Леди Неукротимость [Сьюзен Робинсон] (fb2) читать онлайн

Сьюзен Робинсон Леди неукротимость

ГЛАВА 1

Англия, февраль 1854

Смертельная скачка манила его. Алексис пустил своего жеребца галопом. Наклонившись вперед, он натянул поводья и приподнялся в седле. Валентин был застигнут врасплох, и Алексис рассмеялся, услыхав его крик.

— Алексис, нет!

Его друг попытался схватить его, но Алексис уклонился.

— Не пытайся остановить меня, старина. Ты можешь ушибиться.

Алексис склонился над шеей лошади. Стоя в стременах, он позволил Тезею двигаться вперед. Конь помчался галопом. Копыта вонзались в промерзлую почву; жеребец рвал копытами землю и отталкивался от нее с каждым шагом.

Алексис слышал, как далеко позади его зовет Валентин, но в его крови нарастала скорость. Он мчался сквозь влажную утреннюю зарю. Двигаясь все быстрее и быстрее, он старался достичь недостижимого — покоя.

Дьяволы и грехи гнались за ним. Тезей тоже чувствовал их присутствие и старался изо всех сил оставить их позади. Пронзительно визжа, они проносились мимо него— бледные знамена на древке преступления, которым он был пронзен. Грязь и галька из-под летящих копыт били ему в лицо. Его сердце стучало так же быстро, как и сердце его коня, а в легких чувствовалась тяжесть. Дьяволы и грехи все еще преследовали его, но он уже не слышал их воплей.

Он скакал по полям. Он понуждал своего жеребца преодолевать заборы и замерзшие ручьи, кусты и фургоны. Каждый прыжок мог стоить ему жизни. Его манила смерть, он протягивал к ней руки, но в итоге Тезей уносил его прочь от нее. По своей собственной воле лошадь замедлила шаг, изменила аллюр и перешла на рысь. Демоны успокоились, перешли на свое обычное бормотание, и Алексис упал на шею Тезею в полном изнеможении.

Он позволил жеребцу уносить себя. Не чувствуя сил поднять голову, он прильнул щекой к гриве Тезея и выдыхал белые облака пара из ноющих легких. Долгая прогулка сжалась для Алексиса в одно мгновение. Когда он поднял голову, он увидел вдалеке замок. Он был размером с маленький город, его дом. Окруженный зубчатой стеной с башнями, возвышавшийся над рекой и долиной, замок Ричфилд был одновременно его убежищем и тюрьмой.

Подъехав поближе, Алексис смог различить золото волос Валентина. Сидя верхом на своем чистокровном жеребце, его друг ожидал его. Алексис вынул носовой платок и вытер им лицо. Он уже успокоился к тому времени, как подъехал к своему другу.

Вэл твердо держался в седле, сдерживая свою нервную лошадь одной рукой.

— Будь ты проклят! — Он чуть ли не кричал на Алексиса.

— Да, — ответил Алексис. Валентин Бофорт был единственным человеком, который когда-либо становился свидетелем смертельной скачки, но Алексис вовсе не собирался из-за этого изменять своему мастерству.

— Почему бы тебе не приставить ружье к своей голове? Это было бы проще

— Но не так интересно для тебя.

Пока они шли по мосту через ров, проводили лошадей через ворота и заводили их в конюшню, Алексис выслушивал ругательства Вэла. Конюхи выбежали им навстречу. Алексис соскочил с седла,

и его колени подогнулись. Валентин в тот же миг очутился рядом, чтобы поддержать ею. Алексис оттолкнул его, но ему пришлось позволить Валентину помочь ему, когда они зашли в замок. Они долго шли. Он начал дрожать, его бросало то в жар, то в холод. Каблуки их сапог стучали по каменному полу, и шаги эхом отдавались вокруг. Он был выше и тяжелее, чем Валентин, поэтому ему пришлось всю дорогу выслушивать нарекания своего друга.

— Ты— громадный идиот, — говорил Вэл, задыхаясь. — Черноволосый, тяжелый, проклятый сумасшедший.

— И вот так ты разговариваешь со своим старым школьным приятелем? Дело не в том, что я слишком больной, дело в том, что у тебя сложение саламандры.

— Закрой свой рот и попытайся идти, ладно?

Алексис посмотрел сверху вниз на своего друга и едва не улыбнулся. Его друг был характером похож на петуха, у которого украли кур; он оставался таким с тех пор, как они впервые встретились в Оксфорде. Большую часть времени, проведенного там, он тратил на то, чтобы вытащить дурака из затруднительных ситуаций, которые тот сам себе создавал. Стройный и подвижный, с лицом херувима и недовольный своей судьбой из-за того, что был незаконнорожденным, Валентин мог бы устроить драку даже среди голубок, не говоря уже о старшеклассниках.

Двери, ведущие в большой зал, распахнулись, и Алексис поднял голову. Как он и ожидал, на пороге появились его мать и его двоюродный дядя Фальк. Фальк в дверях предложил руку леди Джулиане. Она остановилась на верхней ступеньке и посмотрела на Алексиса. На ее плечи была наброшена шаль, а возле юбок притаились три кота и золотистая обезьянка. Леди Джулиана окинула взглядом своего сына — от взъерошенных черных волос до грязных сапог.

— Он снова выжил, — сказала она. — Всевышний не внял моим мольбам.

Алексис поклонился:

— Я старался внять им, мама.

Вэл, стоявший рядом с ним, весь напрягся и до боли сжал руку Алексиса. Алексис пытался подавить в себе смех, который рвался наружу, так как знал, что это еще больше разозлит Вэла. Но он ничего не смог с собой поделать, и тихий, похожий на лопнувший пузырь звук непроизвольно вырвался из его груди. Только он услышал, как Вэл чертыхнулся.

— Миледи, — сказал Вэл, — провидение защитило вашего сына, и я молюсь, чтобы так было и впредь. Многие им восхищаются.

Джулиана махнула рукой:

— Ленивые арендаторы, распущенные полковые офицеры, подобные вам, и нищие.

— Джулиана, — начал Фальк, как называл это Алексис, поповским тоном, — Алексис наделен великим христианским благородством. Без его помощи многие жители графства просто голодали бы.

Алексису удалось задушить свой смех, но он все еще продолжал улыбаться.

— Избавь нас от славословий.

— Но ведь это правда, — сказал Фальк, — и она должна признать твои добродетели.

Очередной приступ смеха вырвался из груди Алексиса. Вэл толкнул его локтем.

— За многие годы мама изучила мой характер. — Алексис посмотрел на женщину, которая стояла перед ним в окружении своих питомцев. — Она видит во мне больше, чем тебе известно, Фальк. У нее прекрасное зрение. Разве это не так, миледи?

Ответа не последовало. Джулиана развернулась, ее юбки взвились от резкого движения, и оказалось, что под ними сидел еще один кот. Ничего не сказав, она вернулась в зал.

Фальк спустился по ступенькам и схватил Алексиса за руку. Пока они втроем шли по коридорам, Алексис был избавлен от очередных нотаций. Оба мужчины, шедшие рядом с ним, были слишком сердиты, чтобы разговаривать.

На верхней площадке лестницы Вэл их оставил.

— Я пытался его остановить, — сказал он Фальку. — Это было бесполезно. Это дьявол, летящий на комете, и они оба слишком быстры, к сожалению. — Он смерил Алексиса взглядом, а затем снова повернулся к Фальку. — Вам придется сделать что-нибудь, милорд. Мне это не удалось.

Фальк втолкнул Алексиса в спальню и отдал его заботам его камердинера Мередита. Не сказав ни слова, он вышел из комнаты, предоставив Алексису право искупаться и переодеться в одиночестве.

К тому времени, как Алексис надел брюки, его руки и ноги перестали трястись. Он вошел в спальню с полотенцем, накинутым на шею. Его пальцы пытались справиться с пуговицами на жилете.

Эти попытки стоили ему всех недавно восполненных сил. Упав на край кровати, он сидел и смотрел на капельки воды, которые падали с его волос и катились по шее, плечам и рукам. По правде говоря, он совсем не думал пускаться в смертельную скачку, когда рядом был Валентин, но сомнения и подозрения охватили его без предупреждения.

Уткнувшись лицом в полотенце, которое висело на шее, Алексис зажмурился. Если бы только он мог вспомнить больше о том, что случилось в тот день, когда погибли его отец и сестра. Если бы только он был на сто процентов уверен…

Но, возможно, это не имело значения. Он был очень мал, а Бог многое прощает детям — по крайней мере, так говорил ему Фальк. И с тех пор он очень старался быть хорошим, когда демоны не мучили его, как бы пытаясь доказать себе, что он может быть таким. Алексис встал и схватил рубашку, которую Мередит расстелил на кровати. От этого движения он почувствовал резкую боль в плече и вздрогнул. Он сидел, уставившись на белое полотно рубашки, когда вошел Мередит, чтобы ему помочь.

Он не удивился тому, что Фальк вернулся, когда он все еще одевался. Он стоял неподвижно, пока его камердинер поправлял ему галстук, и смотрел на Фалька. Тот стоял возле стола Алексиса, с шумом перелистывая страницы какой-то книги и постукивая по полу ногой.

Наконец Алексис сжалился над своим кузеном и отпустил Мередита. В конце концов, его бывший опекун заслуживал уважения. Он действительно был в долгу перед Фальком Синклером, и чтобы выплатить этот долг, ему понадобилось бы десять жизней. Шестнадцать лет назад Фальк оставил свою успешную политическую карьеру, чтобы взять на себя заботы о полусумасшедшей вдове, ее потерявшем от горя рассудок сыне и о поместье Гранвилей.

В тот кошмарный день, когда были убиты его отец и сестра, Фальк спас его от кошмара. Как всегда, мысли Алексиса увильнули в сторону от тех воспоминаний. Он снова задумался о Фальке и его самопожертвовании. Фальк был консерватором, одним из тех тори, любимцев королевы, чья политическая карьера быстро шла вверх. Привязанность Фалька к своему двоюродному брату, отцу Алексиса, заставила его взять на себя опекунство над его сыном, когда стало ясно, что нервная система Джулианы серьезно подорвана. Сейчас Фальку было почти пятьдесят, но он не был удовлетворен своей жизнью, и Алексис не мог его в этом винить.

Да, он оставался в долгу перед Фальком, между ними существовала привязанность… нет, они любили друг друга. Конечно, тогда, когда Фальк не пускался в свои религиозные тирады. Позже их отношения стали хуже, благодарность Алексиса переросла в чувство вины, привязанность — в неистовое раздражение, восхищение — в цинизм.

Алексис услышал, как Фальк резко перевернул очередную страницу книги. Его раздражение всплыло на поверхность, и он попытался от него избавиться. Попытка оказалась безрезультатной, и он решил, что лучше будет просто скрыть его. Он кивнул Мередиту, и тот ушел с видом глубокого облегчения.

Как только за камердинером закрылась дверь, Фальк хлопнул по столу книгой, с которой так плохо обращался.

— Бог свидетель, вы мне дорого обходитесь, сэр.

Алексис сгреб с серебряного подноса пачку писем и, устроившись у окна, принялся их просматривать. Последовал удар рукой, и конверты разлетелись по всей комнате. Алексис наблюдал, как бумаги падают на ковер, а потом поднял глаза на Фалька.

Фальк пристально смотрел на него, но во взгляде Алексиса была та же отстраненность, какая бывает видна во взгляде военного хирурга на поле битвы. Сжав губы в тонкую линию, Фальк отступил и поднял руку.

— Прости меня, — сказал он, — но я думал, что после того, как ты вступишь в полк, ты не будешь больше чувствовать необходимости в совершении подобных безумств.

Алексис пожал плечами и поднялся. Он собрал письма под аккомпанемент стихотворных строк:

Со сломанным крылом влачусь по жизни,

Безумие и страх меня гнетут,

И за малейший проблеск благодарен..

Алексис присел у ног Фалька, чтобы подобрать последний конверт, потом взглянул вверх и улыбнулся.

— Сегодня вечером у Офелии Мэйтледд бал. Клянусь, что я — лиса на прицеле у искусной охотницы.

—Он подождал, пока Фальк решит, что хуже — его смертельные скачки или Офелия Мэйтленд.

— Ты и не старался убежать от этой гарпии Мэйтленд, — сказал, наконец, Фальк.

— Да ведь это ты постоянно твердишь мне, что я должен жить дома и иметь наследника.

— В твои обязанности как маркиза Ричфилда входит забота о поместье и рождение наследника.

— Откуда ты знаешь, что я его еще не родил?

Фальк бросился к Алексису прежде, чем тот успел продолжить свою речь. Он затолкал Алексиса на диван и, чтобы тот оставался на месте, прижал коленом его грудь.

— С юношеских лет твое лицо сделало тебя жертвой женщин. Я пытался тебя защитить. Господь любит целомудрие и чистоту, а не красоту, Алексис.

Сделав настолько быстрое движение, что Фальк потерял равновесие, Алексис высвободился и встал на ноги.

— Я пытался следовать твоим советам, — сказал он. — Но мои грехи настолько велики, что, если я буду изображать монаха, я только заставлю ангелов рассмеяться. Я хочу есть. Давай спустимся к завтраку и там, за чаем, скрестим шпаги. Пожалуйста, Фальк. Ты знаешь, что я терпеть не могу ссориться с тобой.

Фальк выдавил из себя улыбку, и они вместе пошли вниз. В коридоре они встретились с Валентином, который шел в сопровождении собаки Алексиса, Яго. Алексис увидел, как двое мужчин обменялись взглядами, как два отчаявшихся врача. Фальк оставил их, и Алексис взял Вэла за руку прежде, чем тот успел открыть рот.

— Молчи, — сказал Алексис. — Я оставил старую любовницу, а новой еще не завел, и поэтому умираю от скуки.

— Осел. — Валентин сжал кулаки и повернулся к Алексису. — Тебе нравится выводить меня из себя. Не по этой ли причине ты пустил в ход все свое влияние, чтобы получить для меня место в полку Кардигана? Так чтобы у тебя рядом был кто-то, кого можно было бы доводить до безумия? Человек, который был бы обязан тебе и не мог сбежать? Незаконный сын лорда Мора— у твоей ноги…

Алексис вздохнул и погладил Яго по голове.

— Да, мне нужен был еще один домашний любимец, кроме моего пса. О, заткнись, Вэл. В конце концов, ты в Легкой бригаде, а я — в Тяжелой. У тебя масса возможностей избежать моего общества. Вместо этого ты лучше бы побеспокоился о царе и его аппетитах в Крыму. Если начнется война, то мы непременно окажемся на ней. Тогда ты сможешь направить всю свою ярость на борьбу с русскими.

— Ты пытался убить себя.

— Какое бурное воображение, — медленно произнес Алексис. — La mort ne surprend point le sage; il est toujours pret a partir!

Валентин с минуту стоял, уставившись на него, а потом перевел:

— «Смерть никогда не застигнет мудрого человека врасплох; он всегда готов расстаться с жизнью».

— Отлично. Ты всегда отличался знаниями в школе, но не нужно сердиться на меня.

Они направились к лестнице. Яго шел рядом с Алексисом.

— Взбодрись же, — сказал Алексис, похлопывая Вэла по плечу. — Сейчас мои мысли вовсе не о смерти, а о прекрасной Офелии Мэйтленд.

— Будь с ней осторожен. Ее предки всего три поколения назад были торговцами, а леди Джулиана не одобрит невестку с таким запятнанным происхождением, как она не одобряет мою незаконнорожденную персону.

Алексис рассмеялся и свернул в небольшой коридор, который вел в столовую.

— Именно поэтому я и собираюсь после завтрака отправиться в Мэйтленд Хауз и сделать ей предложение.

Он увидел открывшийся рот своего друга и снова рассмеялся. Они уже сидели за столом, когда Валентин пришел в себя настолько, чтобы закрыть его.

В Мэйтленд Хаузе Кейт Грей сидела в кресле в своей гостиной. Ее взгляд был прикован к страницам «Отелло» на случай, если кто-нибудь войдет, но она кипела, как перегретый паровой котел. Она не могла этого делать. Она не могла быть леди, как того хотела мама. Что она здесь делает, американка, привыкшая к пограничным городам и деревянным домам? Это не ее вина, что мама хотела снова пережить прошлое, превратив дочь в напыщенную, жеманную леди. Она была все той же простой Кейт Грей, дочерью старателя. Матери не следовало расставаться с обществом ради него.

Кроме того, леди не могли заниматься ничем интересным. Они только и делали, что вышивали салфеточки или читали возвышающие душу книги. У нее не было времени на то, чтобы быть леди. Теперь, когда они были богаты, нужно было делать настоящую работу, но мать настояла на том, чтобы Кейт отправилась к родственникам в Англию и там стала наконец настоящей леди. Мама не переставая говорила об этом и постоянно падала в обморок, так что папа в конце концов уступил. И вот она здесь, в Мэйтленд Хаузе, в окружении своей тетушки-вдовы, кузины Офелии и двоюродной бабушки Эмелайн. Она окружена и пригвождена, и у нее нет никакой надежды сбежать от этого чудовища, о котором мама всегда говорила, — «от Общества».

Да, она действительно оказалась в неприятном для себя положении, а все потому, что папа почти два года назад нашел золото. Кейт очень хорошо помнила тот день, потому что она как раз работала в то время, когда отец пришел домой и сообщил эту новость. Она делала грязную работу, за которую не взялась бы ни одна леди. Она стирала белье.

Во дворе за деревянным столом Греев стояло пять лоханей для стирки. Здесь работала Кейт и еще четыре женщины-китаянки. Кейт терла одежду о стиральную доску до тех пор, пока ее пальцы и ладони не начинали болеть. Мыльная пена брызгала ей в лицо. Грязная вода попадала на грудь. Она не смотрела ни на других женщин, ни на заходящее солнце. Ей нужно было закончить стирку до того, как на землю спустился вечерний туман.

Рубашка выскользнула из ее пальцев, онемевших от постоянного трения. Она склонилась над лоханью, чтобы ее выловить.

— Господи, пожалуйста, — молилась она над мыльной водой, — не дай маме увидеть меня.

Прядь волос упала ей на лицо. У нее были волосы цвета меди и корицы. Она откинула непослушный локон назад. Она не успела еще выпрямиться, как что-то обвило ее вокруг талии, и она почувствовала, что ее тянут назад. Борода уткнулась ей в левое ухо, а две руки сжали ее ребра.

— Бог мой, — сказал мужской голос. — Бог мой.

Кейт почувствовала, как ее подбросили вверх. Когда она снова опустилась на землю, мужчина прижал ее к себе, лицом к лицу, схватил ее за ягодицы и прижался к ней своим бедром. Слишком разъяренная, чтобы кричать, Кейт отвела руку назад и ребром ладони ударила его по носу. Он отпустил ее.

— Бог мой!

Кейт попятилась и, подойдя к табуретке, стоявшей возле лохани, схватила лежавший там револьвер. Она повернулась как раз в тот момент, когда мужчина снова направился к ней, и взвела курок.

— Стоять!

Мужчина подмигнул ей. Судя по его внешности, это был еще один старатель, только что вернувшийся со своего участка. Усталый, грязный, полностью освободившийся от всяческих манер за время изоляции У него была длинная борода, и от него разило лошадью, мулом и недельной давности потом. Он посмотрел на оружие и осклабился.

— Ну же, малышка, я не причиню тебе вреда. Опусти свою старую пушку. — Произнося эти слова, мужчина подошел поближе. Еще три шага — и его можно будет достать пулей.

— Проклятье — воскликнула Кейт. — Ненавижу, когда со мной разговаривают как с двухлетней!

Дуло револьвера опустилось вниз, и в тот же момент пуля разорвала землю в сантиметре от ног мужчины. Для такого большого мужчины он подпрыгнул очень резво. Он отскочил назад, не переставая повторять при этом свои льстивые слова. Внезапно он бросился к ней, и Кейт выстрелила во второй раз. Старатель завопил и схватился за руку повыше локтя. Затем он взвыл и бросился прочь со двора.

Задняя дверь дома распахнулась. Кейт посмотрела через плечо и увидела своих братьев. Робби сбежал по ступенькам, держа в руке ружье, за ним торопился Закария, а последней шла мама.

Вздохнув, Кейт вытерла пот со лба. Она вздрогнула, когда мать пронзительно закричала:

— О Боже! О Боже, о Боже, о Боже!

Робби остановился, направив свое ружье на удалявшегося старателя. Закария указал на мелькающие ноги мужчины и рассмеялся. Кейт сама с трудом сдерживала улыбку. Это было нелегко, так как мама непрерывно что-то лепетала и всплескивала руками, стараясь справиться с восемью нижними юбками и шелковой юбкой. Она пыталась протиснуться сквозь двери, которые никогда не предназначались для людей в подобной одежде. Восхищение Кейт усилилось еще больше, когда София протиснулась сквозь дверь и спустилась по ступенькам, умудрившись при этом не выставить наружу даже щиколотки.

Кейт снова вздохнула, когда мать подплыла к ним. Закария обошел вокруг и стал рядом с ней, бросив на нее сочувствующий взгляд. Робби не двигался с места. Кейт знала, что он будет стоять там до тех пор, пока не уверится в том, что опасность, угрожавшая его семье, миновала. София плавно прошла вперед и остановилась между дочерью и лоханью, на единственном месте, где не было грязи. Она прижала дрожащие пальцы к губам, а потом протянула руки Кейт:

— Вы снова занимаетесь стиркой. Позор. И это — после всех моих усилий научить вас правильно себя вести, мисс. Вы больше не находитесь на золотых приисках. И я не хочу, чтобы вы здесь надрывались.

— Мама, одна из китаянок заболела.

— А ваше платье! — София поджала губы и содрогнулась. — Выйти на улицу, не одевшись соответствующим образом!

— Ты хочешь сказать, не надев двадцать нижних юбок и корсета? — Кейт сделала паузу в то время, как ее мать охала и прижимала ладони к покрасневшим щекам. — Как же я буду стирать белье, если я не могу наклониться, чтобы дотянуться до лохани? У меня и так слишком большая грудь, чтобы еще выпячивать ее с помощью корсета.

— Ох! Молчите, мисс. Вам восемнадцать лет, вы— молодая женщина. Если бы вы были одеты, как леди, тот… тот джентльмен никогда бы не… не…

Кейт передала револьвер Закарии и подбоченилась.

— Не беспокойся. Я бы сначала выстрелила ему между глаз.

— Ох! — София приложила тыльную сторону ладони ко лбу.

Ссутулившись, Кейт прилагала все силы, чтобы не заткнуть уши. Мама могла визжать, как паровозный свисток, когда была чем-то расстроена. Позвав сыновей, она развернулась в вихре нижних юбок и исчезла в доме.

Одна из прачек молча склонилась над лоханью Кейт. Кейт в знак благодарности улыбнулась и устало направилась в здание, где находилась кухня. Ей нужно было накормить восемнадцать старателей, а одна из помощниц кухарки обожгла руку. Закатав рукава, она вошла на кухню. Вскоре она уже месила тесто, а ее влажное платье покрылось мукой от груди до бедер.

Это продолжалось уже четыре года. Четыре года прошло с тех пор, как отец вытащил мать с семейной плантации в Вирджинии и отправился искать судьбу на золотые прииски в Калифорнию. С тех пор как они приехали на Запад, Кейт поняла, что она была разочарованием для матери. Но у нее не было времени, чтобы быть леди. Леди не становятся в обозе, пересекающем пустыни и горы, где вашу жизнь может спасти выносливость, а не утонченность. То же и в Сан-Франциско, где заработать на жизнь значило больше, чем тот факт, что леди даже не представляют себе, где находится мужское нижнее белье, не говоря уже о том, чтобы прикасаться к нему.

Кейт переложила тесто на сковороду и огляделась вокруг в поисках полотенца, чтобы вытереть руки.

Это была ее идея — завести пансион, когда стало очевидно, что отец не найдет золота раньше, чем кончатся их сбережения и растает мамино наследство.

Кейт нашла полотенце и понесла его к тазу с водой. Она окунула руки в таз, и вода сразу же стала белой. Иногда ей хотелось просто кричать на свою мать.

Когда им грозил финансовый кризис, мать только всплескивала руками. Английским благовоспитанным дамам не пристало ничего знать о деньгах или бизнесе, и только Тимоти Грей был виноват в том, что этот вопрос вообще поднимался. Если бы он не добивался независимости от своей богатой семьи в Вирджинии, София и ее дети жили бы сейчас в комфорте и безопасности, вместо того чтобы месить грязь в приграничном городе.

Кейт стряхнула муку с платья и попыталась подумать, как бы смягчить гнев матери, когда в дом ввалился отец и сообщил, что нашел золото. Весь дом праздновал это событие, и с этого мгновения жизнь Кейт полностью изменилась.

— Проклятье!

Кейт захлопнула книгу и пыталась отделаться от раздражавших ее воспоминаний. Иногда леди приходится делать вещи, которые лишены утонченности, и стирка белья золотоискателей была одной из них. Маме хотелось, чтобы она была леди, но мама хотела также, чтобы на столе была еда. Кейт давно усвоила, что иногда не получается иметь и то, и другое одновременно.

Оглядывая гостиную, которая была увешана собиравшими пыль кружевами и оборками, Кейт презрительно фыркнула. Для Софии, дочери английского джентльмена, единственным подходящим для молодых леди местом были комнаты, подобные этой в Англии.

Сколько Кейт себя помнила, мама рассказывала о своем английском происхождении так, будто оно занимало второе место после святости. Она рассказывала истории о том, как она жила, будучи еще Мэйтленд. Она рассказывала о происхождении Мэйтлендов, о Мэйтленд Хаузе, который располагался неподалеку от замка Ричфилд в Сассексе. Для матери все изящное и благородное было сосредоточено в стенах Мэйтленд Хауза. Ее брат, его жена и дочь Офелия жили в сказочном мире, имя которому было Общество.

Кейт подозревала, что маме никогда не следовало покидать общество, потому что не проходило и дня, чтобы она не горевала о том, что та или иная из сторон ее жизни были вовсе не такими, как того требовало общество. Иногда, когда мама пускалась в свои бесконечные рассказы о Мэйтленд Хаузе и об обществе, папа выглядел очень грустным. Когда они разбогатели, мамины жалобы приняли новый оборот. Она начала настаивать на том, чтобы отправить Кейт в Англию, в семью своего брата. Кейт была против, и началась война.

Одна победа досталась Кейт очень быстро, потому что она и отец любили читать. Разбогатев, Тимоти возобновил уроки со своими детьми, которые он начинал еще давно. Закария и Робби страдали от этих уроков. Кейт же их очень любила. Она погрузилась в Вольтера, Аристотеля, Геродота и Евклида. Вместе с отцом они быстро поглощали книги, быстрее, чем Робби мог проглотить яблочный пирог. Потом Тимоти выяснил, как много времени отнимает богатство. Кейт наблюдала, как он сгибается под бременем управления семейным богатством, и предложила ему свою помощь. Они стали соратниками, деловыми партнерами, и их партнерство стало следствием их общих интересов.

Тем не менее то, что казалось разумным решением их проблем, было совершенно неприемлемо для Софии. Тимоти нагружал их дочь заданиями, которые могли вызвать перенапряжение ее утонченной женской натуры. Кейт заметила, что ее утонченная натура пережила Скалистые горы, пустыни и золотые прииски. Мама отмела этот аргумент мановением своего кружевного платочка. Кейт все больше ненавидела этот платочек. Каждый раз, когда мама обнаруживала в ней нечто, чего она не могла одобрить, она размахивала этим платочком, как знаменем на поле боя.

Неуверенные шаги за дверью гостиной Кейт означали, что ее двоюродная бабушка Эмелайн прошла к себе по коридору немного вздремнуть после завтрака.

Для Кейт завтрак был очередной пыткой, которая только усиливалась старческим слабоумием бабушки Эмилайн и беспокойством Софии и ее матери по поводу бала, который должен был состояться сегодня вечером.

Она уронила книгу на пол. Она должна считать себя счастливицей, поскольку ей так долго удавалось избежать превращения в леди. И если бы мама не узнала о ее дружбе с Пейшенс, ее бы не было сейчас в Англии.

Мама назвала Пейшенс падшей женщиной. Кейт была знакома с девушкой вот уже больше года, и поэтому она знала, что падшая женщина— это попросту шлюха. Но ей было все равно. Пейшенс спасла ее от изнасилования, когда Кейт случайно попала на ту улицу в Сан-Франциско, по которой ходить не следовало, и ничто не могло заставить Кейт разорвать дружбу с девушкой.

Кроме того, она узнала от Пейшенс немало интересного. Например, почему мужчины могут наброситься на тебя без какой-либо видимой причины, и как получаются дети, и почему кажется, что мужчины не могут контролировать то, что происходит у них ниже пояса.

Взамен Кейт научила Пейшенс читать и дала ей несколько советов по поводу вложения части зарабатываемых ею денег. Но именно в тот момент, когда мама узнала о существовании Пейшенс, маленькая война, которую она так долго вела со своей мамой, была проиграна.

— Проклятье!

Кейт прикусила нижнюю губу и оглянулась. Вокруг не было никого, кто мог бы ее услышать. Хорошо. Это было еще одно обстоятельство, к которому Кейт еще предстояло привыкнуть: избыток людей, которые считали своей обязанностью делать что-либо для нее. Англичане в отличие от американцев держали очень много людей, которые все для них делали. Были люди, которые открывали двери, люди, которые принимали у вас плащи, люди, которые водили вас по дому, люди, которые помогали вам раздеваться и одеваться. Был кто-то, кто разводил огонь, кто приносил воду, и было очень много людей, которые готовили и подавали пищу. Не было ничего удивительного в том, что эта маленькая страна была так густо заселена.

Она должна написать матери. Она обещала делать это каждую неделю, и каждый раз, когда она бралась за перо, она понимала, как сильно скучает по маме. Возможно, мама зачастую суетилась по пустякам и ворчала, но все это было только из-за ее большой любви к детям. А Кейт все же нравилось кое-что из того, что должны были уметь настоящие леди и чему она должна была научиться: например, музыка и танцы.

Если бы только она так сильно не нервничала. Вечером ей нужно идти на бал. Кузина Офелия сказала, что это просто позор, что за двадцать лет своей жизни Кейт ни разу не была на балу. Как раз этим вечером Кейт представлялась возможность познакомиться с тонкостями танцев. Офелия настаивала на том, что Кейт не сможет появиться на балах в Лондоне во время весеннего сезона, если к тому времени не побывает на нескольких балах хотя бы ради практики.

И этикет. Как она может помнить соответствующие формы обращения и правила старшинства? Кейт поднялась со стула и пошла, едва не наступая — на собственные юбки. Она подняла ярды материала выше колен— она знала, что ни в коем случае не должна этого делать, — и подошла к окну. Из окна ее комнаты открывался вид на вход в поместье, и она заметила, как у ворот остановился экипаж. Это был самый прекрасный из всех экипажей, которые ей только доводилось видеть: весь сияюще-черный, с отделкой из начищенной меди, а по бокам его красовался герб, сочетавший в себе яркое золото, красные и белые тона.

Если этот благородный посетитель приехал с визитом к Офелии, она точно выпрыгнет из корсета от волнения.

Кейт облокотилась о подоконник и прижалась лбом к стеклу. Она позволит себе немного поглазеть в окно, а потом займется списком важных гостей, которые сегодня вечером должны быть на балу.

Опираясь головой о стекло, Кейт увидела, как из экипажа вышел его пассажир. Со своей удобной позиции она могла четко его разглядеть, поскольку их разделял только один экипаж. Кто бы он ни был, он, должно быть, был важной персоной, потому что ему на помощь пришли дворецкий и два лакея.

Гость сделал несколько шагов по направлению к дому и снял шляпу. Это заставило ее плотнее прижаться к стеклу не только лицом, но и руками.

Было просто невозможно выразить словами чувство, которое она никогда раньше не испытывала. Кейт знала массу полезных слов. По правде говоря, ее словарный запас был настолько велик, что это пугало молодых людей, с которыми ее знакомили. Однако при виде этого мужчины она не смогла подобрать ни единого слова, которое помогло бы ей объяснить ее собственную реакцию.

Если бы он не снял шляпу, она бы никогда этого не узнала. Но он сделал это, и она увидела, что весь воздух вокруг него пропитался волшебством. Она не могла сказать, почему это произошло, но это было так. Впервые в жизни ей захотелось прикоснуться к мужчине.

Возможно, тайна заключалась в его красоте, потому что он действительно был красив. Великолепные черные волосы. Контраст между белизной его кожи и ярко освещенными солнцем волосами придавал черным локонам яркость, с которой не мог сравниться ни один светлый цвет. В его лице чудесным образом сочетались прекрасные Евклидовы углы, но губы изгибались дугой, которая заставила Кейт по непонятной для нее самой причине поджать свои губы. Едва она смогла увидеть его легкие, плавные движения, как он скрылся из виду. Вместе с ним исчезло и волшебство.

Кейт посмотрела на свои руки. Они были стиснуты, холодные и влажные. Она выбежала из своей комнаты и помчалась в конец коридора, чтобы украдкой заглянуть в холл. Но она его уже не увидела. Его уже проводили в гостиную, однако она услышала его голос. От звука его голоса, хотя он был едва различим, ее тут же бросило сначала в жар, а затем в холод. Она вздрагивала от каждого произнесенного им слова. Затем дверь закрылась, и она больше ничего не слышала.

Она пошла назад, в свою комнату. Подойдя к книжным полкам, она потянулась и достала тяжелую книгу. Это были репродукции картин Микеланджело и да Винчи. Ее холодные руки перелистывали страницы одну за другой. Она дошла до конца и захлопнула книгу. Именно так она и думала. Эти — элегантные одежды скрывали сильные прекрасные мышцы, если только художники вообще могли в своих произведениях правильно передать красоту мужского тела.

И все же она никак не могла объяснить свое собственное поведение. Она и раньше видела мужчин потрясающей красоты. Но никто из них не делал мир ярче, приближаясь к ней. Ни один из них не мог заставить ее трепетать только от того, что разговаривал. Это было чудо — в этом не было никакого сомнения.

ГЛАВА 2

Как он и пригрозил Фальку и Вэлу, в то утро Алексис ожидал Офелию Мэйтленд с намерением сделать ей предложение. Гостиная в Мэйтленд Хаузе сверкала от яркого солнечного света и от проявлений образованности Офелии. Образованность была просто необходима молодым женщинам. Она была эполетами и знаками отличия, по которым джентльмен мог узнать леди.

Он поднял с дивана замысловатую вышивку и отбросил ее в сторону. Он подошел к пианино и принялся листать лежавшие там ноты Шопена и Моцарта. Да, Офелия действительно была образованной девушкой, но Алексиса привлекало в ней то, что у нее не было ни соответствующего происхождения, ни соответствующего ума, чтобы рассматривать его прошлое как препятствие для заключения между ними брачного союза.

Но он признавал, что не только это привлекало его в ней. Хотя он не говорил об этом ни Фальку, ни кому-либо другому, Офелия ему действительно нравилась. Как только он осознал это, у него в груди тут же сформировался жгучий комок, состоящий из раздражения и страха. А что, если он влюблен и не знает об этом? Как бы то ни было, Офелия, несмотря на свои претензии, отличалась беспечностью и чувством юмора, и это вселяло в него надежду.

Ему нужна была надежда, и мысль о том, что он может потерять ее, пугала его больше всего.

И тем не менее он мог бы признаться в подлинной причине, которая заставила его приехать сюда, хотя бы себе, в глубине души. Несмотря на то что он относился к женщинам с недоверием, потому что они хотели заполучить его ради его титула или внешности, великодушие Офелии притягивало его к ней. Если Офелия была хорошей и если она его любила, то тогда разве он тоже не хорош? Если она захочет его ради него самого, то он, возможно, сумеет справиться с демонами, построить новую жизнь с Офелией и обрести покой. И даже, может быть, он снова сможет дарить свою любовь.

Кто бы мог подумать, что он найдет свое спасение в Мэйтленде? Мэйтленды были социальными акробатами. Они возникли из безвестности несколько поколений назад и с тех пор взбирались по социальной лестнице с цепкостью горных козлов и ловкостью обезьян. Они хватались за каждую ступеньку, за каждую нишу и выступ респектабельности руками и ногами.

Стремления Мэйтлендов были хорошо знакомы де Гранвилям. На протяжении двух столетий участок Мэйтлендов находился среди ричфилдских владений, как брешь в зубчатой стене прочного замка. Мэйтленды уговорили одного из предков Алексиса продать им землю. На этих землях была выстроена ричфилдская башня, первоначальная крепость первого барона Ричфилда. Его утрата стала гноящейся язвой на груди семьи, а де Гранвиля, продавшего эту землю, с тех пор проклинали все наследники.

Год за годом де Гранвили наблюдали, как Мэйтленды выкарабкивались из грязи плебейского происхождения, медленно вливаясь в аристократические круги, вступая в браки со знатью. Алексис не был против того, чтобы рядом с ним жили бывшие ткачи или дубильщики, но он был против наличия такой бреши в своих владениях. На протяжении пяти веков де Гранвили жили и сражались в Ричфилде, и он считал своей честью и обязанностью беречь семейное наследство.

Его семья сражалась на стороне Йорка против Ланкастера во время войны Алой и Белой розы. Приложив огромные усилия, они завоевали расположение Генриха VIII и Елизаветы, пережили Кромвеля и потребовали свои титулы и земли обратно в период Реставрации. Место, где началась вся эта борьба за величие, сейчас находилось в распоряжении людей, которые могли стереть его с лица земли и на его месте построить свой собственный, фальшивый замок, неустанно прыгая с одной социальной скалы на другую, более высокую.

Офелия, однако, не посвятила себя семейному занятию. В ней он не обнаружил ничего общего с горной козой. Именно Алексис первым ее заметил и начал преследовать девушку. Ему нравилось то, как она легко заводит дружбу с людьми, которые кажутся не на своем месте. Он видел однажды, как она взяла под свою опеку совсем некрасивую девушку и та добилась успеха и всеобщего внимания в течение всего лишь одного званого обеда. И он должен также признать, что если бы она ему не нравилась, то никакие надежды на искупление греха, на попытки возвратить башню Ричфилда не заставили бы его появиться здесь. Да, у него всего же была надежда, потому что за последний год девушка ясно дала ему понять, что любит его.

Он представлял себе, как разгневаются его мать и жена Фалька, услышав о его предложении, когда мать Офелии ввела дочь в комнату. Обе выглядели так, будто бы сгорали от усилий спрятать свое волнение, и ему почти не потребовалось прикладывать усилия, чтобы заставить мать выйти из комнаты. Беспредметный разговор продлился всего несколько минут, и все это время Алексис старался не выдавать своего нетерпения

— Так благородно с вашей стороны нанести визит маме, милорд, — сказала Офелия.

— Это честь для меня, — ответил Алексис.

— И мы также с нетерпением будем ждать вас сегодня на балу.

С него было достаточно. Соскользнув со стула, он пересек комнату и сел на диван рядом с Офелией. Он не обратил никакого внимания на шокированное выражение ее лица. Несколько раз она позволяла ему подходить гораздо ближе. Офелия не была ханжой, и он в последние несколько недель чувствовал себя с ней все более и более свободно. Он взял ее руку и поцеловал ладонь, затем отвернул манжет ее платья и провел губами по внутренней стороне запястья.

Он провел языком по ее белой коже и прошептал:

— Знаешь, чего я хочу?

Он молча проклинал себя за этот идиотский вопрос. Он не мог поверить, что в последний момент храбрость покинет его. Ему хотелось быть поэтичным.

— Конечно, знаю. — Офелия учащенно дышала, ее шея и щеки пылали.

Польщенный ее очевидным восхищением, он приготовился произнести речь, но она его перебила.

— О, милорд, это мое самое величайшее желание и… подумать только!

— M-м. То, что я хотел сказать…— Он сделал паузу, заметив, что ее взгляд был устремлен куда-то вверх, выше его плеча.

— Всего-навсего Офелия Мэйтленд и маркиз Ричфилд, — сказала она. — Да ведь маркиз— это самый высокий титул, если не считать герцога.

Алексис посмотрел вниз на свои скрещенные руки, потом поднял глаза и увидел, что девушка, закусив губу, наблюдает за ним. Он закрыл глаза, чтобы не видеть жадного ожидания, написанного на ее лице. Маленький воробышек надежды, трепетавший крыльями у него внутри, упал в огонь и сгорел дотла. Чувствуя, что внутри у него нет ничего, кроме этого пепла, он открыл глаза.

— Цепкие руки и ловкие ноги, — тихо пробормотал он.

— Что?

Пытаясь спрятать поглубже свою боль, Алексис встал и закрыл дверь гостиной. Они оба знали, что ни ее мать, ни кто-либо другой не осмелятся побеспокоить —маркиза до тех пор, пока он сам этого не пожелает. Он задернул шторы, подошел к Офелии и сел рядом с ней.

Не в силах сдержать возбуждение, которое все еще кипело в нем, он дал ему выплеснуться в своем взгляде. До тех пор пока она не допустила своей грубой оплошности, он не рассматривал свои физические устремления серьезно. Сейчас он провел кончиками пальцев по ее губам и привлек ее внимание к своим собственным, тихо шепча ее имя.

Это была вступительная тактика кампании, в которой он никогда не проигрывал. Он не пользовался никакими другими словами. Они бы заставили ее думать. Он использовал свое тело — как использовал бы саблю, — и девушка ответила ему. Прижавшись к ней плотнее, он почувствовал, как поднимается и опускается ее грудь. Положив руки ей на бедра, он, держась на расстоянии от нее, оторвался от ее губ и провел языком по шее и дальше вниз, к ее груди. Он раз, другой и третий поцеловал ложбинку между ее грудями. Он ласкал языком те места, которые целовал, и снова прошептал ее имя.

От его дыхания ее влажная кожа покрылась мурашками. Офелия что-то пробормотала. К его величайшему изумлению, она уперлась руками в его плечи и перевернула так, что он оказался под ней. Он безразлично лежал, в то время как она целовала его в губы.

Еще более неожиданными явились те слова, которые она произнесла, переводя дыхание:

— Было так тяжело тебя ждать.

Его глаза расширились от удивления, и он попытался спросить, как долго она к нему подкрадывалась, но не смог этого сделать, потому что она проникла своим языком в его рот. Он подчинялся ей до тех пор, пока ее рука не заскользила вниз по его груди. Она справилась с пуговицами на его брюках, а потом двинулась к его пенису. В этот момент он стиснул зубы так, что заболела челюсть, собрался с силами, оттолкнул ее и поднялся. Она упала на бок, а ее кринолин подскочил вверх и ударил ее по носу. Улыбнувшись, Алексис принялся поправлять свою одежду. Это была злобная улыбка, и она была такой, скорее всего, потому, что ему было больно. Не пролившиеся слезы жгли ему глаза. Он разозлился на себя за свою доверчивость и, как всегда, усилием воли отогнал слезы прочь. Почему она не могла оказаться другой? Он ошибся, решив рискнуть. Он отыскал взглядом китайскую вазу. Ему не следует забывать о том, что он не такой, — ему суждено питать свою изголодавшуюся душу несвежей водой и заплесневелым хлебом чувственности. Он с юных лет усвоил, что между знатными мужчинами и женщиной не может существовать брак, основанный на истинных чувствах.

Алексис затряс головой. Утренняя звезда, должно быть, лишила его способности ясно соображать. Единственное, чего он по-настоящему хотел— это плыть по поверхности, а не нырять вглубь и не попадать в подводное течение. Желание отомстить Офелии оставило его, и теперь он ненавидел себя, но, казалось, не мог остановиться. Ему нужно было заглушить боль, и гнев сжигал ее.

— Алексис..

Что-то в ее голосе — перемена в тембре, нерешительность— заставило его оторваться от застегивания пуговиц на брюках и посмотреть нанее. Она уже привела в порядок свою одежду. Она подняла руку и прикоснулась к его щеке.

— Что случилось, Алексис? Ты такой красивый.

— Спасибо. — Он отвернулся, не желая слушать, но она продолжала:

— Как это благородно с твоей стороны, что ты подождал меня.

Он поднял свой плащ и раздвинул шторы. Офелия поспешно заканчивала застегивать пуговички

на воротнике.„Она подошла к нему, когда он надевал плащ.

— Сколько нам еще ждать?

— Ждать чего? — Он откинул назад волосы, упавшие ему на глаза.

— Объявления о нашей помолвке. Он поднял на нее взгляд, и его брови удивленно взлетели вверх.

— Офелия, дорогая, ты сказала, что знаешь, чего я хочу, и потом дала мне это. Частично, если быть точным.

Из легких девушки вырвался воздух. Она отступила назад и открыла рот, чтобы закричать. Он обнял ее за шею и притянул к себе.

— Если ты их на меня напустишь, я вызову врача, чтобы он проверил твою девственность.

— Ох!

Он отпустил ее, улыбаясь при виде ее благородного гнева.

— Я бы тебя убила.

— Если я умру, ты не сможешь выйти замуж за мой титул.

К его удивлению, гнев Офелии тут же испарился. И если лицо может стать бухгалтерской книгой, ее лицо было именно этим в течение тех нескольких секунд, которые понадобились ей, чтобы вернуть себе самообладание.

Горная коза до мозга костей. Алексис ссутулился. Так ему и надо, больше не будет таким дураком.

Офелия дала волю слезам. Ему хотелось надавать ей пощечин, но даже сейчас он не смог бы причинить боль женщине. Поэтому он прижался губами к ее шее, и она перестала плакать. Печаль всегда уходила на какое-то время, если он утешал себя физически, поэтому он принялся целовать ее в ямочку между ключицами, а большим пальцем поглаживать материал, прикрывавший ее соски. По мере того как нарастало желание, боль утихала, и он почти ее не замечал. Он шептал, слегка касаясь губами ее кожи:

— Мы неправильно поняли друг друга. Это вовсе не значит, что мы не можем извлечь самое лучшее из того, что между нами произошло.

— Но ты должен на мне жениться.

— Ш-ш. — Он ущипнул ее за нижнюю губу. — Ты научишься не стараться заставить меня сделать что-либо, и тогда у нас все пойдет гораздо лучше.

Он еще раз поцеловал ее. Он направился к двери, а она так и осталась стоять посреди комнаты, самодовольно улыбаясь. Алексис знал, что эта улыбка говорила о том, что Офелия не сдалась. Он оставил ее в раздумьях о том, каким образом подчинить его себе. Он знал, что многие женщины, находясь вдали от него, только этим и занимались. Нет ничего страшного в том, что к их числу прибавилась еще одна.

Кейт пора было одеваться на бал. Усилия Офелии по улучшению внешности и манер ставили своей целью превратить Кейт Грей в красавицу, поэтому именно по вине Офелии одевание Кейт стало для нее кошмаром, который длился несколько часов. По случаю этого ужасного бала Кейт поручили заботам двух горничных, а Офелия сидела на стуле в своем халате и лично руководила перевоплощением Кейт.

Белье. Это было нормально. Затем последовал корсет. Перепалка по поводу того, как туго его следует шнуровать. Кейт победила. Затем лифчик и ненавистная жесткая нижняя юбка. Потом еще одна нижняя юбка. И третья, и четвертая, и пятая, и шестая. Наконец, платье. Его подняли над ее головой с помощью длинных палок и набросили на нее, как сеть на насекомое. Когда оно оказалось на месте, началось застегивание пуговиц.

Наконец Кейт смогла повернуться и посмотреть на себя в зеркало. Белое платье было расшито кружевами и жемчугом. Если бы ее не сдавили так сильно и не втиснули в кучу юбок, она бы открыла рот от изумления. Даже со спутанными волосами она выглядела по-другому, была совсем не похожа на себя. Кейт опустила глаза и посмотрела на свою грудь. Если эти платья с глубоким декольте были модными и предназначались для бала, то ей повезло, что у нее такая узкая талия. По крайней мере, она была уверена, что платье не спадет с нее.

Офелия подплыла к зеркалу, пока Кейт таращила глаза на свое отражение.

— Разве я тебе не говорила, что это платье

совершит чудо?

— Не знаю, — сказала Кейт. — А что ты думаешь? — Она повернулась.

— О, замечательно, замечательно. Только…

— Что-то не так?

— M-м… да. Видишь ли, все дело в твоих волосах. — Офелия, поджав губы, смотрела на голову Кейт. — Я давно хотела тебе сказать. Конечно, в твоих интересах. Я имею в виду, ну, цвет волос, его можно назвать кричащим.

Кейт коснулась рукой волос и вспыхнула. Офелия подбежала к ней и крепко обняла.

— Вот. Я сказала это, и я рада. Сейчас скажу тебе, что с ними сделать. Шиньон. — Офелия обратилась к одной из горничных: — Минни, шиньон. И, Джейн, принеси веточку белых цветов для мисс

Кейт.

Понадобилось совсем немного времени, чтобы уложить несчастные локоны в узел на макушке Кейт. Принесли цветы и закрепили их вокруг узла. Кейт рассматривала результаты и старалась не огорчаться. Она совсем забыла о своих волосах. Они были похожи на огненный шар на голове. Очень мило со стороны Офелии, что она о них позаботилась, хотя комок и подкатил к горлу Кейт, “ когда кузина описывала их с легкой гримасой на лице.

Офелия прижалась щекой к щеке Кейт и снова крепко ее обняла. Они смотрели на отражения друг друга в зеркале, и Офелия прошептала:

— Ну, теперь нам нужно постараться скрыть как можно больше этих маленьких пятнышек.

Кейт почувствовала, как ее лицо заливается краской.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, мы замажем веснушки пудрой.

Кейт старалась не краснеть, но это было бесполезно. Она старалась придать своему лицу отсутствующее выражение, чтобы никто не мог заметить, как она отгоняет прочь слезы. Она не знала, что ее веснушки вызывают у других отвращение, а Офелия была слишком воспитанной леди, чтобы сказать об этом напрямик. Кейт проглотила комок в горле и позволила Офелии пудрить себя до тех пор, пока ее лицо не стало почти таким же белым, как и платье. Занимаясь делом, Офелия постоянно болтала.

— Ты ни за что не догадаешься, кто приезжал, ни за что. — Она не стала ждать, пока Кейт выскажет догадки. — Маркиз Ричфилд. — Подавляя в себе желание подпрыгнуть от радости, Офелия сделала паузу и посмотрела на Кейт так, будто ожидала, что ее кузина упадет в обморок, услышав эту новость.

Кейт вежливо кивнула. Она спрятала руки за спину, чтобы не было видно, как они дрожат.

— Официально он приехал с визитом к моей матери, но все это делалось ради меня. — Офелия взмахнула листком с пудрой и прижала его к лицу Кейт. — Я думаю его заполучить. О, ты должна его увидеть. Его глаза — самые прекрасные зеленые глаза, а его руки… Кейт, он такой высокий… и все остальное!

— Это прекрасно.

— Прекрасно? Он действительно прекрасен. Ты что, не слышала, о чем я говорила? Он заезжал к матери, он — маркиз Ричфилд. Земли Ричфилдов занимают большую часть этого графства. Кейт, я рассказываю об Алексисе Филипе Майкле Карлайле де Гранвиле.

— О всех них одновременно? Офелия шлепнула Кейт по лбу листком с пудрой.

— Нет, глупышка. Это один человек. Это его

так зовут. И еще есть три или четыре титула, но я их всех забыла. Ты должна запомнить одну важную вещь: он видится с королевой и владеет половиной Англии.

Кейт улыбнулась Офелии, и та продолжила свое щебетание. Взгляд Кейт остановился на книге с рисунками, которая лежала рядом с кроватью на столике. Она должна выбросить ее из головы вместе с мыслями о маркизе Ричфилде. Иметь и то, и другое ей просто не пристало. Кейт понимала, что она не может предъявлять никаких прав на Алексиса де Гранвиля, так как Офелия недвусмысленно давала понять, что эта добыча принадлежит ей.

Офелия в последний раз напудрила Кейт нос, отступила назад, оценивающе посмотрела на свою работу и улыбнулась.

— Большую часть мы спрятали. Я должна идти, я вернусь за тобой, когда будем спускаться. Не помни своего платья.

С этими словами Офелия удалилась. Кейт повернулась спиной к зеркалу. С помощью двух горничных она вступила в бальные туфли, а потом девушки тоже ушли. Кейт неподвижно стояла посреди комнаты, чувствуя, что вся дрожит. Она не могла сесть, так как боялась помять платье. Она пересекла комнату и прислонилась лбом к оконному стеклу так, как делала это днем. Стекло было холодное, но она не обращала на это ни малейшего внимания.

Никаких слез. Ветеран пограничного американского города не станет плакать из-за кричащего цвета волос и веснушек. И кроме того, слезы могут испортить пудру.

Потом Кейт стояла возле кресла, в котором дремала тетушка Эмелайн. Перед ней красовался начищенный до блеска пол в бальном зале, и по нему проносились очертания юбок и брюк. Рядом с ней стоял молодой человек, которого Офелия представила ей как мистера Арбатнота. Кейт стиснула свои руки в перчатках и перебирала в уме, что же еще можно сказать. Каждый раз, когда она пыталась завести разговор, что-то было не так.

Вероятно, англичан не интересовали споры по вопросам рабства между Северными и Южными штатами Они также оставались равнодушными к описанию красоты сан-францискской гавани. Конечно, она должна разговаривать об Англии. Изобразив на губах улыбку, она попыталась снова завести разговор.

— Я прочла несколько рассказов мистера Чарльза Диккенса.

Мистер Арбатнот наблюдал за группой кавалерийских офицеров. Кейт посмотрела на свои руки, а затем подняла глаза и снова улыбнулась.

— Вы интересуетесь историей, мистер Арбатнот?

Молодой человек оторвал взгляд от своих друзей и посмотрел на нее сверху вниз.

— Историей? Я ее терпеть не могу. А, вот и миссис Мэйтленд. Я оставляю вас вдвоем, дамы, отдохните немного после танцев, хорошо?

И, не дождавшись ответа, мистер Арбатнот унесся прочь. Кейт увидела, как он снова присоединился к группе офицеров, с которыми он разговаривал до того, как Офелия вытащила его оттуда, чтобы он поговорил с Кейт. Она видела, как мистер Арбатнот что-то сказал, и несколько пар мужских глаз устремились в ее сторону. По лицам офицеров пробежали самодовольные улыбки. Кейт повернулась к ним спиной.

— Послушай, Кейт, что ты сказала Уйди, что он от тебя так сбежал? — Офелия поднесла к губам носовой платок и улыбнулась джентльмену, который проходил мимо.

— Не знаю. Я спросила у него…

— Ш-ш. — Офелия схватила Кейт за руку — Не оборачивайся. Продолжай смотреть на меня и улыбаться. Он здесь. Он пришел так поздно, что я уже думала, что он вообще не придет.

— Кто?

— Маркиз. Можешь повернуться, но не показывай, что ты на него смотришь. Он разговаривает сейчас с лордом Уонтоном и мамой. — Офелия хихикнула. — Он настолько высок, что ему приходится наклоняться, чтобы расслышать, что говорит старик Уонти. Нет, возле дверей. Видишь, вон тот, с черными волосами?

Кейт увидела его, и у нее снова возникло ощущение чуда. Мир вокруг сделался фантастическим. Цвета стали яркими, и у нее поднялось настроение, как будто она обнаружила собственное месторождение золота.

Кейт пристально смотрела на Алексиса де Гранвиля, пока Офелия не толкнула ее легонько локтем. Маркиз не смотрел в их сторону, и стоило ему только начать двигаться по залу, как его тут же останавливали друзья. Он сделал шаг, но к нему подошли двое мужчин. Он обменялся с ними несколькими словами и сделал несколько шагов, но в этот момент его окружила группа офицеров. Она не слышала, что он им сказал, но в тот же миг они замолчали и стали внимательно слушать. Алексис положил руку на плечо одного из них, ласково посмотрел на него и произнес всего три слова. Кейт вздрогнула, когда вся группа разразилась смехом, включая и того молодого человека, который стал главной мишенью замечания маркиза.

Он оставил их еще до того, как они пришли в себя от смеха, и был тут же окружен стеной юбок. Кейт услыхала, как заворчала Офелия, когда какая-то мамаша и две ее дочки принялись ворковать. Однако в этот момент мать Офелии решила спасти маркиза, и блокада тут же распалась под натиском такого мощного боевого судна. Он был схвачен и отбуксирован в порт на глазах у Кейт и Офелии. Когда он приблизился, Кейт почувствовала на себе влияние его магии. Теперь она была уверена в том, что он действительно обладает ею, потому что она видела ее действие на людях, находящихся в зале. Она ничего не придумывала. Люди буквально боролись за его внимание, они претендовали на него, как будто это был приз. И все же она чувствовала нерешительность во всех, искавших его общества. Казалось, что они приближались к какому-то непредсказуемому божеству, которое по своей прихоти могло либо благословить, либо убить их. А в некоторых взглядах она заметила настороженность.

Он стоял прямо перед ней. Она знала, что Офелия и ее мать разговаривают, и была уверена, что его ей представили, потому что он брал ее за руку. Тепло его руки пронизало ее насквозь, и Кейт не могла отвести от него своего взгляда. Однако он на нее не смотрел. Он смотрел на Офелию, которая положила ладонь на его руку, как будто он был капризным ребенком, нуждающимся в руководстве. Мать Офелии изливала свои чувства. Офелия мурлыкала.

Потом он заговорил. Кейт позволила глубоким звукам его голоса протекать через нее, но, к сожалению, Офелия его перебила:

— Мама и я как раз рассказывали Кейт, что де Гранвили когда-то владели старой башней, милорд. — Офелия раскрыла веер и начала им обмахиваться, задевая при этом локон, который спадал ей на грудь. — Кейт не знала, что Мэйтленды приобрели часть земли у де Гранвилей, и мы как раз говорили о том, как было бы хорошо, если бы древние владения снова соединились.

Услышав такую беспардонную ложь, Кейт только и могла, что переводить взгляд с Офелии и ее раскачивающегося веера на маркиза. Мать Офелии кивнула в знак согласия.

— И конечно, лорд Алексис настолько умен — как и красив, — что мы уверены, что он сможет найти способ решить эту небольшую проблему. Как ты думаешь, Кейт?

Вспыхнув, Кейт кивнула. Такое беззастенчивое заискивание явно раздражало маркиза, и Кейт стало стыдно за Офелию и за себя. Не замечая своей ошибки, Офелия продолжала:

— Кейт— иностранка, и я взяла ее под свое крылышко. — Офелия придвинулась поближе к маркизу. — Я уверена, она всем понравится, если вы примете ее под свое покровительство, милорд.

Кейт почувствовала, что ее щеки покраснели еще больше. Интересно, как они выглядят под слоем пудры. Наверное, не очень ужасно, потому что маркиз только мельком взглянул на нее, прежде чем устремить свой бесконечно холодный взгляд на Офелию. Офелия продолжала с жаром говорить, а Кейт тем временем пыталась подавить чувство неловкости.

— Итак, я уверена, что вы окажете честь моей кузине и потанцуете с ней. Кейт была бы очень рада, не так ли?

Кейт снова кивнула, но маркиз по-прежнему продолжал изучать Офелию, как будто бы она была лягушкой, усевшейся на носок его ботинка. В течение нескольких секунд Кейт изображала на лице улыбку и заставляла себя не покраснеть снова. Наконец де Гранвиль бросил на нее взгляд и тут же перевел его на танцующих.

— Я сожалею, но это невозможно. Катаясь верхом, я потянул мышцу, и мне приходится прилагать немало усилий, чтобы ходить не хромая.

Не успела Кейт что-либо сказать, как Офелия принялась бранить маркиза. Офелия была явно недовольна тем, что он слишком много ездит верхом, и его безрассудство расстраивало ее. Кейт произнесла несколько сочувственных слов. Маркиз поклонился ей в знак благодарности, и она тут же оставила их вдвоем под тем предлогом, что она хочет принести воды для тетушки Эмелайн.

Ей приходилось сдерживать себя, чтобы не побежать в буфет. Проклятье! Должно быть, этот мужчина продал свою душу дьяволу за свою красоту, из-за которой его два столетия назад наверняка обвинили бы в колдовстве. Она с большим удовольствием потанцевала бы с ним, даже несмотря на то, что Офелия явно считала его своим.

Она взяла стакан минеральной воды специально для тетушки Эмелайн и вернулась в зал. Осторожно неся стакан, она шла по краю пространства, предназначенного для танцев. Ее внимание привлекли блестящие черные волосы, и она остановилась. Маркиз де Ричфилд с какой-то молодой женщиной в танце пронеслись мимо нее. Скрипки наполняли воздух звуками вальса.

Он танцевал. Кейт плотно сжала пальцами стакан с водой. Ее сердце на миг замерло, а потом забилось с бешеной силой. Руки заледенели. Ее пальцы онемели, а затем это онемение распространилось на ее ноги. Кто-то чуть было не сбил ее с ног. Она отошла назад, в угол, подошла к столу и поставила на него стакан. Оглядевшись вокруг, она увидела, что никто не обращает на нее внимания. Она должна была уйти отсюда, потому что в груди чувствовала боль. Ее легкие отяжелели, а глаза жгло от слез, которые готовы были вырваться наружу. Скоро она не сможет их остановить.

Будь она англичанкой, кто-то непременно заметил бы ее исчезновение. Но так как она была странной, дурно воспитанной американкой, то она не была настолько важной персоной, чтобы ее исчезновение могло стать причиной каких-то толков. Она была благодарна за это.

Приподняв юбки, Кейт направилась к большой лестнице, которая вела в ее комнату. Она была уже у подножия лестницы, когда ее взгляд затуманился. Она благодарила Бога за то, что слезы потекли из ее глаз уже в темном коридоре и что она оказалась в комнате до того, как начала всхлипывать.

Почему ей было так больно? Ужасные, грязные мужчины пытались что-то сделать с ней, но она не плакала. Это случилось потому, что она не ожидала подобной жестокости. Он был незнакомым человеком, и предполагалось, что он является джентльменом. Она не могла понять, почему он хотел ее унизить.

Она нырнула в кресло, наклонилась к ручке и заплакала. Она прикрывала руками рот, чтобы никто из прислуги не мог услышать ее и догадаться, в чем дело. Когда она попыталась подавить свои всхлипы, корсет заскрипел в такт ее движениям, и от этого она почувствовала себя смешной и заплакала еще сильнее. Через некоторое время она больше уже не могла плакать. Она откинулась на спинку кресла и устремила свой взгляд на огонь в камине. Комната освещалась только светом, падавшим оттуда.

Должно быть, с ней что-то не так. Она не понимала, что именно, но это так и было. Вот почему мистер Арбатнот не захотел разговаривать с ней, а Алексис де Гранвиль солгал, чтобы только не танцевать с ней. Они оба стыдились показаться в ее обществе. Возможно, причиной тому была ее внешность. Ведь Офелия почти прямо сказала, что у нее ужасный цвет волос. Наверное, она права.

Кейт прижала два пальца к переносице, а затем провела ими под глазами. На пальцах остались следы пудры.

Попытки стать леди были очень болезненными. Ей хотелось отыскать поленницу и спрятаться под ней. Она поднялась, протянула руки за спину и рванула пуговицы на своем платье. Еще сильнее она разорвала корсет, пытаясь снять его. Вскоре она стояла обнаженная и вся дрожала. Она переступила через охапку сброшенной одежды, нашла ночную сорочку и надела ее.

Кейт забралась под одеяла и дернула за шнур звонка. Она попросит горничную передать Офелии и ее матери, что ей нездоровится. Затем она спрыгнула с кровати и достала из шкафа два носовых платка. Они могут ей понадобиться. Свернувшись калачиком под простынями и одеялами, она почувствовала что-то у себя на затылке. Веточка белых цветов. Она сорвала ее с волос, и ее пальцы принялись отрывать лепестки. Они двигались все быстрее и быстрее, и вскоре от цветов ничего не осталось. Она собрала лепестки в пригоршню и швырнула их на пол.

— Кому вообще нужны эти танцы. — Она едва слышала свой собственный голос.

Ей не нужны танцы. Если она больше не пойдет на бал, ее больше так не обидят. А лучшим способом избежать балов было не стать леди. Кейт откинулась на подушках. Она возвращается в Америку. Ей вообще не нужны танцы, а если в следующий раз мужчина сделает окружающий ее мир волшебным, она тут же застрелит его.

ГЛАВА 3

Мэйтленд Хауз, апрель 1855

Она обещала себе никогда больше не возвращаться сюда, и вот, вопреки своему решению, она снова здесь, снова в гуще английского Общества, а ведь прошло всего лишь немногим более года. Кейт ступила на порог Мэйтленд Хауза, прошла мимо раскланивающегося дворецкого по белому мраморному полу вестибюля. Она прикусила нижнюю губу, когда мать разразилась слезами и бросилась в объятия кузины Офелии. Она не собиралась плакать. Нужно еще распаковать вещи, написать письма.

Какое странное совпадение, что она убедила мать вернуть ее домой в феврале прошлого года. Если бы этого не произошло, она, возможно, не попала бы домой как раз в то время, когда папа заболел. Сердце, сказали врачи. Тогда что-то случилось с его сердцем, а теперь что-то случилось с ее собственным.

Папа умер, и он никогда не вернется. Никогда. Теперь не на кого было положиться, не с кем было поделиться, не к кому было обратиться. В мае прошлого года папа отправился на один из золотых приисков и больше не вернулся.

Это была смерть. Человек живет, а потом умирает, и ты не можешь ничего сделать, чтобы вернуть его. В твоем существовании появляется огромная дыра. Ты чувствуешь, что у тебя внутри все разбито, но ты должен продолжать жить. Ты должен вставать утром, одеваться, есть, работать, и даже если ты стараешься поступать так, как поступал отец, ты все равно чувствуешь себя одинокой и растерянной. Но кому-то нужно было взять на себя заботу о маме, Закарии и Робби. Кто-то должен был управлять отцовским делом, пока мальчики еще учились в школе.

Мама этого сделать не могла. После смерти отца мать три месяца не вставала с постели, и именно поэтому Кейт приходилось вставать по утрам, одеваться, есть и работать. Именно поэтому она и стоит сейчас на этом холодном мраморном полу, хотя она и обещала себе, что ноги ее больше здесь не будет. Мама была просто убита, и Кейт надеялась, что возвращение домой улучшит ее состояние. Она готова была сделать все что угодно, лишь бы снова увидеть улыбку на мамином лице. Она готова была даже вернуться в Мэйтленд Хауз.

Спустя неделю Кейт ожидала Офелию на лестничной площадке и задумчиво водила носком ботинка по ковру. Ее надежды на улучшение состояния матери оправдывались. Через несколько месяцев после смерти папы умерла мать Офелии, и София смогла найти утешение, разделив с девушкой свое горе. Маме становилось лучше.

К несчастью для Кейт, Общество не изменилось за время ее отсутствия. Заняться леди было просто нечем, а если какие-то дела и находились, то они были совсем неинтересными.

Да, мэм, она снова здесь — на земле, где живут и здравствуют леди, черт бы их побрал. И если бы сердце матери не разрывалось от тоски по старому дому, она бы сейчас была в Сан-Франциско, со своими братьями. Занималась бы делами. И рядом не было бы никаких леди, которых ей приходилось бы терпеть. Кейт старалась не думать о том, как было бы хорошо, если бы с ней рядом был отец, и в этот момент из комнаты выбежала Офелия и прощебетала приветствие.

Кейт спускалась по лестнице вслед за Офелией, и она едва не рассмеялась, увидев разницу между своей походкой и походкой своей кузины. Офелия скользила вниз по лестнице в своей клетке, состоящей из кринолина, нижних юбок и шелковой юбки. Кейт, которая не носила кринолина, переступала со ступеньки на ступеньку с силой, которая свидетельствовала о том, что ей совсем не хочется отправляться на очередную прогулку в экипаже под холодным английским солнцем. Кейт восхищалась своей кузиной. В своем новом кринолине, который был еще шире, чем в прошлом году, Офелия походила на детскую игрушку, которая плавно скользила на хорошо смазанных колесах.

Офелия проплыла через вестибюль. Дворецкий распахнул перед ними дверь. Офелия попыталась пройти сквозь них и застряла. Кейт, которая шла следом за ней, врезалась в шелковую клетку. От внезапного столкновения передняя часть кринолина подалась вверх. Офелия пронзительно закричала и ухватилась руками за платье. Кейт отпрыгнула назад и протянула руку, чтобы успокоить своенравное сооружение.

— Извини, — сказала она. — Вот так. Придерживай платье спереди, а я сожму его с боков так, чтобы ты могла пройти в дверь.

Дворецкий отвел глаза, а Кейт помогла Офелии протиснуться через дверь. На крыльце они остановились, чтобы поправить слегка растрепавшиеся прически и платья. Когда лакей открыл дверцу экипажа, Кейт не удержалась и прошептала своей кузине:

— Я тебе говорила, что это случится. Как ты собираешься садиться в экипаж?

Кейт усмехнулась и сделала вид, что поправляет свою накидку, в то время как Офелия смотрела на дверцу экипажа так, будто бы видела ее впервые в жизни. Экипаж представлял собой открытую карету с дверцами, которые предназначались для широких юбок дам, но все-таки создатель экипажа не мог предвидеть, что в моду войдут кринолины.

— Если кринолин приподнять…— начала Кейт.

— Я не собираюсь ставить себя в неловкое положение, — сказала Офелия. — Тебе придется придержать кринолин, пока я буду забираться внутрь.

— Как же ты справлялась с этим без меня? Офелия вспыхнула:

— Мне помогала горничная. Но эти новые кринолины шире обычного. У меня никогда еще не было таких проблем.

Кейт с одной стороны кареты, а лакей с другой помогли Офелии подняться в экипаж. Затем туда забралась и Кейт и уселась прямо на часть кринолина Офелии

— Ты помнешь юбку!

Кейт снова встала. Потребовалось еще несколько минут, чтобы расправить юбки Офелии так, как ей хотелось. Но к этому времени все, что еще оставалось от хорошего настроения Кейт, совершенно улетучилось.

Они отправились быстрым шагом. На этот раз дождя не было, и в свете солнца трава и листья, покрытые росой, сверкали серебром. К сожалению, над деревьями на горизонте снова собирались тучи. При виде их Кейт застонала. Положив руку на ручку экипажа, она забарабанила по ней пальцами. Она обратила внимание на свой черный рукав, отделанный снежно-белым кружевом. Траур. Она носила траур по отцу. Проклятье, она не будет плакать. Нет, не будет. Она не будет думать об отце.

Она взглянула на Офелию. После отъезда Кейт из Англии они вели переписку, и их дружба за это время окрепла. Под светлыми волосами Офелии находилась ясная голова, полная всяческих идей. Как и Кейт, Офелия интересовалась книгами и политикой. Просто она никому не позволяла догадываться об этом. Необходимость постоянно делать вид, что у тебя в голове нет ни единой мысли, в какой-то степени ослабила природный ум Офелии.

Как и Кейт, Офелия носила траур. Недавно она потеряла мать и мужа. Офелия похоронила свое сердце, когда стала вдовой. Кейт это было известно потому, что Офелия сама беспрерывно говорила об этом, прикладывая к сухим глазам один из своих платочков с черной каймой. Кейт никак не могла понять, как можно похоронить свое сердце в одной могиле с красноносым, толстым графом Суинбурном.

Она никак не могла понять, почему Офелия так поспешно вышла замуж за старого зануду вскоре после того, как сообщила своей гостье, что влюблена в черноволосого и серьезного маркиза Ричфилда. Спустя несколько месяцев после того злосчастного бала она обручилась и вышла замуж, чтобы в январе следующего года потерять графа, его морщины, красный нос и все остальное.

Горе Офелии было настолько же артистическим, насколько и красноречивым. Она изливала его словами. Она порхала возле фотографии мужа и целовала ее, особенно в тех случаях, когда какой-нибудь джентльмен приезжал выразить свое соболезнование. Ее траурная одежда была сшита по последней парижской моде, а украшали ее самые изысканные драгоценности. Кейт просто перекрасила все свои платья в черный цвет. Траурные платья не вернут ей отца, и ей было все равно, модны они или нет.

— Тернпенни, — сказала Офелия, постучав зонтом о пол кареты. — Тернпенни, поспеши же. Я хочу попасть к башне прежде, чем исчезнет этот великолепный свет для моего рисования.

— Да, мэм.

Кейт посмотрел на ленты и вуаль на шляпке Офелии и тихо спросила:

— Боишься, что мы опоздаем и его высокая и могущественная светлость сбежит?

— Ш-ш!

— Я думаю, что ты так же безрассудна, как и девушка, в честь которой тебя назвали. Он не женился на тебе в тот раз.

— Послушай, говори потише. — Офелия раскрыла зонт и отгородилась им от кучера и лакея. — Ты же сказала, что тебе все равно. От тебя требуете одно: покататься с часок, а потом вернуться за мной.

— Я не против, но считаю, что ты — дурочка. Моя горничная говорит, что с тех пор, как зажили его крымские раны, он большую часть ночей проводит не в своей постели.

— Уверена, что с горничными или кухарками. Они, наверное, сами бросаются ему под ноги или затаскивают его в стога сена.

Кейт не видела большого различия между тем, чтобы развлекать де Гранвиля в затхлой старой башне или позволять ему вольности в стогу сена. Тем не менее она не стала высказывать свои мысли вслух.

— Ты не любишь его потому, что ты и тетя София находитесь здесь уже неделю, а его мать еще не нанесла вам визита, — сказала Офелия. — Очень нехорошо с твоей стороны высмеивать его, когда он еще не поправил свое здоровье. Ему чуть не оторвало руку, когда он спасал мистера Бофорта, вытаскивая его из-под лошади.

Кейт искоса посмотрела на Офелию.

— Это произошло уже полгода назад, и его руке ничего не грозило. Ты всегда преувеличиваешь. Может быть, он просто подхватил дизентерию и все еще страдает от поноса.

— Кэтрин Энн Грей! Кейт усмехнулась:

— Тебе нехорошо? Извини.

— О, тсс! Ты просто сердишься, потому что леди Джулиана не приезжает с визитом. Кейт вздохнула и покачала головой:

— Это мама хочет, чтобы ее пригласили в замок, а не я. Я говорила ей, что леди Джулиана не хочет иметь никаких дел с американцами и считает маму американкой.

Офелия придвинулась поближе к Кейт.

— Я должна получить его. Голос кузины задрожал, и, к своему удивлению, Кейт увидела слезы у нее на глазах.

— Он думал, что мне нужен его титул, — сказала Офелия. — Да, раньше он действительно был мне нужен, и поэтому я упустила свой шанс выйти за него замуж. Но сейчас мне это безразлично. Кроме того, сейчас я — леди Суинбурн. Но его мать ненавидит меня. Мне кажется, она подозревает, что я отдалась ему. Если она когда-нибудь узнает об этом наверняка, она меня погубит. Пожалуйста, Кейт.

Кейт что-то проворчала, но затем пожала плечами, когда Офелия умоляюще посмотрела на нее.

— По мне, — сказала Кейт, — лучше уж оказаться в Хэнгтауне в субботнюю ночь с толпой старателей, которые только что нашли золото. Но если он тебе так нужен, бери его, пожалуйста. Только не жди, что я буду заливать его потоками лести, как делаешь это ты.

В знак признательности Офелия так крепко обняла кузину, что у той лопатки сошлись вместе. Их разговор снова коснулся крымской войны. Казалось, что ей никогда не будет конца. Британское правительство продолжало демонстрировать некомпетентность, в то время как в сражениях гибли тысячи молодых людей. Затем они перешли к обсуждению последних выступлений против рабства в американском Конгрессе. Когда Тернпенни свернул на дорогу, ведущую к старой башне, Офелия резко прекратила разговор. Кейт откинулась назад, на подушки, понимая, что кузина не хочет, чтобы маркиз догадался, что они разговаривали о политике.

Они подъехали к пустынной башне. Лакей разложил в нужном месте принадлежности для рисования. Офелия превратила это в настоящее шоу. Вместе с Кейт они взобрались по внутренней лестнице, чтобы посмотреть вид сверху. Башня была построена на скале, и с нее прекрасно просматривалась долина, которая лежала между землями де Гранвилей и Мэйтлендов.

Они стояли на вершине башни, дрожа от прохладного апрельского ветерка, когда заметили в долине фигуру всадника, направлявшегося в их сторону. Когда Кейт представила себе, на какой скорости он мчится, у нее от удивления расширились глаза. Жеребец перепрыгнул через ручей, как будто бы его вовсе не было, переметнулся через изгородь, а затем бросился очертя голову вниз по крутому склону оврага.

— Казалось бы, после Балаклавы он мог бы и успокоиться, — заметила Офелия.

Кейт вздрогнула, когда увидела, как всадник перемахивает через забор, который все объезжали.

— Как говорят у нас в Сан-Франциско, маркиз — ездок-сорвиголова. Я лучше пойду, пока он не приехал. Но помни, мне нужно вернуться назад: у меня назначена встреча с мистером Поггсом по поводу акций железной дороги, которые я собираюсь купить.

Алексис спрыгнул с Тезея и подвел его к старой Башне шагом, чтобы дать ему остыть. Сняв одеяло и седло, он начал растирать коня пучками травы, росшей возле башни. Он знал, что Офелия ждет его внутри, но не спешил к ней присоединиться. Она пыталась в своих собственных интересах снова втереться к нему в доверие и в постель, но ей было известно, что он ее не хотел.

— Алексис?

Его рука замерла на боку Тезея, но он ничего ей не ответил. Что он здесь делает? Ему не следовало бы сюда приезжать. Ему было все еще больно просто оттого, что он находился дома. Дома все было слишком зеленым, воздух— слишком чистым и благоухающим. Ему было больно оттого, что дом был так прекрасен, а он все еще находился душой на поле битвы, был залит грязью и кровью, ощущал зловоние горящих тел, был весь покрыт серой гарью от артиллерийского снаряда, который разрывал людей на куски.

Алексис с силой сжал в ладони пучок травы и прошипел про себя:

— Перестань, черт побери. Не думай об этом. Господи, да не думай об этом.

Вот почему он был здесь. Офелия помогала ему не думать. Иногда он ощущал такую пустоту внутри, что не слышал даже воплей старых демонов и грехов. Их молчание было последним оскорблением судьбы. Разделенный им ужас заставил умолкнуть его собственных демонов. Господи, он жаждал покоя почти любой ценой, даже ценой несуществования. Однако он не мог сдаться, потому что Вэл и другие нуждались в нем. Он мог бы покончить с собой, но он не мог оставить их.

— Алексис, что ты делаешь? — В дверном проеме появилась Офелия. — Алексис…

Только Офелия умудрялась умолять и брюзжать одновременно. С усталым видом он продолжил делать кругообразные движения с помощью импровизированной щетки. Ему нужно было время.

— Я занят.

Она подплыла к нему. Тезей презрительно фыркнул и покачал головой. Она какое-то время наблюдала за тем, как Алексис чистит коня, а потом положила ладонь ему на руку.

— От этого занятия ты весь пропахнешь конским потом.

Алексис бросил взгляд на свою любовницу и поднял бровь.

— Раньше тебя это не останавливало., Она прикоснулась к влажному локону, прилипшему к его лбу.

— Нет.

Тыльной стороной ладони он отбросил волосы с лица и повел Тезея к ручью, который протекал позади башни. Офелия, спотыкаясь, шла за ним. Ее присутствие раздражало Алексиса. Что она знает о настоящем мире, о жестокости, которая и была его жизнью?

— Ты мог бы поговорить со мной, — сказала она.

Чувствуя вину за свою грубость, Алексис посмотрел через плечо и попытался ей улыбнуться. Ее ответ был совершенно непропорционален тому количеству энтузиазма, который ему пришлось продемонстрировать. Она вспорхнула и, чуть ли не танцуя, приблизилась к нему. Встав на цыпочки, она . подставила губы для поцелуя. Алексис слегка прикоснулся к ней губами и отошел к дереву, чтобы привязать Тезея. Она ждала, пока он закончит. Затем он взял ее под руку, и они направились к Башне. Всю дорогу Офелия непрерывно щебетала.

Он привык к ее пустым разговорам, привык не обращать на них внимания и все время возвращался мыслями к раненым, которых он взял под свою опеку. Вэл и все остальные пострадали больше от некомпетентности собственного командования, чем от врага. Один человек оставался два дня без воды, прежде чем кто-то вспомнил о том, что ему нужна помощь.

Он не должен постоянно думать об этих людях. Сейчас нужно было подумать об Офелии. Алексис постарался отогнать прочь мысли о раненых, которые ожидали его дома.

— Алексис, ты меня не слушаешь, — сказала Офелия.

— Извини. Что ты сказала?

— Я сказала, что твоя мать не нанесла нам визита. Ты же знаешь, как много значит для меня ее отношение. А до тех пор, пока она не заедет к нам, я не смогу появиться в замке. Что мне нужно сделать, чтобы завоевать ее благосклонность? В конце концов, все знатные семьи графства принимают меня.

Алексис поклонился перед дверью и пропустил Офелию вперед. Они поднимались по лестнице наверх, и Алексис заметил, что улыбается, слушая ее.

Опершись о стену, Алексис рассматривал окружающий пейзаж, а Офелия тем временем рассказывала ему о том, как высоко ценят ее в высших кругах местного общества.

— Алексис, ответь мне.

Он сделал глубокий вдох, а затем выдохнул.

— У меня с матерью мало общего, но одну особенность мы разделяем: мы не любим, когда нас используют.

Офелия положила ладонь на его руку. Впервые за все то время, что они находились на вершине башни, Алексис посмотрел на нее. Привычное сияющее выражение исчезло с ее лица.

— Я тебя не использую, — сказала она. — А если я и делаю это, то я позволяю взамен пользоваться мною.

— Я знаю, что тебе от меня нужно.

— Возможно. Но всего ты не знаешь.

— О?..

— Знаешь ли ты, какое удовольствие мне доставляет просто смотреть на тебя? — спросила она. — Если бы волшебник превратил твоего Тезея в мужчину, он был бы похож на тебя — весь черный огонь и трепет. Я наслаждаюсь обладанием этим огнем.

— Ты говоришь более убедительно, когда снова заводишь разговор о визите моей матери. — Он смотрел на ее губы. Она закусила нижнюю губу. Вдруг она широко развела руки в стороны.

— И все-таки я хочу тебя. И не моя вина в том, что мне нужно еще многое другое.

— Нет, — сказал он скорее себе, чем ей. — Я не должен жаловаться. Ты хочешь не больше, чем я сам заслуживаю.

Он встал спиной к стене и посмотрел прямо в лицо своей любовнице.

— Покажи мне. Покажи, как сильно ты хочешь того, что я могу тебе дать, и я поговорю со своей матерью.

* * *

По возвращении в Мэйтленд Хауз Кейт застала свою мать и тетушку Эмелайн в обществе старых друзей, дам из Гришемского религиозного общества. Хорошие манеры запрещали ей сражу же отправиться на встречу с мистером Поггсом. Она сидела в гостиной вместе с дамами, помешивая ложечкой чай и наблюдая, как мама разговаривает со своими гостями. Мама была счастлива. Кейт знала, что мама любила тетушку Эмелайн, и Офелию, и Мэйтленд Хауз, и ту утонченную жизнь, которую она снова вела. Она грациозно расхаживала между дамами, предлагая закуски и даря всех искренними комплиментами.

Наблюдая за мамой среди кружевных штор и парчовой мебели Мэйтленд Хауза, Кейт вернулась к прошлому. Пустыня. Они заблудились, и восход солнца застал их на открытой местности. Папа остановил обоз, и они жарились под палящим солнцем до тех пор, пока ночь не спустилась на землю и они снова могли продолжить свой путь. Мокрая от пота, Кейт проснулась, почувствовав прикосновение к коже холодного ветерка. Она выскочила из фургона в гостеприимную ночь, но, увидев мать, она чуть было не залезла обратно. София вытащила из фургона ящик, а мужчины в это время привязывали животных.

Мать накрыла ящик кружевной скатертью. Эту скатерть она привезла из Англии. Затем она наклонилась, подняла серебряный канделябр и поставила его на середину скатерти. Кейт с испугом смотрела на эту серебряную штуку. Отец сказал, что они должны выбросить все тяжелые вещи. Кейт попятилась назад и стала подглядывать за матерью из-за фургона.

София как раз наливала чай в фарфоровую чашку, когда Тимоти Грей проходил мимо с упряжью в руках. Отец выронил упряжь и уставился на свою жену. София не обращала на него внимания. Она пододвинула коробку к столу, сооруженному на скорую руку. Устроившись поудобней, она подняла фарфоровую чашку, поднесла ее к губам и сделала глоток.

— София, — сказал Тимоти.

— Мои вещи должны оставаться при мне. Со мной должны быть мое белье и фарфор. Может, и я нахожусь в дьявольской глуши, но и здесь я по-прежнему остаюсь воспитанной женщиной.

Тимоти махнул рукой и поднял упряжь.

— Нам нужно ехать. Сейчас. Волы могут сдохнуть, если мы не раздобудем для них воды. Если они сдохнут, то мы последуем за ними, ты же зря тратишь воду на чай.

У Софии дрожали губы. Она сделала еще один глоток.

— Дома, наверное, как раз пьют чай.

— О Господи! — Тимоти на секунду закрыл глаза, прежде чем отойти от жены. — Мы почти готовы. Ты можешь взять с собой фарфор или серебро. Но либо то, либо другое.

София закусила губу, а затем снова отпила из чашки. Кейт видела, как отец удаляется от матери. Слезы жгли ей глаза, и поэтому она усиленно отгоняла их прочь.

София продолжала сидеть и пить чай, а вокруг нее мужчины и женщины готовились сразиться с пустыней за свою жизнь. Усталая и испуганная, Кейт выскользнула из-за фургона и подошла к матери.

— Мама. Мама, нам пора ехать.

— Я знаю, дорогая. Еще несколько минут. Ты же знаешь, какая я. После чашки чаю я смогу вынести все что угодно.

Кейт было тогда четырнадцать лет, но в ту ночь она поняла, что храбрость может выглядеть по-разному. Некоторые кричали, чтобы подбодрить себя, некоторые всё сносили молча. Мама же держалась за свой аристократизм. Кейт плюнула бы смерти в лицо; мама перед лицом смерти разливала чай.

И только потому, что Кейт понимала одиночество и мужество матери, она была готова примириться с элегантной английской чванливостью и скукой. Но она не была уверена в том, на сколько хватит ее терпения.

Беседа с мистером Поггсом заняла почти всю вторую половину дня. Руководить предприятиями через океан было сложно и обременительно, но Кейт обещала матери, что пробудет в Англии шесть месяцев и только потом уедет в Сан-Франциско.

Прошло уже больше месяца с тех пор, как они прибыли в Лондон, и все это время Кеш как-то удавалось вести семейные дела с помощью почты. Согласно завещанию отца, контроль за состоянием семьи Грей переходил в руки Кейт. Она должна была наблюдать за капиталовложениями в судовую компанию, в ранчо в Калифорнии, в нью-йоркском банке и теперь на железной дороге. Отец сказал, что богатство нужно рассредоточивать. В эту мысль он верил даже больше, чем в необходимость учиться. Кейт помнила его уроки.

— Моя семья, Кейт, выращивает в Вирджинии хлопок и табак, используя труд рабов. Вот почему я уехал оттуда. Я не могу мириться с рабством, а моя семья не может без него жить. Мы вложим свои деньги в разные предприятия и поэтому не будем зависеть от одного или двух источников. Близится борьба, Кейт, и эта борьба будет жестокой, потому что Юг поставил все свои средства на одну, вовсе не выигрышную карту.

Кейт сидела за столом из вишневого дерева, а мистер Поггс тем временем дописывал свой доклад по поводу акций железной дороги. Они были знакомы уже несколько недель, и за все это время его лицо потеряло свое величественное выражение только однажды — в момент их знакомства. Тогда Кейт пожала ему руку и тут же принялась давать распоряжения по поводу переписки с ее юристами в Нью-Йорке и Сан-Франциско. Когда она закончила, мужчина сидел, уставившись на нее и открыв рот.Потом он закрыл его и принялся говорить.

— Я полагал, что у вас будет консультант, — сказал он.

— Консультант?

— Человек, который снимет бремя деловых забот с ваших плеч, мисс Грей.

— Мистер Поггс, у меня есть консультанты в Нью-Йорке, Сан-Франциско и Лондоне, но окончательные решения я принимаю сама. Если вам трудно смириться с этим фактом, скажите об этом прямо сейчас, и я подыщу кого-нибудь другого, кто мог бы заняться вашей проблемой.

Мистер Поггс чуть не упал в обморок от страха, что может потерять такого богатого клиента. Речь о мужчинах-консультантах больше никогда не заходила. И если поначалу Поггс был с Кейт вежливо-терпеливым, то, поработав с ней пару недель, он стал относиться к ней с уважением.

Мистер Поггс должен был пообедать с ними, затем переночевать в деревенской гостинице, а утром отправиться в Лондон. Поэтому обед оказался весьма приятным для Кейт. В то время как мать на своем конце стола жаловалась, что леди Джулиана относится к ней с пренебрежением, Кейт могла поговорить с адвокатом о новом клипере. К сожалению, мистер Поггс рано откланялся, и остаток вечера Кейт была обречена провести в гостиной в обществе дам.

Из всех троих больше всех утомляла Офелия, которая металась от дивана к окну, как безумная. Обычно, проведя утро в объятиях своего маркиза, она становилась мечтательной и весь день была чрезвычайно довольна собой. Сейчас она скручивала в руках свой огромный носовой платок, будто бы это была половая тряпка, кусала губы и расхаживала по комнате. Кейт наблюдала за ней и ожидала с минуты на минуту какого-нибудь столкновения. Сначала Офелия задела своей юбкой фарфоровую вазу на подставке. Затем юбка налетела на чайный сервиз из мейсенского фарфора. Потом атаковала бронзовую подставку для дров у камина. Офелия развернулась так резко, что кринолин подпрыгнул. Кейт поставила чашку с чаем на край стола, поднялась с кушетки и затопала ногами по юбке кузины, когда ее край уже был охвачен огнем. Офелия подпрыгнула и пронзительно взвизгнула.

— Кейт, что ты делаешь?

— Спасаю тебя, не хочу, чтобы ты сгорела.

Мама и тетушка Эмелайн хором завели «О Боже!». Офелия отпрыгнула от огня, поблагодарила Кейт и снова начала метаться по комнате. Спустя полчаса она все еще продолжала заниматься этим, поэтому Кейт извинилась и поднялась к себе в комнату.

Очень скоро она отпустила горничную, а сама устроилась в постели с книгой на коленях. Это была «Ромео и Джульетта». До тех пор пока герои и любовь находились на страницах книг, они были неопасны. На улице весь день по небу плыли грозовые облака, а сейчас наконец начался ливень. От раскатов грома дрожали оконные рамы, дул ветер, и капли дождя барабанили по стеклам. Последние слова, которые она прочла перед тем, как уснуть, очень подходили к грозовой ночи: «У бурных чувств неистовый конец. Он совпадает с мнимой их победой».

Сквозь сон Кейт почувствовала, как что-то упирается ей в ребра. Она вытащила книгу из-под одеяла и положила ее на пол. Ливень стал еще более яростным. Вода за окнами лилась стеной. Кейт натянула одеяло на голову, а потом услышала громкий скрип. Он исходил от искривившейся доски в полу прямо напротив ее двери. Она знала об этом, потому что ей приходилось переступать через нее, когда она старалась украдкой скрыться от послеобеденных визитеров.

Ей стало любопытно, кто бы это мог проснуться посреди ночи. Кейт завернулась в одеяло и на цыпочках подошла к двери. Она слегка приоткрыла дверь и одним глазом стала подглядывать в щель. Она смогла увидеть только темный качающийся кринолин в конце неосвещенного коридора — юбка направилась к входной двери и исчезла.

Кейт закрыла дверь и поспешила в теплую постель. По дому бродила Офелия, и даже не обладая богатым воображением, можно было догадаться почему. Несколькими минутами позже подозрения Кейт подтвердились, когда она услышала, как пол у ее дверей скрипнул два раза.

— У нее не больше здравого смысла, чем у гамлетовской Офелии, — тихо пробормотала Кейт. — Требовать от нее благоразумия значило бы требовать слишком многого. — Она несколько раз взбила подушку, но ее раздражение продолжало расти. — Рыскать тайком по дому, да еще привести его сюда, когда мама и тетя Эмелайн находятся в двух шагах. — Кейт сунула голову под подушку и закрыла уши обеими руками, как будто бы это могло помочь ей прогнать мысли о находящихся за соседней дверью мужчине и женщине. — Она поплатится за это — ясно как Божий день.

Тиканье часов у ее кровати и завывание ветра за окном не давали ей уснуть, но через час она все же задремала. В два часа ночи пол снова скрипнул, Кейт вздрогнула и проснулась. На этот раз она со стоном накрылась одеялом с головой, а потом перевернулась на живот и заставила себя читать отрывки из «Илиады», пока не уснула.

Во сне она задыхалась. Кейт проснулась от кашля, и ощущение удушливого дыма стало ужасающе реальным. Серый горячий дым клубами просачивался в комнату из-под двери. Вскочив с кровати, Кейт надела тапочки. Набросив халат, она кинулась к двери и приложила к ней руку. Прохладная. По опыту пожаров в Сан-Франциско Кейт знала, что нельзя открывать дверь, не проверив ее сначала.

Приоткрыв дверь, Кейт стала задыхаться от дыма, окутывающего ее. Она захлопнула дверь и подбежала к комоду. Вытащив оттуда полотенце, она смочила его водой и обвязала им нос и рот. Открыв дверь во второй раз, она услышала крики, доносившиеся снизу. Не впадая в панику, Кейт встала на четвереньки и выползла в коридор.

Ей было трудно дышать из-за дыма. Справа из комнаты Офелии доносились шипение и треск, оттуда тянуло жаром и были видны танцующие языки пламени. Кейт свернула налево и направилась к комнате матери. Ровное потрескивание и гудение огня заглушали крики. Она увидела мать, которая, съежившись, стояла в дверях и старалась помочь тете Эмелайн удержаться на ногах. Кейт схватила мать за руку.

— Кейт! Слава Богу!

— Спускайся вниз и помоги мне с тетей Эмелайн, мама! У нас мало времени.

София закашлялась, но смогла произнести имя Офелии.

— Огонь в ее комнате, — сказала Кейт. — Нам нужно выбраться отсюда. Поторопись!

Кейт с силой потащила ее вниз, и у Софии не оставалось другого выбора, кроме как последовать за ней. Они вместе выбрались из коридора, наполовину неся тетушку Эмелайн на себе. На лестнице воздух стал чище, и они смогли подняться на ноги. По лестнице наверх бежали дворецкий и Тернпенни. Их ночные колпаки сбились набок, а белые пижамы были забрызганы водой из бадьи, которую они тащили наверх.

Сбегая вниз по лестнице, Кейт чуть было не столкнулась с мужчинами, которые несли воду наверх. Когда она, мама и тетя Эмелайн добрались до первого этажа, горничные набросили на них одеяла, и они выбежали на улицу под прохладу ливня. Они тут же промокли под дождем, но все равно побежали за дом, к конюшням. Горничные тут же взяли на себя заботу о Софии и тетушке Эмелайн.

Все трое еще долго задыхались от дыма и дрожали от холода.

Через несколько минут, несмотря на то что ее легкие и кожа горели, а одеяло тащилось по земле позади нее, Кейт снова вернулась в дом. Она стала подниматься по лестнице, прижимая к лицу мокрое полотенце. В коридоре дым был настолько густым, что ей снова пришлось ползти. Под дождем она замерзла, а теперь снова почувствовала жар близкого огня. Она столкнулась с Тернпенни, который шел по коридору и заглядывал в каждую комнату. Кучер остановил ее:

— Мисс, я не могу найти леди Офелию. Боюсь, что она все еще у себя.

— Продолжайте искать, — сказала Кейт. — Я посмотрю, может быть, она вышла на улицу.

На улице Офелии не было. Промокшие насквозь слуги бегали мимо нее, вынося из дома серебро, картины, мебель. Горничные плакали и помогали носить воду, но Офелии нигде не было. Кейт продолжала поиски, но в ней росло чувство страха. Она представляла кузину заживо горящей в огне. В желудке у нее бурлило, легкие слабели, но она снова и снова возвращалась в дом и поднималась наверх.

Тернпенни полностью отдался спасению дома. Вместе с другими мужчинами он гасил огонь водой. Кейт увидела стену пламени на том месте, где находилась дверь в комнату Офелии. Тернпенни пронзительно закричал:

— Бесполезно, мисс. Мы не можем попасть в комнату леди Офелии.

Кейт закрыла лицо руками и закашлялась. «О Господи! Господи, нет! Пожалуйста, Боже, нет». Чувствуя, что от страха силы оставляют ее, Кейт покинула этот ад.

Кейт, пошатываясь и наступая на полы собственного халата, вышла из дома, пересекла лужайку и прильнула к стене конюшни. Дрожа и всхлипывая, она стояла съежившись, а потом опустилась на колени. Она чувствовала, как у нее внутри рождается душераздирающий вопль, когда она представляла, как сгорает Офелия. Она в отчаянии прижала руки ко рту, чтобы заглушить вырвавшийся наружу крик. Крик заполнил все ее существо, он разрывал ей горло. Она судорожно глотала воздух в то время, как очередной всхлип поднимался изнутри. Она всхлипывала и всхлипывала и уже не помнила, сколько времени это продолжалось.

Через некоторое время ветер взметнул ее волосы, и мокрая прядь хлестнула ее по лицу. Она отбросила ее назад. Прижавшись щекой к стене, она била по кирпичам кулаком. Боль помогла ей прийти в себя, и Кейт перевела дыхание. Она не может оставаться здесь и хныкать. Офелия мертва, но остались другие, и им нужна помощь.

Цепляясь за стену, она смогла подняться. Она сделала несколько глубоких вдохов, вытерла халатом лицо и подняла одеяло. Руки ее по-прежнему тряслись, из глаз текли слезы, но она присоединилась к прислуге Мэйтленд Хауза и стала помогать наполнять ведра водой.

Она не знала, сколько времени она провела под дождем. Кейт понимала одно: ее руки онемели от холода точно так же, как от шока онемели ее чувства. Она качала воду, сосредоточив свое внимание на непрерывном движении ручки насоса, пока не услыхала стук копыт и не увидела въезжавший во двор фургон.

Гроза уже заканчивалась, когда во дворе конюшни появились несколько всадников, а за ними въехал фургон, заполненный людьми. Мальчик работавший в конюшне, сменил ее у насоса. Кейт подняла промокшее одеяло и побежала встречать вновь прибывших. Мужчина, ехавший впереди, натянул поводья и наклонился к ней:

— Все целы? Где леди Офелия? Это был де Гранвиль.

Кейт вытерла с лица капли пота и дождя и прижала одеяло к шее.

— Она сгорела… сгорела в огне. — Ее голос показался ей каким-то мертвым и далеким.

Де Гранвиль спрыгнул с коня. Он пробежал мимо, даже не посмотрев на нее, и скрылся внутри дома. Кейт сосредоточенно поднимала и опускала ноги, поднимала и опускала. Дождь почти прекратился и лишь слегка моросил, когда де Гранвиль снова появился на пороге. Его лицо почернело от копоти, и от дождя на щеках образовались разводы.

Маркиз обратился к человеку по имени Фальк. Кейт подошла к ступенькам в тот момент, когда маркиз и другой мужчина разговаривали с дворецким Мэйтленд Хауза Кросстуэйтом. Кейт стояла на ступеньках в каком-то оцепенении и наблюдала за попытками маркиза Ричфилда спасти Мэйтленд Хауз.

Наконец, она собралась с силами, вошла в дом и поднялась наверх. Благодаря быстрым действиям и сильному дождю огонь не распространился дальше комнаты Офелии, но перед тем как слуги и люди маркиза смогли его полностью потушить, пламя проникло в комнату Кейт.

Коридор превратился в обуглившуюся черную пещеру. Мимо нее прошли несколько мужчин, выносивших обгоревшие доски. Она шла вперед. Пол становился все горячее, но она продолжала идти, устремив взгляд на ту дыру, где раньше была дверь в комнату Офелии.

Перед ней возникла белая шелковая стена. Она подняла взгляд и увидела маркиза де Гранвиля. Его лицо было испачкано потом и сажей, а рубашка, промокшая от пота и дождя, прилипла к груди. В свете свечи его зеленые глаза блестели. Кейт сделала шаг в сторону, намереваясь отыскать Офелию, но маркиз снова преградил ей путь.

— Это небезопасно. Но нам повезло. Огонь прорвался сквозь крышу, и дождь помог затушить пламя.

Она убрала его руку, мешающую ей пройти.

— Вы же там были.

Она сделала еще шаг, но он схватил ее за руку своими длинными пальцами.

— Твоя хозяйка мертва. Там не осталось ничего, что можно было бы видеть женщине.

Кейт отняла у него свою руку. Слезы покатились по ее щекам, и их нельзя было остановить.

— Я знаю, что она мертва. Она не вышла вместе с моей матерью, тетей Эмелайн и со мной. Я знала, что она сгорела еще тогда, когда мы только вышли из дома.

Не обращая никакого внимания на извинения маркиза, Кейт бросилась вниз по лестнице и выбежала на крыльцо. Там стояли София и тетушка Эмелайн. Приблизившись к ним, она сквозь слезы увидела, что маркиз разговаривает с ее матерью. Она в смущении остановилась, но потом поняла, что перед ней стоит не де Гранвиль. Этот человек был старше маркиза. Она вытерла глаза и заметила его гордую, прямую осанку и серебряные пряди в копне черных волос.

За спиной она слышала стук сапог. Те же самые сильные пальцы схватили ее за руку. Она уже была готова запротестовать, когда пожилой мужчина заговорил:

— Алексис, я предложил мадам Мэйтленда гостеприимство ричфилдского замка.

Пальцы еще крепче сжали руку Кейт. Она подняла глаза на маркиза и увидела прекрасно очерченные брови, сошедшиеся на переносице, массивный квадратный подбородок. Губы с опущенными вниз уголками произнесли слова:

— Черт бы тебя побрал, Фальк.

ГЛАВА 4

Алексис стоял неподвижно, сжимая руку незнакомой ему женщины. Ветер дул ему прямо в лицо, но не мог остудить пылающих щек. Он отпустил женщину, стараясь овладеть собой. Офелия была мертва, а он не чувствовал ничего, что напоминало бы горе. Война отняла у него способность чувствовать, и ему было стыдно за это.

Сейчас он держал себя в руках лишь немногим лучше, чем в те ужасные дни, когда он вернулся из Крыма, а Фальк стоял у него за плечами и открыто приглашал эту семью горных козлов в его дом. Ему хотелось закричать всем им, что погибшая женщина была его любовницей и ему не хочется, чтобы ее семья со своим горем вторглась в его и без того угрюмое жилище. Фальк поспешил прийти ему на помощь.

— Мой кузен едва оправился от ран, полученных на войне. — Фальк склонился к тяжело дышащей тетушке Эмелайн и пожал ей руку. — Боюсь, он очень переутомился, и поэтому его манеры оставляют желать лучшего. С вашего позволения я прослежу за вашим переездом.

Пока Фальк говорил, Алексис наблюдал за молодой женщиной, которая стояла перед ним и качала головой. Ему следовало бы извиниться, что он принял ее за прислугу, сказал он себе.

— Мисс, я не знаю, как вас зовут. Леди повернулась к нему, и Алексис увидел пару золотисто-карих глаз, которые смотрели на него.

— Меня зовут Кейтрин Энн Грей.

— Да. Мисс Грей. Леди Офелия упоминала, что вы и ваша мать гостите у нее. Мне очень жаль, что это случилось с вашей кузиной.

— Действительно.

Почему она смотрит на него так, будто бы он был одной из тех мерзких тварей, которых можно найти, если перевернуть сгнившее бревно?

— Мой кузен прав. Некоторое время Мэйтленд Хауз будет непригоден для обитания.

— Милорд, даже закопченный и обуглившийся, этот дом намного удобнее, чем пустыня Карсона или холщовая палатка в Сан-Франциско под зимним дождем. Я справлюсь с неудобствами.

Неожиданная холодность Кейт заставила Алексиса впервые за все это время внимательно посмотреть на нее. Она была маленькой, хрупкой девушкой. Она едва доставала до его плеча. Ее мокрые волосы прилипли к ее голове и спине, но даже в темноте можно было различить их медный отблеск. Она сжимала промокшее одеяло, кутаясь в него, и он видел тонкие голубые прожилки на бледной коже ее рук.

Они изучали друг друга взглядами, как два рассерженных кота, и Алексис почувствовал, как растет его интерес к этой девушке. Где, черт возьми, находится пустыня Карсона? И что эта молодая леди там делала? И самое важное, как бы она выглядела, не будучи промокшей и испачканной сажей?

— Что вы сказали?

— Мы отправимся в деревенскую гостиницу.

— Вы имеете в виду гостиницу «Королева шотландцев»? Ее не ремонтировали со времен Реставрации. И как бы то ни было, это не то место, где могут жить дамы.

— Вы бы удивились, если бы узнали, в каких местах оказываются леди, когда им приходится это делать.

Алексис выпрямил плечи и одарил беспокойную маленькую персону, стоящую перед ним, одной из своих улыбок «хозяина замка».

— Позвольте мне самому решать, что приличествует дамам, находящимся под моей защитой. Вы, ваша мать и леди Эмелайн будете моими гостями.

Он поклонился и удалился прочь прежде, чем она смогла что-то сказать. Он услышал, что она сделала шаг ему вслед, и пошел быстрее. Де Гранвиль вошел в дом и присоединился к группе мужчин, спасавшей имущество Мэйтленд Хауза, прежде чем решительная мисс Грей смогла что-либо возразить.

Переезд занял довольно много времени, и он добрался до своей постели, когда уже начало светать. Его тело ныло от перетаскивания тяжестей, а легкие болели оттого, что он надышался дымом, но он крепко уснул, и ему не снились ни кровь, ни мертвецы. Это был неожиданным благодеянием.

Он проснулся, когда светило позднее послеобеденное солнце. Он сидел на кровати, подперев голову руками, когда в комнату вошел Мередит с чаем. Он не пытался даже узнать, как этот человек догадывается, что он уже проснулся. Алексис сидел с закрытыми глазами, когда Мередит поставил поднос возле кровати.

— Чай, господин полковник.

— Мередит, пожалуйста. Я ушел в отставку неделю назад.

— Извините, милорд. Привычка.

Мередит поставил чашку и блюдце так, что Алексис мог почувствовать запах разливаемого чая. Де Гранвиль сделал глубокий вдох и превратился в человека. Почти. Не отрывая глаз, он поискал рукой чашку. Мередит дал чашку ему в руку и направил ее ко рту. Алексис выпил обжигающую жидкость.

— Спасибо. Сейчас я могу разговаривать.

Эти слова были сигналом для камердинера помочь Алексису начать день. Он взял полосатый шелковый халат.

— Эти женщины, — сказал Алексис.

— Леди Эмелайн, миссис Грей и мисс Грей.

Алексис кивнул и посмотрел в зеркало для бритья. Впервые за много месяцев его ожидает нечто иное, подумал он, помимо выполнения долга, даже если это всего лишь неприятная необходимость расстроить матримониальные планы молодой леди и ее матери.

— Она встала и гуляет по дому? — спросил он.

— Которая из них, милорд? — Мередит взбивал крем для бритья щеточкой с серебряной ручкой.

— Мисс Грей, разумеется.

— Мисс Грей встала час или два назад, милорд. Она попросила экономку показать ей замок, но где она сейчас, я не знаю.

— Наверное, я надену новую визитку. И черный шелковый галстук и что там еще необходимо. Знаешь, леди Офелия погибла прошлой ночью.

— Да, милорд. Позвольте мне выразить свои соболезнования.

— Спасибо. Она была горной козой, но у нее было доброе сердце. Однажды я чуть было не поверил…

Мередит приложил горячее полотенце к его лицу, и Алексис почувствовал благодарность к камердинеру за то, что тот промолчал. Мередит чувствовал настроение Алексиса, и благодаря этому его качеству они были вместе с тех пор, как Алексис был еще юношей. Алексис знал, что Мередит понимает его. Ему не было необходимости выражать тяготившие его чувства словами, которые вызвали бы неловкость.

Умывшись и наполовину одевшись, Алексис вдруг замер, надевая рубашку.

— Горные козлы вторглись к нам, Мередит. Камердинер поддерживал рукав рубашки, чтобы тот не помялся.

— Да, милорд.

— Мисс Грей и ее мать, очевидно, захотят заполучить титул.

— В этом нет никаких сомнений.

— Поэтому сегодня я должен быть весь день занят, а также и во все последующие дни, пока они здесь. Попроси майора… мистера Бофорта, чтобы он был готов отправиться со мной в Доуэр Хауз. Это позволит мне отсутствовать долго. И не дай им отправиться вслед за мной.

Мередит воспользовался паузой в речи Алексиса, чтобы надеть на него рубашку окончательно. Затем он кивнул.

— Наверное, она прячется в столовой, — сказал Алексис, — притаилась на ветке, замерла и приготовилась к прыжку.

— Боюсь, милорд, что вами восхищаются многие женщины.

Алексис закрыл глаза, пока Мередит надевал на него визитку и галстук.

— Более всего я ненавижу чувствовать себя виноватым. Такое впечатление, что дамам нечего делать, кроме как ждать, пока кто-нибудь появится в поле их зрения. Неважно, чем он занят — охотой ли, делами, чтением, — стоит только закончить, как они тут как тут: вертятся вокруг, стараются понравиться. И знаешь, у них почти никогда это не получается. Не получается понравиться. Ну сколько раз я могу выслушать сплетни о королеве или рассуждения о том, что лучше брать с собой на бал — букет или флакон духов.

— У дам очень утонченный ум, — сказал Мередит, отступая назад и глядя на результаты своего труда. Он остался доволен.

— Утонченный? Не знаю. Только не у моей матери. Мне иногда кажется, что утонченность дам похожа на тонкую вуаль на шляпках. Этот воздушный материал скрывает конструкцию гораздо более прочную, чем можно было бы подумать. А у некоторых дам ум очень походит на сточную канаву. Не падай в обморок, Мередит. — Алексис глубоко вздохнул. — Я готов. Спасибо.

Он направился в малую столовую и не удивился, когда Яго не выбежал ему навстречу. Пес обычно ждал Алексиса некоторое время, а потом это ему надоедало и он пускался на охоту за птицами. Алексис остановился перед дверью столовой. По его телу пробежали искры волнения. Перспектива ускользания от мисс Грей вовсе не была такой неприятной, как ему казалось.

Алексис открыл дверь, вошел и нахмурился. В столовой ее не было. Неважно. Она может появиться в любой момент. Очевидно, она поручила своей горничной наблюдать за ним и вскоре она появится. Алексис приказал принести чаю. Он съел холодное мясо, гренки с сыром, фруктовый салат, ячменную лепешку, еще фруктового салата. Он попросил слугу оставить дверь открытой. Никто не появился. Он попросил еще чаю.

Он сердито смотрел на пустой дверной проем и помешивал чай. Рядом с его тарелкой лежала нераскрытая «Тайме». Алексис забарабанил пальцами по газете. Он потянулся вилкой к фруктовому салату, но не смог заставить себя съесть еще. Он

будет круглым идиотом, если будет вот так слоняться без дела, пока она убивает время за вышиванием или делает альбомы из морских водорослей.

Алексис отодвинул стул от стола. В этот момент дверь комнаты напротив распахнулась. Из библиотеки вышла Кейт в сопровождении мужчины.

Алексис нахмурился. Девушка провела все это время с мужчиной. Наедине. Он посмотрел на ее спутника. Огромный нос, кадык и одет как служащий.

Немного успокоившись, Алексис посмотрел на Кейт Грей. Упрек в его взгляде остался незамеченным: мисс Грей продолжала разговаривать с мужчиной. Роскошные волосы медного цвета были убраны назад и спадали ей на спину. Алексис терял терпение. Ему хотелось подтащить девушку к окну и посмотреть, как солнце играет в ее волосах, превращая их в огонь. Девушка повернулась, и он отметил свободу и грацию ее движений. На ней было черное платье с кружевной отделкой в вырезе и на рукавах, но она не вызывала в нем головокружения, как это делали некоторые женщины, раскачивая свои юбки, как церковные колокола. Он понял, что она не носит этого проклятого кринолина. Разумная девушка. Девушка, тело которой стоит того, чтобы пробираться к нему сквозь дюжину нижних юбок.

Она по-прежнему разговаривала со служащим. Раздраженный, Алексис с шумом придвинул стул к столу. Мисс Грей бросила на него взгляд и продолжила свою беседу. Она не улыбнулась ему. Алексис направился к ним и услышал ее слова.

— Так как из всей семьи в живых осталась только тетушка Эмелайн, мне придется улаживать все дела самой. По всей видимости, она оставит Мэйтленд Хауз моей матери, поэтому мне придется позаботиться о ремонте дома и о слугах. Теперь насчет акций железной дороги. Я хочу получить их как можно быстрее, поэтому вам лучше будет отправиться прямо сейчас.

Алексис не расслышал ответа ее собеседника. Он поклонился мисс Грей, с уважением кивнул маркизу и удалился.

Алексис направился прямо к своей гостье. Она кивнула, причем сделала это гораздо менее уважительно, чем ее собеседник.

— Добрый день, мисс Грей.

— Да, добрый день.

Она пристально смотрела на него. Алексис улыбнулся. Она не отводила от него взгляда. Это не был один из тех бросаемых тайком оценивающих взглядов, к которым он привык. Это был честный, открытый взгляд. Затем она, должно быть, осознала свою оплошность, так как опустила глаза и смотрела уже на его рукав.

— Прошу извинить меня. Мне нужно поехать в Мэйтленд Хауз распорядиться насчет ремонта.

Алексис, удивившись, заговорил прежде, чем она смогла уйти.

— Я собирался прогуляться по саду.

— Желаю приятно провести время.

Его глаза расширились от изумления. Теперь он уставился на нее. Она даже не попыталась воспользоваться возможностью побыть в его обществе. Казалось, что ей было абсолютно все равно, куда он идет и что делает. Она действительно собиралась в Мэйтленд Хауз. И она не называла его «милорд». Она вообще его никак не называла. Упрямая маленькая грубиянка.

— В этом нет необходимости, — сказал он. Уже отворачиваясь от него, она остановилась.

— Простите?

— Мой кузен и я сделаем все, что нужно, мисс Грей. Вам нет необходимости утруждать себя делами, выполнение которых можно предоставить тем, у кого это получится гораздо лучше.

Внимание Алексиса тут же было привлечено зрелищем подбоченившейся мисс Грей. Хорошо воспитанные дамы из его окружения избегали подобных жестов, а мисс Грей, казалось, привыкла к нему.

— Спасибо за предложение, но если мне удается управлять прииском, пароходной компанией и другими семейными делами, то, думаю, мне удастся справиться с ремонтом одного дома.

С этими словами она удалилась. Алексис стоял и смотрел ей вслед. Она действительно собиралась оставить его стоять здесь, как слугу, в котором нет больше необходимости. Сделав три длинных шага, он поравнялся с ней.

— Я провожу вас, мисс Грей.

— У меня есть горничная.

Он схватил ее за локоть и повернул к лестнице.

— Я прикажу заложить экипаж.

— Милорд. — К нему приблизился Мередит, за которым следом шел Валентин Бофорт. — Я отыскал мистера Бофорта, как вы просили.

— Зачем? — спросил Алексис. Он крепче сжал локоть мисс Грей, так чтобы она не смогла убежать.

— Доуэр Хауз, — ответил Мередит. — Ваша светлость говорили, что вы…

— Сначала я поеду в Мэйтленд Хауз. Приготовьте экипаж.

Мередит растерянно посмотрел на него и заторопился прочь. Вэл оперся на свою трость и поклонился. Воспользовавшись присутствием третьего человека, Алексис послал мисс Грей наверх за шалью. Он верно предположил, что она не станет грубить ему в присутствии Вэла.

Как только она ушла, Вэл повернулся к нему.

— Ты же знаешь, что я не хочу ехать в Доуэр Хауз. Не надо заставлять меня делать это.

Алексис взял Вэла за руку, и они направились к библиотеке. Вэл молча хромал рядом с ним.

— Ты не можешь продолжать избегать этих людей, — сказал Алексис.

— Большинство из них умирает из-за этой кровавой войны. Я не хочу туда идти.

— У тебя хватило смелости атаковать русскую артиллерию, а теперь ты боишься посмотреть в лицо раненным на этой же войне?

Алексис помог Вэлу сесть в кресло, которое стояло рядом со стеклянной дверью на террасу. Вэл нервно рассмеялся.

— Знаменитая атака Легкой бригады. — Он посмотрел на Алексиса. Его глаза горели внутренним огнем. — Я не могу в это поверить. Вся страна в восторге от того, как Кардиган вел нас по долине смерти. Какое дело всем до того, что русские пушки сметали с лица земли целые подразделения уланов? Ты же сам видел.

— Вэл, не надо. Врачи предупреждали тебя, что если ты будешь изводить себя, то никогда не поправишься.

— Все мои люди были убиты. Разорваны на куски. Шел кровавый дождь. — Вэл ушел в воспоминания и теперь, скорее, разговаривал сам с собой, чем с Алексисом. Он принялся отряхивать рукава своего пальто, как будто бы они были чем-то испачканы. — Моя одежда выпачкана кровью моих солдат. — Его руки замерли. Вэл смотрел сквозь Алексиса на террасу и лес вдали. — Я стряхнул с рукава чей-то глаз.

Алексис подошел к другу:

— Вэл.

Никакой реакции. Он сел на корточки и потряс его за руку:

— Вэл.

Вэл поймал его взгляд.

— Помнишь, когда мы были в школе, ты пытался подраться одновременно с половиной команды гребцов? — спросил Алексис.

— Мне все равно сейчас.

— Послушай. Старина Перси Чизвит сидел на тебе верхом и пытался расплющить твое лицо. Вэл почти улыбнулся:

— Я просто упустил тогда его жирную шею. Я хотел его задушить, когда он назвал меня ублюдком. — Вэл посмотрел на Алексиса. — Ты стащил его с меня и спустил вниз по лестнице. Я никогда раньше не видел, чтобы два гребца испугались просто одного взгляда.

— Это был не взгляд. Это была мысль о том, что я могу стать их врагом, и поэтому они убежали. А ты, сущий дьявол, ты смеялся так, что я не мог поднять тебя с пола. Ты просто лежал там, икал и гоготал. Все три последующих года я пытался убедить тебя относиться спокойнее к факту своего рождения.

Они смотрели друг на друга. Ни тот ни другой не улыбались.

— Не мог бы ты сделать для меня кое-что? — спросил Алексис.

— Конечно.

— Пойди в сад и нарежь для меня цветов.

— Я? Цветов? — Казалось Вэл, понятия не имел, что такое цветы.

— Я хочу их кое-кому подарить.

— Но ведь у тебя есть десятки слуг, которые

могут это сделать.

— Слуги не станут так стараться. Я хочу, чтобы ты выбрал самые лучше цветы. Без единого изъяна. Я подарю их мисс Грей.

На бледном лице Валентина промелькнула легкая улыбка.

— Эти волосы.

— Да, и раз ты уж пойдешь в сад, нарежь цветов и для Доуэр Хауза. А сейчас слушай. Ты должен пообещать мне не торопиться и выбирать только самые лучшие цветы. Внимательно рассматривай каждый цветок.

Вэл вздохнул:

— Это что, лекарство де Гранвиля для больных душ?

— Бьюсь об заклад, тебе станет лучше, если ты это сделаешь. Но ты должен пообещать мне постараться.

Глядя на сад, раскинувшийся за террасой, Вэл кивнул.

— Я сделаю это. Но только потому, что ты заставишь меня поехать в Доуэр Хауз, если я откажусь.

— Ты действительно хорошо меня знаешь, — сказал Алексис.

В этот момент к нему снова подошел Мередит:

— Милорд, мисс Грей садится в экипаж. Она не будет ждать.

— Кучер подождет. Проклятая дерзкая девчонка.

Он долго надевал пальто, потом шляпу. Затем он не спеша вышел на улицу, натягивая по дороге перчатки. Она была раздражена. Он понял это по тому, что она сидела слишком прямо, уставившись взглядом в спину кучера.

Заняв место напротив, Алексис смотрел на нее, обращаясь к кучеру.

— Мэйтленд Хауз, пожалуйста.

Они ехали молча. Ему казалось, что молодой леди нравилось рассматривать пейзаж и всю дорогу не разговаривать. Неужели она не знает, как привлечь внимание мужчины?

— Смерть вашей кузины — ужасная трагедия.

Кейт судорожно дернула рукой, и Алексис услышал, как от резкого движения ленты ее шляпки зашуршали по накидке. Она с минуту оценивающе смотрела на него, а потом сказала:

— Офелия была прелестной женщиной, и она была слишком молода, чтобы умереть, как и ее тезка. Только в отличие от той она не утонула, а сгорела.

У нее задрожали губы, и она их плотно сжала.

Алексис покачал головой:

— Не надо думать об этом. Наверняка она задохнулась от дыма, прежде чем ее охватило пламя.

— «Накрытый стол послужит для поминок. Венчальные цветы украсят гроб. Все обратилось в противоположность!»

— Неужели все американцы цитируют Шекспира, мисс Грей?

— Не надо говорить так скептически, милорд. Она не кричала.

Он поднял брови и откинулся на спинку сиденья.

— Что?

— Офелия не кричала. Я бы ее услышала.

— Если она спала, когда дым окутал ее, то она

не проснулась.

Она опять как-то странно посмотрела на него. Ее взгляд заставлял его почувствовать себя каким-то дохлым грызуном. Очаровательные женщины не должны заставлять мужчину чувствовать себя дохлым грызуном.

— Вчера после обеда я заметила, что Офелия нервничала, — сказала она. — Она металась по комнате и подошла так близко к камину, что ее юбка чуть было не загорелась. Мне пришлось гасить ее.

Он покачал головой.

— Офелия всегда была неосторожна. Мисс Грей не сводила с него взгляда, который был очень похож на взгляд верховного судьи.

— А когда все уснули, она бродила по дому. Как вы думаете, почему она не спала?

— Не знаю. — Алексис почувствовал неловкость под испытующим взглядом Кейт. Это было новое ощущение для него. Женщины смотрели на него часто, но он чувствовал, что мисс Грей смотрела на него вовсе не так, как другие. В ответ он уставился на нее, и она перевела взгляд на спину кучера.

Потом Алексис рассматривал мисс Грей, а она совершенно его не замечала. Чем больше она его игнорировала, тем больше он сердился.

— Вы из Америки, мисс Грей?

— Да, но моя мать англичанка. Она сестра отца Офелии. Моя мать вышла замуж за джентльмена из Вирджинии.

— Я смутно помню разговоры об этом, когда я был маленьким. Но вы упоминали Сан-Франциско, а он, насколько мне известно, в Калифорнии.

— Да, в Калифорнии. Мы пересекли континент в сорок девятом году. Несколько лет назад мой отец нашел золото, и мать захотела вернуться назад в Англию.

— Вы должны быть благодарны ей за это. Опять. Этот же взгляд.

— Мисс Грей, как хозяин я чувствую своим долгом предупредить вас, чтобы вы не смотрели на джентльменов, как на каких-нибудь насекомых. Это неприлично и не женственно.

Он улыбнулся, —а затем сделал глубокий вдох, когда заметил искры в глазах разгневанной Кейт. Возбуждение, вызванное этим зрелищем, заставило его подумать о том, что было бы интересно вызвать у нее взрыв гнева. К несчастью, кучер уже подъезжал к опаленному огнем Мэйтленд Хаузу. Он восхищенно наблюдал, как мисс Грей вышла из экипажа без его помощи. Она открыла дверцу, подобрала одной рукой юбки и спрыгнула со ступенек, не дожидаясь, пока кучер поможет ей. Она повернулась к нему и посмотрела ему прямо в глаза.

— Вы были правы.

— О чем вы? — спросил Алексис.

— Я смотрела на вас, как на насекомое.

Алексис покраснел, и прежде чем он смог что-либо ответить ей, Кэтрин Энн Грей уже поднялась по ступенькам Мэйтленд Хауза, давая этим ему понять, что он ее совершенно не интересует.

Алексис сидел в карете и тупо смотрел ей в спину. Он не мог поверить происходящему. Она просто так выпрыгнула из экипажа и ушла прочь. Ее не волновало, что он считает ее неженственной. Она не стушевалась от высказанного им неудовольствия. Как бы ему хотелось, чтобы она была мальчишкой, которого он мог бы отхлестать. Как бы ему хотелось, чтобы она была одним из его солдат, которого он мог бы посадить под арест.

Алексис выпрыгнул из экипажа и быстро направился в Мэйтленд Хауз в надежде догнать дикую мисс Грей. Этой молодой леди нужен хороший урок. Уважения — вот чего он хотел от нее. Вежливости и уважения.

Он увидел ее в гостиной. Она стояла рядом с простым деревянным гробом, низко склонив голову. Он замедлил шаг. Он остановился рядом с ней и услышал, как прерывисто она дышит. Ему так хотелось смахнуть слезу, которая бежала по ее щеке, что он забыл свой гнев.

Она положила свои руки в перчатках на крышку гроба.

— Мне страшно смотреть.

Он схватил ее за руку и потащил к вестибюлю.

— Там нечего смотреть, — сказал он. — И вам нет никакой необходимости делать это.

Они стояли в холле, а мимо них сновали слуги, приводившие дом в порядок после пожара. Она вытерла слезы и с такой силой скрутила свой носовой платок, что ему показалось, что она вот-вот порвет его. Как раз в тот момент, когда он подумал, что она попросит отвезти ее домой, она повернулась и направилась мимо него к лестнице.

— Подождите. — Он догнал ее.

— Я хочу посмотреть ее комнату.

— Зачем? — Он переступил через обгоревшую доску и подал руку мисс Грей.

Она взяла ее и перепрыгнула через преграду.

— Я хочу узнать, как начался пожар.

— Вероятно, из-за искры или перевернутой свечи.

Мисс Грей продолжала подниматься по лестнице.

— Я хочу знать.

Кросстуэйт, распоряжавшийся переноской мебели, встретил их в коридоре. Он отвел их в комнату Офелии. Пол прогорел насквозь, но у порога часть его уцелела. Алексис заглянул в пустую черную пещеру. Обуглившиеся скелеты — вот что осталось от мебели. Прошлой ночью он видел в этой комнате только языки пламени.

— Вы знаете, что стало причиной пожара? — спросила мисс Грей у Кросстуэйта.

— Мы думаем, что это произошло от упавшей свечи, мисс. Свечи стояли на столике рядом с креслом у камина. Леди Офелия упала на пол возле кресла.

— Но я не слышала, чтобы она кричала.

— Должно быть, она уснула в кресле и перевернула свечу, — сказал Алексис.

— Я тоже так думаю, милорд. Леди Офелия была полностью одета. — Кросстуэйт замялся, а потом тихо добавил: — Мы нашли остатки кринолина и драгоценности.

Мисс Грей покачала головой:

— Я предупреждала ее насчет этих дурацких юбок.

Алексис взял ее за руку и вывел из комнаты.

— Не нужно винить себя за то, что вы ее не слышали. Очевидно, она уснула, когда огонь еще едва тлел, и больше уже не проснулась. Вы же видели осколки стекла. Может быть, она выпила молока и задремала.

— Возможно, — ответила мисс Грей. — Кросстуэйт, вы знаете, какие нужно сделать приготовления для похорон мисс Офелии. Нам также нужно перевезти слуг и всех животных. Я собираюсь заказать мебель и шторы в Лондоне. Лорд Синклер пришлет плотников. Вы можете всем сообщить, что штат Мэйтленд Хауза останется прежним. Люди будут получать жалованье все время, пока будет идти ремонт. Когда дом будет готов, миссис Грей будет жить здесь вместе с леди Эмелайн. Они оставят прежний штат прислуги.

— Да, мисс.

Слушая, как Кейт отдавала распоряжения, Алексис почувствовал себя ненужным грузом. Закончив разговор с дворецким, мисс Грей направилась к экипажу, а маркиз шел следом за ней, как паж, сопровождающий хозяйку средневекового замка.

По дороге обратно у них завязался вежливый разговор. Он бросал пару фраз и откидывался на спинку сиденья, наблюдая за реакцией мисс Грей на его предложение. Они смотрели друг на друга, как кошка с собакой, оказавшиеся запертыми в железнодорожном вагоне. Наконец раздражение взяло над ним верх.

— Действительно, мисс Грей, вся ваша деятельность совершенно ни к чему. Я был бы счастлив управлять вашими делами, пока у вас не пройдет шок от утраты кузины.

Должно быть, он ослышался. Он был уверен, что леди не знают слова, которые она пробормотала, поворачиваясь к нему.

— Нет, спасибо. Мне не нужна ваша помощь, маркиз. Разве вам никогда не приходило в голову, что некоторые женщины не могут позволить себе расклеиться, если случилось горе? Не у всех нас есть большие сильные мужчины, на которых можно положиться. Не всем нам они нужны. — Ее голос прервался, она сглотнула и продолжила: — Вы думаете, что я буду сидеть весь день в темной комнате и рыдать? Нет, сэр, спасибо. А сейчас, когда экипаж остановился, не могли бы вы открыть дверцу, чтобы эта бедная маленькая простушка вышла?

Как только мисс Грей коснулась земли, она извинилась и сказала, что должна подняться в свою комнату, чтобы разобрать бумаги и привести в порядок гардероб. Причем Алексису показалось, что деловая переписка и юридические документы беспокоят ее больше, чем платья. Он наблюдал, как она поднимается по лестнице, и не мог решить, на чем ему сосредоточить свое внимание: на легком покачивании бедер или на игре солнечного света в ее волосах. Поскольку большую часть ее волос скрывала шляпка, он решил остановиться на бедрах.

Теперь, когда она ушла, Алексис мог подумать более спокойно. Чем больше он думал, тем сильнее было его раздражение. Все шло не так, как он рассчитывал. Более того, только что очаровательная женщина оставила его ради юридических документов. А кроме того, обозвала его насекомым и обвинила в бессердечии. Должно быть, это проявление ее американского воспитания, оставляющего желать лучшего. Ей нужно было попасть в общество, чтобы самой увидеть, как настоящие леди обращаются с джентльменами. Если бы она увидела, как обращаются с ним Каролина Бичуит или жена Фалька Ханна, ей стали бы очевидны ее собственные недостатки.

ГЛАВА 5

Кейт быстро шла по большому коридору, и стук ее каблуков эхом отдавался вокруг. Коридор все больше походил на пещеру, на полпути Кейт остановилась и огляделась вокруг. Она была так зла на напыщенного павлина-маркиза, что забыла, через какую дверь ей нужно отсюда выйти. Одна, две, три, четыре, пять. Кейт перестала считать двери. Расположенные в нишах под абсолютно идентичными заостренными арками, любая из этих дверей могла быть той, что была ей нужна. Через плечо она заметила сбоку «музыкальную галерею», как называла ее экономка. Галерея высоко поднималась над уровнем пола. Это было не то.

Чувствуя внутреннюю дрожь, Кейт подхватила юбку рукой. Самоуверенность мужчины, необходимость делать вид, что ей было безразлично, что Офелия была… нет, она не может снова начать думать об этом, иначе все закончится тем, что она упадет на пол и разрыдается и все ее услышат. Ей нужно чем-нибудь себя занять. Работа заглушит боль.

— Вы одна из тех американок. Кейт вздрогнула и обернулась, ища взглядом источник гудящего голоса.

— Я слыхала, Офелия умерла.

На сей раз Кейт увидела обладательницу голоса, похожего на звук охотничьего рожка. Женщина в черном стояла в оконной нише рядом с оружейной комнатой. Яркий свет, падающий из окна, заставил ее прищуриться, когда она приближалась к женщине.

— Да, она погибла. Это было ужасно. Кейт остановилась в нескольких шагах от женщины. Она смотрела на Кейт сверху вниз, и девушка почувствовала себя не в своей тарелке. Вдруг она поняла, что перед ней еще одна представительница рода де Гранвилей. Знакомое высокое тело с длинными руками и ногами, женский вариант квадратного подбородка, чувство собственного достоинства, напоминающее величие королевы на пути к гильотине.

Женщина не отвечала. Кейт подождала, но женщину отвлек черный мокрый рос, выглянувший из-под ее юбок. Она наклонилась и подняла белый комочек шерсти. Он был слишком жирным, он храпел, сопел и хрюкал, пока женщина с ним разговаривала.

— Мой малыш сегодня злится. Вот он какой. Это маленький сердитый душистый горошек, вот кто. — Женщина сунула собачку под мышку и посмотрела на Кейт. — Наш папа не любит слушать, как Терренс дышит. Вот почему мы гуляем в холле. Мы уже стары, едва видим и слышим, но нам по-прежнему нравятся наши маленькие прогулки. Вы — одна из тех американок, а я — Джулиана де Гранвиль. Называйте меня леди Джулиана. Вы можете пожать мне руку.

В замешательстве Кейт сделала так, как ей велели.

— Леди Джулиана, а я думала, что ваш муж…

— Уехал в город сегодня утром. Мне тактяжело проводить время без него, когда король вызывает его на совещание. Кто вы?

— Меня зовут Кэтрин Грей, я кузина Офелии. — «Эта женщина рассказывает о своем умершем муже, как будто он жив. И она думает, что король Вильгельм все еще на престоле», — подумала Кейт.

— Вы ведь не держите какого-нибудь медведя гризли в качестве домашнего животного, не так ли? Кейт вытаращила на женщину глаза.

— Нет, мэм.

— И вы не носите в кобуре пистолет?

— Не в Англии.

— И у вас нет с собой краснокожих индейцев?

— Они не очень-то любят белых людей, — сказала Кейт. — Нет.

— Тогда вы можете остаться. — Леди Джулиана переложила Терренса в другую руку и принялась ворковать над ним, пока он хрипел, а потом снова окинула взглядом Кейт. — Вы — вежливая и умная женщина. Ни краснокожих индейцев, ни медведей. Я решила, что вы мне понравитесь.

— Спасибо, леди Джулиана.

— А это значит, что я должна вас предостеречь насчет моего сына. — Перед тем как продолжить, Джулиана метнула по сторонам несколько осторожных взглядов. — Алексис, ну, мальчик с неуравновешенным характером. У маркиза и у меня немало хлопот с ним. И еще вот что, мисс Грей: Алексис может ввести в заблуждение. В прошлом он совершил несколько постыдных поступков, поэтому будьте осторожны.

— Спасибо за предупреждение, миледи. — Кейт попятилась, когда леди Джулиана прошествовала мимо нее к «музыкальной галерее».

— Вам нужна третья дверь слева с противоположной стороны коридора, мисс Грей.

— Спасибо, — отозвалась Кейт.

Ответа не последовало. Леди Джулиана исчезла за дверью, и Кейт снова осталась одна в коридоре.

Замок, полный снобов и безумцев, подумала она. Замечательно. Она приложила ладони к вискам и вздохнула. Господи, бедняжка Офелия умерла, а она сама оказалась среди странных и незнакомых людей. Бедная, хорошенькая Офелия. Кейт выругалась, когда по ее щекам снова потекли слезы. Она не могла даже вынести мысли о том, что Офелия страдала. Господи, пожалуйста, пусть будет правдой то, что она спала. Может быть, иногда Офелия была надоедливой, как москит, но у нее было доброе сердце. Она не виновата в том, что ее воспитали бесполезным человеком и культивировали в ней глупость. Бедная Офелия. Бедная, бедная Офелия.

Кейт быстро вытерла слезы со щек, злясь на себя. Весь этот день был для нее сплошным разочарованием. Едва проснувшись, она напросилась на прогулку по этому дурацкому лабиринту, но это не помешало ей потеряться.

Замок Ричфилд размещался на холме среди ровных полей, ручьев и рощиц. Одной из своих сторон он выходил на крутой обрыв, откуда открывался вид на реку. Прошлой ночью они переехали эту реку по мосту, но только при дневном свете она увидела по-настоящему массивные и величественные пропорции замка.

По форме он напоминал четырехугольник, и она насчитала, по крайней мере, шесть круглых башен, нависавших над двором, который на площади был больше, чем некоторые калифорнийские старательские города. Посреди двора вздымалось вверх самое старинное сооружение замка — Главная башня. Круглые башни были соединены между собой огромными стенами с прогулочными дорожками наверху, и, как рассказывала экономка, на протяжении столетий де Гранвили пристраивали за этими стенами комнату за комнатой. Что привело к возникновению проблемы, перед которой сейчас оказалась Кейт. Слишком много крыльев, слишком много комнат. Ей нужна карта, чтобы отыскать свою комнату. Она прошла через дверь, которую указала ей леди Джулиана, а затем по небольшому коридорчику — только для того, чтобы остановиться в растерянности у подножия лестницы. Мимо прошел слуга с подносом.

— О, мисс. Чай? — Он открыл дверь, за которой оказался салон довольно умеренных пропорций. К сожалению, там были люди. Она попятилась было назад, но…

— Мисс Грей.

Увидели. Она изобразила на лице улыбку и вошла в салон. К ней подошел Фальк. Кейт протянула ему руку, Фальк наклонился и поцеловал ее.

— Время пролетело очень быстро, — сказала Кейт. — Я и не думала, что уже так поздно.

— Это вполне естественно, — ответил Фальк, проводя ее в глубь комнаты. — Ваша мать, леди Эмелайн и леди Джулиана предпочли пить чай в своих комнатах.

Он остановился перед женщиной, которой на вид можно было дать лет тридцать пять и на которой было надето одно из тех платьев, что так раздражали Кейт: сплошные оборки, украшенные букетами цветов, отделанные кружевами, пышные и мешающие двигаться.

— Моя жена Ханна — мисс Грей из Сан-Франциско. Кузина дорогой мисс Офелии.

Кейт пришлось податься вперед, чтобы услышать приветствие женщины, настолько тихо она говорила. Ханна была одной из тех женщин, которым Кейт часто завидовала. Ее кожи никогда не касались солнечные лучи, поэтому на ней не было и следа позорных веснушек. На ее овальном, как рама картины, лице красовались изящной формы рот и те самые голубые глаза, о которых мужчины слагали стихотворения. Но самую большую зависть у Кейт вызвало то, что у нее не было огненно-рыжих волос. Это были приятные светло-каштановые волосы цвета старого букового дерева. Кейт пожала руку Ханне и приказала себе не впадать в грех зависти.

— И конечно, Алексис, — продолжал Фальк.

Слегка нахмурившись, Кейт кивнула молчаливой фигуре, которая стояла, прислонившись спиной к камину из белого мрамора. Она подумала, что он наверняка специально встал там, так чтобы был заметен контраст между его черными волосами и белоснежным мрамором. Фальк усадил ее, а Ханна тем временем разлила чай и предлагала ей закуски.

Глядя на Ханну, Кейт могла делать вид, что не смотрит на маркиза, и в то же время украдкой наблюдать за ним. Как только слуга распахнул дверь, Алексис присел и развел руки в стороны. Мимо Кейт пронесся вихрь белых и черных пятен, и семидесятифунтовый английский спаниель прыгнул прямо на него. Фальк пробормотал укоряющее замечание, а Ханна пронзительно взвизгнула, когда маркиз приветствовал своего пса.

— Привет, Яго, старина! — Алексис рассмеялся и оттолкнул морду пса в сторону, прежде чем тот успел облизать его.

Пес уткнулся носом в его ногу. Алексис схватил его за плечи, и пес тут же подпрыгнул и сделал кувырок, после чего встал на ноги, пролаял и смирно сел.

— Чай, Яго. — Маркиз протянул ему печенье.

Яго проглотил печенье и улегся возле камина. Алексис сел рядом с Фальком напротив Ханны и Кейт. Фальк начал разговор.

— Мы обсуждали, — сказал он, обращаясь к Кейт, — последний визит Алексиса ко двору. Моему кузену была оказана большая честь и предоставлена личная аудиенция, потому что королева слыхала о том, что он приютил здесь, в Доуэр Хаузе, раненых солдат. Как ты нашел королеву?

— Как всегда высоконравственной и суровой, — ответил Алексис. — Виктория боготворит принца Альберта, он боготворит образование и ученость. И оба такие до ужаса праведные. Я не пробыл с ними и десяти минут, как у меня появилось сильнейшее желание сделать что-нибудь из ряда вон выходящее, например пригласить принца в бордель.

— Алексис. — Фальк сердито посмотрел на маркиза, но тот только улыбнулся ему в ответ.

— Добродетель не обязательно скучна, — сказал Фальк.

— Но грех не бывает скучен никогда, дорогой кузен.

Ханна прощебетала какое-то неодобрительное замечание, а Кейт едва сдерживала себя, чтобы не зевнуть. Она начала считать букеты цветов на платье Ханны. Однако маркиз снова привлек ее внимание тем, что взял ее за руку и поднес ее к своим губам, как бы извиняясь за свое неджентльменское поведение. Усевшись на свое место, он продолжал на нее смотреть, но она не отрывала своего взгляда от чашки с чаем.

Фальк снова заговорил:

— Ее величество сказала тебе что-нибудь особенное?

Алексис поставил чашку на столик и провел пальцем по краю блюдца.

— По словам королевы, война преобразила меня в лучшую сторону. Страдания меня облагородили, чего не могло сделать мое наследство. Наша королева любит мучеников и одаривает их своей любезностью. О, Фальк, не сердись. Я же тебе говорил, что я не политик и не собираюсь всю жизнь плавать в правительственных чернилах. Это твое дело, а не мое.

— Я думаю, Фальк беспокоится о твоем долге по отношению к Ричфилду, — произнесла Ханна с придыханием. — Он хочет, чтобы ты остался дома навсегда.

Маркиз мельком посмотрел на Ханну, прежде чем перевести взгляд на Фалька.

— Я дома.

— Ханна, дорогая, у нас гостья…— сказал Фальк, указывая жестом на Кейт. Кейт произнесла:

— Не обращайте на меня внимания.

— Видите ли, — продолжал Фальк, — меня попросили снова выставить мою кандидатуру на выборах, а моя жена обеспокоена тем, что Алексис не достаточно хорошо себя чувствует, чтобы самому вести дела.

Кейт бросила взгляд на здорового с виду маркиза и подняла брови. Уголок его рта приподнялся, когда он на мгновение встретился с ней взглядом, прежде чем перевести его на Яго.

— Зачем держать всех в напряжении, уважаемый опекун? — спросил Алексис у Фалька. — Вы же не можете упустить возможность объяснить всему королевству, как нужно вести дела, не так ли?

Фальк покраснел.

— Служение королеве и королевству вряд ли можно назвать вмешательством в дела, которые тебя не касаются.

Повисла тишина, и Кейт определенно могла сказать, что в этой ситуации только маркиз не чувствовал себя неловко. Очевидно, Ханна почувствовала себя обязанной загладить то, что она явно считала нарушением правил приличия. Кейт уже знала, что для английской леди любое отступление от бессмысленного разговора было нарушением правил приличия. Ханна повернулась к маркизу. Каштановые локоны упали ей на плечи. Пальцы, в которых она сжимала чайную ложку, посинели от напряжения.

— Твоя репутация героя стала предметом для всеобщих разговоров в Лондоне, Алексис. Жена генерала Эберкромби рассказывала мне, как чудесно ты выглядишь в форме, как великолепно выглядит конница на параде.

Кейт стала умнее с тех пор, как она в последний раз побывала в Англии, и теперь она заметила, как напряглось тело маркиза при упоминании жены генерала. Однако Ханна этого не заметила. Кейт поняла это по тому, что женщина была слишком занята тем, чтобы скрыть свое подлинное сообщение, каким бы оно ни было, за театральной улыбкой.

Маркиз откинулся на спинку дивана, поднес к губам чашку с чаем и встретился взглядом с Ханной поверх чашки. Она вспыхнула и уставилась на свою тарелку.

Алексис посмотрел на Кейт с ангельской улыбкой на лице.

— Когда приходится командовать мужчинами, очень важно выглядеть решительным. Вы не согласны со мной?

— Я не вижу, какую помощь могут оказать блестящие пуговицы и сверкающая форма, разве только помочь русским лучше видеть вас, чтобы вернее прицелиться.

Алексис склонил голову, отдавая честь Кейт.

Фальк поднял глаза вверх, к Богу, с которым он так часто совещался, вздохнул и обратился к своей жене:

— Дорогая, чтобы добиться у своих подчиненных повиновения, офицер должен пользоваться у них авторитетом и иметь немалую военную практику.

— Разумеется, Фальк.

От всех этих семейных перепалок терпению Кейт, и так находившемуся на пределе, пришел конец. Она терпеть не могла завуалированные сообщения и окольные беседы. Она бы ушла раньше, если бы не была уверена в том, что маркиз только этого и ждет. Однако Ханна снова пустилась в свои льстивые разговоры, и Кейт не выдержала.

Сказавшись утомленной, она вышла из комнаты, оставив этих троих в салоне за их так называемым чаем. Лично ей этот чай казался больше похожим на домашний вариант битвы при Балаклаве. Она понятия не имела, что происходит в этой семье: все было точно так же неясно и запутанно, как и расположение комнат в замке. Она поднялась по лестнице, пытаясь отыскать свою комнату, а по дороге молила Бога о том, чтобы не встретить вновь леди Джулиану и Терренса.

После чая Алексис отправился в Доуэр Хауз, который находился в полумиле от ричфилдского замка. Здесь он хотел найти спасение от раздражения, которое вызывали в нем мисс Грей и его собственная семья. Он чувствовал, что от словесных ловушек Ханны его терпению приходит конец. Она давала ему понять, что ей известно о жене генерала Эберкромби. Ему повезло, что она и Фальк скоро уезжают. Он вовсе не хотел, чтобы эти двое разорвали его на куски, как две дикие собаки. Единственное утешение он находил в том, что разговоры с ними хотя бы на некоторое время помогали ему забыть о войне.

Алексис остановился на крыльце Доуэр Хауза, собираясь с силами, чтобы войти. Как бы то ни было, война никогда не уйдет в прошлое. В Крыму армия была измучена не столько врагом, сколько собственной беспомощностью и некомпетентностью. Выброшенная на берег в дикой стране, она страдала от недостатка еды и лекарств. Алексис и его друзья старались покупать все необходимое для солдат из Тяжелой бригады на собственные деньги, но еду и медикаменты просто невозможно было достать. Свирепствовали дизентерия и холера. Зимой людям приходилось ходить по снегу босиком. После битвы раненые часами лежали вместе с мертвыми, без воды и без медицинской помощи.

Именно в Балаклаве, выполняя глупейший приказ атаковать кавалерией русские пушки, была уничтожена Легкая бригада и едва не погиб Вэл. Они проскакали полторы мили по долине под артиллерийским огнем с обеих сторон. Алексис помнил ужас в глазах своих товарищей по Тяжелой бригаде, когда они наблюдали за этой самоубийственной атакой.

Больше шестисот человек выступили в атаку. Возвратилось менее трехсот. В неразберихе, последовавшей за кровопролитием, Алексис принялся разыскивать Вэла. Он нашел друга наполовину погребенным под телом его обезглавленной лошади. Одежда Вэла была пропитана кровью и опутана внутренностями людей и лошадей. Алексис вытащил друга из-под трупа, посадил на своего коня и помчался в безопасное место, но его тут же ранило осколками очередного артиллерийского снаряда. Слава Богу, что он смог скакать верхом, несмотря на раны в руке и плече.

Это случилось в октябре. Потом последовали два месяца непрерывного кошмара. Он перевел Вэла на собственную яхту, а вместе с ним столько раненых, сколько на ней могло поместиться. Его судно превратилось в госпиталь. Если бы он сам не был ранен, ему бы и дальше пришлось наблюдать, как погибают люди из-за глупости таких дураков, как командир Вэла граф Кардиган.

С января Алексис находился дома. Вместе с ним приехал и Вэл, потому что его отец был уже слишком стар и безразличен к судьбе сына. Алексис все равно не позволил бы никому другому заботиться о своем друге. Только в марте врачи заверили его, что Вэл будет жить. Счастье Алексиса сменилось страшным сознанием того, что у Вэла душа изранена гораздо сильнее, чем тело.

В Доуэр Хаузе Алексис проходил между рядами кроватей, на которых лежали раненые. Все началось с его яхты. Многие из находившихся на ней не могли позволить себе хорошее медицинское обслуживание, которое поставило бы их на ноги, а не убило. После Крыма Алексис не верил в то, что правительство сможет позаботиться о раненых, поэтому он привез их к себе домой. Его друзья-офицеры узнали о Доуэр Хаузе и умоляли Алексиса принять и их раненых солдат.

Вскоре Алексис уже нанимал врачей и медсестер, поваров и прислугу. Он писал мисс Флоренс Найтингейл в Крым, а в ответ получал драгоценные, здравые советы. Ему нужен был администратор, ему нужны были еще комнаты. Вновь прибывших раненых размещали в подвале.

Спустившись вниз, в освещенный свечами подвал, Алексис остановился у кровати пехотинца. Тот находился в бессознательном состоянии, над ним склонился врач. Как только Алексис выпрямился, врач накрыл мужчину с головой простыней и поднялся со стула.

— Умер, милорд. Мы не могли ничего сделать: его доставили слишком поздно.

— Мне хотелось бы одного: чтобы он провел свои последние дни при свете солнца, — сказал Алексис.

— Он был без сознания. Но нам нужно еще место.

— Я мог бы сделать здесь пристройку, — сказал Алексис, — но это займет много времени, и к тому же шум и беспорядок могут повредить раненым. Мне нужен дом побольше. Все эти свечи и лампы опасны. Прошлой ночью случился пожар. — Он сделал паузу, вспомнив Офелию и Мэйтленд Хауз.

— Милорд?

— Я знаю, где мне найти большой дом. Простите, доктор.

На этом он прервал свое посещение Доуэр Хауза и поспешил обратно в замок. Пока колеса его экипажа стучали по разводному мосту, Алексис размышлял над тем, какую сумму предложить мисс Грей за Мэйтленд Хауз. Если она также владеет всей землей, то он мог бы выкупить у нее и поместье. Таким образом он вернет себе Башню. И больше на его землях не будет зиять дыра, и он избавится от горных козлов. Как жаль, что ее юрист уехал. Как его звали? Поггс? Он мог бы обсудить все с Поггсом и быстро оформить покупку. Вместо этого ему придется объяснять всю процедуру мисс Грей и надеяться, что она поймет все сложности.

Разумеется, он не смог ее найти. Она куда-то ушла, и никто не знал куда. Алексису пришлось удовлетвориться написание письма своему юристу.

Секретарь подал ему письма на подпись, и в это время вошел Фальк. Алексис поставил свою подпись и отпустил секретаря. Фальк тут же положил перед ним еще стопку бумаг.

— Подпиши, — сказал кузен. Пока Алексис прочитывал бумаги и подписывал их, Фальк уселся в кресло.

— Я вижу, мой годовой доход поднялся, — заметил Алексис, не поднимая глаза.

— Не нужно меняя благодарить, — ответил Фальк.

— Я и не собирался. Почему я выплачиваю пособие Бэджеру Сниду?

— Он сломал обе ноги, когда перекрывал соломой крышу одного из арендаторских домов.

— Снова пьет?

— Да. Алексис…

— М-м-м.

Фальк подождал, пока кузен оторвет свой взгляд от бумаг.

— Я кое-кого пригласил в гости.

— Тебе известно, что ты можешь приглашать кого угодно.

— Я знаю, и я посоветовался с Джулианой. Она согласилась. Как бы мы себя ни чувствовали, наш христианский долг, а также долг верноподданных — помогать в подобных ситуациях.

Алексис отложил перо в сторону, а затем встал и обошел вокруг стола.

— Когда ты начинаешь говорить о христианском долге, у меня, похоже, снова начинается дизентерия.

— Графа Кардигана.

Алексис замер. Одно упоминание этого имени вызывало в нем физическую боль.

— Ни за что, если только об этом не попросит сама королева.

— Она просила, — сказал Фальк. — То есть просил ее королевское высочество по ее поручению.

Алексис повернулся к шкафчику, где он держал спиртные напитки. Он налил два бокала виски и протянул один из них Фальку. Наклоняясь, чтобы вручить бокал кузену, он прошептал ему тихо, как в церкви:

— Если ты приведешь его в мой дом, я, наверное, брошу его в подземную темницу.

— Милосердие, Алексис. — Фальк поднялся и подошел к камину. — Жизни лорда Кардигана грозит опасность.

— Это хорошо, — ответил Алексис. Фальк нахмурился, а Алексис усмехнулся и поднял бокал.

— За Джеймса Томаса Браднелла Кардигана. Да окажется его душа в аду.

— Не богохульствуй. Алексис осушил бокал.

— Кардиган — это беспрерывный скандал. Никто из тех, кого я знаю, не участвовал в дуэлях и не попадал под суд чаще, чем он. Он одновременно высокомерен, глуп и бесстрашен. Ты знаешь, что он шпионил за своими офицерами? Он прятал адъютантов в шкафах, чтобы они подслушивали и записывали их разговоры? Если бы он не был так отважен, я бы назвал его подлецом. А так как он храбрый человек и чертовски хороший ездок, я назову его эгоистичным идиотом. Он здесь не появится.

Фальк вынул из кармана письмо и протянул Алексису. Тот посмотрел на королевскую печать, швырнул письмо на стол и затряс головой.

— Он приезжает завтра, — сказал Фальк.

— Неужели? Тогда я выставлю на стену целую батарею, и пусть он попробует атаковать ее. Я не промахнусь, как это сделали русские. Господи! Фальк, этот человек выбросил на ветер сотни жизней в никому не нужной атаке. — Алексис почувствовал, что теряет над собой контроль. Его голос становился громче с каждым словом и вскоре стал эхом отдаваться от стен. — Никому не нужной, черт побери! Вэл видит ужасные кошмары, он не может спать по ночам. Ты не был там. Ты не видел, как скакали верхом обезглавленные тела. Черт —бы тебя побрал, Фальк! Будь ты проклят за то, что привел этого чудовищного идиота туда, где я могу достать его.

— Алексис!

Фальк стоял рядом с ним, держа его за запястье. Алексис посмотрел вниз. Он с такой силой стиснул в руке бокал, что раздавил его. По руке текла кровь, смешанная с виски. Фальк разжал его пальцы и стал осматривать ладонь и вынимать осколки. Он усадил Алексиса в кресло и завязал его руку носовым платком, а потом вызвал дворецкого.

Алексис рассматривал свою руку, пока Фальк перевязывал ее.

— Уже слишком поздно, чтобы его останавливать, не так ли?

— Боюсь, что так. Ты должен научиться прощать. Нам неизвестен Божий промысел, и ты не можешь знать, зачем Господь навлекает на тебя Кардигана.

— Господь приказал тебе навлечь его на меня и Вэла? Тебе все равно. Через несколько недель ты уедешь домой, а я останусь здесь вместе с ним.

— Я попытаюсь держать его как можно дальше от тебя. Его нужно убрать из его дома до тех пор, пока подтвердится несостоятельность этих угроз или пока злодей не будет пойман. — Фальк вытащил еще один осколок из руки Алексиса. — Извини, Алексис. Когда принц упомянул об этой проблеме, я не задумываясь вызвался помочь.

— Ты можешь искупить свою вину тем, что заставишь этого ублюдка помочь моим инвалидам. Семьи некоторых из них не имеют никакого дохода вообще. И держи его подальше от Вэла. Как можно дальше от Вэла.

ГЛАВА 6

Он наблюдал за ней, ублюдок. Он смотрел, знает ли она, какой вилкой пользоваться. Свинья. Нет, для свиньи он слишком строен. Змей. Высокомерный, красивый змей, черный и ядовитый.

Кейт потянулась к десертной вилке просто для того, чтобы поддразнить маркиза, а потом взяла ложку для супа. Она чуть было не хихикнула. Выражение его лица напомнило ей выражение лица Закарии, когда какая-то из его шуток не удавалась. При мысли о братьях Кейт охватила знакомая грусть. Она скучала по ним. Закария находился вместе со своим гувернером в Сан-Франциско, а Робби был уже в Гарварде. Даже длинные письма не могли заглушить боль разлуки с ними.

Кейт не участвовала в разговоре. Она то думала о горе, постигшем ее семью в этот год и унесшем несколько жизней, то злилась на маркиза. Ей нужно как можно быстрее отремонтировать Мэйтленд Хауз и тем самым избавиться от снисходительного покровительства де Гранвиля.

Он не помнил ее. Она все еще чувствовала то ужасное унижение, когда он публично отверг ее, а он думал, что они никогда раньше не встречались. И как он смеет относиться к ней как к слабоумной только потому, что она — женщина?

Слуга предложил хлеб. Кейт отрицательно покачала головой и попыталась стряхнуть свое отвратительное настроение. Все, что ей нужно, — это увидеть свою мать в Мэйтленд Хаузе, в обществе ее мечты, и после этого она сможет вернуться домой. Возможно, Сан-Франциско и переполнен игроками, моряками и австрийскими каторжниками, но там нет английских аристократов.

— Мисс Грей, как себя чувствует леди Эмелайн?

Кейт улыбнулась Фальку Синклеру. Он добрый человек. И он не виноват в том, что он так невыносимо добродетелен. Возможно, долгие годы службы в правительстве наложили на него свой отпечаток, и теперь он игнорирует свою жену и не может не читать наставлений другим людям.

— Тетушке Эмелайн трудно осознать происшедшее, — сказала Кейт. — Мне приходится постоянно ей напоминать, где она находится и почему. Я надеюсь как можно быстрее перевезти ее в Мэйтленд Хауз.

Кейт продолжила бы свою речь, но в этот момент раздраженный голос леди Джулианы заглушил все остальные разговоры

— Моя дорогая миссис Грей, меня не интересуют злосчастные отпрыски короля Вильгельма.

Кейт сжала руку, лежавшую у нее на коленях, в кулак. Перед обедом Фальк отвел ее в сторону и объяснил, что леди Джулиана «в плохом настроении», но сегодня она чувствует себя лучше и спустится к обеду. К сожалению, мама и леди Джулиана не нашли общего языка. Мама любила посплетничать о королевской семье, а незаконнорожденные дети дядюшки королевы Виктории были ее любимой темой. Однако леди Джулиана не сплетничала. По крайней мере не с женщинами, которых она считала стоящими ниже себя на социальной лестнице.

Зачем мама провоцирует эту женщину? Леди Джулиана относилась к тем немногим людям, которые пугали Кейт. Причина была вовсе не в «плохом настроении». Кейт уже однажды встречалась с ее «плохим настроением». Как она поняла, с леди Джулианой это случалось не часто. Вероятно, причина крылась в ее росте. Она была почти так же высока, как и ее сын. Пожизненно облаченная в траур по умершим мужу и дочери, она тем не менее доминировала над окружающим ее обществом чистотой своего происхождения и силой воли.

Джулиана положила ложку. Кейт знала, что это сигнал приближающегося шторма. Прежде чем она успела что-либо сказать, на помощь Софии пришел Фальк.

— Мисс Грей, вы ведь говорили, что ваш отец был родом из Вирджинии? — задал вопрос Фальк, повысив при этом голос, чтобы привлечь всеобщее внимание.

Кейт благодарно кивнула и снова улыбнулась.

— Да, но мы уехали в Калифорнию, когда я была еще девочкой.

— Вирджиния, — сказал маркиз. Он откинулся на спинку стула и поднял бровь. — А без сомнения, семья Греев была семьей плантаторов— джентльменов, владеющих рабами. А скажите, мисс Грей, вы прихватили на Запад своих рабов?

Атака была настолько неожиданной, что Кейт понадобилось какое-то время, чтобы ответить на вопрос.

— Нет, милорд. Мы не взяли с собой рабов. Позвольте мне ввести вас в курс дела. Мой отец ненавидел рабство и за это был изгнан из семьи. Мы должны были уехать на Запад, потому что он был вынужден покинуть Вирджинию. Имея такие взгляды, он не мог там больше оставаться. — Кейт

сжала руки на коленях и пристально посмотрела на маркиза. — Рабство в моей стране так же плохо, как и нищенское положение бедняков в таких городах, как Лондон, где детям приходится работать в кишащих крысами домах по четырнадцать часов подряд. Де Гранвиль одарил ее взглядом, которым, она была уверена, устрашал многих молодых мисс.

— Это не совсем одно и то же, — сказал он.

— О, — сказала Кейт, — простите. Я не знала, что вы одобряете каторжный труд детей. — Она повернулась к Ханне. — Леди Синклер, я очень люблю историю, и замок меня просто очаровал. Не могли бы вы показать мне его?

Ханна испуганно посмотрела на маркиза.

— Я… я…

— Великолепно! — От звука голоса леди Джулианы Кейт чуть было не выронила свой бокал с вином. Раскаты этого глубокого голоса заполнили собой всю комнату. — Великолепно, мисс Грей! Я буду называть вас Кейт.

Кейт с опаской посмотрела на леди Джулиану.

— Я не часто встречаю молодых леди, которые, несмотря на все прелести моего сына, могут увидеть изъяны в его характере. И еще реже подобные молодые леди бывают достаточно честны, чтобы выразить то отвращение, которое они испытывают к нему.

Никто не пошевелился. Джулиана улыбнулась и подняла бокал, как будто бы они с Кейт обсуждали качество приготовленной пищи, а не унижали ее сына. В повисшей тишине Кейт не могла отвести взгляда от маркиза.

Его щеки пылали. Он так сильно сжал руку, что косточки пальцев побелели. Он смотрел на свою мать, не говоря ни слова. Затем он очень медленно и осторожно разжал кулак, и его кисть спокойно легла на белоснежную скатерть. Не обращая ни на кого внимания, он продолжал смотреть на мать, а она в это время скармливала кусочки котам и обезьянке. Кейт ощущала напряженность в его взгляде. Для маркиза в этот момент не существовало никого и ничего, кроме его матери. Наконец густые ресницы опустились и скрыли эмоции, которые готовы были выйти из-под его контроля.

Вокруг него снова начала раскручиваться карусель разговора. Фальк рассказывал Софии и Ханне о большой выставке научных достижений, которая проходила несколько лет назад. Маркиз по-прежнему сидел опустив глаза.

Кейт хотела сказать что-то, что помогло бы заглушить боль. Она с трудом представляла себе ту боль, которую должен был чувствовать такой гордый дух, так жестоко осмеянный на глазах у всех.

Он сделал резкое движение. Поставив локоть на стол, маркиз опустошил стакан с вином и перевел взгляд на Фалька. Исчез румянец, куда-то испарилась его отстраненность. Уголки его губ поползли вверх, когда он услышал высокопарную речь Фалька.

— Но, Фальк, — перебил его Алексис, — ты не рассказал дамам о взглядах моего друга Дарвина на эволюцию жизни. Или о геологии. Ну же, расскажи мисс Грей, что, оказывается, Земля существует намного дольше, чем говорится в Святом Писании.

Теперь настала очередь Фалька покраснеть.

— Сэр, неуместно касаться этих вопросов в присутствии дам.

Алексис рассмеялся и продолжил его поддразнивать. Кейт с отвращением вонзила вилку в свой ростбиф. Какая же она дура, что пожалела этого человека. Леди Джулиана знала своего сына лучше, чем кто-либо. У Алексиса де Гранвиля действительно были изъяны. Насколько Кейт его узнала, он был мастером словесных пыток, а она вовсе не собиралась становиться одной из его жертв.

После обеда Кейт сидела в гостиной вместе с другими женщинами и слушала, как мать мило беседует с Ханной. Без всякого предупреждения София взглянула на Кейт и одарила ее такой довольной улыбкой, что на глаза девушки навернулись слезы. После того как умер папа, Кейт боялась больше никогда не увидеть этой улыбки. Кейт улыбнулась в ответ и решила посвятить свой вечер бессмысленному сидению в этой гостиной. Маме будет приятно, если она останется.

Она очень старалась. Она прикладывала невероятные усилия. Но когда разговор коснулся смерти Офелии, ей пришлось уйти. Ее горе было слишком свежим, чтобы она могла поделиться им с кем-нибудь. Она выскользнула в холл, приподняла юбку и уже была готова ступить на лестницу и побыстрее подняться наверх, пока ее никто не увидел. Ее беспокоила сидящая в подсознании мысль о том, что она избегает маркиза. Она не доверяла этому человеку. После того как он унизил ее при первой встрече, в его присутствии она постоянно была начеку, ожидая в любой момент нового оскорбления. И кроме того, он был любовником Офелии.

— Мисс Грей.

Она охнула и резко повернулась. Это был де Гранвиль.

— Проклятье! Вы что, специально подкрались ко мне? — Она прижала руку к груди, пытаясь успокоить бешено колотившееся сердце.

Маркиз направился к ней с порога столовой. Дверь в столовую была закрыта, и он стоял там, опираясь на косяк и наблюдая за ее движением. Кейт поднялась на первую ступеньку лестницы, чтобы увеличить расстояние, разделявшее их.

— Проклятье? — сказал он. — Что за выражение для воспитанной молодой леди.

— Я употребляла выражения и похуже, — сказала Кейт. — Что вам угодно?

— Я хотел бы с вами кое-что обсудить. Не нужно отрицательно качать головой, мисс Грей. Это деловой разговор. Я хотел связаться с вашим мистером Поггсом, но вы его отослали.

— Что?

Де Гранвиль предложил ей руку. Было очевидно, что он не собирался разговаривать на лестнице.

Кейт опустила руки. Она не собиралась давать ему свою руку, но он все равно взял ее. Увидев, что рука просто исчезла в его теплой ладони, она вздрогнула. Он не отпускал ее руку, и это приятное ощущение настолько отвлекло ее, что она позволила ему проводить ее в гостиную.

Должно быть, он запланировал эту встречу заранее, так как в камине горел огонь. Он подвел ее к креслу. Она была уверена, что он специально усадил ее в такое огромное кресло, чтобы она почувствовала себя еще меньше. Она даже не доставала ногами до пола. И, что было еще хуже, он знал об этом и тут же принес ей скамеечку.

Вошел слуга с подносом. Что ему нужно?

— Я не люблю кофе, — сказала Кейт.

— Вы любите некрепкий кофе с большим количеством сливок и сахара, — сказал маркиз и налил ей полчашки сливок.

— Откуда вы это знаете и какое ваше дело?

Де Гранвиль протянул ей чашку и стоял рядом, пока она делала первый глоток. Кофе был замечательный. Она отпила еще немного. Чашка звякнула о блюдце.

— Мисс Грей, вы снова это делаете.

— Что?

— Смотрите на меня, как будто я — кусок грязи, прилипший к вашей туфле. Я в растерянности. Я вас едва знаю, а вы уже меня так ненавидите.

Он положил руку на кресло. Кейт взглянула на нее, а затем перевела взгляд на его глаза. Его глаза как-то изменились. Они казались полусонными, и вместе с этим в них бурлила жизнь. Цвета бутылочного стекла, жаркие, полуприкрытые веками, они, как два магнита, притягивали и удерживали ее взгляд. Она забыла о том, что злилась. Наоборот, она так внимательно всматривалась в блеск его глаз, что не обратила внимания на то, что он наклоняется к ней. Когда же она это осознала, его рот был уже слишком близко и у нее не было времени отклониться от него. Он высунул язык. Алексис провел языком по губам Кейт. Она моргнула, и пока она это делала, Алексис заменил свой язык губами. Нет, его язык по-прежнему был там. Он находился у нее во рту.

Ей было так приятно, что она решила забыть свой гнев. Ей хотелось чувствовать его рот и его язык, даже несмотря на то, что он был змеем.

Он отклонился назад, и теперь их губы едва касались друг друга. На выдохе он произнес:

— Маленькая дикарка. — Затем он снова приблизился к ней и проник языком в ее рот. В этот момент что-то звякнуло, и он отпрянул от нее.

Кейт продолжала держать в руке чашку с блюдцем, и в итоге они начали дрожать вместе с ее рукой. Маркиз взял их у нее и поставил на маленький столик, который располагался между нею и камином. Затем он поднялся и встал возле камина, заложив руки за спину.

Она могла ожидать от него чего угодно, но только не поцелуя. Она стиснула руки на коленях. Проклятье! Она ощущала покалывание в груди и других местах тоже. Она подозревала, что испытывает сексуальное возбуждение. Пейшенс давно описала ей эти ощущения, но ее описания были не совсем точными.

— Я прошу прощения, мисс Грей. Она покраснела еще сильнее.

— Вы сожалеете о том, что меня поцеловали.

— Я не сожалею о том, что поцеловал вас, — сказал он. — Я просил прощения, потому что как джентльмен не должен был позволять себе подобные вольности.

— Если вы не сожалеете, то не стоит беспокоиться об остальном. Мне было бы приятнее, если бы вы были честны, нежели вежливы.

Де Гранвиль склонил голову к плечу и смущенно улыбнулся.

— Мисс Грей, вы не похожи ни на кого, с кем мне приходилось встречаться.

— О чем вы хотели поговорить? — Она спросила резко. Чем дольше они были вместе, тем больше она сожалела о поцелуе.

Маркиз придвинул кресло и сел напротив Кейт. Он налил себе крепкого кофе из другого кофейника.

— Я хотел поговорить с вами о Мэйтленд Хаузе. Когда-то давно поместье было собственностью моей семьи, и мне хотелось бы купить его у вас.

— Извините, но я не могу вам его продать. Мама хочет там жить. Видите ли, с тех пор как она вышла замуж за отца, она постоянно сожалела о том, что уехала из Англии. Она постоянно мечтала снова приехать домой и жить в привычном ей обществе. Сейчас, после смерти отца, это единственное, что ее волнует.

Маркиз поставил свою чашку на столик. Подавшись вперед, он уперся руками в колени.

— Я понимаю вашу озабоченность, но дом нужен мне для определенной цели. Я взял на себя заботу о некоторых раненных на войне. Сейчас они находятся в старом Доуэр Хаузе, но этот дом в плохом состоянии и там мало места. Я уверен, что вы понимаете, как необходима помощь этим людям.

— Конечно, — сказала Кейт, — но вы можете отремонтировать ваше старое здание и сделать к нему пристройку, я же ничем не смогу заменить маме дом ее детства.

— Мисс Грей, мне приходится размещать некоторых раненых в подвале.

— Вам понадобится меньше времени на то, чтобы отремонтировать Доуэр Хауз, чем на ремонт Мэйтленд Хауза.

Маркиз встал и хмуро посмотрел на нее. Кейт приподняла подбородок. Она не хотела, чтобы ее запугивали.

— Я предлагаю вам сумму в два раза большую, чем стоит этот дом, — сказал де Гранвиль. — На земле стоит Башня, которая является древним наследием моей семьи. Я хочу получить эту землю и этот дом, мисс Грей.

— Вы не сможете его получить, — сказала Кейт.

Она поднялась на ноги. Сейчас она понимала, что значит эта уютная комната, этот кофе и поцелуй. Он думал, что она такая дурочка и достаточно одного его прикосновения, и она тут же на все согласится. — На самом деле вам не нужен дом, и этот дом не продается.

Она направилась к двери, а маркиз посмотрел ей вслед Он что-то пробормотал, и она обернулась и посмотрела ему в лицо.

— Что вы сказали?

— Я сказал «горная коза».

Голос Кейт стал ровным и тихим.

— Что?

— Вашей маме хочется подняться по специальной лестнице, и вы собираетесь проследить за тем, чтобы она использовала свой шанс за счет искалеченных и умирающих людей. — Де Гранвиль прошел мимо нее и открыл дверь, поклонившись ей. — Горная коза, мисс Грей.

Ей хотелось взреветь от ярости. Кейт не собиралась оставить в покое этого негодяя. Она сжала руку в кулак и с силой ткнула им в живот маркиза. Не ожидая такого удара, Алексис согнулся пополам. Он не мог даже вздохнуть. Кейт промчалась мимо него в коридор За дверью она столкнулась с Валентином Бофортом.

— Вы ищете маркиза? — спросила она. Молодой человек остановился и кивнул. Она указала на открытую дверь за спиной:

— Он там, змей.

Алексис все еще стоял согнувшись, потирая свой живот. Пара ботинок и конец трости появились в его поле зрения.

— Поссорился с американочкой, старина?

— Она ударила меня, — сказал он удивленно, как десятилетний хулиган, которому впервые в жизни поставили синяк под глазом. — Она меня ударила.

— Уверен, ты это заслужил, — сказал Вэл. Прихрамывая, он подошел к креслу. — Мы с Фальком оба считали, что для тебя было бы гораздо лучше, если бы женщины давали тебе тумаки, вместо того чтобы раздвигать для тебя ноги.

Алексис взглянул на Вэла. Он перестал тереть свой живот и уселся напротив.

— Хм-м.

— Я знаю этот твой взгляд. Нет, — сказал Вэл.

— Я хочу получить Мэйтленд Хауз для раненых.

— Это жестоко, и ты хочешь отомстить за то, что она тебя ударила. — Вэл ткнул Алексиса концом своей трости. — Ты весь кипишь, потому что она за тобой не бегает.

— Я заставлю ее бегать. Это пойдет ей на пользу. Единственное, чем она увлечена, — это делами, которыми должны заниматься мужчины. Спесивая особь женского пола. Кто-то должен ей втолковать, зачем Бог наделил ее этим телом. А когда я это сделаю, она продаст мне все, что я захочу.

Вэл заерзал на стуле и, поморщившись, взял Алексиса за руку.

— Это на тебя не похоже. Ты ведь серьезно так не думаешь. Ты никогда не был намеренно жестоким, Алексис, по крайней мере с невинными девушками.

— Я не буду жестоким. Мисс Кэтрин Грей нуждается в перевоспитании, и я собираюсь оказать ей любезность и произвести его.

— А!

— Что означает твое «а!»?

— Это твоя гордость и захватывающий дух погони, возбуждение преследования. Как это банально. Я собираюсь подарить мисс Грей некоторые из тех цветов, которые ты заставил меня срезать. Я хочу узнать эту леди поближе.

— Она моя, Вэл.

— Но это вовсе не значит, что я не могу с ней познакомиться.

— Это значит, что я скую тебя цепями в темнице, если ты позволишь себе нечто большее. А сейчас объясни, почему тебя не было за обедом.

Вэл отвернулся.

— Я устал, собирая все эти цветы. Алексис поднялся и шагнул к Вэлу.

— Но ты достаточно отдохнул. Пошли. — Он взял Вэла за руку.

— Куда мы идем? — Вэл резко остановился, когда они направились к двери. — Я говорил тебе, что не поеду в Доуэр Хауз.

— Ты там нужен. И тебе нужно побывать там.

— Я больше не могу видеть людей, у которых нет рук и ног.

— Дело не в этом. — Ты боишься.

— Не надо называть меня трусом, дурак. — Вэл повернулся и захромал к двери.

— Ты боишься узнать их поближе, а потом увидеть, как они умирают.

Вэл посмотрел на Алексиса и сжал трясущейся рукой ручку двери.

— Зато я не боюсь собственных снов. И я — не единственный, кто скрывается от своего прошлого.

— Я пошлю за экипажем, — сказал Алексис. — Мы возьмем в Доуэр Хауз цветы, а ты встретишься там с новым врачом.

Алексис снова подошел к Вэлу, взял его за руку и отвел его прочь от двери.

— Ты ревновал свою сестру, Алексис, и ты не можешь забыть об этом. Ты сам рассказывал мне, как она доставляла тебе неприятности, обвиняла тебя в том, что делала сама, и ты получил трепку вместо нее.

Алексис резко дернул Вэла за руку. Трость выскользнула из рук Вэла, и Алексису пришлось поддержать друга, чтобы тот не упал.

— Ты пытаешься меня отвлечь, но у тебя это не получится. Мне нужна помощь в Доуэр Хаузе. Кто-то должен следить за поставкой продуктов и медикаментов, контролировать работу слуг. Я не могу заниматься всем этим и принимать новых раненых одновременно.

— Твоя сестра мертва, и твой отец тоже, — сказал Вэл, когда Алексис дернул за шнур, чтобы вызвать дворецкого. — Оставь прошлое в покое.

Алексис ничего не сказал. Когда появился дворецкий, он распорядился насчет экипажа и цветов и затем остался ждать в обществе разъяренного Вэла. Он помог другу сесть в экипаж и всю дорогу молчал, пока экипаж не подъехал к Доуэр Хаузу. В окне было видно желтое мерцание ламп и тень медсестры, ходившей по комнате. Он бросил взгляд на Вэла. Его друг сидел среди корзин с цветами. Он держал в руках розу и рассматривал ее так, будто бы это была карта.

— Ты думаешь, они уже научились не посылать кавалерию против артиллерии? — спросил Вэл.

— Нет, я так не думаю, Вэл. Расселл рассказывает всей стране о происходящем. Генералы, конная гвардия не могут больше скрывать катастроф, потому что Расселл пишет об этом на страницах «Таймса».

Вэл рассмеялся, но в его смехе была слышна боль.

— Как там в старину говорили? Что-то о дьяволе, который терпеть не может света?

Алексис вышел из экипажа и протянул руку Вэлу.

— Требуется совсем другое мужество: чтобы смотреть в лицо жизни, а не смерти, — сказал Алексис. — Второе ты мне уже показал. Теперь покажи первое.

Вэл швырнул в него розой:

— Я не стану играть раба рядом с Цезарем.

— Очень хорошо. — Он упал на колени. — Ты выйдешь из экипажа, если я стану перед тобой на колени в грязь и буду тебя умолять?

Вэл наклонился и уставился на Алексиса.

— Вставай, дурак. Поднимайся, я сказал, и помоги мне выйти из этого чертова экипажа. Ты всегда был чертовски обязательным. Тебе следовало бы стать священником. Неся в руках корзины с цветами, они вместе вошли в Доуэр Хауз. Войдя внутрь, они остановились, чтобы разгрузить цветы. Когда Алексис отдавал последнюю корзину медсестре, он услыхал крик. Стоявший рядом с ним Вэл замер. Его глаза расширились, а лицо стало бескровным. Алексис схватил его за руку и потащил к комнате, откуда доносился крик. Вэл упирался, и из-за этого все время спотыкался. Мимо них в комнату, откуда доносились крики, быстро прошел доктор.

— Мы должныпомочь, Вэл. Ничто не может быть хуже, чем Крым, Вэл.

Его друг не слушал Ею взгляд был устремлен в одну точку, он внезапно ссутулился и стал отряхивать рукава пальто.

— Я этого не перенесу, — забормотал он. — Сними это. Это мясо. Его мясо.

— Черт. — Алексис ударил Вэла —по щеке.

Вэл судорожно дергался, но Алексис продолжал его с силой трясти. На сей раз Вэл вскрикнул и посмотрел на него.

— Ты, чертов дурак. Ты меня ударил.

— Сейчас намного лучше, — сказал Алексис.

— Ты долго так не будешь думать. — Вэл занес кулак для удара.

Алексис вытянул вперед обе руки.

— Тебе не кажется, что мы предостаточно насмотрелись боев — ты и я?

Опустив руку, Вэл несколько секунд стоял неподвижно, а потом вздохнул и вытер лоб.

— Господи, это снова произошло. Я знал, что это произойдет. Я снова был там, в долине крови. Господи, меня нужно запереть под замок.

— И тогда ты никогда не сможешь посмотреть страху в лицо. — Алексис протянул ему руку. — Пошли, старый школьный дружище. Если ты выжил в драке с командой гребцов, то сможешь это сделать.

— Я бы предпочел драку с командой гребцов.

Алексис довольно усмехнулся, когда они вошли в палату. Внутри двумя рядами стояли кровати. Врач сидел у первой кровати справа, на которой лежал всхлипывающий мужчина.

— Это было так, будто бы я снова побывал там, доктор, — говорил мужчина. — Лежал в грязи и смотрел, как из меня вытекает моя кровь. Я схожу с ума, это точно. Они запрут меня в один из сумасшедших домов.

Услыхав это, Вэл ускорил шаг, прошел мимо Алексиса и остановился в ногах кровати. Врач успокаивал раненого, и Вэл наклонился к нему.

— Вас тоже мучают эти кошмары?

Мужчина с красным носом и небритыми щеками, похожий на одного из персонажей Диккенса, кивнул забинтованной головой.

— Да, сэр. И от этих кошмаров я окажусь в сумасшедшем доме.

— Нет, этого не произойдет, — сказал Вэл. — Правда, доктор?

— Я так не думаю.

— Я не позволю никому запереть вас туда, — сказал Алексис пациенту. — Кошмары мучают и меня, и Вэла. Мои уже уходят, правда, Вэл?

— Да, а… а мои тоже тускнеют. Немного. Если эти кошмары мучают многих из нас, то, наверное, это способ, которым наше сознание говорит нам, что с него достаточно.

— Правда, сэр? — спросил мужчина.

Вэл кивнул.

Алексис молча ждал, пока эти двое вели беседу. Вэл все время держался напряженно, его лицо побелело, но, казалось, когда он разговаривал, его собственные страдания ослабевали. Наконец, его лицо приняло естественный цвет, и Алексис вздохнул с облегчением. К концу их пребывания в Доуэр Хаузе Вэл пообещал приехать сюда на следующий день и написать письмо для раненого солдата.

Вернувшись в замок, они отправились в гостиную, чтобы выпить по стаканчику спиртного. Алексис налил виски и протянул его Вэлу.

— Пей, — сказал он. — Считай это вознаграждением за хорошее поведение.

Вэл одним глотком осушил стакан. Алексис знал, что его другу нужно как-то отвлечься.

— Налей еще и сделай мне одолжение. Помоги мне придумать способ соблазнить мисс Кэтрин Грей. Я собираюсь с удовольствием разоружить эту первобытную дикарку.

Разоружение — это было нечто, чем Алексис занимался уже долгое время. Когда он был мальчиком, Фальк наказывал его за попытки заставить людей любить его. После подобных наказаний он всегда чувствовал себя неловко, потому что не хотел причинить никому никакого вреда. Ему было пятнадцать лет, когда он понял, что его кузен считал красоту соблазном, а соблазн грехом. В конце концов Алексис сказал Фальку, чтобы тот не пытался превратить его в святого, так как у него для этого неподходящий материал.

Он помнил, как его собственный отец говорил, что отец Фалька был настолько религиозным человеком, что ходил в церковь по три раза в день. Фальк никогда не рассказывал о своем отце, разве что говорил о том, что тот был почти святым и в нем вызывали отвращение «плотские слабости». Он каждый день предупреждал Фалька о том зле, которое приносят в мир женщины, и подкреплял свои предупреждения цитатами из Библии. С возрастом Фальк все больше становился похожим на своего отца. Алексис считал, что ему очень повезло в том, что только в последние несколько лет Фальк стал чересчур уж набожным.

После короткого разговора с Взлом по поводу того, как ему обольстить Кейт, Алексис лежал ночью в постели и думал о своей так называемой «стратегии мисс Грей». Потом он проснулся оттого, что кто-то тряс его за плечо. Он вскочил, ударил напавшего на него кулаком и сбросил с себя его тело.

— Черт! — Алексис прекратил драку. — Вэл?

Полностью одетый Вэл, у которого была разбита губа, отстранился от Алексиса. Он сел на кровать и приложил тыльную сторону ладони ко рту.

— Я шел в библиотеку за книгой и услышал, как ты стонешь, — сказал Вэл. — Я вообще не сплю. Ты спишь, но не можешь отдохнуть. Мы с тобой одного поля ягоды.

Алексис сидел неподвижно, он почувствовал тяжесть в груди. Он согнул руку, которой ударил Вэла. Вэл молча поднялся и направился к двери.

— Вэл.

Молодой человек обернулся.

— Mersi, mon ami ^[1] .

— N’lmporte ^[2] , — ответил Вэл, когда Алексис поднялся с кровати. — Куда ты идешь?

— Уже почти рассвет.

— Алексис, нет.

— Жаль, что ты недостаточно здоров, чтобы отправиться вместе со мной.

Вэл, прихрамывая, подошел к Алексису

— Не надо. Ты не делал этого с тех пор, как мы вернулись домой. Не надо начинать снова. Алексис уже натягивал брюки

— Когда-то ты говорил мне, что я лучший наездник в Англии.

— Когда ты не пытаешься обогнать солнечный свет.

Алексис сосредоточился на натягивании сапога, чтобы не пришлось отвечать на вопрос. Он сунул рубашку в брюки и крикнул вслед уходившему Вэлу:

— Не старайся послать кого-нибудь за мной! Из этого ничего не выйдет, а я потом заставлю тебя заплатить за это.

Звук захлопываемой двери был ему единственным ответом.

ГЛАВА 7

Кейт обнаружила то, что она назвала «задней калиткой», ведущей к замку Ричфилд. Но это, конечно же, была не обычная калитка, к которым она привыкла, а массивное сооружение, закрепленное на оборонительных башнях и снабженное подъемным мостом.

От ворот начиналась тропинка, которая вела к конюшням. После вчерашней ссоры с маркизом относительно Мэйтленд Хауза она хотела скрыться подальше от высоких стен и позолоченных панелей. Он дал ей еще один повод для волнений и беспокойства.

Искалеченные, искалеченные, искалеченные… Слово, которое употребил маркиз, описывая мужчин, находившихся в Доуэр Хаузе, все еще громыхало у нее в голове, как пригоршня желудей громыхает в пустой картонной коробке. Он был причиной того, что она собиралась изменить свое мнение. А еще хуже было то, что она не могла по-прежнему ненавидеть его сейчас, когда она стала подозревать, что у него есть сердце. Щедрое, заботливое сердце, которое не может принадлежать змею.

Вчера поздно вечером она ходила в госпиталь маркиза. Не желая признаться в том, что он произвел на нее впечатление, она пошла туда одна, без сопровождения, и, уже придя туда, представилась медсестре.

— Большинство из заболевших холерой не дожили до возвращения в Англию, — сказала ей сестра. — Его светлость говорит, что многие умерли настолько быстро, что они были вынуждены выбрасывать их тела за борт в море. Он говорит, что его солдаты вынуждены были по нескольку дней проводить в седле. — Медсестра показала на изможденного мужчину, отдыхавшего в кресле. — Именно поэтому болезнь так быстро побеждает их. Они истощены еще до того, как успевают заболеть.

— Но почему? — Кейт сжала руки и попыталась не смотреть на человека, которого вносили в комнату на носилках. У него не было ног.

— Вы хотите сказать, почему такое небрежное отношение к солдатам? — Медсестра улыбнулась. — . Его светлость рассказывал мне, что армия не была реорганизована со времени победы Веллингтона над Наполеоном. Неэффективность проявляется во всем. Он рассказывал, что офицеры вынуждены были питаться только сухарями и солониной, да и того было немного. И им приходилось топить дверьми и мебелью. А пища солдат была еще хуже, и это было до того, как они были ранены.

— Сколько? — спросила Кейт. Она почувствовала, что у нее пересохло во рту от шока, который она испытывала. — Сколько погибло?

— Я не знаю, мисс. Тысячи и тысячи. Я знаю только, что его светлость рассказывал, что русские особенно старались стрелять в офицеров, в их позолоченную, сверкающую форму, понимаете. И кроме того, офицеры скачут впереди своих солдат. Они всегда верхом и впереди, поэтому у русских были отличные цели. Его сиятельство говорил мне, что Дебретт просто опустошается.

— Дебретт?

— Реестр пэров, мисс. Офицеров, молодых аристократов. Скоро у нас их совсем не останется.

Кейт покинула Доуэр Хауз, испытывая отвращение к себе самой, как если бы она была каким-то маленьким противным насекомым. Итак, сейчас ей придется изменить своей ответ маркизу, и она была уверена в том, что он станет злорадствовать. Ладно, маме и тете Эмелайн понравится, что в доме будут находиться раненые, за которыми они смогут ухаживать.

Кейт также ощутила избавление от чувства вины, и она решила вознаградить себя за это верховой прогулкой. Но только не такой, какая приличествовала леди, а настоящей, потной и неистовой скачкой американского фронтира. Для этого она оделась в юбку-брюки, расстегнула воротничок жакета и не стала надевать никаких глупых шляпок, которые тут же слетели бы у нее с головы. Она стянула надоевшие ей волосы в пучок на затылке. Этим утром Кейт собиралась развлечься.

Когда конюшни уже показались вдали, Кейт услышала за спиной, как песок, которым была посыпана дорожка, хрустит под чьими-то туфлями на жесткой подошве. Она бросила взгляд через плечо, затем резко повернулась назад и схватила за руку спешащего за ней обеспокоенного молодого человека, Валентина Бофорта.

— Постойте, мистер Бофорт. Вы рухнете, если не перестанете двигаться с такой скоростью.

Бофорт тяжело оперся о свою трость и попытался отдышаться. Кейт заметила бледность его кожи и испарину, покрывавшую его лоб и щеки.

— Я… проклятье. Простите. — Он сделал глубокий вдох. — У меня никогда это не выходит.

— Что случилось? — спросила она.

— Боюсь, что это вас не касается, хоть я и благодарен вам, мисс Грей.

— Это, должно быть, весьма важно для вас, если вы рискуете сломать себе шею в такой спешке. — Она сунула руку в карман за носовым платком и, вытащив его, промокнула им лоб Бофорту.

Вэл на какое-то мгновение подчинился ей, но затем отпрянул назад.

— Никогда в жизни леди не вытирала мне лицо. Это что, американский обычай?

— Извините. Я снова совершила ошибку, не так ли? Но у меня есть оправдание. У меня два младших брата, за которыми приходилось смотреть. Но вы не слушаете меня.

Он рассматривал ее юбку и ботинки.

— Вы собираетесь покататься верхом. — Он прикусил губу и окинул Кейт изучающим взглядом. Однажды настанет день, когда выяснится, что он слишком долго дразнил дьявола. И этот день, возможно, настанет сегодня. — Мисс Грей, могу ли я попросить вас об одном одолжении?

Кейт выслушала его, но не сочла беспокойство Вэла достаточно оправданным. Если маркизу хотелось перепрыгивать через изгороди, которые не мог преодолеть никто другой, он имел на это полное право. Как бы то ни было, она все равно собиралась на прогулку, а бедняга Вэл был в таком отчаянии, что она пообещала ему проехать по маршруту, который он ей описал, и поискать Алексиса де Гранвиля. Она не стала говорить ему, что часть этого маршрута уже знакома ей по ее экскурсиям с Офелией.

Успокоив Вэла сообщением о том, что она может скакать верхом очень быстро, Кейт отправилась выслеживать змея. Судя по тому, насколько раньше ее он выехал, она сможет перехватить его в долине возле Башни. Если она поскачет галопом, она сможет остановить его прежде, чем он попытается совершить этот немыслимый прыжок через Флитс Дитч. Она отправилась наперерез через холмы к лежащей за ними долине и легким галопом выехала на равнину как раз вовремя, чтобы увидеть, как черная комета пронеслась мимо нее. К тому времени, как она заняла позицию позади летящей фигуры, ее конь уже шел галопом. Привстав в стременах, она свистнула. Ее мерин прекрасно скакал, и он должен был обойти охотничьего коня маркиза как какую-нибудь бегущую в панике телку.

Перед собой она видела только черный лошадиный хвост и гибкое, напряженное тело мужчины. Приближаясь к ним, Кейт взяла левее, еще раз свистнула и почувствовала, как ее мерин рванулся вперед. Она поравнялась с маркизом и крикнула ему:

— Доброе утро!

Он не ответил. Его лицо было залито потом. Темные волосы развевались у него за спиной, а глаза обшаривали равнину. В них горел свет, который ей совсем не понравился, а его щеки покрывала бледность. Он скакал так, будто он и его конь были единым существом, но она видела, как напряжены его мышцы. Она снова, на этот раз громче, прокричала:

— Доброе утро!

Его голова резко повернулась в ее направлении. Вплоть до этого момента она не верила в то, что он не замечает ее. И все же это было именно так. Это стало очевидно по тому, как он ослабил поводья, увидев ее.

Его конь тут же замедлил шаг. Маркиз тут же отвернулся от нее, чтобы смотреть на землю перед собой. В полном молчании они перешли на рысь и через какое-то время наконец смогли пустить лошадей шагом. Сквозь свое тяжелое дыхание Кейт слышала, как маркиз с трудом глотает воздух. И он, и его конь были насквозь мокрыми.

— Что вы здесь делаете? — сумел он выговорить вопрос.

— Я катаюсь верхом и увидела вас. Я подумала, что неплохо было бы сообщить вам о том, что я изменила свое мнение.

— Кто рассказал, где я? Вэл?

— О, конечно. Мне больше нечем заняться, кроме как выслеживать по всем полям обезумевшего мужчину, который считает захватывающим рисковать жизнью своей лошади ради развлечения.

Она заставила своего коня остановиться, потому что маркиз тоже остановился. Он вытаращил глаза не нее.

— Вы ездите верхом, расставив ноги, как мужчина.

— Я езжу верхом, как женщина.

— Мы возвращаемся прежде, чем кто-нибудь увидит вас, — сказал маркиз. Он подтолкнул ее коня коленом, заставляя его двигаться вперед. — Я не могу поверить этому. Я просто не верю своим глазам.

Кейт подняла глаза к небу.

— Это так неприлично, так не по-девичьи.

— Вы рассержены, потому что я догнала вас, — сказала она.

Уголком глаза она наблюдала за маркизом. Он внимательно рассматривал ее. Его взгляд скользнул с ее лица на грудь, затем опустился на бедра и снова вернулся к груди. Она фыркнула и отвела глаза, принявшись рассматривать холмы.

— Вы действительно догнали меня, — сказал он. — До этого никто не мог догнать меня. На чем вы ездите?

— Это конь для скачек на четверть мили.

— С этого момента вы должны пользоваться дамским седлом.

— Нет.

— Это приказ, мисс Грей.

— Я знаю, мистер де Гранвиль.

Она услыхала, как он скрипнул зубами. Он был разъярен сильнее, чем посаженный в клетку енот. Она улыбнулась.

— Никто, — сказал маркиз, — никто никогда не обращался до этого момента ко мне как к «мистеру».

— Не нравится? Хорошо, я придумаю что-нибудь другое. Как насчет «ханжи»? Это прекрасно соответствует вашим высокомерным возражениям против моих личных привычек.

— —Ханжа!

Маркиз попытался схватить ее. Она увернулась и, пришпорив лошадь, рванулась вперед. Он гнался за ней всю дорогу, пока они возвращались к конюшням. Ей повезло, что его конь уже устал, иначе он догнал бы ее. Она видела, что он все еще был разъярен, когда она передавала своего коня груму. Де Гранвиль спешился, бросил поводья служителю и направился к Кейт, но тут подошел другой грум и отвлек его каким-то вопросом, и Кейт вышла из конюшни. Она пошла по тропинке к замку, даже не побеспокоившись о том, чтобы посмотреть, не идет ли за ней кто-нибудь. Она только миновала поворот, как кто-то схватил ее за руку и стащил с тропинки в растущую рядом небольшую рощицу.

Она шла, спотыкаясь, за мужчиной, который тащил ее, но, когда она подняла глаза и увидела блестящие черные волосы, поняла, что это маркиз.

— Отпустите меня, — сказала она.

Он не обратил на нее никакого внимания, а продолжал тянуть ее за собой на поляну, и она увидела широкий пень, к которому он направлялся. В ее мозгу мелькнуло подозрение, и чувство протеста вспыхнуло внутри, когда она услыхала, как он резко бросил ей через плечо:

— В маленькую дикарку нужно вбить немного почтения.

Де Гранвиль подошел к пеньку, сел на него и перекинул ее через свое колено. Кейт была готова к этому. Вместо того чтобы сопротивляться, она обмякла и низко опустила голову. Когда маркиз опустил свои руки на ее спину и бедра, она продолжала наклонять голову и, прежде чем он смог остановить ее, прижалась лицом к его бедру и укусила его.

Его вопль вполне удовлетворил ее. Она полностью рассчиталась с ним за его попытку задать ей трепку. Де Гранвиль схватил ее за волосы и швырнул со своих коленей прямо на землю. Кейт приземлилась довольно мягко и тут же вскочила на ноги, готовая отразить его следующую атаку.

Но она так и не состоялась, потому что маркиз продолжал сидеть на пне, потирая укушенное бедро и ругаясь. Он поднял на нее взбешенный взгляд.

— Ты чуть было не укусила меня до крови, проклятье.

— Ты глупец. — Она подбоченилась, чтобы скрыть дрожь в своих руках. — Тебе следовало бы подумать о последствиях своих действий. Когда я была еще девчонкой, я столкнулась лицом к лицу с опасностями, поджидавшими переселенцев-пионеров. Индейские засады, пьяные старатели, одурманенные картежники. Ты что, действительно думаешь, что я позволила бы тебе оскорбить меня? А ведь именно это тебе пришлось бы сделать, избив меня. Тебе пришлось бы держать меня так крепко, что на моей коже непременно появились бы синяки. И я бы сопротивлялась. И именно тебе пришлось бы пролить кровь. Или ты хотел именно этого?

Де Гранвиль смотрел на нее, потирая свое бедро с отсутствующим видом. Внезапно он поднялся и схватил ее за руку. Она попыталась освободиться, но он поднес ее руку к своим губам. Это было всего лишь беглое прикосновение теплых губ к холодной коже.

— Мне стыдно, — сказал он. — Я прошу вас простить меня, потому что то отвращение, которое вы испытываете ко мне, не идет ни в какое сравнение с тем, что я испытываю к себе сам.

К своему собственному удивлению, Кейт поверила ему. Она увидела, какими несчастными стали его глаза, и почувствовала, что ей совсем не нравится видеть эти глаза, заполненные печалью.

Высвободив руку, она потерла локоть и пожала плечами:

— Извините, что назвала вас ханжой. Судя по словам Офелии, вы, конечно же, не… О!

Его тихий смех вовсе не способствовал уменьшению ее досады. Кейт попыталась убежать. Он быстро скользнул вперед и снова, улыбаясь, встал перед ней.

— Мисс Грей, разговаривать с вами — это все равно что пить виски стакан за стаканом. Так мы простим друг друга?

Что изменилось? — задумалась, смутившись, Кейт. Возможно, это показалось ей, потому что он стоял так близко к ней. Все поле ее зрения занимали длинные ноги и мышцы, которые образовывали небольшие выпуклости на его бедрах. Она подняла глаза и сосредоточила взгляд на теплой коже у основания его шеи, которая была видна в расстегнутом вороте рубашки.

Она облизала губы кончиком языка.

— Да, прощение — это хорошая мысль.

— Тебе не следовало бы делать этого, — сказал маркиз.

— Делать чего?

— Этого. — Он наклонил голову и прикоснулся языком к ее губам, а затем прошептал ей: — Тебе не следовало бы делать этого, но я благодарю Бога за то, что ты это сделала.

Она была достаточно предупреждена. Он очень медленно обнимал ее, и она могла бы увернуться от него. Она не хотела.

Он прижал свои губы к ее губам и попытался проглотить их. Ей нравилось влажное тепло, мягкость его губ, то, как он ритмично, словно маленький насос, втягивал в себя ее рот. Затем она поняла значение этого ритма, так как его бедра повторяли его, прижимаясь к ней. Жаркое, жгучее ощущение возникло в том месте, где соединялись ее ноги. Она вся горела, и ее грудь снова трепетала. Это происходило тогда, когда ее мозги или то, что от них осталось, засыпали. По мере того как ее сознание затуманивалось, ее тело пробуждалось, и она прижала свои бедра к тем, что поддразнивали ее.

Он оставил свои попытки проглотить ее рот и провел языком по ее шее. Кейт никогда раньше не обнимала мужчину, но это не имело никакого значения. Ее руки сами знали, что следует делать. Она скользнула ладонями под жакет и погладила его грудь сквозь влажную рубашку. В ответ на это он схватил ее ягодицы и прижал их бедра друг к другу.

Послышался хруст песка под чьими-то ногами.

Маркиз поднял голову. Кейт со стоном прижала свой лоб к его груди. Он поднял ее голову за подбородок вверх и снова накрыл своим ртом ее губы. Затем он быстро отстранил ее от себя и отбросил назад ее локоны, упавшие ей на лицо. Он застегнул ее жакет, а затем поправил свой. Потом, предложив ей руку, он проводил ее обратно на дорожку, и они направились к дому.

Его спокойствие, то, как он среагировал на приближение свидетеля, тут же вернули Кейт весь ее здравый смысл. У нее не было ни малейшего представления, почему этот мужчина хотел поцеловать ее. Вернее, она знала, почему мужчины хотят целовать женщин, но она не знала, почему этот конкретный мужчина хотел поцеловать эту конкретную женщину.

По мере того как они приближались к Валентину Бофорту, внутреннее беспокойство все сильнее охватывало ее. Маркиз, должно быть, думает, что она красивая, иначе он бы не захотел поцеловать ее. Но совсем недавно, тогда, когда он отказался танцевать с ней, он так не думал. Он считал ее забавной, но не одобрял ее поведения. Он нравилась и в то же время не нравилась ему. Он оскорбил ее, а затем поцеловал.

— Мисс Грей, — тихо сказал он, — мой обеспокоенный друг приближается. Прежде чем мы подойдем к нему, я хотел бы попросить вас называть меня по имени, а также позволить и мне называть вас по имени.

— Очень хорошо, лорд Алексис.

— Нет. Алексис, просто Алексис.

Кейт улыбнулась Вэлу, который приблизился к ним на расстояние, достаточное для того, чтобы услышать, о чем они говорят, и тот улыбнулся ей в ответ.

— Осторожно, — сказала она. — «Смеется Дьявол потому, что грех его излюбленный — гордыня».

Она услышала, как он резко втянул в себя воздух и как за этим последовал удивленный смех.

— Ты маленькая бестия.

Она обогнала маркиза и оглянулась через плечо. Его чувственность застала ее врасплох. Он буквально купался в ней, он излучал ее жаркими волнами, которые накатывали на нее. И он не делал это нарочно. Это было очевидно по тому, как он улыбался ей улыбкой святого и ждал, когда она присоединится к нему, чтобы посмеяться над ним..

Снова повернувшись к Вэлу, Кейт заторопилась прочь от Алексиса де Гранвиля к безопасной компании его друга.

Никогда еще юная леди не оскорбляла его с помощью поэзии. Алексис остановился, чтобы насладиться видом Кейт Грей сзади. Синий чулок с волосами, которые горели огнем закатного солнца. Подобный дар к ведению словесных поединков должен означать, что многие мужчины скрещивали свои копья ради нее. Она подошла к Вэлу, и они начали разговаривать. Кейт шлепнула хлыстом по своему ботинку. Хлысть взметнулся вверх и со свистом рассек воздух.

Этого простого движения оказалось достаточно для того, чтобы страшное воспоминание вихрем ворвалось в его сознание. Алексис напрягся, но было уже слишком поздно. В мгновение ока он снова стал одиноким и разъяренным двенадцатилетним мальчишкой. Он сидел на лошади, наблюдая, как его отец и сестра галопом приближаются к нему. Его сердце охватывала ревность. Он задыхался от усилий, которые ему пришлось приложить, чтобы опередить их и оказаться первым в этом месте дороги, и жгучая, сердитая обида ворочалась у него внутри. Отец придерживал своего коня, так чтобы Талия выиграла гонку. Очаровательная, избалованная Талия, со свистом рассекая воздух, неслась ему навстречу. Он видел, как бьется, старясь улететь, вуаль на ее шляпке.

Алексис вспотевшими руками ухватился за поводья. В то время как он сидел, лелея свою ярость, Талия пролетела между двумя гигантскими дубами, которые служили финишной отметкой. Алексису показалось, как будто она специально спрыгнула с лошади. Ее руки взметнулись в стороны, а тело резко рванулось назад. Красная вода, возникшая ниоткуда, залила все вокруг, и каким-то образом Талия распалась на части. Ее голова, переворачиваясь в воздухе, отлетела от тела. Алексис окаменел, сидя в седле. Его ум отказывался понимать то, что видели его глаза.

Сразу же за этим последовали хриплое ржание и гулкий стук копыт. Алексис закричал одновременно с лошадью отца, которая в этот момент запнулась о лежащее на траве тело Талии. Ее передние ноги подогнулись, и лошадь вместе со всадником упали на землю. Алексис пришпорил своего коня, но животное не хотело бежать. Он что-то кричал своему отцу. Он глубоко вонзил шпоры в бока лошади, но та не слушалась его и пошла шагом. Он не мог спрыгнуть с нее и побежать сам. Он мог только сидеть и смотреть, как отцовская лошадь катится по земле и бьется в судорогах, раздавливая отца сотнями фунтов своего веса.

Раздался смех, и кровь и трупы тут же исчезли. Алексис тряхнул головой. Вряд ли он долго простоял как столб посреди дорожки, иначе Вэл и Кейт заметили бы это. Он сунул руки в карманы, чтобы унять дрожь.

Прошлой ночью ему снова приснились отец и Талия. Если бы Вэл не разбудил его, ночной кошмар продолжался бы до самого шока смерти, за которым последовала бы его истерика, затем оцепенение и потеря памяти. А закончилось бы все это его коленопреклонением в часовне и вопросами к Богу о том, действительно ли это он натянул рыболовную леску между дубами для того, чтобы обезглавить свою сестру и убить отца. Вэл прервал весь этот ужас, но отчаяние и необходимость ускользнуть остались. Он знал лишь один способ избавиться от кошмара. И он сразу же использовал его, но только для того, чтобы рыжеволосый эльф возник на его пути и прокричал ему «Доброе утро!».

Алексис улыбнулся. Затем он перестал улыбаться, потому что он удивился тому, что он вообще может улыбаться. Он подождал немного, а затем снова улыбнулся. Где же была та подавленность, которая охватывала его каждый раз после смертельной скачки?

Вэл окликнул его, и он присоединился к своему другу и Кейт Грей.

— Приехал какой-то гость, — сказал Вэл. — Фальк послал меня разыскать тебя.

— Господи, помоги! — сказал Алексис. — Надеюсь, это не сэр Юстас. Он хочет добиться для сына Хэпплтонского прихода, а его сын— скучнейший образчик лицемера и ханжи. Хотя, если задуматься, именно эти качества делают его великолепным служителем церкви.

Алексис занял место по другую сторону от Кейт и предложил ей руку. Она приняла ее, и они втроем направились к дому. Он был горд тем, что ему удалось проделать весь путь, не вступив с Кейт в словесный поединок. Они остановились, войдя в холл. В находившихся рядом распахнутых двустворчатых дверях они увидели человека, с которым беседовал Фальк.

— Проклятье! — Вэл резко дернулся вперед.

Времени на то, чтобы вежливо извиниться и повернуть обратно, не было. Алексис оттолкнул Кейт в сторону и бросился за своим другом. «Проклятье!» совершенно точно выражало и его чувства. Он совсем забыл о Кардигане. И вот он стоит в нескольких метрах от них, с вьющимися волосами, элегантными усиками, и совсем не подозревает о надвигающейся на него опасности.

Алексис схватил Вэла за руки. Вэл вырвался и продолжал приближаться к графу. Алексис бросился за ним и выхватил трость у своего друга. Вэл пошатнулся, и Алексис притянул его к себе, ухватившись за воротник его жакета и ловко уворачиваясь от ударов Вэла.

Чтобы освободить руки, Алексис бросил трость Кейт. Девушка поймала ее, как он и ожидал, и отошла вместе с ней подальше от Вэла. Он обхватил Вэла сзади за туловище и, игнорируя солдатские ругательства, которыми тот осыпал его, поднял своего более легкого друга в воздух и наполовину понес, наполовину потащил его к боковой двери.

— Отлично, мисс Грей… Кейт. Вэл переволновался, и ему необходимо отдохнуть. Ах! — Алексис еще сильнее сжал руки Вэла и приподнял его повыше. Для больного удары, которые наносил Вэл, были довольно сильными. Алексис покачал голо-

вой, когда Кейт попыталась шепотом задать ему несколько вопросов. — Пожалуйста, развлеки этих двоих, пока я не спущусь. Хорошо?

— У меня такое впечатление, будто я живу в замке, полном обезумевших белок, — ответила она. — Хорошо. Я уже иду.

Алексис вытолкнул Вэла назад из холла и захлопнул за собой дверь. Вэл ухватился за шкаф, стоящий у стены, и прислонился к нему.

— Ты слишком слаб, чтобы драться со мной, — заметил Алексис.

— Я убью его. Я вырву его сердце своими собственными руками.

— Но ты с трудом ходишь. Посмотри на себя. Ты ведь дрожишь, как новорожденный теленок. У тебя под глазами синяки, а кожа холодна как лед. Врачи тысячу раз говорили тебе, что ты не поправишься, если твои мысли не дадут отдыха телу.

Вэл бросился к двери, и Алексис подхватил его как раз вовремя, чтобы не дать ему упасть. Что-то тяжелое стукнуло его по плечу. Это была голова Вэла. Положив руку друга себе на плечи, Алексис наклонился и приподнял его.

— Поставь меня, слышишь!

— Ты ведь был очень занят последнее время, не так ли? Бродил всю ночь по замку. Вытащил меня из постели. Выследил мисс Грей и напустил ее на меня. Попытка убийства. Я думаю, я запру тебя в твоей комнате. Перестань драться со мной, а то я могу уронить тебя с лестницы.

Спустя несколько минут Алексис присоединился к Фальку, Кейт и графу Кардигану в гостиной. Он не стал переодеваться, поскольку Кардиган был фанатичным наездником и вряд ли стал бы возражать против костюма для верховой езды, в который был одет Алексис. Впрочем, Алексиса это не особенно беспокоило. Он был слишком занят, уговаривая себя не вызывать графа на дуэль. Это вызвало бы недовольство королевы.

Ему можно было вовсе не думать о своей одежде, так как Кардигана, казалось, вовсе не волновал вопрос, где находится хозяин замка. Все его внимание было приковано к Кейт Грей. В то время как Кейт наливала ему кофе, Алексис слушал Кардигана и пытался заставить себя не ненавидеть его.

— Я бы встретился с этими трусами лицом к лицу, — говорил граф, — но, понимаете, их никак не могут найти. Они присылают анонимные письма, полные угроз и оскорблений. Ее величество просила меня переехать сюда на то время, которое понадобится властям для проведения расследования.

Алексис молча кивнул. Фальк тут же вклинился в образовавшуюся в разговоре паузу:

— И что же говорится в письмах, Джеймс?

Кардиган покраснел и подкрутил свой ус. Алексис тут же вспомнил сцену, имевшую место шесть месяцев назад, в день страшного кровопролития. Кардиган сидел на лошади перед своей легкой кавалерийской бригадой и подкручивал ус, споря с графом Люканом. Если бы эти два человека не были так заняты спором, кто будет командовать бригадой, что более пристало примадоннам, нежели офицерам, то они наверняка запросили бы разъяснения приказа, который послал на смерть сотни людей.

— И они обвиняют меня во лжи! — услыхал он слова Кардигана. — Во лжи! Они заявляют, что я никогда не просил Люкана послать запрос относительно приказа.

Кейт поставила свою чашку и посмотрела на разъяренного графа.

— Почему вы не отказались выполнять его, милорд?

Алексис чуть было не поперхнулся своим кофе, но граф перевел взгляд своих небесно-голубых глаз на девушку, и его гнев несколько уменьшился.

— Моя дорогая мисс Грей, — сказал он. — Конечно же, даме трудно понять, в чем заключается долг солдата. Любой солдат подчиняется своему командиру.

— Вы говорили, что этот главнокомандующий, лорд Рэглан, не имеет военного опыта. Последняя война, в которой он принимал участие, — это сражение с Наполеоном под Ватерлоо. Никто не стал бы винить вас в том, что вы отказались повести на смерть целую бригаду и пойти на смерть сами, не так ли?

— Да, мисс Грей, меня обвинили бы именно в этом.

— Ну, мне кажется, что человек, который не может обеспечить своих собственных солдат, который позволяет им голодать и страдать от ран без лечения и ухода…

— Мисс Грей, — сказал Алексис.

Его голос был напряженным, и он невольно бросил на нее резкий, как взмах хлыста, взгляд. Она бередила еще не зажившие раны. Лицо Кардигана приобрело то отчужденное, загнанное выражение, которое он так часто замечал у Вэла. Он надеялся только на то, что выражение его собственного лица не было таким опустошенным.

Он почувствовал искреннюю благодарность к Фальку, который загладил эту неловкость.

— Позвольте проводить вас в ваши комнаты, Джеймс. Джулиана разместила вас в комнатах, где когда-то жил Генрих VIII. Это большая честь, хотя, учитывая его репутацию кровопийцы, вам, возможно, будет нелегко расслабиться и отдохнуть.

Алексис поднялся вместе со всеми, но не пошел вслед за графом и Фальком. Именно поэтому он заметил взгляды, которыми обменялись Кардиган и Кейт. Граф оглянулся и через плечо Фалька окинул ее изучающим взглядом, оглядев ее с той же тщательностью, с которой он инспектировал подразделение гусар принца Альберта.

Кейт же сделала то, чего никогда не сделала бы ни одна из знакомых Алексису юных леди. Она ответила Кардигану таким же внимательным взглядом, в котором были видны открытый интерес, оценка и одобрение. Проклятье. Дверь закрылась, прервав контакт между ними.

Алексис резко схватил серебряный кофейник с подноса и налил себе еще немного кофе.

— Мисс Грей, — он был слишком сердит, чтобы называть ее Кейт, — я настаиваю на том, чтобы вы соблюдали хотя бы видимость приличий с моими гостями. Возможно, в такой отсталой стране, как Соединенные Штаты, юным леди позволяется вести себя с бесстыдством портовой шлюхи, но в моем доме я требую хотя бы поверхностной приверженности правилам поведения, принятым в приличном обществе.

Она поднялась. Его гнев стал еще сильнее при виде ее юбки-брюк, открытого ворота ее блузки и растрепавшихся после скачки кудрей.

— Какое слово вы произнесли? — спокойно спросила она.

Желание увидеть, как она в смущении побежит от него прочь, было слишком сильным.

— Шлюха.

— Вы хотите назвать меня проституткой? Как это часто случалось при разговоре с Кэтрин Энн Грей, он изумленно уставился на нее.

— Я спрашиваю, вы хотите назвать меня проституткой?

Он отрицательно покачал головой.

— Это хорошо, потому что тогда я не стану называть вас грязным, твердозадым дураком.

Она гордо вышла из комнаты, с силой захлопнув за собой дверь.

Алексис взял со стола ложку —и помешал ею кофе, даже не глядя на него.

— Твердозадым?

Он неловко заерзал на вышеупомянутой части , тела.

— Посмотрим, чья задница окажется тверже после того, как я разберусь с тобой, Кейт Грей.

ГЛАВА 8

Кейт, тяжело ступая, шла по холлу и бормотала себе под нос:

— Я не могу поверить, что я сказала это. Я назвала аристократа твердозадым. Мама будет в ужасе, если узнает об этом, но мне все равно. Он действительно твердозадый.

Дверь слева от нее открылась. Из-за черных атласных юбок, показавшихся в двери, выбежала золотистая обезьянка. Кейт остановилась, ее внимание было привлечено движениями крохотного животного.

— Мисс Грей! — Леди Джулиана помахала ей рукой, появившись в дверях гостиной. — Кейт!

Обезьянка уже взбиралась вверх по платью Кейт. Кейт оторвала от себя обезьянку, когда та добралась до ее талии, и на руках внесла ее в комнату. Леди Джулиана улыбалась ей. Джулиана редко улыбалась, и Кейт никогда не видела, чтобы она смеялась.

Джулиана взяла у нее из рук свою обезьянку.

— Моя дорогая, я слышала вас злосчастный разговор с моим сыном.

— Прошу прощения, мэм.

— Не надо. — Джулиана поглаживала длинный мех своей обезьянки. На диване у нее за спиной спали три персидских кошки. — Я наблюдала за вами и уверена, что мой сын заслуживает презрения. Он— полная противоположность своему отцу, который был самим совершенством, он был лучшим из всех мужчин. Видите ли, мисс Грей, Алексис охотится за женщинами точно так же, как тигр за антилопами. Вы первая девушка из всех, что я видела, которая поставила его на место, и единственная, кто оценил его по достоинству.

У Кейт возникло то же ощущение, которое появилось у нее, когда она впервые попробовала читать на иностранном языке.

— Я не совсем понимаю, мэм. Ваш сын и я не очень ладим между собой, это правда.

— А! Но вы не знаете, что Алексис всегда ладит» со всеми. Он ладит с любой женщиной, которую он дает себе труд поманить. — Джулиана опустила обезьянку на пол и положила свою ладонь на руку Кейт. — Я восхищена вами. Тридцать лет назад девушки обладали той храбростью и умом, которые есть у вас. Сейчас они ведут себя так, как будто это преступление — иметь то либо другое.

— Благодарю вас, мэм.

— Я должна взять вас под свое покровительство.

Кейт нахмурилась:

— Под покровительство?

— Ввести в общество. — Джулиана взяла с кушетки толстого кремового кота и принялась поглаживать его. — Откровенно говоря, Кейт, я с трудом выношу вашу мать. Она— бесхребетное существо, и она жеманно улыбается. Я ненавижу приторные улыбки.

— Не надо говорить о моей матери, как…

— Тихо, детка. Вы точно так же относитесь к приторным улыбкам. Я понимаю это по выражению вашего лица всякий раз, как только София достает свои нюхательные соли. Лучше всего быть честной.

— И все же…— сказала Кейт.

— Она — ваша мать. Больше не будем касаться этой темы. Я возьму вас по свое покровительство. Мы не поехали на эту зиму в Лондон из-за ранений Алексиса и Вэла, но я могу организовать здесь несколько небольших приемов. В любом случае для вас это гораздо лучше. Я могу пригласить молодых людей с прекрасной репутацией.

Описав нескольких из возможных поклонников , Кейт, Джулиана выпроводила ее из комнаты.

— Ну, беги, моя дорогая. Мне нужно все распланировать.

Кейт почувствовала, что ее мягко выталкивают из комнаты. Она повернулась, чтобы возразить, но дверь перед самым ее носом захлопнулась. Кейт потеряла самообладание и, сглотнув, заторопилась по коридору к своей комнате. Каким бы коротким ни было ее знакомство с леди Джулианой, она знала, что спорить с этой женщиной бесполезно. Приняв какое-либо решение, Джулиана, очевидно, была так же упряма, как и сама королева Виктория.

— Взять меня под покровительство, — бормотала Кейт себе под нос. — Это именно то, чего мне так не хватает: чтобы меня взяли под покровительство и выставили напоказ перед толпой проклятых снобов.

Кто-то стучал в стену или в дверь. Шум был довольно слабым и сопровождался глухими криками. Кейт пошла на звук. В замке были спальни на нескольких этажах. Она определила, что источник шума находится в крыле, где жили маркиз и члены его семьи. По мере того как она шла дальше по коридору, стук становился все громче. Она нашла дверь, из-за которой он раздавался, и остановилась перед ней.

— Алексис! — послышался мужской крик. — Алексис! Проклятье! Выпусти меня!

— Мистер Бофорт? — сказала Кейт. Вэл окликнул ее:

— Пожалуйста, выпустите меня.

Кейт осмотрела замок в двери. Ключа в нем не было. Она отошла назад и окинула взглядом пол. Неподалеку лежал латунный ключ. Она подняла его и открыла замок, дверь тут же распахнулась, ударившись ручкой о стену. Перед ней стоял Вэл, опираясь на свою трость. Он раскраснелся, его грудь тяжело поднималась и опускалась. Резко поблагодарив ее, он бросил на нее свирепый взгляд.

— Где он? — спросил он.

— Вы имеете в виду графа? Его проводили в его комнаты. И не пытайтесь, пожалуйста, отыскать его. Вы же знаете, что вы слишком слабы, чтобы что-нибудь предпринимать. — Кейт взяла Вэла за руку и потянула его по коридору. — Мистер Бофорт, вам нужно научиться сдерживать ваш бешеный темперамент. У нас в Сан-Франциско множество всяких головорезов, ребят Сидни Дака, портовых бичей и тому подобных подонков, от которых обществу необходимо избавиться. Вы думаете, что граф — это ваш личный Сидни Дак, и у вас руки чешутся его вздернуть точно так же, как у наших «бдительных» чешутся руки вздернуть Синди Дака и его ребят. Проблема только в том, что «бдительные» не являются судьями и вы — тоже не судья.

— Нет, я — судья.

Она дернула его за руку:

— Не спорьте с дамой. И не надо говорить мне, что я не веду себя как леди. Я уже достаточно наслушалась об этом от лорда Алексиса.

Вэл улыбнулся:

— Не обращайте внимания на него. Алексис всегда ищет Совершенную Леди. И когда он найдет эту жемчужину, он собирается жениться на ней. Предполагается, что она придаст респектабельности его запятнанному имени, понимаете?

— Запятнанному? Я не знала, что он запятнан. Я как-то не замечала до сих пор, чтобы кто-нибудь при виде его делал знаки, оберегающие от дурного глаза.

— И не заметите. Богатых, благородных аристократов, родственников королевы, не оскорбляют. Люди просто стараются предупредить своих дочек на выданье. К сожалению, это предупреждение лишь заставляет дочек падать к ногам вышеупомянутого аристократа.

— Вы совсем сбили меня с толку.

— Я, мисс Грей, сказал достаточно, чтобы лорд Алексис приказал меня застрелить, если узнает об этом.

— Тогда зачем вообще вы это говорили?

— Месть, мисс Грей. Обычное злобное, но удовлетворяющее душу чувство мести. Вы когда-нибудь читали «Сон в летнюю ночь»? У меня такое чувство, что вы скоро превратите Алексиса из благородного, величественного Тезея в околдованного и сбитого с толку Лизандра.

Она остановилась, так как они подошли к лестнице, которая вела в ее комнаты.

— Вы ошиблись, — сказала Кейт. — Его милость уже превратился в другого человека. — Но только, к сожалению, не в Лизандра. Он превратился в Боттома. А если вы помните, тот провел очень много времени в шкуре осла.

Близился вечер, когда Алексис снова отправился на розыски Кейт. Все это время он провел, пытаясь не думать о ней. До этого ему никогда не приходилось пытаться не думать о женщине. Ему это просто было не нужно. Но это не сработало, и поэтому он совершил ошибку, позволив себе вспомнить, что она улыбалась этому Кардигану, у которого вместо мозгов был фарш.

Как только он вспомнил об этом, он почувствовал себя так, как будто в его жилах забегали сотни муравьев. Ему нужно было сражение, но не просто какое-нибудь сражение, а сражение с Кэйти Энн. Разговорчивой, дерзкой, сочной Кэйти Энн. Он нашел ее в огороде, где она рыхлила землю садовой лопаткой.

— Почему вы роетесь в грязи, мисс Грей? Лопатка ударила по камню. Грязь полетела прямо в лицо Кейт, и она воскликнула:

— Проклятье! Неужели это действительно так необходимо — подкрадываться к людям и кричать у них за спиной?

Алексис какое-то время пристально разглядывал одну из своих безупречнобелых манжет, прежде чем перевести свой взгляд на грязь на носу у Кейт. Он улыбнулся, когда она, отбросив лопатку, начала вытирать лицо передником, который она надела, чтобы предохранить свое платье.

— Я спросил, почему вы ковыряетесь в огороде моей кухарки?

— Я ухаживала за огородом дома, и я скучаю без этого.

— Вы закончили? — Он протянул ей руку, не дав ей возможности сказать ни «да», ни «нет». Опершись на руку Алексиса, она поднялась.

— Думаю, что да. — Она уперлась руками в поясницу и со стоном прогнулась. — О Господи! Долго же я не работала в огороде. Почему вы смеетесь?

— Не думаю, что я хоть раз в своей жизни видел, чтобы леди упиралась руками в поясницу и выпячивала грудь. — Он снова рассмеялся, увидев озадаченное выражение ее лица, и выразительно посмотрел на ее грудь. — Ваша поза, Кэйти Энн. Похоже, что воспитанности и скромности за океаном явно не хватает.

Она схватила лопатку и ткнула его черенком.

— Я не нуждаюсь в ваших наставлениях о том, чего девушки должны или не должны делать или говорить, Алексис де Гранвиль. И прекратите улыбаться. И не называйте меня Кэйти Энн. Мой отец был единственным человеком, который называл меня так.

— Должно быть, он был храбрым человеком, — он поймал руку, которая держала лопатку, — если он вырастил такую дочь, как вы, Кэйти Энн.

Он позволил ей выдернуть руку из его ладони. Она обошла его вокруг, и он видел, как в ней закипает гнев. Она была достаточно разъярена для того, чтобы застрелить его, если бы у нее под рукой случайно оказался пистолет. Ее щеки раскраснелись, а глаза сверкали от совсем неизысканной, неистовой ярости. А он чувствовал себя гораздо более живым, чем на протяжении нескольких последних лет. Алексис ничего не мог поделать с собой и снова рассмеялся.

— Та задница, — сказала она.

— Пожалуйста, — он поднял руки вверх в шутливом протесте, — пожалей мою чувствительность, Кэйти Энн. Я содрогаюсь от мысли о том, какую из частей тела ты упомянешь следующей.

— Можешь забрать все части своего тела и провалиться вместе с ними в ад, — сказала она, а затем повернулась к нему спиной и направилась через огород к дверям кухни.

— Вернись, Кейт! — крикнул он ей вслед. — Ты еще не упомянула о самых интересных частях тела.

После ее разговора с леди Джулианой прошло несколько дней, в течение которых Кейт чувствовала себя так, как если бы она была осужденным на смертную казнь, ожидающим приезда палача в город. Даже похороны Офелии, состоявшиеся в ясный, солнечный день, не отвлекли Джулиану от ее планов организации приема. Кейт должна была стать ее почетной гостьей. Кейт было тяжело заниматься делами, зная, что вскоре она будет окружена блестящими молодыми людьми и девушками, которые непременно сочтут, что она обладает грацией и манерами суслика.

София была вне себя от восторга. Хотя ее глубоко опечалила смерть Офелии, особенно после того, как она только что узнала поближе эту молодую женщину, пребывание ее в Англии среди близких людей придавало ей сил, чтобы скорее прийти в себя поле этого несчастья. Кроме того, ее очень утешали визиты, которые она наносила друзьям своего детства, с которыми она теперь возобновляла дружбу. Общество этих людей оказывало на нее целительное воздействие.

Но с Кейт этого не происходило. Когда она проводила время с мамиными друзьями, она начинала нервничать еще сильнее. Кейт боялась. Она абсолютно ничего не знала о домашних приемах, а один из этих приемов стремительно надвигался на нее, неотвратимый, как буря короля Лира. Больше всего ее пугала необходимость вести разговоры. Она так и не овладела искусством ведения легких, ничего не значащих бесед. Легкомысленная болтовня представляла для нее большую тайну, нежели принцип работы паровой машины. Другие девушки могли хлопать глазами, глядя на мужчин, и щебетать какие-то глупые льстивые фразы. Когда Кейт попыталась сделать то же самое, она почувствовала себя настолько нелепой, что ее лицо тут же покраснело, а губы просто отказались двигаться.

Джентльмены не хотели разговаривать о вещах, которые она считала интересными. Они не хотели разговаривать о мытье золота или импорте с Гавайских островов или из Китая. Им были определенно безразличны произведения Готорна или Лонгфелло. Когда она попыталась обсудить беспорядки в Канзасе из-за рабства или проблемы штатов, где существовало рабство, и свободных штатов, то она получила в ответ только бессмысленные, ничего не понимающие взгляды— за исключением взгляда маркиза Ричфилда.

Он не отказался бы побеседовать с ней обо всех этих вещах. Подобные темы не казались ему скучными, и это было действительно так. Ему, казалось, доставляло удовольствие заводить разговоры на темы, которые ей были близки, так чтобы самому принять противоположную сторону в споре и попытаться выставить ее дурочкой. Змей.

И он продолжал делать это. Кейт прилагала все силы, чтобы избежать его общества, так чтобы ей не приходилось спорить с ним, особенно после той сцены в огороде. Она проводила целые часы в деловых совещаниях с мистером Поггсом, и все же, когда она выходила из комнаты, Алексис оказывался тут как тут— он либо проходил в этот момент мимо ее дверей, либо гулял во дворе с собакой. Она брала с собой книгу в самые уединенные уголки сада — он проходил мимо, делая вид что проверяет, как растут его цветы и деревья. Этот человек был необыкновенно надоедлив.

И кроме того, он поступал нечестно. Он провоцировал ее на спор, а затем обвинял ее в невоспитанности, когда она в пылу ссоры пыталась отстоять свое мнение. После четырех дней такого обращения Кейт была готова послать в Калифорнию за отрядом полицейских и веревкой.

На четвертый день она оставила всякую надежду понять Алексиса де Гранвиля. Она тщательно выбрала укромное местечко, в котором можно было бы спокойно почитать. Он нашел ее в Красной гостиной, в Кедровой гостиной и в оружейной. На этот раз она попыталась скрыться в Часовой башне.

Башня была построена в XIV веке, и в ней было более пятидесяти комнат. Она стояла вблизи внешней стены укреплений прямо перед подъемным мостом. Кейт выбрала заброшенную комнату, забитую средневековой мебелью. В комнате был также камин, достаточно большой для того, чтобы в нем мог поместиться человек, стоящий в полный рост. Эта комната привлекла ее своим высоким окном, в которое лился утренний свет. Яркие солнечные лучи врывались в комнату и отражались от побеленных стен башни.

Она подтащила тяжелое ореховое кресло к открытому окну, а затем устроилась в нем поудобнее и открыла принесенную с собой книгу. В окно ей было видно бирюзово-голубое небо и единственная тонкая прядь облака, которая была похожа на фату невесты, развеваемую ветром. Единственным звуком, который доносился до нее, был шорох страниц книги, когда в комнату залетал легкий ветерок. Она постепенно погрузилась в мир яркого света и прекрасных слов.

— Рр-р…

Кейт подпрыгнула. Ее колено ударилось о ручку кресла, и она вскрикнула. Раздался скребущий звук, а затем дверь в комнату приоткрылась под напором плеча Яго. Спаниель тут же проскользнул внутрь. Он подпрыгнул, стал на задние лапы, опершись передними на ноги Кейт, и снова залаял.

— Яго! —у слышала она голос Алексиса, который звучал слишком невинно.

— Проклятье, — сказала она и оттолкнула Яго от своих колен. — Иди прочь, песик.

Яго зарылся головой в ее юбки. Она поднялась и начала тянуть пса за ошейник.

— Давай, Яго. Если ты не выйдешь из комнаты, он найдет меня.

Она как раз принялась подталкивать пса сзади, когда маркиз вошел в комнату.

— А вот и ты, старина, — сказал он. — Кейт, какой сюрприз!

— Я не вижу никакого сюрприза. Если считать и этот раз, то он выследил меня уже трижды.

— Я знаю. Странно, не правда ли? Мы выходим с ним на прогулку, и он тут же бросается отыскивать вас.

Яго залаял, потерся об Алексиса и выбежал из комнаты.

— А сейчас он куда направился? — спросила Кейт. Она попыталась, чтобы в ее голосе не было слышно раздражения.

Маркиз с притворным отвращением вскинул руки вверх.

— Понятия не имею. Иногда мне кажется, что он общается с эльфами и поэтому может исчезать и появляться, когда ему вздумается. А что вы читаете?

Прежде чем она смогла остановить его, он схватил книгу с кресла, на котором она ее оставила.

— «Le morte d’Arthur», ^[3] — сказал он. — Я не думал, что вы читаете такую романтическую ерунду о рыцарях и дамах. Вы любите рыцарские романы, мисс Грей? — Он не стал ждать, пока она ответит. — Мне почитать вам?

И вновь он не стал ждать ее согласия. Он начал читать, еще ведя ее к креслу. Кейт нахмурилась, когда он опустился на пол у ее ног. Он был так близко, что почти касался ее колен. Никогда раньше мужчина не читал ей. Она была так удивлена его желанием почитать ей, что позволила ему сделать это. Поначалу она чувствовала себя неловко, но звук его голоса заставил ее забыть обо всем. Это был низкий, чувственный, слегка вибрирующий голос, от звука которого у нее начало странно покалывать внутри.

Это покалывание заставило ее забыть о словах. Она вслушивалась теперь лишь в звук этого голоса. Когда он положил руку на сиденье, она подвинулась в кресле, чтобы освободить больше места для его руки.

Он посмотрел на нее снизу вверх и улыбнулся. Не глядя в книгу, он продекламировал:

— «Затем сэр Мордред стал пытаться снискать расположение королевы Джиневры всеми честными и бесчетными способами, побуждая ее покинуть Лондонскую Башню. Однако все оказалось тщетным: королева ответила ему прямо и честно, что скорее убьет себя, нежели согласится стать его супругой».

Кейт опустила взгляд на него. Внутри она ощутила легкую волнующую дрожь. Его голос плел чары. Она чувствовала, как его волшебные звуки, соединяясь с ясным холодным воздухом, запахом старого дерева и теплом его тела, околдовывают ее. Она остановилась, балансируя на магической нити сказочной паутины, протянутой между его чарами и ее осторожностью. Он все еще смотрел на нее снизу вверх, но выражение его глаз изменилось. Они стали похожи на озера жидкого металла. Она вздрогнула, когда он взял ее руку и поднес к своим губам.

— Если бы я был Мэлори, — сказал он, — я бы дал Джиневре огненные волосы и кожу цвета глазури на старинном фарфоре. У нее были бы карие глаза и маленькие руки, которые исчезают, когда я накрываю их одной своей рукой.

Его рука опустилась на ее руку. Она посмотрела на нее, чтобы заметить, что она действительно исчезла, но в этот момент его губы устремились навстречу ее губам, и она приоткрыла рот, как будто бы ей больше ничего не оставалось делать.

А поделать действительно ничего было нельзя. Она хотела поцеловать его, и поэтому она сделала это. Неуверенно, как бы колеблясь, она положила руки ему на грудь. И он сразу же, как будто бы это было приглашением, обнял ее и устремился еще глубже в ее рот. Она почувствовала, как его рука скользнула вниз по ее руке, чтобы затем подняться вверх по грудной клетке и остановиться на груди. Это простое прикосновение вызвало в ее теле такую боль, что заставило ее тесно прижаться к нему.

Внезапно он поднял ее и положил на ковер, лежавший на полу. Он поднялся над ней, его лицо и тело закрывали ей свет, и она открыла рот, чтобы что-то возразить.

— Ш-ш. — Он куснул ее нижнюю губу, прежде чем снова впиться в ее рот.

Это было слишком прекрасное ощущение, когда его тело покрывало ее. Все доводы, все мысли о приличиях ничего не значили рядом с силой теплых напряженных мышц и гладко-шероховатой мужской щекой, прижатой к ее щеке. Когда рука Алексиса подтолкнула ее ногу, она позволила ему отвести ее в сторону. Последовавшее за этим соприкосновение их ног и бедер лишь усилило ту жгучую боль, которая доводила ее до безумия. Чем больше он делал, тем больше ей было нужно. Именно поэтому она вынуждена была позволить его губам прикоснуться к ее шее. Именно поэтому она позволила ему расстегнуть платье и ласкать ее грудь. Именно поэтому она не вскрикнула, когда он слегка прикусил зубами ее сосок, а затем стал его посасывать.

Кейт слышала свое дыхание. Оно было громким и хриплым. Оно соответствовало ее горящей коже. В разгаре своего первого сексуального возбуждения она прикоснулась к его лицу и обнаружила, что его кожа пылает. Поняв, что он охвачен тем же неистовством, что и она, она возбудилась еще больше. Покалывающая боль в пояснице усилилась, и она, выгнувшись, подняла бедра вверх. Когда она сделала это, Алексис выругался и рванул вверх ее юбки. Он чуть было не разорвал их своими резкими движениями, торопясь обнажить ее ноги. Она почувствовала прикосновение прохладного воздуха к своей икре и бедру, а затем что-то теплое накрыло ее колено. Это была его рука. Она слегка вздрогнула, когда эта рука, поглаживая бедро, поднималась по нему все выше и выше, пока не достигла того места, где соединялись ее ноги.

И это легчайшее прикосновение тут же разрушило все чары. Это было слишком. Ощущения были слишком сильны. Кейт издала тихий звук протеста.

Алексис проигнорировал ее. Она заерзала на полу, но он придавил ее своим весом, прижавшись бедрами к ее бедрам. Она попыталась высвободить свой рот, и он тут же уступил ей, принявшись целовать ее грудь. Она прерывисто вздохнула, когда он принялся расстегивать свои брюки, и произнесла «нет» сухим, хриплым шепотом, который был тут же заглушен его поцелуем. Ее внутренняя дрожь тут же исчезла из-за охватившей ее паники, когда его жаркая плоть прикоснулась к ней. Ощущение его половых органов стало именно тем толчком, который был ей необходим.

Кейт резким движением высвободила свой рот:

— Нет!

Он посмотрел на нее сверху вниз. Его лицо было усеяно каплями пота, а во взгляде сверкало бешенство. Он закрыл глаза и выгнул спину. Она почувствовала, как его горячий, набухший член раздвигает складки ее плоти. Он собирался войти в нее.

— Алексис, остановись, — прошептала она.

— Нет, я не могу. Господи, я не могу.

Она схватила его за волосы и потянула их назад с такой силой, что его голова рывком дернулась вверх.

— Нет, ты можешь. Ты должен.

Он застонал. Затем, сжав ее запястья, он заставил ее выпустить из рук его волосы и приподнялся над ней, став на колени. Ненависть в его лице заставила подпрыгнуть ее сердце.

— Проклятье, — сказал он, — за эти твои кастрирующие штучки я должен…— Он замолчал и пристально всмотрелся в ее лицо. Его руки перестали сжимать с силой ее запястья. — Ты ведь не понимаешь, о чем я говорю, правда?

Лихорадочное биение ее сердца успокоилось.

— Нет, нет.

Через секунду Алексис уже стоял над ней. Он отвернулся и принялся поправлять свою одежду. Все еще стоя к ней спиной и ухватившись руками за ручки средневекового кресла, он приказал Кейт привести себя в порядок. Охваченная смущением, чувствуя себя так, как будто бы она была каким-то образом повинна в его мучениях, она подчинилась. Закончив одеваться, она уселась на пол, поджав ноги, и в ожидании устремила взгляд на спину Алексиса. Он долго стоял, отвернувшись от нее, и единственным звуком в комнате было его неровное дыхание. Наконец он заговорил:

— Ты закончила?

— Да.

Он повернулся к ней лицом, ухватившись руками за спинку кресла.

— Впервые с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать лет, я чувствую себя полностью лишенным присутствия духа. Ты полностью выпотрошила меня.

— Прости меня, — сказала Кейт. Набравшись смелости, она спросила: — С тобой все в порядке?

— Я приду в себя.

Облизнув губы и стараясь не краснеть, она попыталась объяснить ему:

— Это было такое прекрасное ощущение. Я не знала, что я испугаюсь, и я не знала, что причиню тебе боль.

Тихий мужской смех заполнил комнату, но она не обиделась. Он поднял глаза к потолку и покачал головой.

— Я слишком поздно осознал твое неведение. Это была моя ошибка. Я принял ум и самообладание за сексуальный опыт.

— И все же мне следовало бы знать это. Он уперся локтями в спинку кресла и недоверчиво улыбнулся ей.

— Как ты могла это знать?

— Пейшенс говорила мне. Это было довольно давно, но мне следовало бы помнить об этом. Она говорила, что мужчины становятся такими… такими, ну, я не помню, как это называется, но она говорила, что, когда с ними это происходит, они испытывают ужасную боль. Я забыла об этом, и я прошу прощения. Ты плачешь?

Она подпрыгнула, подбежала к Алексису и обняла его за плечи. Он обхватил голову руками, и все его тело тряслось.

Затем он поднял голову, и она увидела, что он снова смеется. Она улыбнулась ему в ответ.

— Слово чести, — сказал он, — к концу месяца я по твоей милости окажусь в бедламе. У меня такое ощущение, как будто мою душу вырвали из тела и превратили в фарш для пирожков.

— Это звучит просто ужасно.

Он коснулся пальцем кончика ее носа.

— Нет, я не думаю, что это так. По правде говоря, я уже не помню, когда я чувствовал себя таким живым, как сейчас.

— Значит, ты не сердишься на меня? Он поцеловал ее в щеку:

— Нет, моя мудрая глупышка.

Она улыбнулась ему, но не смогла ничего придумать в ответ. Он выиграл за счет ее слабости, за счет ее неведения в вопросах сексуальности и половой любви. Она не собиралась давать ему понять это. Но она не понимала, что сейчас произошло, и у нее было такое чувство, что он это понял. Сейчас ей нужно было как-то отвлечь его.

— Алексис, ты так и не дал мне сообщить тебе, что я изменила свое мнение.

— О чем? — спросил он, разыскивая под ковром забытую ими книгу.

— О твоих раненых солдатах. Я решила предоставить им свой дом. Тебе не кажется, что нам лучше найти архитектора и начать готовить его для размещения там людей?

Одним прыжком он очутился рядом с ней, и выражение триумфа и удовлетворения на его лице привело ее в замешательство.

— Спасибо, маленькая дикарка.

Он взял ее руку, разжал пальцы и поцеловал в ладонь.

При его прикосновении Кейт забыла о его странной реакции на ее новость и позволила ему проводить ее в замок. Когда она вышли во внутренний двор, ей внезапно пришло в голову, что Алексис де Гранвиль, в конце концов, не был таким уж змеем. Хотя, если подумать, то у него действительно была чудесная твердая задница.

ГЛАВА 9

Предки де Гранвиля, их мужская часть, наверное, от души хохотали над ним. Он отпустил ее. И не только отпустил, но и проводил в библиотеку, чтобы она смогла написать своему проклятому мистеру Поггсу. Пересекая широкими шагами большой зал, Алексис прошел мимо гобелена, на котором отважный воин поражал беспомощных саксов. Этот дикарь, Норман Филип де Гранвиль, не остановился бы до тех пор, пока не поимел бы девчонку пять или шесть раз. Втянув голову в плечи, Алексис быстро миновал гобелен, как будто боялся увидеть, как черноволосый лорд презрительно смотрит на него.

Господи, он расплачивался за свой собственный идиотизм. Он до сих пор так и не расслабился, и единственное, что он смог сделать, прежде чем потерять контроль над собой, — это дойти до своей гостиной. Он с силой захлопнул за собой дверь. Его губы растянулись так, что стал виден хищный оскал зубов. Подбежав к столу, он схватил лежавшие на нем книги и бумаги и швырнул их на пол.

Он стоял посреди беспорядка, нервно сжимая и разжимая кулаки и скрипя зубами, а его взгляд шарил по комнате в поисках чего-нибудь бьющегося. Он заметил греческую вазу и направился к ней. В этот момент бедный Мередит постучал в дверь и вошел в комнату, неся на подносе конверт.

— Ныряй, Мередит!

Мередит рухнул на четвереньки как раз вовремя, чтобы уклониться от столкновения с вазой. Глиняный сосуд ударился о стену и разлетелся вдребезги. Мередит даже не взглянул на него. Он поднялся, поправил галстук и, подойдя к Алексису, встал между ним и стеклянной статуэткой, помешав таким образом своему хозяину разбить и ее. Алексис резко остановился и окинул своего камердинера взглядом, в котором кипела жажда убийства.

Мередит проигнорировал этот взгляд и вручил ему конверт.

— Милорд.

Алексис сердито рыкнул на него, но камердинер повернул конверт так, чтобы Алексис смог увидеть почерк, которым был написан адрес.

Алексис выхватил у него конверт, вскрыл его и прочел лежащую внутри записку. Повернувшись спиной к Мередиту, он сделал глубокий вдох сквозь зубы и со стоном выдохнул.

— Я должен немедленно отправиться в Хепплтон, Мередит.

— Я приготовил ваш костюм, милорд.

— Хорошо. — Он отдал записку и конверт камердинеру. — Сожги, как обычно. Я сейчас приду.

Мередит положил письмо в карман и направился к двери, ведущей в спальню Алексиса.

Алексис оперся руками о стол и закрыл глаза.

— Мередит.

— Да, милорд.

— Спасибо.

— Рад служить вам, милорд. Мое положение предполагает определенную ответственность.

Алексис чувствовал себя как дикобраз с больными иглами, когда Мередит одевал его к отъезду. Пара дней или даже один день могут основательно изменить человека, подумал он. Ему следовало бы знать об этом, так как Балаклава изуродовала не только его сознание, но и его душу. Тем не менее он ощущал себя расплавленным попугаем после короткого знакомства с мисс Кэтрин Энн Грей. Письмо от Каролины утвердило его в этом ощущении, там как внезапно он почувствовал, что ему невыносима сама мысль о том, что ему нужно ехать к этой женщине. И все же он должен был сделать это, так как у него были перед ней определенные обязательства.

Офелия заменила Каролину Бичуит. Однако Каролина не знала об этом. Он начал постепенно отдаляться от нее еще до того, как его послали в Крым, но она отказалась понимать его намеки. Она жила в надежде на воссоединение, ожидая шанса продолжить то, что он в своем сознании давно завершил. Это был первый раз с момента его выздоровления, когда она отыскала случай повидаться с ним.

Алексис не помнил, как он дошел, но вскоре он уже направлялся к подъемному мосту, за которым грум ожидал его с лошадью. Он вошел в темноту сводчатого тоннеля, который образовывали две башни над воротами. Яркий солнечный свет с обеих сторон тоннеля делал темноту внутри еще более черной. Алексис похлопал себя хлыстом по ноге и поднял взгляд на отверстия в своде. Он всегда смотрел на них, ожидая увидеть там средневекового защитника замка, готовящегося вылить на него кипящую смолу.

Впереди он видел, как Тезей жует морковь, которой его подкармливал грум. Два человека вышли из-за угла и вошли в тоннель с другой стороны. Фальк и Ханна. Мило. Фальк именно сегодня решил вывести свою жену на прогулку. Алексис с нейтральной улыбкой на лице поздоровался с ними. Как он и ожидал, Фальк распрощался с женой прежде, чем она успела сказать хоть слово.

Пока Ханна удалялась в трепетании лент и кружев, Фальк стоял неподвижно, не давая Алексису возможности пройти. Острые зубья подъемных ворот, видневшиеся за его спиной, были похожи на челюсти огромного зверя.

Алексис повернулся лицом к Фальку.

— Она существует для тебя только в твоем присутствии, не так ли?

Фальк стягивал перчатки и даже не бросил взгляда на свою удаляющуюся жену.

— Кто? Ханна? Вспомни слова Павла: «Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу». Это она должна интересоваться мною, а не я ею.

— Фальк, ты убиваешь ее своим безразличием.

— Забудь о Ханне. Мы уже долго спокойно живем друг с другом, а ты пытаешься отвлечь меня. Валентин пытался вызвать Кардигана на дуэль сегодня утром.

Алексис постучал хлыстом по голенищу сапога.

— Только пытался?

— Я остановил его. Ты должен держать его отсюда подальше.

— Он должен был быть в Доуэр Хаузе.

— Он выслеживал графа, — сказал Фальк.

— Я прослежу за этим. — Алексис попытался обойти Фалька, но тот вытянул в сторону руку, задерживая его.

— Я знаю, куда ты собираешься. Вчера вечером миссис Бичуит вернулась из Лондона без мужа.

— Откуда ты знаешь? Я узнал об этом только сейчас.

— От слуг, конечно. «Воздерживайся от плотской похоти, которая убивает душу», мой дорогой Алексис.

— Да ты сегодня настроен проповедовать. Разве недостаточно хлопот доставляет тебе необходимость нянчиться с любимым солдатиком королевы? Или это необходимость провести двадцать минут со своей женой сделала тебя таким желчным?

Алексис был не готов к внезапной атаке Фалька. Кузен выхватил у него из рук хлыст и занес его над головой. Хлыст замер над Алексисом, но тот не обращал на него внимания, испепеляя Фалька взглядом.

Фальк уронил руку, и хлыст безвольно повис.

— Ты заставил меня забыть о том, что ты уже больше не мальчик. Кажется, теперь наказания уже следует ожидать от Господа.

Алексис протянул руку, и Фальк отдал ему хлыст. Тьма тоннеля полностью поглотила Алексиса, когда он вспомнил те первые дни после смерти отца, когда Фальк пытался утешить его в то время, как все остальные были заняты его матерью, у которой моментально открылась мозговая лихорадка.

— Я жду, что он покарает меня в любой момент, — сказал Алексис. — Я долго ожидал наказания Господня и даже пытался помочь ему, но… Что ты делаешь? — Алексис попытался отступить назад, так как Фальк яростно схватил его за руку.

— Когда ты поверишь мне? — спросил Фальк. — У тебя была истерика, но ты отвел меня к телам отца и Талии. Ты не прятался, как человек, виновный в убийстве. Я говорил тебе об этом тысячу раз. Ты не способен сделать нечто столь ужасное.

Покачав головой, Алексис оторвал руку кузена от своего рукава.

— Ты не знаешь этого. Если бы я только мог вспомнить. Я совершенно не могу вспомнить, что происходило перед тем, как я увидел, что Талия… и как потом отец упал вместе со своей лошадью. Следующее, что я помню — это как я держал его. Он был такой тяжелый. Мертвые очень тяжелые, Фальк.

Воспоминания снова охватили его, но прежде чем они смогли поглотить его полностью, Фальк прикоснулся к его щеке.

— Мой дорогой мальчик, я знаю тебя лучше, чем кто-либо другой в этом мире, и я могу заверить тебя в том, что ты точно так же не смог бы спланировать такое преступление, как не смог бы проткнуть штыком котенка. — Он похлопал Алексиса по плечу. — Тебе было лучше, когда ты был в кавалерии.

— Я тогда либо очень уставал от муштры, либо меня отвлекал вид крови других.

— До их смерти ты был совсем другим, — сказал Фальк. — Нет, послушай меня. Ты не помнишь, как это было. Да, ссоры были. Все семьи ссорятся. Но ты всегда думал о том, как сделать приятное своим родителям. Я помню, как ты потратил свое содержание за шесть месяцев, чтобы купить шаль в подарок Джулиане.

— Хватит. — Алексис вздрогнул от громкого эха, которым отдалось его восклицание в тоннеле. — Неужели ты не понимаешь? Неважно, что я делал, я все равно не мог ее заставить полюбить меня. Она любила только отца, и в ее крохотном сердце не было места ни для меня, ни для Талии.

Он прислонился к каменной стене.

— Когда мне было пять или шесть лет, отец разрешил мне впервые самому проехать верхом. Недалеко, недолго, но я был очень горд. Как только я слез с этого пони, я побежал в комнату матери, чтобы рассказать ей об этом. Она не стала слушать. — Алексис провел рукой по холодному камню, который поддерживал его. — Она рассердилась, понимаешь. Рассердилась потому, что отец отнял свое время у нее, чтобы научить меня верховой езде. Она сказала, что он должен был поручить это грумам. Она сказала, что ни один отец не должен играть со своим сыном или учить его вещам, которые лучше предоставлять слугам. Это слишком сильно сближает их, сказала она. И чем старше я становился, тем меньше, казалось, она способна была меня выносить. Так бывает со всеми нами, не правда ли, Фальк? Мы живем, стараясь не быть слишком близкими друг с другом.

— Ты же знаешь, что я с тобой не согласен. Это было не так, когда мне поручили тебя.

Алексис выпрямился и улыбнулся своему кузену.

— Нет, ты был добр ко мне, даже когда я не хотел этого. Чего я не могу понять — так это почему ты не можешь быть так же добр к Ханне.

— Я добр к ней.

— Бог мой, надеюсь, что это так и есть. Ты должен дать женщинам шанс, Фальк. Ради них в этом мире стоит жить. Я ухожу. Меня ожидает дама.

На этот раз Фальк не пытался остановить его. Вместо этого он крикнул вслед Алексису:

— Мисс Грей ничем не лучше Каролины Бичу их!

— Иди к черту, Фальк.

Чтобы добраться до дома Бичуитов за Хэпплтоном, потребовался почти час. Эзра Бичуит был бессменным членом совета графства, у которого было достаточно богатства, чтобы купить себе молодую, красивую жену, но недостаточно ума, чтобы понять, что этого делать не следует. У Эзры были интересы в Сити, которые постоянно требовали его присутствия в Лондоне. Алексис подозревал, что отлучки Эзры были результатом преднамеренной слепоты по отношению к потребностям eго жены и способу, который она избрала для их удовлетворения.

Бичуиты жили в Лонсдейл Холле, усадьбе, выстроенной в стиле барокко и окруженной тисами. В доме не было никого, кроме горничной Каролины. Девушка проводила его через холл с высокими оштукатуренными сводами прямо в роскошную спальню. У Каролины была склонность грешить в обстановке пышности и великолепия.

Единственным источником света в комнате был огонь в камине, и из-за этого лишь кое-где из темноты тускло поблескивала позолота. Каролина ожидала его, стоя в ногах огромной кровати, задрапированной малиновым шелком. Одной рукой она вцепилась в занавес, а другую протягивала к нему.

Он услышал, как дверь захлопнулась у него за спиной. Зная, он что будет выглядеть таким же непостоянным и переменчивым, как какая-нибудь наследница, у которой есть богатый выбор женихов, он заколебался, едва войдя в комнату. Каролина позвала его, но он сделал вид, что занят своей шляпой, перчатками и хлыстом.

Но, к сожалению, Каролина ждала его, и он был вынужден подойти к ней. Он поклонился, когда она снова протянула к нему руку, и поэтому он не был готов, когда она схватила его за одежду и начала срывать ее с него. Он увидел, что ее губы нацелились на его рот.

— Подожди… м-м-м!

Он не успел ничего сообразить, как она уже подтолкнула его спиной к кровати, и, когда его ноги уперлись в край кровати, он рухнул на спину, и она тут же упала на него сверху.

— Проклятье, Каролина, подожди!

Больше он не смог ничего сказать, потому что Каролина набросилась на его рот. Когда она начала расстегивать его жакет, он попытался сесть, но она снова придавила его и заставила лечь в постель. Она рывком распахнула его рубашку и впилась зубами в его плечо, и он тут же окаменел. Он вцепился в ее волосы и оторвал ее от себя.

— Прекрати.

Она не обращала на него внимания. Вцепившись ногтями в его кожу, она сначала присосалась к его рту, а затем начала кусать его в шею.

Он сунул руки за спину, приготовившись рывком подняться на кровати.

— Черт побери, Каролина, подожди! О!

— Извини. — Она поцеловала багровый синяк, образовавшийся у него на шее.

Он отвернулся от ее ищущего рта, и его руки расслабленно упали вдоль тела. Закусив губу, он вглядывался в отблески огня в камине, пытаясь придумать вежливый способ избавиться от этой женщины. И в то же время он раздумывал о том, сколько ему пришлось бы ждать, чтобы овладеть Кэти Энн.

Губы Каролины снова вцепились в его рот. Он оторвался от нее и, извиваясь, выбрался из-под Каролины. Высвободившись и став на колени рядом с растерявшейся женщиной, он с силой ударил кулаком по матрацу.

— Проклятье!

Почему он не может развлечься после того, что Кейт сделала с ним? Ему не следовало продолжать думать о ней. Может быть, это малиновый шелк?

Может быть, он напоминает ему об оттенке ее волос? Боже, как он хотел, чтобы это она прикасалась сейчас к нему. Это война, решил он про себя. От тяжелых испытаний, через которые ему пришлось пройти, у него началась мозговая горячка.

Каролина встала на колени рядом с ним и провела пальцем по его губам.

— Милорд, это не я дикарка, а скорее ты. Он замер, устремив взгляд на кушетку, стоявшую у противоположной стены.

— Что?

— Ты назвал меня маленькой дикаркой.

— Черт побери.

Он вскочил с кровати и отошел к камину. Там он остановился и с суровым видом задумался ни о чем. Обеспокоенная, Каролина забрасывала его вопросами, не получая на них ответов, и через минуту он очнулся, заметив, что она дергает его за руку.

Он обнял ее обеими руками.

— Извини. Это… я просто беспокоюсь о людях из Доуэр Хауза. У меня сегодня тяжелый день.

— Ты беспокоишься слишком много, Алексис. Ты пытаешься позаботиться о слишком многих людях. Не удивительно, что тебе так тяжело.

Потерев бровь, он простонал:

— Ты даже не представляешь себе, с какими людьми мне приходится мириться. — Он поднял голову и бросил вдаль сердитый взгляд. — Но я не настолько изменился. И не изменюсь. Она… они не смогут заставить меня сделать это.

Он схватил Каролину за руку:

— Приходи к нам на прием.

— Но твоя мать…

Каролина постоянно боялась оказаться изгнанной из общества в случае, если ее неблагоразумные поступки станут широко известны.

— Моя мать замечает только то, что ей удобно. Можешь мне поверить, она не станет игнорировать тебя. Пожалуйста, Каролина. — Он целовал ее лоб, нос, горло. — Приходи ко мне, будь со мной.

Как он и рассчитывал, Каролина смогла лишь только подчиниться его желаниям.

Она едва было не занялась любовью с Алексисом де Гранвилем в Часовой башне. Прошло уже больше двух часов, но Кейт никак не могла поверить в то, что она сделала это. Почти сделала это. Отчасти сделала это. После того как он проводил ее в библиотеку, она попыталась написать письмо мистеру Поггсу. Это оказалось невозможно. Сейчас ей хотелось только оказаться как можно дальше от пышного великолепия замка и избежать встречи с любым человеком, который был связан с Алексисом. С этой целью она долго и беспорядочно металась по комнатам и коридорам, пока не нашла дорогу в оранжерею. Оттуда она выглянула наружу, в красивые, ухоженные сады Ричфилда. Не увидев ни души, она выбежала из оранжереи.

Я не верю, что я сделала это. Я не верю, не верю, не верю. Мама была бы убита, если бы узнала об этом.

Кейт остановилась, чтобы перевести дыхание, рядом с кустом, подстриженным в форме павлина. Вокруг нее низкий кустарник образовывал геометрические фигуры, заполненные внутри розовыми кустами. Здесь она была как на ладони. Приподняв юбки, она побежала к деревьям, окружавшим замок. Там под огромным ливанским кедром стояла мраморная скамья. Она рухнула на нее и принялась стучать кулаком по мрамору.

— Я не верю этому. — Удар. — Не верю. — Удар. — Не верю, не верю, не верю! — Удар, удар, удар.

Кейт обхватила себя руками и начала раскачиваться взад-вперед. Как вышло так, что она знала, что его прикосновения будут совсем не похожи на жадные ощупывания дурно пахнущих старателей? Это было несправедливо. Он изменился. Он превратился из змея в прекрасного демона, который обманом заставил ее почувствовать все те ощущения, о которых ей было известно из ее бесед с Пейшенс. Но знать о каких-то ощущениях и чувствовать всем своим телом было не одно и то же. Пейшенс забыла объяснить ей различие. Пейшенс была виновата в том, что Кейт позволила вольности этому очаровательному сластолюбцу.

Вольности нельзя позволять ни в коем случае. Это было законом. Мама говорила, что мужчины не уважают девушек, которые допускают в отношении себя вольности. Хотя… Алексис отнесся к ней весьма уважительно после этого. Он обращался с ней с почтительностью и мягкостью, как будто бы боялся, что она может испугаться. Этот человек был загадкой, и она не знала, как она снова столкнется с ним лицом к лицу. Он интимно прикасался к ней, а теперь ей предстояло встречаться с ним, обедать, разговаривать с ним.

— Мисс Грей.

Кейт вздохнула и подняла взгляд. Навстречу ей из сада шла Ханна Синклер. Она несла корзину, наполовину заполненную ранними розами, а на запястье у нее висела на ленте пара изящных ножниц. Ее тонкое лицо было спокойно, а губы сложены в приличествующую случаю улыбку. Они обменялись приветствиями, и Кейт подвинулась, чтобы освободить место для Ханны на скамейке. Ханна испытывала огромное воодушевление по поводу прибытия гостей на завтрашний прием. Должен был приехать герцог такой-то и некий немецкий принц, ожидались лорд и леди такие-то. Кейт слушала ее вполуха, вдыхая аромат розы. Она прикоснулась кончиком пальца к нежно-персиковому лепестку.

— Леди Ханна, вы замужняя женщина. Ханна остановилась в своем перечислении гостей и кивнула.

— Влюбляются ли мужчины так же, как и женщины?

Ханна опустила глаза на корзину, которую она держала на коленях.

— Я так не думаю, мисс Грей.

— О!

Должно быть, разочарование Кейт было довольно очевидным, так как Ханна погладила ее по руке.

— Главные интересы и цели мужчины лежат во внешнем мире, моя дорогая. В достижениях и в выполнении долга, как, например, у лорда Фалька — в правительстве, а у лорда Алексиса — в кавалерии. Женщины же существуют для дома, семьи и детей.

— Но ведь должна же быть любовь.

— Ну, моя дорогая…— Ханна покраснела и принялась перебирать розы в корзине. — Подобные вещи необходимо выносить как свой долг. Несомненно, твоя мать говорила тебе об этом. — Ее голос превратился в почти беззвучный шепот. — Долг ради детей. Бог не благословил меня ими, но я надеюсь, что он вскоре сделает это.

— Но это не имеет никакого смысла, — сказала Кейт. Ее смущение росло. — Бог создал женщин так же, как и мужчин, и если мы чувствуем удовольствие, то это несомненно потому, что Господь хотел именно этого.

— Мисс Грей!

— Вы же не хотите мне сказать, что миллионы детей в мире были зачаты женщинами, которые всего лишь выполняли свой долг, сжав зубы и ничего не ощущая.

Один-единственный раз голос Ханны стал громче шепота.

— Пожалуйста.

— Не надо шипеть, я уже замолкаю.

Кейт поднялась со скамейки. Она сцепила руки за спиной и стояла, раскачиваясь на пятках. Ханна отставила свою корзину в сторону и вынула из кармана абсолютно бесполезный кружевной платочек. Она приложила его к верхней губе, с опасением наблюдая за Кейт.

— Леди Ханна, не хотите ли вы посмотреть новый журнал мод, который мама только что получила?

— О… м-м… да.

Кейт взяла Ханну под руку, и они направились к замку.

— А пока мы будем смотреть, — сказала Кейт, — вы не могли бы помочь мне с платьем для завтрашнего вечера? Я не очень хорошо разбираюсь в моде, вы же знаете. А я хочу выглядеть особенно привлекательной. Более чем привлекательной.

— Ты хочешь выглядеть красавицей, — сказала Ханна, и в ее глазах зажегся огонь вызова.

— Вы думаете, это возможно? — спросила Кейт.

— Конечно.

Они прошли в комнаты Кейт и вытащили все ее платья. София присоединилась к ним, и впервые в жизни Кейт получила удовольствие от суеты с одеждой. Нельзя было сказать, что она не любила красиво одеться, просто мода диктовала дамам носить слишком много всего. Кружева, например. У Ханны было кружево на шее, на рукавах, на подоле. Ее носовой платок был из кружева, капот из кружева и даже туфли были отделаны кружевом. И лентами. То, что не было покрыто кружевом, струилось лентами. Даже на ее капоте были ленты, которые спадали у нее по спине и висели с боков. Голос Ханны никогда не поднимался выше шепота, но ее одежда шумела и шелестела. И Кейт была вынуждена признаться самой себе в том, что ее собственная мать была точно такой же.

Они наконец выбрали платье для вечера, и Ханна унесла его со словами о том, что к вырезу необходимо немного кружева. Она ушла искать портниху, а София принесла из своей комнаты шкатулку с драгоценностями и коробку с лентами и бантами.

Кейт сидела перед зеркалом, а ее мать примеривала на нее украшения, выбирая самое подходящее. Занимаясь этим важным делом, София мурлыкала про себя колыбельную. Кейт посмотрела в зеркало на улыбающееся лицо своей матери.

— Ты снова счастлива, ведь так, мама? София замерла с бантом в руке.

— Да, Кэти. Хотя мне очень не хватает твоего отца, когда я не занята. Но все ежедневные будничные дела отвлекают меня.

— Но это больше, чем отвлечение.

— Да, думаю, что так. — Глаза Софии затуманились. — В Америке я никогда не чувствовала себя на месте. Все считали меня холодным снобом. Но они не понимали, как это было трудно для меня. Американцы такие открытые, Кейт. Даже сдержанная вирджинская семья твоего отца была слишком… слишком свободной. Я никогда не находилась среди людей, которые бы так открыто высказывали свои мысли. А в Калифорнии было еще хуже. Ты не помнишь, как ужасно было там поначалу. Никакой цивилизации. Не было ни церквей, ни книг, ни школ. Почти не было женщин, с которыми можно было бы поговорить. А те немногие женщины, которые там были, ничего не знали ни об Англии, ни о том, какая здесь жизнь. Я пожертвовала очень многим ради того, чтобы быть с твоим отцом.

— Чем ты пожертвовала, мама?

— О, всем этим. — Она повела рукой вокруг, имея в виду замок. — Я была так молода. Я не знала тогда, насколько я люблю общество. Приемы и балы, визиты и охоты. Я выросла с ними и, когда у меня их не стало, поняла, чего я лишилась.

Кейт вздохнула, когда мать поднесла нитку жемчуга к ее шее.

— У тебя так хорошо получается развлекаться. Ты можешь веселиться до двух часов ночи и не уснуть. Тебе даже нравятся визиты. Я ручаюсь, что папа улыбается в этот момент, глядя на тебя с неба.

— У твоего отца никогда не было достаточно терпения, чтобы наслаждаться обществом.

— Папа был самым разумным мужчиной, которого я когда-либо знала, — сказала Кейт. — В отличие от некоторых моих знакомых мужчин, которые хотят унизить окружающих.

— Теперь я понимаю, откуда этот твой внезапный интерес к платьям. Кейт опустила глаза.

— Я не знаю, что ты имеешь в виду.

— Моя маленькая девочка собирается быть красавицей. — София сжала плечи Кейт. — Дождись завтрашнего вечера. Но помни, что тебе следует воздерживаться от того, чтобы выглядеть слишком умной. Как бы мила ты ни была, нельзя ожидать восхищения от мужчины после того, как ты заставишь его почувствовать собственное невежество.

Кейт взяла из коробки бант и пристроила его как корону у себя на макушке.

— Я не скажу ни единого разумного слова за весь вечер.

Как выяснилось, Кейт не стоило беспокоиться о том, как бы не сказать что-нибудь слишком умное. Она была настолько стиснута корсетом, который ее мать заставила надеть, что могла, задыхаясь, произносить только короткие предложения. Но когда ей принесли кринолин, она уперлась. Вспомнив о злоключениях Офелии, она отказалась надеть его. Маму удалось успокоить согласием надеть несколько жестко накрахмаленных нижних юбок.

Все эти неудобства наложились на долгие часы нервного напряжения. Гости прибывали в течение всего дня, пока все комнаты — от спальни королевы Анны до Желтого будуара— не были заполнены. Джулиана представляла Кейт каждому гостю, и Кейт тут же забывала их имена. Затем, по мере того как длился вечер, у нее была возможность запомнить некоторые из них.

Втиснутая в черное шелковое вечернее платье — она была в трауре по Офелии, и ей не приходилось беспокоиться о выборе цвета платья, — Кейт с трудом пережилаобед из одиннадцати перемен блюд. Обед был подан в большой столовой. Кейт впервые увидела эту комнату, и когда она вошла в нее, с трудом удержалась, чтобы не открыть рот, разглядывая белые с золотом панели, потолок двенадцатифутовой высоты, украшенный позолоченной лепниной, портреты в натуральную величину в богатых рамах с резными крылатыми херувимами. Она была уверена в том, что с краю висел портрет Карла I. В другом конце комнаты висела картина Рубенса.

Джулиана попросила Вэла Бофорта сопровождать Кейт в столовую. К ее унынию, они сидели рядом с тремя достопочтенными мисс Динкль. Юные леди были дочерьми какого-то виконта или барона, Кейт не могла вспомнить какого. Мерри и Черри Динкль были близнецами. Они соревновались друг с другом в отсутствии вкуса и имели привычку вращать в унисон небольшие букетики, которые были у них с собой.

Достопочтенная мисс Джорджиана Динкль была ненамного лучше. Она ходила на цыпочках и говорила, нарочито растягивая гласные, так что Кейт так и подмывало спросить у нее, не из Техаса ли она родом.

Где-то к середине обеда Кейт удалось запомнить имена еще нескольких человек. Среди них были те, кого она про себя назвала «контингентом признанных красавиц»: графиня Ландсборн, мадмуазель Сен-Жермен и леди Фиона Черчилль-Смайт. Кейт не понравилась ни одна из троих. Она решила, что ее антипатия по отношению к ним имеет несколько причин. Ни у одной из них не было корсета, который скрипел, они все могли передвигаться в своих кринолинах, не застревая при этом в дверях, и каждая из них хотела монополизировать Алексиса де Гранвиля.

Алексис, как заметила Кейт, мастерски отбивался от различных женщин, которые пытались захватить его. Он перепархивал от одной женщины к другой, ловко избежал встречи с достопочтенными Динкль и мамой Динкль и проводил большую часть времени с женщиной по имени Каролина Бичуит. Казалось, что миссис Бичуит нравится всем, но Кейт не представилось случая поговорить с ней.

Случилось так, что ей вообще не пришлось много разговаривать за обедом, поскольку все хотели послушать, что расскажет граф Кардиган о крымской войне. Кейт слушала рассказ графа о гибели Легкой кавалерийской бригады, одновременно поглядывая на Вэла. К ее удивлению, молодой человек в течение всего рассказа глядел в свою тарелку. Когда разговор был окончен, она ослабила свою бдительность, но в этот момент Вэл поднял глаза и посмотрел на графа Если где-то на земле и был вход в ад, то он находился в этих глазах. В них было море огня, воющие демоны-мучители и страстная жажда крови. Кейт положила руку на руку Вэла. Он моргнул и опустил взгляд.

— Не беспокойтесь, — сказал он. — Алексис приставил ко мне стражу. Полковника Мода и сэра Хэмфри. Как только я приближаюсь к Кардигану, один из них тут же отводит меня подальше.

— Хорошо, — сказала Кейт.

— Ас тех пор как начали прибывать гости, он постоянно окружен женщинами. Я не понимаю этого. Они любят его. И всегда любили. Знаете ли вы, что его даже привлекали к суду за преступный разговор?

— А что это?

Вэл невесело рассмеялся:

— Так юристы называют совращение чужой жены, мисс Грей.

Кейт окинула взглядом улыбающиеся лица женщин, окружавших графа, и подняла бровь.

— Да, — сказал Вэл. — Он обладает почти такой же притягательностью, как и де Гранвиль, не так ли?

Она переключила свое внимание на другой конец стола, где царствовал Алексис. Это отвратительно, подумала она. Леди Черчилль-Смайт постоянно наклонялась к нему и вслушивалась в его слова так, будто он был архиепископом Кентерберийским. Мадемуазель Сен-Жермен бросала на него жаркие взгляды, которые он возвращал ей с невозмутимым спокойствием, а графиня Ландсборн просто прикасалась к нему. Кейт была рада, когда наступило время дамам выйти из комнаты. Если бы ей пришлось еще какое-то время наблюдать за ним, как эти женщины скачут перед Алексисом, ей самой бы понадобился стакан портвейна.

Дамы собрались в Красной гостиной. Когда Кейт вошла в комнату, она подумала, что не отказалась бы сейчас от пары очков с затемненными стеклами. Эта гостиная получила свое название от красных лакированных панелей. Отделанная позолотой, красными драпировками из итальянского шелка, уставленная кушетками и стульями, обитыми красным дамастом, эта комната производила такое же сильное впечатление, как и золотая столовая. Кейт обошла комнату по кругу вместе со своей матерью. София шла быстрым, энергичным шагом, и на ее лице светилась улыбка удовлетворения оттого, что она находится среди, как она сама говорила, «сливок Общества». Кейт никак не могла приспособиться к красной комнате.

Оказавшись перед зеркалом, в котором отражался окружавший ее со всех сторон красный цвет, она вздрогнула и сказала матери:

— Как ты думаешь, кому-нибудь нравится красный цвет?

— Кейт, тише. Этой комнате почти триста лет. Та картина принадлежит кисти Рафаэля, а леди Джулиана говорила мне, что этот столик когда-то принадлежал Марии-Антуанетте.

— Он красный.

София отвернула крышку своего флакона с духами.

— О, Кейт, пожалуйста, потише. — И она оттеснила свою дочь в угол рядом с китайским шкафчиком. Кейт безропотно подчинилась. — Ты должна вести себя как можно лучше. Леди Джулиана просто разъярена.

— Но я не сделала ничего. В последнее время.

— Не из-за тебя. Из-за маркиза. Он привел Ее.

— Ее? — спросила Кейт.

— Ее, — повторила София с выражением на лице, похожим на выражение испуганной лани. Она кивнула в направлении троих Динкль.

— Динклей?

— Нет. Ее.

Следя за направлением взгляда Софии, Кейт увидела щедро одаренную природой фигуру Каролины Бичуит.

— Миссис Бичуит? — Руки и ноги Кейт онемели, и ей показалось, что она смотрит в комнату через окно с улицы.

— Да, эту Бичуит. — София придвинулась поближе к Кейт и повернулась спиной к женщине, о которой они говорили. — Она его, его… И он привел ее к себе в дом. Это оскорбление. Ты не должна разговаривать с ней. Избегай находиться в ее присутствии.

— Преступный разговор, — сказала Кейт.

Ее мать продолжала что-то говорить, но Кейт ее не слышала. Впервые за весь вечер она по-настоящему внимательно рассматривала Каролину Бичуит. У этой женщины были густые каштановые волосы, которые блестели, отражая падающий на них свет, а ее губы были естественно-розовыми. Ее лицо было немного широковато, но глаза были настолько большими и круглыми, что несколько неправильной формы лица никто не замечал. Цвет этих глаз походил на цвет ночного неба, их синева заставляла вспомнить о тропических птицах и лазури.

Миссис Бичуит и Алексис. Миссис Бичуит жила в Хэпплтоне. У миссис Бичуит был пожилой муж, который постоянно отсутствовал. А также у миссис Бичуит был Алексис.

Кейт почувствовала себя плохо. Корсет был слишком тесным. Съеденная ею за обедом пища застряла у нее где-то между горлом и талией и грозила вернуться назад.

У нее даже был вкус, у этой миссис Бичуит. На ней было платье из серого с перламутровым отливом атласа без этих глупых складочек, сборочек и оборок, которыми были украшены платья всех остальных присутствовавших в комнате женщин. И что хуже всего, она была достаточно умна, чтобы надеть платье с достаточно скромным декольте. Кейт бросила взгляд на свою собственную грудь. Ханна настояла на том, что в вечернем туалете грудь и плечи должны быть открыты.

— Я чувствую себя как фигура на носу корабля, — пробормотала Кейт.

Мысль миссис Бичуит была верной. Если все окружающие считали необходимым выставлять свои плечи напоказ, то гораздо больше внимания можно было привлечь, прикрыв их.

— Мама, ты сказала, что лорд Алексис пригласил миссис Бичуит? Когда?

— Я не знаю, — сказала София. — Но леди Джулиана узнала о том, что она придет сюда, только вчера.

— Вчера…— Это был день, когда он разыскал ее в Часовой башне. День, когда она почти позволила ему…

В комнату с шумом вошли мужчины, и их теноры заглушили женские сопрано. Черные фраки тут же заполнили всю комнату, и Кейт оказалась в окружении трех из них. Леди Джулиана представила ей ученого из Кембриджа, священника и лорда. Джулиана упомянула об ее интересе к литературе, и три пары глаз тут же зажглись. К своему собственному удивлению, Кейт оказалась втянутой в настоящий интересный разговор. Жаль только, что она испытывала в душе слишком большую боль, чтобы насладиться своей первой настоящей популярностью.

Ей ничего не оставалось делать, кроме как говорить. Поэтому она говорила о Блейке и Драйдене, о Тэккерее, Троллопе и Диккенсе. И все это время она наблюдала, как Алексис де Гранвиль переходил от одной Динкль к другой и к третьей, а затем к графине и к мадемуазель, и все только для того, чтобы оказаться рядом с миссис Бичуит.

Она снова почувствовала тошноту. Так как она очень внимательно наблюдала за любовниками, она не заметила, как граф Кардиган присоединился к ее небольшой группе и тут же спровадил ученого, священника и лорда, и поэтому Кейт вздрогнула от удивления, когда увидела, как граф предлагает ей руку. Кардиган проводил ее к кушетке и с ее разрешения сел рядом с ней. Кейт подумала: специально ли он выбрал такой маленький диванчик, на котором было место только для них двоих. Проклятье. Ей не было видно Алексиса и эту женщину с того места, на котором она сидела.

Она вытащила из кармана свой платочек с черной каймой и принялась скручивать его в руках, втайне желая, чтобы это был не платочек, а прекрасная шея лорда Алексиса.

Граф Кардиган наклонился к ней и прикоснулся пальцем к ее юбке.

— Что? — спросила Кейт.

— Я спросил: не избегаете ли вы меня нарочно, мисс Грей?

— Конечно, нет, милорд.

— Я подумал, что вы, возможно, не любите солдат.

Она с усилием снова обратила свое внимание на графа.

— Я абсолютно ничего не имею против солдат.

Кардиган медленно и внимательно оглядел ее лицо, а затем его взгляд скользнул по ней вниз до самых ног. Кейт с трудом удержалась от того, чтобы наклонить плечи вперед, так чтобы ее грудь казалась меньше. Раздраженная тем, что она едва не поступила как школьница, она специально улыбнулась графу. У него были элегантно подстриженные усы, а волосы слегка завивались на висках.

— Мисс Грей, я надеюсь, что вы позволите мне проводить с вами больше времени. Если бы вы позволили мне небольшую вольность, я сказал бы, что ваша красота заставляет меня жалеть о том, что я родился англичанином, а не американским джентльменом.

Кейт не знала, что ей ответить, так как у нее не было большой практики принимать комплименты. По крайней мере, она не залилась румянцем и не начала хихикать. Она остановила свой выбор на спокойном «спасибо», и восхищенный наклон его головы сказал ей о том, что она сделала правильный выбор.

Успех с одним комплиментом явно заставил графа продолжать в том же духе. Лесть лилась рекой, и Кейт начала чувствовать себя как ромовый кекс, заливаемый глазурью. Чувство неловкости уступило изумлению, когда граф схватил ее руку, поцеловал ее и снова положил ей на колено так быстро, что ей почти показалось, что ничего этого не произошло. В этот момент она заметила какое-то движение в противоположном углу комнаты и, подняв туда глаза, была тут же пригвождена к месту яростным взглядом маркиза Ричфилда.

Он был рассержен. Какое он имел право сердиться на нее? Змей. Он занял пост рядом с буфетом и наблюдал за ней и за графом. Она гордо выпрямилась и осчастливила Кардигана еще одной улыбкой. Когда она бросила следующий взгляд в сторону буфета, она увидела, что Алексис вручает бокал вина миссис Бичуит.

— Черт побери, — сказала Кейт. Граф рассмеялся:

— Что за выражение.

Ее спасла леди Джулиана. Все должны были подняться на стену замка, чтобы осмотреть окружающий ландшафт при лунном свете.

Граф предложил ей свою руку. Кейт приняла ее, и они последовали за леди Джулианой и остальными гостями. Когда они, накинув мантильи и накидки, шествовали по двору торжественной процессией, как придворные дамы и кавалеры, граф наклонился к ней и прошептал ей на ухо:

— Признаюсь вам, мисс Грей: мне бы хотелось увидеть при лунном свете вовсе не ландшафт.

ГЛАВА 10

Алексис счел отличной хитростью со своей стороны присоединиться к декану и старой леди Уикуорт. После нескольких его маневров они втроем оказались на шаг позади Кардигана и Кейт. Этому наглецу не удастся совратить эту девушку, даже если Алексису придется бросить его из-за этого в темницу.

С того самого момента, когда он увидел, что Кардиган подошел к Кейт, Алексис думал о своей темнице. Когда губы графа прикоснулись к ее руке, Алексис почувствовал, как его самообладание разлетелось на куски, как подъемные ворота под ударами осадного орудия. Она улыбнулась этому грязному животному, и Алексис начал вспоминать различные орудия пыток, которые покрывались плесенью в его темнице.

Тиски для раздавливания пальцев— это было слишком банально. У него было там железное кресло, которое использовалось для постепенного опускания жертвы в пылающий костер.

Граф обнял Кейт за талию, чтобы помочь ей подняться по ступенькам. Он мог бы использовать ботинки. На ноги жертвы надевались высокие кожаные сапоги, которые затем поливались снаружи кипятком. Кипяток проникал через кожу и разъедал ноги. Все равно банально и неинтересно. И к тому же у графа слишком маленькие ноги.

Он порылся в памяти. Горячая смола. Подвешивание с двухсотпятидесягифунтовым грузом. Так, это выглядело многообещающе.

Кардиган прошептал что-то Кейт на ухо, и она рассмеялась.

Он может швырнуть этого негодяя в потайную подземную темницу с люком — маленькую, темную нишу, выдолбленную в каменном основании замка, где места хватило только для того, чтобы лежать. После того как утихнет суета и его поиски прекратятся, он сможет подвесить Кардигана на дыбу.

Увлекшись своими фантазиями, Алексис отстал от декана и леди Уикуорт. Он поднялся на крепостную стену разъяренный до такой степени, что с ним вряд ли мог бы сравниться и сам неистовый Филип де Гранвиль. Кардиган вцепился в Кейт, как клещ, и вовсе не собирался отходить от нее. Алексис обогнал графиню и главного распорядителя местной охраны и уже нацелился на свою предполагаемую жертву, но в этот момент ему преградил путь весь выводок Динклей.

— У-у, милорд, покажите же нам самые лучшие виды, — сказала мисс Черри Динкль.

Алексис попытался было отступить, но он уже был окружен. В один момент Динкли оказались справа и слева от него, а одна из двойняшек приближалась к нему спереди, вращая свой букет. Джорджиана Динкль ухватилась за его правую руку и не собиралась отпускать ее. Мерри Динкль делала невозможным отступление влево, уронив свой букет, так что ему пришлось наклониться и подобрать его. А когда он выпрямился, то его свободная рука уже была захвачена. Ему ничего не оставалось делать, кроме как полностью подчиниться.

Он стал их гидом. Он показывал им созвездия, лунные горы и кратеры, виднеющиеся на горизонте холмы и с трудом подавлял приступы раздражения, причиной которых были изливающиеся потоком «у-у» и «а-а», вызванные его пояснениями. Если бы он не пытался одновременно следить за Кейт и ее воздыхателем, ею вряд ли удалось бы уговорить показать мисс Джорджиане Динкль Сторожевую башню.

Они вошли в башню прямо с дорожки, проходившей по верху крепостной стены. Священник на похоронах ребенка не мог бы быть более серьезным и мрачным, чем был Алексис, показывающий юной леди винтовую каменную лестницу, комнаты для стражи, оружейные, кладовые. Но по-настоящему мисс Динкль, казалось, заинтересовала только спальня.

Распахнув дубовую дверь, она быстро вошла в комнату пятнадцатого века, отделанную темными панелями, портретами тюдоровского периода и меблированную небольшой кроватью.

— О, как это умно с вашей стороны, лорд Алексис, иметь поблизости такую небольшую комнатку.

Внезапно в нем проснулся инстинкт самосохранения, который должен был бы работать постоянно. С пятнадцати лет женщины начали подстраивать ему различные ловушки с целью поймать его в сети брака. Он всегда нюхом чувствовал нечто подобное. В данном случае ловушка пахла лимоном и вербеной. Это была тощая девица Динкль с пальцами, похожими на паучьи лапки, и плоским телом десятилетнего мальчишки.

Он вполне заслуживал судебного иска по поводу нарушения обязательства жениться, который стремительно надвигался на него, и зло обругал себя за то, что все его мысли были заняты Кейт.

Алексис стоял перед платяным шкафом в изножье небольшой кровати. Мисс Динкль расположилась между ним и дверью, которая была полуоткрыта. Сквозь нее было слышно слабое завывание — это наверняка были призывы мамы Динкль. Алексис сделал шаг по направлению к дверям, и его тут же сбило с ног пушечное ядро из атласа и кружев. Он оступился и упал назад, на сундук, а на него сверху упала мисс Джорджиана Динкль.

— О, милорд, о-о-о-о. — Эти «о!» становились все громче, а блеяние мамы Динкль слышалось все ближе.

Выплюнув забившийся в рот край нижней юбки, Алексис начал пробираться к дверям сквозь ярды атласа.

— Только не это!

— О, нет! О, нет! Пожалуйста, милорд!

Алексис оттолкнул девушку в сторону и поднялся на ноги. Мисс Динкль приземлилась на пол в вихре задравшихся до самой головы юбок. Алексис бросился прочь из комнаты. Он попытался было вернуться снова на крепостную стену, но услышал совсем рядом завывания мамы Динкль:

— Джорджиана, моя дорога-а-а-а-ая, где ты?

Алексис бросился в противоположном направлении, подальше от звуков охотничьего рода Динклей. Терьеры уже взяли его след, но эту крысу им не поймать. Прямо перед ним виднелся вход в другую башню. Он кинулся внутрь и побежал вниз по ступенькам, не замечая ни углов, ни поворотов. Его длинные ноги преодолевали за один прыжок по три ступеньки. Он ухватился за деревянный поручень и прыгнул вниз, втянув голову в плечи. Приземлившись, он ударился обо что-то очень твердое. Он услыхал тихий вскрик, когда упал на спину, прижав одну руку к ушибленному лбу. Маленькая фигурка в черном рухнула на ступеньки прямо у его ног и что-то жалобно простонала.

— Кейт.

— А-а-а-а-а-ах.

Он схватил ее за руки поднял. Она точно так же, как и он, прижимала руку ко лбу. Они оба тяжело опустились на землю у стены, держась за свои головы. Алексис пришел в себя первым и помог ей подняться на ноги.. Оказавшись на ногах, она тут же ткнула его кулаком в живот.

— Ты чуть не убил меня. — Она перегнулась через перила вниз, туда, куда уходили ступеньки. — Он идет сюда!

— Кто?

— Граф. Мне пришлось спрятаться от него.

— Мне тоже, — он схватил Кейт за руку и рванулся вверх по лестнице. На самом верху он остановился и прижался к стене. Очень осторожно выглянув из-за угла, он убедился в том, что дорога свободна, а затем потащил Кейт за собой. Он бежал обратно, в том направлении, откуда пришел. Охота Динклей теперь наверняка уже переместилась в другое место.

В Сторожевой башне рядом со спальней, послужившей ловушкой Динклей, была кладовая. Алексис бросился в нее и втащил за собой свою сообщницу. Когда он отпустил ее руку, она закрыла дверь и прислушалась.

Комната была заполнена корзинами с инструментами, цепями и ящиками с гвоздями. Алексис отпихнул ящики и коробки в сторону и, использовав металлический прут, вынул из кладки пола один из камней. Образовалась темная дыра, в которую он тут же сунул одну ногу. Нога нащупала ступеньку. Бросив взгляд на Кейт, Алексис протянул ей руку.

— Это выход во двор.

— Ты уверен?

Он поймал ее за руку и потянул к себе, а затем приподнял и втащил в дыру. Он слышал ее дыхание, когда она стояла рядом с ним, ожидая, пока он опустит камень на место. Затем, в полной темноте, он стал пробираться вниз по ступенькам, держа ее за руку.

— Мне это не нравится, — сказала она.

— Когда я был мальчишкой, я обычно, сбегая от своих учителей, прятался здесь. Это очень удобно.

Наконец, они достигли подножия лестницы. Алексис нащупал руками дверь и распахнул ее. Выглянув наружу, он увидел внутренний двор замка, залитый лунным светом. Он выскользнул из потайного хода и вытащил Кейт за собой. В этот момент над их головами послышался мужской голос, украдкой зовущий Кейт.

— Проклятье, — сказал Алексис. — Скорее!

Он схватил Кейт за руку, и они побежали. Держась поблизости от стены, они обогнули две башни, а затем бросились к самому дальнему строению замка, к Главной башне. Оказавшись внутри, они остановились и попытались отдышаться, прислонившись к стене. Алексис пришел в себя первым.

— Башня сейчас ремонтируется. Им не придет в голову искать нас здесь.

— Ты знаешь, что один твой шаг больше, чем два моих? — спросила Кейт.

Он улыбнулся в темноту, откуда до него доносилось ее прерывистое дыхание.

— В следующий раз я буду бежать медленнее. Где-то здесь должны быть лампы.

Он стал ощупью пробираться к центру комнаты, пока не наткнулся на стол. Найдя на нем лампы, он зажег одну из них и вернулся к Кейт.

Она все еще стояла, прислонившись к стене рядом с дверью, и Алексис резко остановился, когда поднес к ней свет. Ее прическа была полностью разрушена, волосы разметались по плечам и упали на лицо. На горле у нее был синяк, а рукав платья был оторван.

Приблизившись к ней, он прикоснулся к локону, упавшему на грудь. Она отпрянула от его прикосновения.

— Я убью его, — сказал Алексис. , — Ерунда.

— Ты не понимаешь, что это значит. Я должен вызвать его на дуэль.

Она пыталась прикрыть плечо оторванным рукавом, но тот упорно продолжал падать.

— Я уже позаботилась о графе.

— Что ты сделала?

— Я стукнула его по носу. Алексис опустил лампу, так чтобы держать ее обеими руками.

— Боже милосердный!

— У меня болит рука.

— Дай я посмотрю.

Он подтащил ее к столу. Поставив на него лампу, он взял руку Кейт и осмотрел ее. Кожа на костяшках пальцев покраснела, а пальцы распухли.

— Ты можешь шевелить пальцами? — спросил он. Маленькие пальчики зашевелились. — Рука будет болеть несколько дней, но ничего не сломано. Надо прикладывать к ней холодные компрессы. Пока ты будешь заниматься этим, я займусь Кардиганом.

— Займись миссис Бичуит, — сказала она. — Я и сама могу поставить Кардигана на место.

— Откуда… ты не должна… Боже мой! Ваша информированность о моих любовных связях не делает вам чести, мисс Грей. Это не подобает девушке. Ничего удивительного, что ты не замужем. Воспитанная женщина, по крайней мере, делает вид, что ей ничего не известно. Посмотри на Ханну.

Алексис продолжил бы свою речь, но Кейт бросила на него один из своих презрительных взглядов и фыркнула:

— Ха!

— Что ты хочешь сказать этим «ха!»?

— Я хочу сказать «ха!». Леди Ханна говорит о ножках стола не иначе как о «конечностях» и покрывает их маленькими юбочками, так как считает их неприличными. Она делает вид, что у женщин нет ни этих самых «конечностей», к которым она испытывает такое отвращение, ни вообще каких-либо телесных отправлений.

Длинный локон выпал из ее разрушенной прически, скользнул по открытой белой шее и устроился в ложбинке между грудями. Алексис не мог понять, что вызывает у него больший гнев — ее насмешка над бедной Ханной или тот факт, что он не может прикоснуться к этому локону.

— Мы обсуждали, почему ты позволила Кардигану раздеть тебя, — сказал он.

Алексис часто представлял себе, как Кейт выходит из себя с тех пор, как познакомился с ней. При мыслях об этом ему на ум приходили прогулки по извергающемуся вулкану, танцы на краю обрывистого утеса и тому подобные заигрывания со смертью. Он почувствовал себя обманутым, когда она, издав тихий свистящий звук встала напротив него у края стола и оперлась о него руками.

— Позволь мне объяснить тебе кое-что, — сказала она. — Ты мне не нравишься. Ты совратил мою двоюродную сестру. Она была легкомысленной и, возможно, слишком высокого мнения о твоем положении, но сердце у нее было больше, чем вся Калифорния. Если бы ты не настоял на том, чтобы прийти к ней в ту ночь, она, может быть, не заснула бы, не перевернула бы ту свечу и не погибла.

— Что?

— Я еще не закончила. Она мертва, а теперь ты пытаешься соблазнить меня. Может быть, я и не настоящая леди, но я не дурочка. Ты порхаешь по жизни, как бабочка: то садишься на тюльпан, то наслаждаешься розой, то устраиваешься на ирисе. Не пытайся подобраться ко мне, сэр. Я оборву вам крылышки.

Внимание Алексиса было все еще приковано к произнесенным ею ранее словам.

— Я не был у Офелии в ту ночь, когда случился пожар.

— Ага.

— Мисс Грей, — он гордо выпрямился во весь рост, — ни у кого еще не было повода сомневаться в моих словах.

— Ну что ж, значит, пора начинать привыкать к этому.

— Не надо смотреть на меня с таким злорадством. Скоро подвергнутся сомнению вовсе не мои слова.

— О чем это ты?

Он скрестил руки на груди и улыбнулся ей. Она, подбоченясь, сердито смотрела на него, и ее поза позволяла ему прекрасно рассмотреть ее фигуру.

— Тебя давно уже нет с гостями. Меня тоже. Сами Динкли не могли бы придумать лучшего способа себя скомпрометировать, — он обошел вокруг стола и встал рядом с ней. — Весь замок знает к этому моменту, что мы исчезли, и я могу поспорить на одну из твоих бесценных золотых шахт, что никто никогда не поверит в то, что мы провели все это время в разговорах.

Чтобы подчеркнуть свои слова, он ухватился-таки за соблазнительный локон. Тыльной стороной пальцев он прикоснулся к ее груди, и она тут же отпрыгнула от него. Он продолжал держать ее локон, пока она не вырвала его у него. Он улыбнулся с выражением триумфа на лице, но она тут же вырвала у него победу.

— Извини, но я должна тебя разочаровать. Мне абсолютно все равно, даже если все подумают, что я развлекала целый полк.

— Тебя изгонят из общества.

— А я никогда и не хотела принадлежать к нему.

Он подошел к ней еще ближе.

— Ты будешь уничтожена.

— Уничтожить можно платье, торт, иногда уничтожаются целые города, но женщин нельзя уничтожить, милорд. Вам, наверное, будет приятно узнать, что я могу жить вполне счастливо, зная о том, что половина Англии считает меня надшей женщиной.

Он шепотом выругался, подумав про себя: De 1’audace, encore de Faudace, et toujour de Faudace, ma petite ^[4] . Вслух же он сказал:

— Возможно, тебе это безразлично, но твоей матери — нет. Если ты будешь продолжать в том же духе, ей никогда не целовать руки при королевском дворе.

Понимание, отразившееся на ее лице, было достойной расплатой за все те удары, которые она нанесла ему. Почти. Он не мог вынести несчастного выражения ее глаз.

— Но я ничего не могу сделать, — сказала она. — Ты сам сказал, что уже слишком поздно.

Он не смог устоять против того, чтобы взять ее руку, но он был удивлен, когда она не отняла ее у него. Возможно, она просто этого не заметила.

— Прости, — сказал он. — Мне следовало бы предупредить Кардигана, но меня отвлекли.

— Динкли?

— Они устроили ловушку. Господи, как я устал от этой борьбы. Мадемуазель Сен-Жермен пыталась сделать из меня колечко и надеть его на палец. По-французски, конечно. Она думала, что на иностранном языке я буду более беззащитным. Во время войны дочь одного из пехотных генералов пробралась ко мне в палатку. Мы были тогда в Крыму, Бог мой! — простонал он. — В моей жизни было слишком много женщин. Кейт глубоко вздохнула:

— Граф погнался за мной даже несмотря на то, что у него носом шла кровь. Если он разрушил мою репутацию, я разукрашу все его лицо.

Они стояли рядом, как товарищи по несчастью, и всматривались в свет лампы. Алексис внезапно рассмеялся. Кейт сердито на него посмотрела, когда он повернулся к ней и крепко схватил ее за плечи.

— Маленькая дикарка, как тебе понравится настоящая большая месть?

— Очень понравится.

Сделав шаг назад, он склонился над ее рукой, а затем прижал ее к своему сердцу, восторженно глядя ей прямо в глаза.

— Тогда окажи мне честь, объявив о своей помолвке со мной, моя дорогая.

Она тут же вырвала у него свою маленькую руку.

— Ну ты и гадость!

— Всего на несколько месяцев. Для защиты, ради твоей репутации. Ради твоей матери.

— Ради мамы? — Плечи Кейт поникли. Она потерла свой ушибленный лоб. На несколько дней?

— Месяцев.

— Дней.

— Три месяца.

— Недели.

— Подумай о маме, — сказал Алексис. — Ведь это временно.

— Шесть недель.

— Я склоняюсь перед твоим желанием.

— Мне почему-то трудно в это поверить. Что ты делаешь?

Алексис воспользовался ее рассеянностью, чтобы обнять ее. Он положил руку ей на затылок и приблизил свои губы к ее губам. Прежде чем поцеловать ее, он сказал:

— Я скрепляю наш договор.

Поцелуй пронизал его насквозь. Он так старался не смотреть на нее весь вечер, а только украдкой бросал на нее взгляды. Каждый беглый взгляд на ее лицо и грудь возбуждали в нем желание, заставляли все его внутренности переворачиваться. Он был сыт взглядами. Его рука должна была лежать у нее на груди, и он положил ее туда.

Прежде чем он смог понять, что происходит, нежный рот и грудь были оторваны от него. Он чувствовал себя так, как будто бы с него сорвали его собственную кожу. Он вынужден был сделать шаг назад, чтобы ухватиться за стол. Через мгновение он открыл глаза и понял, что он стоит у стола с закрытыми глазами, тяжело дыша и раскрасневшись, как похотливый школьник. Чтобы скрыть смущение, он улыбнулся Кейт. Она отошла в темноту, куда не падал свет лампы, и ему было плохо ее видно.

— Я провожу тебя обратно в замок, — сказал он. — В таком виде тебе нельзя присоединяться к гостям.

Она попыталась привести волосы в порядок, но безуспешно.

— Я знаю.

— Мне придется рассказать остальным, почему нас так долго не было. Я скажу, что от избытка чувств ты ощутила усталость и ушла к себе.

— Я? От избытка чувств? Он прищурился.

— Я понимаю, что ты не испытываешь никаких чувств. Притворись. Сделай мне одолжение. Если уж мы помолвлены, то ты не можешь продолжать относиться ко мне так, как будто бы я прокаженный.

Он предложил ей руку, и она приняла ее с энтузиазмом ребенка, которому предстояло вырывать зуб. «Клянусь предками королевы», выругался он про себя. Он все еще испытывал боль от сексуального напряжения, а она была холодна, как горное озеро.

Они вышли из главной башни, и Алексис накрыл ее руку, лежавшую у него на руке, своей ладонью так, чтобы она не могла выдернуть ее у него. У него было целых шесть недель, а может быть, и больше. Прежде чем пройдут эти шесть недель, маленькая дикарка забудет свои железные дороги и золотые шахты, мистера Поггса и даже маму. Когда он добьется своего, она будет льнуть к нему так же, как сейчас Каролина Бичуит. Она будет ожидать его, изучать его настроения и его удовольствия. Особенно его удовольствия.

Он очень редко старался использовать всю ту силу очарования, которой, как ему было известно, он обладал, так как ее использование обязательно влекло за собой необходимость выносить утомительные связи, как это произошло с Каролиной. Однако порабощение Кейт Грей обещало быть совсем иным. Она была быстрой, как шершень, и обладала неосознанной чувственностью. Он хотел, чтобы она желала его. В конце концов, будет только справедливо, если она испытает те же страдания, которые он испытывает сейчас.

ГЛАВА 11

Кейт развязала ленты шляпки и сняла ее с головы. Она надеялась, что это убедит врача, который преградил ей путь, в том, что она не собирается уходить отсюда. Она выяснила, что маркиз находится в Доуэр Хаузе, и никакой напыщенный старый гусь не мог помешать ей встретиться с ним.

— Вы могли бы сказать мне, где он находится, — сказала она. Она положила шляпку на столик и бросила туда же свои перчатки. — Я все равно разыщу его, даже если мне придется для этого заглянуть в каждую комнату.

— Мисс Грей, маркиз сейчас сидит у больного, который может не дожить до завтрашнего дня.

— О!

Сочтя, что своим замечанием он удержал ее от проникновения в госпиталь, врач оставил ее в холле и исчез, поднявшись по главной лестнице. Кейт все еще стояла в нерешительности, когда мимо нее прошли два врача-ассистента, а затем сверху спуcтилась горничная и принялась натирать перила лестницы. Она пришла, чтобы обрушить свой гнев на Алексиса де Гранвиля за то, что он бросил ее на произвол судьбы перед разгневанными женщинами, планы которых оказались расстроенными. В замке не осталось ни одной женщины, если не считать мамы и леди Джулианы, которая не ненавидела бы ее после того, как Алексис объявил прошлым вечером об их помолвке. Миссис Бичуит не выходила из своей комнаты целый день, а одна из мисс Динкль попыталась пнуть ее ногой. Этот пинок и был той последней каплей, которая заставила ее броситься на розыски де Гранвиля.

Но он был рядом с умирающим солдатом. Непонятно, откуда у нее еще раньше возникло представление о том, что маркиз управляет Доуэр Хаузом издалека. Ей никогда не приходило в голову, что он может быть заинтересован в отдельных людях, находившихся под крышей этого дома. Кейт бросила быстрый взгляд на горничную. Девушка склонилась над перилами, тщательно натирая их. Вокруг больше никого не было.

Кейт на цыпочках прошла мимо лестницы и распахнула первые же увиденные в коридоре двери. Перед ней была комната с целым рядом окон, полностью заставленная кроватями. На каждой кровати, которые были очень близко придвинуты друг к другу, лежал пациент. Несколько женщин, одетых в черные платья и белые передники, ходили между рядами. Кейт проскользнула в комнату, закрыла за собой двери и тут же столкнулась с женщиной, которая несла целую кипу белья.

— Простите, — тихо сказала Кейт. — Маркиз? Женщина вытянула шею, чтобы посмотреть на нее из-за стопки, которую она держала в руках.

— О, мисс Грей. Его светлость вон в том алькове.

Проследив взглядом в направлении кивка женщины, Кейт увидела в глубине комнаты небольшую нишу. Она поблагодарила женщину и медленно пошла к алькову. Большинство мужчин, мимо которых она проходила, спали. Некоторые из них метались во сне; те, кто не спали, с любопытством смотрели на нее. Она улыбалась им и медленно приближалась в кровати, которая стояла в нише.

Занимавший ее раненый был очень молодым, почти мальчишкой. Его лицо землистого цвета было покрыто потом. Там, где должны были быть ею ноги, была только гладко расправленная простыня. Он неподвижно лежал с закрытыми глазами, но при этом что-то шептал маркизу. Алексис сидел на кровати рядом с молодым солдатом с противоположной стороны от Кейт. Его голова была повернута к ней в профиль, и она видела, что ему приходится наклоняться, чтобы услышать то, что ему говорил раненый.

Она втиснулась позади одной из колонн, поддерживающих арку, отделявшую альков от остальной части комнаты. Голос солдата был тихим, а его дыхание прерывистым.

— Моя жена и ребенок.

— Тебе не нужно было отсылать их, — сказал Алексис.

— Не хотел, чтобы она видела меня такого. Полчеловека. Даже меньше, чем половина, — глаза солдата открылись. Он со свистом втянул воздух и тут же закашлялся. Алексис помог ему отпить воды из стакана. — Не хотел, чтобы она видела, как я ухожу, милорд. Не хотел, чтобы она знала, как мне страшно.

— Ты никуда не уходишь, — сказал Алексис. Его слова были прерваны приступом кашля, от которого солдат наверняка согнулся бы пополам, если бы у него были силы, чтобы двигаться. Алексис помог ему приподняться и прижал салфетку к его рту. Когда он отнял ее, на белом полотне было кровавое пятно. Алексис отбросил салфетку в сторону и позвал солдата по имени, когда тот снова упал на кровать.

Худая рука ухватилась за полу жакета Алексиса и попыталась притянуть маркиза ближе. Алексис наклонился, чтобы услышать шепот умирающего. Рука, вцепившаяся в жакет, внезапно стала тяжелой. Шепчущие губы замерли.

Кейт чуть было не подошла к ним, но она не могла заставить себя сделать ни шагу. Алексис продолжал сидеть, наклонившись над умершим, удерживаемый его рукой.

Притянутая звуками его прерывающегося голоса, Кейт вышла из того угла, где она пряталась. Алексис, казалось, не видел, что она приближается к нему. Когда она мягко разжала мертвые пальцы, вцепившиеся в полу его жакета, он ничего не сказал. Она положила руки ему на плечи. Никакой реакции. Кейт позвала сестру. Попросив женщину позаботиться об умершем, она схватила Алексиса за руку и потрясла ее. Он поднял на нее взгляд, в котором не было ни малейшего удивления. Кожа вокруг его рта побелела, а глаза блестели от сдерживаемых слез.

Он улыбнулся ей:

— Я не думаю, что наши союзники, эти турецкие сыны Аллаха, стоят того. А ты?

— Проклятье, — сказала Кейт. Она потянула его за руку, и он поднялся. Полагаясь на его инстинкт джентльмена, она положила ладонь ему на руку. Он тут же согнул руку в локте, чтобы поддержать ее, прикрыл ее ладонь своей и сделал несколько шагов. Они уже вышли из дома и пересекали лужайку перед госпиталем, когда он остановился.

— Что ты здесь делаешь? Он уже пришел в себя.

— Я… э-э… скоро приедут декораторы по поводу отделки Мэйтленд Хауза. Я думала, что, раз уж в доме будут жить твои люди, ты, может быть, захочешь что-нибудь заказать сам?

— Я не могу. Я еду на прогулку.

— На прогулку?

— Да. Прямо сейчас. Я собираюсь прокатиться верхом.

Она внимательно оглядела его напряженное тело и лицо, на котором не было никакого выражения.

— Ты имеешь в виду одну из своих безумных верховых прогулок?

— Я имею в виду прогулку верхом, Кейт.

— Почему ты…

— Где твои шляпка и перчатки? — Он погрозил ей пальцем. — Мы с тобой помолвлены, и я не хочу, чтобы ты расхаживала вокруг в неподобающем виде.

— Действительно?

— Действительно. И еще одно. Тебе придется прекратить намеренно шокировать мою семью и друзей своими мужскими манерами и мнениями. Вы обременены женским телом, мисс Грей. Предоставьте быть мужчинами тем, кто создан для этого.

Она уже была готова достойно ответить, когда заметила, каким несгибающимся и напряженным кажется его тело и как краска отхлынула от его лица. И все же ее раздражение взяло верх.

— Я знаю, что ты расстроен смертью этого мальчика, но не стоит пытаться улучшить свое настроение, оскорбляя меня.

— Черт!

Он вырвал свою руку и отвернулся от нее. Она не могла понять, о чем он думает, так как он стоял к ней спиной. Затем он резко повернулся и схватил ее, прежде чем она смогла отреагировать. Он поцеловал ее. Это был яростный, жестокий поцелуй, он даже оторвал ее от земли. Затем так же резко он опустил ее на место и снова выругался.

— Если ты не хочешь подвергнуться риску, что я затащу тебя обратно в Часовую башню, тебе лучше бы оставить меня в покое с моей верховой прогулкой.

Повернувшись на каблуках, Алексис удалился быстрыми шагами. Кейт посмотрела ему вслед, а затем вернулась в Доуэр Хауз, чтобы забрать свою шляпку и перчатки. Ее губы все еще покалывало от поцелуя. Проклятье! Он заставил ее испытывать желание, почти не приложив для этого никаких усилий, и она уже знала, что происходит, если он даст себе труд хоть немного постараться очаровать кого-либо.

Ей следовало бы отправиться с ним в Часовую % башню. Она хотела этого, но не могла. Она только что поняла, что ей нравится этот мужчина. Она не привыкла к этому. Она привыкла считать его наполовину змеем, наполовину сатиром. А еще хуже было то, что она боялась, что она испытывает слишком много чувств к Алексису де Гранвилю. И некоторые из этих чувств весьма ее беспокоили, например желание. Она хотела раздеть его, гладить и сжимать его мышцы, пробегать пальцами по его гладкой коже.

Это желание было вполне переносимо, пока он ей не нравился. Но он сбрасывал свою змеиную кожу дюйм за дюймом. Он был любящим другом Вэлу. Ему были небезразличны страдания других. Он был умным, храбрым, прекрасным, добрым. Может быть, «добрым» было не совсем верное слово. Сострадательным.

И он не был с Офелией в ту ночь, когда случился пожар. Алексис де Гранвиль мог быть раздражающе высокомерным, но она была уверена в том, что он не был лжецом. И кроме того, она уже узнала о том, что в ту ночь, когда погибла ее кузина, маркиз до поздней ночи разговаривал с Фальком. В общем и целом было очень неприятно узнать, что у твоего врага есть определенные достоинства и добродетели.

Он был богатым человеком. Он мог бы финансировать солдатский госпиталь и руководить им через подчиненных, оставаясь лично в стороне от этого. Он мог бы избавить себя от постоянной душевной боли, но вместо этого он отдавал свои собственные силы, и после того как она увидела его у постели умирающего солдата, она была уверена в том, что он отдавал им слишком много.

— Я схожу с ума, — пробормотала она. — Один поцелуй— и я потеряла рассудок, как упившийся старатель.

Она завязала ленты своей шляпки, натянула перчатки и направилась к замку. Он будет разъярен, если она пошлет за ним грума. Да к тому же никто из работающих на конюшне не отважится на это. Почему он этого желает, зачем скачет верхом так отчаянно и безрассудно? Его что-то преследует, беспокоит. Самые странные события могут заставить его нестись сломя голову по полям и перепрыгивать через изгороди. Стычка с Фальком была явным предвестником одной из скачек Алексиса. Раздумывая, Кейт прислушивалась к стуку своих каблучков на подъемном мосту. И чем больше она раздумывала, тем меньше она понимала Алексиса де Гранвиля. Любить таким образом было гораздо труднее, чем переводить с латыни.

Она оступилась и чуть было не упала, а затем остановилась, подняв взгляд на зубья опускающейся решетки ворот. Любить?

Влюбилась. Проклятье! Что он себе думает?

Влюбилась. В этого обаятельного, вызывающего раздражение аристократа.

В любви не существовало учебников. Никакой учитель не мог дать ей набор математических теорем, которые подтвердили бы, влюбилась она или нет. Кейт, взбегая по ступенькам замка, вспоминала книги о любви, которые она прочла.

«Ромео и Джульетта» мало чем могли помочь. О любви с первого взгляда здесь не могло быть и речи, как она сама прекрасно знала. Кстати, слишком многие знаменитые влюбленные погибли. Антоний и Клеопатра, Гамлет и Офелия. Лучше об этом не думать.

Она стояла, снова снимая свою шляпку и размышляя о любви, когда мужской голос отвлек ее.

— Прошу прощения, мисс Грей.

Это был ричфилдский дворецкий Хэзлтон. Он всегда как-то смущал ее. Может быть, потому, что был больше похож на министра, чем на слугу. Она улыбнулась и кивнула ему.

— Пришли два джентльмена, — сказал он. — Мистер Манго Феттиплейс и мистер Осберт Снид.

— Это декораторы. Где они?

— В малой гостиной, мисс.

Беседа с Феттиплейсом и Снидом продолжалась почти до самого чая. Большая часть времени была потрачена на то, чтобы пресечь желание обоих декораторов набить Мэйтленд Хауз ненужными безделушками. Наконец она проводила обоих из гостиной, глядя, как они сгибаются под весом образцов и альбомов с эскизами.

— И запомните, — сказала она, стоя в дверях, — ни одного оленьего рога на стенах. Никаких чучел птиц под стеклянными колпаками. Никакихсалфеточек. Никаких юбочек на ножках столов. Мне нужно много света, несколько картин, которые я выберу сама, и несколько зеркал, — она повысила голос, когда они стали заворачивать за угол. — И никаких пылесборников.

Феттиплейс обернулся, чтобы спросить у нее:

— Пылесборников, мисс?

— Перьев, искусственных цветов, восковых фруктов, картин из водорослей, мистер Феттиплейс.

— Как пожелаете, мисс Грей. Феттиплейс исчез за углом, и Кейт смогла наконец рассмеяться, что ей уже давно хотелось сделать.

— У тебя вкус, Кейт. Простоту и элегантность нельзя не оценить.

Кейт прижала руку к губам, чтобы подавить смех.

— Я не видела вас, леди Джулиана.

Мать Алексиса подошла к ней, окруженная своим кошачье-собачьим двором. Из-за угла выскочила обезьянка и бросилась в гостиную.

— Я должна поговорить с вами, моя дорогая. Джулиана заперла за Кейт дверь в гостиную и села рядом с ней на диван.

— Ваша помолвка, моя дорогая.

— Я знаю, что вы удивлены. Я не англичанка, и я не родилась в благородной семье. Джулиана похлопала Кейт по плечу:

— Тише, детка. Я очень к тебе привязалась. И я думала, что мы с тобой одного мнения о моем сыне. Именно поэтому я и не могу понять этой помолвки.

— Я думаю, я просто изменила свое мнение.

— Напрасно, — Джулиана отвела глаза от Кейт и, разговаривая, перебегала взглядом от одного предмета в комнате к другому. — Твое первоначальное мнение было верным, но я понимаю, что ты слишком долго подвергалась разлагающему воздействию Алексиса. Именно поэтому я должна сказать тебе правду.

— Да?

Джулиана уставилась взглядом на свои плотно сжатые руки, лежащие у нее на коленях, и начала раскачиваться взад-вперед.

— Мой сын хуже, чем Каин. Кейт покачала головой, но Джулиана не смотрела на нее.

— Ты знаешь, почему мой сын скачет верхом так, будто все демоны ада преследуют его? Потому что так оно и есть. Они гонятся за ним с тех пор, как в возрасте двенадцати лет он убил моих мужа и дочь.

— Нет.

Джулиана стала раскачиваться быстрее.

— Это правда, хотя это никогда не было доказано. Он поссорился с ними обоими, а затем пошел и натянул рыболовную леску между двумя деревьями, где они должны были скакать на лошадях. Голова Талии была отрезана от тела, а лошадь моего мужа, упав, раздавила его. Единственным человеком, который это видел, был Алексис, потому что это именно он устроил ловушку, — Джулиана перестала раскачиваться и подняла на Кейт взгляд, полный муки. — Он говорит, что не помнит, что было до того, как они погибли, и после того. Ничего нельзя было доказать, а власти вовсе не собирались арестовывать мальчишку, который внезапно унаследовал титул и одно из крупнейших в Англии состояний.

«Это невозможно, — подумала Кейт. — Сострадательный Алексис— убийца?» Она попыталась представить мужчину, которого она знала, ребенком-монстром, который мог спланировать подобный ужас. Смешно. Подобный поступок шел вразрез с его характером.

— Но ведь ничего не было доказано, — сказала она. — Кто-то мог натянуть там леску совсем по другой причине, или кто-то другой мог хотеть смерти вашего мужа.

Слова замерли на губах у Кейт под немигающим взглядом женщины, сидевшей рядом с ней. Джулиана продолжала, как будто Кейт вообще ничего не сказала.

— Мой муж был единственным, что привязывало меня к этой жизни, ради чего я жила. Когда он умер, я превратилась в живую тень. Алексис, может быть, и не помнит, что тогда произошло, но он все же верит, что это он совершил эти убийства. Я думаю, что он пошел в кавалерию в надежде умереть. А еще женщины.

— Леди Джулиана, я не думаю, что вам следует рассказывать мне все это.

— У него была любовница. Когда он был еще совсем юным. Она исчезла, и никто не знает куда. Еще одна погибла при аварии экипажа, которая вовсе не была несчастным случаем. Жена генерала в конной гвардии стала его любовницей два года назад. Было широко известно, что она любила молодых, красивых офицеров-кавалеристов. Особенно она любила их в своей конюшне ночью, на полу в стойле, моя дорогая. Однажды утром ее нашли в стойле, а ее голова была разбита копытом жеребца.

— Достаточно, — Кейт вскочила на ноги и стала лицом к матери Алексиса. — Это невозможно. Алексис не мог сделать всего этого.

— Он— воплощение зла, моя дорогая. И он умен. Никто мне не верит. Я не могу убедить даже Фалька, но я должна заставить тебя понять это. Тебе грозит опасность, если ты окажешься в его руках.

— Вы сказали, что лорд Фальк верит в невиновность маркиза, — ответила Кейт. — Лорд Фальк — один из самых религиозных людей, которых я когда-либо встречала. Если он уверен, что Алексис невиновен, то я тоже верю в это.

Джулиана поднялась и взяла на руки свою обезьянку. Две кошки и три пуделя заторопились к дверям.

— Ты шокирована. Я дам тебе время, чтобы обдумать это и привыкнуть к этой мысли, дитя мое. Милосердный наш Господь знает, что у меня было достаточно времени, чтобы привыкнуть к этой мысли.

Леди Джулиана оставила ее в одиночестве, и Кейт пнула ногой коврик, который лежал возле дивана.

Абсурд. Невозможно. Если бы ему нравилось убивать, он бы любил войну. Никто не может таить в душе так много зла без того, чтобы это как-то не проявилось в его поведении.

Не удовлетворившись ударами по коврику, Кейт нацелилась на диван и ударила носком ботинка по подушке. Должно быть, у Джулианы эта ужасная идея родилась много лет назад и за это время она просто разъела ее сознание. В конце концов, эту женщину нельзя не признать странной. Все эти звери. Никто не знает, сколько их у нее. А то, что она иногда забывает, кто мертв, а кто нет. И ее бессонница. Мама узнала, что леди Джулиана почти целыми ночами лежит на кушетке, а горничная ей читает. А иногда она бродит из комнаты в комнату, а горничная ходит за ней и все так же читает, пока не наступит время одеваться утром.

Нет, на мнение Джулианы полагаться нельзя. Этой женщине нужен был кто-то, кого можно было бы обвинить в своем несчастье, и, казалось, она хотела обвинить в этом своего собственного сына. Неудивительно, что Алексис скакал по полям, как сумасшедший.

Чай был просто катастрофой. Алексиса не было, и Кейт была благодарна ему за отсутствие. Джулиана беспрерывно бросала на нее печальные взгляды. Фальк был раздражителен, как взъерошенный кот; он тоже не одобрял ее помолвки с его благородным кузеном голубых кровей. Динкли сбились в кучку, подпитывая разговорами общую ненависть к ней, а миссис Бичуит все время всхлипывала в свой платочек.

Вэл бросал гневные взгляды на графа Кардигана из разных углов комнаты. Кардиган рассматривал Кейт с таким видом, как будто бы он был бакланом, а она рыбой, которую ему хотелось поймать в свои когти. Он был в ярости из-за нее и жаждал мести. Мысли об этом заставили ее почувствовать еще большую неловкость, чем она испытывала до сих пор.

Она воспользовалась присутствием проходившей мимо нее мадемуазель Сен-Жермен и в надежде, что та отвлечет графа, выскользнула из гостиной. К сожалению, он последовал за ней. Она быстро пошла вперед и попыталась спрятаться в большом зале, но, к ее огорчению, Кардиган открыл двери зала не больше чем через минуту после того, как она закрыла их за собой. Он медленно, угрожающе приблизился к ней.

— Дикая ведьма, — сказал он.

— Перестаньте, граф, — она принялась медленно отступать назад, стараясь не улыбаться, глядя на распухший нос Кардигана.

— Мне пришлось сказать, что я упал со ступенек.

Кейт стала так, что между нею и графом оказался длинный стол.

— Лучше прослыть неловким, чем рассказать всем, что я ударила вас?

— Тебе нужна твердая рука, и я собираюсь заняться тобой.

Он перепрыгнул через стол, приземлился рядом с ней и схватил ее за руку.

— Отпусти меня, ты, подонок.

— А также дикая речь, — он притянул ее поближе к себе. — Ты сбежала от меня и приняла ухаживания де Гранвиля. Он уже приручил тебя? Думаю, что нет, судя по тому, как ты извиваешься. Я сделаю ему одолжение и научу тебя подчиняться до того, как вы поженитесь.

Когда Кейт удалось овладеть собой и подавить гнев, она перестала вырываться из рук графа. Он был слишком силен, чтобы она могла прямо бороться с ним. Расслабившись, она позволила ему притянуть ее поближе. Она прочла удивление на его лице, которое очень быстро сменилось похотью. Кардиган поднес свои губы к ее шее и прижал ладонь к ее ягодице. Пока он покусывал ее нежную кожу, Кейт подняла юбки и нащупала нож, который она решила носить с собой после их первой ссоры.

Кардиган шарил рукой у нее на груди, когда она вытащила нож из ножен, которые были привязаны к ее ноге ниже колена. Она отпрыгнула от него и, прежде чем он смог прийти в себя, сунула нож прямо ему под нос. Он изумленно посмотрел на лезвие, а затем перевел взгляд на нее.

— Оставьте меня в покое, граф, или у вас появится возможность выяснить, насколько дикой я могу быть.

— Бог мой, ты действительно собираешься сделать это, — сказал он. — Проклятье!

Это несправедливо, подумала она, глядя на него. Он не был рассержен; он был заинтригован. Она удивленно опустила нож, когда граф начал улыбаться. Он взял ее руку и склонился над ней.

— Я отступаю сейчас, — сказал он, а затем выпрямился и приподнял пальцами ее подбородок. — Я так люблю охоту. Любой скажет тебе, что я — лучший охотник в Англии. Ты уже заставила меня сделать несколько неверных шагов, но я загоню тебя в угол и сделаю это с удовольствием.

Прежде чем она поняла, что он собирается сделать, Кардиган легко поцеловал ее в губы и исчез. Кейт посмотрела ему вслед, думая про себя, действительно ли у этого человека воспаление мозга, или он только делает вид. В конце концов она отнесла его к тому же классу непонятных людей, к которому она уже отнесла изголодавшихся по женщинам старателей, пьяных игроков и Алексиса де Гранвиля.

Все еще стоя посреди зала, она услыхала голоса Кардигана, Джулианы и своей матери. Она вложила нож обратно в ножны и, не желая снова встретиться с графом, на цыпочках пересекла зал, стараясь идти так, чтобы звук ее шагов не отдавался эхом в огромном пространстве, как это случилось в тот день, когда ее обнаружила здесь леди Джулиана. Ей пришлось идти вдоль длинного зала довольно долго, и казалось, что огромное помещение было обитаемым из-за огромного количества доспехов, которые стояли вдоль стен. В самом конце зала стояли парадные доспехи Алексиса Филипа де Гранвиля, который жил в шестнадцатом веке. Они были украшены насечкой из золота и серебра, рельефами и чеканкой, и, рассматривая их, Кейт совсем забыла о графе.

Она прикоснулась пальцами к рельефной фигуре мифического зверя, выполненной из золота и серебра, а затем принялась примеривать свою ладонь к одной из металлических перчаток, когда она услышала звук захлопывающейся двери. Обернувшись, она увидела, как к ней приближается Фальк, у которого был такой вид, как будто бы он застал кого-то в церкви за игрой в карты. Расположившись между ней и ближайшим выходом из зала, Фальк начал высказывать все, что думал о Кейт, без всяких предварительных замечаний.

— Мисс Грей, я не думал, что вы похожи на всех остальных жадных охотниц за титулами. Я настаиваю на том, что бы вы разорвали эту помолвку. Это не что иное, как грабеж и воровство.

— Но я…

— Меня ввели в заблуждение ваши американские манеры, я полагаю. Мне следовало бы помнить о том, насколько распущенными могут быть американские женщины. Именно ваши манеры женщины легкого поведения заставили Алексиса забить копытами, ваше хождение в юбке-брюках и неподобающей одежде.

Он поднял руку и с обличающим видом указал пальцем на Кейт. Он был таким высоким и кипел таким праведным гневом, что Кейт действительно почувствовала себя виноватой, сама не зная в чем.

— Вся греховность мира ничто перед греховностью женщины, — продолжал он. — Вы соблазнили Алексиса неприличным выставлением себя напоказ и своим блудливым языком.

Кейт непонимающе посмотрела на Фалька.

— Блудливым языком?

— Я повторяю: выпустите этого юношу из своих когтей.

В этот момент послышался быстрый звук шагов. Кто-то оттащил Фалька от Кейт, и она увидела мускулистое тело маркиза прежде, чем Валентин Бофорт бросился между Алексисом и его кузеном. Они обстреливали друг друга взглядами на расстоянии.

— Вы забылись, сэр, — сказал Алексис. — И вы позволяете себе слишком много, когда отваживаетесь говорить подобные вещи моей невесте.

— Мой долг— защитить тебя от греха, — сказал Фальк.

— Если вы еще раз рядом с именем Кейт упомянете слово «грех», я затолкаю вас в эти разукрашенные доспехи.

Фальк провел ладонью по своему седеющему затылку.

— Я не понимаю, Алексис. Ты никогда раньше не позволял своим желаниям увлекать за собой твою способность к рассуждению.

— Клянусь Богом, сэр, я научу вас уважать чувства моей дамы, даже если мне придется для этого взять в руки кнут.

Фальк, ничуть не обеспокоенный, покачал головой:

— Ты огорчен. Мы поговорим об этом позже, когда ты успокоишься.

— Фальк, вернись, — Алексис бросился было вслед своему кузену, но Вэл удержал его от погони.

— Пусть идет. Он никогда не мог ничего понять там, где дело касалось женщин. Damnant quod non intelligunt, друг мой.

Кейт рассмеялась и перевела:

— То, чего не понимают, проклинают. Суровое выражение на лице Алексиса сменилось улыбкой, и он взял Кейт за руку.

— Я и сам иногда с трудом понимаю эту маленькую дикарку. Кстати, о дикарях, я видел Кардигана. Такое впечатление, что он кого-то разыскивает. Не тебя ли?

— Да, но не беспокойся. Я приняла меры предосторожности.

— Я не могу удержаться от любопытства и не спросить, что это за меры, — сказал Вэл.

— Ничего особенного, — ответила Кейт. — Всего лишь небольшой нож.

Оба мужчины посмотрели на ее платье.

— Вы не сможете его увидеть. Вэл прокашлялся и поклонился:

— Я вынужден просить позволения удалиться, прежде чем я скажу что-нибудь такое, в результате чего я окажусь втиснутым в эти разукрашенные доспехи.

ГЛАВА 12

Когда Вэл вышел из зала, Кейт снова повернулась к заинтересовавшим ее доспехам. Она взялась за металлический палец перчатки и принялась сгибать и разгибать его.

— Где нож, Кейт?

Она вздрогнула и обернулась к Алексису.

— Привязан к ноге, — ответила она, а затем снова обратила свое внимание на доспехи. Ее рука потянулась к шлему, передняя часть которого была вытянута вперед, как морда животного.

— Кэти Энн!

Она посмотрела на Алексиса. Он все еще был в одежде для верховой езды, но ни в его лице, ни в теле не было никаких признаков изнеможения, характерных для него после его смертельных скачек.

— Оставь доспехи в покое, — сказал он. — Меня охватывает дурное предчувствие при мысли о том, что ты намеревалась сделать этим ножом.

— Ничего особенного, — она сочла разумным не упоминать о последнем разговоре с графом.

Алексис с угрожающим видом сделал по направлению к ней два шага.

— Я только собиралась испугать его, если в этом будет необходимость, — быстро сказала она.

— Нет.

— Но я думала, что тебе больше понравится, если я возьму нож, а не револьвер.

— Бог мой, — Алексис потер висок с таким видом, как будто у него раскалывалась голова.

— Я могу взять револьвер, — сказала она.

— Нет, нет, — он как бы в раздумье прикусил свою нижнюю губу. — Я полагаю, что ты не позволишь мне оберегать тебя.

— Конечно, — сказала она.

— Но ты не откажешься от своего ножа. Она покачала головой и улыбнулась ему.

— Хочешь посмотреть, как я его бросаю?

— Ты знаешь, что с моими кавалеристами управляться легче, чем с тобой?

— Спасибо?

Алексис ничего не ответил. Он схватил ее за руку и потянул в сторону старой скамьи, где он сел рядом с ней и взял ее руку. Кейт увидела, как ее пальцы исчезли в его ладони. От тепла его кисти жар разлился по всей ее руке. Она почувствовала внутри легкую дрожь возбуждения.

— Я должен извиниться за моего кузена, — сказал он.

— В этом нет необходимости. Ты не несешь ответственности за его плохие манеры. И как бы то ни было, я чуть не рассмеялась ему в лицо. Подумать только — он считает меня Иезавелью!

— Чему же тут смеяться? Она опустила глаза.

— Вряд ли меня можно назвать женщиной, которую мужчины считают неотразимой.

Она заметила только быстрое движение, и без всякого предупреждения его губы сомкнулись на ее губах. На мгновение она оставила глаза открытыми и уловила взглядом густые черные ресницы, синеватую тень на выбритых щеках. Почувствовав, как его губы впиваются в ее рот, она закрыла глаза. Затем он отпустил ее. Он провел кончиком языка по ее губам, прежде чем отстраниться, чтобы посмотреть на нее. Взяв ее рукой за подбородок, он приложил большой палец к ее губам.

— Я объясню тебе то, чего тебе, очевидно, никогда не говорили, — прошептал он. — Твое лицо — это совершенный овал. Твои глаза могут быть похожи на глаза испуганного жеребенка, а затем в одно мгновение превратиться в озера вулканического стекла. Я с огромным трудом удерживаюсь от того, чтобы не запустить руки в твои волосы, когда падающие на них солнечные лучи превращают их в шелковый костер. И я уже не могу припомнить, сколько раз мне приходилось удерживать себя оттого, чтобы затащить тебя в ближайшую спальню и попытаться… ну, возможно, мне лучше не развивать эту мысль, — он прикоснулся пальцем к кончику ее носа. — Ты ведь не понимаешь этого, правда? Она положила руки ему на грудь и, упершись ладонями, оттолкнулась от него.

— Ты совсем не думал, что я такая замечательная, когда мы впервые были представлены.

— Но ведь это случилось во время пожара, моя невинная. Даже я не могу ухаживать за дамой, когда на моих глазах сгорает дотла дом.

— Нет, я имею в виду прошлый год. У Офелии был бал. и ты сказал, что повредил ногу и не можешь танцевать со мной, — она боялась поднять взгляд на Алексиса, но он молчал так долго, что ей пришлось сделать это. Он, нахмурив брови, озадаченно смотрел на нее.

— Я была очень белая, и волосы у меня были зачесаны назад, — сказала она.

— О, — он на несколько мгновений задумался, а затем изумленно уставился на нее. — Так это была ты под всей этой пудрой? Не надо, не говори мне. Это Офелия сказала тебе напудриться, я знаю. — Он вздохнул. — Я действительно сказал, что не могу танцевать. Я был груб.

Кейт кивнула. Она не собиралась говорить ему о том, что видела, как он танцует с другой женщиной после того, как он отказался танцевать с ней. Она боялась доверить ему свою боль.

— Я был разъярен и позволил своему гневу вырваться наружу, — сказал он. — К сожалению, ты оказалась на пути. Я хотел швырнуть Офелию в ближайший свинарник.

Он отпустил Кейт, и она повернула голову, чтобы увидеть, как он встает со скамьи. Он опустился перед ней на одно колено и взял ее руку в свои.

— Ты не позволишь мне извиниться за Фалька, но ты должна разрешить мне сделать это за себя.

Кейт внимательно рассматривала пол.

— Ты поступил нечестно, — сказала она, бросив на него взгляд.

На его лице тут же расцвела восхищенная улыбка.

— Ты— честная малышка. Можешь ли ты простить меня за то, что я был таким ослом?

Кейт почувствовала, что ее лицо пышет жаром, и, не поднимая головы, быстро кивнула. Алексис снова рассмеялся и поцеловал ее в щеку. Он наклонил голову так, чтобы ему было видно ее глаза.

— Это я должен смущаться, — сказал он. — Ведь ошибку допустил я.

Как только она заставила себя посмотреть на него, она сразу же почувствовала себя лучше. Он выглядел гораздо менее угрожающим, когда он смеялся. Уголки губ Кейт приподнялись, и Алексис тут же перестал смеяться. Она увидела, как изменилось выражение его лица. Он, не мигая, смотрел на нее, а потом сглотнул и закрыл глаза. Когда он снова открыл их, на нее нахлынула зеленая волна жара, которая заставила ее вспомнить о пустыне, о расплавленном солнечными лучами воздухе, островках зеленых пальм и великолепном, опасном льве, готовящемся к прыжку. Кейт поняла, что стоит за этими образами. Он был возбужден.

Почему он ничего не говорил? Он просто неподвижно сидел и обливал ее тело горящим маслом своего взгляда. Она хотела прикоснуться к его губам, как он прикоснулся к ее. Она боялась, что если он ничего не скажет, то она просто вцепится пальцами в его ногу. Она чувствовала, что должна это сделать. Ее пальцы шевельнулись, и она в тревоге вскочила на ноги.

Быстро проскользнув мимо Алексиса и уклонившись от его объятий, она начала что-то быстро говорить:

— Мне действительно нужно написать письмо. Если я не буду следить за своей корреспонденцией, мистеру Поггсу может прийти в голову самому

вести дела с моими советниками. А завтра я собираюсь съездить в Мэйтленд Хауз.

Алексис поднялся и стоял к ней спиной, опустив голову. Затем он сделал глубокий вдох и повернулся к ней.

— Это напомнило мне о том, — сказал он, — что мы еще не решили вопрос о твоем поведении. Каждый человек должен стремиться стать лучше, Кейт, и ты не исключение. Мне было бы очень приятно, если бы ты строила свое поведение по образцу поведения леди Ханны.

Кейт покраснела.

— Я никогда не утверждала, что у меня нет недостатков.

— И тем не менее ты взрываешься при малейшем намеке на критику. Если когда-либо мужчины и находили тебя непривлекательной, то это из-за твоего поведения, а вовсе не из-за твоей внешности, которую вовсе нельзя назвать непривлекательной.

— Если я тебе не нравлюсь…

— Вот видишь. Это как раз то, о чем я говорю, — он принялся ходить перед ней взад-вперед. — Ты мне нравишься, но поведение английской леди отражается на мужчине, который за нее отвечает. В глазах всего общества я являюсь твоим женихом, и, таким образом, вскоре на мне будет лежать ответственность за тебя и твое имущество. Я должен буду руководить тобой и следить за тем, чтобы твое поведение не наносило урон чести моего имени. Я не хочу, чтобы ты оскорбляла лучшие чувства половины населения этого графства.

Кейт не смогла ничего сказать, потому что это было для нее слишком большим ударом. В его рассказе она выглядела каким-то щенком, которого нужно приучать к жизни в доме. Боясь, что у нее вырвется одно из тех живописных ругательств, которым ее научила Пейшенс, она повернулась спиной к маркизу Ричфилду и гордо вышла из зала.

В своем гневе Кейт почти не обращала внимания на то, куда она направляется. Когда же она сделала это, она обнаружила, что находится в том крыле, где были расположены комнаты ее и ее матери. Из гостиной Софии до нее донеслось пение матери. Кейт постучала и вошла.

В ее теперешнем настроении комната раздражала ее даже больше, чем обычно. Мебель была обита тускло-коричневой тканью, от одного вида которой у нее тут же портилось настроение, а позолоченные ножки черных мраморных столов были выполнены в виде толстых баранов, стоящих на задних ногах. Старинные и дорогие вещи не становятся от этого менее безвкусными.

София вышивала, сидя на небольшой кушетке у окна. Она поднялась и поцеловала Кейт в щеку.

— Моя маленькая девочка. У меня до сих пор кружится голова при мысли о том, как моя маленькая девочка поймала маркиза.

— Не надо считать короны на гербе, — сказала Кейт. — Я раздумываю, а не выбросить ли мне мою добычу обратно в вонючий пруд?

Прежде чем ответить, София бросила на Кейт внимательный взгляд.

— Ты расстроена. Что-нибудь случилось? Кейт упала на кушетку рядом с матерью и, наклонившись вперед, уперлась локтями в колени.

— Он постоянно донимает меня, хуже, чем мухи корову. Извини, мама.

— Я знаю, что любить очень тяжело, — ответила София, — но если тебя что-то беспокоит, моя дорогая, то тебе лучше поговорить об этом с Алексисом, а не убегать от него.

Кейт повернула голову, чтобы посмотреть на мать. Когда о ее чувствах к Алексису говорил кто-то другой, это странным образом делало их более реальными. Мама думает, что она любит Алексиса.

— А как ты узнала, что ты любишь папу?

Софья, сделав последний стежок, завязала на нитке узелок и взяла свои ножницы. Она улыбнулась и ответила:

— Я очень долго не знала этого. Твоей отец ужасно раздражал меня. Он беспрестанно дразнил меня. И мы ссорились, хотя я и пыталась не делать этого.

— Вы ссорились с папой?

— Только когда он вынуждал меня к этому. Никто из нас не хотел первым признаться в своих чувствах, и естественно, ему, как мужчине, пришлось взять инициативу в свои руки.

— Я рада, что вы ссорились. Я хочу сказать, что, понимаешь…

— Ты не чувствуешь себя такой одинокой? — спросила София.

Кейт улыбнулась и откинулась на спинку кушетки.

— Но я не уверена. Любви нельзя научиться по книгам, а учиться на собственном опыте очень больно.

София положила свое вышивание на колени и кивнула:

— Я помню это чувство.

— Но как же ты все-таки узнала? — спросила Кейт.

— Мне потребовалось достаточно много времени, чтобы принять решение, и я не думаю, что мне удалось выработать какой-то метод. Ты хочешь именно этого, Кейт, ты хочешь получить метод, подобный тому, каким пользовались вы с отцом, решая эти ужасные математические задачи. Его не существует.

— О!

— Но все же я задала себе один вопрос. Кейт вскинула голову и вопросительно посмотрела на нее.

— Какой?

— Я спросила себя: смогу ли я прожить всю свою оставшуюся жизнь без твоего папы? Что я буду делать, если он уедет назад в Америку и я больше никогда его не увижу? Эта мысль была для меня невыносима.

Выпрямившись, Кейт позволила своему воображению увести ее в будущее. Она подумала о том, как она сама вернется домой, назад в Сан-Франциско, в их большой дом, к семейному бизнесу. Там не будет черноволосой химеры, чтобы попеременно то соблазнять, то критиковать ее. Ни словесных поединков, ни поцелуев, ни прикосновений, и никогда, никогда, никогда она не сможет притянуть его к себе и попытаться слиться с ним, как ей страстно этого хотелось.

Никогда больше его не видеть.

— Что мне делать?

София похлопала ее по руке:

— Из-за чего вы поссорились?

— Он хочет, чтобы я очень была похожа на леди Ханну.

— А-а.

— Что это должно означать? — спросила Кейт, подбоченясь.

— Ну же, Кейт, до сих пор упрямство и попрание обычаев мало помогли тебе.

Снова наклонившись вперед, Кейт закрыла лицо руками застонала.

— Я не хотела вмешиваться, — сказала София. — Но если ты будешь продолжать смущать такого гордого и хорошо воспитанного джентльмена, ты вполне можешь довести его до того, что он оставит тебя. Никакому мужчине не нужна жена, которой он стыдится.

Кейт подняла голову и посмотрела на мать.

— Правда? — Она сжала руки на коленях и принялась их разглядывать. Ты думаешь, что он стыдится меня?

— Боюсь, что да, — сказала София. — Именно это я пытаюсь объяснить тебе вот уже много лет. Ты отвращаешь от себя мужчин. Кейт, предназначение женщины в том, чтобы склониться, уступить желаниям мужчины, создать дом, куда он мог бы удалиться от мира и чувствовать себя окруженным заботой. В ответ Алексис подарит тебе свою любовь и защитит тебя.

Кейт прижала ладони друг к другу.

— Я не понимала, что он стыдится меня. Я думала, что он просто противный.

Возможно, она была не права. В конце концов, так много женщин верили в то, о чем сейчас говорила мама. Да и мужчин тоже. В сознании Кейт возникла ужасная мысль. Никто никогда не соглашался с ней, значит, может быть, она ошибалась, все были правы в своих рассуждениях о настоящей леди, а она была неправа? И тут же эта мысль сменилась следующей, еще более ужасной. Права ли мама? Неужели она действительно отвращает от себя Алексиса? Испугавшись, она побоялась дальше думать об этом.

В течение всей ее жизни было одно и то же. Она делает что-то вполне для нее естественное, вроде разговора о математике. София реагирует на это так, будто Кейт разделась донага в церкви. Когда Кейт замечает реакцию матери, она тут же начинает стыдиться себя самой и чувствовать себя никчемной и бесполезной. Кейт верила маминым словам о том, что на нее не посмотрит никто из мужчин, если она будет так себя вести, и так как она верила своей матери, то прятала свой страх за бравадой и враждебностью. О Господи. Она не могла вынести мысли о том, что Алексис может стыдиться ее.

— Наверное, я должна вести себя немного иначе, — сказала она.

— Это единственное, что тебе остается делать, моя дорогая. Ты же не хочешь, в конце концов, чтобы он снова вернулся к этой ужасной Бичуит?

Через несколько дней после того, как он отругал Кейт за ее неподобающее поведение, Алексис стоял рядом с увитым плющом деревом неподалеку от руин Тайм Холла и сердито смотрел на Каролину Бичуит. Она отвлекла его в сторону во время верховой прогулки. Яго сопел у подножия дерева, а Тезей был привязан к молодому деревцу вместе с кобылой Каролины.

Совершенно неожиданно выяснилось исключительная цепкость Каролины. С того момент, как она услыхала о Кейт, он вынес почти неделю истерических упреков, мольбы и рыданий. Сейчас она снова собиралась заплакать. Когда Каролина всхлипывала, ее лицо дергалось, как умирающее насекомое, а ее громкие завывания и стенания заставляли его вспомнить о башне, привидениях и потерянных душах. Алексис прикрыл уши руками, так как почувствовал, что настал момент для завываний.

— А-а-а!

Яго тут же поднял голову. Его уши встали торчком — настолько, насколько позволял их большой вес. Когда началось следующее стенание, он поднял свой нос и тоже завыл в знак сочувствия. Лошади беспокойно зашевелились. Алексис закрыл глаза.

— А-а (Каролина).

— У-у (Яго).

Каролина сидела на развалинах стены. Она пнула ее каблуками своих ботинок и открыла рот еще шире.

Алексис подскочил к ней и закрыл ей рот рукой, заглушив начало следующего вопля.

— Достаточно. Ты плачешь уже так долго, что можешь от этого заболеть. Кроме того, у Яго от тебя болят уши, а лошади могут сорваться с привязи.

— Ты, — ик, — любишь ее, — ик.

— Не будь смешной, — сказал Алексис, похлопывая хлыстом по руке. — Я уже говорил тебе, что это временное соглашение. Я не могу жениться.

— Я тебе не верю. Временное соглашение не заставляет мужчину следовать за женщиной по пятам. Оно не требует от мужчины постоянно повторять в разговорах имя этой женщины, так что он вскоре становится похож на влюбленного по уши юнца.

Благоразумие не было характерно для Каролины. Алексис давно оставил попытки убедить ее прислушаться к голосу разума. Отбросив хлыст в сторону, он рывком сдернул ее с развалин, намереваясь проводить ее к лошади. Она открыла рот, и он понял, что сейчас раздастся очередное завывание.

— Заткнись, Каролина.

Ее рот захлопнулся, но изумлена она была совсем недолго. Она бросилась к нему и обвила руками его шею.

— Тебе не нужна жена, — повторяла она в паузах между покусыванием его шеи. — Ты сам сказал. Тебе нужна я…

Они оба вздрогнули, услыхав знакомый, режущий уши вопль:

— Алексис, дорого-о-о-ой мальчик, где вы? Теперь он понял, как должна чувствовать себя девица в беде, когда ее спасают от дракона.

— Мама Динкль, — сказал он со смешком.

Каролина тут же отпрыгнула от него, поправила шляпку и подняла с травы свой хлыст. Бросившись к своей кобыле, она даже не смотрела на Алексиса, который помогал ей взобраться в седло. Когда она уже сидела верхом, он отошел в сторону и сделал ей шутливый салют.

— К чему такая спешка? — спросил он.

— Не надо делать вид, что не понимаешь, — раздраженно сказала Каролина. — Мы должны присоединиться к остальным, подъехав с разных сторон.

— Кейт пригласила бы Динклей посидеть вместе с ней на развалинах.

Каролина посмотрела на него сверху вниз.

— Кейт Грей не леди. А я леди. Злорадно улыбаясь, Алексис смотрел, как Каролина, пустив лошадь шагом, удалялась от него.

— О да, — крикнул он ей вслед. — Я совсем забыл.

Яго залаял на него, и Алексис опустился на колени. Спаниель всегда оживлялся, когда Каролина уходила. Сейчас он энергично вилял своим пышным хвостом.

— Рад, старина? — Алексис сел рядом с ним на корточки и принялся поглаживать его.

Его кампания по завоеванию благосклонности Кейт прогрессировала гораздо медленнее, чем любая из тех, что он предпринимал раньше. Перед ним стояло большое препятствие — ее ум. Кейт обладала развитым, пугающе быстрым умом, который никогда не отдыхал. Несколько раз ему казалось, что ему уже удалось убаюкать его с помощью различных маневров, но через мгновение ум просыпался, вскидывался и тут же кусал его. И тем не менее она отзывалась на его тактику.

С самого начала он знал, что просить ее тела было бы ошибкой. Просить почти всегда было ошибкой. И она не любила пышные комплименты и подарки. И она не поверила бы льющемуся потоком обожанию. Поэтому он решил проложить себе путь к ее сердцу с помощью языка, прекрасных, чарующих слов, созданных специально для того, чтобы возбуждать и возносить душу прямо в небо.

Яго лег на землю, и Алексис уселся рядом с ним, зарывшись пальцами в пушистую белую шерсть. Немногие женщины любили слова и образы, как их любила Кейт. О, они иногда впадали в истерический экстаз над Байроном или Вордсвортом. Когда он читал Кейт какой-нибудь отрывок, всегда маскируясь при этом разговором на литературную тему, она слушала очень тихо. Ее взгляд устремлялся в одну точку, дыхание становилось поверхностным, и он знал, что она перенеслась в эти образы, созданные словами. Видя ее в таком состоянии, он сгорал от желания своим телом доставить ей тоже ощущение, показать ей мир такой же огромный и поразительный, как и тот, что был создан так любимыми ею словами.

Яго фыркнул в его сторону. Алексис, приставив свой нос к его носу, продекламировал ему:

Моя душа, как зачарованная лодка, Скользит, как спящий лебедь по волнам Серебряного звука пенья твоего.

Она любит это стихотворение, старина.

Пытаясь завоевать Кейт, он научился покорности и терпению. Не только само ухаживание испытывало его терпение. Его спокойствие и хладнокровие подвергались испытанию и в борьбе за улучшение ее поведения. Тем не менее его увещевания приносили плоды. В течение последних нескольких дней не было никаких писем мистеру Поггсу, никаких неприличных женщине обсуждений цен на строительное дерево или чертежей клиперов.

К его немалому удивлению, Кейт даже оставила свою привычку надевать юбку-брюки для верховой езды. Вчера он был просто потрясен, когда увидел на ней корсет и кринолин. На ее платьях появились кружева и банты. Но надо сказать, что он не был особенно рад появлению бантов. Кейт и банты как-то не сочетались друг с другом. Создавалось такое впечатление, как если бы на купидона вдруг надели одежду.

Тезей заржал. Алексис вытащил из кармана часы, посмотрел на них и поднялся на ноги.

— Пошли, старина, — сказал он Яго. — Пора посмотреть, каких успехов добилась моя невеста. Я оставил ее с Ханной, и если я вскоре не появлюсь, то Кейт точно начнет палить из револьвера по флакончикам духов бедной женщины.

ГЛАВА 13

Алексис нашел Кейт и Ханну во дворе. Их фигурки казались крохотными по сравнению с высокими крепостными стенами и сторожевыми башнями. Дамы укрылись от своего вечного врага — солнца под древним дубом, который рос рядом с Главной башней. Направляясь к ним по лужайке двора, он увидел, как Ханна машет руками на Кейт. Кейт начала ходить туда и обратно перед ней. Она делала короткие неуверенные шажки, и ее руки от запястий безвольно висели вниз.

Алексис едва не подавился от сдерживаемого смеха. Ханне наверняка не понравилось, как ходит Кейт.

Его юная леди двигалась решительно и уверенно, делая быстрые шаги. Когда она шла, то было понятно, что она знает, куда направляется, и она не позволит мелким неприятностям, вроде луж или камней, стать у нее на пути. Если большинство женщин культивировало впечатление, что у них вообще не было ног, и плыло, вместо того чтобы ходить, Кейт двигалась вперед, не пытаясь скрыть звук своих шагов. Нет, Ханне наверняка не понравилось, как ходила Кейт.

Алексису снова пришлось подавить готовый было вырваться смех, когда Кейт сделала поворот и посеменила назад к Ханне, а затем остановилась перед своей наставницей.

— Добрый день, милые дамы, — он включил обеих в свое приветствие, но смотрел только на Кейт. Она резко обернулась. По выражению ее лица можно было подумать, что ее только что заставляли есть головастиков.

— Черт!

Ханна вздохнула, и Кейт приложила ладонь к губам. Алексис сделал вид, что не заметил ее оплошности.

— Как ваши дела?

Ханна подплыла к нему и одарила его одним из своих прозрачных, беспомощных взглядов.

— Мы практиковались в манерах. А до этого мы говорили о вежливых беседах. Боюсь, что мисс Грей знает так мало об обществе, что это была скорее не беседа, а мой монолог.

— Я не знаю никого из этих людей, — сказала Кейт. Она извивалась внутри своего корсета, но Ханна, нахмурившись, посмотрела на нее, и Кейт замерла. — И не только это. Я не могу ни рисовать, ни петь, ни играть на фортепьяно.

Алексис подошел к Кейт и взял ее за руку:

— Не надо так огорчаться. Ты можешь научиться петь.

— Только если тебе нравится страдать.

Стараясь не улыбаться, он поблагодарил Ханну и предложил закончить занятия на этот день. Ханна согласилась: она всегда соглашалась с ним. Предлагая свою мягкую, безвольную руку ему для поцелуя, она улыбнулась ему какой-то липкой, слащавой улыбкой. Он знал, что ему предлагается оценить отличие ее томности и деликатности от дерзкой жизненной силы Кейт.

— Благодарю, — сказала она. — Я чувствую себя довольно усталой и знаю, что мне придется провести весь день на диване, чтобы собраться с силами и прийти в себя к обеду.

Когда они остались одни, Алексис предложил Кейт показать ей Главную башню. Она с радостью согласилась, и они пересекли двор и вошли в старую башню. Внутри было сумрачно и прохладно из-за стен толщиной в пятнадцать футов, а также из-за того, что свет проникал в башню только через узкие бойницы, расположенные высоко над землей.

Они вошли в большую комнату со сводчатым потолком. Окна здесь были расположены за галереей второго этажа, и глубокие конусообразные оконные проемы придавали всему помещению вид святилища. Главная башня была старейшим строением Ричфилда; весь остальной замок вырос вокруг нее.

Пробираясь между ящиками с инструментами и строительными козлами, Алексис проводил Кейт к центру башни. Рядом с ними на полу был выложен круглый очаг. Он показал на деревянную галерею, которую едва можно было различить вверху в слабом свете, проникавшем в башню сквозь небольшие окошки. Под галереей лежала куча оружия и доспехов, которая доходила почти до их ног. Из кучи под самыми разнообразными углами торчали боевые топоры, копья и пики.

— Я приказал заменить столбы, поддерживающие галерею, — сказал Алексис. — Там стало небезопасно ходить. Именно поэтому оттуда сняли все оружие, — он показал жестом на место на галерее, освещенное светом, падавшим из окна. — Перед битвой лорд этого замка стоял наверху и обращался к своим людям, которые собирались там, где мы сейчас с тобой стоим. Мои предки вешали воров и убийц на стропилах крыши.

— Мне кажется, я предпочла бы болтаться на стропиле крыши, как боевой вымпел, возможности оказаться в той потайной тюремной камере, где есть место для того, чтобы лежать, — она вздрогнула, и Алексис проводил ее наружу. Они задержались на пороге на несколько мгновений, чтобы дать глазам снова привыкнуть к солнечному свету.

Алексис наклонился и прошептал Кейт на ухо:

— Ты единственная женщина из всех, кого я знаю, которая может носить траур и не выглядеть при этом бесцветной. От черного цвета твои волосы сверкают еще сильнее, а кожа приобретает белизну снега.

Она повернулась к нему, и его сердце подпрыгнуло, когда он увидел улыбку у нее на губах.

— Я думаю, что ты тоже красивый.

— Красивый! Она кивнула:

— Если бы ты отправился в Сан-Франциско, то все женщины города стали бы мечтать о тебе, а это значит очень много, так как там на каждую женщину приходится сотня мужчин. Я думаю, это потому, что ты выглядишь так, как будто ты только что сошел с одной из твоих картин.

— С какой?

— С той, что висит в большом зале. Где изображен принц, который был убит. Он с мечом в руках скачет на гигантском черном коне. Когда ты входишь в комнату, у всех тут же становится такой вид, как будто бы они собираются упасть на колени или как минимум поклониться.

— Я думаю, тебе все это кажется. Она покачала головой:

— Ты принимаешь все это как должное, но я думаю, что ты должен был впитать это достоинство и властность из камней замка.

— Если послушать тебя, то я похож на какого-то слабоумного архиепископа. Она снова покачала головой:

— Ты не понимаешь. Я приехала из города, который до золотой лихорадки был деревней, где жило не больше двухсот человек. Самому старому зданию в Сан-Франциско не может быть больше десяти лет. Но это место…

Они пошли дальше, и Кейт внимательно разглядывала башни и зубчатые стены. Алексис смотрел туда же, куда и она. Ее волнение было очень заразительным.

— В этом месте я чувствую время, — сказала она. — Иногда, когда я поднимаюсь по одной из каменных лестниц, из тех, где ступеньки протерты посредине, я думаю обо всех тех ногах, которые, должно быть, поднимались по этим самым ступенькам в течение многих веков, чтобы протереть их до такой степени. И я думаю: действительно ли мы настолько отличаемся от них, как нам хотелось бы думать?

Он повернулся к ней и схватил ее за руку:

— Я тоже чувствую это. Сейчас больше никого не волнует, что более старые части замка разваливаются на куски, что в Главной башне нужны новые стропила, что в библиотеке разрушаются древние саксонские и норманнские манускрипты.

— Это должно волновать, — она ткнула его пальцем в грудь. — Люди не просто очутились на земле в наше время такими, какими они являются сейчас. Все, что мы имеем, построено на опыте и знаниях предшествующих веков.

— Именно это я и сказал Вэлу позавчера. Знаешь, что он мне ответил?

— Нет.

— Он сказал, что нам бы жилось лучше, если бы мы жили племенами, как американские индейцы.

— Не знаю, — сказала Кейт, посмотрев на покрытую мхом Главную башню. — Мне здесь нравится.

— Это замечательно. Наконец у меня есть кто-то, кому я могу рассказать все ужасные истории, связанные с моей семьей. Хочешь посмотреть нашу Башню духов?

Она тут же принялась тянуть его за руку:

— Конечно, хочу. Пойдем, покажешь мне ее прямо сейчас.

Он взял ее под руку, и они направились к круглой башне в восточной части стены. Он толкнул дверь, за которой была узкая каменная лестница. Кейт заколебалась и посмотрела вниз на свой кринолин.

— Тебе придется помочь мне протиснуть все это сквозь дверь, чтобы я могла войти.

Это было нелегко сделать, но вдвоем им удалось сжать обручи кринолина так, чтобы Кейт смогла подняться по лестнице на вершину башни. К тому времени, когда они достигли комнат, расположенных на самом верху, они оба едва дышали от усталости.

Алексис открыл дверь, распложенную в конце последнего лестничногопролета, и Кейт протиснулась сквозь нее. Ему пришлось наклониться, чтобы попасть внутрь. Кейт направилась к длинной сводчатой арке, которая заканчивалась небольшим окошком. Она попыталась подойти поближе так, чтобы иметь возможность выглянуть наружу, но ее огромный кринолин делал это абсолютно невозможным. Она отступила назад.

— Проклятье! Ох, какая досада. Алексис хмыкнул:

— Я думаю, что на какое-то время мы можем отбросить условности в сторону. Мне отвернуться?

Она закивала головой с таким энтузиазмом, что он улыбнулся и повернулся лицом к темным панелям. Услышав шорох ткани, он не смог удержаться от того, чтобы не бросить взгляд через плечо. Кейт раскраснелась от усилий, пытаясь подобрать ярды и ярды ее юбок до талии, а затем, заглядывая через горы ткани, развязать ленты кринолина. Он резко отвернулся, когда она подняла глаза.

— Алексис.

— Да.

— Будет ли это ужасно неприлично, если я попрошу тебя помочь?

Бог оказался милостив к нему.

— Я никому не скажу.

— Тогда не мог бы ты расстегнуть это дьявольское, то есть я хочу сказать ужасное приспособление?

— Думаю, что могу это сделать.

Он старался не прикасаться к ее телу, но после того, как он развязал узлы, стянул это неловкое приспособление с ее бедер и помог ей переступить через его обручи, его руки дрожали. То, что его руки от ее кожи отделяли чулки, белье и нижние юбки, не играло никакой роли. Он мог чувствовать очертания ее фигуры, контуры ног и ягодицы. Именно в этот момент он решил, что он не остановится на том, что снимет с нее кринолин.

Нарочито небрежно поднявшись, он позволил ее юбкам упасть на место, а затем положил руку ей на талию. Она удивленно посмотрела на него, но он подвел ее к скамье, стоявшей у окна. Он помог ей встать на нее на колени, а потом открыл одну из рам. Они высунули головы наружу. Внизу был обрыв, который казался еще круче из-за того, что башня была построена на скале. Мох почти полностью покрыл скалу и уже подбирался к стенам башни. От свежего ветра волосы Кейт слегка растрепались, и одна прядь упала ей прямо на лицо. Он обмотал этот локон вокруг пальца и прижал шелковистую прядь к своей ладони. Она отвернулась от окна, и он отпустил ее волосы.

— Это был один из моих первых проектов, — сказал Алексис. Он помог Кейт устроиться поудобнее на скамье. — В комнате нужно было поставить новые перекрытия и заново все оштукатурить. И за мебелью никто не следил со времени смерти Джеймса I.

— Она выглядит очень неудобной.

Он улыбнулся, когда увидел, как она рассматривает кресла, сделанные из тяжелого темного дерева. Нигде не было видно ни единой подушки.

— Я должен признаться, — продолжал он, — что кровать все же была починена. Это та самая кровать, в которой погибли любовники. В ней прогнили веревки.

Кейт тут же вскочила и направилась к кровати.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что в ней погибли любовники?

Он подошел и стал рядом с ней.

— Эту башню иногда называют Башней Летиции. — Опершись на один из столбов, поддерживавших полог над кроватью, он внимательно рассматривал буйные кудри, рассыпавшиеся по плечам Кейт. — Петиция была единственной дочерью сэра Ричарда Хопуэлта, который получил замок, когда моя семья была лишена своих владений за то, что сражалась на стороне йоркистов против Генриха Тюдора. Она была избалована, но ее надолго оставляли одну, пока сэр Ричард находился при дворе.

Кейт попробовала матрац.

— А так как ей было скучно?

— Она развлекалась с молодым и богато одаренным природой слугой своего отца. Там, над камином висит портрет Летиции. Как видишь, ей было бы несложно соблазнить мужчину. Как бы то ни было, бедняга встречался с ней в этой комнате поздно ночью. Он знал, что рискует жизнью, но был настолько влюблен, что ему было все равно.

Кейт забралась на кровать и села на край, болтая ногами. Она посмотрела на пол у своих ног, а затем наклонилась, чтобы внимательно рассмотреть что-то увиденное ею на полу.

— Алексис, здесь пятно.

—Да.

Ее глаза расширились и стали похожи на темные сливы. Алексис тут же уселся рядом с ней и обнял ее за плечи. Он шепотом продолжил свой рассказ.

— Однажды ночью сэр Ричард вернулся домой и застал их спящими в этой постели. Он разъярился и тут же пронзил слугу своим мечом. Пришпилил его к матрацу. Потом он вытащил Летицию из кровати и швырнул ее на пол. Прямо сюда. И уже здесь заколол ее.

Кейт сжала губы. Она наклонилась, чтобы еще раз внимательно посмотреть на уже потускневшее кровавое пятно. Он наклонился вместе с ней, а затем они одновременно выпрямились. Она посмотрела ему прямо в лицо, которое находилось в нескольких сантиметрах от ее лица.

— Интересно, считала ли она, что любовь стоит такого риска, — сказала Кейт.

Проведя кончиками пальцев по ее щеке, Алексис поцеловал ее в уголок рта.

— Когда ты желаешь кого-то, то невозможность обладания доставляет такую боль, что это становится навязчивой идеей.

Ее брови удивленно взметнулись вверх.

— Правда?

— Правда, моя дорогая.

В то время как она думала о только что произнесенных им словах, он был полностью поглощен созерцанием ее алых губ. Он уже собрался поцеловать ее еще раз, когда она снова заговорила:

— Это действительно похоже на безумие? Ему не нужно было спрашивать у нее, что такое «это».

— Немного. Наслаждение переполняет чувства, так что не остается места ни для чего другого. Опершись рукой на матрац у нее за спиной, он перенес на нее вес своего тела, и она отклонилась назад, когда он приблизился к ней. Он поймал ее другой рукой так, чтобы она не упала, и когда ее спина коснулась матраца, он склонился над ней и принялся целовать ее.

Ее щеки горели, и она не протестовала. Боясь произнести хоть слово, он продолжал свою атаку до тех пор, пока она не стала дышать так же быстро и прерывисто, как и он. Не потерять голову было просто невозможно. Даже сквозь проклятый корсет и плотный лифчик он ощущал податливость ее грудей. Его пальцы жгло, как огнем, когда он принялся расстегивать пуговички на спинке ее платья. Он не хотел дать ей время на раздумья, и поэтому он быстро высвободил из лифчика одну грудь и приник своим ртом к соску. К его изумлению, она обняла его и плотнее прижала свое тело к его губам.

Он ожидал сопротивления, и его отсутствие привело его в замешательство. От удивления он выпустил узду, сдерживавшую его страсть. Он лежал рядом с ней и, положив на нее свою ногу, поднимал ее все выше и выше, пока она не легла ей на бедра. Этого было недостаточно. Уступая сводившему его с ума желанию, он отбросил ее юбки вверх и, раздвинув ее ноги, устроился между ними.

— О, черт!

Он поднял голову:

— Я сделал тебе больно?

Она, казалось, не слышала его. Она подняла глаза наверх и внимательно рассматривала полог над кроватью. Затем он увидел, как ее глаза закрылись и она прижала свои бедра к нему. Алексис издал свистящий вдох и увидел в ее лице то, от чего у него появилось желание закричать. Он приложил щеку к ее груди. Она снова думала.

— Я не могу вынести этого, — сказала она дрожащим голосом. — Я решила Алексис. Пусть лучше будет безумие, чем эта боль.

Не веря своим ушам, он вскинул голову и внимательно всмотрелся в ее раскрасневшееся лицо. Она решила отдаться ему. После всех его ловких ходов, маневров и попыток чувственно разоружить ее она лишила его права выбора и сделала выбор сама. У него не было времени на раздумья, так как Кейт притянула к себе его лицо и стала осыпать поцелуями его щеки и губы.

— Бог мой, — простонал он между поцелуями, — я тоже не могу этого выносить.

Он раздел ее. Чтобы не дать ей времени смутиться, он лег на нее сразу же, как только она оказалась обнаженной. Он покусывал ее соски, сжимал пальцами ее мягкую грудь и прижимался к ней бедрами. Одного такого движения оказалось достаточно, чтобы он понял, что он должен либо сейчас же снять брюки, либо смириться с тем, что они могут в любой момент лопнуть.

Маленькая ручка пробралась под его жакет, забралась под рубашку и принялась поглаживать —грудь. Затем к ней присоединилась еще одна. Они нетерпеливо тянули его за рубашку.

— Разве я не должна видеть тебя ? — В ее голосе были слышны неуверенность и разочарование, и он не смог удержаться от улыбки.

— Я не хотел испугать тебя.

Целуя ее лицо и грудь, он стянул с себя жакет и рубашку. Ботинки и носки тоже были быстро сброшены, и он освободился от стесняющих его брюк. И снова он не дал Кейт времени запаниковать. Он тут же вернулся к ней, раздвинул ей ноги и снова опустил на нее свое тело. Его набухший член горел. Когда он дотронулся им до нее, она подпрыгнула, но тут же успокоилась.

Он спланировал обольщение Кейт Грей вплоть до последнего поцелуя, но все эти планы исчезли в тот момент, когда он шевельнул бедрами. Когда его негнущаяся плоть прижалась к влажному треугольнику, он почувствовал, как ее маленькие руки гладят его по спине, а затем — невероятно! — они отыскали его ягодицы и сжали их.

Она хочет его! Она наслаждается им так же, как и он ею. Неистовое ликование и гордость охватили его. Здание его души зашаталось, грозя рухнуть, и, испуганный, он стал искать убежища от этих чувств в сексуальном возбуждении.

Он подвинулся выше, чтобы провести языком от ее груди к ее пупку. Руки Кейт затрепетали, и она попыталась удержать его. Он поймал обе ее ладони в свою и не отпускал их. Она издала протестующий звук, но он продолжал целовать ее живот, пока не достиг кудряшек у нее между ногами. Он поцеловал их, и она онемела от изумления. Она попыталась вырвать у него свои руки и сжать ноги.

— Тихо, — сказал он. — Это путь к безумию, и я собираюсь провести тебя по нему.

Он заставил ее раздвинуть ноги и прижал к ней свой рот. Она со свистом вдохнула воздух, но позволила ему продолжить. Он пробегал по ней языком, разыскивая кончиком языка маленький бутон плоти. Найдя его, он медленно и мягко пососал его. Все тело Кейт расслабилось, она приподняла вврех бедра, и он обнял их руками.

Он неустанно и ритмично ласкал и поглаживал ее, увеличивая частоту движений по мере того, как Кейт начала тяжело дышать. Ее тело было покрыто мельчайшими каплями испарины, и его руки скользили по ее коже. Ощутив влагу, он решил рискнуть еще раз. Он медленно подобрался рукой к отверстию, которое находилось ниже того места, где он работал языком. Он обвел вход пальцем, а затем ввел его внутрь. Ее мышцы судорожно дернулись и сжались вокруг его пальца. Кейт закричала в неистовстве оргазма. Он почувствовал, как ее тело конвульсивно вздрогнуло, окаменело, а затем снова расслабилось.

Ощущение гордости вернулось к нему на какое-то время прежде, чем он поддался собственному желанию. Прижимая к себе ее маленькое тело, он коленями раздвинул ее ноги.

Затем он осыпал поцелуями ее лицо и шею. Ее щеки были влажными от слез, но она улыбалась, глядя на него.

— Чудесно, — сказал он. — Как женщина-коньяк. Дикарочка, подари мне безумие наслаждения. Она обняла его и поцеловала.

— Лежи тихо, — сказал он, — и расслабься.

Он положил руку ей на бедро, а потом постепенно опускал ее, так что она оказалась у нее между ногами. Когда он разделил ее плоть, она склонила голову и зарылась лицом в его шею. Для него же вся остальная вселенная сжималась и уменьшалась до тех пор, пока она не сосредоточилась на кончике его фаллоса, который расположился у входа в нее. Он подался вперед, трепещущая плоть сомкнулась вокруг его мышцы, и он потерял контроль над собой. Почувствовав, как воля покидает его, он сделал резкий толчок бедрами. Он прошел через какую-то тонкую преграду, и Кейт вскрикнула.

Он никогда раньше не делал женщинам больно. Он никогда не овладевал девственницей, не чувствовал в этом необходимости.

— О нет, — сказал он.

Он скрипнул зубами и приготовился отступить. Он приподнял бедра, но Кейт ухватилась за его ягодицы и снова притянула его к себе. Потеряв равновесие, он снова оказался у нее внутри. Он смог только простонать и снова начать свое болезненное отступление. В тот момент, когда кончик его пениса достиг выхода, эти ручки-мучители снова втолкнули его внутрь.

— Нет, — сказал он, — я делаю тебе больно. Кейт тяжело дышала. Ее лицо было напряжено, но она не отпускала его тело.

— Я хочу почувствовать твое безумие, — сказала она. — Мне не так больно, и кроме того, это приятно.

Она приподняла свои бедра и поглотила его, и Алексис сдался. Он начал все глубже проникать в нее. Прикосновения ее рук к его спине и ягодицам только усиливали его страсть. Его вселенная снова сжалась и осталась в этом состоянии. Поначалу его толчки были мягкими, но по мере того как ощущения переполняли его стебель, поднимались по нему к его чреслам и возвращались обратно, толчки становились все резче. Снова и снова он наступал и отступал, пока не почувствовал пульсацию внутри. Когда он начал свой взрыв, благословенное кольцо мышц, поддерживавшее его внутри, сжалось. Впервые в жизни Алексис издал тихий рык в тот момент, когда он. достиг вершины своего оргазма. Он ввел свой пенис еще глубже и, выгнув спину, замер, ощущая спазмы болезненного наслаждения.

Наконец он рухнул прямо на Кейт и прерывисто задышал. Она обняла его, и он улыбнулся:

— Был ли я достаточно безумен для тебя? Она прижала его к себе.

— Да. Твое подчинение было очень приятным.

Он поднял голову и выругался. Она улыбнулась ему. Заметив ее раскрасневшееся лицо и разметавшиеся волосы, он тоже улыбнулся.

— И твое подчинение доставило мне огромную радость, — он лег рядом с ней и обнял ее.

Поглаживая его левую руку, Кейт прошептала:

— Спасибо.

— За что?

— За то, что ты не потребовал одностороннего подчинения. Ты отдался мне точно так же, как просил меня отдаться тебе.

— Я даже не думал, что я был настолько… настолько…— он отказался от попыток найти слова, которые могли бы выразить то, что он думал. — Кейт, так бывает не всегда.

— Ты хочешь сказать, что мне не всегда будет это нравиться?

— Я хочу сказать, что с другими у меня не было такого ощущения отдачи. Черт!

— Я знаю.

В ее голосе было слышно сочувствие, и он понял, что она ошеломлена точно так же, как и он.

— Я должен обдумать все это, — сказал он.

— И я тоже.

Она положила руку ему на ногу и сжала пальцами его мышцы.

— Но не сейчас, — добавил он.

— Нет, не сейчас.

Он заставил себя лежать неподвижно, заинтригованный любопытством, написанным на ее лице. Ее рука скользнула к внутренней части его бедра и сжала его. Он почувствовал, что снова увеличивается и набухает, но остался неподвижным и затаил дыхание, в то время как ее рука продолжала его исследовать. Она прикоснулась к его пенису, и его бедра дернулись.

— Любовь моя, — сказал он, — не надо этого делать.

— Но я хочу прикоснуться к тебе. Я ведь не должна ждать, чтобы сделать это, не так ли? Он рассмеялся:

— Мне не следовало ожидать, что ты станешь изображать истеричную девственницу. — Ее отважная рука оставила его. — Нет! Ты меня неправильно поняла. Я просто счастлив.

Взяв ее руку, он положил ее туда, где он хотел, чтобы она находилась.

ГЛАВА 14

Алексис направился к комнатам Каролины Бичуит. Было уже за полночь, и он устал, но он обещал Каролине. Но даже если бы он не пообещал этого, его последняя встреча с женщиной убедила его в необходимости избавиться от старых обязательств. После чувственного катаклизма, который он испытал в этот день, он не мог больше откладывать, особенно если учесть слова, которые были сказаны Кейт, когда они спускались вниз по винтовой лестнице башни.

Она шла за ним, придерживая юбки обеими руками, тогда как он нес проклятый кринолин. Когда он завернул за очередной поворот лестницы, он услышал, что звук шагов позади него затих. Он оглянулся через плечо. Кейт стояла, придерживая юбки, несколькими ступеньками выше его. Она внимательно смотрела на полоску раствора между двумя камнями, образующими часть стены.

— Что-то случилось, любовь моя?

Медленно повернув голову, она посмотрела на него сверху вниз. У него возникло такое ощущение, как будто она была удивлена, увидев его здесь.

— Нет, — сказала она. — Я не уверена, но я думаю, что я теперь падшая женщина.

У него отвисла челюсть, но всего лишь на мгновение.

— Лет.

— О да. Мама всегда очень определенно высказывалась о добродетели. Я действительно падшая женщина.

— Послушай…

Кейт продолжала говорить, как если бы он не произнес ни звука:

— Но я не могу ничего сделать. Дело в том, Алексис, что мы все испортили.

— Я не вижу, каким образом.

— Я не могу больше считаться леди. В конце концов, настоящие леди не занимаются любовью с джентльменами, если они не женаты. А так как ты хочешь, чтобы я была приличной девушкой, вела себя пристойно и все такое, то мне кажется, что я не могу больше тебя касаться.

Проклятье, это снова заработал ее ум. Если бы она только не была так чертовски умна. Алексис прислонил кринолин к стене и подошел к ней. Она рассматривала его с озадаченным видом.

— Ты ведь ненавидишь, когда я не веду себя достойно, — сказала она.

Он прижал ее спиной к стене и прикоснулся губами к ее виску.

— Это исключение, — сказал он, целуя ее. Он не смог удержаться от того, чтобы прижать свои бедра к ее. Моментально желание снова охватило его, и он попытался прижать ее своим телом как можно плотнее к стене.

Она высвободила свои губы и сказала:

— Это лицемерие.

Опершись руками на стену, он оттолкнулся от нее и встретился с ней взглядом.

— Ты права, маленькая дикарка. Но если я начну выставлять напоказ в обществе наши отношения, то пострадаю не я. Как и ты, я могу спокойно

прожить без одобрения людей, у которых вместо головы на плечах маленькие жестянки из-под печенья. Однако Фальк, Ханна и моя мать не могут прожить без этого.

Кейт прикусила нижнюю губу.

— Моя мать тоже не может прожить без этого, — она, прищурившись, посмотрела на него и добавила: — И Офелия тоже не могла.

Склонившись над ней, он поцеловал кончик ее носа.

— Офелия не сдалась бы. Она твердо решила про себя стать хозяйкой замка Ричфилд, и она была так настойчива в достижении своей цели.

— Это у нас фамильная черта, — сказала Кейт и внезапно замерла. — Ш-ш.

Она высунула голову из-под его руки и прислушалась.

— Что? — спросил он.

— Я слышу Динклей.

— Боже упаси!

— Быстро! К стене. Мы перебежим в другую башню.

— Все, что угодно, лишь бы не встретиться с Динклями.

Алексиса вернул к окружающей действительности его собственный смешок. Он огляделся вокруг и увидел, что он остановился в Длинной галерее, которая соединяла комнаты, где жили члены семьи, с комнатами для гостей. Галерея, по одной стороне которой шли высокие окна, была отделана дубовыми панелями и освещалась двадцатью серебряными канделябрами, которые были украшены фамильным гербом. Он снова возобновил свой путь, проходя мимо портретов, висевших на стенах.

Вздохнув, он остановился рядом с портретом Карла II и обратился к нему:

— Это нужно сделать, ваше величество. Вы должны понимать, что долг перед женщиной нужно выполнять.

Карл взирал на него с портрета с королевским безразличием. Алексис снова вздохнул и направился в коридор, который вел к апартаментам Каролины. Он остановился перед ее дверью, положил руку на ручку, а затем убрал ее.

Разглядывая дверные панели, он почувствовал, что его настроение портится с каждой секундой. С ним что-то случилось. Мысль о том, что придется отбиваться от Каролины и даже, может быть, уступить ей, беспокоила и раздражала его, л он постоянно вспоминал о том, какой невинной и озадаченной выглядела Кейт на ступеньках в Башне духов. Он вспомнил, как она назвала себя падшей женщиной.

— Лучше не сегодня, — пробормотал он.

Он развернулся на каблуках и пошел назад. Когда он открывал дверь в Длинную галерею, она ударилась о что-то твердое.

— Черт! — воскликнул Вэл.

Его друг отступил назад, в круг света, отбрасываемого свечами, когда Алексис вошел в галерею. Вэл держал в руках длинный, тяжелый меч. Его лезвие поблескивало в свете канделябров, но этот блеск казался тусклым по сравнению с сиянием золотистых волос и горящими ненавистью глазами.

— Что ты собираешься делать с этим мечом? Вэл поднял меч вверх, отдавая ему салют.

— У мадемуазель Сен-Жермен очень необычный вкус.

Алексис молча ждал, скрестив руки на груди.

— Ну, хорошо. Сегодняшний вечер прекрасно подходит для того, чтобы избавить старую добрую Англию от гнойного нарыва по имени Джеймс Бруднелл, граф Кардиган.

Протянув к нему руку, Алексис преградил ему путь. Вэл сердито посмотрел на него, но отдал ему меч.

— Я отдаю его тебе только потому, что ты не вооружен, а я не хочу ранить тебя в борьбе.

— Конечно, — сказал Алексис. — Не будем принимать во внимание тот факт, что ты устал оттого, что донес его сюда из большого зала. У тебя дрожат руки. Пойдем.

Он успокаивающим жестом взял Вэла за руку, и они направились обратно, в то крыло, где были расположены их комнаты.

— Ты никогда не шпионил за своими людьми, — сказал Вэл.

— Конечно, нет.

— А он шпионил. Он пытался отдать под трибунал офицера, который заказал на обед не то вино. У него был самый дорогой полк в конной гвардии. Все офицеры обязаны были обзавестись чистокровными лошадьми — для охоты, понимаешь — иметь самую изысканную кухню, шить одежду у самых дорогих портных.

— Не стоит убивать его за то, что он избалован, как примадонна.

Они подошли к комнате Вэла. Алексис пересек гостиную и направился в кабинет взять графин с портвейном. Он предложил стакан Вэлу, но тот отказался. Алексис оперся на каминную доску и наблюдал, как Вэл переходит от кресла к столу, от стола к дивану, от дивана к окну. Дольше всего он простоял у окна, устремив взгляд в темноту.

— Ненависть пожирает твое здоровье, — сказал Алексис.

Вэл резко обернулся и сердито посмотрел на него.

— В тот день ты тоже пробирался по колено в крови.

— Поэтому я хочу знать правду, Вэл. — Ответом ему стал золотистый затылок друга.

Алексис поставил стакан, подошел к своему другу и стал у него за спиной.

— Расскажи мне.

— Нет.

Вэл прислонил ладонь к стеклу. Алексис знал, что если прикоснуться к этой ладони, то она окажется такой же холодной, как и стекло под ней.

— Тогда я расскажу тебе, что произошло, — сказал он. — Чтобы проскакать по долине смерти, понадобилось не больше двадцати минут. Полторы мили под перекрестным огнем прямо навстречу жерлам пушек, сначала ты видел только мелькание клинков в воздухе, стреляющие во всех направлениях пистолеты. Острые сабли рассекали на куски все, что попадалось на пути. Вокруг тебя только свист пуль, гулкие удары ядер и разрывы снарядов, и чем дольше ты скакал, тем больше людей падало на землю, пока земля не покрылась полностью телами людей и лошадей.

— Прекрати, — Вэл опустился на кушетку у окна.

— Ты был весь залит кровью, когда я нашел тебя, наполовину скрытым лежащей лошадью.

Вэл взорвался. Он бросился на Алексиса, его кулаки мелькали в воздухе. Алексис ловко увернулся и поймал его. Падая вперед, он усадил своего друга обратно на кушетку, а затем схватил его молотящие воздух кулаки и завел их Вэлу за спину. После этого он продолжил свой монолог, одновременно стараясь удержать своего друга на месте.

— Помнишь звуки артиллерии? Невинный тихий свист и шипение — и вот у человека оторвана голова, ноги или, может быть, только вырван глаз или челюсть.

— Боже, Алексис, нет! — Вэл напрягся и попытался подняться, затем издал крик, полный боли, и рухнул на кушетку. Он зарылся лицом в подушку, и его плечи начали вздрагивать.

Алексис потряс его за плечо:

— Расскажи мне.

— Рассказать тебе? — Пытаясь подавить всхлипы, Вэл повернул свое мокрое лицо к Алексису. — Черт бы побрал твою душу. Я расскажу тебе это хотя бы только для того, чтобы сделать твои ночи такими же ужасными, как мои. Я скакал назад. Я почти ничего не видел впереди из-за дыма, но землю под ногами видел хорошо. Я скакал по ковру из тел, тел моих друзей и моих солдат. Этертон был рядом со мной, но пуля попала ему прямо в грудь, и он упал с коня. Я попытался вернуться к нему, но сразу же за мной скакали другие, возвращавшиеся назад. Меня увлекли вперед, но я слышал, как он зовет меня.

Вэл замолчал. Он не замечал дрожи, которая сотрясала его тело. Алексис отпустил его, но Вэл даже не пошевелился.

— Он звал меня, — сказал Вэл, — умолял меня помочь ему. Но я не видел его. Я еще не был ранен, меня ранило, когда я уже почти выбрался оттуда. Я должен был увидеть его. Он повторял мое имя снова и снова, и наконец, я отыскал его. Я как раз поворачивал своего коня, чтобы вернуться, но в этот момент что-то ударило меня. Если бы я только остался в сознании.

— Но ты же пытался вернуться.

— Мне рассказали потом, что у него вырвало снарядом половину позвоночника. Я мог бы спасти его раньше, прежде чем его ранило во второй раз. Каждую ночь после этого он приходит ко мне во сне и зовет, зовет, зовет меня, — Вэл подавил смешок. — Но я перехитрил старого Этертона. Я больше не сплю. Правда ведь, очень умно с моей стороны?

С трудом подавляемые смешки Вэла переросли в смех. Алексис присел на корточки и смотрел, как его друг содрогается от горького веселья. Он протянул руку и несильно ударил Вэла по лицу. Вэл мигнул и умолк.

— Ты хочешь ссоры, Алексис?

— Ты чувствуешь себя виноватым, потому что ты не попал в число тех сотен человек, которые погибли. Но это не твоя вина. И никто не мог бы спасти Этертона. Если бы ты вернулся, вы оба были бы убиты.

— Оба? — Вэл покачал головой. — Нет. Я спас бы его.

— Почему ты так уверен в этом? Все остальные погибли.

— Но я мог бы спасти его.

Алексис схватил Вэла за руку и рывком заставил его подняться.

— Что бы ты смог сделать? Его лошадь была мертва. Ты смог бы перевезти его вместе с собой? Преодолеть весь этот путь? Ты был уже ранен. Ты тоже был бы убит.

Вэл внимательно смотрел на Алексиса, как мальчик, повторяющий урок за учителем:

— Я тоже был бы убит.

— Скажи это еще раз, громче.

— Я тоже был бы убит.

Алексис оттащил Вэла в спальню. Он затолкал его в кровать, а затем полез в стоящий рядом столик за бутылкой. Налив воды в стакан, он отмерил туда несколько капель из бутылки, а затем протянул стакан Валу.

— Выпей.

— Мне не нужен лауданум. Ты же знаешь, что я его не пью.

— Если ты не выпьешь его по своей воле, я заставлю тебя сделать это.

Вэл выпил, сунул стакан Алексису и в ярости откинулся на подушки.

Алексис стоял над ним.

— Скажи мне еще раз.

— Иди к черту. Ну, хорошо. Я тоже был бы убит?

— И?

— И я ничего не смог бы сделать, будь ты проклят.

— И?

— Дьявол. Хорошо! Мне не в чем себя винить.

— Хорошо, — Алексис направился к дверям.

— Во всем этом виноват он. Алексис простонал.

— Как только тебе в голову придет какая-то идея, ты цепляешься за нее, как эти австралийские медведи коала цепляются за свое дерево. Спокойной ночи, Валентин.

— Спокойной ночи, тиран.

Алексис быстро вернулся к себе в комнату. Сбросив одежду, он потянулся за своим халатом, но затем остановился, увидев в зеркале свою руку на фоне красного атласа. Она дрожала. Последние несколько минут вернули его к ночным кошмарам, повторения которых он не хотел. Он понял, что не сможет сейчас уснуть. Держа халат в руке, он подошел к стеклянным дверям, которые вели на балкон. Он открыл их и вышел наружу. Ночь была необычно теплой и тихой.

Перегнувшись через перила, он увидел несколько освещенных окон в других частях замка. Ветра не было, и вымпелы, укрепленные на Сторожевой башне, обвисли. Сделав глубокий вдох, Алексис подумал, что ему, возможно, и самому следовало бы выпить лауданум. Он ненавидел его еще сильнее, чем Вэл. Он напоминал ему о Крыме и о том, как Фальк давал ему его после смерти отца и Талии.

Нет, он не будет пить лауданум. Он встряхнул свой халат и уже собрался сунуть руку в рукав, когда бросил взгляд вправо. Через трое апартаментов от его комнат находились комнаты Фалька. На балконе стояла фигура в белом. Ханна.

Она стояла на неосвещенном балконе. Алексис опустил руку. Халат мягко скользнул к его ногам. Он чувствовал на себе ее взгляд. Она не двигалась, не говорила, просто продолжала смотреть на него. Он повернулся так, чтобы ей был виден только его профиль, а потом очень медленно надел халат. Он почувствовал холодное прикосновение шелка к своей коже. Он завязал пояс на талии и сделал шаг назад в комнату, не глядя на женщину. Ему не нужно было смотреть. Он был уверен, что она все еще стоит там — молчаливый белый ястреб, наблюдающий за своей жертвой.

Пока он шел к своей кровати, Ханна вылетела у него из головы. К своему огорчению, он понял, что думает о Кейт. Кейт, Кейт, Кэти Энн. Имя звенело у него в голове и тут же вызвало воспоминание о ее теле.

Прошел час, другой, а он все еще не мог уснуть. Она была рядом. Она спала в его доме, а он не мог заснуть. Он думал, что обладание ею будет похоже на утоление жажды после смертельной скачки. Но обладать ею было все равно что принимать опиум. Он хотел еще.

Он всмотрелся в часы, стоящие на каминной полке, но в лунном свете он почти не видел их стрелок. Ему показалось, что они замерли, но часы продолжали тикать. С каждым тиканьем его возбуждение росло. Он чувствовал, как он увеличивается и набухает с той же ритмичностью, с которой шли часы. Тик-так, тик-так, тик-так. Он прикусил щеку изнутри, —но боль не помогла.

— Черт побери!

Алексис отбросил одеяла и, снова натянув на себя халат, выскользнул из комнаты. Вскоре он уже стоял перед дверью Кейт. Он тихо приоткрыл ее. Вместо темноты его встретил за дверью свет единственной свечи. Кейт сидела в кровати, переворачивая страницы книги. Наблюдая за ней, он увидел через какое-то время, что она вздохнула и перестала листать страницы.

— Кейт.

Она подпрыгнула и, открыв рот, уставилась на него. Книгу она обеими руками прижала к груди. Алексис приблизился к кровати, каждую секунду ожидая, что она осыпет его ругательствами или выгонит из комнаты. Он встал рядом с ней и смотрел, как свет свечи превращает ее волосы в языки пламени, а затем прошептал:

— Кэти Энн.

Она еще плотнее прижала книгу к груди и посмотрела на него испуганными глазами. Не сводя с нее взгляда, он схватил книгу и вытащил у нее из рук. Бросив ее щит на пол, он прижал руку к ее щеке и почувствовал, как она вздрогнула. Его тут же охватило какое-то неотчетливое сомнение. Она была так неопытна, и он совсем не давал ей никакого выбора. Вернее, не совсем так. Он заранее продумал план ее обольщения и принялся его выполнять, но затем в ходе его выполнения он понял, что был вовсе не таким умным, каким сам себе казался. Он сам устроил ловушку, в которую сам же и попался.

Кейт повернула лицо и поцеловала его в ладонь. Алексис втянул воздух сквозь зубы, и все его сомнения и угрызения совести тут же улетучились. Он отыскал сокровище, и он не собирался отказываться от него. По крайней мере, сейчас.

Он поставил сначала одно колено на кровать, а затем другое. Стоя перед ней на коленях, он потянул за пояс своего халата. Халат распахнулся, когда он опускал ее на матрац. На ней было надето что-то прозрачное, и это мешало ему. Он оперся на одну руку, а другой поднял подол ее ночной сорочки до талии. Все это время Кейт молчала и продолжала смотреть ему в глаза, как будто не могла отвести от него взгляда. Когда он опустил на нее свои бедра, она, наконец, закрыла глаза и в то же самое время раздвинула ноги, чтобы ему было удобнее. Он зарылся лицом в ее шею.

— Я не мог уснуть из-за мыслей о тебе, — сказал он, целуя ее горло. — Я хочу тебя так сильно, что эта боль убивает меня. Мне не следовало бы так давить на тебя, но я просто не могу вынести этой боли. Помоги мне.

Она приподняла его лицо, чтобы поцеловать его. Поймав зубами его нижнюю губу, она слегка прикусила ее.

— Мне кажется, ты сам решил помочь себе.

Он провел языком вниз по ее шее до ткани, которая покрывала ее грудь. Внезапно он понял, что ненавидит этот прозрачный материал. Его рука взметнулась вверх по ее телу, сжала ткань в кулаке и разорвала ее.

— Ты права, — сказал он. — Я помогу себе сам.

Он прильнул губами к ее груди и всосал ее. Ее руки сомкнулись у него на затылке и прижали его к ее телу. Он втянул в рот ее сосок, и она выгнула спину навстречу ему. Его рука скользнула вниз по ее бедру, а затем устроилась между их телами там, где начинались ее ноги. Он слегка прижал к ней ладонь.

— Откройся, — сказал он. — Откройся мне. Шире. Шире.

Его палец скользнул внутрь ее. Внизу его живота разливалась тупая боль, и он почувствовал, как он начал подергиваться. Он вспомнил о часах, и движения его пальца стали имитировать ритм часов. Она напрягалась и расслаблялась в такт движениям его руки, и это сводило его с ума. Ее руки сжали его ягодицы, и она попыталась притянуть его к себе.

— Нет, еще рано.

Он спускался все ниже и ниже до тех пор, пока его губы не оказались прижаты к тому влажному гнезду, где играла его рука. И снова Кейт попыталась, приподняв ноги, вернуть его в прежнее положение. Чтобы остановить ее, он поцеловал самую чувствительную часть ее тела.

— Нет, — сказал он. — Расставь ноги пошире, — он руками раздвинул ее ноги и снова поцеловал ее. Пробежавшись по ней языком, он почувствовал, как она пытается сжать ноги вместе. — Расслабься. Вот так. Прочувствуй то, что я делаю с тобой. Это именно то, чего я хочу.

Когда он довел ее до такого возбуждения, что она буквально подпрыгивала в ответ на его ласки, он рассмеялся.

— По крайней мере, я могу тебя заставить подчиняться мне хотя бы в этом.

Ему не следовало бы говорить этого, так как Кейт тут же приподнялась, дотянулась до него и поймала рукой его пенис. Он чуть было не вскрикнул, почувствовав, как ее ладонь сжимает его набухшую плоть. Она всего лишь раз погладила его рукой, и этого оказалось достаточно, чтобы заставить его швырнуть ее назад на матрац и накрыть ее своим телом. Его халат все еще висел у него на плечах. Он чувствовал, как ее ногти через шелк впиваются в его спину.

— Халат, — сказал он сквозь зубы.

Она сорвала с него одежду как раз в тот момент, когда он раздвигал ее ноги. Он глубоко погрузился в нее, а затем отступал до тех пор, пока едва не освободился. Она сделала глубокий вдох, отчего ее мышцы судорожно сжались. Алексис взорвался. Он снова вонзился в нее и начал свои ритмичные движения. Он не поверил своим ушам, когда услышал, как она потребовала:

— Быстрее.

— Иди к черту, — сказал он.

В качестве мести он начал извиваться и делать бедрами вращательные движения, а затем с новой силой атаковал ее. Она закусила губу и задрожала под ним, устремляясь к вершине наслаждения.

Он продолжал вбивать себя в нее.

— Крикни для меня, Кэти Энн. Крикни же. Я хочу услышать твой крик.

Он издал долгий, яростный стон, затем еще один, а потом Кэти Энн приподнялась навстречу ему требовательному толчку и вскрикнула. При этом звуке Алексис полностью потерял контроль над собой. Он ритмичными толчками прокладывал себе путь к избавлению, которое разнесло его вдребезги, как стакан, брошенный в стену. Он обессиленно рухнул на нее, предпринимая отчаянные попытки вернуть себе ясность осознания окружающей действительности.

Ясность мысли долго не приходила. Его самоконтроль был полностью разрушен так же, как и его сила воли. Он зарылся лицом в волосы Кейт и признался себе в чем-то очень важном. Он хотел завоевания, и он его добился. Вот только сражение принесло ему мучительную боль и одновременно наполнило его безграничным наслаждением. И таким сделала его Кейт. Он и раньше соблазнял женщин, но не чувствовал ничего, кроме быстро проходящего удовольствия. Все дело было в самой Кэти Энн, в этой маленькой дикарке, которая мучила его, кружила ему голову, которая превратила его из цивилизованного человека в варвара.

Он вздохнул и приподнялся на локтях так, чтобы увидеть ее лицо. Она гладила руками его спину. Не обращая внимания на его смятение, она улыбнулась ему и поцеловала его в нос.

— Я хотела, чтобы ты пришел ко мне сегодня ночью, — сказала она. — Я так хотела этого, но я боялась тебя попросить. Я рада, что ты поддался соблазну.

— К тому времени, как я подошел к твоей двери, я готов был убить за право обладать тобой.

Изумленный собственными словами, Алексис выругался про себя. Ему не следовало признаваться в своем желании. А теперь она улыбалась ему, как будто бы он одарил ее бриллиантами. Бог мой, она снова двигала бедрами.

— Кейт, нет. Для тебя это внове. Черт, прекрати.

Он зажмурился, когда она обвила его тело руками и ногами и принялась вращать бедрами. Он почувствовал, как ее мышцы присасываются к нему, и его протесты затихли. Зарывшись руками в ее волосы, он принялся ритмично двигаться внутри нее и через мгновение уже поддался своему непонятному безумию.

Предполагалось, что Кейт отправится с Ханной, графиней и трио Динклей заниматься тем, что Ханна называла «христианской благотворительностью». Кейт высказала предположение, что устройство мастерских для обучения ремеслам было бы гораздо полезнее, чем вытирание носов малышам, но Ханне не понравилась эта мысль. Ее воплощение в жизнь повлекло бы за собой необходимость организации, а также вмешательства в дела бизнесменов. Настоящая же леди должна быть выше подобных низменных проблем, и в то же время она была слишком легкомысленна, чтобы понять их и разобраться в них.

Кейт была не настроена заниматься благотворительностью. Она хотела найти укромное местечко, чтобы подумать об Алексисе и о том, какие чувства он вызвал у нее в Башне духов и в ее спальне прошлой ночью. Послав Ханне записку с извинениями, Кейт надела костюм для верховой езды — юбку со шлейфом, а не юбку-брюки — и поскакала в леса неподалеку от замка Ричфилд.

Она оставила свою лошадь пастись на полянке в нескольких ярдах от места, куда она направлялась. Во время предыдущей прогулки она обнаружила руины Тайм Холла. Этот дом был построен в глубине леса одним из предков Алексиса для своей любовницы. Солдаты Кромвеля сожгли его во время гражданской войны. Покрытый сейчас мхом и заросший плющом, дом был когда-то построен из красного кирпича. Обломки кирпичей в изобилии валялись вокруг, и она несколько раз наступила на них, пробираясь к самому зданию. Там под одной из стен была полоска травы, на которой она очень любила сидеть и читать.

С тех пор как она решила стать леди для Алексиса, ей приходилось читать большинство интересных книг в укромных местах вроде Тайм Холла. На этот раз вместо того, чтобы уйти с головой в принесенную с собой книгу, она оперлась спиной на стену и принялась рассматривать траву и цветы, которыми постепенно зарастали руины.

Она чувствовала себя виноватой в том, что она не чувствовала вины из-за того, что занималась любовью с Алексисом де Гранвилем. Ее прежние тревоги снова вернулись к ней. У общества были свои правила, и она не могла согласиться с ними. В них не было логики. Если Алексису было позволено заниматься сексом, то она не понимала, почему это не позволено ей. Еще одним источником ее раздражения был тот факт, что все приличные, воспитанные люди, которых она знала, утверждали, что женщины любят дом и семью, но не получают удовольствия от физической стороны взаимоотношений с мужчинами. Слава Богу, что в свое время она познакомилась с Пейшенс.

Пейшенс наставила ее на путь истинный. Со стороны окружавших ее было просто низостью утаивать от нее тот факт, что женщина также может испытывать удовольствие. Нельзя, конечно, было сказать, что Пейшенс находила удовольствие со всеми своими клиентами, но она заверила Кейт в том, что мужчина может доставить женщине столько же наслаждения, сколько женщина доставляет ему. С самого первого раза, когда Алексис поцеловал ее, Кейт стала подозревать, что Пейшенс говорила ей правду. Сейчас она была в этом уверена.

Она достала из кармана небольшую книжку, которую принесла с собой. Она открыла ее, но читать не стала. У мучающей ее проблемы есть только одно решение, подумала она. Она заставит Алексиса полюбить ее. Они были уже помолвлены, и она своими усилиями по соблюдению правил приличия уже завоевала его одобрение. Она заставит его полюбить ее так, чтобы у него не возникло желания положить конец их договоренности. Если она продемонстрирует ему свою любовь, во-первых, тем, что превратит себя в леди, а во-вторых, тем, что будет заниматься с ним любовью, пока он не упадет от изнеможения, он, в конце концов, отдаст себя ей навсегда.

Она почувствовала, как по ее телу пробежала дрожь волнения. Она была уверена, что Алексис уже чуть-чуть любил ее, хотя сам он этого еще не понимал.

Она не понимала, как можно было делать с ней то, что он делал вчера, и не чувствовать при этом хоть немного любви. Это было бы нелогично. А прошлой ночью он был просто великолепен и так же безумен, как и она.

Ее мысли переключились на красоту тела Алексиса, и она, расслабившись, почти задремала. Тепло солнечных лучей, аромат сырой земли и неподвижность воздуха убаюкивали ее. Она вздрогнула, когда ржание лошади разбудило ее.

Услышав голос Алексиса, она улыбнулась. Он выследил ее. Она будет оставаться на месте и заставит его немного поискать ее.

Она услыхала быстрые шаги. Хруст камней под каблуками сапог, шорох травы, нетерпеливое похлопывание хлыста по бедру. Кейт снова улыбнулась. Будучи не в настроении, Алексис всегда похлопывал своим хлыстом по какой-нибудь части тела. Она начала подниматься, чтобы выйти ему навстречу, но неожиданная резкость в его голосе заставила ее снова быстро сесть на место.

— Ты что, сошла с ума? Твоя записка была настоящим проявлением безумия, Ханна.

— Ты уже несколько месяцев дома и ни разу не поговорил со мной, — послышался голос Ханны.

— Я разговариваю с тобой каждый день, — в тихом голосе Алексиса была слышна напряженность.

— При других. Пустая вежливость. Ты ни разу не прикоснулся ко мне за годы, прошедшие с того момента, как мы расстались.

У Кейт пересохло во рту, а руки похолодели от напряжения. Она прижалась поближе к стене и, подняв над ней голову, смотрела на говоривших через ветки плюща, которые вились над ее укромным местечком.

Алексис стоял на солнце. Его стройная, прямая фигура была залита солнечным светом, глаза были похожи на холодные, зеленые озера, а лицо не выражало ничего, кроме смутного отвращения.

— Не надо со мной так обращаться, — сказала Ханна, подходя к нему поближе. — Ты смотришь на меня так, будто я — ленивая прислуга, которую необходимо уволить. О, не стоит беспокоиться и протестовать. Ты прекрасно знаешь, что то достоинство, с которым ты себя держишь, может иногда пугать. Когда я пытаюсь заговорить с тобой, я чувствую себя подданным, который имеет дерзость требовать близости со своим королем.

— Этот разговор вызывает у меня отвращение, — сказал Алексис и направился к своей лошади.

Настроение Кейт улучшалось с каждым шагом, который он делал прочь от Ханны.

— Фальк не изменился, — сказала Ханна. — Он никогда не прикасается ко мне.

Алексисостановился, но не повернулся к ней лицом.

— Ты мне нужен, Алексис. Повернувшись к ней, Алексис задумчиво покачал головой:

— Я уже не пятнадцатилетний девственник. Мне никогда не следовало позволять тебе прикасаться ко мне. Я предал Фалька однажды, но я не сделаю этого снова. Я уже совершил в своей жизни слишком много грехов. Не проси меня повторить один из них.

— Ты мне нужен.

— Почему я? Ведь были же и другие. Ханна улыбнулась и взмахнула руками в одном из своих беспомощных жестов.

— Ты был таким нежным, прекрасным созданием, и ты был так близко. Каждый день я видела тебя на уроках фехтования, стрельбы, во время езды верхом. Я даже видела однажды, как ты плавал. Ты сбросил с себя одежду и прыгнул прямо в озеро. В тот вечер за обедом твои волосы были еще немного влажными. Я представляла себе все твое тело — влажное, теплое и уже созревшее. Я должна была обладать тобой.

— Заткнись.

Ханна бросилась к нему. Кейт чуть было не выбежала из того места, где она пряталась, когда эта женщина вцепилась в его жакет, прильнув к нему так же, как льнул плющ к развалинам Тайм Холла. Алексис попытался оторвать ее от себя, но она держалась очень крепко. Он ухватил ее за руки, которые сжимали материю его жакета, и толкнул их к ней, так что ей пришлось оставить какое-то расстояние между их телами.

— Мне нужен ребенок, — сказала она. Услыхав ее слова, Алексис оставил все попытки освободиться от нее и замер.

— Бог мой! Каким же чудовищем ты меня считаешь? Я не сделаю этого.

— Он не сможет ничего сказать. Что он сделает? Скажет, что ребенок не может быть его, потому что он уже несколько лет не занимался любовью со своей женой? Он не признается в этом перед всем миром, потому что это означало бы признаться в том, что он является мужчиной лишь наполовину из-за своих родителей. Ты знаешь, что они избивали его за проявление хотя бы малейшей привязанности к женщинам?

— Прекрати, — сказал Алексис, снова пытаясь освободиться от Ханны. — Фалька нельзя винить в том, что произошло с ним, когда он был еще ребенком.

— А как же я? — Ханна потрясла Алексиса за плечи. — Мое милое дитя, ты так похож на него, что никто никогда не догадается, что это твой ребенок. —

— Кроме Фалька.

Кейт вздрогнула, когда Алексис оттолкнул Ханну от себя с такой силой, что та упала на траву. Но она недолго испытывала сочувствие, так как Ханна быстро поднялась и тут же бросилась вдогонку за Алексисом. Он уже почти подошел к лошади, когда она догнала его. Схватив его за рукав, она уперлась каблуками в землю. Алексис рванулся в сторону и, ударив ее по руке, высвободился. К сожалению, он не обратил никакого внимания на то, что находилось у него за спиной. Он сделал назад шаг, другой, и оказался прижатым спиной к стволу огромного дерева.

Они находились слишком далеко от Кейт, и ей было не слышно, о чем они разговаривают. Она отодвинула в сторону листок плюща так, чтобы хотя бы видеть, что происходит. Когда Алексис оказался у дерева, Ханна приблизилась к нему, поймала в ладони его лицо и поцеловала его. Алексис замер. Он схватил ее за плечи и начал отталкивать, но в ответ на это она просунула свою руку вниз, туда, где прижимались друг к другу их бедра. Голова Алексиса откинулась назад, а его губы образовали кружок. Кейт почти услышала его полу-вздох-полувскрик. Какое-то мгновение он стоял неподвижно у дерева, а потом Ханна опустила вниз и вторую руку.

На этот раз Кейт услышала его.

— Нет! — Он оторвал ее руки от своего тела. — Клянусь Богом, в моей жизни слишком много женщин.

Он уронил свой хлыст, когда она прикоснулась к нему. Снова схватив его, он взмахнул им в воздухе, когда Ханна снова попыталась дотянуться до него. Затем он взобрался верхом на Тезея и исчез в лесу, оставив Ханну на поляне.

Кейт видела, как женщина плакала, закрыв лицо руками. Прошло какое-то время, прежде чем она пришла в себя и смогла уехать. После этого Кейт смогла подняться на ноги, ухватившись руками за верхушку стены. Ноги затекли и отказывались ей подчиняться.

Сука. Лицемерная, лживая сука. Нет, Ханна была не виновата. Чудовищем был Фальк. Нет, Ханна. Она соблазнила Алексиса, когда ему было пятнадцать лет. Пятнадцать, проклятье!

— Черт побери! — Кейт схватила свою книгу и принялась ходить взад-вперед.

— Сколько же у него женщин? — спросила она у деревьев. — Посмотрим. Миссис Бичуит, графиня, леди Черчилль-Смайт, Динкли, мадемуазель Сен-Жермен, а теперь еще Ханна. И еще была Офелия. Он мог бы зарабатывать на жизнь в качестве жеребца-производителя.

Какая ужасная мысль. Кейт опустилась на край осыпающейся стены и вздохнула. Почему он должен хотеть ее, если за него хваталось так много красивых и уступчивых женщин? За этой мыслью последовала другая, еще более печальная. Алексис привык к тому, что его разыскивают, преследуют, за ним ухаживают.

До того как папа отыскал золото, она часто думала о том, как прекрасно было бы иметь красивую, дорогую одежду. Когда же она получила ее, то всего лишь через несколько месяцев эти чудесные атласы и шелка стали для нее такими же обыкновенными, как хлопок. Если бы бриллиантов было столько же, сколько песчинок на земле, то они не были бы никому нужны.

Женщины рассыпались у ног Алексиса, как песчинки, поэтому нельзя было ожидать, чтобы он обращался с ними, как с бриллиантами. Бедная Ханна, бедная миссис Бичуит, бедная Офелия.

Бедная Кейт.

О нет, не бедная Кейт.

Вскочив на ноги, Кейт отправилась к той поляне, где ее ждала лошадь.

— Берегись, милорд маркиз. Перед тобой песчинка, которая собирается превратиться в самый большой из всех бриллиантов, который тебе когда-либо приходилось видеть.

ГЛАВА 15

Учитывая испытания, которым подверглось сегодня самообладание Алексиса, Кейт не была удивлена, когда, вернувшись из Тайм Холла, узнала, что он отругал своего секретаря и отправился в Доуэр Хауз. Она прошла в свою комнату, чтобы переодеться и спрятать свою книгу. С тех пор как она решила улучшить свои манеры, ей приходилось прятать все интересные книги. На виду остались только пользующиеся одобрением общества религиозные тома и поэзия.

Вордсворта, например, читать разрешалось. Кейт ненавидела Вордсворта. Все эти излияния насчет нарциссов, лопающихся почек и облаков. Эти слюнявые восторги наверняка вызвали бы тошноту у самой природы.

Кейт скрипнула зубами. У нее в ушах звучал тихий голос Ханны, шепчущей эти строки.

Она как раз засовывала свою книгу под матрац, когда вошла горничная с письмом. Через полчаса она уже бежала вниз с письмом, держа в руках ответ на него. Она перепрыгнула через последние несколько ступенек, и ее юбки взметнулись вверх. Она со стуком приземлилась на покрытый ковром пол и бросилась за угол, но внезапно почувствовала, как кто-то поймал ее за плечи и развернул.

— Кейт?

— Проклятье!

Кейт прикусила губу. Это был Алексис, и он видел, как она бежала. Он был вместе с графом Кардиганом и лордом Синклером, и он нахмурился, глядя на нее с тем отстраненным видом, какой у него всегда бывал в тех случаях, когда он был разъярен, но не мог показать этого из-за присутствия свидетелей.

— Что-то случилось, моя дорогая?

Кейт, забыв о приличиях, гневно взорвалась:

— Этот идиот Поггс уволил моего кораблестроителя.

Если бы она не была так рассержена, она поняла бы намек по напряженной челюсти Алексиса и по нахмуренным бровям Фалька. Но она была слишком сердита, и поэтому она продолжала:

— Меня не волнует, что Уэйнрайт пьет виски и держит дома трех шлюх. Он строит самые быстрые клипера, и он будет строить их для меня.

Граф издал сдавленное восклицание. Фальк поспешил удалиться и пригласил с собой изумленного Кардигана. Кейт бросила взгляд на Алексиса и попыталась было побежать дальше по коридору, но он снова поймал ее и втащил в комнату рядом с лестницей. С грохотом захлопнув за собой двери, он угрожающе навис над ней.

— Ты — просто позор.

— Извини, но Поггс…

— Меня не волнует Поггс. Ты поставила в неловкое положение себя и меня. Снова. Перед Фальком и Кардиганом, ни более ни менее. Фальк и без того считает тебя легкомысленной. После этого случая он наверняка станет считать тебя ненормальной.

— Но Поггс…

— К черту Поггса. Сколько раз я должен просить тебя вести себя так, как если бы ты заслуживала чести быть хозяйкой замка Ричфилд?

Чувство унижения тут же охватило Кейт. Волна жара залила шею и лицо, а в горле тут же образовался комок, который она безуспешно пыталась проглотить. Алексис продолжал говорить, но она не слышала его, настолько она была переполнена страданием. Она чувствовала, что сейчас заплачет, и никак не могла остановить слезы.

Господи, не дай мне заплакать. Она снова сглотнула. Ее глаза наполнились слезами, и она закрыла их в надежде не дать им пролиться. Ей это удалось бы, если бы Алексис не бросился внезапно к ней.

Безо всякого предупреждения она была поднята в воздух. Он отнес ее к кушетке и сел, держа ее на коленях и прижимая к своей груди ее голову. Эти объятия открыли путь слезам. Всхлипывая, она слышала только тихий голос, нежно шепчущий извинения.

— Я не хотел, маленькая дикарка. Извини. Не плачь. Не плачь, я сказал. Кейт, перестань плакать, — резко сказал он ей. — Перестань сейчас же. Я чувствую себя как какой-то злобный пес.

Она фыркнула, потом икнула и хихикнула. Алексис сделал глубокий вдох и, положив ладони на обе стороны ее лица, поднял его вверх. Он поцеловал ее влажные щеки, ее глаза и, наконец, ее рот.

Откинувшись назад, Кейт прикоснулась к его губам. Не будучи поджатыми в ярости, они были одной из немногих мягких частей его тела.

— Прости, — сказал он.

— И ты меня.

— Просто я никогда не знаю, чего от тебя ожидать. Ты впадаешь в ярость, как медуза, но если я рассержусь на тебя, ты таешь, как кусочек влажного сахара.

Кейт покраснела и принялась внимательно разглядывать носки своих туфель. Сидя у него на коленях, она не могла достать ногами до пола.

— Моя сладкая.

— М-м.

— Ты ведь нечасто плачешь?

— Почти никогда.

— В этом-то, наверное, все дело, — он снова притянул ее к себе и ткнул ее голову себе в плечо.

— Что ты хочешь сказать?

— Ханна постоянно плачет. И Джорджиана Динкль, и близнецы, а также почти все женщины, которых я знаю. Ты же никогда не плачешь, поэтому сейчас, когда из твоих глаз полились слезы, я готов был вырвать свой язык за то, что он стал причиной этого.

— Не надо, — она подняла голову и посмотрела ему в глаза. — Мне нравится твой язык.

Эти ее слова привели к тому, что он снова ее поцеловал, на этот раз более глубоко. Прежде чем она смогла что-либо сообразить, она почувствовала, что лежит на кушетке, а руки Алексиса шарят у нее под юбкой. Он действовал так быстро, что она успела вымолвить всего лишь слово протеста, как он уже оказался у нее между ногами. Следующие слова протеста были заглушены его поцелуем. Он приподнял свои бедра, она услышала шорох ткани, а затем в одно мгновение он очутился у нее внутри.

Она не понимала, как это могло случиться настолько быстро. Он почти полностью вышел наружу, а затем снова глубоко вонзился в нее. Поддерживая себя руками, он с такой силой входил в нее, что ей хотелось кричать. Он забыл о том, что это было для нее шоком. Ее не волновало ничего, кроме того, что делал он. Он выгнул спину и все быстрее двигался взад-вперед. Она ощутила покалывание внутри и почувствовала нарастающее давление в центре своего наслаждения. Чем больше она пыталась насытить его, тем более сильные ощущения переполняли ее. Наконец она вскрикнула и рывком устремилась к нему. На вершине собственного оргазма она почувствовала, как он судорожно сжался, а затем с облегчением выплеснулся внутри нее.

Кейт держала Алексиса, пока он пульсировал у нее внутри. Он поднял голову, и они обменялись недоуменными взглядами.

— Что случилось? — спросил он.

— Мы забыли обо всем, обо всем. О, Алексис, ты не считаешь нас развращенными?

— Только не тебя, — сказал он. — Ведь это не ты была тем человеком, который, войдя в комнату, убедился, что закрыл дверь на замок, даже несмотря на то, что был рассержен.

— Мне было все равно, закрыта дверь или нет. Он улыбнулся:

— Это самый великолепный комплимент, который мне когда-либо делала женщина.

Она хихикнула. Алексис втянул воздух сквозь зубы и окаменел, а затем осторожно поцеловал ее и вышел из нее. Чувствуя теплую липкость его семени у себя между ног, Кейт быстро поправила свои юбки, в то время как Алексис застегнул брюки.

— О Господи, — сказала она.

— Да. — Он вручил ей свой носовой платок. Она покраснела, и он отвернулся от нее. — Прости, моя дорогая. Ты совсем не привыкла к этому, — он снова повернулся и сел рядом с ней. — Нам надо подумать.

— Да, надо.

— Знаешь, я ведь обычно не насилую девственниц.

— Ты тоже испугался.

— Исключительно.

Она вложила свою руку в его ладонь.

— Я надеялась, что тебе будет что-то известно об этом, особенно если учесть твой богатый опыт.

— Он теряет всякое значение, когда я оказываюсь рядом с тобой. — Он сжал ее руку. — Я должно быть, теряю разум.

— Я уже растеряла свой полностью. Она позволила Алексису помочь ей подняться. Он поцеловал ее и открыл дверь.

— Я должен оставить тебя, прежде чем я снова превращусь в монстра-насильника, — он вышел в коридор. — Я провожу тебя к обеду, если я приду в себя к этому времени.

Кейт улыбнулась. Когда он удалялся от нее по коридору, она услыхала, как он бормочет себе под нос:

— Я должен что-то предпринять. Это не может дольше продолжаться.

Нахмурившись, она уже открыла рот, чтобы спросить у него, что он имеет в виду, но он уже завернул за угол. Она не обратила внимания на мрачные предчувствия и принялась разыскивать по комнате бумаги, которые она уронила, когда Алексис взял ее на руки. Уже почти наступило время обеда, и хотя некоторые гости уже уехали, Кейт ожидал впереди еще один ужасно официальный прием пищи. Ей нужно было время, чтобы помыться и переодеться. И ей нужно было отдохнуть. От общения с Алексисом она устала больше, чем если бы выстирала пять лоханей белья для старателей.

Отдохнуть ей так и не удалось. Она легла в постель, но перед ее закрытыми глазами чередой проходили женщины, падая у элегантно обутых ног Алексиса. Возглавляла этот парад Офелия, за ней шла Ханна, графиня и еще несколько прекрасных безымянных жертв. Сам же Алексис ничего не делал, а только стоял в облаках фимиама и принимал приносимые ему жертвы. Пока не подошла она. Ее он схватил, подмял под себя, и они исчезли в тумане.

Кейт застонала и села в постели. Несмотря на решение, принятое ею в Тайм Холле, она снова повела себя как песчинка. Единственным ее утешением было то, что Алексис был так же сбит с толку, как и она сама.

И все же она устала от неопределенности. Настало время загнать в угол ее уклончивую любовь и выяснить, наконец, некоторые вещи. Она хотела знать, как он относится к ней; она хотела спросить, почему его мать обвиняла его в совершении преступлений, которые, насколько было известно Кейт, были противны его природе. А самое главное, она хотела знать, считает ли он до сих пор их помолвку фарсом.

Конечно же, он не пришел, чтобы проводить ее вниз. Кейт сочла, что он почувствовал приближение неприятного разговора и старался избежать его. Как бы то ни было, раздражать ее было в его привычке. Так почему же он должен сегодня вести себя иначе?

Она спустилась к обеду с матерью. Когда они вошли в Большую столовую, все уже были в сборе, включая и Алексиса. Джулиана поприветствовала Кейт и Софию, и мученический вид этой женщины вызвал у Кейт новый приступ раздражения. С момента объявления об их помолвке мать Алексиса периодически предупреждала Кейт о надвигающейся на нее смерти. Джулиана расхаживала по дому в состоянии меланхолии с еще более, чем обычно, драматическим видом, который находился в странном противоречии с лихорадочным энтузиазмом ее пуделей и обезьянки.

Алексис подошел к Кейт, как только увидел ее, и уделил достаточно много времени беседе с матерью. А затем сразу же отошел. Он поболтал с деканом. Он осыпал комплиментами весь выводок Динклей. Он заставил молчаливого и мрачного Вэла немного пофлиртовать с леди Черчилль-Смайт. Он обменялся охотничьими историями с графом Кардиганом. Он незлобиво поддразнил Фалька. Кейт было ясно, что он охотно проводит время с любым человеком, лишь бы не приближаться к ней.

В результате Кейт ничего не могла есть. Когда обед закончился и все переместились в Красную гостиную, ее уныние переросло в гнев. Как он мог игнорировать ее? Это не она не могла контролировать свою страсть. Ее вины не было в том, что, когда бы они ни оказались рядом, они вспыхивали, как костер, в который подлили нефти. В конце концов, именно у него было тело, которое могло бы служить моделью художнику, и эротическая походка. Во всем был виноват он.

Кейт сидела на обитой алым шелком кушетке и делала вид, что слушает рассказ Джулианы о королеве и принце Альберте. Алексис, оказавшись на мгновение в одиночестве, отошел к окну. Кейт сердито посмотрела на него, но он не видел ее. Он смотрел на улицу. Он наклонился поближе к окну, а затем, не сказав никому ни слова, пробрался по комнате среди кринолинов дам и выскользнул в дверь.

Ей понадобилось достаточно много времени, чтобы подойти к окну, но ей удалось сделать это. Глядя на улицу, она поначалу не увидела ничего, кроме темноты. Когда она попыталась разглядеть лужайку под окнами, ее глаза уловили какое-то движение. Это было мелькание юбки. Она приложила ладонь к стеклу, чтобы закрыть свет, падающий из гостиной. Рядом с юбкой она увидела ногу, затянутую в черные брюки. Мускулистую от частой верховой езды ногу, которая была слишком длинной, чтобы принадлежать кому-либо, кроме Алексиса или Фалька. Но Фальк был в гостиной.

— Проклятье.

Кейт опустила руки вниз, чтобы удержать кринолин на месте, и выплыла из комнаты. Она добралась до лужайки, но слишком поздно, чтобы увидеть, куда отправились эти двое.

— Змей, — бормотала она, внимательно оглядывая двор. — Червяк. Двуличный осел. Она направилась к Башне духов.

— Если он в комнате .Петиции, то я изрежу ножницами все его роскошные подарки. И я не заплачу. Ну, может быть, потом, но не раньше, чем выскажу ему все.

В Башне духов их не было. Кейт не хотела думать о том, что бы она сделала, если бы они оказались там. Не дав себе времени на раздумья, она обыскала еще несколько комнат. Наконец, она снова вышла во двор. Подняв с земли веточку, она стала разламывать ее на кусочки, продолжая нетерпеливо расхаживать перед входом в Башню духов. Замок был слишком большим, чтобы обыскать его целиком. Проклятье. Она хотела застать его без штанов. Что ей было нужно, так это кнут. Он мог оказаться в Главной башне, и она направилась к ней. Дверь была незаперта, и она вошла внутрь.

Растерявшись в темноте, она на ощупь пробралась от входа мимо ямы, находившейся у подножия лестницы, которая вела наверх на галерею. Она пыталась идти в направлении стола, который она видела, когда Алексис приводил ее сюда.

У нее над головой раздался шорох, затем два глухих удара — один слабее, другой сильнее — и наконец долгий вопль. Услышав первый же звук, Кейт попыталась всмотреться в окружавшую ее темноту, но ей ничего не удалось увидеть. Одновременно с воплем раздался грохот металла о металл, камень и дерево. Что-то прокатилось рядом с ногами Кейт. Она стояла неподвижно, пытаясь понять, откуда послышался звук.

В этот же момент со стороны лестницы появился свет. К ней подплыла лампа, которую держал в руках Алексис. Его галстук был развязан, а сорочка расстегнута. У него за спиной тяжело дышала миссис Бичуит.

— Кейт? — Алексис остановился перед ней. — Что ты наделала?

— Только не надо обвинять меня, ты, сибарит. Шум был где-то там, — Кейт указала рукой.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он.

— Заткнись и дай мне эту лампу, — она вырвала ее у него и пошла с ней в темноту.

Там, где она шла, повсюду было рассыпано различное оружие. Пики, топоры, мечи, щиты, булавы. Кейт двигалась вперед, пока не приблизилась к огромной куче доспехов и оружия, которую ей показывал Алексис. В свете лампы старый металл тускло поблескивал. Она подняла лампу повыше и осветила верхнюю часть кучи, где лежали кирасы, шлемы, копья.

Но вместе с этим в свете лампы она увидела капли жидкости, падающие на металл. Затем красные капли превратились в ручеек, который вел к руке.

Руки Кейт задрожали, и она схватилась ими за лампу. Не обращая внимания на подходившего сзади к ней Алексиса, она, широко раскрыв глаза, смотрела на тело, лежащее на куче оружия и доспехов, тело, пронзенное копьем и алебардой.

Алексис бросился вперед.

— Ханна?

За спиной у Кейт раздался рыгающий звук. Каролина Бичуит согнулась пополам, прижав руки ко рту, а затем побежала прочь.

Кейт и сама пыталась проглотить подступивший к горлу комок. Она почувствовала, как у нее закружилась голова, а руки и ноги стали очень легкими. «Прекрати. Это еще не самое страшное, что тебе доводилось видеть. Вспомни того мужчину, которого индейцы поймали в пустыне Карсона».

Она смотрела, как Алексис наклонился к нелепой куче и пытался протянуть руку между оружием, чтобы схватить Ханну за запястье.

— Не стоит, — сказала Кейт. — Она мертва.

— Но как? — спросил Алексис. Он покачал головой и выпрямился, продолжая качать головой, как бы отрицая то, что он видел своими глазами. — Бог мой. Бедная, бедная Ханна.

Кейт знала, что ей необходимо что-то делать, чтобы не стоять, рассматривая открытые глаза и рот мертвой женщины. Она потянула Алексиса за руку.

— Она упала. Подними лампу. Я недостаточно высока.

Когда Алексис поднял руку, они увидели в свете лампы руку, свешивающуюся над ними с галереи. Не говоря ни слова, Алексис бросился к лестнице, ведущей наверх, а Кейт побежала за ним. Поднявшись на галерею, он остановился.

— Будь осторожна. Здесь есть гнилые доски.

Они медленно пробрались к тому месту, которое находилось прямо над Ханной. На полу, лицом вниз, лежал граф Кардиган. Поручни над ним, там, где упала Ханна, были сломаны. Алексис передал лампу Кейт, а сам наклонился над Кардиганом и, прикоснувшись к его голове, перевернул графа на спину.

— Его ударили сзади, — Алексис осмотрелся вокруг и поднял лежащую неподалеку булаву. — Возможно, этим.

— Я не понимаю, — сказала Кейт.

Они молча стояли рядом с графом. Алексис наклонился над ним, чтобы проверить, дышит ли он, а когда он выпрямился, его тело будто окаменело. Он устремил свой неподвижный взгляд в черную пустоту башни.

— Вэл.

Сердце Кейт учащенно забилось.

— О, нет. Возможно, граф позволил себе некоторые вольности и Ханна запаниковала.

— И ударила его булавой, которую она всегда носит с собой?

— Она могла все время лежать здесь. Ханна могла ударить его и из-за этого потерять равновесие.

— Но почему она вообще оказалась здесь? С ним? — Алексис взъерошил рукой свои волосы.

— Может быть, она хотела найти более покладистого жеребца, который согласился бы стать отцом ее ребенка.

Это был сильный удар, и она знала это. Алексис вздрогнул и посмотрел на нее так, будто бы она пронзила его одним из валявшихся неподалеку мечей. Он долго молчал и просто смотрел на нее.

— Ты собираешься разрушить ее репутацию теперь, когда она уже мертва, — наконец спросил он, — или просто сделать Фалька совершенно несчастным?

— Ни то ни другое, — ответила она.

— Тогда сходи за помощью. Обратись к моему слуге и не разговаривай больше ни с кем. Каролина, наверное, уже у себя в комнате, и я знаю, что она никому ничего не скажет.

Кейт ушла, и для нее несколько последующих часов прошли как в тумане. Графа перенесли в его комнаты и вызвали для него врача. Слуги унесли тело Ханны, а Алексис тем временем сообщил трагическую новость Фальку. Приходили и уходили представители властей. Кейт, как и Алексису, пришлось разговаривать с ними, и рассвет наступил прежде, чем она смогла добраться до своей постели. Несмотря на испытанное ею потрясение, а может быть, благодаря ему, она проспала почти до заката.

Когда она проснулась, то узнала, что все гости Джулианы разъехались, а графа допрашивал глава полиции графства. Кардиган не мог ничего припомнить. Он стоял на галерее с леди Ханной, когда кто-то ударил его. Он потерял сознание, а затем пришел в себя уже в своей комнате. Вот и все.

София рассказала Кейт обо всем, что произошло за день, и именно во время этого ее рассказа Кейт впервые почувствовала, что такое английское правосудие в сочетании с привилегиями аристократии. Полиция ненавязчиво появилась в замке и так же ненавязчиво исчезла.

— Они допрашивали лорда Фалька, — сказала София, — и мистера Бофорта тоже, очень долго. Но лорд Алексис не дал им забрать его.

— Кого? — спросила Кейт.

— Мистера Бофорта, конечно. Ты же знаешь, как он не любит графа.

— Но ведь нет никаких доказательств. София кивнула:

— Именно это и сказал лорд Алексис. Мистер Бофорт сказал, что он отдыхал после обеда в своей

комнате. Лорд Алексис сказал, что вокруг очень много людей, которые могли бы убить Ханну. И кроме того, в Доуэр Хаузе много офицеров, которые ненавидят графа. Он не позволил им забрать мистера Бофорта.

— А что говорит Валентин?

— О, он ужасно рассердил маркиза. Они чуть было не подрались.

— Мама, о чем ты говоришь?

— Понимаешь, маркиз защищал мистера Бофорта от суперинтенданта. Но мистер Бофорт сказал им обоим, что он видит различие между дамой и дураком и что если бы он решил сбросить графа на эти ужасные копья, он бы сделал это быстро и не допустил бы при этом ошибки.

— О, нет.

София закивала головой:

— Леди Джулиана подслушивала их, и она сама рассказала мне об этом. Она сказала, что маркиз приказал мистеру Бофорту замолчать, а потом попросил суперинтенданта уйти. Вот такие дела. Бедная Ханна мертва, и никто не знает, кто это сделал и почему.

Кейт ничего не стала говорить о своих собственных подозрениях. Вэл мог попытаться убить графа и столкнуться с Ханной, но она знала, что молодой человек не предпринял бы атаки на графа в присутствии дамы. От Софии она узнала, что Фальк вышел из гостиной вскоре после того, как она сама вышла оттуда. Фальк. Мог ли он узнать о неверности Ханны? Может быть, он все время знал об этом и только выжидал удобного случая убить ее. И кроме того, существовала возможность, что один из выздоравливающих офицеров мог попытаться убить графа, но сделал это очень неумело, что и привело к трагическим последствиям.

— Но ты еще не слышала самого плохого. Голос Софии прервал размышления Кейт.

— Что, мама?

— Леди Джулиана обвинила маркиза в убийстве леди Ханны. Прямо перед полицейскими. На глазах у всех.

— Это абсурд.

— Это же сказал и лорд Синклер. Конечно, все знали, что ты гуляла с ним и с этой Бичуит. Это было совершенно ясно, но Джулиане, казалось, было все равно. Она все время требовала, чтобы констебли арестовали его, а бедный лорд Алексис просто стоял перед ней и позволял ей высказывать чудовищные обвинения. Если бы лорд Синклер не увел Джулиану, я не знаю, что могло бы произойти. Это все так ужасно и неприятно.

— Значит, она унижала его, а он даже не защищался?

— Ну, ты же знаешь, каков лорд Алексис со своей матерью. Он просто каменеет в ее присутствии. Я этого не понимаю.

Кейт направилась к дверям спальни.

— Где он?

— Спит. Мередит наконец уложил его в постель час назад.

Замедлив шаг, Кейт все же решила подождать. Но она все же решила откровенно поговорить с Алексисом де Гранвилем независимо от того, что произошло.

ГЛАВА 16

Кейт вышла из Сторожевой башни на дорожку, идущую по верху крепостной стены. Это был второй день после смерти Ханны. Солнце уже почти садилось, и от Мередита она узнала, что Алексис поднялся на стену. Он стоял между двумя зубцами, опершись руками на края амбразуры между ними. Его профиль освещался золотистым светом заходящего солнца. В этом профиле не было ни одной неправильной линии, и его совершенство разгневало ее еще сильнее. Может быть, он и забыл о миссис Бичуит, но она не забыла. Подойдя к нему, она остановилась рядом с зубцом, в центре которого была проделана бойница.

— Я не буду песчинкой.

Алексис резко повернулся к ней лицом.

— Проклятье! Тебе не следовало бы так бесшумно подкрадываться к людям.

— Я не подкрадывалась. Ты просто замечтался. Он приблизился к ней.

— Я думал о тебе.

Она предупреждающе вытянула вперед руку:

— Можешь не стараться быть любезным. У тебя все равно это не получится, потому что я собираюсь сказать тебе несколько слов.

Вздохнув, он оперся спиной на зубец стены, скрестил руки на груди и поднял голову. Кейт сердито посмотрела на него.

— Я слышала, что ты смог защитить Валентина от правосудия, избавить Фалька от сознания неверности Ханны и спасти репутацию своей любовницы — и все это одновременно.

— Эту способность я развил в себе, когда мне пришлось руководить десятками офицеров своего полка, которые заняты только тем, что стремятся нарушать покой королевы.

Сжав руки в кулаки, Кейт призвала на помощь всю свою смелость и ринулась в атаку.

— Итак, ты привел в порядок дела всех. Как ты внимателен по отношению к окружающим. Единственную проблему я вижу в том, что ты не оказал мне подобной любезности.

— То, что ты говоришь, не имеет смысла.

— Вы — всего лишь небольшой кусочек масла, милорд, но вы стараетесь намазать себя на слишком много ломтиков хлеба.

— Я чувствую тошноту от твоей метафоры.

— Я пытаюсь объяснить тебе кое-что, де Гранвиль. И я пытаюсь сделать это как леди, — она ткнула его пальцем в грудь. — Когда я проходила сотни миль за падающими от голода быками через весь Американский континент и росла в домах с полотняными стенами, я поняла одну важную вещь — если ты не требуешь к себе уважения, ты его и не получишь. И клянусь Богом, сэр, вы будете уважать меня, или я подвешу вас на веревке за ваши дары, щедро ниспосланные вам природой.

Алексис изумленно уставился на нее, а затем быстро моргнул.

— Ты сошла с ума.

— Если ты хочешь сказать, что я рассержена, то ты уловил мою мысль. Я разрываю нашу помолвку. Ты можешь вернуться к даме с воздушными шарами вместо грудей.

Кейт повернулась на каблуках, чтобы уйти, но Алексис схватил ее за руку и резко развернул обратно. Если бы она не была так сердита, она испугалась бы ярости, горевшей в его глазах. Он прижал ее спиной к зубцу и с обеих сторон руками преградил ей путь.

— Я буду решать, когда разорвать нашу помолвку, ты, дерзкая маленькая ведьма. И я еще не готов сделать это.

Сердито глядя в его остекленевшие от гнева глаза, Кейт сказала:

— Я — не коммунальное удобство вроде водопровода. Ты можешь командовать жизнью Вэла и большинства остальных людей, но ты не можешь командовать моей жизнью. Я всегда удивлялась, почему ты так безропотно падаешь к ногам своей матери. А потом я поняла — ведь она уважает тебя еще меньше, чем я.

Он схватил ее за плечи и поднял ее в воздух, а потом, так же внезапно, уронил ее. У Кейт подвернулась щиколотка, и она чуть было не упала. Алексис, поймав ее за талию, помог ей удержаться на ногах.

— Она рассказала тебе, — сказал он. Его руки бессильно повисли вдоль его тела.

— Рассказала мне что?

— О моих убийствах.

Кейт нахмурилась. Его гнев исчез. Нет, он просто как-то изменился. Алексис возвышался над ней, положив одну руку на верхушку зубца. Из-под ткани рукава отчетливо проступал рельеф его мышц. Когда он снова заговорил, его голос был негромким, но он как-то странно звенел от сдерживаемых эмоций.

— Ты не боишься быть наедине со мной сейчас, когда ты знаешь об этом?

— Ты убил своего отца и сестру? Он закрыл глаза и прошептал:

— Должно быть, да.

— Ты хочешь сказать, что ты сам не знаешь?

— Я помню, как они погибли.

— А ты не помнишь, как ты устанавливал западню?

Он покачал головой.

Кейт отошла на несколько шагов, а затем снова повернулась к нему.

— Я не поверила твоей матери, когда она рассказала мне об этом. После того как мы объявили о нашей помолвке, она сказала мне, что ты убил и их, и всех любовниц, которые у тебя когда-либо были.

— Что? Кейт кивнула.

— Но умерла только одна из них, если не считать Офелии. Она погибла из-за аварии экипажа, и это случилось два года назад, когда я был далеко отсюда вместе со своим полком.

— Тогда почему твоя мать рассказывает всем подобные истории? По правде говоря, Алексис, я думаю, что она не совсем, как бы это сказать, здорова умственно.

Он рассмеялся:

— Дело не в этом. Она ненавидит меня за то, что я убил отца и Талию.

— Прекрати. Ты не способен совершить подобное зло.

— Ты ничего не знаешь об этом. Как Макбет, «я так уже увяз в кровавой тине, что легче будет мне вперед шагать, чем по трясине возвращаться вспять».

Он отвернулся от Кейт и принялся рассматривать облака на горизонте. Они горели алым пламенем, отражая свет заходящего солнца.

— Но, несмотря на мои грехи, мы будем продолжать, как мы и договорились, вплоть до того момента, когда Ханна будет похоронена и все успокоится. Через несколько недель мы должны будем избавиться друг от друга.

— О, нет.

— И тогда я найду какую-нибудь совершенную леди, у которой голова будет набита гусиным пухом, женюсь на ней и произведу на свет наследника. Леди, которая не будет задавать вопросов, на которые она не хочет получить ответ.

На следующее утро после столкновения с Кейт по поводу его якобы неверности Алексис сидел в малой столовой, а перед ним стояла тарелка с яичницей и ветчиной. Он рассматривал белые пузыри, посыпанные перцем, размышляя о Ханне, Кардигане и о Вэле. Беспокойство за своего друга, печаль из-за Ханны и недоумение по поводу Кейт заставили его желудок сделать один из кувырков, которые так любил делать Яго. Он оттолкнул от себя тарелку и попытался заставить себя выпить хотя бы чаю. Но и это ему не удалось, потому что вошла его мать, которую поддерживал под руку Фальк.

Осторожно поставив чашку на блюдце, Алексис кивнул Джулиане. Он не ожидал от нее приветствия и не получил его. Фальк что-то пробормотал ему.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Алексис.

— Хорошо, — сказал Фальк. — Трудно поверить, что ее уже нет.

Фальк сел рядом с Алексисом и принялся разворачивать салфетку. Алексис всмотрелся в лицо своего кузена. После смерти Ханны он— был очень замкнут, но спокоен.

— Я выясню, что произошло, — сказал Алексис.

— Я знаю, что произошло. Подобно всем женщинам, она в конце концов уступила своей порочной природе. Она собралась предаться блуду со своим любовником и в безумстве похоти поскользнулась и рухнула навстречу своей смерти.

Алексис сжал руки в кулаки и отвел взгляд от лица Фалька с его праведным выражением.

— О, Фальк, нет, — сказала Джулиана.

— Пожалуйста, — сказал Фальк. — Сделайте мне одолжение и не говорите больше на эту тему. Это причиняет мне боль.

Алексис снова попытался поднять свою чайную чашку, пока Джулиана и Фальк беседовали о погоде. Ему удалось кивнуть в ответ на несколько вопросов, заданных ему Фальком.

— Кстати, — сказал Фальк, — мне кажется, что ремонтных работ, проводимых в Главной башне, недостаточно. Там еще обваливается часть верхней стены.

— Но она была в порядке, — ответил Алексис.

— Не сегодня утром. Я шел мимо по дорожке и заметил несколько камней у подножия башни.

— Я посмотрю, когда закончу есть.

Прежде чем Алексис смог запротестовать, Фальк уже заказал для него горячий завтрак. Под внимательным присмотром своего кузена ему удалось поесть, но только после того, как ушла Джулиана. Наконец, он избавился от тяготившего его присутствия Фалька под предлогом необходимости проверить работы в Главной башне.

Выйдя во двор, он прошел по периметру лужайки и подошел к Старой башне. Несколько разбившихся камней лежали у ее подножия. Трава была усыпана кусками штукатурки, а один из упавших камней проделал глубокую дыру в дерне. Алексис пнул камень ногой, а затем высоко поднял голову, чтобы посмотреть на верхнюю часть стены. Фальк был прав, — часть ее разрушилась. Он видел два камня на самой верхушке, один под другим — каждый размером с его туловище, которые сильно выдавались из кладки и тоже должны были вот-вот упасть. Наверное, раствор, скреплявший их, раскрошился от старости.

Алексис снова посмотрел на камни, лежавшие на земле. На одном из них были свежие следы, возможно, от удара о другой камень. Алексис наклонился и схватил его обеими руками., В этот момент он услышал лай Яго. Опустившись на одно колено, Алексис поднял голову и увидел, как пес скачет по двору вслед за Вэлом. Его друг взмахнул рукой, и Яго стал бегать кругами вокруг хромающего мужчины. Алексис сердито посмотрел в сторону Вэла. Он все еще был сердит на этого дурачка за его насмешки над суперинтендантом. Алексис повернулся к нему спиной и попытался снова поднять камень.

— Алексис, в сторону!

Сами эти слова не заставили бы его среагировать немедленно. Попытаться прыгнуть на землю как можно дальше от башни Алексиса заставил тон Вэла. Это был тон, который он использовал в сражениях, тон, которым он командовал своим солдатам стрелять, идти в атаку или отступать. Когда Алексис упал на землю, он почувствовал, как что-то тяжелое отскочило от его ботинка. Раздался гулкий звук удара, а затем шум падающих мелких камешков и шелест сыплющегося песка. Он упал на живот. Яго тут же с лаем подбежал к нему и ткнул его носом в шею. Алексис выругался про себя и оттолкнул пса в сторону.

— Хороший мальчик Яго. Не сейчас. Вэл уже подбегал к нему.

— С тобой все в порядке?

— Да, меня всего лишь засыпало пылью, и кроме того, я чувствую себя последним дураком, — ответил Алексис, стряхивая с волос штукатурку.

Запрокинув голову, Вэл принялся рассматривать осыпающуюся стену.

— Что на тебя нашло, что ты решил встать прямо под этими камнями, которые должны были вот-вот упасть?

— Ты сейчас стоишь под ними. Вэл отошел подальше от башни.

— Было бы смешно пережить Крым и оказаться раздавленным в собственном доме.

— Я скажу сейчас кому-нибудь перегородить здесь проход и пошлю мастера посмотреть, что там стряслось.

— М-м-м. Я хочу поговорить с тобой.

— Это что-то новенькое. Совсем недавно тебе было нечего мне сказать.

— Не о Ханне и Кардигане.

— А что Кейт?

— Что ты с ней сделал? Она бродит вокруг, как щенок, потерявший мать.

— Это не твое дело, — сказал Алексис.

— Она мне нравится. И не думай, что я не заметил тебя вместе с этой Бичуит. Не обижай Кейт, Алексис. Под всей этой внешней решительностью скрывается нежная малышка.

Алексис поднял взгляд от своего рукава, с которого он старался стряхнуть пыль. Вэл был так сердит, что его золотые волосы, казалось, горели огнем. Алексис, не отводя взгляда от Вэла, медленно выпрямился в полный рост.

— Не пытайся испугать меня своим этим «взглядом хозяина замка», — раздраженно сказал Вэл.

— Тогда не позволяй себе вмешиваться. Вэл воткнул свою трость в траву.

— Кто-то должен остановить тебя, когда ты пытаешься выбросить в отхожее место свое собственное будущее. Когда ты забудешь о прошлом?

— В этом-то все дело, — ответил Алексис. — В последнее время я слишком часто забывал о своем прошлом.

Вэл нетерпеливо фыркнул, отвернулся от Алексиса и, позвав Яго, удалился. Алексис долго смотрел им вслед, прежде чем вернуться к осмотру башни. Сейчас на верхушке башни, там, где раньше были упавшие камни, зияла дыра. Ему нужно было немедленно встретиться со своим мастером. А после этой встречи он, возможно, навестит Каролину. Он должен это сделать, хотя бы только для того, чтобы доказать себе, что он может поступать так, как хочет, — доказать это себе и дерзкой девчонке по имени Кэти Энн Грей.

* * *

Для Кейт начались несчастные дни. Она проводила большую часть своего времени, сидя в своей комнате, и либо плакала, либо была просто отуманена меланхолией. Она проиграла. Только она была виновата в том, что в приступе своей ревности обругала гордого мужчину, как если бы это был дворовый пес. Она добилась этим только того, что Алексис стал избегать ее. Он превратился в холодного, царственного хозяина замка, который обращался с ней с безличным почтением и оскорбительной вежливостью. Он даже не стал протестовать, когда она перестала носить кринолин.

Она была уверена в том, что он встречается с Каролиной Бичуит. Вэл уверял ее в обратном, но Кейт была уверена, что долгие верховые прогулки Алексиса заканчивались в постели этой женщины. Вэл утверждал, что она ошибается. Он, казалось, был уверен в том, что его друг не проводит время с Каролиной.

— Он просто хочет, чтобы ты так думала, — сказал Вэл. — Он изо всех сил пытается заставить тебя возненавидеть его. Не дай ему добиться этого, Кейт. Ты ему нужна.

Однажды рано утром она пошла поработать в огороде и как раз размышляла о словах Вэла, когда появился Алексис. Она не разговаривала с ним уже несколько дней. Первым признаком его присутствия для нее стало похрустывание щебня у дверей кухни под его сапогами. Он остановился, когда она подняла взгляд от ямы, которую она копала. В своем костюме для верховой езды, сшитом как будто бы специально для того, чтобы подчеркнуть совершенство его тела, с хлыстом в руках, которым он, как обычно, похлопывал по бедру, он был слишком похож на утонченного аристократа. Он, нахмурившись, молча смотрел на нее.

Она воткнула свою лопату в землю.

— Я слышала, что твой замок начал обваливаться прямо на тебя?

— Ничего серьезного.

— Конечно, если не думать о том, как много несчастных случаев произошло в округе за последние несколько недель.

Он подошел к ней и остановился так близко, что кончиком начищенного сапога столкнул ком земли обратно в яму, которую она копала.

— Моему дому уже несколько веков, — сказал он, — и время от времени какие-то части обваливаются.

Она села на корточки и посмотрела на него снизу вверх.

— Это понятно, но когда в последний раз эти части падали на тебя?

Она вздрогнула от неожиданности, когда Алексис опустился на корточки рядом с ней. Его взгляд скользил по ее лицу, и он отбросил свой хлыст в сторону. Стянув одну из своих перчаток, он прикоснулся пальцем к ее подбородку.

— Ты долго работала, — сказал он. — Ты вся взъерошена, и эти едва заметные пряди волос на лбу снова превратились в завитки.

— Ты не слушаешь. Я считаю, что тебе следует быть повнимательнее.

Он внимательно рассматривал ее шею. Кейт вспомнила, что она не только закатала рукава, но и расстегнула верхние пуговички своего платья, когда начала копать. Она не хотела с виноватым видом хвататься рукой за расстегнутый ворот, как пойманная врасплох прислуга.

— Алексис, ты не слушаешь.

Ее раздражение усилилось, когда он и во второй раз ничего ей не ответил. Он начинал нервировать ее своим поведением. Она чувствовала запах его мыла — запахсандалового дерева и свежего воздуха — и ощущала жар его тела. Даже когда он сидел на корточках, его рост и ширина его плеч заставляли ее чувствовать себя муравьем по сравнению с ним.

Сидя на собственной юбке, ей было нелегко отодвинуться от него. Ей удалось увеличить разделявшее их расстояние на несколько сантиметров, но ее труды пропали даром, так как Алексис тут же придвинулся к ней. Она вытянула вперед руку, чтобы остановить его, и он тут же схватил ее. Большим пальцем он погладил ее по тыльной стороне ладони, и она разволновалась еще сильнее. Он вообще не собирался ей отвечать. Этот змей удовольствовался тем, что позволил ей говорить о чем ей было угодно, рассматривая ее тем временем, как будто она была драгоценностью, которую он собирался купить. Она попыталась отнять у него руку, но он не отпустил ее, а повернул ладонью вверх и разжал стиснутые в кулак пальцы.

— Грязная маленькая лапка. — Он тянул Кейт за руку до тех пор, пока она не оказалась прижатой к его груди. — Ты вся горячая и потная, Кэти Энн. Ты нравишься мне, когда ты горячая и потная.

— Отпусти.

Он схватил ее за запястья и прижал их к ее бокам, а затем поцеловал в ухо. Его дыхание щекотало шею, и она вздрогнула, когда его зубы мягко прикоснулись к ее горлу. Все ее тело вибрировало. В сосках и кончиках пальцев рук и ног началось покалывание. Ее беспокойство из-за последних несчастных случаев растаяло, когда Алексис отпустил ее запястья, и сжал в своих руках ее ягодицы. Приподняв ее, он прижал ее к своему телу и начал двигать бедрами. Равномерные толчки бедер предупредили ее о том, что если она ничего сейчас не скажет, он не остановится. Его глаза уже горели зеленым огнем. Приняв решение, он уже не пощадит ее.

Она прижала ладони к его груди.

— Нет.

— Да-

— Я сказала — нет.

— А я сказал — да, — он наклонился над ней.

Кейт отклонилась назад, чтобы избежать большего контакта с его телом, но он продолжал наклоняться к ней. Она потеряла равновесие и, падая, уперлась руками в землю. В этот момент она поняла, что лежит на земле, и попыталась поджать под себя ноги, но он уже опустился на нее. Заглушив своим поцелуем готовые было сорваться с ее губ возражения, он прижимал к ней свое тело все сильнее и сильнее.

Она высвободила свой рот и сказала единственное, что мешало ей дать волю своим собственным страстям:

— Как насчет Бичуит?

Тяжело дыша, Алексис поднял голову и бросил на нее яростный взгляд.

— Забудь о Каролине.

— Я— не уступчивая английская мисс. Я не забываю любовниц любимого человека. Я не позволю тебе касаться меня, а потом отправляться к ней.

Алексис прижал руки Кейт к ее щекам. Он одарил ее улыбкой, от которой по ее телу пробежала дрожь. Опуская губы к ее обнаженной груди, он прошептал ей между поцелуями:

— Я возьму тебя здесь, в грязи моего огорода, и потом мне уже не нужно будет ехать к ней. Моя Кэти Энн.

Она почувствовала, как его язык скользнул под край ее выреза. Возбуждение боролось в ней с инстинктом самосохранения. Она высвободила руки, схватила его за волосы на затылке и резко дернула их вверх.

— Я сказала тебе. Я не делюсь ни с кем. Алексис выругался и вскочил на ноги.

— Никакая женщина не смеет приказывать мне. Он поднял свою перчатку и хлыст.

— Я не хочу приказывать тебе, — сказала Кейт, тоже встав на ноги. — Я хочу только, чтобы ты обращался со мной, как с…

— Как с леди?

Она покачала головой, но он не обращал на нее внимания.

— Ты лжешь сама себе. Ты — не леди, а маленькая дикарка с горячей кровью, которая находит удовольствие в том, чтобы возбудить меня, а затем небрежно отбросить в сторону, как что-то неодушевленное.

Кейт, подбоченясь, повысила голос:

— Ты сам нашел меня. Я не сделала ничего для этого.

— Ничего! Ты могла бы давать уроки королевской любовнице, — он резкими, дергающими движениями натянул на руку перчатку. — Я еще не закончил с тобой, Кэтрин Грей. Это предупреждение. Я еще не закончил с тобой, и твои требования и твоя гордость не помогут тебе, когда я захочу тебя в следующий раз.

Он повернулся к ней спиной и ушел. Кейт издала вопль ярости, а затем подняла ком грязи и швырнула ему вслед. Ком ударился о наружную стену кухни как раз в тот момент, когда дверь захлопнулась за Алексисом. Она подняла еще один комок земли, решив бросить им в Алексиса, даже если для этого ей придется догонять его через весь замок. Благоразумие вернулось к ней прежде, чем она успела покинуть огород. Как ни приятно было бы швырнуть грязь прямо в лицо этому змею, она была не так глупа, чтобы думать, что она сможет сделать это и избежать всеобщего порицания. Нет, если подумать, то идея забросать маркиза Ричфилда грязью на глазах у дюжины его слуг была не такой уж удачной.

Кейт уронила ком земли и медленно вернулась к тому месту, где она копала. Вэл ошибался. Она не нужна Алексису, во всяком случае, так, как она хотела быть ему нужной. Он желал ее так же, как желал миссис Бичуит. Она надеялась, что, будучи сам так часто объектом похоти, Алексис поймет, что ей нужно от него нечто большее. Отерев пот со лба, Кейт вздохнула. Она все делала неправильно, все, что касалось Алексиса. Она была сбита с толку. Совершенно сбита с толку.

После сражения в огороде Алексис то бросал на Кейт яростные взгляды, то делал вид, что вообще не замечает ее. Кейт соответственно либо гневно смотрела в ответ, либо делала вид, что ей безразлично его пренебрежительное отношение к ней. В то время как она жалела себя, граф Кардиган постепенно оправлялся от раны. Через неделю после смерти Ханны он пригласил Кейт прогуляться вместе с ним. Он пообещал не позволять себе ничего лишнего. Так как она устала от мрачного сидения в своей комнате и ей было все равно, как проводить время, Кейт согласилась.

Она ждала графа за крепостными стенами на лужайке у подъемного моста. По тропинке, которая вела к конюшням, к ней приближались двое мужчин, Кардиган и Алексис, которые громко спорили друг с другом.

— Он должен находиться в тюрьме, — сказал Кардиган.

— Он не делал этого.

Граф остановился и пристально посмотрел на Алексиса.

— Вы защищаете его, де Гранвиль. Даете убежище человеку, который пытался убить меня. Если бы у вас была честь, вы бы немедленно передали Бофорта властям.

— Вы сомневаетесь в моей чести, сэр? — спросил Алексис. — Мой Бог, я уже сыт вами по горло. Мы можем уладить этот вопрос обычным путем.

— Завтра утром, перед моим отъездом.

— Договорились.

Кейт продолжала изумленно смотреть на мужчин. Наконец, она произнесла:

— Это смешно. Алексис вскинул голову:

— Женщины не могут знать, что такое честь мужчины.

— Я знаю, что такое честь и что такое глупость, а стоять лицом к лицу с дуэльными пистолетами в руках — это самая настоящая глупость.

Не обращая на нее внимания, Алексис поклонился Кардигану и оставил их. Кардиган взял ее под руку, и они отправились на прогулку по лесной тропинке Кейт молчала, пока к ней не вернулось ее самообладание.

— Дуэли не разрешаются законом.

— Моя милая мисс Грей, я отказываюсь говорить об этом.

— Мужчины. Хорошо, давайте поговорим о том, что случилось в Главной башне. Вы уверены в том, что не видели, кто ударил вас?

Кардиган поджал губы.

— Я был занят.

Кейт удержалась от вопроса о том, чем же он был настолько занят. Возможно, этот негодяй в тот момент целовал Ханну.

Дорожка начала извиваться между деревьями. Кардиган остановился под тяжелыми ветвями дерева, ствол которого был так толст, что ему должно было быть несколько сотен лет. Он взял руку Кейт и поцеловал ее. Она отняла у него руку.

— Мисс Грей, для меня очевидно, что ваша помолвка с де Гранвилем не приносит вам счастья.

— Ха!

Он подошел к ней поближе. Хотя граф и был ниже Алексиса, но все же гораздо выше ее. Изящный мужчина, он двигался с подвижностью и грацией, которые, как она предполагала, служили ему отличную службу как в кавалерии, так и среди женщин. Начав нервничать, она сделала шаг назад, но он подходил все ближе, и она через мгновение поняла, что стоит спиной к старому дереву.

— Вы обещали оставить меня в покое, — сказала она.

— Ты боишься меня. Ты все еще носишь с собой тот нож?

— Я не боюсь вас и, да, я все еще ношу его с собой.

Он подошел к ней так близко, что от его дыхания легкие завитки на лбу у Кейт зашевелились.

— Докажи, что не боишься. Кейт прищурилась. Она собиралась сказать что-нибудь дерзкое, но граф прервал ее раздумья.

— Такую очаровательную девушку, как ты, нужно боготворить, моя дорогая. Ты великолепна, а де Гранвиль просто дурак, что позволяет себе не замечать тебя. Он бросился к ней, и Кейт, застигнутая врасплох, стояла неподвижно с открытыми глазами, пока он целовал ее. Его губы были чужими для нее, потому что это не были губы Алексиса. А так как это не были губы Алексиса, она не хотела, чтобы они прикасались к ее губам. Она положила руки на грудь графу и резко оттолкнула его.

Она забыла о его опытности. Он ответил ей тем, что своими руками преградил ей путь с обеих сторон и зажал ее между собой и деревом. Его рука погладила ее по шее, а затем скользнула вниз, к ее груди, и сжала ее.

Кардиган оторвал свои губы от ее рта.

— О, нет. Я не собираюсь дать тебе возможность добраться до этого ножа, — и он снова поцеловал ее.

Кейт высвободила свой рот и с силой ударила его каблуком по ступне. Вопль, который вырвался у графа, показался ей музыкой. Она несколько мгновений смотрела, как он прыгает на одной ноге, а затем принялась поправлять свою одежду.

— Осел, — сказала она. — Тебе повезло, что я воспользовалась ногой, а не ножом.

Она развернулась и, не удостоив графа взглядом, направилась обратно к замку.

— Глупец, — бормотала она на ходу. — Все мужчины идиоты.

Поняв, что Кардиган догоняет ее, она перешла на бег.

Она не успела убежать далеко, как услыхала еще один вопль. Она прислушалась, и в этот момент раздался еще один крик. Это был Кардиган. Может быть, он пытался завлечь ее назад, сделав вид, что с ним что-то случилось? Он был вполне способен сделать это. Убедившись в том, что ее нож на месте, Кейт ринулась назад в том направлении, откуда она только что прибежала.

На повороте тропинки она чуть было не столкнулась с графом. Он стоял к ней спиной. Напротив

него стоял Валентин Бофорт с шотландским кинжалом в руке, который она раньше видела в оружейной.

— Вэл? — Кейт бросилась вперед.

— Оставайся на месте. Нет, отойди от графа, Кейт. Дальше. Так хорошо. — Рука Вэла с силой сжимала рукоятку кинжала. — Я думал, что ты уже ушла.

— Я услыхала крик.

— Трус, — сказал Вэл. — Он не может проявить твердость.

— Ты сумасшедший, — послышался голос графа. Его глаза становились все шире с каждым движением Вэла.

Кейт протянула руку к Бофорту.

— Ну же, Вэл, ты ведь не хочешь сделать этого.

Вэл рассмеялся. Он сделал выпад в сторону графа, а затем отскочил назад. Кардиган взвизгнул и отпрыгнул в сторону. Вэл обошел свою жертву кругом, делая выпады в сторону графа и одновременно осыпая его насмешками. По мере продолжения игры его дыхание становилось все более тяжелым.

— Все думают, что я убил Ханну, пытаясь добраться до тебя, — он попытался нанести графу удар в живот, — поэтому я решил, что мне лучше быть повешенным также и за твое убийство.

Граф уклонился от удара слева. Вэл отошел в сторону и опустил свое оружие. Его лицо было залито потом, но он не отрывал взгляда от Кардигана. Кейт показалось, что он не замечает ничего вокруг, кроме человека, которого он хотел убить.

Вэл снова поднял кинжал.

— Пришло время вашей казни, милорд герой. Я хотел повесить, выпотрошить и четвертовать вас, но я недостаточно силен для этого. — Он провел пальцем по лезвию кинжала. — Мои солдаты были раздавлены, как сырые яйца, брошенные в стену. Они лопались, и их внутренности вываливались наружу, они были рассыпаны повсюду. Сейчас я собираюсь вспороть вам брюхо и выпотрошить ваши внутренности точно так же, как были выпотрошены они.

Пока Вэл говорил, Кейт заметила какое-то движение у него за плечом. Из-за поворота тропинки им навстречу бежал Алексис. Поскольку Кардиган молчал, она должна была удержать мысли Вэла как можно дальше от убийства, чтобы дать Алексису время добраться до него. Она облизнула губы и сжала руки перед собой.

— О, Вэл, пожалуйста, не делай этого. Я не вынесу, если тебя повесят за убийство.

Услышав отчаяние в ее голосе, Вэл, наконец, оторвал глаза от графа и перевел свой взгляд на нее.

— Какое тебе дело до этого? Твои глаза видят только прекрасного Алексиса.

— Я ему больше не нужна, а я… я восхищаюсь тобой, — Кейт мельком подумала о приближающемся Алексисе и снова устремила свой взгляд на Вэла. Еще раз облизнув губы, она сделала шаг по направлению к нему. — Пожалуйста, Вэл.

Как только Кейт сделала движение, Алексис тут же бросился на Вэла. Они оба рухнули на землю, и кинжал тут же отлетел в сторону. Кардиган закричал. Отступив на несколько шагов от борющихся мужчин, он вытащил из внутреннего кармана небольшой пистолет. Ствол пистолета то поднимался, то опускался по мере того, как граф пытался получше прицелиться в Вэла.

Кейт отбежала в сторону от катающихся по земле мужчин и остановилась за спиной у графа. Она видела, как прыгает пистолет в руках Кардигана. Алексис и Вэл сцепились друг с другом так, что было невозможно понять, где кто. Она услыхала щелчок взведенного графом курка и тут же, приподняв юбку, схватила свой нож и бросила его. Лезвие вошло прямо в плечо графу.

Кардиган вскрикнул и уронил пистолет. Услыхав его крик, и Вэл, и Алексис как будто окаменели. Они смотрели на раненого графа с таким недоверием в глазах, будто он только что превратился в синюю свинью. Не двигаясь, они наблюдали, как Кейт вытащила свой нож из руки графа, вытерла его о его жакет и снова вложила в ножны, привязанные к ее ноге ниже колена.

Кардиган упал на колени, прижав пальцы к ране. Кровь сочилась сквозь них, и он застонал, увидев это.

Алексис выпустил своего друга из рук и помог ему подняться. Взгляд Вэла был прикован к руке графа. Кейт подошла к нему и положила руку ему на плечо.

Вэл не мог отвести взгляда от раны. Внезапно он отвернулся.

— Я думал, что хочу увидеть его кровь. Я ошибался.

Алексис успел поддержать Вэла, когда у того подогнулись колени. С помощью Кейт он уложил своего друга на землю.

— Больше никакой крови, Алексис, — сказал он, когда его трепещущие веки сомкнулись. — Прости меня.

Кейт приложила руку к щеке Вэла.

— Думаю, он потерял сознание от нервного истощения, — она подняла глаза, чтобы увидеть обращенный на нее гневный взгляд Алексиса.

— Ты всегда демонстрируешь свои ноги незнакомым мужчинам? — спросил он. — Ты всегда признаешься в любви одному, будучи помолвленной с другим? Фальк был прав, говоря о тебе, не так ли? Я выставил себя на посмешище, соединив свое имя с твоим.

Кейт поднялась и закусила губу.

— В таком случае, милорд, разъедините их. Я не буду вам мешать.

Сказав это, она тут же бросилась прочь. Это было единственное, что она могла сделать, чтобы не показать ему своих слез.

Алексис закрыл дверь за врачом и вернулся к постели Вэла. Ему потребовалось все его влияние, чтобы удержать Кардигана от требования арестовать его друга. Однако это была лишь временная отсрочка. Графа удалось убедить оставить это дело в руках Алексиса всею лишь на неделю.

Поправив одеяла на груди у Вэла, Алексис сел в кресло и потер обеими руками лицо. «Одна проклятая катастрофа за другой», — подумал он.

Ему удалось заставить Кейт возненавидеть его. Его погубила страсть. Никакая женщина не должна значить для него так много, никакая женщина вроде Кейт. Она была таким блестящим и остроумным созданием. Забавно, что она была слепа по отношению к его ужасному преступлению и в то же время так нетерпима к его небольшой ошибке вроде Каролины Бичуит. Она продолжала настаивать на том, что он неспособен убить. Но она не видела его в Крыму.

Если бы только она не рассердила его до такой степени! За всю его сознательную жизнь ни одна женщина ни разу не надавала ему таких пощечин, каких надавала ему Кейт тогда, во время их разговора на стене. И самое глупое во всем этом было то, что он был более или менее невиновен в том, в чем она его обвиняла.

О, у него был соблазн заняться любовью с Каролиной в ту ночь, но только от злости на себя. В башне Каролина была так же настойчива, как обычно, но он был способен думать только о Кейт. Его память настойчиво подсовывала ему ее образ — Кейт, прячущая слезы, когда он обидел ее, Кейт, пытающаяся научиться правильно ходить, Кейт, сидящая у него на коленях и болтающая ногами. Когда он заставил себя поцеловать Каролину, он вспомнил, как Кейт называла себя падшей женщиной. С извинениями на губах, он отстранился от Каролины после этого поцелуя. И именно в этот момент он услыхал крик.

Вэл зашевелился. Он открыл глаза и застонал.

— Ты сидел прямо на моих ребрах.

— Жаль, что я тебе их не сломал.

— Я не убивал ее, — Вэл снова закрыл глаза.

— Я это знаю, ты, юный осел.

Вэл улыбнулся, но Алексис видел, что его друг уже засыпает. Оставив своего друга заботам его камердинера, Алексис прошел в свои комнаты, где Мередит уже приготовил для него горячую ванну. Он лежал в воде, пока его кожа не сморщилась. Он чуть было не уснул в ванне, но Мередит вовремя заставил его выйти оттуда и надел на него халат.

Приближалось время обеда. Его плечи болели, а локти и костяшки пальцев были ободраны от борьбы с Взлом. Он не хотел столкнуться с Кейт. Он знал, что если не поговорит с ней как можно скорее, он никогда не сможет убедить ее простить его и позволить ему любить себя. А если он не сможет видеть ее и любить ее, то, подумал он, он вряд ли сможет выдержать дальше свою жизнь. Он подумал о смертельной скачке. Все чаще и чаще он понимал, что предпочитает ее общество безумным верховым упражнениям. Когда он был с ней, он был либо слишком очарован, либо слишком сердит, чтобы поддаваться своему чувству вины.

— Мередит.

— Да, милорд.

— Я готов? — Алексис окинул взглядом свои черные вечерние брюки и смокинг, а затем дернул себя за галстук.

Мередит убрал руки Алексиса от галстука и снова поправил его.

— Да, милорд. Мне сказать лорду Синклеру, что вы и мисс Грей спуститесь немного позже?

— Я не буду спрашивать тебя, как ты узнал, что я собираюсь делать. Да, спасибо.

Через пять минут он уже стучал в дверь комнаты Кейт. Он прокашлялся и попытался улыбнуться, когда она приоткрылась. На пороге стояла мать Кейт и промокала платочком глаза. Она не выразила при виде его ни малейшего удивления. Улыбка исчезла с его губ.

— Она никогда не будет вести себя как другие девушки, — сказала София. — Она никого не станет слушать.

— О чем вы говорите?

Алексис протиснулся в комнату мимо стоящей в дверях женщины. Пройдя широкими шагами через гостиную, он вошел в спальню. Повсюду были разбросаны юбки, туфли и платья. Дверцы обоих платяных шкафов были распахнуты. Алексис поднял прозрачную рубашку и уставился на нее взглядом.

София подошла и стала рядом с ним.

— Она проплакала около часа, а потом начала собираться. Она не стала меня слушать. Она взяла экипаж и свою горничную.

— Но почему?

— Моя маленькая девочка обладает огромной смелостью. Но что-то или кто-то испугали ее больше, чем когда-либо могли испугать дикари-индейцы или пьяные старатели.

Он подождал, пока мать Кейт ушла, а потом переступил через кучу платьев и сел на кровать. Он почувствовал, что сидит на чем-то твердом. Сунув руку под матрац, он вытащил оттуда книгу по палеонтологии. Затем он снова сел, но только для того, чтобы опять подняться и отшвырнуть матрац в сторону. Под ним находился слой книг. Взяв томик Вольтера, он заметил, как что-то выглядывает из-под кровати. Угол еще одной книги.

Снедаемый любопытством, Алексис открыл ящик прикроватного столика. Ничего, кроме носовых платков. Он поднял подушку с шезлонга. Еще книги. Книги под юбками, внутри шляпок, в ящиках диванов и кресел. Усевшись в шезлонг, он открыл потертый том, переплетенный в позолоченную кожу. Внутри была надпись:

«Моей маленькой Гипатии. Пусть свет знания озарит твою душу, и пусть тебя не поймают христиане. Твой любящий папа ».

Алексис перелистал несколько страниц. Это была история астрономии. Гипатия. Она была красивой ученой женщиной и жила в Александрии. Однажды ее поймала толпа христиан и, втащив в церковь, заскребла ракушками до смерти. Закрыв книгу, Алексис провел рукой по потрескавшемуся корешку и бросил взгляд в окно. Небо приобретало глубокий лазурный цвет сумерек. Башни замка по контрасту с цветом неба казались черными. — Может быть, я царапал тебя ракушками, моя маленькая дикарка?

Уронив книгу по астрономии, Алексис вскочил на ноги и выбежал из спальни. Она могла бы дать ему шанс извиниться. Неужели она не считала его мужчиной, который может признать свои ошибки? Маленькая злюка. Она пырнула ножом графа, а затем предоставила Алексису залечивать раны и разбираться в происшедшем. Это он должен сердиться, но нет— она должна была, обидевшись, убежать и оставить его наедине с его чувством вины.

Он сбежал вниз, где его встретил Мередит с плащом в руках.

— Твоя привычка читать мои мысли меня просто пугает, — сказал Алексис.

— Да, милорд. Я разговаривал с горничной миссис Грей. Мисс Грей остановится на ночь в деревне Тислборо, в гостинице «Лиса и собака».

Алексис скакал на Тезее так, будто бы за ним гнались демоны, только на этот раз преследователем был он. Тислборо находилось в добрых трех часах езды от замка. Эта деревня гордилась наличием в ней железнодорожной станции. Если он не настигнет ее этой ночью, Кейт, вероятнее всего, сядет на лондонский поезд и исчезнет. Он ни секунды не сомневался в том, что она может исчезнуть так, что он не сможет ее никогда отыскать.

Когда он въехал в деревню, единственными горящими окнами в ней были окна «Лисы и собаки». Он с шумом ворвался во двор и разбудил грума. Уже была почти полночь, когда ему далось найти хозяина и заставить его рассказать, в какой комнате остановилась Кейт. Он остановился на мгновение в коридоре, чтобы перевести дыхание, а затем постучал. Не дожидаясь ответа, он открыл дверь и вошел.

Кейт свернулась в кресле с книгой на коленях. Она даже не подняла головы.

— Хорошо, Мэйзи, — сказала она. — Я лягу в постель, но спать я все равно не буду.

— Разреши мне помочь тебе раздеться.

ГЛАВА 17

Книга выпала из рук Кейт и шлепнулась на пол. Она вскочила на ноги и встала за спинкой кресла.

— Уходи, — сказала она.

— Юные леди не имеют права приказывать пэрам королевства, — сказал Алексис, наклоняясь и поднимая книгу. — Ты сбежала, трусишка.

Он посмотрел на книгу, которую держал в руке.

— Римская история, — сказала она. — Неженственно, я знаю, но я еще не слегла от мозговой лихорадки, вызванной перенапряжением ума.

Он снова почувствовал себя виноватым.

— Что неженственно, — сказал он, — так это твое путешествие в одиночестве. И у тебя хватило безрассудства оставить меня, как беременную невесту, на ступеньках алтаря. Ты сделаешь нас обоих предметом всеобщих сплетен.

— Если ты приехал, намереваясь утащить меня в замок, чтобы спасти свою репутацию распутника, то ты можешь сейчас же развернуться и отправиться назад, в свой замок, полный любовниц и убийц. Наша помолвка разорвана.

— Она не будет разорвана, пока я не позволю сделать этого, — сказал он, повысив голос, и увидел, как Кейт слегка вздрогнула. По его телу пробежала дрожь, когда он увидел блеск в ее глазах. Он напомнил ему об отблеске солнечных лучей на поверхности штыка.

— Мне безразлично, чего ты хочешь! — закричала она. — Я устала постоянно ставить тебя в неловкое положение. Я устала притворяться хорошо воспитанной леди, и я не собираюсь больше этим заниматься, — ее пальцы, лежавшие на спинке кресла, постоянно сжимались и разжимались. Она понизила голос. — Неужели ты не понимаешь? Я никогда не стану настоящей дамой. И пожалуйста, не перебивай меня. Я собираюсь рассказать тебе правду, а тебе придется ее выслушать и понять, наконец, что я собой представляю.

Она покинула безопасное пространство за спинкой кресла и встала прямо перед ним. Алексис затаил дыхание. Он не хотел рисковать каким-нибудь своим действием отвлечь ее внимание и помешать ей рассказать ему нечто, из-за чего у нее перехватывало горло и дрожали руки.

— Как можно ожидать от меня, чтобы я интересовалась восковыми цветами и узорами кружев? Когда мне было шестнадцать лет, я застрелила старателя, который пытался изнасиловать меня. Я стирала грязное белье для незнакомых мужчин. Я лечила шлюх и подавала еду людям, которые здесь оказались бы в тюрьме.

Она выругалась и рукой смахнула слезы с глаз, а затем полезла в карман за платочком. Алексис протянул ей свой платок, но ничего не сказал.

— Уходи, Алексис, — она замолчала и принялась яростно тереть платком глаза. — Проклятье. Не надо ничего говорить. То, что я плачу, не значит, что я ничего не соображаю. Я просто в ярости. Езжай домой. Я тебе не нужна. Во всяком случае, такая, какая я на самом деле. А я не могу притворяться кем-то другим.

Он отошел с дороги, когда она попыталась оттолкнуть его в сторону. Она снова рухнула в кресло, и он увидел, как она пытается плакать, не издавая при этом ни единого звука.

— Ты плачешь, — сказал он. Он сбросил с себя плащ и позволил ему упасть на пол.

— Нет, — сказала она и, сдавшись наконец, громко всхлипнула.

— Проклятье! — Он упал на колени и попытался обнять ее, но она тут же замерла, как только он дотронулся до нее.

— Не прикасайся ко мне, ты, голубокровный ханжа и педант.

Она высвободила руку и нацелилась на его подбородок. Он поймал ее кулак и зажал его между их телами, а потом увидел, что она открывает рот. Зная ее, он вовсе не был удивлен, когда она попыталась укусить его. Он увернулся от ее зубов, пытаясь одновременно удержать ее в своих объятиях. Красновато-каштановые кудри метнулись ему прямо в лицо, которое оказалось закрыто тонким занавесом ее волос. Она укусила его сквозь этот занавес.

— Ох! — Он схватил ее за затылок и прижал ее лицо к своему плечу. — Черт, прекрати. Я пытаюсь извиниться.

Кейт замерла. Он ослабил свою хватку, и она подняла голову и устремила на него свой неулыбающийся взгляд.

— Я все время думала и думала, — произнесла она, прежде чем он смог продолжить свою речь, — но на вопросы, задаваемые чувствами, нельзя найти ответы с помощью логики, и я прекратила этим заниматься. И вдруг сегодня, когда я читала, откуда-то из глубины у меня вынырнула мысль.

Откинувшись назад, она продолжала смотреть прямо ему в глаза.

— Все мы: мама, Ханна, Офелия и даже миссис Бичуит, всех нас с детства учили запирать нашу подлинную сущность в маленькой тюрьме, что в наших головах, потому что нас учили быть такими, какими нас хочет видеть свет. Большинство из нас изо всех сил стараются стать такими, какими, по утверждению всех окружающих, мы должны быть. Но все это время наша подлинная сущность находится где-то у нас внутри. Закованная в цепи, страдающая оттого, что ей постоянно повторяют, что она не нужна. Большинство из нас просто не слушает ее.

Кейт вздохнула и отвернулась от него.

— Может быть, эта наша тайная часть, в конце концов, погибает от пренебрежения, — продолжала она. — Я? Я вывернута наизнанку. Все то, что никому не нужно, находится снаружи, и мне кажется, что я просто не могу затолкать это внутрь, подальше от посторонних взглядов, туда, где это должно находиться.

— О Боже, Кэти Энн.

— Я принимаю твои извинения. А теперь, пожалуйста, уходи.

— Нет. — Он продолжал обнимать ее одной рукой, а другой отвел волосы от ее лица. — Я выслушал тебя, поэтому теперь ты должна выслушать меня. Мы разными путями пришли к одному и тому же выводу. Я постоянно царапал тебя ракушками, — он услышал, как она затаила дыхание, и заторопился: — Я с момента нашей встречи царапал все то, что находится снаружи, стараясь соскрести золото и добраться до такой привычной и удобной оловянной поверхности, тогда как все это время мне нужно было только золото.

Она молчала. Чем дольше длилось ее молчание, тем сильнее становился его страх, который заставил его броситься в ночи на ее поиски.

— Если ты оставишь меня, то я думаю, что мне уже будет все равно, что происходит с моей семьей, с моими ранеными в Доуэр Хаузе или с моим замком. Если ты не будешь любить меня, то я могу спокойно прыгнуть в свою темницу и там умереть.

Он боялся посмотреть на нее. Всю свою маленькую речь он адресовал ее сжатым ладоням. Собрав всю свою смелость, он поднял взгляд на женщину, которая превратила всю его жизнь в карусель, полную музыки, ярко раскрашенных лошадок и искрящегося веселья. Она смотрела на него глазами, обрамленными темными, влажными ресницами. Она прикусила нижнюю губу, а затем, высунув свой розовый язык, облизала ее.

— Я — падшая женщина.

Алексис сделал свой последний рискованный шаг.

— Но не в том случае, если ты выйдешь замуж за коварного похитителя твоей девственности.

— Ты уверен, Алексис?

Он устал от разговоров и ответил поцелуем. Кейт поначалу была неподвижна, как будто она была не совсем уверена в том, что он знает, о чем говорит. Когда он стал целовать все более страстно, она резко выдохнула и обвила руками его шею.

Позднее никто из них не мог вспомнить, как оказалось порванным ее платье или в какой момент его брюки оказались на полу у столба, поддерживавшего полог над кроватью. Единственное, что помнил Алексис— это как он пробирался между одеялами и закончил свой путь, оказавшись сверху на восхитительно мягком теле.

Он провел пальцами по медного цвета прядям, которые сияли на белом фоне подушки. Он провел целую вечность, целуя ее, а затем еще одну, лаская ее груди и соски. Он обвивал языком затвердевший пик ее груди, когда рука Кейт проскользнула между их телами, и он почувствовал, как она сомкнулась вокруг него. Маленькая ведьма знала, что ее рука холодна как лед. Алексис вскрикнул от ее прикосновения и выгнул спину. Он рванулся вперед, так что ее захват стал еще глубже, и она сжала его. Он почувствовал, как кровь закипает у него внутри, и попытался высвободиться, но она не отпускала его. Он рассмеялся.

— Хорошо, хорошо. Вместе.

В конце концов он, тяжело дыша, рухнул сверху на влажное тело Кейт. Его лицо горело. Он чувствовал, как ее руки блуждают по его спине и ягодицам. Обессиленный, он не стал протестовать, когда она поменялась с ним местами. Она удобно устроилась на нем, а затем, положив голову ему на плечо, лизнула его в шею. Он дернулся, и она рассмеялась. Она поцеловала его в губы, снова положила голову на плечо и вздохнула.

— Мне нужно жениться, — невнятно сказал он, — прежде, чем мое семя укоренится само, подобно сорняку в огороде.

Кейт ничего не сказала, и он подумал, что она уснула. Он и сам уже начал дремать, когда почувствовал руку на своем бедре. Пальцы впивались

в его мышцы, а затем они пробрались к внутренней стороне его бедра и начали поглаживать кожу. Его глаза тут же открылись, как только он почувствовал в себе возрождение жизни. Он улыбнулся ей.

— Ты собираешься выйти за меня замуж ради моего титула, а затем замучить меня наслаждением до смерти, не так ли?

И снова ответа не было. Ищущие пальцы достигли верхней части его бедра, а затем метнулись к его мошонке. Алексис издал возглас удовольствия и тут же атаковал Кейт. Она самодовольно улыбнулась, глядя на него. Он раздвинул ее ноги и принялся ласкать ее своей эрекцией.

— Предупреждаю тебя, — сказал он, когда его бедра начали свои ритмичные движения. — Я собираюсь обороняться всем своим оружием.

Она закрыла глаза и сжала его ягодицы.

— Ради этого все и было задумано. Я хотела увидеть все твое оружие.

У нее была бы сказочная жизнь, если бы не все те люди, которые были сердиты на нее. Когда Кейт вернулась в замок вместе с Алексисом, она выяснила, что мама рассердилась на нее за то, что она уехала, даже не объяснив почему. Леди Джулиана была в ярости, потому что, когда они вернулись в замок, они объявили всем, что собираются пожениться через три недели.

И Фальк. Фальк воспринял эту новость хуже, чем известие о гибели собственной жены. Он, взорвавшись, кинулся на Алексиса, и их пришлось разнимать Вэлу и дворецкому.

После этого случая Кейт стала избегать встреч с кем бы то ни было, уезжая в Мэйтленд Хауз и наблюдая там за переделкой дома. Что же касается Алексиса, то даже после отъезда графа Кардигана все его время было занято постоянными встречами с представителями властей в черных костюмах, которые продолжали постоянно появляться в доме и расспрашивать слуг, членов семьи и особенно Вэла.

Все эти вопросы действовали Кейт на нервы. Ханна погибла от чьей-то руки, и имя этого человека было неизвестно. А чем больше она думала о смерти Ханны, тем меньше у нее было уверенности в том, что причиной смерти Офелии был несчастный случай. Кейт не могла заставить себя поверить в то, что ее кузина не проснулась, когда в комнате начался пожар. И все же ничто не указывало на то, что Офелия погибла не в результате несчастного случая. А еще было это происшествие с камнями, которые чуть было не упали на голову Алексису. Две смерти и возможная смерть— и никому не казалось подозрительным такое количество несчастных случаев.

Кейт сделала ошибку, рассказав о своих подозрениях матери. Они были в Мэйтленд Хаузе, приехали осмотреть только что доставленные драпировки. Как только Кейт упомянула о том, что в замке Ричфилд и поблизости от него в последнее время стало слишком много смертей, мама тут же впала в истерику.

— О Боже, — сказала София, — обожеобожео-боже!

— Что такое, мама?

— Ты снова накликаешь неприятности. После того как ты чуть было не вызвала скандал своим отъездом, после того как ты шокировала практически все общество графства своим поведением…

Кейт слушала жалобы матери, но на этот раз что-то изменилось. На этот раз у нее возникло такое ощущение, что все это уже было. Алексис. Алексис критиковал ее. Мама критиковала, но мама делала это всегда, сколько Кейт себя помнила. Она услыхала, как мама произнесла слово «стыдиться», и ее душу и мысли тут же охватило пламя гнева.

— Замолчи, мама.

София прижала руку к горлу, а ее рот стал беспомощно открываться и закрываться.

— О-о-о!

— Я именно это и хотела сказать, мама, — Кейт почувствовала, что у нее пересохло в горле, но она решила закончить то, что уже начала. — Меня тошнит от постоянной критики. Ты разве знаешь, как это больно? А может быть, тебе это все равно? Если бы я не была так непохожа на леди, тебя бы вообще не было здесь. По правде говоря, тебя вообще могло бы не быть в живых.

Кейт чувствовала, как гнев, который она сдерживала уже несколько лет, с грохотом бьется о стену ее самоконтроля.

— Не пытайся перебить меня, мама. Я собираюсь высказаться так, чтобы мы с этой минуты понимали друг друга.

София изумленно смотрела на нее. Кейт сглотнула подступивший к горлу комок и продолжала:

— Ты не собираешься брать на себя ответственность и заниматься всеми теми вещами, за занятия которыми ты меня критикуешь. Но ты имеешь возможность делать вид, что ничего не понимаешь в подобных материях только потому, что все это делаю я. А ведь ты весьма охотно тратишь деньги, которые я должна добывать, не так ли? Что ж, если мое неприличное поведение так сильно огорчает тебя, то почему бы тебе не взять на себя часть работы, так чтобы я была такой же изящной и утонченной, как и ты?

— О! Подумать только, что мой ребенок… Кейт задрожала и не смогла удержаться от крика.

— Твой ребенок? Ты никогда не хотела такого ребенка, как я. Ты бы с большим удовольствием имела дочь вроде Ханны или Офелии. Что ж, извини. Вместо этого ты обременена мной, и я уже устала извиняться за то, что я такая, какая есть. Почему ты не любишь меня такой, мама? Неужели я так ужасна?

Не дожидаясь ответа, Кейт выбежала из дома и побежала по дороге к замку Ричфилд. Она плакала так сильно, что не видела ни дороги, ни всадника, который скакал ей навстречу.

— Кейт, — сказал Вэл. — Кейт, что случилось? Он спешился и поймал ее за плечи. Кейт с силой потерла глаза и лицо руками, стараясь остановить слезы. Когда Вэл обнял ее за плечи, она принялась всхлипывать с новой силой. В отличие от Алексиса Вэл предоставил ей возможность выплакаться, не пытаясь остановить ее. Через несколько минут она уже пришла в себя настолько, что смогла высморкаться в его носовой платок и глубоко вздохнуть.

— Я могу чем-нибудь помочь? — спросил он, убирая руку с ее плеч.

— Нет, спасибо, — она улыбнулась ему, но улыбка тут же исчезла с ее губ, когда она услыхала грохот экипажа.

Он бросил взгляд через плечо.

— Это твоя мать. Ты не хочешь поехать со мной?

— Вы очень догадливы, Валентин Бофорт.

— Не совсем. Я просто знаю, как это тяжело — радовать собственных родителей. Я оскорбил своего отца самим фактом своего появления на свет.

Кейт услыхала, как мама зовет ее.

— Проклятье.

— Моя лошадь скачет очень быстро, — сказал Вэл, улыбаясь.

— Раньше или позже, но я должна поговорить с ней. Так что лучше сделать это прямо сейчас

Помахав ей рукой, Вэл снова взобрался на лошадь и поскакал туда, куда он направлялся. Как раз в этот момент экипаж Софии остановился на дороге рядом с Кейт.

Подбоченясь, Кейт подняла взгляд на свою мать. София, у которой глаза и нос покраснели от слез, протянула ей руку:

— Моя маленькая девочка, прости меня.

— И ты меня, мама.

— Нет, нет, это я виновата во всем. Ведь я мать. Я должна была понимать, что взваливаю на тебя слишком большой груз. А насчет моих попыток превратить тебя в леди, хоть я и считаю, что делала то, что будет лучше для тебя, но я причинила тебе боль, и это было моей ошибкой.

Утирая лоб тыльной стороной руки, Кейт нашла в себе силы улыбнуться, хотя она чувствовала, что вот-вот начнет плакать снова.

— Спасибо, мама.

— Я действительно люблю тебя, Кэти Энн. Такой, какая ты есть.

На этот раз она заплакала. Прямо на дороге, на глазах у кучера, она заплакала. София поспешно открыла дверцу экипажа, выпрыгнула наружу и обняла Кейт.

— Попробуем быть добрее друг к другу, моя маленькая Кэти Энн?

Кейт всхлипнула в платок Вэла и кивнула.

— И знаешь что? — сказала София, поглаживая Кейт по голове. — Если ты права, нам следует быть очень осторожными в замке. Как я хотела бы, чтобы Мэйтленд Хауз был уже готов.

— И я, мама, как бы я этого хотела.

Через несколько дней после ссоры с мамой Кейт с обычным нетерпением ожидала Алексиса. Он уединился в библиотеке с Вэлом, который сочинял письмо с извинениями графу Кардигану. Алексис сказал, что вздернет Вэла на дыбе, если он не напишет это проклятое письмо. Разговор о дыбе возбудил любопытство Кейт, и она сказала Алексису, чтобы он спустился к ней в темницу после того, как закончит свои дела.

Она взяла с собой лампу и, выйдя во двор, спустилась затем по крутым ступенькам, которые исчезали под землей. Вокруг нее была темнота, если не считать пятна света, отбрасываемого лампой. Она услышала, как где-то капает вода, а запах плесени заставил ее сморщить нос. Когда она сделала следующий шаг, у нее под ногами что-то прошмыгнуло. Она вскрикнула и подпрыгнула, и в свете покачнувшейся лампы увидела крысу.

Наверное, ей следовало подождать Алексиса. Нет, он стал бы потом поддразнивать ее, утверждая, что она струсила. Она подняла лампу повыше. Перед ней находилась большая комната, совершенно пустая, если не считать цепей, закрепленных в стене и свешивающихся с потолка. Она на цыпочках прошла дальше в комнату и остановилась перед железной решеткой, которая отделяла ее от еще одной комнаты. В этой комнате стояли железные клетки, нечто похожее на деревянный стол-козлы— наверное, это и была дыба, — стол, на котором была разложена куча инструментов зловещего вида, а в углу находился очаг, по виду напоминавший кузнечный.

Кейт вздрогнула и опустила лампу. Круг света переместился на маленькую дверь в полу темницы. Отставив в сторону лампу, она ухватилась за кольцо в двери и с силой потянула его на себя. Это потребовало много сил, но дверь, в конце концов, открылась. Снова взяв в руки лампу, она заглянула в отверстие. У нее тут же создалось впечатление, что она смотрит в горлышко бутылки. Ход, ведущий от отверстия вниз, был длинным и узким, в нем мог поместиться только один человек. На глубине около пятнадцати футов ход расширялся и образовывал крохотную камеру в форме яйца.

— Они пользовались блоком.

Кейт взвизгнула. Она уронила лампу, которая была тут же поймана говорившим. Дыша, как испуганный щенок, она повернулась лицом к мужчине, который незаметно подкрался к ней сзади.

— Черт побери, Фальк.

Он поднял лампу повыше и показал на потолок.

— Видишь, там блок? Осужденного опускали в камеру с его помощью. Потом дверь закрывали и беднягу оставляли умирать от голода в полной темноте.

— Я рада, что ими больше не пользуются.

— У них есть достойная замена — шахты, — он поставил лампу на пол между ними. — Ты не можешь выйти замуж за Алексиса. Ты развратишь его.

— Я?

— Вся порочность мира ничто перед порочностью женщины. Ты соблазнила его своей распущенностью и украла его чистоту.

— Чистоту? Мы говорим об Алексисе де Гранвиле? Как бы то ни было, ты повторяешь собственные цитаты.

Фальк что-то пробормотал себе под нос. Совершенно неожиданно он закричал на Кейт, заставив ее подпрыгнуть от испуга:

— Ты не выйдешь за него замуж!

Она начала жалеть о том, что Фальк стоит между нею и ступеньками, ведущими к выходу. Они стояли лицом друг к другу, а лампа была на полу между ними, но все же Фальк был ближе к свету. Желтый свет лампы освещал его лицо снизу, превращая его глаза в черные пустоты. Он уже был в ярости, и его гнев становился сильнее с каждой минутой.

— Если он женится на тебе, это не будет брак по расчету. Он не выберет чистоты и целомудрия после того, как получит наследника, — Фальк начал обходить лампу.

Кейт отступила назад, не отводя взгляда от Фалька.

— Тебе не кажется, что лучше было бы Алексису дать возможность самому решить вопрос о своем будущем? Мы все нуждаемся в разных вещах, Фальк.

Она сделала еще один шаг назад, но он уже дотянулся до нее. Кейт отпрыгнула от него и, приземляясь, почувствовала, что ее нога падает в пустоту. Падая, она услышала крики и шум на ступеньках.

Она лежала на полу, причем одной ногой она попала прямо с отверстие страшной подземной камеры. Фальк стоял над ней и сурово смотрел на нее сверху вниз. Но тут какая-то тень метнулась на него сзади и ударом отбросила в сторону. Алексис наклонился и поднял ее на ноги. Он тут же с такой силой сжал ее в своих объятиях, что у нее перехватило дыхание.

— Тебе больно?

— Э-э! — Она постучала его по спине, и он ослабил свою хватку. — Со мной все в порядке, но ты чуть было не раздавил меня.

С быстротой молнии Алексис выпустил ее и бросился на Фалька, который стоял позади них, и ударил его кулакомв живот. Фальк со стоном согнулся пополам. Алексис какое-то мгновение постоял над ним, а потом заставил Фалька выпрямиться, рванув его за галстук. Он уже приготовился нанести второй удар, но Кейт вовремя помешала ему.

— То, что ты его ударишь, не решит проблемы, — сказала она.

— Зато вернет мне хорошее настроение, — Алексис снова занес кулак над головой, но тут он встретился взглядом с Фальком. Он заколебался, а затем выпустил свою жертву.

— Не приближайся больше к Кейт.

— Прекрасно, — резко ответил Фальк, — когда она соберется упасть в подземную камеру в следующий раз, я предоставлю ей эту возможность.

Алексис перевел взгляд с Фалька на Кейт.

Кейт покраснела и спрятала руки за спину.

— Боюсь, что я не очень внимательно смотрела себе под ноги.

— В твоей неосторожности виноват он. Убирайся с моих глаз, Фальк, прежде чем я потеряю последние остатки своего самообладания, — закусив губу, Алексис замолчал, а потом выругался. — Извини, Фальк. Пожалуйста, ты же знаешь, что я не люблю драться с тобой.

Потирая живот, Фальк сказал:

— Я знаю, мой мальчик, — он сжал плечо Алексиса, а затем направился к выходу. Он уже почти поднялся наверх, когда решил сделать свой последний выстрел. — У нее нет никакого воспитания, Алексис. Вспомни библейское изречение о золотом кольце в носу свиньи. Все красивые женщины таковы. Если ты женишься на ней, то скоро пожалеешь.

Алексис застонал, но Фальк уже удалился, прежде чем он смог что-либо сделать. Кейт посмотрела на его плотно сжатые губы и мрачное выражение лица и хихикнула. Он посмотрел на нее так, будто она была помешанной.

— Я думаю, что старина Фальк только что назвал меня свиным пятачком!

Она была вознаграждена улыбкой, которая заставила бы Клеопатру упасть в обморок от восторга. Алексис подхватил ее и закружил в воздухе.

Он все еще держал ее на весу, когда Кейт обняла его.

— Я представляю себе старину Фалька в виде злого хозяина замка, — сказала она, — который швыряет беспомощных крестьян в подземную темницу.

— Разве ты не слышала об Алексисе Филипе, портрет которого висит в оружейной? Это тот, на которого я похож, и именно он больше всех любил пользоваться темницей.

Алексис поставил Кейт на ноги. Она улыбнулась ему, но он придал своему лицу выражение холодной высокомерной порочности и окинул ее взглядом сверху вниз.

— Вы славный лакомый кусочек, миледи. И не смейте возражать, так как я собираюсь обладать вами. Здесь, сейчас, в моей темнице.

Потрясенная переменой в Алексисе, Кейт почувствовала, как улыбка медленно сходит с ее губ. Он сделал шаг навстречу ей, и она отступила назад. Он наступал, и она отступала.

— Бегство тебя не спасет.

Кейт уже вышла из круга света, отбрасываемого лампой, и его слова доносились до нее от темной фигуры, чернота которой подчеркивалась светом лампы, стоявшей у нее за спиной. Фигура бросилась вперед, и она почувствовала, как его руки подхватывают ее и прижимают к стене.

— Я собираюсь уничтожить тебя.

— Алексис?

— Гр-р. — Страшный рык донесся у него откуда-то изнутри. Он прижался к ней и прикоснулся губами к ее шее. Затем он слегка повернул голову и быстро трижды поцеловал ее в нос. — Я безжалостный, похотливый дикарь.

Она взвизгнула, когда он защекотал ее ребра,

расстегивая одновременно пуговицы на спинке ее платья. К тому времени, когда она перестала смеяться, он уже стянул вниз ее лифчик, чтобы обнажить грудь. Она чувствовала, как его губы проделывают путь от ее шеи к груди, оставляя за собой влажный след.

Камни у нее за спиной были очень холодными, но ее кожа пылала огнем. Она прошептала его имя.

Он перенес свои губы на ее другую грудь и начал поднимать ее юбку.

— Алексис, это же тюрьма.

Он заставил ее замолчать с помощью поцелуя, а его пальцы в этот момент поднимались вверх по внутренней стороне ее бедра.

— Мы не можем, — сказала она.

— Нет, можем, — возразил он между поцелуями. — Я могу и буду.

Она снова открыла рот, чтобы что-то сказать, но он еще сильнее прижал ее к стене, и она почувствовала, как воздух покидает ее легкие. Расстегивая брюки, он прошептал ей:

— Милая, милая Кэти Энн. Перестань об этом думать.

Она сделала так, как он просил, и полностью отдалась наслаждению. Когда они снова успокоились, Алексис привалился к ней, прижав ладони к стене темницы.

— Мой Бог, — сказал он. — Я решил свою собственную судьбу.

— Интересно, все англичане такие дикие?

— Должно быть, это кровь викингов, текущая в наших жилах, или наследие моих норманнских предков-завоевателей. Маленькая дикарка, тебе удается каким-то образом лишить меня тех лет воспитания и уроков хороших манер, которые отделяют меня от них. Я не такой, во всяком случае, не с…

Она широко улыбнулась ему.

— Самое главное — это вовремя остановиться. Скажи-ка мне, а твои дикие предки построили другой выход из этой темницы, или мы должны будем продефилировать перед всеми обитателями замка в таком виде?

Он сделал ей придворный поклон и взял ее за руку.

— Пойдем, женщина, твой господин проводит тебя в комнату тайным путем, но берегись! Я вскоре снова буду обладать тобой.

— Я полагаю, что в следующий раз это произойдет в сторожке у ворот или на ступеньках в башне.

— Как трудно сделать выбор.

— Вовсе нет, милорд. В следующий раз я хотела бы иметь кровать, — она на мгновение задумалась, — или, возможно, кресло, или оттоманку.

— Благодарю тебя, Господи, за то, что ты послал мне ее. Благодарю.

На следующее утро Кейт проснулась рано, и в тот же момент она почувствовала, что разъярена сильнее, чем скорпион, пойманный в корзину. Прошлым вечером обед начался просто прекрасно. Не было Динклей, изливавших свои чувства на Алексиса. Не было мадемуазель Сен-Жермен, рядом с которой она чувствовала себя столь же привлекательной, как дохлый лось. Алексис принадлежал только ей, и он весь вечер бросал на нее взгляды, такие же обжигающие, как и солнце в пустыне Кар-сона. Ей хотелось затащить его в ближайшую комнату и там истерзать.

А потом Джулиана все испортила. Она выглядела все более подавленной по мере того, как вечер шел, и становилось ясно, что Кейт и Алексис не замечают никого, кроме друг друга. В конце концов ее плохое настроение перешло в открытую злобу, и как всегда, она направила ее на Алексиса. Фальк тут же бросился на защиту своего кузена, и они с Джулианой вступили в словесный поединок, прежде чем кто-либо смог их остановить. Вэл, София и Кейт в потрясенной тишине слушали, как два этих человека ссорились из-за маркиза. Алексис же не сделал ничего, он молчал, даже когда Джулиана назвала его убийцей.

Фальк, бросив вилку на тарелку, гневно посмотрел на Джулиану.

— Держи себя в руках. Мы уже тысячу раз обсуждали это. Алексис неспособен совершить подобное преступление, и как бы то ни было, я видел, как он выехал, чтобы присоединиться к ним. У него просто не было времени, чтобы подстроить эту ужасную ловушку.

Кейт не обращала внимания на спор. Вместо этого она наблюдала за Алексисом. Он молча сидел и рассматривал свой несъеденный обед. На его лице была написана какая-то безнадежная покорность. Когда он поднял на нее глаза, она почувствовала себя так, будто она смотрит в душу, обреченную вечно гореть в аду.

Она не считала, что с идиотизмом нужно мириться, и поэтому она отшвырнула салфетку, встала и обошла длинный стол, чтобы остановиться рядом с ним. Спор прекратился, и все тут же устремили на нее свои взгляды. Она протянула руку Алексису.

— Не выйдешь ли ты со мной прогуляться?

Они вышли из столовой, но Алексис ушел, как только они оказались в саду. Она попыталась было поговорить с ним, но он покачал головой и произнес какую-то бессмысленную цитату:

— Ты сделала ошибку, согласившись выйти за меня замуж. «Я тот, за чьей спиной бушует ад. И мне нет исцеленья и прощенья. Что делать между небом и землей такому существу, как я?» Спокойной ночи, любовь моя.

Кейт пнула ногой столб, поддерживающий полог над кроватью.

— Какая ерунда!

Она оделась и позавтракала вместе с Софией в ее комнате. Она уже собиралась на утреннюю верховую прогулку, когда горничная принесла ей небольшой конверт. Это была записка от Каролины Бичуит.

— Будь я проклята, — воскликнула Кейт и вскрыла конверт.

Сердце Каролины было разбито. Она не могла жить без Алексиса. Не могла бы Кейт встретиться с ней сейчас же у развалин Тайм Холла?

Она сердито посмотрела на записку.

— Что она думает, я могу сделать? Может быть, она собирается заставить меня вернуть его ей? Может быть, она ожидает, что я поделюсь им с нею.

Она не хотела идти, но, зная решительность и настойчивость миссис Бичуит во всем, что касалось Алексиса, Кейт решила все же встретиться с ней. Сунув записку в книгу, лежавшую на столике у кровати, она пожала плечами Может, и неплохо было бы сделать предупредительный выстрел в ее сторону. Это могло бы уберечь ее от ссоры впоследствии.

Она подъехала к Тайм Холлу, когда еще не было девяти. День был ясным, в воздухе ощущалась влажность от прошедшего накануне вечером дождя. Тяжелые капли свисали с перьев папоротника и заостренных листьев плюща. Где-то неподалеку ворковал голубь.

Каролины еще не было, поэтому Кейт вытащила из кармана книгу. Устроившись на камне, который лежал на солнце, она попыталась как-то отвлечься. Ей не повезло, потому что она по ошибке взяла с собой томик Вордсворта. Она простонала и пробежала взглядом стихотворение. Этот ужасный ритм. Та-да, та-да, та-да, та-да. Та-да, та-да, та-да. Кейт съежилась. А эти кошмарные рифмы!

Она как раз изучала одну особенно приторную строфу, когда на белую страницу книги упала тень. Прежде чем она успела поднять взгляд, что-то ударило ее по затылку. Она почувствовала взрыв боли в черепе, а потом провалилась в пустоту.

Она не могла находиться без сознания долго, потому что, когда она снова пришла в себя, ее ноги глухо ударялись о старые кирпичи Тайм Холла. Ее тошнило. Голова, казалось, превратилась в гигантский воздушный шар, а боль в затылке была так сильна, что она долго не могла собраться с силами и открыть глаза. Когда же она сделала это, она увидела землю, траву и покрытые мхом камни внутри развалившегося здания. Кто-то втаскивал ее внутрь Тайм Холла. Ее тело наклонилось, и ее тут же поглотила тьма. Так как она все еще была в сознании, она догадалась, что ее тянут в какое-то подземелье. Ее ноги ударились несколько раз о ступеньки, прежде чем она снова почувствовала под ними камень. От этой тряски она снова потеряла свой хрупкий контроль над сознанием.

Когда она снова пришла в себя, она была уже одна и лежала на холодных камнях. Она со стоном села. Обхватив голову руками, она сосредоточилась на дыхании и на том, чтобы ее не стошнило. Вскоре она почувствовала, что может поднять голову. Тот, кто сделал это с ней, оставил возле нее горящую свечу. В ее скудном свете она увидела, что находится в маленькой камере. В ней не было окон, а была только деревянная дверь с глазком. Из-под двери тянуло сырым холодом, и она почувствовала, что ее пробирает дрожь.

С трудом поднявшись на ноги, Кейт рванулась к двери. На ней не было ручки с этой стороны, а замок был недавно вычищен и смазан. Она забарабанила кулаками в дверь. Если бы она начала кричать, то ее голова просто раскололась бы. Однако ей не пришлось кричать. Маленькая дверца, прикрывавшая глазок, открылась.

Кейт вскрикнула и отпрыгнула назад. На нее смотрело лицо, покрытое капюшоном. Черный материал полностью скрывал голову похитившего ее человека. В маске были прорези для глаз, но они были такими узкими, что она ничего не могла в них разглядеть.

— Что ты делаешь? — спросила Кейт. Маска молчала.

— Выпусти меня. Маркиз все равно разыщет меня.

Из-под капюшона раздался хриплый голос:

— Такой позор. Что мне с тобой делать? Ты не такая, как все остальные.

Дверца глазка захлопнулась. Кейт бросилась к двери и снова застучала в нее кулаками.

— Вернись! Ты не можешь оставить меня здесь. Пожалуйста.

Она стучала в дверь, пока ее кулаки не заболели, а кожа на руках не распухла, а в некоторых местах даже лопнула и стала кровоточить. Фигура в капюшоне так и не вернулась. Обессилев наконец от стука в дверь и от жгучей, пронзительной боли в голове, Кейт опустилась на пол и заплакала. От слез голова заболела еще сильнее, поэтому Кейт тут же остановилась. Несмотря на свой страх, она улеглась на пол, обхватила голову руками и закрыла глаза.

ГЛАВА 18

Алексис все утро совещался с Фальком и со своим управляющим. В течение этих нескольких неприятных часов Фальк постоянно суетился над ним, как орел над своим птенцом, который почему-то вздумал ходить, вместо того чтобы летать. А теперь он не мог найти Кейт. Ни София, ни Вэл, ни его мать не видели ее. Ее горничная сказала ему, что она поехала покататься верхом еще рано утром, и он пытался разыскать ее на своем Тезее, но безуспешно.

Проклиная ее независимый характер, Алексис смирился с тем, что ему придется прожить без нее до ленча. Но она не вернулась и к часу. Он поел под аккомпанемент поддразниваний Вэла и его намеков на влюбленных Ромео. От начальника полиции графства пришло письмо, в котором он просил разрешения приехать на следующий день, чтобы побеседовать с ним. Плохое настроение Алексиса ухудшилось еще больше. Ко всему прочему, ему еще нужно было повидаться с Каролиной и сказать ей, что он назначил день собственной свадьбы.

Его раздражение еще больше усилилось, когда он приехал в резиденцию Бичуитов и обнаружил, что старый мистер Бичуит вернулся из Лондона.

В довершение всего Алексису пришлось провести вежливые полчаса в обществе своей бывшей любовницы и ее мужа.

Он вернулся в замок, и узнал, что Кейт так и не вернулась. Собрав всю прислугу, он организовал ее розыски в замке и его окрестностях и провел оставшуюся часть дня, рыская вокруг замка в поисках своей исчезнувшей невесты.

По мере приближения вечера беспокойство Алексиса росло. К пяти часам начались конные розыски. Он послал одну партию прочесывать лес, а другая группа, которую он возглавил сам, отправилась обыскивать поля, пастбища и долину, где Кейт догнала его, когда он скакал на Тезее. Он вернулся домой, когда уже совсем стемнело, и встретился с Взлом, который ожидал его в конюшне.

— В лесу не нашли, — сказал Вэл. — Я даже послал людей обыскать Тайм Холл.

Вэл и сам хотел верхом отправиться на розыски, но Алексис запретил ему это Его поддержали два врача, Фальк и Джулиана.

— Когда я найду ее, я… я.. — Алексис никак не мог придумать достаточно сильного наказания.

— Ты тут же обнимешь ее и станешь мычать над ней, как влюбленный бык.

— Нет, не стану.

Вэл оступился и чуть было не упал, но Алексис вовремя поймал его за воротник жакета.

— Извини, — сказал Вэл. Он улыбнулся Алексису, но было ясно, что он устал

— Ты не отдыхал сегодня, как тебе сказали врачи, — заметил Алексис. — Ты весь день ходил по замку в поисках Кейт, ведь так?

— Со мной все в порядке. Мне просто нужно поесть.

Они присоединились к розыскной партии в огромной пещере, которой была кухня Ричфилда. От Мередита он узнал, что у Софии началась истерика от беспокойства и ее уложили в постель. Джулиана успокоила ее, дала ей лауданум, чтобы та смогла уснуть, и тоже удалилась к себе на ночь Через

Фалька она передала, что завтра с самого утра прикажет еще раз полностью обыскать замок.

Фальк сообщил Алексису слова Джулианы, когда тот пытался поужинать, отщипывая корочку пирога с почками. Сидевший рядом с ним Вэл уже поел и пытался удержать свои глаза открытыми.

— Она убежала, — сказал Фальк. Алексис, так и не съев свой пирог, оттолкнул от себя тарелку.

— Нет. С ней что-то случилось.

— Она убежала, возможно, к Кардигану. Алексис вскочил на ноги, перегнулся через стол и схватил Фалька за воротник.

— Она любит меня, — он оттолкнул Фалька прочь. — И кроме того, Кейт не из тех женщин, которые исчезают, оставляя после себя глупые записки, в которых признаются в вечной любви к какому-нибудь хлыщу.

Вэл положил руки на стол и опустил на них голову. До них донесся его сонный голос.

— Ты искал записку?

— Ее горничная сказала, что она утром поехала прогуляться и так и не вернулась, — ответил Алексис. — Там не может быть никакой записки.

Вэл зевнул.

— Все равно нужно посмотреть.

Алексис какое-то мгновение задумчиво рассматривал пшеничные кудри своего друга, а затем быстро вышел из столовой. Фальк последовал за ним.

Он почти сразу же нашел записку в книге, которая лежала на столике у Кейт. Он прочел ее и передал Фальку. Его кузен фыркнул и бросил бумагу на кровать.

— Алексис, мы обыскали Тайм Холл.

— Я собираюсь обыскать его еще раз, — он попытался обойти Фалька. — Пропусти меня, кузен.

— Я говорю тебе, она сбежала.

— Иди к черту.

Алексис снова попытался обойти Фалька. На этот раз тот встал прямо перед ним и толкнул его в грудь. Алексис покачнулся, но удержался на ногах.

— У меня нет настроения терпеть это, Фальк. Уйди с дороги, или я сам подвину тебя.

— Ты устал. Ты не можешь скакать верхом в темноте. Лошадь либо споткнется о какое-нибудь бревно, либо угодит ногой в яму.

— Отойди в сторону, Фальк.

Алексис делал шаг вперед, но Фальк схватил его за плечо. Алексис тут же поймал его руку и резко крутанул ее. Фальк охнул от боли и упал на спину. Алексис направился мимо него к дверям, но когда кузен позвал его, он обернулся. Фальк направлял на него пистолет.

— Иди сюда, — сказал Фальк. С опаской глядя на пистолет, Алексис вернулся и подошел к Фальку.

— Ты направляешь на меня пистолет, Фальк. Его кузен медленно кивнул.

— Бог совершил ошибку, когда создал женщин. Они являются источниками разврата, и я не дам этой шлюхе разрушить твой шанс на чистоту. Не двигайся! — Фальк бросился к Алексису, приставил пистолет к его горлу, а свободной рукой обнял его за шею.

Алексис позволил Фальку притянуть его поближе к себе.

— Мы с тобой отличаемся друг от друга. Даже если бы я никогда не встретил Кейт, я бы не принял обета целомудрия. Посмотри на меня, Фальк. Разве ты не видишь, что я теряю рассудок от страха за нее? Отпусти меня.

— Это все ее вина.

— Ты что-то сделал с ней? — Алексису лишь с большим усилием удавалось говорить спокойно. — Клянусь всеми святыми, если ты причинил ей боль… Фальк?

— Нет. Бог внял моим молитвам и заставил ее уступить своей собственной похоти. Сейчас она, возможно, уже находится в постели у Кардигана, а ты останешься здесь.

Алексис ухватился за ствол пистолета и пронзил Фалька взглядом.

— Так ты собираешься сберечь мою чистоту, убив меня?

— Я собираюсь удержать тебя здесь, где ты будешь в безопасности.

Алексис покачал головой:

— Тебе придется застрелить меня, чтобы удержать от ухода, потому что я собираюсь найти Кэти Энн, даже если мне придется искать ее, истекая кровью.

Давление дула пистолета на его горло слегка ослабело. Алексис, не сводя взгляда со своего кузена, вырвал у него из рук пистолет и отбросил его в сторону. Руки Фалька безвольно повисли.

— Господь сделал тебя слишком доверчивым, когда дело касается женщин.

Алексис бросился на Фалька и, усевшись на него, прижал его к полу. Схватив своего кузена за руки, он выругался.

— Клянусь всеми демонами ада, Фальк, я даю тебе последний шанс. Поклянись всемогущим Господом, что ты не знаешь, где Кейт.

Фальк попытался сбросить с себя Алексиса, но тот снова придавил его к полу.

— Поклянись, — сказал он.

— Ты помешался из-за этой шлюхи.

Алексис прижал руки к шее Фалька.

— Поклянись!

— Клянусь, черт с тобой.

Вскочив на ноги, Алексис схватил пистолет и вышел из комнаты.

Фальк крикнул ему вслед:

— Из-за нее ты будешь выброшен из садов Эдема.

— Мы создадим собственный Эдем.

Алексис отправился к Тайм Холлу, взяв с собой для компании только Яго. Все устали, и он все равно не ожидал найти там Кейт. Он с лампой в руке обошел вокруг развалин дома. Яго спугнул бродячего кота, и Алексису пришлось долго держать своего пса за ошейник, чтобы не дать ему броситься вслед за котом. Когда Яго успокоился, Алексис снова принялся бродить среди полуразрушенных стен. Сначала он наткнулся на стену из дикого винограда, оплевшую молодые деревца, затем споткнулся о небольшой валун, лежавший в центре того, что когда-то было библиотекой. Усталость охватила его, и, поставив лампу на землю, он присел на камень. Яго улегся рядом с ним.

Алексису был знаком этот страх. Это был беспомощный, слепой страх, который приходил к нему только тогда, когда угроза нависала над кем-то близким. Он в последний раз испытал его, когда Вэл исчез в туче дыма, крови и металла при атаке Легкой бригады.

Что он будет делать, если ему не удастся разыскать ее? Что, если она упала с лошади и ее мертвое тело лежит где-то в поле?

Не думай об этом.

Алексис подался вперед, уперся локтями в колени и принялся рассматривать землю у себя под ногами. Кроме шороха листьев и стрекота насекомых, до него доносилось характерное сопение Яго. Спаниель поднял голову и, принюхиваясь, медленно поворачивал шею. Именно своим чувствительным носом он и производил этот характерный звук. Этот звук он издавал всегда, когда ловил знакомый запах.

Яго поднялся на ноги. Сопение становилось все громче, и Алексис вздохнул. Его пес снова взял след какого-то зверя, и сейчас он бросится за ним. Яго все сильнее втягивал воздух носом, и вдруг он опустил голову к самой земле. Он с фырканьем принялся обнюхивать землю под ногами у Алексиса. Затем, к ужасу Алексиса, он начал с воем разгребать землю передними лапами.

— В чем дело, старина?

Яго залаял и снова начал грести землю, но вскоре его когти стали царапать о что-то твердое.

Алексис поднялся и ударил ногой о землю. Металл. Отодвинув в сторону лампу, он упал на колени и принялся отбрасывать землю в сторону, а Яго стоял рядом и отчаянно сопел. Рука Алексиса задела кольцо. Это была ручка. Поднявшись, он оттолкнул в сторону камень, на котором сидел. Он подался легко, как будто бы его недавно двигали. Ногой он отбросил в сторону землю, листья и ветки, а затем ухватился за кольцо и потянул. Грязь и мелкие камешки полетели прямо ему в лицо, когда пружина щелкнула и люк распахнулся.

Вытянув пистолет Фалька из-за пояса, Алексис взял с собой лампу и нырнул в подземный ход, начинавшийся за дверью. Яго бросился за ним. У подножия крутой лестницы находилась темная комната, очень похожая на темницу в замке Ричфилд, только поменьше. В одной из стен были две двери с глазками. Алексис распахнул первую. Дверь с грохотом ударилась о стену. Ничего.

Он собрался уже было открыть вторую, когда Ябро бросился к ней и залаял. Изнутри послышался стук.

— Кейт?

— Алексис! Открой дверь.

Он снова сунул пистолет за пояс и открыл дверь. Кейт бросилась в его объятия. Он обнял ее, прижал к себе и зарылся носом в ее спутанные волосы. Яго, повизгивая, прыгал вокруг них.

— Маленькая дикарка.

— Кто-то запер меня здесь. Он почувствовал, как она дрожит, и погладил ее по голове.

— Что случилось?

— Миссис Бичуит написала мне записку.

— Я знаю.

— А когда я приехала сюда, кто-то ударил меня по голове и затащил в это подземелье.

Кейт подняла к нему лицо. Ее щеки были чем-то испачканы, а ресницы намокли от слез. Алексис поцеловал ее, очень нежно, а затем, вспомнив собственные страхи, прижал ее к себе так крепко, что она охнула. Она что-то воскликнула и забарабанила кулаками по его спине. Он улыбнулся и стал отпускать ее. Он услышал, как Яго зарычал, а потом взвизгнул, но прежде чем он смог обернуться, что-то твердое ударило его по затылку, и он упал.

Алексис услышал чей-то стон. Он нахмурился, пытаясь понять, откуда идет этот звук. Вот снова. Он не мог открыть глаза, чтобы увидеть, кто же издает этот жалобный звук.

— Алексис, не двигайся, — послышался голос Кейт.

— Шум, — сказал он. Он едва слышал свой собственный голос.

— Ш-ш.

— Кто это шумит?

— Тихо. Это ты. Этот подонок ударил тебя, но он уже ушел. Ты в порядке?

У Алексиса не было сил открыть глаза, и он попытался поднести руки к лицу. Он не смог сделать этого. Руки не двигались. По мере того как ощущения возвращались к нему, он почувствовал, как что-то с силой тянет его руки вверх. Они были прикреплены к чему-то наверху, и он, казалось, обнимал стену. Сжав зубы, он попытался притянуть руки к себе и выяснил, что они прикованы цепями.

— Что? — пробормотал он.

— Мне не очень хорошо видно, — сказала Кейт, — но я думаю, что он приковал тебя к стене. Он ударил тебя и Яго камнем и затолкал меня в камеру, прежде чем я успела что-либо сделать. Ты можешь освободиться?

Алексис попытался не обращать внимания на жгучую, стучащую боль в голове, и ему удалось выпрямиться. Боль в руках немного ослабела, но он не мог сделать ничего со своими оковами. Наконец, он открыл глаза. Он увидел собственное плечо. На полу рядом с ним неподвижно лежал Яго. Рядом он заметил свое пальто, на котором сверху лежал пистолет Фалька. Он снова потянул свои цепи.

Кейт попыталась его подбодрить, но слова замерли у нее на губах, когда справа от него распахнулся люк. Кто-то спускался по ступенькам, держа лампу в руке. Это была фигура в черном, одетая в темные сапоги, брюки и плащ. Алексис попытался увидеть лицо своего врага.

— Мама?

— Леди Джулиана! — закричала Кейт.

Джулиана подошла к Алексису и поставила лампу на пол. Затем, нагнувшись, она подобрала пистолет и сунула его себе за пояс.

— Мама, что ты делаешь?

— Она все испортила, — сказала Джулиана.

— Я не понимаю.

Джулиана сбросила плащ и сердито посмотрела на Алексиса.

— Она все испортила, сделав тебя счастливым. Я наказывала тебя. Я все запланировала— годы страданий, чтобы ты терял тех, кого любишь, так же как я потеряла своего мужа.

Закрыв на мгновение глаза, Алексис попытался отшатнуться от матери.

— Ты знаешь, — сказал он. — Ты знаешь, что произошло в тот день. Ты всегда это знала? О Боже, почему ты не сказала мне? Лучше бы я знал наверняка, что я убил их.

Джулиана подняла руку, сжав ее в кулак. Алексис повернул голову и встретился с ней взглядом. Она, тяжело дыша, яростно смотрела на него.

— Это было гораздо хуже, ты глупец. Он умер вместо тебя, и в этом виноват ты.

Алексис затаил дыхание, а потом все же сделал выдох в то время, как его запутанные мысли собирались в единое целое.

— Виноват я. Что же я сделал?

— Ты не помнишь? Вы с Талией должны были в тот день скакать наперегонки. Если бы ты поехал с ней, то умерли бы те, кто должен был умереть, а мой дорогой Филип вновь принадлежал бы мне одной.

— Мама? — Его голос был похож на голос ребенка, которому было очень больно. — Расскажи мне все.

— Думаю, это больше не играет роли, хотя тебя и стоило бы оставить терзаться догадками. Я вернулась после того, как подготовила ловушку и выяснила, что все ушли. Было уже слишком поздно, когда Фальк сказал мне, что Филип уехал верхом с Талией и что ты помчался догонять их. Ты чудовище. Если бы ты не поссорился с Талией, то вместо Филипа умер бы ты.

Его ноги дрожали. Все его тело трясло как в лихорадке, а голова раскалывалась от боли. Он слышал, как Кейт зовет его, но он не мог ответить. Он снова видел, как они с Талией ссорятся за ленчем. Слышал суровый голос отца, который приказал ему оставаться в комнате. Потом он скакал, скакал, скакал, и Талия падала, ее голова катилась по земле. Лошадь отца заржала.

— Стоп, — прошептал он себе. Он снова поднял взгляд на мать. — Я не помню, как я натягивал эту леску между деревьями, потому что я не делал этого. И ты позволила мне думать, что это я убил их. Все эти годы. Почему? Почему ты меня так ненавидишь!

— Потому что ты украл у меня его любовь! — закричала Джулиана. Ее лицо исказилось от гнева, и она продолжала кричать: — До вашего с Талией рождения нам больше никто не был нужен. Но он любил вас, особенно тебя. Он постоянно говорил мне, как он гордится тобой, какой ты умный. Боже, я не могла больше смотреть, как вы вдвоем смеетесь над чем-то своим. А потом однажды он сказал мне, что я больна.

Внезапно ее ярость исчезла, как будто бы ее и не было, не оставив на ее лице ни малейшего следа. Когда она снова заговорила, ее голос был спокоен.

— Он пришел ко мне и сказал, что моя болезнь прогрессирует день ото дня и что это плохо для Талии и для тебя. Он собирался уехать вместе с вами, — она снова повысила голос, и он стал похож на голос недовольного ребенка. — Филип сказал, что мне придется жить в новом месте, где будут врачи. Он сказал, что мне стало гораздо хуже и что он боится.

Ее настроение снова внезапно изменилось, и она рявкнула на Алексиса:

— Он особенно боялся за тебя. Он видел, как я наблюдала за тобой. Видел меня. Ты виноват в том, что он отвернулся от меня.

— Мама, он любил тебя, — сказал Алексис, но Джулиана не слушала его.

— Я поняла тогда, что мне нужно избавиться от тебя. Если бы ты умер, он снова любил бы меня. Ты был его сыном, мужчиной, ты мог скакать на лошади, как он, и вскоре ты начал бы охотиться, ходить в клубы и сопровождать его повсюду, где я не могла быть рядом с ним. Ты, в конце концов, украл бы его у меня, и я хотела вернуть его обратно.

— Но он умер вместо меня.

Джулиана, улыбаясь, посмотрела на него.

— Да, и я тоже чуть не умерла, но я осталась жить, потому что я хотела наказать тебя годами страданий, чтобы ты потерял всех, кого любишь так же, как я потеряла Филипа.

— Ты когда-нибудь любила меня или Талию?

— Сначала да, — призналась она пугающе деловым тоном. — Но вы убили мою любовь за эти годы. Мне понадобилось много времени, чтобы понять, что вы крадете у меня Филипа, понимаешь?

Алексис почувствовал боль в сердце, как будто что-то умирало у него внутри.

— Ты сказала, что ты наказывала меня. Боже милосердный, мама, что ты сделала?

Джулиана рассмеялась.

У него за спиной Кейт вскрикнула резким от напряжения голосом.

— Это была она, — сказала Кейт. — Она приходила к Офелии в ту ночь, когда случился пожар. Это она подожгла дом. Это были вы, ведь так, леди Джулиана?

— Она хотела понравиться мне, — сказала Джулиана, поворачиваясь к Кейт. — Было совсем нетрудно уговорить ее тайно со мной встретиться. Она думала, что мы вместе разработаем план, как ей заполучить Алексиса. Я подбросила опиум в ее вино и устроила пожар. Только… только Алексис не испытал той боли, на которую я рассчитывала, когда она погибла, — голос Джулианы дрогнул. Она перевела свой взгляд с Кейт на Алексиса, а потом снова на Кейт.

— Я собиралась убить Каролину Бичуит, но тут появилась ты, а потом я еще узнала о Ханне. Ты тоже была в Тайм Холле в тот день, когда она умоляла Алексиса стать отцом ее ребенка. Ханну я пропустила.

Алексис прислонился лбом к руке.

— Не говори больше ничего, пожалуйста, — он поднял голову и с мольбой посмотрел на мать. — Ты больна. Отпусти меня, чтобы я мог заботиться о тебе.

— О, нет. Сейчас начнется твое последнее наказание. Я решила, что раз уж ты не умер тогда, когда я этого хотела, наказать тебя также и за это.

Алексис посмотрел на искаженное лицо своей матери. От ее последних слов у него закружилась голова, и он не смог ничего сказать. Джулиана неожиданно бросилась к нему, и он почувствовал, что ее рука ухватилась за воротник его рубашки. Она сорвала рубашку с его тела, и это пришпорило его язык.

— Башня.

Она бросила рубашку на пол и презрительно усмехнулась:

— Да, башня. Твой ангел-хранитель Валентин испортил для меня твою смерть. После того как я приложила столько сил, чтобы расшатать эти камни и заставить Фалька заметить их, твой глупый друг оказался в этом месте и предупредил тебя.

В это невозможно было поверить. После всех ее признаний Алексис так и не смог смириться с мыслью о ее ненависти к нему. Он понимал, что его мать продолжает говорить, но, казалось, не слышал ее. Ее губы шевелились, затем он увидел, как она оскалилась. Она перестала говорить, и осознание окружающей действительности снова вернулось к нему, когда она отвернулась от него.

Она исчезла из его поля зрения, а затем вернулась с кнутом в руках. Он перевел взгляд с кнута на лицо женщины, а затем что-то пробормотал и отрицательно покачал головой. Она не сможет сделать этого. Матери не бьют кнутом своих детей. Он чуть было не рассмеялся над собой. Чтобы предотвратить истерику, он сильно до крови закусил губу.

Джулиана кричала на него, называла его чудовищем. Затем она исчезла. Он попытался изогнуть шею, чтобы увидеть ее, но она стояла прямо у него за спиной.

Свист кнута разорвал воздух, и лента боли опоясала его от плеча до талии. Его тело изогнулось. Алексис был сбит с толку, он не мог поверить своим ощущениям. Еще один удар пришелся прямо по ребрам, а затем кожа кнута скользнула на пол. Он сжал цепи, прикованные к его запястьям, чувствуя, как боль расползается по его спине.

Кейт что-то кричала Джулиане. Его прекрасная Кэти Энн швыряла в Джулиану угрозы и проклятия, и именно звук ее голоса наряду с осознанием того, что она находится в опасности, помогли его мыслям проясниться. Он должен был вынести это, должен был выжить. Ради Кейт.

Кейт охрипла от криков. Она принялась колотить в двери своей камеры, когда Джулиана снова занесла кнут. Она прокричала имя Джулианы, и та повернулась к ней.

Джулиана была красива. Ее серебряные волосы и высокий рост привлекали всеобщее внимание, и она, так же как и ее сын, обладала почти королевским достоинством и величием. Ничего этого не было в том существе, которое обернулось к Кейт. Оставались волосы, но они были спутаны, в них застряли сухие листья и какой-то сор. Она скорчилась, как сорокопут над мертвым насекомым, плечи подались вперед, и все тело сжалось в комок. Даже ее ногти, казалось, удлинились и загнулись вперед как когти.

Джулиана резко отвернулась от Кейт. Ее рука согнулась, и Кейт услыхала щелчок. За движением кнута было невозможно проследить, но результаты были очевидны. Алексис дернулся и вскрикнул. Еще одна красная полоса возникла на безупречной коже его спины.

— Нет! — в ярости крикнула Кейт Джулиане, и ее голос сорвался.

Джулиана снова остановилась и посмотрела на Кейт. Ее грудь тяжело вздымалась, в уголках рта собралась слюна, Кейт снова принялась кричать, но ее голос заглушил топот сапог на ступеньках. Фальк чуть было не упал с последней ступеньки, бросившись к Джулиане. Она занесла кнут над головой, но он вырвал его из ее руки. Она взвыла и попыталась отнять его, но Фальк отшвырнул кнут куда-то в темноту и подбежал к Алексису.

Раздосадованная своим бессилием, Кейт забарабанила кулаками в дверь своей камеры. Фальк потянул за кольцо в стене, чтобы ослабить цепи, которыми был прикован Алексис. Цепи провисли, и Алексис тут же упал на колени. Фальк помог ему подняться, поддерживая его и одновременно забрасывая его вопросами.

— Не ждите! — кричала Кейт. — Она — сумасшедшая, и она хочет убить его. Уведите его отсюда.

Фальк поднял голову и бросил удивленный взгляд в сторону Кейт. Кто-то еще бежал вниз по ступенькам, но Кейт не обращала на это внимания.

— Она опасна, слышите? Куда она ушла?

Алексис, пошатываясь, двинулся к Кейт, но Фальк оттащил его назад. Вэл пробежал мимо них и принялся греметь ключами в замке камеры Кейт, а затем, задыхаясь, прислонился к косяку. Алексис пытался вырваться из рук Фалька, осыпая его проклятиями. В тот момент, когда Кейт распахнула двери камеры, из темного угла вышла Джулиана. В ее руке был пистолет Фалька, который она направляла на двоих борющихся мужчин.

Все задвигались одновременно. Алексис закрыл собой Фалька. Кейт и Вэл бросились на Джулиану. Кейт ухватила ее за ноги и резко дернула их вперед. Она услышала выстрел, но ничего не увидела, так как запуталась головой в складках плаща Джулианы. Что-то тяжелое опустилось частью на Кейт, частью на Джулиану. Чьи-то ноги ударили Кейт в живот, и она согнулась пополам, в то время как вокруг нее шла невидимая борьба. Раздался еще один оглушительный выстрел, и она на несколько секунд потеряла слух. Она выбралась из складок одежды Джулианы, отбросила волосы от лица и посмотрела на пол. Алексис, склонившись над Вэлом, помогал своему другу подняться. Вэл застонал.

— Тебе больно? — спросил Алексис.

— Она ударила меня ногами в грудь. Пистолет.

— Он выстрелил, — сказал Алексис.

Кейт поднялась на ноги и подбежала к Алексису. Он молча протянул ей руку. Она обняла его руками за талию, и он прижал ее к себе. Они смотрели вниз, на лежавшую на полу Джулиану. Она лежала на спине, глядя на них открытыми глазами. Пуля вошла в ее голову под подбородком и вышла через затылок.

Кейт закрыла глаза, чтобы не видеть кровь. Алексис отошел от нее и стал на колени рядом с неподвижно лежащим Яго. Он положил голову пса себе на колени, и через несколько мгновений Яго застонал, а затем из пасти высунулся розовый язык и лизнул Алексиса в щеку. Алексис рассмеялся.

— У тебя всегда был крепкий череп, старина.

Вэл подошел к нему и протянул руки, чтобы взять пса. Алексис передал ему Яго и взял Кейт за руку.

Из-за тела Джулианы донесся стон. Кейт повернулась и увидела, как Фальк ползет по полу.

— Что с ним случилось?

— Он пытался не дать мне помочь тебе, — ответил Алексис.

Фальк потер челюсть.

— Ты мог бы быть убит.

— Черт, Фальк, тебе придется перестать наконец оберегать меня. Я больше не ребенок, и Кейт тоже могла бы быть убита.

— И я тоже, — сказал Вэл. Кейт вмешалась, прежде чем Фальк смог ответить:

— Нельзя ли выбраться отсюда?

Алексис обнял ее за талию и повел к ступенькам. Он попросил Фалька идти с лампой перед ними, а Вэлу дал задание запереть люк до прихода людей за телом Джулианы. Заметив мрачную белизну лица Алексиса и напряжение, с которым он двигался, Кейт не стала беспокоить его вопросами.

Оказавшись снаружи, Алексис помог ей взобраться на Тезея. Ухватившись за гриву коня, она устроилась в седле. Алексис уселся позади нее.

Фальк подошел к ним с курткой Алексиса в руках. Алексис начал было надевать ее, но Кейт остановила его.

— Не надо, — сказала она. — Тебе не понравится потом снимать ее.

Он кивнул и слегка ударил Тезея каблуками в бока. Конь тут же двинулся шагом. Кейт попыталась сидеть ровно, отстранившись от Алексиса, так, чтобы ему не приходилось поддерживать ее тело. Однако он обнял ее и прижал к себе. Она откинулась Алексису на грудь и вздохнула.

— Мне жаль твоей матери.

— Я не хочу говорить об этом.

Кейт прикусила нижнюю губу.

— Ты знаешь, что все это время ты был ни в чем не виновен.

— Тихо, любовь моя. Я же сказал, что не хочу говорить об этом.

По ее мнению, именно в этом и заключалась главная проблема семьи де Гранвилей. Разговаривали все время не те, кто должен был, а те, кто были ни в чем не виновны, сидели, закрыв рот.

Уже в своей спальне, Алексис лежал на животе, положив лицо на руку. Его тело горело огнем, а в рваных ранах на спине он ощущал жжение и пульсирующую боль. Кейт прижимала к его щеке холодную влажную салфетку, в то время как он пытался забыть смерть своей матери. Неужели это случилось этой же ночью? Ему казалось, что он горит на костре уже целую вечность. Но мучения души причиняли ему гораздо большую боль, чем какие-либо раны или лихорадка.

Кейт жалела его, а он не мог вынести ее жалости. Каждый раз, когда он смотрел на нее, она улыбалась ему и говорила что-то ласковое. Ему было бы лучше, если бы она ненавидела его.

— Кейт, иди, отдохни.

— Я не устала, — сказала она. — Я хочу быть с тобой. Я хочу заботиться о тебе.

— Со мной все в порядке.

— Нет. Ты думаешь, я не вижу, как предательство матери вгрызается в твою душу? Поговори об этом, поделись со мной своей болью.

Он сжал в кулаках простыню и отвернулся от салфетки, которую она прижимала к его лицу.

— Неужели ты не понимаешь, что я хочу остаться один? Пожалуйста, не спорь со мной. Мне нужно остаться одному.

Он услыхал шелест ее платья, когда она поднялась с кресла.

— Хорошо. Но я вернусь завтра утром, и я попрошу кого-нибудь заходить к тебе время от времени. Доктор сказал, что это необходимо.

Он подождал, пока она вышла из комнаты, прежде чем поднять голову. Затем он медленно поднялся и взял стакан с водой со столика у кровати. Осушив его, он поставил его на место и снова медленно опустился на постель. Было уже поздно, далеко за полночь, и все вокруг спали.

Он снова и снова переживал все ужасы Тайм Холла, пока не почувствовал себя полностью опустошенным. Он больше не чувствовал ни ненависти, ни отвращения, ни угрызения совести. Он чувствовал только стыд и страх. Он переживал их тогда, когда рядом с ним была Кейт— стыд от того, что она знала, какой была его мать, и страх, что она будет жалеть его.

Боже, как он устал. Он раскинул руки и повернул лицо в сторону. Теперь, когда Кейт ушла, он сможет уснуть.

Благодарный за навалившуюся на него усталость, Алексис впал в полудремотное состояние. Он лежал, а щупальца памяти охватывали его мозг. В какое-то мгновение он понял, что стоит в лесу и смотрит на мальчика, который бежит мимо обезглавленного трупа и катающейся по земле лошади. Мальчик бросился на землю рядом с лежащим мужчиной. Алексису казалось, что он заглядывает мальчику через плечо. Подросток поднял голову мужчины, и впервые со дня смерти отца Алексис увидел его лицо.

В этот момент Алексиса будто бы втолкнуло в тело мальчика, и они слились в одно. Он звал своего отца, пытаясь приподнять его тяжелое тело. Филип де Гранвиль открыл глаза. Они были такими же зелеными, как и его собственные, но их переполняла боль.

— Алексис… Почему?

Алексис покачнулся, когда голова его отца снова упала на землю.

— Отец, нет. Подожди. Это не я. Отец! Тело было слишком тяжелым, и он чувствовал, что вот-вот уронит его. Алексис закричал:

— Отец, нет, послушай меня! Ты должен выслушать, отец, я не делал этого. Отец!

Он ухватился за лацканы отцовского пиджака и, рыдая, затряс податливое тело.

— Вернись. Ты не можешь уйти. Ты слышишь меня? Я не делал этого.

Глаза Алексиса открылись, и он оттолкнулся от кровати.

— Вернись!

Кто-то схватил его за руки и повернул, и Алексис оказался лицом к лицу со своим кузеном. Фальк, упершись коленом в кровать, крепко держал Алексиса за руки повыше локтей. Алексис сидел неподвижно, мысленно возвращаясь в настоящее.

— Это был только сон, — сказал Фальк.

— Это было воспоминание, — Алексис вцепился в руки Фалька. — Я вспомнил смерть отца. Фальк, он умер, думая, что это я подстроил ловушку. Он спросил меня, почему.

Алексис зажмурился и опустил голову. Фальк затряс его.

— Этого не может быть. Что он сказал? Точно.

— Только одно слово, — ответил Алексис. — Почему?

— Тогда ты ошибаешься. Посмотри на меня, Алексис. Я знал твоего отца. Филип любил тебя, и он знал, что ты любишь его. Ты всегда придавал преувеличенное значение своим маленьким перебранкам с отцом. Это были просто обычные ссоры между братом и сестрой. Все братья и сестры ссорятся. Филип знал, что вы перерастете это. Он сам говорил мне об этом. Он никогда не поверил бы, что ревность может заставить тебя причинить боль ему или Талии.

— Но он спросилменя, почему. Фальк снова потряс его:

— Тебе пора посмотреть на случившееся глазами взрослого человека. Филип умирал. Внезапно, без предупреждения, когда был еще так молод. Он знал, что умирает. Он знал, что оставляет тебя одного. Неужели ты не понимаешь, Алексис? Он не спрашивал тебя, почему ты убил его. Он спрашивал Бога, почему он должен умереть.

Алексис долго смотрел на своего кузена, пока его лицо не начало расплываться у него перед глазами. Слезы переполнили его и выплеснулись наружу. Он замер и попытался отстраниться от Фалька, но его кузен крепко держал его.

— Уступи, — сказал Фальк. — Ты не можешь все хранить внутри себя. Уступи слезам, прежде чем ты сломаешься под этой тяжестью.

Подтянув колени к груди, Алексис обхватил голову руками и попытался подавить всхлип. Это

было бесполезно. Напряжение, жар и боль соединились и питали друг друга. Подступивший к его горлу всхлип, казалось, вот-вот разорвет его грудь. На этот раз он сдался и дал волю слезам.

Когда он снова поднял голову, Фальк все еще сидел рядом с ним. Он налил стакан воды и протянул его Алексису, но тот не обратил на него внимания.

— Спасибо, — сказал Алексис.

— Пожалуйста, — ответил Фальк.

— Безумие передается по наследству? Фальк вздохнул и снова протянул стакан Алексису.

— Не говори глупости. Ты в таком же здравом уме, как и я.

Алексис склонил голову и со слабой улыбкой наблюдал за Фальком.

— Не надо, — сказал Фальк. — Не надо улыбаться и позволять этим глупым идеям бродить у тебя в голове. Вот, выпей это. Я добавил сюда лауданум.

Алексис покачал головой и рассмеялся. Его кожа горела, и его мысли также были охвачены огнем. Он подпрыгнул, когда Фальк прижал руку к его затылку. Холодный край стакана коснулся его губ.

— Пей. Ты упрямый мальчик, и тебе нужен отдых.

Мутноватая вода потекла в рот, и Алексису ничего не оставалось делать, как проглотить ее. Он допил стакан до дна, потому что Фальк прижимал его к его губам до тех пор, пока стакан не опустел.

Когда Фальк выпустил его, он лег на живот, прижал горящую щеку к простыне и уставился взглядом на руку, лежавшую рядом с его лицом. Фальк снова сел рядом с ним.

— Фальк.

— Лежи тихо и не мучай себя.

— Я бы не выжил без тебя. Я хочу, чтобы ты это знал. Ты занял место отца, заботился обо мне, когда она не делала этого, заставлял меня учиться, ходить в церковь, помогал мне вырасти. Я никогда не забуду этого.

— Ты был моим сыном.

Алексис бросил взгляд на Фалька, поняв то, чего ни один из них не мог выразить в словах. Он провел рукой по простыне.

— И все же, — продолжил он, — мне придется посмотреть в лицо прошлому и правде.

— Но не сегодня.

— Возможно, нет.

Алексис закрыл глаза и прислушался к звукам своего дыхания и к дыханию Фалька. Посмотреть в лицо прошлому он, может быть, еще и сможет. Но вот посмотреть в лицо Кейт было совсем другое дело.

ГЛАВА 19

Кейт ходила взад-вперед по крепостной стене. Три недели. Целых три недели он избегает ее, как будто бы она— одна из сестер Динкль. Этому должен быть положен конец. Алексису де Гранвилю предстояло понять, что он не может решать проблемы, игнорируя их.

Сначала у него была лихорадка. Он не хотел разговаривать, и он был болен. Затем началось то, что он называл «формальностями». Насколько Кейт мосла определить, «формальности» заключались в использовании влияния де Гранвиля с целью скрыть преступления Джулианы. Эта женщина убила Офелию и Ханну и пыталась убить Кейт и Алексиса. И все же публичное ее разоблачение не принесло бы добра никому.

Другие формальности заключались в тихих похоронах леди Джулианы и реабилитации Вэла. Двумя бесконечными обязанностями стали прием визитов с выражениями соболезнования и переписка с королевой, семьей и друзьями. Все это занимало Алексиса от рассвета до полуночи. Руководить Доуэр Хаузом и следить за переделкой Мэйтленд Хауза стало обязанностями Вэла и Кейт.

Почти неделю Кейт не понимала, что Алексис пытается избежать встречи с ней, так как она думала, что он потрясен горем и смущен неожиданным открытием душевной болезни своей матери. Прошла еще неделя, и ее терпение стало подходить к концу. Она знала, что Алексис никогда не был близок с Джулианой; его горе скорее было вызвано тем, что его лишили любви. Кейт не могла понять, почему он не может утешиться той любовью, которая у него есть.

Вот уже три дня она пыталась поговорить с ним. Он каждый раз ускользал от нее и исчезал в недрах замка. Но она нашла его логово. Он сделал своим убежищем Башню духов, и она собиралась ворваться туда. Как он смел прятаться от нее в комнате, где они в первый раз любили друг друга?

Кейт ударила кулаком по амбразуре и сжалась от боли. Ее руки еще не зажили полностью после тех ударов, которые она наносила по дверям своей камеры под Тайм Холлом. Она повернулась, когда услыхала позади смешок, и увидела, что Вэл направляется к ней от Башни духов. Его здоровье быстро улучшалось. Он шел быстрыми, свободными шагами и нес в руке стакан вина.

— Он способен довести до белого каления, моя дорогая, — сказал Вэл, приближаясь. — Боюсь, это потому, что он так рано стал носить свой титул.

— Проклятье.

Вэл рассмеялся и протянул ей стакан.

— Фальк может рассказать тебе, как тяжело было с ним справляться. Половину своего времени он проводил верхом, пытаясь загнать себя до смерти, а оставшееся время тратил на то, чтобы очаровать каждого, кто приближался к нему.

— В последнее время он не слишком-то старался очаровать меня, — Кейт приняла стакан и поставила его в амбразуру.

— Но ведь ты единственная, кого он боится. У нее от удивления приоткрылся рот.

— Я?

— Конечно. Даже я немного боюсь тебя.

Скрестив руки на груди, Кейт внимательно посмотрела на Вэла. Сначала он без улыбки смотрел ей прямо в глаза, но она не отвела от него взгляда, и через какое-то время уголки его губ поползли вверх.

— Ты глупый мальчишка, — она схватила стакан и отпила из него. — Ладно, не обращай внимания. Ты запер дверь?

— Конечно. Я заставил его проглотить почти всю бутылку бордо. Он как раз сражался с пробкой следующей бутылки, когда я выскользнул из комнаты.

— Надеюсь, он не будет спать, когда я войду туда?

— Ни в коем случае. Кавалерийскому офицеру разрешается вступить в полк только после того, как он докажет, что может выпить три бутылки и после этого принимать участие в торжественном параде.

Кейт улыбнулась и чмокнула Вэла в щеку. Он взял ее за руку.

— Bon chance, ma petite ^[5] . Ты так ему нужна.

— Спасибо.

Она сжала руку Вэла, затем отпустила ее и направилась к Башне духов. Последние ступеньки лестницы она преодолела на цыпочках, прислушиваясь и боясь услышать голос рассерженного аристократа. Не было слышно ни звука. Повернув ключ в замке, она вошла в комнату и снова заперла дверь изнутри.

Алексис стоял в оконном проеме. Он положил руку на открытую раму, а затылком оперся на закрытую. Его глаза были закрыты, когда он заговорил:

— Ты испугался при мысли о моем гневе и поэтому пришел, чтобы выпустить меня. Молодец, Вэл.

— Я пришла не для того, чтобы выпустить тебя, — сказала Кейт, — я пришла для того, чтобы впустить сюда себя.

Его веки медленно поднялись, и Алексис посмотрел на нее с ленивой отстраненностью во взгляде.

— Исчезни отсюда, дьявольское наваждение.

— Алексис, смотри.

Она подняла ключ, так чтобы он мог видеть его. Потом она оттянула вырез своего платья и уронила ключ внутрь. Алексис тут же оставил свою расслабленную позу у окна. Он подлетел к ней весь взъерошенный, как обеспокоенный сокол.

— Старый трюк, неоригинальный и бесполезный. Отдай мне этот ключ.

— Это, может быть, и старый трюк, но я уважаю некоторые традиции.

— Если ты не отдашь мне этот ключ, я сам возьму его.

— Я так и хотела, — сказала она, подбоченясь. Он выругался и сжал руки за спиной, одновременно отодвигаясь от нее.

— Ты собираешься ускользнуть от нашей помолвки, — сказала она. Она сделала шаг к нему, и он снова отступил назад.

— Разве ты недостаточно узнала мою семью, чтобы понять почему?

— Я люблю тебя.

— Моя мать была сумасшедшей.

— Я люблю тебя.

— И еще Фальк.

— Я люблю тебя. Алексис покачал головой:

— Я не смогу жить, если я проснусь однажды утром и увижу ненависть в твоих глазах.

— Трус. Алексис, ты очень умный человек, но ты слишком упрям, — она обошла стул и направилась за ним к окну.

Он ловко уклонился от нее, когда она протянула к нему руки. Подойдя к портрету Летиции, он дотронулся до него кончиками пальцев.

— Ты говоришь, умный. Тогда ты должна согласиться со мной. «Великий ум к безумью близок. Ничтожна между ними грань…»

— Чепуха, — сказала Кейт. Она встала рядом с ним у портрета. — Ты в таком же здравом уме, как и я.

Она охнула, когда он схватил ее за плечи и принялся трясти. Он тряс ее до тех пор, пока шпильки не выпали у нее из прически и волосы не рассыпались по плечам.

— Моя мать убивала людей. Фальк считает женщин ошибкой Бога. — Он начал трясти ее в такт каждому произносимому им слову. — Ты должна оставить меня одного.

Кейт почувствовала, как натянулось ее платье, а затем услышала звук разрываемой ткани. Она потеряла ориентацию от тряски, и ей оставалось только цепляться за руку Алексиса, которой он шарил у нее на груди. Он нашел ключ и швырнул ее на пол. Пытаясь как-то разобраться с рассыпавшимися волосами, она услышала, как щелкнул замок. Алексис стоял на пороге, холодно глядя на нее. Бросив ключ на пол рядом с ней, он улыбнулся.

— Благодарю за то, что ты предложила мне свое тело, но я уже пообещал свое Каролине Бичуит. Она сказала мне, что хочет ребенка, как Ханна. И на этот раз я решил удовлетворить просьбу.

Кейт оставалась на полу еще долго после того, как Алексис ушел. Слишком потрясенная, чтобы плакать, она стискивала в руках обрывки своего платья и старалась не ненавидеть Алексиса де Гран-виля.

Алексис держал в руке бокал с бренди и смотрел на языки пламени в камине, не видя их. Он не слышал, как Фальк вышел из гостиной. Он не слышал, как вошел Вэл, и не замечал его, пока его друг не заговорил.

— Ты знаешь, что она уехала?

— Я знаю.

— Ты дурак, — сказал Вэл.

— Я не хочу обсуждать Кейт с тобой.

— Тебе придется сделать это, если ты не хочешь подраться со мной. Я охотно сделаю либо то, либо другое. Хотя нет, сейчас, подумав об этом, я понял, что с большим удовольствием воткнул бы кулак тебе в живот, — Вэл сделал еще несколько шагов в глубь комнаты. — Ну же. Я чувствую в себе сейчас гораздо больше сил, и я обещаю не испортить твое красивое лицо.

Алексис поставил свой бокал на каминную полку, а затем и сам оперся на нее, положив подбородок на руку так, чтобы он мог смотреть на бренди.

— Ну? — спросил Вэл.

— Я не буду драться с тобой, и я не собираюсь разговаривать о Кейт. То, что я сделал, лучше для нее.

— Ты сделал одно — сбежал. Бог мой, Алексис, . это находится за пределами моего понимания. Ты можешь идти прямо на русские штыки и гарцевать на лошади под артиллерийским огнем, но тут же теряешь контроль над собой при виде этого клубка противоречий и обаяния.

Алексис резко обернулся к своему другу.

— Заткнись. В последний раз я говорю тебе, чтобы ты оставил эту тему. Я не хочу передать ее детям свою извращенную наследственность. Существует множество женщин, готовых закрыть глаза на что угодно из-за моего положения или моих денег.

Вэл прошествовал к дивану и уселся на него. Он улыбался, и Алексису это совсем не нравилось.

— Вот как!

— Что это значит?

— Вот как, — снова сказал Вэл. — Это то, о чем я говорил, старина. Ты боишься ее. Потому что она не ослеплена, используя твое собственное выражение. Она не видит маркиза, когда смотрит на тебя. Она не видит Ричфилда и всего, что за этим стоит. Нет, она видит Алексиса, а ты к этому не привык. Ты боишься, что как только она увидит всего тебя, ей может не понравиться это зрелище.

— Достаточно!

Алексис схватил бокал с бренди и швырнул его в камин. Стекло разлетелось на кусочки, а огонь, в который попало бренди, зашипел и на мгновение вспыхнул еще ярче. Осколки стекла, отскочив рикошетом, застряли в его смокинге. Он поднял руку, чтобы стряхнуть капли бренди с рукава, и увидел, что по руке течет кровь. Он все еще смотрел на нее, когда Вэл взял его руку и обмотал ее носовым платком.

— Кажется, кто-то из нас постоянно должен бинтовать раны другого, — сказал Вэл.

— Извини.

— Не надо извиняться. Но мне интересно, как ты будешь себя чувствовать.

— Что ты имеешь в виду? Вэл продолжал обматывать носовым платком руку Алексиса.

— Когда Кардиган или кто-нибудь другой попытается завоевать ее. Не надо так испуганно смотреть на меня. Ты же видел, как этот тип ходил вокруг Кейт. Она уехала в Лондон, и там она обязательно встретит его. А еще там есть лорд Сноу, который успешно выздоровел после дизентерии и теперь наверняка жаждет женского общества. И конечно же, там полно художников, писателей и музыкантов. Они все будут обожать Кейт, и она будет обожать их. Куда ты?

— Куда-нибудь, где ты не сможешь добраться до меня, — ответил Алексис. — Это не пойдет. Пусть она спит с Кардиганом, со Сноу, с музыкантом или со всеми ими, вместе взятыми. Иди к черту, Валентин Бофорт.

После нагоняя, полученного от Вэла, Алексис старался избегать своего друга. Он не мог видеть, как Вэл улыбается, глядя на него, как будто бы он наслаждался страданиями Алексиса, как будто бы Алексис заслужил ту боль, которую принесла ему потеря Кейт. Он ушел с головой в перестройку Мэйтленд Хауза и проводил целые часы с ранеными солдатами. Иногда, когда кто-нибудь из них умирал, эта боль ненадолго вытесняла ту, другую. Он постоянно был занят чем-то и поэтому даже не заметил, что прошла целая неделя.

На десятый вечер после отъезда Кейт он был слишком измучен от работы в Доуэр Хаузе, чтобы переодеваться к обеду. Ему принесли поднос с едой наверх, а затем он помылся и надел халат. Свернувшись калачиком на коврике у камина, он мрачно прихлебывал вино из бутылки. В этот день Фальк поздравил его с тем, что он избежал соблазнов Адама.

Он услыхал, как сзади закрылась дверь его комнаты, и оглянулся через плечо. К нему приближалась Каролина Бичуит. На ней было вечернее платье, едва прикрывавшее ее грудь, а на шее и на груди сверкали бриллианты.

— Я напросилась на обед, — сказала она, — но тебя там не оказалось, — она опустилась на колени на коврик рядом с ним.

— Я устал.

— Ты не приходил ко мне.

Он сделал еще один глоток из бутылки.

— Моя мать умерла. Я в трауре.

— Тогда позволь мне утешить тебя.

На этот раз Алексису было все равно. Он позволил Каролине поцеловать себя и почувствовал в себе какую-то странную отстраненность. Она забрала у него бутылку, и ее руки скользнули внутрь его халата. Она принялась ласкать его грудь и снова начала целовать его.

Алексис чувствовал себя так, будто он был богом, наблюдающим сверху за двумя глупыми смертными. Он видел, как они прикасались друг к другу, видел, как женщина расстегнула халат мужчины, наклонилась над ним, прижала его к полу. Женщина накрыла ладонью гениталии мужчины.

Вопль Фалька вернул его к реальности. Его кузен захлопнул за собой дверь и закричал на Каролину. Каролина сползла с Алексиса и попыталась подняться, но наступила на край своего платья и упала.

Она попыталась подняться на ноги, что-то шипя в сторону Фалька.

Алексис приподнялся на локтях. Он даже не подумал прикрыться, слушая гневные излияния Фалька. Он наблюдал, как Каролина борется со своими юбками и одновременно рычит на Фалька. Они оба замолчали, когда он рассмеялся. Он снова лег на спину и долго лежал, смеясь в потолок.

— Это бесполезно Каролина, — сказал он, когда снова смог говорить. — Мою добродетель защищает неуклюжая дуэнья, из которой потоком льется Писание. Если бы он мог, он надел на меня пояс целомудрия, — он снова расхохотался.

— У-ух! — Каролина попыталась пнуть его ногой, но ей помешали ее длинные юбки.

Лицо Фалька раскраснелось, и он весь дрожал. Он указал пальцем на Каролину и произнес:

— «Ибо живущие во плоти о плотском помышляют, а живущие по духу — о духовном. Помышления же плотские суть смерть…»

— Он разоблачил тебя, Каролина. Ты помышляешь о плотском.

Каролина наклонилась и дала ему пощечину. Алексис вскочил на ноги так быстро, что полы халата взвились у него за спиной. Он схватил Каролину за волосы и потащил к двери. По дороге он ухватил Фалька за руку и повлек своего кузена за собой. Распахнув дверь, он вытолкал их обоих в коридор, а затем захлопнул двери прямо перед ними. Запираясь на замок, он прокричал им:

— У меня сейчас нет настроения ни быть изнасилованным, ни принимать бичевание, поэтому вы оба можете забрать свои гнусные желания с собой в постель, и чем дальше от меня, тем лучше.

На этот раз он не приехал за ней.

Кейт стояла на палубе клипера, который утром должен был отправиться в Америку. Она плотнее прижала к себе шаль и направилась к носу. Наступил вечер, и на борту оставались лишь немногие из членов команды.

Мама рекомендовала ей прощение и стойкость, но Кейт испытывала слишком большую боль. Она предложила ему свое сердце и свою любовь, изящные, сверкающие драгоценности, украшающие хрупкое ожерелье ее доверия. Алексис швырнул их в бушующее пламя своей вины и смотрел, как они сгорали дотла. И это заняло у него меньше времени, чем потребовалось бы, чтобы разлить чай.

Вэл поднялся на палубу, после визита к маме, и присоединился к ней на носу. Они наблюдали, как луна превращается из серой в серебристую, а потом в ослепительно белую.

— Останься еще на несколько дней, — сказал Вэл. — Я уверен, что он приедет.

Кейт ухватилась за поручень перед собой и опустила взгляд на свои руки.

— Я не хочу снова испытать боль.

— Но ведь прошла только пара недель, моя дорогая. А Алексис на этот раз вырыл для себя чудовищно глубокую яму. Ему понадобится какое-то время чтобы ему надоело стоять на дне и разглядывать сияющий свет наверху.

Облизнув губы, Кейт задала вопрос, который она хотела задать с того момента, как Вэл появился на судне, чтобы попрощаться с ними:

— Миссис Бичуит?

— Извини. Алексис может вызывать страх, когда он не хочет оказаться загнанным в угол, и я боюсь, что сейчас он изображает важную персону. Я не понимаю этого. В его характере есть что-то, что дает ему возможность заставить любого человека чувствовать себя деревенским сквайром, пролившим вино на королевскую мантию, и сделать это, не произнося ни слова.

— Надо было стукнуть его. Вэл улыбнулся и взял ее за руку.

— Если он не приедет за тобой, то я так и сделаю.

Склонившись, Вэл поцеловал ее руку Она поднялась на цыпочки и чмокнула его в щеку. Он прошептал ей прощальные слова и ушел.

Кейт стояла на носу, прислушиваясь к звуку веревок и канатов, трущихся о дерево, к плеску воды за бортом, к скрипу снастей. Так много нужно сделать, подумала она. Нужно прочесть письма, проверить доклады по грузам и прибылям. Дела начали скапливаться с того момента, как она уже несколько недель назад уехала из Мэйтленд Хауза, но где-то внутри у нее была пустота, которая мешала ей заняться делами. Она смотрела на колонки цифр, а видела гибкое, мускулистое тело и сияющие черные волосы.

Холодный вечерний бриз проник под ее шаль, и она спустилась в каюту. Надев ночную сорочку и халат, она устроилась в постели, открыла книгу и попыталась читать при свете лампы. За прошедшие несколько недель она ни разу не заснула до полуночи.

Ее веки уже собирались сомкнуться, когда наверху раздался страшный грохот. Кейт моргнула и подняла взгляд на потолок. Грохот прокатился по верхней палубе, затем переместился вниз и по коридору приблизился к дверям ее каюты. Раздался сильный удар, и дверь с шумом распахнулась.

Кейт изумленно вытаращила глаза, когда увидела, как рассвирепевший Алексис де Гранвиль вталкивает в ее каюту Вэла. Оказавшись внутри, Алексис тут же швырнул своего друга на пол. Вэл попытался сделать несколько шагов по направлению к Кейт, ударился о кресло и приземлился прямо под ним рядом с кроватью Кейт. Он, ворча, столкнул кресло со своей груди, а затем рассмеялся. Кейт наконец обрела дар речи.

— Что вы себе думаете? Убирайтесь отсюда. Отправляйтесь куда-нибудь в другое место улаживать свои мальчишеские ссоры.

Алексису не хватало воздуха. Он рванулся через всю каюту, встал над Вэлом, как проповедник над грешником, и указал на него пальцем.

— Он никуда не поплывет завтра. Я увожу его во Францию, где я вызову его на дуэль и пробью пулей эти сверкающие кудри, которые тебе так нравятся.

Кейт сжала руки на коленях и оглядела Алексиса сверху вниз. Он начинал напоминать ей хищника Филипа де Гранвиля, сошедшего с портрета.

— Ты говоришь ерунду.

— Ах, — Вэл сел и прикоснулся пальцами к своему окровавленному рту. — Это бесполезно, моя мышка, я написал Алексису всю правду. Это был честный поступок.

— Мышка? — прорычал Алексис и потянулся к Вэлу.

— Прекратите, — сказала Кейт Он повернулся к ней.

— Мышка, да? Если он прикасался к тебе, я убью его. Я схвачу его за голову и переломлю его шею так, как я переломил бы шею мышке. — Он закричал в сторону Вэла. — Все это время ты насмехался надо мной, говоря о Кардигане и Бог знает о ком еще, а я должен был опасаться только тебя.

Кейт встала в постели на колени и подбоченилась.

— У тебя что, мозговая горячка, или ты всегда бросаешься изображать Отелло?

— Я не изображаю Отелло, — Алексис ткнул пальцем в ее сторону. — Ни один мужчина не стал бы спокойно наблюдать, как его лучший друг уезжает с его невестой.

— С твоей невестой, — повысив голос, передразнила его Кейт. — Ты, дерзкий, самоуверенный тиран, неужели ты не видишь, что Вэл перехитрил тебя?

Алексис сердито смотрел на Кейт. Потом перевел свой гневный взгляд на Вэла. В комнате повисла неожиданная тишина, и Кейт вместе с Алексисом внимательно разглядывала человека на полу.

Вэл с серьезным выражением лица поднялся на ноги и захромал к двери. Две пары глаз следили за его движениями. Опустив руку в карман своего пальто, он вытащил оттуда носовой платок и при-

дожил его к своему окровавленному рту. Что-то оказалось в его руке, слишком маленькое, чтобы увидеть, что это было.

Алексис нарушил молчание:

— У тебя есть немного времени для объяснений, прежде чем я затолкаю тебя в сундук.

Вэл выпрямился и начал сворачивать платок со следами крови на нем.

— Что ж. Varium et mutabile semper femina, мой друг, — он помахал ключом перед их глазами и усмехнулся.

Вэл оказался за дверями и успел их захлопнуть, прежде чем Кейт или Алексис смогли пошевелиться. Алексис выругался и бросился за своим другом слишком поздно. Он обрушился на закрытую дверь и ухватился за ее ручку как раз в тот момент, когда щелкнул замок. Алексис застучал кулаками по дереву и закричал:

— Вэл, исчадие ада, открой дверь.

— Спокойной ночи, — послышался голос Вэла. — Команда получила указание от мисс Грей не выпускать тебя, поэтому можешь не стараться и не кричать.

Алексис бросился плечом на дверь, и его отбросило от нее. Он пнул ее ногой, и Кейт закрыла уши.

— Прекрати!

Прыгая на одной ноге, Алексис сердито посмотрел на нее.

— Проклятье!

— Ты не выберешься отсюда без ключа.

Он, хромая, подошел к креслу у двери и со стоном уселся в него, держась за свою ногу. Раздраженно вздохнув, Кейт выбралась из постели и подошла к нему. Она взяла его за щиколотку.

— Что ты делаешь? — спросил он.

— Снимаю твой сапог, глупец. У тебя сейчас распухнет нога.

— Оставь мой сапог в покое. Она приложила руку к его груди и толкнула его назад в кресло.

— Упрямство — это не самая приятная из твоих черт.

Она ухватилась за его сапог и потянула его. Он снялся с ноги, и она швырнула им в Алексиса. Сапог упал ему прямо на грудь. Он что-то проворчал и сбросил сапог на пол. Не обращая на него внимания, она вернулась к своей кровати, села на одеяла и, скрестив руки на груди, сердито посмотрела на него.

— Что сказал Вэл? — спросил он.

— Он сказал: «Женщина всегда непостоянное и переменчивое существо». Ха!

— Вот тебе и ха! Он был прав, — Алексис стянул свой второй сапог и швырнул его в угол. Кейт сжала руки в кулаки.

— Сделай всем женщинам одолжение, Алексис, и прими обет безбрачия, как этого хочет Фальк.

Он встал и стряхнул с себя пальто. Бросив его на пол, он подошел к Кейт.

— Вы вместе осуществили этот заговор. Ты хотела отомстить мне. Тебе было недостаточно, что я остался один, ты хотела, чтобы я думал, как вы вдвоем занимаетесь любовью.

У Кейт в голове будто бы взорвался бочонок с порохом. Вскочив с кровати, она кулаком ударила Алексиса в живот. Он, охнув, согнулся пополам. Она занесла для удара вторую руку, но он увернулся от нее.

— Проклятье, — сказал он и, тяжело дыша, потер свой живот.

— Ничего не говори. Только ничего не говори. — Она подошла к сундуку, стоявшему в ногах кровати, открыла его и вытащила оттуда одеяла. Она бросила их на пол, к ногам Алексиса. — У меня нет привычки причинять людям боль, Алексис. Это твое любимое времяпрепровождение, поэтому держи рот закрытым. Может быть, тогда мы сможем дожить до утра, не прикончив друг друга.

Она снова забралась в постель и попыталась не смотреть, как он снимает жакет и носки. Пошарив в одеялах, она нашла свою книгу и склонилась над ней. Ее волосы красновато-коричневым занавесом упали между ее лицом и мужчиной, стоявшим в комнате. Почему он никак не найдет себе места, чтобы улечься? Он стоял лицом к ней в желтом свете лампы. Она видела его обнаженную грудь и шрам, пробегавший по ребрам. Пояс его брюк проходил довольно низко, и она видела углубление его талии.

Он шевельнулся, и она перевела свой взгляд на книгу. Когда свет переместился в сторону, она подняла голову. Алексис стоял рядом с кроватью, держа лампу в руке и внимательно вглядываясь во что-то рядом с ней. Она повернулась посмотреть, на что он смотрит, но не увидела ничего. Его лицо приобрело какое-то очарованное выражение, и его сердитые черты преобразились. Из его глаз исчезло жесткое, волчье выражение, и их взгляд смягчился. Сбитая с толку, она смотрела, как он поднимает лампу и подносит ее к ней. Он медленно протянул к ней свободную руку и коснулся ее волос.

— Как слиток меди, сверкающий на солнце, — прошептал он.

Она отстранилась от него.

— Видишь? Это не я непостоянна и изменчива. Он уронил руку.

— Нет, это не ты, — он снова поставил лампу на столик рядом с кроватью. — Я собирался ехать за тобой, когда пришло письмо Вэла.

— Я больше не люблю тебя, Алексис. И если бы ты любил меня, ты не обращался со мной, как с песчинкой, — она покачала головой, когда он попытался что-то сказать. — Я не хочу разговаривать с тобой.

Кейт забралась под одеяло, отвернулась от Алексиса и закрыла глаза. Красноватое свечение исчезло за ее закрытыми веками, когда Алексис задул лампу. Слезы собирались в уголках ее глаз. Она вытирала их пальцами, слушая, как Алексис расстилает свои одеяла. Слезы все собирались и собирались, и она принялась вытирать глаза краешком простыни. К горлу подступил всхлип. Отчаянно пытаясь не заплакать вслух, она зарылась лицом в простыню.

Что-то теплое легло ей на спину. Она прерывисто вздохнула и отняла простыню от своего лица. Теплые губы целовали ее ухо и мокрую щеку.

— Не плачь, маленькая дикарка.

Его дыхание щекотало ей ухо и шею, и от дрожи, пробежавший по ее телу, она потеряла контроль над собой.

— У-уходи, — заплакала она.

Она попыталась свернуться калачиком, но у простыней и одеял внезапно выросли крылья, и они улетели. Алексис прижал ее к себе, его руки охватили ее, и она не могла оттолкнуть их прочь. Он наклонил голову, нашел ее губы и обрушил на них град легких поцелуев, которые распространились потом на ее подбородок и шею. В паузах между ними он шептал попеременно просьбы и угрозы.

— Не плачь, не надо. Прости меня, пожалуйста. Черт, я запрещаю тебе плакать. Пожалуйста. Ты простишь меня. Ты должна.

Требования звучали так смущенно и беспомощно, что она почувствовала легкую дрожь в животе и в груди. Эта дрожь превратилась в смех, который сорвался с ее губ в тот же самый момент, когда Алексис решил сунуть ей в рот свой язык. Она почувствовала, как его губы изогнулись в улыбке.

— Я кажусь тем самым сумасшедшим, каким я когда-то себя считал.

— Я сама кажусь себе слегка не в своем уме. — Так как в каюте не было света, ей пришлось отыскивать его лицо на ощупь. — У тебя мокрая щека.

— Ты всего меня залила слезами. Если бы ты не остановилась, то мне понадобился бы зонтик, — он взял ее лицо в свои руки. — Я не дам тебе ненавидеть меня.

— Я боюсь.

— Будешь ли ты бояться меня, если я дам тебе обещание?

— Какое обещание?

— Я даю тебе слово никогда не пытаться заставить тебя ненавидеть меня и никогда не лгать тебе.

— Лгать?

Он прижал ее к своей груди.

— Я не виделся с Каролиной.

— Хорошо, — она вытащила свои руки, которые были зажаты между их телами, и обняла Алексиса. Она услыхала, как он вздохнул с облегчением.

— Слава Богу, — сказал он.

Они обменялись сокрушительными объятиями.

— Ты знаешь, когда я снова пришел в себя? — спросил он.

Она покачала головой.

— В ту ночь, когда Фальк поздравил меня с избавлением от Каролины. Он начал свою беседу о чистоте и целомудрии, сдабривая свои поучения портвейном. После нескольких стаканов я понял, что действительно слушаю его. Он разглагольствовал о грехе и пороке, а я кивал, как престарелая герцогиня на утреннем приеме. Потом мы перешли к Катехизису, а затем Фальк поднял свой стакан и сказал: «Не отдавай свою душу женщине». И я рассмеялся.

— Ты рассмеялся?

— Да. Потому что в тот момент я понял, что Фальк опоздал. Я уже отдал свою душу женщине, и она собиралась увезти ее с собой за океан.

— О!

Кейт потеряла интерес к душе Алексиса, так как его рука скользнула под ее халат и ночную сорочку и кралась вверх по ее ноге. Она слегка ущипнула ее за талию, а затем направилась вверх, к ее груди. Он сжал ее, и она выгнула спину. Она не видела его, но чувствовала, что он зарылся лицом в вырез ее сорочки, ощущала жар его тела и быстрое прерывистое дыхание.

Его возбуждение выплеснулось наружу и поймало ее в эротическую сеть. В свою очередь она попыталась руками запомнить его тело. Всего лишь через несколько мгновений Алексис одновременно ругался и смеялся, пытаясь скользнуть вниз, к ее ногам. Она почувствовала прикосновение влажною рта к своей щиколотке. Его губы двигались по ее ноге, а затем заскользили вверх по телу. Она вздрогнула, а затем хихикнула и бросилась к нему. Поймав его врасплох, она обхватила руками его тело, изогнулась и через какой-то миг уже сидела на нем. Схватив его за руки, она развела их в стороны и прижала их к простыне.

— Кэти Энн, отпусти меня.

— Никогда. Никогда, никогда, никогда, — она наклонилась, ведомая только звуком его учащенного дыхания, и нашла его рот. Пируя на нем, она больше не слыхала никаких возражений.

Вскоре его бедра начали вопросительно подталкивать ее, и он высвободил свой рот.

— Кэти, любовь моя, моя госпожа, пожалей меня.

— Бедный, бедный маркиз, неужели он страдал?

— Мучительно, — он выгнул спину, приподняв ее над кроватью.

— Без всякого облегчения?

— Мое единственное утешение скрылось от меня, — он застонал, а затем выругался. — Я хочу тебя, Кэти Энн. Сейчас.

— И я хочу тебя, мой милый, прекрасный сумасшедший.

Обхватив Алексиса руками и ногами, Кейт перестала его дразнить. Они поменялись местами, и каюта наполнилась шепотом и вздохами, шелестом простыней и криками наслаждения. Проведя несколько часов в счастливом грехе, они уступили, наконец, блаженному изнеможению. Кейт проснулась еще до рассвета, когда Алексис принялся накручивать на свой палец один из ее локонов.

— Я люблю тебя, — прошептал он в темноту. — Я люблю тебя так сильно, что это чувство переполняет меня. Я думаю, что влюблен сильнее, чем Ромео, Марк Антоний и Отелло, вместе взятые.

Кейт старалась прогнать со своих губ глупую улыбку.

— Это хорошо, — сказала она, обнимая его, — мы оба будем влюблены. Представь себе, как весело будет раздражать Вэла и Фалька страстными вздохами и жаждущими взглядами.

Она почувствовала, как грудь Алексиса вздрогнула, и услыхала его смешок. Он поцеловал ее сначала в нос, а потом в губы. Затем он прижал свои губы к ее уху.

— Ты можешь доверить мне свою любовь.

— А, ты решил, что, в конце концов, заслуживаешь меня.

— Да.

— Хорошо, потому что к тому времени, как я попала бы домой, я, наверное, решилась бы похитить тебя и доставить ко мне на одном из моих судов.

— Мы поженимся и отправимся в Сан-Франциско в наше свадебное путешествие.

— Да, милорд.

— Дерзкая и нахальная крестьянская девчонка.

— Деспот.

Он прижал свои бедра к ее бедрам, и она хихикнула.

— Очень хорошо, — сказал он. — Мы не поедем в Сан-Франциско. Я запру тебя в Башне духов и стану насиловать тебя когда захочу.

Вонзив свои пальцы в его ягодицы, она принялась извиваться под ним и делала это до тех пор, пока он не застонал

— Вот что я тебе скажу. Позволь мне похитить тебя и увезти в Америку, и я позволю тебе выкрасть меня, увезти назад, запереть меня в Башне духов и насиловать там.

— Все будет так, как захочет миледи. А теперь помолчи. Мне нужно попрактиковаться в насилии.

Кейт услыхала громкий рык, а затем Алексис прижал ее к себе, и они принялись кататься по постели. Она взвизгнула и высвободилась из его объятий. Эхо их смеха еще долго звучало в каюте, и никто из них не беспокоился о том, что кто-то может услышать преступный разговор между мисс Кэтрин Грей и Алексисом де Гранвилем.

Примечания

1

Спасибо, мой друг (фр. ).

(обратно)

2

Не за что (фр. ).

(обратно)

3

«Смерть Артура» (фр.).

(обратно)

4

Смелость, еще раз смелость и всегда смелость, моя малышка (фр.).

(обратно)

5

Желаю удачи, моя малышка (фр.).

(обратно)

Оглавление

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ГЛАВА 19

*** Примечания ***