Случайная судьба [Барбара Делински] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Барбара Делински Случайная судьба

Моя искренняя признательность всем тем, без кого эта книга не могла бы появиться на свет. В первую очередь я бы хотела поблагодарить моего агента, Эмми Берковер, и не только за название книги, но и за постоянную поддержку, понимание и увлеченность. Хочу сказать спасибо также моим издателям, Майклу Корда и Чаку Адамсу. Книга оказалась сложной; правда, я всегда знала, что у меня получится, вот только иной раз не знала — как. Я очень признательна Майклу и Чаку за их терпение в течение тех долгих месяцев, пока я хранила молчание, за их веру, что у меня все получится — что мне удастся в конце концов собрать воедино все части головоломки.

В сюжете «Случайная женщина» речь идет как раз о тех двух предметах, в которых я совершенно не разбираюсь. И хотя я копалась в книгах и обшарила весь Интернет, информация, полученная мною, что называется, из первых рук, была просто-таки бесценной. Джин О’Лири оказалась просто замечательной; она не жалела ни времени, ни сил, подробно описывая мне, как чувствует себя человек, навечно прикованный к инвалидному креслу. Бетти Энн Локхарт со знанием дела провела меня по сложному лабиринту производства кленового сиропа, со свойственным ей великодушием и живым воображением ознакомив меня заодно и с кризисами, которые случаются в этой области. Обе женщины мгновенно уловили, что именно мне требуется, за что я искренне им признательна. И если в книге обнаружатся какие-то технические недочеты, то это целиком моя вина. Конечно, «Случайная женщина» — не руководство для желающих освоить производство кленового сиропа. Я просто учла все то, что мне рассказали Джин и Бетти Энн, использовав это в своем романе. Как бы там ни было, мне приятно думать, что любые технические просчеты, допущенные мною, — результат скорее разыгравшегося писательского воображения, чем обычного невежества.

По натуре, как многие из вас уже знают, я кошатница. И часто ввожу кошек в сюжет, поскольку хорошо понимаю, что такое, когда в доме кошка, — но это вовсе не означает, что о кошках мне известно абсолютно все. В «Случайной женщине» речь пойдет как раз о том, чего я не знаю. Если у меня все получилось, то в этом заслуга моих друзей из приюта для животных «Добрые друзья». То, что я узнала от них, ранило мне душу. Я благодарю их всех — за помощь, оказанную мне, и за то благородное дело, которое они делают. А вместе с ними — и бесчисленное множество других людей, терпеливо отвечавших на мои вопросы. Вы все знаете, кого я имею в виду. Поверьте, ваша помощь была для меня бесценна — так же, как и то, что делала моя помощница Венди Пейдж. Ей удалось организовать мою жизнь так, что я могла посвятить всю себя книге.

И, как всегда, благодарю своих детей — Эрика и Джоди, Эндрю, Джереми и Шерри, — как видите, я постаралась перечислить их по старшинству. Близко они или далеко — все равно, моя главная поддержка — это они. А Стив? Он снова был со мной, и не только снабжая меня информацией. Благослови его, Господь — сколько раз он сидел со мной за столом, пока я читала ему вслух заключительные главы моего романа. Я видела слезы в его глазах. Для меня — писательницы, женщины, его жены — это было лучшей наградой.

И, наконец, я хочу поблагодарить всех вас, моих читателей. Не уверена, что вообще взялась бы за эту книгу, не знай я, что вы все этого хотите. Однако, работая над ней, я и сама получила огромное удовольствие. И душа моя преисполнилась чувством безмерной благодарности. В наше время мы только и слышим о том, что книжный рынок, мол, диктует свои законы, о том, что издательское дело — часть экономики, об особых критериях. Так вот, для меня лучшим критерием всегда были мои читатели. Поэтому спасибо вам — всем и каждому в отдельности!

Глава 1

За какое-то мгновение до того как окончательно проснуться, Мика Смит почувствовал вдруг, что по затылку пополз холодок, но причиной этого было не открытое окно возле его постели, через которое в спальню струей врывался свежий, морозный воздух. Светало. Ему не нужно было смотреть на будильник, чтобы понять это — спальня была залита багряно-алым светом, какой бывает лишь в феврале, когда заспавшееся солнце с трудом выбирается из-за горизонта, сонно оглядывая укутанную снежным одеялом землю.

Пожалуй, сегодня в комнате даже светлее обычного, однако встревожило его не это. Затаив дыхание, Мика прислушался: нет, из комнаты девочек не доносилось ни звука. Им оставалось спать еще час, подумал он. А если не спать, то лежать смирно, пока они не убедятся, что Хизер или он уже встали и спустились вниз.

Нет. Похолодев, Мика застыл, не сводя глаз с распахнутого настежь окна. Он не сразу сообразил, что причиной его беспокойства был доносившийся откуда-то снизу звук. Конечно, даже сейчас, зимой, лес кишел всякой живностью, но то, что он слышал, нельзя было спутать ни с чем. Это был не олень, не сова, и даже не кролик — звук, повергший его в панику, был шорохом автомобильных шин. Какая-то машина очень медленно двигалась по заметенной снегом дорожке к небольшому бунгало, который Мика выстроил для своей семьи.

«Вылезай из постели!» — прошелестело у него в голове, но Мика не шелохнулся. Едва дыша, он вслушивался… Это была явно не одна машина. Точно, две! Звук приближался… потом пропал. Наступила тишина.

«Сделай что-нибудь!» — умолял тот же голос, и Мика вдруг вспомнил о винтовке, висевшей над входной дверью — достаточно высоко, чтобы девочки не могли до нее добраться. Однако он словно окаменел. Он не мог даже пальцем пошевелить, не говоря уж о том, чтобы повернуть голову к Хизер, которая по-прежнему крепко спала.

Длинные пряди ее темных вьющихся волос, щедро припорошенных сединой, разметались по подушке. Глаза Мики были прикованы к ним, когда он услышал, как глухо хлопнули дверцы машины — сначала одна, потом другая. Почему-то ему представилось, как распахиваются другие двери, двери его дома — беззвучно, поскольку их открывают руки, явно привычные к подобным делам.

Хизер слегка шевельнулась, и сквозь рассыпавшуюся прядь волос матово блеснуло плечо. Он привычно потянулся к ней и тут же замер, сообразив, что не стоит ее будить. Для чего ей просыпаться? Чтобы услышать то же, что и он? Еще одно мгновение, и жизнь их круто изменится, возможно, навсегда. Какая-то часть его ждала этого, ждала и боялась. Началось все это четыре года назад. Суеверия были тут ни при чем: мысль о том, что раз уж он однажды оказался брошенным, то, значит, так будет и впредь, даже не приходила ему в голову. Хизер не такая, как все они, — он был твердо уверен в этом.

Шаги, приближавшиеся к дверям дома, были едва слышны. Легкий скрип снега под ногой, не больше. Но годы, проведенные в лесах Нью-Гемпшира, сделали ухо Мики чутким, словно у индейского следопыта. Похоже, дом окружен. Прикинув про себя, он решил, что от винтовки толку мало — по его подсчетам, возле дома было не меньше пяти-шести человек. Впрочем, возможно, она и не понадобится, решил он. Люди внизу явно, как и он сам, хотели избежать неприятностей. Однако то, что происходило сейчас, было неизбежно.

Тихий стук в дверь — такой тихий, что он и не услышал бы, если бы спал. Началось! Мика быстро выскользнул из-под теплого одеяла с изяществом и грацией, которую трудно было заподозрить, при его немалом весе и могучем телосложении. Беззвучно натянув джинсы, он выбрался из комнаты и через секунду уже был внизу. Не зажигая света, он распахнул дверь еще до того, как в нее снова постучали. На пороге, с еще поднятой рукой, стоял Пит Даффи.

Пит числился заместителем Вильяма Джейкобса, шефа полицейского участка, в ведении которого находился и Лейк-Генри. И он был другом Мики — видимо, поэтому прислали именно его. Скорее всего, власти очень не хотели поднимать шум, вот и послали сюда Пита, которому Мика доверял, как самому себе. Сочувствие на лице друга заставило Мику похолодеть, и он торопливо перевел взгляд на другого мужчину, стоявшего позади Пита. Его лицо было Мике незнакомо — как, впрочем и лица двух стоявших рядом с ним женщин. Все трое в джинсах и одинаковых синих куртках. Сердце Мики глухо заколотилось: инстинкт подсказывал ему, что, если эти трое повернутся, он увидит у них на спинах знакомую с детства надпись — ФБР.

— Нам нужна Хизер, — извиняющимся шепотом проговорил Пит, незаметным кивком указав на застывшую позади него молчаливую троицу. — У них ордер.

Мика с трудом сглотнул. Ордер?! Это уже серьезно.

— Какой еще ордер?

Мужчина из-за плеча Пита протянул ему сразу обе руки: в одной был сложенный лист бумаги, в другой — удостоверение.

— Джим Муни. ФБР. У меня ордер на арест Хизер Мэлоун по обвинению в бегстве с целью уйти от наказания.

Мика задумался. Есть обвинения серьезные, а есть не очень. Он всегда догадывался, что его Хизер, что называется, женщина с прошлым. Все то время, пока он тщетно пытался разгадать причину ее скрытности, ему не раз приходило в голову, что она, возможно, не в ладах с законом, и, однако, он старательно гнал от себя подобные мысли. Теперь оставалось лишь молиться, чтобы выдвинутые против нее обвинения относились ко второй категории. Хотя, если честно, ему с трудом верилось в это — иначе вряд ли агентам ФБР вздумалось бы мчаться сюда еще до рассвета.

— В чем ее обвиняют? — спросил он.

— В убийстве.

Сдавленный звук сорвался с губ Мики — как ни странно, он вдруг почувствовал облегчение. Если речь идет об убийстве, стало быть, это ошибка.

— Это невозможно. Хизер просто неспособна на убийство!

— Хизер Мэлоун, может, и неспособна. Но мы подозреваем, что ее настоящее имя — Лиза Мэтлок. И что пятнадцать лет назад в Калифорнии она убила человека.

— Хизер никогда не была в Калифорнии.

— Зато Лиза была, — вмешался тот, второй. — Она там выросла. И жила в Калифорнии до того самого дня, когда пятнадцать лет назад намеренно сбила человека машиной. Сразу после этого она исчезла. Ваша Хизер объявилась в Лейк-Генри четырнадцать лет назад и стала работать в закусочной — так же, как работала Лиза последние два года до своего бегства. Хизер и Лиза похожи, как сестры-близнецы, совпадает даже цвет глаз и маленький шрам в углу рта.

— Но на свете миллионы женщин с серыми глазами, — возразил Мика, впервые почувствовав холодный ветер. — А шрам у нее остался после автомобильной аварии. — Эти слова еще не успели сорваться у него с языка, когда до него дошло, что он сказал. Но агент великодушно покачал головой:

— Этот шрам не имеет отношения к той аварии — сама-то она не пострадала… А вот человек, которого она сбила машиной, умер.

— Чушь! — фыркнул Мика, более чем когда-либо убежденный, что произошла страшная, чудовищная ошибка. — Только не Хизер! Может, это и не настоящее ее имя, но мне плевать! Она… она добрая. Она скорее согласилась бы умереть, чем убить кого-то!

В лице агента ничто не дрогнуло.

— Это выяснится на суде. А сейчас прошу вас позвать ее. Или мы войдем в дом и сделаем это сами.

— Черта с два! — отрезал Мика, заслонив собой дверь. При его шести с лишним футах роста это было нетрудно. — Вы не имеете права. Это мой дом.

— Дом окружен. Если она попытается ускользнуть, ей это не удастся.

Пит нахмурился.

— Я ведь уже предупреждал вас, Муни, — все будет тихо. — Потом повернулся к Мике, и на лице у него появилось умоляющее выражение. — Послушай, у нас нет выбора. Сила на их стороне.

Но Мика даже не думал сдаваться.

— Серые глаза и шрам… По-вашему, это доказательства?

— У нас есть и другие, — добавил агент.

Мика прищурился:

— Отпечатки пальцев?

— Образцы ее почерка.

Мика достаточно много читал, чтобы немного разбираться в таких вещах.

— Я бы не сказал, что это доказательство.

— Вы явно необъективны.

— Дьявол вас забери! А вы?! — ощетинился он.

Пит поспешно втиснулся между двумя мужчинами.

— У них ордер, Мика, — внушительно проговорил он, глядя ему в глаза. — Они имеют право забрать ее с собой. Не вмешивайся, слышишь?

Мягкий отблеск света вдруг упал на землю возле его ног — это загорелась лампа в коридоре. Там стояла Хизер. Она успела накинуть халат и сейчас придерживала расползающиеся полы одной рукой, другой опираясь о стену. Взгляд Хизер упал на стоявших на крыльце мужчин, и глаза ее расширились. Мика оглянулся. Теперь ее глаза уже не были серыми — они стали бездонными. Еще в тот раз, когда он увидел ее впервые, эти глаза перевернули всю его душу. И вот сейчас случилось то же самое — в них застыла безмолвная мольба, и сердце Мики полоснула острая боль.

Словно в ответ на эту мольбу он машинально поднял руку, чтобы остановить обеих женщин, дернувшихся к ней, и направился к Хизер сам. Обхватив ладонью ее затылок, он повернул ее лицо к себе и заглянул ей в глаза в поисках… чего? Признания? Вины? Но вместо этого прочел в них страх.

— Они принимают тебя за кого-то другого, — прошептал он. — Наверняка это просто ошибка. Но они хотят, чтобы ты поехала с ними.

— Куда? — беззвучно выдохнула она.

Мика молча чертыхнулся — вот он вряд ли ломал бы над этим голову, окажись он на ее месте! Он бы поднял крик, требуя объяснить, за кого его, черт побери, принимают и какого лешего он должен куда-то с ними ехать! Если бы Хизер не догадывалась, почему они явились сюда, она бы вела себя точно так же.

Правда, Хизер всегда была на редкость практична — в отличие от него самого.

— Не знаю, — пробормотал он. — Может, в офис Вилли Джейка? — Он оглянулся через плечо на Пита. — Им нужно просто ее допросить?

Но прежде, чем Пит успел ответить, вперед выступили обе женщины в форменных куртках.

— Нам нужно вас обыскать, — объявила одна, глядя на Хизер. — Если вы хотите одеться, мы поднимемся вместе с вами.

Глаза Хизер быстро обежали лица обеих женщин. Потом взгляд ее встретился со взглядом Мики. Она положила руку ему на грудь, зарывшись пальцами в густую поросль волос, как всегда делала в минуты страсти. Но сейчас это выглядело так, словно она в отчаянии цепляется за него — цепляется, чтобы укрыться от ужаса, готового вот-вот поглотить ее.

— Я сам поднимусь с ней, — заявил Мика, однако одна из женщин уже успела крепко взять Хизер за руку и зачитывала ей ее права — в точности так, как он сто раз до этого видел по телевизору. Только вот теперь все оказалось до ужаса реальным.

Стремясь сделать хоть что-то, чтобы помочь ей, дать ей понять, что он на ее стороне, Мика повернулся к Питу.

— Кто-то за это ответит, — прорычал он. — Это ошибка.

Женщины подтолкнули Хизер к лестнице, и Пит, покосившись на Мику, на всякий случай придвинулся к нему поближе.

— Я сказал им то же самое. И Вилли Джейк тоже. Он вчера весь вечер пытался втолковать, что Хизер не та, кто им нужен. Но у них на руках ордер, Мика. Все по закону. Так что мы ничего не можем сделать.

Мика беспомощно оглянулся, однако Хизер уже не было в коридоре. Он двинулся было за ней, но Муни успел схватить его за плечо.

— Вы должны остаться с нами. Ваша жена арестована.

— Папа?! — послышался тоненький голосок откуда-то из глубины дома.

— О боже! — вздрогнул Мика. Это была Мелисса, его семилетняя дочь. Чувствуя, как страх удушливой волной подступает к горлу, он обернулся. — Ступай в постель, Мисси, — попросил он, изо всех сил стараясь не выдать себя. — Еще слишком рано.

Но Мисси, непослушная и любопытная, как котенок, уже бежала к нему, путаясь в подоле своей длинной розовой ночной рубашки. Волосы ее были такими же темными, как у отца, и такими же густыми и длинными, как у Хизер, но при этом вились мелкими, тугими колечками.

— А Пит тут зачем? — поинтересовалась она, ухватившись за руку Мики, но глядя при этом в лицо Муни. — А это кто?

Мика бросил на Пита отчаянный взгляд.

— Э… этот дядя работает вместе с Питом… иногда. Они хотят задать Хизер несколько вопросов.

— О чем?

— Ну… о всяких разных вещах.

— Прямо сейчас?

— Немного погодя.

Малышка хитро прищурилась:

— Готова спорить на что угодно, что Хизер еще спит. Сходить за ней?

— Нет. — Мика крепче стиснул ее руку. — Она уже проснулась. И сейчас одевается. Прошу тебя, возвращайся обратно в постель. И постарайся, чтобы твоя сестра еще хоть немного поспала.

— А она тоже уже проснулась. Только боится спуститься.

Мика не поверил ей — не было на свете такой вещи, что могла бы напугать или заставить смутиться его Стар. Сам он уже давно смирился с тем, что эта пятилетняя кроха обладает умом и проницательностью взрослой женщины. Стар наверняка тут же заподозрила неладное.

— Тогда ступай наверх и поиграй с ней. Чтобы она не боялась.

Мисси с улыбкой выпустила его руку. Однако, вместо того чтобы послушаться, она быстро прижалась к стене и демонстративно покачала головой.

— Мисси, — возмутился отец, подталкивая ее к лестнице. Но прежде, чем ему удалось отлепить ее от стены, на пороге спальни в сопровождении двух женщин-агентов появилась Хизер. Она натянула джинсы и толстый свитер, в котором выглядела особенно хрупкой и какой-то потерянной, что подчеркивало и выражение ее лица. Вдруг она заметила внизу Мисси, и ноги ее будто приросли к полу. На мгновение взгляд ее встретился с взглядом мужа, потом снова метнулся к девочке.

Мисси без стеснения разглядывала обеих женщин.

— А это кто?

Мика прокашлялся:

— Тоже друзья Пита. Ступай к Стар, Мисси. Прошу тебя.

Мисси покачала головой и вновь приклеилась к стене.

Хизер опустилась возле нее на колени.

— Папа прав, дорогая, — ласково прошептала она. — Иди к Стар. Ты ей нужна.

Упрямство, написанное на лице девочки, мгновенно исчезло, сменившись тревогой. Мисси обхватила Хизер за плечи.

— Куда ты?

— В город.

— А когда вернешься?

— Скоро.

— Точно?

— Да.

— Ты обещаешь?

Мика с замирающим сердцем ждал ответа, ловя себя на мысли о том, что цепляется за будущее точно так же, как его маленькая дочь. Хизер судорожно глотнула. Но это было единственное, что выдало ее страх. Глядя прямо в глаза девочке, она беспечно улыбнулась:

— Не волнуйся, я постараюсь обернуться к тому времени, как ты вернешься из школы.

— Ты обещаешь? — настойчиво повторила Мисси.

— Да, — прошептала Хизер. Перед тем как встать, она прижалась губами к детской макушке. Потом вдруг резко зажмурилась, и судорога боли пробежала по ее лицу. Мике показалось, что на этот раз поцелуй длился дольше, чем обычно. Когда она повернулась к нему, глаза ее были наполнены слезами. Прижавшись к Мике, она чуть слышно шепнула ему на ухо:

— Позвони Кэсси.

Кэсси Бирнс была самой близкой подругой Хизер. А еще она была адвокатом.

Мика взял ее руки в свои и окаменел — под широкими рукавами свитера прятались наручники, такие же ледяные, как пальцы Хизер. Не в силах вымолвить ни слова, он, словно разъяренный гризли, повернулся к Питу. Но тот только бросил на него предостерегающий взгляд и молча кивнул в сторону Мисси.

— Позвони Кэсси, — шепотом повторила Хизер, что было, конечно, весьма предусмотрительно с ее стороны. И однако… В глубине души Мика понимал, что ждал от нее совсем другого. Ему казалось, она должна возмущаться, настаивать на том, что произошла чудовищная ошибка, кричать о своей невиновности, может, даже плакать или клятвенно утверждать, что в жизни своей не слышала даже имени Лизы Мэтлок… Но Хизер была на редкость практичной особой. А учитывая обстоятельства и ордер на ее арест, наверное, протестовать было просто бессмысленно.

И тем не менее одна мысль о наручниках оскорбляла его. У хрупкой, как тростинка, Хизер и без того не было ни единого шанса справиться с этой накачанной троицей, даже будь у нее руки свободны. К тому же неизвестно, сколько их тут еще, закипая, думал Мика. Да вряд ли бы это вообще пришло ей в голову. За те четыре года, что они вместе, она ни разу не вышла из себя.

Женщины, встав по обе стороны Хизер, повели ее к машине, и Мика двинулся за ними, едва не наступая им на пятки.

— Куда вы ее везете?

Муни преградил ему дорогу, давая возможность агентам затолкать Хизер в машину.

— В Конкорд. Сегодня утром она предстанет перед мировым судьей. Ей нужен адвокат.

Перед мировым судьей! Мика в полном отчаянии повернулся к Питу.

— Поскольку у них на руках ордер на поимку беглого подозреваемого, им придется официально отчитаться.

— Ей будет предъявлено обвинение в убийстве?

— Нет. Пока никаких обвинений. Они вернут ордер и обратятся с ходатайством об экстрадиции. Хизер имеет право отказаться от судебного слушания и сразу поехать с ними. Или может бороться. Они не могут увезти ее просто так, не могут обвинить ни в убийстве, ни в чем-то еще до тех пор, пока не соберут достаточно доказательств, чтобы дело не рассыпалось в суде.

Мике хотелось узнать, как, почему и где именно произойдет все то, о чем толковал Пит, но были и более срочные вопросы, а Муни уже повернулся, чтобы уйти. И Мика заторопился вслед за ним.

— Я еду с вами, — объявил он. На редкость идиотское решение, тут же сообразил он, ведь тогда бы ему пришлось взять обеих девочек с собой, а это было невозможно, как, впрочем, и оставить их одних. Но сейчас им двигали одни лишь чувства — ни о какой логике не было и речи.

Муни сделал вид, что не слышит. Он даже не обернулся.

Пит, видимо, решил, что пора вмешаться:

— Не советую тебе это делать. Во всяком случае, сейчас.

Не спуская глаз с Хизер, Мика видел, как ее усадили на заднее сиденье темного микроавтобуса, который стоял дальше всех от дома. Из леса беззвучно выскользнули еще двое мужчин и тоже забрались в микроавтобус.

Мика бегом кинулся к машине:

— Я поеду с ней.

Пит рванулся за ним:

— Они тебе не позволят. Не спеши, дождись Кэсси и приезжайте вместе. И не нужно поднимать шум — пусть убираются поскорее, пока не рассвело. Чем меньше свидетелей, тем лучше.

Слова Пита заставили Мику вернуться к реальности. Да, похоже, Пит прав, решил он. Но когда помощник шерифа, вцепившись ему в руку, попытался затащить его в дом, Мика сердито вырвался. Подбежав к микроавтобусу, он прижался лицом к стеклу. Глаза его встретились с глазами Хизер в тот самый момент, как Муни повернул ключ зажигания. Двигатель взревел, и микроавтобус пополз вперед. А Мика бежал за ним… бежал, сколько хватило сил. Наконец автобус набрал скорость, и ему пришлось остановиться. Застыв на месте, он молча смотрел ему вслед. Хизер обернулась — и Мика не сводил глаз с ее лица, пока микроавтобус не скрылся за лесом.

Все кончено — они увезли Хизер.

Внезапно он почувствовал, что весь заледенел — не только снаружи, но и внутри. Повернувшись, Мика торопливо зашагал к дому. Из двух машин осталась только одна — «лендкрузер» Пита, принадлежавший полицейскому участку Лейк-Генри.

— Хорош друг, — бросил он, вихрем промчавшись мимо помощника шерифа.

— Дьявольщина, Мика, что я мог сделать?! — возмутился Пит, кинувшись за ним. — У них же был ордер на арест!

— Мог бы сказать, что это ошибка. Мог ведь, верно?

— Мы так и сказали! Господи, помилуй, ты что — не понял?! Это же ФБР! Они с самого начала занимались этим делом. Что мы могли сделать?!

— Могли позвонить. Могли предупредить нас! Да мало ли что!

— И чем бы это помогло, интересно знать?! Что бы вы сделали? Бежали бы, да? Но бежит тот, кто виновен, Мика. Так что это не выход.

Чувствуя, как его захлестывает злоба, Мика одним большим прыжком взлетел на крыльцо.

— Попытайся успокоиться и взгляни на это другими глазами, — продолжал Пит. — Им еще нужно доказать, что Хизер именно та, кого они разыскивают. Неужто ты думаешь, кто-то из местных явится, чтобы это подтвердить? Да никогда в жизни. Стало быть, им придется искать этих людей. А это займет какое-то время, согласен?

Но Мика сейчас понимал только одно: сколько бы дней на это ни ушло, все это время ему придется быть вдали от Хизер. И это было ужасно. Он хотел, чтобы она оставалась с ним, и не только из-за девочек. Он уже привык к ее доброте, к ее непоколебимой уверенности в себе, к ее… да, да! практичности. Сам он по натуре был обычным занудой, который, по привычке зациклившись на каких-то мелочах, попросту неспособен представить себе всю картину в целом. А вот Хизер могла. Она давно уже стала его палочкой-выручалочкой. А для тех, кому этого не понять, Хизер была его деловым партнером, но он почему-то обычно забывал об этом и вспоминал, только когда начинался сезон варки кленового сиропа.

И вот теперь ее не было. А ему, как на грех, позарез нужно увидеть всю картину в целом. В данный момент это означало, что ему необходимо как можно скорее дозвониться Кэсси.

Ворвавшись в дом, Мика с грохотом захлопнул дверь прямо перед носом Пита… и тут же забыл о Кэсси. В гостиной царил хаос. Но сколько он ни крутил головой, похоже, Стар в комнате не было. Странно… Мика готов был голову дать на отсечение, что девочка где-то тут. Он снова огляделся, заглянул под диван, под стулья, встав на колени, сунул голову даже под огромный квадратный стол, за которым они всегда пили кофе и который он смастерил по настоянию Хизер, — никого. Он обнаружил ее, только заглянув за него. Вдоль стены до самой двери тянулись книжные полки, и девочка спряталась на самой нижней, свернувшись клубочком позади стопки журналов «Нэшнл Джеогрэфик», обложки которых казались особенно желтыми на фоне ее бледно-салатовой ночной рубашки. Подтянув колени к подбородку, она обхватила их тоненькими ручонками и сидела тихо, как мышка. В глазах застыли скорбь и понимание. И эти глаза смотрели на него.

Сердце его сжалось. И не то чтобы он больше любил Стар, чем Мелиссу, — конечно, нет! Просто тревожился за нее, вот и все. Более серьезная, чем ее старшая сестра, Стар была постоянно погружена в какие-то свои мысли. Если Мисси могла ляпнуть первое, что придет в голову, Стар обычно помалкивала. Она была совсем еще крошкой, когда ее мать покинула их навсегда. Мика предпочитал говорить «ушла», вместо того чтобы объяснять, что жена съехала с дороги, свалилась в овраг и сгорела вместе с машиной. Конечно, он понимал, что Стар была еще слишком мала, чтобы помнить Мерси, но тем не менее был твердо убежден, что дочка тоскует. Конечно, Хизер изо всех сил старалась заменить им мать. Она заботилась о Стар, вернее, о них обеих. И вот теперь Хизер тоже ушла.

Присев на корточки, он подхватил девочку на руки. Потом выпрямился, и она моментально обхватила его руками и ногами, как обезьянка.

Не зная, с чего начать, Мика судорожно вздохнул.

— Все в порядке, малышка, — пробормотал он. Захлопнув за собой дверь гостиной, он двинулся по коридору в комнату, которую занимали его дочки. — Все будет хорошо, вот увидишь. Однако сейчас мне очень нужна твоя помощь, детка. Я хочу, чтобы вы с сестрой оделись, пока я позвоню кое-кому. А потом позавтракаем все вместе, хорошо?

— Мы не будем ждать мамочку, — тоненьким голоском уверенно сказала девочка.

— Нет. Она позавтракает в городе.

— А что у нее будет на завтрак?

Мика немного подумал:

— Может быть, яйца? Или горячие вафли.

— Овсяные хлопья, — объявила Мисси. Оказывается, она тоже была здесь. — Она просто обожает овсяные хлопья! Она всегда их ест. А я — только если полить их кленовым сиропом.

— Ну, кленового сиропа у нас вдоволь, можно считать, мы просто купаемся в нем. Ты поможешь сестре одеться? — спросил Мика, чувствуя, что его сжигает огонек нетерпения — тот самый, который он почувствовал сразу же, как только микроавтобус с сидевшей в нем Хизер тронулся с места. Подгоняемый этим нетерпением, он направился в кухню. Впрочем, на полдороге Мика внезапно сделал крутой поворот кругом и зашагал в обратном направлении, в комнату напротив детской. Он пристроил ее вскоре после того, как в его жизнь вошла Хизер, в тайной надежде, что когда-нибудь там поселится еще один малыш, их общий. Открыв шкаф, Мика скинул на пол какие-то вещи, чтобы добраться до полок в глубине.

Рюкзак оказался там, где он и думал — справа, в глубине полки, достаточно далеко, чтобы девочкам не удалось до него добраться, — под грудой рождественских украшений, которые они убрали сюда совсем недавно. Сшитый из грубой коричневой холстины, он был маленьким и сильно потертым. Мика знал абсолютно точно, что рюкзак был единственной вещью, которую она захватила с собой из своей прошлой жизни.

Вытащив рюкзак, Мика аккуратно сдвинул коробки, чтобы не было заметно, что на полке что-то стояло. Потом сунул рюкзак под мышку — почему-то ему не хотелось даже думать о том, что там внутри, — и двинулся на кухню, миновал ее, отворил дверь и оказался в прихожей возле задней двери. Куртки всех размеров свисали с крючков, прибитых на самой разной высоте, рядом с ними болтались шляпы, лампы, кирки и лопаты, а заодно и колено пластиковой трубы, которую он чинил. Вдоль стены выстроилась целая батарея башмаков вперемешку со снегоступами и лыжами, которыми они обычно пользовались, карабкаясь вверх по склону холма, где рос сахарный клен, — чтобы расчистить снег, тщательно осмотреть деревья, ведь когда начнется сезон варки сиропа, будет уже не до того.

Однако сейчас он собирался не туда. Натянув на ноги самые большие башмаки из всех, что стояли на полу, Мика влез в теплую куртку и сунул под нее рюкзак. На тот случай, если ФБР вздумалось оставить кого-то наблюдать за домом, он прихватил и фрагмент трубы, вышел из дома, спустился с заднего крыльца и двинулся по утоптанной тропинке. До сахароварни было несколько сотен футов вверх по склону холма. Это было длинное каменное строение с огромными котлами наверху, через которые водяной пар из выпарочного аппарата выходил наружу, когда варили сироп.

Чувствуя, как внутри все сжимается от страха, Мика воровато огляделся, шмыгнул внутрь и захлопнул за собой дверь. Миновав основное помещение, до отказа забитое специальным оборудованием из сверкающей нержавеющей стали, он оказался в только что законченной пристройке, где до сих пор еще витал аромат свежих опилок. Пристройка частично использовалась как кухня — об этом говорила огромная плита и бесчисленные шкафы, полочки и рабочие столики, где кленовый сироп превращался в сахар, а частично — в качестве офиса, о чем свидетельствовали компьютер, за которым работала Хизер, и аккуратная стопка папок с документами. Мика бросил кусок трубы в кучу другого хлама, нуждавшегося в починке, и огляделся.

Вернувшись в основное помещение, он прошел в дальний угол, где под потолок громоздилась куча поленьев сахарного клена. Ее предполагалось использовать, когда начнется сезон варки сиропа. Остальная масса была сложена снаружи, за огромными двойными дверями, которые распахивались настежь, чтобы пропустить двигавшийся по рельсам небольшой вагончик-платформу, на котором подвозили древесину. Миновав двери, Мика принялся разбирать поленницу. Достаточно было вытащить три полена, чтобы образовалась небольшая ниша. Аккуратно затолкав туда рюкзак, Мика уложил сверху поленья так, чтобы поленница выглядела, как прежде.

Вернувшись в кухню, он снял трубку и набрал номер Кэсси Бирнс.

* * *
Кэсси была ранней пташкой. Пяти часов сна ей было совершенно довольно, чтобы выспаться. И потом, будь у нее привычка валяться в постели подольше, она была бы просто не в состоянии провернуть такое количество дел, с которым не под силу справиться ни одному нормальному человеку. Добавьте к этому то, что муж и трое детей Кэсси просто обожали поспать, и вы поймете, что она предпочитала засиживаться допоздна или встать пораньше, посвящая эти часы работе.

В то самое утро, о котором идет речь, Кэсси занималась тем, что она называла городскими делами. Только что прошли ежегодные выборы, во время которых она уже в пятый раз подряд удостоилась поста председателя городского совета Лейк-Генри, что уже само по себе было поразительно — во-первых, потому, что она была женщиной, а во-вторых, ей только-только исполнилось тридцать шесть — и до нее этот пост занимали исключительно мужчины, причем много старше ее. Но времена менялись, а Кэсси, ко всему прочему, обладала потрясающей работоспособностью. Сыграло свою роль и то, что она благоразумно выбрала верную позицию в вопросах охраны окружающей среды, что составляло основную заботу городского совета. А вопрос этот сводился в первую очередь к охране популяции гагар, неизменно прилетавших в апреле, чтобы вить гнезда и выводить птенцов, и остававшихся в здешних краях до ноября. На зиму гагары улетали, перебираясь дальше, на восток, к побережью, в изобилующие рыбой теплые прибрежные воды, оставаясь в блаженном неведении относительно того, что кроме них предметом неусыпной заботы Кэсси являются еще и жители города. Среди последних было немало таких, кто, будучи озабочен чистотой озер, требовал усиления мер безопасности, что, по их мнению, означало еще одну патрульную машину с тремя полицейскими и соответствующее оборудование для контроля над состоянием озера. К несчастью, все это требовало денег. Кэсси как раз пыталась подсчитать, во что это обойдется, когда раздался телефонный звонок.

Она схватила трубку, мельком бросив взгляд на часы. Сердце екнуло — половина седьмого утра. Звонки в такую рань обычно не сулят ничего хорошего.

— Кэсси, — негромко проговорила она.

Голос на другом конце оказался мужским, низким и хриплым.

— Это Мика. Хизер арестовали. Срочно нужна твоя помощь.

Кэсси ошеломленно потрясла головой. Слова «Хизер» и «арест» до ужаса не сочетались друг с другом.

— Господи, о чем ты толкуешь? Кто ее арестовал?

— ФБР. Заявили, что она живет под чужим именем… Что до того, как появиться в городе, она убила кого-то. А потом сбежала. Побег с целью уклониться от преследования — вот в чем ее обвиняют. И еще в убийстве. Ей надели наручники, слышишь, Кэсси? Наручники! А Пит… он тоже был с ними… Твердит, что все, мол, по закону.

На какое-то время Кэсси просто онемела. Хизер Мэлоун была ее подругой. Они виделись только вчера, меньше двенадцати часов назад. Боже правый, скажи ей кто-то, что Хизер не в ладах с законом, она бы плюнула ему в глаза! Но отчаяние в голосе Мики убедило ее, что это правда.

Все мысли о работе враз вылетели у нее из головы, и Кэсси схватилась за записную книжку.

— Может быть, они действовали и по закону, однако это вовсе не значит, что в этих обвинениях есть хоть доля правды. Уж я-то знаю Хизер. — Вскочив на ноги, она поспешно выключила настольную лампу. — Куда ее увезли?

— В Конкорд. Сказали, что на утро назначено слушание.

— Ну, это мы еще посмотрим, — возмутилась Кэсси. — Можешь рассчитывать на меня. Послушай, я сейчас выясню, где она, и поедем туда, идет? Заедешь за мной через четверть часа, хорошо?

— Угу.

* * *
Четверти часа было явно недостаточно, чтобы жизнь Мики вошла в прежнее русло. Они с Хизер были вместе уже достаточно долго, чтобы он отвык ломать себе голову над тем, кто отправит его девочек в школу и побудет с ними, когда они вернутся домой. Спохватившись, он принялся перебирать в памяти знакомые имена, пока не остановился на одном. Из всех, кого они с Хизер называли друзьями, этому человеку он верил больше всего.

Глава 2

Поппи Блейк уже проснулась. Повернувшись на бок, она смотрела в окно. Любой, увидев ее сейчас, без сомнения, решил бы, что она любуется тем, как над озером медленно встает солнце. И действительно, от этого зрелища захватывало дух. Закованную в лед поверхность озера покрывал девственный слой снега дюймов восемнадцать толщиной. Высоченные ели и сосны заботливо кутали зелеными лапами многочисленные острова и восточный берег острова. По мере того как близился рассвет, первые, еще робкие лучи солнца, карабкаясь вверх, окрашивали их в нежнейшие золотисто-зеленые тона. В любое другое время года, когда клены, буки и березы одеты листвой, солнца вообще не было бы видно. Поэтому, когда по нему скучаешь особенно сильно, рассвет над озером производил потрясающее впечатление.

Но Поппи ничего этого не видела. Мысли ее блуждали далеко, в сказочной стране, где можно, стерев из памяти ошибки прошлого, начать жизнь с чистой страницы. Там, в этой стране, она не лежала в постели одна. Дом тоже был совсем другим — вместо бесчисленных приспособлений, без которых просто не может обойтись калека с парализованной нижней частью тела, в нем повсюду были раскиданы детские вещи, а наверху звенели веселые голоса. И в этом сказочном доме возле ее постели не стояло кресло на колесиках.

Ноги Поппи давно уже отказались ей служить. Это случилось двенадцать лет назад, после аварии на снегоходе. За эти долгие двенадцать лет она успела узнать все о том, каково жить с наполовину парализованным телом — и все эти годы не переставала мучительно жалеть о том, что нельзя повернуть время вспять и начать все сначала. Зато хорошо поняла другое: жить нормальной жизнью она сможет, только приняв все, как есть, и смирившись с этим.

И все-таки иногда она позволяла себе помечтать. В это самое утро предметом ее грез был человек, которого она и видела-то до этого всего несколько раз. Пяти с небольшим футов роста, с каштаново-рыжими волосами, голубыми глазами и низким, бархатным голосом, который она слышала куда чаще, чем видела его самого. Он звонил ей регулярно — вернее, звонил раньше, пока она решительно не положила этому конец. А что ей было делать? Отправиться к нему на свидание в инвалидном кресле? Судя по всему, он все понял, потому что больше ни разу так и не позвонил.

Телефон, стоявший у ее постели, словно в ответ на ее мысли вдруг издал пронзительную трель — это был отдельный аппарат, никак не связанный с мини-АТС в соседней комнате, которой Поппи пользовалась для работы. Теперь она работала телефонисткой на коммутаторе, все местные и междугородние звонки в Лейк-Генри и ближайшие города шли через нее, поэтому большую часть времени Поппи проводила перед огромной панелью с кнопками, переключая звонки с одного абонента на другого, записывая сообщения для кого-то из местных, болтая со знакомыми и разыскивая тех, кому просили что-то передать. Телефон на столике возле постели был ее личным. И хотя родные и друзья звонили по нему достаточно часто, никому из них не пришло бы в голову будить ее в такую рань. Поппи бросила взгляд на часы — еще не было семи. Сердце Поппи тревожно екнуло.

За те несколько секунд, которые потребовались, чтобы отдернуть шторы, повернуть неловкое тело и схватить трубку, в мозгу мелькнула страшная мысль о том, что заболела ее мать. Но номер, высветившийся на табло АОНа, был местным, значит, звонили не из Флориды, где Мэйда обычно проводила январь, февраль и март. Очень знакомый номер… Хизер!

— Эй? — окликнула Поппи, не столько здороваясь, сколько удивляясь тому, с чего это приятельнице вздумалось звонить в такую несусветную рань, тем более что они виделись только накануне. Но голос, ответивший ей, был мужским — низким, чуть хриплым и нетерпеливым.

— Это Мика. У нас беда… — То, что она услышала потом, показалось ей бредом сумасшедшего. Она пришла в себя, только когда услышала: — Нужно отвезти девочек в школу. Ты не могла бы?.. Я очень волнуюсь из-за Стар.

Перед глазами встала крохотная девчушка с длинными, шелковистыми волосами, обрамлявшими бледное личико, на котором выделялись глубоко посаженные темные глаза. Поппи была привязана к обеим дочкам Мики, но Стар всегда была ее любимицей.

— Конечно, с удовольствием, — отчего-то смутившись, пробормотала она. — Только что значит «Хизер — это вовсе не Хизер»? О чем ты вообще говоришь?

— Это не я так говорю, это ФБР.

— И что значит «кого-то убила»? Что за вздор?! Мы с ней дружим с того самого дня, как она приехала в наш город! Она была со мной, когда я попала в аварию, и никто не сделал для меня больше, чем она тогда. Господи, да что я такое говорю?! Хизер неспособна убить и муху!

— Вот и я то же говорил, да кто станет меня слушать?! Так я приеду минут через пять, идет?

— Жду.

Через пять минут она была готова. Прихорашиваться времени не было — впрочем, Поппи и до аварии не слишком забивала себе голову подобной чепухой. В душе она всегда была мятежницей, и ее матушка ничего не могла с ней поделать. А возможность хоть в чем-то пойти против воли Мэйды доставляла ей детскую радость. Правда, сейчас дело было не в ее бунтарских замашках — просто время поджимало. Больше всего времени ушло на то, чтобы поудобнее уложить ноги, натянув на них теплые ботинки, — иначе она могла попросту отморозить их, и даже не почувствовала бы этого.

Выкатившись на крыльцо, она застегнула теплую куртку и, приглаживая пальцами коротко остриженные волосы, почти сразу заметила приближавшийся грузовичок Мики. Дорожка, ведущая к ее дому, была узковатой, зато мощеной — небольшая роскошь, которую позволила себе Поппи, когда вскоре после случившегося с ней несчастья ее родители, выделив небольшой клин на участке принадлежавшей им земли, решили построить ей собственный дом. Тогда Поппи решительно настояла на том, чтобы с улицы к ее дому вела отдельная дорога, ставшая в ее глазах символом определенной независимости и самоуважения. Чтобы колеса инвалидной коляски в плохую погоду не скользили, дорожку замостили. Последние три дня валил снег, но дорожку расчистили, заботливо посыпав песком. Правда, под утро она все равно обледенела.

Пандус у входа в дом сделали как можно менее покатым, и тем не менее у Поппи все равно всякий раз тревожно екало сердце, когда приходилось спускаться. Вот и сейчас она испуганно зажмурилась и открыла глаза, только когда кресло остановилось.

Мика уже выбрался из машины. Как обычно, он был без шапки. Впрочем, при таких густых волосах, никакая шапка не нужна, решила Поппи. На Мике не было ничего, кроме изрядно потертых джинсов, грубых рабочих ботинок и расстегнутой шерстяной куртки, под которой виднелась фланелевая рубаха. Обойдя машину, он распахнул дверцу и помог выбраться девочкам. На обеих были яркие куртки, за спинами — аккуратные рюкзачки.

— Там у них завтрак, — пробормотал он, глядя в сторону. — Хизер прошлым вечером приготовила им сэндвичи. Она всегда делает их заранее… всегда… готовит. — Голос у него сорвался, лицо внезапно стало испуганным, словно в том, что еще вчера казалось самым обычным, невинным делом, сейчас можно было углядеть что-то подозрительное.

Естественно, у кого угодно могло бы создаться впечатление, что Хизер заранее ожидала чего-то в этом роде — во что Поппи, хоть убейте, не могла поверить.

— Отправляйся! И разберись с этим побыстрее! — Она забрала из рук Мики еще один рюкзак, который он нерешительно мял в руках, в то время как старшая из девочек привычно взялась за ручки ее кресла, собираясь толкать. Стар с потерянным видом жалась позади отца. Поппи пришлось похлопать себя по коленям, чтобы девочка решилась наконец подойти.

— Спасибо, —пробормотал Мика. Потом с беспомощным видом посмотрел на своих дочек. По лицу его было заметно, что весь ужас случившегося и всех последствий его только сейчас начал до него доходить.

— Все будет в порядке, — успокоила его Поппи. Мика долго смотрел на дочек, словно не мог наглядеться, потом со вздохом забрался в грузовичок.

— Ну-ка, подтолкни меня, Мисси. — Поппи, толкая колесо одной рукой, другой крепко прижимала к себе младшую из девочек. — Кстати, а вы завтракали?

— Не-а, времени не было, — откуда-то сзади пропыхтела Мисси.

— Папочка забыл, — пискнула Стар.

— У вашего папы сейчас много забот, — заявила Поппи, — зато у меня только одна — это вы. Кстати, вы ведь обожаете мою кухню. — Она покрепче прижала к себе Стар. Коляска въехала по пандусу, прокатилась по коридору и двинулась в сторону той самой кухни, о которой шла речь. Все в ней было как будто ниже, чем в обычной, начиная от кухонных шкафов и кончая раковиной и плитой. Для прикованной к инвалидному креслу Поппи это было суровой необходимостью. Для обеих девочек — забавной игрой.

Поппи старалась вести себя так, словно ничего не произошло: сунула в тостер вафли, потом аккуратно намазала их маслом и кленовым сиропом, который Мика привез ей в подарок в конце прошлого сезона, все это время непринужденно расспрашивая девочек о школе и о ежегодном ледовом празднике, до которого оставалось всего ничего. Мисси охотно болтала, Стар молча жалась к ее коленям.

— С тобой все в порядке? — то и дело тихонько спрашивала она малышку. В ответ та неизменно кивала головой, но личико ее оставалось не по-детски серьезным. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что девочка переживает за Хизер.

«С ней все будет хорошо, — хотелось сказать Поппи. — Она скоро вернется домой. Это просто ошибка. Ваш папа все устроит». Но чем больше она думала об этом, тем тревожнее становилось у нее на душе. Страшное слово «арест» не шло у нее из головы. Естественно, у нее и в мыслях не было, что Хизер может быть виновна, о чем бы там ни говорили эти парни из ФБР. Будь это кто-то другой, Поппи решила бы, что ее выдал кто-то из местных недоброжелательниц. Но ведь речь шла о Хизер, а Хизер любили все. Но еще больше тут любили Мику, который, хоть и жил затворником, однако родился и вырос в здешних краях, был плоть от плоти Лейк-Генри. И Поппи знала, что местные грудью встанут на защиту Хизер еще и потому, что за эти годы она прочно стала частью его жизни.

Вот поэтому-то ей и не верилось, что предательство — дело рук кого-то из старожилов. Тем более что других возможностей было хоть отбавляй. Всего три месяца назад Лейк-Генри стал центром событий, героиней которых стала родная сестра Поппи, и город просто наводнили газетчики. И сейчас Поппи готова была прозакладывать последний цент, что арест Хизер на совести кого-то из этой шайки.

Но обсуждать это с девочками она не могла. Вместо этого она помогла им смыть с перепачканных мордашек остатки сиропа, велела надеть куртки и снова влезла в свою. Выехав из дома, она позволила им забраться в подъемник, поднявший их в кабину новехонького «блейзера», который мать, невзирая на все протесты Поппи, купила для нее, как только наступила зима. Цвет его отлично гармонировал с ее именем[1] и к тому же внедорожник был доработан с учетом ее возможностей. Когда они все втроем были уже внутри, Поппи, спокойно нажав нужные кнопки, легко убрала подъемник. Потом, убедившись, что обе девочки пристегнулись, отвезла их в школу, помогла надеть рюкзаки и помахала им на прощание.

Не успела за ними захлопнуться дверь, как Поппи уже схватилась за телефон. Она звонила Джону Киплингу. Он родился и вырос в Лейк-Генри, но долго не был в родном городе. Джон уехал в нежном возрасте пятнадцати лет, а поскольку Джон был на десять лет старше ее, можно было легко догадаться, что тогда она была еще слишком мала, чтобы знать его. Они стали друзьями, только когда он вернулся, стало быть, всего три года назад. А шесть недель были еще и родственниками — на Новый год Джон женился на ее родной сестре Лили.

Но сейчас Поппи звонила Джону не потому, что он был ее другом и зятем. Джон являлся главным редактором местной газеты, и если кто мог дать ей в руки ключ к разгадке этой тайны, так только он.

Никто не брал трубку. Подождав немного, Поппи решила, что Джон либо завтракает «У Чарли», либо уже умчался на работу.

Она решила сначала заехать в кафе «у Чарли». Это было симпатичное местечко — с ярко-алыми стенами и белоснежными плинтусами, над выложенной из черного кирпича каминной трубой весело поднимался дымок, а внутри всегда аппетитно пахло поджаренным беконом. Вот и сейчас запах его ворвался в кабину джипа, и в животе у Поппи тут же заурчало.

Она помахала рукой мужчинам, о чем-то болтавшим у входа в кафе. Дыхание клочьями белого пара вырывалось у них изо рта, все трое зябко кутались в высоко поднятые воротники. Но сколько Поппи ни озиралась по сторонам, «тахо», на котором обычно ездил Джон, нигде не было видно. Впрочем, не прошло и минуты, как она углядела его — «тахо» скромно притулился возле ярко-желтого автомобиля, припаркованного рядом с почтой. Насколько было известно Поппи, эта машина принадлежала редакции.

Поппи спешила вернуться домой, к своим телефонам. Но сначала она набрала номер «Лейк Ньюс».

— Киплинг слушает, — рассеянным тоном пробурчал Джон.

— Это Поппи. Ты уже в курсе?

— Привет, милая. — Голос Джона моментально потеплел. — А что случилось?

— Так ты ничего не слышал?!

— Эй, ты забыла, что мы любим поспать, — нарочито сонным голосом ответил он. — До сих пор глаза слипаются.

Поппи, живо представив себе, отчего они с Лили не выспались как следует, вдруг почувствовала острый укол зависти. И тут же разозлилась на себя. — Тебе никто не звонил?

— Нет, никто. — Видимо, он почувствовал неладное, поскольку всю веселость его как ветром сдуло. — Ну-ка, рассказывай! Выходит, я что-то упустил?

— Хизер! — в бессильной злобе рявкнула Поппи, подсознательно стремясь возложить на кого-то вину за то, что случилось. — Ты упустил Хизер! — Торопясь и захлебываясь словами, она пересказала ему все, что знала. — Просто непостижимо, как такое вообще могло случиться! Да Хизер — последний человек, в котором можно заподозрить скрывающегося от закона преступника. Об убийстве я уж и не говорю! Однако кому-то пришло такое в голову! И вот я сейчас гадаю… — она выехала на дорогу, совершенно безлюдную в это время года, ни машин, ни людей, только сверкающие сугробы кругом, — кто же этот сукин сын, который настучал на нее? Кто-то из местных? Вряд ли, все они просто обожают Хизер. Да и Мику тут все любят. Но даже если б и не любили, все равно бы не решились на предательство — просто из страха перед неизбежной расправой, если это выплывет наружу. Нет, голову даю на отсечение, что это кто-то из проклятых журналюг, которые слетелись сюда, словно мухи на… кхм… ну, ты меня понимаешь! Наверняка один из тех, кто затеял всю эту грязную возню вокруг Лили, о которой она мечтала столько же, сколько о том, чтобы повеситься. А поскольку вся эта шатия — твои приятели, то…

— Вовсе нет, — прорвался в ее монолог Джон. — А ну-ка, не тарахти. Так что все-таки стряслось с Хизер?

Притормозив, чтобы дать оленю спокойно перейти дорогу, Поппи принялась объяснять:

— Ее забрало ФБР. Больше я ничего не знаю. Мика завез ко мне девочек и умчался к Кэсси. Только бросил на ходу, что, мол, поедет за федералами. Так что я понятия не имею, куда…

— В Конкорд. Федералы отправятся в федеральный суд, а ближайший как раз в Конкорде.

Поппи снова нажала на газ. Руки ее до боли вцепились в руль, хотя дорога была прекрасной.

— Федеральный суд… — упавшим голосом повторила она. — Хизер — в федеральном суде! Просто в голове не укладывается!

— Это потому, что ты заранее уверена, что она невиновна.

— А ты нет?! Ты что — плохо ее знаешь? Похожа она на человека, у которого темное прошлое?

— Нет, конечно, но это лишь потому, что я не считаю ее патологической лгуньей. А если нет… Тогда обманывать людей давно уже вошло у нее в привычку. Ты не поверишь, как убедительно это иной раз получается.

— Хизер — кристальной честности человек! — разъярилась Поппи. — Ей все верят! Да вот хоть Чарли спроси. У него просто нюх на людей. Года не прошло, как он выгнал Хизер с кухни и сделал ее управляющей. Дьявольщина, Кип, да ведь он всегда оставлял Хизер вместо себя, когда они с детьми уезжали отдохнуть — и это при том, что она уже больше у него не работает! Выходит, он ей доверял! — Завидев приближающийся навстречу фургон, Поппи прижалась к обочине. Он был хорошо ей знаком — местный почтмейстер, Натаниель Роу, торопится на работу. Нату без малого семьдесят пять, но зрение у него до сих пор как у молодого, так что он наверняка издалека узнал машину Хизер. То, что он не помигал ей фарами, прося остановиться, а просто на ходу махнул рукой, немного успокоило Поппи. Стало быть, он тоже еще не знает о Хизер.

— Поппи, не трать зря силы, — посоветовал Джон. — Я ведь с тобой не спорю. Но это вовсе не значит, что нам с тобой известно о ней все. Я хочу сказать — ее прошлая жизнь.

— Ну, то же самое можно сказать и о тебе, — съязвила Поппи. — И о Лили, кстати, тоже. Вас с ней сто лет не было в городе.

— Зато мы оба тут родились!

— Стало быть, ты готов подозревать Хизер только потому, что ей не так повезло, как тебе?

— Поппи, Поппи, — взмолился Джон. — Я же ни в чем ее не обвиняю. Просто рассуждаю — как любой на моем месте.

Поппи уже открыла было рот, собираясь спорить, но смирилась, сообразив, что Джон прав.

— Ладно, оставим это. Давай-ка садись за телефон, Джон. Первым делом выясни, откуда она. Узнай все, что только возможно. Мне тошно при мысли о том, что история может повториться. Вспомни Лили — одно ложное обвинение, а в результате что? Два раза ее выставили с работы, в Бостоне попросили съехать с квартиры, а уж о том вое, что подняли газеты, я вообще не говорю.

— И все закончилось тем, что она по уши влюбилась в меня, — самодовольным тоном закончил Джон.

— Но Хизер уже любит Мику. И его дочек тоже. Ей вовсе не нужна хорошая встряска, чтобы прийти в чувство. Нет, серьезно, для чего кому-то понадобилось подставить ей ножку? Во всем городе у нее нет ни единого врага. Хотелось бы знать, кто это вбил себе в голову, что якобы узнал ее? Во время процесса над Лили ты прищемил хвост кое-кому из влиятельных в журналистских кругах людей. Может, кто-то из них решил свести с тобой счеты?

— Они бы не осмелились.

Поппи коротко хохотнула:

— Вся эта троица еще сидит в своих креслах.

— Только кресла эти рангом пониже. И к тому же эти парни знают, что я глаз с них не спускаю, и у меня хватит духу тут же схватить их за шиворот, чуть только им придет в голову облить кого-то грязью без всяких на то оснований.

— Вот и облили. Будешь в Конкорде, постарайся выяснить, кто это сделал. В конце концов, кто у нас занимается криминальной хроникой? Так что тут тебе и карты в руки.

— Боюсь, в такой ситуации вреда будет больше, чем пользы. Ты ведь наверняка хотела бы избежать огласки, верно? Так что пока сиди тихо. А станешь поднимать шум, все наверняка решат, что тебе есть что скрывать. Давай-ка лучше выясним для начала, что происходит в Конкорде. Ты езжай домой, а я пока сделаю пару звонков. Выясню что-нибудь — сразу же дам тебе знать.

Поппи сунула в карман телефон. Через пару минут она миновала сложенный из камня высокий забор, за которым раскинулся Блейк Очардс, краса и гордость ее матери. Сейчас камни, из которых был сложен забор, были завалены снегом чуть ли не на высоту человеческого роста, так что даже не видно было табличку с названием поместья. Если свернуть и проехать примерно полмили по выложенной камнем дорожке, петлявшей меж яблонями, которые сейчас, лишившись листьев, кажутся чуть ли не вдвое меньше, чем на самом деле, то она окажется возле дома матери, за которым, чуть в стороне, притулился флигель, где всегда гонят яблочный сидр. Правда, зимой они оба обычно пустуют.

Она двинулась дальше, верх по холму, потом свернула на дорожку, ведущую к ее собственному дому, и уже по ней спустилась почти к самому озеру. Остановив машину возле дома, она проворно выбралась из нее вместе со своим креслом и, почти взлетев по пандусу, заспешила на свой пост. Поппи сгорала от нетерпения. Конечно, Джон вряд ли успел что-то выяснить за столь короткое время, но сейчас Поппи куда больше ждала звонка Мики.

* * *
Даже сгорбившись возле стены в коридоре здания суда, Мика выделялся среди остальной толпы, а толпа тут, надо признаться, собралась довольно пестрая: адвокаты в костюмах, многие из которых явно знавали лучшие времена, совсем молоденькая беременная девчушка и седой как гризли, ветеран.

Зачем он здесь, спрашивал себя Мика. Больше всего на свете ему хотелось бы быть вместе с Хизер, у себя на сахароварне, возиться с каким-нибудь вышедшим из строя агрегатом. Однако выбора у него не было. Кэсси велела ждать здесь, и вот он ждал, глубоко засунув кулаки в карманы куртки, до боли стиснув зубы и стараясь не смотреть по сторонам.

В конце коридора показалась наконец Кэсси. Длинноногая, стройная, она резко выделялась в этой толпе — элегантными слаксами и блейзером, из-под которого виднелась шелковая блузка, пестрым шарфом, надменно вскинутой светловолосой головой. Сердце Мики глухо заколотилось, но красота Кэсси не имела к этому никакого отношения. Конечно, он уважал Кэсси, но видел в ней лишь прекрасного адвоката.

Подойдя к нему, Кэсси ничего не сказала, просто коротко кивнула, дав понять, чтобы он шел за ней. Миновав коридор, они свернули за угол. Остановившись, Кэсси негромко постучала в дверь, верхняя половина которой была из непрозрачного стекла, потом повернула ручку.

Мика почему-то думал, что увидит Хизер, но в комнате не было ни души — только старый, обшарпанный стол да пара металлических стульев.

— Где она? — не вытерпел Мика.

— Сейчас ее приведут, — буркнула Кэсси, швырнув на стол портфель. — Да, вот еще что. Немного погодя начнется слушание. Ей пока не будет предъявлено никакого обвинения — просто обычная процедура, во время которой федералы предъявят ордер, тот самый, где речь идет о попытке скрыться с целью избежать судебного преследования. Хизер даже не нужно будет ничего говорить.

Дверь снова открылась, и Кэсси замолчала на полуслове.

Внутри у Мики все перевернулось — на пороге стояла Хизер, сзади маячил охранник. Она была бледна как смерть и вид у нее был еще более испуганный, чем когда ее забирали из дома. Взгляд ее серых глаз обежал комнату и остановился на лице Мики. Казалось, она отчаянно цепляется за него в поисках поддержки.

Мика застыл. Мысль о той, прошлой жизни Хизер, о которой он ничего не знал, пригвоздила его к полу. Он вдруг вспомнил спрятанный за поленницей рюкзак, фразу, брошенную агентом ФБР: «У нас есть доказательства, что ее настоящее имя Лиза Мэтлок и что пятнадцать лет назад в Калифорнии она убила человека». Если Хизер действительно совершила нечто подобное, а потом скрыла это от него, тогда это могло бы объяснить страх в ее глазах.

Впрочем, если она невиновата, если она чувствует, как почва уходит у нее из-под ног, то тогда ничего удивительного, что она боится.

Мика уцепился за эту мысль. Хизер еще не успела переступить порог, а он уже бросился к ней, обхватил ее за плечи, спрятал ее голову на своей груди. Он не хотел видеть ужас, плескавшийся в этих до боли знакомых глазах. Но он чувствовал, что ее всю трясет, и это было почти так же страшно. Та Хизер, которую он любил, всегда была невозмутимо спокойной, мужественной, уверенной в себе.

Он вдруг вспомнил, как удивлялся этому, встретив ее в первый раз. Все случилось так неожиданно. Сезон варки кленового сиропа кончился, он подрабатывал как плотник. Чарли нанял его сделать несколько окон, из которых был вид на березовую рощу. Возясь с ними, он раз по двадцать в день вынужден был забегать на кухню. Вот тогда-то он и увидел Хизер — вначале она работала там мойщицей посуды, потом стала помогать готовить кое-какие блюда. Они почти не разговаривали. Хизер всегда была молчаливой по натуре, да и Мика никогда не был болтуном. Она осталась в его памяти робкой, даже немного застенчивой, но при этом полной спокойного достоинства.

Охранник вышел из комнаты, оставив их с Кэсси.

Уткнувшись лицом в ее волосы, Мика прошептал первое, что пришло ему в голову:

— Ты позавтракала?

Хизер покачала головой:

— Мне предлагали. Но у меня кусок в горло не лезет.

Мика крепко прижал ее к себе.

— Ты догадываешься, откуда ветер дует? — шепнул он ей на ухо.

Хизер молча затрясла головой.

— Может, ты насолила кому-то?

В ответ — то же самое.

— Ты когда-нибудь слышала об этой женщине?

Хизер разрыдалась. Мика терялся в догадках, что значат эти слезы — да или нет. Он бросил беспомощный взгляд на Кэсси.

— Это какая-то другая женщина. Что же теперь делать?

Все это время Кэсси держалась в стороне. Теперь она подошла. Ее рука ласково легла на плечо Хизер, но она продолжала молчать. Выждав минуту, она чуть сжала плечо подруги, заставив Хизер поднять на нее глаза.

— Я должна спросить тебя об этом, дорогая, — начала она, — потому что я нарушила бы свой долг, если бы не сделала этого. Ты действительно Лиза Мэтлок?

В глазах Хизер стояли слезы.

— Нет. Я Хизер Мэлоун.

— Все! — рявкнул Мика. — Все слышали? Что теперь?

Но Кэсси продолжала пытливо всматриваться в лицо Хизер. Время, казалось, тянулось бесконечно, и это окончательно взбесило его. Наконец, глубоко вздохнув, она повернулась к Мике:

— Теперь мы будем сражаться.

Мика поспешно взял себя в руки.

— Но как?

— Пойдем на слушание и заявим протест. Поскольку она невиновна, мы решительно против экстрадиции.

Сдавленный вздох сорвался с губ Хизер. Почувствовав ее страх, Мика торопливо переспросил:

— Что значит — экстрадиция?

— Если не удастся этого избежать, — терпеливо объяснила Кэсси, — то ее немедленно отправят в Калифорнию и там предъявят все обвинения.

— И это означает, что она признается в том, что на самом деле она Лиза Мэтлок?

— Вовсе нет. Суду придется это доказать. Как и все то, в чем ее еще обвиняют.

— Но если она не Лиза Мэтлок, то значит, остальные обвинения отпадают автоматически?

— Верно, но то, что мы думаем, и то, что говорит сама Хизер, это одно. А то, что думают в Калифорнии, возможно, совсем другое.

— Они ошибаются. Я хочу, чтобы с нее сняли все обвинения.

На губах Кэсси появилась грустная улыбка.

— Будь все так просто, я осталась бы без работы. А правосудие не всегда выбирает самый прямой путь.

— А как же презумпция невиновности? Разве она больше не работает?

Кэсси помялась, прежде чем ответить.

— Не всегда, — покачала она головой.

В эту минуту у Мики появилось неприятное предчувствие, что их беды только начинаются.

* * *
Звонков было немного, но это и неудивительно, учитывая, что в Лейк-Генри стояло раннее утро. Поппи заставила огонь в камине разгореться пожарче, сделала себе чашечку кофе и, усевшись перед окном, уставилась на озеро. Мысли ее по-прежнему вертелись вокруг Хизер. Где она сейчас, что делает, гадала Поппи. Это было не просто любопытство. У Поппи было немало подруг, которых она знала гораздо дольше, чем Хизер. Но Хизер она любила больше всех. Они сблизились сразу же. Поппи тогда училась на втором курсе университета, а Хизер, проторчав всю неделю на работе, только и мечтала о том, чтобы куда-нибудь выбраться. Каждые выходные они большой компанией отправлялись в горы, и хотя у Поппи, казалось бы, было куда больше общего с другими студентами, чаще всего она болтала именно с Хизер.

Вспоминая прошлое, Поппи внезапно подумала, что говорила-то в основном она. Хизер оказалась прекрасной слушательницей, а Поппи, вынужденная вечно сдерживаться из-за положения, которое занимала в городе ее семья, охотно отводила душу. Потом она угодила в аварию. Выздоровление было кошмаром. И всегда рядом с ней была Хизер. Казалось, она без всяких просьб заранее знает, что нужно Поппи. Нет, она не проливала слез и не пыталась утешить ее словами, от которых было мало проку. Просто верила сама и убедила Поппи в том, что жизнь еще не кончена — надо принять то, что есть, и жить дальше. И ее спокойная уверенность поддерживала Поппи.

Едва ли не впервые Поппи задумалась об этой черте характера, которая так привлекала ее в Хизер — о том, что та всегда предпочитала слушать, а не болтать. Интересно, была ли для этого какая-то причина? Размышления ее прервала замигавшая перед ней на панели лампочка. Поппи быстро надела наушники.

— Библиотека Лейк-Генри.

— Лейлу Хиггинс, пожалуйста, — попросил незнакомый женский голос.

— Простите, библиотека по средам начинает работать только с двенадцати часов. Кто ее спрашивает?

— Это Эйлин Миллер. Из «Вашингтон Пост». Насколько я знаю, у вас в библиотеке работает некая Хизер Мэтлок. Я бы хотела поговорить о ней с мисс Хиггинс.

Поппи перепугалась не на шутку. Хотя, если честно, чего-то в этом роде она ожидала. Пресса есть пресса. Стараясь не выдать своего волнения, она предложила:

— Оставьте ваш номер телефона, и я передам мисс Хиггинс, что вы звонили, как только откроется библиотека.

— С кем я говорю?

— Телефонная служба.

— А у вас нет номера домашнего телефона мисс Хиггинс?

— Вот что, — сладко пропела Поппи, — оставьте ваш номер телефона, и я обязательно передам его мисс Хиггинс.

Наступила пауза.

— Эээ… мне бы не хотелось вводить ее в лишние расходы, — великодушно заявила ее собеседница. — Лучше я сама ей перезвоню.

— Хорошая мысль, — буркнула Поппи.

Снова пауза. Потом Эйлин Миллер на том конце раздраженно проворчала:

— Хорошо, записывайте. Пусть перезвонит мне на работу.

Поппи, записав ее имя и номер телефона, отсоединилась и тут же снова взялась за телефон.

— Полицейское управление, — прорычали на том конце.

— Вилли Джейк, это я. Что-нибудь слышно о Хизер?

Ее собеседник замялся.

— А что ты знаешь? — подозрительно осведомился он наконец.

— Что ее арестовали, и все. Как ты мог такое позволить?

— А меня никто и не спрашивал! — огрызнулся тот. — Между прочим, федералы мне не подчиняются.

— Выходит, у них есть доказательства, что Хизер — это не Хизер?

— Послушай, этого я не могу тебе сказать. Только если бы их не было, разве бы я дал им забрать Хизер?

— И что это за доказательства?

В ответ — тяжкий вздох.

— На это я тоже не могу ответить — просто не имею права. Но если тебе станет легче, все это не слишком существенно, знаешь ли. Кипа старых фотографий какой-то женщины — вроде Хизер, а может, и нет. Описание шрама, образцы почерка для сравнения и прочий вздор. Но, повторяю, этим делом занимаются федералы. Я из кожи вон лез, стараясь их переубедить, но они уперлись — и ни в какую.

На личном телефоне Поппи замигала лампочка и вспыхнул номер Джона.

— Спасибо, Вилли Джейк, я поняла. Извини, мне пора. — Она быстро отсоединилась и нажала на кнопку. — Ну как?

— Она сейчас в здании суда в Конкорде. Слушание уже идет.

— Что еще за слушание?

— По поводу выдачи ордера. Больше я ничего пока не знаю. Позвонил один мой приятель, который работает в «Пост», но он страшно торопился — хотел успеть на слушание.

— Надеюсь, ты попросил его не поднимать шума?

— О да, конечно. — Голос у Джона вдруг стал усталый. — Между прочим, он послал меня куда подальше!

— Но почему? Что, Хизер такая важная шишка?

— Нет, а вот парень, которого прикончила Лиза Мэтлок, действительно важная шишка! Вернее, был. Сынок тогдашнего сенатора от Калифорнии. Партия, к которой принадлежал старик, планировала выдвинуть его кандидатом в вице-президенты. Что и произошло через три недели после гибели сына — по большей части благодаря сочувствию, которое к нему испытывали. Правда, он им не стал, и в сенаторы Диченца тоже больше не избирался, но в своем штате он по-прежнему видная фигура.

Поппи задумалась.

— Послушай, но ведь Хизер явно не из тех, кто крутится возле политиков. Для этого она слишком замкнутая, слишком стеснительная. Для чего ей это? Извини, Джон, по-моему, это чушь.

— Послушай, я ведь просто передаю тебе то, что рассказал мой приятель. В свое время по поводу этого дела было много шума. И сейчас, думаю, будет не меньше. Хочу сам туда съездить. Арман наверняка захочет, чтобы в нашей газете появилась статья об этом, так что лучше всего получить информацию из первых рук.

— Постарайся лучше выяснить, откуда дует ветер, — посоветовала Поппи. — И почему именно Хизер.

— Попробую. Позвоню тебе, когда вернусь.

Поппи не стала его задерживать. Если кто-то и сможет отнестись к этому делу непредвзято, так только Джон.

Сняв наушники, она взяла со стола чашку с кофе и вновь уставилась на озеро. Поппи попыталась представить себе, что сейчас чувствует Хизер. Страх? Отчаяние? Тупую покорность судьбе? Или что-то еще? Она старалась представить себе Хизер в зале суда, но скоро отказалась от этой мысли, уж слишком это было дико. Хизер всегда казалась такой мягкой, нежной. Может, из-за шрама. Шрам был крохотным, он шел от угла рта, изгибаясь немного вверх, и от этого казалось, что она всегда улыбается.

Шрам — это тоже доказательство, вспомнила она. Но ведь шрамы есть у многих.

На панели вспыхнула еще одна кнопка. Еще один личный звонок. На этот раз высветившийся на табло номер принадлежал Мэриан Херши, владелице книжного магазина. Прижав к уху наушники, Хизер нажала кнопку.

— Да?

— Что происходит? — осведомилась Мэриан. Она была одной из пяти приятельниц Поппи, которые каждый вторник приходили к ней на обед. Официально они назывались Благотворительный комитет Лейк-Генри. А неофициально они были просто подругами и пользовались каждой возможностью, чтобы увидеться и поболтать. Накануне с ними была и Хизер. Впрочем, как и каждую неделю до этого.

— Я только что пришла на работу. Сижу, пью кофе, гадаю, удастся ли мне заполучить одного автора для шоу, и вдруг — на тебе, новости из Конкорда! Господи, ты слышала, что говорят о Хизер?

— По телевизору?! О боже! И что?

— Что она, мол, намеренно сшибла насмерть машиной сына бывшего сенатора Диченцы, а потом сбежала с места преступления. И что никто не знал, где она, пока один из тех, кто когда-то вел это дело, не получил письмо от того, кто был у нас в городе прошлой осенью. Ты что-нибудь об этом знаешь?

— Во всяком случае, меньше, чем ты. Сейчас включу телевизор, а потом перезвоню тебе. — Откатившись от стола, Поппи поспешно схватила пульт и нажала кнопку. Через секунду на экране вспыхнула надпись «Ошеломляющая новость». Поскольку это было только начало, Поппи догадалась, что это не тот канал, который смотрела Мэриан. Вот это уже хуже.

Комментатор на экране только начала говорить, когда опять вспыхнула лампочка. Еще один звонок по личному номеру Поппи.

— Это Сигрид, — раздался голос на другом конце провода. — Смотришь телевизор? — Сигрид Данн, еще один член их маленького комитета. Она занималась ткачеством, и телевизор у нее был включен практически постоянно.

— Только что включила, — буркнула Поппи.

— Господи, о чем это они?!

— Дай послушать. — Поппи прибавила звук.

— …Новый поворот в расследовании убийства Роберта Диченцы, совершенного в Сакраменто почти пятнадцать лет назад. Диченца, которому в то время исполнилось двадцать пять лет, был сбит машиной, когда выходил после собрания для сбора средств в фонд своего отца, в то время сенатора от этого штата. За рулем машины сидела восемнадцатилетняя Лиза Мэтлок, которая, по имеющимся у следствия данным, еще накануне угрожала ему. Как удалось выяснить ФБР, Лиза Мэтлок последние четырнадцать лет жила в Нью-Гемпшире, скрываясь под именем Хизер Мэлоун. Сегодня утром она была арестована в своем доме в Лейк-Генри. Сопротивления она не оказала и сейчас находится в здании окружного суда в Конкорде. Слушание по делу, во время которого адвокат миссис Мэлоун внесла формальный протест, только что завершилось. Это означает, что защита будет добиваться отмены решения об экстрадиции. Поскольку такое решение находится в юрисдикции штата, дело из ведения ФБР переходит к главному прокурору Нью-Гемпшира. Хизер Мэлоун будет перевезена в Вест-Эймс, где сегодня немного позже в здании Верховного суда продолжится слушание по этому делу. С вами был Брайан Андерсон, девятый канал, с сенсационными новостями из Конкорда.

— Ты что-нибудь слышала об этом убийстве? — спросила Поппи.

— Нет. Пятнадцать лет назад я была в Африке, в составе миротворческих сил. Господи, неужели это они о нашей Хизер?! — потрясенным голосом добавила Сигрид.

Поппи была ошарашена ничуть не меньше ее.

— Ну, судят-то ее, однако я, хоть убей, не поверю, что наша Хизер могла это сделать! — Она вдруг вспомнила то удивительное чувство взаимопонимания, которое всегда связывало их с Хизер, то непередаваемое ощущение, будто есть нечто такое, что близко и понятно только им двоим. — А ты?

— Ни за что! Полный вздор! Мы же знаем Хизер! Мы часто говорили о личном… иногда об очень интимном. Будь это правдой, она бы не смогла скрыть это от нас.

Поппи попыталась вспомнить, рассказывала ли Хизер когда-нибудь о своем детстве, но так и не смогла. Когда они собирались по вторникам, Хизер по своему обыкновению в основном слушала. Иногда задавала вопросы — ничего не значащие вопросы, только для того, чтоб показать, что ей интересно.

— Но ведь мы и в самом деле почти ничего о ней не знаем, — тихо сказала она. — Однако это вовсе не значит, что она способна на такое.

— Тогда это значит, что кто-то задумал грязное дело. Кто-то из журналюг, крутившихся тут прошлой осенью.

— Джон уверяет, что нет.

— В новостях сказали, что этот кто-то сообщил тем, кто в свое время расследовал это дело. Ладно, возможно, Джон и прав. Может, действительно, месть тут ни при чем. Но кто-то явно сунул нос туда, куда ему не следовало его совать.

— Да ладно тебе, Сигрид. Газетчики разглядывали толпу. А там была и Хизер.

— А вот и нет! — фыркнула Сигрид. — Между прочим, ее тогда вообще там не было. Она сидела дома с Мисси, у нее была ветрянка. Неужели не помнишь?

И тут Поппи вспомнила. Ну, конечно, всю ту неделю Хизер и носа не высовывала из дома, ездила только к врачу, да еще в магазин. Поппи потом еще завезла Хизер то, что та забыла купить.

Выходит, кто-то ошибся. Кто-то увидел в толпе женское лицо, заметил некоторое сходство — и вот в результате жизнь и счастье чудесной женщины разбиты вдребезги. Поппи до смерти захотелось узнать, кто он, этот человек.

Глава 3

Стоя возле огромного кожаного дивана, занимавшего почти всю гостиную его городского особняка в Нью-Джерси, Гриффин Хьюз прижимал к уху трубку. Собеседником его был Прентисс Хейден, некогда один из самых влиятельных членов сената Соединенных Штатов. Теперь ему уже стукнуло восемьдесят, он удалился от дел и безвылазно жил в своем поместье в Вирджинии. Гриффин был тем, кого в литературных кругах именуют «негром». Он сочинял за Хейдена его автобиографию и как раз столкнулся с очередной трудностью.

— Я не хочу, чтобы вы об этом упоминали, — заупрямился Хейден.

— Но ведь это часть вашей жизни, — мягко уговаривал Гриффин. Да и кто бы на его месте стал спорить с человеком столь преклонного возраста, который к тому же до сих пор пользовался огромным уважением. Что касается самого Гриффина, то он преклонялся перед своим боссом. — Никому и в голову не придет думать о вас дурно только потому, что у вас был незаконный ребенок. Вы ведь не бросили его. Вы заботились о нем не меньше, чем о своих законных детях. И потом… разве о нем никто не знает?

— В моей семье? Знают, конечно. Но только в семье. Я принадлежу к другому поколению, Гриффин. Не могу же я позволить своим ровесникам ворошить мое грязное белье! А кто еще будет читать мою книгу? Только такие же старые хрычи.

— Вот тут вы ошибаетесь, сэр, — осторожно возразил Гриффин. — За это время выросло целое поколение, которому любопытно будет узнать, как это происходило…

— …в старые, добрые времена? — перебил Хейден. — Так вот, в старые добрые времена о таких вещах вообще не принято было говорить. Мы, как-никак, были цивилизованными людьми. Помню, как-то раз…

Гриффин молча стал слушать ту же историю, которую слышал уже не меньше десятка раз. Прикрыв ладонью трубку, он рассеянным жестом нащупал пульт и включил телевизор, но прошло некоторое время, прежде чем он поймал кое-что интересное. Насколько он понял, в Конкорде произошло нечто потрясающее. Не забывая время от времени вежливо поддакивать, Гриффин слушал со все возрастающим интересом. В конце концов он заинтересовался настолько, что на каком-то этапе, наверное, просто отключился.

— …Гриффин! — послышалось вдруг из трубки.

— Да, сэр, — очнулся он.

— Мне уж показалось, что нас разъединили. Будь они прокляты, эти сотовые телефоны, прежние были куда лучше.

— Можно, я вам перезвоню, сенатор? Сегодня вечером. Или даже завтра.

— Ради бога, но если вы рассчитываете, что я передумаю, то забудьте об этом.

— Поговорим об этом завтра, — пробормотал Гриффин. Отшвырнув телефон, он как зачарованный уставился на экран телевизора, перескакивая с канала на канал. Слушая один за другим сообщения из Конкорда, он чувствовал, что изумление в его душе мало-помалу сменяется тревогой. Когда в последнем репортаже показали, как Хизер входит в зал суда в Вест-Эймсе, пообещав, что дальнейшие сообщения последуют позже, Гриффин уже кипел от бешенства.

Выключив телевизор, он бросил пульт и ринулся к телефону. Набрав номер брата, он слушал длинные гудки, меряя шагами комнату и время от времени поглядывая в окно. Мысли его были далеко, в Лейк-Генри. Вот уже скоро месяц, как он там не был.

Гадая, где же Рэнди — вот крыса! — может быть в такое время (уж не в Лейк-Генри ли?), Гриффин ждал, пока не включился автоответчик. Отсоединившись, он набрал номер, который был в памяти его сотового. Всего один длинный звонок — и он услышал голос брата.

— Эй!

— Где ты? — без особых церемоний осведомился Гриффин.

— Сейчас? В трех кварталах от своей работы.

Стало быть, не в Лейк-Генри. Рэнди у себя в Вашингтоне. Спасибо тебе, Господи, хотя бы за это. На душе у Гриффина полегчало, но не слишком.

— Я тут услышал по телевизору весь этот вздор насчет Хизер Мэлоун. И ломаю себе голову, откуда это ветер дует. Чем больше я об этом думаю, тем меньше мне все это нравится. Твоих рук дело, Рэнди?

Судя по голосу, Рэндалл Хьюз, бывший всего на два года старше Гриффина, был страшно доволен собой.

— Дам тебе одну маленькую подсказку, братец. Сейчас у себя в офисе я собираюсь дать интервью — первое за сегодняшний день.

— Поклянись, что это не ты! — потребовал Гриффин. Желваки у него на скулах заходили ходуном, но если Рэнди и почувствовал в его голосе гнев, то его это, похоже, ничуть не испугало.

— Естественно, я! Круто, правда?

— Будь ты проклят, Рэнди! В тот день у тебя в офисе я только подумал вслух. Все, что я тогда сказал, это лишь то, что я видел женщину, немного похожую на ту, что на снимке у тебя на стене. Я в жизни не говорил, что это она и есть.

— Верно, братец, но этого вполне достаточно, — раздулся от гордости Рэнди. — Это просто невероятно! Я хочу сказать, этот снимок провисел в кабинете чертову пропасть лет, — только при мне больше полутора лет — и вдруг мой собственный братец наводит меня на след! Впрочем, со старыми делами так обычно и бывает. Можно стоптать не одну пару башмаков, а потом вдруг — хлоп! Как гром среди ясного неба! И разгадка у тебя в руках.

— Я не наводил тебя на след. Все, что я сказал, это что они похожи. Знаешь, сколько людей в мире похожи на меня? А на тебя? Когда тебе в последний раз говорили, что ты здорово смахиваешь на Редфорда? Лично мне только на прошлой неделе. Но это же вовсе не значит, что мы с ним родственники, верно? И тот, кто это говорит, тоже так не думает. Так же и здесь. Просто лицо на снимке напомнило мне о девушке, которую я когда-то знал. По-моему, я даже не говорил, где это было.

— Ну, знаешь ли, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что речь идет о Лейк-Генри. Ты тогда ни о чем другом вообще не мог говорить.

А все потому, что Гриффин Хьюз вернулся домой, буквально очарованный Поппи Блейк. Сгорая от желания рассказать кому-то о ней, он даже не стал останавливаться в Принстоне, поехал прямиком в Вашингтон. Они с Рэнди, младшие из пяти братьев Хьюз, привыкли обсуждать девчонок еще с того времени, когда одному из них было двенадцать, а другому десять. И ни разу Рэнди ни одной живой душе не обмолвился об этом. Гриффин не сомневался, что так будет и на этот раз. Поэтому сейчас он чувствовал себя преданным.

— Ты не понимаешь, Рэнди! Они порядочные люди. С ними так нельзя.

— Послушай-ка. — Голос у Рэнди разом изменился — теперь он говорил в точности, как и положено офицеру правоохранительных органов, которым он мечтал стать с самого детства. — Не знаю, что она собой представляет сейчас, но закон есть закон. Пятнадцать лет назад эта крошка смылась из города. И просто здорово, что парни из Бюро ухитрились наконец сцапать ее за шкирку!

— Но ведь это другая женщина! — воскликнул Гриффин.

— Брось. Даже если она сделала пластическую операцию, чтобы уничтожить малейшее сходство, даже если она уничтожила шрам, у нас есть образцы ее почерка. А это сто процентов, можешь мне поверить. Честно говоря, до сих пор удивляюсь, как ловко я все это проделал. Поехал туда две недели назад. Выяснилось, что она работает в местной библиотеке. Попросил какую-то книжку, ее не оказалось. Тогда я попросил ее написать на листочке адрес ближайшего книжного магазина и — опа на! Мы сравнили его с ее старыми школьными сочинениями — все совпало! Она у нас в руках, — самодовольно хмыкнул он. — Пусть теперь попляшет!

— Ублюдок!

В трубке повисла тишина.

— Да что с тобой такое? — возмущенно рявкнул Рэнди.

— Я бы откусил себе язык, если бы знал, чем это кончится.

Похоже, Рэнди начал потихоньку закипать.

— Послушай, она же убила человека!

— Случайно! И это еще в том случае, если она и есть Лиза Мэтлок. Мне противно думать о том, что ты меня использовал! И для чего, боже правый!

— Я тебя не использовал. Ты упомянул об этом, и что-то вдруг вспыхнуло у меня в голове. Я покопался в памяти, провел свое собственное расследование, смотался в этот город и нашел ее — так при чем тут ты? Ты-то ведь разом потерял к этому интерес.

Может, в глазах Рэнди все и выглядело именно так, но Гриффин отнюдь не потерял интереса к Поппи. Мысли о ней до сих пор не давали ему покоя. Он был заинтригован еще в самый первый день, когда позвонил в Лейк-Генри, собираясь написать рассказ о Лили, и ее сестра первая взяла трубку. Мужество — вот первое, что почувствовал он, увидев ее. Жизнь нанесла ей страшный удар, но не смогла лишить ее мужества.

«Я хочу написать рассказ для «Вэнити Фэар», — объяснил он ей тогда, в сентябре. — В частности, о том, что бывает, когда кто-то грубо вторгается в вашу личную жизнь, о том, какие порой бывают последствия. Мне показалось, что история Лили Блейк в данном случае подходит как нельзя лучше. Лейк-Генри — ее родной город. И я решил, что кое-кто тут может иметь свои соображения о том, что произошло с ней».

«Черта лысого они у нас есть!» — с чувством ответила ему Поппи, и у него разом точно гора свалилась с плеч. Ему нравилось ее прямодушие. Ее преданность сестре. Чем больше упрямилась Поппи, тем интереснее ему становилось — и это была вовсе не игра в детектив, заставляющая иных слишком ретивых писак продолжать расспросы. В первый раз увидев ее в инвалидной коляске, Гриффин почувствовал, как что-то вдруг перевернулось в его душе. Проклятая штуковина, казалось, ничего не весила. Это было настоящее произведение искусства — к тому же бирюзового цвета. Этот бирюзовый цвет сказал ему о Поппи не меньше, чем ее короткие темные волосы.

Ему пришлось долго уговаривать ее, прежде чем она приняла его приглашение пообедать вместе. Это было потрясающе, невероятно. Они проговорили больше трех часов — и все не могли наговориться.

Во всяком случае, ему так показалось. Но когда он дал понять, что надеется на продолжение, Поппи вдруг уперлась. Он звонил — ему отвечал автоответчик. А когда ему наконец удалось пробиться к ней, Поппи коротко объяснила, что ему не на что рассчитывать, она — не для него.

Он догадывался, о чем она думает. Она ясно дала ему это понять с первых же слов, которыми они обменялись.

«Я не в состоянии бегать. Я не могу кататься на лыжах и не могу ходить. Не могу даже бродить по лесу, потому что это проклятая коляска может застрять в грязи. Я не могу танцевать. Не могу водить машину, если она не приспособлена для этого специально. Не могу собирать яблоки и делать сидр. Не могу даже стоять под душем».

Он догадался, что последние двенадцать лет она старалась не думать об этом. И вот теперь, когда в ее жизни появился он, Гриффин, эти мысли вновь вернулись к ней. Это застигло ее врасплох. Что ж, пусть так, решил он. Ей нужно время.

И он дал ей время. Потом как-то раз заехал к ней под предлогом, что случайно оказался в городе, а затем каждые две недели посылал ей открытки из всех мест, где бывал. И вот уже почти месяц не звонил. Но вовсе не потому, что забыл ее. Все это время он из кожи вон лез, стараясь узнать о ней как можно больше.

Как оказалось, они с Хизер Мэлоун близкие подруги. В тот день, когда он пригласил Поппи пообедать, они как раз столкнулись с возвращавшейся из магазина Хизер. Поппи представила ее Гриффину. С Поппи они обменялись всего несколькими словами, но сразу чувствовалось, насколько они близки. Гриффин ничуть не сомневался — вопреки всякой логике, надо сказать, что Поппи уже все известно. Теперь она знает, что он и есть тот подлец, который навел ФБР на след ее подруги.

— Все дело в ней? — спросил Рэнди.

Проклятие! Конечно, все дело в ней.

— Ты же говорил, что она не желает продолжать ваши отношения, — настаивал Рэнди. — Иначе черта с два ты бы навел меня на след.

Гриффин не знал, так это или нет, но у него не было ни малейшего желания обсуждать это с Рэнди.

— Послушай, если ты когда-нибудь хоть одной живой душе проговоришься о том, что услышал об этом от меня, тебе конец. Ты понял?

— Ух ты, черт возьми! Ты мне угрожаешь?

— Поскольку я твой брат, можешь считать, что да. Я из тебя фарш сделаю, слышишь? Одно мое слово — и никто из нашей семьи тебя даже на порог не пустит! Для этого достаточно только упомянуть о Синди. Тыбегаешь, высунув язык, пытаясь отыскать чужих людей, а найти собственную сестру у тебя кишка тонка!

Наступило долгое молчание. Потом изменившийся голос на другом конце провода чуть слышно прошептал:

— А это уже удар ниже пояса, Гриф…

— Вот уже семь лет, как она исчезла, свела маму в могилу, а отца — с ума. Семейные сборища превратились в такой кошмар, что мы скоро станем переходить на другую сторону улицы, увидев друг друга.

— Я-то тут при чем? Скажи спасибо Джеймсу!

— А мы? — вслух произнес Гриффин то, что до этой минуты осмеливался сказать только про себя. — Почему мы этому не помешали?

— У каждой семьи есть свои скелеты в шкафу. Мы не исключение.

— Синди — не скелет в шкафу. Она жива и где-то прячется. И если бы ты, вместо того чтобы ломать жизнь неизвестной тебе женщине, постарался отыскать собственную сестру, она бы сейчас была с нами!

— Эй, — окликнул его Рэнди тоном, ясно говорившим о том, что его терпение на исходе. — Я уже в гараже. Тут сотовый не принимает, так что поговорим потом.

В трубке повисла тишина. В общем-то Гриффин и так уже сказал все, что хотел. Он вдруг снова вспомнил, как встретил Хизер тогда, в октябре. У нее, кажется, болел кто-то из детей. Во всяком случае, в руке у нее был пузырек с лекарством. На лице Поппи было написано искреннее сочувствие. А Поппи никогда бы не стала дружить с убийцей.

* * *
Поппи вконец извелась от невозможности поехать в Вест-Эймс. Как и Джон, она сгорала от желания увидеть все собственными глазами. Но гораздо больше ей хотелось, чтобы Хизер увидела ее, чтобы убедилась, что она на ее стороне. Что она верит в ее невиновность. А вместе с ней — и сам судья или кто там сейчас решает судьбу Хизер. Кто бы он ни был, пусть знает, что у Хизер есть друзья, которые любят ее. И верят ей.

Но Поппи вынуждена была оставаться в Лейк-Генри. С одной стороны, пока Мика и Хизер оба в Вест-Эймсе, кто-то должен присмотреть за девочками. С другой — хотя здание суда наверняка имеет пандус, мало ли в каком состоянии парковка возле него.

И потом, не могла же она бросить работу. Время близилось к полудню, и она едва успевала отвечать на звонки. По большей части звонили горожане — хотели узнать, что происходит. Поппи уже устала повторять одно и то же. Остальные звонки были от газетчиков — а уж им-то Поппи знала что ответить. Самое главное было оставаться вежливой и держать себя в руках. Но с каждым звонком очередного журналиста, жаждущего покопаться в грязном белье Хизер, ее терпение медленно, но верно таяло.

Тяжелее всего было отвечать на другие звонки. К примеру, когда позвонила сестра Поппи, Роуз. Начинались ахи, охи, строились разные предположения, рождались вопросы, ответа на которые не было.

— Что, если ее оставят в тюрьме? — ужасалась Роуз.

— Не оставят, — успокаивала ее Поппи. — Она ведь не сделала ничего плохого.

— Но они могут, Поппи. Не представляю, что тогда делать Мике?

— Она вернется домой.

— А если нет?

— Она вернется.

— Как ты думаешь, Мика очень волнуется?

— Конечно. Он ведь любит Хизер.

— Забудь ты о любви! Подумай лучше о девочках. Кто будет заботиться о них, пока Хизер в тюрьме? Кто поможет ему варить сироп?

Желудок Поппи свернулся в один тугой узел. Так бывало всегда, когда она разговаривала с Роуз, которая с детства славилась умением поднимать панику. Роуз была младшей из трех сестер — «бутончиков Блейк», как их любовно прозвали в городе. Старшей была Лили — чувствительная, упорная, большая любительница покопаться в себе. Поппи имела репутацию бунтарки, по натуре была более жизнерадостной и добродушной, чем обе сестры. А Роуз? Роуз оказалась точной копией матери, которая в любом событии прежде всего видела темную сторону.

— Вот увидишь — Хизер вернется домой.

— Я волнуюсь, потому что мне известно кое-что, чего ты не знаешь. Хизер заразилась новыми идеями ведения бизнеса от Арта, — муж Роуз, Арт Уинслоу, принадлежал к семье, владевшей местной текстильной фабрикой, — и тут же пустила их в дело. Новый испаритель, новый логотип, новые счета. И вот Мика, который всегда вел дело по старинке, решил, что Хизер может ему помочь. А что в результате? Хизер нет! А синоптики сулят скорое потепление. Если так и будет, то кленовый сок появится уже недели через две. И что тогда? Просто кошмар!

— Роуз…

— Как это могло случиться, спрашиваю я вас?!

— Не знаю, — рявкнула в ответ Поппи, швырнув трубку. Но слова Роуз не шли у нее из головы.

* * *
Ошибка Гриффина заключалась в том, что он не кинулся собираться в дорогу сразу же, как только брат его бросил трубку, поскольку это привело к еще большей ошибке — он снова включил телевизор. Порыскав по каналам, он поймал сводку новостей, освещавших это дело. А еще через пару секунд на экране возник репортер, который присутствовал при слушании, и Гриффин просто прилип к экрану.

— Лейк-Генри всколыхнулся, — вещал телевизионщик. — В наше время, когда жизнью все чаще правят машины, городок этот остался таким же, как был столетия назад. С населением не более семисот жителей, он словно застыл во времени — ветхозаветное местечко, где все друг друга знают и где люди привыкли защищать то, что считают своим. Городок этот расположен на берегу озера Генри в самом сердце штата Нью-Гемпшир, именно из таких вот мест люди мечтают поскорее уехать навсегда. Здесь невозможно заблудиться.

Изо рта репортера вырвалось облачко пара.

Тронув вставленный в ухо микрофон, он слегка нахмурился, потом снова затараторил:

— Мне только что передали, что у нас есть новости. Пока мы тут ожидаем сообщений из Вест-Эймса, где идет слушание по делу Хизер Мэлоун, нам удалось связаться по спутниковой связи с Рэндаллом Хьюзом, агентом ФБР, который занимается этим делом. Вам слово, Мэри Энн.

Мечтательную улыбку Гриффина разом точно стерли с лица. Мэри Энн оказалась красивой женщиной, но он даже не заметил этого. Прозвучавшее в эфире имя его брата заставило Гриффина похолодеть от ужаса. Оцепенев, он ждал, что будет дальше.

— Для тех, кто только что включил нашу передачу, — услышал он. — Рэндалл Хьюз — агент ФБР, который занимается этим давним делом. Агент Хьюз, прошло уже более пятнадцати лет с того дня, как был убит Роберт Диченца. И все это время ФБР было занято поисками Лизы Мэтлок. Именно вы первым напали на ее след. Расскажите нам, как вам это удалось.

— Это не моя заслуга, — с подобающей скромностью ответил тот. — То, что нам удалось напасть на след Лизы Мэтлок, является результатом совместной работы ФБР, работников генеральной прокуратуры штата Калифорния и полицейского управления Лейк-Генри.

— Какие у вас основания думать, что Хизер Мэлоун — в действительности Лиза Мэтлок?

— Боюсь, на этот вопрос я пока не могу ответить.

— Что привело вас в Лейк-Генри?

— Информация, полученная частным образом. Именно так иногда раскрываются самые, казалось бы, безнадежные дела.

— Информация, полученная частным образом? — рявкнул Гриффин, впившись взглядом в экран. — Как бы не так! Просто случайность, который ты, ублюдок, не преминул воспользоваться!

Между тем Мэри Энн невозмутимо продолжала:

— Мы поняли, что данная информация была получена вами от кого-то из представителей прессы, которые были в Лейк-Генри прошлой осенью, когда разгорелся скандал, связанный с уроженкой Лейк-Генри и кардиналом Розетти из Бостона, не так ли?

На этот вопрос Рэндалл ответил улыбкой и легким кивком.

— Можно ли предположить, что кто-то из них узнал ее?

— Нет. Просто брошенного вскользь замечания оказалось достаточно, чтобы мы предприняли расследование, и оно привело нас к миссис Мэлоун.

Гриффин почувствовал, что начинает медленно закипать.

— Можете пояснить, что это было?

— Без комментариев.

На лице журналистки отразилось разочарование.

— Можно ли сказать, что, не будь того скандала с кардиналом Розетти, убийство Диченцы так и осталось бы нераскрытым?

— Нет, — поспешно заявил Рэндалл. — Что-то другое помогло бы нам напасть на след. Прошлое можно долго скрывать, но в конце концов оно все равно выплывет наружу. Поэтому дела об убийстве остаются открытыми, а те, кто их вел, продолжают ждать, когда обнаружатся новые детали.

— Не могли бы объяснить, каким образом Лизе Мэтлок — или Хизер Мэлоун, как она себя именует, — удалось добраться из Калифорнии до Нью-Гемпшира, оставшись неузнанной?

— Пока не могу.

— Насколько нам известно, до последнего времени она жила в доме местного вдовца по имени Мика Смит и заботилась о двух его маленьких дочерях.

— Да.

— Как вы считаете, этот Мика Смит — ее сообщник?

— Пока я не могу ответить на этот вопрос.

— Вы уже связались с семейством Диченца?

— У меня был краткий разговор с одним из ее представителей. Они очень рады, что мы снова взялись за расследование этого дела.

— Вы считаете, что Хизер Мэлоун будет экстрадирована в Калифорнию и предстанет перед судом?

— Я верю, что справедливость восторжествует.

Почувствовав, что интервью подошло к концу, Гриффин попытался лихорадочно оценить серьезность положения.

Выключив телевизор, он взъерошил волосы и забегал по комнате. Хьюз — достаточно распространенная фамилия. Если Поппи смотрит телевизор, может, она решит, что это просто однофамилец? «Да уж, держи карман шире!» — уныло возразил он сам себе. Волосы Рэнди, густого красновато-бурого оттенка, на экране выглядели просто каштановыми, зато фамильная челюсть просто бросалась в глаза. Не заметить сходства было невозможно. Сопоставив эту самую челюсть с фамилией да еще вспомнив, когда Гриффин наведывался в Лейк-Генри, Поппи без труда догадается, кто был источником «конфиденциальной информации». В сообразительности ей не откажешь. Так что она уже наверняка его вычислила.

Один телефонный звонок — и он будет точно знать, так это или нет.

* * *
Поппи пропустила интервью с Рэндаллом Хьюзом, потому что в это время разговаривала по телефону со своей сестрой Лили. Хотя Лили была на два года старше, Поппи давно уже привыкла разговаривать с ней покровительственным тоном. Причиной этому было заикание Лили. Правда, за последнее время с этим стало получше — наверное, потому, что жизнь стала понемногу улыбаться Лили. Как сестра только что рассказала Поппи, она сейчас возвращалась из Портсмута, где преподавала музыку в частной школе. Это было чрезвычайно выгодное предложение, которое она получила после того, как прошлой осенью в Бостоне ее дважды подряд выгнали с работы. Учитывая счастливую семейную жизнь с Джоном, дела сестры явно шли на лад.

Но все это ничуть не мешало Поппи по-прежнему опекать ее. Лили пришлось несладко. А теперь беда обрушилась на Хизер. Как и Лили, бедняжку обвинили без всякой на то причины.

— Тебе просто не дозвониться, — прокричала Лили сквозь шорох и потрескивание в трубке. — Послушай, все местные каналы только о Хизер и говорят. Я и не поняла — у них есть какие-то доказательства или это одна болтовня? Городят какую-то чушь! Слушай, а тебе журналисты еще не звонили?

— Сюда? Нет. Джон оказался прав. Видимо, догадываются, что ничего хорошего не услышат, вот и стараются держаться подальше. Незадолго до тебя звонила Вивиан Эббот. — Вивиан Эббот была машинисткой, а окно ее комнаты выходило на главную городскую площадь. — Она сказала, что засекла сразу двух операторов с камерами, оба неместные. Наверное, из штата. А наши, скорее всего, просто боятся.

— С Микой ты говорила?

— Он звонил во время ланча. Сказал, что Кэсси пытается разузнать, какими доказательствами располагает обвинение, но в ответ на ее запросы они только виляют да тянут время. Хизер в отчаянии. И Мика тоже.

— А девочки о чем-то догадываются?

— Директор школы говорит, что нет… — Поппи разговаривала с ним дважды, — но это может случиться в любой момент — достаточно кому-то из одноклассников открыть рот. Погоди, не вешай трубку. Кто-то звонит Джону. — Она поспешно щелкнула клавишей.

— Это Чарли, — пророкотал голос, в котором явственно чувствовалась клокочущая ярость. — Кип у тебя?

— Нет, он в Конкорде.

— Господи, надеюсь, ему удастся вразумить этих идиотов! Пару минут назад они договорились до того, что назвали Мику сообщником!

— Сообщником?! — сдавленно ахнула Поппи. — Но в чем? Ведь ни о каком преступлении речь не идет!

— Скажи это недоумкам из ФБР! — прорычал Чарли. — Или нет, лучше я сам. — Он швырнул трубку.

Поппи вернулась к разговору с Лили, благоразумно решив умолчать о том, что только что рассказал Чарли. Лили и без того была расстроена — к чему ей знать?

— Если бы не та история осенью…

— Брось, Лили, — оборвала ее Поппи. — Ты тут ни при чем. — В свое время Лили обвиняли в романтической связи со священником — совершенно напрасно, конечно. А потом один не слишком обремененный совестью репортер раздул из этого целую историю, наделавшую шуму на всю страну.

— Возможно… но я понимаю, что сейчас чувствует Хизер. А мама уже звонила? — без перехода спросила она, и Поппи вдруг снова почувствовала неожиданный укол страха.

— Еще нет.

— Скоро позвонит. Это для нее будет удар. После свадьбы она немного успокоилась, решила, что прошлое мертво, наконец, и п-похоронено… — Помявшись немного, Лили осторожно добавила: — И все равно она до сих пор боится, что вся эта муть, которую тогда подняли вокруг меня, снова вылезет на свет. А вот мне плевать! — вызывающе бросила она. — Пусть только попробуют! С удовольствием покажу этой своре, где их настоящее место!

Поппи оглянулась — на пороге комнаты стояли Сигрид и Мэриан.

— Что случилась? — испуганно спросила она. Обе они сегодня умчались с работы пораньше, рассчитывая поспеть в суд.

— На полдороге нам удалось дозвониться до Кэсси, — пробормотала Сигрид. Забрав у Поппи пульт от телевизора, она щелкнула кнопкой. — Она велела нам сидеть дома, потому как никто нас там не увидит, и Хизер тоже. Мол в зале такая толпа, что вовнутрь просто не пропихнуться.

— Ты имеешь в виду наших, местных? — спросила Поппи, глядя на экран.

— Угу, — буркнула та в ответ. — Дулси Хьюитт привезла с собой из Риджа кучу народу — дети, подростки и так далее. Дети-то просто обожали Хизер — ведь это она читала им вслух в библиотеке. Но Кэсси сказала, что там еще и уйма журналистов. Нет, ты только посмотри! Вот черт!

— Что там у вас? — услышала Поппи голос сестры.

— Такое впечатление, — проговорила Поппи, развернув кресло поудобнее, чтобы видеть экран, — что перед зданием суда настоящая толпа.

— Слушание уже началось, — бросила через плечо Сигрид. — Все ждут решения.

— Ждут решения, — сообщила в трубку Поппи.

— Бедная Хизер, — вздохнула Лили. — О чем думает Кэсси? Неужели она не могла найти кого-нибудь, кто бы поклялся, что Хизер и близко не было в Калифорнии, когда произошло это проклятое убийство?!

— Если ее согласятся отпустить под залог, то назначат огромную сумму, — прокомментировала Мэриан, ни на секунду не отрывавшая взгляд от экрана.

— Если ее согласятся отпустить под залог, то назначат огромную сумму, — эхом повторила Поппи в трубку.

— Под залог?! — возмутилась Лили. — Но ведь она же ничего не сделала!

— Попытка побега, — продолжала комментировать Мэриан.

— Попытка побега, — автоматически повторила Поппи.

— А кстати, где жила Хизер до того, как переехала в Лейк-Генри? — поинтересовалась Лили.

В памяти Поппи всплыло лишь какое-то весьма туманное воспоминание… где-то на северо-западе. Или на западе.

— В Айдахо, кажется. Или в Иллинойсе.

— Тебе кажется или это точно?

— Господи, да какая разница?

— А у нее есть семья? Может, нужно дать им знать?

Странно… Поппи вдруг поймала себя на том, что ей никогда не приходило в голову, что у Хизер может быть семья, как не приходило в голову, что Хизер и впрямь должна была где-то жить до того, как впервые появилась в Лейк-Генри. Она всегда принимала Хизер такой, какой она была, не задумываясь о ее прошлом. А Хизер так легко и естественно вписалась в их жизнь, так быстро стала своей, что не верилось, что она неместная.

— Не знаю. Если и есть, она никогда об этом не говорила, — растерянно протянула Поппи. — И к ней тоже никто не приезжал.

— Это вовсе не значит, что семьи нет. — Голос Лили слегка дрогнул, словно худшие ее опасения подтвердились.

Мика наверняка знает. Если у Хизер есть родня, можно не сомневаться, что он уже им сообщил.

— Эээ… я чем-нибудь могу помочь?

Поппи прикинула в уме, что можно сделать.

— Вряд ли. Кэсси говорит, что все это чистая формальность. Лили, у меня телефон разрывается. — Поппи прислушалась, но в трубке стояла тишина. — Лили? — Ничего. — Что-нибудь еще сказали? — спросила она приятельниц, застывших перед экраном телевизора.

— Ждем, — не оборачиваясь, бросила Сигрид.

Глава 4

Гриффин сидел за рулем серого «порше». Он всегда обожал водить и часто шутил, что родился за рулем. Особенной его страстью почему-то были малоизвестные закоулки, где с непривычки легко заблудиться, что неизбежно и случалось. Но теперь все, что от него требовалось, это указать конечный пункт назначения, а потом внимательно слушать, как сексуальный женский голосок сообщает нужный поворот, и тот в виде цветной линии появляется на экране монитора.

Он сам выбрал этот голос в меню, поскольку с ним чувствовал себя менее одиноким. Вскоре он дал ей имя — Сейдж (умница) и мысленно набросал портрет обладательницы этого дивного голоса. Почему-то она представлялась ему в виде этакой сирены-обольстительницы, босоногой и непременно беременной, домовитой, чуть простоватой — но лишь до того, как он встретил Поппи. И теперь, разговаривая с Сейдж, Гриффин видел перед собой лицо Поппи.

Вообще-то отправься он прямиком в Лейк-Генри, советы Сейдж были бы ему ни к чему. Туда он добрался бы даже с завязанными глазами, потому что десятки раз проделывал этот путь наяву и еще сотни раз — мысленно.

Но сейчас он направлялся не туда, а в еще один небольшой городок штата Нью-Гемпшир — Вест-Эймс. Всю дорогу он лихорадочно следил за развитием этого дела по радио, гадая про себя, успеет ли он застать хотя бы конец слушаний.

Мысли его были прерваны звонком сотового телефона. Высветившийся на табло номер был тем же самым, по которому он звонил меньше часа назад.

— Привет, Данкан! Что новенького?

Данкан Клейес был его старым приятелем еще со времен колледжа. Теперь он работал репортером в одном из крупных лос-анджелесских еженедельников.

— Лиза Мэтлок родилась и выросла в Сакраменто, — монотонно забормотал он, явно разбирая собственные заметки. — Мать сбежала, когда ей не было и пяти. Воспитывал девочку отец. Впрочем, он обычно пропадал на работе весь день. Когда был убит Роберт Диченца, он служил в ресторане, развозил клиентам на дом заказы. Жили очень скромно.

Гриффин был уже в курсе их финансового положения — узнал из телефонного звонка, который раздался, когда он только проезжал по мосту Таппан-Зи. С помощью Данкана он старался сложить разрозненные части головоломки, которая опровергла бы или подтвердила, что Лиза Мэтлок и Хизер Мэлоун — одно и то же лицо.

— Ее отец еще жив?

— Нет. Умер от сердечного приступа спустя два года после того, как Лиза исчезла из города. ФБР месяцами караулило его могилу, однако она там так и не появилась.

— А ее мать бывала там?

— Нет. Ни когда умер ее муж, ни когда исчезла Лиза. ФБР пыталось ее отыскать, но тщетно.

— А братья или сестры у нее были?

— Нет.

— Какие-нибудь дальние родственники?

— Только тетка со стороны отца. После смерти Диченцы агенты ФБР недели ходили за ней по пятам — круглосуточное наблюдение плюс прослушка телефона. Потом оставили ее в покое. А когда отец Лизы умер, снова вцепились в нее мертвой хваткой. Но если Лиза и поддерживала связь с теткой, то им так и не удалось ее засечь.

— У Лизы были друзья?

— Отец первое время говорил, что были, однако ни один из них и пальцем не шевельнул, чтобы ей помочь. Отец Лизы утверждал, что всех их, дескать, успели припугнуть.

— Кто-то из семейства Диченцы?

— Возможно. Роб был шустрый парень — порхал как мотылек от одной смазливой девчонки к другой. Предпочитал юных и по возможности невинных.

— А что за отношения были между Лизой и Робом?

— Поначалу семейство Диченцы утверждало, что, мол, никаких не было. Однако вскоре после убийства кое-кто из приятелей Роба стал говорить, что накануне вечером Роб и Лиза страшно поругались. Согласись, это маловероятно, не будь они знакомы друг с другом. Когда же в прессу просочились сведения о том, что они были любовниками, семья парня, хоть и не очень охотно, но признала, что между молодыми людьми кое-что было. Однако они продолжали утверждать, что дело ограничилось одной-двумя встречами, после чего Роб, дескать, собрался дать девчонке от ворот поворот, но Лиза вцепилась в него мертвой хваткой, постоянно требуя денег за молчание.

— За какое еще молчание? — изумился Гриффин. — Это после одного-двух свиданий? И о чем она, интересно, собиралась молчать?

— Лиза была бедна как церковная мышь — не слишком подходящая пара для Роба. Так, во всяком случае, считала его семья. Тем более, что отец был одним из кандидатов в вице-президенты. Предполагалось, что девчонка вцепилась в парня из-за денег. Семейство особенно на это напирало. Даже как-то уж слишком.

Об этой истории Гриффин уже знал — о ней ему рассказал еще один его источник информации, позвонивший незадолго до Данкана.

— Итак, общественное мнение считало Лизу охотницей за деньгами?

— Общественное мнение пело с голоса папаши Диченцы, причем достаточно громко. Потом девушка исчезла из города, что согласись, было не в ее пользу. А спустя три недели после гибели сына Чарльз Диченца был выдвинут кандидатом в вице-президенты от своей партии, и симпатии к убитому горем отцу, как ты понимаешь, сыграли в этом далеко не последнюю роль. Те, кто стоял за его спиной, постарались выжать из трагедии все, что только можно. Думаю, если бы Лизу Мэтлок тогда нашли, то попросту забили бы ее камнями на центральной улице города.

— Нужный вам поворот примерно через милю, — вежливо предупредила Сейдж. — Не пропустите съезд с магистрали. Потом налево.

Гриффин послушно перестроился в правый ряд.

— И где тебе удалось все это раскопать? — поинтересовался он.

— В архивах.

— Что-нибудь еще?

— Если что-то еще и было, я пока не нашел. Ты дал мне не слишком много времени.

— Так ищи.

— Тебе нужно что-то определенное или вообще все, что есть?

Этого Гриффин и сам пока не знал. Отправившись в путь, он сделал один звонок, заранее решив почему-то, что информации будет немного. Но первый звонок повлек за собой другой. Звонок Данкану был третьим по счету. Он тут же вызвался помочь, и Гриффин сильно подозревал, что причиной этому стало свойственное любому журналисту любопытство. Впрочем, ему это было на руку. Чем больше козырей будет у него на руках, когда он приедет в Лейк-Генри, тем лучше.

— Все. Плюс, конечно, фотографии Лизы Мэтлок, какие только сохранились. Все, что найдешь, отправь экспресс-почтой в Лейк-Генри. Сделаешь — и можешь считать, мы с тобой в расчете. — За несколько лет до этого, работая над одной из своих книг, Гриффин совершенно случайно ухватил ниточку, ведущую к разгадке одной сенсации. Недолго думая, он передал все обнаруженные материалы Данкану, который как раз в это время куковал без работы. В результате карьера Данкана резко пошла вверх.

И вот пришло время, когда Гриффин обратился к другу за помощью. Вздохнув, он сунул мобильник в карман, увидел нужную ему развязку и свернул влево.

— Далее пять миль вперед, никуда не сворачивая, — подсказала медовым голосом Сейдж.

Вписавшись в поворот, Гриффин по привычке глянул на экран монитора, прикидывая про себя, ждут ли его впереди задержки в пути. Ему хотелось добраться до здания суда до того, как закончится слушание по делу, но дороге, по которой он сейчас ехал, до скоростной магистрали было явно далеко. К счастью, насколько хватало глаз, ни перед ним, ни позади не было ни единой машины, так что эти ему пять миль Гриффин промчался за пятнадцать минут.

Все это время он пытался дозвониться Поппи, но безуспешно. Телефон был занят, что называется, намертво. Исключительно чтобы отвлечься, он набрал другой номер, который принадлежал Ральфу Хаскинсу, старинному другу их семьи, талант детектива которого высоко ценил еще отец Гриффина. Узнав, что его помощь нужна кому-то из Хьюзов, Ральф всякий раз радовался, как ребенок. Он наверняка уже был в курсе того, что происходит в Нью-Гемпшире, и стало быть, Гриффину не придется вводить его в курс дела или объяснять, с чего это ему вдруг вздумалось просить Ральфа отыскать любые документы, так или иначе связанные с делом Лизы Мэтлок. Конечно, лучше всего было бы попросить об этом Рэнди, но гордость и еще свежая обида заставили бы его скорее умереть, чем обратиться за помощью к брату. Ральф оставался единственной его надеждой. Работал он тихо и незаметно, умудряясь всегда оставаться «за кадром». И при этом был непревзойденным мастером плести интриги и добывать информацию, которая была недоступна обычным людям. А Гриффин понимал, что протокол медицинского обследования или школьный дневник, телефонная или кредитная карточка могут порой дать в руки конец нити, ведущей к разгадке тайны.

Правда, Ральфу не удалось отыскать Синди, но она, как-никак, хорошо знала и самого Ральфа, и методы его работы, что давало ей возможность всегда быть на шаг впереди него.

Договорившись обо всем, Гриффин сунул мобильник в карман.

* * *
Въехав в Вест-Эймс, Гриффин без труда обнаружил здание суда. Увидев клубившуюся перед входом толпу, он наметанным глазом заметил в ней несколько групп местных журналистов.

Припарковав «порше» на одной из боковых улочек, он выбрался из машины и тут же съежился, когда ледяной ветер обжег ему лицо. Натянув теплую куртку, Гриффин рысцой промчался мимо очаровательных небольших домиков, с украшенными ледяным кружевом сосулек карнизами. Он добрался до здания суда как раз в то время, когда настежь распахнулись огромные двустворчатые двери. Хизер нигде не было видно, как, впрочем, и Мики Смита. У всех выходивших на улицу лица были сердитыми — не слишком хороший знак для тех, кто надеялся, что все уже выяснилось навсегда. Почувствовав, как в груди шевельнулось недоброе предчувствие, Гриффин двинулся к ближайшей телекамере и незаметно пристроился возле звукооператора. Через пару минут из толпы выскользнула журналистка, вставила в ухо микрофон и вопросительно посмотрела на оператора.

— Привет, Эмбер. Выглядишь великолепно, — окликнул ее Гриффин.

Эмбер Эббот бросила на него удивленный взгляд и тут же скривилась.

— Спасибо, Гриффин, ты тоже. Пишешь очередной рассказ?

— Еще не знаю. Может быть. Какие новости?

Не сводя глаз с камеры, Эмбер поправила воротник своего пальто из верблюжьей шерсти, чтобы он не закрывал подбородок.

— Суд постановил задержать ее на тридцать дней. Прошение об освобождении под залог отклонено.

Сердце Гриффина камнем ухнуло в пятки.

— Задержать?

— Наверное, свою роль сыграло то, что этим делом заинтересовался сам губернатор Калифорнии. — Схватив микрофон, Эмбер затараторила в камеру: — Итак, Филипп, здесь, в Вест-Эймсе только что завершилось слушание…

Не дослушав, Гриффин двинулся вперед, проталкиваясь сквозь окружившую здание плотную толпу. Чуть ли не корчась от стыда, он мечтал сейчас провалиться сквозь землю. Ему казалось, что позорное слово «предатель» горит у него на лбу.

Он огляделся по сторонам в поисках знакомых лиц и тут же с радостью обнаружил Джона Киплинга, каштановая шевелюра и куртка «а ля шерп» которого выделялись на фоне толпы. Однако радость Гриффина моментально увяла, стоило ему бросить взгляд на разъяренное лицо Джона.

Через секунду их глаза встретились. Протолкавшись сквозь плотную толпу, Гриффин протянул Джону руку. Тот явно обрадовался, увидев его, и Гриффин почувствовал облегчение, смешанное с невольным чувством вины.

Джон кивком головы предложил ему отойти в сторонку.

— Кэсси пыталась опротестовать это решение, но у нее не было ни единого шанса. Лиза Мэтлок сбежала, и пятнадцать лет от нее не было ни слуху ни духу. По мнению суда, нет никаких гарантий, что она не попытается сделать это снова.

— Ты исходишь из того, что она и есть Лиза.

— Не я, — оборвал его Джон. — Так считают и судья, и прокурор, и ФБР. И сам Диченца, — кисло добавил он. — Правда, Чарли Диченцу так и не выбрали вице-президентом, но он по-прежнему пользуется большим влиянием. Ходят слухи, что он знал обо всем задолго до того, как заварилась эта каша, и заручился поддержкой всех, кто имеет хоть какой-то вес. Он объявил, что сделает все, чтобы убийца его сына был схвачен и понес наказание. И хотя без теста на ДНК, который мог бы доказать, что Хизер и есть Лиза, прямых доказательств нет, это уже свершившийся факт. Так что слушания закончились, по сути даже не начавшись. Ее ни за что бы не отпустили под залог.

— Тест на ДНК проводили?

— Нет, это невозможно. У Лизы никогда не было никаких трений с законом.

— В связи с этим встает вопрос, для чего ей понадобилось сбивать машиной этого парня. Девушке было всего восемнадцать лет. Хорошенькая, умная — насколько я помню, ее приняли в Беркли, причем пообещали стипендию. Неужели она похожа на человека, который решится на убийство?

— Стипендия, да еще в Беркли, говоришь? А что — это было в ее документах?

— Нет, это я выяснил сам.

Джон помолчал. По мере того как толпа редела, он все убыстрял шаги, с головой уйдя в собственные мысли. Вдруг Джон остановился, словно споткнувшись.

— Жаль, что тебя там не было, старина. Судья вообще слушал вполуха, просто объявил в конце, что задерживает ее на тридцать дней без права освобождения под залог. Ты бы видел, что было — немая сцена, честное слово! Все просто остолбенели. Впрочем, Хизер, я думаю, даже не поняла, что те, кто там были, по большей части на ее стороне. Когда ее уводили, она обернулась к Мике. — Джон с трудом проглотил вставший в горле комок. — В жизни не видел, чтобы у кого-то на лице была написана такая боль!

Гриффин вновь почувствовал отвращение к самому себе. Оставалось только верить, что все это временно.

— Надеюсь, Кэсси ее вытащит.

Подняв воротник, Джон двинулся дальше.

— Да… Но ты хоть представляешь себе, что это такое?! И не только для Хизер… а для Мики? Для Стар и Мисси? Она ведь давно уже член их семьи. И потом, не нужно забывать о деньгах. Знаешь, во что это обойдется? Ладно, пусть даже Кэсси станет работать бесплатно. А накладные расходы?

— Но она невиновна, — настойчиво повторил Гриффин.

— Да, конечно, но чтобы доказать это, понадобится кругленькая сумма. Просто не представляю, как им это удастся. У Мики ведь не так много денег.

Зато у Гриффина они были. Он, не задумываясь, подписал бы чек на любую сумму, но он сильно сомневался в том, что Поппи согласится на это, узнай она правду. Впрочем, Мика тоже наверняка откажется их принять. Они ни за что не возьмут денег от человека, который, можно сказать, собственными руками засадил ее за решетку.

Джон между тем продолжал:

— А если Мика пропустит сезон, денег у него тем более не будет. Он взял ссуду для покупки нового оборудования, и от этих денег уже ничего не осталось, а проценты нужно платить каждый год. Пока Хизер в тюрьме, ему не до работы. Так что если что-то пойдет не так, как надо, ему конец. Хизер за решеткой, кленовый сок через месяц закончится, придет время платить по счетам. — Он вдруг осекся и подозрительно глянул на Гриффина. — Кстати, а ты что тут делаешь?

— Я ехал в Лейк-Генри, но сбился с дороги и случайно оказался здесь.

— Где ты пропадал в последнее время? В прошлый раз, когда мы разговаривали, ты дал понять, что тебе нравится Поппи. И вдруг как сквозь землю провалился.

Гриффин нехотя двинулся вперед.

— Знаешь, она не слишком меня обнадеживала.

— Но ты ведь знал, что так будет, верно? У нее есть свои принципы, и ты должен это учитывать. Кстати, а ей известно, что ты собираешься приехать?

— Нет. Хотел сделать ей сюрприз.

— Поппи не слишком любит сюрпризы.

— Точно, — вздохнул Гриффин. — Но это единственный шанс не дать ей захлопнуть дверь у меня перед носом.

Джон остановился перед «тахо», на дверце которого красовалась надпись «Лейк Ньюс».

— Но почему вдруг сегодня? — Он вытащил из кармана ключи. — Если тебе пришло в голову написать о Хизер, советую подумать еще раз. Небось, догадываешься, что думает Поппи о тех, кто наживается на чужой беде?

— В общем-то, догадываюсь, — усмехнулся Гриффин. — Она ясно дала мне это понять еще в сентябре. Нет, я не собирался писать о Хизер. У меня совсем другие дела.

— Тогда почему ты наводишь справки о Хизер?

— Ну как ты не понимаешь?! А вдруг удастся откопать что-то такое, что сможет ей помочь?

— Это верно… Только тебе-то что до всего этого?

— Мне кажется, что кое-кому очень хочется засадить Хизер в тюрьму.

— Ты тоже считаешь, что она невиновна? Или это просто потому, что она подруга Поппи?

— Всего понемножку.

Джон посмотрел Гриффину в глаза.

— Ладно, не задерживайся. Поппи наверняка захочет узнать все до конца.

Гриффин молчал. Он вдруг почувствовал, что желудок его словно стянули тугим узлом. Конечно, Джону все известно, тоскливо подумал он. Он видел интервью с Рэнди, сложил «два» и «два» и обо всем догадался.

Что делать? Все отрицать? Нет, будет только хуже. И Гриффин решил сознаться.

— Она, конечно, имеет право узнать все, но… Понимаешь, так трудно объяснить, как это случилось. Ей богу, все вышло случайно. Когда я упомянул снимок, висевший на стене в кабинете моего брата, мне и в голову не могло прийти, что Рэнди тут же почует запах жареного и пришлет сюда своих ищеек.

В глазах Джона мелькнула догадка. Взгляд его сразу стал жестким, на лбу залегла морщина.

— Рэндалл Хьюз. О господи, какой же я идиот!

Только сейчас до Гриффина дошло, что он наделал! Выходит, Джон ни о чем не догадывался. Безнадежно пожав плечами, он повесил голову, не зная, что сказать.

— Боюсь, до меня тебе далеко.

Лицо Джона перекосилось от ярости. Гриффин даже струхнул немного — ему показалось, что Джон готов придушить его собственными руками.

— Так это ты, выходит, привел их сюда?!

— Нет, — глухо проговорил Гриффин. — Я просто случайно заметил сходство. А Рэнди тут же сообразил, в чем дело.

— Не вижу большой разницы. Поппи уже догадалась, что это был человек, приезжавший в город осенью. Думаю, она будет просто счастлива узнать, что этот человек — ты.

Гриффин неожиданно приободрился. Значит, он ей по меньшей мере небезразличен.

— Ты скажешь ей? — спросил Джон.

— Возможно. Я, знаешь ли, не слишком умею держать язык за зубами. С другой стороны, если кому-то из моих людей удастся отыскать доказательства, что Хизер — это не Лиза, я смогу надеяться на прощение, не так ли? — Джон ничего не ответил, и тогда Гриффин, набравшись смелости, спросил его в упор: — А ты как считаешь?

Джон посмотрел ему в глаза. Потом позвенел ключами, со вздохом открыл дверцу машины и забрался в нее.

— Еще одна головная боль! — проворчал он.

Гриффин не дал ему захлопнуть дверцу.

— Послушай, мне нужно где-то остановиться. Можно будет снять комнату у кого-то в городе? — До ближайшей к городу гостиницы было минут пятьдесят езды на машине, и Гриффину очень не хотелось бы останавливаться так далеко, тем более зимой, когда из-за снегопада можно было вообще на несколько дней оказаться отрезанным от всего остального мира. А если он хочет помочь, то просто обязан быть в курсе событий — потолкаться в центральном магазине, послушать последние сплетни, за которыми местные обычно являлись на почту. Он должен примелькаться в городе, чтобы к нему привыкли и перестали обращать на него внимание. По мнению Гриффина, это был единственный способ выяснить всю подноготную Хизер. Узнать все о Лизе Мэтлок — это только полдела. Прошлое и настоящее Хизер — вот что ему сейчас нужно.

Насколько было бы интереснее распутать эту загадку, чем корпеть над осточертевшей ему биографией Прентисса Хэйдена!

Джон поднял на него глаза:

— В городе не хотят сейчас видеть никого из газетчиков.

— Но я же не газетчик. Я приятель Поппи.

Джон скривился:

— А это еще хуже. Неужели ты не заметил, что все местные горой стоят за Поппи? Она — это нечто. Она необыкновенная. На вид такая бодрая, веселая, но не нужно забывать, что жизнь проехалась по ней паровым катком.

— Это я уже понял, — ответил Гриффин. И это было правдой. Господи, да ему было известно о Поппи такое, о чем Джон и не подозревал! Ни Ральф Хаскинс, ни кто-то другой не имел к этому никакого отношения. Гриффин провел собственное расследование. И теперь он знал все.

Джон повернул ключ зажигания, и «тахо» тихонько заворчал. Джон прибавил обороты, дав двигателю немного прогреться.

— Разве что Чарли Оуэн, владелец магазина? — Взгляд его встретился с взглядом Гриффина. — Его брат уехал из города довольно давно, но после него остался дом, за которым зимой нужно присматривать. Если возьмешься — Чарли тебя на руках носить будет. А доброе мнение Чарли в нашем городе дорогого стоит. Заодно покрутишься в городе, узнаешь все, что тебе нужно. — Он снова смерил Гриффина придирчивым взглядом и сокрушенно покачал головой. — Нет, вряд ли тебе это подойдет.

— Почему нет?

— Это тебе не курорт, знаешь ли. Одни голые стены, никаких удобств. А сейчас, зимой… — Он безнадежно махнул рукой. — Это уж слишком круто.

— Да? Так ведь я и сам крутой! — Это вовсе не было бахвальством — в свое время Гриффин успел излазить все Аппалачи, и ночевать под открытым небом было ему не впервой. Как удачно, что он додумался надеть в дорогу тяжелые ботинки на толстой подошве. И потом, сторожить дом, пусть и пустой, все-таки лучше, чем сидеть сиднем в гостиничном номере. И места побольше. — Хоть крыша-то в нем есть?

— Да.

— А как насчет отопления?

— Печка.

— Тогда в чем проблема?

— Ветер. Снег. Дом открыт всем ветрам. Литтл-Беар ведь как-никак остров. Правда, всего лишь в четверти мили от берега, но все-таки.

У Гриффина заблестели глаза — ему еще никогда не доводилось жить на острове.

— А как туда добираться зимой?

— Пешком. Или на машине. Лучше, конечно, если бы у тебя был вездеход. А вот «порше»… — Прошлый раз, когда Гриффин был в городе, Джон при виде «порше» восторженно прищелкнул языком. Теперь восторгу в его голосе поубавилось. — Нет, вряд ли. — Он снова попытался закрыть дверь машины, но Гриффин вцепился в нее мертвой хваткой.

— Найму вездеход. Я все равно собирался это сделать.

Лицо у Джона просветлело.

— Ладно, есть идея получше. Мой кузен Бак собирается продать свой грузовичок. Его девушка только что родила. Можешь заплатить ему вдвое против того, что он запросит, и считай, что тебе повезло.

— Идет, — поспешно закивал Гриффин. — Куда ехать?

* * *
Как оказалось, Бак, кузен Джона, обитал на Ридже, что на языке жителей Лейк-Генри означало чуть ли не в трущобах. Учитывая, что «порше» вряд ли бы пережил поездку в эти места, было решено оставить его в пустом лодочном сарае. Таким образом, Джону ничего не оставалось, как только самому отвезти Гриффина на Ридж.

Когда на глаза Поппи попался стоявший в самом центре города знакомый «тахо», она была слишком занята своими мыслями, чтобы оглянуться на него еще раз. Машинально помахав ему рукой, она двинулась дальше, не обратив внимания на то, что рядом с Джоном кто-то сидит. Останавливаться времени тоже не было — в последнюю минуту позвонил Мика и попросил забрать девочек из школы. Поспешно договорившись с Энни Джонсон о том, что та подменит ее возле телефона, Поппи выкатилась за дверь в ту же секунду, как Энни притормозила возле крыльца.

И вот теперь, прищурившись от неяркого зимнего солнца, едва пробивавшегося сквозь пушистые лапы елей, Поппи гнала свой «блейзер» по дороге, чувствуя под колесами тонкую корочку льда. Необходимость сосредоточиться даже обрадовала ее — это давало ей небольшую передышку от мыслей, терзавших ее с тех пор, как стало известно, что Хизер останется в тюрьме. Она по-прежнему не имела ни малейшего понятия о том, откуда приехала Хизер, — знала только одно: Хизер хорошая. То же самое она думала и о себе. Но ведь у нее самой было прошлое. Значит, было оно и у Хизер.

Не слишком довольная направлением, которое приняли ее мысли, она обрадовалась, когда добралась до школы.

В этот самый момент из нее выпорхнули Мисси со Стар, тем самым избавив ее от тягостных размышлений. Весело щебеча о чем-то своем, девочки понеслись по дорожке. В глаза им бросился «блейзер», и обе точно приросли к месту. Улыбок как не бывало. Оно и понятно — Поппи-то ведь не Хизер.

Мисси пришла в себя первая. Пока обе торопились к ней, Поппи старалась сообразить, как объяснить им, что произошло. Возможно, Мика знал бы, как это сделать, но Мика был далеко.

— А где Хизер?

Стараясь оттянуть время, Поппи застегнула молнию на курточке Мисси.

— Она в Вест-Эймсе.

— А зачем она там? — не унималась Мисси.

— У нее там дела. — Поппи улыбнулась и сделала знак рукой Стар, чтобы та подошла. — Поэтому за вами приехала я.

Но для Мисси этого оказалось явно недостаточно.

— Она пообещала, что вернется.

— Когда она это сказала?

— Когда уезжала утром. Только вот выглядела она так себе. Мне показалось, ей не очень хотелось уезжать…

— Что ж, иногда приходится делать то, что не хочется. Она снова попыталась выдавить из себя улыбку. Стар подошла поближе. — Я вот тут подумала… не поехать ли нам домой? Хорошо бы испечь что-нибудь к чаю.

— Куда — домой?

— К вам, — ответила Поппи. Хотя у нее дома было бы удобнее, ведь там все было приспособлено для нее. Но у нее язык не повернулся предложить им поехать к ней. Во всяком случае, пока там разрывается телефон и Энни вовсю обсуждает события с соседями и отбивается от журналистов.

— А папа уже дома? — спросила Мисси.

— Н-не знаю… может, он еще не вернулся.

— Наверняка дома. Он сказал, что собирается сходить проверить клены.

Воспользовавшись тем, что Стар подошла поближе, Поппи притянула ее к себе.

— А для чего их проверять?

— Какие пора рубить. А к ужину Хизер уже вернется?

Поппи почувствовала себя совсем паршиво.

— Я… честное слово, не знаю.

— Так когда же она вернется?

— Надеюсь, очень скоро. Послушай, Мисси, я страшнозамерзла. Еще десять минут — и я перестану чувствовать не только пальцы, но даже колеса моей коляски. Пошли в машину. Хочешь прокатиться, а, Стар?

Нижняя губка Стар задрожала. Глаза стали грустными. Девочка отрицательно покачала головой.

— Тогда дай Мисси руку, — велела Поппи и толкнула коляску вперед. Оказавшись в машине, она первым делом включила печку на полную мощность, но даже когда в машине стало жарко, Поппи чувствовала, что внутри у нее словно что-то заледенело.

Правда, очень скоро она забыла об этом, потому что Мисси продолжала сыпать вопросами.

— А что будет, если Хизер не вернется к утру?

— Тогда папа сам вас поднимет — как сегодня.

— А если не успеет? Ведь он иногда уходит еще раньше Хизер. Что, если мы не успеем позавтракать — как сегодня?

— Но вы же позавтракали. Вы ведь позавтракали у меня.

— А завтра ты тоже приготовишь нам завтрак?

— Конечно! — Она уже была на перекрестке, но ей пришлось подождать и пропустить вперед знакомый грузовичок Бака Киплинга. Сразу же после поворота ей на плечо легла детская рука.

Это была Стар.

— Мама уехала, да? — тоненьким голоском спросила девочка.

— Нет, милая. Она в Вест-Эймсе.

— Ничего плохого не случилось?

— Ничего, — прошептала она.

— А что, если она не вернется?

— Вернется. Она любит вас. Значит, вернется.

* * *
Гриффин проскочил мимо ярко-красного «блейзера», только потом сообразив, кто был за рулем. Что ж, так даже лучше. Он чувствовал, что пока еще не готов встретиться с Поппи. Сначала он заскочил к Чарли купить кое-что, потом двинулся к дальнему берегу озера. Он прикинул, что должен управиться за два часа: доберется до Литл-Беар, осмотрит дом, затопит плиту и проверит электричество, пока еще светло. Времени было в обрез.

В магазине было немало тех, кто только что вернулся из Вест-Эймса, и еще больше тех, кто сгорал от желания послушать, как все прошло. Кое-кто устроился в кафе, но большинство толпилось в магазине, возле печки.

Возблагодарив судьбу за то, что никто не обратил на него ни малейшего внимания, Гриффин направился к сидевшему за кассой Чарли и быстро объяснил, что ему нужно. Чарли тут же согласился ему помочь.

— А ключ? — спохватился Гриффин.

— Ключа нет, — покачал головой Чарли. — Дверь не запирается никогда. Дрова в поленнице, во дворе. Если понадобится вода, постучите по трубам, долото отыщете в доме. Электричество есть, только поверните выключатель.

Все на первый взгляд казалось достаточно просто, и Гриффин, не рискнув толкаться среди местных, ограничился тем, что купил кофе, хлеб, яйца, сыр, немного мяса и несколько банок консервированных супов. В последнюю минуту, он добавил к этому шесть упаковок пива и несколько галлонов воды. Прикинув, что ему наверняка понадобится развести огонь, он купил еще и газеты, сложил все в три огромных пакета и закинул покупки в грузовичок Бака. Двигатель, хоть и не сразу, но завелся, и Гриффин тронулся в путь.

Выбравшись из города по дороге в объезд озера, Гриффин, следуя полученным от Джона указаниям, миновал несколько поворотов. Поворот на Литтл-Беар был отмечен указателем, находившимся в столь же безупречном состоянии, что и все остальные, попадавшиеся ему до сих пор.

Дорога наконец просветлела, перед глазами Гриффина появилось озеро, и он довольно улыбнулся. Но через секунду улыбка его увяла, когда накатанная дорога вдруг резко оборвалась и грузовичок беспомощно забуксовал. Гриффин подал назад, вывернул руль и снова выжал газ до отказа. Проехав еще немного, грузовичок опять остановился. Все четыре его колеса завязли в снегу до самого верха — собственно говоря, обнаружил Гриффин это, когда, выпрыгнув из кабины, провалился почти по колено, набрав полные ботинки снега. А впереди его ждало не менее десяти футов девственно нетронутого снега, после чего начиналось озеро. Его поверхность была фута на два ниже уровня берега, и покрывавшие ее сугробы казались ничуть не меньше тех, в которых застряла его машина.

Тени с каждой минутой становились все длиннее. Не желая зря тратить время, Гриффин внимательно вглядывался в остров. Не больше четверти мили от берега, сказал Джон. До него, казалось, было рукой подать. Гриффин решил, что быстрее доберется пешком.

Быстро натянув свою видавшую виды шапку, Гриффин выбрался из грузовичка, повесил сумку с вещами на одно плечо, сумку с ноутбуком и записной книжкой — на другое, подхватил пакеты с продуктами и двинулся в путь.

Хорошо было уже то, что лед выдерживал его тяжесть. Он не трещал и вообще казался достаточно твердым, как, собственно, и уверял Джон. Зато уши Гриффина моментально стали замерзать, а тонкие джинсы мгновенно обледенели.

Помня о том, что солнце вот-вот сядет, он торопился изо всех сил. Под снегом был лед, и пару раз Гриффин поскользнулся. К счастью, ему удалось удержать равновесие.

Высоко поднимая ноги, чтобы не увязнуть в снегу, он с трудом прокладывал дорогу и очень скоро взмок от пота. Но если верхняя часть его тела согрелась, то бедра и ноги успели превратиться в ледышки. Ничего подобного Гриффин не ожидал. Хуже всего было другое — с берега ему казалось, что до острова рукой подать, а теперь остров словно растворился вдали.

Стараясь не отрывать глаз от сосен впереди, Гриффин заставил себя размеренно передвигать ноги. Дом он заметил, только когда обогнул остров и подошел почти вплотную к нему. Сложенный из толстых бревен, он занимал целиком единственную на всем острове поляну.

Гриффин заковылял к двери. Как ему и сказали, поленница оказалась слева — заботливо сложенная шалашиком, чтобы ее не завалило снегом.

Умирая от желания оказаться наконец под крышей, свалить на пол ставшие неподъемными сумки, развести огонь и согреть онемевшие руки, Гриффин попытался открыть дверь. Она даже не дрогнула — видимо, примерзла к косяку. Только сбросив на крыльцо всю кладь и вцепившись в ручку обеими руками, Гриффин смог.

Сложив сумки в углу, Гриффин отдернул занавески. Хотя за окном уже смеркалось, стало немного светлее. Углядев выключатель, он повернул его — никакого результата. Хмыкнув, Гриффин попробовал счастья с другим, потом еще с одним — все бесполезно. В доме, вероятно, должен быть рубильник. Решив позвонить Чарли, Гриффин вытащил из кармана телефон — и тут же обнаружил, что находится вне зоны приема.

Мягко говоря, это его не обрадовало. Отрезанный от мира, он не сможет ни поговорить с друзьями, ни залезть в Интернет. И потом — как же работать? Можно, конечно, поставить антенну. С этим он, пожалуй, справится сам, но уж, конечно, не сегодня.

Слегка обескураженный, Гриффин огляделся по сторонам. Комната, в которой он оказался, судя по всему, совмещала в себе функции кухни и гостиной. Он принялся шарить по кухонным шкафам и сразу же отыскал связку свечей, спички и фонарик. Обрадовавшись, он зажег фонарик, но батарейки почти сели, и света от него было немного. Внутри плиты царил такой же стылый холод, как и во всем остальном доме.

Потирая руки, чтобы хоть чуточку согреться, Гриффин нащупал поленницу, но поленья накрепко смерзлись между собой, так что ему не сразу удалось оторвать их друг от друга. Молясь про себя, чтобы они по крайней мере оказались сухими, он постучал ими о крыльцо, чтобы стряхнуть снег и лед и даже не заметил, что сильно ободрал ладони.

К счастью, руки его, оказывается, еще чувствовали боль, что было уже хорошо — выходит, он их не отморозил. Стараясь не обращать внимания на боль, он набрал столько поленьев, сколько смог унести. Потом смял газеты, сунул их в плиту, положил поверх несколько чурбачков, открыл заслонку и чиркнул спичкой. Бумага вспыхнула сразу… и так же быстро погасла. Поленья даже не успели согреться.

С каждой минутой холод пробирал все сильнее. Тихо чертыхаясь, Гриффин принялся колоть чурбачки топором, который удалось отыскать за дверью. Наколов достаточно щепок, он разгреб в плите поленья, сунул еще смятых газет, поверх положил щепки и только потом — поленья.

Из суеверия он боялся даже дышать и только смотрел, как огонь, перепрыгнув с газет, весело принялся за поленья. Вздохнуть свободно Гриффин осмелился, только когда первые из поленьев, издав приглушенный треск, занялись пламенем.

Глава 5

Поппи потихоньку начала беспокоиться. Плита давно остыла, аромат печенья с кленовым сиропом стал слабее, стаканы из-под молока были помыты, а девочки уже начали поговаривать об ужине. Пугало ее не это — ей и раньше приходилось кормить их ужином. Им нужен был Мика.

Вообще говоря, он был нужен и ей — узнать, что происходит. Многочисленные друзья Поппи отыскали ее и здесь, но они еще тоже ничего не знали. С каждым звонком девочки пугались все больше. Они давно уже перестали задавать ей вопросы и молча жались возле ее кресла.

Поппи так задумалась, что не услышала, как подъехала машина. Когда Мика появился на пороге, одного взгляда на его застывшее лицо и темные мешки под глазами хватило, чтобы слова замерли у нее на губах. Глаза его казались почти черными — таких глаз Поппи у него не видела с тех пор, как в его жизнь вошла Хизер.

Девочки переминались у двери, исподлобья глядя на отца, и молча ждали.

Поппи вопросительно вскинула брови.

В ответ Мика только молча покачал головой и вышел на кухню.

* * *
К тому времени как Гриффин вернулся к грузовичку, вытащил из него остальные вещи и приволок их в дом, он успел промерзнуть до костей. — Но в доме стояла прежняя стужа. Плита, правда, уже согрелась, однако толку от этого было мало.

Ему пришлось долго растирать негнущиеся от холода пальцы, прежде чем он смог развязать шнурки и стащить с себя ботинки. Первым делом он натянул сразу две пары шерстяных носков и переоделся в сухие джинсы и свитер, а на голову вновь надел шапку. После чего зажег свечку и принялся рыскать по дому, поворачивая каждый выключатель, который удавалось найти, но свет упорно не желал зажигаться.

Гриффин решил сделать обход еще раз. Теперь ему повезло больше — отыскалась масляная лампа, а вслед за ней — большая канистра с керосином. Получив возможность зажечь наконец свет, Гриффин решил отыскать ванную. Ее роль исполняла крохотная комнатка с маленьким унитазом, миниатюрной раковиной и душевой кабинкой в углу. Слава богу, туалет работал — правда, воды там не было. Гриффин нажал кнопку наверху — никакого результата. Он попытался проделать то же самое с душем — и с тем же успехом.

«Если понадобится вода, постучите слегка по трубам, долото отыщете где-нибудь в доме», — посоветовал Чарли. Как ни странно, отыскать его оказалось легко — долото находилось за дверью, возле топора и лопаты. И что теперь? Стучать по трубам? По каким трубам?

Только тут до него дошло, что его попросту разыграли. Естественно, Джон и понятия не имел обо всех ловушках, что ждали его в доме на Литтл-Беар, зато Чарли просто не мог о них не знать. Стало быть, расчет состоял в том, чтобы заставить его сдаться. Приползти назад с поджатым хвостом.

Ни за что! Швырнув долото на прежнее место, Гриффин ожесточенно вколотил ноги в промокшие насквозь ботинки и, не потрудившись зашнуровать их, пошел колоть дрова. Он уже собрался возвращаться, когда краем глаза заметил притулившийся возле задней двери генератор. Сладкое чувство одержанной победы овладело им. Увязая по колено в снегу, он направился к нему и первым делом проверил, есть ли там пропан и бензин. Потом отыскал кольцо и дернул за него. Когда ничего не произошло, дернул еще раз. Потом еще и еще…

Плюнув, он вернулся в дом, где плита успела уже немного прогреть комнату. Решив, что начало хорошее, и стараясь не унывать, Гриффин приволок из кухонного шкафа кастрюлю и поставил ее на край плиты, чтобы подогреть себе суп.

Суп едва успел согреться, когда до него дошло, что слабое царапание, которое он слышит уже пару минут, доносится не из котла.

* * *
По дороге домой Поппи завернула к Кэсси и, притормозив возле дома, коротко погудела. Кэсси выскочила из дома, как была, без пальто, юркнула в машину и поспешно захлопнула дверь, чтобы не выстудить ее.

— Что произошло? — тихонько спросила Поппи. Упорное молчание Мики потрясло ее. Похоже, дело оказалось куда серьезнее, чем она ожидала.

В свете приборного щитка лицо Кэсси казалось непроницаемым.

— А что рассказал Мика?

— Немного. Он был просто в ступоре, и я побоялась тормошить его, тем более при детях. Но разве так трудно доказать, что Хизер есть Хизер? По-моему, достаточно покопаться в ее детстве, отыскать кого-то из родственников, врача, у которого она лечилась, подругу детства. Да школьный журнал, наконец! Она называла тебе какие-нибудь имена?

Кэсси покачала головой.

— Но почему? — ахнула Поппи. Вдруг ей стало так же страшно, как когда она увидела стоявшего на пороге Мику.

— Она отказывается говорить.

— Но почему?!

— Не знаю. Она очень подавлена. Такое впечатление, что она все еще в шоке после ареста.

— В какой-то степени я ее понимаю. Но ведь обычно она такая практичная. Вспомни, она всегда умела принимать вещи такими, как они есть, и не опускать руки.

— Что-то ее сильно потрясло.

— Но ведь проблему нужно как-то решить, — продолжала упорствовать Поппи. Перехватив кривую усмешку Кэсси, она вдруг почувствовала, как в груди нарастает страх. — Я тут попыталась вспомнить, что мне известно о ее прошлом, и, честно скажу, оказалось немного. Практически ничего. А тебе что-нибудь известно?

Кэсси промолчала.

— Ладно, — продолжала Поппи, упрямо цепляясь за эту надежду, — но ведь Мика должен же хоть что-нибудь знать. Ты его спрашивала?

— Раз десять, — буркнула Кэсси. — Обоих спрашивала. Это называется алиби, и в обычных обстоятельствах доказать его проще простого. Но это — не обычные обстоятельства.

— Что?!

Кэсси попыталась что-то сказать, потом закусила губу, словно боялась проговориться.

— Может, кто-то в городе знает. Чарли, к примеру. Она ведь работала у него, когда только приехала в Лейк-Генри. Завтра утром первым делом поеду к нему.

— Ты думаешь, она что-то скрывает, да?

— Не знаю.

— Что-то случилось перед тем, как она приехала сюда.

— Ты так думаешь?

— Да. Потому что других объяснений у меня нет.

— Но что могло случиться?

Поппи немного подумала:

— Ее могли изнасиловать или сильно избить. В результате — посттравматическая амнезия. А может, она разом потеряла всю семью при каких-нибудь трагических обстоятельствах, например при пожаре. И это было так ужасно, что на уровне подсознания произошла блокировка памяти. Или она попала в аварию, как я, только ее не парализовало. Помнишь, она ведь говорила, что этот шрам остался у нее после аварии.

Вдруг кто-то постучал в стекло, и обе подскочили как ужаленные. Тихонько выругавшись сквозь зубы, Кэсси опустила стекло, и внутрь просунулась голова Марка, ее мужа.

— Привет, милый.

— Телефон уже готов взорваться.

— Отключи его и положи на стол.

— Дети требуют маму. Между прочим, они тебя весь день не видели.

— Знаю. Сейчас приду.

Марк недоверчиво хмыкнул, но ушел.

— Он у тебя просто святой, — покачала головой Поппи.

Кэсси подняла стекло.

— Это точно, но и у святого Марка терпение уже на исходе. Проклятие, Поппи, я ведь не напрашиваюсь на такие дела, как это: и когда они сваливаются мне на голову, не могу же я отказаться. А ведь у меня трое детей! И старшему только-только исполнилось шесть. Но что же мне делать? Радоваться, что мой муж преподает в школе историю и может бывать с детьми, пока я пропадаю по делам? Вот я и радуюсь. — Она глубоко вздохнула, обняла Поппи и выскользнула из машины. — Позвони, если что-то выяснишь, хорошо?

* * *
В этот вечер Поппи не удалось больше ничего узнать о Хизер. Люди разъехались по домам, сами отвечали на свои телефонные звонки, а тех, кто звонил ей, мучили те же вопросы, что и Поппи. Одного нежелания верить было уже мало. Люди хотели услышать хоть что-нибудь, что бы снимало с Хизер подозрения.

От этих звонков на душе у Поппи стало совсем тоскливо. Почему-то все считали, что Мике наверняка известно больше. В конце концов Поппи сдалась и позвонила ему. Мика взял трубку, но отвечал односложно. Да, он покормил девочек ужином. Нет, настроение у них неважное. Да, из газет звонили. Нет, он не стал с ними разговаривать. Да, он пытался вспомнить, не упоминала ли Хизер, откуда и когда именно она приехала в Лейк-Генри.

Поппи страшно хотелось спросить, как может мужчина, прожив с женщиной больше четырех лет, не знать ничего о ее прошлом?! «О чем же вы говорили между собой, когда были одни?» — хотелось крикнуть ей.

Но Мика был не из тех, кому можно задать такого рода вопрос.

Потом позвонила Мэри Джоан Свит, президент местного Клуба садоводов. Она твердила, что, дескать, видела Гриффина Хьюза, сидевшего за рулем старого грузовичка Бака Киплинга. Однако все в городе знали, что Мэри Джоан была слепа как летучая мышь, и Поппи решила, что та просто обозналась. Зато на глазастую Лейлу Хиггинс можно было положиться. А она клялась и божилась, что видела Гриффина в магазине. Проверить это было несложно. Поппи набрала номер Чарли.

— Угу, — подтвердил тот. — Он в городе. Остановился в доме моего брата на Литтл-Беар.

Но этого Поппи уже не услышала.

— Зачем он приехал?

— За тобой охотится, не иначе, — ехидно ответил Чарли, но Поппи и это тоже пропустила мимо ушей. Господи, она ведь ясно дала понять Гриффину, что это не для нее!

— Скорее уж за Хизер! — разозлилась она. И от бессилия обрушилась на ни в чем не повинного Чарли.

— Как ты мог позволить ему остановиться у тебя?

— Помилуй, Поппи, надо же ему было где-то остановиться!

— Но ведь он журналист. Он просто использует нас, и все!

— Он поклялся, что работает сейчас над чем-то еще. Но если даже это не так, я предпочел бы, чтобы он был у нас на глазах, чем болтался бы где-то еще. И потом, нужно же выяснить хоть что-то о Хизер, разве нет? Вполне возможно, что тут он сможет нам помочь. Он хочет использовать нас, а вместо этого мы сами попользуемся им — вот так-то!

— Ладно. — Поппи немного остыла. — Забудь о Гриффине. Лучше расскажи, что известно тебе. Ты ведь взял Хизер на работу почти сразу же, как она объявилась в городе. Ты в курсе, откуда она приехала?

— Сказала, что из Атланты.

Леох служила там в ресторане, но вроде только пару недель, поскольку ей позарез нужны были деньги.

— Для чего, не знаешь?

— Ну-у… чтобы жить. Чтобы приехать сюда.

— А почему именно сюда?

— Понятия не имею.

Но Поппи нужно было это знать. Только веская причина могла бы придать словам Хизер достоверность.

— Чего ее сюда потянуло? Маленький городок? Озеро? Гагары? Что?

— Говорю же — не знаю!

— А ты спрашивал?

— Поппи, — насмешливо хмыкнул Чарли, — это было четырнадцать лет назад. Может, и спрашивал, не помню. Честно говоря, меня куда больше интересовало, какая из нее выйдет официантка.

— Ты не спросил у нее рекомендацию?

— А как же? Тот парень, хозяин ресторана, где она служила, превозносил ее до небес. Между прочим, в точности такую же рекомендацию дал ей и я, когда она уходила.

Мысли Поппи снова вернулись к Гриффину.

— Он тоже наверняка спросит тебя об этом. Может, он и работает над чем-то еще, но такие, как он, вечно суют свой нос туда, откуда тянет жареным. И ему наверняка удастся вытянуть из тебя все, что ты и сам сейчас вспомнить не можешь.

— А может, это и неплохо? Вдруг я вспомню что-то, что поможет Хизер. Так что, оно и к лучшему, что Гриффин сейчас на Литтл-Беар, а? Это ж чуть ли не на краю света. Честно говоря, я там сто лет уже не бывал.

Только тут до нее наконец дошло, что он сказал.

— Так Гриффин на Литтл-Беар? Но туда же невозможно попасть!

— Это точно.

— И дом, должно быть, насквозь промерз.

— Угу. Наверняка.

— И воды негде взять.

— В это-то время? Можешь не сомневаться.

Она почувствовала, что он улыбается, и едва не прыснула в ответ. Было что-то страшно забавное в том, что любитель совать свой нос в чужие дела, битком набитый деньгами, вдруг оказался на необитаемом острове — с удобствами во дворе и прочими радостями жизни, да еще в самый разгар зимы.

— Это очень дурно с твоей стороны, Чарли, — нарочито строгим голосом заявила Поппи, но в душе она ликовала. Так ему и надо!

* * *
Белки! Гриффин никогда бы не догадался, что они тут водятся, если бы не отчетливое царапание где-то на чердаке. Приподняв люк, он заглянул туда и заметил пару любопытных горящих глаз в углу. Послышался шорох, и на голову ему посыпалась труха, но он нисколько не обиделся. Не желая пугать их, Гриффин поспешно прикрыл люк и вернулся к своей кастрюле с супом.

Он чувствовал себя так, словно провел на ринге с десяток раундов. Пальцы на руках распухли и ныли, ладони были исцарапаны в кровь. Ноги, руки, спина — все болело. Он бы с радостью продал душу дьяволу за возможность полежать в горячей воде. Да хотя бы просто в теплой!

Дома бы он в это время смотрел телевизор. А может, работал над книгой Хэйдена. Здесь это было невозможно. И ни одного паба, куда бы можно было пойти выпить пива и поболтать с друзьями.

И тут он вспомнил о грузовичке. Вроде бы в нем была печка. Точно — он ведь включал ее по дороге на этот Богом забытый остров. Но грузовичок завяз в снегу, к утру он промерзнет окончательно. Интересно, что он тогда будет делать — учитывая, что сотовый телефон тут не работает?

В том, что это было подстроено заранее, Гриффин нисколько не сомневался. Наверняка сейчас там, у Чарли, компания местных весельчаков с удовольствием смакует все подробности этой незамысловатой шутки. Небось, гадают, как он тут — без воды, без света, без телефона. И не отморозил ли городской хлыщ себе задницу. Гриффин скрипнул зубами.

Просидев чуть ли не семь часов за рулем, а потом еще несколько — в собачьем холоде, он чувствовал себя совсем разбитым. Стащив с кровати одеяла, Гриффин расстелил их на полу поближе к печке, принес еще несколько из другой комнаты и улегся, постаравшись укутаться потеплее. Через секунду он с проклятиями отшвырнул их в сторону. Одеяла промерзли так же, как и весь дом. От души надеясь, что возле печки будет достаточно тепло, Гриффин свернулся калачиком и принял твердое решение во что бы то ни стало уснуть.

* * *
А Мике не спалось. Время уже перевалило за полночь, а он так и лежал, уставившись в потолок. Постель без Хизер казалась пустой, и в душе его, похоже, навечно поселился страх. Решив заняться чем-то, раз уж все равно не спит, он натянул джинсы, всунул ноги в ботинки, накинул куртку и зашагал к сахароварне. Стараясь не смотреть в сторону поленницы, где он накануне спрятал рюкзак Хизер, Мика вытащил кусок трубы, которую давно уже собирался починить. Достаточно крошечной дырочки, чтобы драгоценный кленовый сироп вытек на снег, а этого он не мог допустить. Тем более что из сорока галлонов кленового сока выходило не больше галлона сиропа. Потеряешь сок — лишишься сиропа, а лишишься сиропа — потеряешь дело. То самое дело, которым с таким удовольствием и так успешно занималась Хизер.

Уронив трубу, Мика встал и, повернувшись спиной к кухне, принялся задумчиво разглядывать ту часть комнаты, которая служила им кабинетом. Взгляд его упал на сложенные аккуратной стопкой папки, и его захлестнула паника. Все деловые бумаги находились в том же продуманном и логичном порядке, что и мысли самой Хизер. В этом смысле Мике до нее было далеко. Конечно, он помнил, что в папке с надписью «Лог» находятся бумаги, относившиеся к новому логотипу, которым они предполагали украсить банки с сиропом, а в папке с наклейкой «Вак» — сведения о вакуумной системе, которую они только что установили с целью извлекать из древесины как можно больше сока. Где-то еще была папка с надписью «Исп» — в ней содержались все детали выплаты по ссуде, которую они брали для покупки нового, огромного выпарочного аппарата. Именно благодаря ему они очень скоро убедились в том, что могут получать куда больше сиропа, и это подтолкнуло приобрести вакуумный агрегат, заказать новый логотип и влезть в другие расходы.

Конечно, всю эту информацию можно было отыскать и в компьютере. Плюс была еще электронная почта. Правда, пользовалась ею в основном Хизер, чтобы находиться в постоянном контакте с поставщиками и заказчиками.

Мика, досконально знавший все, что касалось процесса варки сиропа, впадал в полный ступор, как только дело доходило до компьютера. А вот Хизер нет. Жесткий диск, память, материнская плата — словечки эти легко слетали у нее с языка. С компьютером она управлялась так же ловко, как с кастрюлями. При мысли о том, что в бизнесе, которым он занимался, без этого шагу ступить нельзя, повергло Мику в состояние, близкое к панике. Если Хизер не вернется в самое ближайшее время, ему конец.

Мика вошел обратно в дом, но и там тоже все напоминало о Хизер. Блестящие сковородки свисали с потолка — когда-то он сам сделал эту сушку по ее просьбе. Вдоль подоконника выстроились горшочки с душистыми травками. Диван был покрыт покрывалом, вышитым ее руками. Возле швейной машинки, аккуратно свернутое, лежало еще не дошитое платье одной из его дочек.

Не в силах смотреть на это, Мика выключил свет и поднялся в спальню. Сидя в темноте, он почувствовал, что как будто застыл, но холод был тут ни при чем. Благодаря печке, гнавшей теплый воздух по всему дому, было тепло.

Этой печки не было, когда он встретил Хизер. Вместо нее была обычная воздуходувка, которую он подсоединил к дровяной плите. Работала она вполне прилично — естественно, когда топилась плита. Эта самая плита и стала камнем преткновения между Марси и им. Марси никак не могла смириться с тем, что она должна день-деньской крутиться в доме исключительно для того, чтобы не дать ей погаснуть, хотя у нее имеется муж, который все время толчется неподалеку. И тут она была совершенно права — он действительно постоянно крутился возле дома. Даже если ему требовалось съездить в город по делам, к ужину он возвращался непременно. А во время сезона, когда варился сироп, Мика вообще почти не отлучался из дома.

У него, естественно, находились и контраргументы. Марси была крепкой и сильной женщиной, к тому же речь вовсе не шла о том, чтобы она валила лес или рубила дрова. Даже поленья в дом Мика носил сам. Все, о чем он ее просил, это вовремя подбросить пару полешков в плиту.

Только когда ее не стало, он понял, что так раздражало его все это время: Мика никак не мог взять в толк, почему жена стремится как можно меньше бывать дома. Даже рождение девочек не смогло превратить ее в домоседку. Она запихивала их в машину и отправлялась в город повидать подруг, прошвырнуться по магазинам или что-нибудь еще. Марси обладала поистине кипучей энергией, и вначале ему это даже нравилось. Впервые увидев свет на Ридже и прожив там всю свою жизнь, она была словно светлячок, который никогда не знает покоя. Поначалу Мика пытался следовать за ней, но потом, убедившись, что ему это не по силам, смирился. К тому же по натуре он был из тех, кто с трудом меняет свои привычки.

Унаследовав сахароварню после смерти отца, он впрягся в работу. Сезон варки сиропа был короток, в это время каждая минута была на вес золота. А когда он подходил к концу, когда собранный им драгоценный сироп, разлитый по банкам и контейнерам, отправлялся в магазины и лавки Новой Англии, которые торговали им весь год, Мике приходилось хвататься за любую работу, чтобы заработать на жизнь. И кипучая энергия являлась в его глазах непозволительной роскошью, которую он просто не мог себе позволить.

Эта самая энергия и убила Марси. Она гнала машину по обледеневшей дороге — как всегда спешила куда-то…

Хизер со своим негромким, ровным голосом, ясными серебристыми глазами и здравым смыслом оказалась полной ее противоположностью. Она любила сидеть дома. Любила варить сахарный сироп. И любила его девочек. Она была для них куда лучшим примером, чем их собственная мать. Пока они оставались с Хизер, душа его была спокойна — и так почему-то было всегда, с самого первого дня.

За дверью послышался неясный шорох. Мика обернулся и заметил Стар, бесшумно проскользнувшую в спальню. Она ничего не сказала, просто обняла отца и крепко прижалась к нему.

Поглаживая шершавой ладонью ее волосы, Мика почувствовал в горле комок. Стар была прелестным ребенком с на редкость чуткой душой. Ему не было нужды спрашивать, почему она не спит…

* * *
Спал Гриффин отвратительно — ему было холодно и ему было больно. Брошенные на пол одеяла не могли заменить нормальную человеческую постель. Но если бы в доме даже стояла тропическая жара, Гриффин вряд ли бы смог воспользоваться кроватью, что стояла в спальне. Его рост был пять футов и десять дюймов[2], он был ни толстым, ни слишком худым, а вот брат Чарли, похоже, был ростом с сидящую собаку, и к тому же Гриффин готов был голову дать на отсечение, что на этой кровати с ним не спала ни одна женщина, поскольку тут едва хватало места и на одного. Да и в самом доме не чувствовалось присутствия женщины. Все тут было добротным, основательным, но каким-то уж очень примитивным. Впрочем, вполне в духе человека, которому пришло в голову выстроить себе дом посреди озера.

Гриффин вновь провалился в дремоту и проснулся часа через два. Ветер немного утих, он уже не выл за окном, как голодный зверь, а тоненько, жалобно поскуливал, швыряя в окно ледяной крупой. Неплохо было бы сходить в туалет, но никакая нужда не заставила бы его сейчас выбраться из дома. Подавив в себе это желание, Гриффин попытался снова уснуть. Как ни странно, это ему удалось.

Потом он снова проснулся и подбросил в плиту дров. Приоткрыв занавески, Гриффин обнаружил, что мир вокруг него погружен в густой туман. Какое-то подобие видимости сохранялось только в радиусе нескольких футов от дома.

Чувствуя себя неуютно, он вернулся к печке. Ботинки до сих пор не просохли. Расшнуровав их и поставив поближе к печке, он водрузил котелок на огонь, собираясь сварить кофе. Дождавшись, когда он закипит, Гриффин принялся прихлебывать обжигающую жидкость, попутно разбив пару яиц и вылив их в тяжелую чугунную сковородку. Потом, переминаясь с ноги на ногу, съел их прямо со сковородки, стоя. Больше делать было нечего. Убедившись, что терпеть больше нет сил, Гриффин, чертыхаясь, всунул ноги в ботинки, выбрался на крыльцо и кинулся к ближайшему дереву.

Охватившее его облегчение было настолько сильным, что он даже не почувствовал холода. Испустив шумный вздох, Гриффин задрал вверх голову и с улыбкой подставил лицо ледяному ветру, упиваясь восхитительным чувством освобождения. Закончив, он уже не спеша направился к дому, мимоходом бросив взгляд на озеро. Туман потихоньку рассеивался, стало заметно светлее.

Облака прямо на глазах поднимались вверх. Наконец, они истончились настолько, что слабые лучи солнца смогли пробиться сквозь них, и снег сразу вспыхнул и засиял разноцветными огнями, но вовсе не это зрелище заставило Гриффина задохнуться от удивления. Звук, несшийся откуда-то из поднебесья, казалось, не принадлежал этому миру. Гриффин не сразу узнал призывный клич гагар, хотя ему случалось уже слышать его в октябре. Сейчас птиц не было видно, из чего он сделал вывод, что они держатся где-то, где еще остались полыньи.

Гриффин на мгновение забыл обо всем. Он смотрел, как редеет туман и берег озера словно приближается к нему. Он даже смог разглядеть оставленный там грузовик. Чуть дальше из тумана выплыл небольшой коттедж, затем, чуть повыше, другой, потом еще один и еще. Послышался неясный клекот работающего двигателя.

Гагары снова закричали. Гриффин уже дрожал, но упрямо продолжал слушать, пока не почувствовал, что еще минута, и уши его просто отвалятся от холода. Он чуть ли не галопом вернулся в дом, где, на его взгляд, уже стояла адская жара, и тут же повеселел. Теперь он пойдет и отыщет этот проклятый выключатель. И тогда у него будут и свет, и вода. И он сможет спокойно работать.

После этого останется только вытащить из снега грузовик, и он будет готов к бою.

* * *
Поппи трудилась как вол, пока руки и плечи у нее не онемели. Не сводя глаз с тумана, она не чувствовала сейчас ничего, кроме веса верхней части тела. Сидя на специальном тренажере, она жала руками на некое подобие велосипедных педалей, что заставляло ее ноги подниматься и опускаться в каком-то подобии движения. Приспособленный для этой цели стол помогал поддерживать ее тело в вертикальном положении, свойственном здоровым людям. Поппи намеренно старалась не замечать поручней, прикрепленных к стене в дальнем конце комнаты. Идея установить их принадлежала ее врачу, сама она не видела в этом смысла. Она никогда больше не сможет ходить. Поппи уже заставила себя смириться с этой мыслью.

Покончив с упражнениями, она приняла душ, позавтракала и принялась отвечать на звонки. Очень скоро выяснилось, что Мика отвез девочек в школу, что Кэсси не удалось вытянуть из Чарли больше того, что накануне узнала сама Поппи, и что Гриффин сумел пережить эту ночь. Утром его видели в магазине: руки его были ободраны в кровь, на щеке красовалась свежая ссадина, которой он обзавелся, когда пытался вытолкнуть грузовик из снега, но он был бодр и свеж и хвастался, как утром слушал гагар. Из рассказов стало ясно, что Гриффин держится стойко. По его словам, приехал он исключительно для того, чтобы купить теплые варежки, высокие ботинки, термостойкое белье и заодно узнать, как все-таки на острове включается электричество.

Любая собака в городе знала, что пробки находятся позади небольшой панели в углу кухни, что гагары улетели до весны и что Бак Киплинг держит цепи для колес под водительским сиденьем своего грузовичка.

Поппи гадала, сообразит ли кто-нибудь намекнуть Гриффину насчет цепей.

Еще ей очень хотелось знать, догадается ли кто-нибудь сообщить ему, что, если не поставить трубы, о воде можно и не мечтать, а трубы можно будет поставить только весной.

И еще она спрашивала себя, заедет ли он к ней.

Не желая, чтобы он застал ее дома, если надумает это сделать, она умчалась в своем «блейзере», как только Селия Маккензи явилась сменить ее у телефона. К десяти она была уже в офисе Кэсси, а через пару минут обе отправились в Вест-Эймс навестить Хизер.

Глава 6

Окружная тюрьма представляла собой приземистое кирпичное строение, притулившееся позади здания суда. При виде его сердце Поппи екнуло, а потом ухнуло куда-то вниз. Пока Кэсси договаривалась, чтобы их впустили, она старалась держаться поближе к подруге. По заведенному порядку их обыскали, особенно тщательно осмотрев инвалидную коляску. Наконец их провели в небольшую комнату, где арестованные могли поговорить со своими адвокатами.

Вскоре привели Хизер. Оранжевый комбинезон подчеркивал нездоровую бледность ее лица, похоже было, что она почти не спала. Протянув руки, Поппи кинулась к ней.

— Ну как ты тут?

— Ужасно, просто ужасно, — прошептала Хизер, и из глаз ее ручьем хлынули слезы.

— Ты в порядке? — мягко спросила Кэсси.

Хизер, смахнув с ресниц слезы, молча кивнула.

— А где Мика? — тоненьким голосом спросила Хизер.

— После обеда приедет. Он хотел увязаться с нами, но я ему не разрешила.

— Почему?

— Потому что нам нужно поговорить — тебе, мне и Поппи. Мы должны знать, откуда ты приехала в Лейк-Генри. Мне показалось, что в отсутствие Мики ты будешь чувствовать себя свободнее. Чарли рассказал нам про тот ресторан в Атланте, где ты работала. Это уже кое-что. Мой помощник сейчас звонит туда, чтобы поговорить с хозяином.

— Для чего?

— Чтобы доказать, что ты Хизер Мэлоун, а не Лиза Мэтлок, нам нужно отыскать людей, знавших тебя до того, как произошло это убийство. Мы должны это сделать, и тут без тебя не обойтись. Помоги же нам, Хизер!

Хизер со свистом втянула в себя воздух и испуганно прижала ладонь ко рту. Вид у нее был такой, словно она вот-вот потеряет сознание.

Поппи подкатилась к ней:

— Что? Что случилось?

Глаза Хизер снова наполнились слезами, но она продолжала молчать.

— Послушай, нам наплевать, что произошло! — закричала Поппи. — Если ты боишься, что мы станем из-за этого относиться к тебе по-другому, будем меньше тебя любить, то выкини это из головы! Мы же друзья, слышишь?!

— Джон уже написал обо мне?

Газета Джона «Лейк Ньюс» выходила по вторникам.

— Джон тоже твой друг. Статью он написал, но ограничился лишь упоминанием самого факта ареста. Никаких комментариев.

Хизер кивнула.

— А как Мисси и Стар?

Почувствовав, что начинает потихоньку закипать, Поппи выпрямилась.

— Ужасно, — заявила она куда резче, чем ей хотелось бы. — Все время спрашивают, когда ты вернешься. Честно говоря, мне кажется, они боятся, что ты не вернешься — как когда-то Марси.

В комнате повисло молчание. Первой не выдержала Кэсси.

— Хизер, это несправедливо и жестоко по отношению к ним. Они ведь любят тебя. И Мика тоже. Неужели ты не видишь, что он держится из последних сил? А ведь скоро начнется сезон, и что ему тогда делать? А мы? Мы — твои друзья, мы любим тебя и хотим тебе помочь. Послушай, дорогая, будь же благоразумна. Нам нужны факты — факты и документы. Мы должны знать, кто ты, когда и где родилась, выросла, в какой училась школе.

Нахмурившись, Хизер судорожно глотнула.

— У нас совсем не было денег, — дрожащим голосом прошептала она.

— Есть и бесплатные школы, — отрезала Кэсси. — Так где ты училась?

Ответа не было. Теперь уже не выдержала Поппи.

— Водительские права ты получала?

— Я обычно нанималась присматривать за детьми, — чуть слышно пробормотала Хизер.

— Фамилию родителей помнишь?

— Их уже никого нет в живых. Отцу было не под силу одному вести дело. И стало совсем невмоготу, когда ушла мать.

«Ушла». Это было сказано так, что Поппи ни на минуту не усомнилась в том, что та умерла. Но неужели Хизер не приходит в голову, что это слово можно трактовать как угодно, а от того, что она продолжает упорно молчать, дело еще больше запутывается. К чему эти тайны? Они все часто вспоминали своих матерей — сама Поппи, Мэриан, Сигрид… И никогда Хизер.

— Ушла? — переспросила Кэсси.

— Куда ушла? — присоединилась к ней Поппи.

— Не знаю.

— И сколько тебе было лет, когда она ушла? — Это уже была Кэсси. Так и не дождавшись ответа, она снова вцепилась в Хизер. — Выходит, тебя растил отец? Где это было? — Все то же упорное молчание. — Послушай, Хизер, так не пойдет. Я должна это выяснить. Расскажи мне все, и я вытащу тебя отсюда.

— Не могу.

— Что, все так плохо?

Хизер кивнула.

— Неужели даже хуже, чем перспектива оказаться в Калифорнии и быть осужденной за убийство? Потому что если ты мне не поможешь, дорогая, так и случится.

Хизер прижалась лбом к стене.

— Расскажи нам все, — умоляла Кэсси.

Хизер чуть-чуть отодвинулась от стены — ровно настолько, чтобы сжать ладонями виски.

Кэсси отвернулась.

— Если ты по-прежнему будешь молчать, люди сочтут тебя виновной.

Хизер вся сжалась.

Поппи робко тронула ее за руку:

— Помоги же нам, Хизер. Не нужно рассказывать нам все, если это так ужасно, просто назови хоть одного человека, готового подтвердить под присягой, что ты — это ты! Ты слышишь меня? Любое имя…

Хизер зажала руками уши.

— Мы потерпели неудачу, — будничным тоном сказала Кэсси.

— Нет! — крикнула Поппи, повернувшись к ней. Лицо у Кэсси было каменное.

— Мы спрашивали, мы просили, мы умоляли, — проговорила она достаточно громко, чтобы Хизер могла ее слышать. — Не знаю, что еще можно сделать. У Хизер есть тридцать дней, чтобы решить, хочет ли она оказаться в Калифорнии. Если по истечении этого срока у нас не будет на руках доказательств, ее отправят первым же рейсом — и уже не в камеру предварительного заключения, а в тюрьму. Замки на дверях, тяжелые решетки на окнах… Похоже, калифорнийцы не испытывают особых симпатий к Лизе Мэтлок. А вот Чарли Диченца для них свой, местный. И если Хизер не готова к тому, что ее ждут тяжелые времена, она должна все рассказать. — Подойдя к двери, она с силой постучала. Появился тот же самый охранник и увел Хизер.

Провожая ее взглядом, Поппи чувствовала себя до ужаса беспомощной. Не успела дверь захлопнуться, как она набросилась на Кэсси.

— Нужно было надавить на нее! И не вдвоем ехать сюда, а впятером — чтобы она знала, что у нее есть друзья, которые никогда от нее не отвернутся. Ведь если у нее нет семьи, то выходит, мы — ее единственная надежда. Так и надо было ей сказать!

— Мы и сказали. Только она нас не слушала.

— Но то, что ты сказала… Это было так жестоко!

— Скорее уж грубо и начистоту. От уговоров нет никакого толку. Я вчера битый час ее упрашивала. Посмотрим, может, теперь до нее дойдет.

* * *
Высадив Кэсси возле дверей ее офиса, Поппи набрала телефон Мэйды.

— Привет, мам.

Сначала никто не ответил, потом на другом конце трубки раздалось осторожное:

— Поппи, это ты? С тобой все в порядке?

— Все чудесно, — самым жизнерадостным тоном ответила она.

И снова заминка.

— Ты так редко мне звонишь… Что там с Хизер? Мне тут звонили несколько раз, так что я знаю, что она в тюрьме.

— Скоро ее выпустят. Мы стараемся раздобыть доказательства того, что она та самая, за кого себя выдает.

— А ты уверена, что так оно и есть?

Поппи почувствовала легкий укол раздражения.

— Естественно, мама. Почему ты спрашиваешь? Хизер — моя подруга. Неужели бы я не почувствовала, если б она была убийцей?

Помолчав немного, Мэйда тяжело вздохнула:

— Может быть… может, и нет.

— Почему ты так говоришь?

— Иной раз кажется, что знаешь человека, а потом оказывается, что это не так.

— Хизер — это не кто-то. Она — мой друг.

Разговор получился совсем не таким, как она рассчитывала, хотя Поппи и сама не знала, чего она, собственно, хочет. Поппи всегда терпеть не могла привычку матери во всем сомневаться.

Мать молчала. Подождав немного, Поппи тяжело вздохнула:

— Я думала, поговорю с тобой, и сразу станет легче.

— Именно для этого ты и звонила?

В общем-то так оно и было, хотя раньше Поппи никогда этого не делала. Мэйда принадлежала совсем к другому поколению, смотрела на жизнь иначе, и между ними никогда не было особой дружбы.

— Просто захотелось позвонить, вот и позвонила.

— Извини, если разочаровала тебя. Я почему-то вечно разочаровываю вас — то тебя, то Лили.

— Да нет, мама. Все в порядке. Я уже почти приехала. Поговорим в другой раз, хорошо?

* * *
Незадолго до полудня ФБР снова нагрянуло в дом Мики. Он в это время был на сахароварне, разгребая кучи скопившегося за зиму мусора.Вдруг звенящую тишину, которая бывает только в сильный мороз, разорвало сытое урчание автомобильного двигателя. Скользя и оступаясь, Мика спустился с холма. Эти лица были ему незнакомы, но он все равно догадался, что им нужно.

— У нас ордер на обыск вашего дома, — объяснил один из них, сунув ему под нос сложенный лист бумаги.

— А если я скажу «нет»?

— Что ж, придется ломать дверь.

— Я могу позвонить своему адвокату?

— Вы считаете, в этом есть необходимость?

— Я не о себе, а о Хизер. Вы ведь ее барахло ищете, верно?

— У ее «барахла» нет никаких прав. В ордере так прямо и сказано.

Тяжело опустившись на крыльцо, Мика стащил с ног снегоступы. Черта с два он позволит им рыться в ее вещах без присмотра! Встанет и будет стоять у них над душой, пока они не уберутся восвояси. А то с них еще станется подложить Хизер какую-нибудь свинью.

* * *
— Мика, что тебе известно? — спросила Поппи. К этому времени она успела отбить атаку не меньше дюжины журналистов, требовавших соединить их с Микой, но говорить об этом ему самому, естественно, не собиралась. — Вы ведь прожили вместе целых четыре года. Не может же быть, чтобы ты ничегошеньки о ней не знал!

— У нас сейчас обыск, — возмущенно прорычал Мика. — Насколько я знаю эту шайку, у них хватит совести прослушивать заодно и телефон! — Он с размаху швырнул трубку.

Поппи тут же перезвонила Кэсси, которая пообещала, что немедленно отправится к нему. Потом приняла несколько местных звонков — все это были ее знакомые, жаждавшие задать ей вопросы, ответов на которые она не знала. Наконец, наступила тишина.

Страх за Хизер, какое-то неясное беспокойство после разговора с Мэйдой, усталость от того, что вопросов было куда больше, чем ответов, — все это не давало ей покоя. В конце концов она уселась обедать, гадая, когда же появится Гриффин. При малейшем шорохе она кидалась к окну посмотреть, не он ли это, машинально ища глазами его машину.

Машину? Да нет же, грузовик, напомнила она себе. Грязный, шумный, старенький грузовичок Бада Киплинга.

* * *
Хотя в этот вечер она старательно вертела головой, разглядывая все вокруг, пока ехала вокруг озера, а потом через город, грузовика, который ее интересовал, нигде не было видно. Но когда Поппи усадила обеих девочек в «блейзер», беспокойство за них тут же вытеснило из ее головы все мысли о Гриффине. Кто-то уже успел проболтаться Мисси, что Хизер в тюрьме, и теперь она желала знать, правда ли это.

— Да, это так.

— Но почему? — Темные глаза Мисси казались огромными.

— Потому что кто-то вбил себе в голову, что она — не Хизер.

— Но тогда пусть Хизер скажет им, что она — это она! — с несокрушимой логикой заявила Мисси.

— Сказать-то она может, но нужны доказательства. Их как раз и ищет Кэсси.

— Какие доказательства?

— Документы. К примеру, дневник. Или листок с контрольной работой, на которой стоят твое имя и число. С его помощью можно доказать, что в этот день Мелисса Смит была в школе.

— А ведь и вправду есть. Мы как раз сегодня писали диктант. У меня пять слов с ошибками.

— Пять? А сколько их было всего? — поинтересовалась Поппи, прикинув, что пять из тридцати, возможно, не так уж плохо.

— Пять из десяти. То есть половина, — бесхитростно заявил ребенок.

— О! — Вот это уже хуже! — Наверное, трудный, да?

— Да нет, не поэтому, — вздохнула Мисси. И печально понурилась. — Просто Хизер со мной не занималась.

Поппи украдкой бросила в зеркальце взгляд на Стар — лицо девочки было в тени мохнатого капюшона. Виден был только краешек щеки — видимо, она смотрела в окно.

Гадая, о чем задумалась младшая из сестер, Поппи повернулась к Мисси.

— Я могла бы позаниматься с тобой. Ты ведь ничего не сказала. Жаль, я бы с удовольствием тебе помогла.

— Наверное, ты училась в школе на одни пятерки, да?

— Вовсе нет.

— Почему?

— Потому что я часто баловалась и не слушала на уроках, и это было глупо. И училась поэтому хуже, чем могла бы. Кроме этого, я мешала тем, кто действительно хотел слушать, поэтому меня постоянно ругали, и это огорчало моих родителей. Школа — это не то место, где стоит валять дурака, Мисси, уж ты мне поверь.

Скорее всего, ее ответ не слишком понравился Мисси, потому что, когда Поппи повернулась, девочка, пожав плечами, с рассеянным видом уставилась в окно.

— А как у тебя прошел сегодня день, а, Стар? — поинтересовалась Поппи. В ответ тишина.

Так продолжалось все два часа. Поппи пыталась разговорить их, несколько раз предлагала во что-нибудь поиграть, она потушила яблоки в кленовом сиропе, испекла темные, цвета янтаря, кортлендские пряники, мимоходом отметив про себя, что прошлогодний сироп не столь нежный, как был перед этим, но для печенья годился и такой… Девочки послушно подавали ей все, что она просила, но упорно молчали — только спросили, когда же вернется Мика.

А потом вдруг Стар отправилась на улицу — просто отложила в сторону цветные карандаши, прошагала по коридору, решительно толкнула заднюю дверь и вышла из дома.

Поппи проводила ее изумленным взглядом.

— Стар! — окликнула она. Девочка даже не оглянулась, и тогда она покатилась вслед за ней. — Стар, ты куда? — Вместо ответа громко хлопнула дверь.

Смеркалось. Вернее, было уже почти совсем темно и к тому же холодно. А на девочке не было ни куртки, ни сапог, ни шапки. Ни даже теплого свитера.

Распахнув дверь, Поппи беспомощно смотрела, как маленькая фигурка взобралась по холму и скрылась из виду.

— Вернись, Стар! — в отчаянии крикнула она.

Стар даже не обернулась.

— Господи боже! — пробормотала Поппи. Она представила, как Стар заблудится… Замерзнет насмерть… Станет жертвой бешеной лисы… и вернувшийся Мика не успеет спасти дочку. А сама Поппи бессильна ее остановить. Склоны холма превратились в ледяной каток, и она попросту не сможет въехать наверх в своей коляске.

— Стар, вернись сию же минуту! — завопила Поппи во всю мощь своих легких. Потом, не оборачиваясь, бросила через плечо: — Мисси, надевай куртку и бегом за ней!

— С ней все в порядке.

— Ничего подобного! — рявкнула Поппи. — Она даже куртку не надела!

— Она недалеко — дойдет до дерева Хизер и вернется.

— Что еще за дерево Хизер?! И где оно? Мисси, прошу тебя, беги за ней! Я-то ведь сама не могу. — Схватив висевшую на низком крючке куртку Мисси, она сунула ее девочке в руки. — И сапоги не забудь, — спохватилась она. — И для Стар тоже. — Девочка молча протянула руки.

Отыскав выключатель, Поппи зажгла висевший над задней дверью фонарь и молча смотрела, как Мисси, вскарабкавшись по склону холма, скрылась в темноте.

Прошло, наверное, не больше минуты, когда в пятне света от фонаря мелькнула тоненькая фигурка Мисси. Поначалу Поппи решила, что девочка возвращается одна. Увидев позади Стар, она едва не разрыдалась от облегчения. Судорожно прижав девочку к себе, она, гладила ее шелковистые волосы.

— Никогда больше этого не делай, Стар Смит, — дрожащим голосом пробормотала Поппи.

— Дерево Хизер, наверное, чувствует себя таким одиноким. Вот я и пошла сказать, что я тут.

— Почему же ты мне не сказала? — Поппи, слегка отодвинув от себя девочку, твердо взглянула ей в глаза. — Я должна всегда знать, где ты, потому что я ведь не могу сходить за тобой! И если что-то случится, я даже не смогу тебе помочь. Понимаешь?

* * *
«Я ведь не смогу тебе помочь!» — эта мысль преследовала Поппи по дороге домой. Ей впервые пришло в голову, что вряд ли она сможет заменить Хизер, если не будет делать все то, что делала та. Однако она понимала, что это ее долг — не перед Микой, не перед девочками, а перед Хизер.

Чувствуя на своих плечах груз этой ответственности, Поппи совсем растерялась. Что ей делать? Свернув к своему дому, она едва успела затормозить, когда свет фар выхватил из темноты стоявший на дорожке старый грузовичок Бака Киплинга — вернее, теперь уже Гриффина Хьюза. Слезы мигом высохли, и ее растерянность тут же исчезла, сменившись злостью.

Возмущенная подобной бесцеремонностью, Поппи даже забыла про гололед, ударила по тормозам, и «блейзер» повело юзом. А вот это уже зря, выругалась она про себя. Закусив губу, Поппи осторожно постаралась припарковаться как можно ближе к дому. После чего, спрятав ключи от машины в карман куртки, выбралась наружу, кипя от возмущения.

Она умудрилась вкатиться по пандусу до того, как вышедший из своего грузовика Гриффин успел ей помочь.

Двинувшись к дому, она едва удостоила его взгляда. Заметив, что Гриффин бросился вперед, чтобы открыть перед ней дверь, Поппи фыркнула, как разъяренная кошка, и, отпихнув его в сторону, въехала в дом. Направившись прямиком в комнату, где стоял телефонный пульт, она сбросила куртку и перчатки, не дожидаясь, пока Селия Маккензи закончит разговор.

Селия была одной из двух ее постоянных сменщиц. Энни училась в старших классах и обычно подменяла Поппи по вечерам, а Селия — днем. Уроженка Риджа, она в свои сорок два года недавно стала бабушкой. Ловкая, терпеливая, Селия позарез нуждалась в деньгах, а кроме того — в возможности ускользнуть из того бедлама, в который разом превратилась ее жизнь, что делало ее бесценной помощницей.

Подкатившись к ней, Поппи протянула руку за наушниками:

— Что-нибудь новенькое?

— Журналисты совсем одолели, — буркнула Селия и отодвинулась в сторону вместе со стулом.

— Надеюсь, ты их послала подальше?

— Очень вежливо. И местные все время звонили — спрашивали, какие новости.

— А новостей нет, — рявкнула Поппи. Надев наушники, она развернулась к пульту. И тут одна из лампочек зажглась.

Селия, угадав ее настроение, прихватила ключи от машины и молча испарилась.

Вместо нее вошел Гриффин и встал так, чтобы Поппи могла его видеть.

Поппи уставилась перед собой. Она знала, что глаза у нее покраснели и опухли, а щеки горят. Сердце билось так сильно, что едва не разрывало ребра.

Гриффин сунул руки в карманы джинсов — она видела это, даже не глядя на него. Видела его крепкую, худощавую фигуру, волосы цвета осенних листьев и глубоко посаженные голубые глаза.

Лампочка погасла.

Поппи подняла на него глаза. Взгляды их встретились, и Поппи почувствовала, что потихоньку начинает закипать. «Зачем ты приехал? Разве я недостаточно ясно дала понять, что не нуждаюсь в тебе? Почему, черт возьми, ты не хочешь оставить меня в покое?!»

Первым не выдержал Гриффин:

— У тебя такое лицо, словно перед тобой рыцарь в сверкающих доспехах.

И тут Поппи прорвало.

— И этот рыцарь, разумеется, ты! А я сама не сумела бы влезть на лошадь даже под дулом пистолета. — Глаза ее вдруг наполнились слезами. — Я отвечаю на звонки. Это единственное, на что я способна. Я не могу лазить по горам, бегать на лыжах или танцевать. Господи, да ведь я даже ходить не могу! И за детьми присматривать тоже не в состоянии — что, может быть, и неплохо, поскольку их у меня никогда не будет.

— Из-за этого ты и плачешь?

— И в самом деле, чего мне расстраиваться? Моя лучшая подруга в тюрьме, ее дети брошены на произвол судьбы, муж на грани разорения, а сама я прикована к инвалидной коляске — это ведь все пустяки?

Поппи сверлила его ненавидящим взглядом. Но то, что она услышала, повергло ее в настоящий шок.

— Хочешь поцелуй?

— Нет!

Порывшись в кармане, Гриффин выудил оттуда карамельку в серебряной обертке и протянул ее Поппи.

Поппи сделала вид, что догадалась, что он имел в виду.

— Сказала же — нет! Между прочим, я тоже покупаю их у Чарли. «Поцелуй», десять центов за дюжину.

— А вот и нет — за десяток! — возразил он, сунув карамельку в карман, и направился в дальний угол комнаты. Там, в углу, между телевизором и камином, стоял длинный диван. В камине догорал огонь.

Сунув в огонь полено потолще, Гриффин выпрямился и запустил руку в волосы.

— Перевернутая психология не сработает, — пробормотал он.

— Прости, не поняла.

— Изображая жгучую жалость к себе, ты вряд ли сможешь заставить меня уйти. — Гриффин присел на край стола. — Все мы, случается, жалеем себя, это нормально.

— И ты тоже? А когда?

— Когда вспоминаю сестру и гадаю, почему мне так и не удалось ее найти. — Гриффин закусил губу, лицо его разом помрачнело. — Но не всегда. Сейчас, например, мне тоже жалко себя, поскольку мой дурацкий язык навлек на людей несчастье. В разговоре с братом я случайно обронил одну фразу, которая и привела сюда ищеек из ФБР. Будь в моих силах вернуть прошлое, я бы скорее отрезал бы себе язык, чем сделал это, поскольку знал, что ты возненавидишь меня за это… За то, что случилось с Хизер. И тогда бы я потерял то, чего хотел больше всего на свете. Но ты, верно, и так уже догадалась. Это я во всем виноват. Мой брат служит в ФБР. В том самом отделе, который занимается расследованием старых дел. Вернувшись в октябре из Лейк-Генри, я зашел к нему в кабинет, увидел на стене фотографию Лизы Мэтлок и удивился, до чего они с Хизер похожи — просто как две капли воды.

Поппи похолодела. Ничего подобного она не ожидала. До этой минуты у нее и в мыслях не было подозревать Гриффина. Его признание заставило ее онеметь.

Уронив голову на руки, она горько заплакала.

— О господи, — прошептала она, наконец, вытерев слезы рукавом. — Это были жуткие два дня.

Когда Гриффин ничего не сказал, Поппи заставила себя взглянуть ему в глаза.

— Ну? чего молчишь? Хоть бы извинился, что ли. Не хочешь?

Гриффин по-прежнему молчал. Вид у него был совсем убитый.

— А что прикажешь делать? Больше всего на свете я сейчас хотел бы тебя обнять. Если бы еще знать, как ты к этому отнесешься…

— Не нужно мне, чтобы меня обнимали, — проворчала Поппи.

Прошло уже бог знает сколько времени, с тех пор как ее обнимал мужчина. Проклятие, прошло уже черт знает сколько времени с тех пор, как ее вообще кто-нибудь обнимал! Кресло под ней скрипнуло, беззастенчиво напомнив своей хозяйке о ее увечье.

Поппи глубоко вздохнула.

— Ладно, все в порядке… Выходит, это ты проболтался им о Хизер?

— Да нет же! Я просто сказал, что одна из местных жительниц очень напоминает Лизу. А он… Короче, у него нюх на такие вещи.

— Что ж он тогда со своим нюхом не смог найти вашу сестру?

Гриффин безнадежно пожал плечами.

Однако эта нарочитая покорность разъярила Поппи еще больше.

— Что ему нужно, твоему брату? И тебе, кстати, тоже. Для чего ты явился сюда? Если ради меня — это одно. А если для того, чтобы накропать очередную душещипательную историйку, то зря стараешься. Я не собираюсь тебе помогать.

— Выкини это из головы. Я просто подумал… может, я чем-то смогу помочь?

— Да ну! — Сейчас Поппи не приняла бы от него помощь, даже если бы он на коленях умолял ее об этом. — Между прочим, у тебя на лице ссадина.

— Не поладили с грузовиком — пришлось объяснить ему, кто из нас хозяин. — Рука его коснулась подбородка, уже слегка заросшего щетиной.

— Господи, а во что превратились твои руки?! Ты что, сунул их в мясорубку?! Ну и кто из вас победил?

— Естественно, я. А еще я протопил дом и нашел щиток, где включается электричество, — похвастался Гриффин. — Воды, правда, пока что нет, но я над этим работаю.

— Можешь забыть о воде! — злорадно заявила Поппи. — Трубопровод прохудился, а починить его можно будет не раньше весны.

Гриффин вытаращил глаза:

— Ты это серьезно?!

— Абсолютно. Тут все это знают. И еще одно: нет тут никаких гагар, во всяком случае, в это время года. А то, что ты слышал… скорее всего, это Билли Фарруэй снова играл на волынке в своей будке. То есть никакая это не волынка, конечно, просто мы ее тут так называем. Это манок. Такая штука, которой приманивают гагар. Старику уже семьдесят пять, а он всю зиму иной раз торчит на озере. Все рыбу ловит. Будку таскает за собой. Знаешь, что такое будка для подледного лова?

— Примерно представляю. Но на острове я пока ни одной не видел.

— И не увидишь, если ее закрывает один из островков. Ты хоть знаешь, сколько их на озере?

Гриффин улыбнулся:

— Нет. И сколько же?

— Тридцать восемь. Так что если ты до сих пор не познакомился с Билли, то это просто вопрос времени. Не волнуйся — он сам тебя найдет.

— А ты уверена, что это был манок? Я бы мог поклясться, что это кричала гагара. И потом, я рассказал об этом у Чарли и, уверяю тебя, никто и ухом не повел!

— А ты чего, собственно, ожидал? — хмыкнула Поппи и посмотрела ему в глаза. Челюсть у Гриффина отвалилась. Похоже, до него наконец дошло.

— Ага, вот, значит, как. Пусть, мол, строит из себя идиота и дальше.

Поппи молча кивнула, украдкой разглядывая его. Ей внезапно пришло в голову, что если не обращать внимания на ссадину на щеке, содранные в кровь ладони, двухдневную щетину и взъерошенные волосы, то Гриффин выглядит совсем неплохо. Даже очень неплохо. Сейчас он показался ей гораздо более привлекательным, чем прежде. Менее рафинированным, что ли. Более мужественным. Увлекшись, она даже поманила его рукой, чтобы он вышел из-за стола — только так она могла рассмотреть его с головы до ног. Желание ее было мгновенно исполнено.

— Классные ботинки, — милостиво кивнула Поппи. — Просто как из вестерна. И термостойкое белье, угадала? Батюшки, и фланелевая рубашка! Вот это да! Смотрю, ты здорово утеплился, Гриффин. Ну как, согрелся наконец?

Губы его снова раздвинулись в улыбке.

— Да, спасибо. У тебя тут очень тепло. — Он снова устроился на диване.

Поппи не могла оторвать от него глаз. Ей нравилось, как он двигается, как шевелятся его плечи, когда он закидывает руки на спинку дивана. И еще ей нравилось, как он улыбается.

Вдруг улыбка его увяла. Гриффин бросил на нее затравленный взгляд.

— Ты виделась с Хизер?

Действительность вновь обрушилась на них, словно снежная лавина, и оба разом помрачнели.

— Да. Она сразу как-то сдала. И если это правда, что ты навел копов на ее след, то выходит, я тоже виновата. Ведь в октябре ты приезжал сюда ко мне.

Гриффин вытянул ноги поудобнее и скрестил руки на груди.

— Давай не будем посыпать голову пеплом, а постараемся что-нибудь сделать. Насколько я понимаю, самое главное — доказать, что Хизер — это Хизер. Что она говорит по этому поводу?

— Почти ничего. Она не в состоянии говорить на эту тему. Только не спрашивай меня, почему. Я и сама не знаю.

— Поэтому ты так расстроена, да?

Поппи, вспомнила, как только что плакала у него на глазах.

— Обычно я этого не делаю, — краснея, пробормотала она.

— Не сомневаюсь.

— Я приглядывала за девочками. Младшая, Стар, вдруг взяла и ушла в лес, а я… я же не могла побежать за ней! Чуть с ума не сошла от страха.

— Ты молодец, что согласилась позаботиться о них. Честно говоря, я думал, что желающих будет полгорода.

— Так оно и есть. Но эти девочки… они как бы мои. Ну не совсем, разумеется. Вообще-то их мать Хизер. Не официально, конечно, а на деле так оно и есть.

— А почему не официально? — удивился Гриффин. — Она могла бы их удочерить.

— Так они ведь с Микой неженаты.

— Вот это да! Но почему? Ты же говорила, они уже долго вместе?

— Четыре года. Понимаешь, Хизер не то чтобы отказала Мике… Просто она вроде как не рвется замуж. И еще говорит, что ей не хотелось бы, чтобы девочки в один прекрасный день упрекнули ее, будто она пыталась заставить их забыть родную мать.

— А ты знала их мать?

— Да.

— Какая она была?

— Хорошенькая. Бедняжка погибла во время аварии. Стар тогда не исполнилось и двух месяцев.

— Они с Микой любили друг друга?

— Да. По крайней мере вначале.

— Пока на сцену не вышла Хизер?

— Нет, ничего подобного не было. Мике и в голову бы не пришло изменять Марси. Он на редкость порядочный.

— Стало быть, брак оказался неудачным сам по себе? Я чувствую, ты многого недоговариваешь.

Поппи вздохнула:

— На самом деле не так уж много. Просто Мика родился и вырос тут, тогда как она… Мне всегда казалось, что ей хотелось большего.

— Но если так, для чего она вышла замуж за местного?

— Может, влюбилась. Мика был высоченным, смуглым и страшно симпатичным. Невероятно сильным. И очень молчаливым. В нем чувствовалось нечто загадочное, и это придавало его обаянию просто-таки убойную силу. Девушки пачками падали к его ногам.

— И ты тоже?

— Нет, — сухо ответила Поппи. — Лично мне не слишком по вкусу такие молчаливые парни. А теперь намотай себе на ус, что если тебе и удалось выцарапать из меня эти сведения, то это вовсе не значит, что ты с такой же легкостью расколешь Мику.

— Наверное, ты мне просто доверяешь. И я это ценю.

— Что-что? Кто это тут говорит о доверии?! Так это не ты навел ФБР на ее след?

— Нет же, черт возьми!

— Я тебе не верю.

— Нет, веришь, хоть и не хочешь в этом сознаться даже себе. Итак, говоришь, этот Мика — молчун? Скажи, а со мной он станет разговаривать?

— Если узнает, что ты заварил всю эту кашу? Естественно, нет.

— Ну хорошо, предположим, я ему не скажу. Будет он тогда разговаривать?

— Может быть, о погоде, о кленах, о кленовом сиропе. Но стоит ему только заподозрить, что ты собираешься писать о Хизер, как он тут же захлопнет рот.

Из груди Гриффина вырвался тяжелый вздох.

— Я не собираюсь писать о Хизер! Я сейчас работаю над совсем другой книгой.

— Разве нельзя работать над двумя книгами одновременно?

Чертыхнувшись сквозь зубы, он встал, подошел к письменному столу, черкнул несколько слов на листке и толчком отправил его Поппи.

— Прентисс Хэйден. Я сейчас работаю над его биографией. Можешь ему позвонить. Пусть он тебе объяснит, сколько еще времени это займет.

— Прентисс Хэйден? — Поппи не нужно было объяснять, кто это такой. Этот человек давно уже стал легендой в мире политики. — Впечатляет!

— Я был не первым, на ком он остановил свой выбор. До меня были еще двое. И оба сбежали, не написав ни слова.

— Он что, такой придира?

— Не то слово.

— Но если так, почему ты здесь?

— Скажем так: не для того, чтобы преследовать тебя. Ладно, можешь считать, что я приехал, потому что меня замучила совесть. В конце концов, если бы не я, ничего этого бы не случилось. И теперь я хочу это исправить. Тем более что у меня связи по всей стране.

— Благодаря твоей работе?

— Не только. Кое-какие достались мне от отца. Он адвокат, причем очень известный. Работает на крупные промышленные корпорации, что принесло ему не только состояние, но и громкое имя.

— Господи, неужели твой отец — Пайпер Хьюз?!

— Да.

— Но ты говорил, что твоего отца зовут так же, как и тебя, — Гриффин.

— Так оно и есть — Гриффин П. Хьюз. «П» это Питер. Однако отец с детства терпеть не мог быть, как все. Он стремился выделяться в толпе, быть особенным, вот и переименовал себя в Пайпера. Может, чтобы его не путали с дедом, который тоже был Гриффином. Гриффин-первый.

— А как тогда зовут тебя?

— Просто Гриффин. Конечно, отец неплохо зарабатывает, но начало семейному состоянию положил именно дед.

— И чем он занимался?

— Пек печенье. И сладкие булочки.

— Шутишь! — Поппи смотрела на него во все глаза.

Гриффин откинулся на спинку дивана.

— Я бы никогда не стал шутить подобными вещами. — Взяв пульт, он включил телевизор. — Там, откуда я родом, к сладкому относятся серьезно. Дед продал свой бизнес лет десять назад. А когда умер, оставил каждому из нас жирный кусок. — Гриффин пощелкал кнопками пульта. — Никаких сенсационных новостей. Вообще ничего.

Лицо Поппи омрачилось.

— О Хизер ни слова. А впереди еще целых двадцать девять дней.

— Меньше, если мне удастся что-нибудь раскопать.

— Ладно, Гриффин, по рукам. И какова твоя цена?

— Горячий душ.

Глаза у Поппи едва не вылезли из орбит.

— Я серьезно, — хмыкнул он. — Мы, богатенькие городские мальчики, привыкли, знаешь ли, к горячей воде. А у меня нынче нет ни душа, ни даже надежды на то, что он в ближайшее время появится. Так что предлагаю сделку. Любые сведения — о Хизер или о Лизе Мэтлок, не важно — в обмен на горячий душ.

Совершенно ошарашенная подобной бесцеремонностью, Поппи схватилась за грудь.

— Чтобы в моем душе мылся посторонний мужчина?

— Ну и что тут такого? К тому же я не посторонний. Ты меня знаешь. А если тебе нужны рекомендации, можешь позвонить Прентиссу. Или, еще лучше, его жене. Я прожил у них почти месяц.

— Ага, помню. Одна открытка была из Шарлоттсвилля.

— Я ведь говорил, что я честный парень.

— Но почему у меня?! — завопила Поппи. — В конце концов, мытье — дело интимное. Если тебе позарез нужен горячий душ, попроси кого-то еще!

— Чтобы надо мной хохотал весь города, да? Они и так уже посмеялись всласть из-за этих гагар. И из-за воды тоже. Держу пари на что угодно, что сейчас куча местных шутников сидит у Чарли и упражняется в остроумии на мой счет.

— Сейчас не знаю, а позже — наверняка. По вторникам у Чарли музыка. Все приходят потанцевать и поговорить. Советую не ходить.

— Почему?

— Учитывая, что произошло с Хизер, не думаю, что тебя там ждет горячая встреча.

— И ты предлагала мне напроситься в душ к кому-нибудь из них, да?

По упрямому выражению его лица было ясно, что Гриффин намерен твердо стоять на своем. И Поппи сдалась.

— Ладно, черт с тобой. Но о чистых полотенцах можешь забыть, — сварливо предупредила она, — тут тебе не гостиница! И не прачечная.

— И не надо. Я давно уже привык пользоваться прачечной самообслуживания. Классная штука, между прочим. И на редкость удобное средство, когда хочешь что-нибудь выяснить. Даже богатенькие мальчики вроде меня это знают.

— Только не в этом городе.

— Посмотрим.

* * *
— Только не в этом городе, — словно услышав ее, произнес Чарли Оуэнс. Они с женой устроились в служебном помещении позади магазина. Там же были и Джон с Лили. Они вчетвером пообедали в кафе и теперь наслаждались кофе с шоколадным печеньем. От раскаленной печки исходило приятное тепло, свежеприготовленный капуччино был, как всегда, выше всяких похвал. — Парень он, похоже, неплохой. К тому же сэкономил мне кучу денег, иначе пришлось бы нанимать на зиму сторожа, чтобы присматривал за домом. Впрочем, мы уже это обсуждали.

— Поппи он нравится, — заметила Лили.

— Да ну? А мне она сказала, что нет! — хихикнул Джон.

— Она стесняется. И это, в общем-то, понятно.

— Неужели боится увлечься им, а потом оказаться брошенной? — всплеснула руками Аннет.

— Кстати, как там Мика? — вмешался Чарли. — Знаете, ребята, я почувствовал себя таким дураком, когда обнаружилось, что я почти ничего не знаю о Хизер! А ведь я привык считать, что мы близкие друзья. Но Мика, конечно, другое дело. Хотелось бы знать, что известно ему?

Камилла Сэвидж колебалась. Чутье давно уже подсказывало ей, что в прошлом Хизер кроется какая-то тайна. И вот теперь, случайно подслушав обрывки разговора, который вели эти четверо, пока она за стеной расставляла на полках книги, она едва сдерживалась, чтобы не вмешаться в разговор. «Ничего он не знает, ваш драгоценный Мика, — хотелось ей сказать. — И насчет Гриффина Хьюза тоже можете не опасаться — ему ничего не удастся раскопать».

Проблема была в том, что Хизер отчаянно нуждалась в помощи и Камилла отнюдь не была уверена в том, что Кэсси удастся вытащить ее из этого дела. А вот если Гриффин… Над этим стоило поразмыслить.

Глава 7

В пятницу утром Мика был вынужден встретиться с ФБР. Инициатива, разумеется исходила не от него — сам Мика всячески избегал этого разговора, так что Кэсси пришлось слегка нажать на него. Его отказ, втолковывала она ему, только наведет их на мысль, что ему есть что скрывать, тогда как прямой и честный разговор, наоборот, укрепит позицию Хизер.

Встречу назначили в офисе Вилли Джейка. Кэсси не отходила от Мики ни на шаг, но ее присутствие не слишком обнадеживало его. По натуре он был человек на редкость прямодушный. Спроси его — и он выложит все как на духу. Но спроси его об этом еще раз, а потом еще и еще, и результат окажется прямо противоположным. Мика страшно не любил, когда ему не верили.

Когда спустя почти два часа после начала допроса они с Кэсси наконец освободились и отправились на свидание с Хизер, все внутри у него кипело. Кэсси с трудом убедила его, что он не может пойти туда один — без присутствия адвоката ему отказались бы предоставить комнату для свиданий, где любой арестованный имеет право встретиться со своим защитником. Пробыв с ними несколько минут, она, как и обещала, под каким-то благовидным предлогом оставила их наедине.

Не успела за ней захлопнуться дверь, как Мика жадно привлек Хизер к себе. Он не почувствовал знакомого запаха розмаринового мыла, которым она всегда мылась, но все остальное было, как прежде. Закрыв глаза, он чувствовал, что она опять с ним, и был счастлив.

— Кэсси зла на меня, — глухо пробормотала Хизер, уткнувшись лицом в его рубашку.

— Я тоже. Поговори со мной, милая.

Раньше он никогда не просил ее об этом. Хизер, не спрашивая, и так знала, что яйца он любит «в мешочек», рубашки предпочитает держать сложенными на полке, а не на плечиках в шкафу, а рекламные брошюрки и проспекты, не разворачивая, выбрасывает в окно машины. Точно так же и он знал, что она обожает голубые люпины, красные лакричные тянучки и бывает счастлива, если, ранним утром спустившись на кухню, видит, что обжигающе-горячий кофе уже ждет ее.

Однако она упорно молчала и прижималась к нему так, словно у них не было и не могло быть будущего. Это сбивало его с толку. Мика знал, вернее, подозревал, что Хизер, что называется, женщина с прошлым, но ему и в голову не приходило, что это прошлое скрывало в себе нечто настолько ужасное, что у нее язык не поворачивался рассказать обо всем начистоту.

— Скажи же что-нибудь, милая, — взмолился он. — Хоть что-нибудь, иначе я уже совсем ничего не понимаю.

Хизер молчала.

— Я догадываюсь, что есть вещи, о которых тебе не хочется говорить, — пробормотал он, зарывшись лицом в ее волосы — темные, с серебряными прядями ранней седины, появившейся, возможно, в результате сильного потрясения. — Я никогда раньше не спрашивал… боялся расстроить тебя. Для меня это ничего не значило, ведь мне нужна была только ты.

Он не думал, что так получится. Четыре с половиной года назад, когда Хизер вошла в его жизнь, он все еще был в трауре по покойной жене. На руках у него было двое крошечных детей и дело, которое отнимало все свободное время. Иначе говоря, в то время ему было не до женщин. Даже когда Хизер предложила приглядывать за его дочками, пока он на работе, он почти не обратил на нее внимания. То есть, конечно, она ему понравилась. Он сразу почувствовал, что может ей доверять.

В первое время он по нескольку раз в день забегал домой — посмотреть, как там его девочки. И продолжал это делать, даже убедившись, что с ними все в порядке. Летом и ранней весной, занимаясь плотницкими работами, Мика заходил домой пообедать. А когда начинался сезон варки сахарного сиропа, то и чаще — выпить чашечку кофе, например. Хизер оказалась спокойной, милой женщиной. В ее присутствии на лицах всех невольно появлялась улыбка. И Мика мало-помалу стал ловить себя на мысли о том, что ему хотелось бы видеть ее чаще.

А потом она из няни превратилась в его возлюбленную. Это вышло как бы само собой, стоило им только поцеловаться. Конечно, одним поцелуем дело не ограничилось — да и как могло быть иначе, когда речь шла о Хизер? Это чувство зрело в них постепенно, как кленовый сок наливается сладостью под жаркими лучами солнца. Твердя себе, что так не годится, Мика, однако, ничего не мог с собой поделать — каждую ночь он лежал без сна, корчась в муках неутоленного желания, и с каждым днем ему становилось все хуже.

Нет, Хизер не поощряла его. Она не пыталась коснуться его, не разглядывала его ноги, грудь или бедра — она вообще всегда смотрела прямо ему в глаза. Однако вскоре Мика почувствовал, что эти отливающие серебром глаза имеют над ним странную власть.

В один прекрасный день, когда сиропа оказалось особенно много, так что он с помощниками крутился на сахароварне до поздней ночи, Хизер осталась, чтобы уложить девочек в постель. Потом, когда все разошлись, она задержалась помочь ему убрать со стола и перемыть посуду. Воздух на кухне был похож на кленовый сироп, такой же терпкий и сладкий. Тело Мики наливалось обжигающей тяжестью. И за помощь он поблагодарил ее поцелуем.

Казалось бы, что может быть естественнее этого? Одним только поцелуем дело не закончилось — они целовались, как сумасшедшие, не в силах оторваться друг от друга. Потом сорвали с себя одежду и, сами не зная как, оказались в постели. Мика и не думал предохраняться. Ему было не до этого. И потом, он желал почувствовать ее всю. Его не слишком беспокоила мысль о возможной беременности Хизер — сказать по правде, где-то в глубине души он даже хотел, чтобы это произошло. Он был так влюблен, что просто не мог думать ни о чем другом.

Он до сих пор был влюблен в нее. Только теперь то место, которое занимала в его душе Хизер, было похоже на зияющую рану. Вот уже две ночи, как он спал один, и душу его раздирала такая боль, какую он не испытывал, даже когда умерла Марси.

— Они требуют, чтобы я сказал все, что знаю, — проговорил он.

— Кто?

— ФБР. Они уверены, что я соучастник.

— Соучастник? Чего?

Он вдруг почувствовал всплеск раздражения. Мика терпеть не мог, когда из него делали дурака — даже Хизер. Уж ей-то должно быть известно, о каком соучастии шла речь.

— Они обыскали весь дом. Перевернули все вверх дном. Вывернули все шкафы и полки. Перетрясли ковры и матрасы. Даже сахароварню обыскали. Похоже, ничего не нашли… разве что в компьютере. Они забрали его с собой.

Хизер отодвинулась:

— Но ведь там все наши файлы!

— Да. Но они надеются обнаружить что-нибудь еще.

— Какая чушь! — Глаза Хизер замерцали серебряным светом. — В нем только то, что имеет отношение к бизнесу.

— Они считают, что это какой-то код.

— Но, Мика, ведь это же не так! — в бессильной ярости закричала она. — Они не могли это сделать! Тебе нужны эти файлы!

Он коротко фыркнул:

— Для чего? Все равно, я не умею пользоваться этой штуковиной.

— Камилла умеет. Позвони ей.

— Что толку? Компьютера-то все равно уже нет.

Хизер подумала немного, и на губах ее мелькнула слабая улыбка.

— Запасные дискеты, — прошептала она. — Она всегда делает копию, когда приходит заниматься счетами. Мы давно уже договорились об этом — мало ли что, вдруг пожар.

Что ж, это уже кое-что, подумал Мика. Однако это вовсе не значит, что его бизнес не рухнет, если Хизер не вернется в самое ближайшее время.

— Я так одинок, милая, — вырвалось у него. — Лежу всю ночь до утра, смотрю в темноту и размышляю. Мне ведь известно не больше, чем другим. Знаю, что хотел жениться на тебе, а ты отказалась. Что мечтал о детях, о наших с тобой детях, но ты опять сказала «нет». Объясни, почему.

Все произошло настолько быстро, что Мика оторопел — перед ним стояла чужая, совсем незнакомая ему женщина.

— Не могу.

В ее глазах была такая тоска, что у него холодок пробежал по спине. Эта тоска не имела ничего общего с его Хизер. Она принадлежала кому-то еще… какой-то другой женщине.

Чувствуя, что совершенно запутался, он отодвинулся от нее. Через минуту в комнату вернулась Кэсси.

* * *
Всю дорогу домой Мику раздирали сомнения. Но с каждой милей, которая приближала его к дому, уверенность в том, что Хизер скрывает что-то важное, крепла в его душе. И мало-помалу он пришел к мысли, что она, возможно, не доверяет ему — ему!

Добравшись до дома, он вылез из грузовика и двинулся вверх по холму, к сахароварне. Там он прямиком направился к поленнице, где накануне спрятал рюкзак Хизер.

Этот рюкзак она привезла с собой, когда переехала к нему жить. Он заметил в нем какие-то женские вещи… Потом рюкзак куда-то пропал. Он наткнулся на него случайно, когда искал в чулане рождественские гирлянды, и рюкзак свалился ему на голову. Он поспешно сунул его на прежнее место и больше не вспоминал о нем. Ему не хотелось видеть, что там, внутри.

Повернувшись на каблуках, Мика возвратился в дом. Но не прошло и нескольких секунд, как он, натянув теплую шапку и перчатки и сунув ноги в снегоступы, снова выбрался из дома через заднюю дверь. Возле чулана он ненадолго задержался, прихватил с собой бензопилу, топор с длинной рукояткой и санки, после чего опять принялся взбираться вверх по склону холма.

* * *
Гриффин припарковался позади принадлежавшего Мике грузовичка. Не успел он заглушить двигатель, как услышал пронзительный вой бензопилы. На тот случай, если это не Мика, а кто-то еще, Гриффин поднялся на крыльцо и громко постучал в дверь. Ответа не было.

Обойдя дом вокруг, он постучался с черного хода. Не дождавшись ответа, поднялся на холм и, толкнув дверь, вошел в сахароварню. Везде громоздились детали оборудования, назначение которых было ему неизвестно, а в середине отсвечивал нержавеющей сталью громадный бак футов в шесть в ширину и не менее шестнадцати в длину. Задняя часть его была значительно выше передней, а сам он покоился на выложенном из кирпича выпуклом основании с небольшой чугунной дверцей в самом низу. Над котлом красовалась вытяжка с металлической трубой, которая терялась где-то под куполом, накрывавшим все сооружение.

— Эй! — окликнул Гриффин.

Когда никто не ответил, он выбрался наружу и обошел сахароварню кругом. С восточной стороны, почти рядом с высокими двустворчатыми дверями, высилась огромная поленница. С северной стояли два гигантских бака из нержавеющей стали. Еще один, намного больше этих двух, стоял на платформе в нескольких ярдах выше по склону, а другой — справа. Чуть дальше, полускрытый от взоров ветвями огромной старой ели, прятался гараж. Там был припаркован большой трактор с желтым ковшом спереди.

Поколебавшись немного, Гриффин двинулся в ту сторону, откуда слышался звук работающей пилы. Вскоре перед ним появилась небольшая роща сахарных кленов с припорошенными снегом верхушками. Наконец, он увидел Мику. Тот тоже заметил его и выключил пилу.

Будь Гриффин трусливым по натуре, он бы сейчас повернулся и дунул бы во все лопатки вниз. Мика Смит оказался на голову выше его, тяжелую бензопилу он держал с такой небрежной легкостью, словно она была игрушечной, а его угрюмое лицо под оранжевой шерстяной шапкой казалось вырубленным из камня.

— Добрый день. Я — Гриффин Хьюз.

— Мне известно, кто вы такой, — пробурчал Мика и повернулся спиной к дереву, которое он пилил. Пень в несколько футов высотой был окружен золотистым кольцом свежих опилок. Отпиленные ветви лежали аккуратной кучкой. Сильным рывком Мика снова включил пилу.

Гриффин молча наблюдал за ним. Оставив чистый срез, Мика опустил пилу на пару футов ниже. Ствол был диаметром не меньше двенадцати дюймов и казался совершенно здоровым. Изнемогая от любопытства, Гриффин сделал несколько шагов и встал так, чтобы Мика мог его видеть. А потом, сложив руки ковшиком, завопил во всю мочь, стараясь перекрыть рев пилы:

— Оно что — было больное?

— Нет, — проорал Мика в ответ. Спилив порядочный кусок, он отшвырнул полено в сторону и вновь принялся пилить.

— Так для чего ж вы его спилили?

Еще одно полено полетело на снег.

— Снег, — последовал лаконичный ответ.

— Снег? И что?

Мика отбросил в сторону очередной чурбак и принялся за следующий. Покончив с ним, он выпрямился и неохотно принялся объяснять:

— Хорошее было дерево, это верно. Я посадил его сам, много лет назад, и вот уж два года, как простукивал его, ждал. Солнца тут много, и крона у него выросла здоровенная, широкая. Слишком широкая. Первый снег выпал еще в октябре, мокрый и тяжелый — вот крона и не выдержала. — Кивком головы Мика указал в сторону огромной охапки сломанных ветвей. А для сахарного клена это конец — без крахмала, который образуется в листьях, не будет и сока. Пришлось спилить.

Мика вновь принялся за дело.

Гриффин с интересом огляделся. Клены вокруг притихли, словно замерзли до такой степени, что у них даже не оставалось сил дрожать. Сразу бросалось в глаза, что тут почти не встречаются ели, в то время как «его» остров хвойные деревья покрывали почти целиком. Здесь же чья-то опытная и знающая рука оставила ели и сосны только с одной стороны.

— От ветра, — словно подслушав мысли Гриффина, гаркнул Мика, перекрывая рев пилы. — Клены плохо переносят северный ветер.

— Вы торгуете лесом? — крикнул он.

Мика заглушил пилу:

— Нет.

— Тогда что вы с ним делаете?

— Жгу. Знаете, сколько дров требуется только для испарителя? Так что у меня каждое полешко на счету. — И Мика вернулся к работе.

Взгляд Гриффина упал на топор. Когда он был еще совсем мальчишкой, живший в Вайоминге дед учил его рубить дрова. Это было лучшее время в его жизни. Сколько дров он нарубил в то лето!

Теплое чувство шевельнулось в его груди. Он поднял топор, машинально взвесив его в руках и словно вновь вернувшись в детство. Вытащив из кучи полено, он привычным движением поставил его стоймя, широко расставил ноги, занес топор над головой, потом, как учил дед, глазами нашел точку, куда ударить, и с силой обрушил топор. Полено развалилось на две аккуратные половинки.

— Готово! — расхохотался он, машинально покосившись через плечо и почти ожидая увидеть знакомую седую голову деда с ухмылкой от уха до уха. Но вместо него он увидел Мику.

— Только не говорите мне, что оттяпали себе палец.

— Вот еще! У меня был хороший учитель, — оскорбился Гриффин.

Почувствовав внезапный прилив сил, Гриффин расколол обе половинки еще на две части, после чего взялся за другое полено, потом еще и еще. Войдя в ритм, он уже не замечал времени. Забыл он и о Мике.

Покончив с пнем, Мика принялся складывать поленья в санки. Гриффин придирчивым взглядом окинул охапку толстых сучьев.

— А это? Может, порубить и их?

— В другой раз. Попридержите, — велел Мика, кивком головы указав на санки. Сообразив, что от него требуется, Гриффин пристроился сзади саней, готовясь толкать их, в то время как Мика впрягся в сани.

Особых усилий от него не требовалось — Мика тянул сани, как хорошая лошадь. Гриффину оставалось лишь слегка придерживать дрова, чтобы они не свалились в снег. И тем не менее, когда они спустились с холма и добрались до сахароварни, ноги у него ныли от усталости.

— Для чего вам тогда трактор? — спросил он, когда Мика остановился, ловким движением опрокинул сани и вывалил гору дров на заранее облюбованное место.

— С трактором, конечно проще.

— Тогда почему сегодня вы решили обойтись без него?

Мика смерил его ледяным взглядом:

— Потому что иной раз приятно поразмяться. Наверное, вам это труднопонять?

— Нет, почему же. Это я как раз могу понять.

Увидев, что Мика принялся укладывать дрова в аккуратную поленницу, Гриффин взялся ему помогать. Ему позарез нужно было произвести хорошее впечатление на этого человека.

Бросив последнее полено, Микки выпрямился, огляделся по сторонам и выдохнул:

— Поппи.

Ярко-красный «блейзер», мелькнув пару раз между сугробами, свернул за угол дома и исчез. Через минуту из-за угла выскочили две маленькие девочки и бегом бросились к Мике. Обе были очень хорошенькие, в ярких куртках и шапочках, с выбивавшимися из-под них длинными темными волосами. Гриффину показалась, что в этих глазах при виде отца вспыхнула надежда.

Не желая становиться свидетелем того, как эта надежда погаснет, когда они спросят о Хизер, Гриффин стащил с рук перчатки, и, бросив на прощание: «Приятно было познакомиться. Пока», — зашагал к дому.

Обогнув дом, он увидел Поппи. Она уже выбралась из машины и успела вкатить свою коляску по пандусу. Гриффин заторопился к ней, прыгая через две ступеньки, и едва не грохнулся навзничь — видимо, он все-таки устал больше, чем ему казалось. С трудом сохранив равновесие, он тем не менее опередил Поппи и распахнул перед ней дверь.

Окинув его хмурым взглядом, Поппи молча проехала в дом, взяла лежавшую на полке щетку и стала сметать снег с колес инвалидной коляски.

— Приставал с расспросами к Мике? — поинтересовалась она.

— Вовсе нет, просто немножко поразмялся на свежем воздухе. — Гриффин вытащил из кармана карамельку и игриво подмигнул. — Хочешь поцелуй?

Поппи уже открыла рот, чтобы сказать какую-нибудь колкость, но где-то в доме в этот момент бухнула дверь. Взгляд ее метнулся в ту сторону, откуда донесся грохот, и в глазах ее вспыхнуло сомнение.

Молча забрав у нее щетку, Гриффин присел на корточки и смел остатки снега с колес. Откуда-то из глубины дома послышались детские голоса и быстрый топот ног. Первой появилась младшая сестра, вслед за ней спешила та, что постарше. Увидев их, обе остановились.

— А вы кто? — решительно спросила старшая.

— Он… эээ… Он… — запинаясь, промямлила Поппи, отчаянно соображая, что сказать. И хотя Гриффин ликовал, почувствовав себя отомщенным, все же он был достаточно великодушен, чтобы не мучить ее слишком долго.

— Гриффин. — Отложив в сторону щетку, он протянул девочкам руку.

— А это Мисси, — спохватилась Поппи. — А позади нее Стар.

— Мисси, — Гриффин церемонно склонил голову, — Стар. — В этом доме рукопожатия явно не приняты, решил он про себя. Когда Мика сделал вид, что не заметил протянутую ему руку, Гриффин списал это на враждебность при виде незнакомого человека. Девочки же, скорее всего, просто дичились — они ведь видели его в первый раз.

— Рад познакомиться с вами обеими, — вежливо сказал он. — Я приятель Поппи. Помог вашему отцу наколоть дров.

— Вы помогаете на сахароварне? — подозрительно осведомилась Мисси.

— Она имеет в виду, что, может, Мика нанял вас в помощники, — смущенно объяснила Поппи.

— Нет, нет, — покачал головой Гриффин. — Просто помог по-дружески. — И он улыбнулся. Убедившись, что ни одна из девочек не улыбнулась в ответ, он сунул руку в карман и извлек оттуда горсть карамелек. — Хотите? — Девочки молча смотрели на конфеты. Судя по всему, подумал Гриффин, надо начать со старшей. Если она решится взять конфетку, то младшая наверняка последует ее примеру. — Мисси?

— Меня зовут Мелисса, — поправила она. — И мы не едим шоколадки — только леденцы из кленового сахара.

— Ага, понятно. Извини, не знал. Хотя можно было догадаться. Вы ведь тут варите кленовый сироп, да? А леденцы делаете сами?

— С Хизер, — прошептала младшая из девочек.

Прежде чем Гриффин успел задать очередной вопрос, она неуверенно отодвинула старшую сестру в сторону и направилась к нему. Глаза девочки были прикованы к ладони Гриффина.

— А я люблю шоколадки, — тоненьким голоском пробормотала она. — Вы их у Чарли купили, да?

— Точно, — подтвердил Гриффин.

— А орешки там есть? — спросила Стар, копаясь своими пальчиками в кучке конфет.

Гриффин прочитал надпись на обертке.

— В этих нет. — Он сунул руку в другой карман, вытащил еще одну карамельку, изучил обертку и широко ухмыльнулся. — А в этой есть. Хочешь? Поппи отказалась — сказала, что на диете.

— Ей не нужна диета, — невозмутимо заметила малышка. Она осторожно взяла у него конфету, аккуратно развернула и откусила крошечный кусочек. — Вот эти, с орешками, мне нравятся. Привезите их, когда опять приедете к нам, ладно? — И с этими словами исчезла в кухне. Мисси, должно быть, незаметно ускользнула туда еще раньше, поскольку ее нигде не было видно.

— Ты играешь с огнем, — предупредила Поппи. — Стар — очень ранимый ребенок.

Гриффин выразительно вскинул брови:

— Я не причиню ей боли. И она это знает. Дети в этом смысле очень похожи на животных — такие вещи они чувствуют подсознательно.

— Откуда тебе это известно? — подозрительно осведомилась Поппи.

— У меня же двенадцать племянников и племянниц, так что опыта хватает. Можешь поверить мне на слово — им достаточно только бросить взгляд на человека, чтобы понять, любит он детей или нет. — Гриффин ухмыльнулся. — У меня для тебя тоже кое-что есть.

— Я тебе уже сказала — никаких поцелуев.

— Нет, нет, я не об этом. Гриффин наклонился к ней так близко, что его губы коснулись ее уха. — Мне тут кое-что прислали из Калифорнии. Хочешь взглянуть?

* * *
Поппи сидела у себя дома возле жарко пылавшего камина, не в силах думать ни о чем, кроме свертка, лежавшего у нее на коленях. Она уже успела бегло просмотреть его содержимое. Сейчас взгляд ее был прикован к фотографиям. В основном на них была Лиза Мэтлок в форме выпускницы старшей школы. Был там и снимок, где она стояла среди членов туристического клуба. На нем чья-то рука обвела ее голову кружком. На другом, не таком удачном, она была запечатлена на заднем плане с подносом в руках — скорее всего, на чьей-то свадьбе. Кроме снимков была еще копия ее водительских прав.

— Ну и что ты об этом думаешь? — спросил Гриффин.

Поппи взяла снимок выпускного класса и долго рассматривала его. С каждой минутой на сердце у нее становилось все тяжелее.

«Ни малейшего сходства, — хотелось крикнуть ей. — Это две совершенно разные женщины». Однако вместо этого она обескуражено покачала головой:

— Потрясающе!

— Очень похожи, верно?

— Да. — Поппи покосилась на Гриффина — свежий после душа, с еще мокрыми волосами, он был чертовски привлекателен. Она могла бы смотреть на него до бесконечности, если бы не тяжкий груз, камнем лежавший у нее на сердце.

— Это как раз тот самый, что висел на стене кабинета моего брата. Неудивительно, что ты так поражена. Сходство действительно…

— Сверхъестественное. Но это отнюдь не значит, что Хизер и есть Лиза, — поспешила добавить Поппи. Упрямство было тут ни при чем. Она была благодарна Гриффину за эти снимки, которые объясняли, как могла случиться такая чудовищная ошибка. — Ты же знаешь, у каждого из нас где-то есть двойник. — Она еще раз посмотрела на снимок, и ей бросилось в глаза, что у Лизы Мэтлок тоже были седые пряди в волосах.

— Но чтобы этот двойник еще и улыбался точь-в-точь, как ты! Тогда, в октябре, меня поразила ее улыбка. Даже если не брать в расчет шрам, улыбается она в точности, как Хизер.

Поппи поймала себя на том, что не в силах оторваться от глаз девушки на снимке. Фотография была цветной, и глаза ее мерцали тем же таинственным серебристым светом, что и глаза Хизер.

— Судя по их записям, училась она превосходно. Ничего удивительного, что она получила стипендию. — Поппи покопалась в ворохе бумаги и вытащила наугад один лист. Это оказалась выписка, выданная отделением скорой помощи городской больницы Сакраменто. Она была сделана за восемь месяцев до того, как погиб Роберт Диченца. Глубокий порез в углу рта был не единственным, о чем там говорилось. Судя по всему, у Лизы на лице было множество порезов. Врач, проводивший осмотр, отметил, что, по его мнению, это типичный случай бытового насилия, хотя сама пациентка факт избиения решительно отрицала.

— Для чего он указал это? — спросила Поппи, нисколько не сомневаясь, что Гриффин читает через ее плечо.

— По закону он вовсе не обязан был этого делать. Лиза поклялась, что ей уже исполнилось восемнадцать. Естественно, она солгала, но ведь он это не знал. Конечно, доставь ее опять к нему в таком состоянии, он бы мог позвонить в полицию. Но больше он ее не видел. Если это и случилось снова, она, вероятно, обратилась в другую больницу.

— Твой приятель ничего больше не нашел?

— Пока нет. Но он продолжает искать.

Поппи стала сравнивать снимок выпускного класса с другими фотографиями. Шрам был везде. Кроме снимка на водительских правах.

— Когда она получила права?

— Как только ей исполнилось семнадцать.

— Посмотри дату рождения Лизы. Апрель! А Хизер родилась в ноябре.

Гриффин промолчал.

— Ты считаешь, Хизер могла солгать? То, что Лиза была лгуньей, мы уже убедились. Ведь обманула же она доктора, сказала, что ей уже исполнилось восемнадцать. Но Хизер… Все, кто знают ее, в жизни не поверят, что она может сказать неправду.

Телефон слабо звякнул.

Еще даже не взяв трубку, Поппи почувствовала, что начинает злиться.

— Слушаю.

— Мику Смита, пожалуйста.

— Кто его спрашивает?

— Сэмюэл Аткинс, «Сакраменто Би». — Это было сказано так, словно они с Микой были давними приятелями.

— Сэмюэл Аткинс, «Сакраменто Би», — повторила Поппи. — И вы рассчитываете, что я вот так возьму и соединю вас с мистером Смитом.

— С кем я говорю?

— С его пресс-секретарем. Он не подходит к телефону и интервью тоже не дает.

— Я заплачу.

— Интересное предложение, — хмыкнула Поппи. — Но мистер Смит еще не дошел до такой крайности, чтобы начать торговать собой, слышите вы, Сэмюэл Аткинс, «Сакраменто Би»? — Она швырнула трубку на рычаг. — Тот самый, который звонил перед этим, — объяснила она. — Назвал другое имя, но я узнала его по голосу. Вот стервятники!

Снова взяв снимок выпускного класса, она принялась придирчиво разглядывать его, пытаясь отыскать хотя бы крошечное отличие. У Лизы на этом снимке были слегка оттопыренные уши… И у Хизер такие же уши, подумала она. У Лизы были густые, темные, слегка вьющиеся волосы — и точно такие же волосы были у Хизер. Совпадало все — даже щель между передними зубами.

— Итак, — пробормотала Поппи, — будь я на месте Лизы, разве у меня не хватило бы ума хоть немного изменить внешность? А ведь она явно была неглупа. И к тому же знала, что ее ищут. — Она оглянулась на Гриффина. — По-моему, это лучшее доказательство того, что мы имеем дело с двумя разными женщинами.

— Но можно забраться в какое-нибудь Богом забытое место, где никому не придет в голову тебя искать, — возразил Гриффин. — И тщательно замести следы — взять себе новое имя, обзавестись новыми правами и карточкой социального страхования — не только проще, но и значительно дешевле, чем сделать пластическую операцию.

Поппи попыталась представить Хизер в этой роли, но у нее ничего не вышло.

— Это все или у тебя есть что-то еще?

— Пока нет, но я продолжаю работать. — Он улыбнулся. — Не подумай, что я пытаюсь от тебя что-то скрыть — просто хочу рассчитывать на душ хотя бы пару раз в неделю. Кстати, у тебя роскошный душ.

— Особенно после того, как ты вытащил оттуда мой стул.

— Избалованные богатенькие мальчики любят, чтобы места было много!

— А нам, несчастным паралитикам, без них не обойтись. Как и без лекарств тоже. Если ты успел сунуть нос в аптечку, то наверняка уже убедился в этом.

— Я никуда не совал свой нос, — обиделся Гриффин. — И потом — зачем? Я достаточно подкован во всем, что касается спинальной параплегии. И о лекарствах я тоже знаю — они нужны для сокращения мышц.

— Подкован, значит, — задумчиво повторила Поппи. — Право же, ты меня смущаешь. — Ей вдруг пришло в голову, не мог ли он раздобыть копии ее врачебных осмотров, как он это сделал, собирая информацию о Лизе, и ее моментально бросило в жар.

— Знаешь, что будет, если я перестану глотать свои пилюли? У меня мышцы ссохнутся. Мне тридцать два года, а я глотаю их каждый божий день. И буду глотать до самой могилы.

Похоже, на Гриффина это не произвело никакого впечатления.

— Ну и что? А как же диабетики со своими инсулиновыми уколами? Прости, ангел мой, но если ты намеревалась меня напугать, то у тебя ничего не вышло.

— Я не ангел и, по-моему, вчера ясно дала тебе это понять.

— Насколько я помню, вчера ты с жаром доказывала, что тоже имеешь право иногда пожалеть себя. И я совершенно с тобой согласен. Конечно, имеешь — как и каждый нормальный человек. Почему это должно отталкивать меня?

— Ладно, — окончательно разозлилась Поппи. — А если я признаюсь, что у меня темное прошлое?

— Ты имеешь в виду ту аварию?

Интересно, что ему об этом известно? С трудом отогнав от себя эту мысль, Поппи покачала головой:

— Нет, то, что было до нее. Между прочим, я была ужасным ребенком — вечно строила всякие каверзы и бунтовала по всякому поводу. Спроси мою мать, если хочешь.

— Поппи, какое мне дело до того, какой ты была в детстве?!

— Потому что это и есть моя истинная натура.

Гриффин покачал головой и с усмешкой взглянул ей в глаза.

— Не думаю. Люди со временем меняются. В жизни бывает всякое, и несчастные случаи в том числе, люди учатся на своих и чужих ошибках, становятся лучше и мудрее. Так и с тобой. То же самое, кстати, могло произойти и с Хизер.

— Стало быть, ты думаешь, что она — Лиза? — спросила Поппи, обрадовавшись, что можно переключиться на другую тему. — Если да, то тогда ты больше мне не друг. — Она указала ему на дверь. — Убирайся!

Он погладил ее по руке:

— Нет, я не думаю, что она Лиза. Я уверен, что она Хизер…

Гриффин не договорил. Или договорил? Поппи успела услышать последнее слово. Теперь. Он считает, что теперь это Хизер.

* * *
Мика не был большим специалистом по части расчесывания волос. Об этом непререкаемым тоном заявила ему Мисси. Незадолго до этого она вылезла из ванны, завернулась в полотенце и попросила отца расчесать ее мокрые волосы. Он успел провести по ним щеткой лишь пару раз, как зубья ее запутались в волосах, и Мисси вскрикнула от боли.

Мика всегда до ужаса боялся сделать дочкам больно. Он всячески оберегал их, с тех пор, как умерла Марси. Готовить он умел, мог почитать им вслух. А вот причесывать… Но даже если бы он умел и это, девочки предпочитали, чтобы их причесывала Хизер.

Но ее не было. Она сидела за решеткой, вычеркнув его из своей жизни. Мика тщетно пытался угадать, что же все-таки она скрывает. Догадки были одна другой мучительнее.

Решив сделать хоть что-то полезное, Мика торопливо уложил дочек в постель и спустился вниз, чтобы проверить содержимое чулана возле кухни. Рядом, на стене, висел список того, что нужно купить в магазине, школьное расписание и множество записок с нужными телефонами, написанных рукой Хизер, вперемешку с рисунками девочек. Честно говоря, он понятия не имел, чьи это телефоны.

Зато он хорошо знал, что означает лист в самом центре. Это был перечень того, что предстоит сделать, чтобы, чуть только в кленах появится сок, можно было немедленно приступить к варению сиропа. Итак, рощу сахарных кленов он уже очистил и привел в порядок. Теперь надо проложить трубы. В прошлом году ему помогала Хизер…

Стиснув зубы, Мика направился к задней двери. Снег возле нее казался хорошо утоптанным, однако он знал, что это ненадолго. До весеннего равноденствия оставалось совсем недолго. Приход весны Мика нутром чуял. Недаром он был сын и внук сахаровара.

В такие вечера, как сегодня, нужно мыть котлы и готовить все к сезону, который начинается в апреле. Опоздаешь — и сок загустеет, станет почти черным, а потом и вовсе перестанет течь.

Он уже повернул рукоятку газа, собираясь нагреть воды, когда в мозгу у него вдруг вспыхнула мысль: что, если кому-то из дочек вдруг приснится дурной сон? Ведь отсюда он ничего не услышит. Раньше он всегда уходил со спокойной душой — потому что рядом с ними была Хизер.

С тоской подумав, что он не может позволить себе роскошь оставить все немытым, Мика наполнил водой бак из оцинкованной стали, добавил в него приготовленное заранее специальное моющее средство. Но через пару минут он завернул кран с газом и бегом вернулся в дом.

Глава 8

В субботу Гриффин спал мертвым сном, из которого его вырвало дикое завывание работающего на высоких оборотах двигателя. С перепугу решив, что кто-то сейчас протаранит стену дома, он кубарем слетел с постели. Свет фар, пробившись сквозь занавески, уперся в потолок. Гриффин выскочил на крыльцо и слепо заморгал, когда яркий свет ударил ему в лицо.

— Кто тут? — завопил он.

Лучи фар прочертили в темноте ослепительную дугу, резко свернули вбок, а вслед за ними исчез и шум. В отблесках света на снегу мелькнуло нечто, напоминающее снегоход. Гриффин успел разглядеть позади смутные очертания какой-то темной массы довольно большого размера. Через секунду рев двигателя окончательно стих, и вновь воцарилась тишина.

Закрыв дверь, Гриффин глянул на часы — еще не было и шести. За ночь печка прогорела, и в комнате стоял холод, но уже не такой лютый, как когда он только приехал. К тому же Гриффин заранее принес в дом дрова — сухие, они только и ждали того, чтобы их сунули в печь.

Убедившись, что угли еще есть, Гриффин кинул на них парочку поленьев, и через несколько минут печка весело загудела.

Он влез в джинсы и куртку, сунул в карман фонарик, который накануне купил у Чарли, и вышел из дома. Тропинка, ведущая к озеру, была теперь протоптана, и идти по ней было одно удовольствие. Добравшись до озера, он увидел рядом со следами своего грузовика глубокие колеи, оставленные гусеницами снегохода, которые привели его к дальнему концу острова.

— Как дела? — окликнул его из темноты дребезжащий старческий голос.

Гриффин подошел поближе:

— Насколько я понимаю, вы — Билли Фарруэй?

— Точно.

— Мне говорили, что рано или поздно вы появитесь.

— Нынче рано, а все из-за ледового праздника. Торчал, понимаешь, на дальнем конце Элбоу — уж больно там рыбка хорошо ловится. Да только на выходные там будет не протолкнуться — все отправятся за покупками. Ну и порыбачить, конечно. Что хорошего сидеть друг у друга на голове, верно? Эх, а как там славно треска клюет! Ты, парень, кофе-то пил уже или нет?

— Еще не успел, — улыбнулся Гриффин. — Могу сварить.

— Вот и свари, пока я тут приберусь малость в доме. Только без молока и всяких там фокусов. Я предпочитаю черный.

Гриффин вернулся в дом, поставил на плиту котелок и отыскал в шкафу две кружки. Уже рассвело. Выглянувшее из-за горизонта солнце выхватило из темноты дом, о котором упомянул Билли Фарруэй. Это была крохотная деревянная избушка с жестяной крышей и торчавшей куда-то вбок трубой, стоявшая на полозьях, под которые спереди и сзади были подсунуты поленья.

Вскоре в единственном крохотном окошке тускло замерцал огонек. Захватив кружки с кофе, Гриффин отправился к домику, подойдя, он постоял немного и нерешительно толкнул дверь. Внутри не было ничего кроме узкой походной койки, стула и печки. На полках вдоль стен вперемешку с книгами валялись кульки с припасами и консервные банки. Гриффин разглядел еще две корзинки, в одной были бананы, в другой яйца. На краю плиты стояла почерневшая от времени чугунная сковородка.

Хозяин оказался под стать жилищу — с всклокоченной копной совершенно седых волос и такими же клочковатыми бровями. А вот щеки у него были младенчески румяные, словно яблоки. Из рукавов изношенной, но аккуратно заштопанной куртки торчали красные от мороза руки. Старик, стоя на коленях перед печкой, пытался раздуть огонь.

— Опасная штука, знаешь ли, — захлопнув дверцу, проворчал он. — Это я про огонь. Лучше следить за ним во все глаза, иначе беды не оберешься.

Гриффин протянул ему кружку с кофе:

— Вы здесь всю зиму?

— Да вроде того.

— Со своим манком?

— Со своим манком. — Старик шумно отхлебнул кофе.

— А если метель?

— И что? У меня ведь есть крыша над головой. Да и еды навалом. — Старик повернулся и потянул за какой-то крюк. В полу со скрипом открылся люк. — Видал? То-то! Взял ледобур, сделал лунку во льду, забросил удочку, закрыл люк и сиди и жди, когда звякнет колокольчик. Значит, что-то попалось. Дровишки тоже есть.

— А где вы живете в остальное время года? Я имею в виду — когда кончается зима?

— В городе. Разобью палатку на берегу и живу. Там таких стариков хватает — настоящий скаутский лагерь.

— А где они сейчас?

— Во Флориду двинули. — Старик неодобрительно фыркнул. — Звали и меня, да только фиг им! — Он поднес к губам кружку и сделал большой глоток.

— Так вы здесь всю жизнь живете?

Старик закивал.

— Во-во, всю жизнь. Точно! Жду, когда мое любимое время года придет.

— Весна, да?

Старик, погрузившись в свои мысли, казалось, не расслышал.

— Не знаю, что это с ней приключилось. Мне она по душе была.

— Кто? Весна?

— Хизер, — старик метнул в сторону Гриффина раздраженный взгляд. — Хизер, парень. О ком, ты думаешь, я говорю? О ком тут сейчас все говорят? И не важно, на озере ты живешь или в городе. Раз уши есть — стало быть, слышал. Да… А меня вот не спросили. Кому какое дело, что я знаю.

— А что вы знаете? — без особых церемоний поинтересовался Гриффин.

Билли смерил его долгим, тяжелым взглядом.

— А знаю я то, мил друг, что вижу тебя в первый раз!

Гриффин вскинул вверх руки:

— Я человек мирный.

Билл фыркнул.

— Вот о том, как варить сироп, я знаю все. Хочешь, расскажу, как продырявить кору, чтобы сок тек ровно, как варить сироп, чтоб он не подгорел? Могу с первого взгляда определить, когда он готов.

— А как вы это определяете?

Старик нахмурился, потом губы его раздвинулись в усмешке.

— А-а-а… какая разница! Хочешь глянуть, как я забрасываю удочку?

* * *
Во время ледового праздника Поппи изображала Арктического Кота. Маскарадный костюм привезла подруга, у которой был магазин. Она же помогла Поппи переодеться, напялила маску и раздала точно такие же тем, кто составлял ее «стаю». В этой роли Поппи чувствовала себя прекрасно. В распоряжении Арктического Кота был вездеход, на четырех огромных колесах, которые не давали ему увязнуть в снегу. Скорость у вездехода была небольшая, но Поппи это вполне устраивало. Главное, что он не опрокинется.

В багажнике лежало дюжины две коробок с пиццей, которые Мисси и Стар тщательно перевязали веревками. Из-под ярко раскрашенных масок лиц их почти не было видно.

Поппи оглянулась назад:

— Эй, девочки, все в порядке? — Обе маски согласно закивали. — Ехать готовы? Тогда вперед!

Поппи подняла вверх оба больших пальца и подождала, пока они ответят ей тем же. На этот раз они даже улыбнулись.

В душе у нее все перевернулось — именно эти улыбки ждала она с самого утра, когда Мика завез к ней дочек. Тогда улыбок не было и в помине — хмурые, невыспавшиеся, девочки выглядели так, словно их вытащили на улицу прямо из постели: из-под курток виднелись ночные рубашечки, шапки были нахлобучены кое-как, и по кислым лицам обеих было ясно, что обрадовать их может только одно — возвращение Хизер.

— Работы по горло, — буркнул Мика, когда Поппи открыла дверь. Она не сказала ни слова, потому что знала, сколько бывает дел, когда приближается сезон.

Проводив Мику, она позволила девочкам забраться к ней в постель и тут же почувствовала, что просто тает от счастья. В собственном доме, да еще рядом со Стар и Мисси… Она ощущала себя полезной. Способной на что-то. Отогнав терзавшие ее мысли о Хизер, она наслаждалась теплом прижавшихся к ней двух сторон детских тел.

Теперь, особенно пристально вглядываясь в дорогу в тех местах, где она змейкой вилась вдоль берега, Поппи везла коробки с пиццей в пиццерию, которую на днях открыл Чарли. Дождавшись, пока двое старших мальчиков Чарли разгрузят багажник, она отправилась за следующей партией. После пиццы настал черед напитков, затем — хот-догов, гамбургеров, булочек и приправ.

Покончив со всем этим, они отправились домой, а им навстречу стремительно неслись снегоходы, мотосани и лыжники. Чуть дальше виднелись трассы для мотогонок и места для зрителей, а за ними — открытое место, где буеристы, расправив паруса, старались поймать ветер.

Восхищенно присвистнув при виде этого феерического зрелища, Поппи предложила проехаться по берегу еще раз. К тому времени, как они вернулись на дорогу, ведущую в город, девочки проголодались до такой степени, что согласились съесть по хот-догу и ломтику пиццы. Народ все прибывал. Толпы одетых в разноцветные куртки горожан клубились на поверхности озера, белые облачка пара окутывали их разрумянившиеся от мороза лица. У палаток, где торговали не только едой, но и футболками, меховыми шапками и деревянными поделками, было не протолкнуться. Особенно многолюдно было там, где соревновались рыболовы. Зрители делали ставки, громко аплодируя всякий раз, как выхваченная из-подо льда рыбина укладывалась на весы, а потом выставлялась на всеобщее обозрение.

Поппи догадывалась, что толпа состоит не только из местных. Наверняка тут полным-полно газетчиков, решила она, выискивая их взглядом, но единственный, кого она узнала, был Гриффин, под ярким солнцем его волосы вспыхивали рыжевато-красным огнем, и голова сияла в толпе, словно красный огонь маяка.

Заметив ее, он помахал ей рукой. Она помахала ему в ответ и вернулась к разговору с кем-то из знакомых, которых вокруг было множество. Этот день для города всегда был настоящим событием. Люди, просидев в четырех стенах почти всю зиму, были счастливы хоть ненадолго вырваться из дома, повидаться с друзьями, всласть поболтать и посплетничать: кто у кого родился, кто на ком женился, а кто успел развестись. Естественно, говорили и о погоде — будет ли еще снегопад, ждать ли холодов и справится ли Мика один, когда начнется сезон. После этого разговор, само собой, переходил на Хизер. А поскольку Поппи была ее лучшей подругой, ее просто засыпали вопросами.

Вначале вопросы были в основном те, которые она постоянно задавала себе: «Почему именно Хизер?», «Почему так внезапно?», «Почему у нас, в Лейк-Генри?» и «Почему именно сейчас?»

Но потом последовали другие: «Видела ли ты снимок, который показывали по телевизору и на котором ну просто вылитая Хизер?»

«Откуда он?», «Почему мы этого не знаем?», «Где-то же у нее остались родственники… Ты ведь ее подруга, Поппи, неужели она тебе не говорила?» «А Мика? Он-то наверняка должен знать. Ведь они жили вместе все последние годы».

Жгучий интерес, казалось, овладел всеми без исключения. «Оказывается, мы ничего о ней не знаем. Она прожила рядом с нами четырнадцать лет, и ни словом о себе не обмолвилась. Может, ей есть что скрывать?»

* * *
Гриффин, смешавшись с толпой, старался казаться таким же оживленным, как все. Он успел даже поучаствовать почти во всех конкурсах и состязаниях. Происходящее ему действительно понравилось. Гриффин не раз бывал на подобных празднествах, но это выгодно отличалось от всех других. Может, ему недоставало изысканности, зато искреннее веселье било тут через край. Люди действительно радовались, встретив друг друга.

Любопытство являлось его натурой, задавать вопросы для него было так же естественно, как дышать, но сейчас Гриффин старался действовать с предельной осторожностью. Вопросы, которые он задавал, были абсолютно невинными. Он расспрашивал о наживке, на которую клюет в это время треска, интересовался, кто придумывал надписи на майках, которыми торговали повсюду. Он волновался, не треснет ли лед на озере под тяжестью такого скопища народа.

У него чесался язык спросить о Хизер, но для окружающих он был чужак, представитель средств массовой информации — и он так и не осмелился это сделать. Только вытягивал шею и прислушивался, когда разговор о ней заходил среди кого-то из местных.

Кое-что удалось вытянуть из старших сыновей Чарли, торговавших пиццей в одной из палаток. Подростки обычно менее подозрительны, чем взрослые, подумал Гриффин и не ошибся. Ребята охотно подтвердили, что Хизер работала у отца в кафе до тех пор, пока не перебралась к Мике, что часто оставалась приглядывать за ними, когда они были малышами, и что родители оставляли ее вместо управляющего, когда уезжали в отпуск. Но когда Гриффин поинтересовался, рассказывала ли она хоть что-нибудь о себе, мальчишки, переглянувшись, пожали плечами. То же самое повторилось, когда он ехидно предположил, что они просто не желают выдавать доверенные им секреты. После этого на все его расспросы оба парня только молча улыбались.

Наконец, он сдался и теперь просто стоял и глазел по сторонам. Мимо проходили люди. Мелькали знакомые лица. Кое-кто, завидев его, сначала улыбался, но потом, спохватившись, отворачивался.

Поппи, казалось, была одновременно везде — на своем вездеходе она кружила по льду, а две маленькие девочки сидели на заднем сиденье. Она чувствовала себя как рыба в воде, была в своей стихии.

А вот он, похоже, стал персоной нон грата.

Окончательно почувствовав себя одиноким, Гриффин пробрался к своему грузовичку, собираясь вернуться домой. В конце концов, у него полно дел. К счастью, здесь, в городе, его мобильник заработал, и он успел уже раза три побеседовать с Хэйденом.

Ему действительно было чем заняться, но почему-то его грузовик свернул не в сторону Литтл-Беар. Гриффин не сразу сообразил, что едет к Мике.

* * *
«Неужели ей есть что скрывать?» Поппи не могла вспомнить, кто именно это сказал, но слова эти, словно назойливая муха, продолжали звенеть в ее ушах. Стремясь избавиться от этого кошмара, она предложила девочкам еще проехаться. Солнце уже стояло довольно низко, однако не казалось таким холодным, как это бывало зимой.

— Держитесь, — крикнула Поппи, опуская на лицо маску и лихо тронулась с места. Вездеход перевалил через откос, плюхнулся на лед и понесся вперед.

Слегка опешив от такой прыти, Поппи сбросила скорость и оглянулась назад. Девочки, не забыв пристегнуться, сидели спокойно. Улыбнувшись, Поппи вскинула вверх большие пальцы. Они ответили ей тем же.

Поппи помчалась вперед, мимо палаток, потом, крутя огромный руль, принялась петлять между навесами, где возле своих лунок сидели рыбаки, весело махавшие ей. Мисси, обхватив ее за плечи, крикнула ей в ухо: «Еще»! — и Поппи, снова стала выписывать вензеля на льду. Позади весело визжали девочки. На душе у нее полегчало.

Заметив в снегу глубокую колею, проделанную гусеницами снегоходов, она проехала по ней до того места, где колея внезапно обрывалась и начинался девственно белый снег. Поппи резко прибавила скорость. Это было потрясающе. Весь мир, казалось, принадлежал им — только им одним. Они мчались вперед, и ветер свистел у них в ушах, приглашая взмыть в бескрайние просторы неба. Поппи забыла обо всем, упиваясь чувством свободы — она больше не думала о том, что никогда не сможет ходить. Не думала она и о Хизер.

Но длилось это недолго. Что-то вдруг сжалось у нее внутри, как будто страх мягкими лапками стиснул ей сердце. Немного сбросив скорость, Поппи оглянулась. Девочки сияли. Поппи снова описала гигантский круг и направилась в сторону города. Чем ближе они подъезжали, тем медленнее катился вперед вездеход, словно ему тоже не хотелось возвращаться.

— Посмотри! — крикнула Стар.

Поппи бросила взгляд в ту сторону, где на самом берегу чернела небольшая палатка.

— О черт! — с досадой воскликнула она. — Чуть не забыла! — Круто вывернув руль, она нажала на газ. Подъехав поближе, Поппи притормозила. Стар и Мисси выпрыгнули из машины.

— Привет, тетя Поппи! — дружным воплем приветствовали ее выстроившиеся шеренгой на берегу несколько девочек. Среди них была шестилетняя Рут, самая младшая из дочек Роуз. Средняя, семилетняя Эмма, улыбалась из-за ее плеча. Поппи и глазом моргнуть не успела, как Мисси и Стар уже подбежали к ним. Мисси и Эмма учились в одном классе и были лучшими подругами.

Роуз, отделившись от группы стоявших неподалеку матерей, вприпрыжку понеслась к ним. Поппи бросились в глаза ее бледность и круглые от испуга глаза. Подбежав к ней, Роуз мертвой хваткой вцепилась ей в руку.

— Я наблюдала за тобой, — еле слышно прошептала сестра. Господи, как же ты мчалась!

Ну просто вылитая Мэйда! Поппи почувствовала смутные угрызения совести.

— Ну что ты, и вовсе не так быстро!

— Еще как! — продолжала Роуз срывающимся от страха голосом. — Ты набрала такую скорость, что я чуть в обморок не упала. Мне казалось, эта проклятая штуковина вот-вот перевернется, и вы все погибнете.

Поппи заставила себя улыбнуться.

— Послушай, Роуз, эта «штуковина» просто не может перевернуться. Видишь, какая она устойчивая? А посмотри на ее колеса — они намертво вгрызаются в землю.

— Но под тобой была не земля, а снег и лед. И потом, ты ведь была не одна, а с девочками…

— На девочках были шлемы. И они сидели сзади.

Роуз оглянулась на озеро:

— Не знаю, зачем ты это затеяла.

У Поппи появилось какое-то неприятное предчувствие.

— Почему бы и нет?

Та только отмахнулась.

— Ну уж нет, Роуз, будь любезна, скажи.

— Сама знаешь, — нехотя буркнула Роуз, бросив косой взгляд на ноги Поппи. — Да, ты подруга Хизер, и то, что сейчас приглядываешь за девочками, просто замечательно — учитывая, сколько всего разом свалилось на бедного Мику. Но не слишком ли много ты на себя берешь? Что, если с ними что-то случится? Если кто-то из них вдруг упадет? Ведь ты же не сможешь даже поднять ее.

Поппи моментально ощетинилась. Конечно, она и сама уже думала об этом, однако слышать то же самое из уст Роуз почему-то было унизительно.

— Еще как смогу, — отрезала она.

— Да? Интересно, как?

— Как любой нормальный человек — руками. У меня сильные руки, Роуз. Держу пари, что посильнее твоих.

Роуз тяжело вздохнула:

— Может, и сильнее. Но разве в этом дело? Ты же никогда не была матерью и не понимаешь, каково это — бояться за своего ребенка.

— Родить может любая женщина. — Поппи бросилась в бой. — Глухая, слепая и даже с синдромом Дауна. А я что — хуже?! Впрочем, успокойся, в мои ближайшие планы это отнюдь не входит. А сейчас я просто хочу помочь друзьям. Но если ты так переживаешь за Стар и Мисси, то почему бы тебе тоже не внести свою лепту?

Еще не договорив, Поппи уже пожалела о сказанном. Роуз была великолепной матерью, материнский инстинкт был у нее в крови. Она вся загорелась.

— Замечательная идея! Кстати, Ханна гостит у подруги. — Роуз заговорщически понизила голос. — Мы решили, что сегодня к вечеру ни у кого не будет сил даже стоять на ногах, поэтому Арт взял в прокате пару кассет, и еще мы купили пиццу. Было бы просто здорово, если бы Стар и Мисси согласились приехать к нам. Как ты думаешь, Мика не станет возражать?

Поппи подумала, что Мика наверняка заработается до ночи и будет только рад, если кто-то снимет с его плеч хлопоты о девочках. Конечно, она могла забрать их к себе, но предложенный Роуз вариант был лучше. Эмма и Рут очень славные девчушки. К тому же на Роуз можно было положиться. Конечно, она частенько злилась на сестру, но доверяла ей, как самой себе.

Выходит, Поппи весь вечер будет в одиночестве изводить себя, снова и снова переживая упреки Роуз, но тут уж ничего не поделаешь.

* * *
Гриффин был страшно доволен собой. Хотя за весь вечер ему удалось вытянуть из Мики не больше десятка слов, зато когда солнце село, основное помещение сахароварни, жарко протопленное, заполненное клубами пара и пропитанное запахом хлорки, было забито плодами их многочасового труда. Они с Микой в четыре руки перемыли и выскребли бесчисленное множество всяких труб, трубок и трубочек, дюжины ведер и котлов, кучу каких-то приспособлений из нержавейки… Термометры, гидрометры, рефрактометры, сепараторы, ковши и мешалки — Гриффин понятия не имел, для чего все это, но спросить боялся. В глазах Мики это была пустая болтовня, а пустую болтовню Мика явно не жаловал. Собственно, даже те несколько слов, которые он произнес за весь вечер, были вряд ли адресованы Гриффину — похоже, Мика разговаривал сам с собой.

И все-таки Гриффин не выдержал. Воспользовавшись минутной передышкой, он ткнул пальцем в какой-то агрегат, стоявший рядом с дымовой трубой.

— А это что за штука?

Мика покосился в ту сторону, куда он показывал.

— Отсос. Вытягивает воду из кленового сока перед тем, как тот попадает в выпарочный аппарат. Экономия топлива. Экономия времени.

— А это? — Гриффин указал на другой агрегат.

— Фильтр-пресс. Когда сироп готов, нагреваешь его и почти кипящим прогоняешь через эту штуку. В сиропе не должно быть осадка, во всяком случае, в высококачественном сиропе. Чем ниже качество, тем ниже цена.

— И сколько вам удается получить?

— В удачный сезон — двенадцать сотен галлонов.

Это было не совсем то, что он имел в виду, говоря «получить», но переспрашивать Гриффин не стал.

— А что надо, чтобы сезон считался удачным?

— Что надо? — переспросил Мика, наклонившись, чтобы подтереть лужу под раковиной. — Надо, чтобы предыдущее лето было хорошим. Если дереву достается вдоволь влаги и солнца, оно разрастается. А у дерева с большой кроной сок слаще. Еще надо, чтобы зима наступила не слишком рано, а весна не припозднилась. Сок идет всего шесть недель, но может исчезнуть и через две. Ясное дело, что чем дольше, тем лучше — сваришь побольше сиропу.

— А от чего это зависит?

— От погоды. Сок появляется, когда по ночам уже не бывает заморозков, а днем тепло. Градусов пятнадцать — больше не надо. А задержатся холода или, наоборот, сразу станет слишком тепло, и соку конец. Скажем, случится вдруг буран и понаделает бед в кленовой роще, так придется вам подсуетиться, чтобы исправить все поскорее, иначе беда. Короче, нужно держать ухо востро и мигом принимать меры до того, как почки начнут набухать, потому что, коли опоздаете, останетесь ни с чем.

— И вы научились всему этому от отца?

— И от деда. И от дяди. — Сидя на корточках, Мика вскинул глаза на Гриффина, и на лице его появилось нечто, похожее на улыбку. Оно разом смягчилось, перестало быть таким суровым, морщины на лбу разгладились. — Сахароварение всегда было семейным делом. Работали все — старики, дети, подростки… Моя мать разливала сироп по бутылкам и канистрам. Бабка следила, чтобы все были сыты. Мужчины… Без всех этих нынешних испарителей и всего остального им хватало работы. Когда я был мальчишкой, мы даже шлангами еще не пользовались — только ковшами да черпаками! Конечно, у нас тогда не было столько земли, как у меня сейчас. Прикиньте, смог бы я таскаться с ковшом или черпаком по своим пятидесяти акрам? А теперь вон сколько разных приспособлений, которые здорово экономят силы и время. Но дело все равно остается в семье. Во всяком случае, я так надеялся. Мы с Хизер, видите ли…

Он вдруг осекся.

Гриффин вспомнил его смягчившееся лицо — каким оно было минуту назад.

— Мне бы очень хотелось поговорить с вами об этом.

Мика сердито покоился в его сторону:

— А я-то все гадал, когда ж вас прорвет!

— Я могу вам помочь. У меня есть связи, поэтому мне легче добыть информацию, к которой никогда не получить доступа обычным людям. Вам нужно узнать о Лизе? Я сделаю это для вас. Вам ничего неизвестно о Хизер? В моей власти узнать о ней все, что только можно.

— А вам-то что за дело до всего этого?

Гриффин почувствовал, что не может сознаться. К тому же лицо Мики вновь стало суровым. Стоит только упомянуть Рэнди, и ему крышка. Поэтому Гриффин избрал более безопасный путь.

— Поппи. Она мне нравится. Мне очень хочется, чтобы мы стали друзьями.

— Это она послала вас ко мне?

— Нет. С чего бы? И потом, она не верит, что я ей друг.

— А если она не верит, с чего вы взяли, что в это поверю я?

— Даю вам слово, так оно и есть. К тому же у меня есть и другие причины, помимо Поппи. Понимаете, мне нравится Лейк-Генри, нравятся люди, которые здесь живут. Когда-то Лили Блейк пришлось нелегко. А теперь вот Хизер…

Мика принялся вытирать лужи по углам.

— Мне помогает Кэсси.

— Да, конечно, но возможностей у нее куда меньше, чем у меня.

Мика обернулся. Глаза его потемнели.

— И во что это мне обойдется?

— Забудьте об этом. За помощью я буду обращаться только к друзьям, а они не возьмут с меня ни цента, так что и вам это ничего не будет стоить. Сейчас все зависит от вас. Вы единственный, кто может подсказать мне, в каком направлении двигаться.

Мика промолчал.

— Послушайте, многого мне не надо, — продолжал Гриффин. — Конечно, было бы здорово, если б вы сказали, где она родилась, но можно обойтись и без этого. Может, вы знаете, в какой школе она училась? Или в какой церкви ее крестили?

— Ничего не могу вам сказать.

— Не можете? Или не хотите?

— Не могу. — Вытерев руки о штаны, Мика направился к двери.

Схватив куртку, Гриффин кинулся за ним.

— Потому что сами не знаете? Но когда вы познакомились, неужели она ничего не рассказывала о себе? Быть такого не может!

— Почему? К тому времени она прожила в Лейк-Генри много лет. С чего бы мне вдруг приспичило ее расспрашивать?

— Ну, например, из любопытства, — улыбнулся Гриффин. — Ладно, стало быть, не спрашивали. Но вы ведь прожили вместе целых четыре года! Неужели она не упоминала хоть что-то, что могло бы навести нас на след?

— Если такое и было, я не помню. — Мика шел по тропинке к дому, и снег поскрипывал под его подошвами.

— А письма? — спохватился Гриффин. — Может, она получала письма?

— Постоянно. У нас большая переписка, но чисто деловая.

— А личные? Поздравительные открытки?

— Ни разу. Правда, почту обычно вынимаю не я, так что откуда мне знать.

— Вы предполагаете, что она могла что-то скрывать?

— Нет. — Открыв заднюю дверь, Мика вошел в дом.

— Послушайте, нам ведь не биография ее нужна. Нужен какой-нибудь крошечный факт, благодаря которому можно было бы доказать, что в такое-то временя она была совсем в другом месте — не там, где Лиза Мэтлок.

Мика молча развешивал мокрые полотенца.

— Я не знаю, — странно напряженным голосом сказал он.

— Какая-нибудь поездка, — подсказал Гриффин. — Может, вечеринка по случаю дня рождения. Или подарок.

Мыло с грохотом упало в раковину. Послышался шум льющейся воды.

— Или родственник — любой, какой угодно, — продолжал Гриффин, последовав за Микой на кухню. —Хобби. Сон. Кстати, сны иной раз могут очень помочь.

Мика резко обернулся. Голос его дрожал, видно было, что он едва сдерживается.

— Не было у нее никаких снов! Хизер вкалывала, как лошадь, а потом спала, словно мертвая.

— Но должны же вы хоть что-то знать! — взорвался Гриффин, от души надеясь, что Мика разозлится, и это заставит его приоткрыть свою раковину. — Не с Луны же она свалилась, верно?

Расчет его оправдался — Мика был вне себя.

— Да ничего не знаю! — рявкнул он. — Ясно вам — не знаю! Думаете, мне это легко?

Краешком глаза Гриффин вдруг уловил какое-то движение. Обернувшись, он заметил возле самых дверей Поппи. Глаза ее были прикованы к Мике.

С губ Гриффина сорвался вздох.

— Нет, я так не думаю, — мягко проговорил он. Потом снова покосился на Поппи, но она неотрывно смотрела на Мику. — Пожалуй, на сегодня хватит.

* * *
До этого дня Поппи ни разу не видела, чтобы Мика выходил из себя. Он был молчаливым и достаточно выдержанным. Должно быть, признание, которое услышала она, далось ему нелегко.

— Прости, — тихонько пробормотала она. — Я не предполагала, что он заявится к тебе.

Повесив голову, Мика задумчиво поскреб затылок.

— Какая разница? Может, хоть сейчас дело сдвинется с мертвой точки.

Но Поппи сильно в этом сомневалась. Она не верила, что Гриффину это удастся. Да, связи у него были, и все равно ситуация выглядела тупиковой.

— Это правда? — спросила она. — Ты и в самом деле ничего не знаешь?

Он поднял на нее глаза, и она прочла в них тоску и усталость. И еще боль. Это были глаза смертельно раненного животного, измученного до того, что у него нет сил даже защищаться.

— Правда… Господи, как ты думаешь, девочки слышали?

— Нет, я оставила их в городе, у Уинслоу. Мы встретили Эмму с Рут, и Роуз пригласила их пообедать. Она предложила оставить их у себя до утра, но я сказала, что нужно посоветоваться с тобой.

— Лучше пусть побудут там. Я сейчас не слишком подходящая для них компания.

— Ты не прав. И Хизер ни за что не согласилась бы с тобой.

Мика обернулся.

— У меня все из рук валится, Поппи. Голова кругом идет. Я все думаю, думаю… Знаешь, такое впечатление, что роешь — и все время натыкаешься на глухую стену. Как это случилось? Почему я ничего не знаю о ней? Мы ведь были так близки. Она знала меня как облупленного, знала даже, о чем я думаю. Мне казалось, я тоже… — Мика закусил губу, и лицо его исказилось от боли. — Я идиот. Где-то она жила раньше? Почему мне никогда и в голову не приходило спросить ее?

— Потому что это не так уж важно.

— Как видишь, важно. Почему я ничего не знаю?

— Потому что она ничего не рассказывала.

— Но почему? Я ведь ей все равно как муж. Что могло заставить ее скрывать свое прошлое?!

— Возможно, ей было что скрывать. Может, она боялась…

— Кого — меня? Но ведь я люблю ее. Да и кто поверит, что Хизер могла сделать что-то дурное? Она такая спокойная, добрая, понимающая. Она — порядочная, понимаешь? За все то время, что я знаю ее, не было ничего — ничего! — такого, что меня хотя бы покоробило. Она в жизни не прикрикнула на девочек. Да и на меня тоже. Хизер не могла сделать ничего такого, что нужно скрывать!

— Верно, — кивнула Поппи.

— Тебе она тоже ничего не говорила?

— Нет.

Уставившись в пол, он какое-то время размышлял. Наконец, словно решившись на что-то, Мика поднял на нее больные глаза.

— Ты считаешь, она — это Лиза?

— Нет, — отрезала Поппи. — Думаю, дело тут в другом.

— Но если так, почему она молчит?

— Мне это тоже непонятно.

Поппи уставилась на свои руки, лежавшие на коленях. Ее ноги, туго обтянутые джинсами, выглядели совершенно нормально. Только что не ходили. И она вдруг почувствовала себя такой же бесполезной, как и они.

Но кроме нее помочь Мике было некому. Значит, нужно попытаться.

— А если предположить, что с ней случилось что-то ужасное — настолько жуткое, что она бы сошла с ума, если бы думала об этом постоянно. Могло такое быть?

— И все-таки — почему она мне не рассказала?

— А ты бы смог это выдержать?

Мика застыл.

— Она любит тебя, Мика. И девочек твоих тоже любит. И если она не желает ворошить прошлое, то потому, что просто не может, понимаешь?

* * *
В эту ночь Мика был очень близок к тому, чтобы посмотреть наконец содержимое рюкзака. Он даже вытащил его из-под поленницы и расстегнул застежку. Он твердил себе, что там, скорее всего, ничего нет — ну, может, какой-нибудь пустячок… чей-то подарок, сентиментальное воспоминание о прошлом.

Но тогда почему все эти четыре года Хизер прятала его в чулане? Почему не в шкафу? Нет, будь это связано с каким-нибудь дорогим ее сердцу событием, она бы обязательно показала его Мике. Он и сам был слегка сентиментален. Может, именно поэтому он не спешил перестроить сахароварню? Ведь два поколения его предков варили там кленовый сироп до него, и он пошел по их стопам просто потому, что это было делом семейным.

Нет, нет, конечно, не только поэтому, тут же поправился он. И за это тоже нужно сказать спасибо Хизер. Благодаря ее практичности это занятие стало намного более прибыльным. А нынешний сезон должен был принести еще большие барыши.

В общем, все, что делала Хизер, шло на пользу им обоим. И поэтому копаться в ее вещах за ее спиной выглядело чуть ли не предательством. Стало быть, придется подождать, когда она вернется…

Господи, бессмыслица какая-то! Сейчас, когда она за решеткой, когда над ней висят все эти жуткие обвинения…

Но тогда почему же он так и не решился открыть рюкзак? Боялся, что там ничего нет? Или наоборот?

Мика спросил себя, чего он боится больше всего. Наверное, своими глазами увидеть доказательства того, что Хизер — на самом деле Лиза. Немногим лучше показался ему вариант, если Хизер оказалась бы замужем… Но тогда, по крайней мере, стало бы понятно, почему она так упорно отказывалась выйти за него, Мику. Может, тот парень грозился убить ее? Может, побег казался ей единственным выходом?

А если она и вправду Лиза? Но тогда, выходит, она и в самом деле убийца и ее место за решеткой?

Тяжело вздохнув, Мика затолкал рюкзак на прежнее место, аккуратно прикрыл его поленьями и ушел.

Глава 9

Рано утром в воскресенье, когда встало солнце, он уже пушистым белым покрывалом прикрывал землю. Из окна спальни Поппи эта сверкающая белизна радовала глаз, но на сердце у нее по-прежнему лежала тяжесть. Провертевшись без сна почти всю ночь и только под утро забывшись беспокойным сном, она сейчас чувствовала себя старой и усталой.

Когда Поппи наконец заставила себя выползти из-под одеяла, то решила, что первым делом примет душ, а потом, для поднятия настроения наденет любимый пуловер цвета свежего лайма. Рассеянно пригладив руками растрепавшиеся волосы, она решила было взяться за работу, но потом передумала. Поппи вытащила из-под двери свежую газету и отправилась на кухню сварить себе кофе.

Бегло проглядев передовицу, она облегченно вздохнула, отметив, что о деле Хизер ничего нет. Потом принялась перелистывать страницы, гадая про себя, что же она, в сущности, ищет. К тому времени как кофе был готов, она так и не смогла ответить на этот вопрос, поэтому, отшвырнув газету в сторону, перебралась в гостиную и подъехала к окну.

Она долго сидела там, рассеянно глядя, как сыплется снег. Вытащив бутылочку с лосьоном из висевшей сбоку сумки, Поппи протерла им руки, время от времени любуясь на веселую мельтешню пары синичек за окном.

Ей всегда было нелегко возвращаться к реальности, особенно по утрам. Но сегодня почему-то это далось ей особенно трудно. Потянув, сколько возможно, Поппи наконец заставила себя сесть к телефонам, но и это не принесло ей облегчения. Все телефоны словно дали обет молчания. Обитатели Лейк-Генри, устроившись возле жарко горевших каминов, в этот час предпочитали обходиться без коммутатора. А может, отправились в церковь. Или в горы, где по случаю праздника были проложены новые трассы для лыжников и сноубордистов.

Включив автоответчик, Поппи вернулась к окну. Там она и сидела, когда на дорожке появился грузовичок Гриффина. Осторожно прокравшись мимо заднего крыльца, чтобы не завязнуть в снегу, он притормозил возле стоявшего там «блейзера».

Поппи не шелохнулась. Она и сама не понимала, что она сейчас чувствует — злость или просто легкое раздражение, вызванное тем, что ее привычное одиночество будет нарушено.

На крыльце Гриффин громко потопал ногами, стряхивая снег. Лежавший возле двери коврик был тоненьким, чтобы не запутаться в колесах инвалидной коляски. Толку от него было немного. Поппи злорадно представила, сколько ему придется скрести подошвой о край ступенек, чтобы избавиться от налипшего снега.

Через пару минут раздался стук в дверь. Поппи не отозвалась. Гриффин постучал снова, потом повернул ручку двери, просунул внутрь голову и завопил на весь дом:

— Кто-нибудь дома есть? — И почти сразу же увидел ее. — Ой! — улыбнулся он. — Привет. Как дела?

— Нормально, — с деланым равнодушием пробормотала она, не желая признаться, что рада видеть его. — Тебя всего замело.

Сбросив ботинки, Гриффин остался в толстых шерстяных носках. Теплая повязка на голове также была забита снегом. Стащив ее, он провел рукой по слегка намокшим волосам.

— Ну и валит, да? Просто светопреставление!

— На горе, должно быть, сейчас здорово. Я решила, что ты тоже туда поехал.

— А я уже вернулся, — улыбнулся Гриффин, так и стоя возле двери. — Думал, что застану тебя там. Мне показалось, тебе вчера было так весело.

— Вчера я была на озере, — буркнула она. — Там и таким, как я, можно повеселиться. А горы — дело другое. Там нужно кататься на лыжах и все такое.

— А ты когда-нибудь каталась на лыжах?

— У нас тут встают на лыжи, едва научившись ходить. А я из них, можно сказать, просто не вылезала.

— Нет, я хотел сказать, после той аварии.

У Поппи от удивления отвисла челюсть. Кому кроме Гриффина пришло бы в голову задать подобный вопрос?!

— Нет, — прошептала она, — у меня ведь… эээ… проблемы.

— Хочешь сказать, ты не слышала о том, что на лыжах можно кататься и сидя?

Странное чувство какой-то неловкости овладело ею.

— Что ты можешь об этом знать?

— Только то, что это здорово.

— Тебе кто-то рассказывал, да? Тот, кто пользовался ими?

— Да. — Он слегка расстегнул свою парку, и она успела заметить теплую фланелевую рубашку.

Выходит, ему известно о существовании лыж для таких, как она. Поппи еще сама хорошенько не понимала, нравится ей это или нет, но на всякий случай попыталась разозлиться. Но злости почему-то не было. Стараясь, чтобы голос ее звучал по возможности равнодушно, она поинтересовалась:

— Ты беседовал с этими людьми, когда разнюхивал подробности моего увечья?

Гриффин и ухом не повел — только в его голубых глазах мелькнуло нечто вроде безмолвного упрека.

— Зря ты так, Поппи. Я не разнюхивал. Мне просто было любопытно, вот и все.

Это она могла понять — Поппи и сама была любопытной, как муха.

— И что тебе удалось узнать по поводу моей… ммм… проблемы?

— Ты насчет нижней части позвоночника? Это называется «неполное увечье».

— То есть могло бы быть и хуже. Мне еще повезло, поскольку не все мои мышцы парализованы и я могу делать то, что не под силу другим паралитикам. Возможно, со временем даже смогу ходить, хотя и с трудом, и зрелище будет довольно жалкое. Итак, кто-то у нас в городе распустил язык. И кто же это?

— Если я скажу тебе его имя, ты разозлишься и больше не станешь с ним разговаривать.

— С «ним»? Кто это? Джон? Чарли? Мой физиотерапевт? Или массажист?

— Ух ты! В вашей глухомани и массажист есть? — съехидничал Гриффин. — Хороший?

— Гриффин!

Он примирительно замахал руками:

— Слушай, давай не будем ссориться. Вчера на озере ты казалась такой счастливой, вот я и заговорил про горы. Может, согласишься спуститься со мной на тобоггане[3]?

— Нет.

— А на снегокате?

— Нет.

— Это из-за аварии?

— Нет! — рявкнула Поппи, прекрасно зная, что это ложь. Лыжи, снегокаты и сани были неотъемлемой частью ее жизни, которая осталась в прошлом. За двенадцать лет, что прошли с того несчастного случая, у Поппи так и не хватило духу вернуться к своим любимым развлечениям.

— Боишься? — насмешливо прищурился Гриффин.

— И чего ты привязался? — вздохнула она.

— Потому что знаю — тебе это по силам. И мне до смерти хочется составить тебе компанию.

— Не могу, я ведь уже тебе говорила, — напомнила она и опять удивилась, что нисколько не злится — может быть, потому, что в голосе Гриффина не слышалось ни малейшего намека на сочувствие. — Если ты все еще на что-то надеешься, это твои проблемы. А я радуюсь и тому, что есть. Моя жизнь меня полностью устраивает.

— Ладно, — сдался он. — Ты действительно все очень доходчиво объяснила. Считай, что мне просто захотелось побыть с кем-то, кто относится ко мне по-дружески, потому как у вас в городе все шарахаются от меня, точно от прокаженного. Вчера на озере ко мне просто поворачивались спиной. Сегодня было то же самое, так что я плюнул на все и отправился к Чарли. У него тихо, словно на кладбище.

— Все отправились на гору. — Острая жалость к Гриффину вдруг шевельнулась в ее сердце.

— Кроме одной леди, — поправился Гриффин. — Она не из местных. Я встретил ее у Чарли, и мы разговорились. Представляешь, я и слова не успел сказать, как она открыла рюкзак, и оттуда выбралась кошка!

— Ух ты! — Поппи попыталась представить себе эту сцену. Впрочем, для нее это была не новость. — Шарлотта Бодо, — хмыкнула она.

Гриффин от удивления поперхнулся и с трудом откашлялся.

— Откуда ты знаешь?

— Ее прозвали кошатницей. Она подбирает бездомных кошек, выхаживает их, а потом находит им новых хозяев. Наверняка у нее в машине их было не меньше дюжины. — Вдруг неожиданная мысль пришла ей в голову. — Нет… не может быть! — Она подозрительно уставилась на слегка оттопыренную полу его куртки. — Только не говори мне, что ты…

Гриффин даже не пытался отпираться, и она вдруг поймала себя на том, что начинает испытывать к нему нечто вроде уважения.

— Но эта кроха… она такая славная!

— Так ты ее взял? Господи! Ты действительно это сделал?!

Гриффин осторожно потрогал вздутие на куртке.

— Не вздумай сказать мне, что у тебя аллергия.

— Нет у меня никакой аллергии.

— Значит, ты не любишь кошек?

— Я обожаю кошек! Когда я была маленькой, у нас их был полный дом. Ах, Шарлотта, ну и хитрюга! Вбила себе в голову, что кошку обязаны иметь все, но ведь это не так! Я своими глазами видела, как она сует своих кошек детям с Ридж, у которых такой вид, словно они и сами не каждый день едят досыта. Так что очень скоро, думаю, эти несчастные животные снова оказываются на улице.

— Эта явно домашняя. Между прочим, я уже купил все, что ей нужно, у Чарли. Так что никаких проблем!

— Лично я их вижу, — отрезала Поппи. Сердце у нее сжалось — все-таки он очень славный, и ей искренне хотелось верить, что он об этом просто не подумал. — Кошки предпочитают тепло, а у тебя на Литтл-Беар тепло, только если ты сидишь дома и топишь печку. Из чего следует, что тебе придется всюду таскать ее с собой, а потом везти в Принстон. Но кошки терпеть не могут ездить в машине.

Гриффин сунул руку за пазуху.

— Странно, она ничуть не возражала, пока я вез ее к тебе. По-моему, вообще проспала до самого дома. И сейчас еще спит как убитая. Нет, кажется, проснулась!

Поппи как раз пришла к выводу, что Гриффин — просто прелесть, когда на фоне его рубашки мелькнул ярко-рыжий, как у белки, хвост. Едва сдерживая нетерпение, она вцепилась в ручки кресла.

— Это малыш?

— Похоже, нет. Та леди сказала, что ей два года, стало быть, по кошачьим меркам совсем взрослая. Но она очень маленькая.

— Дай посмотреть.

Подойдя к ней, он расстегнул куртку побольше и нагнулся, чтобы Поппи могла полюбоваться его приобретением.

Сначала она разглядела только комок огненно-рыжей шерсти. Приемыш Гриффина оказался оранжевым, словно спелый апельсин.

— Рыжая, вся в тебя, — одобрительно кивнула Поппи, осторожно приподняв одним пальцем маленькую, теплую головку. — На звук ее голоса головенка повернулась в ее сторону, и маленький носишко подозрительно ткнулся в ее пальцы. Увлекшись, Поппи сунула голову чуть ли не под мышку Гриффину. — Какая прелесть!

— Это точно! — сияя, словно новоиспеченный отец, горделиво подтвердил Гриффин. — И как, по-твоему, мог я отказаться? Бедняжка, скорее всего, родилась зрячей, но потом что-то произошло, и она ослепла. А ее хозяева не смогли или не захотели смириться с этим, вот и оставили возле дороги, где она ее подобрала. Конечно, она пыталась ее вылечить, но было уже слишком поздно. Твоя леди-кошатница сказала, что охотно оставила бы ее себе, но у нее и без того полный дом кошек.

— И те, наверное, обижают ее?

— Наоборот, защищают. Но этой крохе спокойно только у кого-то на коленях, а у ее нынешней хозяйки просто нет времени держать ее подолгу.

— А ты будешь? — не выдержала Поппи.

— Конечно. Когда работаю.

Поппи осторожно погладила теплую головенку. Но искушение было слишком велико — не выдержав, она сунула руку ему под мышку и вытащила кошку наружу. — Привет, милая, — проворковала она, продолжая ласково почесывать ее за ухом, пока та обнюхивала ее свитер. — Ты такая красивая, такая теплая. — Кошка, замурлыкав, кокетливо запустила коготки в плечо Поппи, щекоча ей усами шею, ухо, щеку. — Ну и чем я пахну? А? Это туалетная вода от Ральфа Лорена. Надеюсь, тебе нравится. — Кошка, одобрительно мяукнув, принялась обнюхивать у нее за ухом.

— А у нее, похоже, хороший вкус, — проговорил Гриффин. В голосе его было столько доброты, что в груди у Поппи что-то перевернулось. Он стоял совсем близко — такой добрый, такой красивый, по-настоящему красивый, с этой гривой красновато-рыжих волос, на фоне которых голубые глаза казались особенно яркими, а слегка заросший щетиной подбородок свидетельствовал о том, что он уже дня два как не брился — вероятно, с тех самых пор, как принял душ у Поппи.

Она смотрела на него и вдруг почувствовала, что в горле застрял комок. Она мысленно перенеслась назад, в тот самый день, когда их взгляды впервые встретились: она, в своем инвалидном кресле, и он, небрежно прислонившись к стене церкви. Правда, еще до этого ей пару раз довелось разговаривать с ним по телефону, и Поппи уже тогда почувствовала, как их тянет друг к другу. Но наяву это оказалось еще сильнее — сильнее, чем то, что ей когда-либо доводилось чувствовать, даже до той аварии. Поппи испугалась.

Она и сейчас боялась. И все же что-то внутри ее смягчилось. Может, все дело было в кошке. Да и как тут не смягчиться, когда на тебя смотрят прекрасные, незрячие глаза? Кошка мягко высвободилась из ее рук и спрыгнула на землю.

— Стой! — закричала Поппи. — Держи ее!

— Не волнуйся, все нормально.

— Но она же в чужом доме. Она может ушибиться!

В этот момент кошка, грациозно изогнувшись, небрежно покосилась на них через плечо. Потом, горделиво вскинув голову, уселась и принялась оглядываться по сторонам. Нос ее при этом слегка подергивался, усы встопорщились и тоже шевелились. Посидев так немного, она встала и двинулась к столу. С каждым шагом она двигалась все осторожнее, пока почти не уткнулась носом в ножку стола. Обнюхав ее со всех сторон, она потерлась об нее — сначала щекой, потом шеей, потом принялась тереться спиной, грациозно изгибаясь всем телом и громко мурлыча. Поппи и Гриффин не сводили с нее глаз. Покончив со столом, кошка величественно двинулась к стене.

У Поппи перехватило дыхание — она испугалась, что бедняжка вот-вот уткнется головой в стену. Но вместо этого кошка двинулась вдоль стены с таким уверенным видом, словно проделывала это сотни раз. Внимательно обследовав арку, она с той же надменной грацией вышла в коридор.

— Она ищет ванную, — торопливо пробормотал Гриффин, и прежде чем Поппи успела успокоить его уверением, что кошки могут терпеть жажду получше иного верблюда, он вихрем вылетел из комнаты.

Поппи выкатилась в коридор как раз в тот момент, когда высокомерно задранный вверх рыжий хвост исчез в кухне. Кошка явно устроила обход. Порядок был прежний — сначала обнюхать, потом потереться спиной. Один раз она даже встала на задние лапы, чтобы дотянуться до чем-то заинтересовавшего ее кухонного стола. Поспешно подкатившись к ней, Поппи аккуратно подняла ее и усадила на стол.

Громко хлопнула входная дверь, и на кухню галопом ворвался Гриффин. В руках у него были громадный пластиковый лоток и мешок с наполнителем для кошачьего туалета.

— Ее нужно покормить, — объяснила Поппи. Повернув кран, она пустила тонкой струйкой воду, и глазам их предстала интересная картина: вскарабкавшись на раковину, кошка широко расставила задние ноги, уперлась передними в противоположный край и принялась жадно лакать.

— Покормить, — беззвучно повторил Гриффин. Швырнув лоток на пол, он повернулся на каблуках и опрометью кинулся во двор.

Когда он вернулся обратно, кошка уже успела спрыгнуть на пол и теперь с интересом обнюхивала колеса инвалидной коляски. Не желая ей мешать, Поппи ткнула пальцем в пустую миску, которую она достала из шкафчика. Гриффин насыпал в нее сухой корм.

— Ммм, — сладострастно промурлыкал он. — Цыпленок, печенка… Вкуснятина! — Потом сунул миску кошке под самый нос, чтобы запах привлек ее внимание, и аккуратно переставил ее в угол.

Они и глазом не успели моргнуть, как кошка начала жадно есть.

— Как ей это удалось? — изумленно спросила Поппи.

— У нее есть обоняние. Ее усики-антенны очень чувствительные, и благодаря им она ощущает, что рядом с ней что-то есть. А ее рефлексы настолько точны, что она может без труда ориентироваться в пространстве. — Он повернулся, высыпал несколько пригоршней наполнителя в пластиковый лоток и обернулся, выразительно подняв брови. — Куда?

Поппи кивком указала в угол возле мойки. Это был даже не угол, а нечто вроде небольшого алькова, в котором оказалось достаточно места для лотка.

А из того угла, где стояла миска с едой, слышался громкий хруст. Пока Гриффин ставил лоток с наполнителем, Поппи налила в другую миску воды и поставила возле мордочки кошки. Та, полакав немного, снова вернулась к еде, но теперь уже ела не спеша.


Покончив с едой, кошка принялась умываться: сначала вылизывала лапку язычком, а потом аккуратно терла ею мордочку, захватывая глаза и уши.

Когда она опустила лапку, Гриффин, присев на корточки возле лотка, тихонько поскреб ногтями пол. Кошка двинулась к нему. Почувствовав знакомый запах, она мимоходом потерлась о его ноги и забралась в лоток.

Удовлетворенно вздохнув, Гриффин распрямился и скрестил руки на груди.

— Слава тебе, Господи. Сразу на душе полегчало.

— Не у тебя одного, — со смешком добавила Поппи. — У нее, похоже, тоже. А как ее зовут?

— Я всю дорогу ломал себе голову, как ее назвать. Мне понравилось Крошка.

— Для такой мужественной кошки эта кличка — просто оскорбление.

— Какое же имя ты считаешь подходящим для этой особы?

Поппи задумалась.

— Джиллиан. По-моему, оно ей очень идет. — Она посмотрела на питомицу Гриффина, но рыжая красотка даже ухом не повела. — Тогда Уитни. — Результат оказался тем же.

Через пару секунд кошка с довольным видом выбралась из лотка, повела головой из стороны в сторону, сориентировалась и, подняв хвост, двинулась к Поппи.

— Виктория! — выпалила Поппи. — Ее величество! — Кошка грациозно вспрыгнула к ней на колени. — Имя Виктория тебе нравится, да?

Кошка, слегка боднув Поппи головой в подбородок, благостно замурлыкала. Потом потопталась немного, устраиваясь поудобнее, и комочком свернулась у нее на коленях.

— Теперь ты не можешь забрать ее на Литтл-Беар, — вздохнула Поппи. — Она уже освоилась тут.

— Но это моя кошка! — возмутился Гриффин.

— Почему бы тебе не оставить ее у меня?

— Только если я смогу проводить с ней хоть немного времени.

Почесывая бархатную шкурку животного, Поппи с подозрением уставилась на Гриффина. Она чувствовала, что тут кроется какой-то подвох. Да и как могло быть иначе.

— Что ты имеешь в виду?

Гриффин с невозмутимым видом уставился в потолок.

— Только то, что у меня полно работы, которая висит надо мною как дамоклов меч. А у тебя — огромный письменный стол, уголок которого ты могла бы мне предоставить. К тому же у тебя тепло и есть электричество. И ванна с душем. И даже факс. Больше того — у тебя тут несколько телефонных линий, и если бы ты выделила мне одну, я бы мог использовать ее под Интернет, не рассчитывая всякий раз на свой многострадальный сотовый. Да и сердце у тебя доброе. Только не надо это отрицать, хорошо? Я ведь не просил тебя оставить у себя кошку.

Действительно не просил. Поппи сама себе удивлялась. Сколько лет Мэйда уговаривала ее завести какое-нибудь животное — правда, речь шла сначала о добермане, потом о ротвейлере и, наконец, о немецкой овчарке, но Поппи была неприятна сама мысль о том, что в доме появится сторожевая собака. Она решительно отказывалась признать, что нуждается в охране. Роуз тоже не раз предлагала ей щенка золотистого ретривера — одного из тех, что с похвальной регулярностью производила на свет их любимица. Но поскольку ванна в ее доме не смогла бы вместить одновременно Поппи с ее коляской и большую собаку, вопрос этот со временем отпал сам собой. Поппи объяснила, что просто не может позволить себе роскошь обзавестись животным, за которым нужно еще и ухаживать.

Кроме них, была еще Шарлотта, которая на всех городских мероприятиях — распродажах, ярмарках, кулинарных конкурсах — неизменно появлялась с корзинкой, полной котят, которых она пыталась всучить всем и каждому. Леди-кошатница давно уже стала местной достопримечательностью. Дети липли к ней, как мухи, но взрослые неизменно оставались равнодушными. Для Поппи позволить Шарлотте всучить себе кошку значило признать, что она оказалась в дураках.

Но сейчас она почему-то не чувствовала себя одураченной. Наверное, потому, что Шарлотта, в сущности, была тут ни при чем — если она кого и обвела вокруг пальца, то Гриффина. И потом, от Виктории исходило такое приятное тепло, которое разливалось по телу Поппи.

Что ж, ладно, пусть будет так. С кошкой она как-нибудь справится. Сразу повеселев, она почувствовала себя лучше.

— И где все твои материалы? — спросила она Гриффина.

— На острове.

Поппи бросила взгляд на часы. Время близилось к полудню.

— Если ты сейчас отправишься за ними, а на обратном пути заскочишь к Чарли за чили, — Поппи плотоядно облизнулась, — то наверняка успеешь вернуться к часу.

— А почему именно к часу?

— Потому что если ты успеешь, то сядешь на телефон вместо меня, а я пока съезжу к Хизер. Ну что, по рукам?

* * *
Поппи была на верху блаженства. Она чувствовала себя сильной, как никогда. После чили в желудке ощущалось приятное жжение, а дома ее ждал Гриффин, и это тоже почему-то было приятно.

К тому же в том, что касалось умения удерживать машину на снегу, Поппи не было равных. А что для этого нужно? Привод на все четыре колеса, зимняя резина да хорошая устойчивость. Поппи и сама не заметила, как добралась до Вест-Эймса.

Правда, к тому времени от чили осталось одно воспоминание, Гриффин, казалось, был на другом конце света, и она опять осталась наедине со своими мыслями. Мысли были те же, что и ночью, они вились вокруг нее, навязчивые, как комары по весне. Но Поппи и не пыталась избавиться от них. Именно об этом она собиралась поговорить сейчас с Хизер.

Ей очень не хотелось оставаться в общей комнате для свиданий, где всегда стоял гул голосов, поскольку все эти несчастные, которых приводили туда на свидания с родственниками, слишком разительно отличались от Хизер. Но тут уж ничего не поделаешь. К счастью, ей удалось углядеть свободное местечко возле стены, и она поспешно двинулась туда.

Хизер заметила ее почти сразу. Быстро оглядевшись по сторонам, она бросилась ей навстречу, заняв единственный свободный в комнате стул и придвинув его поближе, чтобы их нельзя было услышать.

— Ты уж извини, — начала Поппи, заметив мелькнувшее на лице Хизер разочарование, — что это я, а не Мика.

На лице Хизер отразилась покорность судьбе.

— Я знаю, что у него много дел. Но, когда мне сказали, что ко мне пришли, я и подумала…

— Всю эту неделю он только и делает, что моет оборудование. А еще собирался заняться трубами. Сказал, что нужно все приготовить к тому времени, как появится сок.

— Жаль, что меня там нет. Мисси и Стар помогают, надеюсь?

— Нет. Думаю, он хочет побыть один.

— Но один он просто не справится! Он не просил Камиллу помочь ему с документацией?

— Не знаю.

— Поппи, она в курсе всего, даже мелочей. Заставь его ей позвонить. А теперь расскажи мне о Мисси и Стар.

— Весь вчерашний день они были со мной, а прошлую ночь провели с Эммой и Рут. Сегодня их забрала Мэриан. Они отправились на гору.

— Господи, должно быть, они ненавидят меня.

— Они тебя любят, глупая. Только не понимают, что происходит. И все мы тоже, если честно. Поэтому я и здесь. Хизер, что произошло?

Глаза Хизер наполнились слезами.

— Нет, нет, — прошептала Поппи, стиснув ее руки. — Только не плачь. Тем более что это не поможет. Ни тебе, ни нам. Давай лучше поговорим. Только ты и я, хорошо? Мы все уладим. Вспомни, мы ведь уже как-то разговаривали, когда Мика попросил тебя поработать няней у девочек, помнишь? Мы тогда все обсудили, взвесили все «за» и «против» и решили, что если ты хочешь чего-то добиться в жизни, то лучше остаться у Чарли. Но ты сказала, что очень хочешь позаботиться о девочках. Да я и сама это видела. А потом, когда вас с Микой потянуло друг к другу? Я ведь сразу заметила, что с тобой происходит. И когда это случилось, ты рассказала мне обо всем, потому что тебе хотелось открыть кому-то душу, посоветоваться. Почему же сейчас ты мне не доверяешь?

— Это совсем другое, — прошептала Хизер.

— Но почему?

— Ох, Поппи… У тебя никогда не было желания прожить жизнь заново? Вернуться в прошлое и сделать так, чтобы все было по-другому?

— Постоянно. Да ты и сама знаешь. Вспомни — одна поездка на снегокате — и для меня все изменилось. Господи, да я бы душу заложила, чтобы в моей жизни никогда не было этой проклятой аварии!

— Но это невозможно. Все, что тебе остается, это жить дальше.

— Конечно. И не мне, а нам обеим. Вспомни, сколько раз мы это говорили! Наверное, пытались убедить себя, что так оно и есть. Только, может, это не так?

— Все правильно.

— Хизер, на тебя хотят повесить убийство. Лиза ты или нет…

— Я не Лиза.

— …тебя отвезут в Калифорнию и отдадут под суд. Они жаждут крови. Ты можешь быть сто раз невиновна, но если ты не дашь Кэсси хоть какие-то доказательства, то должна быть готова к тому, что тебя осудят.

— Я — не Лиза, — упрямо повторила Хизер.

— Может, ты так говоришь, потому что быть Лизой — слишком мучительно? — Хизер не ответила, и Поппи посмотрела ей в лицо. — Или быть Хизер — такой, какой она была до своего появления в Лейк-Генри, тоже слишком мучительно, чтобы об этом говорить?

— А каково — быть Поппи? Тоже мучительно?! — выпалила в ответ Хизер.

Поппи заранее знала, что она спросит. Это было как раз то, о чем она думала всю эту долгую, бессонную ночь. И сейчас она почти обрадовалась возможности облегчить душу, высказать то, что давно наболело.

— Той Поппи, которую ты видишь перед собой? Да, конечно. Я тоже совершаю ошибки, и это доставляет боль. А еще нет ничего мучительнее упущенной возможности.

— То есть?

— Душа. Любовь. Желание и силы жить. Сложись все по-другому, где бы я была сейчас? Может, на другом конце света, а может, здесь, в Лейк-Генри. Наверное, мне бы тоже порой бывало трудно, я бы опять бунтовала и все такое, но… Но у меня все по-другому, не так, как у тебя. В моем прошлом нет белых пятен. Я здесь родилась. Здесь выросла. В городе меня каждая собака знает. Никому и в голову не придет надеть на меня наручники. Но, даже случись со мной такое, никто больше не пострадает, верно? У меня нет ни Мики, ни Мисси, ни Стар. Иное дело ты… Ты им нужна, понимаешь?

По телу Хизер пробежала мучительная дрожь. Она обхватила себя руками и безвольно откинулась на спинку стула.

— Возможно, дело дойдет до осуждения, — продолжала Поппи. — Насколько я понимаю, в твоей жизни что-то произошло — что-то настолько ужасное, что ты даже говорить об этом не в состоянии. Ты бы могла выйти замуж за Мику, родить детей, но ты не захотела. Почему? Стремилась наказать себя за то, что произошло в твоей жизни раньше?

Повисло молчание, прерываемое только слабым гулом голосов. Потом вдруг Хизер посмотрела ей в глаза:

— А ты разве никогда этого не делала?

— Не старалась наказать себя? Но чем?

— Не разрешая себе делать то, что хочется.

— Но я делаю все, что хочу, — возразила Поппи. — И принимаю то, что вынуждена принять.

— Да, конечно. Но неужели тебе никогда не хотелось рискнуть? Поставить все на карту?

— То есть?

— Я имею в виду мужчину. Неужели тебя не разбирает любопытство?

— Насчет чего? — снова перейдя на шепот, спросила Поппи. — Ты о сексе? Так с этим все в порядке. У меня его хватало. Я хочу сказать — в прошлой жизни.

— Это было тогда.

— Я жила полной жизнью, и большего мне не надо. — И, желая пояснить, что имеет в виду, добавила: — Да вот возьми, к примеру, Гриффина. Он снова в городе.

Глаза Хизер широко распахнулись.

— Правда? Он здесь? — Но возбуждение ее угасло так же быстро, как и появилось. — Значит, тоже решил написать обо мне.

— Нет. Говорит, что просто хочет помочь. У него такие связи, каких нет ни у кого из нас. — Поппи едва не проговорилась о снимках Лизы, но что-то в последний момент удержало ее. — И помогает не только этим. Например, сейчас остался вместо меня на телефоне, иначе бы я не смогла приехать. Но если ты спросишь, хочу ли я пообедать с ним… Нет, не хочу. Сегодня я останусь дома со своими телефонами, а пообедаю завтра с Лили и Джоном, скоротаем вечер вместе.

— Я люблю нашу маленькую компанию, — жалобно прошептала Хизер.

— Ну так помоги нам тогда! Помоги нам помочь тебе.

Казалось, она колеблется.

— А что за связи у Гриффина?

В душе Поппи вспыхнул лучик надежды.

— У него целая сеть корреспондентов. Так что если тебе нужно кого-то отыскать — родственника или какие-то документы, то ему и карты в руки.

— Но это дорого стоит. Такие вещи всегда стоят дорого.

— Он богат, деньги ему не нужны. — У Поппи язык не поворачивался сказать Хизер, что это брат Гриффина навел ФБР на ее след и это побудило его предложить им свою помощь, причем бескорыстно. Время еще не пришло, решила она. — У него есть снимки. Фотографии Лизы. Знаешь, сходство просто потрясающее. Теперь понятно, почему тебя приняли за нее. Тут каждый бы ошибся!

Хизер застыла как изваяние. Не мигая, она смотрела на Поппи широко раскрытыми глазами, а потом, не переводя дыхания, прошептала три слова и, прежде чем Поппи сообразила, о чем идет речь, вскочила со стула и исчезла.

Глава 10

Роль телефонистки на коммутаторе доставила Гриффину немалое удовольствие. Вспомнив, как он многократно сам звонил в Лейк-Генри, стараясь хоть что-то узнать, и Поппи давала ему от ворот поворот, Гриффин чувствовал себя отмщенным, когда сейчас поступал точно так же. Раза три звонили представители прессы, и он был вежлив, но тверд как кремень: в Лейк-Генри не желают комментировать арест Хизер Мэлоун.

Остальные звонки тоже изрядно повеселили Гриффина. Теперь, когда сама Поппи Блейк оставила его вместо себя, никому и в голову не приходило сторониться его, не говоря уже о том, чтобы просто швырнуть трубку, услышав его голос. Они вежливо интересовались, куда уехала Поппи и когда вернется, а узнав, с кем говорят, ничуть не удивлялись — видимо, его имя было всем знакомо. Они спрашивали, надолго ли он приехал, некоторые даже шутили — не иначе, как на свидание к Поппи, и Гриффин нисколько не обижался и тоже шутил в ответ. Тем более, что каждый из звонивших не только расспрашивал, но и сам обычно рассказывал что-нибудь интересное. Так, от местного почтмейстера Натаниеля Роу, позвонившего напомнить, что Поппи не забирала почту с четверга, удалось узнать, что она выписывает «Ньюсуик», «Пипл» и каталог «Патагония», что нисколько его не удивило, а также «Жизнь Марты Стюарт» — что стало для него сюрпризом. От массажиста Гриффин узнал, что Поппи раз в неделю делают массаж всего тела, обычно по понедельникам, хотя на этой неделе она почему-то просила перенести сеанс на другое время. А когда Гриффин осторожно задал несколько вопросов, выяснилось, что массаж, который ей делают, — шведский, дополняемый гидромассажем, сеансом рефлексотерапии и косметической чисткой тела. Ему также стало известно, что дрова для камина Поппи раз в неделю приносит тот же самый человек, что чистит от снега дорожки. Что в начальных классах старшей школы она играла на трубе в школьном оркестре — еще один вызов, брошенный матери, мечтавшей, чтобы дочь играла на флейте, поскольку труба, как и саксофон, в ее глазах были чисто мужскими инструментами. И что каждое лето она принимала участие в заплыве на озере, проводившемся 4 июля[4] — еще одна местная традиция. Узнал он и то, что после Перри Уокера у нее не было ни одного мало-мальски серьезного увлечения. О Перри ему рассказали сразу двое, правда, особенно не вдаваясь в подробности.

В перерывах между звонками Гриффин несколько раз забирался в Интернет — проверил свою почту и, не обнаружив ничего срочного, занялся поисками сестры, которые вел вот уже много лет подряд. Разница в возрасте Гриффин и Синди составляла семь лет, они были самыми младшими из всего выводка Хьюзов — может, это их так и сближало. Правда, Гриффину не удалось удержать сестру от побега, но он острее всех переживал ее уход из дому. Кстати, он был единственным из всех, кому она время от времени посылала весточку. Они приходили на адрес его издательства, и на них никогда не было обратного адреса — только марка со штемпелем Нью-Йорка.

Она делала это намеренно, и Гриффин прекрасно это знал. Он ни на минуту не верил в то, что сестра в Нью-Йорке. Скорее всего, у нее там друзья, которые по ее просьбе и отсылают эти письма. Поскольку вычислить ее местонахождение было невозможно, ему пришлось удовлетвориться тем, что сестра, по-видимому, жива, здорова и больше не употребляет наркотики.

Синди была достаточно одаренной поэтессой, и если она избавилась от своей пагубной привычки и снова ясно мыслит, то может продавать свои стихи и у нее не должно быть недостатка в деньгах.

А ведь в распоряжении сестры находится трастовый фонд, она могла бы получить доступ к этим средствам и жить припеваючи, но лишь при условии, что сообщит семье о своем местонахождении. Синди решительно отказалась. И сейчас мысль о том, что сестре приходится самой зарабатывать себе на пропитание, глодала Гриффина.

Правда, это говорило о том, что в деньгах она не нуждается. Она могла писать — не только стихи, но и короткие рассказы, да что угодно. Гриффин был уверен, что так и есть.

Поэтому он до сих пор продолжал скрупулезно прочесывать архивы более чем трех дюжин журналов, в которых публиковались подобные вещицы, а Ральф Хаскинс занимался аналогичными поисками в редакциях самых популярных теле- и радиоканалов. Гриффин составил список постоянных авторов этих изданий и их псевдонимов. Он не думал, что Синди подписывается своим настоящим именем. Пользоваться именем брата, который, собственно, и приохотил ее к наркотикам, она тоже не будет. Куда более вероятно, что в качестве псевдонима Синди возьмет имя их матери, Ребекки, с которой они всегда были очень близки.

Итак, он искал Ребекку Хьюз. Или Ребекку Рассел, — это была девичья фамилия. А также Элизабет Рассел — так звали их бабушку по материнской линии, или Элизабет Кэйси, как ее звали до того, как она вышла за деда. Одно время Гриффин попробовал даже искать Хью Пайпер, что было производным от имени их отца, Рэнди Гриффина и Алекса Питерса, — комбинация имен братьев Хьюз. Сегодня, если останется время, решил он, можно будет попробовать другие варианты, навеянные ему воспоминаниями детства.

Но свободного времени оказалось немного, поэтому он просто в очередной раз прогнал по компьютеру уже проверенные имена и фамилии, увидел на экране набившее уже оскомину «По вашему запросу совпадений не выявлено» и отключился. Побарабанив пальцами по столу, Гриффин аккуратными стопками разложил бумаги и набрал номер Прентисса Хэйдена, приготовившись симулировать лихорадочную трудовую деятельность. Но Прентисс спутал все его планы.

— Судя по определителю номера, вы звоните откуда-то из Нью-Гемпшира, — жизнерадостно пророкотал он в трубку. — Мог бы и сам догадаться. Стало быть, помчались туда, да?

— Угадали, — беззаботно прочирикал Гриффин. — Места тут дивные, природа и все такое… Только писать и писать!

— Не морочьте мне голову! Вы там ради того дельца с сыном Диченцы, верно? И кто заказал вам статью, интересно знать?

— Да нет никакой статьи, — возразил Гриффин. — Просто у меня в этом городе куча знакомых, да и тихо тут, самое подходящее место, чтобы поработать всласть.

— А заодно и поразнюхать, не пахнет ли жареным, — хохотнул сенатор, но в голосе его не чувствовалось ни малейшей обиды. — Ну и как, удалось узнать что-нибудь интересное? Тут у нас только об этом и говорят. Может, подкинете пару интересных фактов, чтобы я смог потешить свою гордость и сделать вид, что по-прежнему держу руку на пульсе?

— Рад бы, сенатор, только я пока мало что знаю. Да и все остальные в городе, по-моему, тоже.

— У нас тут много говорят об этом деле, и не всегда приятное. Что ж, успеха вам. Постарайтесь только не слишком много времени тратить на это ваше расследование. Кстати, я тут просил кое-кого из своих армейских приятелей связаться с вами.

— Да, я все получил. — Гриффин говорил ему это еще две недели назад. — Как раз добрался до середины той главы, где речь идет о войне.

— Ну и как вам в Лейк-Генри? — перебил сенатор. — Симпатичный городишко?

— В самую точку, сэр. — На табло вспыхнула лампочка — еще один вызов. — Извините, мне пора бежать. Я вам перезвоню, хорошо?

Гриффин снял трубку. Вызов оказался местным, так что он разделался с ним в две минуты и, собрав со стола кучу документов, полученных от сенатора Хэйдена, без малейших угрызений совести сунул их обратно в портфель.

А вот Виктория, надопризнаться, его разочаровала: у нее не было ни малейшего желания лежать у него на коленях. Гриффин обиделся. Он клятвенно обещал почесывать ее за ушком, похлопывал себя по коленям, призывно чмокал губами, словно посылая ей воздушные поцелуи, но киска и ухом не вела. В конце концов, он взял ее на руки, но Виктория одним гибким движением вывернулась и прыгнула на диван. Осторожно принюхиваясь, она обошла его по периметру — пытается сориентироваться, догадался Гриффин. Похоже, диван ей понравился, потому что она зарылась в подушки. Судя по кашемировой шали, на которой возлежала Виктория, это было любимое местечко Поппи.

Любимое местечко Поппи. Кошка Поппи. Итак, Гриффин, похоже, потерял и Викторию.

Он надел наушники и набрал номер, использовав для этого свою кредитную карточку. Ральф Хаскинс взял трубку почти сразу же.

— Как дела? — поинтересовался Гриффин.

— К сожалению, мне почти нечего тебе сообщить, — отозвался Ральф. У меня такое чувство, что я только и делаю, что утыкаюсь лбом в глухую стену.

— Тупик?

— Угадал. Слушай, Рыжий, не знаю, что происходит и приложил ли к этому руку сенатор, но прошло уже пятнадцать лет, а все, кто имел хоть какое-то отношение к этому делу, молчат, словно воды в рот набрали. Я тут потолковал со многими из тех, кто знал Роба и Лизу, но не выяснил практически ничего. Одни клянутся, что все забыли, другие твердят, что, мол, было слишком темно или они вообще не очень хорошо разглядели Роба во время той последней вечеринки… Короче, все то же самое, что они тогда говорили в полиции.

— Но мне казалось, что были свидетели, которые утверждали, будто слышали, как Лиза угрожала Робу.

— Да, были. Мне удалось даже отыскать троих из них, но они повторяют все слово в слово. Вернее, слов они как раз и не слышали — говорят только, что она, дескать, здорово разозлилась и толкнула его.

— Лиза?

— Так они говорят.

Гриффин ничуть не был обескуражен.

— Но если они ничего не слышали, с чего они взяли, что она ему угрожала?

— А вот это как раз утверждают члены его семьи. Они говорят, что было несколько звонков с угрозами. Звонили Робу. И было это за несколько дней до убийства.

— Ну, это все слухи.

— Нет, не слухи. Родственники утверждают, что Роб сам рассказывал им об этом — во всяком случае, так записано в протоколе допроса. На мои звонки они не желают отвечать. Мне также удалось обнаружить еще кое-какие следы нашей подозреваемой, на этот раз в клинике возле Стоктона. Правда, она расплатилась наличными и воспользовалась вымышленным именем, но персонал клянется и божится, что та девушка и Лиза — одно и то же лицо.

— Каким именем? — спросил Гриффин, подумав про себя, что было бы слишком уж большим совпадением, если бы вдруг выяснилось, что она назвала себя Хизер Мэтлок.

— Мэри Хендрикс, — ответил Ральф.

— М. X. Хизер Мэтлок… X. М. Как ты думаешь, это совпадение?

— Понятия не имею. Хотя возможно. Судя по рассказам свидетелей, у Лизы и Мэри кровь одной группы — А. В ФБР мне подтвердили, что у Хизер кровь той же группы. Впрочем, как и у сорока процентов остального населения Штатов, так что это не доказательство.

— Что заставило ее обратиться в клинику?

— Парочка сломанных ребер.

Гриффин вполголоса выругался.

— Есть какие-нибудь доказательства, что это дело рук Роба?

— Она встречалась только с ним. Между прочим, когда я вскользь упомянул о ее обращении в клинику, знаешь, что мне сказали? Я имею в виду, родственнички Роба? Что Лиза, мол, была патологической вруньей, которая сама себе наносила увечья, чтобы потом валить все на бедняжку Роба.

— Похоже на правду, — задумчиво проговорил Гриффин. — Впрочем, Лиза вполне могла опасаться за свою жизнь. Жаль, что я не могу услышать ее версию.

— ФБР тоже не отказалось бы послушать ее. Поэтому перехожу ко второй части этой истории. Представь себе, один из местных фэбээровцев, когда учился в колледже, играл вместе с Робом в одной футбольной команде. И этот парень не слишком хорошо о нем отзывается. Впрочем, не исключено, что он ведет какую-то свою игру, если просто не может простить семье Диченцы их связей и власти. Но парень прямо заявил, что у Роба была привычка поднимать руку на девушек. Клялся, что видел своими глазами весьма неприятную сцену, когда Роб грозился переломать кости своей подружке и сделал бы это, если бы ребята из их команды не скрутили его.

— Ясно. А его коллеги из ФБР в курсе этого случая?

— Да. И велели ему держать рот на замке.

— В таком случае я удивлен, что он рассказал тебе об этом.

По голосу Ральфа чувствовалось, что он улыбается.

— Согласен, но он принадлежит, так сказать, ко второму поколению фэбээровцев, и к тому же я когда-то помог его старику. Ты, Рыжий, знаешь, как это бывает — рука руку моет.

Поскольку за эти годы из рук Хьюзов в руки Ральфа Хаскинса при этом самом мытье перетекло немало сотен тысяч долларов, Гриффин, нимало не смущаясь, задал ему еще один вопрос, считая, что он имеет на это полное право.

— А что насчет того, другого дела? Удалось что-нибудь откопать?

Улыбка в голосе Ральфа тут же исчезла.

— Ничего. Продувная у тебя сестренка. И всегда такой была. Помню, всякий раз, как я оказывался у вас в доме, эта паршивка не отходила от меня ни на шаг, глотала каждое слово. Знаешь, я бы поискал в «Мунлайтинг» или «Ремингтон Стил» и ничуть бы не удивился, если бы узнал, что она даже сделала карьеру. Могу поспорить на что угодно, что все тамошние дамочки и в подметки не годятся твоей Синди. У нее всегда была голова на плечах. И она всегда умело заметала следы. Просто растворилась в воздухе, честное слово! Впрочем, для этого не нужно быть Эйнштейном. Немного сообразительности, и дело в шляпе. Уверен, что ей с самого начала было известно о наших поисках. Сидит сейчас где-нибудь и посмеивается над двумя простофилями.

— Как же мы тогда ее найдем? — Гриффин почувствовал себя охотником, гончая которого вернулась назад без добычи.

— Не вешай нос, — успокоил его Ральф. — Сделаешь перерыв, потом возьмешься снова на свежую голову — глядишь, и след какой-нибудь появится.

Возле дома зашуршали шины автомобиля. При мысли, что это Поппи вернулась, сердце у Гриффина подпрыгнуло.

— Наверное, у меня просто не хватает терпения.

— Ладно, буду держать руку на пульсе.

— Спасибо, Ральф. Я твой должник. — Повесив трубку, Гриффин ринулся было к двери, но тут на табло опять вспыхнула лампочка. Звонили лично Поппи.

— Резиденция Поппи Блейк, — кокетливо проговорил он.

— Вы кто? — прокурорским тоном осведомился незнакомый голос.

— А вы кто? — бросил в ответ Гриффин.

— Сестра Поппи. Роуз.

— А, Роуз! Это Гриффин. — Они уже дважды встречались: в первый раз еще в октябре, а в последний только вчера. Этих двух встреч оказалось достаточно, чтобы он понял: Роуз — это сила, с которой приходится считаться. Конечно, лучше всего было привлечь ее на свою сторону, но для долгого разговора не было времени — он слышал, как хлопнула входная дверь.

— Поппи дома? — ледяным тоном процедила Роуз.

— Нет, — отрезал он. Раз уж она позволяет себе разговаривать с ним таким тоном, то он ни за что не признается, что Поппи уже вернулась. — Может, что-нибудь ей передать?

— Передайте, что мне нужно с ней поговорить. Спасибо.

Трубку на том конце швырнули как раз в тот момент, когда на пороге появилась… нет, не Поппи, а другая женщина. Та, что, застыв на пороге, откинула на плечи капюшон куртки, была старше Поппи лет на двадцать. Темные, коротко стриженные волосы явно побывали в руках дорогого мастера, поскольку даже сейчас лежали вокруг головы элегантной шапочкой. Загорелая кожа, добрые глаза. Из-под куртки виднелись джинсы и высокие ботинки. Грациозным движением незнакомка стянула перчатки, и Гриффин невольно залюбовался ее руками. Если он и предполагал, что с годами Поппи станет еще красивее, то Мэйда Блейк, ее мать, была живым подтверждением этого.

* * *
На обратном пути машину Поппи несколько раз занесло. Сначала она винила в этом скользкую дорогу, потом принялась проклинать тех бездельников, чьей обязанностью было держать ее в порядке. Однако снегопад закончился задолго до того, как она въехала в Лейк-Генри, и все дороги были аккуратно посыпаны песком. Стало быть, вздохнула Поппи, виновата во всем она сама.

Мысли ее блуждали далеко. Кроме всего прочего, ее то и дело охватывал страх, и всякий раз, как это случалось, рука Поппи судорожно сжимала ручку газа. Машину швыряло вперед, потом начинало крутить, и только после этого, опомнившись, Поппи резко сбрасывала скорость.

«Это не ошибка», — билось у нее в мозгу. Эти слова она прочла по губам Хизер. Поппи тогда упомянула о снимках Лизы, которые раздобыл Гриффин, и подивилась ее поразительному сходству с Хизер. «Теперь понятно, почему тебя приняли за нее. Тут каждый бы ошибся», — сказала тогда Поппи.

— Это не ошибка, — одними губами произнесла в ответ Хизер.

Может, на самом деле она сказала совсем другое, и это она, Поппи, ошиблась, вообразив себе невесть чего? В конце концов, она ведь не слышала этого, просто прочитала у нее по губам. Поппи изо всех сил убеждала себя, что так и было, но всякий раз возвращалась к тому же. «Это не ошибка», — крутилось у нее в голове.

Поппи была потрясена. Ошеломлена. Раздавлена. Чудовищность этого признания не умещалась у нее в голове.

Но Поппи испытывала и другие чувства. Разочарование. Страх. Смущение. Обиду. Даже боль, хотя сама не понимала, почему. Выходит, все эти годы Хизер лгала! Нет, не лгала — просто не говорила правду.

Проклятие! Хотя… Поппи ведь тоже не говорила, но это вовсе не означало, что она такая уж испорченная. Во всяком случае, если верить Гриффину. Например, он утверждал, что люди, перенесшие тяжелую травму или несчастье, взрослеют раньше своих сверстников, становятся мудрее и терпимее. Если так, то Хизер тоже теперь другая. Она изменилась. И тогда, выходит, если она и виновна в убийстве Роберта Диченцы, были какие-то обстоятельства, которые ее оправдывают.

Но единственной причиной, которая пришла ей в голову, была самозащита. Она снова нажала на газ, сгорая от желания поскорее поделиться всем этим с Гриффином. К несчастью, возле дома кроме его старенького грузовичка стояла и другая машина. Подъехав, Поппи узнала джип Мэйды.

Твердо зная, что Мэйда сейчас во Флориде, Поппи принялась лихорадочно перебирать в памяти тех, кто мог приехать на джипе. Но внутренний голос ей подсказал, что, скорее всего, это все-таки Мэйда. Припомнив тон, которым накануне разговаривала с ней мать, и то, как он сразу ей не понравился, Поппи окончательно перепугалась — уж слишком она была какая-то робкая, неуверенная в себе, — непохожая на обычную Мэйду…

Поппи припарковалась возле дома, гадая, что могла мать наговорить Гриффину и что услышать в ответ.

Она была уже возле двери, когда та распахнулась и на пороге появилась Мэйда.

— Я бы воскликнула: «Сюрприз!», но это не в моем стиле, — с усмешкой бросила мать. Этого чуть суховатого юмора Поппи раньше в ней не замечала.

— Откуда ты, мам? Ты ведь была во Флориде!

— Господи, да там скука смертная! Тут у нас хоть что-то происходит. Вот я и прикатила назад. Наверное, кто-то меня видел, потому что только что позвонила Роуз. Гриффин говорит, что голос у нее был довольно кислый.

— Ты перезвонила ей?

— Нет. Роуз подождет. Мне хотелось вначале увидеть тебя. Входи же, Поппи. Что ты стоишь? Ты простудишься!

Поппи вкатилась в дом как раз в тот момент, когда Гриффин натягивал куртку.

— Удачно съездила? — мимоходом поинтересовался он.

«Удачно» было явно не то слово, чтобы описать результаты ее поездки, но Поппи почувствовала, что не может обсуждать это при Мэйде. Поэтому она притворилась, что не расслышала.

— Уже уезжаешь?

— Я предложила ему остаться, пообедать с нами, — вмешалась Мэйда, — но он отказался. Говорит, у него много работы.

Поппи, потянув носом, почувствовала дразнящий аромат — пахло чем-то до боли знакомым. Этот запах вернул ее в детство. Сколько же Мэйда тут не была, промелькнуло у нее в голове.

Гриффин натянул на уши вязаную повязку:

— Наверняка вы с мамой будете только рады побыть вдвоем.

Поппи подумала, что сама она не так уж и уверена в этом, и тут же краем глаза заметила какое-то движение. Господи, да ведь она совсем забыла про Викторию! Кошка, забравшись на свернутый вчетверо ее любимый плед, потягивалась.

— Ты уже видела мою кошку? — спросила Поппи у Мэйды.

— Твою кошку?! — поразился Гриффин.

Виктория спрыгнула с дивана и направилась к Поппи. Чуть задержавшись возле колес, кошка понюхала воздух, чтобы сориентироваться, и одним легким прыжком взлетела на колени к Поппи. Сердце у той екнуло и глухо заколотилось. Прижав к себе мягкое, упругое и пушистое тело, она зарылась лицом в рыжий мех. Ледяной комок, в который, казалось, превратилась ее душа после ошеломляющего признания Хизер, понемногу таял.

Поппи потерлась щекой о шелковистую шкурку и вскинула на Гриффина увлажнившиеся глаза.

— Ладно, — примирительно буркнул тот и привалился спиной к стене, натягивая ботинки. — Так тому и быть. Похоже, тут во мне никто не нуждается. Так что оставляю вас, дамы. Надеюсь, вы хорошо проведете время.

Одной рукой почесывая Викторию за ухом, другой Поппи развязала шарф.

— Так ты познакомилась с Викторией? — спросила она мать.

— О да, конечно. Она ради этого даже соизволила проснуться. Похоже, ей никто не нужен кроме тебя, — улыбнулась Мэйда. — Да и Гриффину, думаю, тоже, моя дорогая. — Она ласково отобрала у Поппи шарф.

— К твоему сведению, Гриффину нужна вовсе не я, а мой душ, мой письменный стол и мой телефон. Не знаю, что он тебе тут наговорил, но во всем Лейк-Генри ему никто не захочет помочь кроме меня.

— А он довольно славный, — мечтательно произнесла Мэйда. — И вел себя очень достойно — я имею в виду, когда на Лили обрушились все эти неприятности. Жаль, конечно, что он репортер. Но ведь Джон тоже газетчик, а Лили очень счастлива с ним. Думаю, если я смогла смириться с одним зятем-репортером, так второго уж как-нибудь переживу.

— Забудь об этом, мам. — Поппи сунула перчатки в карман. — Я не собираюсь за Гриффина замуж.

Мэйда взяла у нее куртку.

— Я это уже слышала, Поппи. Ты у нас никогда не выйдешь замуж. — Она повесила куртку на вешалку. — Ты твердишь об этом с тех пор, как тебе стукнуло пять. Долгое время мне казалось, что это мы с твоим отцом виноваты, что тебя не привлекает замужество. Только потом я догадалась, что это не так — просто ты слишком любила его.

Это была чистая правда. Джордж Блейк был мягким и добрым человеком, может быть, немного старомодным: во время работы неизменно надевал рабочий комбинезон, верил, что готовить нужно непременно на свежем сливочном масле, а книги переплетать только в натуральную кожу. Всякий раз, когда Поппи вспоминала отца, она почему-то чувствовала запах влажной земли, свежего, прогретого солнцем сена и спелых, душистых яблок.

А вот стоило ей подумать о матери, как в воздухе моментально начинало пахнуть грозой. Так было всегда, и на Поппи это действовало угнетающе.

— Маленькая несостыковочка, — ехидно пробурчала она. — Ты отлично знаешь, что замуж я не собираюсь, и тем не менее говоришь, что согласна терпеть Гриффина в качестве зятя.

— Мечтать не вредно, — улыбнулась Мэйда.

Поппи сильно подозревала, что мать просто дразнит ее, но на Мэйду это было как-то непохоже — такое было просто не в ее духе. Скорее уж можно было бы ожидать, что мать примется уговаривать ее принять ухаживания Гриффина, поскольку в ее глазах замужество было и осталось тем идеалом, к которому стремится каждая женщина. И то, что сейчас она уклонилась от спора, говорило об одном: Мэйда твердо намерена вскоре вновь вернуться к этой теме. Будучи уверена, что сможет без особого труда настоять на своем, она великодушно решила пока что оставить Поппи в покое.

— Как ты себя чувствуешь, мама? — спросила она. Все лето и осень Мэйду мучили мигрени. Поппи было невыносимо думать, что у матери могли обнаружить что-то серьезное, и ее страхи страшно забавляли Мэйду. Впрочем, вид у нее и в самом деле был на редкость здоровый.

— Чудесно, — улыбнулась она.

— Выглядишь ты отдохнувшей. И загорела здорово. Но раньше тебе никогда не было скучно.

— В этом году все по-другому, — тихо и как-то грустно ответила мать. — Лили вернулась, она замужем. Очень хочется, чтобы она была счастлива. Роуз не слишком ладит с Ханной, и это меня тревожит. Так ради чего мне торчать во Флориде, когда я могу быть здесь и почаще видеться с Ханной? А тут еще ты… и Хизер.

— Я и Хизер?! — вскинулась Поппи. — При чем тут я? Только Хизер!

— Что случилось, Поппи?

Поппи уже открыла было рот, чтобы выложить матери свежие новости, но в последнюю минуту почувствовала, что у нее язык не поворачивается это сделать. И вовсе не потому, что перед ней была Мэйда — будь на ее месте Лили, или Джон, или даже Кэсси, ничего бы не изменилось.

— Да ничего особенного, мам. Хизер сидит в тюрьме, ждет, пока в Калифорнии соберут достаточно доказательств, чтобы потребовать ее экстрадиции.

— Экстрадиции? То есть ее отправят назад?

— Мам, послушай, давай не будем об этом, хорошо? — Прижимая к себе Викторию, Поппи подкатилась к телефонной панели. — О господи!

— Что такое?

— Гриффин оставил целый список тех, кто звонил, пока меня не было. Надо будет использовать его почаще, — хмыкнула она, отметив про себя, что он не забыл даже включить громкую связь, чтобы она услышала, если кто-то будет звонить. Бумаги Гриффина были сложены аккуратной стопкой на самом дальнем углу письменного стола, сбоку скромно притулился его портфель. Поппи не поняла, что это — знак доверия или приглашение удовлетворить свое любопытство.

Она выехала в коридор, где стоял дурманящий запах шалфея и лаврового листа. Чем ближе к кухне, тем сильнее он становился. Оказавшись внутри, Поппи, не утерпев, сунула нос в духовку и шумно втянула в себя воздух. Вездесущая Виктория тут же последовала примеру своей новой хозяйки, принюхалась к доносившимся изнутри ароматам и одобрительно фыркнула.

— Ммм. — Поппи блаженно закатила глаза. — Никто не делает жаркое лучше тебя, мам!

— Ничего свежего в доме, — с извиняющимся видом посетовала Мэйда. — Все только из холодильника да из чулана. Ну да ладно, все равно те чудесные помидоры, которые привозит Мэри Джоан, уже закончились, так что я взяла консервированные. Первым делом я сунула мясо в микроволновку, чтобы оно разморозилось, потом поставила жаркое в духовку, а затем отправилась разбирать вещи.

Поппи давно уже привыкла к бесконечным подношениям Мэйды. Мать вечно совала ей что-то: самолично приготовленные блюда или только что купленные продукты, сласти и книги. И тем не менее она почувствовала, что тронута.

— Зря ты это. К чему было возиться?

— Мне это в радость, — улыбнулась мать. Но улыбка почти сразу же сбежала с ее лица. — Мне иногда так одиноко, Поппи.

— Но ведь у тебя куча друзей!

— Друзья никогда не заменят детей. — Смутившись, Мэйда принялась копаться в пакете, выкладывая на стол свежие апельсины. — Особенно моих замечательных девочек.

— Просто ушам своим не верю! — удивилась Поппи. — Насколько я помню, в свое время ты с ума сходила из-за того, что делала Лили.

— Просто мне страшно, — созналась Мэйда. — Вот у меня три дочери, которым уже под сорок, а я и не заметила, как это случилось.

— Мам, мне еще только тридцать два!

— Ты не поняла, дорогая. Я лишь хотела сказать, что вы уже совсем взрослые.

— Ты только сейчас это заметила?

— Нет. Но никак не могу привыкнуть к этому. — Мэйда подняла глаза на дочь. — Раз вы взрослые, то, выходит, не обязаны мне подчиняться. Я уже не имею права диктовать вам, что делать. Вы можете жить своей собственной жизнью. И делать свои собственные ошибки.

Вот вам, пожалуйста, — Мэйда в своем репертуаре! Вечно всего боится… Боится совершить ошибку или прожить жизнь, которую кто-то сочтет далекой от совершенства.

— Но это вовсе не значит, что я не переживаю за вас. Еще как переживаю! В конце концов, себя не переделаешь! — продолжала Мэйда.

— Радуйся, что ты моя мать, а не Хизер, — проворчала Поппи. Внезапно в ней проснулось любопытство. — Послушай, а в самом деле! Что бы ты делала, будь ты ее матерью? Вот, предположим, ты бы прочитала все эти газеты — и что бы подумала?

— Надо понимать, мы исходим из того, что Хизер — это не Лиза?

— Да, — кивнула Поппи, почувствовав легкий укол совести и от этого слегка сконфузившись. Ладно, отмахнулась она, будем считать, что вопрос, так сказать, гипотетический. — Предположим, что ее мать уехала, когда Хизер была еще совсем маленькой.

Мэйда задумалась, и на лице ее промелькнуло недоумение.

— Что же это за женщина, если она так сделала?

— Не знаю. Давай будем считать, что на это была достаточно серьезная причина. Так вот, что бы ты, мать Хизер, чувствовала в этом случае?

— Чувствовала бы себя беззащитной. Испуганной, расстроенной, сбитой с толку. Ломала бы голову, как такое могло случиться, да еще с моей собственной дочерью.

— А потом что? Поехала бы к ней? Попыталась поддержать ее в несчастье? Отыскала бы деньги, чтобы нанять адвоката? Я угадала?

— Это зависит от тех отношений, которые связывают мать и дочь. От того, почему много лет назад она оставила ее.

— Но ведь речь идет о матери и дочери! — всплеснула руками Поппи. — Попробуй представить себя на месте матери. Ты бы лично поддержала ее?

Мэйда неуверенно покачала головой:

— Да, думаю, это было бы правильно.

— Нет, я имела в виду — ты лично это сделала бы?

— Ну, положим, я бы знала, если бы моя собственная дочь что-то натворила, — фыркнула Мэйда.

Поппи едва не завизжала от нетерпения. Господи, сколько ж можно ходить вокруг да около! Ей нужен ответ — ясный и недвусмысленный. И желательно «да».

Поппи не сразу поняла, что добивается, собственно говоря, лишь одного — чтобы Мэйда сказала, что будет любить Хизер такой, какая она есть, и не важно, что она сделала. Чтобы ее безупречная мать созналась, что можно любить просто так, а не за что-то.

Но она уже поняла, что хочет слишком многого, и на сердце у нее стало тяжело. Поэтому Поппи даже обрадовалась, когда Виктория, спрыгнув на пол, прошествовала к своей миске.

Мэйда, к счастью, моментально забыла, о чем они говорили.

— Интересно, откуда она знает, что миска именно там?

— Мы ей показывали. У нее хорошая память.

Они молча смотрели, как Виктория ест. Спустя пару минут кошка направилась к лотку с наполнителем, но не стала забираться в него, а просто принюхалась и снова вернулась к своей миске.

— Как она это делает?! — изумилась Мэйда. — Может, по запаху?

— По запаху, по памяти, ощупью. У нее усы, как антенны. К тому же с утратой зрения все остальные ее чувства обострились.

— Это Гриффин принес ее тебе? Как это мило с его стороны! — растрогалась Мэйда.

— Вообще-то принес он ее вовсе не для меня. Он принес ее показать, а ей так тут понравилось, что мы решили оставить ее тут. Но это только временно, до его отъезда.

— Да? А я решила, что он принес ее для тебя.

— Нет.

Но Мэйда и ухом не повела, словно не слышала.

— Он сразу понял, как тебе не хватает животного в доме.

— Не нужно мне никакое животное, — строптиво бросила Поппи.

— Ты всегда обожала наших кошек. Помнишь ту, пятнистую?

— Помню, конечно. Мы звали ее Табби. Но ведь это было давно, мама. С тех пор моя жизнь здорово изменилась. Теперь я либо сижу в четырех стенах, либо куда-то еду. У меня пропасть дел и куча всяких обязанностей. Мне просто не до животных, понимаешь?

— А вот Гриффин так не думает. Он увидел эту кошку и сразу понял, что ты о ней позаботишься. Догадался, что она просто создана для тебя.

Что-то в голосе матери заставило Поппи насторожиться.

— Что значит — создана для меня?

— Она ведь не совсем обычная кошка. Она слепая. А это требует особого подхода. И только ты способна понять, что это такое.

— Кошка-инвалид для хозяйки-инвалида?! — присвистнула Поппи.

— Ну что ты, — мягко возразила мать. — Слепая кошка и хозяйка, которая способна понять, что это значит — вот и все, что я имела в виду.

Но фраза, словно отравленный наконечник стрелы, уже прочно засела в мозгу у Поппи.

— Кошка-инвалид для хозяйки-инвалида, — вполголоса повторила она. Интересно, Гриффин тоже подумал об этом? — И вдруг неожиданно для себя разозлилась на Мэйду, открывшую ей глаза. — Тебе обязательно нужно было это говорить?!

— Я этого и не говорила! Это ты переиначила мои слова по-своему. А у меня и в мыслях этого не было! — защищалась та.

— Мам, послушай, я живу полной жизнью, — жизнью, которая мне нравится и которая меня устраивает. Я привыкла к инвалидной коляске, и, может быть, поэтому люди, которые меня окружают, тоже привыкли к ней до такой степени, что порой даже ее не замечают. Не знаю, для чего тебе вдруг понадобилось тыкать меня носом… — Повернувшись к матери спиной, Поппи выкатилась из кухни.

— Я совсем не это имела в виду!

— Именно это, мама. Это так на тебя похоже — самый что ни на есть невинный поступок превратить в нечто столь возвышенное, что сразу чувствуешь себя калекой. — Поппи резко развернула коляску и впилась взглядом в лицо матери. — Никому это не удается лучше тебя, мама. Только рядом с тобой я снова ощущаю себя неполноценной. Зачем ты это делаешь? Почему ты просто не можешь принять меня такой, какая я есть? Почему не можешь обращаться со мной, как с нормальным человеком?

Резко толкнувшись, она покатилась по коридору в сторону своей спальни. Но, оказавшись в этом крыле дома, Поппи внезапно передумала, свернула в сторону «спортзала» — комнаты, где стояли ее тренажеры, въехала туда и плотно прихлопнула за собой дверь. Какое-то время она сидела молча, сжимая и разжимая кулаки. Потом за дверью послышался какой-то звук, заставивший Поппи очнуться.

Если это Мэйда, то она простояла там довольно долго. Злая и обиженная на дочь, она тем не менее наверняка уже сообразила, что зашла слишком далеко.

Но это была не Мэйда. Из-под двери послышалось вопросительное мяуканье.

Поппи слегка приоткрыла дверь — и Виктория проскользнула внутрь. Одного ее присутствия оказалось достаточно, чтобы в душу Поппи снизошел покой. Она наблюдала, как кошка обследует комнату. Сначала Виктория зигзагами прошлась от стены до стены, потом принялась бродить между тренажерами, осторожно шевеля усами и обнюхивая их, перед одним встала на задние лапы и потыкалась в него носом, на другой даже вспрыгнула, потопталась немного на сиденье и соскочила на пол. Добравшись до брусьев, она вскочила на узкую жердь и прошлась по ней из конца в конец. Покончив с обходом, Виктория села и повернула голову к Поппи.

— А ты умница, — ласково прошептала та, чувствуя, что буря, бушевавшая в ее душе, улеглась. Подъехав к кошке, Поппи подперла кулачком голову и задумчиво посмотрела в незрячие глаза. — Знаешь, брусья теперь твои. Можешь бегать по ним, можешь просто сидеть, если тебе так больше нравится. А все остальные тренажеры — мои. Ну что, все по-честному?

Глава 11

Уехав от Поппи, Гриффин заскочил к Чарли за сэндвичами, которые съел в компании Билли Фарруэя в его избушке на курьих ножках. Потом не спеша отправился к себе. Небо было усыпано звездами, в свете полной луны свежевыпавший снег блестел и переливался, слегка поскрипывая под ногами. Ночь казалась сказочной. Подняв воротник, Гриффин сунул руки в карманы и немного постоял в тишине, любуясь этим зрелищем. Огоньки пролетавшего над головой самолета искорками прочертили небо над головой, светлячком вспыхнула падающая звездочка и тут же погасла. Где-то на дальнем конце озера глухо заурчал грузовик, и вокруг снова воцарилась звенящая тишина.

А вот и крики гагар! Билли и впрямь обожает свой манок. За исключением этих звуков озеро, казалось, спало мертвым сном.

И тут он заметил лису. Во всяком случае, Гриффин решил, что это, должно быть, лиса — щуплое, тощенькое тельце, позади которого мотался неправдоподобно пушистый хвост. Опустив голову к земле, словно собака, идущая по следу, она просеменила к дальнему берегу озера, юркнула в кусты и исчезла из виду.

Почувствовав, что начинает замерзать, Гриффин вошел в дом. Первым делом он развел огонь в камине, потом, бросив взгляд на часы, сварил кофе и снова глянул на часы. Потом открыл дверь, выглянул наружу и вновь уставился на часы.

Решив, что уже достаточно поздно, Гриффин натянул на себя все, что было теплого, вышел из дома и направился к берегу, стараясь держаться своих же собственных следов. Он забрался в грузовик, пару минут прогрел двигатель и двинулся в путь. А потом, съехав на обочину, позвонил Поппи.

— Привет, — поздоровался он, и сердце его радостно подпрыгнуло, когда в трубке отозвался знакомый голос. — Я тебя не разбудил? — Голос у нее был странный — не то что бы сонный, скорее задумчивый.

— Нет, я еще не спала. — В трубке послышался вздох. — Мысли не дают. Эй, а ведь ты говорил, что находишься вне зоны действия телефона!

— А я сейчас не на острове. Сижу в грузовике на том месте, где он начинает работать.

— А который час? — спросила Поппи. Потом, видимо, посмотрела на часы, потому что сама же и ответила. — Почти одиннадцать. На озере, должно быть, холод собачий.

— Да нет, все не так уж ужасно. Ветра, по крайней мере, нет. Я не хотел звонить раньше — решил, что дождусь, когда твоя матушка вернется домой. Как все прошло?

— Как прошло что? — чуть более резко, чем обычно, переспросила Поппи.

— Обед с мамой.

В трубке повисло молчание. Потом голос Поппи смягчился.

— Все в порядке. Спасибо, что спросил.

Почувствовав под ногами твердую почву, Гриффин облегченно вздохнул.

— Со мной она была чрезвычайно мила. Но почему-то у меня такое чувство, что вы с ней не всегда ладите. Впрочем, когда речь идет о матери и дочери, это обычное дело. Женщины не терпят соперничества.

— Наверное, — безразлично отозвалась Поппи, и Гриффин догадался, что она думает о чем-то своем. — Гриффин, мне надо спросить тебя об одной вещи…

Его сердце забилось чаще. Мысленно он уже приготовился к тому, что сейчас она спросит о чем-то очень личном… Например, есть ли у него кто-то в Принстоне…

— Я слушаю. Можешь спрашивать, что угодно.

— Ты специально притащил мне эту кошку?

Что ж, действительно очень личный вопрос, хотя и не тот, которого он ждал. Может, кошка оказалась больной и Поппи прикидывает, как бы поделикатнее вернуть ее ему, подумал Гриффин.

— С ней что-то не так?

— Да нет, она сейчас спит на диване рядом со мной. Шарлотта оказалась права. Кошка и впрямь из разряда «карманно-диванных». Скажи, ты привез ее мне, потому что она слепая?

— Тебе не нужна кошка?

— Да нет же! Мне тут пришло в голову… Наверное, ты решил, что мы с ней составим неплохую парочку. Она калека, и я калека. Это правда?

— Нет, — удивленно отозвался Гриффин. Он действительно ни о чем таком не думал. — Вообще-то, если помнишь, я брал ее для себя. Она показалась мне такой трогательной.

— Потому что она слепая?

— Нет. Потому что она заслуживает лучшего. Ей нужен хороший дом.

— Потому, что она слепая? — настойчиво повторила Поппи.

— Ну… да. Может быть.

— Примерно то же ты, наверное, чувствуешь и в отношении меня?

До Гриффина наконец дошло. Он что-то невнятно булькнул, изо всех сил стараясь не расхохотаться.

— По-моему, хороший дом у тебя есть!

— Дом — это еще не все. В доме тоже может быть одиноко. А у тебя доброе сердце, Гриффин. И это доброе сердце заставило тебя взять слепую кошку, чтобы подыскать ей хороший дом. И то же самое доброе сердце, вполне возможно, заставило тебя приехать ко мне. Так вот, я хочу, чтобы ты понял: в этом смысле у меня все в порядке. Ясно? И у меня нет недостатка в мужчинах — в том числе и после той аварии.

— Ничуть в этом не сомневаюсь.

— Кстати, ты незнаком с Джейсом Кэмпионом? У него кузница возле Хеджетона.

— Кузница?

— Да, он кузнец. Впрочем, сейчас он редко этим занимается — в округе почти не осталось лошадей. Джейс, конечно, сможет поставить подкову, если в этом случится нужда, но в основном он кует разные уникальные вещи. Его авторские работы выставляются даже в Нью-Йорке. О нем часто пишут в журналах. Он просто купается в славе.

Гриффин слушал молча. Он давно уже понял, что, когда Поппи вот так заносит, лучше всего дать ей выговориться.

— Я рассказываю это тебе для того, — надменно заявила она, — чтобы ты знал: у меня есть все, чего я хочу. И мне не нужна твоя жалость. Джейс много раз просил меня выйти за него, да и не он один. Так что если ты вернулся, потому что тебя привела сюда жалость ко мне, то ты ошибся. У тебя нет причины меня жалеть. У меня все замечательно.

— С чем тебя и поздравляю, — обиженно рявкнул Гриффин. Но у меня с этим тоже все в порядке. Да если хочешь знать, ко мне на свидание любая прибежит, стоит только позвать!

— Так в чем же дело?

— Надоело! — фыркнул он. — Ни одна из них и мизинчика твоего не стоит! Ты ведь у нас колючая, словно кактус, в отличие от всех этих куколок. — Гриффин задумался над тем, что сказал, и неожиданно успокоился. — Но колючки — это даже забавно, честное слово. С тобой не скучно. Ты интригуешь меня, ставишь меня в тупик. Это классно.

— Вот оно что! Захотелось чего-то новенького? После пресного потянуло на остренькое? Стало интересно, как оно — с калекой?

— А ну прекрати молоть чушь! — взорвался Гриффин. — Если ты до такой степени не веришь мне, что ж, значит, у нас с тобой нет будущего. Ты волнуешь меня не потому, что ты инвалид, а потому, что ты думаешь! Ты не сдаешься. Ты борец. Ты живешь, как ты хочешь, и делаешь то, что хочешь. Честно говоря, никогда не думал, что смогу влюбиться в калеку. — Голос его потеплел. — Я действительно схожу с ума, Поппи. И был бы счастлив заняться с тобой любовью. Сколько времени я провел, представляя себе, как это будет. Ты не поверишь, но от этих мыслей у меня просто все тело болит.

— Как у парализованного, да?

— Нет, как у отвергнутого, Поппи. Как у отвергнутого.

Она так долго молчала, что Гриффин испугался.

— Эй, ты еще тут? — наконец не выдержал он.

— Тут, — ответила Поппи, но Гриффин мог бы поклясться, что голос ее звучит немного по-другому. Ему даже показалось, что он дрожит.

— Ты опять плачешь? — спросил он, стараясь не выдать своего волнения.

— Это был чертовски тяжелый день. — Поппи зашмыгала носом.

— Ты имеешь в виду свидание с Хизер? — В трубке послышалось нечто вроде рыдания, и Гриффин не на шутку всполошился.

— С тобой все в порядке?

— Да.

«По голосу не скажешь», — подумал Гриффин. И тут же услышал, как она тихо заплакала.

— Я сейчас приеду.

— Нет. — Поппи ожесточенно зашмыгала носом. — Нет, со мной все в порядке, — умоляюще прошептала она, — просто… Просто ты иногда говоришь удивительные вещи. А у меня, знаешь ли, тоже есть сердце, и все такое.

— Через десять минут я буду у тебя.

Она рассмеялась.

— Ничего не выйдет. Ты просто убьешься — слетишь с дороги и врежешься в дерево. В точности как Марсия Макклири, она же Марси Смит, бывшая жена Мики.

— Покойная жена, — поправил Гриффин. — Я видел фотографию. А теперь расскажи мне о Хизер. Она что-нибудь сказала?

— Не знаю.

— Что значит — не знаю?!

— Возможно, и сказала. А может, мне только показалось.

Гриффин терпеливо ждал, что за этим последует. Но Поппи молчала.

— Ты еще помнишь о моем существовании? — не выдержал он.

— Я просто не знаю, — с надрывом в голосе крикнула Поппи, и Гриффин понял, что они вернулись к тому, с чего начали. Голос у нее сейчас был в точности такой же, как когда она сняла трубку.

— Так она действительно Лиза? — тихо спросил он.

— Не знаю.

— Она опять не дала тебе никаких концов?

Поппи не ответила. А Гриффину страшно не хотелось ее торопить. В ней чувствовалась независимость — и ему это нравилось. К тому же до этого дня она жила без него и привыкла к этому. Придется потерпеть — нужно дать ей время подумать, привыкнуть к этой мысли.

— Завтра я приеду с самого утра — приготовлю тебе завтрак.

— Я могу сама приготовить себе завтрак.

— Мне это известно. Но, видишь ли, я люблю готовить, а на Литтл-Беар в этом смысле не очень-то развернешься. Так что уж сделай милость, дождись моего приезда, хорошо? Пожалей несчастненького, — заканючил он. — Очень хочется приготовить что-нибудь на настоящей плите! Ну Поппи, будь человеком!

— По-моему, я это уже слышала.

— Так я приготовлю завтрак?

Молчание. Потом тяжелый вздох…

— И что это будет?

— А что ты любишь на завтрак?

— Я первая спросила.

— Ладно. Могу приготовить классный омлет. Испечь булочки. А еще я делаю такие французские тосты — пальчики оближешь!

— Ты печешь?!

— Если меня очень попросят. Так что ты на это скажешь?

— Звучит чертовски заманчиво. Обожаю французские тосты.

— В восемь — это не слишком рано?

— Нет.

— Тогда договорились. Надеюсь, ты не проспишь наше свидание? — Он тут же пожалел о вырвавшихся у него словах, но Поппи не сказала ни слова, и на сердце у Гриффина полегчало. — После завтрака расскажешь, что так расстроило тебя во время свидания с Хизер? — мягко спросил он.

— Там видно будет, — неохотно проворчала она. Снова тишина в трубке. А потом чуть слышно: — Гриффин?

— Ммм?

— Спасибо тебе… — Это было сказано так тихо, что он едва разобрал ее слова.

— За что?

— За то, что позвонил. За то, что понял, что происходит между мной и матерью. За то, что думаешь обо мне… тревожишься. Такое бывает редко.

— А все потому, — нарочито назидательным тоном начал он, но тут у него сдавило горло, сердце заколотилось, как безумное, и Гриффину пришлось замолчать, чтобы она не почувствовала, какой ураган бушует в его душе, — что ты так долго морочила мне голову — кашлянув, продолжал он. — Помнишь свои письма, в которых ты расписывала, какая ты, дескать, независимая и все такое. Независимость, конечно, штука замечательная, и в тебе ее больше чем достаточно, но… Согласись, хорошо все-таки, когда рядом есть кто-то, кому не все равно, что с тобой?

— Да-а… — протянула Поппи. Хотела она этого или нет, но в голосе ее была едва сдерживаемая радость. — Только ты осторожно, хорошо?

— Обязательно. Спи спокойно.

— И ты.

* * *
Кэсси засиделась за работой за полночь, хотя, если честно, похвастаться ей было особо нечем. Тем не менее она до такой степени погрузилась в свои мысли, что, когда рука Марка легла ей на плечо, Кэсси от неожиданности подпрыгнула, словно в нее воткнули раскаленную булавку.

— Пошли спать, — ласково сказал он.

— Немного погодя, — улыбнулась она.

— Ты говорила то же самое и час назад. — Не дождавшись ответа, Марк убрал руку и выпрямился. — По-моему, все только хуже…

Это верно — все действительно становилось хуже с каждым днем. И в этом была виновата только она, Кэсси. Еще на сеансах психотерапии для семейных пар, куда они ходили вместе, им посоветовали обязательно ложиться вместе, хотя бы несколько раз в неделю. И не важно, что они будут делать в постели — разговаривать, заниматься любовью или просто лежать рядом. Кэсси со стыдом была вынуждена признать, что уже забыла, когда это было в последний раз.

Она запустила руку в волосы. Белокурые кудряшки мигом встали дыбом, словно символизируя разлад, царивший в ее мыслях.

— Прости… Мне просто нужно подумать.

Марк через плечо жены заглянул в разложенные перед ней на столе документы.

— Это из комитета?

— Не все. Надо что-то делать. Я имею в виду, с озером. В конце концов, мы ведь пьем эту воду. Нужно составить предполагаемую смету расходов.

— Мне казалось, ты покончила со всем этим еще в пятницу.

— Так оно и есть. Три офицера полиции, дежурство в три смены по восемь часов каждая плюс катер береговой охраны плюс оборудование для взятия проб воды — все вместе не так уж дорого. Эти расходы можно будет покрыть за счет минимального повышения налогов на недвижимость. Весьма скромная плата за то, чтобы жить спокойно.

— А что, кто-нибудь против?

— Да все те же. Альф Баззел и его шайка «старожилов» вопят о том, что мы, мол, выдумали какую-то мифическую угрозу, а на самом деле озеру ничего не грозит. Натаниель Роу и кучка таких же тупоголовых упрямцев заявили, что скорее умрут, чем допустят присутствие полиции. А Вилли Джейк и его сторонники твердят, что если мы действительно не хотим, чтобы в озеро попала какая-нибудь смертельная зараза, то нужно не трое, а по меньшей мере девять человек охраны, по три человека в смену. Но при этом — никакого увеличения налогов!

— А каково в целом общественное мнение?

— Похоже, оно на нашей стороне. Но ведь на всех не угодишь, верно?

— Подыщи хорошего пиарщика. Люди должны знать, что им грозит.

— Уже начали. — Кэсси махнула рукой в сторону присланных из Конкорда бумаг. — Увы, многие предпочитают прятать голову в песок и не хотят ничего слышать об опасности. Их устраивает то, что есть, и они не желают ничего менять.

Марк потянул за уголок лежавший на самом верху стопки документ. Но это была не бумага, а фотография. Кэсси заметила ее почти одновременно с Марком. Она видела ее сотни раз и все равно была поражена.

— Видимо, это либо Лиза Мэтлок, либо Хизер Мэлоун, — сказал Марк. — Хитрый вопрос, да?

— Ничего хитрого, — буркнула Кэсси. — Это Хизер.

— О, похоже, у тебя проблемы.

— Это уж точно. А Хизер не хочет мне помочь. Правда, существует крохотная вероятность, что она просто не может этого сделать. Я тут поговорила с двумя психиатрами, и они допускают, что у нее посттравматическая амнезия. Но до тех пор, пока мы не знаем, что это была за травма, мы связаны по рукам и ногам. Либо она не понимает, что ей грозит и поэтому продолжает хранить молчание, либо она виновна, причем увязла в этом деле настолько, что до смерти боится лишний раз открыть рот.

Марк удивленно воззрился на жену.

— Но ведь ты ее адвокат! Ты не имеешь права думать так о ней!

— Может, ты и прав. — Кэсси тяжело вздохнула. — Мне тут из Калифорнии прислали кое-какой дополнительный материал… На женщину, которая вполне может оказаться Хизер. А взгляни на этот снимок! Или вспомни те, что были опубликованы в газетах. Сходство просто потрясающее! И что тут прикажешь делать? Предположим, я запаслась свидетелями, готовыми подтвердить, что сходство почерков отнюдь не является решающим доказательством. Но больше-то у меня ничего нет! Ничего!Хизер, конечно, моя подруга, и я нежно ее люблю, однако мне не на чем строить свою защиту. — Кэсси безнадежно покачала головой. — Она не дала мне в руки ни единого факта, за который можно было бы зацепиться!

— Собери данные на Лизу. Все, что сможешь.

— Хизер это не поможет.

— А вот тут ты не права. Поможет, и еще как — если она все-таки Лиза. Если она Лиза и в то же время она — та, которую мы все знаем и любим, тогда у нее может оказаться весьма и весьма уважительная причина переехать того парня. Та Хизер, которую я знаю, не убийца. Она отнюдь не истеричка и не сумасшедшая. Напротив, это спокойная, уравновешенная женщина, которая ничуть не подвержена диким приступам ярости или человеконенавистничества. Она не страдает маниакально-депрессивным психозом и вполне вменяема. Стало быть, у нее была причина, и причина достаточно веская. Найди ее, и многое станет понятно. Послушай, до сих пор ты была поглощена только одним: как доказать, что Хизер это и есть Хизер и она никак не связана с Лизой Мэтлок. Но не кажется ли тебе, что пришло время взглянуть на это дело под совершенно другим углом?

Кэсси развернулась и посмотрела мужу в глаза.

— И как ты себе это представляешь? — Это был не вопрос, а скорее всплеск раздражения и накопившейся за это время усталости. — Может, ты думаешь, что мне что-то известно? Что у меня в рукаве какие-то козыри? Уверяю тебя, — нет. Мика по самые уши в долгах — он влез в них, когда решил купить новое оборудование. А чтобы вести расследование, нужны деньги. — Иначе как я раздобуду нужную мне информацию касательно Лизы?

— А Гриффин?

— Гриффин — неместный. И к тому же он журналист.

— Но ведь это он добыл для тебя этот снимок!

— Ну, положим, не для меня, а для Поппи, — проворчала Кэсси. — Нет, Марк. Чтобы собрать сведения, мне нужен детектив, причем независимый, а это связано с огромными расходами: оплата отелей, авиабилетов, бензина и так далее. Его гонорар — тоже деньги немалые. И не забывай о взятках — как подсказывает опыт, когда ведешь расследование, без них не обойтись. Ну и что же мне делать?

— Обратись к Гриффину.

— Я ему не доверяю.

— Неужели все дело в этом? Или тебе мешает гордость?

От возмущения Кэсси едва не проглотила язык.

— Это нечестно!

— Кэсси, разве я тебя не знаю? Ты страшно самолюбива. И, по-моему, ты сама это признала — если не ошибаюсь, на прошлой неделе.

Точно — во время сеанса у психотерапевта. Слово в слово. И тем не менее Кэсси немедленно ощетинилась.

— Ты передергиваешь! Я сказала, что горжусь тем, что я делаю, может быть, даже слишком. Но я никогда не говорила, что могу отказаться от чьей-то помощи из глупой гордости или уязвленного тщеславия.

— Да ну?

— Гордиться своей работой — это похвально. Тут нет ничего плохого. Конечно, ты можешь упрекать меня в том, что я трачу слишком много времени на каждое дело. Но для моих клиентов это благо. А отказаться от помощи просто из гордости — это неправильно. Это значит, что я отказываюсь сделать для своего клиента все, что нужно. Но я не настолько плохой адвокат, и ты это прекрасно знаешь.

— Забудь ты о том, что ты адвокат. Думай просто как женщина, как нормальный человек. Ты ведь и в самом деле гордишься тем, что все делаешь сама. Разве нет?

— Должен же кто-то это делать!

— И лучше всего, чтобы этим человеком была именно ты. Брось, Кэсс, — отмахнулся Марк. — Вспомни — ты ведь уехала из города сразу же, как окончила школу. А должна была остаться. И вот теперь ты как будто стараешься наверстать это время.

Каких-то восемь лет, с горечью подумала Кэсси. Всего восемь лет прошло после того, как она, став юристом, снова вернулась домой. Но за эти восемь лет умерли ее отец — от рака, сестра — от передозировки наркотиков, мать — от тоски и одиночества. И с тех пор Кэсси казнила себя — хотя, сказать по правде, она не знала, чем могла бы помочь, останься тут. Так продолжалось до тех пор, пока она не вышла замуж и не стала матерью. Материнство перевернуло всю ее жизнь. Возможность создать свою семью, вырастить детей стало для нее еще одним шансом. Работать не покладая рук, чтобы помогать другим людям, — вторым. Но, несмотря на это, Кэсси чувствовала, что всей ее жизни не хватит, чтобы искупить тяжкий грех, который камнем лежал у нее на душе — ее не было рядом, когда самые близкие ей люди отчаянно нуждались в ней.

А Марк продолжал:

— Тебе нет нужды постоянно что-то доказывать самой себе. Неужели ты и впрямь боишься, что у кого-то повернется язык упрекнуть тебя? После всего того, что ты сделала для жителей этого города?

— Да, боюсь. — Голова Кэсси упала на грудь. — Живы еще друзья моих родителей, и они помнят, что я сделала. Тот же Альф, к примеру. Думаешь, я не чувствую, на что он намекает, когда в очередной раз повторяет, что прожил здесь всю свою жизнь? А Натаниель Роу? Он всегда такой любезный, улыбается, но глаза у него холодные. Ему ненавистно все, что я делала все эти годы. И если я сейчас обращусь за помощью к Гриффину Хьюзу, старая гвардия сомкнет ряды и ополчится на меня.

— А тебе не все равно?

— Конечно, не все равно. Естественно, мне хотелось бы заслужить их уважение. Но ведь остается еще Хизер, и одному Богу известно, что я сейчас испытываю по отношению к ней. В жизни еще не чувствовала себя так глупо.

— Позвони Гриффину, — снова повторил Марк и встал. — Я иду спать.

* * *
Поппи лежала без сна. В комнате было достаточно светло — в небе, словно желтый фонарь, висела луна, и снег ослепительно сверкал и переливался в ее лучах, как серебряная фольга. Не спалось ей вовсе не потому, что ее осаждали мысли о Гриффине, хотя поначалу она и в самом деле думала о нем. И Хизер была тут ни при чем, пусть она тоже весь вечер не выходила у Поппи из головы.

Сейчас перед ее мысленным взором стоял Перри Уокер. Он был красив — высокий, почти шести футов роста, с широкими плечами и шапкой густых светлых волос, всегда смеющимися глазами и обаятельной улыбкой — таких называют душой компании. Он и был ею — до самой своей смерти. В тот вечер он рассказывал ей какой-то анекдот — вернее, пытался перекричать рев снегоката. То ли анекдот оказался довольно старым, то ли просто плоским, но Поппи позволила себе высказаться откровенно по поводу того, что она об этом думает. Она не помнила, что он ответил. А может, не расслышала. То, что последовало вслед за этим, было настолько жутко и дико, что все мысли разом вылетели у нее из головы.

Застонав от ужаса, Поппи закрыла лицо руками и крепко зажмурилась. И тут же подскочила на месте, почувствовав, как что-то зашевелилось возле нее. Холодный пот выступил у нее на лбу. Но это оказалась Виктория — уютно свернувшись в клубок, она крепко спала рядом с Поппи, а теперь проснулась и села, уставясь куда-то ничего не видящими глазами.

— Почему не спишь? — спросила Поппи.

Виктория сонно мяукнула. Потом вытянула лапку, лизнула ее и принялась умываться.

Поппи задумалась. Интересно, понимает ли Виктория свою ущербность? Помнит ли она то, что когда-то видела? Может, именно память помогает ей сейчас ориентироваться в пространстве?

Что до самой Поппи, то память скорее мешала ей, чем помогала. Вспоминать всегда было больно. Память назойливо подсовывала ей образ живого и здорового Перри, каким он был незадолго до смерти, заставляя ее всякий раз гадать, каким бы он стал сейчас, если бы остался жив. Наверное, он успел бы обзавестись целым выводком малышей, и вовсе не потому, что всегда мечтал о большой семье или из-за его религиозных убеждений — просто Перри всегда был на диво беспечен. Секс доставлял ему такое же удовольствие, как хоккей, охота или пиво — ну, может, чуточку больше. Представить, что он воспользуется презервативом, было просто невозможно — с таким же успехом можно было предложить ему зарядить винтовку пыжом. Или тянуть пиво через соломинку.

Как-то раз у Поппи случилась задержка на шесть недель. Под конец она уже почти не сомневалась, в том, что беременна. К сожалению, она так и не успела разобраться в своих чувствах и решить, как поступить. Проблема в конце концов отпала сама собой — у нее начались месячные и сейчас Поппи не знала, рада ли она, что все обошлось, или разочарована.

А тогда она возблагодарила свою счастливую звезду и начала предохраняться сама, не надеясь на Перри. Потом, лежа в больнице, Поппи пришла к выводу, что все к лучшему. После всего случившегося разве могла она взять на себя ответственность за ребенка? Нет. Более того — она не имела на это права.

Это тоже была расплата.

Как инвалидное кресло, к которому она теперь прикована навсегда.

Как невозможность бегать на лыжах.

Как то, что ее больше никогда не поцелует ни один мужчина.

Потом ее мысли потекли в другом направлении. Поппи принялась гадать, как сложилась бы ее жизнь, если бы в тот день насмешница-судьба сдала ей другую карту. Что бы стало с Перри, если бы он выжил, а она погибла. Смог бы он выстоять и не сломаться, как это удалось ей.

Виктория, подобравшись к краю постели, свесила вниз мордочку, пошевелила усами и мягко стекла на пол. Поппи молча смотрела, как кошка подошла к окну и уселась, почему-то выбрав себе место посреди пятна лунного света. Поразмышляв о чем-то своем, она принялась прихорашиваться, забыв о Поппи. Она только раз прервала свое занятие, уставившись в сторону окна. Форточка, как обычно, была открыта — Поппи любила слышать, что происходит снаружи. Почему-то наглухо закрытое окно отгораживало ее от всего остального мира больше, чем парализованные ноги.

Подойдя к окну, Виктория сжалась в один тугой, упругий комок и вспрыгнула на подоконник. Поппи вздрогнула и зажмурилась — но кошка умудрилась проделать все это настолько изящно и аккуратно, что Поппи на миг даже забыла о ее слепоте. Подняв нос кверху, кошка принялась жадно втягивать ноздрями свежий холодный воздух.

Интересно, подумала Поппи, Виктория родилась такой акробаткой или эта непостижимая ловкость пришла к ней вместе со слепотой? Да, эта кошка по своей натуре оказалась явной авантюристкой. Ее независимый характер просто бросался в глаза. Обнаружив миску с едой и лоток с наполнителем, она тут же преисполнилась уверенности в себе и сейчас явно чувствовала себя как дома. Конечно, резкая перемена в ее жизни немного выбила ее из колеи, к тому же она за один день сменила сразу нескольких хозяев, но, надо отдать ей должное, Виктория осталась на высоте.

И уж, конечно, эта кошка не страдала комплексом вины.

* * *
Мика только-только забылся тяжелым сном, когда слабый крик заставил его открыть глаза. Пулей вылетев из постели, он в три прыжка пронесся по коридору и влетел в детскую. Стар, всхлипывая и дрожа, сидела в кровати.

Мика осторожно присел на краешек постели.

— Плохой сон приснился?

Стар кивнула.

Он бросил взгляд на вторую постель — Мисси спала без задних ног.

— Может, согреть тебе молока?

Когда она согласилась, Мика подхватил дочку на руки и вышел. Зажигать свет на кухне он не стал — почему-то ему казалось, что при свете отсутствие хозяйки будет особенно заметно. Да и луна светила вовсю, заливая кухню своим призрачным светом.

Усадив Стар на подоконник, он налил ей в чашку горячее молоко. Крепко обхватив ее обеими руками, девочка пила так медленно, словно попробовала его в первый раз — возьмет в рот, подержит, проглотит… При виде этого у Мики все перевернулось внутри. Он давно привык к ее недетской проницательности, к умению принимать и смиряться с тем, что нельзя изменить, как это делают взрослые, и часто забывал о том, что она еще ребенок.

Не отрывая глаз от чашки, Стар прошептала:

— Я осталась совсем одна… Там, в этом кошмаре…

— Совсем одна? А где же был я?

— Н-не знаю.

— Ты думаешь, что я мог уйти?

Стар пожала плечами.

Забрав у нее чашку, Мика устроился рядом с ней и крепко прижал дочь к себе. Когда ее тонкие, как веточки, руки обвились вокруг его шеи, он почувствовал, что глаза у него защипало.

— Я тут, с тобой, — прошептал он ей на ухо. — Я никуда не уйду. Никуда и никогда!

Они еще долго сидели так, крепко прижавшись друг к другу. Потом Мика отнес дочь в постель и уселся рядом. Но даже после того, как девочка, свернувшись клубочком и подсунув ладонь под щеку, уснула, он все еще чувствовал ее руки вокруг своей шеи. В детстве он видел мало ласки. Может быть, именно поэтому близость женщины играла в его жизни такую большую роль. Он истосковался по ласке, особенно женской. Марси обожала ласкать его. В какой-то степени в этом и крылся секрет ее притягательности. Потом в его жизнь вошла Хизер, и Мики был потрясен тем, насколько ее ласки отличаются от нежности Марси. Хизер в постели была такой же, как и вне ее — искренней, прямодушной и честной.

Честной?! Разве можно назвать так женщину, с которой он жил и не знал о ней ничего — ни откуда она родом, ни даже кто она на самом деле!

Мика почувствовал, как в груди его закипает злость. Сейчас он с радостью придушил бы Хизер собственными руками.

Глава 12

Желая поскорее покончить с домашними делами и принять душ до того, как появится Гриффин, Поппи в понедельник заставила себя выбраться из постели пораньше. И день покатился обычной своей чередой: сначала занятия на силовых тренажерах, потом велосипед. Виктория, устроившись на брусьях, казалось, следила за каждым ее движением, чутко поворачивая голову на любой звук. Время от времени она потягивалась и выразительно трясла хвостом, всем своим видом показывая, что пора заканчивать.

— На колени пока нельзя, — приговаривала Поппи. — Подожди, будь хорошей девочкой. Уже скоро.

Покончив, наконец, с упражнениями, Поппи перебралась в коляску, подъехала к кошке и погладила ее по голове. Сжавшись в упругий комок, Виктория с точностью циркового акробата прыгнула на колени Поппи, покрутилась немного и легла.

Придерживая кошку одной рукой и наслаждаясь ощущением близости живого и теплого тела, Поппи подняла голову и внимательным взглядом окинула брусья. Если не считать того, что перекладины не возвышались у нее над головой, а находились где-то на уровне пояса, они практически ничем не отличались от тех, на которых она занималась во время школьных уроков физкультуры. Будучи не просто сорвиголовой, а еще и лидером, победительницей — стремление во всем и всегда быть первой было у нее в крови, — Поппи без особого труда взлетала на них, чтобы, сделав кульбит, пружинисто приземлиться на маты. Теперь ее руки сильнее, чем тогда, но и сама она стала тяжелее, хоть и не намного. Ее вес редко дотягивал до 110 фунтов — не такая уж большая тяжесть, подумала она.

Она и сейчас смогла бы подтянуться на брусьях, раскачивая свое неуклюжее тело между жердями. Но она поставила их тут не для этого — они нужны были ей, чтобы опираться на них, осторожно двигая бедрами, словно делая сначала один крошечный шажок, потом другой. Со временем она научилась этому. Это было нелегко, но она научилась.

Все так же придерживая кошку рукой, Поппи оглядела комнату. В дальнем углу на крючке, до которого ей не составило бы труда дотянуться, висела пара металлических скоб для ног. Красивыми их трудно назвать, с усмешкой подумала Поппи. Приходилось изрядно попотеть, чтобы натянуть их на ноги. Но ужаснее всего был шум, который они издавали — это почему-то бесило Поппи больше всего. Металлические щелчки всякий раз наводили ее на мысль о роботах. Чувствовать себя Робокопом было противно, что являлось еще одной причиной избегать их под любым мало-мальски благовидным предлогом.

К тому же, чтобы ходить в них, нужны костыли, на которых она чувствовала себя словно корабль в качку. И вообще, для чего лишний раз истязать себя, когда в коляске так удобно и, главное, безопасно!

Конечно, она еще не забыла то чувство отчаянной беспомощности, которое охватило ее, когда Стар Смит исчезла в роще, а она, Поппи, могла только кричать ей вслед, проклиная собственное бессилие.

А будь у нее собственные дети? Может, попробовать все-таки научиться ходить — просто на всякий случай?

Но детей у нее нет. И скорее всего не будет. Она не может взять на себя такую ответственность. Во всяком случае, надолго.

* * *
— Ты не ошиблась? — в который раз уже переспросил Гриффин. — Ты уверена, что она это сказала?

— Следи по губам. — И Поппи беззвучно произнесла фразу, которой закончилось их свидание с Хизер. Потом повторила ее еще раз.

— Да, ошибки быть не может, — согласился он. — Получается, она все-таки Лиза? — Поппи, не сказав ни слова, спрятала лицо в коленях, обхватив их руками, и в этом было столько безнадежности, что у Гриффина все перевернулось внутри. — Надеюсь, ты не собираешься снова плакать? — испуганно спросил он.

— Нет, — чуть слышно прошептала она. — Я просто устала. Устала до чертиков.

Гриффин молча погладил ее по голове. Темные волосы Поппи были пострижены коротко, по-мальчишески, но все равно чувствовалось, какие они густые и мягкие, еще чуть влажные после душа, который она успела принять незадолго до его появления. Он с удовольствием запустил в них пальцы и принялся ласково массировать ей затылок.

— Вопрос в другом, — все тем же безумно усталым голосом проговорила она. — Как та Хизер, которую я знаю, могла убить Роберта Диченцу — да вообще кого бы то ни было?!

— В этом направлении и будем теперь двигаться. Начнем с того, что Лиза вряд ли была таким чудовищем, каким ее хочет представить семейство Диченца, и попробуем понять, что могло толкнуть ее на этот шаг. Мой друг Ральф, которого я попросил навести справки, говорит, что уперся лбом в глухую стену. В Калифорнии все словно воды в рот набрали. Так что вся надежда на Хизер.

— Она не скажет ни слова. Тем более Мике.

— Но она ведь сказала тебе. Она призналась.

— Она может это отрицать. Да еще возненавидит меня за это.

— Ее могут поджарить на электрическом стуле, ты что, забыла?! — рявкнул Гриффин. И тут же пожалел об этом, почувствовав, как дернулась Поппи, словно это через ее тело пропустили электрический разряд. — Попроси кого-нибудь посидеть на телефоне, пока мы с тобой быстренько смотаемся в одно место.

* * *
Забросив девочек в школу, Мика заехал заправиться. Колонка была на окраине города. Он сунул в окошко кредитку и уже взялся за пистолет, когда по другую сторону заправки остановился грузовик. В нем сидели трое, все местные. С двумя из них он вместе ходил в школу, третий приехал в город позднее. Они работали на местную строительную фирму и, судя по их виду, направлялись на работу.

— Привет, Мика, — выбравшись из кабины, окликнул его водитель, Скип Хаузер. — Как дела?

Не поднимая головы, Мика молча кивнул, что-то невнятно буркнув в ответ. Сейчас он был не в том настроении, чтобы болтать.

— Солнце уже высоко, — продолжал Скип, отвернув крышку и сунув в бак пистолет. — Готов поспорить, теплый будет денек. Уже, небось, трубы провел, да?

Мика не сводил глаза с приборной доски. Да, для весны явно жарковато, и одному Богу известно, насколько потеплеет завтра. Еще немного, и появится сок, а это означает начало сезона. Пропади все пропадом! Он-то рассчитывал заняться трубами завтра утром и работать как проклятый, пока не покончит с этим.

Впрочем, все это ни в коей мере не касается Скипа Хаузера. Какого черта он сует свой нос в его дела?!

— Не-а, — пробурчал он.

— А мы по уши завязли со строительством того дома в Вест-Эймсе, — как ни в чем не бывало продолжал Скип. — Просто ума не приложу, смогу ли я выкроить немного времени, чтобы помочь тебе в этом сезоне. Черт, так на душе паршиво! Понимаю ведь, как я тебя подвел. А тут еще эта заварушка с Хизер… Она мне нравилась. И работала как черт.

Мика постарался сделать вид, будто не заметил, что Скип уже говорит о Хизер в прошедшем времени.

— Как она там — ничего? — поинтересовался Скип, вытянув шею в сторону своего грузовика. — Данфи пришлось париться за решеткой целых три месяца. Из-за девчонки Гарри Швикса. Только тогда эта маленькая чертовка раскололась и созналась, что все наврала. Так он потом говорил, что там вовсе не так уж плохо.

Данфи был родом не из Лейк-Генри, но Мика хорошо помнил этот случай. И считал Данфи полным ублюдком. Наверняка все было именно так, как говорила девчушка. А может, и хуже. Не слишком приятно, когда такого подонка сравнивают с Хизер.

Разозлившись оттого, что Скип имел наглость поставить его Хизер и Данфи на одну доску, Мика рывком вытащил пистолет. Бак был еще неполон, но ему было уже наплевать.

Вдруг Скип задал еще один вопрос.

— Слушай, а ты-то знал, что она — Лиза?

Это оказалось последней каплей. Слова Скипа угодили в самое что ни на есть больное место. Мика неторопливо повернул голову:

— Кажется, ты что-то сказал?

Скип, который и в детстве-то не блистал особым умом, обрадовался, решив, что Мика тоже не прочь поболтать.

— Да просто хотел спросить: ты-то знал, кто она такая? Ты ведь жил с ней? И не один год.

Мика рывком распахнул дверь.

— А кто говорит, что она Лиза?

— Да почти все в городе уверены, что так оно и есть. Только что своими ушами слышал, когда заскочил к Чарли. Чудное дело, скажу я тебе, старик! Словно Хизер свалилась с неба — никто ничегошеньки о ней не знает. Как она жила до тех пор, как появилась в Лейк-Генри — одному Богу известно. И тут выясняется, что она путалась с этим сенаторским сынком. Может, он и в Вашингтон ее с собой таскал…

— Ты ничего не знаешь, Скип, — резко оборвал его Мика. — Так что держи свой поганый рот на замке, понял? — Он поставил ногу на подножку.

— Эй, так ведь это ж не один я…

— Так передай им, чтобы тоже заткнули свои поганые рты.

Скип обиженно шмыгнул носом. В глазах его вспыхнуло беспокойство.

— Ты мне за это не платил, дружище. Между прочим, я ведь работал на тебя. Или забыл?

— Нет, не забыл, — рявкнул Мика. — Я не забыл, как ты ныл и жаловался чуть ли не с самого полудня, что устал, что хочешь домой, выпить пива, что у тебя руки отваливаются! А теперь проваливай, Скип! Мне не нужен ни ты, ни твои дружки. — Забравшись в кабину, Мика завел двигатель и рванул с места. Назад он не смотрел. Да ему и не нужно было. Он и без того знал, что здорово умыл этого поганца Скипа. Умыл их всех. Теперь он их больше не увидит.

Но он не жалел об этом. Пропади они пропадом, вся их троица. Мика почти не сомневался, что, даже явись они с повинной, сироп, который выйдет из их рук, получится настолько мерзким, что на нем все равно можно будет поставить крест.

* * *
Поппи и Гриффин отправились на разных машинах. На этом настояла Поппи, считавшая, что так будет проще, ведь ее джип был специально переоборудован под кресло-коляску.

— Чушь! — насмешливо фыркнул Гриффин. — Ты просто боишься показаться в моей компании.

— Ну… и это тоже. — Ей не хотелось подобным образом отвлечь местных сплетников от перемывания косточек Хизер. Она и так здорово рисковала, решившись въехать в город на пару с грузовичком Гриффина, который следовал за ней, как привязанный. Джон Макгилликади, сбрасывавший снег с крыши, оторвался от этого занятия, чтобы помахать ей рукой. Мэдди Харрис, выгуливавшая своего пса, сделала то же самое. Лютер Вульф и Мерседес Ливскью, болтавшие у дверей почты, последовали их примеру.

Поппи помахала всем им в ответ. Удивительно, но вместо ощущения она испытывала радость, чувствовала себя какой-то обновленной — может быть, потому, что сейчас занималась тем, что могло оказать реальную помощь Хизер. И конечно, благодарить за это следовало Гриффина. Пока он не приехал, пока она не получила, наконец, возможность поделиться с ним этой тайной, груз ответственности, лежавший у нее на плечах, не давал ей вздохнуть полной грудью.

Естественно, это вовсе не означало, что весь город должен знать о том, что отныне они действуют сообща.

К счастью, офис Кэсси стоял на отлете. Он помещался в небольшом светло-голубом здании с белыми ставнями. Окружавший его небольшой заборчик утопал в снегу, а над крыльцом красовалась большая дубовая табличка. «Кэсси Бирнс» гласила надпись на ней, выведенная ярко-синими буквами.

* * *
Кэсси всегда считала, что обладает уверенностью в себе, даже дерзостью настоящего профи. Но сейчас она просто стояла и хлопала глазами. Она была не готова к этой встрече. Во-первых, у нее из головы не шло то, что сказал ей Марк. А во-вторых, у нее появился новый клиент, которого она ждала сегодня утром, — женщина, решившаяся, наконец, подать в суд на своего буйного дружка.

Но позвонила Поппи и попросила принять их. А Кэсси доверяла Поппи, как самой себе.

Глядя, как Гриффин, выскочив из своего грузовичка, галантно подал Поппи руку, чтобы помочь ей спуститься — в помощи этой она нисколько не нуждалась, и тем нее менее выглядело это красиво, — Кэсси пыталась сообразить, что же беспокоило ее, стоило ей только подумать об этом человеке. Пришлось признать, что Марк угодил в точку — Гриффин действительно был чужаком. Да и без этого Кэсси трудно было поверить в то, что он способен принимать близко к сердцу интересы Хизер. К тому же Гриффин был журналистом, у него была куча влиятельных друзей, связи и деньги, и это тоже беспокоило Кэсси. Но сильнее всего ее беспокоило его непонятное желание заполучить Поппи. А Кэсси беспокоилась и заботилась о Поппи так же, как и о благополучии всего Лейк-Генри.

К тому же она действительно не продвинулась ни на дюйм с этим проклятым делом! Это приводило ее в бешенство. Марк был прав. Ее гордость была уязвлена. И еще она нервничала оттого, что не в силах помочь Хизер.

А тут еще, как на грех, беспорядок, вечно царивший в ее офисе! Кэсси хорошо знала людей, подобных Гриффину, — ей довелось повидать их немало и в колледже, и в университете. Все эти любители задирать нос представляли себе офис преуспевающего адвоката примерно одинаково: просторный кабинет, уставленный тяжелой мебелью красного дерева, стены увешаны картинами, на полу — восточный ковер. Конечно, там полным-полно секретарш или помощников, в чьи обязанности входит содержать в идеальном порядке папки с делами. Увы, Кэсси не могла позволить себе подобной роскоши. Ее офис представлял собой хаотическое нагромождение папок с делами, множившихся со страшной быстротой и заполнявших собой почти все жизненное пространство. Вместо полотен старых и современных мастеров на стенах красовались рисунки ее детей, а ручки, которыми она обычно писала, были украшены забавными мордочками персонажей любимых мультяшек.

Она обожала свой кабинет, и теперь заранее ненавидела Гриффина за то, что его приезд заставит ее краснеть. Впрочем, похоже, Поппи его подготовила или он и предполагал увидеть нечто в этом роде, потому что только восторженно присвистнул при виде всего этого невероятного хаоса.

— Клево! — пробормотал он, и губы его расползлись в улыбке. Кэсси торопливо указала ему на стул.

Все мысли о кабинете разом вылетели у нее из головы, когда Поппи, сбиваясь и путаясь, начала рассказывать о том, что произошло накануне во время ее свидания с Хизер.

К этой сногсшибательной новости Кэсси оказалась готова еще менее, чем к встрече с Гриффином. Она молча понурилась, а потом, вскинув голову, посмотрела им в глаза.

— Теперь все понятно. Думаю, нужно подумать, на чем строить защиту.

— Именно это нам и нужно обсудить.

— Прежде всего, — начал Гриффин, — что произойдет, если вы признаете в суде, что Хизер — это Лиза?

Кэсси, примостив на коленях блокнот, поспешно делала в нем заметки, старясь не замечать устрашающей морды какого-то монстра, украшавшего ее ручку.

— Если мы признаем обвинения, ее тут же отправят в Калифорнию.

— Предположим, это случится. Какие у нее шансы выйти под залог?

— При обвинении в тяжком преступлении? Никаких. Пустая трата времени.

— Тяжкое преступление? — Лицо Поппи помертвело от страха. — То есть такое, за которое полагается смертная казнь?

— Да. Хотя обвинение не обязательно будет настаивать на этом. У них ведь нет доказательств, что это было сделано намеренно. И тем не менее убийство есть убийство. Так что вопрос о залоге даже не будет подниматься — если только нам не удастся найти какой-нибудь достаточно веский аргумент, который заставит их задуматься.

— Например? — жадно спросила Поппи.

Погрузившись в размышления о том, что главной ее задачей является необходимость доказать возможность судебной ошибки, Кэсси с трудом заставила себя переключиться.

— Предположим, у Хизер были основания опасаться за свою жизнь. Ей угрожали, избивали… Возможно, даже изнасиловали. Сам Роб. Или его отец.

— Отец?! — присвистнула Поппи. — Господи! Я об этом даже не думала.

— Проблема в том, что у нас нет ни единого свидетеля, — вздохнула Кэсси.

— Вы даже не догадываетесь, какая это проблема, — вмешался Гриффин. — Насколько я знаю, с каждым, кто знал Лизу, уже успели потолковать люди Диченцы. В результате все молчат как рыбы. В том числе и возможные свидетели. И не забывайте об общественном мнении. Ее уже заранее осудили. И если нам не удастся что-то найти, причем быстро, можно считать, что эту схватку она проиграла.

Кэсси расправила плечи. Швырнув ручку на стол, она скрестила руки на груди и с вызовом посмотрела на Гриффина.

— Что вы предлагаете?

— Устройте мне свидание с Хизер. Наедине.

— Вам? Мы с Поппи ее подруги, Мика почти муж, а вы кто? Почему вы решили, что она расскажет вам то, что не решилась сказать нам?

— А почему женщина рассказывает врачу такие вещи, в которых ни за что не призналась бы мужу? Эффект случайного попутчика. Чужой человек более объективен, он не станет судить ее, читать ей мораль. Хизер ведь любит вас всех, ей не безразлично, что вы о ней думаете. А я ей никто.

Кэсси пришлось признать, что в этом есть логика. Но она чувствовала, что всего он не говорит.

— Вы ведь журналист.

— Он не собирается об этом писать, — поспешила вмешаться Поппи.

— Тогда зачем это ему?

Поппи смешалась.

— Это все из-за меня. Хочет произвести на меня впечатление. — В глазах ее вдруг вспыхнула мольба. — Кэсси, у него есть источники, которых нет у нас.

— И он готов использовать их ради Хизер? Но почему? — Кэсси нутром чувствовала, что тут кроется какая-то тайна.

— Потому что меня гложет чувство вины, — сказал вдруг Гриффин. И принялся объяснять, как он невольно навел ФБР на след Хизер.

В глазах Кэсси это лишь послужило оправданием той неприязни, которую она инстинктивно испытывала к Гриффину.

— Здорово! Просто классно! — взорвалась она.

— Что сделано, то сделано, Кэсси, — вступилась Поппи. — И теперь он хочет помочь. И у него есть свои источники информации.

— Это его братец, что ли? — Кэсси все еще переваривала услышанное. — Если бы Гриффин умел держать язык за зубами, скольких неприятностей можно было бы избежать!

— Нет, это один частный сыщик, который многим мне обязан. Так вот, Роб Диченца просто-таки прославился тем, что избивал женщин. А Лиза по крайней мере дважды обращалась за помощью в клинику.

Кэсси выразительно вскинула бровь.

— И вы в состоянии связать это между собой? Потому что без этого нам не обойтись. От Хизер толку как от козла молока, свидетелей нет. Если у нас на руках не окажется козырного туза, то есть достаточно весомого доказательства, Хизер может сколько угодно утверждать, что она не Лиза, — ее все равно осудят.

— Замкнутый круг, — вздохнула Поппи. — Пусть Гриффин поговорит с ней. Ты сможешь это устроить?

Кэсси нисколько не сомневалась в том, что это пустая затея. Психиатры, к которым она обращалась, сошлись на том, что если у Хизер посттравматическая амнезия, то факты, которые она постаралась забыть, спрятаны настолько глубоко, что без специально курса лечения их вряд ли удастся вытащить на свет. А этот Гриффин очень даже ничего, в конце концов была вынуждена признать Кэсси. Но ведь он не психиатр.

Итак, что мы имеем? У Мики денег нет, это ясно. Конечно, она, согласна работать бесплатно, но нанять психиатра, чтобы тот покопался в воспоминаниях Хизер, ей не по карману. Что ж, если у Гриффина такая чувствительная совесть, тем лучше. А знакомый частный сыщик — вообще отлично. И коль он согласен взять все расходы на себя, то кто она такая, чтобы возражать? Ни за что!

Да, Гриффин был прав, когда сказал, что в борьбе за общественное мнение они уже проиграли. Похоже, парень достаточно умен, поскольку понимает, насколько это важно. А до того, как заняться разработкой стратегии, хорошо бы узнать побольше о тех, чью роль в этом деле трудно переоценить. Она имела в виду не Роба с Хизер. Гораздо важнее были те, кто так или иначе мог оказать давление на ход этого дела, — губернатор, главный прокурор и помощник обвинителя от штата Калифорния. Чарльз Диченца и его жена и, конечно, судья, который будет назначен для слушания дела.

Между прочим, Гриффин не единственный, у кого есть связи. У самой Кэсси в Калифорнии осталось несколько университетских приятелей-юристов, которые охотно поделятся с ней информацией. А Джон Киплинг? Насколько ей известно, у него куча друзей и знакомых среди газетчиков, которые будут рады рассказать все, что им известно. И еще Марк, в очередной раз оказавшийся правым. Надо позвонить и рассказать ему обо всем. А успокоить свое уязвленное самолюбие можно будет и попозже. Сейчас есть дела поважнее.

— Когда вам удобно? — потянувшись за телефоном, спросила она Гриффина.

* * *
Мика опустил стекло, рассчитывая, что холодный воздух немного остудит бушевавшую в нем злость. Напрасно. Когда он свернул на дорогу, ведущую в обход озера, его все еще трясло. А стоявший возле дома темный «седан» и две хорошо знакомые ему физиономии окончательно испортили ему настроение. Это были те самые парни из ФБР, которые во вторник устроили у него обыск. У одного на коленях был компьютер Хизер.

Резко притормозив, он выбрался из грузовика.

— Быстро же вы управились, — проворчал он.

— Мы так поняли, что вы без него как без рук.

— Врете. Просто вы ничего не нашли. Да я вам это сразу сказал! Все, что там есть, касается только моей работы.

— И работы Лизы.

— Нет тут никакой Лизы! Ее зовут Хизер!

— Не будем играть словами. Куда вам его поставить?

Мика не двинулся с места.

— Туда, откуда вы его, парни, взяли.

— Вы уж нас извините, но нам тогда пришлось обыскать весь дом, и мы сейчас вряд ли вспомним, где он у вас стоял.

— А где, по-вашему, люди работают? — издевательски поинтересовался Мика.

Фэбээровцы обменялись взглядами.

«Ну же, давай! — взмолился про себя Мика. — Грохни эту штуку об крыльцо, я вам такое устрою, что вы до смерти не забудете! Для начала — иск о причинении ущерба, а там видно будет!»

Он даже расстроился слегка, когда фэбээровцы, вскарабкавшись на крыльцо, двинулись в глубину дома, к задней двери.

— Дверь заперта? — не оборачиваясь, крикнул один из них.

— А что — в прошлый раз была заперта? — съязвил Мика. — Или вы там где-то видите замок?

Дождавшись, когда они скроются из виду, Мика захлопнул дверцу машины и последовал за ними, едва не наступая обоим на пятки. Так, гуськом, они добрались наконец до сахароварни. Отступив в сторону, Мика молча ждал. Он вспомнил, как пять минут назад сказал: «Нет тут никакой Лизы! Ее зовут Хизер». А фэбээровец отмахнулся: «Не будем играть словами».

«Меня зовут Хизер Мэлоун», — в первый же день слушаний заявила Хизер. Получается, она тоже играла словами, промелькнуло у Мики в голове. Она могла бы честно сказать, что ее зовут Хизер Мэлоун сейчас. А пятнадцать лет назад у нее было другое имя. Внезапно он почувствовал острое, почти нестерпимое желание увидеть, что спрятано в ее рюкзаке.

Вскоре оба фэбээровца вышли, не глядя на Мику, забрались в «седан» и уехали. Не успела их машина скрыться за поворотом, как он уже был в сахароварне и кинулся к поленнице. И тут к дому, как на грех, подъехала еще одна машина — маленький «шеви», довольно старый, но в отличном состоянии. Впрочем, все, что окружало Камиллу Сэвидж, было в отличном состоянии.

Притормозив возле Микиного грузовичка, Камилла опустила стекло, высунулась наружу и громко крикнула:

— Эй, есть дома кто-нибудь?

Мика двинулся ей навстречу.

— Эти парни приезжали вернуть компьютер. Держу пари, они стерли все данные, что были в памяти.

Камилла вытащила откуда-то целую пригоршню дисков.

— Если хотите, я все проверю. В случае чего, перепишу с этих. Да, кстати, если нужно составить какие-нибудь счета или сметы, я свободна.

Будь на ее месте кто-то другой, Мика просто повернулся бы к нему спиной. Но с Камиллой так невозможно было поступить — она явно предлагала помощь от чистого сердца.

— Да нет, все в порядке, — промямлил Мика, моля Бога, чтобы Камилла поскорее убралась.

— Так вы сами перепишете все это?

— Нет, буду работать, как привык.

— Но если вы не знаете, что там было на этих дисках…

— Я справлюсь.

— Интересно, как?

Скрывая глодавшее его нетерпение, Мика выдавил из себя вежливую улыбку:

— Честное слово, как-нибудь справлюсь. Может, потом поговорим, а? У меня куча дел.

— Вы не знаете, может, Хизер успела сбросить их на жесткий диск? — Камилла снова помахала перед его носом дисками.

— Понятия не имею. Я посмотрю.

— Давайте лучше я. Тем более, что до вечера у меня никаких дел. И вообще — мне страшно хочется хоть чем-то помочь!

— Может, тогда заодно вытащите Хизер из тюрьмы? — взревел Мика, окончательно потеряв терпение. Он чувствовал, что его понесло, но уже закусил удила. — Или докажите, что она — не Лиза? Нет? Тогда заставьте Хизер заговорить! Или по крайней мере объясните Стар с Мисси, как можно говорить, что любишь кого-то, и при этом скрывать в своей душе тайны настолько ужасные, что язык не поворачивается рассказать об этом! Даже когда речь идет о спасении собственной жизни! Не можете? Ну так объясните это мне! Эту Хизер я не понимаю! И она мне не нужна! Я хочу ту, прежнюю. Знали бы вы, как мы хорошо жили!

Ее испуганное лицо заставило Мику пожалеть об этой вспышке. Ему стало стыдно, и он большими шагами двинулся прочь. В конце концов, у него дел невпроворот, подумал он. Трубы вот проложить, и все такое. Больше всего на свете ему сейчас хотелось окунуться с головой в работу и не думать ни о чем.

* * *
Планы Поппи пошли кувырком. Лили была в школе. Мэриан — у дантиста. А для ланча явно было еще слишком рано. Конечно, можно было бы заглянуть к Чарли и, уютно устроившись возле большой печки, поболтать с кем-то из завсегдатаев, но она сейчас была не в настроении болтать. Может, съездить к матери? Ни за что! Поппи поняла, что ей вообще не хочется никого видеть.

Поразмыслив немного, Поппи объехала вокруг озера. Радио она выключила, и в кабине джипа стояла тишина. Сделав полный круг и вновь оказавшись в центре города, Поппи сбросила скорость, потом медленно обогнула церковь. Позолоченный солнцем шпиль, словно копье архангела, победоносно воткнулся в серое подбрюшье неба. Вдоволь налюбовавшись этим зрелищем, Поппи двинулась дальше, свернула за угол и не спеша поехала по узкой дороге, петлявшей вдоль городского кладбища. Теперь Поппи ехала совсем медленно. А вот и место, где похоронен ее отец. В горле Поппи встал комок.

После той аварии она часто приезжала на кладбище — и не только из-за отца. Сколько ее хороших знакомых ушли из жизни за эти годы! Вот хотя бы Гас Киплинг, отец Джона. Сгорел как свечка всего несколько месяцев назад. Но одну могилу она старательно избегала. Почему-то ей было страшно увидеть ее. Однако сегодня Поппи чувствовала, что ей просто необходимо там побывать.

Свернув с дороги, она притормозила. Чтобы немного успокоиться, Поппи сделала несколько глубоких вдохов, стараясь дышать как можно медленнее. Она заставила себя думать о Виктории, пытаясь не смотреть по сторонам. В особенности не смотреть туда. Но, увы, именно туда и устремлялся упорно ее взгляд — в ту сторону, где позади длинной череды гранитных плит разных цветов и размеров, немного поодаль, словно упорно стараясь держаться в стороне от всех, высился простой, но элегантный памятник.

Даже в ярких лучах солнца снег на кладбище казался тусклым и серым. Обвившие плиту узловатые ветки свидины напоминали уродливые пальцы калеки. То, что было скамейкой, превратилось в огромный сугроб снега.

Но, возможно, могильная плита выглядела одинокой и заброшенной не только поэтому. Перри Уокер погиб совсем молодым, и хотя рядом предусмотрительно оставили место для могил других членов его семьи, все они были еще живы.

Родители Перри давно уже перебрались в Элкленд, в сорока минутах езды к северу от Лейк-Генри. Поппи не знала, почему они уехали из города. Возможно, из-за той аварии. Не знала она и о том, остались ли у него какие-нибудь родственники в Нью-Гемпшире. Она никогда об этом не спрашивала — просто не могла. Да, в общем, и не хотела знать.

Даже спустя столько лет она почувствовала в груди знакомую сосущую тоску, вызывающую желание — бежать, бежать со всех ног. Но взгляд Поппи был прикован к могильному камню, к буквам, хорошо видным даже с того места, где стояла ее машина. Да, она бы с радостью сбежала бы отсюда, если бы могла. Но еще больше ей сейчас хотелось поговорить с Перри.

Поппи с трудом проглотила вставший в горле комок, захлопнула дверцу и медленно тронулась с места. Ей показалось, что Перри окликнул ее, и она машинально нажала на газ. Не прошло и нескольких секунд, как его могила осталась далеко позади. Поппи знала, что еще вернется сюда. Их с Перри связывало одно незаконченное дело. Оставалось только придумать, как разделаться с этим поскорее.

* * *
В тюрьму Гриффин проник без особого труда. Кэсси договорилась обо всем по телефону, так что его не только ждали, но даже проводили в то помещение, которое обычно представляется исключительно адвокатам и их клиентам. Гриффин сильно сомневался, что такое было бы возможно где-нибудь в Калифорнии или в Нью-Йорке. Еще одно из преимуществ маленьких, по-домашнему уютных штатов вроде Нью-Гемпшира, с завистью подумал он.

Когда ввели Хизер, Гриффину показалось, что они знакомы много лет. Темные, с легкой проседью волосы, серебристо-серые глаза, тонкая, бледная кожа, искривленный в вымученной улыбке рот — после долгих часов, которые он провел, разглядывая снимки этой женщины, он знал ее черты, как свои собственные.

А вот Хизер явно была поражена.

Дождавшись, когда охранник закроет дверь, Гриффин приветливо протянул ей руку.

— Я — Гриффин Хьюз, приятель Поппи. Они с Кэсси разрешили мне прийти. Присядем?

Но Хизер осталась стоять возле двери, словно не слышала.

— А они сами почему не приехали? — дрожащим голосом спросила она.

— Решили, что вам будетудобнее, если я приду один.

Судя по перекошенному лицу Хизер, тут они явно ошиблись. В глазах ее метнулся страх, от лица отхлынула кровь.

— Хизер — мягко проговорил он. Поверьте, у меня и в мыслях нет причинить вам вред.

Выражение панического страха как было, так и осталось у нее в глазах, и Гриффин счел за лучшее сесть. Он заранее решил, что не стоит возвращаться к тому признанию, которое она сделала Поппи. Достаточно того, что она вообще решилась его сделать. Это говорит о том, что она готова заговорить. Или скоро будет готова…

— Есть одна проблема, — начал он. — Я слышал, вы не хотите говорить. Но это значит, что у нас нет никаких сведений о том, где вы жили до того, как приехали в Лейк-Генри. Вы, конечно, можете сколько угодно утверждать, что вы Хизер Мэлоун, но пока у нас нет доказательств, все это только слова. Лиза Мэтлок сбежала из Калифорнии пятнадцать лет назад. Нужно доказать, что вы звались Хизер Мэлоун задолго до этого времени. Что-то могут подтвердить документы — это лучше всего. Кое-что свидетели — друзья, родственники, коллеги. Юристы в таких случаях используют термин «подтверждение дополнительными фактами». Это то, что нам нужно.

— Но ведь вы не адвокат, — тем же дрожащим голосом пробормотала она.

— Нет. Я журналист и писатель. Но я здесь сейчас не потому, что хочу писать о вашем деле. Я пришел к вам как друг, мне кажется, я могу вам помочь. Дело в том, что по роду своей работы мне часто приходится вести журналистские расследования. Книги, которые я пишу, имеют успех и расходятся быстро потому, что мне удается раскапывать такие факты, которых больше нет ни у кого. У меня есть своя сеть осведомителей. Часть из них — мои собственные, остальные работали еще на моего отца. Они с радостью окажут мне услугу. Так что вам это не будет стоить ни цента.

Лицо ее по-прежнему оставалось испуганным.

— Итак, то, что нам с вами нужно, — все тем же мягким, убедительным тоном продолжал он, — это дополнительные факты или свидетельства. Идеально было бы, конечно, заполучить свидетеля, который подтвердит, что вы действительно Хизер Мэлоун, но вы отказываетесь говорить. Мои информаторы способны на многое, но что в них проку, если они не знают, с чего начать? Нам известно, что Хизер Мэлоун приехала в город четырнадцать лет назад. До этого она работала в Атланте, в каком-то ресторанчике, но очень недолго. Тут ее след обрывается. Поэтому я решил, что на этот раз мы попытаемся размотать этот клубок с другого конца. С того, что остался в руках Лизы. И попытаемся узнать, что же заставило ее сбить Роба Диченцу.

Хизер зябко сунула руки в карманы своего оранжевого свитера.

— А почему не приехала Кэсси? Неужели возненавидела меня?

— Нет, она вас не ненавидит. Просто злится из-за того, что вы ничем не хотите ей помочь.

— А Мика… Мика ненавидит меня?

— Не думаю. Будь это так, он вряд ли бы так переживал, верно?

— Тогда почему он не пришел?

— У него полно дел. Ему ведь теперь приходится приглядывать за девочками.

Хизер прижалась спиной к двери:

— Если вы собираетесь начать с Лизы, чего вы от меня-то хотите?

— Что бы вы рассказали мне все, что вам известно о Хизер. Все что угодно. Дата рождения. Место рождения. Это, так сказать, один конец ниточки. Вот с другим, думаю, будет потруднее. Семейство Диченцы уже успело переговорить со всеми, кто хоть как-то знал Роба и Лизу, так что все они молчат как убитые. Но кое-что все-таки удалось узнать. Оказывается, Роб отличался склонностью к насилию. Лизу несколько раз забирала «Скорая» — под вымышленным именем, конечно. Но она каждый раз решительно отрицала, что ее избили. Мне известно, что она была умной, поскольку не только поступила в колледж, но и получила стипендию. Что она была на редкость законопослушной — за ней не числится ни единого нарушения, даже штрафа за превышение скорости. Не думаю, что она собиралась убить Роба. А знаете, что я думаю? В ту ночь было темно. Возможно, он свалился прямо под колеса. Может быть, она не заметила его. Или заметила, но не успела затормозить. Дело было на пустыре, повсюду были припаркованы машины. Он мог вынырнуть из-за одной из них и угодить под колеса. В таком случае это уже не убийство, а несчастный случай, в котором нет и не может быть злого умысла. Мне не верится, что она хотела убить его. Больше того — я почти уверен, что она даже не сообразила, что он мертв. Так как его семья очень богата и влиятельна, она понимала, что ее ждут крупные неприятности, даже если бы она его просто помяла. А узнав, что Роб погиб, она решила, что у нее есть только один выход — бежать.

— И я ее не виню, — продолжал Гриффин. — В руках Диченцы было все: богатство, власть — у Лизы же не было ничего. Она предполагала, и вполне обоснованно, что ее рассказу никто не поверит. Дело в том, что в их отношениях вряд ли все было гладко. И кто-то наверняка уже успел обратить на это внимание — ссоры, угрозы… Роб Диченца был завсегдатаем вечеринок. Его постоянно окружали люди. В протоколах остались показания свидетелей о том, что Лиза и Роб часто встречались, правда, украдкой. Думаю, кто-то из них смог бы подтвердить, что Роб, мягко говоря, не всегда вел себя как джентльмен.

— Но вы же только что сказали, что семья «позаботилась» о свидетелях.

— Не забывайте, прошло пятнадцать лет. Это достаточный срок для того, чтобы солгавшего замучила совесть. Или человек уехал и давно живет в другом месте. Возможно, он затаил злобу на Диченцу. А может, кто-то, чье имя не всплыло тогда, пятнадцать лет назад. Отец Лизы говорил, что у нее были друзья, но ни один из них тогда не пришел в полицию. Не исключено, что кто-то из них захочет сделать это сейчас. Тогда они, вероятно, боялись, а теперь уже нет причин для страха.

Какое-то время Хизер размышляла над его словами.

— Но, будучи Хизер, — тихо пробормотала она, — я ничего не могу об этом знать.

— А есть шансы, что вы с Лизой близнецы, которых разлучили при рождении?

Ничто не дрогнуло в ее лице.

— Знаю, — кивнул он. — Есть еще шрам.

Она опять проморгала.

— Помогите же мне, Хизер, — взмолился он. — Помогите себе!

Хизер потупилась.

— А что толку?

— Вы что — смеетесь? — взорвался он. — Между прочим, вам светит пожизненное заключение. Если вы по-прежнему будете настаивать на том, что вы Хизер, не приводя при этом никаких доказательств, вас осудят!

— Возможно, меня признают невменяемой.

— Тогда вас засадят в психушку. Как-то я написал рассказ о человеке, который избавился от наказания благодаря тому, что его признали невменяемым. Знаете, я бы не назвал это избавлением.

Ресницы Хизер затрепетали, и Гриффин решил воспользоваться этим.

— Может быть, сейчас такая перспектива и не пугает вас — зато она приводит в ужас ваших друзей. Неужели друзья — недостаточная причина для того, чтобы хотя бы попытаться защитить себя? Все это время они стояли за вас горой. Они любят вас. Но вы продолжаете молчать, и они постепенно начинают терять надежду.

Подбородок у нее задрожал. Даже шрам, из-за которого губы ее постоянно казались улыбающимися, был бессилен скрыть, насколько она растеряна.

Гриффин намеренно не стал смягчать свои слова. И сейчас даже не пытался прервать наступившее молчание.

Наконец Хизер не выдержала.

— Что вы, черт возьми, хотите от меня?! — крикнула она.

— Только то, о чем я уже говорил. Назовите имя… место… дату. Любое, что связано с жизнью либо Хизер, либо Лизы. То, что может доказать, что в Калифорнии произошла ошибка.

Хизер закрыла лицо руками.

— Знаете, Хизер, — с вызовом бросил он, хорошо понимая, что рискует перегнуть палку. — То, что вы сейчас делаете, — верх эгоизма. Нет, это не просто эгоизм — это гораздо хуже. Это глупость. В конце концов, теперь это касается не только вас. Если вы не хотите сделать этого для Кэсси, Поппи и других ваших друзей, то сделайте это ради Мики и его детей. Ради Мисси и Стар. Ваше упорное молчание убивает их. Они приняли вас, вы стали частью их жизни. Губите себя — это ваше право. Но зачем же губить их? То, как вы поступаете с ними… они этого не заслужили. Это несправедливо. По-моему, они имеют право требовать хотя бы каких-то объяснений.

Хизер низко опустила голову, и Гриффин даже испугался, что она сползет на пол. Но она все так же стояла молча, спрятав лицо в ладонях.

Внезапно она резко отодвинулась от двери и отвела руки от лица. Глаза ее были сухи.

— Эйден Грин, — бесцветным голосом пробормотала она. И, видя, что он не понимает, повторила по буквам: — Э-й-д-е-н Г-р-и-н.

Гриффин не стал записывать — он и без того был уверен, что не забудет это имя.

— Где я могу его найти?

— Теперь? Не знаю.

— А пятнадцать лет назад?

— В Сакраменто. — Глаза ее стали бездонными. И внезапно он прочел в них признание.

— Спасибо, Хизер. Все в порядке. Это наверняка поможет.

* * *
Мика вернулся из сахароварни раньше, чем предполагал. Он прокладывал трубы, протягивая их от дерева к дереву, от усталости ломило все тело, солнце все ниже клонилось к горизонту, а из головы у него все не шел этот проклятый рюкзак.

Покончив с трубами, Мика вернулся к поленнице, вытащил рюкзак и положил его на стол. На мгновение им вновь овладел знакомый страх. Но теперь желание узнать, что же там внутри, оказалось сильнее.

Он сунул руку в рюкзак и нащупал три конверта.

В одном, поменьше, оказались три фотографии — черно-белые, на всех были две совсем еще юные девушки, почти подростки, хотя, конечно, он мог ошибиться. Одежда, прически, даже улица, на которой они стояли, почему-то выглядели иностранными, но в лицах было что-то смутно знакомое. Мике вдруг пришло в голову, что обе они неуловимо напоминают Хизер. Может, мать и дочь? Он посмотрел на обороте — ничего. Ни имен, ни даты, ни единого слова.

Отложив снимки в сторону, он взял конверт побольше, на котором был указан обратный адрес какой-то юридической конторы в Чикаго. Он был адресован Хизер на почтовый ящик. Город был тот же — Чикаго. Вытащив из конверта письмо, Мика прочел его раз, другой. Потом открыл последний конверт. Обратный адрес — какая-то клиника, но ни адреса получателя, ни почтовой марки, ни штемпеля на нем не было. Внутри оказались две пластиковые карточки с идентификационным номером на пластиковом же браслете — такие используются во всех больницах. Оба браслета были аккуратно разрезаны. На том, что побольше, значилось имя Хизер. На маленьком — «новорожденная девочка Мэлоун».

Вот оно что… Значит, за полгода до приезда в Лейк-Генри у Хизер родился ребенок! И она отдала его на усыновление, обратившись в какую-то юридическую контору в Чикаго!

Из груди Мики вырвался шумный вздох. Наверное, он должен был прийти в ярость, почувствовать себя оскорбленным. Ведь когда-то Хизер отказалась родить ребенка от него, хотя и знала, как он этого хотел. Только теперь он начал понимать, что часть ее сердца осталась там, в Чикаго, вместе с ребенком, которого она родила и от которого вынуждена была отказаться.

Мика принялся мысленно перебирать причины, которые могли бы заставить ее сделать это, а теперь вынуждают хранить упорное молчание. И вдруг услышал у двери чьи-то шаги. Он поднял голову как раз в тот момент, когда на пороге появился Гриффин.

Мике и в голову не пришло прятать рюкзак. Гордость и гнев не позволили ему это сделать. И потом… Гриффин, конечно, был чужаком, но Мика почему-то чувствовал, что может ему доверять. Хотя бы потому, что ему верила Поппи, а Поппи Мика доверял, как самому себе.

Первым заговорил Гриффин:

— Вам знаком человек по имени Элден Грин?

— Нет. — Мика протянул Гриффину конверты. — Это было внутри рюкзака. Она прятала его с первого дня, как поселилась здесь.

Первым делом Гриффин, как и Мика до него, посмотрел снимки.

— Родственники?

— Возможно.

Прочитав письмо от адвоката и повертев браслеты, Гриффин поднял взгляд на Мику.

— Сдается мне, что мы тут раскопали немало грязи, — вздохнул он и в двух словах пересказал Мике свой разговор с Хизер. — Ну что ж, в адвокатскую контору можно позвонить. Документы в клинике, думаю, тоже удастся поднять. Так что начало у нас есть.

Мике очень хотелось бы разделить его энтузиазм, но вернувшийся страх нахлынул на него с новой силой. Он не знал ту Хизер, что лежала в больнице в Чикаго. И знать не знал ни о каком ребенке. Тех женщин на снимках он тоже не знал. И никогда не слышал об Эйдене Грине.

Итак, дверь в прошлое Хизер приоткрылась. Но ему стало страшно узнать, куда же она ведет.

Глава 13

Во вторник Гриффина разбудил луч солнца, шаловливо проскользнувший в окно его домика. Он редко задергивал шторы, так как вторжения в личную жизнь тут можно было не опасаться. Литтл-Беар был настоящим необитаемым островом, и Гриффин чувствовал себя Робинзоном. Теперь у него был свет, но он не раз замечал, что чудесно обходится и без него. Он овладел искусством поддерживать в печи огонь, готовил незамысловатые блюда, работал в тишине и чувствовал себя спокойным и счастливым. Правда, сотовая связь здесь не действовала, но в этом тоже было свое преимущество. Если он ждал чьего-то звонка, приходилось, конечно, ехать на материк, зато от многих нежелательных собеседников он был огражден. Гриффин подсчитал, что отсутствие телефона сэкономило ему по крайней мере два часа в день, которые он мог посвятить работе.

Правда, раньше бесконечные звонки почему-то не раздражали его. Таков был его стиль жизни. А на острове телефон оказался предметом далеко не первой необходимости. Здесь он почти все время был окружен людьми — даже за завтраком, поскольку если он не завтракал с Поппи, то непременно являлся Билли Фарруэй. Старик, вечно сидевший на тостах и сваренных вкрутую яйцах, выглядел настолько худым, что Гриффин взял за правило кормить его утром даже тогда, когда сам ездил завтракать к Поппи. В его глазах Билли был живой достопримечательностью, неким реликтом, существовавшим задолго до того, как Чарли стал предлагать посетителям что-то кроме ветчины с бобами. Говорил он мало, но каждая его фраза была исполнена своеобразного очарования.

В это утро Билли явился завтракать, когда еще не было семи. Привычка рано вставать была еще одной особенностью здешней жизни, которую заметил Гриффин. Она возникла сама собой — ни о какой ночной жизни в Лейк-Генри, разумеется, и слыхом не слыхивали, но Гриффин нисколько об этом не жалел. Чувствовал он себя великолепно — ссадина на лице давно зажила, мышцы тоже перестали болеть, а энергия била в нем ключом. Казалось, он разом помолодел на несколько лет.

Заскочив к Чарли, Гриффин пробыл там недолго — выпил кружку кофе, выслушал свежие сплетни и помчался к Мике. Они подъехали к дому почти одновременно — Мика отвез дочек в школу и как раз вернулся.

Гриффин сразу перешел к делу.

— Я сообщил все, что удалось узнать, своему сыщику, — сказал он, стараясь идти за Микой след в след. — Мы договорились, что он позвонит, когда выяснит что-нибудь. Вам помочь?

Сезон вот-вот должен был начаться. Солнце припекало уже второй день, снег стал ноздреватым и липким, с крыш со звоном падали сосульки… В общем, природа жила предвкушением радостных перемен. Но Мику одолевала тревога — он никак не успевал с трубами, и ближайшие несколько дней не сулили ему ничего, кроме забот. К тому же каждый в городе знал, что Мика разогнал всех своих прежних помощников, велев, чтобы ноги их не было возле его дома. Мол, справится сам.

Мика молча обошел дом и вернулся уже в шляпе и в перчатках. Так же молча он сунул в руки Гриффину пару снегоступов, а еще одну пару для себя кинул в вездеход. Добравшись до сахароварни, они нагрузили машину коленами труб и двинулись вверх по холму.

Часть дороги была уже расчищена от снега, а когда этот участок закончился, Мика опустил снегоочиститель и медленно пополз вперед, разгребая снег. Гриффин изумленно таращился по сторонам. Будь они на озере, все закончилось бы тем, что они завязли бы в очередном сугробе. Но здесь единственная опасность состояла в том, чтобы не зацепить на ходу один из кленов. Однако за рулем сидел Мика и, стало быть, это им не грозило. Двигатель вездехода натужно ревел, и они медленно, но верно продвигались к вершине холма.

— Сахарный клен любит кручи, — пробормотал Мика.

Честно говоря, в этот момент Гриффину было глубоко наплевать на то, что любит сахарный клен.

— Послушайте, а как вы вообще находите здесь дорогу? — ошеломленно прошептал он.

— Так я же знаю эти деревья. И знаю, с какой стороны от дороги каждое из них.

Гриффин завертел головой — для него они все были на одно лицо. В конце концов он решил, что Мика его разыгрывает.

— Как это?

— Это ведь моя жизнь. Я хочу сказать, эти деревья. А дорогу я знаю — ведь я проложил ее собственными руками.

— И когда это было?

— Лет десять — двенадцать назад. Все прикупал и прикупал землю вокруг сахароварни, пока ее не стало слишком много, чтобы обойти за весь день пешком. А до того обычно ездил верхом.

Гриффин улыбнулся:

— Верхом? Всего двенадцать лет назад?

— Да, и еще с ведрами. Многие и сейчас так делают. Представляете, что такое обойти с полными ведрами две, а то и три сотни деревьев? — притормозив, он съехал на обочину и выбрался из вездехода.

Гриффин последовал за ним, тоже влез в снегоступы и взвалил на плечо несколько колен труб. Мика сунул за пояс кое-какие инструменты и пошел вперед.

Гриффину уже приходилось ходить на снегоступах, когда он мальчишкой гостил у деда. Но те были старые, еще деревянные, а эти — поменьше, к тому же легкие, алюминиевые. Проковыляв первые несколько шагов, он постепенно приспособился и с легкостью двинулся за Микой.

Вид у того был озабоченный.

— Видите вон ту черную трубу? — спросил он.

Естественно, он ее видел — не меньше дюйма в диаметре, она вилась в том направлении, куда лежал их путь.

— Это основная, — пояснил Мика. — Она шире, чем те, что мы принесли с собой, и мы оставляем ее тут на весь год. Легче следить за ней, чем перед сезоном монтировать заново.

Еще бы! Основную часть трубы удерживала на земле целая система стальных штырьков, а через каждый фут она была обмотана несколькими витками проволоки. Через каждый фут! И это на участке не менее пятидесяти акров. Прикинув, сколько на это ушло времени, Гриффин только молча покрутил головой.

— Когда сезон заканчивается, — продолжал Мика, — я заматываю каждый ее конец липкой лентой. Иначе внутрь налетят мухи и отложат личинки. За эту неделю я проверил ее от начала до конца, дюйм за дюймом. Пришлось заменить несколько колен, которые попортили белки да олени. Повадились жевать трубу — поди уследи за ними! А сегодня нужно смонтировать последний участок. Труба идет отсюда вниз по склону холма до самой сахароварни.

Гриффина поразило то, что всегда немногословный Мика вдруг так разговорился. Наверное, потому, что речь идет о том, что он любит и умеет, решил он.

Обернув один конец тонкой синей трубы вокруг ствола дальнего дерева, Мика протянул ее к тому, что поближе, потом к следующему, и так далее. Гриффин заметил, что он каждый раз менял направление — то справа налево, то слева направо — вероятно, чтобы труба при натяжении не сползала вниз.

Время от времени он жестом просил Гриффина потянуть или подержать трубу. Вскоре тот уже и сам стал догадываться, что от него требуется. А угадав, радовался, как ребенок.

Но простота эта была кажущейся. Очень скоро Гриффин понял, что то, чем они занимаются, по сути, является настоящим искусством, в котором Мика достиг небывалых высот. Он знал все: на какой высоте крепить трубы, с какой силой натягивать их, как с помощью крохотных переходников подсоединить малые трубы к основной. Гриффин мог бы руку дать на отсечение, что Мика держит в голове карту всего своего участка со всеми деревьями, поскольку, едва взглянув на любое из них, он мог с закрытыми глазами вытащить из связки именно тот участок трубы, который соответствовал ему по размерам.

— А эти что? — спросил Гриффин, когда Мика пропустил несколько кленов.

— Еще слишком маленькие, — объяснил тот. — Сок они будут давать только через пару лет, когда вон те два больших уже перестанут. Одно поколение сменяет другое — это азбука сахароварения.

Подсоединив примерно по четыре дерева к каждому отрезку трубы, Мика покончил с одним участком, затем перешел к следующему и так несколько раз. Вездеход был уже почти пуст, когда зазвонил телефон.

Неужели Ральфу удалось так быстро отыскать Эйдена Грина? Гриффин поспешно сунул руку в карман, но это звонил телефон Мики.

— Да, — сказал он. — Ничего… нет… двадцать минут. — Отключив телефон, он занялся последним отрезком трубы. — Поппи ждет нас внизу на ланч.

Гриффин почувствовал прилив знакомого уже возбуждения. Оно не отпускало его не только когда они возвращались к дому, но и на протяжении всего ланча. Он мог просто любоваться Поппи, и сердце его пело от счастья. Ее глаза светились мягким светом, щеки разрумянились. То и дело улыбаясь, она уговорила Гриффина доесть ее сэндвич с тунцом, с которым она не смогла управиться, и несколько раз повторила Мике, что Эйден Грин — их основная надежда. Поппи еще смеялась, когда позвонили из школы и сказали, что Стар тошнит.

— Уже еду, — крикнула она в трубку и потянулась за курткой. И вдруг застыла.

* * *
Было кое-что еще, что она должна была сказать. Мика, нахмурив брови и уставившись в пол, стоял возле телефона. Поппи подкатилась к нему.

— Мы не успели поговорить об этой истории с ребенком, — тихо сказала она. — Ты как — нормально?

Мика поднял на нее хмурый взгляд:

— А ты как думаешь? Она должна была мне рассказать!

В душе Поппи была согласна. Но из солидарности встала на сторону Хизер:

— Но ведь этот ребенок тоже часть ее прошлого. Того самого прошлого, в котором был другой мужчина.

— Я знаю, что в ее жизни были другие мужчины. Я же не идиот — понял, что она не девственница. Но она никого не любила, когда приехала сюда. Можешь мне поверить — ничего такого не было. Я бы догадался. Так почему не рассказать мне, что у нее есть ребенок?

— Он был частью ее прошлого, на котором она поставила крест, и начала жизнь сначала. Для чего ей было рассказывать тебе?

— Она меня любила, — бросил Мика. — Во всяком случае, говорила, что любит. А от тех, кого любишь, обычно нет тайн. А ребенок… это ведь для любой женщины важно, верно? Как же она умудрилась ни словом не обмолвиться мне об этом?!

— Значит не могла.

— Что значит — не могла? Не понимаю.

Зато Поппи прекрасно это понимала.

— Ты же сам только что сказал, что рождение ребенка — это, может быть, главное событие в жизни любой женщины. А отказ от ребенка? Наверное, тоже. Причем такое, о котором без боли невозможно вспоминать. Попробуй представить, что она при этом чувствовала!

Мику передернуло.

— Меня уже тошнит от всего этого! — прорычал он. — Что я, по-твоему, бесчувственный, что ли?! У меня на руках две девочки, а я не знаю, что им сказать! Все эти проклятые секреты начинают понемногу выползать на свет божий, и оказывается, что все эти годы я был слеп, словно крот!

То же самое Поппи могла бы сказать и о себе. Она даже представить не могла, что когда-нибудь ей будет стыдно за Хизер. И в то же время она чувствовала себя обязанной ее защищать.

— Знаешь, мне кажется, она боялась причинить тебе боль.

Скорее всего, это уже приходило Мике в голову. Всегда немногословный, он теперь едва сдерживался.

— Она могла сказать, что беременность была очень тяжелой и что ей не выносить второго ребенка. Могла сказать, что, отдав одного в чужие руки, просто представить себе не может, чтобы родить другого. Конечно, я бы спорил, но все равно это было бы лучше, чем просто молчать. А ты… ты ведь была ее подругой. Неужели же она тебе тоже ничего не сказала — как женщина женщине? И это тебя нисколько не удивляет?

— Еще как! — скривилась Поппи. — Но ведь мы не знаем всего, верно?

— Не знаем, потому что она не рассказывала.

Поппи замолчала. Это был замкнутый круг, и она не знала, как из него вырваться. А тут еще Гриффин. Правда, он благоразумно предпочел не вмешиваться, чему она была очень рада, но Поппи не сомневалась, что он жадно ловит на лету каждое слово.

Доводов, чтобы переубедить Мику, у нее не осталось, и она решила зайти с другой стороны.

— Думаю, она сейчас нуждается в помощи. Может, нужно с ней поговорить… сломать лед… как-то дать ей понять, что все в порядке.

Мика судорожно скомкал салфетку.

— Я бы не сказал, что все в порядке, — проворчал он, но уже заметно тише.

Его слова больно ранили Поппи. Она схватила его за руку:

— Не можешь простить ее?

Руки его рвали салфетку.

Мика был хорошим человеком — честным, надежным, преданным. Поппи очень хотелось верить в то, что он найдет в себе силы простить Хизер. Потому что если этого не случится, то что тогда делать? И тут она вспомнила о Стар.

— Может, поговорим об этом потом? — робко спросила она.

Мика швырнул клочья салфетки в корзину. Нахмурившись, он долго молчал. Потом чуть заметно кивнул.

Поппи слегка пожала ему руку, повернулась и, не сказав ни слова, покатилась к двери.

Гриффин молча проводил ее до машины. Он ничего не пытался сказать — не спорил, не спрашивал, с чего это она так хорошо понимает Хизер, не заговаривал об аварии, в которую попала Поппи, хотя она чувствовала, что он догадывается, что между всеми этими событиями существует какая-то связь. За мгновение до того, как она захлопнула дверцу, он вспрыгнул на подножку и поцеловал ее в затылок.

— Ты добрая, — хрипло прошептал он.

Поппи не ответила — в горле у нее стоял комок.

* * *
Судя по всему, ничего страшного со Стар не случилось. Правда, вид у нее был утомленный и она жаловалась на головную боль, но температура у нее была нормальная, а усевшись к Поппи в машину, она мгновенно ожила. Решив, что немножко хорошего настроения ей не повредит, Поппи повезла ее к себе познакомить с Викторией. Они оставили на телефоне Энни, а сами втроем забрались в постель и устроились перед телевизором.

Но телевизор интересовал сейчас Стар куда меньше, чем кошка.

— А спит она с тобой? — спросила она.

— Угу, — промурлыкала Поппи. — Каждую ночь. Мне кажется, ей тут нравится. Посмотри, как она уютно свернулась — точно в гнездышке!

— Но если у нее глаза всегда закрыты, — с потрясающей детской логикой спросила девочка, — то откуда ты знаешь, что она спит?

— А ты посмотри, как она положила голову на лапки. Могу поспорить, что она решила вздремнуть.

— Но у нее уши шевелятся.

— Она слышит, что мы разговариваем.

Стар слегка дотронулась до пушистого рыжего клубка. Виктория тут же ткнулась носом ей в руку, и девочка радостно захихикала. Потянувшись, Виктория встала и двинулась к краю постели. Стар испуганно вскрикнула, когда Виктория, как ей показалось, обрушилась на пол. Вскочив на четвереньки, девочка свесилась вниз, пытаясь разглядеть, куда подевалась кошка.

— С ней все в порядке, — успокоила ее Поппи.

— Как ты думаешь, она догадывается, что она слепая?

— Ну, может быть, инстинктивно. Во всяком случае, не как люди.

— То есть ты считаешь, она не очень из-за этого расстраивается?

— А из-за чего ей расстраиваться? У нее ведь все получается, верно?

— Но она не может видеть птиц.

— Зато может их слышать, причем лучше, чем мы с тобой. Я вчера наблюдала за ней. Она сидела на подоконнике и слушала, как за окном кричит старая ворона.

— Папа тоже всегда слушает ворон. Поэтому он заранее знает, когда появится кленовый сок. Поппи, если глаза постоянно закрыты, ей кажется, что все время темно. Я бы испугалась, честное слово. Я вообще боюсь темноты. А вот она, похоже, не боится. — Стар вдруг ахнула от удивления. — Нет, ты только посмотри! Она уже на телевизоре!

— Кошки очень любопытные. И потом, их не так-то легко напугать.

Стар уронила головку на плечо Поппи и посмотрела ей прямо в глаза. Лицо ее внезапно стало грустным, глаза больше не смеялись.

— Мамочка говорила, что я не должна ничего бояться, а я все-таки иногда боюсь…

— И чего же ты боишься?

— Темноты.

— А еще чего?

— Что папочка уйдет.

Поппи уже собралась сказать ей, что отец никогда не оставит их, но Стар продолжала перечислять дальше:

— Боюсь, что Мисси запрет меня в ванной и никто не найдет меня. Будь я кошкой, я бы вспрыгнула на подоконник и выбралась в окно, а потом обежала бы дом, вошла по черной лестнице и напугала бы Мисси до смерти. Эх, жаль, что я не кошка!

Поппи прижала ее к себе. Стар была прелестным ребенком, и поэтому при виде ее грустного личика у Поппи все переворачивалось внутри. Да нет, не грустного, спохватилась Поппи, а испуганного!

От Стар исходило приятное тепло. Малышке не нужно было ничего особенного — лишь немного ласки, а взамен она щедро дарила ей свою любовь. Как хорошо, что она может сейчас смотреть на Стар и думать только о ней, а не о Хизер, не о Гриффине или Мэйде, и не о Перри. И не о том несчастном малыше, которого пятнадцать лет над назад отдали в чужие руки. Думать о нем было страшнее всего.

Сложись все по-другому, возможно, она бы тоже родила ребенка. Да, это было бы чудесно.

* * *
Будь все по-другому, Поппи, возможно, пригласила бы Гриффина остаться на ужин. Мика увез домой Мисси и Стар после того, как все трое от души угостились великолепным куском запеченной говядины, которую естественно, прислала Мэйда. Тем более, что Гриффин, который с самого утра помогал Мике и сейчас мечтал только о том, чтобы принять горячий душ и поесть, улучив момент, намекнул, что охотно остался бы.

Увы, вечер вторника обычно был посвящен делам благотворительного комитета Лейк-Генри, а это означало, что к ужину явятся Мэриан, Сигрид и Кэсси. Поппи почти желала, чтобы какой-то непредвиденный случай помешал им это сделать. Она заранее могла сказать, что разговоры весь вечер будут вертеться вокруг Хизер, все станут перебирать в памяти события прошлого, гадать, что сулит им будущее, пока окончательно не зайдут в тупик. Поппи с куда большим удовольствием провела бы вечер в компании Гриффина.

Вместо этого она прогнала его в душ. Сама она уже сполоснулась, ей осталось только переодеться. Поппи влезла в джинсы и шелковую блузку с туфлями, привела в порядок волосы, а заодно подкрасила ресницы и даже слегка оттенила пудрой скулы.

Она чувствовала себя обязанной Гриффину, который помог Мике и продолжает это делать. И он неизменно являлся каждый день принять душ, независимо от того, появилось что-то новое в расследовании или нет. Кроме того, он ненавязчиво дал понять, что имеет право видеться с кошкой, коль скоро она его собственная, хотя у Поппи уже и в мыслях не было позволить ему забрать Викторию с собой в Принстон.

Но самое главное — он нравился Поппи.

Она поставила на кухне два прибора, расстелив под каждым красную полотняную салфетку, которые Сигрид соткала для нее в подарок на Рождество, и только успела сунуть в духовку курицу, как Гриффин вышел из душа. С еще мокрыми волосами он выглядел посвежевшим и веселым. Пахло от него намного лучше, чем перед этим. И к тому же он держал под мышкой бутылку вина на порядок лучше того, которое обычно покупала для себя Поппи. Не слушая ее возражений, Гриффин откупорил вино.

— У нас сегодня праздник, — объявил он. — Отыскали Эйдена Грина.

Глаза у Поппи чуть не вывалились из орбит.

Гриффин с улыбкой протянул ей бокал:

— Знаешь, у Мики было точь-в-точь такое же выражение лица! По-моему он никак не мог понять, радоваться ему или огорчаться, что мы нашли этого Грина.

Поппи опустила глаза.

— А этот Эйден Грин — кто он? Он действительно так нужен?

— Думаю, да. Между прочим, он был лучшим другом Роба Диченцы.

Сердце у Поппи упало. Раз так, то трудно ожидать, что этот Грин скажет что-то плохое о друге, которого к тому же давно нет в живых.

— Стало быть, он нам не поможет.

— Сразу после той аварии не стал бы. — Открыв дверцу духовки, Гриффин заглянул внутрь, потянул носом, и на лице у него разлилась блаженная улыбка. — Это ты сама готовила?

— Нет, мама. Я просто сунула ее в духовку.

— Пахнет просто невероятно! — Гриффин захлопнул дверцу и выпрямился. Пятнадцать лет назад во время допроса Эйден Грин показал, что ничего не видел — дескать, был в туалете и не заметил, как все произошло. Позже, когда полиция спросила его насчет отношений между Робом и Лизой, он ответил примерно в том же духе, что и все остальные свидетели. А вскоре после этого бесследно исчез — как сквозь землю провалился.

— Исчез… — протянула Поппи.

— И это очень странно, поскольку он занимал очень даже приличный пост в компании Диченцы. Парень уволился, бросил все и пропал. Друзьям он не звонил, так что никто толком не знает, где он сейчас.

— И где же он?

— В Миннеаполисе. Работает в школе, юрист. Женат, двое детей. Живет тихой, незаметной жизнью, очень старается, чтобы имя его не попало в газеты. Мы бы в жизни его не нашли, если бы его двоюродный брат случайно не столкнулся с ним нос к носу в аэропорту.

Поппи поднесла к губам бокал и сделала большой глоток.

— И что он говорит?

— Ральф еще не успел связаться с Грином. Он завтра к нему съездит.

Поппи не верилось, что беседа с Грином может что-либо изменить.

— А с чего ты взял, что через пятнадцать лет он вдруг скажет что-то новое?

Гриффин снова открыл духовку, принюхался, взял прихватку и вытащил курицу.

— Готова, — объявил он. Вооружившись, он быстро разделал ее и принялся раскладывать по тарелкам, добавляя в качестве гарнира картофель и тушеные овощи. — А вдруг скажет? В конце концов, прошло пятнадцать лет, и у него теперь другая жизнь. Раньше он занимал видное положение, с семейством Диченцы его связывала тесная дружба. Но теперь все изменилось, он, можно сказать, прозябает в безвестности. Согласись, люди не часто срываются с насиженного места без очень важной причины.

— Может, ему просто надоела Калифорния? — предположила Поппи.

— Скорее он не захотел подчиниться приказу Диченцы. Молчать было противно, а говорить — страшно.

— Но если это так, почему же он до сих пор не обратился в полицию? Наверняка он читает газеты и должен знать об аресте Хизер.

Гриффин поставил перед ней тарелку.

— Наверное, никак не может решиться. Ральф попробует его подтолкнуть. Если ему это не удастся, тогда я сам поеду к нему. — Он кивнул в сторону стола. — Слушай, я больше не могу. Умираю от голода, а эта курица пахнет так божественно! Могу я пригласить вас к столу, мэм?

Поппи не выдержала и улыбнулась.

* * *
От курицы, картошки и овощей ничего не осталось. От вина тоже. Когда с едой было покончено, они перебрались на диван в гостиной, поближе к камину. Комнату наполнили звуки голоса Гарри Конника. Огонь в камине вспыхивал, жадно облизывая каждое полено, которое время от времени подбрасывал Гриффин. Он удобно расположился на диване рядом с Поппи, однако не делал ни малейшей попытки коснуться ее.

Как он близко, подумала Поппи, украдкой разглядывая его профиль. Даже в самых смелых своих фантазиях она не могла представить, что между ними возникнет подобная близость. В его присутствии она чувствовала себя на удивление спокойной и умиротворенной.

— Наверное, зря я так расслабилась, — виновато пробормотала она. — При том, что произошло…

— Ты так говоришь, словно чувствуешь себя виноватой. — Гриффин лениво повернул к ней голову. В отблесках огня в камине его каштановые волосы отливали красным, а голубые глаза потемнели, сделавшись темно-синими.

— Так оно и есть.

— Что бы ни сделала Хизер, ты тут ни при чем.

— Знаю. И все равно… Она же моя подруга.

Гриффин ничего не ответил на это, и Поппи снова уставилась на огонь. Через минуту его рука легла на ее ладонь. Пальцы их переплелись. Поппи едва не выдернула свою руку, но передумала. Прикосновение его руки казалось таким нежным, таким правильным.

— Хочешь поцелуй? — спросил он и сунул свободную руку в карман.

— Нет. Никаких «поцелуев». Я и так уже объелась.

Он вынул руку из кармана:

— Расскажи мне о той аварии.

Взгляды их встретились. Что-то подсказывало ей, что Гриффин имеет в виду отнюдь не тот давний наезд в Сакраменто. В его лице ей почудилось нечто новое… какая-то интимность, которой она прежде не замечала. В своих мечтах она могла бы выложить ему все и тем не менее остаться любимой. Но то в мечтах.

— Это было очень давно, — с грустной улыбкой проговорила она.

— Все равно расскажи.

— Расскажи сначала, что ты сам знаешь об этом.

Он улыбнулся ей с такой теплотой, что сердце Поппи сжалось.

— Была вечеринка — вернее сказать, пикник на природе. Дело было в середине декабря, вы развели на вершине холма большой костер. Все приехали на снегоходах. Естественно, выпито было немало. Вы с Перри уехали. Снегоход слишком круто вписался в вираж и врезался в какой-то валун. Вас обоих выбросило. Перри погиб на месте. Ты выжила.

Уставившись в огонь, Поппи как будто вновь увидела все это — глазами Гриффина.

— Я не хотела… не хотела жить.

— Из-за Перри?

— Да. И из-за ног. Это была одна из тех роковых случайностей, которых так легко избежать… Будь мы на пару футов ближе к одной или к другой стороне дороги, ничего бы этого не произошло.

— Но ведь ты же выжила.

Поппи не ответила.

Гриффин прижал ее руку к груди.

— Вы с Перри любили друг друга?

— Не знаю. Да, мы были близки, но долго бы это не продлилось. Мы с ним были слишком разные. — Она задумалась над своими словами. — А может, и нет. Да, мы скорее были похожи. В этом-то и была проблема. Оба мы были необузданными, чуть что — срывались, могли наговорить друг другу черт те что. Ни один из нас не умел мириться, тем более просить прощения, а ведь именно это необходимо, чтобы двое близких людей могли оставаться вместе.

— Ты часто думаешь о нем?

— Стараюсь не думать.

— Ты не ответила.

Повернув к нему голову, Поппи увидела его глаза совсем близко от своих.

— С тех пор, как ты вернулся, да.

— Почему?

Она улыбнулась:

— Сам знаешь.

— Не уверен. Хотелось бы думать, потому, что я единственный мужчина, с которым сблизилась после того случая.

Поппи промолчала.

— Ну и что же дальше, Поппи? Я сижу тут, умирая от желания тебя поцеловать, и не могу решиться, потому что не знаю, что ты сделаешь: ответишь на мой поцелуй или придушишь меня.

Только не это, подумала про себя Поппи. Мысль о поцелуе, о том, чтобы почувствовать его губы на своих губах, сводила ее с ума. Выпитая бутылка вина, огонь в камине, а рядом — мужчина, при одном только взгляде на которого сладко кружится голова, — все это была ее ожившая мечта.

— Скажи же что-нибудь, — прошептал он.

Но она не знала, что сказать.

— Ты говорила Мике, что в его силах, мол, сломать лед и сказать то, на что Хизер просто не хватает решимости. Если бы речь шла о нас с тобой, я бы предположил, что нравлюсь тебе, нравлюсь больше, чем любой другой, но ты боишься поступить так, как тебе подсказывает сердце. Боишься, так как убедила себя, что не имеешь на это права. Это — часть наказания, к которому ты сама приговорила себя. За смерть Перри.

Поппи даже не пыталась возражать.

— Он мертв, Гриффин. А я жива.

— И в чем твоя вина? Почему ты считаешь, что должна быть наказана за это? И к какому сроку ты сама себя приговорила? Когда ты сочтешь, что искупила вину, и сможешь, наконец, жить нормальной жизнью?

Поппи не знала.

— Или я ошибаюсь? — неуверенно спросил Гриффин.

Не ответив, Поппи молча разглядывала их тесно сплетенные пальцы.

— Нет, ты почти угадал, — чуть слышно сказала она. — Наверное, я и в самом деле наказываю себя.

— Но ведь это был просто несчастный случай!

— Однако его можно было избежать. Если бы мы так не гнали в тот вечер, если бы меньше выпили, если бы не было так поздно и мы бы оба не так устали. Знаешь, в молодости редко думаешь о смерти. Считаешь себя бессмертным.

— И все равно ты не должна во всем винить себя, Поппи. Ты молодец. Ты не сломалась, живешь полной жизнью, работаешь, помогаешь другим. Ты — абсолютно нормальный человек, такой же, как все. Но до определенной черты, которую ты не можешь заставить себя переступить.

Глаза их встретились.

— До какой черты?

— Ту, за которой на лыжах, на снегокатах. Возможность иметь семью, мужа, детей.

— Моя сестра Роуз говорит, что я уже не смогу стать матерью.

— У твоей сестры Роуз в голове дерьмо.

— Гриффин, но ведь ты не сможешь отрицать, что я действительно могу не все — например, ходить.

— Ну, может быть, не так, как я…

— Или танцевать. Даже если мне и удастся преодолеть этот комплекс вины, я все равно всегда буду чувствовать себя виноватой перед мужчиной, который меня полюбит, прекрасно понимая, что стану камнем у него на шее.

Гриффин скривился:

— Еще одна очередная глупость, которую ты вбила себе в голову. — Фыркнув, он сорвался с дивана, подошел к проигрывателю и принялся перебирать стопку CD. Когда он вернулся к притихшей Поппи, комнату наполнили звуки «В этой жизни» в исполнении Колина Рэя.

Гриффин склонился в глубоком поклоне.

— Хочешь, я покажу, как мы можем танцевать. Только ты должна всецело довериться мне, хорошо?

Поппи доверяла ему — и все равно ей было страшно.

Но прежде чем она успела что-то сказать, сильные руки Гриффина уже подхватили ее и подняли.

— Обхвати меня за шею, — прошептал он, и его горячее дыхание обожгло ей шею. Через мгновение они уже танцевали. Прижимая ее к себе, Гриффин слегка раскачивался под музыку, но не так, как он делал это всегда. Верхняя часть его тела двигалась медленными, ритмичными движениями, которые могла чувствовать и Поппи, в то время как он неторопливо кружился по комнате.

— Расслабься, — шепнул он ей на ухо, сделав первый круг, и Поппи послушалась. Она была в восторге от музыки, ей нравился четкий ритм, ей нравилось, как бережно и вместе с тем крепко Гриффин прижимал ее к себе. Она позволила своему телу поймать этот ритм, с удовольствием поболтала его внутри, словно кубик льда в бокале. Уронив голову Гриффину на плечо, Поппи двигалась вместе с ним, и это оказалось на удивление просто. Казалось, их тела слились воедино.

Поппи только-только вошла во вкус, когда песня закончилась.

— Поставь ее еще раз, — тоненьким голосом попросила она. Но Гриффин вместо ответа протанцевал вместе с ней к проигрывателю, чтобы она могла сделать это сама. На этот раз она смогла насладиться музыкой от начала и до конца. Когда мелодия стихла, Поппи подняла к нему лицо — на губах ее дрожала улыбка, в глазах сияло такое наслаждение, что у Гриффина защемило сердце.

Он прильнул к еегубам, словно желая выпить эту улыбку, и у нее захватило дух. Страх, что она сделает что-то не так, что испортит этот сон, неожиданно ставший явью, куда-то исчез, будто Гриффин забрал его вместе с поцелуем. Когда он отодвинулся, голова у нее стала легкой и закружилась, как после бокала шампанского.

— Не останавливайся, — прошептала она и, запустив руки ему в волосы, сама прильнула к его губам. Это было прекрасно, даже лучше, чем ей представлялось в мечтах. Вдруг она почувствовала, что у Гриффина задрожали руки. Она даже не пыталась протестовать, когда он бережно опустил ее на диван и стал целовать, когда губы его скользнули вниз, прижались к ее шее, когда руки его обхватили ее грудь. И стон, который сорвался с ее губ, был стоном наслаждения.

— Ты тоже это чувствуешь? — прошептал он.

— О да, — прошептала она в ответ.

— Тебе хорошо?

— Очень. — Поппи не кривила душой — она чувствовала себя невероятно… живой. Двенадцать лет почти монашеской жизни заставили ее забыть о любви, и сейчас она была потрясена и растеряна. То, что происходило в ней, оказалось сильнее, чем она могла себе представить. Может, она просто забыла, как это бывает, а может, сейчас все было по-другому. Возможно, как у Виктории из-за слепоты обострились все остальные чувства, так и у нее из-за онемевшей нижней части тела грудь стала намного чувствительнее? Неужели так бывает? Куда более странным было то, что сейчас и нижняя ее часть отнюдь не была такой, как прежде. Она перестала быть онемевшей! Не понимая, что с ней происходит, Поппи чувствовала только какую-то удивительную наполненность…

Вдруг Гриффин отодвинулся. Щеки его пылали, на лбу выступили бисеринки пота, глаза казались почти черными. Поппи неожиданно рассмеялась.

Глаза у него едва не выпали из орбит.

— Что тут смешного?!

Обхватив его лицо руками, Поппи нежно обвела кончиком пальца след от царапины, оставшийся у него на скуле. Он был уже едва заметен.

— Прости. Я вспомнила, о чем ты предупреждал меня в октябре. Ты тогда сказал, что твои глаза темнеют, когда ты занимаешься любовью. Это, конечно, не секс, ну, не совсем, но они действительно потемнели.

— Почему это не секс? — взвился Гриффин.

— Ты же сам понимаешь… — Поппи кивком головы указала вниз. — Короче, это не совсем то.

— Но это вовсе не из-за недостатка желания с моей стороны.

— Да неужели? Что-то я не чувствую. — С губ Поппи сорвался смешок.

Гриффин потянулся за ее рукой, чтобы убедить в том, насколько она ошибается, но Поппи была начеку и успела отдернуть руку. Она сама не знала, почему это сделала — может, не хотела почувствовать, как угаснет в нем желание.

Приподнявшись на локтях, Гриффин посмотрел ей в глаза.

— Тогда просто поверь мне на слово, — низким, невероятно чувственным голосом пророкотал он, обволакивая ее взглядом. — Но тогда поверь мне и в остальном. Если у тебя сейчас нет желания, что ж, я не стану подталкивать тебя. В конце концов, то, что происходит между нами, слишком важно, чтобы торопить события.

Как ни странно, у нее вдруг защипало глаза.

— Все в порядке? — всполошился он.

Чувствуя, что не может выдавить из себя ни слова, Поппи молча кивнула.

— Но так просто ты от меня не избавишься, — угрожающе нахмурился он. — Между прочим, мне все известно о ваших вторниках у Чарли. Да, да, в задней комнате. И в знак благодарности ты сегодня возьмешь меня с собой? Идет?

Глава 14

Вторники и субботы в задней комнате «У Чарли» стали в Лейк-Генри традицией, с очень давними корнями. Унаследовав ее от отца, Чарли-старшего, как тот в свое время от деда, Чарли Джо, нынешний представитель этого семейства решился изменить только то, что его жена Аннет считала совершенно необходимым, а именно поставить вместо допотопных лавок нормальные столы и стулья, добавив к ним современный музыкальный центр. Но крохотное возвышение, которое все именовали эстрадой, не изменилось. Прежней осталась и громадная печь, в холода наполнявшая зальчик приятным теплом. Прошло уже много лет, а внутри пахло точно так же, как в старом деревенском амбаре, только теперь к запахам свежей стружки и зерна примешивался еще аромат кофе. Но лучше всего, по мнению Поппи, был бесподобный запах свежевыпеченного шоколадного печенья, которое у Чарли всегда готовили по рецепту, оставшемуся от его матушки, и подавали к столу прямо из печи.

Если по субботам эстрада по традиции предоставлялась только хорошо известным группам, то по вторникам тут мог выступить любой желающий. Вот и сегодня первым туда поднялся какой-то никому не известный парнишка с гитарой. Однако изюминкой нынешнего собрания стал струнный квартет: скрипка, альт, виолончель и бас-кларнет, предпочитавшие репертуар «Биттлз».

Поппи обожала «Биттлз». Гриффин, как выяснилось, тоже. Поппи даже устроила ему нечто вроде проверки, потребовав, чтобы он угадывал песню, которую она мурлыкала. Гриффин не ошибся ни разу. Вот и отлично, подумала Поппи, прекрасный предлог, чтобы привести его туда.

— Он просто тащится от «Биттлз», — словно попугай, твердила она всем и каждому, кто тоже явился к Чарли. — Всю неделю вкалывал как проклятый, знаете ли, — помогал Мике. Так что это — самое малое, что мы можем для него сделать.

Сама-то она считала, что обязана ему куда большим. И помощь Мике была тут совершенно ни при чем. Она чувствовала себя его должницей по многим причинам. Он принес ей Викторию, без которой она уже не представляла себе жизни, жарил ей на завтрак французские тосты, с которыми, по мнению Поппи, мало что могло сравниться на вкус. А еще он отличался просто потрясающей деликатностью, когда речь шла о ее романтических фантазиях. Вспомнив, как он танцевал с ней, Поппи вся порозовела. С момента той злополучной аварии в ее жизни, наверное, не было минуты счастливей.

Но она чувствовала себя обязанной Гриффину еще и по другой причине. Хизер. Да и не только она — весь город тоже. В конце концов, если не Гриффину, то кому-то другому все равно бросилось бы в глаза ее потрясающее сходство с Лизой. Только вот вряд ли «кто-то» другой так старался бы помочь и загладить свою вину, с такой готовностью тратил бы все свое время и деньги, чтобы вызволить Хизер из беды.

Своим появлением у Чарли в сопровождении Гриффина Поппи ясно дала всем понять, что отныне она на его стороне, хоть он и появился в городе лишь неделю назад. Однако в глазах всех остальных он по-прежнему оставался чужаком, несмотря на то, что прошел проверку на живучесть, которую ему устроили.

Надо отдать должное Гриффину — он почувствовал это сразу. И не сделал ни одной ошибки. Дай он волю своей привычке приставать ко всем с вопросами, его мигом поставили бы на место. Но вместо этого он скромно держался рядом с Поппи, приветливо улыбался, когда она его с кем-то знакомила, не задал ни единого вопроса, но в то же время с удовольствием болтал и шутил, когда к нему обращались. Спустя какое-то время, почувствовав, что Гриффин уже достаточно освоился, Поппи попыталась незаметно перевести разговор на тему, которая его интересовала.

Это оказалось нелегко, учитывая, что все беседы упорно вертелись вокруг приближавшегося сезона сборки кленового сока. Правда, поскольку Мики тут не было, а Гриффин, как-никак, всю неделю работал с ним на пару, ему удалось достаточно естественно вписаться в общую беседу. С таким видом, словно занимался этим едва ли не с самого рождения, он подробно описал, что им удалось сделать. Гриффин как бы случайно даже обмолвился, что Мике наверняка потребуется помощь — и Поппи надеялась, что этот намек не останется незамеченным.

Когда раздались звуки гитары, все разговоры стихли, однако репертуар юноши оказался невелик. Ему хватило четверти часа, чтобы исчерпать его, после чего гул голосов возобновился. Гриффин выглядел вполне довольным. По-видимому, он принадлежал к тому сорту людей, которые без труда найдут, о чем поговорить с каждым. С Марком, мужем Кэсси, такой темой оказался Принстон, выпускниками которого, как вскоре выяснилось, были они оба. С Чарли это был Литтл-Беар, к тому же теперь Гриффину было что добавить к коллекции баек Оуэна. А с Джоном у них в Бостоне нашлись общие друзья.

Как Поппи и предполагала, ее появление в компании Гриффина не осталось незамеченным. Первой объяснений потребовала Кэсси.

— Ты мне не говорила, что придешь с ним, — прошипела она на ухо Поппи.

— А я и сама не знала, — прошептала Поппи в ответ. — Решила в последнюю минуту. Оказывается, он просто без ума от «Биттлз».

— О да. Конечно! — съехидничала Кэсси. — Ладно, я тоже рада, что он здесь. Сейчас все прицепятся с вопросами о Хизер, и мне одной без твоего приятеля придется вертеться, как ужу на сковородке.

— Но он не мой приятель!

На губах Кэсси появилась ехидная улыбка.

— Да? Ну что ж, в любом случае ты выглядишь на миллион долларов. Классная прическа. Ты отрастила волосы?

— Угу — уже целых два дня отращиваю. Или ты не видела меня позавчера? — метнув в сторону Кэсси выразительный взгляд, с изрядной долей яда в голосе парировала Поппи.

А вот отделаться шуткой от Аннет было не так-то легко. Увидев, что Гриффин погрузился в беседу с Чарли, та схватила свой стул и, лучезарно улыбаясь, устроилась возле Поппи.

— Он просто чудо, Поппи! Нет, ты только посмотри на них! Да, в этом твоем Гриффине есть что-то такое, что импонирует Чарли. В общем, я рада, что он здесь. И он, похоже, совершенно очарован тобой.

Беда была в том, что хотя у Аннет и в мыслях не было ничего дурного, однако язык у нее был без костей и она всегда была источником и средоточием всех городских сплетен.

— И вовсе он не очарован мной, — возмутилась Поппи. — Но даже если так, я-то ничуть не очарована им!

— Однако он довольно настойчив. Тогда, в октябре, ты дала ему от ворот поворот, но он все-таки вернулся. — Аннет окинула Гриффина одобрительным взглядом. — А у такого привлекательного парня, должно быть, нет отбоя от женщин.

— Которые к тому же могут удовлетворить его куда лучше, чем я. — Это замечание дало Поппи возможность намекнуть на тот факт, что в сексуальном отношении паралитики все-таки не такие люди, как все. Будучи особой достаточно старомодной, Аннет не осмелилась дальше развивать эту скользкую тему, на что и рассчитывала Поппи.

А вот Лили — возможно, из-за любви к сестре — оказалась куда более настырной. Да и скромности в ней было поменьше, чем в Аннет. Дождавшись момента, когда Джон завладел вниманием Гриффина, она тут же придвинулась к сестре.

— Ну и ну — ты накрасилась! — с горящими любопытством глазами накинулась она на сестру. — Что это значит, интересно знать?

Поппи от души рассмеялась. Это был один из ее любимых приемов, и в подобных случаях она часто пускала его в ход.

— Мама спросила то же самое в день, когда мне стукнуло шестнадцать. Слово в слово! Помнишь, когда я отправилась на свидание с парнем, который был капитаном лыжной команды Дартмура?

— А то как же! — Лизи сдавленно захихикала. — Но тогда, насколько я помню, ты решила сыграть роль этакой пресыщенной дамочки. А теперь?

— Погоди, погоди, — хмыкнула Поппи. — А ты сама? Ты ведь, кажется, тоже подкрасилась? У тебя помада на губах и… Убей меня бог — точно, румяна!

— Никаких румян! — вспыхнула Лили, хотя Поппи могла поклясться, что не ошиблась. Лили всегда считалась в семье первой красавицей, а теперь она просто расцвела. — Только пудра и помада, — подчеркнула она, — и то исключительно ради Джона. А ради чего ты навела красоту?

— Ради себя самой. — Поппи благоразумно перешла на шепот. — Решила поднять себе настроение. Неделя выдалась на редкость тяжелая, а тут еще эти тревоги из-за Хизер… И если ты вбила себе в голову, что я затеяла все это ради Гриффина, то забудь об этом. Он просто мой друг, Лили. Не больше.

— Жаль. Мне он нравится.

— Мне тоже. Так ведь это же хорошо.

— Я имела в виду — жаль, что он просто друг. Такой парень! Представляю, какие мысли бродят у тебя в голове при одном только взгляде на него! — Лили выразительно облизнулась и подмигнула зардевшейся Поппи.

Собственно говоря, так оно и было, но Поппи скорее бы откусила себе язык, чем призналась в этом.

— Друзьям не приходят в голову нескромные мысли, — отшутилась она.

— А зря. Он просто создан для тебя.

— Нет. Он же газетчик, и к тому же чертовски богат.

— Ох, Поппи, — вздохнула Лили. — А мы все?

— Да, но не настолько. И потом, он городской — один из тех, кто вращает колесо светской мельницы. Ты можешь представить себе, как я утюжу свои простенькие белые салфетки, раскладываю их возле своих простеньких столовых приборов в своей приспособленной для инвалида гостиной, ожидая к обеду все сливки общества Филадельфии?

— Он же не из Филадельфии!

— Ну из Нью-Джерси, какая разница? К тому же меня моя жизнь вполне устраивает. — Поппи почувствовала, что потихоньку начинает заводиться. — Думаешь, я не знала, какие пойдут разговоры, если я приду сюда с ним? Господи, почему все вбили себе в голову, что мне кто-то нужен? Или вам кажется, что одна я не справляюсь?

— Ты справляешься прекрасно, — заявила Лили тоном, который Поппи сочла возмутительно менторским. Однако Лили обладала чувством такта, да и не понаслышке знала, что такое сплетни, изведав их на собственной шкуре. Правда, все это было уже в прошлом, но до сих пор иногда она ощущала себя беззащитной. Но самое главное, что они с Поппи были достаточно близки, чтобы и Поппи это знала.

И сейчас обе остро чувствовали эту связь. Лили придвинулась к сестре почти вплотную.

— Я с вас глаз не спускаю с той минуты, как вы пришли. Может, ты думаешь, что он полностью поглощен разговорами, но он все время поглядывает на тебя. И взгляд у него такой, словно ты для него центр вселенной. Он хочет быть с тобой, Поппи.

— Ну да, конечно. Я ведь, как-никак, его пригласительный билет, — хмыкнула Поппи. — И заодно его верительные грамоты.

Лили покачала головой.

— Я о другом.

— А я — об этом, — отрезала Поппи. Вдруг в душе ее зашевелились некие подозрения. Она огляделась. — Так вот, значит, что у всех на уме, да?

Лили улыбнулась.

— Я не могу говорить за всех.

— Тогда говори за себя! И, умоляю, — хватит о Гриффине! Лучше расскажи мне что-нибудь такое, что не имеет к нему отношения!

— Ладно. Я беременна.

У Поппи перехватило дыхание.

Невероятно!

Поппи, улыбнувшись, крепко обняла сестру.

— Потрясающая новость!

— Никто ничего не знает! — заговорщически прошептала Лили ей в ухо. Кроме Джона, конечно. Всего шесть недель. Я и тебе пока не хотела говорить.

— Я так счастлива за тебя!

В глазах Лили промелькнула тревога.

— Правда? Честно говоря, я сомневалась…

— Глупости! Только потому, что я не смогу иметь своих детей? Но я могу, Лили. Просто мне это не нужно.

— Тогда ладно. Знаешь, за последние несколько месяцев мне разом привалило столько счастья, что я чувствую себя немного виноватой.

— Ох, Лили, ты его заслужила! — ничуть не покривив душой, прошептала Поппи. — Вспомни, сколько тебе пришлось выстрадать. Так что это только справедливо.

— А ты? — мягко спросила Лили сестру. — Когда же придет твой черед быть счастливой?

* * *
— Простите?

Гриффин вздрогнул и испуганно оглянулся. Незаметно для себя он оказался в самом углу магазина, который, пустой и тихий, являл поразительный контраст с задней комнатой. Там царил такой шум, что Гриффину пришлось выйти сюда, чтобы дозвониться в аэропорт и заказать билет на самолет. Эйден Грин категорически отказался говорить. Значит, придется лететь самому, решил он.

Он с улыбкой протянул руку:

— Я Гриффин. А вы, вероятно, Камилла?

Камилла Сэвидж оказалась привлекательной женщиной лет пятидесяти или чуть больше с шоколадного цвета глазами, бледной и гладкой, без единой морщинки кожей и седыми волосами, которые заставили бы ее выглядеть старше своих лет, если бы не были такими густыми и блестящими. Одета она была просто — слаксы с блузкой и наброшенная на плечи шаль — все приглушенных тонов. Однако в ней чувствовалась изысканность, которая сразу выделяла ее из толпы. А возможно, причиной тому было достоинство, с которым она держалась, или скупость, с которой она роняла слова. Одиночка по натуре, она явно предпочитала оставаться на заднем плане, подумал он. Хотя… Бухгалтер, ревизор и компьютерный гений в одном лице, она была в курсе всех событий. Ясно, что эта женщина держит руку на пульсе Лейк-Генри.

— У вас не найдется минутки? — поинтересовалась Камилла.

Из задней комнаты до них долетел приглушенный шум голосов. Пара минут у Гриффина была.

— Конечно.

— Это насчет Хизер. Мне известно, что Кэсси согласилась работать бесплатно. Говорят, вы делаете то же самое, но Мика чувствует себя неудобно. У меня есть кое-какие деньги. Так что, пожалуйста, дайте мне знать, если вам что-нибудь понадобится.

Естественно, у Гриффина и в мыслях не было принять ее предложение. Но он был тронут.

— Это очень благородно с вашей стороны.

— Я всегда любила Хизер.

— Вы и так много делаете для Мики. Он говорил, что вы сегодня собрались работать допоздна.

— Так оно и есть. Нужно проверить весь инвентарь — бутыли, наклейки, контейнеры, рассортировать все счета, а у Мики голова сейчас занята не этим.

— Да, я уже заметил, — кивнул Гриффин. — Нет, не в роще — там он был в своей стихии, а потом, когда пили кофе. У него душа не на месте из-за Хизер.

— И потом он очень устал. Не думаю, что ему удается много спать по ночам. — На лице ее отразилось колебание. — Скажите, есть какой-нибудь шанс выцарапать Хизер оттуда?

— Есть он или нет, выяснится через пару дней. Завтра утром я как раз лечу в одно место. Там живет человек, который, может быть, сможет нам помочь.

По глазам Камиллы было видно, что ей хочется знать больше. Однако, обуздав любопытство, она ограничилась кивком.

Гриффину стало интересно, что же движет ею, откуда вдруг такое благородство.

— Вы, наверное, хорошо знали семью Мики?

Брови Камиллы взлетели вверх.

— Да, — улыбнулась она. — Очень славные люди.

— А его первую жену?

Улыбка разом исчезла с ее лица. Немного помедлив, Камилла выразительно дернула плечом.

— Хизер тоже очень милая женщина. Мы работали вместе, когда она только приехала в наш город. Поэтому я очень обрадовалась, когда они с Микой стали жить вместе.

До этой минуты Гриффин считал, что если Хизер и случалось открывать кому-то душу, то лишь Мике или Кэсси с Поппи. Но он, похоже, ошибался.

— Значит, вы были близки с Хизер?

— Мы были хорошими друзьями, — улыбнулась Камилла.

— Вы знали о ее прошлом?

— Нет. Она не любила говорить об этом.

— И вы были удивлены, когда все это случилось?

— Еще бы! Ничего подобного мы не ожидали. Уж Мика-то точно. Так что если я хоть чем-то могу вам помочь, вернее Хизер, я с радостью это сделаю. Вы дадите мне знать, если что?

Гриффин кивнул.

— Спасибо, — улыбнулась она. И исчезла так же бесшумно, как и появилась.

* * *
Поппи украдкой поглядывала на дверь и обрадовалась, увидев вошедшего Гриффина. Ей ужасно не хотелось, чтобы он пропустил то, ради чего они, собственно, и явились сюда.

Послав ей улыбку, Гриффин уселся на стул рядом с Поппи как раз в тот момент, когда скрипка, альт, виолончель и бас-кларнет закончили разогреваться. И тут началось! Песни Yesterday, Norwegian Wood и Strawberry Fields Forever, казалось, просто созданы были для струнных инструментов, а ребята из этой группы и впрямь умели играть.

Поппи забыла обо всем на свете. Когда же музыканты перешли к песням, написанным в более быстром темпе и зазвучали Here Comes the Sun, Eight Days a Week и All you Need Is Love, она машинально принялась отбивать пальцами такт. Да и как можно удержаться, когда все вокруг хором распевают Yellow Submarine?! В очередной раз обменявшись понимающими улыбками с Гриффином, Поппи поразилась тому, что и он захвачен ничуть не меньше ее самой.

Когда объявили небольшой перерыв, появились знаменитые шоколадные печенья — горячие, ароматные, тающие во рту. Кэсси с Марком, заметив в противоположном углу каких-то своих приятелей, сорвались с места. Естественно, их освободившиеся стулья тут же заняли. Сегодня пустые места возле них притягивали всех как магнит — то ли местные жители смягчились, то ли любопытство оказалось сильнее их. Поппи не могла не заметить, как их тянет поговорить с Гриффином.

— Вероятно, Хизер отправят в Калифорнию? — осведомилась Эмми Крюгер, которая закончила колледж в Санта-Барбаре, прежде чем вернуться к родным пенатам и встать во главе семейной фирмы.

— Неужели ей придется отбывать наказание? — перебила ее Лейла Хиггинс. Хизер была ее правой рукой и Лейла очень надеялась, что она вернется.

— Есть хоть какие-то шансы, что ее оправдают? — спросил старший сын Чарли Сет.

Разговор набирал обороты, и толпа вокруг Поппи и Гриффина росла. Мало-помалу она разбилась на небольшие группки, все заговорили о своем, и на Поппи с Гриффином перестали обращать внимание. Так продолжалось до той минуты, пока не появилась Аллисон Куимби. Аллисон, владелица городской риэлтерской фирмы, неутомимо работая локтями, пробиралась к ним. А в фарватере за ней следовала Анна Уинслоу, хозяйка текстильной фабрики.

— Хизер всегда была порядочной и трудолюбивой — с того самого дня, как появилась в нашем городе, — пропыхтела Анна.

— И не только, — встряла Аллисон. — У всех у нас есть что порассказать о Хизер. Тут нет никого, кому бы она когда-то не помогла!

— Неужели вы думаете, она делала это нарочно? — опять влезла Анна. — Но как тогда это связать с тем, что случилось в Калифорнии?

Аллисон нетерпеливо отмахнулась от нее, как от назойливой мухи.

— А мне плевать, что она там натворила!

— Да, но есть еще семья этого юноши. И им, конечно, не все равно.

— Господи, да ведь речь не об этом! Я говорю о той Хизер, которую мы знаем! Четырнадцать лет добропорядочной жизни — неужели это ничего не значит?!

— Четырнадцать лет — это немало, — кивнула Анна. — Но можно ли считать это исправительным сроком? Поверит ли кто-нибудь, что за это время она изменилась?

— Если хотите знать мое мнение, — не обращая на нее внимание, вела свою партию Аллисон, — было бы преступлением тратить деньги налогоплательщиков на то, чтобы упечь ее за решетку теперь, когда она стала полезным членом общества. Вы считаете, она опасна для общества? На мой взгляд, нет.

Поппи уже открыла было рот, чтобы поинтересоваться, что по этому поводу думает Кэсси, но музыканты снова заняли свои места. И снова зазвучали песни, только теперь более романтические. The Fool on the Hill сменила Eleanor Rigby, а вслед за ней последовала Hey, Jude. Как часто бывало во время таких концертов, под конец выпихнули на сцену Лили, чтобы она спела что-нибудь из услышанного сегодня. Лили исполнила Yesterday и Strawberry Fields Forever. А когда, несмотря на шквал аплодисментов и разбойничий свист Поппи, Лили отказалась петь дальше, музыканты, посовещавшись, грянули Hello Goodbye, и несколько пар закружились по комнате. За ними последовали и остальные. Когда же зазвучала Here Comes the Sun, танцевали уже все. А те, кто остался стоять, дружно подпевали хором.

Поппи, естественно, пела. Гриффин тоже. Она вспомнила, как они танцевали накануне. Огонек, вспыхнувший в глазах Гриффина, сказал ей, что и он все помнит. И вовсе не прочь это повторить.

Поппи бросило в жар — даже капельки пота выступили на губе. Нет, только не здесь. Не сейчас. Может, придет еще время, когда она будет не прочь покружиться с любым, кто захочет ее пригласить, но пока она к этому не готова. Она еще не такая, как все. К тому же то, что они делали вдвоем, было очень личным, очень чувственным и волнующим. Поппи очень хотелось бы это повторить, но только не здесь.

Концерт закончился всеми любимой Let It Be, которой, казалось, не будет конца. Исполнение было по-настоящему сильным. Все, взявшись за руки, раскачивалась в такт мелодии. А когда прозвучал последний аккорд, раздался такой шквал аплодисментов, что едва не обрушился потолок.

Переполненные впечатлениями, по дороге домой они почти не разговаривали. Только возле самого дома Поппи Гриффин повернулся к ней.

— Могу я зайти? — спросил он.

Поппи похолодела. Страх захлестнул ее с такой силой, что у нее едва не остановилось сердце. Но она не сказала бы «нет», даже если бы от этого зависела ее собственная жизнь.

Должно быть, он почувствовал ее нерешительность, потому что, помогая ей выбраться из машины, вдруг неожиданно предложил:

— Может, прогуляемся к озеру?

Поппи не стала спрашивать, как она туда доберется. Тем более, после того, как он пригласил ее танцевать.

— Там будет холодно, — предупредила она. Похоже, Гриффин со свойственной ему деликатностью не стремится торопить события. И Поппи была благодарна ему за это.

Повернувшись к ней, он поднял Поппи воротник, потуже затянул теплый шарф, потом легко подхватил ее на руки и, увязая по колено в снегу, стал спускаться к озеру.

Но Поппи и не думала жаловаться. Ей не доводилось бывать у озера с того самого дня, как выпал первый снег.

— В любое другое время, не зимой, — проговорила Поппи, — я смогла бы сделать это самостоятельно. Там, внизу, есть небольшой пандус. Я съезжаю по нему в воду, выплываю из своего кресла и плаваю, сколько хочу.

— Держу пари, ты здорово плаваешь.

— Конечно.

Они уже были на берегу. Деревья остались далеко позади, и было довольно ветрено. Луна, хмуро выглядывая в разрывы туч, тут же пряталась обратно. Но возле воды было достаточно светло.

— Хочешь пройти немного дальше? — спросил Гриффин.

Поппи радостно закивала.

— Вон до тех скал, хорошо видишь?

Гриффин засек направление. Теперь, когда они оказались на берегу, идти было значительно легче.

— Трудно вырасти на озере и не научиться плавать, — пробормотал он.

— А ты умеешь плавать?

— Конечно.

— А ты где научился?

— В клубе. — Глаза его не отрывались от ее лица. — Это был отличный клуб: столовая, гриль-рум, поле для гольфа, несколько теннисных кортов, два бассейна…

— Два?

— Один для тех, кто умеет только пускать пузыри, а второй — для остальных.

Поппи хихикнула.

— Могу себе представить, как ты, рассекая волны могучим плечом…

— Между прочим, я неплохо плавал, — обиженно надулся Гриффин. — Меня даже взяли в команду. Правда, с тех пор прошло много времени.

— Тебе это нравилось?

— Очень, — кивнул он. Глаза их встретились.

— В воде я чувствую себя совершенно свободно. Как будто верхняя часть моего тела старается восполнить то, что утратила нижняя.

— Честно говоря, мне непонятно, почему ты тогда не перебираешься на зиму на юг. Тогда ты могла бы плавать круглый год.

— Как гагары? — пошутила она.

— Как гагары. Кстати, когда они возвращаются?

— В апреле. Как только сойдет лед. Потрясающее зрелище, кстати. Это нужно видеть! День за днем у тебя на глазах лед становится все тоньше и тоньше, пока совсем не почернеет. Потом он становится пористым, как губка, и начинает ломаться. Какие-то несколько часов, и его уже нет, представляешь? А гагары — клянусь тебе! — появляются буквально спустя несколько часов после этого.

— Откуда они узнают?

— Посылают «разведчиков», — хихикнула Поппи. — Первыми обычно срываются с места самцы — покидают океан и летят на север. Как будто внутренний голос подсказывает им, что зима идет на убыль. Сначала они движутся вдоль берега, потом поворачивают и летят в глубь материка, при этом делая короткие челночные вылеты, словно самолеты-разведчики. Штука в том, что они не могут сесть на воду, пока не сойдет лед, ведь им нужно ловить рыбу, иначе они умрут с голоду. Если их лапки примерзнут ко льду, тогда они уже не смогут снова подняться в воздух. Первый раз ты слышишь их крики весной… — Поппи внезапно поймала себя на том, что ей и самой уже не терпится их услышать. — Это так красиво. — Она подняла глаза к небу. — Вот… это они.

Гагар скрывали угрюмо ползущие по небу облака, но это нисколько не умаляло очарования ночи. В разрывах между ними проглядывали высыпавшие звезды, заметно похолодало, но в объятиях Гриффина Поппи не замечала холода. Впрочем, это было даже забавно.

— Еще одна неделя, — проговорила она, подняв глаза к небу, — и наступит полнолуние. В это время года в наших краях луну называют кленовой. Ты знаешь, кто начал первым варить кленовый сироп?

— Мика рассказывал, — с усмешкой кивнул Гриффин. — И о том, как потом приспосабливались обходиться без помощи рабов.

— А я рассказывала тебе, что такое «сахар на снегу»?

— Что-то не припомню такого.

— Если взять только что сваренный, еще горячий сироп и выплеснуть его в снег, сироп моментально застынет и превратится в сладкие сосульки. Раньше мы во время сезона всегда устраивали вечеринки. Сладкие сосульки и тянучки, сдобные жареные пончики, разные маринады… — Улыбаясь, Поппи сунула замерзший нос в теплую норку за ухом Гриффина.

— Замерзла?

Поппи покачала головой.

— Только большие пальцы на ногах не чувствую, — жалобно простонала она. И прыснула.

Гриффин двинулся назад через озеро. Поппи уткнулась носом ему в плечо и по-детски засопела. Гриффин улыбнулся — от нее приятно пахло мылом с экстрактом алое. Поппи всегда любила этот запах, считала его нежным и женственным. Гриффину тоже он нравился, но в отличие от Поппи он считал его чисто мужским.

Перебравшись через утесы, отделявшие озеро от берега, он двинулся по дорожке к дому. Поппи потерлась носом о его щеку, и Гриффин вдруг почувствовал прикосновение ее губ. Гриффин со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы. И тогда Поппи, совсем осмелев, осторожно пощекотала кончиком языка то местечко у него за ухом, где начинала расти борода. Она боялась уколоться, но, к ее удивлению, кожа его оказалась гладкой, почти шелковистой.

Гриффин не сказал ни слова — это был вызов, и Поппи не могла этого не понимать. Она сама не боялась их и любой брошенный ей вызов встречала с открытым забралом. Авария ничего не изменила в ее характере. Если Поппи хотела что-то сделать, она это делала. Если ей что-то нравилось, она это брала. Если нельзя было просто взять, она кидалась в погоню.

Сейчас, когда ее коляска осталась в джипе, а сама она удобно лежала на руках у Гриффина, оказалось, так легко выкинуть из памяти те двенадцать лет, которые отделяли ее от прошлого. Можно было вообразить, что ей просто не хочется идти самой… да и для чего, когда такой красивый парень просто сгорает от желания носить ее на руках?!

Подойдя к двери, Гриффин одним толчком распахнул ее и понес Поппи в спальню. Там он опустил ее на постель, пригвоздив тяжестью своего тела, и его взгляд лишил ее всякой возможности сопротивляться.

Она уже успела забыть, когда в последний раз видела у мужчины такой голодный взгляд. Честно говоря, Поппи уже не рассчитывала увидеть его снова — и ошиблась. Не говоря ни слова, Гриффин стащил с нее перчатки, размотал шарф и расстегнул куртку — и все это время в глазах его полыхал голодный огонь. Щеки у него пылали, дыхание было тяжелым и прерывистым. Отшвырнув на пол собственные перчатки, он отправил вслед за ними куртку, потом туда же полетела и повязка. Все так же молча Гриффин схватился за свитер и одним рывком стащил его с себя, прихватив заодно и рубашку.

Поппи бессознательным движением вытянула вперед руки, словно защищаясь, и нечаянно коснулась его груди. Она оказалась мускулистой и неожиданно горячей, густая поросль рыжевато-каштановых волос спускалась клином вниз, к поясу брюк. Забыв обо всем, Поппи провела рукой по его телу, ощутив пальцами напрягшиеся мускулы без малейших признаков жира.

В следующую минуту он завладел ее губами, и Поппи почувствовала в его поцелуе тот же голод, что полыхал в его глазах. Могла ли она не ответить ему? Ведь она сейчас чувствовала то же, что и он. Она даже не подозревала, что может почувствовать это вновь. Вообще-то все ее женские органы функционировали совершенно нормально, но ведь секс — это не просто функция организма! Благодаря увечью присущая ей нормальная чувственность здоровой молодой женщины переместилась в сферу эмоций, и Поппи волей-неволей пришлось с этим смириться.

Его губы снова и снова ласкали ее рот. Поцелуй становился все настойчивее, все требовательнее, все более возбуждающим. Поппи со стоном выгнулась дугой, успев подумать, как хорошо, что она способна это сделать — и тут Гриффин стащил с нее свитер.

— Тсс, малышка, — прошептал он. Онемевшая Поппи ничего не успела сказать, как ее бюстгальтер вслед за свитером оказался на полу.

Он пожирал ее глазами. Он ласкал ее. В отличие от своих сестер, Поппи всегда была немного обделена мужской лаской. Раньше, до аварии, когда она занималась любовью, мужчины почему-то практически всегда избегали касаться ее груди, словно не замечая ее. Ей никогда не доводилось видеть откровенного восторга в их глазах, но это не особенно трогало ее, поскольку женское начало было в ней не особенно сильно. Секс — это секс, она — женщина, он — мужчина, чтобы заниматься сексом, нужны двое, и все это даже немного забавно — так или примерно так думала она раньше.

Но теперь все было совсем по-другому. Губы Гриффина, ласкавшие ее грудь, заставили Поппи почувствовать себя женщиной. Соски напряглись и затвердели, а жар, волнами распространившийся по ее телу, заставил бы ее обвить его ногами… будь это в ее силах.

Эта мысль молнией промелькнула в ее мозгу и тут же исчезла. Должно быть, она вздрогнула, потому что Гриффин вскинул голову и взглянул ей в глаза.

— Ты в порядке? — прошептал он.

Вместо ответа Поппи притянула его к себе. Теперь уже она поцеловала Гриффина. Она целовала его долго, намеренно затягивая поцелуй, поскольку другого способа отогнать прочь пугавшие ее мысли не знала. Ей было приятно прикосновение его щеки, уже немного шершавой, хотя он брился всего пару часов назад. Ей нравилось ощущать густоту его волос, его сильную шею, чувствовать, как под тонкой кожей — на груди, на спине, плечах — перекатываются тугие мускулы. Ей вдруг неудержимо захотелось дотронуться до его живота, и Поппи просунула руку под ремень его джинсов.

Услышав вырвавшийся у Гриффина сдавленный стон, она тут же боязливо отдернула руку.

— Нет, — прохрипел он.

Окончательно перепугавшись, Поппи спрятала руки, точно обжегшись.

— Нет, — так же хрипло взмолился он. — Не останавливайся. — Ей вдруг показалось, что он с трудом выдавливает из себя слова.

Но Поппи сунула обе руки под подушки.

— Что случилось? — спросил он. — Я сделал тебе больно?

— Нет.

— Но ты вдруг остановилась.

— Так ведь и ты тоже остановился. Как будто случилось то, чего не должно было случиться.

Гриффин приподнял ей подбородок:

— Нет, то чего я ждал, еще не случилось.

Слезы навернулись ей на глаза.

— Знаю. Но я… я не могу. Прости меня. Я такая, как я есть… И я не могу измениться.

— Я вовсе не это имел в виду, — прошептал он, приложив кончик пальца к ее губам. — Не случилось просто потому, что мы не торопимся. Видимо, я слишком нетерпелив. Я просто хотел, чтобы это случилось быстрее, вот и все. Что поделать, я ведь мужчина. А ты женщина, при одном взгляде на которую я теряю голову.

— Я калека.

— Перестань морочить мне голову. Разве в том, чем мы сейчас занимались, было что-то неестественное? По-моему, тебе это нравилось.

— Да… Пока ты вдруг не вспомнил…

— Это ты вспомнила, а не я. И что тебя так напугало?

— Ты застонал. Или ахнул. Какая разница?

— Скажи, может, я сделал что-то не так? Тебе что-то не понравилось? Ты что-то почувствовала? Или, наоборот, ничего не почувствовала?

— Почувствовала, — призналась она, решив, что Гриффин имеет право на честный ответ. — Я почувствовала то же, что любая нормальная женщина. Просто я так давно не испытывала ничего подобного.

В ту же секунду губы Гриффина прижались к ее губам. Он целовал ее медленно, нежно, страстно. Внутри у нее потеплело.

Гриффин отодвинулся, удобно улегшись на подушку:

— О чем ты думаешь?

— Ты здорово умеешь целоваться.

— Нет, я не об этом. Я хочу этого, Поппи. Хочу больше всего на свете. А ты хочешь?

Да, она хотела. Или нет? Она и сама этого не знала.

— Ты боишься? — спросил Гриффин.

Конечно, она боялась, но не могла в этом признаться. Никогда еще секс не пугал ее до такой степени, как сейчас.

Губы Гриффина раздвинулись в улыбке.

— Думаю, так оно и есть. Ты боишься, что не почувствуешь того, что хочешь почувствовать. Боишься, что у нас ничего не получится. Боишься, что мне вдруг станет противно и я уйду. Ну что, я угадал?

Он все понял. Подбородок у Поппи задрожал, и она кивнула.

— Забудь об этом. — В голосе его снова появилась та же чувственная хрипотца. — Просто доверься мне. — Взгляд Гриффина уперся в ее грудь. — Ты такая красивая.

— Может быть, тут, — вырвалось у нее, — но не…

— Не где? Ты имеешь в виду свои ноги? — Гриффин провел по ним рукой. — Ты не можешь чувствовать их, Поппи, но я-то чувствую. Поверь, с ними все в порядке. — Ладонь его поползла вверх и ласково обхватила ее грудь.

Наслаждение оказалось настолько сильным, что Поппи даже зажмурилась. Голова ее откинулась назад.

— Твое тело чувствует, — прошептал он, — так что, мне кажется, все твои проблемы чисто эмоционального плана. Наверное, все дело в том, что ты винишь себя за то, что снова занимаешься любовью.

Кончиками пальцев Гриффин слегка сжал ее соски, заставив Поппи слабо ахнуть, и вдруг ей все стало безразлично. Может, утром она будет умирать от стыда, но сейчас она хотела этого больше всего на свете.

Взяв его лицо в ладони, она припала поцелуем к его губам. Счастье, которое она испытывала, заставило Поппи забыть и чувство вины, и все свои страхи, оставив одно только наслаждение. Поглощенная этим, она почти не заметила, как Гриффин раздел ее. А потом, словно очнувшись, стала сама нетерпеливо срывать с него одежду.

Если Гриффин и старался соблюдать осторожность, она этого не ощутила — слишком прекрасно было все то, что он делал с ней. Это продолжалось так долго, что в груди Поппи вновь шевельнулся страх. Но наслаждение, поднимаясь откуда-то из самых глубин ее существа, все росло, и оргазм, который она испытала, доставил ей удовлетворение настолько полное, что Поппи была потрясена. Это было какое-то чудо.

Но даже если бы чуда не произошло, Поппи все равно почувствовала бы себя удовлетворенной — глядя на Гриффина, она увидела, как все его тело вдруг свела судорога наслаждения. Наверное, это был самый лучший подарок, который она получила за последние годы, если не считать кресла на колесах с щегольски хромированными ободками. Именно это она и сказала Гриффину, когда наутро будильник поднял их в пять часов.

Почему-то Гриффин ничуть не обрадовался.

Глава 15

Гриффин был недоволен всем — тем, что надо вставать в такую рань и затемно тащиться в аэропорт, чтобы лететь в Миннеаполис, что Виктория нахально втиснулась между ним и Поппи. Ну а услышав из ее уст слово «подарок», он вообще разобиделся.

— Подарок — это вещь. А разве то, чем мы с тобой занимались, это вещь?

— А как бы ты сам это назвал?

— Самым замечательным переживанием в моей жизни, — напыщенно заявил Гриффин. Они лежали лицом к лицу, хотя большую часть ночи Поппи обычно спала на животе, удобно обложившись со всех сторон подушками. «Мышцы растягиваются», — объяснила она ему, по своему обыкновению решив лишний раз напомнить, что он связался с калекой. Но Гриффину было наплевать, как она спит — лишь бы они спали в одной постели. К тому же он сможет лишний раз полюбоваться ее спиной, игриво добавил он. А в данный момент он любовался ее грудью, один вид которой действовал на Гриффина завораживающе. Он даже потянулся, чтобы коснуться ее губами, но потом передумал.

— Ну уж нет, а то вообще не вылезу из постели.

Уголки губ Поппи разочарованно опустились. С грустной улыбкой она погладила его грудь.

Гриффин прижал ее ладонь к сердцу:

— Смотри, самолет улетит без меня.

Высвободившись, Поппи порывисто обвила его шею руками и притянула к себе, от чего он моментально вспыхнул, как порох. Тело его затвердело… Да что там затвердело — закаменело! Черт возьми, он не помнил, когда с ним было такое! Он еще успел выкрикнуть ее имя, но было уже поздно. Да и Поппи не позволила бы ему остановиться. Что ж, если так, пусть будет, как она хочет. Она желает его? Чудесно! Угодно ей называть это сексом, пускай! Да пусть называет, как хочет, ради бога! Он на все согласен. Правда, ему нужно успеть на самолет, но удовлетворить Поппи куда важнее.

А для него это одно сплошное удовольствие. И к тому же это так просто. Она не в состоянии двигать ногами, зато он может. Гриффин раздвинул ей ноги и тут же ловко устроился между ними. Ему нравилось, что она такая тугая, нравилось смотреть на чувственные движения ее груди, плеч, рук. Он был счастлив, когда у нее перехватывало дыхание, когда с губ срывался прерывистый вздох, а когда желание становилось совсем уж нестерпимым и Поппи гортанно постанывала, извиваясь под ним, Гриффин готов был кричать от счастья. Чем он мог отплатить ей за это? Только продлить эту сладостную муку как можно дольше. И он терпел, терпел до тех пор, пока не услышал ее крик, и только тогда позволил себе взорваться.

Больше всего Гриффину хотелось бы остаться с ней, наслаждаясь приятной истомой, но ему нужно было успеть на самолет. Решив совместить приятное с полезным, он подхватил Поппи на руки и отнес в душ. Усадив ее на поручни, привинченные вдоль стен ванны, он сам намылил ее, потом жмурился, пока она намылила его, потом они целовались… Как и следовало ожидать, кончилось это тем, что они опять занялись любовью. Завернув ее в пушистую банную простыню и усадив на стоявшее в углу кресло, Гриффин стал торопливо одеваться.

— Времени в обрез, — бормотал он, прыгая на одной ноге и пытаясь другой попасть в носок, — но, ей богу, дело того стоило!

Раскрасневшаяся Поппи выглядела одновременно смущенной и счастливой.

Гриффин снова запрыгал — на этот раз надевая джинсы.

— Я с самого начала знал, что так и будет — когда увидел тебя в первый раз. Нет, когда только услышал по телефону.

— Обманщик! — покачала головой Поппи, но ее счастливая улыбка говорила сама за себя.

— Нет, правда! Между нами с самого начала словно искра пробежала. Неужели не помнишь? И потом, Поппи, таких, как ты, больше нет.

Поппи похлопала по подлокотнику кресла.

— Я — почти как оно.

— Ну и что? Лично у меня в связи с этим проблем нет. — Гриффин поцеловал ее в нос. — Я люблю тебя, Поппи.

Улыбка Поппи вдруг увяла, глаза погасли.

— Поппи…

На ресницах ееповисли слезы, но это не были слезы счастья. Всхлипнув, Поппи отчаянно замотала головой.

— Не надо… не говори… Ты только все испортишь!

— Между прочим, я еще не говорил этого ни одной женщине! А ты, небось, решила, что это так, минутная прихоть?

Но Поппи так и не улыбнулась.

Не зная, что сказать, Гриффин поспешно почистил зубы, побрился и причесался. Она упорно продолжала молчать.

— Только не думай, что обязана что-то говорить, — бросил он. — Сказать человеку, что любишь его — большая ответственность. И я не хочу, чтобы ты говорила мне о любви, если не чувствуешь то же, что и я.

Бросив взгляд на часы, Гриффин тихонько выругался.

— Мне пора бежать.

* * *
Раньше Гриффин понятия не имел, о том, что такое разбитое сердце. Если верна поговорка, что всегда кто-то целует, а кто-то просто подставляет щеку, то Гриффин до сих пор всегда был исключительно тем, вторым. Он обычно расставался с женщинами очень мирно, однако ничуть не обманывался насчет той боли, которую причинял его уход. И вот теперь он испытывал ее сам.

Нет, ни о какой ссоре между ними не было и речи — просто Гриффину внезапно отчаянно захотелось сказать ей эти слова. Конечно, он уже успел понять, что на Поппи сильно повлияла психологически та авария. Но им было так хорошо вдвоем. И потом, он же тоже человек, которому хочется, чтобы его любили.

Возможно, Поппи любит его. А может, и нет.

Чувствуя смутное желание вновь стать самим собой — тем самым Гриффином, каким он был, когда еще и знать не знал о существовании Поппи, он подъехал к причалу, где смирно поджидал его верный «порше». Оставив грузовичок Бака в двух шагах от него, он пересел в свою машину и до отказа вжал в пол педаль газа.

Когда его остановили, стрелка спидометра взлетела до восьмидесяти пяти. И хотя полицейский, взмахнувший жезлом, на вид был ненамного старше его самого и его, возможно, мучили те же проблемы, Гриффин и не подумал спорить и принял штрафной талон молча, как и положено мужчине. Когда он снова тронулся, желание гнать куда-то пропало.

* * *
Поппи, забрав девочек, решила, что позавтракают они у нее. Тем более что Мика был бы только рад, если бы с ее помощью смог выкроить лишний часок и спокойно поработать в тишине. Поставив в духовку печенье, она быстро погоняла Мисси по новым словам, стараясь не обращать внимания на постоянно перебивающую их Стар. Когда она отвезла девочек обратно в школу, в душе ее воцарился покой.

Итак, похоже, ей удалось удовлетворить Гриффина. Поппи охватило ликование.

Однако радость эта была несколько омрачена сознанием той ответственности, которую она добровольно взвалила на себя, пообещав заботиться о дочках Мики. Увы, до Хизер ей далеко, но для калеки она справляется совсем неплохо.

Завернув по дороге домой на кладбище, она остановилась возле могилы Перри Уокера и сказала ему то же самое.

Но он не ответил.

Что ж, ничего не поделаешь, философски решила Поппи, — он там, а она здесь.

* * *
Мика занимался подвеской отводных трубок. Он еще помнил времена, когда трубки загибали вручную, подвешивали их с помощью деревянных скреп, вгоняя в стволы металлические гвозди, а у основания дерева расставляли ведра и черпаки. Трубки, которыми он пользовался теперь, были пластиковые. Каждая была длиной два фута, уже снабжена специальным устройством для подвески и повернута вниз. Все последние ночи он возился с ними чуть ли не до утра.

Но он не думал о сне. Да и мог ли он спать, когда его постель без Хизер была холодной и пустой. Стоило ему только лечь и закрыть глаза, как мысли тут же возвращались к ней, а сердце разрывалось от боли и обиды. Хизер обманула его. Все эти годы она держала его за дурака. Предательница!

Работа была для него возможностью забыться. Кто-то, возможно, назвал бы ее чисто механической — просверлить дырку, забить внутрь распорку, подвесить трубку, а потом ждать, когда потечет сок.

Идиоты, презрительно хмыкнул Мика. Для начала нужно точно знать, где сверлить. Попадешь слишком близко к прошлогодней дырке — едва наберется, чтобы прикрыть донышко. Отвлечешься ненадолго — и просверлишь дерево насквозь. Ну а провозишься слишком долго — не успеешь обойти и половины своих деревьев.

Работа спорилась в его руках. Один быстрый взгляд, и он уже точно знал, где сверлить и в скольких местах. Умелой рукой он высверливал отверстие за отверстием, направляя сверло так, чтобы сок стекал вниз. Он безошибочно чувствовал, насколько глубоко может войти в древесину сверло, чтобы не выйти с противоположной стороны, а темная стружка на сверле укажет, что он угодил в сердцевину. Там сока почти нет, он идет лишь из заболони или, как его еще называют, луба, а от него стружка светлая.

Последние три года он занимался этим вдвоем с Хизер. Мика сверлил, а Хизер ловким и спорым движением вставляла распорку, пока он переходил к следующему дереву. Они трудились слаженно, как настоящая команда, обходясь без лишних слов, а ее энтузиазм ничуть не уступал его собственному.

Вот в этом году все по-другому. Мика трудился не разгибая спины. Его глодала тревога. Солнце стояло высоко, снег с каждым днем становился все тоньше, а вороны вокруг орали как оглашенные. Верная примета, что сок уже на подходе. Мике казалось, что он чувствует, как тот потихоньку поднимается вверх по стволу. Еще пара дней, и сок наберет полную силу. Мика был уверен, что у него в запасе не больше двух дней. А он тут возится с трубками…

— Эй! — окликнул его чей-то хриплый голос.

Мика быстро обернулся. В десяти футах от него стоял Билли Фарруэй. К его незашнурованным ботинкам были прилажены допотопные снегоступы. Куртку старик тоже не позаботился застегнуть. Хорошо хоть у него хватило ума натянуть на голову какую-то замызганную шапчонку. Вот старый хрен, угрюмо подумал Мика, еще простудится! Правда, старик был на редкость крепким орешком. Вместе с ростом он унаследовал от предков и редкую живучесть. Для человека, который большую часть времени проводит согнувшись в три погибели, старик был поразительно высок.

— Эй, привет, — повторил Билли.

— Что это ты тут делаешь? — поинтересовался Мика.

— Да вот зашел посмотреть.

— Ты ж вроде должен быть на озере.

— Услышал, что ты тут один хозяйствуешь. А один ты не управишься, точно тебе говорю.

Мика, не ответив, вернулся к своему дереву. Высверлив еще одно отверстие, чуть повыше первого, он вставил в него трубку, потом снова обернулся.

— Тебе не следовало сюда приходить, Билли.

— Потому что мой братец мне запретил, да? Так это сколько ж лет назад было! Может, пора забыть прошлое, а?

Мика фыркнул.

— Я бы и забыл, — с ехидцей пробурчал он. — Знать бы только, о чем речь.

— Так ты что — не знаешь? Правда, не знаешь?!

Мика не знал. Похоже, он вообще ничего не знал — ни о Хизер, ни о Билли.

— Ну так слушай, — хмыкнул Билли, — потому как время пришло. Твой папаша вбил себе в голову, что я волочусь за его женой, хотя я об этом даже и не думал. Мы с ней были просто друзья, но он ревновал ее по-страшному. А знаешь, что взбесило его больше всего? То, что я плакал, когда ее хоронили. Черт, так ведь должен же был кто-то плакать, как по-твоему? Ты тогда был просто не в себе, а Дейл ходил злой как черт — бесился, что она оставила его. Словно это она виновата была, а не рак, который свел ее в могилу. Ему нужно было сорвать на ком-то свою злость, а тут под рукой я, ее друг, вот ему и втемяшилось, что я собирался разрушить его жизнь. Одному Богу известно, чего там твой отец себе вообразил, но только под конец он пройти мимо меня не мог, без того чтобы не наговорить гадостей. Вот только ни слова правды в этом не было. Но он все равно винил во всем меня. Под конец он потребовал, чтобы ноги моей тут больше не было, не то, мол, пристрелит меня, как собаку. Вот я и стал держаться подальше. Сколько уже лет прошло, как его нет?

— Одиннадцать, — с трудом выдавил из себя ошеломленный Мика. Он и знать об этом не знал. Его покойный отец был не из тех, кто любит поговорить.

— Одиннадцать… А мы все равно слушаемся его, ты и я, верно? — подмигнул Билли. — Да нет, будь я проклят, если ты слушал его, сынок. Ты ведь приносил мне дрова. И одежду приносил. И поесть тоже. И теперь ты говоришь, я не могу прийти тебе помочь?

Да, все это было, подумал Мика — и поесть он ему носил, и дрова, и одежду. Он всегда испытывал слабость к своему дяде. Отчасти из-за дочерей старого чудака, для которых тот был только помехой и которые бросили его, переехав в город. Но не только. Тем, что Мика знал и умел, он по большей частью был обязан именно Билли, который учил его — учил мягко и терпеливо, за спиной у грозного и сердитого отца Мики, своего старшего брата. Мика вдруг вспомнил, как часто они с Билли смеялись. С отцом они не смеялись никогда. Дейл Смит был угрюмым, раздражительным человеком, требовавшим от домашних полного и беспрекословного подчинения.

Мика даже радовался, что тот так редко разговаривает, потому что во всем, что он говорил, чувствовалась глухая злоба. И он ревновал мать не только к Билли. Он ревновал ее даже к собственному сыну.

А Билли старался хоть как-то скрасить ей жизнь. То же самое можно было сказать и о Мике. В этом они были едины. Возможно, именно поэтому его всегда и тянуло помочь Билли.

И вот Билли пришел помочь ему.

— Я вовсе не говорил, что ты не можешь мне помочь, — возразил Мика. — Это он так говорил.

— Угу. Даже когда уже помирал. Сам это слышал. Но ведь он в могиле, Мика. Теперь тут все твое, и ты бы отлично справился и без меня, будь рядом с тобой твоя женщина, но ведь ее нет, верно? А ты объявил всем и каждому, что не нуждаешься ни в чьей помощи — в точности, как когда-то Дейл. Но я-то знаю, что это не так. Одному тебе нипочем не поспеть, верно? А мне уже доводилось когда-то тут помогать.

— Только не с трубами, — буркнул Мика.

— Так покажи, как с ними управляться. Вряд ли тебе удастся отыскать кого другого, кто бы сделал это с большей охотой, чем я.

Мика знал, что старик прав. Но у него было странное чувство, будто его отец все еще тут и принять помощь Билли значило бы оскорбить его память.

— Тьфу ты, пропасть! — возмущенно сплюнул Билли. — Слушай, парень, коли тебе и впрямь не нужна подмога, так уступи хотя бы ради меня. Я занимался сбором кленового сока дольше, чем ты живешь на свете, и по весне мне совсем невтерпеж. Это уже в крови, знаешь ли. Бродит в жилах, словно кленовый сок. Я ведь и раньше сюда приходил, знаешь ли. Ходил, смотрел… Старый Дейл всегда сверлил по четыре отверстия, а ты только два. И отводные трубки у тебя потоньше. Старик разозлился бы, если б увидел, да только сдается мне, что ты собираешь сока не меньше его. А коли не хочешь, чтобы в городе знали, что я тебе помогаю, то я никому и словечка не скажу. Мне ведь недолго осталось, и так хочется на старости снова понюхать, как пахнет кленовый сахар.

* * *
Пока Мика с Гриффином каждый со своей стороны распутывали клубок загадок прошлого, Кэсси позвонила в Чикаго, в офис фирмы «Веймар, Хиггинс и Хэк» и попросила к телефону Джонатана Фицджеральда. Его фамилия значилась на одном из писем, которые лежали в рюкзаке Хизер.

Ей сообщили, что мистера Фицджеральда пока нет, а когда она перезвонила через полчаса, он разговаривал по другому телефону. Оставлять ему записку с просьбой перезвонить она не стала — ей было известно, как относятся к таким просьбам некоторые из ее коллег. В лучшем случае просто оставят твою просьбу без внимания. А в худшем… Кэсси была уверена, что люди Диченцы уже успели побеседовать с Джонатаном Фицджеральдом. Поэтому она сказала, что подождет у телефона.

Прошло минут десять, прежде чем он взял трубку.

— Джонатан Фицджеральд слушает. — Тон был весьма деловитый. — Кто говорит?

— Мистер Фицджеральд, это Кассандра Бирнс. Я адвокат, звоню по просьбе своей клиентки. Ей нужна ваша помощь.

Либо Фицджеральд оказался порядочным человеком, либо профессиональная солидарность сыграла свою роль, но он сразу смягчился.

— В чем проблема?

— Некоторое время назад у нее родился ребенок. Вы помогали оформить его усыновление.

— Я давно уже не занимаюсь этим. Если она хочет подыскать семью своему второму ребенку, могу порекомендовать хорошего адвоката.

— Нет, нет. Другого ребенка у нее нет. Ей бы хотелось узнать, где сейчас тот, первый ребенок. Возможно, у вас сохранились сведения о семье, куда его отдали.

— Сложный вопрос. Я не вправе сообщать вам такую информацию. Конфиденциальность охраняется законом. Вам придется написать письменное заявление, обосновав причину, для чего вам это понадобилось, и причина должна быть очень серьезной — например, по медицинским основаниям.

— Мою клиентку обвиняют в убийстве. Возможно, тест на ДНК ребенка, которого она тогда родила, докажет, что между ней и пострадавшим существовали близкие отношения — обвинение отрицает это. Если нам с вашей помощью удастся подтвердить этот факт, то мы построим на нем защиту. Конечно, я заранее знала, что вы откажетесь сообщить нам эти данные. Мне хочется выяснить: сохранились ли они у вас. Времени у нас не так уж много, и было бы обидно написать заявление, потом ждать бог знает сколько времени и все ради того, чтобы обнаружить, что такой информации не существует.

— О каком периоде идет речь?

— Это случилось четырнадцать с половиной лет назад.

— Как зовут вашу клиентку?

— Хизер Мэлоун, — созналась Кэсси. А что ей еще оставалось делать?

На другом конце провода наступило долгое молчание.

— Та самая Хизер Мэлоун?!

Кэсси едва не запрыгала от радости — удивление адвоката казалось неподдельным.

— Да, та самая.

— А я услышал новости по телевизору и все гадал, та Мэлоун это или нет.

— Признаться, я боялась, что кто-нибудь из семьи Диченцы доберется до вас раньше меня.

— Не думаю, что кому-то из них известно мое имя.

— Тогда примите мои поздравления — у вас великолепная память.

— Вы мне льстите. Раньше у меня было много подобных дел, и большинство из них не доставляло особых хлопот. А вот с Хизер были проблемы.

— Проблемы?

— Да. Ей была невыносима сама мысль о том, чтобы отказаться от ребенка.

— Она рассказывала вам что-нибудь о своей жизни? О том, чей это ребенок?

— Нет, никогда. Хотя я и спрашивал — у меня душа болела за нее. Большинство девушек, которые обращаются к адвокату в такой ситуации, приходят не одни — с подружкой, с родителями, хотя бы с полицейским из отдела по надзору за несовершеннолетними. А Хизер пришла одна.

— Как вам кажется, она способна на убийство?

— Ни в коем случае. И на вымогательство тоже. — И прежде, чем с губ Кэсси сорвался очередной вопрос, он пояснил: — Я читал об этом в газетах. Та Хизер Мэлоун, что приходила ко мне, была болезненно щепетильна во всем, что касалось денег. Больничные счета, еда, жилье — она собиралась платить за все сама. И так и сделала бы, если бы я не остановил ее, сообщив, что такая вещь, как усыновление частным порядком, собственно, для этого и существует. Я дал ей денег, чтобы снять комнату. Ребенок появился на свет неделей раньше, чем она ожидала, так Хизер, представьте себе, возвратила мне деньги за эту неделю! Как-то непохоже на вымогательницу, верно?

— Вы согласитесь это подтвердить?

— Конечно.

— Но не станете мне помогать установить, где этот ребенок сейчас?

— Не могу. Поймите меня правильно, миссис Бирнс. У меня есть нужная вам информация. И желание вам помочь тоже есть. Но это противозаконно. Если у вас появятся доказательства, что эти сведения необходимы как воздух, тогда приходите. Однако решать буду я.

* * *
Гриффин замучился искать дом Эйдена Грина. Именно для подобных случаев он и купил себе «порше», оборудованный компьютерной системой навигации. Однако верный «порше» остался ждать его на стоянке в аэропорту, а во взятом напрокат автомобиле хоть и была карта, но такая, что временный владелец мог найти с ее помощью разве что обратную дорогу в агентство. Поэтому Гриффину приходилось то и дело останавливаться и спрашивать дорогу. В результате он добрался до места гораздо позже, чем рассчитывал. Две машины, стоявшие на дорожке перед аккуратным кирпичным домиком, таким же чистеньким и современным, как и вся улица, дали ему понять, что Эйден не успел еще отбыть на работу.

Припарковавшись в сторонке, Гриффин огляделся. Снега тут выпало явно больше, чем в Нью-Гемпшире, и в воздухе не чувствовалось вязкой сладости кленового сиропа, к которой он успел уже привыкнуть. Гриффин поднялся на крыльцо и постучал. Ему открыла женщина примерно одних с ним лет. Неряшливо одетая, с сальными светлыми волосами, она держала на руках замурзанную малышку. Второй ребенок, если судить по выпирающему из-под бесформенной майки огромному животу, был уже на подходе. Выглядела она приветливой и дружелюбной, в глазах — ни тени недоверия.

— Я разыскиваю Эйдена Грина, — обаятельно улыбнувшись, сообщил Гриффин. — Мое имя — Гриффин Хьюз. У нас с Эйденом есть один общий друг.

Женщина улыбнулась.

— Неужели? — И, обернувшись, громко позвала: — Эйден, к тебе пришли! — Потом снова повернулась к Гриффину. — Вы тоже из Калифорнии?

— Я? Нет. А вот мой друг действительно оттуда. — Гриффин выразительно глянул на ее живот. — А это ваш второй, да?

— Третий, — уточнила женщина, любовно глянув на прижавшуюся к ней девчушку. — Вот она вторая. Старший, Томас, умчался в школу — ему уже пять лет. А это Джессика, ей только два годика. Тот же, которого я ношу, — Брук.

В этот момент на пороге появился ее муж.

— Милый, это Гриффин Хьюз. По его словам, у вас в Калифорнии остались общие друзья.

Одного роста с Гриффином, но более массивный, Эйден Грин был блондином. На фоне очень светлой кожи выделялись брови, сильно смахивающие на мохнатых гусениц. Одного взгляда на Гриффина было достаточно, чтобы они угрожающе сошлись на переносице. Эйден оказался полной противоположностью своей дружелюбной и открытой жены.

— Ванна для Джессики готова. — Он тронул жену за плечо. — Не хочешь искупать ее? А мы с Гриффином пока потолкуем.

Улыбнувшись на прощание, его жена исчезла. А вместе с ней и напускная приветливость Эйдена.

— И кто же это наш общий друг? — ледяным тоном процедил он.

— Лиза.

Первым желанием Эйдена было захлопнуть дверь.

Всунув ногу в проем, Гриффин помешал ему это сделать.

— Пожалуйста, выслушайте меня, — настойчиво сказал он. — Вообще-то мой друг — это Хизер, точнее, ее ближайшая подруга, а таких в Нью-Гемпшире у нее немало. Там ее все любят. И уважают. Так что кое с чем не стыкуется, знаете ли.

— Хаскинс — ваш человек?

— Да.

— Я уже говорил ему — мне нечего сказать. То же самое могу повторить и вам. — С этим словами Эйден вновь навалился на дверь, но нога Гриффина не давала ему захлопнуть ее. Убедившись, что у него ничего не выйдет, он окончательно разозлился.

— Это уже наглость, — вспыхнул он. — Уберите вашу чертову ногу или я позвоню копам!

— Давайте, звоните. Только тогда мне придется рассказать им, почему я тут. И газетчикам тоже. А стоит только кому-то из «Сакраменто Би» почуять, куда дует ветер, как они слетятся сюда тучами. Поверьте, нам стоило немалого труда отыскать вас. Кто-то здорово постарался замести все следы.

Судя по лицу Эйдена, он нисколько не удивился.

— Для чего вы явились сюда? Кто вам назвал мое имя? И чего вы от меня хотите?

— Ваше имя назвала мне Хизер. Но будь я проклят, если знаю, чего мне от вас нужно. Во всяком случае, она мне ничего не сказала. Она вообще ничего не говорит, а это значит, что ее вернут в Сакраменто и будут судить за убийство. Думаете, ее ждет справедливый суд, учитывая шумиху, поднятую вокруг этого дела?

— Это не моя забота.

— Вы уехали сюда тайком, чтобы люди Диченцы оставили вас в покое? Что ж, могу вас понять. Это дело как раз из тех, которые сулят головную боль. Думаю, вам будет интересно узнать, что в Нью-Гемпшире оно многим не дает спокойно спать по ночам. — Достав из кармана пачку снимков, он сунул их под нос Эйдену. — Вот, смотрите — это Хизер. Снимок был сделан прошлым летом. Рядом с ней Мика. Тут они еще улыбаются. Сейчас уже нет. Хизер боится, что Мика, узнав правду, разлюбит ее. А Мика боится ее потерять.

Гриффин вытащил из стопки другой снимок.

— Это Хизер с девочками. Слева — Мисси, справа — Стар. Мисси семь, Стар пять — столько же, сколько вашему Томасу. Девочки ей не родные — их мать погибла, когда Стар было всего два месяца от роду. А через несколько месяцев после этой трагедии в их жизнь вошла Хизер. С того самого дня они считают ее своей матерью. Обе очень славные, милые и очень ранимые девочки. Они тоже страшно волнуются, поскольку не понимают, почему Хизер оказалась в тюрьме. Им ведь уже пришлось пережить потерю матери, и теперь они боятся, что лишатся и Хизер. А она была им прекрасной матерью.

— Не знаю я никакой Хизер, — проворчал Эйден скорее устало, чем сердито.

Гриффин вытащил из стопки еще одно фото.

— Она славная, спокойная женщина. Тут она с друзьями. Они встречаются каждый вторник. Кэсси — адвокат, — с нажимом сказал он. — Мэриан торгует книгами. Сигрид ткачиха, а Поппи — местная телефонистка. Поппи — моя девушка. Двенадцать лет назад она попала в аварию и с тех пор прикована к инвалидной коляске. В те дни именно Хизер поддержала ее. Да и не только ее — Хизер помогала всем, кому могла, и все эти умные, состоявшиеся женщины просто души в ней не чают. Она чудесная мать — спокойная, добрая, всегда улыбающаяся. Она очень напоминает мне вашу жену. Вы, наверное, тоже искали покоя, иначе бы не потянулись к такой женщине. Хизер и назвала мне ваше имя. Вы ее знакомый?

— Я не знаю никакой Хизер.

— Хорошо, пусть будет Лиза. Вы были ее любовником?

Эйден покачал головой:

— У меня не было никаких отношений с Лизой.

— Зато у Роба они были. А вы являлись его лучшим другом. Так расскажите мне обо всем, Эйден.

Мужчина тяжело вздохнул. Казалось, что-то в нем вдруг сломалось.

— Что мне вам сказать? Что она этого не делала? Так я ничего не видел.

— Так вы говорили и в полиции. А потом уехали из Сакраменто, постаравшись оборвать все связи с семейством Диченцы. И что-то подсказывает мне, что это неспроста. Вы стремились забыть о них навсегда.

— Точнее, не хотел быть замешанным в их делишки, — с неожиданной злобой рявкнул Эйден. — Знаете, что это за семейка? Вы хоть представляете себе, какая власть сосредоточена в их руках? Чарли Диченца даже теперь обладает достаточным влиянием, чтобы смешать вас с грязью. Один телефонный звонок — и вас пинком вышибут с работы, а после вы угодите в черный список, причем за такие грехи, о которых вы и знать не знаете.

— Вам известно, что Роб бил Лизу смертным боем?

Эйден нахохлился, но промолчал.

— У нас есть письменные свидетельства врачей, которые ее осматривали, — продолжал Гриффин. — И еще показания свидетелей — все они в один голос твердят, что в ту ночь было так темно, что они ровным счетом ничего не видели. А раз так, как, спрашивается, Лиза могла разглядеть Роба? Кто докажет, что она намеренно сбила его? Кстати, вы тоже считаете, что это так?

— Понятия не имею.

— Она вымогала у него деньги?

Эйден коротко фыркнул, но опять промолчал.

Гриффин терпеливо ждал. Наконец, терпение его лопнуло.

— И что все это значит? — вскипел он. В ответ по-прежнему молчание. — Вы знали, что она беременна? — Снова молчание. — От вас?

— Нет.

— Тогда, значит, от Роба? Или, может, от Чарли Диченцы? Что ж, родство доказать несложно. Найдем ребенка и сделаем тест. Хизер отдала его на усыновление. Это вы помогли ей это сделать?

— Я же уже сказал вам — я не имел к этому никакого отношения. Послушайте, у меня много дел.

— Знаю. Поэтому-то я и приехал пораньше. Кстати, должен признать, что вы очень ловко замели следы. Насколько мне известно, вы ведь получили диплом юриста уже после того, как уехали из Калифорнии? — Эйден молча кивнул.

— А до этого вы работали на Диченцу. Если сопоставить эти два факта, то получается портрет на редкость неглупого человека. И порядочного. Думаю, воспоминания о том, что произошло в тот день, до сих пор не дают вам спать спокойно.

По лицу Эйдена стало ясно, что Гриффин попал в точку.

— Неужели Лиза действительно была ловкой, пронырливой и лживой дрянью, как они говорят?

Эйден отвел глаза в сторону.

— Это и вправду было умышленное убийство? — не отставал Гриффин. — Хитроумно разработанный и тщательно осуществленный план? Я в этом сомневаюсь. Зато абсолютно уверен в том, что есть женщина, которую любят и уважают и жизнь которой может быть сломана только потому, что некая семья жаждет мести.

— Это не было предумышленное убийство, — буркнул Эйден. И тут же снова захлопнул рот.

— А вот с этого места поподробнее, — вцепился в него Гриффин. — Если, конечно, вы у них не на крючке. Что молчите? Это так, да? Может, и нынешнюю работу вам тоже подыскали они?

— Нет. — Эйден взялся за ручку двери, и Гриффин обратил внимание на то, как дрожат у него руки. Но тут в нем будто что-то перевернулось, голос его обрел твердость, а в глазах появилась решимость. Гриффин мог бы поклясться, что в мужчине проснулась гордость. — Они ничего для меня не сделали. Все, что у меня есть — моя нынешняя работа, дом, дети, семья, — всего этого я добился сам. И, поверьте, очень нелегко жить, когда на душе такой грех. Я и юристом в школе стал для того, чтобы помогать детям. Ведь ей-то я не смог помочь… А бедняжке тогда здорово досталось.

— Вы говорите об этом так, словно все уже закончилось, — сказал Гриффин, донельзя благодарный и за это скупое признание, но при этом отчетливо понимая, насколько этого мало. — А ведь для нее все, может, еще только начинается. Нам нужны ваши показания, Эйден. Сама Хизер молчит — возможно, потому, что боится Диченцы еще больше, чем вы. Ваше имя — единственное, что нам удалось выведать у нее. Она даже отказывается признать, что ее настоящее имя Лиза Мэтлок. Вся надежда на вас, Эйден. А для вас это последний шанс снять грех с души.

* * *
Гриффин терпеть не мог неудачи. А Эйден больше не проронил ни слова — ни дома, ни в школьном коридоре, где чуть позже настиг его Гриффин, ни на парковке, когда Эйден собирался возвращаться домой с работы.

Он молчал, словно воды в рот набрал. Гриффин из кожи вон лез, вновь приводя свои доводы, но все было напрасно. В конце концов Гриффин выдохся и выкинул белый флаг.

Конечно, он прекрасно знал, что Эйдена можно припугнуть. Вызвать его в суд повесткой — и все расскажет как миленький. Но только уже на суде. А Гриффин очень рассчитывал заставить его разговориться раньше.

Обескураженный, он вылетел обратно. Усевшись в свой «порше», он добрался до причала, там пересел в грузовичок и отправился прямиком к Поппи.

* * *
Первой Гриффина почуяла Виктория. Поппи заметила, как кошка, привстав, повернулась к двери и издала негромкое «мяу». Через пару секунд послышались мягкие шаги, и Гриффин присел на краешек постели.

Поппи молча смотрела на него, не зажигая света. Она ждала — но чего? Любви? Секса? Сведений об Эйдене?

Гриффин тоже молчал. Прошло не меньше минуты, прежде чем она услышала его шепот.

— У тебя дверь была незаперта.

— Она всегда незаперта. Сколько времени?

— Два часа.

Поппи гадала про себя, что в первую очередь заставило его приехать в такой час.

— Как все прошло? — поинтересовалась она.

— Полный провал. Еле на ногах стою, так что если ты рассчитывала заняться со мной любовью, малышка, то тебе не повезло. Если не возражаешь, я просто рухну рядом с тобой.

Конечно, ей хотелось заняться любовью. Она мечтала об этом весь день, умирая от желания услышать от него, что он тоже хочет ее.

Но Гриффин, судя по голосу, и в самом деле вымотался как собака. И то, что он приехал к ней, глубоко тронуло Поппи.

Подвинувшись, она освободила ему место.

* * *
Но спал Гриффин не больше четырех часов. Мысли, словно рой встревоженных пчел, крутились у него в голове, не давая провалиться в сон.

Наконец, он не выдержал. Оставив Поппи нежиться в постели, Гриффин включил свой ноутбук и запустил программу поиска возможных псевдонимов Синди. В последний раз он делал это неделю назад, и за это время вполне могли появиться какие-то новые публикации.

Сердце Гриффина так и подпрыгнуло, когда компьютер обнаружил одно имя из его списка. Дрожащей рукой схватив «мышку», он отыскал стихотворение под которым оно стояло. В нем говорилось о снах, за которыми обычно следует раскаяние. Коротенькое, не больше дюжины строк, оно переворачивало душу. Гриффин почти не сомневался в том, что его написала Синди — отпечаток индивидуальности указывал на ее авторство так же уверенно, как отпечатки пальцев.

Сведений о месте жительства автора обнаружить не удалось. Не исключено, что ему скажут это в редакции. К несчастью, была суббота. Значит, придется подождать до понедельника.

Гриффин выдрал из принтера листок бумаги с текстом стихотворения и сунул его в карман. Беспокойство его все росло. Он чувствовал, что должен что-то делать — что-то такое, что займет не только его ум, но и руки.

* * *
Когда Гриффин припарковался у дома Мики, оттуда как раз вышли обе его дочки в сопровождении Камиллы. Видимо, она собиралась увезти их куда-то на весь день.

Билли Фэрруэй тоже оказался здесь — усевшись на подножку Микиного грузовичка, он всем своим видом показывал, что только и ждет возможности взяться за работу. Гриффин уже собрался спросить, что он тут делает, как на дорожке показался еще один грузовик. Пит Даффи спрыгнул из его кабины на землю как раз в тот момент, когда на пороге дома появилась грузная фигура Мики.

Мужчины застыли на месте, сверля друг друга взглядами.

— По моему, я предупреждал, чтобы ты не приезжал, — недовольно бросил Мика.

— Так то было в прошлые выходные, — пожал плечами Пит. — Целая неделя уже прошла. Сдается мне, сок со дня на день появится. Может, уже в понедельник. Или во вторник.

— Во вторник.

— Во вторник, — эхом повторил Билли.

— Я взял отгул на три дня, — сообщил Пит. — Чтобы тебе пособить.

— А федералы в курсе, что ты здесь?

— Нет, — рявкнул Пит. — Проклятие, сколько раз говорить — я на них не работаю. А в то утро я поехал к тебе, потому что Вилли Джейк так велел. Он же мой босс.

— А он в курсе, куда ты поехал? — спросил Мика, не сводя с него глаз.

— Наверняка. Только его это нисколько не волнует. По-моему, во всем городе это волнует только тебя. И вот что я тебе скажу: ты, конечно, можешь валять дурака и дальше — называть меня предателем, и все такое. А можешь просто сказать, что нужно делать. С Билли и Гриффином нас тут уже четверо. Стало быть, управимся гораздо быстрее.

— А ведь парнишка-то прав, — протянул Билли.

Мика метнул в сторону старика недовольный взгляд. Примерно такой же достался и Гриффину.

— Тоже явились сюда меня поучать? — прорычал он.

Подумав немного, Гриффин покачал головой.

— Нет. Просто пришел поработать.

* * *
Они трудились не разгибая спины и в субботу, и в воскресенье, по двенадцать часов в день, даже после захода солнца, а когда становилось совсем темно, то при свете фар грузовика. Гриффин в жизни своей так не уставал, но удовлетворение, которое он получал от работы, заглушало усталость. К полудню понедельника весь южный склон холма был опоясан трубами. Все было готово. Учитывая, что именно этот, обращенный к солнцу склон давал две трети всего сока, можно было сказать, что они одержали победу.

В любом другом случае Гриффин посвятил бы вечер отдыху. Но тут командовал Мика — вернее, даже не он, а матушка-природа, которая явно не собиралась давать им поблажки. А кроме южного склона оставалось еще добрая дюжина акров.

Однако ему позарез нужно было выкроить хоть часок для своих дел. Даже два. Так он и сказал Мике. Потом он вернется, поклялся Гриффин.

По дороге домой его телефон звонил не умолкая. Прентисс Хэйден, его редактор, брат Алекс, несколько близких друзей — все оставили ему сообщения. Добравшись до сообщения из журнала, где было опубликовано стихотворение, которое, как он считал, написала Синди, Гриффин почувствовал, как у него глухо заколотилось сердце. Это был единственный звонок, на который он ответил. Главный редактор, казалось, была рада помочь, тем более, что имя Гриффина было ей знакомо, но, увы, она не знала настоящего имени автора. Тот оставил номер почтового ящика и номер телефона, по которому с ним можно связаться. И то, и другое редакторше страшно не хотелось ему давать, однако Гриффин, когда хотел, бывал на редкость убедителен. Не прошло и минуты, как он получил номер телефона.

Позвонив в офис Эйдена Грина, он оставил ему сообщение на автоответчике. Матушка-природа не намерена была ждать, но не только она — как сказала Кэсси, окружной прокурор Калифорнии тоже не отличался долготерпением.

— Эйден, это Гриффин Хьюз. Надеюсь, у вас было достаточно времени, чтобы обдумать наш недавний разговор. Власти Калифорнии дали нам всего один месяц, и половина срока уже истекла. А потом они пришлют ордер на экстрадицию. Если у вас появилось желание помочь, то мой номер телефона у вас есть. Звоните в любое время.

Через минуту он парковался возле дома Поппи.

* * *
Поппи, устроившись на своем рабочем месте, смотрела в окно, любуясь озером, и думала о том, что у нее в запасе всего час, чтобы наслаждаться тишиной. Скоро нужно будет ехать в школу за девочками. Они оставались у нее с вечера субботы, когда Поппи с Камиллой решили, что так будет проще, чем возить их туда — обратно. К тому же у Мики и так дел по горло. А как только появится сок и в сахароварне закипит работа, можно будет с легким сердцем отвезти их домой. Тогда они обе смогут помогать отцу по мере сил. А Мика будет только рад этому.

Она будет скучать по ним. Поппи нравились шум и гам, которым они наполняли ее дом, нравилось хлопотать вокруг них, да и справлялась она неплохо. Да нет, черт возьми, она справлялась просто отлично!

В это время перед ее домом притормозил грузовик, через минуту входная дверь открылась и в комнату ворвался Гриффин. Глаза у него сверкали, щеки разрумянились от свежего воздуха.

— Мы уже почти закончили, — сообщил он. — Еще один день, и все.

— Здорово, — улыбнулась Поппи.

— А у тебя что новенького?

— Почти ничего.

— Когда тебе ехать за девочками?

— Через час.

Гриффин выразительно вскинул брови.

— Что? — не поняла она.

— Да я вот тут подумал… — взгляд его остановился на двери спальни, — может быть…

— Может быть — что?

Гриффин тяжело вздохнул:

— Может быть, мы займемся любовью?

Сердце у нее обвалилось в пятки.

— Если ты помнишь, мы занимались этим чуть ли не четыре часа подряд. Но это было в пятницу. А потом ты не показывался сюда целых четыре дня. Как-то не слишком вяжется с тем, что было между нами.

— А что было между нами?

— Ну… классный секс.

— Классный секс? И все? Я бы лично назвал бы это любовью. Кстати, я уже признался, что люблю тебя. Но ты не услышала или не захотела это услышать. Может, объяснишь, почему?

— Я еще не готова. Слишком быстро все произошло. Мы едва знакомы, а ты уже говоришь, что любишь меня.

— Нам что — восемнадцать лет? — очень мягко спросил он.

— Ты же сам понимаешь, что я имела в виду.

— Нет, — с обиженным видом отозвался он. — Мне только-только стукнуло тридцать один. Много лет подряд я искал свою женщину. Мне казалось, я знаю, чего я хочу. Думаю, что и ты это знаешь, но почему-то боишься взять то, что тебе предлагает судьба.

— И почему же я боюсь? — осторожно поинтересовалась Поппи. Самой ей страшно не хотелось говорить этого вслух. К тому же было интересно, понимает ли это Гриффин.

— Потому что ты инвалид. Потому что ты вбила себе в голову, что для меня это имеет значение, и теперь боишься, что это заставит меня отказаться от тебя.

— А ты бы не боялся?

— Нет. И мы говорим не обо мне, а о тебе. Ты боишься, что я устану быть с женщиной, не способной делать многое из того, что могу я, верно? Но это все чушь и бред. Могу перечислить.

— Давай.

— Мы с тобой танцевали?

— Да.

— В душе вместе были?

— Да.

— А на днях отправимся кататься на снегокате.

С этим было трудно спорить, однако Поппи не собиралась так быстро сдаваться.

— Есть еще куча вещей, о которых ты пока просто не думаешь.

— Да ну? — притворно удивился Гриффин. Стащив с себя куртку, он швырнул ее на диван и уселся верхом на стул. — Может, расскажешь?

— Я уже рассказывала.

— Тогда расскажи еще раз.

Ей не хотелось этого делать. О некоторых вещах слишком больно говорить вслух. Но Гриффин, похоже, не намерен был отступать, и Поппи решила вывернуться.

— Я пролежала в клинике целых восемь недель. Поначалу была в коме, а потом очнулась и узнала, что произошло.

Гриффин сдвинул брови. «Узнала, что никогда не сможешь ходить?» — прочла она его мысли.

— О том, что Перри нет в живых, — поправила она. — К тому времени его уже похоронили, и все наперебой твердили, как мне, мол, повезло, что я вообще осталась в живых. Только вот я сама не сразу это поняла. Две последние недели я провела в реабилитационном центре. Знаешь, наверное, мне и в самом деле повезло. Деньги у нас были. Мои родители сначала приспособили для меня одно крыло своего дома, потом построили мне отдельный дом. Хорошо, когда не приходится считать гроши и думать о таких вещах.

— Расскажи мне об аварии.

— Мне кажется, я уже рассказывала.

Она не понимала, чего в нем больше — терпения или упрямства.

— Ты что-нибудь еще об этом помнишь?

— Немного.

— Намеренно не хочешь вспоминать?

— А что — это так непонятно? — защищаясь, спросила Поппи. — Все было так ужасно…

— У вас была вечеринка. Вы все выпили. А потом случилась эта авария.

Он ждал, но Поппи молчала. Глаза ее встретились с глазами Гриффина.

— Когда я приехал сюда после ареста Хизер, то сказал, что ты доверяешь мне — но до определенного предела. Ты спорила, однако я считал, что я прав, и считаю до сих пор. Только предел этот еще ближе, чем я рассчитывал. Мне кажется, у тебя проблемы с доверием. — Встав со стула, Гриффин потянулся за курткой. — Вы с Хизер — два сапога пара. Вам и в голову не приходит, что кто-то может знать о вас все и продолжать любить вас по-прежнему.

— Не я первая, не я последняя, — буркнула она.

— Я не о других говорю, — возразил он. — И даже не о Хизер. Я говорю о тебе, Поппи.

— И что ты хочешь, чтобы я сказала? — вспылила она.

Пожав плечами, Гриффин натянул на уши свою повязку.

— Мне пора, — сказал он. Через минуту за ним захлопнулась дверь.

Глава 16

Поставь Мика на то, что кленовый сок появится именно во вторник, наверняка сорвал бы неплохой куш. Уже с самого утра солнце палило вовсю, и через пару часов столбик термометра, перевалив за нулевую отметку, решительно полез вверх. Комья снега, прилипшие к веткам, с мокрым хлюпаньем срывались вниз, от влажной земли возле самых корней исходил одуряющий запах, а глубоко под корой кленов начал струиться сок.

Спроси его, и Мика без особого труда угадал бы не только день, но даже час, когда это произойдет, и для этого ему не обязательно было приближаться к деревьям, где из кранов вначале робко, по каплям, а потом все решительнее, словно первый весенний ливень, потек сок. Все это время Мика занимался кленами на северном склоне, и хотя сок в них должен был появиться не раньше, чем через неделю, Мика уже чувствовал его появление — чувствовал, как биение собственного пульса, как кровь, струящуюся в его венах. Мика вырос под стук капель, барабанящих о донышко ковша, для него это было воспоминанием о детстве, и хотя ковшами уже давно никто не пользовался, звук этот до сих пор эхом отдавался в его ушах. Пришла весна. Первая капля кленового сока означала возрождение.

Жаль, что Хизер этого не видит. Она так любила все это. И обе его дочки тоже. Но они скоро появятся — Поппи привезет их из школы, и обе они тут же примчатся помогать. Обычно в такое жаркое время школа отодвигалась на второй план. Сам Мика был еще меньше, чем теперь Стар, когда отец определил его себе в помощники. Сколько он себя помнил, сироп в его семье варили все — это давно уже стало семейным бизнесом.

А теперь? От семьи остались он да Билли. Гриффин чужой. Да и Пит тоже, хотя их многолетняя дружба выдержала все испытания. Пит работал не покладая рук, не обращая внимания на ворчание Мики. Иногда тот брюзгливо кидал ему «спасибо». Когда возмущение и чувство обиды, копившиеся в нем, ненадолго затухали.

Прикинув про себя, Мика решил, что у него в запасе четыре, от силы пять часов. За это время сока соберется достаточно, чтобы запустить выпарной аппарат. Теперь, когда Пит вернулся к своим служебным обязанностям в полицейском участке, Гриффин работал в паре с Билли, а Мике пришлось снова управляться в одиночку.

Конечно, он был бы счастлив, если бы вместо них ему сейчас помогали сыновья. Мика много раз говорил об этом Хизер. Правда, выдав обеих или даже одну из своих дочек за кого-то из местных парней, можно было бы попытаться поправить дело, однако зять и сын — это не одно и то же. Разве можно ожидать, что чужой человек будет испытывать такое же жгучее, пьянящее волнение, что кипело в крови Мики.

Увы, сына у него не было. И, наверное, уже не будет. Зато у него оставались его деревья. И они останутся с ним, даже если обе его дочки выйдут замуж и упорхнут из родительского гнезда. О Хизер, наверное, лучше забыть — ей придется долгие годы отбывать наказание, да и старый Билли тоже ведь не вечен. А клены… Они были его творением, делом его рук в самом что ни на есть полном смысле этого слова. Он сажал их, растил, окружал любовью и заботой, следил, чтобы те, кто выше, не лишали их солнечных лучей. Он ночей не спал, возился с ними, как с собственными детьми, пока они становились достаточно взрослыми, чтобы давать сладкий сок. А затем обрезал лишние ветки и боковые побеги, когда они чересчур уж разрастались, ставил подпорки, если это было нужно. Он помогал им избавиться от избытка сахара, чтобы на следующий год они могли дать больше сока.

Для него эти клены были как дети. И сейчас Мика гордился ими, как мог бы гордиться сыновьями.

* * *
Вскоре после полудня в доме Поппи раздался телефонный звонок, после которого она сама схватилась за трубку и принялась обзванивать всех, кого это касалось. Раньше все это выглядело примерно так. «Сок пошел», — коротко сообщала она, даже не поздоровавшись, и местные с полуслова понимали, что это значит. Они бросали начатые с утра дела и рысцой мчались в сахароварню, сгибаясьпод тяжестью сумок и рюкзаков, битком набитых съестными припасами и напитками. Все это требовалось, чтобы поддерживать силы сахаровара и его помощников, а также неизбежных визитеров, которых неизвестно сколько будет.

Да, раньше сообщение о начале сезона всегда производило эффект разорвавшейся бомбы. Однако на этот раз новость была принята с заметной прохладцей. Поппи даже слегка опешила.

— Да? — вяло пробормотал в ответ первый ее собеседник. — Ну что ж, самое время, по-моему.

Следующий тоже воспринял слова Поппи без особого энтузиазма. Но в его голосе чувствовалась озабоченность.

— У Мики все готово? — донеслось из трубки. — Я слышал, он еще возится с трубами.

Третий тоже почему-то первым делом спросил, как дела у Мики.

— Надеюсь, год для него будет удачный, — с надеждой добавил он в конце. — Ему, бедняге, и без того несладко приходится.

Единственной из жителей города, кто выслушал эту новость с каким-то подобием обычного воодушевления, оказалась матушка Поппи. Но Мэйда как-никак всю свою жизнь занималась тем, что варила сидр, и прекрасно знала, что значит для любого сахаровара эта новость.

— Я сейчас на кухне, — объявила она. — Мне нужно еще кое-что доделать, а после обеда я обязательно загляну к Мике.

— Может, я заеду за тобой? — предложила Поппи.

Судя по голосу, Мэйда страшно удивилась. Впрочем, у нее для этого были все основания. Поппи не часто предлагала матери встретиться, так как забота Мэйды порой казалась ей отвратительной навязчивостью.

И теперь она только диву давалась самой себе, гадая, с чего это ее вдруг потянуло к матери. Может, причина в том, что Мэйда вернулась раньше, чем рассчитывала Поппи? Или ей было неприятно думать о том, как мать сидит в огромном пустом доме одна-одинешенька? Как бы там ни было, неприкрытая радость в голосе Мэйды доставила Поппи не знакомое до сей поры удовольствие.

— Ой, Поппи, какая прекрасная мысль! Но разве тебе не нужно забрать из школы девочек?

— Захвачу их по дороге. Ты успеешь закончить свои дела?

— Наверняка, — пообещала Мэйда и сдержала слово. Не успела еще Поппи припарковать машину возле изящного порт-кошера[5] напротив красивого каменного особняка, в котором жила мать, как на крыльцо выпорхнула Мэйда. Грохнув на землю возле машины огромную корзину, битком набитую какими-то свертками, она снова скрылась в доме. За первой последовала вторая корзина, потом еще одна. Запихнув все три в багажник, запыхавшаяся Мэйда забралась на заднее сиденье и с довольной улыбкой повернулась к Поппи.

— Ф-фу… Думаю, этого хватит, чтобы всех накормить.

— Держу пари, ты очистила весь свой холодильник, — улыбнулась Поппи, когда машина вновь выехала на дорогу.

— Не совсем. Хорошо, что я знаю, как и чем накормить целую ораву едоков.

— Ты имеешь в виду — всех нас?

— Нет, я научилась этому задолго до вас. Еще до того, как осела в Лейк-Генри. Это было в Мэйне. Моя мать работала, а у нее, если помнишь, была куча братьев, и всех нужно было накормить.

— Три брата, — уточнила Поппи, вспомнив семейное фото, которое показывала ей Лили. Сестра отыскала его, разбирая бабушкины вещи после смерти Селии. Странно, но до этого никто из них ничего не знал о семьи их матери, об их жизни в Мэйне. Сама Мэйда не любила об этом рассказывать.

— Четыре, — обиженным тоном поправила мать. Она пристально вглядывалась в дорогу, пока Поппи, стиснув зубы, аккуратно вела машину по скользкой дороге. — У Селии было четыре брата, и она вырастила и поставила на ноги всех четверых. Они были моложе ее, самый младший из них, Филипп, — на целых двадцать лет. Мы с ним были почти ровесниками. Может, поэтому он стал моим самым близким другом.

Поппи, по-прежнему не отрывая глаз от дороги, почувствовала, как в груди нарастает непонятное беспокойство. Мэйда, вообще-то не имевшая обыкновения рассказывать дочерям о своем детстве, никогда не говорила о своей семье таким беззаботным тоном.

— Мы были неразлучны, — все тем же легкомысленным, никак не вязавшимся с выражением ее лица голосом продолжала она. — Мы могли говорить часами. — Она покосилась на Поппи. — Наверное, у тебя так же было с Перри, да?

— Нет, — осторожно ответила Поппи, не совсем понимая, к чему она ведет.

— А с Гриффином?

— Об этом еще слишком рано говорить.

— Правда, Филипп был моим родственником, — продолжала мать. — Все мои воспоминания детства связаны с ним. У отца был тяжелый характер, мы частенько нуждались, денег почти никогда не было. С Филиппом мы росли вместе. В детстве, как могли, поддерживали друг друга, а когда выросли, стали любовниками.

Руки Поппи намертво вцепились в руль. Она была не просто потрясена — она была в шоке! Немного придя в себя, Поппи осторожно покосилась на Мэйду и тут же отвела глаза, снова уставившись на дорогу. Они уже подъезжали к городу.

— Любовниками?!

— Да, — кивнула Мэйда, и Поппи отметила, что от ее нарочитой беззаботности не осталось и следа. Как будто мать подошла наконец к тому, ради чего и был затеян весь этот разговор. — Когда вся эта история всплыла наружу, его, конечно, отослали. Это было началом конца. Бедняга так и не нашел себя. Помыкался какое-то время, а потом, видимо, считая себя неудачником, покончил с собой…

Поппи со свистом втянула в себя воздух.

— Господи, какой ужас! Мне так жаль, мама…

— Тебе жаль, что мы были любовниками? — спросила Мэйда. В голосе ее чувствовалась мучительная тревога.

— Жаль, что все так кончилось.

— А как насчет наших отношений?

Поппи снова метнула в сторону матери быстрый взгляд. Лицо у той было испуганное, что невольно заставило ее подумать, как же сильно изменились времена. Нет, не то чтобы Поппи всерьез считала инцест обычным делом — просто теперь о таких вещах говорилось более открыто. А шок, который она испытала, был вызван другим. Мэйда никогда не была склонна к откровенности, поэтому Поппи была потрясена самим фактом признания, а то, о чем шла речь, как-то отошло на задний план. Поппи в глаза не видела этого своего внучатого дядю, не говоря уже обо всех остальных братьях. Да и та Мэйда, что когда-то жила в Мэйне, была для нее незнакомкой. А Мэйда, которую она знала с рождения, скорее откусила бы себе язык, чем призналась бы в том, что занималась любовью с кем-то кроме законного супруга. А уж с собственным дядей… Нет, такое и представить себе невозможно!

— Ну… — нерешительно протянула она, сама не понимая, какие чувства испытывает, узнав об этом романе. Как ни странно, самым сильным из них было облегчение. — По-моему, это даже… забавно.

— Забавно?!

— Конечно, в какой-то степени это безнравственно. Зато честно. И как-то очень по-человечески. Да и потом — кому какое дело? В конце концов, все это случилось сто лет назад, а с тех пор, насколько я помню, ты вела самый что ни на есть добропорядочный образ жизни.

— Твой отец так ничего и не узнал, — с вызовом бросила Мэйда, которой в словах дочери почему-то почудился упрек. — А я всю свою жизнь чувствовала себя виноватой перед ним. Можешь представить, каково это, когда тебя гложет совесть? И еще страх.

Но у Поппи и в мыслях не было упрекать мать. Что толку? Да и какое у нее право это делать, если у нее самой рыльце в пушку?

— Боялась, что отец узнает?

— Да. И это, знаешь ли, было невесело. Я работала как каторжная, чтобы у нас с ним все было хорошо. Ох, как же я работала!

— Думаю, тебе это удалось, — пробормотала Поппи.

— Да, это было совсем невесело, — словно не слыша ее, задумчиво повторила Мэйда. Съежившись на сиденье, она отвернулась к окну, дав понять, что считает разговор оконченным.

Но Поппи не намерена была останавливаться на этом — какое-то шестое чувство подсказывало ей, что в рассказе матери, в ее неожиданной откровенности есть нечто, касающееся лично ее, Поппи.

— И что же заставило тебя вспомнить об этом? — нарочито равнодушным тоном спросила она, когда они миновали офис Кэсси.

— Увидела кое-кого во Флориде.

— Мужчину? — не удержалась Поппи. Это было первое, что пришло ей в голову. В конце концов, Джордж Блейк, ее отец, умер уже почти три года назад. И если Мэйда познакомилась с кем-то и у нее начался новый роман, это могло заставить ее взглянуть на прошлое под совсем другим углом.

— Я была у психотерапевта.

Поппи едва не свалилась на пол.

— Господи, помилуй!

— Да. Я вдруг стала чувствовать себя старой. Но когда отправилась во Флориду, увидела, что я моложе большинства из тех, кто был там. В конце концов, мне ведь всего пятьдесят семь. По нынешним временам это, можно сказать, вторая молодость. Вот я и спросила себя, с чего это вдруг я почувствовала себя старой. И когда не смогла найти ответ, мне пришло на память одно имя…

— Этого твоего психотерапевта?

— Да, и она помогла мне увидеть и почувствовать то, о чем я мечтала.

— И что же это? — Поппи не могла скрыть глодавшее ее любопытство.

Мэйда повернулась к ней:

— Счастье. Радость. Лили сказала тебе, что она беременна?

Поппи кивнула — при мысли, что у сестры будет ребенок, ее сердце подпрыгнуло.

— Ну вот, и теперь я жду не дождусь, когда увижу своего внука. — Голос у Мэйды дрогнул. — Я буду делать для этого малыша то, что никогда не делала для Лили. Боюсь, я всегда была для нее дурной матерью.

— Ты была прекрасной матерью, — твердо поправила ее Поппи, сворачивая на дорогу, которая вела к школе. Впереди двигался знакомый джип, принадлежавший одной из ее приятельниц, которая тоже приехала забрать из школы четверых своих дочек. — Просто иногда ты нас не понимала…

— Спасибо тебе, Поппи. Ты всегда была добра ко мне, поэтому я не стану спорить с тобой. Но на самом деле все эти годы, пока вы росли, надо мной постоянно довлело мое прошлое. Я не могла забыть, откуда я явилась сюда и что оставила позади. Груз вины, лежавший на моих плечах, не давал мне спокойно дышать. К тому времени как появилась на свет первая из моих дочерей, чувство это стало настолько нестерпимым, что я сломалась. И Лили, старшей из вас, пришлось хуже всех. Все то, что я пыталась скрыть от людей, выплеснулось на нее одну. Но разве можно скрыть такое? Можно, конечно, затолкать грязное белье в самый дальний угол и забыть о нем, но только вонь все равно выдаст его, верно?

— Не слишком удачное сравнение, — пожала плечами Поппи.

— Зато верное. Возьми хотя бы Мику с его кленовым сиропом. Я ведь прожила в этом городе тридцать с лишним лет, и за это время многое изменилось. Когда-то Дейл Смит для варки сиропа пользовался одним огромным котлом. Когда сироп начинал густеть, он сливал его, а в котел наливал свежий сок. Только на донышке всегда оставалось немного сиропа, и когда он начинал заново его кипятить, старый сироп смешивался со свежим, и поэтому готовый продукт получался немного мутноватым. Да и с привкусом к тому же. А вот Мика уже использует для варки три отдельных котла. И поэтому вся партия получается одинаково свежей, без привкуса старого сиропа.

На этот раз аналогия, выбранная Мэйдой, показалась Поппи куда более приятной. Но что-то все еще оставалось неясным.

— Почему ты рассказала мне об этом? — спросила она.

Какое-то время Мэйда молчала, глядя в окно.

— Просто хотела, чтобы ты знала, — чуть слышно пробормотала она наконец.

Возможно, Поппи сделала бы еще одну попытку вытянуть из матери правду, но в этот момент взгляд ее выхватил из толпы школьников обеих дочек Мики. Они тоже заметили ее и бегом неслись по дорожке ей навстречу, сгорая от нетерпения узнать, появился ли сок, и спеша вернуться домой. Момент был явно упущен.

* * *
Над крышей сахароварни поднимался дым. Окутывая ее, словно кокон, он серебристыми струйками тек над верхушками кленов, уплывая в сторону города. Обычно в это время дорожка у сахароварни была забита машинами тех, кому не хватало терпения усидеть на месте, и кто, почуяв сладковатый дымок, спешил сюда попробовать на вкус первый в сезоне сироп.

Но в этом году единственной машиной, подъехавшей к дому, был джип Поппи. Покачав головой, она поставила машину возле грузовичка Гриффина и выпустила девочек. Обе тут же исчезли внутри.

— А где все? — словно не веря собственным глазам, изумленно пробормотала Мэйда. Она тоже выбралась из машины и двинулась вокруг дома к задней двери.

Поппи с удовольствием отправилась бы вслед за девочками на сахароварню. Ей нравился сладковатый, чуть приторный аромат варившегося сиропа. Но тут ей пришло в голову, что Мэйда, возможно, не прочь продолжить их разговор. Не исключено, что она хочет спросить Поппи о чем-то, что-то рассказать ей, даже обвинить в чем-то…

А Мэйда и в самом деле начала с обвинений, но они не имели никакого отношения к Поппи.

— Ну что за безобразие! — кипела она, грохнув на пол тяжеленную корзину. — Как только им не стыдно! Ведь знают же, как ему сейчас тяжело, и могли бы понять, что он просто-напросто сорвался!

— Не один раз.

— Пусть не один. Но все же знают, что он вовсе не имел в виду ничего такого! Нет, ты только посмотри — ни одна собака не приехала!

Поппи с трудом вытащила из машины следующую корзину и покатилась к крыльцу. Взобраться вверх по пандусу оказалось труднее, чем накануне, колеса кресла сейчас буксовали, разбрызгивая снежную кашу. Через пару недель тут повсюду будет жидкая грязь, но к тому времени Мика обычно клал поверх ступенек и пандуса несколько сухих досок — и даже не столько ради Поппи, сколько ради Хизер с девочками. Межсезонье в Лейк-Генри было тяжелым испытанием для всех.

Но в этом году Хизер, похоже, будет избавлена от необходимости месить грязь, уныло подумала Поппи, возвращаясь обратно к машине. Видно, лучше попытаться проникнуть в дом через переднюю дверь, там пандус не такой крутой.

Однако Мэйда прогнала ее еще до того, как Поппи успела подъехать к двери.

— Нет, нет, отправляйся на сахароварню. Они там небось уж соскучились до смерти — поговорить-то не с кем. А я разберусь со всем этим и тоже приду.

Поппи толкнула кресло вперед, но тут же остановилась, покосившись на мать. Мэйда выглядела странно спокойной, даже какой-то умиротворенной.

— То, о чем ты мне рассказала… Кто-нибудь еще об этом знает?

— Ты имеешь в виду — твои сестры? Только Лили. Я сама рассказала ей прошлой осенью. Помнишь, когда ей пришлось несладко? Она тогда все диву давалась, чего я так шарахаюсь от газетчиков, которые наводнили весь город. Вот я и выложила ей все. Это была единственная возможность объяснить, почему я так боюсь скандала. И, знаешь, нам обеим стало легче. Но Роуз я ничего не говорила. Хотя и надо бы. — Мэйда тяжело вздохнула. — Для этого требуется мужество, которого у меня, увы, нет. Но я постараюсь.

* * *
Гриффину досталась роль рядового — в его обязанности входило поддерживать ровный огонь под котлом выпарочного аппарата и бегать во двор за дровами, когда от поленницы в углу уже ничего не останется. Мисси и Стар изо всех сил помогали ему, таская каждая по полену. Обе были счастливы, оттого что они дома и могут хоть как-то принять участие в общем деле. Куртки они давно уже сбросили, поскольку в сахароварне царила тропическая жара. К тому же тут было еще так влажно, что волосы на голове у Мисси завились мелкими кудряшками словно у негритянки.

Гриффин поддразнивал ее, как всегда поддразнивал своих кучерявых племянниц.

— По-моему, волос у тебя становится все больше, — добродушно подмигивал он, дергая ее за кудряшки. — Наверное, ты съела что-то особенное за завтраком, раз они так растут.

Мисси, кокетливо покачав головой и улыбаясь во весь рот, покружилась по комнате. Стар, более сдержанная, чем сестра, тихонько стояла рядом с ним. Она время от времени совала руку в карман его куртки, вытаскивала оттуда шоколадные карамельки и совала их в рот. Гриффин купил именно те, которые ей нравились, с орешками. В другой карман — задний карман джинсов — он спрятал бумажку с номером телефона, который мог принадлежать Синди. Но позвонить по нему он так и не решился — у него не хватало на это мужества. Поколебавшись немного, Гриффин решил, что время терпит, тем более что Ральф все равно по горло занят другим делом, так что пусть пока Синди, если это действительно она, подождет.

Отвлечься от этих мыслей помогала работа. Пока огонь горел ровно и не было нужды бегать во двор за дровами, Гриффин приглядывал за девочками. А Мика варил сироп. Как оказалось, было это не таким уж простым делом, как казалось на первый взгляд. Никаких тебе «довести до кипения, пару раз помешать и дело в шляпе!» — это Гриффин понял сразу, как только увидел оборудование в сахароварне. И теперь, когда оно было пущено в дело, он поражался тому, какой же это в действительности сложный процесс.

Мика негромко объяснял, что происходит, ни на минуту не отрываясь от своего дела. Гриффин так толком и не понял, кому он это говорит — ему, Билли или дочкам, но был благодарен Мике за пояснения.

— Через этот клапан сок течет из наружного резервуара внутрь. Я стараюсь держать его снаружи как можно дольше, ведь холод снижает вероятность размножения бактерий. Как только сок попадает сюда, он первым делом проходит через вот тот агрегат, где подвергается осмотическому давлению. Благодаря этому он теряет большую часть жидкости. После этого он попадает в заднюю трубу, в которой водяной пар, поднимающийся от той его части, что уже кипит, нагревает его до нужной температуры. Потом он попадает в задний котел и там уже доводится до кипения. — С этими словами Мика большим черпаком подтолкнул бурлящую жидкость вперед. — Следующий котел, средний из трех, по размерам меньше того, что стоит сзади, поскольку на этой стадии сок уже начинает понемногу загустевать.

— А если сок только что из дерева, он сладкий? — поинтересовался Гриффин.

— В нем всего два процента сахара. Полчаса кипения в этих котлах, и он превращается в сироп. А в сиропе сахара уже около шестидесяти семи процентов.

Некоторое время Мика молчал, равномерно помешивая сироп и черпаком подталкивая его к котлу, в котором он начинал закипать. Затем продолжил свою лекцию.

— Каждый сезон непременно прогорает один из котлов, а то и два. Прикипевший или подгоревший сироп нужно обязательно отскрести, но случается так, что приходится выбрасывать заодно и сам котел. Поэтому я обзавелся специальными приборами, которые показывают уровень сиропа в котле. Видите, индикатор на каждом из них? Когда уровень на нем опускается, я уже знаю, что нужно быть начеку.

— А попробовать можно? — пропищала Мисси.

— Еще рано, — покачал головой отец. — Потерпи немного, уже скоро.

Он снова принялся перемешивать сироп.

— Передний котел, вот этот, самый мудреный из всех трех. Именно тут сок окончательно превращается в сироп.

— И как вы узнаете, что он готов? — полюбопытствовал Гриффин.

— А вы услышите, — улучив момент, ввернул Билли.

Заметив на лице Гриффина недоумение, Мика поспешил объяснить:

— Слышите шум, когда лопаются пузыри? Так вот, он становится совсем другим. А если вы не можете различить разницу на слух, так смотрите вон на тот термометр. Сок превращается в сироп после того, когда отметка на семь градусов превысит температуру кипения. А коли желаете знать точно, проверьте с помощью вон той маленькой штучки — это сахарометр.

— Ах, как замечательно пахнет, — послышался чей-то голос. Все обернулись — у двери стояла Лили Киплинг, за спиной которой маячил ее муж, а из-за его плеча выглядывала улыбающаяся физиономия Чарли Оуэнса. Увидев, что вновь прибывшие стащили с себя куртки и, судя по всему, собираются задержаться надолго, Гриффин с легкой душой вверил девочек их попечению и вернулся в дом.

* * *
Мику всегда отличало желание поговорить о том, что он делает. В эти минуты он чувствовал себя спокойно и уверенно, но с появлением гостей это приятное чувство куда-то улетучивалось, внимание рассеивалось и пропадало все удовольствие от работы. Правда, такие визиты в Лейк-Генри были делом обычным — стоило только пронестись слуху, что появился сок, как все слетались в сахароварни к друзьям, словно мухи на запах сиропа. Мика уже давно привык к этому. Но в этом году он бы с радостью обошелся без этой давней традиции. Нет, он совсем не имел в виду Билли и Гриффина — их помощь была неоценима. Они избавляли его от множества мелких, но необходимых дел, и он мог полностью посвятить себя сиропу. Он нисколько не был против появления Мэйды, тем более, что корзины, которые она приволокла из дома, были доверху набиты всякими вкусными вещами. И уж, конечно, был рад видеть Поппи — впрочем, как и всегда. А девочки ее просто обожали. За последнее время она практически стала членом их семьи. Он не знал, что бы он делал без нее в это тяжелое для них всех время.

А вот без Лили с Джоном и Чарли он сегодня вполне мог обойтись. Своим появлением они невольно напомнили ему об огромных толпах любопытных, что являлись к нему каждый год, и о том, как сильно все изменилось. Но, что хуже всего, Чарли, видимо, тоже подумал об этом, потому что тут же принял самый что ни на есть деловой вид.

— Что нужно делать? — осведомился он, озабоченно потирая руки. — Буду рад помочь.

— Уже все сделали, — буркнул Мика, не отрывая глаз от кипящей в котле жидкости.

— Да ну? Неужели и втулки уже все забил? — поразился Чарли.

— Нет, конечно. Завтра с утра этим займусь. В любом случае, новую порцию сиропа начну варить не раньше полудня — проворчал тот в ответ, гадая, для чего это Чарли вдруг понадобилось спрашивать то, что ему известно не хуже самого Мики. А если неизвестно, то на кой черт ему такой помощник? Каждый, кто был хоть немного знаком с процессом варки кленового сиропа, отлично знал, что клены дают сок, когда солнце поднимается достаточно высоко, чтобы хорошенько прогрелся воздух. А как только оно опускается за горизонт и температура падает, из них не выцедить и капли. Мика вполне мог провозиться с варкой до самого рассвета, чтобы успеть переработать то, что удалось получить за день, поскольку самый ароматный и качественный сироп получается только из свеженацеженного сока. Но потом ему неизбежно пришлось бы прервать работу и ждать, пока сок пойдет снова.

— Если нужны рабочие руки, могу прислать к тебе парочку своих парней на подмогу, — предложил Чарли.

— И так справлюсь, — стиснув зубы, проворчал Мика. Вся беда была в том, что он чувствовал себя полным идиотом. Хизер, которую он так любил и которой верил, как самому себе, выставила его на посмешище всему городу — оказывается, он жил с женщиной, о которой не знал решительно ничего. С таким же успехом она могла наставлять ему рога. Такого унижения он никогда еще не испытывал.

— Эй! — легонько подтолкнул его локтем Билли, о котором Мика совершенно забыл.

Встряхнувшись, Мика вновь уставился на поверхность сиропа. Звук, с которым лопались пузырьки, заметно изменился, и Мика почувствовал знакомое с детства возбуждение. Осторожно помешав ковшом возле самого дна, он вытащил его и принялся придирчиво рассматривать. Сироп, самый что ни на есть сироп. Мика перевернул черпак и смотрел, как он стекает в котел густыми, тяжелыми каплями.

Отодвинув заслонку, он дал сиропу стечь из котла в выпарочный аппарат. Убедившись, что котел опустел, перелил свежую порцию сиропа в передний котел, из заднего котла слил сок в средний из них, снова отодвинул задвижку и залил внутрь еще на семь дюймов свежего кленового сока. Только переливая еще горячий свежий сироп из выпарочного аппарата в другой, большего размера, снабженный целой системой фильтров, он вдруг спохватился, вспомнив о Билли. Вовремя же он ткнул его локтем, мысленно чертыхался Мика. Если бы не этот тычок, сироп запросто мог бы подгореть. А он-то еще тешил свою гордость, считая себя сахароваром от Бога.

И кого прикажете в этом винить? Лили с Джоном? Или Чарли — за то, что не вовремя отвлекли его от дела? А может, Хизер — за то, что он, как ни силился, не мог выбросить ее из головы? Но свойственная ему честность заставила Мику признать, что если уж кого винить, так только самого себя. Лучше бы ему не отвлекаться от дела, иначе весь сезон пойдет насмарку.

* * *
Когда Гриффин, хлопнув задней дверью, через кухню прошел в дом, Поппи, свернувшись калачиком, сидела на старом диване Мики, забившись в самый угол. Она не читала, не смотрела телевизор и не слушала музыку, а просто сидела и смотрела в одну точку.

При виде Гриффина на губах ее появилась улыбка, но она ничего не сказала.

— Твоя матушка хлопочет, как пчелка, — улыбнулся он в ответ. — А я решил, что ты примешься ей помогать. Ты как — в порядке? — вдруг забеспокоился он.

Поппи чувствовала себя немного подавленной. Точнее, она просто хандрила. А поскольку это чувство было ей в принципе незнакомо, то это немного пугало.

Но ничего этого она не стала говорить. Вместо ответа она просто кивнула и похлопала по подушке, приглашая Гриффина подойти поближе. Когда он опустился возле нее, Поппи ткнулась носом в его фланелевую рубашку и блаженно засопела.

— Ммм, как вкусно пахнет! — простонала она. — Кленовый сахар! Коварный аромат. Как там у вас дела?

— Твоя сестра приехала.

«Наша без пяти минут мама Лили», — усмехнулась про себя Поппи и вдруг почувствовала, как ее распирает желание поделиться этой волнующей новостью с Гриффином.

— А Лили беременна! — похвасталась она. — Только никто еще не знает, так что ты держи язык за зубами!

— Обязательно, — торжественно пообещал Гриффин. — Спасибо, что сказала. Ребенок — это всегда такое волнение. Особенно когда первый.

Поппи кивнула и уставилась на свои сложенные на коленях руки.

— Что-то не так? — моментально насторожился Гриффин.

Поппи пожала плечами. Однако Гриффин был прав. Кое-что действительно было не так. Хорошо, что она может облегчить душу, рассказав все Гриффину.

— Я чувствую себя… зрителем, что ли. Посторонней. Сижу тут, пока остальные заняты делом. Все, что происходит, происходит без меня. И не со мной.

— Это ты о Лили и ее беременности? Или о Хизер, которая сейчас за решеткой? Но ведь мы и так делаем все, что можем. Я трясу Эйдена. Кэсси следит за ситуацией в Калифорнии.

— Ну, у тебя-то ведь есть и другие дела.

— Хочешь отправиться на сахароварню вместе со мной?

— Чтобы сидеть там в углу и любоваться, как вы работаете? — Поппи понимала, что ведет себя как капризный ребенок, но ничего не могла с собой поделать. — Нет уж, спасибо.

— Ты можешь следить за огнем.

Поппи покачала головой. Ее раздражение не имело никакого отношения к варке сиропа.

— Неужели ты все еще сердишься на меня за то, что я сказал? — спросил Гриффин.

— Нет, но следовало бы. И за это, и еще за многое другое.

— Это за что же еще, интересно?

— За то, что явился сюда. Заставил меня мечтать о том, что для меня невозможно. Теперь мне уже даже кажется, что я снова могу все. А это не так.

— Неужели?

— Я сидела дома и наблюдала за Викторией, — продолжала она, словно не слыша. — Знаешь, она все время пробует что-то новое — то одно, то другое. Похоже, ее ничто не в силах остановить. По-моему, она вообще не знает, что такое страх.

— Но она ведь кошка. А кошки думают совсем не так, как люди. Они не обладают способностью к анализу. Не испытывают чувства вины или сожалений. И страха у них тоже нет.

— А вот я испытываю, — пробормотала Поппи. — И многого боюсь.

— Чего, к примеру?

— Тебя. — Смущенная своими словами, она вдруг заторопилась. — Моя мать, оказывается, обратилась к психоаналитику. Может, и мне тоже стоит это сделать.

— Вот уж незачем, — возмутился он. — Друг, если он настоящий, может с успехом заменить любого психоаналитика. Иногда достаточно просто поговорить по душам, чтобы все страхи бесследно исчезли. Для этого и существуют друзья.

— Психоаналитики тоже.

— Да, но беседа с другом обойдется дешевле, — засмеялся Гриффин. — К тому же у тебя есть не просто друг, а я.

Поппи застонала.

— В этом-то и проблема!

— Это потому, что я люблю тебя? Боже мой, Поппи, это какое-то безумие!

— Поэтому мне и нужен психоаналитик!

— Угу. Который будет сидеть у тебя над душой, пока ты до такой степени не возненавидишь все это, что будешь только рада выплеснуть свои страхи! Хочешь, я покажу тебе, как это бывает? Можем сыграть в эту игру вместе, но только не долго — мне нужно вернуться помочь Мике. Давай попробуем, если есть желание. — Голос у него потеплел, а ладони, которыми он обхватил ее лицо, были такими горячими, что Поппи готова была блаженно замурлыкать. — Я ведь знаю все о той аварии, Поппи. Мне известно все. Даже самое ужасное. Так что если ты вообразила, что выплывет наружу что-то еще и я, узнав об этом, разлюблю тебя, то выкинь это из головы. Нет ничего такого, что заставило бы меня отступиться.

Поппи едва дышала. Руки у нее похолодели. Нет, не может быть! Он ее обманывает.

— Если ты имеешь в виду отпущение грехов, — продолжал Гриффин, — то можешь считать, что ты его получила. Хотя, честно говоря, просто не понимаю, о чем идет речь. Случаются вещи и похуже, можешь мне поверить. Жизнь — это порой такое дерьмо! Хочешь знать, что я имею в виду? Дерьмо, это когда твой старший брат снабжает наркотой твою младшую сестренку, а все трусливо закрывают на это глаза, делая вид, что ничего не происходит.

Поппи ахнула.

— Синди?!

Гриффин печально кивнул.

— Мы узнали об этом много лет спустя. Уже после того, как свершилось непоправимое. Джеймс сейчас с женой и тремя детьми живет в Висконсине. А Синди исчезла. Он утверждал, что она сама просила его об этом. Вообще-то она всегда была бунтаркой и попробовала эту дрянь сама — я проверил, он действительно не имеет к этому никакого отношения. Но потом она подсела всерьез, и вот тут уже не обошлось без него.

— Твой брат торговал наркотиками? — ужаснулась Поппи.

— Нет. Но он имел к ним доступ. И когда она просила, он их ей доставал. Она просила — он доставал. И так без конца. С каждым днем становилось все хуже, пока, наконец, она не поняла, что крепко сидит на крючке. Можно представить, через какой ад ей пришлось пройти. Наверное, Синди показалось, что весь ее мир разлетелся на куски, и она сбежала из дому. Кто был в этом виноват? Мой отец с его суровостью и нетерпимостью? Или мы все, делавшие вид, что ничего не происходит? Или Джеймс, снабжавший ее этой гадостью в надежде, что все это подкосит нашего старика? — Гриффин с трудом перевел дыхание. — Самое страшное, что все это Джеймс сделал намеренно. Это был заранее разработанный план. Что же касается тебя, то в том, что произошло с тобой много лет назад, я не вижу и следа какого бы то ни было умысла.

Поппи молчала, оглушенная услышанным. На фоне собственной истории то, что произошло с Синди Хьюз, выглядело кошмаром. Гриффин прав — злого умысла у нее действительно не было. Только преступная небрежность. А в результате погиб человек…

— Итак, как считает известный психоаналитик доктор Гриффин, — шутливым тоном продолжал он, из всего этого следует, что проблема совсем не во мне, моя дорогая. Ты вовсе не должна просить у меня прощения за то, что произошло в ту ночь. Ты сама должна себя простить.

На крыльце затопали чьи-то ноги. Через секунду в дверях появилась Камилла. С трудом втащив через порог тяжелые сумки, она принялась снимать ботинки.

— Думаю, вечером им потребуется помощь, — заявила она. — Так что я в их полном распоряжении.

Поппи молча проводила ее глазами. Выскользнув за двери, Камилла отправилась на кухню, и скоро оттуда послышалось их с Мэйдой оживленное щебетание. Поппи повернулась к Гриффину:

— Расскажи мне о Синди.

Гриффин покачал головой.

— Позволь, я приду вечером, — тихо попросил он. — Я останусь помочь Мике, а потом приду к тебе. Не знаю, когда это будет. Это зависит от него. Я ведь тоже в какой-то мере стараюсь искупить свою вину. Мне очень не хочется возвращаться на остров поздней ночью. И я хочу тебя…

Он не успел больше ничего сказать — Поппи поспешно зажала ему рот. Хотя в словах его была несомненная правда — и об отсутствии злого умысла, и о том чувстве вины, что продолжает терзать ее, и о прощении, которого она так жаждет, — на душе у нее стало совсем паршиво. Гриффин был замечательным человеком — именно о таком она всегда мечтала. Но она недостойна его. Она не заслуживала такого счастья.

Однако это вовсе не значило, что она собиралась отказать ему. Конечно, она виновна — виновна в таком, о чем не принято говорить вслух. Но она же не дура!

* * *
В эту ночь Гриффин провозился в сахароварне чуть ли не до полуночи. В среду — часов до одиннадцати ночи. А в четверг — опять до полуночи. Раньше, открывая хорошо знакомые ему с детства баночки с кленовым сиропом, чтобы намазать его на хлеб, он и представить не мог, какой это адский труд. Конечно, Мика был страшным занудой — от его педантичности и дотошности у Гриффина порой голова шла кругом, но он прекрасно понимал, что тот прав. Как только сок превращался в сироп, его нужно было тщательно процедить, чтобы он стал идеально прозрачным. Потом разлить по бутылкам и простерилизовать, медленно и осторожно снижая температуру, чтобы добиться вакуума. И, наконец все перемыть до зеркального блеска и расставить по местам, чтобы спозаранку можно было вновь приняться за работу.

К тому времени как он добирался до дома Поппи, он уже был настолько вымотан, что едва волочил ноги. А вдобавок еще и простудился. Весь четверг моросил небольшой дождь, а они тянули трубы и подвешивали краны — надо было покончить с этим как можно быстрее. К ночи, когда похолодало, Гриффин замерз. Так что постоять под горячим душем было настоящим наслаждением, которого он был лишен на своем острове.

Если честно, он был бы не в состоянии доползти до острова, даже если бы кто-то тыкал ему в спину дулом пистолета. Гриффину казалось, что такой собачьей жизни не позавидовал бы даже чернокожий раб на хлопковой плантации. Когда он приезжал к Поппи, у него хватало сил только на то, чтобы вскарабкаться на кровать и ткнуться носом в подушку. Через секунду он уже спал мертвым сном. А на следующий день, охая от боли во всем теле, снова тащился к Мике, чтобы вернуться поздно ночью.

Однако кроме этого адского труда в его жизни были еще чудесные утренние часы. Никогда, ни с одной женщиной он не чувствовал такой близости, в том числе и физической, как с Поппи. Полное слияние душ и тел — это ли не счастье? О той аварии он больше не заговаривал. Тут решать ей. И о Синди тоже не упоминал. Это было чудесное время, и Гриффин хотел насладиться им в полной мере.

Всю пятницу его бил озноб, дождь продолжал накрапывать, но это не могло помешать им с Микой заниматься своим делом. Сок прибывал с каждым днем, и с этим нельзя было не считаться.

Но вот наступило утро воскресенья. В любое другое время он с радостью плюнул бы на все, чтобы подольше поваляться с Поппи в постели. К несчастью, соку было тоже наплевать на все выходные в мире. Гриффин уже знал, что полученный сок не может оставаться необработанным дольше определенного времени. Если им улыбнется удача, они смогут покончить с последними деревьями на склоне еще до полудня. И это было главной причиной, заставившей его сползти с кровати и отправиться на работу.

Они только-только принялись за обед, собираясь сразу же после него пропустить через выпарочный агрегат дневную порцию сока, как на дорожке к дому появилась неизвестная им машина. Взглянув на нее, Мика хрипло выругался сквозь зубы. Но Гриффин мог бы поклясться, что это было не ФБР. Он сразу узнал сидевшего за рулем человека. Это был Эйден Грин.

Глава 17

Мика, вероятно, куда больше обрадовался бы ФБР, чем Эйдену Грину. Этот человек олицетворял прошлое Хизер, о котором Мика ничего не знал. И хотя он давно уже сжился с мыслью, что настоящее имя ее Лиза, в сердце своем он все никак не мог с этим смириться.

Глядя на подходившего к дому мужчину, Мика подумал, что представлял его себе совсем другим — властным, надменным, даже немного напыщенным. Человек же, которого он видел сейчас, был хорошо, можно даже сказать, элегантно одет, однако в его облике не было ничего вызывающего. Впалые глаза, сутулые плечи, испуганный, даже затравленный взгляд — в нем чувствовалась какая-то неуверенность.

Выбежавший навстречу Гриффин протянул ему руку:

— Жаль, что не предупредили. Я бы встретил вас в аэропорту.

— Честно говоря, я и сам не знал, что приеду, — признался Эйден. — Всю дорогу гадал, для чего я это делаю. А найти вас было нетрудно — парень в центральном магазине объяснил мне, как сюда доехать.

Мика не мог заставить себя выйти встретить его. Если он смирится с появлением Эйдена, то ему придется смириться и с тем, что этому человеку известна какая-то тайна Хизер. Одна только мысль об этом была ему ненавистна.

— Этот хмурый парень — Мика, — сказал Гриффин. — У него сейчас куча неприятностей, и все из-за этого дела, так что вы уж извините, если он покажется вам не слишком приветливым. Можно войти? — спросил он Мику.

Тот угрюмо кивнул. Лучше уж пусть говорят у него в доме, чем где-то еще, решил он. Тут он хоть в какой-то степени способен контролировать ситуацию.

Мика побрел на кухню, с злорадством подумав, что для такой птицы, как этот Грин, и задняя дверь достаточно хороша. Пусть полюбуется, как они живут. Это ему не особняк в Сакраменто! Слава богу, у него нет ни дворецкого, ни горничной, ни кухарки. Кто напачкает, тот и подотрет!

Поппи в накинутом на плечи жакете из овечьей шерсти, сидела с девочками за столом. Они только что покончили с ланчем. На столе мужчин поджидало огромное блюдо с бутербродами.

Мика даже под угрозой расстрела не смог бы сейчас проглотить ни кусочка. Поппи поняла это по одному его взгляду.

Когда Гриффин и Эйден вслед за ним появились на кухне, Поппи радушно пригласила обоих к столу, но они отказались от бутербродов, согласившись только на чашку кофе.

Сам Мика даже не удосужился предложить мужчинам сесть. В конце концов, это им не светский раут, подумал он. Скорее уж момент истины. Повернувшись ко всем спиной, он смотрел в окно, словно черпая уверенность в земле, которая вскормила его и которую он привык считать своей.

Немного успокоившись, он встал спиной к окну и, сложив руки на груди, принялся молча ждать, не сводя глаз с Эйдена.

А тот снял пальто и перекинул его через спинку стула. Когда Поппи налила кофе, хмурое лицо его немного прояснилось.

— Головная боль замучила, — словно извиняясь, пробормотал он. Приняв из ее рук чашку, он тут же несколько раз судорожно глотнул из нее.

Поппи перебралась из-за стола на диван, всем своим видом показывая, что намерена остаться. И Мика был вынужден признать, что она имеет на это право. В конце концов, после него и девочек она была для Хизер самым близким человеком. И тайны, оставшиеся в прошлом Хизер, касались и ее тоже.

Мика отчаянно гадал, с чего же начать, но Гриффин взял инициативу на себя.

— Когда я приехал к вам в Миннеаполис, — произнес он, повернувшись к Эйдену, — вы наотрез отказались со мной говорить. Что же заставило вас передумать?

Эйден сделал еще глоток:

— Вы тогда бросили одну фразу… Насчет того, почему я стал юристом. Она заставила меня призадуматься. Похоже, вы оказались правы. Я действительно из тех, кто стремится всегда поступать правильно — сколько себя помню, с детства был боязливым и законопослушным. Поэтому Роб и держал меня при себе на коротком поводке.

— Но для чего вы были ему нужны — поинтересовался Гриффин. — В конце концов, он ведь был Диченца.

Эйден слегка поджал губы.

— Когда у вас столько денег, сколько у этой семьи, лучше заранее придумать, как ими распорядиться, пока дядюшка Сэм не заграбастал все подчистую. А Чарли Диченца скорее удавится, чем согласится поделиться с кем-то. Помните эти его разговоры о раздутом правительстве? Чушь! Он вовсе не против раздутого правительства — скорее уж наоборот. Чем больше в нем мест, тем больше их достанется его дружкам и подпевалам. Единственное, чего он не хотел, это платить. Его знаменитый фонд Диченцы и был создан для того, чтобы избежать уплаты налогов.

— Выходит, вам известна вся их подноготная?

— Конечно. Я попал к ним сразу после колледжа — с новеньким дипломом юриста в кармане. И все это время, пока я нянчился с Робом, он так и лежал там. Потом появилась Лиза. Понимаете, Роб был моим другом, я чувствовал себя обязанным ему… Ну и, конечно, не следует забывать о той власти, которой обладал его отец. Я ничуть не сомневался в том, что он станет вице-президентом. А в этом случае меня наверняка ждало бы теплое местечко у него под крылышком — либо в Белом доме, либо в конгрессе. Господи, какой же я был дурак — тешил себя надеждой, что воспользуюсь им, чтобы иметь возможность творить добро! — Из груди Эйдена вырывался стон, больше похожий на рычание. — Как же наивен я был!

— Наивны? — переспросил Гриффин.

— А то нет? Я знал все, что касалось отношений между Робом и Лизой, но сообщил копам лишь часть правды и не сразу сообразил, что совершил преступление. — Эйден в отчаянии махнул рукой. — Не сразу понял, что продался, сыграл предназначенную мне роль. А потом внезапно почувствовал, что меня выворачивает наизнанку. Только последний подонок мог поступить так, как заставили поступить меня. И тогда я вышел из игры. Лучше уж быть каким-нибудь захолустным адвокатом, решил я. Ну а остальное вы знаете. Мальчишки, которых мне приходится защищать, — обычное хулиганье: уличные драки, стычки, поножовщина. Обычно я выстраиваю план защиты, а потом передаю дело семейному юристу, который пыжится от гордости, думая, что ему первому пришло это в голову.

Мика почувствовал, что начинает потихоньку закипать. У него дел невпроворот, а ему приходится сидеть и слушать весь этот словесный понос!

— Да, вы прямо-таки образцовый гражданин, — с насмешкой процедил он. — Ходячая иллюстрация к детской сказке «Как плохой мальчик стал хорошим!»

Эйден уставился на него.

— Я старался.

— Вот теперь постарайтесь и для Хизер тоже, — рявкнул Мика. — Все, что от вас требуется, это рассказать правду.

— Она была славной девушкой.

— И такой осталась. Что-нибудь еще можете сказать?

— Она любила Роба Диченцу, — пробормотал Эйден.

— А Роб тоже любил ее? — вдруг спросил Гриффин.

Эйден шумно вздохнул и перевел взгляд на Гриффина.

— Он вообще был неспособен кого-то любить, так как вырос в семье, где любовь была всего лишь одним из условий сделки — ты для меня делаешь то-то, а я для тебя то-то. В большинстве случаев при заключении браков преследовалась какая-то политическая цель. Искренние чувства были там не в чести. А любовь Лизы была искренней.

— Онадействительно имела на него определенные виды, как писали газеты? — поинтересовался Гриффин.

— Нет. Она была простой, неискушенной, не слишком уверенной в себе. А Роб… На самом деле это он бегал за ней, а не наоборот, как утверждали после. Лиза работала в фирме, обслуживающей банкеты, свадьбы и тому подобное, услугами которой пользовалось семейство Диченцы. Оно часто устраивало вечеринки, так что Лизе приходилось бывать у них в доме по меньшей мере раза два в месяц. Возможно, Роб и увлекся ею так сильно потому, что она с самого начала старалась держать его на расстоянии. А еще ему страшно нравилось, что у нее за душой ни гроша. Это просто бесило старого Чарли. Он любил валять дурака, притворяться, что он такой же, как все. Старик действительно выбился из низов, но он был из тех, кто по головам шагает к своей цели. Конечно, потом он постарался выжать из своего происхождения все, что только можно: смотрите, мол, вот я какой — живое воплощение американской мечты! Но это совсем не значит, что ему было приятно, когда его собственные дети якшались со «всяким сбродом».

— Вы знали, что Роб ее бьет? — спросил Гриффин.

Эйден снова уткнулся в свой кофе.

— Слышал… — неохотно выдавил он наконец. — Роб говорил, что она сама, дескать, напрашивается. Слишком часто открывает свой рот — вот и получает по заслугам.

— И сколько же раз она «получала по заслугам»?

Эйден пожал плечами и отвел глаза в сторону. Это было признание.

— И вы ничего не сделали?! — возмутился Мика. На скулах его заходили желваки, стиснутые пальцы побелели от напряжения. Эйден покосился на него с опаской.

— Пытался. Я предупреждал его, что в один прекрасный день кто-то из ее подружек вызовет копов и тогда ему не поздоровится. Говорил, что ему не миновать тюрьмы, но Роб только смеялся мне в лицо.

— А как насчет беременности? — поинтересовался Гриффин.

Эйден старался не смотреть ему в глаза.

— Когда она сказала ему, что ждет ребенка, Роб совсем взбесился — вопил, что она затеяла все это, чтобы загнать его в ловушку. Что ребенок не его. Потом, немного поостыв, заявил, что даст ей деньги на аборт, но просто потому, что любит ее.

— А ребенок и в самом деле был от него? — не выдержал Мика. Насколько он знал свою Хизер, она была однолюбкой. Ну, может быть, и не совсем так, но у нее не было привычки стрелять глазами налево и направо.

— Откуда же мне знать! — буркнул Эйден.

— Но какие-то предположения у вас были? — не отставал Гриффин.

— Я почти уверен, что это был ребенок Роба. Я же говорил, что она была влюблена в него по уши. Другие мужчины для нее просто не существовали.

— И она согласилась на аборт?

— Нет. В этом-то и была проблема.

— Не понимаю. Вы хотите сказать, что они так и не смогли договориться?

— Да.

— Она действительно вымогала у него деньги, как утверждают его родственники?

— Нет. Не думаю, что это вообще приходило ей в голову. Лиза была слишком доброй и наивной. К тому же она страшно боялась вывести его из себя. Стоило Робу разозлиться, как он моментально кидался в драку. А рука у него была тяжелая, и Лиза прекрасно это знала. Трудно сказать, на что она надеялась. Скорее всего, успокаивала себя тем, что со временем Роб смягчится и тоже захочет ребенка.

— А откуда вам известно, на что она надеялась? — подозрительно осведомился Мика.

— Она сама мне говорила.

— Она что же, позвонила вам по телефону и все это рассказала, да?

— Ей не нужно было звонить мне по телефону. Я постоянно был рядом. Между прочим, это я возил их на свидания.

— Так вы были шофером Роба?

— Сам я предпочитал называть себя его доверенным лицом. Я ведь был его лучшим другом. И Лиза, бедняжка, думала, что, может быть, мне удастся убедить Роба, что иметь жену и ребенка вовсе не так уж плохо, как ему кажется.

— И вы пытались это сделать?

— А толку-то? Я прекрасно знал, что он сам думает по этому поводу. Как я уже говорил, Роб вообще был неспособен кого-то полюбить. Поэтому в конце концов я посоветовал ей выбросить все это из головы, уехать в другой город, родить ребенка, а потом найти себе нормального парня.

И тут вмешалась Поппи. Ее негромкий спокойный голос в какой-то мере разрядил обстановку.

— Можно сказать, что она так и сделала.

— Если не считать того, что она не просто уехала из города, — поправил ее Гриффин. — Мы пропустили одну страницу. — Он обернулся к Эйдену. — Вы были с ними в ту ночь?

— Да. Это указано в протоколе. Но я не был в туалете.

— Вы видели, как все произошло?

— Было очень темно.

И тут терпение Мики лопнуло окончательно.

— Слушай, ты для чего летел сюда? Сообщить нам, что было очень темно?! Проклятие, у меня дел невпроворот, а ты тут цедишь в час по чайной ложке с таким видом, будто оказываешь мне невесть какое одолжение! Между прочим, я с шести утра на ногах, а до подушки доползу дай бог, к полуночи! Если тебе есть что сказать, так говори, черт бы тебя побрал! А если нет, выкатывайся из моего дома, и чтоб я тебя здесь больше не видел! Ну?!

* * *
Рассказ Эйдена занял минут пять, не больше, и теперь перед Микой встали сразу две новые проблемы. Проблема номер один состояла в том, что он не поверил Эйдену и знал, что не поверит, пока Хизер не подтвердит его слова. Проблема номер два требовала немедленного решения. Эйден еще не успел закончить, когда Мика краем глаза заметил какое-то движение. Оно было совсем незаметным, просто слегка шевельнулась скатерть, прикрывавшая обеденный стол почти до самого пола. Скорее всего, виноват был сквозняк, но Мика думал иначе. Он на цыпочках пересек комнату, присел на корточки, приподнял скатерть, и на него уставились круглые, как у совенка, глаза Стар.

— Тебе же велели уйти! — рявкнул он, но без особого гнева. В конце концов, это был его ребенок. И ответственность за нее лежала целиком на нем. Малышка и так уже испытала в своей коротенькой жизни больше горя, чем выпадает на долю иному взрослому.

— Мамочка хорошо водит машину, — прошептала девочка, — и она никогда не ездит быстро.

— Знаю, малышка. Но речь идет о том, что случилось в другом месте. И в другое время.

— Но ведь вы говорили о мамочке!

— Нет. О другой женщине по имени Лиза.

— Я хочу к маме.

Он прижал ее голову к своему плечу.

— Мы сделаем все, чтобы она поскорее вернулась домой. — Глаза Мики обежали комнату в поисках еще какого-нибудь укромного места. — А где твоя сестра?

— В шкафу. Она сказала, что не выйдет оттуда, пока он не уйдет.

Мика, твердо взяв дочь за плечи, вывел ее из комнаты.

— Позвоните Кэсси, — бросил он через плечо Гриффину. Взяв дочь за руку, он поднялся в их с Мисси с спальню. Дверь шкафа была открыта.

— Мисси, вылезай.

— Нет, — ответил приглушенный голос.

Мика распахнул дверь пошире и заглянул внутрь. Сложенные стопкой простыни валялись на полу. Мисси он не разглядел, зато отчетливо услышал ее голос.

— Ты можешь войти, — заявила она. — Но не тот человек. И не Хизер.

Мика присел на корточки, усадил Стар на одно колено и повернул голову в том направлении, откуда слышался голос Мисси.

— А почему Хизер нельзя?

— Она больше не член нашей семьи.

— Это еще почему?

— Потому что мне не нравится этот человек.

Мика вдруг понял, что она пытается ему сказать. Эйден в глазах девочки был олицетворением той Хизер, которую они не знали и которая пугала их. И сейчас с ним говорила не Мисси, а этот страх.

Как же успокоить ее, думал он, когда он сам в панике…

— Вылезай оттуда, — потребовал он.

— Не вылезу, — отрезала она.

— Это же я, Мисси. И Стар. Тут больше никого нет.

— А Поппи? А Гриффин? Их я тоже не желаю видеть!

— А я желаю! — вмешалась Стар.

Мисси высунула голову наружу.

— Ты просто любишь шоколад, — презрительно бросила она. — И ты еще слишком мала, чтобы видеть то же, что и я!

— А что ты видишь? — спросил отец.

— Что он хочет забрать у нас Поппи. И тогда мы потеряем ее, как потеряли Хизер и маму.

— Но он вовсе не собирается отнимать у нас Поппи! — возмутился Мика. — Мисси, что происходит?! О чем ты вообще говоришь? Никто никуда не уйдет, а даже добавится. У нас будет не одна Поппи, а вместе с Гриффином. И Хизер тоже вернется.

Глаза Мисси вдруг потемнели, а в ее голоске слышались те же самые гневные нотки, что еще совсем недавно звучали в его собственном. Ревность, уныло подумал он, только в женском варианте.

— Мне не нужна Хизер!

— А я думал, ты ее любишь, — протянул Мика.

Стар подняла на сестру глаза.

— Я ее люблю. И ты тоже, правда?

— Мика, — окликнул его из-за двери тихий голос Поппи. — Кэсси хочет, чтобы мы все приехали к ней.

Он поднялся, взяв Стар на руки.

— Я не могу. Нам с девочками нужно заняться соком. — Он помог Поппи добраться до кухни, подталкивая перед собой ее кресло и крепко прижимая Стар к себе. На кухне сидел Билли, с аппетитом поглощавший сэндвичи. — Я сейчас включу выпарочный аппарат, — бросил ему через плечо Мика. Миновав коридор, он уже взялся за ручку двери, когда его остановил голос Гриффина.

— Нам нужно поговорить с Хизер.

Мика оглянулся:

— Делайте, как считаете нужным.

— Эйден тоже едет с нами.

— Хорошо.

Поппи подкатилась к Гриффину.

— Тебе тоже лучше поехать с ними, Мика. Это важно.

Мике очень хотелось, чтобы Поппи оказалась права. Но он уже ездил туда, и не раз, а Хизер так и не стала с ним говорить. Что толку пытаться еще раз?

А вот дома, на сахароварне, да еще вместе с дочками он может сделать хоть что-то полезное.

— У меня дел по горло, Поппи, — взмолился он. — Я просто не в состоянии мотаться туда-сюда. Сок прибывает с каждым днем. Если я не сделаю это, тогда кто?

— Я, — вмешался Билли, вынырнув из-за спины Гриффина. — По крайней мере я могу начать. Кстати, а где у тебя телефон? Сейчас я звякну кой-кому и раздобуду себе помощников. В конце концов, я в этом городе не последний человек! — Он горделиво расправил плечи. — Держу пари, у меня найдутся друзья!

Поппи, подкатившись к Мике, подняла на него глаза.

— Неужели ты еще можешь злиться, — вполголоса спросила она, — после того, что рассказал Эйден?

Ответа у Мики не было. Но он действительно злился.

— Кэсси хочет услышать обо всем от самой Хизер. А ты неужели не хочешь?

Мика хотел этого больше всего на свете.

— Возможно, она расскажет все, когда она увидит Эйдена, — не отступала Поппи. — Но если там не будет тебя, Хизер может просто махнуть на все рукой. Она же любит тебя, и если ей когда-нибудь нужна была твоя помощь, то именно сейчас. — Задохнувшись, она остановилась, перевела дыхание, потом прошептала: — Она и так уже боится, что потеряла тебя навсегда, что ты не хочешь ее видеть. Неужели ты не в состоянии понять и простить ее?

От необходимости отвечать его избавила Стар. Обхватив обеими ладошками лицо отца, она заставила его взглянуть ей в глаза.

— Я помогла Поппи сделать сэндвичи с тунцом. Мамочка их просто обожает. Может, если ты отвезешь их ей, она вспомнит обо мне?

Это и был ответ.

* * *
Комната для свиданий была слишком тесной для пятерых. Но Кэсси уперлась, что для защиты Хизер необходимы все пятеро, и твердо стояла на своем, поэтому охранник, поспорив для приличия, пропустил их. Мика старался держаться позади. Прислонившись к стене, он угрюмо твердил себе, что приехал только ради Стар — твердил до тех пор, пока не открылась дверь и он не увидел Хизер. Как только ее серебристо-серые глаза, обежав комнату, встретились с его собственными, он понял, что просто обманывал себя. Его сердце резанула такая же боль, как в тот день, когда ее увезли из дома.

Потом она увидела Эйдена и помертвела так, что ее лицо сравнялось цветом со штукатуркой. Кэсси бросилась к ней, взяла ее руки в свои и быстро заговорила.

* * *
— Нам наконец удалось найти нечто такое, что непременно сработает, — сказала она Хизер. — Имея показания Эйдена об угрозах в твой адрес, мы можем утверждать, что ты опасалась за свою жизнь.

Смерив Эйдена скептическим взглядом, Хизер повернулась к Кэсси.

— Но ведь на мне висят еще и другие обвинения, — прошептала она.

— Побег с целью уйти от наказания? С этим мы справимся. Между прочим, я неплохой адвокат, моя дорогая. Семейка Диченцы страшно гордится своим имиджем. Они слишком долго кричали на всех углах о том, какая ты гадкая, и никто не мог ничего возразить им на это — тебя ведь не было. Но если ты станешь говорить, все изменится, вот увидишь. Готова спорить на что угодно — то, что ты скажешь, им страшно не понравится. И, что самое главное, всем им вряд ли придется по вкусу, если ты выложишь эту историю газетчикам. Они тут же кинутся к помощнику генерального прокурора и взашей погонят его сюда, чтобы договориться с тобой полюбовно. Вот увидишь, они из кожи вон вылезут, чтобы уладить все по-тихому.

— Ты не знаешь, какая у них власть. Они без труда смогут засудить и невиновного.

— Но не на этот раз! У нас есть копии протоколов медицинских обследований. Копии договора об усыновлении. И Эйден.

Хизер, покосившись в его сторону, прижалась к Кэсси.

— Что ж, почему бы и нет… — прошептала она.

Комнатка была такой крошечный, что ее ответ услышали все.

Эйден выступил вперед.

— Речь идет о жестоком обращении, о насилии. И не только физическом. Их семейство злоупотребило своей властью, а это недопустимо! Роба уже нет в живых. У вас своя жизнь. Какое у них право преследовать вас после стольких лет? Вы и без того уже пострадали. Я ведь сам когда-то возил вас в больницу. Дважды, если не ошибаюсь. И еще тогда предупреждал старика, что добром это не кончится. Но он сказал, что мне лучше забыть об этом разговоре.

— А вы так и сделали! — взорвался Мика. — Засунули свой поганый язык в задницу и молчали, когда ее обвиняли в убийстве!

— Но она ведь сбежала, — возразил Эйден. — Исчезла, словно растворилась в воздухе. Никаких следов! Я и решил, что у нее все в порядке. Мое преступление состоит лишь в том, что я позволил всему идти своим чередом. Не думайте, что мне было легко — мне ведь пришлось со всем этим жить. Но еще не поздно все исправить.

Кэсси решила, что пора перейти к более насущным вопросам.

— Насколько я понимаю, слабое звено — это мать Роба. Он был ее ребенком, и она скорее умрет, чем позволит вывалять его имя в грязи. К тому же в этой истории был еще ребенок. — Взгляд Хизер метнулся к Мике, и Кэсси встряхнула ее за плечи, чтобы та не отвлекалась. — Мать Роба очень набожная женщина. Она не допустит, чтобы в газеты просочилось хоть слово о том, что ее сын хотел уничтожить еще неродившегося ребенка. Да еще своего собственного.

— Он утверждал, что ребенок не его, — уже громче проговорила Хизер.

— Это не проблема. Тесты докажут, что именно Роб был его отцом.

— Но как? Без ребенка? Я даже не знаю, где она сейчас.

— Мы отыщем ее, Хизер. Доверься мне, дорогая.

— Она возненавидит меня за это.

— Никто не станет ненавидеть тебя за то, что ты сделала тогда! Но вот за то, что ты делаешь сейчас, мы иной раз и впрямь готовы были тебя придушить! — улыбнулась Кэсси. — Та Хизер, которую мы все знаем, — сильная. Она все может. А та, что сейчас за решеткой, совсем на нее непохожа. Мы хотим, чтобы вернулась та, наша Хизер, которую мы все любим.

— Но…

— В конце концов, кто из нас совершенство? Твое молчание — это упорное, дурацкое нежелание говорить — вот что самое ужасное. Все остальное мы сможем тебе простить.

И глаза Хизер снова, как и прежде, обратились к Мике. Но на этот раз она уже не отвела взгляд.

* * *
Поппи жадно ловила каждое слово. Она просто ела Хизер глазами, боясь даже моргнуть, чтобы, не дай бог, что-то не упустить. В душе она молила Хизер прервать наконец это упорное молчание, рассказать обо всем, защищаться, в конце концов. Когда взгляд Хизер остановился на лице Мики, глаза самой Поппи обратились к Гриффину.

В его глазах стояло ожидание.

«Ты и вправду знаешь обо всем?» — мысленно спросила она.

В ответ — едва заметный кивок.

«И прощаешь?»

Он снова кивнул. Потом выразительно поднял брови.

«А ты? — говорили его глаза. — Ты прощаешь?»

Конечно, Поппи с радостью готова была простить Хизер. Сейчас она прощала всех: Мику — за то, что рычал и срывался на всех подряд, словно цепной пес, Гриффина — за то, что вся эта история, в сущности, была на его совести… собственную мать — за то, что та столько лет корчила из себя воплощенную добродетель, Лили — за ее красоту (благослови ее, Бог!) и даже Роуз — за ее вечное занудство. Только вот простить себя было намного труднее.

* * *
Под конец Мика не слышал уже почти ничего из того, что говорила Кэсси. Ему было не до того — он старался вспомнить все то хорошее, что было в его жизни с Хизер, все то, о чем он так тосковал и что хотел вернуть. Да, он действительно этого хотел, особенно когда она смотрела на него так, как сейчас — словно он был для нее центром Вселенной.

— Это все, что нам нужно, — сказала Кэсси, и Мика встряхнулся, с трудом заставив себя вернуться к реальности. — К сожалению, одних только слов Эйдена мало. В конце концов, в ту ночь в машине ты была одна, и поэтому сама должна рассказать нам, что тогда произошло.

Все это время, пока Кэсси говорила, взгляд Хизер не отрывался от лица Мики. В глазах ее плескался страх, и это разрывало ему сердце. Внезапно стена, на которую он опирался, показалась ему какой-то особенно твердой и холодной. Оттолкнувшись от нее, Мика плечом раздвинул всех, взял в ладони ее лицо и заглянул ей в глаза.

— Расскажи мне, — попросил он. — Расскажи все, как было.

Хизер застыла, стараясь прочесть то, что пряталось в глубине его глаз. «Говори же! — кричали они. — Расскажи мне все. Я люблю тебя. И я должен знать. Но это ничего не изменит, потому что я люблю тебя!» — Она обхватила его руки своими, по щекам ее текли слезы.

Все, что так долго скрывалось в ее душе, теперь выплеснулось наружу.

— Я не хотела встречаться с ним. То есть мы встречались, но потому, что все это было похоже на волшебную сказку… Кто я, а кто он? Мне казалось, я грежу. Но потом, потом все пошло наперекосяк. Впрочем, я с самого начала знала, что так будет. Уж слишком разные мы с ним были. Я предупреждала его, но он только смеялся, говорил, что все в порядке, что он меня любит. Не нужно только, чтобы о наших отношениях до поры до времени кто-то знал. А уж потом он, мол, готов кричать об этом на весь мир. — Хизер горько усмехнулась. — Он просто обожал так говорить, словно гордился этой любовью…

— Но ведь он тебя бил! — взорвался Мика, осторожно коснувшись кончиком пальца едва заметного шрама в уголке ее рта.

— Когда напивался. Правда, он всегда извинялся потом… И за то, что выпил, и за то, что поднял на меня руку. А я любила его. Вернее, не его даже, а эту нашу волшебную сказку. Потом я забеременела. Он пришел в ярость. Сказал, что ребенок не может быть его. Клялся, что всегда предохранялся.

— Это действительно так?

— Когда вспоминал об этом. Но это был его ребенок. У меня не было никого, кроме Роба. И я вовсе не настаивала на том, чтобы он женился на мне. Только хотела, чтобы он помог мне, когда родится малыш. — Голос Хизер упал до едва слышного шепота. — Я хотела ее. Господи, как я ее хотела!

— В тут ночь вы тоже поссорились из-за ребенка?

— Я тут ни при чем! Я вообще не хотела начинать этот разговор. Я была на работе, но Роб отыскал меня и там. Он таскался за мной по пятам и все время пил. Потом он совсем потерял голову — начал выкрикивать мне вслед грязные ругательства, все поворачивались, смотрели на меня… Под конец он потребовал, чтобы я сказала, избавилась ли я от ребенка. А когда услышал, что нет, заорал, что сам, собственными руками избавит меня от него…

Мика почувствовал тошноту.

— Что?! Что он сделал?!

— Ударил меня. Сказал, что вышибет из меня это отродье… А потом схватил за руку и потащил куда-то, где не было людей. Я вырвалась и побежала. Он погнался за мной.

В ее глазах была такая боль, что Мика почувствовал жгучее желание заставить ее замолчать. Хватит с нее этих воспоминаний, подумал он.

— И что случилось тогда?

— Я поверила, — едва шевеля побелевшими губами, прошептала она, — что он это сделает — изобьет меня до полусмерти и убьет моего ребенка. Я не могла позволить, чтобы это случилось. Поэтому я бросилась на автостоянку к своей машине, завела ее и поехала. Было темно. Помню, как выехала на открытую часть стоянки, помню, как подумала, что я уже почти на свободе, как сильнее нажала на газ… Мне и в голову не приходило, что он может выскочить прямо перед колесами! — Хизер задрожала. — Я не знала, что он умер. Подумала, что просто помяла его, ведь пьяницам, говорят, везет, а Роб к тому времени был пьян в дым. Да и потом, он ведь был Диченца. А у них не принято умирать такой смертью. У Диченцы девять жизней. Они всегда падают на лапы — так он сам говорил.

— И все-таки ты сбежала…

— Он ведь был Диченца! — крикнула она. — Ему ничего не стоило заявить на меня в полицию, и тогда меня бы бросили за решетку, а потом отобрали бы моего малыша! Что же мне было делать — сидеть и покорно ждать, когда за мной придут?! Да, я сбежала из города. А когда узнала, что он мертв, решила убраться еще подальше. Потом мне пришлось отдать малышку. Это едва не убило меня, но зато теперь она была в безопасности. А после я приехала в Лейк-Генри, встретила тебя, девочек — и я постаралась забыть весь этот ужас. Говорят, если долго притворяться, что ничего не было, под конец сам поверишь в это. Так случилось и со мной. Но иногда…

— Что — иногда? — жадно спросил Мика.

— Когда ты заговаривал со мной о свадьбе, о наших собственных детях, я снова начинала вспоминать. Я снова слышала это.

— Слышала что?

— Удар… Глухой стук, с которым тело ударилось о землю. Я до сих пор слышу его, слышу громко, отчетливо… Если бы ты знал, как это ужасно, Мика! А тогда, если бы не малышка, которая требовательно толкалась внутри меня, клянусь, я бы наложила на себя руки. Не смогла бы пережить мысли, что убила его.

— Хороший довод, — одобрительно кивнула Кэсси. — На этом и нужно строить защиту.

— Кто мне поверит? — вздохнула Хизер.

Мика повернулся к Эйдену.

— Вы можете подтвердить то, что она рассказала?

Эйден кивнул.

— Он и в самом деле был пьян в доску. И угрожал ей.

— Можете поклясться в этом под присягой? — спросила Кэсси.

— Да.

Пальцы Хизер сильнее сжали руку Мики.

— Я не хочу возвращаться туда, — прошептала она. — Вы просто не знаете, какой властью там обладает Диченца!

Да уж, с горечью подумал Мика, откуда ему знать? Ему повезло — он имел счастье жить с более порядочными людьми, чем Диченца. И теперь ему вдруг представилось, как все эти люди, услышав то, что только что слышал он, собираются вокруг него и Хизер. Однако Мика понимал, что им предстоят тяжелые времена. Одни газетные заголовки чего стоят. А потом Хизер наверняка придется вернуться в Калифорнию. И одному Богу известно, что ее там ждет.

Но одно он знал точно. Даже уехав отсюда, она больше никогда не останется одна.

* * *
Поппи решила, что такое событие нужно отпраздновать. Конечно, до полного окончания всей этой истории еще далеко. Кэсси наверняка захочет выторговать для Хизер самые выгодные условия, если родители Роба предложат заключить соглашение. И оставался открытым вопрос о ребенке. Нужно отыскать его, и поскорее — вдруг встанет вопрос об установлении отцовства. Но все равно, сегодня они здорово продвинулись вперед, и Поппи ликовала. Теперь она уже ничего не боялась. Будущее казалось ей прекрасным.

Именно это она и сказала Виктории, когда, вернувшись домой, ответила на все поступившие вызовы, удовлетворила любопытство самых нетерпеливых и сделала парочку личных звонков. Переполнявшая ее энергия требовала выхода, и Поппи отправилась в комнату для тренировок.

— Я действительно чувствую себя храброй, — доверительно сообщила она кошке, спустила ее с коленей на пол и подкатилась к стенке. С тяжелым вздохом Поппи взялась за прикрученные к ней брусья, подумала немного и расхрабрилась настолько, что даже перекинула через них одну ногу.

Но тут она услышала рев снегохода. Звук доносился со стороны озера — казалось, огромная муха с сердитым жужжанием бьется о стекло. Ослепительный свет фар словно ножом вспорол сгущающийся сумрак. Поппи, разглядывая водителя, уже знала, кто это может быть, хотя лицо его скрывал шлем. Забыв о брусьях, она выкатилась в гостиную и успела распахнуть входную дверь еще до того, как он заглушил движок.

Гриффин стащил с головы шлем и улыбнулся.

— Привет!

У нее предательски задрожали руки, но Поппи нашла в себе силы улыбнуться в ответ. Со своими каштаново-рыжими волосами и румянцем во всю щеку Гриффин был невероятно хорош собой, и она уже в который раз подумала, что при одном только взгляде на него превращается в желе.

— Привет, незнакомец.

— Здорово мы сегодня поработали, верно?

Поппи кивнула.

— А теперь я хочу повезти тебя покататься.

— Неужели Мика сегодня выгнал тебя пораньше?

Улыбка Гриффина стала еще шире.

— Билли привел какого-то своего приятеля, Эмоса, и они там управляются вдвоем. Мика с дочками устраивают в саду фейерверк, а я и без их фейерверков чувствую себя самым счастливым в мире человеком. Ладно, пошли, покатаемся немного.

Веселье ударило ей в голову с такой силой, что она почувствовала себя невесомой и легкой, как воздушный шарик. Но когда-то она дала себе слово больше не садиться на снегоход.

— Уже темнеет.

— Неужели ты не знаешь, что на этих штуковинах видимость зависит от того, насколько хорошо снег отражает свет фар? — удивился Гриффин.

Естественно, она это знала. Об «этих штуковинах» Поппи знала абсолютно все.

— Может, в другой раз? — неуверенно промямлила она.

— Я хочу свозить тебя на Литл-Беар, — уперся Гриффин.

— Кажется, начинается дождь, — гнула свое Поппи.

— Бог с тобой, какой еще дождь?! Только слегка накрапывает. Билли сам предложил мне свой снегоход, вот я и решил свозить тебя туда пообедать. По дороге заскочил к Чарли и прихватил чили. Ты как-то говорила, что просто обожаешь чили.

Поппи скользнула взглядом по смирно застывшей у ног Гриффина машине.

— Я не могу сесть на это!

— Это что, недоверие?

— Нет. Дурные воспоминания.

— Возможно, пришло время заменить их более приятными.

В принципе она не возражала, но в то же время чувствовала, что еще не время. Она не готова…

— Брось, Поппи, — подзуживал ее Гриффин. — В конце концов, в ту ночь был жуткий ветер, и случившееся несчастье не имеет никакого отношения к тому, что вы выпили. В такую погоду даже самый опытный водитель может запросто попасть в аварию.

Улыбка разом слетела с лица Поппи, будто ее сорвало тем самым ураганным ветром, о котором он говорил.

— Откуда ты это узнал? С кем ты говорил?

— А если я признаюсь, поедешь со мной?

— Да.

— Прочитал в полицейском рапорте. Он находится в свободном доступе.

— А с кем ты это обсуждал?

— Ни с кем. Только с тобой.

— Но я не говорила с тобой об этой аварии.

— В общем, да. Просто я сложил два и два и запустил пробный шар. И ты сама это подтвердила.

Поппи уже открыла было рот, но тут же захлопнула его, сообразив, что сама загнала себя в ловушку. Разозлившись, она круто развернула свое кресло и покатилась в комнату для тренировок. За ее спиной грохнули об пол тяжелые ботинки, и она услышала мягкие шаги обутых в шерстяные носки ног. Не оборачиваясь, Поппи бросила ему через плечо:

— У меня столько же прав снова садиться на снегоход, сколько ходить, танцевать, желать мужчину или иметь детей. Это грешно.

— Так давай согрешим! — с энтузиазмом предложил Гриффин. Прежде чем Поппи смогла его остановить, он схватил ее в охапку и через мгновение она жалобно пискнула, почувствовав, как он натягивает на нее куртку. Вслед за этим на колени к ней шлепнулась шапка. — Надевай, — скомандовал он, направившись в другую комнату.

— Но я не хочу, Гриффин, — взмолилась она, когда он принялся натягивать на нее ботинки. — Уже темнеет. Я боюсь. — Он распахнул дверь, и холодный ветер стегнул ее по лицу. Но тут Гриффин ловко натянул ей на голову шлем, и ветер куда-то исчез.

Подогнав снегоход, он усадил ее на него и надел свой шлем. Потом поднял забрала на обоих шлемах и придвинулся к ней вплотную.

— Повтори, что ты не хочешь. Если это действительно так, я отнесу тебя в дом.

Не скажи он этого, Поппи, вполне возможно, и отказалась бы. Она не видела никаких оснований быть втянутой в эту авантюру, не говоря уже о том, что ей это было попросту неприятно. Но чувство, которое она испытывала, было двойственным. Конечно, поездка на снегоходе после всего того, что ей пришлось пережить, всколыхнула бы печальные воспоминания прошлого. И в то же время все это казалось сейчас таким далеким, почти нереальным. Куда реальнее было то, что она испытывала в эту минуту — почти детский восторг, жгучее нетерпение.

Нет, она вовсе не хотела возвращаться в дом. Эта ночь действительно была создана для того, чтобы праздновать.

* * *
Поездка вокруг озера была похожа на волшебный сон, обед перед раскаленной печкой оказался потрясающим. А уж заниматься любовью в жарко протопленной комнате было все равно что оказаться в раю. Потом они ненадолго выбрались наружу, где, завернувшись в одеяла, посидели на крылечке. На затянутом облаками небе не было ни звездочки. Влажный, липкий туман превратился сначала в мелкий дождь, а затем в мокрый снег, и только озеро мягко мерцало в темноте.

Убаюканная тишиной, Поппи едва не спросила, когда он возвращается в Принстон. Он все равно уедет, она это знала. Устанет от всего этого и вернется домой.

Она не сможет поехать с ним. То есть, конечно, смогла бы, только ей не хочется. Поппи любила Лейк-Генри. Ей нравилось жить здесь, нравились его жители, нравилось, что тут все друг друга знают, нравилась атмосфера покоя и безмятежности.

Не желая нарушать очарование этой минуты, она так и не спросила его, когда он собирается домой. Но, проснувшись среди ночи, когда Гриффин встал, чтобы подбросить дров в огонь, она вновь вспомнила об этом. А потом еще раз, пару часов спустя, проснувшись от шорохов на крыше.

— Красные белки, — сонным голосом пробормотал Гриффин, крепче прижимая ее к себе.

— Снег с дождем, — прошептала Поппи, гадая, почему он это сделал? Неужели только для того, чтобы ей было удобно опираться на него спиной? Впрочем, ее не очень это волновало. Слишком хорошо ей было сейчас, чтобы ломать себе над этим голову.

Правда, она не уснула, вернее уснула, но не сразу. Лежа с отрытыми глазами и прислушиваясь к шороху снега за окном, Поппи гадала, почему ее все-таки гложет смутное чувство вины за то, что она отдалась ему. По изменившемуся звуку она могла бы точно сказать, когда снег сменился ледяным дождем. Однако снег это был или дождь, он хорошо убаюкивал. Под этот монотонный стук в стекло она сама не заметила, как уснула.

* * *
Мокрые хлопья снега так залепили окна, что внутри домика царил полумрак, и Поппи с Гриффином не сразу сообразили, что проспали.

Рывком сев на постели, Гриффин бросил взгляд на часы.

— Вот это да — половина одиннадцатого!

— Но ведь сегодня же воскресенье. К тому же холодно, — сонно пробормотала Поппи. — Забирайся обратно — я без тебя замерзла.

Обхватив ее за талию, Гриффин заглянул ей в лицо.

— Думаю, Мика уже гадает, куда это я запропастился.

Печка полностью прогорела, и в комнате было жутко холодно. Не потрудившись одеться, Гриффин нагишом распахнул дверь и выглянул наружу.

— Все к черту замерзло! Слава тебе, Господи, что мы вчера покончили с трубами! — Он плотно захлопнул дверь и скользнул ужом под гору наваленных поверх постели одеял.

Поппи почувствовала, что он весь дрожит, и прижалась к нему, чтобы согреть.

— Сегодня ты никуда не поедешь!

— Интересно, как бы я это сделал, если мы отрезаны от всего остального мира, — радостно сказал он, подтыкая одеяло. — Я понятия не имею, доберемся ли мы вообще до берега.

Поппи ухмыльнулась.

* * *
К полудню ледяной дождь лил уже вовсю, что сделало мысль о возвращении на снегоходе еще менее привлекательной. Поев сваренного на плите супа и бутербродов с арахисовым маслом, они снова забрались в постель. И, как ни странно, уснули. Проснувшись около часа, они снова решили выяснить, что происходит снаружи. Вокруг, сколько хватало глаз, все обледенело. Лед на озере казался достаточно прочным, но обжигающе холодный дождь продолжал моросить. Вернувшись в дом, они устроились возле печки.

— Какое у тебя первое воспоминание в жизни? — неожиданно спросила Поппи.

Гриффин улыбнулся.

— Самое первое? Надо подумать. — Некоторое время он молчал. — Как Рэнди пошел в школу. Мне тогда было три года, он был моим товарищем по играм, и я страшно расстроился из-за того, что он уезжает. Помню, стоял на крыльце, пока он забирался в школьный автобус, и чуть не плакал. А твое?

— Как отец держит меня на коленях и читает мне сказку. Жаль, что ты не знал его. Он был на редкость добрым человеком. А какое у тебя самое лучшее воспоминание?

— Самое лучшее? День Благодарения, я тогда уже учился в колледже. Всякий раз у нас собиралось человек тридцать гостей. Мне это нравилось. А когда я закончил колледж, Синди сбежала из дома, и все было уже не так, как прежде. А твое?

— О, оно совсем свежее! Как Мэйда обнимает Лили прошлым октябрем. В этом было что-то символическое. — Спустя пару минут после этого Гриффин вошел в ее жизнь, знаменуя этим новое начало, только тогда она об этом еще не догадывалась. Мысленно обругав себя за излишнюю чувствительность, Поппи постаралась перевести разговор на другое. — А самое тяжелое?

— Ночь, когда умерла мама. А твое?

— Сам знаешь. Авария.

— А если бы тебе предложили загадать любое желание, что бы ты загадала?

— Ты первый.

— Иметь пятерых детей, трех собак и кошку. Теперь ты.

— Двух. Я бы хотела двух детей, — выпалила она. И удивленно посмотрела на него.

Гриффин промолчал, даже не попытавшись пошутить по поводу столь неожиданно вырвавшегося у нее признания, — и горячая волна любви и признательности затопила Поппи. Будь на то ее воля, она осталась бы тут до конца своих дней.

В эту минуту раздалось страшное «крэ-эк», и огромная сосна, вывернув из земли корни, с ужасающим грохотом обрушилась на землю. Спина Поппи покрылась мурашками. Гриффин, не будучи местным, не сразу сообразил, что происходит. А когда сообразил, почувствовал настоящий страх.

— Если такая же чертовщина творится сейчас в кленовой роще, чем это может кончиться? — отрывисто спросил он.

Заметив, как беззвучно шевельнулись губы Поппи, Гриффин принялся поспешно собирать ее вещи.

* * *
Назад они возвращались медленно. Перед ними разворачивалась картина ужасающего разгрома: сломанные или вывороченные с корнями деревья, обрушившиеся на землю деревянные пристройки… А остановившись возле дома Поппи, они онемели: чудовищных размеров дерево рухнуло на его крышу.

В этот момент дверь с треском распахнулась, и на крыльцо, отпихивая друг друга, вывалились Мэйда и Лили с Роуз. Мэйда поскользнулась на льду и наверняка упала бы, если бы дочери не подхватили ее под руки. Все трое уставились на Поппи с Гриффином.

Глава 18

Перекошенное от ужаса лицо Мэйды было белее снега, и сердце Поппи ухнуло в пятки. Естественно, первое, что пришло ей в голову — с кем-то из близких случилось несчастье.

Подогнав снегоход как можно ближе к поваленному дереву, Гриффин заглушил двигатель и повернулся к Поппи, чтобы взять ее на руки. Теперь это вышло у него далеко не так быстро и ловко, как накануне. То, что вчера еще было снегом, превратилось в толстую корку льда. Пару раз он поскользнулся и едва не свалился вместе с ней. Пока он вносил Поппи в дом, она вся взмокла от страха.

— Слава богу! — простонала Мэйда, едва не наступая Гриффину на пятки. Он чувствовал, как она дышит ему в затылок. Ворвавшись в комнату вслед за ним, Мэйда схватилась за сердце. Грудь ее ходила ходуном, дыхание было хриплым — казалось, она едва держится на ногах. — Слава Богу, — повторила она. — Знали бы вы, как я перепугалась!

— Из-за меня? — робко пискнула Поппи.

— Естественно! Едва рассвело, я помчалась к тебе, чтобы узнать, все ли у тебя в порядке. А тебя нет! Машина на месте, кресло тоже, а ты сама будто испарилась! Ты не представляешь, что я пережила?! Знаешь, что первое пришло мне в голову?

— Мама решила, что тебя похитили, — вмешалась Роуз, материализовавшись за спиной Мэйды, пока Гриффин усаживал Поппи в кресло. — Похитили, изнасиловали, а потом, само собой, убили. Бессовестная! Неужели трудно было позвонить кому-нибудь из нас и сказать, где ты?!

Поппи стало стыдно. Конечно, она должна была позвонить. Виктория, требуя, чтобы ее заметили, вспрыгнула ей на колени, и Поппи спрятала покрасневшее лицо в ее пушистом меху. Но чувство вины было ужасным. Она бросила на Гриффина беспомощный взгляд.

— На острове нет телефона, — объяснил он. — Вообще-то мы рассчитывали вернуться рано утром, но потом решили немного переждать. Вы уж простите нас. Это я во всем виноват.

Обращался он к Мэйде, но вместо нее ответила Роуз.

— Уж кому-кому, а Поппи следовало бы понимать, как мы волнуемся, — возмущалась она. — Ну, Поппи, что молчишь? Я ведь права, да? Разве было когда-то такое, чтобы ты уезжала из дома на всю ночь? Да еще без коляски? Да никогда в жизни!

— Роуз, — тихонько остановила ее Лили. — Она ведь вернулась. Это просто недоразумение.

— Ну, уж нет — это самый настоящий эгоизм, вот что это такое! — взорвалась Роуз.

— Но я же не знала, что вы придете! — слабо оправдывалась Поппи.

— Даже когда разразилась буря?! — дружно возмутилось все трио. Тут сверху донесся грохот, потом оглушительный треск, и взгляды всех устремились к потолку.

— Вот, — тоном пифии, предсказание которой незамедлительно сбылось, вещала Роуз. — По-твоему, у нас не было причин волноваться? Одному Богу известно, что может случиться в такую бурю. А тут еще ты со своим эгоистическим желанием непременно жить в одиночестве. Впрочем, это уже отдельный разговор. Мама всегда проверяет, как ты тут. Паршивка бессовестная! Из-за тебя она состарилась на десять лет!

— Со мной все в порядке, — слабым голосом пробормотала Мэйда.

— Ты на себя в зеркало полюбуйся, — безапелляционно отрезала Роуз. — Видела бы ты свое лицо, когда Поппи не оказалось в доме! Да и неудивительно — в конце концов, ты уже не девочка.

— Возможно, Роуз. Но и не такое уж ископаемое, каким ты меня пытаешься представить. Со мной все в порядке! — обиженно поджала губы Мэйда. Но Роуз, отмахнувшись от матери, снова взялась отчитывать Поппи.

— Одно дело, когда мы были еще детьми. Впрочем, ты и тогда всегда все делала по-своему. Одна дикая выходка за другой — тебе было плевать, что думают об этом мать с отцом. Плевать, что они волнуются, плевать на все. Теперь, сама став матерью, я хорошо понимаю, каково это — возиться с неуправляемым ребенком. Только ведь ты давно уже не ребенок! Я думала, авария, в которую ты попала, научила тебя уму-разуму.

— По-видимому, нет, — отрезала Поппи, решив заткнуть рот Роуз. — Да, я уже больше не ребенок, и я осталась такой же невозможной, как была. А ты стала матерью, но мозгов у тебя не прибавилось.

— Поппи, — взмолилась Мэйда. Казалось, она вот-вот заплачет.

Но Поппи уже было не остановить.

— Она права лишь в одном. Да, я уехала из дома на всю ночь и уехала без своего инвалидного кресла. Да, я не поступала так ни разу за все двенадцать лет. Но вчера я это сделала — просто потому, что я хотела это сделать. Страшно хотела. Мне ненавистна сама мысль о том, что я не имею на это права. Я прожила в этих цепях двенадцать лет. А ты, Роуз, за это время закончила колледж, вышла замуж за своего распрекрасного Арта, родила троих чудесных ребятишек. Потому что ты заслуживаешь своего счастья, а я нет.

— Поппи… — ахнула Лили, всплеснув руками.

— А я — нет, — повторила Поппи. Но смотрела она не на онемевших сестер, а на Мэйду. — В тут ночь, двенадцать лет назад, за рулем была я, а не Перри. Гриффин уже догадался об этом. Теперь вот и ты это знаешь.

— Ты была за рулем?! — растерянно пролепетала Роуз.

Поппи по-прежнему смотрела в глаза матери. Все эти двенадцать лет она жаждала высказать все, что наболело у нее на душе, увидеть, как воспримет это Мэйда. Там, на Литл-Беар, когда Гриффин спрашивал, о чем она мечтает, она едва не проговорилась. Почувствовать, что тебя любят — что может быть большим счастьем? И вот теперь, впившись глазами в лицо матери, она наблюдала…

— Тогда, на вечеринке, мы много пили, — продолжала она. — А когда пришло время возвращаться домой, Перри уже так нагрузился, что еле ворочал языком. Вот я и села за руль. Конечно, надо было ехать помедленнее, но… Короче, я не справилась с управлением, и снегоход перевернулся. Я осталась жива, хоть и в инвалидном кресле. А Перри ударился о дерево и погиб.

— Полиции это известно? — осторожно спросила Роуз. В голосе ее явственно слышался страх.

— Роуз! — прошипела Лили, предостерегающе тряхнув Поппи за плечо.

Поппи повернулась к Роуз:

— Я никогда об этом не говорила. Можешь сама им сказать, если хочешь.

— Я вовсе не имела в виду…

— Она ничего не скажет, — перебила ее Мэйда. — Кому это нужно, тем более сейчас?

— Мэйда права, — вмешался Гриффин, встав позади Поппи. Он не дотрагивался до нее, но Поппи чувствовала его присутствие. — В данном случае речь ведь не идет о нарушении закона. Неосторожная езда? Возможно, но теперь это уже не докажут. Неумышленное убийство? Может быть. Но к какому наказанию ты бы приговорила ее, а, Роуз?

Роуз слабо махнула рукой.

— Предлагаешь упрятать ее за решетку? — безжалостно продолжал Гриффин. Поппи почувствовала в его голосе нарастающий гнев, и сердце ее затопила любовь. — Но она и так уже приговорена к инвалидному креслу, так что ты явно опоздала. Чем она может искупить свою вину? Покаяться публично? Или заняться самобичеванием?

— Да что вы на меня насели?! — возмутилась Роуз. — Сделали из меня какое-то чудовище…

— Тогда кто чудовище? Я? — обращаясь к матери, спросила Поппи.

По лицу Мэйды пробежала судорога боли. В глазах ее, как ни странно, не было и намека на удивление. Только безмерное сожаление. И вдруг, сделав усилие над собой, она улыбнулась.

— Нет, Поппи. Конечно, нет. Во всяком случае, не больше, чем все мы тут.

На глаза Поппи навернулись слезы. Она внезапно вспомнила ту игру, в которую они играли с Гриффином. «Какое у тебясамое грустное воспоминание?» — «Как Мэйда обнимает Лили». — «А самое лучшее?» — «Как она обнимает меня».

Но до того, как мечта ее сбылась, на крышу рухнуло еще одно дерево — с таким оглушительным треском и грохотом, что Виктория в панике кубарем скатилась с коленей Поппи и мгновенно исчезла. Во всем доме вырубился свет, и они остались в полной темноте.

— Вот черт! — в сердцах бросила Мэйда.

— Лампы у тебя есть? — спросила у Поппи Лили.

— На кухне, — ответила та и двинулась за ними.

— Мне нужно домой, — объявила Роуз и потянулась за курткой. — Арт сейчас с девочками, но если электричество выключили во всем городе, то мельница тоже встанет, и ему придется мчаться туда.

Пронзительно зазвонил телефон. Но не на коммутаторе — это была личная линия Поппи. Она взяла трубку на кухне.

— Слушаю.

— Это Мика. Гриффин у тебя?

— Да. — Глаза Поппи отыскали Гриффина. — Что случилось?

— Конец света. Электричества нет, деревья валятся одно за другим, по дороге не проехать… Мне позарез нужна помощь.

* * *
Дорогу покрыл тонкий слой льда, и она стала безумно скользкой. Поппи, нахмурившись, смотрела из окна, как Роуз и Лили, цепляясь друг за друга и отчаянно скользя, пробираются к машине. Мэйде пришлось бы туго, если бы Гриффин не предложил ее подвезти. За него Поппи не волновалась — Гриффин был гораздо осторожнее любого из местных.

Поппи провисела на телефоне не меньше часа, прежде чем телефонная связь прервалась окончательно и в трубке повисла гробовая тишина. Она схватилась за сотовый, но все телефоны в городе молчали. К счастью, большинство местных, звоня с работы или из машины, уже привыкли пользоваться сотовыми телефонами, а у Поппи были все их номера. Если кто-то был ей очень нужен, она его из-под земли достанет, усмехнулась она. Отговорок Поппи не слушала — стоны по поводу жуткой погоды, кучи скопившихся дел и все такое прочее отскакивало от нее как от стенки горох. И бесполезно было твердить, что добраться до Мики будет не так-то просто. В конце концов, у каждого, кому она звонила, в хозяйстве был и грузовик, и запас песка, и цепи на колеса.

— Лучше послушайте меня, — снова и снова повторяла она. — Деревья валит прямо на сахароварню. Трубопровод оборван, провода тоже. Починить их можно будет, только если распилить и убрать деревья. Нужны люди — много людей! И непременно с бензопилами. Так на вас можно рассчитывать? — Если в ответ раздавалось невнятное бормотание, грозившее перейти в отказ, Поппи переходила к решительным действиям. — Слушайте, для Мики это вопрос жизни и смерти. Не будет труб, не будет и сока, верно? В конце концов, в такое время все сахаровары должны помогать друг другу. Помнится, пару лет назад, на Рождество, Мика чинил вам крышу, когда она вдруг потекла, — елейным тоном напоминала она. Это могла быть крыша, или разбитое окно, или затонувшая в озере лодка — не важно. Не было в Лейк-Генри человека, которому бы Мика не помог в свое время, и Поппи было об этом известно. — Кажется, тогда он не прислал вам счет, верно? Значит, у вас есть возможность вернуть ему долг.

* * *
Кэсси была уже без сил. И виноваты в этом были отсутствие электричества, непрерывно звонивший телефон и ее сынишка Итан, средний из троих, так не вовремя подхвативший круп и принимавшийся отчаянно вопить, едва только мать спускала его с рук. Кэсси усадила его на колени, пристроив мокрую от пота головенку у себя на плече, пока сама она, сидя за письменным столом, при свете чадившей масляной лампы делала пометки в блокноте. Ее терзало нетерпение. Не дожидаясь начала рабочей недели, она еще в воскресенье уселась на телефон.

До истечения срока ордера на содержание Хизер в Нью-Гемпшире оставалось всего двенадцать дней. Учитывая, с каким скрипом работает судебная машина, времени у них было в обрез. Первый звонок Кэсси сделала в Чикаго Джонатану Фитцджеральду. После того что им вчера рассказала Хизер, теперь главным было найти ее ребенка. Семейство Диченца с пеной у рта утверждало, что Роб не был отцом малышки. Если им удастся доказать обратное, это станет их козырной картой.

К сожалению, у Кэсси был только домашний номер телефона Фитцджеральда, и ей ответил запыхавшийся женский голос.

— Слушаю.

— Будьте добры Джонатана Фитцджеральда.

— А кто его спрашивает?

— Его коллега Кэсси Бирнс. Я звоню из Нью-Гемпшира. Мы с ним вместе работаем над одним делом. — Естественно это было обман, но совсем невинный, успокаивала себя Кэсси. — Простите, что звоню в воскресенье…

— Он в больнице. В пятницу у него случился сердечный приступ. Я даже решила, что это оттуда звонят. Честно говоря, мы не уверены, что он выкарабкается.

Кэсси на мгновение онемела. Она так готовилась к этому разговору, тщательно выбирая слова и доводы, которые считала наиболее убедительными — и вдруг такой удар.

— О господи, — пролепетала она, немного придя в себя. — Простите, я не знала. Мне очень жаль.

— Он сейчас в реанимации. Мы просим пока не приходить в больницу — все равно к нему никого не пускают. Кроме нас, конечно.

К счастью, Кэсси соображала быстро.

— Понимаю. Безусловно, вы правы. Сейчас главное, чтобы он поправился.

— Конечно. Нам сказали, что все должно решиться в ближайшие дни.

— Скажите, пока он больнице, делами, наверное, занимается кто-то из его партнеров?

— Разве вы не в курсе, что его фирма больше не существует?

Сердце Кэсси упало.

— Нет.

— В общем-то, Джонатан и один из его бывших партнеров продолжали разгребать дела, но остальные разлетелись кто куда еще несколько месяцев назад. Думаю, это его и подкосило. Так что позвоните его партнеру. Он еще молодой, но весьма толковый, — одобрительно сказала женщина.

Кэсси записала фамилию, поблагодарила и, попросив женщину передать Джонатану сердечный привет и пожелание скорейшего выздоровления, распрощалась. Затем набрала продиктованный ей номер телефона. Может, Алекс Файрмен действительно был толковым адвокатом, но он явно не любил, когда его лишали воскресного отдыха.

Кэсси, извинившись, постаралась объяснить, из-за чего такая срочность.

— Джонатан пообещал, что непременно поможет, если возникнет необходимость, — добавила она.

— Не знаю, что он вам там обещал, — недовольно проворчал ее собеседник, — но у меня и своих дел по горло. Ладно, перезвоните мне во вторник или, еще лучше, в среду. Может, мне удастся отыскать кого-нибудь, кто сможет вам помочь.

— Насколько я понимаю, у вас остались его записи?

— Это не ко мне, леди. Спрашивайте разрешение у Джонатана. Я и близко к ним не подойду, пока он сам мне не прикажет.

— Послушайте, но он очень беспокоился насчет этого дела!

— Может быть. Однако я не стану лишний раз тревожить его. Мне очень жаль.

Разговор продолжался меньше минуты. Положив трубку, Кэсси тут же снова подняла ее и позвонила в Сакраменто помощнику генерального прокурора. Не застав его, Кэсси решила, что при том повороте, который приняло дело, она имеет полное право обратиться прямо к самому генеральному прокурору. Один из ее одноклассников дружил с генеральным прокурором Вашингтона, который, в свою очередь, являлся близким приятелем другого генерального прокурора, из Калифорнии. Одноклассник Кэсси знал о нем все за исключением номера домашнего телефона, который удалось достать через сестру одной приятельницы, заседавшей в бесконечных благотворительных комитетах на пару с супругой генерального прокурора.

От нее Кэсси с немалым удивлением узнала, что генеральный прокурор штата Калифорния сам был приемышем. Будучи усыновлен сразу после рождения, он, когда ему стукнуло двадцать, вознамерился отыскать своих настоящих родителей. Настроение у нее поднялось. Можно было рассчитывать на то, что человек с таким жизненным опытом с пониманием отнесется к Хизер.

Увы, прокурор был не только склонен придерживаться буквы закона — Кэсси сильно подозревала, что не меньший трепет вызывает у него и имя всесильного Диченцы.

— Миссис Бирнс, — начал он, когда Кэсси объяснила ему суть дела, — не понимаю, чего вы хотите от меня. Вы готовы признать, что Хизер Мэлоун и Лиза Мэтлок — одно и то же лицо?

— Нет, пока мы не отыщем этого ребенка.

— Так найдите его.

— Проще сказать, чем сделать. Я же вам рассказала о ситуации в Чикаго.

В трубке послышался вздох.

— Существует установленный порядок, миссис Бирнс. Звоня мне домой, вы нарушаете его. Вы уже обсуждали этот вопрос с мистером Гринеллом?

Бад Гринелл был помощником генерального прокурора, в ведении которого как раз и находилось дело Хизер.

— Мистер Гринелл выразил полную готовность к сотрудничеству, — ответила Кэсси. — Он выслушал меня и пообещал связаться со мной как можно скорее. Я знаю, что он постоянно держит вас в курсе. При вашей репутации прекрасного юриста и генерального прокурора иначе и быть не может. Но о ребенке я пока ему не говорила. Скажите, а вы знали о его существовании?

— Ходили такие разговоры в свое время. Но семья решительно это отрицала.

— Тесты, возможно, докажут обратное. Мне кажется, существование этого ребенка сравняет шансы.

— Найдите его, тогда и поговорим.

— Ребенок существует на самом деле. Нам известны место и дата рождения. К несчастью, из-за отсутствия адвоката, который в свое время занимался ее удочерением, поиски девочки могут растянуться бог знает на сколько.

— Это не важно.

— Только не для моей клиентки. К сожалению, мои возможности небезграничны. А речь идет о ребенке. Малышку удочерили сразу же после рождения. Сейчас ей уже четырнадцать. Возраст, когда дети особенно ранимы. Мне ненавистна сама мысль о том, что свора любопытных газетчиков вцепится в нее еще до того, как мне удастся с ней поговорить. А у вас есть средства помешать этому.

Увы, ее собеседник, судя по всему, был настоящий сухарь. Или он забыл, что такое быть приемным ребенком, или для него не было ничего выше служебного долга.

— Похоже, вы так и не поняли, миссис Бирнс, — проскрипел он, и Кэсси заранее догадалась, что за этим последует. — Нам не нужен этот ребенок. Если он и нужен кому-то, так только вам. Позиция обвинения и так достаточно прочна.

— А как насчет торжества справедливости? Неужели вам не хочется узнать, что же в действительности произошло между Лизой и Робом?

— Нам это известно. В нашем распоряжении десятки свидетельств о том, как испорченная и корыстная женщина воспользовалась случаем, чтобы убить достойного человека. Мы тщательно изучили все аспекты этого дела. Суть его будет изложена в подписанном губернатором ордере на выдачу, о чем мы уже проинформировали судью. — В трубке послышался смешок. — Думаю, вы получите его уже в конце недели.

Кэсси была уничтожена. При той скорости, с которой они продвигаются вперед, каждый из этих тридцати дней отсрочки был для них буквально на вес золота.

Торопливо распрощавшись, она повесила трубку. И что теперь? Оставалось только одно. Поколебавшись, она позвонила Гриффину.

* * *
Гриффина удалось отловить только под утро в понедельник, и то потому, что они с Микой были еще в сахароварне. Они вывели из гаража трактор, который был единственным средством передвижения, способным цепляться за покрытую льдом землю, и, оставив двигатель работать, включили фары. Но даже при их свете трудно было оценить причиненный бураном ущерб.

Тем не менее, вернувшись домой, Мика уселся за стол и принялся составлять список того, что необходимо купить для ликвидации последствий ненастья. Больше всего его беспокоило состояние нижней части трубопровода, на которую упало дерево. Пока она вновь не войдет в строй, в котлы сахароварни не попадет ни капли сока.

Гриффин тем временем читал поступившие на его сотовый сообщения. Одно из них, подписанное «Поппи», заставило его улыбнуться — это был целый прочувствованный монолог, в котором она призывала их держаться и твердо обещала, что подкрепление появится уже утром. Но стоило ему ознакомиться с сообщением Кэсси, как улыбка мигом слетела с его лица. Гриффин принялся лихорадочно набирать номер телефона Ральфа.

— Для Лизы Мэтлок наступает решающий момент, — объяснял он Ральфу, заметив, что Мика, оторвавшись от своего списка, смотрит на него. — Адвокат, который, как мы надеялись, сможет помочь отыскать ее дочку, угодил в больницу и лежит в реанимации. А прокурор Калифорнии просто запрыгает от счастья, если ребенка не найдут. К тому же времени у нас, оказывается, еще меньше, чем мы надеялись. Ордер на выдачу, подписанный губернатором, прибудет уже в конце недели. В общем, сделай хоть что-нибудь. — Гриффин с досадой положил трубку и задумался.

— Думаете, вашему человеку удастся ее отыскать? — упавшим голосом спросил Мика.

— Да. Но сумеет ли он сделать это достаточно быстро, чтобы не позволить увезти Хизер в Калифорнию, я не знаю.

— Мика! — донесся из-за двери голос Камиллы. Пока Мика с Гриффином возились в роще, она оставалась с девочками и еще десять минут назад мирно спала на диване в гостиной. — Стар проснулась. Может, мне пойти к ней?

— Нет, — тихо сказал он. — Я сам.

Когда его шаги стихли в глубине дома, Камилла повернулась к Гриффину. Для столь позднего часа она выглядела удивительно свежей и бодрой. Похоже, она услышала его разговор с Ральфом.

— Если ребенка удастся отыскать, — тихо спросила она, — это сможет помешать им забрать Хизер?

— Не знаю, Камилла. Эта малышка — вроде гранаты с выдернутой чекой. Она — живое доказательство того, что Роб солгал. Семья сделает все, чтобы это не выплыло наружу. Хизер, скорее всего, все-таки придется предстать перед судом. Тут уж ничего не поделаешь. Но если нам к тому времени удастся отыскать девочку, все обойдется.

Камилла задумалась. Потом подошла к столу, взяла оставленный Микой карандаш, оторвала полоску бумаги от его списка и что-то написала на ней и протянула Гриффину.

— Вот то, что вы ищете.

Гриффин остолбенело уставился на бумажку, потом перевел округлившиеся глаза на Камиллу — и в мозгу у него будто что-то щелкнуло. Все вдруг разом встало на свои места: неизменная спокойная уверенность этой немолодой женщины, роль бабушки, которую она привыкла играть, предложение обращаться к ней за деньгами, если это потребуется.

— Послушайте, кто вы Хизер?

На губах Камиллы появилась грустная улыбка.

— Я ей не мать, если вы об этом подумали. Будь я ее матерью, я бы никогда ее не оставила. Нет, я ее тетка. Мать Хизер была моей родной сестрой.

— Была?

— Она умерла много лет назад. Бедная мученица…

— Вы имеете в виду отца Хизер?

— Не только. Он был всего лишь частью того креста, который ей пришлось нести.

— А почему вы назвали ее бедной мученицей?

Камилла молча разглядывала свои руки.

— Не знаю, — призналась она наконец. — И никогда не знала. — Она вскинула на него глаза. — Хотите чаю? — И, не дождавшись ответа, слабо улыбнулась. — А я с удовольствием выпила бы. — Повернувшись, она поставила чайник на плиту.

— Вы были старшей или младшей сестрой? — спросил Гриффин.

— Старшей. Я старше ее на четыре года. Мы с ней родились не тут, не в Штатах.

Гриффин кивнул — о происхождении матери Лизы он знал из материалов дела. Это многое объясняло. Он и раньше уже обращал внимание на то, как Камилла говорит — медленно, тщательно выбирая каждое слово, слишком правильно, на его взгляд.

— Мы обе родом из Восточной Европы — из крохотного городка, которого и на карте-то не найдешь, — грустно усмехнулась она. — После того как родители умерли, мы приехали сюда в поисках лучшей жизни. Мне очень хотелось осесть в каком-нибудь тихом местечке — вроде того, в котором мы жили раньше. А Стасии — это сокращенно от Анастасии — хотелось славы, блеска… Словом, вы понимаете.

— Голливуд?

Камилла кивнула. Потом сокрушенно покачала головой.

— Только вот таланта у нее не было. Абсолютно. Но я ей этого никогда не говорила. Это была ее мечта. Однажды она познакомилась с Харланом Мэтлоком. Еще один бедолага, неприкаянная душа. — Чайник пронзительно свистнул, и Камилла принялась заваривать чай. — Они уехали на север, в Сакраменто, осели там — насколько это было возможно для моей беспокойной сестрицы. Она уже была беременна, но и это ее не утихомирило. Ей как будто все время хотелось куда-то бежать, только вот куда, она, по-моему, толком не знала. Она исчезла, когда Лизе было всего пять. Оставила записку: мол, поскольку Лиза уже пошла в школу, учителя присмотрят за ней лучше, чем она сама. — Камилла налила чай себе и Гриффину.

— И что потом?

— Лиза всегда хорошо училась. Ее только нужно было немного подтолкнуть. Жаль, что Харлан был не тем человеком, кто мог бы это сделать. Она была неглупой девочкой, но для серьезной карьеры это маловато.

— А когда в ее жизнь вошли вы?

— Лимон? Молоко?

— Не нужно.

Она поставила перед ним кружку с чаем.

— Увы, слишком поздно. Сестра перестала мне писать где-то на полпути между Голливудом и Сакраменто. Я упорно продолжала посылать ей письма, но они возвращались с пометкой «Адресат выбыл в неизвестном направлении». Потом мне удалось найти их телефон. Я звонила, но всякий раз трубку брал Харлан и говорил, что сестры нет дома. Сквозь зубы ронял пару слов о том, как у нее дела, как девочка, издевательски подчеркивая при этом, что он может дать Стасии то, чего нет и не будет у меня. И неизменно давал понять, чтобы я не писала, не звонила и не делала попыток увидеться с ней. Говорил, что сама Стасия, мол, этого не хочет. Впрочем, — грустно добавила она, — может, так оно и было.

— Но почему?

Камилла уставилась в кружку, сделала большой глоток, потом отставила ее в сторону. Когда она вновь заговорила, у нее был голос человека, потерпевшего в жизни поражение и уже смирившегося с этим.

— Когда мы приехали в эту страну, у каждой из нас были свои мечты, свои великие замыслы. Запросы Стасии были гораздо выше моих, и, естественно, она гораздо больше поставила на карту. Я обосновалась в Лейк-Генри, нашла работу, обросла друзьями. Конечно, в моей жизни здесь не было ничего потрясающего. Мне не удалось разбогатеть, о чем когда-то мы с ней мечтали, но я была счастлива. А вот Стасия так и не стала счастливой, бедняжка. Ее жизнь оказалась сплошным разочарованием, и она скорее умерла, чем позволила бы мне это увидеть.

— Почему вы не поехали к ней? — не выдержал Гриффин.

Она удивленно подняла на него глаза.

— Разве я вам не ответила? Честно говоря, я немного боялась ее. Характер у моей младшей сестрицы всегда был бешеный. В конце концов я решила, что Стасия знает, где меня найти, если ей захочется увидеть меня или просто поговорить по телефону. Поймите, мне очень не хотелось навязываться. А потом она умерла. Я узнала о смерти сестры много месяцев спустя, позвонив в очередной раз… Лизе тогда было уже восемь. Харлан сказал, что с ней все в порядке. Конечно, я ему не поверила. Мне хотелось убедиться в этом самой, и я поехала туда. Ждала ее на школьном дворе… — У нее вырвался грустный смешок. — Как в кино, верно? Сказать по правде, я даже приготовилась к тому, что мне придется просить кого-то из учителей показать мою племянницу, но я узнала ее с первого взгляда. Она оказалась точной копией своей матери. Лиза тоже узнала меня. Стасия показывала ей мои фотографии, однако мне тогда показалось, что это знак свыше.

— Вы поговорили? — спросил Гриффин.

— Немного, — прошептала Камилла, отхлебнув чая. Она явно погрузилась в воспоминания. — Нет, какая-то связь между нами, безусловно, была. Я сказала ей, кто я, рассказала о себе, о ее матери, о том, что мы делали, когда были еще детьми, показала ей фотографии, которые были у меня с собой. Оставила ей свой адрес и номер телефона. Попросила звонить, если ей захочется поговорить со мной или вдруг понадобится помощь — любая помощь!

— И она звонила?

— Ни разу. До того самого случая.

— Это вы дали ей адрес адвоката в Чикаго?

— Нет. Она сама нашла его. Лиза выросла весьма самостоятельной. Да и как могло быть по-другому, ведь ей пришлось самой пробиваться в жизни. Естественно, она рассказала мне обо всем, так что мне известно, где и когда родился ребенок. Кстати, тогда она впервые упомянула о своем желании приехать в Лейк-Генри. Я не верила в это до тех пор, пока в один прекрасный день она не постучалась в мою дверь и не сообщила, что устроилась на работу к Чарли. Он ей уже и комнату, мол, подыскал. Мы жили каждая своей собственной жизнью. Так безопаснее.

— Вы никогда не встречались тайком от всех?

— Как тетя и племянница, вы хотите спросить? Нет, никогда. К тому времени она уже превратилась в Хизер. А мою племянницу звали Лизой. Я разговаривала с ней так, как говорила бы с любой другой привлекательной молодой женщиной, впервые приехавшей в наш город. Мы стали подругами и встречались как подруги. Я вела для Мики счета, хотя потом этим в основном уже занималась Хизер. Я учила ее обращаться с компьютером. Я радовалась, что она рядом. Надеюсь, она чувствовала то же самое. Но мы сближались постепенно. Так что в городе никто ничего не подозревал.

— Даже Мика? — понизив голос, поинтересовался Гриффин.

— Даже он, — едва слышным шепотом ответила Камилла. — Думаю, если бы она хотела, чтобы он знал, то сама сказала бы ему.

Гриффин уставился на клочок бумаги, который держал в руке.

— Откуда это у вас?

— Эта малышка — моя внучатая племянница. В тот день, когда приемные родители забирали ее из клиники, я тоже была там. Если хотите что-то узнать, нужно оказаться в нужном месте и в нужное время. Мне повезло, и я все узнала. А потом даже убедила себя в том, что это тоже знамение свыше, что сам Господь предназначил меня приглядывать за ребенком.

— И вы приглядывали?

— Незаметно. Знаете, я уже неплохо в этом поднаторела, — похвасталась Камилла. — Женщина, удочерившая ее, жила в Чикаго, где ее и отыскал адвокат, искавший для девочки приемных родителей. Не помню, чем она болела, но врачи сказали ей, что своих детей у нее никогда не будет. Судя по всему, болезнь была серьезная, потому что вскоре она умерла — это случилось, когда малышке было восемь — ровно столько, сколько Лизе, когда та потеряла свою мать. Странное, почти мистическое совпадение, вам не кажется?

— Да, — кивнул Гриффин. — И что случилось потом?

— А дальше все было хорошо, как ни странно это звучит. Конечно, относительно, но все-таки. Она осталась единственным ребенком в семье, ее приемный отец так больше и не женился. Дела у него шли хорошо. К тому времени они жили уже во Флориде, в роскошной квартире. Похоже, он просто наглядеться на нее не мог. Старался проводить с ней все свободное время. Она выросла милой, беспроблемной девочкой. Сейчас ей уже четырнадцать. Совсем большая…

— Что она чувствует по отношению к Хизер?

— Понятия не имею.

— Как вы думаете, она захочет нам помочь?

— Не знаю. Я никогда с ней не разговаривала.

Он повертел перед ее глазами клочком бумаги с адресом.

— А Хизер знает?

Камилла немного подумала. Потом глубоко вздохнула.

— Нет. Были минуты, когда я порывалась ей рассказать, но всякий раз останавливала себя. Боялась, что осложню ей жизнь, если напомню о ребенке. Она так старалась забыть обо всем, о той страшной ночи в Сакраменто, и ей это почти удалось. Мне не хотелось снова растравлять эту рану. Но каждый год в день, когда у нее родился ребенок, я по лицу Хизер видела, что она вспоминает. Она грустила, но никогда не говорила, почему. Всякий раз в этот день она старалась вытащить меня куда-нибудь, чтобы не оставаться дома. Мне казалось, ей просто хотелось, чтобы рядом был родной человек.

* * *
Под утро, возвращаясь к Поппи, Гриффин дважды тщетно пытался дозвониться до Ральфа Хаскинса. Когда он вошел, Поппи крепко спала. Он разделся, скользнул под одеяло и крепко прижал ее к себе.

Она что-то с улыбкой промурлыкала и тоже прижалась к нему. Гриффин не знал, проснулась ли она настолько, чтобы понять, о чем он говорит, но он рассказал ей обо всем.

Глава 19

Поппи вдруг загорелась ехать во Флориду. Она подумала об этом сразу же, как только Гриффин рассказал ей о ребенке Хизер. Одному Богу известно, каких трудов будет стоить ей подобное путешествие, ведь в последний раз она летала еще до аварии. Но что-то подсказывало ей, что раз Хизер не в состоянии сама поговорить с дочерью, ее, Поппи, долг сделать это за нее.

Кэсси, которой они позвонили, едва дождавшись утра, сомневалась, что в этой поездке есть смысл. У нее в Майами была подруга, работавшая в адвокатской конторе, которая, как уверяла Кэсси, могла бы встретиться с девочкой и ее отцом и задать им все необходимые вопросы. В конце концов, много ли им нужно? Прядь волос, образец слюны… Вряд ли им ответят отказом.

Но Поппи меньше всего думала о подобных вещах. Физические доказательства ее практически не интересовали. Поппи волновало, как отреагирует четырнадцатилетняя девочка на то, что ее настоящая мать вдруг так неожиданно ворвется в ее жизнь? К тому же Хизер не просто ее родная мать. Ее обвиняют в убийстве человека, бывшего биологическим отцом девочки. Для ничего не подозревающего подростка это вдвойне тяжело.

* * *
Если бы не эта проклятая буря, Гриффин полетел бы в Майами сам. Он был уверен, что сейчас самое время взять расследование в свои руки. К тому же у него будет больше возможностей не выдать Камиллу.

Но дел навалилось столько, что он просто не мог все бросить и уехать. Он дал себе слово помочь Мике. Нужно было убрать поваленные деревья, и поскорее. Потеря всего одного дня не могла, конечно, существенно помешать делу, но если это продлится дольше, то всему конец.

Не видя другого выхода кроме как предоставить все Кэсси, он с утра отправился к Мике. Поппи сидела рядом с ним. Хотя дорогу уже успели посыпать песком, все еще было достаточно скользко.

День выдался сереньким и холодным, но сырости не чувствовалось. А кроме того, вокруг было так красиво, что даже не верилось, что разыгравшаяся накануне непогода грозит поставить крест на сборке кленового сока. Покрытые тончайшим слоем льда ветки деревьев искрились и сверкали, точно хрустальные подвески. Это было царство Снежной королевы, волшебное очарование которого портили только поваленные деревья. Груды их, похожие на поверженных в схватке великанов, громоздились вдоль дороги. Из трубы каждого дома, мимо которого они проезжали, вился дымок, напоминая о том, что жарко растопленная печь — сейчас единственный способ согреться. В окнах было темно — свет во всем городе так и не включили.

Поппи с Гриффином оказались не единственными, кто приехал к Мике. Пит Даффи был уже тут. Вскоре появился Чарли Оуэнс с двумя старшими сыновьями, вслед за ними приехали Арт Уинслоу, Джон Киплинг и его двоюродный брат Бак. Чуть позже к ним присоединились трое дюжих парней с мельницы, муж Лейлы Хиггинс и еще полдюжины мужчин из Риджа. Все как один прихватили с собой бензопилы и термосы с кофе. На шинах машин красовались цепи.

Гриффина охватило чувство благодарности и облегчения. Взгляд Мики, которым он встречал каждый подъехавший к дому грузовик, говорил о том, что и он испытывает примерно то же самое.

Разбившись по четыре, мужчины стали взбираться по склону холма.

* * *
Поппи наблюдала за ними от черного хода. Повсюду валялись поваленные деревья, но мужчины выискивали в первую очередь те места, где они могли помешать стоку кленового сока. На каждую четверку пришлось по две пилы и несколько мотков шланга, и в каждой группе непременно был кто-то, кому было известно, как этот шланг класть.

Последний из добровольных помощников уже скрылся из виду, когда к дому потянулись женщины. Ни одна из них не приехала с пустыми руками. Очень скоро кухня оказалась забита продуктами. Помещение наполнилось приятными запахами и оживленной болтовней, подействовавшей на Поппи так же умиротворяющее, как вид гладкой поверхности озера в тихий летний вечер. Зажженные лампы, жарко горевший в печке огонь и потрескивание поленьев — все это создавало атмосферу уюта и доброго товарищества, которой прониклись все, даже Мисси со Стар. И хотя Поппи не спускала с них глаз, вскоре она успокоилась: девочки сновали между женщин, карабкались к ним на колени и весело щебетали, перебивая одна другую.

На кухонном столе громоздились тарелки с сэндвичами, на плите, в огромном котле, исходил паром суп. Жадно поглощая все это, проголодавшиеся мужчины докладывали Мике о проделанной работе. Уже было покончено с расчисткой заваленного деревьями последнего участка трубопровода, и они рассчитывали к концу дня ввести его в строй. Но в роще еще хватало сломанных кленов, на уборку которых требовалось еще не менее двух дней.

* * *
Но у Мики этих двух дней не было. В лучшем случае он мог позволить себе заниматься разборкой завалов лишь с утра, поскольку сок продолжал прибывать. Цвет его становился все светлее, вкус все лучше, а стало быть, и цена его быстро росла. Как только трубопровод будет полностью восстановлен и сок сможет вновь стекать вниз по склону холма, ему придется бросить все и заняться варкой сиропа.

Если все, кто явился помочь ему сегодня, смогут сделать это завтра и послезавтра, потери будут минимальные. Если нет — ему конец.

Мике хотелось попросить их о помощи, но остатки былой гордости помешали ему это сделать.

* * *
Большую часть второй половины дня Кэсси провела у телефона. Она разрывалась на части, пытаясь одновременно поймать помощника генерального прокурора в Сакраменто и свою приятельницу из Майами. В конце концов, ей удалось отловить обоих.

Бад Гринелл уперся, твердя, что, мол, нелепо говорить о каком-то там ребенке, отцом которого, возможно, был Роб Диченца, до тех пор, пока Хизер Мэлоун официально не признает себя Лизой Мэтлок. Кэсси ни за что бы не позволила Хизер сделать это, пока у них не будет согласия девочки на тест ДНК.

Приятельница из адвокатской конторы тоже не слишком обрадовала Кэсси, сообщив, что добыть это согласие, возможно, будет несколько труднее, чем та рассчитывала. Естественно, Кэсси предполагала, что семейство Диченцы встанет на дыбы, когда возникнет вопрос о взятии пробы на ДНК с покрытой кровью одежды Роба, но она надеялась ускорить дело благодаря хорошим вестям из Флориды.

— Норман Андерсон может не дать своего согласия, — со вздохом объяснила она немногим оставшимся в тот вечер у Мики. Речь шла о приемном отце дочери Хизер. — Моя приятельница потолковала с одним из своих партнеров, который часто имел с ним дело. По его словам, Норман — достойный и порядочный человек, сколотивший себе немалое состояние за те годы, что он был президентом и председателем совета директоров группы банков на южном побережье. Он не любитель швыряться деньгами и вообще пускать пыль в глаза. Не любит бывать на людях. Спокойный, сдержанный, терпеть не может, когда кто-то вторгается в его личную жизнь. Единственное исключение — его дочь. Ее он просто обожает. Они всегда были очень близки, но особенно сблизились после смерти жены Нормана. Так что, похоже он будет категорически против того, чтобы ворошить всю эту историю.

— Я бы тоже был против, будь это моя дочь, — буркнул Мика, но ведь выбора-то у него не будет, если дело дойдет до суда.

— Проблема в том, что он запросто может нас переиграть, — вздохнула Кэсси. — Если мы не сможем убедить его сейчас, то он имеет право попросить отсрочки, а потом его адвокат направит в суд жалобу на то, что подобное вмешательство в личную жизнь нарушает права его несовершеннолетней дочери.

— Но ведь никто и не собирался нарушать ее права!

— Андерсон вполне может рассчитывать на то, что, затягивая это дело, он заставит нас в конце концов сдать свои позиции и согласиться признать Хизер виновной. Тогда его дочери не придется являться В суд.

— И как долго это может тянуться?

— Месяцы, Мика. А то и годы.

— Но если Андерсон согласится нам помочь, — вмешался Гриффин, — то у него появится шанс избежать лишней шумихи. Конфиденциальность будет гарантирована, и имя его дочери даже не всплывет на суде. Разве не так?

Кэсси кивнула.

— На это я и буду упирать. Моя приятельница договорилась о встрече с ним завтра утром. Она собирается рассказать Андерсону о Хизер. Может, когда он узнает все, это вызовет у него сочувствие.

* * *
Поппи силилась представить себе картину — группа людей, ни один из которых в глаза не видел Хизер и тем не менее считают себя вправе решать ее жизнь — и никак не могла это сделать.

— Много у нас шансов? — поинтересовалась Поппи у Кэсси.

— Пятьдесят на пятьдесят.

— Плохо. А если бы ты полетела сама, как ты думаешь, тебе удалось бы его уломать?

— Я хотела. Моя подруга посоветовалась со своим партнером, и он ее отговорил. Сказал, что такой наплыв юристов может еще больше насторожить Андерсона. Посоветовал нам держать связь по телефону.

— А может, мне с ним встретиться? — вырвалось у Поппи. Содержимое ее желудка резво рванулось вверх, но эта возможность была в ее глазах выходом, о котором она мечтала. — Я ведь не адвокат. Просто обычный человек. Буду, так сказать, представителем другой стороны.

Мэйда испуганно вскинула на дочь глаза.

— Поппи, это немыслимо. Ты ведь давным-давно не летала.

— Ну и что? А сейчас полечу. — Поппи повернулась к Кэсси. — Как ты думаешь, смогу я, так сказать, заменить Хизер? Что, если это поможет?

Кэсси криво улыбнулась:

— Думаешь, тебе удастся его припугнуть? Нет. Ты вовсе не выглядишь опасной.

— Скорее уж вызываю жалость.

— Я этого не говорила.

— Ну так я говорю, — буркнула Поппи. — Раньше мне бы и в голову не пришло давить на жалость, но сейчас мне плевать. По-моему, одна мысль о том, что я в своем инвалидном кресле решилась лететь на другой конец страны, должна заставить его понять, что он держит в своих руках судьбу живого человека.

Гриффин тронул ее за плечо:

— Потерпи пару дней. Разберемся с деревьями, и я полечу с тобой.

— Времени нет, — отрезала Поппи.

— Тогда давай полечу я, — вызвалась Мэйда. — В конце концов, я и так постоянно летаю во Флориду.

Но Поппи упрямо покачала головой. Она совершенно уверена в том, что она хочет. Желудок ее продолжал рваться к горлу. Можно было не сомневаться, что так будет все время, пока она не вернется домой. Только страх перед разлукой не имел с этим ничего общего. Поппи была заядлой путешественницей. До этого несчастного случая удрать из дому ей было раз плюнуть. Потом она тоже ездила, и не раз, на Кейп-Код, в Бостон, даже в Пенсильванию — но только на машине и никогда одна. Прежде у нее не было причин волноваться, сможет ли она добраться куда-то в своем кресле или как это она окажется в незнакомом месте, где у нее нет никого знакомых. Но теперь она впервые задумалась об этом, и ее охватил страх. Но страх — это еще не причина, чтобы отказаться от своей мысли.

— Я должна это сделать, — решительно сказала она. Взгляд ее был прикован к лицу матери.

Мика, должно быть, что-то возразил. Или Кэсси. Она слышала, как в комнате поднялся шум. Только Гриффин молчал. Наверное, он все понял. Но поняла ли Мэйда?

Долгое время она пристально вглядывалась в лицо дочери. Потом опустилась возле нее на колени и крепко обняла ее — именно так, как мечтала Поппи.

* * *
Чуть свет во вторник Гриффин отвез ее в аэропорт, чтобы она успела на рейс 6:45 до Майами. За всю дорогу выдержка только раз изменила ей, и тогда она едва удержалась, чтобы не попросить его полететь с ней. Он мог бы помочь ей взобраться в самолет, мог бы держать ее кресло. Он был единственным, кого она могла бы без стеснения попросить помочь ей принять душ. Он поддерживал бы в ней мужество. Он знал, когда говорить, а когда отойти в тень. Он был само совершенство.

Но Поппи удержалась. Этот путь она должна пройти сама.

— Нельзя сказать, что после того случая я боялась куда-то ездить, — говорила она, не зная, кого успокаивает, его или себя. — Отец считал, что инвалидное кресло еще не повод, чтобы заживо похоронить себя в Лейк-Генри. Он собирался ездить куда-то каждый год. Специально под меня велел переделать микроавтобус, только обычно я ездила там как пассажир, вместо того чтобы водить самой. Мы часто уезжали куда-то на четыре-пять дней, но обычно не покидали пределов Новой Англии. У нас с отцом были свои излюбленные места. Он был необыкновенный человек. Как ты думаешь, Норман Андерсон похож на него?

— Если похож, считай, нам повезло. Знаешь, при мысли о куче адвокатов, которые всегда под рукой у тех, кто богат, мне порой делается не по себе. Мой отец без них просто не представляет себе жизни. У него их целая свора — псы, готовые броситься на любого по первому его свистку. — Покосившись в сторону Поппи, Гриффин ласково погладил ее по руке. — Я рад, что ты решила поехать. Если кто-то и способен помочь в этом деле, так только ты, милая.

Нет, он точно совершенство! И Поппи подумала, что, кажется, действительно любит его. Она уже даже почти готова признаться в этом. Конечно, ее порой еще грызли сомнения, но не тогда, когда речь шла о ее собственных чувствах. Она сомневалась в нем. Поппи украдкой вздохнула. Как-то с трудом верилось, что его вовсе не отпугивает ее убожество.

Но, похоже, это действительно так. Когда они добрались до аэропорта. Гриффин усадил ее в кресло, подхватил ее саквояж и покатил кресло вперед. Добравшись до стойки, где проверяли билеты, он снял руки со спинки ее кресла и наклонился к ней.

— Деньги у тебя есть?

— Да.

— Кредитная карточка? Удостоверение личности? Сотовый телефон не забыла?

— Все в порядке.

— Смена белья? Лекарства? Все взяла?

— Да, но только потому, что ты сам сунул мне все это в саквояж. Послушай, не суетись. В конце концов, я вернусь уже сегодня вечером.

— Это я просто так, на всякий случай.

— Я вернусь вечером, — твердо повторила Поппи. От решимости в собственном голосе ей вдруг самой стало легче. — Я буду в Майами в 11:42. Встреча в адвокатской конторе назначена на половину второго. Если не успею на вечерний рейс в 4:19, будет еще один, в 6:30. Стало быть, самое позднее я буду здесь уже в 11:54. Может, мне от аэропорта взять такси до Лейк-Генри?

— Нет, — отрезал он таким тоном, что Поппи моментально прикусила язык, сообразив, что спорить бесполезно. Потом отодвинулся и окинул ее взглядом. — Ты такая хорошенькая.

На Поппи сегодня был самый соблазнительный из всех ее туалетов — пара слаксов из шерсти, заправленных в кожаные сапоги, элегантный черный пиджак и под ним шелковая блузка.

— Не слишком все это консервативно? — всполошилась она.

— Я предлагал тебе кожаные брюки, но ты настояла на этих, и была права — они элегантнее и гораздо больше подходят к случаю. — Их глаза встретились. — Сделай мне одолжение. Пообещай, что если не сможешь самостоятельно вкатить кресло в самолет или выкатить его, то попросишь кого-нибудь помочь тебе. Ты решилась на эту поездку, и я еще больше люблю тебя за это, но тебе вовсе не обязательно делать все самой. Ты нервничаешь? Боишься летать?

— Я действительно нервничаю, но из-за всего сразу. — Он нагнулся к ней, и Поппи обвила руками его шею. — Но зато я хоть что-то делаю. Понимаешь, Гриффин, я уже больше не посторонняя. — Она была уверена, что он поймет — она прочла это в его глазах. — А теперь, пожалуйста, иди, — попросила она. — Мне пора зарегистрироваться. А тебя ждут дела.

— Но я вполне могу дождаться твоего вылета.

— Нет, не можешь. У тебя времени в обрез. Прошу тебя, Гриффин. Со мной все в порядке, честное слово.

Он торопливо поцеловал ее в щеку.

— Я знаю, куколка. В этом-то вся проблема. Думаешь, из-за чего я так переживаю? А вдруг ты поймешь, что прекрасно управляешься сама, и забудешь, что я тут жду тебя! — Улыбнувшись, он сунул ей в руки саквояж. Потом отвернулся и быстро зашагал прочь, но спустя какое-то время все-таки не выдержал и обернулся. Он отыскал ее глазами, и взгляд ее уже не отрывался от нее до самого конца.

* * *
Страхи, терзавшие Поппи, быстро развеялись. Она спокойно миновала стойку службы безопасности, причем, как ни странно, не услышала угрожающего писка датчиков. Ее не остановили перед толпой остальных пассажиров, и никто не потребовал, чтобы она слезла со своего кресла и позволила им осмотреть его — не прячет ли она под сиденьем взрывное устройство. С того времени как она в последний раз улетала из Манчестера, прошло более двенадцати лет. Тогда, чтобы сесть в самолет, нужно было пересечь летное поле и по трапу взобраться наверх. Теперь же для этого требовалось всего лишь проехать по специальному рукаву, который сильно смахивал на кишку, а это не составило ни малейшего труда. Не требовалось никакого лифта, которого она до смерти боялась, она ни за что не зацепилась и не упала в проходе между креслами, когда усаживалась на свое место, и не заревела, когда стюард отвез ее кресло в хвостовую часть самолета — а ведь это означало, что теперь она ни при каких обстоятельствах не сможет до него добраться. Кресло всегда было тем якорем, благодаря которому Поппи чувствовала себя уверенно. Без него она просто не могла существовать. По спине ее пробежала дрожь — ей не хотелось думать о том, что будет, если что-то случится и пассажирам будет велено покинуть самолет.

Но ничего такого не случилось. Сказать по правде, полет прошел даже более гладко, чем когда-либо на ее памяти, и она постепенно повеселела. Поппи постаралась продумать все заранее: ничего не пила перед полетом и предусмотрительно сходила в туалет, перед тем как сесть в самолет, чтобы не было необходимости делать это во время полета. И как только она уселась в кресло и пристегнулась, как все пассажиры вокруг нее, на душе у нее разом полегчало и она почувствовала, что она — как все. А когда какой-то мужчина, по виду типичный бизнесмен, последним взобравшись на борт, проскользнул мимо нее и уселся в свободное кресло у иллюминатора, а потом беззастенчиво флиртовал с ней чуть ли не до самого Питтсбурга, Поппи даже немного растерялась. И только потом ее вдруг осенило — да ведь ему и невдомек, что перед ним калека. К тому времени, как они сели, его непрерывная болтовня успела уже изрядно ее утомить. Поппи начала томиться, соображая, как бы половчее от него избавиться. И когда стюард предупредительно подкатил к ней ее кресло, она почувствовала нечто вроде злорадства.

Ей страшно хотелось полюбоваться выражением его лица, но склонившийся к ней стюард лишил ее этого удовольствия.

— Обычно мы выпускаем сначала всех остальных, но сегодня решили сделать исключение, потому что иначе вы можете опоздать на пересадку.

И началась суета.

До ее рейса оставалось всегонесколько минут, так что она никак не успевала заглянуть в туалет. Боясь, что не дотерпит до Майами, Поппи, едва оказавшись на борту, подозвала к себе стюардессу. Поскольку времени отвезти ее назад в терминал уже не оставалось, одна из стюардесс любезно помогла ей войти и выйти из крошечного туалета на борту. Смущенная донельзя, Поппи залилась краской и опомнилась, только когда уже сидела на предназначенном ей месте. Она не слишком хорошо помнила, как стюардесса забрала ее кресло, и все полчаса полета сгорала от стыда, воображая, что все пассажиры, оказавшиеся свидетелями устроенного ею представления, сейчас с жаром обсуждают это шоу.

Вдруг она услышала тоненькое «мяу». Сидевшая возле нее женщина сунула руку в сумку и что-то ласково проворковала. Потом смущенно улыбнулась Поппи.

— Я заводчица, развожу кошек. Этому малышу всего десять недель от роду. Везу его на новое место жительства. А он, дурачок, боится.

Поппи вдруг представила крошечного котенка, только недавно навсегда потерявшего мать, скорчившегося от ужаса в темной сумке, которого везут, неизвестно куда. Вот кто действительно имеет полное право бояться, грустно усмехнулась она про себя. Уж ему, небось, куда хуже, чем ей. Котенок снова мяукнул, и Поппи внезапно вспомнилось, как Виктория раз за разом пыталась вспрыгнуть на шкаф, падала и вновь пыталась, пока не добилась своего. И Поппи сразу стало легче. Все ее смущение вдруг куда-то пропало.

Оно исчезло бесследно — где-то на полпути между Западной Виргинией и Флоридой Поппи внезапно сочла смущение роскошью, на которую она не имеет права, и напрасно потерянным временем, которого у нее тоже нет. Тем более сейчас, когда есть заботы и поважнее, добавила она про себя. И заставила себя переключиться на них.

Наконец, самолет совершил посадку в Майами. Приятельница Кэсси, Сюзан Макдермотт, уже ждала Поппи у выхода. Не успела та появиться, как Сюзан с улыбкой кинулась к ней навстречу и, предупредив, что встречу перенесли на час раньше, торопливо покатила Поппи к поджидавшей их машине. Та даже ничего не успела сообразить, как они уже подъезжали к городу.

Поппи ошарашенно крутила головой по сторонам: теплый воздух, ни крупинки снега на улицах, вдоль которых приветливо кивают растрепанными макушками пальмы, уходящие вдаль до самого горизонта, небоскребы вместо холмов… Но сильнее всех других чувств было удовольствие от того, что она все-таки это сделала. К тому времени когда ее кресло-коляска въехала в лифт адвокатской конторы, Поппи уже просто раздувалась от гордости, но как только кабина остановилась на пятом этаже, она заметно присмирела. Двойные стеклянные двери с тихим шорохом раздвинулись в стороны, и она вслед за Сюзан двинулась по коридору к отделанному красным деревом конференц-залу.

Норман Андерсон оказался гораздо старше, чем она представляла, примерно ровесником Мэйды, с простым, но приятным и честным лицом. Выражение лица у него показалось ей по-детски беззащитным. Она, пожалуй, удивилась бы этому, если бы вид его спутницы не поразил ее еще больше.

* * *
Мика изо всех сил старался не думать о том, что сейчас происходит во Флориде, — уж слишком многое было поставлено на карту, а он ничем не мог тут помочь. Не хотелось ему думать и о четырнадцатилетней девочки, которая вдруг неожиданно возникла из небытия. Он мог только сожалеть о том, что ребенок, от которого в свое время отказалась Хизер, теперь держит их судьбу в своих руках. И от нее зависит не только судьба самой Хизер, но также судьба его самого и двух его дочерей. Это казалось до обидного несправедливым.

Но мир полон подобных несправедливостей, одной из которых была зверская жестокость, с которой Роб Диченца некогда обращался с Хизер. А разве справедливо то, что спустя столько лет ее бросили в тюрьму, обвинив в его убийстве? А снежная буря, грозившая сгубить его урожай? По части первых двух из них он был бессилен что-либо изменить, поэтому, взяв себя в руки, занялся сахароварней. Еще дюжина добровольных помощников явились прямо с раннего утра, и всю первую половину дня они не разгибая спины расчищали завалы. Теперь, когда основную часть трубопровода удалось привести в порядок и сок мог снова прибывать без помех, а эта часть холма была уже очищена от поваленных деревьев, будущее уже не казалось Мике таким мрачным. И пока Гриффин руководил добровольцами на подступах к сахароварне, Мика получил возможность сварить тот сок, что накопился за последнее время.

Он включил цепь. Сок медленно двинулся к выпарочному агрегату, дошел до точки кипения сначала в заднем котле, потом стек в передний котел, после чего оказался, наконец, в последнем из них. Когда он уже почти превратился в сироп, Мика включил фильтровальный пресс. И тут его настигла последняя несправедливость судьбы. Фильтровальный пресс был единственным агрегатом из всей системы, для которого требовался электрический ток. А электричества по-прежнему не было. Правда, зная, что у него есть запасной генератор, Мика не слишком переживал. И вот теперь, когда он нужен был Мике как воздух, этот самый генератор взял да и вышел из строя.

* * *
Одного взгляда на дочь Хизер оказалось достаточно, чтобы у Поппи захватило дух. Ей не нужно было говорить, кто перед ней: у Алтеи Андерсон не было ни серебристо-серых глаз ее матери, ни крошечного шрама возле губы, но в остальном сходство было просто потрясающим. У матери и дочери были совершенно одинаковые длинные густые волосы, то же лицо в форме сердечка, те же прямые брови вразлет, то же хрупкое, изящное телосложение.

Поппи схватилась за сердце. Она не могла оторвать от малышки глаз. Малышки?! Тее было четырнадцать, но с виду ей можно было смело дать все двадцать два. Весьма развитая физически, с приятно округленными формами, которые выгодно подчеркивали мини-юбка и тонкий пуловер, несомненно, итальянского производства и весьма откровенного покроя, она выглядела старше своих лет. Манеры этой девочки поражали изысканностью. Назвать ее подростком было бы просто глупо. Во всяком случае, держалась она, как молодая женщина.

Мысленно одернув себя, Поппи заставила себя оторвать от нее взгляд и попыталась запомнить имена тех, с кем ее знакомили. В зале было восемь человек, и если бы их всех предусмотрительно не рассадили вокруг огромного стола заседаний, она вряд ли бы смогла догадаться, кто из собравшихся тут адвокатов кого представляет. Поппи вежливо кивала всякий раз, когда ей называли очередное имя. Кивнула она и тогда, когда ей представили Нормана Андерсона, а вслед за ним Тею. Она подняла на нее глаза и уже не могла оторвать их, сколько ни старалась.

— Простите, — беззвучно выдохнула она, сообразив, что все смотрят на нее. — Но вы поразительно похожи на свою мать. Вы такая красивая!

— Спасибо, — прошептала Tea, но за ее вежливой, заученной улыбкой манекенщицы Поппи почудилось смущение.

Пока Сюзан лаконично знакомила собравшихся с делом Хизер, Поппи гадала, что чувствовала бы она, окажись она на месте этой рано повзрослевшей девочки. Уже давно доказано, что между матерью и ребенком существует невидимая, но крепкая связь. Если бы Поппи тоже удочерили, она наверняка со временем захотела бы узнать побольше о своей родной матери — не жить с ней, ни полюбить ее, нет — просто узнать.

Адвокаты погрузились в обсуждение понятных им одним деталей, перебрасываясь такими мудреными словечками, как «законность», «конфиденциальность», «конституционные гарантии» и «права несовершеннолетних». Поппи изо всех сил старалась ничего не упустить, но ее взгляд помимо ее воли то и дело обращался к Тее. Только сейчас до нее дошло, что Tea, должно быть, слышит все это уже не в первый раз. И для нее во всем этом, наверное, нет особой неожиданности. Так, обычное любопытство. Как показалось Поппи, девочке очень хочется узнать хоть что-то о Хизер.

Ее отец больше молчал. Он держался довольно спокойно, предоставив своему адвокату обсуждать дело с Сюзан Макдермотт — примерно так и представляла это себе Кэсси. Адвокат Андерсона рассуждал о тех неизбежных неприятностях, которые повлечет огласка подобного дела, о той боли, которую она может причинить. Он был решительно против — в особенности, по его словам, потому, что речь тут шла о ребенке.

О ребенке? То есть о Тее?! Тут уж Поппи решительно не в состоянии была смолчать.

— Честно говоря, странно, что вы вообще сочли возможным привести ребенка сюда. Я бы нисколько не удивилась, если бы вы решили оградить ее от всего этого.

Ответил ей Андерсон. Его слова прозвучали хоть и спокойно, но твердо.

— У моей дочери уже сложилось собственное мнение по этому вопросу. Она с самого начала следила за расследованием по газетам. И она сама захотела прийти сюда.

— Ей уже известно, кто ее биологические родители?

— Ей известно, что ее удочерили сразу после рождения, — коротко ответил Андерсон. — Я лично до недавнего времени и понятия не имел, что ей известно о том, кто ее мать.

Tea, покосившись на отца, виновато понурилась, и Поппи вдруг страшно захотелось спросить, что он имел в виду. Впрочем, какая разница, откуда Tea узнала о Хизер. Гораздо важнее сейчас было другое — судя по ее виду, непохоже, чтобы для девочки это стало таким уж ударом.

— У Хизер на этот счет тоже есть свое мнение. — Глядя Тее в глаза, Поппи говорила так, словно в комнате не было никого кроме них двоих. — Она бы никогда в жизни не призналась, что у нее есть ребенок, поскольку ей ненавистна была сама мысль о том, чтобы впутывать тебя в эту историю. Если бы не один человек, мы бы до сих пор не знали даже твоего имени — поскольку она сама его не знала. Считала, что не имеет на это права, раз отказалась от тебя сразу после рождения. Ей было известно только, что ты обрела родителей, которые тебя любят, и она была благодарна им за это. Она приехала в Лейк-Генри, не взяв из прошлой жизни ничего, кроме рюкзака, где было только письмо от адвоката, занимавшегося в свое время твоим усыновлением. И еще вот этого. — Поппи вытащила из сумки крохотную бирку, которую каждый новорожденный получает при рождении, и через стол протянула его Тее.

— Не думаю, что это правильно! — взвился адвокат Андерсона — и тут же замолк с открытым ртом, потому что Tea протянула руку и быстро схватила бирку.

Слава тебе, Господи!

«Молодец!» — едва не крикнула Поппи. Потому что если человеку нельзя увидеть первую вещь, которую он получает, едва вступив в этот мир, то что же тогда считать правильным? Естественно, адвокату Андерсона очень не хотелось, чтобы Tea видела ее — ведь тогда девочка, вполне возможно, почувствовав связь с матерью, могла бы настоять на том, чтобы установить их родство. Именно на это и рассчитывала Поппи, когда клала в сумочку бирку.

Tea впилась в нее взглядом.

Адвокат, увидев, что момент упущен, вернулся к тому, о чем уже говорилось раньше.

— Главный вопрос — это время. Давайте говорить начистоту. Все мы понимаем, что на каком-то этапе нам так или иначе придется привести Алтею в суд. Но еще до этого мы должны быть полностью уверены, что ей не будет нанесен никакой ущерб.

Сюзан Макдермотт вновь указала на то, что в этом деле вопрос времени имеет первостепенное значение, и адвокаты снова принялись препираться. Когда выяснилось, что ни одна из сторон не намерена уступать, Сюзан предложила сделать небольшой перерыв.

Разъяренная Поппи выкатилась из зала и двинулась к дамскому туалету. Но не успела она открыть кран, как дверь у нее за спиной слабо скрипнула, и, обернувшись, она увидела Тею. Оглядевшись, девочка плотно прикрыла за собой дверь.

В ее огромных глазах Поппи прочла откровенное любопытство.

— Скажите… она красивая? — прошептала она.

Поппи кивнула.

— Очень. Погоди-ка. — Ополоснув и насухо вытерев руки, она порылась в сумочке и протянула девочке пачку снимков. Это были как раз те, что сделал Гриффин, когда они были в Миннеаполисе. Выражение лица Теи, когда она жадно вглядывалась в них, уже говорило о многом.

— Я видела ее фотоснимки в газете, — пробормотала она. — Но это не одно и то же. Здесь она выглядит счастливой.

— У нее и в самом деле была счастливая жизнь. Она замечательный человек, Tea. Одна из тех, в ком прекрасно все — и душа и тело. И она скорее бы умерла, чем причинила бы тебе боль. Если начистоту, ей вообще неизвестно, что я здесь.

— Тогда почему вы приехали?

— Она моя лучшая подруга. Было время, когда я, оказавшись в этом кресле, готова была сдаться. Но она не позволила мне этого.

— А что случилось?

— Авария. Снегоход перевернулся.

— Она была с вами, когда это произошло?

— Нет. Но примчалась почти сразу же.

— Вы сказали, что она даже не знает, как меня зовут. А она хотела бы узнать?

Зная Хизер не хуже самой себя, Поппи не сомневалась ни минуты.

— Хотела бы, только понимала, что это глупо. Отказаться от тебя и без того было очень тяжело. Это едва не разорвало ей сердце. А узнай она, как тебя зовут, ей пришлось бы пройти через это снова. Ты бы стала реальной, понимаешь, девочка? Потом ей захотелось бы увидеть тебя, стать частью твоей жизни. Но ведь у тебя к этому времени уже была своя собственная жизнь. И Хизер считала, что вмешиваться в нее она просто не имеет права.

— А ей известно, что моя мать умерла?

— Нет.

— Я отыскала документы об удочерении в ящике маминого стола после ее смерти, — прошептала Алтея, сразу превратившись в растерянную четырнадцатилетнюю девочку, которой она, в сущности, и была. — Они мне были ни для чего, мне просто хотелось знать, понимаете? Ну вот, а потом… я подумала, что папа расстроится, и не стала ему говорить. Только на этой неделе призналась, что все знаю. Но мне известно, что он тоже следил за этим делом по газетам, и мне вдруг захотелось, чтобы он знал, что я тоже все знаю.

— В каком ты классе?

— В девятом. Хожу в частную школу.

«В девятый класс? Это в четырнадцать лет? Что-то рановато», — прикинула Поппи.

— Держу пари, ты очень умная, — улыбнулась она.

— А Хизер… Чем она занимается?

— Она из тех, кого называют рукастыми: замечательно готовит, шьет, вяжет. Еще из нее мог бы получиться великолепный дизайнер интерьеров.

— А вот у меня с этим не очень. А какой у нее был любимый предмет в школе?

— Ну, я ведь не знала ее, когда она училась в школе, но она очень ловко управляется с компьютером, занимается бухгалтерией, счетами и всем прочим, так что, думаю, с математикой у нее всегда было в порядке.

— И у меня тоже! — обрадовалась Tea. Потом вдруг нахмурилась. — Моя мама умерла от рака. А у Хизер ничего такого нет?

— Нет, нет, что ты! Она, правда, часто простуживается, но это и все.

— И я тоже. Нет, это просто невероятно! А вот мой папа никогда не простуживается.

— Мне он понравился. Похоже, он славный человек.

— Так оно и есть! — с жаром подтвердила Tea. — Папочка просто чудо. Это ведь он позволил мне прийти сюда. И даже специально попросил перенести встречу на час раньше, чтобы я могла успеть в перерыв на обед. Другие родители на его месте ни за что бы не позволили, верно? А я читала о вашем городе в газетах. Это просто невероятно!

— Да, нам изрядно досталось в последнее время. Эта снежная буря может сорвать нам сезон.

— Сезон?

— Сезон, когда из кленового сока варят сироп. Любишь кленовый сироп?

Tea, не ответив, разглядывала фотографию, где были сняты Мика и Хизер.

— Это и есть его бизнес?

— Да. И ее тоже. В этом деле она, так сказать, его муза.

Tea прислонилась к раковине с таким видом, что было ясно — она не намерена прерывать столь интересный разговор.

— Расскажите мне о ней. Как проходит, например, ее день? Когда она встает, что ест на завтрак, что потом делает…

Снова скрипнула дверь, и показалось лицо Сюзан.

— Там небольшая паника, — с заговорщическим видом прошептала она.

Поппи решила, что с этим можно подождать. Она поймала себя на том, что испытывает почти такую же симпатию к Тее, как испытывала к самой Хизер. Но девочке, как-никак, всего четырнадцать, и эта встреча как раз и была устроена для того, чтобы оградить ее от уродливых призраков прошлого. Поппи могла сколько угодно считать, что это глупо, но ей очень не хотелось усугублять разногласия между Теей и ее отцом.

— О’кей, иду, — отозвалась она и двинулась к выходу.

* * *
Фотографии остались у Теи. Сунув их в маленькую кожаную сумочку, она торопливо пригладила рукой волосы, благоразумно выждала пару минут и тоже вышла из туалета. Первым, кого она увидела, был отец, нетерпеливо вышагивавший по коридору. На лице у него было написано беспокойство.

— С тобой все в порядке, тыковка? — с мягкой улыбкой, которую она так любила, спросил он.

Кивнув, она взяла его под руку.

— А с тобой?

Он грустно улыбнулся.

— Когда слышишь об этом, все выглядит совсем по-другому, не так, как в газетах, верно? — Андерсон развел руками.

— И это тебя беспокоит? — Что-то подсказывало ей, что отец боится. Tea немало времени проводила в интернетовских чатах и успела наслушаться всяких ужасов о том, что происходит, когда факт усыновления всплывает наружу. Но она скорее откусила бы себе язык, чем согласилась бы причинить ему боль. — Если так, — она заглянула ему в глаза, — то я больше не буду спрашивать. Я ведь тебя люблю. Ты мой папочка!

— Знаю, милая, знаю.

— И все равно, это даже интересно, тебе не кажется? — снова защебетала она, не в силах сразу успокоиться. Возбуждение бурлило в ней, настоятельно требуя выхода. — Словно вдруг обнаружился какой-то давным-давно забытый родственник, о котором ты и понятия не имел. Она ведь теперь тебе тоже вроде как родственница, если ты мой папа, правда?

Лицо у него вдруг стало растерянным, в глазах снова мелькнул страх.

— Не думаю, что это она его убила, — уверенно заявила Tea.

— Однако он умер. Прости. Мне жаль, что приходится об этом говорить.

— Но это ведь случилось так давно. И я его даже никогда не видела. У меня такое чувство, словно это просто кино. — Как странно, подумала Tea, а вот мать, о которой она только что узнала, напротив, была в ее глазах живой и потрясающе реальной.

— И все-таки, — вздохнул Норман, — я пожалуй, предпочел бы, чтобы твои родители были живы и здоровы.

Tea сжала его руку:

— Это потому, что ты такой хороший. И еще потому, что ты меня любишь. Ты — самый лучший в мире отец!

Со свистом втянув в себя воздух, он обнял ее за плечи и порывисто прижал к себе. Потом, с хорошо знакомым ей задиристым выражением, словно говорившим: «А теперь пойдем, надерем им задницы!», с которым он всегда отправлялся на заседания своего банка, кивнул в сторону двери в конференц-зал.

Глава 20

Пока Сюзан бегала звонить Кэсси, чтобы сообщить ей хорошие новости, Поппи в сопровождении Андерсонов выбралась на улицу.

— Хотите посмотреть, где я живу? — уже перед самым концом совещания спросила Tea. И у Поппи, конечно, не хватило духу ей отказать. Tea предлагала это вовсе не из вежливости — было заметно, что ей действительно этого хочется. Поппи и самой этого хотелось — хотелось увидеть и узнать о ней как можно больше, чтобы потом рассказать обо всем Хизер.

У Нормана Андерсона был собственной шофер, но сидел он за рулем обычной машины, а не лимузина. Поппи с Теей расположились сзади, а кресло сунули в багажник. Не успели они отъехать, как Норман повернулся к дочери:

— Вообще-то ты собиралась вернуться в школу.

— Только на французский. У нас должна была быть подготовка к тестированию. Все в порядке, пап. Я и так готова. А если что, позвоню Тиффани. Она во французском сечет еще лучше меня.

Андерсон с сомнением покосился на дочь, но промолчал. Потом обратился к Поппи:

— Насчет последнего я бы еще поспорил. Но разве станешь ворчать, когда твой ребенок заканчивает год на «отлично», верно?

Вот так Поппи узнала, что Tea сильна не только в математике. Как вскоре выяснилось, школа, в которой она училась, была интернациональной — это стало понятно, когда машина миновала свежеоштукатуренное здание и Tea с энтузиазмом помахала рукой группе причудливо одетых подростков, толпившихся у крыльца. Потом Поппи увидела дом, где они жили, когда Tea была еще совсем маленькой, парк, куда ее водила мать, магазин, в который они вместе ходили за покупками. Ей показали клуб, где Норман играл в гольф, a Tea — в теннис. После него — кинотеатр, ресторан и музыкальный магазин, который особенно любила Tea, а именно Tea командовала, куда ехать. Девочка трещала, не переставая, прерываясь только для того, чтобы дать указания шоферу.

Поппи решила про себя, что если общительность передается по наследству, то Tea, скорее всего, унаследовала ее от отца, поскольку Хизер была гораздо сдержаннее. Она бы даже утомила Поппи, не будь девочка столь очаровательно непосредственной.

Потом машина свернула к воротам городского особняка, где сейчас жили Tea с отцом, и Поппи сдалась. Она уже смирилась с тем, что на рейс 4:19 она уже безнадежно опоздала, но до следующего, в 6:30, еще оставалось время.

— Извините, думаю, мне пора позвонить своему приятелю, — сказала Поппи и полезла в сумку за телефоном. «Моему приятелю»… Как странно это звучит, подумала она и даже зажмурилась от удовольствия. Странно, но чертовски приятно.

— А как его зовут? — спросила Tea.

— Гриффин. Гриффин Хьюз.

Норман оглянулся. Брови его поползли вверх.

— Гриффин Хьюз? Не родственник ли Пайпера, случайно?

— Его сын. А вы знаете Пайпера?

— Наши дорожки часто пересекались, — буркнул он. По его голосу было ясно, что это знакомство из тех, которыми обычно дорожат. — Не знал, что его сын живет в Лейк-Генри.

— Вообще-то Гриффин из Нью-Джерси, но сейчас, когда Хизер нет, он приехал помочь Мике, которому одному ни за что бы не справиться, — пробормотала Поппи, набирая номер. — Эта снежная буря — просто кошмар какой-то! Утром Гриффин забросил меня в аэропорт, а потом помчался к Мике помочь ему очистить участок от поваленных деревьев. — В трубке раздался слабый сигнал. — Как только освободят шланги, сок снова начнет поступать на сахароварню.

— Слушаю! — раздался в трубке далекий голос Гриффина.

Поппи вся зарделась от радости. Смутившись, она воровато оглянулась по сторонам, покраснела и понизила голос.

— Привет. Как ты меня слышишь?

— Просто великолепно. Поздравляю, милая. Ты молодец.

— Я тут ни при чем, — тихо сказала она. — Мика рад?

— А то нет! По-моему, он даже дышать боялся. Кэсси сейчас работает над условиями соглашения, а Мика уже снова взялся за сироп.

— Электричество уже включили?

— Нет. И запасной генератор тоже не работает, так что фильтровать пришлось вручную. Бедняга уже валится с ног от усталости, зато весь сироп удалось сохранить. Ты уже в аэропорте?

— Нет. Полечу позже. Андерсоны устроили мне экскурсию по городу, а сейчас мы как раз подъехали к их дому. Ну, скажу тебе, это что-то! — Она весело подмигнула Тее.

— Значит, полетишь рейсом 6:30?

— Да. Это не слишком поздно? Ты ведь встаешь еще до рассвета.

— Ты тоже. Устала?

— Немножко.

— У тебя все в порядке?

— Абсолютно. Мне пора, Гриффин. Из аэропорта позвоню.

— Обязательно. Я люблю тебя.

Она почти не колебалась.

— Я тебя тоже, — и прежде чем опешивший от удивления Гриффин успел что-то сказать, Поппи уже отсоединилась.

Через минуту, снова оказавшись в привычном для себя кресле, Поппи вместе с Теей отправилась на экскурсию по дому. Она увидела девичью спальню, зеленую с золотом, поражавшую изысканным вкусом, и примыкавшую к ней ванную, раза в два больше той, что была у Поппи. Потом кухню, столовую, гостиную и кабинет. Tea следовала за ней по пятам, по дороге познакомив ее с горничной и кухаркой. Когда экскурсия подошла к концу, они вышли в патио и уселись у края бассейна.

Поппи с радостью посидела бы молча, в тишине, наслаждаясь по-летнему теплым воздухом и ароматами цветов, но им так о многом нужно было поговорить. Tea сгорала желанием узнать все о Лейк-Генри — не меньше, чем Поппи, желавшая услышать о ее любимых блюдах, музыкальных группах и спортивных достижениях. Кухарка принесла им лимонад. Норман заглянул к ним и почти сразу же ушел.

Когда пришло время ехать в аэропорт, Tea заявила, что не желает об этом и слышать.

— Мы должны пригласить Поппи в клуб на обед, — умоляла она отца. — Там так здорово!

— А как же твой экзамен? — напомнил Норман.

— Я позанимаюсь! Час сейчас и еще час потом, когда вернемся. Ты ведь останешься, Поппи, да? Я же сама слышала, как ты говорила Гриффину, что вернешься поздно вечером. Ну, и зачем тебе это? С таким же успехом можно улететь и утром. У нас есть чудесная комната для гостей. А наш агент по путешествиям может перенести дату отлета. И потом, мне ведь все равно в школу к восьми. Мы завезем тебя в аэропорт, а потом я поеду в школу. Видишь, как удобно?

— Но тогда тебе придется встать пораньше, — заметил Норман.

Tea метнула в его сторону возмущенный взгляд.

— Ничего страшного, — фыркнула Tea. — Не могу же я позволить Поппи ехать в аэропорт одной! — Она повернулась к Поппи. — Ну как, согласна?

* * *
Кэсси была в полном отчаянии — без света и электричества, с отключенным телефоном она бы не переделала и половины того, что должна была сделать. Это значило, что ей нужно брать все свои папки с документами, помощника и ехать в Сэйфилд, в офис своей приятельницы, где было электричество и работали телефоны и где она могла воспользоваться факсом и ксероксом. Оттуда она позвонила генеральному прокурору Калифорнии. У нее ушло не меньше часа, прежде чем он взял трубку. После чего она с торжеством в голосе зачитала ему свои заметки.

— В нашем деле наметился новый поворот, — объявила Кэсси. — Я знаю, вы предпочли бы, чтобы я обращалась к Баду Гринеллу. Но поскольку он все равно без вас ничего не решит, я подумала, что будет быстрее обратиться непосредственно к вам. Поэтому я отправила вам подготовленный мною пакет документов через службу Федерал Экспресс. Он будет вручен вам уже завтра утром. В нем проект соглашения и аффидевиты[6], которые позволят прекратить это дело.

— Какие именно? — вежливо поинтересовался прокурор.

Кэсси была готова на все, лишь бы это оставалось в тайне как можно дольше. К несчастью, предложение заключить сделку и прекратить дело неизбежно влекло за собой необходимость выложить карты на стол. А это было рискованно. Если сделка сорвется и им придется все-таки идти в суд, обвинение будет заранее знать план защиты и тем самым окажется во всеоружии. Но тут уж ничего не поделаешь. Ситуация накалилась. И теперь ей предстояло убедить генерального прокурора, насколько сильные козыри у них на руках.

— Мы нашли ребенка, — сказала она. — У нас есть заверенное и подписанное по всей форме согласие ее приемного отца на проведение всех необходимых тестов на ДНК. Хизер тоже дала свое согласие, так что теперь мы сможем доказать, что она является матерью девочки. Защита просит дать разрешение провести тесты, воспользовавшись образцами крови на одежде, которая в ту ночь была на Робе Диченце. Мне известно, что одежда до сих пор хранится в полиции. Наш адвокат там…

— Кто ваш адвокат?

— Дж. С. Бейкер, — с ноткой удовлетворения в голосе ответила Кэсси. Было немалой победой убедить Дж. С. заняться этим делом. В адвокатской среде он слыл ренегатом, человеком, отвергающим любые традиции. За ним тянулась дурная слава и целый шлейф громких побед в зале суда. У Дж. С. была своя юридическая контора, а у обвинителей при одном только виде его зеленели лица и глаза наливались кровью. Кэсси было хорошо известно, что Дж. С. хлебом не корми — только дай утереть нос кому-то из сильных мира сего. А поскольку семейство Диченцы было живым олицетворением мира, который он ненавидел, Дж. С. тут же дал согласие заняться этим делом, причем бесплатно — так сказать, ради общественного блага. — Как раз сейчас он работает над текстом заявления. И не видит причины, почему оно может быть отклонено, тем более что свидетельские показания у нас на руках. Это честное предложение. Если выяснится, что ребенок не от Роба, все станет ясно. Если же отец — он, игра начнется сначала, но уже на других условиях.

— Я так понимаю, вы уже уверены, в том что отцом был Роб?

— Я знаю, что это так. У Хизер — у Лизы — никого больше не было. Никто — ни один человек из тех, кого опрашивала полиция, даже не заикнулся о том, что могло быть иначе. Против нее было выдвинуто немыслимое количество других обвинений, но ни у кого никогда даже язык не повернулся обвинить ее в неверности. О да, знаю, сам Роб направо и налево кричал, что это не его ребенок. Но тем не менее никто никогда не назвал ребенка своим — ни тогда, ни сейчас.

В трубке повисло молчание. Потом раздалось короткое:

— Продолжайте.

Судя по всему, желание отфутболить ее к Баду Гринеллу у прокурора пропало. Обрадовавшись, что он согласен выслушать ее лично, Кэсси сразу приободрилась.

— Если отцовство будет доказано, это подкрепит другие пункты защиты, на которых она настаивала и которые отрицали члены семьи Диченцы. А потом, у нас есть еще Эйден Грин.

— Ага, — протянул прокурор. — Вот, стало быть, кто вынюхивал тут о нем.

— Да. И мы его нашли. Он был лучшим другом Роба. Благодаря их тесным отношениям, которые длились много лет, ему многое известно. А поскольку так получилось, что его никогда не допрашивали под присягой, то, стало быть, его нельзя обвинить в даче ложных показаний.

— Зато его можно обвинить в том, что он давал заведомо неверную информацию во время проведения расследования. Или в сокрытии ее.

— Нельзя, потому что он этого не делал. У нас есть этому подтверждение, и даже не одно. Они как раз в том пакете с документами, который вы получите. Прочтя их, вы убедитесь, что Эйден ответил на все вопросы, которые ему задавали. А если те, кто вел расследование, попросту не додумались задать ему нужный вопрос, то не Эйдена же в этом винить, верно? Вообще говоря, — продолжала Кэсси, сильно подозревая, что следствие по делу велось под неусыпным оком старшего Диченцы, — если ваши парни не задали те вопросы, которые просто обязаны были задать, то мне очень хотелось бы знать, могло ли случиться, что им слегка намекнули не копать слишком глубоко?

— Давайте говорить начистоту. Это вовсе не мои парни. Меня тогда вообще тут не было.

Ага, он уже защищается! Кэсси возликовала.

— Тогда в ваших же интересах заставить вашего предшественника дать по этому поводу объяснения.

— Но не теперь и не здесь. Так на чем настаивает защита? Я вас слушаю. И поскорее, пожалуйста. У меня мало времени.

— Мы утверждаем, что Лиза Мэтлок была беременна от Роба Диченцы. Когда она отказалась сделать аборт, на котором Роб настаивал, он стал избивать ее, что угрожало ее жизни и жизни ее еще неродившегося ребенка, и сделал это в очередной раз в ту ночь когда все и произошло. Когда Лиза села в машину, ее единственным желанием было спастись. Роб внезапно вынырнул из темноты прямо перед машиной. Она просто не успела остановиться.

— Но она сбежала!

— Она понятия не имела, что Роб мертв. Он перепугал ее до смерти. У нас на руках множество свидетельств, подтверждающих факт жестокого обращения, и мы не замедлим довести их до сведения суда, если, конечно, нас заставят сделать это. Представьте себе: ночь, стоянка, забитая машинами, и пьяный в дым молодой человек, пробирающийся между ними. И беспомощная молодая женщина, ставшая жертвой могущественного человека из богатой семьи, причем много старшее ее. Он не раз поднимал на нее руку, что подтверждается протоколами медицинских осмотров, проведенных в двух разных клиниках, и врачи, проводившие осмотр, официально это засвидетельствуют. Копии данных документов утром будут также у вас в офисе. Итак, что у нас есть? Беременность, требование сделать аборт, угроза физической расправы плюс независимый свидетель, готовый подтвердить все вышеизложенное. И в результате — намеренное желание со стороны семьи ввести суд в заблуждение.

— Ну, тут я с вами не согласен. Этого вы никогда не сможете доказать, — ввернул прокурор.

— Сможем хотя бы попробовать, — успокоила его Кэсси. — После того, как докажем все остальное. Неужели вы считаете, что все те люди, что в один голос твердили, будто они ничего не видели, до сих пор преданы Чарли Диченце? Все, что нам нужно — это отыскать одного, у кого хватит храбрости признать, что в свое время убитые горем родственники попросили его не говорить дурно о бедном, погибшем мальчике. Эйден Грин уже готов это подтвердить, об этом упоминается и в письменных показаниях, которые он только на прошлой неделе дал под присягой — этот документ я также вам отправила. Но и это еще не все. Если дело дойдет до суда, мы заставим вызвать туда всех, кто подтвердит, что Лиза Мэтлок была не единственной, на кого Роб Диченца поднимал руку.

— Ради всего святого, чего вы добиваетесь? — взорвался прокурор. — В конце концов, парня давно уже нет в живых.

Кэсси ушам своим не верила — в устах генерального прокурора подобные слова выглядели просто дико. Это был верх непрофессионализма. Кэсси моментально воспрянула духом. Теперь ей уже не было нужды заглядывать в свои записи. То, что она хотела сказать, давно уже вертелось у нее на кончике языка.

— Вы правы — он мертв. И все это дело тоже может и должно быть похоронено — потому что смерть его была не более чем трагической случайностью. Именно это и выяснится в ходе судебного разбирательства, только для того, чтобы доказать это, нам придется прилюдно копаться в его грязном белье. То-то газетчики порадуются, верно? Будет ли это приятно его семье? Очень сомневаюсь. Но это уже их проблема. Они сами этого хотели. Сами-то они не постеснялись поливать грязью Лизу Мэтлок — или Хизер Мэлоун — к тому же на всю страну. Уверена, они никак не ожидали, что дело может обернуться для них совсем по-другому — а именно так и случится, если мы не уладим все по-тихому. И по справедливости. Причем уже завтра.

— Завтра?!

— Ладно, могу дать вам на раздумья пару дней, но не больше, — смилостивилась Кэсси. — Сорок восемь часов. А после этого устрою пресс-конференцию.

— Это чистой воды шантаж! И я могу этому воспрепятствовать.

— Попробуйте — я тут же выдвину против вас иск по поводу попытки замять дело, — отрезала она. — Только на этот раз там будет фигурировать уже не имя вашего предшественника, а ваше собственное. Кстати, а как насчет свободы печати? И права каждого свободно высказывать свое мнение? Как насчет прав моей клиентки? Хизер Мэлоун уже лишилась надежды на беспристрастное расследование, и все это благодаря Чарли Диченце. До сих пор все слушали только одну сторону. Пришло время выслушать и другую.

— В суде. Перед судом присяжных.

Но Кэсси даже ухом не повела.

— Что ж, если вся эта грязь не всплывет сейчас, пусть это произойдет в суде. И суд будет открытым, так что все подлые трюки, к которым в свое время прибегло семейство Диченцы, чтобы не дать ей просочиться наружу, станут известны всем и каждому в этой стране. Надеюсь, вы меня хорошо поняли? Поговорите с ними — очень вам советую. Спросите, хочется ли им, чтобы имя их покойного сына прилюдно вываляли в грязи? Спросите, хотят ли они, чтобы адвокаты четырнадцатилетней девочки выдвинули против них иск о возмещении ущерба? Между прочим, эта девочка является их родной внучкой, что мы тоже без труда докажем в суде. И если до четверга мы не сможем договориться полюбовно, так и случится. Можете мне поверить.

— Ладно, — буркнул прокурор в трубку тоном, которым обычно разговаривают с балованым ребенком. — Какого рода сделку вы предлагаете?

Кэсси захлестнула волна ликования. Она набрала полную грудь воздуха и решила: была не была. Тем более, что терять ей было нечего.

— Чтобы дело было официально закрыто.

— Закрыто?!

— Закрыто.

— Не могу. Это не в моих силах. Тем более, когда речь идет об убийстве!

— Еще как сможете. — Кэсси уже имела время все обдумать. — На мой взгляд, у вас есть две возможности покончить с этим: либо объявить, что, получив возможность более тщательно изучить это дело, вы находите невозможным отыскать достаточно свидетелей событий той ночи, на память которых можно было бы положиться — учитывая, сколько лет прошло с тех пор. Или сообщить, что в деле появились новые детали, которые поставили под сомнение сам факт, что это было убийством.

— Но пресса непременно захочет узнать, что же это за детали, из-за которых все это дело рухнуло словно карточный домик. Да нет… семья ни за что не пойдет на это!

— Тогда воспользуйтесь первым вариантом. Вы, как генеральный прокурор, вполне можете посоветовать семье не поднимать шума, поскольку это в их же интересах. Да и ваша собственная роль в качестве беспристрастного судьи в данной ситуации будет на редкость выигрышной. Семья погибшего «сохранит лицо», если сама выступит с предложением закрыть дело. Пусть объявят, к примеру, что вновь ворошить обстоятельства той давней трагедии для родителей, мол, слишком мучительно — тем более по прошествии стольких лет.

— Рассчитываете, что ее освободят «подчистую»?

— Хочу, чтобы с нее были сняты все обвинения, — жестко произнесла Кэсси. — До последнего! Это не было убийством. Девушка пыталась спасти свою жизнь, а он выскочил прямо перед ее машиной, да еще темной ночью посреди неосвещенной стоянки. Снимите с моей клиентки все обвинения в убийстве. А если убийства не было, то, стало быть, и бегства с целью уйти от наказания не было тоже.

— Боже правый, да вам палец в рот не клади! А вы не слишком многого хотите, леди? — возмутился прокурор. — Может, сойдемся на вердикте «случайный наезд, повлекший за собой смерть потерпевшего»?

— Нет, не пойдет. Парень был пьян и метался между автомобилями, которыми была забита парковка. Так что о дорожном происшествии речь вообще не идет. Моей клиентке пришлось дорого заплатить за краткое знакомство с Робом Диченцей. Не будь она мягкой и незлобивой по натуре — о чем свидетельствует та скромная и добропорядочная жизнь, которой она жила с тех пор, — я бы заставила ее подать в суд на семейство Диченца, обвинив их в диффамации. Но, повторяю, она незлопамятна. И добра. Все, чего она хочет, это вернуться к семье. И мне бы очень не хотелось подвергать ее лишней пытке, что неизбежно случится, если ее заставят вернуться в Калифорнию и предстать перед судом, чтобы очистить себя от этих гнусных обвинений. Тем более, когда в этом нет никакой нужды.

— Может, уступите хоть в чем-нибудь, а, миссис Бирнс?

— Соглашайтесь на мои условия, и моя клиентка будет молчать. Ни одна живая душа не услышит от нее ни слова об этом деле и о той неприглядной роли, которую сыграл в нем покойный Роб Диченца. Однако я настаиваю, чтобы ее немедленно освободили — как только вы дадите согласие замять это дело и решить все миром. В конце концов, она нисколько не опасна для общества. И было бы жестоко заставить ее провести в тюрьме еще хотя бы один лишний день. Поэтому я требую, чтобы это было сделано незамедлительно. Как можно быстрее, слышите? И вот это-то как раз в ваших силах. — Возможно, юрист из него действительно аховый, зато он прекрасно знал правила политической игры.

— Я вам не Господь Бог, — недовольно проворчал тот. — И решать тут не мне.

Кэсси было это известно ничуть не хуже, чем ему самому.

— Семейство Диченцы сейчас в городе. Я уже успела навести справки и знаю, что они приехали. Мне известно также, насколько убедительны вы можете быть — при желании, конечно. И если вы захотите, — намеренно подчеркнула она, осторожно намекая на то, что он тоже был приемным ребенком и ей об этом отлично известно, — то найдете нужные слова, чтобы убедить родителей Роба в том, что четырнадцатилетняя девочка, имевшая счастье попасть в семью, где ее любят, не должна пострадать из-за грехов двух молодых людей, давших ей жизнь. Надеюсь, вы согласны, господин генеральный прокурор? Тогда до свидания. Буду ждать вашего звонка.

* * *
Позвонив Мике и дав ему полный отчет об этом разговоре, Кэсси собрала свои вещи и вернулась в Лейк-Генри. По дороге она завезла домой свою помощницу, потом ненадолго заехала к себе в офис — только для того, чтобы закрыть его на ночь. И помчалась домой. По дороге Кэсси прикидывала, что приготовить на ужин, с которым на первый взгляд не предвиделось особых проблем, поскольку плита у нее была газовая. Потом принялась мечтать, как поиграет с детьми — сначала с младшим, который укладывался спать раньше всех. И, наконец, мысленно пересчитала имевшиеся в доме свечи — после того, как дети угомонятся, придет черед поиграть и с Марком, мечтательно улыбнулась она.

Но дома вместо толпы обрадованных домочадцев ее поджидала записка от Марка. Муж сообщал, что повез детей в Конкорд — они, мол, упросили его сводить их в кино, а потом в «Макдоналдс».

Раздираемая двойственными чувствами — чувством неожиданной свободы и обидой на домашних, которые, похоже, уже привыкли обходиться без нее, — Кэсси приготовила себе спагетти, сдобрив их изрядной порцией сыра, развела в камине огонь и уселась на тахту ждать. Не прошло и нескольких минут, как она уже крепко спала.

* * *
А Мика в это время буквально истекал потом. Ему было так жарко, что, выливая последнюю порцию готового сиропа и собираясь еще раз процедить его, он почувствовал, что вот-вот умрет. Конечно, в сахароварне и должно быть жарко, и сердце у него радовалось при одном только взгляде на дочек, тихонько игравших в углу в куклы. Зато в доме сейчас небось стоит стылый холод, ведь теперь, когда все разъехались по домам, некому было больше поддерживать внутри огонь. Мисси и Стар притащили сюда свои спальные мешки и заявили, что останутся тут ночевать — вместе с отцом.

— С глубиной все в порядке? — коротко бросил Гриффин. Стоя возле последнего котла, заново заполненного соком, он терпеливо ждал, когда тот закипит.

Мика, бросив взгляд на уровень, кивком дал понять, что все в порядке, после чего вернулся к своему занятию. Пот заливал ему глаза, но причиной этому была не только жара. Сироп приходилось фильтровать вручную, и Мика чувствовал, что безнадежно опаздывает. Вряд ли им удастся закончить до полуночи. Ему-то лично в общем-то наплевать, тем более что больше пяти часов ему все равно вряд ли удастся поспать. Заботы не давали ему покоя. Провертевшись в постели почти до утра, он, случалось, забывался на пару часов, чтобы в следующую ночь снова таращиться в потолок до рассвета.

Слава богу, хоть одна проблема решена. Нижнюю часть труб удалось починить, и сок снова начал прибывать.

Но перед ним тут же встала другая проблема. Если он не успевает переработать его уже сейчас, что будетзавтра, когда сока станет еще больше? Господи, помилуй, да ведь он попросту захлебнется! Поскорей бы дали электричество! Ему позарез нужен был фильтровальный пресс, однако прошел слух, что местная электростанция войдет в строй не раньше чем через день-два.

К тому времени он, вероятнее всего, попросту свалится от усталости. Может, оно и к лучшему, злобно решил он про себя. По крайней мере не останется сил думать о Хизер. А если он перестанет думать о Хизер, ему будет легче дышать. Подумав об этом, Мика сделал глубокий вздох и попытался расслабиться, но в груди стоял тяжелый ком, и с этим ничего нельзя было поделать. Мике порой казалось, что это его собственный страх не дает ему дышать — страх за Хизер. Но чего он на самом деле боялся — что она вернется или что она уже не вернется никогда, — он и сам толком не понимал. А может, больше всего он боялся, что вернется-то она вернется, только это будет уже не она, а совсем чужая женщина.

Кэсси сказала, что нужно ждать. Но, как оказалось, ждать иногда тяжелее всего.

Тут дверь сахароварни с шумом распахнулась, и в проеме показалась спина Скипа Хаузера. Паршивец не попадался Мике на глаза с того самого дня, как они столкнулись на заправке, и сейчас он едва удержался, чтобы не гаркнуть, какого черта тот, мол, явился сюда… но тут Мика заметил, что Скип и какой-то другой мужчина с трудом пытаются внести что-то внутрь. И Мика прикусил язык, потому что ему вдруг почудилось что-то до боли знакомое.

Отвернувшись и сделав вид, что занят и ничего не замечает, Мика принялся снова процеживать сироп.

Покосившись в его сторону, Скип присел возле неработающего фильтровального агрегата, опустив на пол возле него небольшой генератор. Потом с трудом распрямился, стянул с рук перчатки и повернулся к Мике.

— Держу пари, что пару деньков этой штуковины никто не хватится. Но в любом случае меня тут не было и ты меня не видел. Заметано? — глядя в сторону, буркнул Скип.

Не прошло и пятнадцати минут, как фильтр озабоченно загудел, и тогда Скип торопливо направился к двери.

— Эй! — окликнул его Мика. И тоже отвел глаза в сторону. — Спасибо, старик…

Махнув рукой, Скип исчез за дверью.

* * *
Через два часа, когда с дневной порцией сока было покончено, а полученный сироп, профильтрованный и процеженный, был разлит по канистрам и запечатан, Мика велел Гриффину отправляться домой. После чего самостоятельно перемыл все до блеска, мысленно дав себе слово раздать своим добровольным помощникам не меньше пяти галлонов сиропа. Честно говоря, сегодняшнее появление Скипа стало для него полной неожиданностью, лишний раз подчеркнув, как сильно можно ошибаться в людях.

Ополоснув напоследок раковину, он развесил все сушиться, потом присел на корточки возле двух скорчившихся в углу маленьких тел.

— Подъем, — ласково прогудел он, тихонько расталкивая дочек. Дождавшись, когда обе вылезли из своих мешков, Мика аккуратно скатал их и велел девочкам надевать теплые ботинки. Стар потянулась к нему, и отец подхватил ее на руки. — Бери фонарь, Мисси, и постарайся не отставать, — велел он.

На мгновение он замер на месте: сладкий запах сиропа, тепло прижавшихся к нему детских тел вдруг заставили его сердце забиться чаще. На душе у Мики внезапно стало удивительно хорошо и спокойно. Для полного счастья ему не хватало только одного…

Подтолкнув Мисси к двери, он запер дверь сахароварни, напоследок окинув удовлетворенным взглядом стройные ряды банок с сиропом, выстроившихся на полках.

— Быстро, быстро, — прошептал он. Хотя луна заливала светом дорожку, чувствовалось, что к ночи заметно похолодало. В доме оказалось ненамного теплее, но спальные мешки сохранили еще немного тепла. Мисси, забравшись в постель, через минуту уже спала. Стар цеплялась за шею, пока он укладывал ее в постель.

— Папочка, — прошептала она.

Он присел на край постели, аккуратно подоткнув спальный мешок со всех сторон.

— Так, значит, у мамы был ребеночек?

Мика вдруг мысленно вернулся в сахароварню, когда он почувствовал, что для полного счастья ему не хватает только одного — Хизер. И ребенка — их общего. Но это было совсем не то, что имела в виду Стар.

— Когда-то был, — неохотно признал Мика, зная, что, если об этом говорилось в доме, вечно подслушивающая Стар не преминула сделать свои выводы.

— А что с ним случилось?

— Она не могла о нем заботиться, поэтому отдала его людям, которые с радостью это делали.

— А почему она не могла о нем заботиться?

— Она была слишком молода.

— А ребеночек плакал, когда она его отдала?

— Думаю, он был тогда еще слишком мал, чтобы что-то понимать.

— Я бы плакала, если б меня отдали.

Мика крепко прижал ее к себе:

— Этого никогда не будет. Так что можешь не волноваться.

— А ребеночек Хизер скучает без нее?

Откуда было Мике знать? Он понятия не имел, что удалось выяснить Поппи. И уж тем более не знал, какие чувства испытывает сама Хизер.

— Ну, сейчас этот ребеночек ведь уже совсем большой. Это девочка, она выросла, и у нее есть свой папа.

— Ты у меня тоже есть. Но я скучаю по мамочке. Как ты думаешь, если ей придется выбирать, вдруг она захочет остаться с той, другой девочкой, а не с нами?

— Нет, она выберет нас, — твердо сказал Мика. Но сам он, если честно, не был в этом так уж уверен, и в этом-то и крылась причина глодавшего его страха. Теперь он знал, что у Хизер есть прошлое. Независимо от того, чем закончатся переговоры Кэсси, она имеет полное право вновь стать Лизой. Но Мика даже представить себе не мог, что будет, если она решит вернуться назад в Калифорнию. Но… кто знает?

Он любил Хизер. Однако если она вновь станет Лизой Мэтлок, их с девочками ждет одиночество.

* * *
Гриффин уже успел забыть, что значит бывать одному. Вспомни он, что дома его никто не ждет, он бы наверняка еще дважды подумал бы, стоит ли ему возвращаться домой. Приехав к Поппи, он очень скоро обнаружил, что вот-вот завоет от одиночества. И хотя именно Гриффин накануне настаивал, чтобы она прихватила с собой пижаму, однако к вечеру он успел уже благополучно забыть об этом и желал только одного — чтобы она была дома. Еще у Мики он уже принялся считать часы до ее возвращения. Но Поппи вернется только утром. Она оставила ему сообщение на автоответчике — никаких объяснений, просто коротко предупредила, что решила, мол, остаться до утра. И все. Тех несколько слов, которые он так хотел услышать, не было.

И я тоже. В тот раз она сразу повесила трубку.

А Гриффину позарез нужно было узнать, так ли это на самом деле. Вспомнив, что Поппи обещала позвонить еще раз, возможно, уже из аэропорта, он весь день таскал телефон в кармане — и только уже усевшись в грузовик, чтобы ехать домой, обнаружил, что проклятая штука каким-то неведомым образом отключилась, превратившись в бесполезный кусок пластмассы. Как такое могло случиться, одному Богу известно. Как и следовало ожидать, в памяти не осталось ни одного сообщения.

В доме без нее было пусто, холодно и темно. Гриффин, чертыхаясь сквозь зубы, зажег свечи, потом развел огонь в камине и налил себе стакан вина. После чего принялся искать Викторию. В результате долгих поисков ему удалось-таки обнаружить ее в чулане на стопке сложенных одеял. Однако кошка не выразила ни малейшего желания составить ему компанию.

Держа в одной руке свечу, а в другой — стакан с вином, Гриффин принялся бесцельно бродить по дому. Казалось, на его месте любой бы только радовался возможности хоть немного побыть одному, без чужих. Однако Поппи — это не «чужие». С ней одной он чувствовал себя легко и просто. Она не имела привычки цепляться к нему по любому поводу. Она была веселой. Умной. Заботливой. И невероятно мужественной.

Что касается мужества, то примерно то же самое Гриффин мог бы сказать и о себе. Разве ему не удалось выжить на Литтл-Беар, без жалоб и сетований вынести все тяготы, с которыми обычно приходится сталкиваться приезжему в чужом и недружелюбно настроенном городе? Но мысль о Поппи, прикованной к своему креслу, в незнакомом городе, с ее страхами, справится ли она — еще бы не справится! — мигом вернула его с небес на землю, заставив покраснеть от стыда. Хорош гусь! Пыжится от гордости и при этом боится набрать номер телефона, который вот уже сколько дней лежит у него в кармане. Скривившись от омерзения перед собственным малодушием, Гриффин вытащил из кармана бумажку с номером и взялся за телефон. С гулко бьющимся сердцем он считал про себя гудки… один, два, три, четыре. Гриффин уже приготовился услышать в трубке щелчок, а затем металлический голос автоответчика, когда на том конце трубки вдруг ответил пьяноватый женский голос.

— Надеюсь, — заплетающимся языком пробормотала женщина, — у вас хорошие новости?

Гриффин с трудом проглотил ком в горле.

— Могу я поговорить с Синтией Хьюз?

В трубке наступило молчание. Потом он услышал шорох и треск, словно телефон тащили куда-то, и, наконец, ему ответил другой голос. Этот звучал гораздо мягче, чем первый. Но не узнать его Гриффин не мог — даже через семь лет.

— Да?

Гриффин едва не задохнулся от волнения.

— Синди!

В трубке снова повисла тишина, и сердце у него упало. Неужели Синди повесила трубку?!

— Подожди! — взмолился он. — Не бросай трубку, прошу тебя! Я так долго тебя искал! — В ответ ничего. Сердце у Гриффина стучало так, будто готово было разорваться. — Синди?

— Да, — чуть слышно прошептала она. — Как тебе удалось меня отыскать?

— Твое стихотворение помогло, — радостно признался он. — То, что было напечатано в «Янки». Робин Крис. Кристофер Робин. Ты ведь всегда обожала Винни-Пуха, верно? Помнишь, как я читал тебе эту книжку?

Она так долго молчала, что Гриффин снова перепугался. Потом в трубке раздалось тихое:

— Да.

— Твое стихотворение просто великолепно! Только очень печальное. Ты писала его о себе, да?

— Со мной все в порядке.

— Я прочел твою записку, но мало что понял. Но я знаю, почему ты сбежала, — торопливо продолжал он. — Это стало невыносимым, да? Мама и папа ничего не замечали, а если бы заметили, то наверняка пришли бы в бешенство. Ну, а мы… — с нажимом в голосе проговорил Гриффин, — словом, от нас помощи тоже ждать было нечего. Ты, наверное, знаешь, что мама умерла. — В двух словах он рассказал Синди о том, что произошло за эти годы.

— Да, — снова прошептала она.

— И о том, что мы все, так сказать… хм… разошлись.

— Да. В этом есть доля и моей вины.

— Ты тут ни при чем. Мы сами во всем виноваты.

— Нет, причина все равно во мне.

— Брось! Ты была еще совсем ребенком. И это был обычный детский бунт. А мы были старше и несли за тебя ответственность. Нужно было помнить об этом. Но каждый из нас интересовался только своей собственной жизнью и предпочитал держать рот на замке — как будто если делать вид, что все в порядке, то так оно и будет. Да, мы ошибались. Мы жестоко ошибались.

Синди молчала.

— Синди?

— Я сбежала, — вздохнула она, — потому что мне вдруг стало тошно. Вся эта наша мышиная возня, понимаешь? Захотелось избавиться от всего этого, начать все заново. Так я и сделала. Начать-то начала, но ничего не забыла. Трудно стереть из памяти прошлое — особенно, когда у тебя есть семья. И невозможно запретить себе чувствовать.

Будь это обычный, ничего не значащий разговор, Гриффин рассказал бы ей о Хизер, ведь в их судьбах было много общего. Но это был не обычный разговор. Это был разговор из тех, от которых зависит судьба многих людей. Главное сейчас было не перегнуть палку.

— С тобой все в порядке?

— Я больше не принимаю наркотики, если это то, что ты имеешь в виду. Бросила в тот самый день, как удрала из дома. Я ведь писала об этом в записке. Мне хотелось, чтобы ты об этом знал.

Гриффин знал, что даже наркоманы с солидным стажем порой бывают способны проявить силу воли и «завязать». Что ж, хорошо, если так. На душе у него полегчало.

— Ты не замужем?

— Нет. Я еще не настолько себе доверяю, чтобы решиться на такое.

Снова этот комплекс вины, выругался он про себя. Она до сих пор обвиняет себя в распаде семьи.

— Лечишься до сих пор?

— Да.

— Деньги нужны?

— Нет.

— Ты уверена? — Она не ответила. Что ж, пусть так, подумал Гриффин. — Как ты устроилась? Все нормально? — Ему страшно хотелось услышать, что она довольна своей жизнью. — Кстати, а кто это подходил к телефону?

— Подруга. Снимаем квартиру на двоих. Да, конечно… вполне довольна. Правда, все мои приятели — из тех, кого жизнь изрядно потрепала, но мне они нравятся. Послушать, что они иногда рассказывают о себе, так это же рехнуться можно. По всем из них жизнь прошлась паровым катком. Но мы с ними сами себе семья. Да и работа мне в радость.

— Замечательно. Очень рад за тебя. Расскажи мне еще о том, как ты живешь.

— Так… плыву по течению. Перекатиполе.

Гриффин почувствовал под ногами зыбкую почву. Синди явно давала ему понять, что в любой момент может снова сорваться с места — и исчезнуть.

— Ты счастлива? — робко спросил он.

— Иногда. Даже можно сказать, часто.

Это уже что-то!

— Может, тебе что-нибудь нужно?

— Нет.

— Как насчет того, чтобы встретиться?

— Нет.

— Я приеду, куда скажешь! — взмолился он. — Хоть на край света!

— На край света не понадобится, — сухо бросила она. — Достаточно кода, чтобы догадаться, где я сейчас. Желаешь приехать сам? Или побежишь докладывать остальным?

— Если ты не хочешь, не буду, — испугался Гриффин.

— Не хочу. Так что заруби себе на носу: если позвонит кто-то еще, я тут же смоюсь.

— Даже если это будет Питер? Или Алекс? — полюбопытствовал Гриффин. Из всех братьев эти двое были самыми мягкосердечными.

— Послушай, Гриффин, постарайся понять — я еще не совсем выбралась из всего этого. Просто услышать их имена, и то уже мучительно — ведь это заставляет меня вновь вспомнить, кем я когда-то была. А я этого не хочу.

Гриффин сильно подозревал, что Синди слишком дорожит тем, что у нее есть, чтобы снова бежать. Но она должна понять это сама.

— Ты всегда опережала нас на шаг. Честно говоря, когда мне попался на глаза этот псевдоним, я просто боялся поверить, что это ты. Очень хотелось думать, что ты вспоминаешь обо мне.

Синди даже не думала это отрицать.

— Мне пора, Гриффин, — мягко сказала она. — Оставь мне свой номер телефона.

Он оставил ей номер своего сотового, а также адрес и телефон в Принстоне. Подумав немного, велел записать заодно и телефон и адрес Поппи — просто на всякий случай.

Услышав фамилию Поппи, Синди вдруг заинтересовалась.

— Эта твоя Поппи Блейк случайно не родственница Лили Блейк, о которой прошлой осенью писали все газеты?

— Родная сестра. Невероятная женщина — ей, как и тебе, несладко пришлось в жизни. Ее тоже постоянно преследует прошлое.

— И ты взялся ей помогать только потому, что не можешь помочь мне?

— Не уверен, что от меня много помощи. К тому же она прекрасно справляется и сама. Просто я люблю ее.

— О господи! — ахнула Синди. Это было так похоже на ту, прежнюю Синди, что он едва не рассмеялся. — Держи меня в курсе, идет?

— Я смогу найти тебя по этому номеру?

— До тех пор, пока кто-то из вас не явится сюда. И Ральф в том числе. Впрочем, ты это и так знаешь.

— Хорошо. Дашь мне знать, если соберешься переехать?

— Зависит от того, с чего мне вдруг понадобится переезжать. Я еще не забыла, на что способен Ральф. Да и у братца Рэнди тоже длинные руки. Он ведь нашел-таки эту бедняжку Мэтлок, верно? Рэнди сейчас с тобой, в Нью-Гемпшире? Я угадала?

— Нет. Его роль в этом деле кончилась вместе с ее арестом. — Гриффин немного помолчал. — Папа наверняка спросит, как твои дела. Что мне делать? Рассказать ему? Он ведь даже не знает, что мне удалось тебя отыскать.

— Нет, не говори ему ничего. Ты же его знаешь. Он немедленно выследит меня, а потом свалится мне как снег на голову и возьмется вновь… опекать меня. А я к этому еще не готова. Может, потом. Но пока — нет.

Гриффин твердо верил, что этот день обязательно настанет. Если судьба Поппи и Хизер и научила его чему-то, так тому, что никогда не надо отчаиваться. Теперь он хорошо понимал, что чувствовала его сестра. Что ж, не будем загадывать, решил он. Но пока она согласна поддерживать с ним связь, надежда еще жива.

* * *
С утра в среду Гриффин не поехал к Мике — впервые за несколько недель. Вместо этого, окрыленный вчерашним разговором с Синди и предвкушая скорое возвращение Поппи, он до блеска надраил дом, позавтракал на скорую руку в кафе, съездил в порт, где из грузовика пересел в «порше» и полетел в Манчестер. Естественно, он оказался там куда раньше, чем ему было нужно, но не особенно из-за этого переживал. Все равно в ожидании Поппи у него все валилось из рук. Уж лучше было ждать ее в аэропорту.

Ее самолет немного опоздал. Выпив вторую чашку кофе, Гриффин описывал круги возле табло, извещающего о времени прилета, постоянно терзая дежурного администратора одними и теми же надоевшими до оскомины вопросами. Администратор — может, потому что это была женщина, к тому же достаточно пожилая, чтобы оказаться его матерью, — неожиданно прониклась к нему сочувствием. Мало того, что она терпеливо отвечала на его вопросы — в конце концов она снизошла даже до того, что самолично провела его чуть ли не к самому трапу самолета, объяснив охране, что бедняга встречает «женщину в инвалидном кресле».

Гриффин едва не подпрыгивал от нетерпения. У него на глазах самолет коснулся земли и замер. Толпа пассажиров потянулась к зданию аэропорта, и Гриффин впился взглядом в дверь, через которую они должны были войти. Поппи была последней, но Гриффин не роптал. Даже ожидание казалось ему прекрасным. А при виде Поппи сердце его радостно затрепетало.

Он бросилась ей навстречу, вырвал саквояж, который стоял у нее на коленях, и крепко обнял ее. Руки Поппи обвились вокруг его шеи, и Гриффин, не в силах больше сдерживаться, вытащил ее из кресла и закружил. Ему плевать было на то, что на них все смотрят — пусть хоть весь мир таращится на них, на него самого и его девушку! Он был горд — ею, собой, тем, что они все-таки вместе.

Когда он усадил ее в кресло, Поппи задыхалась от смеха.

Гриффин схватился за спинку ее кресла.

— Ты это вправду сказала? — Естественно, она сразу же догадалась, что он имеет в виду.

Поппи кивнула.

— Только до сих пор гадаю, что мне с этим делать, — пожаловалась она, но глаза ее смеялись.

— Придумаем что-нибудь, — бросил он, раздуваясь от гордости. — Пошли. Хочу тебя кое с кем познакомить.

Подталкивая кресло, Гриффин вывез ее из здания аэропорта и направился к парковке. Поппи взглядом отыскала «порше» среди массы машин и удивленно вскинула на Гриффина глаза.

— Кое с кем?

— Она там. Внутри.

— Послушай, — запаниковала она, — мы же все не влезем. Твой таинственный незнакомец — или незнакомка, я, моя сумка да еще кресло…

— Влезем, — уверенно бросил Гриффин. Он-то уже успел все заранее просчитать. И все обдумать — тоже заранее. И у него не было никакого желания рисковать той, которую он уже привык считать своей единственной любовью. Вместо этого он сделал то, что уже привык делать, — распахнул перед ней дверь.

Он попридержал коляску, давая Поппи время устроиться на переднем сиденье. Потом сложил кресло и сунул его в багажник. Впихнуть его туда удалось не сразу, и Гриффин на мгновение перепугался. Наконец он сообразил повернуть колеса, легкий толчок, и кресло скользнуло внутрь. Страшно довольный собой, Гриффин захлопнул багажник и сел за руль.

Поппи с удовольствием погладила мягкую кожаную обивку сиденья.

— Симпатичная машина, — одобрительно сказала она. Потом ткнула пальцем в экран монитора. — Включай. Это ведь и есть «она»?

От удивления челюсть у него отъехала в сторону, как каретка пишущей машинки.

— Как ты узнала?!

— Мы пользуемся такой штукой на озере, — довольно усмехнулась Поппи. — Помогает ночью не заблудиться между островами. Чарли прозвал ее Эмили.

У Гриффина вырвался вздох.

— А я называю свою Сейдж. Да, Поппи, просто нет слов — похоже, тебя ничем не удивишь. — Он повернул ключ зажигания. Пальцы Поппи легли на его руку.

— Это ты удивил меня, — прошептала она. Лицо у нее вдруг стало серьезным. И каким-то удивительно беззащитным. — Тем, что ты здесь.

Сердце Гриффина сжалось. Он принялся судорожно шарить в карманах, только на этот раз не в поисках своей дежурной карамельки. Нет, остановил он себя, еще рано. Время для этого не настало. Не стоит спешить. Она ведь и так уже призналась, что любит его. — «Только пока еще сама не знаю, что с этим делать», — кажется, так она сказала. Что ж, он не станет ее торопить.

Решив оставить признания на потом, он стал рассказывать ей о Синди.

* * *
Поппи поняла, наконец, что ее привлекает в Гриффине больше всего. Его верность по отношению к тем, кого он любит. Именно она заставила его позвонить сестре. Если женщина начинает всерьез подумывать о том, с каким мужчиной она рискнула бы связать свою жизнь, то многолетние поиски Синди были для Гриффина самой лучшей рекомендацией. Семья для него — это главное, поняла она. А это очень важно.

И потому по дороге в Лейк-Генри Поппи чувствовала, что радость в ней буквально переливается через край. Как это было непохоже на ее настроение всего три недели назад. Почему-то невольно на ум ей напрашивалось сравнение с «порше» — мощная, изумительно красивая машина, полная незаметных с первого взгляда возможностей — в точности как она сама, с простодушной гордостью думала Поппи, вспоминая свою поездку во Флориду. Ведь еще тремя неделями раньше она и подумать не могла, что когда-нибудь решится на что-то подобное. В ее глазах это была сказочная, недостижимая мечта — все равно как любовь Гриффина.

Однако судьба Хизер покуда висела на волоске. Впрочем, как и в ситуации с Синди, теперь в тумане забрезжила слабая надежда.

Именно об этом думала Поппи, пока они ехали на север. Однако с каждой минутой, приближавшей их к Лейк-Генри, радость ее стала потихоньку таять. Пришло время взглянуть в глаза действительности. Сделка с властями Калифорнии вполне могла сорваться, а это значило, что Хизер все-таки придется предстать перед судом. Точно так же и Синди могла собрать вещи и раствориться в воздухе еще на столько же лет. Возможно, и Гриффин, решив, что грузовичок Бада Киплинга — просто старая рухлядь, а любовь к Поппи хороша, только пока он в Лейк-Генри, пересядет в свой «порше» и растает в голубой дали.

Итак, следующие несколько дней обещали стать решающими, подумала она.

Глава 21

Кэсси совсем извелась. Впрочем, так бывало всегда, пока она ждала решения дела — вне зависимости от того, шла ли речь о решении суда или мнения противоположной стороны, с которой она рассчитывала договориться полюбовно. Поскольку электричества все еще не было, она не ездила к себе в офис, а сидела дома с детьми у камина в гостиной. С таким же успехом можно мучиться и здесь, решила она.

Правильно ли она сделала? Может, нужно было рассказать им побольше о Робе? И поменьше — о Хизер? Достаточно ли убедительно она говорила? Не перегнула ли палку? Может, не стоило требовать слишком уж многого, а лучше оставить выбор за ними? Возможно, нужно было бы дать им немного больше времени?

Кэсси уже сотни раз перебрала в памяти все, что она сделала. Судьба Хизер висела на волоске — все сейчас зависело от успеха ее переговоров с прокурором Калифорнии. В это утро груз ответственности, лежавшей на плечах Кэсси, совсем пригнул ее к земле.

Конечно, оставался еще план Б. Если сделка, которую она предлагала, сорвется, у нее всегда остается возможность выложить все журналистам. И вот, чтобы как-то скоротать нестерпимо тянувшееся время, Кэсси, взяв фломастер с кокетливым помпоном на конце, принялась набрасывать план кампании, прикидывая, что нужно будет сделать в первую очередь. Фломастер как раз был из тех, которыми обычно Этан и его младший братишка Бред рисовали, лежа на животе на полу. Самый младший из ее трех сыновей, Джеми, подхватив, в свою очередь, круп, спал, привалившись головой к ее плечу — в точности как сам Этан четырьмя днями раньше.

Должно быть, Джон Киплинг уловил какие-то флюиды, исходившие от ее дома, потому позвонил незадолго до полудня. Поскольку это была среда, он как раз занимался тем, что вылизывал напоследок завтрашний номер «Лейк Ньюс», чтобы передать его наборщику.

— Послушай, — искательно проговорил он. — Я уже написал о снежной буре. О том, что школу вынуждены были временно закрыть и о том, как не повезло Мике. О том, как наши герои на электростанции работают не разгибая спины, я тоже написал. Может, теперь ты подкинешь мне что-нибудь интересное, а, Кэсси?

Она вздохнула.

— Для этого номера вряд ли, Джон. Но если завтра к вечеру появится что-то новенькое, позвонить тебе?

— Завтра к вечеру?! — завопил он. — Шутишь? Ради такого дела выпустим специальный номер. Но сначала я бы сделал пресс-релиз и разослал бы его по электронной почте во все ведущие средства массовой информации по стране. Между нами — кстати, об этом знаем только мы и Лили — мы бы смогли провернуть это дельце за пару часов. А если электричества все еще не будет, пошлем все из Сэйфилда.

Кэсси довольно улыбнулась: нет, что ни говори, а у Джона есть голова на плечах. Такого неплохо иметь в союзниках.

— А почему это в Сэйфилде электричество есть, а у нас нет? — возмутилась она.

Большой любитель всяких пикантных новостей, Джон и сейчас ее не разочаровал — но понять это мог лишь тот, кто живет в крохотных городках, вроде Лейк-Генри.

— А ты вспомни, с чего все началось. Самое крупное предприятие в Сэйфилде — иначе говоря, основной налогоплательщик — компьютерный центр, для которого и один-единственный день без электричества просто нож острый. Именно поэтому еще два года назад там модернизировали всю систему подачи питания. Это, конечно, не значит, что она не может выйти из строя, просто проблему легче устранить, вот и все. Нашему городскому комитету тут есть о чем подумать, верно?

Про себя Кэсси решила, что вначале стоит поговорить об этом на ежегодном городском собрании, а уже потом представить проблему вниманию комитета. Она уже сама не заметила, как целиком погрузилась в решение этого вопроса.

* * *
В ожидании звонка из Калифорнии Мика коротал время в сахароварне. Прихватив бензопилу и заручившись помощью двух старших сыновей Чарли, он пилил на дрова поваленные деревья. Их набралось чуть ли не на три тракторных прицепа. Благодаря своим рослым помощникам Мика управился с этим делом уже к полудню и мог посвятить всю вторую половину дня варке сиропа. Это позволило ему на какое-то время отвлечься, но ненадолго. Даже в таком хлопотном деле бывают минуты затишья, и Мика, отвлекшись, всякий раз гадал, что же сейчас происходит там, в Калифорнии, и чем все это закончится. Но больше всего ему хотелось знать, как поведет себя Хизер, узнав, что она вольна снова стать Лизой… иначе говоря, опять стать собой. Вдруг она тогда решит оставить его?

Конечно, Лейк-Генри — особенное место. Другого такого нет на земле, но все-таки, что ни говори, это не Калифорния. И если она решит уехать, что ж, значит, ему не повезло.

* * *
А Гриффина мучили другие проблемы. К тому времени как утро среды плавно перешло в вечер, а звонка из Калифорнии по-прежнему не было, он все чаще стал задумываться над тем, как жители Лейк-Генри воспримут поражение, которым, вероятнее всего, закончится дело Хизер. Сам он сделал все, что только мог, чтобы все решилось благополучно и Хизер смогла бы вернуться назад и снова жить той жизнью, которой жила прежде — до того, как случайно вырвавшаяся у него фраза едва не разрушила ее счастье. Но если власти Калифорнии откажутся покончить дело миром и ей придется предстать перед судом, то отношение к нему со стороны местных резко изменится.

А ему чертовски нравилось здесь. Тут он чувствовал себя в безопасности. И если бы Синди попросила подыскать ей тихое местечко, он без колебаний посоветовал бы ей приехать в Лейк-Генри. Почему-то именно тут ему впервые пришла в голову мысль о детях. Тут он впервые по-настоящему влюбился — в женщину, в это озеро, в саму эту жизнь, которой не переставал удивляться до сих пор.

А как славно тут работается, мечтательно подумал Гриффин. Он мог бы заниматься своим делом и дальше — дома у Поппи. Или даже снять небольшую комнатушку в «Лейк Ньюс». А что касается общения, так люди вроде Кэсси, Джона и Лили, что составляли здесь круг его друзей, были не менее умны и интересны чем те, с кем ему доводилось общаться раньше. А Поппи! О такой, как она, Гриффин не смел и мечтать.

Ему страшно не хотелось думать о том, что ее любовь зависит от исхода дела Хизер, но Гриффин всегда был реалистом. Такое, увы, бывает. Если это дело растянется неизвестно на сколько времени, если оно закончится не так, как они надеются, то Поппи неизбежно вспомнит, кто был виновником всего этого.

Как это напоминает аварию, в которую она когда-то попала! Один-два дюйма левее или правее, и исход дела мог оказаться совсем другим.

* * *
Наступило утро четверга, когда электричество наконец включили. К середине дня заработали и телефоны. К этому времени Поппи уже извелась от невозможности поговорить и весь вечер провисела на телефоне, отвечая на телефонные звонки тех, кто тоже истомился желанием узнать, как она съездила. И вовсе не потому, что со времени приезда она никого не видела. Всякий раз заезжая к «Чарли», она могла убедиться, что у него полно посетителей. А если не к «Чарли», так на почту, поскольку любители посплетничать часто собирались именно там или же слонялись по площади за Таун-холл. Когда на город обрушилась буря и жизнь поневоле замерла, жители Лейк-Генри вынуждены были удовольствоваться тем, что у них оставалось — масляными лампами, жарко горящими каминами и обществом друг друга.

Поэтому после четырех дней молчания люди радовались ожившим вдруг телефонам, как дети — новогодним сюрпризам.

Естественно, о междугородних звонках речь пока не шла. А звонок, которого она ждала, был именно междугородним.

* * *
Кэсси нет-нет да бросала взгляд на часы. Она дала генеральному прокурору сорок восемь часов. По мере того как шло время, а звонка все не было, Кэсси чувствовала, как мало-помалу впадает в отчаяние. Содержимое ее желудка давно уже превратилось в ледяной ком. Да, конечно, оставался еще запасной план, но ей очень хотелось надеяться, что им удастся обойтись без него. Хорошо бы, конечно, если бы вопрос с Хизер решился быстро и безболезненно, без лишнего шума и никому не нужной огласки. Огласка не нужна никому из них. Но в данном случае это еще и самый верный путь потерять Хизер.

Кэсси вновь погрузилась в свои заметки, когда появился Джон, а вслед за ним и Гриффин. И тут зазвонил телефон.

— Дело продвигается, — сообщил генеральный прокурор. — Но мне нужно еще какое-то время.

Кэсси вдруг насторожилась. Где гарантии, что Диченцы не затеяли очередную грязную игру?

— Вам нужно время, — повторила она, чтобы Гриффин с Джоном поняли, о чем идет речь. — Ясно. А что значит — «Дело продвигается»?

В трубке послышался вздох.

— Это значит всего лишь, что мне пришлось столкнуться с некоторым сопротивлением, и поэтому мне требуется еще немного времени.

— Стало быть, Диченцы против заключения сделки?

— Ну, говоря другими словами, им не по вкусу мысль, что женщина, сбившая насмерть их единственного сына, избежит наказания.

— Что ж, ладно, — легко согласилась Кэсси. — Будь по-вашему. Не хотят договориться по-хорошему? Чудесно! Скажите, что я созову пресс-конференцию. Они, кстати, в курсе, что я собираюсь сообщить газетчикам?

— Я как раз и пытаюсь им это втолковать, — буркнул генеральный прокурор. В голосе его была усталость и раздражение, и, наверное, поэтому Кэсси ему поверила.

— Сколько времени вам еще нужно? — спросила она.

— Еще два дня. Сорок восемь часов.

— Если это исходит от них, — ядовито заявила Кэсси, — так послушайте меня. То, чем они сейчас занимаются, затягивая это дело, только ухудшает ситуацию. Только попытайтесь представить себе, какой вой поднимут газеты, когда вся эта грязь выплеснется на их страницы? Представили? А теперь подумайте сами: когда сообщение об этом произведет больший фурор: сейчас? Или потом? В понедельник или в субботу, когда большинство людей усядутся в кресло почитать перед сном газету? Вот то-то же. Простите, но я не могу дать вам сорок восемь часов. Только двадцать четыре. Ни часом больше. Жду вашего решения до пяти часов вечера в пятницу. Имейте в виду — это последний срок. Не согласятся — пусть пеняют на себя. В субботу я устрою пресс-конференцию, так что в воскресных газетах появится полный отчет. Так и передайте Чарли Диченце.

— А вы крепкий орешек.

— Простите, сэр, но я делаю только то, что сделали бы и вы для своего клиента. А она, Бог свидетель, и так уже наказана достаточно — причем за то, что было всего лишь трагической случайностью.

* * *
Гриффин, выйдя от Кэсси, еще не успел забраться в свой грузовичок, когда вдруг ожил его мобильник. Почему-то решив, что это Поппи, он уныло проскрипел в трубку:

— Слушаю.

— Что происходит?! — взорвался в его ухе голос Прентисса Хэйдена. — Что там у вас за шум, черт побери? Мне это не нравится!

Гриффин как раз проезжал мимо магазина, когда Чарли с шумом запихивал в багажник машины Алисы Бэйбарр многочисленные пакеты с покупками. Заметив Гриффина, он приветственно вскинул руку, и Гриффин помахал ему в ответ.

— Шум? Какой шум?

— Я имею в виду шквал звонков от приятелей Чарли Диченцы, который обрушился мне на голову. Что вы там еще затеяли, черт бы вас побрал? — прогромыхал сенатор.

Но к этому времени Гриффин был уже в таком состоянии, что мог взорваться в любую минуту. Что, собственно, и произошло.

— Ничего особенного — для нормального человека, конечно. Просто вы, облеченные властью, считаете, что вам все позволено! — рявкнул он в ответ.

Но Прентисс был не из тех, кого легко запугать.

— Так что там такое с Диченцей? — нетерпеливо буркнул он.

Бросив взгляд в зеркальце заднего вида, Гриффин убедился, что машина Джона свернула у перекрестка. «Поехал в редакцию», — решил он.

— Скелет, который они так старательно прятали в шкафу много лет, теперь грозит выбраться оттуда и уже хватает их за пятки, — огрызнулся он.

— Роб был славным парнишкой. К тому же он мертв. Кому придет в голову поливать грязью покойного мальчика?

— Никаких комментариев, — отрезал Гриффин, поглядывая в окно. — В данном случае вы обратились не по адресу. Но это как раз то, о чем я твердил вам еще четыре недели назад. Если вы надеетесь привлечь к себе внимание и для этого пишете биографию, зная при этом, что в вашем прошлом есть вещи, которые лучше не вытаскивать на свет, то вы должны быть готовы к тому, что рано или поздно именно это и случится. Вы не можете знать заранее, когда или где, но это произойдет. — Оставив центр города позади, Гриффин свернул на дорогу, ведущую к озеру. — С другой стороны, если в вашей биографии нет темных пятен, тогда вы застрахованы от того, что кто-нибудь швырнет в вас камень. Живите спокойно.

— Нечего читать мне нравоучения, — вспылил Прентисс. — И слышать ничего не хочу. А есть у меня внебрачный ребенок или нет — это никого не касается! Кроме его и меня, естественно.

— В любой другой ситуации — да, конечно. Это ваше с ним личное дело. Но вы, так сказать, человек публичный. Вы занимаете высокое общественное положение. В этом есть и недостатки и преимущества. И вот это как раз один из недостатков. Если у вас не хватит духу рассказать в своей биографии о том, что у вас растет незаконный сын, вы должны быть заранее готовы, что в один прекрасный день об этом объявит кто-то другой.

— Вы, например? — прорычал сенатор. — Ради этого вы и ввязались в это дело, да? И теперь, как «честный» человек решили сообщить, что вслед за книгой последуют, так сказать, комментарии? Спасибо, что хоть предупредили!

Гриффин выразительно свистнул.

— Кажется, вы забыли, что в контракте, который я подписал, условие о неразглашении информации выделено отдельным пунктом, — с едким сарказмом в голосе напомнил он. — Если вы боитесь, что я нарушу слово и вопрос о доверии между нами больше уже не стоит, тогда нам не о чем больше говорить. Наймите себе другого «негра», и дело с концом. Желаю удачи!

— Погодите, Гриффин, — сразу сбавил тон сенатор. — Экий вы горячий! Не кипятитесь. Я ведь не говорил, что я вам больше не доверяю. Мы обсуждали, так сказать, гипотетический случай.

— Возможно. Но прозвучало это как оскорбление.

— Вот как? Что ж, тогда прошу извинить. Меня всю жизнь считали грубияном. Но до сих пор мне нравилось, как вы работаете. И я не хочу никого другого, вам ясно? Просто… слушайте, — вновь вскипел он, — а что бы почувствовали вы, если бы позади у вас была счастливая, достойная жизнь, и вдруг кому-то непонятно зачем понадобилось копаться в ней грязными лапами, чтобы раскопать одну-единственную глупость, которую вы совершили по молодости?

— Странно, как это у вас язык поворачивается называть вашего сына «глупостью»! Тем более что он уже давно муж и отец. И к тому же хороший врач-педиатр. Вспомните — ведь это вы помогли ему добиться всего этого. Мне кажется, вы должны этим гордиться.

— Я и горжусь, — недовольно буркнул сенатор. — И все равно — это очень личное.

Гриффин тяжело вздохнул.

— Слушайте, давайте не будем лукавить. Многие и так уже знают — или догадываются — о его существовании. Все, что требуется от вас — это официально признать, что у вас есть прекрасный сын. Его матери давно уже нет в живых, так что это не причинит ей лишней боли. А ваша супруга и без того давно уже в курсе дела. Не думаю, что она станет возражать. Тем более что у вас четверо общих детей, и она знает, что ее положению в качестве вашей жены ничто не угрожает. Мы упомянем о нем так, что это не привлечет особого внимания, обещаю вам. Господи, да ведь мы сейчас говорим о всего одной главе — одной из двадцати! — зато те, кто возьмут книгу в руки, станут считать, что и все остальное в ней тоже правда — коль скоро вы решились рассказать о таком! Советую вам подумать об этом.

В трубке послышалось недовольно ворчание.

— Да. Знаю.

— Вы не хотели этого сына. Но вы с честью вышли из этой ситуации. Вы сделали именно то, что должны были сделать. И людям будет приятно об этом читать.

— Вы так думаете?

— Уверен на все сто процентов. Вы и без того пользуетесь всеобщим уважением. А после такого признания… да на вас станут просто молиться!

На том конце наступило долгое молчание. Потом послышался тяжелый вздох.

— Ваш отец был из тех, с кем лучше не связываться — особенно в здании суда. Язык у него был без костей. Мог уговорить кого угодно. Поздравляю — похоже, вы унаследовали это от него.

Гриффин молча ждал продолжения.

Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем сенатор Прентисс Хэйден снова заговорил.

— Ладно, черт с вами! — раздраженно рявкнул он. — Делайте, что хотите! — И швырнул трубку.

* * *
Гриффин решил, что неплохо опробовать свое умение убеждать на Поппи, но полагаться на одни слова было бы глупо, а новостей по-прежнему не было. К тому же ему не хотелось торопить события. Он приготовил ей обед, потом отвез ее к Чарли поболтать и посплетничать. Вернувшись домой, Гриффин развел пожарче огонь, сел на диван, а Поппи усадил к себе на колени. Он пересказал ей свой разговор с Прентиссом, после чего они долго говорили о Синди. Потом Гриффин вздохнул.

— Ты счастливица, — сказал он. — Тебе нечего бояться прошлого. Люди, которые имеют право тебя судить, знают правду и тем не менее любят тебя. Так что тебе грех гневить судьбу. Поппи… выходи за меня замуж.

Поппи поспешно приложила кончики пальцев к его губам:

— Не надо об этом. Не сейчас, хорошо?

— Я люблю тебя.

— Шшшшшш.

— Правда, люблю.

— Сейчас — возможно. А что будет через неделю? Или через месяц?

— Почему ты не спросишь: а через год? Или уж заодно через пять лет? Через десять? Буду ли я любить тебя тогда? А ты меня? Брось, Поппи. Если люди боятся рискнуть, это уже не любовь. Я хочу жениться на тебе. Хочу иметь от тебя детей. Лучше всего двух. Двое меня вполне устраивают. Скажем так: двоих я как-нибудь выдержу.

— Может, я вообще не смогу забеременеть.

— Ни одна женщина не знает это заранее. И ни одна супружеская пара тоже.

— Ты ведь знаешь, что я имею в виду.

— Нет. Даже не догадываюсь, — решительно заявил он. — Если помнишь, за последние две недели ты делала такое, о чем раньше боялась даже подумать. Может, тебе напомнить? Нет? Так что тебе мешает продолжать в том же духе?

— Я не могу уехать из Лейк-Генри.

— Можешь. Тебе этого просто не хочется. Впрочем, мне тоже. Честно говоря, мне тут нравится. Не поверишь, но я влюбился в этот ваш городишко, честное слово. И твой дом мне тоже нравится.

— Он слишком маленький.

— Ну, у меня есть кое-какие деньги. Можем что-нибудь придумать. Надстроить этаж. Или пристроить еще одно крыло, земли ведь вокруг хватает. Хочешь — правое, хочешь — левое. Не проблема.

— Знаю, знаю, — отмахнулась Поппи. — Просто… все это так неожиданно…

— Так обычно и бывает. Ты любишь меня, Поппи?

Она кивнула.

— Тогда для чего ждать?

— Не знаю. Просто остается еще…

— Хизер, — догадался Гриффин. — Но очень скоро мы об этом узнаем.

— И все-таки есть еще что-то…

— Все никак не можешь себя простить, да? Я уже говорил тебе, Поппи. Тебе еще предстоит как-то справиться с этим, но это же не мешает нам пожениться. И кто сможет лучше помочь тебе справиться с твоими сомнениями, чем муж?

— Муж? Звучит просто как в сказке.

— Так от тебя зависит сделать ее былью. — Он уже не знал, что еще сказать. Снова просить ее? Он не мог.

Поппи долго молча перебирала его пальцы, рассматривая их так, словно видела в первый раз. Потом посмотрела ему в глаза.

— Подожди еще немного, хорошо? Совсем чуть-чуть. Есть еще кое-что… одно дело, с которым я должна покончить.

* * *
Но на самом деле у Поппи оставалось не одно дело. Все утро пятницы она ломала себе голову по этому поводу. Жизнь в Лейк-Генри, и без того неспешная, совсем замерла. И дело тут было даже не в обрушившейся на город снежной буре. Все притихли и, казалось, чего-то ждут. Это состояние нетерпеливого ожидания было заметно везде. О нем говорила непривычная тишина у «У Чарли», опустевшее здание почты, упорно молчавшие телефоны в доме Поппи.

Похоже, ни о кого не былонастроения разговаривать.

У нее самой, впрочем, тоже. Поппи ловила себя на том, что сидит, тупо разглядывая тренажеры, и просто смотрит в окно. А механически сделав все упражнения, возвращается в кабинет, к своим телефонам и снова сидит, уставившись на панель с лампочками. Выдержав час, Поппи снова усаживалась на велотренажер, потом переходила к брусьям. Во время кратких перерывов Виктория забиралась к ней на колени. Когда Поппи была занята, кошка, недовольно подергивая хвостом, уходила в соседнюю комнату. Она ни разу не осталась с ней, пока Поппи занималась на брусьях. Интересно, может, это знак, гадала Поппи.

* * *
Гриффин все утро просидел в кафе «У Чарли». Он посчитал, что Поппи нужно время поразмыслить на досуге, вот и решил оставить ее одну, а заодно и самому поработать. Выбрав столик, с которого открывался великолепный вид на чернеющий вдалеке лес, он воткнул вилку своего ноутбука в розетку и принялся внимательно просматривать свои заметки, утвердительно кивая всякий раз, когда Аннет спрашивала, принести ли еще кофе. Мелькали знакомые лица, но никто не присаживался за его столик, ограничиваясь беглыми приветствиями. Гриффин не обижался. Его тоже захватило общее настроение. Лейк-Генри словно чего-то ждал…

Гриффин тоже ждал. Ждал вестей о Хизер, надеясь при этом, что они появятся раньше, чем Поппи решит его судьбу.

* * *
У Кэсси не было привычки метаться из угла в угол. Но к утру в пятницу она была уже весьма близка к этому. На руках у нее было еще несколько дел, но Кэсси чувствовала, что не в состоянии заниматься чем-то еще. Глаза ее скользили по строчкам, но она не понимала ни слова. В городском комитете тоже оставались дела, требующие самого пристального внимания, но Кэсси было не до них. Перед глазами у нее стояло лицо Хизер, и Кэсси думала только о том, что будет, если Чарли Диченца вдруг закусит удила.

Поскольку кабинет был совсем крохотным, Кэсси металась по коридору из конца в конец. Первый поворот она делала у окна, из которого видна была улица, — другой — у противоположного, из которого открывался вид на лес. После того как все разошлись по домам, она, прихватив сотовый телефон, долго еще кружила возле дома. Только почувствовав, что промерзла до костей, Кэсси снова вернулась к себе. И сидела там, пока не почувствовала, что уже не в силах больше оставаться на месте.

* * *
А Мика варил сахар. Кипятил, снимал пенку, тщательно процеживал сироп, следил, чтобы он не переливался через край и не прикипал к донышку, смотрел, как меняются пузырьки и как сироп постепенно превращается в сахар. Потом прогнал свежесваренный сироп через фильтровальный пресс, который вновь заработал с тех пор, как дали электричество, а когда стемнело, принялся разливать его по контейнерам. Затем оглядел выстроившиеся на полки емкости и удовлетворенно вздохнул: выглядело все это довольно внушительно. Полки буквально стонали под тяжестью галлоновых, квартовых и пинтовых контейнеров, и на каждом из них красовалась яркая наклейка «Сахароварня Смитсон».

Сегодня ему помогали Билли с Эмосом, потом ненадолго заскочил и Гриффин. Девочки весь вечер после обеда играли в своем углу. В сахароварне было тепло и уютно.

Мика твердил себе, что так будет всегда. В конце концов, он ведь может варить сироп — он знает, как это делать. Он справится. И выживет — вне зависимости от того, вернется Хизер или уйдет навсегда.

Но он хотел, чтобы она вернулась. Закрыв глаза, он видел, как она с удовольствием разглядывает новые наклейки. А Кэсси все не звонила. Стало быть, из Калифорнии тоже не звонили, подумал Мика. И тяжело вздохнул. Срок, который она дала прокурору, истекал.

* * *
Телефон Кэсси взорвался звонком, когда стрелка часов приблизилась к восьми. Сначала позвонили к ней в офис, но Поппи, зная, что Кэсси уже ушла, переключила звонок на ее домашнюю линию. Малыш Джеми уже крепко спал. Марк купал Этана и Бреда в ванне. А Кэсси приводила в порядок кухню после семейного ужина, гвоздем которого стали испеченные ею шоколадные вафли. Ей хотелось думать, что она испекла их для детей, хотя возня у плиты была только средством как-то убить бесконечно тянувшееся время.

Сердце, едва не выскочив у нее из груди, вдруг ухнуло в пятки и закатилось куда-то в тапочки. Кэсси, споткнувшись, ринулась к телефону.

— Слушаю, — осторожно спросила она.

— Они согласны, — усталым тоном проговорил на том конце генеральный прокурор.

Кэсси на мгновение зажмурилась. Из груди у нее вырвался вздох. Потом губы ее расплылись в улыбке, и она схватилась за грудь, чтобы успокоить бешено колотившееся сердце.

— Они согласны снять все обвинения, — продолжал генеральный прокурор, — но они настаивают на том, чтобы было подписано официальное соглашение о неразглашении информации по этому делу. И требуют, чтобы она приехала сюда и предстала перед судом за попытку избежать ареста.

— Но для чего? — поинтересовалась Кэсси, все еще улыбаясь. Она догадывалась, что у них на уме. Естественно, все это было шито белыми нитками. Только на этот раз все козыри на руках у нее.

— Им нужно, чтобы дело было официально закрыто, — тем же усталым голосом продолжал прокурор. — Они считают, что если его просто прикроют, не дав никаких объяснений, то выйдет только хуже, поскольку вслед за этим на них тут же обрушится лавина вопросов. В случае же публичных слушаний, если мистер Гринелл подтвердит, что все произошло случайно и, стало быть, в смерти Роба некого винить, то потом семья может устроить пресс-конференцию — почтить память покойного, объяснить, что попытка отомстить за его смерть не вернет их сына к жизни и дать понять, что пришло время официально закрыть это дело. Поймите нас правильно, миссис Бирнс — для них это, так сказать, возможность «сохранить лицо». Дайте им хотя бы это слабое утешение.

Пока она слушала, на пороге возник Марк, держа на руках завернутых в махровые простыни раскрасневшихся сыновей. Увидев их, Кэсси, улыбаясь во весь рот, кинулась к ним и порывисто обняла всех троих, после чего, не в силах сдержать возбуждения, закружилась по комнате. Ну, сейчас она покажет этому надутому индюку, что такое настоящий адвокат, злорадно решила она. Пусть думает, что она готова пойти на уступки. Кэсси предвкушала, как слегка поводит его за нос, и только потом нанесет последний, решительный удар.

— Проблема только в одном, — с притворной нерешительностью протянула она, подмигнув Марку. Вкус долгожданной победы, который она уже чувствовала во рту, стал еще слаще, когда во взгляде мужа она прочла гордость за нее. — Если будет созвана пресс-конференция и во время ее прозвучат слова «некого винить», вопросы посыплются все равно. Тут же заподозрят, что моя клиентка все-таки виновна в убийстве, просто у обвинения не хватило доказательств, чтобы это подтвердить, что и стало единственной причиной ее освобождения из-под стражи. Вы хотите, чтобы моя клиентка подписала соглашение о неразглашении информации по этому делу. Боюсь, нам со своей стороны придется потребовать того же от вас. Я не хочу, чтобы моей клиентке пришлось предстать перед судом в атмосфере всеобщего недоброжелательства, где о ней станут говорить как об убийце, представляющей определенную угрозу для общества. Нет, в этом случае я предпочитаю, чтобы она прошла через судебное слушание не по делу о попытке избежать наказания, а по делу об убийстве и благодаря этому очистилась от всех необоснованных подозрений.

Марк, шепотом заулюлюкав, восторженно вскинул вверх сжатую в кулак руку. Потом на мгновение крепко прижал к себе жену. И стал нетерпеливо ждать продолжения. Сердце Кэсси затопила волна благодарности. Какой же он замечательный, подумала она. Изо дня в день много лет подряд терпеть возле себя жену-трудоголика, и не просто терпеть, а еще верно и преданно любить ее! Как же ей повезло!

Между тем ее невидимый собеседник на другом конце провода явно начал терять терпение.

— Ну, знаете, я, как-никак, не могу указывать представителям средств массовой информации, что им думать и что говорить. Всякие ток-шоу просто обожают подобные ситуации. Естественно, я могу проследить, чтобы члены семейства Диченцы воздержались от любых замечаний, оскорбляющих честь и достоинство вашей клиентки, но вот общественное мнение… Извините, это не в моей власти. На людской роток, как говорится, не накинешь платок.

— Извините, вот это как раз в вашей власти, — резко перебила его Кэсси. — И только вы можете уладить все это без лишнего шума. Хизер может предстать перед членами магистрата здесь, в Нью-Гемпшире. Обвинения с нее будут сняты, и на этом все закончится. А она взамен подпишет обязательства никогда, ни с кем ни словом не упоминать о покойном Робе — в обмен на такое же обязательство, которое члены семейства Диченцы дадут в отношении ее самой. И все.

— Но мальчик мертв!

— Насколько я помню, в те годы это был уже далеко не мальчик! — безжалостно отрезала Кэсси. — А взрослый мужчина, не стыдившийся избивать беременную женщину до того, что она была вынуждена обращаться в клинику. А его угрозы заставили ее бросить все, даже ребенка, которого она в то время ждала, отказаться от собственного имени и бежать на другой конец страны. Но вот что я вам скажу. Я вовсе не жажду ничьей крови, поверьте. Если Диченцы будут по-прежнему упираться, что ж — моя клиентка поедет в Калифорнию. И даже подпишет соглашение о неразглашении. А вот я — нет. И если в адрес Хизер прозвучит хоть одно-единственное обвинение, я молчать не стану. Я подниму такой шум, что чертям в аду станет тошно.

В трубке повисло молчание.

— А вы и в самом деле крутая, — с ноткой почти завистливого восхищения проворчал прокурор.

— Угу, — с усмешкой бросила Кэсси. И прижалась к груди мужа.

* * *
Десять минут спустя прокурор снова перезвонил. Именно этого звонка она и ждала. Немного успокоившись, Кэсси схватилась за телефон и принялась обзванивать всех, спеша сообщить радостные новости: сначала, естественно, Мике, потом Поппи и Гриффину, а уже после них — Мэриан, Сигрид, Чарли с Аннет. И, конечно, Камилле. Что-то подсказывало Кэсси, что Хизер с Камиллой связывают не совсем обычные чувства. Она понятия не имела, что тут кроется — да и не хотела знать. Достаточно было того, что есть еще один человек, которому совсем не безразлично, что будет с Хизер.

Глава 22

Суббота, словно ради такого праздника, решила с самого дня порадовать их ярким солнцем и ослепительно синим небом. Хотя, если честно, в такой день, как сегодня, даже проливной дождь вряд ли смог бы испортить им настроение, особенно Поппи. Но солнце всходило все выше, обливая землю жидким золотом, и Поппи восторженно следила за ним, не в силах отвести глаз от этого великолепного зрелища. Потом его затянула легкая дымка, сквозь которую солнце кокетливо поглядывало вниз, словно невеста — сквозь прозрачную фату, и стало немного прохладнее. Гриффин, демонстрируя завидную ловкость и даже фантазию, в это время сделал омлет. Поппи нисколько не возражала против его идеи добавить в омлет изюм, особенно когда Гриффин полил свое творение кленовым сиропом. — «Восхитительно!» — так и сыпалось у него с языка. Гриффина распирала гордость — как-никак это был сироп нового урожая, не утерпев, несколько раз подчеркнул он. Его потрясающий аромат ни с чем не спутаешь.

Поппи изо всех сил старалась делать вид, что ничего особенного не происходит. Но украдкой призналась себе, что это все-таки здорово — когда мужчина вот так суетится вокруг нее.

Естественно, она прекрасно понимала, что у него на уме, читая в нем, как в открытой книге — Гриффин пытался дать ей понять, что в его силах вернуть ее к жизни. Впрочем, забота еще не все, с благодарностью добавила она, вспомнив, с каким уважением он всегда относился к ее желаниям. А взять хотя бы постель, с легкой краской смущения мысленно добавила она. Ведь он не просто удовлетворял себя, пока она, как бревно, лежала на спине, дожидаясь, пока он кончит. Нет, всегда помня о том, чего она не может, он не забывал и о том, что она может — и заставлял ее делать это. Словно какой-то внутренний голос подсказывал это Гриффину, и в результате иногда казалось, что это она в первую очередь дарит ему наслаждение, что в глазах Поппи представлялось чуть ли не волшебством. Он с самого начала смог заставить ее почувствовать себя женщиной.

Словом, все было чудесно — до того момента, когда он снова заводил разговор о женитьбе.

Слава тебе, Господи, он хоть сейчас об этом забыл, благочестиво подумала Поппи. Ни словом не заикнулся — ни вчера вечером, пока они были «У Чарли», ни потом, когда вернулись домой и снова долго занимались любовью, ни даже утром, когда проснулись, уже зная, что Хизер скоро вернется.

— Можно взглянуть на все это и по-другому, — с философским видом проговорил Гриффин, когда они уже собирались снова выйти. — Похоже, в том, что я заварил эту кашу, есть и свои плюсы. Хизер теперь свободна. И ей больше нечего бояться.

Поппи охотно согласилась с ним. Но только частично.

— Официально с ней все в порядке. Но это официально. А что у нее на душе? Вот то-то же. Перед ней сейчас стоит нелегкая задача — каким-то образом увязать вместе ту, которой она когда-то была, и ту, которой она стала.

— Никаких проблем. Мика ведь ее любит. И ничего не изменилось.

— Да, но ты забываешь, что Хизер просто изгнала прошлое из памяти. То, что случилось, заставило его воскреснуть. Теперь ей придется как-то с этим жить.

— Никаких проблем, — с широкой улыбкой повторил Гриффин. — Мика ведь любит ее. И ничего не изменилось.

Естественно, это было адресовано в первую очередь Поппи. Впрочем, она сразу же догадалась. И была благодарна Гриффину еще больше — если такое возможно. И однако… однако она колебалось. Было кое-что еще, что мешало ей принять решение.

Не сегодня, подумала она. Сегодня у них праздник.

* * *
Мику накануне вечером удалось выпроводить к Чарли — но только лишь потому, что Камилла, явившаяся посидеть с девочками, буквально вытолкала его за дверь. Впрочем, просидел он там недолго — ровно столько, сколько понадобилось, чтобы поблагодарить всех, кто столько сделал для него, — после чего на всех парах понесся домой. В такой день, как сейчас, он чувствовал, что должен быть с дочерьми.

Они были его жизнью — они, две его дочки, да еще кленовый сироп. Дочки щедро дарили его любовью — так же щедро, как клены одаривали его своим соком. Он просто счастливчик, благодарно думал Мика. У некоторых и того нет.

Он снова и снова повторял это себе — может быть, потому, что думать о Хизер было слишком страшно. Почти до утра он пролежал в постели, ни на минуту не сомкнув глаз. Ему казалось, она рядом, он чувствовал тепло, исходившее от ее тела, блаженно вздыхал и на мгновение проваливался в сон. А когда просыпался, ее не было… И Мика вновь беспокойно крутился в постели.

Он не стал рассказывать девочкам о той сделке, которую заключила Кэсси. Конечно, это была трусость с его стороны, вернее, даже глупость, но ему до смерти не хотелось отвечать на вопрос, когда же она вернется домой. Честно говоря, он и сам толком этого не знал, потому что этого не знала и Кэсси. Она что-то бормотала вчера о магистрате, членах городского совета, о соглашении по поводу неразглашения, которое якобы необходимо подписать. Но все это разом вылетело у Мики из головы, стоило только Кэсси вновь упомянуть о возможном возвращении в Калифорнию.

Да и потом, когда Хизер вернется, было не так уж важно — гораздо больше его волновало, вернется ли она вообще? Мика догадывался, что не узнает об этом до последней минуты. И боялся, что невольно возбудит в дочерях надежду, которой, возможно, не суждено сбыться.

Стар без всяких оговорок желала получить свою мамочку назад. Девочка страшно боялась вновь оказаться брошенной — мысль о том, что Хизер может выбрать не их с Мисси, а ту, другую свою дочку, стала для Стар настоящим кошмаром. А вот Мисси, напротив, была не так уж уверена, что хочет возвращения Хизер. Она еще не простила ее ухода и нарочно растравляла в своей душе горечь и обиду на «бросившую» их мачеху. Впрочем, в душе Мика ее понимал. Он и сам сначала чувствовал примерно то же. В этом отношении Мисси пошла в него. А Стар? А Стар росла точной копией Хизер — причем до такой степени, что это иной раз казалось невероятным. И если она решит остаться в Калифорнии, для малышки Стар это будет ужасным ударом.

Мысли кружились у него в голове, словно вспугнутые летучие мыши. Когда, к большому его облегчению, наступило утро, он накормил девочек завтраком, одел их потеплее, после чего велел им забраться в кабину трактора и отвез на сахароварню. Слава богу, там не было ни телефона, ни телевизора, да и риск появления нежданных гостей в такую погоду был не слишком велик. Мика любил каждый дюйм этой земли. Он был плоть от плоти ее. Здесь он был в безопасности. Здесь все казалось вечным, надежным и неизменным. И ему хотелось, чтобы обе его дочки поняли и почувствовали это так же, как понимал и чувствовал он сам.

Спустив их на землю, Мика помог им пробраться по глубокому снегу к огромной груде валунов. Она была тут с незапамятных времен — именно тут прятался он еще мальчишкой, когда хотел побыть один. Вдалеке на солнце поблескивали трубы, тянувшиеся от одного ствола к другому, но здесь их сплошной стеной окружали ели. И оттого казалось, что они внезапно попали на необитаемый остров, отрезанные от всего остального мира.

Одну за другой Мика подсадил дочек на самый верх. Потом вскарабкался следом и уселся между ними, свесив длинные ноги. Мика ничего не говорил — просто сидел, смотрел и слушал. Деревья, обступившие их со всех сторон, были как на подбор — великаны. Пушистые сосны, вечнозеленые тсуги[7] и хемлоки[8], голубые ели, на фоне которых, особенно в тех местах, где их лапы спускались до самой земли, снег казался особенно белым. Часть веток, не выдержавших тяжести снега, сломались, но это почти не бросалось в глаза.

— Господь Бог сам убрал лишние? — спросила Мисси, и Мика кивнул.

— Шшш… слушайте! — одернула их Стар. Лес казался живым — отовсюду, со всех сторон слышалось слабое перешептывание, пересмеивание — он как будто жил своей собственной жизнью, то ли не стесняясь их присутствия, то ли привыкнув считать их своими. Стар повернулась к отцу. Но хотя глаза ее вновь показались ему огромными, теперь в них не было страха — только восторг перед тем, что она называла «шепотом леса» или «снежными песнями».

Все это были любимые словечки Хизер. Ей как-то всегда удавалось удивительно точно выразить словами то, что Мика чувствовал и сам, но был бессилен объяснить. И вдруг он понял: вернется к ним Хизер или нет, она будет по-прежнему жить в их душе… она останется с ними навсегда.

Он промолчал — и даже не столько из-за благоговения перед тишиной, сколько потому, что был просто не в состоянии говорить. Горло ему сдавило, Мику переполняли чувства, которым он и названия-то не знал. Окончательно растерявшись, он постарался проглотить их вместе со вставшим в горле комком, полной грудью вдохнул кристально чистый мартовский воздух и заставил себя ни о чем не думать.

Так они сидели все вместе довольно долго, и Мике казалось, что дочки чувствуют то же, что и он. Наконец, стряхнув с себя оцепенение, он помог им спуститься и спрыгнул сам. Мисси, весело размахивая руками, вприпрыжку помчалась вперед, ловко лавируя между пнями, в то время как Стар, примолкнув, тащилась вслед за отцом, пристально разглядывая что-то у себя под ногами и временами совала нос в щели и дупла, любуясь крохотными обитателями леса.

Мика незаметно поглядывал на них, не спуская при этом глаз с синего шланга, который мало-помалу наполнялся соком. Наконец, окликнув расшумевшихся дочек, он погнал их к трактору и двинулся вниз, к подножию холма. К тому времени, как они добрались до сахароварни, чаны были до краев наполнены свежим соком, казалось, только и ждавшим, когда его станут варить, а дорожка к ней была напрочь забита грузовиками.

Обитатели Лейк-Генри явились варить кленовый сироп.

* * *
Поппи добралась до Мики вскоре после появления первого грузовика. Прошмыгнув мимо него, она двинулась прямо к дому, припарковала машину и вместе с Гриффином вытащила огромную коробку чили, за которой они заезжали к Чарли. Однако протиснуться в кухню оказалось настоящей проблемой — она оказалась до отказа забита коробками и кульками с едой. А людей тут столпилось даже больше, чем наутро после снежной бури.

Окинув их взглядом, Поппи почувствовала, как ее захлестывает гордость. Это был ее город, а все эти люди — ее людьми. Они собирались так каждый год, чтобы отметить завершение сезона варки сиропа — заранее выбирали день, когда солнце скрывалось за облаками, но воздух был чист и прозрачен, а у детей не было уроков — потому что, как Рождество, праздник кленового сахара просто невозможен без детского визга и смеха. А благополучное завершение дела Хизер только заставило всех веселиться еще больше.

Во всяком случае, на душе у Мики было легко. За какие-то десять минут он улыбался больше, чем за весь последний месяц. В сахароварню он отправился не один, а с целой свитой из местных, чинной вереницей следовавшей за ним. Это была самая забавная часть празднества.

Чем больше народу в сахароварне, тем слаще будет кленовый сироп.

Так когда-то говорила Хизер, спохватилась Поппи, глядя вслед процессии. Гриффин уже умчался на сахароварню — таскал охапками дрова из поленницы и с грохотом сваливал их возле старенького железного вагончика-платформы. С силой оттолкнувшись, Поппи заставила примерзшие колеса своего кресла сдвинуться с места и, обогнув дом, успела присоединиться к хвосту процессии.

А далеко впереди нее, у самого подножия холма, Мика уже распахнул настежь дверь сахароварни и шутливым жестом пригласил внутрь тех, кто следовал за ним. И при этом случайно глянул вниз, на дорогу.

Словно пораженный громом, Мика оцепенел. На лице его жили только глаза — будто повинуясь чьему-то приказу, они следовали за тем, что, невидимое остальным, двигалось по дороге.

Похолодев от какого-то неясного предчувствия, Поппи повернула голову в ту же сторону. И увидела темно-красную машину последней модели, явно неместную — уж слишком бросался в глаза ее цвет. Это не могла быть Хизер — для ее появления было слишком рано. И не ФБР — слишком яркая. Скорее уж одна из тех, что берут напрокат, решила Поппи. Возможно, какой-то репортер, примчавшийся сюда прямехонько из аэропорта.

Поппи метнула беспомощный взгляд в сторону сахароварни и увидела Гриффина. Словно почуяв что-то, он присоединился к Мике. Рядом с ними, плечом к плечу, уже стоял Джон. Вот и отлично. Поппи мысленно потерла руки. Если это и вправду репортер, его ждет достойная встреча. Пресса против прессы!

Красная машина двигалась медленно, пробираясь между выстроившимися вдоль дороги грузовиками. Потом робко припарковалась позади дома. Водитель еще не успел открыть дверцу, как у Поппи часто-часто заколотилось сердце.

— Боже милостивый! — онемевшими губами пробормотала она. И двинулась вперед, бесцеремонно расталкивая остальных и не сводя глаз с неловко топтавшегося у машины Нормана Андерсона. Он заметил ее почти сразу же — лицо его слегка побледнело, и он сделал несколько судорожных глотков, словно ему не хватало воздуха. Его затравленный вид ясно говорил о том, что бедняге и в голову бы не пришло свалиться им на голову, да еще без приглашения, если бы не его сумасбродная четырнадцатилетняя дочка, вившая из него веревки.

Поппи лишний раз убедилась в этом, когда хлопнула соседняя дверь, и Tea, выбравшись из машины, встала рядом с отцом. В джинсах и высоких теплых ботинках, в куртке из верблюжьей шерсти зеленовато-коричневого цвета и беретике в тон, из-под которого волнами выбивались густые, длинные волосы, девушка выглядела очень юной и очень хорошенькой. Руки она зябко прятала в карманах. На лице были написаны страх и одновременно возбуждение. Увидев Поппи, она радостно просияла. Видно было, что с души ее словно камень упал.

Иное дело Поппи. Еще недавно она страшно гордилась тем, что так легко нашла общий язык с дочерью Хизер. И вот теперь ей впервые пришло в голову, а не рано ли она радовалась. Иначе говоря, не она ли несет ответственность за то, что Тее пришло в голову приехать в Лейк-Генри, да еще так удивительно не вовремя?

Поппи поспешно подкатилась к ним. Ей страшно было даже думать о том, что случится, если вдруг появится еще и Хизер. Для того, чтобы переполошить весь город, вполне достаточно и одной Теи, в отчаянии думала она.

Норман перехватил Поппи на полдороге.

— Простите, — глухо проговорил он. — Но если бы я сказал «нет», Tea приехала бы без меня. Этого я допустить не мог. Ей хотелось познакомиться с Микой. И своими глазами увидеть город, где живет ее мать. Я решил, что мы попробуем сделать это незаметно. — Он окинул задумчивым взглядом глазевшую на них безмолвную толпу людей и сокрушенно покачал головой. — По-видимому, нам это не удалось.

Tea, обхватив Поппи за шею, порывисто поцеловала ее в щеку.

— Простите, — прошептала она, — это так ужасно — то, что я сделала?

«Они еще ничего не знают!» — вдруг дошло до Поппи.

— Пока не знаю, — выдохнула она. — Посмотрим. — Ей внезапно пришло в голову, что их всего трое — Tea, она сама и Норман — против всего Лейк-Генри, когда вдруг возле нее словно из-под земли вырос Гриффин. И радушно протянул руку.

— Мистер Андерсон, я Гриффин Хьюз. Добро пожаловать в Лейк-Генри.

— Спасибо, — облегченно выдохнул Норман.

Поппи пришло в голову, что он явно не меньше рад появлению Гриффина, чем она сама.

* * *
«Облегчение» было явно не то слово, которое выбрал бы Мика, чтобы передать свои чувства в этот момент. Скорее уж наоборот. Он мечтал только о том, чтобы Хизер вернулась назад, к прежней жизни, оставив позади себя все, что связывало ее с прошлым, и в первую очередь свою дочь. Но он хорошо понимал, что говорить об этом уже поздно. Достаточно было беглого взгляда, чтобы догадаться, кто эта хорошенькая девушка, повисшая на шее Поппи, дочь Хизер. Она была похожа на мать как две капли воды — только моложе, ярче, элегантнее. Наверное, так выглядела бы и Хизер, живи она в Калифорнии, а не в такой глуши, как Лейк-Генри, с внезапной горечью вдруг подумал он.

Само собой, никакой радости он при этом не испытывал.

Бессознательно стараясь ухватиться за то, что принадлежало ему — ему одному, — он огляделся в поисках Стар и Мисси. Мисси он заметил первой — ее темная головка мелькала в толпе. Дочь решительной походкой направлялась к дому. Убедившись, что Мэйда, заметив это, украдкой последовала за ней, Мика стал искать взглядом Стар. На одно короткое, но страшное мгновение сердце его сжалось от страха. Но вот он заметил ее — Стар проталкивалась сквозь толпу к Поппи.

— Стар! — окликнул он ее.

Она словно не слышала.

Выругавшись сквозь зубы, он последовал за ней. Мозг его неотступно сверлила мысль о том, что он, похоже, вот-вот потеряет все, что до сих пор составляло счастье и смысл его жизни.

* * *
А Поппи вначале даже не заметила Стар. Tea тарахтела как заведенная — твердила, что это она все затеяла, каялась, клялась, что они ненадолго, что она просто хотела увидеть все «хоть одним глазочком». Чудом сумев прорваться сквозь этот нескончаемый монолог, Норман кислым тоном ухитрился вставить, что они не могли выбрать более неудачного времени для приезда и, может быть, им лучше немедленно уехать, скажем, на север, в Вермонт, покататься на лыжах. Все это время Поппи переглядывалась с Гриффином, словно советуясь, что теперь делать: представить Андерсонов Мике или сделать вид, что ничего не произошло и вернуться к тому, чем все они, собственно, и собирались заняться — к варке кленового сиропа?

Из этого остолбенения Поппи вывело появление Стар. Остановившись возле них, девочка прислонилась к ее креслу.

— Ох! Стар, это ты?

Но Стар даже не смотрела на нее. Ее большие, темные, задумчивые глаза были прикованы к лицу Теи.

— Ух ты! — удивленно присвистнула та. — Вот, значит, как… — Неожиданно она улыбнулась и протянула Стар руку. — Привет! Ты ведь Стар, верно?

Та, не сводя с нее глаз, молча кивнула.

— А я видела твое фото, — объяснила Tea. — Ты там в точности такая, как в жизни.

— А ты очень похожа на мамочку, — прошептала Стар.

Мика, выскользнув из толпы, широкими шагами направился к ним. Он встал за спиной дочери, с вызовом глядя на Нормана, и у Поппи от страха сердце юркнуло в пятки — до такой степени Мика сейчас напоминал вставшего на задние лапы разъяренного гризли. «Вот это уж совсем ни к чему!» — промелькнуло у нее в голове. В конце концов, пора забыть прошлое. Главное сейчас это то, что Tea наконец нашлась. И по собственной воле приехала сюда. Да, у этой девочки сильная воля, с невольным уважением подумала Поппи. Значит, она стремится отыскать свои корни. Что ж, это хорошо.

Поппи дернула Мику за рукав — раз, другой, пока он не заметил ее.

— Время, может, и не совсем удачное, — шепнула она, — а вот чувства похвальные. — По-прежнему держа Мику за руку, она повернулась к Тее. — Это Мика. Ему сегодня пришлось изрядно поволноваться, да и всем нам — ведь мы не знаем точно, когда Хизер отпустят домой. Поэтому, чтобы не мучиться ожиданием, мы решили отпраздновать конец сезона приготовления кленового сиропа. Мика сейчас как раз собирался его варить. Хотите посмотреть, как это делается? — Мика дернулся было, но Поппи, словно клещами, сдавила ему руку.

У Теи глаза полезли на лоб. Потом лицо ее разом просветлело.

— Я бы с радостью, — искренне сказала она.

Поппи вопросительно посмотрела на Мику. В конце концов, это был его дом, его земля, его кленовый сок. И хотя Хизер одной предстоит решать, станет ли она в будущем встречаться с дочерью, но здесь решение оставалось за ним. Сейчас только от него зависит, останутся ли Tea с отцом или им придется уехать.

Но прежде, чем Мика успел что-то сказать, вперед выступила Стар. Остановившись перед Теей, она некоторое время пытливо разглядывала ее, потом приветливо, хоть и не слишком решительно пожала ей руку. И повернулась к отцу.

* * *
Естественно, после этого Мике уже ничего не оставалось, как последовать примеру Нормана Андерсона — когда тот, не выдержав осады и сдавшись на милость дочери, покорно позволил ей привезти его в Лейк-Генри. Мика многое бы отдал, чтобы ноги Теи тут не было. И еще больше — чтобы ее не было вообще. Однако она была, и с этим уже ничего невозможно было поделать. И понемногу он начинал понимать, что чувствовала Стар. От Теи исходило такое же ощущение доброты, великодушия, душевной щедрости, что и от Хизер. Даже не будь Стар, обреченно подумал он, вряд ли бы у него хватило бы мужества указать ей рукой на дверь. И потом, эта девочка, как-никак, была плотью от плоти Хизер, которую он любил.

Но он любил и Мисси, а Мисси явно была расстроена. Нужно было отыскать ее, и как можно скорее. Поэтому, отправив всех на сахароварню и попросив ждать его там, сам Мика двинулся назад к дому. Мисси отыскалась в спальне, там же была и Мэйда. Обе устроились на краешке постели.

— Мы тут как раз кое-что обсуждали, — с беглой улыбкой объяснила ему Мэйда. По-моему, Мисси просто нужно было немного отвести душу.

— Оказывается, у нее какие-то тайны, — с вызовом бросила Мисси. И тут же сморщилась, словно собираясь заплакать.

Мика присел перед ней на корточки.

— Понимаешь… у нее тогда просто не было выбора.

— Но у нее есть еще одна, другая семья!

— Нет. Ничего подобного.

— Тогда кто это… эта девчонка? Которая только что приехала? Что-то я не помню, чтобы Хизер когда-нибудь рассказывала о ней! Да она вообще ничего нам не рассказывала!

Мика растерялся. Он не знал, что на это сказать. Вообще говоря, в чем-то Мисси, безусловно, была права. Однако во всем этом была и другая сторона, та самая, о которой девочка даже не подозревала. И потом, если уж быть совсем честным, он и сам никогда и ни о чем ее не спрашивал. Может быть, потому что не хотел знать. Хизер так давно и прочно вошла в его жизнь, что Мика подсознательно уверил себя, будто до него ничего значительного в ее жизни вообще не было. Ему не хотелось думать о ее прошлом, и поэтому он просто уверил себя в том, что все это не имеет никакого значения. Так было проще и спокойнее. Он сам позволил, чтобы это случилось. Так что винить одну Хизер было бы просто несправедливо. Часть вины лежит и на нем.

Сознание этого тяжким грузом легло ему на плечи. Но это было справедливо, и Мика это знал.

— Знаешь, давай поговорим об этом, когда она вернется.

— Не хочу. Не хочу, чтобы она возвращалась!

— А я хочу. Я люблю ее. Понимаешь, Стар, все мы порой делаем ошибки: и ты, и я, и все остальные тоже. Хизер тоже сделала ошибку, и сейчас мы должны простить ее.

Подбородок у Мисси задрожал.

— А вот я не прощу! Ни за что!

— Тогда ты потеряешь ее. Ты именно этого хочешь?

Мисси не ответила.

Мика направился к двери.

— Мы собирались делать сахар на снегу. Тебе принести немного?

Она как будто немного расслабилась.

— Не знаю… — смущенно промямлила она. — Может быть, потом…

— Ну, мне пора идти, а то кто же будет его делать? — Поколебавшись немного, Мика протянул дочери руку. Но она, словно не понимая, просто смотрела на нее. Рука его опустилось. Мике внезапно пришло в голову, что в свое время Мисси станет сущим наказанием, и вот тогда ему уж точно не обойтись без помощи Хизер. Сейчас он и так сделал все, что мог. Правда, не так уж много, виновато подумал он про себя, вспомнив, как старательно избегал быть излишне откровенным с дочерью. Может быть, это трусость, но… кленовый сок не мог ждать. — Ладно, — кивнул он, — приходи, когда захочешь.

* * *
Мика принялся варить сок, который еще только начинал прибывать, и это потребовало от него напряжения всех его сил. О Хизер он просто забыл — думать о ней сейчас не было времени. Впрочем, о Тее тоже. Он помнил, что сахароварня до отказа забита людьми и что остальные — дети и взрослые — толпятся снаружи, набивая снегом чистые пластиковые бутылки, миски, тарелки и тазики. Кроме пиршества, которое ждало их в доме, было еще море кофе. Невероятное количество горячего шоколада. И, конечно, яблочного сидра. В воздухе витали обрывки разговоров, неизбежных во время подобного праздничного мероприятия, и Мика иногда ловил себя на том, что волей-неволей слышит часть из них.

Первая порция кленового сока быстро превратилась в сироп. Подняв последний из котлов, Мика наклонил его, сливая кипящую, густеющую на глазах жидкость в фильтровочный пресс. Потом прямо из него разлил процеженный сироп по заранее приготовленным кувшинам, не забыв наполнить расставленные на столе стаканы и чашки. Покончив с этим, Мика вернулся к выпарочному агрегату и занялся второй порцией сока. На этот раз, однако, выждав, когда температура его достигнет нужных семи градусов выше точки кипения, Мика не снял котелок с огня, как полагалось при изготовлении сиропа. Вместо этого он предоставил ему кипеть дальше, аккуратно и постоянно помешивая быстро густеющую жидкость, чтобы она не прилипала к донышку котла и не пригорала. Прошло немного времени, прежде чем она достигла той стадии густоты, которая полагается для изготовления кленового сахара, и Мика, опытным взглядом оценив то, что у него получилось, наполнил два ковша — один для себя, другой для Гриффина — и кивком подозвал его к себе. Оставив у выпарочного агрегата Билли с Эмосом, они вышли на воздух.

На душе у него разом потеплело. Да и как могло быть иначе — ведь тут были все, кого он любил: Поппи, Лили и Джон, Кэсси с мужем и тремя их детьми. Чарли с Аннет и те из их детей, кто не остался в магазине, Камилла, семейство Уинслоу, приятельницы Хизер — Сигрид, Мэриан и Лейла Хиггинс вместе с теми, кто не поленился явиться сюда с другого конца озера и даже с Риджа — а также Вилли Джейк, после ареста Хизер державшийся тише воды ниже травы. Впрочем, Мика не таил на него обиды. Да и на Нормана Андерсона тоже — завладевшая им Мэйда показала ему, что такое хваленое гостеприимство жителей Лейк-Генри. А сама она, судя по блаженному выражению ее лица, была совершенно очарована Норманом.

Полуденное солнце щедро позолотило все — от теплых курток и шапок, в другое время, да еще на пороге весны выглядевших слегка обшарпанными, до веселых, раскрасневшихся лиц и склонов холма. А неподалеку огромный стол буквально ломился под тяжестью разносолов: коробок с засахаренными орешками, пончиками, жареными пирожками, пирогами и пышками, окруженных ровными рядами банок с разными соленьями и маринадами, между которыми красовались тарелки, стаканы и салфетки.

Мика едва успел опустить свой ковш, как его со всех сторон обступила галдящая толпа детей, у каждого в руках была миска или супница, набитая снегом. Обходя их одного за другим, он тонкой струйкой лил в миски со снегом сироп, стараясь, чтобы каждый узор получался забавнее и причудливее другого, и переходил к следующему. Ему не было нужды оглядываться — смотреть, что будет дальше. Оказавшись в холодном снегу, сироп мгновенно застывал и становился твердым, как камень, так что его без труда можно было извлечь оттуда вилкой или даже руками. «Кленовый воск» — так некогда называли его, но теперь это название уже давно забылось, сменившись «сахаром на снегу», тем более что последнее нравилось всем куда больше. Есть его просто так, без всего, было здорово. Но если с пирожками или пышками — тогда это было просто объедение.

Это было одним из самых счастливых воспоминаний его собственного детства. Погрузившись в прошлое, Мика поймал себя на том, что машинально выписывает струйкой первые буквы имени каждого, кто ждал своей очереди — просто чтобы позабавить малышню, восторженным писком и визгом встретивших его затею. Стар радостно захихикала, увидев, как отец тщательно выписывает в ее миске букву С. Потом она подсунула ему другую миску. Заметив, как Стар осторожно покосилась в сторону скромно стоявшей в стороне Теи, Мика обо всем догадался. И вывел причудливо изогнутое Т. Сердце Мики подпрыгнуло, когда Стар наградила его звонким поцелуем.

Она уже повернулась, чтобы бежать, когда он ухватил ее за край куртки.

— А где твоя сестра?

— Не знаю. — Судя по всему, Стар не слишком переживала по поводу отсутствия Мисси. Новая знакомая, так похожая на Хизер, совершенно обворожила ее.

Гриффин, разливавший сироп по мискам возле него, толкнул Мику локтем в бок.

— Она подходила ко мне вместе с дочками Роуз Уинслоу. Они вон там, ниже, на склоне холма.

Мика машинально покосился в ту сторону, куда незаметно указывал Гриффин. Да, Мисси была там — сидела на снегу в компании Эммы, Рут и еще полудюжины других девочек. Разглядывая сахарную фигурку в своей тарелке, она радостно хохотала и казалась совершенно счастливой.

Словно камень свалился у него с души, и Мика вновь вернулся к своему занятию. Теперь, когда малышня получила свои фигурки, вслед за ними один за другим стали подходить и взрослые. Не прошло и нескольких секунд, как его ковш опустел. Мика только успел подумать о том, что пора сходить на сахароварню за новой порцией, когда краем глаза заметил далеко внизу, у подножия холма, приближавшуюся к дому полицейскую машину.

Трясущимися руками он поставил ковш на землю и выпрямился. Мика твердил себе, что это наверняка Пит — завернул посмотреть, как они веселятся. Но по спине у него пополз ледяной холодок, и в душе вдруг шевельнулось предчувствие — и тут он вспомнил, что ему уже с самого утра было как будто не по себе. Судя по всему, это пришло в голову не только ему одному, потому что смех вокруг него стал мало-помалу стихать и по толпе пополз шепоток.

Забыв обо всем, Мика широкими шагами направился к машине. Откуда-то сбоку из толпы вдруг вынырнула Кэсси, но он, словно не заметив ее, продолжал идти. Машина внезапно притормозила, хотя до дома было еще далеко. Она еще не успела остановиться, когда правая дверца ее распахнулась и кто-то выскочил на дорожку.

Мика словно врос в землю. Но стоило ему только увидеть Хизер, как сердце его внезапно остановилось, а потом едва не выпрыгнуло из груди, когда она бегом бросилась к нему. Ее незастегнутая куртка хлопала на ветру, волосы разметались по плечам. Даже на таком расстоянии Мика видел, что она плачет. Но глаза ее сияли, словно серебряные звезды, а лицо светилось от счастья. И самое главное, она бежала — бежала к нему! Все сомнения, терзавшие и мучившие его до сих пор, внезапно развеялись, словно утренний туман. Сейчас он сам вряд ли смог бы объяснить, откуда они взялись. Ведь то, что связывало их с Хизер, не могло исчезнуть вот так, сразу. Их жизни, давно уже слившиеся воедино, их любовь, общие заботы, горести и радости, то, что связывало их, и то, что они делили вместе, все это осталось неизменным. Глупец, с раскаянием подумал он, как он посмел усомниться в Хизер?!

Он и сам не заметил, как кинулся бежать, а через мгновение она уже оказалась в его объятиях и обхватила его за шею с такой силой, что любой другой мужчина, не такой великан, как Мика, давно уже оказался бы задушенным. А Мика? Теперь, когда все его мучения оказались позади, он едва мог дышать — но только от счастья.

— Я люблю тебя, — прошептала она. Потом, вдруг словно натолкнувшись на какую-то невидимую преграду, осторожно отстранилась и бросила на него робкий взгляд. — Ты позволишь мне вернуться? Я так этого хочу…

Мика кончиками загрубевших пальцев смахнул слезы с ее щек и поцеловал ее со всей страстью и нежностью, на которые только был способен. Потом порывисто прижал ее к себе и даже закрыл глаза, чтобы полнее насладиться этим счастьем. Но радость его требовала выхода, и, издав ликующий крик, он закружил Хизер, чувствуя, что сейчас взорвется от счастья. Выходит, чудеса все-таки случаются, промелькнуло у него в голове.

Даже поставив ее на землю, Мика поймал себя на том, что улыбается во весь рот. Впрочем, и Хизер тоже улыбалась так хорошо знакомой ему чуть кривоватой улыбкой, которую не портил даже шрам в уголке ее рта — улыбалась и шептала, что умирает от желания поскорее забраться в душ, избавиться от этого ужасного тюремного запаха, пропитавшего ее насквозь, — только пусть он даст ей кусок ее любимого медового мыла, а еще лучше — заберется в душ вместе с ней. Она смеялась своим же собственным словам, незаметно касаясь его щеки, и это говорило ему о том многом, что связывало их, говорило яснее, чем любые в мире слова.

— Мне нужно увидеть моих девочек, — вдругпрошептала она.

Невероятно — но в ее глазах стояла мольба.

Мика оглянулся на притихшую толпу как раз вовремя, чтобы заметить проталкивающуюся к ним Стар. Девочка подбежала к ним, и Хизер прижала ее к себе так же крепко, как до этого Мику.

— А где Мисси? — спросила она у Стар. Стар оглянулась, разыскивая взглядом сестру. Та стояла поодаль. Вид у нее был такой, словно девочка сама не знала, что ей делать. Лицо ее сморщилось, легко было догадаться, что она с трудом удерживается от того, чтобы не заплакать.

«Иди сюда немедленно!» — едва не рявкнул было Мика, но вовремя сдержался. Именно так когда-то говорил с ним отец — не столько говорил, сколько рычал, и стоило ему только промедлить, как тут же следовало наказание. До сих пор Мика всегда сдерживался, напоминая себе, что он не должен быть таким, как Дейл. И Хизер всегда помогала ему.

Точно так же поступила она и сейчас. Передав ему Стар, Хизер бегом кинулась туда, где стояла Мисси. Мика не видел, говорила ли она что-нибудь — для этого он находился слишком далеко, но заметил, как Хизер чмокнула Мисси в макушку и ласково взъерошила ей волосы.

Подбородок у Мисси задрожал. Малышка украдкой бросила отчаянный взгляд на отца, но тот только молча ждал, что будет дальше. А потом глаза ее, вновь обратившись к Хизер, наполнились слезами. Бурно зарыдав, она кинулась к Хизер на шею, обхватила ее руками и спрятала лицо у нее на плече.

Напряжение разом спало. Радостно гомоня, толпа обступила Хизер. Отпихивая друг друга, все спешили обнять ее, а она счастливо смеялась, крепко прижимая к себе Мисси.

Рука Пита легла Мике на плечо.

— Нам пришлось изрядно повозиться, чтобы доставить ее домой сегодня. Это было самое меньшее, что мы могли для нее сделать. Она славная женщина. Хорошо, что вы вместе.

Мика благодарно потряс ему руку. Все еще держа на руках Стар, но уже сгорая от желания снова оказаться рядом с Хизер, он принялся нетерпеливо проталкиваться сквозь окружавшую ее плотную толпу. Словно почувствовав его присутствие, та оглянулась и обняла его свободной рукой. И вот они вновь были вместе, все четверо — на земле, которая принадлежала им, и окруженные теми, кто любил их и кого любили они. И если бы сейчас кто-нибудь предложил бы Мике миллион за этот вот клочок земли, покрытой деревьями, которые он посадил собственными руками, — да что миллион, даже десять, он отказался бы, не задумываясь. У него было все, о чем любой другой на его месте мог только мечтать.

Испустив долгий, счастливый вздох, он поднял лицо к вершине холма. Там, немного в отдалении от остальных, забытые всеми, молча стояли Андерсоны.

Теперь, когда все сомнения окончательно развеялись, Мика мог позволить себе быть великодушным. Он незаметно тронул Хизер за руку и кивком головы указал на них.

— Тут есть кое-кто, с кем я хочу тебя познакомить. — Он потянул ее за собой, и, держа девочек на руках, они вместе двинулись сквозь толпу. Уже возле самой сахароварни Хизер вдруг сдавленно ахнула и, споткнувшись, застыла на месте.

Мика крепко сжал ее похолодевшие пальцы.

Tea не двинулась с места. На лице ее застыл страх. И тут Мике впервые пришло в голову, что если он сам терзался страхом, что Хизер, узнав о ее существовании, не захочет вернуться к нему, Tea, скорее всего, мучилась ничуть не меньше, только совсем по другой причине — наверняка она боялась, что ее родная мать даже не захочет увидеть ее.

Слегка подтолкнув Хизер вперед, он шепнул ей на ухо:

— Там, позади нее, ее отец. Они просто обожают друг друга. И очень счастливы. Но ей хотелось увидеть тебя.

Хизер подняла на него взгляд. В ее серебристо-серых глазах вновь стояли слезы. И опять — невероятно! — она словно спрашивала у него разрешения.

Сейчас она бы могла просить у него, чего угодно — Мика с радостью сделал бы для нее все, даже достал бы звезду с неба, будь это только в его силах, так он любил ее в эту минуту.

Должно быть, Хизер прочитала это в его глазах, потому что из груди ее вырвался дрожащий вздох и лицо немного просветлело. А потом, все так же держа Мисси на руках, она направилась к Тее.

* * *
Когда этот долгий, насыщенный переживаниями день наконец подошел к концу, Поппи догадалась, что ей нужно сделать. Она и сама толком не понимала, что натолкнуло ее на эту мысль — радость Мики, сияющие счастьем глаза Хизер или преобразившееся лицо Мэйды. Но что-то подсказывало ей, что и в ней тоже зреет какое-то решение.

Потрясающе — но на следующий день Мика напрочь забыл о сиропе. Он хотел только одного — быть с Хизер. Стало быть, Гриффин оказался в полном распоряжении Поппи. Он развел в камине жаркий огонь и объявил, что станет отвечать на телефонные звонки. А Поппи переоделась и отправилась в комнату с тренажерами. Виктория, естественно, незамедлительно последовала за ней, но уселась возле двери, словно бдительный часовой. Поппи невольно усмехнулась, глянув на ее серьезную морду — ей вдруг пришло в голову, что это не случайно. Неужели догадливая киска намерена проследить, чтобы Поппи не смалодушничала? И теперь собирается стеречь у двери, чтобы хозяйке не вздумалось потихоньку удрать.

Но у Поппи и в мыслях не было отказываться от своего намерения.

Время пришло.

Сделав все упражнения, предназначенные для укрепления мышц верхней части тела, Поппи пересела на велосипедный тренажер и немного покрутила педали. Почувствовав, что уже разогрелась, и решив, что для разминки этого вполне достаточно, она подъехала к стене, где висели крепления для ног, на которые она до этого старалась даже не смотреть. Она ненавидела их — ненавидела люто, до дрожи в спине. От одного их вида к горлу подкатывала липкая тошнота, а от грохота и лязганья, который они издавали при малейшем прикосновении, ныли зубы. Однако теперь в ее глазах они выглядели несколько по-другому. Это была возможность коренным образом изменить всю ее жизнь. Это было начало…

Осторожно положив щитки на колени, Поппи тронула кресло с места и вернулась обратно к параллельным брусьям. Она долго смотрела на них, потом набрала полную грудь воздуха, зажмурилась и позвала Гриффина.

Он появился на пороге почти сразу же, словно караулил за дверью, заранее зная, что она позовет. На губах его была улыбка. Но как только взгляд Гриффина упал на то, что лежало у нее на коленях, улыбку словно ветром сдуло. Он поднял на Поппи глаза, и взгляды их встретились. В его глазах она прочла вопрос. И еще… может быть, она ошиблась, но ей показалось, что в глазах Гриффина вдруг вспыхнула надежда. Ей сразу стало легче на душе. Приободрившись, Поппи протянула ему щитки.

— Знаешь, пристегнуть эту штуку к ногам — задачка не для слабонервных, — робко улыбаясь, проговорила она. — Может, поможешь, а?

* * *
Прошло четыре недели, и как-то раз днем Поппи собралась и потихоньку куда-то уехала одна. Она не сказала, куда. Впрочем, никто ее не спрашивал — когда она уезжала, Гриффин, засев в кабинете, с головой погрузился в работу. Дорвавшись, наконец, до биографии Хэйдена, он был настолько занят, что молча кивнул ей, не поднимая глаз, решив, что Поппи захотелось ненадолго смотаться в город. Впрочем, она ничего не имела против этого. Занят — так занят! И замечательно — меньше вопросов. Вообще говоря, последние день-два и сама она была по уши в заботах.

Забравшись в свой внедорожник, Поппи опустила окно и с наслаждением вдохнула теплый, насыщенный ароматами весны воздух. Пришел апрель, принеся с собой теплые дожди, моментально превратившие все незаасфальтированные дороги в болото. К счастью, кленовый сезон наконец закончился. Теперь о нем можно было забыть до будущего года. На деревьях стали понемногу набухать почки. И несмотря на неизбежную в это время сырость и грязь, настроение у Поппи было приподнятое. В воздухе витали запахи влажной земли и какие-то неясные, но приятные обещания.

Лед на озере тронулся накануне, в два часа пополудни. Боясь пропустить этот момент, Поппи с волнением подкарауливала его возле окна. Заметив, что лед начинает потрескивать, она крикнула Гриффину, чтобы тот поднимался, не то он наверняка что-то упустит. Натаниель Роу выиграл ежегодное пари, которое всегда устраивалось в городе, максимально точно предсказав день и час, когда это произойдет, а незадолго до того, как стали сгущаться сумерки, Поппи услышала крики гагар, причем, как ей показалось, крик доносился одновременно с двух сторон — значит, вернулись две стаи. Она еще долго потом прислушалась, стараясь угадать, так ли это, но крик так больше и не повторился. И Поппи сделала вывод, что на озеро вернулись еще не все гагары, стало быть, сражения за территорию еще впереди.

Она бы наверняка и сейчас взялась высматривать гагар, благо дорога, по которой она ехала, все время петляла по берегу озера, если бы мысли ее не были заняты совсем другим. Добравшись до центра города, Поппи миновала городской пляж, потом почту, желтое, в викторианском стиле здание, в котором размещалась и редакция «Лейк Ньюс». Ее руки с такой силой сжимали руль, что побелели костяшки пальцев. На верхней губе Поппи выступили бисеринки пота. Нервы ее были напряжены до предела, но она понимала, что назад пути нет.

Свернув возле церкви, Поппи двинулась вверх по дорожке, которая вела к городскому кладбищу. Когда-то давно дорожку заасфальтировали, но, видимо, случилось это в незапамятные времена, потому сейчас неровная поверхность ее была сплошь покрыта лужами. Снег уже растаял, сохранившись только в самых укромных местах, где-нибудь в чаще леса, но земля пока еще оставалась голой, лишь кое-где, на проплешинах, торчали жалкие остатки прошлогодней пожухлой травы. О том, чтобы съехать с дорожки, нечего было и мечтать — кроме некоторых мест, где земля уже успела немного просохнуть, вся поверхность ее представляла собой отвратительное болото.

Поппи медленно ехала вперед. Вот надгробие ее отца. Проводив его взглядом, Поппи двинулась дальше. А вон там похоронен Гас Киплинг. Но Поппи не остановилась. Одолев небольшой подъем, который вел к месту последнего успокоения Перри, она притормозила, свернула на небольшую полянку, где было посуше, и остановилась.

Боясь передумать, Поппи поспешно выбралась из машины и повернулась, чтобы достать из внедорожника свои вещи. Шаг левой ногой, затянутой в металлические щитки, сильно смахивающие на латы, потом правой. Она уже успела привыкнуть к ним, и если бы не подрагивание пальцев, вряд ли бы кто-то смог догадаться, как она нервничает. Теперь Поппи хваталась за них при первой возможности. Вся ее прежняя жизнь пронеслась перед ее глазами. Вот она в первый раз идет на свидание. Вот решила прокатиться на водных лыжах — тоже в первый раз. А вот очнулась от комы после нескольких недель забытья, когда жизнь ее буквально висела на волоске — очнулась только для того, чтобы узнать, что теперь она на всю жизнь прикована к инвалидному креслу.

Здесь, совсем рядом, лежал Перри. И вот теперь она совсем близко от него. Их разделяли какие-то двадцать ярдов — двадцать ярдов жидкой грязи.

Поспешно, чтобы не дать страху завладеть ею, она вытащила из джипа костыли и оперлась о них. Прикинув на глаз, насколько твердая под ногами земля, и мысленно выбирая, где посуше и где меньше риска поскользнуться, Поппи сдвинулась к самому краю кресла, сделала глубокий вдох и встала.

За прошлый месяц она проделывала это бесчисленное количество раз, радуясь тому, что теперь это получается почти автоматически. В последнее время Поппи обходилась уже без помощи Гриффина. Больше того, ей даже нравилось проделывать это именно тогда, когда его не было дома. Но ей еще никогда не доводилось пользоваться костылями где-то вне дома. Выкинуть такой фортель, когда земля и так с противным чавканьем разъезжается под ногами, уже само по себе было авантюрой чистой воды. А уж учитывая расстояние, которое ей предстояло преодолеть, и то, что в случае, если она упадет, дело может кончиться совсем плохо, то пуститься на такой риск было сумасшествием.

Высунув от напряжения язык, Поппи перенесла вес тела на левую ногу, с помощью правого бедра выбросила правую ногу вперед, оперлась всей своей тяжестью уже на нее, подтянула поближе левую и встала, напряженно выпрямившись и стараясь опираться равномерно на обе ноги. Отдышавшись, она проделала то же самое еще раз, в том же самом порядке — оперлась о левую ногу, выбросила правую вперед с помощью бедра, подтянула непослушную ногу и встала на обе.

Потом еще раз. И еще раз. И еще. Поппи старалась не смотреть назад. Она запретила себе оборачиваться — ей не хотелось думать о том, как далеко от нее осталось инвалидное кресло. Впрочем, на длинный ряд надгробий, вытянувшийся вдоль дорожки, Поппи тоже старалась не оглядываться. Вместо этого она заставила себя смотреть только вперед, стараясь заранее оценить взглядом, насколько она скользкая, и при этом избегая особенно раскисших мест, одновременно сосредоточившись на движении нижней части своего тела.

Она двигалась вперед маленькими шажками — шаг, остановка, — отмечая каждый коротким, облегченным вздохом. Собственно говоря, именно так она и собиралась делать — и решение оказалось правильным. Медленно, неуклюже раскачиваясь во все стороны и хрипло дыша, Поппи пересекла кладбищенский дворик. Потом один из ее костылей внезапно поехал в сторону — видимо, земля оказалась более раскисшей, чем она предполагала, — но все обошлось. К радости Поппи, она даже не покачнулась.

То, что еще совсем недавно, в феврале, выглядело, как причудливой формы огромный сугроб, теперь оказалось каменной скамьей. Именно эта скамья и была целью ее путешествия. Чувствуя, что силы оставляют ее — когда мышцы уже раздирала нестерпимая боль, плечи начинали противно дрожать, а сведенные судорогой бедра становились как каменные, — Поппи смотрела на эту скамью. Потом глубоко вздыхала и шла дальше. Перенести вес на одну ногу, выбросить вперед другую, опереться на нее и подтянуть к себе первую и так еще раз. И еще. И еще. Чем дальше она шла, тем тяжелее давался ей каждый шаг. Дыхание стало хриплым, майка промокла от пота и прилипла к спине. Но с каждым мучительно дававшимся ей шагом скамья все приближалась. И чем ближе она подходила, тем больше крепло ее стремление непременно дойти.

Что ж, может быть, когда-нибудь придет день, когда она доберется до нее, не запыхавшись, небрежным движением перекинет через нее ноги и усядется, мечтала про себя Поппи. И при этом будет еще непринужденно улыбаться, добавила она. Теперь же, пыхтя и задыхаясь, она заставила себя свернуть немного левее, поскольку земля там выглядела посуше. Сердце стучало так, что грозило разорвать ребра и вырваться наружу. Теперь она уже вполне могла бы дотянуться до скамьи и сесть. Но Поппи упрямо решила, что если и сядет, то непременно посредине — лицом к Перри.

Последние несколько шагов дались ей особенно тяжело. Она устала как собака, а дышала как загнанная лошадь — и при этом ее переполняло торжество. Но, ликуя и радуясь одержанной ею победе, Поппи тем не менее чувствовала, как знакомая печаль сжимает ей сердце.

Уже совсем рядом… Поппи сделала один спотыкающийся, неуверенный шаг… потом еще один… и вот она уже держится за край скамьи. Очень осторожно она повернулась. Пользуясь костылями, чтобы удержать равновесие, Поппи опустилась на скамью и положила их рядом с собой. Прошло немало времени, прежде чем она отдышалась и вспомнила, зачем пришла.

И тогда дыхание у нее снова перехватило — но уже совсем по другой причине. Чувствуя, как в горле встал комок, Поппи уставилась на знакомую могильную плиту из серого камня. Глаза у нее защипало. Перри Уокер, прочитала она. Любимый сын и друг, ты слишком рано ушел от нас. Ниже шли даты — рождения и смерти.

Не в силах оторвать взгляд от надписи, читая и вновь перечитывая ее, Поппи чувствовала, как удавка на горле сжимается все туже. Потом, когда глаза ее застлало слезами и надпись расплылась, она попыталась представить себе лицо Перри, таким, каким оно было высечено на гранитной плите. Именно сюда она так долго мечтала прийти.

— Прости меня, — надломленным голосом прошептала она. — Мне так жаль… — Слезы хлынули у нее по лицу, но на этот раз она уже не пыталась бороться с ними. Ухватившись за холодный край каменной скамьи, она оплакивала и Перри, и его осиротевшую семью, и все то, чему уже не суждено сбыться. Она горевала и о своей семье, вновь и вновь переживая то, через что им всем пришлось пройти — по ее вине. Оплакивала она и себя — навсегда ушедшее детство, здоровье, которое уже никогда не вернешь, собственную наивность и любовь к жизни, бесследно погибшие той ночью двенадцать лет назад. А заодно и все то, чего уже никогда не будет и что ей уже не суждено испытать, то, чего не дано понять другим людям — возможность двигаться, жить полной жизнью и не зависеть от кого-то еще — и она плакала, не стараясь сдержать слез. Слезы очищают душу, а душа Поппи так истосковалась по этому.

Она плакала, пока не почувствовала, что у нее уже больше не осталось слез. Однако и тогда она не ушла — ей хотелось подольше побыть с Перри. Шепотом она рассказывала ему обо всем — о том, где она была и что делала с тех пор, когда они виделись в последний раз — и чувствовала, что Перри ее слышит.

Наконец она замолчала и, склонив голову, прочитала молитву. Поппи не знала, откуда она знает ее — сказать по правде, она не знала даже, слышала ли она ее от кого-то или придумала ее сама. Она молила о прощении.

И вдруг до нее донесся какой-то неясный звук. Открыв глаза, Поппи вскинула голову и прислушалась. Прошло, наверное, не меньше минуты, прежде чем звук раздался снова. Но она не пожалела, что ждала. Выпрямившись, Поппи набрала полную грудь влажного весеннего воздуха и почувствовала себя очистившейся. И вместе с этим чувством очищения на ее душу снизошел покой.

Бросив последний взгляд на каменное надгробие на могиле Перри, она подтащила к себе костыли и продела в них руки. Потом тяжело повернула непослушное тело и оглянулась туда, где оставила свою машину.

За ее спиной стоял Гриффин.

Наверное, она должна была бы удивиться, но почему-то не удивилась. В конце концов, он достаточно хорошо ее знал. Наверняка Гриффин догадался, с чего ей вдруг так срочно потребовалось уехать из дому, да еще прихватив с собой костыли. И уж, конечно, знал, чем это она была так занята все последние недели и куда направится сегодня.

И вот сейчас, увидев его рядом, Поппи внезапно поразилась безошибочности его догадки. Он был с ней рядом неотлучно все то время, пока в ней назревала эта перемена. И не только. Собственно говоря, он и был причиной ее, катализатором и той движущей силой, что поддерживала Поппи на ее тернистом пути. Глядя, как он стоит рядом, в своих неизменных джинсах, свитере и в той же самой темно-синей куртке, которая была на нем в тот день, когда они встретились, — того глубокого синего цвета, что подчеркивала и делала глубже синеву его глаз и красное золото растрепавшихся на ветру волос, — Поппи внезапно поняла, что и их встреча была предопределена заранее.

И вновь целый водоворот чувств закружил ее — ничуть не менее сильный, чем когда она увидела на могильной плите лицо Перри. Но тогда ее охватила печаль. А сейчас… сейчас это была любовь. При виде Гриффина сердце Поппи затопила такая бурная радость, что ей показалось, еще немного, и оно разорвется.

Он не двинулся с места, не бросился к ней, чтобы подхватить ее на руки, помочь встать, не принялся ахать, хотя на лице его было написано сомнение. Но весь его вид ясно говорил: «Я верю в тебя!» Гриффин не сомневался, что ей это по силам. Он давно уже понял то, что не понимали многие: если уж Поппи что-то вбила себе в голову, она это сделает, и ничто не в силах этому помешать. И тут, надо признаться, Поппи была с ним совершенно согласна.

Улыбаясь, она двинулась к нему — так же неуклюже выбрасывая вперед и подтягивая ноги, как и прежде, однако ни он, ни она этого почти не замечали. Поппи не оборачивалась, не смотрела на могилу. Прошлое было похоронено. Оно осталось далеко позади, там, куда она не хотела смотреть. Теперь ее взгляд был устремлен вперед, в будущее. Она смотрела на Гриффина.

Он шагнул к ней, только когда она была уже на полпути к нему — но и тогда он умудрился сдержать себя, не побежал, нет. Он шел с нарочитой медлительностью, приноравливаясь к ее шагам, словно ему не было никакой нужды торопиться. И с каждым шагом Поппи чувствовала, что любит его еще больше.

Встретились они примерно на полдороге. И замерли, глядя друг другу в глаза.

— Знаешь, я так люблю тебя, что мне даже страшно, — прошептал он.

Поппи засмеялась. Это было самое лучшее, что он мог ей сказать.

По губам Гриффина скользнула усмешка, но глаза его оставались серьезными. На лице его до сих пор читалось сомнение. И только тут ей пришло в голову, что это никак не связано с его опасениями по поводу ее способности самой пробраться по раскисшей дорожке через грязь.

— А у меня в кармане кое-что есть для тебя, — пробормотал Гриффин, но Поппи знала, что он имеет в виду не карамельку.

— Можно посмотреть? — спросила она, внезапно почувствовав, как в ней вспыхнуло острое любопытство.

Гриффин шагнул к ней.

— Давай. Только сама, — предложил он.

Переложив в одну руку костыли, Поппи быстрым движением сунула руку к нему в карман. И нащупала то, что лежало внутри. Дыхание у нее перехватило.

— Доставай, — шепотом скомандовал он.

На кончике ее пальца блестело кольцо. Гриффин осторожно надел ей его на палец, потом повернул ее руку так, чтобы она могла сама его разглядеть, и Поппи сдавленно ахнула. Сиявший в центре его крупный бриллиант с изысканной огранкой, в обрамлении нескольких других, поменьше, прямоугольной формы, на фоне платиновой оправы смотрелся изумительно.

— Тот, что в середине, когда-то принадлежал моей матери, — тихо объяснил он. — Для меня большая честь, если ты согласишься носить его.

Поппи от волнения едва могла дышать.

— Боже милостивый! — изумленно прошептала она. — Это просто потрясающе!

И вдруг она почувствовала, что уже не в силах больше стоять. Ноги у нее подламывались. Поппи обхватила Гриффина за шею, и костыли со звоном рухнули на землю. Засмеявшись, Гриффин подхватил ее на руки.

— Потрясающе, значит? — подмигнул он. — Так это «да» или «нет»?

— Да! Да, конечно! — закричала она. И ей эхом откликнулся другой крик — тот самый, который она слышала совсем недавно. Крик этот несся над озером, и сердце Поппи на миг остановилось, потому что крик этот означал возрождение.

В Лейк-Генри вернулись гагары.


Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Примечания

1

Поппи (poppy) — мак. (Здесь и далее примеч. пер.)

(обратно)

2

Фут — 30,48 см, дюйм — 2,54 см. Рост Гриффина составляет 177,8 м.

(обратно)

3

Тобогган — сани для спуска с гор.

(обратно)

4

4 июля — День Независимости.

(обратно)

5

Порт-кошер — старинные крытые въездные ворота для кареты или коляски.

(обратно)

6

Аффидевит — письменное показание, подтвержденное присягой или торжественным заявлением.

(обратно)

7

Тсуги — род хвойных вечнозеленых деревьев семейства сосновых.

(обратно)

8

Хемлоки — североамериканские виды деревьев из рода тсуга семейства сосновых.

(обратно)

Оглавление

  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 19
  • Глава 20
  • Глава 21
  • Глава 22
  • *** Примечания ***