Фрося. Часть 3 [Овсей Леонидович Фрейдзон] (fb2) читать онлайн

Овсей Фрейдзон ФРОСЯ Часть 3

Глава 1

Май, что в Сибири, что в Поставах, что в Москве… везде это месяц, когда всё вокруг расцветает, когда природа щедро раздаривает земную благодать, а люди, сняв с себя тяжёлые зимние одежды, оголяют шею, руки, колени, подставляя их под приятное тепло весеннего солнышка, и от этого выглядят свежо и радостно.

Фрося возвращалась с ночной смены из больницы в кардиологическом центре, где она уже семь лет работала санитаркой.

Не смотря на усталость, бессонную ночь и разброд в мыслях обновление природы и на неё действовало одухотворяюще.

Почему-то не захотелось возвращаться так рано домой и она решила проигнорировать общественный транспорт, и пройтись пешком.

Фрося шла уже по хорошо знакомой улице, вдыхая утренний весенний воздух и проходя мимо памятного сквера (в котором четырнадцать лет назад, приняла судьбоносное решение рожать ребёнка от Семёна), и снова подчиняясь велению души, без колебаний завернула под ту же сень деревьев, и уселась, может быть даже на ту же самую скамейку.

Солнце пробивалось сквозь молодую листву, отражаясь синим пламенем в сапфировых глазах Фроси.

Она закинула на верхний край скамейки голову, с удовольствием принимая на лицо благодатные солнечные лучи: Да, наслаждаюсь солнышком, а, когда-то живя в деревне, а позже в Поставах, к этому времени уже мои лицо, руки и ноги покрывались устойчивым загаром, а веснушек было не счесть…

И она невольно улыбнулась этой мысли.

Наверно, годы всё же дают о себе знать, ведь в январе проскочила своё пятидесятилетие.

Как всё же стремительно несётся время, кажется, совсем недавно, отгремела свадьба её старшего сына Стасика и она отправилась в неизвестность на встречу возможному замужеству, которое так и осталось возможным, её постигло разочарование в мужчине, которого, скорей всего, сама себе придумала от безысходности одиночества… и вот Москва.

Кто она — деревенская девчонка до восемнадцати лет, а затем двадцать пять лет жизни в до ужаса провинциальном городке Поставы, к этому можно ещё добавить, почти год прожитый в Сибири…и вот она москвичка.

Москвичка, москвичка… далеко не сразу она привыкла к этому слову, да, что там слово, к этому определению, а скорей всего, званию — столичный житель.

Кто бы мог подумать, что она, столько лет промыкавшаяся в жилье без удобств, будет жить на двенадцатом этаже в благоустроенной трёхкомнатной квартире, да и ещё с балконом и мусоропроводом.

Многое из того, что имеет сегодня, она обязана маме Кларе, так она стала называть мать Семёна почти сразу же после приезда в Москву на постоянное жительство в её квартиру.

Ах, как она была против того, что Фрося пошла работать в больницу санитаркой, ворчливо гудела своим низким прокуренным голосом:

— Доррогуша, ты с ума сошла, мне стыдно перрред памятью своего сына, нам, что срредств не хватает, живи, навёррстывай, что упустила в жизни.

Я бы тоже кинулась во все тяжкие, так, кто на меня позаррится, но это я пошутила, но почему бы тебе не посещать театрры, концерррты, музеи, наслаждаться обществом такой интерресной старрой женщины, как я, а на самом деле могла бы завести толковых подрружек, и более того, подыскать себе хоррошую парртию или так, для времяпррепррровождения серрьёзного мужчину.

Нет, Фрося не спорила с ней, а откровенно смеялась.

А та не унималась:

— Ну, почему санитарркой и в трри смены, это так тяжело, можно вон пойти в газетный киоск журналы прродавать или в гардерроб в театрр… я же понимаю, что ты в торрговлю в Москве пока не годишься, но, прридумать только — санитаррка…

Фрося не стала объяснять милому сердцу человеку, что после того, как вскоре по их приезду с малым Сёмкой в Москву, Клара Израилевна попала в больницу с гипертоническим кризом, и именно в эту больницу, где она когда-то искала следы своего любимого, и где узнала про свою позднюю беременность — и она решила, что это судьба.

К сожалению, здоровье её обожаемой мамы Клары становилось всё хуже и хуже, и всё чаще и чаще она лежала в этой больнице, и у Фроси появилась возможность быть рядом у её постели не только в часы приёма.

А, что, работа, как работа, ей ли бояться физического труда, да и для неё привыкшей не к таким нагрузкам эта трудовая деятельность была сущая безделица.

Ладно, что я рассиделась здесь, можно подумать делать вовсе мне нечего, вот скушаю мороженное и пойду домой, надо обед сготовить к Сёмкиному возвращению со школы, с мамой Кларой вовремя готовки поболтать, скучно ей становится, ведь на улицу уже не выходит, с палочкой чуть до туалета добирается, ну, и конечно покурить на балкон, по-прежнему курит, как паровоз…

Фрося подошла к лотку, где продавали мороженное, купила сразу три порции и уселась опять на свою скамейку, и с наслаждением предалась любимому лакомству.

В считанные минуты проглотила всё, вытерла руки и лицо салфеткой, подкрасила губы и отправилась домой.

Поднявшись на лифте на уже привычный двенадцатый этаж, отпёрла своим ключом дверь и крикнула с порога:

— Мамочка Клара сейчас чай будем пить, наверно заждалась меня.

Ответная тишина иглой воткнулась в сердце…

— Мамочка Клара…

Уже тише, переходя на шёпот, позвала Фрося и не разувшись, вбежала в зал.

В своём любимом кресле, бывшем Вальдемара, с газетой в руках, свесив голову на грудь, сидела уже мёртвая её мама Клара.

Глава 2

Смерть Клары Израилевны не стала для Фроси большой неожиданностью.

Она понимала, что годы, а скорее дни, плохо себя чувствующей свекрови сведены к минимуму, не смотря на то, что возраст был ещё далек от критического, что такое семьдесят два года… но сколько выпало на долю этой женщины хрупкого телосложения, но невероятной силы воли, мужества, энергии и жизнелюбия.

Мама Клара стала для Фроси за последние почти восемь лет настоящей подругой, заменившей ей в полной мере, находившихся вдалеке Аглаю и Олю.

С горькой усмешкой подумала, почему-то в мыслях о подругах не мелькнуло имя её обожаемой дочери Ани…

Эх, Аня, Аня…как они отдалились за последние годы друг от друга и в этом нет ничего удивительного, в жизни дочери появился мужчина, который стал в последствии её мужем.

С первого взгляда и разговора с Мишей, Фрося поняла, что в этом человеке заложена та притягательная сила, которая оторвёт от матери её девочку, но помешать и воспрепятствовать этому союзу, она была бессильна.

Фрося подняла заплаканные глаза и посмотрела на разглаженное смертью лицо дорогой мамы Клары: если бы не её поддержка, как бы она справилась с отдалением от неё дочери…

Ах, боже мой, если бы только отдаление, ведь понятно было, что Аня заневестилась и в любом случае на её жизненном пути встретился бы парень, с которым она связала бы свою жизнь брачными узами.

Всё это так, но брак с Мишей и последующие события, могли просто свести с ума.

Фрося склонилась над гробом, и погладила холодную руку покойной:

— Спасибо тебе, моя милая мамочка Клара, ты заменила мне, отсутствующих рядом со мной, близких и друзей, избавила от многих душевных и жизненных тревог, а теперь я снова один на один со всеми тяготами и радостями жизни.

Младший сынок пока не в счёт…

Ах, как плакал Сёмка, который никак не мог уяснить, что его любимой бабушки больше нет, он похоже ещё до конца не понял, что он потерял навсегда свою несравненную бабулечку, как хорошо, что в своё время, Фрося нашла их друг для друга, а ведь многие не поняли её поступка, в том числе и её сыновья Стас с Андреем.

Интересно, кто из моих близких приедет на похороны, которые состоятся послезавтра?!

Хорошо, что ей подсказали и в больнице, где она работала, Клару Израилевну малость забальзамировали, всё же тепло в квартире, и не хотелось бы, чтоб мамочка выглядела плохо в последние дни на земле.

Весь сегодняшний день прошёл, как в тумане.

Ладно, что ещё не до конца растерялась, позвонила в скорую помощь, сестре мамы Клары, Розе Израилевне, на бывшую работу — в прокуратуру…и завертелось…

Лучше не вспоминать приход со школы Сёмки…

Жалко мальчишку, для него эта потеря и вид мёртвой бабушки стал страшным ударом и, как могло быть иначе.

И очень хорошо, что внучки Розы Израилевны увели его вместе с бабушкой спать к себе домой, она и всех соседей выпроводила, эту ночь ей хотелось побыть и в последний раз поговорить по душам наедине с мамой Кларой.

А потом… а потом надо будет привыкать жить вдвоём с сыном, который тоже недолго побудет с ней, ведь впереди у него армия, хорошо было бы, если бы он поступил в институт и остался рядом с ней, но до этого момента ещё есть года четыре-пять…

Мысли поплыли в обозримое прошлое, когда было принято окончательное решение обосноваться в Москве и Клара Израилевна развернула активную деятельность, и меньше чем через два года они получили эту квартиру взамен той двухкомнатной, в которой проживала Клара.

А до этого Фрося и Сёмка получили новую фамилию Вайсвасер, а последний и своё настоящее отчество Семёнович.

С улыбкой Фрося вспомнила, как всегда решительная Клара Израилевна, смущаясь, говорила ей:

— Доррогуша, фамилия Вайсвасер в нашей стране не очень популяррная и откррывающая дверри, но без этого мы не сможем получить кварртирру, а мальчишка не сможет стать официально сыном моего Семёна и это создаст ему дополнительные тррудности в жизни, а с его внешностью они всё рравно будут.

Фрося не дала долго себя упрашивать или уговаривать:

— Мамочка Клара, я уже давно сроднилась с евреями и тесно связана с ними с августа сорок первого, когда в мои руки попала моя Анечка.

Кроме того, Меир с Ривой, раввин Рувен, старый Соломон, Ицек и Бася, да и ещё мой драгоценный зять — эти все люди сыграли и играют в моей жизни огромную роль, а про вас с Сёмкой и говорить нечего.

Поэтому фамилия, которую носил ваш сын, станет для меня не обязанностью, а наградой судьбы.

Я ведь ради своей дочери была даже готова принять геур и стать полноправной еврейкой.

— Нет, нет, доррогуша, я же большевик с дорреволюционым стажем, закорренелая атеистка и всё что связанно с ррелигией ррезко отверргаю, хотя моя семья в Горродке была весьма веррующая.

— Мама Клара, а я крещёная католичка и хоть не часто бывала в костёле, но многие обряды и традиции соблюдала.

Несколько лет жила рядом бок о бок с ксёндзом и старших своих мальчишек крестила.

Я не знаю, есть или нет бога и даже об этом не задумываюсь, хотя что-то свыше обязательно есть, ведь только эта сила помогла нам найти друг друга…

— Дуррочка, ты моя, дуррочка, это ты мой бог, это твоя необыкновенная душа божья, это ты вернула мне, потерряного, казалось бы, навсегда сына в лице моего замечательного внука, веррнула смысл жизни, и радость от совместного прроживания с такой необыкновенной женщиной, ставшей мне дочкой, подрругой и помощницей, и до последнего своего дыханья я буду молиться на тебя…

Глава 3

Фрося сменила догорающие свечи у изголовья спящей непробудным сном Клары Израилевны, осмотрела мрачную комнату с занавешенными зеркалом и стеклянными витринами, снова уселась на стул рядом с гробом, обитым красной материей, и опять ушла в свои думы: она ведь, давно бабушка, у Стасика с Ниной уже двое деток и третий намечается.

Старший сын вполне доволен своей семейной жизнью и это только радовало мать.

Нина успешно справлялась с оставленным ей Фросей хозяйством, ушла с работы и вместе с её подружкой и соседкой Олей приторговывала на базаре, что сулило достаток, а с ним и семейная жизнь идёт гладко.

Тем более, с её старшенким, таким домашним, хозяйственным и рукастым.

Он уже на своём заводе стал заместителем директора и очень уважаемым человеком в Поставах.

Как когда-то его батюшка приспособился к местным властям, вступил в партию, сменил свою старенькую Победу на нового Жигуля, и уже свысока поглядывал на Аню с Андреем и даже на мать.

Как он был удивлён, когда Фрося попросила перевезти в Москву вместе с её вещами, старое кресло Вальдемара, затащив его наверх, вытирая пот, всё бубнил:

— На чёрта тебе сдалась эта рухлядь, лучше бы я тебе лишних пару мешков картошки привёз…

А она в ответ смеялась:

— Стасичек, мы не голодаем, а за зиму, дай бог, два мешка этой картошки и уходит, а вот за прочие домашние угощения огромное спасибо.

— Да, ладно тебе мама, ведь если бы не ты, был бы у нас дом, хозяйство и эти угощения?!

Что сказать, хорошо, что сын её благодарный, бывает же такое, что и добрым словом не вспомнят, принимают, как должное.

У Анечки тоже есть дочурка — трёхлетняя Маечка, кроме этого, она ведь воспитывает дочь Мишы от первого его брака и Фрося побывавшая недавно в Вильнюсе, заметила какие тёплые, родственные отношения у её дочери с приёмной, и это очень радовало. Аня сохранила своё отзывчивое сердце и умение ладить с людьми.

Эх, ладить, ладить…

Как она ладит этому пижону, так назвала его мама Клара, а что толку, себе сломал жизнь, а заодно и её Анюточке.

Вначале всё выглядело не так уж и плохо — Аня успешно окончила университет, поступила на ординатуру, и после смерти Баси, перебралась к своему будущему мужу.

Вскоре они зарегистрировались и вроде жизнь катилась по назначенному чёткому маршруту, а не тут-то было.

Аню, как замужнюю и отличницу не распределили, а оставили в Вильнюсе в республиканской больнице на хирургическом отделении.

Про то дочери знать не надо, но по просьбе Фроси за немалые деньги, с помощью верного друга Ицека, она и получила такое престижное место.

Фрося и Рива в далёком Израиле не могли не нарадоваться, их мечта осуществилась.

Пришёл шестьдесят седьмой год, в июне разразилась шестидневная война и весь Советский Союз услышал про эту маленькую и гордую страну — Израиль, но мало кто воспринимал её так, из радио и телевизора, с громких статей в газетах везде звучало агрессор, империалисты, сионистские выродки…

Редко кто разбирался здесь в истине происходящего на Ближнем Востоке, но охотно верили официальным источникам и партийным руководителям, которые подвергали злобным нападкам, клеймлению и осуждению страну, где проживала дорогая сердцу Фроси Рива и её так пострадавший и натерпевшийся в годы войны народ.

Все евреи Советского Союза на своей коже ощутили проявления антисемитизма, смешно сказать, даже Фрося с её фамилией.

В больнице к ней подошла сестра-хозяйка:

— А что это милочка ваши распоясались, не добили их немцы и полицаи, так арабы с нашей помощью постараются.

Фрося не нашла слов для ответа и просто плюнула ей в рожу.

А вот у Сёмки и того было хуже — на уроке русской литературы какой-то малолетний подонок сидевший сзади на парте, скрутил в трубку тетрадку и гундосил впереди сидящему Сёмке на ухо:

— Жид, жид, убирайся в свой Израиль…

Жид, жид, убирайся в свой Израиль…

Семён терпел, терпел, выскочил из-за парты и со всех своих сил врезал обидчику по носу.

Тут и завязалась драка посреди класса, а зачинщик кто, конечно Семён Вайсвасер, ведь это он первым ударил Петю.

Фросю срочно вызывали в школу, но она смотрела со слезами на её такого худенького и малорослого сына, который подал ей записку от классного руководителя — всё лицо Сёмки было в синяках, опухшая губа и глаз, на разорванную и грязную форму Фрося уже внимания не обращала:

— За что тебя так сынок?

— Мам, мам я ему тоже дал, как следует, я вижу, что мне трудно с ним справиться, он ведь второгодник, такой здоровый, а все вокруг нас собрались за школой и кричат: в честной драке выясните правду, пока кто-то не завалится.

Тот Петька, как начал меня лупить кулаками, а я никак не могу до него добраться, тогда я изловчился и ногой ему между ног, как жахнул, он и свалился, а как визжал, все пацаны ржали…

— А за что вы дрались, нельзя было избежать этого?

— Нет, нельзя было…

И сын ей честно рассказал, как всё обстояло, Фрося вздохнула, и назавтра пошла в школу.

Предварительно она поговорила с мамой Кларой, как когда-то с ксёндзом Вальдемаром и воинственно настроенная отправилась в учебное заведение.

Встретили её там совсем не ласково, директриса и классная просто слюной брызгали от возмущения, обвиняя в разнузданной драке щуплого Семёна.

Фрося зазвала Сёмку из-за дверей учительской:

— Уважаемые дамы, посмотрите на этого бандита и на его лицо…

У женщин глаза просто на лоб полезли от этого зрелища.

— А теперь Сёмочка выйди…

И когда за сыном закрылась дверь, Фрося им выдала, не стесняясь в выражениях, здесь ей пригодилась вся выучка базарной торговки, а в заключении бросила:

— И, если вы не наведёте в школе порядок, если ещё раз только мой сын пострадает от антисемитских выпадов, вам придётся предстать перед заместителем прокурора Кларой Израилевной Вайсвасер, и я не гарантирую вам ваши рабочие места…

Конечно, это был уже не сорок восьмой год и за спиной её была такая мощная поддержка, да и сама она уже была весьма тёртый калач, да если тогда в конфликте Стасика и Ани и против них настроенного класса, она сумела обуздать школу с её нападками, так теперь и подавно.

Тон и поведение преподавателей сразу изменились, но Фрося не стала их выслушивать, а кивнула на прощание и с гордо поднятой головой вышла наружу.

Бабушка Клара после рассказа Фроси смотрела на своего внука и в руках её ломались одна за другой папиросы:

— Когда еврреи включились в рреволюционную боррьбу, думали, что всё перременится, но, увы…

А ты, мой мальчик, боррись за себя, не сгибайся, твоя боррьба ещё вся вперреди.

И старая женщина ушла на балкон курить, вытирая на ходу слёзы.

Совсем иначе дела обстояли в Вильнюсе и это была длинная история, которая до сих пор так и не закончилась, а завершиться она могла только слезами Фроси.

Глава 4

После переезда в Москву, особенно в первые месяцы пребывания в ней, Фрося очень часто наведывалась к своим старшим детям в Вильнюс и Поставы.

Почти на все праздники и часто в выходные то с Сёмкой, а чаще одна, она катила в поезде, всё более знакомым раз от разу маршрутом.

Когда заезжала к Стасику, в свой бывший дом, то навозила им кучу подарков и вкусных угощений, успевала понянчиться с детками, а внук и внучка родились буквально с интервалом в один год, и даже успевала послушать от подруги Оли последние Поставские новости.

От неё она, кстати, узнала, что у её первого мужа Степана меньше чем через год после свадьбы Стаса умерла жена и он остался жить на хуторе вдовцом с почти взрослым сыном, и Оля часто видит его на базаре, даже пытается с ним заговаривать, и тогда он передаёт Фросе привет.

Обычно Стасик на следующий день после её приезда к ним, рано утром отвозил Фросю на своей машине в Вильнюс.

Вместе с мамой он привозил Ане богатые дары в виде свежих и заготовленных продуктов с их хозяйства, и обменявшись с сестрой несколькими предложениями, укатывал обратно к себе домой. В своих Поставах он чувствовал себя намного комфортней, чем в Вильнюсе в обществе сестры и Баси, а позже с Михаилом.

Фрося знала, что Аня изредка тоже наезжала в Поставы к брату и его семейству, что бы понянчиться с племянниками, но добрые дружеские отношения с Ниной у них не сложились, невестка явно ревновала сестру к брату, и давала понять Ане, что её присутствие в их доме не очень желательно.

Дочь жаловалась на это обстоятельство матери, но что могла та поделать, тем более находясь в Москве:

— Ах, Анечка, взрослая жизнь полностью отличается от времени, когда вы были детьми и не зря говорят, ночная кукушка всех перекукует.

У каждого у вас уже есть своя семья, кто его знает, может пройдёт немного времени и всё встанет по своим местам, и Нина поймёт, что не стоит встревать в отношения между братом и сестрой, что от их дружбы она только выиграет.

Кстати, твой муженёк, мог бы тоже быть поприветливей к Стасу, сальцо то вон, как наяривает, а к беседе снизойти, так слабо, конечно же, не тот уровень, куда нам до него.

Ах, доченька, доченька, только с годами сознаёшь всё больше и больше, что без родни и друзей, когда вырастают дети, оставаться очень плохо.

Я вон, о своих сёстрах и их семьях вовсе ничего не знаю, и к моему стыду, очень редко вспоминаю о них, и даже забыла, как они толком выглядят.

Фрося часто задумывалась, почему так получилось, что её дети стали так разобщены между собой, искала в происходящем свою вину и не находила, ведь никогда она не противопостовляла одного другому, всем старалась дать в жизни максимум из того, на что была способна.

Иногда к ней подкрадывалась смешная мысль, однако, не лишённая здравого смысла, что причина в том, что у них всех разные отцы, а Аня вовсе особая статья.

Неожиданно Фрося вспомнила голос дочери по телефону, когда та, рыдая, поведала о смерти Баси, для девушки это был шок, сравнимый с тем, который почувствовала Фрося, когда от них ушёл Вальдемар.

Но, тогда дети менее болезненно восприняли эту утрату, чем их мать, они были примерно такого возраста, как сегодня Сёмка.

Бася умерла тихо, как и жила, легла спать и не проснулась, для Ани это было страшной трагедией, ведь почти девять лет бок о бок, шутка сказать, с пятнадцати лет девочка жила со старой женщиной под одной крышей.

Да, примерно, столько же времени она прожила рядом с мамой Кларой и тоже между ними была та теснейшая душевная связь, как и у её девочки с Басей.

Фрося отошла от гроба, прошлась по залу, разминая затёкшие ноги, с хрустом потянулась и подошла к балконному окну.

Выглянула на улицу, с их двенадцатого этажа был хорошо виден зачинающийся рассвет.

Вернулась к своему месту у гроба, поправила свечи и вновь глубоко задумалась: безусловно, не поехала бы она тогда в Сибирь, жизнь её и детей сложилась бы совершенно иначе, лучше или хуже трудно сказать, но точно иначе.

Жалеет ли она об этом… конечно, нет, та поездка многое расставила по своим местам, и определила новые повороты судьбы, в первую очередь, это встреча с Семёном, их пылкая и страстная любовь, в результате которой на свет появился сынок, ставший целью её сегодняшней жизни, и что греха таить, то, что она сейчас живёт в Москве и в данный момент находится рядом с гробом ставшей родной мамы Клары всё звенья одной цепи…

Когда-то, именно, в Москве она приняла решение не прерывать беременность — плод их любви с Семёном, и жизнь привела её обратно в этот город, но не это главное, главное, что её мальчишка стал определяющим звеном в её судьбе, её любовью, надеждой и отрадой.

Старшие дети не только отдалились расстоянием проживания, но и душевной близостью.

Со Стасом и Аней она находится в постоянном контакте, часто наезжает к ним и они иногда навещают её в Москве, а вот Андрея она уже не видела почти три года.

Ничего удивительного, ведь уже в годы своего студенчества тот быстро отдалился от матери, братьев и сестры.

Он будто бы стеснялся своей провинциальной родни, смотрел свысока, тяготился их обществом и только материальная зависимость от матери какое-то время позволяла им поддерживать отношения.

А потом…а что потом, он окончил институт, укатил к папаше в Новосибирск и мотается по геологическим партиям, только от Алеся она и знает что-то о сыне.

Иногда, правда, он звонит в Москву матери поздравляет с каким-нибудь праздником, но больше балагурит и практически ничего не рассказывает о себе, и так мало интересуется жизнью близких, что после такого разговора Фрося ходит несколько дней, как в воду опущенная.

Фрося опять взглянула на застывшее лицо Клары Израилевны: как она чувствовала настроение Фроси после этих звонков, тут же организовывала поход в театр или концерт, заставляла наряжаться и они выходили в люди.

В ушах Фроси звучали слова мамы Клары:

— Доррогуша, хватит киснуть, порра нам выйти в люди, на них посмотреть и мне себя показать на фоне такой блестящей молодой женщины, все встрреченные нами мои коллеги и знакомые обзавидуются, рраспрравь плечи и вперрёд…

Фрося горько вздохнула: последние два года мама Клара уже не выходила в люди, но её просто выпихивала из дому, поручая шефство над ней своей сестре или кому-то из старых знакомых.

Вдруг тишину разорвал телефонный звонок, Фрося от неожиданности подпрыгнула на стуле и побежала в прихожую, где у них стоял аппарат.

Глава 5

Фрося приложила трубку телефона к уху и тут же услышала в ней голос любимой подруги Аглаи:

— Фросенька, это ты, я вас наверно разбудила, ведь только шестой час, но нет у меня больше никаких физических и моральных сил сидеть в аэропорту, и выжидать время, когда будет удобно позвонить.

Как ты смотришь на то, чтобы я уже сейчас приехала?

— Аглашенька, мама Клара умерла, я сейчас одна сижу у гроба, если это тебя не напрягает, то приезжай и мы поболтаем с тобой, а мамочка нас послушает…

На другом конце провода зазвенела тишина и после громкого выдоха, вновь раздался голос Аглаи:

— Ох, Фрося, прости дуру окаянную, я ведь не знала, наверное, меня сам бог позвал в Москву проститься с таким замечательным человеком.

Всё, пол часа и я у тебя, бегу на такси…

Фрося отошла от телефона:

— Ах, Аглая, Аглая, не сможем мы в этот раз поноситься вместе по Москве, придётся твоей Лидочке уделить маме внимание.

Дочь Аглаи во время учёбы в институте познакомилась с московским парнем и вышла замуж, иногда они заходят к Фросе, но, что общего может быть у молодой женщины с их семьёй, спасибо ещё, что не забывает.

Она уже и сыночка успела народить и благодаря тому, что Лидочка обосновалась в Москве, Аглая, как минимум два раза в год наведывается к дочери и к любимому внуку, но останавливается всегда у Фроси, и для подруг это великолепный праздник, и мама Клара тоже с радостью встречала полюбившуюся ей сибирячку.

В комнате становилось совсем светло и солнечные лучи упали на разглаженное смертью лицо покойницы.

Фрося поспешно плотно затянула шторы, сейчас солнышко будет во вред, а как раньше Клара Израилевна любила эту пору года и майское солнце.

И, вновь телефонный звонок разорвал тишину, Фрося бросилась в прихожую, быстрей поднять трубку, как будто эти трели могли разбудить уснувшую навсегда маму Клару:

— Да, я слушаю…

— Мамулечка, мы уже на вокзале, Миша решил, что нам лучше устроиться в гостинице, чтобы вам не доставить много хлопот.

Я с ним согласилась, ведь оно действительно так.

Мамочка, как ты там, какое горе на тебя свалилось, а Сёмочка наверно вовсе в трансе…

— Анютка, ничего не поделаешь, она последние два года так мучилась, что не приведи господь, но конечно, в моей душе сейчас образовалась дыра, которую не залатать до конца моей жизни.

— Мамуль, как я по тебе соскучилась…

— Так, приезжай побыстрей, я уже не могу дождаться, когда прижму доченьку к своей груди.

— Мамочка, скоро, скоро…

Положила трубку, и вспомнила:

— Вот дура, так дура, даже не спросила, приехала или нет с ними Маечка.

Потом вслух передразнила дочку:

— Я с ним согласилась… ещё бы не согласилась, ты во всём с ним соглашаешься, поэтому врач и журналист работают сейчас, один грузчиком в магазине, а другая билетёром в кинотеатре.

От этих мрачных мыслей, которые уже больше года жгли сердце Фроси, прервал стук в дверь и на пороге с большим чемоданом появилась Аглая.

Фрося бросилась на встречу подруге, они крепко обнялись и заплакали в голос:

— Фросенька, Фросенька, веди меня к нашей любимой Кларочке, ведь я её так любила, так любила…

— Аглашенька, а как она любила тебя, как только услышит, что ты должна приехать, сразу перевоплощалась, строила планы, маршруты и не давала мне покоя, всё гоняла в магазин и на базар…

Так причитая, они подошли к гробу.

Аглая долго смотрела на лицо Клары Израилевны, затем наклонилась и поцеловала в лоб:

— Светлая тебе память, оставила ты мою горемычную подружку без поддержки, наверно ты ей больше не могла помогать, а быть обузой не в твоих правилах.

Боже мой, сколько ты намаялась в этой жизни, сколько приняла на свои хрупкие плечи, а выстояла и до конца жизни дарила людям энергию и радость от общения с тобой, как нам будет тебя не хватать, а особенно Фросеньке, твоей обретённой доченьке.

Сёмке, конечно тоже, но он мальчишка, у него рана быстро зарубцуется, но помнить он будет тебя всю жизнь, пусть тебе будет легко на том свете, если он есть на самом деле, а нет, ты будешь всегда жить теплом в наших душах…

Фрося во время длинного монолога Аглаи громко с подвыванием рыдала на её плече.

— Аглашенька, где ты нашла такие слова для мамы Клары…

— В сердце Фросенька, в сердце…

Женщины обнялись и, не сдерживая себя зарыдали.

Глава 6

Второй день после смерти Клары Израилевны тянулся невероятно долго.

Приходили и уходили соседи, бывшие сослуживцы, немногочисленные родственники…

Кого-то Фрося знала, кого-то видела впервые, все находили для неё тёплые слова поддержки, все говорили хорошие слова в адрес покойницы, кто-то от души, кто-то потому, что надо было так говорить.

Роза Израилевна не привела на сей раз с собой детей:

— Фросенька, нечего им тут делать, на их долю в этой жизни ещё хватит стрессов, а вид мёртвой раннее обожаемой бабушки только может травмировать психику, пусть её светлый образ останется в их памяти лучше живым.

Фрося не стала спорить с сестрой мамы Клары, да и аргументов против этого решения было немного, просто, ей как-то не хватало рядом Сёмки, ведь все последние годы он зримо и незримо присутствовал рядом.

Вскоре эти мысли вытеснило появление Ани в сопровождении зятя.

Дочь, как только вошла в комнату, сразу бросилась на шею матери и вместе с ней зарыдала:

— Мамочка, мамочка, как тяжело прощаться с такими дорогими и любимыми людьми, я ведь знаю, что она для тебя значила, и знаю, какие отношения вас связывали с Кларой Израилевной, как теперь тебе будет тяжело без неё.

Я ведь такое пережила, когда ушла моя несравненная тётя Бася.

Фрося обнимала свою по-прежнему худенькую девочку, такую до недавнего времени близкую матери и так отдалившуюся в последнее время.

Нет, они не стали меньше любить и доверять друг другу, но общение свелось к минимуму, ведь рядом неизменно присутствовал Миша.

Нет, он не противился их близости, просто Аня не отходила от него не на шаг, смотрела ему в рот, стараясь угодить, и всячески обойти эксцессы между ним и матерью, а они могли быть и какие…

Что поделаешь, так распорядилась судьба, а скорей всего, так повлияло на их отношения появление в жизни дочери мужа, по вине которого сломалась её карьера врача… боже мой, как они мечтали с Ривой, что Аня станет доктором.

Ах, вот и он…

Миша подошёл к тёще, формально приобнял, сотворил что-то похожее на поцелуй в щёку:

— Фрося, выражаю вам своё соболезнование, мы не стали искать, где здесь в Москве заказывают венки, купили корзину цветов.

— Ах, Миша, это для меня так неважно, вон уже, сколько венков, а сколько ещё будет, но это для неё и для меня не имеет значения, главное, что её уже не будет рядом со мной.

А Маечку вы не взяли с собой?

— Ай, мамочка…

Затараторила Аня:

— Мы решили, зачем мучить ребёнка, столько людей, она ещё испугается обстановки, плача и непонимания происходящего.

Мы детей оставили у Ицека, его жена даже деньги за это не взяла.

Ой, мамуля, есть новости, но о них потом, уже после похорон.

— Это касается вас?

— Нет, нет, у нас всё по-прежнему, это касается Ицека.

— Ну, ладно, потом, так потом, а я пойду посижу рядом с мамой Кларой, а вы можете, пройти на кухню и что-нибудь попить…

— Мамочка, не волнуйся, мы же не к чужим пришли, пойду подойду к покойной, а потом к тёте Аглае, она просила на входе, чтоб я подошла к ней обсудить завтрашние поминки.

— Аглая, Аглая, какая молодчина, а у меня это совсем из головы выскочило.

Фрося вернулась к гробу, кто-то из сидящих вокруг покойницы, сразу уступил ей место у изголовья.

Людей в это время собралось много, все что-то пытались вспомнить и рассказать из совместного прошлого, кто-то всплакивал, а кто-то даже пытался шутить.

Все старались высказаться об усопшей и неважно это шло от души, в силу традиции иль от желания обратить на себя внимание, главное, что стоял такой гомон, что у Фроси сдавило виски.

На Фросю сыпались многочисленные вопросы, но ей так не хотелось на них отвечать, понимая их праздность и никчемность, и она взглянула на Розу Израилевну, и та пришла ей на выручку, тем более, она лучше знала присутствующих в этой комнате.

По-прежнему люди входили и выходили, говорили и плакали, в глазах рябило от огромного числа венков, чёрных лент с золотыми буквами и пёстрых искусственных и живых цветов.

Фрося надолго ушла в себя, не обращая внимания на гул голосов, тяжёлый воздух, отказалась пойти перекусить, а всё вспоминала, вспоминала, вспоминала…

Иногда по щекам её текли слёзы, а иногда подобие улыбки пробегало по лицу.

Завтра вся эта кутерьма с похоронами закончится и она опять останется один на один с этой жизнью.

Ей, конечно, к этому не привыкать, но боль и уровень потери был просто не измерим, сломался привычный за последние годы стержень.

Из дум её вывел голос и объятия Ани:

— Мамочка, Андрей с дядей Алесем приехали.

Глава 7

Фрося поспешила в прихожую, это уже был сюрприз с большой буквы, этих людей на похоронах она меньше всего ожидала увидеть:

— Здравствуй Алесь, очень признательна тебе, что ты решил разделить моё горе.

— Ну, что ты, Фрося, мы же остались друзьями, а кто, как не друг приходит в трудную минуту поддержать и разделить скорбь.

Фрося слушала ответ Алеся, не сводя глаз с лица сына и затем быстро окинула взглядом всю его ладную фигуру, и внешний вид от носков модных туфель на платформе до длинных светлых волос, спадающих волнами на лопатки.

Мужество его лицу предавали пышная борода и усы:

— Сынок, какой ты у меня красивый, возмужавший, модный…

Боже мой, как я по тебе соскучилась…

И, мать упала Андрею на грудь и тихо заплакала.

— Мамань, мамань, ну, приостанови свой солёный поток.

Слава богу, я жив и здоров, а сегодня есть другой повод поплакать, дай нам, пожалуйста, пройти к многоуважаемой Кларе Израилевне, чудная была старушка, жаль, мало пообщался, но и того малого хватило, чтобы подпитаться неуёмной энергией.

Андрей отстранил мягко от себя мать и прошёл в комнату, где лежала в своём траурном ложе женщина, о которой он только что так чудесно отозвался.

Отец с сыном постояли несколько минут молча у изголовья покойницы и затем присели на предложенные им стулья.

Другие скорбящие с приходом новых посетителей, благородно поднялись и удалились из комнаты.

Места вокруг гроба заняли также Аня с Мишей и Аглая.

Некоторое время присутствующие молча изучали друг друга, тишину нарушил Андрей:

— Сестра, что-то у тебя глазки потухли, не узнаю бывшую святую Анну и великого эскулапа, мне сообщили, что билетики в кинотеатре продаёшь, достойная работа для хирурга…

— Братик, а что это вдруг ты, стал беспокоиться обо мне, я думала, что даже не узнаешь.

— А, вот, представляешь, душа за тебя болит, столько твоих усилий, столько материнских денежек и всё коту под хвост.

Аня вспыхнула и выбежала из комнаты.

За жену вступился Миша:

— Послушай дружок, кто тебе тут дал право морали читать взрослым людям, наше ещё всё впереди, ты лучше о своём будущем побеспокойся, как в поле ветер, ни кола, ни двора, и семьёй, похоже, не скоро запахнет.

— Ну, зачем так зло и неправду, я же не со злорадством, а с сочувствием.

Ты…так чёрт с тобой, а сестру мне жалко, я знаю, сколько она вложила в то, что бы стать врачом и представляю, как она разбила сердце матери своим нынешним положением, и вашими дурацкими идеями…

Фрося решила вмешаться, иначе этот конфликт мог закончиться неизвестно чем, а время и место явно было неподходящее:

— Ребята, вы наверно забыли, где находитесь, давайте эти разговоры, если хотите, перенесём на завтрашний вечер.

— Мамань, я так понимаю, что Клара Израилевна для тебя была не самым последним человеком и поэтому, кто его знает, может её присутствие при разборе наших житейских полётов не является лишним.

Тётя Аглая, хорошо выглядишь, про Лиду знаю, а как там Наташка, чем занимается и про дядю Колю расскажи, да, и о других поселковых, с кем я в своё время пересекался.

— Андрюша, ты явно мне льстишь, толстая бабка, никак за себя не возьмусь, вон, какая твоя мама стройняшка.

А, Наташа живёт неплохо, они с мужем выстроили себе дом в Сосновске, мы им, правда, немного помогли, но они молодцы, уже двое детишек, только успеваю к ним мотаться, Коля уже поругивает.

Ты про себя расскажи, а то ворвался, как вихрь, Анюту вон до слёз довёл, маму расстроил и Миша чуть в драку не кинулся.

— А, что про себя рассказывать, живу интересно, мотаюсь по всей нашей необъятной с рюкзачком, то самолётом, то вездеходом, а чаще пешедралом…

На побывку к папане наведываюсь, там моя и Волга стоит, проеду пару кружков и опять в экспедицию.

Аглая улыбнулась:

— Был балагур, им и остался, а семью, когда заводить будешь…

Все взглянули на Андрея, в том числе и вернувшаяся в комнату Аня.

— Ну, чтобы семью заводить, надо чаще дома бывать, а то уведут жену или сама к кому-нибудь сбежит.

Нет, мы с папаней живём бобылями и не тужим, правда, папань…

Алесь снисходительно улыбнулся:

— Сынок, больно ты разерепенился, а я вот с тоской вспоминаю наши почти три года, которые мы прожили с твоей мамой, я тогда по-настоящему был счастлив.

Все эти разговоры носили неприятный характер для Фроси, она чувствовала правоту сына по отношению к дочери, ведь он ей высказал то, на что она сама никак не осмеливалась.

И, про его одиночество ей было неприятно слушать, ведь от Алеся, она знала, что сын постоянно наведывается в Питер. Настя, дочь Виктора, разбила ему сердце, а как у них складываются отношения, мать не знала, и отцу тоже было не известно.

А, тут ещё признания Алеся как-то не вязались с её настроением в данный момент.

Атмосферу, как всегда разрядила Аглая:

— Так, дорогие мои, посторонних сейчас в квартире нет, пойдёмте на кухню перекусим.

Фросенька, даже не возражай, ещё не хватало тебя рядом с твоей любимой Кларой завтра в могилу положить, а у тебя ещё Сёмка сопливый, Андрея надо женить, ну и Аню в Израиль отправить.

Глава 8

В окружении близких Фрося всё же умудрилась перекусить, она вдруг ясно осознала, что ей это было просто необходимо, мысленно в который раз поблагодарила душевную подругу Аглаю.

Под неизменное балагурство Андрея вместе с большой кружкой чая, она съела два бутерброда, услужливо подсунутых ей под руку Аглаей.

Последняя заметила Андрею:

— Ах, дружок, какой ты всё же баламут, а ведь, на самом деле, хороший парнишка, думаю, что мечта многих девиц и их матерей, которые бы хотели иметь тебя мужем и зятем.

— Что вы, тётенька Аглашенька, та, которая может стать моей тёщей, вряд ли благосклонно относится ко мне.

Я же не того сословия, хотя мой папан из благородных, а маманя сто очков вперёд даст той великосветской.

Моя маман по внешнему виду и по умению адаптироваться в любых ситуациях, вряд ли кому-то уступит, а умению дать отпор любому человеку и в разных инстанциях ей просто равных нет.

— Сынок, а, что я такая скандальная баба?…

— Прости мамань, я имел в виду, что только в случае надобности.

Все присутствующие заулыбались, вспоминая случаи Фросиного противостояния в некоторых жизненных ситуациях, а если бы они ещё знали, как она в своё время отбрила кэгэбиста, но про это она никому не рассказывала, стыдно как-то было.

Фрося попросила ещё кружечку чаю и взглянула на дочь:

— Анюточка, а, что ты мне хотела важного рассказать, может это связанно с твоим восстановлением на работу в больницу?

— Нет, мамочка, об этом уже речи нет, ты же знаешь, что мы ждём разрешение на выезд, на постоянное место жительства в Израиль.

А вот, дядя Ицек, как раз, получил такое разрешение и за месяц должен покинуть Советский Союз.

Он передавал свои соболезнования и убедительно просил, когда у тебя появится возможность, в течение этого срока, обязательно подъехать к нему.

Дядя Ицек сказал мне, что чуть попозже должен позвонить тебе, хочет обратиться с какими-то просьбами, но о подробностях не поведал.

Фрося горестно вздохнула, ещё один друг покидает её, хотя и так, в последнее время они очень редко виделись с Ицеком, а по телефону какие могут быть беседы.

В разговор опять встрял Андрей:

— Мамунь, а может и тебе рвануть на обетованную землю, у тебя и фамилия сейчас подходящая, и сын рядом вполне семитской наружности, а главное, твоя любимица, в конце концов, получит это злосчастное разрешение, и отправится на дорогое ей место жительства, где её ждёт, не дождётся мамочка, из рук которой ты тридцать лет, без малого назад, приняла эту малышку.

На кухне повисла напряжённая тревожная тишина.

После до неприличия язвительного выпада Андрея, всем присутствующим здесь, стало почему-то неловко смотреть друг другу в глаза.

Вначале Аглая, потом Алесь, затем и Аня с Мишей, и последним, после своего необдуманного острого заявления, поднял на мать глаза Андрей:

— Андрюшенька, всё правильно говоришь, но не в то время и не в том тоне, и честно признаюсь, никогда об этом ни думала.

Мама Клара крайне негативно относилась к капиталистическим странам и как она выражалась — оголтелый империализм несёт человечеству голод и разруху, войны и порабощённые народы и многое всякое такое, к этим странам она причисляла и Израиль, а я, если честно признаться, в этом мало смыслю, хотя не понимаю, почему так плохо, когда люди могут, благодаря своему уму, труду и сноровке жить богаче, чем ленивые, пьяницы и иждивенцы…

После полушутливого заявления Фроси, атмосфера на кухне сразу же разрядилась.

Миша взглянул на Андрея:

— Послушай, дорогой родственник и другим будет не вредно послушать, я всё же объясню суть происходящего в последнее время с нами…

Даже после Шестидневной войны, когда всё еврейство Литвы встрепенулось и люди стали подавать один за другим заявления на выезд в Израиль, мы этого с Аней не делали, ведь у каждого из нас была отличная работа, и нас вполне устраивала жизнь, и менять что-то в ней нам было не с руки.

В августе шестьдесят восьмого у нас родилась Маечка и тогда же Советские войска вошли в Чехословакию, многие граждане Литвы не согласились с этим поступком властей страны Советов, в том числе и я.

В своей газете, аработал я уже заместителем главного редактора в «Советской Литве», поместил статью, хоть и в мягкой форме, но осуждающую это решение, и, конечно же, в обход главного редактора.

После этого незамедлительно последовали санкции и я с треском вылетел с работы с лишением звания журналиста, без права работать в периодической литературе.

Все мои просьбы и ходатайства были напрасны, ведь демократия и свобода слова у нас только в конституции, а на самом деле, над всеми висит железный кулак партократов.

Помыкался я с пол года, посоветовались с Аней и подали документы на выезд в Израиль, хотя честно скажу, в ту страну меня особо не тянет, другое дело в Штаты.

Прошло ещё несколько месяцев после подачи нашего заявления и Аню успешно выпроводили с работы, видно органы подсуетились.

Вот, по сути и весь сказ, разрешения на выезд до сих пор нет, и мы, поэтому перебиваемся на своих теперешних жалких работах.

После достаточно ёмкого и полного объяснения, ни у кого не возникло вопросов, да и к чему были они, помочь молодым людям никто не мог.

После длинного монолога Миши все потянулись с кухни, но муж Ани вдруг обратился к Андрею:

— А, что, не составишь компанию, мне, пожалуй, сейчас необходимо выпить…

— А, почему бы и нет, мне кажется, что после твоего подробного разъяснения, у меня появилось к тебе очень много вопросов…

Аня грустно взглянула на мужа и брата, поднялась, и первой вышла из кухни, вслед за ней — остальные.

Глава 9

Вторую ночь возле усопшей Клары Израилевны Фрося провела в окружении близких и друзей.

Но на этот раз Фросе не дали долго бодрствовать и отправили спать, аргументируя тем, что завтра её ждёт очень тяжёлый день, и ей, как хозяйке надо будет находиться в сносной форме, будет крутиться много людей, столько ожидается всяких предвиденных и не предвиденных событий, поэтому её вменяемость просто необходима.

Фрося не стала перечить, особо настаивающим Ане с Аглаей и отправилась в спальню, тем более ей надо было обдумать в тишине разговор, состоявшийся только что на кухне.

А здесь было, что…выпад Андрея, а затем подробное объяснение ситуации Мишей, сложившейся у них с Аней, не добавили ей оптимизма, а посеяли в её душе ещё больший разброд.

Долго размышлять у неё не получилось, незаметно она быстро провалилась в глубокий сон, сказалась прошлая бессонная ночь и сегодняшний напряжённый день.

Душа просто вымоталась от всех этих разговоров, дум, встреч и слёз…

Солнечные лучи упали на лицо Фроси, она как обычно радостно открыла глаза, но реальность тут же вернула в действительность.

Она поспешно привела себя в порядок и вышла в зал.

Возле гроба сидел один подрёмывающий Алесь, с кухни доносились голоса Миши с Андреем.

Фрося присела рядом с когда-то любимым человеком и тот сразу встрепенулся:

— Фросенька, я отправил Аглаю с Аней поспать, сам же я в последнее время мало сплю.

Фрося пропустила мимо ушей слова Алеся о его плохом сне:

— А, эти обормоты, так и не ложились…

— Похоже, и не собирались, они даже не удосужились заглянуть сюда, надо их остановить, а то на похоронах будут никакими, перед людьми ведь будет стыдно.

— Сейчас мигом разгоню эту братию, то были как кошка с собакой, то водой не разлить, похоже, общую тему оседлали, два умника.

— Фросенька, как думаешь дальше жить, ведь со смертью Клары Израилевны многое тебе придётся поменять в жизни…

— Алесик, тут ты прав.

Первым делом уволюсь с работы, три смены мне сейчас никак не подходят, пацана в таком возрасте одного кидать не резон, это всё же Москва и ребят тут не сравнить с Поставскими или Сибирскими.

Я тебе честно признаюсь, ведь работала не ради денег, сам понимаешь, мама Клара получала приличную пенсию и только последние два года не работала, и у меня в заначке кое-что имелось, и многое из того ещё осталось…

— Ох, Фросенька, в тебе я нисколько не сомневался, как ты умеешь жить и устраиваться в жизни, знаком не понаслышке.

— Алесик, я ведь никого в жизни не обманула, ну, если только Степана и то с тобой…

Алесь восхищённо посмотрел на некогда такую любимую женщину:

— Фросенька, я совсем не покривлю душой и уже не в первый раз скажу, что эти три года с тобой, самые счастливые мои в жизни…

— Ладно, Алесик, не будем ворошить, то, что быльём поросло, расскажи лучше про себя сегодняшнего, что-то плоховато выглядишь…

— Фросенька, я ведь в Москву приехал не на похороны, это просто так совпало.

Прибыл я сюда с направлением в онкологический центр на обследование, а Андрей так или иначе собирался сопровождать меня.

Невольные слёзы побежали по щекам Фроси:

— Алесичек, как же так, и насколько это серьёзно?…

— Не знаю Фрося, не знаю, для этого и приехал на обследование, может скоро и финиш, а может быть и порыпаюсь ещё немного.

Жаль, я уже почти одной ногой был в Москве, руководство нашего университета согласилось отпустить меня в МГУ, я ведь уже защитил кандидатскую, и готовил докторат, при чём мои докторские работы сразу по двум языкам, немецкому и польскому весьма одобрительно встретили в нашем университете и Москва заинтересовалась…

— Алесик, может быть диагноз не подтвердится, бывает же такое, дай бог, всё ещё обойдётся…

— Очень хочется в это верить, мы тогда будем с тобой жить в одном городе, часто встречаться, надеюсь, нам ничего не мешает оставаться друзьями…

— Алесик, мы же все последние годы поддерживаем связь, перезваниваемся и когда ты бываешь в Москве, всегда встречаемся с тобой, и даже уже есть облюбованные нами рестораны…

— Фросенька, иди успокой, пожалуйста, этих нигилистов, а то скоро начнут люди приходить и будет весьма неудобно.

Фрося резко поднялась со стула и решительно вошла на кухню.

Картина была красочная, от дыма не продохнуть, на столе стояла уже третья, почти допитая бутылка из-под Столичной, в тарелке валялись надкусанные хлеб, колбаса, сыр, кое-как нарезанные солёные огурцы и помидоры, да, и ещё какая-то снедь украшала этот шикарный натюрморт.

Фрося подошла, сгребла все тарелки со стола и вывернула остатки еды в мусорное ведро, туда же последовали бутылки, включая и недопитую, вымыла и вытерла насухо стол, и взялась за мытьё посуды:

— Мамань, что это за произвол, мы же не подростки слюнявые, всё же мужчины в годах…

— Андрюша, тссс, тссс, с тёщей шутить опасно, у неё же тарелки в руках.

— Так, ребята, мигом в душ и в люлю, вы на похороны приехали или досуг в душещипательных беседах проводить.

Скоро люди начнут приходить, в два часа похороны, а на ваши морды посмотришь и подумаешь, что на свадьбу приехали.

— Мать, как ты красиво стала изъясняться, даже твоего деревенского выговора почти не слышно, что делает с людьми Москва и окружение.

— Андрюша, сделайте, пожалуйста, то, о чём я вам раннее говорила, сами не позорьтесь и не позорьте меня, а тем более, память моей мамы Клары.

— Мамуль, в двенадцать скажи, чтоб разбудили, нас уже нет.

После ухода подвыпивших ребят, Фрося закрыла дверь на кухне и растворила настежь окно, пусть уйдёт этот тяжёлый табачный дым.

А не такие уж плохие ребята, просто я наверно подхода к ним не находила, мне бы всё командовать, да поучать, вот, мама Клара умела находить общий язык со всеми, и с малыми, и старыми, и с лоботрясами, и с людьми из культуры, искусства и с работниками из высших эшелонов власти.

Наверно, за эти годы, что я прожила с ней рядом чему-то и научилась, по крайней мере, хочется на это надеяться.

В дверь на кухню тихонько постучали, Фрося оглянулась, и сквозь матовое стекло узнала силуэт своей дочери.

Глава 10

Сердце матери гулко застучало в груди, давно она не говорила со своей дочерью по душам, да и когда можно поговорить, рядом с ней теперь присутствует другой человек, заменивший ей мать:

— Заходи Анечка, заходи доченька…

Фрося поспешно распахнула перед дочерью двери.

Аня вошла на кухню, с её чуть помятого после сна лица в свете ярких лучей солнца начинающегося майского дня, смотрели печалью широко распахнутые отливающие цветом мёда необыкновенные глаза.

Мать с дочерью шагнули на встречу друг другу и Аня, всхлипнув, положила голову на плечо Фросе:

— Мамочка, как я по тебе скучаю, как мне часто тебя не хватает, я живу сейчас и постоянно чувствую на себе твои осуждающие глаза.

— Анюточка, я не осуждаю, а страшно переживаю за тебя, за твою не сложившуюся жизнь, болит сердце, что ты отлучена от любимой работы и, возможно, скоро покинешь эту страну, а как я буду жить с этим даже не представляю.

Раньше или позже, ты всё равно вышла бы замуж, а с замужними дочерьми отношения складываются по иному, это уже во многом зависит от зятя.

Фрося уселась на кухонную табуретку, посадила на колени дочь, как когда-то делала в её детстве и юности, и стала плавно качать из стороны в сторону:

— Дочужка, ты уже сама воспитываешь двух дочерей и должна меня хорошо понимать, как больно, когда рушатся надежды, когда твой ребёнок страдает, а ты ни чем, ни чем совершенно не можешь ему помочь…

— Мамочка, когда-нибудь всё образуется и ты, ещё будешь радоваться моим успехам, я твёрдо в это верю.

— Дай бог, детка, но если это произойдёт, то уже далеко от меня.

— Мам, я ведь и так, далеко теперь от тебя.

— Да, Анюточка, далеко и обидней всего, что далека стала душой.

— Мамуль, это не правда, просто я нахожусь между Мишей и тобой, а вы, как только оказываетесь рядом, сразу же начинаете пикироваться, а моя душа разрывается на части от страха, что произойдёт конфликт, что каждый из вас может обидеть друг друга, я не могу разделиться на двоих, а сложить вас мне не удаётся.

— Анютка, я же понимаю, что ты уже у меня взрослая девочка, что у тебя своя самостоятельная жизнь, ты сама уже растишь двух девочек, и становиться поперёк между тобой и Мишей я не собираюсь.

Если бы не сегодняшнее положение вещей, я вполне приняла бы нормально твоё замужество, и постаралась найти общий язык с твоим мужем, но то, что он натворил, я ему простить не могу.

— Мамочка, всё образуется, мы уедем в Израиль, я всё сделаю, что от меня зависит, чтоб снова работать врачом, что бы вы с Ривой опять мной гордились.

Кстати, Рива в письмах заверяет, что она всё сделает для этого, а они с мужем не последние люди в израильской медицине…

— Доченька, для этого вам нужно ещё туда попасть и не забывай там совсем другой язык, другой подход, ай, что там говорить, там всё другое.

— Мамуль, я уже учу иврит, насколько это можно выучить в моём восприятии его, а раввин Пинхас оказывает мне в этом посильную помощь.

— Ах, скоро я окажусь в положении Ривы, только издалека по письмам буду радоваться твоим успехам.

— Мамуль, жизнь ведь не стоит на месте, может быть, скоро появится возможность, тебе прилетать к нам, а мне к тебе…

— Анюточка, на эту тему мы можем с тобой говорить день и ночь, но от этого ничего не изменится, я уже смирилась с тем, что ты находишься от меня на далёком расстоянии, а всё остальное, как говорил незабвенный ксёндз Вальдемар, в руках божьих, а вот, то, что зависит от нас надо постараться использовать в жизни по максимуму, так мне всегда говорила моя мама Клара.

Ещё я могу вспомнить раввина Рувена, который убеждал меня в том, что если есть у человека шанс, он не должен его упускать, чтоб потом не жалеть об упущенных возможностях.

Анюточка, я отлично понимаю, что твой отъезд в Израиль, на сегодняшний день и есть тот шанс, который ты не должна упустить и поэтому я не буду препятствовать твоему отъезду, а больше того, сделаю всё, что от меня зависит, чтоб ты опять стала счастливой, даже оставшись от тебя вдалеке и с разбитым сердцем…

Всё, доченька, я хочу последние часы, которые осталось провести Кларе Израилевне на земле, побыть с ней рядом, тем более, я слышу, люди стали приходить.

Мать с дочерью поднялись на ноги, крепко обнялись, постояли так некоторое время молча и вышли из кухни.

У изголовья покойной Клары Израилевны по-прежнему сидел Алесь, погружённый в свои думы, не замечающий ничего и никого вокруг.

Фрося подошла к нему, положила руку на плечо:

— Алесик, иди, пожалуйста, отдохни в спальне, может и поспишь немножко, у тебя совсем ввалились глаза, а тебе надо быть сейчас очень сильным.

Ступай, ступай, пока ты будешь здесь в Москве обследоваться, я буду всё время рядом с тобой, мы ещё станцуем на свадьбе у нашего Андрейки.

Алесь, не стал возражать, усмехнулся, благодарно посмотрел на Фросю и медленно удалился.

Фрося поменяла почти догоревшие свечи и уселась рядом со своей мамой Кларой.

Она хотела уйти в мыслях от недавнего разговора с дочерью, но ей это не удавалось, щемило сердце от мыслей о возможной скорой разлуке, оттого, что так мало они поговорили, и представиться или нет случай поговорить ещё так по душам в ближайшее время, она была не уверенна.

Опять к гробу стали подходить знакомые и не знакомые люди, опять надо было отвечать на ничего не значащие вопросы и расспросы.

К ней подошла выспавшаяся Аглая и шёпотом позвала с собой, выйти и обсудить без свидетелей возникшие организационные вопросы.

Нет, наверно больше толком и не получится побыть, и попытаться встретиться с душой мамы Клары, придётся это отложить на тот момент, когда она будет приходить к ней на могилу, ведь через несколько часов состоятся уже похороны.

Глава 11

Аглая увлекла Фросю опять на кухню, на которой та совсем недавно разговаривала с дочерью:

— Послушай, подружка, я понимаю, что тебе сейчас не до этого, не буду долго мучить тебя организационными вопросами, так, кое-что уточню, разъясни некоторые моменты, и я возьму всё на себя.

Тут приходят люди и задают такие вопросы, что у меня уже голова кругом, я просто не знаю, что отвечать и что делать.

Вот, скажи, кто поможет мне организовать поминки, готовку я беру на себя и уже сейчас пойду к соседям готовить, только скажи, к кому лучше…

Тут, какой-то сморчок приходил и спрашивал, когда ему можно зайти помолиться за усопшую, уверял, что рядом с Кларой Израилевной во время молитвы должны быть десять мужчин, обязательно евреев и в головных уборах, умора…жаловался, что и так, его не пригласили молиться сразу же после смерти Клары, и на какое кладбище ему придти прочитать какой-то кадиш…

Ну, ладно, хватит о нём, тут плакать впору, а меня смех от него разбирает, признаюсь тебе честно, даже, когда поп кадилом машет, я кисну от смеха, мы с Кларой были одной веры, одним словом — безбожники.

Так, не возражай, деньги твои не нужны, тут твой зять малость подкинул, Алесь с Андрейкой немалую сумму вручили, Роза Израилевна какую-то солидную пачку деньжат оставила…

Ах, да ещё с прежней работы Клары лежит пухлый конверт…мы с Анютой только успеваем принимать подношения.

Не волнуйся, всё будет честь по чести, в грязь лицом с поминками не ударим.

Да, приехал твой Стасик и они с Анютой разгружают машину, навёз кучу продуктов, я сказала, что бы они всё разместили у соседей, скоро твой сынок появится здесь, и я его отправлю в магазин за водкой, вином, хлебом и прочим, это не твоя проблема…

— Аглашенька, ты хочешь меня полностью отстранить от моих обязанностей хозяйки дома, но я и не возражаю, очень тебе благодарна, моя голова гудит от всего происходящего вокруг.

Соседи у нас все хорошие и прекрасно относились к маме Кларе, тут уж, сама выбирай, где тебе будет удобно готовить.

Нет, не надо никаких молитв, мама Клара отрицательно относилась ко всем попам, ксёндзам и раввинам, поэтому я не буду делать, что-то такое противоречащее её взглядам.

— Ну, вот, легко всё уладили, побегу готовить, Лида сейчас должна подъехать, она мне поможет, а ты, иди здоровкайся со своим малышом, он уже топает в прихожей, а мне некогда здесь разговорами заниматься.

В кухню в сопровождении сестры зашёл Стас.

Не смотря на раннюю весну, лицо его уже было покрыто коричневым загаром, а волосы выгорели почти до белизны.

Он носил короткую не по моде стрижку и прежде крупная его фигура, налилась мужской заматерелостью, на ремень сползал заметный живот, во всём его виде чувствовалась уверенность, и понимание того, что он хочет от этой жизни.

Стас облапил мать, похлопал её по спине:

— Что поделаешь матушка, все мы смертны, рано или поздно уйдём на тот свет, а ты не убивайся, ведь на твоих руках ещё Сёмка совсем малый.

Фрося, спокойно принимала речь сына, понимая её заученость и не искренность, но ей и этого было достаточно, главное, что он приехал, отдаёт честь покойной и внимание живым:

— Спасибо сынок, что приехал, как детки, как себя чувствует Нина, ведь ей скоро рожать…

— Мам, всё в порядке, дети растут, что им станется, а Нине по срокам через две недели рожать, ну, как она себя чувствует, сама понимаешь, последние недели перед родами всегда тяжёлые.

— Пошли, Стасик подойдём к покойной, а потом отдохни немного перед похоронами, всё же ты после длинной дороги.

Фросе так и не пришлось толком посидеть у гроба мамы Клары, люди и вопросы возникали один за другим.

Она только успевала кого-то приветствовать, кому-то отвечать и решать какие-то второстепенные задачи, хорошо ещё, что Аглая полностью взяла на себя хлопоты с поминками.

Приблизилось время похорон, все в квартире зашевелились, появились отдыхавшие Алесь, Миша и Андрей, многочисленные провожающие в последний путь Клару Израилевну стали разбирать венки и цветы, и сносить их вниз на улицу, и выстраиваться длинной шеренгой в два ряда, по пути следования в скором будущем траурной процессии, тут же около катафалка разместился духовой оркестр.

Фрося стояла у Гроба, с растерянностью, глядя на всю эту суету.

Незаметно к ней приблизился Сёмка и уткнулся головой ей в грудь:

— Мама, мне страшно, мне представить даже трудно, что бабушки больше не будет с нами…

И он заплакал, вздрагивая худенькими плечами…

Фрося гладила его по курчавой голове, не находя слов утешения, сама ещё до конца не воспринимая того, что мама Клара покинула их уже навсегда.

Фрося с сыном стояли обнявшись возле гроба ими столь любимого человека, а вокруг пустел зал.

Последние венки и цветы вынесли на улицу, и крепкие мужчины столпились у гроба, готовясь выносить его из квартиры, среди них были Стас, Андрей и Миша.

Подошла Аня, обняла маму с братиком:

— Мамочка, Сёмочка, пора выходить…

И она, бережно держа их под руки, повела вниз.

Фрося впервые за три дня вдохнула свежий воздух, но, тут тишину разорвал, а с ним и душу духовой оркестр и Фрося, не сдерживаясь, зарыдала в голос.

Глава 12

Похороны для Фроси прошли, как в тумане…впоследствии в её памяти всплывали только фрагменты из траурного процесса, обрывками кружились в голове слова, звуки и перемещения.

Для Фроси было, совершенно, не важно, как прошли похороны.

Важно, было то, что её мама Клара покинула её и навсегда.

Душу разрывал духовой оркестр, слёзы застилали глаза и хорошо, что её вели под руки Аня с Сёмкой, иначе она могла просто завалиться, потому что дороги под ногами не видела.

Кто-то из бывших сослуживцев или партийных товарищей Клары Израилевны под карканье ворон произнёс проникновенную речь.

И вот, последний момент прощания, Фрося упала на колени перед гробом, обняла худенькое тело мамы Клары, и поцеловала её в лоб, шепча сквозь слёзы:

— Мамочка Клара, скоро ты встретишься со своим сыночком Сёмочкой, передавай ему привет, скажи ему, что я его никогда не забуду, что у него есть сыночек, пусть у вас там не будет тех трудностей, что вы перенесли на земле, мамочка Клара, я тебя очень, очень любила, как мне тебя будет не хватать, и мне и твоему внуку…

Сильные руки Стаса подхватили мать и поставили на ноги:

— Всё, мам, хватит, жизнь продолжается.

Аня, уведи маму подальше от могилы, постойте с Андреем с ней рядом, пока тут всё закончится…

В ушах стоял скрип лопат об песок и стук грунта по крышке гроба, а потом опять душу разорвал протяжный вой труб духового оркестра, и затем…сплошной туман.

Очнулась Фрося уже в своей квартире, перед ней стояли во всю длину зала столы, ломящиеся от яств и бутылок. Даже не верилось, что здесь совсем недавно находился гроб с Кларой Израилевной.

Пришло помянуть хорошего человека очень много людей, поэтому поминки сделали в несколько этапов.

Самые близкие Клары Израилевны и Фроси за стол не садились, пока не разошлись сослуживцы, соседи, многочисленные приятели, несколько дальних родственников и последними удалились товарищи по партии, так много им было, что рассказать о славной покойнице, о её боевом революционном пути…

Фрося грустно подумала: а, вот, никто не вспомнит из них, как эту боевую женщину и её мужа, командира Красной армии, под белы ручки и в застенки, а сына их на сиротскую долю, фу, противные лицемеры…

Если бы не Аглая этому застолью не было бы конца, но та быстро пресекла затянувшиеся разговоры и поминальные слова, и вежливо, но настойчиво выпроводила засидевшихся подвыпивших людей.

И, вдруг в квартире стало необычайно тихо, только звякала чистая посуда, которую расставляли Аглая с дочерью Лидой, Аня и дочь Розы Израилевны, Соня.

Фрося обвела взглядом присутствующих за столом, здесь была единственная сестра мамы Клары, её дочь Соня с мужем Марком и их девчонки.

Все как будто её родственники и друзья были на месте.

Однако нет, рядом с Аней отсутствовал Миша:

— Анютка, а где твой муж?

— Мамуль, он должен сейчас подойти, у него какие-то дела в Москве, он сразу после похорон взял такси и отъехал, обещал, как только справится, вернуться.

— Ох, Анюточка, не влез бы он ещё в какое-нибудь дерьмо.

— Ой, мамочка, не знаю, он всё воюет и воюет…

Фрося посмотрела на своих старших сыновей, стоящих в дальнем конце зала, ожидающих, когда накроют стол.

Она увидела, как они обмолвились между собой парочкой слов и затоптались рядом, не находя темы для продолжения разговора.

Сердце матери защемило от тоски, давно уже старшие её сыновья не находят общего языка, словно не от одной матери, словно не одного воспитания, печально, но ничего не поделаешь, насильно любить и дружить не заставишь.

Мишу ждать не стали.

Помянули, предварительно произнося тёплые слова в адрес человека, оставившего после себя светлый след на земле из добрых дел и дружеского внимания.

Фрося почувствовала на своих плечах широкие ладони Стасика:

— Мам, я уже поеду, хочу к утру быть дома, сама понимаешь, Нинка то на сносях, не ровён час, ещё родит без меня, а там дети, хозяйство, да, и так надо побыть рядом, как ты считаешь…

Фрося улыбнулась, хоть сын и похож внешне и привычками на своего отца, но всё же он, совершенно, другой по отношению к своей жене:

— Сынок, ты же выпил…

— Нет, мама, я не пил, ведь знал, что скоро мне в обратную дорогу.

Стас поцеловал мать в щёку, пожал всем руки и в сопровождении Ани покинул дом.

Фрося отметила, что Стасик и Анютка, в отсутствии своих половинок, по-прежнему сохраняют друг к другу тёплые чувства и всегда находят, о чём поговорить между собой.

Через некоторое время Аня вернулась в квартиру уже в сопровождении Миши, который ей что-то взволнованно шептал на ухо, а та только печально качала в ответ головой.

Глава 13

За эти три дня, прошедшие после смерти Клары Израилевны Фрося окончательно выбилась из сил.

На её долю свалилось столько всего, что это и не мудрено, переживания и хлопоты, бессонные ночи, встречи и тяжёлые разговоры с близкими, выслушивание соболезнований и лица, лица, лица…

После ухода последнего постороннего желающего помянуть Клару Израилевну, Фрося осталась за столом вместе с близкими сердцу людьми, именно с которыми она и хотела разделить скорбь, она выпила за упокой души любимой мамы Клары положенные по традиции три рюмки водки и поплыла.

Аглая с Аней увели её в спальню, помогли раздеться и она провалилась в глубокий сон.

Фрося проснулась ещё затемно и долго лежала с закрытыми глазами, стараясь восстановить в памяти ход похорон, разговоры с детьми, и вдруг по сердцу острым лезвием полоснули мысли об Алесе, о его страшном диагнозе.

Конечно, никаких любовных чувств к нему давно уже она не питала.

В своё время Семён затмил своей пылкостью образ любимого Алеся, чему, собственно говоря, тот сам и способствовал своей неверностью, унизительной покорностью к превратностям судьбы, и желанием приспособиться к обстоятельствам жизни интеллигенции в сибирском посёлке, совершенно, не считаясь с её интересами и отношением к происходящему.

Она хоть и отлично понимала через какие жизненные трудности ему пришлось пройти и не считала за диво, что он сломался, но смириться с новым Алесем не смогла.

Ей, возможно, надо было проявить сдержанность и повести себя по другому, но гордость, убитые надежды, растоптанные чувства кинули её в объятья к Семёну, о чём, собственно говоря, она сегодня нисколько не жалеет.

После свадьбы Стасика, где они повстречались через шесть лет разлуки, их отношения с Алесем приняли вполне дружеский вид.

Они часто перезванивались, он, находясь в командировках, навещал её, и они проводили вместе очень даже неплохо время в Москве — ходили в кино и театр, на концерты и в музеи, и каждый такой поход заканчивался посещением ресторана, где бывшие пылкие любовники мирно беседовали, со стороны, даже могло показаться, что этих людей по-прежнему связывают семейные узы.

Ей с Алесем, на самом деле, было очень интересно, он столько знал и увлекательно рассказывал, а она словно губка впитывала то, что не добрала в детстве и юности.

Ну, нельзя было совсем скидывать с учёта и то обстоятельство, что у них был общий сын и очень даже не простой парень.

От Алеся, она могла получать хоть какую-то информацию о повзрослевшем её мальчике, ведь Андрей уже давно отдалился от матери.

Фрося с себя не снимала вины за холод в отношениях с сыном, особенно, она корила себя за то, что напрасно взяла его с собой в Сибирь, хотя по другому поступить было невозможно.

Трагедией тогда стали для Андрея встреча и разлука с отцом.

Не считала она ошибкой и то, что отправила его учиться в Ленинград, преступлением было бы оставить этого способного, развитого парня в их захолустье.

Невольно улыбнувшись, вспомнила, как Алесь, приехав первый раз в Москву после её переезда к маме Кларе, явился в гости, как и вначале войны, с бутылкой вина и коробкой конфет, правда к этому у него в руках ещё находился огромный красивый букет красных роз.

Дверь открыла ему мама Клара, она поздоровалась с ним, пропустила в прихожую и крикнула в глубь квартиры:

— Фрросенька, тут к тебе паррень пожаловал, похоже, будет свататься.

И захрипела, и закашлялась, давясь от смеха.

А, когда Фрося вышла в прихожую, то за цветами даже не увидела, кому принадлежит этот дивный букет.

Когда цветы уже оказались в её руках, она рассмотрела сконфуженное лицо Алеся.

От неожиданности сама даже в этот момент растерялась.

На выручку пришла пожилая женщина:

— Ну, что так и будете стоять, как изваяния?! Фрросенька, прриглашай гостя в кварртирру, накррывай на стол, будем что-то прраздновать…

Как позже выяснилось, мама Клара оказалась совершенно права, Алесь действительно заявился сделать конкретное предложение, о чём поведал ей, оставшись наедине:

— Фрося, я не буду ходить вокруг да около, я точно знаю, что у тебя с тем капитаном ничего не вышло, поверь, я не злорадствую, но принял эту весть от Андрея с радостью.

Давай дадим друг другу ещё один шанс, ведь сейчас ничего не существует на свете, что может нам помешать соединить судьбы.

Я же по-прежнему тебя люблю и понимаю, как перед тобой виноват, но я будущей нашей совместной жизнью постараюсь по возможности многое исправить, и сделаю всё, что от меня зависит, чтобы ты была счастлива…

— Алесик, я не держу на тебя зла, даже думаю, что и сама во многом виновата перед тобой, не учла тот водоворот, куда тебя кинула жизнь.

Прости и пойми меня, но ушедшее не вернуть, на чувстве вины любовные отношения не построишь, нет у меня больше тех чувств к тебе, что были раньше, а поддерживать дружеские отношения, я очень даже согласна. Ну, не хмурь брови, наливай ещё по бокальчику вина, и выпьем за наше здоровье, а кто его знает, может я ещё влюблюсь в тебя…

С тех пор они не разу больше не приближались к этой теме и Фросе иногда казалось, что прояви Алесь немножко настойчивости, и она бы легла с ним в кровать, ведь природу не обманешь, а после Виктора у неё никого рядом и близко не было, а с Алесем она кода-то познала огонь любви, и что греха таить, радость первого пылкого совокупления.

Она с улыбкой вспомнила, как мама Клара пыталась её сватать, когда они бывали с ней на людях, часто возле них крутились какие-то мужчины, чаще всего уже в годах, с солидными званиями, должностями и животами.

После этого, Фрося возвращаясь домой, каталась от смеха по дивану, слушая ворчание свекрови:

— Дуррочка, и есть дуррочка, что блюдёшь, и для кого блюдёшь, таких солидных мужчин тебе ррекомендую, с положением, деньгами и с виду не урроды.

Сквозь смех Фрося говорила:

— Мама Клара, так и Степан мой когда-то был хорош, тоже с положением, деньгами и далеко не урод, но не любила я его, не любила, и с этими могу только за ручку держаться, а мне надо Сёмкиного пыла, чтоб искры во все стороны, чтоб я в его руках забывала, как меня зовут.

— Стррасти ей подавай, в паспоррт загляни, невеста на выданье.

Фрося обнимала свою маму Клару и вздыхала:

— Зачем мне абы какой, ведь с тобой и Сёмкой нам очень даже хорошо живётся, знать бы ещё, что у старших деток всё в порядке, видеть их счастливыми, радовать подарками внуков, наезжая к ним, как можно чаще встречать у себя, и, конечно же, выходить с тобой в люди, и производить своей красотой на мужиков впечатление…

И, Фрося вновь начинала смеяться, обнимая и целуя свою несравненную свекровь и подругу.

— Ай, что с тобой дуррёхой говоррить, пойду я лучше покуррю, пока Сёмочки нет дома, он ведь за это курево рругается на бабушку.

Глава 14

Ну, что, лежи, не лежи, думай, не думай, а подниматься надо, ведь совершенно не помнила, как уснула.

Бессовестная, понятия не имеет, кто, где и как устроился на ночь, и какие, у кого планы на ближайшее время.

Надо включаться в жизнь, некогда предаваться трауру, да и мама Клара этого бы не одобрила, она вон, как осуждала свою сестру за безволие и инертность.

Какая к чёрту инертность, когда у детей полная неразбериха, у одного только Стасика в жизни всё идёт по намеченному маршруту, а у Ани с Андреем будущее в сплошном тумане.

Серый рассвет только заглянул в окна, а Фрося уже привела себя в порядок, стараясь не шуметь, стала обходить квартиру.

Кроме спящей на Сёмкиной кровати Аглаи, никого здесь не оказалось, посуда вся вымыта и составлена на место, полы чистые, мебель вся на своих местах.

Тепло разлилось по сердцу Фроси, вот бог послал ей подругу и она от умиления даже прослезилась.

Прошла на кухню, вскипятила чайник и села чаёвничать, всё же на самочувствии её сказывались переживания, усталость, и выпитое накануне вечером тоже давало о себе знать.

Она не стала особо задумываться, кто и куда вчера делся, скоро Аглая расставит недостающие детали по своим местам.

Долго ждать не пришлось, услышав возню Фроси на кухне, явилась заспанная в ночной рубахе Аглая:

— Подруга, чай и без меня, нехорошо, я тоже вчера не компот пила…

Фрося подскочила к своей палочке-выручалочке и крепко обняла:

— Аглашенька, чтоб я без тебя делала, ты, как ангел явился в нужный час, хотя ты мне нужна всегда.

— Да, перестань ты, Фрося, а если бы у меня что-то подобное случилось, неужто ты поступила по-другому…

Фрося отстранилась от подруги и взглянула внимательно в её глаза:

— Аглашенька, наверное, никогда об этом не задумывалась, я привыкла оказывать помощь тому, кто в ней нуждается, и принимать поддержку от того, кто это делает от души…

Всё, проехали, мой руки, а я тебе чаёк приготовлю, а ты мне расскажешь, что произошло после того, как я бессовестно уснула…

Вскоре Аглая одевшись, уселась напротив Фроси, сделала несколько жадных глотков чая и подняла глаза на наблюдающую за ней подругу:

— Так, отчитываюсь, после поминок Алесь с Андреем и Аня с Мишей ушли в свои номера в гостинице, последние уже не придут прощаться, они рано утром уехали в Вильнюс, им надо на работу тем более их дети остались у чужих людей.

Мне вчера Алесь рассказал о своей болезни, я знаю, что ты уже в курсе дела, так вот, сегодня Андрей ведёт папу на проверки, они хорохорятся, но оба очень переживают.

Мне кажется, что не стоит заранее кричать караул, всё может ещё обойтись.

Сёмочку опять забрала к себе Роза Израилевна, сегодня он окончательно вернётся домой и приступит к учёбе, и к жизни без любимой бабушки.

Ты, молодчина, что хоть настолько лет подарила их друг другу, а он ещё мальчишка.

Пройдёт немного времени и скоро у него останутся только добрые воспоминания о дорогом человеке.

Сейчас я ухожу от тебя, меня ждёт Лида и внученька, до вечера побуду с ними, а потом на самолёт и здравствуй родной Таёжный, и ненаглядный Коля, который чаще всего, и не замечает меня рядом.

Эх, бабья доля, охладевают к нам со временем мужики, может быть это природа играет с нами в такие игры, а может быть мы сами виноваты, что с годами теряем постельный интерес.

Хотя, если бы мой Коленька меня приласкал чуть-чуть, ну хоть бы наполовину, как в былые годы, так я бы воском поплыла, но, увы…

Всё равно, хорошо, что он есть рядом, нужно о ком-то заботиться и есть с кем двумя словами перекинуться, а так бы я от безделья с ума сошла, у тебя хоть рядом Сёмка крутится, не даёт скучать.

— Ах, Аглашка, Аглашка, нужна я больно Сёмке, если только кушать подать, обстирать и убрать за ним, ведь у него уже свои интересы — школа, уроки, друзья, то в футбол гоняет, то от телевизора не отогнать, а ещё в секцию бокса записался, он же хлюпик, ты сама видела, а в обиду себя дать никому не хочет, вот и ходит учиться мордобою, а бабушка, как ни странно, это поощряла.

— Ах, да, Фросенька, Роза Израилевна велела передать, что у неё к тебе есть серьёзный разговор, она ещё до конца недели уезжает на дачу, и после окончания учебного года, ждёт вас с Сёмкой там, внучки её тоже приедут.

— Вот, заинтриговала, что они с революционеркой там надумали, а может быть какая-то личная её инициатива.

— Не знаю, не знаю, мне велели, я передаю.

Фрося, ты обмолвилась, что уйдёшь с работы, я вас жду летом с Сёмкой у себя, приезжай, отдохнёте от большого города, наболтаемся, и твой младшенький приобщится к рыбалке и охоте, как когда-то Андрей.

— Аглашенька, всё может быть, но вначале мне надо подъехать на дачу, выяснить у сестры мамы Клары, что она хочет мне поведать, а потом дорога моя лежит в Вильнюс и Поставы.

Ицек уезжает в Израиль, надо попрощаться, нас ведь тоже связывают с ним годы дружбы, а он оказал мне в жизни столько добра и участия, что будет большим свинством не оказать ему эту честь.

Сердце болит за Анютку, её любимый муженёк, похоже, не угомонился, не поверишь, но я бы хотела, чтоб они уже получили это разрешение и уехали, там, может быть, она опять станет врачом, а наблюдать её душевные муки уже нет моих сил.

Надо и в Поставы заехать, там же у Стаса с Ниной ожидается скоро пополнение в семействе, благодаря старшенькому становлюсь бабушкой-героиней.

— Всё подружка, будем прощаться, пребывать в скорби, я вижу, у тебя нет времени, и это правильно, а Кларочке, светлая память, я рада, что ты в своё время приняла правильное решение, и обосновалась в Москве.

— Ах, Аглашенька, я себя сейчас здесь себя чувствую рыбой выброшенной на берег, без мамы Клары пусто и одиноко.

— Ты справишься, научишься скоро жить без неё и замутишь такое, что все опять рты пооткрывают.

Аглая звонко хлопнула своей увесистой ладонью по спине Фроси и выскочила из кухни собирать чемодан.

Глава 15

Давно уже за Аглаей закрылась входная дверь, а Фрося всё продолжала сидеть на кухне, отрешённо глядя в никуда, даже не представляя, чем заняться, куда пойти, а таких дней у неё теперь намечается много.

С работы она однозначно уйдёт, нет ей теперь смысла туалеты драить и судна подавать.

Мама Клара покинула её и теперь нужно находить новый смысл, и другое течение в жизни.

Вдруг она вспомнила про Ицека, надо срочно ему позвонить, ведь у него были какие-то к ней просьбы.

На третий звонок к телефону подошла его ненаглядная жена Клара:

— Алло, кто это, кого надо?

Фрося набрала воздуха:

— Кларочка, будь добра попроси Ицека к телефону, это Фрося его беспокоит, он через Аню просил меня позвонить ему…

— Ах, это ты, очень хорошо, да, мы имеем к тебе дело, сейчас позову.

Через некоторое время к телефону подошёл запыхавшийся Ицек:

— Фросенька, прими мои соболезнования, прости меня, но я не мог приехать, у нас такой кавардак, через три недели мы должны покинуть страну, через два дня нам уже отключают телефон, хорошо, что ты позвонила сегодня.

Ицек был необычайно для себя словоохотлив, чувствовалось, что он волнуется или ужасно расстроен.

— Ицечек, на следующей неделе я постараюсь приехать, говори, какие просьбы у тебя ко мне.

— Если бы я мог говорить…

— Говори, я пойму…

— Если у тебя есть время и деньги, купи, пожалуйста, дорогую посуду, пуховые одеяла и подушки, и всё, что сможешь, что посчитаешь ценным, ведь у нас тут в Вильнюсе отъезжающие всё смели.

Через десять дней мы отправляем багаж, уже ящики заказали…

— Поняла, поняла, но у меня же только две руки.

Эх, жалко, Стасик был на машине, вчера уехал, но что-нибудь придумаю, жди.

— Фросенька, не будем ничего по телефону обсуждать, тебе здесь оставаться жить.

На этом они распрощались.

Вот задачку подкинул старый друг, купить эти и другие вещи в Москве не проблема, и времени у неё сейчас хватает, но как довезти без посторонней помощи, вот задачка, так задачка.

Похоже, у Ицека скопилась большая сумма денег, а потратить не на что, надо как-то всё же помочь другу.

Ладно, этим она займётся завтра, что-нибудь придумает, похоже, и правда пребывать в трауре ей не дадут.

Ну, и хорошо, не на лавке же ей с бабками сидеть.

Надо позвонить Марику с Соней, пора уже Сёмке возвращаться, а то я тут в одиночестве с непривычки с ума сойду.

Почему так долго нет вестей от Алеся с Андреем, куда-то, наверное, после поликлиники завернули, они, похоже, не понимают, что я волнуюсь.

Фрося опять взяла в руку трубку телефона:

— Сонечка, здравствуй, это Фрося, ты не могла бы отправить моего мальчишку уже домой, хватит ему вам надоедать и мне тоска одной в доме.

— Ефросинья Станиславовна, Марик уже повёз его на машине, Сёма сам попросился домой, Вы не подумайте, мы его не выгоняли, он такой замечательный мальчик, так хорошо с нашими девочками ладит…

Да, Соне только дай поговорить, это же надо, муж такой молчун, а она, как сорока.

— Спасибо вам Соня за всё, вы меня здорово выручили.

Скажи, пожалуйста, а Марик давно выехал?

— Мне кажется, что он уже вот-вот должен к вам подъехать, а на счёт благодарностей так зря, мы же свои люди и должны друг друга выручать…

— Сонечка, конечно свои, но прости, пойду встречать сына, и к Марку у меня есть разговор.

Фрося на полуслове прервала Соню, нельзя было упустить Марика, идея моментально созрела в её голове.

Она быстро спустилась вниз на лифте и стала нетерпеливо прохаживаться возле подъезда, ожидая, когда подъедет Марик с Сёмкой.

Наконец, Волга затормозила возле Фроси, из машины выскочил Сёмка и повис на шее у матери.

Фрося нежно поцеловала сына и показала Марку рукой, чтобы он вышел из машины.

Тот утвердительно кивнул и не спеша, выбрался из салона автомобиля, впрочем, он всё в жизни делал не спеша:

— Марик, будьте добры, подняться ко мне в квартиру, есть к вам очень серьёзный разговор.

— Нет проблем, угостишь кофе…

— Конечно, я хоть его не пью, но мама Клара, вы же знаете, с больным сердцем продолжала им баловать себя до самого конца…

Они поднялись на двенадцатый этаж, и, зайдя в квартиру, сразу же прошли на кухню:

— Сёмочка, иди приготовься завтра тебе в школу, а мы тут с дядей Марком кое-что обсудим, через минут пятнадцать, я думаю, что его уже отпущу…

— Хорошо мама, я сейчас позвоню пацанам, узнаю какие уроки надо делать, и буду заниматься, я вам не помешаю.

— Молодчинка, теперь мы должны держаться друг друга ещё крепче, ведь остались только вдвоём.

Сёма резко развернулся и убежал в свою комнату.

— Марк, вам с сахаром или без?

— Нам без сахара, переходи, пожалуйста, на ты, а то так серьёзного разговора может не получиться.

Перед Марком дымился кофе, Фрося сделала себе чаю, и приступила к разговору:

— Марк, у меня к тебе действительно, серьёзное дело.

Мой хороший друг в Вильнюсе уезжает через три недели в Израиль и, похоже, у него остаётся большая сума денег, которую надо потратить с умом, и он просил меня скупить что-нибудь ценное в Москве.

Он только вскользь коснулся некоторых вещей — пуховые подушки, одеяла и посуда, а остальное на мой выбор.

Я, честно сказать, понятия не имею, что в том Израиле ценное или нет, Рива в своих письмах никогда на эту тему не писала.

Ты, сам представляешь, что я могу в руках в Вильнюс отвезти на поезде.

Мне можно было бы воспользоваться Стасиковой машиной, но он вчера уехал, а я только сегодня узнала о просьбе Ицека, да и сам понимаешь, в эти дни мне было не до этого…

Фрося уже не знала, какие доводы приводить, как ещё склонить этого человека оказать ей помощь, а Марик всё молчал, и медленно потягивал кофе.

Фрося уже не выдержала и рубанула напрямик:

— Ну, что ты скажешь, можешь выручить?

— Фрося, пей спокойно чай и я ещё не допил свой кофе.

У Фроси в душе всё клокотало, но она взяла себя в руки и продолжила:

— Марик, мы оплатим все расходы за дорогу и заплатим хорошие командировочные, Ицек не крохобор, он очень порядочный человек, можешь не сомневаться…

— Фрося, сделай мне, пожалуйста, ещё чашечку кофе, и скажи, когда выезжаем…

Глава 16

Фрося потихоньку выпустила воздух из лёгких и заставила себя успокоиться.

Для её кипучей натуры выдержать темперамент Марка, было весьма сложно.

От его флегматичности у неё в душе закипала лава, которая буквально рвалась действующим вулканом наружу:

— Послушай Марк, меньше, чем через неделю Сёма оканчивает школу, я его отвезу на дачу к Розе Израилевне и тогда мыможем трогаться сразу в путь.

Времени у меня предостаточно, я побегаю по магазинам и постараюсь всё, что у меня получится, закупить.

— Фрося, не наводи панику, подготовь приблизительный список товаров, к нему приложи деньги и я в три дня всё обставлю в лучшем виде, но у меня тоже есть вопрос.

Я бы не хотел пустым возвращаться из Вильнюса, у тебя и твоего друга есть там какие-то связи…

— У меня лично нет, но у Ицека, я уверенна, обязательно найдутся.

— Телефон только не трогай, не в Вильнюс, ни ко мне по этому делу не звони, меньше разговоров, лучше спится, там, на месте разберёмся.

— Список и деньги я к завтрашнему утру приготовлю, хотя если подождёшь, то могу и сейчас составить приблизительный перечень товаров и выдать нужную сумму.

— Нет, нет, не спеши, помозгуем, а теперь я спешу, Соня плешь проест, завтра к восьми утра заеду.

Спешащий Марк спокойно допил уже остывший кофе, вальяжно облокотившись о подоконник, выкурил сигаретку, кивнул на прощанье и удалился.

Фрося мыла чашки и думала с удовлетворением, хорошо, что позвонила Ицеку, эти хлопоты отвлекут её от тягостных мыслей о почившей Кларе Израилевне, о больном Алесе, о сложной ситуации, в которой оказалась Аня.

От этих мыслей её оторвал звонок в квартиру.

Шустрый Сёмка моментально оказался у входных дверей и Фрося услышала голоса Андрея и Алеся.

Выйдя в прихожую, она тревожно взглянула на лица вошедших, но по ним трудно было распознать настроение.

Андрей сразу же предложил Сёмке побоксировать и тот яростно напал на брата, активно орудуя кулаками.

Андрей со смехом только защищался:

— Всё, братан, посмотри на нашу мамашку, она нам сейчас такой бокс устроит, что оба будем в нокауте.

Фрося махнула на сыновей рукой, обняла Алеся за плечи и завела в зал:

— Алесик, не томи, скажи сразу правду…

— Фросенька, мне тебе почти нечего рассказать, сдал все анализы, сделали рентген, велели через две недели опять появиться, наверно госпитализируют, сказали, что будут брать биопсию, потом должен придти ответ, и будет конкретный разговор.

— Но как-то обнадёжили?

— Нет, ничего определённого не сказали.

Фросенька, пожалуйста, хватит об этом, мне и так тошно на душе, через три часа у нас самолёт, правда разлетаемся с сыном в разные стороны, он в Питер, а я обратно в Новосибирск.

— Так, что же я сижу, надо же что-то приготовить вам покушать.

Вошедший в зал Андрей, засмеялся:

— Мамулька, не хлопочи, мы с отцом в ресторане перекусили, но, как он сейчас кушает, так только перевод денег.

— Фросенька, успокойся, правда, мы не голодны, я сейчас пол часика передохну, вызовем такси и поедем с Андреем в аэропорт.

Средний сын вдруг обратился к матери:

— Мамань, можно тебя на парочку минут, надо кое-что перетереть, пойдём на кухню, папа пусть отдохнёт, а Сёмке этого слушать не обязательно.

Мать с сыном закрылись на кухне.

Андрей не спеша закурил, предварительно открыв окно, вдыхая поочерёдно воздух и дым:

— Красиво с высоты на Москву смотреть, впечатляет…

— Сынок, ты же не для этого меня позвал, чтобы красоты Москвы обсуждать.

— Конечно, нет и не об отце говорить, он тебе всё сказал, мне добавить практически нечего, кроме того, что дела, на мой взгляд, у него не блестящие.

— Тебе, что-то известно?

— Нет, но всё на это выглядит, у него нет аппетита, быстро устаёт и худеет не по дням, а по часам, я же за ним больше месяца наблюдаю.

— Вот, горе…

— Ладно, мама, проехали эту тему, охать и ахать не моё призвание.

Я хочу с тобой поговорить о нашей святой Анне…

— Андрейка, перестань паясничать, я так хочу, что бы между вами моими детьми был мир и дружба…

— Мамуль, я без всякого сарказма, поверь, я к нашей Анюте очень хорошо отношусь, хотя она всё на Стасика дышит, но я не ревную.

Всё это ерунда, а вот, хочу тебя предупредить.

Я же тут с её мужем всю ночку пробакланил и много всяких подробностей выяснил.

Все наши взгляды на жизнь, на Советскую власть и многое другое я обсуждать с тобой не буду.

Мужик он очень интересный, но бунтарь без царя в голове.

Мало того, что напорол с этой статьёй в своей газете и сам лишился работы, и будущего, так ещё тут же свалить захотел за бугор, и понятно, куда нитка, туда и иголка.

Поэтому твоя дочужка вместо того, чтобы аппендиксы вырезать, билетики в кинотеатре продаёт.

Ладно, тебе это всё известно, а теперь про то, что для тебя будет неприятной вестью…

После похорон твой ненаглядный зять отправился к иностранным посольствам и передал на запад списки отказников, тех, кого не выпускают в Израиль.

Тут всё понятно, хотят быстрей свалить, жизнь то убегает, а они с моей сестрой дипломированные специалисты — один грузчик, вторая билетёр.

Послушай, мама, это ещё пол беды, хотя и за это по головке не погладят, так он ещё передал какую-то свою рукопись, где разоблачает действия Коммунистической партии Советского Союза по отношению к Чехословакии, там и про КГБ, там и про ущемление евреев при поступлении в высшие учебные заведения.

Можно подумать меня не ущемили, закрыли двери в иностранные языки и в международные отношения.

Ладно, сейчас я не об этом, волнуюсь, чтоб они вместо Израиля не попали в места не столь отдалённые за колючку.

Ты, собираешься в Вильнюс?

— Да, и очень скоро.

— Вот и потолкуй с любимой умненькой доченькой, а по возможности и с зятем.

— Андрейка, ты мне разорвал всё сердце, но какой толк от моих бесед, когда она ему в рот смотрит, а с ним мне говорить, что против ветра…

— Я это и сам понимаю, но я хотел предупредить, чтоб ничего не было для тебя сюрпризом, и ты как-то подготовилась, ну, хотя бы морально.

— Андрюша, я рискну и полезу к чёрту в пасть, но заставлю этого умника прекратить свою активную деятельность, выедут за пределы страны, а тогда уже пусть проявит себя, на благо, а не вопреки семейным интересам.

Фрося оценив обстановку и нового Андрея по отношению к ней, решила выяснить хоть что-нибудь о его личной жизни, ей хотелось узнать, как у них развиваются отношения с Настей, дочерью Виктора, которые, не то что зашли в тупик, но никак не получали логического продолжения или завершения.

— Андрюша, а когда вы определитесь с Настей на счёт вашего совместного будущего?

— Мамань, я бы мог тебе на это ничего не отвечать, потому что, сам ещё толком не представляю, но отвечу, чтобы больше не донимала.

Я Настю очень люблю и она ко мне тоже относится неплохо, но наверно любовью это всё же не назовёшь.

Я бы с этим смирился.

Раньше много у неё было претензий ко мне, но теперь, когда ей перевалило за четвертак, стала покладистей, но с моей работой смириться не может и не хочет.

А я геолог, люблю природу, люблю выезжать в поле, а от кабинетной работы закисаю.

Другое дело если бы была работа дипломата — контакты, переговоры и прочее, а тут, надо сидеть над планами, над пробами и маршрутами для других.

Нет, это не моё, да и кто меня молодого поставит на такую должность.

Вот еду опять на переговоры с милой и ты меня больше не донимай, и так перед тобой сегодня раскапустился, будет, что-то новенькое сообщу.

Глава 17

Давно уже за уехавшими Алесем с Андреем закрылась дверь, а Фрося продолжала сидеть в кресле Вальдемара, так, они продолжали называть это уютное место с мамой Кларой, которая была в курсе его главного предназначения.

Мысли разбежались в разных направлениях: удивил, обрадовал и в то же время огорчил, своим душевным разговором с ней, Андрей.

Мальчик, похоже, ищет обратный пусть к сердцу матери.

Дурачок, дверь в материнское сердце всегда открыта, и стучаться не надо, парочка доверительных слов и она растаяла, в миг, перечеркнув всё негативное, что накопилось в их отношениях.

Нет, понятно, что это уже не мальчик, а взрослый мужчина и жизнь его тоже не всегда балует, просто, в своё время, он надел на себя некую маску позёра и хулителя.

Больше всего поражает, с каким теплом и любовью он относится к отцу, значит не чёрствая у него душа.

В своё время думала, что жутко ошиблась, привезя его с собой в Сибирь. Оказывается, нет, всё в жизни оправданно, даже ошибки и то бывает служат на пользу.

Андрей не открыл ничего нового про Мишу, она и сама подозревала, что тот продолжает искать на свою задницу приключений.

Ох, чует сердце, он их найдёт.

Ладно, пора уже подумать и о проблеме, которую она взвалила на себя, но, похоже, всё же, сможет решить её удачно.

Мама Клара с сестрой не очень ладили…

А точнее, не находили общего языка, принимали друг друга, как неизбежное родство.

Нет, они никогда не ссорились, но были совершенно разными внешне и характером, как будто не родные. А чего удивляться, а какие у неё самой дети?!

Жизненные дороги сестёр Клары и Розы разошлись ещё в ранней юности.

Разница в возрасте у них была всего в два года, Но Клара уже в шестнадцать лет уехала из дому, и её закружило в водовороте революции.

Только через девять лет Роза приехала из своего Городка в Москву на проживание к старшей сестре, когда та беременная обосновалась в столице, вернувшись с пожаров Гражданской войны.

Роза, по примеру Клары, не включилась в бурную жизнь послереволюционной, пребывающей в разрухе, молодой страны.

Она помогла своей активной большевичке-сестре до годика поднять сыночка и благополучно вышла замуж за спокойного еврейского парня, работавшего инженером на восстанавливающемся московском заводе.

Она родила одну только Сонечку и, без претензий, проработала спокойно до пенсии в библиотеке.

Вместе с мужем и его заводом во время войны эвакуировалась на Урал.

Уже в конце войны её муж погиб на работе при невыясненных обстоятельствах, а она вернулась с дочкой в свою московскую квартиру, где и жила до сих пор.

Клара до самой смерти не простила сестре до конца, что та не проявила расторопность в поисках её сына, когда их с мужем арестовали в одну ночь в середине тридцатых годов.

Сёстры очень редко встречались и поэтому Фрося мало была знакома с семьёй дочери Розы Израилевны.

В летние месяцы, во время школьных каникул, они с мамой Кларой бывало наезжали на дачу в выходные дни, где проводил время Сёмка, вместе с внучками Розы Израилевны, куда очень редко и на короткий срок наведывались её дочь Соня с мужем Марком.

За восемь лет прожитых в Москве Фросей, можно на пальцах пересчитать, сколько раз пересекались её пути с этой парой явных снобов.

Со слов Розы Израилевны, она знала, что Соня работает в школе, где преподаёт математику, а Марк был заведующим какого-то магазина.

Фрося усмехнулась, она даже не знала какого магазина, промтоварного или продуктового.

В любом случае, она мысленно хвалила себя, что именно к этому человеку обратилась за помощью, и хоть его манера поведения и разговора раздражали темпераментную Фросю, но с этим можно смириться, главное, что не отказал, и более того, окажет всякое содействие.

Фрося даже не услышала, как в комнату зашёл Сёмка и сел рядом с матерью на подлокотник кресла:

— Сынок, прости дружок, я совсем тебя закинула, привыкла, что ты всегда около бабушки крутишься.

Глянув в лицо сына, увидела, как в его глазах закипают слёзы:

— Успокойся, мой мальчик, бабушка была уже очень больная, только сила воли держала её многие годы.

Она ушла от нас, до последнего, находясь в здравом уме и можно смело сказать, на своих ногах.

Я тебе когда-нибудь расскажу, сколько она пережила, сколько на её долю перепало горя и трудностей, а она не сломленной ушла, никогда не жалуясь, и не требуя к себе особого внимания.

Сохрани сынок о ней светлую память, будь таким же несгибаемым, как были она и твой отец, ты ими можешь смело гордиться…

И вдруг Фрося сама не выдержала и разрыдалась, а следом за ней и Сёмка.

Глава 18

На завтра утром Фрося выпроводила сына в школу, прибралась и стала ждать Марка.

Он явился, как и обещал в назначенное время, уже вначале девятого раздался звонок в дверь.

Фрося пригласила Марка позавтракать и тот не отказался:

— Знал, что предложишь кофе, поэтому не стал пить его дома, надо ведь поговорить, я тебя слушаю…

И он стал медленно маленькими глотками наслаждаться любимым напитком.

Фрося взяла себя в руки, определённо, надо привыкать к этой его манере поведения и разговора, а иначе можно свихнуться.

Бедная Сонечка, сама такая словоохотливая и жить с таким молчуном.

— Марк, здесь три тысячи рублей, надо будет ещё, добавлю, у меня деньги есть, можно не ограничивать себя в расходах.

Ицек по приезду в Вильнюс всё возместит.

Мой друг очень боялся особо говорить по телефону, сказал только, что ему нужны пуховые одеяла и подушки, хорошая посуда и всё, что я посчитаю ценным.

Я, если честно сказать, не представляю, что для него ценное, может золотые и серебряные украшения…

Марк, наконец, оторвал глаза от своего кофе и посмотрел на Фросю:

— Понятно…

И замолчал, что-то обмозговывая, но ей казалось, чтоб позлить и довести её до белого каления.

Вдруг он резко отодвинул от себя пустую чашку:

— Послушай, уважаемая Фрося, про деньги излишне распространяться и так ясно, что за дарма ничего не бывает.

Я тут кое с кем поговорил и многое выяснил про отъезжающих в Израиль.

Про какое золото и серебро ты мне тут говоришь, когда на каждого члена семьи отъезжающего разрешается одно колечко, одна цепочка или браслет и одни серьги, и то только женщинам.

Золотой серебряной посуды можно только по сто грамм на человека и это всё у него скорей всего есть…

А Фрося только думала через Ицека передать Риве её золото, что та оставила вместе с Анечкой в сорок первом.

Тем временем Марк продолжил:

— Я понимаю, что у него скопилась большая сумма денег, которую ему не на что потратить, но мебельные гарнитуры и одежду советского производства мы ему конечно не повезём.

В моём багажнике уже стоят несколько коробок с духами, одеколонами, хорошим мылом.

Сейчас поеду забирать дорогие импортные сервизы — столовый на двенадцать персон, по парочке кофейных и чайных, обещали мне импортные болоневые куртки, финскую и чешскую обувь… рассиживаться некогда.

Кстати, за всё, естественно, надо будет переплачивать.

Он внимательно посмотрел на Фросю, та утвердительно кивнула ему в ответ.

— Присмотрюсь, может ещё что-нибудь прикуплю, но надо учесть, что машина не резиновая.

Завтра в шесть утра выезжаем, твоего сына вечером заберу к нам, ничего страшного, от нас ему тоже не очень далеко до школы, если за три дня не управимся, Соня его с нашими девчонками отвезёт на дачу к тёще, начинаются ведь каникулы.

Поднялся, уверенным движением руки сгрёб конверт с деньгами, и, только кивнув на прощанье, удалился, не ожидая, когда Фрося проводит его до двери.

Да уж…

Скоро ей предстоит с этим сухарём много часов пилить, сидя рядом в машине.

Это тебе не поезд, книжку не почитаешь, останется только в окно смотреть, а делать нечего, придётся терпеть, сама на свою голову обратилась к нему за помощью.

Ей, привыкшей самой решать различные жизненные задачи, вдруг попался на пути человек, который её освобождал от многих навалившихся сложностей и забот.

Так, рассиживаться некогда, пишу записку Сёмке и быстренько на дачу, надо же выяснить, чего хотела Роза Израилевна.

Любопытно, конечно, но её фантазии не хватало и всё же не с проста такая срочность.

Хотя мама Клара намекала на то, что после её смерти, сестра должна проявить благородство по отношению к Фросе и Сёмке, но она была в этом не очень уверенна, что так оно и будет.

Дача встретила Фросю одурманивающим ароматом цветов и трав.

Вовсю уже цвели яблони, возле калитки раскинулась сирень и на душу вдруг опустилась такая благодать, что все тревоги и печали последних дней отступили в глубины памяти.

Она с удовольствием вдыхала полной грудью такой знакомый с рождения запах чистой природы, со щемящей тоской смотрела на свежую майскую зелень и цветы, что на глазах выступили невольные слёзы.

Усмехнувшись, про себя подумала: что это она совсем разнюнилась, чуть что, плачу и плачу, определённо, надо что-то менять в жизни.

Казалось бы, за восемь лет можно уже было привыкнуть к городской жизни, когда не надо вскакивать засветло с кровати и понеслось — подоить, накормить, пополоть, полить, убрать, постирать… боже мой, сколько было всякой работы в доме и вокруг, страшно вспомнить, а вот раскисла, что сказать, деревенская баба и останется деревенской до смерти.

Глядя на привычную неухоженность сада, огородика и двора, Фрося вдруг подумала, а не для наведения ли порядка здесь, позвала её сестра мамы Клары.

Роза Израилевна, как обычно, сидела в шезлонге и читала книгу, увидев Фросю, радостно заулыбалась, и поднялась ей на встречу:

— А я тебя сегодня ещё не ожидала, ведь только вчера под вечер сюда приехала.

Проходи, проходи, присаживайся, сейчас приготовлю что-нибудь нам перекусить, сама я собиралась ограничиться яичницей…

— Ни о чём, пожалуйста, ни беспокойтесь, не меняйте свои планы и распорядок, я очень спешу, завтра утром уезжаю в Вильнюс.

Вот, вы мне лучше быстрей поведайте, для чего так срочно позвали сюда и я мигом в обратную дорогу, ну, если только чашечку чаю и выпью с вами за компанию.

— Я, деточка, уже в курсе вашей поездки, меня же Марик сюда отвозил, ведь надо было захватить кучу вещей и еды, ты же знаешь, что я люблю всё лето здесь проводить, скоро и детки подъедут, и Сёмочка твой, надеюсь, вместе с нашими девчонками.

А ты меня не торопи, я тебя надолго не задержу, но разговор у нас будет серьёзный.

Глава 19

Фрося смотрела не понимающим взглядом на Розу Израилевну.

Хотя, они часто встречались в дачный сезон, но до серьёзных разговоров никогда между собой не нисходили.

Фрося приезжая сюда, любила повозиться на грядках и в палисаднике или ходила с детьми на пруд и в лес.

Пожилые сёстры, обычно, оставались наедине, вели беседы, иногда о чём-то спорили, а чаще всего сидели, каждая уткнувшись в своё чтиво.

Мама Клара не питала большой любви к младшей сестричке, а точней, она никак не могла простить ей сына, которого та бросила на произвол судьбы, проявив малодушие и страх.

В те лихие годы чисток в партии, когда зачастую слетали ни в чём неповинные головы, эта беда коснулась и их с мужем.

Двадцать с лишним лет Клара Израилевна провела в лагере и на поселении, ничего не зная о судьбе своего сына.

Муж её был расстрелян в застенках НКВД, в последствии, правда, он был реабилитирован, но это мало утешало, а с сыном Клара Израилевна так и не встретилась.

Хорошо ещё, что Фрося вернула ей частицу её Сёмочки, нежданно подарив внука, о котором она даже не чаяла.

Мама Клара иногда говорила:

— Рродственников не выберрают, а у меня на земле их осталось после войны только одна сестрра с её семьёй и ты с Сёмочкой.

Так, вот ты, для меня намного дорроже сестрры, ну, а прро внука и говоррить не стоит.

Роза Израилевна в своей неспешной манере стала излагать суть дела, из-за которого она и вызвала Фросю срочно на дачу:

— Деточка, я очень в своё время провинилась перед Кларой, но что и как было сделано, уже не переделаешь.

Да, я тогда испугалась, время такое было, а у меня на руках маленькая Сонечка и муж трясся невообразимо, спать в одежде ложился, всё боялся, что и за ним придут, он ведь был главным инженером на заводе, как не крути, а на виду.

Честное слово, я через год стала наводить справки, но в детском доме, куда определили Сёмочку, его там уже не обнаружила.

Мне сообщили, что он сбежал оттуда и стал беспризорником, ты даже представить не можешь, сколько в то время подростков и детей шлялось по улицам, где я его могла отыскать.

Ты во многом спасла наши отношения с Кларой.

С твоим появлением в Москве, когда она обрела нежданно-негаданно своего обожаемого внука, слегка оттаяла и ко мне.

Твой Сёмочка, как две капли воды похож на её сына, это я тебе могу засвидетельствовать доподлинно.

Всё, что я сейчас рассказываю, скорей всего, тебе известно, многое ты видела, чувствовала и о многом догадывалась.

Перехожу к сути дела…

Эту дачу мы купили на двоих с Кларой, хотя она ей тогда триста лет не нужна была.

До того, как вы ещё не появились у неё, она редко, очень редко сюда приезжала, не любила она природу, говорила, что ей сибирской сполна хватило в жизни.

Просто, когда я хотела купить эту дачу, у меня не было на неё денег.

Я обратилась к Кларе и она без лишних разговоров дала мне недостающую сумму, хотя не совсем так, поддела:

— Ррозочка, не тебе деньги даю, твоим внучкам, своих не брросаем…

Конечно, Роза Израилевна не копировала сестру, но в голове Фроси, именно так прозвучали эти слова.

— Так вот, я хочу эту дачу переписать на тебя.

Ты, не спеши возражать, я пожилой человек, в любом случае мне уже не много осталось до того времени, когда уйду к своему муженьку и сестричке, да и других близких там не счесть.

Соне с Мариком эта дача не нужна, они предпочитают отдыхать у моря, внучечки тоже большой любви к земле не питают, скоро повзрослеют и, тогда их калачом сюда не заманишь.

Фрося не выдержала и перебила:

— Ну, что вы говорите, какое я отношение имею к этой даче, а если и копаюсь тут, так это потому, что не могу сидеть без дела, и к работе этой привычна.

Тут земли лоскуток, а в Поставах вы знаете, какое у меня было хозяйство и не только земля, но и скотина с птицей…

— Знаю, знаю милая, Клара мне рассказывала какая ты справная хозяйка и что ты там кинула, ради того, чтоб подарить общение с внуком моей несчастной сестре.

Я уже поговорила на эту тему с моим зятем и дочерью.

Сонечка просто рукой махнула, мол, ей наплевать на эту дачу, а Марк сказал, будет свободное время, заедем к нотариусу и официально всё оформим, мне эта рухлядь не нужна, захочу, замок себе построю, боюсь только, что после этого в клетку попаду.

Ты же знаешь, какой он у нас важный, перед ним профессора и артисты известные расшаркиваются.

Фросенька, давай не будем на эту тему спорить, оформим всё честь по чести, только у меня одна огромная просьба к тебе — не выгоняй меня отсюда, я так люблю этот райский уголок и постараюсь не быть тебе помехой…

А дача со мной, будет присмотрена, в дни, когда ты будешь отсутствовать, а к каждому твоему приезду сюда, всегда приготовлю для тебя что-нибудь перекусить…

Фрося не дала пожилой женщине рвать себе и ей душу, резво подскочила со своего места, обняла, поцеловала в щёку:

— Ну, что вы говорите, о какой помехе идёт речь…

Я не буду спорить и отказываться от этого щедрого подарка, я тоже люблю этот райский уголок, как вы назвали, а вдвоём нам тут будет веселей и точней точного, что мы друг другу не помешаем.

И обе женщины довольные друг другом рассмеялись.

Глава 20

Фрося вернулась домой после разговора на даче с Розой Израилевной уже под вечер.

Сына в квартире не было, на кухонном столе лежала от него записка, в которой он сообщал, что дядя Марк забрал его к себе домой вместе с учебниками и сменной одеждой.

Фросе только осталось мысленно посокрушаться, на счёт того, какая она не внимательная и не заботливая мама, опять её закружил водоворот событий.

Всю жизнь у неё так, не сама придумает себе проблемы, так другие подкинут, хорошо, что ещё успела позвонить на работу перед отъездом на дачу.

Она твёрдо для себя решила, что уже на свою прежнюю работу не вернётся и предупредила, что на ближайшее дежурство не выйдет, а желает, как можно скорей уволиться.

Там посокрушались о хорошей добросовестной работнице, предложили ещё, как следует подумать, а если всё же не изменит решения, то подойти через две недели и официально оформить увольнение.

На том и сошлись.

Надо было собраться к завтрашней длинной дороге и она занялась приготовлением кое-какой еды, чтобы взять с собой.

Для себя также отметила, что утром необходимо приготовить к дороге два термоса, один с чаем, а второй для Марка с его любимым кофе.

Когда она уже собиралась ложиться спать, позвонил лёгкий на помине немногословный Марк:

— Фрося, в шесть утра выезжаем, будь готова, я подниматься к тебе в квартиру уже не буду и сделай одолжение, спустись к этому времени вниз, не стоит тратить время понапрасну, дорога длинная.

На все вопросы отвечу по дороге, окончательный расчёт буду вести не с тобой, ни к чему тебе лишняя информация.

— Марк, а денег хватило?

— Фрося, спокойной ночи, я очень сегодня устал…

И она услышала гудки отбоя.

Уф, как же с ним тяжело разговаривать, всё и за всех он решает сам, но я же ему не его Сонечка или тёща.

Ладно, потерпим до поры, до времени, но надолго меня, похоже, не хватит.

За четверть часа до назначенного времени Фрося уже стояла с большой дорожной сумкой около подъезда, и поджидала своего благодетеля.

Он появился почти в назначенный час, открыл переднюю дверь для пассажира и уставился на её дорожную сумку с провиантом и личными вещами:

— А большей сумки у тебя не было, я же предупредил, что загружен до предела.

Поставь у себя возле ног на пол, не послушалась, сама и мучайся…

Фрося устроилась на пассажирском сидение с некоторыми неудобствами и они отправились в дальнюю дорогу.

Женщина для себя решила, что будет принципиально молчать, ни одного вопроса не задаст этому сухарю, но, похоже, его это вполне устраивало и они до самого Можайска не проронили ни одного слова.

Подъезжая к этому городу, он сухо заметил:

— Сейчас заедем в кафе и перекусим.

— А зачем, у меня есть всё с собой — бутерброды, вареные яйца, пирожки с капустой, жареная курица, свежие и солёные овощи.

И не дав ему возразить, добавила:

— Кофе тоже есть, полный термос.

Марк, с удивлением и одобрением поглядел на Фросю, и впервые на его лице, она увидела подобие улыбки:

— Мне будет, позволено кушать, не отрываясь от руля?

— Я не возражаю.

— А я не возражаю против твоего завтрака, мы сэкономим таким образом много времени, пообедаем уже в Витебске.

У Фроси при упоминании об этом городе краска прилила к лицу, вспомнился невольно Виктор, как же это уже давно было.

Фрося разложила на своих коленях полотенце, а на него выложила закуски.

Налила в чашку кофе и подала Марку.

Тот нисколько не смущаясь, воспользовался её ухаживанием, показав отменный аппетит, кусая бутерброды и курицу прямо с её рук.

Когда они остановились в лесочке для справления физиологических нужд, он забрал Фросину сумку, не дающую ей, как следует расположиться на пассажирском месте, и устроил её среди коробок и пакетов на заднем сиденье.

Марк не пользовался картой и не смотрел на щиты с названием городов и сёл, похоже, для него дорога была привычная.

После того, как пообедали в ресторане в Витебске, Марк предупредил, что ужинать они будут уже в Вильнюсе.

Фрося поняла, что заехать к Стасику не получится, подумала только, может на обратном пути удастся уломать сухаря.

Совершенно неожиданно, Марк вдруг задал ей вопрос:

— Ты, собираешься продолжать работу в больнице?

— Нет, я уже предупредила там, что ухожу, работа по сменам мне теперь не подходит.

— А, чем собираешься заниматься? Кое-какие сбережения у тебя есть, я понял, но у денег есть свойство быстро заканчиваться, если их не пополнять.

— Не знаю, пока не решила, я не боюсь никакой работы, я же деревенская.

И, вдруг Фрося услышала короткий смешок:

— Покажи ту деревню, где таких женщин выращивают…

Фрося приняла шутливый тон мужчины:

— Да, уже недалеко, ведь уже Глубокое проехали, за Поставами почти сразу моя деревня.

На последние слова Фроси, Марк уже не отреагировал, а о чём-то задумался, искоса раз, за разом поглядывая на свою пассажирку, наконец, изрёк:

— Идём работать ко мне в магазин…

— Продавцом?

— Нет, опытных продавцов у меня хватает и без тебя.

Фрося оскорбилась:

— Между прочим, я знаю эту работу, ещё до войны работала в лавке у своего родственника, а потом на базаре долгие годы торговала.

— Ага, пойдёшь на семьдесят рублей.

Устрою тебя к себе уборщицей на два-четыре часа в день…

— А я то думала…

— А ты не думай, официально уборщицей, а на самом деле, на тебя будет возложено много других обязанностей, будешь поддерживать связь с моими многочисленными важными клиентами, и в командировках будешь сопровождать или сама ездить, вижу, что на тебя можно положиться.

— А вопросы задавать можно?

— Можно и нужно…

Глава 21

Фрося налила из термосов себе чай, Марку кофе, и, отвернувшись к окну, глубоко задумалась с остывающей кружкой в руках.

Предложение Марка было до крайности неожиданным и в какой-то степени заманчивым, но как на него отреагировать она пока не знала.

Конечно, какую бы она сама не нашла себе работу, та могла ей гарантировать только минимальную или чуть больше зарплату.

Иначе и быть не может, образования можно сказать никакого, возраст, приближающийся к пенсионному, даже опыта работы в торговле по-настоящему нет, не считать же торговлю в поселковой лавке и на базаре за опыт, чтобы работать в столичном магазине.

Безусловно, она могла бы найти себе работу в овощном магазине или на какой-нибудь фабрике, но тут Марк совершенно прав, эта пахота, не приносящая хорошую зарплату, а только физическую усталость.

Она уже давно привыкла жить, не считая особенно деньги, не всегда легко зарабатывала, но с лёгкостью тратила.

В послевоенные годы, практически всё население СССР испытывало материальные трудности, зарплаты ведь были копеечные.

Многих выручала деревня, куда они ездили почти все выходные и проводили отпуска, а затем сумками тащили в город мясо и овощи.

А вот ей, наверно, всё же где-то везло, начиная с того момента, когда поменяла золото у евреев в Вильнюсе, она больше никогда не задумывалась о нехватке денег, хотя и работала до приезда в Москву, как ломовая лошадь.

С улыбкой вспомнила старого Соломона, который быстро и ловко справился с её делом, а в довершении всего ещё попутчика дал для надёжности доставки большой суммы в Поставы.

Так, в её жизни появился Ицек, который скоро уедет от неё навсегда в Израиль.

С лёгкой руки и надёжного совета раввина Рувена, она наладила торговлю на рынке, и получилось очень даже удачно — деньги стали водиться и подозрений это не вызывало, глядя на безбедную жизнь её семьи.

Почитай тридцать лет без малого она самостоятельно пробивается в этой жизни, начиная с момента, когда они с Алесем тайно покинули ночью Поставы и укрылись с детьми от досужих глаз в деревенской глуши.

А потом понеслось — золото Вальдемара и Ривы, налаженное хорошее хозяйство и торговля на базаре, щедрые подарки и крупная сумма денег от Семёна, а затем, совсем не бедная жизнь на всём готовом у мамы Клары.

Что теперь…

В заветном кресле Вальдемара, в тайнике, по-прежнему хранятся оставшиеся четыре золотые монеты старого ксёндза, все драгоценные украшения Ривы, не считая только проданной броши, там же хранится и крупная сумма, которой вполне может хватить на два жигуля.

У неё есть хорошая трёхкомнатная квартира в Москве, к ней вот ещё добавилась подмосковная дача, в принципе, можно спокойно дотянуть до старости.

Стасик и Андрейка ребята материально обеспеченные хорошо, на их счёт можно не волноваться.

У Анечки финансовые дела, скорей всего, сейчас не блестящие, но её гордый муж, быстрей будет сухим хлебом питаться, но у тёщи не возьмёт и крупицы.

Это же надо, на похороны привезли деньги…

Дурачки, оторвали от деток, а может быть ещё и задолжали.

Ничего, потихоньку всунет Ане тысячу, другую, будет полной дурой, если откажется.

Рано или поздно, они уедут в свой Израиль, там, скорей всего, бедствовать не будут, всё же ребята с головами, да, и Рива этого не допустит, большое дело, когда есть на кого опереться вначале пути.

Сёмочка подрастает, на него тоже всё больше будут увеличиваться расходы, тем более, если он поступит в институт, а иначе нельзя, его бабушка другой мысли даже не допускала.

Из глубоких раздумий вывел голос Марка:

— Ну, продала корову или купила?

— Послушай, Марик, я не буду сейчас задавать тебе никаких вопросов, они, скорей всего, возникнут по ходу нашей совместной работы.

Честно тебе признаюсь, мои старшие дети не одобрят этот род моей новой деятельности и мама Клара, безусловно, не одобрила бы, но я согласна…

— Отлично, с этого момента мы компаньоны, всё вырученное в Вильнюсе делим пополам и в дальнейшем, я тебя не обижу, но есть условия — про нашу, как ты сказала, деятельность, ни одной живой душе ни слова, включая самых близких родственников.

В Москве сильно не рисуешься, за пределами живи по королевски и умоляю, подальше от политики, на этот счёт волнует твой зятёк…

Фрося перебила:

— Твои предупреждения считаю лишними, я в послевоенные страшные годы очень даже хорошо поднялась на ноги, а у меня два мужа отбывали срок в лагерях, как предатели Родины, все мои близкие где-то живут в Польше, больше десяти лет я прожила бок о бок с ксёндзом, и это далеко не весь перечень моих грехов перед властями, но я же устояла, ни разу не привлекалась, у меня хватило средств выучить трёх детей, и поверь, кое-что ещё осталось в кубышке.

Но, согласна с тобой, у денег есть свойство исчезать, когда их не пополняешь.

Если бы ты только знал, сколько я потеряла денег в шестьдесят первом и не повесилась, а очень скоро опять зажила другим на зависть…

На этот раз перебил её Марк:

— Фрося, я же в тебе нисколько не сомневаюсь, кое-что слышал, о тебе и раньше приглядывался, но приблизиться, когда рядом была железная Клара, не осмелился, да, и ты, тогда бы не согласилась, тебе это было не к чему.

Фрося вдруг обратила внимание, что она ведёт с Марком вполне бойкий разговор и совершенно не напрягается, он теперь ей показался очень даже симпатичным человеком, и она решилась на давно заготовленную просьбу:

— Я понимаю, что ты будешь спешить возвратиться в Москву к семье и работе, но очень тебя попрошу, на обратном пути заедем хоть на несколько часиков к моему старшему сыну в Поставы, там в эти дни должна рожать моя невестка.

— Да какие могут быть разговоры, заедем, посмотрю, как ты жила раньше.

— Хорошо жила, мне стесняться нечего, я никогда не скрывала, что я баба деревенская.

— Да, ладно тебе, пол Москвы из деревни понаехали, а теперь к ним и не подступиться, посмотри только на мою тёщу, рафинированная москвичка из Городка.

Так переговариваясь и смеясь, они проскочили Поставы, и меньше чем через два часа въезжали уже в Вильнюс.

Глава 22

Волга Марка катила по оживлённым улицам вечернего Вильнюса.

Уставшие попутчики откровенно радовались концу изматывающей долгой дороги, особенно Фрося, которая впервые так долго путешествовала на автомобиле.

Вильнюс отличался от Москвы изобилием кафе, нарядно одетых неспешащих людей и конечно, действующими костёлами.

Фрося смотрела из окна Волги на уже хорошо знакомые ей современные проспекты, средневековые переулки и здания.

С этим городом у неё было очень много связано в прошлом, да, и в настоящем, ведь здесь до сих пор жила её дочь с семьёй:

— Марик, куда мы вначале, может заедем к моей Анютке…

— Нет, мой дорогой компаньон, вначале мы едем скинуть товар, негоже разъезжать по чужому городу с полным багажником и заваленным задним сидением соблазнительными коробками.

Поверь, воровского люда везде хватает и у милиции могут возникнуть неприятные для нас вопросы…

— А потом?

— А потом поедем устраиваться в гостиницу.

— И, я?…

— Конечно, и ты, я же не буду тебя искать по всему Вильнюсу, не на гулянки приехали, а гешефт делать.

— Мне бы хотелось остановиться у дочери.

— Фрося, давай договоримся раз и навсегда, вначале дела, а потом уже родственные связи и прочее.

Направляй машину по нужному нам адресу, дорого время, ведь уже поздний вечер.

Они подъехали к дому, где пока ещё проживал Ицек, но Марк не остановился, а проехал ещё один квартал и тогда только затормозил:

— Пройдись, пожалуйста, немножко пешком, разведай обстановку, а я тут подожду.

Фрося поняла, что она имеет дело с человеком, который серьёзно подходит ко всякому делу, его осторожность не показалась ей излишней, только сейчас она поняла в какие игры ввязалась.

Через несколько минут, она уже звонила в хорошо знакомые двери.

Квартира Ицека представляла хаос, везде валялись вещи, коробки, мешки и среди этого балагана суетилось растерянное семейство её старого друга.

Фрося быстро ввела в курс дела Ицека и тот немедленно последовал за ней к машине Марка.

Мужчины пожали по деловому руки и Ицек предложил подъехать ко входу в его сапожную мастерскую, там они разгрузятся, не привлекая лишнего внимания прохожих.

Марк подогнал свою Волгу задом к дверям сапожной мастерской и Ицек со своими уже повзрослевшими детьми, быстро перетаскали всё предназначенное для них через мастерскую на второй этаж.

Расположившись кое-как среди этого хаоса царившего в квартире людей собирающихся покинуть её навсегда, мужчины неспешно повели деловой разговор.

Марк методично стал докладывать о количестве и качестве товара, и вести скурпулёзный подсчёт расходов.

Фрося обратила внимание на то, что в руках у Марка появились большие бухгалтерские счёты и исчёрканный цифрами блокнот.

С момента их прибытия в квартиру Ицека, она до сих пор, не смогла даже двумя словами перекинуться с другом, и он как бы к этому и не стремился.

Ей даже показалось, что он намеренно прячет от неё глаза.

Неужели она его чем-то обидела или он раздосадован тем, что она явилась к нему в сопровождении делового партнёра.

Марк ловко орудовал счётами, костяшки только летали взад и вперёд.

Он предъявлял товар, называл реальные цены и отмечал, во что ему обошлось то или иное, Ицек только успевал кивать головой.

Всё, Марк подвёл баланс, назвал сумму комиссионных, вырвал листки из блокнота и передал их клиенту, а именно так выглядел в эти минуты друг Фроси.

Ицек равнодушно посмотрел на итоговую сумму и спустился в свою мастерскую, где у него находился сейф, которым, в своё время неоднократно пользовалась и Фрося, там надёжно хранились её деньги.

В руки Марка легли пачки двадцати пяти и десяти рублёвок.

Тот не стал потрошить пачки денег, прикинул на глазок и заметил:

— Уважаемый, вы ошиблись или преднамеренно отсчитали нам лишнюю тысячу?

Ицек улыбнулся:

— Вы, меня избавили от головной боли, мне теперь нет необходимости думать, куда потратить эти ставшими мне не нужными бумажки.

Я не представляю, что я буду там делать с таким количеством одеколона и мыла, мне кажется, что моим правнукам ещё останется, но так поступают все наши евреи, у кого скопилась значительная сумма денег.

Он протянул свою мозолистую руку сапожника Марку и с чувством благодарности потряс холёную ладонь предпринимателя.

— Я не знаю, как это всё переживу, но, что сделано, то сделано, но вас очень попрошу, не обижайте Фросю, такого надёжного и сердечного человека я ещё не встречал.

И, не дожидаясь ответа Марка, повернулся в сторону женщины:

— Фросенька, можно тебя на парочку минут пошептаться, надеюсь, вы нас простите…

Это он опять обратился к Марку.

— Без вопросов, рассчитываю на чашечку кофе от хозяйки.

Клара хмыкнула и ушла на кухню, а Фрося вслед за Ицеком спустилась в мастерскую:

— Фросенька, у меня нет слов, чтоб выразить благодарность, да, и к чему, в отношениях между нами разве нужны слова…

И, он открыл свой заветный сейф, вытащил оттуда красивую деревянную шкатулку, и вручил растерянной женщине:

— Фросенька, это не в знак благодарности, а в память нашей долгой бескорыстной дружбы.

Тут золотые побрякушки, которые мы не можем взять с собой, есть ограничения, а тебе это пригодится, хочешь носи, хочешь продавай, что хочешь, то и делай, они твои.

— Ицек, ты с ума сошёл, почему мне…

— Потому, что здесь, в этой стране, у меня не остаётся человека, дороже тебя.

Фрося открыла шкатулку, там было несколько колец и серёг с дорогими камнями, Фрося уже знала им цену, то есть, знала, что они весьма дорогие.

В глаза бросилось своей красотой и размером изящной выделки колье, и знакомая брошь, которую она отдала некогда Соломону на продажу.

Скорей всего, хитрый старый еврей её оставил у себя, а Ицеку она досталась по наследству.

Фрося с удивлением обратила внимание, что в шкатулке лежало четыре ордена и несколько медалей, явно полученных Ицеком во время войны:

— Ицечек, а это зачем ты отдаёшь мне?

— Ах, Фрося, Фрося, кровь проливать можно было, а вывозить за границу награды категорически запрещено.

Сохрани, пожалуйста, мне они очень дороги, каждую из этих наград я получил после тяжёлого боя или ранения.

Может быть, благодаря тебе, они ко мне когда-нибудь ещё вернутся…

Ни ко мне, так к детям или внукам, получив их, может быть мои потомки будут чувствовать гордость за своего предка…

Милая Фросенька, всё может в жизни ещё поменяться, надеюсь, что и встретиться мы ещё сможем с тобой, я бы этого очень хотел…

Старые друзья крепко обнялись и оросили щёки друг друга слезами.

Глава 23

Фрося с Ицеком разомкнули дружеские объятия:

— Ицечек, я в жизни уже потеряла столько дорогих мне людей и твой отъезд для меня сравни тяжёлой потери, что не говори, но кто знает, свидимся мы ещё или нет…

— Фросенька, ты же знаешь, что я не очень дружу с религией, но всё же скажу, что всё в руках божьих, хотя и от нас кое-что зависит…

Фрося ласково провела рукой по мокрой от слёз щеке своего такого долгие уже годы, надёжного и преданного друга:

— Ицечек, по всей видимости, в Вильнюсе скоро у меня не останется ни одного близкого человека, но не будем пока об этом, главное, чтоб тебе там повезло, чтоб всё сложилось так, как ты этого хочешь.

— Ах, Фрося, ты же знаешь, что мне и здесь было совсем неплохо, ведь у меня есть хорошая профессия, которая приносила неплохой доход, при желании я мог бы и квартирные условия улучшить, но уверенности в завтрашнем дне никакой не было, особенно для моих детей.

Во многом ради них я и еду туда.

Я же не врач, учитель или инженер, вот им трудно устроиться на новом месте без знания языка и другого подхода к специальности, а набойки на туфли везде нужны, так, что не пропаду.

Чувствуя мрачное настроение друга, Фрося решила резко поменять тему, тем более, это было необходимо сделать:

— Послушай Ицек, это очень важно, и дляменя тоже.

Марк мне предложил участвовать в его, как вы говорите, гешефтах.

Ты, можешь свести нас с нужными людьми в торговой сфере, здесь в Литве…

— Конечно, могу, надо немножко подумать и с кое с кем переговорить, но это уже завтра.

Фросенька, ты ввязываешься в опасные игры.

Ты знаешь, насколько этот человек надёжный и ответственный, в таких делах нужно полное доверие друг другу, поверь, я это знаю, ведь мне много приходилось крутиться, на одних набойках далеко не уедешь.

Надо было доставать кожу, импортные подошвы и заготовки, да, чего я тебе буду рассказывать, моя Кларочка и дня не работала, а деток подняли, ничего себе не жалея, да сама видишь, сейчас не знаю, куда деньги потратить.

Хотя с твоей помощью эту задачу практически выполнил.

И он невесело рассмеялся.

Они вернулись в квартиру, где обычно спокойный Марк, уже начал заметно нервничать:

— Уважаемые, посмотрите на часы, дело уже к ночи, а мы ещё должны в гостиницу устроиться.

Фрося, ты ведь знаешь, что я провёл за рулём больше десяти часов, мне бы уже хотелось принять душ и перекусить.

— Марк, мы не просто болтали, а обсуждали важные дела, в том числе, и о тех вещах, о которых ты меня уполномочил спросить.

Ицек готов завтра свести тебя с нужными людьми, договаривайтесь с ним о деталях сами, а я позвоню пока дочери.

Фрося поймала на себе настороженный взгляд Ицека, прежде чем они с Марком спустились обратно в мастерскую.

Фрося волнуясь набрала номер телефона Ани.

Та сама подняла быстро трубку и, узнав мать, не выказала особой радости.

В её голосе ощущалась напряжённость и глубокая растерянность.

Сердце Фроси сразу почувствовало не ладное:

— Доченька, не тяни, говори сразу, что случилось, кто-то заболел из детей?

— Нет, мама, дети здоровы, вчера арестовали Мишу.

— Ладно, подробностей сейчас не надо, я звоню от Ицека. Мне ещё надо устроиться в гостиницу, а уже очень поздно, поэтому встретимся завтра и поговорим.

— Мама, а почему в гостиницу и почему…

Фрося не дала дочери договорить:

— Анютка, научись думать, а потом уже говорить, а нам всем есть о чём подумать.

— Мамочка, прости, я такая расстроенная, что сама не понимаю, что делаю и говорю.

— Спокойной ночи доченька, завтра, как только освобожусь, тут же тебе позвоню и приеду.

Марк, стоящий уже около дверей, в любую минуту готовый покинуть квартиру Ицека, внимательно наблюдал за расстроенным лицом и тоном разговора Фроси с дочерью.

После того, как она положила трубку, не о чём у неё не стал спрашивать, и она не стала ничего говорить в присутствии семьи друга, хотя до неё дошло сейчас, почему Ицек при встрече с ней вначале отводил глаза.

Марк и Фрося с тяжёлыми сумками, один с деньгами, другая со шкатулкой с драгоценностями, поспешно уселись в машину, и тронули с места:

— Фрося, ты знаешь, где находится в Вильнюсе самая лучшая гостиница?

— Наверное, это гостиница Литва, но я не уверенна, что мы сейчас найдём там свободные места.

— Ну, эту проблему попробуем разрешить, я и в Сочи в самый сезон в мазанках без удобств никогда не живу, и ты не будешь…

В ответ Фрося только тяжело вздохнула, но Марк не стал и на сей раз, её ни о чём расспрашивать, и женщина была ему за это очень даже благодарна.

Подъехав к шикарной современной гостинице, Марк взял паспорт Фроси и самостоятельно зашёл внутрь парадного входа.

Отсутствовал он недолго, вернулся довольный:

— Всё в порядке, по четвертаку с носа и по люксу в наше распоряжение.

Они забрав сумки из машины, пошли оформляться и располагаться в своих номерах.

Фрося отрешённо подумала, а для чего она платит такие сумасшедшие деньги за гостиницу, когда могла совершенно бесплатно остановиться у дочери.

Но она была настолько уставшая и расстроенная, что сейчас, наверное, это был бы не лучший вариант.

Чем она могла в эту минуту помочь Анютке, только своим брюзжанием и запоздалыми советами разрывала бы ей душу.

Заполняя бланк оформления в гостиницу, опять подумала: какие деньги плачу, чтобы свалится на кровать, и проспать до утра.

Нет, видно пора начинать привыкать жить по новым правилам…

Глава 24

После памятного проживания в гостинице в Ленинграде, где она провела незабываемые несколько ночей с Виктором, Фрося впервые перешагнула порог номера отеля.

Гостиница и номер здесь, были совсем другого уровня, роскошь сразу же бросалась в глаза — мягкие ковровые дорожки, в которых, буквально, утопали ноги, хрустальные люстры и бронзовые бра, атласное покрывала на кровати и кружевные салфетки на тумбочках и журнальном столике, кроме широкого ложа и тумбочек в номере находились два кресла и комод с огромным зеркалом, шкаф, в котором можно было разместить личный гардероб на год проживания…

Ей была непонятна, для чего такая расточительность, при случае, она всё же спросит об этом Марка.

С таким трудом и опасностями зарабатывать деньги, чтобы так легко с ними расставаться, это для неё пока было непостижимо.

Их люксы располагались на четвёртом этаже и находились рядом.

Пройдя молча по длинному коридору, остановились, каждый у своих дверей и только тогда Марк нарушил молчание:

— Фрося, тебе хватит пол часа, чтобы привести себя в порядок, мы ещё успеем в ресторан при гостинице, желательно всё же перекусить.

— Так, у нас же осталась еда, что я брала с собой в дорогу…

На этот раз Марк не усмехался, а от души рассмеялся, даже слёзы на глазах у него выступили:

— Вот, насмешила, так насмешила.

Выкинь, ты ту еду в мусорное ведро.

Во-первых, не будем травиться не свежей пищей, а во-вторых, мы заслужили с тобой прилично покушать в ресторане, сегодня гуляем за мой счёт, я угощаю.

— Я не бедная и могу сама за себя заплатить.

— А, я и не сомневаюсь, но ты окажешь мне честь, отужинав со мной, и это без смеха.

И на этот раз Фрося не стала спорить со своим работодателем, открывая в нём всё новые и новые черты.

Далеко не всё в нём ей нравилось, особенно подавляла излишняя самоуверенность, порой, доходящая до грубости и, конечно, расточительность, к которой она совершенно не привыкла, более того, она всегда знала цену деньгам, совершенно, не была скрягой, но так мотать кровные…

Обо всём этом она думала, принимая благодатную ванну, на которую ей было предоставлено совсем мало времени.

Надев своё выходное шёлковое платье, прилично прикрывающее колени, но кокетливо открывающее грудь, туфли на высоком каблуке, с распущенными влажными волосами по плечам, перехваченными её излюбленной ещё с юности голубой лентой, она в назначенное время выскочила из номера.

Марк, уже поджидал в коридоре, облокотившись о стену:

— Шикарно выглядишь, даже лучше, чем я ожидал, ещё бы парочку золотых побрякушек…

Фрося не знала, что на неё вдруг снизошло:

— А, подождёшь ещё пять минут?

— Нет вопросов, но, пожалуйста, не больше, скоро ресторан закроют.

Через пять минут Фрося вышла вновь в коридор с изящными серёжками в ушах, с колечком на пальчике и с брошью на груди, и на всех украшениях сверкали бриллианты.

Марк ничем не выказал удивления, только улыбнулся и подставил локоть под руку Фроси:

— Поспешим, я уже по телефону заказал нам столик.

Когда они вошли в зал ресторана, стрелки часов показывали одиннадцатый час вечера.

Публика в ресторане была разношёрстная, слышалась литовская, русская, польская и гортанная речь гостей из солнечного Кавказа.

Народ был уже в хорошем подпитии и на танцплощадке было достаточно тесно.

В ладонь администратора легла какая-то купюра и тот подобострастно провёл Марка и Фросю к уютному столику, накрытому на двоих.

Фрося, конечно, была сейчас не та деревенская необтёсанная баба, которая попала впервые в дорогой ресторан в Питере.

Восемь лет проживания в Москве кое-чему её научили, тем более, почти в каждый приезд Алеся, они посещали рестораны и достаточно высокого уровня.

Время поджимало, поэтому они не стали знакомиться с меню, а быстро заказали лёгкие закуски, воспользовавшись рекомендациями официанта.

Только Марк спохватившись, поинтересовался у Фроси:

— Прости, я же совершенно не знаю, какой напиток ты предпочитаешь…

В памяти опять всплыла её встреча с Виктором — завтрак в поезде, ужин в ресторане «Астория» и гостиничный номер…

— Я бы выпила армянского коньяка.

— А, что, и меня вполне устраивает, одновременно снимает усталость, тонизирует и расслабляет.

Очень быстро на их столе появились графинчик с коньяком и лёгкие закуски.

Фрося отметила, что все официанты были здесь парнями, когда как в Москве в основном обслуживали в ресторанах девушки.

Пока принесли выпивку с закусками, она быстрым взглядом оглядела зал — публика в основном была одета очень даже изысканно, все мужчины были в костюмах при галстуках или бабочках, многие женщины в вечерних длинных до пят платьях с обилием украшений.

Она исподволь осмотрела себя и Марка — ничего не скажешь, они выглядели на уровне: на Марке сидел, как влитый костюм бежевого цвета, в тон ему был галстук с застёжкой в которой сверкал маленький бриллиант, на нейлоновой рубашке нежно-голубого цвета в серую полоску из-под пиджака выглядывали в тон застёжке на галстуке, запонки, с такими же камнями.

К своему удовольствию отметила, что тоже не выглядит серой курицей, хорошо, что послушала своего кавалера и нацепила золотые украшения.

Тем временем, официант уже разливал по рюмочкам коньяк.

Марк поднял свою рюмку:

— Фрося, это наш первый с тобой совместный ужин, надеюсь, далеко не последний, но я хочу сейчас предложить выпить, не за наши будущие гешефты или здоровье, это банально.

Я хочу выпить за украшение нашего стола, то есть, за тебя…

И он лихо опрокинул рюмку, не дожидаясь Фросиных ответных слов.

Она и не собиралась ничего говорить, но подумала: Марк, Марк, послан ты мне судьбой на радость или на беду?!..

Глава 25

Фрося вслед за Марком выпила свою рюмку и у неё в голове почти тут же зашумело.

Безусловно, сказывался напряжённый, растянутый до невероятности день, переживания, обстановка ресторана и присутствие рядом малознакомого, но влекущего к себе мужчины.

Она не успела ещё толком закусить, а Марк уже по новой наполнил, не пользуясь услугами официанта рюмки:

— Ну, а теперь твой ответный тост, на длинный не рассчитываю.

— Длинного и не будет, в свою очередь я выпью за тебя, за человека, который собирается в корне изменить мою жизнь.

И, она отважно выпила вторую рюмку обжигающей горло жидкости.

После этого они дружно налегли на закуски.

Только теперь Фрося поняла, как она сильно проголодалась.

Беря с тарелки очередной бутерброд, смущённо поглядела на Марка, но тот кивнул поощряюще головой, в свою очередь, поднося к своему рту бутерброд со шпротами и свежим огурчиком.

Не прошло и пяти минут, а в рюмках уже переливалась коричневым пламенем на свету новая порция коньяка.

Фрося замахала руками:

— Нет, нет, я так часто не могу, а то, под стол завалюсь.

— Ну, тогда я один, за твоё здоровье и пойдём танцевать, пока музыканты не разбежались.

Марк одним движением опрокинул очередную рюмочку, закусил долькой лимона, поднялся и галантно склонился к Фросе, подавая ей руку.

Той ничего не оставалось делать, как подняться и в сопровождении мужчины проследовать в танцевальный круг.

В это время возле сцены четверо грузин лихо отплясывали лезгинку.

Марк подошёл к музыкантам и протянул откровенно десятирублёвую банкноту, сопровождая свой взнос, заказом определённой песни.

Музыканты, не смотря на недовольство кавказских гостей, быстро завершили зажигательный танец и под сводами ресторана зазвучала очень популярная в это время песня, исполняемая Валерием Ободзинским: Эти глаза напротив…

Тело Фроси послушно пошло в танцевальные объятия мужчины.

Марк двигался очень легко, его руки умело вели партнёршу и та чувствовала себя непринуждённо, не смотря на шум в голове от выпитого коньяка.

Никогда и ни с кем ей так легко ещё не танцевалось, спала обычная напряжённость, и она отдалась на волю красивой мелодии и рукам партнёра.

Фрося на каблучках была всего чуть-чуть ниже Марка, но она не смотрела ему в глаза, а склонилась к его шее, вдыхая аромат вкусного одеколона.

К недовольству джигитов, эта песня звучала трижды подряд, и трижды Фрося тонула в объятьях мужчины, забыв в этот момент про всё на свете, отдаваясь медленному ритму, чувственным словам песни, аромату одеколона и крепким рукам партнёра.

Окончился танец, вновь зазвучала лезгинка и Фрося с неохотой оторвалась от Марка, она явно теряла голову.

Под пристальными взглядами многих присутствующих в ресторане, они вернулись к своему столику, завершать ужин.

Фрося больше не пила, ей вполне хватило двух рюмок, за то Марк с лёгкостью добил пол литровый графинчик, ничем не выказывая симптомов опьянения.

Ресторан уже покинуло большинство посетителей, музыканты складывали инструменты, но Марка с Фросей никто не подгонял, щедрые чаевые сделали своё дело.

Когда они уже пили, Марк кофе, Фрося чай, вдруг возник разговор, которого женщина ждала с начала ужина:

— Фрося, я понял, что у твоей дочери что-то случилось неприятное, но об этом можешь мне не рассказывать, и я понимаю, что тебе необходимо завтра с утра повидаться с ней.

И, хотя мне хотелось сразу же ввести тебя в курс дела, но на этот раз повременю, отправляйся к дочери.

— Спасибо за понимание, арестовали Мишу и мне надо как-то помочь дочери, если не делом, то словом…

— Я не очень представляю, чем ты можешь помочь на данном этапе, кроме участия и доброго совета…

— Ну, это само собой разумеется, ещё бы я хотела получить от тебя обратно свои деньги, которые вложила в товар для Ицека. Прости, но они мне нужны утром, думаю, что Аня в них очень сейчас нуждается.

— Фрося, я рассчитывал их тоже вложить в тот дефицитный товар, который нам удастся здесь закупить.

Фрося подняла умоляющие глаза на Марка:

— Ну, хотя бы пятьсот рублей…

— Нет, если есть в том надобность, ты получишь все, включая комиссионные, вырученные сегодня.

Со своими деньгами ты вольна поступать, как тебе заблагорассудится.

А в этом обороте ты не участвуешь, вины твоей никакой, это не последняя сделка.

— Марк, ты же меня не предупредил, я бы прихватила из дому ещё деньги.

— А это был тест на твою сообразительность.

И, Марк улыбнулся:

— Пойдём спать, уже поздно.

Ни один человек, тем более мужчина не подавлял её так, как это делал Марк.

Но, если бы он, позвал её сейчас в свой номер или напросился к ней, она, по всей видимости, не отвергла бы его.

Марк возле дверей её номера поцеловал руку на прощание и пожелал, спокойной ночи.

Глава 26

Фрося зашла в свой номер, закрылась на ключ и подпёрла спиной дверь, будто защищаясь сама от себя: боже мой, что со мной происходит, совсем сдурела баба, чуть сама не повисла на мужике, ведь не до такой степени ей нравился Марк, чтобы можно было кинуться в пучину сладострастия, как это она сделала в своё время с Алесем, Семёном или Виктором.

Восемь лет прожила в Москве и ни разу даже мыслишки не возникло, завести какую-то интрижку, хотя мама Клара недвусмысленно намекала много раз, что не годится молодой женщине так блюсти себя наперекор природе.

Да, не мучила её эта чёртова природа, а может быть просто, не возникал на её горизонте, тот мужчина, который мог бы распалить потухший в её душе и теле костёр.

Всё, с завтрашнего дня только деловые и родственные отношения с Марком.

Дурища, совсем мозгами поехала, мало что женатый, так ещё и на Сонечке, с которой, хочешь, не хочешь, а встречаться придётся.

Она подошла к комоду с большим зеркалом, стоящем в её номере и стала разглядывать в нём себя сверху до низу.

Разменяла шестой десяток, взрослые дети, внуки, а мысли, как у взбалмошной молодухи.

Из зеркала на неё смотрело ещё вполне гладкое лицо, обрамлённое густыми без видимой седины пшеничного цвета волосами, не худая, но совсем и не толстая, из декольте выглядывала соблазнительная пышная грудь, и, наконец, она встретилась со своими сапфировыми глазами, в которых отразились все её чувства, и она горько разрыдалась от жалости к себе.

Вымыла холодной водой лицо и юркнула в мягкую постель, все грустные мысли в миг улетучились, и её поглотил глубокий сон.

Утром разбудил телефонный звонок, она сквозь чуть разомкнутые ресницы, ещё не до конца проснувшись, взглянула на аппарат, стоящий на прикроватной тумбочке.

Кто это может быть, как не Марк.

Тряхнула головой и подняла трубку:

— Да, я слушаю…

— Фрося, надеюсь, выспалась, в любом случае пора подниматься.

Сейчас уже восемь часов, как справишься, заходи, пожалуйста, ко мне, кое-что обсудим, на девять заказал нам завтрак в мой номер на две персоны.

— Отлично выспалась, где-то через пол часика появлюсь…

Она не стала ждать, когда он положит трубку, сделала это первая, пора было ей показать этому снобу свой незаурядный характер.

Приведя себя в порядок, решительно постучала в двери номера, занимаемого Марком:

— Открыто, заходи, уже заждался.

Фрося переступила порог и отметила, как загорелись глаза у мужчины, когда они смерили её сверху до низу.

На ней был одет брючный бирюзового цвета костюм, купленный по совету дочери в прошлом году в Вильнюсе, волосы собрала в толстую косу, с вплетёной туда, как в молодости, голубой лентой, на ногах были надеты чехословацкие модные пантолеты, ещё больше подчёркивающие её высокий рост и стройность фигуры.

Марк не стал комментировать её внешний вид и наряд, но было видно, что она произвела на него благоприятное впечатление.

Он указал ей на кресло напротив себя и пододвинул заполненный колонками цифр листок.

Фрося только мельком взглянула на эту математику:

— Марк, я тебе полностью доверяю, а иначе бы никогда не согласилась иметь с тобой дело и хотела бы ответного доверия…

Мужчина поднял на неё свои зелённые изумрудного оттенка глаза и пристально взглянул на женщину.

Фрося не отвела взгляда, а сама впервые за время их знакомства внимательно изучала черты лица человека, с которым вчера могла сотворить глупость: высокий лоб с небольшими залысинами, волосы почти чёрного цвета с каштановым отливом и чуть волнистые, прямой средних размеров нос, полные губы, верхнюю обрамляли густые усы — симпатичный, ничего не скажешь.

Марк первым отвёл взгляд, взял в руки листок с цифрами и изорвал его на мелкие кусочки:

— Фрося, тебе это будет неприятно слушать, Ицек твой друг, но мы на нём заработали полтары тысячи рублей, сальдо каждого из нас составляет семьсот пятьдесят рублей.

Тысячу, что он переплатил, беру себе на дорожные издержки.

Вот тебе твои вложенные в дело три тысячи и навар.

— Марк, а причём я тут к навару, а гостиница, ресторан…мне подачек не надо…

— Я не буду учить тебя уму-разуму, сама научишься со временем и должна учесть, и запомнить на всю жизнь, идея в нашем деле стоит гораздо больше, чем её реализация, а этот гешефт ты, мне предложила.

Фрося пододвинула в сторону Марка отсчитанные три тысячи рублей:

— Я хочу остаться в деле, которое тут заваривается в Вильнюсе, а этого навара моей дочери на первое время вполне хватит.

Вместо того, чтобы со своим муженьком политической ерундой маяться, лучше бы научились делать деньги.

— Так, Фрося, прячем подальше банкноты, а то я слышу, к нам едет завтрак.

Молодой человек, после предварительного стука в дверь, ввёз в номер сервировочный столик.

Партнёры по бизнесу с удовольствием разглядывали скатерть самобранку, на которой аппетитно дымилась поданная прямо на сковородке яичница, кроме неё изящными порциями теснились вазочки с салатиками, копчёной рыбкой и селёдочкой, в розетках чёрная икра, сыры, масло, джемы…

Фрося обратила внимание, что на столике гордо возвышались кофейник и чайник, в заказе было учтено всё.

Марк потёр руки:

— Предлагаю, за едой никаких разговоров о делах и семейных неприятностях.

Фрося благодарно улыбнулась в ответ.

После завтрака они сразу же покинули гостиницу.

Марк подвёз Фросю к подъезду, где жила Аня, а сам отправился к Ицеку, предварительно спросив номер квартиры дочери.

Фрося с бьющимся от волнения сердцем, поднялась на третий этаж, где жила её Анютка и позвонила в дверь, и та, тут же отворилась, как будто её ждали.

Но ждали, по всей видимости, не её.

Глава 27

Надежда в глазах дочери, увидевший перед собой мать, моментально сменилась на неуверенность и смущение.

Всё, что хочешь, можно было прочитать в заплаканных глазах Ани, но только не прежнюю радость при встречи с матерью.

Фрося быстрым взглядом обежала зал квартиры, в который она вошла следом за дочерью и ужаснулась.

Разбросанные повсюду вещи и детские игрушки, выдвинутые полки с бельём и бумагами, на столе остатки какой-то еды… Фросе не захотелось разглядывать дальше этот невообразимый бедлам, она сыпанула градом вопросов:

— Аня, почему такое безобразие в квартире, где дети, посмотри, на кого ты похожа?

— Мама, позавчера вечером в дом ввалились милиционеры и ещё какие-то люди, перевернули всё вверх тормашками, всё, что-то искали, рылись даже в моём нижнем белье, перепугали детей, и только за полночь покинули квартиру, уведя с собой Мишу.

Рита в школе, Маечка в детском садике, а я не нахожу себе места от неизвестности и страха за Мишу.

— Так, почему ты не занялась уборкой, как можно находиться посреди этого безобразия, а про детей ты подумала, на кого и на что они смотрят?!

Нет, моя девочка, так не пойдёт, ты в своей дурацкой любви к непутёвому муженьку, совсем потеряла голову.

Дай мне какой-нибудь халат переодеться и берёмся за уборку, потом уже поговорим…

— Мама, я хотела сейчас сходить в органы и узнать что-нибудь о Мише…

— А вчера ты ходилаяяя?

— Да, ходила, но со мной не стали разговаривать.

— А с чего ты взяла, что будут сегодня?

Аня заплакала в голос, прижав ладони к лицу.

— Всё, всё, хватит понапрасну себе душу разрывать, ты сейчас должна быть, как никогда сильной и выдержанной, а нюнями делу не поможешь.

Давай, берёмся за уборку, а потом будем соображать, что делать дальше…

Мать с дочерью в четыре руки быстро навели порядок и чистоту в доме.

Всё водворено на прежние места и не стало видно следов от жуткого обыска.

За время совместной работы мать с дочь не обменялись и двумя словами, ни касающихся уборки.

— Всё, Анюта, полный порядок, дождёмся Риту со школы, заберём Маечку из детского сада и пойдём пообедаем в ближайшее кафе, а пока, сделай нам чаёк, пришла пора, посидеть и спокойно обсудить создавшееся положение.

— Мам, я не представляю даже, как жить теперь, чем заниматься и главное, я не знаю, как спасти Мишу…

И слёзы вновь потекли по щекам Ани.

Фрося не стала успокаивать дочь, спокойно привела себя в тот вид, в котором она зашла несколько часов назад в эту квартиру, уселась за стол, и стала хрустеть печеньем, запивая чаем.

Аня, глядя на спокойствие матери, села напротив и тоже пододвинула к себе кружку:

— Мама, что мне делать, только ты можешь мне помочь…

— Послушай доченька, когда-то я прошла не такое, в сорок четвёртом осталась одна с тремя детьми, вам со Стасиком было по три годика, а Андрейке полтора.

А это был конец войны, разруха, голод, а у меня полная неизвестность о судьбе Алеся и о нашем будущем с моими малолетними детьми.

Я не стала сидеть и слёзы проливать, а пошла пешком в Поставы, а это больше, чем за десять километров.

Мне трудно передать, а тебе представить: по дорогам перемещались танки, орудия, машины с солдатами, колонны с пленными…

Да, что там говорить, война и есть война, чтоб тебе этого не знать.

У меня была тоненькая ниточка, которую мне вручил Алесь и я попыталась за неё зацепиться, а вела она к ксёндзу Вальдемару, и к счастью не оборвалась.

Я за эту ниточку ухватилась и выбралась из страшной ямы, в которую меня скинула судьба.

Как ты сама понимаешь, на бога надейся, а сам не плошай.

Анюточка, я не сидела опустив руки, заливаясь слезами, забыв о своих детях, а вгрызалась зубами, ногтями в эту свою злосчастную судьбу и вот сейчас имею то, что имею…

Фрося усмехнулась, и продолжила:

— Смотри, я пошла по этому пути, но ведь были и другие, и можешь поверить мне, я бы ради будущего своих детей прошла бы все круги ада.

Ты, рвёшь волосы по Мише, а почему ты не думаешь, что моё сердце не разрывалось от тоски и отчаянья за судьбу, тогда горячо любимого мной Алеся.

Ты же, хорошо должна уже помнить, что я двенадцать лет его ждала и при этом, поднимала вас на ноги.

С высоты вашего возраста, я имею в виду вас, взрослых уже моих детей, можете сегодня оценить, как мне это удалось.

Недостаток внимания к вашему воспитанию, я старалась компенсировать достатком, который правдами и не правдами вносила в наш дом.

А с вашим воспитанием мне прекрасно помогал ваш дедушка Вальдемар, не в упрёк ему, но он долгие годы тоже был тем ртом, который мне надо было кормить.

Разве я когда-нибудь попрекнула вас или его куском хлеба, более того, я никогда не забуду участие в моей жизни душевного Вальдемара, многими советами которого, возможно, понапрасну не воспользовалась.

Ты не знаешь, а он всё время склонял меня к тому, чтобы я устраивала свою жизнь, перечеркнув прошлое с Алесем, между прочим, его обожаемым племянником.

А, вспомни про судьбу Ривы, она потеряла во время войны единственное дитя и любимого мужа.

Замечу, её муж не в тюрьму сел по дурости, а погиб от вражеской пули.

Так вот, Рива нашла в себе силы, после долгого страшного пребывания в гетто, преодолев невероятные трудности и лишения, переехать в другую страну, и начала жизнь сначала с кровоточащей раной в душе.

Надеюсь, что хватит примеров и пора уже разобраться в нынешней твоей ситуации.

Только умоляю, отставь своего Мишу на третье место, а вначале подумаем о детях, о тебе, а потом уже о моём высоко интеллектуальном зяте.

Так, первым делом, надо подумать, как можно убыстрить твой отъезд в Израиль, здесь тебе оставаться совсем не резон.

Это важно и для тебя, и для детей, и очень даже может быть, что и для твоего муженька.

Как можно быстрей увольняйся со своей высокооплачиваемой и достойной для тебя работы, сдай в надёжные руки квартиру, и приезжайте ко мне в Москву, поживёшь с детьми на даче, тебе это будет совсем не вредно.

Не ты, не я, никто другой сейчас твоему мужу не поможет, надо подождать, как будут разворачиваться события, а в органы не лезь, пока идёт следствие, ты только ему навредишь своими откровениями.

Ты ведь не знаешь, какую линию поведения и защиты он ведёт.

Тебе, однозначно, надо скрыться от карающего меча органов, а лучше всего это сделать в огромной Москве…

Ну, а теперь о твоём муже, тут сложней, сама я не разберусь, обратимся к знающим и понимающим людям, надо поговорить с Марком, зятем Розы Израилевны, с которым я приехала на машине вчера в Вильнюс.

Держи эти деньги, они тебе сейчас очень даже понадобятся.

Не махай руками, разбогатеешь, отдашь, может быть, в гости в Иерусалим пригласишь.

И на лице у Ани впервые после прихода матери расцвела улыбка:

— Мамуль, ты мне ничего нового сейчас не открыла, но почему-то на сердце стало намного легче.

Я последую большинству твоих советов и деньги эти приму, а в Иерусалиме для тебя всегда у меня будет открыта дверь.

Глава 28

Во время напряжённого разговора Фроси с Аней, в квартиру с грустным видом вошла, вернувшаяся со школы Рита.

Фрося поднялась и пошла на встречу девочке.

Боже мой, как она своим внешним видом напоминала отца, тот же серьёзный взгляд широко расставленных умных глаз, тёмно-русые волосы спускались волнами на хрупкие плечи.

Фрося обняла худенькое тело двенадцатилетнего подростка, вот, кто по-настоящему нуждался в поддержке.

Девочка до четырёхлетнего возраста жила без материнской ласки, пока в её жизни не появилась Анюта, а тут ещё и отец исчез при таких страшных обстоятельствах и неизвестно насколько.

Решение возникло спонтанно:

— Ритуль, когда ты заканчиваешь школу?

Девочка отстранилась от Фроси и взглянула прямо ей в глаза:

— Завтра мы учимся последний день, а что…

— Вот, и отлично, я поговорю с дядей Марком, думаю, что он не откажет, и поедешь вместе с нами в машине в Москву, а там я тебя переправлю на дачу.

Не волнуйся, плохо и скучно тебе не будет, ведь к тому времени, там уже будут находиться мой Сёмка и внучки Розы Израилевны…

Девочка подняла глаза на Аню:

— Риточка, поезжай, с бабушкой спорить бесполезно, да и не к чему, я тоже скоро приеду в Москву, а затем и на дачу…

Рита перевела глаза на Фросю:

— А, что будет с моим папой?

Вот, на этот вопрос ни Фрося, ни кто-то другой ответить не могли, а сделать это было необходимо:

— Ритусь, дело тут серьёзное, мы постараемся выяснить о его дальнейшей судьбе, будем надеяться на лучшее, а пока переодевайся, пойдём за Маечкой в садик, а потом все вместе пообедаем в кафе.

Трёхлетняя внучечка увидев бабушку, кинулась ей на шею и зашептала на ухо:

— Бабулечка, что я тебе расскажу, приходили к нам какие-то страшные дядьки, сделали кавардак и ушли вместе с папой, а мама плачет и плачет…

— Всё, миленькая, кавардака больше нет, я привезла тебе куколку с одёжками, а скоро ты с мамой поедешь ко мне в гости на поезде, согласна…

— А, мама не будет плакать?

Фрося посмотрела осуждающим взглядом на дочь:

— Не будет, не будет, она же тебя любит и не хочет, чтобы ты расстраивалась.

Эти слова были, скорей всего, адресованы потерявшей голову дочери.

Они расположились за столиком в кафе и Фрося кормила ложечкой свою любимицу, не обращая внимания на протесты Ани, которая осуждала баловство матери.

Фрося только смеялась:

— Не волнуйся, за один раз я не испорчу твоё воспитание, я ведь это делаю не столько для неё, сколько для себя.

Мне так редко удаётся понянькаться с внуками, Стасиковых детей уже пол года не видела, а там уже третий на подходе.

Надеюсь, всё же сможем, хоть на парочку часиков заехать, Марк обещал…

— Мам, а что ты всё Марк, да Марк…

И Аня увидела, как зарумянились вдруг щёки матери.

Положение спас всё тот же Марк, который появился неожиданно возле их столика:

— Безобразие, кушают и без меня.

И он уселся рядом с ними, пододвинув стул от другого стола.

Все присутствующие смутились и растерялись при его появлении.

— А я зашёл к вам на третий этаж, а там тишина и сразу же вычислил, где вы можете, приблизительно, находится и не ошибся.

Марк мгновенно жестом господина подозвал официанта, сделал заказ и отсев чуть в сторонку, закурил.

Фрося встретилась с ним взглядом, в ответ он утвердительно кивнул головой, что мол, всё в порядке, продолжай общение со своей семьёй.

Но при его появлении, все как-то приутихли, даже малышка, которая сползла с колен бабушки и пошла с её разрешения, кормить голубей.

Вскоре, закончившая обедать Рита, присоединилась к младшей сестричке.

Взрослые, оставшись без детских ушей, каждый задумался о своём, но кушавший с аппетитом Марк, вдруг резко отодвинул от себя тарелку и обратился к женщинам:

— Быстро и негромко введите меня в курс проблем…

Фрося, почти шёпотом, поведала ему об обыске и аресте Миши, о своём решении переместить Аню с детьми в Москву и выказала просьбу завтра взять с собой в машину Риту, чтобы оградить девочку от лишних переживаний, развлекаясь с её сверстниками на даче.

Марк завершил обед и под кофе с сигаретой, также, почти шёпотом выказал свою точку зрения на рассказ и решения Фроси:

— Дела не хорошие и быстро не закончатся, решение правильное, нечего здесь маячить, тем более, его, как политического, скорей всего, переведут в Москву.

Отправляемся в обратный путь мы завтра рано утром, надо ведь ещё к твоему сыну заехать.

Девочка поедет с нами без вопросов, а ты…

Он обратился к Ане:

— Тут тоже долго не мельтеши, а прислушайся к совету матери, у неё чутьё на выживаемость невероятная…

Все трое при этих словах улыбнулись.

Марк продолжил, резко поменяв тему:

— Аня, я сейчас выкраду от тебя твою мать, нас ещё ждут дела и немалые, не считая того, что ей ещё надо заехать попрощаться с Ицеком.

В семь утра заедем, надеюсь на твоё кофе, девочка должна уже быть готова, в восемь выезжаем.

Я, тут сейчас пройдусь по магазинам, а вы помилуйтесь на прощанье, только, пожалуйста, не долго, машина моя за углом на право.

Он поднялся из-за стола и не оглядываясь удалился.

Мать с дочерью молча провожали его взглядом, каждая думая о своём:

— Мама, где ты такого отыскала, он же всё и за всех решает, даже ты, ему в подмётки не годишься.

— Анютка, приедешь в Москву, я тогда тебе побольше расскажу, сейчас на это просто нет времени, да и самой мне далеко не всё ясно.

Я думаю, что он совершенно прав на счёт Миши, только ещё скажи мне, у вас что-нибудь нашли при обыске…

Аня вздохнула:

— Да, нашли его рукописи, копию романа, который он послал на запад, и всякие другие заметки и черновики, осуждающие партию, законы и порядки в стране, всё это может быть истолковано, как антисоветская пропаганда…

Фрося горько вздохнула на последние откровения дочери:

— Где ты была всё это время пока он мылил себе петлю, нельзя же так безропотно поклоняться идолу, а это всего лишь человек с повёрнутыми набекрень мозгами.

Не перебивай меня, я не отрицаю его правоты, сама со многим не согласна, но разве плетью обух перешибёшь…

Анюточка, тебе надо, как можно быстрей убираться из этой страны, приеду в Москву и срочно напишу письмо Риве.

Глава 29

Фрося распрощалась с Аней и детьми, и уселась в машину к Марку:

— Ну, что слышно у нас?

— Да, всё кажется путём, наладил связь с мехами, к Ицеку должны подвезти в мастерскую десяток норковых шуб, пятьдесят пыжиковых мужских и столько же песцовых женских шапок.

Обещали десяток пар финских сапог, несколько блоков американских сигарет, парочку ящиков с копчёным угрём…поедем под завязку. Хорошо, что снами девочка поедет, будем выглядеть похожими на семью, меньше вероятность, что остановят для проверки.

— Я так понимаю, реализация меня не должна волновать, куда я со своими связями такие дорогие вещи смогу определить…

— В какой-то мере должна, мне не годится сильно светиться, будешь встречать по моей рекомендации некоторых клиентов, выдавать заказы и принимать от них деньги.

Фрося, не обижайся, но я должен тебя предупредить, что небо в клеточку ни тебе, ни мне видеть не хочется, надеюсь на твою сообразительность и осторожность.

И ещё, клиенту не грубить, в городе на шею не кидаться, потому что это птицы, обычно, высокого полёта, они только при покупке дефицита ласковые.

Есть такие, у кого мы про Мишу можем что-то разузнать.

Поищу, но сама понимаешь, в открытую это не сделаешь, чует моё сердце, влип он основательно.

Так переговариваясь накоротке, они доехали до дома Ицека.

Там на долго с разговорами не задержались, договорились, что заедут завтра рано утром и загрузят товар.

Ицек назвал Марку ещё несколько человек, к кому он сможет обратиться в будущем от его имени и тот вышел на улицу покурить, дав проститься старым друзьям наедине.

Ицек сидел на своём привычным рабочем месте, низко опустив голову:

— Фросенька, не с лёгким сердцем я уезжаю, тут так всё было налажено, мне же многого от жизни не надо было, а малое я имел сполна.

В Израиль я отправляюсь на пустое место с одеколонами и мылом, а я ведь не торгаш, а ремесленник.

Ладно, этим Кларочка займётся, она уже спит и видит, как стоит на базаре и продаёт «Красную Москву» и «Ландыш».

Фрось, ты тоже ввязалась в такое, что может до добра не довести, надеюсь на твою осторожность и благоразумие.

Марк, похоже, мужик хваткий, умеет подъехать к людям, не скупой, но и своего не упустит, за его спиной бедствовать не будешь.

Всё это Ицек говорил монотонным голосом, сидя, опустив голову, глядя на свои мозолистые руки.

— Ладно, дружок, не стоит меня пугать, я в жизни много раз пуганная, надо будет и задний ход дам, договор на бумаге не подписан.

Ты, понимаешь, что мне надо сейчас за пятерых думать и зарабатывать, ты ведь знал об аресте Миши…

— Да, знал, но решил, что лучше сама узнаешь от дочери.

— Послушай, у меня к тебе ещё одна просьба.

Я, конечно, напишу письмо Риве, но сам понимаешь, что всего я там не смогу ей изложить, только в общих чертах.

Ты, когда приедешь в Израиль, обязательно должен с ней встретиться и полностью ввести её в курс событий, может быть она оттуда сможет как-то повлиять, чтобы моя Анютка вырвалась из этого порочного круга.

Тебе тоже нелишне будет иметь там надёжного, знакомого человека, я ей закину про тебя словечко.

— Ах, Фрося, когда я ещё попаду в Израиль, ведь бывает по пол года мурыжат в пересылочных странах, нет же прямого полёта.

— А, я не думаю, что всё быстро разрешится, этот умник влип с антисоветской пропагандой, захотел уехать, так уезжай, зачем себе дорогу дерьмом устилать.

Моё сердце с самого начало почувствовало в этом человеке несчастье для моей девочки, но что я могла сделать…

Ицек поднялся со стула и ласково посмотрел на Фросю:

— Никогда я бы не отважился на эти слова, а сейчас скажу: с первого взгляда, как только я увидел тебя в синагоге, у раввина Рувена, сразу почувствовал влечение, которое быстро переросло в любовь, но оказался лишним на твоём жизненном пути, конечно же, только как претендент на твоё сердце.

В любой момент, даже после моей счастливой женитьбы и рождения детей, если бы ты только дала мне шанс, я бы бросил свою семью, и пошёл бы за тобой хоть к чёрту в пасть, но такого шанса у меня не было, и уже не будет.

Будь счастлива, я тебя никогда не забуду…

Он прижал Фросю к своей груди, постоял так несколько секунд, развернул и чуть ли не вытолкнул за дверь.

Женщина поняла, что все несказанные ответные слова будут сейчас лишними.

Почему так происходит в жизни, не ценим мы то, что нам легко даётся в руки, тех, кто нас любит беззаветно, а всё время ищем себе трудности и сложные отношения.

За двадцать с лишним лет знакомства с Ицеком, у них ни разу не возникло между собой конфликтной ситуации, они так хорошо понимали друг друга, и он, находясь, всё время в тени, так много сделал для неё, совершенно, бескорыстно и незаметно для других.

С этими мыслями она и уселась рядом с Марком в машину.

Видя её настроение, Марк не стал ни о чём распрашивать или рассказывать, а молча поехал в гостиницу.

Глава 30

Также молча Фрося с Марком зашли в гостиницу, поднялись на свой четвёртый этаж и, когда остановились каждый перед дверью своего номера, тогда только мужчина нарушил повисшую между ними тишину:

— Фрося, я не думаю, что сегодня тебе до развлечений, да и завтра нам очень рано выезжать из Вильнюса, нас ждёт обратная длинная долгая дорога домой.

И всё же, оставаться тебе в таком настроении одной в номере тоже не целесообразно, предлагаю скромный совместный ужин, я тут видел за углом приличную кафешку…

Ещё до того, как Марк заикнулся об ужине, Фрося была готова отвергнуть всё, что будет им предложено, ей так хотелось зарыться в подушку и выплакаться вволю.

Сердце просто разрывалось от тоски.

Печальные мысли кружились вокруг дочери и её будущего, душа саднила от разлуки с дорогим другом и от его неожиданного признания, а ведь там ещё кровоточила рана от потери любимой мамы Клары:

— Марик, не даёшь ты мне времени, как следует выплакаться, но хоть чуть-чуть можно…

— Сейчас около семи, с восьми я буду тебя ждать внизу в баре.

Фрося обратила внимание на то, что он на этот раз её строго не ограничивал во времени, но дал понять, что их выход на ужин зависит только от её каприза.

Зайдя в свой номер, Фрося вдруг поняла, что уже совсем не хочет плакать, да и чего она этими слезами добьётся, а душу лучше всего лечить задушевной беседой, а она ей, похоже, гарантирована.

Вдруг она поймала себя на мысли, что ей просто жаль потерянного вечера без компании Марка, непостижимо, но её тянуло к нему со страшной силой.

Быстро приняв душ и расчесав свои пышные волосы, она не заморачиваясь, накинула лёгкий ситцевый сарафан, утренние понталеты и только позволила себе малую шалость, нацепила на шею вычурное колье, которое лежало в шкатулке подаренной Ицеком.

Уже в начале девятого она влетела в бар и сразу же увидела Марка, сидящего за стойкой с пузатеньким стаканчиком в руке:

— Фрося, что-нибудь выпьешь?

— Что ты, Марик, я без закуски не умею, не буду тебе сотый раз напоминать каких я голубых кровей.

— Фросенька, очень красивое и дорогое колье, но, прости, оно к этому твоему наряду никак не подходит.

— Сбегать, снять?

— Пожалуй, да, а я пока выпью ещё пятьдесят грамм коньячку.

Фрося поднялась в свой номер, щёки от стыда горели:

— Вот уж, деревенская баба, учиться и учиться, вырядилась дурища, думала, чем больше блеску, тем больше красоты.

А этот, тоже хорош гусь, важничает, будто ему всё известно, про всех и про всё знает.

Но, почему-то не было обиды на Марка, ведь он её не высмеял, а в двух словах объяснил не соответствие.

В шкатулку полетело злосчастное колье и она выбежала из номера.

В уютном кафе было малолюдно, мягкий свет, тихая музыка, всё располагало к отдыху.

Фрося обратила внимание, что некоторые посетители попивали пиво и читали газету, за одним из столиков двое мужчин увлечённо играли в шахматы, не чувствовался, как в московских пивных запах маринованной селёдки, потому что к пиву подавали только сухие закуски:

— Марик, а ты когда-нибудь пробовал литовские цепеллины?

— Нет, а что это…

— Это большие картофельные клёцки с мясной начинкой, очень вкусно.

— Ну, раз, ты рекомендуешь, давай закажем.

Фрося с Марком с удовольствием угощались знаменитым национальным литовским блюдом, исходящим горячим паром и ароматом.

Без предварительной договоренности, они не касались в разговоре злободневных тем, а легко скользили, не на чём не застревая по различным аспектам жизни и вкусам, заодно изучая друг друга.

Марк после ужина проводил Фросю до лифта в гостинице, а сам завернул опять в бар, как он выразился:

— Выпить рюмашечку на ночь.

Оказавшись в своём номере, Фрося с усмешкой подумала: ах, Марк, Марк, а ты ведь тоже на меня запал,побоялся вместе подняться в номера, видимо уже за себя не ручаешься.

И Фрося не раздеваясь, смеясь упала на кровать.

Глава 31

В шесть часов утра Фрося была уже на ногах.

Быстренько покидала в сумку одежду и обувь, на дно уложив предварительно шкатулку, дорогой подарок Ицека и оглядела номер, где провела две ночи.

Ей уже не казалось здесь всё вычурным, излишне роскошным, просто всё располагало в этой комнате для удобного отдыха и, наверное, для любовных утех.

При последней мысли щёки Фроси зарделись.

В дверь тихонько постучали и Фрося даже не сомневалась, что это был Марк.

Действительно, он собственной персоной возник на пороге и удивлённо вскинул глаза на женщину, видя, что она уже в полной готовности сидит в кресле, в ожидании отъезда:

— Похвально, похвально, пойдём сдавать ключи и получать обратно наши паспорта.

Между прочим, ты не думай, что я спал до сих пор, побывал уже у Ицека, загрузил товар и поэтому можем сразу же отправляться на завтрак к твоей дочери.

— Мне Ицек ничего не передавал?

— Нет, я, собственно говоря, его почти не видел, мне его хлопец помог упаковаться.

Фрося вздохнула, ей хотелось и нет, ещё раз повидаться с другом, и в то же время, она понимала, что лишние пять минут уже никому ничего не изменят.

Как они и собирались, к семи утра были уже у Ани.

Там, они наспех позавтракали и пока Марк пил свою неизменную чашечку кофе, Фрося договорилась с дочерью о деталях её приезда в Москву, погрузили скромный багаж Риты, и отправились в дальнюю дорогу, собираясь по пути не надолго завернуть к Стасику.

Прощаясь, Аня посетовала, что не может сейчас вместе с ними поехать к брату, разделить его радость, в связи с рождением третьего ребёнка.

Не прошло и двух часов, а Волга Марка уже подкатила к воротам такого знакомого для Фроси дома, где нынче проживал с семьёй её сын Стас.

Большой надежды, что сын окажется дома, у Фроси не было, но это её не очень волновало, с ним она недавно встречалась, а хотелось повидаться с невесткой, обнять и расцеловать внуков.

Подъезжая к Поставам, Фрося неожиданно почувствовала, что ужасно соскучилась по своей подружке Оле и подумала, что хоть на четверть часика, но обязательно, заскочит к ней перетереть местные новости.

Во дворе дома их неожиданно встретил Стас с улыбающимся лицом и с красными пьяненькими глазами:

— Мам, Нинка нынче ночью родила девочку, вот, какой я богатый, две девчонки и пацан.

Фрося обняла сына и расцеловала:

— Поздравляю сынок, от всего сердца, здоровья и счастья малышке, и, конечно, родителям.

Она порывисто открыла ридикюль, отсчитала двести рубле, и вручила Стасику:

— Мне некогда за подарками бегать, купи от моего имени то, что вам необходимо.

— Мам, ты в своём репертуаре, швыряешься деньгами, как будто они на дороге валяются, как сама и за что жить собираешься…

— Сынок, за меня не волнуйся, где твои дети, и впусти, наконец, нас в дом, что на улице держишь.

Стас, наконец, увидел стоящих за спиной матери Марка и Риту.

Он сразу же узнал мужчину, с которым встречался недавно на поминках.

Узнал он и девочку, хотя её присутствие здесь было ещё больше неожиданным, чем появление в его доме Марка.

Из кузницы вышли, где они до этого играли, семилетний Вова и пятилетняя Лена.

Дети не бросились на шею к бабушке, а стояли, стеснительно опустив глаза.

Фрося сама подбежала к ним и привлекла к себе, целуя их белокурые макушки:

— Детки, держите подарки — тебе Вовочка пожарная машина, Леночка, а тебе, смотри какая кукла, она говорит Мама, и глазки закрывает и открывает…

Дети, смущаясь, взяли подарки, шёпотом поблагодарили бабушку и убежали обратно в кузницу, продолжать свои игры.

Стас, увидев расстроенное лицо матери, заметил:

— Да, не переживай, ты мать, они не привычные к тебе и не такие шустрые и наглые, как ваши столичные.

Фрося не стала реагировать на последние слова сына, а вошла в дом, встретивший её тяжёлым запахом, идущим от стола, на котором стояли тарелки с недоеденными закусками, несколько пустых бутылок из-под водки и пустые рюмки:

— О, сынок, ты, похоже, всю ночь отмечал рождение дочери.

— Да, тут дружки подскочили, мы и оторвались на славу, за здоровье новорождённой и роженицы грех не выпить.

— А у Нины ты был?

— А чего идти, всё равно не пускают к ней.

Я позвонил, сказали, что всё в порядке.

Марк, видя, что они с Ритой здесь явно лишние, спросил у Стаса, работают ли уже магазины и после утвердительного его кивка, встретился глазами с Фросей:

— Мы прогуляемся с Ритой, я может, где-нибудь кофе попью, а девочка скушает мороженное, а вы тут потолкуйте без нас, два часика тебе хватит…

Как Фрося в этот момент была благодарна мужчине, она и сама чувствовала себя не в своей тарелке.

Когда она раньше заезжала в Поставы, присутствие Нины делало обстановку более тёплой и родственной, а сейчас веяло от сына таким холодом, что впору было развернуться и сразу же уехать:

— Спасибо, Марк, мне и часа хватит, посигналь возле соседнего дома, я забегу к подружке, а оттуда прямо и поедем.

Мать с сыном остались вдвоём.

Фрося стала убирать со стола, а Стас полюбопытствовал:

— Что-то не вразумлю, чего это ты с этим мужиком раскатываешь на его Волге и с какой стати с тобой девчонка Анькиного мужа едет в Москву?

— Стасик, у Ани большие неприятности, арестовали Мишу и при этом, за очень плохие дела, там пахнет антисоветской агитацией…

Дальше Фрося не смогла ничего рассказать сыну, тот с размаху грохнул кулаком по столу, на пол полетели ещё не убранные бутылки, зазвенело разбитое стекло:

— Вот, козёл, так козёл и эта грёбанная дурища хороша, связалась с этим идиотом с перевёрнутыми мозгами!

Стас выкинул вперёд на Фросю указательный палец:

— Ты, во всём виновата ты!

Ты, с неё пушинки сдувала, в рот ей смотрела, умница-разумница, великим дохтором стала, меня ещё чему-то учить она пыталась, а сама докатилась до того, что билетики в кинотеатре продаёт.

Ты, с неё еврейку вдруг решила сделать, плохо как будто ей белорусской было, а теперь она нос от страны воротит, которая ей дала всё, и сытную жизнь, и образование, и место работы…

Скажи, этой овечке, чтобы нос сюда не казала, мне из-за неё не нужны неприятности на работе, я же занимаю руководящую должность, и в партии не последний человек, а тут родственница антисоветский элемент.

Знать её не хочу, пусть уматывает к своим евреям к этим агрессорам, дышать без них будет вольней…

— Стас, остановись, что ты городишь, может в тебе водка говорит, потом пожалеешь о своих словах…

— Я, пьяный?!

Это ты всю жизнь пьяная, не живёшь, а ходишь зигзагами, всё опору ищешь, а как обопрёшься, так обязательно на еврея или еврейку, вон и нового подхватила, весь из себя, куда там нам…

Фрося резко повернулась в сторону сына:

— Щенок, гавкать начал и при этом на хозяина, с руки которого всю жизнь подачки берёшь.

Что, на ноги стал, большим человеком заделался, забыл подлец, кто твоим пальцем по строчкам водил, кто тебе всю душу отдавал, а теперь знать не хочешь, выродок, папино отродье!

Это страна тебе обеспечила сытную жизнь, выучила и престижным рабочим местом облагоденствовала?!

Короткая память у тебя сыночек, а лучше спроси у своего парторга, сколько я ему отвалила, чтоб тебя умника из рабочих в мастера определить.

Запомни, земля круглая, приползёшь, прощу, но никогда этих твоих поганых слов не забуду!

Она схватила свою сумку и, не оглядываясь, выбежала из дому, на прощание так саданула дверью, что эхо разлетелось по всей улице.

К её радости Оли не оказалось дома и это было к лучшему, ей совсем сейчас не хотелось с кем-то встречаться и разговаривать.

Она оставила для подруги подарки и пошла пешком к центру Постав.

Около какого-то магазина увидела машину Марка и облегчённо вздохнула.

Тот только увидел лицо женщины, ни слова не говоря, открыл перед ней двери Волги.

Они молча уселись и продолжили путь.

Глава 32

Дорога от Постав до Москвы казалась Фросе бесконечной.

В машине стояла гнетущая тишина.

Марк отлично видел, в каком состоянии находится Фрося и хоть он не знал подоплёку произошедшего между ней и сыном, но о многом мог догадаться, присутствуя при приёме, оказанном им, этим неотёсанным мужланом.

Поэтому он спокойно вёл машину, проглатывая километр за километром, по давней своей привычке за рулём продолжал анализировать недавнее прошлое и заглядывать в обозримое будущее.

Рита, устроившись среди тюков и коробок на заднем сиденье, мирно посапывала или делала вид, что спит.

Девочка была серьёзна не по годам, Марк мог судить о ней, сравнивая со своими примерно такого же возраста дочерьми.

Разменивая уже не первую сотню километров, Марк всё чаще поглядывал на свою соседку на пассажирском месте, которая сидела отрешённо, как будто глядя внутрь самой себя.

Можно было только догадаться, какая революция происходила в её душе, какие мысли разрывали сердце на части, слезинки одна за другой сбегали по побледневшим щекам.

Фросе больше всего, сейчас хотелось скрыться от посторонних глаз, зарыться лицом в подушку и выплакаться от всей души, сокрушаясь обо всех невзгодах свалившихся за последнее время на неё.

Ах, если бы, только, за последнее время, а то, этих невзгод было столько за всю её незадавшуюся жизнь, по которой она шла напрямик, не выбирая лёгких путей, не боясь оступиться, так мало думая о себе, стараясь максимально обеспечить детей материально, оградить их от забот о хлебе насущном, дать достойное образование, и делала всё, чтобы между собой, у них была дружба и понимание.

Всё получилось с точностью наоборот — мать стала для них не опорой, а назойливой мухой, а по отношению к друг к другу они стали до абсурда равнодушными, и более того, даже враждебными.

Яркий пример — сегодняшний выпад Стаса в адрес любящей его по-прежнему сестры.

Засранец, такого наговорить, и откуда у него такая закосневелая ненависть к евреям, и это в её то семье.

Что повлияло на такого покладистого и уравновешенного парня, каким она его до нынешнего случая считала.

Заделался комунягой, точно, как его папаша, когда пришли в Западную Белоруссию советты, как он гнобил бывших земляков, только за то, что они умели жить на зависть другим, были трудолюбивыми и имели сноровку.

Пусть он спросит у своего легендарного отца, как ему оплатила власть, за которую он горло драл за его подвиги, хорошо ещё, что не сгноили до конца за колючей проволокой.

Ладно, это уже быльём поросло, а сегодня…

Ни Аня, ни Стас даже не вспомнили при разговоре про младшего брата, как будто он и не существует.

Понятно, у них своя жизнь, свои дети, свои хлопоты и, свалившиеся на дочь ужасные неприятности, и всё же…

Никак она не могла сделать скидку на то, что Стас был пьяным, что у него только что родился ребёнок, что он, действительно, боится за свою работу и положение… всё это понятно, но взять вот так, растоптать тридцать лет дружбы между сестрой и братом, и выкинуть её на свалку, только потому, что стала неудобна, и может принести неприятности.

А ведь она не отреклась в своё время от Вальдемара, хотя сколько раз её предупреждали в органах, быть подальше от бывшего ксёндза и дяди предателя Родины.

Интересно, пожалеет Стас о своих гадких словах, о своей пьяной глупости, но ведь говорят, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.

Последние восемь лет мама Клара, как будто оберегала её от житейских проблем.

Всё происходящее в жизни её детей не виделось в мрачном свете, даже ожидаемый отъезд Ани в Израиль казался закономерным.

С уходом из жизни матери Семёна, будто лопнул нарыв, вся налаженная жизнь рассыпалась, как замок из песка и в завтрашний день даже страшно заглянуть.

С восемнадцати лет она сама принимала решения, сама делала ошибки, исправляла их, и снова ошибалась…

С ранней юности ей не было на кого опереться, а более того, всю жизнь она несла за кого-то ответственность и даже за сыгравших большую роль в её судьбе ксёндза Вальдемара и Клару Израилевну.

Может быть послать всех и всё к чёрту, устроиться на спокойную работу, и жить припеваючи с Сёмкой, потихоньку продавая золото из тайника в кресле Вальдемара, когда закончатся деньги.

Жить, как живут многие — готовить, убирать, стирать и отдыхать в скверике, сидя на скамейке с другими бабками.

От этих мыслей ей стало невыносимо жалко себя.

Она как будто воочию увидела себя этой бабкой на скамейке, читающей книжечку или вяжущей носочки, отмежевавшейся от жизни старших детей и внуков, покинутой, в конце концов и младшим сыном, и слёзы прорвали плотину сдержанности, хлынули по щекам уже не редкими каплями, а потоком, который она уже не могла сдержать.

Фрося даже не заметила, что их автомобиль остановился посредине леса, обступившего дорогу и только касание руки Марка, тронувшей её за плечо, вывело из горьких дум:

— Фрося, выйди из машины и пройдись по лесочку, покричи, повой, постучи кулаками по стволу дерева, а мы с Ритой перейдём дорогу, и тоже пройдёмся, отдохнём от долгого сиденья, и подышем воздухом…

Фрося благодарно посмотрела на мужчину:

— А, где мы находимся?

— Да, уже Смоленск проехали, иди, иди прогуляйся, а потом в ближайшем ресторанчике перекусим.

Фрося послушно вышла из машины и углубилась в лес, по дороге вытирая слёзы.

Постепенно она успокоилась, только щемящая боль не отпускала сердце.

Она глубоко дышала разогретой хвоей и травой, срывала цветочки, собирая их в букетик, гладила стволы берёзок и сосен и слёзы незаметно высохли на её щеках.

Она не стала выть и кричать, лупить по стволам деревьев и топтать не в чём не повинную траву, а вдруг заложила четыре пальца в рот, и как в детстве пронзительно засвистела, спугнув расположившихся на ветвях деревьев птиц.

Нет, она ещё повоюет, она ещё найдёт интерес и смысл в жизни, она ещё очень многим нужна на земле, и ей ещё очень многие нужны, и ещё так много чего хочется…

Спасибо тебе, Марк, ты понял материнскую душу, возможно, понимаешь и женскую, но ты, не мой, не мой, не мой…

Глава 33

В Москву они въехали уже далеко затемно.

Марк высадил возле подъезда Фросю с Ритой, наспех распрощался и уехал в сторону дома, пообещав утром заехать, чтоб отвезти девочку на дачу.

За всю длинную и долгую дорогу он ни разу не коснулся их будущих деловых отношений, ни словом не обмолвился и при прощании, только подбадривающе потрепал рукой по плечу.

Поднявшись на свой двенадцатый этаж, Фрося почувствовала, насколько она устала за эти дни, до предела вымоталась физически и морально.

Утром с постели её поднял телефонный звонок.

Звонил Марк.

— Фрося, через пол часика я подъеду, заберу Риту на дачу, а ты отдыхай, разберись в своих делах и в самой себе.

В Течение нескольких дней я с тобой свяжусь, тогда и обсудим твою будущую работу.

Надо ещё будет переоформить на тебя дачу, ну и конечно, рассчитаться за поездку.

Фрося подняла с постели девочку и стала суматошно готовить её к отъезду, собирать для передачи на дачу сумку с провиантом и какие-то вещи.

Вот засоня, Марк вон давно на ногах, когда он только отдыхает, ведь примерно её возраста, а какая-то пружина в него заложена, такое чувство, что всегда и всюду поспевает.

Она спустилась с девочкой и сумками вниз, и почти тут же возле них затормозила Волга Марка.

Он вышел, устроил в багажник сумки, показал на пассажирское место рядом с собой Рите, а сам, взяв за локоть Фросю, отвёл её чуть в сторону.

— Я тут кое с кем с утра переговорил.

Так, вот, слушай внимательно: зятёк твой, как минимум схлопочет пятёрочку, но мы сейчас не о нём, хотя его скорей всего переведут из Вильнюса в Москву, если уже не перевели, но я за него и пальцем не пошевелю, и тебе не советую, иначе вместе с ним влипнем в нехорошую историю.

Я тебе уже говорил, что нам нельзя обращать на себя внимание органов, с ОБХСС проще разобраться, хотя упаси господь нас и от них.

Моя помощь на эту тему, пожалуй, закончена, не считая доброго совета, о том, что твоей дочери необходимо, быстрей выбраться из Вильнюса и затеряться на некоторое время здесь в Москве, а затем, как можно резвей убраться из этой страны, и для этого оформить развод с ненаглядным мужем.

Кто её будет держать здесь, она же социально не опасная, военными секретами не владеет, кому она нужна в нашей стране добрых советов, только надо приготовить пять штук за полученное образование, я думаю, что она об этом знает, а тебе придётся подшевелиться.

Фрося, на всякий случай, бережённого бог бережёт, по телефону домашнему с ней не говори, тебя тут же засекут, а точнее, её местонахождение.

Сделай один звонок с переговорного пункта и с Вильнюсом завязывай.

Не пылай своими чудными глазками, это не приказ, а совет компаньону, если он хочет им остаться.

— Я поняла. Есть у меня ещё мысль, подключить её биологическую маму, живущую в Израиле, по крайней мере, сегодня же напишу ей письмо…

— Попробуй, лишним не будет.

Ничего не спрашиваю об этой женщине, многое знаю от тёщи и жены, которые всё время восхищаются твоим героизмом.

Всё, я поехал, даю тебе две недели, увольняйся, жди дочь, короче, занимайся собой, а потом встретимся и обсудим дальнейшие наши дела.

Деньги пока тебе не возвращаю, реализую товар и произведу расчёт.

Не возражаешь?

— Конечно, нет, без хлеба не сижу.

— Вот и отлично.

Они встретились глазами, Фрося не отвела свои и почувствовала, что опять тонет в этой зелени увлекающего в топи омута.

Она сделала над собой усилие:

— Как там Соня, наверно соскучилась по тебе?

Марк прищурился, резанул недовольным взглядом, снисходительно улыбнулся и не говоря ни слова, сел в машину и уехал.

Фрося мысленно поздравила себя за выдержку, что на сей раз, нашла в себе силы, обуздать ураган, зарождающийся в её душе, но, как долго она сможет ему противостоять, да и мужчина ведь не давал никого повода, а то, что ей что-то мнится, так это плод её больного воображения одинокой женщины.

Дома, в полной тишине, не включая даже телевизора, она пообедала и отправилась на переговорный пункт.

Аня на счастье оказалась дома и быстро подняла трубку.

Фрося подумала, как же она там бедненькая вся уже извелась в напрасном ожидании.

— Анютка, слушай меня внимательно, ничего не говори, только слушай.

Как можно быстрей выезжай ко мне, жду твоего звонка, но с вокзала из Москвы.

Три дня буду дома, на дачу не поеду, жду тебя, если за эти дни не приедешь, оставлю ключ у соседей.

Поняла?

— Да, поняла…

Фрося не стала ждать продолжения разговора и резко положила трубку на рычаг.

Довольная собой отправилась домой, мысленно улыбаясь тому, как она добросовестно выполняет советы Марка.

Подумала и о том, что хорошо, что увольняется с работы в больнице, грошовая зарплата, а сколько времени и сил забирала.

В её голове начинала созревать ещё одна сумасбродная идея, которая ей позволит в ближайшее время посетить Аглаю в Таёжном и заслужить дополнительное доверие и уважение Марка.

Глава 34

Фрося вернулась с переговорного пункта в свою уютную квартиру, которая её встретила умиротворяющей тишиной.

Конечно за долгие восемь лет, она привыкла, что в доме всегда присутствует Клара Израилевна и это наполняло душу невероятным теплом.

Общение с этой необыкновенной женщиной на протяжении всех совместно прожитых лет, приносило ей только радость.

Нынешняя тишина царившая в квартире на этот раз не доставляла дискомфорта, а наоборот, ей хотелось побыть наедине сама с собой, за последние дни, она практически всё время находилась на людях и в жутком физическом и моральном напряжении.

Зашла в спальню переодеться и задержалась у зеркала.

Она медленно расстёгивала пуговицы кофточки, вытянула её из юбки и кинула на кровать, спустила вниз замок на боку юбки, и та упала, скользя по ногам на пол.

Подняла и бросила поверх кофточки.

Заведя руки за спину, расстегнула крючки бюстгальтера, скинула с плеч его шлейки, и тяжёлые груди, вырвавшись на волю, чуть повисли, топорчась коричневыми сосками.

Затем она переступила трусы, нижнее бельё последовало в кучу вслед за кофточкой и юбкой.

Никогда в жизни она не разглядывала своё нагое тело так тщательно в зеркале, как это делала сейчас.

Фрося лукаво улыбнулась своему отражению, подняла руки, высвободила из толстой косы голубую ленточку и, тряхнув головой, разметала пышные волосы по округлым плечам.

Представший взору вид собственного обнажённого тела несколько конфузил её, но она продолжала критически себя осматривать.

Первым делом, надо слегка похудеть, на боках, бёдрах, ляжках и груди заметны были лишние три-четыре килограмма.

Очень даже не мешает загореть и укрепить мышцы, смешно, разве она могла даже об этом задуматься, живя в Поставах, находясь большую часть дня под палящим солнцем и орудая подойником, вилами, лопатой и раскручивая тяжелейший шланг для полива на огороде.

Даже трудно припомнить весь её фронт работ при той жизни деревенской бабы.

В ближайшие дни на даче, она мигом покроется устойчивым загаром, возясь на грядках и палисаднике, и тело быстро нальётся прежней силой и гибкостью, ведь нет лучшей зарядки, чем работа на приусадебном участке, особенно, когда всё делаешь не из необходимости, от заботы о хлебе насущном, а для своего удовольствия, как развлечение.

Фрося поймала себя на мысли, что её просто тянет на дачу, неужели потому, что скоро она будет полноценной её хозяйкой.

Что-то в этом есть, ведь теперь она сможет многое там переделать по своему, не оглядываясь на мнение Розы Израилевны.

Она уже бы завтра укатила в тот райский уголок, быстрей бы подъехала Аня с Маечкой.

Фрося отвлеклась от раздумий и взгляд опять поймал её отражение в зеркале.

Ну, а что, может в скором будущем, поеду на юг отдыхать, не только же Сонечке наслаждаться морской стихией, она ведь тоже вполне может себе это позволить.

Всё, в следующем году они с Сёмкой поедут в Сочи или Ялту.

Так, я ведь ещё далеко не бабка для времяпрепровождения на лавке с вязаньем в руках.

Глаза по-прежнему сияют сапфировым цветом, даже огня добавилось и, пожалуй, есть для этого причина.

В уголках, правда, можно разглядеть сеточку тоненьких морщинок, но для этого ещё надо приглядеться.

Ничего скоро подзагорит, чуть пудры и станет почти незаметно, а с лупой никого к себе не подпустит.

На носу и под глазами совсем мало стали заметны веснушки, но это потому, что в этом году лицо почти не видело солнца, и это явно ей шло и молодило.

Фрося бесстыдно разглядывала свою пышную грудь с наливающимися от смущения сосками, постаралась подтянуть чуть оплывший живот с заметным шрамом, после кесарева сечения, сделанного ей при родах Стаса, отцом Анечки, великолепным врачом Меиром и его несравненной женой Ривой.

Внизу живота задорно курчавился треугольный бугорок светлых волос, а ноги, хоть и чуть полноваты в ляжках, по-прежнему были длинными и стройными.

Интересно, а могла бы она предстать в таком виде перед мужчиной, на которого хотела бы произвести хорошее впечатление… наверно, да, но только чуть позже, надо привести себя в полный порядок, а может всего лишь надо, чтобы этот мужчина захотел её разглядеть.

Подмигнув своему отражению, схватила в охапку с кровати несвежее бельё, чтобы закинуть в стирку и побежала в ванную, отдаться во власть любимому занятию — купанию.

Глава 35

Посвежевшая, будто скинувшая тяжёлый груз последних дней, с приливом новых сил и с желанием изменить ход событий, она вышла из ванной в накинутом на голое тело халатике, вскипятила чайник, и засела за письмо Риве:

«Здравствуй, милая сестричка Ривочка!

Наверное, прошло уже пол года, как я тебе не писала, но я ведь знаю, что наша доченька переписывается с тобой теперь регулярно и она постоянно оповещает тебя обо мне, а, в свою очередь, мне рассказывает о жизни и событиях в твоей семье.

К моменту получения этого моего письма, скорей всего, ты будешь в курсе, какое меня с Сёмкой постигло горе, но ничего не поделаешь, от смерти никто не убежит, а моя мама Клара, в последнее время была очень больна.

Ривочка, я не буду ходить вокруг и около, но многого я тут тебе написать не могу, и всё же, зная твой острый ум, надеюсь догадаешься.

Для тебя не секрет, что я очень не хотела, чтобы Анютка уехала от меня в недостижимую даль, но сейчас, всё с точностью наоборот, она должна это сделать, и как можно быстрей.

В ближайшие дни, они с Маечкой должны приехать ко мне, и думаю надолго, а муж её, похоже, несколько лет будет жить отдельно, и ей не резон его ожидать.

Я не знаю, можешь или нет, ты повлиять на сложившуюся ситуацию, но я уверена, что если сможешь, то сделаешь максимум из того, что от тебя зависит и даже больше, чем я могу даже предположить, и тогда, скоро они окажутся в твоих объятиях, а я этому только хочу на данный момент поспособствовать.

Прости, моя дорогая сестричка, но я не стану в этом письме описывать всю череду неприятностей, которые свалились на нашу голову, что связано на прямую с нашей доченькой, судьба, которой у меня сейчас на повестке дня стоит на первом месте.

Думаю, что после получения моего письма, эта задача и у тебя станет первостатейной.

В своём ответе, будь, пожалуйста, благоразумна, не подавайся эмоциям, ведь они могут пойти только в ущерб для нашей дочери…»

Фрося перечитала несколько раз написанное ею и разозлилась на себя, как я коряво пишу, не то просьба, не то требование, а ведь то и другое в обращении к Риве неуместно.

Ладно, это всё ерунда, не важно как, а главное о чём, и обязательно надо, чтобы Рива обо всём догадалась и моментально отреагировала:

«…Ривонька, прошло без малого тридцать лет, как мы мельком виделись с тобой, с момента, как ты мне вручила в руки судьбу и жизнь нашей доченьки, и теперь я хочу сделать тоже самое, потому что ситуация почти схожая, миленькая, судьба Анечки и её детей зависит сейчас во многом от тебя, спаси свою Ханочку, это не пустые слова, и не забывай, что на её руках ещё два ребёночка, Рита и Мая, которые тоже с радостью обретут новую бабушку, не такую бессильную в решении их судьбы сейчас, какой являюсь я.

Целую тебя, моя хорошая, до конца своей жизни сохраню тепло твоих рук и отзывчивой души, твоя Фрося.»

Слёзы невольно закапали на исписанный листок, так, наверное, плакала Рива, когда писала ей первые послания, после того, как узнала, что её дочь уцелела во время ужасной войны, а руки Фроси её выняньчили и вывели во взрослую жизнь.

А, вот теперь…

К предполагаемому приезду дочери, Фрося решила навести порядок в шкафах, наконец-то до этого дошли руки.

Пора уже было вынести из квартиры одежду и обувь Клары Израилевны, щемило сердце, когда она натыкалась на ту или иную вещь принадлежавшую прежде ей.

Кроме того, неизвестно было сколько времени Аня с детьми проживут у неё и на всякий случай Фрося освобождала место в шкафу для их вещей, чтобы не чувствовали её гости тесноты и неудобства.

Складывая в мешки гардероб мамы Клары, Фрося невольно вспоминала, в чём и когда та, выходила с ней в люди, что носила дома или в чём отправлялась по утрам за неизменной газетой в киоск.

На это занятие и уборку квартиры у Фроси ушло полтора дня, никто за это время не позвонил и не зашёл к ней.

И она радовалась одиночеству, наводя порядок не только в шкафах, но и в мыслях.

На третий день после разговора по телефону с матерью, рано утром без предварительного звонка, заявилась Аня с Маечкой, и на этом спокойная жизнь Фроси закончилась.

Она подхватила на руки сонную и капризную после ранней побудки в поезде Маечку, и окружила её заботой и лаской.

Конечно, очень хотелось поговорить с дочерью, но пришлось это отложить на потом, и может быть, это было к лучшему, пусть Анютка пообвыкнется к новой обстановке в её квартире и не чувствует себя здесь гостьей.

Бабушка забавлялась и кормила внучку с ложечки, несмотря, на немые протесты Ани. Показывала любознательной малышке мультфильмы по фильмоскопу, озвучивая титры, подражая на все голоса героям мультиков, и Маечка от души смеялась.

Вскоре девочка устала, сказалась тяжёлая дорога и бабушка уложила её спать.

Мать с дочерью по старой излюбленной привычке уселись на кухне с большими кружками чая:

— Анюточка, у тебя есть какие-то новости от Миши?

— Мамуль, меня вызывали на приём в органы, там принял какой-то пожилой человек в штатском, задавал мне всякие вопросы, связанные с писательской деятельностью Миши.

Поинтересовался, знала ли я, что он в Москве передал в американское посольство списки отказников, или, как он выразился, списки временно не получивших разрешение на выезд на постоянное жительство в Израиль.

На все эти вопросы я отвечала, что не о чём не знала, и не принимала участие, и даже не догадывалась.

Так отвечать мы договорились с Мишей заранее, если возникнет подобная ситуация.

Потом, он начал меня укорять за то, что я решила покинуть страну, которая меня воспитала, дала образование и предоставила отличное место работы.

Я ему не возражала, только заметила, что мы подали на выезд, только после увольнения Мишы из газеты.

При упоминании об этом увольнении, он, как взорвётся, подскочил со стула, стал бегать по кабинету и кричать, что этот вражеский элемент, то есть Миша, своей статьёй подрывал устои Советской власти, что он всем своим поведением дискредитировал наш гуманный и справедливый строй, а последние его выходки, вовсе носят антисоветский и криминальный характер, и, что на сей раз ему это просто так не сойдёт, что он получит свой срок по закону и сполна.

Сейчас с ним занимаются компетентные люди в центре, и, чтоб я напрасно не обивала пороги их организации в Вильнюсе.

Из этого я сделала вывод, что Миша сейчас находится в Москве и я попытаюсь его здесь отыскать.

— Нет, моя милая, ты этого делать не будешь, ради себя, детей и нас Сёмкой.

Ты, ему ничем не поможешь, а нас заведёшь в такие дебри, откуда трудно будет потом выбраться.

Думаешь, там дураки, не раскопают всю нашу подноготную, а у нас рядом в жизни были одни только бывшие заключённые, да, ксёндз и раввины.

Анюточка, мне тут жить, а тебе надо, как можно быстрей уехать в Израиль.

Ты же, не хочешь оказаться в лагере вместе со своим муженьком?!

Так, не надейся, в одну камеру вас не посадят.

Я, конечно, твоих детей не брошу, но всё же лучше, чтоб их мать воспитывала, а не бабушка, которая толком и своих детей не воспитала.

— Мамочка, ну, что ты сейчас мне тут наговорила, разве бросила бы, ты своего мужа на произвол судьбы, даже не интересуясь, где он, что с ним, и какая его ждёт участь?

Фрося пристыжено замолчала, а Аня продолжила:

— Мамуль, не беспокойся, я не пойду здесь, в Москве в органы, я поняла, этим я ему не помогу, а накликать беду на нашу голову сама не хочу, мне и так достаточно сейчас неприятностей.

Мне дали один адресок, куда я могу обратиться, где мне окажут содействие, дали надёжные люди, и заверили, что там, постараются мне помочь выяснить о дальнейшей судьбе Миши.

— Анюточка, давай не пороть горячку, завтра мы спокойно поедем на дачу, подышим природой, а через несколько дней вернёмся к этому вопросу.

Я посоветуюсь с Марком, а он в этих вопросах куда, как больше нашего знает и понимает.

— Мамочка, и снова я слышу, Марк да Марк, ты на него стала молиться прямо, на тебя это не похоже…

И Аня впервые после того, как переступила порог Фросиной квартиры, улыбнулась.

Глава 36

На завтра после приезда Ани с Маечкой в Москву, они уже были на даче.

Начало июня выдалось на диво тёплым и солнечным.

Фрося не откладывая даже на один день, сразу же приступила к работе на маленьком приусадебном участке.

Она вместе с добровольными помощниками, а ими были все присутствующие здесь дети, не исключая малышку, перекопала грядки, посадила лук, морковь, укроп и, конечно, клубнику и садовую землянику.

С помощью шустрого Сёмки отремонтировали застеклённый парник, посадив там заранее приготовленные семена огурцов и помидоров.

Дворик и землю под плодовыми деревьями привели в надлежащий порядок, и дача уже через три дня приняла вполне ухоженный вид.

При ближайшем наезде в Москву, Фрося собиралась прикупить краски и другие строительные материалы, необходимо было подновить внутри домика, фасад и забор.

Она расспрашивала ближайших соседей по даче о каком-нибудь справном мужичонке, который не грех выпить и на руки мастер.

Обитатели дачи не только работали в эти дни, а постоянно бегали на пруд купаться и загорать.

Все, за исключением Розы Израилевны, покрылись коричневым загаром, особенно в этом преуспели, приехавшие раньше Сёмка и девочки Марка и Сони.

Фрося отметила для себя, что Рита заметно оттаяла душой, и уже ничем не отличалась от других в забавах и работе на грядках.

У маленькой Маечки было столько воспитателей, что у мамы и бабушки были полностью развязаны руки.

Аня не принимала участие в работах на земле, а чаще всего сидела рядом с Розой Израилевной и читала книжки, и с большой неохотой ходила на пруд купаться, а чаще в одиночку уходила в лесок, откуда возвращалась через два-три часа с букетиком лесных цветов и с припухшими от слёз глазами.

Фрося посвятила дочь в подробности передачи ей в собственность этой дачи, что осталось только официально оформить.

Это не вызвало у дочери особого восторга, она очень спокойно порадовалась за мать и только ехидненько заметила:

— Вот и хорошо, теперь не будешь тосковать по огороду, можешь здесь ещё и курей со свиньями завести.

— Анютка, не смейся, я же родилась на земле, и для меня эта дача является отдушиной от городской жизни, а ты иди, займись палисадником, у тебя когда-то это здорово получалось.

Аня без особого энтузиазма взялась за когда-то любимое ею дело, вместе с девчонками разбивая вблизи домика клумбы и цветники.

Прошла почти неделя, как Фрося заявилась на дачу, и вот, в очередной выходной сюда прибыли на машине Марк с Соней.

Марк переодевшись и оглядевшись, почти сразу же завалился с книжкой в теньке на гамак, и не выбирался из него до обеда.

Словоохотливая Соня бегала по участку дачи и восторгалась порядком и чистотой, загорелыми посвежевшими дочерьми, но, правда, наотрез отказалась идти вместе со всеми купаться на пруд, а переключилась на мать и Аню, в которой нашла хорошую слушательницу и богатый источник для пополнения информацией, любопытства ей было не занимать.

Сразу же после обеда Марк с женой засобирались в обратную дорогу, и Фрося с Аней напросились к ним в попутчики.

У каждой из них были свои дела в Москве.

Фросе надо было окончательно оформить увольнение и выправить документы на квартиру в связи со смертью Клары Израилевны.

Марк обещал вплотную заняться переоформлением дачи, как он выразился:

— Чтобы больше не возвращаться к этому вопросу.

Фрося наметила на ближайшие парочку дней, столько, по её мнению, необходимых дел, что кругом шла голова, надо было купить стройматериалы, семена и продукты на дачу, кое-что из летней одежды себе и детям, а главное, не терпелось побеседовать с Марком, на счёт своей будущей работы, о прошлых и будущих гешефтах, ну, и просто, опять побыть рядом с этим мужчиной, к которому, она уже поняла окончательно, её жутко влечёт.

Аня же, конечно, собиралась воспользоваться данным ей адресом, чтоб выяснить что-то о своём несчастном муже.

Маечку оставили на попечение Розы Израилевны и многочисленных её помощников, тем более, Рите и в Вильнюсе часто приходилось оставаться в няньках у младшей сестрички.

В машине Соня продолжала всех поливать словесным дождём, отчего у Фроси уже начиналась головная боль.

Наверное, все выдохнули облегчённо, когда та внезапно умолкла и выразила желание, покинуть их, выйдя возле своего дома.

Марк и после того, как его жена покинула машину, продолжал хранить молчание до самого подъезда Фросиного дома.

Когда мать с дочерью покинули салон автомобиля, он вышел следом, и отвёл Фросю подальше от ушей Ани:

— Надеюсь, ты уже отдохнула, на мой взгляд выглядишь очень даже хорошо.

Завтра подъедем к нотариусу, развяжемся с дачей, а то тёща уже все мозги мне продудела, а потом, уединимся, надо ведь перетереть нам кое-какие наши дела…

— Я уже сама собиралась тебе позвонить, не терпится кое-чем поделиться, поговорить про дела дочери, есть и задумка…

— Вот и отлично, завтра и начнём с самого утра, позвоню после восьми, будь готова.

Глава 37

Как только мать с дочерью поднялись в свою квартиру на двенадцатый этаж, так тут же нетерпеливая Аня подступила к Фросе с упрёками и расспросами:

— Мама, ты у нас взрослая и самостоятельная женщина, но я тебя сейчас совсем не понимаю.

Ведь ты, всем нам, твоим детям, по сто очков вперёд дашь по умению адаптироваться в любых жизненных ситуациях, но сейчас у меня вызывает недоумение твои отношения с этим Марком, который мне абсолютно не нравится.

Фрося, хранила молчание и внимательно смотрела на дочь, призывая её продолжать.

— Мамуль, ты достигла уже в жизни таких высот и такого благополучия, которое многим и не снилось, а теперь вступаешь, явно, на тернистый и опасный путь.

Все эти коробки и мешки, перешёптывания и переглядывания вызывают у меня страх за тебя, а, между прочим, в Советском Союзе за спекуляцию в особо крупных размерах тоже судят, а бывает и расстреливают.

Я же перед отъездом из Вильнюса забегала к дяде Ицеку попрощаться, он хоть и пытался отмолчаться, но кое-что я всё же для себя выяснила.

Твой Марк, воспользовался его безвыходным положением и неплохо на этом нагрелся.

Ты, не думай, дядя Ицек на него не жаловался, а даже совсем наоборот, выражал глубокую благодарность в ваш адрес, но если бы ты знала, как зудит его Кларочка.

И ещё, мамуль, ты ему буквально смотришь в рот, и более того, мне кажется, что ты, к нему, явно, не равнодушна, а он, между прочим, женатый и в какой-то степени, родственник…

Возникла пауза, дочь вопросительно смотрела на мать, а та собиралась с мыслями, не хотелось грубить или просто оборвать этот неприятный разговор, надо было что-то отвечать, а отвечать совершенно не хотелось.

Фрося тяжело вздохнула:

— Анюточка, ты во многом права, только твоя правда, однобокая.

Я не хочу оправдываться и обижать тебя, поэтому ответы мои будут короткими, и надеюсь всё же, что ты меня постараешься понять…

Я не сегодня вступила на этот путь с криминальным запахом.

Думаешь, в этой стране можно достойно жить честным трудом, покажи мне такого человека, кто достиг материального благополучия и служебного продвижения без взятки или воровства.

Ты, наверно помнишь, как мы посылали золотую монету в Сибирь Алесю, но вряд ли помнишь, как ещё раньше, за считанные месяцы выбрались из нищеты, и надвигающегося на нас голода, думаешь, с неба упали деньги…

Я одна поднимала после войны трёх детей и на моих руках, между прочим, ещё был Вальдемар.

В эти годы во многих семьях картофельными очисками питались и супом из крапивы.

Скажи, вы в чём-то нуждались, были плохо одеты и накормлены, что ты думаешь, государство о вас беспокоилось.

Думаешь, от лёгкой жизни или от огромного желания я стала базарной торговкой?!

Нет, моя миленькая, на базар я пошла по совету раввина Рувена, чтобы скрыть от людей и органов приваливший к нам достаток.

Пойми, моя дорогая, я не хочу тебя не в чём упрекать, я это делала от всей души, но, вспомни, ты, почти десять лет прожила в Вильнюсе за мои деньги, и на работу тебя приняли в республиканскую больницу не за твои красивые глазки и отличную учёбу, а за взятку, и скажу тебе, очень не маленькую, с которой мы подсуетились с Ицеком.

Да, будет светлая память моему Семёну, он перед смертью оставил мне очень большую сумму денег, но шестьдесят первый год съел значительную часть из них, только благодаря Ицеку, удалось немного спасти.

И ещё, моя правильная дочь, ты у меня была не одна, и я выучила вас троих, и вы с Андрейкой на хлебе и чае, учась в далеке от дома, не сидели, и одеты были не хуже многих городских студентов, и даже детей руководителей партии и народа.

Нет, нет, не пытайся меня сейчас успокоить, и превратить наш разговор в обнимашки и извинялки, ты хотела правду, так получи.

Не зря говорят, что любое добро наказуемо, так и со мной, но обидней всего, что эту благодарность я получаю, в полной мере, от своих детей.

Вначале Андрей корчил из себя жертву, играл в неизвестно кого, и неизвестно за что упрекал меня, считая, что я испортила его отцу и ему жизнь, связавшись с Семёном.

Хотя, он видел собственными глазами, как его папочка встретил нас в том сибирском посёлке, но это он быстро забыл, у него забрали пустышку или интересную игрушку.

А на мои чувства и на мою личную жизнь вам всегда было начхать, как и теперь.

Недавно Стас накормил меня упрёками до тошноты, начальник хренов, комуняга праведный, умником стал большим, а забыл, миленький сынок, кому он обязан своим положением.

Так вознёсся в своей самооценке, что и твоё добро по отношению к нему, тоже забыл.

Ты, не обольщайся, с вражескими элементами он больше общаться не хочет, так, что в Поставы не суйся, выгонит, и он тут не шутил.

Это самое малое из того, что он мне наговорил, но не буду тебя совсем в нём разочаровывать, а вдруг ещё опомнится и пожалеет о сказанных в пьяном запале словах.

Слёзоньки не лей, дослушай свою разошедшуюся мать, но я же тебя за язык не тянула, сама правды захотела.

Да, у меня сейчас есть шикарная квартира в Москве, теперь ещё появилась дача, не скрою, есть и сбережения, и золотишко водится.

Могу тебя заверить, что не только оставшееся от Ривы, я те украшения все сохранила, даже брошь, и та вернулась ко мне.

Мне переправить их хозяйке никак не удавалось, а теперь, когда будешь уезжать в Израиль, наряжу вас с Маечкой, как новогодние ёлки.

Ну, и подошли к твоему главному вопросу, зачем я связалась с этим Марком, и влезаю в сомнительные дела…

А кто меня кормить до старости будет, ты?

А, может, государство побеспокоится?

Конечно, побеспокоится, пенсию отвалит рубликов сорок.

За эти денежки и будем с сынишкой жировать, как раз подоспеет, он в армию, а я на пенсию или наоборот.

Вас старших выучила, а Сёмочка после армии может и на стройке поработать, потому что его сестричке вдруг за маму стыдно стало, добродетельной себя возомнила, а скажи мне миленькая, где пять тысячза своё высшее образование будешь брать, чтобы оплатить государству перед отъездом в Израиль…

Может сама честно заработаешь, а, может быть, тебе муженёк чемодан денег оставил?!

Не плач, не плач, я не жалуюсь и не упрекаю, просто выдаю, что на душе накипело.

Я понимаю, что ты сейчас находишься не в лучшем положении, и без меня у тебя есть, за что или за кого поплакать, но из-за этого ты не должна свою злость и обиду выплёскивать на мать, которая сегодня, как и раньше, хочет тебе помочь во всём, в чём только сможет.

А если предостерегаю от некоторых необдуманных поступков, это не со зла, а от желания уберечь.

Анюточка, ты же знаешь, чего мне будет стоить разлука с тобой, я не от желания избавиться от тебя, хочу отправить побыстрей в Израиль, а от моей безумной любви к тебе.

Из-за этой сумасшедшей любви, я могу расстаться навсегда со своей девочкой, которая на протяжении тридцати лет была мне отрадой, надеждой, гордостью и подругой.

Ну, пора и заканчивать мне свою отповедь или исповедь…

Доченька, ты уже у меня тоже взрослая и самостоятельная, а, пробыв две недели в разлуке с любимым мужем, места себе не находишь.

А, теперь посмотри на всю мою жизнь, на мои разлуки и на моё одиночество.

Ты, очень рано стала делать выводы и ревновать меня к первому же оказавшемуся возле меня после долгого перерыва мужчине.

Я тебе сейчас скажу, не как дочери, а как взрослой женщине и моей подруге.

У нас с Марком близко ничего не было, о чём ты подумала, а прояви он хоть чуточку интереса не только ко мне, как к партнёру по гешефту, а к моему телу, и я не знаю, что тебе сказать, я и себе ничего не могу ответить, как бы отреагировала…

И резко отвернувшись от дочери, как будто сама себе прошептала:

— А, наверное, знаю…

Глава 38

Фрося закусила нижнюю губу и невидящим взглядом уставилась в окно.

Аня уткнувшись головой в колени, горько плакала, никогда ещё мать так не разговаривала с ней — сердито и с жестокой откровенностью.

То, что открылось для неё сегодня, разрывало душу на части.

Хотя, разве она не догадывалась о многом из сказанного матерью, разве она не ценила всё то, что она делала для неё, но никогда ей и в голову не приходило, насколько та несчастная в своём одиночестве, и, как ей тоже бывает необходимо опереться на крепкое мужское плечо.

Из этого неприятного разговора Аня вынесла многое, о чём раньше только могла догадываться, оглянувшись мысленно назад, она вдруг ясно увидела, что у матери с ранней юности никогда не было опоры в лице близкого человека, такой, какой она была для неё.

В своём эгоизме ребёнка, она никогда не задумывалась о том, что мать тоже нуждается в ласке, в опоре и в элементарной плотской любви мужчины.

Ведь за все свои сознательные годы, Аня никогда не наблюдала рядом с матерью человека, который мог бы скрасить ей одинокие ночи и выпавшие на её долю трудности жизни.

У них, у детей, создалось твёрдое убеждение, что их мать вполне самадостаточная, сильная и волевая женщина, для которой, казалось бы, не существует никаких преград.

Конечно, Аня не наивная девочка, сама уже несколько лет, как замужняя женщина, но мужчины прошедшие и оставившие след в судьбе матери как-то не воспринимались всерьёз.

Семён и Виктор остались на невидимом заднем плане.

До встречи на свадьбе у Стасика, она только слышала об Алесе и Степане, с детства их образы не запечатлелись в её памяти.

Для неё мать была олицетворением мужественности, трудолюбия и самоотдачи.

В своей слепой любви к детям всегда готовая на самопожертвование.

Она привыкла видеть в матери несгибаемую женщину, преодолевающую любые трудности и невзгоды, готовой ради детей сорваться в любой момент с места, и приходить на выручку деньгами, советами и просто, своим присутствием.

Какая она всё же дура, так обидеть дорогого ей человека, как смотреть после этого матери в глаза и принимать помощь, в которой она сейчас так нуждается.

Фрося положила руку на вздрагивающие от плача плечи дочери:

— Всё, Анюточка, хватит лить слёзы, не будем просить друг у друга прощения, ты, не виновата, что стала взрослой, и я не виновата, что до сих пор осталась женщиной со своими слабостями и неостывшими желаниями.

За последнее время мы так с тобой отдалились друг от друга, что появились моменты не понимания и не приятия каких-то аспектов поведения и восприятия наших поступков, и появилось разное отношения к другим людям, и к другому взгляду на жизнь.

Но, ничего не поделаешь, моя дорогая доченька, это жизнь, и не будем пенять на неё, какая бы она не была, а ведь продолжается.

Вытри слёзы и подойди ко мне, то, что я тебе сейчас расскажу и покажу, возможно, очень важно для нас всех, я имею в виду меня, моих детей и внуков.

Фрося отошла от дочери и села в кресло Вальдемара.

Аня вытерла тыльной стороной руки слёзы, и с зарёванным лицом подошла к матери:

— Иди, иди, умойся, а то не разглядишь то, что я тебе хочу сейчас показать…

Мать неожиданно улыбнулась дочери, и у той отлегло от сердца, мир и дружба между ними восстановлены.

Со свежим умытым лицом Аня вновь подошла к матери и вопрошающе взглянула на неё.

Фрося нащупала что-то на боковой стенке подлокотника кресла и верхняя панель плавно съехала вперёд, и взору Ани предстал тайник, из которого на неё смотрели пухлые пачки денег.

Мать быстрыми движениями переложила эти пачки к себе на колени, на дне выемки, Аня увидела дорогие золотые украшения и четыре царские золотые монеты, она хорошо помнила, что одну подобную они когда-то посылали в Сибирь Алесю.

Фрося подняла на дочь глаза:

— Анюточка, разговор с тобой навёл меня на мрачные мысли о своём возможном будущем.

Ты, совершенно права, моя нынешняя деятельность, связана с огромным риском, но я уже встала на этот путь, и сворачивать не собираюсь, причины я тебе уже объяснила.

Не хочется думать о плохом, но подстраховаться не мешает.

Про украшения, полученные когда-то от Ривы, я тебе уже рассказала, но их ты имела возможность рассмотреть и в детстве, перед тем, как мы с тобой ездили в Вильнюс на твою бат-мицву…

Фрося лукаво подмигнула дочери:

— Стасик обвинил меня в том, что я из тебя сделала еврейку, можно подумать ей было бы плохо жить беларусской, так он заявил мне.

А, ты, как думаешь с высоты своего возраста и понимания сложившихся вокруг тебя реалий?

— Мамуля, ты же понимаешь, что твой вопрос риторический, только я никак не могу представить Стасика с такой обличительной речью.

— И не надо, а иначе кроме омерзения, у тебя в душе ничего по отношению к нему не останется.

Ладно, слушай дальше…

Что касается остальных дорогих вещей и денег, пообещай мне, что не бросишь Сёмочку на произвол судьбы, как бросила когда-то его отца, малолетним ребёнком сестра мамы Клары, известная тебе Роза Израилевна.

Анюточка, даже если ты будешь в тот момент в Израиле, ты должна найти возможность, приехать, и забрать его с собой, он ведь еврей по отцу, и это отражено в документах.

— Мама, мамочка, что ты мне сейчас наговорила, у меня от страха сердце может лопнуть.

— Анютка, это же на всякий случай, надеюсь, до этого не дойдёт, а будет обидно и смешно, если никто кроме меня не будет знать об этом тайне, и кресло благополучно выкинут на свалку.

Фрося сложила обратно в тайник пачки денег и потребовала от дочери попробовать несколько раз открыть и закрыть его своей рукой.

После этого, она опять взглянула проницательно в глаза дочери:

— Анютка, я жду ответа, ты можешь отказаться, я тебя не неволю, просто, тогда я вверю судьбу Сёмки в руки Андрея, на Стаса надежды у меня уже нет.

— Мамуль, ты зря на меня так смотришь, но если хочешь, то могу поклясться всем самым дорогим, что есть у меня в жизни…

— Нет, не надо клясться, одного твоего слова уже достаточно.

А, теперь чаёвничаем и на боковую, завтра у нас с тобой очень суматошный день.

Глава 39

После тяжёлого разговора и чаепития мать с дочерью молча разошлись по спальням.

Наступила душная июньская ночь.

То ли от этой духоты, то ли после тяжёлого разговора, но Фросе долго не удавалось уснуть.

Мысли, словно снежинки в пургу метались и крутились, то срывались и неслись далеко в прошлое, то порывисто летели в будущее, то кружились на месте…

Хорошо, что наступило лето и дети большую часть времени будут проводить на даче, впрочем, как и они с Аней, но к осени надо для дочери с девочками обустроить спальню, и Сёмка, однозначно, переберётся в зал.

Надо как-то устроить Риту в школу, Маю в садик и Ане негоже дома сидеть без дела, подыщем и ей работу.

Дочь, назвала её спекулянткой…

Обидное слово и пока преждевременное, но она же к этому стремится, и, поэтому, очень скоро её закружит водоворот негативной со стороны людей и властей деятельности.

Конечно, можно ещё и сейчас от этого отмежеваться, да пойти работать на обыкновенную работу, но ведь сама власть к этому подталкивает.

Большинство народа и не помышляет о такой деятельности, и, более того, люди осуждают и ненавидят этих спекулянтов, но обойтись то не могут, и поэтому, такие как Марк, находятся в почёте у людей с достатком, а сами могут себе позволить жить на широкую ногу, ни в чём себе, практически, не отказывая.

Ну, не будет спекулянтов, так, что, народ будет лучше жить, не будет дефицита и не станет престижных должностей и профессий?!

Она с мамой Кларой достаточно покрутилась возле людей, которые уже много раз побывали за границей, так, по их рассказам, там, само государство является спекулянтом, а люди узаконено зарабатывают друг на друге деньги, только не держат их в тайниках, а хранят в банке, и открыто пользуются всеми благами жизни.

Во, куда меня понесло, я буду не спекулянткой, а предпринимателем, только, к сожалению, подпольным.

В таких неожиданных для неё размышлениях Фрося заснула.

Утром звонок по телефону Марка застал мать с дочерью за чаепитием.

Им на сборы дали четверть часа и велели к этому времени, как он подъедет, уже быть на улице.

Аня пошутила на этот счёт:

— Мамуль, а у вас дисциплина я смотрю военная.

На, что Фрося тут же отреагировала в том же ключе:

— А, как же, время — деньги, под лежачий камень вода не течёт.

Марк, высадил Аню на нужной ей улице.

Предварительно Фрося вручила дочери ключ от квартиры, чтобы не было зависимости друг от друга и пожелав удачи, они укатили с Марком по своим делам.

Оставшись вдвоём в машине, Марк прервал своё молчание:

— Какая кошка между вами пробежала, у обеих какие-то виноватые глаза, словно у провинившихся школьников…

— Ох, Марик, нелёгкое дело учить уму-разуму взрослых детей, а когда они это начинают делать по отношению к матери, то вовсе мрак…

— Что, высоконравственная дочь учила мать уму-разуму?

— Да, пыталась…

— Ясно, не будем больше об этом.

Сейчас заедем в твою больницу, возьмёшь расчёт и подпишешь необходимые бумаги, потом заскочим к нотариусу, выправим на тебя дачу, я по телефону с ним уже договорился, и ко мне в магазин, надо же, в конце концов, потолковать нам, о наших гешефтах.

— Хорошо, уже на завтра я оставлю тогда поход в домоуправление и по магазинам, надо же многое купить на дачу…

— Прости, я разорваться не могу, как ни крутись, а я заведующий магазином и моё присутствие там бывает необходимо.

Марк усмехнулся и вдруг, неожиданно для себя и Фроси заявил:

— А, не пора ли тебе машину приобрести, сколько бы мы тогда времени сэкономили.

Фрося вначале опешила, а потом разразилась заливистым смехом:

— Вот, насмешил, так насмешил, бабка за рулём.

И она вновь залилась смехом.

— Бабка говоришь…

Ну-ну, посмотрим через пол годика…

Фрося даже не заметила, как и когда, она спокойно подстроилась под манеру разговора Марка, её больше не раздражали его лаконичные вопросы и ответы, его удивительное умение предугадывать события и мысли партнёра, некоторая прямолинейность и грубоватость в общении.

Незаметно, она и сама стала разговаривать с ним в этой же его манере.

Тем временем машина подкатила к небольшому магазину с простым названием «Промтовары».

Марк услужливо открыл перед Фросей дверь и вслед за ней вошёл в помещение торгового зала.

В эти утренние часы было очень мало покупателей, в магазине царила какая-то сонная атмосфера.

При виде вошедшего заведующего, продавцы и кассир заметно встрепенулись, и стали оказывать покупателям повышенное внимание.

Марк негромко поздоровался со всеми сразу и обратился к Фросе:

— Я, тут немножко покомандую, затем переговорю с бухгалтером, а ты прогуляйся по отделам, чуть позже позову тебя к себе в кабинет.

Фрося кивнула в ответ и стала не спеша разглядывать обыкновенный товар рядового магазина.

Иногда до неё доходил голос Марка, который, останавливаясь около каждого продавца, отдавал какие-то распоряжения или замечания.

Она оглядела магазин — помещение было небольшим, отдел верхней мужской и женской одежды её ничем не привлёк: костюмы, платья, брюки, юбки, рубашки и кофточки не отличались красотой фасонов и раскрасок.

Почти та же картина наблюдалась и в обувном, гораздо больше её заинтересовал отдел парфюмерии и сумок, а задержалась надолго в отделе нижнего белья, где прикупила себе бюстгальтер и несколько пар трусов.

Когда она уже рассчитывалась в кассе, из подсобки высунулся Марк и позвал её, пройти за ним в кабинет.

Он устроился в своём удобном кресле заведующего за массивным столом и предложил женщине присесть на стул напротив.

Глядя на покупки в её руках, он усмехнулся в привычной для себя манере:

— Что, решила дать план моему магазину?

Фрося смутилась:

— Так, пообносилась слегка, воспользовалась моментом…

Марк оценивающе оглядел фигуру женщины и ключом открыл выдвижную полку своего стола.

Перед Фросей появились в шуршащих прозрачных обёртках два бюстгальтера, три пары колготок, одни из них ажурные, и покопавшись, приобщил голубую кофточку, совершенно, невесомую в руках:

— Спрячь в сумку, дома померишь, но думаю, что будет в пору.

Фрося преодолела смущение:

— Сколько с меня?

— Высчитаю из твоих комиссионных.

Фрося поняла, для неё начинается совершенно другая качественно жизнь и она совсем не хотела ей противиться:

— Послушай Марк, мне пришла в голову одна идея, я тебе на неё уже намекала, а сейчас хочу озвучить, можно…

— Валяй.

— Ты, видел на поминках по маме Кларе полную такую женщину?

Это моя подруга, которая живёт в Сибири, в посёлке, где и я когда-то прожила около года.

Она работает там, в магазине единственным продавцом.

Но, не в этом суть.

У неё в тех краях, тесные деловые связи со многими людьми, все её хорошо знают и она, в свою очередь, знает обо всех…

Марк не сводил взгляда с лица Фроси и не перебивал её сбивчивый рассказ.

— Так, вот, там великолепные охотничьи и рыбацкие угодья, а также собирают кедровые орехи, может и ещё что-то есть, я не вникала раньше, но может быть тебя что-то из этого заинтересует…

— Заманчиво, заманчиво…рыба и орехи это очень хорошо, но требуется наладить сложную транспортировку, а вот меха, это уже реально.

Ты, хочешь поехать к подруге?

— Да, она меня ждёт в гости с моим младшим сыном.

— Так, так…

Пожалуй, в этом что-то есть.

Летишь туда самолётом, чего зря тратить время, а вот оттуда выберешься уже поездом, сама понимаешь, безопасней ценные шкуры вывозить.

Шкуры должны быть хорошо выделанные, а кому пошить и продать здесь, это уже не ваша с подругой забота.

Напролом не лезь, с подругой осторожненько обговори все мельчайшие детали.

Твоё дело только транспортировка, сама ни с кем там не связывайся, ты гостья.

Да, подругу заинтересуй, как следует, найди рычаги и на посулы не стесняйся…

— Марк, у неё в Москве дочь замужняя живёт и не в роскоши.

— А, это нам на руку… Когда собираешься выезжать, работа твоя здесь пока потерпит…

— Так, через недельку, другую могу и отправляться, только надо с квартирой уладить, с дочерью определиться, и можно вылетать…

— Да, с дочерью твоей хлопот хватает и на меня она почему-то смотрит, как на врага народа.

— Марик, если честно, именно ты явился причиной нашей размолвки, а ведь раньше мы с ней никогда не выясняли отношения, такую понимающую мать и дочь надо было ещё поискать…

— Фрося, ты сама сможешь разобраться со своей дочерью, раз ты здесь, значит от меня не отступилась…

Мужчина блеснул глазами, но Фрося не отреагировала.

— До моего приезда из Сибири, пусть посидит на даче, а потом надо определить Риту в школу, Майю в детский сад, и хочу Аню куда-то устроить на работу, а то она свихнётся дома сидевши.

— Всё правильно и я подсоблю тебе в этом.

Двое недавно ещё почти незнакомых людей вели непринуждённо разговор, касающийся очень важных жизненных проблем и вопросов, где были необходимы взаимное доверие и поддержка друг друга.

Глава 40

Далеко за полдень Фрося вернулась домой.

Ани ещё не было, а ей не терпелось померить вещи, так заманчиво выглядывающих из красивых целлофановых импортных упаковок.

Удивительней всего, что Марк даже не поинтересовался её размерами, а так на глаз выдал ей такие пикантные вещи.

Первым делом она померила бюстгальтеры, один был чехословацкий, другой французский.

Грудь Фроси уютно улеглась в изящные чашечки приятного для тела материала, вокруг сильно открытого декольте струились нежные кружева.

Глянув на советские бюстгальтеры, что она сама купила в отделе нижнего белья в магазине у Марка, она их сразу же положила, не меревши в полку, на каждый день пойдёт.

Через прозрачную упаковку она с вожделением смотрела на колготки — одни телесного цвета, другие потемней, но их она открывать не будет, ещё затяжки сделает своими грубыми руками после работы на даче.

Посмотрела на свои ногти… Какая срамота, одним словом, деревня, надо будет перед полётом к Аглае сделать маникюр, пора уже полностью соответствовать статусу москвички.

И, всё же не выдержала, и распечатала ажурные колготки, натянула их на свои длинные стройные ноги…

Вот, это да, какая красотища…

Она иногда видела такие в театре у жён высокопоставленных лиц, даже мысли не было приобрести где-то, а на тебе, они уже на ней.

И, вот, в её руках голубая кофточка с перламутровыми маленькими пуговками.

Фрося продела в рукава тончайшего шёлка руки и вдруг в зеркале заметила, стоящую в дверях спальни дочь, которая с широко раскрытыми глазами смотрела на наряжавшуюся мать:

— Ой, Анютка, я и не слышала, как ты вошла…

— Ничего удивительного, такие шмотки на тебе, не грешно, что голову потеряла.

Аня восхищённо пощупала кружева бюстгальтера и материал кофточки.

— Полный отпад, мамуль, можно в высший свет выходить, равных тебе не будет.

Застегни пуговки, дай на тебя посмотреть, надо только юбку какую-то подходящую надеть, а то с этими колготками смотрится вульгарно.

Фрося шутя, хлопнула смеющуюся над ней дочь ниже пояса:

— Всё, хватит смеяться над старой матерью, лучше расскажи, что у тебя нового, настроение, похоже, стало гораздо веселей…

Они прошли на кухню и принялись разогревать на плите вчерашнюю еду к обеду.

Пока они кушали, Аня выкладывала новости:

— Мамуль, меня там встретили очень хорошо.

Правда, вначале чувствовалось какое-то недоверие, а, как иначе, вдруг подосланная, они мне так потом сказали.

После того, как я им отдала письмо от доверенного человека из Вильнюса и рассказала свою историю, они просто обласкали меня словами.

Заверили, что в ближайшее время будет послабление отказникам, что даже людей замешанных в Ленинградском процессе и то, стали выпускать в Израиль.

Ты, наверно не знаешь, о чём идёт речь?!

Так, коротко, год назад группа евреев и не только, хотели угнать самолёт в Финляндию, а, точней, они делали вид, что угоняют.

Естественно их задержали, как и многих, кто входил в их сионистскую организацию, был громкий процесс в декабре, а теперь под нажимом Штатов и инициативы Израиля, стали потихоньку этих активистов выпускать.

Правда, им дают короткий срок на сборы, чемодан в руки и вперёд на историческую Родину.

— Спасибо доченька, что просветила, а ты сюда с какого бока…

— Мама, как ты не понимаешь, эти люди борются не только за себя, а за всех отказников в Советском Союзе, наши имена уже известны на западе, а Миша является политическим заключённым, и его участь далеко не безразлична крупным политическим деятелям во многих странах мира…

— Ах, доченька, как я далека от этого и приближаться не хочу, меня только волнует твоя судьба, и если бы ты от всего этого отказалась, могла бы восстановиться в своей профессии на работе, и осталась со мной, то не было бы счастливей человека на земле.

Но, я понимаю, что это невозможно, поэтому, уезжай быстрей к маме Риве, а я, как она раньше, буду ждать от тебя с нетерпением писем.

— Мамуль, я с тебя сионистку и не пытаюсь сделать, просто делюсь сокровенным, и очень надеюсь, что в будущем мы сможем ездить друг к другу в гости, ведь в последние годы, мы тоже не так часто виделись, и от этого не стали любить друг друга меньше.

— Анютка, завтра возвращайся на дачу, сама понимаешь, что Розе Израилевне тяжело с этой бандой управиться в одиночку, а я задержусь на парочку дней, мне надо ещё много проблем решить.

Утром прикупим краску, продукты и я посажу тебя на электричку.

И, самое главное, я недолго потом побуду с вами на даче, мы с Сёмкой улетаем к Аглае. Сколько там пробуду, пока не могу точно сказать.

— Мам, а вдруг в это время завертятся дела вокруг моего вопроса, как я без тебя…

Фрося рассмеялась:

— Маечку как-то без меня соорудила.

Аня покрылась краской:

— Мамуль, тебе не идёт быть пошлой.

— Анюточка, прости, вырвалось, но пора уже тебе тоже становиться по-настоящему взрослой, то за моей спиной сидела, то Миша за тебя всё решал, а ты ведь и сама далеко не простушка, пора уже в твоём положении зубами за жизнь цепляться и не ждать, когда кто-то решение преподнесёт тебе на тарелочке с голубой каёмочкой…

— Мама, ты серьёзно так думаешь или хочешь показать свою значительность?

— Ах, оставь ты эти обиды и подозрительность, конечно, серьёзно, но думаю, что ты пока ещё не готова самостоятельно вершить большие дела, но, похоже, скоро научишься.

Глава 41

Утром позвонил по телефону вездесущий Марк и сообщил Фросе, что он скоро подъедет к ним, и поможет сделать покупки для дачи.

Дело в том, что он тоже получил строгое задание от Сони, завести туда для матери и дочек продукты и сменную одежду.

Фрося передала эту новость Ане, не скрывая радости:

— Анютка, мы сможем сэкономить уйму времени и сил…

Дочь, не преминула съязвить:

— Мамуль, мне кажется, тут время и силы не при чём, ты рада, что снова скоро увидишь предмет своего обожания…

— Послушай дочь, мои отношения с мужчинами, тебя совершенно не касаются, а, особенно, эти гнусные намёки в сторону Марка.

Все твои измышления беспочвенны, но если даже в них была бы заложена правда, то и тогда, это моё личное дело, я сама себе судья и адвокат.

— Мама, а чего ты злишься на мои шутки, я, что бегаю и кричу на всю округу, просто предостерегаю, у тебя уже сто лет так не горели глаза.

Фрося вдруг как-то вся обмякла:

— Доченька, мне надо самой в себе разобраться.

Думаешь, я не понимаю, что у нас нет с Марком будущего, но, поверь, нет и настоящего, он ещё не пол словечком не обмолвился на эту тему, ни одним движением не выказал своего желания закрутить со мной роман, а ты, лезешь и лезешь с этим в душу, поэтому и злюсь.

Я тебе уже говорила, у нас завязались деловые отношения, нравится тебе или нет, это уже совсем другое дело, но и это мы уже обсуждали…

— Мамуль, хоть ты и злишься, а я всё же выскажусь до конца, мы же с тобой подруги.

Поверь, у меня нет никакой дочерней ревности или бабьей зависти, в своё время я радовалась, когда у тебя на горизонте появился Виктор, я была совсем не против, если и с дядей Алесем у вас снова что-нибудь похожее на любовь получилось.

Я бы была самая счастливая дочь, если бы какой-то вдовец или разведённый обратил бы на тебя внимание и у тебя бы, так же горели глаза, как сейчас, но это ведь другой случай…

— Ну, не выдумывай…

— Мамуль, это видно невооружённым глазом и хорошо, если это вижу только я.

Но, и это ещё не всё, я же наблюдаю, какими глазами он смотрит на тебя, и это не выдумки, я же взрослая женщина, и такие вещи трудно не заметить.

— Анютка, я тебе уже сказала, мне надо самой во всём разобраться, я уже тебе сообщала, что очень скоро мы с Сёмкой уезжаем к Аглае, и это мне даст возможность на расстоянии всё перечувствовать, и, возможно, успокоиться…

— Мам, ты всё же меня бросаешь одну…

Фрося со смехом обняла тридцатилетнюю дочь:

— Как осуждать мать и встревать в её сердечные дела, так, ты очень даже взрослая, а тут затосковала, словно сиську от младенца отнимаю, как только без меня Маечку соорудили.

— Мама, ты повторяешься, с этой своей пошлостью, я от тебя такого раньше никогда не слышала.

— Ну, не злись, не злись, хотела, чтобы ты улыбнулась, а то ты у меня чересчур серьёзная и правильная.

— Мамуль, ты же понимаешь в каком я сейчас состоянии и, что в любой момент могут возникнуть чрезвычайные обстоятельства, а я одна, совершенно, остаюсь одна…

Улыбка слетела с лица Фроси:

— Дочушка, я уезжаю ненадолго, максимум на две недели, а если возникнут какие-то трудности или вопросы, с которыми тебе будет сложно самой справиться, повторяю, обращайся смело к Марку, я его об этом попрошу, но он и так тебе не откажет.

— Ах, мама, если бы у меня был такой сильный характер, как у тебя, а мне всё время нужна опора.

Вот, Миша не находится сейчас рядом со мной и я вся в растерянности, а тут ещё ты, хочешь от меня уехать…

— Я тебе уже сказала, отдыхай пока на даче, вернусь, и мы постараемся устроить твою жизнь в Москве, надо подумать о школе для Риты, про садик для Маечки, и тебя ведь тоже надо трудоустроить, не будешь же сидеть на мамином горбу.

Аня натянулась, как тетива лука, но, увидев озорные огоньки в глазах матери, улыбнулась в ответ:

— Мамуль, я ведь могу и санитаркой вместо тебя, всё поближе к медицине.

— Ну, и отлично, мысль, кстати, неплохая.

— Ой, мама, мы с тобой совсем заболтались, Марк Григорьевич сигналит, слышишь.

Глава 42

К удивлению Фроси и Ани, в машине кроме Марка находилась Соня, которая сразу обрушила свой словесный поток на новых слушателей:

— Девочки, в последний момент мне позвонили со школы и сообщили, что отменили педсовет, и я воспользовалась случаем, вместе с вами сделаю покупки для дачи, и даже останусь там на несколько дней.

Ох, и отдохну, наконец, от всех этих учеников, коллег, тетрадок и методической литературы, кухни, уборки…

— И, заодно от меня…

Это врезался в тираду жены голос Марка.

— Ну, тебя, допустим, я вижу немного, то на работе пропадаешь, то за преферансом до утра просиживаешь, здоровье совсем не бережёшь, лучше бы на даче со мной несколько дней провёл, вон, и на юг отправляешь меня одну с девочками, как будто тебе отдохнуть самому не надо…

— Соня, Соня, остановись, кому твоя информация интересна, вон, забеги, купи сладости для детей, а мне тут надо парочку слов Фросе с Аней сказать, поверь, их это больше интересует, чем твоя трескотня о твоих делах личных.

Тут, Марк был не совсем прав, для Фроси эта информация из уст Сони, не была безразлична, оказывается у этого серьёзного мужчины всё-таки были слабости.

Что такое преферанс она знала отлично, ведь мама Клара тоже увлекалась этой картёжной игрой, и даже пыталась научить их с Сёмкой расписывать пульку, когда уже не могла выходить из дому.

Назойливая память возвращала и в Таёжный, именно в преферанс уходил играть по субботам Алесь в свою высоко интеллектуальную компанию, что и стало причиной, окончательного разрыва между ними.

Кроме того, Соня в желании выдать полную информацию о своих планах и задачах, поведала, что Марк скоро останется один в Москве, и Фрося подумала, что, наверное, всё же хорошо, что она в ближайшее время уедет в Сибирь, подальше от соблазна.

Из размышлений её вывел голос Марка:

— Вчера вечером я оторвался немного, расписали пулечку, то есть, сыграли партию в преферанс, водится за мной такой грешок, но дело не в этом, там был один товарищ, с которым я пошептался в перерыве, он близок к той работе, которая связана с нашим героем, твоим мужем Аня, кое-что узнал новенькое…

Аня, вся подобралась и устремила свои огромные глаза на мужчину.

— Он, этот товарищ, сказал, что следствие по этому делу долгим не будет, все факты твоего Миши деятельности известны, основную часть сионистского подполья арестовали, большинство будет в течение короткого времени выпущено из страны, а такие, как твой муж, будут отбывать срок, а это может быть и десять и пятнадцать лет заключения.

Так вот, тебе необходимо в ближайшее время явиться к следователю твоего мужа и попросить о свидании.

Я постараюсь кое-кого заинтересовать, чтобы это свидание состоялось и как можно быстрей, ты должна со своим мужем определить ваше будущее…

— Я сегодня пойду, скажите только куда…

— Посиди ты несколько дней на даче, мне скажут, когда это будет нужно, тут нельзя наломать дров, я и так, влез туда, куда обычно носа не сую, скажи маме спасибо…

Нет, Аню определённо раздражал этот человек, но её судьба сейчас во многом зависела от него, и она сдержала готовые вырваться слова негодования, и почти шёпотом произнесла:

— Я маме всей своей жизнью обязана, вам, спасибо, что принимаете участие в таком опасном деле.

— Ну, для меня опасность, риск и вера в удачу неотъемлемы.

Он усмехнулся, и заметил:

— Возвращается Сонечка, при ней никаких разговоров на эту тему и про другие тоже не стоит, она думает, что всё её благополучие с воздуха падает со снегом и дождём, и кроме педсовета не существует других организаций, где решаются судьбы людей.

Фрося, вдруг подумала, что им придётся вдвоём с Марком возвращаться в Москву, когда они отвезут Соню с Аней и покупки на дачу, и это ей показалось неприемлемым:

— Марк, если тебе не сложно, довези меня, пожалуйста, обратно к моему дому, займусь я, пожалуй, неотложными делами, скоро уезжать, а у меня накопилось столько бумажной волокиты, разгребу, и тогда на несколько дней приеду на дачу.

Глаза Марка и Ани одновременно устремились на Фросю, и в обоих парах глаз застыли вопросы, на которые тут же находились ответы, но оба смолчали.

Глава 43

На изматывающее душу хождение по кабинетам и бумажную волокиту у Фроси практически ушёл целый день, но с большинством дел она всё же справилась, где пятёрочка, а где и десятка помогли ей избежать многодневной бюрократической рутины.

С чувством, выполненного долга и ужасно голодная, она, наконец, вырвалась из плена кабинетов, чиновников и очередей.

Зашла в пельменную и на ходу скушала порцию любимого ею блюда, это конечно были не пельмени Аглаи, но голод утолили хорошо, и не надо было, придя, домой, думать о готовке.

Она так устала, что, вернувшись в свою квартиру, посмотрев недолго телевизор, рано улеглась в постель и скоро уснула.

Из глубокого сна её вырвал длинный настойчивый звонок в двери.

Кто это интересно решил её побеспокоить в ночной час, сердце забухало в груди, в подобное время хороших вестей трудно ожидать.

А то, что это была ночь, она поняла сразу, не услыхав привычного рёва машин за окном.

Она как была в ночной сорочке, так и подбежала к дверям, и спросила шёпотом:

— Кто там?

В ответ услышала чуть узнаваемый голос Марка:

— Фроосенька, открой, пожалуйста, несчастному человеку.

От этих слов сердце женщины подпрыгнуло в груди и она, забыв, что на ней из одежды только тонкая ночная рубашка, открыла стремительно дверь.

На пороге стоял Марк, по запаху и виду которого Фрося сразу догадалась, что он пьян и значительно.

Марк, чуть шатаясь, переступил порог и заплетающимся языком заговорил:

— Фросенька, прими горемыку под своё крыло.

Я проигрался сегодня в пух и прах, пятьсот рубликов, как с куста отвалил своим счастливым партнёрам.

Такая была непруха, а всё потому, что думал во время игры только о тебе…

Фрося запахнула на груди сорочку и попятилась в глубь комнаты:

— Марик, ты зачем пришёл ко мнея?

— Солнышко, за утешением и лаской…

Марк сделал несколько неуверенных шагов по направлению к Фросе и попытался её обнять:

— Фросенька, я думаю о тебе днём и ночью с момента нашей поездки в Вильнюс, но я боялся подступиться к тебе.

— А что, напился и осмелел?!

Фрося резко скинула его руки со своих плеч:

— Не делай того, за что потом тебе будет стыдно и так, не знаю, как мы завтра посмотрим в глаза друг другу…

— А, я не хочу завтра, я хочу сегодня смотреть в твои глаза.

Может быть, я теперь всегда хочу смотреть в твои глаза…

— Марик, ты наверно забыл, что у тебя есть семья или ты в моём лице решил найти для себя женщину для развлечений?

— Ты, думаешь, что я сильно пьян и не отвечаю за свои слова и поступки?

Да, я пьян, но за слова свои отвечаю — у меня есть семья, жёнушка, к которой я уже лет пять не дотрагивался, а ей этого и не надо, и никогда по-настоящему не было нужно, как только детей умудрились зачать.

— Так, ты пришёл ко мне удовлетворить своё скотское желание…

От последних грубых слов Фроси, взгляд Марка прояснился, облокотившись о стену в прихожей, он несколько раз смерил её тяжёлым взглядом сверху до низу и обратно:

— Для удовлетворения своих скотских желаний, я всегда могу найти объект и попроще…

Марк приосанился и опять сделал шаг по направлению к Фросе:

— Пойми и прими это, как сложившийся факт, я влюбился в тебя, как последний дурак, ни одна женщина до сих пор не вызывала у меня такого влечения…

— Послушай меня Марик внимательно, если ты, конечно, в состоянии понимать сказанное тебе.

Я не люблю пьяных, особенно, таких омерзительных, как ты сегодня.

Если ты отвечаешь за свои слова и поступки, приходи завтра, и повтори хотя бы эти последние слова, что ты сейчас мне наговорил.

Ты, умеешь читать души людей и моя для тебя не секрет, догадаться было не сложно, что ты мне далеко не безразличен, даже дочь моя это сразу заметила, но я не шлюха и не игрушка для развлечения.

Так вот, я уверенна в том, что смогу обуздать свои расшалившиеся чувства и тут же порву с тобой всяческие отношения.

Поверь, у меня на это хватит душевных сил, но забавляться собой не позволю…

Марк, оторвался от стены и по-прежнему шатаясь, понурив голову пошёл к двери и уже открыв её, тихим виноватым голосом, попросил:

— Вызови, пожалуйста, такси.

Глава 44

Фрося облегчённо выдохнула, когда закрылась за Марком дверь, вызвала для него такси и вернулась в свою спальню.

Она легла в постель, прикрыла глаза, но сон пропал бесповоротно.

Иногда в своём воображении, она рисовала картину, как Марк среди ночи приходит к ней, обнимает, целует, а изредка даже мысли уходили намного дальше, выписывая сцены интимных откровенностей.

Странно, но почему-то никогда в этих мыслях не было его слов признания в любви или банальных нежных излияний, как-то это не рисовалось с образом Марка.

Только что, был неожиданный приход посредине ночи к ней, человека, которого она мысленно ожидала в свои объятья, были признания в любви, и даже попытка наговорить ей нежности, но разве этого она ждала, разве такого Марка рисовало её воображение.

Фрося лежала на спине, подложив руки под голову, по щекам на подушку стекали горькие слёзы обиды, но она их не вытирала.

Безжалостная память возвращала её в далёкое прошлое, где Алесь пылко объясняется ей в любви, его неумелость на их брачном ложе, которым служил пол в жалкой избушке в деревне, и какую он тогда расточал нежность, шепча ей на ухо банальные глупости.

Затем в памяти пришёл в гости Семён, который вознёс её на трон королевы.

Своей необузданной страстью он разбудил в ней такую чувственность, что до сих пор румянились щёки при воспоминаниях.

Был ещё Виктор, пленивший её своей мужественностью и зрелыми проявлениями внимания и ласок.

Она уже разменяла шестой десяток и можно было, вполне, удовлетвориться воспоминаниями о прошлом, и неважно, что там были только фрагменты настоящей любви, но они всё же были, у других и этого не было.

Вон, Сонечка живёт без этой любви и ласки и не похоже, что этим тяготится или мучается, хотя, кто его знает, чужая душа потёмки.

Под утро Фрося незаметно для себя уснула.

Из глубокого сна её опять вывел протяжный звонок.

Она соскочила с кровати, спальня была залита солнечным светом, часы показывали почти десять.

На сей раз, она накинула на плечи халат и вышла в прихожую, и открыла дверь.

На пороге стояла незнакомая девушка с огромным букетом оранжевых гвоздик:

— Простите, вы Фрося?

— Да.

— Значит, этот букет для вас, там внутри и письмо есть.

Фрося приняла шикарный букет и закрыла дверь.

Она положила цветы на кухонный стол и нетерпеливыми движениями достала, спрятанный среди головок гвоздик конверт без подписи.

Нет, у неё не было сомнений от кого цветы, только было любопытно, что мужчина написал ей в оправдание за своё безобразное вторжение этой ночью.

Фрося достала тоненький листок и развернула:

«Фрося, доброе утро!

Спасибо тебе за преподанный мне ночью урок.

Я обязательно сделаю работу над ошибками, а извиниться хотел бы при личной встрече, поэтому, разреши пригласить тебя сегодня на ужин в ресторан, надеюсь на милостивый положительный ответ.

Я не смею больше обижать тебя своими приставаниями и склонением к интимной близости, но разреши и впредь греться в твоих лучах, находясь рядом с тобой.

К сожалению, я не могу предложить тебе других отношений, а какими они будут в будущем между нами, зависит теперь только от тебя.

Целую руки и позвоню через час после предполагаемого получения тобою этого письма.»

Фрося перечитывала уже третий раз коротенькое послание, когда раздался звонок телефона, она, улыбаясь, подняла трубку:

— Да, Марик, я слушаю тебя.

— Мамань, в твоей жизни явно появились мужчины, это впечатляет.

Фрося сконфузилась словно девчонка пятнадцати лет, которую застали целующейся с одноклассником.

— Андрейка, сынок, ты откуда и с какими вестямия?

— Из Питера мамань, из Питера, наконец, взял приступом крепость и в ближайшую субботу состоится наше бракосочетание с Настей, и мне бы хотелось всех вас, моих родных, видеть у себя за праздничным столом, который будет накрыт в одном из маленьких уютных ресторанчиков…

— Сынок, ты вовремя позвонил, ведь я собираюсь с Сёмкой к Аглае, но ничего, это потерпит, мы обязательно с ним приедем к вам на свадьбу.

— Мамань, а где моя дорожайшая сестра с революционным её мужем что-то они подевались куда-то, звоню, не отвечают…

— Андрюша, Аня находится с детьми Москве, сейчас она с ними на даче, а Миша там, куда он очень стремился.

— Что, загребли?! Вот, это да…

Хотя, ничего странного, я ему это предрекал.

— Сынок, давай, не будем об этом по телефону.

— Не будем, не будем, так, сестра вряд ли приедет, Стас сразу отказался явиться, он же дитя народил, долго бубнил мне, о том, что вы крепко с ним повздорили.

— Андрюша, об это не по телефону будем говорить, да, и обсуждать не хочется, лучше расскажи про ваши планы на будущее, где собираетесь жить и работать…

— Мам, Настюха согласилась поехать временно к нам с папой в Новосибирск, а там видно будет.

— Папа твой приедет на свадьбу?

— Да, собирается, хотя чувствует он себя паршиво, после свадьбы отправляется в Москву на дальнейшее обследование.

Маман, что-то чует моё сердце неладное, обследование явно затягивается, похоже, это не к добру.

— Сыночек, давай, не будем думать о плохом.

— Всё, мамуль, будем прощаться, перед выездом в Питер позвони на квартиру к Насте, мне же надо знать, сколько мест в гостинице заказывать.

— Обязательно позвоню, целую.

Не успела Фрося положить трубку телефона на аппарат, как раздался новый звонок.

На этот раз Фрося ответила стандартно:

— Алло…

— Фрося, это я Марк, чуть дозвонился к тебе, как в Смольном, всё занято и занято.

— Андрюша мой звонил из Ленинграда, в ближайшую субботу у него свадьба, поэтому мой отлёт к Аглае несколько откладывается.

— Ну, это не страшно, до зимы ещё далеко…

На этом в разговоре наступила неловкая пауза, которую первым всё же нарушил Марк:

— Фрося, что с моим предложением?

— С каким?

— Я на счёт ужина в ресторане…

— А я думала, что ты спрашиваешь на счёт ночного предложения….

— Еду…

Глава 45

Фрося улыбаясь, положила телефонную трубку на аппарат: что на меня вдруг нашло, такое сотворила, теперь надо расхлёбывать, как поведёт себя сейчас при встрече Марк, как самой вести себя с ним…

Ладно, первым делом в душ, он же скоро заявится, а я в ночнушке, даже зубы ещё не почистила.

Фрося заметалась по квартире, приняв душ, посушила волосы в духовке, чуть мозги не спалила, надела новый французский бюстгальтер, ажурные колготки и новую голубую кофточку, жаль, юбка уже не новая, не модная какая-то, белые туфельки на шпильке и к зеркалу, надо расчесаться, глаза подкрасить, так подвела губы, духи…

Ах, уже звенит дверной звонок!

Фрося поспешно открыла дверь и сразу же попала в крепкие объятья мужчины.

Губы Марка нашли только что подкрашенные губы и впились требовательным жадным поцелуем.

Руки женщины обвили шею мужчины и она приникла всем телом, принимая с наслаждением пылкие ласки блуждающих по груди, животу и бёдрам шаловливых рук Марка.

Отвечая на сладкие поцелуи и ласки, Фрося невольно думала, а зачем я так тщательно наряжалась…

Марк подхватил Фросю на руки и понёс в спальню:

— Дурачок, я тяжёлая…

— С такой ношей я готов и на Эверест подняться.

— Куда?

— На самую высокую гору в мире.

Марк положил Фросю на кровать, покрывая бесконечными поцелуями лицо и шею.

Фрося ероша пальцами мужчине густые волосы, сквозь смех говорила:

— Я так тщательно наряжалась к твоему приходу, а ты даже не взглянул на меня.

— А, вот сейчас и посмотрю…

Марк оторвался от поцелуев и сверху с вожделением посмотрел на лежащую возле него женщину.

Пальцы мужчины медленно стали расстегивать одну за другойперламутровые пуговицы на кофточке и взору предстали нежные кружева бюстгальтера, под которым быстро поднимались и опускались в такт порывистому дыханию пышные груди.

Фрося вдруг оттолкнула мужчину, резко поднялась на ноги и порывистым движением сорвала покрывало с кровати:

— Раздевайся быстрей, я этого момента ждала больше восьми лет.

И с двух сторон кровати на пол полетели юбка и брюки, кофточка и рубаха, колготки, носки и трусы…

И они смеясь, нырнули голышом с двух сторон под одеяло, жадно приникая телами друг к другу, снимая мгновенно стеснение и неловкость от первых прикосновений обнажённых тел.

Одной рукой Марк обнимал Фросю за шею, пропуская между пальцами густые пряди шелковистых волос, а вторая его рука обследовала тело, скользя по бархату кожи:

— Фросенька, я ведь вчера, когда вернулся домой, чуть с ума не сошёл от горя, что своим идиотизмом навсегда отпугнул от себя такую желаемую женщину.

— Да, мне было обидно, ведь я тебя действительно ждала, начиная с гостиницы в Вильнюсе, ты мне казался героем из иностранного фильма, а тут завалился обычный пьяный мужик, и захотел походя овладеть моим телом, а оно без души у меня мёртвое.

— А сейчас живое?

— А, ты проверь…

И Фрося откинулась на спину, увлекая за собой мужчину.

Ноги женщины чуть раздвинулись и приподнялись в коленях.

Рука Марка погладила бархатистую кожу внутренней части бёдер и чуть сжала курчавый островок, большим пальцем проникая в верхнюю часть лона.

От этого смелого движения Фрося вначале замерла, а потом бутон раскрылся и потянулся на встречу проникновению.

Пальцы Марка нежно раскрыли полностью истекающий влагой цветок и с губ женщины сорвался невольный стон, руки её заметались по мускулистым плечам мужчины, бёдра неистово отзывались встречными движениями на поглаживания пальцев, и в этот момент Марк приподнялся и резко вошёл в изнемогающую от желания плоть Фроси.

И, два тела слились в ритмичном танце, в танце любви двух жаждущих этого соития партнёров…

Фросины гормоны много лет находящиеся в спячке, мгновенно проснулись, жар лавой обрушился на низ живота и она, выгнувшись дугой, застонала, непроизвольно уходя на высокую ноту.

Вцепившись зубами в плечо мужчины, она вся распласталась под ним, сотрясаясь от бурного оргазма, в этот кульминационный момент тот резко вышел из неё, и прижался вздыбленным жезлом к животу женщины, орошая его обильным семенем.

Не насытившись, столь быстрым актом партнёры, не хотели выпускать друг друга из кольца объятий, порывисто дышали…и, вот, наконец, их губы нашли друг друга, и слились в благодарном нежном поцелуе.

Вначале они разомкнули уста, затем объятья и счастливый мужчина сполз на бок с тела женщины, примостив голову на её пышной груди:

— Марик, а зачем ты так сделал, разве в меня тебе было бы неприятно?

— Фросенька, а ты не боишься залететь?

Краска прихлынула к лицу женщины, деревня и есть деревня, не хватало ей на шестом десятке лет забеременеть, и при этом от женатого мужчины:

— Спасибо тебе, Марик, я совсем потеряла голову, а ведь мне, как никому надо остерегаться, почти каждый мой контакт с мужчиной заканчивался беременностью.

И она заливисто засмеялась.

Глава 46

В пылких объятиях, ласках и соитиях Марк с Фросей совершенно забыли про время, житейские заботы и хлопоты, и даже про семейные обстоятельства.

Постель Фроси для них стала крепостью с непробиваемыми стенами, в которой они скрылись от посягательств всего сущего на земле.

Фрося даже телефонный шнур вытянула из розетки, чтобы ничего и никто их не потревожил.

Она, правда, волновалась, что вечно занятой и деловой Марк, скоро подхватится, и понесётся по своим делам, выполнять какие-то обязательства перед работой и людьми, но он ни разу даже не взглянул на часы, даже не пытался повернуть разговор на тему семьи, гешефтов и их будущего.

На завтра Фрося пыталась вспомнить, о чём и о ком они говорили в перерывах между страстными соитиями, но в голове сохранились только обрывки ничего не значащих фраз и море слов с любовными глупостями.

Наконец, Фрося взглянула в окно:

— Боже мой, Марик, посмотри, уже солнце садится, мы мало того, что не ужинали, так и не обедали, а я и не завтракала…

— Ого, так мы, пожалуй, уже в ресторан не попадём, надо сгонять и что-нибудь хоть на вынос взять…

— А, ну его ресторан, хочешь, я быстренько яичницу сфарганю, есть колбаска и ветчина, откроем маринованные грибочки, огурчики и консервы какие-то есть…

— О, так это целый пир, мечи всё на стол, а я в душ и пару звоночков сделаю, если ты конечно не возражаешь…

Фрося, понизив голос почти до шёпота, неуверенно спросила:

— Марик, а ты сегодня останешься у меня на ночь?

— И, не сомневайся, для этого нет никаких помех, только часиков в шесть утра, я должен попасть домой, надо побриться, переодеться и впрягаться в работу.

Сама понимаешь, такие выходные, как я устроил себе сегодня, могут вылезти боком.

— А вечером придёшь?…

— Фросенька, давай, беги на кухню, чувствую, что и я проголодался, и мне, действительно, надо сделать несколько очень важных звонков, а за едой поговорим о наших будущих отношениях.

Фросе ничего не оставалось делать, как идти на кухню и выставлять на стол неприхотливый ужин, которым они сегодня должны были обойтись.

Из коридора до уха Фроси доходили обрывки разговоров Марка по телефону.

Он то кого-то распинал, не стесняясь в выражениях, то с кем-то разговаривал почти подобострастно, то шутил, то смеялся чьей-то шутке и вдруг до её слуха дошёл разговор, явно, касающийся проблемы Анютки, и она вся насторожилась, но по ответам и вопросам Марка, трудно было воспринять суть диалога.

Фрося оглядела сервировку на кухонном столе, не густо, здесь преобладали закуски, а не настоящая еда, к выше перечисленному раньше, добавилась селёдочка, которую она щедро посыпала нарезанным репчатым луком, и полила уксусом.

Трудно было сказать, как к этому отнесётся Марк, ведь Фрося ещё очень мало знала о вкусах, привычках и предпочтениях её любовника, а именно им, являлся на сегодняшний день для неё Марк, и она всё же решилась, выставив на стол бутылки водки, вина и ликёра. Пусть он сам решит, что сейчас предпочтительней.

Марк, зашёл на кухню и потёр руки, из одежды на нём были одни только плотно обтягивающие ноги трусы:

— Ух, славный столик, будем пировать, но закусочки годятся только под водочку, а ты, что предпочитаешь…

Фрося засмеялась, угодив в объятия мужчины:

— Я, обычно, только водку и пью, но если ты сейчас меня не отпустишь, то ужин придётся отложить на более поздний срок.

— В другой раз я бы не стал возражать, но у нас ещё впереди целая ночь.

Фрося высвободилась из объятий и водрузила посередине стола на подставку большую чугунную сковородку, на которой аппетитно шкварчала яичница пожаренная на сале.

Марк уверенно взял в руки бутылку Столичной водки и ловким движением, ухватившись за язычок, сорвал пробку.

Такими же уверенными движениями он наполнил хрустальные рюмки и поднял свою:

— Фросенька, ты необыкновенная женщина, угадать ход твоих мыслей и поступков, наверное, не дано никому.

Даже я, искушённый по разгадыванию чужих душ и то, оказался бессилен, и этому факту, очень даже рад.

Поэтому сейчас я и оказался в это время, в этом месте и с этой женщиной…

За тебя, моя женщина-загадка!

И он протянул свою рюмку на встречу Фросиной.

Та, не произнесла в ответ не единого слова, но не смогла отвести взгляда от лица мужчины, в голове крутилась, как заезженная пластинка, мысль, которая возникала уже много раз, почти сразу с их близкого знакомства, а точнее, с поездки в Вильнюс:

— Марк, Марк, на радость или на беду ты послан мне судьбой?!

Глава 47

Ужин любовников протекал в дружеской атмосфере и в приподнятом настроении.

Марк сыпал шутками, дарил Фросе комплименты, восхищаясь её красотой, формами тела, бархатистостью кожи, пышностью волос и, конечно же, не переставал восхвалять силу её характера и широту души.

Нельзя сказать, что женщине это не нравилось, она слегка смущалась и пыталась остановить поток комплиментов, переводя разговор на личность мужчины, но он только отмахивался:

— Фросенька, я среднестатистический образец мужского пола и если в твоих слабостях зачастую заложена твоя сила, то мои слабости или вредные привычки не вызывают ни у кого восхищения.

Мы оба с тобой прагматики, но мой прагматизм направлен на удовлетворение своего эго, на желание быть, как можно более независимым, и, чтоб, как можно больше людей чувствовали зависимость от меня.

Ты, прагматик другого плана, тебе нужна материальная база для того, чтоб близкие люди не испытывали нужды, чтоб ты, как можно меньше зависела от других и тебе плевать на значимость окружающих тебя людей, ты в них не ищешь источник обогащения, и получения каких-то привилегий для себя.

Ты, легко раздариваешь добрые поступки и с такой же лёгкостью их принимаешь от других, умеешь быть благодарной, и совершенно не ждёшь благодарности за совершённое тобой добро…

— Марик, Маричек, хватит, ты из меня делаешь святую деву Марию, а я простая баба и столько наворотила глупостей в своей жизни, что на десятерых хватит.

— Солнышко, самая большая глупость твоя, это я…

И с этими словами он увлёк женщину обратно в спальню, где их давно заждалась смятая постель после предыдущих любовных утех.

Фрося не противилась сексуальному натиску Марка, ей было приятно, что она в свои за пятьдесят, так ещё волновала плоть мужчины, для которого связь с женщиной, по всей видимости, не была такой уже редкостью.

Фрося проснулась на рассвете.

Сквозь прикрытые веки, она чувствовала на своей коже первые ласковые лучи солнца.

До слуха доходило карканье ворон и радостный щебет проснувшихся и радующихся новому дню птиц, и ещё, она явственно услышала тихое похрапывание рядом с собой, и в память ошеломляющим каскадом хлынули события вчерашнего дня.

Фрося осторожно прислушалась к себе и улыбка осветила её лицо: чуть болели припухшие губы от поцелуев, тело казалось невесомым, и оно до сих пор сохраняло прикосновение рук мужчины, утомлённое лоно при воспоминаниях сладко запылало будто предвосхищая новые наслаждения.

Приоткрыв глаза, скосила на часы, стоящие на тумбочке у кровати — почти пол шестого, надо будить Марка, ни о каких любовных утехах уже разговор не стоит, время подгоняет.

Так, вчера они и не поговорили об их отношениях в будущем.

Марк тщательно избегал этой темы и она не стала настаивать, пусть всё идёт, как идёт, сегодня её устраивает этот вариант в их отношениях, и так не хочется спугнуть своими вопросами и моральной щепетильностью хрупкое совместное завтра.

Фрося повернулась в сторону мужчины, приподнялась над его лицом и лёгкими поцелуями покрыла его глаза, нос, щёки и конечно губы…

Храп прекратился, но Марк не открывал глаза и ни чем больше не выказывал своё пробуждение.

Фрося скинула с его тела одеяло и её взору предстал готовый к наслаждению, выдающий всегда мужчину инструмент.

Ну, если он никуда не спешит, то она тем более и Фрося перекинула свою ногу через тело мужчины, нежно взяла в ладонь его достоинство, и медленно ввела в своё разгорячённое до крайности лоно, в ответ раздался сладкий стон.

Фрося всё больше и больше возбуждаясь, увеличивала и увеличивала темп, и Марк не в силах больше сдерживаться, поймал в руки мечущиеся над его лицом два пышных полушария, покрыл их поцелуями, при этом с удовольствием подчиняясь убыстряющемуся темпу партнёрши.

Казалось бы, этому соитию не будет конца, Марк оставил в покое пляшущие над ним пышные груди с налитыми багровым оттеком соски, ухватился за широко расставленные бёдра Фроси, и с хрипом дыша, довёл темп до умопомрачительного.

Тонкий крик женщины разорвал тишину спальни и почти в тот же миг раздался рёв тигра настигшего добычу, и Фрося в изнеможении вытянула ноги, всем своим весом придавив тяжело дышащего после бурного оргазма мужчину.

Она сделала попытку сползти с тела Марка, понимая насколько ему тяжело под ней, и как ему необходимо восстановить дыхание, но тот крепко обнял её за плечи, и по-прежнему тяжело дыша, покрывал поцелуями шею, шепча прерывистым голосом ласковые слова.

Глава 48

Фрося с большим нежеланием остановила ненасытные ласки мужчины:

— Маричек, мне очень приятно от твоих рук, губ и каждой частички тела, но я не хочу стать причиной твоего плохого настроения после того, как ты оторвёшься от меня.

Уже четверть седьмого, а ты собирался в шесть выезжать…

— Выеду в семь, ты того стоишь, чтоб мне нарушить свои некоторые привычки и планы, но я и правда запаздываю, у меня сегодня очень насыщенный день.

Надеюсь на твою чашечку кофе.

И с этими словами он мягко отстранил от себя женщину, и поспешил в душ.

Фрося мигом следом сорвалась с кровати, последовав по тому же маршруту, что и мужчина.

Пока он одевался на столе уже дымилась чашечка кофе, напротив неё стояла вазочка с печеньем, хотя Фрося уже знала, что Марк пьёт свою первую только с сигаретой.

Одетый и причесанный мужчина появился на кухне, благодарно чмокнул её в щёчку, взял чашку с кофе и перенёс на подоконник, закурил сигарету, и сделал блаженную первую затяжку и глоток.

Фрося в накинутом на голое тело халатике, сидела на табуретке и не сводила глаз с Марка, но не решалась задавать вопросы, боясь спугнуть этот хрупкий момент почти семейной идиллии, которой она по-сути никогда не знала.

После очередной затяжки и глотка кофе, Марк отвернулся от окна и посмотрел на Фросю:

— Почти до самого вечера я буду очень занят, а потом мне надо ехать на дачу за Соней.

Я умоляю тебя, не задавай мне много вопросов, особенно таких, на которые у тебя самой есть ответы, а мне совершенно не хочется на них отвечать…

— Марик, у меня только два вопроса и очень коротких.

— Валяй.

— Я слышала отрывки твоего разговора вчера по телефону на счёт моей Анютки, расскажешь, в чём суть, и ещё, заберёшь ли ты меня заодно с собой вечером на дачу, где я собираюсь денька на два-три задержаться.

— По дороге на дачу я тебе расскажу всё, что мне удастся выяснить на счёт этого дела, связанного с твоим ненаглядным зятем. Идёт?

Марк, быстрым шагом подошёл к Фросе, поднял её лицо, вытер большими пальцами слезинки в уголках глаз, нежно поцеловал в губы и не прощаясь, поспешно вышел из квартиры.

Давно за любовником закрылась дверь, а Фрося всё сидела и сидела на кухонной табуретке, и смотрела в некуда, а точнее, вглубь своей души.

Какие у неё могут быть претензии к мужчине, он разве ей что-то обещал, дарил какие-то надежды или она, с самого начала не понимала, что связь с ним причинит ей неминуемую боль и новые душевные муки, но только совершенно другого содержания, чем те, что испытывала с другими своими мужчинами по прошлой жизни.

Боль болью, мука мукою, но она опять, если и не любима, то желанна, совершенно, точно, её тело опять ощущает на себе ласки и напор неуёмного желания мужчины, которых она так мало получала в своей уже не короткой жизни.

Ах, сиди, не сиди, а ничего уже не изменишь и менять в ближайшее будущее ей ничего не хочется, пусть хоть совместно проведённые часики, но её.

Боже мой, она хочет, хочет, хочет быть с ним и ей было так хорошо в эти подаренные Марком сутки.

А теперь другая сторона монеты — это СОНЯ… А вот с ней, встречаться совершенно не хочется.

Ей трудно было объяснить самой себе, что это страх, стыд, а может даже ревность…

В этих размышлениях она прошествовала в спальню и стала снимать с кровати пропахшее их с Марком телами, и похотью постельное бельё.

Фрося улыбнулась своим дурацким мыслям — разве я могла бы подумать ещё месяц назад, что со мной приключится такая история, что я буду вдыхать запах мужчины от своей постели и буду ждать новых встреч, и проявления сексуального влечения к своему телу…

Из этих размышлений её вывел телефонный звонок.

Фрося подняла трубку:

— Солнышко, это я… Как настроение и чем занимаешься?

— Ах, Марик, ты уже на работе…

— А, как же, куда денешься, надо одевать и обувать советских граждан, но ты мне не ответила на мои вопросы.

— Настроение нормальное для покинутой, но осчастливленной страстными ласками любовника женщины.

А про занятие даже стыдно рассказывать — перестилаю постель и вдыхаю запах твоего тела, и нашей любви…

— Фросенька, можешь злиться на меня, но я ужасно хочу оказаться на чистом белье и вынудить тебя, как можно чаще избавляться от моего запаха, запуская стиральную машину.

— Ну, это зависит только от тебя…

— Не только, не забудь с тобой живут твои дети и внучки, поэтому впредь нам придётся порой искать пристанище, подходящее время и избегать посторонних глаз.

— Марик, не надо меня ни о чём предупреждать, я ведь сделала добровольно к нашей близости первый шаг и готова ко второму и третьему, но о последнем пока думать не хочется, но на него у нас есть у обоих право…

— Фросенька, я бы не хотел, чтоб наш нынешний разговор принял серьёзный характер, мы же только вначале наших любовных отношений.

— О, это радует, значит, будет и продолжение…

— Конечно, будет, мы же теперь любовники и компаньоны в одном лице.

— А кем я тебе больше нравлюсь?

— На провокацию не подамся, тем более, находясь не в посредственной близости…

И, тут же посерьёзнев:

— Фрось, тебе же через несколько дней ехать на свадьбу сына, а у тебя есть подходящий наряд?

— У меня есть хорошие выходные вещи, мы же с мамой Кларой посещали театры и всякие званные вечера для высокопоставленных лиц, но они, наверное, уже несколько вышли из моды.

Может ещё и Анютка поедет со мной на свадьбу брата, определённо, через два дня надо будет вернуться в Москву и поискать что-то подходящее…

— Для тебя я уже подыскал, а сейчас займусь твоей дочерью, только скажи, у тебя размер обуви тридцать девятый и назови размер обуви дочери…

— Про меня у тебя, похоже, нет никаких секретов, а у Анечки тридцать седьмой…

— Всё, пока больше вопросов нет, до вечера.

Глава 49

Фрося сбегала в ближайший гастроном и закупила различных продуктов для дачи.

Никогда к её добродетелям не относилась готовка изысканных блюд.

С ранней юности, начиная с жизни в родительском доме и позже, в её семье обходились простой пищей без особых изысков.

Мама Клара тоже была не привередливая в еде и поэтому Фрося никогда не заморачивалась на сложных блюдах, а часто ей это делать было просто некогда.

Сейчас было полно времени, но готовить для самой себя вовсе не хотелось и она сварила несколько картофелин, и достала из холодильника оставшиеся после их ужина с Марком закуски, этим и ограничилась.

Кормить ей было некого, Марк не обещал зайти, а вечером она уже будет на даче.

С нарастающим напряжением ждала телефонного звонка и вздрогнула, когда вдруг раздался дверной.

На пороге, шурша упаковками с новыми вещами, стоял Марк:

— Не ждали, а я вот он…

— Ждала, ещё как ждала, только думала, что ты позвонишь, чтобы я спустилась к машине.

— Нет, моя милая, пойдём в спальню на примерку.

— Ты сумасшедший, для тебя есть что-то невозможное…

— К сожалению, есть, я не могу покинуть свою семью, они пропадут без меня.

На лицо мужчины набежала тень и Фрося благоразумно не отреагировала на его последние, сказанные в запале, слова.

Они зашли в спальню и Марк стал расстёгивать пуговицы её халата:

— Ах, ты не голенькая, как жаль…

— Марик, я ведь бегала в магазин, надо же кормить ораву на даче.

— Глупенькая, я уже набил пол багажника всякими продуктами.

Давай, давай, помогай мне, нет времени, снимай быстрей эти произведения советской промышленности и надевай один из своих импортных, тот, который бежевого цвета.

— Ну, отвернись, не могу я пока при тебе это делать…

— Вот, выдаёшь, так я же за прошедшие сутки видел тебя во всяких ракурсах.

В этом пакете платье, в коробке туфли, а я пойду на кухню, перехвачу чего-нибудь, кроме твоего утреннего кофе ничего во рту ещё сегодня не было.

Марк удалился и застучал тарелками на кухне, а Фрося поспешно переодела бюстгальтер, аккуратно натянула колготки телесного цвета и развернула пакет…

В её руки скользнуло воздушное платье из шифона в бледно-голубых тонах с белой отделкой по краю подола.

Тело запорхнуло в обволакивающий материал, на ноги, как влитые вошли итальянские туфельки на шпильке и из зеркала на Фросю смотрела испуганными глазами почти незнакомая женщина, у которой на фоне платья ещё больше загорелись сапфирами широко раскрытые глаза.

В проёме дверей спальни показался Марк с тарелкой и вилкой в руках:

— Красавица, жаль меня там не будет рядом, на таком фоне сошёл бы за эмира Бахрейна.

У тебя есть золотишко с голубыми камешками?

— Кажется, есть, что-то такое мне Ицек оставил, подожди пару минут, я сейчас вернусь…

И она убежала в зал к тайнику в кресле Вальдемара.

Фрося держала на ладони перед глазами Марка два колечка и изящные серёжки, в которых переливались зелёно-голубым сиянием камешки:

— О, изумруды, это то, что надо, намерь.

Фрося вдела серёжки в уши и одно из колец, которое подошло ей по размеру.

Марк к этому времени отнёс тарелку на кухню, тщательно вымыл руки и подошёл к своей королеве:

— Ты неотразима, на тебе вещи и украшения являются огранкой, подчёркивая твою колоритность и величественность, ты великолепна.

Он достал из кармана брюк бархатистую коробочку и вручил Фросе:

— Примерь и это…

Фрося с замиранием сердца открыла коробочку, на неё смотрели золотые маленькие часики с браслетиком:

— Это мне?

— Да, это мой маленький подарочек для любимой женщины, дай, я их надену на твою руку.

Марк осмотрел со всех сторон принаряженную женщину, любуясь её статностью и красотой:

— А, теперь позволь я тебя аккуратненько освобожу от этого великолепия, люблю заниматься любовью на свежих простынях.

Глава 50

После бурных постельных утех, Фрося с Марком поспешно привели себя в порядок и выскочили из дому.

Не успели они отъехать, как Фрося задала волновавший её ещё с утра вопрос:

— Марик, ну, скажи ты, наконец, что там слышно о моём великолепном зяте?

— Фросик, не гони лошадей, что я буду тебе передавать слухи и домыслы, как только что-то прояснится и появятся результаты моих манипуляций, так тут же явлюсь, и поставлю вас с дочерью в известность.

Я хоть и не очень любопытный, но будь добра, расскажи свою историю про спасение тобой Ани, а то у меня сведенья из вторых рук, а точнее ртов, а они принадлежат моей тёще и жене.

— Марик, я тебе расскажу, только не смотри на меня, как на героя, в тот момент я была, как очумелая, ведь, чтоб осмыслить свой поступок у меня совершенно не было времени…

И она вкратце поведала ему историю, как в её руки попала Анечка и, как она с помощью Алеся сбежала в ту же ночь в деревню, и, как всю войну они отсидели там, и, каким благородным и любящим был в это время Алесь, с которым Марк имел возможность познакомиться на похоронах мамы Клары…

Марк молча слушал, ни разу не перебив и не задав встречного вопроса, только уже в конце рассказа произнёс серьёзным голосом:

— Фросенька, ты не героиня, ты святая…

На дачу Марк с Фросей явились, когда уже на июньский длинный день надвигался сумрак.

Аня с радостью встречала мать, а Соня мужа:

— Марик, ты в своём репертуаре, я уже думала, что не приедешь за мной, ты же знаешь, что я тут изнываю от скуки.

У меня, между прочим, завтра в школе совещание, а после завтра начинаю работать с отстающими учениками, а через две недели нам с девочками уезжать в Ялту, собраться же необходимо…

— Соня, садись ты уже в машину, кому эти подробности интересны.

— Если тебе ничего не интересно, что у меня в жизни происходит, так не значит, что и другим наплевать…

— Поехали, поехали, я устал, хочу пораньше лечь сегодня спать.

Аня с Фросей вместе с другими обитателями дачи выгрузили продукты и необходимые чистые вещи из багажника машины, и Марк под ворчание жены тут же уехал.

За ужином и вечерним чаем, Аня ни о чём не расспрашивала мать, но кидала изучающие в её сторону, многозначительные взгляды.

К удовольствию Маечки бабушка пошла укладывать её спать, а это значило, что можно немножко и побаловаться.

Ну, вот и всё, утомлённые за день обитатели дачи, кроме Фроси с Аней, наконец-то улеглись спать.

Теперь им можно было уединиться и наговориться всласть:

— Анютка, давай прогуляемся до пруда, я, пожалуй, даже искупаюсь.

— Мамочка, выглядишь уставшей и счастливой и наверно у тебя есть, что мне рассказать…

— Анюточка, давай вначале покупаемся, потом будем вести разговоры.

И Фрося взяв полотенце утащила Аню на пруд.

От души накупавшись, мать с дочерью улеглись на бережку на полотенцах, наслаждаясь ароматным воздухом тёплой июньской ночи.

Аня прервала затянувшееся молчание:

— Мам, ну, мам, не томи душу, расскажи, какие у тебя новости…

— Анютка. какая ты нетерпеливая, хотя у меня действительно есть, что тебе рассказать.

В первую очередь, Андрейка женится и приглашает нас к себе на свадьбу в Ленинград в ближайшую субботу.

Не перебивай, дай дальше рассказать.

Во-вторых, а это для тебя сегодня самое важное, скорей всего, в пятницу пойдёшь в органы к одному человеку, с которым Марик договорился, чтобы тебе дали свидание с Мишей, но это ещё надо уточнить, будут изменения, он обязательно тогда приедет и поставит в известность…

— Мамочка, правда, вот это здорово!

— Ну, я твой оптимизм особо не разделяю, Марик говорит, что твоему мужу грозит от десяти до пятнадцати лет.

— Но за что, за книжку что ли, так там кроме правды об этом строе ничего плохого нет…

— Анюта, ты меня в эти темы не вовлекай, я могу думать, как я хочу, а вот, говорить по душам не с каждым буду, с властью не шутят, плетью обуха не перешибить.

— Мамуль, может стоит мне туда пойти вместе с детьми и призвать их к милосердию?

— Ага, они там не знают и про тебя, и про детей, и даже про твою маму в Израиле.

Вот, на последнее и напирай, в этой стране тебе всё равно уже жизни не будет.

— Ладно, не будем пока об этом, схожу на свидание, тогда и думать будем…

— В пятницу ты ещё не на свидание идёшь, а с официальной просьбой о нём, но Марик говорил, что тот человек подсуетится, чтобы ты его получила и, как можно быстрей.

— Мамулечка, а что ты всё Марик и Марик, и от тебя такое свечение идёт, что хоть спички поджигай…

— Ах, Анютка, кончилась моя спокойная жизнь вместе с уходом мамы Клары.

Я попала в такой водоворот, из которого очень трудно выбраться, а самое главное, что я и не хочу.

Ты, можешь меня осуждать, поругивать и даже перестать разговаривать со мной, но я не могу и не хочу отступиться от него.

Мне с ним хорошо, спокойно, надёжно, я опять любима, а сама могу сотворить ради него любой безрассудный поступок.

— Мамочка, но он ведь женатый, у него дети и мы в какой-то степени родственники.

— Всё знаю, всё понимаю, но ничего с собой сделать не могу.

— А, что он собирается бросить семью ради тебя?

— Нет, об этом он и речи не ведёт.

— Так, ты, что ли будешь любовницей?

— Да, доченька, любовницей, только не буду, а уже есть.

— Мамуль, мамуль, как мне тебя жалко, на какую ты себя судьбу обрекла.

— Доченька, а одинокой быть лучше, когда не на кого опереться, когда не с кем словом перемолвиться, не для кого наряжаться, молодиться и прости меня, но ты уже взрослая, что ты думаешь, тело моё уже не нуждается в ласках…

— Мамочка, успокойся, если тебе хорошо, так я за тебя только рада, просто, не хочу, чтобы ты потом опять страдала.

Я ведь сама сейчас одинокая, но у меня есть ты и я уверенна, что скоро рядом со мной будет Миша.

Глава 50

После бурных постельных утех, Фрося с Марком поспешно привели себя в порядок и выскочили из дому.

Не успели они отъехать, как Фрося задала волновавший её ещё с утра вопрос:

— Марик, ну, скажи ты, наконец, что там слышно о моём великолепном зяте?

— Фросик, не гони лошадей, что я буду тебе передавать слухи и домыслы, как только что-то прояснится и появятся результаты моих манипуляций, так тут же явлюсь, и поставлю вас с дочерью в известность.

Я хоть и не очень любопытный, но будь добра, расскажи свою историю про спасение тобой Ани, а то у меня сведенья из вторых рук, а точнее ртов, а они принадлежат моей тёще и жене.

— Марик, я тебе расскажу, только не смотри на меня, как на героя, в тот момент я была, как очумелая, ведь, чтоб осмыслить свой поступок у меня совершенно не было времени…

И она вкратце поведала ему историю, как в её руки попала Анечка и, как она с помощью Алеся сбежала в ту же ночь в деревню, и, как всю войну они отсидели там, и, каким благородным и любящим был в это время Алесь, с которым Марк имел возможность познакомиться на похоронах мамы Клары…

Марк молча слушал, ни разу не перебив и не задав встречного вопроса, только уже в конце рассказа произнёс серьёзным голосом:

— Фросенька, ты не героиня, ты святая…

На дачу Марк с Фросей явились, когда уже на июньский длинный день надвигался сумрак.

Аня с радостью встречала мать, а Соня мужа:

— Марик, ты в своём репертуаре, я уже думала, что не приедешь за мной, ты же знаешь, что я тут изнываю от скуки.

У меня, между прочим, завтра в школе совещание, а после завтра начинаю работать с отстающими учениками, а через две недели нам с девочками уезжать в Ялту, собраться же необходимо…

— Соня, садись ты уже в машину, кому эти подробности интересны.

— Если тебе ничего не интересно, что у меня в жизни происходит, так не значит, что и другим наплевать…

— Поехали, поехали, я устал, хочу пораньше лечь сегодня спать.

Аня с Фросей вместе с другими обитателями дачи выгрузили продукты и необходимые чистые вещи из багажника машины, и Марк под ворчание жены тут же уехал.

За ужином и вечерним чаем, Аня ни о чём не расспрашивала мать, но кидала изучающие в её сторону, многозначительные взгляды.

К удовольствию Маечки бабушка пошла укладывать её спать, а это значило, что можно немножко и побаловаться.

Ну, вот и всё, утомлённые за день обитатели дачи, кроме Фроси с Аней, наконец-то улеглись спать.

Теперь им можно было уединиться и наговориться всласть:

— Анютка, давай прогуляемся до пруда, я, пожалуй, даже искупаюсь.

— Мамочка, выглядишь уставшей и счастливой и наверно у тебя есть, что мне рассказать…

— Анюточка, давай вначале покупаемся, потом будем вести разговоры.

И Фрося взяв полотенце утащила Аню на пруд.

От души накупавшись, мать с дочерью улеглись на бережку на полотенцах, наслаждаясь ароматным воздухом тёплой июньской ночи.

Аня прервала затянувшееся молчание:

— Мам, ну, мам, не томи душу, расскажи, какие у тебя новости…

— Анютка. какая ты нетерпеливая, хотя у меня действительно есть, что тебе рассказать.

В первую очередь, Андрейка женится и приглашает нас к себе на свадьбу в Ленинград в ближайшую субботу.

Не перебивай, дай дальше рассказать.

Во-вторых, а это для тебя сегодня самое важное, скорей всего, в пятницу пойдёшь в органы к одному человеку, с которым Марик договорился, чтобы тебе дали свидание с Мишей, но это ещё надо уточнить, будут изменения, он обязательно тогда приедет и поставит в известность…

— Мамочка, правда, вот это здорово!

— Ну, я твой оптимизм особо не разделяю, Марик говорит, что твоему мужу грозит от десяти до пятнадцати лет.

— Но за что, за книжку что ли, так там кроме правды об этом строе ничего плохого нет…

— Анюта, ты меня в эти темы не вовлекай, я могу думать, как я хочу, а вот, говорить по душам не с каждым буду, с властью не шутят, плетью обуха не перешибить.

— Мамуль, может стоит мне туда пойти вместе с детьми и призвать их к милосердию?

— Ага, они там не знают и про тебя, и про детей, и даже про твою маму в Израиле.

Вот, на последнее и напирай, в этой стране тебе всё равно уже жизни не будет.

— Ладно, не будем пока об этом, схожу на свидание, тогда и думать будем…

— В пятницу ты ещё не на свидание идёшь, а с официальной просьбой о нём, но Марик говорил, что тот человек подсуетится, чтобы ты его получила и, как можно быстрей.

— Мамулечка, а что ты всё Марик и Марик, и от тебя такое свечение идёт, что хоть спички поджигай…

— Ах, Анютка, кончилась моя спокойная жизнь вместе с уходом мамы Клары.

Я попала в такой водоворот, из которого очень трудно выбраться, а самое главное, что я и не хочу.

Ты, можешь меня осуждать, поругивать и даже перестать разговаривать со мной, но я не могу и не хочу отступиться от него.

Мне с ним хорошо, спокойно, надёжно, я опять любима, а сама могу сотворить ради него любой безрассудный поступок.

— Мамочка, но он ведь женатый, у него дети и мы в какой-то степени родственники.

— Всё знаю, всё понимаю, но ничего с собой сделать не могу.

— А, что он собирается бросить семью ради тебя?

— Нет, об этом он и речи не ведёт.

— Так, ты, что ли будешь любовницей?

— Да, доченька, любовницей, только не буду, а уже есть.

— Мамуль, мамуль, как мне тебя жалко, на какую ты себя судьбу обрекла.

— Доченька, а одинокой быть лучше, когда не на кого опереться, когда не с кем словом перемолвиться, не для кого наряжаться, молодиться и прости меня, но ты уже взрослая, что ты думаешь, тело моё уже не нуждается в ласках…

— Мамочка, успокойся, если тебе хорошо, так я за тебя только рада, просто, не хочу, чтобы ты потом опять страдала.

Я ведь сама сейчас одинокая, но у меня есть ты и я уверенна, что скоро рядом со мной будет Миша.

Глава 51

На следующий день под вечер на даче вдруг неожиданно появился Марк.

Он стремительно вошёл во двор, здороваясь на ходу со всеми обитателями, расцеловал подбежавших к нему дочерей и обратился к Фросе:

— Давай отойдём на минутку, надо срочно пошептаться.

И, когда они скрылись в машине, заявил:

— Фросенька, ужасно соскучился по тебе, но я срочно явился не об этом сказать, завтра Аня к десяти часам утра должна явиться в КГБэ, и это сама понимаешь для неё и в какой-то степени для тебя очень важно.

— Марик, мы по-любому с Аней и Сёмкой собирались завтра в Москву, ведь в пятницу вечером надо выезжать в Питер на свадьбу, а сегодня уже среда.

— Так, не сиди здесь, а скоренько собирайтесь, договаривайтесь с моей ничем не интересующейся кроме художественных книг тёщей и старшими девочками на счёт ухода за малышкой, и вперёд.

Меньше, чем через час они уже катили в сторону Москвы.

Хорошо, что Сёмка выпросил себе место рядом с шофёром, Фросе не пришлось в присутствии детей, сидеть рядом с Марком, сгорая от смущения под пристальным осуждающим взглядом всё понимающей дочери.

Поездка в Москву, длиной в час показалась всем совершенно незаметной, причиной этого был Сёмка, который буквально засыпал Марка вопросами, интересуясь двигателем Волги, марками других машин, а особенно иностранных, снимки которых он вырезает из журналов «За рулём».

Мужчина спокойно со знанием дела сообщал мальчугану многие подробности из характеристик автомобилей и тот буквально светился от счастья.

Когда Волга затормозила возле подъезда, Марк попросил Фросю ненадолго задержаться с ним в машине.

Аня с Сёмкой поспешили домой, а мужчина обернулся к Фросе и протянул ей пакет:

— Это вещи для твоей дочери, если она, конечно, соизволит поехать на свадьбу, не понадобятся, вернёшь обратно.

— Марик, я обязана сама заплатить за эти вещи, хватит, что ты на меня тратишься, а ещё будешь и на моих детей выкладывать свои кровные.

— Фросенька, не волнуйся, у меня же хранятся твои деньги, высчитаю в полном объёме.

— Маричек, у меня нет слов, чтобы выразить благодарность за всё, что ты делаешь для меня.

— Фросенька, во многом я это делаю не для тебя, а для себя, чтобы видеть твоё счастливое лицо, но хватит об этом.

Вот, держи эту записку, в ней, куда и к кому должна завтра явиться Аня, будем надеяться, что этот поход многое прояснит.

Фрося спрятала листок, перегнулась через переднее сиденье, обхватила голову мужчины и своими губами нашла губы Марка, а затем, чуть задохнувшись от поцелуя, выпалила:

— Ты моя погибель, но мне почему-то совершенно не страшно идти за тобой в ад.

И не давая Марку ответить, выскочила из машины.

Когда она зашла в свою квартиру, то сразу услышала громко работающий телевизор, понятно, сын расположился у своего любимого ящика, которого был лишён на даче.

Фрося заглянула в спальню, у окна повернувшись к ней спиной, стояла Аня.

Сердце у матери защемило от взгляда на эти понурые плечи, не трудно было догадаться какие мысли обуревали растерзанную последними событиями дочь:

— Анюточка, померь эти вещи, которые тебе достал Марк, чтобы ты могла красиво выглядеть на свадьбе у брата.

Аня развернулась:

— Мама, я ещё не сказала, что туда поеду.

— Ну, посмотри хотя бы, сделай мне одолжение.

Аня развернула пакет, в её руках оказалось красное коротенькое по моде платье из шёлка:

— Мамуль, а почему твой Марк, выбирает мне цвет и фасон, он, что такой знаток женских душ и вкусов?

Фрося оставила без внимания колкие слова дочери, не стала настаивать больше на примерке платья и туфель, которые так и остались лежать в закрытой коробке, а протянула дочери записку, в последний момент полученную от Марка.

Аня нерешительно взяла в руки листок, развернула и впилась глазами.

Она несколько раз пробегала взглядом сверху вниз и всё не могла оторваться от этого сообщения.

Нетерпение матери достигло точки кипения, но она не смела нарушить молчание.

Наконец Аня оторвалась от записки:

— А, знаешь мама, я наверно поменяю мнение о Марке Григорьевиче.

Глава 52

Мать с дочерью почти не спали в эту ночь, предшествующую до крайности опасному и важному визиту Ани в КГБ.

Фрося несколько раз просыпалась, слыша тихие шаги Ани по коридору, залу и кухне.

Молодая женщина не находила себе места, а материнская чуткая душа и слух болезненно реагировали на переживания дочери.

Это были не просто переживания, это был страх перед заведением, о котором до нынешних времён, с тридцатых годов, а то и раннее, люди вспоминают и упоминают с содроганием.

Намного опережая назначенное время, Фрося с Аней на метро прибыли на Лубянку.

Мимо памятника железному Феликсу проследовали ко входу в громоздкое серое здание, где на проходной проверили списки визитёров и во внутрь пропустили одну только Аню.

Оставив мать снаружи, та скрылась за тяжёлой дверью и душу Фроси поглотила мрачная неизвестность.

Время тянулось невероятно медленно.

Прошло уже больше часа, как Фрося окутанная страхом за дочь, вышагивала взад вперёд мимо сурово глядящего на неё Феликса Эдмундовича.

Дзержински даже вылитый в железе излучал строгость и непримиримость.

Вдруг в дверях показался дежурный и позвал её по имени отчеству:

— Ефросинья Станиславовна?

Сердце вдруг остановилось, в глазах на мгновенье потемнело.

Наконец она почувствовала в груди нерешительный толчок и вместе с ним выдохнула:

— Да, это я.

— Ефросинья Станиславовна, у вас есть с собой паспорт?

Женщина утвердительно кивнула.

— В таком случае вас просят подняться на второй этаж и проследовать в кабинет номер сорок шесть.

Фрося на негнущихся ногах поднялась по лестнице и, очутившись в длинном коридоре, отыскала дверь с нужным ей номером, где прочитала табличку — капитан Соколов Евгений Николаевич.

Постучала и решительно толкнула массивную дверь.

За пустым столом сидел молодой симпатичный человек в штатском костюме, может быть только немного старше её дочери.

Сама дочь сидела напротив, на краешке стула и по напряжённой её спине, мать догадалась, насколько нелегко складывается здесь разговор.

Аня не оглянулась на мать, наверное, ей так было определено вести себя.

Молодой человек привстал со своего места и указал рукой на стул, стоящий в стороне:

— Меня зовут Евгений Николаевич, я следователь особого отдела в нашей организации, прошу вас присесть и ответить на ряд возникших к вам вопросов.

Ефросинья Станиславовна, надеюсь на ваше благоразумие и хочу получить от вас чёткие, короткие и честные ответы.

Фрося от сдавившего грудь волнения, не смогла произнести утвердительных слов, а только кивнула.

— Аня, ваша родная дочь?

— Да, но я её не рожала.

— Сколько у вас детей?

— Трое сыновей и дочь.

— Дочь, это Аня?

— Да.

— Каким образом она попала в ваши руки?

— В августе сорок первого мимо моего дома гнали колону евреев, среди которых были Меир и Рива Янковские, врачи из нашего города, которые спасли мне жизнь при родах сына.

По моему предложению Рива собственноручно передала девочку мне, чтобы я её укрыла и спасла от вероятной смерти.

— У девочки были документы, вы её удочерили?

— Нет, сами понимаете, война и послевоенное время, было не до этого, я её записала на себя, только перед тем, как ей надо было идти в школу.

— Сколько раз вы были замужем?

— Официально один раз, но я не гулящая и всем своим старшим детям дала образование.

— Вы, не кипятитесь, я вас пока не в чём не обвиняю, а просто сравниваю ваши ответы с показаниями Ани.

— Все мужчины от кого у вас дети живы?

— Нет, только двое, отец младшего умер.

— Вы носите его фамилию?

— Да.

— Простите, это вне протокола, Клара Израилевна Вайсвасер вам кем-то приходилась?

— Да, это мать моего любимого мужчины, от которого я ращу сына, мы с ней проживали вместе последние восемь лет.

— Примите мои соболезнования, героическая была женщина, настоящая большевичка.

Фрося, молча приняла казённые слова молодого человека и ещё больше подобралась, понимая, что разговор сейчас может принять другой характер.

— Скажите, уважаемая, как такое случилось, что в семье человека, занимавшего высокую должность в нашем правосудии, пригрелся подобный вражеский элемент?

— Клара Израилевна последние два года очень болела и не выходила из дому.

Моя дочь, как вы знаете, проживала со своей семьёй далеко от нас, в Вильнюсе и поэтому нам ничего не было известно о его деятельности.

Должна вам заметить, что Клара Израилевна отрицательно относилась к высказываниям и деятельности, подобных моему зятю.

— О каких высказываниях и деятельности вы говорите?

Фрося напряглась, разговор начинал принимать серьёзный оборот и она не знала, как правильно отвечать, чтобы не навредить своей дочери, и в то же время, не показаться скрывающей что-то незаконное от властей:

— Я имею в виду книгу, о которой мне рассказала дочь, после ареста моего зятя, антисоветского содержания, переданную на Запад.

— Ваша дочь говорила мне просто о книге.

— Возможно, это я добавила от себя, ведь за антисоветские высказывания он был уволен из газеты ещё десять лет назад и вам, наверное, хорошо известно, что и два года назад история повторилась.

— Какие у вас лично сложились отношения с Михаилом Шульманом?

— Мы никогда не жили рядом и практически не общались.

— Мягко говоря, вы недолюбливаете Михаила?

— А вот это, мне кажется, к делу не относится.

Лицо капитана расплылось в улыбке:

— А вам, Ефросинья Станиславовна палец в рот не клади.

Я вам только вкратце опишу ситуацию, чтобы задать ещё несколько вопросов, Ане об этом я уже поведал.

Михаил Шульман обвиняется в серьёзном преступлении перед государством, это действия, связанные с подрывом Социалистического строя.

Следствие ещё в самом разгаре, поэтому я не буду вам больше ничего на эту тему говорить.

Во время пока идёт следствие, ваша дочь не может получить свидание с мужем, все ходатайства об этом напрасны.

А теперь ещё несколько вопросов, на которые мне очень важно получить честные и чёткие ответы.

Вы поддерживаете связь с Ривой Янковской?

— Да, мы иногда переписываемся, Аня чаще.

— Она могла узнать от вас, что Ане пока не дано право на выезд на постоянное жительство в Израиль?

— Да.

— А о нынешней ситуации, связанной с арестом Михаила Шульмана, мужа вашей дочери?

— Да, я недавно обратилась к ней, за помощью, с просьбой спасти нашу дочь из создавшегося положения.

— Нашу?

— Да, нашу, она не виновата, что так сложилась жизнь, что проклятая война разлучила её с дочерью на долгие годы.

— Не буду скрывать от вас, что Рива Янковская развернула бурную деятельность, обратившись в какие только можно мировые инстанции, чтобы наша страна выпустила к ней её дочь.

— Евгений Николаевич, миленький, это возможно?

— Да, в случае развода Ани с Михаилом Шульманом.

Я думаю, что у меня нет больше к вам вопросов по этому делу.

Молодой человек, встал, обошёл свой массивный стол и уселся на его край, напротив Фроси:

— О содержании нашего разговора с Аней, вы узнаете от неё самой.

Оставьте адрес, по которому мы сможем вас известить о решении подследственного в отношении развода, в случае его согласия, будет предоставлено одно единственное свидание для официальных подписей, в присутствии адвоката и заинтересованных лиц.

Написав московский адрес матери, Аня по велению капитана, покинула кабинет.

Евгений Николаевич оглянулся на закрывшуюся за Аней дверь, а затем, внимательно вгляделся в глаза Фроси:

— Ефросинья Николаевна, не скрою от вас, инициатива из Израиля Ривы Янковской значительно повлияла на быстрейшее разрешение вопроса по вашей дочери.

Я не буду говорить сейчас про официальный взгляд на этот вопрос, о нём вы сами можете догадаться, лично я, вами восторгаюсь.

Не смею больше задерживать, рад был познакомиться с такой замечательной женщиной.

Симпатичный капитан придержал Фросю за локоть перед закрывающейся перед ним дверью и прошептал:

— Ефросинья Станиславовна, вы второй раз спасаете жизнь Ане.

Глава 53

Фрося с Аней вышли из здания Комитета Государственной Безопасности и, не сговариваясь медленно, молча побрели по тротуару совершенно не задумываясь, куда и зачем они идут.

Далеко уже за спиной остался памятник железному Феликсу, а чувство, что всевидящее око следит за ними не проходило.

Фросе трудно было даже представить, что творится в душе у дочери, у неё самой было препротивно, сложилось чувство, что их принародно раздевали до гола, демонстрируя и разбирая вслух их хорошее и плохое со всех сторон.

Если она так себя чувствует, так каково Ане, ведь до того момента, как Фрося зашла в кабинет к следователю, её дочь пробыла там больше часа.

Невообразимо было даже представить, о чём Аню спрашивали и что ей говорили…

Фрося без конца проигрывала в голове вопросы молодого капитана и свои ответы, подсознательно она чувствовала, что не навредила дочери, хотя не всеми своими ответами осталась довольна.

Ладно, уже ничего не переделаешь, теперь надо как-то разговорить дочь и продумать их дальнейшие действия.

По пути их следования она заметила уютный скверик и предложила Ане зайти в него и отдохнуть, подышать свежим воздухом и собраться с мыслями перед серьёзным между ними разговором.

Та не проронив ни звука, кивком согласилась и они уселись на скамейке в теньке.

Сюда мало доходила полуденная жара, лёгкий ветерок ласково остужал разгорячённые лица, сквозь густую листву клёна, нависшего над скамейкой, пробивались тонкие лучики июньского солнца.

Мать с дочерью заворожено смотрели на голубое по-летнему прозрачное небо и постепенно к душе возвращалось обычное состояние, нет, не спокойствие, а реальный взгляд на происходящее с ними.

Аня развернулась всем телом к матери и взяла в свои руки её ладони:

— Мамочка, как мне было страшно, я чувствовала себя под взглядом этого капитана, как будто нахожусь под микроскопом.

Они там всё про нас знают и такое чувство, что всё время хотят в чём-то обличить, и поймать на лжи.

— Доченька, а тебе не надо было ничего скрывать, ведь всё твоё преступление в том, что вы с Мишей хотели уехать в Израиль.

— Ох, не совсем мама, не совсем так.

Дело в том, что у Миши во время обыска в нашей квартире обнаружили запретную литературу, черновики новой книги и воззвания к народу бороться за свободу слова, печати и демонстраций.

Там же были списки отказников, в которых указывалось, кто и откуда был уволен с работы, и каким гонениям подвергаются родственники этих людей.

— И ты, обо всём этом знала, и об этом у тебя допытывался наш симпатичный капитан?

— Представляешь, да, но я не призналась, что знала о наличии этих бумаг, так мне наказал Миша, если что-то в этом роде случится.

— Благородный твой муженёк — сукин сын, думал, что в органах сидят идиоты.

Подлец, поставил свою жену и детей на грань катастрофы, борец за права обездоленных, хренов!

— Мамочка, я тебя очень попрошу, не надо его порицать и оскорблять, когда он находится за решёткой, и когда ему грозит, как минимум десять лет.

— Это тебе сказал капитан, я слышала, но я уверенна, что он тебе не сказал, что если бы не Рива с её бурной деятельностью, все эти бумажки твоего муженька и на тебя бы навесили, даже не сомневайся.

— Да, Евгений Николаевич посоветовал мне, как можно быстрей развестись с Мишей и уехать в Израиль, пока меня не арестовали, как его сообщницу.

— Ну, а что ты думаешь на этот счёт?

— Мама, пусть решение останется за Мишей, я не могу и не хочу сама подавать на развод.

— Ты сказала об этом капитану?

— Да.

— А, что он?

— Посоветовал не затягивать и не торопиться с ответом, хорошо подумать, обговорить этот вопрос тобой, и не поверишь, с Ривой.

— А знаешь, Анютка, а может и правда не стоит торопиться, видишь, вон там, продают мороженое, давай охладимся, мне купи три порции.

Аня с восхищением смотрела на мать, которая в свои пятьдесят, не утратила непосредственной радости при виде и поедании этого любимого детьми лакомства.

— Ай, не смотри ты на меня так, я же в детстве и юности в глаза не видела мороженое, а потом война, и после войны не скоро оно появилось у нас в Поставах, ты этого не помнишь.

— И правда не помню, мне кажется, что ты нам всегда его покупала.

— А знаешь Анютка, мне иногда кажется, что я ещё толком и не жила, для меня так многое является в новинку, столько вокруг интересного, и так много мест, где я бы хотела побывать, в том числе и в Израиле.

Вот, ты уедешь туда и заберёшь с собой половинку моего сердца.

Как я буду жить без этой половинки и представить себе не могу.

— Мамочка, я ещё никуда пока не еду и если можно было бы, вернуться на два года назад, я бы никуда с этой страны не поехала, а работала бы по-прежнему врачом в своей больнице, ведь я уже делала самостоятельные операции.

— Доченька, не стоит оглядываться назад, туда, куда уже нет возврата, будем надеяться на благоразумие и благородство твоего мужа.

Несмотря на всю злость, что кипит в моей душе по отношению к Мише, я верю в него и в его добропорядочность, поэтому нужно думать о том, как ты в Израиле опять будешь стоять со скальпелем в руках возле операционного стола и спасать людей от смерти или возвращать им здоровье.

— Мамуль, пойдём домой, пора уже обедать, а то эти разговоры о моём призрачном будущем введут меня окончательно в депрессию.

— Пойдём, пойдём, а то и Сёмка там голодный, сейчас купим пельмешек, быстренько сварим и полопаем.

Глава 54

Не успели они ещё толком переступить порог квартиры, как к ним на встречу вылетел Сёмка.

— Мам, ну, где вы столько времени ходите, уже пятый час вечера, а ушли из дому с самого утра…

Фрося рассмеялась:

— Сёмочка, а что я у тебя титьку унесла, ты же у меня самостоятельный парень, ещё и маме иногда можешь подсобить.

— Да, при чём тут самостоятельный или не самостоятельный, я целый день только успеваю подбегать к телефону, уже прозевал кучу интересных вещей по телеку.

— О, это важно и очень, тебе ведь надо будет доклад писать своим подружкам на даче о телевизионных передачах.

Ладно, рассказывай, кто это так настойчиво нам звонил.

— Дядя Марк, наверное, раз сто, он велел тебе передать, что как только появитесь, тут же ему и позвонить на работу.

Андрей звонил из Ленинграда и тоже волнуется, приедем мы на свадьбу или нет.

— Что ты ему сказал?

— Что приедем, только не знаю вместе с Анькой или без.

— А с чего ты взял, что она не поедет на свадьбу?

— Ай, мама, перестань ты уже смотреть на меня, как на маленького, что я не вижу и не слышу, что вокруг происходит.

Фрося сразу же посерьёзнела, мальчик её явно повзрослел, она даже этого не заметила, а ведь ему столько, сколько было Андрейке, когда они с ним пересекли всю страну с запада на восток, пересаживаясь с поезда на поезд.

Боже мой, как это было давно, а кажется, что совсем недавно ворвавшийся в жизнь, как вихрь отец её мальчика сжимал в томных объятиях, обцеловывал каждую клеточку тела, и заглядывал в такие глубины её души, куда она и сама заглянуть стеснялась или боялась.

— Мам, что ты так смотришь на меня, будто я сейчас сквозь землю провалюсь или с того света появился.

Фрося мотнула головой, это же надо такое наваждение, ей на месте сына представился Семён, покинувший её и оставивший в душе незаживающую рану, и этого, так похожего на него мальчишку.

Вот, и осталась она, по-сути одна, с этой его кровинушкой, и долгой жизнью, в которой она барахтается, как щенок в реке, выплывает и снова попадает на стремнину.

— Сынок, докладывай дальше или ты уже обо всех звонках сообщил.

— Нет, ещё не обо всех — звонил дядя Ицек и передавал тебе огромный привет, он хотел с тобой попрощаться, завтра они уже уезжают.

— Он сказал, что выслал тебе посылку, там будет и письмо.

Ах, за этими всеми хлопотами и новыми переживаниями совсем забыла про друга, хотя они уже попрощались, когда она была в Вильнюсе, а увидятся разом больше или меньше уже значения особого не имеет.

— Ой, чуть не забыл, звонил дядя Алесь, он уже в Питере, и устроился в гостинице «Нева», надеется скоро там встретиться с тобой.

— Сынок, мы с Анюткой голодные, как волки и ты ведь без обеда, ставь воду на плиту под пельмени.

— Не волнуйся, я уже перекусил, там, в холодильнике в тарелках всякой еды было навалом.

— Молодчина, я знала, что ты в этой жизни не пропадёшь, есть в кого удастся.

Подошла Аня:

— Конечно, в тебя мама.

— Нет, я имела в виду его бабушку и отца.

Аня засмеялась:

— Ну, тогда он закован в броню со всех сторон.

Не успела Фрося ещё накинуть на себя домашний халат, как раздался резкий звонок телефона.

Звонил, конечно же, Марк:

— Фрося, ты совесть имеешь, я ведь волнуюсь, не в цирк или зверинец ходили.

— О, Марик, ощущений гораздо больше, чем на тех представлениях, только аплодисментов не было, а вот, ап нам говорили.

— Ну, если ты ещё шутишь, то не так всё страшно.

— Ой, Маричек, было страшно и очень, меня ведь тоже вызывали в кабинет.

— Я думаю, что ты мне всё расскажешь при личной встрече, как насчёт посещения нами сегодня вечером ресторана?

— А, что, можно, мы же недавно пропустили это мероприятие по твоей вине, надо же наверстать и немножко отвлечься от всех этих стрессов.

— В семь подъеду, будь готова, скажу честно, я уже заказал нам столик в «Праге», знал, что уговорю, а тут и этого не понадобилось, обожаю тебя.

Улыбающаяся Фрося зашла на кухню.

Поевший быстренько Сёмка убежал к телевизору, а Аня мыла тарелки:

— Мам, садись я тебе сейчас пельмешек подам, сияешь, как начищенный самовар.

— Анютка, мне ведь надо ещё срочно позвонить Андрею.

Он ведь волнуется, скажи своё последнее слово, едешь или нет на свадьбу к брату.

— Мамуль, пока ты любезничала по телефону, я приняла решение, еду.

Всё равно в ближайшие дни с Мишей ничего не решится, а одна я здесь просто с ума сойду.

— Тогда бегу звонить Андрейке.

Трубку подняла Настя.

Фрося через восемь лет узнала этот чуть надменный девичий голос.

Дочь Виктора хорошая девушка, но явно не для её Андрея, но ничего не поделаешь, дети сами себе выбирают пару, времена сватовства давно прошли.

— Настенька, добрый вечер, я могу поговорить с Андрейкой…

— Простите, Фрося, но он вышел, но я уполномочена принять ваше сообщение.

— Мы завтра втроём, я, Аня и Сёма, вечерним поездом выезжаем в Ленинград.

— Ну, и прекрасно, вам заказать отдельный номер или вместе с детьми?

— Вместе с детьми, мы не собираемся рассиживаться в номере, нам только переспать.

— Отлично, вас встретит с поезда Андрей, никуда с перрона не уходите.

— Настенька, мы едем не из деревни, а из Москвы, кое-что соображаем.

Лучше скажи, у вас всё в порядке?

— Да, бракосочетание в ЗАГСе состоится в два часа по полудню, а торжественный вечер в ресторане в семь.

Задумчивая Фрося вернулась на кухню и машинально стала поедать остывшие уже пельмени.

В этот момент квартиру вновь огласила трель телефона.

Находившаяся поблизости Аня подняла трубку.

Как ни прислушивалась Фрося по коротким ответам дочери не поняла с кем и о чём она там разговаривает.

Смущёно улыбаясь, Аня подошла к матери:

— Мама, меня Марк Григорьевич пригласил пойти с вами в ресторан.

Фрося резко отвернулась, что бы скрыть от дочери набежавшие слёзы: Марик, Марик, ты моя погибель, но, как ты умеешь делать меня счастливой.

Глава 55

Марк в сопровождении двух элегантных женщин вошёл в ярко освещённый зал ресторана «Прага».

Изысканная разодетая публика в этот ранний для ресторанного вечера час только начала занимать заранее заказанные места.

За семенящим администратором Марк, Фрося и Аня проследовали в дальний угол, где уютно расположился для них заказанный столик.

Проходя по широкому проходу, Марк то и дело раскланивался со знакомыми.

Сопровождающие его женщины ловили на себе удивлённые и восторженные взгляды, недоумевая, кто эти колоритные красавицы, с каких артистических подмостков они сошли на публику, и какая у них связь с этим доставалой, от которого многие представители слабого пола из богемных кругов сходили с ума или нуждались в его многообразных услугах.

Не успели ещё толком рассесться за столом, как рядом с ними оказался официант, расставивший быстро приборы, бутылки с сухим вином и лимонадом, рядом водрузив графинчик с армянским коньяком.

Буквально через несколько минут стол был заставлен холодными закусками и Марк попросил официанта не докучать им в ближайшие два часа.

Фрося повела взглядом по сторонам и чуть поёжилась:

— Марк, а нельзя было выбрать ресторан поскромней, где у тебя поменьше знакомых, такое чувство, что продырявят спину глазами.

— Фросенька, а почему я должен прятать от знакомых таких красавиц, пусть поговорят и захлебнутся в домыслах.

Посмотри через плечо чуть налево через пять столиков от нас — это Володя Высоцкий рычит и машет руками, похоже, в очередной запой уходит.

А видишь, вон там высокий, худой, в очках с белой шевелюрой…

— Марк, это ведь Шурик?

— Совершенно верно, Александр Демьяненко.

Ане повезло больше, она сидела лицом к залу и чем больше заполнялся ресторан, тем чаще на её глаза попадались знакомые по телевиденью и кино знаменитые люди.

Голос Марка вывел их из ступора:

— Так, милые дамы! Фросенька, мы с тобой твой любимый армянский, а вот, Аня, мне кажется предпочитает сухое…

— Марк Григорьевич для вас есть что-то неизвестное или для вас не постижимое?

— Есть, есть, но пытаюсь устранить этот недостаток.

И они все втроём залились смехом.

— Так, в первую очередь я хочу предложить тост за удачу, без неё всё меркнет в этой жизни.

После того, как они выпили уже по третьей, Марк вдруг отставил свою тарелку, сложил руки на столешнице и вопросил:

— Девочки, я бы очень хотел услышать от вас подробный рассказ о посещении сурового заведения, думаю, что на это я имею право.

Мать с дочерью переглянулись.

— Анютка, начинай ты, ведь я попала в кабинет значительно позже и сама далеко не всё до конца поняла.

— Когда я зашла в кабинет ни жива, ни мёртва от страха, меня очень вежливо встретил капитан Евгений Николаевич и сразу же расположил к себе своей учтивостью.

Поначалу он задавал особо ничего не значащие вопросы, интересовался семьёй, моей бывшей учёбой в институте и работой в больнице.

Поинтересовался, с кем я дружила в студенческом и рабочем коллективе, и кого я посещала вне рабочее время.

Казалось в этих вопросах нет ничего предосудительного, чтоб могло сильно меня насторожить, и вдруг, он спросил в лоб, как, где и в чём я помогала своему мужу в деятельности порочащей Советскую власть и подрывающей устои социалистического строя.

Мы с Мишей часто обговаривали между собой, что если, не дай бог, попадём в подобную ситуацию, что и как мне отвечать на допросах.

Фрося не выдержала:

— Анютка, так ты добровольно залезла в это дерьмо, а я то думала, что ты и знать толком ничего не знаешь.

— Мама, у нас с Мишей не было друг от друга секретов.

Марк взглядом попросил Фросю успокоиться, а Аню продолжать:

— Короче, я заявила, что не совала нос в дела мужа, занималась детьми, домом и медициной, даже после увольнения продолжала изучать новинки в этой области.

В принципе, это не расходилось с правдой, я ведь действительно не люблю политику, а жила в основном своей профессией и детьми.

Ну, а затем он резко перешёл к нашему заявлению на выезд в Израиль и к моему происхождению, делая упор на Риву Янковскую и моей связи с ней.

Я ему сказала, что в этом вопросе намного больше моего знает моя мама, которая ждёт меня на улице, и тогда он позвонил куда-то и через некоторое время появилась ты.

— Марк, я не могу сказать, что этот симпатичный капитан грубо вёл себя по отношению ко мне, как раз наоборот, но все его вопросы были с какой-то подковыркой, поэтому ухо надо было держать востро, хотя мне точно не было чего скрывать, особенно мои отношения с зятем.

— Подожди мама, я совсем забыла сказать, что Евгений Николаевич однозначно дал мне понять, что Мишу ожидает большой срок заключения, и что он не видит особых препятствий для моего выезда в Израиль к моей биологической матери, которая подключила всевозможные рычаги внешнеполитических ведомств.

Он достаточно ясно дал понять, что развод с Мишей будет самым правильным решением и он берётся довести это до сведенья моего мужа.

— Анна, я полностью согласен с капитаном и твоей мамой, тебе надо подумать о себе и о твоих детях.

Ты, не можешь долгие годы пока твой Миша будет в заключении гробить свою молодость, талант и будущее.

— Но я не могу сама подать на развод, это подло.

— Будем уповать на благородство твоего мужа и я думаю, что он отлично отдаёт себе отчёт в том, что, находясь за пределами Советского Союза, ты окажешь ему более значительную помощь, и развяжешь ему руки для борьбы за досрочное освобождение.

Ничего вам не помешает после того, как он вырвется из нашей страны, соединиться с тобой и упрямство в данном вопросе считаю глупостью.

Я знаю, что даже участникам угона самолёта в Ленинграде, стали делать послабление, а многие проходившие по Ленинградскому процессу, не являющимися зачинщиками, уже получили право на выезд на постоянное жительство в Израиль…

— Марк Григорьевич, давайте подождём, ведь капитан сказал, что мне должно придти письмо с уведомлением о решении Миши.

Марк нахмурил брови:

— Я постараюсь сделать так, чтобы до него в камере дошли мотивы и доводы для этого мужского поступка.

— Марик, а как нам вести себя всё это время пока придёт письмо?

— Для начала нальём, потом выпьем и пойдём танцевать.

Заиграла спокойная мелодия и Марк скосил взгляд на Фросю, указав глазами на Аню:

— Нет, нет, Марк Григорьевич, вам будет гораздо приятней танцевать с моей мамой, а мне дайте, пожалуйста, сигаретку.

— Анютка, ты куришь?

Мамочка, бывает балуюсь, не смотри на меня так, я ведь у тебя уже достаточно взрослая.

Глава 56

Поезд Москва — Ленинград отмерял последнюю сотню километров до станции прибытия.

Фрося неожиданно проснулась, за окном вагона серел ранний рассвет.

Взглянула на часы, вставать ещё рановато, более двух часов катить до Питера.

На нижних полках посапывали Аня с Сёмкой.

Хорошо, что дочь всё же приняла решение, ехать на свадьбу к брату и так их десант выглядит куце, а то вместе с Алесем, они только вчетвером будут представлять сторону Андрея.

По идее, в Польше у них с Алесем где-то живёт многочисленная родня, но не он, ни она ничего о них не знают.

Самое интересное, что ни с той, ни с их стороны даже не было попыток разыскать друг друга в послевоенные годы.

Наверное, всё же родственность определяется не степенью кровной близостью, а душевной.

Ушли из её жизни ксёндз Вальдемар, раввин Рувен и мама Клара — эти люди оставили в её душе неизгладимый след, и каждый из них сделал для неё намного больше, чем покинувшие в юности близкие родственники.

Скоро от неё уедет Анютка, а то, что скоро, она не сомневалась и останется она жить с незаживающей в душе раной.

Может показаться со стороны, что она сама больше всех потворствует её отъезду, но ведь понятно, что так будет лучше всем, а главное, она отлично осознаёт, что так точно будет лучше для дочери и для её детей.

С отъездом у той появится надежда на счастливое будущее.

А, что важнее для матери?! Конечно, счастье её детей.

Она часто ловила себя на мысли, что Аня сейчас находясь с ней рядом без напыщенного мужа, опять стала такой родной и близкой.

Им бы вполне хватило места, денег и тепла, чтобы продолжать жить так и дальше, но она понимала насколько это с её стороны эгоистично, а с другой невозможно, Ане всего тридцать лет, и ей надо строить собственную жизнь, со своим домом, интересной работой и, конечно, мужчиной.

Под монотонный стук колёс поезда мысли сменяли одна другую с калейдоскопической быстротой.

От последней она улыбнулась…

Ещё месяц назад, она даже помыслить не могла, что в её жизни опять возникнет мужчина и меньше всего могла подумать, что это будет Марк.

Вряд ли кто-то сможет понять и одобрить её поведение — связалась с женатиком и ещё с человеком, являющимся в какой-то степени роднёй, хоть и не кровной.

О её отношениях с этим мужчиной, по-сути, знала только Аня и та явно не одобрительно относилась к маминой связи, хорошо ещё, что Марк перестал вызывать у неё раздражение, а более того, он своим поведением и действиями стал внушать ей уважение.

Трудно даже было представить, как отнесётся Аглая, неужто сердечная подруга осудит её, хотя тут без обиды, моральная сторона в этом вопросе явно хромает.

В вагоне становилось всё шумней и шумней, пассажиры просыпались и занимали очередь в туалет, и Фрося откинув от себя назойливые мысли, резво соскочила с верхней полки, и стала будить сладко спящих детей.

Сойдя из вагона на перрон, они сразу увидели спешившего к ним на встречу Андрея.

На сей раз, он был чисто выбрит и аккуратно по моде пострижен:

— Мамань, как я рад, что с моей стороны на свадьбе будут представители, всё же не сиротка горькая.

Он расцеловал мать и обернулся к Ане:

— Сестричка, честное слово, ты сделала для меня приятный сюрприз, мне, когда Настя сообщила о твоём решении разделить нашу радость, я даже не поверил.

— Но надеюсь, обрадовался…

— Анюта, не только обрадовался, а ошалел от счастья.

Брат привлёк к себе сестру и со стороны можно было подумать, что встретились парень с девушкой, настолько внешне они были непохожи друг на друга.

Андрей отстранился от сестры и отыскал взглядом младшего брата, который стоял насупившись в сторонке, казалось бы, вся скорбь еврейского народа отражалась в его огромных чёрных глазах, даже предательские слезинки скопились в уголках около носа:

— Братан, ты чего обниматься ко мне не идёшь, ты же на свадьбе будешь первым парнем на деревне, куда там всем остальным, столичный кавалер пожаловал.

Андрей поднял от земли щупленького брата и закружился с ним по перрону.

Фрося одобрительно смотрела на своего совсем недавно такого непутёвого и колючего сына, радуясь его теплу по отношению к сестре и к младшему брату, может, это было наигранно, но очень во время.

Андрей уверенно вёл Волгу будущего тестя без конца балагуря, исподволь расспрашивая мать и сестру о событиях связанных с Мишей, выслушивая ответы без комментариев.

Сёмка из окна автомобиля обратил внимание на то, что на деревьях, на чугунных кружевных оградах скверов и садов и на парапетах мостов висят остатки цветных бумажных лент и фольги:

— Так, это брат, у нас недавно был праздник проводов белых ночей.

Фрося засмеялась:

— Это же надо, восемь лет назад я была в Ленинграде за несколько дней до начала этих белых ночей, а теперь приехала после их проводов.

— Мамань, значит, будет и третий раз, явишься, когда будет это симпатичное природное явление, сама знаешь, бог любит троицу.

Они весело переговариваясь, вошли в фойе респектабельной гостиницы «Нева», на встречу им из кресла поднялся Алесь.

Фрося прижалась к исхудавшему телу некогда любимого человека, стараясь скрыть боль и жалость, заблестевшие в её глазах.

Пока Алесь обнимал Аню с Сёмкой, Фрося встретилась глазами с Андреем и они ей сказали больше, чем могли бы сказать слова.

Глава 57

Андрей, быстро помог оформиться своим близким в гостиницу, ненадолго распрощался и поспешно удалился.

Всё понятно, жениху надо было готовиться к торжеству.

Фрося с Аней решили воспользоваться свободным временем и посетить салон красоты — навести порядок на голове, руках и лице, всё же хотелось в глазах гостей на свадьбе выглядеть на должном уровне.

От их не интересных женских планов сразу же заскучал Сёмка, но Алесь взял на себя развлечение мальчишки.

Он решил прогуляться с парнем по Невскому, посетить Казанский и Исаковский собор, показать мальчику Смольный и площадь, на которой расстреливали декабристов.

Посещение Эрмитажа было отложено на завтра, всё же у них было очень мало времени для этого, ведь к двум часам по полудню им надо было уже быть в зале бракосочетания.

Фрося мысленно улыбнулась, понимая, что Сёмке в ближайшие часы будет не скучно, ведь она отлично знала, как умеет Алесь увлекательно рассказывать и, как он много знает, в своё время, Андрейка буквально стал боготворить отца после их встречи в Сибири.

За четверть часа до назначенного времени, наряженные Фрося с Аней, Алесь в добротном костюме и Сёмка в расклешённых модных брюках и остроносых туфлях подошли к зданию ЗАГСа.

Возле величественных колон рядом с входом в зал, собирались в кучки хорошо одетые люди, переговаривались и смеялись, по всей видимости, это были гости со стороны Насти, но никого из них малочисленные представители стороны Андрея не знали.

Фрося вошла во внутрь, поправить перед зеркалом растрепавшиеся на ветру волосы и подкрасить губы.

Вдруг она увидела в зеркале идущего к ней мужчину в элегантном тёмно-синем костюме из бостона, в котором она легко узнала Виктора.

Он стоял за её спиной и улыбался, разглядывая Фросю.

Та в свою очередь не сводила глаз в зеркале с мужчины, отмечая, насколько он постарел.

Появилась излишняя полнота, явно выделялся животик, несколько обрюзгло лицо и по некогда густым русым волосам рассыпалась соль седины.

Фрося почувствовала себя неудобно, не прилично было, так долго находиться в таком положении и беззастенчиво разглядывать друг друга в зеркале.

Она развернулась и улыбаясь, протянула руку мужчине для приветствия.

Виктор задержал в своей руке ладонь Фроси и не сводил с неё глаз:

— Фрося, отлично выглядишь, время на тебя не действует, хоть в невесты записывай.

— Витя, так, я ведь по-прежнему женщина на выданье.

— Я многое знаю о тебе от Андрея.

А теперь вижу сам, что ты мало того, что выглядишь, как столичный житель, так в тебе ещё появился городской лоск и умение себя преподнести, а красоты и раньше было у тебя не отнять.

— А ты по-прежнему умеешь доставить женщине приятное изысканным комплиментом.

— Нет, Фрося, я нисколько не льщу, смотрю и понимаю, как много я потерял, не удержав тебя в своих объятиях, как сильно недооценивал, и как мало предлагал за твою любовь.

— Витя, разве я просила тебя о плате?!

— Что ты, я имел в виду другое, что совсем не ту жизнь я тебе предлагал.

Ты удивительная женщина, в деревне деревенская, а в салоне салонная…

— Нет, ты определённо решил растопить меня в комплиментах.

— Фрося, я был бы рад, потанцевать и поговорить с тобой во время свадьбы, если ты конечно не против, а то сейчас нам уже пора занимать соответствующие места на церемонии.

— Витя, я не против, но, насколько мне известно, ты не совсем свободный.

— На свадьбе я буду свободный, потом объясню.

И мужчина с явной неохотой отошёл от женщины.

В громкоговоритель объявили о бракосочетании очередной пары, а ею были именно Андрей с Настей.

Гостей пригласили в зал, где молодые поставят подписи под свидетельством о браке и обменяются кольцами.

Многочисленные гости выстроились по обе стороны прохода, по которому сейчас пройдут счастливые молодожёны.

К Фросе протиснулась Аня с огромными букетами цветов и прошептала:

— Держи мама, а то мы чуть не опростоволосились, мы с Сёмкой отбежали недалеко и нашли, где продают цветы.

— Молодчинки, я даже не подумала.

И, в этот момент под сводами зала раздалась торжественная музыка марша Мендельсона, и Андрей в отлично сидящем на его ладной фигуре чёрном костюме под руку с Настей, утопающей в белизне пышного платья и фаты вступили на ковровую дорожку, и у Фроси слёзы непроизвольно побежали из глаз.

Глава 58

Вся торжественная церемония бракосочетания Андрея и Насти виделась Фросе в тумане: напутственная речь пожилой женщины в строгом костюме, роспись жениха и невесты, а следом свидетелей, обмен кольцами и официальный поцелуй уже зарегистрированных молодожёнов… И только, когда руководитель церемонии объявила, что родители невесты и жениха могут поздравить молодых, она встрепенулась и отыскала локоть Алеся.

Первыми были приглашены мать и отец невесты.

Фрося во все глаза смотрела на женщину идущую под руку с Виктором.

Несмотря на волнительную ситуацию, Фрося всё же для себя отметила, что эта высохшая мумия в бархатном платье, ей и в подмётки не годится, кроме надменного взгляда, дорогой одежды и украшений, она ничего особого собой не представляла.

Тут, Андрей не лукавил, что мать может сто очков вперёд дать его напыщенной тёще.

Родители Насти после поздравлений и поцелуев отступили в сторонку, и на первый план выступили Алесь с Фросей.

Пока они шли к молодожёнам, их сопровождал шёпот удивлённых гостей, а они с папой Андрея действительно смотрелись великолепно.

Алесь, разрумяненный волнением, смотрелся совсем недурно — высокий, поджарый, с красивым благородным лицом, в элегантном костюме, он являл собой образчик передовой советской интеллигенции.

Пока отец пожимал руку и обнимал Андрея, Фрося хотела привлечь к себе Настю, ставшей ей только что невесткой, но та чуть отстранилась и жеманно подставила для поцелуя щёку.

Фрося словно дотронулась до холодного мрамора и сказав несколько ничего не значащих общих фраз, обняла сына:

— Андрейка, будь счастлив, не повторяй судьбы своих родителей, это обязательно сказывается на детях.

И они с Алесем отошли в сторонку, давая другим гостям подойти и поздравить молодую пару.

По стечению обстоятельств, родители жениха и невесты вдруг оказались рядом, и Виктор проявил учтивость, знакомя Алеся с Фросей с матерью Насти.

Конечно, было удивительно, что родители будущей молодой семьи заранее не были представлены друг другу и не обговаривали торжество.

Причин на это было много.

Главная, что обе пары родителей не состояли в данный момент в браке и собрать всех вместе представлялось делом нелёгким, но и надо отметить самостоятельность и расторопность молодых, особенно Насти.

Глаза двух матерей встретились и несколько мгновений происходила эта молчаливая дуэль, и первая не выдержала мать Насти:

— Вы, представились только именем и я вынуждена ответить взаимностью, меня зовут Варвара.

Фрося пожала протянутую ей на встречу сухую ручку и сделала свой выпад:

— В таком случае, вам будет удобно называть меня Ефросиньей.

По злому блеску в глазах матери Насти, Фрося поняла, что своим уколом нанесла болезненную рану и последовал встречный выпад:

— Простите, Ефросинья, вы наверно совсем девчонкой родили вашего сына?

— Что вы, Варвара, Андрей у меня не первый, на свадьбу не смог приехать мой старший сын, но у него только что родился третий ребёнок, а со старшей сестрой Андрейки, я вас сейчас познакомлю.

— У вас трое детей?

Фрося рассмеялась, читая удивление на лице сватьи:

— Нет, у меня четверо, вон тот худенький парнишка, мой младший сынок, ему уже четырнадцатый год.

Мать Насти захотела перевести разговор на другую тему:

— Простите, вы шили своё платье у кого-то подпольного модельера?

— Нет, у меня достаточно стандартная фигура, мой знакомый приобрёл два таких на всю Москву.

— А кто вторая счастливица?

— Вторая Наташа Селезнёва, помните «Операцию Ы»?

Мужчины стоявшие рядом явно заскучали, а Виктор понимал, что этот разговор двух непримиримых мам может закончиться скандалом, ведь он отлично знал свою бывшую жену, а тут ещё и Фрося открылась во всех ракурсах.

Скоро молодожёнов и их гостей позвали в боковую комнату, и под звон бокалов и поздравительные выкрики брак был скреплен традиционным шампанским.

До вечернего свадебного торжества оставалось ещё несколько часов и Алесь предпочёл вернуться в гостиницу, передохнуть. Фрося поняла, что чувствует тот себя неважно.

Аня, увидев рядом с матерью переминающегося с ноги на ногу Виктора, заявила:

— Мамуль, мы с Сёмочкой возьмём автобусную обзорную экскурсию по Ленинграду, а потом сами доберёмся до ресторана, язык до Киева доведёт, а до свадьбы брата тем более, и, наклонившись к уху матери, прошептала:

— Твой бывший кавалер от нетерпения сейчас инфаркт может получить, это я тебе, как доктор говорю.

И рассмеявшись, потянула брата к экскурсионным автобусам, стоящим во множестве на Невском.

Глава 59

Аня с Семёном чмокнули маму и быстро удалились в сторону экскурсионных автобусов, и Фрося с Виктором остались одни посреди кипящего праздным людом Невского проспекта.

Фрося оглянулась, никого из гостей только что присутствующих на бракосочетании Андрея и Насти рядом не осталось.

Молодожёны вместе со свидетелями уехали фотографироваться, а остальные разбрелись, кто — куда в ожидании вечернего торжества:

— Витя, ты явно хочешь со мной поговорить…

— Да, и очень, я стал ждать этого момента, когда мы очутимся вдвоём, сразу же, после того как увидел тебя у зеркала.

— А знаешь, Витенька, а я ведь ждала тебя ещё очень долго, после того, как уехала в Москву из Витебска, мне всё казалось, что ты меня отыщешь и найдёшь те слова, которые снова сделают меня счастливой.

— Фросенька, давай прокатимся на катере, полюбуемся городом, путешествуя по многочисленным речкам и каналам Питера.

— А, давай, в прошлый раз мы до такой экскурсии не дошли, но и то, что ты мне тогда подарил и показал, осталось в моей памяти навсегда.

Виктор с Фросей заняли места на открытой палубе и маленький кораблик под монотонное вещание экскурсовода понёс их вдоль живописных берегов сказочно красивого города.

Женщина глаз не могла оторвать от этого великолепия, ей совсем в другом свете представились дворцы, соборы и мосты….

Фрося вслушивалась в рассказ гида и, как губка впитывала в себя информацию, словно ей предстояло в скором времени кому-то давать отчёт об увиденном и услышанном, а думала она в этот момент о Марке.

Из романтического состояния её вывел голос Виктора на повышенных тонах, который старался перекричать встречный ветер:

— Фросенька, твоя причёска окончательно рассыпалась.

— Ах, какая там причёска, до сих пор, как девчонка вплетаю голубую ленту в волосы, она у меня всегда наготове в сумочке.

— Фросенька, а ведь мы могли бы ещё всё начать сначала, ты свободная и я практически тоже…

— А, как поживает твоя мама?

— Мама моя четыре года назад умерла, царствие ей небесное, но какое отношение это имеет к моему вопросу…

— А уже никакого, я ведь практически не свободная, у меня есть мужчина, которого я очень люблю и уверена, что он меня тоже.

После лаконичного ответа Фроси повисла долгая напряжённая тишина, на лице Виктора явно читалась растерянность и расстройство.

Виновнице этого душевного состояния мужчины, было, совершенно, не жаль бывшего ухажёра, ей было немножко жалко себя и напрасно утраченных лет ожидания.

Двухчасовая водная экскурсия закончилась и надо было срочно отправляться к ресторану на свадебное торжество их детей, о решении и судьбе которых они так и не поговорили.

Выйдя из такси, Фрося улыбаясь, обернулась к Виктору:

— Наверное, приглашение на танец я от тебя уже не получу.

И фыркнув от смеха, побежала к стоящим возле входа, явно ожидающих её, Алесю, Ане и Семёну.

Свадьба была весёлая, среди гостей присутствовало много молодёжи и как могло быть иначе, ведь Андрей и Настя закончили высшие учебные заведения в Ленинграде, и их однокурсники и однокурсницы, многие уже парами, заполонили танцевальную площадку.

На смену твисту в репертуар танцующих ворвался шейк, молодёжь лихо топталась на месте, махая руками и тряся головами, среди них Фрося, к своему удовольствию, заметила и Аню, и к удивлению, Сёмку.

Фрося с Алесем, кроме вальса для родителей, станцевали ещё парочку медленных танцев и теперь сидели рядышком, наблюдая за разгулявшейся молодёжью.

Они смеялись над шутками ведущего свадьбы, хлопали победителям конкурсов, среди которых часто оказывалась Аня, она снова, как и на свадьбе Стаса была в центре внимания.

Неожиданно сзади подошёл Андрей и обнял родителей за плечи:

— А ведь, о такой идиллии я мечтал с самого детства, как только попал в Таёжный.

От неожиданности Алесь с Фросей вздрогнули.

Отец посмотрел прямо в глаза сыну:

— Андрюша, эту идиллию я разрушил собственными руками и действиями.

Твоя мама — святая женщина, такую, как она я больше не встречал на своём жизненном пути.

Фрося смущённо хотела прервать медовую характеристику Алеся, однако он продолжил:

— Сынок, наша жизнь длинная и короткая одновременно, потому что она может прерваться в любой момент, и надо ценить каждый прожитый день, совокупность различных ситуаций.

Приходит пора, когда нужно подводить итоги, иногда предварительные, а однажды общий.

Волею судьбы ты единственная на земле моя кровинушка, которую мне подарила твоя несравненная мама, и запомни, ты был плодом большой нашей любви.

А, что произошло потом не будем уже оценивать, мы все стали заложниками жизненных обстоятельств, у кого-то не хватило мужества и характера, а у кого-то терпения и снисходительности, но с этим надо уже смириться.

С детства мне внушал мой дядя Вальдемар, что надо благодарить бога не только за ниспосланные земные радости, но и за испытания душевной и физической болю, потому что это и есть настоящая жизнь, а исповедоваться не обязательно перед священником, можно и нужно и как можно чаще, творить исповедь перед собой.

Сынок, прими эти мои слова, как напутствие или исповедь перед тобой, пока я могу ещё что-то сделать и сказать.

Третий день подряд плачет навзрыд Московская осень, вздыхая выбухами грома, прорезая от края до края небо молниями, раз за разом залетая отблесками в окно спальни Фроси.

Именно три дня назад, она вернулась из Новосибирска, куда в срочном порядке вылетала на похороны Алеся.

Вот и ушёл из её и вообще из жизни, некогда любимый человек, от связи с которым у неё есть взрослый сын Андрей.

Боже мой, как плакал её мальчик, когда под стон духового оркестра опускали в могилу гроб, в котором покоился Алесь.

Плакала и она, ведь навсегда попрощалась с человеком, подарившим ей такую романтическую юношескую любовь, оставшимся ей до последнего вздоха добрым другом и светлой памятью.

Всё негативное, что когда-то произошло между ними, давно затушевало время, им не надо было ничего делить, а роднил их общий сын, который в отце души не чаял.

Конец сентября, а как стыло в квартире и, как стыло на душе…

Фрося не понимала, откуда у неё брались слёзы на похоронах у Алеся, она думала, что все выплакала, прощаясь со своей ненаглядной Анюткой.

Вспомнив расставание с дочерью на приграничной станции Чоп, очень хорошо известной всем отъезжающим из Советского Союза, Фрося вновь зарылась в подушку, сотрясаясь от плача.

Она знала, что ей будет тяжело, но не представляла,насколько.

Всю жизнь её убеждали, что она сильная, волевая, чуть ли не железобетонная… чушь, она самая слабая из всех матерей, потерявших своего ребёнка.

Какая дура, ведь её Анюточка, слава богу, жива и скорей всего здорова, но так далеко, и так безнадёжно недосягаема.

Как молниеносно развивались события.

Вначале августа был оформлен развод Ани с Мишей, к чести зятя, он не стал препятствовать этому разумному решению, а более того, всячески способствовал быстрейшему развитию процесса.

Скорей всего, что подсуетился здесь Марк, но он такие вещи не любил обсуждать.

После этого фарса, как назвала её Анютка свой развод, вскоре пришло письмо с вызовом на постоянное место жительства в Израиль от Ривы и закрутилось…

Ах, что вспоминать подробности, главное, что её доченька теперь далеко от неё и остаётся только ждать письма с фотографиями.

Маечка, скоро её забудет, у неё ведь будет другая бабушка и, наверное, тоже любимая, а, что Рива станет для её внучечки любимой, она не сомневалась, как и наоборот.

Сердце опять сдавила щемящая боль и подушку снова оросили обильные слёзы.

Скрипнула дверь, Фрося догадалась, что зашёл Сёмка, но она не поворачивала к сыну зарёванное лицо.

— Мам, ну, мам, хватит уже плакать, давай тоже с тобой поедем в Израиль, там тёпленько и Анька твоя будет рядом.

От слов сына, Фрося резко села на кровати:

— Сынок, что ты такое мне тут говоришь, это же не на дачу съездить?!

— Мам, мне Анька много рассказывала про Израиль и Ритка тоже, я теперь хорошо представляю, где это и кто там живёт.

— Сёмочка, а мы с какого бока туда?

— Ну, ты даёшь, мы же Вайсвасеры, мы же евреи, а ты говоришь, с какого бока.

Слёзы давно высохли на щеках у Фроси, она смотрела широко распахнутыми глазами на сына и, наверное, впервые в жизни не находила слов для подходящего ответа:

— Сынок, я ведь не еврейка, у нас есть с тобой здесь хорошая квартира, дача, достаток, здесь живут твои братья и мои внуки…

— Мам, можешь не продолжать, я понял, что мы никуда не поедем, поэтому не напрягайся выдумывать причины, я так сказал, чтобы ты не плакала.

Сын больше ничего не добавил, развернулся и ушёл в свою комнату.

Ах, не спроста он завёл разговор на эту тему, надо перетереть это будет с Марком, а в её голове один дурман, а Сёмочка уже повзрослел, даже не заметила, а что, почти четырнадцать лет мальчику.

Ах, как надоел этот дождь и Марк не звонит… А, что она хотела, ведь у него семья…

***********************************************

Вот, на этой грустной ноте я решил завершить третью часть своего романа.

От вас мои читатели зависит, продолжать или нет повествование о моей любимой героине.

Очень хочется надеяться, что она полюбилась и вам…

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Глава 45

Глава 46

Глава 47

Глава 48

Глава 49

Глава 50

Глава 50

Глава 51

Глава 52

Глава 53

Глава 54

Глава 55

Глава 56

Глава 57

Глава 58

Глава 59