Семья и школа 1990 №3 [журнал «Семья и школа»] (pdf) читать онлайн

Книга в формате pdf! Изображения и текст могут не отображаться!


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

ЖУРНАЛ ДЛЯ РОДИТЕЛЕЙ

АКАДЕМИЯ ПЕДАГОГИЧЕСКИХ НАУК СССР
№ 3 •

МАРТ •

1990

Ежемесячный журнал
для родителей
Издается с мая 1946 года

Главный редактор
В. Ф. СМИРНОВ

1

В. Д м и т р и е в . Ч то нам сто и т до м

4

В р е м я н е в о з м о ж н о в зя т ь в за й м ы

7

В.

СЕМЕЙНАЯ ЭКОНОМИКА

Редакционная коллегия:
М. В. АНТРОПОВА,
Т. М. АФАНАСЬЕВА,
И. В. ДУБРОВИНА,
Ю. И. ЕРМОЛАЕВ,
И. Д. ЗВЕРЕВ,
В. А, КАРАКОВСКИЙ,
Г. А. КОВАЛЕВ,
Р. А. КУРБАТОВА,
В. Л. ЛЕВИ,
О. Н. МАМОНТОВА,
(зам. главного
редактора),
Ф. М. МОРОЗОВ,
В. А. ПОЛЯКОВ,
В А. РЫБАКОВ
(редактор отдела
психологии),
Г. Н. СЕРДЮКОВСКАЯ,
Л. Н. ТИМОФЕЕВА,
B. И. ЧЕРЕДНИЧЕНКО,
Б. Т. ШУМИЛИН.
Редакторы отделов:
Н. АВТАМОНОВА
(семейного воспитания),
C. ВОЛЬШОНОК (писем),
Л. ОСИПОВА
(эстетического воспитания),
С. ПАРСАДАНЯН
(семейного быта и досуга),
С. СИВОКОНЬ
(литературы и критики),
Е. СМОЛ КО (школ).
Редакторы:
Г. БЕЛИКОВА,
Т. БУКАШКИНА,
Ж. БЫКОВА.
Зав. редакцией
Т. ПЕТРОВСКАЯ
Художественный
В. МУСИЕНКО

в номере:
ЗЕМ ЛЯ -

НАШ ДОМ

С Т О П -С И Г Н А Л

ПОЧТА
«СЕМЬИ И Ш КОЛЫ »

Макет и оформление
художника Ю, АФОНИНА
Адрес
редакции:
129278,
Москва,
улица Павла Кор­
чагина, 7 Телефоны
ЛПь редакции: 283-86-14,
ЛЛ 283-80-09
© «Педагогика»
«Семья и школа», 1990

Зам уж

за

п ь ю щ е г о ? !.

Н ет!

10
16

А . Б ук и н . Н а п ор оге родн ого дом а

ПОДРОСТОК И ОБЩ ЕСТВО

18

В. Ч е р ед н и ч е н к о . З а зак атом — р а с с в ет ^

КТО ОНИ, НАШ И ДЕТИ?

22

Б. В о л ч ек , Л .
К оваленко.
с т р а ш н ы е х и п п и ...

М И Р ДЕТСТВА

27

Ж . Б ы к о в а . Д и т я ч ел овеч еск ое

НАУКА И ВОСПИТАНИЕ

30
38

А . З а х а р о в . « П р а в ы е» и «л евы е»: кто он и т а к и е :
« П р а в ы е» и «левы е» — в д ет ств е и о т р о ч е с т в е

М ИР СПОСОБНОСТЕЙ

33

Н . Л е й т е с . Б ы в а ю т в ы д а ю щ и е с я д е т и ...

АЗБУКА ОБЩ ЕНИЯ

36

Ю . Г ипп ен рей т ер. С тол к н ул и сь и н т е р е с ь г с а к
бы ть?
Чр

ЗА Р У Б Е Ж О М

41

К. П р е о б р а ж е н с к и й . В ш кольном м ун ди р е

ИЗ ПРОШ ЛОГО

44

И. К л ен и ц к а я . Н иточка доброты

КИНО

46

Б. Б е л о г о л о в ы й . С п а с и т е н а ш и д у ш и !

ЛИТЕРАТУРНОЕ НАСЛЕДИЕ

48

О. М а н д е л ь ш т а м . Ш ум врем ени

ГЛАВЫ ИЗ ПОВЕСТИ

52

М. Ром ануш ко.
и осен и

книги

55

С ЕМ ЕЙНЫ Й ДОСУГ

58

ДО М А Ш Н И Й М УЗЕЙ

64

редактор

Технический редактор
Л. РОЗАНОВА

М оскаленко.

п о с т р о и т ь ...

Н аш и

зи м ы

В. А л е к с е е в . О картине
ского «Н а бул ьвар е»

Э то

и

стр аш н ы е,

лета,

Владим ира

в ёсн ы

М аков­

ДЛЯ МАЛЫШЕЙ

Сдано в набор 08.01.90. Подписано в печать 31.01.90. А 06320. Формат 84Х Ю 8'/|б . Бумага «Котлас». Печать глуб окая.
Уел. печ. л. 7,14. Уел. кр.-отт. 12.6. Уч.-изд. л. 12,89. Тираж30$4700 экз. Заказ 44. Цена 30 коп.
Издательство «Педагогика» Академии педагогических наук С С С Р и Государственного комитета С С С Р
107847, Москва, Лефортовский пер., 8.

по печати.

Ордена Трудового Красного Знамени Чеховский полиграфический комбинат Государственного комитета С С С Р по печати
142300, г. Чехов Московской области.

i

'й й
Htjh

AV"i

А»Х/А*>

A tyrtr/t/jirfd

Ы- ■
*■

'.—.■*..

Ш-\й к'

tmjjhoi,ui>e

/V /d / « i

j

КфшЛужоа

:

хиз м ы

? У 4 ''£У:?*

h n.w/)»/
f*с—

м §о т л

авторский почерк

..
/УЛ 2 ' / « /

/яоо -#>**

a *.

AtJ.t?Wtjr„a

«« ~/л«

/У /У

W W aw d
к— * ,

r ht/Aubijtefi

---у-

/мл



£ 9 4 /.

НОВАЯ

KyytnriyrfHi

Cr, ~
(“* '
/4 9 /9 /1

ГиулаЗрхаА

htj.nu\i/x,s.

Л “ г^ c4 . » » * , ,
/9 0 * - / S i A

/9СЗ-ЩЛ

A
Ktj* trot/ гол
A“ —~
/9 /0

/04/

.XuxaSvxos
лгГ
? “*?<

n *t

4

ksjrnor/to/,

KytiniHjxoO
•prt/«»~r*.£93/ /М /

u

}Cty.it?mprcx,

ItyiUlOyJtoO,
/ 'V

£9/3

/Й2

A//taihiJtvb
/1 /2 /9 4 /

&

зш»

K tfta o tf--

1

Л ijintoi/rub

/?“

/ 0 4 .9

Лr/yli f’ttno
/пР 0

(Ч 4 Р

яНегеМ /.

It’te.u/At

Лф.-.- 1 с хлебом...
сколько раз потом мне приходилось и смеялись...
Засыпая, я представляла себе, как Ана­
:ть, как дети, у которых в жизни что) неблагополучно, начинали чувство- толий, улыбаясь, протягивает уборщице
I себя несчастными только потому, что большую красивую коробку конфет, пере­
считали взрослые! Ни в каком, даже вязанную розовой ленточкой, и ленточка
>м тяжелом, случае нельзя говорить эта становится все длиннее и длиннее, вьет­
нку, что он — несчастный! Нельзя ся, вьется, и вот уже у меня перед гла­
гаковым считать, нельзя так о нем ду- зами много розовых ленточек, они сплета­
ются друг с другом, и получается огром­
| меть!
1 Матери наши тоже оживали в при- ный розовый бант, он растет и качается,
I сутствии Анатолия. Но они относились к не- а я счастливо улыбаюсь...
И через много лет, уже студенткой,
I пуке так, как мы. И мы за это на них сердились. То есть они, конечно, относились слушая разговоры подружек о том, какого
к нему хорошо. Но немного снисходи'тель- бы они хотели встретить на своем пути
j но. Скажем, подарил он тете Оле коробку мужчину («чтобы был умнее меня и с
5 конфет, потому что у нее был день рожде- твердым характером», «чтобы имел на все
: ния. И как-то не так подал ей коробку. Ко­ свой взгляд и свое мнение», «чтобы был
робка упала, конфеты рассыпались. Он талантлив», «интересного, ну и вместе с
; очецр смутился. Наши мамы иронически тем, конечно, преданного»), я думала про
с перст.шывались, шептались, мол, чегосебя: «Я хочу встретить человека, который
взять с простого парня, да и молод еще. дарил бы уборщицам шоколадные кон­
А я сидела в углу и сердилась на них. феты...»
Только однажды все единодушно одоб­
Да будь я на месте тети Оли, я мол-ни-еносно (это слово любил мой дядя) нагну­ рили поведение Анатолия. Мой дядя рас­
лась бы, собрала бы конфеты и сказала сказал со слов своего начальника, что
бы Анатолию: «Да что Вы, что Вы, это Анатолия вызывали в Н К В Д и указали
ничего, пустяки, с ними ничего не слу­ на неуместность его, комсомольца, дружбы
чилось, не беспокойтесь, пожалуйста». Но с «врагами народа». Анатолий ответил, что
от взрослых дождешься! Тетя Оля думает, никакие они не враги, а хорошие людн и
что подбирать конфеты с полу неприлично. что он как ходил к ним, так и будет
Как бы, видите ли, не подумали, что она ходить. Выслушав этот рассказ, женщины
жадная. А заставлять человека переживать помолчали, повздыхали, потом сказали:
из-^этих дурацких конфет — это прилич- «Хороший человек!»
Но, пожалуй, ярче всего сохранился в
ног'^нсе они такие, взрослые! Оставили
Анатолия одного, смеются себе. Вот вско­ моей памяти день 8 Марта. Как-то вечером
чить бы и самой собрать конфеты и сказать женщины вспомнили, что скоро 8 Марта, и
приуныли. Пошли разговоры о том, как от­
ему: «Это ничего, ничего».
Мне очень жалко Анатолия и очень хо­ мечали этот день там, дома, какие сюрпри­
чется сделать это, но я боюсь. Я знаю, не зы готовили им мужья. Анатолий «хоро­
поймут. Засмеются: «Вот как конфет захо­ водил» с нами, с детьми, и, казалось, ни­
тела!» А тетя Жанна и тетя Валя опять чего не слышал. Но через несколько дней он
скажут: «Снова эта девочка ведет себя весело объясил, что приглашает всех жен­
неприлично. Ведь это она (подумать толь­ щин с детьми 8 Марта к себе на тор­
ко!) старушку ударила». Ударить старуш­ жественный обед. Стали отнекиваться, но
ку — очень плохо. А избивать малень­ Анатолий заявил, что отменить обед совер­
кого щенка — хорошо? Он визжит так шенно немыслимо, потому что уже сделаны
жалобно, и никто не заступается! Вот если грандиозные приготовления к украинскому
бы хоть кто-то из них заступился, зачем борщу. Тогда стали'предлагать ему по­
мне тогда было бы ударять эту бабку? М а­ мощь, но он объяснил, что настоящий
ма говорит: «Сравнила собаку и человека!» украинский борщ никто, кроме него, гото­
Но ведь он не виноват, что он щенок!
Итак, я боюсь помочь Анатолию и не
двигаюсь с места. Тогда мне н в голову не
приходило, что мой страх ничем не лучше
страха тети Оли, что, в сущности, при­
mo и весело: «Да бросьте!» И с этого
елого возгласа для нас началась новая
!нь: мы перестали считать себя несчаст­
на а значит, н перестали быть ими.

I
!

вить не умеет, а потому никакой помощи
в таком важном деле он принять не может.
«Эх, не понимаете вы, что такое настоящий
украинский борщ!» — приговаривал он
весь вечер.
8 Марта мы пришли к Анатолию. Он
снимал небольшую комнату в домике с па­
лисадником. Стол, выставленный на сере­
дину комнаты, был уже накрыт, а сам
Анатолий, в вышитой украинской рубашке
и в переднике, как-то ловко п толково
суетился. Все уселись за стол, и Анатолий
принес огромную кастрюлю с борщом. Сам
разлил его по тарелкам. Борщ был, дейст­
вительно, великолепен. То есть просто уди­
вительно, что это был за борщ. Такого
мне никогда больше не доводилось есть.
Все весело ели, смеялись, хвалили повара.
В конце обеда, когда Анатолий вышел,
чтобы принести самовар, мы услышали
вдруг отчаянную ругань, которая доноси­
лась с крыльца. Моя мама и еще двое
женщин вышли посмотреть, в чем дело.
Я пошла с ними. На крыльце стояла
хозяйка соседнего дома и кричала на Ана­
толия. Тот стоял растерянный и что-то
возражал. Мама стала расспрашивать, что
случилось. Оказалось вот что,
В городке дрова были большой ред­
костью и ценностью (кругом — степи).
Топили, в основном, кизяком. Хозяйка
Анатолия экономила кизяк и вообще от­
неслась неодобрительно к его затее с бор­
том. Словом, топлива для званого обеда
она ему не дала. А у соседки разва­
лился забор. Отвалившиеся доски целый
месяц валялись на улице. У крыльца же
лежали новые доски, привезенные на новый
забор. Анатолий и решил, что старые
доски хозяевам, в сущности, ни к чему, тем
более что давно валяются на улице. Можно
бы, конечно, попросить, да хозяйка не
даст. И Анатолий их взял без спроса и
сварил нам торжественный обед. А хозяйка
этих досок про все узнала и пришла
скандалить. Анатолий оправдывался, гово­
рил, что доски ведь ей все равно не нужны,
а она кричала: «Не твое, сопляк, дело!»
Женщины кое-как урезонили хозяйку, и она
ушла. Тогда стали говорить Анатолию, что
он сделал нехорошо. А мне хотелось бро­
ситься к нему и защитить. Но, как всегда,
я не осмелилась сделать это...
Я не знаю, хорошо или нехорошо посту­
пил Анатолий. Если нехорошо — да про­
стится ему это за ту радость, которую он
принес нам и нашим печальным матерям.
И если случалось ему потом в жизни посту­
пать нехорошо, то да простится ему это по­
тому, что когда-то он не позволил нам,
детям, жить несчастными. И до сих пор
теплеет у меня на душе, когда я вспоми­
наю о нем.
Через два года мама, дядя и я вернулись
в Ленинград. Мы потеряли всякую связь с
Анатолием. После войны до нас дошли слу­
хи, что Анатолий был танкистом. Больше
мы ничего о нем не слыхали...
Случается, меня спрашивают, кто оказал
наибольшее влияние на мои педагогические
взгляды. Конечно, были у меня прекрасные
учителя в школе и преподаватель Вла­
дислав Евгеньевич Холщевников в Ленин­
градском университете, где я училась.
И все-таки что-то самое глубинное идет от
той светлой ниточки, ниточки доброты, ко­
торую через всю мою жизнь протянул
Анатолий Пашкевич.
45

кино
Б. БЕЛОГОЛОВЫЙ
1988 год (за прошлый год данных пока
не видели) дал скачок подростковой пре­
ступности, рекордный среди девочек —
на 44,3 процента, растут ряды подростковрецидивистов (на 16,4 процента)... Сигнал
бедствия — SOS — в заголовках педаго­
гических публикаций сегодня удивления не
вызывает, преувеличением не кажется. Но
всегда ли внятно для нас, что мольба
эта — о спасении душ — самый пря­
мой страшный смысл имеет именно в пе­
дагогике?..
«Спасите наши души!» — называется
фильм о беспризорниках наших дней, впер­
вые показанный два с лишним года назад
по Центральному телевидению. И лишь те­
перь выходящий на экраны кинотеатров.
...Молодой тележурналист Гусев соби­
рает материал для передачи о «трудных»
детях, сам пережив не так уж давно си­
ротское «инкубаторское» отрочество в ин­
тернате. Он прямо-таки убит открывшейся
ему криминальной хроникой беспризорно­
сти сегодняшней:
— обычного вида девушка-подросток
запросто рассказывает, как избила (нога­
ми по лицу) свою сверстницу, которую
ей ничуть не жаль, как не жаль ей и собст­
венных родителей — мать зарубила отца
топором, а после повесилась...
— другая девушка-подросток, с улыбкой
почти застенчивой,тоже спокойно и просто
рассказывает, что партнеры платят ей
вскладчину — бывает, что с шестерых,
а бывает и больше — рублей 25 за ве­
чер, а то и 50, ей этого хвагает, а как
там «дальше» — не озабочена она...
— скучно отвечает на вопросы в суде
молодая мать, растерявшая в бесконечном
похмелье своих малолетних детей...
Этакие будничные разговоры, без ника­
кой даже напряженности; разве что нотки
усталости, отчаяния нотки в голосах,
во­
просы задающих... Да этакая застылая
тусклость в глазах — у отвечающих на
вопросы:
' — тихо улыбаются, охотно отвечая на
вопросы, малыши-ндиотики, рожденные от
алкоголиков, невпопад отвечают, носик пу­
тают с подбородком, глазик с ухом...
— в грязном подвале переполох — об­
лава! — мечутся тени обалделых детейтоксикоманов...
— долгим беззвучным криком заходится
один такой — в реанимации...
— наконец, тишину эту затянувшуюся
обрывают привычные уже сегодняшнему
уху многие децибелы — клубный зал по­
лон восторженно ревущих подростков; тес­
но стоят, вскинув руки с оттопыренными
двумя пальцами, изображая рога, «Дьявол
зде-есь1! Дьявол здесь!»— торжествующе
рычат им с эстрады, и светится, ска­
лится в ревущий зал череп какой-то
рекламный...
«Спасите наши души!» — не первый
фильм о погибели нашей молодой смены,
детей наших. Ко дню его показа еще памят­
ны были недавние длиннущие «очереди
за правдой» — на премьеры латвийского
46

фильма «Легко ли быть молодым?» (пер­
вый советский документальный фильм,
прошедший по билетным расценкам игро­
вого кино —
при
полных залах!).
, И почти одновременно и с не меньшим
успехом прошел эстонский художественный
фильм о детдомовском детстве «Игры для
детей школьного возраста». Этим двумя
работами прибалтийского кино впервые бы­
ли всенародно показаны теневые изнанки
«нашего счастливого детства», впервые бы­
ли предъявлены обществу ребячьи судьбы,
целиком состоящие из «отдельных негатив­
ных явлений» — и вся перспектива этой
крайней беды, почти до самых ее исходов.
Тем удивительнее, что фильм «Спасите
наши души!», третий подряд на одну тему и
к тому же фильм негромкий, заставил пе­
режить заново все леденящие обстоя­
тельства порчи детских душ.
Чтобы жизнь продолжалась, торжест­
вующее зло, унижающее нас и страша­
щее, все же никак не должно превос­
ходить сопротивляемости нашей, хотя бы у
предельной черты; непосильно это лишь
для круглых одиночек, у кого порваны,
заглохли все живые людские связи, вплоть
до причастности к своему пароду. В такой
одиночной изоляции задохнулся было и
журналист Гусев, обескураженный, выби­
тый из колен своими открытиями. Отчаяв­
шись найти поддержку и понимание среди
коллег, он обретает дыхание, вспоминая
собственное интернатское отрочество.
...Ю жный городок начала 60-х годов: до­
мишки в один-два этажа, запыленная ж и­
денькая побелка ракушниковых. а то и
саманных стен в красно-золотых заплатках
плакатов — «Нынешнее поколение совет­
ских людей будет жить при коммуниз­
ме!».
Базар-барахоловка, толкучка, сре­
доточие всех личных инициатив; скудость
быта, сегодня уже непредставимая, не­
смотря на трудные нынешние времена:
билет в кино или мороженое — роскошь,
любая обновка — праздник! И образ жизни
был суровее; да не смердило бравым равно­
душием. больнее каюто жилось, домашнее,
народней, еще помнили сердцем святое
единение всех в Отечественную войну.
Однако Победа наша в той великой войне
замалчивалась тогда, словно неприличие
какое. Только в двадцатый победный Май
народу будет возвращен праздник его
Победы. «Фронтовики! Наденьте орде­
на!»... А пока — прошлась по стране
реабилитация безвинно осужденных (ж и ­
вых и мертвых) десять, двадцать и трид­
цать лет назад (но — не ранее!). Про­
гремела — после двух десятилетий без­
вестности — обреченная оборона Брестской
крепости, славились и награждались ее
уцелевшие герои, тоже намаявшиеся с
клеймом дезертиров и предателей. Ж ерт­
венность народа на фронтах и трудовая,
другие светлые свойства его натуры, вос­
питанные веками российской истории,
вдруг оказались поставлены в заслугу
исключительно завоеваниям Октября. О к­

тябрь величался; народ же, будто трофей
какой, обрекли запустению.
Весною 1961-го весь мир, побросав дела
и раздоры, на всех языках восторженно
разучил «Ю -РИ Й ГА-ГА-РИ Н » и дружно
улыбался первому космонавту Земли; то-то
ликовали «простые советские люди»!..
А через год вслед за повышением цен
была расстреляна в Новочеркасске мирная
демонстрация и всякие разговоры о том
карались, как антисоветская клевета.
Гражданам первой страны социализма с
детства регулярно внушалось: произвол и
насилие над человеком, всевозможные не­
счастья и катастрофы (даже стихийные!),
равно как мистика, чертовщина и поповщи­
на, присуши только «гнилому Западу».
А у нас — целиком и полностью изжиты,
остались в «проклятом прошлом». Впрочем.
Запад н отечественное прошлое были при­
равнены: оба — неустанно разоблачались
и порочились прессой, искусством, у*$0никами.
Когда здоровый народ, теряя свое лицо,
дичает и расчеловечнвается, каждый,пусть
неосознанно противостоящий этому, будет
выглядеть посторонним среди преуспевших
современников. В 60-е годы было много че­
ловечески неуклюжих подростков; таковы в
фильме «Спасите наши души!» большинст­
во интернатских однокашников будущего
тележурналиста Гусев'а. Угловат и неровен
и их классный руководитель словесник
(но и срываясь до «Выйди вон из класса!!»,
тогдашние педагоги никогда не рисковали
услышать столь обычное ныне «Bbfi^ji
сам»)... Неловким, угловатым видится че­
рез двадцать лет среди коллег-сослуживцев и сам Гусев. Такая вот сложится в
фильме «Спасите наши души!» бедствен­
ная расстановка сил: «Дьявол зде-ссь!»,
его тьмачисленная опричина, обслуга и
пленники среди стадоподобной толпы под­
ростков, скорых верных жертв, а между
ними — вроде бы обреченные — Педа­
гог, не приемлющий осатанения и его не­
многие ученики.
Кстати, фильму тоже придает убедитель­
ности некоторая ненарочитая его неров­
ность. Скроенный из очень разнородного
материала — игровых эпизодов и докумен­
тальных, кадров-символов и прямых ин­
тервью — этот фильм каким-то чудом
создает приподнято-тревожное ощущение
некоей нашей общности, родственности,
теряющей со сменою поколений свою бы­
лую историческую нерушимость. Очевиден
и переживаемый сегодня этап нашего
ползучего распада: фильм внятно дает по­
нять всем нам, старым и малым, насколько
мы были в начале 60-х годов неказистей
теперешнего — да праведнее.
Но как же зловеще-показательна приме­
та начала 60-х годов, рассказанная филь­
мом: уже тогда обычным поводом бездом­
ности детской становилось не сиротство,
а крах живых семей. В те рубежные,
узловые годы на эту подробность не обра­
тили внимания; могли и не ведать о ней: по-

Ёш Ш й аР

111

добная статистика не очень-то оглашалась.
Между тем, жизнь семьи наглядно сви­
детельствует о стране и ее народе в их
не;£ЗВнем прошлом и ближайшем будущем.
Сегодня среди миллиона наших детдомов­
цев сирот — не более 5 (!) процентов. Эти
цифры из фильма «Спасите наши души!»
должны бы ужаснуть нас. Поскольку
горький итог этот, при всем прочем, нара­
ботан лично нами сообща.
Кратчайший путь «самоутверждения» —
не принимать всерьез ближних своих, то
есть сердцем не принимать. Порок и напа­
сти тоже, как известно, селятся там, где
люди перестают слышать и понимать друг
друга — отцы и дети, братья и сестры,
народ и власть. Притом давно подмечено,
а мировое кино наглядно убеждает нас,
до чего одинаково горе горькое у самых
различных народов, счастливых всегда посвоему, на свой неповторимый лад. Одни
и те же повсюду семейные нелады от
нарушенья Десяти Заповедей и личные
несчастья, ломающие судьбы одиноких; по­
хожи и общественные разлады, подчас
неявно, буднично влекущие народ к всеотрицанию и вседозволенности везде под
видом новизны и удали на первых порах.
И все народы Земли издревле с опаскою
различали в многоликом сонмище зол,
бед и преступлений — некое общее начало,
словно бы даже превосходящее величиной
и силою все известные злодейства. Таково
общее свойство сумм больших чисел. Кто
этого нс признает или не замечает, про
того скажут: «За деревьями не видит
леса». В России эту сумму всех зол, их

единоначалие именовали Нечистою силойЛукавым-Диаволом-Сатаною.
Это Нечто (алгоритм, стимул, доминан­
та всеразрушения) еще не освоено наукой,
и век Просвещения, рисуя научную карти­
ну мира, объявил Дьявола предрассудком
и несуществующим. Что явилось, как уве­
ряют люди сведущие, Его решительною
победой. Каждое отдельное зло, в особен­
ности — зло невеликое, небольшое, стало
как бы «само по себе», сокрылись его связи
со злом другиму тго соседству или про­
шлым, тем более — в будущем. Вскоре
затем разбой стал почитаться благодея­
нием и в таком камуфляже был узаконен
моралью, а кое-где и учебниками. На оче­
реди признание необходимости разбоя уже
без псевдонимов. И наконец — всеобщее
поклонение Злу как первооснове мира.
Масштабные репетиции этого проводились
на нашей памяти, и небезуспешно, обна­
ружив, однако, с очевидностью: зло талан­
та не имеет, по природе своей оно
вторично; и в процветании его, как в смер­
тельной болезни, когда совсем бессилеет
живая душа, явно маячит полнейший хаос,
конец всякому действию.
У нас в отечестве первой и лучшей
потворщицей «отмененного» зла служит
дамская близорукая практичность, возоб­
ладавшая было во всех сферах жизни,
а особенно в педагогике. Подменяя поня­
тие честной работы «героической борь­
бой», заоблачными витаниями и мифами,
затвердив при этом игрушкину программу:
«барыни прислала сто рублей, чтб хотите,
то купите, белое и черное не выбирайте,

синее и желтое не называйте» и т. д.,
школа наша преуспела в нагонянии неве­
роятной парализующей скуки. Тем часом
мальчики, жаждущ ие зримых дел, уходят
на
соблазнительный
клич
«Дьявол
зде-есь!», тянутся к черепу — (бутафор­
скому пока) символу полного равенства —
в уничтожении.
Этакого настроя концерты-беснования
для школьников грохочут у нас, долж­
но быть, не первый день, однако что-то не
афишировались. Явив нам Дьявола на деле
(еще достаточно невинном), фильм «Спа­
сите наши души!» логически довершил
панораму губительных давлений на детство
и отрочество, тогда как многоточия и во­
просы расставили здесь оба его экранные
предшественника из Прибалтики и, ве­
роятно, ряд последующих фильмов той же
темы, которые нам покажут. По можно
предположить, что при любых ударных сце­
нах эти фильмы все-таки не назовут
Главного Спонсора нашего душевного оди­
чания. А пока выступать о Нем как-то
не принято, неинтеллигентным считает­
ся, неловким до неприличия, а то и
мракобесным, тут уж и санкции вос­
последуют и даже от самых истовых
плюралистов. Концерт-беснование в фильм
«Спасите наши души!» допущен, надо ду­
мать. по оплошке либо как пробный шар.
Фильм «Спасите наши души!» замечен.
Фильм удался. Испытанье более чем двух­
летием выдержал — не повторен никем и
не устарел, остался жизненно необходим
сейчас.
47

•-Ч

Г о в о р я о в п е ч а тл е н и я х с в о е го п е т е р ­
б у р гс к о го д е тств а , О с и п Э м и л ь е в и ч М а н ­
д е л ь ш та м п и сал: « М н е в с е гд а к а та л о с ь ,
ч то в П е т е р б у р ге о б я з а т е л ь н о д о л ж н о с л у ­
ч и ть ся ч то -н и б у д ь о ч е н ь п ы ш н о е и т о р ­
ж е ств е н н о е » . Вы в с т р е т и т е эту ф р а з у в
п у б л и к у е м ы х гл а в а х и* кн и ги « Ш у м в р е ­
м ен и ». В 1925 го д у в р е ц е н з и и н а « Ш у м
в р е м е н и » э м и гр а н тс к и й к р и ти к В. В е и д л е
зам е ти л , ч то п о сл е д н е е « п ы ш н о е и то р
ж е ств е н н о е » , с л у ч и в ш е е с я в П е т е р б у р ­
ге,
э то п о э зи я М а н д е л ь ш та м а . В е и д л е
б ы л, р а з у м е е тс я , п р ав (д а и о б р а з п о л у ­
ч и л ся к р а си в ы й ), и е сли не все, то м н о ги е
м а н д е л ь ш та м о п ск и е сти х и п о д тв е р ж д а л и
е го п р а в о ту , х о т я б ы таки е (1918 го д )
о к о н ц е и с т о р и ч е с к о го П е т е р б у р га :
На стр а ш н о й в ы с о те зе м н ы е сн ы го р я т .
З е л е н а я зв е зд а л е та е т.
О , если ты зв е зд а ,
во д ы и н е б а б р а т,
Твои б р а т, П е тр о п о л ь , у м и р а е т.
(. .)

is

П р о з р а ч н а я в е сн а над ч е р н о ю Н е во й
С л о м а л а с ь , в о ск б е с с м е р т ь я та е т.
О , е сли ты з в е з д а ,
П е т р о п о л ь , го р о д
твои.
Твои б р а т, П е т р о п о л ь , у м и р а е т.
О д н а к о п о м е р е т о го , как б ы л о й П е т е р ­
б у р г и сч е за л , п р е в р а щ а я с ь в п р и з р а к и
в о сп о м и н а н и е , т о р ж е с т в е н н о с т ь у х о д и л а
и з п о эзи и М а н д е л ь ш та м а . О н б о л ь ш е не
о щ у щ а л в о к р у г п и та ю щ и х е е то ко в Вот
сти х и 1921 го д а :
На за м о к за к р ы ты в о р о та ,
И те м л я п о с о в е с ти су р о в а ,
Ч и щ е п р а в д ы с в е ж е го х о л ста
В р я д ли гд е о т ы щ е т с я о сн о ва.
В н ач ал е д в а д ц а ты х он пи сал в се м е н ь ш е
сти х о в , а в те х , ч то пи сал, з а о с тр я л , в ч а с т ­
н о с т и , те м у уб ы в а н и я п о э ти ч е с к о й р е ч и в
новом и сто р и ческо м п р о стр ан стве. Из
« Н а ш е д ш е го п о д к о в у » (1923 го д ):

\

З в у к е щ е зве н и т, х о т я п р и ч и н а зв ук а
исчезла.

II

Ч е л о в е ч е с к и е гу б ы , к о то р ы м б о л ь ш е
н е ч е го ск а з а т ь ,
С о х р а н я ю т ф о р м у п о с л е д н е го ска за н н о го
сл о в а ...
(...)

В р е м я с р е з а е т м е н я , как м о н е ту ,
И м н е у ж не хв а та е т м е н я са м о го .
С 1925 п о 1930 го д М ан д е л ь ш та м во­
о б щ е не пи сал сти х о в . Э т о б ы л о в р е м я его
о сн о в н ы х п р о з а и ч е с к и х в е щ е й * «Ш ума
вр е м е н и » , « Е ги п е тс к о й м ар ки » , п о д п о ль­
ной « Ч е тв е р то й п р о зы » .
В «Ш ум е врем ени»
кн и ге о п ро ш ­
лом
М а н д е л ь ш та м х о те л зан о во (и в
п о сл е д н и й р а з ) о б о з н а ч и ть ч е р ты канув­
ш е го м и р а. К а к м а л о к то из е го со в р е ­
м е н н и ко в , он ясно п о н и м ал , ч то м еж д у атл а н ти д о и р у с с к о г о п р о ш л о го и новой со ­
в е тс к о й тв е р д ь ю н е пр е о д о л и м ы м «провал

сильнее наших си л» (по е го ж е п о зд н е й
шим — когда в е р н уп и сь стихи — сло в а м ).
Не соци ально-по ли ти чески м п е р е в о р о т , а
перепластование и сто р и че ски х эпох, п о ­
добное сд вигу ге о л о ги ч е ск и х пласто в, в
первую о ч е р е д ь усм а тр и в а л он в р е в о л ю ­
ции. О тсю да и в ы во д ы . И ск л ю ч а л и с ь н о ­
стальгия, со ж ал е н и е и плач о б ы л о м , п о ­
мыслы о ка ко м -л и б о р е став р а ц и и (не
только п олитическом , но и д ух о в н о й ). Р е ­
волюция н е о б р а ти м а , н е п о п р а в и м а :
«Мне хочется го во р и ть не о себ е , а с л е ­
дить за ве ко м , за ш ум о м и п р о р а с т а ­
нием в р ем ени. П а м я ть м оя в р а ж д е б н а
всему л и ч н о м у . Если бы от м е н я зависе ло ,
я бы только м о р щ и л ся , п р и п о м и н а я про ш
пое. Н икогда я не м ог п о н ять Толсты х
и Аксаковых, Б агр овы х в н уко в, в л ю б л е н ­
ных в се м е й ств е н н ы е ар х и вы с эп и че ск и м и
домашними в о сп о м и н ан и я м и .
П о вто
ряю — пам ять м оя не л ю б о в н а , а в р а ж ­
дебна, и р аб о тае т она н е над в о с п р о и з ­
ведением, а над о тстр ан е н и е м п р о ш л о го .
Разночинцу не н уж н а п ам ять, е м у д о с т а ­
точно р ассказать о книгах, к о т о р ы е он
прочел,— и б и о гр а ф и я готова. Там , гд е у
счастливых п о ко л е н и й го во ри т эпос ге к з а ­
метрами и хр о ни ко й , там у м е н я стоит
знак зияни я и м е ж д у м ной и в е к о м ... ров,
н г ^ п н е н н ы и ш ум я щ и м в р е м е н е м , м есто ,
отведенное д л я се м ьи и д о м а ш н е го ар
хива. Что хотела ск азать с е м ь я ! Я не зн аю .
Она б ы л а к о сн о я зы ч н а от р о ж д е н и я ,— а
между тем у нее б ы л о что ск азать. Н ад о
мной и над м н о ги м и с о в р е м е н н и к а м и тя­
готеет ко с н о я зы ч и е р о ж д е н и я . М ы у ч и ­
лись не го во р и ть, а л е п е т а ть — и, лиш ь
прислуш иваясь к н а р а ст а ю щ е м у ш у м у века
и в ы беленны е п е н о й его гр е б н я, м ы о б р е ­
ли язык».
Таков п о д ск а за н н ы й са м и м М а н д е л ь ш т а ­
мом к л ю ч к п о н и м а н и ю е го уд ивительном
книги.
к^гчего и ста р а ться ч т о -л и б о д о б авить
к (эти м ч е к а н н ы м ф р а з а м . Разве что п о ­
советовать ч и т а т е л ю — в н и м а т е л ь н о п р о ­
чтите р а с суж д е н и е о Н ад со н е из главы
«Книж ный ш к а п » . В р усск о й л и т е р а т у р е
мало поэтов с тако й б е з н а д е ж н о -у н ы л о й
репутацией, как Н ад сон — кум и р в о с ь м и ­
десятых го до в, в ско р е и н авсегд а о т р и н у ­
тым, п о п уо см ея н ны м , п о л у за б ы т ы й . Б лед
ная ф и гу р а этого «п е в ц а И д еа ла », сам ы е ,
как п ри нято д у м а т ь , ск у ч н ы е и б е з д а р н ы е
годы России — в е ч е р и н к и уч а щ е й ся м о ­
лодежи, б а р к а р о л л ы Р уб и н ш те й н а, б у м а ж ­
ные ц веты — весь этот н е сл о ж н ы й рекой
зит историческом д р а м ы М а н д е л ьш та м
сум ел и зн утр и о св е ти ть о гн е м вы со ко го
смысла, связав с п р е д ш е с т в у ю щ е й ге р о и
ческой эпохой « Н а р о д н о й В о ли», о ткр ы в
за ко но м ер ны й вы ход в п о с л е д у ю щ и е —
девяносты е го ды , с х ар а кте р и сти к и к о т о ­
рых на чи н а е тся наш а п у б л и к а ц и я .
А. В А С И Л Ь Е В

ЛИТЕРАТУРНОЕ НАСЛЕДИЕ

Осип МАНДЕЛЬШТАМ

ИГУМ
ВРЕМЕНИ
(главы из книги)

Музыка в Павловске
Я помню хорошо глухие годы России —
девяностые годы, их медленное ополза­
ние. их болезненное спокойствие, их глу­
бокий провинциализм — тихую заводь:
последнее прибежище умирающего века.
За утренним чаем разговоры о Дрейфусе,
имена полковников Эстергази и Пикара,
туманные споры о какой-то «Крейцеровой Сонате» и смену дирижеров за вы­
соким пультом стеклянного Павловского
вокзала, казавшуюся мне сменой дина­
стий. Неподвижные газетчики на углах,
без выкриков, без движений, неуклюже
приросшие к тротуарам, узкие пролетки с
маленькой откидной скамеечкой для треть­
его, и, одно к одному,— девяностые го­
ды слагаются в моем представлении из
картин, разорванных, но внутренне связан­
ных тихим убожеством и болезненной,
обреченной провинциальностью умираю­
щей жизни.
Широкие 'буфы дамских рукавов, пышно
взбитые плечи и обтянутые локти, пере­
тянутые осиные талии, усы, эспаньолки, хо­
леные бороды; мужские лица и прически,
какие сейчас можно встретить разве только
в портретной галерее какого-нибудь заху­
далого парикмахера, изображающей капулц и «кок».
В двух словах — в чем девяностные
года.— Буфы дамских рукавов и музыка в
Павловске; шары дамских буфов и все
прочее вращаются вокруг стеклянного П ав­
ловского вокзала, и дирижер Галкин —
в центре мира.
В середине девяностных годов в П ав­
ловск, как в некий Элизий, стремился
весь Петербург. Свистки паровозов и же­
лезнодорожные звонки мешались с патрио­
тической какофонией увертюры двенадца­
того года, и особенный запах стоял в ог­
ромном вокзале, где царили Чайковский
и Рубинштейн. Сыроватый воздух заплес­
невевших парков, запах гниющих парников
и оранжерейных роз и навстречу ему —

тяжелые испарения буфета, едкая сигара,
вокзальная гарь и косметика многотысяч­
ной толпы.
Вышло так, что мы сделались павлов­
скими зимогорами, то есть круглый год жи­
ли на зимней даче в старушечьем городе,
в российском полу-Версале, городе дворо­
вых лакеев, действительных статских вдов,
рыжих приставов, чахоточных педагогов
(жить в Павловске считалось здоровее) —
и взяточников, скопивших на дачу-особ­
няк. О, эти годы, когда Фигнер терял голос
и по рукам ходили двойные его карточки:
на одной половине поет, а на другой за­
тыкает уши, когда «Нива», «Всемирная
Новь» и «Вестники Иностранной литера­
туры», бережно переплетаемые, проламы­
вали этажерки и ломберные столики, со­
ставляя надолго фундаментальный фонд
мещанских библиотек.
Сейчас нет таких энциклопедий науки и
техники, как эти переплетенные чудовища.
Но эти «Всемирные Панорамы» и «Нови»
были настоящим источником познания ми­
ра. Я любил «смесь» о страусовых яйцах,
двухголовых телятах и праздниках в Бом­
бее и Калькутте, и особенно картины, боль­
шие, во весь лист: малайские пловцы,
скользящие по волнам величиной с трех­
этажный дом, привязанные к доскам, таин­
ственный опыт господина Фуке: металличе­
ский шар и огромный маятник, скользя­
щий вокруг шара, и толпящиеся кругом
серьезные господа в галстуках и с бород­
ками. Мне сдается, взрослые читали то же
самое, что и я, то есть главным образом
приложения, необъятную, расплодившуюся
тогда литературу приложений к «Ниве»
и пр. Интересы наши, вообще, были оди­
наковы, и я семи-восьми лет шел в уро­
вень с веком. Все чаще и чаще слышал
я выражение fin de siecle, конец века,
повторявшееся с легкомысленной гор­
достью и кокетливой меланхолией. Как
будто, оправдав Дрейфуса и расквитав­
шись с Чертовым островом, этот странный
век потерял свой смысл.
49

У меня впечатление, что мужчины были
исключительно поглощены делом Дрейфу­
са, денно и нощно, а женщины, то есть
дамы с буфами, нанимали и рассчитывали
прислуг, что подавало неисчерпаемую пищу
приятным и оживленным разговорам.
На Невском, в здании костела Екатери­
ны, жил почтенный старичок — рёге Л а г­
ранж. На обязанности этого преподобия
лежала рекомендация бедных молодых
французских девушек боннами к детям в
порядочные дома. К рёге Л агран ж у дамы
приходили за советами прямо с покупками
из Гостиного двора. Он выходил, старень­
кий, в затрапезной ряске, ласково шутил с
детьми елейными, католическими шутками,
приправленными французским остроумием.
Рекомендации рёге Л агранж а ценились
очень высоко.
Знаменитая контора по найку кухарок,
бонн и гувернанток на Владимирской ули­
це, куда меня частенько прихватывали,
походила на настоящий рынок невольни­
ков. Чаявших получить место выводили
по очереди. Дамы их обнюхивали и тре­
бовали аттестации. Аттестация совершенно
незнакомой дамы, особенно генеральши,
считалась достаточно веской, иногда же
случалось, что выведенное на продажу
существо, присмотревшись к покупатель­
нице. фыркало ей в лицо и отвора­
чивалось. Тогда выбегала посредница по
торговле этими рабынями, извинялась и
говорила об упадке нравов.
Еще раз оглядываюсь на Павловск и
обхожу по утрам дорожки паркеты вокзала,
где за ночь намело на пол-аршина конфет­
ти и серпантина,— следы бури, которая
называлась «бенефис». Керосиновые лам­
пы переделывались на электрические.
По петербургским улицам все еше бегали
конки и спотыкались донкнхотовые коноч­
ные клячи. По Гороховой до Александров­
ского сада ходила «каретка» — самый
древний вид петербургского общественного
экипажа; только по Невскому, гремя звон­
ками, носились новые, желтые, в отличие
от грязно-бордовых, курьерские конки на
крупных и сытых конях.

Ребяческий империализм
Конный памятник Николаю Первому
против Государственного Совета неизмен­
но, по кругу, обхаживал замшенный от
старости гренадер, зиму и лето в нахлобу­
ченной мохнатой бараньей шапке. Голов­
ной убор, похожий на митру, величиной
чуть ли не с целого барана.
Мы, дети,'заговаривали с дряхлым ча­
совым. Он нас разочаровывал, что он не
двенадцатого года, как мы думали. Зато
о дедушках сообщал, что они — карауль­
ные, последние из николаевской службы
и во всей роте их не то шесть, не то пять
человек.
Вход в Летний сад со стороны набереж­
ной, где решетки и часовня, и против
Инженерного замка охранялся вахмистра­
ми и в медалях. Они определяли, при­
лично ли одет человек, и гнали прочь
в русских сапогах, не пускали в картузах и
в мещанском платье. Нравы детей в Л ет­
нем саду были очень церемонные. Пошеп­
тавшись с гувернанткой или няней, какаянибудь голоножка подходила к скамейке и.
шаркнув или присев, пищала; «Девочка
(или мальчик — таково было официаль­
50

ное обращение), не хотите ли поиграть
в «золотые ворота» или «палочку-воровочку»?
М ож но себе представить после такого
начала, какая была веселая игра. Я никог­
да не играл, и сймый способ знакомства
казался мне натянутым.
Случилось так, что раннее мое петербург­
ское детство прошло под знаком самого
настоящего милитаризма и, право, в этом
не моя вина, а вина моей няни и тогдаш ­
ней петербургской улицы.
Мы ходили гулять по Большой Морской
в пустынные ее части, где красная лю­
теранская кирка и торцовая набережная
Мойки.
Так незаметно подходили мы к Крюкову
каналу, голландскому Петербургу эллингов
и нептуновых арок с морскими эмблемами,
к казармам гвардейского экипажа.
Тут, на зеленой, никогда не езженой
мостовой муштровали морских гвардейцев,
й медные литавры и барабаны потрясали
тихую воду канала. Мне нравился физиче­
ский отбор людей; все ростом были выше
обыкновенного. Нянька вполне разделяла
мои вкусы. Так мы облюбовали одного
матроса — «черноусого» и приходили на
него лично посмотреть и, уже отыскав его
в строю, не сводили с него глаз до конца
учения. С каж у и теперь, не обинуясь, что
семи или восьми лет весь массив Петербур­
га, гранитные и торцовые кварталы, все это
нежное сердце города, с разливом площа­
дей, с кудрявыми садами, островами па­
мятников, кариатидами Эрмитажа, таинст­
венной Миллионной, где не было никогда
прохожих и среди мраморов затесалась
всего одна мелочная лавочка, особенно
же арку Главного штаба, Сенатскую пло­
щадь и голландский Петербург я считал
чем-то священным и праздничным.
Не знаю, чем населяло воображение
маленьких римлян и Капитолий, я же на­
селял эти твердыни и стогны каким-то
немыслимым и идеальным всеобщим воен­
ным парадом.
Характерно, что в Казанский собор, не­
смотря на табачный сумрак его сводов и
дырявый лес знамен, я не верил ни на грош.
Это место тоже было необычайное, но о
нем после. Подкова каменной колоннады и
широкий тротуар с цепочками предназна­
чались для бунта, и в моем воображе­
нии место это было не менее интересно и
значительно, чем майский парад на Марсо­
вом поле.1Какая будет погода? Не отменят
ли? Да будет ли в этом году?.. Но уже
раскидали доски и планки вдоль Летней
канавки, уже стучат плотники по М арсо­
вому полю; уже горой пухнут трибуны,
уже клубится пыль от примерных атак и ма­
шут флажками расставленные вешками пе­
хотинцы. Трибуна эта строилась в три дня.
Быстрота ее сооружения казалась мне чу­
десной, а размер подавлял меня, как Коли­
зей. Каждый день я навещал постройку,
любовался плавностью работы, бегал по ле­
сенкам, чувствуя себя на подмостках
участников завтрашнего великолепного
зрелища, и завидовал даже докам, которые
наверное увидят атаку.
Если бы спрятаться в Летнем саду
незаметно! А там столпотворение сотни
оркестров, поле, колосящееся штыками,
чресполосица пешего.и конного строя, слов­
но не полки стоят, а растут гречиха,
рожь, овес, ячмень. Скрытое движение

между полками по внутренним просекам.
И еще —
серебряные трубы, рожки,
вавилон криков, литавр и барабанов... Уви­
деть кавалерийскую лаву!
Мне всегда казалось, что в Петербурге
обязательно должно случиться что-нибудь
очень пышное и торжественное.
Я был в восторге, когда фонари затя­
нули черным крепом и подвязали черными
лентами по случаю похорон наследника.
Военные разводы у Александровской ко­
лонны, генеральские похороны, «проезд»
были моим ежедневным развлечением.
«Проездами» тогда назывались уличные
путешествия царя и его семьи. Я хорошо
навострился распознавать эти штуки. Какнибудь у Аничкова, как усатые рыжие тара­
каны, выползали дворцовые пристава: «Ни­
чего особенного, господа. Проходите, по­
жалуйста. Честью просят...» Но уже двор­
ники деревянными совками рассыпали жел­
тый песок, но усы околоточных были нафаб­
рены и, как горох, по Караванной или по
Конюшенной была рассыпана полиция.
Меня забавляло удручать полицейских
расспросами — кто и когда поедет, чего
они никогда не смели сказать. Нужно ска­
зать, что промельк гербовой кареты с золо­
тыми птичками на фонарях или ацпщрских санок с рысаками в сетке всегдь^еня
разочаровывал. Тем не менее игра в проезд
представлялась мне довольно забавной.
Петербургская улица возбуждала во мне
ж аж ду зрелищ, и самая архитектура горо­
да внушала мне какой-то ребяческий им­
периализм. Я бредил конногвардейскими
латами и римскими шлемами кавалергар­
дов, серебряными трубами Преображен­
ского оркестра, и после майского парада
любимым моим удовольствием был конно­
гвардейский полковой праздник на Благо­
вещенье.
Помню также спуск броненосца «Осля­
бя», как чудовищная морская гусеД^а
выползла на воду, и подъемные краны,
и ребра эллинга.
Весь этот ворох военщины и даже какойто полицейской эстетики пристал какомунибудь сынку корпусного командира с соот­
ветствующими семейными традициями и
очень плохо вязался с кухонным чадом
средне-мещанской квартиры, с отцовским
кабинетом, пропахшим кожами, лайками и
опойками, с еврейскими деловыми раз­
говорами.

Книжный шкап
Как крошка мускуса наполнит весь дом,
так малейшее влияние юдаизма переполня­
ет целую жизнь. О, какой это сильный
запах! Разве я мог не заметить, что в
настоящих еврейских домах пахнет иначе,
чем в арийских. И это пахнет не только
кухня, но люди, вещи и одежда. До сих пор
помню, как меня обдало этим притор­
ным еврейским запахом в деревянном до­
ме на Ключевой улице, в немецкой
Риге, удедушки и бабушки. Уже отцов­
ский домашний кабинет был непохож на
гранитный рай моих стройных прогулок,
уже он уводил в чужой мир, а смесь его
обстановки, подбор предметов соединялись
в моем сознании крепкой вязкой. Прежде
всего — дубовое кустарное кресло с бала­
лайкой и рукавицей и надписью на дуж­
ке: «Тише едешь — дальше будешь» —
дань ложно-русскому стилю Александра

Третьего; затем турецкий диван, набитый
гроссбухами, чьи диеты папиросной бумаги
исписаны были мелким готическим по­
черком немецких коммерческих писем. С н а ­
чала я думал, что работа отца заклю­
чается в том, что он печатает свои
папиросные письма, закручивая пресс ко­
пировальной машины. До сих пор мне ка­
жется запахом ярма и труда — проникаю­
щий всюду запах дубленой кожи, и лапча­
тые шкурки лайки, раскиданные по полу,
иживые, как пальцы, отростки пухлой зам­
ши — все это и мещанский письменный
стол с мраморным календариком плавает
в табачном дыму и обкурено кожами. А в
черствой обстановке торговой комнаты
стеклянный книжный шкапчик, задернутый
зеленой тафтой. Вот об этом книгохра­
нилище хочется мне поговорить. Книжный
шкап раннего детства — спутник человека
на всю жизнь. Расположение его полок,
подбор книг, цвет корешков воспринима­
ются как цвет, высота, расположение са­
мой мировой литературы. Д а, уж тем кни­
гам, что не стояли в первом книжном
шкапу, никогда не протиснуться в мировую
литературу, как в мирозданье. Волей-нево­
лей, а в первом книжном шкапу всякая
кай|)1классична, и не выкинуть ни одного
K o / i'fiu ia .

Эта старинная маленькая библиотека,
как геологическое напластование, не слу­
чайно отлагалось десятки лет. Отцовское
и материнское в ней не смешивалось, а
существовало розно, и в разрезе своем, этот
шкапчик был историей духовного напряже­
ния целого рода и прививки к нему чужой
крови.
Нижнюю полку я помню всегда хаоти­
ческой: книги не стояли корешок к кореш­
ку, а лежали, как руины: рыжие пятикнижжия с оборванными переплетами, русская
искрция евреев, написанная неуклюжим и
редким языком говорящего по-русски тал­
мудиста. Это был повергнутый в пыль хаос
иудейский. Сюда же быстро упала древне­
еврейская моя азбука, которой я так и не
обучился. В припадке национального ра­
скаянья наняли было ко мне настоящего
еврейского учителя. Он пришел со своей
Торговой улицы и учил, не снимая шапки,
отчего мне было неловко. Грамотная рус­
ская речь звучала фальшиво. Еврейская аз­
бука с картинками изображала во всех ви­
дах — с кошкой, книжкой, ведром, лей­
кой — одного и того же мальчика в картузе
с очень грустным и взрослым лицом. В этом
мальчике я не узнавал себя п всем су­
ществом восставал на книгу и науку. Одно
в этом учителе было поразительно, хотя
и звучало неестественно — чувство еврей­
ской народной гордости. Он говорил о евре­
ях, как француженка о Гюго и Наполео­
не. Но я знал, что он прячет свою гор­
дость, когда выходит на улицу, и поэтому
ему не верил.
Над иудейскими развалинами начинался
книжный строй, то были немцы: Шиллер,
Гете, Кернер и Шекспир по-немецки — ста­
рые лейпцигско-тюбингенские издания, ку­
бышки и коротышки в бордовых тисненных
переплетах, с мелкой печатью, рассчитан­
ной на юношескую зоркость, с мягкими
гравюрами, немного на античный лад: жен­
щины с распущенными волосами заламы­
вают руки, лампа нарисована, как светиль­
ник. всадники с высокими лбами, а на винь­
етках виноградные кисти. Это отец проби­

вался самоучкой в германский мир из тал­
мудических дебрей.
Еще выше стояли материнские русские
книги — Пуш кин в издании Исакова —
семьдесят шестого года. Я до сих пор
думаю, что это прекрасное издание, оно мне
нравится больше академического. В нем ни­
чего лишнего, шрифты располагаются
стройно, колонки стихов текут свободно,
как солдаты летучими батальонами, и ве­
дут их, как полководцы, разумные, четкие
годы включительно по тридцать седьмой.
Цвет П уш кина? Всякий цвет случаен —
какой цвет подобрать к журчанию речей?
У, идиотская цветовая азбука Рембо!..
Мой исаковский Пушкин был в ряске ни­
какого цвета, в гимназическом коленко­
ровом переплете, в черно-бурой вылиняв­
шей ряске, с землистым песочным от­
тенком; не боялся он ни пятен, ни чернил,
ни огня, ни керосина. Черная песочная
ряска за четверть века все любовно впи­
тывала в себя,— духовная затрапезная
красота, почти физическая прелесть моего
материнского Пушкина так явственно мной
ощущается. На нем надпись рыжими
чернилами: «Ученице III класса за усер­
дие». С исаковским Пушкиным вяжется
рассказ об идеальных, с чахоточным ру­
мянцем и дырявыми башмаками, учите­
лях и учительницах: восьмидесятые годы в
Вильне. Слово «интеллигент» мать и осо­
бенно бабушка выговаривали с гордостью.
У Лермонтова переплет был зелено-го­
лубой и какой-то военный, недаром он был
гусар. Никогда он не казался мне братом
или родственником Пуш кина. А вот Гете и
Шиллера я считал близнецами. Здесь же я
признавал чужое н сознательно отделял.
Ведь после тридцать седьмого года и кровь
и стихи журчали иначе.
А что такое Тургенев и Достоевский?
Это приложение к «Ниве». Внешность у
них одинаковая, как у братьев. Переплеты
картонные, обтянутые кожицей. На Досто­
евском лежал запрет, вроде надгробной
плиты, и о нем говорили, что он «тяжелый»;
Тургенев был весь разрешенный и откры­
тый с Баден-Баденом. «Вешними водами» и
ленивыми разговорами. Но я знал, что та­
кой спокойной жизни, как у Тургенева, уже
нет и нигде не бывает.
А не хотите ли ключ эпохи, книгу, раска­
лившуюся от прикосновений, книгу, кото­
рая ни за что не хотела умирать, и в узком
гробу девяностых годов лежала как ж и­
вая, книгу, листы которой преждевремен­
но пожелтели, от чтения ли, от солнца ли
дачных скамеек, чья первая страница яв­
ляет черты юноши с вдохновенным заче­
сом волос, черты, ставшие иконой? Вгляды ­
ваясь в лицо юноши Надсона, я изумляюсь
одновременно настоящей огненностью этих
черт и совершенной их невыразитель­
ностью. почти деревянной простотой. Не та­
кова ли вся книга? Не такова ли эпоха?
Пошли его в Ниццу, покажи ему Среди­
земное море, он все будет петь свой идеал
и страдающее полколение,— разве что при­
бавит чайку и гребень волны. Не смей­
тесь над надсоновщиной — это загадка
русской культуры и в сущности непонят­
ный ее звук, потому ч$в мы-то не понимаем
и не слышим, как понимали и слышали
они. Кто он такой — этот деревянный
монах с невыразительными чертами вечно­
го юноши — этот вдохновенный истукан
учащейся молодежи, то есть избранного

народа неких десятилетий, этот пророк гим­
назических вечеров? Сколько раз, уже
зная, что Надсон плох, я все же пере­
читывал его книгу и старался услышать
ее звук, как слышало поколение, отбро­
сив поэтическое высокомерие настоящего н
обиду за невежество этого юноши в про­
шлом. Как много мне тут помогли днев­
ники и письма Надсона; все время — ли­
тературная страда, свечи, рукоплесканья,
горящие лица; кольцо поколенья и в
середине алтарь — столик чтеца со стака­
ном воды. Как летние насекомые под нака­
ленным ламповым стеклом, так все поко­
ленье обугливалось и обжигалось на огне
литературных праздников с гирляндами
иносказательных роз, причем сборища но­
сили характер культа и искупительной
жертвы за поколенье. Сюда шел тот. кто
хотел разделить судьбу поколения вплоть
до гибели,— высокомерные оставались в
стороне с Тютчевым и Фетом. В сущности,
вся большая русская литература отвер­
нулась от этого чахоточного поколения с
его идеалом н Ваалом. Что же ему оста­
валось? — Бумажные розы, свечи гимнази­
ческих вечеров и баркароллы Рубинштейна.
Восьмидесятое годы в Вильне, как их пере­
дает мать. Всюду было одно: шестнадцатилетнне девочки пробовали читать Стюарта
М илля, маячили светлые личности с невы­
разительными чертами, с густою педалью,
замирая на piano, играли на публичных
вечерах новые вещи львиного Антона. А в
сущности происходило следующее: интел­
лигенция с Боклем и Рубинштейном, пред­
водимая светлыми личностями, в священ­
ном юродстве не разбирающими пути,
определенно поворотила к самосожженью.
Как высокие просмоленные факелы, горели
всенародно народовольцы с Софьей Перов­
ской и Желябовым, а это все, вся про­
винциальная Россия и «учащаяся моло­
дежь», сочувственно тлели,— не должно
было остаться ни одного зеленого листка.
Какая скудная жизнь, какие бедные
письма, какие несмешные шутки и пародии!
Мне показывали в семейном альбоме дагерротипную карточку дяди Миши, мелан­
холика с пухлыми и болезненными черта­
ми, и объясняли, что он не просто со­
шел с ума, а «сгорел», как гласил язык
поколенья. Так говорили о Гаршине, и мно­
гие гибели складывались в один ритуал.
Семен Афанасьевич Венгеров, родствен­
ник мой по матери (семья виленская и
гимназические воспоминания), ничего не
понимал в русской литературе и по службе
занимался Пушкиным, но «это» он пони­
мал. У него «это» называлось: о героиче­
ском характере русской литературы. Хорош
он был с этим своим героическим ха­
рактером, когда плелся по Загородному
из квартиры в картотеку, повиснув на локте
стареющей жены, ухмыляясь в дремучдо
муравьиную бороду!..

I

ГЛДВЫ ИЗ ПОВЕСТИ
Мария РО М А Н УШ КО

Продолжение.
Начало в №№ 11. 12 за 1989 год и
№№ 1, 2 за 1990 год
Мальчик с планеты Маль
И вот настал день, когда ты категорич­
но заявил: «Больше я в сад не пойду!»
Шел и плакал.
— Сынок, мне опять нужно екать по
делам... А тебе привыкать. Ведь если я
найду работу, я буду уезжать каждый
день, утром уезжать, а вечером возвра­
щаться.

— Я лучше один дома сидеть буду!
— А кто тебя покормит? Кто с тобой
погуляет?
Отчаянье залило твое лицо.
— Крепись, малыш. У всех мамы рабо­
тают, а дети ходят в сад. Давай привыкать.
Только не плачь, ладно? Ведь ты мужчи­
на. Маленький, но мужчина. Если ты бу­
дешь плакать, я тоже заплачу...
— Ладно... — прошептал ты. — Только
приходи за мной пораньше!
Твое лицо в окне второго этажа, залитое
слезами...
С каждым днем, расставаясь со мной,
ты плачешь все горше, все неудержимее.
Я давно уже не верю, что ты сможешь
привыкнуть: к «сереньким помоям с мусо­
рниками», к щелчкам и пинкам, к шуму,
от которого у тебя к вечеру болит голова,
к скучным математическим занятиям, на
которых тебе нечего делать, к невозмож­
ности отдохнуть днем, во время дневного
сна, к угрожающим «шуткам» Евдокии Ва­
сильевны... И твой прощальный взгляд,
устремленный мне вслед, -йсполнен такого
недетского страдания, такой тоски, словно
мы расстаемся навеки.
Господи, как жить? Что делать?..
В тот день я предприняла последнюю по­
пытку. Я вошла в темное, угрюмое, с узки­
ми окнами здание Архива. Больше идти
было некуда. И ждать нечего. За два
последних месяца я не получила на рецен­
зию ни одной рукописи. Только равнодуш52

библиотечные дни не полагаются.
— А на укороченный день?
— Поговорите с директором. Но, скорее
всего, она вам откажет. Коллектив у нас
женский, у многих дети. Если каждая по­
требует укороченный день, то вы сами по­
нимаете, что из этого получится.
— Я понимаю...
— Ну что, вы согласны?
— У меня нет другого выхода.

но-вежливое: «ЗвонитЪзавтра». Нет, мне
не отказывали. Но, между тем, работы
всю осень не было. Наши крошечные сбе­
режения (аванс за сборник стихов, который
выйдет неизвестно когда) подошли к концу,
как мы ни старались их протянуть. Вле­
зать в долги мы с тобой не любили, пото­
му что отдавать было нечем. Лучше вовсе
не брать. Опять просить у мамы — не­
вмоготу... Как жить дальше?
Я вошла в темное, угрюмое здание с
узкими окнами, где в коридорах стоял
затхлый, невыветриваемый запах старых
бумаг, пришла просить любую работу.
Начальница отдела кадров, взглянув на
мой диплом, удивилась:
— А почему к нам? Вас, с вашим об­
разованием...

Я вышла из этого кабинета с чувством
мучительной вины и тоски. «Бедный мой,
бедный...» В руках у меня был свеженький
пропуск. Завтра, к восьми тридцати, я
должна была явиться в это мрачное зда­
ние с узкими окнами и вступить в долж­
ность архивариуса второй категории...

— Я пыталась...
— Ну что ж... Могу предложить вам
место архивариуса второй категории.
— Что мне придется делать?
— О, ничего сложного! Расстановка
карточек каталога по алфавиту.
— А более сложной работы у вас нет?
Ведь с этой мог бы справиться мой четырех­
летний сын.
— У нас все начинается с неквали­
фицированной работы. Потом, с годами,
когда вы вживетесь в наш коллектив, когда
мы получше узнаем вас...
— Зачем же я шесть лет училась?
— Как хотите. Я вас не неволю.
Я сидела в мучительной растерянно­
сти, с тоской глядя сквозь узкое, как бойни­
ца, окно на глухую стену архивного
хранилища. В которой уже раз эта глухая,
без окон, без единого просвета стена оказы­
валась передо мной. Но все казалось:
обойду, обогну... И вот уперлась в нее сно­
ва. И на этой стене — огромные, полные
отчаянья и тоски, твои глаза... Господи,
что же мне делать?
— Оклад шестьдесят рублей. Конечно,
это не много, но лучше, чем ничего.
Работа пять дней в неделю, с девяти до
шести.
Хватит ли тебе, сынок, кирпичиков на
веранде?..
— Я могу рассчитывать на один библио­
течный день в середине недели? У меня
ребенок...
— Неквалифицированным работникам

И замелькали пустые, похожие oAuSfia
другой дни... Десятки, сотни, тысячи кар­
точек перед глазами... Неужели это можно
выдержать неделю, месяц, несколько лет?..
Я закрывала глаза — и видела твое блед­
ное, исхудавшее личико, твои темно-золо­
тые, полные осенней печали, глаза...
Крепись, мой хороший, я что-нибудь при­
думаю. Что-нибудь придумаю..
Я тосковала по тебе не меньше, чем ты
по мне. Кончились наши выходные в сере­
дине недели, кончились твои укороченные
дни. Теперь мы жили как все: на обратном
пути из детсада — магазин, ужин на ско­
рую руку, несколько устало оброненных
фраз... Ты очень уставал за день, и к
восьми глаза у тебя слипались.
Уже засыпая: «Давай скорее улетим
на Маль... На Мале нет этих садиков,
и мамам не нужно ходить на работу. Там
люди просто живут...» — «Хорошо бы,
сынок...»
Пошла всего вторая неделя, как я ходи­
ла на работу, но жизнь утратила свои
привычные краски и запахи. Остался толь­
ко мышиный запах архива, этой темной
сырой норы, в которой я сидела долгими
осенними днями, согнувшись над каталож­
ными ящиками, остался тошнотворный за­
пах пригорелого молока, от которого мы
оба содрогались каждое утро, входя в две­
ри детсада, остался горький запах- дого­
рающих костров нашей пятой осени...
А из всех красок — только зеленоватая
бледность твоего лица с глубокой сине-

вой под глазами да чернеющие листья
на мокрой дорожке, по которой я каждое
утро уходила от тебя...
В детсаду тебе по-прежнему не давали
проходу, по-прежнёму «стукали». И нако­
нец твое терпение лопнуло. Устав от пин­
ков и тумаков, ты стал давать сдачи.
Однажды, придя за тобой, увидела, что
все играют, а ты стоишь... в углу! И при
этом мило беседуешь с Любовью Петров­
ной.
— Не могу понять, что с ним случи­
лось такое, — развела она в растерянно­
сти руками. — Такой тихий всегда был...
А тут Ваню побил, Лену ударил. Она,
конечно, задира... но все-таки девочка.
Вот, пришлось изолировать.
— Так хорошо в углу отдохнул, — ска­
зал ты. — Никто мёня там не стукал.
— Научился давать сдачи? — спросила
я, не зная, радова+ься этому или огор­
чаться.
— Пришлось, — улыбнулась ободряю­
ще Любовь Петроёна. — А иначе ведь
заклюют. Им ведь только подраться, толь­
ко бы поколотить кого-нибудь. Возраст
такой. Энергии много, а ума мало. Ничего
их не интересует, тёлько драка.



Я считать уже умею
И могу сто книг прочесть!
Обойдусь я и без драки
И без Вани-забияки!

Я бежала к телефону-автомату; душили
слезы...

...Ты болел долго и тяжело. Уже облете­
ла вся наша пятая осень, почернело под
Ты звонко напевал свой стишок, идя
дождями ее золото, уже белые мухи кру­
вприпрыжку по мокрой дорожке. Я смотре­
жились по утрам за нашими окнами, а ты
ла на твое худенькое задорное лицо и д у­
все никак не мог прийти в себя...
мала о том, что все равно ты сильнее их,
Вначале с тобой была бабушка, которая
сколько бы их ни было!
очень боялась, что мое архивное началь­
ство будет недовольно, что мы с тобой
...Было ветрено и зябко. Ты сидел на
сразу заболели. Но бабушка не могла си­
веранде, грустно глядя на хлопающую
деть с тобой бесконечно: у нее было свое
калитку сада... Увидев меня, ты не бро­
строгое начальство. Я сменила ее, и мы
сился, как обычно, мне навстречу, а остал­
узнали, что значит сидеть на больничном
ся все в той же позе нахохленного воро­
(пять дней на бюллетене и месяц на
бышка.
справке), мы узнали, каково получить Зар­
— Что с тобой, сынок?
плату 5 рублей 20 копеек.
— Так...
— Ого, как много! — обрадовался ты.
Я коснулась губами твоего лба — он был
Но мне пришлось тебя огорчить.
горячий.
— Возьми бумагу и карандаш, — сказа­
— Что-то уж больно скучный он сего­
ла я тебе, — и подсчитай, сколько мы Тра­
дня, — послышался голос Евдокии В а­
тим в месяц на хлеб и молоко. При­
сильевны. — Все сидит и сидит молчком,
близительно.
даже про Самлюмбию свою не рассказы­
Произведя подсчет, ты растерянно, почти
вает.
испуганно взглянул на меня: «Как же мы
— Самболюнию, — тихо поправил ты, не
будем ж и т 1а?»
взглянув на нее.
— Бабушка, надеюсь, выручит, а вооб­
— Пойдем, сынок?
ще... Не можем же мы сидеть на шее
Ты нерешительно поднялся с лавочки,
у бабушки.
как во сне, с тоской посмотрел на меня,
— Не можем, — согласился ты.
и я поняла, что ты совсем болен. Я под­
хватила тебя на руки и понесла домой.
Уже кружились по утрам белые мухи...
Ты утомленно прикрыл глаза и уткнулся
При одном воспоминании о детсаде у
лицом в мое плечо.
тебя подскакивала температура и тебя на­
— Совсем плохо, сынок?
чинало лихорадить. По-прежнему при виде
— Не совсем...— еле слышно прошеп­
тарелки с едой ты закрывал глаза, рот,
тал ты.
Дома, едва успела раздеть и уложить уши... По ночам ты порой просыпался
тебя в постель, как мучительная дрожь в слезах, с криком: «Не надо! Не надо!..»
Врачи, по которым нам пришлось по­
охватила тебя, тельце покрылось гусиной
кожей, ты скрутился калачиком под двумя ходить за это время, пришли к единому
одеялами, но они не могли тебя согреть. выводу: «Ребенок недетсадовский. В саду
Ртутный столбик в градуснике, сунутом он не привыкнет».
Уже кружились за окном белые мухи...
тебе под мышку, мгновенно ускочил за
сорок... Господи, что же это?! «Сынок, Осень, долгая, как жизнь, подходила к кон­
цу. И опять вставал все тот же вопрос:
побудь без меня минутку, я сейчас...
«Как жить дальше?»
я быстро... за врачом...»
Мир не без добрых людей.
Выбежала из подъезда — и не поверила
Один из моих институтских препода­
своим глазам: на аллейке у нашего дома
вателей, прознав про наши беды, поднял
стояли и оживленно беседовали две жен­
телефонную трубку и за полчаса нашел
щины, одна из них — твой участковый
для меня работу. В одном издательстве
врач. Я бросилась к ней, не помня себя от
мне опять стали давать рукописи на^эеценрадости и отчаянья:
зированне. Так я и распрощалась с архи­
— Зоя Петровна! Какое счастье, что вы
вом, не успев дослужиться до архивариуса
здесь! Антоше плохо... Пожалуйста, по­
первой категории...
могите!

идем под моросящим дождем, идем
к дому, где нас ёикто не ждет, и ты
спрашиваешь:
— Ну как твоя работа? Сколько карто­
чек сегодня насчитала?
— Не спрашивай, Антончик. Они у меня
перед глазами до сих пор мелькают... Рас­
скажи лучше, как т к жил.
— Сегодня на Занятии был великий
расспрос: кто кем будет, когда вырастет?
— И что ребята отвечали?
— Кто-то милиционером, кто-то солда­
том. Девочки —
портнихами захотели
быявк.Кто-то еще кем-то, не помню...
— А ты?
— А я сказал: «Хочу быть писателем».
И, помолчав, добавил:
— И меня побили.
— За что?
— Не знаю.
— Но ты хоть защищался?
— Конечно. Только они сразу со всех
сторон бьют.
— Их было много?
— Трое. Ваня Антоненко и еще двое
какие-то. Не помню... Они все одинако­
вые. Такие у всех лица круглые, как яйцо.
— А Ваню как запомнил?
Она удивленно взглянула на меня, не по­
— Он самый злой.
нимая, чего я от нее хочу.
Ты говоришь почти спокойно, и твое спо­
— Простите, что отрываю, но ему со­
койствие пугало меня больше, чем слезы: всем плохо...
ты начинал привыкать — к тому, что
Недоумение на ее лице сменилось не­
бьют, к тому, что иX всегда больше...
скрываемым раздражением.
— А я про этого Ваню стишок сочи­
— Мой рабочий день уже кончился, —
нил! — неожиданно весело сказал ты.—
«Стихи про Ваню Антоненко». Слушай: отчеканила она.
— Умоляю, взгляните на него, ведь это
Надоел мне этот Ьаня,
одна минута... — с содроганием услыша­
Не могу я вам сказать!
ла я в своем голосе жалкие, проситель­
Я считать могу всего лишь:
ные ноты.
Раз, два, три, четыре, пять!
Но она уже отвернулась к своей при­
А потом начну считать я
ятельнице, и они продолжали прерванную
До двух тысяч вёсемьсот!
мной беседу.
Чтобы кушать очёнь много,
— Что же мне дблать?!
Я тебе не бегемот!
— Вызывайте «скорую», — бросила че­
Я тебя могу так стукнуть,
рез плечо она.
Даже Ваня упадет!
— Но ведь вы здесь, рядом?
У меня больной Желудок,
Она даже головы не повернула в мою
сторону.
Не могу я много ёсть!

Конец ноября, с его ненастьями, холод­
ным мраком, едва не лопающимися от
ветра стеклами, это самое мрачное время
года для нас с тобой — самое уютное,
уравновешенное, самое творческое. Нам
нравится, что поздно светает и рано тем­
неет, мы оба любим сумерки и снег с дож ­
дем... В ненастье хорошо пишется. Я ло­
жусь в два часа ночи, а встаю в шесть
утра. Иногда засиживаюсь за машинкой до
восьми утра. Ты уже встаешь, а я только
ложусь вздремнуть.
— Что ты пишешь? — спрашиваешь
ты.
— Повесть о Клоуне.
— А что больше повести?
— Роман.
— Тогда я буду писать роман! О М аш ин­
ном городе.
И вот мы работаем вдвоем. Яростно,
53

самозабвенно пишешь ты страницы своего
романа, одна за другой выпархивают они
из-под твоей руки... Разве мне угнаться
за тобой?..
Ты и во сне не перестаешь думать, сочи­
нять. А утром, едва проснувшись, вскаки­
ваешь и спешишь записать то, что увидел
во сне.
— Ложусь спать и вижу следующую се­
рию, — говоришь ты. — Я во сне путе­
шествую в Машинный город, а утром пишу
следующую главу о своем путешествии!
54

Поработав на свежую голову над своим
романом, ты усаживаешься поудобнее в
кресло-качалку и берешься за книгу. Чаще
всего это Маршак, которого ты особенно
любишь в эту осень. И хотя ты давно
умеешь читать про себя, но Маршака ты
читаешь на полную громкость, с чувст­
вом, с упоением. И это упоительное чте­
ние приходится как раз на то время, ког­
да я, управившись по хозяйству, сажусь
за машинку — за свою повесть. Так и рабо­
таю — под Маршака. Но, странное дело.

мне это нисколько не мешает, как не мешает
музыка ветра и дождя за окном...
И все это — монотонный стук дождя
по стеклу и веселый стук машинки, твой
вдохновенный голосок и зарождающаяся
мелодия повести — все это сливается для
меня в неповторимую "музыку этой осени,
которая остается во мне навсегда...

Продолж ение следует

книги

«Счастливый
ему путь!..»
К 175-летию
со дня рождения
П. П. Ершова
а горами, за лесами,
широкими морями,
е на небе — на земле
Ж ил старик в одном селе.
У крестьянина три сына...

Так начинает сказка сказы­
ваться; а читает ее весной
1834 года перед большой
студенческой
аудиторией
(вместо лекции) близкий друг
А. С. Пушкина, профессор
изящной словесности • Петер­
бургского университета, поэт,
критик, издатель, журналист
rL A . Плетнев.
"^Оуденты захвачены увле­
кательным сказочным сюже­
том, вслушиваются в простую
и в то же время эмоциональ­
ную, меткую народную речь.
И почти никто из них не
знает, что автор удивительной
сказки «Конек-Горбунок» на­
ходится рядом; им является
их однокурсник — девятнад­
цатилетний студент философ­
ско-юридического факульте­
та, сибиряк Петр Ершов.
На создание «Конька-Горбунка» Ершова вдохновили
появившиеся в то время вол­
шебные сказки А. С. Пушки­
на. Пушкин был и одним из
первых оценщиков произве­
дения
молодого
автора.
А оценка его была такова:
«Теперь этот род сочинений
можно мне и оставить!»
В 1834 году первая часть
сказки «Конек-Горбунок» пе­
чатается в одном из лучших
журналов тех лет — «Биб­
лиотеке для чтения». Сказке
предпослано такое предисло­
вие главного редактора жур­
нала О. И. Сенковского (бо­
лее известного как Барон
Брамбеус): «...Читатели сами
оценят ее достоинства, — уди­
вительную
легкость
и

ловкость стиха, точность и
силу языка, любезную про­
стоту, веселость и обилие
удачных картин». В этом же
году «Конек-Горбунок» вы­
ходит отдельным изданием.
Впрочем, сказка П. П. Ер­
шова получает не только
положительные отзывы, есть и
отрицательные. Так, напри­
мер, в рецензии на «Конька-Горбунка» под псевдони­
мом (— он -инский), опубли­
кованной в 1835 году в широ­
ко известной тогда москов­
ской газете «Молва» — лите­
ратурном приложении к жур­
налу «Телескоп» (редакториздатель Н. И. Надеждин), —
отмечалось, что «сказки соз­
даны народом: итак, ваше
(писателей,— В. К )
дело
списать их как можно вернее
под диктовку народа, а не
подправлять и переделывать.
...В вашей сказке будут рус­
ские слова, но не будет рус­
ского духа, и потому, не­
смотря на мастерскую отдел­
ку и звучность стиха, она на­
гонит одну скуку и зевоту.
Вот почему сказки Пушкина,
несмотря на всю прелесть
стиха, не имели ни малей­
шего успеха. О сказке г. Ер­
шова — нечего и говорить.
Она написана очень не дур­
ными стихами, но, по выше­
изложенным причинам, не
имеет не только никакого ху­
дожественного достоинства,
но даже и достоинства забав­
ного фарса. Говорят, что
г. Ершов молодой человек
с талантом; не думаю...» За
подписью (—он -инский) сто­
ял главный сотрудник Н. И.
Надеждина — молодой Вис­
сарион Белинский.
К счастью, будущий вели­
кий русский критик ошибся.
Вслед за В. А. Жуковским,
A. С. Пушкиным, Н. В. Го­
голем, незадолго до литера­
турного дебюта Ершова вы­
пустившим в свет «Вечера на
хуторе близ Диканьки», и
B. И. Далем (сказочником
Казаком Луганским, впослед­
ствии автором «Толкового
словаря живого великорус­
ского языка»), автор «Конька-Горбунка» на основе лите­
ратурных и фольклорных тра­
диций продолжил дело демо­
кратизации русской литера­
туры, введя в нее героя из'
крестьян, заговорившего жи­
вым, полнозвучным народ­
ным русским языком.
Общественный интерес к
сказке был огромен. Сам Ер­

шов свои неожиданный лите­
ратурный успех объяснял
очень просто: «Вся моя за­
слуга тут, что мне удалось
попасть в народную жилку.
Зазвенела родная — и рус­
ское сердце отозвалось».
В этой веселой народной
поэме мы встречаемся с обая­
тельным народным сказоч­
ником, Щедрой рукой рассы­
пает он русские самоцветы —
присказки балагурного ха­
рактера, традиционные ска­
зочные формулы, настраи­
вающие слушателя на опреде­
ленный лад, образные народ­
ные речения: «Та-ра-ра ли,
та-ра-ра! Вышли кони со дво­
ра; Вот крестьяне их пойма­
ли Да покрепче привязали.
Сидит ворон на дубу, Он
играет во трубу»...
После третьего издания в
1843 году «Конек-Горбуйок»
за свою сатирическую направ­
ленность был запрещен. Толь­
ко после смерти Николая 1
(1855) со сказки был снят
цензурный запрет.
14 июня 1856 года Ершов
писал: «Конек мой снова по­
скакал по всему русскому
царству. Счастливый ему
путь!.. Заслышав тому уже
22 года похвалу себе от та­
ких людей, как Пушкин, Ж у­
ковский и Плетнев, и про­
скакав в это время во всю
долготу и широту Русской
земли, он... тешит люд чест­
ной, старых и малых, и сид­
ней, и бывалых, и будет те­
шить их, пока русское слово
будет находить отголосок в
русской душе, т. е. до сконча­
ния века».
Итак, началось триумфаль­
ное шествие сказочных геро­
ев. К началу XX века сказка
Ершова переиздавалась око­
ло 20 раз большими по тому
времени тиражами. Кроме то­
го, по России распростра­
нялись многочисленные под­
ражания, подделки под ершовскую сказку. «КонькаГорбунка» взяли на вооруже­
ние издатели лубочной ли­
тературы. Их книги носили
такие названия: «Конек-Горбунок» в подражание П. Ер­
шову; «Новый «Конек-Горбу­
нок», или Рассказы Фомы ста­
ричка про Ивана-дурачка;
«Новейший Конек-Горбунок»
и т. п. Появились разнооб­
разные настольные игры «Ко­
нек-Горбунок». одноименный
балет, спектакль, кукольное
представление...
В годы первой русской ре­

волюции на книжном рынке
появилась написанная на
ершовскне мотивы сказка
профессионального револю­
ционера С. А. Басова-Верхоянцева «Конек-Скакунок»
(другое название — «Шап­
ка-Невидимка»), содержащая
сатиру на самодержавный
строй. Сказочный царь Берен­
дей отдает такие приказы:
«Войску выступить в поход,
Усмирить везде народ. Крику­
нам плетей отвесить, Всех
ораторов повесить. Депутатов
же схватить, По острогам
рассадить». Как отмечалось в
рапорте Казанского комитета
по делам печати в Главное
управление от 28 мая 1907 го­
да, «под видом событий, имев­
ших якобы место в какомто сказочном царстве, автор
изображает волнение рабо­
чих 9 января 1905 года, аграр­
ные беспорядки, забастовку,
вооруженное восстание, со­
зыв и роспуск Думы, вообще
все события последнего вре­
мени, причем позволяет себе
дерзкие и возмутительные вы­
ходки не только по адресу
войск и правительственных
лиц, но не останавливается
даже и перед оскорблением
верховной власти...»
2 июня 1907 года всем гу­
бернаторам и градоначальни­
кам России была направле­
на телеграмма за подписью
министра внутренних дел
П. А. Столыпина: «...Сказка...
подлежит конфискации».
Между тем ершовский «Конек-Горбунок» и Иван про­
должали свой путь. А на
долгом пути встречается раз­
ное: и хорошее, и плохое.
Через сто лет после своего
появления «Конек-Горбунок»
снова, правда ненадолго, при­
шелся не ко двору. Редакто­
ры-комментаторы книги «Ко­
нек-Горбунок» (1934) изда­
тельства «Academia» усмотре­
ли (с пристрастием) в сказке
Ершова апологию кулачества,
«историю одной замечатель­
ной карьеры сына простого
деревенского кулака, подняв­
шегося до царя... с привезен­
ной из-за моря дворцовой
интриганкой» (подробно об
этом в книге В. Г. Уткова
«Дороги «Конька-Горбунка».
М., 1970). Смешно? Но в те
времена было не до смеха.
Над страной под бодрые пес­
ни и ночные звонки сгуща­
лись зловещие сумерки стали­
низма...
Но невозможно убить на-

55

родную песню, ставшую на­
родной сказку, дух народа,
тягу его к справедливости.
И в наше время скачет
Конек-Горбунок с Иваном по
стране. Не жалея сердца и
души, по-прежнему зовут они
к правде и борьбе за нее.
Герои наши в дороге уже
давно. Не опоздать бы за ни­
ми и нам.
В. К А С А Р К И Н

Для детей

В мире растений
Обзор книг
Даже великий знаток при­
роды Карл Линней долго не
мог решить, куда отнести
грибы — к растениям или к
животным. Л иш ь сто лет на­
зад ученые наконец твердо
решили, что грибы — расте­
ния. Правда, растения очень
необычные и очень многооб­
разные. Вот что рассказывает,
к примеру, А. Смирнов в
третьем томе «Мира расте­
ний» о домовом грибе со
странным названием «мерулиус плачущий»:
«За рубежом он пакостил
давно. У нас заметили с конца
прошлого века. События раз­
вивались стремительно. 1878
год. В Брест-Литовске в но­
веньком, только что отстроен­
ном здании неожиданно про­
валиваются полы. Не успева­
ют произвести ремонт, как ру­
шится алтарь в городском со­
боре. В аварийных зданиях
и- подвалах находят коричне­
вую пыль, которой не замеча­
лось раньше. Анализ показы­
вает, что это споры самого
опасного из домовых гри­
бов — мерулиуса плачущего.
Гриб не только съедает по­
лы. Он проникает в комна­
ты, забирается в шкафы, в
гардеробы, уничтожает бума­
ги, книги, одежду, постель­
ное белье... В Омске выводит
из строя здание городского
архива. Гибнут ценнейшие до­
кументы...»
Не менее интересно расска­
зано в третьем томе «Мира
растений» и о многих других
редких и широко известных
растениях: соснах и можжевельниках, орляке и кукушки­
ном льне, сморчках, опенках,
мухоморах, морской капусте,
пепельнике... Легко догадать­
ся, что трехтомник «Мир ра­
стений»' (первая книга вы­

56

пущена «Молодой гвардией»
в 1979-м, вто ра я— в 1981-м,
а третья — в 1982 году) —
энциклопедическое издание.'
Книги энциклопедического
характера найдутся и для ре­
бят младшего школьного воз­
раста. Так, несколько лет на­
зад в «Детской литературе»
появилась книжка Н. Надеж­
диной «Во саду ли, в ого­
роде...» Казалось бы, что
можно рассказать об овощах?
Но лучше не спешить с выво­
дами, а раскрыть книгу и
прочесть хотя бы начало од­
ного из рассказов — о бакла­
жанах:
«Что это за ягода: горь­
кая, да не рябина, черно-ли­
ловая, да не черника? Соби­
рают ее не в лесу, не в са­
ду, а на огороде. Что это за
ягода, которая не помещается
во рту? Если не веришь, что
на огороде растут ягоды, раз­
режь ножом баклажан, раз­
режь томат и увидишь: у них,
так же как у черники, смо­
родины и других ягод, в соч­
ной мякоти множество мел­
ких семян...»
Из книги Н. Надеждиной
узнают маленькие читатели,
что есть мак-утешитель, маккондитер,
мак-осветитель,
мак-художник. Что среди ово­
щей есть «спринтеры» — ре­
дис и салат. Что растения
могут и враждовать и дру­
жить: картофель, например,
не болеет, если растет по со­
седству с коноплей.
Почему одно растение мо­
жет ж Л ъ там, где холодно,
а другое — там, где жарко?
Почему одни растения обра­
зуют леса, другие — степи,
тайгу, тундру? Ответы на эти
вопросы ребята найдут в дру­
гой маленькой энциклопедии,
выпущенной
издательством
«Детская литература» в 1981
году. Называется эта книжеч­
ка «Где у растения дом».
Автор ее — Я. Марголин.
О карликовой березке —
одном из арктических расте­
ний, способном переносить
морозы до 60 градусов, рас­
сказывает маленьким читате­
лям
книга
Г.
Снегирева
«Чудесная лодка» (М ., Дет.
лит., 1982).
Деревья, по мнению амери­
канского ученого-дендролога
Э. Меннинджера, вообще за­
служивают гораздо большего
внимания. «Есть много та ­
кого, во что трудно поверить,
даже если это правда,— пи­
шет Меннинджер в одной из
глав своей книги «Причудли­
вые деревья», выпущенной не­
сколько лет назад издатель­

ством «Мир». Тем более если
речь должна пойти о том,
что деревья в лесу способны
на нежную привязанность
друг к другу... Два дерева
проникаются такой любовью
друг к другу, что решают
объединить свои усилия в
борьбе за существование и
расти как одно,— каким об­
разом это можно объяснить?»
«Слышат» ли растения?» —
так назвала Г. Денисова одну
из глав своей книги «Удиви­
тельный мир растений» (2-е
издание этой книги появилось
в издательстве «Просвеще­
ние» в 1981 году). Многочис­
ленные опыты, поставленные
исследователями
разных
стран, показали, что растения
определенным образом реаги­
руют на звуки, в том числе
на музыку. У них даже
выявлены «музыкальные вку­
сы». Австралийские садово­
ды, к примеру, утверждают,
что банан дает более круп­
ные плоды, если вблизи от
него в течение долгого време­
ни по нескольку часов в день
играет музыка, в которой пре­
обладают басовые ноты. А в
Канаде был проделан такой
опыт: в три изолированных
отсека посеяли
пшеницу.
В первом отсеке круглые сут­
ки гудел бас, во втором —
пел высокий голос, а в треть­
ем — соблюдалась полная ти­
шина. Оказалось, что пшени­
ца, «слушающая» басовую
музыку, дала почти в четыре
раза больше побегов, чем та,
что росла в тишине. Высокий
голос тоже повысил урожай,
но вполовину меньше, чем
бас. Некоторые ученые счи­
тают, что росту растений спо­
собствует только классиче­
ская музыка, а джазовая его
задерживает.
О чем еще рассказывается
в главе «Слышат» ли расте­
ния»? О том, как влияют
на жизнь растений магнитное
и электрическое поля Земли.
О том, что любая раститель­
ная клетка представляет со­
бой своеобразную электриче­
скую батарейку. Что есть ра­
стения очень чувствительные
к изменениям погоды: горе­
чавка альпийская, например,
моментально захлопывается
всякий раз, как только на
солнце набегает тучка. Не ме­
нее интересную информацию
содержат и другие главы этой
книги: «Растения-хищники»,
«Зеленые храбрецы», «Расте­
ния против огня», «Зеленые
разведчики», «Правое и левое
в мире растений»... «Мне хо­
чется,— пишет Г. Денисо­

ва,— чтобы после прочтения
этой книжки во время прогу­
лок или экскурсий вы более
внимательно смотрели бы на
знакомые вам деревья и тра­
вы, стремясь понять суть уви­
денных вами явлений; чтобы
вы почувствовали себя части­
цей окружающей вас природы
и старшими братьями всех
существ, живущих рядом с
вами».
Встречается в среднерус­
ских лесах цветок с необыч­
ным названием —
«венерин
башмачок». Растет в нашей
стране хвойное дерево, кото­
рое, как ни странно, опыля­
ется пчелами. Когда оно
цветет, в роще стоит медовый
аромат. А в Крыму есть та­
кое дерево, цветы которого по­
хожи на ландыш, а ягоды на­
поминают по виду спелую зем­
лянику. Об этих и многих дру­
гих цветах, деревьях, травах,
жизнь которых «висит на
лоске», рассказывает В. ЙСтлина в своей книге «Ус­
кользающие
жемчужины»,
вышедшей в издательстве
«Мысль» в 1981 году. И убеж­
дает: усилиями одних только
специалистов не спасти ис­
чезающие растения, тут каж ­
дый гражданин должен вне­
сти свою лепту.
Разумеется, хороших книг
о растениях
значительно
больше, чем было названо
здесь. Есть, например, книгкка-картинка Н. Надеждиной
«Про матушку тыкву и ее за­
мечательное семейство» и фо­
токнижка Ю. Дмитриева «Хо­
ровод лепестков». Обе — для
дошкольников. А для ребят
младшего школьного возра­
ста — «Большая книга леса»
(того же Дмитриева) и «За­
колдованное дерево» Н. Оси­
пова. Подростков привлекают
книги Н. Верзилина «Путе­
шествие с домашними расте­
ниями» и «По следам Робин­
зона».
Всего не перечислишь, да и
нет в этом необходимости.
Проще найти библиографиче­
ское пособие «Флора и фау­
на», выпущенное издатель­
ством «Книга» в 1978 году
для учащихся пятых— седь­
мых классов, в котором ре­
комендуются самые различ­
ные книги. Есть и другое
библиографическое
посо­
б и е — «Наш общий друг —
природа» (М .: Книжная пала­
та, 1988). Оно адресовано
учащимся .шестых— восьмых
классов и посвящено одной из
глобальных проблем — охра­
не природы. А в разделе
«Юным защитникам приро-

ды» можно найти литературу
для юных садоводов, овоще­
водов, цветоводов, хлеборо­
бов.
Г. РУМЯНЦЕВА,
главный библиотекарь
Государствекной
республиканской детской
библиотеки
РСФСР

«Недаром дети
любят сказку...»
Борис Бегак. ПРАВДА
СКАЗКИ: Очерки / Худож­
ник В. Сергеев. — М.: Дет­
ская литература, 1989.
Перед нами последняя кни­
га старейшего советского
«детского» критика и, к слову
сказать,
давнего
автора
«Семьи и школы». Последняя
в самом буквальном и самом
печальном смысле: в момент,
когда пишутся эти строки,
Бориса Александровича уже
в живых.
'-^^далекие 30-е годы наш5ал он свою первую статью,
посвященную вопросам дет­
ской литературы. И хотя обя­
занности «детского» критика
он долгое время сочетал с
другими, не всегда близкими
детской литературе профес­
сиями (работал на радио, в
Госстройиздате), своему при­
званию критика он не изменял
на протяжении полувека, с
небольшим перерывом в кон­
це 40-х годов, когда нежданН'|к«гаданно угодил в разряд
«безродных космополитов»...
Не знаю, как насчет «безродности», а к космополитиз­
му он имел лишь то отноше­
ние (на сегодняшний взгляд
вполне привлекательное), что
знал несколько европейских
языков и проблемы литера­
туры и искусства привык рас­
сматривать «на уровне миро­
вых стандартов».
Не изменяет он себе и на
сей раз, хотя формально
ограничивает свои живые,
непринужденные беседы о
сказке и сказочниках рамка­
ми советской литературы для
детей.
Беседы эти друг на друга
не похожи. Иногда они —
об отдельных литературных
сказках («Трех толстяках»
Ю. Олеши, «Празднике не­
послушания» С. Михалкова
или повести В. Медведева
«Баранкин,
будь
челове­
ком!»), о сказочнрй теме в
творчестве того или иного
писателя (А. Гайдара, В. Ка­
верина, Н. Носова, А. Волко­
ва, А. Шарова, Э. Успен­

ского, В. Сутеева), а есть и
такие, где речь идет о не­
скольких сказочниках сразу
(такова, например, послед­
няя, пятнадцатая, беседа —
«Сказка-несказка», где гово­
рится
о
произведениях
М. Пришвина, К. Паустовско­
го, В. Бианки, И. Соколова-Микитова, Г. Скребицкого
и Г. Снегирева).
Имена, как видим, выбра­
ны разные — и по харак­
теру, и по масштабу таланта.
Вероятно, кое-что в этом вы­
боре можно было подпра­
вить: странновато, скажем,
что в книге есть очерк о сказ­
ках Е. Пермяка и нет— о ска­
зах его учителя — Павла Б а­
жова. Думается также, что на
фоне таких имен, как тот
же Е. Пермяк, В. Медведев
или В. Смирнова (замеча­
тельный критик, но, увы, за­
урядная сказочница), М. При­
швин, К. Паустовский или
В. Бианки вполнезаслужи­
вали отдельных бесед; но
личные пристрастия автора —
дело святое. Тем паче, что
перед нами не научная моно­
графия, а вольный сборник,
автор которого имеет полное
право на собственный выбор.
В своих коротких беседахочерках, занимающих в книж­
ке всего по нескольку страни­
чек, Б. Бегак успевает ска­
зать —- пусть и бегло — о
творческом пути писателя,
о том, как рождались его
сказки, и о мере своеобра­
зия их. А яркие, броские
детали, подмечаемые автором
даже в самых известных сказ­
ках, заставляют читателя (по­
жалуй, прежде всего родите­
лей, а также учителя, биб­
лиотекаря, пионервожатого —
вообще воспитателя) о мно­
гом задуматься.
Случайно ли, скажем, имя
популярнейшего гайдаровско­
го героя Мальчиша-Кибальчиша перекликается с фами­
лией отважного русского уче­
ного и революционера Ни­
колая Кибальчича? Видимо,
не случайно, если одной из
любимых книг Гайдара в от­
рочестве была книга С. М.
Степняка-Кравчинского «Под­
польная Россия». СтепнякКравчинский и Кибальчич —
не только современники, но и
во многом единомышленни­
ки, собратья по революцион­
ной борьбе.
А случайно ли присутствие
Знайки и Незнайки в по­
пулярнейшей сказочной три­
логии Николая Носова? Тоже
вряд ли. Потому что свою
родословную его «коротыш­

ки» ведут от крохотных лес­
ных человечков из сказочной
повести Анны Хвольсон «Цар­
ство малюток», впервые вы­
шедшей еще в начале века...
нет, не в Скандинавии, откуда
родом все гномы, а в России,
в некогда знаменитом петер­
бургском издательстве Мав­
рикия Вольфа. Среди персо­
нажей этой повести были и
Знайка и Незнайка.
Другое дело, что, в отличие
от Анны Хвольсон, ’ совет­
ский писатель Николай Носов
дал иное применение своим
гномам. Книги его про Не­
знайку и глубже, и серьез­
ней, и увлекательней.
Помня, что пишу я все же
не некролог, а рецензию, по­
зволю себе отметить и кое-ка­
кие разногласия с автором.
Думаю, что не стоило
гальванизировать давно ус­
таревшую сказку Веры Смир­
новой «Заморяне», где амери­
канцы изображаются только
«похожими» на людей. Ссыл­
ка на горьковские очерки об
Америке тут не срабатывает:
ведь «Город Желтого Дьяво­
ла» и другие вещи этого цик­
ла в нынешнюю эпоху сами
неизбежно
подвергнутся
«уценке».
Серьезного пересмотра по
нынешним временам требует
и популярнейшая
сказка
Л. Лагина «Старик Хоттабыч». Глава, посвященная
этой повести, — пожалуй,
единственная в книге, где ав­
торскому взгляду явно недо­
стает пристальности и глу­
бины. Сегодня хорошо видно,
что Л. Лагин столкнул своего
обаятельного джинна не с
советской жизнью вообще,
как он пытается изобразить,
а лишь с ее рекламной вы­
веской. «Советские» сцены
«Старика Хаттабыча» изо­
бражают нашу жизнь пример­
но в том же плане, в каком
рисуется она в хрестоматий­
ных, но, увы, насквозь фаль­
шивых строчках В. ЛебедеваКумача, прозвучавших в са­
мый разгар сталинского тер­
рора:
За столом никто у нас не лиш­
ний.
По заслугам каждый награж­
ден...
Сегодня, когда о «закры­
тых» столовых и прочих
«спецзаведениях» пишет мас­
совая печать, эти всем извест­
ные строки звучат уже от­
кровенным издевательством...
В сказке Л. Лагина пио­
нер Женя, по воле Хоттабыча проданный в рабство, по­
падает куда-то на Восток и

вместо страданий ощущает
полный триумф как совет­
ский мальчик, посланец стра­
ны социализма. Думается, ес­
ли бы Л. Лагин хотел на­
писать действительно прав­
дивую сказку на материале
той эпохи, он должен был
послать Женю куда-нибудь
в колымские лагеря, кото­
рые в пору создания сказки
(1939 год!) были в самом
расцвете... Разумеется, дико
было бы думать, что подоб­
ная сказка, да еще для детей,
могла бы тогда увидеть свет,
но ведь Л. Лагин дожил до
времен, когда правда о ста­
линских временах была обна­
родована публично, — и тем
не менее он и тогда не при­
близил свой сюжет к правде
ни на один миллиметр...
Впрочем, это уже упрек
писателю, а не критику. От­
носительно же Б. Бегака
стоит напомнить, что хотя его
книга и помечена 1989 годом,
но писалась-то она двумятремя годами раньше. И су­
дить ее с позиций сегодняш­
него дня было бы не вполне
резонно.
В целом же книга интерес­
ная и актуальная. Ведь «борь­
ба за сказку», которую при­
шлось вести в 20—30-х годах
К. Чуковскому и его собрать­
ям по детской литературе,
продолжается до сих пор.
Только теперь, как замечает
Б. Бегак, «бороться при­
ходится уже не с теми, кто
когда-то стал поперек дороги
благотворной сказочной фан­
тазии, а преимущественно с
теми, кто пренебрегает ею, за­
бывая о ее величайшей вос­
питательной речи».
Сами же дети всегда были
от сказки в восторге. При­
чину этого хорошо объяснил
поэт Валентин Берестов в
стихах, посвященных Кор­
нею Чуковскому:
Недаром дети любят сказку:
Ведь сказка тем и хороша,
Что в ней счастливую развязку
Уже предчувствует душа.
И на любые испытанья
Согласны храбрые сердца
В нетерпеливом ожиданье
Благополучного конца.
С. КОНЕВ

СЕМЕЙНЫЙ ДОСУГ
S

«СЕМЬЯ И ШКОЛА» MS 3

I

календари

Утро года
(Что мы знаем о марте)
В календаре древних римлян
за начало года был принят
месяц, на который приходился
день весеннего равноденствия.
Он назывался примиднлисом по
своему порядковому (первому)
номеру. В VII веке до нашей эры
произошла реформа этого кален­
даря. Перый месяц года и весны
тогда был назван мартусом в
честь мифологического бога вой­
ны Марса, который был призван
так же защищать мирный труд, а
первоначально почитался как
бог земледелия и скотовод­
ства, защитник полей и стад.
В нашей стране и в Болга­
рии именуют этот месяц мар­
том, на Украине созвучно этому
он — марец. Однако многие на­
роды называют его по-своему:
поляки — мажец,
сербы —
ожуйак, чехи — бржезень. А
болгары зовут его ещё и так —
лажу.
У славян март также изве­
стен под названием березозоласвистуна: по утрам зол еще
бывает по-зимнему крепкий мо­
розец, ветер свищет холодом в
березовых кронах. Ветроносом,
свистухой и свистуном назы­
вался март за вой холодного
ветра и потому, что везде суёт
он свой нос, задирает курам
хвост. В русском народном
календарном фольклоре березозолу-свистуну отводилась свое­
образная роль зазывалы весны.
Водотёком, протальником, дорогорушителем звался март изза быстрого снеготаяния и по­
явления на земле первых про­
талин и прогалин, разрушения
зимних путей-дорог.
Парником март, нарекали за
то, что от просыхающей земли
тёплый парок поднимается, с
вешних полей пахучим ветерком
тянет. Огородником — потому,
что на огород позвал, пора
замачивать семена и проверять
их на всхожесть. Март также
первенец весны, весновка, весновей — вестник тёплых дней,
теплом привечает (тепло веет,
стариков греет).
И хотя в марте с крыш капает,
но за нос мороз еще крепко
цапает; от капели до мороза
ровно полшага. Поэтому, видно,
недаром нарекли март наследни­
ком февраля, его младшим и
меньшим братом, позимьем и перезимником, изломом зимы и зимобором — он с зимой бо­
рется, за сердце её теплом
хватает. ОДнако март-марток
велит порой натягивать двое, а
то и семеро порток, побелит
стога, коварен для садов. Он же
и катыш, детворе утеха — зима
на исходе, торопись на санках
накататься вволю.
Пробуждается от зимнего сна
природа. Отсюда такие у марта
имена — утро весны и утро
года, пора воробьиных дуэлей
и синичьих песен, проба голосов
•т----------------------------------

птиц-зимовщиков: овсянок, пи­
щух, поползней.
В X веке, с принятием хри­
стианства на Руси, Новый год
начинался 1 марта, когда прини­
мались за весенние сельско­
хозяйственные работы. Возмож­
но, именно потому, что с марта
весна начинается, чехи первый
день марта называют летницей,
что означает «новичок». Нович­
ком этот день, день рождения
весны снежной именовали и в
Древней Руси. В ряде стран
мира в разные времена Новый
год также приходился на март,
причем на различные его дни.
Таким образом, и весь месяц
март в известном смысле можно
считать новичком.
У древних славян деление года
на сезоны определялось при­
родными явлениями. Первона­
чально год разделялся всего
лишь на две половины — лет­
нюю и зимнюю — и начи­
нался с первого вешнего месяца
марта. Древние веровали, что
именно с этой поры природа
пробуждается от зимнего сна к
жизни. Нашим предкам времена
года представлялись не отвле­
ченными понятиями, а живым
воплощением стихийных богов и
богинь, которые поочередно ни­
сходят с небес на землю и уста­
навливают на ней свое влады­
чество.
Метеорологическая весна на­
чинается с устойчивого перехода
средней суточной температуры
воздуха через ноль градусов в
сторону тепла. Астрономическая
весна не зависит от капризов
природы и наступает в север­
ном полушарии всегда в один и
тот же день — 20(21) марта,
в день весеннего равноденствия.
По астрономическим данным
жизнь весны короче лета, но
продолжительнее осени и зимы.
Она длится 92 дня и 21 час,
завершаясь 21 (22) июня. По
гражданскому календарю длится
92 дня — по 31 мая включи­
тельно. На Руси весна в дале­
кие времена
оканчивалась
20 июня. Начиналась же она
не с 1 марта, а гораздо позд­
нее. В сохранившейся рукописи
XVI века сказано, что весна
длится «от Благовещеньева дни
(т. е. 25 марта), а в ней 90 и
день и четверть дни». В рукописи
XVII века записано, что весна
«начинается от 24 марта луны
до 24 июня...»
Метеорологическая и фено­
логическая вёсны различны для
разных регионов страны. Ни­
когда они не наступали одно­
временно на всем полушарии.
По многолетним наблюдениям
на большей части Северного
полушария метеорологическая
весна начинается 12 марта и
продолжается до 5 мая. В Мо­
скву фенологическая весна, как
правило, приходит раньше, чем
в Ленинград.
Весна... Интересно само на­
звание этого времени года. Сло­
во это очень древнее. Оно встре­
чается в белорусском, украин­
ском, польском, словацком и
чешском языках. Его первона­
чальное значение сопоставляют
со значением корня глагола
«светить». А в болгарском языке

т| надлежностей — держатель для
бумаг. Конечно, нам сейчас не
смастерить такую популярную
некогда цепкую лапку из бронзы
или латуни, но и наш деревян­
ный крокодил неплохо будет
держать памятку школьных дел,
или расписание уроков, или кон­
верты с нужными адресами.
А сделать крокодила совсем
просто.
Разметив, выпиливают из фа­
неры или дощечки толщиной
5—6 мм спину и живот кро­
кодила, благо, что они одинако­
вые. Общий размер выбирается
произвольно. На выпиленную де­
таль спины наклеивают бруски
из того же материала, кото­
рые и создают, собственно, и
хвост, и нос. Глаза делают из
обрезков толстой
проволоки,
вставляя их в заранее просвер­
ленные отверстия близ «шеи»
крокодила.
Как же «работает» крокодил?
Он держит бумаги своими челю­
стями, а сжимает их с помо­
щью аптечной резинки, надетой
ему на «шею» (на выемку в
корпусах спины и живота сразу
за пастью). Качество держа­
понятие весна передается словом
«пролет», т. е. время перед
летом.
Согласно именинного кален­
даря в марте именинниками
будут по дням: 1 — Даниил,
Иулиан и Павел, 2 — Феодор,
3 — Лев, 4 — Григорий и Евге­
ний, Макарий и Богдан, 6 —
Тимофей, 7 — Филипп,
8 —
Александр и Иоанн, 10 —
Тарасий, 12 — Григорий, 13 —
Василий и Николай, Кира и Ма­
рина, 14 — Антонина и Евдокия,
15 — Арсений и Богдан, 17 —
Вячеслав и Василий, Даниил и
Иаков, 18 — Давид, Марк и Фео­
дор, 19 — Аркадий, 20 — Евге­
ний и Ефрем, 21 — Лазарь,
22 — Александр, Валерий и
Леонтий, 23 — Виктор, Галина
и Ника, 25 — Симеон, 26 —
Александр и Христина, 27 —
Ростислав и Терентий, 28 —
Александр, 29 — Александр и
Георгий, Иулиан и Трофим,
30 — Алексей, Макарий и Ефро­
синья. 31 — Павел и Трофим.
В. МИРОНОВ

своими руками

Крокодилья
хватка
В тридцатые — сороковые
годы, во времена перьевых ручек
и арифмометров, существовало
довольно много канцелярских
хитроумностей — приспособле­
ний, облегчающих жизнь среди
бумаг и документов. Надо ска­
зать, что большую часть их мы
явно рано списали в утиль
хотя бы потому, что порядок
на письменном столе и среди
бумаг приучает подрастающее
поколение к порядку в работе,
в чтении, в мыслях, наконец.
Одна из таких забытых при-

ния бумаг зависит в большой
мере
от натяжения резинки,
стягивающей челюсти. Чтобы бу­
маги не выскальзывали из дер­
жателя, на самый край внутрен­
них поверхностей челюстей хо­
рошо бы приклеить по кусочку
резины — хотя бы кусочки рези­
нового бинта, продающегося в
аптеках.
На конце хвоста крокодила (со
стороны живота) надо сделать
отверстие, чтобы повесить его
над столом или на книжный шкаф.
Крокодил весь зеленый, пасть
красная, ноздри желтые. Кра­
сить его лучше масляными крас­
ками. Резинки на челюсти на­
клеить до окраски, а стягивать

СЕМЕЙНЫЙ ДОСУГ

шею крокодила аптечными ре­
зинками — после, когда детали
просохнут.

С. НОВИКОВ
г. Орел

й уголок

Добро
пожаловать,
хомячок!
Когда я училась классе в чет­
вертом, в Москве была мода на...
хомячков. Их то и дело показы­
вали по телевизору, их дарили
популярным артистам. Многие
взрослые покупали их для своих
детей. И мне очень хотелось хо­
мячка. Легко ли было устоять
перед соблазном иметь дома
такого забавного зверька? Ро­
дители не особенно радовались
этой идее, и тогда мы с тетей и
братом тайком от них отправи­
лись в зоомагазин и кулилитаки хомячка-альбиноса Федю.
Я победила сопротивление род­
ных, я не отстала от ровесников,
давно державших хомячков в
квартире! Но эта радость быстро
сменилась растерянностью. К
приему Феди я совершенно
не была готова. Я не знала, где
его поселить, и посадила в ста­
рую птичью клетку (в первую
же ночь хомячок прогрыз в
дереве дыру и сбежал). Меню
для Феди я составляла наугад,

булку, размоченную в молоке,
летом — семена и плоды разных
трав. Порадуются хомячки и до­
бавочному корму — вареному
мясу, творогу. Только не надо
угощать своих воспитанников
различными копченостями (кол­
баса, окорок, сыр), предлагать
им конфеты. Этих продуктов они
не знают в природе, и отве­
дав их, могут
отравиться.
Наблюдать хомячков во время
их трапезы очень интересно.
Особенно уморительны
они,
когда, стоя на задних лапках,
передними аккуратно подносят
ко рту лакомый сухарик или
веточку. «Как человечек!» —
умиляются хозяева и подсовы­
вают питомцу все новые порции
еды. Но не увлекайтесь корм­
лением животных! От постоян­
ного переедания они жиреют, а
срок их жизни, как это ни
грустно, сокращается. (Кстати,
на примере хомячков видно к
чему вообще ведет переедание).
Купать ли хомячков? Этот
вопрос беспокоит многих их
хозяев. Хомячки — чистоплот­
ные животные, за своей шубкой
они следят сами. Поэтому спе­
циальные водные процедуры для
зверьков устраивать не надо.
Лучше поберегите их от скозняков. Простудившись, хомячок
скорее всего погибнет. Конечно,
никому из хозяев хомячков не
хочется и думать об этом. Боль­
шинство заботится о благопо­
лучном продолжении хомячиного рода в домашних усло­
виях. Как не ошибиться под­
бирая парочку? Ведь поселив в
садке, например, двух симпатич­
ных пушистых «дам», потомства
от них не дождешься. Пол
животных можно определить по
расстоянию между анальным (у
основания хвостика) и мочеис­
пускательным отверстием. У са­
мок они расположены очень
близко друг от друга, у сам­
цов — гораздо дальше. Этот ме­
тод определения пола применим
для всех грызунов.
Как только станет заметно, что
самка готовится принести потом­
ство, самца от нее лучше отса­
дить. Иначе агрессивность буду­
щей матери скажется на боках и
хвосте мужа. Беременность у хо­
мячков длится 16—19 дней. Де­
теныши появляются на свет го­
лыми и слепыми. Этот период
потребует от вас большой осто­
рожности! Как бы вам ни хоте­
лось получше рассмотреть ново­
рожденных, взять их в руки, при­
ласкать, не делайте этого! Чужой
запах останется на тельцах ма­
лышей, растревоженная самка
перестанет их кормить и может
загрызть хомячат.
Первое время после выхода из
гнезда хомячат можно подкар­
мливать рисовой кашей, варе­
ным яйцом, простоквашей. На
корм, столь любимый родителя­
ми, они перейдут постепенно.
Любуясь хомячками-малышами, радуясь, тому, что сумели
создать условия для их появле­
ния на свет, не теряйте бди­
тельности. Потомство хомячков
подрастает быстро и в возрасте
четырех месяцев само уже спо­
собно к размножению (!). Так

что небольшой домашний зоопарк можно быстро увеличить в
несколько раз. Не трудно пред­
ставить, чего больше он вам
доставит — радости или хлопот.
И все-таки желаем вам больше
радости от общения с животны­
ми!

Елена МИХАЙЛОВА

ниточка-иголочка

Только
для девушек

g
.
т
«СЕМЬЯ И ШКОЛА»

не очень представляла, чем его
сородичи питаются в природе.
И была несколько обескуражена,
когда один знакомый сказал,
что моему воспитаннику больше
подошло бы, например, имя Ма­
ша. Быт хомячка в нашей квар­
тире налаживался постепенно.
Со временем я все-таки на­
училась ухаживать за ним, зве­
рек стал совсем ручным. Но, на­
верное, скольких ошибок можно
было бы избежать, знай я еще
перед покупкой чуть-чуть по­
больше! Чтобы моя «история»
повторялась как можно реже,
предлагаю читателям некоторые
сведения о хомячках, которые,
надеюсь, помогут лучше уст­
роить их жизнь дома.
Хомячки — небольшие зверь­
ки (их длина 10—22 см) из
отряда грызунов. В природе их
родственники хомяки
(более
крупные животные) живут в нор­
ках. Питаются семенами разных
растений, стеблями и корневи­
щами трав. Запасая в своих под­
земных кладовых килограммы
зерен культурных злаков, нано­
сят немалый вред сельскому
хозяйству.В домашних же усло­
виях держат не хомяков, а хо­
мячков. Лучше покупать их в
зоомагазине или брать у знако­
мых; ни в коем случае не пытай­
тесь брать их из дикой при­
роды. Чаще всего обитателями
школьного или домашнего жи­
вого уголка становятся золоти­
стые хомячки или хомячки-аль­
биносы (лабораторная форма
золотистых хомячков). Встре­
чаются и джунгарские (серые с
черной полоской на спине) или
похожие на них серые хомячки
(без черной полосы).
Держать хомячков надо в
стеклянных или проволочных
садках, в аквариумах. Можно
поместить зверька и в птичьей
клетке; но не забывайте, что
хомячки хорошо грызут дерево.
Могут посягнуть и на металли­
ческие прутья; (их, конечно,
не одолеют, но доставят вам
«удовольствие» послушать «хэви
металл» в собственном испол­
нении). На дно садка или аква­
риума насыпьте сухие опилки.
Менять их надо регулярно (и
ежедневно — в том месте, где
хомячок устроит себе уборную).
Тогда не возникает специфиче­
ский запах, и никто не сможет
сказать про ваших любимцев:
«Противные!» Помогите зверь­
кам устроить свой домик-гнез­
дышко. На дно садка поставьте
вверх дном небольшую картон­
ную коробку (например, от ра­
финада), с отверстием сбоку для
входа. В качестве дополнитель­
ного строительного материала
хомячкам понадобится ватка,
солома, пакля или лоскутки
ткани.
Меню хомячков может быть
самым разнообразным; но пом­
ните, что в природе эти живот­
ные преимущественно вегета­
рианцы. Основным сухим кормом
для них может стать овес,
ячмень, другие зерна, горох или
фасоль. Как лакомство изредка
предлагайте хомячкам семена
подсолнуха. Обязательно надо
давать зверькам
и сочный
корм — разные овощи и фрукты,

Костюм состоит из блузки,
завязывающейся спереди, узкой
юбки и майки из шелковой
ткани. Размер 44—46. Рост
160 см.

Такой комплект в гардеробе
девушки 15—17 лет придется
всегда кстати: если хочется
выглядеть женственной — блуз­
ка, завязывающаяся «бантом»,
подчеркнет талию; свободная
форма цельнокроенного рукава
хорошо будет сидеть даже на
полной девушке. Драпировка на
полочках, образующаяся при
стягивании банта в узел, смот­
рится очень красиво, если подо­
брать тонкую, легко драпирую­
щуюся ткань: шерсть, крепдешин
или модное сейчас трикотаж­
ное полотно с какой-нибудь
оригинальной
расцветкой. В
моде мотив «огурцы», не слиш­
ком крупный цветочный узор,

59

СЕМЕЙНЫЙ ДОСУГ

«СЕМЬЯ И ШКОЛА»

3 9

4?

im
и животным выражением, сидит, поту!Л1вшись в землю, и, кажется, ничего, бед­
ная, не понимает, и не думает. Такой
глубоко верный тип Владимир Маковский,
да и кто угодно у нас, в первый раз
затронул». В этом описании все точно,
кроме «тупого» выражения в глазах жен­
щины. Стасов, как это с ним часто бы­
вало, в угоду тенденции (в данном слу­
чае, вере в серьезно? преимущество го­
рода перед «темной» русской деревней)
говорил против всякой очевидности. Ма­
ковский же, невосприимчивый к «тенден­
циям», увидел вещи в гораздо более пра­
вильном свете. Не турость, а отчаяние в
глазах молодой женщины (здесь ощутима
перекличка со «Свиданием»), Жизнь, заве­
денная в тупик. Возможно, не умом, но
сердцем женщина отлично понимает по­
ложение дела,— гораздо лучше, чем ее
подвыпивший муженек (но ведь он пьет,
чтобы ничего не понимать, не думать).
В этой картине — редкая у Маковско­
го, удивительно сильная лирическая атмо­
сфера. И потому, что это — картина о
несчастной любви, о сломленной жизни.
И потому, что это — картина о любимом
городе. С нежность** и восторгом Ма­
ковский написал московскую даль, город­
ские крыши, серенькре небо, голые де­
ревья и рисующйся в глубине еле раз­
личимый силуэт церкви.
В. АЛЕКСЕЕВ

V/
Русская народная сказка
в обработке А . Н. Толстого

Ш
ы

%

Кг.

Дрозд на дереве гнёздышко свил,
яички снёс и вывел детёнышей. У з­
нала про то лисица. Прибежала —
и тук-тук хвостом по дереву.
Выглянул дрозд из гнезда, а лиса
ему:
— Дерево хвостом подсеку, тебя,
V дрозда, съем и детей твоих съем!
V
Дрозд испугался и стал просить,
\ стал лису молить:
— Лисонька-матушка, дерева не
руби, детушек моих не губи! Я тебя
пирогами да мёдом накормлю.
— Ну, накормишь пирогами да
мёдом — не буду дерево рубить!
— Вот пойдём со мной на боль­
шую дорогу.
Отправились лиса и дрозд на боль­
шую'дорогу: дрозд летит, лиса вслед
бежит.
Увидел дрозд, что идёт старуха с
внучкой, несут корзину пирогов и
кувшин мёду.
Лисица спряталась, а дрозд сел на

Щ

4vV

Иt

дорогу и побежал, будто лететь не
может; взлетит от земли и сядет,
взлетит да и сядет.
Внучка говорит бабушке:
— Давай поймаем эту птичку!
— Да где нам с тобой поймать!
— Как-нибудь поймаем. У ней,
видать, крыло подбито. Уж больно
красивая птичка!
Старуха со внучкой поставили
корзину да кувшин на землю и побе­
жали за дроздом*
Отвёл их дрозд от пирогов да от
мёду. А лисица не зевала: вволю
пирогов да мёду наелась и в ^апас
припрятала.
/ш к
Взвился дрозд и улетел в своё
гнездо.
А лиса тут как тут — тук-тук
хвостом по дереву:
— Дерево хвостом подсеку, тебя,
дрозда, съем и детей твоих съем!
Дрозд высунулся из гнезда и ну
лисицу просить, ну лисицу молить:
— Лисонька-матушка, дерево не
руби, детушек моих не губи! Я тебя
пивом напою.
— Ну, пойдём скорей! Я жирного
да сладкого наелась, мне пить хочет­
ся!
Полетел опять дрозд на дорогу,
а лисица вслед бежит.

ДЛЯ МАЛЫШЕЙ

Дрозд видит — едет мужик, везёт
бочку пива. Дрозд к нему: то на ло­
шадь сядет, то на бочку. До того
рассердил мужика! Сел дрозд на
гвоздь (на затычку в бочке), а мужик
как ударит топором — и вышиб из
бочки гвоздь. Сам побежал догонять
дрозда.
А пиво из бочки на дорогу льётся.
Лиса напилась сколько хотела, по­
шла, песни запела.
Улетел дрозд в своё гнездо. Лиси­
ца опять тут как тут — тук-тук
хвостом по дереву:
— Дрозд, а дрозд, накормил ты
меня?
— Накормил!
— Напоил ты меня?
— Напоил!
— Теперь рассмеши меня, а то де­
рево хвостом подсеку, тебя, дрозда,
съем и детей твоих съем.
Повёл дрозд лису в деревню. Ви­
дит — старуха корову доит, а рядом
старик лапти плетёт.
Дрозд сел к старухе на плечо. Ста­
рик и говорит:
— Старуха, ну-ка не шевелись, я
убью дрозда! — И ударил старуху
по плечу, а в дрозда не попал.
Старуха упала, подойник с моло­
ком опрокинула. Вскочила старуха и
давай старика ругать.
Долго лисица смеялась над глу­
пым стариком.
Улетел дрозд в своё гнездо. Не ус­
пел детей накормить, лисица опять
хвостом по дереву тук-тук-тук.
— Дрозд, а дрозд, накормил ты
меня?
— Накормил!

Р исунок Н. М ед вед евой

— Напоил ты меня?
— Напоил?
— Рассмешил ты меня?
— Рассмешил!
— Теперь напугай меня.
Рассердился дрозд и говорит:
— Закрой глаза, беги за мной!
Полетел дрозд, летит — покри­
кивает, а лисица бежит за ним —
глаз не открывает.
Привёл дрозд лису прямо на охот­
ников:
— Ну, теперь, лиса, пугайся!
Лиса открыла глаза, увидела со­
бак — и наутёк... А собаки — за
ней. Едва добралась до своей норы.
Залезла в нору, отдышалась ма­
ленько и начала спрашивать:
— Глазки, глазки, что вы делали?
— Мы смотрели, чтобы собаки ли­
соньку не съели.
— Ушки, ушки, что вы делали?
— Мы слушали, чтобы собаки ли­
соньку не скушали.
— Ножки, ножки, что вы делали?
— Мы бежали, чтобы собаки ли­
соньку не поймали.
— А ты, хвостище, что делал?
— Я, хвостище, по пням, по кус­
там, по колодам цеплял да тебе бе­
жать мешал.
Рассердилась лисица на хвост и
высунула его из норы:
— Нате, собаки, ешьте мой хвост!
Собаки ухватили лисицу за хвост
и вытащили её из норы.

30 коп,

tmilMTC&v ~

. /V

Индекс 70909

U l i l i ^ u u

1 »_д