На краю (СИ) [Юрий Иовлев] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

– Ты просто не умеешь любить, Жан, – заключает она в конце концов и вынимает из его волос цветы. Белый невзрачный алтей, принесённый кем-то с поля ещё до наступления рассвета. Лепестки падают к ногам и остаются на полу. Мертвые и застывшие.

У Марго всегда все выходит предельно просто.

А у Жана... У Жана в голове вертится, что она слишком много о себе думает, и что заняться ей совершено нечем, и глаза от неё уже почти что режет.

У Жана вообще ещё много чего в голове вертится, но говорит он только короткое и сухое:

– Гретхен, у меня дела.

– Святоша, Жанушка, какой наивный, у тебя ведь даже нимба-то нет, – Марго смеётся в лицо Вианнею и словно ждёт, пока его перекосит от ненависти. Этого не случается.

– Абонент вне зоны действия сети, перезвоните позже, – настойчиво рекомендует Жан и возвращается к работе.

Маргарита легко подхватывается со стола и тянет на себя военную карту, заставляя и Вианнея потянуться следом, поднять глаза, смотреть на неё.

– Вот что я тебе скажу, ты не переживешь Страшный Суд, – сообщает она таким голосом, будто нашёптывает ему слова любви. Впутывает в них ненависть, насмешку, презрение, но её попытки задеть все равно выходят нелепыми и смешными.

Марго сплевывает горечь.

– Ты давно в пророки записалась? – Вианней отнимает ледяные пальцы от своего лица и в ответ получает взрыв весёлого смеха. Марго запрокидывает голову кверху, обнажая шею, и не может успокоится ровно две с половиной минуты.

– Жа-а-ан, кто станет терпеть тебя там, где ты не нужен? Когда Геенна падет, с кем воевать будешь, полководец? Или ты слишком занят, чтобы головой думать?

Маргарита исчезает так же быстро и легко, как и появляется.

Вианней не провожает её взглядом, он вообще-то смотрит в карту, а видит – видит упавшие на неё полы алого платья. Слова Антиохийской настойчиво вьются в голове, потому что именно их Жан в первую очередь старается забыть.

Он смотрит в карту, да и черт бы с ним, со Страшным Судом.

Марго очень бледная. Всегда была. А ещё у неё алые кудри, от которых, наверняка, у Жана глаза и режет. Не рыжие, алые именно, и платье у Гретхен такое же алое, будто полыхающее. Оттого кажется, словно и сама она занялась едким выжигающим пламенем, но это все притворство, ведь руки у неё ледяные, Жан знает. Марго производит тяжёлое впечатление чего-то гнетущего и порочного, чего вообще не должно быть на Небесах.

Но самое раздражающее заключается в том, что сколько Вианней не думает, не может ответить себе на вопрос, чего ради Антиохийская вьётся вокруг, словно ворон над умирающим.

Будто ждёт, пока он сломается, подтачивает выверенными словами и взглядами, улыбается, и смеясь, запрокидывает голову.

Ломаться в планы Жана совсем не входит.


Ветер рвал и метал, словно поддавшись всеобщей ярости. Над Сефиротом низко клубились тучи, не обещавшие ничего хорошего. Косые струи били ледяным душем по мраморным стенам, плитке и каждой из ста двадцати ступеней, предвосхищавших вход в небесный дворец. Громыхало пока что где-то вдали, но ангелы пророчили, что не пройдёт и получаса, как гроза уже будет здесь.

– Погодка под стать, – бурчит Жан, прикрывая многострадальную голову папкой с документами.

В Раю не лучшие времена сейчас. Войска терпят поражение за поражением, всё потому, что кто-то беспощадно сливает на сторону стратегические данные. Кто-то.

– Не-е-ет, все же у нас святые, все с нимбами, – Вианней цокает языком и вот тогда она снова попадается ему на глаза.

Разлом у Райских врат остался после недавней битвы. Кое-где осыпавшийся уже, исписанный морщинистыми трещинами и уродливый до мерзости. А на краю – Антиохийская.

Внизу, очень далеко внизу полыхают костры и виснут дымные облака, носится горячий ветер, вздымая в воздух клубы пепла и пыли. И вот там – Ад.

Марго косится с отвращением, но прыгнуть все-таки собирается.

– Что ты там забыла в такое время? – не нужно уточнять, хочет ли она попасть в Геенну, ведь хочет же. Поэтому Вианней переходит сразу к делу.

– А, ты... Меня воротит от того, что приходится объяснять, – она даже не оборачивается, скользит по Жану скучающим взглядом и не выказывает ни единого признака беспокойства. Вообще-то, спускаться в Геенну строжайше запрещено. Вообще-то, Антиохийская об этом знает. – Как будто ты один имеешь близких людей в Преисподней, как будто ты не осведомлён прекрасно, что я туда наведываюсь с завидной периодичностью. Да с твоим образом жизни я бы уже начала пробивать и себе местечко где-нибудь на Девятом кругу; когда-нибудь ты точно там окажешься.

Жан пропускает раздражённые пики мимо ушей, стряхивает, словно капли дождя с одежды, делая шаг к разлому.

– Неужели нельзя повременить с этим? Ведь даже абсолютно конченый идиот сообразит, что если за подобным попадётся, то на него в первую очередь и свалят все эти предательства.

– Не знай ты меня всю прошедшую сотню лет, и свалил бы. А пускай и свалят, я не боюсь. Допроси по прибытию, если хочешь. Где была, зачем ходила, имела ли связь с Дьяволом, – Маргарита сейчас вроде как не смеётся, но в голосе сквозит ирония, злая и острая, – Из-за того, что сейчас происходит в Сефироте, в Ад толком не сунешься. Найти бы этого предателя, да все кости ему переломать, ненавижу, когда мне так осложняют жизнь. Поможешь даме, Вианней? – Антиохийская кивает на разлом перед собой, и в воздух вздымаются промокшие огненные кудри.

– Сейчас это опасно, – уверенно отрезает Жан.

Марго одной ухмылкой говорит: «ясно», Марго раздосадовано вздыхает: «ещё один трус на мою голову», но вслух озвучивает только:

– Да плевала я.


Рай словно ополоумел.

Сданы все позиции, все детали, до каждой мельчайшей хитрости, всё оказывается в руках Пандемониума. В таких условиях даже исправное умение Михаила махать мечом с трудом выручает Небесное воинство. Всё летит к чертям в прямом и условном смысле.

Именно в этот момент возвращается Марго.

Вианней замечает алые всполохи краем глаза, но за локоть ловит её только в дверях комнаты, куда его и затаскивают грубо и без лишних разговоров.

– Гретхен, нашла время, – придушенно шипит Вианней, подпирая спиной массивные дубовые двери, – ты хоть в курсе, что...

Что ты пропала?

– Да знаю я, сейчас от меня пахнет этой... Преисподней, – Антиохийская кривится и, оборачиваясь спиной, спешно расстегивает драное, подпаленное платье.

– Не пахнет, Гретхен, разит на весь Сефирот. Скажи, ты умом двинулась?

Все, что можно было сделать некстати и не так, как полагается – она сделала, будто не знала, что проблем будет не разгрести, тут даже её безупречная репутация окажется бессильной на первых порах. Все до предела напряжены, нервы на износе. На ум Жану не приходит и не может прийти никакого другого вопроса, кроме заданного. Впрочем, как раз его-то Марго и игнорирует, стараясь как можно скорее избавится от платья, словно это поможет перебить въевшийся запах серы и скрыть ожоги, покрывающие спину вдоль позвоночника.

– Постой, Гретхен, притормози, – Жану вдруг вспоминается, что они вроде как в Раю и правила приличия никто не отменял, даже несмотря на всю поганую ситуацию.

– Зачем? – Марго на миг прерывается и смотрит откровенно недоуменно. – Бабу голую не видел что ли? Ты ко мне в комнату пришёл, не я к тебе.

Платье все-таки падает на пол, тогда Антиохийская брезгливо откидывает его в угол, дёргая из шкафа новое, и только после этого оборачивается вновь.

– Чего? Ну и рожу ты скроил, Вианней.

Марго смеётся, много и долго, а потом сползает на пол и хватается за волосы.


Она говорила, что Жану не пережить Страшный суд, но сама – сама она сдохнет гораздо быстрее.


Антиохийской не стыдно, совсем не стыдно во всем сознаваться. Она не забивается в угол своей камеры и не плачет от раскаяния, стоит близко к самым прутьям и громко зовёт ангелов пернатыми дегенератам.

В Раю находятся те, кто готов верить ей до последнего, а это действительно оказывается её виной.

– Милый доверчивый Жан, – презрительный смех, и алые кудри, и снова режет в глазах, только теперь уже от подземельной сырости, – конечно же, у меня там никого нет. Я ещё не настолько низко пала, чтоб заводить себе друзей в Геенне.

– А насколько же низко? – Вианней болезненно щурится.

Вместо ответа Антиохийская грубо притягивает его вплотную, сквозь железные прутья камеры целует в лоб и хрипло посылает а черту.


– Ну все, достаточно, - командует Жан, забывая, что у него и нет никаких прав здесь командовать.

Варфоломей – апостол, и распоряжения к нему поступают напрямик от самого высшего «начальства». Да и вообще, это не его, Жанова, компетенция, чтобы вот так приказы раздавать. Но он командует, а небесный палач на время действительно прекращает то, что здесь называют очищение кровью, хотя на самом деле это обыкновенные пытки и больше ничего.

– Хэй, а ты что здесь забыл? – Антиохийская звякает цепями и подаётся вперёд. – Пришёл меня исповедать? Ты подожди до рассвета, не время ещё.

После часов непрерывной боли во взгляде у неё ничего не меняется. Вызов, насмешка, "как заебало все еб твою мать". Без «господи». Антиохийская уже давно без «господи».

Вианней смотрит исподлобья и совсем не на неё. Потому что на неё смотреть не хочется и тошно.

– Я пришёл спросить, чего ради, Марго? Ты хоть знаешь сколько ангелов из-за тебя погибло?

– Пошёл ты со своими ангелами, – Марго сплевывает кровь ему на ботинки и смеётся. Над его презрением и вообще. Над старанием отвести взгляд – тоже. – Чего глаза бегают, Жанчик? Я здесь не без твоей помощи, так что любуйся. Вдруг случайно окажешься на моем месте?

Она издевается, не потому что страшно. А просто потому что.

Её потрепало изрядно, и она больше висит на цепях, чем стоит сама, зато на свои орудия пыток смотрит почти что любовно, со снисходительной усмешкой. Платье Антиохийской сейчас кажется на несколько тонов темнее, но это не от освещения, от крови. Видок жалкий, если не сказать хуже. И смотреть на это действительно совсем не хочется.

Жан почти уходит, но останавливается у самой двери.

– Что мы за святые такие со всепрощением? Это ведь не очищение от грехов, а настоящая кровавая баня.

– Все что ей нужно, – апостол откликается бесцветным голосом, – признать вину и попросить прощения. Так Он сказал, во всяком случае.

– Надеется сломить меня пытками и сохранить своё доброе имя, выбив из меня хотя бы перед казнью это его... раскаяние, – губы у Марго презрительно кривятся. – Уж тебе, как никому другому известно, что человека ломают совсем не пытки.

Антиохийская обращается вовсе не к Жану. Он-то своей смертью умер, и потому едва ли ему понять.

На вопрос «чего ради» она так и не отвечает.


Ночь звёздная и очень тихая. И наверное, стоит поблагодарить судьбу, бога, черт знает, кого ещё, что хотя бы ночью Жана никуда не дёргают.

– Святой отец, я согрешила, – с полу-смешком выдыхают сзади и Вианней едва ли не вздрагивает от неожиданности, а ещё оттого, что выдыхают ему это почти что в шею.

Совершенно неясным остаётся то, как ей удалось подобраться незаметно, но что ещё важнее, гораздо важнее, как ей вообще...

– А из темницы я сбежала во время перерыва, много ума не надо, - предупреждая вопрос, Марго отвечает первая и выхватывает из рук Вианнея бутылку. – Фу, что за гадость, воняет жутко. Сказал бы, я бы достала тебе из Преисподней хороший коньяк.

– Зачем ты пришла? – за попытку отобрать обратно он получает по тыльной стороне ладони, и руку приходится отдернуть.

– Жан, потанцуй со мной, – Антиохийская сбрасывает туфли и ступает на мраморные плиты босая, усмехаясь его непонимающему взгляду. – Ты всего пару часов назад рассуждал о всепрощении, так что ж, не готов его продемонстрировать? Да и не надо, просто потанцуй со мной.

Жан не знает, почему он вообще на это соглашается, тем не менее, все же предлагает ей руку, но она обнимает за шею и ему остаётся только обнять в ответ.

– Вообще-то, мне хотелось поблагодарить... наедине. Твой голос на суде был решающим вроде как.

– Вот оно что. Мне казалось, ты злишься, – Жан бросает мимолетный взгляд на свои ботинки, но Антиохийская вновь заставляет смотреть на себя.

– Злилась бы, потянула бы тебя за собой. Сказала бы, что ты видел, как я отправлялась в Ад, видел, и ничего не сделал, ничего никому не сказал... Злилась бы, ты бы здесь не стоял. Но мне это не нужно. – Марго сходит с ума или единственная остаётся нормальной. – Наш с тобой Рай, Жан, такой святой, такой правильный и застывший, будто неживой. И я тоже чувствую себя очень и очень... мертвой. Я устала притворяться, что все хорошо и обманывать больше никого не хочу. Чего ради, спрашивал? А мне хотелось вновь почувствовать себя живой. Не святой великомученицей Маргаритой Антиохийской, а просто живой. У нас отняли все, что делает нас людьми, и вечность впереди пугает меня, как ничто другое. Нельзя любить всех. Ещё страшнее, нельзя любить всех одинаково. И оттого мы это толком и не можем, – она улыбается криво, вымученно и горько. – Конечно, у меня в Аду никого нет. И в Аду, и на Небесах. Ты сам знаешь. Так легко любить хорошеньких ангелов и так сложно алую, невыносимую Марго. Этого ты не умеешь... Но ты тёплый, это у меня руки ледяные.

У Антиохийской по лицу вдруг скользит лукавая улыбка, и вместо того, чтобы отстраниться, Вианней замирает, как парализованный. Марго касается его губ легко и невесомо, и проходят секунды, прежде чем Жан успевает ответить.

Ледяными оказываются не только руки, а ещё это и вправду больно. Антиохийская жмётся ближе и не ждёт, что её оттолкнут. Её и не отталкивают, хотя это неправильно. Наверное.

– Марго!

– Наконец-то, – Антиохийская вздрагивает и с улыбочкой оборачивается к тому, кто её позвал. – Ты все-таки пришёл. Решил не доставлять нашим небесным братьям праведного удовлетворения сценой моей – ах! – трагической кончины? Ну да, я вроде как сбежала и ты вроде как должен. Закончим все быстро, Варфоломей.

Марго не тратит время на прощания. Молча отстраняется, молча втягивает ночной воздух и лёгкой поступью отправляется к палачу. Она не останавливается.

– Гретхен, - поэтому Жан, слишком поздно, но останавливает её сам, – неужели ты этого добивалась?

– Конечно же, я знала, что так будет, даже ждала, наверное. Это бессмертие... такая скука.

Марго смеётся и кашляет кровью. Марго смеётся и смех обрывается тихим вздохом.

Апостол подхватывает её и аккуратно укладывает на плиты. Мрамор тотчас занимается пламенем. Вианней устало прикрывает глаза.

– Её можно было спасти?

– Тебе лучше знать.

– С чего это мне лучше знать, ты апостол, ты и должен...

Варфоломей одним взглядом напоминает, что он вообще-то никому ничего не должен, пока не прикажут.

Вианней усмехается ему вслед и с трудом сдерживает рвущиеся наружу матюки.

А потому что можно было. А потому что Жан ничего для этого не сделал.

Да и с чего бы вдруг, да и чего ради тут что-то делать. Это ведь было её решение, и проблемы её. А он и так вынужден носится по Раю и выдёргивать всех из неприятностей

Каждую заблудшую душу не спасёшь, особенно если она сама не хочет быть спасённой, да и ещё идёт на предательство забавы ради.

Жан ерошит волосы и опускается на ступеньки дворца. Понадобится время, чтобы из головы выкинуть всю эту дурь, и алое платье, и хриплый смех и много чего ещё.

За башнями Сефирота пробивается очередной рассвет. И в целом, все хорошо. Если это вообще можно так назвать.

Вианней вдруг понимает, что плачет.