Схватка спецслужб, или Где решаются судьбы мира [Ольга Ивановна Грейгъ] (fb2) читать онлайн

Ольга Грейгъ СХВАТКА СПЕЦСЛУЖБ, или ГДЕ РЕШАЮТСЯ СУДЬБЫ МИРА

Глава 1

Разве можно позволить себе, чтобы время остановилось? Даже наши предки, отмерявшие ночное время по длине укорачивающейся свечи, не могли пожелать времени остановиться. Тогда как отдыхавший в санатории военного ведомства в разомлевшем от горячего радушия городе Сочи капитан 2-го ранга Иван Румянцов внезапно почувствовал, что движение вокруг него остановилось. И хотя в его голове продолжали мелькать мысли, моделируя те решения, которые могут понадобиться в любое мгновение, все же определенная остановка явно существовала. То ли знойный воздух расплавил упрятанную в себе тишину, то ли небесные часы, давно пробившие полдень, вдруг застопорились, растягивая пружину времени и задерживая его на долгие мгновения. Но то, что Румянцов наконец смог расслабиться и настроиться на отдых, было немыслимо для него самого, привыкшего скорее к подчинению, исполнению, схваткам, ночным бдениям, принятию скоропалительных, но сверхточных решений. Даже к прыжкам с парашютом, к тяжести оружия в руке он более привычен, чем к полному и безудержному отдыху. Впрочем, его мозг работал всегда, при любых внутренних ощущениях.

Кавторанг^[1], только что приняв холодный душ, растянулся на удобной кровати. В санаторий он приехал после очередного задания, о котором даже думать не хотелось. Он не стал включать кондиционер; привычный к южному зною, к тягучему благоуханию нагретого песка и моря, закрыл глаза, чтобы погрузиться на мгновение в детство, проведенное в Крыму, открытым ртом втянул воздух, потянулся, улыбаясь самому себе и разминая руки, налитые крепкими мышцами. Да, жизнь хороша, и он — властелин своей жизни. Он верит в это, не раз проверявший свою жизнь на прочность, как верит в свое предназначение и успех будущих схваток с умелым и тоже профессионально обученным противником. Он любит схватки. На дворе XX век, 197… год. Он молод, красив, с правильными чертами славянского лица, с серо-голубыми глазами, меняющимися от ситуации, то становящимися пронзительно-отчетливыми, то теряющими свою выразительность, почти не запоминающимися тем, кому и не стоит ничего о нем помнить.

Иван Румянцов сцепил пальцы, поиграл ими, чувствуя неуемную силу, но в этот момент время вновь пошло по привычному кругу. В комнату пришел вернувшийся с пляжа сосед по номеру Павел Коточейский. А был Павел Коточейский подполковником, командиром танкового батальона из Южной группы войск, располагавшейся в Венгерской Народной Республике.

Они только утром познакомились, а уже за послеобеденной рюмкой коньяка Павел попенял, что, дескать, закончил военную Академию бронетанковых войск имени маршала Советского Союза Р.Я. Малиновского и хотя поступал туда с должности командира батальона, но вот его снова вернули на эту же должность. «Стоило ли учиться, Иван, как думаешь? Эх, что тут говорить», — сказал, как отрезал, лениво махнув кистью.

Ивану не хотелось продолжать разговор, поддерживая подобную тему. Не сегодня и не сейчас. Но товарищ и не продолжал, он тоже не желал тратить золотые деньки на беспредметные выяснения. И, убрав по обоюдному согласию почти полную бутылку коньяка в шкафчик, предложил:

— Я уже присмотрел кое-что. Пойдем, прогуляемся, тут в соседнем санатории такие женщины, что грех их упустить.

Молодые мужчины, одетые по южной моде во все светлое, выбрались из номера полюбопытствовать на приезжих чудесниц. Невдалеке и правда располагался санаторий ивановских ткачих с немудреным названием «Березка» — идеальное место для удовлетворения мужских страстей, коли в ком разгорится страсть. Впрочем, эти места знавали и счастливо закончившиеся пылкие романы.

Однако женщины Ивана не интересовали. Нельзя сказать, что они его не интересовали вообще. Нет, однако то, что он знал наверняка, повергло бы его случайного товарища в шок. Он прошел такую «школу», что попытка провести с какой-то женщиной ночь без дозволения на то всесильного босса закончилась бы для Ивана трагически. Его бы, как в старые недобрые ежовские или бериевские времена, просто подвесили за яйца, а после распустили на ленточки. Тогда как дозволение босса подразумевало: задание, исполнение и результат в виде весомых дивидендов, которые кроме него самого никто бы добыть не смог. Но это так, мелочь… Потому как для тех, в окружении кого Ивану приходится служить, Ежов и Берия, прославившиеся когда-то как палачи, казались детками, играющими в песочнице с мертвецами.

Приятели шли, громко и весело разговаривая, стараясь перекричать друг друга, подкалывая проплывающих мимо них редких женщин, обращая внимание на самых молодых. В это время большинство пребывает на пляже. Но на пляж идти не хотелось. Тут, в тени магнолий и кипарисов, густо посаженных на территории «Березки», где никаких березок и не наблюдалось, дышалось легко и свободно. Павел Коточейский оказался знатоком свежих анекдотов. И хотя большинство его перлов пролетало мимо слуха Ивана, он вовремя реагировал, уж так устроен его мозг, умеющий функционировать по разным программам одновременно. Несмотря на некую расслабленность, Иван успевал попутно анализировать: а не враг ли Коточейский, не подсадная ли утка, и вообще, что он делает в одном номере со мной, что выясняет, на кого работает?!

Они не спеша подошли к широкой лестнице, ведущей наверх, к белоснежным корпусам, расцвеченным разве что мокрыми полотенцами и нижним бельем, вывешенными на открытых для всех взоров балконах. В этот момент они оба почувствовала смену обстановки: навстречу им спускалась шикарная блондинка в ярко-голубом коротком платье. В ее руке покачивалась пляжная серебристая сумка. Мужчины синхронно, и не думая сторониться, чуть отступили в разные стороны, чтобы девица прошла между ними, подарив хоть кому-нибудь предпочтительный лукавый взгляд. Расстояние между ними медленно сокращалось. Подыгрывая собеседнику и тем самым делая интуитивно ход конем, представляясь этому подполковнику, коли он подсадная утка, тупейшим глупцом, «своим в доску», Иван предложил пари. Он играл? Возможно, но учеба в Военно-дипломатической академии и последующая служба научили: его жизнь — игра, но качество игры напрямую влияет на качество и сохранность его жизни.

Он поднимался по лестнице и чувствовал наливающуюся в нем силу, чувствовал, как ему приходится укрощать свирепого, рвущегося наружу самца, и в такие минуты укрощения самого себя он пребывал в состоянии мужского блаженства. Бог весть что там будет дальше, а пока надо жить, надо свирепствовать, озаряясь лучезарной улыбкой, нахальничать, «канать»^[2] под дурака, шокировать окружающих и тем самым притуплять их бдительность. Его природа подсказала верный стиль поведения. Поразмыслив, он давно уже избрал два самых важных для себя качества: силу и кураж. Поставив их на кон, где выигрыш — Жизнь, он пока чувствовал благосклонность фортуны.

Девица в голубом платьице четко отбивала каблучками ступени.

— Пари?

— Согласен.

— С тебя две бутылки коньяка, если эта девка поцелует меня.

— Согласен.

— Сейчас поцелует.

— Согласен. С тебя три бутылки забойного коньяка, если она тебя пробросит. Идет?

Иван не ответил, лишь кивнул. Они уже были слишком близко, чтобы тратить мгновения на рассуждения.

По всему видать, что красотка обратила на них внимание: ее сумочка в руке задергалась более интенсивно, серебрясь в лучах солнца, пробивавшихся между обрамляющих лестницу пальм. В ту секунду, как она поравнялась с ним, Иван крепко схватил женщину и, не дав ей опомнится, крепко поцеловал. Она дернулась, возмущенно топнула, изогнув загорелую ногу, а после затихла, словно горлица, прижимаясь к нему все сильней и сильней. Именно такую реакцию Иван и ожидал от незнакомки. Ощутив, что она ослабела, дозволив ему почувствовать свою власть над ней, он еще на несколько мгновений продлил и так уж слишком затянутый поцелуй и отпустил ее губы. Женщина пошатнулась, но его руки продолжали ее крепко держать, сжимая в почти интимных объятиях.

Павел издал лишь негромкий возглас: «О-о!», показывая свое удовлетворение увиденным. На щеках незнакомки вспыхнул румянец, но она старалась скрыть смущение под маской вальяжности, бросив независимо:

— Ну, мальчики, вы даете.

Однако ее фраза относилась лишь к Ивану. Второго присутствовавшего здесь, стоящего лишь на ступеньку ниже, она не замечала. Иван коротко засмеялся красивым бархатным смешком, отпустив красавицу в голубом.

Но она не захотела спускаться, а, почувствовав себя победительницей, словно после интимной ночи, бесцеремонно заявила:

— Куда пойдем, мальчики?

Не хотелось придумывать ничего, кроме банального: сначала искупнемся, а после посидим в каком-нибудь баре. В конце концов, если она окажется глупой навязчивой дурочкой, от нее всегда можно будет избавиться. Даже если не окажется таковой — в нужный момент ее можно подложить под подполковника, на худой конец послать… В принципе она в их ограниченной по численности компании составляла своего рода защиту: редкая б… станет покушаться на мужиков при красивой даме…

Они повернули назад, уже спускаясь по лестнице, на которую так и не поднялись до конца, чтобы в этот раз прийти по длинной тенистой аллее к морю. Павел, подохотившись, зачастил анекдотами, дозволяя себе откровенно скабрезные. Однако, и это радовало, голубая девица, назвавшаяся Светланой, не столько слушала болтовню, сколько поглядывала то искоса, исподтишка, то прямо, как преданная собака, на ободренного своей выходкой кавторанга. Кураж не стоил ничего, вернее, на данный вечер стоил две бутылки проспоренного ему коньяка, которые они выпьют вместе.

Девицу и вправду оказалось трудно оторвать от себя. Она все навязывалась в партнерши, искренне поверив, что Иван заключил ее в объятия на виду у всех от избытка чувств. Слов нет, она была хороша собой, крепко сложенная, в светлых кудряшках, с румянцем на пол-лица. Чувствовалось, что Павел так и млеет возле нее.

Вечером, когда они чуть поднадоели друг другу, успев и накупаться, и выпить не одну бутылку пива на пирсе, договорились встретиться в ближайшем ресторане, сияющем разноцветными зазывными огнями. Пришлось довести Светлану до корпуса, чтобы она поверила, что мужчины не бросят ее, по крайней мере пока не бросят, не откажутся от ее присутствия. Она пришла в ресторан в белоснежном платье, так ловко сконструированном, что его полы распахивались от малейшего движения, с ярко-лиловым цветком на широком поясе, в блестках на начесанных и приподнятых волосах. Присутствовавшие в зале черноусые мужики с горящими черными углями глаз зачмокали, увидев столь привлекательную красоту. Эта оценка льстила Ивану, хотя и так понятно, что рядом с дурнушкой он и не сядет. Не сядет, если не последует приказа, такая оговорка будет правильней.

Павел и Иван уже сидели за столиком, своими узкими пластмассовыми габаритами экономящем пространство. Местный официант в форме то ли матроса, то ли шута, принес на подносе бутылку коньяка и тарелки с салатом. Бросив быстрый взгляд на стол и не обнаружив неприкрытых тарелками пятен, он отправился за дополнительными порциями. Зал заполнялся отдыхающими. Его, словно в популярном фильме «Бриллиантовая рука», украшал бассейн с рыбками и приземистая пальма, вросшая в деревянную кадушку. Пока Светлана грациозно, но все же наигранно приближалась к их столику, у Ивана возникло желание увидеть, как кто-то из сидящих здесь в зале случайно столкнет ее в воду и она грохнется, задрав красивые голые ноги, и завизжит, выказав тем самым, что дура дурой. Желание возникло и пропало; мало ли какие желания приходят в голову самодовольному самцу.

После первой бутылки они заказали вторую, затем и третью, после — даме мороженое, даме зефир и шоколад, затем кто-то передал с другого столика даме шампанское. Она пила без разбору, становясь все смелей и развязней, но не теряя своей привлекательности. Павел и Иван также захмелели, однако нельзя было разобрать, насколько их хмель натуральный и не вскочит ли кто из них в случае непредвиденных обстоятельств и не перехватит ли горло противнику, не врежет ли точным ударом в печень.

Когда музыка стала громче самых громких развеселых разговоров, Светлана осмелела настолько, что вскарабкалась Ивану на колени, ерзая упругой задницей, незаметно подскакивая и вжимая промежность в его твердый живот. От женщины исходили горячие волны, она учащенно дышала, смеясь совершенно без повода. Дальнейшее развитие событий кавторанга явно не удовлетворяло. Он переключил внимание компании на то, что пора бы прогуляться к морю, пальмам, на свежий воздух, туда, на простор, в прохладу ночного бриза. Выбравшись наконец-то из облака дыма, сгустившегося в мелькающих огнях, освещающих шумный ресторан, компания медленно побрела в сторону моря. Дойдя до ближайшей пальмы, Светлана вдруг остановилась, схватилась за мохнатый ствол, наклонив голову. Ей явно было плохо. Иван сначала хотел было уйти, сочтя этот момент самым подходящим, но ему стало жаль женщину, захотелось удостовериться, что с ней все будет в порядке, что она, придя в себя, не станет плакать горькими бабьими слезами, чувствуя себя обманутой, использованной, никому не нужной. Этой женщине явно повезло, хотя она не знала, да так никогда и не узнает о том, что этот желанный ею жестокий самец испытал краткий миг жалости по отношению к объекту, относимому к так называемому слабому или прекрасному полу. Он услышал где-то рядом журчание воды и, придерживая крепкой хваткой Светлану, пошел на звук, вскоре найдя фонтанчик и бьющую вверх тонкую струю. Павел шел след в след. Его пошатывало от выпитого, он на несколько минут потерялся было из их виду, скрывшись за широким кустом, но вскоре догнал товарища. Почувствовав воду, Светлана припала к струйке, затем стала умывать лицо, стараясь не размазать тушь и помаду, провела мокрыми руками по горлу, смочила зачем-то лодыжки. После чего заметно успокоилась, прислонилась к Ивану отдышаться. Он подвел ее к скамье, Павел плюхнулся рядом, от недавнего веселья не осталось и следа. Романтичная луна, выплывая огромным шаром из-за горизонта, навевала ненужную грусть. Никто не думал о цыганах и водке, но отчего-то хотелось, чтобы навязчивый гул цикад перекрыли звонкие монисты. Мимо уха пролетел то ли большой серый мотыль, то ли крупный жук, пискнула летучая мышь. Иван повернулся и тихо, словно крадущаяся в ночи кошка, покинул сладкую парочку, прислонившуюся на скамье друг к другу.

Глава 2

В феврале 1918 года стояли жестокие морозы. Некогда величественная Северная столица Российской империи, ощутив чудовищный, невиданный доселе русским народом голод, погрузилась в мертвящий мрак и стужу. Кавалергардский проспект, где еще с времен Петра I жили кавалергарды, был черен и мрачен. Дующий с Ладоги нещадный ветер, как громадные игрушки, один за одним нанизывал добротные каменные дома на свою тугую свистящую струну. Редкие в этот час прохожие, напрягая, словно совы, зрение, старались прошмыгнуть незамеченными ни недругами, ни явно несытыми и злыми дворовыми собаками.

Елизавета Ивановна Еранчина в этот вечер возвращалась довольно поздно. Ей удалось раздобыть немного продуктов у бывшего процентщика. Уже подходя к дому, она увидела, как навстречу ей движутся подозрительные личности с явным намерением остановить ее и, скорее всего, оскорбить, унизить, обобрать. Она приостановилась, ее сердечко екнуло, Елизавета Ивановна решила изменить маршрут, быстро направившись в проход между домами. Забежав в арку, она преодолела неосвещенное, укрытое даже от ночного светила пространство, предчувствуя, что еще немного, — и она будет у двери своего дома. Оставалось только перебежать горбатый мосток. Она, пренебрегая гололедицей и преодолевая обжигающий ветер, с трудом вскарабкалась по скользким выступам, уже спускаясь на тротуар, неожиданно пошатнулась и, не удержавшись на ногах, упала. В ее глазах закипели слезы, но времени на раздумья не было. Где-то невдалеке бродили люди, ставшие омерзительнее голодных бездомных собак, и Елизавета Ивановна сжалась, собирая остатки сил, чтобы скорее подняться на ноги.

На шее женщины имелась массивная золотая цепочка, на которой ниже, покоясь в милой ложбинке между грудей, был кулон, чью ценность могли определить редкие знатоки. То был уникальный бриллиант в золотой оправе, хранящий прикосновение не одного поколения монарших рук.

В тот миг, когда женщина неловко упала, припав лицом к ледяной стали решетчатого люка, кашне на ее шее распахнулось, высвобождая цепочку. Силой тяготения бриллиант был вызволен наружу, зацепившись, словно маленький якорь, за просвет между сужающимися стальными прутьями. Какой-то шум привлек Елизавету Ивановну, она вдруг испугалась, что за ее спиной уже стоят черные тени нелюдей, жаждущих ее крови и бесценного богатства в виде нескольких съедобных кусков. О кулоне она в этот миг совсем забыла. А зря. Когда она рванулась, бросившись наутек, злополучный кулон оторвался, сверкнул таинственными бликами и пал в мерзлые потоки канализации, едва движимые из-за стужи. Столь изрядны бывают насмешки судьбы. Бесценный бриллиант унесся по грязному каналу в Неву или остался лежать недвижимо — об этом история умалчивала. До поры до времени.

Елизавета Ивановна, счастливо избегнувшая встречи с бандитами, вбежала в подъезд своего дома, запыхавшись, зашла в квартиру и, не в силах сесть на диван, в силу нервного потрясения, бросилась на пол. Отлежавшись и поняв нелепость своего положения, она поднялась, разделась, почистив пальто жесткой щеткой, повесила его в шкаф и только после этого вознамерилась вскипятить чаю.

К счастью, как она думала, в скором времени должен был возвратиться ее супруг, поехавший в этот день в Гатчину. С его присутствием все страхи улетучатся сами собой, оставалось лишь дождаться утра. Эта его поездка не была похожа на прежние, когда он выбирался из дому по делам службы. Теперь и служба, и Родина, и вся устроенная жизнь провалились в тартарары. И все же, как это ни прискорбно, но ехать мужу было необходимо, и даже очень. Дело в том, что в деревне под Гатчиной жила экономка Еранчиных Дарья Ракитина, служившая в их доме уже несколько лет. В лихие месяцы бесовского безвременья эта приятной внешности женщина, помолившись в любимой ею Чесменской церкви^[3], поблагодарив за доброе к ней отношение хозяев, выехала домой, в деревню. От греха подальше. Спасаясь от кричащих о всеобщем счастии лихоимцев, она спешно бежала, искренне уведомив Еранчиных, что в случае надобности они завсегда смогут у ней укрыться.

Это она, передав через давних знакомых записку, пригласила своих бывших хозяев к себе пережить тяжелую голодную зиму. Иван Аристархович Еранчин, посоветовавшись с супругой, решил наконец наведать экономку, расспросить что да как, осмотреться там и, конечно же, раздобыть еды.

Окончательно отдышавшись и так и не согрев чаю, Елизавета Ивановна села в глубокое кресло, намереваясь укутаться пледом и в таком положении дождаться приезда мужа. Как вдруг обнаружила, что на ее груди нет кулона. Она не могла вспомнить, где же он мог потеряться. Сжавшись от ужаса и отчаяния, вызванных осознанием утраты, осознанием безвозвратности всего, что было перечеркнуто бесами, изрыгающими красный огонь революции, она наконец-то разрыдалась, всхлипывая и безудержно подрагивая плечами. Это длилось долго, так долго, что она сама успела устать. Наконец холод, апатия и тяжелые ночные тени загнали ее душу в оцепенение. Елизавета Ивановна зевнула, в который раз промокнув отекшие веки и сложив руки на поджатых коленях, провалилась в глубокий сон.

За окном пронзительно выл ветер, этажом ниже царапались об окно застывшие ветви старого дерева. Сначала ей приснился вскипающий на огне, пышущий паром чайник. А после, словно согретая этим призрачным теплом, она вдруг очутилась в залитом солнцем Крыму, почувствовала запах лаванды, увидела рядом, на открытой веранде, Ивана Аристарховича, держащего в руке бокал с сочно-бордовым напитком, отпив из его бокала, она признала вкус терпкого вина, название которого никак не могла вспомнить, и оттого почему-то смеялась сама себе, и ему, и пышно цветущим кустам, и воздуху, и лаванде, и даже Черному морю, плещущему где-то рядом…

В студеную рань, в пору, когда ночь капитулировала перед сторожко наступающим рассветом, в дом вернулся Иван Аристархович. Елизавета Ивановна не слышала, как открылась дверь, как супруг разделся и прошел в комнаты, но, ощутив прикосновение его губ к своему лбу, открыла глаза. Приехавший где-то раздобыл дрова и растопил камин. Удивительное дело, она вдруг почувствовала запах кофе, словно пришедший из далекого прошлого. Согревшись и пригубив кофе, она рассказала, что утеряла заветную памятную вещь, подарок императрицы. И вновь горько расплакалась…

Владелицей кулона Елизавета Ивановна стала совсем необычно.

Была она прямым потомком курфюрстов земли Гессенской, предки которой обосновались в России в эпоху Петра Великого, а уже в царствование его августейшей дочери Елизаветы Петровны были удостоены графского титула. Многие из рода графов фон Дидерихсов, в семье которых и родилась Лизавета, верой и правдой служили русским императорам и России.

В 1895 году юная Лиза вышла замуж за князя Лещерского, офицера флота, и некоторое время счастливо прожила с ним в Кронштадте. Затем последовал перевод мужа на службу в Гельсингфорс, а там их застала немилосердная година, наславшая тяжкую болезнь, забравшую у нее любимого. Похоронив мужа в 1902 году и посокрушавшись, что не было у них даже детишек, княгиня Елизавета Ивановна постепенно приспосабливалась к своему новому вдовствующему состоянию.

Конечно же, о смерти князя стало известно в окружении императора. Императрица Александра Федоровна облагодетельствовала княгиню, приняв ее в Царском Селе. А пообщавшись в своем будуаре с молодой женщиной, оценив ее ум и красоту, обсудив некоторым образом немаловажные заслуги перед Российским Престолом рода фон дер унд Дидерихсов, императрица пригласила Елизавету Ивановну на бал, долженствующий состояться в вечер будущего дня, 24 ноября. Первоначально княгиня отказывалась, ссылаясь на то, что не успело минуть положенное время траура. Но императрица была настойчива, и к тому же добавила, что намерена удостоить княгиню орденом Святой великомученицы Екатерины. Подобные награды могли носить разве что императрица и принцессы царской (императорской) крови, «сколько есть». Елизавета Ивановна, в девичестве фон дер унд Дидерихс, имела в своих венах толику крови гессенских принцесс. Молодая женщина была польщена.

Сияя румянцем и благоухая, вся готовая то взрыдать, то вскричать от счастья, полная непонятных эмоций, словно в предчувствии неотлучно настигающей ее судьбоносной минуты, Лизавета Ивановна прибыла в Екатерининский дворец на августейший бал. Большая часть гостей к этому времени уже собралась.

Вскоре состоялась торжественная церемония, и ее грудь, украшенную по вырезу платья в последние часы модисткой-золотошвейкой по новой моде тусклыми кружевными цветами, облекли в широкую, красную с серебряной каймой ленту, переброшенную через правое плечо. К ленте с крестом, изукрашенным изображением святой Екатерины, Елизавета Ивановна получила усыпанную бриллиантами восьмилучевую звезду, заключающую в себя орденский девиз: «За Любовь и Отечество».

В церемонии награждения участвовали августейшие особы из императорского окружения: Великий князь Николай Константинович и Великая княжна Ольга Константиновна, а также ряд сановных князей и графов, генералов, адмиралов, действительных тайных советников, находящихся на службе у государя, и тех, кто пребывал в отставке.

Несмотря на желание продлить праздничные минуты веселья, желая упиваться вниманием, принимая поздравления как мужчин, так и их спутниц, Елизавета Ивановна в какой-то миг поняла, что очень устала. Однако не мудрено, она протанцевала весь вечер и часть ночи, и вот теперь, когда бал завершался, была все еще настроена романтично. Обмахивая веером слегка побледневшее от усталости лицо, она перехватила взгляд не представленного ей мужчины приятной наружности. В этот момент к Елизавете Ивановне подошел паж, объявив, что княгиню проводит к дому профессор Николаевской академии Генерального штаба генерал-майор от флота Иван Аристархович Еранчин. Княгиня сделал легкий поклон в адрес невесть откуда взявшегося генерала, оказавшегося тем мужчиной, к которому она проявила интерес в последние минуты перед уходом.

А спустя три недели, когда закончился год траура после кончины мужа, генерал предложил ей выйти за него замуж, почтительно предупредив о том, что очень сожалеет, так как, дав согласие выйти за него, она потеряет свой княжеский титул. Елизавета Ивановна, соскучившись по мужскому вниманию, чувствуя необходимость в присутствии сильной руки и опеке в отношении себя, поразмыслив, дала согласие. К тому же этот немолодой мужчина ей очень понравился, и скрывать нахлынувшее чувство от себя самой ей не хотелось. Жизнь шла, а молодость, так горячо ей осознаваемая, проходила в тоскливом одиночестве.

В канун их венчания в Чесменской церкви в дом к профессору Еранчину прибыл флигель-адъютант из Царского Села, передав письмо от императрицы. На лощеной бумаге, украшенной гербом императрицы и вензелями, было выписано: «Генерал, неужели Вы сочли необязательным уведомить меня о лишении моей подопечной княжеского титула? Хочу лично засвидетельствовать свое уважение к Вам и Вашей супруге. Жду Вас четвертого дня у себя».

Супруги Еранчины прибыли во дворец. На встрече зашел разговор об отношениях между Россией и Германией, о вкладе немцев в укрепление мощи Российского государства. Общность интересов подразумевалась и в том, что обе империи возглавляли двоюродные братья — Николай II и Вильгельм II. Во время аудиенции Ее Величество несколько раз подчеркнула особые заслуги всего рода фон дер унд Дидерихсов, упомянув, что двоюродный дядя Елизаветы Ивановны умело направляет деятельность императорского двора. Но министр двора и уделов, сказала императрица, имеет странную забывчивость… «Не правда ли это странная черта — забывать своих не только дальних, но и ближних родственников? Хотя вклад их в укрепление нашей империи тоже достаточно высок», — подчеркнула императрица Александра Федоровна, лестно добавив, что вряд ли род Дидерихсов сумел бы столько принести России пользы, если б не его женская половина.

Елизавета Ивановна присела в знак почтения и признательности. Ее супруг также достойно склонил голову.

Императрица раскрыла приготовленный заранее ларец и извлекла оттуда весьма крупный кулон, висящий на золотой цепи. Внутри кулона был вправлен переливающийся всеми цветами радуги огромный бриллиант. Жестом императрица поманила Елизавету Ивановну, и та, словно лишившись дара речи, лишь наклонила перед императрицей голову и опустилась на колено.

Молодая особа, потомок древнего рода гессенских принцесс, милейшая Елизавета Ивановна физически ощутила приливную энергетическую волну, как только кулон оказался на ее груди. Она хорошо запомнила то неизведанное доселе необыкновенное ощущение, даваемое ей сим божественным символом. Узнав после о магической силе, приписываемой этому кулону, она поняла, что прочувствовала это сразу, как только стала его владелицей. Или хранительницей. Да, последнее звучит правильней, определила она для себя, ведь подобные чудеса даются Богом человеку на время.

Из всего, что в те минуты говорила императрица, Елизавете Ивановне запомнилось только: «Пусть будет это вам утешением для настоящего и будущего». Затем, удостоив значимым взглядом ее мужа, одетого в парадную генеральскую форму, императрица подала ему руку, которую он не замедлил поцеловать. На сем их аудиенция завершилась.

Глава 3

В тот момент, когда Иван Румянцев предпочел благовидно исчезнуть между аллей кипарисов и цветущих магнолий, он услышал звук протяжного поцелуя. Однако это его уже не интересовало. Ему порядком надоела и компания, и все возможные приключения в соседних санаториях.

Вернувшись в свой номер, кавторанг обнаружил на столе записку, адресованную ему. «Когда вернетесь, если будет не позже полуночи, зайдите в номер 32». Кто? Что? Пока не понятно.

Иван Румянцов спустился этажом ниже, окинув боковым зрением коридор и удостоверившись, что вокруг никого нет, плавно, без стука, открыл дверь номера 32.

Войдя, он застал там женщину лет сорока, в яркой, броской одежде, сразу же оценившей его пристальным взглядом шалых и слишком темных глаз. Первой промелькнувшей мыслью, пронесшейся в мозгу Румянцева, была примерно следующая: «Вот сидишь ты напротив меня такая красивая, такая сексуальная, задрать бы тебя в этом кресле и…».

И женщина, поняв его намерения, словно иных и быть не могло, произнесла вслух свежим, с бархатцой, голосом:

— Я готова отдаться тебе хоть сейчас. Но вначале давай поговорим о деле, а то как разомлеем в любви, так обо всем и забудем.

Выслушав ее, Иван повернулся к двери, намереваясь оставить незнакомку наедине с ее чувственностью и желаниями. Та не стала его задерживать, а лишь сказала:

— Ты уверен, что тебе нужно уйти?

Румянцов остановился, посмотрел на нее и сел в кресло. В эти минуты он пытался вспомнить, где и когда видел ее, а ведь видел… точно видел… Он не слушал, о чем она говорила, а только вспоминал, напрягая память, прогоняя образы по мелькающему сверхскоростному кругу. И вдруг вспомнил. Тоже санаторий. Но на сей раз подмосковный санаторий министерства обороны, размещающийся в старинном графском дворце; скрытая на крыше и в кустах охрана; высокая мраморная лестница; уютный салон с камином, там же — несколько присутствующих, это известные в стране люди, с ними три женщины. Одна, по всему чувствуется, любовница маршала Константинова, министра обороны. Он, высокий, с красивым сочным голосом, невзирая на зрелый возраст, всем своим видом выдавал прожженного соблазнителя женщин. Отношения между мужчинами и женщинами не скрывались, но и не выпячивались. Компания собиралась не впервые, и потому здесь особо не стеснялись друг перед другом. Если их кто-то записывал, то они не реагировали, не сторонились, не пугались. Они жили естественной жизнью, насколько она возможна, когда знаешь, что ты все время — даже в ночи, даже в постели с супругой, даже в клозете — взят на мушку невидимой камеры, в прицел снайперской винтовки.

Компания, за исключением женщин, была достаточно захмелевшей. Румянцов среди этих людей оказался по причине того, что его вызвал всесильный начальник, даже в этой высокопоставленной компании державшийся свысока. Более того, среди всех захмелевших, невзирая на выпитое, он был полностью трезв.

Да, Иван вспомнил, кто она была. Включившись на ее позывную, или скорее «призывную», волну, он сказал:

— Ада Андреевна, так я хочу знать, для какой цели я вам понадобился.

— Ага, вы меня знаете. Но откуда?

Похоже, кто-то с какой-то целью направил ее к нему, но не дал понять, где и когда они могли видеться. Ну что ж, в вышестоящем руководстве много шутников. Или осторожничающих.

— Да все оттуда, — небрежно бросил Иван. — Конечно, когда вам не нужно, вы таких как я никогда не замечаете. А вот сейчас я вам понадобился. Даже могу представить, с какой целью я вам понадобился. И очень ведь я вам нужен. А, Ада Андреевна?

Хмель, еще недавно дававший некоторую легкость восприятия бытия, полностью улетучился.

— Тогда скажите сами.

— Вы не можете меня вспомнить, но ведь в столице кто-то о-о-чень высокопоставленный назвал вам именно мое имя и даже сказал место, где я отдыхаю… Так я вас слушаю, Ада Андреевна.

— Видите ли, высокое начальство, — она своим длинным пальцем с ярко накрашенным маникюром показала в потолок, — конечно, могло бы решить напрямую. Но выбор остановили на вас. И хотя это не по вашему ведомству, вам нужно выполнить одно деликатное поручение. Вы поедете в небольшой городок в Ленинградской области, где встретитесь со старшим лейтенантом милиции Вороновым. Нужно сделать так, чтобы он не дал ход уголовному делу, возбужденному против некоей молодой женщины, живущей там.

Что здесь логично, что нелогично? На первый взгляд какая-то глупость получается. Какой-то милиционер, девица, уголовное дело… чушь. Однако Иван знал, что это либо стоящее дело, либо…

— Ада Андреевна, не кажется ли вам, что ваше предложение — это провокация?

— А у вас что, есть выбор?

И вовсе не дожидаясь ответа, она положила ногу на ногу, изящным жестом приподняв длинное платье, так что полностью обнажились точеные ноги.

— Ваш ответ мне не интересен. И то, что вы выполните мое поручение, я не сомневаюсь. Вам хорошо заплатят. Ну а если вы все же откажетесь, там (она вновь показала в потолок пальцем) вас могут расценить как неблагонадежного сотрудника. О чем вы сами пожалеете.

Да, выбор невелик. Остается полагаться на интуицию. Приказ исходит не от босса, однако и эту сучку ему подослали не просто так… Придется выкручиваться по ситуации.

— Хорошо, я согласен. Но деньги мне нужны сейчас. И скажите, по какой статье возбуждено уголовное дело или хотя бы суть: за что этим старшим лейтенантом задержана молодая женщина?

— Ответ прост и однозначен: наркотики. Можете не спешить ехать. Отдохните до конца отпуска, у вас еще есть время.

Иван вернулся в номер и лег на кровать. Думать ни о чем не хотелось. Если надо, его мозг выдаст решение во сне. Внутренняя программа, по которой работал молодой тренированный организм, потребовала отдыха. Вскоре Иван уже спал.

В какое-то мгновение сработал рефлекс, глаза открылись. Сна словно не было ни единой секунды. Он тих и настроен на восприятие; он чувствительнее самого осторожного ночного зверя. Так и есть: в комнате кто-то едва слышно движется. Но профессионализм, отработанный годами, удерживает его от броска. Иван понял, что в комнате женщина, уже знакомая женщина, и оттого почти не опасная.

Недавняя собеседница, бесстыдно расстегивая воздушное платье, уже вознамерилась усесться сверху на лежащего на кровати мужчину. Иван только улыбнулся, наблюдая за этой картинкой и ожидая развития событий. Устроившись поверх простыни, красавица стала снимать платье, на что Иван отреагировал по-своему:

— А вы не перепутали кровать?

— Нет, не перепутала, ведь вашего соседа нет.

— Я имел в виду кровать в вашем номере, Ада Андреевна.

Ничего не стоило поиметь ее сейчас, но это так, всего лишь слова. Потому что каждая его сексуальная связь с женщиной всегда имела свою цену: могла принести дивиденды, а могла и смерть. И потому вместо секса он выбирал для себя кураж, исподволь иронизируя и над собой, и над страждущей и млеющей жертвой. На что только не способны женщины, желающие оседлать его, как строптивого, необъезженного жеребца.

К тому же Иван не сомневался, что все его действия, сопровождаемые словами, ею фиксируются на сверхчувствительную пленку. По-другому просто не может быть. Он работал в таком ведомстве, где знали ВСЕ и обо ВСЕХ, не говоря уж о своих сотрудниках. И словно для кино, но кино, предназначенного персонально для всесильного босса, Иван почти патетически произнес:

— Никакого секса не будет.

— Почему?

— Потому что вы не входите в мои планы в качестве сексуального партнера.

В мгновение ока ее рука метнулась куда-то вниз, но он крепкой хваткой перехватил ее тонкую кисть и, наваливаясь на женщину, подмял под себя так, что она оказалась под ним. В пылу схватки они съехали на пол. На высокой ноте она вскрикнула:

— Пустите, вы сломаете мне руку!

Иван стащил опутывающую их простыню и поднял с пола пистолет, который Ада уронила, когда он перехватил ее запястье. Он вытащил обойму и, бросив пистолет на нее, прорычал:

— Убирайтесь!

Кавторанг наивно предвкушал, что за ним не только эта, но и будущие победы над ней. Конечно же, босс в столице уже через несколько часов просмотрит происходившее в этой комнате. Глуповатое самодовольство собой, воспринимаемое молодым человеком как очередная победа в схватке с противником, нахлынуло и пропало. Его мозг вновь трезво оценивал обстановку. Иван уже отдавал себе отчет, что война с бабой может оказаться тяжелее войны с многочисленным противником на его тайном фронте.

— Мы с вами договорились, уважаемая Ада Андреевна. Я выполняю свою часть дела, и интимная часть отношений в эти планы не входит.

Она, скоро отдышавшись, с игриво распущенными густыми волосами цвета воронового крыла, с полуобнаженной грудью, с разоруженной железной игрушкой в руках, обернулась, уходя, и в лиловом ночном свете мелькнула ее злая белозубая усмешка. И в этот момент, не удержавшись, кавторанг сделал глупость. У самой двери он настиг ее, взял за плечи и, ожидая, что приемом джиу-джитсу она может ударить его каблуком в голень, все же успел шепнуть ей на ухо:

— Е…тесь с маршалом.

Она в долгу не осталась:

— Спасибо за комплимент.

Глава 4

В день отречения императора Николая II от престола, названного святым Иоанном Кронштадтским за его стремление передать престол Великому князю генерал-губернатору Москвы Сергею Александровичу, а самому возглавить Святейший Престол Русской Православной Церкви, стать Николаем II Блаженнейшим, — Иван Аристархович Еранчин получил от генерала от инфантерии Рузского одновременно известие о Высочайшем присвоении чина генерал-лейтенанта от флота и уведомление об отставке. Ему была назначена высокая пенсия и выделено поместье в 10 десятин^[4] где-то под Екатеринодаром, что позволяло проводить время по принятой в высшем обществе традиции: зимой — в столице, а летом — в поместье, приводя в порядок дела и хозяйство. Супруги Еранчины были настроены провести лето на Кубани. Но прошло немного времени, и в столице, и в России произошли такие события, о которых хочется забыть раз и навсегда и, закрыв глаза, лечь да умереть. Но думать все же приходилось. Хоть и неумело, но, как многие оставшиеся в России русские из дворянского сословия, Еранчины вынуждены были приспосабливаться. Надеясь лишь на гонимого красными бесами изо всех углов и храмов Господа Бога, да веруя в то, что прежняя жизнь еще возможна, еще возвратима. Утешительная простота безвинных и чистых сердец.

Иногда Ивана Аристарховича охватывало желание провалиться куда-то в глубь земного шара, чтобы забыть предыдущую жизнь, равно никогда не видеть и настоящую. Что его сдерживало от тягостных раздумий и отчаянья в такие минуты, когда до боли в сердце хотелось принять некое совсем уж окончательное решение, так это присутствие жены.

…Он потянулся было обнять Елизавету Ивановну, сказав ей что-нибудь ласковое, утешительное, как в прихожей кратко звякнул колокольчик, а затем раздался грубый стук в дверь. Голоса, небрежно выкрикивая грязную брань, требовали немедленно открыть дверь сотрудникам ЧК. Елизавета Ивановна сконфузилась грубых окриков, покраснела, вжалась в кресло, схватив за руку мужа.

Иван Аристархович мягко отстранил жену, чтобы открыть дверь незваным гостям, понимая, что если он не сделает этого, то дверь просто снесут. Трое вошедших и дурно пахнущих перегаром и дешевым куревом мужчин оказались вооружены до зубов: при них имелись наганы, винтовки, гранаты за поясом, вдобавок они были перепоясаны лентами с патронами. Старший, вынув засаленную бумажку, нагло произнес:

— Это ордер на арест вас и вашей жены. Так что следуйте за нами.

Их доставили на Гороховую, дом 2, определив на время в какой-то полупустой комнате. Ждать пришлось около получаса. Затем шустрый молодой человек предложил пройти к комиссару, провел их по коридорам, ввел в приоткрывшуюся дверь и исчез. Хозяином кабинета оказался черноволосый жгучий брюнет с бородкой и усами, в кожаной куртке, в портупее и с наганом в кобуре. При их появлении он как раз направлялся к столу, а присев, почти любезно предложил сесть и вошедшим.

— Гражданин Еранчин, почему вы не являетесь в ЧК и не доложите, что вы — царский генерал?

Иван Аристархович ничего не ответил. Любой ответ был бы глуп, как глупо признать и то, что в стране, охваченной дичайшим хаосом и разрухой, еще могут оставаться выжившие царские генералы.

Не дождавшись никакого объяснения, черноволосый встал, вернулся к стоявшему в углу столику, налил из графина воды в стакан, не спеша опорожнил его и вновь сел за свой рабочий стол. Быстро взглянув на Ивана Аристарховича, уже совсем другим голосом произнес:

— Вы что же, думаете, власть большевиков — это нечто жестокое? Или ужасное? Мы беспощадны к врагам и не забижаем друзей. И мы помним, что вы, гражданин Еранчин, делали для нас…

И тут только впервые Иван Аристархович произнес:

— Но кто вы и что полезное я сделал для вас? Не имеете ли вы чести хотя бы представиться?

Сидевший за столом чекистский начальник поднялся и сказал:

— Артузов, Артур Христофорович. Начальник контрразведывательного отдела ЧК. Разве вы меня не помните, Иван Аристархович? Вспомните 1905 год… двое мужчин, бежавших от филеров и шпиков, укрылись в вашей загородной даче. А потом вы нас познакомили со своими друзьями из военной академии.

Тот с трудом припомнил, что действительно много лет назад у него на даче находились гости, один из них — племянник его учителя, профессора истории князя Константина Николаевича Бестужева-Рюмина, потомка знаменитого вице-канцлера и генерал-фельдмаршала эпохи императрицы Елизаветы Петровны. Вторым был некий приват-доцент Николаев. Их разговор прервала прислуга, подойдя к хозяину, она сказала, что в доме подозрительные. Иван Аристархович вышел в прихожую и увидел двух молодых людей, по виду студентов. «Подозрительные» личности попросили уважаемого профессора спрятать их на время, пока идет облава. Тот, как человек порядочный, сказал лишь провести их в одну из дальних гостевых комнат и вернулся в залу. За разговорами он забыл о непрошеных гостях, а когда вспомнил и спросил у прислуги, оказалось, что тех и след простыл…

— Кстати, — произнес Артузов, — я пригласил вас не только для того, чтобы вспомнить этот забавный случай. О вас хорошо отзывается бывший царский товарищ министра внутренних дел и действительный тайный советник Владимир Федорович Джунковский. Мы тут готовим одну операцию по выявлению врагов революции, и бывший шеф полиции в числе тех, на которыхможно положиться, назвал вас.

Иван Аристархович неплохо знал Джунковского, а близко с ним познакомился в год убийства премьер-министра Столыпина. Тогда новым председателем правительства был назначен член масонского общества «Маяк» В. Н. Коковцев, любивший повторять: «Довольно националистической реакции, теперь нужно примирение». Ему удалось изменить курс правительства. По прошествии лет Еранчин стал понимать, как и отчасти даже кем проводился курс на уничтожение Российской империи, уничтожение сословий, народов и разграбление ее несметных богатств.

В конце 1912 года в Зимнем дворце на приеме, в котором участвовал и генерал Еранчин, был представлен новый министр внутренних дел, бывший губернатор Черниговской губернии Н. А. Маклаков. Родной брат которого, известный масон и кадет В. А. Маклаков, благодаря профессору Еранчину получил доступ в библиотеки Николаевской академии Генштаба. При новом министре внутренних дел уже в начале 1913-го пост товарища министра внутренних дел получает масон В. Ф. Джунковский, начинавший свою карьеру еще при Великом князе Сергее Александровиче, и сумевший вкрасться в особое доверие к его супруге, родной сестре императрицы Великой княгине Елизавете Федоровне.

Иван Аристархович знал сложившуюся еще тогда, в 1905 году в Москве ситуацию, так как был вхож к московскому генерал-губернатору Великому князю Сергею Александровичу. Свою карьеру Джунковский осуществил не благодаря деловым способностям, а благодаря редчайшим талантам получать протекцию в окружении царской семьи. И вот надо же! Джунковский, один из высших чинов Министерства внутренних дел, был оставлен в живых теми, кто всех высших чинов прежнего государственного уклада вырезал под корень вместе с многочисленной родней. Но и это еще не все! Оказывается, его — за какие-то очень и очень весомые заслуги — направляют в спецкомандировки за границу.

Получив пост товарища министра, Джунковский стал хозяином практически всей русской полиции и жандармского корпуса. За небольшой период нахождения у власти он сильно ослабил возможности правоохранительных органов по защите империи от посягательств революционной бесовщины. В борьбе с антирусским движением правоохранительные органы империи выработали весьма эффективные методы. Иван Аристархович в силу своего профессорского статуса в качестве эксперта давал консультации из истории Российского государства для МВД. Тогда, после консультаций с ним, была создана сеть районных охранных отделений. На местах в губерниях и провинциях были созданы соответствующие подразделения. А в июне 1913 года Джунковский упразднил местные Охранные отделения, оставив только три — в Санкт-Петербурге, Первопрестольной и Варшаве. Передав все их дела в ведение местных губернских жандармских управлений, которые и так задыхались от огромного количества работы, задаваемой им террористами, революционерами и бандитами, а также проходимцами всех мастей, подготавливаемыми в лагерях и школах Европы и Америки для свержения власти императора и уничтожения Российской империи.

Одновременно Джунковский издал приказ, запрещавший жандармским офицерам просить о переводе из корпуса жандармов в армию. Он уничтожил и органы секретного наблюдения за порядком в войсках. В результате контроль над делами в армии был утерян; революционеры получали полную возможность проникать в войска для подрывной работы.

Как ученый ведущего военного учебного заведения, Иван Аристархович счел необходимым уведомить об этих негативных и весьма опасных явлениях Великого князя Николая Константиновича. Но тот, выслушав его и прочитав его пояснительную записку, наложил резолюцию: «Весьма полезный документ для слушателей Академии». Тогда Иван Аристархович еще не знал, что, уничтожая органы контроля и наблюдения за войсками, Джунковский проявил завидную настойчивость, посетив военного министра, генерала от инфантерии Сухомлинова и главнокомандующего войсками Великого князя Николая Николаевича, убеждая их в том, «как омерзительна агентура в войсках» и как необходима реформа, проводимая им самим.

…Иван Аристархович, вороша в голове прошлое, только что услышал слова Артузова, что Джунковский неоднократно выполнял их особые задания еще до революции, продолжает выполнять и сейчас.

— В настоящее время мы готовим его для особо важной операции. При условии, что мы найдем общий язык, Уважаемый Иван Аристархович… да и супруга ваша Елизавета Ивановна примет в этом непосредственное участие, не удивляйтесь… мы посвятим вас в некоторые иные нюансы дела…

Покинув кабинет Артузова на Гороховой, чета Еранчиных, тщательно скрывая свою растерянность и спеша укрыться в привычном и кажущемся безопасным пространстве квартиры, направилась через сквер домой, мимо Казанского собора и памятника Петру Великому.

После ухода Еранчиных Артур Христофорович Артузов позвал своего заместителя Владимира Стырне, находившегося за перегородкой.

— Ты все слышал?!

— Все.

— Докладывай.

— На данный момент в нашей разработке находятся Сергей Эфрон, который охотно согласился с нами сотрудничать, и его возлюбленная Марина Мейн, известная как Марина Цветаева. Следующими мы, понятное дело, пускаем в разработку генерала Еранчина с супругой в качестве агентов Иностранного отдела ВЧК.

— Какая работа проведена в Италии по интересующему нас делу?

— Мы отправили уже в Италию подготовить базу для резидентуры своего агента Владимира Кирсанова; Там также находится Гертруда Шильдбах, которая, в случае ненадежности Кирсанова, устранит его и приступит к координации действий генерала Еранчина. Она будет подстраховывать, чтобы рыбка не ускользнула, — на этой последней фразе Стырне широко улыбнулся мягкими пухлыми губами.

…В последний год Гражданской войны в качестве агентов ИНО ВЧК будут разработаны и начнут действовать в Париже генерал Николай Скоблин и его жена — певица Надежда Плевицкая, генерал Павел Дьяконов, а также бывший министр колчаковского правительства Сергей Третьяков.

Глава 5

Капитан второго ранга Иван Румянцов приехал в курортный городок Лахта в начале дня. Он уже не один раз заочно путешествовал по этому населенному пункту, просматривая пленки, подробно отснятые его сотрудниками, изучал лица местных жителей, так что встреться кто из них сейчас, тотчас бы узнал.

И вот теперь он решил пройтись знакомым маршрутом, которым обычно проходил старший лейтенант милиции Воронов. Свежая прохлада приятно холодила открытую шею, он в который раз напрягся, привычно втягивая мышцы торса и осматривая все вокруг. Блаженство, вот-вот начнется рабочий день, и можно будет посочувствовать мурашкам, спешащим в свои кабинеты. Только нет на земле ни одного человека, кто бы мог посочувствовать ему самому. Нет! А как иногда хочется, чтобы кто-то мог подумать о нем с волнительной грустью: что с ним да как, не ушибся ли, не застудился, не болит ли чего? «Детский сад», — отбросил пустые мысли Иван Румянцов. «Нет, детский дом», — добавил сам себе, коль уж и сад, и школу ему заменили чужие дома… и отключил сантименты.

Так, вот парк, через который вскоре прошагает молодой милиционер. Иван изучил даже его характер, его пристрастия, его круг общения, все мелочи, которые могли пригодиться для дела. Пройдя по дорожкам, местами выложенным цветной плиткой, он подошел к узкому мостику через мелкую речушку, протекающую прямо через парк. Наверняка были времена, когда эта речка была полноводной рекой, но город, наседающий на нее со всех сторон, поубавил в ней пылу. Удобный объект. Здесь Иван прикинул, что в нужное время он постоит за огромным кустом у мостика, скрывающим окрестности, а завидев Воронова, выйдет и станет подниматься ему навстречу. Да почти поравнявшись, вдруг поскользнется у того на виду, а он подхватит, поддержит. Кому ж не приятно помочь ближнему?

Уже в светлый вечерний час мосточек выполнил свою немудреную миссию, старший лейтенант Воронов успел среагировать, поддержал незнакомого крепко сбитого человека, открыто улыбнулся и даже по-мужски посочувствовал, иронически усмехнувшись:

— Что, лишку взяли?

Задуманное удалось, и Иван весело ответил офицеру милиции:

— Есть немного. Томатного соку перепил, старший лейтенант.

— А вы что, тоже в милиции работаете?

По всему видать, обращение к нему по званию без слова «товарищ» Воронов расценил так, что перед ним человек выше званием и положением.

— Да нет, я тут приехал по одному любопытному вопросу, и этот вопрос вы поможете мне решить.

— Любопытно, — опешил Воронов, но тут же добавил: — Пройдемте.

Они пришли к частному дому, прошли в калитку, а зайдя в чисто выметенный дворик, прямиком направились к ярко выкрашенной беседке, увитой цветущими растениями. За все время короткой дороги они не разговаривали, словно это смазало бы взаимную симпатию, возникшую при встрече.

Не успели они присесть за столик, вкруг которого умелыми руками были сделаны узорные деревянные скамьи, как во двор вышла пожилая женщина, мелко семеня, приблизилась к ним и, здороваясь не столько с сыном, сколько с гостем, предложила:

— Может, Витя, гостя попотчуем чаем с блинами?

Иван тут же ответил:

— С удовольствием. Почему бы и нет?

— Это моя мама, — представил женщину офицер милиции. Впрочем, Иван и так это прекрасно понял. — Да и я что-то проголодался. Неси, мать, сюда, вечер какой чудный.

Пока женщина хлопотала в доме, Иван открыл свой дипломат и вынул папку, в которой лежало личное дело заключенного спецзоны в Нижнем Тагиле. Затем вынул из кармана свое удостоверение личности и положил рядом. Все эти манипуляции возымели свое действие. Чувствовалось, что симпатии в их отношениях не убавилось, а, наоборот, прибавилось. Хотя старший лейтенант слыл человеком, не любящим ни просителей, ни жалобщиков. Но тут совсем иное…

— Виктор Васильевич, это дело вам знакомо?

Он лишь пробежал взглядом по обложке, увидев имя и фамилию заключенного.

— Да, знакомо. И заберите свое удостоверение. Я не буду его смотреть. Уже факт того, что у вас есть это дело на руках, говорит о ваших особых полномочиях.

«Усек. Понял. Умный парень, сработаемся. — Отметил про себя Иван. — Проблем быть не должно. Пока не должно. Не хотелось бы на него давить или, того хуже, — ликвидировать…»

— Вы хорошо помните о деле этого заключенного?

— Я знаю, что он был женат на очень высокопоставленной особе. Кажется, она дочь члена Политбюро партии, и зовут ее, если мне не изменяет память, Ада, по отчеству Андреевна. Благодаря ей этот зэк сумел быстро построить свою карьеру… Я не посмотрел ваше удостоверение, как вас зовут?

Иван представился, но на этот раз… так, как было написано в удостоверении. Он привык менять имена, отчества, фамилии, даты рождения и даже внешность.

— Хорошо, что конкретно вас интересует?

— Меня интересует не он, а задержанная вами Кирсанова Любовь Владимировна. Думаю, мы с вами сможем Договориться, и вы не дадите ее делу ход. Областное УВД еще не знает о ходе расследования, и потом, у вас нет достаточно веских доказательств ее виновности.

Некоторое время Виктор Васильевич молчал.

— Ну хорошо. Скажем… представим себе, что я ход делу не даю и отпускаю ее. Что тогда?

Иван еще раз оценил обстановку и, изрядно рискуя, предложил самый, казалось бы, неподходящий вариант. Слишком уж велика была симпатия, возникшая на уровне подсознания между этими крепкими славянскими парнями.

— Знаете, давайте поступим не так, Виктор Васильевич, я доложу куда следует, что я с вами не нашел общего языка и не договорился. И тогда сюда приедет Ада Андреевна высказать свое недовольство и гнев в мой адрес. Но за это время вы должны получить письменное подтверждение от вашей арестованной, что она занималась реализацией наркотиков, передаваемых Адой Андреевной. По ее заданию. Что и послужит основанием для вас возбудить уголовное дело против Ады Андреевны, и санкционировать ее арест здесь. Справитесь?

Кавторанг знал, что очень сильно рисковал. Его положение хотя и было достаточно прочным, но не настолько, чтобы идти на лобовое столкновение с такой персоной, каковой была Ада Андреевна, дочь члена Политбюро Андрея Игнатьевича Ютвакова, любовница министра. Да, она весьма влиятельна в той высокой политической сфере, где Иван принят всего лишь на роль референта, исполнителя многих черных дел. Словом, хоть и выше он по званию, положению, да и возможностям, чем этот старший лейтенант милиции, но все ж такой же цербер, как и он. Судьбинушка… И потом, Иван, как ни странно, еще до конца не продумал ход своих дальнейших действий и действовал скорее по наитию… Однако именно за это качество — прислушиваться к интуиции и действовать по наитию — его и ценил всесильный босс Арсений Алексеевич Архимандритов, главный режиссер в политическом театре Высшей Власти, секретарь ЦК партии. Конечно же, Арсений Алексеевич был членом Политбюро, где некоторые умники прозвали его Папа Сеня, но чаще называли Сатана, да и то, если шептали это зловещее имя, в приступе панического страха постоянно оглядывались: авось не появится, как черт из табакерки. А ведь мог, почище Мессинга работал. Что там Мессинг — дитя малое рядом с товарищем Архимандритовым, дела которого можно было явственно проследить на Антарктическом континенте под толстым слоем льда, в древней истории империи Хань, в самых высоких домах Нью-Йорка… А при возможности, дающейся только немногим избранным, даже увидеть его самого в разновеликих местах Планеты и ее Истории…

На все про все Иван дал старшему лейтенанту Воронову сроку сутки. Вечером следующего дня офицер милиции навестил его в местной гостинице. И как бы это ни казалось странным, Виктор Васильевич, с лету все поняв и на редкость согласованно включившись на волну его таинственного посетителя, лишь молча и чуть волнуясь, положил перед кавторангом лист бумаги, на котором черным по белому было написано… признание арестованной. Иван недоверчиво взглянул на посетителя, хотя в глубине души был рад этому обстоятельству. Он любил риск, но и этот офицер оказался не менее рисковым. Достав из холодильника по бутылке холодного «Жигулевского», Иван пригласил гостя присесть к столу. И пока пузырчатая пена медленно таяла, опускаясь к янтарной пьянящей водице, старший лейтенант Воронов поведал любопытные детали:

— Вы знаете, дед Любови Кирсановой умер в самый канун войны. Может, это нехорошо говорить бездоказательно, но он был одним из самых богатых людей у нас в стране и не мог воспользоваться своим богатством. Но Дед любил мою бабку, и хотя бабка была замужем, у них был пылкий роман. За несколько дней до смерти старик Кирсанов рассказал историю своего драгоценного клада.

Когда он умер, бабушка очень горевала. Мой дед, между прочим, не погиб на войне, немцы не дошли, но жил он недолго. Его сын, мой отец, вернулся с фронта живым и здоровым. И уже после моя бабка поделилась с ним тайной, переданной ей ее любовником. Но об этом я вам скажу позже. Скажу лишь, что клад так и не нашел своего хозяина в лице государства. Правильно это или нет, не мне судить, хотя я и сотрудник милиции. Здесь другое. Я же понимал, что вы, рассказывая свою версию возможного задержания и возбуждения уголовного дела против Ады Андреевны, сомневались, что я получу показания арестованной. Слишком большой риск, а жить всем хочется… Вы знаете, еще до вашего приезда я потому и хода делу не давал, что давно люблю эту женщину, Любовь Владимировну Кирсанову. Женат я… знаю, что и она была замужем. В школе мы учились вместе, она — двумя классами ниже. А потом разошлись наши пути-дороги. А я вот все думаю: что ж так все получается? — ее дед любил мою бабку, а я люблю его внучку. По наследству, что ли, передали? У деда ее было страшное богатство, а она сама делает страшные деньги. Конечно, если б об этом узнало мое начальство, я, наверное, сам оказался бы на той зоне, где находится бывший муж Ады Андреевны. Но вы знаете, я дал себе слово, что как только мы возбудим уголовное дело и арестуем Аду Андреевну, я выпущу Любу.

— Скажите, Виктор Васильевич, а не дорого ли вам обойдется это освобождение? Куда вы ее денете? Рано или поздно ваши коллеги могут все узнать. На кого или на что вы рассчитываете?

— А я уже и об этом подумал. Если вы смогли это дело так представить… не хотите его замять, а подставляете могущественную дамочку, то, выражаясь специфическим языком, вы сможете сделать и «окно» для моей возлюбленной в Финляндию.

«Ну и наглец, — подумал Иван Румянцов. — А, впрочем, в эти игры дураки не играют».

— Да сделать-то не проблема. Но ведь надо не забывать, что у таких людей, как Ада Андреевна, столь высокие покровители, что достанут кого хочешь не только в Финляндии, но и в аду, если захотят.

— Ада и в аду достанет, — горько пошутил Виктор Васильевич.

— Да и, потом, сомневаюсь, что Ада Андреевна сюда приедет, чтобы попасть вам в руки. Хотя, как знать.

А вот тут-то Иван и ошибся: Ада Андреевна приехала.

Но тогда он еще не знал, что она приехала не спасать свою компаньонку, куратора наркотрафика всей Ленинградской области Любовь Владимировну Кирсанову, а по его душу. Лично приехала, чтобы засвидетельствовать кавторангу свое презрение, свою безмерную ненависть женщины властной, холеной, умной. Может, и хорошо, что Иван не знал, вдруг бы наделал глупостей, сказал там ей при встрече нелестные слова, оскорбил, улыбнулся полуухмылкой непокоренного самца, — глядишь, его дела и вовсе бы худо пошли, отмерив кривую дорожку на тот свет…

Да Иван не знал о приезде Ады Андреевны. А старший лейтенант милиции, словно волк, взявший след своей жертвы, своевременно явился к поезду из Ленинграда, встретил Аду Андреевну с конвоем и препроводил в камеру предварительного заключения. Санкцию на возбуждение уголовного дела он не брал, хотя на то были все основания. Знал, что все равно его дело проигрышное. Но от имени начальника милиции задержал ее на трое суток для выяснения личности. После чего прислал в гостиницу милиционера, который передал Ивану Румянцову, что офицер милиции его ждет по очень срочному делу и отлучиться никак не может.

Ада Андреевна предусматривала и такое развитие. В жизни она предусматривала все и всегда! Имелась договоренность: если она в течение двух часов не позвонит из Лахты в Ленинград, то сюда из Ленинграда срочно выедет подполковник госбезопасности Василий Шумилов из главного управления с оперативниками для ее немедленного освобождения.

Когда Иван вошел в помещение, где беседовали старший лейтенант и его подопечная, сразу все стало понятно, кто здесь имеет больше полномочий или желает их иметь. Ада Андреевна, даже не отреагировав на появление старого знакомого, что свидетельствовало о ее выдержке и крепких нервах, а лишь бесцеремонно рассматривая старшего лейтенанта и игнорируя его вопросы, высокомерно говорила. Словно втолковывала что-то мерзкому рослому таракану, одетому в милицейскую форму.

— Мужик, ты устал носить погоны. Ты себе выписал приговор на максимальный срок, и будешь ты хавать пайку в 13-й зоне. И там ты будешь сидеть на параше.

Ее сленг никак не выдавал в ней даму высшего советского бомонда, хотя выглядела она отменно: черные кудри, аккуратно уложенные в модную прическу, длинные перламутровые ногти, изящные летние туфли, светлый костюм по фигуре.

Виктор Васильевич, как хороший профессионал, оставался сдержанным и корректным, только с удивительной настойчивостью задавал набивший им обоим оскомину обязательный вопрос:

— Ваши фамилия, имя, отчество, год и место рождения?

Задавал и задавал, хотя перед ним лежал ее паспорт.

На появление Ивана Румянцева Виктор Васильевич реагировал не менее сдержанно, словно тот был случайно зашедшим коллегой. Но тут вошел сержант милиции, подошел к столу, наклонился и что-то сказал на ухо старшему лейтенанту. Получив информацию, Воронов озвучил ее для присутствующих:

— Звонил генерал из Ленинграда. Приказал освободить из-под стражи вас, — он повернул голову в сторону Ады Андреевны.

После чего кивнул Ивану, и они вышли в коридор, где офицер милиции спросил, впервые перейдя на «ты»:

— Что ты намерен делать?

— А ты? — в свою очередь переспросил Румянцов.

Офицер лукаво улыбнулся и сказал:

— А что бы ты сделал на моем месте?

— Ну не знаю, но я бы поступил иначе, не так, как ты. Потому что каждый выбирает свое, и только свое решение. Выгодное ему, кажущееся лично ему правильным. Полагаю, сейчас кто-то приедет из Ленинграда. Ведь она подстраховалась. Такие люди сами не ездят, сужу по себе. С кем вожусь, от того и набираюсь. У тебя, Виктор Васильевич, есть надежные ребята, твои?

— Есть. Один здесь, в милиции, а двое других — недалеко, на хуторе.

— Не густо. Что же твои надежные люди умеют делать?

— Это мои двоюродные братья. Оба капитаны запаса, в свое время служили в спецназе, в Забайкальском военном округе. В одной из частей у самой границы с Монголией. Обоих выгнали. Ерунда. Якобы занимались там торговлей, во всяком случае, это придирки. В леспромхозе работают и кроме зарплаты, по-моему, ни хрена не имеют. Мужики что надо. Ну а другой… он — сержант милиции… это все.

— Ты Кирсанову прикрыл сейчас в надежном месте? Имей в виду, если мы сегодня переживем эту ситуацию, ее надо будет срочно перебрасывать в Финляндию.

— Понял.

Глава 6

Перед отъездом в Лахту капитана второго ранга Ивана Михайловича Румянцова вызвал к себе его непосредственный начальник Арсений Алексеевич Архимандритов. И приказал пройти с ним в смотровой зал, где показал прелюбопытную пленочку. Между прочим, начала 1941 года, между прочим, цветную, снятую лучшей в стране аппаратурой, имевшейся в ведомстве Архимандритова в достатке. У него вообще все было лучшее: лучшая техника, лучшие специалисты, достоверные сведения обо всем и обо всех. Понадобится — он раздобудет генный код Иисуса Христа. И работают на Архимандритова в аппарате ЦК крепкие парни из всех родов войск; крепкие люди завербованы и служат верой и правдой, за хорошие деньги, во всех силовых и научных ведомствах огромной страны. Арсений Алексеевич — из тех, кто точно знает, чего хочет. Соратник и сподвижник товарища Сталина, его мозговой центр. Тогда в стране власть удерживала черная троица под общим руководством Генсека Сталина: его первый ас-летчик Салованов, низкорослый тщедушный дьявол Архимандритов и начальник секретариата товарища Сталина Поскребышев. Все они — интеллектуалы, сверхлюди, что предполагает, что и не люди они вовсе, а… судии людям и палачи… Да, до чего только не додумаешься в часы бдения.

Иван Румянцов старался не рассуждать, а принимать все как есть, чтобы крыша не поехала, чтоб жить в реалиях прагматично, твердо, прямолинейно, без всяких там сантиментов, которые мозг размягчают, лишают разума в самые критические моменты. Ему, Румянцеву, это ни к чему, он свои 25 лет уже прожил, хочет прожить еще 60, чтобы посмотреть, к чему могущество босса приведет его страну и чем вся эта игра на мировом поле Политики закончится… Он сам хоть и пешка, исполнитель черных дел, а все же не последняя фигура. Так что гордость, крепнущая в нем, — чувство адекватное, справедливое, иного и возникнуть не могло. Коли не гордиться предоставленными ему возможностями, то как оставаться лучшим из лучших, как не скурвиться, не превратиться в безмозглого человекообразного робота, которых множество работает на босса?

Они прошли в смотровой зал: товарищ Архимандритов, в дорогом темном костюме, сшитом по спецзаказу в частном парижском ателье, обслуживающем всего пяток самых уважаемых в мире клиентов, в туфлях на высокой подошве, также сшитых по спецзаказу из нежнейшей кожи, прошедшей спецобработку по технологиям древних русских мастеров, и кавторанг Румянцов, кажущийся рядом с аккуратным коротышкой-боссом гигантом. С годами у него даже выработается искусственная сутуловатость от незамеченного им неумышленного согбения в моменты общения с товарищем Архимандритовым.

Они зашли в уютный зал, сели в мягкие кресла цвета слоновой кости, тут же приглушился свет, и на широком экране пошел фильм.

Нет в мире более гениальных актеров, чем главные действующие лица, вершащие мировую политику. Нет более гениальных режиссеров-постановщиков, чем те же власть предержащие, ставящие камерные, интимные сцены, в полумраке, в глухой ночи, в свете хрустальных люстр, в тусклом мерцании золотых слитков, в сияющих бликах алмазов и драгоценных камней-самоцветов. Как говорят, редчайшее творение искусств сии сцены. За такими редчайшими моментами, искусно спланированными, искусно зафиксированными, но еще более искусно сокрытыми ото всех на свете глаз, — кроется Ход Развития Человечества. Захотят политики — и, словно по мановению, взорвется целый регион планеты, восстанут поднятые провокаторами «изобиженные пролетарии», или националистические элементы, или ущемленные по национальному признаку малочисленные народы сей территории, или разоренные заморскими хозяевами бесправные сограждане некой страны… а там, глядишь, за войнами да революциями и ограбят страну еще больше, оберут многие поколения вперед, «облагодетельствовав» огромными кредитами, переделят сферы влияния, поставив нужных людей на ключевые посты в сфере экономики, посадят во главу государства марионетку — и поди докажи, что кто-то сторонний виноват во всех бедах и несчастиях народа…

На экране шел фильм, и не было времени на осмысление того, что происходит в кадре. Иван Румянцов привычно фиксировал каждое мгновение, не в первый раз он просматривал подобную хронику, однако с этими действующими лицами, собранными вместе, — впервые. Его мозг был устроен так, что пройди после этого много-много дней и даже лет, он, если надо, припомнит все, до мельчайших подробностей, что и как было на секретной пленке. На тысячах километров пленок, которые он еще просмотрит…

На этот раз их было трое, правда, на экране некоторое время оставались лишь двое: «товарищ Сталин» и «товарищ Гитлер», третьим был остающийся за кадром переводчик, синхронно переводящий с русского на немецкий и с немецкого на русский. То, что обладатель этого голоса сидит рядом с ним в зале, Иван Румянцов нисколько не сомневался.

* * *

Иосиф Виссарионович Сталин, выслушав слова собеседника, помолчал, а затем, пошарив рукой в нагрудном кармане, вынул сияющий различными бликами красивейший рубин. Внутри драгоценного камня кровавыми красками переливались лучи. Адольф Гитлер, враз зачарованный, оказался чуть ли не в состоянии прострации, ощутив на себе мощь и необъяснимую энергию, излучаемую камнем. Казалось, он навсегда запомнит его воздействие.

А Сталин так же негромко, ровным голосом сказал (и так же синхронно, торжественно-ровным голосом текст переводил Архимандритов):

— Если у вас гвоздь, которым была пробита рука Спасителя нашего и Копье Судьбы, то у меня — камень, в котором запеклась кровь Иисуса Христа, капавшая из его ран, нанесенных гвоздями. Кровь Иисуса тайком собрал римлянин из толпы. И она запеклась, чудодейственным образом превратившись в этот камень, который также тяжелыми путями пришел к нам, в Россию. Это — Камень Власти, символ могущества…

* * *

На этом фильм не заканчивался, но пленку остановил невидимый механизм. Арсений Алексеевич Архимандритов повернулся к референту, оценив цепким взглядом отсутствие недоумения или удивления на лице Румянцова. Только бесстрастные способны видеть вещи такими, каковыми они являются на самом деле.

— Вернешься к себе в кабинет, просмотришь папку у себя на столе.

— Есть!

— После зайдешь ко мне.

Иван Михайлович Румянцов только кивнул. Они поднялись с кресел и вышли в длинный коридор, устланный мягкими персидскими коврами.

На столе действительно лежала папка, которой еще полчаса назад здесь не было.

Разложенные по порядку архивные документы, не хранящиеся ни в одном официальном архиве, будь он хоть Национальный, хоть Государственный, хоть засекреченный от непрошеных лиц примитивной вывеской, не хранили эти бесценные сведения. Миллиарды ценнейших бумаг и раритетов из самых дальних глубин человеческой Истории Архимандритов хранил у себя (только вот на Земле или в Космосе, либо в иных измерениях — кому о том знать?). Доступа к этим хранилищам не было практически ни у кого…

Из бумаг выходило, что история загадочного Камня Власти в свое время была исследована великим русским поэтом Александром Сергеевичем Пушкиным. К тайне был причастен и граф Лев Николаевич Толстой.

Одна из последних дочерей рода византийских правителей, София Палеолог, вышла замуж за Ивана III. И привезла в Московию знаменитую библиотеку, которую стали впоследствии называть библиотекой Ивана Грозного. И которую Александр Сергеевич обнаружил в Кремлевских подземельях Семи Холмов. София привезла на Русь и титул императора Третьего Рима и Византийского двуглавого орла в качестве государственного герба, что возлагало на Москву миссию столицы Православного мира после канувшего в Лету Царьграда (Константинополя).

София передала Венценосному Супругу обладающий магическими свойствами перстень с Камнем Власти, которым владели и через него повелевали Православным миром императоры Византии. А до этого — императоры первого Рима. А еще раньше — фараоны. Так говорят легенды, но…

Но не могли этим камнем повелевать фараоны древнего Египта по той простой причине, что этот камень родился из крови Иисуса Христа, когда фараонов уже не было. А Древний Рим руками своих воинов учинил кровавое распятие Спасителю… вот эти и другие нюансы и выявил A.C. Пушкин, находясь в подземельях Кремля.

Полагают, и поэт это подтверждал, что внутреннее обрамление сердцевины камня, чуть светлее по тону, не природного происхождения, а искусственного, сродни чуду — окаменевшие слезы Марии Магдалены, горько оплакивавшей Его у распятия. Камень этот, становясь собственностью правителя, заключенный в перстень ли, в медальон, обладает чудодейственным свойством укреплять власть, расширять границы государства, снижает силу враждебных стран и способствует многим позитивным явлениям.

Со времен Ивана Грозного все цари, а с Петра Великого, когда он стал величать себя Императором всея земли Российской, — все императоры русского народа и государства носили его с собой. Россия, особенно от Петра I, в соответствии с повернутыми главами орлов на гербе на Восток и Запад, начала открывать дорогу к мировому океану. На западе и севере — к Балтике и Атлантике. На востоке — к тихоокеанским просторам и землям, омываемым океаном.

Вместе с Камнем Власти был ею тайно передан и огромный бриллиант, который много позже определили в подобающую золотую оправу. Этот бриллиант, имеющий переливчатый лиловато-матовый окрас, был своего рода аккумулятором, подпитывающим энергией Камень Власти. Алмаз, вобравший в себя божественную энергию Солнца, излучал невероятную мощь, охранял его владельца от лихих людей, спасал от искушений и черных мыслей. В паре с Камнем Власти он служил оберегом правителям, почитающим эту мудреную, судьбоносную парность. При отсутствии бриллианта действие Камня Власти ограничивалось.

Огромный бесценный бриллиант был тем самым Камнем, с помощью которого удерживали власть и повелевали Православным миром императоры Византии. А до этого — императоры Древнего Рима. А еще раньше — фараоны… Однако с утерей тех государственных устройств, по прошествии времен изменились, сузились функции Камня, утерялась, улеглась его магическая сила. Теперь он должен был работать в паре. Но и без священного рубина, в коем заключались кровь Христа и слезы плакальщиц, бриллиант был силен. Не так, как прежде, но все ж очень силен… и сверхценен для того, кто знал, как им распорядиться.

Все это было зафиксировано в имперских документах, превращаясь с течением столетий в миф, в ловко придуманный искусительный блеф.

В 1915 году под влиянием Распутина император Николай II решил отказаться носить, как убеждал Распутин, «сатанинский камень», и, несмотря на убеждения руководителя Имперской разведки графа Александра Георгиевича Канкрина и других своих подданных не слушать Распутина, он все же стал «забывать» о рубине. Словно предчувствуя смуту и предупреждая одновременную потерю двух ценных атрибутов власти, его венценосная супруга многими годами ранее подарила большой бриллиант Елизавете Ивановне Еранчиной, происходящей из рода гессенских принцесс, сделав ее хранительницей бесценного камня. Возможно, этим она, сама происходившая из того же рода гессенских принцесс, интуитивно стремилась Божественной силой двух камней закрепить единое духовное начало двух великих народов: русских и немцев.

Страна катилась к катастрофе. Через два года началась смута, после чего последовали крах династии и уничтожение империи.

В период Гражданской войны известный террорист Савинков, знавший о Камне Власти, сумел овладеть им и увезти во Францию. Узнав об этом, генерал Врангель решил любым образом изъять рубин и передать его морганатической супруге Александра II Великой княгине Юлии Юрьевской — княжне Екатерине Долгорукой, род которой идет по прямой от Рюрика, пребывающей уже в преклонном возрасте. Цель Врангеля была одна. Ему не удалось создать в Крыму Крымское (Петербургское) правительство, чтобы обеспечить восшествие на Престол старшего сына Великой княгини и императора Александра II, и теперь он стремился осуществить задуманное.

Но о существовании рубина, обладавшего чудесными свойствами, было известно и Троцкому, и Ленину. О нем узнал и товарищ Сталин. И, в отличие от первых, верующих лишь в силу финансовых магнатов, спонсировавших революцию в Российской империи, Сталин всерьез отнесся к существованию рубина-талисмана и истории, с ним связанной. Обнаружив в архивных записях Имперской разведки графа Канкрина, доставшихся «в наследство» Архимандритову, сведения о пушкинских исследованиях, Сталин приказал своему человеку встретиться с пребывающим за границей графом, давшим уже к тому времени (в силу различных обстоятельств) согласие на сотрудничество с Генсеком. Путем изощренных и коварных интриг с помощью своих резидентур в Европе граф А. Г. Канкрин сумел выманить Савинкова вместе с рубином в Советскую Россию, где силами ОГПУ под контролем партийной разведки — Секретариата товарища Сталина — была осуществлена известная операция «Трест». Савинков, отреагировал именно так, как и рассчитывали, на подставную «контрреволюционную» организацию, приехал в страну и был арестован. Но прежде ему предоставили документы, в которых указывалось, что если он привезет Камень Власти, то один из Великих князей сможет принять его, и тогда будет восстановлена монархия. Ну а если не привезет, то заговорщики просто не в состоянии будут отобрать власть у большевиков, т. к. у них не будет силы чудодейственного талисмана. Провокация сработала, камень оказался в руках товарища Сталина.

Более Иосиф Виссарионович с рубином не расставался никогда.

Из всех предыдущих владельцев он ценил лишь двоих: царя всея Руси Ивана IV Грозного и Петра Великого, потому что они представлялись ему достойными правителями государства Российского, русских и иных народов империи.

Став единовластным правителем бывшей империи, Сталин стал приращивать (возвращать) исконные земли бывшего государства Российского. Выполняя миссию собирателя утраченных земель, он вернул Прибалтику, Бессарабию, часть бывшего Великого княжества Финляндского, возвратил захваченную Японией половину Сахалина, присвоил себе Курилы и территорию Восточной Пруссии.

Словом, Российская империя превращалась в Советскую. Одновременно росла значимость власти Кремля в мире.

Глава 7

Пробежав по диагонали все документы, хранящие дыхание времени, Иван Румянцов, схватив суть, направился, как уславливались, в кабинет босса. Ему не надо было вчитываться в каждую букву, его мозг зафиксировал содержимое документов, все прочел и классифицировал сам. И теперь Румянцов мог пересказать их почти наизусть.

Он более не помнил никакого санатория в Сочи, никакой Ады Андреевны, еще только предстоящей поездки в Лахту, незнакомого пока старшего лейтенанта милиции Воронова. Мало ли в его жизни было, есть и будет встреч. Он даже не думал: имеет ли то, что происходит сейчас, отношение к делу, которым ему предстояло заниматься в той же Лахте. Однако однажды он уяснил для себя: случайных дел в его жизни не бывает и все дела так или иначе связаны между собой.

— Арсений Алексеевич, я ознакомился с документами в папке.

— Хорошо. Садись.

Босс рукой показал на кресло, стоящее у его массивного стола. И стол из мореного дуба, и крепкая мебель изящной фактуры органично вписывались в этот роскошный кабинет. Арсений Алексеевич любил роскошь, он не мыслил себя без дорогих предметов, драгоценных мелочей, не выставляемых напоказ, но постоянно присутствующих, как то: бриллиантовые запонки, меленькие червленые золотые рюмочки, чернильная ручка с золотым пером, украшенным бриллиантовой капелькой. Все ручки всех его дверей были также золотыми, искусно усыпанными бриллиантами и изумрудами. Большинство предметов в скрытых от глаз салоне отдыха и туалетной комнате также состояли из золота, бриллиантов и крупных сияющих самоцветов. Вряд ли кто еще в мире так роскошествовал, не считая разве что немногих монархов. Но Арсений Алексеевич Архимандритов не довольствовался присутствием золота вокруг себя, он искусно продлевал свою жизнь пилюлями из золотого порошка, специально приготовленными лично для него на орбите во время полетов советских космических кораблей. Смешанные с его генетическим материалом по формуле, разработанной в его секретных лабораториях, эти пилюли давали столь мощный заряд организму, что Архимандритов, несмотря на годы, чувствовал внутри молодящую силу и уникальную потенцию.

Этот секрет Архимандритов раскроет Ивану Румянцеву еще не скоро, а только когда тот, взлетев по карьерной лестнице, получив чины и регалии, станет его правой рукой.

— Добавлю то, чего нет в бумагах. Меня интересует пропавший бриллиант.

«Значит, — пронеслось в голове Румянцева, — рубин, или Камень Власти, — в стране, у правителя, или даже у босса. Скорее у правителя, у генсека, который и так — с потрохами и с Камнем — принадлежит боссу».

— Доподлинно известно, что Елизавета Ивановна Еранчина, которая стала владелицей бриллианта по воле императрицы Александры Федоровны, утеряла его 10 февраля 1918 года. Днем раньше бриллиант, носимый ею в кулоне, еще имелся. Произошло это в день или ввечеру — не ясно. Мне думается, все же поздним вечером, когда она возвращалась от бывшего процентщика, у которого получила продукты. Его мы также установили, однако камень, нас интересующий, там не мог оказаться. Есть несколько вариантов. Какие, как думаешь?

Кавторанг и референт Иван Румянцов вступил в разговор, перечислив возможные варианты:

— Первый: Елизавета Ивановна отдала сокровище какому-то доверенному лицу, которое пока не установлено. Второй: ее ограбили, когда она возвращалась от процентщика. Третий: сокрыла у себя, представив все как пропажу.

— Все варианты в разработке. Госпожа Еранчина вместе с мужем была завербована и оказалась за границей.

«Интересный нюанс, — подумал Иван. — Опять придется слетать в командировку».

— Елизавета Ивановна, урожденная фон Дидерихс, была замужем за князем Лещерским, но это не так важно; князь умер в 1902-м. В начале 1904-го она сочеталась браком с генерал-майором от флота Еранчиным, профессором Николаевской академии Генерального штаба. В тот же год получила из рук императрицы кулон на золотой цепи. С того времени с ним не расставалась и с шеи не снимала. Еранчины жили в Санкт-Петербурге на Кавалергардской улице. По ней же она возвращалась, как установлено, поздним вечером 10 февраля 1918 года, когда ее испугали какие-то люди, показавшиеся ей грабителями. Она пожаловалась на это происшествие мужу, но о том, что ее ограбили, не говорила. Так что, скорее всего, никакого грабежа не было.

«Если только она не скрыла грабеж ввиду физического насилия над собой… какая женщина признается в этом мужу?» — вновь только подумал, но не сказал ни слова Иван Румянцов. Все равно ему придется отрабатывать те варианты, которые не лежат на поверхности, полагаясь только на свою интуицию и факты, предоставляемые ему боссом.

— Иван Аристархович Еранчин в день 10 февраля и в ночь с 10-го на 11-е отсутствовал, он уехал к их бывшей экономке, которая на тот момент проживала в деревне под Гатчиной. Экономку звали Дарья Ракитина, в 30-е годы она переедет к своим дальним родственникам в Лахту. Он, конечно, мог по просьбе супруги взять кулон с собой и спрятать у этой Дарьи.

«Или еще где. Но, скорее, этого не произошло…»

— А мог, опять же по согласию с супругой, разыграть спектакль с пропажей бриллиантового кулона. Они могли придумать свою версию после того, как побывали на Гороховой у начальника контрразведывательного отдела ЧК Артузова. Да, ни Артузов, ни сотрудники его аппарата не помнили, чтобы прибывшая к ним Елизавета Ивановна имела на шее массивную цепочку с кулоном. Думается, после утери — настоящей или мнимой — кулона Елизавета Ивановна перестала носить и золотую цепь. Она вообще не одевала никаких украшений, пока они с супругом не выехали за границу и не осели там. Обыграв, между прочим, и пославшего их Артузова. Хотя ценностей у них имелось много, и камней, и драгоценных изделий. Эти ценности и многие другие, вывезенные агентами, по плану Артузова, должны были служить финансовой основой для его резидентуры в Италии, но также и по всей Европе, по всему миру.

* * *

…Вернувшись домой с улицы Гороховой, супруги Еранчины пребывали в полной растерянности.

Настоящее грозило опасностями, будущее представлялось туманным, работа на новую власть казалась невозможной. Коль не было более Отечества, служить Иван Аристархович мог теперь только себе самому, питая всяческие упования только на Господа Бога. Но Господь Бог, изгнанный большевиками из России, созерцал иные пространства…

Даже не раздевшись, бывший царский генерал вошел в свой кабинет, сел за стол и тупо сосредоточил бездумный взгляд на аппарате телефона. Ему не с кем было общаться, долгие месяцы аппарат простоял в молчании. Как вдруг телефон зазвонил. Дрогнув лишь мускулом, вызвавшим тик правого глаза, но оставаясь по-прежнемуапатично-спокойным, Иван Аристархович секунду-другую слушал звенящий зуммер, а после не спеша поднял трубку и приложил к уху. Он ничего не сказал, не успел представиться, как услышал чужой, незнакомый малоросский выговор, тянущий фразу-приказ:

— Вам сейчас принесут пакет от товарища Артузова, ознакомьтесь с ним.

Из пакета Иван Аристархович узнал, что весной 1914 года Джунковский под фальшивым поводом уничтожил самого ценного полицейского агента в РСДРП — ближайшего соратника Ленина Родиона Малиновского. Русская полиция потеряла возможность получать информацию от близкого к Ленину источника. В результате, с огромным опозданием стали поступать данные о сотрудничестве большевистской верхушки с австрийской и германской спецслужбами, что наносило ущерб национальной безопасности империи. Под разными выдуманными предлогами Джунковский принимает участие в дискредитации и травле патриотического движения, где в одном из донесений секретному адресату в списке своих активных помощников называет… и Ивана Аристарховича Еранчина. Был ли документ написан рукой самого Джунковского или это постарались соратники Артузова, генерал Еранчин знать не мог. По крайней мере, фальшивкой документ не выглядел. А значит, провокация могла начаться задолго до 1917 года. Так сказать, заранее, наобум… Или нет? Дискредитируя честнейших сынов России, преступники уже тогда знали, что подложные сведения обязательно им пригодятся при осуществлении их захватнических планов. «Какие изощренные умы!» — поразился Иван Аристархович, попрекая себя лишь в том, что и помыслить не мог о подлейшей внутренней сущности человека.

Имелись и другие документы, «подтверждающие» измену интересам империи профессора Николаевской академии Генштаба, тогда еще генерал-майора от флота И.А. Еранчина. Справки указывали на его некие заслуги перед большевистской Россией; на заслуги, «оказываемые» им под влиянием либеральных кругов еще со времен первой антирусской революции; «свидетельствующие» о его особой симпатии к социалистам и революционерам. По другим сведениям получалось, что Иван Аристархович добровольно вошел в ряды масонов, принадлежащих к ордену «Великий Восток Франции».

Его имя фигурировало в списке масонов, принимавших непосредственное участие в формировании российской внешней политики в 1906–1917 гг. Среди прочих были названы царские дипломаты, внедренные в систему МИД империи и состоявшие в рядах ордена «Великий Восток Франции»: фон Мекк, Гулькевич и Лорис-Меликов, находящиеся с дипмиссией в Швеции, Кондауров, Панченко, Нольде — во Франции, Мандельштам — в Швейцарии, Забелло — в Италии. А в империи, среди тех, кто занимается военной наукой, — он, профессор военной истории, генерал-майор от флота Еранчин. И другие.

Ознакомившись с документами, Иван Аристархович понял, что он помимо своей воли стал, благодаря в первую очередь Джунковскому, и масоном, и агентом большевиков.

…А через несколько дней во время назначенной встречи Джунковский вручил Еранчину два паспорта на имя Ламздорфа Петра Ивановича и Ламздорф Елизаветы Ивановны. Передавая документы, Джунковский на словах сообщил, что выедут они в одну из стран Средиземноморья, взяв все свои немалые ценности, откроют счет в указанном им банке, на месте освоятся, обживутся, организуют работу резидентуры и сразу же… законсервируют ее деятельность.

— Выданные вам дипломатические паспорта обеспечат спокойный проезд через границу. В купе будет находиться два чемодана ваших вещей, в одном из которых будет достаточно большая сумма денег в иностранной валюте, а также золотые и платиновые изделия, другие драгоценности и камни — все, принадлежащее Еранчиным и взятое и упакованное из вашего дома, но оформленное по документам как собственность Ламздорфа. Выехать нужно немедленно. Вот билеты.

Бывший царский сатрап, а ныне слуга большевизма, передал Еранчину билеты, протянув руку для прощания. Невдалеке все это время маячили подозрительные фигуры в кожаном одеянии.

Иван Аристархович, забрав бумаги, отдернул руку, и отплатив собеседнику презрительным взглядом, направился к дому. Идти предстояло недолго, по иронии судьбы они стояли у горбатого мостика через Мойку, где, спасаясь от преследования, утеряла священный бриллиант возлюбленная супруга Ивана Аристарховича.

* * *

Пересказ событий занял немного времени. Подводя повествование к завершению, Арсений Алексеевич замолчал, прежде попросив своего референта:

— Налей мне марти.

Иван Румянцов поднялся, прошел к вмонтированному в нишу бару, достал бутылку коньяка «Мартель». Процедура, проделываемая им не впервой. Вместе с играющей при искусственном освещении хрустальной бутылкой, наполненной густо-янтарным коньяком и с обязательным бриллиантом на дне, он принес и поставил на стол также небольшую золотую, в три девятки, рюмочку.

— И себе налей.

Референт поставил рядом вторую рюмку, на сей раз хрустальную, искусной огранки, для себя, и обе наполнил душистым напитком. Первой наполнил рюмку босса, любуясь великолепным процессом, когда янтарная струя, сама золотясь и сверкая, укрыла собой сияющий на дне бриллиантик в карат. Наполнил и поставил шедевр ближе к Арсению Алексеевичу. Затем налил себе, чуть-чуть меньше, буквально на миллилитры…

Божественный напиток, приготовленный и выдержанный на коньячных предприятиях в долине Луары еще во времена Людовика XIV, прибыл специальным чартерным рейсом, вкуса необыкновенного, простой смертный такого вкуса даже представить не сможет. Амброзия. Напиток богов и их падших соратников… Дьявольский искус.

— Они действительно пересекли границу без проблем, всю дорогу проехали спокойно. Из Вильно поезд направился в Варшаву, а далее в Берлин. Оттуда они направились в Италию, куда и должны были прибыть. Там Иван Аристархович открыл счет в банке, как ему указывалось. Положил в банк все сбережения в иностранной валюте, все ценности, и камешки, и изделия. Все.

«Кроме разве что бриллианта, если им удалось его вывезти», — подумал Иван Румянцов.

— Кроме разве что бриллианта, — подтвердил босс, обладавший помимо прочих талантов и умением читать чужие мысли. Этим же редчайшим талантом обладал и давно отошедший в мир иной вдохновитель черной троицы, товарищ Иосиф Виссарионович Сталин.

— Они понимали, что каждый их шаг фиксируется. Но им удалось обыграть чекистов.

«Сейчас бы у них этот номер не прошел. Тогда у товарищей чекистов руки были длинные, а…» — но Иван даже не дал возможности этой мысли развиться.

— А сами перебрались в Грецию. Бежали, пряча следы. Благодаря многим обстоятельствам там они имели встречу с Великой княжной, ставшей королевой Греции, Ольгой Константиновной. Королева, выслушав их историю, рекомендовала чете Еранчиных принять подданство Королевства Греции и еще раз сменить свои имена. Благодаря королеве они получили достаточно безопасное уединенное пристанище в одном из удивительных по своей красоте мест, напоминавших им древнюю Элладу. Так описала это место Елизавета Ивановна, отправившая единственное письмо их бывшей экономке Дарье Ракитиной. Если понадобится, возьмешь письмо в нашем архиве.

«Получила Ракитина письмо или нет? Нет… нет… нет…»

— Даже после кончины королевы Греции в 1926 году монархический Дом Греции покровительствовал беглецам, обеспечивая их безопасность. Незадолго до смерти королева Ольга Константиновна попросила Ивана Аристарховича об одолжении. Она просила его изъять драгоценности из итальянского банка, чтобы возвратить их в Россию, передав на нужды детей-сирот.

«Какой наив. Русское государство и погибло из-за доверчивости и искренней наивности его жителей. Как просто и как глупо… бесчело…»

Босс бросил быстрый взгляд на своего референта, и он тут же, словно перехватив свой выскользнувший в пространство сгусток мысли, все сбил, смешал в голове.

— Но, хотя Еранчин и обещал, эту операцию им с супругой осуществить не удалось. По причине того, что бриллианты, драгоценные камни, золотые и платиновые изделия, сданные ими в банк… бесследно исчезли. Не знали Еранчины, что хозяин банка был не только членом масонского клуба, но и одним из тех, кто финансировал деятельность большевистской революции. Как мы установили позже, драгоценности из банка оказались в России, в одном из городков недалеко от Ленинграда — в Лахте. И долгое время владельцем этих сокровищ являлся мало кому известный Владимир Кирсанов, умерший незадолго до начала войны. Он подготовил базу для резидентуры, которую ему поручил организовать заместитель начальника контрразведывательного отдела ЧК ОГПУ Стырне. А резидентуру должны были создавать и законсервировать в Италии Еранчины. Он же и вывез все драгоценности, поделившись кое с кем и тут, и в Италии деньгами, снятыми со счета Ивана Аристарховича Еранчина.

— У бриллианта есть имя?

Арсений Алексеевич, словно размыслив долю секунды, и зная, и не произнося настоящее имя тайного камня, все же ответил:

— «Кавалергардский» бриллиант.

Глава 8

Рассиживаться в Лахте было недосуг. Это Иван Румянцов хорошо понимал. И даже если для него поставлена задача подойти как можно ближе к разгадке утерянного камня, он обязан завершить иные дела. Но как их завершить, если они связаны некоей безвременной цепью, идеальной спаркой для Прошлого и Будущего? Нет никакого клубка времени, о котором пишут в книжках, подумал Иван, а есть искусно запутанная сеть. В крупных ячейках этой сети бьется, захваченная врасплох, крупная рыбка, в мелких — мелкая. Немногим удается проскользнуть незамеченными между пульсирующих, словно удары сердца, ячеек…

Сколько пройдет времени, пока здесь появятся люди из госбезопасности? Сколько им понадобится на то, чтобы замять все и забрать Аду Андреевну Ютвакову? Сколько уйдет на то, чтобы разыскать Любовь Владимировну Кирсанову? Ведь они обязательно захотят увезти ее с собой; а там — пиши пропала твоя жизнь, девонька… Старший лейтенант Воронов не сможет ее долго прятать; люди приедут ушлые, тертые, быстро разберутся что к чему, подчистят все так, что и концов не найдешь.

А все же интересная мозаика раскладывается, выйдя из гостиничного номера, размышлял по дороге Иван Румянцов, аккуратно изучая обстановку. Дед Любови Кирсановой Владимир… как его по батюшке… Кирсанов служил в органах, выполнял ответственные задания в Италии, попутно стерег драгоценности Еранчиных и их итальянские счета, а после забрал все подчистую, выделив часть средств и директору банка, и еще кому считал нужным для обеспечения своей безопасности. А приехав в Россию, не сдал драгоценности в ОГПУ, а «заныкал», припрятал. Он ли один на такое сподобился? Начальничков, его знавших, ему дававших задания, того же Артузова, арестованного в 1935-м, или Стырне, еще кого другого, уж и в живых не было… 30-е годы, расстрельные… передел власти.

Что имеется? А имеется роман. Владимир… как его по батюшке… Кирсанов разыскал бывшую экономку Еранчиных Дарью Ракитину, уехавшую на новое место жительства в Лахту. Получается, то ли с женой он сюда приехал, то ли здесь подженился, но у него есть сын — Владимир Владимирович Кирсанов. А у сына — дочь, Любовь Владимировна Кирсанова, которая в данный момент прячется по доброй воле ее друга юности старшего лейтенанта милиции Виктора Васильевича Воронова. Но в ее судьбе приняла участие властная дама из породы змеиных, Ада Андреевна Ютвакова, дочь члена Политбюро, курирующая наркотрафик по всему Советскому Союзу (или только частично?).

Так, стоп. Кавторанг почти интуитивно обернулся, но так, словно невзначай зацепив какую-то девчушку, идущую мимо с громоздким портфелем. Никого. Надо быть слишком быстрым, чтобы успеть скрыться за угол ближайшего дома. Однако Иван интуитивно чувствовал: он не один в этом полусонном курортном городке интересующийся расстановкой людских фигур вокруг старинных драгоценностей, хорошо упрятанных стариком Кирсановым. Даже если те, кто теперь следил за ним самим, о наличии ценностей ничего не знали!

Почему Кирсанов, которому удалось сохранить при себе немалые ценности семьи Еранчиных, нашел Дарью Ракитину, зачем соблазнил немолодую замужнюю женщину, уверяя в своих пылких чувствах? Искал ли он также и бриллиант, который мог оказаться у нее? Желал ли он «притянуть» этот бриллиант, являясь владельцем остальных ценностей разоренной дворянской семьи? А ведь «притянуть» — пожалуй, самое точное обозначение. Дураки те, кто не понимает, не верит, что любой предмет, созданный на Земле волей Бога, существует как живая материя, имеет свою судьбу, свои привязанности, свои тайны… Материализм — наука для заблудших, наука дегенератов, отвергающих человека как тварь думающую и разумную… Дегенеративный разум принадлежит Сатане; когда он думает за всех сразу, за тех, кто отвергает божественную суть Вселенной. Благодаря своему боссу Иван насмотрелся таких чудес в их сверхсекретных лабораториях, что ему было сложно принимать этот мир таким, каким он виделся большинству сограждан его страны, сложно было жить их жизнью простых служащих, простых работяг, простых незатейливых человечков, верящих в агитпроповские байки про буржуйскую нечисть и про воинственно настроенных, но справедливых борцов за всенародное счастье. Показали бы хоть толику тех лабораторных чудес народу своей страны по голубому экрану — назавтра полстраны попали бы в психушку. Однако Иван Румянцов отвлекся. Хотя, как знать. Его разум давно умел решать несколько задач сразу, просчитывая различные ходы и комбинации. Школа, что говорить.

Знала ли Дарья Ракитина, что у нее ищут и не могут найти? Или, может, открыв тайну, старик Кирсанов передал ей вместе с тайной местонахождения сокровищ и бриллиант, умело им самим найденный вместе с ценностями Еранчиных, до поры до времени лежавшими в итальянском банке? Нет, не похоже, версия отпадает. Знает ли Ада Андреевна, кто такая ее «подопечная», которую она втянула в свою грязную игру? Знает, наверняка. Знает ли она о ценностях, желает ли подобраться к ним поближе через внучку чекиста? Скорее всего, так оно и есть. Какой информацией по этому вопросу владеет офицер милиции Воронов и что знает обо всем этом Любовь Владимировна, которую он так защищает, что хочет переправить в другую страну? Не увезет ли она туда и «Кавалергардский» алмаз?

Думай, Иван, думай, считывай имеющуюся почти у каждого из названных тобой информацию, сопоставляй с тем, что уже знаешь.

А может, ценности лежат в тайном месте? Хорошо ли их стерегут?

Какие могут быть сомнения, что ж это он, право! Коль босс заговорил о сокровищах семьи Еранчиных, значит, он наверняка знает, где они, и знает тех, кто охраняет. А охраняют парни из его ведомства, даже если эти камешки и безделушки на многие миллионы держит кто-либо из наследников Кирсанова. Зачем забирать их в хранилища? У Папы Сени своих сокровищ немерено. А эти, как живые сотворения, чей язык не понятен простым смертным, исполнят свою роль, им также расписана партия в дьявольской игре Сатаны.

И он, Иван Румянцов, то ли игрок, то ли нажива. А коль он, в отличие от многих исполнителей босса, не превратился в робота, а остается думающим, то обязательно найдет выход, что бы ни пришлось предпринять — играть на стороне белых, черных или бриллиантовых… Главное — не изменять своим принципам, переданным ему с генами давно уничтоженных «справедливой» большевистской властью предков.

А пока он раздумывал, что предпринять, чтобы и овцы были целы, и волки сыты, симпатичный старший лейтенант Воронов, попавший в ряды его товарищей, проводил свою операцию.

Он уже знал, что из Ленинграда прибыла опергруппа из четырех человек во главе с полковником Дырманом. Через несколько минут об этом будет знать и кавторанг Румянцов, которому старший лейтенант, спешно убывающий по делам из города, попросит своего сотрудника передать информацию. Попросив также дождаться его возвращения и по возможности ничего не предпринимать.

Пока полковник Иосиф Ильич Дырман со своей малочисленной группой из трех крепышей неопределенного возраста, одетых в штатское, добирались до отделения милиции, старший лейтенант Воронов сел в «газик» и, кому-то перезвонив и куда-то заехав по дороге, успел въехать в загородную лесополосу. Он гнал «газик» на предельной скорости, сначала по разъезженной ухабистой лесной дороге, постепенно сужающейся с боков, потом, свернув на очередном ее неприметном разветвлении, остановил машину в густом ельнике. Оттуда офицер милиции долго шел пешком, изрядно плутая, пока, наконец, не достиг цели. Идти трудно было еще и потому, что с ним к неведомому пристанищу пробиралась и какая-то изможденная девица юных лет.

Место, куда они торопились, оказалось спрятанной под землей, хорошо замаскированной лесной избушкой, окруженной с трех сторон топкими болотами, в изобилии имеющимися в Ленинградской области. Редкий путник мог бы отважиться заглянуть в эти места. Но и схрон тот не был постоянно обитаемым. Здесь, в лесной тиши, в тепле и безмятежном первобытном комфорте со вчерашнего вечера пребывала Ада Андреевна. Вместе с ней проводили время два брата, капитаны запаса, по словам Воронова, бывшие спецназовцы.

Когда офицер милиции забрался на крутой откос и, открыв потаенный люк, спустился в схрон, притащив с собой совсем запыхавшуюся девчонку, троица сидела за столом, попивая чай с бубликами и вареньем. Идиллия не могла обмануть зоркого взгляда: лицо красивой женщины выдавало озабоченность и некоторую тревогу, которую та старалась спрятать под кривой презрительной улыбкой, возникшей во время появления Воронова.

На улице заметно вечерело, а здесь на столе горела лампа, ярко освещая все закутки. Ада Андреевна, взглянув на вошедших, продолжила чаепитие, и Воронову отчего-то стало понятно, что вряд ли она вообще что-то ела за эти сутки.

— Вы хотите услышать новости, Ада Андреевна? Они есть. За вами уже прибыли.

— Не станете же вы держать меня вечно.

— Нет, конечно. И держать не станем. И убивать не будем.

Она только спесиво фыркнула и отдула тонкую черную прядь, упавшую ей на лицо. Действительно, кто посмеет покуситься на дочь члена Политбюро, которая имеет покровительство в лице маршала, министра обороны? Да он за нее всем этим недоноскам яйца вырвет и на сук в этом лесу подвесит. С такими, как она, шутки плохи. Однако — и она сама удивлялась тому обстоятельству — этот старший лейтенант милиции становился ей симпатичен. Хотя бы потому, что, зная, понимая о последствиях, которые ему грозят, он не побоялся исполнять долг, предписываемый ему его службой. Честный малый, порядочный, смелый, исполнительный. Да, она таких мужчин не знает. Разве что читала о таких в романтичных книжонках в пору своего взросления. В ее окружении выживают только те, кто обладает иными качествами.

— Мы вас отпустим, Ада Андреевна, и скоро. Но прежде я хочу провести с вами разъяснительную беседу. Воздействовать на вашу совесть, так сказать. Чтобы вы поняли, что творите. Хочется думать, по недомыслию.

«Да он еще и наивен», — почти улыбнулась Ада Андреевна, закладывая ногу на ногу так, чтобы стали видны округлые колени и ухоженные крепкие ляжки. Светлый костюм уже не выглядел таким безупречно-свежим, но и неряшливости его хозяйке тоже не придавал. Даже начни она в этот момент материться, как прачка или торговка с одесского Привоза, и это не убавит в ней спесивой породистости, характерной для советских партийных боссов и их отпрысков.

— Идите, ребята, погуляйте, разомнитесь, пока они тут поговорят.

Воронов кивнул в сторону Ады и неуверенного создания, привезенного с собой.

— Ада Андреевна, знаете, кого я вам привез? Догадываетесь? Правильно догадываетесь — наркоманку со стажем. А знаете, сколько ей лет? Шестнадцать будет. В этом году. Совесть она вашу вряд ли разбудит, но спать сладко, вы, может, больше и не будете.

— Урод, — не сдержалась Ада Андреевна. Еще не хватало ей слушать какую-то дурочку, по своей охоте ставшую наркоманкой.

В этот момент девушка беспричинно заплакала. То ли ситуация испугала ее, то ли она просто почувствовала безмерную усталость, то ли пришла пора принять очередную дозу, укорачивающую ее глупую и бессмысленную жизнь.

Один из парней поднялся из-за стола, подошел к девчушке, сжавшейся у двери на табуретке, и, подхватив под острые локотки, пересадил на свое место, за стол. Налив ей горячего чаю и подвинув сахар, он молча перекинулся взглядом со своим братом. Мужчины вышли во двор, оставив лишь Воронова да баб.

Ни о каком побеге Ада Андреевна и не думала. Куда бежать, зачем? Еще накличешь ненароком случайную смерть, станешь утопленницей в этих глухих болотах. То, что вокруг болота, она поняла из рассказов охранявших ее братьев, представившихся ей Иваном и Богданом. То, что °ни обходились с ней по-человечески, без угроз и насилия, дало надежду, что вскоре она будет на свободе. И получит шанс отыграться. Если посчитает нужным. Поживем — увидим…

Конечно, она не раз подвергалась опасности. Уже те Дела, в которых она участвовала, имели немалую долю риска. Любовник — не охранная грамота. Много есть желающих занять ее место у его ног. А может, и занимают. Только те рангом поменьше, по сравнению с ней. И мозгами пожиже — факт, иначе уже б давно перехватили инициативу в свои руки. Кто ей годится в соперницы? Никто. Ада Андреевна вздохнула, широко раздув ноздри.

В этот момент шумно вздохнула и девушка. Она подняла голову и посмотрела на Аду Андреевну, сидевшую напротив. Той ничего не оставалось, как рассматривать то девку, то милиционера, также сидевшего рядом.

— Чаю подлить? — спросил он у Ады Андреевны. Та отказалась. И тогда он тихонько подтолкнул девчонку. — Ну, чего молчишь? Говори, как мы договорились, не бойся. Никто тебя здесь не обидит. Это не врач, конечно, — он кивнул в сторону Ады Андреевны, — но, может, ты для нее врачом окажешься. Скажи, как тебя зовут.

Девчонка, все еще пребывающая в растерянности, мало что поняла из его заковыристой фразы про врача, но в разговор вступила:

— Яна я, Яна, а по уличному Шкерка. Сама не знаю, что означает, шкурка, что ли… Я наркоманка. Законченная, да, Виктор Васильевич? А мне ведь нет еще и шестнадцати.

— Мать у нее сейчас с инфарктом в больнице лежит, тоже молодая, — уточнил для Ады Андреевны офицер милиции.

Яна потянулась за сушкой, ее полудетские руки, запрятанные в рукава тонкой заношенной кофты, подрагивали. На запястье правой руки была выколота тонкая змейка, держащая в пасти кольцо.

— …Сначала подсела на опий. Мне мои друзья растолковали: он отключает восприятие. Травку покуривала. Стала я такая тихая, созерцательная. Первый раз меня с подружкой на траве взяли. Приторговывать нас одна тетка подрядила, нам ведь деньги-то нужны были на свои собственные дозы. А где их взять? Мы же малолетние, на завод нас никто не пустит. Работы нет — нет денег. Я у матери сначала таскала. А после она приметила, стала прятать, у соседей держать.

Девушка наконец опустила сушку в чай, подержала ее там и надкусила, по-детски сморщив нос. Ада Андреевна молча следила за этими нехитрыми манипуляциями, рассказ, звучащий из уст наркоманки, ее мало занимал. Ее больше волновала собственная судьба. Наверняка Воронов намерен ее отпустить. Но через сколько, когда? Он сказал, что в городок прибыла группа за ней. Кто прибыл, сколько их, успеют ли они разузнать, где она находится, прибудут ли сюда, в глухой лес, к схрону? Или не найдут? За всеми этими волнениями Ада Андреевна поняла, что более всего она бы сейчас хотела оказаться в ванной, наполненной хвойными ароматами, пусть и такими же, какие источают смолистые стены этого нелепого пристанища. Ей захотелось зевнуть, но Ада Андреевна сдержалась.

— Сбытчики нас всех знают, наперечет. Давно и каждого. Когда нам с подружкой предложили приторговывать, мы обрадовались, как девчонки малые. А мы и были малыми. Но взяли нас. Вы, Виктор Васильевич, сами ведь знаете. Судили. Подружка была постарше, ей срок вмазали, а мне, как несовершеннолетней, условно. Лечиться отправили. Лечили… смех один, как лечили. «Физкультура и труд все перетрут». А мне жить охота!

Яна, почувствовав внимание к себе, осмелела. Ей даже захотелось растянуть этот вечер, продлить его, эх, если бы ей только за это выступление хотя бы одну дозу бесплатную выдали. Девушка отхлебнула остывающий чай, прожевала сушку и продолжила:

— Какая физкультура, какой труд, когда сил нет? Так они витаминами закармливали. Что мне их витамины? Лучше бы мне мясо давали. Много мяса.

Ада Андреевна оставалась бесчувственной, и на какое-то мгновение Воронов даже пожалел, что приволок сюда эту тщедушную Яну. Таких Ян по стране — тысячи, и в Ленинграде, и в Астрахани, и в Алма-Ате. А Ада Андреевна — одна. И он — один. Вот они и встретились, и поговорили. И еще не известно, кто и в чем выиграет в этом деле. Если человек родился совестливым, ему не с руки свою совесть на посылки выправлять. Она либо есть, либо нет. И он, Виктор Васильевич, не для того в органы пришел служить, чтобы даже таким могущественным, как Ада Андреевна, не дать понять, что всегда будут те, кто Закон уважает превыше денег.

— …Но и этого мне стало мало. Сейчас все наводнено героином. Куда ни плюнь — в героинщика попадешь. Села на героин. А он дает почти полную отключку. Учителей и здесь много. Нет, не школьных, я в школу редко хожу. Но все равно закончу школу, в техникум поступлю. Поступлю или нет, товарищ милиционер? — Яна опять всхлипнула, переключаясь на Виктора Васильевича, но, тряхнув головой и словно придя в себя и поймав утекающую от нее мысль, продолжила, пересказав услышанное от участкового: — Героин задействует нервные клетки мозга, происходит полное нервное и физическое истощение организма. Чувствую, как у меня крыша едет. То я слабая и тихая, как тень. А то разойдусь без причины, смеюсь, дурачусь. В истерике. Говорят, героин грязный.

— Дура, — впервые в адрес рассказчицы сказала свое слово Ада Андреевна.

— Ну дура, только это снимается вместе с кожей. Я знаете, чего боюсь? Паспорт получить. Нет, не обычный, а наш, особый, для наркоманов со стажем. Тогда тебя каждая ментовская собака… каждый мент… ой, милиционер… сразу поймет, с кем имеет дело. Я видела, у нас паспорт особой серии. Ни в институт, ни в техникум с таким документом не поступишь. Пропащая, никому не нужная.

— Сама виновата, — вновь отреагировала черноволосая красавица.

— Ваш героинчик, Ада Андреевна, потребляет эта девчушка?

— А хоть бы и так. Сколько ни борись, старший лейтенант, новую звездочку на погоны за этих (она кивнула на Яну) тебе все равно не дадут.

— А вы какой героинчик потребляете? — вдруг вполне разумно и к месту закричала Шкерка, вложив в свой вопрос всю накопившуюся злость и ненависть ко всем виновным и невиновным, причастным и непричастным. Выкрикнув еще перед тем, как забиться в истерике: — А может, вам самой попробовать? Самой? Самой? Са… мой… с…

Глава 9

Пока полковник Иосиф Ильич Дырман со своими оперативниками выяснял, что Ады Андреевны нет в милицейском участке, как нет вообще в городе, и что старший лейтенант Воронов также убыл по делам в неизвестном направлении, прошло время обеда. А когда им удалось, проведя некоторые манипуляции, сориентироваться, что не мешало бы проехать к двоюродным братьям офицера милиции Воронова — Ивану и Богдану Суховым, работающим недалеко в леспромхозе, и вовсе наступили сумерки.

Пребывающий в это сумеречное время в схроне Виктор Васильевич как раз собрался отбыть. Он поднялся и, прощаясь, сказал:

— Вы, Ада Андреевна, уж не обессудьте, но и эту ночь придется провести здесь. В целях вашей же безопасности. Нет, вы больше не пленница. Поймите меня правильно. Куда вам идти на ночь глядя? Каблуки сломаете, а нести я вас не смогу. Далековато будет. Да, а чтобы вам не скучно и не боязно было, оставлю здесь Яну. Тем более вам есть о чем поговорить.

Тщедушная Яна, вытянув к Виктору Васильевичу синюшную тонкую руку, неуверенно заканючила:

— А дозу, товарищ милиционер? Дайте дозу, товарищ милиционер.

В ее голосе проскальзывали истеричные нотки.

— У нее проси, — твердо сказал старший лейтенант, перехватив протянутую руку и направив ее в сторону Ады Андреевны. — У нее этого добра много. Так много, что тебе и не мерещилось в самых жутких наркотических снах.

Он скоро повернулся и стал подниматься по скоб-трапу, ведущему круто вверх. Слышно было, как за ним мягко хлопнула, закрывшись, крышка люка.

Наверху он опять встретился с братьями, мужчины что-то споро обсудили, а после втроем двинулись по тропе в ту сторону, откуда несколько часов назад пришли офицер милиции и девчонка. Братья проводили Виктора Васильевича до машины, еще постояли, совещаясь и уславливаясь, и только после этого стали расставаться. Виктор Васильевич предложил было подбросить их к леспромхозу либо в Лахту, но те отказались, сославшись на желание порыбачить. «У нас, Витек, уже все готово, и удочки припасены, и рыбка прикормлена», — доложил Богдан. «Больно ушицы хочется», — поддержал брата Иван. Виктор Васильевич не стал ни на рыбалку напрашиваться, ни расспрашивать, когда и где те собираются рыбачить. Лишние расспросы ему не нужны, сочтут нужным, сами все скажут. А так… у каждого, как говорят, своя служба…

Обменявшись крепким рукопожатием, старший лейтенант сел в «газик» и тронулся с места.

А пока происходили все эти события, кавторанг Иван Румянцов, о пребывании которого в Лахте и его неподдельном интересе к старшему лейтенанту милиции Воронову оперативники группы полковника Дырмана ничего не знали, тоже не дремал. Он успел просчитать все их ходы, прикинув, что если старший лейтенант Воронов так и не появится в Лахте до конца дня, то вся группа может выехать по другим адресам. И в первую очередь захочет посетить братьев Суховых.

«Это мои двоюродные братья, — Иван Румянцов вспомнил слова Воронова, прокрутив в голове его голос, словно отмотав пленку, — оба капитаны запаса, в свое время служили в спецназе, в Забайкальском военном округе. В одной из частей у самой границы с Монголией. Обоих выгнали. Ерунда. Якобы занимались там торговлей, во всяком случае, это придирки. В леспромхозе работают и кроме зарплаты, по-моему, ни хрена не имеют. Мужики что надо. Ну а другой… он — сержант милиции… это все». Сержант милиции пока в безопасности, так тщательно оперативники еще не копали. А вот братья… он уже подумал о них — еще раньше, когда Воронов в первый раз о них рассказал. Иван Румянцов, доверяя людям, знал, что… доверять никому нельзя. И капитаны запаса тут явно не для того, чтобы пополнить ряды рабочих леспромхоза. Или они охраняют Воронова, знающего о фамильных ценностях Еранчиных, или охраняют внучку Кирсанова Любу, или присматривают за сохранностью самих сокровищ. Возможно, возможно… А если нет? Тогда они либо работают на военную разведку, либо на генерала Круглова из госбезопасности. Который возглавляет одно из ведущих главных управлений в Москве, занимающееся проблемами ядерных технологий, алмазов и наркотиков. А Румянцов не сомневается, что генерал Круглов работает не столько на свое непосредственное руководство, сколько на Архимандритова. Ибо утверждение на должность такого ранга не может проходить мимо секретаря ЦК. Да сколько их таких, проводящих 24 часа в сутки в трудах и недреманных заботах ради удобства и процветания могущественного Папы Сени. Полным-полно этих трясущихся за свои жизни исполнителей чужих планов… Среди массы затянутых в смертельные игрища полно тех, кто работает на Папу Сеню, даже не зная об этом. И сколько ж их! — делают дело, стараются, служат верой и правдой, а не знают для кого и кому. А Ивану, исполняя свою часть работы, приходится вычислять, додумывать, примерять: кого куда отнести, к какому ведомству, к какому начальнику? Поди разберись: кто тут друг?

Время всех поставит на места, им принадлежащие; разведет по нишам, которые им назначили ну очень большие Игроки. Мозаика сложится, но участвовать в ее сборке будут все, задействованные в деле.

Побродив почти бесцельно по городу, размяв упругие мышцы ног и насладившись свободой, которая подразумевает принятие им определенных дальнейших решений, Иван Румянцев возвратился в номер. В гостинице было тихо, по коридору прошла полусонная горничная и, даже не взглянув на постояльца, свернула на лестницу. Прежде чем открыть дверь он проделал какие-то скорые манипуляции, проверив только ему понятные и никому не видимые метки, после чего повернул ключ в замочной скважине и вошел в номер.

Капитан второго ранга Иван Михайлович Румянцев пролистал привезенный с собой блокнот, испещренный цифрами и значками, совершенно простыми и ничего не говорящими о системе, которой пользовался сам автор, внося их в свою записную книжицу. После чего набрал многозначный международный номер, послав продолжительные гудки в Хельсинки.

В столице Финляндии на местном телевидении долгое время, еще с середины 60-х годов, работал его давний приятель, которого Иван искренне считал своим другом, Юхан Тойво. Благодаря профессии Юхан Тойво изъездил множество стран, комментируя происходящие политические события. Самыми желанными для него были репортажи из «горячих точек» планеты. Но в последние годы он стал предпочитать кабинетную работу, и Иван надеялся застать приятеля в студии. Его надежды оказались не напрасны, трубку и в самом деле поднял Юхан. Он обрадовался, услышав и узнав знакомый голос, сразу же поняв, что просто так, без всякого дела, ему из Союза звонить не будут.

— Иван, как ты? — спросил он, довольно сносно, по-русски.

Они познакомились несколько лет назад по воле исключительного стечения обстоятельств.

Их знакомству предшествовали такие события. Финн, находясь в командировке в Намибии, был захвачен в плен повстанцами, потребовавшими у посольства Финляндии выкуп за журналиста. Сумма выкупа была ничтожна, очевидно, повстанцы или были неопытны, или так глупы, что не осознавали необходимость финансирования своей революционной борьбы.

Пока дипломаты Суоми размышляли, что и как предпринять, советский представитель, главный военный советник, находящийся в соседней Анголе, получив информацию о захвате журналиста, дружественного Советской стране, и согласовав свои действия с Москвой, выплатил эту сумму. Юхан в самом деле был освобожден. По этому случаю в посольстве Финляндии в Анголе, куда был вывезен журналист, устроили прием, на который пригласили также советских дипломатов и журналистов. Среди гостей присутствовал и главный военный советник, дорабатывающий последние месяцы до выхода в отставку.

Вернувшись в Москву, военный советник среди прочего, и едва ли не в первую очередь, лично доложил Архимандритову о знакомстве с финским тележурналистом и всех обстоятельствах встречи с ним. Арсений Алексеевич во время разговора приказал ему познакомить своего человека с финном. Этим «своим» человеком был кавторанг Иван Румянцов.

Что и было исполнено. В скором времени в Советский Союз прибыла делегация, возглавляемая президентом Финляндии Урхо Калеви Кекконеном. Делегацию в качестве тележурналиста сопровождал Юхан Тойво.

Встреча и знакомство референта Архимандритова и иностранного журналиста произошли в московской бане — Сандунах, где бывший военный советник Анголы представил их друг другу за рюмкой водки.

Хороший обычай: гостя в бане водочкой угостить. И дело можно сделать, и пользу здоровью принести. В бане самые душевные мужские разговоры получаются. В бане все симпатии и антипатии проявляются. Тут голый мужчина может оказаться беззащитным — бери его тогда, ха-ха, голыми руками… Но такие, как Иван, такие, как Юхан, молодые, крепкие, накачанные, мускулистые, одно удовольствие показывать им, словно невзначай, свою уверенность и силу. «Красота к красоте должна тянуться, — подумал тогда еще Иван. — А, черт их возьми, на этих идиотов работать приходится… И кто их, какая п…да всех этих идиотов для власти рожает?» Они уже хорошо приняли на грудь. Его мысли поплыли — ровно настолько, насколько он позволял им расплываться, готовый в любую секунду протрезветь, вскинув свои сине-серые проницательные глаза, глянув на переносицу собеседника так, словно смотрел через прицел оружия… Жесткий взгляд, лучше с таким взглядом и не встречаться вовсе.

В русской бане купалась, парилась и пила тогда небольшая мужская компания. Через какое-то время, когда уже все решили, что упился, наконец, крепкий хладнокровный суомилайнен Юхан, он вдруг поднял разомлевшую головушку, оторвал ее от плеча, открыл глаза и смешно так говорит:

— Завтра едем ко мне, я вам покажу, что такое сауна. У вас не сауна, у вас — куриное болото. Ну хорошо, Сандуны получше… согласен, и-ик…

И враз повисла голова, показывая миру крупные колечки светлых и влажных волос на вихрастой макушке.

На следующий день Иван Румянцов вместе с новым приятелем вылетели из Москвы в Хельсинки. Три последующих дня они пили финскую водку, разбавляя ее «Столичной». Действо, как и полагалось, проходило в сауне. Померившись силой, испытав за питием и разговорами первоначально возникшую симпатию на прочность, друзья-товарищи отправились в глубинку, как сказал Юхан, нанести визит одной даме.

Таинственной дамой оказалась жившая в отдалении на хуторе прорицательница и колдунья Лаумэ девяносто пяти лет от роду. Древняя старушка слыла местной достопримечательностью, ее почитали и боялись. Конечно же, Юхан Тойво прекрасно знал, что колдунья дала зарок не встречаться с русскими. Однако он отважился на это, прикинув, что этот русский должен понравиться Лаумэ, тем более ему самому было интересно, что скажет, что предскажет старая колдунья молодому человеку, с которым, по всему видать, им придется в чем-то сотрудничать. Финн хотел получить неоспоримую оценку из уст колдуньи. Он верил в предсказания, верил в сверхъестественное, верил в неслучайность и предназначение всех встреч.

Нежелание Лаумэ видеть русских было связано с одной давней историей. Когда-то, в первой половине XX века, она, уже будучи известной предсказательницей, попросила одного высокопоставленного сотрудника Коминтерна, напрямую сотрудничающего с товарищем Сталиным, «если он считает себя знатоком эпоса Калевалы и уважающим себя сыном Суоми», отказаться от предложенного Сталиным поста премьер-министра так называемой Финляндской Советской Социалистической Республики. Этот финн заверил ее, что, конечно же, он откажется от подобного предложения. И, как и водится среди жаждущих власти любой ценой, обманул. Описываемые события происходили в начале 1939 года. А резидентом Коминтерна был один из партийных вождей эпохи Хрущева, секретарь ЦК КПСС Отто Вильгельмович Куусинен, готовый строить социализм в Финляндии.

После того обмана Лаумэ, знавшая настоящих русских еще во времена Российской империи, их нравы и порядочность, больше никогда не желала помогать «новым» русским. Впервые за столь долгие годы она приняла в своем Жилище русского, которого к ней привел Юхан. Она долго рассматривала новичка. Пришедшего с ним Юхана Тойво старушка знала, что-то ритуально прошептала, задала несколько вопросов, после чего пригласила сесть. Молодые люди устроились на дощатой лавке, стоявшей вдоль большого деревянного стола. В срубе, где жила колдунья, было аскетично, слишком пусто и просто, но чувствовались необычайное спокойствие и умиротворенность.

Старушка приятной внешности в национальной финской одежде принялась хлопотать, готовя угощение. Она поставила маленькие рюмочки непонятно-матового цвета и такой же графин. Предметы казались такими же старыми, как и сама Лаумэ. В графине оказалось какое-то целебное вино, приятно пахнущее голубикой и смесью трав. Наверняка она сама ходила по ягоды, собирая их на пологих лесных склонах, продуваемых сказочными, певучими финскими ветрами. Вскоре Лаумэ вскипятила воду и подала душистый травяной чай.

Они сидели за столом, мирно беседуя. Чай придал их разговорам особый привкус. Свободы, что ли… Как сказал бы тогда каждый «преданный партии и стране честный советский гражданин», привкус антисоветчины.

Лаумэ рассказывала сначала о своей молодости, о житии в благодатные времена Российской империи, когда финнов и русских связывали неподдельные доверительные отношения. О своих приездах в красивейший город мира — Санкт-Петербург. Затем перевела разговор на личности. Словно преподавая урок истории человеку с советской стороны, она поведала о Карле Густаве Маннергейме — генерал-лейтенанте Российской империи и фельдмаршале Финляндии, который закончил Его Императорского Величества Пажеский корпус и Николаевскую академию Генерального штаба. За отличия в боях в годы Первой мировой войны был награжден высшими боевыми орденами Российской империи. А когда пришли красные бесы, взорвавшие огромную страну, служивший тогда в кавалергардах Маннергейм спас знамя Кавалергардского полка Его Императорского Величества. С тех пор эта бесценная реликвия стояла в его в кабинете в родной Финляндии.

— Что ты знаешь о таких людях? Что твои соотечественники знают о нас или о себе? Российская империя исчезла, как древняя Атлантида, как римская или египетская цивилизации. И ты тоже служишь оккупировавшим твою страну бесам.

Прорицательница улыбнулась спокойной старческой улыбкой, глядя прямо в синие Ивановы глаза, словно измеряя глубины зрачков.

— Не ищите Камень, не принадлежащий вам. Потому что, когда ты найдешь его, он отомстит. Он принесет вам беды. Только кровь и смерть. Вы не его хозяева. Помни, Иван.

Румянцов даже внутренне поежился. О чем это она? Какой камень? Камней в природе много, и ценных, и очень ценных, и бесценных вовсе… цена которым — миллионы жизней.

— Чухонцы, финны, саами и карелы были самыми верными подданными Российской империи. Они всегда любили русских. Теперь же русских людей нет, их уничтожили после 1917 года. Заменили другими людьми, и ты знаешь какими. А за то, что ты все здесь записываешь, ты еще поплатишься…

Настоящая колдунья, что и требовалось… признать. Разве мог Иван Румянцов не иметь при себе записывающего и снимающего устройств? В его одежде, прямо в ее фасонистую структуру была вмонтирована сверхминиатюрная коробочка, внутри ее — камера. И пленка-волосок крутится то туда, то обратно. Неважно, где размещена аппаратура, имеющая инфракрасное излучение, — глубоко в кармане пиджака или почти на поверхности, она все снимет и запишет. И ткань ей мешать нисколько не будет. Удивительные игрушечные машинки длядобывающих офицеров производят ребята из научно-исследовательского института технического обеспечения. Сотрудники такого НИИ с успехом используют и международный опыт по добыванию секретных технологий, и разработки других стран. Рыскают ребята по свету, крадут у коллег их секреты. И свои, попутно, разрабатывают. Веселая работа у некоторых. Веселей не бывает. Да уж…

По приезде в Москву, просматривая на большом экране качественное кино о своем пребывании в Финляндии, кавторанг Румянцов хотел было спросить у босса, также внимательно просматривающего видеоролик, только что принесенный из спецлаборатории, о каком именно камне идет речь. Но тут же себя сдержал. Умно поступил, правильно. Не один поплатился за не вовремя проявленный интерес. Сам ведь не любил любопытных, укорачивал им языки или туловище — на размер головы. Не обязательно лично. Зачем? Для этого у его босса другие ребята служат.

…Еще пребывая в Финляндии, Иван со слов Юхана узнал, что один из его предков имел свое дело в Санкт-Петербурге и под Гатчиной арендовал мызу. Уже многое знавший о своих родовых корнях, в первую очередь благодаря Арсению Алексеевичу, но не благодаря его доброй воле, а алчущей весомой игры натуры, Иван Румянцов также рассказал журналисту, что его предки приехали в Российскую империю из Германии во времена Екатерины II. После чего Юхан, человек с открытой душой, еще большим теплом проникся к русскому другу. Он не сомневался, что факт его спасения — это перст судьбы, которая когда-то определила направить их предков в Россию, а теперь вольно или невольно свела их судьбы.

Конечно, нельзя было считать его наивным простаком. Нужно было учитывать, что, понимая (пусть не до конца), кто такой Иван, и принимая предлагаемые правила игры, он предусматривает и свою партию в развивающихся комбинациях. Понимает ли он, что идет на сотрудничество? Конечно.

У Арсения Алексеевича Архимандритова было правило: взял человека — открой ему счет, переведи очень приличную сумму. Чтобы человек мог спокойно работать, не думая о куске хлеба с икрой на день завтрашний или послезавтрашний. Чтобы дополнительного заработка не искал, а то ведь как бывает: крутится человек, ищет, там — копейку, там — денежку, а в ответственный момент он ошибочку совершает. Даже гарантированно, что ошибку сделает, которая трудом и хитростью выстроенную пирамиду под самый низ подобьет, разрушит конструкцию, нарушит систему. Ведь мысли такого человека иные проблемы занимают. А если работник, получив приличные деньги, от работы отказывается или не работает вовсе, гласит правило, закрой счет и человека того отправь к праотцам.

Юхан Тойво, узнав об открытии ему счета в одной из европейских стран, был приятно удивлен. От денег не отказался, но и никогда не заикался о них…

Чувствовалось, что он искренен в радости, когда, подняв телефонную трубку, спросил по-русски:

— Иван, как ты?

Кавторанг Румянцов, пристроившись на гостиничной кровати, после приветствий и нескольких ничего не значащих фраз сразу приступил к делу:

— Юхан, ты можешь на какое-то время приютить молодую женщину?

— Если об этом просишь ты, то нет проблем. Мы ее устроим в самый лучший дом. Ты хорошо его помнишь, мы там были.

— Это не все, Юхан. Скорее всего, она останется надолго. Если не в твоей стране, то… мы ее перевезем в какое-то другое место.

— Где мне ее встречать?

— Она приедет в Хельсинки на вокзал. Я сообщу дополнительно, каким видом транспорта она прибудет. Думаю, легковым автомобилем. Подробности сообщу позже. Жди звонка.

Глава 10

Остававшийся в Ленинграде заместитель начальника Главного управления государственной безопасности по городу Ленинграду и Ленинградской области генерал-майор Кирилл Георгиевич Петропольский был озабочен больше всех, ожидая хоть каких-нибудь сведений от полковника Дырмана.

Получив шифровку от своей агентуры о том, что в Лахте старшим лейтенантом милиции Вороновым задержана некая женщина, якобы из очень влиятельных кругов и координирующая движение наркотиков по стране, поколебавшись, он принимает, на его взгляд, верное, но и рискованное решение. Его решение состоит в том, чтобы отправить своего офицера — начальника подразделения по борьбе с наркотиками полковника Дырмана с оперативной группой из трех человек с целью захватить наркодилера, заставив замолчать участкового милиционера, а если тот заартачится — ликвидировать его.

При этом генерал преследовал множество целей, надеясь на удачу.

Он понимал, что, во-первых, если ему удастся обезвредить очень важную птицу, координирующую поставку наркотиков, птицу, которая еще никогда не залетала в силки, то сможет отличиться перед высшим руководством в Москве и заткнуть рот зарвавшемуся начальнику УКГБ генерал-полковнику Смирнову. Во-вторых, заткнув рот Смирнову, он получит реальный шанс свалить того с должности и занять желанное место. В-третьих, его, как отличившегося, наверняка наградят орденом за преданность партии и правительству в разоблачении особо опасных преступников государства. И он, оставаясь на хорошем счету, получает покровительство в столице, а то и в самом Кремле.

В последнее время генерал Алексей Алексеевич Смирнов, в силу своих обязанностей руководивший деятельностью всех управлений главка, в том числе и управлением полковника Дырмана, неоднократно обращал внимание своего заместителя Петропольского на то, что его сотрудники весьма безответственно относятся к своим обязанностям. Его упреки, конечно, были только отчасти справедливы. Офицеры Петропольского трудились изрядно; настолько, насколько позволяли обстоятельства, не всегда качественно выполняли приказы. Что и вызывало нарекания не только начальника главка, но и самого Петропольского. Хуже было другое: в этом вопросе генерала Смирнова поддерживал и его первый заместитель Труфанов, тенденциозно заостряя несущественные проколы офицеров управлений, подчиненных генералу Петропольскому.

Ставленник одного из заместителей председателя Совета министров СССР, 40-летний генерал-майор Григорий Леопольдович Труфанов, также метил на место своего непосредственного начальника. Он понимал, что Смирнова, давно перешагнувшего 60-летний рубеж, не сегодня-завтра отправят на заслуженную пенсию. В его упреках в адрес структур Петропольского подспудно прослеживалась цель: очернив его людей, тем самым подставить и Кирилла Георгиевича, создав ему негативную репутацию. Даже если он ничего сейчас не добьется, думал Труфанов, в нужный момент негатив сыграет свою роль, когда придется выбирать: кого же поставить на освобождаемую должность начальника главка.

То, что козлом отпущения в данной ситуации становится полковник Дырман, мало кого заботило, разве что Петропольского. Но так чаще всего и бывает: кто-то кого-то раз отругал, глядишь, и все остальные повадятся при случае этого несчастного попинать…

В упреках в адрес Дырмана не раз звучало, что Иосиф Ильич за последние три года не осуществил ни единой стоящей операции по выявлению каналов и задержанию поставщиков наркотиков. Указывалось и на отсутствие должного контроля на закрытых предприятиях и в здравоохранении в городе и области, где по закону использование наркотиков было разрешено.

И вот сейчас представился шанс все выправить, причем с разгромным счетом обойти этого выскочку Труфанова.

При этом Петропольский понимает очень тонкий и очень выгодный нюанс: если участковый Воронов будет несговорчивым и его ликвидируют, то тень от случившегося ляжет в первую очередь на Труфанова. Значит, и так и так лично ему — одна выгода… отдаст ли офицер милиции свой трофей по-хорошему или не отдаст, он, генерал-майор госбезопасности Кирилл Георгиевич Петропольский, свой билет на удачу получит.

После того как генерал-майор Труфанов приказом председателя КГБ СССР был утвержден в должности первого зама начальника главка, в своем выступлении перед руководящим составом главка он во всеуслышание заявил:

— Мы должны сделать все, чтобы устранить всяческие трения между нашим главком, подведомственными нашими структурами в городе и в области и главком милиции и его подведомственными структурами в городе и области. Однако если сотрудники милиции и их начальники будут переходить за дозволенные рамки в выполнении своих задач и переходить дорогу чекистам, то… необходимо пресекать их действия как враждебные.

Эти слова стали достоянием московского генерал-лейтенанта госбезопасности Круглова, переданные ему подполковником Шумиловым, который обо всем его информировал «с мест».

Юрий Владимирович Круглов, возглавлявший одно из ведущих главных управлений в Москве, занимающееся проблемами ядерных технологий, алмазов и наркотиков, особо отметил эти слова, осознавая, что рано или поздно ему придется схлестнуться не только с генералом Труфа-новым, но и с остальными заместителями начальника Ленинградского главка. Ибо он навсегда запомнил жесткую установку, недвусмысленно высказанную ему секретарем ЦК партии Арсением Алексеевичем Архимандритовым:

— Имейте в виду, генерал, нас беспокоит нынешнее руководство госбезопасности в Ленинграде. Пора навести там порядок и прекратить вражду между двумя силовыми главками.

Эти слова были жестче любого приказа; слова Архимандритова, даже самые незначительные на первый взгляд, всегда и у всех вызывали внутреннюю, ничем не объяснимую дрожь. Его взгляд гипнотизировал свою жертву. А в том, что все, кто хоть когда-либо сталкивался с Архимандритовым, являлись его жертвой, генерал-лейтенант Круглов не сомневался.

Круглов, выполняя личные приказы секретаря ЦК партии товарища Архимандритова, в обход председателя Комитета, уже чувствовал: вот-вот настанет время, когда ряды ленинградских генералов придется проредить, и тогда одних хватит инфаркт со смертельным исходом; других отфутболят «на чердак»… с повышением; третьих… да мало ли способов освободить места в нужное время для нужных людей.

Прикидывая и так и этак расстановку сил и понимая, что ему придется нести ответственность за то, чтобы на освободившиеся места попали генералы, готовые сотрудничать с Архимандритовым, Юрий Владимирович Круглов пытался предвидеть ситуацию. Чтобы в последующем избежать нежелательных ошибок, которые ему самому могут стоить жизни. Он старался улавливать все слухи и также тщательно эти слухи проверять. Однако не все было в его силах. Хотя бы потому, что часть слухов «сливалась» из ведомства Архимандритова умышленно. А как их проверишь?!

Например, генерал Круглов не знал, и не мог знать, что генерал Труфанов, назначенный сразу же на должность первого заместителя начальника главка, минуя должности начальника управления и заместителя начальника главка, был назначен председателем Комитета по согласованию с заместителем Председателя Совета министров СССР лишь на… короткое время. Это было связано с тем, что в Политбюро ЦК партии было принято решение о подготовке военной операции в дружественной СССР стране — Анголе. Предусматривалось, что главным военным советником будет назначен известный в стране военачальник, а обеспечивать направление КГБ будет генерал-полковник Смирнов. Таковые, причем совершенно секретные «утечки» вышли из стен Кремля, а вернее, из аппарата ЦК партии. Те избранные, кто был в курсе этих «утечек»-слухов, ждали не отставки Смирнова, а его перевода.

С уходом Смирнова, как рассчитывал родственник Труфанова, заместитель главы Советского правительства, его племянник будет единственным кандидатом на пост руководителя главка. Но Круглов просчитывал иные варианты, кандидатура Труфанова на этот пост явно не подходила.

Секретарь ЦК Архимандритов признал необходимым введение советских войск в Анголу под управлением группы военных советников. И тут же все без исключения члены Политбюро ЦК партии стали самыми активными сторонниками его позиции. Заместитель Председателя Совета министров СССР, являвшийся всего лишь кандидатом в члены ЦК партии, не мог знать этих планов.

В операции по всему северо-западному краю страны и в Ленинграде Архимандритов предусматривал развитие событий по своему собственному сценарию. Никого в эти планы не посвящая.

Он хорошо знал, что движение наркотиков в Союзе самым тщательным образом отслеживается Комитетом. Естественно, что и руководитель Комитета, имеющий вес не только в Кремле, но и далеко за его пределами, не мог не знать и не понимать, что пресечь или «свалить» деятельность международных наркокартелей нереально, даже если для этого задействовать все силы ООН и других международных организаций. Поэтому наркотрафик, имеющий, к примеру, направление Восток — Запад, должен находиться под жестким контролем советской спецслужбы. Дабы не обострить и без того сложные отношения между СССР и рядом западных государств. При этом председатель Комитета, да и руководство партии, имели от этого жесткого контроля свои, причем не только политические, дивиденды.

О том, каковы планы секретаря ЦК Арсения Алексеевича Архимандритова, станет известно, когда он привлечет к их осуществлению ряд высокопоставленных чиновников Комитета и военной разведки. Тогда выяснится, что в эти планы входит решение проблем, связанных с пребыванием советского ограниченного военного контингента в дружественной Анголе. Тогда как все масштабные действия в этой стране будут являться подобием отвлекающей операции. Операции, проводимой с целью отвлечь внимание общественных организаций мира и ООН. Для чего? Чтобы на самом деле провести широкомасштабную операцию по овладению контрольными пакетами и акциями ряда компаний, занимающихся добычей алмазов в Африке.

Глава 11

Почти в одно и то же время, когда из Ленинграда по приказу генерала госбезопасности Петропольского с целью «остановить беспредел» сотрудника милиции прибыла оперативная группа полковника Дырмана, в небольшой городок Лахту въехал еще один человек. Напрямую заинтересованный в развитии событий и получивший особые полномочия из Москвы.

Прибывший инкогнито из Ленинграда подполковник госбезопасности Василий Петрович Шумилов не был включен в состав опергруппы. Прошедший, как говорят, и Крым, и Рым, и медные трубы, он приехал исполнить свою зловещую миссию в случае, если Дырман и его ребята не выйдут на Аду Андреевну в течение дня.

За годы службы в органах Шумилов многое познал. А то, что было ему не известно, он осознавал как бы интуитивно, по наитию. Как правило, его коллеги имели двойную, а то и тройную легенду, и какая из них ближе к истине — не всегда могли осознать и сами их участники. А Шумилов жил не по легенде (хотя легенды, в случае надобности, появлялись и у него). Но то, что подразумевалось под отсутствием легенды, на самом деле было выработанной им технологией его личной и мало кому известной жизни. В КГБ он пришел, отслужив на Дальнем Востоке в погранвойсках срочную службу. Тогда он, еще старший сержант запаса, как недавний комсорг заставы пришел в райком комсомола. Секретарь райкома предложил ему возглавить комсомольскую организацию в родном селе Костромской области, в колхозе «Заветы Ильича».

Во время беседы с ним в просторный кабинет, устланный традиционной красно-зеленой дорожкой, вошли двое молодых людей. Как оказалось впоследствии, оба — инструкторы этого же райкома комсомола. А еще через несколько дней за Василием заехал «уазик», находившийся за рулем мужчина средних лет, представившись сотрудником КГБ, завел долгую и обстоятельную беседу. В процессе которой и предложил ему обучение в специализированном учебном заведении КГБ, а затем и службу.

Василий недолго думая дал согласие и стал слушателем Высшей школы КГБ СССР. По окончании которой несколько лет проработал в одном из районных отделов УКГБ по городу Ленинграду и Ленинградской области. Выполнял совсем несложную работу. Ему пришлось курировать один из заводов научно-технического производственного объединения «Большевик», основной продукцией которого были печатные платы для радиоэлектронных приборов военного назначения. Все работавшие там люди были тщательно проверены, все получили доступ к секретным работам. Самым секретным цехом на предприятии считался сотый цех.

Однажды к Василию поступила информация, что работница сотого цеха ведет недозволенные разговоры среди своих подруг. Которые можно расценить как разглашение государственной тайны. Что произошло дальше, Василий старался никогда не вспоминать. Работница оказалась девицей столь красиво-притягательной, столь сексапильной, что Василий Петрович, избегавший серьезных отношений с женским полом, на этот раз безоглядно влюбился. Что чуть не привело его к краю бездны, за которой находится дверь, ведущая в невразумительное вечное безмолвие.

Но какая-то таинственная сила спасла его. Впрочем, он знал какая.

В один из дней Василий Петрович Шумилов был вызван к одному из заместителей начальника Ленинградского УКГВ. Генерал-майор, нелюбезно встретив прибывшего, лишь произнес:

— Иногда бл…ство хуже предательства.

После чего Шумилова отправили в Москву, поселив «провинившегося» на загородной даче, конечно же, принадлежащей КГБ СССР. Долгое время никто никуда его не вызывал, он уже устал мучиться в догадках, выстраивая различные варианты своего прошлого и будущего. В какой-то мере утешало то, что трое работавших на даче сотрудников относились к нему благосклонно и почти доброжелательно.

Но однажды около трех часов ночи Василия Шумилова разбудил вошедший в комнату немолодой мужчина. Он подождал, пока сонный справится с одеждой. Василию удалось приглушить волнение и собраться с мыслями, по-военному быстро застегнув все пуговицы и поправив пояс брюк. Оба сели за стол.

Нежданный гость, исполняя не слишком приятную для него миссию и отчего-то предварительно пожевав тонкие губы, наконец сказал:

— Шумилов, я не буду представляться. Таким, как ты, не представляются. Таких, как ты, в нашей организации ликвидируют. Я пришел тебя об этом уведомить. Но, к сожалению, уже буквально подъезжая к даче, я по радиотелефону получил сообщение. И мне не удастся тебя ликвидировать. Я не знаю кто, но кто-то слишком высоко к тебе благоволит. И мне приказано доставить тебя в комитет…

О тех минутах Василий не хотел никогда вспоминать.

Но эти случившиеся в его жизни два факта: любовь к женщине, ставшей «предательницей» и «антисоветчицей», и пребывание здесь, в столице, где произошло чудесное избавление от неминуемой смерти, на многое раскрыли Василию глаза. Он отчетливо понял, в каком чудовищном ведомстве он не только служит, но и среди каких чудовищ живет. Он увидел себя омерзительным существом в окружении не менее омерзительных тварей, которых он годами называл коллегами. Отныне все его представление о внешнем мире встало с ног на голову. Но еще страстно хотелось верить, что где-то там, в недрах высшего аппарата власти (и откуда ему благоволят «тайные силы»), все же есть справедливость и мудрость. А то, что случилось с ним и что он воспринял как мерзость, пройдет противным сном, стоит лишь переждать какое-то время. Но шли годы, шла его служба, и вот он уже подполковник на должности полковника. И, отправляя его в Лахту, генерал-лейтенант госбезопасности Круглов так и сказал:

— От результатов этой поездки зависит твое очередное звание.

Генералу Круглову ни к чему, чтобы информация о наркотиках и причастности к наркотрафику Ады Андреевны вышла из-под контроля. Никакой огласки вообще быть не должно! И теперь решить эту проблему должен был свой человек, имевшийся у генерал-лейтенанта госбезопасности Юрия Владимировича Круглова в Ленинграде, — подполковник госбезопасности Шумилов. Если все пройдет гладко, Шумилову обеспечено большое будущее. Но не сразу, сдерживая течение своих мыслей, решил для себя Круглов. В этой структуре успешно можно работать только с зависимыми, сделал вывод генерал Круглов, отрицая в душе, что и сам он давным-давно, со всеми потрохами, со всеми грязными и пакостными делишками, полностью зависит от Папы Сени.

…Подобных операций в жизни Шумилова было несколько. Чаще Шумилов выполнял те задачи, которые он ставил самому себе, не дожидаясь открытых приказов. Сметливость проявлял. В ликвидации «слишком зарвавшегося» работника своими, особыми способами. Разработку и подготовку подобных операций и должен был осуществлять Шумилов. Чтобы неугодный исчезал так, словно его никогда и не было. А документы относительно проведения таких операций откладывались в особый сейф и больше не вспоминались. Дело же само собой постепенно затухало, родственникам объясняли, что произошел несчастный случай, трагедия, мол, приключилась. Ушел, к примеру, человек в район болот и утонул. Достать невозможно… Благо в Ленинградской области с болотами и озерами проблем не существует…

Свое подозрение, что исчезнувшая также гражданка Любовь Кирсанова может быть утоплена старшим лейтенантом милиции Вороновым, в этот день высказывали оперативники группы полковника Дырмана. Иосиф Ильич чуть не психанул на своих людей, убедив, что вряд ли офицер милиции станет топить подследственную, дело на которую так и не заведено. Скорее всего, он ее укрывает, в надежде, что та даст показания на Аду Андреевну. Возможно, так оно и есть. Эх, прохлопали, ребятушки, проспали. Иосиф Ильич запереживал, ведь коли что, спрос с него. А если такие показания уже существуют? И надежно запрятаны? А что, если милиционер захочет испытать судьбу и начнет шантажировать члена Политбюро товарища Ютвакова? Тьфу-тьфу, чтоб тебе… Тогда точно он, полковник Дырман, с головой, пробитой как решето, окажется в этих гиблых упокойных болотах.

Он боялся даже подумать о том, что старший лейтенант милиции Воронов, этот поборник справедливости, — как его характеризовали на работе, возьмет да и, не дожидаясь наказания для Ады Андреевны от «самого справедливого в мире» советского правосудия, сам учинит возмездие. И, как в не такие уж давние годы, когда Иосиф Ильич начинал свою службу в органах, без суда и следствия… приведет свой собственный приговор в исполнение. Этот может, да, может… От подобных мыслей волосы на голове Иосифа Ильича вставали реденьким ершиком.

Ближе к вечеру оперативная группа полковника Дырмана, остановившаяся по командировочным удостоверениям в единственной в городке гостинице, в той самой, где этажом выше проживал кавторанг Румянцов, любезно сообщила администратору, что ближайшую ночь проведет за городом. Вернее, встретятся по ранней договоренности с приятелями у ближнего озера, наладят шашлыки и рыбалку. Знамо дело, самый мужской интерес. В укромных местах у Ближнего озера, как его называли местные, часто проводили время жители Лахты, выезжая на природу отдохнуть и порыбачить. Ничего удивительного в словах постояльцев не было. Предупредили, и славненько.

Об оперативной группе из четырех человек во главе с полковником госбезопасности Дырманом кавторанг Иван Михайлович Румянцов должен был проинформировать свое начальство. Но он отложил донесение в силу того, что усомнился в полномочиях руководителя этой группы, и ждал дальнейшего развития событий. Недолго ждал, не больше суток.

И события не замедлили произойти…

К началу следующего рабочего дня в отделение милиции позвонил егерь местного лесничества и заявил, что несколько часов назад, на зорьке, в 46-м квартале второго кордона, недалеко от озера, плавно переходившего в болото, он ясно слышал стрельбу. Однако не рискнул направиться туда, где раздавались трескучие автоматные очереди. А сел на мотоцикл и выехал, чтобы добраться до ближайшего телефона и доложить. Почему после момента стрельбы прошло уже несколько часов и что он сам делал все это время, егерь объяснить не смог.

Приехавшему в райотдел милиции старшему лейтенанту Воронову тут же доложили о поступившем сигнале; и тот, испросив у начальства в помощь группу усиления, отбыл на место предполагаемой стрельбы.

Добравшись к месту назначения, Воронов и группа усиления тщательно обследовали несколько километров побережья озера, двигаясь по направлению к болотам, но не обнаружили никаких признаков ни пребывания здесь какой-либо группы людей, ни тем более стрельбы из автоматов.

Воронов отпустил группу, и когда его люди скрылись из виду, вышел на полянку, прогреваемую скупым в эту пору года солнцем, и сел на широкий пенек. Пока его группа обшаривала каждый сантиметр лесной площади, он успел оставить метку в укромном месте и сейчас явно кого-то ждал.

Где-то через полчаса на поляну, неслышно раздвинув раскидистые еловые лапы, вышли братья Суховы. Все мужчины выглядели устало, но в тонких морщинах лиц, в размеренных, основательных движениях рук проскальзывало удовлетворение. От троицы даже на расстоянии веяло животной силой, так что будь тут девица с лукошком, как в русских сказках, залюбовалась бы богатырями, медленно и застенчиво краснея.

— Все чисто, Витек, — отчеканил один из братьев.

— Да уж знаю, молодцы. Профи, что скажешь. И дал Бог родственничков. Только как это теперь соотнести с моей совестью?

— Твоя совесть, Витек, пусть спит спокойно. Иначе бы тебе в этих болотах спать пришлось.

— Однако это еще не конец дела. Не усугубили ли наше положение?

— Не наше, а твое. Твое положение, Витя. Это ты у нас страж закона. А мы так, мелкие леспромхозовские сошки.

— Скажете. Поди разбери, кто вы на самом деле. И кому служите.

— Ну ты, брат, даешь.

Иван и Богдан переглянулись. Но замечание старшего лейтенанта Воронова не вызвало у них озабоченности. Казалось, эти ребята были из тех, кто один за всех и все — за одного. Более похожие на вояк или даже на бандитов, приехавших на стрелку, чем на простых советских работяг из леспромхоза, они еще раз переглянулись и дружно рассмеялись, переходя на басы. Один из них, похлопав Виктора Васильевича по плечу, достал принесенные с собой нехитрые припасы, разложив у пня закуску, нарезав хлеб, мясо, помидоры и еще какую-то снедь, поставил две бутылки «беленькой». Виктор с удовольствием с ними пообедал, едва пригубив водки, хотя ему явно хотелось вмазать, то ли успокаивая тем самым свою милицейскую совесть, то ли разогревая неведомое доселе удовлетворение. Но впереди его ждал не отдых, а дела: нужно еще было доехать до города, встретиться с кавторангом, выяснить насчет «окна» для его любезной Любушки. Пока она здесь, он не может быть спокоен.

В этот момент, прерывая его размышления, то ли Иван, то ли Богдан, подводя итог чему-то не высказанному, не выспрошенному, сказал:

— Ты, Витя, не переживай, все хоккей. Я не думаю, что кто-то будет нас беспокоить. И еще. Не пытайся установить, где находится Ада Андреевна. С ней все в порядке, поверь.

Глава 12

Говение явно пошло на пользу Аде Андреевне Ютваковой: скулы ее лица чуть заострились, глаза приобрели яркий хищный блеск. И хотя ей довелось понервничать, пребывая столько времени в напряжении, да еще к тому же проведя бессонную ночь с суматошной психичкой, постоянно требующей дозы, она все же была рада, что все закончилось именно так. Была рада даже тому обстоятельству, что это… было в ее жизни. Она так давно в этом беспощадном мире занимается беспощадным бизнесом не менее беспощадными методами. Хорошо, что встречается на ее пути кто-то, кто может вообразить себя стражем справедливости. Но! Без этого «но» не могло бы быть и дальнейшей жизни для Воронова. Ведь будь он сам из верхов, как и она, избалованная вседозволенностью и роскошной жизнью, то ему б несдобровать. А так — мент какой-то, из самых низов, охраняет общественный порядок. Разве он ей соперник, на которого стоит тратить силы? И потом, у нее так много дел, что отдавать приказ на устранение какого-то там старшего лейтенанта она не станет. Жизнь длинная, она кому хочешь крылья пообломает. А там глядишь, и этот старый знакомый может ей пригодиться. Отомстить, отыграться, коль будет желание, она всегда успеет. Всегда…

Вот один из братьев Суховых, на прощание поцеловавший ей руку, этот действительно представляет некую опасность. Незначительную. Она чувствовала мужскую силу, исходившую от Ивана и Богдана. Эти могли бы решиться на убийство, но только получив приказ. А приказа-то и не было. Вернее, приказа на ее убийство в связи с проколом не было! Это она поняла, когда на заре они вернулись за ней в схрон. Ее ночная наперсница, закрыв в горячке спекшиеся губы, уже откинулась в полудреме, а Ада Андреевна не спала, лишь осматривала жестким и никому не видимым взглядом полутемное пространство комнаты. Она изрядно устала, ей хотелось спать, но нервное напряжение заставляло оставаться в форме, гибкой, сильной, сконцентрированной, готовой бороться за свою жизнь, если потребуется. И еще она поняла, что ей нисколько не жаль молоденькой девочки, ставшей наркоманкой. Жалость, как чувство, ей вообще не было знакомо. Гуманизм — это для дураков; ее кредо — сила, власть и деньги. А кто хочет себя на тот свет раньше времени загнать, да еще за это и деньги свои кровные платит, ха-ха-хм… тот сам виноват. Она дураков не лечит. Милосердием не занимается. С этим — к боженьке, он всех юродивых принимает, может, и эту дурочку Шкерку пригреет вскорости.

Раздражение сникло, как только Шкерка угомонилась, впала в дрему, а она, дама со значимыми жестами и весомыми взглядами на жизнь, незаметно для себя стала анализировать ситуацию, продумывая, что принесет ей наступающее утро. Сказанные Вороновым перед уходом слова она приняла как данность, сразу же поняв, что ничего плохого с ней уже не произойдет, никто не обидит, не прогневит. А, черт! Она стряхнула какую-то мелкую тварь, больно уколовшую запястье, и тут же услышала мягкие шаги. То были братья Суховы.

Еще за сутки до этого Иван и Богдан, получив ожидаемые известия, знали, что с ней ничего не произойдет. И очень скоро вся нелепость самой ситуации, когда в плену оказалась дочь высокопоставленного политического деятеля, пройдет; благодаря, между прочим, и их усилиям.

Расставшись ввечеру со старшим лейтенантом Вороновым, братья спорым шагом сразу же направились к одному из озер, которыми изобиловали окрестности. Сумерки уже поглотили поросшие деревьями и кустарником пространства, лишь на открытых участках еще можно было угадать различные силуэты. В этих местах рыбаков всегда было в достатке. Некоторые проводили на побережье все выпадавшие в году выходные, привозя с собой тот минимум вещей, делающих их жизнь гораздо более комфортной, чем даже дома, в кругу жены, тещи и ребят-пострелят. Мужское царство, выстраданное ими в нелегкой борьбе с собственными женами, очень редко в тихие рыбачьи вечера тревожилось женскими криками и игривыми девчоночьими возгласами. Разве что новички приедут на шашлыки, но вскоре будут изгнаны «старожилами», одетыми в характерные прорезиненные костюмы: от сырости и комарья.

За то время, что братья Суховы проработали в леспромхозе, они стали своими на чутких рыбачьих пространствах. Правда, они никогда не хвастались уловами и побасенки про рыб мужикам не рассказывали. Особо близкого контакта ни с кем не поддерживали, что уважалось, принималось местными как бы негласным, никем не писаным обычаем. Сегодня он к тебе подойдет, байку расскажет, а завтра, глядишь, и прикормленное место займет так, что не выкуришь… Как и у всех, имелись у братьев свои излюбленные места.

На подъехавшего очередного рыбака никто не обратил внимания. Был он невысокого роста, коренастый, темноволосый и темноглазый, однако этого за теменью вообще не было заметно. Впрочем, и средь бела дня мало кто обращал на него внимание; о таких говорят: так себе, мужичок-середнячок. Идет себе рыбачок, за плечами то ли рюкзак, то ли вещмешок, спиннинг в руке, сапоги высокие, выше голени закатаны отвороты, так что при надобности в этой обуви можно стоять в воде почти по задницу. На голове капюшон от комарья; темно-зеленый плотный костюм, ножичек за поясом в чехле; широкий шаг, мерцание любопытного взгляда. Чем еще характерен этот человек? Да своим необычным способом рыбной ловли.

Точно таким же необычным способом ловили свою рыбку и братья Суховы.

Человек на противоположном берегу снял рюкзак, пристроил у остывающего камня, спугнув при этом пару брюхатых лягушек, плюхнувшихся в водную тишь. Осмотрелся, прошел вдоль берега туда и обратно, словно проверив берег на осклизлость, размотал снасти и, выбрав удобную стойку, выбросил вперед руку. Вслед за удилищем тоненько свистнула леска, и наживка очутилась в воде. Оставалось только ждать, когда же клюнет первая рыбешка.

Где-то минут через семь-восемь к озеру, с противоположной от этого рыбака стороны, к посверкивающему мелкой рябью озеру подошли братья Суховы, мечтающие, по их словам, отведать свежей ушицы. Еще не дойдя до воды, Иван и Богдан завернули к расселине, порылись в ее сердцевине, достав оттуда рыбацкие припасы и снасти. Надев специальную одежду и сразу став похожими на всех остальных имеющихся в этих местах рыболовов, улавливаемых лишь по шороху да редкому всплеску ныряющей в воду блесны, мужчины стали проводить манипуляции, готовясь закидывать спиннинги.

Леска упала в воду в условленном месте и в условленное время.

Человек на том берегу посмотрел на свои часы.

Богдан Сухов, согнув правую руку в локте, взглянул на часы; циферблат засветился и через минуту-другую погас.

Часы на руке рыбака на противоположном берегу осветились и вскоре погасли.

Все. Агентурное сообщение передано. Агентурное сообщение принято. Рыбалка окончена.

Богдан незаметно отсоединил тянущийся из ручки спиннинга проводок, прикрепленный к часам, и тончайший проводок сразу же втянулся в скрытый паз. Он отстегнул также тонкий кабель, соединяющий часы и миниатюрную коробочку магнитофона, лежащую во внутреннем кармане. Кабель змейкой скользнул по руке и вполз в карман, свернувшись у коробочки. Пленка с волос толщиной записала переданное им секретное сообщение.

Все участники этой операции были уверены, что нет никого, кто мог бы перехватить это агентурное сообщение, переданное на предельной скорости в воде.

Богдан постоял на берегу еще с полчаса, время от времени вытаскивая и забрасывая спиннинг. Его брат Иван проделывал те же манипуляции. В этот вечер им явно не везло: ни одна, даже плохонькая рыбка не зацепилась на крючки. Впрочем, рыба братьев Суховых нисколько не интересовала.

Повторять полученное и тщательно сохраняемое на пленке-волоске Иван и Богдан не стали. Богдан тихо передал брату информацию, прочитанную им на циферблате часов. Бегущая строка приказывала уничтожить группу Дырмана, чтобы та не захватила Аду Андреевну. Одновременно шеф поинтересовался, нужна ли братьям поддержка. В ответном сообщении братья заверили, что справятся сами.

В эти полчаса, проведенные ими у озера, они тихо перешептывались, прорабатывая детали предстоящей операции. Звуки их разговора размывались шуршащим накатом воды на берег, растворялись в мирном лягушачьем пении.

Возвращаясь с рыбалки, подполковник Шумилов допускал мысль, что может возникнуть всякое: Суховы могут отказаться, могут не выполнить либо в группе Дырмана найдутся не лыком шитые и захватят братьев или уничтожат во время перестрелки. Всегда подстраховывающийся, подполковник Шумилов заранее отправил в предполагаемый район одну из своих групп. Ей предстояло прикрывать работу братьев. А в случае невыполнения ими приказа — уничтожить и группу Дырмана, и их, Суховых. В случае же успеха Суховых подстраховка так и останется невидимой…

Выехавшая в ночное «на шашлыки» оперативная группа во главе с полковником Дырманом остановилась в глухом месте, вдалеке от возможных рыбаков и праздных отдыхающих. Конечно же, полковник предполагал, что кто-то может вести на них охоту. И он предпринял все возможные и невозможные шаги, пока не убедился, что никакого контроля за ним и его группой не обнаруживается. Но что-то нехорошее в душе, какое-то гнетущее предчувствие не давало ему покоя. И оттого, он знал, надо было проявлять сверхосторожность.

Полковник планировал встретиться с братьями Суховыми и под благовидным предлогом выведать у тех местопребывание старшего лейтенанта Воронова и, конечно же, если доведется, Ады Андреевны. Ошибка Иосифа Ильича заключалась в том, что он, разузнав о бывших спецназовцах Суховых, поверил в то, что их уволили из рядов армии, после чего они стали простыми работягами, пусть и хорошо обученными на специальных тренировках. Но оснований сомневаться в праведности армейских приказов из военкомата об увольнении братьев у него не было.

Об Иване Демьяновиче и Богдане Демьяновиче Суховых, отслуживших несколько лет в Забайкальском военном округе, в спецназе одного из разведбатов соединения у самой границы с Монголией, чуть не впритык к урановым рудникам, были распущены злые слухи. Но слухи об их причастности к торговле вещевым имуществом, равно как и о том, что обоих выгнали, были всего лишь слухами, распущенными только в Лахте и вокруг нее. Специально подготовленными, распущенными и даже… подтвержденными различными утечками из официальных бумаг. Но в действительности братья все время проживания под Лахтой оставались на связи со своим бывшим руководителем, который и перевел их в подчинение подполковнику Шумилову. Не привыкшие задавать наивные вопросы, Суховы на сей раз сочли себя вправе спросить, почему они должны подчиняться офицеру госбезопасности? В ответ бывший начальник недвусмысленно посмотрел и резонно произнес: «Увольнение из армии еще не говорит о том, что вы уволены из разведки. Вы в ней до последнего вздоха. Приказы в разведке не обсуждаются, а выполняются. Понятно?» Ивану и Богдану сразу все стало понятно, раз и навсегда. Они выходили на связь с подполковником Шумиловым, исполняя его непосредственные приказы и ожидая переброски в места X для выполнения новых спецзаданий.

От подполковника госбезопасности Шумилова, выехавшего в район озера «порыбачить» и передавшего путем «водной» связи приказ на ликвидацию находящихся в этом районе бойцов полковника Дырмана, приехавших за Адой Андреевной, братья узнали о том, что им предстоит сделать в ближайшие часы. Они прекрасно понимали, что предложение шефа выделить им в помощь группу имело двойной смысл: или ты все делаешь быстро, чисто и без сбоев, или все делают за тебя и против тебя… проще говоря, уберут и группу Дырмана, и братушек Суховых. «Иногда помощники хуже врагов», — подумал Богдан и одними глазами улыбнулся брату. Они не стали переодеваться, не стали оставлять спиннинги в тайной расселине недалеко от кромки воды; а, мягко следуя по едва видимым тропкам, проложенным то человеком, то мелкими зверушками, двинулись вдоль берега, ожидая встретить нужных им людей если не у этого озера, то у ближайшего, другого. По дороге заглянули в один из своих тайников, достав тщательно замаскированные в лесной тиши спецодежду и оружие.

Вскоре они оказались одетыми в разгрузочные жилеты из сверхпрочной термоткани, с множеством отделений, что позволяло брать значительное количество боеприпасов и в то же время не мешать движению. В руках у братьев оказались автоматы-гранатометы с лазерным телеприцелом и с автоматической выдачей данных о целях. В шлемах, в которые были облачены Иван и Богдан, имелись вмонтированные электронные устройства, позволяющие прослушивать разговоры и звуки на удалении до трех километров в пересеченной местности. Там же имелся излучатель инфракрасных радиоволн системы «свой — чужой». Глаза прикрывались козырьком-фильтром, как у гонщиков или летчиков, но козырьком с экраном, на котором проецировалось изображение, получаемое видеокамерой и тепловизионным устройством, что позволяло видеть окружающую местность с точным указанием места нахождения противника, причем в любое время суток. Не солдаты, а киборги нового поколения из голливудских боевиков.

Их расчет оказался верен. Группа Дырмана хоть и намеревалась показаться на глаза Суховым, а все же полковник решил выполнить намеченную операцию с рассветом. Чтобы минимизировать прослушку и обсудить дальнейшие действия за пределами видимости людей, оперативники выбрали укромное местечко. Устроив там вполне уютный привал, с костром, шашлыком и крепким кофе.

Понятное дело, задачу своим сотрудникам полковник Дырман поставил еще в управлении и разговоры о ней практически не велись. Но задача требовала определенных изменений, и Дырман намеревался оговорить некоторые детали во время ночного бдения, вдали от людей. Еще будучи майором и обучаясь в академии, Иосиф Ильич слышал на занятиях по спецтехнике, что в годы войны немецкие разведки — абвер адмирала Канариса и политическая разведка СД, АМТ-6 РСХА бригаденфюрера СС Вальтера Шелленберга, как и две советские разведки, — наркомата госбезопасности генерала Фитина и военная — генерала Голикова и его преемника генерала Ильичева — разработали технические новинки, когда на расстоянии до тысячи метров при помощи специальных звукоулавливающих средств могли услышать все, о чем говорят люди. Или, применяя специальную оптику и находясь за километр от объекта, читать по движению губ. Удивительные люди создавали неоспоримые по уникальности вещи. Конечно, он не рейхсмаршал Геринг и не министр иностранных дел Италии граф Чиано, что встретились в резиденции Каринхилл. Тогда ни закрытые двери, ни сверхохрана и осторожность не смогли помешать советской разведке зафиксировать их тайный разговор. В конце концов, он не советский посол, пребывающий в Вашингтоне, и не ведет разговор с президентом Рузвельтом о судьбах мира, чей разговор прослушали немецкие разведчики.

«Какие были интересные личности, какое время, какие возможности! А те, кто охотится за секретами, сплошь выступают в роли первооткрывателей… Однако, — подумал про себя полковник, — сейчас не те давние 40-е, а 70-е годы. И средства уже придуманы пооригинальней для любой прослушки и снятия на видео». Иосиф Ильич с ребятами удобно расположились в безлюдном месте, и можно было молчать, приятно расслабляясь. Он окинул взглядом окрест; редкий порыв ветерка зашевелил ближние ветви деревьев. Где-то вспорхнула птица, сочно пискнула лесная тварь, и тут же установилось лесное нерушимое спокойствие. Какой воздух! Иосиф Ильич жадно втянул ноздрями тонкий дымок костра, струйка, обтекая его, тут же повернула в другую сторону. Полковник вернулся к своим мыслям.

«…вряд ли кого может заинтересовать наш разговор настолько, чтобы отслеживать за километры… И все же… все же… как знать, чем, какговорят, черт не шутит, не в ночи будь сказано…» Он еще не знал, что его беспокоило, что не давало расслабиться до конца, что вызывало в нем эти серьезные мысли. Но он каким-то чутьем улавливал, как что-то неосязаемо и неотвратимо нагнеталось в ночной темноте.

В этом укромном месте за мирными занятиями и обнаружили оперативников братья Суховы.

Ивану и Богдану не составило труда вычислить, откуда открыть огонь на поражение. Лучше всего противника «снимать» с подветренной стороны. Иван лишь показал Два пальца брату, указав: того и того, — я, а двух других — ты. Тот кивнул и, бесшумно ступая, сделал шаг вперед.

Никто не успел даже дернуться, как раздались едва слышимые хлопки: один… два… три… четыре… Но, поднимаемый каким-то внезапным чувством, подкидываемый самим провидением и оттого не убитый в голову, а раненный в плечо, полковник Дырман успел нажать на спусковой крючок. Он не знал, откуда и кто стреляет, но рефлекторно, четко выверенным движением, высчитанным в минисекунду, выстрелил в сторону, противоположную стороне падения его ребят. Короткая автоматная очередь и…

…пять. Этим пятым, не слышимым выстрелом был, наконец, сражен и полковник. Сила пули оказалась сильнее его желания жить, желания выжить и никогда не вспоминать об этом мгновении. Последний вздох вылетел из его губ в тот момент, когда один из братьев, подошедший первым, носком ботинка пнул его в бок.

Буквально в считаные минуты тела вместе с амуницией, оружием и боеприпасами были уложены в специальные мешки и наглухо закрыты молнией. Гильзы, выпущенные из автомата, найдены, пепел костра снят и выброшен в воду. Спецназовцы аккуратно приподняли специальными приспособлениями примятую траву, разровняли все вмятины, оставленные телами. И только после этой уборки распылили из баллончиков на траву, землю и то место, где еще недавно был костер, а сейчас — сплошной дерн, спец-раствор, благодаря которому исчезают все признаки пребывания здесь как человека живого, так и мертвого.

Исключив все признаки нахождения здесь людей, спецназовцы перенесли убитых в Глухое болото. Их никогда больше не найдут, и это утешительное «никогда» сделало их существование на белом свете как бы лишним, как бы и не бывшим никогда и нигде… Их телам повезло бы, очутись они на дне; тяжеленек груз тел, болото вязко и глубоко; некому оплакать их молодые жизни, разве что лягушки затянут в участливом хоре свое скорбное «ква-а»… а больше и некому хаживать в эти места, сказывают, даже русалки-береговушки в Глухом болоте не живут, не водятся. Впрочем, как знать…

Но тела полковника Дырмана и троих его ребят уложены в мешки, внутри которых в небольших контейнерах находится особый порошок, который в соединении С ВОДОЙ в считаные минуты разлагает трупы…

Глава 13

Исчезновение опергруппы устроило всех. Это понял Иван Румянцов, проанализировав ситуацию и не увидев резких ответных ходов и запросов. Он не участвовал в этих разборках, а был лишь сторонним, никому не видимым наблюдателем; человеком-невидимкой, нечувствительным к проистекающим кровавым событиям.

Он не ответчик за дела других. Однако судьба старшего лейтенанта Воронова его по-прежнему интересовала. Уж очень симпатичен оказался этот офицер милиции: честный парень, преданный своему делу. Он попытался переломить не прутик, но железный арматурный прут, впаянный в систему, как тюремная решетка наглухо вмонтирована, впечатана в пространство стены. Ему не повезло, не могло повезти, но он все же попытался. Многие ли способны на такой решительный шаг? Хотя у него была причина быть решительным — желание уберечь любимого человека, сделать ее, Любовь Кирсанову, независимой от чужих влиятельных людей и их приказов, дать ей вольную…

Итак, Румянцов договорился с Юханом Тойво, что молодая женщина пока побудет у него, в Финляндии. Тележурналист, конечно же, не подведет. Он приветит ее и продержит столько, сколько нужно, даже спрячет, если понадобится. Остается только выспросить дозволение на ее отъезд у Папы Сени.

Нет такой детали, которую Арсений Алексеевич Архимандритов пропустит, не вызнает, оттого и скрывать детали операции нет смысла. Это даже в голову кавторангу не пришло.

Иван Михайлович Румянцев по возвращении в Москву сразу же прибыл к Арсению Алексеевичу. Он доложил о своем пребывании в Лахте, о деле Ады Андреевны, о своем разговоре с финским журналистом и договоренности. Докладывая все подробно, он вместе с тем пребывал в полной уверенности, что босс и так прекрасно обо всем осведомлен. Мало того, имеет даже кинопленки почти обо всем, что происходит вокруг кавторанга и людей, которые так или иначе причастны к его делам. Вернее, к делам босса. А у босса мелких дел никогда не бывает, даже если они выглядят как мелкие и ничего не стоящие. На первый взгляд. Иногда за незначительными событиями происходят такие чудовищные потрясения, что мир вздрагивает, взрываясь, но так и не поняв, что являлось первопричиной. Кто бы мог подумать, что перышко, упавшее с крыла перелетной птицы, может стать отправной точкой гибельного мора, который унесет на тот свет миллионы человеческих жизней… И что то птичье перо в сравнении с любым пожеланием, высказанным самим Сатаной.

Иван Румянцов в присутствии Арсения Алексеевича Архимандритова старался никогда не думать о нем, не давать ему и его внутренним качествам характеристик — чтобы тот ненароком не снял информацию с его мозга. Зачем подвергать сомнению то, что и так понятно: Сатана умеет все! В какие-то моменты он даже понимал, что благодарен судьбе за то, что попал служить именно к своему боссу. Хотя «попал» — понятие, не соответствующее истине. Сюда попадает только тот, кого выбирают. А выбирает здесь только один человек: Арсений Алексеевич. И все знают: он никогда не ошибается. Потому что те, кто пасует или не справляется, оказываются в подвале, на конвейере смерти, откуда никто и никогда не выходит. Так что остается быть не услужливым, а сверхумелым, сверхнрытким, даже сверхчеловеком. В зависимости от обстоятельств.

Иногда нелишне прикинуться этаким дураком-простачком; об этом также знает Иван Румянцов. Но только не с боссом.

— Да, Арсений Алексеевич, если вы не против, мы отправим Любовь Кирсанову за границу.

— Хорошо, возьми паспорта, — коротко распорядился босс.

Вскорости — вполне официально и легально (иначе и не могло быть! фальшивки здесь использовали для других целей) — были сделаны два советских загранпаспорта, предназначенные для пересечения границы Любовью Кирсановой. Второй паспорт с фотографией Любы был выписан на чужое имя — для страховки, если все же кто-то, к примеру Ада Андреевна и ее люди, какими-то немыслимыми способами дознаются об этих планах.

Любови Кирсановой от Института леса Академии наук была оформлена — опять-таки официально — длительная командировка, связанная с изучением проблем леса, в Финляндию. И молодая женщина, стараниями кавторанга Румянцева, отдавшего распоряжение своим людям, вскоре легально выехала в край лесов, громадных валунов и сказочных песенных ветров. Старший лейтенант Воронов, когда-то принявший решение упрятать любимую женщину в самой дальней дали и сейчас простившийся с Любой, отдавал отчет, что больше никогда ее не увидит. Ему было очень больно и очень горько. Но он только крепко-крепко пожал кавторангу руку и стиснул зубы. Трудно будет потом, в лунные ночи, когда она также станет смотреть на луну, пребывая в сотнях километров от него, своего дорогого мужчины, Виктора Васильевича Воронова…

Перед тем как уйти тогда от босса, кавторанг Румянцов получил задание.

— Думаю, ты знаешь генерал-лейтенанта Равенских. Сегодня он улетает в Африку, получив назначение на должность главного военного советника. Он сменил на этом посту генерал-лейтенанта Ватякова.

«Определенно на Черном континенте что-то происходит, — подумал кавторанг. — Наверняка босс отправит в командировку». Однако Арсений Алексеевич предложил не командировку, а приказал провести «непыльную» операцию, так, развлечение одно…

— У генерала Равенских молодая и красивая жена. Большая любительница театров и поездок на отдых, — босс скользнул взглядом по референту, — не только в Сочи, но и за границу. Ты ее должен сделать нашими глазами, нашими ушами. И сделать немедленно. Чтобы каждый шаг ее генерала, каждый вздох… и выдох были известны нам…

С этими словами Арсений Алексеевич подошел к массивному столу из дуба и, взяв в руки приготовленные и лежащие на крышке стола билеты в театр, протянул их Румянцеву.

— Вот тебе два билета в Большой, в сталинскую ложу. Она будет там, поезжай. К полуночи я жду положительного решения вопроса.

Немногословно и предельно ясно. Здесь нехотение и нечувствительность не проходят, получил задание — выполняй. А получил потому, что наверняка до тебя были другие, предпринимавшие попытки сделать то же. Однако тебе предстоит разработать свою операцию и с успехом провести ее. До полуночи! Ну что ж… время, как говорят, не стоит на месте. Прокрутив все это в голове, референт бросил: «Есть!» и вышел от босса.

Иван Михайлович Румянцов покинул роскошный особняк с колоннами, расположенный в одном из уютных уголков Москвы, тщательно — как и многие строения вокруг него — укрытый от посторонних глаз. Этот особняк, любовно выстроенный в первой половине XIX века, до революции принадлежал одному из отпрысков большого рода князей Гагариных. И даже потеряв истинного хозяина, этот дом прекрасной архитектуры сохранил внешнее и внутреннее убранство благодаря стараниям Архямандритова. Знающие люди могли бы сказать, что Арсений Алексеевич Архимандритов приходился каким-то родственником князю Гагарину и потому мог даже (в некотором роде) считаться наследником. Однако «знающих» этих было негусто, и потому кавторанг, до которого, конечно же, дошли подобные измышления, пока не знал точно: правда это или только искусно распущенные слухи, исходящие из служб Папы Сени. Он не искал для себя ответа на этот вопрос, потому что осознавал: рано или поздно, если босс сочтет нужным, он сам скажет ему.

Румянцов вышел в аккуратный дворик, сел за руль «Волги» и, прежде чем приехать в свой особняк в Березовом бору, решил прокатиться по улицам Москвы. Мегаполис, его дыхание и мельтешение отвлекали Румянцева от напряженных размышлений, езда была своего рода отдыхом. Ему давно нравилось мчаться в потоках машин по огромному городу, где — он знал — могли затеряться кто угодно, но только не он, референт Папы Сени, кавторанг Иван Михайлович Румянцов. Потому что под своей черепной коробкой он носил мельчайший из мельчайших предметов — передатчик, позволявший следить за его передвижениями из космоса. И потому даже в самых трудных, самых, казалось бы, безвыходных ситуациях у него никогда не возникало желания бежать, скрыться, прекратить сражение, «залечь на дно», перестав существовать в той ипостаси, в которой он существовал. Ни документы, выписанные на другое имя, ни пластическая операция, ни сотни легенд не спрятали бы его от всевидящего ока Арсения Алексеевича Архимандритова.

И очень быстро осознание своего вынужденного заложничества перестало беспокоить Ивана Румянцова. Незачем сокрушаться по тому, чего нельзя исправить.

Его черная «Волга» мягко шла по извилистым лентам асфальта. Был день, и оттого движение на дорогах пока не самое интенсивное. Мимо проплывали массивные дома с многочисленными глазницами мрачных окон; площади, обрамленные бетонными сооружениями с огромными надписями, идеологически просвещающими народ; дворики и повороты, открывающие вид на памятники советской архитектуры, безобразные в своей примитивной безвкусице; то там, то здесь привычно мелькали площадные стояльцы — клонированный в разных позах правнук Мойши Ицковича Бланка и внук Сруля Мойшевича Бланка, присвоивший себе псевдоним Ленин; мосты, рассекающие столицу на панорамное открыточное пространство… Все эти виды не трогали сердце кавторанга, он любил другой город, много южнее, где росли кипарисы и над синим морем пронзительно кричали чайки, безвозбранно садящиеся на головы мраморных львов у пирса и бронзовые крылья орла на памятнике «Затопленным кораблям». Он любил Севастополь. Но и Москва, вызывающая в нем яркое лубочное восприятие, грандиозное ярмарочное мельтешение, иногда вызывала и приступы симпатии. Особенно его дом, расположенный в Березовом бору, в элитном квадрате среди берез, елей, сосен и пихт. Чистый воздух, серебрящийся, тающий в свете берез, почти всегда располагал к размышлению, к спокойствию, к умеренности и трезвой оценке предстоящих дел.

Размышляя о главном военном советнике, генерале Аркадии Давидовиче Равенских, получившем назначение в Африку, и его молодой красавице-жене, которую сегодня же следовало приручить, захлопнув капкан на ее прекрасной вагине (на этих мыслях кавторанг заулыбался сам себе), Румянцов въехал во двор своего особняка, поставил машину и зашел в дом. На него накатывал кураж, а это чувство, мало кем понимаемое, но высоко ценимое боссом, всегда гарантировало успех операции. Тут уж кавторанг не сомневался. Кураж для него как вдохновение, как внутренний взрыв эмоций, энергетическая подпитка. У него были хорошие учителя, любившие покуражиться, и не последние места в этом коротком ряду, состоящем из четырехпяти человек, занимали Арсений Алексеевич Архимандритов и товарищ Сталин. Благодаря боссу Иван Румянцов просмотрел километры секретных пленок, на которых был запечатлен великий Генсек в разные моменты своей личной, общественной и интимной жизни. Иван полагал, что товарищ Сталин не знал о существовании многих и многих из пленок, отснятых людьми Арсения Алексеевича, близкого товарища и соратника Генсека. И в этом просматривался лихой, беспощадный кураж Папы Сени, никогда не лезущего на первый план, но бывшего, без сомнений, номером два после Иосифа Виссарионовича.

Иван принял душ, переоделся и сел на короткое время в большое мягкое кресло, стоящее в углу. К этому времени прислуга со всем управилась, в доме, кроме него, никого не было. Он очень любил эти минуты полного одиночества и сосредоточения, когда садился в полутемном углу в кресло и закрывал глаза. И сейчас, сдвинув тяжелые шторы, он проделал те же манипуляции. Через пятнадцать минут в темноте закрытых глазниц началось движение сверкающих частиц; за годы тренировок он научился удерживать их внутри черного круга, не давая выскользнуть из поля внутреннего видения. Он знал: если упустишь частицы, прервется и связь с подсознанием. Медитируя, он аккумулировал на себя энергию внешних сил, что помогало ему входить в роль, вживаться в образ, превращаться в того, кем он должен был стать в зависимости от обстоятельств.

Глава 14

А пока генерал Равенских, преодолевая тысячекилометровые пространства, летел самолетом в Африку, его очаровательная супруга Сусанна Игоревна собиралась в Большой театр. Сегодня давали «Читру» Рабиндраната Тагора, и она предвкушала, с каким удовольствием предстанет перед элитной публикой в новом платье. Это элегантное платье, состоящее из двух главных деталей: прозрачного нижнего «чулка» и крупной сетки, наброшенной сверху, больше открывало ее наготу, чем скрывало. Внутренний, плотно облегающий ее тело наряд цвета спелой сливы имел несколько достаточно больших разрезов, в которых виднелось голое тело. Тогда как верхняя, сетчатая часть перламутрового цвета состояла из крупных ячеек. Наряд действительно привлекал взгляды мужчин. Это Сусанна Игоревна почувствовала, войдя в театр и поведя по сторонам красивыми коровьими глазами.

Ей пришлось немало потрудиться, чтобы завоевать свое место под солнцем, но солнцем, которое светит не над земным шаром (зачем ей так много?), а над домом генерала. Интриги предыдущих лет, когда приходилось изо всех сил выживать первую супругу генерала, Иду Ефимовну, не прошли для Сусанны даром. Она знала, как дорого ей досталось ее счастье, ее роскошная и сытая жизнь, ее теперешняя беззаботность. Это делало ее сверхосторожной в общении. Сусанна не позволяла себе никаких связей с мужчинами, никаких неопределенных знакомств. И даже разница в двадцать лет с мужем не делала ее сердце уступчивей. Она научилась естественный женский пыл укрощать роскошью. Редчайший экземпляр самки. Впрочем, в высших кругах еще тот паноптикум самок! — уж эту истину хорошо усвоил кавторанг Румянцов. Потому его и не тянуло на этих дамочек, пусть даже они элегантны, милы, общительны. Или, наоборот, высокомерны, льстивы и жестоки. Их красота казалась ему искусственной, а сами они — продажными, работающими на тех и на этих, подставляющими свои тела за деньги, за покровительство, готовыми предать тебя всем, кто дороже заплатит, кто запугает… Он работал с ними только когда приказывал босс, когда, как он сам шутил, того «требовали партия и правительство».

Сусанна Игоревна, балансирующая на грани между привязанностью и ненавистью к стареющему супругу, блюла свою честь, не столько боясь потерять любовь мужа, сколько боясь быть выброшенной из своего устроенного быта, лишиться заграничных поездок, денег, бриллиантов, модных шмоток. Изящно вышагивая, она прошла в сталинскую ложу, куда допускались лишь избранные из «избранной» московской «элиты». Там уже сидело несколько персон. Все тут же раскланялись. И вовсе не обязательно дружить или даже знать друг друга, достаточно того, что вы вхожи в святая святых избранных; пространство ложи отделяет вас от всех остальных, присутствующих в зале, от всех, проживающих в этом мегаполисе, и даже… от всего мира.

Иван Михайлович Румянцов, подтянутый, свежий, в добротном дорогом костюме поднимался по широкой лестнице на второй этаж. Ему нравилась атмосфера театра, огромные хрустальные люстры, сияние огней, восхищенно-игривые взгляды женщин, настраивающих его на нужный лад, на вербальную работу.

Поднявшись и пройдя анфиладу комнат, заканчивающуюся балконом, расположенным выше уровня бельэтажа, кавторанг отодвинул бархатную штору и заглянул в ложу.

Среди сидящих он безошибочно выделил троих мужчин, пришедших на балет. Все трое были личными адъютантами Архимандритова. Кавторанг и не сомневался, что они будут здесь, ибо подобные операции происходили не в первый раз. Более того, их присутствие было для него желательным.

В это время музыканты в оркестровой яме заиграли вступление балета, над сценой медленно поплыл, открывая взору яркие декорации, тяжелый занавес. В ложе, рассчитанной на десяток персон, было несколько свободных мест. Румянцов уже оценил обстановку, сел на кресло возле супруги генерала Равенских, покосившейся на него. Краем глаза Румянцов изучил всех присутствующих: семейная пара в строгих нарядах, тонкая молодая девица в струящемся длинном платье с глубоким вырезом на спине, трое его людей, статью похожих друг на друга. Сидящая справа от него Сусанна Игоревна приложила к глазам театральный бинокль, держа его правой рукой. Завороженная действием индийского танца, она, между тем, не забывала поигрывать веером, обмахивая лицо, хотя в ложе было совсем не душно. Эти изящные жесты были взяты женами и дочерьми новой советской элиты из романов XIX века, подсмотрены в фильмах об эпохе царской России, однако эта наносная, искусственная «светскость» советских дамочек казалась примитивной в глазах Ивана Румянцова. Конечно для тех, кому была абсолютно безразлична судьба ушедшей эпохи, уничтоженной уникальной русской цивилизации, лоск новых поколений «избранных» выглядел натуральным, естественным… Но кавторанг, благодаря своей приближенности к Арсению Алексеевичу, уже знал те истины, которые навсегда сокрыли от этой «новой общности людей» с разбавленной русской кровью. И оттого любое женское жеманство и красование вызывали в нем презрительную улыбку, что свидетельствовало о его неуступчивости их прихотям, его недоступности для них. Но это-то как раз чаще всего и привлекало в нем самоуверенных дамочек, желающих ради забавы приручить этого зверя.

Сусанна Игоревна, по привычке изображавшая из себя светскую даму, казалось, углубилась в просмотр происходящего на сцене. Она, равнодушно скользнув по лицам присутствующих, подавила интерес к сидящим в ложе и тут же вновь приложила к глазам бинокль.

Благодаря уникальной конструкции ложи возникал эффект приближения сцены, находившейся, между тем, довольно далеко. Сидящим же казалось, что они всего в метре-двух от танцоров, тогда как пространство внизу, заполненное находящимися в партере людьми, проглатывалось, исчезало. Когда все взоры сфокусировались на семенящих среди цветастого реквизита балеринах, один из молодых мужчин, сидящих дальше всех в ложе, достал из кармана баллончик и едва улавливаемыми движениями распылил над головами присутствующих дымящуюся и приятно пахнущую пыльцу. Пыльца обладала своими уникальными свойствами…

Аппетитная белорыбица в сливовом наряде, наслаждающаяся рабиндранатовской «Читрой», наконец перестала обмахивать себя, она положила веер в специальную сеточку-кармашек впереди, а свободную руку опустила себе на колени. В этот момент Румянцов накрыл ее руку своей ладонью. Женщина вздрогнула и сделала попытку освободиться, но он осторожно сжал ее пальцы, правда, не настолько, чтобы испугать. Когда ее рука вспотела, она осторожно и очень медленно освободила свои пальцы из-под его ладони, но руки не отняла, не переместила. Ее взгляд оставался недвижим, направленный лишь вперед, на сцену. Румянцов понял: на сцене ее уже ничего не интересует! Главное для нее самой происходило здесь, в ложе… Все свидетельствовало, что она принимает правила навязываемой им игры. За которой последует психологическое действие, как обучают артистов по системе Станиславского: с завязкой, действием и развязкой, как обучали и его в той уникальной академии, да-да… Каким премудростям там только не обучали… Его рука осталась лежать на ее бедре, а она не убирала чужую руку, предвкушая незначительную легкую интригу, короткий флирт, баловство в кошки-мышки. Кавторанг несколько раз сжал ее бедро, трепетно дрогнувшее; в ответ она, словно невзначай, придвинула левую ногу ближе. Давая понять, что окончательно вступает в опасную, но короткую, укладывающуюся в балетный сценарий, игру.

А тем временем дымящаяся и приятно пахнущая пыльца, распыленная из баллончика, возымела действие: она концентрировала внимание присутствующих на том, что происходило на сцене, подавляя малейшее желание ворочать головой и присматриваться к тому, что делается рядом с ними. Тогда как над генеральшей была использована другая аэрозоль, полностью деморализовывавшая ее волю, способствовавшая ее внутреннему расслаблению и даже настраивающая на… интимную близость. Удивительно, до чего приятные мелочи иногда изготавливают в секретных лабораториях Папы Сени…

Как только голову женщины окутал едва осязаемый шлейф, пальцы Румянцова, разорвав несколько тончайших нитей перламутровой сетки, прошли сквозь широкие разрезы платья и коснулись тела. Сусанна чуть напряглась, но когда его мягкие пальцы скользнули по обнаженным бедрам, а затем легли на покрытый жестковатым волосом бугорок, она блаженно закатила глаза, томно прикрыв коровьи веки с длинными прямыми ресницами. Чудо — высчитанное, разработанное и сконструированное в спецлабораториях — шло своим чередом. Из потаенных отверстий практически не видимых и не ощущаемых эластичных перчаток, одетых на пальцы кавторанга, истекли крохотные струйки специфической жидкости. Которая вступала в реакцию с выделениями из вагины, возбуждая женщину до райского, блаженного и мучительного исступления.

Он, продолжая держать свою руку на бугорке Венеры, чуть наклонился к ее уху и отчетливо сказал:

— Ева, я твой Адам. Нам пора заняться своим балетом.

Приподнимаясь, он подхватил ее за локоть, и, тесно прижимаясь, парочка направилась на выход.

Через некоторое время вслед за ними вышли адъютанты Архимандритова. Все пятеро, вместе с пребывающей в прострации женщиной, они проехали от Большого несколько кварталов, пока не очутились возле крепкого каменного дома старинной архитектуры. Там на одном из этажей находилась служебная квартира, куда и пришла компания элегантно одетых молодых людей.

Нет, Сусанна Игоревна не пребывала в отключке, она воспринимала происходящее, но по-своему, жадно и беспрекословно внимая каждому слову кавторанга, представившегося ей Адамом. Он и был для нее настоящим Адамом, и никем иным; огласи он сейчас свое имя, она б не поверила, не поняла и, возможно, даже направилась бы к высокому окну, намереваясь прыгнуть в ночное пространство, только бы не принимать нежеланной, губительной яви…

Придя в роскошную квартиру, Румянцов, войдя в раж, стал рассказывать о каких-то загадочных и таинственных явлениях в интимной жизни мужчины и женщины, которые ей самой предстоит познать, и что ей представился уникальный шанс испытать нечто неведомое, неотвратимо охватывающее только влюбленных.

Он говорил много и долго; она лишь слышала его чарующий голос, воспринимая его как глас с неба, с высоты, где живут ангелы и такие, как Адам… И когда он сказал, что интимная жизнь с мужчинами никогда не приносила ей удовлетворения, она легко согласилась, даже не пытаясь возразить. А тем временем он совсем небрежно приподнял подол кое-где порванного его руками сетчатого сливового платья, и на словах «у тебя будут еще лучше, сними» она почти мгновенно исполнила его просьбу.

Разве могла она помыслить, чтобы так вольно вести себя, когда рядом молодые мужчины, излучающие здоровую силу и энергию, а она полностью обнажена, и полулежит, раскинув ноги. Какое раскрепощение, какое предвкушение блаженства…

Вдруг в ее сознание словно ворвался ураганный ветер, прозвучавший голосом назвавшего себя Адамом: «Ева, для того чтобы узнать, что есть мужская особь, надо познать страсть с тремя мужчинами». После чего все исчезло. Она проваливалась в воронку, летела то медленно, то быстро, кружась и раскачиваясь, и лишь ощущая, как ее тело извивается в судорогах страсти…

Это длилось несколько часов, пока Сусанна не провалилась в дичайшую немыслимую глубину, в восхитительную нирвану, и ее сознание не отключилось…

Когда женщина открыла глаза, перед ней сидел смутно знакомый мужчина, которого она никак не могла вспомнить, сколько ни напрягалась. И тогда она обратилась к отсутствующему мужу: «Арик (так она звала Аркадия), а это кто?» Но сидевший рядом ответил: «Аркадия Давидовича здесь нет, и ты хорошо знаешь, где он находится. Я думаю, ты скоро уедешь к нему. Сейчас тебе нужно привести себя в порядок, вставай и не обращай на меня внимания. Я буду говорить, что нужно делать… Ты будешь моим агентом. Будешь моей тенью, моими ушами и глазами, будешь вытаскивать все из своего мужа: и что возможно, и что невозможно. Ведь он ради тебя готов…» И тут она, словно включившись, подтвердила: «Да что там говорить, ради меня он готов взорвать в любой стране атомную бомбу…» «Я знаю, — успокоил ее Адам. — Ну, продолжай». И она стала говорить, почти окончательно придя в себя, что готова на все, лишь бы еще не раз представлялась ей возможность познать чувство страсти, которое она помнила… «Ну что ж, — пожал плечами кавторанг, — давай скрепим наш союз». После чего Иван-Адам показал генеральше кино, где Сусанна Игоревна проходит три стадии перевоплощения: от спесивой гордячки в ложе театра до развратной девки, вакханки, млеющей в объятиях трех самцов, и до теперешней, продажной жены военачальника.

Это было последним аргументом. С этого крючка еще ни одна рыбка не соскальзывала; разве что умирала безвременно, сводя счеты с такой жизнью. Но для безвременной кончины нужно наличие совести, а у попадающих в вербовочную игру совесть вряд ли наличествовала… Как правило, в новом советском бомонде понятия честь и совесть отсутствуют. Так что и жалеть там некого, раз и навсегда уяснил для себя кавторанг Румянцов.

Услуги Сусанны Игоревны Равенских, докладывающей о каждом шаге и каждом вздохе своего мужа (и появившихся высокопоставленных любовников), оплачивались очень щедро.

Через несколько месяцев после «приключения» в театре она была определена торговым советником — в торговое представительство СССР в Анголе и вылетела к мужу.

Должность обеспечивала ей «законное» нахождение в столице дружественного африканского государства. Формально в обязанности Сусанны Игоревны входила координация продовольственных и иных поставок ограниченному советскому военному контингенту. Прибыв в Анголу, товарищ Равенских стала любовницей руководителя разведуправления контингента полковника Ларичева. Предварительно получив на то согласие Ивана Михайловича Румянцева.

Глава 15

Однако, прежде чем настал черед всем этим и последующим событиям, в жизни подполковника Шумилова произошли свои изменения.

Вернувшийся из командировки в Лахту подполковник решил не идти на службу. Колеблемый между непреодолимым желанием расслабиться, вздремнуть с недочитанной книжкой и несносным желанием взбодриться крепким кофе, он только успел подумать, что вряд ли ему удастся спокойно отдохнуть, как раздался звонок телефона. Шумилов поднял трубку и услышал голос генерала Круглова:

— Василий, я тебе обещал полковника? Председатель подписал приказ. Поздравляю… Почему не отвечаешь, что служишь Советскому Союзу?

— Служу-то я служу, да приказа не видел. Вот увижу, распишусь и отвечу по уставу.

— Ну, тогда добро, подъезжай. Завтра в 12.00 будем тебя чествовать.

Конечно, после таких слов ни о каком скором отдыхе не думалось. Василий Петрович заварил крепкий кофе, с сожалением посмотрел на тахту, выпил две чашки дымящегося черного напитка и позвонил супруге, скромной миловидной женщине, работавшей в одном из НИИ, чтоб пораньше возвращалась с работы домой…

На следующий день Шумилов уже находился в Москве, остановившись в ведомственной гостинице. Чествование было торжественным, но коротким. Получившего новые погоны Шумилова вскоре вызвали к генералу Круглову. Как-то Василий Петрович слышал от людей знающих любопытную легенду, будто бы генерал-лейтенант — внебрачный сын бывшего министра госбезопасности Круглова, который в свое время являлся одним из заместителей самого Берии. Но все это не соответствовало истине. Известно, что, когда генерал-полковник Круглов возглавлял министерство в конце 40-х, его однофамилец Юра Круглов служил в дальневосточном управлении госбезопасности. Но эти Кругловы — и генерал-лейтенант, и бывший министр — не только родственниками не являлись, а и вообще дороги их никогда и нигде не пересекались.

В назначенное время Шумилов явился к генералу, тот долго его рассматривал, словно впервые увидел в нем новые черты. Затем спросил:

— Скажи, Василий, что ты хочешь… сейчас?

Не задумываясь, полковник Шумилов ответил:

— Выспаться, товарищ генерал, и послать всех…

— И меня что ли, Шумилов? — в голосе генерала послышались иронические нотки.

— Не знаю. Вроде неприлично начальство посылать. Но ведь начальство с успехом посылает подчиненных. Почему бы и не наоборот?

— И то правда. Ну хорошо, Василий, пошутили и хватит. Теперь о деле. Ты все правильно сделал, я всегда хорошо о тебе думал. Самое главное в тебе — ты в самый ответственный момент принимаешь верные, безошибочные решения. А этот Дырман и его оперативники только путались и мешали нам. А теперь слушай внимательно. Знаю, что за Дырманом водилась одна причуда: он всегда боялся прослушки, интересовался новинками техники. Не спрашивай, откуда знаю… А, может, правильно делал этот Дырман, а, как думаешь? Вот сейчас мы с тобой говорим, а нас могут прослушивать. Что скажешь?

Полковник Василий Петрович Шумилов озабоченно глянул по сторонам, полагая, что босс все же шутит.

— Да нет, не мои головорезы. Скажем, ты мог принести с собой передатчик, который тебе подцепили еще в Ленинграде. А значит, эти неугомонные ленинградцы могут покатить на нас с тобой волну. И неизвестно, во что она превратится: то ли в легкий бриз, то ли в цунами. Вот что бы ты выбрал?

— Что выбрал? Цунами бы выбрал, чтоб смело.

— Хорошо, пусть тебя сметет, коль выбрал. А я еще не тороплюсь. А ведь тебя точно слушают.

Быстрым движением генерал, словно с налета, вытащил с пояса брюк своего собеседника короткую иголку с маленьким крючком на одном конце и квадратиком — на другом. В его руках оказался не безобидный предмет игрушечных размеров, а сверхчувствительный приемник сигналов. Генерал-лейтенант, прекрасно знавший, что дни его службы и личной жизни проходят под колпаком, проявлял сверхбдительность, чтобы, насколько это возможно, обезопасить себя от «излишних» ушей и глаз. О том, что его подопечный Шумилов принес на себе прослушку, генералу было доложено его помощниками, незаметно обшарившими казенный номер и форму Шумилова и наблюдавшими за ним во время церемонии вручения погон и чествования полковника.

— Ну как, я прав? — спросил генерал. — Знаешь, что я могу подумать о тебе? А не сам ли ты это вставил? Вот видишь, даже ты, такой опытный, а можешь влипнуть, как безмозглый мальчишка.

Полковник Шумилов попытался что-то возразить, дернув рукой, но в этот момент дверь кабинета бесшумно открылась, в нее вошел совсем юный адъютант с хорошей выправкой.

Генерал молча отдал ему мини-приемник и попросил доложить о результатах исследования.

— А теперь перейдем в другую комнату.

Они прошли в другое помещение, прежде в небольшом предбаннике сняв почти всю одежду и облачившись в просторные целлулоидные скафандры, соединенные между собой шлангами переговорных устройств. Спаренными близнецами из фантастического фильма оба проследовали друг за другом, плотно прикрыв обитую спецматериалом дверь. Столик, за который сели, был прозрачный, как и кресла, в которых они устроились. В матовой комнате, казалось, не было ни пылинки. Эта стерильность напоминала операционную и космическую лабораторию одновременно. «Интересно, — подумал Шумилов, — много ли людей здесь побывало? И какие тайны тут обсуждаются?» Но тут же словил себя на мысли, что не хотел бы он знать эти тайны, достанет с него и тех, которые доверяются ему лично… И так, не приведи господь, если кто-то более могущественный, чем сам Круглов, проявит к нему неподдельный интерес… то неизвестно, чем и где его деньки закончатся.

— Слушай, Вася, Ада Андреевна, которую мы освободили вместе с братьями Суховыми, не только дочь члена Политбюро, но и любовница одного из высокопоставленных советских чиновников. Это ты уже знаешь.

Генерал наклонился в сторону Шумилова, словно боясь, что их и тут подслушают, и, изменив голос, добавил:

— Это не просто б…, это умнейшая баба. Одна из влиятельнейших персон по части добывания денег. Ни больше ни меньше. Она координирует целые потоки наркотрафика, следующего с Востока через нашу страну далее в Европу. А за этот транзит могущественные наркобароны весьма хорошо платят. Усвоил? Скажу тебе только, что эти суммы превышают официальный бюджет страны в несколько раз. Полагаю, что ты, в отличие от этого… как его… Воронова, да, старшего лейтенанта милиции… не додумаешься до такого абсурда, как вести борьбу против этого явления. Твоя задача состоит лишь в том, чтобы отслеживать весь северо-западный регион. И своевременно меня обо всем информировать.

Шумилов понимал, что наркотрафик интересует не только Аду Андреевну, не только ее высокопоставленных таинственных кураторов, которых при желании можно вычислить, но и генерал-лейтенанта Юрия Владимировича Круглова и, конечно же, его босса, коим явно не является непосредственный начальник… Эх, задачка! Может, зря его когда-то загадочные силы спасли от смертной долюшки? — подумал полковник и сделал глубокий вдох. Кому он теперь обязан и жизнью, и службой, и каждым вздохом? Конечно, он подозревал, откуда тогда подул ветер спасения, когда он по молодости «погорел» на антисоветчице из сотого цеха. И служил верой и правдой своим спасителям и благодетелям, сам теперь по приказу лишая жизни «провинившихся». Но вот на него опять пошла охота, прослушку прицепили… А может, это люди Круглова так его проверяли? — подумал больше для самоуспокоения.

Нет, он, конечно же, не такой дурак, чтобы бороться против системы в системе, — этого монстра, взращенного власть предержащими и всесильными. Этот спрут давно правит бал, а он кто? Козявка, поименованная полковником Шумиловым. Возможно, генерал по-своему прав в том, что нужно не вмешиваться, а только отслеживать ситуацию, дабы не разъярить спрута и каким-то образом смягчить ситуацию в стране, не дать превратить всю территорию необъятной державы в рынок сбыта наркотического зелья. Может, только эти цели и преследует генерал, а? Шумилов терялся в догадках, то полагая, что Юрий Владимирович сам причастен к наркотрафику, курируя и снимая сливки, то думая, что он контролирует дальнейшее нераспространение зелья и тем самым ведет благородную игру. Поди разбери всех этих избранных и причастных!

…Сам факт устранения оперативной группы, прибывшей в Лахту с целью выведения из-под удара Ады Андреевны Ютваковой, скорее всего, пройдет незамеченным. Кроме разве что самых-самых заинтересованных. Знали ли те во главе с Дырманом, что конкретно они делали и ради чего? Скорее всего, нет. Но Дырман, как и его ребята, несомненно, понимали, что являются маленькой деталькой в большом и прочном механизме страны. А чтобы уцелел механизм, детальки иногда следует менять… Вот в чем состоит логика власти. И, согласно официальным идеологическим установкам, созданным в стране, и руководствуясь ими, Иосиф Ильич Дырман и его офицеры, — как они считали и в чем были глубоко убеждены, добросовестно выполняли свой служебный и партийный долг.

Гораздо позже кавторанг Иван Михайлович Румянцов узнал, что в одну из последних встреч Арсения Алексеевича Архимандритова с руководителем госбезопасности было достигнуто соглашение о награждении полковника Дырмана и офицеров его пропавшей группы. Подобное решение являлось одним из примиренческих шагов между постоянно враждующими меж собой военной разведкой и разведкой госбезопасности, над которыми в виде третейского судьи возвышался всемогущий секретарь ЦК.

И вот через несколько дней после встречи с генералом Кругловым полковника Шумилова вышел закрытый указ о награждении высокими наградами государства оперативной группы полковника И.И. Дырмана. За проявленный героизм Иосиф Ильич посмертно был удостоен ордена Красного Знамени, а офицеры его опергруппы, также посмертно, награждены орденами Красной Звезды.

В числе награжденных орденом Красного Знамени был и полковник Василий Шумилов.

Получая награду, Василий Петрович поймал себя на мысли, что это уже третий орден, которым его удостаивают родные «партия и правительство» за почти два десятилетия службы.

Перед возвращением в Ленинград он прогуливался по столице, узнавая и не узнавая когда-то любимые места. Он шел по знакомым улочкам и переулкам старой Москвы, вспоминал юность, досадуя на то, что уже невозвратимы те года, когда он после службы в погранвойсках учился здесь в Высшей школе. Учеба отнимала не только почти все время, но все физические и моральные силы. Тем более, что Василий учился с огромным желанием познать неведомые, но справедливые, как он думал тогда, истины верного служения своей прекрасной Родине; «я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек», — вот эти песенные строки часто звучали в его романтичной душе. Тогда же, в Москве, он познал и свое первое чувство любви: трогательной и несуразной.

Как-то его, 22-летнего слушателя школы, вызвал заместитель начальника полковник Игрунов и приказал отвезти посылку какому-то генералу на подмосковную дачу, выделив для этой поездки «Волгу». Просьба была странноватой, однако курсант не стал удивляться, а четко ответил: «Есть!».

По приезде на дачу его встретил сторож, провел к пожилому, сильно полнеющему и обрюзгшему человеку и, оставляя наедине с ним, шепнул на ухо:

— Генерал-полковник госбезопасности Брюханов.

Василий представился и передал посылку. Тот, неприятно сопя, показал рукой на бар и прохрипел:

— Достань коньяк, попользуйся со мной генеральской пайки. Может, и сам станешь стремиться в генералы. Кх-р-р-кх…

Генерал был толст, но суетлив и все налегал на коньяк, не забывая подливать в рюмку Василию. Вскоре старик внезапно отрубился и, сидя в кресле, захрапел на всю комнату.

Пошатываясь, Василий собрался было идти к поджидавшей его машине, чтобы вернуться в Москву. Но в коридоре его перехватила женщина удивительной красоты, как ему тогда показалось. Она спросила без обиняков:

— Ну что, мой муженек спит?

Ему хотелось сказать с шутливой издевкой над ее молодостью и красотой: «Спит, храпит на всю Ивановскую и попердывает» — но он не рискнул.

— Да и ты хорош, — услышал он сочувствующий голос прямо в ухо. Что происходило дальше, он помнил с трудом. Проснулся он в мягкой и уютной постели. Рядом с ним лежала какая-то женщина, оба они были обнажены. Василий было подскочил, одновременно ошарашенный и испуганный, но женщина властно распорядилась:

— Не спеши, курсантик, начальство не заругает. Машина за тобой придет в 12 часов дня.

И он больше не спешил, учуяв в ее тоне безапелляционность. Только наивно стесняясь своего обнаженного тела, спросил:

— А ваш муж сюда не зайдет?

В ответ она громко рассмеялась. И он, неопытный юнец, тут же осознал, что сюда не зайдут, не посмеют.

К полудню пришла «Волга», и он, собираясь, тихо буркнул: «До свидания». Она протянула ему визиточку на лощеной бумаге, попросив или приказав:

— Заскучаешь, позвони. Эта же машина тебя привезет и отвезет.

Заскучал он лишь на последнем курсе; несмотря на то, что вспоминал о том приключении не раз. Но на сей раз его привезла не обещанная «Волга». За ним приехала другая машина с другим водителем, который был явно недоволен тем, что везет на дачу незнакомца. Оказалось, что к тому времени генерал Брюханов умер, однако хозяйка загородного дома, любезно приняв гостя, не стала много говорить о прошлом. Они провели вместе страстную ночь, а наутро Василий поставил мучительно взвешенное условие:

— Сейчас мы едем с тобой в загс и станем — мужем и женой.

Она так же громко рассмеялась, как тогда, когда он ночевал здесь впервые. Затем, успокоившись, задала риторический вопрос:

— Сколько тебе лет, сынок?

— Какое это имеет значение, если я тебялюблю?

— Постарайся разлюбить. Понял? Вот ты соскучился и приехал. Когда снова соскучишься, то снова приедешь…

Уходя, он задал совершенно нелепый вопрос:

— А ты меня будешь ждать?

Она ответила без раздумий:

— Нет.

— А твой водитель, он… кто?

— Он не любовник, если тебя это волнует. Чтобы быть моим любовником, надо много что иметь. Он шофер и стукач, приставленный ко мне. Понял?

Василий пожал плечами, а она с издевкой по слогам произнесла:

— Он — «сверх-строч-ник»… — добавив с грустью и презрением: — Строчит, кусок… Понял?

Больше Василий Шумилов сюда не приезжал. И вот теперь, блуждая по старинному московскому центру, ему вдруг захотелось увидеть красавицу-вдову, цинично обучавшую его азам интимной жизни. Но он не предпринял ничего, чтобы встреча состоялась. А лишь фантазируя, представил себе, как бы сейчас могла выглядеть хозяйка элитной дачи, постаревшая почти на два десятка безжалостных лет.

Бросив взгляд на часы, он понял, что до поезда осталось не так уж много времени, и остановил такси. Но когда водитель приоткрыл дверцу, вдруг жестом руки показал: «Проезжай, передумал». Такси отъехало. За ним вскоре показалась другая машина с шашечками. Полковник Шумилов остановил лишь четвертую машину, сел в салон и, прикрыв веки, сказал водителю:

— Комсомольская площадь, Ленинградский вокзал.

Глава 16

С самого появления независимых государств в Африке, с 60-х годов XX века, Советский Союз установил дипломатические отношения с дружественными ему африканскими странами. После чего руководством СССР был заключен ряд договоров о сотрудничестве в области культуры, науки и техники, что помимо прочего предусматривало оказание так называемой помощи в строительстве государственных органов и вооруженных сил, как неотъемлемого атрибута власти. Не исключалось и предоставление военной помощи.

К этим же государствам Черного континента проявляли интерес в период холодной войны и бывшие метрополии, с которыми у СССР не всегда были доброжелательные отношения. Самое жесткое соперничество, самые гнусные войны происходили на невидимом фронте. Понятное дело, в составе представительств МИД СССР помимо «чистых» дипломатов имелись и те, которые только прикрываются дипломатическими паспортами, — представители внешней разведки госбезопасности, военной разведки и некоторые другие.

В связи с созданием армии дружественных стран на территории этих самых государств функционировало 10-е Главное управление Министерства обороны, исполнителями воли которого были подразделения главного военного советника. В силу необходимости и, конечно же, «по просьбе дружественных государств» Советский Союз размещал на их территории свои воинские контингенты, оснащенные современными по тому времени видами вооружения, вплоть до оперативно-тактического и тактического ядерного оружия. Так что в случае реального конфликта или агрессии против той или иной дружественной страны, в соответствии с договорами и международным правом, СССР мог оказывать военную и иную помощь.

В связи с кровавыми событиями 1961 года в Анголе в Совете Безопасности и на Генеральной Ассамблее ООН был обсужден этот вопрос и принята специальная резолюция от 20 апреля 1961 года, в которой метрополия Португалия призывалась к выполнению Декларации ООН от 14 декабря 1960 года по предоставлению независимости колониальным странам и народам. Вскоре, в мае 1961-го, правительство СССР опубликовало свое заявление «О положении в Анголе», в котором осуждалась политика Португалии в отношении этой африканской страны. СССР заявил, что долг всех государств и народов обязать Португалию прекратить агрессивные действия в отношении Анголы. В июне 1961 года Совет Безопасности ООН принял соответствующую резолюцию.

Но всем этим манипуляциям, красиво прикрытым лозунгами о справедливости и свободе, предшествовали свои игрища великих мира сего, алчущих только личной выгоды.

В аппарате Папы Сени давно и тщательно разрабатывались операции переустройства мира… Как когда-то заокеанские бандиты, держатели золотого тельца, подготовили и провели хорошо спонсированную так называемую русскую революцию 1917 года по переустройству мира и переделу собственности, так и их последователи из новонерусских бесов вынашивали и воплощали свои чудовищные планы. 60-е годы XX века были точкой отсчета в борьбе за передел африканского континента.

Чтобы отвлечь мнение мирового сообщества от того, что на самом деле происходит в Африке, были созданы повстанческие армии местных племен. Все их надо было организовать и систематизировать. Вот этим-то на территории Анголы и занималась МПЛА — Рабочая партия Анголы, филиал компартии Советского Союза. МПЛА возглавил лауреат Ленинской премии Агостиньо Нето. Аналогичную организацию среди вождей племени в государстве Мозамбик, получившую название ФРЕЛИМО, возглавлял ставленник вождей-коммунистов Самора Машел.

Целью «антиколониальных движений» и «освобождения Африки от колониальной зависимости» было не столько насаждение прокоммунистических режимов, сколько прикрытие стратегической операции по овладению алмазными приисками африканского континента.

Время шло… Интриги, длящиеся более 10 лет вокруг богатств, лежащих в земле, на которой живут черные люди, несметных, сказочных богатств, которые этим черным людям больше не будут принадлежать (по крайней мере, еще очень долгое время), медленно и верно приближали желанную развязку. Одна из сторон точно должна была или получить, или сохранить за собой право распоряжаться алмазами. Но какая?

Игра на мировом поле требует не только вовлечения в нее мировых организаций, таких как ООН, принимающих всегда нужные кому-то конкретному резолюции, но и достаточно продолжительного времени. Папа Сеня никогда не спешил; даже зная, как коротка отпущенная человеку жизнь, он скрупулезно выверял каждый шаг, в деле больше полагаясь на отдельных исполнителей, чем на большое их количество. Его адъютанты и референты больше походили на киборгов всегда нового поколения, готовые сражаться в одиночку с целой армией.

Однако назревающей ситуацией могли воспользоваться и другие, желающие воплощения своих личных тайных замыслов, отличных от планов и замыслов Папы Сени. Нет, не из стана врагов, с ними и так все ясно. А как раз из стана своих, долженствующих играть по схеме, разработанной Арсением Алексеевичем Архимандритовым.

Итак, во исполнение предрешенных и не выказываемых никому Арсением Алексеевичем намерений в руководстве ЦК партии было принято решение о заключении крупномасштабного международного договора о сотрудничестве в различных отраслях экономической, культурной, научной и военной сфер. Для этого в новых африканских государствах сформировали представительства. Военное представительство было структурой военных советников под руководством одного из генералов 10-го Главного управления Министерства обороны, которое в случае войны в этом регионе должно было быть преобразовано в оперативно-стратегическое объединение, то есть в армию. Вполне официально! А вспомогательным объединением этой армии должна была стать организованная и подготовленная военными советниками из СССР армия этих дружественных государств.

На Черном континенте наращивалась мощь, способная привести к катастрофе планетарного масштаба, к новой войне. А все — камешки, бирюльки, имеющие столь дорогую цену, что за нее миллионов чужих жизней не жалко. Однако кто владеет драгоценными камешками, тот владеет финансами, а кто владеет финансами, тот владеет миром. Единственная формула, по которой живут дети дьявола.

На секретном совещании ЦК партии было внесено предложение секретаря ЦК Архимандритова, что в дружественных африканских странах база должна быть подготовлена военными советниками во главе с генерал-лейтенантом Ватяковым, до этого служившим одним из заместителей генерал-лейтенанта госбезопасности Круглова, начальника управления по проблемам ядерных технологий, алмазов и наркотиков.

Предложение приняли без обсуждения.

То, что должность главного военного советника займет представитель госбезопасности, вполне устраивало Архимандритова. Ватяков, в отличие от своего непосредственного шефа, не являлся его завербованным агентом; но и тут Архимандритов имел свой интерес. Уезжая в командировку в Африку, генерал-лейтенант Ватяков не был освобожден от занимаемой должности в Москве.

Что касается Арсения Алексеевича, то его вполне устраивала позиция ЦК и то, что страна всячески поддерживает антиколониальное движение народов Африки. Задействованы печать, телевидение, профсоюзы, предприятия и даже школы, где красногалстучные пионеры кричат: «Свободу народам Африки!» и отправляют посылки, напичканные тетрадками, ручками и портретами Ленина для «несчастных» негритят, замученных «проклятыми империалистами».

Только начав игру, Архимандритов уже пожинает позитивные результаты. Все его коллеги в ЦК будут ощущать себя победителями, но от победы ничего иметь не будут. Ибо реальные плоды — по завершении операции — будут принадлежать исключительно ему, Арсению Алексеевичу Архимандритову. А в случае провала…

Ну а в случае провала, что в последние годы не стал исключать Папа Сеня, виновными можно будет назначить любого из коллег: хоть министра иностранных дел, хоть министра обороны, хоть руководителя госбезопасности. Все они всегда — лишь мнимые победители. И периодически им нужно об этом напоминать.

А уж кого и как задействовать в реализации своих планов, Папа Сеня подумает. По всей видимости, его мозг мог работать даже ночью, на грани яви и сна.

Кого и как задействовать… К примеру, ту же наследницу из рода кремлевских соратников товарища Сталина Аду Андреевну Ютвакову. Подумав о ней, Архимандритов еще до конца не сформировал мысль, когда уже решил, что в дело при надобности можно будет впустить и бывшего ее мужа, которого следовало бы освободить из 13-й зоны.

Когда Архимандритов впервые почувствовал интерес Ады к своему референту Румянцову, он интуитивно возрадовался в предвкушении возможной интриги, которую можно будет повернуть и так и этак, по своему желанию. Науськать кота на мышь, на кота собаку, на собаку волка, на волка льва, а льва бросить в океан акулам… — вот как в благодушном состоянии может повести себя Арсений Алексеевич.

Архимандритов понимал, что, хотя влюбленная женщина с трудом сдерживает контроль, ничего из этого не выйдет. У Румянцова иные задачи и иные женщины; приказа лечь с Адой Андреевной он не получит. Его мужской инстинкт подчинен иной силе, более важной, чем сила воли: желанию жить и выжить. За ослушание, за минутное искушение одно наказание: подвал Папы Сени и тяжкий конец…

Еще не осознавая всех намерений дочери члена Политбюро в отношении Румянцова, и подразумевая не только чувственность, Арсений Алексеевич решил опередить события и разыграть эту карту влюбленности уже неюной дамы, когда через своих людей дал ей понять, где находится Румянцов. После чего Ада Андреевна примчалась в Сочи.

Конечно же, Арсений Алексеевич получил профессионально отснятый в сочинском санатории материал. Ничего любопытного, так себе. Но все еще можно раскрутить в выгодном свете. Архимандритову хорошо известно, что Ада Андреевна, имея столь высокое покровительство в лице двух членов Политбюро, своего отца и военного министра, небезуспешно отслеживает движение наркотиков по стране. Можно, конечно, пресечь ее, и это вполне в его силах, но так поступают только дилетанты. Это они, обнаружив врага или шпиона, спешат его скорее арестовать, тогда как человек с мозгами пустит его в разработку, станет гнать через него дезу или затеет мощную интеллектуальную игру с действительным противником. И тем самым станет задавать программу действий противной стороны.

В своей игре Архимандритов предусмотрел роль и Аде Андреевне. Она может послужить тем самым звеном, которое сыграет свою отвлекающую роль в его коварных замыслах. Да, казалось бы, что тут общего: наркобизнес и африканские алмазы; а еще вернее и полнее: наркобизнес, африканские алмазы и ядерные технологии? В этой мозаике по перераспределению прав собственности, выступив в качестве новых акционеров компаний алмазодобывающих предприятий и структур, занимающихся разработкой урановых рудников Африки, необходимо использовать огромные финансовые потоки, связанные с транзитом наркотиков через страну. Чтобы эти огромные средства пустить на свои цели: в урановый и алмазный бизнес.

Хитер Папа Сеня, есть ли кто в целом свете хитрее его?

«Здесь мы сделаем утечку, — рассуждал Архимандритов, — что с этим направлением связан мой человек, а именно Румянцов. Тем более что он причастен к операции по освобождению лидера африканского национального освобождения, известного теперь на весь мир Нельсона». Смысл утечки понятен: Румянцов находится на связи с Нельсоном, потомком вождей одного из самых влиятельных племен Африки, владеющего алмазными копями. Безусловно, это должно заинтересовать Аду Андреевну даже более, нежели то, что кавторанг Румянцов является личным сотрудником столь всесильного секретаря ЦК, как Архимандритов. Нужно таким образом совершить утечку, чтобы товарищ Ютвакова поняла, что Румянцов человек умный, но недалекий и потому она сама будет способна использовать его в качестве приманки в своих далеко идущих коварных планах.

Исходя из этих соображений и зная, что происходило в Лахте, Архимандритов принял решение, что еще столкнет их лицом к лицу.

Думая о глобальном, Папа Сеня никогда не забывал о мелочах… потому как любая мозаика состоит из отдельных и зачастую крохотных фрагментов.

Подстраховываясь, секретарь ЦК Архимандритов решил, что в случае непредвиденных обстоятельств его операция по перераспределению акций алмазных копей и урановых рудников Африки должна быть завершена силами крупной вооруженной группировки войск на континенте.

Для этой цели, посчитал секретарь ЦК, одной армии не достаточно. Нужно, чтобы группа военных советников сформировала штаб армии, на базе которого в нужный момент должен быть сформирован штаб фронта.

Главный военный советник генерал-лейтенант Ватяков, прослуживший несколько лет в Африке, со своей задачей справился; теперь к делу привлекались другие. Так, на место Ватякова решено было направить генерал-лейтенанта Равенских Аркадия Давидовича. И тут Архимандритов учел многие тонкости. При приближении развязки на должность главного военного советника назначен известный советский военачальник, который еще с молодых лет завербован органами госбезопасности как агент, и в настоящее время он, в силу своего двойного опыта, находится в довольно тесных отношениях с руководителем госбезопасности страны. Об этом, конечно, знают все в составе ЦК, и тем более в Политбюро. И, как и рассчитывал Арсений Алексеевич, у членов Политбюро и секретарей ЦК сложится впечатление, будто бы он, Архимандритов, спасовал перед мощной силой органов госбезопасности. Да, спасовал перед мощным боевым авангардом партии; то ли из-за своей старости, то ли его аппарат, наводящий на всех интуитивный, животный страх, уже никуда не годится, и можно больше никого не бояться, затевать свои игры, устанавливать свои правила.

Все к выгоде: и его мнимая слабость, и открытые ходы других. Архимандритов не спеша опустил руку вниз и нажал кнопку. Вошедшему он негромко сказал:

— Вызывай братьев Суховых. Пусть выезжают в Анголу. И еще: вызови ко мне генерала Ананьева.

Через некоторое время явился генерал.

— Твои оперативники готовы для операции?

— Так точно. Операция «Джунгли» готова начаться в любое время по вашему приказу.

А спустя три часа на одной из подмосковных дач Архимандритов принимал генерал-лейтенанта Круглова.

— Я думаю, что вы, генерал, поручите кому-то из своих замов завершить операцию в Ленинграде, чтобы даже и слухов никаких не возникало о недавних событиях, а сами прикроете наши действия со стороны вашего босса. Чтобы он оставался в неведении насчет того, что знать ему не положено. И чтобы ничего по Африке не вызывало его интереса.

Когда за Кругловым закрылась дверь, не знающий усталости мозг Архимандритова стал прокручивать разные мысли, одна из которых звучала так: «Конечно, Круглов давно мой агент и достаточно хорошо меня понимает, но не настолько, чтобы высчитать мои окончательные планы. Несомненно, он все сделает, чтобы руководитель госбезопасности страны ничего не пронюхал о моей заинтересованности и сосредоточил бы все свое внимание на вновь назначенном в Африку главном военном советнике Равенских, до мозга костей преданном ему». Между генералами госбезопасности Кругловым и Равенских имелось одно своеобразное отличие: первый с молодых лет являлся агентом Архимандритова, а второй — также с молодых лет был личным агентом руководителя госбезопасности.

В дружественных африканских государствах был сформирован военный контингент, выполняющий миссию «по поддержке национально-освободительного движения народов Центральной и Южной Африки от колониальной зависимости Запада»… Отвлекающая военизированная массовка сыграла свою роль. На территории Анголы успешно работала группа военных советников, готовая при введении боевой готовности № 1 преобразоваться в штаб армии.

Основным оперативным органом группы военных советников являлась военная разведка, начальником которой назначили полковника военной разведки Генштаба Ларичева. К нему и поступили братья Иван и Богдан Суховы.

Глава 17

А пока волна деяний, поднятая гениальной мыслью Сатаны, восхотевшего полной и неограниченной власти, наплывала и постепенно захлестывала африканский материк, референт Папы Сени занимался поисками «Кавалергардского» алмаза, могущего в паре с Рубином Власти служить оберегом его босса. Однако не он один искал и не мог найти чудесный алмаз…

Остававшийся далеко за полночь в своем кабинете Архимандритов, давно сидевший за массивным столом, прикрыл глаза. Если б кто-то сторонний смог оказаться в кабинете, то непременно подумал бы, что человек, плотно сидящий в точеном кресле с высокой спинкой, глубоко спит. Но то было лишь внешнее притворство; потому как Арсений Алексеевич научил себя бодрствовать в то время, когда организм властно требует отключки и покоя. Находясь в полнейшей темноте, он иногда видел предметы столь отчетливо, будто его зрение обладало свойствами, характерными котам и совам.

В данную минуту Архимандритова все еще волновал случившийся несколько часов назад телефонный звонок, раздавшийся с отдельно стоявшего от всех аппаратов красного телефона. Это был телефон связи с главой государства.

Престарелый лидер партии и страны, тяжело дыша, спросил хриплым голосом:

— Арсений Алексеевич, мне тут надежные товарищи сказали, что известный вам рубин… находящийся у меня… не представляет собой никакой силы, если он не в паре с каким-то там алмазом. Будто без алмаза нет полноты власти и ее можно потерять. А? Говорят, будто алмаз находится у наших врагов. И как же его забрать? Что вы мне посоветуете?

Архимандритов знал, что рано или поздно глава государства задаст ему подобные вопросы, поэтому без размышления ответил:

— Находящийся у вас Рубин Власти, и я совершенно в этом уверен, является символом неприкосновенной и нерушимой власти. Что же касается алмаза, то здесь явное желание наших недругов ввести вас в заблуждение. Так что я хотел бы, чтобы вы были полностью и абсолютно спокойны.

Голос на другом конце провода прохрипел, затем раздался всхлип, после чего тихо прозвучало:

— Спасибо, Арсений. Я могу отдыхать, устал что-то сегодня.

И вот теперь, по прошествии нескольких часов, этот разговор вновь зазвучал в голове Архимандритова. Без сомнений он знал, кто ввел в уши главе государства эту информацию; вычислить не составило труда. Глава Советского государства устраивал всех, ибо уже давно… не управлял страной; да и управлял ли ею когда по-настоящему? Парадокс, рассуждал Архимандритов, но в этой стране официальные лица не руководят страной; начиная с 1917 года им «путь развития государства» указывают из далекой заокеанской тени… Разве что Сталин ориентировался по своему гениальному уразумению, создавая предпосылки к тому, чтобы стать единственным властителем, захомутать, подмять под себя тех, кто с помощью своего золотого тельца, уничтожив Российскую империю, диктует законы развития созданного ими чудовища — советской державы.

Незаметным движением руки Арсений Алексеевич едва коснулся вмонтированной в срез стола клавиши и негромко произнес: «Румянцова ко мне!»

Через некоторое время явился кавторанг. Архимандритов, бросив взгляд на референта, молодцевато подтянутого и свежего, несмотря на ранний час, сообщил, короткими фразами:

— Я получил новые сведения о местонахождении нашего алмаза. Многое говорит о том, что это он. Однако проверишь сам. Когда и где — укажу. Но твои люди пусть тоже не спят, возможно, след фальшивый. Так что поиски не прекращай.

Арсений Алексеевич выдвинул ящик стола, достал из глубины небольшой предмет и, протягивая его референту, приказал:

— Ты должен немедленно вылететь к моему другу и отдать ему эту коробочку. Все, что он тебе скажет, передашь мне на словах дословно.

А после, сделав короткую паузу, с хитроватой улыбкой добавил:

— Любопытство, конечно… что внутри? Я разрешаю тебе посмотреть. Но где-нибудь далеко отсюда.

Где-нибудь далеко означало: не здесь, не в городе, не в стране. Иван Михайлович решил прикоснуться к таинственному предмету, уже находясь на борту самолета. Комфортный «Боинг-747», уносящий его на Запад, летел в сплошной синеве: небо окутывало лайнер с трех сторон, тогда как снизу также плыла и манила глубокая морская лазурь… Уже продолжительное время в боковом кармане пиджака мирно сосуществовали дипломатический паспорт на имя Алексея Васильевича Мезенцева с фотографией Ивана Михайловича Румянцова и переданная боссом целлулоидная коробочка. Пассажир лайнера опустил кисть в карман и, нащупав пальцами встроенную крохотную кнопку, нажал ее. Он почувствовал щелчок и придержал открывающуюся крышечку ладонью. Румянцов поднялся с кресла, направляясь в туалет. Там, в замкнутом пространстве, он с любопытством заглянул в открытую коробочку. И к своему изумлению обнаружил, что коробка-то пуста! Шутник Папа Сеня… ан нет, стоило Румянцову в порыве разочарования сжать ненужный целлулоидный предмет, как тут же из него раздался голос Архимандритова: «Ну что, утешил свое любопытство? А теперь посмотри свой кейс, может, там найдешь что любопытного».

Какая издевка; а ведь не впервой… но ведь никогда не знаешь наверняка, как босс пошутит… и чем та шутка обернется…

Прослушав короткую запись, Мезенцев-Румянцов вернулся к своему креслу. Он достал кейс и стал просматривать содержимое. На первый взгляд, кроме ничего не значимых бумаг и его белья, там ничего не было. Боковым зрением он зафиксировал, чем заняты пассажиры; кресло рядом с ним было свободно, многие дремали, сном приближая нескорую посадку в Нью-Йорке. Лайнер плавно скользил, раскинув вразмах серебристые крылья. Кавторанг нажал едва выступающий секретный рычажок, от чего отодвинулась внутренняя крышка кейса и обнаружилась коробочка, идентичная той, которую он оберегал в кармане…

Чему удивляться? И так понятно, что он не удовлетворит свое любопытство; дозволения открыть именно эту коробочку не было…

Через несколько часов лайнер приземлился в аэропорту. А еще через некоторое время он встретился с большим другом своего босса Дэвидом Бросманом. Когда-то этот влиятельный человек в течение четверти века был большим другом вождя советского народа товарища Сталина, вплоть до его кончины. Этот «друг» представлял интересы США в Москве, работая в советской столице в предвоенные, военные и послевоенные годы. Он прекрасно владел русским языком и московского гостя встретил весьма и весьма радушно. Они сели в великолепный «линкольн» и вскоре приехали к стоящей в глубине окаймленного низкорослым кустарником двора вилле.

Приятно насладившись душистым чаем, который им приготовила служанка, Румянцов подал Дэвиду Бросману подарок босса. Взяв из его рук коробочку, пожилой мужчина открыл ее, и при ярком свете оба увидели, как засверкал всеми цветами радуги огромный сияющий алмаз. «Неужели это он? — взволнованно подумал Иван. — Но нет, не может быть, ведь он утерян. И Арсений Алексеевич прилагает столько усилий, чтобы найти… Но…». Возможно, здесь сокрыта какая-то тайна, разгадать которую ему, Ивану Румянцеву, пока не под силу. Тогда как его босс является владельцем сотен разгаданных мировых тайн… единоличным владельцем, между прочим…

Мысли гостя прервал хозяин роскошной виллы.

— Передайте Арсению Аароновичу дословно…

И Румянцов понял, что впервые слышит именно такое обращение: Арсению Аароновичу; а услышав, утвердился во мнении, что озвученное и есть настоящее имя его всемогущего покровителя и работодателя Архимандритова. Но он сам никогда не станет расспрашивать или выяснять, по какой причине и когда босс изменил отчество.

— Итак, передайте дословно следующее: теперь символ Власти только один, все остальное — ничтожно.

На следующий день Румянцов взял билеты на самолет, летевший в Индокитай.

Он привык мотаться по свету, выполняя поручения Папы Сени; зачастую у него не было даже времени посмотреть ту или иную страну, даже город, в котором располагался аэропорт.

В Индокитае кавторанг пробыл недолго; он встретился с одним из своих людей, получил информацию, собранную его агентурой, а затем вылетел в Африку, в город Конакри^[5]. Там Румянцов под именем Михаила Андреевича Зимина остановился в отеле имени Секу Туре. Проведя несколько дней в душной атмосфере африканского зноя, в означенное время он оказался в уютном, продуваемом искусственным сквозняком баре на набережной, где получил информацию от своих личных агентов, сообщавших, что они установили контакт с агентами X и У. Для Румянцева было понятно: под X и У проходили братья Суховы, которые очень заинтересовали его в Лахте и которые волей его босса (о чем он не знал, но догадался) оказались в Анголе. А коль их пути вновь и вновь пересекаются, значит, братишки причастны к клубочку, который когда-нибудь обязательно приведет к алмазу. К настоящему алмазу, обладающему природной силой, укрепляющему безграничную власть человека мыслящего.

То, что Папа Сеня передал своему давнему американскому другу по глобальным политическим играм алмаз-двойник, почти не вызывало сомнений. Хотя приходили минуты, когда кавторанг был уверен в обратном. То, что передача алмаза произошла после разговора Папы Сени с главой государства, Румянцов не знал. Зато ему удалось получить кое-какие подтверждения догадке о подмене. Не зря же он наделен уникальными полномочиями. Даже если Арсений Алексеевич Архимандритов узнает о его сомнениях и поисках истины — не беда! — боссу нужны умные, сверхумные помощники. Кто станет дорожить человеком, которого можно провести на мякине? Так что хуже было бы, если б он безоговорочно поверил, что босс передал драгоценность, которую давно разыскивал и даже просил его самого и далее не прекращать поиски… Так неужели он пытался Дэвида Бросмана ввести в заблуждение? Но с какой целью? Иван поймал себя на мысли, что у него есть вопросы, ответы на которые он никак не может найти… пока не может… И он, не решаясь, вернее, не имея права спросить напрямик, еще долго разыгрывал партию, специально написанную для него боссом. Действуя искренне и решительно, иногда даже рискуя жизнью…

Сидевшие с ним за одним столиком женщины, — носившие агентурные клички Зоря и Пума, сообщили, что сведения, переданные ими X и У, представляют собой фальшивку и в случае провала X и У противник будет введен в заблуждение. И еще, по их мнению, сведения о разыскиваемом им некоем ценном «сердолике» следует искать в Новой Зеландии, в Окленде. Вот это уже было любопытно, и даже правдоподобно. Итак, то, что две женщины-агента называли и обозначали в донесениях как «сердолик», на самом деле было «Кавалергардским» алмазом, знать о котором не полагалось никому. Возможно, братья Суховы также ищут не алмаз, а «сердолик», потому как не знают всей тайны, но ищут по приметам, которые относятся к искомому алмазу. И если, распутывая ниточку за ниточкой, окажутся удачливыми, то смелость и судьба приведут их к настоящему алмазу… Так как, Румянцов? Думай, думай, Иван Михайлович…

Конечно же, Румянцов прекрасно знал, что в Окленде он при всем своем желании не обнаружит желанную драгоценность. Но зато может выйти на людей, более или менее знающих реальную судьбу алмаза; ведь не мог же он исчезнуть бесследно, если только его не проглотила разверзнутая бездна. Что также не исключено. Земля-матушка подчас прячет свои сокровища от недостойных людишек. Но тот ли это случай и много ли было охочих покушаться на бесценное сокровище, хранимое четой Еранчиных? Много ли было знающих ту давнюю и тщательно ото всех охраняемую тайну? И потом, насколько соответствует действительности считающаяся верной в ведомстве Папы Сени информация, что алмаз был утерян именно Елизаветой Еранчиной?

Вернувшись в номер, Румянцов неожиданно для себя получил сообщение, что свой отдых он может продолжить в удобных для него местах. Словно кто-то читал его мысли и толкал его в Новую Зеландию. И этот кто-то явно знал, что им вот-вот, с пылу с жару получена информация о возможном прояснении ситуации там, в Окленде…

Глава 18

Самолет, взявший курс на столицу островного государства Новая Зеландия, Веллингтон, совершал посадку в австралийском городе Мельбурн. Где Румянцов и оставил самолет, уведомив диспетчерскую службу аэропорта. Получив «добро» на «отдых в удобных для него местах», Иван Михайлович понял, что может действовать по своему усмотрению.

А тем временем в Москве Архимандритов встретился с главой государства. После обсуждения некоторых важных политических вопросов немолодой и полноватый лидер страны доверительно сказал своему собеседнику:

— А вы оказались правы. Действительно, никакого другого алмаза быть не может. Я иногда бываю в Алмазном фонде и любуюсь «Шахом» и «Орловым». Как думаете, это самые крупные алмазы или нет?

— Вы знаете, это одни из самых крупных алмазов, причем не только в нашей стране. Но не думаю, что это предельные размеры этих драгоценных явлений нашей щедрой природы.

— Я тоже так думаю.

На том, завершив разговор, Арсений Алексеевич Архимандритов расстался с главой государства.

Проходя по кремлевским коридорам, он встретился с членом Политбюро Ютваковым. Тот любезно поприветствовал коллегу, а затем спросил:

— Арсений Алексеевич, говорят, вы хорошо знаете Австралию, не могли бы вы мне посоветовать, где там можно провести некоторое время с пользой и для дела, и для здоровья, конечно?

Арсений Алексеевич не ожидал подобного вопроса и с иронией поинтересовался:

— А что, у нас в стране разве нет прекрасных мест для отдыха?

— Да это не мне, это моя Ада вздумала побывать в Австралии. А я вот знаю, что вы не раз там были, можете посоветовать.

Архимандритову стало интересно узнать, что же кроется за желанием дочери Ютвакова отдохнуть так далеко от Родины… Конечно же, он узнает.

— Пусть ваша дочь летит в Австралию, там много любопытного. Есть прекрасные места отдыха в Сиднее, в Брисбене, в столице Канберре…

Ценя время и не желая продолжать пустой разговор, Архимандритов, чуть наклонив голову и пожелав «доброго отдыха дочери», пожал коллеге по Политбюро руку и решительными шагами направился к выходу.

…Выйдя из мельбурнского аэропорта, Румянцов взял такси и умчался в Сидней. Шофер явно обрадовался такому клиенту. Работая у босса, Румянцов никогда не испытывал нужды в деньгах на проведение той или иной операции. Иногда он располагал просто баснословными суммами. Правда, взять что-либо из, казалось бы, неподконтрольной суммы, чтоб тайно положить на свой счет в надежном банке, было невозможно; да подобное кавторангу и в голову не приходило. Потому как не было такой тайны, которую бы удалось сокрыть от всевидящего ока Папы Сени.

Часа через два такси остановилось по указанному адресу. Румянцов оказался на вилле доктора Найка Фрэйзера — давнего приятеля, с которым его познакомил Архимандритов, когда они все трое встретились в Новой Зеландии.

Время, проведенное на вилле, благотворно повлияло на душевное состояние Ивана. Он и в самом деле решил дать себе короткий отдых, продолжая, между тем, анализировать ситуацию и ожидать сообщений от своих агентов, работающих в разных странах.

Только в минуты редкого отдыха Иван пребывал в странном расположении духа, когда незнамо отчего хотелось возвращать себя в детство и юность и, закрыв глаза, ощущать себя иным, пытливым, непосредственным, молодым, не знающим ни побед, ни поражений, ни опыта его теперешних лет.

Просыпаясь по утрам, Иван выпивал свежевыжатый джус и с наслаждением не менее часа плавал в бассейне, вбирая в себя лазоревую прохладу воды. Затем устраивался в шезлонге в тени величественных пальм и экзотических цветов, благоухающих всевозможными ароматами, кавторанг закрывал глаза, отключаясь от мира, чтобы в эфемерном экстазе возвращаться в манящую юность. Словно настоящий мир — со всеми его красками, звуками, запахами и событиями — существовал только в этом призрачном, давно ушедшем времени, а не здесь, не сейчас… Его мозг создавал реалии, одновременно воспринимаемые и как райское счастье, и как безвыходная тоска о безвозвратном. Он мог оставаться в этом состоянии до изнеможения… о, если б это ему было только позволено!

Так он проводил время до завтрака. Пока стройная молодая женщина, больше похожая на порхающую вдоль бассейна бабочку, не подавала на золоченом подносе еду. После ее непременного «плиз, сэр» и его произносимого полушепотом ответа «сэнкью, Джулия» он нехотя группировался и отключал болезненно-сладкие мысли о детстве и юности, проведенных в божественном Крыму.

В тот день, изрядно наплававшись и уже в шезлонге выставив ноги в сетчатую тень ярко цветущего кустарника, Румянцев вновь задумался. Не хотелось признаваться, как ему все надоело и как он устал от своей никчемности, а также, как ему сейчас казалось, от своей чудовищной нереализованности. Будь он моряком, как и мечтал в детстве, разве же он провернул бы столько нелепых, столько умопомрачительных, даже, можно сказать, нечеловеческих дел… И причем тут самореализация? Тут явная реализация чужой воли, чужого замысла; услужение на грани жизни и смерти… Его сознание медленно погружалось в мирное течение самой, как он искренне считал, красивой речки в мире Бельбек, которую много ранее жившие тут люди называли Кабарта, как и станцию, на которой Иван рос и взрослел.

Одним из самых любимых мест его детства был Горный ключ, живописный холм в широкой впадине на склоне горы километрах в четырех от железнодорожной станции. В 50-е годы XX века на Горном ключе, рядом с руинами когда-то великолепного двухэтажного дома управляющего, построенного еще в конце XIX века, в небольшом домике жил лесник Григорий Грузинов. Его дом стоял у подножия холма, плавно переходившего в заросшую лесом гору. На вершине холма и поныне стоит разрушенная красными варварами церквушка, на иссушенных крымским солнцем стенах которой еще видны куски небесной лазури. Рядом, на косогоре, в плотных зарослях граба и терновника покоится старое кладбище, почти не видимое, пока случайно не набредешь на этот непролазный тенистый шатер. Когда-то, в далекие 50-е годы, сюда приходили поминать предков в День поминовения усопших, прозванный в народе Красной горкой, почти все жители станции и ближайшей деревни. Прибегали и мальчишки, и в тот день, и просто так, подсобирать патронов, винтовок и гранат — самых привычных игрушек послевоенных лет…

Это место притягивало Ваню Румянцева; словно была здесь своя тайна, свято хранимая и руинами церкви, и зарастающим древним кладбищем, и темными горами, оседающими, словно усталые великаны, на железнодорожные пути, дорогу вдоль полотна и узкие колхозные поля.

Местные жители, да и Григорий Грузинов говорили, что в годы войны у подножия гор, вдоль железки, на Горном ключе находился немецкий склад боеприпасов. А в 1944-м, когда Красная армия вела здесь бои против войск 17-й армии вермахта, одна из бомб, сброшенных советским бомбардировщиком, угодила в склад. Взрыв разнес часть хранимых боеприпасов, но часть осталась в земле. Мощная взрывная волна вдруг обнажила вход в тщательно замаскированное подземелье у подножия холма. Но таинственное подземелье оказалось заминированным. И о том немцы узнали чуть ранее Советов, еще во время своего нахождения в Крыму. Сведения ли получили от кого или случайно обнаружили, однако, когда никто из немецких специалистов-саперов не смог разобраться, как разминировать вход, был сделан запрос в Берлин. Откуда приказали до приезда специалистов вход заделать. Но военное лихолетье и сопутствующие проблемы не позволили берлинским саперам приехать на Горный ключ.

И вот в 1944-м бомба вновь открыла таинственный вход, но на этот раз уже советским товарищам. Однако тех в первую очередь интересовало быстрейшее освобождение Севастополя от противника. И пока шли бои, кто-то быстро и тщательно все замуровал, натащив ползущие сверху, с гор, ветви лиан и кустарника. А вскоре здесь же, на Горном ключе, обосновался лесник микензиевского лесничества Григорий Грузинов, большой любитель лошадей, природы и умиротворенного спокойствия.

Уже потом, после окончания академии, работая у Арсения Алексеевича Архимандритова, Румянцов с неким тайным потрясением узнал, что здесь, в этой конторе, известно все (все-все!!!), что с ним самим происходило, начиная с первых дней и даже с часа рождения. А потому было известно и обо всех, кто окружал мальчика по жизни. Интерес этот никак не назовешь праздным. И хотя при желании Папа Сеня мог получить информацию о каждом живущем на земле человеке, не говоря уже о населяющих Советский Союз, — Ванечка интересовал его, потому как был потомком славных предков из знаменитых аристократических родов канувшей, уничтоженной, разворованной Российской империи. Папа Сеня знал, а Ванечка — нет; до поры до времени не знал, пока босс не пожелал ознакомить своего референта с его же родословной…

О, о ком только не были собраны сведения в бесчисленных тайниках и архивах Архимандритова. В одной из папочек, которую как-то дал Арсений Алексеевич, были изложены документально подтвержденные факты из жизни Григория Грузинова. Как оказалось, он был внебрачным сыном одного из князей Щербатовых и вдовствующей графини Ростопчиной, после преждевременной смерти супруга проживавшей в Ялте. От их любовной связи родился сын Владислав, ставший впоследствии Григорием Грузиновым. События Первой мировой войны столь потрясли князя Щербатова, что к началу 1916 года он пришел к твердому убеждению надолго, если не навсегда, покинуть Россию. Местом жительства князь по наитию избрал австралийский город Брисбен, ставший в 20-е годы пристанищем русского дворянства, бежавшего сюда в основном из Сибири и с Дальнего Востока.

Князь предлагал отъезд и графине, с жаром и не раз убеждая, что чудовищная сила, накатывающая на их Отечество, не оставит в живых свидетелей иной, богоданной, благодатной, просвещенной эпохи. И потому все они обречены на смерть… Но та категорически отказывалась, уповая на Бога, который не оставит Россию, и его безграничную милость… И тогда князь Щербатов, зная, что мать его младшего сына Владислава недостаточно состоятельна, а может из иных каких причин, принял решение… создать своего рода хранилище драгоценностей в одном из своих имений на Бельбеке. А именно — на Горном ключе, где в просторном двухэтажном доме проживал его управляющий.

Известно было, что князь очень интересовался судьбой Влада Прокалывателя, более известного как бессмертный граф Дракула, собирая о нем всевозможные сведения. Родившийся в стране готических замков и окутанных туманом гор, румынский граф, превращенный молвой в жуткую легенду, вдохновил князя Щербатова на воплощение своей личной тайны. Конечно, он расположил свою тайну не в замках Трансильвании, а в сизолесых крымских горах. Предощущая кровавый стык эпох, он благословил уникальное строительство, не предпринимаемое, пожалуй, никем до него.

В течение года в холме тайно велись подземные работы, выносилось огромное количество земли, пока наконец внутри не были построены анфилады комнат и подсобных помещений. При этом умельцы сделали поистине уникальную систему вентиляции, защищавшую комнаты от влаги и иных стихий буквально на века. Для чего в сторону горы, вплоть до Кая-Баша, были прорыты шурфы и сделаны вентиляционные отверстия в расселинах скал. Все отверстия либо выглядели как небольшие пещеры, естественные норы, а чаще просто замаскированы самой природой от любопытных глаз.

Вот в этих комнатах и оказались золото, бриллианты, самоцветы — несметное количество сокровищ, замурованных по воле хозяина. Предусмотрел князь и то, что так или иначе слухи о богатствах станут достоянием недобрых ушей, оттого и предпринял меры против незваных гостей. Князь Щербатов обратился в лабораторию взрывчатых веществ немецкого финансового магната Круппа с просьбой разработать систему уничтожения взрывами подземных сооружений. Те исполнили заказ и создали систему, причем в единственном экземпляре. Опять-таки единственный чертеж секретной системы минирования и разминирования в 1933 году, после прихода к власти в Германии Гитлера, был передан разработчиком — с согласия хозяина — в главное инженерное управление вермахта, в ТОДТ.

Вот этот уникальный документ стал достоянием не только руководства ТОДТ, но и ОКБ. Об этом заминированном сооружении был уведомлен командующий 17-й армии генерал инженерных войск Енекке. Которого впоследствии обвинили в неумении командовать войсками при ведении боев против Красной армии. На самом деле, суть обвинения крылась в том, что немецкий генерал узнал не только о существовании чертежа подземных сооружений на Горном ключе, но и узнал тайну напичканного драгоценностями холма. И кому-то в ТОДТ очень и очень не хотелось высылать этот имевшийся в единственном экземпляре чертеж генералув Крым.

Немалая часть этих документов, а также иные свидетельства о жизни и тайных княжеских манипуляциях, в том числе и сведения о годах пребывания того в Брисбене, оказались в руках Архимандритова.

Изучив все, Румянцов пришел к выводу, что эта тайна, погребенная в Горном ключе, имеет свой ключ — то ли монограмму, то ли шифр из геометрических фигур, то ли еще что… Но в том, что ему придется участвовать в разгадке этой тайны, Румянцов не сомневался. Пока что его мозг накапливал информацию и сопоставлял разные факты; он жил, летал по свету, решал какие-то важные дела и попутно размышлял над многими секретами, заботливо подсунутыми ему всемогущим Папой Сеней.

Не сразу вырисовалась картина, в которой особое место занимал князь Владислав Щербатов, ставший в 1917 году, еще в раннем детстве иным человеком, записанным в новые метрики как сын селянки Григорий Грузинов, и тем самым спасенный от злой судьбины, предусмотренной для таких, как он, пришедшими к власти большевиками.

Как, почему прямой наследник князя Щербатова и графини Ростопчиной поселился на Горном ключе? Какими сведениями располагал? Кто их мог ему передать? Или, может, это наследственное генетическое чувство принуждало его охранять оставленное отцом состояние… Небогато жила семья советского лесника Грузинова, небогато… И знать он правды не знал о пузатых князьях, кровопийцах-магнатах и царишке-Николашке… а поди ты, поселился там, куда его кликала кровь, куда звали гены… Все уничтожали партийцы, а голос генной памяти им вытравить не удалось.

Румянцов услышал легкое шуршание: рядом с ним, излучая улыбку на кукольном личике, стояла живая статуэтка, держа в руках золотой поднос с фруктами и соком. Он на вилле, в Сиднее, думается, среди друзей, пока еще по кровительствующих ему… Звучит ее непременное «плиз, сэр», его полушепот «сэнкью, Джулия»… и, нехотя группируясь и отключая болезненно-сладкие грезы о божественном Крыме и его нераскрытых тайнах, Иван уловил уплывающую в подсознание мысль, что прежде чем ему удастся расшифровать и подобрать ключ к разгадке Горного ключа, он раскроет другую тайну — тайну камня, прозванного «Кавалергардским» алмазом.

Глава 19

В послеобеденное время Иван Михайлович Румянцев взял в гараже хозяина виллы выделенную ему машину. У него с утра было такое чувство, словно недавно за ним кем-то из недругов установлена слежка. Ему никак не удавалось избавиться от этого гнетущего ощущения, делающего его отчасти осторожным, отчасти неуклюжим в этой всеобщей атмосфере расслабленности и мечтательного покоя.

Он ездил по городу, однако ничего подозрительного не наблюдалось. В какой-то момент Румянцов захотел пить и остановился возле зазывно распахнутых дверей какого-то местного бара на тихой прибрежной улочке. Припарковав машину, он обратил внимание на расположенное рядом с баром другое подобное заведение, но уже с кегельбаном и прошел туда. Сев за столик и заказав два стакана сока со льдом, Иван почти не удивился внезапному предложению метрдотеля подойти к телефону. Словно так и должно было произойти.

Звонившим оказался доктор Фрэйзер; не поясняя, откуда он знает, где сейчас находится его гость, он пригласил Ивана отужинать в ресторане «Лаваль».

В назначенное время они встретились в холле престижной гостиницы, построенной и открытой незадолго до Второй мировой войны неким французом Жан-Полем Лавалем, чье имя она и получила. Мужчины прошли в уютный меблированный зал. Вокруг сияли свечи, их отблески отражались в ножах и вилках; в перстнях и драгоценностях вспыхивали трепетные огоньки; глаза дам заволакивало очаровательное мерцание. Но Иван перестал чувствовать легкость, сопровождавшую его последние дни, пока он находился в Сиднее.

Не испытывая ощутимого голода, они сделали заказ. Официант принес дары моря и чудесное белое вино. Звучала спокойная, умиротворяющая музыка, напоминающая шум прибоя. Найк Фрэйзер предупредил, что ожидает еще гостей. А вскоре к ним присоединились двое респектабельных мужчин, представленные Ивану Михайловичу как банкиры. Одного из них легко можно было принять за европейца, тогда как происхождение второго выдавала латиноамериканская внешность. Они говорили о ничего не значащих обычных вещах, имеющих отношение к финансам, мировым политическим новостям, и лишь изредка переходили на личности. Разговор продолжался, не напрягая никого и не раздражая. В какую-то минуту Румянцов почувствовал, как сильно он устал за день, пребывая в нервном напряжении. Даже не расслышав вопроса, он стал отвечать, думая о чем-то своем…

Было за полночь, когда Иван поднялся, поблагодарил всех за приятный вечер и, пожелав «доброй ночи в окружении прелестных фей», поднялся в номер. Незадолго до этого он предупредил Найка, что не имеет ни сил, ни желания возвращаться на виллу, и потому просит того не серчать, если останется в каком-нибудь номере в этой же гостинице.

Ему предоставили великолепный номер, где кавторанг, только добравшись до постели, почти сразу отключился. Под утро ему приснился странный сон, повторяющий знакомую явь, словно он в Сочи, в санатории, медленно открывается дверь и в его номер входит красивая роковая женщина, одной рукой она откидывает волосы цвета воронового крыла, другую резко выпрямляет из-за спины и уже целит в него из пистолета…

Проснувшись, Иван ощутил острую уверенность, что Ада где-то здесь, рядом… Он не стал отгонять наваждение, а сосредоточился на этой мысли, доверяя интуиции и первоначальному чутью.

Не успел он толком обдумать, что предпринять, как в дверь осторожно постучали. Еще и еще. Наконец стук повторился более громко и настойчиво. Румянцов продолжал лежать на кровати. А через пару минут раздался телефонный звонок, и Иван понял, что глупо играть в молчанку с теми, кто хорошо о нем осведомлен, и поднял трубку. Он узнал голос Ады Андреевны Ютваковой.

Когда Иван Михайлович открыл нежданной гостье дверь, она прямо с порога, словно взбалмошная девчонка, со словами «ну вот, попался!» обвила его, замкнув руки вокруг шеи. Она стала шептать что-то игривое, ласковое, проникновенное, не забывая при этом заглядывать в глаза, пока ему не надоела эта канитель и он не отшвырнул ее к креслу, заперев плотнее дверь. Раздосадованный и взбешенный, Иван стал наступать на нее, выкрикивая короткие вопросы, словно хлестал по лицу:

— Кто ты? Кто прислал тебя ко мне? На кого ты работаешь? Отвечай!

Ада сверкнула глазами и также запальчиво произнесла:

— Работаю на того, на кого и ты!

«Блеф, — подумал Румянцов, — зачем эта курва опять вышла на него и по чьему указу? Что нужно ей на сей раз? Кто и почему его подставляет?»

— Не темни, говори, на кого работаешь.

Она услышала в его голосе новые интонации и оттого ответила с явным вызовом:

— Ну хочешь, расскажу правду. Мой папа встретился с твоим начальником. Это он, Арсений Алексеевич Архимандритов, порекомендовал мне через моего папу отдохнуть здесь, в Сиднее.

— Ну хорошо. Но ты не могла знать, что я буду находиться именно в этом отеле.

— Конечно… я была у господина Фрэйзера. Тогда, когда он звонил тебе в кегельбан, я сидела рядом с ним и пила прохладительные напитки. Предложение об ужине в ресторане «Лаваль» исходило от меня, между прочим. А ты купился, как мальчишка.

— А банкиры? Тоже по твоей просьбе…

— Я бы тебе не советовала интересоваться ими.

— Хочешь сказать, что они отмывают деньги и, по крайней мере один из них… этот, латиноамериканец причастен к наркобизнесу?

— Дорогой, ты слишком увлекся в своих фантазиях. Как бы не навредил себе, а?

И этот непонятный разговор, и эта женщина порядком раздражали Румянцова. Если она и в самом деле из их же конторы, или если она легализованный здесь советский резидент, то ее нахождение тут, конечно, оправдано… И все же… Почему он? Зачем он? Кто пасет? Кто проверяет? За что? Вопросов было много, ответов — нет.

От всей этой нелепицы кавторанг почувствовал себя так, словно его выкупали в дерьме. Неугомонный шутник Папа Сеня держит его за болванчика в русском преферансе?! Как ему захотелось в это мгновение сорваться и бежать, бежать, бежать куда попало, без оглядки. Но бежать-то ему некуда и не к кому; скрыться от соглядатаев конторы Папы Сени невозможно. Так где же и когда ты, господин хороший Румянцов, прокололся и на чем?

Ада заметила, что собеседник не слушает ее, потухшим взглядом углубляясь в пространство. Подойдя и легонько тряхнув его за плечо, она скороговоркой попросила: Вернись, ничего ужасного не произошло, ну как ты не поймешь, наивным было считать меня глупой бабой, которая была готова запрыгнуть на простачка, там, в Сочи.

Ведь я хорошо знала, что ты не с улицы, что ты офицер, который служит у секретаря ЦК. Понимаешь, мы можем наладить отношения… мы с тобой можем установить деловое сотрудничество, полезное как для твоего босса, или, как говорят, для дела партии… — тут она чертыхнулась и произнесла: — Тьфу, любимая фраза моего папы, у него в голове одно: партия, Ленин, социализм, а мне это так осточертело…

А-а-а может… она всего лишь ведет свою игру? — Румянцов почувствовал прилив сил; его краткая отрешенность была видимой, но внутренне он анализировал и искал точку отсчета начавшейся игры.

То, что Ада Андреевна так открыто говорит антисоветчину, свидетельствовало лишь, что номер может прослушиваться; причем не только прослушивается, но здесь идет и скрытая визуальная съемка. Опасная женская болтовня, дозволенная и все еще продолжающаяся в устах дочери члена Политбюро, выглядела хорошо продуманной провокацией. Иван решил не поддаваться, молчать и слушать; думать… думать и слушать. И, нащупав точный момент, вставить нужные и отчетливые слова, которые помогут установить тот контакт на пределе откровенности, чтобы определить, с какой целью и зачем все это организовано.

Когда он готов был уже задать ей вопрос, она, стоящая вплотную, склонилась к его уху и прошептала: «Уйдем отсюда». Но тут же громко произнесла: «После вчерашнего позднего ужина тебе бы следовало прогуляться, проветриться. Может, где-нибудь зайдем в бар?»

Иван принял ее предложение, молча кивнув, сказав, что хочет пока принять душ.

Через какое-то время они уже гуляли под пальмами по набережной. В шуме небольшого шторма таяли звуки, издаваемые экзотическими насекомыми и птицами, растворялись тонкие запахи цветущих растений. Ада предложила, пока пляж не заполнился людьми, прогуляться вдоль самой кромки волны, в ту сторону, где вообще еще никого не было. Они медленно побрели в том направлении; под гомон неумолчного прибоя она спросила:

— Ты хорошо знаешь агентов Зорю и Пуму?

Иван кивнул, то ли «да», то ли «нет», — как она сама пожелает воспринять ответ.

— А что ты знаешь о Зоре?

Не желая распространяться, он ответил игриво-пустое «ничего».

— Давай так, я не специалист по вербовке, но… если я тебе хорошо заплачу, то ты сдашь мне ее?

Все — ложь; и эта встреча, и это предложение, и все-все-все, что связано с навязчивой и нежданной гостьей. Иван уловил особым чутьем, что Зоря, которую Ютвакова так запросто предлагает перекупить, — двойной агент. И он, практически не блефуя, уверенно произнес:

— Зачем же ты мне будешь платить, если Зоря давно является твоим агентом, и чтобы выявить, с кем она контактирует, платить должен я — тебе…

Ада усмехнулась краем губ:

— Ты прав, но наполовину.

Ничего не объясняя, она резко прервала этот разговор и тут же, протягивая руку к его лицу, предложила:

— Открой глаза.

И не понятно было: относится ли эта просьба к тому, чтобы он снял темные очки или чтобы он и в самом деле по-другому посмотрел на мир окружающих его людей. Он не противился и она действительно сняла с него солнечные очки и, глядя совсем незнакомым взглядом в его чистые сине-серые глаза, как-то по-особенному произнесла: «Постарайся подольше прожить». После чего резко оттолкнула и, сбросив с ног босоножки, бросилась бежать по мокрому песку. Он и в самом деле залюбовался, как мелькали се загорелые стройные ноги и как раз за разом сверкали золотистые пряжки босоножек, которыми она размахивала, держа их в левой руке. Ее черные волосы развевались по ветру. Нимфа, успел подумать Румянцов, пока женщина не скрылась в пальмовой роще.

Вернувшись в гостиницу, кавторанг взял оставленную им на стоянке машину и отправился на виллу Найка. О происшествии в «Лавале» и о присутствии там Ады не было сказано ни слова.

А через два дня Румянцов вылетел в Веллингтон, где в условленном месте ему была оставлена шифровка от агентов, которую он взял в точно означенное время. В ней сообщалось, что босс высоко оценивает проведенную им операцию и надеется, что в ближайшее время он завершит выполнение их задач в Южной Африке.

Операция осуществлена; операция, которая им не проводилась и которую босс «высоко оценивает». Хотя, если разобраться, он проводит одновременно несколько операций, почти всегда действуя параллельно со своей агентурой в разных странах. Так что за операция завершена, успешное окончание которой с ним разделяет босс?! Румянцов пребывает в некоторой растерянности, но это не повод, чтобы радоваться или огорчаться, пока ситуация не прояснится. А для этого ему надо побывать в некоторых местах и встретиться с некоторыми нужными людьми.

Покинув столицу Новой Зеландии, Иван посетил Окленд, небольшой город сказочных гномов, роскошно живущих в двух-, трехэтажных домах, коттеджах и виллах. Такой и уже давно представлялась Ивану одна из финансовых столиц мира, где в тиши неимоверной роскоши, сибаритствуя, тихо проживали свой век солидные мужчины на пару с феерически прекрасными женщинами, весомо украшенными бриллиантами.

Проезжая по одной из улиц Окленда, Румянцов вдруг увидел Аду Андреевну. Она ничем не отличалась от холеных женщин, которых можно было увидеть только здесь, как и ничем не напоминала советскую женщину, которую также ни с кем, ни с какой женщиной на свете не перепутаешь… «Может, показалось?» — подумал Иван Михайлович, тогда как машина уже давно проехала то место, где мелькнул знакомый силуэт.

Словно мгновенно прокрутив назад пленку в мозгу, он вернул видение, зафиксировав его в памяти. Итак, она шла не одна, а была сопровождаема респектабельным господином очень преклонного возраста, выглядевшим, между тем, уверенно, с чувством собственного достоинства. Отчего он не притормозил, не остановил машину? Не оттого ли, что узнал эту парочку, каждого по отдельности, и проехал, чтобы не выдать своего присутствия.

Да, это он, подумал Румянцов, тот самый Дэвид Бросман, к которому он летал в Штаты! Человек-легенда, человек, лично знавший Сталина, Рузвельта, бывший с ними, как говорят, на короткой ноге, не раз лично встречавшийся с Гитлером, человек, остающийся близким другом Архимандритова. «Если даже и уходит их век, их Время не уходит из Истории… А вот если уходит время таких, как я, — прошептал для себя самого кавторанг, — исчезает и время нашего пребывания на этой Земле…»

Глава 20

Обстановка в центральных и южных регионах Африки менялась стремительно. Прошло немногим более месяца, как на Черный континент прибыли капитаны Иван и Богдан Суховы, а в мире стали происходить такие события, что еще несколько часов назад поступившая из Москвы информация становилась старой.

По прибытии в Африку братья представились в штабе главного военного советника генерал-полковника Равенских, лишь сутки назад — в соответствии с постановлением правительства — повышенного в звании.

На следующий день Суховы были вызваны в кабинет Начальника разведуправления, где неожиданно встретили полковника Ларичева, своего первого командира из Забайкалья, куда они после училища получили назначение в разведбат.

Ответив на приветствие вошедших, Ларичев сказал:

— Вы оба назначены в службу информации. Но одного из вас я перевожу в спецназ. Богдан, ты должен заняться организацией центра подготовки спецназа для ангольцев.

От него же браться Суховы узнали, что буквально недавно, с назначением новым главным военным советником Лркадия Давидовича Равенских, произошли кардинальные изменения и во всем руководящем аппарате. Что означало, что военная операция входит в новую стадию развития. Начальником штаба группы военных советников был назначен генерал-полковник Антон Антонович Дремов. В результате перестановок один из отделов, а именно информационно-аналитический отдел, возглавил недавний участник боев во Вьетнаме подполковник Сергей Дмитриевич Лукин, Герой Советского Союза, который, во исполнение приказа полковника Ларичева, тут же назначил капитана Ивана Демьяновича Сухова своим заместителем по боевой подготовке; тогда как Богдан Демьянович Сухов возглавил штаб центра по подготовке ангольских спецназовцев.

С изменением ситуации нарастал и ширился вал секретных донесений, стекавший к начальнику информационно-аналитического отдела. Тогда как начальник разведки Ларичев, казалось, не успевал вызывать к себе офицеров.

— Слушать приказ: «Совершенно секретно… особой государственной важности… агентурной разведкой обнаружено усиление охраны ряда объектов, связанное с проведением геолого-разведывательных работ в Центральной и Южной Африке…»; «Совершенно секретно… особой государственной важности. Разведотдел оперативной эскадры ВМФ зарегистрировал полную смену системы кодирования в правительственных и военных каналах связи ряда государств Юго-Восточной Азии, имеющих тесные связи с ведущими банками Гонконга, Нью-Йорка и Лондонской биржи… Министр обороны Маршал Советского Союза Константинов»; «Совершенно секретно… особой государственной важности. Агентурной разведкой танковой армии, дислоцированной в городе Галле, в Группе советских войск в Германии установлено, что на территории ФРГ, Дании и в восточной части Франции зарегистрированы работы по строительству колодцев и хранилищ для ядерных боеприпасов. Приказываю: главному военному советнику генерал-полковнику Равенских, начальникам разведки ГСВГ, Балтийского флота, Тихоокеанского флота, ЮГВ, Прикарпатского, Забайкальского, Дальневосточного военных округов обратить особое внимание на сбор информации о системе ядерных боеприпасов на территории ФРГ, а также усилить контроль по изучению донесений о разработках урановых рудников и алмазных копий не только в Африке, но и в других местах планеты… Начальник Генштаба ВС Маршал Советского Союза Тупиков».

Еще месяц назад оперативная группа главного военного советника ничего не слышала о возможных разработках урановых рудников и алмазных копий… И вот теперь гигантские силы агентурной разведки брошены на вскрытие этой таинственной и явно сверхважной темы…

Благодаря секретным донесениям, сконцентрированным здесь, в Африке, становится очевидным: одновременно меняются цели и задачи ряда крупнейших соединений Советских Вооруженных сил… Что-то готовит грядущее?

«…Совершенно секретно… О результатах особых учений десантно-штурмовой бригады Дальневосточного военного округа… после учений стало известно, что подобных бригад в Советской Армии месяц назад еще не было. Одновременно в береговых войсках ВМФ страны приняты на вооружение новейшие виды изделий истребительно-противотанковой артиллерии. А также новейшие системы по обнаружению работ в области ядерных технологий и алмазной промышленности…»

«Совершенно секретно… особой государственной важности… Только для офицеров спецназа… Расследование обстоятельств гибели иностранных слушателей военноразведывательных курсов в ходе учебных боев с куклами… приказываю усилить контроль и охрану… особое внимание обратить…»

Капитаны братья Суховы вместе с коллегами приступили к подготовке ангольских бойцов и агентуры спецназа вооруженных сил. Они знают, что бескрайняя советская страна вкладывает в подготовку спецназовцев Анголы, Мозамбика и других так называемых дружественных стран огромные средства, исчисляемые многими миллионами долларов. Знают, что каждый их просчет в работе будет расценен как посягательство на репутацию и престиж СССР. А через короткое время они поняли, что и эти чернокожие слушатели, и их вожди считают себя полностью независимыми, не подчиняясь и не воспринимая воинскую дисциплину. Потому как глубоко убеждены, что русские преподаватели обязаны считать за честь обучать их. Ивана и Богдана поразили беззаботность и наивность, присущие недавним дикарям, искренне считающим, к примеру, что ни во время торжеств, ни во время похорон нельзя убивать людей. Абсурд, не вписывающийся в правила военного времени, если такое настанет…

Со временем особый центр по подготовке спецназовцев эти «причуды» выбьет из неразумных голов. Слушателей станут рвать собаками, заставят бегать по огню, научат не бояться высоты, скорости, крови и смерти, чужой и своей… Это потом, много позже, они начнут демонстрировать всему миру свое неистовое презрение к чужим жизням и собственной смерти, когда станут захватывать заложников, банки, самолеты, корабли, посольства. Особый центр научит их убивать точно, спокойно, словно бы наслаждаясь жуткой смертельной игрой…

Отдельный разведбатальон, участвующий в подготовке ангольских спецназовцев, тщательно замаскирован на территории части. В составе группы военных советников существует Н-ский полк связи, обеспечивающий главного военного советника и его командные пункты и подразделения надежной секретной связью. Но есть и особо секретный, обеспечивающий правительственную связь. Внутри разведбата имеются три парашютные роты отборных десантников.

Отдельно существует особый взвод профессионалов, предназначенных для выполнения особо сложных заданий. Аккредитованы бойцы этого взвода, в соответствии со своими дипломатическими паспортами, в качестве… спортсменов Госкомспорта, которые якобы готовят Олимпийскую команду Анголы. Среди этой спортивной команды есть борцы, боксеры, стрелки, парашютисты и, на первый взгляд, обычная команда девушек-спортсменок.

Главным специалистом по подготовке девушек была психолог по кличке Ведьма; и даже не имей она имени, которое надо прятать за агентурной кличкой, все равно за ней бы прочно закрепилось именно это прозвище. Ведьма была страшна на вид и жестока в повадках.

Подразделение девушек передали в подчинение подполковника Лукина, а координировал их деятельность непосредственно капитан Иван Сухов. Братья, ознакомившись с личными делами «спортсменок» и проверив их в деле, сразу же выделили в особую группу наиболее одаренных курсанток, среди которых оказались Луисия, Пума, Зоря, Тигренок и Лупатая. О своих наблюдениях они доложили начальнику разведки подполковнику Лукину, заверив, что с этими можно идти на любое сложное задание. Вскоре он сообщил, что их умение выбирать нужных людей отметили в Москве. И добавил, что, мол, все эти девочки — офицеры и что еще в Москве прошли особую подготовку.

Многое узнали о своих «подопечных» Суховы, многое смогут узнать в процессе подготовки и проведения спец-операций; но никогда не узнают и не прочувствуют степень глубоких переживаний и нечеловеческих стрессов, которые вынесли — до того, как попали сюда, — эти фигуристые, с твердыми выпуклостями мышц молодые женщины. Не знали ни Суховы, ни Лукин, ни другие офицеры, что многие из «спортсменок» являлись двойными, а то и тройными агентами различных спецслужб. Тогда как на самом деле эти «различные спецслужбы» оказывались… одной и той же службой, умышленно прикрывающейся за различными названиями. Жестокая идея: пропустить девушек через испытание на прочность, чтобы в итоге… «завербовать» своих для себя, в военную разведку Генштаба Министерства обороны.

…Еще во время учебы в центре военной разведки Зоря, как и другие сокурсницы, получила очередное учебно-боевое задание. Ее задача состояла в том, чтобы в 14.30 такого-то дня возложить 5 белых роз к мраморным лапам льва у Дворца бракосочетания. После чего вернуться в Новосибирскую область по указанному адресу и доложить о выполнении задания. Загвоздка заключалась в том, что нужный Дворец располагался почти в центре города на Неве, тогда как она сама находилась в Благовещенске Амурской области. Выброшена в незнакомый город, имея при себе лишь небольшую сумму денег. А время-то идет, и сорвать операцию с цветами она не имеет права. Иначе… ей даже думать страшно, что кроется за словом «иначе»…

Одновременно с ее высадкой в Благовещенске в милицию из столицы отправлялось секретное сообщение, что из мест лишения свободы бежала опасная преступница, чьи внешние и иные характеристики полностью совпадали с характеристиками Зори. При этом указывалось, что при оказании преступницей сопротивления исключить применение оружия, но не исключать насильственные действия…

В назначенный день у Дворца бракосочетания в машине находился один из преподавателей, отправлявших девушку на нелегкое испытание. Ровно в 14.30 он увидел, как к мраморному льву подбежал сорванец, бросив между лап ровно пять белых роз, быстро оглянулся по сторонам и скоро ретировался в ближайший переулок. Курсантки нигде не было видно; однако сидевший в машине офицер отметил и оценил ее находчивость.

Задуманная операция с цветами удалась благодаря тому, что Зоря попала в город буквально за сутки и смогла отыскать подходящего мальчишку. Но радость ее была недолгой. Когда она рассчитывалась с мальчиком деньгами, мимо них прошел постовой милиционер, которому ее лицо показалось знакомым по той причине, что буквально утром на разводе начальник угрозыска, призывая сотрудников к бдительности, показал фотографию бежавшей из зоны особо опасной преступницы. Милиционер позвонил в райотдел, сообщив, что разыскиваемая женщина находится в поле зрения. Через несколько минут опергруппа захватила Зорю.

«Беглянку» водворили в КПЗ, а ночью за ней прибыла группа из УВД. Мужчины, одетые в форму стражей порядка, действовали хуже бандитов. Вывезя молодую женщину то ли в какой-то подлесок, то ли в сквер, они сначала жестоко избили ее, после чего долго и мучительно насиловали. В составе опергруппы, уводившей Зорю ночью из камеры, был офицер, не участвовавший в насильственных действиях. Именно он был тайным осведомителем ведомства, которое и заслало девушку в Северную столицу выполнять задание с белыми невинными цветочками. После того как ее, изувеченную, пребывающую без сил и почти без сознания, водворили назад, вбросив в камеру, он вошел следом и через несколько минут собственноручно сделал инъекцию. Зоря очнулась, почувствовав облегчение от того, что боль исчезает. А вместе с ней исчезают и унизительное чувство собственного бессилия, и ощущение мерзких влажных, горячих лап на всем теле, и безмерная жалость к самой себе…

Наклонившись над ней, офицер спросил:

— Ты можешь встать?

Она довольно легко поднялась, после чего последовал приказ:

— Иди за мной. Ты хорошо знаешь, что за то, что ты натворила, тебя замочат. А мне тебя искренне жаль. Ты чем-то похожа на мою дочь (она никогда не узнает, что офицер, играющий в свою игру, в игру плохой и хороший следователь, — беспощадно врал, у него еще не было ни дочери, ни сына), и ты так молода… Я выведу тебя на улицу, а там как знаешь… исчезни, растворись, умри… но тебя никто не должен видеть.

Он выполнил обещанное. Зоря медленно побрела по дороге, не понимая, не осознавая, почему и за что с ней обошлись так жестоко. Ведь все не просто так; этому она научилась в спецшколе… Но что?! Кто ее подставил и за какие проступки? Ведь, право дело, ее проверяли свои же, но не может же проверка проходить по такому вот сценарию?!

И в этот момент она вдруг ощутила, как некто, появившийся с правой стороны, обходя ее, резким движением плеча совершенно профессионально толкнул ее на дорогу. Зоря упала, не успев отреагировать. Рядом завизжали тормоза автомобиля, яркие фары осветили девушку и быстро растворяющегося в темноте обочины толкнувшего ее человека. Из машины выскочил пассажир и стал что-то быстро говорить на незнакомом языке. Не сразу, возможно, все еще находясь под действием инъекции, но она поняла, что к ней обращаются по-английски, и даже разобрала, о чем идет речь. Мужчина помог ей подняться, после чего провел к машине и поддержал, пока она садилась в салон. Он постоянно заботливо повторял: «Мы вам поможем… с нами вы в безопасности…»

Она сидела на заднем сиденье, совершенно безвольно опустив руки и с большим усилием подавляя желание разреветься прямо на плече этого господина. В машине, кроме них, находились водитель и еще один пассажир. Последний сказал: «Мы можем вас отвезти в больницу, но вы должны знать, что мы являемся сотрудниками американского консульства. И у нас, конечно же, есть врач, хороший врач, который может осмотреть вас. И если он обнаружит что-то серьезное, вам будет оказана высокопрофессиональная помощь. Это мы вам гарантируем».

Несмотря на то, что разговор все время велся на чистейшем английском, она все поняла, потому что владела еще французским и немецким языками, которые осваивала на занятиях в спецшколе.

Зоря, только-только отделавшись от страшных, покоробивших ее тело и душу неприятностей, согласилась ехать, искренне считая, что нет худа без добра. И, в конце концов, если это американские дипломаты, то наверняка она сумеет что-то выведать у них, что впоследствии ей непременно зачтется начальством.

Девушку действительно отвезли к врачу, который, осмотрев ее, что-то пробормотал невнятное одному из тех, кто ее доставил. Дипломат с сочувствием посмотрел на Зорю и озвучил:

— У вас может произойти сепсис. Вы знаете, что это такое?

— Да, — без колебаний ответила она, — это связано с заражением крови.

— Врач сейчас должен сделать вам несколько уколов, чтобы этого не случилось.

После инъекций Зоря отдыхала всего минут 20–25, расслабляясь и медленно оплывая сознанием. В это время в комнату вошел еще один человек, которого она сразу не увидела. Он постоял, делая какие-то манипуляции руками и переговариваясь с присутствующими одними глазами. После с сильным американским слэнгом стал говорить на английском, предлагая ей — во избежание таких жестоких насилий со стороны всевозможных бандитов — покинуть эту страну и приехать в «страну действительной демократии, где честь и право не только человека, но и женщины (он так и сказал) защищено всем существованием государства».

Не зная почему и не отдавая отчета, что находится под воздействием специальных препаратов, курсантка дала согласие и подписала заранее заготовленные бумаги. Так она стала двойным агентом и начала сотрудничество с ЦРУ.

А через несколько часов после вербовки последний из посетивших и получивший ее согласие о сотрудничестве «дипломат» докладывал… командиру войсковой части №…: «Рапорт. Настоящим докладываю: при проведении учебно-боевой операции по возложению цветов к мраморному льву осуществлен по плану № 3-а захват курсантки Зори и произведена вербовка в пользу „американской разведки“. Полагаю, что Зоря не подозревает об иных намерениях осуществленной вербовки. Подпись: подполковник Лямский, офицер спецслужбы». …у каждого в этой системе свои задания, господа-товарищи!!! — умри, а выполни, иначе разорвут, в порошок сотрут, на дыбу вздернут.

Начальник спецслужбы, он же командир войсковой части, поручил посредством «американской резидентуры» ввести Зорю, как двойного агента, в группу «Дельта» для дальнейшей ее работы на юге Африки. Группа «Дельта» в силу своего функционального назначения должна была войти в контакт с одним из подразделений ведомства генерала Круглова, с возможным выходом либо в распоряжение полковника Василия Шумилова, либо внедрения ее в наркотрафик, который координировала Ада Андреевна Ютвакова.

Через несколько месяцев Ада Андреевна лично встретится с Зорей, и при этом авансирует ей достаточно крупное вознаграждение. Она убедится, что Зоря готова с ней работать и выполнит любое приказание.

Пройдет некоторое время, и состоится еще один контакт дочери члена Политбюро Ютваковой и «спортсменки», готовящей членов Олимпийской сборной Анголы, носящей агентурную кличку с ударением на первый слог — Зоря. Ада Андреевна, хорошо осведомленная о положении дел в южном регионе планеты и расстановке сил в этой секретной части, только обозначила девушке задачу:

— Ты встречаешься с братьями Суховыми. Постарайся с ними подружиться. Можешь стать любовницей одного из них, или даже обоих. И при случае…

Черноволосая женщина умолкла, проведя пальцами по своей холеной щеке. Ее мысль продолжила Зоря:

— …ликвидируй их обоих.

Ада улыбнулась, восхищаясь «подопечной»:

— А ты еще та штучка… такие мне и нужны.

— Насколько? — Не удержалась, съехидничала Зоря: — На день, на два или на то время, пока не уничтожу объект?

— Вот и славненько, вот и договорились.

Казалось, ответ Ады Андреевны ничего не прояснял.

Но Зоре, прошедшей чудовищную школу ненависти и закалки, и так было все понятно. На том они и расстались.

Глава 21

Среди множества своих резиденций в Москве и в Подмосковье секретарь ЦК Архимандритов больше всех ценил дворец, ранее принадлежавший князьям Гагариным. Еще одним излюбленным местом Арсения Алексеевича был другой, не менее уютный и роскошный объект, скрытый от посторонних взглядов на берегу живописного озера Селигер. Арсений Алексеевич приезжал сюда, когда надо было проанализировать ход развития событий в мире, наметить перспективы отношений с союзниками и противниками. Здесь же он встречал наиболее доверенных своих агентов из числа высокопоставленных чиновников, а так же банкиров и известных военачальников. Если его гост) были иностранцами, они, как правило, прибывали в стран инкогнито, встречаясь с Архимандритовым неофициаль но. Пребывание в резиденциях давнего друга Архиманд ритова Дэвида Бросмана также было сокрыто от широко) публики. И хотя их встречи были крайне редки, однако и протяжении десятилетий мир шел по пути развития, обо значенному в разговорах этими двумя интеллектуалами между прочим, также в чем-то зависимыми от еще более властительных особ в мире Денег и Политики…

Удобно устроившись в кресле на свежем воздухе, Ар сений Алексеевич любовался пейзажем. Над спокойным) водами озера мелькали силуэты чаек, вот в воздух стайко) поднялись дикие гуси. Прибрежные деревья кивали ветвя ми с поредевшими листьями. Скоро осень перейдет в ста дию, которую в народе называют «глубокая», и в эту пор’ года Архимандритов чаще ощущал сосущую под ложечко) грусть. В ноябре — декабре вначале на узких протоках, после по всей ширине озеро замерзнет, и окаймляющий бе рега смешанный лес застынет в ожидании суровых зимни: морозов. Но еще не настало то время, и Архимандритов на ведался в свою «вотчину». Правда, отдых его был краток он находился здесь вторые сутки и уже к концу рабочей дня планировал быть в Москве. На ближайшем военном аэ родроме в ожидании хозяина стоял его самолет.

Пока же он сидел и рассматривал пейзаж, углубленны) в свои мысли, в стороне, под навесом, доходила до кондиции вкуснейшая душистая уха, приготовленная из вылов ленной в Селигере рыбы: сига, щуки, судака.

Арсений Алексеевич только что принял доклад и чув ствовал умиротворение. Краткий доклад гласил, что «операция по осуществлению захвата побережья океана находится в стадии подготовки №… Объекты, участвующие) этой операции, прошли все стадии организационного периода, вербовки и внедрения на самые важные участки всей операции. Океан ждет своего часа. Подпись…»

И теперь он ожидал прибытия сюда своего референта кавторанга Ивана Михайловича Румянцева.

* * *

А тем временем на одном из военных аэродромов Сибири совершил посадку самолет военного министра маршала Константинова. Буквально перед этим на этот же аэродром приземлился военно-транспортный самолет Ан-12, из которого по наклонной сходне съехал автомобиль ЗИЛ-118.

Владимир Владимирович Константинов по прилете пересел в свой ЗИЛ и выехал в таежную глушь по тщательно охраняемой автостраде, туда, где в укромном месте, в определенном секторе, в секретной зоне размещалась стратегическая ракетная часть. На вооружении которой состояли ракеты, названные на Западе «Сатана». Ракетоноситель способен был выводить в космос более 7 тонн боевой нагрузки. Против 4,6 тонны самой мощной американской ракеты МХ. Советская ракета могла доставить в любую точку земного шара 8 боеголовок с ядерными боезарядами. Все эти и другие нюансы очень заботили маршала Константинова. Потому что маршал — уже долгое время — вынашивал свой собственный план вмешательства в мировое устройство, тщательно охраняя свой секрет не только от окружающих, но и от… самого себя.

Конечно, он прекрасно понимал, что решение о запуске столь грозного оружия, как ракеты с символическим названием «Сатана», принимается далеко отсюда.

Здесь, у самого входа в глубокую шахту, министра обороны встретил командир части. Какие вопросы они обсуждали, осталось, как говорят, за кадром… Ознакомившись с готовностью стратегической части и отметив слаженные действия офицеров, министр сел в машину и возвратился на аэродром. Прежде чем решиться на активные действия, он еще не раз посетит эти места…

Спустя сколько-то минут самолет, взревев двигателями, набрал нужную высоту. Маршал закрыл глаза и углубился в размышления. В салоне, оборудованном под нужды военачальника, стояла тишина. Через несколько часов он будет на главном командном пункте в Краснозвездном. На подлете к Москве маршал Константинов посмотрел в иллюминатор и отметил ясную погоду, а еще — алеющее в искрящихся сусальным золотом облаках солнце.

…Несмотря на некоторую усталость, Константинов не колебался, ехать ему домой или нет. Он, как было им запланировано первоначально, отправился в святая святых ракетных войск — на командный пункт. На подземном объекте советских ракетчиков в Краснозвездном установлен строжайший режим, сюда не пускают никого, кроме узкого круга лиц военного ведомства и Политбюро.

Маршал Константинов входит через специально оборудованную дверь в главный зал командного пункта, покрытого бронированными листами, в который раз отмечая, что чувствует себя моряком в атомной подлодке. Ощущение не из приятных, к тому же воздух, поступающий в этот подземный город через очистные установки, кажется ему суховатым, почти искусственным.

Владимир Владимирович Константинов остановился недалеко от своего кресла, напротив огромного экрана, на который выводится текущая обстановка на всей планете. Справа от экрана расположены более десятка часов, показывающих одновременно время в Москве и в других столицах мира. По стенам, словно лианы, свисают толстые разноцветные кабели; гудят трансформаторы автономного электропитания. Накатывает непонятное раздражение.

Стратегические командные пункты есть у каждого вида и рода войск, но главный находится не здесь, не в Краснозвездном, а в Москве, близ Арбатской площади. От кабинета министра обороны туда, до Центрального командного пункта Генштаба, добираться считаные минуты на лифте.

Но только там обсуждаются самые важные стратегические вопросы: быть или нет войне. На обсуждении которых всегда присутствуют глава государства, военный министр и начальник Генштаба, все трое — с ядерными чемоданчиками. Могущие, при определенном согласовании мнений, запустить в действие ракетные комплексы…

Здесь же в кризисной ситуации собирается все Политбюро и военное руководство.

…Маршал встал с кресла, прошелся по ковровой дорожке вдоль стола туда и обратно, остановился у телефона, поднял трубку и бросил:

— Войди!

Тут же вошел генерал для особых поручений.

— Скажи, чтобы меня сегодня до конца дня никто не беспокоил. Я буду занят.

Маршал знал себе цену, как и многие окружавшие его лица из высшего партийного руководства. На заседаниях Политбюро не раз отмечалось, что не без помощи маршала Константинова в СССР окончательно сформировалась система управления оборонно-промышленным комплексом, позволявшая в предельно сжатые сроки создавать наиболее сложные системы вооружений, шла ли речь о ракетно-ядерном оружии, атомных подводных ракетоносцах или сверхзвуковых самолетах-ракетоносцах стратегической авиации.

И когда на одном из последних заседаний он заговорил о необходимости реконструкции старой научно-производственной базы и даже о создании совершенно новой базы — никто из присутствующих не усомнился в правильности его слов. Маршал, тайно вдохновляемый этим одобрением, тогда подчеркнул, что часть комплектующих необходимо разместить на ряде производств в странах Варшавского Договора и, конечно же, на юге Африки.

После заседания Константинов вернулся в свое министерство полностью удовлетворенным, будучи уверенным, что теперь его замысел по проведению боевой операции на юге Африки увенчается успехом.

Маршал отпил из хрустального стакана минеральной воды и почувствовал, как противно сосет под ложечкой. Наконец он сел в кресло и, глядя на экран, сосредоточился…

Он может стать ответственен за судьбы шести миллиардов жителей Земли; он — человек, но берет на себя функции Бога, или полубога, или даже чистильщика? Что-то припишут ему неблагодарные потомки?! Его радовало только одно обстоятельство, что люди пока не научились читать мысли друг друга… или все-таки научились? Он тяжелым взглядом обвел помещение. Все тихо, светится экран, тикают часы, чуть слышно гудит вентиляция. Даже если здесь все напичкано камерами слежения, никто не догадается о том, какие мысли бродят в его голове. Маршал думает, маршалу, в конце концов, положено думать!

Так по какому же сценарию развернутся боевые действия между Востоком и Западом, если схватка станет реальностью? А уж он-то приложит все усилия, чтобы схватка состоялась. Там, на юге Африки, что-то затевается; он это нутром чует и не останется в стороне. Это его шанс, его единственная возможность расстроить планы и своих, и чужих… Он сам хочет выйти в лидеры, сам хочет распоряжаться богатствами, но во имя простых людей, как учит партия, нагло обманывающая и обирающая этих самых простых тружеников и пролетариев. И чует, знает, что он сам — порядочнее всех этих дорвавшихся до власти людишек, вскарабкавшихся на Олимп власти чинуш, подонков, хамов, скряг, массовых убийц и наглецов. Ни одного положительногохарактера, ни одного светлого лица, ни единого примера праведности… ради кого? — рассуждает маршал, — уничтожили великую, величественную Русь? Ради мрази?! Ради тех, кто десятилетиями превращал русских в пьяниц и рабов, кто развращал их умы чуждыми псевдоценностями, кто прилагал усилия ради полной и бесповоротной дегенерации? …Если вдуматься, то из всех антисоветчиков он, Маршал Советского Союза, самый ярый. Но он никогда, никогда-никогда не озвучит то, о чем думает; если только однажды сам не займет место Первого, над которым не будет заокеанских хозяев, диктующих пути развития советской страны… уж он-то многое знает, многое имеет благодаря своей разведке… Конечно, с козырями у него сложновато, не все на руках; но игра еще продолжается.

Сегодня, просчитывает маршал Константинов, сокрушительный разгром армии противника и лишение его возможности продолжать активное сопротивление невозможно при наличии у противника ядерного потенциала. Ибо в этом случае угроза применения оружия массового поражения становится реальностью на любом этапе кампании, что лишает схватку военно-политического смысла. А значит, воспользоваться плодами победы будет некому.

Так что тогда? Ведь в своих замыслах Константинов предусматривал использование одного из компонентов ядерной триады Союза: атомных подводных лодок, имеющих на борту ракеты с ядерными боезарядами. Он принял решение провести одну из Тихоокеанских эскадр АПЛ через так называемую зону мира — Индийский океан. Решение принято; сидя в кабинете и пристально разглядывая карту, он взглядом проводит жирные красные стрелы, ведущие его мысль к победе…

Конечно, если это озвучить на совещании Политбюро, то введенный вместе с ним в состав этого ареопага министр иностранных дел сверкнет глазами и сразу же заявит, что «тем самым мы нарушаем существующие договоренности между заинтересованными странами в этом регионе и нарушаем резолюцию ООН №…»

На что он, маршал, отпарирует так: в Индийском океане находится остров Диего-Гарсия, где размещается самая крупная зарубежная база США, оснащенная ядерным оружием. Также резонно он выскажет мысль, что американские атомные подводные лодки и надводные корабли, в том числе АУГ (авианосные ударные группы) и атомный крейсер УРО «Лонг-Бич» с крылатыми ракетами, оснащенными ядерными боеголовками на борту, находятся в том же регионе. Маршал понимает, что министр иностранных дел осведомлен об этом почти так же хорошо, как и он. Однако это охладит его пыл, и он вынужден будет информировать о введении в регион советских АПЛ Генсека ООН и советского постоянного представителя в Совете Безопасности ООН.

Конечно, маршал отдает отчет, что руководителей сверхдержавы насторожат действия советского флота у берегов Южной Африки, но… это же игра, господа хорошие, тут прав тот, кто смел, а кто смел, тот всех и съел, шутливо прошептал под нос Владимир Владимирович, ощущая, как поднимается в нем боевой дух… Тогда он по своим каналам и МИД СССР по своим так или иначе вынуждены будут заявить, что использование советских АПЛ у берегов Африки влечет за собой не противостояние между ними и силами 7-го флота США, а скорее является сдерживающим фактором, который исключает развязывание Третьей мировой, ядерной войны. Вот так! Вы же, славные американские парни, открыто утверждаете, что находитесь в этом регионе со всей вашей ядерной силищей, чтобы «сдерживать развязывание военной катастрофы», так чем мы хуже, а-а?!

Это была игра с огнем. Но страна и ее политическое руководство имело уже подобный опыт с испытанием на моральную выдержку неприятеля, угрожая мощью советского ядерного оружия более 10 лет назад, во время Карибского кризиса. Ведь тогда президент США Джон Кеннеди вынужден был согласиться с позицией советского руководителя, то есть с позицией нашей страны, — маршал глубоко вздохнул и потянулся до хруста в костях. Он похвалил себя за ум и коварство, проявляющиеся в нем слитным конгломератом в самые сложные моменты его жизни и карьеры.

Знающий до тонкостей разные ситуации и военные конфликты, разгорающиеся на планете, маршал Константинов полагал, что он сумеет осуществить свою тайную операцию, а политическое руководство страны — уже с новым главой! — сумеет достойно выйти победителем, напомнив американцам, что бряцание оружием должно иметь свои границы… И что отныне законы воинской чести будут диктовать не зарвавшиеся янки…

В этой игре с Черным континентом, начатой другими, маршал учитывал, что генерал Равенских наилучшая фигура для создания мощной советской военной группировки войск в составе 4–5 соединений в Анголе и Мозамбике, резервом которой должны быть армии двух дружественных государств. Наличие такого количества войск и присутствие ВМФ Советского Союза в виде устрашающе-мощного ядерного кулака вынудят режим апартеида, возглавляемого белым меньшинством, сдаться на милость победителя. Так что, скорее всего, боевые действия будут иметь локальный характер и осуществятся силами двух дружественных государств. Приведем — по максимуму, задействуем — по минимуму, утешал себя близким будущим маршал.

До начала операции генерал Равенских, Константинов был уверен в этом, великолепно осуществит все подготовительные мероприятия и доведет до должного уровня боеготовность войск. После чего произойдет очередная замена: его и начальника штаба группы войск генерал-полковника Дремова отзовут в Москву. Но Дремова, знающего все тонкости дела на местах, возвратят обратно вместе с новым назначенцем, но уже с главнокомандующим, а не с главным военным советником, который и возглавит группировку. И если не возникнет непредвиденных обстоятельств, ее возглавит известный в стране Маршал Советского Союза Безруков, которого в НАТО и США окрестили «оголтелым ястребом холодной войны». Вот тогда и начнется главное действо, затеваемое каждым из причастных — ради личных (!) выгод.

Он нажал кнопку, справа от его стола раздвинулись шторы и засветился экран.

Итак, рубежи Сыктывкар — Муром, глубина воздушной наступательной операции более 1000 км. Рубеж Куйбышев — Пермь, радиус досягаемости крылатых ракет КРМБ «Томагавк» 1600 км. Рубеж Астрахань — Челябинск, радиус досягаемости крылатых ракет ВБ типа АГМ 86-ц — 2000 км.

Если произойдет хоть малейший срыв в разработанной операции на юге Африки, не исключена возможная атака силами стран НАТО этих рубежей, которые полностью перекрывают европейскую часть страны. Да, легкой задача кажется только на первый взгляд…

Что еще не предусмотрел маршал, что еще?

Маршал Константинов поднял трубку ВЧ и сказал:

— Соедините меня с секретарем ЦК товарищем Архимандритовым.

Буквально через секунду-другую послышался тенор секретаря ЦК:

— Я внимательно вас слушаю, товарищ Константинов.

— Товарищ Архимандритов, я бы хотел, чтобы вы неотложно меня приняли. Хотя уже конец рабочего дня, и я…

— Вы можете приехать сейчас. Я жду вас.

На том конце положили трубку.

Двигаясь мимо стола, маршал усмехнулся и своим мощным, красивым баритоном, не обращаясь ни к кому, сказал: «Повоюем, еще увидим, кто кого…»

Глава 22

Константинов удобней откинулся в ЗИЛе и вперился взглядом в окно, отрешенно наблюдая, как справа от него мелькают дома и деревья.

Всю дорогу в голове маршала бродили мысли о совещании, которое придется провести. На командный пункт Генштаба прибудут глава государства, руководитель госбезопасности, начальник военной разведки и секретарь ЦК Архимандритов — вот и вся почтенная компания самых-самых избранных. И вот же любопытно, подумал маршал, этот человек, которого редкие смельчаки за глаза зовут Сатаной, бывая в этом помещении на закрытых заседаниях, почти никогда не произносит ни единого слова. Сидит с непроницаемым видом, не поймешь, что за душой, не поймешь, о чем думает… лицо гладкое, без морщин, хотя он старше маршала, мелкие черты, невыразительные глаза, не на чем зацепиться взгляду, разве только на жесткой щеточке усов. Не человек, а манекен.

…Встреча члена Политбюро Владимира Владимировича Константинова и секретаря ЦК Арсения Алексеевича Архимандритова состоялась в бывшем гагаринском дворце. Маршал впервые был в этих роскошных апартаментах.

Поздоровавшись, секретарь ЦК жестом указал гостю на удобное кресло за столиком и, подождав пока тот устроится, сел напротив. На столе стояли любимые маршалом напитки. Он сразу же обратил внимание на это неожиданное обстоятельство, но сделал вид, что ничего не заметил. Зато удивился, когда, повернувшись к сидевшему напротив Архимандритову, обнаружил, что их взгляды оказались на одном уровне, хотя этого никак не должно было быть по той причине, что министр имел исполинский рост, чего не скажешь об Арсении Алексеевиче. Ростом Архимандритов не вышел (ни кожей, ни рожей, еще подумал про себя Константинов), а вот, поди ж ты, как тут все предусмотрено…

Работая в Политбюро и пребывая в должности военного министра, личных встреч и переговоров маршал с Архимандритовым не вел. На что Арсений Алексеевич вежливо попенял.

— Не удивляйтесь, но мне приятно будет выслушать ваш рассказ или вопросы, с которыми вы приехали. Мне кажется, что вы хотели бы со мной поделиться и порассуждать о перспективных планах союзников США в Европе, направленных против нашей страны. Еще раз повторяю: не удивляйтесь, эта тема хоть и обширна, но хорошо известна и мне, и всем товарищам в Политбюро.

У маршала отлегло от сердца; значит, зря толкуют о всевидящем и всезнающем Папе Сене? Выходит, он только грамотно просчитывает ходы, а все остальное домысливает? Маршал кивнул, соглашаясь с предложенной темой обсуждения. Но Архимандритов не обратил внимания на его легкий кивок.

— Еще я думаю, вы выскажете мнение нашего военного ведомства в отношении пребывания наших войск в странах социалистического содружества, в братской Монголии, в обоих Йеменах (он так и сказал, умышленно, и все пронзительнее смотрел на молча слушавшего военного министра). Поделитесь, каковы ваши планы по поводу Кубы, Анголы, Мозамбика. Ведь вы, я думаю, посвятите меня в это? Нет-нет, меня не интересует то, как подаются эти темы в наших газетах и что докладывают в Политбюро… — И уже совсем не давая гостю опомниться, словно захлопывая мышеловку, жестко произнес: — Я правильно понял ваш визит, товарищ Константинов?

Практически никому еще не удавалось вывести маршала из нормального состояния, он всегда и из любой ситуации мог выйти победителем, но тут вдруг почувствовал, как земля уплывает из-под ног…

И… тут же услышал произнесенное шепотом в самое ухо:

— Маршал, вы не упадете, не ударитесь, у вас кресло устойчивое.

Слово «устойчивое» словно приклеило Константинова к креслу, он даже выпрямил спину, пытаясь проверить, не прилип ли он и в самом деле к высокой спинке…

— Так я вас слушаю.

— Я хотел сказать не об этом, — попытался собраться с мыслями маршал. — Я хотел с вами посоветоваться. Но коль вы так осведомлены, что…

— Разве я сказал, что осведомлен? Наоборот, это я вас попросил поделиться своими замыслами, товарищ Константинов… Ну хорошо, я могу вам помочь. Вас, как полководца минувшей войны, крупного советского военачальника, отвечающего в Политбюро за мощь нашей армии и флота, не может не волновать та проблема, которая волнует всякого здравомыслящего политического деятеля. Вы хорошо знаете, что и Ангола, и Мозамбик — наш плацдарм. А ядерное оружие — сдерживающий фактор. И, чтобы вас успокоить, подтвержу, что американцы его никогда не применят. Для этого нужна другая воля, другая личность, и не у них, а на нашей стороне… Надеюсь, вы меня понимаете?

«Не подозревает ли он меня в желании?.. — боясь домыслить фразу, подумал ошарашенный маршал. — А… может, он сам и есть эта личность?! Он — сам?!» Больше ему ничего не приходило на ум. Он успел не раз пожалеть, что поднял трубку, напросился на встречу и приехал сюда. Сам, добровольно отдал себя на чудовищное испытание.

Секретарь ЦК сделал паузу, поднялся с кресла, бросив повторно:

— Надеюсь, вы меня понимаете?

Архимандритов направился в дальнюю часть кабинета; его шаги заглушал чудесный ковер ручной работы, его взгляд встречался с искусно выписанными глазами на живописных полотнах давних мастеров; и, словно наблюдая за ним, то там, то здесь вспыхивали глазки алмазов и самоцветов, украшавших посуду, мебель и даже ручки дверей. Среди всей этой роскоши Арсений Алексеевич становился похож на гнома, охраняющего сказочные богатства от злых людей и оттого имеющего право быть недобрым, ворчливым и подозрительным.

Попавший сюда впервые маршал Константинов был шокирован, причем не столько роскошью, — он перестал обращать на это внимание, сколько той мощью, которая исходила от Архимандритова. В какой-то момент ему даже показалось, что какая-то неземная сила в буквальном смысле заталкивает в его мозг истины, о которых он до этого не имел ни малейшего понятия. «Что с ним происходит?» — пытался понять Владимир Владимирович, однако не мог бороться с непонятной силой, внушавшей ему истины о человеческом бытии.

До него дошло, что никакие прежние знания, ни академия Генштаба, ни его огромный опыт командования армией в годы Великой Отечественной войны, ни послевоенные четверть века служения партии и государству на высших командных должностях в Вооруженных Силах, не дали ему и толики тех знаний, которые сейчас, ежесекундно, втекают в его сознание! Переворачивая все представления о мире, об армии, о революциях и войнах. И в этом новом знании все прежние ценности сокрушались в ничто, в прах, в пыль… оседая на блаженном разочаровании… пока все не исчезло. И вдруг маршал обнаружил: в кабинете никого нет! Он почувствовал, как внутри пробежал холодок, и, обведя глазами пространство вокруг, подумал, что где-то в стене имеется тщательно замаскированная дверь, в которую и вышел хозяин, пока вдруг отчетливо не услышал у самого уха, прямо за спиной, спокойный голос Архимандритова:

— Ну что, продолжим, товарищ маршал?

Он не поверил. Нет! Нет, этого не могло быть, ведь он оглядывался, а кресло находится у самой стены, и для того чтобы проникнуть за спинку, нужно все время находиться в поле зрения маршала…

— У меня… у меня нет к вам вопросов, Арсений Алексеевич.

— Ну тогда, если позволите, я продолжу. Итак, я думаю, вы уже сформулировали свои планы. На плацдарме в Анголе вы в установленные сроки разместите две, а то и три армии; да в Мозамбике еще две. Естественно, вам нужен сдерживающий фактор. И тут вы учтете… помните, вначале я упомянул о Кубе? …вы учтете Карибский опыт. Самыми мобильными из ракетно-ядерных комплексов будут наши подводные ракетоносцы. Нашему главному дипломату только и останется находить логические доводы в ООН, объясняя пребывание наших Вооруженных Сил, в том числе флота, в том регионе.

Маршал молчал. Он еще не понял: то ли Архимандритов внушает ему свои личные планы, зомбируя, как действовать дальше, то ли и в самом деле давно знает и читает его потаенные мысли…

— Кстати, у меня есть, пожалуй, лучший в мире коньяк. Много лучше того, что вы употребляете. Да-да, вы можете мне сказать… но не говорите… Вам дочь нашего с вами коллеги подарила коллекцию отборного французского коньяка XIX столетия.

Константинов перестал удивляться; он начал воспринимать все происходящее как должное; достаточно настроить себя на то, что присутствуешь на сеансе иллюзиониста. Откуда он что знает, этот щупленький Сатана?

Секретарь ЦК нажал кнопку, и словно бы прямо из стены бесшумно выкатилась тележка. Архимандритов подошел к ней и открыл столешницу-дверцы, из которых поднялся столик. На нем стояла точно такая же коллекция коньяков, которую ему подарила Ада Андреевна Ютвакова.

А хозяин кабинета не переставал чудить, явно наслаждаясь тем впечатлением, которое производит на гостя.

— Хотите маленькую новость? Не важно, как это у меня оказалось, не ищите ответа… важно другое. Та коллекция, которую вам подарила ваша приятельница, на самом деле из моих подвалов. А вот эту, что вы видите сейчас, коллекцию она везла из Франции. Не смотрите таким непонимающим взглядом. Ту, что везла Ада, была фальшивкой, поэтому она у нас. Вы же получили аналогичную коллекцию из моих запасников, но, замечу, настоящих коньяков. Так что не благодарите… и забудем это маленькое недоразумение. А теперь я предложу вам лучший коньяк.

Архимандритов явно куражился; но было чем бравировать… каков ловкач, как провел и одновременно «облагодетельствовал»! Что тут скажешь?!

Маршал увидел, что ниже в тележке есть подставка, на ней стоят две бутылки коньяка, рядом лежит табличка, на которой русскими буквами красивой вязью написано: от Людовика XIV. В глубоких хрустальных вазочках лежали тонко нарезанные дольки лимона, и когда Арсений Алексеевич снял с них крышки, донесся цитрусовый запах, смешанный с каким-то другим, приятным экзотическим ароматом. Коньяк тонкой сверкающей струей наполнил рюмки; и, беря одну из них, маршал заметил, что на дне переливается бриллиант.

Они выпили не чокаясь. Архимандритов хотел сказать, что, мол, знаете, кто пьет не чокаясь, наспех? — но пощадил маршала. Слишком много тому досталось впечатлений. Арсений Алексеевич тут же налил второй раз и с легким мелодичным звоном прикоснулся к рюмке гостя. Они выпили, как старые товарищи, почти друзья. На душе маршала потеплело, хотя расслабиться все равно не удалось. «Глупостями с пищей занимались глупые короли и их помощники. А я предпочитаю и уважаю кардинала де Ришелье», — тактично пододвигая министру лимончик в вазочке, пошутил Архимандритов, явно давая понять, что не травит людей ядами… Шутку поняли и приняли; Константинов вежливо кивнул, аккуратно поддев дольку и отправив ее в рот.

…Выйдя от гостеприимного хозяина гагаринского дворца, маршал Советского Союза понял, что должен что-то предпринять, иначе после такого напряженного дня, заканчивающегося мистическими штучками, в его мозгу наступит беспросветное изнеможение или, еще хуже, умственный крен, могущий довести до госпиталя. И не было ничего удивительного, что он позвонил своей любовнице Аде, чтобы встретиться с ней.

Когда его ЗИЛ в сопровождении машин охраны прибыл на одну из служебных госдач, Ада уже была там.

О чем сразу же известно стало Архимандритову. Он покинул комнату, в которой не так давно сидел с военным министром, и уединился в своем бункере. Прямо перед ним светился экран, отображавший все, что происходило между Владимиром Владимировичем и Адой. Арсений Алексеевич с привычно-безразличным отвращением смотрел на явно изнемогающих в показной страсти любовников, пока маршал, уставший после всего, не уснул в объятиях черноволосой женщины. А он действительно крепко засыпал в ее объятиях, всегда, потому что по-другому быть и не могло.

Выполняя задание генерала госбезопасности Круглова, Ада Андреевна незаметно распыляла аэрозоль; зевая, маршал вдыхал поступающий газ. Когда любовник отключался, она вводила в его вену несколько инъекций специального раствора, через несколько минут он открывал глаза, и она задавала пребывающему в прострации наводящие вопросы. Все шло по плану и на этот раз.

После беседы, а вернее допроса, Ада Андреевна вкладывала микрокассету с записью в специальный микроконтейнер и фиксировала ее нажатием кнопки, замыкавшей крышечку. В таком виде кассета передавалась ей генералу Круглову. И даже если бы тот в импульсивный момент безмерного любопытства вдруг возжелал узнать тайну того или иного разговора, он бы никогда не решился вскрыть контейнер. Конечно, он понимал, что для того, чтобы вытащить кассету, нужно произвести определенную манипуляцию, к примеру, поместить сей предмет под воздействие электромагнитных волн заданной частоты. Но даже при высокой технической оснащенности своего ведомства Круглов этого никогда не делал, потому как знал, что внутри контейнера размещается капсула, срабатывающая, если вскрывает «чужой». В результате химической реакции запись уничтожается. Так что первая же попытка приведет Круглова не к желанному результату, а на ковер к Арсению Алексеевичу. И добро, если на ковер, а то ведь и в подвал попасть недолго или приболеть да и помереть от инфлюэнцы. Мало ли как Папа Сеня выражает свое неудовольствие… Потому-то генерал госбезопасности Круглов всегда передавал пленочки в целости и сохранности. Да мог ли он знать, что этот тщательно им сохраняемый предмет для секретаря ЦК — тлен? И что секретарь ЦК имеет весомее доказательства бесед в виде аудиозаписи и знакомится с происходящим, как в будущем бы сказали, в режиме реального времени. Тогда зачем ему пленки, зачем риск? Да потому, что Арсений Алексеевич всегда всех и каждого из своих людей проверял на надежность — и потому всегда и во всем выигрывал… или почти всегда.

Архимандритов, следя за действием на экране, внимательно прослушал все, что говорил в бессознательном состоянии маршал; впрочем, он в основном пересказывал то, что было ему поведано в виде монолога при сегодняшней встрече. И все же сказано было больше…

«Итак, — решил для себя Архимандритов, — надо немедленно „вычистить“ полученную информацию из мозга Ютваковой. А после можно отправлять ее к нашему другу в США. Ему ведь тоже не нужно знать все».

Глядя на экран и посылая мощный энергетический сигнал электромагнитных излучений, много позже ставших известными широкой публике как торсионное оружие, Архимандритов приказал: «Ну хватит!» И в этот момент Ада, отображенная прямо на экране, вздрогнула и как подкошенная упала на кровать. Маршал тоже опрокинулся на подушку и провалился в бездонный колодец сна.

…Через короткое время глубоко спящая Ада Андреевна была доставлена к Архимандритову. Где в одной из лабораторий из ее памяти избирательно стерли факт встречи и сказанное маршалом Константиновым и Папой Сеней. Также она «потеряла» память о двух часах, проведенных до приезда к маршалу. У нее изъяли микроконтейнер, в котором находилась запись беседы. После чего женщину отвезли домой, туда, где она и находилась до этой встречи с любовником.

Когда она проснулась, домашние сообщили, что звонил хорошо известный ей Вячеслав Вячеславович, просивший перезвонить. Вячеславом Вячеславовичем для ее домашних представлялся генерал госбезопасности Круглов. Ада позвонила Юрию Владимировичу Круглову, и тот попросил ее немедленно приехать. О нескольких часах, проведенных ею с маршалом Константиновым, Круглов ничего не знал, а Ада не помнила, оттого вопрос о пленке не возник. Через двое суток Ада Андреевна вновь была в Окленде, и зачем ее послали в Юго-Восточную Азию, могли знать только избранные…

Глава 23

На табло, размещенном на столе секретаря ЦК Архимандритова, зажглась информация, что прибыл Румянцов. Нажав кнопку, Арсений Алексеевич сказал кому-то невидимому: «Пусть войдет».

Не прошло и секунды, как в кабинет вошел стройный, подтянутый мужчина в изящном дорогом костюме. Румянцев всегда являлся на доклад внутренне собранным; на сей раз он вошел собранным и ликующим. Его внутреннее — но ничем не проявленное внешне! — состояние было состоянием Сизифа, вкатывающего, наконец, камень на самую вершину горы. Он чуял близость победы и, если б мог, заржал бы, как боевой жеребец в приливе торжествующего энтузиазма.

Арсений Алексеевич начал снисходительно и почти по-отечески, с задушевной расстановкой растягивая короткие фразы:

— Ты хорошо потрудился, тебя бы твои предки оценили. А вот мне хочется спросить: ты не устал, мой мальчик? Может, ты нуждаешься в отдыхе?

Кавторанг молчал. Хотя он работает под началом босса всего несколько лет, и срок этот вовсе невелик, главное — он смог выжить и кое-что понять. Хотя бы то, что пока все сказанное руководителем не имеет никакого значения. Оттого молча ждал, что будет дальше.

— Ты хорошо поработал. Может, тебе следует отдохнуть? — повторил свой вопрос Архимандритов.

Кавторанг молчал…

— Я вот что вспомнил. Твою поездку в Штаты. Прошли месяцы, а мы тебя никак не отметили.

Румянцов смолчал и на сей раз. Если это не кураж, значит, как-то объяснится. То ли важна была та встреча и передача алмаза давнему другу босса Дэвиду Бросману, то ли важны дела, которые Румянцов проворачивал попутно…

Арсений Алексеевич и в этих апартаментах выглядел настоящим хозяином. Словно он — одним своим присутствием — «подгонял» дом под себя, заставляя служить своему вкусу все, начиная от штор, гобеленов и напольных ваз до искусно замаскированных в тяжелую драпировку подслушивающих устройств и видеоаппаратуры. Иван Михайлович Румянцов, приглашенный на этот раз в Румянцовский дворец, благодаря пожеланиям босса сохраненный в одном из переулков Первопрестольной в изумительном состоянии, не усмотрел подвоха; возможно, его и не было. Предки кавторанга Румянцова не имели никакого отношения к тем Румянцовым, которые жили в сем строении…

Архимандритов, имевший в своем распоряжении несколько чудесных дворцов, напоминавших о великой эпохе, уничтоженной легионами красных бесов, никогда бы не согласился работать в отстроенном советскими тружениками современном здании. Новая советская архитектура его не грела и не вдохновляла. Хотя, надо отдать должное, именно этот кабинет в Румянцовском дворце был переоборудован под современный модерн. Все остальное — белое пространство, канделябры и различные архитектурные штучки, выкрашенные в кремовый и золотистые цвета, — оставалось почти таким, как было во времена генерал-фельдмаршала графа Румянцова, внебрачного сына Петра I от графини Марии Александровны Румянцовой, урожденной Матвеевой, а сын его, внук Петра Великого, был губернатором Гомеля (о чем советским людям знать не полагалось). Арсений Ааронович Архимандритов получил государство с богатым историческим приданым; и с тех пор он оставался хранителем тайн Российской империи, используя каждый козырь в искусной борьбе со своими партнерами из тайного Мирового правительства.

— Я ознакомился с тем, что ты сделал, — обратился Арсений Алексеевич к референту, когда они сели за стол. — Из твоего доклада по разведке Ларичева кое-что стоит внимания.

Благодаря своей агентуре и, конечно же, далеко не тщетным усилиям пребывавшей в Анголе в должности торгового представителя торгпредства СССР жены главного военного советника Равенских Сусанны Игоревны, вступившей в любовную связь с начальником разведуправления полковником Ларичевым, кавторанг смог отследить все, чем занимается группа разведки на территории африканской страны. Й, как всегда, получая ту или иную информацию, Румянцов, сам искусный мастер дезинформации, обязательно перепроверял сведения.

За время обучения ангольцев премудростям ведения войны подразделениями спецназначения им дважды пришлось участвовать в боевых операциях. В одну из ночей была осуществлена, и об этом докладывал Румянцов, операция по ослеплению радиолокационных станций, которыми были оснащены мятежники. Затем по радиолокационным установкам был осуществлен мощный залп переносных ракетных комплексов и одновременно высажены 30 диверсионных групп, имевших разные задачи и разный состав.

В другой раз, также ночью, осуществлялась выброска диверсионных групп против засевших в горах мятежников. Выброска производилась в разных районах с разных маршрутов и разных высот.

…Аппарель опустилась, и диверсанты один за другим покинули самолет. За ними следовала другая группа. На сверхмалой высоте почти все происходит одновременно: голова вниз, жаркая плеть воздуха по лицу, ноги вверх, чудовищный рывок за шиворот, затем ноги резко сигают вниз, ураганный ветер хлещет по телу. Недолгий полет, удар о землю, и вот ты кувыркаешься, чувствуя каждую выбоину и кочку… парашюты открепляются… диверсант приступает к операции. Сколько раз Румянцов сам проходил это… И, вкладывая информацию в скупые строки, он всегда переживал происходящее так, словно сам присутствовал среди бойцов.

К утру все выбились из сил. С рассветом, после выполнения задачи по уничтожению мятежников, начали путать следы. Все мокрые, чертовски усталые, пот ручьями. Сердце рвется из груди, языки вываливаются, как у собак на жаре. Пронзительные крики в глухой чаще сырых джунглей будоражат и так до предела взвинченные нервы. А впереди опасный марш, со всякими неожиданностями, которые всегда стоит ожидать от африканских жителей и африканской природы.

В той операции участвовали и женщины-«спортсменки», и братья Суховы. Когда группа возвращалась назад, в базу, по дороге произошел, на первый взгляд, неприметный инцидент. Вдруг исчезла и потерялась Зоря, а через какое-то время возникла опять, как ни в чем не бывало: мол, ногу подвернула, отлежалась чуток. Ни полковник Ларичев, ни капитаны Иван и Богдан Суховы, ни остальные участники боевой операции не могли знать, что в одной из глухих деревень, рядом с которой они проходили, возвращаясь на базу, в труднопроходимых джунглях находилась крупная база наркотрафика. Как не могли знать, что проводимая ими сегодняшняя боевая операция имела отвлекающую цель. Кому-то из командования в том глухом селе было необходимо внедрить профессионального разведчика в базу наркотрафика. И об этом знала Зоря, участвующая в секретной операции.

Об этом догадался, а после подтвердил фактами и кавторанг Румянцов, докладывающий обстановку на юге Африки своему боссу.

— Итак, из твоего доклада по группе Ларичева кое-что стоит внимания. Это фраза о том, что методы работы разведуправления под его руководством устарели и что с такими методами можно проиграть всякое дело. Ну да черт с ним, с этим Ларичевым. Пусть с ним разбирается его командование.

Негусто, товарищ Румянцов; эк тебя обломали… Иван Михайлович шумно вдохнул воздух… Разве сведения о внедрении человека на базу наркотрафика уже ничего не стоят? Впрочем, если только Папа Сеня знал об этом и без него или сам запланировал проведение той операции, а он ненароком раскрыл. Впрочем, было бы хуже, если б он не раскрыл…

Пожалуй, правду поговаривают, подумал Румянцов, глядя на стоящую в углу кабинета вазу, привезенную из захоронений одного из фараонов Египта, что Папа Сеня может одним взглядом заставить извергаться из ее горла искры, как из кратера вулкана. Чего только не может этот человек!

Иногда Архимандритов применял и свой излюбленный метод исчезновения во время разговора с посетителем. Чтобы тот опешил, растерялся, а, значит, потерял контроль над собой. Такие игры Румянцов тоже прошел; но не это больше всего его удивляло в Архимандритове, не иллюзионизм, не игра в кошки-мышки, не наносная хитрость, а настоящие глубинные таланты этого чародея в человечьем обличье.

Что за талант: исчезать и появляться с помощью скрытых ниш, искусно сделанных во всех владениях босса. Любопытно другое умение. Когда-то, еще в годы Второй мировой войны, ему доложили, что в столе у начальника VI управления РСХА Вальтера Шелленберга скрытно установлено несколько пулеметных стволов, напичканных патронами. И если кто-то бы попытался напасть на бригаденфюрера, то его в тот же миг в клочья изорвали пулеметные очереди, для этого Шелленбергу достаточно было нажать вмонтированную в стол кнопку. Узнав эти подробности, Архимандритов усмехнулся и произнес известную в его окружении фразу: «Шелленберг — человек двух крайностей: в отношениях с дамами он был исключительно галантен, а в разведке — недалек».

Архимандритов знал, что никакие спецстолы и пулеметы не спасут человека от профессиональных убийц. Сам Архимандритов обладал такой энергией, что не шестым, а каким-то невыразимым подсознательным чувством буквально видел намерения своего гостя или сотрудника; он снимал информацию с мозга человека и своим отношением, в зависимости от обстоятельств и прихоти, каждого обезоруживал.

— На данный момент меня больше интересует твоя информация о действиях подводных лодок военно-морских сил США под общим руководством адмирала Райта. И особенно материалы по операции «Барвинок» о деятельности разведывательной атомной подлодки США «Хэлибат» в Охотском море. Твои данные за август 1972 года предварительны и потребуют некоторых уточнений. Займись этим, не забывая и о проекте «Кавалергардский алмаз».

Иван Румянцов и сам не раз обдумывал странную ситуацию с алмазом. Ведь не может же Архимандритов и в самом деле искать то, что сам — руками кавторанга — передал американскому другу. Неужели Сатана выпустил из рук настоящий бриллиант, наделенный космической властью? Причем имея гипотетическую возможность рано или поздно добраться до Рубина Власти, находящегося у главы государства? Если отдал, значит, Дэвид Бросман обладает еще большей властью и большим влиянием, чем сам товарищ Сатана. А если передал камень-двойник (чего Румянцов не исключал), то с какой целью? Неужели хочет ввести в заблуждение всемогущего monster’a, американского Satan’у? Игры достойных противников! Но как, участвуя в подобной игре, остаться в живых, как не быть раздавленным в поединке со смертью, насылаемой со всех сторон?

Ну что ж, Румянцов тоже, как говорят настоящие русские, не лыком шит, он при случае тоже применит мистические штучки, одно из средств из арсенала босса… С волками жить — по-волчьи выть… Он обязательно что-нибудь придумает… придумает…

А если — нельзя исключать и такого варианта — алмаз все же утерян в далеком 1918 году госпожой Еранчиной, хранительницей бесценного сокровища, и вот теперь, благодаря в том числе и стараниям Ивана Румянцова, скоро отыщется? Значит, Архимандритов просто делает все, чтобы отвадить других охотников за сокровищем, направить их по ложному пути… Успеют ли они опередить других, смогут ли заполучить алмаз?

И что самое маетное во всей этой ситуации: никаких вопросов товарищу Архимандритову, никаких наводящих догадок… За вопросы Папа Сеня карает, и карает безжалостно; дал задание — делай, а вот как — твое личное дело, проявляй инициативу, строй свою игру, учись, жизнь длинная, научит, если успеешь ее прожить…

— Сведения твоих агентов Зори и Пумы о том, что искомый «сердолик» находится в Окленде, подтвердились по другим каналам. Возможно, наш алмаз находится у господина Ричарда Дэйва. Проводить операцию в Окленде рискованно, да и не нужно, этот город должен навсегда оставаться самым безопасным местом на земле для тех, кто там проживает.

«…и кто там в банках держит гигантские суммы… а проживают и держат деньги — избранные… а среди них и…» — пронеслось в голове Румянцева, но он интуитивно успел сдержать окончание фразы.

Архимандритов метнул на него многозначительный взгляд, чуть улыбнувшись, и завершил:

— Завтра утром получишь документы по Ричарду Дэйву. А сейчас отдыхай.

Румянцов скоро поднялся и, сказав «до завтра», уехал в свой особняк в Березовом бору.

Глава 24

Стоявшая с тыльной стороны дворца за старинным железным забором, куда не мог проникнуть ни один смертный, белая «Волга» плавно тронулась, как только кавторанг сел в машину и завел мотор. Его движение фиксировали телекамеры и дежурный механик. Электронная техника у въездных ворот также равнодушно отметила его отъезд.

Конечно же, Иван Румянцов знал, что с момента звонка и приказа прибыть к Архимандритову в мельчайших подробностях начинает фиксироваться движение: куда и зачем ты передвигаешься… Впрочем, он знал и то, что везде, где бы ни находился Архимандритов, все и вся записывается тщательно сокрытыми ото всех телекамерами.

Сев в машину и выехав за ворота, кавторанг физически ощутил некую домашность салона и порадовался, что очень скоро будет дома.

Он научился в бесконечных поездках и перелетах не скучать по своему коттеджу в Березовом бору. Живя там всего пару последних лет и гордясь, что имеет несравненную роскошь, которая и не снилась «простым советским гражданам», «труженикам великой страны», он в то же время в глубине души понимал, что его комфорт может оказаться временным. Впрочем, как и его зависимая жизнь. Но даже при таком раскладе он имеет реальный шанс перебраться в еще более комфортное жилье, даваемое по статусу и заслугам «перед партией и правительством».

Дорога до дома заняла не больше сорока минут. «Волга» прекрасно слушалась руля; ему никогда не доводилось чистить ее и готовить к поездкам — этим занимались другие люди. И если бы, не дай бог, что-то произошло с машиной в дороге, к примеру, застучали клапана, забился бензопровод или заглох двигатель, то механикам тут же оторвали б головы — физически, как синюшным бройлерным цыплятам на птицефабрике имени Крупской (подумав об этом, он иронично ухмыльнулся).

Лишили б механиков головы хотя бы потому, что обычные на вид «Волги» ГАЗ-24, на которых ездили сотрудники ведомства Папы Сени, были напичканы самой современной видеотехникой, приемопередающими устройством, а также засекреченной аппаратурой связи. Такую машину в случае непредвиденной поломки нельзя было оставлять; инструкция гласила, что если сотруднику все же нужно срочно отбыть по делам (к примеру, поломка произошла во время погони), прежде он обязан был взорвать машину, нажав нужный рычажок. Причем, отойдя на безопасное расстояние, убедиться, что она действительно взлетит на воздух. Потом специальные люди приедут и обязательно соберут все оставшиеся от нее мелкие-мелкие части… Если же поломка происходила в многолюдном месте, то сотрудник и вовсе не имел права покидать машину, не дождавшись вызванных по спецсвязи техников.

К счастью, никаких проблем с машиной у Румянцова не было; он надеялся, что и в дальнейшем его железного коня минет любая поломка и авария.

Вот и въезд, ведущий к особняку. Лазерное устройство, классифицировав автомобиль и одновременно идентифицировав водителя, автоматически открыло ворота, пропустив во двор «Волгу». Румянцов припарковал машину в гараж и с удовольствием прошелся по небольшому участку двора, усаженного несколькими деревьями, густо желтевшими в эту пору года. Кое-где скромными пирамидками высились темные молодые ели. Участок с аккуратно подстриженной и уже пожухлой травой разрезали извилистые дорожки, мощенные цветной плиткой. Яркими пятнами в сумерках выглядели клумбы с поздними цветами, над которыми зажглись белые шары фонарей.

Сейчас будет подан ужин, о его присутствии уже знает домработница, отметил про себя кавторанг и прошел в дом. Однако прежде чем переодеться и появиться в столовой, Иван Михайлович направился в гостиную, чтобы провести своего рода разгрузочную психотерапию. Он на несколько минут устроился в удобном кресле и, полностью расслабившись, наблюдал за тем, что происходит в пустой комнате. Правда, надо отдать должное, здесь имелись живые существа: в большом аквариуме плавали красные и золотистые крупные рыбки с печальными глазами, а в многочисленных горшках росли широколистые растения. Румянцов продолжал сидеть в полной темноте, пока глаза не стали различать движения рыб, после чего встал и, громко уведомив, что сейчас выйдет к ужину, пошел переодеваться.

Поглощая лобстеры с пивом, он размышлял над услышанным у Архимандритова, как всегда, думая и сопоставляя.

Если на время забыть о переданном Дэвиду Бросману подарке, тогда можно всерьез отнестись к тому, что в богатом городе Окленде у некоего господина Ричарда Дэйва имеется скрытый ото всех и тщательно хранимый в банковском сейфе бриллиант. Источник, сообщивший его агентам Зоре и Пуме о «сердолике» из Окленда, уже мертв — и это также надо учитывать. Это произошло вскоре после встречи Румянцова, прибывшего в Африку под именем Михаила Андреевича Зимина, с агентами в баре, что расположен на набережной в городе Конакри. Тогда стоял обжигающий зной, а в баре, помнится, трепетал ветер; и в этой упоенной прохладе он сидел за столиком с прекрасными женщинами. Обе, и Зоря, и Пума, — его личные агенты, официально состоящие на службе у полковника Ларичева. Одна из них «завербована ЦРУ» и к тому же работает на Аду, то есть тройной, а то и четверной агент. Веселенький змеиный клубок. И таких вот «раскладов» у него по миру не один… всех надо учитывать, держать под контролем, не сбиться, не подставиться, деликатно избегая провокаций, обходя «подставы» и всевозможные расставляемые ловушки.

Сразу после ужина Иван пришел в кабинет обдумать, начертить кое-какие схемы; он снял с полки книгу, открыл ее и, моментально прочитывая по особой системе страницу за страницей, через восприятие мира другим человеком, автором, моделировал свою ситуацию. В этом заключалась его система. Там, где человек придумает и прокрутит одну, две, от силы три-четыре возможных ситуации развития событий, Иван Румянцов «провернет» в мозгу сотни, причем в ограниченный отрезок времени. Ему не придется размышлять сутками; все (почти все) возможные ситуации явственно, как в кино, смоделируются в его голове за часы, а в экстренных ситуациях — за минуты…

Его поразило, когда он вселялся в этот коттедж, то, что все здесь уже было подобрано под него, с учетом специфических деталей. Цветы и зеленые растения в горшках, аквариум с рыбками, прекрасная библиотека и даже огромное фото его любимой скульптуры во весь рост оригинала — все имелось здесь. Сделанная в Лувре фотография Венеры Милосской висит на стене в кабинете, и если он включит систему оригинальной подсветки, то кажется, что скульптура на фото выпукла, объемна и выглядит почти как настоящая. В кабинете имеются и другие приятные вещи: кинокамера «Конвас», недалеко от окна, в углу — большая амфора для цветов. И много книг, каждая из которых — как дополнение другим, соседствующим на полках, все подобраны специально, так сказать, по итогам многочисленных тестирований и психологических исследований, проводимых в их ведомстве. Он знает, что книги и цветы имеются далеко не у каждого референта в их жилище, каждому — по потребностям… А вот в его библиотеке — вечные ценности, неувядающая мировая классика: Макиавелли, Софокл, Сократ, Гегель, Кант, Авиценна, Петрарка, исследования о Тициане и Леонардо да Винчи, о древнеримских стоиках, о походах Ганнибала, о времени царя Митридата, о Древнем Египте, Древней Греции и множество других трудов…

Держа в руках исследование об эпохе Александра I, вышедшее еще до революции, Иван Румянцов мысленно строил свою модель происшедшего и происходящего вокруг бриллианта, обладающего кармой давать и удерживать Власть. Конечно же, он знал, что с завтрашнего дня вариантов значительно прибавится, потому что ему станут известны подробности ожизни некоего бизнесмена из Окленда Ричарда Дэйва. Когда Румянцов понял, что устал, почувствовал, как в мозгу все чаще стали взрываться яркие вспышки, превращая его сознание в калейдоскоп сверкающих огней, он встал из-за стола и, поставив книгу на полку, прошел в спальню. Раздевшись и приняв прежде прохладный душ, Иван провалился в спокойный, глубокий сон.

Встав, как заведено, когда он бывал дома, около шести утра, мужчина спустился в тренажерный зал, сделал легкую разминку и нырнул в бассейн. Проплыв метров шесть до искусственного водопада (а он любил водопады), Иван с наслаждением постоял под падающими струями теплой воды, после чего плавал уже практически без перерыва минут тридцать. В 6.40 утра Румянцов садился за руль «Волги» и ехал на службу. В 7.15 он входил в рабочий кабинет, расположенный возле кабинета Архимандритова. Арсений Алексеевич не любил центральный офис ЦК партии, располагавшийся в комплексе зданий на Старой площади. В этом большом микрорайоне, конечно же, работали и его сотрудники, тогда как он сам и его аппарат размещались в скромном с виду помещении в другой части столицы.

Когда Иван Михайлович зашел в кабинет, он обнаружил на своем столе многотомные папки «по делу» Ричарда Дэйва, урожденного американского гражданина, переехавшего на жительство в Новую Зеландию, сначала в Веллингтон, а впоследствии — в Окленд.

Ричи Дэйв появился в Новой Зеландии в качестве начинающего бизнесмена, закончившего Итонский университет. Как «стопроцентный американец», он с огромным трудом переключил свои юношеские патриотические чувства на деятельность по наращиванию бизнеса в Новой Зеландии, а затем в Австралии и в Индокитае.

Спустя четыре года, побывав в очередной раз в Штатах, он по рекомендации добропорядочных, верующих родителей женился на юной девушке Хэлен. Ричи, как послушный сын, очень считался с мнением отца, уважая его героическое прошлое. В то время, когда Ричи был подростком, в годы Второй мировой войны, его отец воевал против нацистов в американском Экспедиционном корпусе, в составе армии генерала Брэдли.

Возможно, со временем Ричи забыл, а возможно, вычеркнул из памяти за ненадобностью то, что когда он был студентом, его целеустремленность и фанатичный патриотизм заметили вербовщики из Управления стратегических служб (УСС) и рекомендовали юноше пройти курс обучения в центре по подготовке разведчиков. Однако тот по каким-то своим причинам отказался. Во избежание дальнейшей вербовки и расправы за отказ молодой Ричард, начав свой бизнес, и переехал в Новую Зеландию.

В толстых папках, которые прочитывал референт Архимандритова кавторанг Румянцов, впитывая и фильтруя их содержимое, рассказывалось о жизни господина Дэйва с первого дня его появления на свет. Из-под контроля не вышло ничего, даже случайные знакомства и короткие любовные связи, все было в этих папках. Кавторанг уже давно перестал удивляться досье, собираемым трудолюбивыми рабами Папы Сени. Ведь верно, что при надобности он самого черта из-под земли достанет, на ворсинки разложит, а после соберет целехоньким…

Перелистывая страницы, Румянцов рассматривал многочисленные фотографии, отображавшие взросление и постепенное увядание отдельно взятого американского гражданина Ричи Дэйва, ставшего процветающим бизнесменом. На многих фотографиях рядом с ним была заснята, то позируя, то в движении, симпатичная женщина, с каждым фото становящаяся все более зрелой…

Работа с материалами заняла неделю. Каждый раз перед уходом домой референт запирал очередной том «дела» в сейф. Процедура важная и сама по себе любопытная. Сторонний наблюдатель никакого сейфа в кабинете Румянцова, на первый взгляд, конечно же, не обнаружил бы. Тогда как тот, кто отправлял в сейф документы, уже не мог… открыть его, чтоб эти же документы достать. Система была разработана таким образом, чтобы попавшие в сейф папки по скрытому в стенах элеватору переносились в систему сейфов Архимандритова. Таким образом, все нужные для работы папки и материалы всегда доставались и выдавались боссом лично.

Работа в кабинете зачастую занимала по 12 часов, а то и более. Часто Румянцов приезжал домой уже за полночь. Иногда он разогревал приготовленный домработницей ужин, иногда достаточно было выпить стакан кефира или бокал свежего пива, поставляемого с лучших европейских пивоваренных заводов в буфет Архимандритова, откуда его и развозили некоторым сотрудникам. Во время работы в кабинете в ведомстве Архимандритова к нему наведывалась учтивая работница хозаппарата, приносящая еду. Часто она оставалась нетронутой, и тогда Папа Сеня пенял, что Иван не должен отказываться от изумительно приготовленной пищи. То, что еда и в самом деле изумительна, убеждать было не нужно. Все блюда здесь готовились из самых лучших и наисвежайших продуктов; всегда в наличии имелись соки и фрукты из любой страны мира.

Кроме фактологического жизнеописания в папках содержался и анализ психофизиологических возможностей Ричарда Дэйва, высчитанных аналитиками ведомства Архимандритова. Как одно из характерных свойств «подопечного», отметил для себя Румянцов, было то, что Ричи не особенно интересовался женщинами. Вернее, его интересовали женщины только определенного склада. И когда родители познакомили его с Хэлен, на сем объекте его поиски второй половины прекратились раз и навсегда. По той причине, что избранница Ричи полностью соответствовала его представлениям об идеале женской красоты и всех необходимых спутнице жизни качествах. Они прожили вместе долгие годы в счастье и полном согласии; у них родилось четверо детей: две девочки и два мальчика.

Сразу после замужества Хэлен покинула родину и переехала с мужем в Новую Зеландию, где постепенно развивался, а затем стал процветать его бизнес. Они купили большой дом недалеко от Веллингтона, с годами у них появилась недвижимость в Австралии и в США. А когда подросли дети и появились первые внуки, супруги Дэйв переехали в прекрасный, соответствующий их потребностям и возможностям сказочно богатый город Окленд. Расположенный в двух часах езды от Веллингтона, на перешейке мыса Северный одноименного острова Северный^[6].

С течением времени патриотические чувства Ричарда притупились, для него символом патриотизма стал успешный бизнес. Однако его дети росли на прежних идеалах родителей-американцев, когда во главу угла ставились: семья, религия, любовь к родине. По крайне мере, так казалось окружающим. Подросшие внуки вместе с матерью и отцом часто навещали дедушек и бабушек с обеих сторон, пока те не состарились и не умерли. В одну из таких поездок на Американский континент младшая дочь Ричарда, Ирэна Дэйв, познакомилась с симпатичным молодым человеком, подававшим большие надежды на политическом поприще. Окончивший недавно Йельский университет юноша благодаря своим талантам и, конечно же, родителям (его отец работал помощником сенатора в одном из южных штатов) начал карьеру дипломата. И как только влюбленная пара поженилась, Ирэна вместе с мужем отправилась в Москву, где в посольстве США в России получил должность ее муж Патрик Кроули.

Идиллию семьи Дэйвов-старших разрушило несчастье: несколько лет назад в автокатастрофе погибла Хэлен; так в одночасье немолодой Ричард стал вдовцом. Он продолжал жить, не принимая сиротливого одиночества, обрушившегося на него так несправедливо. Но постепенно житейские проблемы четверых выросших детей и внуков на какое-то время затмили потерю горячо любимой жены. Когда в гости к нему из Москвы приехала чета Кроули, привезя с собой маленькую дочь, Ричард увидел, как это юное создание похоже на его жену. Он специально и не раз демонстрировал фотографии Хэлен в раннем детстве, сходство действительно было разительным. Однако это не изменило пессимизма Ричи, разве что он как-то попросил зятя и дочь переехать к нему. Он надеялся, что подрастающая крошка Элли сможет заглушить боль потери.

Зазывая к себе близких, Ричард Дэйв и предположить не мог, что его зять завербован советскими спецслужбами. О том, что ее муж Патрик — советский агент, не могла знать и Ирэна Кроули.

По истечении недели напряженнейшей работы с документами Румянцов, наконец, получил сутки полноценного отдыха. Однако вместо того, чтобы совершить прогулку и развеяться, он половину дня просидел в гостиной, продолжая маетный анализ. На одном из фото Ричард Дэйв держал в руках предмет, очень похожий на сувенир, переданный Румянцевым другому американскому господину, Дэвиду Бросману. Которого он, между прочим, повстречал в Окленде под руку с дочерью члена Политбюро Адой Андреевной Ютваковой. Но единственное фото, на котором был заснят Дэйв с предполагаемым русским сокровищем, было нечетким и потому давало еще больше оснований предполагать, что это и есть нужный Архимандритову камень. Хотя бы потому, что его очень хорошо скрывают ото всех. Да, подобными приобретениями бизнес-элита хвастаться не любит, это явилось бы признаком дурного тона, «деревенщины», случайно попавшей со свиным рылом в калашный ряд, как выражаются советские люди.

Интересная игра… все раскручивается и раскручивается, как бесконечная пленка…

Не удовлетворенный пока некоей обрывочностью, не складывающейся в общую картину, где бы логично вписывались потеря, а потом появление бриллианта Власти, сохранение или даже передача его из рук в руки, Иван Румянцев все более раздражался. Он знал, что все равно найдет точку, которая укажет на последовательность эпизодов, равно как и на не относящиеся к делу обрывки, и тогда работать станет легче и вполне будет ясен конец этого затянутого во времени, пространстве и Истории дела…

Сегодня при разговоре с Архимандритовым, делая первый краткий анализ прочитанного, он услышал:

— Думается, Патрик Кроули не проколется, а Ричард Дэйв никогда не узнает, что его зять — советский агент. Вдовец очень хотел бы, чтобы зять с его дочкой и внучкой жили поближе от него, в Окленде. Ну что ж, если тебе это понадобится для исполнения поставленной задачи, мы можем это организовать. Подключим также завербованного советской разведкой высокопоставленного чиновника из Госдепа США и переведем зятя Ричи в посольство США в Новой Зеландии. А теперь — думай, как у нашего Дэйва без лишнего шума, красиво забрать наше сокровище…

Глава 25

Не успел Румянцев подумать, а не выпить ли ему рюмку водки (редчайшее желание для кавторанга) из стоящей перед ним пирамидальной горки с бутылками, как зазвонил телефон. Он поднял трубку, и человек, явно точно знавший, что он сейчас дома, сообщил, что его ждет к себе секретарь ЦК товарищ Архимандритов. Румянцов с сожалением бросил взгляд на пирамиду, играющую множеством бликов на бутылочных боках и донцах.

Он оделся по погоде, бросил в салон машины прихваченный с собой зонт и выехал к боссу.

В гостиной зазывно и гордо остались посверкивать три сотни бутылок; элитные напитки от водки, виски, бренди, коньяков до сладчайших редких вин отлеживались в ячейках пирамиды. В высокой подставке, держащей на себе всю хмельную коллекцию, имелись ниши, где стояли жбаны, присланные из Грузии, Молдавии, Крыма, Азербайджана, Болгарии, словом, от друзей, обучавшихся в специальных учебных заведениях ведомства, возглавляемого Арсением Алексеевичем Архимандритовым.

В гостиной в коттедже Румянцова не только аквариум с пучеглазыми рыбками, не только любимое кресло, цветы и бутылки, а еще и подарок от ветерана Международного Коммунистического и рабочего движения, члена Исполнительного Комитета Коминтерна, члена Политбюро Французской компартии товарища Жака Дюкло — богатый сувенир с его горельефным изображением и личным автографом. Иван Румянцов получил его во время визита Жака Дюкло в СССР, когда присутствовал при неофициальной беседе французского гостя с секретарем ЦК Архимандритовым. Весь инкрустированный драгоценностями сувенир также сиял в свете, разбрызганном хрустальными капельками широкой люстры.

Все вокруг так изящно играло светом, а хозяин отбыл на неопределенное время. Но вот сейчас войдет прислуга и выключит свет…

Когда референт вошел в кабинет, Арсений Алексеевич без лишних слов, лишь поприветствовав вошедшего, уведомил:

— Хочу показать тебе одно ленту.

Они прошли в кинозал, вместе с ними на стене коридора прошествовали тени: впереди — небольшая, позади — исполинская; уселись в белые, убранные в мягкое пушистое покрытие, удобные кресла.

Фильм был не о Ричарде Дэйве, как мог бы подумать Румянцов, а о встрече его босса с Бросманом, состоявшейся на вилле «Лотос», недалеко от Окленда. Судя по кадрам, события были недавними. Во время просмотра Арсений Алексеевич комментировал отдельные моменты.

После ланча оба респектабельных господина вышли поиграть в гольф. Но по каким-то причинам игра не заладилась, и они удалились в сторону живописно заросшего пруда. Их разговор начался с пустяка.

— Дэвид, не сомневаюсь, что вам известен мой источник, но в одну из поездок в Австралию, а после здесь, в Окленде, вы встречались… скажем, с дамой X. Насколько мне известно, она предприняла попытку выйти за вас замуж. Конечно, некорректно поднимать такой вопрос, но вы, Дэвид, всегда подчеркивали, что ваши жены и любовницы самые красивые в мире. Чем же вам не угодила дама X?

Дэвид с высоты своего огромного роста посмотрел поверх головы Архимандритова, пленка свидетельствовала, что над горизонтом в небе кувыркался, выполняя фигуры высшего пилотажа, спортивный самолет. Когда-то давно, еще в 30-е годы XX века, и сам Дэвид увлекся авиацией настолько, что у него возникали серьезные мысли бросить бизнес и политику. Тогда же, в 30-е годы, у него был счастливый роман с Мари Литни, одной из самых красивых женщин, отвергшей предложение стать актрисой Голливуда, но ставшей его второй женой. Но он не смог выйти ни из большого бизнеса, ни из большой политики. Благодаря первой женитьбе, на Катрин Доуэлл, дочери видного финансового магната, Дэвид заполучил весомые контракты и впервые осознал, как вместе с увеличением финансового состояния растет и его влияние в стране. А женившись во второй раз и взяв в жены Мари Литни, также дочь финансового магната, успешно занимавшегося урановым и алмазным бизнесом в Африке, он осознал свой авторитет и влияние не только в США, но, благодаря избранию в совет правления компаний тестя, и на Черном континенте.

С тех пор прошли десятилетия бурной, насыщенной жизни.

По приглашению президента США Дэвид Бросман одно время работал в качестве его специального помощника; и с тех пор политическая карьера делового американца с иудейскими корнями шла только по восходящей линии. В годы кровавого переворота в Российской империи и захвата власти большевиками он возглавил штаб по поставкам оружия из Великобритании в Россию, ведущую братоубийственную войну и уничтожающую свое население, помогая большевикам. После чего стал послом и личным представителем президента США в СССР.

Они познакомились в 1938-м; во время своего официального визита в Москву Бросман приобрел друга в лице Архимандритова. С тех пор у них сложились тесные отношения и по мере познания друг друга они подходили, возможно, к своему главному делу жизни: к переделу мировой собственности посредством начала военных действий на юге Африки.

И тот и другой имели там свой бизнес и свое дело; и тот и другой намеревались усилить свое влияние на этот регион мира, чтобы стать единоличными и единственными хозяевами несметных богатств африканской земли.

Конечно же, этих подробностей Румянцов знать не мог, а Папа Сеня подобные отношения с «американскими империалистами и душителями интересов рабочего класса», как их по заданию партии чихвостил советский Агитпроп, никому не открывал и свои личные желания, естественно, никак не афишировал.

Так что все это молодому референту секретаря ЦК еще предстояло познать своим умом-разумом, своей кровушкой, пролитой на тайных полях сражений за «счастье трудового народа, партии и правительства», а на самом деле — во имя процветания Сатаны.

Не знал Румянцов и того, что к началу этих событий на юге Африки, развязанных не без помощи Архимандритова, Дэвид Бросман был главой специального подразделения по внешней политике американского Госдепа, что это подразделение было тесно связано с бизнесом фирм и корпораций, как в ЮАР, так и по всему свету…

Но пока что, сидя в смотровом зале, Румянцов уловил только то, что его босс спросил у Бросмана о некоей даме, навязывавшейся тому в жены.

Задавая вопрос, Арсений Алексеевич желал получить ответ, потому что, отвергнув красавицу X, его американский друг женился в третий раз на новой избраннице своего стареющего сердца — Элли, одной из самых ярких представительниц графского рода Мальборо.

Полюбовавшись изящным кувырканием кажущегося крохотным самолета, Дэвид ответил:

— Тебе, Сеня, должно быть хорошо понятно, что женитьба в нашем деле требует не только чувств. А с возрастом чувства приобретают еще меньшее значение. Ты сам неоднократно подчеркивал, что происходишь из древнего русского княжеского рода. Так почему же ты меня пытался лишить возможности породниться с великим аристократическим родом?

— Да нет, Дэвид, я просто хотел уточнить, — примирительно подметил Архимандритов, уязвленный замечанием друга.

Впрочем, в данном случае любой ответ его бы удовлетворил. Своим почти праздным вопросом он отводил подозрение от другой особы… да, от миловидной Элли, ставшей Элли Бросман! Итак, если бы Дэвид положительно воспринял любовную игру Ады и поддался на ее уловки, а после женился, то Архимандритов бы засчитал очко в свою пользу. Ибо Ада была агентом генерала Круглова, а Круглов — агентом Архимандритова. Конечно, она не ведает, да и вряд ли догадывается, что вся информация, докладываемая ею Круглову, является достоянием Арсения Алексеевича. Говоря его референту Румянцову в номере сиднейской гостиницы «Лаваль», что работает на того же, на кого и он, Ада блефовала, желая заполучить сильно возбуждавшего ее мужчину и по возможности сделать своим агентом. Но его референт на подобные приманки не покупается…

Однако в том, что Дэвид Бросман женился на представительнице древнего аристократического рода Старого Света, тоже есть своя выгода. Очень-очень большая и очень долгожданная!

Архимандритов всегда играл на опережение; брось камень назад — найдешь впереди, гласит пословица, и в этих словах великая мудрость. Он оставлял за спиной булыжники, а получал горы выгоды; оставлял крупицы золота, а через десятилетия обнаруживал сундуки, полные бесценных сокровищ.

В 50-е годы XX века, во времена их общей зрелости, любовницей Дэвида Бросмана была фрейлина одного из скандинавских монархов, имевшая древнюю родословную и происходившая из ветви тех же Мальборо по британской линии. Тогда-то Архимандритов — на всякий случай?! — «слил» информацию о том, что, по имеющимся у него сведениям, эта аристократка из Скандинавии является агентом советских спецслужб. И тут же по другим каналам Дэвиду пришло подтверждение, что информация верна.

Это-то обстоятельство спустя два десятилетия и привело Дэвида к мысли жениться на другой молодой особе из рода Мальборо, вроде пойти на поводу у друга Сени, которому доверяешь, но хочешь при этом и подразнить, и обыграть.

Но их встреча на вилле «Лотос», скрытно заснятая на пленку профессионалами Папы Сени, вселила в сердце Дэвида Бросмана подтачивающее силы угрызение: неужели он сглупил? Избегая напора Ады Ютваковой, названной в разговоре дамой X, наверняка являющейся агентом его «русского друга», он заключил брачный союз с другой женщиной, не подозревая, что очаровательная Элли Мальборо как раз и является личным агентом Архимандритова! Тогда как скандинавская фрейлина, связь с которой у Дэвида продолжалась еще до недавнего времени, более двадцати лет назад была завербована не сотрудниками Архимандритова, а сотрудниками советской военной разведки.

Умело подготовленная дезинформация, своевременно введенная в сознание его большого друга из США, спустя десятилетия все же дала свои благодатные плоды.

Впрочем, Архимандритов никогда не проявлял злого торжества после удачной операции. Эти два противника и друга давно, с первых дней знакомства, совершенствовали коварную тактику своих ходов, пока страстность враждебной симпатии не переросла в теснейшую смычку. Они не мыслили своего существования друг без друга. Без этой личной игры в рамках Большой Политической Игры не смог бы развиваться современный мир! Вот о чем они думали и что знали, отводя себе роли в первой шеренге ведущих человечество за собой…

И если Арсений Алексеевич обыгрывал искушенного американца, то и Дэвиду удавалось обыграть и советского друга, и советскую страну. Кое-что из их взаимоотношений все же было уже известно кавторангу Ивану Михайловичу Румянцову, просвещаемому политическим гением Архимандритовым.

В начале 20-х годов XX века фирма юного Дэвида участвовала кредитами в финансировании торговли с Советской Россией, полностью разрушенной большевиками. Тогда Дэвид посчитал — и озвучил! — что советское правительство весьма аккуратно в выполнении своих финансовых обязательств. Но в действительности правительство экспроприировало концессии 20-х годов, в том числе и принадлежащие Бросману, причем без всякой компенсации. Дэвид Бросман, покрывая финансовые преступления большевиков перед всем миром, по совету своей юной подружки Мари Литни пошел на сделку с Советами, взяв в качестве компенсации три миллиарда долларов в советских денежных знаках. Пройдут годы, прежде чем Дэвид заподозрит, что ту операцию провернул его будущий друг Арсений.

Совсем молодым человеком, не достигшим и 21 года, явно обладающий незаурядными способностями Архимандритов уже работал в Секретариате товарища Сталина; тогда же он завербовал юную деву из окружения Дэвида Бросмана. Она стала любовницей Архимандритова и, выполняя его задание, вышла замуж за американца, расторгнувшего брак с Катрин Доуэлл. Будучи двойной любовницей, она убедила Дэвида взять «компенсацию» у Советов не имеющими на мировом рынке никакой ценности советскими денежными знаками. Этот поступок поставил Дэвида в положение человека, дающего первый американский заем Советской России и тем самым нарушающего законы США, направленные против таких займов, и одновременно — поддерживающего политику новой кровавой и незаконной власти.

В начале 30-х годов Мари Литни стала второй женой Дэвида Бросмана. А в 1938 году состоялось личное знакомство двух молодых политиков: Бросмана и Архимандритова.

За долгие годы в политике и бизнесе Дэвид был хорошо осведомлен о зависимости СССР от западных технологий, зная, что, таким образом, ненавидимые «простыми советскими гражданами» капиталисты фактически участвуют в реальном управлении советской политикой.

В этом и заключалась игра лидеров двух мировых сверхдержав: СССР и США, изображающих для мировой общественности непримиримых врагов.

В 1944 году, занимая должность Чрезвычайного и Полномочного посла своей страны в Советском Союзе, Дэвид Бросман писал государственному секретарю Госдепа: «Советский вождь Сталин воздал должное за помощь, оказанную Соединенными Штатами советской промышленности до и во время войны. Сталин сказал, что около 2/3 всех промышленных предприятий в Советском Союзе были построены с помощью Соединенных Штатов или при их техническом содействии».

Архимандритов, прочитав копию этого послания, тогда подумал, что не мешало бы добавить, что и остальная треть советской промышленности была построена по технологиям, предоставленным англичанами, немцами, французами, итальянцами, японцами, финнами… — и то было правдой. Единственное, что он не хотел бы добавлять в донесения американского друга, так это то, какие личные «технологии» использовал сам Архимандритов в каждом из этих государств. Об этом ни Дэвиду, ни кому другому знать не полагалось!

В полном наборе своих «технологий» — занимательные секреты, которые Арсений Алексеевич использовал и против своего лучшего друга Дэвида. Не последнюю роль играли и традиционные приемы: подсовывание женщин-агентов и вовремя сброшенная информация и дезинформация.

Архимандритов сделал все, чтобы Бросман еще в 1944 году ясно осознал, что Запад построил Советский Союз. Аналогичная информация была прочно вложена в сознание представителей фирм, участвующих в создании экономической мощи СССР «новейшими» (а на самом деле — снабжали второсортным и третьесортным оборудованием) технологиями.

Не без влияния Архимандритова набирающий политический вес Дэвид Бросман одновременно проводил две противодействующие политики: создание советской державы путем внедрения американских технологий и создание обороны Запада от советской державы (в действительности — для агрессии против СССР, так как создавалось наступательное оружие, а не оборонительное). Все — в соответствии с Гегелем, излюбленным философом большевиков (и так называемых «капиталистов»): тезис и антитезис порождают желанный синтез, приносящий богатые плоды при переделе мировой собственности.

После того, как в конце 40-х годов была запущена пропагандистская идеологема, что СССР — враг американцам, США были вынуждены строить массированную оборону и истощать свой бюджет. В это же время Дэвид Бросман все активней ратовал за торговлю с Советским Союзом.

Да, какие только партии ни разыгрывали два друга, как бы разделенные политическими системами, но объединенные идентичными глобальными целями! Разве могли они позволить спецслужбам своих стран или своим супер-профессиональным сотрудникам нанести друг другу физический или моральный вред? В их зловещей обоюдной игре были свое коварное изящество, свое сатанинское благородство, свои извращенные правила.

О, они умели скрывать от мира невероятные тайны! Но нельзя забывать, что над ними также стояли начальники: сверхполитики, сверхфинансисты, сверхлюди, и не люди даже, а прямые наместники Люцифера на земле, чьи гены помечены невытравляемой дьявольской печатью.

Румянцов не знал, как относиться к информации, однажды рассказанной ему боссом, не верить которому он просто не мог.

В 1942 году Дэвид получил информацию, которую ему через свои каналы подбросил Архимандритов. То, с чем они столкнулись, вовсе не входило ни в планы Дэвида, ни в планы его патрона президента, ни финансовых магнатов Уолл-стрит. При столкновении с немцами в 1941 году миллионы советских солдат и офицеров подняли руки и сдались в плен. Сталин в этой ситуации сумел найти силы и за короткие сроки развернул экономику и людские резервы, восстановив мощь армии; хотя отдавал отчет, что многонациональный и многоконфессиональный народ СССР может восстать и, перейдя на сторону немцев, станет громить советскую власть, коммунистов, политработников, чекистов, мстя за революцию, колхозы, ГУЛАГ, массовые расстрелы, за нищету, рабство и в целом — за поруганную Русь, захваченную красными бесами.

И это чуть не произошло.

В 1942 году мобильные силы группы немецких армий «Юг» начали блестящую операцию в излучине Дона; советские войска потерпели сокрушительное поражение. Назревало восстание мусульманских народов Кавказа и Азии. А это было бы катастрофой не только для советской власти, но и для замыслов Уолл-стрит. Крушение рабской империи, откуда «капиталисты», как из бездонной бочки, черпали свое богатство, не входило в планы «врагов», породивших в 1917 году эту советскую систему. И пока людишки внизу строили «социализм» и «коммунизм», люди вверху — и со стороны своих, и со стороны так называемого противника — разрабатывали для них планы пятилеток и пути стратегического «развития».

Получив информацию о возможном ходе событий, Дэвид Бросман по поручению президента встретился тогда с представителем Ватикана; со стороны СССР на встрече присутствовал Архимандритов. Тогда же в Альпах состоялась тайная встреча с фюрером, на которой было принято решение о том, что Гитлер приказывает своим войскам прекратить наступление. В результате, получив приказ фюрера, подали в отставку многие известные талантливые полководцы Германии. Но взамен Гитлер потребовал от переговорщиков, которых он не без основания считал «создателями фашистской системы» и финансистами его партии, чтобы те сохранили ему жизнь, обеспечив безопасное проживание и после предрешенного окончания войны. Что было обещано и исполнено.

С тех пор отношения между Дэвидом Бросманом и Арсением Алексеевич Архимандритовым получили новую форму дружеского сотрудничества, основанного на предупредительной откровенности.

В начале 1970-х годов секретарь ЦК принял решение испытать своего еще толком не оперившегося офицера по особым поручениям Ивана Румянцева в деле, познакомив его со своим другом. На званом обеде кавторанг был представлен Дэвиду Бросману как потомок русских аристократов, бежавших от советской власти еще в годы Гражданской войны, но по каким-то причинам оставивших в России ребенка, отца Ивана. Постаревший американец с пониманием посмотрел на Архимандритова, в который раз оценив цинизм достойного соперника, могущего из потомков аристократов вырастить своих преданных помощников!

Во второй раз Иван повстречался с Бросманом, когда передавал ему подарок от босса — алмаз, вполне возможно, настоящий «Кавалергардский» алмаз, дарящий и укрепляющий Власть. Неужели стареющий Архимандритов почувствовал слабость и передал сокровище зловещему собрату? Но какую еще власть они хотят тем самым заполучить и упрочить?! И зачем он сам продолжает искать сокровище?

…Во время просмотра последних кадров пленки Румянцеву показалось, что в момент, когда на лице его босса возникла блуждающая снисходительная, ни к кому конкретно не обращенная улыбка, стоявший рядом с ним пожилой господин осознал, что, невзирая на свою природную уникальность, мудрость и финансовое могущество, он вновь оказался на крючке у своего друга Арсения.

Обо всем этом Иван Михайлович рассуждал уже сидя в машине, мчавшей его домой, в живописно желтевший в лучах заходящего солнца Березовый бор.

Глава 26

Приняв за основу, что настойчиво толкающий его на поиски камня Архимандритов считает, что сокровище находится у Ричарда Дэйва, кавторанг начинает просчитывать будущую операцию. Его мысли, частично занятые военными приготовлениями и манипуляциями, происходящими на юге Африки, невольно переключаются на иной сюжетец, отвлекая, может быть, от главного.

Конечно, новый этап операции будет сопряжен с опасностями. Понятно также, что охота на крупные алмазы идет всегда, так что и на этот, нужный Румянцову, могут охотиться те, кто просто не знает о его уникальной особенности. Исходя из некоторых фактов, резонно предположить, что Архимандритов, вплотную подступающий к мечте, теперь распространяет утечку слухов, дэзу, что алмаз находится то в Юго-Восточной Азии, то в Африке. И в этом тоже своя тактика: противник, расширяя базу поиска, тем самым создает себе больше проблем. Но противника нельзя считать дилетантом, рассуждает Румянцов, наконец-то вольно устроившийся в своей гостиной, поставив на маленький столик рядом с собой рюмку водки. Поэтому, зная о существовании алмаза у оклендского бизнесмена, Архимандритов распускает дэзу о «сердолике». А «сердолик» не многих может интересовать… и все же, все же…

Эх, не знает молодой кавторанг Иван Румянцов, ради чего создается ажиотаж и привлекаются большие силы: тут тебе и генерал госбезопасности Круглов, и маршал Константинов, и разведуправление с полковником Ларичевым, и другие. А Румянцов, олух олухом, то ли отвез настоящий бриллиант за пределы Родины, то ли вообще в этой истории — отвлекающий фактор. Пьет кавторанг водку маленькими глотками, мучая сердце, выворачивая душу, иссушая мозг.

Проведя неделю в рабочем кабинете, он досконально изучил жизнь Ричи Дэйва и личную жизнь всего его окружения. Так было и прежде, когда он знакомился с частной жизнью других людей, с которыми по делам службы ему доводилось сталкиваться, выполняя задания патрона. Среди тех, о ком он уже знал самые невероятные мелочи и самые грязные подробности, и Ада Ютвакова, и Юрий Владимирович Круглов, и другие политические и военные деятели и частные лица. Десятки, сотни биографий… Титаническая работа в мудрено оборудованной комнате, когда вместо отдыха и сна принимаешь средства допинга, разработанные специально для твоего организма в уникальнейших лабораториях Папы Сени.

Кавторанг понял, что рюмка водки не отключит его мысли, не очистит сознание от нагромождения занятных вариаций. И потом, все чаще на первый план выходило осознание жалости к этому господину Ричарду, потерявшему под завершение жизни любимую, трепетно оберегаемую им женщину. Но жалость в арсенале чувств сотрудников Архимандритова не предусматривалась никогда; и осознание этого еще больше злило и будоражило Ивана. Он, не могущий дать волю чувствам, превращался в робота, служившего Сатане. А разве могло быть иначе?

Кроме многочисленных папок и фотографий Румянцеву была предоставлена пленка, заснятая кем-то из оперативного подразделения босса, в котором в качестве ведущего референта служил и кавторанг Румянцов. Он не раз и сам снимал сцены из личной жизни «объекта», становящиеся в нужный момент либо компроматом, либо материалом для психологической оценки.

Благодаря «кино» он понял, через какие страдания проходит вдовец Ричард Дэйв, загоняя себя в патовую ситуацию. Тянулись долгие месяцы одиночества, а этот сверхбогатый, вполне респектабельный, холеный и физически крепкий мужчина не желал окунаться в мир людей, в мир праздных искушений, удачно проведенных сделок и, конечно же, соблазнительно прекрасных женщин. Создавалось впечатление, что никакие сильные чувства, кроме чувства сожаления о погибшей в автокатастрофе жене, не посещают его сердце.

Пленка свидетельствовала, как Ричард, оставаясь наедине, поднимается в спальню и, обставляя все вокруг фотографиями потерянной супруги, подолгу грустит. Не знали об этом ни родственники, ни друзья, замечавшие, однако, как иногда по нескольку дней кряду Ричард находится в трансе. Что вызывало некоторое беспокойство, но все списывалось на одиночество, на возраст и недомогание. Внучка, вызвавшая некоторый всплеск эмоций, жила с родителями в далекой и неведомой России.

И тогда кавторанг выработал коварный и циничный план. Никаких сантиментов, никакой жалости и мягкосердечия! Он — маленький удачливый винтик в государственной системе; служивый, обласканный всесильным Архимандритовым, и нет на свете ничего главнее, чем приказы патрона.

Арсений Алексеевич, ожидавший услышать от референта план действий, собрал в своем кабинете совещание, на котором присутствовали всего трое; третьим был генерал армии Исай Львович Гейер-Генерозов, правая рука Архимандритова по внешнеполитическому планированию и акциям; друг его темной молодости, уцелевший в горниле революции и репрессий благодаря покровительству ставшего всесильным кореша. Когда молодой Арсений попал на службу в Секретариат товарища Сталина, его старший друг Исай оказался незаменимым помощником в осуществлении многих гнусных авантюр.

Иван доложил, что для изъятия камня, во-первых, нужно подобрать женщину, внешне очень схожую с Хэлен; сказав при этом, что понимает, что подобный вариант здесь наверняка уже рассматривался. И не ошибся. С двойниками в этой конторе проблем не было; если реальные двойники не находились, их делали с помощью всевозможных пластических и косметических операций и грима, а иногда и… выращивали искусственно… Папа Сеня — великий Маг, как такому не служить верой и правдой?! Лишь немногим он приоткрывал свою внутреннюю сущность, немногим дозволял понять суть дьявольской своей души.

В плане Румянцова с Хэлен-2, забирающей у «супруга» алмаз, многое строилось на мистике, что, конечно же, понравилось Архимандритову, не выказавшему, впрочем, особого восхищения или одобрения. «Сам придумал — сам делай, сам отвечай» — девиз, под которым работали сотрудники аппарата Папы Сени, особенно доверенные, приближенные.

И Румянцов, получивший «добро», отправился на поиски подходящей женщины. Но не куда-нибудь по свету, а в свое же ведомство, в специальный отряд, где проходили спецподготовку молодые особы. Рожденные и выращенные по особому плану, для особых целей…

* * *

На перегоне между станциями «Волковстрой-3» и «Хола» одна железнодорожная ветка, ведущая в тупик, вдруг ответвляется влево от колеи, следуя строго на северо-запад. Прежде чем достичь этого поворота, направляющийся в Хибины поезд идет среди поросших карликовыми березками и хвойным стлаником сопок, заснеженных покатых склонов. Еще пару месяцев назад, в августе или сентябре, здесь, на неказистых прогалинах, рассыпанным бисером блестели бы оранжевые капли морошки, тусклосиние бусины голубики; в этих местах по осени местное население собирает огромное количество разнообразных грибов, набивая не корзины и рюкзаки, а большущие мешки, называемые по-тутошнему подматрасниками.

По этому участку пути несколько раз в неделю проходит недлинный, из четырех-пяти вагонов, состав, из тех, что относятся к ремонтно-строительному главку железнодорожного ведомства. Внешне вагоны выглядят неприглядно, кое-где даже измазаны мазутом, со вмятинами и глубокими царапинами, но из имеющихся вагонов два внутри обустроены и облагорожены приглушающими шаги и звуки коврами, в салонах-купе имеются ни много ни мало хрустальные люстры и богатые сервизы. Здесь пассажирам подаются великолепные закуски на завтрак, в их распоряжении сытный обед и изысканный ужин, все достойно лучших ресторанов мировых столиц.

В одном из вагонов странного поезда размещается купе с операторами связи мощной радиолокационной станции, находящейся здесь же и получающей питание от специального дизель-генератора двух секций тепловоза Т-ЗМ СК.

Знающие люди понимают, что эта аббревиатура означает: тепловоз третьей модификации, магистральный, специальный, космический. Имеющийся радар покрыт специальной пластиковой тканью, устанавливаемой лишь на кораблях Академии наук, отслеживающих в космосе полеты советских космонавтов и военно-разведывательных спутников страны.

Секретный, маскирующийся под ремонтный, состав является собственностью аппарата товарища Архимандритова. И, как многие игрушки Арсения Алексеевича, хоть живые, хоть механические, — уникальный. Он имеет средства космической связи для выхода на находящиеся на орбите космические станции, а также и на командные пункты. А еще — он обладает способностью скрытного проникновения; по первому приказу Архимандритова проникнет хоть на мыс Canaveral американского ракетно-космического Агентства, хоть на американские командные космические пункты, находящиеся в Тихом и Атлантическом океанах; хоть на пункты других государств, реально изучающих ближний космос и стремящихся проникнуть далеко за пределы видимой Вселенной.

Руководит этим особым подразделением подполковник Станислав Исаевич Гейер-Генерозов, еще в младенчестве усыновленный Исаем Львовичем, пожалевшим позднего ребенка своих товарищей, ставших «жертвами энкавэдэ» в первый год после окончания Второй мировой. Исай Львович, за множеством дел не уследивший за судьбой Иды Мейерович и Лейбы Ильина, все же слишком хорошо помнил их совместное отрочество, насыщенное участием в Гражданской войне, работу в штабах Белой армии в качестве советских агентов, выявление после войны находившихся в подполье белогвардейцев, а также идейную работу по консолидации рядов коммунистической партии, становящейся после провокационных дискуссий единственной на широком политическом поле страны… Он хорошо помнил, как дружили их живущие по соседству родители, братья и сестры, объединенные революционным прошлым, арестами, обысками, мотанием по заграницам, учебой в террористических центрах знаменитой партийной школы в Лонжюмо, пылкими разговорами, писанием лживых прокламаций под безобидными русскими псевдонимами, ссылками, идейным злобствованием, ненавистью к чистой и чуждой им России, ее народам и богоданному Императору. И в память об этом — для них, вырвавших власть, — святом злодеянии он, успешно продвигающийся в новой политической системе социализма, усыновил осиротевшего мальчугана.

С годами в мальчике проснулся талант. В свои 33 года он кандидат технических наук в области космической связи и одновременно доктор медицинских наук. Станислав Исаевич — уникальный хирург, и если бы его имя не было засекреченным, то мировая научная общественность, особенно в области космической медицины, назвала бы его светилом современной науки. С его мнением считались основатель космической медицины, известный в стране и за рубежом академик Алексей Годзиленко, а также Андрей Федоров — один из первых врачей-космонавтов, блестяще защитивший диссертацию на соискание ученой степени доктора медицинских наук в знаменитом Гейдельбергском университете. Оба они (чьи имена не секретили) считали своего более молодого коллегу не только достойным войти в круг светил мировой медицинской науки, но и экспертом в сфере антропологии, генетики и гинекологии. Его блистательные операции по перемене пола — через созданную им школу — завоевали лидирующее место в мире.

Одновременно подполковник Станислав Исаевич являлся заместителем ведущего референта Архимандритова — капитана 2-го ранга Румянцова.

В моменты, когда поезд, проехав большую часть пути, направлялся в глубину сопок под Хибинами, Станислав нередко брал в руки любимую гитару и с упоением исполнял бардовские песни. Раз, в какой-то тесной компании прослушав его исполнение, известный советский бард Юрий Визбор сказал:

— Мы не барды, а так, подражатели. А вот ты…

Но музыка была для Стаса лишь отдохновением, упоенной прелюдией перехода из области космической связи в область особой медицины. Услышав звуки струн и красиво выводящий речитатив голос, его помощники понимали, что за исполнением последует перевоплощение. Через сутки или даже часы Стас наденет белый халат, маску и превратится в экспериментатора, волшебника, в доктора, перекраивающего внутреннюю суть живой плоти, а значит, и саму Природу.

Чудесное горловое пение не слышали пациентки, едущие в следующем вагоне. Обе вскоре должны были стать объектами уникальногоэксперимента.

Обеих их, после кропотливого изучения личных дел, тестирования и различных специфических консультаций с экспертами и психологами, работающими в лабораториях и институтах Архимандритова, выбрал референт Румянцов.

Как и их товарки, эти девушки были зачаты, выношены и рождены матерями в, скажем условно, «стерильных условиях», которые создавались предусмотрительным гением Архимандритова еще на рубеже 20—30-х годов под его непосредственным наблюдением. Все рождаемые на этом конвейере год за годом девочки были красивы, крепки, выносливы и исключительно здоровы, а со временем получали специальное, также уникальное образование.

По прошествии десятилетий эти выращиваемые в умопомрачительных условиях девушки-роботы, или послушные куклы, готовились к определенным ролям на сцене, именуемой планета Земля.

…Им, двоим, отобранным для эксперимента, пришлось пройти специфическую подготовку перед операцией. Одну из них звали Люсьена Семибрат. В конце 30-х годов ее мать, будучи еще юной 17-летней девушкой, под руководством товарища Архимандритова выполнила ряд ответственных заданий на озере Селигер, за что удостоена двух орденов Ленина. Ее дочь родилась в начале 50-х годов.

Едущую вместе с ней в вагоне вторую кандидатку на роль Хэлен-2 звали Любовь Глущенко; ее матерью была известная в конце 30-х годов парашютистка, в годы войны неоднократно забрасываемая в тыл противника.

Спустя несколько часов после того, как поезд свернул на северо-запад, он вошел в тоннель, находившийся в одной из сопок, и через 15 минут плавно остановился на ярко освещенной искусственным светом платформе. Здесь, в горах, на большой глубине, в течение нескольких предвоенных лет заключенными были вырыты огромные тоннели, созданы ряды галерей и построен подземный город. В котором с декабря 1941-го начала работать мощная организация из нескольких медицинских, микробиологических и антропологических институтов с десятками лабораторий, где работали самые выдающиеся ученые, собранные — кто деньгами, кто посулами, кто обманом — со всей планеты.

По завершении строительства секретных объектов заключенных не уничтожили, а оставили работать — прокладывать тоннель в северно-западную оконечность Ботнического залива. Среди этих зэков-рабов также было немало выдающихся ученых в сфере создания камнерезных машин, буровых установок, гидротехнических объектов и сооружений, ряд других экспертов, осуществлявших в тайне от всего мира грандиозные работы по прокладыванию тоннеля под Ботническим заливом.

С какой целью проводились те давние работы — осталось тайной, а носителем тайны в 70-е годы, через тридцать лет после их завершения, наверняка остался только Архимандритов… в подобных делах свидетелей не оставляют…

Однако имелись догадки и предположения.

Как размыслил Иван Михайлович Румянцов, следует предположить, что коль была создана техника для работы под землей, значит, предусматривалось строительство таких уникальных объектов, которые приведут к какой-то конкретной цели. Возможно, Архимандритов хотел добраться до некоего объекта в одной из Скандинавских стран… а что там в те времена производилось тайного, причем также глубоко под землей? Методом исключения Румянцов пришел к выводу, что Арсений Алексеевич вкупе с «вождем всех времен и народов» желал заполучить являющуюся компонентом для создания атомной бомбы тяжелую воду, производимую для Третьего рейха. Получил или нет — это уже отдельная история. А вот то, что Архимандритов имел непосредственное отношение к строительству, Румянцов знал наверняка, так как они как-то обсуждали, что подобная мысль о «прогрызании гор» пришла к боссу после того, как он подробнейшим образом изучил архивные материалы по ведению подземной минной войны в период Крымской кампании 1854–1855 годов в Севастополе. Под руководством русского офицера штабс-капитана А. В. Мельникова, получившего прозвище Обер-крот, русские люди проложили почти 7 километров минных галерей и произвели 94 взрыва. Архимандритов тогда, в 30-х годах XX века, услышал от Генсека: «А мы через 80 лет, что, больше не сможем?» И ответил: «Сможем». Смогли… русские люди, превращенные в немотствующих рабов, сумели прорыть гораздо больше.

Но тайна назначения тоннеля оставалась тайной; как и следовало ожидать, вход (или входы) в секретный тоннель был тщательно замурован и замаскирован.

Этот секрет сильно увлек Станислава Исаевича, его любопытный мозг искал страстей и приключений. Особое любопытство появилось после того, как он узнал, что работы по строительству тоннеля еще в годы Второй мировой войны по поручению Архимандритова лично координировал его будущий приемный отец, в то время генерал-майор Гейер-Генерозов. Лишь однажды перед его отправкой на объект в Хибины отец спросил:

— Ты знаешь, что на этом объекте существуют выходы под Ботнический залив?

Сын ответил положительно и пытался развить мысль, но отец прервал его и в довольно жесткой форме потребовал раз и навсегда забыть это и никогда, ни при каких обстоятельствах до конца жизни не вспоминать. Допущенный так близко к познанию, Стас не мог смириться. И чтобы хоть как-то отвлечься от крамольных мыслей и желаний, особенно во время приближения поезда к таинственной сопке, брал в руки любимый инструмент, и начинал петь.

По прибытии на ярко освещенную платформу Станислав Исаевич бодро спрыгнул с подножки вагона, а затем проследовал к поджидавшему его совсем рядом автомобилю, который и отвез его на объект.

Отдохнув несколько часов, Станислав Исаевич спросил своих ассистентов о готовности к операции. Те доложили, что Люсьена подготовлена, однако, прежде чем ей дать наркоз, просила, чтобы к ней зашел хирург. Стас, взглянув на ассистента, кивнул: «Иди».

Когда тот подошел к лежащей под крахмальной простыней Люсьене, девушка, выпростав и протянув левую руку, коснулась его пальцев, улыбнулась и закрыла веки. Она не знала врачей, участвующих в операции, но, увидев приятную внешность и теплую улыбку, доверчиво отплыла в утопическую безмятежность наркотического пространства.

Через несколько часов сложнейшую операцию завершили.

В итоге пациентка получила новую внешность, чужой голос и подкорректированный половой орган. Хирург с бригадой талантливых помощников сотворили чудо, сформировав совершенно иную интимную женскую физиологию, также восстановив девственность.

А еще через некоторое время бригада хирургов, кардиологов и других врачей под руководством Станислава Исаевича Гейер-Генерозова приступила к новой операции. Миловидная Люба Глущенко обязана была стать копией предыдущей пациентки. Они превратились в юных восприемниц умершей Хэлен, до которой им никогда бы не было никакого дела, если б не их предназначение быть исходным материалом для воплощения чудовищных планов Сатаны.

Завершив успешно тяжелые многочасовые операции, сбросив маску и халат, Стас с удовольствием залез в роскошную ванну, где провел в чудной расслабленности почти час.

Как любопытно устроен мир, предаваясь неге, думал он, я никогда не хотел стать врачом, а окончил Военномедицинскую академию имени С. М. Кирова. Я никогда не стремился стать инженером космических аппаратов, а учился в Военно-авиационной инженерной академии имени проф. Н. Е. Жуковского, когда там заочно учились первые советские космонавты. Там защитил кандидатскую степень по проблемам космической связи, а потом бросил это дело и почти год не работал. А через полтора года удивил многих, написав уникальную научную работу, которая легла в основу докторской диссертации по медицине.

После защиты им диссертации отец с подчеркнутой вежливостью уважительно попросил:

— Славик, я думаю, тебе нужно заняться серьезным делом. Как врач и капитан медицинской службы, ты будешь призван на военную службу с присвоением тебе звания «майор» и назначением на должность командира передвижного пункта космической связи, но… это будет не главная твоя работа. Основным видом твоей деятельности будет координирование работы нескольких лабораторий на нашем объекте «Хибины».

Так Станислав Исаевич, проявляющий свои таланты в нескольких ипостасях, попал на секретный объект «Хибины». С каждой поездкой сюда его мысли все больше занимала тайна, сокрытая в глубинах гор…

Каждый из сотрудников ведомства Арсения Алексеевича Архимандритова проходил специальное тестирование и скрытое наблюдение. И когда выявилось, что подполковник Станислав Исаевич Гейер-Генерозов проявляет повышенный интерес к объекту, босс вызвал к себе референта Румянцова и предложил выявить, насколько серьезно и опасно это любопытство.

Чтобы нейтрализовать неудовольствие Папы Сени, референт проявил инициативу, предложив открыть в штатном расписании его подразделения еще одну должность: заместителя ведущего референта, то есть его самого. Архимандритов принял предложение, напомнив, что в таком случае кавторанг принимает на себя ответственность и за направления, которые курирует сын генерала армии Исая Львовича Гейер-Генерозова, со всеми вытекающими последствиями.

И когда Иван Михайлович покидал кабинет, босс, словно невзначай, бросил вдогонку:

— А мне нравится, что ты много на себя берешь обязанностей. Думаю, если захочешь, ты справишься и с еще большим объемом работ.

Румянцов, всегда, при любых обстоятельствах соблюдал этикет офицера и, услышав эти слова, остановился, принял стойку «смирно», повернувшись через левое плечо к Архимандритову, бодрым голосом произнес:

— Благодарю за доверие, товарищ секретарь.

Тот, снисходительно улыбнувшись, совсем по-граждански махнул рукой.

Глава 27

После операции и полного выздоровления обе красавицы, сопровождаемые агентами Румянцова, прилетели в австралийский город Сидней, чтобы сыграть роль Хэлен Дэйв, только выглядели они младше погибшей лет на 30.

Люсьена, получившая кодовое прозвище Хэлен-2 и Любовь, ставшая Хэлен-3, адаптируясь к новым климатическим условиям, вживались в роль на вилле д-ра Найка Фрэйзера, многократно просматривая давно изученную ими короткую киноленту, на которой были запечатлены супруги Дэйв как вместе, так и по одному. Девушкам вскоре предстояло покинуть виллу и переехать в Новую Зеландию, к неутешному «супругу».

* * *

В тот день Ричард Дэйв раньше вернулся домой; его преследовало ощущение, что сегодня к нему обязательно придет дух возлюбленной жены. Он довольно продолжительное время не медитировал в полумраке спальни над ее фотографиями и сейчас был расположен именно к такому завершению дня. Проведя несколько часов в офисе, где проходило совещание совета директоров его фирмы, он отказался от предложения нескольких близких друзей посетить ресторан и выпить по рюмочке скотча с тоником. А, распрощавшись с коллегами по бизнесу, чуть быстрее обычного поехал домой.

Дэйву не хотелось никого видеть, ни с кем общаться. Он понял, что желает невозможного, и это невозможное раздирает его грудь, пытает его мозг. В какой-то момент мужчину охватило чувство неописуемого страха. Весь этот калейдоскоп чувств — ожидание, тревога, нетерпение и страх — был вызван внешними факторами, однако Ричард не мог подозревать о том, что на его мозг кто-то воздействует.

Он прошел в спальню и, побуждаемый незнакомым рефлексом, лег на кровать, в которой много ночей провел, прижимая к сердцу любимую женщину. Внезапно ему показалось, что он услышал запах ее тела. Ричи повернул голову и уловил дуновение теплого воздуха, тут же исчезнувшее. Он лежал недвижимо, наблюдая за сумерками, ожидая чуда пришествия, готовый и страшащийся дальнейшего. Его сердце заколотилось, когда над ним, прямо у потолка, стало появляться небольшое прозрачное облако, которое также исчезло, растворилось.

Вдруг — ни с того ни с сего — за окном подул сильный ветер, взорвавший кроны пальм. Длинные растопыренные ветви захлестали по косяку крыши, пробежали, шурша, по стеклам окон, откидывая в пространство спальни причудливые, мигающие тени.

Превозмогая слабость, Ричард встал, подошел к кондиционеру и щелкнул выключателем, после раздвинул жалюзи и открыл окно. Ночной воздух был напоен запахами бриза, цимбальными звуками цикад; вот раздался гул садящегося в аэропорту самолета; вдалеке извилисто тянулось разреженное мерцание автомобильных огней. Все привычно, мило, желанно, блаженно. Ричард уже намеревался закрыть окно, как ощутил прикосновение рук к своим плечам.

Он привык существовать без Хэлен, но не сомневался, что это именно ее руки прикоснулись к нему. Ричи старался не двигаться, чтобы сохранить это необычное ощущение как можно дольше. Казавшееся ему иллюзорным восприятие длилось еще несколько минут. Потом что-то, стоявшее за спиной, отошло, медленно, словно таяло. Ричард, до сих пор боявшийся обернуться, почувствовал сожаление оттого, что теперь уж наверняка его Хэлен уходит навсегда. Он дотронулся правой рукой виска и тихо, одними губами, прошептал:

— Не уходи, Хэлен.

И тут же услышал ответный шепот:

— Я здесь, Ричи.

Допуская подсознательным чутьем вмешательство мистических сил, свое сумасшествие или свою скорую кончину, но бесповоротно веруя в присутствие призрака умершей жены, мужчина так же негромко попросил:

— Хэлен, я хочу тебя увидеть, очень хочу тебя увидеть… но я боюсь повернуться, потому что ты исчезнешь…

— А ты не поворачивайся, — ответил знакомый голос.

И тут он услышал скольжение шелка, так спадал с ее плеч пеньюар, в те ночи, когда они зазывно посматривали друг на друга… Да, Ричард сохранил все ее вещи, он не позволил себе расстаться с ними. Он желал повернуться, и в то же время боялся увидеть не женщину, не видение, не прозрачный сгусток, а… полуистлевшее чудище, или скелет, как это иногда показывают в глупых фантастических фильмах.

Он сделал полшага назад и немного, едва-едва, повернул голову. То, что он увидел, было струящейся фосфорическими полосками его Хэлен, стоявшей в знакомом пеньюаре. «Что же ты испугался, ты ведь хотел этого, — пронеслось в его мозгу. — Ты ведь готов раствориться в ней… ты же хочешь этого…»

И, превозмогая самого себя и навязчивые мысли, что все нормально, что именно так и должно быть, он поймал себя на том, что единственное, что в данный момент превалирует среди испуганного хаоса чувств, — это ощущение того, что он умирает. Прежде чем осесть без чувств, ему представилась сферическая труба, наполненная невообразимо ярким светом, в которую должна влетать его душа, следуя за призраком умершей.

Но того, о чем он когда-то читал, — замкнутого пространства трубы или тоннеля — не возникло. И он это понял, когда очнулся и увидел — в полутьме! — как вздыбились тонкие выцветшие волоски на его руках. Ричард пощупал себя, чтобы окончательно убедиться, что все еще жив; желая думать, что все произошедшее — странная галлюцинация, возникшая в спровоцированном страстным желанием мозгу, как снова услышал шелест, производимый струящимся шелком пеньюара. Даже не понимая почему, он машинально попросил:

— Не уходи.

Но видение, не ответив, медленно удалилось. В этот момент Ричард Дэйв ощутил, как словно обручем сдавливает виски и острая боль пронзает все тело. И тогда мужчина что было сил закричал:

— Хэлен!

* * *

Следующий день до позднего вечера Ричард Дэйв провел в полном уединении. Проспав много дольше обычного и тем самым уже не в первый раз — после смерти жены — нарушив жесткий распорядок дня уважающего свое здоровье человека. Человека, могущего позволить себе исполнение почти любых, даже самых безумных, желаний, а значит, могущего продлить свою если не молодость, то крепкую, сильную зрелость. Этот человек не был развалиной. Даже горе не сильно подточило его мужскую силу и привлекательность.

Резким движением Ричард поднялся с кровати; оказалось, он спал в гостевой комнате. Ричи перешел сюда после того, как очнулся от посетившего его кошмара, опасно притягательного и сладостного одновременно.

Мужчина опустил ноги с кровати, посидел и, словно изгоняя тупую, гнетущую тяжесть, помотал головой, размял шейные позвонки; затем подошел к бару, выпил холодный сок и вернулся назад. Его взгляд был тускл, вид — изнеможен. Спустя несколько минут он провалился в нервный, неглубокий сон.

Проснувшись на вечерней зорьке, Ричи вышел во двор, включил несколько подсветок у бассейна и, сбросив халат, погрузился в водяную прохладу. Он плавал около получаса или чуть больше, изредка отдыхая. Ему не хотелось выходить из освежающего тело и голову прозрачного водоема, украшенного по периметру разноцветной плиткой с рисунками причудливых рыб. Дом и сад казались сейчас опустевшими и почти нежилыми, лишь воздух постепенно наполнялся настойчиво проникающим в ноздри густым ароматом пышных цветов, распускающихся в пальмовых скверах в ночные часы…

Никого нет. Почти безбоязненно, гоня всякие мысли, Ричи наконец обтер крепкое тело и прошел в дом. Прежде чем отправиться в библиотеку, он заглянул в холодильник и съел тонкую пластинку сыра, бросил в рот пару оливок. Словно не зная, чем себя занять, стал просматривать старые журналы. А полистав глянцевые страницы, небрежно кинул журналы на стол.

Наконец, решившись действовать, Ричард Дэйв сел за руль «Форда» и на большой скорости два часа носился по автостраде. После чего, оставив машину возле сияющего, как прозрачный бриллиант на фоне сумеречного неба, роскошного ресторана «Черный осьминог» и вложив под стеклоочиститель визитку, на которой рукой дописал: «Прошу доставить авто по указанному адресу», прошествовал внутрь заведения.

Войдя в холл, он кивнул знакомому администратору, попросив передать автомеханику, чтобы тот отогнал машину по указанному на его визитке адресу. Не глядя на присутствующих в зале, он сел за столик недалеко от мигающей яркими неоновыми огнями пальмы.

Со стороны океана приятно потянуло ночным бризом. Ричард сделал заказ, вспомнив, как приезжавший к нему с его дочерью Ирэн и внучкой зять Патрик Кроули пошутил, когда они были здесь несколько месяцев назад. Он сказал тогда по-русски незнакомую и странно звучащую фразу: «Ох, и надерусь я сегодня до чертиков!» А после долго пытался объяснить ее значение. Сейчас, подумал Ричард, он окончательно понял действительную суть Moscow russian chetrtik'oв.

Официант принес водку в хрустальном, кажущемся игрушечным графине, изящными, вышколенными жестами расставил закуску. Затем вытянулся, на секунду-другую замер у стола, оглядывая творение своих рук, наполнил сияющую хрустальной чистотой рюмку и, щедро улыбнувшись, с достоинством отошел.

Когда Ричард одну за другой опрокинул две рюмки водки, он наконец расслабился, ощутил хмельной прилив бодрости. Ричард Дэйв поднял глаза и обвел взглядом сидящих в ресторане. Вдруг за столиком в углу в компании двух респектабельных молодых мужчин он увидел… Хэлен. Он не мог ошибиться. «Неужели двойник? — возбужденно подумал Ричард. — Или это так действует русская водка?» Но ведь он выпил совсем немного, граммов 80…

Он вновь влил в горло рюмку захватывающей дух жидкости, после чего пристально посмотрел на предполагаемую Хэлен. Женщина, уловив взгляд, мило улыбнулась, точь-в-точь как покойная супруга, и повернулась к спутникам, что-то отвечая на вопрос одного из них. Ричард встал из-за стола и, стараясь ничего не предпринимать, ни о чем не думать, направился прочь из зала, оставив на столе денежные купюры. Уже на выходе он обернулся и был поражен, увидев, как незнакомка вновь непринужденно ему улыбнулась и по-детски помахала ладошкой, в точности повторив жест покойницы.

Он приехал домой на такси: суровый мужчина с четкой выправкой и усталым взглядом. Войдя в полумрак гостиной, он увидел в кресле женщину. От неожиданности Ричард вздрогнул, когда она, повернув к нему голову, жалобно произнесла:

— Ричи, я так долго к тебе шла.

В мгновение ока Ричард выскочил из комнаты, спасительный хмель выветрился, исчез, он бросился к «Форду» и на бешеной скорости, словно обгоняя свое нетерпение, вернулся в «Черный осьминог». Его Хэлен, помолодевшая на 30 лет, все так же сидела в ресторане. Он стоял и смотрел, как она щебечет, потряхивая золотистыми волосами, как берет бокал и, прежде чем сделать глоток, проводит тонкими пальцами другой руки по высокой ножке, словно играет.

Дэйв не решился подойти, сдерживая себя и изнемогая, мучимый разумом и мучая разум, почти физически ощущая, что вот-вот сойдет с ума, он развернулся и, убыстряя шаг, вернулся к авто. Не размышляя, завел мотор и рванул с места. Подъехав к дому, он еще долго не хотел выходить из автомобиля, все сидел и сидел.

Он хотел и не хотел понимать и объяснять, что происходит. Конечно же, Дэйв знал, вернее, слышал или читал в желтой прессе, что в его Америке в засекреченных лабораториях ведутся работы по реинкарнации душ, по замораживанию живых людей, которых предполагалось оживить через многие-многие годы; слышал и почти верил, что существуют параллельные миры; знал, что эти тайны хотят разгадать и американцы, и русские, и китайцы, проводящие уникальные научные эксперименты. Ведь он всегда, с того дня, как потерял близкую женщину, подспудно верил, что она осталась рядом с ним, только в загадочном мире, расположенном в другом измерении, в другой временной плоскости. И ничего удивительного нет в том, что он видит…

Наконец, собравшись с духом, Ричард медленно направился к дому. Но его мужество исчезло, как только он вошел в гостиную. Его лицо и плечи осунулись, он стоял и не знал, что же ему делать, а женщина, по-прежнему сидящая в кресле, ждала… И тогда Ричард Дэйв почти обыденно, как много раз в своей жизни, произнес:

— Здравствуй, Хэлен.

Она молчала, лишь блики на ее прозрачной накидке переливались фосфорическими точками. И тогда он продолжил:

— Скажи откровенно, Хэлен, ты пришла ко мне или за мной?

На сей раз она разняла губы и приглушенно ответила:

— Я знаю, что ты много месяцев ждал меня. И я пришла.

Женщина или дух — протянула руку, и он, ведомый по едва видимому в темноте лучу, притянулся к ней, коснувшись ее холодных пальцев. И, как это уже было, погрузился в мрачное небытие, оседая прямо у ног мистической Хэлен.

Глава 28

Приближалась развязка больших дел. В эпицентре предполагаемых событий сконцентрировалась огромная масса войск. За короткое время пребывания в Анголе генерал-полковник Равенских сделал максимум для того, чтобы в нужный момент — во время Ч — сформированная как штаб армии группа военных советников была преобразована в штаб фронта. В составе которого можно будет свободно организовать деятельность 4–5 армий. Его руководитель разведуправления полковник Юрий Леонидович Ларичев, которого можно назвать правой рукой главного военного советника генерала Равенских, также славно потрудился в этом направлении.

Сегодня полковник Ларичев ощутил незнаемое волнение; накануне пришла скрытая шифровка, гласившая: «Ждите пакет». Этим «пакетом» являлся… генерал-лейтенант госбезопасности Юрий Владимирович Круглов, который должен был вскоре объявиться в расположении управления разведки.

Цель пребывания генерала оставалась Ларичеву не известна. Пока не известна…

Генерал-лейтенант госбезопасности Круглов прибыл на Черный континент инкогнито; никакой официальной миссии, никакого сообщения по военным каналам связи, конечно же, не предусматривалось.

Приняв от генерала условный пароль, полковник военной разведки Генштаба Ларичев понял, с какой целью прибыл один из важных чиновников советской системы госбезопасности. В самом пароле был заложен смысл, говорящий, что интересы ведомства, которое представляет генерал Круглов, и интересы военной разведки — на данном этапе, на данном направлении — совпадают. И полковник Ларичев должен силами глубинной разведки выявить чрезвычайно значимый объект, обеспечив его сохранность и секретность дальнейшей операции. Сама операция состояла в том, чтобы, разузнав все об объекте, овладеть им, взяв под свой контроль.

* * *

Интересующий представителя советской военно-политической элиты объект располагался в горной местности, на притоке реки Оранжевой, где в конце XIX и в первый год XX веков шли сражения буров с колониалистами-захватчиками. На стороне буров тогда участвовали в боевых действиях представители русской военной разведки.

А резидентом русской разведки в то время был сын последнего генерал-фельдмаршала Русской армии генерал-лейтенант Гурко. Ларичев знал об этом и гордился, что по истечении семидесяти лет в этих местах он, как представитель военной разведки, выполняет благородную миссию, наподобие той, что некогда выполнял русский генерал-лейтенант Гурко. В его новой миссии Юрию Леонидовичу Ларичеву чудилось торжество справедливости.

Огромная территория с выжженной невероятной жарой поверхностью казалась необитаемой. Раскаленный воздух витал над равниной, местами укрытой холмистыми залежами песка. У притока почти высохшей реки растут деревья, сплошь чахлые и пожухлые. Всюду пыль: на унылой растительности, на редкой рыжей траве, в горячем расплавленном воздухе. А в отлогих расселинах скал стоят утаенные от открытого пространства вышки с прожекторами и пулеметами; их, этих вышек, здесь много. А значит, это и есть объект, чрезвычайно важный и для прибывшего генерала госбезопасности Круглова, и для полковника Ларичева.

Здесь, в скалах, располагаются глубокие шурфы, уводящие людей и вагонетки глубоко под землю.

А в трех десятках километров находится учебный центр спецназа, который в нужный момент — по приказу Ларичева и при получении им соответствующих инструкций от Круглова — вступит в бой.

В случае необходимости можно будет использовать находящееся недалеко отсюда тщательно замаскированное поле, на которое свободно сможет сесть транспортный самолет АН-12. Даже ливни в период дождей не повредят поверхность аэродрома, ибо он прочен, подобно граниту. Его даже не нужно бетонировать: солнце и породы, вытащенные из глубин шахты, сделали свое дело надежней, чем талант технологов, создавших плиты взлетнопосадочных полос. Этот аэродром принадлежит тем, для кого выбирают внутренности гор, доставая тонны драгоценной руды.

Каждый десятый взлетающий отсюда самолет увозит десятки тонн груза далеко за пределы африканского континента. И летчики, и экипаж не имеют права знать, что именно они вывозят, за знание — смерть. Некоторым известно, что в содержимом этих контейнеров, которые они доставляют по назначению, при промывании находят драгоценные камни.

Но тайну этого груза знает генерал-лейтенант госбезопасности Круглов, ответственный за исход операции: здесь добывают уран.

И ему, подключенному к операции, как одному из главных исполнителей, подлежит руками и жизнями многих людей — советских и, если понадобится, ангольских, — выполнить задачу: чтобы не каждый десятый самолет вывозил руду в Союз, а чтобы вся добытая руда вывозилась из ангольского порта специальными судами в один из дальневосточных портов СССР.

При благоприятном исходе операции генерал Круглов получит свои значимые дивиденды, и в моральном, и в финансовом плане.

Полковник Юрий Леонидович Ларичев знает только то, что важный объект должен быть взят под контроль его людьми, с наименьшими потерями с одной и со второй стороны.

Но есть то, чего не знает ни генерал Круглов, ни полковник Ларичев: то, что один из работников объекта, а именно — исполнительный директор шахты, является прямым потомком одного из тех буров, что сражались на этих землях семь десятилетий назад. Кроме всего прочего, он… имеет прямую связь с ЦК компартии Советского Союза, а если быть еще точнее, с секретарем ЦК Архи-мандритовым.

Спрашивается, зачем Архимандритову нужен контроль над объектом, с которого он и так получает прибыль и которым отчасти владеет? Ведь в любой момент из его аппарата могут позвонить исполнительному директору, чтобы поинтересоваться положением дел.

А все обстоит очень даже просто.

Да, Папа Сеня является членом акционерной компании, владея определенным пакетом акций; но знать об этом никому не положено из политического ареопага его страны, впрочем, как никому и из ареопага главной империалистической страны-соперницы. У каждого в этой большой политической игре — свои козыри. Тут, наверху, идет интеллектуальная борьба за сферы влияния, за огромные потоки денег, за мировые корпорации и ведущие фирмы, за умы миллиардов жителей планеты, работающих в итоге на процветание небольшого круга избранных.

И подобных предприятий, откуда Папа Сеня черпает немыслимые средства, — десятки, а то и сотни, обслуживаемых «своими» банками. Арсений Алексеевич Архимандритов — самый богатый не только в советской стране человек. Он баснословно богат и неимоверно могущественен. Папа Сеня — один из самых богатых людей мира.

Его деньги, вложенные в акции рудников, десятилетиями вкладываются в разработку урановой руды. Но он сделал все, чтоб, наконец, реально попытаться обыграть своих товарищей и соперников по корпоративному бизнесу и политике, строящихся на противостоянии, разжигании ненависти и гонке вооружений. Гениальный хитрец Архимандритов знает, что единоличный контроль над урановыми и алмазными рудниками на юге Африки — по сути, то же самое, что и их захват, повлечет за собой реальное давление не только на африканские страны.

И для достижения этой цели самоотверженно работают заложники Архимандритова, не подозревая о своих зависимых и неблагодарных ролях. Более того, большинство действуют под благородными лозунгами: свободы, равенства, братства, освобождения от колониализма, просвещения угнетенных чернокожих братьев и другой подобной чепухи, на которую легко покупаются дегенерированные системой патриоты.

В большую Игру втянут генерал Круглов, в силу непосредственных обязанностей по линии госбезопасности координирующий, помимо наркотиков и алмазов, и ядерные технологии в своей стране и за рубежом (за рубежом, понятное дело, контроль осуществляется скрытно). Поэтому привлечение его к реальному освоению урановых рудников, как считал Архимандритов, будет наиболее эффективным. Вот почему генерал Круглов прибывает в Анголу. Он же, опять-таки по поручению секретаря ЦК, должен привлечь к исполнению этой задачи начальника разведки, не посвященного в ход дела главного военного советника генерала Равенских — полковника Ларичева. За которым, в свою очередь, проследят получившие особое задание братья Суховы.

К этой же многоплановой операции привлечена и военная разведка Генштаба, и представитель 10-го Главного управления военного ведомства генерал Равенских, и маршал Константинов.

Министр обороны, маршал Советского Союза Владимир Владимирович Константинов, используя показавшиеся ему благоприятными обстоятельства, затеял свою игру. В рамках поставленной задачи он инициирует свои ходы, подтягивая к югу Африки ббльшие, чем нужно, чем планируется, военные силы, в том числе и атомные подлодки, рассчитывая, что в итоге сможет всю эту мощь использовать сам. Ему мнится, что он может стать спасителем русского и других народов советской страны; сможет избавить народы от несправедливости, от запрограммированной, насильственной «благодати», на поверку оказавшейся чудовищной нищетой, от привычного, уже не замечаемого ими рабства. Но он, не делящийся этими планами ни с кем, знает, что есть сила, которую ему не одолеть… если только ангелы небесные, чья праведная мощь будет подкреплена ядерными залпами, не встанут на его сторону. Волнение охватывает маршала, когда он вспоминает встречу в особняке Архимандритова. Осознавая, что товарищ Архимандритов может являться его мощной поддержкой в Политбюро, тогда, когда ему понадобится действительно очень веское слово. Но при всем при том маршал не хотел осознавать странную, гнетущую мысль, что он — пыль, ничто, ибо находится в полной зависимости от своих коллег по Политбюро, потому как даже его власть на главного военного советника в Анголе генерала Равенских не распространяется в полной мере, так, как должно быть, как бы хотелось… и это он чувствовал…

Тогда как Архимандритов был прикрыт со всех сторон. При любом повороте событий. Даже если мир окажется втянут в Третью мировую войну.

В случае надобности, если возникнут непредвиденные обстоятельства и разговоры среди коллег, на заседаниях Политбюро секретарь ЦК Архимандритов может резонно намекнуть члену Политбюро, руководителю госбезопасности страны, что ответственный чиновник его ведомства в лице генерала Круглова также причастен к этой операции. Если из-за проблем, возникших в южноафриканском регионе, в сложном положении окажется и член Политбюро, руководитель внешнеполитического ведомства страны, то ему останется только одно: как всегда, рьяно отстаивать позиции своей страны, ведь то, что делается от имени Союза, делается априори правильно; а значит, он будет отстаивать позиции Архимандритова, даже не подозревая о его причастности к происходящему.

Тактика подковерных интриг известна ограниченному кругу людей; самый опытный среди них — соратник товарища Сталина, или, как еще говаривали, сталинская тень, то есть Арсений Алексеевич Архимандритов. Уникум, умеющий всех и всегда поставить на место.

Строя и воплощая свои планы, Архимандритов — всегда! на всякий продуманный случай! — подставляет всех, кто работает по его сценариям. Все его соратники, все исполнители, все преданные рабы, все тайные ненавистники, завистники и лживые плуты — заранее обречены. И незнание этого — самая большая ошибка всех и каждого, кому доводится работать на Сатану.

Глава 29

Накануне вечером Ричард Дэйв прибыл в Веллингтон, остановившись в своем личном номере отеля «Хилтон». На 8.30 утра было назначено заседание межправительственной комиссии по торгово-экономическому сотрудничеству с Англией, Францией и США. Дэйв прибыл в офис министерства экономики за 10 минут до начала; он был одним из сопредседателей межправительственной комиссии от США и всегда участвовал в ее заседаниях.

Сев за круглый стол в том месте, где на табличке было отмечено его имя, он, как многие годы подряд, оказался на несколько человек дальше от проводящего мероприятие главы комиссии и осмотрел собравшихся — тех, кого он еще не успел поприветствовать. В переговорах участвовало около тридцати человек, многих из них Ричард хорошо знал.

Прошло уже пять дней и ночей, как его не навещала Хэлен. Прошедшая ночь, проведенная в Веллингтоне, также не принесла никаких сюрпризов, и измученный видениями мозг Дэйва наконец получил полный отдохновения сон. Привычный к своему номеру, воспринимаемому им как еще одна комната его огромного дома, только находящаяся в другом городе, он с повышенным любопытством рассматривал ее на этот раз. Здесь также имелись фотографии покойной, которые он переставил в другое помещение, подальше от кровати. Раньше он бы себе такого не позволил, это даже не могло бы прийти ему в голову. Нет, он не пытался расстаться с ее образом, но хотел отдалить ее от себя — неживую, изображенную на карточке. Он жаждал и боялся видеть ее осязаемую, полупризрачную и одновременно желанную…

Заседание проходило в обычном режиме. Через пять-семь минут после начала пресса покинула зал, унеся диктофоны, микрофоны, фото— и видеокамеры; протокольная съемка завершена. Вместе с остальными репортерами из зала вышли трое журналистов, аккредитованных от Франции: двое мужчин и девушка в плотном одеянии и чадре, представляющая международный исламский канал, чей офис находился в Париже. Молодые люди, прошедшие спецподготовку в Союзе, были агентами референта Румянцева. Тех пяти минут, что они находились в зале, с лихвой хватило на то, чтоб оставить после себя микровещицы — игрушки, изготавливаемые на разные случаи в лабораториях Сатаны.

А когда настало время кофе-паузы, вдруг оказалось, что никто не встает из-за стола, хотя был объявлен перерыв. А те, кто попытался оторваться от кресел, в недоумении опустились обратно; ухоженные дамы неопределенного возраста, представляющие интересы своих стран наравне с мужчинами, также в некотором смысле были повержены в шок тем, что происходило в эту минуту. Это могло бы показаться пошлой, неуместной шуткой, насмешкой над респектабельными людьми, занятыми решениями дел государственных и бизнеса… если бы только этот короткий фееричный спектакль остался в памяти присутствующих и они смогли бы вынести его на обсуждение. Но секрет применяемых в данной операции «штучек» заключался в том, чтобы стереть из памяти то, что происходит на протяжении десяти-пятнадцати минут…

Время спектакля было рассчитано с точностью до миллисекунды. И если Папа Сеня любил фантастические сцены, то его референт кавторанг Румянцов тоже ощущал некоторую страсть к эффектным развязкам.

В тот момент, когда приятный голос уведомил о перерыве на кофе, высокие двери в зал заседаний приоткрылись, и перед присутствующими предстала прекрасная молодая женщина, легкой, почти балетной походкой приближающаяся к массивному столу. Сразу превратившиеся в зрителей заседающие не произнесли ни слова, когда увидели, что женщина крохотными босыми ножками пробежала по глянцу пола и, словно кошка, прыгнула на стол. Видение, приведшее всех в шок, было полностью нагим! И с каждым ее шагом по ровной поверхности между бумаг, бутылок с минеральной водой и соками, между стаканов и ручек у каждого человека, возле которого она медленно пробиралась к цели, возникало понимание, что что-то тут не так… но что — понял Ричард Дэйв. Остановив на нем невинный взгляд, к нему подходила прекрасная кукла, нет, не в смысле красотка, как кукла, а как целлулоидная игрушка из детского магазина, у которой под платьем ничего нет, кроме безликого пластикового пространства, где должна находиться кучерявая женская прелесть. И это существо, рассыпая по плечам роскошные золотые волосы, эта инопланетянка без единого волоска на всем теле, сверкая беззащитной первородной целлулоидной оголенностью, медленно и грациозно приближалась к Ричарду.

И этот пассеист^[7], пристрастившийся к прошлому, но конкретному прошлому в образе Хэлен, узнал ту, которая не покидала его несколько тягостных ночей. А эта, пришедшая столь неожиданно, была еще совершенней, еще чище, еще много крат желанней. И Ричард, порывисто вставая с кресла, вдруг протянул руки, чтобы принять на них не то ребенка, не то полуженщину…

Операция была проведена блестяще. Кавторанг Румянцев мог в душе нахваливать свою интуицию, подсказавшую ему именно такое решение. После того, как было получено дозволение Папы Сени, они долго мучились с Гейер-Генерозовым-младшим, пока довели нижнюю часть Хэлен-2 до удивительного, неведомого природе совершенства.

…В тот же день, буквально через минуты, как они спешно приехали в его номер, Ричард Дэйв сделал свою молодую подругу женщиной, лишив девственности. Подобного блаженства никогда на протяжении всей семейной жизни он не ощущал.

Сдавливая в крепких объятиях девушку, словно дичь, ниспосланную небесами, он с умилением находил на ее теле знакомые веснушки, не раз пересчитываемые им на теле его жены; и когда в который уж раз, изнемогающий от сумасшедшего желания, вошел в нее, он спросил: «Что нужно сделать, чтобы ты осталась?» И она ответила: «Верни мне мой бриллиант, Ричи».

Он выполнил ее просьбу, даже не пытаясь ничего анализировать. Все еще находясь под действием психотропных веществ, Ричард Дэйв отправился в один из банков Веллингтона, где в сейфе хранилища многие десятилетия хранился редкостный, изумительный бриллиант, вставленный в виде кулона в массивную золотую оправу; собственность бизнесмена Р. Дэйва, приобретенная им в 50-х годах на его собственные средства и на средства из приданого Хэлен. Таким образом, алмаз принадлежал обоим супругам; но Хэлен, не имевшая привычки кичиться, никогда не надевала украшение, искренне считая его лишь выгодным вложением денег, ради будущего своих детей. С тех пор его стоимость многократно увеличилась. В банковском хранилище семьи Дэйвов были и другие, менее значимые, ценности.

Он вернулся в отель, не потратив на дорогу ни одной лишней, необоснованно использованной минуты. Она все еще пребывала в постели в его номере, страстная, совершенная Хэлен. Здесь же, у кровати был накрыт столик на двоих. Он разлил в бокалы вино и протянул ей камень. Они выпили, и она поцеловала его в губы.

— Кто ты? — к месту и не к месту вдруг спросил Ричард, но женщина не ответила. Он чувствовал, как у него кружится голова, сначала медленно, а потом все быстрее, волнообразно, с приступами просветления. Он откинулся на кровать и лежал, чувствуя, что не в силах пошевелиться. Она смотрела на него, без жалости, без ехидства, без сожаления, впрочем, и без любви. Скорее, ее взгляд отображал полное и равнодушное удовлетворение. Его губы тоже онемели, но не было страха, не было мыслей, все, казалось, в нем утихомиривается, растекается, засыпает, как под гипнозом.

Она наклонилась над ним и переспросила: «Кто я?» — и сама же ответила: «Я — другая». Возникло такое чувство, что он получил исчерпывающий ответ, полностью исключающий возникновение каких бы то ни было вопросов.

Он неосознанно любовался ею, когда Хэлен-2, запрокинув волосы на одну сторону, надевала на шею кулон с чудесно сверкающим при искусственном освещении бриллиантом. Подобное сокровище могло принадлежать только неземным существам, чей дом в инобытии. Пока он смотрел, вбирая в себя образ сидящей перед ним нагишом женщины с блистающим камнем между грудей, комната наполнялась голубоватым свечением. Наибольшую яркость синий цвет получал вокруг них, вернее, вокруг кровати, на которой они находились: он — лежа, она — сидя подле него. И в какой-то момент ему отчетливо представилось, как женщина поднимается, становится на ноги, затем на цыпочки, словно какая-то сила, неуклонно нарастая, тянет ее вверх, в суживающуюся воронку-трубу, проходящую через все здание и исчезающую в неоглядном небе, прямо над ним…

Он получил и потерял свою мифическую Хэлен; и ее уход был для Ричарда закономерен. Он знал, что потустороннюю силу удержать нельзя. И потому исчезновение бриллианта перенес почти равнодушно, не делясь этой историей ни с кем. Он просто отдал то, что принадлежало его любимой. И теперь желал одного: как можно скорее прийти в те миры, где обитает его призрачная и совершеннодругая возлюбленная…

* * *

Когда Иван Румянцов получил драгоценный камень, то понял, что его провели. Нет, бриллиант был настоящий, но он был как две капли воды похож на переданный им самим Дэвиду Бросману сияющий камень-двойник. И если между ними нет отличий, значит, он втянут в игру с подделками. Какой резон? Но… если все же… среди этих известных ему двух драгоценностей одна самая что ни на есть настоящая, с мистическими особенностями? А если — нет, то где, у кого тогда настоящий бриллиант?

Опасения подтвердились, когда он прибыл в кабинет секретаря ЦК Архимандритова. Голос босса в тот день был скрипучим, что говорило о его скверном настроении. Отложив бриллиант в сторону, как ненужный предмет, Архимандритов, не обращая внимания на свое скверное настроение, поставил старшему референту Румянцову новую задачу. Получив инструктивные указания, Иван вылетел в Африку.

Глава 30

Пройдут недели, и на землю Анголы, вновь скрытно от мира и прессы, прилетят несколько самолетов Ил-62, в одном из которых находился член Политбюро ЦК партии, министр обороны, маршал Советского Союза Константинов.

Отряд тяжелых лайнеров, словно тайфун, ворвался на территорию секретного аэродрома ограниченного контингента советских войск. Со времени прилета маршала события, идущие к кульминации, к осуществлению грандиозных планов Архимандритова, повернули в противоположную сторону; но это поймут потом, когда станет очевидным.

Маршал не нарушил сложившихся традиций. Недалеко от взлетно-посадочной полосы была натянута огромная маскировочная сеть, под которой начали проходить сосредоточенные к тому времени на территории Анголы войска. Переброска войск осуществлялась под прикрытием оказания гуманитарной помощи голодающим африканцам этого региона.

От каждой части и соединения были выделены небольшие подразделения спецназовцев; бравые парни в выцветших голубых беретах прошли парадным маршем перед маршалом. Несмотря ни на что, грянул приветственный марш оркестра. Затем громкое «ура!» понеслось над представителями частей и соединений спецназа. Руководил парадом генерал-полковник Равенских.

Маршал идет вдоль рядов, и в его сознании ширится, крепнет мысль, силу и подтверждение которой он видит наглядно: вот огромная рать, здесь, в Анголе, и там, в открытом океане, где на подходе атомные подводные ракетоносцы, ракетные и артиллерийские крейсеры… и если ему удастся спустить эту рать неожиданно, влет, как тугую стрелу спускают с мощного лука, то не то что от Африки, от всей Европы с Азией ничего не останется.

А может, тешит себя презрительно-смелой мыслью маршал, ее направить на коллег, которые так и стремятся вставить палки в колеса, срывая все дело?

«Что же вы, товарищ маршал, медлите? — ведет сам с собой диалог Константинов. — Эти крепкие парни вам под стать, все под два метра ростом. Таким же бравым вы были, когда молодым, чуть за тридцать, стали генерал-лейтенантом. Это когда по личному приказу товарища Сталина приняли командование десантной армией, перекрыв путь солдатам вермахта группы армий „Юг“ на Северном Кавказе.

Что же вы ждете, маршал? — Кажется, именно это читает военный министр в глазах проходящих бойцов. — Отдайте нам только приказ. И мы очистим нашу землю от тех, кто треплется о правде революции, равенстве и справедливости, а сам имеет госдачу, привилегии и ездит на черных авто… Их будем убивать, как бешеных собак, вешать… ведь от них все беды на нашу землю русскую валятся».

Эти, именно эти крамольные мысли читает маршал в пристально смотрящих на него тысячах глаз, слышит в едином биении сердец, чувствует в слаженности их дыхания.

Под маскировочной сетью несется громкое «ура!», затихающее в межгорье. «А что, ребята, поработаем?» — то ли спрашивает, то ли утверждает маршал. И в ответ тысячеголосый рев: «да-а-а-а-а», значит, поработаем.

И в эту минуту никто не был так близко к исполнению заветного желания, как маршал Советского Союза Владимир Владимирович Константинов. Хотя бы потому, что он поверил в возможность осуществления задуманного… Поверил, что богатейший ураново-алмазный юг Африки окажется в его полном распоряжении и тогда он, единолично получивший огромные средства, получит и реальную власть, чтобы расчистить себе место на советском Олимпе, силой убрав виновников несостоятельности советской системы… Уж он бы, верит маршал Константинов, восстановил справедливость, дал советским людям счастье.

После парада министр собрал совещание. Главный военный советник в Африке генерал-полковник Аркадий Давидович Равенских сделал краткий обзор событий, сложившихся на последний час; его дополнил начальник штаба генерал-полковник Дремов, затем заслушали полковника Ларичева, других руководителей управлений и отделов.

По окончании короткого совещания министр сообщил, что устал после перелета и желает отдохнуть. Принимая душ, он с удивлением ощутил запах хвои в воде и, благодушно улыбнувшись, вынырнул из-под прохладных струй. Он выпил стакан любимого молока, доставляемого в контейнерах из знаменитого орденоносного совхоза «Караваево» Костромской области; молоко прибыло с ним и в Африку.

Благодушествуя, маршал вытянул свои длинные мускулистые ноги и блаженно прикрыл глаза.

И тут его мысль встрепенулась. Он вдруг вспомнил, что увидел — здесь, в этих экзотических местах! неизвестно когда и откуда взявшегося!!! — среди прочих вояк крепкого мужчину, одетого в гражданский костюм цвета хаки, но бывшего офицером с флотским званием капитан 2 ранга. О, маршал Константинов достаточно хорошо был осведомлен, чтобы знать, кто этот человек в окружении секретаря ЦК Архимандритова. И, удивляясь своему открытию, маршал понял, с какой целью этот исполнительный офицер оказался здесь.

Военный министр рассчитывал пробыть здесь максимум сутки. Мог бы остаться и больше, но его нахождение в Африке, останься дольше, хочет он того или нет, обязательно станет известно в Западном полушарии. Что очень нежелательно.

Казалось, он рассчитал все ходы. Владимир Владимирович высоко ценил международные связи секретаря ЦК Архимандритова. Владимир Владимирович знал, что руководитель госбезопасности, ведущий корректную, деликатную войну за расширение своего влияния не только в ЦК, но и за его пределами, ведет глубоко законспирированную тайную войну и против секретаря ЦК Архимандритова. В этой войне маршал не занимает ни одну из сторон, и поэтому лелеет надежду на покровительство Архимандритова. Но маршал отдает отчет, что подобная позиция не выдерживает критики. Ибо при определенных обстоятельствах, если станут известны его планы, он останется один, как перст, наедине с врагами.

И сейчас, ободренный воинственным видом маршировавших воинов, вдохновленный тысячами горевших глаз, напряженным молчанием бойцов, принятым им за единомыслие с ним, маршал Константинов понял, что проиграл, потому что среди всей этой могучей силы находился посланник Сатаны.

И тогда он принял решение, еще не озвучив его, в преддверии решающих событий отправить сюда начальника Генштаба маршала Геннадия Григорьевича Туликова. Если что… он заменит его самого… в соответствии с утвержденным в Генштабе планом и подразумевающимися задачами… Мысли маршала набирают обороты. Он спешит предпринять важные шаги, но не наделать в спешке глупостей, которыми выдаст себя. Приняв решение, он приказал адъютанту вызвать генерала для особых поручений, отдав тому приказ направить в Москву шифровку о вылете в Анголу начальника Генштаба. После чего маршал поручил ему немедленно отыскать капитана 2-го ранга Ивана Михайловича Румянцова для беседы.

Вошедший, невзирая на то, что был в гражданской одежде, по-военному представился, доложив о прибытии. Маршал поднялся и протянул руку. Иван почувствовал крепость протянутой руки и как в его ладонь уперся скрюченный, не разгибавшийся после давней травмы палец. Маршал сказал без обиняков, обращаясь к офицеру на «ты»:

— Я знаю, зачем тебя прислал сюда Архимандритов.

Его пристальный взгляд пронзал кавторанга; оба хорошо уяснили, что понимают друг друга без слов, что оба уважают друг друга и сожалеют о том, что им предстоит…

— Но ты не можешь не понимать, — не дрогнув ни единым мускулом, продолжил Владимир Владимирович Константинов, — что я столько лет смотрел смерти в глаза и продолжаю смотреть, сколько служу в армии. Да и не молод я уже, почти семь десятков отмахал. Если такой ты смелый, — маршал сделал движение рукой в сторону небольшого ящика и, достав, протянул Румянцову 20-зарядный автоматический пистолет Стечкина, — ты знаешь, там достаточно патронов… Испытай судьбу.

Конечно же, их встреча в Анголе не была случайной. Архимандритов, прекрасно осведомленный о замыслах министра обороны, только отслеживал его действия и перемещения. То, что тот делал, ему было даже на руку. Ведь главное для него в этой операции — показать свою глобального масштаба личную мощь соратникам по международному бизнесу, процветающим на другом конце света. Единственное, чего бы никогда не удалось Константинову, — это отдать решающий приказ… И чтобы этого не произошло, вслед за ним в Анголу (вернее, чуть ранее) был направлен доверенный референт Румянцов, получивший приказ убрать маршала Константинова, если… И вот в этом «если», слабом аргументе для того, чтоб не выполнить подобный приказ и самому не поплатиться жизнью, и остался спасительный шанс для приговоренного.

Румянцов стоял перед маршалом навытяжку. Он был немного ниже его и, улыбнувшись, также не дрогнув ни мускулом, ни веком, спокойно и уверенно произнес:

— Товарищ маршал Советского Союза, я без нужды оружие не вынимаю, а без славы не возвращаю обратно. Я не сделаю этого, даже если это будет стоить мне жизни.

Казалось, оба облегченно вздохнули, хотя никакого вздоха слышно не было…

В это время тихо раздался сигнал правительственной связи, и маршал коротко приказал: «Подожди за дверью».

Словно ничегошеньки не случилось, кавторанг, круто повернувшись, вышел. Нет, еще не время, подумал он, зная, что Папа Сеня иногда все же благоволит принятым им самостоятельно решениям, по чувствованию ситуации, по внутреннему ощущению. И этот раз наверняка не исключение. Он не может убить военачальника такого ранга и остаться в живых; бежать некуда, его растерзают на месте… или нет, не может убить маршала и не чувствовать после угрызений совести… этот человек, Константинов, достоин уважения; у него полно наивных заблуждений, но в нем силен самобытный русский дух. И все же Румянцову не до сантиментов; референт Архимандритова ждет сигнала, после которого начнет действовать по обстоятельствам; а все остальное он обдумает позже. И этот звонок по правительственной связи, чувствует Иван, и есть сигнал, который покажет что к чему… Когда, успешно выполнив задание и заполучив драгоценный камень, он прилетел из Новой Зеландии и прибыл к Архимандритову, то и подумать не мог получить именно такое задание. Хотя устранять с дороги предателей, расчищать площадку под солнцем для тех, кого на освободившееся место определил Папа Сеня, ему не впервой.

* * *

За несколько часов до прилета в Анголу референт получил инструктивные указания Архимандритова. Голос босса в тот день был скрипучим, что свидетельствовало о его скверном настроении. Но, даже не обращая внимания на свое настроение, задачу Румянцову он поставил четко:

— Запомни, операцию, которую запланировали в Генштабе, нельзя рассматривать как основополагающую. И в случае начала ее осуществления ты должен действовать в соответствии со схемой. Если маршал Константинов откажется вылететь в Москву и захочет остаться, ты знаешь, что нужно делать…

Иван понял: главное, что он должен сделать, это нейтрализовать военного министра. Затем вступить в отношения с генералом Кругловым. В случае возможных столкновений использовать спецназ, для захвата урановых рудников и алмазных копий. Одновременно провести операцию по устрашению членов правления банков, обслуживающих компанию «Крист энтерпрайс», занимающуюся скупкой и продажей африканских алмазов, чтобы подготовить новый пакет документов на имя нового владельца. А после ввода плана Y бывшие члены правления банков подлежат нейтрализации. Для этого следует использовать диверсантов и террористов взводов разведбатальонов; разве не для этого там находятся братья Суховы, «спортсменки» Зоря и Пума, другие многочисленные преданные бойцы? При усилении противоборства силами бригад спецназа уничтожить эти очаги сопротивления. Планом предусматривалась передача новых оригиналов документов по захваченным компаниям и банкам представителю МИД, который затем с ними отбудет в США. Прежние хозяева увидят, кто новые хозяева, и, уважающие только силу и наглость, они согласятся с таким положением вещей… до нового решающего хода… на подготовку которого уйдут долгие годы и даже десятилетия…

После чего части спецназа должны быть выведены с территории Африки. Для этого будет использована военно-транспортная авиация и корабли флота.

— У меня к вам просьба, Арсений Алексеевич, ваш план, конечно, тщательно продуман, взвешено и учтено все.

Архимандритов иронично сжал свои тонкие губы, отчего его усы приподнялись аккуратным ежиком.

— Знаю, знаю, что ты хочешь сказать.

— И все-таки, Арсений Алексеевич, я замечу, — спешил озвучить мысль кавторанг. — Я приложу максимум усилий, чтобы выполнить ваш приказ в соответствии с вашим планом. Но если я увижу, что обстановка хоть на йоту меняется, позвольте мне действовать согласно складывающейся обстановке с учетом выполнения задач, которые вы поставили, и использовать не только вверенные мне силы, законсервированные резидентуры, но использовать и глубинную разведку полковника Ларичева, не ставя об этом в известность генерала Круглова.

— Валяй. Может и на этот раз у тебя получится.

— Будьте уверены, получится как всегда, — козырнул референт и, чеканя шаг, вышел. Через несколько долгих часов ему предстояло приземлиться в Анголе.

* * *

Маршалу Советского Союза Константинову, поднявшему трубку правительственной связи, звонил Генеральный секретарь ЦК партии. И не было ничего ни мистического, ни даже удивительного в том, что Генсек запросто произнес:

— Володя, возвращайся обратно.

— Есть, товарищ Верховный главнокомандующий. Вылетаю.

Маршал оделся, вышел в смежную комнату, где находились его офицеры связи, адъютанты и генералы для особых поручений, среди которых оказался и кавторанг Румянцов. Проходя мимо, маршал молодцевато бросил:

— Очевидно, у кого-то не судьба. А у нас с тобой — иная судьба.

Его слова относились только к референту Архимандритова, он понял и улыбнулся.

Козырнув вставшим генералам и офицерам, маршал, обращаясь уже к остальным, сказал: «Всем в самолет. Домой!».

Уже в воздухе он, просчитывая ситуацию, осознал, что козырять-то перед посланником Архимандритова было нечем, потому что «не судьба» как раз-то у него самого. Горше всего было осознание того, что его опередили и убирали с плацдарма военных действий. И это было правдой… Шеф госбезопасности прибежал к Верховному и стал уговаривать того, что военного министра нельзя допускать к операции на юге Африки. За ним последовал визит министра иностранных дел, заявившего, что это чревато тяжкими последствиями и осложнениями с США, в результате которых Советский Союз понесет неоправданные потери. А слова секретаря ЦК Архимандритова вообще ввели Генсека в состояние прострации. Он только и сказал: «Соедините меня с Володей».

Когда через секунды доложили, что на связи военный министр, он вяло бросил ту фразу: «Володя, возвращайся обратно».

А дальше все развивалось по накатанной.

Глава 31

Муссоны, нагнавшие многодневные дожди, сдавались под напором изнуряющей жары; неделями воздух здесь напоминал парилку. Но сегодняшний день принес некоторое облегчение.

Поздно возвращавшиеся в коттедж по окончании рабочего дня капитаны Иван и Богдан Суховы застали там поджидающего их полковника Ларичева. «Тогда, когда у нормальных людей наступает зима, здесь начинается лето», — с досадой подумал Иван, увидев своего начальника, и цыкнул сквозь зубы на пролетевшее над ухом писклявое существо. Он редко жаловался на тяготы, но африканское пекло иногда доводило его до страстного чертыхания. В коттедже работал кондиционер, и в этой искусственной прохладе мысли успокаивались. За прикрытыми жалюзи окнами в пространстве подступающих к лагерю джунглей шумели цикады, вскрикивали ночные птицы, иногда раздавался осторожный шорох пробирающегося в зарослях хищника.

Полковник предложил заварить фирменный — напиток из кофе с коньяком — настоящий мужской коктейль, несколько маленьких глотков которого выбивают любой дурман и даже самую злейшую усталость превращают в животворящую энергию, которой хватит на три дня и три ночи беспрерывной бурной деятельности. Видать, что-то волновало руководителя разведывательного управления полковника Ларичева, коли он нанес дружеский визит своим ребятам. Да еще готовился подкрепиться фирменным коктейлем.

— Командир, — ответил капитан Иван Сухов, — здесь будем готовить или во двор выйдем?

— Выйдем во двор, — сказал Ларичев. После чего парни вышли на террасу. Похоже, что дождь, льющий несколько часов кряду, надолго затих. Быстро разложив огонь, всыпав в котелок банку кофе и вылив пару бутылок коньяку, они устроились в ожидании, пока выкипит лишнее и напиток обретет убойную спелость.

Откинувшись в крепком кресле, оригинально свитом по давней местной традиции из толстых прутьев, и взгромоздив ноги на такое же кресло напротив, полковник Юрий Леонидович Ларичев, словно рассуждая сам с собой, негромко произнес:

— Я вот что вам, ребята, скажу: правда состоит в том, что наш мир жесток. И выжить в этом мире может только тот, кто беспощадно карабкается наверх.

Ему никто не ответил, а он и не ждал ответных слов, начав разглагольствовать. Богдан подошел к котелку и помешал варево. Он подумал, если командир начал говорить о жестокости, значит, их ждет очередное дело, новая операция… а может, на сей раз все обстоит иначе? И мужик просто ощутил неимоверную тягу к дому, к березкам, к родным и близким… Ларичев говорил спокойно и тихо, так тихо, чтобы звуки, быстро разлетающиеся в африканской ночной тиши, не проникали дальше этой открытой террасы.

— Наш мир жесток. И эта кровавая бескомпромиссная борьба систем с различным общественно-политическим строем не нами с вами затеяна. Думали ли вы когда, что в итоге это не борьба систем, а борьба отдельных личностей? А в борьбе любой из нас нуждается в поддержке, в помощи, и я не исключение… Мне нужны такие помощники, которые готовы на любое кровавое дело, на смертельный риск ради достижения победы. Но мои помощники не имеют права предавать меня в самый тяжелый момент… а для этого существует только один верный путь: подбирать помощников с самого низа. Вот вы оба обязаны мне. Когда вы пришли из училища в мою роту, я вас поднимал, затем рекомендовал для службы на повышение, и мы расстались. Потом вас красиво «изгнали из армии»; но это для всех… для дела… а вы — снова в строю. И не сегодня-завтра будете майорами, а то и выше… Всегда помните, что вы всем обязаны мне. Если вышвырнут меня из армии, вышвырнут и вас. А коль я служу, то и вы всегда в строю, невзирая на то, что это я вам устроил спектакль с изгнанием из армии и дискредитацию. Я вас нашел среди нескольких выпусков, вы никому не были нужны. Если со мной что случится, вы снова окажетесь в толпе баранов. Потеряв власть, а с ней и привилегии.

Эта технология отбора помощников стара, как мир. Так поступали все правители, убеждая в незыблемости принципа: предашь — потеряешь все.

— Меня, как и вас, взяли из грязи, — разоткровенничался Ларичев. — Мой покровитель там (полковник в этот момент вытянул указательный палец в небо, словно намекая на Господа Бога) тянет за собой. Рассчитывая на меня в любой, самой чрезвычайной ситуации. Если он рухнет, рухну и я…

Один из братьев заерзал, скрипнув креслом, в это время второй, разлив горячий напиток, терпко пахнущий кофейным суррогатом, принес чашки к столу. Осторожно отпив несколько глотков бронебойной жидкости, Богдан хрустнул суставами пальцев и шепотом спросил:

— Скажите, товарищ полковник, может, мы с братухой неправильно думаем? Ну что генерал Круглов на самом деле служит не в госбезопасности, а… служит в нашем ведомстве и вы — его человек?

Лицо полковника перекосила кривая улыбка, он, так же как и братья, осторожно глотнул из дымящейся чашки.

— Ты этого не говорил, я этого не слышал. Но имейте в виду, если где-то будут об этом болтать, сразу же надо пресечь подобные разговоры. Не дети, понимаете: генерал Круглов — один из самых значимых людей в стране… А он не забывает тех, кого взял из грязи в князи.

— Ясное дело, — хором ответили братья.

— Знайте вот что: кто бы ни был мой босс (полковник еще раз знакомым жестом ткнул в небо), он на верном пути, и у него свои, еще более могущественные, чем он, покровители.

Полковник Ларичев вздохнул и продолжил:

— Я хорошо вас знаю и готов взять на любое задание. Сейчас у нас всех ответственный момент. Задницей чую. А этих черномазых пропускайте через конвейер смерти, не жалейте. Ну да ладно, пошел я…

Полковник, допив густую жидкость, встал и, не сказав больше ни слова, ушел.

* * *

…А на следующую ночь начальник разведки группы войск генерал-майор Ларичев с несколькими самыми надежными сотрудниками оставил штаб и укрылся в подземном объекте «Лиственница-2», в 27 км от штаба группы. Звания «генерал-майор» Юрий Леонидович Ларичев был удостоен буквально сегодня, в день перехода из штаба группы на скрытый объект.

Тем временем в управлении разведки началось уничтожение части досье и архивов возглавляемой им структуры. Документы были пропущены через бумагорезательную установку и сожжены под присмотром его заместителя по боевой подготовке капитана Ивана Сухова. Спустя некоторое время из штаба группы в сторону объекта направилось несколько небольших автоколонн. Старшие колонн имели специальные полномочия на случай непредвиденных ситуаций. Довольно удачно легковые автомашины преодолели крутые участки дорог, а за несколько километров до секретного объекта все машины были взорваны. Люди различными тропами пешим ходом ушли в горный массив; с наступлением ночи они достигли объекта «Лиственница-2».

Старший группы Герой Советского Союза полковник Сергей Дмитриевич Лукин, недавно удостоенный очередного звания, отрапортовал, обращаясь к Юрию Леонидовичу:

— Товарищ генерал, все экземпляры микрофотопленки, на которую засняты советские секретные, особой важности документы, находятся в герметической упаковке в указанном вами тайнике.

Генерал Ларичев слегка улыбнулся, он верил полковнику Лукину. А еще он верил братьям Суховым, вызывающим сильную симпатию у этого не очень-то и доверчивого к людям генерала. Разоткровенничавшись в состоянии промежуточного перехода от разворачивания боевых действий к их сворачиванию, Ларичев, не понимая отчего, искал аналогов чувств понимания и утешения.

Для него, как и для его отца, служба в армии представлялась не только в виде войны, походов и боев, чтоб слышались свист пуль и взрывы снарядов, и где побеждает сильный и смелый. Боевая романтика, вскружившая голову юному Юре Ларичеву, покоренному мужеством служившего в военной разведке отца, всегда, все эти годы наполняла сердце героикой.

В новом убежище на склоне горы, построенном еще при первом главном военном советнике в Африке генерал-лейтенанте Ватякове и где имелось все необходимое для жизни и боевой деятельности, начиная от походных кроватей, столовых для офицерского, сержантского и рядового составов, медпункта и специфических отделений, генерал Ларичев коротал время в ожидании дальнейших приказов. Пережидал, продолжая работать на износ…

Сев в кресло в кабинете, генерал-майор проверил взглядом, на месте ли надпись: «Никогда не сдавайся!». Слова, оформленные в рамку, были его девизом и его талисманом. И когда настала полночь, он распорядился пригласить к себе Ивана и Богдана Суховых, чтобы по-дружески провести несколько часов. Братья не замедлили явиться.

— Ну что, ребята, — не по уставу обратился к ним генерал, сокращая тем самым возникающую дистанцию, — обмоем звезды?

Ему страстно захотелось поговорить, отвести щемящую душу; и в данную минуту Юрию Леонидовичу показалось, что ближе и роднее нет у него здесь никого, кроме братушек, которых он, однажды приняв, вел по жизни.

Братья Суховы оказались среди немногих, кому Ларичев рассказывал историю своего отца, а вместе с этим и историю появления в его кабинете девиза. То ли боясь сглазить, то ли еще по каким причинам, но Юрий Леонидович не любил бахвалиться этой, в общем-то, не такой уж и секретной историей.

Надпись «Никогда не сдавайся!» он впервые сделал и повесил в комнате, выполняя завещание отца, скончавшегося в начале 50-х годов от полученных в самом конце войны и подточивших его крепкое здоровье ран. Старший Ларичев служил в военной разведке, с 1939 года (и до окончания войны) работал старшим, а затем ведущим инженером главного инженерного управления вермахта ТОДТ — военно-строительной организации, созданной талантливым военным инженером-фортификатором Фридрихом Тодтом, чье имя она и носила.

Умный, удачливый, хорошо законспирированный, с приличной легендой, Леонид Ларичев, получивший немецкие имя и фамилию, для всех сослуживцев оставался добропорядочным гражданином. В конце 30-х годов немцы еще оставались самыми близкими друзьями советской страны и всех советских граждан, активно учивших немецкий язык и обучавших немецких товарищей в своих летных, танковых и других военных школах и училищах.

Ведя явную и тайную жизни, перевоплощаясь в одного из Гансов и петеров, Леонид сблизился с очень талантливым инженером, офицером Вильгельмом-Генрихом Кроне. Сам окончивший в свое время инженерно-строительный факультет, Ларичев, независимо от взглядов и убеждений, ценил особо одаренных инженеров-фортификаторов, и его друг был именно таким.

Они настолько сблизились и подружились, что Кроне даже познакомил нового друга со своей семьей. Так Ларичев узнал, что мать Вильгельма-Генриха фламандка по национальности и происходит из древнего аристократического фламандского рода баронов Шерневиков, которые еще с давних рыцарских времен имели свой девиз: «Никогда не сдавайся!». Под впечатлением от увиденного и прочувствованного, от того, что произойдет потом между их странами, от трагической глубины восприятия мечущегося, наполненного горем и болью мира, от охватывающего его временами разочарования — от всех этих невысказанных никогда и никому чувств — Ларичев-старший избрал своим девизом слова: «Никогда не сдавайся!». Словно проявил солидарность со своим немецким другом, которого он обязан был априори признавать врагом.

* * *

Находясь на резервном объекте, генерал Ларичев изменил практически всю структуру и деятельность своего ведомства. Имелся жесткий приказ: более чем за два километра от объекта «Лиственница-2» все сотрудники оставляют машины в специально оборудованном укрытии и строго по отведенным каждому сотруднику маршрутам направляются к бункеру.

Отныне разведуправление Ларичева состояло из самого штаба, подразделений диверсий, наружного наблюдения и других служб. Сюда переехали и разместились отделы, которые организовывают разведработу не только на юге Африки, но и за пределами континента, в том числе в ряде стран Юго-Восточной Азии. Сюда стекаются все материалы: информация, сведения, полученные из агентуры научно-исследовательских институтов, занимающихся изучением политики, экономики, культуры, истории зарубежных государств, стран Восточной и Юго-Восточной Европы, Азии и Африки. Многие его агенты работают в ряде представительств различных фирм и компаний, занимающихся бизнесом в сфере природных ископаемых.

Помимо прочего, у генерала Ларичева имеется солидный особняк, который он использует в особых целях, так как понимает и предпринимает меры, чтобы оградить свою агентуру от возможных потерь. Солидный особняк представляет собой замок, принадлежащий эмигрировавшей сюда еще после Второй мировой войны французской виконтессе Женевьеве де ля Дюльбер, у которой арендуется часть помещений имения и территории, так как финансовое состояние пожилой дамы не позволяет содержать огромное и требующее постоянных вложений поместье.

Здесь находится уникальная школа подготовки агентов, где самое современное оборудование и высококвалифицированные преподаватели. Обычно слушатели школы маскируются под спортсменов, туристов или лиц, проводящих отпуск в уютных местах юга Африки. И даже когда генерал-майор Ларичев находится в подземном объекте, пребывающие в замке «туристы» не прерывают свой «отдых», а продолжают слушать полезные лекции, сопровождаемые практическими занятиями.

Генерал-майор Ларичев, проведший многотрудные месяцы в этом чертовом климате, был незаменим в осуществлении упоительно-дерзкого плана секретаря ЦК. И если бы ему довелось услышать хотя бы толику из докладов Ивана Михайловича Румянцова своему боссу Архимандритову, то он бы узнал, как лестно отзывается о нем кавторанг.

Благодаря неординарным решениям Ларичева как руководителя была выбрана точная линия официального и неофициального информирования командования группы войск, руководства органов госбезопасности и военной разведки. Он просто обязан был быть семи пядей во лбу, крутиться, выворачиваться, опережать тех и этих, не допуская ни единого прокола; а все вытекающие противоречия спрессовывать в единую тактику и тем самым превосходить в таланте изворотливости своего отца.

Ему довелось отвечать не только за своих бойцов, но и за деятельность женских подразделений. Благодаря этим бестиям, участвовавшим в получении оперативных данных в ангольской армии, в службе безопасности, в административном руководстве страны, перетягивая почти без особых усилий важных людей на свою сторону, удалось незаметно, тайно проводить нужную советской стране политику, добиваясь поистине уникальных результатов, превращая руководство страны в идеологических, политических и военных союзников.

Эти особые женщины, находящиеся в подчинении Ларичева, обольщая и шантажируя нужных людей, обеспечили такие условия, когда высшее военное командование СССР смогло полностью контролировать деятельность главы Народно-революционной партии Анголы (МПЛА).

В одной из докладных записок секретарю ЦК референт Румянцов предлагал отметить работу оперативного агента Зори, которая сумела достаточно эффективно внедриться в окружение руководителя МПЛА, а затем войти в доверие — через засланного в Анголу южноафриканского резидента — к начальнику разведки этой страны. Что позволило выявить влияние ЦРУ в данном регионе и в целом способствовало установлению жесткого контроля за деятельностью агентуры американского разведывательного ведомства. За сухими строками докладов стояли уникальные дела, проводимые на грани человечности, за которой всегда просматриваются — в зависимости от того, кто и с каким предубеждением смотрит, — героика и садизм…

Глава 32

Находящемуся в Анголе кавторангу Румянцеву было известно о прибытии сюда маршала Советского Союза Туликова, задачей которого стало сворачивание разработанной Генштабом и утвержденной военным министром стратегической операции. Так что надежды маршала Советского Союза Константинова, почувствовавшего необратимость своего отстранения и отдавшего приказ вызвать в этот регион начальника Генштаба, чтобы тот осуществил утвержденный план, не оправдались.

Геннадий Григорьевич Тупиков вылетел в Африку в сопровождении заместителя министра иностранных дел. Тогда как сам министр иностранных дел помчался в Вашингтон сочинять челобитную. Тупиков, получив особые полномочия от председателя Совета обороны страны, свел на нет тщательно разработанную в недрах возглавляемого им же Генштаба стратегическую операцию, продуманную талантливым маршалом Константиновым. Самого маршала услали на Кавказ поправлять здоровье на одной из своих служебных дач в Минводах. Он, отдаленный от всего, знал, понимал, что происходит, но повлиять на ситуацию уже не мог. Его время было упущено…

И Румянцев, не влияющий более на события, не торопился давать им оценку. Что он мог думать по этому поводу? Его дело — думать только над приказами, которые отдает начальство. Здесь было много причастных, но никто из них не знал всей подоплеки событий, всего того, что было известно лишь Папе Сатане.

Секретарь ЦК Арсений Алексеевич Архимандритов выиграл свою тайную битву. Встретившись после этих африканских событий со своим другом Дэвидом Бросманом, Архимандритов сказал: «С тобой как-то иначе разговаривать я не могу». И в этой фразе уместился весь (!) смысл годами подготавливаемого и проводимого в жизнь плана: с сильными мира сего говорят только на языке силы. Стоит кому-либо из вершителей мировых судеб учуять слабинку другого — и все, он, другой, обречен. И потому простым смертным их планы не понять; не загнать в рамки разума их действия; не осознать их возможности, как не узреть, что все смертные для них — лишь пешки, переставляемые по их единоличному желанию во имя их корыстных интересов.

Важным в итоге было и то, что контрольные пакеты акций, имевших отношение к разработкам и добыче урана, а также и к разработкам копий алмазов, находились в руках Архимандритова. Надолго ли? Навечно? Это покажет будущее.

В итоге выиграла и вся советская страна. Ну а то, что проиграл военный министр и его заговор (или гигантская международная авантюра) провалился, так он не мог не проиграть. Потому что, не зная реальной расстановки сил, взялся играть по правилам более низкого уровня; таких, как он, восседающих ниже олимпа, на Мировое Игорное Поле не допускают.

После демонстрации силы южнее экватора влияние и престиж СССР на мировой арене значительно возросли; и если б не развал великой советской империи, она могла бы — гипотетически — положить на лопатки Америку. Потому что обладала такой невиданной мощью, что при ее применении вместо нашей планеты во Вселенной витала бы лишь космическая пыльца…

И получается, что благодаря усилиям генерала Ларичева, ребятам из его управления, благодаря кавторангу Румянцеву, его смелым агентам и многим-многим другим, работающим в рамках поставленной задачи, проводившейся как отвлекающий фактор, была предотвращена ядерная война.

* * *

После изучения ряда докладов по африканской теме Архимандритов приказал своему адъютанту отправить их в дальний архив. Ничего нового, никакого открытия, кроме того, что его подчиненный офицер проявил удивительную расторопность. Секретарь ЦК владел куда большим объемом информации. И когда один из его ближайших помощников, отвечающий за это направление, сказал Архимандритову, что ведущий референт Румянцов сделал практически невозможное, секретарь ЦК отреагировал сухой фразой:

— А вы что, до сих пор не отметили Румянцова? Я давно считал, что он уже капитан 1-го ранга.

Направленец, отвечавший за Африку, ощутил пристальный взгляд босса и отчеканил:

— Будет исполнено!

Архимандритов дал волю своему неудовольствию, говоря так же сухо и сдержанно:

— Ну что ж, я думаю, будет справедливым понизить вас за невнимание и хвалебные отзывы о Румянцеве в воинском звании на одну ступень. Поздравляю вас… полковник. Будем считать, что между вами и Румянцевым счет 1:1.

Папа Сеня любил подобные шутки; очевидно, они поднимали ему настроение, но главное — ставили всех на место. Здесь поучать и высказывать предложения мог только один человек — он сам.

Вызвав референта, он сказал, чтобы тот подготовил представление о награждении боевым орденом капитана 1-го ранга Ивана Михайловича Румянцева. Когда тот пришел подписать документы, Архимандритов, почти не глядя, подписал и распорядился:

— Подготовь самолет, мне нужно быть в Сочи. Пусть там меня встретит Румянцов.

Но вылететь в Сочи, где уже несколько дней в санатории находился на отдыхе Иван Михайлович, довелось не сразу. За несколько часов до вылета секретарю ЦК позвонил глава государства и просил приехать к нему в загородную резиденцию. Разговор был обычный, ни о чем. Неожиданно глава спросил:

— Арсений Алексеевич, мне секретарь ЦК по идеологии сказал, что наш руководитель безопасности имел встречи с одним влиятельным человеком из США. Причем тайно. Что вы мне на это скажете?

Архимандритов, знавший обо всем, что делается в стране, в том числе и о всех старательно законспирированных встречах, не счел нужным вводить в курс дела дряхлеющего главу. Он лишь сказал:

— Ничего особенного. Его должность обязывает к тайным встречам и не только с известными политическими деятелями. Не стоит об этом волноваться.

— Вы меня успокоили. А то я уже стал переживать…

Выехав от главы, Арсений Алексеевич вспомнил свою встречу с Бросманом. Пора было завершать кампанию на юге Африки. За эту партию, которая могла привести мир к ядерной катастрофе, должен же кто-то понести ответственность.

Архимандритов сел в машину, поднял трубку радиотелефона и приказал:

— Шестого ко мне в 17.50.

Шестым в его тайной иерархии политиков был недавно произведенный в генерал-полковники Круглов. Буквально вчера был подписан указ о награждении его орденом Ленина. Несомненно, генерал отмечал это торжественное событие. Но в назначенное время он прибыл; по всему было заметно, что в приподнятом настроении и после дозы спиртного.

Подводящий итоги, а значит, устраивающий разборки, Архимандритов — карающий и беспощадный — усадил гостя в кресло.

— Как празднуете? Недавно отмечали… ах, да… Вы не могли бы мне рассказать, каковы наши возможности по освоению копий алмазов в Африке? Насколько я знаю, вы рапортом доложили руководителю безопасности о том, что работы по отслеживанию копей успешно продолжаются и что ваша агентура работает эффективно. Но… что вы скажете о резидентуре генерала Ларичева? Насколько мне известно, ваши неофициальные сотрудники братья капитаны Суховы исчезли, а генерал Ларичев, сказав, что вылетает в Москву, также пропал, и самолет, на котором он должен был прилететь, приземлился без него. Ну это все меня мало беспокоит. И вас, кажется, не беспокоит. Ибо вы работаете в госбезопасности, а они — офицеры военной разведки. Но вы-то понимаете, о чем я говорю.

Генерал-полковник мгновенно вскочил с кресла, прижав крепко сжатые кулаки к лампасам, вытянувшись по стойке «смирно». Хмель улетучился, он ощутил угрозу, нависшую над головой.

— Я разберусь и вам лично доложу, товарищ секретарь.

— Не спешите разбираться и тем более докладывать. Меня эти люди не слишком беспокоят. Пусть они беспокоят военное командование. Но, может, вы скажете, где мой Румянцов? По имеющимся у меня сведениям, он уже неживой. Хорошо, если мы отыщем его тело. Я не буду голословным, генерал, послушайте эту запись.

Круглов напрягся, а из передатчика зазвучал его голос: «Ада, я закрою на все глаза, если… словом, ты понимаешь, если не станет этого зарвавшегося моряка…» Дальше раздался легкий смешок Ады Андреевны. Да, это была их последняя встреча, на которой его агент Ада Ютвакова докладывала о своем вояже в Юго-Восточную Азию. Круглов хорошо помнил ее реакцию: в этот момент она саркастически улыбалась, сделав резкий жест ребром ладони ниже пояса Круглова, словно лишала того главного мужского достоинства. Ее жест был грациозен и красноречив, и Юрий Владимирович и сам тогда улыбнулся в ответ.

— Вы можете объяснить, генерал, усмешку вашего агента и ее жест? Ведь она вам что-то показала, не так ли? Это же слышно.

В мгновение пленка провернулась обратно, и многократно усиленное «вжик!», когда рука Ады разрубала воздух, показалось громом небесным.

— Не кажется ли вам, генерал, — продолжал измываться над посетителем Архимандритов, — что потеря моего офицера будет стоить вам… дорого? Пойдите, подумайте. И сделайте так, чтобы руководитель безопасности страны не узнал о том, что вы ищете военных спецназовцев, начальника разведки и моего офицера. По истечении суток можете доложить моему помощнику, а я подумаю, куда определить вас в дальнейшем.

Доложить помощнику, даже не ему… через сутки… Это был чудовищный приказ, усиленный жестом. Секретарь ЦК показал пальцем вниз, потом, поднимая палец, направил его вверх. Из понятий направить вниз и направить вверх страшнее было вверх — это означало сразу на тот свет. А вниз было половинчатым: либо в подвал, что также означало на тот свет, но через муки, либо — понижение…

За долгие годы службы в органах Круглов, будучи талантливым опером и организатором своего дела (а с другими Папа Сеня не сотрудничал), заслуженно достиг высоты своего положения и довольно успешно руководил вверенным ему крайне важным управлением. И вот произошел облом, который не может воспринять его мозг, ибо Юрий Владимирович Круглов понял, что с ним не шутят.

Когда он вернулся в свой кабинет, не поехав домой, к гостям, празднующим его повышение в звании и награждение, мозг его все еще переваривал полученную информацию. За что? Почему? Но главное: что предпринять? На какое-то мгновение страх отошел, и он вспомнил, что за ним могут полететь в тартарары блестящие офицеры, профессионалы, тот же симпатичный ему Вася Шумилов. Их много, несколько сот, его ребят, и если он рухнул — полетят и они.

В тяжелых раздумьях генерал-полковник просидел всю ночь в кабинете. Скрытно от своего непосредственного начальника, руководителя госбезопасности, им даны все указания: разыскать! Но время шло, а никакой информации не поступало, да ее и не могло быть. Потому что Архимандритов прекрасно знал, где все эти люди и в каких местах временно упрятаны. Но он куражился, уничтожая назначенные жертвы.

Прошли сутки, а генерал-полковник Круглов все оставался в кабинете. Когда остался ровно час до доклада Архимандритову, Круглов поднял трубку и набрал домашний номер. Последние годы у них с женой были крайне натянутые отношения, их объединяли не столько квартира и достаток,сколько единственная дочь-студентка. Стараясь говорить как можно теплее, Круглов попросил жену позвать дочь. И когда девушка взяла трубку, сказал:

— Настя, милая, послушай, я очень тебя люблю. Помнишь, когда мы с тобой ездили отдыхать, я познакомил тебя с дядей Тимофеем? Если тебе будет очень трудно, поезжай к нему.

Круглов положил трубку, выдвинул ящик стола, вытащил пистолет и загнал в ствол патрон. Затем взял из стакана остро отточенный карандаш и на листе лежавшей перед ним тетради написал: «Я люблю тебя, Настя». А ниже добавил: «Прошу никого не винить в моей гибели».

Страха, парализующего волю и мысль, не было, когда его рука нащупала вороненую сталь пистолета.

…Узнав о смерти генерал-полковника Круглова, в Москву из Ленинграда выехал полковник Шумилов, чтобы принять участие в похоронах. На кладбище, среди немногочисленных провожающих в последний путь, были жена покойного, дочь Настя и старший брат Тимофей, живший в независимом одиночестве в далекой кубанской станице. Увидев Василия Шумилова, Тимофей подошел, и мужчины пожали руки. Они были знакомы.

— Вася, теперь у меня, кроме племянницы, никого не осталось. Берегите Настю.

Шумилов кивнул и, по-военному резко развернувшись, ушел с кладбища.

А еще через три дня родственники и сослуживцы похоронят и его, полковника Василия Петровича Шумилова, скончавшегося в результате обострившейся болезни.

А тем временем из Африки постепенно начнут выводить ограниченный контингент советских войск. Папа Сеня, помахавший ядерным кулаком перед носом у своих заокеанских товарищей, потиху-помалу разгибал пальцы, чтобы в следующий удобный момент соорудить из них новую комбинацию, к примеру, в виде элегантной, в стиле кантри, фигуры, а проще — фиги.

Прилетел в столицу Союза и вызванный из Анголы генерал-майор Ларичев. Он будет задержан начальником военной контрразведки, а затем отправлен на конвейер. Им займутся следователи военной разведки, профессионалы, умеющие вырывать информацию даже у мертвых; и в этом нет никакого некрофильского кокетства: надо будет — воскресят и дознаются нужных сведений. Чудовищный век, чудовищная система…

Юрий Леонидович Ларичев, прослуживший два с лишним десятка лет в своей конторе, знал о существовании этой спецслужбы, знал о ее методах и даже знавал офицеров, попадавших туда не по своей воле. Всех их ждала долгая и мучительная смерть. Но никогда не верил и не задумывался, что когда-нибудь это может коснуться его самого. Ни единого дня до этого достойный сын своего отца-разведчика, служившего в вермахте, не сожалел, что сам служил в исключительном ведомстве, аналогов которому по эффективности работы трудно сыскать во всем мире. И впервые пожалел, когда попал под разборку… А ведь первые сигналы о возможном аресте Юрий Леонидович ощутил еще в момент, когда ему доложили, что в назначенное время братья Суховы не вышли на службу. За неделю до этого пришел приказ о присвоении братьям очередных воинских званий «майор»; оба днем позже были награждены орденами Красного Знамени. И вот такое западло. Почему он, тертый калач Ларичев, такой опытный суперразведчик, не воспринял всерьез симптомы, идущие из подсознания? А ведь у него был шанс; нет, было два реальных шанса выпутаться, обыграть невидимых врагов: первый — бежать и второй — застрелиться…

Глава 33

Архимандритов сидел в загородной вилле в своем рабочем кабинете. Казалось, он бездействовал, но это никогда не соответствовало истине. Архимандритов выжидал. И словно подгоняемый его ожиданием, раздался сигнал аппарата правительственной связи. Секретарь ЦК положил руку на рычаг, не снимая трубку и слушая сигналы. Затем, через достаточно продолжительное время, все же снял трубку, но не приложил к уху, а перевернул ее на вытянутой ладони и, раздумывая, продолжал смотреть то на нее, то на табло, высвечивающее фамилию руководителя госбезопасности страны.

— Арсений Алексеевич, — надрывалась трубка, — вы слышите меня, я уже в который раз спрашиваю?

— Слышу, слышу я тебя, — наконец снизошел Архимандритов.

— Я хотел вам сказать, что вы, как человек, по своим каналам курирующий вопросы движений за рубежом… наших… В общем, Арсений Алексеевич, вы же знаете, у меня в подчинении и в штатном расписании есть должность руководителя управления, отвечающего за атомные исследования. Там еще драгоценности и наркотики. Но вы же знаете, что эта структура отчитывается не столько передо мной, сколько перед Центральным Комитетом.

— По-моему, вы имеете в виду генерала Круглова?

— Да, я о нем. Круглов скоропостижно умер. Но это информация для всех. А вам скажу: он застрелился.

— Ну что ж, видимо, у вас не все в порядке с кадрами, — совсем другим, безапелляционным, не терпящим возражений голосом сказал маленький с виду человек, деяния которого бывают иногда слышны дальше орбиты Земли…

Оставив говорящего пребывать в недоумении, Архимандритов вызвал адъютанта и приказал соединить его с Минводами. Там на роскошной вилле томился от продолжительного отдыха маршал Константинов. Когда Арсений Алексеевич услышал голос маршала, он, явно издеваясь, сказал:

— Я сочувствую вам, Владимир Владимирович. Мне жаль… а ведь благодаря вам мы могли бы уже иметь в составе нашего государства 16-ю республику. Наверное, она называлась бы Оранжевая Советская Социалистическая Республика. И тогда бы мы точно овладели всеми мировыми запасами алмазов и урана.

Маршал проглотил издевку, а услышав, что тот сделал паузу, довольно жестко сочным баритоном парировал:

— Свою Оранжевую республику вы уже сделали.

В ближайшее время Политбюро должно было обсудить то, что происходило на Черном континенте. И прежде чем на заседание Политбюро вынести вопрос о деятельности военного ведомства, глава государства принял решение побеседовать с маршалом Константиновым наедине. После чего маршала отозвали из отпуска, прервав принудительно-необременительный отдых. Он вылетел в хмурую погоду, накрапывал мелкий дождь, и маршал радовался хотя бы тому, что покидает курорт в такое неприятное, стылое утро.

Но, встретившись с главой государства, министр обороны Константинов почувствовал себя более угрюмым, чем несколько часов назад, когда еще был в Минводах.

— Владимир Владимирович, я не хотел бы, чтобы мы дошли до серьезного разбора в Политбюро. И тогда вам припомнят многое. — В голосе главы чудилось явное сочувствие, но от этого маршалу не становилось легче. — В ваш адрес могут выдвинуть обвинения в гибели в апреле 1970 года и в феврале 1972 года двух советских атомных стратегических подлодок. Мы, конечно, наказали главнокомандующего флотом. Но нужно не забывать, что за время вашего руководства погиб и надводный корабль на Черноморском флоте. А также были предпосылки к несанкционированным стартам советских ракет с ядерными головками.

Глава государства говорил медленно, с тяжелым старческим придыханием. Министр обороны, маршал Советского Союза в этот момент представил себя краснеющим у парты школьником, выставленным на всеобщее посмешище в целях педагогической профилактики.

— И вот генерал… — глава государства раскрыл лежащую с закладкой на нужном месте папку, — генерал Равенских докладывает, что его подразделение военных советников занималось только обучением дружественной ангольской армии, и ничего более не планировало, и не знает, что на территории дружественной Анголы были созданы мощные силы нашей армии и разведки. Хотя руководитель нашей безопасности иного мнения. И это мнение подтверждается другими источниками. Что ты на это, Володя, скажешь? — перешел на дружественное «ты» глава государства.

Маршал поднялся с кресла, вытянулся и с высоты исполинского роста посмотрел вниз на низкорослого главу:

— Я солдат, а если солдат, наделенный властью, проигрывает сражение, он должен нести ответственность в соответствии с…

— Ну что ты, Володя, присядь, — утешительно перебил собеседника глава. — Какое сражение? Никакого сражения не было. Это у нашего начальника службы госбезопасности разыгралось воображение, и он поторопился с выводами.

У престарелого главы государства было достаточно здравое мышление, хотя многим хотелось представлять его болезненной развалиной. Он хорошо понимал, что руководитель безопасности мог и сгустить краски в отношении маршала. Таковы правила подковерных игр: доложить и заложить. Сам блестящий знаток подобных приемов и бюрократических маневров, глава государства остро, как никто, ощущал эту жестокую борьбу нижестоящих коллег. Он же понимал: если обвинить министра обороны, подчиняясь так называемым фактам, приведенным высокопоставленными наушниками, то это рикошетом коснется и его самого; и тогда глава тоже окажется причастным к разворачиванию мощной группировки советских войск и флота в Индийском и Атлантическом океанах и ниже экватора в Африке.

Э-э, нет, ребята, так не пойдет, рассудил глава государства. Что же получается? Руководитель безопасности проявляет бдительность и верность идеалам партии, тогда как министр обороны, вроде отщепенца, затевает подготовку к новой войне? А где же в это время был сам руководитель безопасности? Ведь вы же, при случае может спросить глава, вы же, как и министр обороны, также член Политбюро, и тогда, когда принималось решение об эволюции небольшой группы военных советников и преобразовании ее в более крупную под руководством Равенских, что вы делали, а-а? Тогда все члены Политбюро сказали свое «одобрям-с».

А сейчас всех собак хотят повесить на маршала Константинова! А заодно и меня толкнуть, правильно ярился на своих помощников престарелый политик. Он посмотрел на собеседника, тяжело поднялся с кресла и подошел к стоящему навытяжку в напряженной тишине маршалу:

— Ты все-таки, Вова, садись. Зря ты так воспринял. Ты же понимаешь, что это удар не столько по тебе, сколько по мне. Правда, тут мне из МИД сообщил министр, что в Госдепе тоже обеспокоены… ну, скажи как это слово? — да-да, милитаризм. Что ты вот милитарист и жаждешь новой войны. Но мы тебя в обиду не дадим. Не переживай. Мы соберем Пленум, и я обяжу выступить на нем и руководителя безопасности, и министра иностранных дел, а там кто еще захочет… но выступать будут, как я скажу.

Глава государства подчеркнул свои последние слова, сверкнув глазами.

И этот молниеносный взгляд, этот пронзительный внутренний запал заметил маршал Константинов. Но он ошибочно посчитал, то ли в силу чрезвычайного нервного перенапряжения, то ли иных каких обстоятельств, что эти молнии направлены против него.

И эта ошибка была для него роковой.

* * *

Капитан 1-го ранга Румянцов сидел в лоджии и с наслаждением изучал лазурную рябь Черного моря. Чарующий воздух, пальмы, кипарисы, магнолии и орхидеи наподняли райским волшебством открытое восприятию пространство. Эти несколько безмятежных дней, проведенных им в сочинском санатории, когда он умышленно не включал радио и телевизор, показались ему самыми счастливыми за все последние месяцы, а может, даже годы.

Единственное, что заставляло его волноваться, так это неясная ему задержка Архимандритова в Москве. Босс должен был уже прилететь в Сочи, но по каким-то причинам поездка откладывалась. Изнеженный продолжительным лежанием в кровати, капитан 1-го ранга наконец решил размяться и направился к ближайшему киоску за прессой.

Он спустился из номера по ковровым дорожкам широкой лестницы, машинально отметив ухоженный вид горничной и измятую полу ее темной юбки, больше открывающей красивые ноги, чем прикрывающей.

Молодой каперанг, излучающий здоровье и мужскую силу, пружинящим шагом подошел к киоску и взял несколько газет. Он направился в кипарисовую аллею, намереваясь в приятной тенистости ознакомиться с тем, что пишет отечественная пресса. Раскрыв первой «орган Министерства обороны», газету «Красная звезда», Румянцев на первой же странице увидел портрет маршала Константинова в черной рамке. В правом нижнем углу, как в «Правде», «Известиях», «Труде», «Комсомольской правде» и в других газетах, было набрано крупным шрифтом: «От Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза, Президиума Верховного Совета СССР, Совета Министров СССР»; а ниже: «Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза, Президиум Верховного Совета СССР, Совет Министров СССР с глубоким прискорбием извещают Коммунистическую партию, весь советский народ и его овеянные славой Вооруженные Силы о том, что после непродолжительной и тяжелой болезни скончался член Политбюро ЦК КПСС, член Президиума Верховного Совета СССР, дважды Герой Советского Союза, активный участник и полководец Великой Отечественной войны, министр обороны СССР, Маршал Советского Союза Константинов Владимир Владимирович». Некролог был подписан членами Политбюро и секретарями ЦК партии, среди других стояло имя Арсения Алексеевича Архимандритова; а также, по традиции, был подписан другими «видными руководителями» партии и правительства, военачальниками и маршалами Советского Союза.

После похорон Архимандритов наконец прилетел на отдых. При встрече со своим ведущим референтом, капитаном 1-го ранга Румянцевым, он как-то обыденно сказал:

— Ты знаешь, а Константинов после той встречи с тобой высказывал добрые отзывы о тебе. (В голове Румянцева сразу же вспыхнуло видение: Ангола, кабинет, он один на один, маршал протягивает ему пистолет: рискни, нажми на курок, авось выиграешь… и сильная взаимная симпатия, которую не нужно объяснять, не нужно анализировать). Сказал, что из тебя был бы неплохой офицер, если бы ты состоялся в ВМФ. Но это все прошлое и никогда не вернется. А нам с тобой надо говорить о делах. Отдых у нас будет потом. Так что можно позавидовать душе ушедшего от нас маршала, он на отдыхе, а нам — работать.

Глава 34

Прилетевший на отдых Архимандритов остановился на своей вилле «Черный лебедь», находившейся вблизи Мацесты. Его референт Румянцов, получив приказ явиться, сел в закрепленную за ним «Волгу», стоявшую в санаторном гараже, и, на большой скорости разматывая кавказский серпантин дорог, примчался к боссу.

Он въехал на закрытую, куда никто из сторонних не мог проникнуть, территорию. Его взору предстала изящная двухэтажная вилла в окружении широколистых пальм и клумб, густо усаженных причудливыми экзотическими цветами.

Архимандритов находился в беседке; чтобы пройти к ней, его референту пришлось прогуляться по аллее, в конце которой стоял не ожидаемый в подобных романтичных местах классический херувим и тому подобная полагающаяся скульптурная композиция, а сосланный за ненадобностью после XX съезда партии огромный беломраморный бюст товарища Сталина, украшавший площадь Мацесты.

Недалеко от беседки, где любил сидеть Архимандритов, оборудован чайный домик на случай дождливой погоды, хотя до самой виллы не более нескольких десятков метров. Каперанг вошел и доложил о своем прибытии; после чего, следуя жесту босса, сел в кресло. Между ними стоял чудесно инкрустированный стол, на его блестящей поверхности имелись виды китайских гор в отполированной ранней дымке, в центре — извергал тягучий сургуч струй водопад; окаймляли это произведение искусств порхающие с дерева на дерево павлины. Такими творениями талантливых рук можно любоваться часами.

В беседке был оборудован грот, как раз возле него и сидел Арсений Алексеевич. Он нажал кнопку на своем кресле, и из ниши грота выехал, словно большой поднос, бар, открывая всевозможное напитки и закуски — от черной и красной икры в малюсеньких розетках до мороженого и конфитюров. Среди массы спиртных и прохладительных напитков можно было найти даже вытяжку из рогов молодых оленей, повышающую потенцию. Как всегда, поражала коллекция вин, составленная из бутылок массандровских погребов князя Голицына и магарачских винных погребов адмирала Грейга, лучших виноделов Крыма XIX века.

Арсений Алексеевич протянул руку и достал из бара свой любимый старинный французский коньяк «от Людовика XIV», поставил на столик рюмки с алмазом и кристалликами золота внутри хрустального донца. Угощая Румянцева, Архимандритов сказал обыденным тоном:

— Мне иногда кажется, может, зря я тебя вырвал тогда из военно-морского училища. Из тебя действительно бы получился замечательный офицер флота. Ты знаешь, а Константинов после той встречи с тобой выказывал добрые отзывы о тебе. Сказал, что из тебя был бы неплохой офицер, если бы ты состоялся в ВМФ. Но это все прошлое и никогда не вернется. А нам с тобой надо говорить о делах. Отдых у нас будет потом. Так что можно позавидовать душе ушедшего от нас маршала, он на отдыхе, а нам — работать.

Они выпили, не чокаясь, словно приняли первую за упокой маршала.

— Я вот думаю, за что тебе давать второй орден Красного Знамени? Ну, первый ты получил за Вьетнам, за порт Хайфон, — иронично улыбнулся Архимандритов.

Иван Румянцов действительно работал под прикрытием торгового представителя от ведомства внешней торговли СССР во Вьетнаме, куда с целью проверить надежность своего молодого сотрудника и приказал отправить его Архимандритов. Тогда Иван чуть не погиб; впрочем, ему не хотелось вспоминать об этом. Но капитан 1-го ранга Румянцов не знал, что приказ о его награждении вторым боевым орденом уже лежал, подписанный боссом. Осталось только приказ формально утвердить указом Председателя Президиума Верховного Совета СССР.

— Так за что тебе давать второй орден: то ли за работу в Африке, то ли за дэзу, которую ты так блестяще осуществлял, выполняя задачу по поиску алмаза, либо за информацию о разведывательной деятельности морской разведки США? За что? За все в отдельности или все вместе? Как скажешь, так и будет.

— Разрешите? — обратился Румянцов, чувствуя, что именно сейчас он сможет получить ответы на многие мучавшие его вопросы.

— Давай, — благодушно ответил Архимандритов.

— Скажите, в рабрте с «Кавалергардским» алмазом в чем заключалась деза, а где действительно была работа?

— Я хочу, чтобы ты никогда не задавал мне вопросов, — поучительно ответил босс. — Ты должен научиться схватывать суть ситуации с первых трех-четырех моих фраз. Запомни это однажды и навсегда. Иначе тебе запоминать уже не придется никогда и ничего.

Простая фраза не несла агрессию и не была собственно угрозой; такова метода Папы Сени: предупредить единожды… а там непонятливых ожидает подвал; дуракам незачем жить на свете, а тем паче в его окружении, считал Сатана.

— Итак, слушай меня внимательно. Ты ничего существенного не сделал из того, что мне нужно. Но ты сделал многое как добывающий офицер, и докопался до многих вещей. А теперь хочешь уяснить суть.

Архимандритов разлил божественный напиток, они прикоснулись тоненько звякнувшими в тот момент рюмками и поднесли их ко рту: сначала босс, затем референт.

— Помнишь, ты как-то докладывал мне о том, что во время немецкой оккупации Крыма инженерная группа 17-й армии вермахта отправила запрос в ТОДТ за подписью командующего армией генерала инженерных войск Эрвина Енекке с просьбой предоставить чертежи, которыми пользовались при минировании Горного ключа под Севастополем. Такая работа была осуществлена минерами лаборатории взрывов Круппа. И потом, в твое детство эти горы, напичканные драгоценностями, охранял потомок князя Щербатова, некий Григорий Грузинов. Не охранял, конечно, по прямому предназначению, но все же служил лесником и по тем горам хаживал… А отец известного тебе генерала Ларичева в 30—40-е годы служил в военной разведке и в канун Второй мировой, в 1938 году, был завербован аппаратом товарища Сталина, то есть нами. К вел двойную работу. Когда в ТОДТ пришел запрос из Севастополя, разыскиваемый документ оказался в руках инженера Леонида Ларичева, работавшего в ТОДТ под фамилией Рихард Бах. Он получил от нас приказ не высылать чертежи и расшифровки, придержать их. Ты должен понимать, что эти документы оказались у нас. Мы использовали их по окончании войны… частично использовали… В конце 1944 года при освобождении Крыма и Севастополя от немцев одна из бомб советского бомбардировщика попала в подошву косогора. Взрыв вызвал детонацию боезапаса, гора должна была взлететь на воздух. Но вместо этого в силу то ли несовершенства, то ли ветхости — пришли в движение механизмы, разрушающие входы в шурфы и бетонные плиты с ящиками, в которых находились драгоценности, и эти плиты провалились на недосягаемую для нас глубину. Мы не могли в это поверить, но, видимо, еще в доисторические времена на участке от Фороса до Алупки на довольно больших глубинах возникли уникальные таинственные конструкции: галереи и пирамиды. Часть галерей выходит к левому устью Бельбека, в районе Камышловского моста, вплоть до тех мест, где упокоились сокровища. Так что, как видишь, работы и мне и тебе еще хватит.

Архимандритов отпил глоток янтарной жидкости, вдыхая аромат. Румянцов проделал то же самое.

— О том, что там проживал сын русского аристократа Григорий Грузинов, нам было известно. Конечно, мы могли установить, почему он поселился именно там, только решили не беспокоить его. Но мы подбросили ему информацию о том, что его мать родилась в семье князя Авалова и происходила из рода грузинских князей Эрдели. И прежде чем родить внебрачного ребенка от князя Щербатова, успела стать вдовой графа Ростопчина. Мальчика воспитала не мать; впрочем, это уже не имеет значения, потому что после революции многие меняли семьи и фамилии. В том числе и твой отец.

Румянцову хотелось услышать новые подробности о его родителях, его предках, но то был неудачный момент для вопросов. И он, физически почувствовав, как сжалась сердечная мышца, постарался вдохнуть побольше воздуха, чтоб расслабиться. Все-таки тут чудесный вид: пальмы, рододендроны, лазурное море и прозрачные матовые облака над горизонтом.

— И еще, что любопытно, внучатая племянница генерала Енекке вышла замуж за отпрыска одного из немецких аристократических родов, который настолько увлекся историей захоронений крымских драгоценностей, что невольно нас заинтересовал. Но он оказал такое интенсивное сопротивление, что игра не стоила свеч, и мы оставили затею; возможно, до лучших времен.

Архимандритов также оглядел окрестности, на инкрустированном столике в наполненных рюмках блеснули в золотистых бликах алмазы.

— Конечно, тебя не может не волновать, зачем я отправлял тебя к нашему старинному другу; не удивляйся, уже и твоему другу, чтобы отвезти ему алмаз. То действительно алмаз, и он один к одному соответствует знаменитому «Кавалергардскому» алмазу, конденсирующему космическую энергию Власти. Но это лишь копия, сделанная из драгоценного камня. Подобных копий было сделано две; одну ты переправил в США, а вторую… ты привез, вернул мне. Я «запустил ее в оборот» еще в конце 50-х, ее купил американский бизнесмен Ричард Дэйв, и больше алмаз не менял хозяев. Но… открою тебе тайну — недавно для меня была сделана третья копия. Третья копия, сущая безделушка, лежит там, где ей положено лежать. И, думаю, ты о ней скоро услышишь… очень скоро…

Арсений Алексеевич Архимандритов, пребывая в благодушном расположении духа, в тот чудесный день рассказал своему доверенному каперангу Румянцову, что еще в 1938 году он встретился в Греции с генерал-лейтенантом флота Российской империи Иваном Аристарховичем Еранчиным и его супругой Елизаветой Ивановной.

— Именно благодаря мне, — сказал Архимандритов, — от Еранчиных отстали чекисты. Я пообещал супругам, что их никогда не станут беспокоить, и гарантировал им жизнь в обмен на информацию о том, где находится алмаз. Генерал согласился. Он умер в начале 1941 года, по старости. А его супруга прожила еще более 20 лет, и мы действительно не напоминали ей о себе и даже создали ей все условия для комфортной жизни. Но это лишь толика того, что мы могли сделать для Еранчиных, толика от стоимости бесценного «Кавалергардского» алмаза. Тогда, в 1938 году, вернувшись из Греции сюда, в Ленинград, я с группой своих людей перекрыл движение на Кавалергардском проспекте, благо он небольшой. Были перекрыты и выведены в Обводной канал все сточные галереи и каналы. Затем мы полностью осушили подземную галерею на проспекте, полагая, что стоки могли вынести бриллиант. Но нам повезло. Построенные светлейшим князем Меншиковым по проекту Петра I каналы выстилались по дну каменными плитами и имели многочисленные выступы и складки-ниши. В одну из таких ниш и упал алмаз, как раз в том месте, где указывала нам супруга генерала Еранчина, пришедшая к выводу, что потеряла подарок императрицы, когда поздним вечером упала, поскользнувшись, на мостике.

— Скажите, Арсений Алексеевич, — не вытерпел Румянцов, — я нарушу ваше условие не задавать вам вопросов, даже если это будет стоить мне жизни, но…

Архимандритов по-отечески улыбнулся:

— Не будет стоить тебе жизни. Ты просто опередил то, что я сам хотел сказать. Для того чтобы власть достойно удерживалась в руках правителя этой страны, надо иметь рядом с Рубином Власти этот магический алмаз. В царских архивах сохранялись семь документов эпохи Ивана Грозного, правившего 51 год и похороненного под именем инока Ионы в Кремле. Там указывалось, что величием и символом Власти является Рубин, который не имеет реальной власти без алмаза. Без алмаза все попытки объединения русских земель заканчиваются крахом. После революции эти семь документов были сфальсифицированы, нет, не нашим ведомством… и Сталин получил подделки, где речь шла только о Рубине. Фальсификаторы в лжедокументы записали, что Иван Грозный правил лишь 5–7 лет, а затем царством поочередно правили его три сына, которые якобы и вошли в историю под именем своего отца, то есть их правление было записано как правление Ивана Грозного. Любопытные, я тебе скажу, образчики фальшивок… Когда мы нашли оригиналы, я не уведомил об этом Сталина. Зачем? Царица то ли по воле злого рока, то ли от непонимания, то ли умышленно отдала второй символ Власти бывшей княгине, вышедшей за генерала Еранчина. И история великой державы пошла другим путем; человек, восседающий на троне, не имел той волшебной, дарованной Космосом, полноты власти. И Сталин оказался не всесильным.

И Арсений Алексеевич Архимандритов, великий Папа Сеня-Сатана, протянул, держа на раскрытой ладони, заигравший в дневном свете «Кавалергардский» алмаз.

— Я всегда держал его при себе…

* * *

По приезде в Союз, оказавшись вновь в Лахте, майоры братья Суховы встретились со старшим лейтенантом милиции Виктором Васильевичем Вороновым. Было много разговоров, много тем; не упоминалась только запретная тема — цель их длительной командировки на Африканский континент. Приняв изрядно на грудь холодной водочки, они вспомнили незлым тихим словом дочь члена Политбюро Аду Андреевну Ютвакову и прыткого кавторанга Ивана Михайловича Румянцева, с которым свела их судьба: Воронова — в Лахте, Суховых — в Анголе.

А через какое-то время вновь работающие на гражданке Иван и Богдан Суховы натолкнулись на кирсановские ценности, которые резидент ИНО ОГПУ Владимир Кирсанов вывез из одного из банков Италии, куда их положили супруги Еранчины, исполняя тем самым приказ Артузова и большевистского ЧК. Конечно, Суховы не могли знать, что, если бы не некая загадочная рука, им бы никогда никаких ценностей не увидать. Арсений Алексеевич всегда был щедр по отношению к тем, кто работает на него, даже если человек о том не подозревает… Впрочем, среди найденного не обнаружился орден Святой Великомученицы Екатерины, которым императрица Александра Федоровна облагодетельствовала княгиню Елизавету Ивановну, в девичестве фон дер унд Дидерихс, имевшую в своих венах толику крови гессенских принцесс и ставшую впоследствии Еранчиной. Не было в тайнике и многих других ценностей, принадлежавших когда-то славному роду подданных великой Российской империи. Но братья Суховы не могли знать, что им оставлено ровно столько, сколько сочли нужным оставить.

Сидящие вечером перед экраном телевизора Иван и Богдан Суховы как-то увидели любопытный сюжет, подтвердивший, что не только им может повезти с кладом.

Молодая журналистка, тараторя и проглатывая слова, сказала, что рабочие, ремонтируя теплотрассу на Кавалергардском проспекте, обнаружили бриллиант в золотой оправе, который лишь немного уступает знаменитым бриллиантам «Орлов» и «Шах», что удостоверил и случайно оказавшийся на месте происшествия старший научный сотрудник Алмазного фонда, находившийся в научной командировке в Северной столице. И что будто бы когда стали смывать с находки грязь, он выскользнул из рук рабочего, который его держал. После этого, захлебывалась от возбуждения журналистка, перерыли и перелопатили все нечистоты, вплоть до плотного грунта. Но бриллиант словно канул в вечность. «Мы провели работу с рабочими и теми, кто находился в тот момент поблизости, и нет оснований сомневаться, что бриллиант действительно случайно выскользнул», — комментировал сенсацию скромно одетый человек из органов.

А вскоре по Ленинграду поползли слухи, что рабочие — ремонтники якобы видели женщину в одеянии начала XX века и что она, напустив обморочного туману, забрала из рук одного из них ценную находку. А еще говаривали, что найденный алмаз имел непосредственное отношение к какому-то загадочному Рубину Власти.

Примечания

1

Кавторанг — капитан 2-го ранга, воинское звание в ВМФ, соответствует званию подполковника в сухопутных войсках и в авиации. — Ред.

(обратно)

2

Одно из значений слова «канать» — изображать кого-либо, подражать кому-либо. — Ред.

(обратно)

3

Церковь Рождества Святого Иоанна Предтечи (Чесменская) — действующий православный храм в Санкт-Петербурге, находящийся на ул. Ленсовета, памятник архитектуры в стиле псевдоготики. Построена в ознаменование победы русского флота над турецким в Чесменской бухте (Эгейское море) в 1770 г. В настоящее время церковь является памятником архитектуры федерального значения. — Ред.

(обратно)

4

Десятина — единица площади в России до 1918 года, равная 1,0925 га — Ред.

(обратно)

5

Конакри (англ. Conakry) — столица (с 1958) Гвинеи, административный центр области Конакри, порт на Атлантическом океане. Расположена на острове Томбо и полуострове Калум (соединены между собой дамбой). — Ред.

(обратно)

6

Новая Зеландия расположена на двух крупных островах, о. Северный и о. Южный, и еще приблизительно 700 прилегающих мелких островках. Население — 4 300 000 человек. Столица — г. Веллингтон. Окленд — крупнейший город Новой Зеландии с населением около 1 400 000 человек. — Ред.

(обратно)

7

Пассеизм (от фр. — прошлое) — пристрастие к прошлому, любование им при внешне безразличном, а на деле враждебном отношении к настоящему, к прогрессу; консерватизм. — Ред.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

*** Примечания ***