвался Албанус. – Или ее... – И он развернулся, чтобы уйти.

– И еще кое-что, – задержал его Вегенций. – Тарес хотел бы встретиться с тобой.

Албанус развернулся и сузившимися глазами уставился на командира Золотых Леопардов.

– Что себе позволяет это отребье? Да ему следует мостовую лизать, из благодарности за все то золото, что он получил.

– Он боится, – пояснил Вегенций. – И он, и те немногие, которые знают о наших замыслах. Я способен их приструнить, но даже золото не придаст им мужества, пока они не встретятся с тобой лицом к лицу и ты не скажешь им сам, что все пройдет благополучно.

– Разрази их Митра! – Албанус перевел взор на настенные барельефы. Неужто и Драгорасу приходилось иметь дело с такими людьми? – Ну что ж... Тогда устрой нам встречу в каком-нибудь уединенном месте.

– Сделаю, – пообещал воин.

Внезапно Албанус улыбнулся, – и это была первая искренняя улыбка, которую видели у него заговорщики.

– Когда я взойду на престол, то первым делом прикажу заживо содрать кожу с этого Тареса и его подручных на площади Королей. Хороший правитель обязан защищать свой народ против таких негодяев. – Он лающе хохотнул. – А теперь ступайте. Когда мы увидимся вновь, я хочу слышать от вас только добрые вести.

Он удалился точно так же, как и вошел, без особых церемоний. Теперь уже он не считал для себя обязательным соблюдать правила приличия, принятые среди обычных людей. Как бы то ни было, эти двое – глупцы. Им не понять, что для него нет никакой разницы между ними и этим Таресом. Когда все будет кончено, он разделается с ними так же беспощадно. Ведь если они предали одного короля, то вполне могут предать и другого...

Албанус вернулся в тускло освещенную спальню и неторопливо приблизился к большой квадратной пластине из прозрачного хрусталя, что висела на стене. Тонкий кристалл был лишен всяческих украшений, и лишь по внешним граням его сохранились странные меты, сделанные в прозрачной толще. Сейчас их было почти не разглядеть в свете единственной небольшой лампы на золотом треножнике, но Албанус так часто пользовался этим кристаллом, что теперь безошибочно касался отметин пальцами, выбирая необходимую последовательность. При этом он нараспев бормотал слова древнего языка, которого никто не слышал уже многие тысячи лет.

Но вот Албанус коснулся последней отметины. Кристалл потемнел и стал серебристо-голубым. Постепенно в нем стало проявляться изображение. Было видно, как ходят и о чем-то разговаривают, широко жестикулируя, какие-то люди, – совершенно беззвучно. Албанус воззрился на изображение короля Гариана. Должно быть, тот считал себя в безопасности в своем роскошном дворце. Полюбуйтесь, вон, как он ходит и обсуждает что-то со своими доверенными советниками, длиннобородым Сульпицием и лысым Малариком... Король был рослым, крепким мужчиной, который юные годы провел в армии, но сейчас, взойдя на престол и проведя полгода в бездействии, понемногу начал заплывать жирком.

Скуластое лицо с глубоко посаженными темными глазами казалось уже не столь открытым и располагающим, как прежде. Должно быть, бремя короны вызвало в нем все эти перемены.

И вновь пальцы Албануса скользнули по ободку кристалла, и лицо Гариана увеличилось, занимая весь квадрат целиком.

– Зачем ты делаешь это так часто?

Светловолосая женщина, обратившаяся к хозяину дома, следила за ним кошачьими сапфировыми глазами, развалившись на атласных подушках. Она томно потянулась; в полумраке кожа поблескивала, как слоновая кость, смазанная медом, а ноги танцовщицы сделались еще длиннее, когда она вытянула пальцы. Женщина выгнула спину, приподнимая пышную, округлую грудь, и Албанус почувствовал, что у него перехватило дыхание.

– Почему ты молчишь? – с деланным недоумением поинтересовалась она.

«Вот тварь...» – не удержался он от мысли.

– Тогда мне кажется, будто он здесь, с нами, Сулария, и видит, как его любовница стонет и извивается подо мной...

– Так вот, что я значу для тебя? – ее голос был ласкающим, как теплое масло. – Я просто средство, чтобы нанести удар Гариану?

– Да, – безжалостно ответил он. – И если бы у него была жена или дочь, то они бы наравне с тобой заняли место в моей постели.

Она устремила взор на лицо, видневшееся в недрах хрустальной пластины.

– У него нет времени для любовницы, не говоря уж о жене. Разумеется, именно ты в ответе за большую часть постигших его трудностей. Но что скажут твои друзья-заговорщики, если узнают о том, как ты рисковал, соблазняя любовницу короля?

– А я рисковал? – Лицо его сделалось мрачным. – Ты представляешь угрозу для меня?

Она переместилась на подушках к нему поближе, изогнувшись так, чтобы подчеркнуть изящный изгиб бедер и тонкую талию.

– Никакой опасности, – ее голос звучал нежно и покорно. – Я желаю лишь услужить тебе.

– Но почему? – настаивал он. – Сперва я хотел лишь уложить тебя в свою постель, но ты по собственной воле сделалась моим соглядатаем во дворце, нашептывая, кто бывает там и о чем говорит с королем. Почему?

– Ради власти, – выдохнула она. – У меня есть дар ощущать в мужчинах скрытую силу и могущество. К таким людям меня притягивает, как бабочку к огню. В тебе же я чувствую власть куда большую, чем у Гариана.

– Ты чувствуешь власть... – Опустив тяжелые веки, он проговорил, обращаясь скорее к самому себе: – Я тоже чувствую ее в своей душе. Я всегда ощущал ее, знал, что она там. Я был рожден, чтобы стать королем, чтобы превратить Немедию в могучую империю. И ты первая, кто понял это, из посторонних. Очень скоро люди выйдут на улицу с оружием в руках и потребуют, чтобы Гариан отрекся от власти в мою пользу. Очень скоро... И в этот день ты станешь знатной дамой, Сулария. Леди Сулария.

– Благодарю тебя, о, мой король.

Рывком он отбросил свой халат и развернулся так, чтобы человек в хрустальной пластине, – если бы он способен был видеть их сейчас, – смог наблюдать за тем, что творится в этой постели.

– Так приди же и поклонись своему королю, – повелел он.

С улыбкой, играющей на влажных губах, она подползла к нему.

Глава 5

Когда на следующее утро Конан спустился в общую залу постоялого двора «Знак Фесты», то вновь задался вопросом, не угодил ли он в логово опасных безумцев. Здесь разом играли две лиры, четыре цитры, три флейты и шесть арф самых разных видов и размеров, но музыканты сидели в разных концах помещения, и все наигрывали свою мелодию. Какой-то человек, стоя лицом к стене и широко размахивая руками, декламировал стихи, воображая, будто выступает перед богатым покровителем. Дюжина юношей и девушек за широким столом, усыпанным обломками каких-то изваяний, пытались перекричать музыку, объясняя друг другу, что не так в их работах. Еще трое мужчин у подножия лестницы во весь голос вели спор о том, когда могут быть уместны, с точки зрения морали, некие действия, обычно этой же моралью осуждаемые... В большинстве своем посетителям «Знака Фесты» было лет по двадцать-двадцать пять, – и все они галдели, словно не в силах говорить спокойно.

На самом деле, их с Ордо вчера приняли тут довольно радушно. В зале было около десятка человек, но киммериец сразу усомнился, действительно ли перед ними постоялый двор, как утверждала Ариана. Посетители уставились на девушку, словно она привела с собой двух бритунийских медведей. Впрочем, возможно, именно так они с Ордо и выглядели среди этих странных людей, у которых не было при себе даже оружия, кроме ножей, чтобы резать мясо.

Когда Ордо вышел, чтобы искупаться в простой деревянной бадье, установленной прямо во дворе, – ничего общего с мраморными дворцами чистоты и неги, какие можно было найти повсюду в городе, – странные юнцы толпой окружили Конана, то и дело подливая ему дешевого вина, как только у кружки показывалось дно, и умоляя рассказать что-нибудь интересное. Когда же появился Ордо, то с него тоже потребовали историй. Всю ночь, почти до рассвета Конан с одноглазым провели здесь, пытаясь перещеголять друг друга диковинными россказнями.

Эти странные юноши и девушки, – одни называли себя артистами, другие – музыкантами, а третьи – философами, – слушали их, словно выходцев из другого мира. Порой те, что именовали себя философами, отпускали странные комментарии, смысла которых Конан никак не мог понять. Правда, спустя некоторое время он догадался, что и все остальные также их не понимают... И всегда после каждой реплики следовало многозначительное молчание, во время которого говоривший пристальным взором окидывал слушателей, словно в ожидании, чтобы те начали одобрительно кивать или смеяться над удачной шуткой.

Пару раз Конану даже показалось, что один из них насмехается над ним, но он никак на это не прореагировал. Не годится убивать человека из-за одних только подозрений...

У подножия лестницы он протолкался мимо философов, – эти трое даже его не заметили, – и остановился, как громом пораженный. На столе в углу комнаты стояла Ариана, совершенно обнаженная. Без одежды она оказалась довольно стройной, но грудь отличалась прелестной полнотой, талия была тонкой, а бедра заманчиво круглились.

Сорвав плащ, накинутый на плечи, – злосчастный меч со змеевидным лезвием киммериец благоразумно припрятал в комнате, которую отвели им на ночь, – он рванулся через весь зал, чтобы укрыть девушку.

– Вот, возьми. Тебе ни к чему такие забавы. Если нужны деньги, то у меня хватит, чтобы прокормить нас обоих...

Она уставилась на него ничего не выражающим взглядом, упираясь руками в бедра, а затем, к вящему изумлению Конана, запрокинула назад голову и расхохоталась. Он побагровел: киммерийца всегда выводило из себя, когда кто-то над ним смеется. Но тут же Ариана, не сходя со стола, опустилась на колени и изобразила на лице искреннее смущение. При этом грудь ее оказалась в какой-то пяди от носа северянина, и по лбу у него струйками потек горячий пот.

– Извини меня, Конан, – промолвила она негромко. – Мне давно уже никто не говорил таких милых слов. Я напрасно посмеялась над тобой.

– Если хочешь выставлять себя напоказ, – сердито ответствовал он, – то почему бы не пойти в таверну, где тебе за это хотя бы заплатят.

– Видишь вон тех людей? – она указала на троих юношей и двух женщин, сидевших за столом. У каждого из них на деревянной дощечке был закреплен лист пергамента, а в руках они держали кусочки угля, и все с нетерпением косились на киммерийца с Арианой. – Я позирую для них. У них нет денег, чтобы нанять натурщицу, и я решила оказать им такую услугу.

– Прямо перед всеми? – изумился он.

– У нас здесь мало места, Конан, – пояснила она, не скрывая улыбки. – К тому же тут все художники... каждый в своем роде. Они даже ничего не замечают.

Покосившись на соблазнительные изгибы ее тела, он уже готов был возразить, но вместо этого сказал лишь:

– Полагаю, никто здесь не смеет тебе указывать.

– Совершенно верно.

С этими словами она подала знак рисовальщикам и спрыгнула со стола. В движении ее тело оказалось еще более соблазнительным, чем когда она позировала. Конан мечтал лишь об одном: чтобы она прекратила бегать нагишом по залу. Он с трудом удерживался от того, чтобы не перекинуть ее через плечо и не утащить наверх в комнату. Но затем он увидел, что она подмигивает ему, и заметил слабый румянец на щеках. Похоже, Ариана прекрасно знала, как ее вид действует на киммерийца. Изящным жестом она приняла плащ у него из рук и целомудренно запахнулась в него.

– Сейчас мне хотелось бы выпить немного вина. С тобой. – Конан покосился на плащ, вопросительно подняв брови, и Ариана захихикала. – Здесь все по-другому. Там, на столе, я позирую. А когда спускаюсь – то уже чувствую себя просто обнаженной. Пойдем, вон освободилось место.

Она устремилась прочь, и он последовал за девушкой, недоумевая, какая разница между полом и столом, и гадая, сумеет ли он когда-нибудь понять женщин... Едва лишь он опустился на табурет, за небольшим столом с грубо оструганной столешницей, как тут же кто-то поставил перед ними с Арианой глиняный кувшин вина и две помятых железных кружки, и тут же исчез, прежде чем Конан потянулся за деньгами.

Киммериец покачал головой.

– Впервые вижу таверну, где не требуют оплаты, прежде чем наполнить кружку.

– Разве тебе никто вчера ничего не объяснил? – засмеялась она.

– Может, и объяснили. Но, честно сказать, мы изрядно выпили... Я мало что помню.

– Скажи, а ты действительно совершил все то, о чем рассказывал вчера ночью? – она с любопытством потянулась к нему, так что в распахнувшемся вырезе плаща стали видны соблазнительные округлости и ложбинка между грудей. Про себя Конан невольно отметил, что это мельком увиденное зрелище возбуждает его почти столь же сильно, как и вид ее обнаженной груди. Интересно, знала ли Ариана об этом и делала ли это намеренно?

– Кое-что, – с осторожностью ответил он. Сказать по правде, он почти ничего не помнил из того, что они с Ордо наболтали вчера. Вина и впрямь было слишком много... Он наполнил кружки из глиняного кувшина.

– Так я и думала, – довольным тоном отозвалась она. – Что касается денег, то заплатишь, сколько сможешь. Все, кто живут здесь, так и делают. Хотя те, кто приходят только днем, не платят вообще ничего. Некоторые из нас получают деньги от семьи, и тогда мы вносим их в общую копилку. Конечно, они не одобряют, – я имею в виду наших родичей, – но еще меньше им нравится, когда мы остаемся дома и позорим их при посторонних. Если же у нас остаются какие-то средства, мы тратим их на то, чтобы раздавать соль и хлеб нищим в Адских Вратах. Это не так много, – вздохнула она, – но человек, который умирает от голода, будет рад даже крохам.

– Ты хочешь сказать, что у некоторых из них семьи настолько богаты, что дают им деньги? – Конан в изумлении окинул взглядом помещение. Внезапно он вспомнил и о том, какой чистый выговор у самой Арианы.

– Мой отец – вельможа, – заявила она таким тоном, словно было настоящим преступлением родиться вельможей... или его дочерью.

– Тогда почему ты живешь здесь, на краю Адских Врат, и позируешь обнаженной на столе? Разве ты не можешь писать свои стихи в отцовском дворце?

– Конан, – вздохнула она. – Разве ты не понимаешь, что богачи не имеют права наслаждаться жизнью во дворцах и транжирить золото, в то время как нищие голодают в трущобах?

– Может, и так, – отозвался киммериец, – но я все равно люблю деньги, хотя мне их вечно не хватает. Что же касается бедняков, то будь я богат, то, несомненно, тратил бы достаточно, чтобы накормить многих из них.

– Разве ты ожидала какого-то иного ответа? – неожиданно раздался поблизости незнакомый голос. Худощавый мужчина с длинным мрачным лицом и нахмуренными бровями, сросшимися на переносице, подвинул стул и без приглашения уселся рядом. Взяв кружку Арианы, он одним глотком выхлебал половину вина.

– Это честный ответ, Стефано, – возразила Ариана.

Мужчина хмыкнул.

Лишь теперь Конан вспомнил его. Прошлой ночью тот представился скульптором и слишком вольно вел себя с Арианой. В тот момент она, похоже, не слишком возражала, но сейчас с сердитым видом отняла свою кружку.

– Он щедрый человек, Стефано, и я не сомневаюсь, что был бы столь же щедр, даже окажись богачом. – Она устремила прямой взгляд на Конана. – Но разве ты не понимаешь, что одной щедрости недостаточно? В Адских Вратах есть те, кому не хватает денег на хлеб, в то время как богачи сидят в безопасности в своих дворцах, а толстые купцы богатеют день ото дня. Гариан – неправедный король, поэтому всем ясно, что нужно делать.

– Ариана! – резко оборвал ее Стефано. – Ты вступаешь на опасный путь. Придержи язык.

– Как ты смеешь так говорить со мной? – с каждым словом она горячилась все больше. – Что бы ни было между нами, я не твоя собственность.

– А я ничего такого и не говорю, – парировал он с той же горячностью. – Я лишь прошу, чтобы ты хоть изредка слушалась моих советов. Не разговаривай с незнакомцами.

Ариана возмущенно тряхнула головой, и глаза ее сделались холодны.

– Ты уверен, что устами твоими не глаголет ревность, Стефано? Не пытаешься ли ты избавиться от соперника?

Лицо скульптора вспыхнуло.

– Возможно, он и незнакомец, – беспощадно продолжала девушка, – но он тот самый человек, какой нам нужен. Истинный воин... Или я не слышала, как сотни раз вы говорили об этом с Таресом? Нам нужны будут бойцы, чтобы...

– Помилосердствуй во имя Митры! – простонал Стефано. – Да ты хоть думаешь об осторожности, Ариана? Перед тобой северный дикарь, который, должно быть, никогда даже не знал своего отца и за серебряную монету продаст кого угодно. Придержи язык!

Левой рукой Конан высвободил меч из ножен, – как раз настолько, чтобы рукоять легла на край столешницы.

– Когда я был еще мальчишкой, – ровным тоном промолвил он, – то видел, как мой отец погиб с мечом в руке. Вот этим клинком я сразил его убийцу. Хочешь поговорить об этом?

Стефано не мог отвести взгляда от меча. Лицо его тут же сделалось испуганным, губы пересохли, и он хрипло задышал.

– Вот видишь, Ариана? Видишь, что это за человек? – Он со скрежетом отодвинул табурет и поднялся с места. – Пойдем со мной, Ариана, оставь этого головореза в покое.

Девушка протянула Конану свою кружку.

– Не нальешь ли мне еще вина? – Она словно и забыла о существовании Стефано, не обращая на него ни малейшего внимания. Конан наполнил ее кружку, и Ариана выпила.

С сомнением покосившись на нее, Стефано отступил на шаг.

– Держи язык за зубами! – прошипел он, а затем устремился прочь, едва не перевернув соседний стол.

– Будешь держать язык за зубами? – невозмутимо осведомился Конан.

Прежде чем ответить, она долго смотрела в свою кружку.

– Из всех историй, что ты рассказывал, я поняла, что ты продаешь свою силу за деньги. Но всегда ли ты выбираешь того, кто способен больше заплатить?

– Нет, – киммериец покачал головой. – Мне легче отказаться от золота, лишь бы не идти против совести и не выполнять несправедливых приказов. – И все же он со вздохом добавил, не желая скрывать правду: – Хотя, конечно, деньги я тоже люблю.

Поплотнее запахнувшись в плащ, Ариана поднялась с места.

– Возможно... возможно, мы поговорим об этом позднее. А сейчас я опять должна позировать.

– Ариана, – начал он, но она оборвала его.

– Стефано убежден, что у него есть на меня какие-то права, – промолвила она торопливо, – но это неправда. – И убежала прочь, почти так же стремительно, как и хмурый скульптор.

Бормоча проклятия, Конан допил вино, а затем обернулся и увидел, как Ариана, скинув плащ, поднимается на стол, чтобы продолжить позировать. Через какое-то время взоры их встретились, но девушка тут же отвела взгляд. Однако вскоре она не выдержала и опять посмотрела на киммерийца, – всего лишь на мгновение. Грудь ее вздымалась в такт неровному дыханию, а на лице все ярче проступал румянец. Наконец, с негромким взволнованным возгласом она спрыгнула на пол и, подхватив отороченный мехом плащ, стараясь не смотреть на северянина, начала пробираться между стойками. На ходу набрасывая накидку, она бросилась вверх по лестнице.

С самодовольной улыбкой киммериец подлил себе вина из глиняного кувшина. Похоже, все складывается не так уж скверно... Напротив Конана на табурет с угрюмым видом опустился Ордо.

– Ты слышал, о чем они здесь говорят? – поинтересовался он негромко. – Будь поблизости городская стража, то уже через пару дней их головы торчали бы на пиках.

Конан незаметно оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, не подслушивают ли посторонние.

– А, возможно, начался бы мятеж?

– Ты говоришь об этих болтунах? – Одноглазый презрительно хмыкнул. – С тем же успехом они могут добровольно отправиться к палачу и сложить головы на плаху. И я ведь не о том веду речь, что город не дозрел до бунта... Однако у этих трепачей шансов не больше, чем у младенца, сосущего сахарную голову.

– А что, если у них есть деньги? Золото, чтобы нанять бойцов?

Пока Конан говорил, Ордо поднес к губам кружку, но тут же закашлялся, поперхнувшись вином.

– Да откуда золото у этого отребья? Если у кого-нибудь из них и заведется богатый покровитель, то можешь держать пари на свои яйца, что они тут же сбегут отсюда. Никто по доброй воле не стал бы жить рядом с Адскими Вратами.

– Отец Арианы – знатный вельможа, – негромко возразил киммериец. – И она мне призналась, что здесь есть и другие отпрыски богатых семейств.

Одноглазый поинтересовался, тщательно выбирая слова:

– Ты хочешь сказать, они и впрямь планируют поднять мятеж? Тебе так показалось?

– Стефано с Арианой заявили мне об этом почти что напрямую.

– Тогда нужно срочно уносить отсюда ноги. Может, этот молодняк и не лишен талантов, но для свержения короля они явно не годятся. Ты познакомился с ними только вчера, а сегодня они тебе уже все выболтали... Вообрази, что они расскажут другим? Не забудь, наши головы точно так же красиво будут смотреться на пиках, как и их собственные.

Конан пожал плечами, хотя в душе и признавал правоту своего друга.

– А мне здесь нравится. – Вот и все, что он сказал.

– Тебе нравится одна девчушка с круглой попкой, которая сочиняет стихи, – с горячностью возразил Ордо. – Рано или поздно какая-нибудь женщина тебя прикончит. Вспомни, что говорил слепой гадальщик.

– А мне показалось, ты назвал его шарлатаном, – засмеялся киммериец. – Выпей, Ордо, и успокойся. Давай лучше поговорим о нашем Вольном Отряде.

– Пока я не вижу золота, чтобы его нанять, – с кислым видом возразил одноглазый.

– Золото я найду, – заявил Конан с уверенностью, которой на самом деле не чувствовал. Он понятия не имел, откуда возьмет деньги. Однако пора было придумать какой-нибудь план. Если промедлить еще пару дней, то можно опоздать: сейчас на их услуги еще есть спрос, но через пару дней все, кому нужны телохранители, уже наймут людей. – Обещаю, что найду. Так ты говорил, что мы сможем... хм... одолжить оружие на складах твоей шайки контрабандистов. Оно в хорошем состоянии? Мне доводилось провозить контрабандой кольчуги, настолько изъеденные ржавчиной, что от первого же дождя они рассыпались на части, а клинки ломались пополам при ударе.

– Нет, киммериец, там все отличного качества, – оружие и доспехи... все, что угодно. Да там, на этих складах, больше разновидностей всевозможных клинков, чем я даже способен назвать. Вендийские тульвары, шамширы из Иранистана, дюжины различных махайр из коринфийских княжеств, и всех не меньше чем по полсотни штук. Хватит, чтобы вооружить войско в пять тысяч бойцов.

– Так много? – пробормотал Конан. – Зачем им столько всего на складах, да еще в таком разнообразии? Нет никакой выгоды в том, чтобы копить оружие.

– Лично я привожу то, что мне велят, с окраины Бельверуса, и за это получаю плату золотом. Мне на остальное наплевать. Пусть делают, что хотят, – хоть ячмень пусть выращивают на этих своих складах, лишь бы платили хорошо. – Ордоопрокинул вверх дном кувшин над своей чашкой, и оттуда выкатились последние капли.

– Вина! – взревел он, и в зале воцарилось мертвое молчание.

Все обернулись, в изумлении взирая на двух здоровяков, сидящих за столиком. Стройная девушка в таком же строгом длинном платье, в каком была накануне Ариана, неуверенно приблизилась и поставила на стол глиняный кувшин. Порывшись в своем кошеле, Ордо достал и бросил ей серебряную монету.

– Сдачу можешь оставить себе, малышка, – заявил одноглазый.

Девушка взглянула на монету, радостно засмеялась и отвесила насмешливый поклон, перед тем как убежать прочь. За столиками вновь возобновились разговоры. Музыканты принялись наигрывать свои нескладные мелодии, а стихотворец опять обратился к стене.

– Хорошенькие служанки, – пробормотал Ордо, вновь наполняя помятую железную кружку. – Только одеваются, как храмовые девственницы.

Конан с трудом скрыл улыбку. Одноглазый крепко напился прошлой ночью. Ну что ж, очень скоро он обнаружит, что за вино платить не обязательно. А пока пусть расплатится за них обоих...

– Подумай сам, Ордо, такая странная коллекция оружия – словно ее собирал кто-то из здешних художников-заговорщиков...

– Ты опять о своем, – проворчал его напарник. – Во-первых, кто бы ни стоял во главе шайки контрабандистов, я не вижу, с какой стати ему скидывать с трона Гариана. Может, эти гнусные пошлины и разоряют бедняков, зато контрабандистам от них – самый большой доход. Во-вторых... – внезапно лицо его потемнело, и шрам под левым глазом стал еще более заметен. – Во-вторых, я уже участвовал с тобой в одном мятеже. Или ты забыл, как мы скакали прочь от вендийской границы, спасаясь от мечей стражников?

– Я все помню, – подтвердил Конан. – Я и не говорил, будто собираюсь присоединиться к их замыслам.

– Может, и не сказал, зато подумал, – проворчал Ордо. – Ты наивный глупец, киммериец, всегда был таким и таким останешься. Клянусь яйцами Ханумана, меня ты не втянешь в эту затею. Думай только о золоте для нашего Вольного Отряда.

– Я всегда думаю о золоте, – возразил Конан. – Может, я даже думаю о нем слишком много.

Ордо застонал, но от дальнейших споров Конана спасло появление стройной служанки, которая приносила им вино. Склонив набок головку, она бросила на рослого киммерийца взгляд, в котором читалось застенчивое приглашение, и тому вмиг сделалось жарко.

– Как тебя зовут, девочка? – поинтересовался Ордо. – А ты хорошенькая... Если снимешь с себя этот ужасный балахон и нарядишься в шелка, то сможешь работать в любой таверне Бельверуса.

Тряхнув головой, она весело засмеялась, и шелковистые каштановые волосы рассыпались по плечам.

– Благодарю вас за добрые слова и щедрое пожертвование, господин.

Ордо непонимающе нахмурился.

– Меня зовут Керин, – продолжила она, лаская киммерийца взглядом нежных карих глаз. – Судя по всему, ты и есть тот Конан, о котором говорила мне Ариана. Я работаю с глиной, хотя и надеюсь, что рано или поздно мои скульптуры отольют в бронзе. Ты не согласился бы позировать мне? Я не смогу тебе заплатить, но, возможно... – ее губы смягчились, слегка приоткрывшись, а многозначительный взгляд не оставлял никаких сомнений в том, какое именно предложение она готова сделать мускулистому варвару.

Однако стоило лишь ей упомянуть о позировании, как все остальное Конан пропустил мимо ушей. Все, о чем он мог думать, это о том, как стояла на столе обнаженная Ариана. К собственному смущению, он ощутил, что краснеет. Она же не могла иметь в виду... Она же не хотела сказать...

– Ты говорила об Ариане. Она велела что-то мне передать?

– Ну почему она обнаружила тебя первой? – вздохнула Керин. – Да, просила. Она ждет в твоей комнате, хочет сказать тебе что-то важное, – и девушка недвусмысленно подмигнула.

Конан со скрежетом отодвинул табурет.

– Детка, – обратился к ней Ордо, как только северянин поднялся. – О каком это позировании ты говоришь? Может, я тебе сгожусь? – Керина тут же опустилась напротив него.

Всю дорогу, пока он шел к лестнице, Конан ожидал, что вот-вот за спиной у него раздастся возмущенный вопль Ордо, но когда он наконец оглянулся, то обнаружил, что одноглазый с радостной улыбкой кивает в ответ на слова девушки. Со смехом Конан взбежал по лестнице. Похоже, за свою серебряную монету его приятель получит удовольствия полной мерой.

Наверху из узкого коридора в обе стороны вели грубые, скверно сделанные двери, – ибо комнаты, бывшие здесь изначально, позднее оказались разделены на меньшие помещения. Толкнув створку, сколоченную из неоструганных досок, Конан обнаружил, что Ариана стоит у маленького окна. На ней по-прежнему был его плащ, полы которого она стискивала у горла. Закрыв за собой дверь, он прислонился к стене.

– Я позирую, – заявила она без предисловий.

Он не мог понять, что значит ее взгляд.

– Позирую для друзей, у которых нет денег, чтобы нанять натурщиц. Я делаю это часто, и никогда не испытывала смущения. Впредь до сегодняшнего дня.

– Я просто смотрел на тебя, – заметил он негромко.

– Ты смотрел на меня. – Она издала смешок, похожий на рыдание. – Ты смотрел на меня, и я чувствовала себя как одна из тех девиц в «Зарезанном быке», которые извиваются под звуки флейты, услаждая взор мужчин, у которых от этого зрелища текут слюни. Пусть Митра испепелит твои глаза! Как ты посмел заставить меня чувствовать такое!

– Ты женщина, – сказал он просто. – Я смотрел на тебя, как мужчина смотрит на женщину.

Закрыв глаза, она обратилась к потрескавшемуся потолку:

– О, великая Праматерь! Ну почему меня так волнует этот неотесанный дикарь, у которого меч вместо мозгов? – На его лице появилась самодовольная усмешка, которая тут же стерлась под яростным взглядом ее карих глаз. – Мужчина вправе брать стольких женщин, сколько пожелает, – заявила она с горячностью. – Так почему у меня должно быть меньше свободы, чем у мужчины? Если я выбираю себе мужчину, то никогда не стану делить постель ни с кем другим, пока он не уйдет, или я сама не брошу его. И это мое личное дело. Ты принимаешь меня такой, какая я есть?

– Разве твоя мать никогда не говорила тебе, что этот вопрос предпочитает задавать мужчина? – Он засмеялся.

– Пусть Митра сожжет твое сердце! – зарычала она. – Зачем я теряю с тобой время?

И, запахиваясь в плащ, она направилась к дверям, что-то сердито бормоча себе под нос.

Вытянув мощную руку, Конан обнял ее за талию. Она испуганно пискнула, но он уже поднял ее, оторвав от земли, и плащ упал на пол, а ее обнаженная грудь прижалась к его широкой груди.

– Ты останешься со мной, Ариана? – спросил он, глядя в ее изумленные глаза.

И прежде, чем она успела ответить, свободную руку он запустил ей в волосы, приникнув губами к нежным устам. Она замолотила кулачками по его плечам, начала отчаянно отбрыкиваться... Но понемногу сопротивление прекратилось, и когда послышалось довольное мурлыканье, он выпустил ее волосы. Задыхаясь, Ариана уронила голову ему на грудь.

– Почему ты передумал? – спросила она спустя некоторое время.

– Я и не передумывал, – возразил он. Изумленная, она воззрилась на него, и Конан улыбнулся. – В первый раз спрашивала ты, а во второй – я.

С низким грудным смехом она запрокинула голову.

– О всемогущая Праматерь! Неужто я никогда не пойму этих странных существ, именуемых мужчинами?

Он с нежностью опустил ее на тюфяк, и еще долгое время с ее уст срывались не слова, а лишь стоны восторга...

Глава 6

В то утро улица Вздохов казалась как нельзя более под стать настроению Конана. Вся мостовая была усыпана многоцветными обрывками, напоминавшими о давешнем разгуле; то и дело навстречу попадались прохожие, ковылявшие домой с мутными глазами и помятыми лицами... Отшвыривая с дороги мусор, Конан шагал вперед. Бродячие псы, что рылись в горах отбросов, рычали ему вслед, но могучий северянин огрызался с той же свирепостью.

Вот уже десять ночей на постоялом дворе «Знак Фесты» Конан наслаждался любовью Арианы. Пылкие ласки девушки одновременно утоляли его страсть и распаляли ее. Стефано заливал ревность вином, но, побаиваясь варвара, старался держаться от него поодаль. Ордо, сдружившийся со стройной Кериной, также перетащил сюда свои пожитки с постоялого двора, находившегося в трех кварталах, и теперь каждый вечер Конан и Ордо состязались друг с другом, рассказывая всевозможные походные байки, пока наконец не отправлялись в постель, где их ждали пылкие ласки девушек. Так проходили ночи... Однако днем их ждали совсем иные заботы.

Заслышав за спиной торопливые шаги, Конан остановился и, дождавшись Ордо, дальше пошел с ним вместе.

– Опять не повезло, да? – поинтересовался одноглазый, заглядывая приятелю в лицо.

Конан коротко кивнул.

– Когда я одолел в бою всех троих телохранителей, которых держит у себя на службе лорд Эраний, он предложил мне плату в три золотых монеты, чтобы я стал над ними главным и пообещал каждые десять дней добавлять еще по две.

– И это ты называешь неудачей? – возмутился Ордо. – Митра! Да это вдвое больше, чем обычная плата телохранителей. Может, и мне стоит забросить ремесло контрабандиста? По крайней мере, на такой службе не грозит топор палача.

– Зато тогда мне придется дать клятву верности перед городскими властями, что я не оставлю своего нанимателя в течение двух лет.

– Ого!

Конан с силой ударил кулаком по ладони, словно дубинкой об стену. Какой-то пьянчуга, торопившийся восвояси, невольно оступился и рухнул в лужу блевотины. Киммериец ничего не заметил.

– Повсюду одно и то же, – проскрежетал он, – что в Вольных Отрядах, что при найме одиночных бойцов. Все требуют клятву верности, и еще хорошо, коли всего на два-три года, а не на пять.

– Пока не было клятв верности, – задумчиво пояснил Ордо, – некоторые наемники меняли хозяев каждый день, выгадывая всякий раз по одной серебряной монете. Но подумай как следует, почему бы не наняться на службу к тому, кто предлагает больше золота? К примеру, к этому лорду Эранию? А когда ты захочешь от него уйти, если он не отпустит, то просто сбежишь, и все. Что это за клятва, которая превращает человека в раба?!

– Но если я так сделаю, тогда мне придется бежать из Бельверуса, а, возможно, и вообще из Немедии. – Киммериец помолчал, со злостью расшвыривая ногами черепки винных кувшинов и какое-то грязное тряпье. – Поначалу это были всего лишь досужие разговоры, Ордо, насчет того, чтобы мне возглавить Вольный Отряд, но теперь для меня это нечто большее. Я не хочу ни к кому наниматься на службу, пока у меня не будет своего отряда.

– Это так много для тебя значит? – изумленно спросил его Ордо. Уклонившись от потока помоев, выплеснутых со второго этажа дома, мимо которого они проходили, он обрушил отборные ругательства на человека, который тут же поспешил скрыться.

– Да, так оно и есть, – подтвердил Конан, не обращая внимания на ворчание своего приятеля, которому все же слегка забрызгало грязью сапоги. – В конечном итоге, у человека нет ничего, кроме собственной силы, ничего, кроме крепкой руки и доброго меча, и все же, чтобы подняться, чтобы завоевать себе место в мире, человек должен вести за собой других. Я был вором, но потом сделался десятником в армии Турана, и неплохо справлялся со своими обязанностями. Мне пока неведомо, каких высот я способен достичь, и по какой дороге должен идти, но я намерен взобраться так высоко, как только сможет меня завести мой ум и верный меч. Я должен набрать Вольный Отряд.

– Когда сделаешь это, – сухо заметил одноглазый, – не забудь взять с них со всех клятву верности.

С этими словами они свернули на улицу, что вела к «Знаку Фесты». Конан расхохотался, но тут трое незнакомцев выступили перед ними, преграждая путь. Каждый держал в руке обнаженный меч. При звуке шагов за спиной, Конан торопливо оглянулся. Там оказались еще двое негодяев, преградивших им путь к отступлению. Клинок Конана со свистом вылетел из потертых шагреневых ножен. Ордо, также обнаживший клинок, развернулся лицом к тем, что наступали сзади.

– Прочь с дороги! – обратился киммериец к своим противникам. – Поищите себе более доступную добычу.

– О втором нам ничего не говорили, – пробормотал один из негодяев, с подергивающимся крысиным лицом.

Выбритый наголо здоровяк, стоявший справа от него, взмахнул мечом.

– Куда один, туда и второй, так, что ли?

– Ничего хорошего вас тут не ждет, – воскликнул Конан. Левой рукой он расстегнул застежку плаща и намотал его через предплечье.

Главарь, державшийся по центру, впервые за все время подал голос:

– Убейте их! – и нанес выпад Конану в живот.

С грациозной ловкостью хищного зверя могучий киммериец уклонился от удара. Он набросил плащ на клинок бородача, одновременно правой ногой нанося удар в пах, в то время как клинком отводил выпад бритоголового. Вожак нападавших, скорчившийся от боли, пытался выпрямиться, но тут Конан быстро развернулся и ударил его левой ногой по голове, отшвырнув прямо под ноги ринувшегося на него разбойника с крысиной мордой. Оба повалились на землю.

Помедлив мгновение, бритоголовый уставился на своих подельников, корчившихся на земле, и это стоило ему жизни. Разящим ударом Конан отсек ему голову. Фонтаном забила ярко-алая кровь. Бритоголовый рухнул на колени, а затем ничком упал в уличную грязь. Разбойник, похожий на крысу, с трудом поднялся на ноги и резво замахнулся сверху вниз, но на полпути его клинок встретился с мечом варвара и по дуге ушел к земле. При этом лезвия скользнули одно по другому. Еще мгновение – и меч Конана вонзился в грудь негодяя.

Быстрым толчком ноги киммериец высвободил свой клинок и отбросил бьющееся в конвульсиях тело рядом с первым. Теперь пришел черед вожака. Бородатый уже вскочил на ноги, пылая яростью. Пока Конан разворачивался, он успел замахнуться для удара, но тут же изумленно вытаращил глаза: здоровенный варвар присел на корточки, одновременно чертя кровавую борозду по животу главаря. Тот тоненько, по-женски взвизгнул, выронил меч и, растопырив пальцы, попытался удержать вываливающиеся наружу внутренности. Он был мертв еще прежде, чем рухнул на залитую кровью мостовую...

Обернувшись к Ордо, Конан успел заметить, как тот сносит голову второму противнику. Голова еще катилась по мостовой, а Ордо уже развернулся посмотреть, не нуждается ли в помощи северянин. Он был ранен в правую руку, и из пореза сочилась кровь; другая рана, чуть поменьше, виднелась на лбу.

– Слишком стар я стал для таких переделок, киммериец.

– Ты вечно твердишь одно и то же, – с этими словами Конан нагнулся над убитыми, чтобы проверить их кошели.

– Нет, это правда, точно тебе говорю, – настаивал Ордо. – Если бы эти болваны не болтали лишнего и не дали нам время изготовиться к бою, то порубили бы нас в капусту. И так мне чуть яйца не отрезали... Верно говорю, я стал слишком стар.

Выпрямившись, Конан обнаружил, что разбогател на шесть свежеотчеканенных золотых монет. Он подбросил их на ладони.

– Может, они и глупцы, но их точно послали за кем-то из нас. И послал их человек, готовый заплатить за убийство десять золотых. – Взглядом он указал на двоих, убитых Ордо. – Думаю, что у них ты тоже найдешь по паре золотых кругляшей.

Бормоча ругательства, Ордо склонился, чтобы обшарить несостоявшихся убийц, и действительно, обнаружил четыре монеты. Одноглазый сжал их в кулаке.

– Этот ублюдок, похожий на крысу, что-то говорил насчет того, что они не ожидали встретить двоих. Но Митра свидетель, кто же заплатит за одного из нас десять монет золотом?

Мальчишка-посыльный выскочил из какого-то закоулка в дюжине шагов от них и, завидев трупы, с истошным воплем устремился прочь.

– Давай поговорим об этом на постоялом дворе, – предложил Конан, – прежде чем соберем здесь толпу зрителей.

– С нашим-то счастьем, – пробормотал Ордо, – сегодня будет именно тот день, когда патрули городской стражи рискнут высунуть нос на улицу.

Отсюда было не так далеко до постоялого двора, но там, похоже, никто не услышал шума драки. Лишь Керин обернулась к вновь вошедшим. Поутру мало кто из художников был на ногах, и, конечно, не было такого шума, как вечером.

– Ордо! – воскликнула девушка. – Что у тебя с рукой?

– Упал на разбитый кувшин, – с невинным видом ответил тот.

Бросив на него проницательный взгляд, она скрылась, но тут же вернулась со жбаном и чистыми тряпками. Выбив пробку, она принялась поливать рану вином.

– Нет! – завопил Ордо, вырывая кувшин у нее из рук.

Она улыбнулась.

– Неужели так больно, Ордо?

– Совсем не больно, – прорычал он. – Но разве можно так тратить вино?

И он опрокинул глиняный кувшин себе в рот, свободной рукой отталкивая девушку, которая пыталась отнять у него сосуд. Когда он наконец остановился, чтобы перевести дух, Керин все же удалось вырвать у него кувшин, и оставшееся вино она вылила на тряпицу, которой протерла ему лоб.

– Сиди спокойно, Ордо, – велела ему девушка. – Чуть позже я принесу тебе еще вина.

На другом конце общей залы Конан заметил незнакомое лицо. Это был миловидный молодой человек в богато расшитой алой бархатной тунике, который сидел за столиком в углу и о чем-то болтал с Грекусом, коренастым скульптором, немало времени проводившим в обществе Стефано.

Обнаружив, что кто-то в Бельверусе желает ему смерти, Конан был склонен с подозрением относиться к незнакомцам. Он тронул Керин за руку.

– Кто этот человек, что разговаривает с Грекусом? – поинтересовался он. – По-моему, для художника он слишком хорошо одет.

– Это Деметрио-то художник? – она хмыкнула, не скрывая своего презрения. – Мужеложец и бездельник. Говорят, он остроумен и неглуп, но лично мне так не кажется. Впрочем, он способен произвести впечатление на тех людей, кто падок до внешнего блеска... Но чаще предпочитает кутить по злачным местам.

– Думаешь, это он? – поинтересовался Ордо.

Конан пожал плечами.

– Может, и он. А может, и нет.

– Клянусь Небом, киммериец, я стал слишком стар для таких дел.

– О чем это вы? – воскликнула Керин. – Нет, пожалуй, лучше мне ничего не знать. – Поднявшись с места, она потащила Ордо за собой, словно младенец, ведущий медведя. – Эту рану на руке нужно обработать целебным зельем. Винный кувшин – скажешь тоже!..

– Когда я вернусь, – через плечо бросил Ордо киммерийцу, – мы сможем отправиться на поиски первых наемников для Вольного Отряда. Спасибо нашим врагам!

– Решено, – откликнулся Конан, поднимаясь с места. – А я пока схожу за тем мечом. Наверняка его тоже удастся продать за пару монет.

В комнате наверху киммериец приподнял расшатанную половицу и извлек из укрытия меч со змеевидным лезвием. Из крохотного окошка свет упал на блестящую сталь, отразился на витом серебре крестовины... Конан почти физически ощущал исходящее от него дыхание зла.

Распрямившись, он завернул клинок в свой плащ, – даже просто держать его в руках было ему неприятно. Такой тошноты он не испытывал даже когда впервые убил человека.

Вернувшись в общую залу, Конан обнаружил, что мужчина в алой бархатной тунике стоит у подножия лестницы, прижимая к носу надушенный платок, и бросает по сторонам томно-беспечные взгляды.

Однако от внимания киммерийца не ускользнуло, что рукоять меча вельможи изрядно потертая, а на правой руке видны мозоли, какие бывают только у фехтовальщиков. Конан двинулся мимо.

– Прошу тебя, погоди, – обратился к нему худощавый незнакомец. – Мое имя – Деметрио. Я собираю древние мечи и случайно услышал, что ты владеешь таким оружием и желаешь его продать.

– Насчет старинных мечей я ничего никому не говорил, – возразил Конан. Что-то в этом незнакомце казалось ему отвратительным. Такое впечатление, что он мог улыбаться и пожимать тебе руку, одновременно метя кинжалом в сердце... И все же он прислушался к его словам.

– Может, ты и прав, и мне лишь послышалось, что ты говорил о старинном мече, – ровным тоном подтвердил Деметрио. – И если это не так, то меня он не заинтересует. Однако если меч и впрямь старой работы, то я мог бы его купить. – И он многозначительно уставился на сверток подмышкой у киммерийца. – Это он?

Развернув плащ, северянин достал клинок.

– Вот этот меч, – заявил он и осекся, заметив, что Деметрио отскочил на шаг назад и сам схватился за оружие. Недоумевающий киммериец протянул ему клинок рукоятью вперед. – Может, хочешь сам попробовать его?

– Нет, – послышался дрожащий шепот. – Я и так вижу, что это именно то, что мне нужно.

Губы Деметрио сжались и побелели. Конану подумалось почему-то, что этот худощавый незнакомец боится меча, который он держит в руках, но северянин решил, что ему просто померещилось. Бросив меч на ближайший столик, он отряхнул руку, как будто успел запачкаться, и это ощущение тоже было совершенно нелепым.

Деметрио сглотнул, – ему явно стало легче дышать, когда клинок оказался на столе.

– Ты что-нибудь знаешь об этом мече? – поинтересовался он, не глядя на киммерийца. – У него есть какие-нибудь... особые свойства? Может быть, магия?

Конан покачал головой.

– Понятия не имею. – Возможно, это удорожило бы меч, но если он не прав, то опровергнуть такое утверждение слишком легко. – Сколько ты мне за него заплатишь?

– Три золотых, – торопливо ответил Деметрио.

Киммериец растерянно заморгал.

Он и не думал выручить такую крупную сумму. Однако если для юноши меч представляет какую-то ценность, то самое время поторговаться.

– За такой древний клинок многие ценители заплатили бы и все двадцать, – заявил он.

Худощавый вельможа пристально уставился на него.

– Столько денег у меня с собой нет, – пробормотал он.

Потрясенный, Конан задался вопросом, уж не принадлежал ли этот клинок какому-нибудь давно покойному королю, – ведь Деметрио даже не попытался с ним торговаться. Наметанным взглядом городского вора он оценил украшенный аметистами золотой браслет на запястье Деметрио по меньшей мере в полсотни золотых, а крохотную рубиновую брошь на тунике – еще в два раза дороже. Да, такой человек вполне способен заплатить двадцать золотых, – решил он.

– Я готов подождать, – начал было Конан, но тут Деметрио сорвал с запястья браслет и бросил ему.

– Возьмешь это? – спросил он. – Не хочу рисковать, что появится другой покупатель, пока я буду ходить за деньгами. Украшение стоит куда больше двадцати монет, смею тебя заверить. Но только прибавь к мечу и свой плащ: я не хочу нести его по улице без ножен.

– Можешь забирать и меч, и плащ, – заявил киммериец, отдавая свою накидку в обмен на браслет.

Не скрывая радости, он сжал в кулаке золотое украшение. Теперь они смогут нанять куда больше людей, чем на десять монет. В мечтах он уже видел свой Вольный Отряд...

– Могу ли я тебя спросить, – поинтересовался он, – почему этот клинок имеет такую ценность? Он что, принадлежал какому-нибудь королю или герою?

Деметрио заворачивал клинок в меховую накидку с такой осторожностью, словно имел дело с опасным диким животным.

– Как твое имя? – в свою очередь поинтересовался он.

– Меня зовут Конан.

– Ты совершенно прав, Конан. Этот меч в древности принадлежал королю. Возможно, даже самому Брагорасу. – И он засмеялся, словно отпустил удачную шутку. Не переставая смеяться, он подхватил сверток и вышел на улицу.

Глава 7

Албанус замер в дверях. Подмышкой он держал какой-то продолговатый предмет, завернутый в меховую накидку. Этот сверток смотрелся явно чужеродным в роскошной комнате, увешанной гобеленами, с коврами, устилавшими мраморный пол... Сулария восседала перед огромным зеркалом. Обнаженные плечи проглядывали под золотистым шелком туники. Подле нее на коленях стояла рабыня, которая расчесывала чудесные шелковистые волосы своей госпожи. Завидев в зеркале отражение Албануса, Сулария небрежным жестом спустила тунику с плеч, открывая его взору высокую грудь.

Албанус призывно щелкнул пальцами, и когда рабыня обернулась, он подал ей знак. Она тотчас с поклоном удалилась, неслышно ступая босыми ногами по мраморному полу.

– Ты принес мне какой-то подарок? – поинтересовалась Сулария. – Если так, то ты выбрал для него странную оболочку. – Она пристально рассматривала в зеркале свое лицо, легкими движениями пуховки нанося румяна на щеки.

– Нет, это не для тебя, – хохотнул вельможа. – Это клинок Мелия.

Ключом, что висел у него на шее на золотой цепочке, Албанус открыл большой лакированный сундук, стоявший у стены. Ключ нужно было поворачивать сперва в одну сторону, а потом в другую, в строго определенной последовательности. Если же нарушить этот порядок, объяснял он Суларии, то хитроумное устройство из пустотелых труб выпустит ядовитые шипы, чтобы отравить вора.

Откинув крышку и бросив на пол отороченный мехом плащ, Албанус бережно уложил меч на отведенное ему место. Здесь, в шелковых гнездах, лежали книги из древнего Ахерона в переплетах из кожи девственниц и еще некоторые, самые необходимые принадлежности некромантии, взятые им из тайника колдуна. Кончиками пальцев Албанус провел по свиткам и манускриптам.

Среди них были и наброски с изображением Гариана, которые пока не имели никакой магической ценности. А на почетном месте, на шелковой подушке, покоившейся на золотой подставке, красовался темно-синий хрустальный шар, отбрасывавший серебристые блики.

Туника Суларии упала на пол, и обнаженная, она подошла к Албанусу. Проведя языком по пухлым губам, женщина взглянула на меч.

– Так значит, вот это оружие, от которого погибло столько людей? Этот меч не опасен? Может, лучше было бы уничтожить его?

– Он нам еще пригодится, – возразил Албанус. – Если бы мне раньше было известно то, что я знаю сейчас, я никогда не отдал бы его этому болвану Мелию. Письмена, нанесенные на лезвие, помогли мне раскрыть его тайну, зашифрованную в древних колдовских гримуарах.

– Но каким образом Мелий превратился в кровожадного убийцу?

– Когда ковалось это оружие, в него заключили дух и мастерство шестерых отборных фехтовальщиков...

Албанус легонько коснулся клинка пальцами, ощущая магическую мощь, пронизывающую лезвие. Очень скоро и сам он будет обладать такой же властью. Силой, недоступной пониманию смертных, могуществом, большим, чем у любого земного владыки, – но отсюда и проистекало безумие...

Он вознамерился было взять меч в руки, но пальцы его застыли, не коснувшись рукояти.

– Если один и тот же человек трижды возьмется за этот меч и пустит его в ход, то на третий раз сознание его будет охвачено безумием шестерых фехтовальщиков, томящихся в сердце клинка. Отступай! Бей и отступай! Бей! Рази! – Исторгнув из себя боевой вопль, он обернулся затем к Суларии, которая исполненным страха взора, раскрыв рот, взирала на его руку, зависшую над мечом.

– Сколько раз ты уже брался за него? – прошептала она.

Со смехом Албанус убрал руку и вместо клинка взял хрустальный шар, с трепетом удерживая его на кончиках пальцев. Кристалл выглядел хрупким, но на самом деле во всем подлунном мире не нашлось бы силы, способной нанести ему хоть малейший ущерб.

– Тебя пугает этот меч? – спросил он негромко. Его резкий взгляд, казалось, проникал в самую сердцевину кобальтового шара. – Нет, вот то, чего следует страшиться на самом деле! С помощью этого шара можно вызвать и подчинить своей власти некое существо... Не знаю, демон это или божество... Однако мощь его столь велика, что даже в магических книгах Ахерона о нем говорят с благоговейным ужасом.

Но именно он, Албанус, станет его повелителем, владыкой, чье могущество превзойдет всех правителей мира. От этой мысли, сладкой и жуткой, захватывало дух.

Никогда прежде он не осмеливался вызвать это загадочное существо, ибо опасность была слишком велика. Маг рисковал сам сделаться рабом, смертной игрушкой бессмертного монстра, располагавшего целой вечностью, чтобы утолить свою скуку. Но разве не он – потомок Брагораса, древнего короля-героя, сразившего дракона Кутаркана и сбросившего в пучину западного моря демона Даргона?..

Сами собой слова заклятья начали срываться с губ:

Аф-фар меа-роф, Омини деас каан, Ээф-фар бе-лаан Офиа кристи...

По мере того, как он произносил эти слова, небо над городом потемнело и начал меркнуть солнечный свет, словно сумерки наступили прямо посреди бела дня. Безоблачное небо раскололи ослепительные молнии, и земля загудела под ногами...

Албанус осекся, объятый страхом перед тем, что он натворил, – стены вокруг ходили ходуном, словно ткань на ветру. Нет, время еще не пришло! Еще не время... Должно быть, он обезумел, если затеял все это. Однако он не довел заклинание до конца, значит, еще не поздно все вернуть!

Торопливо положив на место ярко сверкающий хрустальный шар, он поспешил отступить от сундука. Скорее нужно выбросить все из головы, забыть слова заклятья, изгнать все мысли, ни о чем не думать...

Постепенно свечение в кристалле начало угасать, земля перестала ходить ходуном, молнии исчезли, и над городом вновь ярко засияло солнце.

Долгое время Албанус избегал смотреть на Суларию. Пусть только посмеет раскрыть рот, – думал он со злостью, – пусть промолвит хоть слово о том, каким глупцом он выставил себя перед ней. Если только попробует хоть что-то сказать, он распорет ей живот и задушит эту тварь собственными кишками!.. Албанус обернулся к женщине с суровым лицом палача, скинувшего капюшон.

Сулария взирала на него глазами, полными неприкрытого восторга и желания.

– Какое могущество, – прошептала она. – Я ослеплена... Сияние твоей власти слепит меня... – Ее дыхание сделалось прерывистым. – Так значит, вот как ты собираешься одолеть Гариана?!

Страх и ярость покинули Албануса, и теперь он не чувствовал ничего, кроме гордости.

– Гариан этого недостоин, – усмехнулся он презрительно. – Нет, я своими руками сотворю человека и вдохну в него жизнь. Вот как я сумею погубить узурпатора, захватившего престол, принадлежащий мне по праву.

– Так значит, твоя сила столь велика? – задохнулась она.

Он отмахнулся небрежно.

– Это все лишь начало. Я уже пробовал сделать нечто подобное, но на сей раз не повторю былых ошибок. – И вновь он запустил руку ей в волосы, заставляя опуститься на пол... хотя она подчинилась бы и по собственной воле, с огромным наслаждением. – Никто не посмеет стать у меня на пути! – воскликнул он, нависая над ней.

В криках Суларии ему слышались восторженные вопли толпы, приветствовавшей своего повелителя, своего бога.

* * *
Сефана приподнялась на ложе среди мягких подушек. Ее роскошное тело блестело после занятий любовью, словно смазанное маслом. Округлые груди соблазнительно колыхались.

Мужчина, лежащий рядом, стройный юный капитан Золотых Леопардов, – неуверенно приподнялся, опираясь на локоть, и с благоговейным восторгом уставился на женщину.

– Ты, должно быть, колдунья, Сефана? Всякий раз мне кажется, что я вот-вот умру от наслаждения. Всякий раз я думаю, что большего восторга испытать просто невозможно, и всякий раз ты доказываешь мне, что я ошибаюсь.

С довольным видом Сефана улыбнулась.

– И все же мне кажется, Боэций, что ты устал от меня.

– Это невозможно! – с жаром воскликнул он. – Верь мне, ты сама Деркето, воплотившаяся в земном обличье.

– Но ты отказываешь мне в таком крохотном одолжении.

– Сефана, – простонал он, – ты сама не знаешь, о чем просишь. Мой долг...

– Крохотное одолжение, – повторила она, подходя к постели.

Алчными глазами он следил за ней. Это была не какая-то хрупкая девчонка, а зрелая женщина в расцвете своей красоты. Ни один мужчина не сумел бы устоять перед зрелищем столь восхитительной наготы. Боэций потянулся к ней, но Сефана отшатнулась.

– Всего лишь одна незакрытая дверь, Боэций, – негромко промолвила она. – Один коридор без охраны. Ну почему ты отказываешь своему королю в возможности получить такое же удовольствие, каким сам наслаждался только что?

Юный капитан испустил тяжкий вздох и закрыл глаза.

– По крайней мере, я сам должен быть там, – промолвил он наконец.

– Ну, разумеется, – торопливо подтвердила она, опускаясь рядом с ним на колени. – Разумеется, Боэций, возлюбленный мой.

В ее усмешке было нечто волчье, а в глазах горел хищный огонек. Пусть Албанус выстраивает далеко идущие планы... А она нанесет свой удар, когда этого никто не ждет. Жаль, только что Боэцию придется умереть вместе с Гарианом. Но это в будущем... А сейчас с довольным вздохом она предалась наслаждению.

Глава 8

Все соломенные мишени были примерно размером с торс человека. Установив на место последнюю из них, Конан вскочил в седло и поскакал.

На расстоянии ста пятидесяти шагов от мишеней его ожидали бойцы, которых они с Ордо за последние пять дней приняли в свой Вольный Отряд. Жаль, что сейчас одноглазого не было с ними... Но Ордо решил завершить свои дела с контрабандистами и как раз сегодня присматривал за тем, как перевозят товар со складов: требовалось успеть до предполагаемой «внезапной» проверки королевской таможни. Нужно быть готовым ко всему, утверждал Ордо. Вполне возможно, что эти связи им еще пригодятся.

Натянув поводья, киммериец остановил роскошного вороного жеребца перед отрядом в сорок всадников, у каждого из которых на вооружении был короткий тугой лук.

– Это лук для верховой стрельбы.

По мнению Конана, с этими луками им здорово повезло. На Западе искусство верховой стрельбы было мало кому известно, и Конан рассчитывал, что благодаря этому ему удастся привлечь внимание нанимателей к своему Вольному Отряду. На складах контрабандистов луки хранились со спущенными тетивами: на них не было никакого спроса, ибо они не годились для обычных стрелков. Все прочее обмундирование сорока бойцов также было позаимствовано из этих хранилищ: кольчуги поверх стеганых курток и остроконечные шлемы. На седлах висели небольшие круглые щиты. Кроме того, всадники были вооружены кривыми туранскими саблями с клеймом аграпурской королевской кузни.

Конан основательно рассчитывал на то, что это экзотическое вооружение возбудит любопытство немедийцев. Люди всегда склонны считать, что необычные боевые искусства чужеземцев превосходят их собственные. Что ж, они смогут убедиться в этом на деле, когда увидят верховую стрельбу из лука. У Конана и Ордо денег хватило только на наем людей; лошадей купить они не могли, и потому отобрали в отряд только тех, у кого были свои лошади, а кроме того – навыки стрельбы из лука. Но, разумеется, стрелять с седла никто из них не умел. Вот почему Конан вывел их на это стрельбище за пределами Бельверуса.

– Каждый из вас привык стрелять из лука, используя защитное кольцо на большом пальце, – продолжил варвар. – Но когда боец сражается верхом, ему часто приходится менять лук на меч или копье, и наоборот. Здесь защитное кольцо может стать только помехой.

– Как же тогда натягивать тетиву? – поинтересовался седеющий воин с иссиня-багровым шрамом поперек переносицы. Держа короткий лук на вытянутой руке, он пытался натянуть его, но тетива не поддалась. Окружающие принялись отпускать шутки.

Имя этого наемника было Махаон. Он, разумеется, не признал Конана, зато киммериец сразу вспомнил того сержанта городской стражи, что приказал своим людям стрелять в лорда Мелия.

– Тетиву нужно натягивать тремя пальцами... Вот так, – пояснил Конан, когда смешки наконец затихли.

Мощный киммериец наложил стрелу на тетиву и приложил ее к щеке. Затем резко вытянул другую руку, и тетива натянулась. В то же самое время он сжал колени, заставляя боевого коня развернуться. Мишени поплыли у него перед глазами; почти не целясь, он спустил тетиву. Стрела с глухим звуком поразила среднюю мишень прямо в яблочко. Наемники удивленно загомонили.

– Вот так это делается, – объявил Конан.

– Да, поразительная вещь, ничего не скажешь, – пробормотал рослый воин с ввалившимися щеками. У него были темные запавшие глаза, словно у человека, пораженного опасной болезнью, однако на самом деле он был здоров, как бык. Те члены отряда, которые хорошо знали его, утверждали, что причиной всему не хвори, а вечное недовольство всем на свете. – Но раз уж от нее так много проку, то почему эту методу не взяли на вооружение в войске Немедии, Аквилонии и других стран?

Конан не успел ответить, как подал голос Махаон.

– Взгляни на вещи шире, Нарус, – заявил седеющий ветеран. – Хоть раз в жизни постарайся не видеть все в черном цвете и подумай хорошенько. Мы можем появиться как молния, дать залп из луков и умчаться прочь, за то время, пока пешие лучники будут бегать, выставляя заостренные колья, а копейщики и обычная пехота лишь готовятся сомкнуть ряды против верховой атаки. Кавалерия противника еще только будет готовиться к нападению, опуская пики для ответного удара, а наши стрелы уже поразят их в самое сердце. Ну же, взбодрись, Нарус! Вообрази, как будет удивлен противник, и улыбнись.

Нарус намеренно оскалил зубы в ухмылке, сделавшей его еще больше похожим на жертву чумы. Остальные воины приветствовали это усилие громким хохотом и непристойными возгласами.

– А ведь Махаон прав! – воскликнул Конан. – И я назначаю его своим помощником в нашем Вольном Отряде.

На обезображенном лице Махаона появилось выражение удивленной задумчивости. Со всех сторон послышался одобрительный ропот. Похоже, даже вечно недовольный Нарус был согласен с выбором предводителя.

– А теперь пусть каждый попробует выстрелить в мишень, – продолжил Конан. – Сперва с неподвижной лошади...

Этим они занимались добрых полтора часа, и варвар ни на миг не давал им спуску. Спустя некоторое время они стали пускать лошадей шагом и наконец вскачь. И поскольку каждый из бойцов прекрасно держался в седле и был отменным стрелком, то вскоре они вполне освоились с этим новым умением. Конечно, им было еще не сравниться с легкой конницей туранцев, но в западных странах их искусство уже могло произвести впечатление. Лучшими после Конана оказались двое: Махаон, что было вполне закономерно, и Нарус, – чего никто не ожидал.

Закончив тренировку, киммериец вместе с отрядом двинулся обратно в Бельверус к одной из конюшен, протянувшихся вдоль городской стены. Он заранее договорился, что здесь присмотрят за их лошадьми. Рабы-конюхи забрали коней у воинов, и те разошлись, чтобы завтра встретиться с Конаном на этом же месте, – так было заведено во всех Вольных Отрядах, пока не было службы. Конан и сам собирался уйти, но тут его окликнул Махаон.

– Погоди чуток, командир, – помощник остановил Конана у высоких деревянных ворот конюшни. Должно быть, когда-то в молодости Махаон был весьма хорош собой, но теперь во всем облике его, даже если не считать шрама поперек переносицы, читались следы прошлых военных походов. На левой щеке была вытатуирована шестиконечная кофийская звезда; в правом ухе болтались три золотых кольца, как носят в Аргосе; а волосы были острижены на офирский манер – коротко обрезаны спереди и отпущены сзади.

– Было бы неплохо, командир, если бы наш отряд поскорее нанялся на службу. Мы всего пару дней как принесли клятву верности, но я уже слышал, как многие жалуются в открытую, что мы не зарабатываем золота... К тому же они начали поговаривать, что, взяв себе чужое имя, перед городскими властями вполне можно принести и вторую клятву верности другому командиру.

– Тогда сообщи им, что очень скоро мы наймемся на службу, – отозвался Конан, хотя и сам не мог понять, почему до сих пор не обратился ни к кому из тех торговцев, которые могли бы нанять их Вольный Отряд. – Я вижу, что выбрал в себе в помощники достойного человека.

Махаон немного помялся, а затем негромко спросил.

– Ты знаешь, кто я такой?

– Я знаю, кто ты, но мне нет дела до того, кем ты был.

Конан уверенно встретил взгляд темных глаз Махаона, и тот наконец кивнул.

– Я позабочусь о наших людях, командир.

Из конюшни Конан отправился прямиком на постоялый двор «Знак Фесты». Казалось, что на улице стало вдвое больше нищих и в три раза больше громил, чем десять дней назад. Ни толстый купец, ни надменный вельможа без бдительной охраны не осмелились бы выйти даже на улицы Верхнего Города, и если рабы несли паланкин, то кто бы ни восседал внутри, прячась за шелковыми занавесками, – нежная дочь знатного вельможи или его пылкая любовница, – их неизменно окружали вооруженные телохранители в доспехах. Только городской стражи нигде не было видно.

Как всегда после полудня в «Знаке Фесты» было полно народу. Местные творцы собирались бесплатно поесть и выпить вина. Голоса спорщиков и звуки музыкальных инструментов смешивались в невообразимую какофонию, – но Конан уже привык этого не замечать. На входе на постоялый двор он поймал за руку спешившую мимо Керину. Та волокла куда-то два объемных глиняных кувшина с вином.

– Ордо вернулся? – поинтересовался киммериец.

Керина так резко опустила на стол один из кувшинов, что он не разбился только чудом. Вино плеснуло через край, и завсегдатаи, сидевшие за столиком, возмущенно загомонили, но девушка не обратила на них ни малейшего внимания.

– Он прислал мальчика, – ледяным тоном заявила она, – чтобы передать: ты должен встретиться с ним в «Полной Луне» на улице Вздохов, в час пополудни.

– С какой стати? Почему он не пришел сюда? Он ничего не сказал?

Недобро сощурившись, Керин проговорила сквозь стиснутые зубы:

– Там было что-то насчет танцовщицы с большой грудью... С меня довольно! Если хочешь узнать что-то еще, то спроси об этом своего одноглазого приятеля!

Киммерийцу с трудом удалось сдержать усмешку, пока Керина не скрылась из виду. Он искренне надеялся, что танцовщица доставит Ордо удовольствие, поскольку одноглазому придется за это поплатиться, как только он вернется к Керине.

Северянин пытался сообразить, хватит ли у него времени съесть миску тушеного мяса, – здесь кормежка была явно лучше, чемна улице Вздохов, – до того, как встретиться с Ордо, но тут подошла Ариана, положив маленькую ручку ему на плечо. Он улыбнулся, внезапно сообразив, что оставшееся время можно использовать куда более приятным образом.

– Давай поднимемся ко мне в комнату, – предложил он, обнимая девушку за талию. Прижав ее к себе, он улыбнулся самой располагающей улыбкой. – Мы могли бы побеседовать о твоих стихах.

Ариана постаралась удержаться от смеха, и ей это почти удалось.

– Если под стихами ты разумеешь именно то, что я имею в виду, то одними разговорами мы не ограничимся... – Внезапно улыбка стерлась с ее уст, и она испытующе взглянула ему в лицо. – У меня есть к тебе важный разговор, но ты должен дать клятву, что никому не скажешь об этом ни слова. Поклянись.

– Клянусь, – медленно ответил он.

И лишь сейчас северянин понял, почему он до сих пор так и не нанялся ни к кому на службу со своим Вольным Отрядом. Без всякого сомнения, отряд на службе у вельможи или торговца должен будет во время восстания оказывать поддержку престолу, но он не желал ничего предпринимать против Арианы и ее друзей. Особенно против Арианы, конечно же...

– А я все гадаю, – продолжил он, – когда ты наконец решишься рассказать мне об этом вашем заговоре?

Ариана задохнулась.

– Так ты знаешь? – прошептала она. И тотчас приложила пальчики к губам Конана, чтобы не дать ему заговорить. – Пойдем со мной.

Вслед за девушкой Конан прошел между столиками в дальний конец гостиницы. Там, в небольшой комнате, ссутулившийся хмурый Стефано стоял, прислонившись к обшарпанной стене. Коренастый скульптор Грекус с ухмылкой восседал на скамье. Лукас, тощий, носатый юнец, именовавший себя философом, сидел, скрестив ноги, на полу и жевал нижнюю губу.

– Он знает, – объявила Ариана, закрывая дверь, и все подскочили.

Конан небрежно положил руку на меч.

– Он знает?! – взвизгнул Стефано. – Я же говорил тебе, что он опасен! Я говорил, что нам не нужно с ним связываться. Мы так не договаривались!

– Говори потише, – твердо заявила Ариана. – Ты что, хочешь, чтобы теперь узнали и все остальные на постоялом двое?

С хмурым видом он притих, и девушка продолжила, обращаясь к своим друзьям.

– Это верно, от нас не ждали, что мы станем нанимать таких людей, как Конан, но я своими ушами слышала, как вы мечтали наконец принять участие в настоящем деле...

– Ты хотя бы можешь писать стихи, направленные против Гариана, – пробормотал Грекус. – А я только и способен, что переписывать твои сочинения и разбрасывать их на улицах. Увы, но никакая скульптура не способна поднять народ на восстание.

– Король Гариан, властный наш господин... – внезапно произнес Конан, и все уставились на него. – Король Гариан – он пирует один... Я читал. Это ты написала, Ариана?

– Нет, Галлия, – сухо ответила та. – Мои стихи куда лучше.

– Все это не имеет никакого значения, – визгливым голосом заявил Стефано. – Мы все знаем, почему ты ему так доверяешь, Ариана. – Встретившись с ледяным взглядом синих глаз Конана, он сглотнул. – Я считаю, что то, что мы делаем, очень опасно. Пусть наймом таких людей занимается Тарес. Он хорошо знает их, а мы нет.

– Мы знаем Конана, – продолжала настаивать Ариана. – И мы все согласились, да, и ты тоже, Стефано, что нам следует самим начать искать бойцов, что бы там ни говорил Тарес. А если мы наймем Конана, то получим не одного человека, а сразу сорок.

– Если только они пойдут за ним, – возразил Грекус.

– Они пойдут за мной, туда, где есть золото, – промолвил Конан.

Грекуса эти слова, как видно, слегка обескуражили, а Стефано насмешливо захохотал.

– Золото!

– Глупцы! – воскликнула Ариана. – Разве мало мы осуждали тех, кто заявляет, будто борьба должна быть чистой? Что в ней должны принимать участие лишь те, кто бескорыстно сражается за правое дело?.. И сколь многие из них уже были посажены на кол за чистоту своих помыслов...

– Наше дело правое, – проскрежетал Стефано. – И мы оскверняем его разговорами о деньгах.

Ариана устало покачала головой.

– Мы уже столько раз спорили об этом. Время для споров давно прошло, Стефано. Каким образом, ты полагаешь, удается Таресу собрать вокруг себя бойцов? С помощью золота, Стефано. Золота!

– И с самого начала я был против, – заявил тощий скульптор. – Народ...

– ...Последует за нами и поднимется на восстание, – оборвала его девушка. – Они пойдут за нами. Но поскольку мы ничего не знаем об оружии и о том, как следует вести борьбу, то всех нас ждет гибель.

– Наши идеалы... – пробормотал Грекус.

– Этого недостаточно. – Она обвела яростным взором своих соратников по борьбе, и они поежились под этим взглядом. Из всех троих она была самой сильной, невзирая на все женственные изгибы своего тела, – подумал Конан.

– Все, чего я хочу, – объявил Грекус, – это получить возможность взяться за меч. Конан, ты научишь меня сражаться?

– Я еще не сказал, что готов к вам присоединиться, – медленно ответил киммериец.

Ариана с трудом сдержала возмущенный возглас, прижимая руки к груди. На ее лице было написано жесточайшее разочарование. Грекус открыл рот.

– Я же говорил вам, что он недостоин доверия, – пробормотал Стефано.

– Мои люди последуют за мной, – продолжил киммериец. – Но только не на плаху и не под топор палача. Я не могу присоединиться к вам вслепую, ничего не зная о том, каковы ваши шансы на успех и ваши дальнейшие планы.

– Он может нас предать, – торопливо заявил скульптор.

– Уймись, Стефано, – прикрикнула на него Ариана, но более ничего не сказала, пристально вглядываясь в лицо киммерийца.

– Я недостаточно цивилизован, чтобы предавать друзей, – негромко промолвил Конан.

Потрясенная, она кивнула. Стефано вновь попытался что-то сказать, но девушка не обратила на него ни малейшего внимания.

– Тарес нанимает воинов. Он говорит, что нам потребуется не меньше тысячи человек, но скоро у него уже будет нужное число. Однако наша основная сила – это народ. Ярость людей ныне столь велика, что они готовы голыми руками скинуть Гариана с престола, если только им предоставить такую возможность. Некоторые рассчитывают получить оружие, другие последуют за ними. Контрабандой мы перевезли через границу столько оружия, что можно вооружить десять тысяч человек. И твой друг Ордо был к этому причастен.

– Десять тысяч? – переспросил Конан, вспомнив, что Ордо говорил о пяти.

– Десять, – подтвердил Грекус. – Я видел своими глазами. Тарес показывал мне склады, битком набитые мечами и кинжалами.

Можно подумать, он их считал, с усмешкой подумал Конан.

– Нужно много золота, чтобы вооружить десять тысяч человек, и еще больше, чтобы нанять тысячу бойцов. Это вы дали деньги?

– Некоторую часть, – оправдываясь, заявила Ариана. – Но ты же сам знаешь, мы зарабатываем недостаточно, и большая часть того, что мы получаем из... из других источников, идет на содержание этого постоялого двора.

– Есть люди, – надменно заявил Стефано, которые несмотря на все свое богатство, верят в нашу правоту и считают, что Гариан несет Немедии погибель. Они-то и дают Таресу все необходимое, чтобы приобрести оружие и нанять людей.

– И кто же эти богачи? – поинтересовался Конан. – Поддержат ли они вас в открытую? Объявят ли во всеуслышание свои имена, когда вы выйдете на улицу?

– Ну, разумеется, – подтвердил Стефано, однако высокомерие его тут же сменилось неуверенностью. – То есть, я на это надеюсь. Видишь ли, пока они предпочитают хранить инкогнито. – Он засмеялся деланным смехом. – По правде сказать, никто из нас их даже не видел. Они дают деньги Таресу напрямую.

– Стефано имеет в виду, – пояснила Ариана, когда скульптор замолчал, – что они все боятся нашего поражения и не хотели бы попасть на плаху. Скорее всего, они надеются управлять нами исподтишка, чтобы укрепить собственное положение и добиться еще большего богатства. Но если так, то они напрасно забывают о том, что мы ведем за собой народ и тысячу вооруженных бойцов...

Тысячу вооруженных бойцов, которым платили деньги эти загадочные благодетели, устало подумал Конан.

– И каков ваш план? Вы же не собираетесь броситься на улицу и в открытую начать раздавать людям оружие?

Грекус широко ухмыльнулся.

– Мы не такие глупцы, какими ты считаешь нас, Конан. Те из нас, кто раздают хлеб в Адских Вратах, уже подыскали доверенных людей, и они последуют за нами, когда будет отдан приказ. Они и получат оружие. Затем мы поведем их, чтобы окружить королевский дворец, а Тарес со своей тысячей захватит городские ворота и обложит кольцом осады городскую стражу в казармах.

– А как насчет наемников из Вольных Отрядов и телохранителей? – поинтересовался Конан. – Их, должно быть, не меньше трех тысяч в этом городе. И те, кто платят им, несомненно, окажут поддержку королю.

– Да, – согласилась Ариана. – Но богачи постараются держать телохранителей при себе, пока не увидят, как разворачиваются события. Так что за них мы можем не волноваться. Позже, если понадобится, с ними можно будет разделаться поодиночке. Никакой Вольный Отряд, даже в сотню человек, не устоит перед тысячами разъяренных оборванцев, для которых смерть – всего лишь способ спастись от мук голода.

Вид у нее был такой, словно она сама готова сию же минуту возглавить штурм: гордо вскинутая маленькая головка, расправленные плечи, платье, плотно облегающее высокую грудь, полыхающие огнем карие глаза...

Конан принимал ее правоту. Люди, которым не страшна смерть, – опасные противники в скоротечной драке, однако затяжной бой им не выдержать.

Нет, чем бы ни закончилась эта встреча, свой отряд он должен держать наготове, чтобы выступить по первому сигналу... Однако вслух он сказал совсем другое:

– А как насчет войска?

И вновь ему ответил Грекус.

– Ближайшие войска – это тысяча человек в Эраниуме и две в Эракулуме. До Бельверуса они доберутся дней за пять, но пока мы удерживаем городские ворота, они бессильны. Что касается войск на границе, то королю придется решать, стоит ли оголять свои рубежи: ведь этим вполне могут воспользоваться аквилонцы.

– Войско с границы доберется сюда дней за десять, – задумчиво промолвил Конан. – Прибавьте сюда еще два дня непрерывной скачки, чтобы доставить им приказ. В общей сложности, вы можете рассчитывать на двенадцать дней, после чего придется иметь дело с осадными машинами и множеством солдат, которые полезут на городские стены. Может, они подойдут и позже, но исходить следует из худшего.

– Похоже, ты хорошо разбираешься в таких вещах, – одобрительно заметил Грекус. – Мы как раз и рассчитывали на двенадцать дней.

– Но и этот срок слишком велик, – воскликнул Стефано, небрежно отмахиваясь. – Задолго до этого городские низы поднимутся и присоединятся к нам. Сотня тысяч человек выстроится на городских стенах плечом к плечу. Мы призовем Гариана отречься от престола.

– Отречься?! – воскликнул Конан. Все вздрогнули и уставились на стены с таким видом, словно у стен могли быть уши. Понизив голос, Конан продолжил: – Вы поднимете восстание, а затем призовете Гариана отречься? Это безумие. Золотым Леопардам под силу выдержать в королевском дворце полугодовую осаду, а, возможно, и больше... тогда как у вас всего двенадцать дней.

– Это не мой план, – с отвращением пояснила Ариана. – В первый же момент, как я услышала об этом, то сказала, что нам следует первым делом захватить дворец.

– И всех там перебить, да? – продолжил Стефано. – Тогда мы ничем не лучше самого Гариана, и наши убеждения и идеалы – всего лишь пустые слова.

– Я что-то не припомню, – медленно промолвил Грекус, – кто первым предложил, чтобы мы потребовали отречения Гариана. Возможно, Ариана и впрямь права, и нам следует напасть на дворец, пока Золотые Леопарды считают происходящее на улицах обычными городскими волнениями... И все же мы не можем полностью отречься от тех идеалов, за которые сражаемся. К тому же, – докончил он с улыбкой, словно нашел наилучшее решение вопроса, – всем известно, что холм, на котором стоит королевский дворец, насквозь пронизан сотней подземных ходов, ведущих внутрь...

– Может, об этих ходах всем и известно, – едким тоном ответила Ариана, – да только где нам их найти? Хотя бы один...

– Можно начать копать, – неуверенно предложил коренастый скульптор.

Ариана хмыкнула, и он замолк.

– Гариан никогда не подпишет отречения. Ни один король не сделал бы этого. Вы только впустую потеряете время.

– Если он не пожелает отречься, – возразил Стефано, – тогда народ пойдет на штурм королевского дворца и разорвет Гариана на куски голыми руками за все его преступления.

– Народ, – усмехнулся Конан, взирая на темноволосого собеседника так, словно видел его впервые в жизни. – Ты рассуждаешь о том, как предотвратить смертоубийство, которое запятнает ваши идеалы. Но как насчет тех тысяч людей, которые погибнут при штурме дворца? Если им вообще это удастся...

– Мы и без того пошли на компромисс, нанимая за золото опытных бойцов, – упрямо возразил Стефано. – Нельзя идти на еще большие уступки. Все погибшие будут считаться мучениками во имя праведного славного дела.

– И когда же наступит торжественный день? – иронично осведомился Конан.

– Как только Тарес наберет тысячу бойцов, – ответил Грекус.

– То есть, на самом деле, это именно Тарес должен дать команду к восстанию?

Грекус медленно кивнул, и на лице его внезапно возникло выражение сомнения. Конан продолжил:

– В таком случае, мне нужно поговорить с этим Таресом, прежде чем я решу, следует ли присоединяться к вам.

Ариана распахнула глаза.

– Ты хочешь сказать, что по-прежнему способен отречься от нас, после того, как мы раскрыли тебе свои планы?

– Мы все ему рассказали! – завопил Стефано, срываясь на хрип. – Он может нас предать! Мы сами выдали себя этому дикарю!

С ожесточившимся лицом Конан взялся за меч, вынимая его из ножен так, чтобы рукоять оказалась перед лицом. Стефано отскочил назад, взвизгнув совсем по-женски, а Грекус поспешил подняться на ноги. Ариана побледнела, но не шевельнулась.

– На этой стали, – заявил Конан, – и именем Крома, Владыки Могильных Курганов, я клянусь, что никогда вас не предам. – Его ледяные глаза встретились взглядом с Арианой. – Скорее я сам умру, но не предам вас.

Девушка сделала шаг вперед и с восхищенным видом коснулась щеки киммерийца.

– Ты не похож ни на одного другого мужчину, каких я встречала, – прошептала она. Затем проговорила громче: – Я ему верю. Мы устроим ему встречу с Таресом. Согласен, Стефано? Грекус? – Оба скульптора неуверенно кивнули. – А ты, Левкос? Левкос!

– Что?

Костлявый философ вскинулся, словно успел задремать.

– Пусть все будет, как ты скажешь, Ариана. Я всем сердцем с тобой согласен.

В этот миг его взгляд упал на обнаженную сталь Конана, и он дернулся так, что ударился затылком об стену. Так он и остался сидеть, взирая на клинок глазами, полными ужаса.

– Ох уж мне эти философы, – со смехом пробормотала Ариана.

– Мне пора, – заявил Конан, вкладывая меч в ножны. – Меня ждет Ордо.

– Тогда до вечера, – сказала Ариана. У Стефано был такой вид, словно внезапно у него заболел живот. – Не забудь, Конан, – добавила она, когда он направился к дверям, – я доверила тебе собственную жизнь.

Ее жизнь... – думал Конан, выходя с постоялого двора. – И это при том, что она всей душой предана тайной подготовке восстания. Хотя, может, у них что-то и получится... Если этот Тарес и впрямь, как он утверждает, собрал тысячу вооруженных и обученных бойцов, если народ поднимется и пойдет за ними, а не разбежится при виде сомкнутых щитов неумолимо надвигающихся пехотинцев, бронированной атаки тяжелой кавалерии и сотрясающих крыши ударов огромных осадных машин... Если бы этих гордецов-заговорщиков можно было убедить оставить свои высокие идеалы до победы и захватить дворец, пока Золотые Леопарды ни о чем не подозревают... Слишком много «если». Она посвятила свою жизнь борьбе, заведомо обреченной на поражение.

И все же, со всей юношеской гордостью, Конан дал себе еще одну клятву. Он не предаст повстанцев, но, как бы все ни обернулось, первым делом он постарается спасти Ариану.

Глава 9

Кчасу пополудни улица Вздохов стала постепенно заполняться народом. Здесь царило оживление, хотя и не такое сильное, как ближе к ночи. Но уже сейчас сотни жонглеров, подбрасывавших в воздух мечи, булавы и факелы, стояли там, где к вечеру их будет тысяча. Сотни разряженных, нарумяненных и надушенных шлюх разгуливали по улицам там, где ночью их станет не меньше двух тысяч. Десятками расхаживали богатые купцы с вооруженным эскортом, – предвестники сотен таких же. Рабы несли на своих мускулистых плечах дюжины паланкинов, где восседали красотки, жаждущие острых ощущений. И в этой толпе повсюду шныряли нищие. Не обращая на эту суету ни малейшего внимания, Конан двигался к цели.

Завидев вывеску таверны «Полная Луна», он не удержался от смеха. На вывеске была изображена со спины стоявшая на четвереньках обнаженная женщина. Должно быть, это свидетельствовало о тех низменных утехах, на которые рассчитывал здесь одноглазый Ордо.

Внезапно Конан содрогнулся. Ему показалось, – или нет, не показалось! – что поодаль мелькнул паланкин с теми же алыми занавесками, что встретился ему в первый день пребывания в Бельверусе. С одной стороны ткань была отдернута в сторону, и Конан вновь встретился взглядом с таинственной женщиной под вуалью. Даже с такого расстояния, хотя он никак не мог разглядеть цвет ее глаз, она показалась ему мучительно знакомой. Он где-то видел эту женщину прежде, – но где?

Северянин тряхнул головой. Порой память и воображение играют с человеком странные шутки. У доброй сотни знакомых ему женщин и у тысяч тех, кого он не узнает никогда, глаза точь-в-точь такого же цвета. С этой мыслью Конан и зашел в таверну.

Сквозь гомон толпы до него долетел не то женский смешок, не то приглушенное рыдание. По спине пробежал холодок. Проклятье! Еще немного – и он вспомнит. Киммериец обернулся, но паланкин уже скрылся в толпе.

Конан проверил кинжал и меч в шагреневых ножнах, словно это привычное движение могло помочь ему успокоиться. Он слишком сильно тревожится за Ариану, решил киммериец. Пожалуй, ему не повредит немного развеяться, взяв пример с Ордо: выпить вина, полюбоваться на пресловутую грудастую танцовщицу... Он прошел внутрь.

Общий зал был таким же, как в тысяче других заведений подобного рода. Здесь пахло прокисшим вином и затхлыми благовониями. Уставленный грубо сколоченными деревянными столами, зал был полон едва ли на треть. Завсегдатаи с мрачным видом сидели над кружками, пытаясь в горьком вине утопить свои горькие мысли. Под звуки двух флейт и цитры извивались на помосте семеро танцовщиц. Из всей одежды у них имелось лишь по куску прозрачного алого шелка, которым они попеременно прикрывали то грудь, то лицо. Изогнутые бронзовые пластинки, пристегнутые к золоченым пояскам, прикрывали лоно, и на каждой пластинке значилась цена, по которой можно было провести с танцовщицей некоторое время в комнатах наверху.

Верно, все они довольно хороши собой, – подумал Конан, – но навряд ли этого достаточно, чтобы увлечь Ордо. Может, есть и другие танцовщицы, которые выступают по вечерам?

С этой мыслью Конан занял место неподалеку от возвышения. Дебелая служанка в одной лишь набедренной повязке из тончайшего муслина возникла у него за плечом.

– Принеси вина, – небрежно велел Конан, и та тотчас исчезла.

Устроившись поудобнее, северянин приготовился полюбоваться представлением, но его покой был нарушен появлением тощего философа Левкаса.

– Мне нужно... могу ли я поговорить с тобой, Конан. – Философ нервно заозирался, словно боясь, что их подслушают. Но кроме них двоих единственными в зале, кто не пил вино, были трое смуглокожих кофийцев. Волосы у них были перехвачены стальными обручами, а на предплечьях крепились карпашские кинжалы. Судя по всему, они спорили, стоят ли танцовщицы тех денег, которых запрашивают... Но Левкас все равно тревожно ерзал на табурете, пытаясь придвинуться ближе к северянину.

Торопливо, словно боясь, что не успеет договорить, он просипел:

– Мне нужно с тобой поговорить, Конан. Я следил за собой, да. Твой меч... Как только я увидел его, то сразу понял, ты – тот самый человек... тот, кто способен это сделать. Я... я не такой. Я просто не могу... Битвы, кровь, клинки – все это не для меня. – Пот градом катился у него по лбу, хотя в таверне было сумрачно и прохладно. – Ты ведь понимаешь, правда?

– Ни единого слова, – заявил Конан.

Левкас зажмурился и принялся что-то бормотать себе под нос, а когда наконец открыл глаза, то, похоже, сумел все же взять себя в руки.

– Согласен ли ты, что Гариана следует лишить трона?

– Именно это вы и собираетесь сделать, – расплывчато отозвался Конан, не желавший пока давать никаких твердых обещаний.

– Ну... – воскликнул Левкас и тут же понизил голос. – Теперь все нужно изменить. Нельзя больше ждать. То, что произошло за последние дни... Погасло солнце, содрогнулась земля... Должно быть, сами боги отвратили свой лик от Немедии. Это знак, предупреждение, что мы должны убрать Гариана, прежде чем они сами уничтожат его, а вместе с ним и весь Бельверус.

Бог, которому поклонялся Конан, Кром, темный Владыка Могильных Курганов, давал человеку жизнь и силу воли, и ничего больше. Киммерийцу не доводилось видеть явных свидетельств, что и прочие боги способны на что-то еще, помимо этого. Что же касается потемневших небес и землетрясений, то про себя он решил, что в Бельверусе кто-то занимается колдовством, невзирая на все запреты Гариана. К магии он не питал ни малейшей любви, но поскольку напрямую его это не касалось, он не имел ни малейшего желания вмешиваться в эту историю.

И потому сказал только:

– Так ты полагаешь, что вам следует перенести дату восстания? Но зачем ты говоришь об этом со мной?

– Нет, ты не понимаешь... не эти планы... кое-что другое... Нужно действовать немедленно. – Пот пленкой покрывал лицо философа, делая его похожим на блестящую маску, а голос заметно дрожал. – Понимаешь, нам нужно пробраться во дворец, с ножами. Гариан должен умереть, немедленно. Но я не могу. Я не тот человек. Ты – человек действия. Займи мое место.

– Я не убийца, – проворчал Конан.

Левкас взвизгнул, перепуганно озираясь по сторонам.

– Говори потише, – он едва не рыдал. – Ты не понимаешь. Ты должен...

– Я понимаю, о чем ты просишь, – ледяным тоном заявил Конан. – Если заговоришь об этом еще раз, то получишь кулаком в зубы. – Внезапная мысль поразила его. – А Ариана знает об этом?

– Ты ни о чем не должен ей говорить! Не говори никому. Не следовало мне обращаться к тебе! – Левкас неожиданно вскочил. Пятясь от стола, он нелепо размахивал руками. – Подумай как следует, Конан. Ты сделаешь это? Просто подумай...

Киммериец сделал вид, словно намеревается встать с места, и философ с испуганным возгласом бросился бежать, едва ли не кубарем выкатившись на улицу.

Конан сердито нахмурился. Да как посмел этот человек обратиться к нему, словно к какому-нибудь наемному убийце? Разумеется, ему доводилось убивать людей, и в будущем наверняка придется сделать это вновь, но лишь по необходимости, а не за плату. Однако сейчас важнее всего были его чувства к Ариане. Конан никак не мог себе представить, каким образом человек вроде этого Левкаса, дрожащий от стража, сумеет пробраться в королевский дворец, так, чтобы его не схватили. А затем, как только ему покажут раскаленные щипцы, философ выболтает палачам все на свете, все имена, вплоть до собственной матери. Конечно, если случится худшее, то киммериец всегда сумеет ускользнуть. Но вот Ариана попадет в ловушку. Как только появится Ордо, – решил он, – они вместе отыщут Ариану, и он предупредит ее насчет Левкаса.

Вспомнив об одноглазом, киммериец невольно вспомнил и о выпивке, которую уже давно должны были принести. Куда подевалась эта служанка? Ее нигде не было видно. Никто не двигался в зале таверны, если не считать танцовщиц и троих кофийцев, которые, похоже, захотели подойти поближе, чтобы рассмотреть товар.

Конан начал было приподниматься из-за стола в поисках служанки, и в этот миг один из кофийцев внезапно завопил:

– А я тебе говорю, это моя женщина, варвар!

Отработанным жестом все трое вскинули руки и выхватили кинжалы. Музыка тотчас смолкла, девушки с визгом разбежались в стороны. Кофийцы кинулись на северянина, держа в руках оружие.

Одной рукой Конан опрокинул перед ними стол.

– Болваны! – выкрикнул он, вскакивая на ноги. – Я не тот, кто вам нужен!

Двое кофийцев отпрыгнули в сторону, но один упал на колени перед Конаном, нанося удар ножом. Киммериец втянул живот, и лезвие скользнуло по кирасе, не причинив ему особого вреда. Прежде чем атакующий успел отскочить, коленом варвар ударил в костлявый подбородок, вышибая тому зубы. Кинжал выпал из онемевшей руки убийцы, и он без чувств рухнул на заплеванный пол. Конан выхватил меч и кинжал и встал наизготовку.

– Я не тот, кто вам нужен, – повторил он вновь.

Оставшиеся двое кофийцев ловкими движениями опытных бойцов начали обходить его с двух сторон. Вокруг в таверне слышался шум: завсегдатаи держали пари на исход поединка.

– Я никогда прежде не видел ни вас, ни вашу женщину.

Двое продолжали надвигаться, пытаясь зажать киммерийца в клещи, и держали кинжалы низко, острием вверх, чтобы нанести удар промеж пластин кирасы.

– Ты и есть тот, кто нам нужен, – заявил первый, и когда Конан перевел на него взгляд, другой тут же поспешил напасть.

Впрочем, киммериец именно этого и ожидал. Вместе с движением глаз сместился и его клинок. Нападавший кофиец вскрикнул, и кровь хлынула ручьем из отрубленной руки. Отчаянно цепляясь за обрубок запястья, нападавший попятился и рухнул наземь, пятная кровью свою тунику.

Конан рывком развернулся к третьему, но у того, похоже, пропал боевой запал. С ужасом на лице он взирал на своих товарищей на полу, один из которых по-прежнему валялся без чувств, а другой истекал кровью.

Здоровяк киммериец ткнул в его сторону кончиком меча.

– Так, а теперь скажи мне...

Но в этот самый миг дверь таверны распахнулась, и внутрь хлынули городские стражники, которых было не меньше дюжины, и каждый держал в руке меч. Первый указал на Конана:

– Вот он!

И все стражники ринулись вперед, расталкивая зевак и второпях переворачивая столы.

– Кром! – пробормотал Конан. Похоже, они не собирались даже спрашивать, кто был зачинщиком драки, и с чего все началось. Спрыгнув на узкое возвышение, он устремился к той двери, за которой исчезли танцовщицы, но она оказалась заперта.

– Взять! – взвыл один из стражников. – Убейте его!

Расталкивая завсегдатаев таверны, которые искали хоть малейшего шанса унести отсюда ноги, стражники бросились к возвышению. Конан торопливо отступил и всем телом обрушился на хлипкую деревянную дверь. Во все стороны полетели щепки. Дверь разлетелась вдребезги, и варвар оказался в узком коридоре, где столпились танцовщицы, тотчас поднявшие отчаянный визг. В конце коридора северянин разглядел дверь, ведущую на улицу. Растолкав полуголых красоток, он вскоре оказался у выхода. Там, внезапно остановившись, он обернулся со зверским лицом и взревел, потрясая мечом над головой. В панике танцовщицы ринулись обратно в общую залу. С той стороны донесся яростный рык: это стражники, гнавшиеся за Конаном, напрочь застряли в толпе перепуганных до потери памяти женщин.

«Это немного их задержит, – подумал Конан. – Хотя бы на какое-то время...»

Вложив меч в ножны, он поспешил выйти на улочку за таверной. Проулок был таким узким, что здесь не разминулись бы и двое мужчин. Он извивался, как змея, и весь пропах помоями. Наугад выбрав направление, варвар двинулся сквозь жужжащий рой мух.

Но едва лишь он добрался до первого поворота, как сзади послышался вопль:

– Вот он!

Киммериец торопливо обернулся через плечо: стражники уже выбирались в проулок.

– Похоже, боги и впрямь отвернулись от меня, – решил северянин. – Где это видано, чтобы стражники в Бельверусе вздумали столь рьяно исполнять свой долг?

Он был уверен, что здесь таких уже не осталось. Может, разозлились из-за танцовщиц?.. Как бы то ни было, но отряд черноплащников со всех ног устремился за варваром, крича и поскальзываясь в грязи.

Конан также бросился бежать, с трудом удерживая равновесие. Повороты были крутые, и он то и дело задевал плечами углы, сбивая последнюю штукатурку с обшарпанных заплесневелых стен. Его путь пересекла другая, такая же извилистая улочка, и он, не раздумывая, свернул туда. Еще один проулок, похожий скорее на узкий лаз между стенами... Конан устремился в него. За спиной послышались проклятья и ругань преследователей.

Уже на бегу варвар убедился, что угодил в настоящий лабиринт – путаницу древних ходов и выходов, терявшуюся в стороне от обычных улиц. Здания здесь готовы были в любой момент обрушиться, заваливая улицы грудами мусора. Некогда эти дома строились одноэтажными, но с годами требовались новые помещения, и поскольку в стороны расширяться было некуда, начали возводить одна над другой бесконечные надстройки, так что теперь все это напоминало непонятно на чем держащуюся груду оштукатуренных коробок, крытых серой черепицей.

Вот здесь ему и пришлось удирать от преследователей, словно лисице от гончих псов. Если повезет, он сумеет выбраться отсюда прежде, чем его схватят. Но, похоже, его удача на сегодня совсем прокисла... Правда, был и еще один выход, – как раз подходящий для уроженца заледеневших хребтов и скал Киммерии...

Резким прыжком бросив тело вверх, Конан сумел ухватиться за край крыши, подтянулся и ничком лег на сланцевую черепицу. Вопли и ругань стражников послышались ближе. Вот они уже зазвучали прямо под ним, а затем начали удаляться...

– Он там, наверху! – раздался вдруг чей-то крик. – Я вижу ногу!..

– Клянусь потрохами Эрлика! – не сдержался Конан. Похоже, его удача не просто скисла, она напрочь сгнила.

Стражники принялись карабкаться на крышу. Не теряя времени даром, киммериец пробежал по черепице, взобрался на соседнюю постройку, пронесся через нее и спрыгнул вниз. Но тут черепица захрустела под ногами, и воин провалился внутрь дома.

Оглушенный, северянин с трудом выпрямился среди груды осколков черепицы. Ого, да он здесь не один! У дальней стены, в тени стоял мужчина в дорогом синем плаще без всяких украшений. Лица его было не разглядеть в полумраке. От изумления он выругался не хуже последнего оборванца из трущоб. Его напарник с лицом, испещренным оспинами, и короткой кудрявой бородкой, в изумлении воззрился на Конана.

Однако все внимание варвара было устремлено на третьего мужчину в сером плаще, накинутом поверх алой туники. Все в его внешности – хищное лицо, черные, как обсидиан, глаза, темные волосы, тронутые сединой на висках, – говорило о том, что этот человек рожден для власти. И тут же незнакомец коротко приказал:

– Убейте его!

«Кром! – невольно подумалось северянину. – Что сегодня за день такой? Все вокруг так жаждут его смерти...»

Рябой взялся за меч.

– Вот он, провалился сюда!.. – неожиданно донеслось сверху. Люди в комнате застыли, и лишь у рябого подергивалась щека.

– Там в крыше дыра! Тот, кто первым пустит ему кровь, получит серебряную монету!

Мрачный, словно сама смерть, человек в алой тунике и сером плаще вскинул руку, словно намереваясь нанести Конану удар, – хотя сам стоял при этом на другом конце просторной комнаты. Сверху послышался шум – это стражники спрыгивали на крышу.

– Нет времени, – проворчал горбоносый. Развернувшись, он с достоинством вышел из комнаты, и его спутники тут же исчезли следом.

Конану отнюдь не хотелось ни дожидаться стражников, ни следовать за этой троицей. По счастью, взор его зацепился за какую-то старую тряпку, висевшую на стене подобно гобелену. Похоже, за ней что-то есть! Конан отдернул полотнище... И правда, там оказалась дверь! А за дверью – еще одна комната, пыльная и совершенно пустая. Но там обнаружилась другая дверь, а за ней – прихожая. В тот самый миг, когда Конан прикрывал за собой эту последнюю дверь, стражники со стуком и грохотом начали прыгать в дом сквозь дыру в крыше.

Как ни удивительно, коридор вывел Конана не обратно в лабиринт узких проходов, а на совершенно обычную улицу. Здесь царила пустота, если не считать какой-то дебелой старухи, которая, приоткрыв дверь, зазывно улыбнулась северянину. Во рту у нее недоставало большей части зубов. Внутренне содрогнувшись, Конан поспешил прочь.

Едва он вернулся на постоялый двор, первым, кого увидел киммериец, оказался Ордо, мрачно уставившийся в кружку с вином. Конан опустился на табурет напротив приятеля.

– Ордо, это ты прислал мальчишку сообщить, что хочешь встретиться со мной в «Полной Луне»?

– Что? Да у меня и в мыслях такого не было. – Не поднимая взора от кружки, Ордо тряхнул головой. – Послушай, киммериец, может, хоть ты мне что-нибудь объяснишь? Ты что-нибудь смыслишь в женщинах? Ты только представь, прихожу я на постоялый двор, говорю Керине, что у нее самые красивые глазки во всем Бельверусе, а в ответ получаю оплеуху, и еще она обижается, что якобы я считаю, будто у нее грудь слишком маленькая... – Ордо скорбно вздохнул. – А теперь она и вовсе не желает со мной разговаривать.

– Полагаю, я смогу тебе кое-что объяснить, – заявил Конан и вполголоса рассказал о послании, якобы полученном от одноглазого, а затем и обо всем остальном, что произошло в «Полной Луне». Ордо понял его с полуслова.

– Они явно гоняются за тобой, кто бы эти «они» ни были. Коли кофийским головорезам не удалось с тобой расправиться, то на тебя натравили стражников.

– Это верно, – подтвердил Конан. – Когда городская стража начала с таким упорством меня преследовать, я сразу догадался, что кто-то заплатил им за это. Но я по-прежнему не могу представить, кому перешел дорожку.

Ордо повозил пальцем в лужице вина, размазывая его по столешнице.

– А тебе не приходило в голову уехать из Бельверуса, Конан? Мы могли бы отправиться на юг. В Офире тоже назревают неприятности, и там для Вольного Отряда наверняка найдется работа. Я тебе точно говорю: не нравится мне эта история, и то, что кто-то пытается тебя убить. Так я и знал, что тебе следовало послушать этого слепого гадателя...

– Ты знал?.. – Конан покачал головой. – Но если я двинусь на юг, Ордо, то потеряю свой отряд. Многие из них не захотят уезжать отсюда, рассчитывая подзаработать в Бельверусе, а у меня не хватит денег расплатиться с ними, пока мы не доберемся до Офира и не наймемся на службу там. Кроме того, здесь у меня остались незавершенные дела.

– Дела? Конан, прошу, скажи мне, что ты не собираешься участвовать в этом... в этом безнадежном сопляцком бунте.

– Не совсем так.

– Не совсем? – эхом повторил Ордо. – Объясни мне, что ты надумал. В точности.

– Я хочу немного заработать, – отозвался Конан. – Узнать, кто желает мне смерти и расправиться с ними. Да, и спасти Ариану от палача. Разве ты сам хочешь, чтобы у Керин с плеч скатилась ее хорошенькая головка?

– Может, и нет, – неохотно признал одноглазый.

Оглянувшись по сторонам и отыскав Керин взглядом, Конан помахал ей рукой, подзывая к столу.

Она нехотя приблизилась.

– Ариана здесь? – спросил ее киммериец. Сейчас, чтобы спасти девушку, прежде всего следовало рассказать ей о планах Левкаса, чтобы она могла его удержать от глупостей.

– Она куда-то вышла, – ответила Керин. Она смотрела лишь на киммерийца, словно Ордо и не было рядом. – Ариана сказала, что должна устроить для тебя какую-то встречу.

– Что касается этого сегодняшнего послания... – неожиданно начал Ордо.

Керин небрежным жестом потянулась и опрокинула ему на колени полную кружку вина. Одноглазый вскочил с места, отчаянно ругаясь, а девушка убежала.

– Топор палача – это самое малое, чего она заслуживает, – проворчал Ордо. – Но раз уж нас с тобой обоих бросили, то пойдем на улицу Вздохов. Я там знаю один притон, столь развратный, что даже шлюхи краснеют при одном упоминании о нем.

– Я надеюсь, это не «Полная Луна», – засмеялся Конан.

– Клянусь, что нет, киммериец. – Голосом, похожим на вопль раненого шакала, Ордо затянул песню:

Знавал я красотку в Албине,
Соски у ней, точно рубины,
А волосы – чистое злато,
Зато между ног...
В зале таверны внезапно повисло изумленное молчание.

– А ты почему не подпеваешь, Конан?

Северянин со смехом поднялся на ноги и, распевая второй куплет, еще более скабрезный, чем первый, удалился прочь вместе с одноглазым под негодующие возгласы завсегдатаев.

Глава 10

– Ты уверен? – требовательно спросил Албанус.

Золотые лампы, свисавшие на цепях со сводчатого потолка в зале с мраморными колоннами, отбрасывали тени на лицо, делая его похожим на волка.

Деметрио недовольно нахмурился, отчасти из-за этого недоверия, а отчасти из-за того, что Албанус заставил его дожидаться в прихожей.

– Ты же сам хотел, чтобы мы установили слежку за Сефаной, – проворчал он. – Я и велел следить за ней, и я вполне уверен. Разве иначе я явился бы сюда посреди ночи?

– Следуй за мной, – велел ему Албанус, словно слуге.

На стиснутые бледные губы молодого вельможи и на его сжатые кулаки он не обратил ни малейшего внимания, словно тот и впрямь был ничего не значащим рабом. Деметрио повиновался, – это все, что имело значение. Албанус уже чувствовал себя полновластным владыкой. В конце концов, до завершения его плана оставались считанные дни. И самое главное приобретение будет сделано именно сегодня.

Темноглазый вельможа прошел прямиком в комнату, где так часто предавался плотским утехам с Суларией, но сейчас женщины здесь не было. На особый манер подергав шнур колокольчика, висевшего на стене, затем он направился прямиком к письменному столу.

– Когда? – спросил он, открывая серебряную чернильницу. Взяв перо и пергамент, он яростно принялся что-то писать. – Сколько времени нам остается прежде, чем она приступит к делу?

– Я не посвящен в ее планы, – едко отозвался Деметрио. – Но разве нам не достаточно знать, что нынче ночью она собирает всех своих воздыхателей?

– Дура! – проскрежетал Албанус.

Быстрыми движениями горбоносый вельможа посыпал влажные чернила на пергаменте песком из серебряного ларца, затем запалил огонек под бронзовым горшочком с воском. Вошел раб в короткой белой тунике с вышитым на вороте гербом дома Албануса. Вельможа не обратил на него ни малейшего внимания, стряхнул песок и, свернув пергамент, поставил на него восковую печать, прижав своим кольцом-печаткой.

– Скажи, Деметрио, когда твой соглядатай известил тебя о происходящем, все ли сообщники Сефаны уже явились к ней?

– Когда пришел третий, он тотчас отправился ко мне. Она не стала бы собирать всех троих, если бы не вознамерилась нанести удар нынче ночью.

Выругавшись, Албанус протянул пергамент рабу.

– Чтобы через четверть часа это письмо оказалось в руках Вегенция, командира Золотых Леопардов. Ты ответишь за это собственной жизнью. Ступай.

Низко поклонившись, раб выбежал из комнаты.

– Если собрались еще не все, – заявил Албанус, как только раб удалился, – то, возможно, мы еще успеем ее остановить, прежде чем она попадет во дворец. – Он почти бегом бросился к лакированному сундуку и открыл его ключом, висевшим на шее. – Я обязан ее остановить.

Деметрио неуверенно покосился на содержимое сундука.

– Каким образом? Убьешь ее?

– Да, из тебя никогда не вышло бы короля, – засмеялся Албанус. – Воистину, это тончайшее искусство, найти подходящее наказание, которое соответствовало бы преступлению и самому преступнику. А теперь отойди в сторону и помолчи.

Второго предупреждения не потребовалось. Знатный юнец поднес к носу надушенный платок: ведь всем известно, что обычно колдовство источает зловоние. Сейчас больше всего ему бы хотелось оказаться как можно дальше от этого места...

Небрежно смахнув со стола бесценную чашу из джиргизского хрусталя, которая вдребезги разбилась на мраморном полу, на ее место Албанус поставил круглый серебряный поднос. На нем была столь замысловатая гравировка, что если попытаться проследить узор, то делалось больно глазам. Быстро подтянув ниспадающие рукава темно-синей туники, он откупорил небольшой флакон и обвел алой жидкостью часть узора на подносе, нараспев бормоча себе под нос какие-то заклинания. Алая жидкость сама собой расползлась по всему подносу, повторяя тончайшие линии гравировки на серебре. Получился все тот же замкнутый замысловатый алый узор, без единого лишнего пятна.

Уже довольно давно Албанус, словно предчувствуя, что рано или поздно ему это понадобится, раздобыл прядь волос Сефаны, – подкупленные им служанки отдавали ему волоски, остававшиеся на гребне после того, как причесывали свою госпожу. Измельченные в порошок, теперь они лежали в пергаментном конверте.

Его содержимое Албанус пересыпал в ступку, изготовленную из черепа девственницы. К этому было добавлено еще несколько составляющих, точно отмеренных в полированной чашечке золотых весов. Все это Албанус смешал воедино, растирая пестиком из бедренной кости младенца. Получившейся дьявольской смесью он посыпал те линии узора на подносе, куда не проникла алая жидкость.

Порошок и жидкость образовали каждый свою фигуру, которые не пересекались между собой, хотя местами казалось, что они входят одна в другую. Впрочем, в этом невозможно было убедиться наверняка, ибо взгляд не в силах был проследить за колдовским узором. Если смотреть на него слишком долго, то глаза застилала пелена, голова кружилась и к горлу начинала подступатьтошнота...

Помедлив мгновение, Албанус постарался насладиться плодами своих трудов, предвкушая дальнейшие действия. Одно дело вызвать засуху, но совсем другое – таким же образом поразить живого человека. Эманации, исходившие от подноса, словно заполняли все тело Албануса. Он ощутил наслаждение, сходное с тем, когда обладал женщиной. Всем своим существом он жаждал продолжения этого блаженства, но понимал, что времени слишком мало.

Вскинув руки, он заговорил нараспев, произнося слова давно мертвого языка. Голос его взывал и приказывал. Порошок и жидкость засветились в полумраке. Слова Албануса сделались еще более настойчивыми.

Едва лишь тайные заклятия достигли слуха Деметрио, как юноша стал пятиться, пока наконец не уперся в стену. Он не понимал ни единого слова, но эти звуки словно пронзали его насквозь, а душа внимала сказанному. Все зло, таившееся в глубинах сознания юного вельможи, откликнулось на призывные слова заклинания и тонкой лучинкой зажглось рядом с мрачно светящейся глыбой вершащегося колдовства. Деметрио закричал бы, если бы от ужаса у него не пересохло горло; беззвучные вопли эхом отдавались во мраке содрогавшегося разума.

Голос Албануса не стал звучать громче, однако от его слов стены заходили ходуном. Шпалеры содрогались, словно под порывами ветра, хотя воздух оставался недвижимым. Серебряный поднос сиял все ярче, пока наконец свечение его не начало резать глаза даже сквозь сомкнутые веки. На подносе уже не было ни порошка, ни жидкости, – только пылающий туман, все еще сохранявший форму узора и казавшийся более плотным, нежели породившие его вещества.

Внезапно послышался резкий хлопок, подобный удару грома, и туман исчез. Гравированный серебристый поднос светился девственной чистотой. Еще некоторое время глаза ощущали свечение, но затем пропало и оно.

С тяжелым вздохом Албанус опустил руки.

– Вот и все, – выдохнул он. – Все кончено...

Он поднял глаза, встретившись взглядом с Деметрио, и юноша невольно содрогнулся.

– Албанус... Государь... – обратился к нему Деметрио, переполненный смирением и покорностью. – Позволь мне повторить это вновь: я готов служить тебе во всем, в меру моих скромных сил. – Его устами говорил страх. – И у меня нет иной мечты, кроме как увидеть тебя на Троне Дракона.

– Хороший ли ты слуга? – с кривой ухмылкой вопросил его Албанус.

На мгновение гнев мелькнул на лице молодого вельможи, но он сдержался.

– Да...

Ровным голосом, однако режущим, словно нож, Албанус заявил:

– Тогда стой и молчи до тех пор, пока не понадобишься мне снова.

Деметрио побледнел как полотно, но даже если Албанус и заметил это, то никак не подал вида. Что ж, похоже, юный наглец, наконец, начинает понимать, где его истинное место... Он очень помог Албанусу и принес полезные сведения, и если впредь будет держаться скромнее, то его даже можно будет оставить в живых...

Чародей тщательно запер лакированный сундук. Во взгляде его не было и тени сострадания.

– Пойдем, – промолвил он, отходя в сторону. – У нас мало времени. Нужно отыскать остальных...

Албанус заметил, что Деметрио уже готов был спросить его, кто эти «остальные», – но ни единого слова так и не сорвалось с уст юноши, и вельможа, довольный, улыбнулся. Именно так и следует простым смертным вести себя перед владыкой: принимать что дают, и не требовать большего. О, как насладится он, когда вся Немедия будет так же распростерта у его ног, – а может, и не только Немедия. Что ему границы держав, установленные невесть кем в незапамятные времена?

Торопливо накинув теплые плащи, так как уже настала глубокая ночь, они вышли из дворца. Четверо рабов несли факелы, – двое спереди и двое позади. Десять вооруженных стражников в тяжелой броне окружали Албануса, идущего по темным улицам. Поскрипывала кожа, бряцало железо... То, что заодно стражники охраняли и Деметрио, было чистой случайностью.

На улицах не было ни души, хотя порой в отдалении и слышались торопливые шаги: уличные разбойники и прочее отребье, промышлявшее в потемках, торопились убраться с дороги. Порой с улицы Вздохов ветер доносил отголоски царившего там веселья, но, по большей части, горожане старались оставаться по домам. Вот только далеко не у всех сон был крепок: те, у кого не было денег, чтобы нанять охрану, могли лишь молиться, чтобы их не ограбили среди ночи.

Дворец Сефаны был окружен роскошным садом, раскинувшимся за алебастровыми стенами. За ним высился украшенный колоннами фасад дворца. Когда Албанус с сопровождающими появился там, люди с факелами показались на другой стороне улицы. Албанус остановился поблизости от ворот в ожидании.

– Так это ты, Албанус? – послышался недовольный голос Вегенция. – Скверная ночь и скверная история. Одному из моих капитанов перерезали глотку...

Албанус недовольно скривился. Вот этот человек, сколько бы пользы он ни принес, все равно должен будет умереть. Он подождал с ответом, покуда Вегенций со своими спутниками не подошел вплотную. Командира сопровождали двадцать Золотых Леопардов. Плащи у всех были откинуты, чтобы не мешали быстро вытащить меч. Десять воинов несли факелы.

– По крайней, ты смог избавиться от Боэция. Тебе удалось отыскать варвара?

– Пока от Тареса нет никаких известий, – объявил Вегенций. – Но судя по тому, как усердно гналась за ним городская стража, похоже, этот дикарь – просто убийца или обычный вор. Нам нечего опасаться.

Албанус смерил собеседника презрительным взглядом.

– Он нам помешал, и это не может меня не тревожить. С какой стати стража так преследовала этого человека? Никогда не замечал в них подобного рвения...

– К сожалению, это совсем не то, что случай с Мелием. У меня нет никаких оснований допрашивать стражников.

– Ну, так придумай что-нибудь, – приказал Албанус. – А сейчас пусть ломают ворота!

Вегенций принялся негромким голосом отдавать команды. Шестеро воинов, разделившись на две группы, быстро подошли к стене. В каждой тройке двое взялись за руки и подняли третьего. Те двое, что оказались наверху, уложили плащи поверх острых черепков, беспорядочно усеивавших вершину стены, живо перебрались на другую сторону и спрыгнули вниз. Послышались приглушенные крики, впрочем, быстро оборвавшиеся. Скрежетнув засовами, ворота распахнулись.

Албанус вступил внутрь, не удостоив даже взглядом охранника, валявшегося на земле в луже крови.

Еще двоим солдатам Вегенций приказал остаться у ворот. Остальные вслед за мрачным магом последовали через парк к самому дворцу, фасад которого был украшен белыми колоннами и узорчатыми карнизами. Широкая мраморная лестница вела на просторную галерею. Бросившись вперед, несколько солдат принялись взламывать высокую дверь на бронзовых петлях. Вскоре створки с треском распахнулись.

В просторном зале среди рядов колонн обнаружилось с полдюжины перепуганных челядинцев. Они с ужасом взирали на ворвавшихся внутрь солдат, которые стремительно окружили их, держа мечи наизготовку.

– Убрать всех, – бросил на ходу Албанус и, не останавливаясь, двинулся прямо к белоснежной лестнице. Следом за ним с недовольным видом шел Деметрио.

У них за спиной послышались крики и мольбы о пощаде, – это повели прочь захваченных слуг.

– Не надо! – кричал тощий, длинноносый человек. – Я тут ни при чем!.. Я только... – Но удар Вегенция заставил его замолчать.

Переходя из зала в зал по анфиладе, Албанус направлялся в опочивальню Сефаны. Он бывал здесь в прошлом уже не раз, хотя по куда более низменным поводам. Однако, думал Албанус, открывая последнюю дверь, сейчас его ждет несомненно большее наслаждение.

Вслед за Албанусом неуверенно вошел Деметрио, со страхом ища глазами следы разрушения, которое могло причинить колдовство. Внешне все казалось на своих местах, словно ничего и не произошло, и только сама Сефана в странной неподвижности застыла на роскошном ложе. Она даже не пошевелилась при виде мужчин, – обнаженная, с тончайшей голубой туникой в руках... словно она собиралась надеть ее, но передумала и прилегла отдохнуть. Албанус самодовольно хмыкнул. Этот сухой звук больше всего напоминал трещотку гремучей змеи.

Юный вельможа с опаской приблизился. Глаза Сефаны были широко раскрыты, и в них теплилась жизнь, – они оставались зрячими! Деметрио коснулся ее руки, и у него перехватило дыхание – плоть оказалась твердой, как камень.

– Да, она жива, – неожиданно подтвердил Албанус. – Превратилась в живую статую. Теперь ей нечего беспокоиться, что с возрастом красота ее может увянуть.

Деметрио вздрогнул.

– Может, проще было бы ее убить?

Хищное лицо вельможи обратилось к юноше. Он пытался изобразить доброжелательность, но на деле внушал один лишь страх.

– Король должен давать своим подданным наглядные уроки. И если кто-нибудь пожелает меня предать, пусть вспомнит об участи, постигшей Сефану, и задумается о том, что ждет его самого. Обычная смерть – слишком легкое наказание. Так что, Деметрио, предашь ли ты меня?

У молодого вельможи пересохло во рту, и язык прилип к гортани. Он смог лишь покачать головой в ответ.

Вегенций, посмеиваясь, вошел в опочивальню.

– Вы слышали эти крики и мольбы о пощаде? Как будто рыдания и вопли способны нас остановить!

– Вы убили всех? – спросил его Албанус. – Всех, кто был под этой крышей? Челядинцев и рабов?

Широкоплечий воин недобро усмехнулся и большим пальцем провел поперек горла.

– Все до единого отправились в выгребную яму. Там был один странный тип... Все повторял, что его зовут Левкас, как будто это имело какое-то значение... Рыдал, точно девица, и все твердил, что не он, а некий Конан должен был все сделать. Исполнить их план... В чем дело, Албанус?

Хищное лицо вельможи покрылось бледностью. Взором Албанус вперился в Деметрио.

– Конан... Не так ли звали того человека, у которого ты купил меч? – Деметрио кивнул. Теперь Албанус смотрел словно сквозь него и продолжал говорить шепотом, даже не замечая, что размышляет вслух: – Удивительное совпадение... Должно быть, сами боги вмешались в мои замыслы. Всегда есть особая причина, если они сплетают судьбы разных людей в один клубок. Это очень опасно... Стоит ли рисковать?..

– Едва ли это тот же самый человек! – возразил Вегенций.

– Такое варварское имя встречается нечасто, – покачал головой Албанус. – Не думаю, что это совпадение. Найдите его! – Обсидиановые глаза испепеляли собеседников, и в них ощущалась такая злоба, что люди каменели заживо. – Принесите мне голову этого Конана!

Глава 11

Киммериец вылил на голову очередной ковш воды и мутным взором обвел задний двор «Знака Фесты». Первой, кого он увидел, оказалась Ариана. Скрестив руки, она стояла чуть поодаль, неодобрительно взирая на северянина.

– Если всю ночь шляться по тавернам, – без всякой жалости промолвила она, – пить и куролесить до утра, то чему удивляться, коли потом болит голова.

– У меня голова не болит, – возразил Конан, насухо вытирая лицо и волосы чистой тряпкой, и, не удержавшись, поморщился. Северянин всей душой надеялся, что Ариана не станет кричать. Если она хоть чуть-чуть повысит голос, его череп неминуемо взорвется.

– Я искала тебя вчера вечером, – продолжила она. – Мне удалось устроить твою встречу с Таресом, хотя поначалу он не желал и слышать об этом. Теперь осталось совсем мало времени. Я тебе объясню, как добраться.

– А ты разве не пойдешь?

Она покачала головой.

– Он очень сердился, что мы обратились к тебе. Он говорит, что мы ничего не смыслим в бойцах и наемниках, и как отличить хороших от плохих. После того как я рассказала ему о тебе, он передумал. По крайней мере, он готов встретиться с тобой и принять решение. Однако он запретил появляться там всем остальным. Это чтобы показать нам свое неудовольствие.

– Может, и так. – Отбросив полотенце, Конан задумался, тщательно подбирая слова: – Я должен поговорить с тобой кое о чем. Это насчет Левкаса. Из-за него вам грозит опасность.

– Левкас? – в изумлении переспросила Ариана. – Но какую опасность он может собой представлять?

– Вчера он отыскал меня и принялся нести какую-то чушь насчет того, чтобы убить Гариана. Если он попытается...

– Быть такого не может! – перебила его девушка. – Левкас – самый миролюбивый человек из всех нас. Любая жестокость для него неприемлема. Он вообще ничем не интересуется, кроме философии и женщин.

– Женщин? – расхохотался здоровяк киммериец. – Этот тощий червяк?

– О, да, мой мускулистый друг, – отозвалась девушка. – И, кстати, те женщины, которые соглашаются иметь с ним дело, считают его превосходным любовником.

– И ты тоже? – проворчал он, невольно сжимая кулаки.

Несколько мгновений Ариана молча взирала на него, кипя от гнева.

– Я не твоя собственность, киммериец. Ты не имеешь права задавать мне вопросы касательно Левкаса или кого бы то ни было еще.

– Что там насчет Левкаса? – поинтересовался Грекус, выходя во двор. – Вы его видели? Или, может быть, знаете, куда он подевался?

– Нет, – рявкнула Ариана и покраснела. – А ты что подслушиваешь, как какой-нибудь соглядатай?

Последнюю фразу Грекус пропустил мимо ушей.

– Его никто не видел со вчерашнего дня. И Стефано тоже пропал. Когда я услышал, что вы говорите о нем... – Он неуверенно хохотнул. – Пару-тройку философов мы еще можем позволить себе потерять, но если они возьмутся и за скульпторов... – Он вновь засмеялся, но лицо его было бледным.

Ариана поспешила к нему с утешениями.

– Они вернутся. – С озабоченным видом она положила руку на плечо своему другу. – Вполне возможно, они просто где-нибудь кутили всю ночь. Как Конан, например.

– Но почему тогда они не вернулись? – поинтересовался киммериец.

Ариана метнула на него недовольный взгляд. Грекус дрогнувшим голосом отозвался:

– Несколько наших друзей исчезли за последние месяцы. Это были художники и рисовальщики. Двоих из них больше никто не видел в живых, а тела обнаружили в грудах отбросов за городскими стенами. Кто-то видел, что их отнесли туда Золотые Леопарды. Должно быть, это Гариан пытается таким образом заставить нас замолчать.

– Не похоже на короля, – нахмурился Конан. – Обычно правители предпочитают публичные казни.

У Грекуса был такой вид, будто его вот-вот стошнит.

Ариана, нахмурившись, воззрилась на Конана.

– Может, тебе пора готовиться к встрече с Таресом?

И, не дожидаясь ответа, обернулась к Грекусу, что-то утешающе шепча ему на ухо и гладя по голове.

С мрачным видом Конан натянул стеганую куртку, а затем и кольчугу, вполголоса отпуская замечания по поводу необъяснимых странностей в поведении Арианы. Когда он наконец пристегнул меч, она опять обратилась к нему.

– Неужто тебе и впрямь нужно вооружаться, как на войну? – Она не скрывала своего неодобрения. – Тебе ведь не понадобится ни с кем драться.

– У меня на то свои причины, – пробормотал Конан.

Даже за целый мешок с золотом он не решился бы рассказать ей, что кто-то в этом городе жаждет его смерти. Сейчас Ариана явно была в таком настроении, что решила бы, будто киммериец пытается вызвать у нее сочувствие, чтобы отвлечь от Грекуса. Эрлик бы побрал всех женщин!

Надевая на голову шлем, он холодно бросил:

– Объясни мне, как туда добраться и где найти этого Тареса?

Столь же ледяным тоном она дала нужные пояснения.

Девушка отправила его на улицу Кузнецов. На этой улице располагались не только лавки, где можно было приобрести меч или другие железные изделия, но также лавочки мастеров, работавших по золоту, серебру, меди, латуни, бронзе и олову. Звон молотков мешался с криками торговцев, расхваливавших свой товар. От этого на улице стоял неумолчный гул. По правилам гильдии кузнецов, мастеру по одному металлу было запрещено работать с любым другим. Однако ограничивая таким образом права своих членов, та же гильдия сообща нанимала охранников, которые круглые сутки следили за порядком вокруг лавок. Вот почему грабители не осмеливались появляться здесь, а покупатели чувствовали себя вольготнее, чем в других кварталах города.

Северянин был уже поблизости от места встречи, и ему оставалось лишь войти в лавку медника, пересечь ее и подняться по задней лестнице. Там, в комнате на втором этаже, его должны были ждать... Однако ему не слишком хотелось соваться в такое место, не разузнав сперва, что творится вокруг. На первый взгляд, причин для беспокойства не было, но в последнее время слишком часто на его пути встречались убийцы...

Конан задержался неподалеку от указанной ему лавчонки, делая вид, будто он – обычный зевака, который слоняется без особого дела. У одной лавки он остановился, прикинув в руке сверкающий меч. В другой – полюбовался серебряной чашей, украшенной узором из листьев. При этом он ни на миг не выпускал из виду дом, где располагалась кузня медника, оценивая окрестности взглядом бывалого вора.

Его появление привлекло внимание двух цеховых стражников, которые принялись наблюдать за киммерийцем в тот момент, когда он стоял перед открывавшейся на улицу лавкой серебряных дел мастера. Конан поднес серебряную чашу к уху и щелкнул по ней большим пальцем.

– Олова многовато... – отметил он и, недовольно покачав головой, вернул чашу на стол. Затем, не торопясь, двинулся дальше, в то время как разъяренный кузнец осыпал его цветистыми проклятиями. Это сыграло Конану на руку: стражники перестали обращать на него внимание.

Поблизости от кузницы медных дел мастера обнаружился проулок, где пахло плесенью и застарелой мочой, – как, впрочем, и повсюду в этом городе. Варвар незаметно скользнул в узкую щель между домами, уходя прочь от улицы Кузнецов. Как он и надеялся, камни, из которых были сложены здания, успели оголиться от времени: штукатурку и известковый раствор разъела сырость и плесень.

Он бросил быстрый взгляд в сторону улицы, чтобы убедиться, нет ли поблизости соглядатаев. Одновременно пальцы его сами отыскали трещину между грубо отесанными и небрежно скрепленными раствором камнями. Большинство людей решили бы, что подобный подъем попросту невозможен, особенно в тяжелой кольчуге и сапогах. Но для уроженца киммерийских гор любые трещины в камнях – не хуже проезжей дороги. Если бы кто-то и впрямь наблюдал за варваром, то, отвернувшись всего на мгновение, мог бы решить, что Конан попросту испарился, – так стремительно варвар вскарабкался вверх по стене.

Когда киммериец подтянулся и взобрался на крышу, крытую красной глиняной черепицей, довольная усмешка появилась у него на лице: на крыше обнаружилось потолочное окно – рама, затянутая квадратами рыбьей кожи. Он не сомневался, что оказался как раз над той комнатой, где должен был ждать его Тарес.

Очень осторожно, чтобы не наделать шуму, сместив черепицу, и ненароком не рухнуть вниз на улицу, варвар подобрался к окну. Свет, разумеется, проходил сквозь отверстие в комнату, однако снаружи что-либо разглядеть было невозможно. Вытащив кинжал, Конан прорезал небольшое отверстие и припал к нему глазом.

Прямо под ним оказалась узкая, плохо освещенная комната. Солнечные лучи, проникавшие сквозь окно на крыше, и две латунные лампы почти не разгоняли полумрак. В комнате оказалось четыре человека. Двое держали наизготовку взведенные арбалеты и целились в дверь, через которую должен был появиться Конан. Гигант киммериец со злостью и недоумением покачал головой. Разумеется, он ожидал каких-то неприятностей, но все же ему было досадно убедиться в своей правоте.

– Ну, когда же он наконец появится, – с раздражением промолвил один из тех, у кого не было арбалета. У этого человека поперек головы тянулся глубокий шрам: должно быть, кто-то нанес ему удар, лишь чудом не ставший смертельным.

– Он придет, – ответил второй, тоже без арбалета. – Девчонка сказала, что пришлет его прямо сюда.

Конан почувствовал, как кровь стынет у него в жилах. Ариана! Неужто она сознательно послала его на смерть?..

– И что ты ей скажешь? – поинтересовался человек со шрамом. – У нее есть связи, и она может причинить нам немало неприятностей. Ты знаешь об этом, Тарес?

– Скажу, что я взял его на службу, – засмеялся тот, – и отослал прочь из города, чтобы он присоединился к остальным, которых я тоже якобы нанял. Она успокоится, когда услышит об этом.

Здоровяк северянин, лежа на крыше, с трудом удержался от вздоха облегчения. Что бы ни натворила Ариана, она сделала это в неведении. Затем до него дошел смысл остальных слов Тареса. Те, кого он якобы нанял... Этого Конан и боялся. Юных повстанцев обманули. Да, Таресу придется ответить на пару неприятных вопросов... Меч Конана с негромким шорохом вышел из ножен.

– Приготовьтесь, – велел Тарес арбалетчикам, – и стреляйте, как только он войдет в комнату. Этих варваров не так просто убить.

– Считай его мертвецом, – ответил один из негодяев. Второй захохотал, поглаживая арбалет.

Волчья ухмылка показалась на лице Конана. Еще посмотрим, кто умрет в этой комнате... Он поднялся, бесшумный, словно сама смерть и – прыгнул.

– Кром! – с этим возгласом варвар проломил окно в крыше.

Люди, находившиеся в комнате, не успели даже вздрогнуть. Конан приземлился прямо на голову одному из арбалетчиков. Удар был столь силен, что тут же с хрустом сломался позвоночник, и негодяй рухнул на пол. Другой арбалетчик, отчаянно взмахнув своим оружием, попытался пустить его в ход. Конан приземлился ловко, как кошка, не утратив равновесия. Еще миг – и его кинжал пронзил горло убийцы. Тот, кто считал киммерийца покойником, захлебнулся собственной кровью и умер, ухитрившись, однако, перед смертью нажать на спусковой крючок. Человек со шрамом успел наполовину вытащить меч из ножен, но внезапно захрипел, опрокидываясь навзничь: из левого глаза торчал арбалетный болт. Используя кинжал как рычаг, Конан отшвырнул оседающее тело арбалетчика на Тареса. Внезапно он вспомнил, где видел это рябое лицо. Тарес был в той комнате, куда Конан провалился через крышу, прервав встречу троих человек!

Пошатнувшись под тяжестью отлетевшего к нему трупа, рябой схватился за меч.

– Ты! – выдохнул он, лишь сейчас как следует разглядев киммерийца.

С яростным рычанием Конан нанес удар. Клинок звякнул о рукоять меча рябого, который тот успел наполовину извлечь из ножен. Тарес закричал. Его отрубленные пальцы упали на пол, но он не собирался сдаваться. Несмотря на то, что из изуродованной правой руки хлестала кровь, левой он выхватил кинжал. С истошным воплем Тарес набросился на Конана.

Сейчас киммериец мог бы запросто убить его, но ответы на вопросы были нужны ему куда больше, чем смерть врага. Пропустив мимо себя устремившегося вперед рябого, Конан нанес ему удар по шее зажатой в кулаке рукоятью меча. Споткнувшись, Тарес вскрикнул, перевалился через труп одного из своих подельников и рухнул ничком. На полу он еще раз дернулся, испустил долгий вздох и остался недвижим.

Выругавшись, северянин перевернул противника на спину. Безвольные пальцы Тареса выпустили рукоять кинжала, глубоко вошедшего ему в грудь. Взгляд оставался безжизненным.

– Эрлик бы тебя побрал! – пробормотал Конан. – Ты мне нужен был живым...

Вытерев клинок об одежду Тареса, он вложил меч в ножны и задумался. Этот негодяй сам подписал себе приговор, когда признался, что обманывал юных повстанцев. Тем не менее, Конан видел, как он встречался с двумя незнакомцами, богатая одежда и манеры которых явно выдавали людей с достатком и высоким положением в обществе. Наверняка эта встреча как-то была связана с готовящимся восстанием, и кто-то на самом деле замыслил заговор против Гариана, используя Ариану и ее друзей в качестве слепых орудий. Но когда орудия отслужат свое – их обычно ломают и выбрасывают...

В тот момент, когда Конан вытаскивал свой кинжал из горла арбалетчика, дверь неожиданно распахнулась. Он мгновенно пригнулся, встав в боевую стойку с кинжалом наготове. Однако в комнату вошли лишь Ариана с Грекусом.

Приземистый скульптор окаменел, выпучив глаза, при виде этой ужасающей резни. Конан взором встретился с Арианой: в ее глазах была печаль.

– Я решила, что Тарес не вправе встречаться с тобой без нас, – медленно произнесла она. – Я подумала, что мы должны прийти и замолвить за тебя слово... – Не договорив, она тяжело вздохнула.

– Они хотели убить меня, Ариана, – сказал Конан.

Девушка перевела взгляд с разбитой рамы, валявшейся на полу, на дыру в крыше.

– Кто из них спрыгнул сверху, Конан? Должно быть, кто-то появился оттуда, чтобы убить тебя? Я была удивлена, когда заметила, что ты берешь с собой оружие и не хочешь говорить мне, почему. Я недоумевала и молилась о том, чтобы все прошло хорошо.

«Ну почему эта глупая девчонка вечно все понимает наоборот?» – сердито подумал варвар.

– Это я подслушивал у окна, Ариана, а потом спрыгнул оттуда. Я слышал, как они сговаривались убить меня. Или ты думаешь, они готовили арбалеты, чтобы стрелять по крысам?

Она взирала на него спокойно, но во взгляде не было ни жизни, ни надежды. Варвар глубоко вздохнул.

– Выслушай меня, Ариана. Этот Тарес не нанимал никаких вооруженных бойцов для того, чтобы помочь повстанцам. Я своими ушами слышал, как он говорил об этом. Вы должны...

– Ты убил их!.. – внезапно выкрикнул Грекус. Лицо скульптора раскраснелось, и он дышал тяжело, словно после быстрого бега. – Именно этого и опасался Стефано! Может, ты и его убил, вместе с Левкасом? Может, ты собираешься убить нас всех? Не выйдет! Ты не сможешь это сделать! Нас слишком много! Мы первыми убьем тебя! – внезапно он обернулся в сторону лестницы и с пронзительным воплем метнулся в противоположную сторону. Ариана не шевельнулась.

В дверях появился Ордо, бросил взгляд на спасавшегося бегством скульптора, а затем невозмутимо оглядел трупы, валявшиеся на полу.

– Я вернулся в «Знак Фесты» как раз вовремя и услышал, как эта девушка со своим приятелем собирались последовать за тобой. В свою очередь, я решил двинуться за ними и, похоже, не зря.

Ариана наконец шевельнулась.

– Ты убьешь и меня тоже, Конан?

Рассерженный, киммериец обернулся к ней.

– Неужто ты так плохо меня знаешь? Я никогда не причиню тебе зла.

– Мне казалось, что я знаю тебя, – безжизненным тоном промолвила она. Ее взор задержался поочередно на каждом из мертвецов, и внезапно Ариана пронзительно захохотала. – Я совсем тебя не знаю, совсем! – Конан протянул к ней руки, но она ускользнула. – Я не в силах сопротивляться, – прошептала она, – но если ты тронешь меня, то я готова вонзить этот кинжал себе в сердце.

Он отдернул руку, словно обжегшись. Помолчав, Конан холодно сказал:

– Тогда не задерживайся здесь надолго. Трупы привлекают стервятников, в том числе и двуногих, которые могут счесть тебя лакомой добычей.

Девушка не взглянула на него и ничего не ответила.

– Пойдем, Ордо, – проворчал северянин. Одноглазый последовал за ним и они вышли из комнаты.

При виде стремительно шагавшего вперед Конана, его мрачного лица и ледяных глаз, прохожие испуганно расступались. Когда шум и лязг улицы Кузнецов остались позади, одноглазый поинтересовался:

– Что там случилось, киммериец? Почему твоя подружка так сердится на тебя?

Конан смерил Ордо убийственным взглядом и в нескольких словах объяснил, куда он пошел, что услышал и какие сделал выводы.

– Я стал слишком стар для всего этого, – проворчал Ордо. – Этот Грекус со своими приятелями, того и гляди, набросится на нас, а мы даже не знаем, кто из купцов и вельмож замешан в эту интригу... а значит, не осмелимся наняться на службу ни к кому из них. Куда же нам идти, киммериец?

– Остался только один путь, – сумрачно отозвался Конан. – К королю.

Глава 12

На широких мраморных ступенях, ведущих к храму Митры, какой-то человек от удивления выронил клетку с голубями при виде Вольного Отряда, продвигавшегося вперед по узкой извилистой улочке. Он был настолько потрясен видом вооруженных всадников в храмовом квартале, что долго провожал их взглядом, даже не заметив, что клетка сломалась и птицы, предназначенные для жертвоприношения, разлетелись во все стороны, взмахивая белыми крыльями.

Ордо наклонился в седле и яростно зашептал северянину:

– Это чистое безумие! Нам еще повезет, если на вершине холма нас не встретят Золотые Леопарды!

Не ответив, Конан покачал головой. Он и сам понимал, что двинуться к королевскому дворцу без предупреждения, с двумя десятками вооруженных людей, было не лучшим способом наняться к королю на службу. Но он также сознавал, что у них нет времени использовать такие привычные пути, как подкуп, и тому подобное. Оставалось либо наняться в немедийскую армию, либо пойти на такой вот решительный шаг.

На самом деле, его беспокоили не столько Золотые Леопарды, сколько юные повстанцы. В отчаянии при мысли, что он мог их предать или собирается сделать это, они могли решиться на крайние меры. А эти извилистые улочки, что вели вверх по холму к королевскому дворцу, были самым подходящим местом для засады.

Эти улицы были напоминанием о древних временах, когда в туманном прошлом на вершине холма, где позднее вырос королевский дворец, стояла крепость, а вокруг нее выросло селение, которое за долгие века превратилось в город Бельверус. Но даже после того, как цитадель на холме превратилась в дворец немедийских владык, после того как на смену жалким деревенским лачугам пришли храмы из мрамора, алебастра и полированного гранита, с фасадами, украшенными множеством колонн, узкие извилистые улочки остались прежними.

Да и сам дворец все так же был похож на крепость. Все те же зубчатые стены окружали его, но теперь они были сложены из белоснежного мрамора. Внутри виднелись башенки из нефрита и порфира, опускные решетки были из железа, но позолоченные. Через сухой ров с утыканными острыми штырями дном были переброшены разводные мосты. По всему склону вокруг дворца, вплоть до самого храмового квартала, раскинувшегося у подножия холма, росла трава, коротко подстриженная, как в ухоженном парке. Однако и этот газон, совершенно безобидный на первый взгляд, имел военное значение: ко дворцу невозможно было подобраться незамеченным. Именно здесь, перед этой зеленой полосой травы у дворца, Конан и остановил свой отряд.

– Ждите меня здесь, – велел он.

– С удовольствием, – проворчал Ордо.

Конан один поскакал вперед, к дворцу. Его крупный вороной жеребец гарцевал под всадником. У разводного моста стояли двое стражников в золотых плащах. Приблизившись, Конан натянул поводья, и из надвратной башни вышел еще один человек, – должно быть, начальник стражи, если судить по шлему, украшенному плюмажем.

– Что тебе нужно? – сурово спросил офицер. Он бросил внимательный взгляд вниз, на Вольный Отряд, однако наемники были не столь уж многочисленны, да и остановились они поодаль.

– Я желаю со своим отрядом наняться на службу к королю Гариану, – ответил Конан. – Этих людей я научил боевому искусству, неведомому здесь, в Немедии, и в прочих западных странах.

Офицер насмешливо усмехнулся.

– Никогда еще не слышал о Вольном Отряде, у которого не было бы своих тайных воинских приемов. Ну, и что там у тебя?

– Я готов показать, – заявил Конан. – Всегда лучше один раз увидеть. – В глубине души он вздохнул с облегчением. Больше всего он боялся, что если и удастся невредимыми добраться до дворца, то с ними здесь никто не пожелает разговаривать.

– Ну что ж, – медленно промолвил офицер, вновь окинув взглядом отряд Конана, державшийся в отдалении. – Ты можешь войти и показать нам все, что хочешь, но в одиночку. Однако предупреждаю: если твой секрет окажется чем-то таким, чему обучают всех новобранцев в немедийском войске, а именно таковы все тайные приемы большинства Вольных Отрядов, то тебя разденут догола и будут хлестать кнутом от ворот до подножия холма, в назидание твоим приятелям.

Конан тронул пятками бока жеребца. Конь сделал шаг вперед. Стража тотчас нацелила на него пики, а офицер насторожился. Конан холодно улыбнулся, но эта улыбка коснулась лишь его губ.

– То, что я хочу показать, неизвестно немедийцам, хотя ваших новобранцев можно легко обучить этой науке.

Офицер процедил сквозь зубы.

– Полагаю, другим тоже было бы интересно взглянуть на это, варвар, – и, просунув голову в дверной проем сторожки, он неразборчиво отдал какой-то приказ.

Появившийся на зов солдат в золотом плаще оценивающим взглядом окинул Конана и поспешил во дворец. Вслед за офицером киммериец въехал в ворота. Теперь из сторожевой башни вышли и другие солдаты, которые также пошли за ними. Любопытно, подумал про себя киммериец, собрались ли они из любопытства, или хотят помешать ему в одиночку захватить дворец?

Внешний двор был вымощен каменными плитами и насчитывал четыреста шагов в длину и столько же в ширину. Двор окружала сводчатая четырехэтажная галерея. Напротив ворот за галереей виднелись башни внутреннего двора и самого дворца, где обитал король Гариан с приближенными.

Солдаты, следовавшие за киммерийцем, внезапно отступили с почтением: им навстречу вышло не менее двух десятков офицеров, которых возглавлял человек почти столь же мощного телосложения, как сам Конан. Офицер, приведший киммерийца, поклонился этому гиганту.

– Мое почтение вельможному Вегенцию, – промолвил он. – Я понадеялся, что этот варвар может немного нас развлечь.

– Хорошо, Тега, – рассеянно заметил Вегенций, не сводя взора с Конана. При этом взгляд его показался киммерийцу странно опасливым. Внезапно офицер обратился к нему:

– Эй, варвар, я знаю тебя? Или ты меня?

При этих словах рука его сжала меч. Конан покачал головой.

– Мы с тобой никогда не встречались.

На самом деле, Вегенций показался ему смутно знакомым, словно человек, виденный мельком. Но это неважно, решил северянин. Если тут кроется что-то значимое, то память рано или поздно ему подскажет.

Похоже, ответ киммерийца успокоил Вегенция. С широкой улыбкой он заявил:

– Ну, давайте посмотрим. Тега, пусть варвару дадут все необходимое.

– Мне нужна соломенная мишень, – обратился Конан к офицеру, – или что-нибудь подобное.

Среди офицеров послышался хохот, когда Тега отрядил двоих солдат за мишенью.

– Стрельба из лука! – насмешливо воскликнул один из них. – Я видел этот лук у его седла, но решил, что это для ребенка.

– Может быть, он стреляет одной рукой? – предположил другой.

Конан хранил молчание, несмотря на то, что реплики офицеров делались все более вызывающими. Он лишь крепче сжал зубы. Затем, достав короткий лук из чехла, он тщательно проверил, как натянута тетива.

– Арфа! – воскликнул кто-то. – Смотрите, он играет на арфе!

На ощупь Конан проверил все сорок стрел у седла, еще раз убедившись, что их оперение не повреждено.

– Наверняка, он часто промахивается, раз запасает столько стрел.

– Нет, это он перышками щекочет женщин! Ты только представь – берешь ее за лодыжку, поворачиваешь...

Насмешливые реплики сыпались со всех сторон и смолкли, лишь когда возвратились солдаты и притащили соломенную мишень.

– Поставьте ее вон там, – велел Конан, указывая на место в пятидесяти шагах от себя. Солдаты повиновались и бегом устремились в ту сторону, – точно так же, как и офицерам, им не терпелось посмеяться над позором варвара.

– Что-то слишком близко ты поставил мишень, варвар!

– Так ведь и лук-то детский!..

Сделав глубокий вздох, чтобы успокоиться, Конан отъехал от группы офицеров и остановился в двухстах шагах от мишени. Наложив стрелу на тетиву, он немного помедлил. Сейчас ему нужно показать лучшее, на что он способен. Поэтому все его мысли должны быть лишь о стрельбе. Необходимо отбросить в сторону гнев и не думать об этих болтунах, которые лишь считают себя воинами.

– Ну, что ты там застыл, варвар? – воскликнул Вегенций. – Слезай с коня и...

С резким возгласом Конан вскинул лук и выстрелил. В тот же миг, когда стрела с глухим стуком вонзилась в мишень, пятками Конан сжал бока жеребца, посылая его в галоп. Копыта боевого коня дробно застучали по каменным плитам, высекая снопы искр.

На полном скаку северянин выпускал стрелу за стрелой, едва успевая доставать их и натягивать лук. Боевой клич варвара, не раз наводивший ужас на солдат Гандерланда, Гипербореи и Боссонии, послышался над королевским двором.

Все стрелы попадали точно в цель. В ста шагах от мишени киммериец сжал колени, и покорный его воле могучий жеребец сделал разворот вправо. Конан продолжал стрелять, сосредоточив все свое внимание на луке, стрелах и мишени. Вот он вновь сжал колени, и отлично выученный конь заплясал на месте, поднимаясь на дыбы, а затем развернулся в другую сторону. Двигаясь обратно, туда, откуда он начал, киммериец всю дорогу продолжал стрелять. Когда же он наконец натянул поводья, то в колчане у седла оставалось лишь четыре стрелы. Киммериец не сомневался, что если кто-то возьмет на себя труд посчитать стрелы, вонзившиеся в мишень, то их наберется ровно тридцать шесть.

Рысцой он подъехал к примолкшим офицерам.

– Это, должно быть, колдовство! – воскликнул изумленный Вегенций. – Какой чародей наложил заклятье на твои стрелы, чтобы они летели точно в цель, пока ты галопируешь, как сумасшедший?

– Никакого колдовства, – со смехом ответил Конан, ибо теперь и впрямь пришел его черед смеяться над ошарашенными лицами офицеров. – Способность поразить стрелой из лука бегущего оленя считается искусством, пусть и невеликим. То, что я вам показал – это лишь еще один шаг вперед. Сам я, когда меня начали этому учить, даже не умел стрелять из лука.

– Тебя учили? – воскликнул Тега, словно и не замечая предостерегающего взгляда Вегенция. – Кто? Где?

– Далеко на Востоке, – пояснил Конан. – Там лук считается основным оружием всадника. В Туране...

– Что бы там они ни делали, в этих чужих краях, – резко оборвал его Вегенций, – нам все это ни к чему. Мы не собираемся перенимать чужеземные обычаи. Фаланга немедийской пехоты очистит любое поле без этой суеты, без всяких конных лучников...

Конан как раз вознамерился поведать ему, что способны сделать пара тысяч верховых туранских лучников с этой пехотой, но не успел и рта раскрыть, ибо внезапно завидел идущих навстречу людей, перед которыми в низком поклоне склонялись все офицеры.

Возглавлял процессию широколицый человек в короне, украшенной золотым драконом с рубиновыми глазами и крупной жемчужиной, зажатой в когтях, – это явно был сам король Гариан. Однако Конан взирал отнюдь не на правителя Немедии и не на вельмож, следовавших за ним, а лишь на женщину в королевской свите. Эта длинноногая полногрудая блондинка явно была незнатного происхождения, ибо прозрачное алое платье, державшееся на плечах с помощью жемчужных застежек и перехваченное в талии поясом из жемчужин, оправленных в золото, явно выдавало в ней чью-то наложницу. Но, похоже, ее покровитель отнюдь не баловал женщину вниманием, ибо на взгляд Конана она ответила взором, пусть и не столь же откровенным, но полным тайного жара, от которого кровь варвара быстрее заструилась по жилам.

С некоторым опозданием Конан сообразил, что Гариан направляется именно к нему, и торопливо снял шлем, надеясь, что король не заметил его слишком откровенного взгляда.

– Я наблюдал за тобой с галереи, – приветливо заявил Гариан. – Никогда не видел ничего подобного! – Его карие глаза смотрели дружелюбно: значит, он все же не заметил, куда так таращился Конан... Но все же не настолько дружелюбно, как у простого смертного, который не носит корону. – Как твое имя?

– Конан, – представился северянин. – Конан из Киммерии. – Он не заметил, как при этих словах кровь отхлынула от лица Вегенция.

– Ты пришел лишь для того, чтобы позабавить нас, Конан?

– Я пришел наняться к вам на службу, – пояснил тот, – вместе со своим помощником. Со мной еще сорок бойцов, которые владеют луком так же, как я.

– Превосходно! – воскликнул Гариан, похлопывая жеребца по крупу. – Меня всегда интересовали всевозможные военные новшества. Да что там... Я и сам, можно сказать, вырос в походной палатке. Но теперь, – не без горечи добавил он, – у меня даже нет времени поразмяться с мечом.

– Ваше величество, – с почтением обратился к нему Вегенций, – все это лишь надувательство, забава, бесполезная на войне. – С этими словами он взглянул на Конана, и киммериец был потрясен, заметив в его глазах ненависть и страх.

– Нет, мой славный Вегенций, – возразил Гариан, покачав головой. – Ты часто даешь мне здравые советы по военным вопросам, но на сей раз ошибаешься. – Вегенций открыл было рот для ответа, но Гариан отвернулся от него. – Послушай меня, Конан-киммериец. Если поступишь ко мне на службу, то каждый из твоих людей получит три золотые монеты и еще по три каждые десять дней. Тебе самому – десять золотых и еще по одной монете за каждый день службы.

– Согласен, – ровным тоном отозвался Конан. Даже от самых богатых торговцев им было не получить и половины.

Гариан кивнул.

– Значит, решено. Однако за это ты еще должен заниматься со мной фехтованием по часу в день, – ибо по потертой рукояти твоего клинка я вижу, что и этим оружием ты владеешь на славу. Вегенций, проследи, чтобы Конана разместили во дворце и отвели ему просторные покои.

И, как полагается королю, отдавшему приказ, без лишних слов Гариан двинулся прочь. Солдаты склонялись перед ним, когда он шел мимо. Придворные и советники торопились следом. Светловолосая женщина также ушла, но напоследок успела обжечь северянина взглядом.

Краем глаза Конан заметил, что Вегенций также собирается удалиться.

– Вегенций, – окликнул он, – король не сказал, где разместить мой отряд.

Тот рявкнул в ответ:

– Король говорил лишь о тебе, варвар. Он ни словом не обмолвился о тех оборванцах, которых ты называешь своим отрядом. Пусть ночуют хоть в сточной канаве.

С этими словами он двинулся прочь.

Восторгов у Конана заметно поубавился. Не мог же он броситься за Гарианом, жалуясь,что Вегенций не желает разместить его людей. У подножия холма было довольно постоялых дворов, но даже в самом дешевом из них за постой своих людей северянину придется платить из своего кармана. Это порядком истощит его кошелек... Но все же по-настоящему тревожило варвара совсем не это. Странно, что Вегенций так возненавидел его с первого взгляда. Нужно понять, в чем дело, прежде чем он будет вынужден убить этого человека. Да, и еще нужно помешать этой блондинке отправить его на плаху... Предварительно насладившись всем тем, что она готова ему предложить. Впрочем, если уж человеку не повезло родиться на поле боя, – разве может он ожидать для себя спокойной жизни?

И Конан со смехом поскакал к воротам, чтобы рассказать своим людям о постигшей их удаче.

Глава 13

Свет множества факелов, вставленных в латунные скобы, заливал сводчатый потолок из простого серого камня. Стены были совершенно голые, без окон, и лишь с одной-единственной дверью, хорошо охранявшейся снаружи. Албанус ни в коем случае не желал подвергать риску ценнейшее содержимое этого помещения.

Даже когда он взирал на это, то ощущал власть, которую вскоре обретет. Посреди комнаты находилось круглое каменное возвышение, не больше локтя высотой, на котором располагался большой кусок глины странного желтоватого цвета. Именно эта глина и должна была подарить Албанусу Трон Дракона.

– Лорд Албанус, и вновь я требую, чтобы мне сказали, по какому праву вы захватили меня и приволокли сюда?

Албанус заставил себя улыбнуться и обернулся к нахмуренному мужчине с густыми бровями, что стоял перед ним, сжимая кулаки.

– Это лишь недоразумение, почтенный Стефано. Мои люди перестарались: я велел им привести ко мне великого скульптора Стефано, а они неверно поняли мой приказ. Обещаю, что их подвергнут порке.

Стефано отмахнулся от этих слов, но Албанус заметил при этом, что он отнюдь не собирается замолвить словечко за несчастных стражников.

– Так ты слышал обо мне? – спросил скульптор, выпятив грудь.

– Ну, разумеется, – отозвался Албанус, с трудом удерживаясь от смеха. Он видел этого Стефано насквозь: в его душе читать было легко, словно на листе пергамента. – Поэтому я и желаю, чтобы именно ты сделал для меня эту статую. Как видишь, я подготовил все орудия твоего ремесла, – и Албанус указал на низенький столик, на котором лежали все возможные инструменты и предметы, которые только могут понадобиться скульптору.

– Все это не годится, – высокомерным тоном возразил Стефано. – Из глины делают только маленькие фигурки, а настоящие статуи – из камня или бронзы.

Губы Албануса по-прежнему были растянуты в улыбке, но взгляд сделался жестким и холодным.

– Эту глину привезли сюда из самого Кхитая. – Он не мог придумать более отдаленной страны, чтобы объяснить происхождение этого материала. – После обжига она становится твердой, как бронза, и одновременно очень легкой, легче сырой глины. А вот здесь, на столике, изображения того человека, с кого ты должен сделать статую. Взгляни на них.

С сомнением покосившись на глину, Стефано развернул пергамент и задохнулся от изумления.

– Так это же Гариан!

– Наш милостивый король, – елейным тоном подтвердил Албанус, едва не подавившись этими словами. – Это должен быть подарок ему. Приятная неожиданность...

– Но ведь на статуе должна быть одежда, – промолвил скульптор, бегло просматривая рисунки. – А тут везде лишь обнаженное тело.

– Такой же должна быть и статуя. – И Албанус пояснил, отметая все возможные возражения скульптора: – Таков кхитайский обычай. Изваяния, сделанные из подобной глины, наряжают в настоящую одежду, которую меняют время от времени, чтобы не отстать от моды. – Собственная выдумка так понравилась Албанусу, что у него даже мелькнула мысль и впрямь изготовить для себя такую статую, когда он взойдет на престол.

Внезапно Стефано засмеялся сухим смехом, напоминавшим скрежет камня о камень.

– А что будет с этой обнаженной статуей, когда Гариан перестанет быть королем?

– Это маловероятно, – ровным тоном возразил Албанус.

Лишь теперь Стефано вздрогнул, словно осознав, что случайно выболтал свои сокровенные мысли.

– Разумеется, разумеется. – Он посмурнел и сдвинул густые брови. – Но с какой стати мне браться за этот заказ, после того как я целую ночь провел взаперти в твоих подвалах?

– Досадная ошибка, за которую я приношу извинения. Возможно, тысячи золотых монет будет достаточно?

– Золото меня не интересует, – презрительно ответил скульптор.

– Но эти деньги можно будет раздать бедным, – продолжил Албанус. – Я много слышал о том, сколько добра ты делаешь в Адских Вратах. – Лицо Стефано не смягчилось, но хищнолицый вельможа уже понял, как сможет достичь цели. Его голос понизился до завораживающего шепота. – Подумай, сколько добра ты сможешь принести, имея тысячу золотых монет. Подумай, как будут смотреть на тебя твои друзья, когда ты станешь раздавать эти деньги нищим. Готов поручиться, что никто из них никогда не отдал нуждающимся и сотой доли того, что ты. – Стефано медленно кивнул, уставившись в стену, словно все эти картины разворачивались перед ним вживую. – Как станут они восхвалять тебя и следовать по пятам со своими славословиями... Сколь велик будешь ты в их глазах! – И Албанус выжидающе замолчал.

Стефано расправил плечи и словно бы сделался выше ростом. Внезапно он встряхнулся и издал смущенный смешок.

– Несомненно, много добра можно сделать, имея столько золота. Я мог бы помочь всем, кто нуждается в этом.

– Ну, конечно, – усмехнулся горбоносый вельможа. Затем голос его зазвучал резче: – Это должен быть неожиданный подарок для Гариана. Вот почему никто не должен знать, что ты здесь. Тебе будут приносить еду и питье, приводить женщин, если ты пожелаешь. Днем можешь гулять по саду, но не забудь об осторожности. А теперь берись за работу, ибо время дорого.

Выйдя наружу, Албанус остановился, чтобы перевести дух. Его сотрясала дрожь. Справа и слева стояли стражники с мечами наголо, охранявшие дверь. Вельможу мутило от злобы и отвращения. Ему пришлось разговаривать с этим Стефано почти как с равным!.. Он с трудом выдержал это.

Но Албанус знал, что подобных людей, к несчастью, нельзя заставить работать с помощью угроз или пыток. В противном случае, работа неизбежно будет испорчена. Ему уже случалось в этом убедиться.

Кто-то почтительно тронул вельможу за рукав. Албанус напрягся и с рычанием оскалился. Раб, осмелившийся дотронуться до господина, съежился, опасаясь поднять взор.

– Прошу простить меня, повелитель, но снаружи ждет вельможный Вегенций. Он очень взволнован и просит тебя придти.

Оттолкнув раба в сторону, Албанус широким шагом направился в приемную. Весь его план был рассчитан до малейших деталей. Если неожиданный гость хоть что-то напортит, он оскопит его собственноручно!

Вегенций, растрепанный и взмокший от пота, нетерпеливо расхаживал среди колонн приемной. Едва лишь показался Албанус, как он воскликнул:

– Конан! Тот варвар, что сражался с Мелием и потом забрал его меч. Тот, кого упоминал Левкас как одного из заговорщиков Сефаны. Теперь это же имя привлекло внимание Гариана, и он взял варвара на службу. И я узнал его! Это тот самый, кто помешал нашей встрече с Таресом. Четыре раза он вмешивался в наши планы. Албанус, мне это не нравится. Мне это не нравится! Это дурное предзнаменование.

– Неужто и впрямь сами боги вмешались в мои планы? – прошептал Албанус, не сознавая, что говорит вслух. – Неужто они вознамерились соперничать со мной? – И добавил уже громче: – Не говори мне о дурных предзнаменованиях. Только сегодня утром гадатель предсказал мне, что в день своей смерти я буду носить Корону Дракона. Я приказал его убить, разумеется, чтобы он никому не смог разболтать об этом, но коли нам предречен успех, то чем может помешать один-единственный варвар?

Широколицый воин наполовину обнажил свой клинок.

– Я мог бы с легкостью убить его. Он один во дворце, без всякой охраны.

– Глупец! – проскрежетал Албанус. – Если во дворце произойдет убийство, Гариан тут же забеспокоится о своей безопасности. Нам не нужно, чтобы он держался настороже.

Вегенций усмехнулся.

– Его безопасность в моих руках. Треть Золотых Леопардов подчиняются мне, а не Трону Дракона.

– А две трети – нет. К тому же в мой план не входит резня в королевском дворце. Во мне должны видеть спасителя Немедии от вооруженного восстания уличной черни.

– Так что, мы оставим его в живых? – изумленно выпалил Вегенций.

– Разумеется, нет. Он умрет. – Неужто и впрямь этот Конан – некое орудие богов, направленное против него? Нет, невозможно. Самой судьбой ему предназначено носить Корону Дракона. Он был рожден, чтобы стать королем, а с помощью синего хрустального шара сделается и живым божеством... – Таресу уже был отдан приказ, – ледяным тоном продолжил Албанус. – Но ты еще передай ему, что этот человек должен погибнуть не во дворце, а в городе, чтобы все решили, будто его случайно зарезали в пьяной драке.

– Тареса нигде не могут найти, Албанус.

– Так займись этим немедленно! – в ярости рявкнул хищнолицый вельможа. – И запомни: во дворце за варваром следует наблюдать, но не трогать. Как только он выйдет наружу – убей его немедленно!

Глава 14

В небольшом внутреннем дворике королевского дворца со звоном скрестилась сталь, – это Конан отразил удар опускавшегося меча и невозмутимо отступил на шаг, занимая оборонительную позицию. Его широкая грудь блестела от пота, точно смазанная маслом, но дыхание оставалось ровным, взгляд твердым и рука с мечом не дрожала.

Гариан попробовал обойти киммерийца слева. Он также был обнажен до пояса, – почти столь же крупный, как северянин, хотя и слегка заплывший жирком от праздной жизни. По покатым плечам катился пот, а клинок едва заметно подрагивал.

– Ты хороший боец, варвар, – задыхаясь, промолвил король.

Конан ничего не сказал на это, но лишь слегка переступил на одном месте, чтобы оставаться лицом к лицу с королем. Поединок, пусть даже разминочный, – это не время для болтовни.

– Только очень немногословный, – продолжил король, и меч его устремился прямо в грудь киммерийца.

Конан сделал едва уловимое движение. Лишь мощные запястья развернулись; меч описал дугу и звонко лязгнул, столкнувшись с клинком короля и отводя его в сторону. Затем, вместо того чтобы отбросить клинок противника еще дальше, – излюбленный прием большинства мастеров, – киммериец стремительно присел на правую ногу, отставив левую в сторону. Меч варвара соскользнул с меча противника, метнулся вперед и замер, почти касаясь живота Гариана. Король еще не успел толком опомниться, как Конан гибко вскочил, вновь готовый к бою.

Разочарованный неудачей, король сделал шаг назад.

– На сегодня довольно. – И он с мрачным видом двинулся прочь.

Подобрав тунику, Конан принялся вытирать пот.

Едва лишь Гариан скрылся за сводчатыми воротами дворика, из тени под балконом выглянул Ордо и потряс всклокоченной головой.

– Хорошо, что он не знал, что я все видел, киммериец, иначе мы оба оказались бы в темнице. Короли терпеть не могут, когда кто-то превосходит их хоть в малости, – даже без свидетелей.

– Если я приму поражение во время тренировки, то вскоре поражение само найдет меня в настоящем бою.

– Все равно, разве ты не мог хоть немного сдержаться? Он все-таки король. Или ты хочешь, чтобы нас прогнали со службы, не заплатив обещанного золота?

– Я не умею сражаться по-другому, кроме как для победы, Ордо. Как там наши парни?

– Отлично. – С этими словами Ордо уселся на балюстраду. – Ведут разгульную жизнь, пропивают и проматывают золото.

Конан натянул через голову тунику и вложил в ножны меч.

– Не знаешь ли ты, когда Ариана со своими дружками намеревается призвать народ к восстанию?

– Ничего даже не слышал об этом, – вздохнул одноглазый. – Конан, я не предлагаю их предать, иначе призрак Керины будет преследовать меня до могилы... Но, может, мы хотя бы намекнем Гариану, что слышали о возможном восстании? За такое предупреждение он отсыплет нам золота полной мерой, и никакого мятежа не будет, поскольку король окажется настороже. Мне не по душе думать о том, что Керину и Ариану ждет гибель, но это неминуемо, если они поднимут восстание. Я... я не стану с ними воевать, киммериец.

– Я тоже, Ордо. Но они все равно затеют свой мятеж, вне зависимости от того, будет король настороже или нет. Я достаточно хорошо знаю Ариану, чтобы не сомневаться в этом. Чтобы их остановить, мы должны действовать хитростью и отыскать того, кто использует их в своих целях. Тот человек, что встречался с Таресом, мог бы нам о многом рассказать.

– Как ты и просил, я велел всем разыскивать горбоносого вельможу с седыми висками, но если нам удастся узнать, кто он такой, это будет настоящий дар богов.

Конан с отвращением покачал головой.

– Знаю. Но больше нам ничего не остается. Пойдем ко мне. У меня есть отличное вино.

Дворцы в Вендии и Туране были куда роскошнее, чем этот, но, впрочем, и немедийскому владыке было нечего стыдиться. Во дворце имелось множество внутренних двориков и садиков, иные из них совсем крошечные.

Порой посредине стоял всего один мраморный фонтан в виде диковинного зверя. Другие дворы были побольше, там высились белые алебастровые башни с позолоченными арками и золотыми куполами. К небу возносились огромные обелиски с гранями, покрытыми древними письменами, с записанными на них легендами тысячелетней давности о немедийских владыках.

Конан и Ордо шагали по прохладной галерее, ведущей вдоль сада, где кричали павлины и важно расхаживали золотистые фазаны. Неожиданно Конан замедлил шаг, завидев женщину, закутанную в серые покрывала, что вышла впереди них из каких-то дверей. Похоже, она не заметила их и направлялась в другую сторону. Но киммериец не сомневался: это та самая женщина, которую он дважды видел в паланкине. Сейчас было самое подходящее время проследить за ней и узнать, почему она смотрела на него с такой ненавистью. Но стоило ему двинуться вперед, как Ордо схватил его за руку и дернул в сторону, за колонну.

– Мне нужно поговорить с этой женщиной, – сказал ему Конан чуть слышно: на этих галереях эхо гулко разносило голоса. – Она за что-то меня очень невзлюбила. Кроме того, я явно где-то видел ее раньше, причем без всех этих вуалей, вот только не помню где.

– Я тоже ее видел, – хриплым шепотом отозвался Ордо. – Но вуали были при ней. Ее зовут Тиана, и поговаривают, что у нее лицо изуродовано какой-то болезнью. Она не позволяет никому увидеть себя.

– Я и не хотел смотреть на ее лицо, – нетерпеливо отозвался Конан.

– Послушай меня, – взмолился одноглазый. – Как-то раз я проследил за Эранием, после того как с ним расстался, получив очередные приказания. В прошлом он всегда ходил на улицу Вздохов, всякий раз в другую таверну. Но на сей раз, вообще, вышел из города и за крепостной стеной в роще встретился с этой леди Тианой.

– Так значит, она занимается контрабандой? – промолвил Конан. – Это может нам помочь, если она откажется отвечать на вопросы.

– Ты не понимаешь, киммериец. Я не сумел подобраться достаточно близко, чтобы услышать, о чем они говорили, но видел, как Эраний пресмыкается перед ней. Он никогда не стал бы делать этого, если бы она не занимала высокое, очень высокое положение в шайке. Только посмей тронуть ее – и две сотни головорезов тут же станут искать твоей смерти.

– Можно подумать, сейчас я в безопасности... – Слишком многие в этом городе желали ему смерти по самым разным причинам... Конан пожал плечами и оттолкнул руку Ордо. – Она успеет скрыться, если я не пойду за ней.

И все же Конан вновь вынужден был застыть на месте, ибо на другом конце галереи перед леди Тианой внезапно возникла светловолосая красотка, сопровождавшая Гариана в тот, первый день. Северянин уже знал, что ее зовут Сулария, и она – любовница короля. Женщина, закутанная в покрывало, хотела было пройти мимо, но Сулария, чей единственный наряд составляли золотые пластины, едва прикрывавшие грудь, и золотистая шелковая юбочка чуть шире ладони, заступила ей дорогу.

– Мое почтение, леди Тиана, – с недоброй улыбкой на чувственных губах промолвила Сулария. – Зачем вы так кутаетесь в этот ясный день? Я уверена, что вы стали бы настоящей красоткой, если бы мы могли убедить вас нарядиться в шелка и браслеты.

Рука женщины в вуали стремительно метнулась вперед, отвесив блондинке звонкую затрещину, от которой та отлетела в сторону. Сила удара потрясла Конана: такого трудно было ожидать от женщины.

Сулария распрямилась с искаженным от ярости лицом.

– Как ты посмела коснуться меня? – взвизгнула она. – Я...

– Убирайся в свою конуру, сучка! – рявкнула третья женщина, внезапно появившаяся на галерее. Она была высокой и стройной, столь же прекрасной, как Сулария, но с шелковистыми черными волосами и властным взором темных глаз на надменном лице. Рядом с ней, одетой в синее бархатное платье, расшитое крохотными жемчужинами, блондинка выглядела потаскушкой из таверны.

– Не смейте так говорить со мной, леди Джеланна, – сердито возразила Сулария. – Я не служанка, и очень скоро... – Она внезапно осеклась.

Джеланна недобро усмехнулась.

– Ты шлюха, и очень скоро Гариан наконец сам увидит это. А теперь убирайся прочь, прежде чем я позову рабов с плеткой.

Сулария задохнулась от злобы, с ненавистью взирая на обеих женщин. Затем она с яростным криком устремилась прочь, мимо того места, где Конан и Ордо прятались за колонной.

Конан проводил ее взглядом, а когда вновь обернулся, то Джеланна и Тиана уже куда-то исчезли. Нахмурившись, он прислонился к каменной стене.

– Этот дворец можно обыскивать десять дней, и я все равно ее не найду, – проворчал он. – Нужно было мне сразу заговорить с ней, а вместо этого ты оттащил меня в сторону, как испуганного мальчишку.

– Во имя Митры, Конан, давай уберемся прочь из этого города! – Ордо единственным глазом с мольбой уставился на киммерийца. – Забудь об этой леди Тиане, забудь о Гариане и его золоте. Золото можно найти и в Офире. И если уж там мы наймемся на службу, то хоть будем знать, кто наши враги!

Конан покачал головой.

– Я никогда не бегал от опасности, Ордо. Это плохая привычка. А теперь ступай в таверну. Я пойду к себе и поразмыслю над тем, как отыскать эту Тиану. Мы встретимся позже и выпьем вместе. – С этими словами киммериец направился прочь.

Ордо окликнул его:

– В былые времена ты всегда знал своих врагов в лицо!

Но Конан даже не замедлил шага. Разумный человек никогда не станет оставлять неведомых врагов у себя за спиной. Уж лучше вызвать их на открытый бой. Лучше принять смерть, чем спасаться бегством, ибо единожды побежав, никогда не знаешь, где остановишься. Рано или поздно враг отыщет тебя, и тогда вопрос жизни и смерти придется решать на поле боя, по его выбору. Нет, пока остается жизнь и воля к победе, он должен сам находить своих врагов.

Добравшись до своих покоев, Конан тронул рукой дверь, и та легко поддалась. Значит, кто-то отворил задвижку... Очень осторожно Конан обнажил меч и отступил в сторону. Затем кончиком клинка распахнул дверь настежь. Повернувшись на петлях, дверь ударилась в стену. Это было единственным звуком, – больше внутри не было ни шороха, ни намека на движение.

С воинственным рыком гигант киммериец прыгнул как можно дальше в открытую дверь, приземлился на пол, подставив плечо, перекувырнулся и вскочил, держа меч наизготовку. На его постели, томно скрестив поджатые ноги, сидела Сулария. Она насмешливо захлопала в ладоши.

– Всадник, стрелок из лука, мастер-фехтовальщик, а теперь еще и акробат! У тебя есть какие-то другие трюки в запасе, варвар?

Сделав над собой усилие, чтобы сдержать гнев, Конан закрыл дверь. Ему вовсе не по душе было выставлять себя глупцом перед женщиной, в особенности такой красивой, как Сулария. Развернувшись к ней, он смерил блондинку ледяным взглядом синих глаз.

– Зачем ты здесь, женщина?

– Как ты великолепен, – выдохнула она, – когда еще не высох пот после боя. Ты ведь нанес ему поражение, не правда ли? Гариану никогда не выстоять против такого бойца, как ты.

Конан торопливо осмотрел комнату, отдергивая все до единой шпалеры на стенах, а затем даже высунулся из окна, чтобы проверить, не прячется ли снаружи убийца. Он успел еще заглянуть и под кровать, прежде чем заметил ее насмешливую улыбку и, выругавшись, отбросил покрывало.

– Что ты ищешь, Конан? У меня нет мужа, который мог бы ворваться сюда.

– Зато у тебя есть король, – проворчал он.

Одного взгляда на ее наряд, – золотые пластины, едва прикрывавшие пышную грудь и узкая полоска золотого шелка на талии, – хватило, чтобы понять: ей негде спрятать на себе оружие... разве что булавку...

– Король, который не способен говорить ни о чем другом, кроме налогов, зерна и прочих скучных вещей. – На ее губах появилась зазывная улыбка, и она с глубоким вздохом откинулась на постели. – Но ты, варвар, вовсе не кажешься мне скучным. Я чую в тебе власть, пусть еще и далекую. Интересно, может, и ты когда-нибудь станешь королем?

Конан нахмурился. Что-то в этих словах затронуло некие давние воспоминания. Власть. Королевская власть... Он поспешил выбросить эти мысли из головы. Детские фантазии, не более!..

Северянин положил свой меч в изголовье кровати. Пусть будет под рукой, что бы ни случилось. Блондинка скосила глаза и облизнула губы, глядя на обнаженный клинок, словно близость оружия возбуждала ее. Конан ухватился за золотые тесемки, соединявшие нагрудные пластины, и сорвал с женщины это украшение. Взгляд Суларии метнулся к нему, и глаза их встретились. Ледяные сапфиры его глаз повелевали тлеющим голубым огнем ее взора.

– Ты пыталась играть со мной, красотка, – произнес он негромко. – Но теперь моя очередь.

Ни один из них не заметил, как дверь неслышно приоткрылась, и на пороге возникла женщина, закутанная в серые покрывала. Она постояла там несколько мгновений, наблюдая за Конаном и Суларией. Глаза ее вспыхнули изумрудным огнем.

Глава 15

На следующий день после обеда Конан шел по дворцу, когда к нему неожиданно подбежал Ордо.

– Рад тебя видеть, киммериец. Вчера ты заставил меня побеспокоиться, когда не появился вечером в таверне.

– У меня нашлись другие дела, – улыбнулся Конан.

В коридорах суетились рабы, шныряли туда-сюда, стараясь держаться поближе к стенам, чтобы оставить проход знатным дамам и вельможам, которые расхаживали в богато расшитых бархатных и атласных одеждах, увешанные золотыми цепями, изумрудами и рубинами. Вельможи бросали на обоих воинов любопытные взгляды. В глазах мужчин чаще читалось надменное презрение, а в глазах женщин – задумчивость.

Ордо с подозрением покосился на всех них, а затем, понизив голос, обратился на ходу к киммерийцу.

– Может, у тебя вчера хватило времени подумать как следует обо всем, что случилось? Может, как раз сейчас королевские палачи уже раскаляют свои щипцы? Давай-ка по коням – и поскачем прочь отсюда, пока еще есть время.

– Прекрати болтать как баба, – расхохотался Конан. – Еще и двух часов не прошло, как я фехтовал на мечах с Гарианом, и он не сказал мне ни одного недоброго слова. И вообще, он часто смеялся, кроме того раза, когда получил по голове.

Одноглазый запнулся на ходу.

– Киммериец, ты же не мог... Во имя Митры! Нельзя лупить короля по башке, как простого смертного!

– Я и не лупил его по башке, Ордо. Гариан просто поскользнулся на листьях, которые нанес во двор ветер, и при падении ушибся о рукоять собственного меча. Будет синяк, ничего страшного.

– То, что люди вроде нас с тобой считают обычным синяком, – провозгласил Ордо, вздымая палец в подражание философам, собиравшимся в «Знаке Фесты», – короли полагают смертельным оскорблением своему достоинству.

– Боюсь, что ты прав, – вздохнул Конан. – Ты и впрямь стареешь.

– Верно, – начал было Ордо, но тут же захлопнул рот, когда до него дошел смысл слов киммерийца.

Взглянув на лицо своего бородатого приятеля, северянин с трудом подавил смех. Может, Ордо и называет себя стариком, но всегда готов задать взбучку тому, кто скажет ему об этом вслух. Однако тут же веселость киммерийца как рукой сняло.

Они вышли во двор. Там, окружив Вегенция, стояли человек двадцать Золотых Леопардов. Все, включая командира – голые по пояс. В дальнем конце галереи молча стояла небольшая группа вельмож, наблюдавших за происходящим. Чуть поодаль от них, среди колонн, держалась Сулария, с таким видом, будто все происходящее очень мало ее интересует. Вегенций поворачивался во все стороны, вскинув руки над головой и напрягая мощные мышцы.

– Кто следующий? – обратился он к своим воинам. – Я еще и вспотеть не успел... – Широченная грудь и мощные плечи бойца производили впечатление. – Неужто вы так и не дадите мне возможности поразмяться? А ну-ка, Оксис!

Вперед вышел воин и приготовился к бою. Ростом он почти не уступал Вегенцию, хотя и был не столь массивным, – но, разумеется, и не тщедушный юнец. Посмеиваясь, Вегенций двинулся по кругу, готовый вступить в поединок. Оксис также двинулся с места, стараясь держаться лицом к лицу с противником. Он и не думал смеяться.

Внезапно бойцы устремились друг к другу и сцепились, шаркая ногами в поисках наилучшего упора. Конан ясно видел, что более легкий из борцов неплохо знает свое дело и наделен проворством. Едва лишь северянин успел отметить это, как Оксис высвободил руку, стараясь кулаком ударить Вегенция в мускулистый живот. В последний миг он, впрочем, придержал удар, должно быть, вспомнив, с кем имеет дело. Вегенций продолжал ухмыляться: он и не почувствовал удара, нанесенного вполсилы.

Его самого подобные условности ничуть не стесняли. Свободной рукой он ударил противника сбоку по шее. Звук был будто камнем по деревяшке... Зашатавшись, Оксис начал оседать, но Вегенций удержал его на ногах. Еще дважды поднимался могучий кулак воина – и опускался на шею солдата. От первого удара Оксис дернулся, после второго бессильно обвис. Когда Вегенций отпустил его, воин ничком рухнул на каменные плиты.

– Следующий! – проревел командир Золотых Леопардов. – Найдется ли хоть кто-то, способный потягаться со мной?

Двое солдат, голых по пояс, подбежали, чтобы оттащить в сторону своего товарища. Похоже, никто не горел желанием сразиться с Вегенцием, а тот с вызывающей ухмылкой поворачивался ко всем по очереди, – до той поры, пока не встретился взглядом с Конаном. Тут он остановился. Улыбка его сделалась зловещей.

– Эй, варвар! Может, и тебе показать, на что я способен? Или северный холод вконец заморозил тебе кровь в жилах?

Конан напрягся, явственно ощущая на себе взгляд Суларии. Мужская гордость не позволяла ему отступить в присутствии красивой женщины, – это всегда делало его храбрым до безрассудства. Отстегнув меч, варвар вручил его Ордо. В толпе придворных послышался негромкий ропот: там уже делали ставки на победителя.

– Отваги тебе не занимать, в отличие от здравого смысла, – ворчал одноглазый. – К чему тебе эта победа... если конечно ты победишь? Только наживешь влиятельного врага.

– Он и без того мой враг, – со смехом возразил Конан. – Один из многих...

Стащив через голову тунику, северянин отбросил ее и подошел к кругу солдат. Придворные по достоинству оценили ширину плеч и крепость мускулов варвара, и кое-кто из них изменил первоначальное мнение о том, на чьей стороне преимущество в драке. Вегенций злобно скалился: он был уверен, что киммериец только что смеялся именно над ним. Солдаты расступились, расширяя круг и освобождая место для Конана.

Без всякого предупреждения Вегенций вытянул руки и устремился вперед, готовый сокрушить противника. Однако у него ничего не вышло. Боковым ударом могучего кулака варвар заставил командира Золотых Леопардов остановиться. Затем, слегка пригнувшись, киммериец нанес второй удар противнику под ребра, и у того перехватило дыхание. Вегенций не успел опомниться, как Конан схватил его одной рукой за шею, другой за пояс, поднял в воздух и перебросил массивное тело через голову. Вегенций плашмя рухнул на землю.

Солдаты взирали на происходящее с благоговением и нарастающим ужасом. Им никогда еще не доводилось видеть, чтобы кто-то сумел сбить с ног их командира. Вельможи вновь оживились, обсуждая, кто победит в схватке. Конан выжидал. Его дыхание ничуть не сбилось, и он крепко держался на ногах. Наконец Вегенций поднялся, пошатываясь. На лице его явственно отразилось потрясение, но ярость оказалась сильней.

– Проклятый варвар! – взревел полководец. – Плевал я на могилу твоей матери! – И он нанес удар, который бы сразил наповал любого обычного человека.

Теперь и Конан пришел в ярость. Ледяной ураган смерти взвихрился в его глазах. Он даже не подумал защититься от удара, приняв его полной грудью. Зато и ответный выпад тотчас достиг цели, выбив Вегенцию несколько зубов. Так стояли друг против друга эти мощные бойцы, принимая и нанося ответные удары, каких не выдержал бы ни один простой смертный.

Но вот наконец Конан сделал шаг вперед, а Вегенций отступил. Он уже был близок к отчаянию, зато в глазах Конана горел холодный беспощадный огонь. Киммериец упорно теснил противника все дальше и дальше. Тяжелые удары следовали один за другим. Вегенций отступал в сторону галереи, где уже собралась толпа вельмож, вмиг позабывших о важности и достоинстве. Люди вовсю кричали, подбадривая бойцов.

Варвар нанес противнику очередной сокрушительный удар. Пытаясь сохранить равновесие, Вегенций отшатнулся. Придворные поспешили расступиться. Командир Золотых Леопардов остановился, лишь наткнувшись на стену галереи. Там, собрав последние силы, он заставил себя выпрямиться во весь рост, сделал еще несколько неверных шагов, – и внезапно рухнул наземь. Лишь ноги его дернулись в последний раз, словно он еще пытался заставить себя встать. Затем воин затих.

С восторженными воплями солдаты окружили Конана, не обращая на поверженного командира ни малейшего внимания. Похоже, он не пользовался у них особым уважением. Вперед ринулись разряженные дамы и вельможи, все пытались дотронуться до Конана, похлопать его по руке, – так зеваки опасливо тянутся погладить тигра...

Но Конан остался глух к этим изъявлениям восторга. В тот краткий миг, когда Вегенций стоял в тени галереи, варвар внезапно вспомнил, где он раньше видел этого человека. Протолкавшись через толпу, он наконец вырвался на свободу, подобрал свою тунику и присоединился к Ордо.

– Помнишь, я рассказывал тебе, – негромко обратился он к одноглазому, – как впервые я увидел Тареса? Тогда я спасался от стражников, проломил крышу и ввалился прямиком на какую-то тайную встречу... Я еще упоминал, что там в тени стоял какой-то здоровяк...

Ордо встревоженно покосился на Вегенция, которого солдаты пытались поднять на ноги. Вельможи, поняв, что представление окончено, расходились по своим делам.

– Неужто это был он? – с сомнением спросил Ордо.

Конан коротко кивнул, и бородач угрюмо присвистнул.

– Тогда, киммериец, нам и впрямь пора в Офир! Давай, я соберу отряд, и...

– Нет, Ордо. – Конан еще не вполне оправился после поединка, и взор его был холоден и мрачен, как у волка на охоте. – Наконец мы учуяли след врага. Пришло время нападать, а не спасаться бегством.

– Митра! – выдохнул Ордо. – Если ты, по своей глупости, станешь причиной моей смерти, то я призраком буду являться к тебе из могилы. Время нападать, говоришь?..

Но Конан не успел ответить, ибо внезапно перед ними оказалась девушка-рабыня, опустившаяся перед киммерийцем на колени.

– Меня прислал за тобой король Гариан. Поспеши к нему.

Одноглазый застыл.

– Успокойся, – бросил ему Конан. – Если бы королю была нужна моя голова, он не прислал бы за мной такую милую крошку. – Рабыня покосилась на него с интересом.

– Я никому не доверяю, – проворчал Ордо, – и не успокоюсь, пока мы не найдем того, кто хочет твоей смерти. Или пока не уедем из Немедии.

– Я первым скажу тебе, когда настанет пора двигаться прочь отсюда, – засмеялся Конан. – Веди меня, девочка.

Рабыня метнулась прочь, и киммериец последовал за ней.

Король Гариан ожидал его в комнате, стены которой были увешаны оружием и охотничьими трофеями, но отнюдь не охота занимала сейчас мысли короля. Многочисленные столы, расставленные по комнате, были устланы свитками и листами пергамента; некоторые валялись даже на полу. Завидев Конана, Гариан с возмущенным возгласом швырнул через всю комнату очередной свиток. Кровоподтек на его скуле выделялся даже сквозь гневный румянец.

– Никогда не становись королем, Конан! – Таковы были его первые слова.

Ошарашенный северянин мог лишь спросить:

– Почему?

Грубоватое лицо Гариана скривилось от отвращения, и он взмахнул руками, указывая на все эти свитки и пергаменты.

– Думаешь, там планы какой-нибудь грандиозной военной кампании? Или великолепной церемонии, чтобы почтить память моего отца? Ты так думаешь?

Конан покачал головой. Нередко его собственная жизнь зависела от планов и стратегий земных владык, но никогда еще те не посвящали его в свои замыслы. Он покосился на лист пергамента, лежавший у его ног. Тот был покрыт колонками цифр.

Гариан принялся расхаживать по комнате, сметая свитки со столов на пол.

– Нам необходимо очистить все сточные канавы в городе, иначе гильдия лекарей грозится чумой из-за зловония. Кроме того, необходимо обнаружить и засыпать землей все подземные ходы под дворцом, чтобы обеспечить безопасность. Необходимо восстановить и обновить крепостные стены вокруг города. Армии задерживают плату. Нужно покупать зерно. Зерна вечно не хватает... – Он смолк и нахмурился, глядя на оленью голову на стене, широко раскинувшую ветвистые рога. – Этого красавца я убил в дикой пуще на бритунской границе. Как бы я хотел сейчас вновь оказаться там!

– Но разве твои советники не способны разобраться с этими делами? – удивился Конан.

Король горестно усмехнулся.

– Могут, но все упирается в золото. Золото, Конан. Мне приходится торговаться за каждый грош, как алчному торговцу.

– Казна...

– ...почти пуста. Чем больше зерна я вынужден закупать в Офире и Аквилонии, тем выше подскакивают цены, и мне приходится покупать его вновь и вновь, потому что на границе какие-то обезумевшие разбойники сжигают весь этот груз, если его не охраняют солдаты. Мне уже пришлось отдать в переплавку некоторые украшения, но даже если обобрать весь дворец, этого все равно не хватит.

– И что ты намерен делать? – спросил Конан. Ему всегда казалось, что богатство королей неисчерпаемо. Он никогда не мог и вообразить, что королю приходится точно так же, как и ему самому, беспокоиться о деньгах, пусть и в больших масштабах.

– Я вынужден делать займы, – ответил Гариан. – В Немедии немало богатых вельмож и купцов. Пусть они помогут мне спасти державу от голода. – Порывшись среди пергаментов, он нашел один из них, запечатанный государственной немедийской печатью. – Отнеси это послание лорду Кантаро Албанусу. Он один из богатейших людей Немедии, а значит, должен стать одним из первых, кто придет мне на помощь. – С ожесточившимся лицом он вручил пергамент Конану и добавил: – Если же они не подчинятся, я обложу их налогами.

С этими словами король подал Конану знак, что тот может идти, но здоровяк киммериец остался на месте. Ему предстояло непростое дело, и будучи человеком прямодушным по натуре, сейчас он испытывал определенную неловкость. Гариан, заметив, что его посланец до сих пор не ушел, недоуменно воззрился на него.

– Насколько ты доверяешь Вегенцию? – наконец выпалил Конан.

– Достаточно, чтобы поручить ему командование королевскими телохранителями, – ответил Гариан. – Почему ты спрашиваешь об этом?

Глубоко вздохнув, Конан сказал то, что придумал по пути в эти покои:

– С того самого дня, как я попал во дворец, я все пытался вспомнить, где же прежде видел этого Вегенция. Только сегодня наконец память ко мне вернулась. Я встретил его в одной таверне, когда он разговаривал с человеком по имени Тарес, а это всем известный бунтовщик, который только и говорит о том, чтобы сместить тебя с престола.

– Серьезное обвинение, – медленно промолвил Гариан. – Вегенций неплохо послужил мне, а до этого и моему отцу. Не могу поверить, чтобы он желал мне зла.

– Конечно, ты король, однако в том, что касается королевской власти, мне хорошо известно одно: человек, который носит корону, должен остерегаться чужих честолюбивых устремлений.

Запрокинув голову, Гариан расхохотался.

– Может, ты и неплохой боец, Конан, но лучше оставь королевские заботы мне. У меня в этом все же побольше опыта. А теперь ступай. Я хочу, чтобы лорд Албанус как можно скорее получил мое послание.

Коротко поклонившись, Конан ушел. Он все же надеялся, что ему удалось заронить зернышко сомнения в душу короля, однако вести словесный поединок вовсе не пришлось ему по душе. Он предпочитал встречаться с врагами с оружием в руках и надеялся, что очень скоро ему доведется сделать это.

Глава 16

Когда Конан оказался у ворот дворца, то обнаружил, что там его дожидается Ордо вместе с двумя десятками наемников, включая Наруса и Махаона. В ответ на вопросительный взгляд киммерийца одноглазый пожал плечами.

– Я прослышал, будто бы тебе поручили отнести послание какому-то вельможе, – заявил он Конану. – Клянусь Митрой! Этот человек вполне может быть тем самым, что встречался с Таресом, или кем-то другим, кто также желает твоей смерти.

– Ты стал подозрительным, как старуха, Ордо, – заметил Конан, вскакивая в седло. Внезапно в воротах появился Вегенций, изрядно помятый, но в полном вооружении и в шлеме, увенчанном алым гребнем. За ним по пятам следовал десяток Золотых Леопардов. При виде всадников Конана командир остановился и уставился на них. Потом резко развернулся, грубо растолкал своих людей и стремительным шагом двинулся назад во дворец.

– Может, я и подозрительный, – заметил Ордо негромко, – но, по крайней мере, у меня хватает здравого смысла помнить в лицо тех врагов, кого мы знаем доподлинно. К тому же за последние пару дней в городе многое изменилось.

И Конан убедился в этом, когда повел свой отряд по пустынным улицам. Порой навстречу попадались тощие псы с торчащими ребрами, которые боязливо вынюхивали что-то по углам, порой встречались и люди, но все они так спешили поскорее исчезнуть в каком-нибудь проулке, словно за ним гнались по пятам. Больше вокруг не было ни единой живой души, все окна наглухо закрыты, двери на засовах, лавки заперты. Не слышно криков разносчиков. На улицах царила мертвая тишина.

– Все это началось вскоре после того, как мы нанялись на службу во дворец, – пробормотал Ордо, неприязненно косясь вокруг и поеживаясь, словно ехал не днем по залитой светом улице, а ночью через погост. – Сперва обычные горожане прекратили выходить из дома; только и попадались по дороге что громилы, нищие да шлюхи. Затем исчезли и эти: милостыни никто не подавал, и девицы тоже оказались никому не нужны. В городе остались одни воры и разбойники... набрасывались на каждого, кто осмелится выбраться из дома... а вчера пропали и они. – Ордо бросил на Конана многозначительный взгляд. – Причем всего за какой-то час.

– Словно по команде?

Одноглазый кивнул.

– Может, Тарес и впрямь нанимал людей – в некотором смысле.

– Но отнюдь не для тех целей, что думала Ариана. – Здоровяк киммериец некоторое время ехал молча, взирая на казавшиеся вымершими дома. – Ты слышал о ней что-нибудь? – спросил он наконец.

Ордо не понадобилось объяснять, кого он имеет в виду.

– С ней все в порядке. Я дважды заходил в «Знак Фесты», но там все смотрели на меня, словно к ним за обеденный стол подсел зачумленный. Керин теперь с Грекусом.

Без единого слова Конан кивнул, и в молчании они проследовали к воротам дворца Албануса. Там Конан спешился и кулаком забарабанил в закрытые двери.

Створка приоткрылась, и в щели показалось недоверчивое лицо охранника.

– Что вам здесь нужно? Кто вы такие?

– Мое имя Конан. Открой ворота. Я принес послание твоему хозяину от самого короля Гариана.

С другой стороны ворот послышался какой-то шепот, затем со скрежетом отодвинулся засов, и ворота распахнулись ровно настолько, чтобы мог пройти один человек.

– Можешь войти, – заявил голос изнутри. – Но остальные пусть ждут на улице.

– Конан... – начал было Ордо.

Киммериец отмахнулся.

– Успокойся, приятель. Я буду в безопасности, как в объятиях красотки. – И он проскользнул в ворота.

Створки с глухим стуком захлопнулись у него за спиной, и Конан оказался лицом к лицу с четырьмя воинами, обнажившими мечи. Пятый кончиком клинка ткнул киммерийца под ребра.

– А теперь говори, кто ты такой? – прохрипел он, нажимая чуть сильнее.

Жалея, что не подумал надеть доспехи, перед тем как выехать из королевского дворца, Конан обернулся и увидел перед собой узкое лицо с широко посаженными глазами и носом, у которого был отсечен кончик.

– Я же вам сказал. – Сунув руку под тунику, он застыл, почувствовав, что меч сильнее вонзается в кожу. – Я всего лишь хочу показать вам послание короля. Будьте уверены, я не стану дергаться, когда вы держите у меня под ребрами меч.

Про себя он решил, что этот безносый стоит слишком близко. Ему не следовало бы делать этого, пока он не решился нанести удар. Одним резким взмахом руки можно отвести меч в сторону, затем отшвырнуть безносого на его приятелей, и...

Гигант киммериец усмехнулся, и стражники неуверенно переглянулись, не понимая, что он мог найти смешного в происходящем.

– Покажи послание, – велел безносый.

Из-под туники Конан извлек сложенный пергамент. Безносый потянулся было за ним, но варвар держал послание так, что его былоне достать.

– Видишь эту печать? – заявил киммериец. – Это послание предназначено лорду Албанусу, а вовсе не тебе.

– И впрямь, на нем Печать Дракона, – пробормотал безносый и с явным сожалением вложил меч в ножны. – Иди за мной и смотри, без глупостей.

По каменной дорожке они зашагали в сторону дворца. Это было величественное сооружение с множеством колонн, увенчанное позолоченным куполом, сверкавшим на солнце. Конан задумчиво покачал головой. Еще можно было как-то объяснить подозрительность стражников, учитывая, что творится в городе. Но когда они узнали, что перед ними посланник самого короля, их отношение должно было измениться. Да, едва ли у Гариана выйдет что-то путное с этим Албанусом, ведь обычно слуги во всем подражают хозяину. Это в порядке вещей.

Они вошли в просторную приемную с двумя рядами колонн. Отойдя в сторону, безносый о чем-то переговорил с седобородым человеком. Их разговора Конан не слышал, но видел, что на одежде седобородого вышит герб рода Албануса. Кроме того, при себе он держал большой ключ, а значит, это был не простой слуга. После этого безносый вернулся на свой пост к воротам, а седобородый приблизился к Конану.

– Я управляющий лорда Албануса, – промолвил он не слишком любезно, даже не взяв на себя труд представиться. – Давай сюда послание.

– Я передам его в руки лично лорду Албанусу, – невозмутимо возразил Конан.

По правде сказать, у него не было никаких причин не отдать управляющему это письмо, ведь тот был поверенным своего господина во всех делах и его ближайшим помощником. Однако варваром двигала злость и досада. По его мнению, совсем не так полагалось встречать посланца самого короля. Где охлажденное вино, где влажные полотенца, чтобы обтереть уличную пыль?..

Управляющий нахмурился. Сперва Конану показалось, что тот вздумает спорить, но вместо этого слуга лишь отрывисто бросил:

– Тогда следуй за мной! – И по мраморной лестнице привел киммерийца в небольшую комнату. – Жди здесь, – велел он варвару и вышел, но перед этим пристальным взглядом окинул помещение, словно запоминая, где что лежит. Должно быть, подозревал, что незваный гость может оказаться вором.

Хотя комната была небольшая, но производила богатое впечатление. Стены были увешаны шпалерами, пол выложен мрамором, а мебель инкрустирована перламутром и лазуритом. Арка вела на балкон, выводивший в сад с фонтаном. И все же никакого вина и полотенец! Подобное неуважение к посланцу не предвещало ничего хорошего и самому Гариану...

Недовольно бормоча себе под нос, Конан вышел на балкон и взглянул вниз. И тут же позабыл про оказанный ему неуважительный прием, едва удержавшись от изумленного возгласа.

Через сад, пошатываясь, брел совершенно пьяный Стефано, которого с обеих сторон поддерживали под руки девицы, выставлявшие наружу все свои прелести, едва прикрытые полосками шелка.

Вот скульптор склонился над фонтаном, поболтал рукой в воде и чуть не рухнул туда с головой.

– Не хочу воды! – захохотал он, когда девицы принялись оттаскивать его прочь. – Не надо воды, налейте еще вина!

С громким смехом все трое, шатаясь и едва не валясь на землю при каждом шаге, двинулись прочь и вскоре скрылись за кустами. Кто-то негромко кашлянул у Конана за спиной, прочищая горло. Киммериец рывком обернулся. Перед ним стоял дородный мужчина среднего роста. Бархатная туника сидела на нем словно с чужого плеча, и он то и дело теребил застежку на горле.

– У тебя для меня какое-то послание? – спросил он.

– Лорд Албанус? – в свою очередь поинтересовался Конан.

Дородный вельможа коротко кивнул, протягивая руку. Варвар медленно протянул ему запечатанный пергамент. Пухлая рука крепко сжала свиток, – словно захлопнулся капкан.

– Можешь идти, – сказал ему толстяк. – Я получил послание, теперь уходи.

Конан двинулся прочь.

Седобородый управляющий уже ждал его за дверью и провел киммерийца к выходу из дворца. Там безносый вместе с другим охранником дожидались, чтобы сопроводить гостя к воротам.

Едва лишь варвар вышел на улицу, как к нему тотчас приблизился Ордо. Его лицо, изуродованное шрамом, расплылось в широкой улыбке. Он явно испытал несказанное облегчение, увидев друга живым и здоровым.

– Я уже готов был перебраться вслед за тобой через стену, – заявил одноглазый.

– Чего ты боялся? – удивился Конан, вспрыгивая в седло. – Я же исполнял поручение самого короля. Кстати, когда увидишь Ариану, можешь ей передать, что Стефано, за которого она так опасалась, цел и невредим, живет здесь во дворце, сытый и довольный, пьет вино и развлекается с девицами.

– Я как раз собирался увидеться с ней сегодня, – отозвался Ордо, в задумчивости разглядывая ворота. – Странное дело, почему же он до сих пор не послал весточку своим друзьям, не успокоил их? Они тревожатся за него.

– И это еще не так странно, как увидеть знатного вельможу с обломанными ногтями и мозолистыми руками, – добавил киммериец.

– Может, он фехтовальщик?

– Нет, Ордо. У него мозоли обычного работяги. Я совершенно уверен. Впрочем, нас это не касается. Лучше подумаем, как нам быть с Вегенцием. Сегодня вечером я намерен как следует потолковать с доблестным командиром Золотых Леопардов. – И с мрачным видом киммериец поскакал прочь. Наемники в колонну по двое вытянулись за ним следом.

* * *
Албанус оттолкнул от себя толстяка, на котором была сейчас лишь простая полотняная рубаха и штаны, заставляя того встать перед ним на колени, лицом уткнувшись в мраморный пол.

– Что скажешь, Варий? – спросил Албанус у своего управляющего. На мрачном лице его читалось негодование и злоба. Нетерпеливо вырвав пергамент из рук слуги, он смял его в кулаке. – Варвар что-нибудь заподозрил? Он принял этого пса за меня? – И Албанус пнул коленопреклоненного слугу. – Он признал тебя за господина, собака? Что он сказал?

– Он ничего не заподозрил, господин, – голос толстяка был полон страха. Он не смел оторвать глаз от пола. – Он только спросил, я ли лорд Албанус, отдал мне пергамент и ушел.

Албанус издал нечленораздельный рык. Словно боги посмеялись над ним! Прислать к нему в дом человека, которого он намеревался умертвить! Если бы под этой крышей с варваром что-то случилось, то на Албануса первым пало бы подозрение... И подумать только, что ему пришлось прятаться в собственном доме! Но ничего не поделаешь, – иначе киммериец мог опознать его. И это в тот самый день, когда он впервые познал настоящий успех... Вельможа воззрился на дрожащего от страха слугу, стоявшего перед ним на коленях.

– Разве ты не мог найти кого-нибудь получше, чтобы представить вместо меня, а, Варий? Чтобы такого слизняка приняли за хозяина дома! Пусть даже какой-то варвар-северянин! Это оскорбление...

– Прошу простить меня, мой господин, – стал униженно кланяться управляющий, пытаясь загладить свою вину. – Времени не хватало, а нужно было найти человека, которому бы подошла твоя одежда.

Албанус негодующе скривился.

– Сожгите все эти вещи. Я больше их не надену. А этого недоумка отошлите прочь на кухню, мне неприятен его вид.

Варий сделал незаметный жест, и толстяк, пятясь, выскользнул из комнаты.

– Что-нибудь еще, мой господин?

– Да, найди этого пьяного болвана-скульптора и срочно отправь в мастерскую. Только сперва приведи его в чувство.

Повелительным жестом Албанус отпустил Вария из комнаты. Тут он вспомнил про послание и взломал печать. Любопытно, что могло понадобиться Гариану?

Любезный лорд Кантаро Албанус!

Мы выражаем тебе свое почтение и призываем тебя предстать перед Троном Дракона, ибо рассчитываем получить от тебя совет по некоторым вопросам, которые трогают нашу душу. Мы уверены, что, любя своего сюзерена и Немедию, ты поспешишь откликнуться на зов.

Гариан, король Немедии.

Если бы король мог заглянуть сейчас в глаза Албануса, то прочел бы в них свой смертный приговор. Вельможа скрючившимися как когти пальцами скомкал пергамент.

– О, да, я поспешу на твой зов, – бормотал он. – Я докажу свою любовь, заковав тебя в цепи. Каленое железо поставит тебя на колени и заставит признать королем меня... Меня, Албануса, владыку Немедии! Как о величайшей милости, ты станешь молить о смерти от моей руки!

Албанус отшвырнул в сторону скомканный лист пергамента и направился в мастерскую. Четыре стражника у дверей почтительно застыли перед ним, но Албанус прошел мимо, не удостоив их даже взглядом.

Посреди комнаты, на круглом каменном постаменте высилась глиняная статуя Гариана. Наконец-то она была закончена. Точнее, почти закончена, с усмешкой сказал себе Албанус. Все части статуи в точности соответствовали оригиналу, – лишь немного больших размеров. Стефано что-то объяснял ему на этот счет, путаясь в словах, – дескать, изваяние может в точности повторять размеры живого человека, либо, внушительности ради, обладать более героическими пропорциями...

Статуя изображала Гариана, идущего вперед, с приоткрытым ртом, словно король на ходу отдавал какие-то приказания. Однако самым ценным в этом изваянии было не просто внешнее сходство с королем. В глину, из которой была сделана статуя, с соблюдением сложнейших магических ритуалов, были подмешаны истолченные в порошок волосы Гариана, обрезки его ногтей, а также пот, кровь и семя. Все это, в соответствии со своими злодейскими замыслами, Албанус достал с помощью Суларии, которая с радостью подчинилась его приказам.

Позади возвышения громоздилась печь для обжига, а перед ней – сложное устройство с рычагами и деревянными полозьями для перемещения статуи. Разумеется, ни то, ни другое Албанус и не собирался использовать, однако дозволил Стефано соорудить печь, чтобы скульптор не заподозрил недоброго.

Взойдя на постамент, вельможа принялся сбрасывать на пол деревянные части устройства. В обычное время Албанус ни за что не взялся бы собственноручно исполнять подобную работу, впрочем, как и любую другую. Но сейчас у него не было иного выбора.

Конечно, он мог бы заставить потрудиться самого Стефано, но тот неминуемо начал бы задавать вопросы. Обычно Албанус уходил от ответа, отделываясь недомолвками или ложью, но ему давно уже опротивело потакать тщеславию скульптора и делать вид, будто вопросы Стефано и впрямь достойны того, чтобы он отвечал на них. Словом, сейчас ему проще было все сделать самому.

Разбросав в стороны деревяшки, Албанус спрыгнул на пол, опершись при этом одной рукой на печь для обжига. Проклятье! Он резко отдернул ладонь. Шершавая поверхность оказалась горячей...

Дверь открылась, и, с трудом удерживаясь на ногах, в помещение вошел Стефано. Лицо у скульптора было изжелта-бледным, но, по крайней мере, он слегка протрезвел.

– Прикажи дать им плетей, – запинаясь, воскликнул скульптор, вытирая рот рукой. – Ты не представляешь себе, что со мной сделали твои рабы по приказу Вария! Они...

– Болван! – проревел Албанус. – Как ты посмел нагреть печь? Разве я не запретил тебе хоть что-то делать без моего дозволения?

– Но ведь статуя готова, – возразил Стефано. – Ее нужно немедленно отправить в обжиг, иначе глина растрескается, вместо того чтобы затвердеть. Поэтому вчера вечером я...

– Ты разве не слышал, что я приказывал никогда не зажигать огонь в этой комнате? Ты думаешь, я ради развлечения всегда сам зажигаю здесь светильники, утруждая себя рабской работой?

– Если в этой глине такие горючие масла, – заплетающимся языком пробормотал скульптор, – то как же она выдержит, если поместить ее в печь?

– Замолчи! – теперь это был уже не крик, а змеиное шипение.

Под взглядом обсидиановых глаз Албануса, язык Стефано словно прирос к небу, а сам он закаменел на месте.

Албанус с презрительным видом отвернулся от скульптора. Откуда-то он ловко извлек три небольших колбы, обрывок пергамента и гусиное перо. Албанус открыл первый флакон. В нем было немного крови Гариана с добавлением особых снадобий, чтобы она не свернулась. Обмакнув перо в кровь, Албанус старательно вывел на пергаменте имя короля. Затем он присыпал его порошком из другой колбы, – и кровь тут же почернела и высохла. В последнем флаконе была собственная кровь Албануса, которую он нацедил сегодня утром. Ею, поверх королевского, более крупными буквами он написал собственное имя. И вновь порошок высушил кровь.

Негромким голосом читая заклинание, Албанус особым образом тщательно сложил пергамент и, забравшись на возвышение, вложил его в рот глиняной статуи.

Стефано стоял неподвижно, опираясь о стену. При виде странных действий Албануса он не удержался от смеха.

– А я-то гадал, зачем он нужен тебе с открытым ртом...

Под мрачным взглядом Албануса Стефано прикусил язык и сглотнул.

Достав кусочек мела, тайно привезенного из Стигии, страны южных колдунов, Албанус начертал вокруг ног изваяния незамкнутую пентаграмму: звезду внутри пятиугольника, в свою очередь помещенного внутри круга. В те точки, где эти три фигуры встречались, он ставил черные свечи. Затем зажег их и довершил пентаграмму. Широко разводя в стороны вытянутые руки, Албанус спустился с постамента и вернулся на свое место. Слова заклинания теперь звучали громче:

Элонаи ме’рот санкти, Урд’вас теохиим...

С уст Албануса срывались слова Силы, и воздух в комнате наполнился серебряным мерцанием и словно бы сделался гуще. Пламя зловещих свечей сделалось ярким и неровным.

Крохотное зернышко страха проросло в душе колдуна. Огонь! Неужели все вновь повторится, как в прошлый раз?.. Но это невозможно. Невозможно!

Сделав над собой усилие, он отогнал тревожные мысли. Нельзя поддаваться страху, сейчас он должен думать только о могуществе!

– ...араллайн Са’м’ди комиель морт’расс...

Пламя свечей сделалось выше, но тьма в комнате лишь сгущалась, как будто эти свечи не давали свет, а, напротив, вбирали его в себя. Языки огня вытягивались к потолку. Нараспев произносимые заклинания уже заставили огонь подняться выше головы изваяния. Медленно, точно под напором чудовищного ветра, огненные языки стали склоняться внутрь, пока не встретились над головой глиняной фигуры. Едва лишь это произошло, из места их соприкосновения вырвался яркий луч света, подобный молнии, и вонзился в голову изваяния, обволакивая Гариана с ног до головы равномерным свечением. Это сияние сделалось ослепительно-белым и словно вобрало в себя все тепло комнаты. Сделалось так холодно, что дыхание Албануса превратилось в пар, когда он громким, почти нечеловеческим голосом довершил заклинание:

Черной властью Троих заклинаю тебя, кровью, потом и семенем, попранными и оскверненными, заклинаю тебя, пробудись и повинуйся, ибо я, Албанус, заклинаю тебя...

Едва лишь стихли последние отголоски этих леденящих душу слов, как пламя исчезло, а с ним вместе исчезли и свечи. Теперь статуя стояла как прежде, – но вся высохла и растрескалась. Потирая замерзшие руки, Албанус сунул их подмышки. Хоть бы на сей раз все прошло как следует... Он покосился на Стефано. Замерзший, перепуганный скульптор дрожал, как осиновый лист, не осмеливаясь оторваться от стены, покрытой серебристым инеем. Несчастный едва не обезумел от увиденного. Ну что ж, довольно промедлений. Некромант издал глубокий вздох.

– Пробудись же, Гариан, ибо такова моя воля!

От одной руки изваяния отвалился кусочек глины и вдребезги разлетелся на каменном постаменте. Албанус сдвинул брови.

– Гариан, я приказываю тебе пробудиться!

Внезапно статуя содрогнулась. Глина, крошась и насыщая воздух пылью, осыпалась на постамент. Теперь на возвышении осталось лишь содержимое глиняной оболочки, – это был живой, дышащий двойник Гариана, его точная копия без малейшего изъяна. Магическое создание отряхнуло пыль с плеча и вопросительно уставилось на Албануса.

– Кто ты такой? – вопросил он.

– Я Албанус, – отозвался маг. – А знаешь ли ты, кто ты?

– Конечно. Я Гариан, король Немедии.

Губы Албануса расползлись в злобной усмешке.

– На колени, Гариан! – негромко приказал некромант.

Ничтоже сумняшеся двойник короля опустился на колени, и Албанус не смог удержаться от смеха. Он принялся отдавать приказы, наслаждаясь унижением «короля».

– Ляг ничком! Кланяйся! Встань! Беги на месте! Быстрее! Еще быстрее! – Двойник короля бежал и бежал... От смеха у Албануса по щекам покатились слезы, но он тут же посерьезнел, взглянув на Стефано. Скульптор с трудом заставил себя выпрямиться. На лице его застыли неуверенность и страх.

– Остановись, Гариан! – приказал Албанус, глядя Стефано в глаза.

Двойник тут же замер на месте. Он даже ничуть не запыхался. Стефано шумно сглотнул.

– Я вижу, моя... моя работа закончена. Пожалуй, я пойду... – и скульптор повернул к дверям. От окрика Албануса он вздрогнул, как от удара плетью, и застыл на месте.

– А как же золото, Стефано, неужто ты забыл про свое золото? – И Албанус из-под туники достал короткий толстый цилиндр, обернутый кожей. Он взвесил его на ладони.

– Пятьдесят золотых!

В душе Стефано боролись алчность и страх. Он нерешительно облизал губы.

– Мы договаривались о тысяче...

– Я не одет, – внезапно послышался голос королевского двойника.

– Конечно, – ответил Албанус им обоим.

Он поднял с пола грязную тряпку, которой пользовался Стефано при изготовлении статуи, и тщательно стер ею часть пентаграммы. Он прекрасно знал, какая огромная опасность грозит человеку, который рискнет ступить в замкнутую пентаграмму, где творилось колдовство. Теперь, поднявшись на постамент, Албанус подал тряпку двойнику, чтобы тот обернул ею бедра.

– Эти деньги – лишь первая выплата, Стефано, – вновь обратился к скульптору Албанус. – Остальное последует чуть позже. – Он вручил кожаный цилиндр двойнику. – Отдай это Стефано. – И, наклонившись, что-то прошептал тому на ухо... Стефано неуверенно переминался с ноги на ногу, глядя, как спускается с постамента двойник короля.

– Слишком долго я вынужден был терпеть твою бессмысленную болтовню... – негромко проронил Албанус.

Беспомощно щурясь, скульптор смотрел то на Албануса, то на приближающуюся статую, а затем со всех ног бросился к дверям. С неописуемой скоростью двойник устремился следом. Стефано не успел сделать и шага, как симулякр уже догнал его. Каменная рука сжала горло скульптора. Наделенные нечеловеческой силой пальцы вжались под нижнюю челюсть, заставляя несчастного открыть рот.

С истошным воплем Стефано постарался оторвать от себя руку двойника, но с тем же успехом он мог бы царапать кожаный щит. Свободной рукой симулякр заставил его опуститься на колени с той же легкостью, как если бы имел дело с малым ребенком. Слишком поздно заметил Стефано цилиндр, опускающийся ему прямо в рот, и осознал значение последних слов Албануса. Он пытался отдались надвигающуюся руку, но это было все равно что пробовать удержать рычаг катапульты. Не зная ни жалости, ни сострадания, ожившая статуя запихивала золото все глубже и глубже в глотку скульптора.

И наконец двойник Гариана выпустил свою жертву. Стефано беспомощно хрипел от удушья, глаза его вылезали из орбит, лицо посинело, и он отчаянно хватался руками за горло. Тело выгнулось так, что пола касались лишь голова и пятки, выбивавшие отчаянную дробь...

Албанус с невозмутимым видом наблюдал за агонией скульптора. Когда тот наконец перестал дергаться, он проронил зловеще:

– Оставшиеся девятьсот пятьдесят золотых лягут с тобой в безымянную могилу. Я всегда держу свое слово.

И плечи его затряслись от беззвучного смеха. Затем, отсмеявшись, он с деловитым видом повернулся к двойнику короля, безучастно стоявшему над телом убитого им человека.

– Теперь что касается тебя... Тебе еще многое предстоит узнать, а время у нас на исходе. Слушай. Нынче же вечером...

Глава 17

С мрачным видом глядя в пустоту, Ариана сидела в общей зале постоялого двора «Знак Фесты». Вокруг было полно народу, но не было ни привычного гомона, ни звуков музыки: заговорщики негромко переговаривались между собой, придвинувшись поближе друг к другу. Наконец, придя к какому-то решению, Ариана поднялась с места и приблизилась к Грекусу.

– Мне нужно поговорить с тобой, – промолвила она негромко.

Воцарилась гробовая тишина, и это лишь усугубило подавленное настроение девушки.

– Поговорим позже, – сердито отозвался коренастый скульптор, даже не глядя на Ариану, а затем продолжил прерванный разговор, тихо, но настойчиво обращаясь к тем людям, что сидели с ним рядом: – А я вам говорю, что не имеет никакого значения, мертв Тарес или жив. Я знаю, где хранится оружие. Хватит и одного дня, чтобы...

Ариана вспыхнула, ощутив прилив злости.

– Грекус!

В зале, где никто не повышал голос громче шепота, этот крик прозвучал, словно пушечный выстрел. Все уставились на девушку.

– А тебе не приходило в голову, что нас могли предать?

– Это все Конан, – начал было Грекус, но Ариана резко перебила его:

– Конан тут ни при чем.

– Но разве не он убил Тареса, – возразила пухлая бледнокожая брюнетка. – Ты же видела это своими глазами. А сейчас он в открытую нанялся на службу к Гариану.

– Это правда, Галлия, – терпеливо начала объяснять Ариана. – Но если бы нас предал Конан, то Золотые Леопарды уже давно схватили бы нас и отвели в темницу. – На это заговорщикам было нечего возразить, все лишь молча взирали на девушку. – Он нас не предавал! – продолжила она. – А что если он говорил правду насчет Тареса? Что если нет никаких вооруженных бойцов, которые только и ждут приказа, чтобы возглавить народное восстание? Может, нас кто-то просто использует в своей игре?

– Клянусь троном Эрлика, – проворчал Грекус, – ты говоришь глупости, Ариана.

– Может, и глупости, – девушка устало вздохнула. – Так разубеди же меня. Если можешь рассеять мои сомнения – сделай это. Ведь ты сам, похоже, вполне уверен в себе.

– Лучше бы ты со своими сомнениями тихо сидела в углу, – заявил ей Грекус. – И пока ты там сидишь, мы спокойно скинем Гариана с престола.

Галлия хмыкнула.

– А чего еще ожидать от той, кто столько времени проводит с каким-то одноглазым бандитом?

– Спасибо на добром слове, Галлия, – парировала Ариана и впервые улыбнулась с того момента, как вошла в комнату, где Конан стоял над недвижимым телом Тареса. Подхватив накидку, она двинулась прочь. Грекус и все остальные смотрели на нее, как на безумную.

Неожиданно Ариана осознала, что Ордо, и впрямь, мог бы ответить на все ее вопросы. Разумеется, говорить с ним непросто. Стоит лишь упомянуть о своих сомнениях, как он сердито заявит, что Конан никогда никого не предавал, а затем попытается ущипнуть ее за ягодицы и уложить в постель. Все это уже было... Но он навестил ее вчера вечером и сказал, что Стефано нашел приют во дворце лорда Албануса. Скульптор был здравомыслящим парнем, пока не свихнулся на почве ревности к Конану. Либо он развеет ее сомнения и убедит, что здоровяк киммериец и впрямь виновен во всех их бедах, либо она сама сумеет его переубедить, и он вместе с ней вернется в «Знак Фесты», чтобы рассказать обо всем друзьям... Запахнувшись в плащ, девушка поспешила выйти наружу.

Когда она оказалась на улице Вздохов, то начала сожалеть, что вышла с постоялого двора. Эта улица, где всегда царило надрывное веселье, теперь была пустынна, и по ней вовсю гулял ветер. Ветер развлекался, играя жалкими останками празднества. Вот по мостовой под его порывами покатилась разноцветная шапочка жонглера, за ней разорванный и измазанный в грязи шелковый шарф... В довершение ко всему, где-то неподалеку завыла собака, и ветер эхом разнес ее вой по пустынным улицам.

Ариана ускорила шаги, стуча зубами, – и холод и ветер были тут вовсе ни при чем. Дворца Албануса она достигла уже почти бегом, хотя никто и не думал гнаться за ней. Кроме нее, снаружи вообще не было ни души. Задыхаясь, девушка бросилась к воротам и забарабанила кулачками по створкам, окованным железом.

– Откройте!

Приоткрылось окошечко, и кто-то подозрительно осмотрел ее изнутри, пытаясь разглядеть, одна ли она пришла.

– Впустите меня, во имя милосердия Митры!

Скрежетнул засов, и стражник приоткрыл ворота. Ариана с трудом протиснулась в образовавшуюся щель. Но не успела она сделать и шага, как чьи-то руки схватили ее за талию и подняли в воздух. Стражник захохотал. Ариана задохнулась от возмущения, когда другая рука дерзко стиснула ее ягодицы. Прямо перед ней возникла худая физиономия с отрезанным носом.

– Какая красотка! – хохотал стражник, державший Ариану. – С такой горячей малышкой нам даже ветер не страшен!

Стражники, стоявшие поблизости, бурно разделяли его веселье. Однако безносому вмиг стало не до смеха, когда прямо под ухом он ощутил острие маленького кинжала Арианы.

– Перед тобой – Ариана Пандариан, – ледяным тоном произнесла девушка. Митра!.. Она так давно не вспоминала свое полное имя! – Немедленно отпусти меня, иначе, если лорд Албанус и оставит тебя в живых, то мой отец наверняка исправит его ошибку!

Руки стражника разжались, словно он обжегся, и девушка вновь ощутила твердую землю под ногами.

– Прошу меня простить, госпожа, – через силу выдавил безносый. – Мое почтение... Я не хотел...

– Я сама найду дорогу, – надменно воскликнула она и ускользнула прочь, оставив безносого лопотать извинения. Его приятели так и остались стоять, распахнув глаза и широко раскрыв рты...

«Дерзость и высокомерие, – сказала себе Ариана, шествуя по дорожке, выложенной каменными плитами. Дерзость и высокомерие, – вот и все, что мне осталось. Иначе никто не поверит, что я знатная дама. Знатные дамы не являются во дворец вельможи без свиты и охраны!..»

В сводчатом проеме открылась дверь, и появился седобородый мужчина, – должно быть, управляющий. Девушка воззрилась на него с непреклонным и твердым видом.

– Мое имя – Ариана Пандариан, – заявила она. – Я желаю видеть скульптора Стефано Мелеаруса.

Седобородый раскрыл рот. Он взглянул поверх плеча девушки, словно пытаясь разглядеть отсутствующую свиту.

– Прошу прощения, госпожа, но я... Я не знаю никого по имени Стефано.

Бесцеремонно протиснувшись мимо управляющего, Ариана оказалась в зале с колоннами.

– Тогда проводи меня к самому лорду Албанусу, – велела она. В душе девушка дрожала от страха. А вдруг Конан ошибся? Вдруг Стефано здесь нет? При одной мысли о том, чтобы в одиночку вернуться на пустынные улицы ее охватил страх, и лишь это придало ей решимости.

Управляющий силился ответить, беззвучно шевеля губами и дергая бородой. Вконец растерявшись, он все же произнес:

– Прошу вас, следуйте за мной, – и, спохватившись, добавил: – Госпожа...

Комната, куда управляющий привел Ариану, оказалась довольно просторной. Он тут же вышел, чтобы, по его словам, доложить о ее приходе лорду Албанусу.

Стены комнаты были завешаны яркими гобеленами. Золотые лампы озаряли комнату теплым сиянием, делая ее особенно уютной после пустынных унылых улиц, но даже это не рассеяло тревоги Арианы. Что, если и впрямь скульптора здесь нет, и она выставит себя в глупом виде перед незнакомым вельможей?.. Мало-помалу дерзкая самоуверенность оставила девушку, и она вконец растерялась под жестким взглядом вошедшего мужчины.

– Ты ищешь человека по имени Стефано, – без предисловий начал хозяин дома. – С чего ты взяла, что он здесь?

В волнении Ариане хотелось ломать руки, но она заставила себя успокоиться и плотно сцепила их под плащом. Однако так и не сумела удержать рвавшийся наружу поток слов и принялась лихорадочно объяснять.

– Мне нужно поговорить с ним. Мне больше не к кому обратиться... Тарес погиб... А Конан говорит, что нас предали! И кроме того... – Ариана судорожно вздохнула. – Прошу меня простить, лорд Албанус. Если Стефано здесь нет, я уйду.

Слушая сбивчивые объяснения Арианы, Албанус округлил глаза. Затем он принялся что-то нащупывать в кошеле у пояса со словами:

– Постой... Тебе доводилось когда-либо видеть подобное?

Он извлек наружу какой-то кристалл, столь прозрачный и чистый, что от него словно бы исходило сияние. Хозяин дома пробормотал какие-то слова, которые Ариана не смогла расслышать, и протянул ей камень. Помимо воли, взор девушки оказался прикован к самоцвету. Внезапно из недр камня вырвался бледный луч, осветивший лицо Арианы. Она охнула, словно ощутив удар. Ее охватил ужас. Нужно бежать... Но девушка не смогла даже пошевелиться. Она лишь дрожала всем телом, приплясывая на месте. Ослепительное сияние застило ей зрение. Все ее существо взывало о бегстве.

– Но зачем тебе бежать? – вдруг спросил другой голос, и страх тут же пропал.

Исчезла и сила воли. Исчез белый луч. Теперь она стояла, по-прежнему не сводя взгляда с кристалла, который еще ярче чем прежде, сиял нетронутой белизной. Дыхание Арианы понемногу выровнялось.

– Ну, вот и все, – услышала она негромкий голос Албануса. – Но на всякий случай нужно проверить. – И он громко приказал: – Разденься, девочка!

Ариана слегка зарделась, испытывая легкое смущение, – но впрочем, это приказание отнюдь не показалось ей удивительным. Она тут же скинула плащ и расстегнула застежки платья, после чего одежда упала к ее ногам. Положив руки на бедра и чуть согнув одну ногу в колене, Ариана ждала дальнейших приказов.

Албанус окинул взором прелестную обнаженную фигуру и улыбнулся, – если только это можно было назвать улыбкой.

– Раз уж ты разделась с такой готовностью, то выложишь сейчас всю правду... Пусть даже тем самым и подпишешь собственный смертный приговор. Итак, что там насчет Тареса, девочка? Он и впрямь мертв? Как он погиб?

– Конан убил его, – невозмутимо откликнулась Ариана.

– Эрлик бы побрал проклятого варвара! – выругался некромант. – Теперь понятно, почему Вегенций нигде не может его найти. Как же мне теперь передать приказ... – Понемногу злость начала проходить. Он посмотрел на Ариану, понимая, что она способна помочь ему. – Похоже, ты одна из тех безумных, что готовят это нелепое восстание? Не так ли?

Немного помявшись, девушка все же откликнулась:

– Да.

Что-то показалось ей странным в словах Албануса. В сознании ее возник смутный протест, но голос тревоги прозвучал слишком далеко и не достиг разума.

Впившись пальцами в подбородок девушки, Албанус заставил ее приподнять голову. Даже теперь у нее не возникло и мысли о сопротивлении. Широко распахнутые карие глаза открыто встретили мрачный взгляд колдуна.

– Когда я пожелаю, чтобы вопящая чернь выползла на улицы, – негромко повелел Албанус, – ты пойдешь в «Знак Фесты» и передашь мои слова. Ты скажешь лишь то, что я прикажу, и ни слова больше.

– Повинуюсь, – ответила она. Желание воспротивиться чужой воле возникло... слабое, как укус комара... но вот комар улетел, а с ним исчезло и желание.

Албанус кивнул.

– Хорошо, теперь расскажи мне о Конане. Что он говорил тебе насчет предательства?

– Что Тарес не нанимал никаких бойцов нам в помощь. Что кто-то другой использует нас в своей игре.

– А он назвал этого другого по имени? – резким голосом поинтересовался Албанус.

Она покачала головой, чувствуя невероятную усталость.

– Неважно, – пробормотал Албанус. – Похоже, я недооценил этого варвара. С каждым мигом он делается все опаснее. Варий! Пошли гонца к Вегенцию! И побыстрее, если дорожишь своей шкурой. Стой прямо, девочка.

Ариана покорно выпрямилась, глядя, как Албанус царапает какое-то послание на листе пергамента. Ей хотелось спать, но она сознавала, что не сможет заснуть, пока господин ей этого не дозволит. Теперь она полностью подчинилась его воле. Погасли последние искорки сопротивления.

Глава 18

Грозный звук бронзового гонга возвестил о наступлении часа первой ночной стражи. Не зажигая светильника, Конан бесшумно выскользнул из-под покрывала. Он загодя приготовился к ночной вылазке. На нем была лишь легкая туника и пояс с кинжалом. Сейчас меч и доспехи лишь стеснили бы его.

Неслышно переступая босыми ногами, киммериец подошел к окну, выбрался на карниз и по-кошачьи изогнулся, стараясь зацепиться пальцами и забраться повыше. Люди редко смотрят вверх, когда кого-то ищут. Если хочешь остаться незамеченным – следует пробираться по крышам...

Синеватые облака, гонимые ветром, то закрывали, то открывали почти полную луну. Свет и тьма то и дело сменяли друг друга. По всему дворцу ползли, подрагивая, причудливые тени. Конан слился с этими тенями...

Дворец был сложен из гладко обтесанного камня, но руки и ноги варвара, привычные к таким путешествиям, без труда находили щели и трещины. Еще проще было пробираться по каменным карнизам и лепнине, – для него это была открытая дорога на крышу. Осторожно и быстро киммериец прошел по черепичным скатам и спрыгнул на крепостную стену. Здесь, в самом сердце дворцовых построек, никогда не было часовых. Протиснувшись между двумя зубцами стены высотой в рост человека, Конан спустился на крышу галереи. Тремя этажами ниже, под ногами виднелись каменные плиты двора.

Внезапно у него за спиной во дворе поднялась тревога. Послышался звон сигнального колокола. Слившись с мелькающими тенями, варвар застыл на месте. Он слышал какие-то крики, но пока ничего не мог разобрать. Конан нахмурился. Если внизу тревога, то, несомненно, Вегенция вызовут на службу. Однако крики слышались не по всему дворцу. Во внешней части не мельтешили огни, и не топали преследователи. Возможно, скоро все затихнет само по себе, и тогда Вегенций наверняка вернется в свои покои. Киммериец по-волчьи оскалился. Что ж, пусть возвращается. Он терпеливо дождется своего врага, а потом потребует ответа на все свои вопросы.

Конан торопливо двинулся дальше. Он пробежал по крыше, затем без труда обогнул еще одну стену и устремился вперед. Внизу его подстерегали тьма и каменные плиты, – они словно бы с нетерпением ожидали, чтобы варвар поскользнулся или ослабил хватку. Но киммериец с презрением относился к опасности. Остановившись, он лег ничком, перебросил ноги через край крыши, сполз вниз и наконец достиг окна спальни Вегенция.

Совершенно безмолвно, словно смертоносная тень, киммериец проник в комнату, на ходу обнажая кинжал. Несколько зажженных бронзовых ламп бросали тусклые отблески на опочивальню и прилегавшую к ней комнату. Как и опасался варвар, обе оказались пусты. Приняв решение, Конан встал за дверью и застыл в ожидании.

Ждать ему пришлось долго. Конан стоял, безмолвно и недвижимо, терпеливый, точно дикий зверь в засаде, и даже когда он услышал, что открылась дверь первой комнаты, шелохнулась лишь его рука, сжимавшая рукоять кинжала. Внутрь вошел всего один человек. Когда шаги послышались ближе, Конан, изготовившись к прыжку, прижался к стене у двери.

В опочивальню вошел рослый мужчина в золотом плаще и в шлеме с красным гребнем, точь-в-точь таким же, как у командира Золотых Леопардов. Не обнажая меч, киммериец ударил вошедшего сзади по шее, и тот со стоном рухнул на пол, перевернувшись на спину. Конан в изумлении уставился на него. Это был не Вегенций!

И в тот же миг в опочивальню ворвалась с боевыми криками целая орда златоплащников. Все они набросились на варвара. Конан с ревом ринулся в бой.

Его кинжал пронзил чье-то горло, – но тут же отлетел прочь вместе с рухнувшим телом. Зубы и кости крошились и трещали под весомыми ударами кулаков северянина. Одного из Золотых Леопардов Конан вышвырнул в окно, через которое проник в комнату, и тот с воплем рухнул во тьму.

Однако нападавших было слишком много. Скоро они одолели киммерийца. Его повалили на спину, держа за руки и за ноги. Все солдаты были порядком избиты и отплевывались кровью. Северянин дергался изо всех сил, напрягая все мышцы, но так и не сумел стряхнуть с себя нападавших. Вырваться на свободу оказалось немыслимо.

В дверном проеме с довольным видом показался Вегенций.

– Теперь ты видишь, что я был прав, – бросил он человеку, находившемуся с ним рядом, в соседней комнате, вне поля зрения варвара. – Этот негодяй собирался в первую очередь прикончить меня, затем он убил бы тебя, но в отсутствие командира Золотых Леопардов ему было бы проще выбраться из дворца.

В комнату, кутаясь в плащ, вошел Гариан. На побледневшем лице темным пятном выделялся кровоподтек. Со страхом и изумлением он уставился на Конана.

– Когда мне сказали об измене, я не верил собственным ушам, – содрогнувшись, пробормотал король. – Этот человек столько раз угрожал мне мечом и мог убить во время наших занятий...

– Но тогда его обвинили бы в убийстве, – невозмутимо возразил Вегенций.

– Ты лжешь! – выкрикнул Конан в лицо командиру Золотых Леопардов. – Я явился сюда лишь для того, чтобы заставить тебя признаться в гнусном предательстве!

С потемневшим лицом Вегенций схватился за меч, но Гариан жестом удержал его. Приблизившись к Конану, король произнес:

– Послушай же, киммериец, сегодня, еще до наступления сумерек, Вегенций схватил заговорщиков, которые были с тобой заодно. Мужчину по имени Грекус и женщину – Галлию. И еще нескольких человек. Станешь ли ты отрицать, что знаком с ними? Станешь ли отрицать, что знал об их подлых замыслах?

Конан почувствовал, что ему не хватает дыхания. Неужто они взяли и Ариану?

Однако спросить об этом напрямую означало бы назвать ее имя и тем самым отдать девушку в руки палачей, если, паче чаяния, она до сих пор на свободе.

– Они всего лишь наивные юнцы, – заявил варвар. – От них нет никакой опасности кроме болтовни. Они так и болтали бы до самой старости... Куда опаснее те люди, что их используют в своих целях!

Он хрипло охнул и осекся: это Вегенций с силой пнул его сапогом под ребра.

Повелительным жестом приказав воину отойти, Гариан продолжил:

– Вегенций подверг допросу этих безвредных юнцов, как ты их называешь. Ему не потребовалось особых усилий, чтобы докопаться до истины. Их привели ко мне – тех, кто еще мог говорить, и я своими ушами слышал, что они покушались убить меня. И именно ты должен был привести этот замысел в исполнение.

– Я не убийца! – Конан дернулся, но Гариан продолжал, словно и не слышал его:

– Тебя стали искать и забили тревогу, а обнаружили здесь, в засаде, с кинжалом в руке... так что твои действия говорят сами за себя.

– Его голова будет торчать на пике еще до рассвета, – заявил Вегенций.

– Нет, – негромко возразил Гариан. – Я доверял этому человеку. – Он вытер руки о подол плаща, словно совершал какой-то обряд. Его ледяной взор пронзил Конана. – Давно уже мы не вызывали к жизни древнюю казнь для тех, кто замышляет убийство коронованной особы. Пусть же теперь возобновится этот обычай!

И, запахнувшись в плащ, король отвернулся от Конана и вышел из покоев. Вегенций проводил его взглядом, затем уставился на Конана и неожиданно захохотал, запрокинув голову.

– Древняя казнь, варвар! Вот так приятная неожиданность! В темницу его!

Один из стражников, державших киммерийца, сделал резкое движение. Конан еще успел увидеть, как опускается прямо на него рукоять меча, – и наступила тьма.

Глава 19

Стояла тихая ночь. Четверо рабов несли крытый паланкин, где восседал улыбающийся Албанус, вверх по извилистым улочкам храмового квартала, по направлению к королевскому дворцу. Теперь уже совсем скоро! Чародей предвкушал близкую победу. Он смаковал каждый шаг носильщиков, приближавший его к заветной цели.

Перед паланкином шагали два факельщика. Несмотря на то, что улицы были пустынны, как заброшенный погост, Албануса окружали два десятка охранников. По обе стороны от носилок шагали те, кто был особенно важен для исполнения его замысла – две фигуры, закутанные в плащи с низко надвинутыми капюшонами: мужчина и женщина. Оставалось уже недолго.

Едва лишь процессия достигла ворот дворца, Албанус отдал приказ, и паланкин опустили на землю. Как только чародей ступил на мостовую, по подъемному мосту к нему двинулся Вегенций. Взглянув на стражу у ворот, Албанус вопросительно поднял брови.

– Все как договорено, – невозмутимо промолвил глава Золотых Леопардов. – Этой ночью в охранении сплошь мои люди, и притом лучшие из лучших.

– Превосходно, – похвалил его Албанус. – Что там с Конаном?

– Он в темнице. Гариан пожелал ради него возобновить древнюю казнь, так что я не смог прикончить варвара на месте. Слишком многие к тому времени вскочили по тревоге... – Вегенций возмущенно сплюнул себе под ноги, и красный плюмаж колыхнулся на шлеме. – Что ж, закопаем его вместе с Гарианом где-нибудь на пустыре.

Горбоносый вельможа коротко хохотнул.

– Но нет, Вегенций, древняя казнь – это именно то, чего заслуживает варвар.

– Я бы предпочел просто прикончить его втихую, – ворчливо возразил Вегенций, однако больше спорить не рискнул. Нагнувшись, он попытался заглянуть под капюшон мужчины, стоявшего рядом с Албанусом. – Что, он и вправду так похож на...

– Пойдем, – перебил его Албанус и уверенно двинулся вперед. Ариана с двойником короля следовали за ним по пятам. Вегенцию ничего не оставалось, как присоединиться к ним.

Чернокнижник торопливо миновал подъемный мост и вошел во дворец. Он ощущал невероятное ликование. Сколько раз проходил он этими залами, но лишь теперь явился сюда как завоеватель. Победитель. Владыка! В тот же миг от стены отделилась тень, и перед вельможей возникла Сулария. Албанус смерил ее яростным взглядом.

– Зачем ты пришла сюда, женщина? Я же приказал тебе оставаться в своих покоях, пока я не пошлю за тобой!

Сулария, не дрогнув, встретила его взор. Даже в полумраке было видно, как алчно сверкают ее глаза.

– Я жажду увидеть, как ты низвергнешь его!

Албанус медленно кивнул. О, да, он и сам насладится этим мигом сполна...

– Тогда иди молча, – предупредил он и двинулся дальше, широко расправив плечи и вскинув голову, как и подобает королю в своем дворце.

На входе в личные апартаменты Гариана стояли четверо стражников. Едва лишь Албанус со свитой приблизились к ним, онипочтительно вытянулись в струнку.

Вегенций сделал шаг вперед.

– Он спит?

Один из четверых кивнул.

– Кто с ним еще?

– Только одна служанка. Она приносит ему вино, если он проснется, – ответил стражник.

– Убейте ее, – приказал Албанус.

Вегенций невольно содрогнулся от звуков этого беспощадного голоса.

– Ты же говорил, что можешь просто лишить ее памяти. Если девушка исчезнет, пойдут слухи.

– Такое можно сделать лишь с одним человеком за раз, – возразил Албанус, рассеянно поглаживая кошель, где покоился белый кристалл. – Убейте ее.

Вегенций кивнул одному из стражников, и тот проскользнул в приоткрытую дверь. Вскоре он вернулся, вытирая от крови клинок, и вновь занял свой пост.

Албанус провел всех внутрь. Он даже не взглянул ни на распростертую на полу женскую фигуру, ни на перевернутый табурет...

В опочивальне Гариана царил полумрак, фитили ламп были низко прикручены. Король мирно спал, раскинувшись среди смятых покрывал.

– Прибавь света, Сулария, – негромко повелел Албанус. Не сводя глаз с короля, светловолосая красотка поспешила исполнить приказ. – Снимите плащи, – велел чародей двоим в капюшонах.

Двойник повиновался, и Вегенций невольно воскликнул:

– Поразительно! Копия Гариана!

Сулария обернулась к ним, после того как зажгла лампу, и охнула при виде королевского двойника, однако, заметив Ариану, тут же недобро прищурилась и суровым тоном спросила:

– Кто это еще такая?

Ариана стояла неподвижно и смотрела прямо перед собой, в ожидании нового приказа господина. Двойник же с любопытством оглядывался по сторонам.

Неожиданно Гариан, пробудившись, рывком сел на кровати. Взгляд его метался с Албануса на Суларию, с Суларии на Вегенция. Изумление короля нарастало с каждым мигом.

– Что... – начал было Гариан, но так и не успел договорить, застыв с раскрытым ртом: он увидел своего двойника. Тот ответил ему невозмутимым взглядом.

Албанус с трудом удержался от смеха.

– Гариан! – насмешливо воскликнул он. – Перед тобой человек, который будет восседать на Троне Дракона последние дни, отпущенные твоей династии. Ты происходишь из рода самозванцев, незаконно захвативших власть, но сейчас узурпатору придет конец!

– Стража! – выкрикнул Гариан и схватил лежавший под подушкой кинжал. Затем, вскочив с постели, вновь выкрикнул: – Стража, сюда!

– Взять его! – велел двойнику Албанус. – Как я тебя учил.

Симулякр двинулся вперед. Гариан, как прирожденный воин, нанес быстрый и точный удар кинжалом, но двойник без труда перехватил его руку, с нечеловеческой силой сжимая запястье. Затем хватка усилилась, и удивление на лице короля сменилось страданием. Кинжал выпал из онемевшей руки...

Клинок звякнул об пол, и двойник свободной рукой схватив короля за горло, приподняв его так, что ноги жертвы беспомощно задергались в воздухе. Все эти действия не стоили симулякру ни малейших усилий. Он невозмутимо наблюдал, как лицо человека, столь похожее на его собственное, медленно начинает багроветь. Гариан отбивался все слабее, и наконец окончательно затих. Лишь тогда двойник небрежно разжал пальцы, и безвольное тело рухнуло на пол.

Албанус склонился над королем, разглядывая яркие багровые кровоподтеки на шее. На скуле Гариана темнел еще один синяк, хотя чародей не мог припомнить, чтобы двойник бил того по лицу. Широкая грудь чуть заметно вздымалась и опускалась: король был еще жив.

С того самого мига, как симулякр двинулся вперед, Вегенций широко раскрытыми глазами наблюдал за происходящим, взволнованно теребя рукоять меча. Теперь он вложил меч обратно в ножны и откашлялся. Взгляд его по-прежнему был прикован к двойнику.

– И что теперь? – поинтересовался Вегенций. – Ты велишь ему... этому созданию... добить его?

– Я – король Гариан, – уверенно заявил симулякр Вегенцию. Тот вполголоса выругался в ответ.

– Замолчи, – велел Албанус, выпрямляясь. Затем он пнул неподвижное тело Гариана сапогом. – Он еще должен признать мои права на престол, прежде чем я позволю ему умереть.

– Это слишком опасно, – возразил Вегенций. – Мы собирались убить его прямо сейчас.

– Довольно! – рявкнул Албанус. – Отправьте его в цепях в темницу под моим дворцом. Я не желаю больше слышать никаких возражений.

Неохотно кивнув, Вегенций развернулся, чтобы уйти.

– Ах да, Вегенций, – окликнул его хищнолицый вельможа. – Проследи за тем, чтобы все, кто увидит короля, нашли быструю смерть. Чем меньше люди будут болтать, тем лучше.

Широкоплечий воин на миг застыл в дверях, затем вышел без единого слова. Но Албанус не сомневался, что он в точности исполнит приказ и не пощадит даже своих Золотых Леопардов.

– Кто эта женщина? – вновь спросила Сулария.

Албанус с насмешкой покосился на нее. Похоже, в этой хорошенькой головке не умещалось больше одной мысли за раз. Столько всего произошло у нее на глазах, – а Суларию интересовала лишь Ариана.

– Не тревожься, – сказал он ей. – Поутру ты станешь леди Суларией. – Он коснулся безучастного лица Арианы. – А она – всего лишь орудие, которое проложит нам путь к Трону Дракона. Как ты знаешь, использованные орудия затем ломают и выбрасывают вон.

И он ободряюще улыбнулся Суларии. Орудие используют и выбрасывают, – повторил он про себя.

Глава 20

Когда Конан пришел в себя, то обнаружил, что находится в сумрачном подземелье, растянутый на цепях за руки и за ноги. Два высоких треножника бросали отблески света на каменный пол, но стен киммерийцу было не разглядеть. Цепи от запястий уходили куда-то наверх и терялись во мраке; те, что удерживали в неподвижности его щиколотки, крепились к прочным железным скобам, вделанным в грубые каменные плиты. Туника Конана и штаны исчезли бесследно. Наготу прикрывала лишь набедренная повязка.

Варвар изо всех сил напряг мышцы, – впрочем, без особой надежды на освобождение. Пот выступил у него на лбу, каплями усеял плечи и градом покатился по широкой груди... Но все было тщетно. Цепи не поддавались. В них не было ни малейшей слабины. Все тело северянина было натянуто так, что у него едва не рвались сухожилия.

Внезапно где-то во мраке раздался шорох одежд, и варвар услышал мужской голос:

– Он пришел в себя, госпожа. – После недолгого молчания прозвучало еще: – Слушаюсь, госпожа.

В круг света вступили двое мужчин могучего телосложения, бритоголовые и обнаженные до пояса. У одного из них поперек безволосой груди тянулся длинный след от ожога, – должно быть, какая-то жертва сумела воспользоваться приготовленным для нее раскаленным железом. Другой палач был волосатым, точно обезьяна. На круглом, неприятно добродушном лице сияла улыбка. Каждый держал в руках свернутый кнут. Без единого слова они встали по бокам от киммерийца. Изо всех сил напрягая зрение, Конан вглядывался в темноту. Кто эта «госпожа»? Кто она?

Внезапно раздался свист, – это первый кнут развернулся и хлестнул киммерийца по груди. Пока палач делал новый замах, нанес удар второй, и оставил рубец на бедре. Затем первый бич обвился вокруг щиколоток. Удары сыпались градом, и невозможно было угадать, куда придется следующий. Бичи стегали плоть, оставляя на коже горящие следы...

Конан стиснул челюсти, чтобы не издать ни звука. Он даже не решался вдохнуть полной грудью, как того требовало судорожное напряжение тела. Стоит лишь открыть рот, и стон вырвется сам по себе. Пусть сперва негромкий, но от него рукой подать до истошного крика. А затем он начнет вопить во все горло. Нет, этого не будет!

Двое палачей равномерно продолжали взмахивать бичами, пока Конан не обвис на своих цепях. Голова варвара безвольно опустилась на грудь. От пота рубцы жгло огнем, и все тело терзала невыносимая боль. Тонкими ручейками сочилась кровь.

Варвар услышал, что где-то в темноте зазвенели монеты, и тот же мужской голос произнес:

– Ты очень щедра, госпожа. Мы останемся снаружи, если вдруг понадобимся.

Затем наступила тишина. Ее нарушил лишь скрип тяжелой двери, с трудом повернувшейся на ржавых петлях и с лязгом захлопнувшейся.

Конан с трудом поднял голову. В круг света медленно вступила женщина под серой вуалью. Она молча стояла и смотрела на него.

– Ты! – прохрипел Конан. – Так значит, это ты пыталась меня убить? Ты та, кто стоит за этими глупцами из «Фесты»? И это ты оклеветала меня, чтобы бросить в темницу?

– Я и впрямь желала тебе смерти, – произнесла она негромко. Конан сощурился. Этот голос явно был ему знаком, но он никак не мог понять, кто перед ним. – Хотя, конечно, мне стоило сразу догадаться, что во всей Немедии не найдется человека, способного прикончить тебя, – продолжила женщина. – Однако то, что ты висишь здесь, на этих цепях... В этом нет моей заслуги, хотя я и радуюсь от всей души. О, да, я очень рада, киммериец.

– Кто ты такая? – требовательно воскликнул варвар.

Подняв руку, она медленно откинула вуаль. Нет, лицо ее вовсе не было обезображено болезнью! Лицо с тонкими чертами и кожей цвета слоновой кости, обрамленное копной темно-рыжих волос, ниспадавших на плечи мягкими волнами. Зеленые, как изумруды, глаза в упор взирали на Конана.

– Карела! – выдохнул киммериец.

Может, от боли он уже начал грезить? Карела по прозвищу «Рыжий Ястреб», неистовая разбойница, чья шайка орудовала на равнинах Заморы и в туранских степях! И вот она здесь, в Бельверусе, выступает как знатная дама... Нет, это попросту невозможно.

С невозмутимым видом восхитительная женщина взирала на него, а затем заговорила, с трудом сдерживая волнение.

– Я была уверена, что мы никогда больше не встретимся с тобой, киммериец. Когда я увидела тебя в тот день, в торговом квартале, то думала, что умру на месте!

– Ты встречалась с Ордо? – спросил он. – Ордо тоже здесь, и по-прежнему ищет тебя... Впрочем, должно быть, ты все знаешь сама. – Конан изобразил кривую усмешку. – Ведь он работал на контрабандистов, которыми ты заправляешь.

– Стало быть, ты знаешь и об этом? – изумилась Карела. – Нет, круглым болваном окажется тот, кто вздумает недооценивать тебя... Впрочем, и Ордо удивил меня не меньше, когда внезапно объявился в Хоршемише. Но я не стала встречаться с ним. Конечно, он был одним из самых преданных моих псов, однако были и другие люди, которые, несмотря на всю свою преданность, никак не могли позабыть, что за мою голову в Заморе и Туране назначена немалая награда. Или ты думаешь, я кутаюсь во все эти покрывала лишь ради красоты?

– Все это быльем поросло, Карела, – возразил Конан. – Наверняка там о тебе все уже забыли.

Маска ледяного спокойствия наконец дала трещину.

– Никто никогда не забудет Рыжего Ястреба! – Она взирала на него, сверкая изумрудными глазами, широко расставив ноги и сжимая кулаки. Он почти мог видеть у нее на боку изукрашенный самоцветами тулвар, как в старые добрые времена.

– Раз уж ты больше не притворяешься леди Тианой, – промолвил киммериец мрачно, – то почему тогда, во имя девяти адов Зандру, ты желаешь моей смерти?

– Почему? – привзвизгнула она в ярости и возмущении. – Разве ты позабыл, как бросил меня, обнаженную и закованную в цепи, на пути к невольничьему рынку?

– Но ведь ты сама заставила меня дать клятву, Карела, что я никогда больше и пальцем не шевельну ради твоего спасения.

– Да поразит тебя громом Деркето вместе с твоими клятвами, киммериец!

– Кроме того, у меня в кошеле было всего четыре медяка. Неужто ты думаешь, они продали бы тебя за такую цену?

– Ты лжешь! – выкрикнула она. – Я просто никогда не желала тебе повиноваться, и потому ты обрек меня на такую судьбу!

– Говорю тебе...

– Лжец! Лжец!

Конан беззвучно зарычал и сцепил зубы, не желая больше вступать ни в какие пререкания. Он не станет с ней спорить и не станет ни о чем просить. Уж на это он точно не способен.

Сердито расхаживая по темнице, Карела метала слова, как кинжалы, ни разу прямо не взглянув на северянина.

– Я хочу, чтобы ты узнал, какие унижения мне довелось испытать, киммериец. Знай их и помни о них, чтобы эта память жгла тебя все то время, пока ты будешь на рудниках. Возможно, ты надеешься, что рано или поздно король помилует тебя в числе прочих, но не сомневайся, что я подкуплю нужных людей, и о тебе просто-напросто позабудут...

– Я знал, что рано или поздно ты сумеешь спастись, – пробормотал Конан. – И тебе это явно удалось.

Изумрудные глаза на миг прищурились, а затем Карела ровным тоном произнесла:

– Меня купил торговец по имени Хаффиз и поместил в свой гарем вместе с полусотней других наложниц. В тот же день я удрала, и в тот же день меня вернули обратно и отлупили палками по пяткам. Я ни разу не вскрикнула, но еще десять дней могла лишь с трудом ковылять. Во второй раз мне удалось остаться на свободе целых три дня. По возвращении меня отправили на кухню чистить горшки.

Несмотря на всю плачевность своего положения, Конан не удержался от усмешки.

– Какой же он глупец, если надеялся заставить тебя смириться!

Она развернулась к нему лицом, и хотя голос оставался обманчиво мягким, в глазах горел убийственный огонь.

– В третий раз меня поймали, когда я пыталась взобраться на стену. Я плюнула Хаффизу в лицо и велела убить меня, ибо он никогда не сможет меня сломать. Хаффиз расхохотался и сказал, что, как видно, я мню себя мужчиной, и мне нужно преподать урок. Вот почему меня отныне постоянно стали одевать так, словно я вот-вот должна занять место на ложе господина. Я ходила в шелках, надушенная и напомаженная, с накрашенными глазами и нарумяненными щеками. Меня заставили учиться танцам, игре на музыкальных инструментах и поэзии. Если я терпела неудачу, если мои успехи не удовлетворяли господина, наказание следовало незамедлительно. Однако, поскольку меня считали юной девочкой, которая лишь готовится стать женщиной, то и наказания были подходящие ребенку. О, как он рыдал от хохота...

Конан запрокинул голову и также со смехом взревел:

– Вот так ребенок!

Взмахнув кулаком, Карела с яростью продолжила:

– Да что ты можешь знать об этом, глупец? Разве тебя по десять раз на дню пороли розгами? Или запихивали в горло рыбий жир? Мне унизительно даже думать об этом. Смейся, глупый варвар! Целый год мне пришлось это терпеть, и я была бы рада, если бы за каждый день этого позора ты провел год на рудниках!

Усилием воли Конан сумел обуздать неуместную веселость.

– Я рассчитывал, что ты удерешь через полгода, а то и раньше, но, похоже, Рыжий Ястреб превратился в соловья, поющего в серебряной клетке.

– За мной следили днем и ночью, – возразила она. – И в конце концов я все же сумела удрать с мечом в руке.

– Потому что тебе надоело, когда тебя отправляют в постель без ужина? – и от смеха массивная грудь воина вновь заходила ходуном.

– Пусть Деркето выжжет твои глаза! – взвыла Карела и, бросившись к северянину, замолотила кулачками по его груди. – Эрлик бы тебя побрал, киммерийский ублюдок! Ты... Ты...

Внезапно она замолкла, ухватившись за Конана, чтобы удержаться на ногах. Щекой она прижималась к его груди, и он с изумлением увидел слезы у нее на глазах.

– Я любила тебя, – прошептала Карела. – Я так тебя любила...

Мускулистый киммериец в недоумении покачал головой. Если она поступает так с теми, кого любит, то как тогда сможет человек пережить ее ненависть?

Наконец она отступила на шаг, делая вид, будто не замечает слезинок, трепещущих на длинных ресницах.

– В тебе нет страха, – прошептала она. – Ты не дрожишь. Ты даже не думаешь о том, как я могу заставить тебя страдать, в отместку за все свои мучения.

– Я не виноват в том, что случилось с тобой, Карела, – промолвил он негромко, но она словно бы и не слышала его слов.

– Но даже бесстрашный, ты все равно остаешься мужчиной. – Загадочная улыбка играла у нее на устах.

Ее пальцы коснулись застежек, удерживавших платье, и в тот же миг серый шелк соскользнул со стройного тела и озерцом лег вокруг изящных лодыжек. Полным изящества жестом она переступила через одежду. Карела была такой же, как он запомнил ее: полногрудой и крутобедрой, с длинными ногами и тонкой талией. Наслаждение для мужского глаза...

Подняв руки и приподнявшись на цыпочки, Карела медленно повернулась. Длинные пряди волос ниспадали на белоснежные плечи, ласкали покатую грудь.

Покачивая бедрами, она подошла к варвару и остановилась, когда ее грудь коснулась его торса чуть ниже ребер. Проведя языком по нижней губе и глядя на него снизу вверх сквозь ресницы, она проговорила голосом, полным затаенной страсти:

– Когда ты окажешься на рудниках, то помни, что лишь после смерти сможешь подняться обратно на поверхность. Ты проживешь остаток жизни, вдыхая промозглую вонь, при тусклом свете коптящих факелов. Конечно, там есть женщины, если их только можно так назвать... У них руки мозолистые, как у мужчин... – Тонкими пальчиками она коснулась твердой, как железо, груди киммерийца. – Их кожа и волосы черны от грязи. Они скверно пахнут, и их поцелуи...

Карела вытянула тонкие руки, обвивая шею киммерийца, а затем подтянулась, оказавшись с ним лицом к лицу.

– Они не умеют целовать так сладко, как я, – прошептала она и прижалась устами к его губам. Конан с такой яростной страстью ответил на ее поцелуй, что она отпрянула с тихим стоном. Взгляд изумрудных глаз замутился, встретив взор его синих глаз цвета студеного северного неба. – Нет, у тебя больше никогда не будет таких поцелуев, – вымолвила она, задыхаясь.

Спрыгнув на каменный пол, Карела попятилась, прикусив нижнюю губу. В зеленых глазах застыла неуверенность.

– Теперь я буду той единственной женщиной, кого ты запомнишь до конца своих дней, – сказала она. – Единственной женщиной в твоей жизни. – Подхватив с пола свою одежду, она скрылась в темноте. Спустя некоторое время Конан услышал скрип, а затем металлический лязг, – это открылась, а затем снова захлопнулась железная дверь.

Она ничуть не изменилась, подумал он. Все тот же Рыжий Ястреб, гордый и неукротимый, как всякая хищная птица...

Но если она рассчитывает, что он покорно отправится на рудники или примет любое другое назначенное Гарианом наказание, то она также сильно ошибается, как ей вечно случалось ошибаться в прошлом.

Конан вновь осмотрел цепи, на которых висел, но больше не стал пытаться порвать их. Среди уроков, которые преподали ему покрытые снегами коварные скалы Киммерийских гор, был и такой: когда никакое действие невозможно, попытка к сопротивлению лишь приближает смерть, тогда как ожидание позволяет сохранить силы и дает шанс выжить.

И киммериец висел на цепях с терпением хищного зверя, который ожидает, чтобы добыча сама приблизилась к нему.

Глава 21

И вот наконец, со скрипом и грохотом, цепи, державшие руки Конана, начали опускаться. Варвар с трудом сумел подавить стон, ибо сущей пыткой оказалось внезапно изменить положение тела. Он понятия не имел, как долго провисел в темнице. Круг света на полу и темнота вокруг не менялись и не давали представления о ходе времени.

Ноги Конана коснулись пола, и колени, не выдержав, подломились. Северянин во весь рост растянулся на каменных плитах. Сделав над собой усилие, он попытался хотя бы привстать на руках, но от недостатка кровообращения они давно онемели и теперь лишь беспомощно подрагивали.

Те самые палачи, что недавно избивали его кнутами, торопливо вошли в круг света и принялись снимать цепи. Ослабевший киммериец попытался оказать сопротивление, но ничего не смог сделать. Тюремщики сковали ему руки за спиной, а щиколотки соединили тяжелой железной цепью. Тот, у которого на груди был шрам от ожога, молчал и держался с прежним бесстрастием, зато второй, с круглой добродушной физиономией, болтал без умолку.

– Я-то думал, о тебе забудут, и ты тут еще целый день провисишь, со всей этой суетой... Натяни потуже, – велел он напарнику. – Этот парень опасен. – Второй повиновался, продолжая молотком забивать заклепку в кандалы на левой руке Конана.

– Мои люди... – с трудом прохрипел киммериец. Горло у него пересохло, как глиняные черепки.

– Ну, конечно, без них не обошлось, – пренебрежительно хохотнул круглолицый. – Дали отпор Золотым Леопардам, которых послали их арестовать, и исчезли. В другое время поднялся бы шум, но за этот день случилось куда больше событий, чем с того момента, как Гариан взошел на престол. Сперва король под страхом смерти изгнал из города всех своих прежних советников. Затем он назначил лорда Албануса на пост Высшего Советника Немедии и наделил его властью, почти равной королевской. Ну, и неприятный же взгляд у него, я вам доложу... Кроме того, сделал свою любовницу знатной дамой. Ты только вообрази, эта шлюха станет аристократкой! Но теперь все вельможи обходят ее стороной и боятся даже слово молвить поперек. Ведь того и гляди, она станет королевой. А еще начались бунты... Ну что, готово, Струто?

Его молчаливый напарник что-то проворчал и заковылял прочь.

Конан облизал пересохшие губы.

– Бунты? – с трудом вымолвил он.

Круглолицый кивнул.

– По всему городу.

Оглядевшись по сторонам, будто и впрямь ожидал, что кто-то может их подслушать, он шепотом добавил:

– И все требуют, чтобы Гариан отрекся от престола. Может, именно поэтому король и отделался от своих прежних советников, в надежде, что народу этого покажется достаточно. По крайней мере, он не послал за ними Золотых Леопардов...

«Стало быть, друзья Арианы все же взялись за дело, – подумал Конан. – Может, им и впрямь удастся чего-то добиться... Или уже удалось... Но неизвестно, будут ли эти перемены к добру или к худу». С большим трудом, по слову за раз, он сумел выдавить вопрос:

– С ними... есть... вооруженные бойцы?

– Опять вспомнил про свой отряд, да? Нет, там лишь простонародье, хотя многие из них вооружены мечами и тому подобным... по крайней мере, мне так говорили. Эй, Струто! Живей сюда!

Стражник со шрамом вернулся, волоча длинный штырь, который вдвоем они продели между скованными руками Конана и его спиной. Широкими ремнями шест привязали к рукам повыше локтей, затем из мешочка на поясе круглолицый достал кожаный кляп, который засунул варвару в рот, а тесемки завязал на затылке.

– Что ж, пора вести тебя к королю, – заявил он Конану. – Ужне знаю, что они с тобой сделают, но думаю, под присмотром леди Тианы тебе было бы лучше. Верно, Струто? – Он затрясся от хохота. Струто безучастно посмотрел на напарника. – Ладно, варвар, у тебя есть немного времени, чтобы примириться со своими богами. Пойдем, Струто.

Ухватившись за концы шеста, тюремщики заставили Конана подняться на ноги. Они наполовину тащили, наполовину подталкивали его. Одолев грубо вытесанные каменные ступени, что вели из подземелья наружу, они ступили на мраморные полы дворца. К тому времени, как они добрались до парадных залов, киммериец почувствовал, что ноги наконец вновь стали слушаться его. Тогда он гордо отверг поддержку тюремщиков и двинулся сам, делая мелкие шажки, насколько позволяла цепь, стянувшая лодыжки.

Круглолицый захохотал, глядя на него.

– Что, так торопишься поскорее со всем этим покончить?

Тюремщики дозволили Конану самому идти вперед, но при этом не выпустили шест. Варвар сумрачно усмехнулся. Неужто они думают, что и впрямь смогут удержать его? Ну и пусть, стоит ему лишь пожелать, и он собьет с ног их обоих... Но пока в этом нет смысла. Он закован в цепи, в самом сердце дворца. Лучше потерпеть еще немного... Конан понемногу принялся шевелить связанными руками, оживляя мышцы. Возможно, скоро ему понадобятся силы.

Коридоры, по которым шел Конан и его тюремщики, были непривычно пустынны. Лишь рабы торопливо сновали туда-сюда, как всегда прижимаясь к стенам. Однако вельможи, разодетые в шелка и бархат, все куда-то исчезли. Трое мужчин были единственными, кто шагали по середине коридора...

Но вот наконец они свернули в просторный зал с высоким сводчатым потолком и рядами колонн. И здесь им навстречу попалась другая группа людей.

Под бдительным надзором стражников ковылял Грекус, Галлия и еще трое заговорщиков из «Знака Фесты». У всех пятерых были кляпы во рту и руки, связанные за спиной. Завидев Конана, Грекус выпучил глаза, а Галлия испуганно шарахнулась от могучего киммерийца.

Один из охранников крикнул тем, что вели Конана:

– Этих отправляют на рудники!

– Ну, наш парень мог бы им позавидовать, – хохотнул круглолицый.

Стражники рассмеялись и подтолкнули узников дальше. Юные повстанцы, грязные и оборванные, со страхом прошли мимо Конана, которого, похоже, опасались ничуть не меньше, чем своих охранников.

Киммериец проводил их невозмутимым взглядом. Он не собирался сводить счеты с этими глупцами за то, что они оклеветали его. Редкий человек способен выдержать пытки, оказавшись в руках умелого палача. К тому же Вегенций и без них нашел бы способ разделаться с ним.

Впереди, в дальнем конце зала, распахнулись резные створки огромных дверей. Шестеро стражей в золотых плащах расступились в стороны, и Конан вступил в тронный зал Немедии.

Куполообразный алебастровый потолок поддерживали двойные ряды тонких резных колонн. Золотые лампы свисали с потолка на серебряных цепях. В сияющих мраморных стенах отражался их яркий свет. На полу мозаикой были выложены картины из немедийской истории.

Лишь теперь Конан наконец осознал, почему дворец был столь пустынным. Все придворные в парадных одеяниях собрались здесь. Мрачные вельможи в бархатных нарядах, с золотыми цепями на шее... Изысканные дамы в шелковых платьях, украшенных самоцветами... Широкий проход был оставлен от высоких дверей к Трону Дракона. Драконья голова с золотыми рогами возвышалась над сидящим на престоле человеком. Украшенные драгоценными камнями крылья дракона были опущены, словно обнимая сидящего. На голове у владыки красовалась Корона Дракона.

Конан медленно шагал по проходу. Тюремщики пытались поторопить его, но он не поддался. Меньше всего киммерийцу хотелось бы сейчас запутаться в цепях и споткнуться на потеху публике.

Достигнув наконец трона, варвар горделиво выпрямился, в упор глядя на Гариана. Тюремщики попытались заставить киммерийца встать на колени, но он остался недвижим. Ропот волной пробежал по залу. Устремившись вперед, стражники принялись тупыми концами копий бить северянина по спине и ногам, так что Конану все же пришлось преклонить колени, как бы он ни сопротивлялся.

Гариан взирал на все происходящее совершенно отстраненно. Затем он встал с трона, поправив златотканый плащ.

– Этот варвар, – во всеуслышание провозгласил он, – был принят нами во дворец и удостоен высочайшего внимания. Увы, мы пригрели змею на своей груди. Самым подлым и отвратительным образом предатель попрал наше доверие...

Король продолжал что-то говорить, но внимание Конана привлек вельможа, стоявший чуть позади Драконьего Трона. Одна рука его по-хозяйски покоилась на спинке трона. В такт словам короля вельможа чуть заметно кивал, словно учитель, одобряющий ответ ученика. Государственная печать Немедии красовалась на груди у этого вельможи. Должно быть, он и есть лорд Албанус, новый высший советник Немедии. Конану не стоило никакого труда узнать это лицо, отмеченное печатью жестокости и властолюбия. Тот самый третий незнакомец, чьей тайной встрече с Таресом и Вегенцием он некогда помешал... Должно быть, эти немедийцы совсем помешались!

– ...Итак, мы объявляем приговор за его преступления: древняя казнь, – похоронным тоном провозгласил король.

Это привлекло внимание Конана. Сейчас на лице Гариана не было и следа той печали, какую он выказал, когда киммерийца схватили. Король ныне оставался совершенно невозмутим.

– Когда солнце вновь взойдет и поднимется к зениту, пусть этого заговорщика и цареубийцу бросят волкам, и пусть зверя разорвут другие звери.

Едва лишь были сказаны эти слова, как тюремщики заставили Конана подняться на ноги и выволокли из тронного зала. Даже круглолицый болтун на сей раз не проронил ни слова. Киммерийца вновь вернули в темницу, но на сей раз он оказался в крохотной камере, где пол был устлан грязной соломой. У него вынули кляп и палку из-под рук, но кандалы оставили и добавили еще одну цепь, приковавшую его к кольцу в стене.

После ухода тюремщиков Конан принялся осматривать новое узилище. Вытянувшись во весь рост и лежа плашмя, он смог бы достать до тяжелой деревянной двери, однако руки оставались скованы за спиной. Впрочем, даже сумей он освободиться, ухватиться все равно было не за что. Кроме того, варвар сильно сомневался, что сумел бы выломать мощные железные петли.

Стены камеры были сложены из грубого камня. Узкие полоски извести между камнями уже начали крошиться и осыпаться от времени. Если бы под рукой нашлись необходимые инструменты, можно было бы раскачать и вытащить камни, освобождая путь для побега... На это ушло бы всего каких-то пару лет.

В гнилой соломе не обнаружилось ничего кроме наполовину обглоданной дохлой крысы. Невольно киммериец задумался: кто же не доел крысу – другие грызуны или узники, его предшественники? Отбросив крысиные останки ногой в дальний угол, варвар в душе понадеялся, что ему не слишком долго придется терпеть это зловоние.

Он сел, прислонившись спиной к стене, и постарался устроиться поудобнее, но тут в большом железном замке заскрежетал ключ, и дверь со скрипом отворилась. Киммериец в изумлении воззрился на человека, вошедшего к нему в камеру. Это был лорд Албанус, подбиравший полы бархатных черных одежд, чтобы не запачкать их о грязную солому. За спиной у него виднелась фигура короля в золотом парчовом одеянии. Гариан вертел головой, с любопытством разглядывая солому и каменные стены. Мельком его взгляд скользнул и по Конану, но так, словно варвар был лишь неотъемлемой частью тюремной обстановки.

Албанус первым подал голос:

– Ты узнал меня, не правда ли?

– Ты лорд Албанус, – уклончиво отозвался Конан.

– Ты узнал меня, – повторил чародей. На сей раз он не спрашивал, а лишь утверждался в своих подозрениях. – Именно этого я и боялся. Хорошо, что я не стал медлить.

Конан напрягся.

– Ты? – Он устремил взгляд на лицо Гариана. Почему этот человек делает подобные признания в присутствии короля?

– Не стоит ждать от него помощи, – засмеялся Албанус. – Какое-то недолгое время, варвар, ты всерьез тревожил меня, но, похоже, что тебе все же не удалось стать орудием в руках богов. Завтра волки прикончат тебя. И единственный ущерб, что тебе удалось нанести моим планам, ныне же поправит девушка, которую ты прислал в поисках скульптора. Нет, в конечном итоге ты оказался лишь небольшой досадной помехой.

– Ариана! – воскликнул Конан. – Что ты с ней сделал?

Но темноглазый вельможа лишь безжалостно рассмеялся.

– Пойдем, король Гариан, пойдем прочь из этого места.

– Что ты сделал с Арианой? – выкрикнул Конан вслед Албанусу. Король, задержавшись, обернулся на него, и северянин уставился на Гариана почти с мольбой. – Скажи мне, что он с ней сделал?

Но слова замерли у него на устах, когда король отвернулся. Дверь, скрежетнув, затворилась. Потрясенный, Конан привалился к каменной стене.

С первого же мгновения, как он увидел короля в тронном зале, северянин почувствовал, что с ним что-то неладно. Но тогда киммериец решил, будто ему почудилось. Когда человек зачитывает тебе смертный приговор, еще и не такое может случиться... Однако теперь Конан утвердился в своих подозрениях. На скуле Гариана не было никакого синяка! Король был не из тех людей, кто станет по-женски скрывать кровоподтек на щеке с помощью пудры и притираний. Нет у него и придворного мага-целителя, способного уничтожить следы удара при помощи заклинаний и горящей свечи. И прошло слишком мало времени, чтобы синяк исчез сам по себе... Возможно, это мелочь. Однако из нее следовало, что человек, сидевший на Троне Дракона и вынесший варвару смертный приговор, – отнюдь не король Гариан.

От таких мыслей у киммерийца кругом пошла голова. Ему необходимо было разобраться во всем как можно скорее. Албанус затевал восстание. Верно. И он же сделался верховным советником короля, который вовсе не Гариан. Однако накануне ночью в покоях Вегенция варвар видел подлинного Гариана, в этом северянин не сомневался ни на миг. Должно быть, тут дело нечисто, и не обошлось без колдовства. Киммериец ощущал это столь же явственно, как вонь гниющей соломы у себя под ногами...

Терпение, сказал себе Конан. Все равно, пока он закован в цепи и заперт в узилище, ничего нельзя изменить. Теперь все будет зависеть от того, снимут ли с него кандалы, прежде чем бросить волкам. Пока у человека остается свобода рук и свобода воли, возможно всякое. Есть шанс, что он еще заставит Албануса пожалеть о содеянном.

* * *
Сулария возлежала ничком на устланной покрывалами скамье. Умелые руки рабыни втирали душистые масла в ее спину. Леди Сулария, – думала про себя светловолосая красавица, потягиваясь с наслаждением, – как это прекрасно – стоять в тронном зале среди знатных дам и вельмож. Совсем не то, что тесниться у задней стены, среди прочих наложниц...

Разумеется, Сулария понимала, что если знать теперь и относится к ней как к равной, то лишь из страха. Все приветствовали ее с рабской угодливостью и заискивающе улыбались. Что ж, может, так оно даже и лучше. Те самые люди, что в былые времена обращались с ней как с рабыней, теперь поневоле сменили тон и почтительно обращались к леди Суларии. Но то ли еще будет!.. И правда, уж если она сумела подняться от простой наложницы до знатной дамы, так почему бы потом ей не встать и рядом с Албанусом... Королева Сулария...

Улыбаясь своим заветным мыслям, она повернула голову на сложенных руках и взглянула на служанку, пожилую седеющую женщину. Та была единственной во дворце, кому Сулария могла доверять. Вернее, кому она не доверяла меньше прочих.

– Ну что, Латона, она до сих пор ждет? – спросила Сулария.

Седоволосая женщина с деловитым видом кивнула.

– Уже целый час ждет, госпожа. Никто не посмеет ослушаться твоих велений.

С самодовольным видом Сулария усмехнулась.

– Ну, так позови ее сюда, Латона. А потом займешься моими волосами.

– Да, госпожа. – Усмехнувшись, служанка вышла за дверь и вернулась вместе с леди Джеланной.

Знатная дама недоуменно покосилась на Латону, которая принялась укладывать волосы своей хозяйки, в то время как Сулария улыбалась с довольным видом, словно кошка перед блюдцем со сливками. Обычно слугам позволяли остаться, лишь когда принимали низших по рангу. За время ожидания у Джеланны изрядно поубавилось спеси.

И все же она сохранила достаточно высокомерия, чтобы наконец спросить:

– Зачем ты позвала меня сюда, Сулария? – Сулария недоуменно подняла брови, и после недолгого молчания Джеланна поправилась: – Леди Сулария. – Она скривилась, словно в рот ей попало что-то кислое.

– Ты ведь ребенком росла во дворце, не так ли? – любезным тоном начала светловолосая красотка.

Джеланна коротко отозвалась:

– Да.

– Играла в прятки в коридорах, бегала по дворам, плескалась в фонтанах... Все твои желания исполнялись раньше, чем ты успевала их произнести...

– Ты что, позвала меня сюда поговорить о детстве? – спросила Джеланна.

– О, нет, – резко возразила Сулария. – Я не попросила, а велела тебе придти. Ты знаешь Энаро Осториана?

Если надменная красавица и была удивлена подобным вопросом, то никак не выдала своих чувств.

– Ты говоришь об этой отвратительной жабе? – фыркнула она. – Я знаю о торговцах, но не веду с ними дел.

Сулария вновь хищно улыбнулась.

– Он ищет себе жену.

– В самом деле?

– Юную жену знатного рода. – Сулария видела, что стрела попала в цель и нанесла еще один удар. – Он хочет жениться, чтобы получить титул, который не смог купить. И, разумеется, ему нужны сыновья, много сыновей... Гариан, – лживо добавила она, – попросил меня подыскать подходящую невесту.

Джеланна неуверенно облизнула губы.

– Леди Сулария, – дрогнувшим голосом произнесла она наконец. – Я хотела бы извиниться, если в прошлом имела несчастье оскорбить вас.

– Знаешь ли ты некоего Дарио? – поинтересовалась Сулария. – Это один из псарей Гариана.

– Нет, госпожа, – неуверенно ответила Джеланна.

– Грязный негодяй, как мне говорили... Грязный и телом, и своими повадками. Рабыни во дворце прячутся от него, ибо с женщинами он груб и любит причинять боль. – Сулария помолчала, любуясь тем, как на лице знатной дамы постепенно проявляется страх. – Как ты полагаешь, Джеланна, что лучше: одна ночь с Дарио, или вся жизнь с Осторианом?

– Ты обезумела, – с трудом вымолвила та. – Я больше не желаю этого слушать. Я отправлюсь в свои владения, и даже будь ты самой королевой, все равно можешь выбирать, в какую из преисподних Зандру...

– Снаружи тебя ждут четверо стражников, – перебила ее Сулария с невозмутимым видом. – Они сопроводят тебя либо к Дарио, либо на супружеское ложе, и никуда более.

Отчаяние смыло с лица Джеланны последние следы высокомерия.

– Прошу тебя, – прошептала она. – Ты хочешь моего унижения – ты его получишь. Перед всем двором, на коленях я готова молить о прощении.

– Делай выбор, – промурлыкала Сулария. – Или я сделаю его за тебя. Сегодня же стражники могут отправить тебя к Осториану, вместе с посланием, где будет сказано, что ты считаешь его омерзительной жабой. – Лицо и голос ее ожесточились. – Выбирай!

Джеланна пошатнулась, словно ноги ее не держали.

– Я... Я пойду к Дарио. – И она разрыдалась.

Несколько мгновений Сулария наслаждалась тем, что сейчас наконец сможет произнести слова, которые готовила столько дней:

– Тогда убирайся прочь в свою конуру, сука!

Джеланна выбежала из комнаты, сопровождаемая переливами смеха Суларии. Как восхитителен был вкус власти!

Глава 22

Когда двери его узилища вновь распахнулись, Конан сперва решил, что Албанус все же вознамерился прикончить его на месте, пока не сняли кандалы. В открытую дверь прошли двое стражников с арбалетами наизготовку и встали по обе стороны от варвара, нацелив на него оружие.

Киммериец уже был готов оказать сопротивление, но тут на входе показался давешний круглолицый тюремщик и, по своему обыкновению, принялся весело болтать:

– Ну вот, варвар, солнце уже высоко. Пора тебе собираться в волчью яму. Сейчас мы со Струто снимем с тебя кандалы, но учти, если вздумаешь делать глупости, эти двое прострелят тебе ноги. Так что либо иди сам, либо тебя потащат волоком. Понял?

Конан мрачно покосился на него, делая вид, что сказанное его ничуть не интересует.

– Ладно, снимайте цепи, – проворчал он, яростно сверкая глазами на арбалетчиков.

С помощью молотка и зубила тюремщики принялись расковывать варвара, встав таким образом, чтобы не мешать арбалетчикам выстрелить. Про себя киммериец недоумевал: неужто они и впрямь считают его таким глупцом? Он вполне мог бы сбить с ног обоих стражников, а затем и арбалетчиков, несмотря на все их меры предосторожности. Но до тонкого слуха варвара уже донеслись размеренные шаги: судя по всему, к его темнице приближался вооруженный отряд. Смерть – это всегда самый простой исход. Но надо быть болваном, чтобы выбрать столь бесславный конец.

Растирая запястья, Конан гибким движением поднялся на ноги и позволил стражникам вывести себя из камеры. Снаружи в ожидании застыли два десятка Золотых Леопардов.

– И куда их столько? – промолвил внезапно Струто.

Конан удивленно покосился на него. Он думал, что у этого парня нет языка. Круглолицый был удивлен ничуть не меньше киммерийца. Похоже, он также не привык, чтобы его напарник отпускал какие-то реплики.

– В ту ночь, когда его взяли, – пояснил он, чуть помедлив, – этот парень едва не расшвырял в стороны почти такой же отряд... А ты знаешь: я терпеть не могу, когда пленники пытаются сбежать. Так что я попросил удвоить стражу. Ладно, шевелитесь, нельзя заставлять короля ждать!

Отряд разделился надвое. Половина солдат двинулась впереди варвара, вторая половина – сзади. Тюремщики шли по обе стороны от него, а арбалетчики замыкали процессию. Так им удобнее было стрелять, если бы киммерийцу вздумалось бежать. В таком порядке они и прошли наверх и зашагали по коридорам, которые вновь оказались на удивление пустынными.

Окруженный солдатами, Конан шел, будто с почетным эскортом. Со стороны могло показаться, что его ожидает вовсе не казнь, а коронация. Между тем, у киммерийца не осталось даже тени надежды на спасение. Наверняка к волчьей яме придет и Албанус, и лже-Гариан. Стало быть, ему остается принять смерть, прикончив заодно и этих двоих, – это будет славный конец!

Вот уже конвой миновал дворцовые покои, где Конану доводилось бывать и прежде, и двинулся дальше. Полированный мрамор и алебастр сменились простым тесаным гранитом, а потом и вовсе грубым камнем, наподобие того, из которого были сложены стены темницы. Вместо серебряных и золотых светильников путь освещали факелы в железных скобах.

Отправить преступника в волчью яму, зверям на растерзание – это и впрямь была очень древняя казнь. В последний раз ее использовали во времена короля Брагораса, правившего девять веков назад. Судя по тому, какой запущенной выглядела эта часть дворца, сюда уже много столетий не ступала нога человека. Коридоры носили следы поспешной уборки: тут и там с потолка свисала паутина, а у стен лежали хлопья пыли. Конан недоумевал, к чему Албанусу понадобилась вся эта возня, ведь он уже заменил Гариана двойником... Он не успел довести эту мысль до конца, ибо они вошли наконец в круглый зал, где находилась волчья яма.

Стены здесь были сложены из такого же грубо обработанного камня, но столь искусно, что размерами зал превосходил куда более роскошные дворцовые покои. Округлый куполообразный потолок вздымался высоко вверх без каких-либо опор или колонн. Внизу, посреди зала, была устроена яма, а вдоль стен тянулся по кругу широкий проход, отгороженный каменными перилами по поясвысотой. Через равные расстояния стояли высокие трехногие светильники высотой в два человеческих роста. По кругу толпилась вся немедийская знать. Все они весело пересмеивались, как будто явились на забавное представление...

При появлении Конана зрители расступились, освобождая проход к перилам. Солдаты шагали за варваром по пятам. Не дожидаясь приказа, киммериец вскочил на ограждение и с высоты медленно обвел взором всех тех, кто пришел взглянуть на его смерть. Под ледяным взглядом синих глаз развеселившиеся вельможи понемногу притихли. Они чувствовали, что Конану все их титулы и родословные не внушают никакого почтения. Они были стаей разряженных павлинов перед орлом.

Прямо напротив киммерийца, по другую сторону каменной ямы, оказался двойник короля. Справа от него в черных одеждах цвета полуночного неба красовался Албанус. По левую руку стоял Вегенций. Лицо под шлемом с красным султаном еще носило следы кровоподтеков. Рядом была и Сулария, разодетая в алые шелка и рубины. Странно... Конан почему-то не ожидал увидеть ее здесь.

Прямо под ногами лже-Гариана виднелись ворота высотой в человеческий рост. Именно оттуда должны были запустить в яму волков. Однако пока не было заметно ни одного принюхивающегося носа, который бы пытался просунуться меж железных прутьев; не слышалось голодного повизгивания и урчания. Приглядевшись, варвар обнаружил, что решетку отодвигала в сторону сложная система цепей и рычагов. Ну что ж, сказал себе Конан, может, ему и не доведется умереть сегодня...

Албанус легонько тронул за плечо человека в короне, и тот послушно подал голос:

– Мы собрали вас здесь, дабы...

Но тут под каменными сводами зала прокатился боевой клич Конана. Толпа взорвалась испуганными воплями: это киммериец, вскинув над головой могучие руки, спрыгнул вниз. Расталкивая вельмож, к ограждению кинулись солдаты. Арбалетчики прицелились, а Конан прошелся по дну ямы, устланному соломой, с горделивой самоуверенностью молодости, которая никогда не знала поражений, ни в равных схватках, ни даже в неравных. Албанус подал знак, и охранники отступили.

– Глупцы! – насмешливо бросил Конан собравшимся. – Среди вас нет ни единого мужчины, – и вы пришли полюбоваться, как мужчина умрет у вас на глазах. Но я не хочу, чтобы меня до смерти заговорил этот коронованный шут! Так что приступайте, пока у вас нутро не ссохлось и вы совсем не утратили вкус к убийству!..

Озлобленные возгласы были ему ответом.

Албанус что-то прошептал самозванцу, и тот объявил:

– Раз уж ему так не терпится умереть, выпускайте волков!

– Выпускайте волков! – прокричал другой голос, передавая приказ. – Живее!

Ворота медленно распахнулись. Однако Конан не стал дожидаться, пока появится первый волк. К вящему изумлению зрителей, он устремился прямо в туннель, выкрикивая боевой клич киммерийцев. У него за спиной с яростными воплями в яму спрыгивали вельможи, готовые схватить и собственноручно растерзать варвара, осмелившегося подвергнуть сомнению их мужество. Ворвавшись в темный туннель, Конан оказался посреди рычащей и огрызающейся стаи. Звери наступали на него, клацая острыми, как кинжалы, клыками. Другого человека они, должно быть, разорвали бы в мгновение ока, – но только не Конана. На их рычание он ответил столь же яростным рыком. Мощными ударами киммериец крушил направо и налево огромных тварей размером с теленка. Мертвой хваткой стиснув очередную рычащую глотку, Конан изо всех сил бил волка головой о низкий каменный потолок, вышибая тому мозги...

В темном туннеле волков ждал настоящий ад. Свирепый молодой гигант, вставший у зверей на пути, был столь же дик и беспощаден, как и они сами. Не зная удержу, Конан прокладывал себе путь сквозь стаю вглубь туннеля, и волки, расступаясь перед ним, устремлялись дальше, в сторону ямы, в поисках более легкой добычи. Яростные крики вельмож превратились в сдавленные вопли ужаса, когда перепачканные в крови волки принялись гоняться за ними по яме, настигая и сшибая с ног своих жертв. Где-то впереди Конан завидел свет.

– Ах вы, трусливые твари! – слышался оттуда ворчливый голос. – Вас пустили убить какого-то тупого варвара, а вы накинулись друг на друга, вместо того чтобы разорвать его в клочья!

Говорящий осекся, завидев приближающегося киммерийца. Этот человек стоял у приоткрытых ворот на другом конце туннеля с копьем в руках, но вместо того чтобы поспешно отступить и захлопнуть створки, человек сделал глупость, попытавшись ударить Конана копьем. Обеими руками киммериец перехватил оружие, с легкостью вырвав его у нападавшего. Тот только рот раскрыл от изумления, когда Конан вытолкнул его за ворота, ударив тупым концом копья в грудь, и сам выскочил следом. Стражник живо вскочил, сжимая в руке кривой кинжал в локоть длиной. Он попытался нанести удар...

Мощные руки киммерийца слегка развернули копье. Он даже не стал делать выпад: его противник сам наскочил на острие, да так, что наконечник вышел у него из спины. Предсмертный крик ужаса, полный боли и удивления, вырвался из глотки умирающего.

– Твоим волкам этот варвар не по зубам, – проворчал Конан, но его уже никто не слышал.

Северянин опустил копье, и убитый стражник рухнул на пол. Затем Конан тщательно закрыл ворота, закрепив болтами толстый железный засов. Пока с другой стороны его будут пытаться отпереть, пройдет немало времени, и он успеет спастись бегством. Впрочем, судя по раздававшимся в туннеле крикам, отчаянным воплям и звериному рычанию, пройдет еще немало времени, пока солдаты сумеют навести порядок, разделаться с волками и успокоить перепуганных вельмож. Лишь тогда они сумеют пройти по туннелю к воротам.

В помещении, где оказался киммериец, ничего подходящего для беглеца не нашлось. В ржавых железных скобах, закрепленных на стенах, коптили грубо связанные тростниковые факелы, освещавшие шесть здоровенных железных клеток на колесах. Единственным оружием был кривой кинжал убитого стражника, и северянин взял его себе. Оставалось еще копье, пронзившее мертвеца, но на него киммериец не польстился: в древних узких коридорах столь длинное оружие будет только помехой. Не нашлось даже чистой тряпицы, чтобы перевязать рваные раны, оставленные зубами хищников. Можно было только оторвать лоскут от собственной набедренной повязки или от грязной, перепачканной кровью туники мертвеца.

Хорошо хоть стражник взял с собой глиняный кувшин вина и кусок перченой колбасы, чтобы перекусить, пока его подопечные делают свое кровавое дело. Конан с жадностью набросился на еду. Он рвал мясо зубами и запивал огромными глотками кислого вина. С того самого дня, как его арестовали, у северянина во рту не было и маковой росинки. Несомненно, стражники полагали, что кормить обреченного на смерть совершенно ни к чему. Отставив в сторону опустевший кувшин и сунув в рот последний кусок колбасы, киммериец прихватил один из факелов и направился искать выход из дворца.

Спустя немного времени, он осознал, что идет по древнему, чрезвычайно запутанному лабиринту. Проходы поворачивали то вправо, то влево, петляли, пересекаясь по множеству раз. Ничего удивительного, что катакомбы под дворцом оказались заброшенными. Разобраться в этих хитросплетениях было невозможно.

Так Конан шел и шел, пока в каком-то темном зале не обнаружил, что его следы пересекаются с другими свежими отпечатками. Наклонившись, чтобы рассмотреть их поближе, он тут же выругался, распрямляясь. Это оказались его собственные следы, – стало быть, он здесь уже во второй раз! Так можно до самой смерти ходить кругами и так и не отыскать выхода...

С мрачной решимостью северянин двинулся дальше по собственным следам, пока не достиг развилки. Оставленный в пыли след вел налево, и он двинулся вправо. И что же? Спустя какое-то время Конан вновь наткнулся на свои следы. На сей раз он уже не стал тратить времени на ругательства. Добравшись до очередного поворота, варвар опять выбрал противоположное направление. И еще раз. И еще.

Ему показалось, что коридоры ведут куда-то вниз, и все же Конан не сдавался и продолжал двигаться вперед. Теперь ему приходилось пробиваться через залы, сплошь затянутые паутиной. От огня факела паутина с легким шорохом вспыхивала, освобождая проход. Но если повернуть назад, шансов на спасение у северянина не прибавится, – зато он наверняка столкнется с Золотыми Леопардами.

У очередной развилки варвар вновь выбрал направление, противоположное тому, где обнаружились его прежние следы, – и внезапно застыл в неподвижности. Впереди он заметил какие-то отблески, но это был не дневной свет. Свечение подрагивало, постепенно приближаясь. Повернув назад, Конан стремительно нырнул в соседний коридор, затем, неслышно ступая, отбежал шагов на двадцать и отшвырнул факел как можно дальше. Пламя ярко вспыхнуло в полете, а затем погасло, и киммериец остался в темноте. Северянин пригнулся, стоя к развилке лицом и сжимая наготове кинжал. Если люди пройдут мимо, то он останется хоть и без света, но живым. Если же нет...

Свечение достигло развилки, затем сделалось ярче, и вот наконец появились двое людей с факелами в руках. Они оба были вооружены мечами. Киммериец едва удержался от смеха. Это были Ордо и Карела!

Та самая Карела, как в старые добрые времена... Больше никаких вуалей и платьев знатной дамы. Их сменили золотые пластины на груди и узкий пояс из золота и изумрудов, обхватывающий округлые бедра Рыжего Ястреба. С пояса свисали ленты бледно-зеленого шелка. На плечах Карелы лежала изумрудно-зеленая туранская накидка.

– Ордо! – окликнул Конан. – Если бы я знал, что ты объявишься, то оставил бы тебе вина.

И варвар, как ни в чем не бывало, вышел им навстречу.

Ордо и Карела вмиг развернулись, вскинув клинки и факелы. Им навстречу из-за поворота уже спешили воины в кольчугах: Махаон, Нарус и еще дюжина знакомых лиц из Вольного Отряда. Все они поспешили приблизиться, заслышав голос своего вожака.

Разумеется, от Ордо не ускользнуло то, что на теле киммерийца виднелись рваные раны, но вслух он ничего не сказал.

– Это на тебя не похоже, – проворчал одноглазый, – выпить все в одиночку. Может, если как следует поискать, то найдется еще вино?

Карела смерила одноглазого убийственным взглядом и сунула свой факел Махаону. Затем ласково коснулась ран Конана, поморщившись при виде засохшей кожи и багровых рубцов.

– Я очень рассчитывал, что ты передумаешь, – с этими словами Конан попытался обнять ее. Отвесив ему звучную оплеуху, женщина отступила и вскинула меч.

– Нужно было бросить тебя обратно волкам, – прошипела она. Откуда-то сзади, из темноты, донесся нечленораздельный голос. Ему ответил другой, но затем эти звуки затихли, когда говорившие удалились.

– За мной идет охота, – негромко промолвил Конан. – Если вам известно, как выйти отсюда, то нам следует поторопиться. Иначе нас ждет бой с сотней Золотых Леопардов.

Что-то бормоча себе под нос, Карела вновь взяла факел и, растолкав наемников из Вольного Отряда, двинулась к очередной развилке.

– Только она знает дорогу, – торопливо промолвил Ордо и поспешил за Рыжим Ястребом. Конан двинулся за ним, а следом – Махаон и все остальные, попирая сапогами пыль столетий.

– Как ты пробрался во дворец? – спросил Конан у одноглазого, пока они трусцой нагоняли рыжеволосую красотку. – И почему Карела все же решила открыться тебе?

– Думаю, мне лучше начать с самого начала, – фыркнул Ордо. – В общем, после того как тебя схватили, за нами явилась сотня Золотых Леопардов и...

– Об этом мне известно, – перебил его Конан. – Вам удалось спастись. Что было дальше?

– Так ты все знаешь, да? Стар я стал для такой беготни, киммериец. – Впрочем, несмотря на то, что он тяжело дышал, бородач без труда поспевал за северянином. – Я привел всех в «Знак Фесты». В последние дни Адские Врата стали едва ли не самым безопасным местом в Бельверусе. Все местные обитатели теперь перебрались в Верхний Город и там, размахивая мечами, призывают к восстанию. А заодно, полагаю, не упускают возможности ворваться в дома богачей и вдоволь пограбить.

– Чему тут удивляться? – с мрачным видом хохотнул Конан. – Они нищие, а тут под рукой такое богатство... Так что там насчет Карелы?

Ордо тряхнул всклокоченной головой.

– В то же утро она сама объявилась на постоялом дворе. Ворвалась туда с таким видом, будто сзывает своих верных псов, чтобы захватить очередной караван с золотом. Судя по твоим словам, ты уже знал, что она здесь, да?

– Я узнал об этом только в темнице, – пояснил Конан. – Расскажу тебе позже...

Неожиданно Карела застыла на месте и, приподнявшись на цыпочках, ухватила ржавое железное кольцо. Затем она попыталась повернуть его.

– Похоже, мы здесь и вошли, – негромко произнес Ордо. – Впрочем, здесь все одинаковое. – Изумрудные глаза насмешливо покосились на него, и одноглазый затих.

Конан уже собрался было придти ей на помощь, но тут кольцо с резким щелчком повернулось. Неподалеку в стене имелся еще какой-то рычаг, с которым Карела тоже произвела некие загадочные действия. Что-то зажужжало, защелкало, и наконец в недрах стены раздался глухой удар. С громким скрежетом давно не использовавшийся механизм сдвинул часть стены высотой в человеческий рост, и перед ними оказалась лестница, сложенная из кирпичей.

– Если вы двое прекратите болтать, как базарные бабы, – язвительно отметила Карела, – то можете следовать за мной. И будьте осторожны, некоторые камни здесь осыпаются. Меня очень огорчит, если ты сломаешь себе шею, киммериец. Это удовольствие я берегу для себя.

И она устремилась вверх по лестнице.

Ордо с неуверенным видом пожал плечами.

– Я же говорил, что она единственная, кто знает дорогу.

Конан кивнул.

– Следуйте за мной, – велел он Махаону. – И передай остальным, чтобы остерегались разбитых ступеней.

Обернувшись через плечо, седеющий ветеран негромким голосом обратился к наемникам.

Глубоко вздохнув, Конан последовал за Карелой по темной лестнице, где единственным источником света был ее стремительно удаляющийся факел. Разумеется, он не верил, что она пришла к нему на помощь лишь с той целью, чтобы завлечь в новую ловушку, – не позволив ему погибнуть от чужих рук... Но с другой стороны, от Рыжего Ястреба можно было ожидать чего угодно.

В самом конце длинной лестницы Карела в нетерпении ожидала его.

– Все здесь? – спросила она, едва лишь киммериец приблизился. Не дожидаясь ответа, она крикнула: – В проходе никого не осталось?

Послышался шум шагов, а затем – хриплый голос:

– Мы прошли, но я слышу чьи-то шаги за спиной.

С невозмутимым видом Карела обеими ногами наступила на какой-то камень, и тот под ее весом провалился на добрую пядь. Вновь послышался скрежет механизма.

– Плита закрывается, – изумленно воскликнул наемник.

Карела встретилась взглядом с Конаном.

– Глупцы, – промолвила она, вероятно, имея в виду всех мужчин разом, но в особенности киммерийца. Затем, торопливо бросив: – Иди за мной или оставайся здесь... мне наплевать! – бросилась вперед по длинному коридору. Факел бросал пляшущие отблески на сырые стены.

Даже воздух здесь какой-то сырой, невольно подумалось Конану, и он последовал за Карелой.

– Так вот, – продолжил Ордо, шагая рядом с киммерийцем, – она явилась на постоялый двор и тут же принялась командовать. Ни слова мне не сказала, где была или откуда узнала, как меня найти. Угрожала, что украсит мне шрамом и вторую щеку, если я не перестану задавать вопросы.

Единственным глазом он вопросительно взирал на Конана, однако рослый северянин смотрел не на него, а на Карелу, гадая, что у той на уме. Зачем она пришла ему на помощь?

– И что дальше? – рассеянно поинтересовался он, заметив, что Ордо смолк.

Бородач недовольно проворчал:

– Никто мне ничего не рассказывает... – Он сердито засопел. – С ней была какая-то женщина. Помнишь леди Джеланну? Так вот, это была она, но уже не такая надменная. Вся растрепанная, в синяках, и перепуганная до смерти. И постоянно причитала: «Она не успокоится, пока не сломит меня...» Карела успокаивала ее, а на нас косилась с таким видом, будто это мы виноваты во всем, что случилось с этой Джеланной.

– Кром, – пробормотал Конан. – Тебе обязательно рассказывать с такими подробностями? Какое отношение имеет Джеланна к нашей истории?

– А как же, ведь это она рассказала Кареле, где найти вход в катакомбы. Леди Джеланна выросла во дворце и, похоже, нередко играла там в прятки, как заведено у ребятишек. Иногда они играли в старой части дворца, и там она нашла три или четыре тайных хода. По одному из них она и сама сбежала. Она хотела убраться из города, киммериец, и я отправил с ней двоих наших парней, чтобы проводили ее в загородное имение. Это самое меньшее, что я мог для нее сделать, после того как она нам показала способ добраться до тебя. Правду говорю, я уж думал, что в следующий раз увижусь с тобой только в аду.

– И все равно, я не могу понять, с какой стати она мне помогла, – тряхнул Конан головой, указывая на Карелу.

Едва лишь эти слова сорвались с его уст, как рыжеволосая красотка обернулась:

– Я не хотела отдавать тебя волкам, киммерийский осел. Это слишком легкая смерть. Если уж тебя придется разорвать на куски, я предпочла бы сделать это своими руками. Я хочу слышать, как ты будешь молить меня о пощаде, проклятый ублюдок. Я имею на тебя больше прав, чем Гариан.

Конан смерил ее невозмутимым взглядом, и легкая улыбка мелькнула у него на губах.

– Ты остановилась, потому что заблудилась, Карела? Тогда, если хочешь, я пойду первым.

С рычанием она взмахнула факелом, словно желая ударить северянина.

– Вот она! – воскликнул Ордо, указывая на лестницу, едва видневшуюся в полумраке. Ступени упирались прямо в потолок... Бородач не скрывал своего облегчения.

– Ну же, пойдем, киммериец, – продолжил он, торопливо толкая Конана вперед, мимо разгневанной женщины. – Мы постарались все вернуть как было, на тот случай, если кто-нибудь посмотрит с другой стороны, но думаю, что вдвоем нам удастся очистить дорогу. – И жарким шепотом добавил: – Придержи язык, парень. Она ведет себя как ошпаренная кошка, с того самого мига, как Махаон и все прочие болваны заявили ей, что никогда не слышали о Рыжем Ястребе.

Покосившись на разгневанную Карелу, пристально наблюдавшую за мужчинами, Конан едва сумел за кашлем скрыть рвущийся наружу смех.

– А что с другой стороны? – спросил он. – Там есть кто-нибудь? Нам придется сражаться?

– Вот это вряд ли, – засмеялся Ордо. – А теперь давай-ка, поднажми.

Ступени и впрямь, казалось, словно бы уходили прямо в каменную плиту потолка. Именно сюда Ордо и подозвал Конана. Нажав на плиту плечом, северянин приподнял ее, а затем, с помощью Ордо отодвинул камень в сторону и осторожно выбрался наверх. В воздухе стоял густой аромат благовоний. Вслед за киммерийцем наружу выбрались воины с факелами, и стало видно, что это помещение без окон сплошь заставлено какими-то бочками и тюками. Несколько тюков были развязаны, и из них торчали ароматические палочки.

– Неужели это храм? – изумился Конан. – Подземный ход выводит прямо в подвалы святилища?

Ордо со смехом кивнул. Затем, жестом призвав остальных к молчанию, одноглазый взбежал по приделанной к стене деревянной лестнице и осторожно поднял крышку люка. Высунув наружу голову, он торопливо осмотрелся по сторонам, затем показал всем, что путь свободен, и вскарабкался наверх.

Конан двинулся следом. Неярко горели серебряные лампы, и варвар увидел, что оказался между большой прямоугольной мраморной глыбой и огромной статуей. Выходит, он очутился в храме Эребуса, между алтарем и изваянием божества... Киммериец невольно содрогнулся. Не самое приятное открытие... В святая святых храма допускались лишь посвященные жрецы. Ну и пусть... Одним смертным приговором больше или меньше, – какая теперь разница?

Остальные также торопливо выбрались из подвала, а затем, миновав узкие коридоры и залы со стенами, выложенными светлым мрамором, оказались во дворике позади храма. Там еще двое членов Вольного Отряда ожидали при лошадях. Конан с радостью обнаружил, что они прихватили его саблю, доспехи и шлем. Он торопливо облачился и вооружился.

– Мы вполне можем оказаться за пределами крепостных стен раньше, чем они додумаются искать нас в городе, – заявил Ордо и вскочил в седло.

– Нет, нам рано уезжать, – ровным тоном возразил Конан. Он также запрыгнул на лошадь и надел на голову шлем. – Ариана попала в лапы Албануса.

– Опять женщина? – обманчиво равнодушным тоном спросила Карела.

– Она была нашим другом, – пояснил Конан. – И за это Албанус решил ей отомстить. Я дал клятву позаботиться о ее безопасности, и намерен сдержать слово.

– Будь ты проклят со своими клятвами, – пробормотала Карела, но когда он пустил лошадь в галоп, она первая последовала за ним.

Глава 23

Столпы дыма тут и там подымались в безоблачном небе Бельверуса, – это горели дома богачей, до которых добралась бунтующая чернь. Время от времени порывы ветра доносили шум разъяренной толпы. То был невнятный голодный рык. Вместе со своим отрядом Конан галопом скакал через весь город к дворцу Албануса, и одну из таких толп им пришлось увидеть вблизи. Около сотни оборванцев, не только мужчин, но и женщин, ломились в запертые двери и зарешеченные окна какого-то особняка. Они были вооружены топорами и мечами, швыряли камни, а некоторые орудовали и просто голыми руками.

Мародеры и Вольный Отряд заметили друг друга почти одновременно. Разъяренный гул пробежал по толпе, – казалось, человеческие глотки не способны исторгнуть подобные звуки. Словно стая крыс, устремились они на всадников. В их взорах пылала ненависть к любому, кто имел хоть немного больше, чем они сами, даже если это немногое было оружием. На ходу мятежники размахивали мечами. На клинках запеклась свежая кровь.

– Луки заставят их образумиться, – выкрикнул Ордо.

Но Конан в этом сомневался. Оборванцы надвигались с отчаянием людей, обреченных на смерть.

– Вперед! – громко скомандовал варвар.

Отряд поскакал дальше, вскоре оставив далеко позади разъяренную толпу. Однако чернь не унималась. Всадники уже давно потеряли оборванцев из виду, но гневные вопли еще долгое время доносились до них.

Наконец достигнув дворца Албануса, Конан не стал терять времени понапрасну.

– Каждый третий пусть останется с лошадьми, – отрывисто отдавал приказы киммериец. – Остальные перебираются через стену. Возьмите с собой луки. Нет, ты нам там не нужна, – бросил он Кареле, увидев, что та также направилась к стене.

– Не смей мною командовать, киммериец! – рявкнула в ответ Рыжий Ястреб. – Я иду куда захочу.

– Эрлик бы побрал твое упрямство, – бросил Конан негромко, но больше спорить не стал.

Встав на седло ногами, он осторожно ощупал верх стены, чтобы найти место, где можно подняться, не поранившись о глиняные черепки. Ордо, Карела и два десятка наемников последовали за ним с такой легкостью, как будто всю жизнь только этим и занимались. Со стены им было видно, как десяток стражников выбежали из сторожки, но те успели сделать лишь несколько шагов, когда жужжащие, точно осы, стрелы уложили их наземь.

Глаза Конана сверкали, словно синий лед. Спрыгнув во двор, он пробежал мимо убитых. Позади слышался шум, – это его спутники также спрыгнули со стены, но он не задержался, чтобы убедиться в этом. Сейчас он думал только об Ариане. Ведь это из-за него она отправилась к Албанусу. Теперь долг чести требовал освободить девушку, – пусть даже ценой собственной жизни.

Подбежав к дворцу, варвар одним могучим ударом распахнул запертые двери. Створка с грохотом ударилась о мраморную стену, и эхо гулко разнеслось среди колонн огромного зала. Шум не успел еще затихнуть, как перед Конаном вырос Золотой Леопард в шлеме и плаще. С мечом в руке он набросился на северянина.

– Ариана! – выкрикнул Конан что есть мочи, отражая атаки солдата. – Ариана, где ты? – Клинок варвара снес противнику полчерепа. Оттолкнув ногой падающее тело, Конан поспешил дальше во дворец. – Ариана!

Золотые Леопарды толпой набросились на киммерийца, и Конан, охваченный яростью, принялся отбиваться. Его дикий боевой клич гремел под сводчатыми потолками. Меч северянина колол и рубил, словно наделенный собственной демонической жизнью. Солдаты отступили в замешательстве, оставив на полу троих мертвых товарищей. Как могли они противостоять этому гиганту, варвару из далеких северных стран?..

Тем временем, вместе с остальными подоспел и Ордо. Со свежими силами они набросились на Леопардов. Одноглазый контрабандист яростно скалился, нанося один удар за другим. Карела сражалась изящно, словно в танце, и ее клинок жалил как оса, всякий раз успевая испить вражеской крови.

Вот на пол рухнул последний из Леопардов. Конан крикнул:

– Вперед! Мы должны обыскать все комнаты и коридоры. Ищите девушку по имени Ариана!

Он несся по анфиладам, точно грозовая туча, – воплощение бога мести. Завидев его, рабы и челядинцы разбегались в стороны, напуганные видом этого сурового воина. Но варвару не было до них дела, он искал одну лишь Ариану. Внезапно он заметил человека, который привлек его внимание. Седобородый управляющий пытался спастись бегством, но Конан в несколько шагов настиг его, сгреб за ворот и приподнял над землей. Управляющий отчаянно засучил ногами.

По грозному виду варвара он быстро понял, что любая ложь может обернуться для него гибелью.

– Говори! Где девушка по имени Ариана?

– Я... не знаю никакой девушки...

Киммериец напряг мощные мышцы, и старик еще пуще задергался в воздухе.

– Девушка, – негромко повторил Конан.

Струйки пота потекли по лицу управляющего.

– Господин Албанус, – с трудом выдохнул он, – увел ее в королевский дворец...

Исторгнув тягостный вздох, киммериец отпустил старика, и тот опрометью бросился прочь. Киммериец этого даже не заметил. Во дворец... Как же туда пробраться? Сумеет ли он отыскать путь в лабиринтах, ведущих из храма Эребуса? Куда больше шансов провести остаток жизни, плутая по этим древним лабиринтам, откуда он так и не найдет пути в новую часть дворца...

За спиной у варвара послышались шаги. Обернувшись, он обнаружил бегущего к нему Ордо. Махаон с Карелой шагали следом.

– Там Махаон нашел кое-кого в темнице, – торопливо бросил Ордо. – Нет, это не девушка. Там мужчина, как две капли воды похожий на короля Гариана. Удивительно, но он клянется, будто это он и есть...

– Ведите! – приказал Конан. Надежда вновь вспыхнула в его сердце.

Темница, размещавшаяся под дворцом Албануса, мало чем отличалась от любой прочей. Грубо отесанные камни, мощные деревянные двери на ржавых петлях, густой запах застарелой мочи и предсмертного пота... Но едва лишь киммериец заглянул в камеру, куда привел его Махаон, как лицо варвара просветлело, словно перед ним было не узилище, а цветущий сад с фонтанами. Грязный, оборванный узник, прикованный к стене, чуть заметно шевельнулся.

– А, это ты, Конан, – промолвил он. – Верно, и ты заодно с Албанусом и Вегенцием?

– Деркето! – воскликнула Карела. – Он и впрямь похож на Гариана!

– Это и есть сам Гариан, – подтвердил Конан. – Взгляните на синяк у него на скуле.

Гариан, зазвенев цепями, дотронулся до кровоподтека и растерянно хохотнул.

– Ну, надо же, чтобы чью-то судьбу решил такой пустяк...

– Но если это Гариан, – изумилась Карела, – то кто же тогда восседает на Троне Дракона?

– Его двойник, – отозвался Конан. – И у него никакого синяка нет... Давайте сюда молоток и долото. Живее!

Махаон исчез и вскоре вернулся со всем необходимым. Конан опустился на колени, чтобы долотом разбить ножные кандалы. Король промолвил:

– Тебя ждет щедрая награда, варвар. Когда я верну себе трон, то все владения Албануса перейдут к тебе.

Конан ничего не ответил на это. Еще один мощный удар молотка, – и ножной браслет распался. Киммериец занялся следующим.

– Вы должны помочь мне выбраться за пределы города, – продолжил Гариан. – Мне нужно только добраться до войска, и все будет в порядке. Я вырос среди солдат. Они пойдут за мной. Я приведу в столицу десять тысяч клинков и вышвырну Албануса из дворца.

– Начнется междоусобица, – возразил Конан, одним ударом окончательно сбивая кандалы. – Двойник похож на тебя, как две капли воды. Многие решат, что он и есть настоящий король, особенно потому что именно он занимает Трон Дракона, и, возможно, даже армия окажется не столь послушна тебе, как ты рассчитываешь.

Ордо застонал.

– Нет, киммериец, мы тут ни при чем. Давай лучше бежать отсюда, и чем скорее, тем лучше...

Но ни Конан, ни король не обратили на него ни малейшего внимания. Гариан молчал, пока северянин снимал с него ручные кандалы, а затем негромко спросил:

– И что же ты предлагаешь, Конан?

– Нам нужно вернуться во дворец. – Киммериец говорил так небрежно, словно речь шла о чем-то очень простом. – И в открытую изобличить двойника. Не все Золотые Леопарды переметнулись на сторону заговорщиков. Ты можешь вернуть себе престол, ни разу не пустив в ход меч за стенами дворца.

Сейчас варвар почел за лучшее не упоминать о голодранцах, беснующихся на улицах.

– Это дерзкий план, – задумчиво промолвил Гариан. – Но он имеет шансы на успех. Многие Золотые Леопарды остались верны престолу. Я слышал разговоры тех, что сторожили меня здесь. Что ж, так и поступим. Я отвоюю свой трон, киммериец, а тебе наградой будет моя вечная благодарность.

Понемногу оправляясь от пережитого потрясения, Гариан вновь стал держаться с королевским величием. Он окинул взглядом свои грязные отрепья и невольно усмехнулся:

– Однако если уж возвращаться во дворец, то сперва нужно привести себя в порядок и одеться, как подобает королю.

И Гариан двинулся прочь из темницы, громогласно требуя для себя горячей воды и чистую одежду.

Конан нахмурил брови. Он и сам толком не понимал, почему последние слова короля вызвали в его душе такое беспокойство, но сейчас у него не было времени размышлять об этом. Его заботила лишь судьба Арианы.

– Киммериец, – с мрачным видом обратилась к нему Карела, – если ты вообразил, будто я соглашусь вернуться с тобой во дворец, то ты еще глупее, чем я думала. Это же смертельная ловушка!

– А я и не просил тебя идти за мной, – возразил тот. – Ты сама все время повторяешь, что хочешь решать сама за себя...

Судя по разгневанному виду рыжеволосой красавицы, она ждала от киммерийца совсем иных слов.

– Ордо, – обратился к своему другу северянин. – Приведи сюда с улицы остальных наших парней. Пусть знают, куда мы направляемся. Возможно, не все из них пожелают следовать за мной. Я хочу взять с собой одних лишь добровольцев!

Коротко кивнув, Ордо вышел. За спиной у Конана послышались неразборчивые ругательства Карелы, но варвар не обратил на нее никакого внимания. Сейчас все его мысли были о том, как им незамеченными пробраться во дворец. И самым главным для него было не столько вернуть престол Гариану, сколько освободить Ариану...

Вместе с королем Конан вышел из дворца Албануса. Теперь Гариан выглядел, как и подобает царственной особе, – в роскошном алом бархатном одеянии, которое вполне подошло ему по размеру.

Все тридцать восемь воинов Вольного Отряда уже ожидали их, сидя в седле. Уходить не захотел никто, даже легко раненные бойцы. Впрочем, Конана это не слишком удивило. Он и без того знал, что у него в отряде все парни как на подбор.

Удивился он, лишь завидев Карелу рядом с Ордо. Он хотел было обратиться к ней, но примолк под яростным взглядом зеленых глаз и молча запрыгнул в седло. Что проку спорить с этой женщиной? У него и без того хватало забот.

– Я готов, – заявил Гариан, садясь в седло. Поверх туники у короля красовался большой меч.

– Тогда вперед! – скомандовал Конан и первым направился за ворота.

Глава 24

Неторопливым шагом отряд миновал извилистые улочки, взбегающие на вершину холма, и через зеленую лужайку подъехал к опускному мосту, что вел во дворец. Гариан ехал чуть впереди Конана. «Король должен сам вести войско, – заявил он, – пусть даже такое небольшое». Конан согласился, в надежде, что при виде Гариана стражники не решатся закрыть перед ними ворота.

У опускного моста все спешились. Стражники и впрямь, раскрыв рот, уставились на короля, который шагал прямо к ним.

– Вы узнаете меня? – спросил у них Гариан.

Оба кивнули.

– Ты наш король... но как ты покинул дворец? Мы не слышали, чтобы созывали почетный караул!

Конан вздохнул с облегчением. Похоже, это были не люди Вегенция. Стражники удивленно косились на людей, сопровождавших короля, и в особенности на Карелу, но все же основное внимание уделяли самому правителю.

– Неужто вы думаете, что король не знает тайных ходов под этим холмом? – усмехнулся Гариан с таким видом, будто сама эта мысль была смехотворной. Оба стражника также заулыбались, и тогда он вновь сделался серьезен. – Верны ли вы мне, парни? Верны ли вы своему королю?

Оба стражника вытянулись в струнку, хором читая клятву Золотых Леопардов, словно для того, чтобы напомнить ее Гариану:

– Мой клинок следует за тем, кто носит Корону Дракона! Моя плоть – щит для Трона Дракона! Воле короля я повинуюсь до самой смерти!..

Гариан кивнул.

– Тогда знайте, что против Трона Дракона затевается заговор, и главные виновники – лорд Албанус и ваш командир Вегенций.

Конан положил руку на меч, пристально наблюдая за стражниками, но те лишь в изумлении взирали на короля.

– Что нам делать? – наконец спросил один из них.

– Возьмите своих товарищей в сторожевой башне, – велел им Гариан, – и оставьте только двоих, чтобы опустить решетку и охранять ворота. А затем отправляйтесь в свои казармы. Поднимите там людей. Пусть вашим боевым кличем будет: «Смерть Албанусу и Вегенцию!» Все те, кто не станут так кричать, будут врагами Трона Дракона, даже если на них – золотые плащи.

– «Смерть Албанусу и Вегенцию!» – повторил один из стражников, и второй следом также прокричал эти слова.

Когда они скрылись в сторожевой башне, Гариан издал вздох облегчения.

– Я и не думал, что все пройдет так гладко, – заявил он Конану.

– Дальше будет сложнее, – заверил его киммериец.

– Я все же думаю, что нам следовало сказать им о самозванце.

Но северянин лишь покачал головой.

– Это лишь смутит людей. Пусть лучше узнают правду, когда двойник будет мертв... если нам повезет. – На самом деле ему было безразлично, когда и как все об этом узнают. Для исполнения его замыслов требовалось поднять как можно больший переполох. Киммериец покосился на двери сторожевой башни. Почему они там так долго?.. Внезапно изнутри каменной сторожки донесся вопль, который, впрочем, скоро оборвался. Один из стражников, прежде охранявший ворота, появился на входе с окровавленным клинком.

– Там кое-кто не хотел повторить наш боевой клич, – заявил он.

Стражники вышли наружу с мечами наизготовку, и каждый из них, проходя мимо короля, кричал: «Смерть Албанусу и Вегенцию!», а затем бегом устремлялся ко дворцу.

– Вот видишь, – заявил Гариан Конану, вместе с Вольным Отрядом следуя через ворота, – все получилось.

У них за спиной заскрежетала опускная решетка, а со стороны казарм Золотых Леопардов донеслись крики и звон клинков. Один из изменников начал бить тревогу, но тут же звуки колокола затихли, – должно быть, кто-то прикончил звонаря.

Теперь шум сражения доносился громче.

– Я хочу отыскать Албануса, – заявил Гариан, – и Вегенция.

Конан кивнул. Ему тоже был необходим Албанус. Что касается Вегенция, то он расправится с ним, если их пути случайно пересекутся... И варвар поспешил вперед, а за ним – весь Вольный Отряд. Первым делом нужно заглянуть в тронный зал...

Внезапно впереди появилось с полсотни солдат в золотых плащах.

– За Гариана! – выкрикнул Конан, не замедляя шага. – Смерть Албанусу и Вегенцию!

– Убейте их! – донеслось в ответ. – За Вегенция!

И два отряда с ревом устремились друг на друга и скрестили мечи.

Конан с ревом пронзил глотку первому противнику, прежде чем тот успел нанести хоть один удар, а потом он только и успевал, как заведенный, поднимать и опускать клинок, заливая кровью все вокруг себя.

Вперед, только вперед!..

Конан прорубал себе дорогу, шествуя сквозь толпу врагов, словно крестьянин с серпом через поле пшеницы, и там, где он проходил, оставалось лишь кровавое жнивье.

Наконец Конану удалось выбраться из общей свалки. Он ни на миг не задержался посмотреть, как справляются его люди с теми, кто избежал смерти от рук киммерийца. На стороне Вольного Отряда был численный перевес... Сам же северянин прежде всего стремился отыскать Ариану. Судьба короля его мало беспокоила.

Киммериец бегом устремился в тронный зал. У огромных дверей не оказалось стражников. Привлеченные шумом сражения, доносившимся со всех сторон, они покинули свой пост. Обычно, чтобы распахнуть эти двери, требовалась сила трех человек, но варвар обошелся без чужой помощи.

Огромный тронный зал оказался пуст. Лишь злобно скалящийся дракон, глядя в пустоту, охранял престол.

Личные апартаменты короля! – догадался Конан. Скорее туда!.. И каждый, кто пытался преградить ему путь, умирал на месте. Сейчас киммерийцу было не до боевых кличей и вызовов на бой. Всех златоплащников, попадавшихся ему на пути и не успевавших спастись бегством, он считал своими врагами. Впрочем, сбежать успевали немногие. Конан сожалел об этих убийствах, но лишь потому что короткие стычки задерживали его на пути к Ариане. Они были просто досадной помехой...

* * *
Словно пантера, Карела кралась по анфиладам дворца. Она оказалась в одиночестве. После первой стычки рыжая красотка искала Конана среди горы трупов, сама не зная толком, хочет она его там найти, или нет. Но времени разглядывать мертвецов не было. Вновь подоспели верные Вегенцию солдаты, и началась схватка. Бой постепенно распространился и в соседние коридоры. Карела видела, как крушил врагов Гариан, как отчаянно пробивался к ней Ордо. Одноглазый орудовал клинком как воплощенная погибель, но Карела лишь порадовалась, что он так и не сумел добраться до нее. Едва ли ее верный пес одобрил бы то, что намеревалась сделать его предводительница.

Неожиданно какой-то мужчина оказался перед Карелой. Он был ранен в голову, и кровь запятнала лицо, слишком красивое, чтобы казаться мужественным. Кровью был окрашен и клинок у него в руке. Судя по уверенным движениям юноши, он был неплохим бойцом.

– Девица с мечом, – засмеялся он. – Лучше кидай его и беги скорее прочь, покуда я не решил, что ты и впрямь вознамерилась со мной сразиться.

Лишь теперь Карела узнала его.

– Беги сам, Деметрио! Не желаю марать клинок твоей кровью. – У нее не было никаких личных причин желать этому юнцу смерти, но он имел глупость встать у нее на пути.

Его смех превратился в рычание.

– Тварь! – И сделал выпад, рассчитывая с легкостью прикончить ее.

Но Рыжий Ястреб с легкостью отбила чересчур самонадеянную атаку, ответным ударом полоснув мечом по груди Деметрио. Ошеломленный, тот отскочил назад.

Карела напирала, не давая ему возможности перейти в нападение. Их клинки, беспрестанно звеня, соткали в воздухе замысловатую серебряную паутину.

Да, он неплохо владеет мечом, призналась себе Карела, но она сражалась куда лучше... Деметрио умер, так толком и не осознав, что его одолела женщина. Страх и изумление застыли на красивом лице.

Перешагнув через труп, Карела поспешила вперед. Вот наконец и те покои, которые она искала. Острием клинка она осторожно толкнула дверь.

Сулария, разодетая в синий бархат, словно знатная дама, нахмурилась, увидев нежданную гостью.

– Кто ты такая? – строго спросила светловолосая красотка. – Должно быть, чья-то наложница? Разве ты не знаешь, что в мои покои не входят без дозволения? Ладно, раз уж ты здесь, расскажи мне, что происходит во дворце. Кто там сражается? – Ее взгляд упал на окровавленный меч в руках Карелы, и она испуганно вскрикнула.

– Ты послала мою подругу в худшую из преисподних Зандру, – негромко промолвила Карела, уверенно входя в комнату.

Светловолосая красотка попятилась.

– Кто ты такая? Я не знаю, кто твоя подруга. Немедленно убирайся прочь, или я велю отстегать тебя кнутом!

Карела мрачно ухмыльнулась.

– Джеланна тоже не знается с такими, как ты, но с ней ты прекрасно знакома. Что касается меня, то неудивительно, что ты не узнала леди Тиану без ее вуалей.

– Ты обезумела! – дрогнувшим голосом воскликнула Сулария, припертая к стене.

Опустив меч, Карела по-прежнему надвигалась на нее.

– С тобой мне клинок ни к чему, – промолвила она негромко. – На мечах сражаются только с равными.

Из складок платья Сулария выхватила кинжальчик шириной всего в палец и в две пяди длиной.

– Ты глупа, – засмеялась она. – Если ты и впрямь Тиана, то скоро тебе будет не обойтись без вуали! – И она бросилась вперед, метя Кареле по глазам.

Рыжеволосая женщина не двинулась с места, и лишь ее рука метнулась вперед, перехватив запястье Суларии. Голубые глаза изумленно округлились: у Карелы, привычной к долгим упражнениям с мечом, была железная хватка. Другой рукой Рыжий Ястреб вцепилась в длинные светлые волосы, заставляя блондинку повернуть голову и вперив в ее зрачки взгляд изумрудных глаз. Медленно, неуклонно, она выворачивала руку Суларии, направляя кинжал той прямо в грудь.

– Несмотря ни на что, – промолвила она шепотом, – я могла бы сохранить тебе жизнь, если бы ты, шлюха, не ласкала его своими грязными руками... – И Карела что есть сил вонзила кинжал прямо в сердце Суларии.

Оттолкнув в сторону мертвую женщину, Карела подобрала меч и с презрением вытерла его о висевший на стене гобелен. Теперь оставался еще киммериец...

Женщина бесшумно вышла из комнаты. Тысячи способов расправы над варваром роились в ееголове. Только бы теперь найти его...

Она уже почти решилась оставить северянина в живых, но встреча с Суларией перевернула ей душу, вновь заставив вспомнить о былых унижениях и обидах, в которых Карела винила Конана, и худшим из унижений было то, что он знался с этой светловолосой шлюхой... Хотя Карела упорно не желала думать о том, почему ею владеют такие чувства.

Пробегая по колоннаде, в нижнем дворике она увидела Конана. Он стоял, погруженный в свои мысли. Ну, разумеется, – только и думает о том, как бы отыскать эту свою драгоценную Ариану!.. Рыжеволосая красавица злобно оскалилась. Внезапно краем глаза она заметила внизу какое-то движение, – и у нее вмиг перехватило дыхание.

Во дворик вошел Вегенций, а Конан даже не шелохнулся. Осторожно, медленно, словно ночной убийца, рослый могучий воин, силой не уступавший самому Конану, подкрадывался к варвару сзади. Обагренный кровью меч был уже занесен для удара... Шлем Вегенция с красным султаном и кольчуга не носили на себе никаких боевых отметин, и лишь кровь на клинке свидетельствовала, что он только что вышел из боя. Сейчас он нанесет удар, – и Конан умрет у нее на глазах...

Слезы струились по лицу Карелы. Она сказала себе, что это слезы радости. Она будет счастлива видеть, как умирает этот негодяй киммериец. Да, счастлива, как никогда.

– Конан! – что есть силы выкрикнула Карела. – Сзади!

* * *
Конан превосходно слышал приближающиеся шаги. С каждым мигом шаги эти делались все менее острожными. Киммериец уже положил руку на меч. Он понятия не имел, кто там, сзади, но так подкрадываться мог только враг. Что ж, кем бы он ни был, но еще несколько шагов, – и нападающего ждет неприятный сюрприз. Еще один шаг...

– Конан! – послышался чей-то отчаянный вопль. – Сзади!

Теперь уже варвар не мог неожиданно поразить своего противника. Отчаянно выругавшись, киммериец прыгнув вперед. Падая на мощеный пол, он перекатился по земле, одновременно обнажая кривую саблю, и вскочил на ноги. Перед варваром стоял ошеломленный Вегенций.

Северянин успел бросить короткий взгляд наверх. Кто кричал ему оттуда?

На галерее, перегнувшись через каменные перила, стояла Карела. «Быть такого не может!» – сказал он себе. Должно быть, ему почудилось! Однако варвар готов был поклясться, что это видение казалось вполне реальным, – даже мельком брошенного взгляда хватило, чтобы увидеть слезы у Карелы на глазах. Однако сейчас ему было не до того – перед ним стоял заклятый враг. Вегенций скалился, словно давно уже мечтал о встрече с киммерийцем.

– Мне не терпится помериться с тобой силой, варвар, – заявил командир Золотых Леопардов. На его лице еще виднелись желтоватые отметины, оставшиеся с их прошлой стычки.

– Стало быть, вот почему ты подкрадывался ко мне со спины? – едко заметил Конан.

– Умри, варвар! – прорычал солдат, со страшной силой нанося удар сверху вниз.

Клинок Конана со звоном встретил меч противника, отбивая удар, и тут же от защиты киммериец перешел к нападению. Противники обменивались ударами, почти не двигаясь с места.

Мечи звенели, как молот о наковальню. Но молотом всегда был меч Конана, и атаковал только он один, а Вегенцию приходилось лишь отражать удары, и притом все с большим отчаянием.

«Что ж, пора с этим кончать», – сказал себе Конан. Сделав широкий замах, он нанес решающий удар. Кровь струей хлынула из обезглавленного тела бывшего командира Золотых Леопардов. Отвернувшись от трупа, падающего на землю, Конан рывком обернулся туда, где только что видел Карелу. Но на галерее никого не было...

Самодовольная усмешка мелькнула на губах у варвара.

Должно быть, Рыжий Ястреб ненавидит его вовсе не так сильно, как стремится показать. Иначе откуда эти слезы?

Обернувшись, киммериец увидел Ордо, выходившего во двор.

– Вегенций? – спросил одноглазый, взглянув на обезглавленное тело. – А я видел Албануса, – продолжил он, когда Конан кивнул. – А также Ариану и двойника. Но когда я побежал за ними, они скрылись. Похоже, направились в старую часть дворца. – Немного помявшись, Ордо спросил: – Ты не видел Карелу, киммериец? Я никак не могу ее найти! Не хотелось бы потерять ее вновь...

Конан махнул рукой в сторону галереи, где видел Рыжего Ястреба.

– Отыщи ее, если сможешь, Ордо. У меня есть и другие дела.

Ордо кивнул, и они разошлись в разные стороны.

Конан искренне желал бородачу удачи, хотя и подозревал, что Карела опять исчезнет надолго. Но сейчас его заботила лишь судьба Арианы. Киммериец недоумевал, с какой стати Албанус направился в старую часть дворца. Может, собирается сбежать через потайной ход? Если уж Джеланна знает эту тайну, то почему бы о ней не проведать и хищноликому вельможе?

В то же время варвар прекрасно сознавал, что едва ли сумеет отыскать даже тот ход, по которому сам выбрался наружу. В этом запутанном лабиринте разобраться невозможно, и кроме того, там царит кромешная тьма. Последней его надеждой оставалась волчья яма, и Конан вновь бросился бежать.

По пути северянин безмолвно вознес хвалу всем богам, каких только помнил, что ему больше не встречались Золотые Леопарды. Если он хочет застать Албануса у волчьей ямы, нельзя терять ни мгновения. Если только Албанус направился именно туда, и если Ариана еще жива... Он отмахнулся от всех этих бесчисленных «если». Они там. Должны быть там...

Вот и коридор, облицованный грубо отесанным камнем. Это место Конан прекрасно запомнил. Уже почти добравшись до зала с волчьей ямой, киммериец услышал голос Албануса, эхом отражавшийся под сводчатым потолком. Киммериец позволил себе лишь единственный краткий вздох облегчения и вступил в зал. Глаза его сверкали, как вороненая сталь.

– Я уничтожу их, – говорил Албанус, поглаживая синий хрустальный шар, который держал в руках. Самозванец стоял рядом с ним, а чуть поодаль в неподвижности застыла Ариана. Однако горбоносый вельможа, похоже, обращался сам к себе. – Я высвобожу эту мощь...

«Колдовство», – подумалось Конану, но уже было слишком поздно таиться. Взор темных глаз Албануса задержался на незваном госте, не столько со страхом, сколько с досадой.

– Убей его, Гариан! – велел вельможа и вновь сосредоточился на синем шаре. Ариана не шелохнулась и не изменила выражения лица.

«Неужто этот двойник и впрямь считает себя Гарианом?» – удивился Конан, когда симулякр двинулся на него. Внезапно он заметил, что тот держит в руках знакомый змеевидный клинок, который некогда варвар продал Деметрио. Как давно это было... Сейчас уже киммериец не сомневался, что этот меч заколдован. Подтверждением служил едва слышный алчный вой, исходивший от клинка. Конан уже слышал этот звук, когда сражался с Мелием. Тогда он еще решил, что это лишь померещилось ему...

Ну что ж, смерть сама выбирает час, когда прийти к человеку. Избежать ее невозможно... И Конан изготовился к бою.

Меч двойника Гариана блеснул в движении, и Конан размахнулся, чтобы парировать удар. Клинки столкнулись с такой силой, что оружие едва не вылетело из рук варвара. В ударах Мелия не было такой силы, и эту мощь давал не сам колдовской меч, – она принадлежала тому, кто держал оружие в руках. Однако Конан не мог поверить, что в мире смертных есть хоть один человек, наделенный такой силой. Волосы шевельнулись у варвара на затылке: похоже, перед ним не человек. Но кто же он тогда?.. Конан осторожно попятился.

Сложив ладони лодочкой, Албанус держал на них синий хрустальный шар, не обращая ни малейшего внимания на сражение, происходившее в двух шагах от него. Речитативом он затянул:

Аф-фар меароф, Омини деас каан...

Конану послышался глухой ропот, словно исходивший из самых земных недр. Но у него не было времени задуматься о том, что происходит. Загадочное создание, имевшее облик короля Гариана, наступало на него. Змеевидный клинок мелькал с нечеловеческой быстротой. Варвар даже не пытался сам перейти в наступление, а лишь отражал удары. Однако даже быстрые скользящие касания клинков сотрясали его мощное тело с головы до пят. Вот уже острие колдовского меча коснулось его щеки... Кровь тонкой струйкой побежала по лицу. И вновь послышался металлический вой, столь громкий, что едва не перекрыл голос Албануса, который по-прежнему тянул свои заклинания.

Симулякр вновь совершил замах. Такой удар, попади он цель, мог бы снести Конану голову, но киммериец вовремя успел отпрыгнуть, и клинок угодил в железную подставку огромного треножника. Меч рассек подставку пополам. Горящий светильник опрокинулся, – и впервые варвар увидел на лице колдовского создания отражение каких-то эмоций. Вид огня вызвал ужас у двойника.

Лже-Гариан отшатнулся, словно огонь грозил ему неминуемой гибелью. Албанус запнулся на полуслове, но тотчас возобновил свои заклинания. Искореженный светильник, громыхнув об ограждение вокруг волчьей ямы, опрокинулся, и горящее масло пролилось вниз. С глухим треском на дне вспыхнула солома. Конан мельком покосился на чернокнижника. Нечто странное сгущалось над головой Албануса, словно там зародился сгусток тьмы, или...

У киммерийца земля заходила ходуном под ногами, послышались отдаленные громовые раскаты.

Однако больше не было времени разглядывать Албануса: схватив тяжеленный обломок треножника, симулякр швырнул его в пылающую яму, – с такой легкостью, словно в руках у него был не железный прут, а тонкая щепка. Земля непрерывно дрожала, с каждым мигом все сильнее.

Краем глаза Конан заметил, что бесформенная тень над головой Албануса постепенно разрасталась, становилась плотнее и вздымалась под самый купол. Заклинания чародея звучали теперь все более грозно и звучно, а лже-Гариан опять перешел в наступление...

– Ариана, беги! – выкрикнул Конан, силясь удержать равновесие на содрогающейся земле. Ни один человек не знает часа своей смерти... – Беги!

Но девушка даже не шелохнулась. Двойник тем временем подходил ближе, вздымая меч для решающего удара, которым наверняка переломит клинок противника и разрубит надвое самого киммерийца.

Конан отчаянно метнулся в сторону. От страшного удара снопы искр полетели из каменных плит как раз в том месте, где он стоял только что. Увлекаемый силой собственного удара, двойник качнулся вперед, – он тоже с трудом сохранял равновесие на качающемся полу. Улучив мгновение, Конан с силой ударил колдовское создание по ребрам, вложив в этот порыв всю свою нечеловеческую силу. Ощущение было такое, словно мечом он рубит гранитную статую. Однако, поскольку в этот миг двойник и без того находился в шатком равновесии, отчаянное усилие Конана не пропало втуне. Симулякр рухнул ничком.

Конан уже знал, как стремительно движется это загадочное существо, и не собирался давать ему возможность подняться на ноги. Отшвырнув меч, варвар схватил двойника за перевязь меча и за одежду. Напрягая мышцы, могучий гигант киммериец поднял лже-Гариана в воздух...

– Так отправляйся же в огонь, которого ты так страшишься! – и варвар швырнул свою ношу через ограждение.

Исполненный чудовищной силы вопль вырвался из глотки симулякра. В падении он отшвырнул прочь змеевидный клинок и извернулся, силясь найти спасение от огня. Он рухнул прямо в горящую солому, и пламя взвилось с таким ревом, словно в него плеснули масла. Языки пламени тотчас поглотили двойника, но его страшные крики звучали еще очень долго...

Едва лишь Конан оторвал взор от этого ужасающего зрелища, как встретился глазами с Албанусом. Из груди чернокнижника торчал колдовской змеевидный клинок, – вот какую цель нашел он себе, когда двойник отшвырнул его в падении. Сраженный Албанус еще шевелил губами, пытаясь продолжить заклинание... Зато Ариана, стоявшая рядом, наконец шевельнулась. Колдовские чары прекращают свое действие со смертью человека, наложившего их, – а мгновения жизни Албануса явно были сочтены.

Конан бросился к девушке и схватил ее за руку. Она в изумлении уставилась на него. Чародей пытался еще что-то бормотать, но из горла у него хлынул поток крови. Киммериец повернулся, чтобы как можно скорее увести Ариану прочь, но внезапно застыл, устремив взор наверх, под купол зала. Там находилось нечто ужасное, неподдающееся описанию человеческим языком. Бесчисленные глаза и щупальца... Взор человека был не в силах воспринять подобное зрелище, а разум – осмыслить его. Нечто страшное парило там, в вышине, вызванное к жизни заклятиями Албануса...

Внезапно из этого жуткого месива ударил ослепительный луч света. Он упал прямо на синий хрустальный шар, и тот разлетелся на мириады осколков. Синяя пыль облачком взвилась в воздух из рук Албануса, – и в тот ж е миг смертная пелена подернула глаза чернокнижники.

Гром загрохотал в огромном зале, и в этом ужасающем звуке Конан расслышал хохот демона... или, возможно, какого-то божества. Тень под куполом сгустилась еще сильнее, и наконец сгусток мрака вырвался наружу, вдребезги разнеся купол. Подхватив Ариану на руки, Конан что было сил устремился прочь.

Вокруг него все рушилось: разваливался на куски растрескавшийся потолок, осыпалась каменная кладка стен... Осколки сыпались градом, постепенно заполняя волчью яму. Тучи пыли вздымались в воздух... По счастью, варвара с Арианой там уже не было. Они не видели, как рухнули стены дворца на тех, кто еще продолжал сражаться. Волна разрушения, кругами расходившаяся от волчьей ямы, прошла по всей древней части цитадели, оставляя за собой одни лишь развалины.

Конан стремглав мчался по полированным мраморным плитам, когда внезапно осознал, что пол уже не качается у него под ногами, как корабельная палуба во время шторма, и падающие осколки больше не бьют по спине. Остановившись, он оглянулся сквозь постепенно оседающую пыль. У него за спиной коридор от пола до потолка был забит каменными обломками. Сквозь дыру в крыше виднелись огненные отблески заката. Однако новая часть дворца, на удивление, почти не пострадала. Лишь в нескольких местах по стенам змеились трещины. Ариана шевельнулась в объятиях варвара, и он с неохотой опустил ее на пол. Даже сейчас, – измученная и вся в пыли, – девушка была очаровательна... Откашлявшись, Ариана изумленно огляделась по сторонам.

– Конан? Откуда ты здесь? Мы во дворце? Что произошло?

– Поговорим чуть позже, – отозвался киммериец. Бросив последний взгляд назад и озирая картину разрушений, он подумал, что, видимо, в своем рассказе обойдется без излишних подробностей. – Нам нужно отыскать короля, Ариана. Похоже, мне причитается награда.

Глава 25

Шагая по дворцу, что некогда принадлежал Албанусу, – и два дня назад королевским указом был передан Конану во владение, – киммериец замедлил шаг, чтобы взять в руки статуэтку из слоновой кости. Затейливо вырезанная, она весила немного, но наверняка стоила хороших денег. Он бросил ее в свой заплечный мешок и двинулся дальше.

Он оказался у входа в особняк в тот самый миг, когда Ордо с Арианой появились в широко распахнутых дверях.

– Вы как раз вовремя, – сказал им киммериец. – Что там творится снаружи?

Ордо пожал плечами.

– Городская стража и остатки Золотых Леопардов патрулируют улицы и расправляются с мародерами. Впрочем, они уже почти навели порядок. Похоже, люди восприняли землетрясение как знак гнева богов. Кроме того, многие утверждают, будто видели демона, нависшего над королевским дворцом. – Он неуверенно хохотнул. – Странные вещи порой мерещатся людям, верно?

– Очень странные, – как нельзя более невозмутимо отозвался Конан. Даже если бы он и рискнул рассказать Ордо обо всем, что произошло у волчьей ямы, одноглазый все равно лишь принялся бы стенать, что слишком стар для таких приключений. – А как там, в «Знаке Фесты»? – обратился он к Ариане.

Девушка устало вздохнула, не глядя на северянина.

– «Фесты» больше нет. Слишком многие осознали, к чему привела наша прекраснодушная болтовня, и устыдились содеянного. Гариан обещал отпустить Грекуса и всех остальных, кого сослали на рудники, но, думаю, мы еще долго не сможем взглянуть друг другу в глаза. Я... я собираюсь уехать из Немедии.

– Поехали со мной в Офир, – предложил Конан.

– Я еду с Ордо в Аквилонию, – отозвалась она.

Конан изумленно уставился на девушку. Не то чтобы он ревновал ее к Ордо, – ну, может, только самую малость, хотя тот и был его другом, – но ведь он все-таки спас Ариане жизнь. Где же ее благодарность?

Она с вызовом уставилась на киммерийца, а затем положила руку на плечо одноглазого бородача.

– У Ордо преданное сердце... а это куда больше, чем я могу сказать о многих иных мужчинах. Может, его преданность принадлежит и не мне, но это все-таки преданность. Кроме того, я уже давно говорила тебе, что сама решаю, с кем мне делить постель.

В голосе Арианы звучали оправдывающиеся нотки. Судя по тому, как напряженно она стиснула губы, девушка и сама понимала это, но отказывалась признать, будто ей есть в чем виниться перед киммерийцем.

Конан с досадой тряхнул головой. Ему вспомнилась старая поговорка: «Женщины и кошки никому не принадлежат. Они лишь заходят в гости на время». Сейчас, кажется, он предпочел бы кошку.

Затем внезапно до него дошло, куда собираются Ариана с Ордо.

– Но почему в Аквилонию? – удивился киммериец.

Одноглазый вручил ему сложенный листок пергамента.

– Прошел слух, что она направляется в те края. Кстати, здесь есть кое-что и для тебя.

Развернув лист, Конан прочитал:

Ордо, мой преданный пес.

Когда ты получишь это письмо, я уже покину Немедию со всем своим имуществом и слугами. Не пытайся следовать за мной. Едва ли в следующий раз я буду рада нашей встрече. И все же я желаю тебе добра. Передай киммерийцу, что я еще не закончила с ним.

Карела.

Чуть ниже подписи красными чернилами был изображен ястреб.

– Но ты все равно намерен погнаться за ней, – промолвил Конан, возвращая листок одноглазому.

– Еще бы! – подтвердил Ордо. Он бережно спрятал письмо в поясной кошель. – А с какой стати тебе теперь ехать в Офир? Подожди еще пару дней, – и Гариан сделает тебя вельможей...

– Вспомни, что говорил слепой гадатель в «Зарезанном Быке», – проронил киммериец.

– Этот старый глупец? Я же тебе предлагал: лучше обратись к моим астрологам!

– Но ведь он оказался прав, – негромко возразил Конан. – Женщина с сапфирами и золотом – Сулария, женщина с изумрудами и рубинами – Карела. Обе они желали мне смерти именно по тем причинам, что он и назвал. И в остальном он также не ошибся. А помнишь, что он сказал напоследок?

– Что? – спросил Ордо.

– Спаси трон, спаси короля, убей короля или погибнешь. Что бы ни случилось, что бы ни сбылось, не ошибись, когда придет время бежать... Он также сказал, что нужно опасаться благодарности королей. Я готов прислушаться к его совету, пусть и с некоторым запозданием.

Одноглазый хмыкнул, взглядом окидывая мраморные колонны и алебастровые стены роскошного зала.

– Не могу понять, чего опасаться в такой благодарности.

– Короли привыкли к единоличной власти, – сказал ему Конан. – А когда они вынуждены чувствовать себя благодарными, это их унижает. Готов держать пари... Самый лучший способ избавиться от унижения – это избавиться от человека, на которого сия благодарность направлена. Понимаешь?

– Ты заговорил прямо как какой-то ученый мудрец, – проворчал Ордо.

Запрокинув голову, Конан расхохотался.

– Да спасут меня боги от такой участи.

В этот миг Махаон окликнул киммерийца, подходя сзади:

– Все наши парни уже в седле, и у каждого мешки битком набиты награбленной добычей. Хотя до сих пор мне никогда не доводилось слышать, чтобы человек отдавал на разграбление собственный дворец...

Конан встретился взглядом с Ордо.

– Бери все, что хочешь, дружище, но не советую тебе задерживаться здесь надолго.

Варвар протянул руку, и одноглазый крепко сжал ее – этот обычай они переняли на Востоке.

– Удачи тебе, Конан из Киммерии, – сурово промолвил Ордо. – Протруби за меня в Адский рог, если окажешься там раньше меня.

– Удачи и тебе, Ордо-замориец! Протруби за меня и ты, если попадешь туда первым.

С этими словами киммериец двинулся прочь, ни разу больше не взглянув на Ариану. В конце концов, она сама сделала свой выбор.

За стенами дворца его ожидали два десятка уцелевших наемников Вольного Отряда. Все они были вооружены до зубов и уже сидели в седле. Конан также вскочил на коня.

Как странно все закончилось, невольно подумал северянин. Он лишился дарованного ему богатства... Лишился двух женщин, каждую из которых был бы рад сейчас видеть рядом с собой, – но они сами не захотели остаться с ним. Непривычное ощущение... Но он тут же поспешил напомнить себе, что в Офире хватает и других красоток, а если слухи верны, и там и впрямь назревают беспорядки, то Вольному Отряду непременно найдется работа.

– Мы едем в Офир! – воскликнул Конан и во главе отряда поскакал к городским воротам. Он ни разу не оглянулся.

Тайна врат Аль-Киира

Пролог

Мощная гранитная скала, называемая Вратами Аль-Киира, темнела в ночи, как громадная жаба. Почти что две дюжины династий офирских владык пытались соорудить здесь долговечные строения, и память об этом хранила венчающая скалу корона из зубцов полуразрушенных стен и рухнувших колонн.

Давно уже было забыто предание, которое дало название древней скале, но люди помнили, что место это было проклято и отдано во власть Злу. Народ смеялся над королями минувших эпох, которые не знали об этом. Однако самый смех звучал неуверенно, потому что было в этой скале нечто, заставляющее избегать даже мыслей о ней.

Над Иантой, великолепным городом с золотыми куполами и алебастровыми башнями, бушевала гроза. Тяжелые черные тучи клубились, казалось, над самой скалой, но ни одного громового раската, ни отзвука штормового ветра, срывающего в городе крыши, ни отблеска молнии, сверкающей, подобно огню из пасти дракона и озарявшей глухую ночь, не проникало в глубины самого сердца Врат Аль-Киира.

Высокородная Синэлла знала, что снаружи разразилась гроза, хотя не могла ни видеть ее, ни слышать. Такой ночи и приличествует буря. Если бы небо могло треснуть и горы расколоться в честь его возвращения в мир!

Ее узкое одеяние из черного шелка, стянутое золотым наборным поясом, было разрезано от подола до самых бедер. Никто из знавших офирскую принцессу не узнал бы ее теперь. Ее темные глаза сверкали, ее прекрасное лицо, казалось, было высечено из мрамора, ее золотистые волосы, туго заплетенные в косы, были схвачены обручем из золотых звеньев. Надо лбом возвышались четыре золотых рога. При виде их посвященный сразу бы понял, что она была верховной жрицей бога, которому отважилась служить. Что ей не нравилось по-настоящему, так это браслеты из простого, ничем не украшенного черного железа на обоих запястьях. Она обязана была носить их, ибо бог Аль-Киир брал к себе на службу только тех, кто готов был стать его рабом.

Черный шелк, расшитый по подолу золотыми бусами, колебался над ее длинными стройными ногами, когда она, босая, шла во главе необычной процессии, уводя ее все дальше в глубь горы, по грубо высеченным в скале переходам, освещенным факелами в черных железных канделябрах, сделанных в форме жутких четырехрогих голов.

Лица двадцати воинов в черных доспехах были полностью скрыты под шлемами странной формы, и только в прорезях сверкали их глаза.

Каждый шлем также был увенчан четырьмя рогами: два по бокам, торчащие в стороны, и два впереди. Это делало воинов похожими скорее на демонов, чем на людей. Чашки их мечей с широкими клинками были также сплетены из четырех рогов. И на груди каждого светилась слабым мерцанием в свете железных корзин с углями, свисающих с потолка, багряно-красная четырехрогая голова.

Еще странной была женщина, которую они сопровождали. На ней был наряд офирской невесты, сшитый из множества полос развевающегося небесно-голубого шелка, расшитый золотыми нитями. Волосы цвета воронова крыла, падавшие локонами на плечи, были усеяны мелкими белыми цветочками, символом чистоты; ноги ее были босы в знак смирения. Женщину шатало, и грубые руки солдат хватали ее, не давая упасть.

– Синэлла! – воскликнула женщина удивленно. В ее голосе прозвучала нотка высокомерия, к которому она, видимо, была привычна (и это несмотря на то, что благодаря выпитому ею средству она была немного не в себе). – Где мы, Синэлла? Как я сюда попала?

Шествие не остановилось ни на миг. Синэлла даже виду не подала, что слышит. В глубине души она чувствовала облегчение от того, что действие напитка закончилось. Его пришлось применить для того, чтобы увести женщину из ее дворца в Ианте, доставить сюда и завести достаточно далеко. Однако предстоящий ритуал требовал, чтобы она была в полном рассудке.

«О, власть», – думала Синэлла. В Офире женщина не может обладать настоящей властью. А ведь это было именно то, к чему она стремилась. Синэлла жаждала власти, и она будет обладать ею!

Люди воображают, что она довольствуется поместьем, которое получила в наследство, что она когда-нибудь выйдет замуж и отдаст бразды правления в руки своего супруга, так что в общем и целом ее имение будет принадлежать ему. В своей ограниченности эти люди не думают о том, что в ее жилах течет кровь королей. Если бы древние законы не запрещали женщине быть повелительницей и носить корону, она унаследовала бы престол после смерти теперешнего короля, который умирал бездетным.

В своем состязании со смертью король Вальдрик нанял целую армию врачей и чародеев, дабы они усердно искали средство от его болезни, медленно, но верно сводящей его в могилу. По этой причине он был слишком занят, чтобы назвать своего преемника. По той же причине король не видел, как высокие лорды его страны уже сейчас ведут войну за его корону, которая освободится сразу же после его смерти.

Жестокая, удовлетворенная улыбка играла на полных губах Синэллы. Пусть эти гордые мужчины сражаются друг с другом, пусть перегрызутся, как голодные волки, пусть разорвут друг друга на кусочки! Они скоро очнутся от своих грез о власти и увидят, как графиня Асмарк станет королевой Синэллой Офирской, а уж она-то научит их, как нужно лизать ей ноги – побитым собакам полезно будет это знать.

Коридор привел их под мощные высокие своды. Об этом зале не знал ни один непосвященный. Горящие свечи на стенах, высеченных из грубого камня и ничем не украшенных, освещали гладкий каменный пол, на котором высились два деревянных столба. Они были увенчаны все той же четырехрогой головой.

Под этим сводом, высеченным в скале, никто не был погребен в незапамятные времена. Еще менее его предназначением была красота. Он служил местом заточения. Могучая фигура цвета засохшей крови, притягивая к себе взоры, стояла здесь. Она вызывала бы всеобщее внимание и в другом, гораздо более значительном помещении. Она казалась скульптурным изображением, однако на самом деле им не являлась.

Тяжеловесное тело принадлежало мужчине, однако он был в полтора раза выше самого высокого человека и вместо пяти пальцев мощные руки имели по шести – и с опасными когтями. Три глаза, лишенные век, сверкали мрачным огнем на страшной рогатой голове, а рот его представлял собой широкую безгубую щель с рядами острых, как иглы, зубов. Толстые руки были украшены браслетами, на которых повторялось изображение демона. Вокруг талии эти изображения сплетались в искусно выкованный пояс, поддерживающий набедренную повязку. Плетеный черный бич посверкивал металлическим блеском у одного бедра, а возле другого висел большой кинжал с рогатой чашкой.

Синэлла затаила дыхание – как в первый раз, когда она увидела своего бога. Это происходило с ней всегда, как только она оказывалась перед этим созданием.

– Приготовьте невесту Аль-Киира! – приказала она.

Пронзительный крик вырвался у женщины в голубом одеянии, когда двое стражей потащили ее к столбам. Они привязали ее, высоко подняв ей руки, причем так жестоко, что веревки глубоко врезались ей в тело. Ее голубые глаза, казалось, лезли из орбит, когда она смотрела на огромную фигуру, не в силах оторвать от нее взора. Она безмолвно раскрыла рот, словно ужас отнял у нее даже силы кричать.

– Тараменон! – позвала Синэлла.

Услышав это имя, связанная женщина вздрогнула.

– И он тоже? – прохрипела она. – Что здесь происходит, Синэлла? Скажи мне! Прошу тебя!

Синэлла не обратила на нее внимания. Один из воинов приблизился, держа маленький ларец из медных пластин, и церемонно опустился на колени перед женщиной – офирской принцессой, верховной жрицей мрачного Аль-Киира. Бормоча охранительные заклинания, Синэлла раскрыла ларец и вынула оттуда все, что ей было нужно.

...Впервые Синэлла услыхала об Аль-Киире еще ребенком от своей няньки – о древнем, давно забытом всеми, за немногим исключением, боге. Няньку немедленно выслали, как только король узнал, что за жуткие истории она рассказывала.

В действительности старуха сообщила Синэлле очень немногое, но девочка была уже отравлена мечтой о власти, которую Аль-Киир дарует своим верховным жрицам – тем женщинам, что отдают свое тело и душу, желая радовать жестокого бога болью и смертью; женщинам, исполняющим страшные ритуалы его культа. Уже тогда грезила она о власти...

С маленьким флаконом в руках Синэлла подошла к пленнице. Она вытащила хрустальную пробку и влажным концом нарисовала знаки рогов на лбу женщины.

– Это создаст тебе нужное настроение, как и положено невесте, Телима, – сказала Синэлла мягко и в то ж е время насмешливо.

– Я не понимаю, Синэлла. – Голос Телимы звучал тверже. Кашляя, она дергала головой, и волосы, как черное полуночное облако, падали ей на лицо. – Что здесь происходит? – простонала она.

Синэлла поставила флакончик обратно в ларец. Порошком из крови и костей она вывела на полу знаки рогов, так что эти рога заканчивались как раз у ног Телимы. Кисточкой из волос девственницы она провела по широкому рту Аль-Киира и смазала кровью его могучие чресла. Теперь все было готово.

Но Синэлла медлила. Эту часть ритуала она ненавидела так же сильно, как и свои железные браслеты. Хотя свидетелей этому нет, кроме ее воинов, которые отдадут за нее жизнь, и Телимы, которая так или иначе уже никогда не будет иметь значения в этом мире, – но она сама будет это знать. Но, как и всегда, это нужно сделать. Нужно!

Она нерешительно опустилась на колени перед огромной фигурой, набрала полную грудь воздуха и, раскинув руки, бросилась на пол.

– О могущественный Аль-Киир! – молила она. – Повелитель крови и смерти, твоя раба лежит у ног твоих. Тело ее принадлежит тебе. Душа ее принадлежит тебе. Верь же преданности ее и делай с ней все, что тебе по сердцу.

Она вытянула вперед дрожащие руки, чтобы обхватить пальцами щиколотки огромной фигуры. Медленно придвинулась она к ним, все ближе и ближе, пока не приникла губами к когтям на ноге.

– О великий Аль-Киир! – выдохнула она. – Повелитель похоти и боли, твоя раба приносит жертву тебе. Тело невесты принадлежит тебе. Душа невесты принадлежит тебе. Возьми же ее и делай с ней все, что тебе по сердцу.

...Давным-давно, еще задолго до того, как была построена первая хижина на том месте, где впоследствии возникнет Ахерон, что много веков назад рассыпался в прах, Аль-Кииру поклонялись в той стране, где спустя столетия было основано государство Офир. Этот бог требовал себе в жертву самых гордых и самых прекрасных женщин, и они непрерывно доставлялись ему. Совершавшие ритуал осквернили себя, и души тех, кто присутствовал при этих жертвоприношениях, были обречены на муки.

Наконец появились несколько магов, которые освободили мир от чудовищного бога, и за это их благословили Митра, Асура и другие, ныне забытые божества.

Из всех этих решительных и отважных чародеев в живых остался один лишь Аванрахаш, и ему удалось создать темницу для Аль-Киира с помощью волшебного посоха. То, что стояло под сводом в самом сердце Ворот Аль-Киира, было не статуей бога, а им самим.

Двое стражников сняли свои шлемы и приложили к губам флейты. Зал наполнился безумной музыкой. Двое других встали позади пленницы. Остальные сняли с поясов широкие мечи в ножнах и начали стучать ими по каменному полу в такт флейтам.

Со змеиной гибкостью Синэлла принялась танцевать. Она двигалась в ритме мелодии и стука мечей.

Каждое движение ее танца следовало древнему образцу, и она монотонно пела на забытом языке. Она кружилась, стоя на одной ноге, и черный шелк взлетал в воздух, обнажая ее до самой талии. Она чувственно изгибалась, перемещаясь от высокой фигуры бога к женщине, брошенной на колени.

Пот выступил на лице Телимы, и ее глаза остекленели. Казалось, она больше не сознает того, что происходит вокруг, бессильно поникнув в своих путах. На ее лице появилось выражение похоти и ужаса, потому что она сама это поняла.

Как белые птицы, порхнули к Телиме руки Синэллы, отвели влажные волосы с ее лица, провели по ее плечам и сорвали полосу со свадебного платья.

Телима пронзительно вскрикнула, когда стражники, стоявшие за ее спиной, ударили ее по спине широкими кожаными бичами крест-накрест. Сильные судороги, сотрясавшие ее, были следствием не только этих ударов, но и действия того средства, которым отметила ее жрица. К похоти добавилась боль – этого требовал бог.

Синэлла все еще пела и танцевала. И еще один слой развевающегося шелка сорвала она с плеч Телимы, и ее крики, в которых звучала боль, смешались с заклинаниями жрицы.

Образ Аль-Киира начал вздрагивать.

* * *
Не было ни времени, ни пространства, но вот шелохнулось нечто, словно просыпаясь от долгого сна. Нежнейшая радость тянула свои тонкие нити и звала куда-то, звала. Жестокий голод побежден был пресыщением. Множество женщин приносились в жертву, их души жили несчетные столетия, одетые плотью, вечно юные, и вечно служили они бесконечной похоти своего бога.

Воспоминания вспыхивают – полубред, полусон. Посреди вечной ночи воздвигли твердый фундамент. Тысячи женщин, рожденных тысячелетия назад, танцевали обнаженными. Их тела – пустые пещеры, ибо лишены чувств. Ни один бог не сумеет сохранить для вечной жизни человеческую душу. И вот пропали они бесследно. Откуда взялось столько чувств после целой вечности, которую длилось Ничто?

Эти тени принесли с собой будоражащие воспоминания о потерянном, но откуда пришли они? И вот образовался заслон, и воздвигся щит, и снизошел благословенный мир. И снова вернулся сон.

* * *
Задыхаясь от напряжения, Синэлла упала на пол. Кроме ее порывистого дыхания и всхлипываний черноволосой красавицы, избиваемой ремнями, ни одного звука не было слышно под сводами.

С усилием, причиняющим боль, жрица встала на ноги. Еще одна неудача! Так много неудач! Она шаталась, двигаясь к ларцу, но рука ее не дрогнула. Она извлекла кинжал, копию того, что висел на бедре бога, но обычного размера.

– Чашу, Тараменон, – приказала Синэлла. Ритуал не удался, но он должен быть доведен до конца.

Телима застонала, когда Синэлла схватила ее за волосы и оттянула голову назад.

– Нет, пожалуйста! – завизжала женщина.

Ее крик замер, когда клинок перерезал ей горло.

Воин, который держал ларец, подставил чашу под кровь.

Синэлла равнодушно смотрела, как черноволосая невеста умирает, повисая на веревках. Мысли ее блуждали далеко. Она думала о будущем. Несмотря на очередную неудачу, постигшую ее не в первый раз, она будет продолжать, даже если для этого тысяче женщин придется расстаться с жизнью в этом зале. Она вернет Аль-Киира в мир людей. Не удостоив мертвую ни единым взглядом, она завершила церемонию.

Глава 1

Никто не сказал бы, что в стране, по которой путешествовал этот караван, царит мир. Судя по тому, как выглядела длинная вереница тяжело нагруженных мулов, можно было подумать как раз обратное, когда они приближались к зубчатым гранитным стенам Ианты.

Три дюжины всадников в остроконечных шлемах и темно-синих шерстяных плащах, посеревших от пыли, скакали по обе стороны от вьючных животных. Даже здесь они настороженно осматривались по сторонам, отмечая любую деталь, попадающую в поле их зрения. Многие держали наготове короткие луки. Покрытые испариной погонщики подхлестывали мулов. Они не могли дождаться того момента, когда доберутся, наконец, до цели – теперь уже такой близкой.

Единственный, кто казался равнодушным ко всему, был командир конвоя, офицер с такими широкими плечами, что они грозили проломить доспехи. В то время как остальные беспокойно озирались по сторонам, в его ярко-синих глазах не было заметно и следа тревоги.

Однако, несмотря на видимое спокойствие, он внимательно глядел по сторонам, может быть даже внимательнее, чем остальные. С тех пор как они покинули золотой рудник на немедийской границе, на караван уже трижды совершались нападения.

Дважды острая наблюдательность варвара замечала засаду, и таким образом они предупреждали атаку. В третий раз его широкий двуручный меч обратил разбойников в бегство, прежде чем они смогли обнаружить оружие. В суровых горах его родной Киммерии те, кто не умеет вовремя распознавать засады, не имеют больших шансов дожить до старости. Там он выдержал свои первые сражения и занял свое место у военного костра – и это в том возрасте, когда другие еще считаются детьми и сидят у ног своих отцов.

У северных ворот Ианты – они назывались Золотыми – караван остановился.

– Откройте ворота! – крикнул офицер.

Он снял шлем. Открылось лицо, в выражении которого читалось куда больше жизненного опыта, чем этого можно было ожидать от юноши его лет. Грива черных волос обрушилась на плечи.

– Разве мы похожи на бандитов? Пусть Митра покарает вас, если вы сию секунду не откроете нам!

Стальной шлем, мелькавший между зубцов стены, сменился лицом со сломанным носом и короткой бородкой.

– А, это ты, Конан? – Человек обернулся и крикнул, обращаясь к кому-то за своей спиной: – Откройте им!

Медленно, со скрежетом распахнулась внутрь правая створка ворот, обитых железом. Конан галопом ворвался туда и направил своего сильного аквилонского жеребца в сторону, пропуская мимо себя караван. Десяток солдат в кольчугах держали створку плечами, пока последний мул не вошел в город. После чего ворота с грохотом захлопнулись. Послышался скрежет, и тяжкий замок был заперт.

Солдат, кричавший с бруствера, спустился вниз, к стене. Свой шлем он сунул под мышку.

– Я должен был узнать ваши проклятые восточные шлемы, киммериец, – сказал он, улыбаясь. – В конце концов, твоя рота наемников сделала себе это имя.

– Почему ворота закрыты, Юниус? – удивленно заговорил Конан. – Еще три часа до наступления темноты.

– Приказ, киммериец, приказ. Если ворота будут закрыты, мы, возможно, и сумеем уберечь город от беспорядков. – Юниус поглядел по сторонам и понизил голос: – Будет лучше, если Вальдрик умрет скорее. Тогда граф Тиберио сможет, наконец, положить предел разногласиям.

– А я думал, что генерал Искандриан держит армию в стороне от этих дел, – холодно произнес Конан. – Или ты нашел-таки себе место в этой сваре?

Солдат со сломанным носом нервно облизал губы.

– Я все это вижу немного не так, – промямлил он.

Неожиданно он выпрямился, как шест, и произнес приказным тоном:

– Позаботься лучше о том, чтобы продолжать свой путь, киммериец. Толкаться у ворот запрещено – особенно для наемников.

Он поспешно нахлобучил шлем, словно пытаясь придать своему распоряжению еще больше веса. Возможно, что на самом деле причиной этому было желание избежать проницательного взгляда киммерийца.

Презрительно фыркнув, Конан сжал пятками бока своего жеребца и бросился догонять свой отряд. Пока Искандриану – его называли Белым Орлом Офира, а кое-кто считал его лучшим полководцем столетия, – пока ему удавалось уберегать Офир от гражданской войны, он заботился о том, чтобы армия сохраняла верность Вальдрику, несмотря на то, что сам король этого почти не замечал, – как, впрочем, не замечал он и того, что его государство находится на грани уничтожения. Но если старый генерал потеряет власть над армией...

Помрачнев, Конан продолжал свой путь. Эта – пока что тайная – борьба за наследование престола ему не нравилась, но забота о своей безопасности и о безопасности его отряда вынуждала Конана постоянно быть в курсе событий.

Равнодушный прохожий не заметил бы на улицах Ианты ничего такого, что выдало бы ту необъявленную войну, которую вели между собой личные армии высокопоставленных господ за владычество над этой страной. Все так же были заполнены суетящейся толпой узкие мостовые и широкие бульвары, где мелькали купцы в роскошных одеждах рядом с оборванными торговцами, нарядные дамы в шелках, сопровождаемые свитой из нагруженных коробками слуг, высокомерные господа в бархате, благоухающие помадами и притираниями, запах которых смешивался с вонью из переулков и задних дворов, подмастерья в кожаных фартуках, которые среди всех своих забот всегда найдут минутку перекинуться словечком с девушкой, торгующей апельсинами и гранатами, грушами и оливами.

Попрошайки, чью наготу прикрывали жалкие лохмотья, а на слепом глазу или плохо залеченном обрубке руки или ноги красовалась грязная повязка, лепились на каждом углу, и их было гораздо больше, чем прежде, потому что беспорядки в стране лишили земли и крова многих и многих крестьян. В прозрачных шелках и позолоченных ручных и ножных браслетах выставляли себя на обозрение девицы, приносящие утешение мужчинам, уютно расположившись возле храмов на широких лестницах или перед дворцами.

И все же в толпе ощущалось какое-то новое настроение, и это был знак того, что не все идет так, как надо. Побагровевшее лицо – там, где должно царить спокойствие. Учащенное дыхание, хотя нет никаких причин для спешки. Острый, ищущий взгляд, хотя оснований для подозрительности вроде бы не имеется. То, что происходило за городскими стенами, тяжелым грузом ложилось на Ианту, хотя никто открыто не признавался втом, что знает о военных столкновениях, и страх, что война войдет в город, мучил каждого.

Конан протолкался сквозь толпу и натянул поводья, останавливая жеребца возле своего унтер-офицера, поседевшего уже немедийца. У этого человека был в свое время выбор: дезертировать из роты городской охраны Бельверуса или дать себя повесить за то, что слишком хорошо выполнял свой долг – к великому огорчению одного высокородного господина из того же города.

– Держи глаза открытыми, Махаон, – заговорил с ним киммериец. – Если кто-нибудь заподозрит, что мы везем, на нас могут напасть даже здесь.

Махаон плюнул, попав довольно далеко. Даже шлем не мог целиком скрыть приметный шрам, рассекающий его широкую переносицу. След от шестиугольной кофийской звезды синел на его левой щеке.

– Я сам отдал бы серебряную монету, лишь бы узнать, как это барону Тимеону удалось отхватить такой куш. Я и не подозревал, что наш толстяк имеет хоть какое-то отношение к рудникам.

– Он с ними и не связан. Немного золота и, быть может, парочка хорошеньких камешков застрянет у него между пальцев, а остальные предназначены другому.

Темноглазый ветеран бросил на Конана вопросительный взгляд, но киммериец больше ничего не сказал. Ему не стоило большого труда установить, что Тимеон был всего лишь орудием графа Антимидеса; однако Антимидес как будто был одним из немногих вельмож Офира, которые не старались захватить престол после смерти короля. Если это так, то ему не требуется тайная поддержка. Судя по тому, как обстоят дела, это может означать только одно: он ведет куда более крупную игру, чем кто-либо мог подозревать. Но ведь и Антимидес не имеет прав на рудники и, следовательно, на содержимое седельных сумок, нагруженных слитками золота и коробками с изумрудами и рубинами. Для умного человека это была вторая причина молчать, пока он не узнает большего. И это грызло гордость молодого киммерийца.

Он возглавил свой отряд наемников в Немедии не столько благодаря удаче, сколько обстоятельствам, но год удачных операций, которые они провели с тех пор, как перешли офирскую границу, создал им хорошую репутацию. Конные лучники Конана-киммерийца были известны своей неустрашимостью и целеустремленностью – чертами, которые были особенно присущи самому командиру отряда. Их уважали даже те, у кого имелись все основания ненавидеть их. Долгим и суровым был путь Конана от вора – этим он промышлял в ранней юности – к капитану отряда наемных солдат. И этого положения он достиг в том возрасте, когда большинство из подобных ему могут только задумываться о таком успехе. Для него же это означало восхождение к свободе – так, во всяком случае, он это рассматривал, потому что ему никогда не нравилось выполнять чужие приказы. Но сейчас его втянули в игру человека, которого он ни разу еще даже не видел, и это ему мешало. Это очень мешало ему.

Когда показался дворец Тимеона – вызывающее роскошное здание кубической формы, сложенное искусно обтесанным камнем с колоннадой и широкой лестницей, зажатое между храмом Митры с одной стороны и гончарней с другой, – Конан неожиданно спрыгнул с седла и бросил удивленному Махаону поводья и шлем.

– Как только все будет доставлено в подвалы, можешь отпустить людей до утра. Они заслужили небольшой отдых.

– Барон будет не в восторге от того, что ты ушел, когда золото еще не заперто на замок, Конан.

Конан тряхнул головой.

– Если я его сейчас увижу, я могу брякнуть такое, чего лучше бы не брякать.

– Да он наверняка так занят своей новой девкой, что у него вряд ли найдется время сказать тебе пару слов.

Один солдат за их спиной засмеялся. Это выглядело довольно странно. Улыбка на его истощенном лице казалась чем-то лишним. Он был так измучен болезнью, что можно было решить, что несчастный близок к кончине.

– Тимеон пользуется у баб таким же бешеным успехом, как ты, Махаон. – Он ухмыльнулся. – Ну, к нему-то их тянет богатство. А вот почему они липнут к тебе – этого я еще не понял.

– Если бы ты поменьше времени тратил на кости, Нарус, – ответил Махаон, – и побольше бы занимался охотой, мои тайны не были бы тайнами для тебя. Или ты хочешь услышать, что дело в том, что у меня не такие костлявые ноги, как у тебя?

Дюжина солдат, слышавших этот диалог, взревели от смеха. Нарус был любимцем женщин. Все они пытались его выходить и откормить, и поэтому их было на удивление много.

– У Махаона-то баб столько, что хватило бы на пятерых, – вмешался Таурианус, худой, темноволосый офит. – У Наруса их на десять мужиков, а наш Конан вполне мог бы заменить собой двадцать самцов.

Таурианус был одним из тех, кто присоединился к Вольному Отряду с момента его прибытия в Офир. Из двадцати первых воинов отряда осталось только девять человек. Одни погибли, другим надоела постоянная опасность быть убитыми, неразрывно связанная с их профессией.

Конан подождал, пока стихнет гогот.

– Если у Тимеона новая возлюбленная, что весьма вероятно, поскольку он верен себе, то он вообще не заметит моего отсутствия. Идите дальше, Махаон.

Не дожидаясь возражений, Конан смешался с толпой.

Конан и сам не знал, чего он хотел. Разве что не встречаться с Тимеоном, пока настроение не станет получше. Может быть, женщину? Путешествие к рудникам и обратно заняло восемь дней и по дороге им не встретилось даже старой карги. На рудниках женщины запрещены. Приговоренных к пожизненным каторжным работам было и без того слишком трудно держать в узде, чтобы позволить им еще видеть нечто, способное вызвать бунт.

Нужна женщина. Но – никакой спешки. Он немного побродит по городу и где-нибудь выпьет кружечку пива или стакан вина. Несмотря на ощутимый страх возможных кровавых беспорядков, жизнь города, в общем и целом, текла своим чередом.

Офир был очень старым королевством. Еще во времена отравленного чародейством Ахерона возникло оно, а Ахерон рассыпался в пыль еще три тысячелетия назад. Офир был одной из тех немногих стран, что смогли выдержать натиск диких кочевых орд. Ианта, столица этого государства, изначально была построена по регулярному плану и разделена на просторные кварталы, но на протяжении своей долгой истории этот город устремился ввысь золотыми куполами и шпилями и совершенно изменил планировку.

Кривые переулки пролегли между тесно посаженных домов, и всюду, где только имелось хоть немного свободной земли, появлялись новые строения. Мраморные храмы с большими залами и лесами каннелированных колонн высились на улицах беззвучными громадами – если не считать тягучих монотонных песнопений молящихся жрецов и бормотания верующих, они были немы. Бок о бок с храмами стояли кирпичные стены домов веселья и дымных кузниц, где целыми днями напролет стучали молоты. Роскошные здания из алебастра соседствовали с дешевыми кабаками и ювелирными лавками. Хотя в городе и имелась специальная свалка, отбросы обычно вываливали просто на улицы, и вонь, распространяемая ими, отнюдь не способствовала улучшению городского воздуха. Что касается ночных ваз, их опорожняли прямо через окно. Но несмотря на букет ароматов и тлеющий страх, в городе царило оживление.

Девица, всю одежду которой составляли тонкие полоски шелка, свисающие с пояса, набранного из монет, призывно улыбнулась молодому великану.

Она продела пальцы в свои темные локоны и тронула языком губы при виде его широких плеч.

Конан ответил на ее зазывную улыбку такой гримасой, что ее передернуло, и мурашки побежали у нее по спина. Он подумал, что потом и такая девушка будет в самый раз, но для начала он хотел еще поглазеть по сторонам. Девица с сожалением поглядела ему вслед. Он бросил монету торговке фруктами и, купив горсть слив, принялся жевать на ходу. Косточки он выплевывал в люки, если таковые подворачивались.

В лавке оружейника он принялся рассматривать благородные клинки со знанием дела, выдающим опытного воина. Но ни один меч не мог сравниться с тем древним оружием, которое он постоянно носил в ножнах из лошадиной шкуры. Затем его снова стали осаждать мысли о женщинах и, в частности, воспоминание о стройных бедрах той потаскушки. Может быть, стоит найти себе кого-нибудь и побыстрее?

Он купил в ювелирной лавке позолоченную латунную цепочку с янтарем. Она хорошо будет смотреться на кудрявой девушке, а если он не сумеет отыскать ее снова, то и на любой другой. Имея такие подарки, как украшения, духи и цветы, можно добиться у женщин многое – будь то простые потаскушки или дочери богатых и знатных людей. Гораздо большего, чем, скажем, имея на руках мешок с золотом. Хотя профессиональные проститутки предпочитают, конечно, звонкую монету. Духи он приобрел у одноглазого уличного торговца, который таскал на себе свой лоток, повесив его на тощую шею. Это был ароматный флакончик с запахом роз. Теперь Конан во всеоружии.

Он огляделся по сторонам – куда бы выплюнуть последнюю косточку от сливы – и его взгляд упал на фасад магазина медных изделий. Витрина была заполнена кусками меди и бронзы, несомненно, предназначенными для переплавки. На этих заготовках лежала покрытая толстым слоем зеленой патины бронзовая фигурка длиной в локоть. Голова – это была голова чудовища с четырьмя рогами – была широкой и плоской, трехглазой, из щели рта торчали острые зубы.

Усмехнувшись, Конан поставил фигурку на ноги. Она была отвратительной, обнаженной, с гротескно выраженными признаками пола. Вполне подходящий подарок для Махаона.

– Благородный господин – знаток, как я погляжу. Эта статуэтка – одна из лучших вещей моего собрания.

Конан воззрился на улыбающегося, маленького толстяка, который вышел из дверей лавки и скрестил руки на груди – вернее, на животе, выпиравшем из-под пояса.

– Одна из твоих лучших вещей? – в голосе Конана звучала насмешка. – И среди отходов?

– Это мой подмастерье проглядел, благородный господин. Глупый, бездарный мальчишка, и ничего больше. – В тоне толстяка появилась нарастающая злоба против беспамятного ученика. – Но он отведает моего ремня. Две жалких золотых монетки, сударь, и статуэтка будет принадлежать...

Конан прервал его, подняв руку.

– Еще раз соврешь, и я вообще ничего не стану покупать. Если ты что-нибудь о ней знаешь, говори.

– Я и говорю, благородный господин, она стоит по меньшей мере...

Конан повернулся, чтобы уйти, и торговец начал задыхаться.

– Постойте! Пожалуйста! Митра свидетель, я скажу вам чистую правду!

Конан остановился и посмотрел назад через плечо, явно заколебавшись. Этот парень, подумал он, наверняка не один день толкался среди туранских купцов.

Несмотря на то, что день был прохладный, пот поблескивал на лице владельца магазина.

– Прошу вас, высокородный господин, зайдите в дом, чтобы мы могли поговорить.

Внутренне все еще сопротивляясь, Конан позволил ему пригласить себя в лавку. Проходя мимо витрины, он снял с нее статуэтку. В лавке на плотно сдвинутых столах были разложены для обозрения многочисленные поделки из металла – все тонкой работы. На полках также можно было видеть всевозможные предметы: вазы, чаши, кувшины и кубки всех форм и размеров. Киммериец положил медную фигурку на шаткий столик, который затрещал под ее тяжестью.

– А сейчас назови мне цену, – сказал он. – Но я не хочу больше слышать о золоте, которое я должен заплатить за то, что ты собирался пустить в переплавку.

Жадность на лице торговца откровенно боролась со страхом потерять клиента.

– Десять серебряных, – сказал он наконец и сделал попытку восстановить на физиономии первоначальную улыбку.

С подчеркнутым безразличием Конан вынул одну-единственную серебряную монету и положил ее на стол. Скрестив на груди свои сильные руки, он ждал.

Маленький толстяк беззвучно зашевелил губами, голова его дернулась, словно он хотел сказать «нет», но наконец он вздохнул и кивнул.

– Она ваша, – пробормотал он с горечью, – за одну серебряную монету. Столько она стоит как сырье для переплавки, без учета работы. Но эта штука приносит несчастье. Ее принес мне крестьянин, который бежал из своей деревни. Он нашел ее в поле, во время пахоты. Старинные бронзовые вещи всегда пользуются большим спросом. Но эту никто не хотел брать. Некоторые называли ее Приносящей Беду. И они не были так уж не правы, потому что, пока она находилась в моем магазине, она не принесла мне ничего хорошего. Одна из моих дочерей родила ребеночка от неизвестного отца, вторая связалась со сводней, которая продала ее. Моя жена бросила меня ради извозчика. Заметьте, ради простого извозчика! Я говорю вам, эта вещица – она...

Он замолчал, потому что ему вдруг стало ясно, что он может сейчас потерять и этого покупателя. Он поспешно схватил серебряную монету и спрятал ее под одежду.

– Словом, эта вещица – ваша, благородный господин, и всего за одну серебряную монету. Более удачной сделки вы никогда не совершали.

– Ну конечно, раз ты так считаешь, – проворчал Конан. – Только дай мне что-нибудь, чтобы я мог завернуть эту фигурку. Не могу же я нести ее по улицам просто так. – Он посмотрел на статуэтку и непроизвольно ухмыльнулся, представив себе лицо Махаона, получающего такой подарок. – При виде этого мощного тела покроется краской стыда самая отъявленная шлюха.

Как только торговец бронзой вышел в заднюю дверь своей лавки, в магазин вошли двое крепких мужчин, одетых в поношенную одежду с плеча богатых господ. Один, на котором была заляпанная пятнами бархатная куртка, не мог похвастаться наличием носа и ушей – они были отрезаны. Обычное наказание, которому подвергается вор, пойманный при повторной краже. После третьего раза он отправляется на рудники. Второй, плешивый, со свалявшейся черной бородой, набросил на плечи потрепанный шерстяной плащ; немного осталось от прежнего золотого и серебряного шитья. Оба тут же уставились на бронзовую фигурку, лежавшую на столе. Конан не выпускал их из виду. Их мечи выглядели ухоженными, а судя по состоянию рукоятей было ясно, что оружие часто пускается в дело.

– А вам что нужно? – спросил владелец магазина, возвращаясь с грубым мешком в руках. Для подобных посетителей у него не находилось вежливого тона.

– Это. – Тот, что с отрезанными ушами, показал на фигурку. – Золотую дам.

Маленький толстяк поперхнулся, внезапно подавившись, и предупреждающе посмотрел на Конана.

– Эта вещь моя, – спокойно заявил киммериец, – а я не продаю.

– Пять, – просяще сказал лысый. Отрезанные Уши яростно повернулся к своему спутнику.

– Если ты окончательно пропил свои мозги, то молчи! Не делай меня идиотом! Учти, осел, я тебе предлагал! – Он резко повернулся и выдернул меч из ножен.

Конан даже не стал вытаскивать оружие. Он схватил статуэтку за ноги и, как следует размахнувшись ею, нанес сокрушительный удар. Треск ломающихся костей смешался с воплем кандидата на рудники.

Теперь плешивый извлек свой меч, но Конан легко уклонился от удара, шагнув в сторону и одновременно используя статуэтку в качестве булавы. Убитый рухнул, увлекаемый силой инерции своего же собственного выпада, на столики. Те, что не обрушились под его тяжестью, опрокинулись и бронзовые вазы, чаши и прочее покатилось по полу. Конан повернулся к первому из нападавших, который уже приготовился броситься на него с кинжалом. Клинок скользнул по доспеху Конана, и они сцепились. Одно мгновение стояли они грудь в грудь, и Конан прочитал отчаянный страх в черных глазах своего противника. На этот раз он не стал прибегать к оружию. Его мощный кулак врезался в лицо безухого, и тот отлетел к полкам, которые немедленно упали на него вместе с тяжелым товаром, выставленным на них. Конан не знал, оставался ли он после этого в живых.

Торговец бронзой переминался с ноги на ногу.

– Мой магазин! Мой чудесный магазин! – причитал он. – За одну серебряную монету вы забрали у меня то, за что я мог бы получить пять золотых, а после этого разнесли всю мою лавку.

– У тебя где-то был мешок, – проворчал Конан. – Убытки возместишь за счет...

Он прервал сам себя на полуслове. Отчетливый аромат духов ударил ему в ноздри. Он пошарил в своем кошельке и извлек оттуда осколки флакончика с духами. Розовая эссенция разлилась не только по доспеху. Она надежно пропитала плащ.

– Чтоб Эрлик забрал этих двоих болванов! – выругался он.

Конан поднес к глазам бронзовую фигурку, которую все еще держал в руках.

– Что же в этой проклятой штуке такого? За что они давали пять золотых? Почему рисковали жизнью?

Хозяин лавки, занятый осмотром кошельков обоих негодяев, не ответил.

Все еще ругаясь себе под нос, Конан вытер со статуэтки кровь и сунул ее в мешок, который толстяк с перепугу выронил. С воплем радости торговец поднял руку, показывая пригоршню серебра, и тут же поспешно отдернул ее, опасаясь, что Конан отнимет у него деньги. Он вздрогнул и уставился на тела двух мужчин, распростертые на полу, словно увидел их по-настоящему в первый раз.

– Но что же мне делать с трупами? – воскликнул он.

– Возьми их себе в подмастерья, – насмешливо посоветовал Конан. – Бьюсь об заклад, они не положат в отходы для переплавки ничего ценного.

Стоя на коленях возле трупов, толстяк смотрел на Конана, разинув рот. Киммериец вышел на улицу.

Глава 2

Трактир «У кабана и медведя» был почти пуст, когда Конан переступил его порог, и мрачная тишина подействовала на него угнетающе. Кудрявая девица уже нашла себе клиента, когда он вернулся к ней, а по пути сюда он не встретил другой, которая понравилась бы ему.

В воздухе висел запах перестоявшего вина и пота. Здесь явно не имелось отдельного кабинета для благородных клиентов. Около полудюжины посетителей – извозчики и подмастерья в шерстяных рубахах – сидели каждый один за своим столом, погрузившись в свои мысли. Одна-единственная девушка стояла в углу, повернувшись к залу спиной. Судя по ее поведению – она не обращала ни малейшего внимания на мужчин, – девица совершенно явно не собиралась заниматься своим ремеслом. Мягкая волна рыжеватых каштановых волос падала на ее плечи. Закутанная в многослойные зеленые шелка, она была одета, если уж на то пошло, куда более скромно, чем многие офирские дамы, считающие себя вполне порядочными. Вызывающие блестки и мишура не украшали эту девушку – в отличие от многих, кто зарабатывал на жизнь подобным образом. Но все же обилие косметики выдавало тот род занятий, которому она себя посвятила – не говоря уж просто о ее присутствии в подобном заведении. Что-то в ее манерах и внешности позволило Конану предположить, что она взялась за свое дело совсем недавно. Конан был так поглощен мыслями о девушке, что сперва совсем не заметил седоватого человека с окладистой бородой ученого, который сидел возле двери, держа в руке мятую металлическую кружку и бормоча себе что-то под нос. Когда же киммериец все же соизволил его увидеть, он вздохнул и спросил себя: неужели девушка важна для него настолько, что он позволит старику засечь себя?

Но в этот миг бородач как раз обнаружил его присутствие и уставился на него с пьяной щербатой улыбкой. Одежда его была разукрашена пятнами всех цветов, часть которых происходила вследствие неаккуратного обращения с вином, а часть – с едой.

– Конан!!! – взревел он и замахал киммерийцу, приглашая его подойти, так отчаянно, что едва не упал со стула. – Присаживайся! Давай выпьем!

– У меня такое чувство, что ты уже достаточно нагрузился, Борос, – сказал Конан сухо. – Тебе я больше ничего заказывать не буду.

– Это не так уж важно, – заверил его Борос, улыбаясь. Неверной рукой он схватил свою кружку. – Видишь? Вода. Но немножечко, капельку ма-аленького...

Он понизил голос и забормотал что-то нечленораздельное, описывая свободной рукой пассы над кружкой.

– Кром!

Конан сообразил, что происходит, и отпрянул. Некоторые из тех, кто сидел в харчевне, посмотрели в его сторону, но поскольку не увидели ни крови, ни возможности извлечь из происходящего какую-либо выгоду, снова обратились к своим стаканам.

– Не делай этого, ты же пьян, старый дурак! – поспешно сказал Конан. – Нарус до сих пор весь в бородавках, которыми ты его наградил, пока лечил его фурункулы.

Борос закряхтел и сунул ему кружку.

– Глотни, это вино. Не бойся.

Киммериец взял кружку и принюхался. Потом сморщил нос и вернул ее.

– Сам пей. В конце концов, это твое творение.

– Боишься, ха! – Борос хмыкнул. – Такой сильный, и боишься. Да будь у меня твоя мускулатура...

Он засунул нос в кружку, откинул голову – и почти в тот же миг, давясь и отплевываясь, отшвырнул от себя кружку.

– Митра милостивый!.. – прохрипел он и быстро вытер рот тыльной стороной костлявой ладони. – Ничего более отвратительного я в жизни своей не пробовал! Придется вылить. Что это такое, во имя Асуры?

Конан подавил гримасу.

– Молоко – судя по запаху, чистое молоко.

Борос содрогнулся, как будто его тошнило.

– Ты подменил сосуд, – обвинил он киммерийца, как только снова смог говорить. – У тебя ло-овкие руки, но я все заметил, киммериец. За тобой должок! Тащи сюда выпивку.

Конан рухнул на стул по другую сторону стола и поставил мешок с бронзовой фигуркой на пол. Он не привык к обществу волшебников, однако Бороса считать таковым можно было с очень большой натяжкой. Старик когда-то обучался черной магии, но его пристрастие к крепким напиткам, которое становилось все сильнее, завело его в конце концов на обочину, вместо того чтобы вести его по кривым дорогам Черного Искусства. В трезвом виде он устранял бородавки и другие небольшие физические недостатки, либо же промышлял любовными зельями. Но если он напивался, он представлял опасность не только для окружающих, но и для себя самого. До тех пор, пока удавалось удерживать его от занятий чародейством, он был тем не менее неплохим собутыльником.

– Это что такое? – рявкнул хозяин. Он обтер руки о грязноватый, некогда вполне белый фартук и подбежал к ним. Тонкие руки и ноги и раздутый живот придавали ему сходство с жирным пауком. – Что это за штука на полу? Да будет вам известно, что здесь приличное заведение и...

– Вина! – грубо оборвал его Конан и выронил на пол несколько медных монет. – И проследи за тем, чтобы служанка не забыла подать его. – Он указал на девушку, одетую для потаскушки так необычно. – Вон та в углу, она мне очень глянулась.

– Она не работает у меня, – проворчал хозяин. Он нагнулся, подбирая кружку Бороса и монеты, потом встал на четвереньки, чтобы дотянуться до последнего медяка, который закатился под стол. – Но вы получите девку, не сомневайтесь.

Он исчез, нырнув в заднюю дверь харчевни, и вскоре оттуда выскочила ядреная девица. Полоса голубого шелка почти не прикрывала ее подпрыгивающую на ходу грудь, а вторая полоска, чуть шире, охватывала ее бедра. Она поставила кувшин вина и два мятых кубка перед обоими посетителями. Аппетитно вертя задом, она придвинулась к Конану и призывно улыбнулась. Но он почти не заметил ее, потому что взгляд его был прикован к девушке с рыжеватыми волосами.

– Дурак! – прошипела ядреная девица. – Вы скорее получите свое от сосульки, чем от той фифы в углу. – И она отодвинулась.

Конан удивленно поглядел ей вслед.

– Девять адов Зандру! Какая муха ее укусила? – проворчал он.

– Да кто их поймет, баб, – рассеянно сказал Борос. Он быстро наполнил свой кубок и тут же наполовину опустошил его. – Да и вообще, – продолжал он мрачным тоном, после того как перевел дыхание, – теперь, после смерти Тиберио, у нас хватает других забот.

Он снова взялся за кубок.

– Тиберио мертв? – недоверчиво переспросил Конан. – Не прошло и двух часов, как мы говорили о нем, и никто даже не упомянул о его смерти. Трон Эрлика! Да перестань ты пить! Говори, что с Тиберио?

С явной неохотой Борос отставил свой кубок.

– Слово ходит по кругу. Тиберио... Тиберио... Он умер прошлой ночью. Вскрыл себе в ванной вены. Во всяком случае, так считается.

Конан заворчал.

– Да кто такому поверит? В конце концов, после смерти Вальдрика он имел прав на престол больше, чем кто бы то ни было.

– Люди верят тому, чему хотят верить, киммериец. Или боятся не верить.

Может быть, подумал Конан. Уже стольких устранил: жен, сыновей, дочерей. Иногда этого требовал разрыв отношений или желание навеки скрыть тайну; порой замолкали навсегда и творцы этих планов, а многие дворяне жили в своих замках, парализованные страхом.

Теперь нашлись наемные убийцы.

Конан порадовался тому, что треть состава Вольного Отряда постоянно дежурит во дворце Тимеона. Потерять нанимателя подобным образом весьма не полезно для репутации.

– Одно к одному, – отрывисто продолжал Борос. – Кто-то пытается воскресить Аль-Киира. Я видел сполохи огней на проклятой горе, я слышал шепот Черного Знания. А на этот раз уже не будет Аванрахаша, чтобы удержать его в узде. Нам нужно второе рождение Морантеса Великого. Только такой, как он, мог бы еще навести порядок.

– О чем ты болтаешь, наконец? А, неважно, кто следующий претендент на трон после Тиберио? Валентиус, не так ли?

– Валентиус. – Борос пренебрежительно щелкнул языком. – Он никогда не взойдет на трон. Слишком молод.

– Он взрослый человек, – сердито возразил Конан. Он мало знал о Валентиусе, но все же граф был старше Конана на целых шесть лет.

Борос улыбнулся.

– Между тобой и графом есть небольшая разница, Конан. Ты в свои юные годы уже приобрел опыт, которого хватило бы на две жизни в суровых условиях. А Валентиус влачил существование изнеженного придворного, среди изящных фраз, галантерейных манер и прочего политеса.

– Болтаешь ерунду, – пробормотал Конан. Как это старику удалось прочитать его мысли? Быстрое восхождение не делало его менее обидчивым, если речь заходила о его юности, и он продолжал злиться на каждого, кто считал, будто он слишком молод для такой должности. В любом случае можно найти занятие и поинтереснее, чем сидеть с пьяницей, который даже толком колдовать не умеет. Например, недурная компания – девочка с рыжевато-каштановыми волосами.

– Остатки пойла – твои, – проворчал он. Прихватив с собой мешок, где лежала бронзовая фигурка, киммериец покинул Бороса.

За все это время, что Конан наблюдал за девушкой, она не пошевелилась в своем углу и не изменила позы. Ее лицо сердечком оставалось неподвижным, когда он подошел ближе, но опущенные глаза, голубые, как утреннее небо северных стран, расширились, словно у испуганной лани. Она вздрогнула, точно хотела бежать.

– Пойдем, выпьем вместе винца, – пригласил ее Конан, показывая на свободный столик.

Девушка посмотрела на него и – хотя это казалось невозможным – распахнула глаза еще шире. Потом покачала головой.

Он заморгал в растерянности. Может быть, не стоит доверять ее невинному лицу? Похоже, она предпочитала перейти прямо к делу.

– Ну, если ты не хочешь вина, что ты скажешь о такой цене: две серебряных монеты?

Девушка приоткрыла рот, словно в испуге.

– Нет... Я думаю... нет... – Ее дрожащий голосок звенел, как колокольчик.

– Ладно, три серебряных – и четвертая сверху, если окажется, что ты того стоишь.

Она лишь молча смотрела на него. «Зачем я теряю тут время с этой... сосулькой?» – подумал Конан. В конце концов, такого добра, как веселые девицы, в городе хватает. Может быть, дело в том, что она напоминала ему Карелу. Хотя волосы у нее не такие огненно-рыжие, а скулы не такие высокие, как у разбойницы, делившей некогда с ним постель и вносившей в его жизнь волнения и опасности с того мгновения, как пути их впервые пересеклись.

И все же что-то общее было. Карела была единственная женщина, и она себя сама возводила на этот престол. Но стоит ли оживлять старые воспоминания?..

– Девочка, – резко сказал он, – если тебе не нужно мое серебро, то так и скажи, я поищу себе другую.

– Останься, – шепнула она. Выговорить это слово ей удалось с большим трудом.

– Хозяин! – заорал Конан. – Спальню!

Девушка густо покраснела под толстым слоем косметики.

Паукообразный владелец таверны тут же вырос перед ними и требовательно протянул к нему руку.

– Четыре медяка! – Он подождал, пока Конан вложит деньги ему в ладонь, и добавил: – Вверх по лестнице и сразу направо.

Конан взял пунцовую от стыда девушку за руку и потащил ее за собой по скрипучим ступенькам.

Комната была именно такой, какой он и ожидал ее увидеть: тесной с пылью на полу, многочисленными паутинами по углам. Расшатанная кровать с бывалым матрасом, набитым соломой, и не слишком чистым одеялом; трехногая табуретка и стол составляли всю обстановку. Но для того, чем он собирался сейчас заняться, было безразлично, где произойдет действие: здесь или во дворце. Здесь даже лучше.

Он с грохотом выронил тяжелый мешок, закрыл дверь на щеколду и положил руки девушке на плечи. Он размотал зеленый шелк ее одеяния, опустив его до талии, и привлек ее к себе. Грудь у нее была полная и острая. Она прерывисто дышала, и он закрыл ей рот поцелуем. Тогда она посмотрела ему в глаза. С тем же успехом он мог поцеловать статую.

Он слегка отстранил ее, не выпуская, однако, из рук.

– Что ты за женщина такая странная? – спросил он. – Можно подумать, что ты никогда еще не целовала мужчину.

– Так и есть! – фыркнула она и тут же поспешно поправилась: – То есть, я хочу сказать, целовала, и очень многих. Больше, чем ты мог бы сосчитать. Я... очень опытная.

И она оскалила зубы, видимо полагая изобразить таким образом улыбку.

Он презрительно хмыкнул и оттолкнул ее. Ее руки нащупали спущенное платье, но потом она смущенно затихла. Тяжелое дыхание поднимало прекрасную грудь, лицо заливалось краской.

– У тебя выговор не простой девчонки, – сказал он наконец. – Кто ты? Дочка купца, которая сбежала из дома и слишком глупа, чтобы вернуться обратно?

Ее лицо застыло, превращаясь в маску высокомерия и гордости.

– Ты, варвар... Для тебя большая честь взять в свою постель офирскую дворянку.

Даже то, что она запиналась, не могло нарушить ее высокомерия.

Такие слова в сочетании с такой одеждой (вернее, с полураздетым состоянием) – все это уже было чересчур для киммерийца. Он запрокинул голову и взвыл от хохота.

– Ты высмеиваешь меня? – проскрежетала она. – Ты посмел!..

– Прикройся, – фыркнул Конан, перестав ржать. Ему пришлось подавить свое желание, и в ответ на это вспыхнула злоба. Девчонка была очень хорошенькая, и он так радовался, что пошел с ней. Но нетронутая девушка, сбежавшая от высокородного папочки, – это было последнее, в чем он нуждался. Нет, с ней он связываться не будет. Но не может же он просто бросить ее здесь, когда она нуждается в помощи? Я слишком мягкосердечный, подумал Конан и ворчливо обратился к девушке:

– Давай одевайся, пока я тебя не отшлепал.

Одну секунду ее небесно-голубые глаза сверкали, соперничая с его синими. Но синие победили. Она торопливо натянула на себя платье, беззвучно шевеля губами.

– Ну, как тебя зовут? – сердито спросил он. – И не ври мне, иначе я лично доставлю тебя в госпиталь для убогих. Кроме голодающих больных туда берут также сбежавших девушек и потерявшихся детей. А ты, как мне кажется, и то, и другое.

– Ты не имеешь права так обращаться со мной! Я думала, что все будет иначе. Мне не нужны твои деньги! – Она сделала повелительный жест. – И закрой за собой дверь!

Конан спокойно смотрел на нее, не двигаясь с места.

– Еще одно слово – и ты окажешься у воспитательницы из исправительного дома, где тебя научат хорошим манерам при помощи хорошей дубины. Ну так как же тебя зовут?

Она в ярости отвела взгляд.

– Леди Юлия, – сказала она высокомерно. – Но я не запятнаю мой род, произнося его имя в этой грязи. И даже если ты будешь пытать меня каленым железом, бить кнутом или загонять иголки под ногти, я...

– Почему ты здесь, Юлия, почему изображаешь из себя проститутку, вместо того чтобы сидеть под боком у своей матери, занимаясь изящным рукоделием?

– И какое право ты... Чтоб тебя Эрлик побрал! Моя мать давно умерла, а отец скончался три месяца назад. Его земли были заложены и, наконец, проданы. У меня нет родных, которые взяли бы меня к себе, и нет друзей, которые дали бы крышу над головой девушке, не имеющей ничего, кроме платья на теле. А ты должен называть меня «леди Юлия». Я все еще офирская дворянка!

– Дурочка ты, – ответил он. – Хороша честь, коли нечего есть! Почему ты вообще взялась за это ремесло? Почему не пошла в горничные к какой-нибудь даме? На худой конец, ты могла бы просить милостыню!

Юлия сморщила нос.

– Так низко я еще не пала. Мое происхождение...

– Стало быть, лучше податься в шлюхи?

Он заметил, что она слегка покраснела. Она вообще легко краснела.

– Я думала... – начала она, помедлив, и снова замолчала. Когда она наконец заговорила опять, голос ее звучал еле слышно. – Мне казалось, что я буду кем-то вроде тех куртизанок, которых содержал мой отец. Они были дамы. – Она испытующе посмотрела на Конана. – Но до сих пор я этого не делала... Я еще... Я думала... Ох, зачем я тебе все рассказала?

Конан привалился к двери, и грубо оструганные доски закряхтели под тяжестью его тела. Будь он цивилизованным человеком, он предоставил бы ей идти по избранной ею дороге. Сейчас он переспал бы с ней, оставил бы ей денег, сколько договаривались, и бросил бы ее реветь одну.

Или вообще обманул бы ее с деньгами, что тоже не было чем-то необычным в среде культурных людей. Все остальное потребует куда больших затрат, чем она сама стоит. Одни боги знают, почему они до сих пор ей не помогали. И им одним лишь ведомо, каких врагов он наживет себе, если все-таки ей поможет.

Он растянул рот в сердитой ухмылке, и Юлия сжалась. Слишком много он думает о всяких причинах-следствиях и чересчур уж увлекся офирской политикой. Все это не для него. Этим боги должны заниматься. И девушками, кстати, тоже.

– Я Конан, – неожиданно заявил он. – Капитан Вольного Отряда. У нас есть свой повар, потому что кухня нашего нанимателя способна выдать лишь легкие закуски для изнеженных юнцов, неспособные наполнить желудки настоящих мужчин. У Фабио, у нашего повара, давно уже возникла нужда в помощнице, которая выполняла бы мелкую работу и подавала на стол. Если хочешь, работа для тебя найдется.

– Кухонная прислуга! – вскричала она беспомощно. – Я?!

– Тихо, девушка! – рявкнул он, и она испуганно отшатнулась. Он помолчал, желая увериться, что она послушалась, и удовлетворенно кивнул, увидев, что она закрыла лицо руками и, видимо, не собирается больше проронить ни слова.

– Если ты решишь, что это не уронит твоего достоинства, то на закате солнца приходи ко дворцу барона Тимеона. Если ты не придешь – что ж, я знаю, что ждет тебя впереди.

Она испуганно вскрикнула, когда он бросился к ней, схватил ее и прижал к себе. Свободную руку он запустил в ее длинные волосы и приложился ртом к ее губам. Какое-то время она молотила его босыми пятками, но постепенно перестала. Потом он отпустил ее. Она стояла, трепеща и глядя на него влажными от слез глазами.

– А я еще нежный по сравнению с другими, – проворчал он.

Он схватил мешок с бронзовой статуэткой и выскочил из комнаты.

Глава 3

Спустившись вниз, киммериец обнаружил, что Борос исчез, чему он несказанно обрадовался.

Паукообразный хозяин бросился к нему, потирая руки.

– Вы не слишком долго пробыли у девочки, благородный господин. Я вам сразу говорил, что от нее мало радости. А вот моя Селина...

Конан мрачно посмотрел на него, и хозяин шарахнулся. Кром! Что за день такой, подумал варвар. Он так хотел найти девушку, и все закончилось тем, что ему пришлось спасать какую-то курицу, вообразившую себе неизвестно что, – и спасать от ее собственной глупости! А он-то думал, что застрахован от подобных вещей.

Улица, на которую он вышел, была кривой и узкой, скорее переулком, чем настоящей улицей. Там, где из мостовой были вынуты булыжники, зияли огромные дыры. Но даже здесь повсюду сидели нищие и клянчили денег. Конан швырнул горсть монет в очередную протянутую чашу и торопливо пошел дальше, пока остальные убогие не успели наброситься на него, скуля и хныча. Пахло гнилыми овощами и отбросами.

Он еще не успел уйти далеко, когда до него вдруг дошло, что нищие, вместо того чтобы бежать за ним и умолять о подаянии, куда-то исчезли. У таких людей, как Конан, инстинкт был развит как у дикого зверя. Правая рука сама собой легла на меч еще до того, как перед ним в конце улицы вынырнули три человека. Их предводитель замотал себе лицо старой тряпкой, прикрывая то место, где должен был бы находиться правый глаз. Двое других заросли бородами, причем у одного из них она состояла из нескольких жиденьких прядей. Все трое держали в руках мечи. За спиной Конана хрустнуло – кто-то подходил сзади.

Киммериец не стал ждать, пока они сделают еще шаг. Он швырнул мешок с бронзовой фигурой в одноглазого, вытащил свой старый двуручный меч и низко пригнулся – все одним движением. Клинок просвистел над его головой, когда он сел на корточки, – и вот уже его меч вонзился в бок человека, подкрадывающегося со спины. Убийца пронзительно закричал и упал.

Конан перепрыгнул через тело и, перекатившись, вскочил на ноги, держа меч наготове, как раз вовремя, чтобы успеть проткнуть насквозь одноглазого, который набросился на него с поднятым мечом. Одно мгновение Конан смотрел в одинокий карий глаз. Угасая, взгляд утрачивал выражение отчаяния. Затем подоспел следующий бандит и попытался свалить киммерийца, пока его меч еще торчал из груди одноглазого. Конан вырвал кинжал из-за пояса убитого и вонзил его в горло нападающего. С утробным воплем тот опрокинулся на спину.

Все это произошло так быстро, что заколотый только теперь начал падать, и Конан вытащил свой меч из тела.

Человек с жидкой бороденкой и не собирался вступать в битву. Он стоял, опустив меч, и переводил взгляды с одного убитого на другого. Его острый нос вздрагивал, он был похож на крысу, которая только теперь заметила, что имеет дело со львом.

– ...не так уж дорого, – бормотал он. – Жизнь дороже золота.

Он осторожно отступил назад, пока не оказался на углу; бросил в боковую улицу испуганный взгляд и помчался по ней прочь. В несколько секунд его торопливые шаги затихли.

Конан не потрудился догонять его. Уличные разбойники, которых в этом городе было больше, чем нужно, его не интересовали. Эти попытали своего счастья и дорого заплатили за свои эксперименты. Он наклонился, чтобы вытереть свой клинок, когда внезапно кое-что пришло ему на ум. Тот парень, что удрал, упоминал о золоте. Только высокородные дворяне имеют обыкновение носить при себе золото, а киммериец совершенно явно не был похож на дворянина. Золотом можно оплатить либо смерть, либо похищение, но уж никак не смерть наемника, даже если это капитан. Тут вполне можно было обойтись серебром. Вообще, золотом платят за убийство крайне редко – разве что за этим скрывается нечто совершенно особенное!

Зарычав от ярости и слыша свой голос, отраженный эхом каменных стен, Конан схватил свою статуэтку в мешке и побежал. В руке он держал меч, все еще окровавленный. Если его пытались убрать с дороги, самый простой путь – пробраться к Тимеону. Вероломные убийства такого рода уже начались. Он бежал все быстрее и вырвался наконец из переулков на одну из центральных улиц.

Цветочница пронзительно завизжала при виде кровавой стали в руках приближающегося великана и отскочила с его дороги. Торговец овощами оказался недостаточно проворным. Он налетел на Конана, и апельсины покатились из его корзины в разные стороны. Проклятья бедняги, частично адресованные рослому киммерийцу, а частично уличным мальчишкам, растащившим рассыпанные фрукты, преследовали Конана по переполненным улицам, но от этого он не стал бежать медленнее. Носильщики, которые не имели возможности избежать столкновения, выпускали из рук ручки портшезов, и благородные господа, проклиная все на свете, неизящно приземлялись прямо в уличную грязь. Купцы в развевающихся одеждах и камеристки, которые вышли за покупками для своих хозяек, ругаясь и крича, разбегались в разные стороны.

Наконец, показался дворец Тимеона. Когда Конан взлетел по алебастровой лестнице, оба часовых, стоявших у портика, бросились ему навстречу. Они достали стрелы и подняли луки в ожидании тех, кто гнался за киммерийцем.

– Дверь! – взревел он. – Эрлик вас забери! Дверь откройте!

Они поспешно распахнули створку тяжелой бронзовой двери, на которой был отчеканен фамильный герб Тимеона, и Конан проскользнул внутрь.

В большом вестибюле к нему подошли Махаон и десять человек из его отряда. Их сапоги громко стучали по блестящим мраморным плитам. Беспорядок в их одежде и далеко не один кувшин на полу свидетельствовали о том, что крики Конана ворвались в их мирный отдых и нарушили его. Но все они были при оружии.

– Что случилось? – спросил Махаон. – Мы услышали твои вопли и...

– Где Тимеон? – оборвал его Конан. – Вы видели его с тех пор, как пришли?

– Он наверху в кроватке, со своей новой девкой, – ответил Махаон. – А что...

Резко отвернувшись, Конан побежал к следующей лестнице. Сделанная из алебастра, она вилась в центре зала. Махаон и остальные пошли за ним следом. Закрытая дверь опочивальни, украшенная изображениями фантастических существ, также не остановила его. Он рванул ее и ворвался в спальню.

С воплем свалился барон Тимеон со своей воздушной постели, так что его круглый живот подпрыгнул, и схватился за длинное одеяние из красного бархата. Стройная обнаженная девушка, лежавшая на постели, прижала одеяло к маленькой, изящной груди. Она с отвращением поглядывала на Конана сквозь вуаль своих черных шелковистых волос, доходивших ей до пояса.

– Что это значит? – Тимеон поспешно застегнул пояс на своей окружности.

Согласно последней моде, распространенной среди местной знати, он носил узкую бородку; у него было круглое, как луна, лицо, глаза навыкате, и Тимеон напоминал жирного козла. В данный момент – разъяренного козла.

– Я требую немедленного ответа! Ворваться в мою опочивальню с мечом за здорово живешь!

Только теперь он какследует разглядел меч Конана.

– Кровь! – прохрипел он и шарахнулся. Барон торопливо схватился за резную колонну балдахина, словно хотел таким образом защитить себя, если вообще не спрятаться за ней. – На нас напали? Вы должны задержать их, пока я не скроюсь. То есть я поскачу за подмогой. Задержите их, и все вы получите приличную плату в золоте.

– О нападении речи нет, лорд Тимеон, – торопливо заверил его Конан. – По крайней мере, не здесь. Но в городе на меня напали.

Тимеон бросил взгляд на девушку. Казалось, ему вдруг стало ясно, что он вел себя не слишком героически у нее на глазах. Он выпрямился во весь рост, одернул свое одеяние, словно желая придать ему более строгий вид, и провел рукой по жидким волосам.

– Ваши стычки со всяким отребьем на улицах Ианты меня не интересуют. А моя прелестная Тивия слишком нежна, чтобы пугать ее вашими рассказами о драках и тем более видом окровавленного меча. А теперь идите, и я попытаюсь забыть о вашем недостойном поведении.

– Лорд Тимеон, – сказал Конан подчеркнуто спокойным и терпеливым тоном. – Если кто-нибудь задумает что-либо против вас, он постарается прежде всего убрать с дороги меня. Прошлой ночью граф Тиберио нашел свою смерть от руки наемного убийцы. Я поставил охрану возле вашей двери и в саду под вашими окнами.

Белесые глазки толстого аристократа снова обратились к девушке.

– Вы могли бы и не делать этого! Тиберио сам покончил с собой, как я слышал. А что касается убийц... – Он подошел к столу, на котором лежал его меч, отбросил ножны в угол и выставил клинок на обозрение. – Если кому-нибудь и удастся обмануть вашу бдительность, я сам позабочусь о Тивии. А теперь идите! Я должен... – Его взгляд непроизвольно скользнул по стройной девушке, которая все еще безуспешно пыталась прикрыть свою наготу. – ...Я должен еще заняться некоторыми неотложными делами.

Конан нехотя покинул спальню. Не успев закрыть дверь, он разразился бранью:

– Грязный мешок с салом! Старая баба! Ведьма со скалкой может гонять его по дворцу, сколько ей вздумается!

– Что мы должны делать? – спросил Махаон. – Если он не хочет, чтобы стража...

– Будем тем не менее охранять его, – фыркнул Конан. – Он может не бояться никаких опасностей, пока мы его стережем и пока ему хочется производить впечатление на женщин, но мы же не можем допустить, чтобы его убили. Выдели двоих для охраны сада и поставь их так, чтобы их не видели из окна. По одному часовому поставь на каждом конце коридора, за углом, чтобы они могли спрятаться, если Тимеон выйдет из спальни, но так, чтобы они могли не выпускать из виду его дверь.

– Об этом я позабочусь. – Воин, покрытый шрамами, увидел наконец мешок. – Что это ты с собой таскаешь?

Только теперь Конан сообразил, что все еще держит под мышкой мешок со статуэткой. Торопясь попасть к Тимеону, он совсем забыл об этом. И теперь он спрашивал себя, не хотели ли те люди, что пытались убить его, – если, конечно, они не расчищали себе путь к барону, – не хотели ли они забрать у него эту фигурку? Во всяком случае, двое уже готовы были убивать и умирать из-за бронзовой фигурки. И за нее они хотели платить золотом. Ему показалось, что лучше будет сперва найти ответы на эти вопросы, прежде чем вручить Махаону подарок, из-за которого кто-то намеревался его убить.

– Да так, всякая ерунда, которую я купил в городе, – ответил он. – Поставь часовых немедленно, я не хочу рисковать в том случае, если мое первое предположение окажется правильным.

– Первое? – эхом отозвался Махаон, не понимая, о чем речь, но Конан уже повернулся к нему спиной.

Комната, которую занимал Конан, была просторной и – с точки зрения Тимеона – подходила для командира наемников. Стены затянуты занавесями, не лучшего качества, лампы из цинка и латуни, а не из серебра и золота, на полу из простых крашеных досок никакого ковра. Два полукруглых окна открывали вид на сад, расположенный тремя этажами ниже, однако балкона не имелось. Но на большой кровати лежала пуховая перина, а столы и стулья, хотя и из простого лакированного дерева, были достаточно прочными, чтобы выдерживать его вес, – не то что шаткие позолоченные меблирашки в покоях для избранных гостей.

Киммериец бросил грубый мешок в угол и поставил бронзовую статуэтку на стол. Она показалась ему злобной и необыкновенно живой, словно она действительно была полна жизни и только ждала минуты вцепиться когтями и клыками. Человек, создавший ее, был настоящим художником. И совершенно очевидно, что он был близко знаком со Злом, подумал Конан, иначе ему не удалось бы вложить столько злости в свое творение.

Конан вытащил кинжал и постучал рукояткой по фигурке. Она, несомненно, не была полой, так что в ней никак не могли быть спрятаны драгоценные камни. Не производила она впечатления и золотой вещи, покрытой бронзой лишь для отвода глаз. Он не мог понять, ради чего стоило затевать драку.

Он все еще разглядывал рогатую фигурку, пытаясь разгадать ее тайну, когда в дверь постучали. Он помедлил, затем сунул статуэтку в мешок и пошел к двери. Там стоял Нарус.

– Тебя спрашивает девушка, – сказал костлявый солдат. – Она одета, как нормальная потаскуха, но лицо у нее как у девственной послушницы из храма. И она достаточно хорошенькая, чтобы оказаться на поверку и тем, и другим. Говорит, что ее зовут Юлия.

– Я ее знаю. – Конан улыбнулся.

Выражение лица Наруса, напоминающее выражение лица трупа, не изменилось.

– Ставлю золотой слиток против серебряной монеты, что мы с ней хлебнем еще горя, киммериец! Потребовала, чтоб ей открыли главный вход! Гордячка, принцесса! А когда я провел ее через черный ход, она попыталась прочитать мне краткую лекцию об истории своей семьи. Говорит, что она благородных кровей. Сейчас скверное время связываться с такими, как она.

– Отправь ее к Фабио. – Конан рассмеялся. – Это наша новая кухонная работница. Скажи ему, пусть сразу даст ей свеклу, пусть начистит для ужина.

– С удовольствием, – заявил Нарус и изобразил некоторое подобие улыбки. – А то она разговаривает слишком уж свысока.

Так что сегодня еще не все идет из рук вон плохо, подумал Конан, отворачиваясь от двери. Потом его взгляд упал на мешок, наброшенный на статуэтку, и его мимолетное облегчение сразу испарилось. Было еще нечто, с чем он должен разобраться. Нехорошее предчувствие говорило ему, что это «нечто» связано со смертельной опасностью.

Глава 4

Сам себя он именовал Галбро. Сейчас этот человек с хитрой физиономией нервно слонялся по пыльной комнате, где ему было приказано ждать. Два больших чучела орлов на высоких шестах составляли единственное украшение комнаты. Кусочки янтаря, вставленные вместо глаз, сверкали еще более дико, чем живые глаза настоящей хищной птицы. А единственной мебелью в помещении был длинный стол. На него Галбро и поставил кожаную сумку с товаром, который надеялся продать Ему эти встречи не нравились. Несмотря на золото и серебро, которые он уносил с этих свиданий, он ненавидел женщину, платившую столь щедро. Он не знал ее имени и не хотел знать – как не хотел знать о ней вообще ничего. Познакомиться с ней поближе было, без сомнения, опасное дело.

Но ему самому было ясно, что его тревожила не столько мысль о женщине, сколько о том человеке. Он откуда-то с севера, сказал Урман. Но откуда бы он ни был, он убил пятерых лучших людей Галбро, а сам ускользнул, не получив ни единой царапины. Ничего подобного еще ни разу не случалось, по крайней мере с тех пор, как Галбро перенес свою деятельность в Офир. Плохое предзнаменование. Впервые за много лет он пожалел о том, что не находится в своем Зингаре, в воровском квартале, состоявшем из кривых переулочков, которые сплелись в настоящий лабиринт у набережных Кордавы. А это было уже настоящим идиотизмом, потому что даже если блюстители порядка и не успеют сделать его на одну голову короче, жители этого славного квартала, без сомнения, перережут ему глотку еще до первого восхода. Коли служишь одновременно и тем, и этим, всегда рискуешь, что противоборствующие стороны объединятся против тебя.

Легкие шаги прервали его мрачные мысли. Вошла она, и он почувствовал легкую дрожь. Были видны только ее глаза, темные, ледяные. Она завернулась в серебряный плащ, подол которого волочился по полу. Темная непроницаемая вуаль скрывала нижнюю половину ее лица, а волосы она забрала под белый шелковый платок, скрепленный брошкой с рубином, причем размеры камня были значительны – с сустав его большого пальца.

Рубин не возбудил в нем алчности. В нем вообще не шевельнулось ни одного чувства, кроме страха, – и ему было это ненавистно. Да, он боялся женщины, хотя она была довольно щедра. Его жадность была единственным, что он мог противопоставить своему страху.

Внезапно он с ужасом сообразил: она ждет, пока он, наконец, заговорит. Он облизал губы – почему они вечно пересыхают в ее присутствии? – раскрыл сумку и выставил ее содержимое на стол.

– Как видите, моя госпожа, на этот раз я принес много, и все очень ценное.

Бледная узкая рука протянулась из-под плаща и тронула то, что он принес, перебирая вещь за вещью. Медную дощечку с выгравированной головой демона, которым она была столь очарована, она презрительно оттолкнула в сторону. Галбро постарался скрыть разочарование. Леандрос вложил в эту вещь немало труда, но в последнее время она почти не покупала подделки, сработанные коринфийцем. Три фрагмента грязного и рваного манускрипта она изучала долго и внимательно и в конце концов положила их в другую сторону. Ее пальцы задержались на несколько мгновений на глиняном бюстике, который от времени так стерся, что нельзя было с уверенностью определить, кого он изображал – искомое существо или какую-то другую тварь. Но она отодвинула бюст к манускрипту.

– Два золотых, – спокойно произнесла она, наконец осмотрев все, что было на столе. – Одну за бюст, вторую за обрывки рукописи. Это лишь копии с того, что у меня имеется.

Золотая монета за бюст – это хорошо, он ожидал получить за него не больше пары медяков, но что касается фрагментов, он рассчитывал на два золотых за каждый.

– Моя госпожа, – заныл он, – я могу принести вам только то, что нахожу. Я не умею читать такие рукописи и не знаю, достали ли вы себе уже эти тексты или еще нет. Вы не можете себе представить все трудности, все издержки, с которыми я имею дело на службе у вас! Пять моих людей убиты! Слишком высокая цена за кражу!

– Пятеро убитых? – Голос ее просвистел, как удар кнута, хотя она даже не повысила его.

Он сжался под ее взглядом, пот побежал по его лицу. Эта ледяная женщина не хотела ничего знать о поражениях и неудачах, и еще меньше она любила тех, кто привлекал к себе внимание, оставляя позади себя трупы. Примером мог служить Барака. Кофийца нашли подвешенным за ноги, с содранной кожей, но еще живого – он кричал еще много часов.

– Что же ты такого натворил, что потерял сразу пятерых, Галбро? – Ее тихие слова прозвучали, как удары кинжалом.

– Ничего, госпожа. Личные дела. Я не должен был упоминать о них. Простите меня, госпожа, умоляю.

– Дурак! Я вижу тебя насквозь с твоим враньем. Знай же, что бог, которому я служу и которому служишь – через меня – ты, дает мне власть над болью.

Она проговорила слова, смысл которых не укладывался в его сознании. В воздухе она начертила несколько знаков.

Перед его глазами вспыхнул ослепительный свет, и его пронзила невыносимая боль. Каждый мускул его тела сводили судороги. Он беспомощно опустился, все в нем дрожало, он корчился, пока дергающиеся пятки и голова не застыли на полу. Он хотел было закричать, но горло перехватило, точно шнуром, и он не смог выдавить из себя ни звука. Дыхание давалось ему с трудом. Черная пелена разлилась перед его глазами, и он замычал, без слов умоляя о смерти, о чем угодно, что спасет его от этой непереносимой муки.

Внезапно пытка прекратилась, и он рухнул бесформенной истерзанной грудой на пол.

– Даже смерть не принесла бы тебе облегчения, – прошептала женщина. – Ибо царство смерти принадлежит тому, кто сам – лишь подданный моего повелителя. Смотри!

Она снова проговорила слова, которые запылали в его мозгу.

Он умоляюще посмотрел на нее снизу вверх, попытался попросить о пощаде, но слова застряли у него в горле. Он знал, что орлы – это всего лишь чучела, что они мертвы, он сам их трогал. Но теперь они расправили крылья. Один из них испустил пронзительный крик. Второй перелетел со своего шеста на стол, и его когти оставили на крышке стола царапины. Он косо склонил голову и уставился на Галбро так, словно тот был кроликом. У него невольно выступили слезы, покатившиеся по впалым щекам.

– По моему приказу они разорвут тебя на куски, – сказала женщина, закутанная в плащ. – А теперь говори и не вздумай ничего утаивать!

Галбро начал свой доклад. Слова текли из его рта, словно вода из фонтана. Он описал бронзовую фигуру в мельчайших подробностях. Он рассказал, как узнал о ней, и о своих попытках приобрести ее. Но несмотря на весь свой страх, он не стал рассказывать о рослом человека с севера и давать ей точное его описание. Меньшая часть его «я» хотела поквитаться с этим парнем, который вверг его в такие неприятности, а большая думала о цене, которую женщина заплатит за статуэтку. Если она будет знать, что сможет выйти на фигурку демона без его участия, он ей вообще не понадобится. Он знал других людей, которые, подобно ему самому, служили этой женщине, а судьба Бараки напомнила ему о ее страшной жестокости. Когда он закончил говорить, он остался лежать на полу, исполненный ужаса.

– Я терпеть не могу тех, кто что-либо от меня скрывает, – сказала она наконец, и его передернуло. – Достань мне эту бронзовую статуэтку, Галбро. Если ты будешь послушен, я забуду о твоей лжи. А если нет...

Ей не нужно было облекать свою угрозу в слова. Он быстро представил себе несколько вариантов ее мести, один кошмарнее другого.

– Я буду послушен, госпожа, – прохрипел он и прижался лицом к пыльному полу. – Я буду послушен. Я буду послушен.

Он перестал повторять эти слова – полуклятву, полумольбу – только тогда, когда ее шаги окончательно стихли. Она ушла. Он приподнял голову и обвел комнату диким взглядом. Обнаружив себя живым и в одиночестве, он почувствовал огромное облегчение. Потом взор его упал на орлов. Они снова были неподвижны, но один из них слегка наклонился вперед и немного приподнял крылья, словно готовясь в любое мгновенье наброситься на свою жертву. Второй все еще цеплялся когтями за стол и, склонив голову набок, смотрел на него янтарными глазами, как будто хотел просверлить в нем дыру.

С каким удовольствием Галбро бы сбежал, но он знал, что не может бегать достаточно далеко, чтобы избежать ее мести. Во всем виноват проклятый северянин. Если бы не он, все шло бы так, как прежде. В нем поднималась ярость, благословенная ярость, которая перевешивала все, даже страх. Северянин заплатит за все, что пришлось по его милости пережить сегодня Галбро. Да, да, он заплатит!

Заплатит!

* * *
Синэлла уселась в свои носилки, начисто лишенные каких-либо украшений; чтобы не привлекать к себе внимания, задернула светло-серые занавески и только после этого сняла наконец с лица вуаль. Слуги, не дожидаясь приказа, понесли ее со двора маленького дома, где она встречалась с Галбро. Поскольку языков у этих людей уже не было, они не могли бы никому рассказать, куда они ее доставляли, но и без этого они знали, что обязаны быть покорны ей во всем – знали так же хорошо, как знал это вор с хитрой рожей.

Хорошо, что она так тщательно подготовилась к этой встрече. Платок, которым Галбро вытирал пот, был прибран одним из ее слуг, а пара выпотрошенных орлов помогли ей сделать вора совершенно шелковым. Она может быть спокойна. У него нет иного выбора, кроме как подчиняться ей. И все же она не ощущала приятной расслабленности, как обычно в покачивающихся носилках.

Что-то в описании бронзовой фигурки, которую упустил хитрый вор, не давало ей покоя. Ей было известно уже немало изображений головы Аль-Киира, множество медальонов и амулетов с отчеканенной головой демона или его рогатым символом, но до сих пор ей не встречались фигуры, представляющие его в полный рост. По описанию Галбро, это была уменьшенная копия натурального «портрета» ее бога. На ее лице проступила печать удивления. А фрагмент рукописи она взяла потому, что там имелось нечто важное – она была уверена.

Синэлла слегка отодвинула занавеску и выглянула в узенькую щелочку.

– Быстрее! – крикнула она. – Проклятье Эрлика на вас! Быстрее!

Носильщики ускорили шаги и пробились сквозь толпу, не обращая внимания на брань, летевшую им вслед, Если они не угодят Синэлле, она угостит их кое чем покрепче брани. В своих носилках она нетерпеливо ударяла узким кулачком по сиденью, в бешенстве от того, что поездка через город занимает столько времени.

Не успели носильщики вступить во двор ее загородного поместья и поставить носилки на шиферные плиты, как Синэлла уже выскочила. Но даже в этой спешке она ощутила прилив ярости при виде дома. Несмотря на то, что он был не менее велик и роскошен, чем городские дворцы, все же это здание не было настоящим дворцом. Беленые стены и крыша, покрытая красной черепицей, – такой дом подошел бы купцу», или женщине. Согласно старинному закону, ни одна женщина, будь то принцесса или даже королева, не имела права владеть дворцом в черте Ианты. Но она изменит этот закон. Во имя богов! Если то, на что она надеялась, правда, все изменится уже в этом месяце! Почему она должна ждать смерти Вальдрика? Даже армия не сможет ее остановить. Искандриан, Белый Орел Офира, будет брошен перед ней на колени, как и прочие высокие офирские вельможи.

Она сбросила плащ – служанка потом заберет его – и подняла подол своего платья выше колен, не обращая внимания на слуг, тут же уставившихся на ее белые ноги. Так взлетела она по лестнице, торопясь на самый верхний этаж, в комнату без окон, куда не имел доступа никто, кроме нее самой. То, что там находилось, она стерла из своей памяти с помощью чародейства, так что, пока она находилась вне этого помещения, она сама ничего не знала и никто, таким образом, не сумел бы выманить у нее тайну.

В золотых канделябрах горели бледные, коптящие свечи, но всего их света не хватало для того, чтобы рассеять тяжелое чувство, вызываемое зловещим назначением этого покоя. В определенном смысле то была молельня, хотя здесь не имелось изображений божества и алтаря. Единственным предметом обстановки был стол – вернее, три длинных, отполированных до зеркального блеска. На одном из них стояли запечатанные бутылки, содержимое которых слабо булькало или светилось призрачным светом, и сосуды со скверно пахнувшими порошками – орудия ее искусства, которому она обучалась самостоятельно. На втором лежали амулеты и талисманы. В некоторых скрывалась страшная сила. Она хоть и чувствовала это, но не могла заставить ее служить себе. Но Аль-Киир позаботится о том, чтобы это случилось.

Она спешила к третьему столу, потому что на нем находились фрагменты свитков и рваные пергаментные листы из рукописей, которые она с большим трудом собирала годами. Они хранили страшное знание о чародейских силах, которые мир стремился позабыть, – волшебные силы, и они дадут в ее руки власть. Она торопливо перелистала их, не слишком заботясь о том, чтобы не повредить этим древние страницы. Наконец она нашла то, что искала, и с трудом прочла слова, написанные на языке, мертвом вот уже тысячелетие. Может быть, она была последним человеком, владеющим этим языком, потому что тот мудрец, что обучил ее этому, уже мертв. Она его задушила его собственной бородой, а для полной уверенности убила его жену и детей. Смерть сохраняет тайны лучше, чем любое золото.

Ее темные глаза загорелись, и она еще раз перечитала найденные строки.

«Так взываю к великому богу, так молю его, так воздвигаю перед его изображением мост между мирами, подобный огненному свету, дабы указать ему путь к тебе».

Она полагала, что под «мостом» подразумевается жрица, и поэтому сама стояла перед изображением Аль-Киира. Но то, что покоилось под горой, не было фигурой в полный рост. Это было поясное изображение божества. Следовательно, во время ритуала перед жрицей должна стоять полная фигура. Полная! Бронзовая статуэтка! Так должно быть! Ее переполняла чудовищная радость, когда она выскочила из комнаты.

В коридоре служанка зажгла огонь в серебряной лампе, свисающей с потолка. В руках у нее была чаша с углями и лучина, но тем не менее она поспешно упала на пол перед своей госпожой.

Синэлла даже не подозревала о том, сколько времени прошло. Над городом уже опускались сумерки, и драгоценное время уходило, пока она изучала листы.

– Найти лорда Тараменона! – приказала она. – Он должен был уже прийти в мою гардеробную. Беги, девчонка!

Служанка помчалась так быстро, как только могла, потому что недовольство леди Синэллы могло повлечь за собой такое наказание, о котором лучше и не думать.

Было бы бесполезно спрашивать, почему молодой лорд приятной наружности остановился в ее загородном доме. Тараменон хотел стать королем. Идиотское желание для того, кто был, во-первых, не королевского рода, а во-вторых, не располагал деньгами; желание, которое он полагал скрыть от нее. Конечно, он был лучшим фехтовальщиком в Офире – она позаботилась о том, чтобы самые искусные бойцы на мечах были к ней привязаны, – но это не идет в счет, когда на карту ставится трон. Он помогал Синэлле в ее стараниях оживить бога и в темноте своей воображал, будто она не сможет править, не имея супруга. Обладающий завышенной самооценкой лорд считал, что этим супругом будет он, – и таким образом он окажется на престоле. Она не делала ничего, чтобы лишить его этого счастливого заблуждения. Пусть пока!

Четыре камеристки, стройные золотоволосые девушки; специально подобранные по внешности, одетые в полупрозрачные шелка, лишь на мгновение застыли в низких поклонах и тут же снова быстро принялись за работу, когда Синэлла вошла в гардеробную. Это были сестры знатного коринфийского рода, и к тому же погодки, родившиеся друг за другом. Синэлла сама сломила их гордость и вымуштровала их. Теперь они преданно и молча проследовали за ней через комнату и раздели ее, не мешая ей идти вперед. Обнаженная и еще более соблазнительная, чем в дорогих шелках и сатине, с длинными ногами и полной грудью, Синэлла позволяла им служить себе. Одна держала зеркало в раме из слоновой кости перед ее лицом, в то время как вторая красила ее губы и веки тонкой кисточкой из волос дикого зверя. Две остальные осторожно обтирали ее прохладными влажными платками и смазывали изысканными ароматными маслами из Вендии. Капля такого масла стоила золотой. В вестибюле послышались тяжелые мужские шаги. Одна из служанок поспешно взяла пеньюар из багряного бархата. Синэлла протянула руки, чтобы девушка могла ее одеть, и в этот момент шаги прозвучали перед самой дверью.

Тараменон непроизвольно затаил дыхание при мимолетном, но невероятно волнующем видении этих дух захватывающих окружностей, которые слишком быстро исчезли под бархатом. Сам он был высокого роста, с широкими плечами, орлиным носом и глубокими карими глазами, которые растопили уже немало женских сердец. Синэлла радовалась тому, что он пренебрег современной модой и не отпустил себе бородку. Но, к своему удивлению, эту радость она скрывала.

– Теперь ступайте! – приказала она, туго затягивая на талии атласный пояс. Четыре девушки покорно покинули помещение.

– Синэлла! – прошептал Тараменон сдавленным голосом, когда они остались одни, и подошел к ней, как будто хотел взять ее на руки.

Она подняла ладонь и отстранилась. Для этого не время, как бы это ни было соблазнительно. И в то ж е время она не собиралась подавлять его желание. Да и свое тоже. Ее познания убеждали ее в том, что она может добиться силы, если позволит мужчине взять ее во имя Аль-Киира, но планы Тараменона были ей известны.

И она слишком часто видела, как гордые, полные чувства собственного достоинства женщины отдавались мужчинам и теряли свою гордость. Нет, это не для нее – ждать, затаив дыхание, шагов возлюбленного, радоваться его улыбке и плакать при виде его мрачного лица, поспешно выполнять любые его желания, будто она рабыня. Нет, такой опасности она подвергать себя не собирается. Она никогда не будет принадлежать мужчине.

– Пусть два лучших фехтовальщика найдут Галбро и следят за ним. Он ищет бронзовую статуэтку Аль-Киира в локоть высотой. Она слишком важна для того, чтобы доверять ее сохранность вору. Как только он найдет ее, они должны ее забрать и немедленно доставить ко мне. Ты вообще слушаешь меня, Тараменон?

– Я слушаю, – ответил он сипло, с едва заметной ноткой раздражения в голосе. – Когда ты велела позвать меня в этот час в свою гардеробную, я подумал, что на уме у тебя что-нибудь еще, кроме проклятой статуи.

Насмешливая улыбка заиграла на ее полных губах. Она подошла к нему вплотную, так что ее груди коснулись его груди.

– Для этого у нас будет много времени, когда мы захватим трон, – заверила она его нежнейшим голосом. Ее тонкие пальцы водили по его губам. – Все время мира будет наше...

Он хотел схватить ее, но она сделала вид, что не замечает, и отошла в сторону.

– Сначала трон, Тараменон. Это бронзовая фигурка, которую ты проклинаешь, непременно нужна нам, если мы хотим победить. Отправляй своих людей прямо сейчас!

Целый букет разнообразных чувств расцвел на его лице, и снова она подумала о том, как все-таки легко читать мысли мужчин. Он без сомнения, вообразил, что «на его лице не дрогнул ни один мускул», но она знала, что это заблуждение он разделяет со множеством других мужчин и к тому же думает о том, какова будет расплата, когда она все-таки будет принадлежать ему.

– Я тотчас позабочусь об этом, Синэлла, – заверил он.

Когда он вышел, она победно улыбнулась. Скоро она будет располагать чудовищной властью. Потом она рассмеялась. Ей одной, совсем одной будет принадлежать эта неограниченная власть!

Глава 5

Ночные улицы Ианты были темны и пустынны, но какая-то тень двигалась неподалеку от дворца Тимеона. Закутанная в плащ фигура прижалась к богато украшенным мраморным стенам, и холодные зеленые глаза, слегка косящие, рассматривали часовых, ходивших между мощных каннелированных колонн. Эти часовые не помеха ей, но не вспомнит ли тот, кто спит во дворце, уловки той поры, когда он сам был вором? Фигура отбросила плащ с капюшоном и оказалась женщиной. Узкая полоса ткани скрывала ее грудь; кожаные лосины и мягкие красные сапоги – больше на ней ничего не было. Лунный свет мерцал на ее пылающих рыжих волосах, перевязанных на лбу красивой лентой. Она быстро сняла с талии пояс и повесила его себе на шею, так что кривая туранская сабля оказалась у женщины на спине. Потом проверила кожаную сумку, висевшую у нее на боку. Точеные пальцы осторожно ощупали высеченный на мраморе узор; а затем женщина полезла наверх, ловко, как обезьяна.

Под карнизом плоской крыши она остановилась. Сапоги хрустели по кровельной черепице – значит, он ничего не забыл. Но несмотря на добрую славу Вольного Отряда, заработанную им в этой стране, речь шла все-таки всего лишь о солдатах. Те, на крыше, ходили размеренными кругами, как часовые в лагере. Тяжелые шаги приближались, приближались – и удалялись.

Гибко, как пантера, вскочила она на крышу и скользнула в тень между добрыми тремя дюжинами дымовых труб. Лежа на животе, она смотрела через противоположный край крыши в сад, лежавший внизу и окружавший дворец. Потом взгляд ее метнулся к окнам, расположенным прямо под ней, пока она не нашла окна его спальни. Там было темно. Стало быть, он спит. Она сильно подозревала, что он там развлекается с какой-нибудь не в меру услужливой девицей – одной из бесконечного ряда. Это была одна из тех вещей, что она вспоминала с большой охотой: его страсть к женщинам и женщин – к нему.

Было совсем нетрудно узнать все в подробностях, не понадобилось даже никого подкупать. Она просто притворилась служанкой – для всех была уже давно привычной мысль о том, что служанки такой наружности быстро попадают в хозяйскую постель, – и она мгновенно завоевала доверие девушек из дворца барона Тимеона, которые ходили на рынок за покупками. Они с готовностью рассказывали ей о богатом доме, где они служили; об их жирном хозяине и его постоянно меняющихся куртизанках; о наемниках, которых он содержит, чтобы они охраняли его. Да о них девушки рассказывали охотнее всего, при этом хихикая и подталкивая друг друга. Судя по всему, довольно часто случалось так, что то одна, то другая возвращались из конюшни с соломой на платье, а то кого-нибудь ловили в укромном уголке...

Она была уверена в том, что в саду имелись часовые, но это ее не интересовало. Она вытащила из кожаной сумки веревку витого черного шелка, на одном конце которой был привязан крюк с несколькими зубцами. Его она укрепила, зацепив за украшение на карнизе, и отпустила веревку в темноту. Шнур был как раз такой длины, чтобы она могла добраться до нужных ей окон.

Она ловко спустилась по веревке вниз и вот уже она стоит в комнате. Здесь было темно, как в седьмой преисподней Зандру. Она взяла в руку кинжал – и замерла, как парализованная. Что, если она перепутала окна? Она не хотела ошибиться и убить не того! Она должна быть уверена!

Беззвучно выругавшись, она пошарила в темноте в поисках стола, лампы – и наткнулась на угли и лучины. Она дула на угли, пока они слабо не засветились, и сунула лучину в стоявшую рядом лампу. Вспыхнул свет, и она испуганно затаила дыхание, когда увидела, что еще стоит на столе. На нее глазел отвратительный рогатый уродец. С облегчением она убедилась в том, что это всего-навсего рогатая фигурка из бронзы, но в глубине души она затаила злобу на это существо, потому что ее инстинкт подсказал ей: оно враждебно женщинам. Мог ли человек, которого она искала, так измениться, чтобы держать в своей комнате подобных монстров? Человек, которого она искала!

Со стучащим сердцем, с кинжалом в руке, она обернулась. Он еще спал, молодой великан, вытянувшись на кровати во весь рост. Конан из Киммерии! Тихими шагами она подошла ближе. Ее глаза схватывали каждую деталь, резкие черты лица, широкие плечи, сильные руки, которые когда-то ее...

Все! Она оборвала воспоминания. Что он сделал с ней, этот человек? Она жила в степях Заморы и Турана, вольная, как сокол, пока не появился Конан. Из-за него пришел конец ее разбойничьей банде. Его идиотская мужская честь и глупая клятва, которую она вырвала у него в минуту гнева, – вот причина тому, что она была продана в рабство и оказалась в султанапурском гареме. Всякий раз, когда на нее обрушивался удар кнута, всякий раз, когда ее заставляли обнаженной танцевать для тучного купца, ее хозяина, и его гостей, она снова и снова клялась отомстить Конану.

Ей наконец удалось бежать и скрыться в Немедии, где она быстро сделалась королевой местных контрабандистов. И там она снова встала поперек ее пути. Она погрузила на мулов свое с таким трудом добытое добро и снова вынуждена была бежать.

Тогда она сама прогнала его – но не воспоминания о нем. Воспоминания о том жаре, который он зажег в ней и раздул в полыхающий костер, испепеливший ее, истощивший ее душу, как полная трубка наркотика истощает того, кто курит ее. Это воспоминание преследовало ее, оно швырнуло ее в водоворот беспутства, в такой разврат и излишества, которые поставили бы на уши даже терпимый к таким делам аквилонский двор. Только когда все ее золото было истрачено, она снова обрела личную свободу. Она начала вести свою прежнюю жизнь, как ей нравилось, и перебивалась кое-как, кормясь от своей острой сабли и не менее острого ума. Так она пришла в новую для себя страну, в Офир, где намеревалась собрать вокруг себя новую орду бандитов.

Сколько месяцев прошло с тех пор, как она впервые услышала о рослом человеке с севера, о его отряде вольных наемников, который стал ужасом для тех, кто бывал вынужден сражаться с ним? Как долго она выясняла, не тот ли это человек, что постоянно ввергал ее во все более скверные неприятности? И вот теперь она знала, что снова находится в одной стране с ним. Но в этот раз она не побежит. Наконец-то она будет свободна от него. Непроизвольно всхлипнув, она подняла кинжал и резко опустила его.

* * *
Странный шум нарушил сон Конана – всхлипыванье женщины, подумал он удивленно – и вырвал его из объятий Морфея. Он как раз увидел возле своей кровати фигурку, падающий с высоты кинжал и успел откатиться в сторону.

Кинжал воткнулся в перину, там, где только что была его грудь, и сила этого удара бросила нападающего к нему. Он тут же схватил разбойника – даже сонный, Конан ощутил нежную кожу бандита – и отшвырнул его через всю комнату. В тот же миг он спрыгнул с кровати, схватил обмотанную ремнями рукоять своего меча и отбросил ножны. И только тут он впервые увидел убийцу как следует.

– Карела! – вскричал он удивленно.

Рыжеволосая красавица осторожно поднялась с пола у стены и зашипела ему в лицо:

– Да! Пусть Деркэто вырвет твои глаза! Если в она заставила тебя спать еще мгновение!

Он посмотрел на кинжал, торчащий в перине, и поднял брови. Но он сказал просто:

– А я думал, ты живешь в Аквилонии как светская дама.

– Я не дама! – фыркнула она. – Я женщина! И я достаточно женщина для того, чтобы покончить с тобой раз и навсегда!

Она протянула руку к плечу и внезапно набросилась на него, занося трехфутовый острый, как нож, кривой клинок.

Злость полыхнула в глазах Конана, когда он встретил мечом этот удар. Лицо Карелы исказилось от страха, она недоверчиво приоткрыла рот, потому что сабля чуть не выпала из ее руки. Она отклонилась на шаг назад и только этим сумела избежать удара, который обрушил на нее его сверкающий меч. Он не теснил ее назад, но всякий раз, когда она отступала, делал шаг следом за ней. При такой быстроте его ударов ей не оставалось ничего иного, как только отходить. Она хрипела, отчаянно пыталась перейти в наступление, но для этого у нее не было возможности. Демонстрируя полное презрение, он метил только в ее клинок, но при этом заботился о том, чтобы каждый удар сотрясал ее. Холодная усмешка на его лице и полнейшее спокойствие, с которым он дрался, жалили ее куда сильнее, чем любая рана.

– Чтоб Деркэто лишила тебя мужской силы, ты покрытый мышцами варвар! – взвыла она. Кривая сабля пролетела по воздуху и упала с лязгом и дребезжанием. На мгновение Карела застыла, но потом наклонилась поднять клинок.

Конан отбросил в сторону свой широкий меч. Когда она приготовилась к прыжку, он схватил ее.

Ткань, которой она перевязывала грудь, лопнула по всей длине, пока они боролись, и теперь ее грудь была почти обнажена. Конан быстро сорвал с нее ткань и связал Кареле руки. Он поймал дикую, разрывающуюся от злости кошку, однако, как он установил, довольно-таки соблазнительную кошку с прелестным бюстом.

– Трус, – рычала она, – отродье вонючей козы! Сражайся со мной клинок против клинка, я сделаю из тебя каплуна! Но ты и есть каплун.

Он без труда отнес ее к своей кровати, уселся и уложил ее себе на колени, не обращая внимания на ее отчаянные попытки вырваться.

– Нет! – проскрежетала она. – Не это! Киммериец, я вырву твое сердце! Я отрежу тебе...

Ее бессильные угрозы завершились пронзительным воплем, когда он звонко шлепнул ее своей ручищей по мягкому месту.

По тяжелой деревянной двери забарабанил кулак, и из коридора донесся голос Махаона:

– Что там у тебя, к черту, творится, Конан?

– Ничего опасного для жизни, – ответствовал Конан. – Я тут воспитываю одну очень несговорчивую шлюху.

При этих словах Карела бешено забилась в его руках, но при железной хватке Конана это было бесполезно.

– Отпусти меня, киммериец! – пыхтела она. – Или я подвешу тебя голыми пятками над медленным огнем, пока ты весь не прокоптишься. Отпусти же! О, чтоб Деркэто забрала твою мужскую силу!

Конан ответил ей следующим шлепком и, как следствие, раздался новый вопль.

– Ты хотела убить меня! – Каждое слово он для большей убедительности сопровождал увесистым ударом. – С первого же дня, как я тебя увидел, тебе нельзя было доверять. В Шадизаре ты оставила меня без единого слова предупреждения о том, что на меня вот-вот нападут!

Невнятные проклятия Карелы стали еще менее разборчивы. Она в ярости вырывалась и дергалась, но Конан не прекращал ее бить.

– В Кезанкийских горах ты предала меня и перешла на сторону чародея. Там я спас тебе жизнь, однако в Немедии ты подкупила стражников. Ты заплатила им золотом, чтобы они пытали меня. Почему? Почему ты хочешь всадить мне в сердце кинжал, пока я сплю? Что я тебе такого сделал? Есть ли в твоей душе место чему-либо, кроме коварства?

В ее воплях неохотно и невнятно прозвучала мольба, разом охладив его ярость. Он опустил руку, занесенную для удара. Карела умоляет? Что бы она ни сделала и что бы она ни пыталась сделать, это уже неважно. Еще меньше, чем убивать, он хотел ломать ее гордость. Конан столкнул ее на пол, и она сильно ударилась коленями.

С лицом, залитым слезами, всхлипывая, Карела осторожно провела рукой по больному месту. И тут же, словно впервые вспомнив о присутствии Конана, поспешно отдернула руку. Влажные зеленые глаза засверкали.

– Чтоб Деркэто вырвала твои глаза, киммериец! – Голос ее звучал еще не совсем твердо. – Чтоб Эрлик забрал к себе твою душу! Ни один человек, оскорбивший меня, не остался после этого в живых! И никто со мной не обращался так, как ты!

– И никто, – спокойно возразил он, – ни мужчина, ни женщина не отвечали на мою дружбу таким вероломством. И я все еще не готов возненавидеть тебя. И что же? Ты еще никогда не опускалась до убийства исподтишка, Карела. Ты хотела зарезать меня из-за золота? Ты всегда любила золото больше всего на свете.

– Не из-за денег. Из-за меня! – фыркнула она, ударяя себя по бедру кулаком. Она покусала губы и понизила голос до еле понятного шепота. – Одно твое присутствие – и мои мускулы слабеют, превращаются в студень. Куда исчезает моя воля, когда ты смотришь на меня?.. Могу ли я не желать твоей смерти?

Конан удивленно покачал головой. Он никогда не понимал женщин и меньше всего эту дикарку. Снова и снова он убеждался в том, что мужчин и женщин лепили разные боги.

Пока она беспомощно стояла перед ним, обнаженная до пояса, в Конане росло, заглушая удивление, другое чувство. Она была женщина с чудесной фигурой, удивительно нежная и в то же время крепкая. Ей всегда удавалось разбудить в нем желание, и часто она пыталась использовать это и подчинить его себе. Неожиданно ему пришло в голову, что нет никакой нужды так спешно допрашивать ее, что она делает в Офире. Он ласково привлек ее к своим коленям.

Ясные зеленые глаза поднялись к нему, и они все еще были строптивы.

– Что ты делаешь? – спросила она нерешительно. Он сорвал с нее полоску ткани, которой связал ей руки, и отбросил в сторону. Она прикусила нижнюю губу своими мелкими белыми зубами и тряхнула головой.

– Нет, – беззвучно шепнула она. – Я не хочу! Нет! Пожалуйста, нет!

Он легко поднял ее на кровать и стянул с Карелы сапоги.

– Я тебя ненавижу, Конан! – Но ее голос звучал для подобного заявления до странного умоляюще. – Я пришла сюда убить тебя! Разве тебе не ясно?

Он вытащил кинжал из перины и, держа его двумя пальцами, поднес к ее лицу.

– Ну так бери, если ты действительно хочешь, чтобы я умер!

Несколько мгновений он смотрел ей в глаза. Вздрогнув, она отвернулась. Конан улыбнулся. Он равнодушно выронил кинжал на пол и попытался хоть немного заглушить ее вопли, которые уже не имели ни малейшего отношения к боли.

Глава 6

Солнечные лучи, проникшие в комнату через окно, разбудили Конана. Он раскрыл глаза и увидел кинжал Карелы, который снова торчал в перине, всаженный по самую рукоятку.

На этот раз на клинок был наколот кусочек пергамента. Самой Карелы нигде не было видно.

– Чертова девка! – выругался он и сорвал пергамент, исписанный твердыми буквами.

«Еще одно оскорбление прибавилось к прочим, киммериец! В следующий раз ты умрешь. Я не хочу и думать о том, чтобы бежать из-за тебя в другую страну. Клянусь грудями Деркэто, я этого не сделаю!»

Нахмурившись, он разорвал записку. На эту женщину было похоже – исчезнуть, прежде чем он проснется, и осыпать его проклятиями, вместо того чтобы дать ответ на его вопросы. Он-то думал, что с ее угрозами покончено. Во всяком случае, от этой ночи она получила такое же удовольствие, как и он, в этом Конан был уверен.

Он быстро оделся и спустился в главный корпус дворца. Он еще не застегнул пояса, когда входил в длинный зал, расположенный возле кухни, которую Тимеон предоставил его отряду и где как раз завтракали наемники. Простые, но сытные блюда, что готовил Фабио, оскорбляют дворцовых поваров, заявил барон. Примерно тридцать солдат без доспехов, но с оружием сидели за простыми столами, которые они разыскали в хлеву среди старого хлама.

Махаон и Нарус сидели за одним столом с кружками пива в руках и деревянным блюдом с обильной трапезой перед носом. Они видели, как Конан вошел в зал.

– Эй, киммериец, – громко крикнул Махаон. – Ну, как прошла ночка с этой непокорной девчонкой?

Грянувший хохот яснее слов говорил о том, что Махаон не преминул сделать эту историю достоянием общественности. Неужели проклятый идиот никогда не научится держать язык за зубами? Об этом Конан подумал со злостью, но сказал лишь:

– Удвой охрану на крыше, Махаон, и позаботься о том, чтобы люди, по крайней мере, держали глаза и уши открытыми. Если дело и дальше пойдет, как шло до сих пор, то в один прекрасный день они обнаружат на крыше толпу девственниц из храма.

Нарус уже приготовился рассмеяться, но, скроив удивленно-мрачную мину, посмотрел на Конана, когда тот опустился на лавку против него.

– Девка-то была немного строптивой, а? Это всегда так с бабами. Меньше всего ты им нравишься, когда сходишь по ним с ума.

– Тебе пришлось еевысечь? – крикнул Таурианус с оттенком зависти, скрытой под личиной насмешки. – Я уж думал, что от ее воплей крыша рухнет.

– Завтрак! – рявкнул Конан. – Я что, по-вашему, должен подохнуть тут с голоду?

– А на кухне появился лакомый кусочек. Я бы так его и проглотил, целиком, – сказал Махаон и подтолкнул Наруса, когда из кухни поспешно вышла Юлия, держа в руках блюдо с горячим завтраком, кружкой пива и краюхой хлеба.

С тех пор, как Конан видел ее в последний раз, она изменилась. Рыжевато-каштановые волосы она перевязала зеленой лентой, подняв их над лицом, которое теперь не было густо накрашено. На нем были заметны следы пота и копоти, имевшие своим происхождением атмосферу кухни. Ее длинное платье из мягкой белой шерсти, в равной степени заляпанное сажей и брызгами помоев, было бы весьма скромным, если бы оно не облегало ее столь плотно, обтягивая все прелестные очертания ее фигуры, что девушка невольно притягивала к себе взоры всех присутствующих.

– Ты должен поговорить с этим человеком, – сказала она, подавая Конану завтрак. Он посмотрел на нее вопросительно. Она жалобно показала рукой в сторону кухни. – Ну, с этим человеком, с Фабио! Он угрожал мне... он говорил о розгах! Скажи ему, что я...

Конан поковырял ложкой в тарелке. Такое или что-нибудь в том же роде люди его отряда ели два раза в день – утром или вечером.

– Ты работаешь на кухне, – возразил он. – Это вотчина Фабио. Если бы какая-нибудь королева мыла у него котлы и делала бы это не совсем тщательно, то и она, без сомнения, отведала бы у него прута. Лучше скорее научись делать свою работу как следует, как он требует.

Возмущенная Юлия пробормотала что-то нечленораздельное, и Махаон развеселился.

– Ты слишком задираешь нос, девочка, – хмыкнул ветеран со шрамами на лице. – Притом ты довольно упитанная для того, чтобы работать.

Он щипнул ее, как бы подтверждая свое заявление.

Вскрикнув, Юлия отскочила. Она схватила тарелку Конана и опорожнила ее, метя Махаону в голову. Нарус так хохотал, что подавился и принялся отчаянно кашлять.

– Дуреха! – проворчал Конан. – Я есть хочу! Принеси мне новую порцию и шевелись побыстрее!

– Сам принеси, – фыркнула в ответ Юлия, – или голодай, коли садишься за стол с такими, как этот.

Она резко повернулась и удалилась на кухню. Ошеломленный Махаон вылавливал из волос большие куски мяса и овощей.

– Я бы с огромным удовольствием сам выдрал эту девку! Воображает о себе невесть что...

– Будь немного терпеливей, – посоветовал ему Конан. – Скоро она всему научится, хочет она того или нет. Она привыкла к более комфортабельной жизни, чем та, которую она вынуждена была вести сейчас.

– Я ее быстро успокою, – сказал Махаон. – Но ставлю палец, что в конце концов она будет принадлежать тебе, киммериец.

Конан покачал головой.

– Она не будет принадлежать ни мне, ни тебе, если сама этого не захочет. В городе достаточно потаскушек, если ты уж так интересуешься бабами.

Оба собеседника Конана в изумлении уставились на него, но тем не менее кивнули, и он был этим удовлетворен. Они могут думать, что он хочет приберечь эту девушку для себя, и удивляться, зачем делать из этого тайну, но в любом случае это удержит их от чрезмерных требований. Они наверняка расскажут о своих соображениях другим солдатам отряда, и это тоже удержит их на расстоянии от девчонки.

Он спрашивал себя, почему бы ему и в самом деле не прибрать эту девушку к рукам? Вероятно, его решение как-то связано с Карелой. Ему было трудно думать о других женщинах, когда огненная рыжеволосая дикарка была так близко. При этом Карела приносила ему неприятностей в десять раз больше, чем Юлия могла бы только придумать. И Карела всегда пыталась действовать так, чтобы слово у нее не расходилось с делом. Если бы он не нашел способа остановить ее, она давно всадила бы ему нож в ребра. А еще хуже, что она мстительна, как стигиец.

Было бы очень похоже на нее, если бы она уничтожила весь Вольный Отряд ради того, чтобы прикончить Конана – если только она найдет способ сделать это.

– До кого-нибудь из вас доходили слухи о разбойнице, орудующей в этих краях? – спросил он с деланным равнодушием.

– Мне нужно смыть эту дрянь с башки, – проворчал Махаон, вытаскивая кусок мяса из волос и отправляя его в рот. – Женщины не созданы для того, чтобы разбойничать. Я ни об одной такой не слышал.

– Я тоже, – вставил Нарус. – Женщины не годятся для рисковой жизни. Кроме, быть может, рыжей шлюхи, с которой мы столкнулись в Немедии. Она говорила, будто она разбойница. Но я, во всяком случае, еще никогда о ней не слышал. А эта красивая бабенка была тогда страшно оскорблена, что я ведать не ведаю о ее славе. Припоминаешь?

– Она не шлюха, – возразил Конан, – и если она услышит, как ты ее называешь, это может стоить тебе жизни.

Киммериец раскаялся в своих словах, едва только они сорвались с его губ.

– Стало быть, она здесь? – вскричал Махаон. – Как ее зовут-то?

– Карела, – ответил Нарус. – Терновый куст – настоящая перина по сравнению с ней.

Неожиданно Махаон засмеялся.

– Так это она была у тебя прошлой ночью! – Он передернул плечами в ответ на злобный взгляд Конана. – Во дворце, во всяком случае, нет такой женщины, которая сперва заслужила бы хорошей взбучки, а потом забралась бы к тебе в постель. Это она! Это должна быть она! Я не лег бы с ней под одно одеяло без доспехов и меча, и при этом неплохо бы, чтобы кто-нибудь с оружием прикрывал меня со спины.

– Да, это была она, – сознался киммериец и добавил: – Она хотела меня зарезать.

– Действительно, очень похоже на женщину, которую я вспоминаю, – сказал Нарус. – Судя по ее воплям, я решил, что ты обучаешь ее светским манерам.

– Вот бы ее и нашу Юлию засунуть в один мешок! – заржал Махаон.

По лицу Наруса от хохота катились слезы.

– Чтобы поглядеть, как они сцепятся, я выложил бы на бочку звонкую монету!

– Чтоб Эрлик забрал вас обоих! – выругался Конан. – Она представляет опасность большую, чем вы можете себе вообразить. Она считает, что у нее есть основания мстить мне, и она наделает отряду крупных неприятностей, если сумеет.

– Что может сделать нам женщина? – глубокомысленно изрек Нарус. – Ничего.

– Я бы не поставил на это утверждение свою жизнь, – возразил Конан. – Нет, если эту женщину зовут Карела. Я бы хотел, чтобы вы поискали ее в кабаках, притонах, публичных домах. Вполне возможно, что она изменила имя, но внешность свою она изменить не могла. Рыжеволосая разбойница с фигурой детской подружки богини Деркэто – такая не может остаться незамеченной. И скажите остальным, пусть будут настороже.

– Почему же прошлой ночью ты не проявлял такой готовности схватить ее? – спросил Махаон. – Пару шлепков по мягкому, а потом в постельку. Ладно, ладно... – Он поднял ладонь, увидев, что Конан уже раскрывает рот, готовясь яростно возразить. – Ладно, я поищу в публичных домах. Во всяком случае, у меня появится предлог проводить там больше времени.

– И не забудь про Дом Девушек-С-Медовыми-Глазами, – добавил Нарус.

Конан мрачно смотрел на них. Эти дураки не знают Карелу так, как знает ее он. Во имя спасения отряда он надеялся, что его люди осознают опасность, которая им угрожает, прежде чем будет слишком поздно. Только теперь он заметил, что все еще держит ложку в руке, и отправил ее в рот.

– Фабио опять охотился на лошадей, – проворчал он, жуя.

Нарус застыл с ложкой на полпути.

– Конина? – подавился он.

Махаон уставился на котелок с таким видом, словно ожидал, что тот сейчас подпрыгнет.

– Ну да, конина, – подтвердил Конан и бросил свою ложку на грубые доски стола.

Нарус рыгнул. Только когда киммериец вышел из зала, он позволил себе ухмылку. Мясо было, разумеется, говяжьим, во всяком случае судя по вкусу, но эти двое заслужили испорченный аппетит. Пусть теперь мучаются над вопросом, что подсунет им Фабио в очередной раз.

– Конан!

Юлия выбежала из той двери, в которую он как раз хотел войти, и упала ему на грудь. Ее пальцы нервно вцепились в белое платье.

– Конан, ты не... я думала... Прошлой ночью... Я думала... – Она остановилась и глубоко вздохнула. – Конан, ты должен поговорить с Фабио. Он меня ударил. Ты только посмотри!

Повернувшись вполоборота, она приподняла платье, демонстрируя алебастрово-белое бедро. Конан увидел слабую красноватую полоску и скользнул взглядом к ее лицу. Она прикрыла глаза и беспокойно водила по губам кончиком языка.

– Да, я поговорю с ним, – произнес он серьезным тоном. Она тут же распахнула глаза, и ее лицо озарила улыбка. – Я обращу его внимание на то, что бить нужно сильнее, если хочешь, чтобы наказание действительно произвело на служанку впечатление.

– Конан! – взвизгнула она и поспешно прикрыла свою наготу, разглаживая светлую шерстяную ткань. Глаза ее стали жесткими, как сапфиры. – У тебя была в комнате женщина той... той ночью. Я... Я случайно проходила мимо и слышала.

Он улыбнулся, заметив, что она густо покраснела. Значит, подслушивала!

– И что тебя во всем этом касается? – спросил он. – Ты здесь для того, чтобы мыть посуду, помешивать супы в котлах и слушаться Фабио. А вовсе не для того, чтобы разгуливать по тем комнатам дворца, где тебе совершенно нечего делать.

– Но ты же поцеловал меня! – вскричала она. – И как ты меня поцеловал! Ты не имел права разбудить во мне все эти чувства и просто уйти. Я все-таки женщина, проклятье! Мне уже восемнадцать! Я не позволю бросать меня, как ненужную игрушку!

Во второй раз за эти несколько часов женщина заявляет ему о том, что она – женщина. Но какая же разница между ними! Карела отважна, строптива, даже когда ее испепеляют страсти. Юлия, напротив, пуглива, как бы она ни старалась казаться искушенной. Карела отлично разбиралась как в мужчинах, так и в женщинах, имея в том изрядный опыт. Юлия вспыхнула от одного поцелуя. Карела знала, кто она и чего хочет. Юлия...

– Хочешь, пойдем со мной? – предложил он ласково. Он взял ее за подбородок и обратил к себе ее лицо. Посмотрев ему в глаза, она покраснела еще сильнее, но вырваться не пыталась. – Скажи «да» – и я сейчас же уведу тебя отсюда.

– Остальные... – шепнула она. – Они же обо всем догадаются.

– Забудь о них. Ты будешь такой, какой захочешь сама.

– Я не могу, Конан. – Она всхлипнула, когда он выпустил ее, и прислонилась к нему, словно не в силах от него оторваться. – Я бы хотела сказать «да», но я боюсь. А ты разве не можешь... Я хочу сказать, разве ты не можешь... просто переспать со мной? Я знаю, так делают. Зачем ты хочешь взвалить всю тяжесть решения на меня? Я совсем не хочу этого.

Их разделяли всего четыре года, но в этот миг ему казалось, что они превратились в четыре столетия.

– Потому что ты не рабыня, Юлия. Ты говорила, что ты женщина. Но если ты женщина, значит, ты в состоянии сказать «да» или «нет». И ты должна знать, действительно ли ты хочешь того, о чем говоришь. А до тех пор... Нет, я сплю с женщинами, а не с перепуганными маленькими девочками.

– Проклятье Эрлика на тебя! – горько сказала она. И тут же погладила его по щеке. – Нет, это я несерьезно сказала. Ты так запутал меня. Когда ты меня поцеловал, ты разбудил во мне что-то такое, что мне захотелось стать женщиной. Поцелуй меня снова, чтобы я вспомнила об этом. Поцелуй меня, дай мне мужества, в котором я так нуждаюсь.

Конан протянул руку к ней.

В этот миг по коридорам пронесся дикий крик, в котором смешались ярость и боль. Он резко повернулся и сразу же схватился за рукоять своего меча. Крик раздался снова – из верхних комнат, в этом он был уверен.

– Тимеон! – пробормотал он, вытащил клинок и заорал: – Идемте! Вперед, псы! Это барон, он орет, как роженица! Торопитесь, черт побери!..

Сломя голову носились рабы и слуги, они хрипели, визжали, вопили, размахивая руками. Солдаты отряда наемников бесцеремонно растолкали всех остальных по сторонам и бросились наверх. Нахлобучивались шлемы, сверкали клинки – наемники мчались за киммерийцем по мраморной лестнице, и все больше их присоединялось к Конану.

Двое часовых, которых Конан поставил в коридоре перед спальным покоем Тимеона, растерянно глядели на резную дверь. Конан бросился к ней, и они шарахнулись от него.

Тимеон лежал посреди пестрого иранистанского ковра. Он бился в судорогах, колотил по полу ногами и прижимал к горлу жирные руки.

Голова его была запрокинута, и каждый раз, когда ему удавалось глотнуть воздуха, он испускал пронзительный вопль. Тивия, наложница барона, прижалась спиной к стене и пыталась скрыть свою наготу под плащом. Ее широко распахнутые темные глаза, полные отвращения, остановились на беспомощно корчащемся Тимеоне. Рядом с ним лежал опрокинутый кубок, и вино постепенно пропитывало ковер.

– Зандровы преисподни! – выругался Конан. Его взгляд упал на Махаона, который пробивался через толпу в коридоре. – Врача, Махаон, скорее! Тимеона отравили!

– На кухне торчит Борос, – сказал Махаон. Конан заколебался, и ветеран заметил это. – Дьявольщина, киммериец, да ведь полдня пройдет, прежде чем мы найдем дипломированного медика!

Судороги Тимеона ослабевали. Он больше не кричал и только хрипел.

– Ладно, тащи Бороса!

Махаон бросился бежать, и Конан снова повернулся к распростертому на ковре барону. Как же это вышло, что его отравили? Ответ мог означать жизнь или смерть для всего отряда. И он должен найти этот ответ, прежде чем будет отдан приказ королевским палачам. Вальдрик может не иметь ни малейшего представления о том, что творится в его государстве, но смерть аристократа из числа своих придворных он без внимания не оставит.

– Нарус! – рявкнул Конан. Тощий солдат заглянул в спальный покой. – Запри дворец. Никто, даже посыльные, не должны покидать его без моего разрешения. Живо!

Когда Нарус убежал, Махаон приволок в спальню Бороса. Бывший ученик Чародея выглядел, по крайней мере, трезвым, с облегчением установил Конан.

– Он выпил яд, – сказал Конан.

Борос удостоил его таким взглядом, точно смотрел на неразумное дитя.

– Это я вижу, – буркнул он.

Ковыряясь в своем кисете, седобородый опустился на колени рядом с Тимеоном. Он вынул белый гладкий камень размером с мужской кулак, и маленький нож. С трудом ему удалось выпрямить руку барона. Он закатал на ней рукав и сделал глубокий надрез, прижимая к ране белый камень. Сквозь камень стали проступать черные жилы.

– Камень Безоара, – пояснил Борос. – Он высасывает яд. Вообще-то, это медицинский инструмент, но я тоже нахожу его весьма полезным. О да.

Он потеребил свою окладистую бороду и склонился над камнем. Камень Безоара становился все чернее и чернее – сначала как сгоревшая лучина, потом как крыло ворона, потом еще чернее. Наконец, он рассыпался. В тот же миг остановилось дыхание Тимеона – и жирный барон больше не шевелился.

– Он умер! – выдохнул Конан. – Я думал, твой камень освободит его от яда?

– Ты погляди на него! – взвыл Борос. – Теперь мой камень рассыпался! Яд, который он выпил, прикончил бы десятерых. Будь у меня целый мешок, набитый камнями Безоара, я и то не смог бы спасти барона!

– Значит, смерть, – подытожил Конан. Испуганный ропот волной пробежал по коридору. Конан сжал пальцы на рукояти меча. Большинство из своих пяти дюжин наемников он завербовал в Офире. Это были люди родом из разных стран, и в их верности он был убежден далеко не так сильно, как в преданности тех нескольких человек, что были с ним с самого начала. Конечно, все они прошли вместе с ним множество сражений – в конце концов, на кон поставлена жизнь – но если он немедленно не найдет убийцу, страх подвергнуться допросу под пыткой сделает то, чего не смог добиться ни один враг: они разбегутся в разные стороны.

– Хочешь, я отыщу того, кто подсыпал яд? – спросил Борос.

Мгновение Конан смотрел на него, приоткрыв рот.

– Ты можешь это сделать? – спросил его Конан удивленно. – Разрази тебя Эрлик, достаточно ли ты трезвый для таких опытов? Если ты с твоим застарелым алкоголизмом сделаешь ошибку, я с тебя шкуру спущу.

– Я тверез, как жрец Митры, – заверил его Борос. – И даже трезвее, чем большинство из них. Эй ты, девочка, вино было отсюда?

Он указал на хрустальный графин, который стоял на столике возле кровати, наполовину полный рубиново-красным вином. Тивия открыла рот, но не произнесла ни звука. Борос тряхнул головой.

– Ладно. Я больше ничего не вижу, так что вино может быть только отсюда. – Он кряхтя поднялся и снова пошарил в своем кисете.

– Он действительно трезвый? – тихо спросил Конан у Махаона.

Ветеран нервно потрогал три тонких золотых кольца, качавшихся в его правом ухе.

– Надеюсь, что так. Фабио обычно радуется его обществу, но пить не дает.

Киммериец вздохнул. Чтобы избежать раскаленного пыточного железа, он вынужден доверять человеку, который по ошибке может привить им всем проказу.

Куском угля Борос нарисовал знак на крышке стола вокруг графина с вином. Он начал медленно петь, так тихо, что все остальные из находившихся в спальне почти не слышали его. Левой рукой он всыпал в графин порошок из пергаментного сверточка, одновременно выводя правой странные пассы в воздухе. В хрустальном сосуде засветилось что-то красное.

– Здесь! – Борос уронил руки. – Действительно, совсем просто. – Нахмурив лоб, он уставился на графин. – Киммериец, отравитель совсем близко. Я вижу это по свечению.

– Кром! – пробормотал Конан.

Люди, ломившиеся в двери, отхлынули назад, в коридор.

– Чем ближе к вину убийца, тем сильнее оно светится, – пояснил Борос.

– Давай дальше! – приказал Конан.

Борос схватил графин и поднес его вплотную к Махаону. Свечение ярче не стало. Он пошел, держа сосуд, к двери и протянул его по направлению к стоящим там людям. Свечение побледнело. Неожиданно волшебник-недоучка прижал наполненный вином сосуд к груди Наруса. Тощий солдат испуганно шарахнулся. Свечение не изменило своей окраски.

– Какая жалость, – пробурчал Борос. – Ты выглядишь как раз так, как должен выглядеть убийца. Стало быть, остается только...

Все взгляды обратились к Тивии, которая все еще прижималась спиной к стене. Она посмотрела на мужчин с отвращением, потом резко тряхнула головой, однако продолжала молчать. Борос шагнул к ней, держа графин в вытянутых руках. С каждым шагом огонь разгорался все ярче, пока, наконец, не стало казаться, что графин охвачен оранжевым пламенем. Тивия отвела взгляд от светящегося сосуда.

– Нет! – закричала она. – Это какой-то трюк. Кто бы ни подсыпал яд в вино, он должен быть сведущ в чародействе.

– А, стало быть, не только отравитель, но еще и колдун? – сказал Борос почти ласково.

С диким проклятьем Конан прошел через комнату.

– Правду, девушка! Кто заплатил тебе?

Она качнула головой.

– Я против того, чтобы подвергать женщин пыткам, – продолжал он. – Но возможно, Борос найдет какое-нибудь заклинание, которое вырвет у тебя правду.

– Хм. Мне нужно подумать, – проворчал старик. – Да, думаю, что как раз кое-что подходящее имеется. Возраст! Чем больше времени тебе потребуется для того, чтобы рассказать все как было, тем старше ты будешь становиться. Я должен предупредить, что это действует быстро, дитя мое. Я бы на твоем месте сказал бы все сразу, иначе легко может статься, что ты покинешь эту комнату сморщенной старухой.

Глаза Тивии перебегали с киммерийца на старика, имевшего такую добродушную внешность и тем не менее мучившего ее страшной угрозой.

– Я не знаю его имени, – прошептала она, сжимаясь. – Он был в маске. Он дал мне пятьдесят золотых и порошок. Пятьдесят остальных я должна получить после смерти Тимеона. Больше я сказать не могу.

Всхлипывая, она скользнула на пол.

– Что бы вы со мной ни сделали, я больше ничего не знаю.

– И что нам с ней делать? – спросил Махаон. – Передать ее правосудию?

– Ей отрубят голову за убийство аристократа, – сказал Нарус. – Жалко. Она слишком хорошенькая, чтобы умереть, да и прикончить такого болвана, как Тимеон, – это почти не преступление.

– Нам невыгодно отдавать ее судейским крючкотворам, – сказал Конан. Ему хотелось бы продолжать разговор наедине с Махаоном и Нарусом, но дверь была открыта, и большая часть отряда толкалась в коридоре. Если он сейчас закроет дверь, останется, наверное, не больше дюжины. Он глубоко вздохнул.

– Из-за убийства мы потеряли нанимателя. В обычном случае это означало бы конец Вольного Отряда. – Невнятное бормотание в коридоре стало громче. Он возвысил голос почти до крика. – В обычном случае, я сказал. Но Тимеон поддерживал графа Антимидеса, который рвется унаследовать трон Вальдрика. Возможно, мы сможем поступить на службу к нему, если предадим ему убийцу.

По крайней мере это шанс, подумал он. За одно это Антимидес может присмотреть для них работу.

– Антимидес? – В голосе Махаона звучало сомнение. – Киммериец, говорят, что он – один из немногих аристократов, кто не имеет видов на трон Вальдрика!

Из коридора донеслось согласное гудение.

– Когда Тимеон напивался, он много болтал, – возразил Конан. – Он говорил о хитрости Антимидеса, которая всех обманывает, и о том, что он сам станет одним из могущественнейших людей Офира, когда Антимидес сядет на трон.

– Похоже на то. – Махаон кивнул. – Но возьмет ли нас Антимидес к себе на службу? Если он делает вид, что стоит в стороне от драки за власть, то Вольный Отряд может вызвать подозрение относительно его истинных намерений.

– Он нас возьмет, – сказал Конан с уверенностью большей, чем он испытывал на самом деле. – Или использует нас каким-либо иным способом. В этом я могу поклясться.

И кроме того, подумал он, это единственный выход, который нам остается.

– Это колдовство с постарением, – неожиданно сообразил Нарус. – Мне кажется, довольно странный вид чародейства, даже для таких странных людей, как наш волшебник. Где ты научился этому, Борос?

– Сыр во всем виноват, – ответил Борос, хихикнув. – В молодости я с ума сходил по хорошо выдержанному сыру. И так я изобрел колдовство превращать свежий сыр в старый. Поскольку я транжирил на эти глупости свое время, мой хозяин здорово выдрал меня. Ну, чтобы быть честным до конца, скажу, что сильно сомневаюсь, может ли это колдовство вообще иметь какое-либо влияние на людей.

– Ты обманул меня! – проскрежетала Тивия. – Сын шелудивой суки!

Скрючив пальцы, она набросилась на бородача. Конан схватил ее за руки, но она пыталась добраться до старика, смотревшего недоуменно.

– Я выцарапаю тебе глаза, позорный аферист! Поганое отродье навозного жука! Я тебе с корнем вырву то, чем гордятся кобели! Твоя мать была спившейся потаскухой! Твой отец – вонючий карла!

– Дайте мне веревку, чтобы я мог связать ей руки, – попросил Конан. – И кляп, – добавил он, подумав.

Ее брань была настолько грязной и непристойной, что Махаон слушал ее с огромным интересом. Киммериец яростно сверкнул глазами Нарусу, чтобы тот поторопился принести все требуемое. Ему еще только недоставало теперь тащить по улицам упирающуюся и бранящуюся девицу. Нарус вскоре вернулся с полосами ткани. Бормоча себе под нос, Конан связал отчаянно сопротивляющуюся пленницу.

Глава 7

Торопливо пробираясь по улицам Ианты, Конан почти не притягивал к себе любопытных взглядов, несмотря на то, что на плечах у него лежала закутанная в плащ извивающаяся женщина – или, может быть, как раз она и была причиной, по которой встречные отводили глаза.

На улицах столицы, где царили страх и озлобленность, никто не хотел вмешиваться в нечто такое, что могло иметь отношение к событиям в стране. Они не увидели бы похищения или убийства, совершенного у них на глазах. Кем бы ни был молодой великан и какова бы ни была причина тащить женщину, точно куль с мукой, никто не хотел знать этого, потому что весьма опасно проявлять даже простое любопытство. Поэтому киммерийца с его ношей никто не удостоил более или менее пристального взгляда.

Он почти уже добрался до дворца Антимидеса. С помощью небольших расходов – ибо величавый привратник был в своем роде не менее горд, чем аристократ, и не намеревался давать какие-либо разъяснения чужеземцу, тем более варвару, – он узнал, что граф живет сейчас в королевском дворце. Король Вальдрик охотно беседовал с Антимидесом и утверждал, что это самая лучшая медицина, чем все его медики и чародеи вместе взятые. Лорд Антимидес проживет в королевском дворце еще несколько дней. Это было просто удивительно, каким разговорчивым вдруг сделался гофмейстер, когда могучая лапища схватила его за шиворот, так что его шелковые туфли закачались над полом.

Королевский дворец более напоминал крепость, чем изящное строение из мрамора и алебастра, вроде тех, что возводили для себя в городе аристократы. Неслучайно король жил под укрытием толстых гранитных стен, в то время как его придворные проводили дни в палаццо, созданных для роскоши и наслаждений, но не для защиты. Слишком часто на офирском троне сидели короли, которым время от времени приходилось защищаться даже от своих собственных придворных. Поскольку же последние не имели в Ианте личных замков, им не оставалось ничего иного, как бежать из города и тем самым оставлять его во власти короля. А вследствие того, что Ианта была тем ключом, который запирал путь к короне... Все это означало одно: тот кто владел королевским дворцом, владел Офиром.

Стражники, стоявшие у высоких башенных ворот дворца, посмотрели на Конана недовольно. Толстощекий сержант, под подбородком которого тряслась остроконечная бороденка, бывшая в моде среди аристократов, поднял руку, приказывая ему остановиться.

– Да что же это? – вопросил он, озадаченный. – Теперь вы, наемники, тащите сюда своих перепившихся шлюх? – Ухмыляясь, он бросил через плечо взгляд на своих людей, вооруженных пиками. – Убирайся! Королевский дворец – неподходящее место для оргий. А если вам приходится связывать баб, чтобы они от вас не удрали, так делайте это по крайней мере не на глазах у офирских солдат, иначе нам придется вмешаться.

– Эта девушка – подарок графу Антимидесу, – заявил Конан, постаравшись изобразить подмигивание заговорщика. – Прелестная игрушка, посылка от моего нанимателя. Возможно, он хотел таким образом заручиться милостями графа.

Тивия дергалась так сильно, как только могла, и нечленораздельные звуки донеслись сквозь кляп.

– Кажется, ей это все не слишком-то нравится, – усмехнулся сержант.

Конан ответил ему улыбкой.

– Готов поспорить, что лорд Антимидес захочет иметь с ней дело, понравится ей это или не понравится.

– Вот уж точно. Подожди-ка здесь.

Сержант исчез за воротами. Живот его колыхался от смеха. Вскоре он возвратился вместе с худым человеком, в волосах которого мелькала седина и который был облачен в мундир цветов Антимидеса – зелено-золотой.

Худой человек смерил огромного киммерийца высокомерным взглядом.

– Я Людовик, – сказал он резко, – камердинер графа Антимидеса. Вы хотите говорить с графом? Кто вы?

На ношу Конана он не обращал внимания.

– Я Конан из Киммерии, капитан Вольного Отряда на службе барона Тимеона.

Людовик задумчиво провел пальцем по бороде, затем его взор скользнул по извивающейся связанной пленнице, лежавшей на плечах киммерийца, и он кивнул.

– Следуйте за мной, – распорядился он. – Может быть, граф найдет возможность уделить вам несколько минут.

Конан помрачнел. От всей этой придворной обходительности у него сводило желудок. Он безмолвно последовал за камердинером во дворец.

Снаружи резиденция короля производила впечатление настоящей крепости; внутри же она поражала роскошью. Сверкающие белые мраморные стены, пестрые мозаичные полы, каннелированные алебастровые колонны; золотые лампы, свисавшие с высоких потолков, расписанных картинами на темы славной офирской истории; сады, окруженные крытыми галереями, полные редкостных цветов, привезенных с разных уголков света; дворики, вымощенные зеленым камнем, где придворные дамы, одетые в прозрачные шелка, почти не скрывающие их прелестей, гуляли у роскошных фонтанов, погружая свои белоснежные пальцы в их сверкающие воды...

Вслед Конану летели смешки, шепоток и взгляды, сопровождавшие рослого киммерийца со странной ношей на широких плечах всю дорогу. Здесь никто не боялся выказывать свое любопытство открыто и вслух обсуждать непонятное явление. Высокородные дамы с пламенными глазами в полный голос высказывали предположение о том, что, должно быть, приятно, когда тебя несут на таких плечах, – разумеется, если ты не связана.

Графский камердинер мрачно скривился и сердито пробормотал себе что-то под нос. Конан, который шел за ним вплотную, мог только пожелать, чтобы этот человек двигался немного побыстрее.

Наконец Людовик остановился перед широкой дверью, на которой красовался старый офирский герб.

– Ждите, – сказал он. – Я должен сперва справиться, изволит ли граф дать вам аудиенцию.

Конан раскрыл рот, но, прежде чем он успел что-либо сказать, худой человек уже прошел за дверь и запер ее за собой.

«Аудиенция!» – яростно подумал Конан. Антимидес ведет себя так, словно он уже носит корону.

Дверь приоткрылась, и Людовик сделал ему знак войти.

– Поспешите, не задерживайтесь. Граф Антимидес нашел для вас всего лишь несколько минут.

Конан, ворча, втащил в покой свою ношу. Едва лишь успев бегло оглядеть зал, он с удивлением поднял брови. Кому-нибудь другому, возможно, это помещение не показалось бы примечательным. Однако Конан знал амбиции Антимидеса. Для графа это был на редкость маленький и скромный зальчик. На стене висел ковер, украшенный изображением знаменитой битвы Морантеса Великого, в которой он разбил последние силы Ахерона у отрогов Карпашских гор. Перед этим огромным ковром на пьедестале стояло тяжелое кресло из темного дерева с высокой спинкой; богатая резьба, украшавшая его, изображала множество леопардов и орлов – старинные символы офирских владык.

Если кресло и не было настоящим троном, то человек, сидевший в нем, превращал его в престол. Глубоко посаженные пронзительные глаза и мощный нос, суровый рот, крепкий подбородок с остроконечной бородой – таким был граф. Длинные пальцы с мозолями, обличавшими тесное знакомство с эфесом шпаги, играли рубиновой подвеской. Граф был облачен в золотые одежды. Сквозь парчу в искусно сделанные разрезы проглядывал изумрудно-зеленый шелк.

– Господин мой граф, – Людовик низко поклонился человеку, сидевшему на троне, – вот тот, кто называет себя Конан из Киммерии.

– Меня так зовут, – подтвердил Конан. Он усадил Тивию на пол, покрытый толстыми многоцветными коврами драгоценной вендийской и иранистанской выделки. Она молча скорчилась на полу. Страх совершенно явно пересилил в ней ярость.

– Граф Антимидес, – заносчиво сказал Людовик, – велел узнать, почему вы явились к нему.

– Эта девушка Тивия, – ответил Конан, – наложница барона Тимеона, во всяком случае, она была его наложницей, пока сегодня не отравила его.

Антимидес поднял палец, и Людовик снова заговорил:

– Но почему вы доставили ее сюда? Она должна быть передана королевскому правосудию.

Конан терялся в догадках, почему граф не говорит сам. Но аристократы часто вели себя не менее странно, чем чародеи. В тот момент его занимало совсем другое. Настало время риска.

– Поскольку барон Тимеон поддерживал графа Антимидеса в его стремлении стать преемником короля на офирском троне, я счел возможным привести ее графу. Мой Вольный Отряд лишился покровителя. Возможно, граф...

– Стать преемником короля! – взревел Антимидес.

Его лицо побагровело от гнева.

– Как вы осмеливаетесь обвинять меня...

Он прервал сам себя и заскрежетал зубами. Людовик уставился на него в явном недоумении. Тивия, отчаянно пытавшаяся избавиться от кляпа, казалось, страшилась даже взгляда графа.

– Шлюха! – прохрипел он. – Значит, ты отравила своего господина, и этот наемник-варвар тебя застукал. Так моли же меня о легкой смерти! Уведи ее, Людовик.

Девушка удвоила свои усилия и попыталась выдавить сквозь кляп хотя бы несколько слов. Она яростно извивалась в своих путах, когда камердинер схватил ее, однако Людовик легко унес ее за настенный ковер. Открылась и захлопнулась дверь, после чего воцарилась тишина.

Киммериец припомнил, что Тивия сама вызвалась на убийство, к тому же за деньги. И несмотря на это, ему совсем не по душе было то обстоятельство, что он сам привел женщину на смерть. По его глубочайшему убеждению, женщины были предназначены вовсе не для того, чтобы погибать насильственной смертью, – в противоположность мужчинам. Он заставил себя не думать о ней больше и все свое внимание направить на человека с глазами сокола.

– Граф Антимидес, речь идет о моем Вольном Отряде. У нас очень хорошая репутация и...

– Хорошая репутация! – вскричал Антимидес. – Ваш наниматель убит – и вы еще говорите о хорошей репутации! И что еще хуже – вы являетесь ко мне с противоестественными намеками! Да я велю вырвать вам язык!

– А! Что это за намеки, которые повергли тебя в такую ярость, Антимидес?

Оба собеседника непроизвольно вздрогнули, поскольку были так заняты друг другом, что не заметили появления женщины. Но как только Конан ее приметил, он уставился на нее в изумлении. Ноги у нее были длинные, грудь полная. В ее красоте было что-то чужеземное. Странными казались ее волосы, подобные тончайшей серебряной пряже, ее большие темные глаза, полные страсти, – два бездонных колодца. Она двигалась с кошачьей грацией, а ее багряное одеяние с длинным разрезом до бедра, плотно обтягивало ее фигуру.

– Значит, ты здесь, Синэлла? – спросил Антимидес. – Не утомляй меня своим острым языком!

– Я не была в этом зале с тех пор, как ты появился в королевском дворце, Антимидес, – сказала она с угрожающей улыбкой. – Когда видишь графа Антимидеса здесь и таким, ты можешь почти поверить в то, что он уже коронован. К тому же граф так открыто демонстрирует свое презрение к тем, кто проливает кровь по ту сторону городской стены...

Лицо Антимидеса омрачилось, и костяшки пальцев, которыми он сжимал подлокотники, побелели. Улыбка Синэллы стала еще шире.

– Но ты можешь узнать, зачем я пришла. Итак, во дворце побалтывают, что к тебе пробрался огромный северянин с женщиной, которую он связал, словно пакет от торговца рыбой. Такого я, разумеется, не могла упустить. Но где же сам подарок? Она ведь была подарком, не так ли?

– Это тебя совершенно не касается. – Антимидес скрипнул зубами. – Занимайся-ка лучше своими женскими побрякушками! У тебя что, нет рукоделья?

Синэлла круто взвела бровь и ближе подступила к киммерийцу.

– А это, значит, наш варвар! Он действительно такой огромный, как о нем говорят. Я люблю крупных мужчин. – Вздрагивая от удовольствия, она прикоснулась к пластинам его доспеха. – Вы наемник, мой прекрасный норманн?

Он улыбнулся ей, невольно купаясь в лучах ее удивления.

– Я капитан Вольного Отряда. Мое имя Конан.

– Конан. – Она повторила его имя почти с любовью. – А почему же вы пришли к Антимидесу, Конан?

– Довольно, Синэлла! – фыркнул Антимидес. – Это касается только варвара и отчасти меня.

Он бросил на киммерийца мрачный взгляд, предостерегая его и приказывая молчать.

Конан разозлился и ответил взглядом не менее свирепым.

– Я пришел предложить услуги моего отряда, госпожа, но граф не нуждается в них.

Что же этот болван граф полагает, что Конан так же глуп, как он сам? Говорить о Тимеоне и о связях убитого с Антимидесом – это не принесет ему пользы. Напротив, это может дорого ему стоить.

– Не нуждается? – В ее голосе послышалось сочувствие. – Почему бы вам тогда не пойти на службу ко мне? – Она уверенно подняла глаза, и ему показалось, что он читает в них обещание. – Разве вы не хотите?

Антимидес фыркнул с отвращением.

– А тебе не хватит уже, Синэлла? Тараменона тебе никак мало? Теперь тебе потребовалась целая рота? Или ты все-таки решила захватить трон?

Он взревел от смеха, развеселившись над собственной шуткой, но когда он сверкнул глазами в сторону Конана, киммериец увидел сквозившую в них ревность.

Лицо Синэллы стало жестким, и Конан подумал, что она с трудом подыскивает резкий ответ. Наконец она произнесла с металлом в голосе:

– Мой род такой же древний, как и твой, Антимидес. Если бы престолонаследование зависело только от древности крови, трон после Вальдрика был бы моим. – Она глубоко вздохнула, и на ее уста вернулась улыбка. – Я принимаю услуги вашего Вольного Отряда, Конан. И заплачу вам вдвое больше золота, чем заплатил бы Антимидес.

– Согласен, – сказал Конан. Правда, это был не тот род службы, на который он рассчитывал, но по крайней мере его люди порадуются деньгам.

Графа, казалось, смутила стремительность событий.

– Ты же все это не всерьез, Синэлла? – недоверчиво спросил он. – Какое применение ты найдешь для таких людей? Ты разбрасываешься золотом, как маленькая глупая девочка!

– Разве мои владения не находятся под угрозой? Я имею в виду угрозу бандитских нападений, конечно. Ведь армия защищает только город. И кроме того, – добавила она с чарующим взглядом в сторону Конана, – мне так нравятся широкие плечи. – Голос ее зазвучал тверже. – Или ты отказываешь мне в праве нанимать людей на службу?

– Женщина, которая полагает, что ей нужна защита, должна найти себе мужчину, чтобы он оберегал ее, – резко ответил Антимидес.

– Как раз это я и нашла. – Ее воинственное согласие превратилось в пылкость. – Идемте, Конан. Нам здесь больше нечего делать.

Конан вышел следом за ней из зала, и только Антимидес, едва владеющий собой от ярости, остался там.

В коридоре она внезапно обернулась – явно для того, чтобы что-то сказать. Конан, не ожидавший подобного, едва не налетел на нее. Одно мгновение она стояла, словно взвешивая свои слова, и смотрела на него снизу вверх большими темными глазами.

– Я еще никогда не встречала такого мужчину, – прошептала она словно бы про себя. – Не можете ли вы оказаться тем, кто...

Она замолчала, но продолжала смотреть на него, словно прикованная к нему чарами.

Улыбка понимания тронула лицо Конана. В зале он еще не был уверен, действительно ли она интересуется им, или же только дразнит Антимидеса. Но теперь он больше не сомневался. Он поднял ее на руки и поцеловал. Она ответила на поцелуй пылающими губами, взяла в ладони его лицо и прижалась к нему.

Внезапно она отпрянула. В ее глазах появился ужас, и она ударила его по щеке.

– Отпустите меня! – крикнула она. – Вы забываетесь!

Удивленный, он поставил ее на пол. Она поспешно отступила на два шага назад и приложила к губам трепещущую руку.

– Простите, – протянул он.

Она что, играть с ним вздумала?..

– Я не потерплю этого! – Она тяжело дышала. – Я не могу такого терпеть. – Медленно возвращалось к ней самообладание, и когда она заговорила снова, ее голос звучал так же холодно, как в зале, когда она разговаривала с Антимидесом. – Я забуду это происшествие, и вам советую сделать то же самое. На улице Короны у меня дом, ваш Вольный Отряд может стать там на постой. Во дворе вы найдете конюшни для ваших людей. Найдите этот дом и ждите моих указаний. И забудьте то, что произошло, варвар, если жизнь вам дорога!

Интересно, женщины вообще знают, чего они хотят? – просил себя Конан, глядя, как она гордой походкой идет по коридору. Как же они могут тогда ожидать, что мужчины их поймут?

Но злился он недолго. Ему все же удавалось спасти свой отряд, по крайней мере на какое-то время, и нужно ли требовать от жизни большего? Теперь ему оставалось только убедить своих людей, что нет никакого позора в том, чтобы поступить на службу к женщине. Занятый этими мыслями, он разыскивал дорогу из дворца.

Глава 8

Толстые стены и могучие башни королевского дворца стояли неизменно уже много столетий, однако внутри его каждая династия что-нибудь перестраивала, так что в конце концов он превратился в настоящий лабиринт коридоров и садов. У Конана создалось такое ощущение, что он прошел их все и все же не нашел ворот.

По переходам непрерывно сновали слуги с какими-то поручениями, так что варвар в тяжеловесных доспехах не успевал задать им вопрос. Они были высокомерны почти так же, как придворные, наслаждающиеся в садах прохладой фонтанов, и вежливые вопросы, с которыми он обращался к этим роскошно одетым господам, вызывали в ответ лишь насмешливые замечания. Несколько раз он был близок к тому, чтобы обнажить меч и потребовать уважения к себе. Изнеженные скучающие дамы встречали его насмешливыми улыбками и предложениями, не менее откровенными, чем зазывания уличных девиц. Возможно, он даже принял бы их, если в не спешил скорее попасть к своим. Но даже и эти своенравные женщины изрядно потешались над тем, что он не знает дворца. Хихикая, они показали ему дорогу. Он последовал их совету и описал круг. Конан оказался в очередном саду и неожиданно увидел короля Вальдрика собственной персоной. Король прогуливался со своей свитой. Конан нашел владыку еще более истощенным, чем Нарус. Расшитое золотом роскошное одеяние болталось на его костлявом, как у скелета, теле, которое когда-то было вдвое шире. Король опирался на длинный, усыпанный драгоценностями посох, как на трость. Его золотая корона, плотно утыканная изумрудами и рубинами, камень к камню, – их добывали на копях у немедийской границы – сидела почти на его бровях. Запавшие глаза лихорадочно блестели на скуластом лице.

Его спутниками по большей части были пышнобородые мужчины, судя по наружности – врачи; несколько придворных в разноцветных шелках и несколько офицеров в позолоченных доспехах, которые держали шлемы с гребнями и султанами под мышкой. Степенно гуляя по двору, бородатые ученые мужи беспрестанно перебивали друг друга, склоняя слух Вальдрика к своим замечаниям.

– Сегодня ночью расположение звезд указывало на благосклонные обстоятельства для призывания Митры, – кричал один.

– Вам нужнопустить кровь, Ваше величество. Я получил свежих пиявок из болот Аргоса.

– Это новое чародейство надежно избавит вас от последнего демона! – вступил в беседу третий.

– Нам нельзя упустить подходящий момент для кровопускания, мой король, – не сдавался второй.

– Этот напиток...

– Это чудесное средство...

Конан неловко поклонился, хотя его, кажется, никто не замечал. Однако он знал, что к таким вещам король относится очень чутко.

Когда он выпрямился, Вальдрик и его свита были уже далеко, но седоволосый офицер остался и теперь смотрел на него. Конан тут же его узнал, несмотря на то, что никогда прежде не встречал. Это был Искандриан, Белый Орел Офира, генерал, которому удавалось удерживать армию в стороне от грызни за престол. Несмотря на его почтенный возраст и белые волосы, его обветренное лицо казалось суровым, как стены замка-дворца, а серые глаза под густыми бровями были ясными и твердыми. Сильная мозолистая рука покоилась на рукояти меча.

– Вы, вероятно, тот человек, который доставил Антимидесу девушку, – неожиданно заговорил седой генерал. – Как вас зовут?

– Конан из Киммерии.

– Наемник, – сухо сказал Искандриан. Его неприязнь к наемникам была общеизвестна. По его мнению, ни один чужеземный воин не должен ступать по офирской земле, даже будучи на службе у офита. – Я слышал о вас. Вы – человек этого жирного болвана Тимеона, не так ли?

– Я ничей человек, а только мой собственный, – резко возразил Конан. – Мой отряд находился на службе у барона Тимеона, а теперь нам платит леди Синэлла.

Во всяком случае, она будет им платить, как только он уговорит своих парней.

Искандриан присвистнул сквозь зубы.

– Тогда вы создадите себе серьезную проблему, господин наемник. Плечи у вас как у быка, и я полагаю, что дамы находят вас привлекательным. Но Тараменону очень не понравится, если вы окажетесь рядом с Синэллой.

– Тараменон? – Конан припомнил, что Антимидес тоже упоминал это имя, намекая на то, что Тараменон имеет личный интерес к Синэлле.

– Он – лучший фехтовальщик в Офире, – заявил Искандриан. – Как можно скорее заточите ваш клинок и молитесь своим богам, чтобы они вам помогли.

– Мужчина помогает себе сам, – ответил Конан. – Мой клинок всегда остер.

– Ответ, достойный наемника, – сказал Искандриан, улыбаясь. – И вообще солдата. – Вертикальная морщинка на лбу придавала его лицу жесткость. – Но как вы оказались в этой части дворца? Эта дорога совершенно явно не ведет к выходу из покоев Антимидеса.

Конан поколебался, затем почти смущенно дернул плечом.

– Я заблудился, – сказал он. Генерал вновь рассмеялся:

– Это совсем не похоже на то, что я о вас слышал. Но я дам вам провожатого.

Он жестом подозвал своего слугу, который низко склонился перед ним и сделал вид, что вообще не замечает киммерийца.

– Доставь этого человека к выходу, – приказал генерал.

– Благодарю, – сказал Конан. – От вас я услышал здесь первые слова, которые не были ни издевательством, ни ложью.

Искандриан смерил его испытующим взглядом.

– Вы не ошибаетесь, Конан из Киммерии. У вас репутация отчаянно смелого человека и умного тактика, и если бы вы были офирцем, я сделал бы вас своим офицером. Но вы, к сожалению, наемник, к тому же чужестранец. Если бы на то была моя воля, то пришел бы день, когда вам пришлось бы с большой поспешностью покинуть Офир. Если, конечно, вы не хотите, чтобы ваш пепел был развеян над его полями.

Он повернулся и зашагал прочь.

* * *
Конан задавался вопросом: было ли у него еще когда-нибудь столько врагов сразу? Сам Искандриан, казалось, отнесся к нему с симпатией, но представься генералу шанс, он предал бы его смерти. Антимидес ненавидит его всей душой и с удовольствием потащил бы к пыточному горну, живого или мертвого. В Синэлле он не был столь уверен. То, чего она хотела разумом, и то, к чему стремилось ее тело, были вещи совершенно противоположные, и близость к такой противоречивой даме может быстро стоить ему головы. Карела утверждала, что мечтает видеть его мертвым, однако она не использовала возможность убить его, которую он ей предоставил.

Но это ничего не значило. Ее угрозы в любом случае заслуживали внимания. И еще существовала эта трижды проклятая рогатая фигурка. Была ли вторая попытка ограбить его связана с первой, еще там, в лавке? Если да, то он готов был биться об заклад, что подобное повторится, хотя он до сих пор не имел ни малейшего понятия, о чем идет речь. Конечно, этой опасности он мог бы избежать, просто выбросив статуэтку. Но такой поступок слишком напоминал бы уступку страху, а подобное ему понравиться никак не могло. Если он когда-нибудь выяснит, почему ради нее люди убивают и умирают, он от нее, может быть, и откажется, но бежать от трудностей было не в его духе. Он едва не рассмеялся, когда ему стало ясно, что смерть Тимеона была за последнее время единственной преодоленной трудностью.

Его солдаты, стоявшие у белых колонн, смотрели на него с ожиданием. Он успокаивающе улыбнулся им.

– Все в порядке, – заверил он. – У нас теперь новый наниматель и достаточно денег для того, чтобы побаловать хорошеньких девчонок.

Солдаты стали с облегчением хлопать друг друга по плечам, однако когда он вошел во дворец, улыбка исчезла с его лица. Если бы они знали хотя бы половину того, что их ожидает, они, без сомнения, швырнули бы свои луки на землю и прокляли все на свете.

– Махаон! – крикнул он. Это имя звонко отразилось от высоких стен.

Нарус, стоявший на галерее сверху, крикнул:

– Он в саду. Как все прошло с Антимидесом?

– Собери всех здесь, – распорядился Конан и поспешно пошел дальше.

Покрытый шрамами ветеран был в саду, как и сказал Нарус. Он сидел на скамейке и обнимал девушку. Наконец-то Махаон стал похож на себя, подумал Конан весело, хотя он и не знал, что девушка была готова провалиться сквозь землю. Наконец-то хоть что-то отрадное для глаз за целый день...

– Отпусти-ка ее, – сказал Конан. – Лизаться будете по... – Он прервал сам себя, когда девушка вскочила на ноги. Это была Юлия, вся красная и задыхающаяся. Обеими руками она подняла подол юбки, беспомощно посмотрела на Конана, перевела влажные от слез глаза на Махаона. Потом, всхлипывая, пробежала мимо киммерийца и скрылась во дворце.

Махаон поднял руки, защищаясь, когда Конан яростно двинулся на него.

– Прежде чем бить, выслушай меня, киммериец. Она явилась ко мне, притащила сюда, она ластилась и требовала, чтобы я ее поцеловал. И она совсем не пыталась удрать, когда я это сделал.

Конан нахмурился. Он спас ее от участи публичной женщины, дал ей работу – и на тебе!

– Она не солдатская подстилка, Махаон. Если она тебе по нраву, женись на ней. Нечего ее лапать, как уличную девку!

– Клянусь Митрой! Жениться? Ты так выражаешься, словно речь идет о твоей сестре. Преисподни Зандру! Я еще ни одну женщину не брал против ее воли!

Молодой киммериец уже раскрыл было рот, чтобы резко возразить, но ничего умного в голову не приходило. Если Юлия хочет стать настоящей женщиной, он не может ей этого запретить. И Махаон действительно достаточно искушен в этих делах, чтобы доставить ей удовольствие.

– Я, наверное, пытаюсь взять под свое крылышко того, кто совсем в этом не нуждается, – сказал Конан задумчиво. Тут он вспомнил наконец, зачем пришел к своему ветерану. – Все случилось так, как я говорил, Махаон. У нас есть новый покровитель.

Махаон рассмеялся и обрадованно потряс кулаком над головой.

– Сейчас Парус собирает людей в холле. Позаботься о том, чтобы пришли все. Я должен поговорить с отрядом.

Широкий зал, устланный коврами, быстро заполнился солдатами. Пять дюжин воинов – исключая охрану, которую было бы глупо отвлекать, – стояли от стены до стены. Конан остановился на нижней ступеньке мраморной лестницы. Он приметил, что Борос тоже здесь. Но после того, как седобородый нашел убийцу, Конан не собирался его прогонять – по меньшей мере до того, как чародей снова примется за свои трюки.

– У нас новый наниматель, – заявил он, и все радостно заревели. Он переждал, пока они успокоятся, и продолжал:

– Мы будем получать вдвое больше золота, чем до сих пор.

В конце концов, подумал он, пока люди снова разразились восторженными воплями, Синэлла обещала заплатить в два раза больше, чем заплатил бы Антимидес; почему бы то же самое не отнести на счет жалованья, которое положил им Тимеон?

– Слушайте меня! – крикнул он. – Замолчите же, наконец, и слушайте! Наши новые квартиры расположены в доме на улице Короны. Мы покидаем дворец Тимеона немедленно.

– Но кто же взял нас на службу? – спросил Таурианус, и остальные поддержали его вопрос.

Конан набрал в легкие побольше воздуха.

– Леди Синэлла.

Мертвенное молчание последовало за этим ответом. Наконец Таурианус осуждающе проворчал:

– Ты хочешь, чтобы мы служили женщине?

– Да, женщине, – ответил Конан. – Вы полагаете, что, если вы выложите на стол в кабаке золотишко, полученное из женских ручек, вам за него меньше дадут? А многие ли из вас беспокоились о нашей судьбе, которая ждала бы нас в том случае, если бы после смерти Вальдрика оказалось, что мы служили проигравшему? Женщина не может взойти на трон. Так что нам нужно будет только охранять ее владения от бандитов и грести ее денежки!

– Вдвое больше, чем теперь? – уточнил Таурианус.

– Вдвое больше!

Вот теперь они у него в руках. Он читал это по их лицам.

– Собирайте свои пожитки – и чтоб ничего не брать из дворца! У Тимеона есть наследники! Я не хочу, чтобы кого-нибудь из вас повесили за кражу.

Снова повеселев, люди разошлись, а Конан сел на ступеньку. Порой держать в руках отряд было делом не менее сложным, чем сражаться с врагом.

– Ты сделал все так ловко, как настоящий король, – похвалил его Борос.

– С королями я мало знаком, – возразил Конан. – Все больше с оружием да с битвами.

Седобородый чародей нахмурился.

– Как ты думаешь, мой юный друг, каким образом короли становятся королями?

– Не знаю и знать не хочу, – ответил киммериец. – Все, чего я хочу, – это сохранить мой отряд. И ничего больше.

* * *
На обнаженном теле женщины блестел пот, когда она, вытянувшись, лежала на пыточной скамье. Мерцание углей в железных жаровнях у сырых каменных стен подземелий королевского дворца отражалось на влажной от пота коже. Из жаровни торчали рукояти шомполов, готовых к употреблению. Но поскольку женщина взахлеб рассказывала свою историю, то и дело прерывая ее пронзительным криком, когда наголо бритый палач подгонял ее бичом, шомпола, вероятно, вообще не понадобятся.

Она призналась, что взяла деньги за то, что отравит Тимеона, но она не знала человека, который ей заплатил. Он был в маске. Она безумно испугалась, когда первая порция яда не возымела действия. Именно поэтому она и высыпала остатки яда в вино. Но она клялась всеми богами, что нанимателя своего не знала.

Антимидес слушал молча, а палач делал свое дело. Его удивляло, что она так упорно цепляется даже за короткий миг жизни, хотя допрашиваемая должна была знать, что у нее нет ни малейшего шанса. Снова и снова происходила эта борьба, безразлично, о ком шла речь: о мужчине или о женщине. Умирать не хотел никто. Едва он заговорил, он увидел по выражению лица Тивии, что она узнала его голос, так что теперь она знала, кто был тот человек в черной маске. Но несмотря на ужас и на кнут, она молчала – надеялась, что он пощадит ее, думая, что тайна надежно охраняется.

Примечательно было и то, как внезапно возросла опасность. Если бы девушка давала яд ежедневно, точно в предписанных дозах, то даже самые лучшие врачи установили бы, что Тимеон умер естественной смертью. Тогда Антимидес избавился бы от дурака, который слишком много пил и чересчур много болтал, когда напивался. Был еще этот варвар с иностранным именем, который приволок ее сюда, – последнее, чего бы он желал. И за все это он должен благодарить длинный язык Тимеона! Вопрос состоит еще и в том, расскажет ли парень Синэлле о том, что знает или предполагает.

Он, Антимидес, был первым, кто узнал о болезни Вальдрика, первым, кто смог подготовиться к тому, чтобы после смерти короля занять трон. И это – он был уверен – без чьих-либо подозрений на его счет. Пока остальные-прочие убивают друг друга за городскими стенами, он остается в Ианте. Когда Вальдрик, наконец, умрет, те, кто имеют виды на трон, – те несколько, которых его наемные убийцы не успеют еще прикончить – вдруг окажутся перед фактом: королевский дворец в его руках. А тому, кто захватил дворец, принадлежит и офирский трон. И вот его столь тщательно продуманные планы нарушены и тайна может быть открыта.

С Синэллой должно что-нибудь случиться. У него всегда были свои планы относительно этой ядовитой змеи. К черту кровное родство! Что, в конце концов, нужно женщине, кроме детей, которых она рожает? Он намеревался извлечь из этого большую пользу, сделать ее послушной себе, а это кровное родство, о котором она столь высокого мнения, будет очень кстати. Их общие дети будут иметь на трон больше прав, чем он. И вот теперь ему придется избавиться от Синэллы как можно быстрее. И варвар тоже помеха.

Он рассеянно слушал Тивию. Она начала повторяться.

– Довольно, Рага, – сказал он, и бритоголовый остановил пытку. Антимидес сунул в лапу палачу золотую монету. Он давно уже покупал услуги Раги, но никогда не вредило добавить к прежней сумме еще.

– Она твоя.

Рага поблагодарил с сияющей улыбкой. Несколько зубов у него недоставало.

– Когда закончишь, убери ее обычным способом.

Когда граф выходил из подземелья, крики Тивии возобновились. Погруженный в мысли о Синэлле, Антимидес вообще не слышал их.

Глава 9

Владение Синэллы на улице Короны было трехэтажным: помещения первого этажа служили стойлом с выходом на пыльный внутренний двор. Балкон с навесом, выстроенный над ветхой лестницей, опоясывал весь второй этаж со стороны двора. Грязная красная черепица кровель слабо блестела в лучах вечернего солнца. Облезлая штукатурка и причудливые тени придавали дому такой вид, словно он был болен проказой. Большие ворота с ржавыми скрипучими петлями вели с улицы на двор, где заброшенный пыльный фонтан был засыпан сухими коричневыми листьями.

– Приют для крыс и летучих мышей, вот уж точно, – проворчал Нарус тоном, еще более мрачным, чем он выглядел.

Таурианус огляделся, сидя на лошади.

– И это нам выдают за дворец? – Из верхнего окна вылетели голуби. – Поглядите. Они думают, что мы будем жить на голубятне!

– Вы слишком уж привыкли к роскошной жизни во дворце! – рявкнул Конан, когда недовольное ворчание стало разрастаться. – Прекратите брюзжать, как старые бабы, и вспомните-ка лучше те времена, когда мы спали на болотах!

– Там было лучше, чем здесь, – буркнул Таурианус, но спрыгнул с седла.

Люди нехотя перенесли в дом скатки одеял и узлы со своими пожитками, чтобы подготовить себе место для ночлега. Другие повели лошадей в стойла, откуда сразу же понеслись проклятия в адрес целых стад мышей и огромного количества паутины.

Фабио искал кухню. Его сопровождала Юлия, которая обеими руками прижимала к себе закопченные горшки, а за спину повесила связки трав, гирлянды чеснока и перца. Борос стоял в дверях и недоверчиво оглядывался, хотя обычно лучшего пристанища он и не имел.

Синэлле предстоит еще научиться понимать, как нужно встречать Вольный Отряд, подумал Конан.

По мнению Конана, они своими поисками дома и так привлекли к себе слишком уж много внимания. Пять дюжин вооруженных всадников с мешками, узлами и одеялами, напоминающие караван странствующих торговцев, – они должны были притягивать к себе взоры всех, кого встречали. Даже в таком несчастном городе, который пытался не видеть ничего, что может таить в себе опасность...

Киммерийцу же хотелось, чтобы все они стали невидимы, пока не будут забыты обстоятельства смерти Тимеона. И у него не было никакой охоты делать достоянием общественности содержимое багажа своих людей, в котором что-то подозрительно звякало и который выглядел тяжелее, чем должен быть. Несмотря на его приказ ничего не трогать, они, несомненно, прихватили с собой несколько серебряных кубков и маленьких безделушек из золота. Большая часть его отряда и в первую очередь офиты, не упускали случая что-нибудь стянуть.

Конан поручил одному из солдат позаботиться о его лошади и занялся поисками комнаты для себя. Свое скатанное одеяло он повесил себе на плечо, а мешок с бронзовой фигуркой зажал под мышкой. Не считая оружия, доспехов, лошади и одной смены одежды, это было все его состояние.

Он нашел большое угловое помещение на втором этаже, где благодаря четырем окнам было светло и приятно. Холмик соломы в углу свидетельствовал о том, что здесь свила себе гнездо крыса. Посреди помещения находились две скамьи и стол, покрытый толстым слоем пыли. Кровать, откровенно провалившаяся, но достаточно большая для него, стояла у стены. Матрас скрипел сухой соломой, когда он надавил на него и Конан со вздохом вспомнил пуховые перины во дворце Тимеона. Подумай лучше о болоте, напомнил он себе.

Со двора донесся голос Махаона:

– Конан! Ты где, Конан? У нас новости!

Конан бросил свои пожитки на кровать и выскочил на балкон.

– Какие новости? Синэлла прислала за нами?

– Нет еще, киммериец. Но наемные убийцы не сидели без дела и прошлой ночью. Валентиус бежал из своего дворца после того, как трое его собственных стражников подняли на него мечи. Остальные его люди вроде одолели их, но теперь этот лордишка боится собственной тени. Он ищет убежища у графа Антимидеса.

Конан поднял брови. Антимидес! Валентиус, этот молодой болван, сам того не зная, отдал себя в руки своему сопернику. Другой лорд, как предполагают, покончил с собой. Кто наследует трон после Валентиуса? Однако все эти склоки вокруг престола теперь их вовсе не касаются, подумал он.

– С этим мы покончили, Махаон, – крикнул он, улыбаясь. – Пусть они хоть все друг друга перережут!

Седоволосый ветеран рассмеялся в ответ:

– Если никого не останется, мы коронуем тебя. Я буду удовлетворен графским титулом.

Конан открыл уже было рот, чтобы ответить, когда ему внезапно стало ясно, что он слышит шорох, не имеющий отношения к происходящему во дворе. В том покое, который он выбрал для себя и только что оставил, скрипели половицы. Даже под весом очень тяжелой крысы они бы так не скрипели. Он вырвал клинок из ножен и устремился к двери. Вслед ему летел удивленный крик Махаона.

Четверо мужчин в поношенной одежде, один из которых как раз влез через окно, испуганно уставились на молодого великана. Но их изумление длилось недолго. Когда он сделал первый шаг в комнату, они уже держали в руках мечи, готовые наброситься.

Конан отбил клинок первого в сторону и одновременно ударил его ногой в живот, так что бандит, отчаянно хватая ртом воздух, рухнул к ногам своего товарища – человека с густой бородой. Бородач споткнулся, и острие Конанова меча перерезало ему горло. Когда умирающий упал на первого из напавших, через него перепрыгнул человек с зигзагообразным шрамом на левой щеке, яростно взмахнув мечом. Конан пригнулся. Свистящая сталь растрепала его густые волосы на макушке, и меч Конана глубоко вонзился в бок бандита. С пронзительным воплем клейменный упал. Меч, поднявшийся с пола, скользнул между пластин доспеха и рассек кожу на боку Конана, когда киммериец вонзил клинок в грудь нападавшего.

– Забери тебя Эрлик! – взревел последний из убийц. Он был костляв, лицо у него было хитрое. До сих пор он еще не принимал участия в битве, потому что появился в комнате позднее остальных. – Восемь моих людей ты убил! Проклятье Эрлика на весь твой род!

Визгливо крича, он набросился на киммерийца с бешеным отчаянием.

Конан хотел оставить этого человека в живых, чтобы допросить его, но давать слишком много воли его дикому напору было чересчур опасно. Ужас и безумие горели в его глазах, сверкавших на потном лице, и он кричал при каждом ударе. Трижды скрещивались клинки бойцов, а затем голова убитого покатилась по полу.

Тяжело шагая, весь отряд наемников, все с мечами в руках, вломился в дверь.

– Митра! Киммериец! – вырвалось у Махаона, когда он обозрел поле битвы. – Неужели ты не мог оставить нам хоть одного?

– Об этом я как-то не подумал в спешке, – сухо ответил Конан.

Юлия протолкалась вперед. Увидев убитых, она в страхе закрыла лицо руками и вскрикнула. Но затем она обнаружила Конана, и самообладание вернулось к ней так же быстро, как и было утрачено.

– Ты ранен! – воскликнула она. – Садись на кровать, я буду тебя лечить.

Только теперь Конан ощутил, как горит рана на боку.

– Это простая царапина, – начал отбиваться он. – Убери это, – добавил он, указывая Махаону на трупы.

Однако Юлия не позволила отослать себя.

– Царапина это или не царапина, – заявила она решительно, – но если за раной не следить, она может воспалиться, и тогда ты заболеешь. Принесите мне горячей воды и чистых платков! – крикнула она через плечо, пытаясь оттеснить Конана к кровати. – Чистых! Слышали?

Двое наемников побежали выполнять ее приказ.

Забавляясь, Конан подчинился ей. Бормоча себе под нос, она пыталась расстегнуть кожаные доспехи, укрепленные металлическими пластинами. Она осторожно соединила края длинной резаной раны и, хмурясь, посмотрела на нее. Казалось, она не замечала крови на своих пальцах.

– Ребра не сломаны, и зашивать тоже не надо, но после того, как я тебя перевяжу, ты должен внимательно следить за тем, чтобы не напрягаться, – и никаких резких движений, слышишь? Может быть, если ты бу... – Она замолчала, испуганно затаив дыхание. – О, Митра, защити нас! Что это за орудие Зла?

Конан проследил ее испуганный взгляд и заметил бронзовую фигурку, которая лежала на кровати без мешка.

– Купил в подарок Махаону, – ответил он и взял фигурку в руки. Юлия отшатнулась. – Да что с тобой, девушка? Это мертвый металл!

– Ее страх совершенно справедлив, – сказал стоящий в дверях Борос. Взгляд волшебника был прикован к статуэтке, словно к живому демону. – Эта штука гораздо поганее, чем можно себе представить. Я ощущаю ее влияние даже отсюда.

– И я, – прошептала Юлия, дрожа. – Оно задумало причинить мне что-то ужасное! Я чувствую это!

Борос важно кивнул.

– Да, женщина восприимчива к нему. Обряды Аль-Киира были ужасны! Десятки мужчин, сражавшихся насмерть, пока жрицы возносят молитвы, – а тем, кто оставался жив, вырезали сердце из груди! Были кошмарные пыточные обряды, при которых в жертвах несколько дней поддерживали жизнь, пока они лежали на алтаре, – и никто не обращал внимания на крики боли и ужаса. Но самым страшным было то, что давало ему власть, – жертвоприношения женщин. Жертвоприношения и кое-что похуже этого.

– Что же может быть хуже? – спросила Юлия.

– Быть отданной живому богу, изображение которого вы видите здесь, чтобы стать его игрушкой на всю вечность. Такой вполне могла стать судьба женщин, посвященных Аль-Кииру.

Юлия покачнулась, близкая к обмороку.

– Хватит, старик! – фыркнул Конан. – Ты пугаешь ее! Я припоминаю, ты как-то уже болтал про этого Аль-Киира, когда напивался. Ты и сейчас пьян? Ты прочитал все эти сказки в винных парах, пока они плавали у тебя в голове.

– Я не мог быть трезвее, чем сейчас, – заверил его седобородый. – Хотелось бы мне быть пьяным в стельку! Эта штука не простое изображение Аль-Киира, киммериец. Она – важная, просто необходимая часть культа этого жестокого бога. Я думал, что все они были уничтожены еще столетия назад. Кто-то здесь пытается снова привести Аль-Киира в наш мир. И если бы этот «кто-то» обладал бы нечестивым изображением, его затея могла бы увенчаться успехом. Я бы этого в любом случае не пережил.

Конан уставился на бронзовую фигурку, которую держал в руках. Двое погибли, пытаясь отобрать ее у него в том магазине. Еще трое не пережили вторичного нападения на него, а теперь он уже не сомневался в том, что их целью была именно статуэтка, потому что, прежде чем человек с хитрым лицом нашел в этой комнате свою смерть, он обвинил Конана в убийстве восьми своих людей. Число совпадало. Те, кто хотели возвратить бога, знали, что статуэтка, необходимая для выполнения их замысла, находится у киммерийца. В определенном смысле он почувствовал облегчение, потому что прежде он не мог избавиться от мысли, что за всеми этими нападениями скрывается Карела.

Явились солдаты с чистыми платками и горячей водой. Конан сунул статуэтку под одеяло и сделал остальным знак молчать, пока солдаты не уйдут.

Когда они вновь остались одни, Юлия сказала:

– Я займусь твоей раной, только не доставай эту отвратительную вещь! Даже так я чувствую ее присутствие.

– Я оставлю ее там, где она есть, – обещал киммериец.

Она встала возле него на колени и принялась промывать и перевязывать рану.

– Рассказывай дальше, Борос, – попросил Конан старика. – Почему же этот бог не может найти дорогу в наш мир без посторонней помощи? Если ему это не удается, значит, он, несмотря на все свои рога, не так уж страшен.

– Ты все шутишь, – заворчал Борос. – Но дело это не такое уже забавное. Чтобы рассказать об Аль-Киире, мне нужно заглянуть в далекое прошлое. Вы знаете, что Офир – самое древнее из всех современных королевств, но о туманном его начале известно нам очень немногое. Я знаю кое-что. Совсем чуть-чуть. Еще до того, как возникло государство Офир, эта страна была центром поклонения Аль-Кииру. Самые сильные и красивые мужчины, самые гордые и прекрасные женщины привозились из дальних краев для совершения тех ритуалов, о которых я вам уже говорил. Но, как вы легко можете догадаться, были также у Аль-Киира и враги. И в первую очередь ими стали люди, которые объединились в Круг Истинного Пути.

– Ты бы не мог излагать все это покороче? – спросил Конан. – Тебе не обязательно разукрашивать эту историю так цветисто. Ведь ты не сказочник в ярмарочный день!

Борос фыркнул.

– Тебе нужна краткость или тебе все-таки нужны факты? Слушай! Предводителем Круга Истинного Пути был один человек по имени Аванрахаш, возможно самый могущественный Белый Маг, какой когда-либо жил на свете.

– Я вообще не знал, что существуют такие штуки, как белая магия, – проворчал Конан. – Я еще никогда не встречал ни одного чародея, который бы не вонял злом и мраком, как куча отбросов воняет дерьмом.

На этот раз старик вообще не удостоил его внимания.

– Эти люди напрямую заключили союз с богами. Ни один из богов не хотел в открытую противопоставлять себя Аль-Кииру, потому что они боялись, что война богов уничтожит все сущее, включая их самих. Одни – среди них, как предполагают, был и Сет – решили предоставить событиям идти своим чередом. Но другие дали Людям Истинного Пути дополнительные силы – достаточно для того, чтобы они все вместе могли выступить против одного-единственного бога. Вы, конечно, понимаете, что они не хотели давать эту силу одному человеку, потому что это сделало бы его по меньшей мере полубогом, а все вместе эти маги были в состоянии одолеть лишь одного бога. Так что в случае необходимости два божества могли бы их уничтожить по одному.

Против ожидания, Конан слушал с интересом. Юлия, внимавшая рассказу с полуоткрытым ртом, забыла о повязке, которую держала в руке.

– Во время битвы лик этой страны изменился. Горы поднялись там, где их никогда не было, реки проложили себе новые русла, древние моря стали пустынями. Все, кто поднялся против Аль-Киира, были уничтожены им. Все, кроме Аванрахаша, который получил тогда смертельную рану. Но умирая, он своим посохом сумел изгнать власть Аль-Киира из того тела, которое этот бог носил здесь. Так Аль-Киир был изгнан из нашего мира. Тогда же начались восстания против храмов и был коронован первый офирский король. Целые города были обращены в пепел, и не осталось даже памяти о них. Все, что было хоть каким-то образом связано с именем Аль-Киира, уничтожалось.

Пытались разрушить и земное тело бога, но даже огонь и крепчайшие клинки ничего не могли с ним поделать. Наконец его заперли под горой и замуровали входы. Со временем о его существовании полностью забыли. Так считалось.

Те, кто хотел искоренить самое имя Аль-Киира, преуспели в этом и одновременно потерпели неудачу, потому что гора, в которой была создана гробница для бога, получила название «Врата Аль-Киира». Однако вот уже столетия лишь немногие знают о происхождении этого имени, несмотря на то, что всем известно: гора – место Зла и ее нужно избегать.

Я думал, что я – последний, кто имеет обо всем этом представление, и мое знание найдет свой конец вместе со мной в огне погребального костра. Но по ночам я вижу огни у ворот Аль-Киира. Я слышал о том, что ведутся определенные розыски. Кто-то пытается вернуть в этот мир рогатого быка. Я был уверен, что им не удастся, поскольку отсутствует необходимое изображение. Но если они получат его в свои руки, это может означать ужас и отвратительное рабство для всего человечества...

Когда старик завершил свой рассказ, Конан зевнул.

– Решить эту проблему совсем просто. Я отнесу эту проклятую штуковину к первому же кузнецу и попрошу ее расплавить.

– Нет! – испуганно вскричал Борос. Страх захлестнул его. – Без необходимых охранительных чар это выпустит на волю такие могущественные силы, что наш город будет сметен с лица земли, а с ним, может быть, полстраны. Пока ты меня не спросил, отвечу сразу: я не знаю нужных заклинаний, а те, кому они известны, скорее всего, захотят использовать статуэтку в своих целях, но никак не уничтожить.

– Посох! – внезапно воскликнула Юлия. – Тот, что использовал Аванрахаш!.. Может ли он уничтожить ее?

– Вопрос хороший, ясная моя головка, – пробормотал старик. – Этого я не знаю, дитя мое. Но он, в любом случае, содержит в себе Силу.

– Вот уж что нам не поможет, так это посох, – проворчал Конан. – Вне всякого сомнения, он уже давно рассыпался в прах.

Борос покачал головой.

– А вот и нет. Это не просто Посох Силы. Люди тех, прошедших времен, почитали эту Силу, и посох Аванрахаша превратился в скипетр офирских владык. Он существует в таком качестве до сих пор, только покрытый золотом и драгоценными камнями. Говорят, что благодаря этому скипетру, который несли впереди офирской армии, как знамя, Морантес Великий одержал свою победу над Ахероном. Если ты доберешься до скипетра, Конан...

– Во всяком случае, в мои намерения не входит красть скипетр короля Вальдрика только на том основании, что ты отважно предположил, будто бы в нем скрывается некая Сила. Клянусь девятью преисподнями Зандру! Вальдрик использует скипетр как прогулочную трость и не расстается с ним.

– Ты должен знать, киммериец... – начал Борос, но Конан не дал ему договорить.

– Нет! Я спрячу эту трижды клятую штуку под половицами, а уж потом закопаю где-нибудь, где ее уж точно никто никогда не найдет. Не беспокойся ни о чем, Борос, и главное – держись подальше от вина, по меньшей мере до того, как я навсегда избавлюсь от статуэтки.

Глубоко задетый, старик заявил:

– Я хранил эту тайну пятьдесят лет, киммериец, и ты не имеешь права называть меня болтуном!

Конан проворчал нечто, что могло бы считаться извинением, и потребовал, чтоб Юлия, наконец, пошевелила руками и закончила перевязку.

Как можно уничтожать нечто, не подлежащее уничтожению – по крайней мере не подлежащее без доброго чародейства? А добрые чары встречаются еще реже, чем девственные шлюхи. И теперь ему нужно всерьез подумать о Кареле. Какие еще коварные планы вынашивает рыжеволосая разбойница?

Глава 10

Карела остановила свою лошадь недалеко от высоких деревьев, отбрасывающих длинные тени в лучах заходящего солнца, и посмотрела на небольшой домик с покатой крышей, видневшийся в просвете между деревьями. Там был привязан жеребец; сильный боевой конь под цветной попоной. Она должна была встретиться здесь с одним человеком, но она решила подождать еще немного, чтобы убедиться в том, что он действительно пришел один. Треск тонкой ветки предупредил ее о приближении человека в куртке из грубой шерсти и коричневых штанах; благодаря своей одежде он почти сливался с тенями.

Шум был произведен намеренно, она знала это. Он хотел, чтобы она услышала его шаги и не била бы, не раздумывая, своей кривой туранской саблей. Агорио мог двигаться по лесу бесшумно, как падающее перо, если хотел. Оба уха у него были отрезаны в наказание за неоднократные кражи, и через все его худое лицо тянулся шрам, из-за которого правый глаз приобрел навсегда удивленное выражение.

– Он пришел один, госпожа, как он вам и обещал.

Карела кивнула. Они годились не слишком на многое, эти люди, что шли за ней сейчас, – не то что ее головорезы из заморийских степей. Большинство из них были контрабандистами и карманниками, когда она собрала их вокруг себя. И все они были не в восторге от дисциплины, которой она требовала. Но за короткое время она уже сумела создать такую же хорошую и опасную банду, как и ее прежняя.

Медленно выехала она на прогалину – гордая, как королева. Она не позволила заметить свою осторожность. Спешившись, она обнажила свою кривую саблю и открыла тяжелую деревянную дверь домишки.

За дверью находилось одно-единственное помещение. Обстановка его была такой простой, как и ожидалось. Огонь горел в открытом очаге, немного освещая комнату. На всем лежала пыль, повсюду висела паутина. Человек в простом красном мундире поверх кольчуги стоял на грязном полу, засунув большие пальцы рук за широкий пояс, сползающий на бедра. На поясе висел длинный меч в ножнах. Он был почти так же высок, как и Конан, заметила она, и плечи почти такие же широкие. Красивый мужчина, и ему есть о чем поболтать с женщиной, – это она увидела по той улыбке, которой он встретил ее появление.

Она толкнула дверь и стала ждать, пока он заговорит первым. Саблю Карела держала наготове.

– А вы не такая, как я себе представлял, – прервал он молчание. Его темные глаза, казалось, ласкали ее прекрасное тело под узкой курткой и плотными брюками. – Вы очень красивая девушка!

– Вот вы уже и сделали свою первую ошибку. – Ее голос звучал угрожающе, но он этого не заметил. – Ни один человек не смеет называть меня девушкой. Я требую ответа на несколько вопросов, прежде чем мы приступим к делу. Вы передали свое сообщение способом, известным лишь немногим. Как вы узнали о нем? Кто вы? Почему послали мне пятьдесят золотых, хотя вы не могли быть уверены в том, что я приду?

(Такова была сумма, сопровождавшая послание.)

– Но вы же пришли, – ответил он. Он был очень уверен в себе. Из-под мундира мужчина достал два туго набитых кожаных мешочка и бросил их на стол. Они зазвенели. – А здесь еще сто золотых, и они ваши, если вы выполните одно мое поручение. Столько же вы получите в том случае, если дело завершится удачно.

Ее тон стал жестче.

– Мои вопросы!

– К величайшему сожалению, я не могу на них ответить, – ровно сказал он. – Вам не нужно бояться, что вас схватят, моя любознательная красавица. Я пришел один, как и обещал. На деревьях не сидят стражники, моя прелесть.

– Кроме одного моего человека, – возразила она и порадовалась его удивлению, которое он не сразу сумел скрыть.

Но он быстро взял себя в руки.

– Этого следовало ожидать. Когда я впервые услышал о банде, которой заправляет одна... одна женщина, я уже тогда знал, что она должна быть очень умна, если ей удалось продержаться так долго. А вы знамениты, вы знаете об этом? Поднимите сабельку повыше. Вы пришли с востока, не так ли? А вообще откуда вы родом, моя прелестная разбойница? Цвет кожи у вас не такой, как у восточных красоток, и потому вы милее, чем все они вместе взятые.

Его улыбка стала еще шире. Улыбка, по которой она безошибочно определила, чего он ожидает, потому что при виде этой усмешки каждая женщина испытывала радостное возбуждение. И с Карелой это произошло тоже. Но вся ее натура тут же воспротивилась. «Девочка», ха! «Прелестная разбойница», ха! «Красавица» – ха! Она попыталась не растерять свою злость. Но саблю все же убрала.

– Я не собираюсь рассказывать историю моей жизни, – проворчала она, – если даже не знаю вашего имени. Но не поделитесь ли вы со мной хотя бы одной тайной? Что я должна сделать за две сотни золотых? Или это секрет?

Он не перестал удивленно изучать ее фигуру, но теперь он раздевал ее глазами не столь интенсивно.

– Барон Инарос переселился из своего замка в столичный дворец. Он не замешан в теперешней сваре. Он даже боится их. Это тоже было причиной искать безопасности в городе. Число его охранников невелико. Банда отважных разбойников не будет иметь с ним неприятностей. За две сотни золотых вы доставите мне его библиотеку, которую он перевозит на двух телегах. Вы, разумеется, сможете оставить себе все прочее, что заберете у него.

– Библиотека? – удивилась Карела. – Вы платите две сотни золотых за кучу пыльных бумаг?

– Скажем, так. Я коллекционирую всякие раритеты, а в собственности Инароса находятся редкие произведения. Вот за них я и готов заплатить эту цену.

Карела едва не рассмеялась. Тому, что этот человек – собиратель редких рукописей, она не поверила. Но назвать его лгуном не было смысла.

– Ну хорошо, – сказала она. – Но я потребую двести золотых при передаче этих... э... раритетов. – Теперь она улыбнулась. – Вы готовы заплатить эту сумму?

Он медленно кивнул и еще раз смерил ее взглядом с ног до головы.

– Я нашел бы эту цену почти дешевой, но я бы посоветовал вам не заходить в своих требованиях еще дальше, иначе я поручу это дело кому-нибудь другому, кто хоть и не будет столь красив, но зато и не будет так жаден. И теперь скрепим сделку...

– Что...

Но не успела она сказать ни слова, как он уже притянул ее к себе, и ей не удалось высвободить руки, чтобы вынуть саблю из ножен.

– У меня есть свой собственный способ скреплять договоры с женщинами, – заявил он с улыбкой. – Ну, сопротивляйся, это доставит тебе еще больше удовольствия, когда мы закончим.

Внезапно он замер, почувствовав острие кинжала у своего горла.

– Я могла бы перерезать тебе глотку, – прошипела она, – как свинье. Ты и есть свинья. Назад! Прочь от меня! И немедленно!..

Он послушно отошел назад. Лицо его превратилось в застывшую маску гнева. Едва лишь очутившись вне пределов досягаемости ее кинжала, он вытащил меч.

Она подбросила кинжал и поймала его за клинок.

– Спорим на твою жизнь, что я попаду этой штукой тебе в глаз?

Кареле пришлось бороться со своим желанием убить этого человека. По ее мнению, он заслужил смерти. Но как ей сохранить в тайне, что она убила того, кто хотел дать ей поручение? Такие вещи быстро становятся известны. И все, кто услышат об этом, будут думать, что она это сделала ради денег, и тогда уже ее репутация будет испорчена.

– Смердящий навоз хворого верблюда! Я совсем недавно видела истукана, на которого ты похож. Отвратительная вещь, от нее у любой женщины кровь застынет в жилах, – очень похожа на тебя! Ничего, кроме рогов и свидетельства о мужественности, вдвое больше нормального, а мозги у него, будь он живым, уж наверняка были бы тупые и куцые, как у тебя. Конечно, в том случае, если у тебя вообще есть то, что должно быть у мужчины!

Пока она говорила, он странно притих. Вся его злость пропала, и он с трудом подавил волнение, когда заговорил:

– Эта фигурка! Сколько рогов у нее было? Сколько глаз? Действительно ли она была мужского пола?

Карела изумленно уставилась на него. Он что, пытается отвлечь ее? Если это так, то он делает это весьма странным способом.

– Тебе-то что за интерес?

– Очень большой. Больше, чем ты можешь себе представить. Говори же!

– Статуэтка напоминала мужчину, – сказала она, все еще настороженно. – Если не считать, что на руках и ногах у него многовато пальцев, да еще и с когтями. Кроме того, у него четыре рога и три глаза. И оно смердело Злом, совсем как ты!

К нему вернулась улыбка, но теперь она предназначалась не женщине. И к ее удивлению, она была почти триумфальной.

– Забудь Инароса, – сказал он. – Принеси мне эту фигурку, и я дам тебе пятьсот золотых.

– Ты, наверное, полагаешь, что я еще возьму твое золото после того, что ты пытаешься сделать?

– Я полагаю, что ты возьмешь пятьсот золотых, даже если бы их протягивала тебе рука Эрлика. Подумай? Пятьсот!

Карела заколебалась. Сумма была головокружительная. И к тому же ей платили за киммерийца, что радовало ее уже само по себе. Но иметь дело с этим типом...

– Согласна, – с удивлением услышала она свой собственный голос. – Где мы встретимся, когда эта вещь будет у меня?

Он снял свой красочный мундир, так что стала видна его позолоченная кольчуга.

– Один из твоих людей наденет это на свою куртку и в час, когда солнце стоит в зените, появится перед главными воротами дворца. В тот же вечер на закате я буду в этой хижине с деньгами.

– Согласна, – снова сказала Карела. – Теперь я ухожу. Советую тебе сосчитать до тысячи – если ты, конечно, умеешь считать, – прежде чем трогаться с места. Иначе тебе придется убедиться на собственном опыте, что твои распрекрасные доспехи не спасут тебя от арбалетного болта.

Она вышла из хижины и прыгнула в седло.

Пока она скакала по лесу, ей хотелось громко петь. Пять сотен золотых и гадость киммерийцу, пусть даже незначительная. Но и более чувствительные удары не заставят себя ждать. И тогда Конану придется бежать из страны. Конану, а не ей! Да, он бежит – или умрет!

* * *
Синэлла металась по своей опочивальне, как пантера в клетке. Она ненавидела свое волнение и все же не могла его подавить. Серебряные лампы рассеивали мрак, сочившийся из-за окон, и тонкие, как воздух, занавеси ее ложа мерцали. Светлые волосы, мокрые от пота, липли к лицу, хотя ночь была прохладной.

Обычно она следила за тем, чтобы ее экзотичная внешность была воплощенным совершенством, и никогда не позволяла ни одному локону растрепаться или краске на губах размазаться – никогда, даже еслиона была одна. Но в своем крайнем возбуждении сейчас она не замечала ничего.

В сотый раз уже она рассматривала в зеркало свои чувственные полные губы. Они выглядели точно так же, как обычно, и все же ей казалось, что они пылают. В ярости, скрежеща зубами, она снова заметалась по комнате. Ее длинное одеяние из переливающегося шелка обтягивало грудь и бедра.

С тех пор как этот... этот варвар поцеловал ее, она чувствовала себя так. Она просто не могла перестать думать о нем. Он такой рослый, с плечами, как у быка, с глазами, как зимнее море. Грубый чурбан! Никаких манер! Дикий и необузданный. Его руки легко могут раздавить женщину. Словно теплый мед растекся по ее телу, не давая ей покоя. Она не могла спать. Часами ворочалась она на своей постели, полная чувства, неведомого прежде.

Почему она вообще взяла к себе на службу этот Вольный Отряд? Только затем, чтобы позлить Антимидеса, а это всегда доставляло ей удовольствие. Нет никаких причин оставлять наемников у себя, кроме одной: пусть Антимидес не воображает, что она может дать слабину. И еще этот варвар!

Она отчаянно пыталась направить свои мысли в другое русло.

– Я не отдам себя ему, – громко крикнула она. – Ни одному мужчине! Никогда!

Есть другие дела, которыми она должна заняться. Женщины. Да. В бронзовой статуэтке Аль-Киира она была теперь уверена. Люди, которых Тараменон послал вслед за Галбро, доставят ее ей. Но для ритуала ей необходима еще женщина, и не каждая подойдет. Это женщина должна быть великолепной красавицей, наделенной к тому же невероятной, дикой гордостью. Гордых женщин полно, но все они либо безобразны, либо стары, либо не подходят по каким-либо иным причинам. Прекрасных женщин множество, некоторые даже имеют известное количество гордости – но дикой гордости?.. Без исключения все они дрожат перед сильным мужчиной и в конце концов склоняются перед ним, даже если и сопротивляются какое-то время.

Почему с женщинами всегда бывает так? Но теперь она понемногу начинает понимать почему. Какое же создание женского пола может устоять перед мужчиной вроде варвара? Опять о нем! Она беспомощно ударила себя кулаком по бедрам. Почему он все время пробирается в ее мысли?

Внезапно она решительно сжала губы. Она подошла к столику с мраморной доской, который стоял у стены, затянутой коврами, и взяла клочок свернутого пергамента. Там лежали три длинных черных волоса, которые остались на ее одежде после того, как варвар... Ее рука задрожала. Нет, об этом она не должна теперь думать! У нее должна быть совершенно ясная голова. Должна!

Почему же он? Почему не Тараменон?

Потому что Тараменон никогда не пробуждал в ней таких чувств, как Конан? Потому что она так долго играла с ним, что осталось лишь наслаждение от самой игры?

– Это будет Конан! – прошептала она. – Но это будет так, как захочу я!

Она схватила пергаментный сверток и быстро вышла из спальни.

Рабыни, которые чистили полы в то время, когда госпожа их обычно спала, поспешно освободили ей дорогу и прижались лбами к мраморным плитам. Она обратила на них внимания не больше, чем на мебель своего роскошного дома. Она бежала прямо в свой потайной покой. Закрыв за собой дверь, Синэлла зажгла лампы. Восторженное чувство направляло теперь все ее действия – уверенность в том, что скоро она достигнет своей цели.

На столе, заставленном различными сосудами, она осторожно извлекла один волос. Одного вполне достаточно, а два других пусть останутся у нее на тот случай, если она захочет еще раз применить чары против варвара.

На гладкой серебряной пластине кровью девственницы нарисовала она знак рогов – знак Аль-Киира. Для этой цели она использовала кисточку из волос нерожденного ребенка на стержне, сделанном из кости пальца его матери. Затем она поставила две свечи на двух противоположных сторонах пластины и зажгла их. Черными были свечи, сделанные из вытопленного жира убитых, похищенных из могил в освященной земле. Теперь нужно было действовать быстро, но и очень осторожно, чтобы не получить вместо желаемого нечто ужасное. Она прижала язык зубами и нарисовала на краю пластины остальные знаки: Требование, Похоть, Желание, Вожделение, Страсть, Порыв.

Быстро отбросила она кисточку, подняла руки над головой, затем опустила их и протянула вперед в жесте мольбы. На чужом языке, который она выучила с большим трудом, прошептала она слова, и звук отразился от бледных стен, словно крик. Синэлла призывала силы, связанные с Аль-Кииром, но не его собственные. Силы этого мира, а не той пустоты, где он заточен. Когда-то, в самом начале своего пути, она пыталась использовать эти силы, чтобы найти связь с Аль-Кииром. Результатом был штормовой огонь, спаливший башню ее замка, что на полпути к аквилонской границе. Этот огонь не могли потушить водой. Он горел так, словно не было ничего, что он не мог бы уничтожить. Еще долго после этого она боялась повторять попытки, не в последнюю очередь из-за косых взглядов в ее сторону и из-за слухов о чародействе в замке Асмарк. Эти слухи преследовали ее. Чтобы отвести от себя подозрение, Синэлла обвинила в ведовстве одну старуху, кухонную прислугу. Бабка выглядела как раз так, как должна выглядеть, по мнению людей, ведьма, и ее сожгли на костре. Эта первая ошибка научила Синэллу осторожности.

Медленно догорели свечи до отметки, сделанной черным шнуром, и Синэлла опустила руки. В первый раз за много часов она вздохнула с облегчением. Знаки, начертанные на пластине, волосы – все превратилось в золу. Жестокая улыбка заиграла на ее губах. Теперь ей нужно было бояться своего желания. Варвар принадлежал ей, и она может делать с ним все, что только пожелает!

Глава 11

Кожа у Конана зудела, когда он шел по пыльному двору дома, где разместился его Великий Отряд. Волоски на его руках и затылке, казалось, начали жить своей собственной жизнью. Несмотря на теплоту лучей полуденного солнца, ему казалось, что его окутывает ледяной воздух. С того момента, как он проснулся, его не оставляло это странное ощущение, и он не мог понять почему.

Страх в качестве причины такого состояния киммериец отбросил сразу. Он хорошо знал все свои страхи и крепко держал их в узде. Ни один страх не мог дать о себе знать таким своеобразным способом – во всяком случае, так было для Конана. Годами страх пытался схватить его, однако киммериец умел смотреть в глаза такому, отчего другой давно уполз бы в ужасе.

Что же касается статуэтки – да даже и самого Аль-Киира, – ну не в первый же раз он имеет дело с демонами и волшебниками, а также со всевозможными чудовищами, начиная с гигантских червей-людоедов и пауков, чьи жала, истекающие ядом, протыкают любые доспехи, и кончая драконами с непробиваемым панцирем и огненным дыханием. И всех их он побеждал, и хоть Конан не очень-то любил числить этих тварей среди своих врагов, он все же не боялся их.

– Киммериец! – крикнул Нарус. – Иди сюда, выберешь себе плащ!

– Потом! – ответил Конан тощему солдату, который вместе с другими рылся в огромной куче одеял и свертков, доставленных сегодня на телеге.

Наконец-то Синэлла позаботилась о нуждах Вольного Отряда, который взяла себе на службу. Багряные длинные шерстяные плащи были разбросаны по двору, равно как и чистые матрасы и толстые шерстяные одеяла, а кроме того – аквилонские сапоги из мягкой черной кожи, маленькие зингарские зеркальца из полированного металла, острые бритвенные ножи из Коринфии и множество других необходимых солдатам вещей из доброй дюжины стран. Кроме того, в качестве аванса был прислан полный мешок золотых монет.

Наемники уже с утра организовали по такому случаю празднество, и Фабио гонял Юлию больше обычного. Она таскала мешки с репой и горошком, огромные куски говядины, зажаренных целиком барашков, сосуды, полные вина и пива.

Конан нашел Фабио у пересохшего фонтана. Толстый повар вытирал со лба пот старой тряпкой.

– Конан, эта ленивая девица, которую ты повесил мне на шею, сбежала и где-то прячется. Посмотри сам. Она и четверти двора не подмела. Утверждает, что она леди. Чтоб ее Эрлик забрал, если это правда. Ругается-то она, как матрос. Измывается надо мной в моей собственной кухне и поливает меня такой бранью, какой я даже от наших солдафонов не слыхал.

Конан раздраженно тряхнул головой. Он был сейчас совсем не в настроении выслушивать жалобы, особенно когда ему казалось, что по всему его телу ползают муравьи.

– Если ты хочешь вычистить двор, – проворчал он, – так и займись этим сам.

Фабио уставился на него с раскрытым ртом, но киммериец уже ушел.

Конан поскреб голову. Что с ним такое? Могло ли так быть, что эта проклятая бронзовая фигурка, Зло, которое Юлия сразу почувствовала, вышло из-под полы и околдовало его, пока он спал?

– Киммериец! – крикнул Борос, выходя из дома. – А я тебя повсюду ищу!

– Зачем? – буркнул Конан, но быстро постарался взять себя в руки. – Что тебе надо? – осведомился он более приветливо.

– Беспокоюсь я из-за этой статуэтки. – Старик огляделся по сторонам и понизил голос. – Ты больше не думал, как ее уничтожить? Чем больше я размышляю, тем больше склоняюсь к мнению, что это может сделать только посох Аванрахаша.

– Я не буду красть этот чертов скипетр! – рявкнул Конан.

Когда он увидел приближающегося Махаона, он почувствовал, что окончательно выходит из себя. Седоволосый наемник удивленно посмотрел на мрачное лицо киммерийца, но сказал только:

– За нами следят – или, во всяком случае, следят за домом.

Конан вцепился пальцами в пояс. Это касалось отряда и потому было важно. Слишком долго и слишком сурово пришлось ему потрудиться, создавая и сохраняя его, чтобы теперь из-за своего странного раздражения позволить ему попасть в беду.

– Люди Карелы? – спросил он почти спокойным голосом. Ему стоило больших трудов держаться так спокойно.

– Вряд ли. Разве что она стала принимать в свою банду молодых щеголей, – ответил Махаон. – Двое, начищенные, словно собрались нанести визит к леди, с платочками, которые они все время прикладывают к носу. Они прогуливаются по улице взад-вперед. Их интерес к нашему дому очевиден.

Молодые дворяне, подумал Конан. Это могут быть люди Антимидеса, потому что граф вполне мог задуматься над тем, много ли из известного Конану рассказал ему киммериец. А может быть, они явились ради статуэтки? Хотя до сих пор никаких нежных господ за ней не гонялось. Возможно, речь шла сейчас об этом Тараменоне, ревнивце, волочащемся за Синэллой, и его друге, и оба они хотят поглядеть, что за человека взяла к себе на службу красавица с серебряными волосами. Слишком много вариантов ответа, а он сейчас не в том состоянии, чтобы найти среди них правильный.

– Если мы их прихватим, когда они в следующий раз подойдут к дому... – начал он и прервал сам себя, когда оба его собеседника испуганно отшатнулись.

– Ты, должно быть, ненормальный, – сказал Борос. – Это, несомненно, все проклятая статуэтка. Она замутила твой разум. Ее нужно уничтожить как можно скорее!

– Не знаю, что там лопочет этот старый болтун, – буркнул Махаон, – но среди бела дня украсть двух аристократов на улице Ианты... Киммериец, чтобы после этого уйти живым из города, потребуется обладать счастьем десяти бритунских мудрецов.

Конан прикрыл глаза. В голове у него все смешалось. Клубы тумана, казалось, и впрямь замутили его сознание. Это может быть смертельно! Он должен ясно соображать, иначе он может погубить все и всех.

– Милорд Конан? – произнес смиренный голос. Конан открыл глаза и увидел босого человека в короткой белой куртке раба с красной каймой.

– Я не лорд, – сказал он.

– Так что... м-м... простите, благородный господин. Мне было поручено передать вам, что леди Синэлла хочет видеть вас у себя дома.

Воспоминания о стройной полногрудой аристократке поплыли перед внутренним взором Конана и заслонили собой все остальное. Теплое чувство тоски по ней прогнало мучительное беспокойство. Он строго сказал себе, что она, вне всякого сомнения, позвала его для того, чтобы обсудить с ним обязанности, возложенные на отряд. Но эта мысль была слышна так же хорошо, как шепот во время бури на озере Вилайет. Что бы она там ни произносила вслух, ее тело выдало все ее тайны!

– Показывай дорогу! – приказал Конан и вышел из ворот на улицу, не дожидаясь. Рабу пришлось догонять его и потом бежать рядом, чтобы не отстать.

Конан почти не обращал на него внимания. С каждым шагом образ Синэллы становился все притягательнее и его дыхание учащалось. Теперь он так отчетливо видел все подробности ее фигуры: ее округлую грудь над великолепно узкой талией, которую он мог полностью обхватить двумя ладонями, ее крутые бедра, стройные ноги. Только она для него и существовала, и он вовсе не замечал кипящей толпы на улице, он почти не сознавал, что идет по городу.

При приближении к дому Синэллы человек в короткой куртке забежал вперед, чтобы провести киммерийца по лестницам и бесконечным коридорам. Но Конан был уверен в том, что нашел бы дорогу и без него. Его ладоням не терпелось ощутить прикосновение шелковистой кожи Синэллы.

С глубоким поклоном раб открыл дверь в покой Синэллы. Белокожая красавица стояла, прижимая к горлу ладони. Огромные темные глаза горели на лице, обрамленном шелковистыми волнами платиновых волос. Прозрачный шелк не скрывал ее алебастрового тела.

– Оставь нас, Сципио, – приказала она слегка дрожащим голосом.

Конан даже не заметил, что раб закрыл за собой дверь. Воздух с трудом вырывался из его легких, ногти впились в кожу ладоней. Он никогда еще не посягал на женщину, которая сама этого не хотела, но здесь – и он знал это – ему с собой не совладать. Одного жеста, одного ее слова, которое можно истолковать как приглашение, будет достаточно. В нем бушевала буря, непреодолимое желание сражалось с его железной волей. И в первый раз в жизни он почувствовал, что его воля начала сгибаться.

– Я звала тебя, варвар, – начала она. Она глотнула и попыталась начать с начала. – Я велела привести тебя...

Голос ее замер, когда он шагнул к ней. Нежно положил он ладони на ее плечи. Она не подозревала, как трудно ему сейчас не сорвать с ее тела этот вызывающий прозрачный шелк. Заглянув в запрокинутое к нему лицо, он увидел страх и желание. Ее смоляные глаза, казалось, превратились в бездонные озера, и в них можно было затеряться навсегда. А его глаза горели синим огнем.

– Не бойся меня, – попросил он жарко, – я не причиню тебе боли.

Она склонилась к нему щекой и прижалась грудью к его груди. Улыбка, которой он не мог видеть, скользнула по ее губам. Эта улыбка смягчила страх в ее глазах, но не прогнала его совсем.

– Ты мой, – прошептала она.

– С тех пор, как я поцеловал тебя в первый раз, – хрипло сказал Конан, – тебя потянуло ко мне так же сильно, как сейчас я жажду тебя. Я знал, что мне тогда не почудилось.

– Идем, – прошептала она и схватила его за руку. – Моя кровать за этой дверью. Я велю принести вина и фруктов.

– Нет! – рявкнул он. – Я не могу ждать так долго!

Он схватил тонкий шелк и сорвал его, обнажая цветущее тело. Не обращая внимания на ее протестующие крики о том, что могут войти слуги, он повлек ее на пол. Вскоре протесты стихли.

Глава 12

Солнце снова приближалось к полудню, когда Конан покинул дом Синэллы. Мысли его были обращены к часам, которые протекли быстро почти незаметно. Она так занимала его, что он совсем не замечал времени. Если бы она не покинула кровать, пока он спал, он наверняка еще оставался бы там.

Целый день и целую ночь провели они вместе, и все это время почти не спали. Но в нем до сих пор пылало вожделение к ней, которое вздымалось до небес, когда он думал о ней. Только чувство долга по отношению к отряду и ее отсутствие позволили ему преодолеть желание одеться и уйти.

Оглушенный, шагал он по оживленным улицам так, что они были пусты, и не видел ничего, кроме женщины, взявшей его в плен. Купцы в развевающихся одеждах с капюшонами, девицы для радости, одетые лишь в позолоченные пояски и звенящие браслеты, поспешно бросались врассыпную, чтобы он не сбил их с ног.

Аристократы в дорогих шелках и длиннобородые мудрецы забывали свое достоинство и отскакивали прочь, когда они возмущенно понимали, что он будет слепо идти своей дорогой.

Он слышал «добрые напутствия», летевшие ему вслед, но проклятия, изрыгаемые дюжиной глоток, не говорили ему ничего. Для него это было лишенное смысла бормотание, которое не имело к нему отношения.

Вдруг один человек, который не отошел в сторону, толкнул Конана в грудь, и киммериец внезапно замер, уставившись в возмущенное лицо. Воспоминания о шелковистом теле Синэллы немного поблекли, не исчезнув, впрочем, окончательно. Человек был не старше его. Его куртка из голубого бархата с золотой вышивкой, золотая цепь на шее, маленькая модная бородка, платочек в руке – все свидетельствовало о том, что он знатного рода.

– Эй ты, вор! – издевательски сказал молодой лорд. – Вот я тебя поймал!

– Прочь с дороги, болван! – рявкнул Конан. – У меня нет времени играть в игрушки с маленькими лордиками.

У него на поясе был меч, что не очень-то подходило к щегольской одежде, заметил киммериец.

Он попытался обойти молодого аристократа, но второй дворянин с тонкими усиками и бородкой встал рядом с вызывающе-высокомерным видом. На каждом его пальце сверкало по кольцу с драгоценным камнем, но и у него с собой был меч.

– Этот инородец, – громко произнес он, – ограбил моего друга.

Конан спрашивал себя, кому он все это говорит? Ведь никто на оживленной улице не обращал на них внимания. На самом деле они заняли большую часть мостовой, так что прохожие протискивались мимо них. Не хотел он знать и о том, что за удовольствие было этим двоим его останавливать. Он хотел только удостовериться в том, что с его отрядом все в порядке, а затем вернуться к Синэлле так быстро, как это только возможно. К Синэлле с шелковистой кожей цвета алебастра.

– Оставьте меня в покое, – предупредил он и сжал огромный кулак, – или вы услышите, как звенят колокола. Я ничего не украл.

– Он напал на нас! – взревел юноша с усами и вытащил меч из ножен, в то время как второй бросил Конану в лицо свой платок, смоченный розовыми духами.

Слишком много поединков было за плечами у Конана, чтобы он мог позволить воспоминаниям о Синэлле завладеть собой полностью. Клинок, который должен был снести ему голову, просвистел в воздухе, когда он отпрыгнул в сторону. Ярость очистила его мысли от всего, кроме сражения. Эти ребята хотели сделать себе развлечение из его смерти. И за это их не привлекут к ответственности – ведь речь идет о каком-то иностранце. Но они выбрали себе не беззащитную жертву. Обнажив меч, Конан ударил аристократа, толкнувшего его ногой в нежную часть тела с такой силой, что тот закричал, как женщина, и, скорчившись, повалился.

Молниеносно повернувшись, Конан отбил клинок, который юноша с усиками пытался всадить ему в спину.

– Кром! – взревел киммериец. – Кром и сталь!

Меч его превратился в сверкающее оружие уничтожения.

Шаг за шагом теснил он своего противника, на куртке которого множились кровавые пятна, поскольку его отчаянное сопротивление было недостаточно ловким для того, чтобы вовремя отбивать широкий меч киммерийца. На лице юноши проступило недоверие, как будто он не мог понять, как это его противник обращается с мечом лучше, чем он. С безумной отвагой он бросился в атаку. Только один раз сверкнула еще сталь Конанова меча, но и этого юноша не пережил.

Когда тело упало на камни мостовой, скрип сапог по плитам предупредил Конана об опасности. Он развернулся и встретил выпад первого аристократа, который снова поднялся на ноги. Лицом к лицу, скрестив клинки, они стали друг против друга.

– Я лучше, чем Деметриос, – сказал нападающий. – В этот час ты уже предстанешь перед своими богами, варвар!

Резким движением своего могучего плеча Конан оттолкнул его, так что он зашатался.

– Иди лучше, поплачь на груди своей мамочки, – сказал ему Конан. – И дождись, пока доживешь до такого возраста, чтобы развлекать своим хвастовством глупых женщин – если они станут слушать тебя.

С криком ярости молодой человек кинулся с мечом на Конана. Раз за разом высекали искры их клинки. Затем широкий меч киммерийца скользнул, рассекая ребра до самого сердца обидчика.

Еще мгновение смотрел Конан в его темные глаза.

– Ты был лучше, – сказал он. – Но все же недостаточно хорош.

Молодой лорд еще раз шевельнул губами; но вместо слов изо рта хлынула кровь, и смерть похитила блеск его глаз.

Конан выдернул меч из тела и вытер его о куртку из голубого бархата. Прохожие все еще держались на почтительном расстоянии, словно вокруг Конана и обоих убитых выросла невидимая стена, и никто даже не смотрел в их сторону. При том настроении, какое царило в городе, было более чем вероятно, что никто, даже столкнувшись с ними нос к носу, ничего «не увидит» – за исключением, конечно, тех, кого королевские палачи примутся тянуть за язык. И тем не менее совсем не обязательно было стоять здесь и ждать, что вот-вот из толпы вынырнет отряд воинов Искандриана. Сунув меч в ножны, Конан смешался с толпой и пропал в ней.

Теперь его сознание не было уже так затуманено мыслями о Синэлле. Убив двоих забияк, он вспомнил слова Махаона насчет того, что два каких-то юных дворянчика следят за их домом. Предположение о том, что на следующее утро на него напали два каких-то других лорда, он отмел как несостоятельное. Один из нападавших громко вопил, что Конан ограбил его друга, словно хотел, чтобы у него были свидетели.

Это было не в обычаях убийц, но они, возможно, хотели изобразить необходимую оборону.

Если бы им посчастливилось убить его, кто в Ианте принял бы сторону мертвого варвара против двух живых аристократов? Прохожие сочли за лучшее вообще не замечать происходящего. Но если бы их заставили говорить под угрозой пытки, кто бы не вспомнил о том, что Конан был обвинен в краже, а те, кто мог доказать его вину, подверглись нападению? С судьей короля и отрядом офирских пехотинцев Деметриос и его друг отправились бы к Вольному Отряду и потребовали бы отдать украденное. Возможно, после этого они перерыли бы весь дом. И тогда бронзовая статуэтка попадет в руки тех, кто хочет использовать ее в своих целях. После этого Борос и Юлия могут очень долго распространяться насчет злых богов и обрядов в Воротах Аль-Киира. Никто не станет слушать лепет вечно пьяного бывшего ученика чародея или болтовню кухонной прислуги.

Конан ускорил шаги, подгоняемый почти мучительным желанием удостовериться в том, что бронзовая фигурка все еще находится под половицами спальни. В одном он был уверен до конца: ни одной ночи в Офире он не будет теперь спать спокойно, пока эта проклятая штука еще не уничтожена.

* * *
Медленно погасли черные свечи, и Синэлла опустила руки с удовлетворенным вздохом. Она завершила волшебство, которое привязывало к ней варвара. Его тяга к ней станет немного нежнее и перестанет быть столь сокрушительной.

С усталым вздохом она опустилась на низкую скамеечку и смахнула с лица серебряные волосы. Она сняла одежду – ничем не украшенное платье из красной шерсти было единственным, что ей удалось схватить во время бегства. И какого бегства!

– Но как же я могла знать, какие силы я развязываю? – прошептала она. Кто бы мог подумать, что человек так...

Она беспомощно вздрогнула.

В руках Конана она почувствовала, что ее захватила такая стихия, против которой был человек бессилен, как перед лавиной. Он зажег и раздул в ней пламя, и погасить его было невозможно. И когда это пламя поглотило все и варвар удовлетворил разбуженное в нем желание, он сумел зажечь его снова. Она пыталась порвать бесконечный круг – не раз и не два, – но ее захлестнули воспоминания... Воспоминания о криках, которые невозможно было подавить, когда слова не шли на язык и разум висел на тонком волоске, когда рассудок раздирали страсти. Ее чары не только пробудили в нем похоть, но, и усилили его многократно, сделали ее неодолимой и ненасытной. Его сильные руки обращались с ней, как с куклой. Его руки, которые были такими сильными, опытными и так в ней были уверены.

– Нет, – пробормотала она рассерженно.

Она не хотела думать о его руках, это делало ее слабой! Лучше она подумает о том унижении, которое она испытала, когда, почти без сил, она выбралась из своей собственной кровати, когда варвар наконец заснул и как она кралась, словно воровка: только чтобы не разбудить его. Она знала – влечение вспыхнет в нем снова, если он только ее увидит. Она спала на полу своего чародейского покоя, свернувшись на жестком мраморе, без всякого матраса, даже тонюсенького, какие имеются даже у ее рабынь. Спала, укрывшись плащом, не то размышляя, не то погружаясь в грезы. Да, подумай об этом, приказала она себе, а вовсе не о том влечении, которое даже в воспоминаниях окатывало ее жаром.

Из ее горла вырвался громкий всхлип. Она вскочила на ноги и заметалась. Ее взгляд упал на серебристую пластину. Расплавленный воск затвердел. Зола крови и волос все еще лежали на ней. Чародейство было завершено. Больше ей никогда не придется переживать ночей, подобно этой, когда она стала пылинкой в урагане страстей варвара. Он всегда будет принадлежать ей к вершинам наслаждения, но его похотью можно будет управлять.

«Почему я так долго боялась?» – спросила она себя. Если этим заниматься с умом, то это что-то изумительное, чудесное. Нужно только держать мужчин под контролем, чтобы они не использовали свою власть.

Вот то, чему женщины не научились. Но ей это как раз хорошо известно. Если женщины не хотят избегать мужчин, им нужно уметь управлять мужчинами. У Синэллы всегда будет власть. Как удивительно и как прекрасно, что в данном случае эта власть будет также и ключом к ее безопасности!

Стук в дверь прервал ее размышления. Кто же осмелился мешать ей здесь? Постучали снова, на этот раз более требовательно. Держа плащ на груди и запахнув его, она рванула дверь, намереваясь пригрозить слуге содранной шкурой.

Но вместо этого у нее вырвалось:

– Ты?!

– Да, я, – сказал Тараменон, едва сдерживая ярость. – Вчера вечером я хотел навестить тебя, но ты была... занята.

Она нежно положила ладонь на его грудь и оттолкнула его. Как легко она могла управлять им даже в его гневе! Она закрыла за собой дверь. Ни один человек, даже Тараменон, не должен входить в ее колдовские покои.

– Хорошо, что ты здесь, – сказала Синэлла, словно не услышав обвинения в его голосе. – У нас есть кое-что, что мы должны обсудить. Нам нужно найти женщину...

– Ты была с ним! – проскрежетал аристократ. – Ты дала этой свинье, этому варвару то, что обещала отдать мне.

Синэлла выпрямилась во весь рост, и ее ледяная ярость ударила его, как кинжал.

– То, что я кому-то даю, – мое дело. То, что я делаю, – мое право. И никто не смеет мне здесь приказывать!

– Я убью его! – простонал Тараменон, полный душевной муки. – Я убью его, как шелудивую собаку!

– Ты будешь убивать, кого я тебе прикажу убить. И когда прикажу.

Голос Синэллы стал мягче. Эта встряска прогнала ярость с лица Тараменона. У нее еще найдется применение для этого человека. Она уже давно знала, как управлять им без всякого колдовства.

– Варвар мне еще понадобится некоторое время. Потом я разрешу убить его, если ты захочешь.

Последнее пришло ей в голову только что. Конан был чудесный любовник, но зачем ограничивать себя только одним? Мужчины тоже ведь обычно не удовлетворяются одной женщиной. Но все же молодой великан всегда будет занимать в ее сердце особое место, потому что он открыл ей путь к неожиданной радости. Как только она станет офирской королевой, она соорудит ему роскошный мавзолей.

– Я нашел нужного тебе бандита, – ворчливо проговорил Тараменон. – Или, во всяком случае, бандитку.

Синэлла подняла брови.

– Женщина? Без сомнения, холодная как лед, шлюха с лохматыми волосами и сверлящими глазками!

– Она самая прекрасная женщина, какую я когда-либо видел, – возразил он.

Внутренне Синэлла вздрогнула, и лицо ее напряглось. А почему этот болван вломился к ней? Что это за нашествие? Прислужницы не успели одеть ее и сделать привлекательной!

– Если она принесет мне свитки из собрания Инароса, мне безразлично, как она выглядит.

Он усмехнулся, и она уставилась на него. Внезапно он стал держаться куда увереннее, словно что-то было у него на уме.

– Если ты полагаешь, что у тебя получится меня провести, – начала она угрожающе, но он прервал ее:

– Я не стал поручать ей это дело с библиотекой Инароса, – сказал он.

Синэлла онемела. Когда голос вновь вернулся к ней, она смогла лишь прошипеть:

– Почему же?

– Потому что я велел ей достать статуэтку Аль-Киира. Она знает, где эта вещь. Она описала мне ее. Это я, я достану тебе то, что тебе необходимо. И ты думаешь, тебе удалось скрыть твое нетерпение, твою жадность? Ты жаждешь заполучить эту вещь больше, чем все остальное из собранного тобою вместе взятое! Я принесу тебе то, чего ты жаждешь, Синэлла, я – а не этот зверюга-варвар. И за это я ожидаю награды. Хотя бы такой, что получил от тебя он.

Ее темные глаза, казалось, излучали лед. Плащ упал на пол. Тараменон закашлялся, пот проступил на его лбу.

– Ты попадешь в мою постель тогда... – сказала она ласково, но следующие ее слова хлестнули, как бичи железными шарами на концах: – ...когда я прикажу тебе туда лечь! Ты придешь, да, может быть, даже раньше, чем мечтаешь. И уж конечно, раньше, чем ты заслуживаешь. Но только если я скажу. – Она снова презрительно завернулась в плащ. – Когда тебе передадут статуэтку Аль-Киира?

– Знак, условленный между нами, – ответил он сердито, – человек в моем красном мундире. Он будет стоять в полдень у главных ворот королевского дворца. При заходе солнца того же дня я встречусь с ней в одной лесной хижине.

Синэлла задумчиво кивнула.

– Ты говоришь, эта женщина красива? Красивая женщина, которая делает то, что обычно делают только мужчины... Женщина, которая ведет за собой мужчин, вместо того чтобы повиноваться им... У нее, должно быть, дьявольская гордость. Я пойду в эту хижину вместе с тобой, Тараменон.

Уголком глаза она заметила раба, который осторожно приближался к ней по коридору. В ярости от того, что ей мешают, она бросила:

– Что?..

Человек упал перед ней на колени, касаясь лбом мраморного пола.

– Послание, всемилостивейшая госпожа, от благородного Элфрика.

Не поднимая головы, он протянул свернутый в трубку пергамент. Синэлла нахмурилась и вырвала из рук раба послание.

Элфрик был гофмейстером Асмарка, ее старого фамильного поместья. Он честно служил ей, но был также и рад тому, что графиня редко посещала Асмарк и позволяла ему делать там что угодно. Было нечто необычное в том, чтобы он таким образом напоминал о себе. Синэлла поспешно сорвала печать с оттиском перстня.

«Всемилостивейшей леди Синэлле.

В глубокой печали посылаю я это известие. В прошедшие дни наглые бандиты, объединившись, напали на личные луга моей госпожи, подожгли посевы и сено, угнали в леса скот. Даже сейчас, когда ваш нижайший слуга принужден писать сие плачевное послание, на горизонте видны новые сполохи пламени. Молю вас, миледи, пришлите нам помощь, иначе ничего нельзя будет здесь спасти из урожая, и голодная смерть станет участью здешнего люда.

С нижайшим почтением ваш преданный слуга Элфрик».

Синэлла гневно скомкала пергамент. Бандиты напали на ее поместье? Как только она воцарится на престоле, она позаботится о том, чтобы каждый разбойник в стране был посажен на кол на стенах Ианты. А Элфрик, между прочим, должен сам кое-что делать.

«Минутку!» – сказала она себе. Имея власть Аль-Киира, она сможет завоевать трон и в равной степени повелевать и крестьянами, и аристократами, но не к лучшему ли этот повод доказать всем, что она – нечто большее, чем любая другая женщина? Если отряд Конана отправится в Асмарк и покончит с бандитами...

Она пнула раба ногой.

– Я уезжаю в поместье. Скажи остальным, пусть приготовят все, что нужно. Ступай!

– Слушаюсь, госпожа. – Раб отполз на коленях на несколько шагов, прежде чем встать. – Сию секунду, госпожа.

Он низко наклонился и быстро пошел по коридору назад.

– А ты, Тараменон, – приказала Синэлла, – поставь какого-нибудь человека ждать условленного сигнала. Как только ты его получишь, скачи к замку Асмарк и жди меня там. В ту ночь и закончится твое ожидание.

Она чуть не рассмеялась, заметив на его лице похотливое выражение.

– Ступай! – сказала она ему тем же тоном, что и рабу, и Тараменон побежал почти так же, как раб.

Каждой вещью можно управлять, сказала она себе. После чего принялась составлять письмо варвару.

Глава 13

Оглядывая караван, который снова остановился по приказанию Синэллы, Конан подтянул подпругу и выпрямился. Двадцать три телеги с большими колесами, каждая запряжена двумя быками, были нагружены доверху всем тем, что графиня Асмарк сочла необходимым для долгосрочного переезда в свой провинциальный замок. Здесь были свернутые пуховые перины, шелковые, пестро расшитые подушки, сосуды драгоценнейших вин из Аквилонии, Коринфии и даже Хаурана; ящики с деликатесами, которые трудно достать за пределами столицы; ларцы и бесконечные сундуки, набитые сатином, бархатом, кружевами.

Синэлла путешествовала в позолоченных носилках, которые несли шесть крепких рабов; портшез был занавешен шелковыми шторами, которые хотя и пропускали освежающий ветерок, но защищали ее алебастровую кожу от лучей солнца. Ее четыре белокурых горничных жались в тени повозки и защищались, как могли, от полуденной жары. Их грациозность притягивала к себе немало взоров. Тридцать наемников окружали повозки. Но женщины не замечали ничего, кроме приказов своей госпожи. Кроме того, пять дюжин рабов и слуг – погонщики, служанки, швеи, даже два повара, яростно спорившие между собой, кто вкуснее приготовит языки колибри – все они искали спасения в тени.

– Проклятье, посмотрите на деревья, – сердито сказал Конан.

Вздрогнув, наемники оторвали взгляд от белокурых красавиц, чтобы снова осмотреть лес, который окружал широкую поляну, где они расположились на отдых.

Киммериец был против этого привала, как, впрочем, против каждой из предыдущих остановок тоже. Из-за бычьих упряжек они и так двигались достаточно медленно, и даже при самой большой из возможных для этих животных скорости могут достигнуть крепости Синэллы только к завтрашнему вечеру. Одной ночи в лесу будет для этого странного цуга более чем достаточно. В одной палатке будет спать Синэлла; в другой она же будет умываться; третья предназначена для ее горничных. Затем надо зажечь костры: один – где Синэлла будет греться, два – для поваров, еще несколько – чтобы девицы не боялись темноты. И все, без сомнения, такие большие, что даже сквозь деревья их будет видно с очень далекого расстояния.

Махаон направил лошадь к Конану.

– Я слыхал о Кареле, киммериец, – сказал он. – Вчерашней ночью в «Голубом кабане» я разговорился с одним сводником, хитрющим пройдохой. Он отбил своих девок и с ними весь доход свой у другого. После третьего кувшина пива он стал довольно разговорчив. Я хотел тебе раньше рассказать, но тут свалился приказ нашей нанимательницы, и стало не до того.

– Так что же ты слышал в конце концов? – нетерпеливо спросил Конан.

– Ну, во-первых, что она снова выступает под своим именем. Хотя она совсем недолго в Офире, она уже сколотила банду в двадцать человек и добилась чести у Искандриана: он оценил ее голову в двадцать золотых.

– Такая маленькая цена ее бы разозлила. – Конан засмеялся. – Но она не останется такой низкой, это уж точно. Как бы получить от нее известие или найти ее самое? Что он говорил об этом?

– Через некоторое время парню, кажется, стало ясно, что он болтает слишком много, и больше он не проронил ни звука. – Махаон улыбнулся откровенному разочарованию Конана. – Но я от него узнал достаточно, чтобы разнюхать кое-что самостоятельно. К северу от Ианты, час езды на хорошей лошади, еще сохранились развалины старой крепости, которая так заросла лесом, что едва найдешь. Там банда Карелы обычно проводит ночи. Я уверен.

Конан широко ухмыльнулся.

– Я не найду себе покоя, пока она не скажет, что у нее нет против меня ничего, даже если мне придется спустить шкуру с нее, добиваясь этих слов.

– Это лекарство я бы с радостью прописал кое-кому другому, – проворчал ветеран с многозначительным взглядом в сторону портшеза.

Конан проследил его взгляд и вздохнул.

– Мы слишком долго отдыхаем, – просто сказал он.

Когда молодой киммериец шел к занавешенным носилкам, он пытался (и сегодня уже не в первый раз) понять, что же произошло в последние два дня. Прошедший день и прошлая ночь вставали перед ним, как сон, безумный лихорадочный сон, где желание выжгло все остальные чувства. Было ли все то, что он грезил, на самом деле? Были ли белые ноги Синэллы, ее страстные вопли? Все это казалось далеким и нереальным.

Когда он появился по ее приказу, он не ощущал этой всепоглощающей потребности. Он хотел ее, хотел больше, чем любую другую женщину до нее. Больше, чем всех женщин своей жизни вместе взятых. Но он остался верен своей сдержанности и не поддался тому странному принуждению, которое было чуждо его натуре. Он не терял самообладания, когда дело доходило до женщин. Так могли ли воспоминания о прошлом дне вообще быть правдой?

Но он ей подчинялся! Когда она высокомерно и величественно, точно королева, давала ему указания, как он должен разделить людей для этого перехода, он хотел было, фыркая, объяснить ей, что это уже все его заботы. Вместо этого он, чуть ли не с мольбой, принялся устало уговаривать ее, просить оставить ему команду над его отрядом. Он имел дело с королями и другими владыками, но ни с кем он не вел себя так необъяснимо. Как же это вышло, что женщина оказывает на него такое странное влияние? Он поклялся, что будет держать себя с ней иначе.

Он остановился у носилок с задернутыми шторами и поклонился.

– Если миледи не возражает, то нам уже пора отправляться в путь.

Про себя он выругался. Свою клятву он принимал серьезно, но нарушил ее почти сразу. Да что с ним случилось? Но он просто не мог иначе.

– Опасно, миледи, так долго оставаться на одном месте. Здесь бродят бандиты и кое-что похуже.

Нежная ручка отодвинула прозрачные занавески, и Синэлла спокойно взглянула на него. Слабая улыбка играла на ее полных губах. Ее дорожная одежда из тонкого льна обтягивала фигуру, подчеркивая ее округлости. Конан глотнул при виде ее, и ладони у него вспотели.

– Было бы не так опасно, – заметила она, – если бы ты меня послушался и взял с собой весь отряд.

Конан скрипнул зубами. Половина его «я» хотела сообщить этой дурище, что она должна была бы оставить военное ремесло тем, кто в нем что-то понимает. Вторая половина испытывала потребность бормотать извинения.

– Нам пора выступать, – с трудом выдавил он. Он не знал, что сказал бы еще, если бы ему не удалось сильно сжать зубы.

– Ладно, позаботься об этом, – сказала она и снова задернула занавес.

Прежде чем повернуться, Конан снова поклонился. Желудок у него сводило, когда он возвращался к своей лошади. Наверное, он и впрямь свихнулся!

– По коням! – взревел он и прыгнул в седло. – Готовьтесь, мы выступаем! Погонщики, к быкам!

Болтающие и смеющиеся женщины побежали вдоль ряда телег.

– Сгоните девиц с повозок! – крикнул он. – Нам нужно выжать из быков всю скорость, на какую они способны. Никакого лишнего веса. Живо!

Зазвенела посуда, когда тяжеловесные быки начали двигаться. Гремя оружием и доспехами, наемники уселись на лошадей.

Не успел Конан поднять руку, чтобы дать сигнал, как большая группа всадников в кольчугах лавиной накатила на них из леса. Испуганные женщины в ужасе завизжали, ослы, которым передался страх, жалобно заревели. Как раз этого киммериец и боялся с самого начала их похода из Ианты. Но потому он и подготовился к подобному сюрпризу.

– Луки! – приказал он, и тридцать коротких луков оказались на высоте груди их владельцев.

Эти сильные луки, которые на западе никому – за исключением Вольного Отряда – не были известны, не могли быть натянуты, как обычные. Взяв тетиву тремя (а не двумя пальцами), киммериец натянул лук до щеки.

Их было около ста, прикинул он. Они не носили никаких отличительных цветов какого-либо знатного дома; не было у них знамен, но для разбойников они были слишком хорошо вооружены. За стрелой Конана последовали тридцать других. Нападающие были еще слишком далеко для того, чтобы удобно было целиться, но большинство стрел все равно достигли цели. Поэтому некоторые седла опустели. Несмотря на это, нападающие с боевым кличем неслись вперед. Когда Конан выпустил третью свою стрелу – оперенная смерть вонзилась в прорезь для глаз шлема, украшенного целым кустом перьев; всадник схватился ладонями за лицо и опрокинулся; лошадь продолжала бежать, – когда это произошло, противник был уже слишком близко, чтобы имело смысл доставать из колчана четвертую стрелу.

– Мечи к бою! – крикнул Конан. Он сунул лук в колчан из лакированного дерева, притороченный к седлу. Обнажив меч и просунув левую руку в ременные петли щита с шипом посередине, он вдруг сообразил, что шлем его все еще висит на луке седла. Ярость боя охватила его. Пусть они видят, кто убивает их, подумал он.

– Кром! Кром и сталь!

Сжав колени, он пустил своего сильного аквилонского жеребца в галоп. Конан увидел, что Синэлла стоит возле своих носилок, приоткрыв губы, словно собираясь кричать, но он ничего не слышал – все заглушало бешено стучащая в ушах кровь. И вот он уже сталкивает своего жеребца с другой лошадью, повергает ее на землю и топчет вооруженного всадника тяжелыми подковами.

Щитом встретил киммериец клинок и в тот же миг отсек нападавшему руку до самого плеча. Он тут же повернул меч в другую сторону, глубоко вонзая его в шею другогопротивника.

Все это время он думал о своих людях, которые были втянуты в борьбу один на один. Только если случайность сводила в бою двух товарищей, они могли помочь друг другу.

Один воин в кольчуге подскакал, высоко подняв широкий меч и желая опустить его на Конана, но киммериец направил длинный шип своего шипа в грудь нападавшему и одним рывком своей могучей руки вырвал его из седла. Жеребец Конана, приученный к битвам, ударил копытами передних ног лошадь противника, и Конан направил его дальше, в гущу сражения.

В грохоте и сумятице звенящих клинков и орущих глоток звучал клич:

– Конан! За киммерийца!

Пора, подумал Конан и увидел Наруса во главе двадцати своих солдат, нападающих на врага с тыла. Для дальнейших размышлений времени не оставалось. Он обменялся сильными ударами меча с парнем, кольчуга которого была забрызгана кровью его предыдущего противника. Он увидел, как один из его солдат падает на землю с разрубленной головой. Убийца промчался мимо, размахивая мечом и выкрикивая боевой клич. Конан высвободил ногу из стремени и ударом вышвырнул из седла победителя. Одновременно с этим он успел отбить своим мечом меч другого противника и вонзить клинок тому под подбородок, там, где кожа виднелась над звеньями кольчуги. Мертвый, воин поник в седле. Тот, кого Конан сбросил на землю, поднялся на ноги. Конан отразил его выпад и следующим ударом опять швырнул его в пыль – мертвого.

– Кром и сталь!

– Конан! Конан!

– За киммерийца!

Это было уже чересчур для агрессоров: сжатые с двух сторон, они увидели в самом эпицентре боя огромного северянина, одержимого боевой яростью, а противников было не счесть в сутолоке сражения! Страх охватил одного, потом другого. Паника росла, и теперь у них была только одна мысль: добраться до безопасного места. Когда они бросились бежать, рассыпаясь по всем направлениям, некоторые из наемников принялись преследовать их с радостным улюлюканьем, как охотники дичь.

– Назад, идиоты! – рявкнул Конан. – Чтоб вас Эрлик забрал! Назад!

Нехотя они прекратили погоню и вскоре после этого последний человек в кольчуге, который еще в состоянии был бежать, исчез в лесу. Люди отряда вернулись назад с победным воплем на устах.

– Великолепный план, киммериец, – крикнул Нарус, смеясь и рысью подъезжая ближе. – Бросить нас неожиданно в тыл непрошеным визитерам.

Его доспех был забрызган кровью, но ни одна капля не была его собственной. Тощий человек, каким бы несчастным он ни выглядел, с клинком в руке мог потягаться с Махаоном, и никто не мог бы одолеть ни одного из них – за исключением Конана.

– Ставлю десять против одного в золоте, что они не сообразили, сколько нас всего!

– Это пари слишком легко выиграть, – ответил Конан, слушая вполуха. – Махаон! – крикнул он. – Как у нас с потерями?

– Я как раз считаю, киммериец. – Ветеран завершил свой обход и остановился перед Конаном. – Двое убитых и двенадцать раненых, которых нужно положить в повозки, – доложил он.

Конан кивнул. Более двадцати врагов лежали на лужайке, разбитой множеством копыт, и только несколько из них еще шевелились. Примерно столько же осталось у края леса с оперенными стрелами в груди. В том суровом мире, где жили наемники, это все означало не более чем исход вничью, потому что враги найдутся всегда, в то время как новых наемников не так-то просто завербовать.

– Посмотри, не осталось ли в ком-нибудь достаточно жизни, чтобы ответить на наши вопросы, – приказал киммериец. – Я хочу знать, кто натравил их на нас и почему.

Махаон и Нарус быстро разошлись. Они осматривали лежащих вокруг, то и дело переворачивая то одного, то другого. Наконец они вернулись назад вместе с истекающим кровью человеком. Ужасная рана пересекла лицо и шею.

– Пощады, – прохрипел он. – Имейте сострадание...

– Имя того, кто послал тебя, – потребовал Конан. – Всех ли вы должны были перебить или только некоторых?

В намерения киммерийца не входило убивать беспомощного раненого пленника, но тот, вне всякого сомнения, опасался худшего. Он поспешно ответил:

– Граф Антимидес. Он приказал нам убить вас, а леди Синэллу в цепях и нагую, доставить к нему.

– Антимидес! – прошипела Синэлла. Наемники удивленно смотрели на нее, когда она стремительно шла по полю битвы. Повсюду кровь, убитые, умирающие – это зрелище не для женщины.

Но Синэлла, казалось, вовсе не замечала этого.

– Так это он осмелился идти мне наперерез? – продолжала она. – За это он заплатит своими глазами – и еще тем, что делает его мужчиной! Я...

– Миледи, – прервал ее Конан, – те, кто на нас напал, сейчас, вероятно, собирают свои силы, чтобы повторить попытку. – Он беспокоился за нее, не за себя. – Вам нужно тотчас возвращаться в Ианту, и лучше всего верхом.

– Назад, в город? – Синэлла резко кивнула. – Да. И когда я там появлюсь, Антимидес заплатит мне!

Ее глаза светились ожиданием мести.

Конан позаботился о приготовлениях и отдал приказы, которые тотчас были выполнены. Наемники знали, насколько они будут уязвимы, если враг вернется, возможно даже с подкреплением.

– Махаон, выдели десять человек для охраны повозок. Пусть все с них выгрузят, за исключением украшений леди Синэллы и ее туалетов. Надо облегчить поклажу быкам. Носилки мы оставляем здесь, чтобы сразу было понятно, что леди больше не сидит в них. И во имя Крома, заберем всех наших убитых. Раненых распределить по повозкам, пусть служанки позаботятся о них. Раненых врагов тоже!

– Нет! – вспыхнула Синэлла. – Люди Антимидеса останутся здесь! Нагую и в цепях они хотели доставить меня к нему! Они умрут здесь!

Рука Конана вцепилась в поводья, так что костяшки побелели. В висках у него застучала кровь.

– Раненых врагов тоже! – приказал он и жадно глотнул воздуха. Ему стоило невероятных усилий произнести эти слова.

Синэлла посмотрела на него с любопытством.

– Сильная воля, – пробормотала она задумчиво. – Это может даже доставить удовольствие...

Она поспешно прервала себя, словно вдруг поняла, что сказала слишком много, но киммериец не понял, что она имела в виду.

– Миледи, – обратился он к ней, – я боюсь, что вам придется сидеть в обычном седле. У нас нет с собой дамских.

Она протянула к нему руку.

– Твой кинжал, варвар.

Когда она брала кинжал, ему показалось, что искры перетекают из ее пальцев в его.

Не чинясь, она разрезала свое платье спереди. Нарус подвел лошадь, и она села, сверкнув ногами, которые были обнажены теперь до самых бедер.

Она не сделала ничего, чтобы прикрыть их, когда уже сидела в седле. Конан почувствовал на себе ее взгляд так явственно, точно это было прикосновением.

Однако он не мог сказать, какого рода это было прикосновение. Он с трудом отвел глаза от ее ног и услышал тихий смех, который, казалось, отдавался в глубине его мозга.

– Выступаем! – приказал он резко и галопом помчался назад, к Ианте.

Остальные вплотную следовали за ним.

Глава 14

Карела низко надвинула капюшон своего темно-синего шерстяного плаща. На переполненных улицах Ианты наверняка есть несколько человек, которые не придерживаются всеобщего обыкновения ничего «не замечать», потому что таким образом они получают возможность заработать объявленную Искандрианом награду.

Она презрительно рассмеялась при мысли об этом. Двадцать золотых! Сто раз постольку давали за ее голову короли Заморы и Турана. Купцы этих стран даже предлагали еще больше – и они полагали, что это дешево, потому что тогда им не придется больше ждать ее нападений на караваны. Высокие советы владык обдумывали способы обезвредить ее; целые армии гонялись за ней, и никто не пускался в путь из одного города в другой, не помолившись предварительно богам о том, чтобы она пренебрегла их поклажей. И все это было бесполезно. И теперь за нее предлагают такую смехотворную сумму, судя по которой здесь ее считают всего лишь незначительным вредом. Это она встретила как злейшее оскорбление и так разозлилась, что едва могла вспомнить о цели своего прибытия в город.

Дом, в котором разместился отряд Конана, был перед ней. Утром она видела, как Конан с половиной своих людей куда-то уехал, а короткое время спустя второй большой отряд тоже выступил в путь, покинул город через другие ворота и последовал за своими товарищами. Хитрый киммериец! Она давно уже оставила глупую привычку недооценивать его. В нормальном случае его не поймаешь. Но она приготовила немало уловок.

Невольно ее мысли обратились к той аристократической даме, которую он сопровождал вместе со своим отрядом. Насколько она его знала, он с ней уже переспал. Он всегда имел глаз на податливых девочек, и только немногие не становились податливыми, когда он им улыбался. Рыжей разбойнице хотелось стиснуть ладони на горле этой Синэллы. Леди! Ха! Не станет она марать рук об эту дамочку, которая именует себя «леди». Карела покажет ей, что такое настоящая женщина, а потом отправит ее назад Конану в подарок – голую и в мешке. Когда кто-то предложил ей золото за то, чтобы поджечь поместье этой бабенки, она даже не потрудилась спросить (или выяснить каким-либо иным способом), кто же был этот человек с глубоко посаженными властными глазами, прятавший свое лицо под черной шелковой маской. Ей было довольно того, что это удар по Конану и его дражайшей Синэлле. Она будет наносить ему удар за ударом, пока он не увидит, что нет иного выхода, кроме бегства. И если он этого не сделает...

Рассерженная, она стряхнула с себя эти мысли и вернулась к действительности. «Мне абсолютно наплевать, с какой бабой он там лижется», – сказала она себе. Ее интерес к этому человеку до сих пор приносил ей одни лишь неприятности. Поскольку он взял с собой такое большое количество солдат, чтобы охранять свою новую милашку, в доме, естественно, осталось их не так уж много. Проходя мимо дома, она заглянула в открытые ворота. Примерно пятеро их сидели возле колодца во дворе и играли в кости. Один, явно недовольный, ругался, а остальные, улыбаясь, разбирали выигрыши.

Карела подняла руку, словно сгоняя муху с лица, и двое мужчин с тачкой побежали в ее сторону. Тачка была нагружена подушками, крепко привязанными веревками. Они завернули в переулок рядом с домом. Карела шла следом. Оба посмотрели на нее вопросительно. Она кивнула, и они встали, наблюдая за улицей.

Один из них, замориец с обвислыми усами, которого она взяла с собой в память о лучших временах, тихо сказал:

– Здесь никто не видит.

В несколько мгновений Карела забралась по подушкам в окно первого этажа и оказалась в спальне Конана. Местоположение этой комнаты ее люди выведали быстро.

Она презрительно сморщила нос, оглядывая почти пустое помещение. Низко же он пал с тех пор, как покинул дворец в Немедии. Она точно не знала, почему он оставил эту страну после того, как король оказал ему почести и осыпал богатством. Но она почувствовала удовлетворение при виде того, что он ничего не выиграл по сравнению с теми временами, когда оба они пережили приключения, завершившиеся ее бегством. Да, ей было приятно видеть, как сильно ухудшилось его положение. Но одеяло на его кровати лежало аккуратно, на потолке не было паутины, пыль не скапливалась кучей по углам, а пол был тщательно подметен. Женщина! И уж точно не изнеженная Синэлла. Киммериец собрал целый гарем, как какой-нибудь восточный бей.

Она сурово одернула себя, напомнив, что не имеет ни малейшего интереса до Конановых телок. Она здесь для того, чтобы забрать эту отвратительную бронзовую фигурку, – и все. Но где ей начать поиски? Здесь, конечно, не очень много удобных мест, где ее можно спрятать. Может, под кроватью?

Не успела она шагу ступить, как дверь раскрылась и вошла девушка в простом белом платье. Что-то в ее лице и волосах было странно знакомо, хотя Карела могла поклясться, что никогда ее не видела.

– Тихо, шлюха! – приказала Карела. – Закрой дверь и быстренько отвечай на мои вопросы. Тогда тебе ничего не будет.

– Шлюха! – возмущенно вскричала Юлия. – А что тебе вообще здесь надо... Шлюха? Я думаю, что погляжу еще, как тебе понравятся колотушки Фабио. Тогда ты сможешь ответить на мои вопросы!

– Я тебя предупредила, – начала Карела, но девушка была уже возле двери. С проклятием разбойница прыгнула через всю комнату, схватила девушку, и ей удалось ударом ноги снова захлопнуть дверь.

Она ожидала, что девушка будет вырываться или, по меньшей мере, звать на помощь, но вместо этого Юлия с яростным воплем вцепилась в рыжие волосы Карелы. Обе упали на пол, царапая и осыпая ударами друг друга.

«Деркэто!» – подумала Карела. Она не хотела убивать девчонку, но она слишком давно привыкла обороняться клинком в руке, чтобы помнить, как дерутся женщины. Она чуть не закричала от боли, когда Юлия впилась зубами в ее плечо, и была уже близка к тому, чтобы вырвать у нее клок волос. В отчаянии Карела ударила ее коленом в живот. Девушка задохнулась, и Карела прижала коленями ее руки. Она поспешно вытащила кинжал и поднесла его к лицу девушки.

– Клянусь Деркэто! Умолкни же, наконец, и веди себя скромно!

Девушка строптиво посмотрела на нее, однако подчинилась.

Внезапно Кареле стало ясно, что же в этой девушке было ей так знакомо. Глаза были другие, но цвет волос, овал лица... Конан нашел себе возлюбленную, которая была похожа на Рыжего Ястреба! Она не знала, смеяться, плакать или перерезать этой девчонке горло – а может быть, дождаться киммерийца и убить его... Нет, нет, никакого интереса, сказала она себе снова, ни малейшего интереса!

– Как тебя зовут? – проскрежетала Карела. Нет, так она ничего не узнает. Она попыталась сделать свой голос дружеским, насколько такое вообще возможно, когда ты держишь кинжал у человека под носом.

– Как тебя зовут? Я бы очень хотела знать, с кем имею дело.

Девушка поколебалась, затем ответила:

– Юлия. Но больше ты из меня ничего не вытянешь.

Карела выдавила из себя улыбку.

– Юлия, у Конана есть бронзовая фигурка, которую мне непременно нужно заполучить. Отвратительная такая штуковина, с рогами. Если ты ее видела, так уж точно ее не забыла. Ни одна женщина бы не забыла. Скажи мне, где она, и я уйду, а тебе ничего не сделаю.

– Тебе я вообще ничего не скажу! – фыркнула Юлия. Но непроизвольно она метнула взгляд в угол.

Там ничего не было, во всяком случае Карела ничего не видела. И все же...

– Ну хорошо, Юлия, тогда я найду ее без твоей помощи. Но мне придется связать тебя. Прошу тебя, отнесись к моему предупреждению серьезно! Если ты еще попытаешься сопротивляться или бежать, я буду вынуждена всадить тебе нож в сердце. Поняла?

Ярость пылала на лице Юлии, однако она кивнула, все еще строптиво. Карела осторожно разрезала одежду девушки. Юлия вздрогнула, но с ее лица так и не исчезло выражение ненависти. Связывая полосы в веревку, Карела бросила взгляд на обнаженное тело своей пленницы. Киммериец всегда отдавал предпочтение женщинам с полной грудью, кисло подумала она. Но я красивее. Однако что это такое? Я больше не интересуюсь этим человеком!

– Повернись, – приказала она и пнула Юлию ногой. Когда девушка повернулась, Карела быстро связала ей руки и ноги. Девушка простонала сквозь стиснутые зубы, когда разбойница связала оба узла на затылке, но угрозы в виде приставленного кинжала было довольно, чтобы она замолчала.

Конечно, этой Юлии не слишком приятно подобное обращение, подумала Карела, но, в конце концов, девчонка не ответила на ее вопрос. Она свернула еще одну полосу и использовала ее в качестве кляпа. Покончив с этим, она приподняла голову Юлии за волосы и посмотрела на нее с насмешливой улыбкой.

– Конану нравятся женщины с пышными формами, а ты плоская, как мальчишка!

Юлия яростно задергалась в своих путах и попыталась в бешенстве проговорить что-то сквозь кляп, но Карела уже занялась углом, куда поглядела тогда Юлия. Угол был совершенно пуст, и не было видно ни полосы на штукатурке, ни слоя новой побелки, за которой могла прятаться статуэтка... Тут под ее ногой скрипнула половица, и она улыбнулась.

Быстро встала она на колени и поняла доску кинжалом. Отвратительная бронзовая фигурка была там. Подходяще, подумала она. Она хотела было схватить рогатого божка, но, не донеся до него ладонь, отдернула руку. Зло, которое она ощутила, увидев его близко, свело судорогой ее желудок. Если она дотронется до этой штуки, она, без сомнения, причинит себе вред. Карела торопливо сняла с кровати одеяло, положила его на бронзовую фигурку и так подняла ее, держа подальше от себя. Но и так она все еще чувствовала излучение Зла. Но пока она не видела божка, она могла, по крайней мере, заставить себя нести его.

У окна она на миг задержалась.

– Поблагодари от меня Конана, – сказала она извивающейся в веревках девушке. – Скажи ему спасибо за мои пять сотен золотых.

Она перелезла через подоконник и забралась на подушки. В переулке она спрятала завернутую в одеяло фигурку в одну из подушек на тачке. Она сама удивилась тому, какое облегчение испытала, выпустив божка из рук.

– Встречаемся у стойл Сореллы, – сказала она усатому заморийцу.

Когда Карела, снова низко надвинув капюшон на лицо, вернулась на улицу, она испытующе посмотрела на солнце. Глупо. Сегодня уже поздно посылать человека к воротам королевского дворца. Но завтра она передаст знак и на закате солнца получит свои пятьсот золотых монет. Как бы ей хотелось видеть лицо Конана, когда он узнает, что он потерял!

Глава 15

С развевающимися серебряными волосами, в разрезанной юбке Синэлла стремительно шла по широкому коридору своего дома, похожего на дворец, не обращая ни малейшего внимания на испуганные крики слуг и рабов, ужасавшихся ее растерзанному состоянию. Их беспокойных вопросов о ее внезапном возвращении она также не слышала. Конан поставил десятерых стрелков перед входом, после чего отбыл, прежде чем она смогла задержать его. Он собирался рассчитаться с графом Антимидесом, доверительно сообщил ей один из охранников. Но она не собиралась ждать, пока он покончит с мерзавцем, от которого отступился Митра! Антимидес поднял руку на нее – на нее! – и уничтожение этого человека, беспощадное и абсолютное, было целиком ее правом! И это будет сделано таким страшным способом, чтобы весь мир еще столетия спустя дивился тому, как был выжжен этот чумной бубон. Все узнают, как он тайком рядится в короля, как он хотел наложить на нее цепи!

Со стены она сорвала зеркало из посеребренного стекла. Зажав его под мышкой, она поспешила в свой потайной покой. Среди пузырьков с мерцающими жидкостями и сосудов, полных отвратительного булькающего состава, она нашла стеклянную трубочку с кровью Антимидеса. До сих пор ей всегда было полезно иметь чужуюкровь, которой она шантажировала тех, кто вынуждал ее к этому. Но она всегда знала, что это могло быть опасно и для нее Кровь добыла для нее одна служанка, которая часто делила с графом постель. Девушка рассказывала Синэлле обо всех его планах, как только она о них узнавала. Как раз для таких случаев, как нынешний, Синэлла и берегла эту кровь. В ней было растворено чародейство, которое сохраняло труп на тысячу лет нетленным.

С большой осторожностью Синэлла нарисовала кровью графа офирскую корону на зеркале, а под ней кровавую цепь.

– Смотри же на себя с вожделенной короной на голове, Антимидес, – прошептала она. – Но недолго. Очень недолго. Короткое, полное боли время.

С жестоким смешком она принялась за свою мрачную работу.

* * *
– Мы привлекаем к себе внимание, – сказал Махаон себе под нос.

Ряды девятнадцати всадников в остроконечных шлемах, с круглыми щитами, возглавляемые Конаном, пробивали себе путь по улицам Ианты, и толпа, расчищая им дорогу, смотрела на них, вопреки привычке, потому что смертоносная решимость, которая исходила от наемников, испугала даже тех, кто хотел бы отвести взгляд, но продолжал смотреть не отрываясь.

– Это может вызвать осложнения, – мрачно бубнил Нарус. Он ехал сразу за Махаоном. – Даже если мы прикончим Антимидеса, одни боги знают, сколько стражников охраняют его, Искандриан не станет спокойно смотреть, как важный господин погибает ужасной смертью прямо в Ианте. Нам придется бежать из Офира, если мы вообще сумеем вырваться из города.

– А если мы не сможем убить его, нам все равно придется бежать. Или тебе нравится всегда следить за тем, чтобы садиться спиной к стене, потому что он будет преследовать нас?

А в том, что новые нападения не заставят себя ждать, киммериец не сомневался. Хотя он и не знал точно, почему Антимидес хотел захватить Синэллу таким необычным способом, он, несомненно, захочет заставить его замолчать навсегда. Граф не найдет себе покоя, покуда Конан не будет мертв – или покуда не погибнет сам.

– Я не говорю, что мы не должны его убивать, – вздохнул Нарус. – Просто потом придется уносить отсюда ноги.

– Если мы в любом случае должны исчезнуть из Офира, – сказал Таурианус, – тогда к чему нам вообще подвергать себя опасности? Если граф останется жить, мы удерем из Ианты, никем не преследуемые и без кровавых потерь.

Смуглый человек выглядел еще более мрачным, чем Нарус, а его темные волосы, торчащие из-под шлема, были влажными от пота.

– Ты никогда не будешь капитаном, – сказал тощий солдат. – Вольный Отряд живет за счет своей славы. И умирает тоже ради нее. Если на нас можно нападать безнаказанно, значит, наш отряд так же мертв, как если бы нам всем перерезали глотки. Мы тогда не лучше простых бродяг и нищих.

Таурианус проворчал про себя что-то невнятное, но вслух больше не жаловался.

– Вот дворец Антимидеса! – неожиданно сказал Махаон. Нахмурившись, он посмотрел на длинное строение из мрамора и алебастра с позолоченным куполом. – Я не вижу охраны. Это мне не нравится, киммериец.

Дворец Антимидеса был в Ианте вторым по величине после королевского. Он блистал своими колонными залами, террасами и остроконечными башнями и широкой лестницей, выводящей на улицу. Никаких стражей на этой лестнице не было, и створка мощных бронзовых дверей стояла полуоткрытой.

«Может быть, ловушка?» – подумал Конан. Слышал ли Антимидес уже от своих людей о неудачном нападении? Не собрал ли он всех охранников внутри дворца, окружив ими себя? Это было бы идиотизмом, и ни один добросовестный командир охраны на такое бы не пошел. Но столь влиятельный аристократ, да еще с антимидесовским высокомерием, мог бы уже давно полностью подчинить себе командира дворцовой охраны, и, возможно, так, что тот еще и рад.

Конан повернулся в седле и посмотрел на своих людей. Семеро из них, за исключением Махаона и Наруса, пришли с ним из Немедии. Они шли за ним давно и верно.

Долго и сурово боролся он за то, чтобы сколотить свой отряд и сделать его тем, чем он стал теперь. Однако его честность вынудила сказать:

– Я не знаю, сколько противников ждет нас. Если кто-нибудь хочет вернуться, еще есть время.

– Не болтай глупостей, – проворчал Махаон. Таурианус открыл было рот, но тут же закрыл его, не проронив ни слова.

Конан кивнул.

– Четверо останутся с лошадьми! – приказал он, спешиваясь.

Решительным шагом поднялись они по мраморной лестнице и обнажили мечи. Конан вошел в раскрытую дверь, на широких бронзовых створках которой был выкован огромный герб Антимидеса. Он вошел в длинный зал с высоким сводом, из которого широкая алебастровая лестница вела наверх к балкону, опоясывающему зал кругом.

Из боковой двери поспешно вышла толстая служанка в простом зеленом платье, которое оставляло открытыми ее ноги почти до середины бедра. Она несла большой мешок. При виде вторгшихся во дворец вооруженных людей она испустила испуганный вопль. Уронив мешок, она бросилась с криком по той дороге, по которой пришла.

Конан задумчиво посмотрел на выпавшие из мешка золотые кубки и серебряные пластины.

– Как вы думаете, что здесь происходит?

– Антимидес бежит от нашего праведного гнева? – с надеждой предложил Махаон.

– Мы не можем допустить, чтобы он ушел от нас, – проворчал Конан. Он не мог себе представить, что граф действительно отказался от своего дворца. Что-то здесь в самом деле было не так.

– Разделитесь и найдите его! – приказал Конан.

Осторожно, держа мечи наготове, они принялись искать Антимидеса. Слишком во многих битвах они сражались, слишком часто их пытались заманить в ловушки, так что осторожность стала их второй натурой. Останется ли наемник жить – это часто зависело от того, готов ли он в каждое мгновение встретить бой.

Покои лорда обычно располагаются на втором этаже, подумал Конан. Он взбежал наверх по винтовой лестнице.

Комнату за комнатой осматривал он, не обнаруживая там никого – ни живых, ни мертвых. Однако повсюду он видел следы поспешного бегства и желания взять с собой все ценное. Нетрудно было догадаться, где до сих пор висели на стенах дорогие ковры и где они лежали на полу. Некоторые столы были опрокинуты, а то, что стояло на них, исчезло. Золотые лампы, которые не так-то легко поддавались, были наполовину вырваны из креплений. Удивительным было также и то, что все зеркала покрылись сетью трещин.

Мечом Конан ткнул следующую дверь и заглянул в покой, который явно оставался нетронутым. Мебель стояла на месте. Золотые чаши и серебряные вазы аккуратно занимали свои места, ковры с вытканными сценами героического прошлого Офира висели на стенах. Но зеркало здесь тоже лопнуло. Перед ним стояло кресло, украшенное искусной резьбой, высокая спинка его была обращена к двери, и просторные расшитые золотом рукава зеленого одеяния свисали с его подлокотников.

Гибким шагом дикой кошки киммериец пересек покой и приставил острие меча к горлу человека, сидевшего в кресле.

– Ну, Антимидес...

Голос Конана замер, и волосы встали у него дыбом. Глаза графа вылезали из орбит на почти синем лице, черный язык высовывался изо рта, прикушенный зубами. Звенья золотой цепи впились глубоко в мясо его шеи, и его собственные руки, казалось, сами хотели затянуть ее еще туже в хватке смерти.

– Кром! – вырвалось у Конана.

Совершенно ясно, не страх мести заставил Антимидеса сесть перед зеркалом и смотреть, как он душит сам себя. Слишком часто сталкивался киммериец с волшебством, чтобы не узнать его теперь.

– Конан, где ты?

– Здесь! – рявкнул он в ответ на зов из коридора.

Махаон и Нарус вошли вместе с полностью разбитым стройным юношей в грязных лохмотьях, которые были когда-то роскошным атласным одеянием. На его запястьях остались кровавые следы от кандалов, а бледность его кожи и ввалившиеся щеки свидетельствовали о лишениях и голоде.

– Смотри, кто был прикован в подвале, – сказал ветеран.

Бросив на него второй взгляд, Конан увидел, что определение «юноша» не очень подходит к этому человеку, хотя припухшие губы и упрямое выражение глаз говорили о его юношеской незрелости.

– Ну? – спросил Конан. – И кто это? Ты так держишься, точно я должен его знать.

Юноша задрал подбородок. Его высокомерие было похоже на женское.

– Я Валентиус, – сказал он высоким голосом, которому пытался придать твердость. – Сейчас граф, но скоро – король. Я благодарю вас за мое освобождение. – Его взгляд нерешительно блуждал от Наруса к Махаону. – Если это действительно освобождение.

Нарус пожал плечами.

– Мы сказали ему, зачем мы здесь, – сказал он Конану, – но он нам не верит. Или, по крайней мере, верит не до конца.

– Внизу два стражника с перерезанными глотками, – сказал Махаон, – но нигде нет ни одного живого существа. Тут что-то неладно, киммериец. А что, Антимидес действительно удрал?

Вместо ответа Конан кивком головы указал на кресло с высокой спинкой. Все трое помедлили, затем подошли поближе.

Они испугались, когда Валентиус засмеялся.

– Как вам удалось заставить его сделать это? А, неважно! Он заслужил этого своим предательством. – Тонкое лицо Валентиуса омрачилось. – Я пришел к нему просить помощи и убежища. Он высмеял меня. Меня! Потом он велел заковать меня в цепи и бросить в подвал, где я должен был гнить заживо и отбивать у крыс мою ежедневную миску отбросов. Он держался со мной так спокойно, так ласково! Он не собирался пачкать своих рук моей кровью, сказал он и рассмеялся. Он предоставил это крысам!

– Я видел разную смерть на поле битвы, Конан, – проворчал Махаон, – но это слишком жестокий способ убивать человека, даже если он и заслужил смерти.

Его пальцы на рукояти меча побелели, пока он смотрел на труп. Нарус нарисовал в воздухе охранительный знак, спасаясь от зла.

– Я не убивал его, – заверил их Конан. – Посмотрите, он держится руками за цепь. Антимидес сам себя убил.

Валентиус пронзительно засмеялся.

– Это правда! – Его настроение мгновенно изменилось, лицо передернуло от ярости, и он плюнул трупу в посиневшее лицо. – Как мне жаль, что я не был свидетелем этому!

Конан переглянулся со своими друзьями. И это – человек, имевший самые большие права на офирский трон после смерти Вальдрика! Киммериец упрямо тряхнул головой. Его желание уйти от этого человека было очень острым, но если он его просто оставит, этот идиот может погибнуть. Для Офира, возможно, это будет не так уж плохо, но все же Конан не мог этого допустить.

Валентиусу же он сказал:

– Мы доставим вас в королевский дворец, там Вальдрик позаботится о вашей безопасности.

Молодой человек посмотрел на него дико и задрожал всем телом.

– Нет! Вы не должны, нет! Вальдрик убьет меня. Я наследник. Он убьет меня!

– Ваши слова – сущий бред, – не выдержал Конан. – Вальдрик не интересуется ничем, кроме спасения собственной жизни. Вероятно, он уже на следующий день не вспомнит, что вы находитесь во дворце.

– Вы не понимаете! – захныкал Валентиус и стиснул руки. – Вальдрик увидит меня: Это ему напомнит о том, что он при смерти и что после его смерти королем буду я. Он начнет думать о тех долгих годах, что я буду править после него, и возненавидит меня. Поэтому он и велит меня убить!

Он отчаянно переводил взгляд с одного на другого и под конец пробормотал:

– Так поступил бы я. И он сделает то же самое.

Махаон плюнул в отвращении на дорогой туранский ковер.

– А как насчет кровного родства? – ворчливо произнес он. – Друзья, близкие?

Испуганный юноша затряс головой.

– Откуда мне знать, кому из них я могу доверять? Мои собственные охранники повернулись против меня, люди, годами преданно служившие моей семье. – Внезапно голос его стал тверже, глаза блеснули хитростью. – Вы будете охранять меня. Когда я стану королем, я дам вам чины и деньги. Вы получите дворец Антимидеса и станете графом вместо него. Вы и ваши люди составят королевскую лейб-гвардию. Я обещаю вам богатство сверх всякой меры. И власть. Если вам нужна женщина, благородного или простого рода, она будет ваша. Две – если вам так хочется, три! Назовите почести, которых вы добиваетесь! Каждое желание ваше будет выполнимо.

Конан скривился. Он не мог бы найти лучшей службы для отряда, чем та, которую предлагал Валентиус, что правда, то правда, но он с большей радостью охранял бы ядовитую змею.

– А что Искандриан? – спросил он. – Генерал не вмешивается ни в какие споры и не принадлежит ни к одной из партий.

Валентиус, помедлив, кивнул.

– Если вы не хотите поступить ко мне на службу... – сказал он сердито.

– Значит, мы уходим отсюда, – заключил Конан. – Не будет ничего хорошего, если и нас увидят над трупом Антимидеса.

Когда все поспешно выходили из покоя, Конан бросил на убитого последний взгляд. Какое бы волшебство здесь ни было замешано, киммериец был рад, что его это не касается. Содрогнувшись, он последовал за остальными.

Глава 16

Сгустились сумерки, когда Конан вернулся в расположение отряда. Чернота ночи вполне подходила к его настроению. Искандриан, правда, с готовностью взял Валентиуса под свою защиту и препроводил в казарму, но их историю выслушал, не сводя с киммерийца недоверчивых глаз. Только благодаря заверениям Валентиуса, что Антимидес, судя по всему, действительно сам задушил себя, наемники смогли покинуть длинное здание казармы. Но мрачный взгляд, который юный лорд устремил на Конана, пока тот давал разъяснения, сказал киммерийцу о том, что Валентиус придерживается иного мнения о причине гибели графа, а не высказывает его вслух потому, что в таком случае подозрение пало бы и на него.

И еще была Синэлла. Он нашел ее в странном настроении – смесь ярости и удовлетворения. Она уже знала о смерти Антимидеса – хотя Конан не думал, что новость распространится так быстро, – этим объяснялось ее удовлетворение. Но она резко выбранила его за то, что он уехал без ее разрешения и за то, что он потратил время, доставляя Валентиуса к Искандриану.

Последнее, казалось, разозлило ее еще больше, чем первое. Киммериец, в конце концов, находится на службе у нее, Синэллы, а не у этого мерзавца Валентиуса. Неплохо об этом не забывать и впредь! К своему величайшему удивлению, он выслушал ее с кротостью ягненка, и самое скверное было то, что ему пришлось напрячь всю свою волю, чтобы еще вдобавок не начать просить у нее прощения. Он никого никогда не умолял, ни мужчину, ни женщину, и теперь у него сводило судорогой желудок, когда он думал, как был близок к этому.

Он рванул дверь своей спальни – и остановился как вкопанный. В сумеречном свете он увидел Юлию, связанную по рукам и ногам. Она смотрела на него снизу вверх, отчаянно пытаясь избавиться от кляпа.

– Махаон! – рявкнул он. – Нарус!

Он торопливо вытащил кляп. Ее путы были затянуты очень туго и, поскольку она сопротивлялась им, глубоко врезались в тело. Ему пришлось очень осторожно разрезать их кинжалом, он боялся поранить ее.

– Кто сделал это? – спросил он, освободив ее. Прежде чем ответить, она со стоном пошевелилась.

– Не дай им меня увидеть, – попросила она наконец жалобно. – Скорее!

Махаон, Нарус и Борос ворвались в комнату, все трое одновременно и стали сыпать вопросами. Юлия закричала. Когда Конан освободил ее от последней веревки, она бросилась к кровати и схватила покрывало.

– Махаон, убирайся! – крикнула она, скорчившись перед кроватью, и щеки ее запылали. – Я не хочу, чтобы ты видел меня такой! Убирайся!

– А эта исчезла, – выговорил Борос, ворочая тяжелым языком, и указал в угол, где Конан прятал статуэтку.

Только теперь киммериец сообразил, что половица вынута и тайник под ней пуст. Ледяной холод пробежал по его спине. В чем-то было даже правильно, что день завершился именно так, и несчастья преследовали его, как взгляд пустых глазниц черепа.

– Может быть, мы и спасемся, – пробубнил Борос, – если поскачем быстро-быстро и пересечем границу, прежде чем они пустят ее в дело. Я всегда хотел побывать в Вендии. Или даже в Китае. Кто-нибудь из вас знает более отдаленные страны?

– Молчи, старый дурак! – зарычал Конан. – Юлия, кто взял фигурку? Кром! Девочка, прекрати комкать это проклятое одеяло и отвечай!

Не прерывая своих попыток полностью скрыть свою наготу под одеялом и сделать ее как можно менее заметной, Юлия сверкнула глазами и задрала нос.

– Это была потаскуха в мужских штанах и с саблей. – Уголком глаза она наблюдала за Махаоном. – Она сказала, что я плоская, как мальчик. Ну, задница у нее, конечно, побольше моей...

Конан заскрипел зубами.

– Глаза? – нетерпеливо спросил он. – Зеленые? А волосы рыжие? Что еще она говорила?

– Карела? – спросил Махаон. – Я думал, она хочет убить тебя, а не ограбить. Но почему Борос так трясется из-за вещи, которую она прихватила? Ты еще никогда не впутывался в колдовство, киммериец!

– Так ты ее знаешь? – обвиняюще крикнула Юлия. – Я так и подумала после того, что она сказала о моей... – Она запнулась, но тут же нашлась: – После всего, что она сказала. Мне еще запомнилось, что она ругалась именем Деркэто и просила передать тебе, что благодарит за пятьсот золотых. Ты действительно дал ей так много? Я вспоминаю наложниц моего отца и не могу себе представить даже, что эта Карела стоит хотя бы серебряной монетки.

Конан ударил себя по бедру кулаком.

– Я должен найти ее, Махаон, немедленно! Она украла бронзовую фигурку, которую я нашел случайно. Эта вещь принадлежит Злу, и оно может вызвать непредвиденные по размерам уничтожения, если Карела продаст ее тем, кто сможет применить ее. Этого я и опасаюсь Расскажи мне точно, как добраться до руин крепости.

Юлия застонала.

– Так вот что она имела в виду, когда говорила о деньгах? Она доставит эту адскую штуку тем, о ком говорил Борос? Спаси Митра нас всех – и всю страну!

– Я не понимаю ни слова, – проворчал Махаон, – но одно я точно знаю: если ты ночью попрешься в Сарелианский лес, ты точно сломаешь себе шею. Эти заросли и днем уже достаточно паршивое место, но в темноте их будет как раз довольно для того, чтобы пожалеть о своем рождении.

– Я могу найти ее, – бросил Борос, слегка покачиваясь на ногах, – если бронзовая фигурка все еще у нее. Зло светится, как сигнальный огонек. – Он засучил рукава на костлявых руках. – Совсем простое дело.

– Если ты в своем теперешнем состоянии займешься магией, – прервал его Конан, – я собственноручно прибью твою голову над воротами.

Седобородый посмотрел на него с глубокой обидой и пробормотал что-то про себя, но предпочел вслух не высказываться.

Конан повернулся к Махаону.

– Нельзя терять время. Если мы будем ждать света, может быть, будет уже слишком поздно.

Ветеран, помедлив, кивнул, но Нарус сказал:

– Возьми, по крайней мере, несколько человек с собой. Ее банда...

Но киммериец прервал его.

– ...Ее банда услышит, как мы приближаемся, и исчезнет. Нет, я иду один.

Ветеран нехотя описал ему дорогу.

* * *
Махаон был прав, думал Конан, когда вот уже, наверное, в сотый раз ветка, которую он не заметил, хлестнула его по лицу. В этой темноте действительно просто сломать себе шею. Он направил лошадь в заросли, понадеявшись, что не сбился с пути. Мальчишкой он учился искать направление по звездам, но под этими старыми дубами, могучие кроны которых сплетались в плотную крышу, неба было почти не видно.

– Ты зашел слишком далеко! – крикнул голос из темноты. – Еще немного, и схлопочешь в ребра арбалетный болт.

Конан положил ладонь на рукоять меча.

– Это тебе не поможет, – произнес второй голос, и кто-то засмеялся. – Теньо и я – мы выросли в этом лесу, Большой, и здесь по ночам промышляем королевских оленей. Он видит даже лучше, чем я. Что касается меня, то с тем же успехом ты мог бы стоять под полной луной – и то я не видел бы тебя лучше.

– Я ищу Карелу, – начал Конан, но не смог продолжать.

– Этого довольно, – сказал первый. – Взять его!

Внезапно грубые руки стащили Конана с седла, и он оказался среди группы людей. Он не мог сосчитать их, но схватил чью-то руку и сломал ее. Раздался пронзительный крик. Здесь не было места для двуручного меча и недоставало света, чтобы действовать осознанно. Поэтому он выхватил из ножен свой кинжал и принялся размахивать им. Когда он задевал кого-нибудь, слышались вопли и проклятия. В конце концов он не смог больше сражаться против такого числа врагов, а они навалились на него со всех сторон. Бандитам удалось скрутить ему руки за спиной и связать ему ноги так, что он мог делать только маленькие шажки.

– Ранен ли кто-нибудь тяжело? – прохрипел тот человек, что смеялся вначале.

– Моя рука, – жалобно сказал один, а другой оборвал его:

– В преисподнюю твою руку! Он мне чуть ухо не отрезал!

Проклиная темноту – кошачьи глаза были не у всех – они вздернули Конана на ноги и погнали сквозь деревья; им все время приходилось поднимать его, потому что веревки, связавшие ему ноги, запутывались в корнях или траве, и он падал.

Наконец перед ними отодвинули в сторону занавес и Конана втолкнули в помещение, сложенное из камня. Оно было освещено факелами, торчащими в ржавых гнездах. Огромный очаг занимал длину целой стены. Над потрескивающим огнем покачивался огромный котел. Одеяла на окнах – вернее, узких бойницах – не позволяли свету вырываться наружу, в лес. Десяток человек – пестрая шайка головорезов – сидели на лавках перед простыми деревянными столами, пили вино из глиняных кружек и жадно хлебали дымящееся варево из деревянных мисок.

Карела поднялась, когда люди, одолевшие Конана, заволокли его в помещение и громко обвинили в пролитии крови и нанесении увечий. Ее темная кожаная куртка, которую она носила поверх своих узких брюк из бледно-серого шелка и красных сапог с высокими голенищами, была застегнута доверху, но не скрывала очертаний ее тяжелой груди. На поясе, затянутом на бедрах, висела кривая сабля.

– Стало быть, ты еще глупее, чем я думала, киммериец. Ты все-таки вынудишь убить тебя.

– Бронзовая фигурка, Карела, – сказал он настойчиво. – Ты не должна ее продавать! Они хотят...

– Заставить его замолчать! – фыркнула она.

– ...вернуть с ее помощью Аль-Киира! – удалось ему выкрикнуть, прежде чем дубина ударила его по затылку и перед его глазами расплылась чернота.

Глава 17

«Вот болван», – думала Карела, глядя на киммерийца, неподвижно лежащего на полу. Неужели его мужское самомнение настолько велико, что он полагал, будто ему достаточно приехать сюда – и взять статуэтку? Она знала, что он горд и что для гордости у него есть все основания Он один, вооруженный одним только мечом»

Проклятье, киммериец больше не тот, кто украл у нее часть ее «я» и забрал с собой. Она представляла его себе таким, каким увидела впервые: вор, одиночка, вооруженный только своим разумом и силой руки и меча. Теперь он командует отрядом, и его люди – это она вынуждена была нехотя признать – были куда более опасной сворой, чем те псы, что шли за ней.

– Он был один? – осведомилась она. – Если вы притащили на хвосте его Вольный Отряд, я пущу ваши шкуры на сапоги!

– Никого не видали, – проворчал Теньо. – Стало быть, никого и не было.

Это был маленький человечек с узким лицом и острым носом, странно похожий на енота. Онсо злостью выплюнул раскрошенный зуб в ладонь и поглядел на него мрачно.

– Я за то, чтобы сразу его зарезать!

Несколько других разбойников, перевязывающих друг другу сломанные ребра и ножевые раны, ворча, согласились с ним.

Марусса, замориец Карелы, показал кинжал, зажатый между длинными гибкими пальцами.

– Для начала разбудим его. Он выглядит сильным и долго еще покричит, прежде чем замолчать навеки.

Тут же разбойники взревели, перекрикивая друг друга, наперебой предлагая разные пытки.

– Нет, убьем немедленно! Он чересчур опасен!

– Он всего лишь человек! Снимем с него кожу, и вот увидите, будет орать, как любой другой.

– Ты не был с нами там и не знаешь, что это за дикарь!

– Он порезал меня, а Агориосу сломал руку, хотя мы висели на нем вдесятером.

– Молчать, вы! – загремела Карела.

Люди перестали спорить и повернулись к ней.

– Здесь решаю я, кто умрет, и я говорю: не он! Еще нет, по меньшей мере! Кто-нибудь из шелудивых псов хочет возразить? Марш по своим клеткам!

Она положила ладонь на рукоять сабли, и угрожающий огонек запылал в ее зеленых глазах. Один за другим отводили они от нее взгляды, бормотали и отступали назад, снова принимались пить или заниматься своими ранами. Джамаран, огромный, наголо обритый кушит с плечами шире, чем у Конана, и толстыми пальцами, сверкнул на нее глазами последний. Его лицо было искажено от ярости, а рана на разбитой щеке свидетельствовала о близком знакомстве с могучими кулаками Конана.

– Ну, Джамаран? – спросила Карела.

Она знала, что он рвется главенствовать в банде, но знала также и то, что он мечтает попасть в ее постель.

В свою очередь, он не подозревал, что его самые тайные мысли ей известны. Он находил, что место женщины – где угодно, только не во главе группы мужчин. Рано или поздно, ей придется показать ему, как он ошибается, – или убить его.

– Ты зашел уже так далеко, что отказываешь мне в праве решать?

Удивление отразилось на его лице, но его быстро сменила насмешливая улыбка.

– Еще нет, – проворчал он. – Я скажу тебе, когда это произойдет, моя рыжеволосая милашка.

Его взгляд прошелся по ее фигуре, лаская ее, затем он повернулся с легкостью, странной для такого большого человека, и прошел к столу, где схватил полную кружку и выпил вино, откинув голову.

Карела дрожала от возмущения, неподвижно глядя на его широкую спину. Он никогда еще не держался так откровенно. Да, ей, наверное, придется убить его.

Но сейчас этого делать пока нельзя. При теперешнем настроении ее людей это было бы слишком рискованно. Как бы неохотно она от этого ни отказывалась, но один неверный шаг мог уничтожить все, чего она добивалась. С рычанием она сняла ладонь с сабли.

Здесь все не так, как было в Заморе, думала она со злостью. Тогда никто из ее банды не отваживался противоречить ее слову или, еще хуже, смотреть на нее как на женщину. Это все Конан! Это его вина! Он изменил ее каким-то образом – она даже не поняла как. Он сделал ее другой, и это ей было неприятно. В тот материал, из которого она была скроена, он вплел несколько нитей слабости, и иногда другие мужчины чувствуют это.

Киммериец захрипел и зашевелился, словно его разбудили ее мысли.

– Заткните ему рот! – приказала она. – Разрази вас Деркэто! Шевелитесь! Я не хочу слушать, что он там лепечет!

Конан встряхнулся, когда Теньо и Джамаран опустились возле него на колени.

– Карела! – крикнул он отчаянно. – Послушай меня! Они хотят, чтобы Зло...

Теньо попытался засунуть ему тряпку в рот и закричал, когда киммериец впился зубами ему в руку. Джамаран ударил Конана в подбородок. Парень, похожий на енота, вырвал свою руку и потряс ею. Брызнула кровь. Как только Конан слегка приподнялся, Джамаран всунул ему кляп в рот и привязал полоской ткани. Выпрямившись, бритоголовый ударил Конана под ребра и снова занес ногу в сапоге для второго пинка, когда Теньо вытащил неповрежденной рукой кинжал. Его глаза сверкали убийственно.

– Немедленно прекратить! – приказала Карела. – Оставьте его в покое!

Помедлив, оба все же отвернулись.

Карела чувствовала на себе взгляд ярко-синих глаз. Конан яростно тряс головой, пытался вытолкнуть кляп и громко рычал. Содрогнувшись, она повернулась к нему спиной и уставилась в огонь.

Она знала, что не должна допустить ошибки. Он не должен говорить с ней! Он все еще в состоянии убедить ее в чем угодно. Если он коснется ее, вся ее решительность расплавится, как воск. Но на этот раз, сказала она себе, все будет иначе! Ей казалось, что ночь не кончится никогда. Это могло иметь только одну причину: у нее за спиной горел взгляд Конана. Разбойники наконец улеглись спать. Большинство из них растянулись на голом каменном полу, завернувшись в одеяла. Но Карела не могла уснуть. Как тигрица в клетке, расхаживала она взад и вперед. Ей не давал покоя этот упорный взгляд из синей ледяной глубины. Она с удовольствием приказала бы завязать ему глаза, но не хотела признаваться – даже самой себе – в том, что глаза Конана оказывают на нее такое влияние.

Наконец рыжеволосая красавица опустилась на пол у огромного очага и стала смотреть в затухающее пламя так, словно то была самая важная вещь на свете. Но и так она не могла уйти от киммерийца, потому что представляла себе все муки проклятых душ, все пытки, которые он заслужил. Она не понимала, почему чувствовала себя при этом еще несчастнее, и уже совсем не могла взять в толк, почему слезы тайком потекли у нее из глаз.

На рассвете она послала в Ианту Теньо в красном мундире. Весь день она не обращала на Конана внимания и не давала ему ни есть, ни пить.

– Когда я уйду, дайте ему воды и хлеба, – приказала она.

Люди сидели вокруг, большинство из них были заняты костями и картами. Они вполголоса обсуждали ее и бросали на нее своеобразные взгляды. Но ей до этого не было дела. Ни мгновения она не хотела слушать киммерийца и не позволяла вынуть из его рта кляп. Нет, пока она не получит в руки свои пять сотен золотых, чтобы поиздеваться над ним, он будет молчать. Да, он будет молчать, пока она снова не обретет полного внутреннего спокойствия, и это, несомненно, самое трудное.

Солнце медленно клонилось к горизонту, и настало для Карелы время ехать к хижине на опушке. Бронзовую фигуру, все еще завернутую в одеяло, она оставила лежать под деревом. Здесь не было никого, кто мог бы ее украсть, а Карела не хотела ночевать с этой тварью под одной крышей, коли была возможность избежать этого. Когда она привязала узелок позади своего седла (у нее снова свело желудок, едва она подумала только об омерзительной статуэтке), Джамаран вышел из единственной сохранившейся башни бывшего замка.

– Вещица дорогая, – проворчал он требовательно, – пять сотен золотых, говоришь?

Карела не ответила. Сейчас такое же неподходящее время убивать его, как и прошлой ночью.

– Я должен проводить тебя, – продолжал великан, поскольку она молчала. – И позаботиться о том, чтобы ты действительно вернулась с деньгами. Этот аристократишка наверняка мерзавец. А может быть, что-нибудь еще задержит тебя, когда ты получишь золотишко.

Лицо Карелы омрачилось. Уж не думает ли этот дурак, что она собиралась удрать, прихватив золото? Или он хочет заграбастать деньги и ее самое в придачу?

– Нет, – сказала она и села в седло. – Ты останешься здесь и будешь охранять пленника.

– Как будто двадцати человек для этого недостаточно! Такая куча золота...

– Болван! – Это слово прозвучало, как свист бича. – Тебе нужно для начала научиться думать, если ты хочешь повелевать людьми. Северянин, пусть даже связанный, опаснее какого-либо другого человека, которого ты когда-либо встречал. Я могу только надеяться, что вам удастся удержать его в плену, пока я не вернусь.

Прежде чем Джамаран нашел гневные слова для ответа (она ясно могла прочитать их на его лице), Карела дала шпоры своей рыжей кобылке и рысью двинулась по узкой дороге, вернее, по лесной тропинке. Многие дорожки пересекали ее в густом лесу, и вскоре разбойница уехала так далеко, что ни одни преследователь не нашел бы ее.

Она действительно не считала, что охранять Конана должны все ее люди. Но то, что она сказала кушиту, было чистой правдой. Киммериец так опасен, что даже Карела обращалась с ним очень и очень осторожно, несмотря на обычное свое презрение к мужчинам. Она видела, как он сражается, когда поражение уже кажется неизбежным, как он убивает, когда его смерть уже словно бы дело решенное, как побеждает, хотя только что был на грани уничтожения. Но теперь, когда Конан связан по рукам и ногам и когда его охраняют двадцать человек, Карела не сомневалась, что найдет его там, где оставила.

Не думала она и того, что Джамаран мог бы отобрать у нее золото – или чего еще он там от нее хотел, – избежав при этом смертоносного удара рыжеволосой разбойницы. Но ее гордость не могла допустить, чтобы неизвестный аристократ стал свидетелем открытого неуважения к ней со стороны бритоголового. Кроме того, этот аристократ наверняка даст ей другие поручения – ведь он уже поручал ей что-то еще, и изменил свое распоряжение, только узнав о бронзовой фигурке, однако, если он заметит, что она не держит свою банду в узде, он может усомниться – стоит ли ему иметь с ней дело.

Когда Карела добралась до опушки, на которой стояла хижина, солнце превратилось в кровавый шар, наполовину скрытый вершинами гор, и длинные тени потянулись на восток. И снова боевой жеребец в красно-черном облачении один стоял перед дверью. Медленно объехала она вокруг опушки, прячась в тени деревьев. Это был поверхностный осмотр, она сознавала это, но слишком уж ощутимо было присутствие статуэтки. Ей было некогда осматривать все более пристально. Не раз Карела ловила себя на том, что двигается в седле вперед, только чтобы избежать прикосновения к шерстяному одеялу, в которое была завернута фигурка. Ей очень хотелось поскорей избавиться от опасной ноши.

Смеясь сама над собой, она галопом влетела на опушку и спешилась. Одеяло она несла, как мешок. Ударом ноги Карела распахнула грубую деревянную дверь хижины.

– Ну, лорд Как-Вас-Там, ждали мо...

В удивлении она проглотила остаток слов. Рослый аристократ пришел не один, как это было в первую их встречу. Рядом с ним стояла женщина в багряно-красном платье с капюшоном, низко опущенном на лицо. Холодные темные глаза изучающе смотрели на Карелу поверх вуали из почти совершенно непроницаемого шелка. Карела невозмутимо ответила на этот взор и бросила одеяло с фигуркой на глинобитный пол.

– Вот ваш проклятый божок. Где мое золото?

Закутанная в покрывало женщина опустилась на колени возле свертка и жадно раскрыла его. Когда рогатая фигурка высвободилась, она благоговейно вздохнула. Нежными пальцами она поставила божка на стол. Карела удивилась – как легко женщина касается статуэтки.

– Это Аль-Киир! – выдохнула женщина в плаще. – Это то, что я искала, Тараменон.

Карела моргнула. Лорд Тараменон? Если правда то, что она слышала о его фехтовальном искусстве, он будет непростым противником. Карела положила руку на рукоять сабли.

– Прежде чем вы заберете эту штуку, я должна получить пятьсот золотых!

Глаза женщины обратились к ней.

– Это действительно то, что ты ищешь? – спросил Тараменон.

Женщина в покрывале задумчиво кивнула.

– Оно выглядит именно так. Как тебя зовут, девушка?

– Я Карела, девушка! – Рыжая разбойница подчеркнула последнее слово. – А теперь вам неплохо было бы узнать, что вас ждет, если вы не принесли с собой обещанные деньги. Вас, мой милый лордик, я продам в Коф, где ваша смазливая мордашка будет услаждать взоры вашей госпожи.

Лицо Тараменона омрачилось, однако женщина рассмеялась. Карела повернулась к ней.

– А вас я сплавлю в Аргос, где вы будете голая плясать в мессантийских кабаках и удовлетворять прихоти клиентов за стакан пива.

– Я принцесса Офира, – холодно произнесла женщина в плаще, – и я велю посадить тебя на кол на стенах королевского дворца. Как ты смеешь говорить таким тоном с теми, перед кем должна трепетать?

Карела резко ответила:

– Я отваживаюсь не только говорить. Клянусь сосками Деркэто, я сорву с твоего тела платье, чтобы поглядеть, достаточно ли хорошо ты сложена для аргосского кабака. Большая часть офирских дворянок так костлявы, что им никак не удается удовлетворить мужчину, хоть они и стараются изо всех сил. – Сталь скользнула по коже ножен, когда Карела вытащила саблю. – А теперь я хочу получить свое золото.

– Она и впрямь своенравна, – сказала женщина в багряном покрывале. – Взять ее!

Карела резко повернулась к Тараменону. У нее осталось мгновение, чтобы заметить его смущенную улыбку и понять, что он вообще не собирается браться за меч, пока двое в кожаных доспехах легкой кавалерии не прыгнули на нее с потолочных балок и не швырнули ее на пол.

– Разрази вас Деркэто! – взревела она, яростно извиваясь в тисках их рук. – Я разрежу вас на куски, как петухов. Трусливые шакалы!

Тараменон вырвал саблю у нее из рук и забросил в угол.

– Это тебе больше не понадобится, девушка.

Несмотря на ее отчаянное сопротивление, кавалеристы вздернули ее на ноги. «Дура!» – выругала она себя. Дать себя заманить в гнездо похитителей, словно невинная девица! Почему ей не пришло в голову, что не было второй лошади – для женщины?

– Я полагаю, мы ожидали бы от нее слишком много, если бы предположили, что она еще невинна, – сказала женщина.

Тараменон рассмеялся:

– Разумеется!

– Вероломная потаскуха! – зашипела Карела. – Вонючий мальчонка для развлечений! Я натяну ваши шкуры на сапоги! Выпустите меня, или мои люди подстрелят вас, как стервятников! Неужели вы настолько глупы, что полагаете, будто я пришла одна?

– Возможно, ты и взяла кого-то с собой, – спокойно сказал Тараменон, – хотя в последний раз я никого не видел. Но в любом случае по моему сигналу здесь появятся пятьдесят вооруженных людей. Ну что, попробуем и поглядим, что смогут сделать твои бандиты?

– Хватит, Тараменон, – сказала женщина, закутанная в покрывало. – Не трать на эту шлюху слов. Она что-то говорила о том, чтобы сорвать платье... – Она смерила глазами узкие брюки Карелы и короткую кожаную куртку. В голосе ее зазвучали злые и насмешливые нотки. – Я хочу поглядеть, не слишком ли она костлява для моих целей.

Тараменон засмеялся, и трое мужчин принялись за дело. Карела отбивалась, как дикая кошка, и когда они закончили, у нее осталась кровь под ногтями и на зубах. Теперь она стояла нагая, и ее тяжелая округлая грудь сильно вздымалась и опускалась от волнения. Жадные мужские глаза дивились ее красоте, ласкали все изгибы ее холодно и с оттенком легкой зависти.

Зеленоглазая разбойница стояла гордо, выпрямившись, насколько позволяли связанные за спиной руки. Она не станет извиваться под этими взглядами, как стыдливая девственница в брачную ночь.

Высокий дворянин ощупал свою щеку, отмеченную четырьмя глубокими царапинами, и посмотрел на кровь, оставшуюся на кончиках пальцев. Внезапно рука его взметнулась в воздухе, и сила удара была так велика, что Карела и те двое, что держали ее, зашатались.

– Не оскорбляй ее! – резко одернула его женщина. – Эти царапины не нанесли ущерба твоей красоте, Тараменон, Так, а теперь свяжите ее, чтобы мы могли взять ее с собой.

– Пара ударов плеткой не нанесут ей ущерба, Синэлла, – проворчал красавец. – Я научу ее хорошему поведению.

Имя поразило Карелу настолько, что она не расслышала ответа женщины. Покровительница Конана! Слышала ли она о ее связи с киммерийцем, не хочет ли она всего лишь разделаться с предполагаемой соперницей? Ну, она может использовать киммерийца в качестве заложника. И если Деркэто будет милостива к ней, Карела повесит подлую аристократку за ноги рядом с киммерийцем.

Карела открыла рот, желая выдвинуть свое предложение: свобода Конана в обмен на ее свободу. И тут же кусок тряпки, послуживший кляпом, забил ее слова обратно в горло. Словно голодная львица, отбивалась она, но трое мужчин – чересчур много для одной женщины. С легкостью, которую она воспринимала как издевательство, они связали ей щиколотки и запястья и прикрутили колени под подбородком и обмотали тонкими ремнями, которые врезались ей в тело. Когда один из кавалеристов притащил большой кожаный мешок, она вспомнила, как хотела послать Синэллу Конану, и густая краска залила ее лицо.

– По крайней мере, она еще умеет краснеть. – Синэлла засмеялась, когда Карелу засунули в мешок. – А по ее манере выражаться я уж было заключила, что в ней нет больше ни капли стыда. Отнесите ее к лошадям. Нам нужно спешить. Дела приняли стремительный оборот, куда более быстрый, чем мне бы хотелось и нам нужно кое-что предпринять.

– Я должен вернуться во дворец, на службу, – сказал Тараменон, – но я приду к тебе так быстро, как смогу.

– У тебя не слишком много времени, – холодно сказала Синэлла. – Смотри, как бы твое место не занял Конан.

Темная тюрьма Карелы закачалась в воздухе. Рыжая почувствовала, как слезы потекли по ее щекам. Проклятье Деркэто на киммерийца! Ее снова унизили из-за него! Она надеялась, что Джамаран перережет ему горло – и сделает это немедленно!

Глава 18

Конан лежал на грязном каменном полу уже целый день и одну ночь. Он не мог пошевелиться в своих путах, но у него было терпение хищника, и он умел ждать и наблюдать. Указанием Карелы дать ему еды и питья пренебрегли. Он ощущал голод и жажду, но это ему не мешало. Иногда ему приходилось голодать и дольше, и он знал, что, как только он одолеет охранников, ему не придется больше терпеть лишения. Рано или поздно они сделают ошибку, которой он воспользуется. Да, рано или поздно.

С наступлением вечера разбойники зажгли медные лампы. Но без Карелы никто и не подумал повесить одеяла перед высокими узкими бойницами. Глиняные кружки наполнялись стремительно, чаще, чем это было в ее присутствии. Четверо разбойников, которые не последовали примеру остальных и не пошли спать в верхние помещения спальни, были заняты беседой, игрой в кости и вином. Огонь в длинном очаге догорал. Толстые факелы на стенах давно уже прогорели, и никто не принес новых. Некому было позаботиться о железном котле, висевшем над пламенем, и вонь подгоревшей похлебки смешалась с отвратительным запахом пота давно не мытых тел. Внезапно Теньо бросил кости и кожаный стаканчик.

– Она уже давно должна была вернуться, – проворчал он. – Где она шляется так долго?

– Может быть, она вообще не вернется, – сказал Джамаран. Его черные глаза нашли Конана, а желтые зубы обнажились. – Она оставила нам вот этого – его она, кажется, очень боится.

Марусса схватил кости.

– Но вы же не думаете, что она унесла ноги вместе с золотом? Конечно, сумма немаленькая, но одна только ее доля от грабежей в том месяце была примерно такой же.

– Эрлик! Отдай, наконец, кости! – фыркнул разбойник с двумя дырками на том месте, где когда-то был нос. Его тусклые глаза смотрели злобно и недоверчиво, словно он знал и заранее ненавидел все, что думают другие при виде его увечья. – Двадцать серебряных монет лежат на столе. Бросай же кости, проклятье!

Трое остальных не обратили на него внимания. Джамаран стукнул по столу кулаком размером с небольшой окорок.

– И еще одно! Почему женщина должна получать долю в десять раз больше, чем мы? Если мы предоставим ей как-нибудь сделать всю работу одной, тогда она поглядит, сколько удовольствия она может доставить мужчинам, которых обкрадывает. Без нас она не стала бы атаманшей. Была бы карманницей, а при поимке пускала бы в ход свои чары (от нас-то она их бережет!), чтобы ей не выжгли случайно клеймо на щеке.

– Лучше поставь вопрос так: кем бы мы были без нее? – возразил Теньо. – Чего бы мы одни достигли? Теперь ты расстраиваешься, что заполучил за месяц только пятьдесят золотых, но прежде ты был рад, если изредка получал хотя бы десять.

– Она женщина! – резко сказал огромный кушит. – Место женщины в постели ее мужа или у очага, где она варит ему еду. Но никак уж не во главе банды.

Марусса засмеялся и подергал себя за обвислые усы.

– Я ничего не имел бы против того, чтобы оседлать ее самому. Должно быть, недурное удовольствие – укрощение строптивой.

– Вы и вдвоем с ней не справитесь, – насмешливо сказал Теньо. – Мне не больше вашего нравится выполнять приказы женщины, но она добыла золота для моего кошелька больше, чем я когда-либо видел. И я знаю, что мне пришлось бы держать ее связанной по рукам и ногам, если я не хочу проснуться с собственным кинжалом в глотке. Или даже похуже.

– Да ты совсем скис! – фыркнул Джамаран. Он толкнул заморийца крепким локтем. – Я уже давно знал, что ты больше баба, чем мужчина. Наверно, он проводит свое свободное время в молитвенных домах Ианты.

Оба взревели от смеха, и безносый, похоже, нехотя вторил им. Лицо Теньо побелело как мел, и в руке его неожиданно оказался узкий кинжал.

– Такого никто не смеет говорить мне безнаказанно! – зарычал он.

– Я говорю все, что мне вздумается. – В голосе Джамарана не было теперь веселья. – А если тебе это не по душе, я твоим собственным ножом поковыряюсь в твоем теле, поищу, где ты прячешь свою храбрость.

– Вы оба просто болтливые бабы! – рявкнул безносый. – Вам не хватает меня, чтобы поиграть в кости?

Не пересохни у него горло, Конан бы засмеялся под своим кляпом. Если так пойдет и дальше, эти четверо поубивают друг друга, и ему останется лишь заняться своими веревками.

Джамаран швырнул свой кубок через всю комнату, так что вино выплеснулось, и поднялся. Ноги у него были толщиной в обхват талии обычного человека. Он встал над киммерийцем. Ярко-синие, словно лед, глаза с холодным спокойствием встретили мрачный взор кушита.

– Большой, – презрительно сказал Джамаран и, пнув Конана ногой под ребра, заставил приподняться с каменного пола. – Мне ты совсем не кажешься таким уж большим. Почему Карела не хочет, чтобы с тобой что-нибудь случилось? Она боится тебя? А может быть, немножко даже любит... Кто знает, может, я дам тебе поглядеть, как я сделаю ее покорной, если она вообще вернется.

Каждую фразу он сопровождал пинком сапога, пока киммериец не остался лежать, хватая ртом воздух, у края очага и глядя на Джамарана с яростью и злобой. Бритоголовый сел рядом с ним на корточки, сжал кулак и показал ему.

– Вот этим я убил десятерых. Ты будешь одиннадцатым. Я не верю, что Карела вернется. Если бы она собиралась это сделать, она давно была бы уже здесь. Но я подожду еще немного. Я хочу, чтобы она все-таки это увидела. Хочу посмотреть, какие чувства пробуждает в женщине мужчина, убитый таким образом.

Хохоча, кушит выпрямился и вернулся к столу.

– Где мой кубок? – заревел он. – Я хочу вина!

Ругаясь под своим кляпом, Конан откатился от пылающих углей, возле которых лежал, но его мысли были далеки от тех ожогов, что он при этом получил. Он так жадно ловил мгновение, когда подвернется возможность бежать, что почти не обращал внимания на разговоры об опоздании Карелы. Он знал ее достаточно хорошо, чтобы понимать: она совершенно точно не просто удрала и прикарманила все вырученное золото. Он вспоминал слова Бороса о том, что Аль-Кииру приносили в жертву самых красивых и самых гордых женщин страны. Мало было на свете женщин, более прекрасных, чем Карела, а гордость ее была ему хорошо известна. Эта дура не только доставила тем, кто хочет вызвать к жизни бога-демона, средство для достижения их цели, но и предоставила им самое себя в качестве жертвы. В этом он был теперь уверен. Придется спасать ее от ее же собственной глупости. Но как? И как же ему самому освободиться?

Он немного повернулся, чтобы не лежать прямо на ожоге, который здорово болел, и неожиданно улыбка появилась на его губах под кляпом. Не обращая внимания на обжигающий жар, он сунул свои связанные запястья в догорающее пламя. Он вцепился зубами в кляп, потому что боль была жуткой, и напряг под веревкой могучие мышцы. Пот выступил у него на лице.

Запах паленой пеньки ударил ему в ноздри. Он удивился тому, что другие этого явно не замечали, потому что никто из четверых не смотрел в его сторону. Они были очень заняты пьянством, а безносый все еще пытался уговорить остальных продолжать игру, желая вернуть свой проигрыш.

Наконец веревка порвалась и Конан вытащил свои обожженные руки из жара, но продолжал держать их за спиной. Взглядом он искал свой старый испытанный широкий меч. Он был прислонен к стене позади пьянчуг – добраться до оружия невозможно, не вступив в поединок с этими четырьмя.

Безносый в бешенстве опрокинул скамью. Конан замер. Человек схватил свой кубок и принялся расхаживать взад и вперед. При этом он бормотал насчет людей, которые выигрывают и не хотят после этого играть дальше, – и бросал мрачные взгляды на остальных троих, которые мало о нем беспокоились. Киммерийца, неподвижно лежавшего возле очага, он вообще не замечал.

Медленно, чтобы не привлечь к себе внимания, Конан придвинул к жару ноги. К вони от горящей пеньки добавился запах паленой дубленой кожи, но на это обратили столь же мало внимания. Обе веревки были теперь порваны. Вытаскивать кляп слишком долго. Киммериец перекатился по полу, схватил кочергу и вскочил.

Безносый первым сообразил, что Конан больше не связан, но времени у него хватило только на то, чтобы успеть распахнуть глаза, прежде чем мешком свалиться на пол с размозженной головой. Рыча, остальные поднялись на ноги. Теньо выхватил кинжал, и в тот же миг острая кочерга вонзилась в его грудь. Нож выскользнул из его пальцев, и киммериец подхватил оружие. Марусса поднял меч, но большего сделать не смог, поскольку кинжал уже торчал у него в горле.

С ревом бросился Джамаран на киммерийца. Он сомкнул свои медвежьи лапы на его теле и поднял его в воздух. Конан чувствовал, как мощные руки великана давят на его позвоночники, как начинают трещать кости. Конан замолотил кулаками по бычьему затылку своего противника, но тот, казалось, ничего не чувствовал. Джамаран давил все сильнее и сильнее, и киммериец знал, что его спина может сломаться в любой миг. В отчаянии он сдавил ладонями уши врага.

Закричав, Джамаран бросил его. Едва лишь пятки Конана коснулись пола, он ударил кушита по шее. Джамаран шатнулся и в тот же миг поднял огромный кулак. Конан отбил удар, обхватил рукой бритоголового и начал его бить, чувствуя, как ребра трещат под кулаками.

И тут в ночи горны протрубили сигнал к атаке, принятый в офирской армии.

– Первая рота – факелы наготове! – взревел голос. – Вторая рота – вперед! Пленных не брать!

На верхних этажах застучали пятки. Послышались пронзительные вопли.

Занятый смертельной схваткой, Конан не сразу сообразил, что на него свалилась новая напасть. Джамаран, скрежеща зубами, ударил головой о его голову. Конан зашатался, пытаясь совладать с чернотой, которая вот-вот уже грозила охватить его. И снова огромный кушит вцепился в него. И тогда Конан резко ударил его коленом пониже живота, так что тот выпустил его, и сразу вслед за этим нанес мощный удар в подбородок. С ужасающим хрустом бритая голова откинулась назад на сломанной шее, и кушит рухнул.

Конан сорвал со рта кляп и бросил его на труп того, кто грозился убить его. В этот момент в бойницу всунулся факел. Киммериец перепрыгнул через стол, опрокинув его по дороге, схватил свой меч и отшвырнул ножны из лошадиной кожи. Если солдаты получили приказ не брать пленных, они убьют всех, кто попадется им на пути, не спрашивая, враг это или пленник врага. Конан не имел ни малейшего желания погибнуть по недоразумению.

Один человек ворвался в дверь с поднятым мечом, Конан занес свой и поспешно отдернул его, когда он остановился всего лишь на ширине ладони от головы Махаона. Нарус обежал ветерана кругом, а за ним последовали еще двое из Вольного Отряда.

– Вы! – вскричал Конан. – Так это вы «офирская армия»?

Нарус передернул плечами и поднял медный горн.

– Я как-то учился. То и дело выясняется, что не зря. – Он оглядел лежавшие вокруг трупы. – И снова ты нам не оставил работы!

– Наверху еще много, – возразил Конан, но Нарус потряс головой.

– Они попрыгали через окна в крепостной стене. Решили, что мы те, за кого себя выдаем. Удрали в ночь.

– Все равно дел по горло, – заверил его Конан. – Карелу скрутили. Я собираюсь освободить ее.

Борос видел огни на горе Аль-Киира – вот его единственный ориентир. Там и нужно искать.

– Нам надо поворачиваться побыстрее, если вы хотите идти со мной.

– Митра! Конан, – проворчал Махаон, – можно мне тоже вставить словечко? Сейчас не время заниматься женщинами, даже такой, как эта. Мы прибежали искать тебя, потому что в Офире разверзлись преисподнии Зандру.

– Аль-Киир! – У Конана желудок свело судорогой. – Им, стало быть, удалось вновь призвать этого бога!

– Я ничего не знаю ни о каких богах, – буркнул Махаон, – но Вальдрик таки помер от своих хвороб, и Искандриан занял королевский дворец.

Конан уставился на него, недоверчиво моргая.

– И?..

– И старый генерал открыто встал на сторону Валентиуса, – пояснил Нарус. – А этот молодой балбес взял себе имя «Морантес Второй». Как будто имя уже сделает его королем. Я слыхал, будто он не стал ждать погребения, даже жреца не дождался, сорвал корону с еще теплого тела и водрузил на себя.

– Прекрати молоть языком, Нарус, – фыркнул Махаон. – Большинство аристократов думают так же, как ты, киммериец. Они собирают свои силы, но Искандриан уже выступил, чтобы разбить их, прежде чем они успеют причинить вред. Через час после того, как Орел посадил Валентиуса на трон, он выступил из Ианты с большей частью армии. Таурианус громко ворчит, что Отряд должен примкнуть к аристократам. Он рассказывает всем и каждому, что если Искандриан победит, это будет конец всем наемникам. – Лицо Махаона, украшенное шрамом, приняло свирепое выражение. – И я скажу тебе, Конан, что здесь Таурианус прав. Искандриан быстро положит конец всем наемникам в Офире.

– Об Искандриане мы позаботимся позже, – рявкнул Конан. – Сначала Карела и кое-что поважнее, чем она. Сколько с тобой человек, Махаон?

– Семь, включая Наруса и меня. Все, кто пришел с нами из Немедии. Двоих я оставил охранять Юлию. С остальными дело скверно, киммериец. Если ты хочешь сохранить отряд, ты должен немедленно вернуться. Карела продержится какое-то время. Она сделает это лучше, чем любая другая женщина.

– Мы нашли твоего жеребца среди лошадей этих разбойников, – вставил Нарус.

– Кром! – вскричал Конан. Их было слишком мало, если они хотели встать на пути того, что он боялся встретить возле Ворот Аль-Киира. – Мы едем в Ианту собирать отряд и тут же выступаем. Нет, не для того, чтобы поддержать аристократов, а к Воротам Аль-Киира. На ваши вопросы я отвечу потом. Сейчас на это нет времени. По коням! Вперед! И молите всех богов, какие только придут вам на ум, чтобы мы не опоздали!

Глава 19

Летели искры из-под копыт, ударявших о булыжную мостовую, когда Конан галопом промчался по темным пустым улицам Ианты в сопровождении семи всадников в развевающихся плащах. У мрачной гранитной скалы Врата Аль-Киира трепетали огни, выделявшиеся на фоне безлунного неба, и они подстегивали киммерийца. Конан ругался про себя и злился на городских стражников, которых пришлось упрашивать впустить его в город, теряя дорогое время.

С каким удовольствием он разбудил бы громким кличем горожан, спящих за каменными и деревянными стенами своих домов, чувствуя себя там в безопасности – по крайней мере временные. Траурные флаги свисали из закрытых окон. У общественных колодцев были видны букеты из сакармана – черные и белые ягоды смешивались на ветках, символизируя смерть и возрождение. Столица Офира погрузилась в траур по почившему королю, полная страха и неуверенности, но никто в Ианте не подозревал, что самый большой их страх – не больше, чем коптящий огонек свечи, по сравнению с лесным пожаром того ужаса, который ждет их, если известные усилия увенчаются успехом.

Промчавшись рысью в ворота дома, где квартировал отряд, Конан взревел:

– К оружию! На коней! Проклятье, живо, клянусь адом Зандру!

Тишина тяжело опустилась на темный дом, и его слова прозвенели, отражаясь эхом от высоких стен, когда остальные его спутники подскакали вслед за киммерийцем.

– Таурианус! – крикнул он. – Борос!

Со скрипом повернулась дверь на ржавых петлях. Слабый свет озарил четыре фигуры, которые поспешно вышли во двор. Приблизившись, тени превратились в Бороса, Юлию и двух солдат с потайными фонарями в руках. Это были последние люди, с которыми Конан пришел из Немедии и которых Махаон оставил охранять Юлию.

– Где остальные? – спросил Конан.

– Ушли, – глухо ответил Борос. – Таурианус – чтоб Эрлик сгноил его душу на всю вечность! – убедил их, что ты мертв, иначе бы ты, мол, давно уже вернулся. Примерно половина пошла за ним, чтобы примкнуть к аристократам против Искандриана.

– А остальные?

Волшебник пожал костлявыми плечами.

– Забились в какую-нибудь щель. Без тебя страх сожрал их сердца.

Конан сдержался, чтобы не проклясть Тауриануса.

Сейчас действительно не время для этого. На горе все еще пылали факелы. Что бы ему ни пришлось делать, ему придется делать это с теми немногими людьми, что остались с ним. Но он никого не поведет сражаться с волшебством, может быть даже с богами, не открыв этим людям всей правды.

– Борос, – мрачно сказал Конан. – Расскажи об Аль-Киире. Но постарайся кратко. Он вернется в наш мир, может быть, уже на рассвете, если мы ничего не предпримем.

Борос испуганно глотнул воздуха, подергал себя за бороду и заговорил дрожащим голосом, который выдавал его возраст больше, чем что-либо иное. Он говорил о тех днях, когда древний Офир был еще молодым, об отрядах Аль-Киира, о Круге Праведного Пути, о пленении и изгнании бога-демона и о тех, которые хотят вернуть веру в него и самого бога, алчущего столь страшных жертвоприношений.

Когда он закончил, воцарилось испуганное молчание, прерываемое лишь уханьем совы и тяжелым дыханием людей.

– Если мы явимся к Искандриану с такой историей, – сказал Конан, – то он сочтет это происками партии аристократов и велит нас убить или объявит сумасшедшими и запрет – а тогда уже будет поздно. Но каждое слово этого рассказа – правда, и все это дело в целом убивает вернее, чем удар копья в сердце. Борос рассказал вам, какая судьба ожидает ваших сестер, жен, дочерей, если они горды и прекрасны. Я еду к Вратам Аль-Киира, чтобы предотвратить самое худшее. Кто со мной?

Долгое время лишь молчание было ему ответом. Затем вперед вышла Юлия.

– Если нет мужества у тех, кто называет себя мужчинами, то, по крайней мере, я буду сопровождать тебя.

– Ты ляжешь спать на свой матрас, – рявкнул Махаон, – или я свяжу тебя, как это делала Карела, и оставлю так до своего возвращения.

Девушка юркнула за спину Бороса и испытующе посмотрела на седого ветерана, словно хотела дознаться, не собирается ли он и впрямь исполнить свою угрозу. Махаон кивнул с довольным видом и повернулся в седле к Конану.

– С тех пор, как я дерусь за тебя, киммериец, я имел дело с колдунами больше, чем другой за всю свою жизнь. Колдовство не так уж много значит.

– Сова, ухающая в новолуние, предвещает смерть, – мрачно прогудел Нарус. – Но я еще никогда не видел бога. Я тоже с тобой, киммериец.

Один за другим семеро наемников решались идти с Конаном, и голоса их звучали смущенно, потому что девушка превзошла их мужеством и была готова идти спасать от кровавого ритуала женщину, которая ее так унизила. Но это вовсе не означало, что все преодолели свой страх.

Взгляд Конана скользнул по лицам, освещенным слабым светом фонарей.

– Нас вполне достаточно, – сказал он (только ради того, чтобы заставить себя поверить в это). – Потому что нас должно быть достаточно. Кларан, Мемтес, возьмите своих лошадей.

Оба, кого он назвал по имени, поставили фонари и побежали к стойлам.

– Мы выступаем сразу же, как только они вернутся, – продолжал он. – На гору придется забираться пешком, потому что лошади не полезут по граниту...

– Подожди, Конан, – вмешался Борос. – Спешка нужна только при ловле блох. Если, конечно, ты не торопишься угробить нас всех и себя в придачу. Сначала ты должен завладеть посохом Аванрахаша.

– На это нет времени, старик, – сердито возразил Конан. Он нетерпеливо повернулся в седле, чтобы поглядеть сквозь глубокую темноту на Врата Аль-Киира. Все еще горели там факелы, и слабый их свет, казалось, мигал, издеваясь над киммерийцем. Что там происходит с Карелой, пока он сидит тут на лошади, как конная статуя?

– Если ты отправишься убивать льва, – возразил бородач, – ты тоже скажешь, что у тебя нет времени взять с собой лук и копье? Что ты его, чтобы не тратить время зря, лучше задушишь голыми руками?.. Ты хочешь встать на пути Аль-Киира! Не воображаешь ли ты и в самом деле, что твое мужество и твой клинок – это все, что нужно для битвы против бога? С таким же успехом ты мог бы просто перерезать себе горло.

Конан вцепился в поводья. Он не страшился смерти, хотя искал ее не больше, чем любой другой человек. Но его смерть будет бессмысленной, если Карела будет принесена в жертву и Аль-Киир вырвется на волю и начнет пожирать человечество. Конан принял решение быстро, как того требовала ситуация. Он бросил поводья Махаону и соскочил на землю.

– Возьми моего жеребца к горе, – приказал он, стаскивая с себя доспехи. То, что он должен сделать, лучше делать без лишней тяжести. Потом киммериец сел на землю и снял с себя сапоги. – Я встречу вас на перекрестке у подножия горы.

– Ты вообще знаешь хоть, где искать этот посох, о котором говорил старик? – осведомился Махаон.

– В тронном зале, – заявил Борос. – По древнему закону, скипетр и корона после смерти короля должны девять дней и девять ночей лежать на троне. Валентиус нарушил традицию, сразу надев корону, но он не осмелился полностью пренебречь ею.

– В королевском дворце! – воскликнул Махаон. – Киммериец, ты, должно быть, рехнулся, если полагаешь, что сумеешь забраться туда! Идем! Честной сталью сделаем все, что сумеем!

– Когда-то я был взломщиком и вором, – возразил Конан. – Это не первый дворец, куда я вхожу не через дверь.

Теперь на нем была только набедренная повязка. Он перекинул перевязь через грудь, так что меч оказался у него за спиной, а кинжал повесил слева подмышку. Кларан и Мемтес вернулись верхом, и копыта их лошадей звенели на толстых каменных плитах двора.

– Я приду к перекрестку с посохом, на это можете положиться. Будьте там.

Шагая быстрым, широким шагом, Конан исчез в ночи. За ним со двора выехали Махаон и остальные. Они направили своих лошадей в противоположную сторону, к северным воротам. Киммериец уже растворился в темноте: дух, исполненный решимости убивать, который спешил по неосвещенным, безлюдным улицам Ианты. Каждая дверь была заперта, каждое окно закрыто ставнями. Жители города прятались от собственного страха перед неясным будущим, забившись в свои дома. Только несколько ободранных псов, изголодавшихся до костей, рыскали в переулках в поисках отбросов. Но и они шарахались от огромной фигуры киммерийца. Булыжник мостовой ложился под его жесткие босые ноги, точно скалы родной Киммерии, и это ощущение окрыляло его. Ему казалось, что он снова мальчишка в горах. Дыхание его участилось, и он мчался вперед – ради Карелы, ради любой другой женщины, обреченной потерять жизнь (и больше чем жизнь), если предприятие его сорвется.

Снова заухала сова, и Конан вспомнил слова Наруса. Может быть, ее крик и вправду означал смерть – для него или кого-то иного. Кром, суровый и жестокий бог скудных ледяных стран севера, где Конан родился, дает человеку только жизнь и волю, но он не обещает при этом, что жизнь будет долгой или что воля всегда одержит верх. Человеку ничего не остается, как бороться и снова бороться – всегда, покуда он еще дышит.

Киммериец замедлил шаги тогда, когда перед ним выросли тяжелые стены королевского дворца и на фоне неба темной тенью поднялись зубцы и шпили башен. Толстая, обитая железом дверь была закрыта и, без сомнения, заперта на замок. Но он и не поглядел в их сторону. Он не собирался проникнуть во дворец через дверь.

Пальцы Конана ощупывали стены, вздымавшиеся перед ним, словно черная скала. Много столетий назад были они воздвигнуты из камней, каждый из которых был в двадцать раз тяжелее взрослого мужчины. Только тяжелые метательные машины могли швырять такие большие камни, что в состоянии пробить в этих стенах брешь. Но Конан не позволит этому препятствию встать у него на пути всерьез и надолго. Годы прорезали щели между огромными квадратами, так что для рожденного в горах не составляло особого труда вскарабкаться по ним. Уверенно и ловко Конан забрался наверх. Пальцы рук и ног все время находили опору в щелях, и его сильные мышцы поднимали его наверх, даже если он цеплялся за стену лишь одним кончиком пальца. Под ним, уже на опасной глубине, во мраке лежала булыжная мостовая. Если он упадет, он переломает себе все кости, но время поджимало, и он не мог уделять большого внимания своей безопасности.

На стене он остановился между двумя высокими зубцами, увенчанными каменными леопардами, и навострил уши, – от его слуха не должны уйти шаги, шорох кожи, звяканье кольчуги. Драка с охраной расстроит все его дела, прежде чем оно успеет начаться. Но ничего не было слышно. Он протиснулся между зубцов. На бруствере охраны не оказалось. Дворец был тих, как гробница. Вполне могло оказаться, что Искандриан оставил охрану только у ворот. Белого Орла хватит удар, если у Конана получится задуманное.

От бруствера вниз вел изогнутый скат. Здесь вора вполне могли заметить, безразлично, сколько стражников там имелось или сколько слуг пряталось. Наверняка имелась прислуга, которая боялась быть наказанной, если она станет слишком рьяно служить теперешнему носителю короны, а его вдруг свергнут. Самая верная дорога, решил Конан, – по крышам. Ближайшая – крыша дворцового флигеля – была вполне достижима для ловкого прыгуна, если быможно было взять разбег. Однако не так-то это просто сделать с отвесной стены, особенно если хорошо знать, что в случае ошибки придется лететь с высоты в четыре этажа.

Конан оценил расстояние и угол, затем набрал побольше воздуха и побежал по скату вниз. После шестого шага он прыгнул. Кончиками пальцев он сумел зацепиться за край крыши. Черепица сорвалась, соскользнула по краюи разлетелась в куски далеко внизу, на камнях. Мгновение киммериец висел на одной руке. Медленно втянул он себя наверх и закинул ногу на крышу. Кирпич, за который он держался, качнулся, но ему удалось распластаться на крыше, осторожно отодвинуть в сторону вылетевший кирпич и подождать, пока успокоится дыхание. Он напряженно вслушивался – не привлекло ли к себе внимания падение первой черепицы. Но ничего не шелохнулось.

Как дикий зверь, Конан побежал по крыше наверх, ноги его сами находили верную опору среди торчащих кирпичей. Он забрался по водостоку, спрыгнул с балкона из черного и белого мрамора на острый фронтон, прижался к стене, нащупывая опору для рук на карнизе. Затем он полез мимо окон, забранных ажурными решетками, пока, наконец, не заглянул в вентиляционное окошко и не посмотрел с большой высоты на гигантский тронный зал.

С потолка на толстых золотых цепях свисали массивные золотые люстры. Их яркий свет падал далеко вниз на мозаичный пол, на котором были изображены невероятной величины леопарды и орел – королевские знаки власти Офира. Посреди зала стоял закрытый черным покрывалом саркофаг, в котором лежало тело Вальдрика в королевском облачении у расшитого золотом и жемчугом пурпура. У почившего короля никто не стоял в почетном карауле.

Конан поискал глазами трон. Похожий на тяжелое кресло, в котором некогда сидел Антимидес, он был украшен изображениями орлов и леопардов, однако трон был гораздо больше и весь из золота. Глаза геральдических зверей были сделаны из рубинов; клыки и когти – изумрудные, размером с ноготь большого пальца человеческой руки. Короны видно не было. Существовал ли такой старый закон или нет, но невзирая ни на что, Валентиус не мог допустить, чтобы его разлучили с короной даже на девять дней, после того как он ее наконец-то заполучил. Но то, что искал киммериец, лежало поперек подлокотников трона и сверкало во всю свою длину, позолоченное, усыпанное бесконечными драгоценными камнями разных видов.

Конан осторожно спустился по барельефам мраморных стен почти до низу. Оставалось всего двадцать футов. На этой высоте висели настенные ковры. Конан отодрал угол одного из них – на ковре была выткана охотничья сцена: король в короне с седла бьет красную дичь – и спустился по нему, как по канату. Когда ноги киммерийца коснулись пола, он выпустил ковер и побежал к трону.

Почти дрожа, он схватил скипетр. Так много зависело от слов пьяного пьянчуги! Конан поспешно содрал своим ножом мягкое листовое золото и сверкающие камни и небрежно бросил их на пурпурные бархатные подушки трона. При виде древесины он облегченно вздохнул, но работы своей не бросал, пока перед ним не оказалось простое дерево – посох длиной в вытянутую руку и толщиной в два больших пальца.

Но был ли то и в самом деле посох Аванрахаша? Конан не чувствовал, чтобы от посоха исходило что-либо магическое, и он не казался столь древним, каким должен был быть. В самом деле, создавалось впечатление, что его вырезали всего несколько дней назад.

Но этот посох находился под оболочкой скипетра, и альтернативы Конану никто не предлагал. Не разбирая, какого сорта были драгоценные камни, киммериец схватил пригоршню их с подушки и сунул в мешочек.

– Обыкновенны пошлый воришка! – произнес Тараменон. – Вот Синэлла удивится, когда вернется и увидит твою голову на колу над воротами!

Конан выхватил меч, висевший у него за спиной. Держа посох в левой руке, он шагнул к рослому дворянину. Он молчал – времени на слова у него не было, но уголком сознания уже загорелся при упоминании имени женщины. Он опять желал обладать ею. Синэлла! Возможно ли, что он так долго не думал о ней? Но ярость затопила все остальные его чувства.

Тараменон отбросил свой подбитый мехом багряный плащ и обнажил меч.

– Я пришел сюда только затем, чтобы плюнуть Вальдрику в лицо. Оказывать почести мертвецу, который наполовину сгнил еще при жизни, – от этого у меня желудок сводит. Найти здесь тебя – вот приятная неожиданность. Никак не думал, что мне так повезет! – Внезапно злоба превратила лицо Тараменона в отвратительную маску. – Я расскажу ей о твоей смерти, когда увижу ее. Твои грязные лапы никогда больше не коснутся ее, варвар, скотина!

Скрипнув зубами, он бросился вперед, нацелив удар в голову Конана.

Киммериец парировал удар Тараменона и нанес ответный. Глаза офита расширились от силы этого удара, но это не остановило его, и он вновь занес меч. И снова его встретил меч Конана, высекая ливень искр. Тараменон сражался с убийственным изяществом лучшего фехтовальщика в Офире. Его длинный клинок был гибок, как кофийская змея. Конан же дрался холодно и беспощадно, как северянин и берсерк, и его сталь сверкала, точно молния между вершин киммерийских гор. У него не было времени обороняться, он должен был напасть и победить как можно скорее, прежде чем шум поединка донесется до слуха людей и он увидит перед собой силы, значительно превосходящие его собственные. Так что Тараменону оставалось лишь защищаться.

Пот крупными каплями катился по лицу лучшего фехтовальщика страны. Он все время отступал, теснимый безжалостным демоном с лицом из камня и глазами из синего льда, в глубине которых офит уже читал свою смерть. Паника охватила дворянина, и в первый раз в жизни страх победил его.

– Стража! – заревел он. – Воры! Стража!

В этот роковой миг он отвлекся, Конан нашел брешь в его обороне, и широкий меч скользнул между звеньев кольчуги, рассекая мясо и кости – и вот уже из груди офита торчит лишь рукоять меча.

Конан посмотрел в неверящие неподвижные глаза.

– Синэлла принадлежит мне! – прошептал он. – Мне!

Кровь вытекла изо рта Тараменона, и он упал. Покачав головой, Конан посмотрел на труп, а потом лишь вспомнил о мече и вытащил его из тела. Почему он сказал это? Синэлла не имеет сейчас никакого значения. Важна Карела, важен Аль-Киир, важен посох; но прежде всего важно суметь добраться до перекрестка. Однако картина, которую почти было закрыли собой все эти события, вновь встала перед его внутренним втором, ломая его сопротивление: стройные ноги, атласная кожа, высокая грудь... Конан потряс головой, на этот раз смущенно, и схватил снятый Тараменоном плащ, чтобы вытереть о него клинок и отрезать полосу, которой он хотел привязать посох к спине. «Вернусь ли я назад?» – спросил он себя, когда его снова стал осаждать образ Синэллы, словно взялся заставить его никуда не ходить. Конан отчаянно гнал воспоминания. Перекресток! – думал – он. Перекресток! Время!

Он помчался к полуотодранному настенному ковру и забрался по нему наверх.

Синэлла.

Перекресток!

Время!

Глава 20

Карела подавила вскрик, когда мешок, в который ее засунули, перевернулся и она, все еще связанная и нагая, была брошена на холодный камень. После долгой темноты свет ослепил ее, и из глаз брызнули слезы. Она злилась на себя за эти слезы, потому что не хотела, чтобы те, кто захватил ее в плен, решили, будто это они заставили ее плакать Моргая, она наконец рассмотрела грубо сложенные из камня стены небольшой пещеры, которая была освещена факелами в черных железных держателях. Карела была не одна. Здесь имелись еще Синэлла и четыре белокурые женщины, удивительно похожие между собой. Аристократка была одета теперь иначе, чем в хижине. На каждом запястье у нее были железные обручи, и две черных шелковых полосы оставляли открытыми ее бедра и грудь; кроме того, она украсила себя поясом из золотых звеньев. Карела замерла, увидев пряжку этого пояса, – она сделана в форме головы той отвратительной бронзовой статуэтки, которую она продала, – хотела продать, горько поправила себя разбойница, – но та была сделана, кажется, целиком из золота. Обруч, тоже состоящий из золотых звеньев, украшал серебристо-белые волосы Синэллы, заплетенные в косы и уложенные короной, и на этом золотом обруче поднимались четыре рога, как у демонической фигурки. Остальные женщины были одеты, как Синэлла, только их узкие пояса были сделаны из черного железа, а кроме того, они носили цепи и обручи на шее. Их волосы, заплетенные и уложенные таким же образом, ничего не украшало. Опустив головы, они смиренно ловили каждое движение этой прекрасной на чужеземный лад аристократки.

Карела глотнула и снова ощутила, что в горле у нее пересохло. Будь она в состоянии говорить, она сказала бы этой Синэлле, что Конана она может оставить себе. Это было бы враньем – разбойница не собиралась отказываться от своих намерений из-за белокурой шлюхи, которая сама себя называет «леди», – но солгать ей казалось в тот момент очень разумно.

Синэлла кивнула, и четыре женщины вытащили кожаные ремни. Карела отчаянно извивалась в своих путах. Ей бы кинжал – или хотя бы одну руку освободить. Да даже просто языка хватило бы, чтобы выплюнуть белобрысой в лицо, кто она есть, целиком и полностью.

– Послушай меня, девушка, – сказала Синэлла. – Эти женщины оденут и подготовят тебя. Если ты станешь им сопротивляться, тебя будут бить, но приказ мой выполнят все равно. Я бы предпочла, чтобы ты осталась по возможности неповрежденной, так что, если ты готова подчиниться, кивни.

Карела пыталась кричать сквозь кляп. Подчиниться! Не вообразила ли эта женщина, что перед ней испуганный ягненок, который позволит себя устрашить угрозами? Ее зеленые глаза сверкали в немой ярости.

Синэлла подошла к ней, поставила ногу на колени Карелы, привязанные у нее под подбородком, перевернула ее на спину и удержала так.

– Ну хорошо, тогда маленькая проба на качество. Не стоит быть слишком деликатными.

Женщины тоже подошли поближе, и их кожаные ремни засвистели, хлеща по беззащитному телу Карелы, которое выступало, стянутое веревками, сквозь путы.

Зеленые глаза Карелы, казалось, вот-вот вылезут из орбит, и в один миг она почти порадовалась кляпу во рту, который удержал ее от крика. Наконец она яростно кивнула. Во имя Деркэто, глупо дать засечь себя до смерти, пока она связана, точно свинья, которую притащили на ярмарку.

Синэлла сделала знак женщинам.

– Я была уверена, что ты послушаешь голос рассудка.

Карела попыталась выдержать взгляд темных глаз, неподвижно глядящих на нее сверху вниз; но сдалась и опустила веки. Судя по выражению лица Синэллы, та никогда не сомневалась, что ей удастся сделать послушной эту рыжую.

«Но я еще покажу им, чего стоит обещание, вырванное пыткой, как только они меня развяжут, – подумала Карела. – Я...»

Внезапно ее веревки были разрезаны. Карела заметила блеск кинжала. Она хотела схватить его – и упала на каменный пол от страшной боли.

Ее мышцы так устали от неестественного положения, в котором она была связана, что способны были лишь судорожно дергаться. Бесконечно медленно подняла она руку, чтобы снять кляп со рта.

Охотнее всего она бы сейчас заплакала. Кинжала больше не было видно, и она даже не увидела, кто его держал. Не знала она также, куда его спрятали.

Когда Карела выбросила кляп, две женщины поставили ее на ноги, и она охнула от боли. Если бы они не держали ее, она была бы не в состоянии удержаться на ногах. Служанка начала расчесывать гребнем из слоновой кости спутанные рыжие волосы. Еще одна вытирала мягким платком пот с ее тела.

Карела попыталась облизать губы.

– Я не продам тебя в кабак, – удалось ей выдавить из себя, – я вырву твое сердце голыми руками.

– Хорошо, – произнесла Синэлла, явно обрадованная. – Я уже боялась, что мужество твое сломлено. Для этого довольно было бы одного путешествия сюда. Я очень рада, что с тобой этого не произошло.

Карела издевательски сказала:

– Тебе самой доставит много удовольствия ломать меня! Но тебе меня не взять, пока я цела. А если ты хочешь вернуть Конана...

– Конан! – прервала ее аристократка, и ее темные глаза расширились от удивления. – Откуда ты знаешь варвара?

– Мы с ним однажды... – начала Карела, но больше говорить не стала. Она была утомленной, она заговорила о вещах, которые предпочитала держать про себя. – Неважно, откуда я его знаю. Если ты хочешь заполучить его, прекрати свои угрозы, и мы можем начать переговоры.

Синэлла взорвалась смехом:

– Так ты думаешь, что я хотела устранить тебя, как свою соперницу? Мне нужно бы усмотреть в этом оскорбление. Ты вообразила, будто я хочу удержать тебя заложницей? Я нахожу это смехотворным! Я признаю, что он мужчина, у которого было много женщин, и что ты – одна из многих. Это доказывает лишь одно: он очень неразборчив. Покончим с этим. – Синэлла протянула узкую руку. – Вот чем я теперь удержу варвара, девушка. Он приползет ко мне на брюхе, если я позову его. Он будет плясать вокруг меня, как дрессированный медведь, если я того захочу. И ты решила, что можешь быть мне соперницей? – Она откинула голову назад и громко рассмеялась.

– Ни одна женщина не может так обращаться с Конаном! – возразила Карела, – В этом я уверена, потому что сама пыталась, а я, клянусь Деркэто, в десять раз больше женщина, чем ты.

– Ты вполне подготовлена для обряда, – холодно прервала ее красавица с серебряными волосами. – Я верховная жрица бога Аль-Киира. Но даже если бы я не была ею, ты недостаточно женщина даже для того, чтобы прислуживать мне! Мои горничные – высокородные дворянки из Коринфии, а та, что приготавливает для меня ванну и натирает меня благовониями, была принцессой в далекой Вендии. А теперь они не знают ничего иного, кроме как смиренно и преданно выполнять любое мое повеление. Как же рвань и бандитка может встать рядом с ними? А ведь они служат мне, как рабыни.

Карела раскрыла рот, чтобы возразить, но вместо этого глубоко глотнула воздух, когда в пещеру вошел человек в черных доспехах и шлеме с четырьмя рогами. Одно мгновение она думала, что это – та жуткая тварь собственной персоной, которую изображала бронзовая фигурка. «Глупости! – одернула она себя. – Такого существа на самом деле быть не может».

– Тараменон уже прибыл? – спросила Синэлла.

– Нет, моя госпожа. И никаких известий от него.

– Он еще пожалеет! – пылко сказала Синэлла. – Если он вздумает мне противоречить, он будет наказан! – Она глубоко вздохнула и пригладила шелк, плотно облегающий ее полную грудь. – Начнем без него. Если он явится, схватить его и заковать. Есть и другие обряды, кроме жертвоприношения женщин!

– Тараменона, госпожа? – спросил человек, ужасаясь.

– Ты не ослышался! – Синэлла раздраженно махнула рукой, и человек в доспехах поспешно удалился.

Карела напряженно вслушивалась в надежде узнать что-нибудь такое, что могло помочь бы ей бежать. Только теперь она вдруг осознала, что четыре женщины одевают ее и украшают волосы маленькими белыми цветами, и увидела прозрачные слои голубого шелка, которые они укладывали один на другой для обольщения жениха.

– Что это значит? – зарычала она. – Ты все-таки видишь во мне соперницу! Но если ты думаешь убрать меня с дороги таким способом, то ты и впрямь рехнулась! Я не выйду замуж ни за одного мужчину! Слышишь, ты, потаскуха с рожей из теста!

Жестокая улыбка заиграла на губах Синэллы, и от ее взгляда мурашки побежали по спине Карелы.

– Ты выйдешь замуж не за мужчину, – обещала высокомерная аристократка почти ласково. – Сегодня ночью ты обвенчаешься с богом, а я стану владычицей Офира!

* * *
Высокий дорожный указатель на перекрестке – прямоугольная мраморная колонна, на которой указано расстояние до границ с Немедией и Аквилонией, – высился в ночи перед Конаном. Ни один звук не нарушил тишины, только его взволнованное дыхание и равномерный шаг по каменным плитам. Позади указателя вздымался черный массив Врат Аль-Киира: могучая гранитная скала, главенствующая над плоской равниной.

Киммериец присел возле мраморной колонны и напряженно стал вглядываться в темноту. Его людей видно не было. Он крикнул, искусно подражая голосу немедийского козодоя.

Приглушенное звяканье металлических пластин на кожаных доспехе возвестило о приближении Махаона и остальных. Лошадей они вели в поводу. Мемтес, замыкавший отряд, держал повода Конанова аквилонского вороного и собственного боевого коня. Луки и полные колчаны висели у солдат за спиной.

– Я счел за лучшее спрятаться, – тихо произнес ветеран. – Когда мы уходили, добрых три дюжины вооруженных людей промчались мимо, одни за другими, преследуя большой отряд. Два раза галопом пронеслись эскадроны легкой кавалерии – разведчики, надо полагать.

– Если я не заблуждаюсь, – вставил Нарус еще тише, – Искандриан пытается еще этой ночью вызвать столкновение, в то время как аристократы хотели бы его избежать, пока они не собрали всех сил. Не думал не гадал, что полезу на гору, пока идет последняя битва за Офир!

– Если ты одержим мыслями о славе, тогда иди к Таурианусу, – проворчал Конан. Он сильно тряхнул гривой своих волос. Он волновался – совсем некстати. Но его мысли, казалось, окончательно вышли из-под контроля. С отчаянием, которое всегда было ему чуждо, Конан попытался сосредоточиться только на своем деле и выбросить из головы образ Синэллы и невероятно острую потребность владеть ею.

– Это и есть знаменитый посох? – осведомился Махаон. – Не похоже, чтобы в нем было что-то магическое.

– Это тот самый посох, и он обладает невероятной магической силой, – возразил киммериец. Он лишь надеялся, что говорит правду. Конан развязал веревку, которой был привязан посох, и взял меч в одну руку, а жезл Аванрахаша – в другую. – Вот последняя возможность для вас подумать еще раз. Каждый, кто не уверен, что хочет следовать за мной, пусть отойдет в сторону.

Тихое шуршание клинков, выходящих из ножен, было единственным ответом. Конан хмуро кивнул.

– Тогда спрячьте лошадей в той рощице – и за мной.

– Твои доспехи, – напомнил Махаон. – Они у тебя на седле.

– Нет времени, – проворчал Конан. Не дожидаясь остальных, он начал карабкаться по склону.

Кром был не из тех богов, что прислушиваются к молитвам. За исключением того дара, который он вручает человеку при его рождении, никто ничего от него и не ждет. Но Конан готов был молиться любому богу, способному внять его мольбе.

Если он умрет во время своего предприятия, то пусть это будет уже после завершения дела!

Молча шли за ним остальные, чтобы всем вместе остановить бога-демона.

* * *
Кнут снова упал на ее плечи, и Карела стиснула зубы, чтобы не закричать. Она стояла на коленях, привязанная к двум столбам, увенчанным отвратительными головами Аль-Киира. Лишь последний из многочисленных слоев голубого покрывала обвивался еще вокруг ее тела, мокрого от пота. Но не боль от бесчисленных ударов рвалась криком с ее губ, по меньшей мере, не только боль. Карела лучше умерла бы, чем доставила удовольствие своим мучителям. Пылающие полосы, свившиеся в багровый кровавый узор на ее теле, были булавочными уколами по сравнению с пламенным желанием, которое разбудило в ней против ее воли снадобье Синэллы. Беспомощная Карела извивалась, и унижение было больше и больнее, чем все остальные муки, вместе взятые.

Аристократка с серебряными волосами танцевала перед ней. Она изгибалась и кружилась, шептала неслышные слова, заглушенные флейтами и грохотом мечей в ножнах, которые ритмично ударяли о каменный пол сводчатой пещеры. Между жертвой и жрицей стояла бронзовая фигурка, украденная у Конана, но даже зло, исходившее от нее, захлестывалось волнами ужаса, которые излучало огромное кроваво-красное изображение в полный рост, которое, казалось, главенствовало над всем пещерным залом. Три черных глаза, лишенные век, излучали свет, приковывая к себе Карелу. Она пыталась оторвать взгляд от этого адского создания, молила дать ей сил, но как птица под взором змеи, утратила всякую волю.

Бичи хлестали снова и снова. Связанные руки Карелы дрожали от напряжения, но она не кричала. Демоническая бронзовая фигура начала вибрировать, и гудение, которое исходило от нее, смешалось с завывающими звуками флейт.

«Конан! – беззвучно вскричала она. – Конан, где ты?»

* * *
«...И слабое движение там, где не было ни времени, ни пространства, одно лишь бесконечное Ничто. Почти что полное пробуждение, ибо торжествующая похоть пробила непробиваемый щит. И росло огромное желание, и было оно, как будто все люди на свете вдруг возгорелись похотью. Неужели нет конца этим мукам? О, возвращение древних воспоминаний, почти совсем забытых, – лучше бы им оставаться забытыми. Неужели они никогда... Полное сознание, впервые за множество эонов, сознание, такое холодное, что солнце замрет и миры остановятся.

Направление. Тончайшие нити ясного, как кристалл, желания и чистейшей боли тянутся в Бесконечное Ничто. Медленно, с осторожностью, порожденной веками разочарования, из середины Ничего протянулся навстречу злой нити ответ...»

* * *
Конан внимательно осмотрелся вокруг. Край огромного заросшего мхом мраморного блока, который когда-то предназначался для строительства. Стрекотали кузнечики, ухали ночные птицы. И темнота. Все тихо.

Стены без крыши, сложенные белым камнем, рухнувшие алебастровые колонны, которые никогда не были достроены до конца и теперь заросли вьющимися растениями, тянулись на плоской вершине горы. Между колонн находились добрые две дюжины воинов в черных кольчугах и шлемах с четырьмя рогами. Факелы, которые держал каждый третий, отбрасывали танцующие тени на развалинах.

Конан вздохнул облегченно, когда увидел на груди у них красный знак – без сомнения, изображавший голову божка, которого украла у него Карела, – череп Аль-Киира. Только теперь киммериец признался сам себе в том тайном страхе, что это не то место, что они ищут.

Люди в черных кольчугах, несомненно, охраняют вход в подземные помещения, где и должны происходить страшные обряды, подумал Конан. Борос сказал, что гробница находится в середине горы. По меньшей мере эти ребята получили приказ охранять вход, поправил он себя, однако они знают, что из-за жуткой славы, которая идет об этой горе, сюда никто не полезет, и потому они беспечны.

Некоторые прислонились к каннелированным мраморным колоннам, другие сидели на каменных блоках и болтали между собой. Ни один не смотрел в сторону склонов, откуда могли бы появиться незваные гости.

Конан сделал знак своим девяти. Благодаря многолетней выучке действовать заодно, они бесшумно последовали его приказу. Киммериец молча посчитал. Он знал, сколько времени пройдет, пока каждый доберется до своего места.

– Вперед! – взревел он и рванулся из своего укрытия, чтобы броситься на стражников. Как он и ожидал, его крик и неожиданное появление заставили стражей замереть – и этого хватило, чтобы в воздухе пропели девять стрел и нашли себе девять жертв.

Стражники собрались, однако, достаточно ловкие и умелые. Не успели упасть их убитые товарищи, как оставшиеся в живых нашли себе укрытие за колоннами. Но Конан опередил их.

Держа посох, как пику, он ударил одного под подбородок, и тело безжизненно опустилось на пол.

– За Конана! – услышал он позади себя. – Конан!

Клинок метнулся к киммерийцу, и его широкий меч перерубил руку, которая держала оружие.

Конан присел, избегая удара, который должен был бы снести ему голову, и ударом своего меча отшвырнул нападавшего почти до колонны.

Отпихнув сапогом труп в сторону, он посмотрел по сторонам в поисках следующего противника, но больше никого не нашел. Его люди стояли среди убитых и настороженно ждали, не появятся ли еще враги.

– Все мертвы? – спросил Конан. Махаон покачал головой.

– Двое побежали туда, вниз. – Он указал на темное отверстие, в котором начинались ступени, ведущие внутрь горы.

– Кром!

Конан рванулся ко входу и полетел вниз по лестнице. Остальные безмолвно следовали за ним.

* * *
Мокрое от пота, блестело стройное тело Синэллы, когда она изгибалась и извивалась в древнем танце, движения которого должны были выражать высшую степень желания и похоти. Давно забытые слова срывались с ее губ, отражались эхом от стен, восхваляя ее ужасного и жестокого бога, взывая к нему. Страшная кроваво-красная фигура, воплощение Зла, перед которой она танцевала, вибрировала, как струна арфы.

Странное жужжание, испускаемое статуей, перекрывало теперь и пение флейт, и стук мечей в ножнах, и даже звук ударов кожаных ремней о нагретую кожу. Но с голосом Синэллы оно, казалось, слилось воедино, усиливая звучание песни.

Синэлла мельком заметила, что рыжеволосая, уже обнаженная, изнемогает в своих путах, но все еще борется, не хочет сдаваться. Это хорошо, подумала жрица, ни на мгновение не останавливаясь ни в танце, ни в заклинании. Она была уверена, что успех, который уже казался недалеким, был обязан своим торжеством упорной и несгибаемой гордости этой Карелы. Во всяком случае, заслуга жертвы не меньше, чем заслуга бронзовой фигурки. Рыжая разбойница оказалась куда полезнее, чем все эти высокомерные аристократки, которые в конце концов ломались, рыдали и умоляли, предлагая свое тело тем, кто их бил, чтобы те прекратили, хотя бы на мгновение.

В подземелье ворвался стражник в рваной окровавленной кольчуге.

– На нас напали, госпожа! – прохрипел он. – Сотни злодеев! Их боевой клич – «Конан!»

Синэлла качнулась и вновь в отчаянии возвратилась к танцу и заклинанию. Остановиться теперь означало навлечь на себя несчастья, о которых лучше не думать. Но мысли захлестывали ее. Конан? Невозможно! Само по себе нападение на Врата Аль-Киира, да еще ночью, было делом немыслимым!

Желания, слова, движения – все остановилось одновременно. Воцарилась мертвая тишина, когда мощная голова, увенчанная четырьмя рогами, повернулась к ней, и три черных глаза, лишенные век, уставились на нее, излучая темное пламя недоброй жизни...

Люди в черных кольчугах, чьи рогатые шлемы делали их в слабом мерцании догорающих ламп похожими скорее на демонов, чем на людей, выступили словно из стены, готовые защищать высеченные в скале. Они, конечно, могли быть похожими на демонов, но умирали все же как простые смертные. Сквозь их ряды рвался Конан, и его старый двуручный меч поднимался и опускался без устали. Тот, кто осмеливался встать у него на пути, находил скорую гибель. Лишь немногие поднимали на него меч и встречали взгляд ярко-синих глаз. Куда чаще они прижимались к стенам, пропуская его, и вступали в бой с теми девятью, что шли следом за этим берсерком.

Киммериец не думал о них. То, что они охраняли и что он искал, находилось далеко впереди. Тут-то он и пробивал себе дорогу, пока не добрался до огромной пещеры. То, что он там увидел, заставило кровь застыть в его жилах.

Еще двадцать воинов в черных кольчугах стояли там, но они замерли, как и киммериец, и казались такими незначительными по сравнениюс тем, что предстало его взору. Карела, исполосованная плетьми, обнаженная, висела, привязанная за руки, между двух деревянных столбов. Перед ней стояла Синэлла в странном одеянии из черного шелка, который прилипал к ее мокрой от пота коже. На серебряных волосах лежал четырехрогий обруч. А за ее спиной высилась фигура цвета засохшей крови, похожая на кошмарный сон безумца. Пробудившийся Аль-Киир откинул голову назад, и из широкой прорези рта загремел смех, вселявший ужас даже в сердца героев.

Но если хохот ужасного бога заморозил рассудок киммерийца, то присутствие Синэллы вновь пробудило его. Посох выскользнул из его пальцев, и он шагнул к ней.

Темноглазая красавица указала пальцем на молодого великана. Словно заказывая себе стакан вина, она приказала:

– Убейте его!

Странная нерешительность, которая в последнее время нападала на него в ее присутствии, замедлила движение Конановой руки. И все же меч его обезглавил первого человека, что приблизился к нему, еще до того, как меч противника успел покинуть ножны. Дворяне могут рассуждать о рыцарстве, сидя в мягких креслах, потому что сами они редко принимают участие в битвах, но сын суровой северной страны сражается, чтобы побеждать.

Теперь все остальные набросились на него, и он отступил к выходу, который был достаточно широк для того, чтобы могли пройти одновременно три человека. Конан дрался с дикостью, близкой к безумию, и сталь его меча бушевала над черными доспехами. Мысль о Синэлле горела в нем. Он должен быть с ней, даже если это означает, что сперва ему нужно уничтожить здесь все живое.

Пронзительный вопль отвлек его от противников. Аль-Киир схватил Синэллу когтистой лапой, крепко сомкнув на ее талии пальцы, и поднес ее к трем черным безвеким глазам, желая рассмотреть получше.

Конан удвоил усилия и ярость натиска. Его очевидное равнодушие к смерти вынудило воинов в черном отшатнуться от него.

– Не меня! – кричала Синэлла с лицом, искаженным от ужаса. – Я преданная твоя раба, о могущественный Аль-Киир! Твоя жрица! Вот та, что предназначена для твоих вожделений!

Аль-Киир повернул свою рогатую голову к Кареле, и его безгубый рот с острыми клыками растянулся – это вероятно, должно было обозначать улыбку.

Он сделал к ней шаг и протянул руку.

– Нет! – взревел Конан, и отчаяние охватило его. – Не Карела!

Он наступил на что-то, и оно покатилось по полу с глухим стуком – так дерево стучит о камень. Это был посох Аванрахаша.

Не замечая теперь людей, готовых напасть на него, Конан поднял посох и метнул его, как копье.

Простая деревянная палка полетела прямо в грудь чудовищного создания, ударила его и вонзилась в его тело. Свободной рукой Аль-Киир схватился за древко, но оно вошло так прочно, словно зацепилось крюками. Темная кровь хлынула из раны, и четырехрогий бог заревел – оглушительный вопль казался бесконечным, он подавлял все мысли, обессиливал все мускулы.

Сталь загремела о каменный пол, когда воины в черных доспехах побросали свои мечи и бросились бежать мимо Конана, не обращая внимания на его меч. Он не замечал их. Пронзительный крик бога не оставлял места ничему.

Капли крови, выступившие вокруг посоха, застыли и стали твердыми, как куски обсидиана; онемение распространилось и наконец охватило всю мрачную фигуру.

Синэлла отчаянно содрогалась в когтях, которые ее обхватили, и дико дергала ногами.

– Выпусти же меня, – молила она, – освободи преданную свою жрицу, о могучий Аль-Киир!

Лапа вокруг нее уже превратилась в камень. Медленно, словно каждое движение давалось ему страшным напряжением сил, рогатый повернул к ней лицо.

– Выпусти меня! – визжала она. – Выпусти! Не-ет! Митра, спаси меня!

Ее движения стали безжизненными, затем ноги окаменели и крики затихли. Ее бледная кожа сверкала теперь в свете факелов – то был полированный мрамор. Воцарилась мертвая тишина.

* * *
«...Бегство! Бегство от боли, такой огромной, что она могла бы уничтожить тысячи миров. Бежать назад, в ненавистную тюрьму, имя которой – Ничто. Но что-то он забрал с собой. Оно одето той же плотью, которую некогда носил и он. Прекрасная нагая женщина была это, темноглазая, с серебром волос. Она падала в пустоту Ничего, раскрыв рот в крике, и никому не суждено услышать его. Мрачная радость, черная, как бездонная пропасть. Женщина доставит ему несколько столетий наслаждения, прежде чем угаснут жалкие искры, эссенция человека. Но боль не кончалась, напротив, она росла. Тонкая нить, связавшая это место небытия с иным миром, была еще цела, она еще не порвана. Но она должна быть разрублена; иначе его ждут зоны непереносимых мук. Она должна быть разрублена!»

* * *
Конан потряс головой, словно очнувшись от лихорадочного бреда, и бросился к Кареле. Он быстро перерезал связывавшие ее веревки и подхватил ее, когда она стала падать.

Прекрасная рыжеволосая разбойница подняла к нему залитое потом лицо.

– Я знала, что ты придешь, – пылко прошептала она. – Я молилась, чтобы ты спас меня, и я ненавижу тебя за это.

Киммериец не выдержал и рассмеялся. Что бы с ней ни случалось, Карела никогда не изменяет себе. Он сунул меч в ножны и поднял рыжую на руки. Слабо вздохнув, она обвила его шею руками и прижалась лицом к его груди. Ему показалось, что он чувствует влагу ее слез.

Взгляд Конана упал на окаменевшую фигуру, пробитую деревянным посохом. Кроваво-красное чудовище обхватило могучей лапой алебастровую фигурку женщины, которая, очевидно, пыталась освободиться. Лицо ее навек застыло. Вся страсть, все смущение, наполнявшие Конана, исчезли, словно их никогда и не было. «Я был заколдован», – подумал он яростно. Синэлла привязала его к себе чародейством. Он надеялся, что она – где бы она сейчас ни находилась – имеет достаточно времени для раскаяния.

Махаон и Нарус вбежали в пещеру с окровавленными мечами и внезапно остановились, распахнув глаза.

– Я бы лучше и спрашивать не стал, что тут произошло, – проворчал тощий солдат, – потому что, скорее всего, не поверю ответу.

– Они удрали, киммериец! – сказал Махаон. – Десятеро из них при виде нас нырнули в боковой ход. Что ты тут с ними сделал? Ты начисто лишил их мужества!

– Где остальные? – спросил Конан, и ветеран мотнул головой.

– Все мертвы. Но они сражались храбро и могут сполна заплатить Перевозчику.

Внезапно Нарус указал на огромную каменную фигуру.

– Он... Он... – пробормотал солдат, не в силах отыскать слов.

Конан резко повернулся. Неподвижное тело мрачного бога дрожало. От него исходило гудение, которое становилось все пронзительнее, пока не стало ввинчиваться в уши гвоздем.

– Бежим! – рявкнул киммериец, но из-за ужасной боли, от которой, казалось, вот-вот расколется голова, он сам себя не слышал. Однако обоим его друзьям не требовалось указания на этот счет. Они уже мчались к выходу, вырубленному в скале. Несмотря на тяжесть тела Карелы, Конан без труда догнал их. В своем диком бегстве они перепрыгивали через трупы, валявшиеся повсюду. Живых нигде не было видно. А гудение, отнимавшее рассудок, следовало за ними по пятам, вверх, к каменным ступеням, выводящим к развалинам дворца.

Когда киммериец вырвался наружу, пробравшись между колонн, заросших плющом, гудение, грозившее расколоть ему череп, умолкло. Птицы и кузнечики исчезли; единственным звуком был оглушительный шум крови, стучавший в ушах, как барабан. Не успели они вздохнуть, в тишине, как гора заколебалась. Недостроенные колонны и замшелые стены рухнули. Глыбы мрамора, способные раздавить человека, сыпались на землю дождем. Но их треск терялся в грохоте светопреставления, исчезавшего в недрах Врат Аль-Киира.

Сквозь облако пыли, мимо летящих и падающих каменных блоков, Конан стремительно спускался вниз по склону, крепко прижимая к себе Карелу. Склон горы, да еще ночью – не то место, где следует находиться во время землетрясения, но падающие руины были подходящим местом еще в меньшей степени. Безопасность во время этого землетрясения (Конан был уверен в этом) можно было найти только подальше от Врат Аль-Киира. Так далеко, как только могут человека унести ноги. И он бежал по земле, качавшейся, как палуба во время бури. Все время приходилось следить за тем, чтобы не потерять равновесие, потому что камни вырывались у него из-под ног, и обломки скал летали по воздуху, как гигантские птицы. Он не знал, находятся ли Нарус и Махаон все еще рядом с ним, но искать их не стал. Они мужчины и должны сами о себе заботиться. А его долг – доставить в безопасное место Карелу, потому что первобытный инстинкт варвара подсказал ему: худшее впереди.

С оглушительным треском взорвалась вершина горы Аль-Киира. Вверх взметнулось пламя, и скалы, алебастровые колонны и мраморные стены полетели в небо, освещенное теперь сполохами огня. Взрыв вырвал почву у Конана из-под ног. Он повернулся так, чтобы при падении Карела упала на него.

Снова подняться на ноги было невозможно. Он покатился, стараясь прикрыть своим сильным телом рыжую женщину от камней, которые летели по воздуху и падали во множестве. А когда ему удалось это сделать, его взору предстала картина, никогда уже не изгладившаяся из его памяти: пламя бушевало, вырвавшись на тысячу шагов вверх из вершины Врат Аль-Киира. Один-единственный язык пламени, который принял форму посоха Аванрахаша.

Эпилог

Наступил рассвет. Конан посмотрел в сторону Ианты. Высокие башни выступали из утреннего тумана; красные черепичные крыши начинали сверкать в лучах еще не вставшего солнца. К городу подходила армия. Развевались яркие знамена, длинные ряды пехотинцев со щитами за спиной маршировали следом. Тысячи копыт и крепких сапог вздымали пыль. Победоносная армия, подумал Конан. Но чья?

Он старался не смотреть на дымящийся кратер горы, ставшей теперь ниже, и попытался найти дорогу среди валявшихся повсюду обломков скал. Ночью четвертая часть горы рассыпалась на куски, а как выглядит теперь ее вершина, киммериец и знать не хотел.

С некоторого расстояния послышался голос Наруса. Он звучал с легкой горечью:

– Женщинам нельзя разрешать играть в азартные игры. Я почти уверен, что ты подменила кубик! Я хотел бы выкупить назад...

– Нет! – перебила его Карела, как раз в тот момент, когда Конан снова примкнул к трем своим спутникам. На ней были штаны Наруса, узковатые в бедрах, они болтались на коленях. На плечи она набросила его красный плащ, а его меч лежал у нее на коленях. Там, где плащ распахивался, была видна ее пышная грудь.

– Одежда мне нужнее, чем золото, – сказала разбойница. – И я не подменила кубик. Ты просто плохо смотрел, потому что слишком пялишься на мою голую грудь.

Махаон рассмеялся, а тощий солдат заворчал, пытаясь натянуть доспехи по возможности до своих костлявых колен.

– Нам нужно идти, – сказал Конан. – Дело явно дошло до битвы, и без сомнения, тут есть много наемников, у которых нет ни нанимателей, ни командиров – независимо от того, кто победил. Нам нужны люди, чтобы снова сколотить наш отряд. Кром, их, возможно, столько, что каждый из нас мог бы стать во главе своего собственного отряда.

Махаон, прислонившийся спиной к мраморному блоку, покачал головой.

– Я занимаюсь этим ремеслом больше лет, чем ты прожил, киммериец, и прошлая ночь заставила меня задуматься. В Кофе у меня есть земелька. Повешу я свой меч на стену и стану-ка хозяйничать.

– Ты? – Конан недоверчиво посмотрел на него. – Если ты проковыряешься в земле хотя бы месяц, ты разорвешь голыми руками ближайшую деревню, так соскучишься по сражениям.

– Это все не так, как ты себе представляешь, – заверил его седеющий ветеран. – Десять человек сейчас работают на моей земле. Я буду уважаемым человеком, сам стану задавать там тон. А если Юлия захочет, я заберу ее из города и женюсь на ней. Крестьянину нужна жена, которая подарит ему здоровых и сильных сыновей.

Хмурясь, Конан перевел взгляд на Наруса.

– А ты тоже собрался в крестьяне?

– Ну нет, лично я корни пускать не собираюсь, – ответил тощий и отобрал у Карелы кубики, которые она хотела рассмотреть поближе. – Но... знаешь что, Конан, чародеи не очень мне докучали, как, впрочем, и эти ребята, которые выглядели так, словно их мамаши сюсюкались с ядовитыми змеями. Но и они были не страшнее, чем толпа кровожадных пиктов. Однако этот бог, которого ты тут раскопал, сделал мои колени мягче, чем тогда, в битве на Черной реке, когда у меня еще борода не проклюнулась. На ближайшее время я подыщу себе городок посимпатичнее с девчонками поядренее, с которыми так хорошо поваляться в постели... – Он бросил кубики на землю. – И с молодыми пареньками, у которых золота больше, чем ума.

– Тогда они должны быть очень молодыми, раз ты собрался обтрясти с них денежки, – улыбаясь, перебила Карела. – Как ты думаешь, киммериец?

Нарус удостоил ее злобного взгляда и заворчал под нос.

Не успел Конан открыть рот, как заметил далеко внизу, у подножия горы, что-то белое, и повернулся в ту сторону.

– Кром! – воскликнул он. Это оказались Борос и Юлия. – Я сверну ему его тощую шею за то, что он притащил девочку сюда.

Остальные встали и пошли за ним. Только оказавшись почти рядом со стариком и девушкой, Конан увидел, что они были не одни.

Юлия стояла на коленях возле Тауриануса и обрывала полосы от своего белого платья, чтобы остановить кровь, сочившуюся сквозь десяток дыр в доспехах офирца. Волосы солдата слиплись от крови и грязи, и каждый хриплый выдох приносил кровавую пену на его губы.

Борос воздел руки, увидев Конана.

– Я ничего не смог поделать! Я пытался остановить ее, но сил у меня не хватило. Тогда я счел за лучшее сопровождать и охранять ее, как только могу. Она говорила, что тревожится за Махаона.

– За всех вас, – поправила его Юлия, покраснев. – Конан, мы нашли его здесь. Ты не можешь ему помочь?

Киммерийцу не нужно было видеть рану Тауриануса, чтобы понять, что тот жить не будет. Земля вокруг него уже пропиталась кровью.

– Значит, дворяне проиграли битву, – спокойно установил он. – Наемник, сражавшийся на стороне победителей, не полез бы сюда, чтобы умереть.

Веки офирца дрогнули, и он открыл глаза.

– Мы поймали Орла... – захрипел он и заговорил, делая короткие паузы, во имя которых судорожно глотал воздух: – Мы оставили наш лагерь после того, как разожгли там огни, и Искандриан... напал ночью. Тогда мы бросились на него с тыла... Мы бы... уничтожили его... но огромный язык пламени... вонзился в небо, и беловолосый черт заревел... что боги с ними... Некоторые кричали... что это посох Аванрахаша. Паника... охватила нас. Мы бежали... бежали, а его воины, они убивали, убивали нас. Не дай им поймать тебя, киммериец... Искандриан велел сажать на кол... любого наемника, которого он поймает! – Внезапно, собрав последние силы, он оперся на локти и протянул к Конану судорожно сжатый кулак. – Я... лучше тебя!

Кровь хлынула у него изо рта, и он упал. Еще раз тело содрогнулось, затем его мертвые глаза уставились в небо.

– Огромный язык пламени, – пробормотал Нарус. –Ты состоишь на службе у Судьбы, киммериец. Ты создаешь королей, даже когда у тебя нет таких намерений.

Конан раздражительно отмахнулся. Ему было безразлично, кто носит корону Офира, пока это не мешало его планам.

Имея Искандриана на стороне Валентиуса, – возможно, настало время называть этого паршивца «Морантесом Вторым», – уже не будет возможности снова собрать отряд наемников. Да и возможно, нет уже в живых никого, с кем можно было бы возродить Вольный Отряд.

– Ты! – фыркнул Махаон так неожиданно, что Юлия испуганно подскочила. – Разве я не сказал тебе, чтобы ты оставалась в Ианте? Что мне, пороть тебя всю дорогу? Жизнь жены бедного крестьянина тяжела, и нужно учиться послушанию. Или ты хочешь, чтобы мы потеряли нашу единственную свинью, потому что ты ее не накормишь, когда я скажу?

– Ты не имеешь права так бранить меня! – зашипела девушка. – Ты... – Только теперь, казалось, смысл его слов дошел до ее сознания. – Жена? Ты действительно имел в виду это? Супруга? – Она глубоко вздохнула и проговорила очень серьезно: – Махаон, я буду заботиться о твоей свинье так, словно это моя родная сестра.

– Ну нет, так далеко заходить не стоит. – Махаон рассмеялся, оборачиваясь к Конану. – Мы прошли с тобой вместе долгий путь, киммериец, и вот добрались до конца. Поскольку я не хочу, чтобы Искандриан посадил меня на кол, пойду-ка я лучше отсюда прочь! Я хочу оставить Ианту далеко позади еще до того, как завершится этот день.

– Совсем как я! – влез Нарус. – Я хочу в Тарантию, потому что рассказывают, будто аквилонские дворяне великодушны и очень любят азартные игры.

– Тогда – живите долго! – сказал им Конан на прощанье. – И если вы попадете в ад раньше меня, выпейте там за мое здоровье.

Юлия прижалась к Махаону, и вместе с Нарусом они стали спускаться вниз.

– После всего, что вытворяла здесь эта девушка, мне необходим хороший глоток, – проворчала Карела, – потому что меня до сих пор с души воротит.

Конан задумчиво посмотрел на нее.

– Лично меня тянет в Аргос, потому что говорят, будто там легко навербовать наемников. Идем со мной, Карела. Вместе с тобой мы станем владыками всей страны меньше чем за год.

Рыжеволосая красавица уставилась на него мрачно.

– Ну неужели ты не понимаешь, почему я не могу, киммериец? Клянусь грудями Деркэто, человек, ты пробуждаешь во мне потребность стать такой, как эта потаскушка Юлия. Ты доведешь меня до того, что я поддамся моей слабости и позволю тебе защищать меня. Ты что, вообразил, что я стану женой, которая будет прибирать за тобой постель и варить тебе еду?

– О таком я бы тебя и не попросил, – возразил Конан, но она вообще его не слышала.

– ...И в один прекрасный день дело дойдет до того, что я начну ходить за тобой следом, молчаливая, только ради того, чтобы не упустить ни одного твоего слова. А если дело и впрямь зайдет так далеко, я всажу тебе нож в спину. После этого меня, вероятно, ждет безумие и я начну выть, но ведь ты сам меня до этого доведешь. Нет, такого я не хочу, Конан! Такого я не хочу!

Он ощутил глубокую грусть, но гордость не позволила ему показать это.

– По крайней мере, ты добилась того, чего хотела. На этот раз бегу я, а ты остаешься здесь.

– Нет, Конан. Эти отбросы, из которых состояла моя банда, не стоят трудов, чтобы снова собирать их. Я еду на восток. – Она гордо вскинула голову, и ее глаза сверкнули, как изумруды. – Степи Заморы снова вспомнят о Рыжем Ястребе.

Он порылся в кошельке и вытащил добрую половину драгоценных камней, которые снял с офирского скипетра.

– Вот, – сурово сказал он. Карела не пошевелилась.

– Ты не можешь быть настолько гордой, чтобы не взять на прощание подарок от друга.

Поколебавшись, она протянула руку, и он насыпал в ладонь камни.

– Ты куда лучше, чем сам даже знаешь, киммериец, – шепнула она. – А я дура.

Она легко поцеловала его в губы и бросилась бежать так отчаянно, что ее плащ взвился за плечами, как багряное знамя. Конан провожал ее глазами, пока она не исчезла у подножия горы.

– Даже самим богам не дано понять образ мыслей женщины, – хмыкнул Борос. – А мужчины – те вообще думают не головой.

Конан сверкнул на бородача глазами. Он почти забыл о присутствии Бороса.

– Теперь ты можешь спокойно вернуться к своим кабакам и пьяным выходкам, – ядовито заметил он.

– Только не в Офире! – возразил Борос. Он дергал себя за бороду и тревожно поглядывал на вершину горы. – Бог не может быть убит, как обыкновенный демон. Аль-Киир живет еще где-нибудь. Предположим, его тело еще лежит там. Предположим, существуют другие его изображения. Я не хочу находиться в этой стране, если кто-нибудь другой попытается вновь вернуть его на землю. Я многого жду от Аргоса. Морской воздух весьма полезен моим легким, и я смогу уехать на корабле в далекие страны, если дурное наследие Офира вновь пробудится.

– Только не в моем обществе! – проворчал Конан. – Я хожу один!

– Я могу применить разные чары, которые облегчат наш путь, – заверил его старик, но киммериец уже быстро шел вниз по склону. Беспрестанно бормоча, седобородый ковылял за ним, но Конан не потрудился заметить этого.

И вот я снова один, думал киммериец, и только мой разум и мой меч при мне. Но к этому он давно уже привык. В кошельке у него были драгоценности. А перед ним лежал Аргос – Аргос и еще мысли, которые никогда прежде не приходили ему в голову. Если Случай мог возвести на трон такого болвана, как Валентиус, то почему бы и самому Конану не отыскать эту дорогу? Да, почему бы и нет? Засмеявшись, Конан ускорил шаги.


Оглавление

  • Рог Дагота
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  •   Глава 21
  •   Глава 22
  •   Эпилог
  • Огненный зверь
  •   Пролог
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  •   Эпилог
  • Черный камень Аманара
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  •   Глава 21
  •   Глава 22
  •   Глава 23
  •   Глава 24
  •   Глава 25
  •   Глава 26
  •   Глава 27
  •   Эпилог
  • Ловушка для демона
  •   Пролог
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  •   Глава 21
  •   Глава 22
  •   Глава 23
  •   Эпилог
  • Сердце Хаоса
  •   Пролог
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  •   Глава 21
  •   Глава 22
  •   Глава 23
  •   Глава 24
  •   Глава 25
  •   Эпилог
  • Тень Властелина
  •   Пролог
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  •   Глава 21
  •   Глава 22
  •   Глава 23
  •   Глава 24
  •   Глава 25
  • Тайна врат Аль-Киира
  •   Пролог
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  •   Эпилог