Последняя из профессий [Борис Виан] (fb2) читать онлайн

Борис Виан
ПОСЛЕДНЯЯ ИЗ ПРОФЕССИЙ

Пьеса в одном действии

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Иона — ризничий, 65 лет.

Жано. Виктор, Тотоль — бойскауты-прислужники, 10—15 лет.

Радиорепортер. 25 лет.

Сорей — преподобный отец, 50 лет.

Полицейский. 25 лет.

Помещение, где происходит действие, как две капли воды похоже на артистическую уборную какой-нибудь знаменитой актрисы. В глубине — зеркало, перед ним гримировальный столик. Направо — стенной шкаф, в котором висит множество предметов церковного облачения из материй ярких расцветок. По центру слева стоит кресло-исповедальня с колотушкой, зарешеченными окошечками и занавесями; всюду цветы, на стенах — фотографии с посвящениями, театральные афиши, на столике — визитные карточки посетителей.

В обстановке этой комнаты есть что-то интимное и нечистое.

Сцена первая

Справа сидит ризничий Иона и вяжет огромных размеров носок. Он похож на толстую добродушную старуху. Самый младший из прислужников, Жано, расставляет корзины с цветами. Откуда-то слева доносятся аплодисменты. Ризничий и Жано прислушиваются и улыбаются. Жано выходит в правую кулису и тут же возвращается с новой корзиной цветов. Иона наблюдает за ним с доброй улыбкой.

Жано. Это последняя...

Иона. Ты хорошо поработал, малыш. Господи, сколько цветов! Сколько цветов!.. Какой успех!.. И какой у него необыкновенный талант!..

Жано. Никогда еще не было столько народу... Тотолю и Виктору повезло!

Иона. Какой талант!.. Какой несравненный талант!

Новый взрыв аплодисментов.

Жано. Это ведь большой успех, верно, господин Иона?.. Скажите, а для кого этот большой носок?

Иона. Для бедных, мой маленький Жано. Правда, он красив, мой носок? (Поднимает носок и любуется им.)

Жано. Да! За него можно было бы получить большую награду. Вы его вяжете в счет поощрений?

Иона. А как же... А как же...

Жано. Значит, и вы тоже добиваетесь поощрений?

Иона. А как же... А как же...

Жано. И вы уступаете в метро места старушкам?

Иона. Ну конечно... А ты, наверно, войдя в метро, бросаешься занимать все свободные места, чтобы потом уступать их старым женщинам?

Жано (опуская голову). Да, господин Иона... А разве это плохо?

Иона. Это очень хорошо... Очень хорошо... Мы всегда так делали. Я ведь тоже был скаутом... (Неожиданно визгливо кричит.) Тише едешь, дальше...

Жано (отдавая приветствие, кричит во весь голос). ...будешь!

Оба довольны, смеются.

Иона. Вот так. Ах, юность! И знаешь, я каждый день всю свою жизнь получал поощрения. С тех самых пор, когда я еще был таким мальчонкой, как ты...

Жано (с восхищением). Каждый день? Ну, и накопилось же их у вас...

Иона (польщенный, начинает считать на пальцах, потом останавливается и показывает носок). Еще бы... их накопилось... в общем много накопилось. А теперь для всего этого я уже слишком стар и в счет поощрений только вяжу большие носки.

Жано (проникновенно). То что делаешь для бедных, не может быть слишком большим. Верно, господин Иона?

Иона. Точно... Это уж точно. Бедные — наши братья во Христе.

Жано (крестится). Аминь.

Снова слышатся аплодисменты. Оба одновременно поворачивают головы влево и прислушиваются. Справа слышится стук в дверь. Оба одновременно поворачивают головы вправо и также прислушиваются.

Пойду открою, господин Иона.

Сцена вторая

Входит радиорепортер, нагруженный различной аппаратурой, проводами, в руках у него микрофон.

Радиорепортер (обращаясь к ризничему). Здравствуйте, сударыня. Я пришел взять интервью у преподобного отца.

Жано (бросается ему помогать, но делает это так неловко, что роняет все на пол). Позвольте, я вам помогу, сударь.

Иона. Послушай, Жано, надо же быть осторожней!

Радиорепортер (в ужасе). Боже, какое несчастье! Все, конечно, разбилось.

Жано. Нет-нет, сударь. Это не беда! Я сейчас все устрою!

Иона. Сорей еще не кончил. Вам придется немного подождать.

Радиорепортер (поднимает с полу аппаратуру, проверяет и начинает ее монтировать). Надеюсь, ничего страшного не произошло. У вас тут есть розетка?

Жано (направляясь в глубь сцены, к туалетному столику). Да-да, конечно. Я вам сейчас покажу. Вот она.

Радиорепортер (идет за ним, затем останавливается у одной из афиш). Ах, это выступление я помню, какой был успех!

Иона. Да-да, какой успех! Одно из лучших выступлений, сударь!

Радиорепортер (вежливо). Не правда ли, сударыня? Незабываемое впечатление!

Иона. Незабываемое! Но почему вы называете меня сударыней?

Радиорепортер (смущенно). Гм!.. Мне казалось... Вы ведь костюмерша?

Иона (вяжет с яростью). Разве я похож на женщину?

Радиорепортер. Да.

Иона (раздраженно). Ну... не знаю... Правда, мне уже об этом говорили.

Жано (радиорепортеру). Сударь, у вас не найдется отвертки?

Радиорепортер (с беспокойством). Отвертки? Зачем тебе отвертка?

Жано (размахивая вилкой). Да вот тут ваша вилка оторвалась. Смотрите! Она еле держалась...

Радиорепортер (огорченно). О боже, все время что-то ломается! (Смотрит на часы.) Уже столько времени! А я должен выйти в эфир через десять минут! (Ищет отвертку.) Ты уверен, что справишься?

Жано (очень уверенно). А как же! Я мастер на все руки. Умею водить локомотив, чинить шоссейные дороги, вязать узлы, передавать азбуку морзе...

Радиорепортер (с интересом). Вот как? Скауты этим все еще занимаются? И узлами и морзе? Скажи-ка, а ты умеешь вязать двойной узел шведских моряков?

Жано. Конечно... А вы умеете вязать перуанский узел? Чтобы изловить ламу на пастбище.

Радиорепортер (увлеченно). Нет, не умею. Это что-то новое. Чего только не знают эти скауты! Послушай, покажи мне этот узел, а?

Жано (с важным видом). Пожалуйста, только это, знаете ли, очень трудно... У вас есть веревка?

Радиорепортер (протягивает ему электрический шнур). Вот, покажи на этом...

Жано (кладет вилку и берет в руки провод). Так, смотрите. Сначала вы берете один конец, потом кладете его на другой (показывая, Жано извивается самым чудовищным образом) и делаете двойной перекрестный поворот, вот так... Нет, это неудобно... ваш шнур слишком длинный.

Радиорепортер (достает из кармана плоскогубцы и перекусывает провод). Вот, пожалуйста, ничего нет проще.

Слышны аплодисменты. Все трое прислушиваются.

Иона (восторженно). Ах, какой триумф! Еще больший, чем в прошлое воскресенье в церкви святой Магдалины.

Радиорепортер (спохватывается, вспомнив, зачем он здесь). Магдалины?

К этому времени Жано изрезал на куски тот конец провода, что был у него в руках, и окончательно запутался в проводе, который остался на полу.

Черт возьми! Моя передача! Послушай, что ты делаешь?

Жано (жалобно). Я что-то подзабыл... Кажется, я перепутал шведский узел с китайским, который применяется, когда чинят джонки...

Радиорепортер (мечется в панике). Господи, мой провод, мой провод. Никогда мне теперь не выйти в эфир вовремя.

Жано. Я вам сейчас помогу, сударь. И этим заработаю себе лишнее поощрение.

Радиорепортер. Ладно-ладно. Давай отвертку. Соедини поскорей эти концы.

Оба лихорадочно работают.

Жано. Не беспокойтесь, сударь. Я знаком с электротехникой.

Гром аплодисментов.

Иона. Кажется, первое отделение кончилось.

Несмотря на Жано, радиорепортеру все-таки удается смонтировать и установить свою аппаратуру. В сопровождении двух прислужников, Виктора и Тотоля, в ризницу пулей врывается преподобный отец Сорей. Мальчики переодеваются и выходят уже в костюмах скаутов.

Виктор и Тотоль (приветствуя Жано). Утро вечера мудре...

Жано ...нее!

Иона кладет свое вязание и встает со стула.

Сцена третья

Сорей (стремительно ходит взад-вперед в развевающейся сутане, поправляя то ворот, то манжеты. Садится, обмахивается платком, снова встает). Здравствуйте, здравствуйте все! Сколько народу в церкви. Нет, сколько народу! С ума сойти!

Иона (пытается снять с него сутану на ходу). Какой успех, ваше преподобие!

Сорей. Сегодня я их захватил... Никогда мне это настолько не удавалось! Я чувствовал, как они все трепетали у меня в руках! Какое это удивительное ощущение, когда весь зал замирает от восторга... Осторожно, Иона, ты мне делаешь больно. (О радиорепортере.) А кто этот молодой человек?

Радиорепортер (делая шаг вперед). Сударь... простите, преподобный отец. Меня прислало французское радиовещание для интервью, на которое вы любезно согласились.

Сорей (кокетливо). Ах, я совсем забыл! Дружочек, дайте мне минутку передохнуть... Я совершенно разбит. Жизнь проповедника так волнительна! Так насыщена! (Садится в кресло-исповедальню.)

Иона подает ему зеркало. Сорей смотрится в него. Виктор и Тотоль подносят ему губку и тазик, Жано — полотенце. Сорей полощет рот, плюет — словом, ведет себя, как боксер в перерыве между раундами, промывает свою вставную челюсть и т. д.

Радиорепортер. Разумеется, преподобный отец. Пожалуйста, отдохните.

Сорей. Виктор, душенька, предложи бокал вина господину репортеру. (Снова смотрится в зеркало, принимая разные позы, потом возвращает зеркало Ионе.) На, возьми, Иона. Старею. Ужасный вид. Немного пудры, пожалуйста.

Виктор (с поклоном). Какого вина подать, господин кюре?

Сорей. Хорошего. Из большой бутылки. И возьми красивые бокалы... Налей и мне капельку. (Обмахивается своей шапочкой.) Боже мой, боже мой! А откуда эти прекрасные цветы? Ах, моя паства опять делает глупости!.. (Поднялся с кресла и, скрестив руки на груди, наклонившись к корзинам, вдыхает аромат цветов.) Какой аромат! Восхитительно! Ах, какие цветы!

Иона (подходит к нему). Поднимите руки, господин кюре. В вашем распоряжении только десять минут до начала второго отделения.

Виктор подает бокал вина радиорепортеру и замирает в ожидании, держа другой бокал. Жано и Тотоль в это время заняты тем, что из толстого, как кабель, шнура, поддерживающего оконный занавес, вяжут совершенно невероятные узлы.

Сорей (Ионе). Но от кого они? Ничего (делает движение в сторону «зала»), в крайнем случае они подождут... (Берет из одной из корзин карточку, читает.) Петит-Эскуроль! О, это баронесса! Иона, какой успех! Эта дама приходит очень редко... Да, это — слава!.. А цветы!.. (Преклоняет колени.) Благодарю тебя, господи! Виктор, налей еще вина господину репортеру. (Пьет). И мне.

Виктор. Слушаю, господин кюре.

Сорей (к Жано и Тотолю). Что это вы там делаете?

Тотоль. Вяжем узлы для ловли австралийской собаки, господин кюре.

Сорей поднимает руки. Иона, взгромоздившись на кресло, снимает с него сутану. Сорей остается в нижнем белье в горошек.

Сорей. Давайте-давайте, мальчики, старайтесь быть полезными. Помогите этому господину... Иона, ты меня щекочешь, собака!

Иона. О, извините, господин кюре... Прошу прощения. Старею.

Сорей. Нет-нет, не выдумывай. (Радиорепортеру.) Представьте себе, у Ионы просто мания, что он стареет... А чувствует он себя так, будто ему двадцать лет. Он моложе меня... просто поразительно. Так о чем вы хотели меня спросить, дитя мое?

Радиорепортер (глядя на часы). Преподобный отец, дело в том, что моя передача идет прямо в эфир... и уже пора начинать.

Сорей. Так это же хорошо! Это прекрасно! Я весь в вашем распоряжении. (Смеется.) Боже мой, боже мой! Каких только глупостей вы сейчас не заставите меня наговорить! Я обожаю радио: можно болтать о чем угодно — это чудесно — и думать обо всех тех людях, которых ты не видишь и которые тебя слышат. Поразительно!

Иона подает ему красную сутану.

А, нет, Иона, не эту. Красный цвет не идет к моему оттенку кожи... Ты же это прекрасно знаешь. (Снова падает в кресло.) О, я совсем разбит... Подай мне желтую. Какая профессия!..

Иона (подходит к нему с желтой сутаной). Какое искусство, господин кюре! Вы хотите сказать, какое искусство!

Сорей (надевая сутану, снисходительно). Ну, если тебе угодно, Иона, если угодно... быть может, это искусство.

Радиорепортер. Господин кюре, пора начинать.

Сорей (оправляет сутану, садится в кресло-исповедальню и закидывает ногу на ногу). Прошу вас...

Радиорепортер (берет в руки микрофон). Алло! Центральная? Дюдоньон, это ты? Привет, старина. Ты готов? Пять, четыре, три, два...

Сорей (прикладывает руку к сердцу). Минуточку, одну минуту.

Радиорепортер (в микрофон). Не отключай... подожди... (Сорею.) Преподобный отец, Дюдоньон ждет.

Сорей (жеманясь). О чем вы будете меня спрашивать, мой мальчик?

Радиорепортер. Я хотел задать вам несколько вопросов о вашем детстве, а зарождении вашего таланта.

Сорей. О, как прелестно! Это так свежо. Словом, вы бы хотели, чтобы я вам исповедался?

Радиорепортер. Совершенно верно.

Сорей (хлопает в ладоши). Это очень забавно! Ну так вот... (Поднимается с кресла.) Перейдите на мое место, а я перейду на ваше. Ой, как смешно!.. Исповедь!

Радиорепортер. Можно начинать?

Сорей (становится на колени на специальную подставку у кресла). Да. Я готов.

Бойскауты тем временем перестали вязать узлы и под сурдинку играют в азбуку морзе.

Радиорепортер (в микрофон). Ты слушаешь, Дюдоньон? Начинаю. Пять, четыре, три, два...

Сорей (вскакивает). Секундочку. Прошу вас. Я очень волнуюсь. Да, да. Я безумно волнуюсь... Я охрип... Сейчас пройдет... (Откашливается.) Совершенно потерял голос... (Пробует голос.) Как странно. Я могу говорить, видя перед собой тысячи лиц. Но этот маленький предмет (кивок в сторону микрофона) меня совершенно подавляет... Виктор!

Виктор. Да, господин кюре?

Сорей. Дай-ка нам еще вина.

Виктор подает вино, они пьют.

Ах, как хорошо! Ну, я в вашем распоряжении.

Радиорепортер. Дюдоньон? Ты слушаешь? Пять, четыре, три, два... один... (Его голос меняется, он становится очень низким, проникновенным.) Итак, дорогие слушатели, сегодня мы установили для вас наш микрофон в артистической уборной преподобного отца Сорея, который, как вы знаете, каждое воскресенье с триумфом выступает с проповедями, написанными нашими лучшими современными религиозными писателями. (Подносит микрофон к окошечку исповедального кресла.) Преподобный отец, вы не хотели бы поздороваться с нашими слушателями?

Сорей (сдавленным голосом). Здравствуйте, здравствуйте, дети мои... Гм-гм... Я счастлив пожелать вам всем приятного воскресенья.

Радиорепортер (говорит очень быстро). Благодарю вас, отец Сорей, благодарю. Я думаю, нашим слушателям было бы очень интересно, если бы вы в нескольких словах рассказали им, что вас заставило избрать церковную карьеру.

Сорей (заученно). Впервые я почувствовал призвание... ощутил необходимость избрать этот путь, оказавшись в исключительных обстоятельствах. (Жеманясь.) Но, друг мой, вы думаете, что это действительно может интересовать...

Радиорепортер делает ему знак говорить в микрофон.

...наших дорогих слушателей?

Радиорепортер. Преподобный отец, это увлекательнейшая тема. И я прошу вас... Дорогие слушатели, скромность отца Сорея буквально сковывает его. Я нахожусь возле него и не могу вам передать, до чего взволнован преподобный отец... (Подносит к губам Сорея микрофон и, обхватив его голову, прижимает ее к микрофону.)

Сорей (отбиваясь). В то время я был юным бойскаутом, как те, что окружают меня сейчас!..

Радиорепортер. Нужно вам сказать, дорогие слушатели, что здесь, в артистической преподобного отца, находятся три прелестных бойскаутика — они же прислужники. Не так ли, отец мой?

Сорей. Да-да... И я уверен, что они будут рады поздороваться со своими близкими, которые, конечно, слушают эту передачу...

Виктор и Тотоль (вместе). Долго сидел...

Жано. ...да ничего не...

Виктор и Тотоль (вместе). ...высидел.

Радиорепортер. Спасибо, мальчики. Итак, дорогие радиослушатели, вы слышали... гм... приветствие наших юных друзей.. А теперь, преподобный отец, не будет ли угодно продолжить...

Иона подходит к Сорею, чтобы помочь ему сменить обувь.

Сорей. Должен сказать, что несмотря на всю мою скромность, всегда пользовался самым большим успехом у ночного костра моего отряда, когда я пел... (Поднимает ногу, чтобы Иона мог надеть ему ботинок, и сильно ударяется лбом о микрофон.) А черт бы тебя побрал...

Радиорепортер (в ужасе). Дорогие радиослушатели, кхе... гм... вы все помните эту старинную французскую песню...

Сорей (дает Ионе ногой под зад и снова занимает свое место). ...а также многие другие религиозные песнопения. Это было восхитительно! Скажу без ложной скромности, уже в то время я пользовался некоторой популярностью.

Радиорепортер. Наши слушатели ни на минуту в этом не сомневаются, преподобный отец... гм-гм, ваш теперешний талант это полностью подтверждает.

Сорей. Да-да. У меня в детстве было прозвище — находчивый вороненок, я сделал его своей эмблемой. И вот это-то и натолкнуло меня на мысль продолжать в том же духе и постараться принести духовное облегчение моим братьям во Христе, а дальше больше, и я стал...

Радиорепортер. ...с совершенством, которое теперь всем известно...

Сорей. ...произносить проповеди, пользуясь текстами наших самых известных авторов.

Слышен стук в дверь. Скауты бросаются ее открыть и вносят огромный траурный венок из искусственных цветов с лентой, на которой написано: «Сорею от друга. Поль Келодель (и очень большими буквами), ЧЛЕН ФРАНЦУЗСКОЙ АКАДЕМИИ».

О, что это такое? Келодель здесь? Ах, какой непревзойденный вкус!..

Радиорепортер. Дорогие слушатели, это восклицание преподобного отца вызвано тем, что всем вам известный автор сделал ему великолепное подношение — изумительную корзину цветов! Я говорю о самом Поле Келоделе, который присутствовал сегодня на первой части проповеди и который, несмотря на свою всем известную жадность, не смог удержаться, чтобы не выразить преподобному отцу своего восхищения. Это действительно великолепная корзина цветов, и я думаю, что поступлю правильно, если от имени слушателей и от моего собственного, преподобный отец, выражу вам наше восхищение и передам поздравления наших слушателей за этот новый знак признания вашего удивительного, вашего большого таланта. (Смотрит на часы, жестом призывает всех к полной тишине. Щелкает пальцами.) Дюдоньон, передача окончена.

Сорей. Благодарю, мой друг... Вы прекрасно справились со своей задачей... Какие чудесные цветы! Ах, этот Келодель, какая деликатная душа!

Радиорепортер (встает с кресла, начинает собирать свое оборудование). Это я должен поблагодарить вас, отец мой. Вы были великолепны...

Сорей. Нет-нет... Иона! Иона! Быстро помоги мне!

Стук в дверь.

Входите, входите. Боже мой, что за жизнь! Какой-то ураган!..

Сцена четвертая

Входит полицейский и отдает приветствие скаутам.

Жано. Тотоль, Виктор (хором). Голова без ума, что фонарь без...

Полицейский. ...огня!

Сорей. Входите, мой друг, входите.

Полицейский (снимает кепи). Господин кюре...

Сорей. Чем я могу быть вам полезен? Проходите, не бойтесь... (Ионе.) Он прелестен. И так смущен. Проходите, дитя мое.

Полицейский (заикаясь от смущения). Отец мой... гм... Я сегодня здесь на дежурстве, и мне бы хотелось... Но я боюсь вам помешать.

Сорей (с обворожительной улыбкой). Ну-ну, говорите, в чем дело? Жано, нет, лучше Виктор... предложи бокал вина этому молодому человеку.

Виктор. Из большой бутылки?

Сорей (быстро). Да нет же, из другой.

Иона. Господин кюре, поторопитесь. Уже время... Сейчас начнется второе отделение.

Сорей. Да-да, конечно... Не торопи же меня так, Иона. Смотри, ты совсем смутил молодого человека. Ну, так в чем же дело, дитя мое?

Полицейский. Господин кюре, я согрешил и хотел бы исповедаться...

Сорей. Ну-ну, вероятно, все это не так уж серьезно...

Полицейский. Но я не смею... Все здесь приводит меня в смущение. Эти цветы, афиши... (Опускает глаза.) Эта слава!

Сорей. Нет-нет, мы равны, дитя мое... Вы пастырь, как и я. Но вы пасете тела, а я — души. Разве не так?

Полицейский (радостно). А ведь это верно. Пастырь телесный... Так вот, господин кюре, я согрешил. (Кричит.) Я грешен!

Скауты тайком пьют по очереди вино из бутылки и начинают насвистывать азбуку морзе.

Иона. Потише, дружочки, ничего же не слышно.

Сорей (полицейскому). Нет-нет. Устраивайтесь здесь, пожалуйста... (Показывает, как ему нужно встать на откидную дощечку кресла-исповедальни.)

Полицейский (с интересом смотрит на колотушку). Вот здорово придумано!

Сорей (польщенно). Это я придумал. Я беру это кресло с собой в свои турне. Это мне позволяет уделять время страждущим, облегчать их души.

Полицейский. Ах вы, значит, любите мастерить! Вот совпадение, и я тоже. Я сделал голубятню у себя дома.

Сорей (заинтересованно). Голубятню? Какая занятная мысль! Это что же, для кур? (Устраивается в кресле-исповедальне, осеняет себя крестным знамением и т. д.).

Полицейский. Нет-нет, отец мой, для голубей... Так вот, отец мой, я согрешил гордыней.

Сорей (с достоинством). Так-так... я слушаю.

Полицейский. Я ослушался своего начальства: ходил тайком на курсы заниматься дикцией.

Сорей (ошеломленно). Какой ужас!.. Ну-ну, продолжайте...

Полицейский. Я едва осмеливаюсь признаться.

Иона и все остальные жадно слушают.

Сорей. Говорите, дитя мое. Доверьтесь. Ничто из того, что вы здесь скажете, не выйдет за пределы этих стен.

Радиорепортер, который потихоньку снова настроил свою аппаратуру, включает микрофон и незаметно подносит микрофон полицейскому.

Полицейский. Отец мой, день и ночь я думаю об одном: как стать актером.

Воцаряется тяжелое молчание.

Сорей (опустив голову на руки, задумывается). Сын мой, дело, которому вы служите, благородно, потому что посвятить свою жизнь поддержанию порядка, который угоден господу богу нашему, благородно. Кроме того, ваше занятие достойно, и форма, которую вы носите, является гарантией жизни дисциплинированной и безупречной. Задача, которую вы на себя взяли, требует скромности, поскольку вы выполняете свой долг в безвестности, не имея иных наград, кроме уважения со стороны вашего начальника, иногда бокала вина и чувства удовлетворения от того, что вы помогаете торжествовать на земле справедливости. (Встает с кресла.) И вы хотите отказаться от этой жизни, скромной, разумеется, но исполненной высшей добродетели, жизни, благоухающей, как фиалка, и предпочесть ей занятие самое что ни на есть низкопробное — выставить себя на подмостках перед публикой. (Проходя мимо зеркала, смотрится в него, проводя при этом рукой по волосам.) И все это ради удовлетворения суетного тщеславия, как суетно и тщетно все то, чем живут эти актеришки?.. Нет-нет, сын мой! Это безумие, и я говорю вам — нет! Продолжайте носить эту одежду, такую скромную, но которая приносит такую пользу и которая, кстати, вам так идет, и держать в руках эту белую дубинку, которая, как римский факел, призвана освещать путь заблудшим...

Полицейский с видом раскаяния берет в руки свою дубинку.

...телесным оболочкам. Она, как освященная свеча, которую вам вложили в руку в день вашего первого причастия. Она, мой дорогой сын, ваш маршальский жезл!..

Жано. Тотоль и Виктор (хором, на мотив песенки «Мальбрук...»). Маршал, а вот и мы!

Иона. Ну-ну, тихо, дети, тихо...

Сорей. Вот почему я вам говорю, сын мой, отбросьте это искушение, отриньте этот образ, на котором написаны все пороки, не дайте ему увлечь вас на путь греха. Бегите жалких восторгов толпы, которые лишь льстят самолюбию. Довольствуйтесь тем, что в своей незаметной пелерине вы, как некое препятствие, будете возникать на пути недостойных овец вашего стада. А позднее, на склоне лет, окидывая взглядом свою с пользой прожитую жизнь, вы вспомните со скромной гордостью первых христиан, что избрали для себя самый возвышенный путь, путь чистоты и смирения, и отказались от отвратительной карьеры скомороха, которая воистину является самой худшей, самой последней из профессий...

Иона. Господин кюре, господин кюре... приготовьтесь, сейчас ваш выход!

Сорей. Вот так, сын мой... Я наложу на вас очень легкое наказание — пять слабеньких ударов вот этой колотушкой. Встаньте сюда на колени. Вот так... Наклоните голову. (Дергает за веревку.)

Колотушка падает, скауты считают, сопровождая каждый удар свистком.

Раз, два, три, четыре, пять. Ну, вот! Встаньте, дитя мое, и идите охраняйте порядок. (Другим тоном.) И утешьтесь, юный безумец...

Полицейский направляется к выходу.

У вас самая лучшая роль, о которой только можно мечтать.

Полицейский уходит.

Иона, быстро... мои перчатки!

Радиорепортер. Браво, отец мой! Я в восторге! Какой репортаж!..

Сорей (польщенно). Ах вы записывали? Исповедь полицейского! Это так свежо, так непосредственно!.. Не забудьте прислать мне копию, пожалуйста. Кажется, у меня это хорошо получилось!

Радиорепортер. Разумеется, разумеется... Нет, какой репортаж!

Слышны три удара.

Иона. Ваш выход!..

Сорей. Иду-иду... (Радиорепортеру.) Приходите еще, мой юный друг. Дверь для вас всегда открыта... Виктор, Тотоль, мою шапочку.

Скауты бросаются к Сорею и подают ему шапочку.

(Замирает на мгновение. Затем устремляется быстрым шагом к выходу.)

Слышны бурные аплодисменты.

Радиорепортер. Какой человек!

Иона. Вот она, самая прекрасная из профессий!..

Занавес

Оглавление

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Сцена первая

Сцена вторая

Сцена третья

Сцена четвертая