Шарлотта Джейн Остин [Джулия Баррет] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Джулия Баррет Шарлотта Джейн Остин

Часть первая

Глава первая

Джентльмен и леди, совершающие путешествие от Танбриджа к той части Сассекса, которая лежит между Гастингсом и Истбурном, и вынужденные по деловым причинам оставить проторенную дорогу и двинуться по непроезжей колее, имели несчастье перевернуться в повозке во время подъема по каменистой тропке, где песок перемежался с камнями. Несчастье случилось поблизости от дома единственного здесь джентльмена — возница счел этот дом местом назначения, и его с великим трудом удалось убедить проехать мимо.

Он так ворчал и ругался, так пожимал плечами, так безжалостно подстегивал лошадей, что можно было заподозрить, будто он перевернул своих пассажиров специально (особенно если принять во внимание, что повозка не принадлежала его хозяину). Правда, нельзя было не заметить, что дорога несомненно ухудшилась, едва они миновали вышеупомянутый дом, и возница выражал свое возмущение всеми доступными ему способами, утверждая, что по этой дороге можно проехать только на телеге, да и то с трудом.

Впрочем, последствия несчастного случая оказались не столь тяжелыми, поскольку повозка катилась очень медленно, так что джентльмен только кряхтел себе под нос, выбираясь из перевернутого средства передвижения, и весь его ущерб ограничился несколькими синяками, шишками и испорченным настроением. Но, к несчастью, выходя из повозки, джентльмен растянул себе лодыжку; и, как только это обнаружилось, он не преминул обратиться с резкими словами к вознице и к собственной супруге, после чего уселся на дорогу, будучи не в состоянии стоять на ногах.

— Здесь явно что-то не так, — заявил он, растирая лодыжку рукой. — Но ты не волнуйся, дорогая, — успокоил он жену, с улыбкой взглянув на нее, — лучшего места и найти было нельзя. Как говорится, нет худа без добра. Наверное, этого можно было бы ожидать. Совсем скоро наши мучения окончатся. Вон там, полагаю, меня излечат, — напыщенно произнес джентльмен, указывая на премиленький коттедж, который так романтично приютился среди деревьев на вершине холма, на некотором расстоянии от них.

— А разве это не то самое место?

Его супруга очень надеялась, что так оно и есть, — она стояла рядом, не в состоянии ни сделать какое-либо движение, ни хотя бы пошевелиться. Увидев нескольких людей, спешащих им на помощь, она наконец почувствовала облегчение. Аварию с повозкой заметили на поле, окружавшем особняк, мимо которого они только что проехали, и к ним бежали крепкие мужчины. Среди них был джентльмен приятной наружности, несомненно владелец этих мест, которому выпало счастье оказаться в момент катастрофы на поле с тремя-четырьмя своими косарями, готовыми услужить хозяину при малейшей возможности.

Мистер Хейвуд — именно так звали нашего достославного землевладельца и хозяина дома — приблизился к повозке и выразил пострадавшим свои соболезнования, обеспокоенно поинтересовавшись последствиями. Он весьма удивился тому, что кто-то отважился пуститься в путь по такой тропинке, и предложил свою помощь и содействие.

Вежливое участие мистера Хейвуда было принято с надлежащим великодушием, и, пока парочка мужчин помогала незадачливому вознице вновь поставить повозку, путешественник сказал:

— Ваша вежливость вызывает у меня неловкость, но я все равно приму помощь, доверяясь вам. Повреждение моей ноги, как мне представляется, довольно пустяковое, но в таких случаях, как вы понимаете, надежнее поскорее обратиться к хирургу, и чем быстрее, тем лучше. В подобных делах надо полагаться на суждение врача; и поскольку в своем нынешнем состоянии я вряд ли отважусь снова тронуться в путь, я с благодарностью приму помощь кого-либо из этих славных мужественных парней.

— Хирург, сэр! — вступил в разговор удивленный мистер Хейвуд. — Боюсь, что вынужден огорчить вас, — хирурга здесь нет, мы привыкли обходиться без него.

— Отнюдь, сэр, если его нет поблизости, то, может быть, его помощник выполнит свою работу так же хорошо. Действительно, я предпочел бы встретиться с помощником. Да-да, я настоятельно обращусь к его коллеге. Я совершенно уверен, что один из ваших людей, проводив меня, сможет вернуться сюда минуты через три, никак не позже. Мне не нужно спрашивать дорогу к коттеджу, я ведь гляжу прямо на него — если не считать вашего дома, по этой дороге мы не встретили ни одного жилища, достойного джентльмена.

Мистер Хейвуд стоял как громом пораженный.

— Как, сэр! Вы рассчитываете найти доктора в этом коттедже? Уверяю вас, в нашей общине нет ни врача, ни его помощника.

— Прошу прощения, сэр, — удивился в свою очередь его собеседник. — Я приношу свои извинения за то, что вам может показаться, будто я имею несчастье прерывать вас, но, очевидно, либо из-за обширности вашего местечка, либо по какой-то иной причине, но сей факт вам неизвестен. Или, быть может, я попал не туда? Разве я не в Уиллингдене? Разве это место — не Уиллингден?

— Да, сэр, это совершенно определенно Уиллингден.

— Тогда, сэр, я могу предоставить вам доказательство того, что у вас здесь имеется врач, известно вам об этом или нет. Вот, сэр, — продолжал он, вытаскивая из кармана записную книжку, — если вы сделаете мне одолжение и бросите взгляд на эти объявления, которые я собственноручно вырезал из «Морнинг пост» и «Кентиш газетт» всего лишь вчера утром, то, думаю, вы сможете убедиться в том, что я не говорю зря. Вы найдете там объявление, которое гласит о разрыве партнерских отношений одним из врачей в вашей общине. Оно заканчивается словами: «обширная практика, безупречный характер, положительные рекомендации, желает открыть собственное дело».

Приехавший джентльмен протянул собеседнику две длинные газетные вырезки.

— Сэр, — откликнулся мистер Хейвуд с добродушной улыбкой, — даже если бы вы показали мне все газеты, которые печатаются за неделю в нашем королевстве, вам не удалось бы убедить меня в том, что в Уиллингдене есть врач. Я живу здесь с тех самых пор, как появился на свет, то есть вот уже пятьдесят семь лет, и, думается, уж я-то знал бы о существовании такого человека. По крайней мере, я могу подозревать, что у него крайне ограниченная практика. Во всяком случае, если бы по этой самой дороге частенько проезжали джентльмены в почтовых каретах или в дилижансах, то врачу было бы совсем неплохо поселиться в доме наверху холма. Но что касается этого дома, сэр, то могу вас заверить, что, несмотря на его кажущийся элегантный вид, это такое же заброшенное жилье на двоих, как и любое другое в нашей общине: на одной его половине проживает мой пастух, а на другой — три пожилые женщины. — Продолжая говорить, он взял газетные листочки в руки и, пробежав их содержание глазами, добавил: — Думаю, что могу все объяснить, сэр. Вы ошиблись относительно места. В этой стране два Уиллингдена, и в вашем объявлении упоминается второй из них, Большой Уиллингден, или, иначе говоря, Уиллингденское аббатство. Оно находится в семи милях отсюда, на другом берегу Бэттла, по правде говоря, в самой глуши. А мы, сэр, — гордо заявил он, — живем не в глуши.

— Не в самой глуши, в этом я уже уверился, сэр, — отозвался путешественник с приятной улыбкой. — Нам потребовалось полчаса, чтобы добраться до вершины вашего холма! Ну что же, сэр, осмелюсь заметить, что согласен с вами: я допустил совершенно непозволительный промах. Все сложилось одно к одному. Объявления попались мне на глаза, когда до нашего отъезда из города оставалось всего каких-то полчаса и вокруг стояла суматоха, как это всегда бывает перед путешествием. Должно быть, вам хорошо известно, что с делами совершенно невозможно покончить до тех пор, пока у ваших дверей не остановится дилижанс. И, естественно, я удовлетворился расспросами. Обнаружив, что мы и в самом деле будем проезжать в миле или двух от Уиллингдена, я успокоился. Моя дорогая, — произнес он, обращаясь к своей супруге, — мне очень жаль, что я навлек на тебя такие неприятности, но тебе совершенно незачем беспокоиться о моей ноге. Она не причиняет мне никаких неудобств, пока я не двигаюсь, а когда эти добрые люди поставят нашу повозку на колеса и развернут лошадей, лучшее, что нам останется сделать, это направиться обратно к главной дороге, а оттуда к Хейлшему и домой, чтобы не наделать еще каких-нибудь глупостей. Через два часа после Хейлшема мы будем дома. А дома и стены помогают, знаешь ли. Там наш благословенный, бодрящий морской воздух быстро поставит меня на ноги. Поверь мне, дорогая, для этого и существует море. Соленый воздух и купание — вот именно то, что мне нужно. Все подсказывает мне, что я прав.

В этот момент в их разговор вмешался мистер Хейвуд, умоляя супругов не спешить с отъездом, до тех пор пока не будет осмотрена лодыжка и назначено какое-то лечение. Пока же они могут отдохнуть немного, и он сердечно предлагает им для этого свой дом.

— У нас всегда имеется изрядный запас всяких лекарств и примочек от синяков и растяжений, — сообщил он. — Я говорю сейчас и от имени своей супруги и наших дочерей, которым доставит удовольствие оказать вам и этой леди любые возможные услуги.

Болезненные ощущения, которые доставила нашему путешественнику попытка пошевелить ногой, склонили его к мысли принять любезно предлагаемую помощь.

— Знаешь, моя дорогая, я полагаю, так будет лучше для всех нас, — заметил он своей супруге, затем повернулся к мистеру Хейвуду: — Прежде чем воспользоваться вашим гостеприимством, сэр, и чтобы покончить с тем неблагоприятным впечатлением, которое могла произвести на вас эта сумасбродная затея, участниками которой мы невольно оказались, позвольте сказать вам, кто мы такие. Моя фамилия Паркер, мистер Паркер из Сандитона, эта леди — моя жена, миссис Паркер. Мы возвращаемся домой из Лондона. Вероятно, мое имя может быть неизвестно на таком удалении от побережья, хотя, видит Бог, я не первый из нашего семейства, которому принадлежат земельные угодья в общине Сандитона. Но что касается самого Сандитона, то все слышали о нем — это замечательное местечко для купания, без сомнения, лучшее на всем побережье Сассекса; его выбрала сама природа, а вскоре выберут и все отдыхающие.

— Да, я слышал о Сандитоне, — ответил мистер Хейвуд. — Каждые пять лет только и говорят, что о новом городке на побережье, — такова мода. Удивительно, что жителей Англии хватает хотя бы на половину из них! Там можно встретить людей с деньгами или тех, кто охотится за ними! А ведь это плохо для государства: цены на продукты неизбежно поднимутся, и бедняков останется только пожалеть, как, впрочем, наверняка полагаете и вы, сэр.

— Совсем нет, сэр, совсем нет! — с живостью вскричал мистер Паркер. — Совсем наоборот, уверяю вас. Это общее мнение, но оно ошибочно. То, что вы говорите, вполне справедливо для вашего чересчур разросшегося города, а также для других мест, таких, как Брайтон, или Уортинг, или Истбурн, но никак не относится к небольшой деревушке вроде Сандитона, которая избавлена от многих зол цивилизации. Там идет строительство новых домов и парков, там обитает добропорядочное общество — старинные благородные семейства, — вся эта обстановка только вдохновляет бедняков на труд и вселяет в них спокойствие. Нет, сэр, уверяю вас, Сандитон — это не то место…

— Я вовсе не имею в виду какое-то определенное место, сэр, — перебил его мистер Хейвуд. — Мне просто кажется, что их слишком много на нашем побережье. Но, по-моему, нам лучше поскорее заняться вашей…

— Слишком много на нашем побережье! — вскричал мистер Паркер. — В этом вопросе, я думаю, мы с вами не слишком расходимся во мнениях, во всяком случае, таких мест действительно достаточно много. На любой вкус и любой карман, как говорится. А те добрые люди, которые стараются увеличить их число, на мой взгляд, занимаются нелепостями и вскоре должны понять, что стали жертвами своих ошибочных расчетов. Тогда как такое местечко, как Сандитон, сэр, должен вам заметить, появилось как раз вовремя, его даже ждали. Оно отмечено самой природой, причем исключительно в превосходной степени. Нежнейший, самый чистый на всем побережье морской бриз и — это общепризнанный факт — великолепные морские ванны, мелкий твердый песок, глубина начинается уже в десяти ярдах от берега, никакого ила, никаких водорослей, никаких скользких скал. На свете нет другого такого места, которому самой природой предназначено стать курортом для больных и немощных. Это — то самое место, в котором нуждаются тысячи и тысячи людей. Наиболее подходящее расположение от Лондона! На целую мерную милю ближе Исбурна. Только вообразите себе, сэр, что значит целая миля для путешественников. Что же касается Бриншора, сэр, который, осмелюсь предположить, вы имеете в виду, то не далее как в прошлом году парочка спекулянтов пыталась рекламировать эту ничтожную деревушку, лежащую среди грязных болот и торфяников, куда то и дело заносит гниющие морские водоросли, — так вот, все их старания не могут закончиться ничем, кроме как полным фиаско, к их вящему разочарованию. Да кто же в здравом уме будет рекомендовать Бриншор? Нездоровый воздух, неописуемые, отвратительные дороги, вода настолько соленая, что от нее тошнит, и на добрые три мили вокруг невозможно найти чашку достойного чая. А земля там настолько неплодородная, что на ней не вырастает и капуста. Будьте уверены, сэр, это беспристрастное описание Бриншора, ничуть не преувеличение. И если вы слышали обратное…

— Сэр, я в жизни не слышал о Бриншоре ни единого слова, — запротестовал мистер Хейвуд. — Я даже не знал о том, что такое место существует.

— Не слышали! Вот, моя дорогая, — с ликованием воскликнул мистер Паркер, поворачиваясь к своей супруге, — видишь! Вот чего стоит хваленый Бриншор! Этот джентльмен даже не знал, что такое место существует. Правду сказать, сэр, мне представляется, что мы вполне можем применить к Бриншору стихи поэта Каупера…

— Со всем моим почтением, сэр, — перебил его мистер Хейвуд, — применяйте любые стихи, которые вам нравятся. А я пока что хочу увидеть, как кое-что применят для лечения вашей ноги. И, судя по выражению лица вашей супруги, она придерживается того же мнения и считает непозволительной роскошью дальнейшую трату времени. А вот и мои девочки, чтобы пригласить вас от своего имени и от имени своей матери.

Из дома показались благородные девицы, за которыми следовали несколько служанок.

— А я уже начал было удивляться, как вся эта суета прошла мимо них. Происшествие, подобное вашему, должно расшевелить наше сонное местечко. А теперь, сэр, позвольте проводить вас с наибольшими удобствами в дом.

Молодые леди произнесли все положенные по такому случаю слова вежливости, повторив предложение отца; они ненавязчиво постарались сделать так, чтобы гости немного расслабились. И, поскольку миссис Паркер выглядела уставшей, да и муж ее был не прочь отдохнуть, всем им достаточно было обменяться несколькими любезностями, чтобы отправиться затем в дом. К тому времени повозку уже перевернули и поставили на колеса — она была так повреждена, что оказалась непригодна для дальнейшего путешествия.

Таким образом, мистера Паркера перенесли в дом, а его повозку отволокли в свободный сарай.

Глава вторая

Знакомство, начавшееся столь странно, не оказалось ни кратким, ни незначительным. В течение целых двух недель путешественники вынуждены были оставаться в Уиллингдене, поскольку растяжение у мистера Паркера оказалось настолько серьезным, что он просто не мог выздороветь раньше. Больной попал в очень хорошие руки. Хейвуды были уважаемым семейством, и самому мистеру Паркеру и его супруге оказывались всевозможные знаки внимания, причем делалось это исключительно доброжелательно и ненавязчиво. За ним ухаживали и его обслуживали, а миссис Паркер развлекали и утешали с неослабной и бесконечной добротой. И поскольку у одной стороны было столько же благодарности, сколько у другой — сочувствия и доброй воли, а в хороших манерах и вовсе не было недостатка, то за эти две недели оба семейства весьма привязались друг к другу.

Прошлое мистера Паркера стало вскоре всеобщим достоянием. Будучи от природы человеком общительным и открытым, он без утайки поведал о себе все, что знал; а там, где он сам пребывал в неведении, Хейвуды догадывались, во всяком случае те из них, кто любил и умел слушать.

Так, например, в том, что касалось Сандитона, его сочли энтузиастом — горячим энтузиастом. Создавалось впечатление, что Сандитон — тот Сандитон, который вырос из маленькой деревушки, — был тем, ради чего он жил. Всего несколько лет назад это было тихое маленькое местечко безо всяких претензий; но тут преимущества его расположения и некоторые другие обстоятельства обратили на себя внимание мистера Паркера, и, придя к заключению, что это может стать выгодным предприятием, он вместе с другим землевладельцем взялся за дело. Они планировали и строили, молились и трудились, в результате чего местечко обрело популярность и славу, а мистер Паркер теперь больше ни о чем другом не мог думать.

Факты, которые он бесхитростно изложил Хейвудам в беседе, свидетельствовали, что ему сравнялось тридцать пять, что он женат, причем очень счастливо, вот уже семь лет и что дома его ждут четверо очаровательных детишек; родом он из уважаемого семейства, обладающего небольшим, но достаточным состоянием; определенного рода занятий не имеет, поскольку как старший сын является наследником семейной собственности, которой владели и которую приумножали несколько поколений его предков; у него есть два брата и две сестры, все они люди свободные и независимые, а старший из его двух братьев по праву побочного родства также достаточно хорошо обеспечен.

Цель, ради которой он отправился на поиски врача, давшего рекламное объявление в газету, мистер Паркер также изложил просто и ясно. Вызвана она была вовсе не его намерением растянуть себе лодыжку или причинить себе еще какой-либо вред, дабы потешить вышеупомянутого врача, и вовсе не желанием (как с готовностью предположил было мистер Хейвуд) заключить с ним партнерское соглашение. Она явилась всего лишь следствием его желания привезти в Сандитон кого-либо, обладающего медицинскими познаниями, и, прочитав злополучное объявление в газете, он рассчитывал выполнить свою миссию в Уиллингдене. Мистер Паркер был убежден, что сам факт присутствия в Сандитоне человека, обладающего медицинскими знаниями, будет способствовать дальнейшему успеху его дела и процветанию местечка, а может и вызвать постоянный приток отдыхающих — ничего больше ему не требовалось. У него имелись веские причины полагать, что в прошлом году по крайней мере одно семейство отказалось от отдыха в Сандитоне, и таких семейств, вероятно, было намного больше. А его собственным сестрам, которые, к великому сожалению, были инвалидами и которых он во что бы то ни стало намеревался в этом году привезти в Сандитон, определенно не мог повредить тот факт, что там они могли получить медицинский уход и незамедлительную помощь.

В целом же мистер Паркер производил впечатление добродушного семейного человека, заботящегося о супруге, детях, братьях и сестрах, и вообще добросердечного человека либеральных взглядов, воспитанного, непривередливого — человека-сангвиника, у которого сердце властвует над умом. А миссис Паркер, вне всякого сомнения, — нежная, мягкая, терпеливая женщина, самая подходящая супруга для человека, одержимого своей идеей. К сожалению, миссис Паркер была не способна охладить горячую голову мужа, в чем тот иногда нуждался, — она все время ждала, чтобы ей подсказали, как поступить, так что рисковал ли он своим состоянием или просто растянул лодыжку — миссис Паркер была тут в равной мере бесполезной.

Сандитон был для мистера Паркера второй супругой, которой он дорожил не меньше, чем своими четырьмя детьми. Он мог говорить о нем часами. Сандитон действительно занимал все его мысли; он олицетворял собой не только место, где мистер Паркер родился, не только собственность и дом, — он был его золотой жилой, его выигрышной лотереей, его карусельной лошадкой, его занятием, его надеждой и его будущим.

Он прямо-таки горел желанием свозить туда своих друзей из Уиллингдена, причем мотивы его в этом случае были одновременно благородными, бескорыстными и еще очень теплыми. Он хотел, чтобы они непременно дали обещание приехать, ему хотелось собрать в своем доме столько людей, сколько тот способен вместить, ему хотелось, чтобы они последовали за ним в Сандитон как можно скорее, и, хотя все они лучились здоровьем, он уже предвкушал, какое благотворное воздействие окажет на них море.

Мистер Паркер был твердо уверен в том, что ни один человек не может считаться здоровым, ни один человек (сколь бы ни пытался поддерживать здоровье всякими упражнениями) не может пребывать в постоянном здравии, без того чтобы не проводить по крайней мере шесть недель в году на морском побережье. Морской воздух и купание (вместе или по отдельности) представлялись ему панацеей от всех и всяческих недомоганий, будь то заболевание желудка, легких или крови. Они оказывали антиспазматическое, антисептическое, противожелчное и антиревматическое действие. На море никто не мог простудиться. На море никто не страдал отсутствием аппетита. На море у всех было доброе настроение. Вода и воздух излечивали, смягчали, расслабляли, укрепляли и благословляли, иногда вместе, иногда порознь. Если морской бриз не производил желаемого действия, на помощь приходили морские ванны, а там, где была бессильна вода, морской воздух самой природой был предназначен оказать свое целительное действие.

Красноречие его, однако, пропало втуне. Мистер и миссис Хейвуд никогда не уезжали из дома. Они рано поженились и, обзаведясь многочисленным семейством, вынуждены были ограничить свои передвижения; постепенно привычка возобладала над возрастом. Если не считать двух ежегодных поездок в Лондон за дивидендами, мистер Хейвуд не переступал порога своего дома, а путешествия миссис Хейвуд заключались в том, что она изредка навещала своих соседей в старом экипаже, который был новым, когда они поженились, и в котором меняли обивку в тот год, когда их старшему сыну сравнялось десять.

У них был чудесный домик, им всего хватало, и хотя их семейство трудно было назвать состоятельным, они вполне могли позволить себе жить, как подобает леди и джентльмену; им хватило бы и на новый экипаж и настоящие поездки, хватило бы и на то, чтобы один месяц в году проводить в Тенбридж-Уэллсе, лелея мнимую подагру, а зиму — в Бате.

Но содержание и воспитание четырнадцати детей требовало от них очень спокойного, уравновешенного и умеренного течения жизни и обязывало безвылазно пребывать в Уиллингдене, ведя здоровый и добропорядочный образ жизни. То, к чему сначала призывали благоразумие и осторожность, со временем превратилось в приятную привычку. Они почти никогда не уезжали из Уиллингдена и даже испытывали удовольствие, говоря об этом.

Но поскольку Хейвуды были весьма далеки от того, чтобы и своим детям желать того же самого, то с радостью делали все для того, чтобы дети знакомились с окружающим миром. Они сидели дома, а вот их дети могли выезжать в свет. И, одновременно занимаясь благоустройством дома, стараясь сделать его по возможности более уютным и гостеприимным, они в то же время приветствовали любые перемены, которые могли принести их сыновьям и дочерям необходимые знакомства.

Таким образом, когда мистер и миссис Паркер убедились в безнадежности своего намерения организовать семейный визит и перенесли усилия на то, чтобы взять с собой одну из дочерей, то не встретили на этом пути никаких трудностей. Все устроилось ко всеобщему согласию и удовольствию.

Их приглашение приняла мисс Шарлотта Хейвуд, очень приятная молодая женщина в возрасте двадцати двух лет, старшая из дочерей, которая под руководством своей матери старалась больше всего услужить гостям; она проводила с ними много времени и узнала их лучше других.

Обладая великолепным здоровьем, Шарлотта намеревалась принимать ванны, чтобы стать еще здоровее, если такое возможно; насладиться всеми удовольствиями, которые мог предложить ей Сандитон благодаря любезности тех, с кем она отправлялась в путь; приобрести новые зонтики от солнца, перчатки, новые броши для себя и своих сестер в библиотеке, которую с готовностью поддерживал мистер Паркер и где продавались подобные изящные мелочи.

Единственное, в чем удалось убедить мистера Хейвуда, так это в том, что он будет рекомендовать Сандитон любому, кто обратится к нему за советом, и ничто на свете не заставит его в будущем (насколько можно было вообще судить о будущем) истратить хотя бы пять шиллингов в Бриншоре.

Глава третья

В каждом месте должна быть своя знаменитость. Такой знаменитостью в Сандитоне была леди Денхэм, и во время их путешествия от Уиллингдена к побережью мистер Паркер более подробно рассказал о ней Шарлотте.

Ее часто поминали в Уиллингдене, поскольку она была его партнером в этом спекулятивном предприятии. Любой мало-мальски длительный рассказ о Сандитоне был невозможен без упоминания о леди Денхэм. Она была очень богатой пожилой дамой, схоронившей двух мужей, которая знала цену деньгам, к которой все относились с большим почтением и с которой жила бедная кузина. Все это были общеизвестные факты, но некоторые дополнительные подробности ее прошлого помогли скрасить скуку долгого подъема на холм или особенно неровного участка дороги, а также дать направляющейся в гости молодой леди необходимые знания о персоне, с которой ей, быть может, придется общаться ежедневно.

Леди Денхэм в девичестве была богатой мисс Бреретон, наследницей большого состояния, но не получившей образования. Ее первым мужем был некто мистер Холлис, человек, владеющий значительной собственностью в провинции, куда входила и большая часть Сандитона с огромным роскошным особняком. Мистер Холлис был уже в годах, когда она вышла за него замуж, ей же к тому времени сравнялось тридцать. С расстояния в сорок лет трудно понять, что подвигло ее на такой брак, но она так хорошо ухаживала за мистером Холлисом, так умела угождать ему, что после смерти он оставил жене все свои поместья в ее полное и единоличное владение.

Пробыв несколько лет вдовой, она вновь решилась выйти замуж. Покойный сэр Гарри Денхэм, происходивший из округа Денхэм-парк неподалеку от Сандитона, сумел убедить ее переселиться вместе с ее значительными доходами в его владения, но ему не удалось таким образом обогатить свое семейство, которое он содержал. Она была слишком осторожна, чтобы выпустить из рук принадлежавшее ей, и, когда после смерти сэра Гарри леди Денхэм вернулась в свой дом, то говорили, что однажды она похвасталась подруге:

— Хотя я и не получила от его семьи ничего, кроме титула, но зато и ничего не отдала за него.

Ради титула, как предполагалось, она и вышла замуж. И мистер Паркер признал, что теперь это стало настолько очевидным, что может считаться вполне естественным и правильным.

— Бывают моменты, — сказал он, — когда она слишком уж важничает, впрочем, это не выглядит оскорбительно. Временами ее любовь к деньгам заходит чересчур далеко. Но она — добросердечная женщина, очень добросердечная, обязательная и любезная соседка, жизнерадостная, независимая, цельная натура, а ее недостатки можно всецело объяснить отсутствием образования. Она обладает природным здравым смыслом, к сожалению, неразвитым. У нее острый ум, она находится в отличной форме для семидесятилетней женщины и взялась за дело превращения Сандитона в процветающее место с пылом, достойным восхищения. Хотя время от времени ее ограниченность дает о себе знать. Она не может далеко заглядывать вперед, как мне бы того хотелось, и приходит в неописуемое волнение из-за нынешних пустяковых расходов, не думая о том, что получит через год или два. То есть я хочу сказать, мы думаем по-разному и по-разному смотрим на вещи, мисс Хейвуд. Хотя, конечно, следует с осторожностью внимать тому, кто рассказывает свою собственную историю. Когда вы увидите нас вместе, то сделаете собственные выводы.

Леди Денхэм и впрямь оказалась выдающейся личностью, даже не по местным масштабам, поскольку ее завещание включало многие тысячи ежегодного дохода, и три разные группы людей искали ее расположения: ее собственные родственники, снедаемые вполне понятным желанием разделить между собой ее начальные тридцать тысяч фунтов, официальные наследники мистера Холлиса, которые, наверное, больше рассчитывали на ее чувство справедливости, поскольку сам он таковым не обладал, и те члены семейства Денхэмов, ради которых ее второй муж и пошел на сделку.

Все эти люди преследовали ее в течение долгого времени; говоря о них, мистер Паркер, не колеблясь, заявил, что родственники мистера Холлиса пользуются наименьшим сочувствием, а наследники Денхэма — наибольшим. Первые, по его мнению, очень навредили себе тем, что выказали неоправданное и очень неумное негодование в момент смерти мистера Холлиса; вторые же, имея то преимущество, что они были последними представителями союза, который она, без сомнения, ценила, присоединились к тем людям, которых она знала с детства, и всегда находились рядом, чтобы иметь возможность вовремя напомнить о своих интересах.

Сэр Эдвард, нынешний баронет, племянник сэра Гарри, постоянно проживал в Денхэм-парке, и мистер Паркер нисколько не сомневался в том, что он и его сестра, мисс Денхэм, которая жила с ним вместе, будут непременно упомянуты в завещании. Он искренне надеялся на это. У мисс Денхэм имелся очень незначительный доход, а ее брата вообще можно было считать бедняком для человека его общественного положения.

— Мы всегда рады видеть его в Сандитоне, — сказал мистер Паркер, — и, будь у него власть, его правление было бы таким же либеральным, как и его сердце. Из него выйдет благородный коадъютор! Как бы то ни было, он делает все, что в его силах, управляя премилой небольшой загородной гостиницей на клочке пустоши, который подарила ему леди Денхэм, и я уверен, что у нас не будет отбоя от желающих поселиться там еще до окончания нынешнего сезона.

До последнего времени мистер Паркер считал, что у сэра Эдварда нет соперников и он имеет наилучшие шансы унаследовать большую часть собственности леди Денхэм, но теперь приходилось принимать в расчет и притязания еще одной особы — молоденькой персоны женского пола, некоей родственницы, которую леди Денхэм убедили принять в члены семьи.

Она постоянно возражала против такого рода прибавления, и многочисленные попытки ее родственников навязать ей в качестве компаньонки в Сандитон-хаусе ту или иную молодую леди ни к чему не привели, как вдруг на прошлый Михайлов день она привезла с собой из Лондона некую мисс Бреретон, добродетели которой позволили ей на равных соперничать с сэром Эдвардом в получении той части накопленной собственности леди Денхэм, претендовать на которую он имел полное право.

Мистер Паркер тепло отзывался о Кларе Бреретон, и, с появлением в его рассказе такого персонажа, Шарлотта слушала его с нешуточным интересом уже не только развлечения ради: она испытывала волнение и радость оттого, что он описывал Клару как милую, дружелюбную, благородную, великодушную, скромную молодую особу, которая вела себя со всеми сдержанно, с достоинством, обладала недюжинным здравым смыслом и, вне всякого сомнения, многочисленными положительными качествами завоевала благосклонность патронессы. Не нужно быть мужчиной, чтобы оценить красоту и благородство, бедность и нужду. За редким исключением, женщины относятся друг к другу открыто и с состраданием. Мистер Паркер поведал Шарлотте некоторые подробности появления Клары в Сандитоне, с тем чтобы продемонстрировать ей противоречивость натуры леди Денхэм.

После того как в течение многих лет она избегала Лондон, главным образом из-за этих самых кузенов и кузин, которые без конца писали ей, приглашали к себе и всячески досаждали и которых она намеревалась держать на расстоянии, ей все же пришлось отправиться туда на прошлый Михайлов день. Леди Денхэм предполагала пробыть там никак не менее двух недель и остановилась в гостинице, одна; проживала она со свойственной ей скромностью, дабы опровергнуть представление о предполагаемой дороговизне этих мест. Через три дня она потребовала счет, чтобы оценить свои расходы. Указанная в счете сумма оказалась таковой, что леди Денхэм вознамерилась незамедлительно покинуть гостиницу, не желая оставаться в ней и лишнего часа. Возмущенная, она собиралась в спешке, совершенно не представляя, куда направиться, однако намереваясь несмотря ни на что оставить гостиницу, как вдруг явились ее родственники — хитроумные и везучие родственники, которые непрерывно шпионили за ней, и убедили ее в столь драматический момент остановиться в их «убогом доме в самом отвратительном районе Лондона».

Она отправилась с ними, пришла в восторг от оказанного ей приема, от гостеприимства и внимания, которым ее окружили, обнаружив, что против ожидания ее добрые дальние родственники Бреретоны вполне достойные люди. В довершение ко всему, лично узнав о скудости их дохода и о денежных затруднениях, леди Денхэм была вынуждена пригласить одну из девушек провести с ней зиму.

Приглашение было сделано только одной кузине и только на шесть месяцев. Предполагалось, что затем другая девушка займет ее место, но вот при выборе этой самой одной кузины леди Денхэм продемонстрировала доброту своей натуры. Оставив без внимания настоящих дочерей семейства, она остановила свой выбор на Кларе, племяннице, которая более других показалась ей беспомощной и достойной жалости. Бедняжка была дополнительным бременем для многочисленного семейства, и, несмотря на все таланты и способности, положение ее в обществе было столь низким, что она, без сомнения, вряд ли могла рассчитывать на что-либо лучшее, чем карьера бонны или воспитательницы.

Клара вернулась вместе с ней, и теперь, судя по всему, благодаря своей рассудительности и прочим достоинствам завоевала расположение леди Денхэм. Шесть месяцев закончились давным-давно, но не прозвучало ни слова о замене. Она стала всеобщей любимицей, каждый ощущал на себе воздействие ее цельной натуры, скромного поведения, мягкого и доброго характера.

Предубеждения, с которыми ее встретили в некоторых семействах, быстро рассеялись. Чувствовалось, что она достойна доверия, что она оказалась именно тем человеком, кто сумел смягчить и даже направить леди Денхэм, кто расширил ее кругозор и приоткрыл ее кошелек. Она была столь же дружелюбна, сколь и красива, а после того как на нее стал оказывать благотворное влияние еще и бриз Сандитона, красота ее стала совершенной.

Глава четвертая

— А кому принадлежит это укромное уютное местечко? — поинтересовалась Шарлотта, когда они проезжали мимо небольшого дома, спрятавшегося в закрытой от ветра впадине милях примерно в двух от моря. Дом был обнесен красивым забором и окружен живописной растительностью, с роскошным фруктовым садом и лужайками. — Похоже, в нем столько же удобств, что и в Уиллингдене.

— А, — откликнулся мистер Паркер, — это мой старый дом, дом моих предков, в котором я родился и вырос, а также появились на свет трое моих старших детей. Здесь мы с миссис Паркер прожили последние два года, пока не был закончен новый дом. Я очень рад, что он вам понравился. Это доброе старое местечко, и Хиллиер содержит его в полном порядке. Понимаете, я отдал его человеку, который занимает пост управляющего моей землей. Ему достался хороший дом, а мне — отличный повод улучшить свою репутацию! За следующим холмом начинается Сандитон, — продолжил он. — Современный Сандитон, очень красивое место. Видите ли, наши предки всегда строились в какой-нибудь норе, в захолустье. Вот мы и оказались в этой дыре, всего в какой-нибудь миле с четвертью от роскошнейшего океанского побережья между южным мысом и краем земли, и это не приносило нам ни малейшей выгоды. Вы поймете, что я не прогадал, совершив такой обмен, когда увидите мой Трафальгар-хаус; между прочим, я уже почти жалею, что назвал его Трафальгаром — наверное, теперь стоило бы наречь его Ватерлоо. Впрочем, Ватерлоо остается про запас, и если в этом году у нас хватит смелости пристроить к нему два крыла, чтобы получился полумесяц (а у нас ее хватит, как мне кажется), то мы сможем назвать его Ватерлоо-крещент[1]. А поскольку название дома будет совпадать с его формой, что всегда выглядит привлекательно, мы сумеем пустить к себе жильцов. Я рассчитываю, что в хороший сезон у нас будет больше желающих, чем мы сможем принять.

— Он всегда был очень комфортабельным жилищем, — сказала миссис Паркер, глядя на дом через заднее окно со смешанным выражением любви и сожаления. — И какой милый сад, просто великолепный.

— Да, любовь моя, но вот его мы унесли с собой. Он снабжает нас, как и прежде, фруктами и овощами, в которых мы нуждаемся; собственно говоря, мы сохранили за собой все преимущества, которые дают великолепный сад и огород, и при этом он не надоедает нам, как бельмо на глазу: мы лишены ежегодного печального зрелища его увядания. Кому понравится возиться с выкапыванием капусты в октябре?

— О да, мой дорогой. У нас, как и обычно, достаточно овощей и фруктов, но если что-либо и забудут нам доставить, мы всегда можем купить все необходимое в Сандитон-хаусе. Тамошний садовник с радостью пойдет нам навстречу. Но детям здесь было так хорошо. А какая там тень летом!

— Моя дорогая, у нас и так хватает тени на вершине холма, а через несколько лет будет еще больше. Мои посадки растут так, что диву даешься. А пока что мы вполне обходимся парусиновым навесом, так что внутри всегда прохладно, кроме того, ты в любое время можешь взять у Уитби маленький зонтик от солнца для Мэри или большую шляпку у Джебба, что же касается мальчиков, то, должен сказать, я предпочел бы, чтобы они бегали на солнце, а не сидели в тени. Я уверен, моя дорогая, что мы оба хотим, чтобы наши дети выросли крепкими и здоровыми.

— Да, разумеется, я согласна с тобой, я и вправду куплю Мэри маленький зонтик, она будет на седьмом небе от счастья. С каким важным видом она будет расхаживать с ним, воображая себя маленькой женщиной! О! У меня нет ни малейших сомнений в том, что нам будет лучше там, где мы живем сейчас. Если кому-либо из нас придет в голову мысль искупаться, нам не нужно будет идти пешком четверть мили. Но, знаешь, оглядываясь назад, все-таки приятно встретиться со старым другом, взглянуть на место, где ты когда-то был счастлив. Такое впечатление, что прошлой зимой Хиллиеры даже не заметили штормов и ураганов. Помнится, я встретила миссис Хиллиер на следующий день после одной из тех ужасных ночей, когда мы буквально тряслись от страха на своих кроватях, а она даже не обратила внимания на то, что ветер дует сильнее, чем всегда.

— Да-да, вполне вероятно. Нам достается все великолепие шторма, хотя реальная опасность намного меньше, потому что ветер не встречает на своем пути никаких препятствий, ему не в чем запутаться вокруг нашего дома, так что он попросту с ревом проносится мимо, тогда как там, внизу, в этой канаве, никто не знает о том, что делается под кронами деревьев, и тамошние обитатели могут быть застигнуты врасплох одним из этих ужасных воздушных потоков, которые приносят гораздо больше вреда в долине, чем нам на открытом месте в самый сильный ураган.

— Но, дорогой мой, что касается овощей и фруктов: ты говоришь, что если нам чего-либо не хватает, то стоит лишь обратиться к огороднику леди Денхэм; но мне пришло в голову, что в таких случаях следует обращаться к кому-либо еще и старый Стрингер с сыном более надежные поставщики. Я всячески поощряла огородника леди Денхэм взяться за дело, но, боюсь, у него пока что получается не очень хорошо. Вне всякого сомнения, со временем у него все будет просто прекрасно, но поначалу это адский труд. Поэтому мы должны помогать ему, чем только сможем, но нам могут внезапно понадобиться какие-то фрукты или овощи, и я предвижу, что такое будет случаться часто. Понимаешь, нам нужны просто символические поставки, чтобы бедный старый Эндрю не лишился своей работы, но на самом деле основную массу того, что нам требуется, лучше покупать у Стрингеров.

— Очень хорошо, любовь моя, это можно легко устроить, и кухарка будет довольна, что очень утешительно, поскольку в последнее время она постоянно жалуется на старого Эндрю, говоря, что он никогда не приносит того, что ей нужно. Ну вот — старый дом остался далеко позади. Что там говорит твой брат Сидни насчет того, что дом фактически превратился в больницу?

— О! Святая Мария, да это просто одна из его шуточек! Он делает вид, что посоветовал мне открыть там больницу. Он делает вид, что ему смешны мои старания. Ты же знаешь, Сидни может сказать все что угодно. Он всегда говорит то, что ему вздумается. Полагаю, в каждом семействе найдется такой человек, мисс Хейвуд. В нашем это Сидни. Он очень умный молодой человек и очень приятный, но слишком много времени проводит в мире, где нужно еще навести порядок; это его единственный недостаток. Он и там, и здесь, и везде. Мне бы хотелось, чтобы он жил с нами в Сандитоне. И я бы мечтала познакомить вас с ним. Это пойдет всем на пользу! Такой молодой человек, как Сидни, с его чудным экипажем и модным видом, вы и я… Святая Мария, какое впечатление это произведет! К нам приедут многие уважаемые семейства, заботливые матери со своими красивыми дочерями, и пусть это повысит наши шансы, к большому неудовольствию Истбурна и Гастингса.

Они уже приближались к церкви и к настоящей деревушке Сандитон, раскинувшейся у подножия холма, на который им еще предстояло подняться. Один склон холма покрывали заросли деревьев и огороды Сандитон-хауса, на вершине холма, на ровном месте, в самом скором времени могло начаться строительство новых домов. По одному из рукавов долины текла мелкая речушка, у ее устья расположилось третье обитаемое поселение — небольшая кучка рыбацких домишек.

Деревушка состояла, главным образом, из небольших коттеджей, но в соответствии с требованиями времени, как с восторгом заметил Шарлотте мистер Паркер, на окнах двух-трех лучших домиков висели белые занавески и красовались таблички «Сдается внаем», а вдали, в маленькомзеленом садике старого фермерского дома, можно было даже разглядеть сидевших на раскладных стульчиках двух особ женского пола в элегантных белых платьях с книгами в руках. А когда они завернули за угол булочной, откуда-то сверху, из-за прикрытых ставен, до них донеслись звуки арфы.

Эти виды и звуки произвели неизгладимое впечатление на мистера Паркера: он блаженствовал. Не то чтобы он преследовал какой-то личный интерес в процветании деревушки: считая, что она находится слишком далеко от побережья, он не делал здесь ничего, зато все увиденное служило наглядным свидетельством того, что местечко постепенно становится все более модным. Если уж деревушка привлекает отдыхающих, то вершина холма и подавно вызовет к себе интерес.

Он предвкушал великолепный сезон. В прошлом году в это же самое время, в конце июля, в деревушке не было ни одного отдыхающего! Он также не мог вспомнить, чтобы кто-нибудь приезжал сюда за все лето, если не считать одного семейства с детьми, которое прибыло из Лондона, после того как детвора переболела коклюшем. Мамаша не позволяла детям подходить близко к берегу из страха, что они могут свалиться в воду.

— Цивилизация, настоящая цивилизация! — в восторге вскричал мистер Паркер. — Взгляните, моя дорогая Мэри, взгляните на окна Уильяма Хили. Синие башмаки и нанковые сапожки! Да разве можно было увидеть такую картину в окне башмачника в старом Сандитоне! Не прошло и месяца — и вот, пожалуйста. Когда мы проезжали здесь месяц назад, синих башмаков не было и в помине. Поистине это великолепно! Н-да, похоже, мне удалось кое-чего добиться. А теперь на холм, на наш благословенный холм!

Во время подъема они миновали ворота сторожки Сандитон-хауса, и среди верхушек деревьев разглядели крышу самого дома. В старые времена это был последний дом в местечке. Немного выше начинались современные постройки, а на самой вершине выстроились Проспект-хаус, Бельвю-коттедж и резиденция Денхэмов, на которые Шарлотта взирала со спокойным любопытством, а мистер Паркер ревностно осматривался по сторонам, надеясь не обнаружить пустующих домов.

На подоконнике лежало больше счетов, чем он ожидал, и никакого особого оживления на холме. Несколько экипажей и сосем мало гуляющих. Он заключил, что сейчас как раз то время дня, когда отдыхающие возвращаются после прогулки к ужину. Но пески и Терраса всегда их привлекали, тем более что подошло время прилива. Ему страстно захотелось оказаться на песках, или на утесах, или у себя дома, или в другом месте за его пределами. Настроение у него улучшилось от одного вида моря, и он буквально ощутил, как его ноге становится легче.

Трафальгар-хаус, стоящий на самом высоком месте плато, был светлым элегантным строением, расположенным на лужайке в окружении совсем еще молодой растительности, примерно в сотне ярдов от крутого, но не очень высокого обрыва. Он находился ближе всех зданий к утесу, если не считать короткого ряда премиленьких домиков, известных под названием «Терраса», перед которым тянулась широкая пешеходная дорожка, претендующая на звание главной улицы городка. В этом ряду стояли дома лучшей модистки и библиотека, на некотором удалении от них — гостиница и бильярдная. Отсюда начинался спуск к пляжу и к купальным кабинам на колесах для раздевания, так что это было излюбленное место, где модницы демонстрировали свои наряды.

Путешественники благополучно прибыли в Трафальгар-хаус, возвышающийся на некотором расстоянии от Террасы, после чего произошло счастливое воссоединение папы и мамы со своими чадами, а Шарлотта, получив в свое распоряжение комнату, развлекалась тем, что, стоя у огромного венецианского окна, с любопытством разглядывала раскинувшийся перед ней пейзаж: недостроенные дома, спускающиеся к морю, которое искрилось под солнцем вдалеке.

Глава пятая

Когда они встретились перед ужином, мистер Паркер просматривал письма.

— Ни строчки от Сидни! — воскликнул он. — Каков лентяй! Из Уиллингдена я отправил ему письмо о том, что со мной случилось, и рассчитывал, что он удостоит меня ответом. Впрочем, быть может, это означает, что он сам едет сюда. Вполне может быть. Но вот письмо от одной из моих сестер. Они всегда поддерживают меня. Женщины — единственные, с кем можно вести переписку и на кого можно полагаться. Ну вот, Мэри, — обратился он с улыбкой к супруге, — прежде чем я вскрою письмо, может быть, попробуем угадать состояние здоровья тех, от кого оно пришло, или, скорее, что сказал бы Сидни, будь он здесь? Сидни — дерзкий и наглый тип, мисс Хейвуд. Вы должны знать, что он считает, будто мои сестры своими жалобами демонстрируют чересчур живое воображение, но это не совсем так, или даже совсем не так. У обеих слабое здоровье, как вы неоднократно слышали от нас, и они страдают различными серьезными болезнями. В самом деле, мне кажется, что не было ни одного дня, когда они не сетовали бы на здоровье. В то же время они очень способные и практичные женщины, обладающие большой энергией и силой воли, особенно в тех случаях, когда нужно сделать доброе дело. У них столь неуемная жажда действий, что многие, кто знает их недостаточно хорошо, считают такое поведение шокирующим. Но на самом деле мои сестры совершенно лишены всяческой аффектации. Они лишь обладают более здравым рассудком, чем остальные. А наш младший брат, который живет с ними и которому едва перевалило за двадцать, с сожалением должен признать, почти такой же инвалид, как и они. Он настолько хрупок, что не может работать. Сидни потешается над ним, но тут уж не до шуток, хотя Сидни часто заставляет и меня невольно смеяться над ними. Вот если бы он сейчас был здесь, я знаю, он предложил бы пари, что из этого письма следует, будто Сюзанна, или Диана, или Артур находились в течение последнего месяца на грани смерти.

Пробежав глазами письмо, он покачал головой.

— К своему великому сожалению, должен сказать, что мы не увидим их в Сандитоне. Да, вполне справедливое суждение. Вполне справедливое. Мэри, ты будешь очень расстроена, узнав, как серьезно они были и остаются больны. Мисс Хейвуд, если позволите, я прочел бы письмо Дианы вслух. Я люблю знакомить своих друзей друг с другом, и, боюсь, это единственный способ познакомить вас с ними. Письмо Дианы ясно показывает, какова она на самом деле, — очень активная, дружелюбная и добросердечная, поэтому оно должно произвести на вас хорошее впечатление.

Он начал читать:

«Мой дорогой Том!

Мы были очень расстроены тем, что с тобой случилось, и, если бы ты не написал, что попал в хорошие руки, я, несмотря ни на что, приехала бы к тебе сразу же по получении письма, хотя старое недомогание — спазматическое разлитие желчи — доставляет мне больше страданий, чем обычно, так что я с трудом доползаю от своей кровати до софы. Однако как за тобой ухаживали? Расскажи нам об этом подробнее в своем следующем письме. Если это действительно всего лишь простое растяжение, как ты утверждаешь, нет ничего более разумного, чем использовать растирание, а потом наложить бинтовую повязку, при условии что это будет сделано незамедлительно. Два года назад мне случилось быть у миссис Шелдон, и ее кучер подвернул ногу, когда мыл экипаж. Он так хромал, что едва смог добраться до коттеджа, но немедленное применение растирания помогло (я своими руками растирала ему ногу шесть часов подряд), так что через три дня он снова был здоров.

Прими нашу искреннюю благодарность, Том, за выказанное тобою уважение, за то, что ты посвятил нас в случившееся. Но, умоляю, не смей больше подвергать себя опасности, разыскивая для нас лекаря. Пусть он будет самым лучшим, пусть он осядет в Сандитоне, все равно нам это не поможет. Мы решили больше не иметь дела с представителями медицинского сословия. Мы тщетно консультировались то с одним врачом, то с другим, пока не убедились в том, что они ничего не могут для нас сделать и мы должны полагаться только на собственные знания о своем разрушенном здоровье, если хотим испытать хоть какое-либо облегчение.

Но если ты полагаешь, что твой городок от этого только выиграет, заполучив доктора, то я с удовольствием возьмусь за эту миссию и не сомневаюсь в том, что мне будет сопутствовать успех. Я могу предпринять необходимые шаги в самое ближайшее время. Что же касается того, чтобы самой приехать в Сандитон, это решительно невозможно. С превеликим сожалением должна признаться, что даже не осмелюсь попытаться сделать это, поскольку мои чувства недвусмысленно подсказывают мне: для моего нынешнего состояния морской воздух окажется смерти подобен. И никто из моих дорогих компаньонок не оставит меня, иначе я убедила бы их приехать к тебе хотя бы на две недели. Но, сказать правду, я сомневаюсь, что нервы Сюзанны выдержали бы такое потрясение, она так страдает от сильной мигрени! Хотя мы ежедневно в течение десяти дней ставили ей по шесть пиявок, это принесло Сюзанне столь незначительное облегчение, что мы решили предпринять другие меры. После проведенного обследования, будучи убежденной в том, что причина беды Сюзанны кроется в деснах, я убедила ее атаковать болезнь именно там. После удаления трех зубов ей стало намного лучше, зато ее нервы пришли в совершеннейшее расстройство. Она может разговаривать только шепотом, и нынче утром два раза лишилась чувств, после того как бедняжка Артур пытался подавить кашель. К счастью, он чувствует себя более-менее терпимо, хотя по-прежнему вял и апатичен, что мне очень не нравится, и я опасаюсь за его печень.

Я ничего не слышала о Сидни с тех самых пор, как вы вдвоем были в городе, но заключила, что его намерениям побывать на острове Уайт не суждено было осуществиться, в противном случае он непременно заглянул бы к нам по пути.

Мы искренне желаем тебе успешного сезона в Сандитоне, и, хотя лично и не можем украсить тамошнее общество, прилагаем все усилия, чтобы направить к тебе достойных людей; полагаю, мы вполне можем быть уверены в том, что убедили приехать в Сандитон два больших семейства. Глава одного из них, живущего в Суррее, составил себе состояние в Западной Индии, а другое владеет школой-интернатом для девушек в Камберуэлле, который достоин всяческих похвал. Я не стану говорить тебе, скольких людей мне пришлось подключить к этому делу — взаимосвязь слишком сложная. Но успех оправдает все наши усилия. Искренне твоя, и т. д. и т. п.»

— Ну что же, — заключил мистер Паркер, закончив чтение. — Хотя, осмелясь предположить, что Сидни нашел бы это письмо крайне занимательным и заставил бы нас посмеяться над ним вместе, я должен заявить, что не вижу в нем ничего такого, что не заслуживало бы крайнего сожаления или полного доверия. При том что им приходится терпеть невыносимые страдания, представьте себе, сколько они прилагают усилий, чтобы помочь другим! Как они переживают о Сандитоне! Два больших семейства — одно, вероятно, мы разместим в Проспект-хаусе, а другое — во втором доме леди Денхэм либо же в последнем доме на Террасе, а в гостинице придется поставить дополнительные кровати. Я же говорил вам, мисс Хейвуд, что мои сестры — прекрасные женщины.

— Я уверена, что они должны быть выдающимися личностями, — отозвалась Шарлотта. — Я поражена жизнерадостным тоном письма, если учесть состояние, в котором пребывают ваши сестры. Удалить сразу три зуба — это же кошмар! Ваша сестра Диана, кажется, совсем больна, но эти три зуба Сюзанны производят просто гнетущее впечатление.

— О, они привыкли к операциям — к любым операциям — и обладают незаурядной силой духа!

— Осмелюсь предположить, ваши сестры знают, что делают, но, по-моему, они ударились в крайности. Мне кажется, если бы я заболела, то с радостью прибегла бы к совету профессионального врача, поскольку не обладаю особой храбростью и не взяла бы на себя смелость решать сама. Но наша семья отличается завидным здоровьем, так что не мне судить, хороша или дурна привычка к самолечению.

— Ну почему же, по правде сказать, — заявила миссис Паркер, — я думаю, что иногда мисс Паркер заходит слишком уж далеко. И ты тоже, мой дорогой, не отпирайся. Ты частенько думаешь, что им лучше оставить свое здоровье в покое — и особенно здоровье Артура. Я знаю, ты очень сожалеешь о том, что они так обращаются с Артуром.

— Да-да, моя дорогая Мэри, уверяю тебя, что бедному Артуру очень не посчастливилось. В его-то возрасте пасть жертвой болезни. Это плохо; плохо и то, что он считает себя слишком слабым, чтобы заняться каким-либо делом, что в свои двадцать один год он живет на доход с очень скромного состояния, даже не пытаясь увеличить его или взяться за что-либо, что способно принести пользу ему самому или другим. Эти два больших семейства — именно то, что нам нужно. А вот и еще более приятная новость: наш Морган со словами «Ужин подан».

Глава шестая

После ужина все быстро разошлись. Мистер Паркер сказал, что не может чувствовать себя спокойным и удовлетворенным, пока не нанесет визит в библиотеку и не посмотрит книгу пожертвований, и Шарлотта с радостью согласилась составить ему компанию, чтобы увидеть как можно больше, ведь все вокруг пока было для нее новым.

Они оказались на улице в тот самый тихий час обычного дня на морском курорте, когда почти все его обитатели предавались исключительно важному процессу поглощения ужина или же отдохновению после оного. То тут, то там можно было разглядеть одинокую фигуру, вынужденную выйти из дома и совершать лечебную прогулку, но в целом в жизни курортной общины наступило затишье, и на Террасе, на утесах и на песках воцарились тишина и спокойствие. Магазины и лавки опустели, соломенные шляпки и кружевные подвязки, казалось, были брошены на произвол судьбы, а в библиотеке миссис Уитби сидела в своей каморке и за неимением лучшего развлечения была погружена в чтение одного из собственных романов.

Список жертвователей оказался внушительным, хотя и заурядным. За именами леди Денхэм, мисс Бреретон, мистера и миссис Паркер, сэра Эдварда Денхэма и мисс Денхэм, о которых можно было сказать, что они открывали сезон, следовали самые непритязательные фамилии: миссис Мэтьюз, мисс Мэтьюз, мисс Э. Мэтьюз, мисс Г. Мэтьюз; миссис Браун и мистер Ричард Пратт; лейтенант Смит, Королевский Военно-морской флот; капитан Литтл из Лайм-хауса; миссис Джейн Фишер, мисс Фишер; мисс Скроггз; преподобный мистер Ханкинг; мистер Биард, поверенный, гостиница «Грейз-инн»; мистер Дэвис и мисс Мерриуэтер.

Мистер Паркер не мог отделаться от чувства, что этот список не только отличался крайней невыразительностью, но и оказался гораздо короче, чем он ожидал. Правда, пока что шел июль, а главными курортными месяцами все-таки считались август и сентябрь. Кроме того, его утешала мысль о скором прибытии обещанных больших семейств из Суррея и Камберуэлла.

Миссис Уитби без промедления покинула свой закуток. Она пришла в восторг, оттого что снова имеет счастье видеть мистера Паркера, чьи манеры считались безукоризненными. Они погрузились в обмен любезностями и начали беседовать, а Шарлотта, добавив свое имя к списку жертвователей в новом сезоне, занялась некоторыми безотлагательными покупками, носящими благотворительный характер, ожидая, пока миссис Уитби закончит приводить себя в порядок. Кстати сказать, женщину украшали блестящие кудряшки и всевозможные безделушки.

В библиотеке, естественно, можно было найти все: любые бесполезные вещички, без которых просто невозможно обойтись — их совершенно нельзя было не купить, особенно если учесть то чувство расположения, которое Шарлотта испытывала к мистеру Паркеру, что только поощряло ее делать расходы. У Шарлотты появилось ощущение, что она должна сдерживать себя, вернее, она сообразила, что в двадцать три года вести себя иначе будет непростительно и ей вряд ли пойдет на пользу, если она истратит все свои деньги в первый же вечер. Она взяла в руки какую-то книгу — это оказалась «Камилла». У Шарлотты не было молодости Камиллы, и она не собиралась разделять с ней ее отчаяние, поэтому, отвернувшись от стеллажей с колечками и брошками и подавив дальнейшие соблазны, она расплатилась за то, что уже успела выбрать.

К ее неописуемому восторгу, они должны были подняться на утес, но, выйдя из библиотеки, столкнулись с двумя леди, чье появление внесло коррективы в их планы. Это были леди Денхэм и мисс Бреретон. Они только что побывали с визитом в Трафальгар-хаусе, откуда их направили в библиотеку, и, хотя леди Денхэм после прогулки в целую милю чувствовала себя превосходно и была даже чересчур подвижна и активна, Паркеры считали, что ей требуется отдых и будет лучше, если она отправится к ним выпить с ними чаю. Итак, прогулку на утесы пришлось заменить немедленным возвращением домой.

— Нет-нет, — заявила высокородная дама, — я не позволю, чтобы из-за меня вы торопились с чаем. Я знаю, что вы любите пить попозже. Я не желаю доставлять своим соседям неудобство из-за того, что сама пью его раньше. Нет-нет, мы с мисс Кларой выпьем чай у себя дома. Мы пришли сюда безо всякой задней мысли, нам всего лишь хотелось повидать вас и убедиться, что вы действительно вернулись, но теперь мы отправляемся к собственному чаю.

Однако же она позволила увлечь себя к Трафальгар-хаусу, где незаметно завладела гостиной и, кажется, пропустила мимо ушей слова мистера Паркера, когда тот отдал распоряжение слуге немедленно принести чай. Оказавшись в компании тех, с кем после утренней беседы ей нестерпимо хотелось познакомиться, Шарлотта вполне утешилась этим, лишившись прогулки. Она принялась наблюдать.

Леди Денхэм была дамой среднего роста, полной и коренастой, порывистой в движениях, с проницательными умными глазами, с самодовольным, но не лишенным приятности выражением лица. Хотя ее манеры отличались прямотой и бесцеремонностью, как у человека, который привык не стесняясь выражать свои мысли, в ней чувствовались юмор и сердечность, вежливость, даже любезность. Она искренне пожелала лично познакомиться с Шарлоттой, обрадовалась, увидев своих старых друзей, и вообще, казалось, прямо-таки лучилась доброжелательностью.

Что касается мисс Бреретон, то ее внешность полностью оправдывала восторги мистера Паркера, и Шарлотта решила, что она еще никогда не встречала столь милой и интересной молодой женщины. Элегантная, высокая, привлекательная, с нежным цветом лица и голубыми глазами, скромная, но, тем не менее, обладающая природной очаровательной грациозностью, она показалась Шарлотте подобной тем героиням, о которых рассказывалось на страницах многочисленных томов, оставшихся стоять на полках библиотеки миссис Уитби.

Вероятно, оттого что она только что покинула эту библиотеку, Клара Бреретон неразрывно ассоциировалась у нее с героиней какого-то романа. Ее положение при леди Денхэм только укрепляло это ощущение. Казалось, что ее специально поместили в один дом с пожилой леди, чтобы продемонстрировать, как дурно обошлась с ней судьба. В самом деле, нищета и нужда в сочетании с такой красотой и такими достоинствами не оставляли ей надежды на успешную карьеру в жизни.

Подобные чувства отнюдь не явились результатом романтических порывов, которые вовсе не обуревали Шарлотту. Нет, она была трезвомыслящей молодой леди, которая прочитала достаточное количество романов, чтобы обладать живым воображением, но она вовсе не находилась под их влиянием, и, хотя в первые пять минут она забавлялась тем, что раздумывала, какие же гонения выпали на долю Клары, особенно со стороны леди Денхэм, последующие наблюдения показали, в чем она с удовольствием призналась себе, что обе женщины, несомненно, испытывали друг к другу самые дружеские чувства.

По ее мнению, единственным недостатком в отношениях старой дамы и Клары Бреретон было то, что леди Денхэм чопорно величала девушку «мисс Клара», против чего было трудно возразить, учитывая, с каким вниманием и заботой относилась к ней Клара. С одной стороны, это была покровительственная и необидная доброта, с другой — благодарное и искреннее уважение.

Разговор шел исключительно о Сандитоне: о нынешнем числе отдыхающих в нем и надеждах на хороший сезон.

Было очевидно, что леди Денхэм проявляла больше волнения и страхов перед возможными убытками, чем ее коадъютор. Ей хотелось, чтобы местечко быстрее заполнялось отдыхающими, ее одолевали дурные предчувствия, что в некоторых домах останутся свободные места. Не были забыты и два больших семейства, о которых сообщила мисс Паркер.

— Очень хорошо, очень хорошо, — заявила ее светлость. — Одно семейство из Западной Индии и другое из школы-интерната. Хорошо звучит. Это должно принести деньги.

— Полагаю, никто не обращается с деньгами свободнее, чем публика из Западной Индии, — заметил мистер Паркер.

— Да, я слышала об этом, и оттого что кошельки у них толстые, они считают себя равными, вообразите себе, представителям наших старинных фамилий. Кроме того, разбрасывая деньги направо и налево, они не думают о том, что наносят этим ущерб, поскольку поднимают цены. И если они приедут сюда для того, чтобы поднять цены на наши предметы первой необходимости, мы не скажем им «большое спасибо», мистер Паркер.

— Моя дорогая мадам, они могут только поднять цены на потребляемые товары, но при этом обеспечат нам такой высокий спрос на них и такой приток денег, что принесут больше пользы, чем вреда. Наши мясники, булочники и торговцы не могут стать богаче сами по себе, не принеся при этом процветания для нас. Если они останутся в проигрыше, наша арендная плата окажется под вопросом, и в пропорциональном отношении к их доходам мы в конечном счете всегда будем в выигрыше, повысив стоимость своих домов.

— А, отлично! Хотя мне не хотелось бы, чтобы у мясников поднялась цена на мясо. И я постараюсь удерживать ее низкой так долго, как только смогу. Ага, вон та молодая леди улыбается, я вижу; осмелюсь предположить, что она считает меня странным созданием, но в свое время и она начнет волноваться из-за таких вещей. Да-да, моя дорогая, будьте уверены, и вы начнете думать о цене на мясо у мясника, хотя вам, быть может, и не придется кормить такую ораву слуг, которую мне приходится держать в своем доме. И я считаю, что им-то живется намного лучше, чем прочим слугам. Всему свету известно, что я не люблю выставляться напоказ, но если бы не мой долг перед бедным мистером Холлисом, я никогда не стала бы содержать Сандитон-хаус так, как сейчас. Я делаю это не для собственного удовольствия. Так-так, мистер Паркер, — продолжала леди Денхэм, — а второе семейство, значит, это школа-интернат, французская школа-интернат, правильно? Ну, здесь никакого вреда. Пусть остаются на свои шесть недель. За это время, кто знает, может быть, кто-то из них окажется достаточно расточительным, чтобы захотеть попробовать молока, а я как раз держу в настоящее время двух коз. Но маленькие мисс могут испортить мебель, даже наверняка это сделают. Надеюсь, у них будет строгая гувернантка, которая уследит за ними.

Когда стала известна цель его поездки в Уиллингден, несчастный мистер Паркер удостоился от леди Денхэм столь же малой похвалы, как и от своих сестер.

— Боже! Мой дорогой сэр, — вскричала она, — как вы могли даже подумать о такой вещи? Мне очень жаль, что с вами произошел несчастный случай, но, клянусь Богом, вы его заслужили. Отправиться за врачом! И что мы с ним будем делать здесь? Это только подвигнет наших слуг и прочих бедняков на то, чтобы сказываться больными, когда рядом будет доктор. Господи, молю тебя, пусть никто из этого медицинского сословия не окажется у нас в Сандитоне! Мы и сами прекрасно справляемся. У нас есть море, холмы и мои козы. И я уже сказала миссис Уитби, что если кому-нибудь понадобится экипаж отправиться за врачом, то он сможет получить его по сходной цене (этот экипаж принадлежал бедному мистеру Холлису, но он совсем как новый). И чего еще людям остается желать? — кипятилась леди. — Я прожила здесь семьдесят славных лет, никогда больше двух раз подряд не принимала слабительного, и за всю свою жизнь ни разу не видела врача, во всяком случае по собственной воле. И я искренне верю, что если бы мой бедный дорогой сэр Гарри тоже не принимал бы их, то был бы жив и по сей день. Тот человек, который отправил его в иной мир, брал с нас плату десять раз, один раз за другим. Заклинаю вас, мистер Паркер, никаких врачей здесь!

Внесли приборы для чаепития.

— Да! Мой дорогой мистер Паркер, вам не стоило беспокоиться. Ну к чему все это? Я уже совсем собралась было пожелать вам доброго вечера. Но, поскольку вы такой добрый сосед, полагаю, мы с мисс Кларой остаемся.

Глава седьмая

На следующее же утро популярность Паркеров принесла им новых визитеров, в числе которых были и сэр Эдвард Денхэм с сестрой, которые, будучи в Сандитон-хаусе, заехали к ним выразить свое восхищение; и Шарлотта, покончив с письмом, которое она писала, уселась в гостиной с миссис Паркер как раз вовремя, чтобы лицезреть их всех.

Денхэмы оказались единственными, кто вызвал ее особенный интерес. Шарлотта была рада завершить свое знакомство с ними, после того как ее представили, и нашла обоих, по крайней мере лучшую половину (поскольку иногда, пребывая в одиночестве, джентльмен может сойти за лучшую половину), достойной всяческого внимания.

Мисс Денхэм была приятной молодой женщиной, но холодной и сдержанной, казалось, что она осознает свою значительность с гордостью, а свою бедность — с досадой. Было очевидно, что она страстно желала иметь намного более привлекательный экипаж, чем та простая двуколка, в которой они приехали и которая по-прежнему находилась в поле ее зрения.

Сэр Эдвард превосходил ее и видом, и манерами: он был весьма приятной наружности, отличался тактом и стремлением оказать внимание и доставить удовольствие. Он вошел в комнату удивительно уверенно, с достоинством, говорил хорошо и много — главным образом, с Шарлоттой, с которой ему волей случая довелось сесть рядом. Вскоре она поняла, что у него отличные манеры, он замечательно умеет держаться, в голосе его звучат очаровательная нежность и мягкость, и что он — прекрасный собеседник. Сэр Эдвард ей понравился. Будучи весьма рассудительной особой, Шарлотта нашла его приятным и даже милым и не стала противиться подозрению, что у него о ней сложилось точно такое же мнение, о чем можно было судить хотя бы по тому, что он явно игнорировал желание своей сестры откланяться и уйти и остался сидеть на месте, продолжая вести беседу.

Я не прошу извинить тщеславие моей героини. Если на свете существуют другие молодые леди в ее возрасте, которым скучны развлечения и которых не влекут удовольствия, то мне они неизвестны и я не стремлюсь их узнать.

Наконец, через низкие французские окна гостиной, откуда были видны дорога и все тропинки на холме, Шарлотта и сэр Эдвард не могли не заметить удалявшихся леди Денхэм и мисс Бреретон; выражение лица и поведение сэра Эдварда мгновенно изменились, хотя это изменение и было едва заметным: он бросил им вслед встревоженный взгляд и предложил своей сестре откланяться и вместе прогуляться по Террасе. Это, в свою очередь, подстегнуло воображение Шарлоты, излечило от получасового возбуждения, отчего она пришла в более спокойное расположение духа и могла теперь здраво судить, насколько милым он был в действительности.

«Вероятно, все дело в том, как он держится и как умело себя ведет. И уж, конечно, его титул никак не вредит ему», — подумала она.

Очень скоро она вновь оказалась в его обществе. Первое, что сделали Паркеры, после того как их дом покинули утренние посетители — вышли на улицу сами. Терраса привлекала всеобщее внимание. Любой, кто отправлялся на прогулку, просто обязан был начать с Террасы, и здесь, на одной из двух зеленых скамеек, стоявших у посыпанной гравием дорожки, они обнаружили воссоединившееся семейство Денхэмов. Впрочем, хотя число членов семейки возросло, они вновь явно разъединились: на одном конце восседали две леди, занимавшие более высокое социальное положение, а на другом приютились сэр Эдвард и мисс Бреретон.

Первый же взгляд, брошенный Шарлоттой на сэра Эдварда, сказал ей, что тот влюблен. Не было никакого сомнения в том, что он очарован Кларой. Как относилась к этому сама Клара, было менее заметно, но Шарлотта склонялась к мысли, что не слишком благосклонно: хотя она и сидела с ним рядом, отдельно от остальных (скорее всего потому, что просто не смогла этого избежать), выражение ее лица оставалось спокойным и серьезным.

То, что молодая леди на другом конце скамьи наложила на себя епитимью, было несомненным. Перемена в поведении мисс Денхэм была также очевидной: девушка, с холодным величием восседавшая в гостиной миссис Паркер, в то время как остальные прилагали усилия, чтобы заставить ее нарушить молчание, разительно отличалась от той, что сейчас прижималась к локтю леди Денхэм, разговаривала с улыбкой на устах или жадно внимала ей. Эта перемена была забавной или грустной — смотря по тому, что, по мнению зрителя, должно было возобладать — сатира или мораль. Шарлотта решила, что вполне разобралась в характере мисс Денхэм, тогда как натура сэра Эдварда требовала дальнейших наблюдений и размышлений.

Он удивил ее тем, что, как только они присоединились к ним и единодушно решили отправиться на прогулку, обратил свое внимание исключительно на нее. Вышагивая рядом с Шарлоттой, Эдвард, казалось, вознамерился заставить ее как можно дальше удалиться от остальной группы, разговаривая и обращаясь только к ней.

Он начал с большим чувством повествовать ей о море и морском побережье, с воодушевлением процитировал все известные изречения об их величественности, попытавшись описать даже неописуемые эмоции, которые они вызывают у человека чувственного. Ужасающая мощь океана в шторм, сверкающее спокойствие в штиль, его чайки, темные провалы глубин, быстрая смена настроений, его зловещая обманчивость, когда моряки то нежатся на солнце, то гибнут от неожиданно налетевшей бури, — обо всем этом он говорил живо и со знанием дела. В общем-то, все это были трюизмы, но, слетая с губ привлекательного сэра Эдварда, они звучали вполне пристойно, и она уже начала склоняться к мысли о нем как о человеке чувства, как вдруг он озадачил ее тем, что пустился в бесконечное цитирование, причем некоторые его высказывания показались ей путаными и неясными.

— Помните ли вы, — спросил он, — прекрасные строки Скотта о море? О! Какое описание в них содержится! Эти слова всегда приходят мне на ум, когда я гуляю здесь. Человек, который их прочитал и которого они не тронули, должен иметь нервы наемного убийцы! Да хранят меня небеса от встречи с таким человеком!

— Какое описание вы имеете в виду? — поинтересовалась Шарлота. — Я что-то не могу вспомнить ни одного описания моря в стихах Скотта.

— Правда? Да и я сейчас не могу вспомнить в точности, как оно начинается. Но не могли же вы забыть его описание женщины: «О! Женщина в часы нашей свободы». Великолепно! Восхитительно! Даже если бы после этого Скотт не написал больше ни одной строчки, он прославился бы в веках. А вот еще это бесподобное, непревзойденное обращение к родительской привязанности: «Некоторые чувства смертным даны, в них от небес больше, чем от мира» и т. д. Но пока мы с вами остановились на поэзии, что вы думаете, мисс Хейвуд, о строках Бернса, посвященных его Мэри? О! В них столько пафоса, что можно сойти с ума! Если когда-либо и жил человек, способный чувствовать, то это был Бернс. Монтгомери олицетворял собой весь огонь поэзии, Уордсворт ощущал ее душу, Кэмпбелл коснулся крайностей в наших чувственных ощущениях: «Подобно посещениям ангела, которые так редки». Можете ли вы представить себе что-либо более смиренное, более нежное, более возвышенное, чем эти строки? Но что касается Бернса, мне кажется, я сознаю его первенство и превосходство, мисс Хейвуд. Мягкий, элегантный, но податливый и уступчивый. Мужчина, который не может восхищаться женщиной, на мой взгляд, заслуживает презрения. Впрочем, иногда некая вспышка чувств словно бы воспламеняет его, как в тех строках, о которых мы говорили: «О! Женщина в часы нашей свободы». Но Бернс всегда горел. Его душа представляла собой алтарь, на котором восседала обожаемая и лелеемая им женщина, его дух воистину воскурял бессмертный фимиам в ее честь.

— Я с восхищением прочитала несколько поэм Бернса, — сказала Шарлотта, когда у нее появилась возможность вставить слово, — но я недостаточно поэтична, чтобы полностью отделять поэзию мужчины от его характера. Кроме того, неорганизованность и поведение бедного Бернса в значительной мере ослабили то удовольствие, которое я получила от его стихов. Мне трудно поверить в правдивость его чувств как возлюбленного. У меня нет веры и в искренность его привязанности как мужчины. Он чувствовал и написал, а потом забыл.

— О! Нет, нет! — в волнении вскричал сэр Эдвард. — Он был сама искренность и правда! Гений и слабости Бернса могли привести его к некоторым безрассудствам. Но кто совершенен? Посредственный ум склонен ожидать от души возвышенного гения преувеличенного критицизма или псевдофилософствования. Всплеск сверкающего таланта, порождаемого страстными чувствами, вероятно, несовместим с некоторыми правилами хорошего тона, принятого в обычной жизни. Ни вы, прекрасная мисс Хейвуд, — заявил он с видом глубокого сочувствия, — ни любая другая женщина не могут выступать справедливым судией того, что движет мужчиной и заставляет его говорить, писать или делать, на что могут подвигнуть его блистательные порывы неукротимого духа.

Все это было просто прекрасно, но, если Шарлотта разбиралась хоть в чем-нибудь, высокой моралью здесь и не пахло. Тем не менее, будучи несомненно польщена его крайне необычной манерой говорить комплименты, она рассудительно ответила:

— Я действительно ничего не знаю об этом. Какой очаровательный день! Ветер, я полагаю, дует с юга.

— Счастливый, счастливый ветер, он занимает мысли мисс Хейвуд!

Шарлотта уже начала склоняться к мысли, что он непроходимо глуп. Теперь она понимала, почему сэр Эдвард решил составить ей компанию. Это было сделано в пику мисс Бреретон. Она прочла это в тех взволнованных взглядах, которые он бросал в ее сторону, но она никак не могла взять в толк, зачем ему болтать такую чепуху, разве что он просто не мог иначе. Он казался очень сентиментальным, переполненным чувствами, и, по-видимому, испытывал слабость к новомодным жестким словам, иногда ругательствам. При этом он обладал недалеким умом и употреблял эти слова механически, не понимая их истинного значения.

В будущем она наверняка узнает его получше.

Но когда последовало предложение заглянуть в библиотеку, Шарлотта решила, что для одного утра сэра Эдварда с нее достаточно, и с радостью приняла приглашение леди Денхэм остаться вместе с ней на Террасе. Прочие покинули их, на лице сэра Эдварда было написано чрезвычайно галантное отчаяние, оттого что они вынуждены расстаться. Оставшись наедине с Шарлоттой, леди Денхэм, как настоящая гранд-дама, говорила только о своих собственных заботах, а Шарлотта слушала, про себя поражаясь контрасту между двумя своими компаньонами.

И в самом деле, в разглагольствованиях леди Денхэм не было ни сомнительных сантиментов, ни каких-либо фраз, допускающих двойное толкование или вообще не поддающихся интерпретации. Взяв Шарлотту под руку с непринужденностью особы, считавшей, что любой знак внимания с ее стороны будет принят за честь, и с живостью, которая проистекала либо из тех же причин, либо просто объяснялась природной разговорчивостью, она немедленно и с большим удовлетворением изрекла, напустив на себя лукавый и проницательный вид:

— Мисс Эстер хочет, чтобы я пригласила ее с братом провести неделю со мной в Сандитон-хаусе, как прошлым летом. Но я не сделаю этого. Она все время пытается подольститься ко мне, восхищаясь то тем, то этим, но я-то вижу, чего она добивается. Я вижу ее насквозь. Меня не так-то легко обмануть, дорогая.

Шарлотта не смогла придумать ничего более безобидного, чем просто уточнить:

— Сэр Эдвард и мисс Денхэм?

— Да, моя дорогая. Мои молодые люди, как я их иногда называю, поскольку они буквально кормятся у меня из рук. Прошлым летом, примерно в это самое время, они жили у меня — с понедельника по понедельник, и они остались очень довольны и благодарны. Потому что на самом деле они очень хорошие молодые люди, моя дорогая. Мне бы не хотелось, чтобы вы думали, будто я привечаю их только ради покойного сэра Гарри. Нет-нет, они вполне достойные люди сами по себе, иначе, можете мне поверить, они не проводили бы столько времени в моем обществе. Я не из тех женщин, которые помогают первому встречному. Я всегда тщательно обдумываю, что собираюсь предпринять и с кем мне придется иметь дело, прежде чем пошевелю хоть пальцем. Не думаю, чтобы меня хоть раз обманули в жизни. А это многое говорит о женщине, которая дважды была замужем. Между нами говоря, бедный дорогой сэр Гарри рассчитывал на большее. Но, — вздохнула она, — о мертвых или хорошо, или вообще ничего. Никто не мог жить счастливее, чем мы, — а он был человеком чести, истинным джентльменом из старинного семейства. После его смерти я отдала сэру Эдварду его золотые часы.

При этих словах она бросила такой взгляд на свою компаньонку, который, очевидно, должен был произвести на нее неизгладимое впечатление, но, не заметив на лице Шарлотты особого восторга, быстро добавила:

— Он не завещал их своему племяннику, моя дорогая. Это не было выполнением воли Гарри. Об этом вообще не упоминалось в завещании. Он всего лишь сказал мне, да и то только один раз, что хотел бы, чтобы они достались его племяннику, но это меня ни к чему не обязывало, не захоти я поступить так.

— Это очень любезно с вашей стороны! В самом деле, очень мило, — сказала Шарлотта, вынужденная изобразить восхищение.

— Да, моя дорогая, и это — не единственное доброе дело, которое я сделала для него. Я была очень добрым другом сэра Эдварда. А он, бедняжка, так нуждается в этом! И, хотя я всего лишь вдова, моя дорогая, а он — наследник, между нами нет таких противоречий, какие обычно обнаруживаются между этими сторонами. От поместья Денхэмов я не получила ни шиллинга. Сэр Эдвард не обязан ничего мне выплачивать. Вовсе не он занимает главенствующее положение. Это я помогаю ему.

— В самом деле! Он очень приятный молодой человек, особенно в том, что касается его манер.

Эти слова были произнесены, главным образом, только ради того, чтобы хоть что-то сказать, но Шарлотта сразу же заметила, что возбудила подозрения, потому что леди Денхэм бросила на нее острый взгляд и сказала:

— Да-да, на него очень приятно смотреть. Остается надеться, что так подумает и какая-нибудь состоятельная леди, потому что сэру Эдварду просто необходимо жениться на деньгах. Мы с ним часто разговариваем на эту тему. Приятный молодой человек вроде него может улыбаться направо и налево, осыпая девушек комплиментами, но он знает, что должен жениться ради денег. А сэр Эдвард — весьма упорный молодой человек и придерживается очень правильных взглядов.

— Сэр Эдвард Денхэм, — произнесла Шарлотта, — обладая такими личными достоинствами, почти наверняка сумеет увлечь состоятельную леди, если того захочет.

Этот блестящий дипломатический ход, кажется, рассеял подозрения леди Денхэм.

— Ах, моя дорогая, какие умные вещи вы говорите! — воскликнула она. — Если бы только мы смогли заполучить в Сандитон какую-нибудь молодую наследницу! Но их так трудно найти! По-моему, с тех пор как Сандитон превратился в общественное место, у нас здесь не было ни одной наследницы или хотя бы сонаследницы. Семьи приезжают одна за другой, но, насколько мне известно, хорошо, если у одной из ста имеется какая-нибудь реальная собственность, земли или вклады. Может быть доход, но никакой собственности. У нас бывают священники, или стряпчие из города, или офицеры на половинном окладе, либо же вдовы со своей частью наследства. Ну, и какой, спрашивается, от них толк? Разве что они занимают наши пустующие дома, хотя, между нами говоря, по-моему, они совершают большую глупость, не оставаясь дома. Ах, если бы здесь появилась молодая наследница, которую отправили бы сюда поправить здоровье, и если бы ей прописали пить коровье или козье молоко, которое я могу ей поставлять! Как только она поправилась бы, я сумела бы сделать так, чтобы она влюбилась в сэра Эдварда!

— Это действительно было бы большой удачей.

— И мисс Эстер тоже должна выйти замуж за какого-нибудь состоятельного джентльмена. Она должна найти богатого мужа. Ах, молодых женщин, у которых нет денег, остается только пожалеть! Но, — сообщила леди Денхэм после короткой паузы, — если мисс Эстер надеется уговорить меня пригласить их в Сандитон-хаус, она вскоре поймет, что ошибается. С прошлого лета кое-что изменилось, понимаете ли. Теперь у меня есть мисс Клара, и в этом все дело.

Она произнесла эти слова таким серьезным тоном, что Шарлотта сразу же поняла, что девушке удалось покорить сердце старой дамы, и приготовилась к более подробным замечаниям, но услышала только:

— Я не намерена превращать свой дом в гостиницу. Я не допущу, чтобы обе мои служанки целое утро занимались только тем, что убирали наши спальни. Им и так приходится каждый день приводить в порядок комнату мисс Клары и мою собственную. Если у них будет больше работы, они потребуют повышения жалованья.

Шарлотта не была готова к возражениям такого рода и обнаружила, что не может даже выразить сочувствие, что она вообще ничего не способна сказать. А леди Денхэм с непонятным ликованием добавила:

— И, кроме того, моя дорогая, не стану же я наводнять свой дом гостями, нанося убыток Сандитону? Если людям хочется пожить у моря, почему бы им не снять жилье? Здесь полно свободных домов, на одной только Террасе их целых три: в эту самую минуту на нас смотрят не меньше трех объявлений о сдаче внаем — домов номер три, четыре и восемь. Номер восемь, дом на углу, может быть, для них великоват, но остальные два — приятные и уютные маленькие домики, вполне подходящие для молодого джентльмена и его сестры. Поэтому, моя дорогая, когда в следующий раз мисс Эстер начнет говорить о сырости, которая царит в Денхэм-парке, и о том, как полезны ей морские ванны, я посоветую им приехать сюда и снять один из этих домиков на пару недель. Разве вам не кажется, что это будет только справедливо? Своя рубашка ближе к телу, знаете ли.

Шарлотта испытывала одновременно изумление и негодование,но все-таки негодование взяло верх. Она напустила на лицо непроницаемое выражение и хранила приличествующее случаю молчание. Терпение ее было отнюдь не безграничным, но, не желая слушать дальше, и сознавая, что леди Денхэм продолжает разглагольствовать в том же духе, она позволила своим мыслям оформиться в следующую медитацию: «Она очень зла. Я не ожидала такого. Мистер Паркер отзывался о ней слишком мягко. Очевидно, на его суждение нельзя полагаться. Его подвела его же доброта. Он слишком добросердечен, чтобы глубоко вникнуть в природу вещей. Я должна составить собственное мнение. И сама их связь сыграла с ним злую шутку. Он убедил ее пуститься в некую спекуляцию, и, поскольку здесь у них одна цель, он считает, что и в других вопросах она думает так же, как и он. Я не вижу в ней ничего достойного. Бедная мисс Бреретон! Леди Денхэм заставляет всех вокруг вести себя низко и недостойно. Этот бедняга сэр Эдвард и его сестра, не знаю, насколько им было отведено природой быть респектабельными, но своим подобострастием перед ней они тоже ведут себя недостойно. И я тоже веду себя недостойно, оказывая ей внимание, при этом делаю вид, что соглашаюсь с ней. Вот так оно и бывает, когда богатые люди оказываются на поверку жалкими и убогими».

Глава восьмая

Две женщины продолжали идти рядом, пока к ним не присоединились остальные, высыпавшие из библиотеки, вслед за ними выскочил молодой Уитби с пятью томами под мышкой, которые он поволок к экипажу сэра Эдварда. Сам же сэр Эдвард, приблизившись к Шарлотте, изрек:

— Можете догадаться, чем мы занимались. Моей сестре понадобился совет при выборе некоторых книг. У нас в избытке свободного времени, поэтому мы много читаем. Хотя сам я с разбором подхожу к выбору романов. Я с величайшим презрением отношусь к той макулатуре, которой забито большинство общественных библиотек. Вы никогда не услышите, чтобы я рекомендовал кому-то эти пустые и несерьезные разглагольствования, не дающие никакой целостной картины, или же пресное изложение обыденности, из которого нельзя извлечь никаких полезных выводов. Мы напрасно помещаем эти сочинения в литературный перегонный куб: полученный дистиллят окажется совершенно бесполезным для науки. Я уверен, что вы понимаете меня?

— Я в этом не совсем убеждена. Но если вы бы взяли на себя труд описать мне те романы, которые вы одобряете, осмелюсь заметить, я получила бы более полное представление.

— Охотно, мой дорогой интервьюер. В романах, которые я одобряю, описывается природа человека в возвышенных и духовных терминах; в них герои испытывают сильные чувства и переживания; показано зарождение сильного чувства — от первого неясного влечения до такого взрыва чувств, что энергия разума оказывается свергнутой с пьедестала; в этих романах мы видим, как сильная искра нежного очарования женщины настолько воспламеняет душу мужчины, что заставляет его — хотя и с риском некоторого отклонения от линии примитивных обязательств — стремиться заполучить ее, овладеть ею любой ценой, невзирая ни на что. Вот такие работы я прочитываю с восхищением, — продолжал объяснять Шарлотте сэр Эдвард. — Они предлагают нам замечательное изложение высоких концепций, широких взглядов, описания безграничного рвения, неукротимой решительности. И даже когда ход событий приводит к краху возвышенных начинаний главного героя, он заставляет нас испытывать к нему самые искренние чувства; сердца наши замирают. С психологической точки зрения, было бы неверно утверждать, что нас не захватывает его блестящая карьера, а привлекают пресные и в чем-то даже отвратительные добродетели его оппонента. Я бы сказал, наше восхищение героем носит бескорыстный характер. Вот такие романы расширяют примитивные возможности души, они не оскорбляют чувств и не искажают характера серьезного героя, с которым достойно познакомиться поближе.

— Если я правильно вас поняла, — заметила Шарлотта, — наши вкусы относительно романов совершенно различаются.

После этого они вынуждены были расстаться. Мисс Хейвуд слишком устала от его общества, чтобы оставаться со своим собеседником дальше.

Правда заключалась в том, что сэр Эдвард, который волей обстоятельств оказался прикован к одному месту, читал больше сентиментальных романов, чем в том признавался. В юности он увлекся пылкими, но отнюдь не безупречными произведениями Ричардсона; и чтение книг авторов, которые впоследствии пошли по стопам Ричардсона в описании мужчины, преследующего женщину вопреки всем приличиям, занимали большую часть времени, отводимого им на литературу, — они сформировали его характер.

Порочность суждений сэра Эдварда объяснялась тем, что от природы он не обладал достаточным здравомыслием: вежливость, моральная сила, благоразумие и упорство злодея в романе перевешивали для сэра Эдварда все его зверства и грубости. Для него подобное поведение было искренним, исполненным пыла и страсти. Оно привлекало и воспламеняло его, и он всегда так глубоко сопереживал его успеху и скорбел о крушении его планов, что на это явно никак не могли рассчитывать авторы подобных романов.

Хотя многие свои представления он почерпнул как раз из такого чтива, будет несправедливым сказать, будто он не читал больше ничего другого или что язык его сформировался не на основе современной литературы. Он читал все новейшие эссе, публикации и критические обзоры, но с тем же невезением и даже неумением, отчего делал только фальшивые выводы и усваивал не те уроки морали. Он собирал только критические высказывания и использовал в речи цитаты из наших самых популярных писателей.

Главной целью свой жизни сэр Эдвард считал соблазнение. Обладая несомненными личными достоинствами, о которых он был прекрасно осведомлен, и приписывая себе другие таланты, он полагал соблазнение чуть ли не своей обязанностью. Он чувствовал, что рожден стать опасным человеком, кем-то вроде ловеласа. Само имя — сэр Эдвард, — считал он, несет в себе определенное очарование.

Проявлять галантность по отношению к тем, кто этого заслуживал, говорить комплименты каждой смазливой девушке — вот та роль, которую он принужден был играть. Он считал своей святой обязанностью (в соответствии с собственными представлениями об обществе) при первом же знакомстве осыпать комплиментами мисс Хейвуд или любую другую миловидную девушку.

Но только в отношении Клары он строил серьезные планы, именно Клару он намеревался соблазнить и решительно был настроен осуществить свои намерения. Само ее положение прямо-таки взывало к этому. Она была его соперницей в борьбе за благосклонность леди Денхэм, она была красива, молода и зависима. Он уже давненько обратил на нее внимание и в течение долгого времени с упорством, достойным лучшего применения, пытался завоевать сердце Клары, а заодно и подорвать ее принципы.

Клара видела его насквозь и не имела ни малейшего желания быть соблазненной. Но она вела себя с ним достаточно терпеливо, поддерживая ровные отношения, объяснявшиеся ее личным обаянием. Впрочем, и намного более прохладное отношение не обескуражило бы сэра Эдварда. Он был защищен от любых проявлений презрения или отвращения. Если девушку нельзя завоевать привязанностью, он должен похитить ее. Сэр Эдвард знал свое дело.

Он много размышлял на эту тему. Если ему придется действовать именно таким образом, он, естественно, желал бы изобрести нечто новое, превзойти всех, кто прошел той же дорогой до него, и его снедало любопытство, не найдется ли в окрестностях Тимбукту какого-либо уединенного домика, способного приютить Клару.

Но, увы, расходы, которые неизбежно были бы связаны с подобным предприятием, превосходили возможности его кошелька, и благоразумие обязывало его ограничиться более приемлемыми и не столь радикальными методами.

Часть вторая

Глава девятая

Как-то вскоре после приезда в Сандитон, поднявшись с песчаного берега на Террасу, Шарлотта имела удовольствие лицезреть дорожную коляску, запряженную почтовыми лошадьми, стоявшую у дверей гостиницы. Она появилась очень поздно и, судя по количеству выгружаемого багажа, можно было надеяться, что какое-то респектабельное семейство прибыло к ним на долгий срок.

Придя в восторг, оттого что у нее появились такие хорошие новости для мистера и миссис Паркер, Шарлотта поспешила в Трафальгар-хаус так быстро, как только могла, проведя последние два часа в обществе мягкого бриза, дующего с моря на берег.

Но не успела она добраться до небольшой лужайки, как увидела, что перед ней быстро шагает некая леди. Будучи убеждена, что это не одна из ее знакомых, Шарлотта вознамерилась поспешить и попасть в дом раньше этой леди.

Но незнакомка двигалась так быстро, что этим планам не суждено было сбыться. Шарлотта поднялась по ступенькам и позвонила, но дверь открылась не раньше чем незнакомка пересекла лужайку, и, когда появился слуга, они обе были готовы войти в дом.

Непринужденные манеры леди, ее обращение: «Как поживаете, Морган?» — и выражение лица Моргана при виде ее повергли Шарлотту в некоторое изумление. Но в следующее мгновение в коридоре появился мистер Паркер, чтобы поприветствовать сестру, которую он увидел из гостиной, и вскоре Шарлотту представили мисс Диане Паркер.

Ничто не могло быть теплее того приема, который оказали при виде леди муж и жена Паркеры.

Как она приехала сюда? И с кем? А как они радовались тому, что она оказалась в состоянии совершить такое путешествие! Не следовало забывать и о том, что она принадлежала к ним, разумеется.

Мисс Диане Паркер исполнилось сорок три года, это была стройная женщина среднего роста, выглядевшая скорее хрупкой, нежели больной, с приятным лицом и очень живыми глазами; непринужденностью и прямотой она напоминала брата, хотя и отличалась большей решительностью и меньшей мягкостью.

Она незамедлительно пустилась в объяснения. Поблагодарила их за приглашение, но заявила:

— Это решительно невозможно, поскольку мы приехали втроем и собираемся снять квартиру, чтобы пожить здесь некоторое время.

— Втроем! Как! Сюзанна и Артур! Сюзанна тоже смогла приехать! Все лучше и лучше.

— Да, мы действительно приехали все вместе. Это было неизбежно. Ничего нельзя поделать. Вы вскоре услышите о них. Но, Мэри, моя дорогая, пошли за детьми, умираю, так хочу их увидеть.

— А как Сюзанна перенесла путешествие? Как себя чувствует Артур? И почему мы не видим их здесь с тобой?

— Сюзанна перенесла дорогу просто замечательно. Она не сомкнула глаз ни в ночь перед нашим отъездом, ни прошлой ночью в Чичестере. Это на нее не похоже, не то что я, которая буквально тряслась от страха за нее, но она держалась молодцом. Все обошлось без истерического припадка, до тех пор пока мы не оказались вблизи бедного старого Сандитона, но и тогда он оказался очень слабым. К тому моменту, когда мы добрались до вашей гостиницы, он почти прошел, так что мы высадили Сюзанну из экипажа в очень хорошем состоянии, всего лишь с помощью мистера Вудкока. Когда я оставила ее, она распоряжалась насчет багажа и помогала старому Сэму отвязывать чемоданы. Сюзанна с любовью передает вам свои наилучшие пожелания, а заодно и тысячу извинений за то, что оказалась таким беспомощным существом и не смогла составить мне компанию. Что же до бедняжки Артура, то не то чтобы он сам не хотел прийти, но ветер дует так сильно, что я посоветовала ему лучше поберечься. По-моему, над ним витает опасность люмбаго, поэтому я помогла ему надеть пальто и отправила на Террасу, чтобы он снял для нас жилье. Должно быть, мисс Хейвуд видела наш экипаж, — продолжала мисс Диана, — он стоял у дверей гостиницы. Я узнала мисс Хейвуд в то самое мгновение, как увидела ее на лужайке. Мой дорогой Том, я так рада видеть, что ты свободно ходишь. Позволь мне пощупать твою лодыжку. Все отлично. Твои сухожилия задеты лишь чуть-чуть: это почти незаметно. Ну а теперь перейдем к тому, почему я оказалась здесь. Я говорила вам в своем письме о двух важных семействах из Западной Индии и из школы-интерната, которых я надеялась привлечь сюда.

При этих словах мистер Паркер подвинул свой стул ближе к сестре, с любовью взял ее руку в свои и ответил:

— Да-да, ты была очень деятельной и любезной!

— Семейство из Западной Индии, — продолжила она, — которое представляется мне наиболее желательным из двух — лучшие из хорошего, — оказалось состоящим из миссис Гриффитс и ее родственников. Я не знакома с ней лично. Должно быть, вы помните, что я упоминала о мисс Каппер, близкой подруге моей очень близкой подруги Фанни Нойс. Так вот, мисс Каппер очень дружна с миссис Дарлинг, которая состоит в постоянной переписке с самой миссис Гриффитс. Таким образом, как видите, между нами очень короткая цепочка и в ней нет недостающих звеньев. Миссис Гриффитс намеревалась поехать на море в основном из-за своих молодых родственников и сделала свой выбор в пользу побережья Сассекса, но пребывала в нерешительности, где именно ей остановиться, и поэтому написала своей подруге, миссис Дарлинг, чтобы спросить ее мнения. Случилось так, что, когда пришло письмо от миссис Гриффитс, у миссис Дарлинг гостила мисс Каппер, поэтому к ней обратились за советом; в тот же самый день она написала Фанни Нойс и упомянула об этом. И Фанни, помня о нас, немедленно взялась за перо и передала все обстоятельства дела мне, не упомянув имен, которые выяснились впоследствии. Так что мне оставалось сделать только одно. С той же самой почтой я ответила на письмо Фанни и настоятельно рекомендовала ей Сандитон. Фанни опасалась, что ваш дом недостаточно велик, чтобы принять такую семью. Но, кажется, я все никак не могу закончить свой рассказ. В общем, вы теперь понимаете, как все устроилось. Вскоре я имела удовольствие узнать, что Сандитон-таки был рекомендован миссис Дарлинг и наши друзья из Западной Индии были решительно настроены поехать именно туда. Когда я написала тебе, дела обстояли таким вот образом. Однако два дня назад, да, как раз позавчера, Фанни Нойс сказала, что мисс Каппер получила письмо от миссис Дарлинг, в котором сообщалось о том, что миссис Гриффитс, опять-таки в письме к миссис Дарлинг, выразила сомнение в целесообразности поездки в Сандитон. Я понятно излагаю? Если тебе что-либо неясно, я готова объяснить.

— О! Все понятно, все понятно. Итак?

— Причиной подобного колебания стал тот факт, что здесь у нее нет знакомых, и она никак не сможет удостовериться, что по прибытии ее будет ждать хорошее жилье. Она проявила такую щепетильность и даже осторожность, главным образом, из-за некоей мисс Ламб, молодой леди (вероятно, племянницы), находящейся на ее попечении. Дело в том, что мисс Ламб обладает колоссальным состоянием, она богаче всех остальных, вместе взятых, и у нее очень хрупкое здоровье. Из всего вышесказанного вы сами можете заключить, что представляет собой эта миссис Гриффитс: она настолько беспомощная и бездеятельная особа, насколько это можно объяснить жарким климатом Западной Индии. Но все мы рождаемся с разными характерами. Что можно было сделать? Признаюсь, я была в растерянности. Написать тебе или миссис Уитби, чтобы вы зарезервировали для них дом? Но ни то, ни другое мне не нравилось. Ненавижу просить кого-либо, когда я сама прекрасно могу справиться с делом, и моя совесть подсказала мне, что это тот самый случай, которого я ждала. Вот семейство беспомощных инвалидов, которому я могу оказать существенную помощь. Я поговорила с Сюзанной. Та же самая мысль пришла в голову и ей. С Артуром вообще не было никаких проблем. Мы немедленно составили план, вчера в шесть утра тронулись в путь, выехали из Чичестера в то же самое время сегодня, и вот мы здесь.

— Великолепно! Просто великолепно! — вскричал мистер Паркер. — Диана, тебе нет равных, когда речь идет о том, чтобы оказать услугу друзьям или сделать доброе дело. Я не знаю никого, кто мог бы сравниться с тобой. Мэри, любовь моя, ну разве она не удивительное создание? Отлично, а теперь скажи мне, какой дом ты намерена предложить им? Насколько велико их семейство?

— Не знаю, — ответила сестра, — не имею об этом ни малейшего понятия, никогда не слышала никаких подробностей. Но я совершенно уверена в том, что самый большой дом в Сандитоне не будет для них слишком велик. Вероятнее всего, они потребуют себе еще один. Однако я бы зарезервировала только один, и то всего на неделю. Мисс Хейвуд, должно быть, вы поражены. Вы в растерянности и не знаете, что обо мне думать. По выражению вашего лица я заключаю, что вы не привыкли к столь быстрым и решительным действиям.

В голове у Шарлотты мелькнула мысль, что наиболее подходящими случаю были бы слова «непостижимая назойливость, сумасшедшая активность!», но она сумела найти благопристойный ответ.

— Осмелюсь предположить, что я и в самом деле выгляжу удивленной, — заметила она, — потому что представляю, сколько усилий для этого потребовалось, а мне известно, что и вы, и ваша сестра не отличаетесь отменным здоровьем.

— Инвалиды, скажите уж прямо. По-моему, во всей Англии не найти трех других человек, которые с полным правом претендовали бы на это грустное звание! Но, моя дорогая мисс Хейвуд, нас направили в этот мир, чтобы мы помогали другим насколько возможно, и если разум достаточно силен, то телесная слабость не может служить причиной или хотя бы намеком на причину для уклонения от выполнения своего долга. Мир и так разделен на тех, кто обладает сильной волей, и тех, кто слаб духом; святая обязанность первых в том и состоит, чтобы не упустить ни одной возможности помочь вторым. К счастью, жалобы моей сестры и мои собственные не того рода, чтобы представлять непосредственную угрозу нашему существованию. И пока мы в состоянии прилагать усилия, чтобы быть полезными другим, я убеждена, что телу идет только на пользу то обновление, которое получает разум, выполняя свой долг. Когда я находилась в пути и помнила о конечной цели, то чувствовала себя прекрасно.

Появление детей положило конец этому маленькому панегирику ее характеру и наклонностям. Приласкав и поболтав с каждым, Диана собралась уходить.

— Разве ты не можешь отобедать с нами? Разве я не могу убедить тебя остаться у нас на обед? — вскричал ее брат. После того как последовал решительный отказ, он не утихомирился: — Когда мы увидим тебя снова? Чем мы можем быть тебе полезны?

Мистер Паркер с готовностью предложил свои услуги, чтобы снять дом для миссис Гриффитс.

— Я приду к вам сразу же после обеда, — заявил он, — и мы отправимся на поиски вместе.

Но это предложение было незамедлительно отклонено.

— Нет, мой дорогой Том, ни за какие блага мира я не позволю тебе вмешиваться в то, что было и остается исключительно моим делом. Твоей лодыжке нужен отдых. По виду твоей ноги я могу заключить, что ты и так уже перетрудил ее. Нет, я прямо сейчас отправлюсь на поиски нужного дома. Наш ужин будет заказан не раньше шести часов, и к тому времени я надеюсь завершить свое дело. Сейчас только половина пятого. Что касается того, чтобы снова увидеться со мной сегодня, не могу сказать ничего определенного; остальные проведут вечер в гостинице и будут рады встретиться с тобой, я же, как только вернусь, расспрошу Артура о том, удалось ли ему подобрать для нас жилье. Так что, вероятно, сразу же после обеда я вновь отправлюсь по делам, связанным с поиском квартиры, потому что мы надеемся переехать из гостиницы и вселиться в свой дом завтра утром. У меня вызывает большое сомнение способность Артура снять для нас подходящее жилье, но, по крайней мере, мне показалось, что он обрадовался поручению.

— Я думаю, что ты слишком усердствуешь, — заявил мистер Паркер, — ты попросту свалишься с ног. Полагаю, после обеда тебе не следует никуда больше выходить.

— Да, в самом деле! — воскликнула его супруга. — Потому что обед для вас — это просто название, и он не принесет вам никакой пользы. Я знаю, каковы ваши аппетиты.

— Уверяю вас, в последнее время мой аппетит значительно улучшился. Я принимала горькое лекарство, которое сама составила, и оно сотворило настоящее чудо. Впрочем, могу сообщить вам, что Сюзанна не ест вообще, да и мне сейчас ничего не хочется: после путешествия я обычно ничего не могу взять в рот примерно неделю. А вот что касается Артура, то он слишком усердствует в еде. Нам частенько приходится умерять его аппетит.

— Но ты ничего не сказала мне о другом семействе, которое приезжает в Сандитон, — напомнил мистер Паркер, провожая Диану к двери. — Школа-интернат из Камберуэлла. Каковы наши шансы заполучить их?

— Ах! Очень высоки, очень высоки, можешь быть уверен. Я совсем позабыла о них, но три дня назад я получила письмо от своей подруги миссис Шарль Депюи, которая уверила меня в том, что камберуэлльцы непременно приедут. Они будут здесь очень скоро, в этом нет сомнения. Эта славная женщина (я не знаю ее имени), не такая состоятельная и независимая, как миссис Гриффитс, вполне может путешествовать и выбирать жилье самостоятельно. Я расскажу тебе, как вышла на них. Миссис Шарль Депюи живет практически дверь в дверь с одной леди, родственник которой недавно осел в Клэпхеме и работает в этой школе, давая некоторым девицам уроки красноречия и чистописания. Через одного из друзей Сидни я сделала этому человеку небольшой подарок, и он рекомендовал Сандитон. Так что без моего появления на сцене миссис Шарль Депюи устроила все сама.

Глава десятая

Не прошло и недели с той поры, как мисс Диана Паркер заявила, что в ее нынешнем состоянии морской воздух будет для нее смерти подобен, и вот теперь она оказалась в Сандитоне, намереваясь пробыть здесь какое-то время, и даже не вспоминала о том, что говорила или чувствовала ранее.

Шарлотта не могла не заподозрить изрядной доли фантазии и притворства в таком необычном состоянии здоровья. Столь странные заболевания и столь же необъяснимые выздоровления представлялись ей, скорее, игрой нетерпеливого ума, не знающего, чем себя занять.

Семейство Паркеров, вне всякого сомнения, отличалось богатым воображением и эмоциональной неуравновешенностью и, если избыток эмоций у старшего брата находил выход в его стремлении играть роль проектировщика (если не сказать прожектера), то сестрам, по-видимому, не оставалось ничего другого, как изобретать все новые странные жалобы. Очевидно, их живой от природы ум не находил себе достаточного применения, и лишь одна его часть искала возможность приносить пользу окружающим. Казалось, что они должны быть или очень заняты тем, чтобы служить другим людям, или же придумывать для себя смертельные заболевания.

В действительности некоторая природная хрупкость телосложения в сочетании с прискорбным увлечением медициной, в особенности знахарством, выработали у них раннюю склонность к различным заболеваниям, однако все их страдания в основном объяснялись фантазией, стремлением выделиться, а также любовью к чудесным излечениям. У них были щедрые сердца и множество других привлекательных черт, но немаловажную роль в их благотворительности играли неугомонный дух деятельности и чувство торжества, оттого что они делали больше, чем любой другой в их состоянии. Ну и, разумеется, во всем, что они делали и во всем, что им приходилось выносить, присутствовала немалая толика тщеславия.

Мистер и миссис Паркер провели большую часть вечера в гостинице; но Шарлотта всего два или три раза видела мисс Диану: та занималась тем, что обклеивала объявлениями весь холм с намерением снять дом для леди, которую никогда не видела и которая даже не подозревала о ее существовании. У Шарлотты не было возможности познакомиться с остальными до следующего дня, когда они переехали на квартиру, причем вся компания чувствовала себя на удивление хорошо, и хозяевам удалось упросить брата и сестру принять приглашение на чай.

Они расположились в одном из домов на Террасе; она застала их сидящими в небольшой уютной гостиной, откуда открывался чудесный вид на море, если они выбрали его специально. Стоял погожий летний английский день, но в комнате не только не были открыты окна, но и диван, и стол, да и вообще вся мебель сосредоточились у дальней стены, у камина.

Мисс Паркер, к которой Шарлотта, вспомнив о трех вырванных в один день зубах, приблизилась с определенной долей уважительной симпатии, оказалась очень похожей на свою сестру лицом и манерами, хотя и более стройной. Худоба ее объяснялась, вероятно, болезнью и лекарствами, но зато она выглядела более раскрепощенной. Говорила она тихим голосом, однако, подобно Диане, весь вечер не закрывала рта. Если не считать того, что она сидела со склянкой солей в руке, два или три раза брала пилюли из нескольких пиал, уже выстроившихся на каминной полке, и часто кривилась от мнимой боли, Шарлотта не заметила в ней никаких признаков болезни, которую она, обладающая крепким здоровьем, не взялась бы излечить простым способом: открыв окно, погасив камин и выбросив прочь соли и пилюли.

Шарлотта с любопытством ожидала встречи с мистером Артуром Паркером; она представляла его себе хрупким, болезненного вида молодым человеком, чахлым побегом и без того не слишком здорового семейного древа, и была поражена, обнаружив, что он почти так же высок, как и его брат, только более плотный и крепкий — от инвалида в нем был разве что несколько нездоровый цвет лица.

Совершенно очевидно, что Диана была главной в семье — она являлась главным движителем и главным актером. Она провела на ногах все утро, хлопоча по делам миссис Гриффитс или по своим собственным, но по-прежнему оставалась самой энергичной из троих. Сюзанна всего лишь руководила их переездом из гостиницы и собственноручно перенесла две тяжелые коробки. Артур же решил, что воздух на улице слишком свеж, поэтому перебрался из одного дома в другой так быстро, насколько это оказалось в его силах, и хвастался тем, что, сидя у камина, развел в нем настоящий огонь.

Диана, чья занятость носила слишком домашний характер, чтобы ее можно было заподозрить в хитрости, призналась в том, что за последние семь часов не присела ни на минутку, немного устала. Ей, однако, сопутствовала слишком большая удача, чтобы позволить усталости взять свое: преодолев тысячу всяческих затруднений, она не только сняла для миссис Гриффитс отличный дом за восемь гиней в неделю, но и умудрилась найти общий язык с поварами, служанками, мойщицами и служащими купален, так что когда миссис Гриффитс прибудет, ей останется только поманить их пальчиком и заставить танцевать вокруг себя.

Заключительным аккордом ее усилий стало краткое вежливое письмо, которое она написала миссис Гриффитс, причем время не позволило ей изложить все подробно и интеллигентно. И вот теперь, после успешного выполнения столь неожиданно свалившегося на нее долга, она наслаждалась первыми минутами заслуженного отдыха.

По дороге в гостиницу мистер и миссис Паркер видели два почтовых дилижанса, зрелище было приятным и навевающим радостные мысли. Мисс Паркеры и Артур тоже наблюдали кое-что: из своего окна они увидели, что в гостиницу кто-то прибыл, но кто именно и сколько их, не разглядели. Именно приездом гостей и объяснялось появление двух почтовых дилижансов. Могло ли это быть семейство из камберуэлльской школы-интерната? Нет-нет. Если бы экипажей было три, тогда вероятно; но они пришли к общему согласию, что школа-интернат никак не могла разместиться в двух дилижансах. Мистер Паркер был уверен, что это приехало какое-то новое, никому не известное семейство.

После того как все наконец расселись, вдоволь налюбовавшись видами на море и на гостиницу, Шарлотта оказалась рядом с Артуром, который восседал у камина, очень довольный своим добродетельным поступком: мистер Артур предложил Шарлотте занять его стул, от чего она, впрочем, отказалась. В том, как она это сделала, не было ничего обидного, и он с удовлетворенным видом опустился на место. Она отодвинула свой стул так, чтобы отгородиться им, как ширмой, и была благодарна Артуру за каждый дюйм его спины и плеч, широких, несмотря на ее предубеждение.

Артур был столь же нетороплив, сколь и неповоротлив, но отнюдь не намеревался хранить молчание, и пока остальные четверо сгрудились вместе, он, похоже, не терзался угрызениями совести, оттого что рядом с ним сидит приятная молодая женщина и простая вежливость требует уделить ей чуточку внимания (в отличие от своего брата, которому обязательно требовался повод, чтобы перейти к действиям). Столь сильным оказалось влияние молодости и красоты, что он даже начал извиняться за то, что развел огонь в камине.

— Нам, вообще-то, не следовало зажигать камин в доме, — сказал он, — но морской воздух такой влажный. Я ничего так не боюсь, как сырости.

— А мне повезло, — ответила Шарлотта, — я никогда не чувствую, сухой воздух или влажный. Он почему-то всегда оказывает на меня благотворное действие.

— Я тоже люблю воздух, как любит его всякое тело, — откликнулся Артур. — Мне очень нравится стоять у открытого окна, когда нет ветра, но, к несчастью, сырой воздух не любит меня. От него у меня начинается ревматизм. Вы ведь не страдаете ревматизмом, я полагаю?

— Вовсе нет.

— Это благословение Божье. Но, вероятно, вы страдаете неврозами?

— Нет, думаю, что нет. Во всяком случае, я и не подозревала об этом.

— А я очень нервный. Сказать правду, мне кажется, нервы — самая ненадежная часть моего организма. Мои сестры считают, что у меня разлитие желчи, но я в этом сомневаюсь.

— Вы совершенно правы в том, что сомневаетесь в этом.

— Если бы я страдал разлитием желчи, — продолжал он, — вино вредило бы мне. Но оно всегда приносит мне одну только пользу. Чем больше я выпиваю вина, в разумных, конечно, пределах, тем лучше мне становится. К вечеру мне всегда лучше. Если бы вы видели меня сегодня до ужина, то наверняка решили бы, что я — несчастное создание.

Шарлотта охотно в это поверила. Однако она ничем не выдала своих мыслей и заметила:

— Насколько я разбираюсь в этом, лучшим лекарством для больных нервов являются свежий воздух и упражнения, регулярные ежедневные упражнения, и я бы порекомендовала это лекарство вам в гораздо большем количестве, чем, как мне кажется, вы привыкли его принимать.

— О! Я очень люблю заниматься, — ответил он, — и намереваюсь подолгу гулять, пока я здесь, если погода позволит. Я буду выходить на прогулку каждое утро перед завтраком, прогуливаться по Террасе, и вы часто сможете видеть меня в Трафальгар-хаусе.

— Но ведь вы же не считаете прогулку в Трафальгар-хаус интенсивным упражнением?

— В том, что касается расстояния, конечно нет, но ведь холм такой крутой! Если подниматься по нему в середине дня, то меня наверняка бросит в пот! К тому моменту, как я доберусь до вершины, мне можно будет принимать ванну! Я очень сильно потею, а это не может не считаться первым признаком нервозности.

Они приближались к таким глубинам физики, что Шарлотта сочла появление слуги с чаем очень удачным поводом прервать их беседу.

Все мгновенно переменилось. Молодой человек сразу же потерял к ней интерес. Он взял чашку какао для себя с подноса, на котором стояло почти столько же чайничков, сколько было человек в комнате. Мисс Паркер, которая пила чай, настоянный на одних травах, и мисс Диана, чай которой был настоян на других, придвинулись поближе к огню и начали обращаться с Артуром, как с тяжелобольным, чем явно доставили ему немалое удовольствие. Все угощались ломтиками хлеба, поджаренными на тостере. И пока с приготовлениями не было покончено, Шарлотта не слышала голоса Артура — только неясное бормотание и восклицания, выражавшие одобрение. Однако же, когда с этим тяжким трудом было покончено, он снова придвинул свой стул поближе к ней, столь же галантный, как и раньше, и доказал, что думал не только о себе, радушно предложив ей отведать какао и хлеба. Она уже пила чай, чем несказанно удивила его, настолько он погрузился в собственные мысли и хлопоты.

— Я думал, что я успею вовремя, — заявил он, — но какао так долго нужно подогревать.

— Я вам очень благодарна, — ответила Шарлотта, — но я предпочитаю чай.

— Тогда я выпью его сам, — сказал он. — Большая кружка слабого какао по вечерам — это именно то, что мне нужно.

Однако ее поразило, что, когда он начал наливать свое «довольно-таки слабое какао», оно потекло ровной, темной струей, и в это же мгновение обе сестры вскричали:

— О! Артур, с каждым вечером ты завариваешь себе какао все крепче и крепче!

Тот смущенно пробормотал в ответ, что нынче вечером оно действительно получилось несколько крепче обыкновенного, и Шарлотта убедилась, что Артур совсем не был таким сторонником голодания, как бы хотелось его сестрам или как считал он сам. Он с явным удовольствием переключился на поджаренные хлебцы, чтобы больше не слышать своих сестер.

— Надеюсь, вы все-таки попробуете этих хлебцов, — продолжал он, — я полагаю, что они мне особенно удаются. Они у меня никогда не подгорают. Я не кладу их слишком близко к огню, зато, как видите, все края ровно и аккуратно подрумянены. Надеюсь, что вам нравятся сухие хлебцы.

— Когда на них сверху положен толстый слой масла, тогда конечно, — заметила Шарлотта, — и никак иначе.

— И я такого же мнения, — сказал он, чрезвычайно довольный. — В этом вопросе мы мыслим одинаково. И хотя сухие хлебцы считаются полезными, я думаю, они очень вредны для желудка. Если на них нет масла, которое смягчает их, они могут повредить слизистую желудка. Уверен, что так оно и есть. Я буду иметь удовольствие намазать для вас гренок маслом, а потом намажу еще один для себя. Очень плохо для стенок желудка — они раздражают его и действуют подобно рашпилю, но некоторых людей переубедить невозможно.

Чтобы получить масло, Артуру пришлось выдержать нешуточную борьбу, его сестры обвинили его в том, что он слишком много ест и что ему нельзя верить. Он же возражал, говоря, что ест исключительно для того, чтобы не раздражать слизистой желудка, кроме того, масло ему требовалось только для мисс Хейвуд.

Подобная мольба возымела действие. Он получил масло и намазал его с таким тщанием, которое доставило ему несомненное удовольствие, но, когда с ее гренком было покончено и он взял в руки свой, Шарлотта едва сдержалась, глядя, с каким выражением он смотрит на своих сестер. Он соскреб почти все масло, которое намазал, но потом, улучив момент, вновь нанес толстый слой и мгновенно отправил гренок в рот.

Совершенно очевидно, инвалидные радости мистера Артура Паркера чрезвычайно отличались от радостей его сестер, и уж никак их нельзя было назвать духовными. Вокруг него и в нем самом явственно ощущалось нечто земное. Шарлотта не могла не заподозрить его в том, что он сознательно выбрал себе подобный стиль жизни, главным образом по лености характера, и не намеревался обзаводиться никакими расстройствами, кроме тех, которые могут быть вызваны теплой комнатой и хорошим питанием. Однако вскоре она убедилась в том, что он все-таки кое-что усвоил от своих сестер.

— Как! — заявил он. — Вы выпиваете две чашки крепкого зеленого чая за вечер? Какие же у вас должны быть нервы! Я вам завидую. А вот если бы я выпил хотя бы одну чашечку, знаете, какой эффект это произвело бы на меня?

— Вероятно, вы всю ночь не сомкнули бы глаз, — предположила Шарлотта, намереваясь грандиозностью своих умопостроений упредить все его попытки удивить ее.

— О! Если бы только это! — воскликнул он. — Нет, он действует на меня подобно яду, и у меня сразу же отнялась бы правая сторона, не успел бы я сделать нескольких глотков. Это звучит невероятно, но это случалось со мной так часто, что я уже не сомневаюсь в результате. Правая сторона у меня совершенно отнимается на несколько часов!

— Действительно, это звучит довольно странно, — прохладно заметила Шарлотта, — но, осмелюсь предположить, это будет признано самой обычной вещью, признано теми, кто занимался изучением правой стороны и зеленого чая с научной точки зрения и кто в совершенстве разбирается во всех возможных проявлениях их взаимодействия.

Вскоре после завершения чаепития из гостиницы доставили письмо для мисс Дианы Паркер.

— От миссис Шарль Депюи, — сказала она, — я узнаю ее руку.

Прочитав несколько строчек, она громко воскликнула:

— Как это необычно! Очень необычно, в самом деле! У обеих женщин одинаковые имена. Две миссис Гриффитс! Это рекомендательное письмо для меня от одной леди из Камберуэлла, и ее тоже зовут Гриффитс.

Но через несколько строчек кровь прилила к ее щекам, и в явном смятении она добавила:

— Какая странность! И мисс Ламб тоже! Молодая женщина из Западной Индии с большим состоянием. Но она не может быть той же самой. Это совершенно невозможно.

Она принялась читать письмо вслух, чтобы всем было понятно. В нем говорилось только, что оно должно «представить подательницу сего, миссис Гриффитс из Камберуэлла, и трех молодых леди, врученных ее попечению, мисс Диане Паркер. Миссис Гриффитс, будучи совершенно чужой в Сандитоне, очень беспокоилась о респектабельных рекомендациях, и поэтому миссис Шарль Депюи на правах подруги-посредницы снабдила ее этим письмом, зная, что она не может оказать дорогой Диане большей услуги, чем предоставив той возможность быть полезной. Миссис Гриффитс больше всего волнует вопрос об устройстве с максимальным комфортом одной из молодых леди, находящихся под ее опекой, а именно мисс Ламб, — эта молодая женщина из Западной Индии обладает большим состоянием и отличается хрупким здоровьем».

Все это было очень странно! Очень замечательно! Очень необычно! Но они все сошлись во мнении, что просто невозможно, чтобы это оказались не два семейства. Об этом же можно было судить и по тому, что в отчетах описывались две совершенно разные группы людей. Семейств просто должно быть два. Невозможно, чтобы было иначе.

Слово «невозможно» повторялось на все лады с большим жаром. Случайное совпадение имен и обстоятельств, каким бы поразительным ни показалось им сначала, на самом деле ничего не значило — и, таким образом, вопрос был улажен.

Мисс Диана извлекла из происшедшего немедленное преимущество, дабы преодолеть смущение. Она заявила, что должна накинуть шаль на плечи и вновь бежать по делам. Какой бы усталой она ни была, ей придется вновь отправиться в гостиницу, чтобы выяснить правду и предложить свои услуги.

Глава одиннадцатая

Все оказалось совсем не так. Ничто из того, о чем говорили между собой Паркеры, не могло привести к более счастливому исходу, чем тот факт, что семейство из Суррея и семейство из Камберуэлла оказалось одним и тем же.

Богатые западные индийцы и молодые леди из школы-интерната — все они прибыли в Сандитон в тех двух почтовых экипажах. Миссис Гриффитс, которая, если судить по описанию ее подруги миссис Дарлинг, колебалась, не зная ехать ли ей сюда и сомневаясь насчет того, как она перенесет путешествие, была той же самой миссис Гриффитс, чьи планы на этот же период времени (в другом изложении) являлись вполне определенными и которая не испытывала никаких страхов или трудностей.

Столь явное несоответствие двух отчетов можно было целиком и полностью отнести на счет тщеславия, невежества или грубых ошибок тех многочисленных персонажей, которые были вовлечены в это дело благодаря бдительности и осторожности мисс Дианы Паркер. Ее друзья, должно быть, оказались столь же услужливыми и назойливыми, как и она сама, в результате чего на свет и появились те самые письма и сообщения, из которых явствовало то, чего на самом деле не было.

Мисс Диана, вероятно, испытывала некоторую неловкость, оттого что ей первой пришлось принести свои извинения. Наверняка ее одолевали не самые приятные мысли о том, что долгое путешествие из Гемпшира получилось напрасным, что ее брат был разочарован и что на руках у нее оказался дорогостоящий дом, оплаченный на неделю вперед.

Но гораздо неприятнее было сознавать, что она вовсе не такая прозорливая и непогрешимая, какой мисс Диана себя полагала. Впрочем, подобные мысли занимали ее недолго. Ее вину и поражение вполне можно было разделить между миссис Дарлинг, мисс Каппер, Фанни Нойс, миссис Шарль Депюи, а также соседкой миссис Шарль Депюи, так что на ее долю оставались сущие пустяки, и ей не в чем было особенно упрекнуть себя. Во всяком случае, на следующее утро ее видели в компании миссис Гриффитс, они ходили по деревне и выбирали подходящее жилье.

Миссис Гриффитс была благовоспитанной дамой с прекрасными манерами, которая занималась тем, что опекала молоденьких девушек и молодых женщин, желавших получить степень магистра и закончить свое образование либо же отыскать дом, где они могли начать свою карьеру. На ее попечении находились еще несколько девиц, не считая тех троих, с которыми она прибыла в Сандитон, но они в данный момент отсутствовали. Из этой же троицы, да и вообще из всех остальных, мисс Ламб была самой важной и ценной, поскольку она вносила плату пропорционально своему состоянию. Ей было около семнадцати лет, она была наполовину мулатка, нежная и холодная, и уже имела собственную служанку. Ей же полагалась лучшая комната в доме, и она всегда занимала первое место в любых планах и замыслах миссис Гриффитс.

Другие девушки, две мисс Бофорт, были самыми обыкновенными молодыми леди, которых можно встретить в каждой третьей семье королевства. У обеих были сносные характеры, чудесные фигурки, строгая прямая осанка и уверенный взгляд; девушки были очень воспитанны и совершенно невежественны. Свое время они посвящали таким занятиям, которые могли бы вызвать восхищение, и таким трудам и уловкам, которые позволяли им следовать малейшим изменениям моды и одеваться намного шикарнее того, что они могли себе позволить. Впрочем, целью всех этих ухищрений являлась необходимость поймать в свои сети мужчину, состояние которого намного превышало бы их собственное.

Миссис Гриффитс остановила свой выбор на маленьком отдаленном местечке, каким являлся Сандитон, ради мисс Ламб, а двум мисс Бофорт, которые не отдавали предпочтения скромности и уединенности, но вынуждены были весной потратиться на покупку шести новых платьев, пришлось примириться с Сандитоном, пока не улучшатся их денежные обстоятельства.

Здесь, взяв напрокат арфу для одной девушки и набор для рисования — для другой, обзаведясь пышными нарядами, они намеревались быть очень экономными, очень элегантными и вестиуединенный образ жизни. Одна мисс Бофорт питала надежды на похвалы и восхищение всех, кто окажется в пределах слышимости ее инструмента, а другая рассчитывала возбудить любопытство и вызвать восторг у тех, кто увидит, как она рисует. Обе находили утешение в том, что были самыми стильно одетыми девушками на курорте.

Тот факт, что миссис Гриффитс оказалась представленной мисс Диане Паркер, обеспечил новым гостям прием в Трафальгар-хаусе и у Денхэмов; и обе мисс Бофорт вскоре ощутили удовлетворение от того «круга, в котором они вращались в Сандитоне», поскольку, говоря их же словами, в наше время каждый должен «вращаться в круге», пусть даже это вращательное движение и приводит к головокружению и к неверным шагам многих его участников.

У леди Денхэм были иные мотивы поддерживать знакомство с миссис Гриффитс, помимо оказания знаков внимания Паркерам. Она увидела в молодой мисс Ламб ту очень болезненную и богатую леди, о которой она мечтала, поэтому свела с миссис Гриффитс знакомство ради сэра Эдварда и своих молочных коз.

Неизвестно, как повернулось бы дело с баронетом, здесь оставалось только ждать, а вот что касается коз, леди Денхэм вскоре обнаружила, что всем ее надеждам на получение прибыли не суждено сбыться. Миссис Гриффитс не давала своей подопечной проявить хоть малейший признак упадка сил или другого недуга, излечить которые могло бы козье молоко. «Мисс Ламб находилась под постоянным надзором очень опытного врача, и она должна в точности выполнять его предписания», — заявила она. И, если не считать приема каких-то тонизирующих пилюль, к производству которых был причастен ее кузен, миссис Гриффитс не допускала никаких отклонений от строгих медицинских указаний.

Мисс Диана Паркер имела удовольствие разместить своих новых друзей в угловом доме на Террасе. Учитывая тот факт, что фронтон дома выходил на излюбленное место прогулок всех отдыхающих в Сандитоне, а с другой стороны к нему примыкала гостиница, то было бы весьма затруднительно отыскать более подходящее место для уединения, которого так жаждали обе мисс Бофорт.

Соответственно, задолго до того, как они взяли в руки музыкальный инструмент или принадлежности для рисования, их частые появления у окон на втором этаже — для того чтобы задернуть занавески, или раздвинуть их, или поправить цветочный горшок на балконе, или посмотреть в телескоп, никуда особенно не глядя, — привлекли взоры многих гуляющих.

Небольшая новизна произвела большой эффект в таком маленьком месте: обе мисс Бофорт, которые в Брайтоне были бы никем, здесь и шагу не могли ступить незамеченными.

Даже мистер Артур Паркер, отнюдь не склонный к чрезмерным усилиям, по дороге к своему брату всегда сворачивал с Террасы у этого углового домика, чтобы бросить взгляд на мисс Бофорт — хотя это и прибавляло ему лишних четверть мили пути и целые две ступеньки подъема на холм.

Глава двенадцатая

Шарлотта пробыла в Сандитоне уже десять дней, но так и не побывала в Сандитон-хаусе, поскольку они всегда где-то встречались. Но сейчас следовало вести себя решительнее, чтобы ничто не могло помешать ей проявить уважение к леди Денхэм и доставить удовольствие себе.

— Если не будешь знать, с чего начать, любовь моя, — напутствовал мистер Паркер свою жену и Шарлотту, так как сам не собирался идти с ними, — упомяни о бедственном положении Муллинов и постарайся убедить леди сделать для них пожертвование. Мне не очень-то по душе подобные благотворительные пожертвования в таком месте, как наше, — это своего рода налог для приезжающих. Но, поскольку Муллины в отчаянном положении и вчера я почти пообещал бедной женщине сделать для нее что-нибудь, полагаю, будет правильным начать собирать пожертвования, и чем скорее, тем лучше, поэтому имя леди Денхэм в начале списка будет очень кстати. Тебе ведь не будет неловко поговорить с ней об этом, Мэри?

— Я сделаю так, как ты хочешь, — ответила его супруга, — но у тебя это получилось бы намного лучше. Я не буду знать, что сказать.

— Моя дорогая Мэри! — вскричал он. — Невозможно, чтобы ты растерялась. Нет ничего проще! Тебе нужно всего лишь обрисовать бедственное положение семейства Муллинов, рассказать об их искреннем обращении ко мне за помощью, и о том, что я согласился начать для них сбор небольших пожертвований, при условии что она одобрит эту затею.

— Да это легче легкого! — воскликнула мисс Диана Паркер, которая оказалась у них в тот момент в гостях. — Все сказано и сделано, причем быстрее, чем вы об этом сейчас толковали. И раз уж мы заговорили о сборе пожертвований, Мэри, я буду очень тебе благодарна, если ты расскажешь леди Денхэм об одном прискорбном случае, о котором мне поведали в самых трогательных выражениях. В Уорчестершире живет одна женщина, которой очень интересуются некоторые из моих друзей, и я вызвалась собрать для нее все, что смогу. Если бы только ты намекнула об этих обстоятельствах леди Денхэм! Она вполне может дать денег, нужно только к ней правильно подойти. Я считаю, что если ее удастся уговорить открыть свой кошелек, она способна пожертвовать десятью гинеями с такой же легкостью, как и пятью. Поэтому, если ты застанешь ее в благоприятном расположении духа, то можешь поговорить с ней и еще об одном благотворительном деле, которое я с несколькими друзьями приняла близко к сердцу, а именно об организации благотворительного приюта в Бертоне-на-Тренте. Потом, есть еще семья бедного мужчины, которого повесили в Йорке после последней выездной сессии суда присяжных, хотя мы собрали сумму, как нам казалось, достаточную, чтобы его выпустили. И если тебе удастся получить от нее для них хотя бы гинею, это будет просто замечательно!

— Моя дорогая Диана! — воскликнула миссис Паркер. — Я скорее полечу по воздуху, чем заговорю о таких вещах с леди Денхэм.

— А в чем трудности? Хотела бы я пойти с тобой. Но через пять минут мне следует быть у миссис Гриффитс, чтобы убедить мисс Ламб принять первую морскую ванну. Она так испугана, бедняжка, что я пообещала прийти и поддержать ее, и даже залезть вместе с ней в воду, если она того захочет. После этого я должна спешить домой, потому что в час дня Сюзанне должны ставить пиявки, и эта процедура продлится никак не меньше трех часов. Получается, что у меня нет ни минутки свободной, кроме того, между нами говоря, сейчас мне следовало бы находиться в постели, потому что я уже едва стою на ногах. Поэтому, когда с пиявками будет покончено, осмелюсь предположить, что мы обе удалимся в свои комнаты, где и проведем остаток дня.

— Мне очень жаль это слышать, правда, но, если дело обстоит именно так, я надеюсь, что Артур навестит нас.

— Если Артур последует моему совету, то он тоже ляжет в постель, потому что когда он остается один, то непременно выпивает и съедает больше, чем ему необходимо. Так что ты видишь, Мэри, что мне решительно невозможно пойти с тобой к леди Денхэм.

— Знаешь, Мэри, поразмыслив, я решил, что не стоит беспокоить тебя просьбой поговорить о Муллинах, — заявил мистер Паркер. — Я сам воспользуюсь возможностью увидеться с леди Денхэм. Я знаю, как неловко тебе бывает уговаривать кого-либо, кто не желает слушать.

Поскольку он отказался от своей просьбы, его сестре нечего было сказать в свою поддержку, чего он и добивался, ибо чувствовал всю неуместность и бесполезность их усилий, хотя и утверждал обратное. Миссис Паркер была явно обрадована таким исходом дела и радостная и довольная отправилась вместе со своей подругой и маленькой дочерью на прогулку к Сандитон-хаус.

Стояло душное и такое туманное утро, что когда они достигли вершины холма, то даже не смогли разглядеть, что это за дилижанс поднимается к ним. Сначала им казалось, что это двуколка, а в следующее мгновение они решили, что это фаэтон, запряженный то ли одним конем, то ли четверкой лошадей; они уже начали было склоняться к мысли, что лошадей все-таки две, когда молодые глаза маленькой Мэри рассмотрели возницу, и она радостно воскликнула:

— Это дядя Сидни, мама, это он!

Так оно и оказалось. Мистер Сидни Паркер, который ехал в очень симпатичном аккуратном экипаже, вскоре оказался рядом с ними, и все они остановились на несколько минут. Паркеры всегда вели себя друг с другом очень приветливо, поэтому встреча Сидни с его невесткой получилась весьма дружеской, причем последняя полагала само собой разумеющимся, что он направляется в Трафальгар-хаус.

Однако он отклонил это предложение. Сидни только что вернулся из Истбурна и намеревался, если получится, провести два или три дня в Сандитоне. Но разместиться он предполагал в гостинице. Он ожидал, что там к нему присоединятся несколько его друзей.

В остальном разговор свелся к общим расспросам и замечаниям, похвалам маленькой Мэри и завершился воспитанным и вежливым поклоном и комплиментами в адрес мисс Хейвуд, после того как ее представили ему. Они расстались, чтобы встретиться вновь через несколько часов.

Сидни Паркеру было лет двадцать семь или двадцать восемь, он был очень красив, уверен в себе, модно одет и держался с подкупающей непосредственностью.

Эта встреча послужила началом последующей беседы, длившейся некоторое время. Миссис Паркер пришла в приподнятое расположение духа и начала с восторгом расписывать пользу, которую, несомненно, принесет визит Сидни в деревушку.

Дорога в Сандитон-хаус была широкой, красивой, обсаженной по обочинам кустами и деревьями. Она бежала среди полей и спустя четверть мили упиралась во вторые ворота, ведущие на участок, не слишком обширный, который тем не менее отличался той красотой и респектабельностью, которые могут создаваться только изобилием очень хорошего строевого леса. Эти ворота находились в самом углу участка, совсем рядом с его границей, так что наружная ограда почти выходила на дорогу.

Парк был огражден забором, находящимся в прекрасном состоянии, там росли вязы, а колючие растения протянулись почти вдоль всей ограды. Следует подчеркнуть — почти, поскольку оставались и свободные, не засаженные кустами места, и Шарлотта, едва они оказались на участке, заметила сквозь ограду что-то белеющее на противоположной стороне поля.

Это «что-то» немедленно навело ее на мысль о мисс Бреретон. Подойдя к ограде вплотную, несмотря на туман, она и в самом деле увидела мисс Бреретон, сидевшую неподалеку у подножия спускавшейся от ограды насыпи, по которой тянулась узкая тропинка — мисс Бреретон сидела, спокойная и сдержанная, в обществе сэра Эдварда Денхэма.

Они придвинулись так близко друг к другу и так погрузились в негромкую беседу, что Шарлотта почувствовала: ей не остается ничего другого, кроме как тихо отступить назад. Их целью явно было уединение. Ей показалось, что это говорит не в пользу Клары; впрочем, ситуация была таковой, что судить строго и поспешно никак не следовало.

Шарлотта с радостью отметила, что миссис Паркер ничего не видела. Не будь Шарлотта такой высокой из них двоих, то белые ленты мисс Бреретон могли бы и не броситься ей в глаза.

Рассуждая про себя об этой встрече, Шарлотта не могла не подумать о тех исключительных трудностях, которые приходилось преодолевать тайным любовникам, чтобы найти подходящее местечко для своих свиданий украдкой. Здесь они, наверное, полагали себя полностью защищенными от посторонних глаз! Перед ними лежало открытое поле, позади через насыпь и ограду не могла перебраться ни одна живая душа, да и туман выступал их явным сообщником. И все-таки она увидела их. Им не повезло.

Дом оказался большим и красивым. Появились двое слуг, чтобы встретить гостей, и на всем лежал отпечаток достатка и порядка. Леди Денхэм считала себя либеральной домовладелицей и находила большое удовлетворение в поддержании порядка и своего стиля жизни. Их проводили в обычную гостиную, обставленную хорошей мебелью; хотя мебель была не новой, очевидно, за ней тщательно ухаживали и содержали в отличном состоянии.

Поскольку леди Денхэм еще не появилась, Шарлотте представилась возможность оглядеться, и миссис Паркер пояснила ей, что на портрете горделивого и величественного джентльмена в полный рост, висевшем на стене над камином, изображен покойный сэр Генри Денхэм, а в противоположном конце комнаты среди множества других миниатюр был и потрет мистера Холлиса, незаметный и не бросающийся в глаза. Бедный мистер Холлис! Нельзя было не испытывать к нему сострадания: он был почти забыт, вынужден отступить на второй план в собственном доме и постоянно наблюдать за тем, что лучшее место у камина занято сэром Генри Денхэмом.

Шарлотта стояла в тиши этой роскошной комнаты, посреди великолепной обстановки и внимательно осматривалась по сторонам. И тут, впервые с того момента как она приехала в Сандитон и обзавелась новыми знакомыми, она вдруг обнаружила, что открыто высказывает свои мысли вслух. В конце концов, в этом не могло быть ничего дурного. Разве не пребывали они, эта милая и очаровательная миссис Паркер, маленькая Мэри и она сама в уединении в этом величественном здании?

— Дорогая мадам, — спросила она, — имели ли вы честь быть знакомой с хозяином сего чудесного дома, пока он еще ходил по этим древним коридорам? И каким он был, мистер Холлис? Неужели он был так незаметен или пользовался столь малым уважением, чтобы затеряться сейчас среди этих миниатюр, — добавила она с полуулыбкой, — среди всех прочих в этом своем бывшем доме?

Общительную миссис Паркер, к ее удивлению, подбодрило непринужденно-ироническое замечание молодой приятельницы, она тихонько захихикала в ответ, и две женщины на краткий миг объединились в своем развлечении. По крайней мере, Шарлотте удалось унять собственное беспокойство, вызванное их нынешним вторжением в покои старой леди, — они все еще находились одни в ее роскошной гостиной.

Однако, пока они стояли тесной кучкой, никто из них не заметил появления хозяйки, леди Денхэм. Не было никакого сомнения и в том, что она возникла на сцене на мгновение раньше, чем нужно.

Леди приблизилась к ним довольно-таки быстрой походкой и без церемоний заявила:

— Как это любезно с вашей стороны проявить такой интерес к моему дорогому мистеру Холлису, мисс Хейвуд! И как уверенно вы судите для такой молодой и неопытной особы! Я полагаю, вы происходите из большой, уважаемой семьи. И всех ваших сестер и братьев поощряют в подобном нахальстве?

Резко отвернувшись от Шарлотты к миссис Паркер, леди Денхэм приветствовала ее с меньшей укоризной и со значительно большей теплотой.

— Моя хорошая миссис Паркер, дорогая маленькая Мэри, я так рада видеть вас здесь, — заявила она. — Ваша молодая протеже, очевидно, полагает, что, в отличие от большинства людей, ей не следует держать свои проницательные мысли при себе, причем некоторые из них способны доставить нам несказанное веселье. Должно быть, это внушает почтение вам и вашему семейству.

Дискомфорт, который испытывала миссис Паркер, только усилился после подобных упреков леди Денхэм. Эта добрая женщина была решительно неспособна оскорбить и обидеть любое существо, и за всю свою жизнь не совершила столь неосмотрительного поступка. Особенно в отношении ближайшей союзницы и покровительницы собственного супруга! Она мгновенно вознамерилась сгладить неловкость, вызванную словами Шарлотты, и принялась за дело со всем пылом.

— Дорогая леди Денхэм, вы, как всегда, сама любезность. Наша молодая леди — протеже, как вы назвали ее, — просто ошеломлена красотой окружающей обстановки, тем великолепным видом на океан, который открывается из окон вашего дома, даже тем особенным положением, которое он занимает, — все это поразило ее с самого начала. Шарлотта, дитя мое, — обратилась она теперь к нашей пристыженной героине, — разве не стояли мы здесь вместе, испытывая благоговение перед окружающим величием, в ожидании прихода ее светлости?

Шарлотта Хейвуд почувствовала, как кровь прилила к ее щекам. Она даже не смогла пробормотать приличествующие случаю слова. Девушка ощущала досаду и огорчение. Теперь она понимала, что злоупотребила доверием своих добрых хозяев и не оправдала их ожиданий. Славные мистер и миссис Паркер безо всякой задней мысли доверились ей. Они привезли ее из дома, открыли перед ней совершенно новый и незнакомый мир, потакали всем ее желаниям и относились к ней с такой теплотой, что она чувствовала себя словно в своей собственной семье. А она, она — которая так гордилась своей разумностью и пониманием — она осмелилась насмехаться, критиковать и, что хуже всего, — посмела судить. Какое унижение она испытывала! В сущности, она разочаровала их, вероятно, даже навсегда упустила возможность оправдать их упования на то, что она займет в свете соответствующее положение.

Мисс Хейвуд было стыдно. Внезапно ей захотелось очутиться в окружении своей родной семьи и окунуться в простую и незатейливую жизнь Уиллингдена. Однако она стояла здесь, и леди Денхэм ожидала от нее ответа. Она должна сказать что-либо.

— Мадам! — Шарлотта невероятным усилием воли овладела собой. — Миссис Паркер была так добра, что познакомила меня с вашим домом и с его превосходной обстановкой, указала мне на лучшие рисунки на стенах и обратила мое внимание на то великолепное положение, которое занимает над морем ваш дом. Хочу заверить вас, что я стремлюсь всего лишь получше узнать его историю. Ничего более. Например, у противоположной стены я вижу замечательное фортепьяно и полагаю, что только вы, вы одна, можете поведать нам о происхождении этого очевидно бесценного музыкального инструмента и о том, как он оказался у вас здесь, в Сандитоне.

Леди Денхэм была явно удивлена подобной просьбой, но зато отвлеклась и даже несколько успокоилась, поскольку пустилась в долгие рассуждения о происхождении этого самого фортепьяно и не умолкала в течение всего того часа, что они провели в Сандитон-хаусе.

Часть третья

Глава тринадцатая

Вряд ли стоило удивляться тому, что Шарлотта теперь часто пребывала в расстроенных чувствах. Дело здесь было даже не в том, что она оскорбила своих друзей (сначала в мыслях, а потом своей шутливой речью) и потому твердо вознамерилась строго следить за собой при всех последующих встречах, пока оставалась с ними. Дело было в том, что она не могла отделаться от своих первых впечатлений. Какими навязчивыми они стали! Она вспоминала, что обнаружила в своих новых знакомых такие черты, как леность и праздность, потворство своим желаниям и капризам, глупость и недальновидность.

Тем не менее молчание всегда представляется наилучшим выходом, особенно когда вы не уверены в своих мыслях или наблюдениях.

Чтобы отвлечься от дурных мыслей и успокоиться, мисс Хейвуд принялась вспоминать благословенные времена, проведенные со своей дорогой семьей. Все ее члены живо предстали пред ее мысленным взором, и она как будто вновь пережила те маленькие радости и удовольствия, которые получала от общения с сестрами и братьями, пребывая в сельской местности, поблизости от их фермы. Эти дни были исполнены ослепляющего света, когда солнечные лучи падали на зеленые изгороди, а луга искрились свежестью после весенних дождей. Такие дни самой природой были предназначены для танцев на лугу или для деревенских свадеб. Она с тихим восторгом вспоминала разбросанные там и сям коттеджи, увитые розами, окруженные цветущими садами, и то, как ласковый ветерок уносил пахучие лепестки цветов с вишневых деревьев.

Она уезжала оттуда в хорошем настроении, полная веселья, привыкшая свободно выражать свои мысли и свою волю. Там, дома, в Уиллингдене, все, что бы ни говорилось вслух, вызывало только смех и веселье, и никогда не влекло за собой каких-то последствий. В ее собственной семье такие вспышки чувств и остроумные перепалки происходили чуть ли не ежедневно. По правде говоря, в праздничном расположении духа ее сестры и братья считали всю их округу своим доминионом, своим особым местом для развлечений, даже своей игрушкой.

Их добродушный отец редко приходил в замешательство от безобидных выдумок, выходок и речей своих детей, собственно говоря, он славился тем, что сам поощрял их во всех их проделках. Мистер Хейвуд, искренний и общительный мужчина, обладавший великолепным здоровьем, отличался поразительной скромностью как в средствах, так и в поступках. Это было справедливо не только в том, что касалось его деловых предприятий, но и в ежедневных отношениях с соседями.

Соответственно, от своих отпрысков он ожидал того же самого. Он сохранял твердую уверенность в их неизменном благоразумии и превосходстве. Он видел их такими, какими ожидал увидеть, и всегда относился к ним как ко вполне взрослым и самостоятельным людям. Умеренность была его девизом, и в течение всей его жизни она прекрасно служила ему. Поэтому он не видел никаких причин предостерегать детей от каких-либо проступков.

Впрочем, нельзя сказать, что его терпение не подвергалось испытаниям: юношеские выходки детей, как это бывает с каждым мужчиной, не всегда оставляли его невозмутимым. Но мистер Хейвуд обладал столь уравновешенным характером, что не обращал на них внимания. Он просто предлагал эти нарушения вниманию своей славной супруги.

Во многих семьях такое распределение обязанностей могло бы считаться идеальным решением. Ведь не зря же мы традиционно считаем, что женщина более всего подходит для ответственности подобного рода? Естественно, мы видим в ней более твердую натуру и полагаем, что ей как раз и следует надоедать подобными несообразностями. Увы, в семействе Хейвудов все было совсем не так.

Хозяйка дома, похоже, обладала еще более ярко выраженным сангвиническим темпераментом, чем ее супруг, и благополучно позволяла своим детям проказничать, в чем бы ни заключались их проделки: со своими домашними любимцами или животными на ферме, или даже с соседскими ребятишками.

Родители, столь невнимательные и благодушные, как эти, не обращающие внимания на шалости своих многочисленных детей — а молодых Хейвудов насчитывалось ни много ни мало четырнадцать, — просто обязаны пострадать за это. Горе им, если они не изменят своего отношения, и чем скорее, тем лучше!

К счастью для всего семейства, спасение пришло само собой, так что они даже не осознали, что произошло. Мистер и миссис Хейвуд вообще ничего не заметили. Помощь пришла из самой семьи.

Самый старший из детей решил посвятить себя управлению домашним хозяйством. Затем, повзрослев, он сложил с себя эти обязанности, которые перешли к следующему по старшинству. Так продолжалось много лет. Хотя никто из детей не мог вспомнить, когда именно они взвалили на себя тяжкий груз ежедневных обязанностей, они не могли припомнить и то, чтобы когда-либо не выполняли их. В свою очередь, Шарлотта, после того как ее старшие сестры вышли замуж, вскоре научилась со своим младшим братом Генри поддерживать в семействе Хейвудов если не полный покой, то хотя бы порядок.

Собственно говоря, новые братья и сестры продолжали появляться на свет каждый год — их мать, соответственно, пребывала в постоянной занятости, чтобы уделять внимание таким пустяковым вопросам, как ежедневное ведение хозяйства, так что каждый из их отпрысков все с большим рвением стремился поддержать гармонию в семье.

По правде говоря, именно на долю Шарлотты выпала обязанность приглядывать за младшими братьями и сестрами, еще до того как она сама достигла подходящего возраста. Генри, каким бы разумным мальчуганом он ни выглядел, тем не менее вынужден был обращаться за советом к старшей сестре, когда настало его время, хотя он и с радостью помогал ей всем, чем мог. И хотя он был отличным товарищем в мальчишеских забавах — в разорении птичьих гнезд, катании на пони и беге по стерне и пастбищам, — ей пришлось взять на себя обучение младших сестер вышивке, музыке и работе по дому. Кроме всего прочего, ей пришлось отдавать распоряжения и нести основной груз ответственности. Она выступала третейским судьей в каждой ссоре, на корню пресекала всяческую браваду или запугивание с издевательствами и наказывала непокорных шутников. Она одна отвечала за мир и спокойствие в доме.

Из всех дочерей Хейвудов Шарлотта не только была самой милой, обязательной и услужливой, но и самой полезной для них. Она лучше всех понимала своих дорогих и мягкосердечных родителей.

И, быть может, в результате этого наша героиня выросла чуточку слишком знающей и — мягко говоря — чуточку слишком уверенной в себе? Вероятно, у нее развилось несколько преувеличенное представление о своей проницательности. В конце концов, ее возвышение произошло слишком быстро. И хотя считается, что долг и обязанность, прилежание в их выполнении, а также — при необходимости — воля сделали ее взрослой и мудрой не по годам, разве не могли эти качества в то же время подвигнуть молодую леди на крайности, даже отдалить ее от прочих людей, превратив в наблюдателя и судью?

Дома она охотно справлялась с многочисленными, внушающими у других благоговейный страх обязанностями и строго следила за тем, чтобы поведение всех ее братьев и сестер, какими бы шаловливыми и проказливыми те ни были, оставалось в границах дозволенного и отношения между ними сохранялись братскими. Но, дорогой читатель, мы должны быть справедливыми. Поэтому следует признать, что до недавней встречи с мистером и миссис Паркер и ее последующего отбытия в Сандитон авторитет мисс Шарлотты Хейвуд не подвергался сомнению! В ней, сосредоточившей в своих руках всю власть и действия которой, в отличие от ее братьев и сестер, никогда не оспаривались (а она никогда не останавливалась, чтобы оглянуться назад), — в ней, вероятно, развилась склонность слишком быстро подвергать осуждению, делать замечания, пренебрегая мнением остальных, как это происходило при разборе детских шалостей. В общем-то, нашу молодую Шарлотту можно было бы назвать жертвой своих собственных взглядов и убеждений.

Итак, что еще здесь можно добавить? Не могло ли столь раннее восхваление нашей энергичной молодой леди привести к тому, что она лишилась некоторых добродетелей и отчасти шарма и очарования? Потому что в возрасте двадцати двух лет, в отличие от своих старших сестер, она все еще — вот странность! — оставалась непомолвленной. Более того, она проявила непонятное равнодушие к нескольким поклонникам, которые искали ее благосклонности. Стало очевидно, что она превратилась в молодую особу с принципами!

Трезвомыслящая, сохраняющая холодную голову, обладающая проницательностью не более того, чем от нее требовали обстоятельства, Шарлотта, в общем, не намеревалась завязывать отношения с мужчиной, которого она бы не уважала. Смеясь, она рассказывала своим старшим сестрам, что до сих пор ей попадались лишь неотесанные деревенские парни — очень похожие на ее собственных братьев, но, в отличие от последних, никто не указывал им на неправильное поведение. Они с азартом участвовали в местных спортивных состязаниях, в охотничий сезон забывали обо всем или предавались другим незатейливым развлечениям.

Однако достопочтенный отец Шарлотты не обращал на происходящее никакого внимания, но даже если бы и заметил что-то, то почти наверняка остался бы верен своим убеждениям. Его никогда не беспокоили обычные обстоятельства. То, что выбирала или не выбирала его дочь, ни разу не ставилось под сомнение. Она жила своим умом, и он это только приветствовал!

Мягкий и добродушный, мистер Хейвуд, в сущности, был слишком занят и большую часть времени отсутствовал дома. Он оказывал услуги своим арендаторам, помогал работникам или, если по хозяйству заняться было нечем, шел к соседям, чтобы помочь им. Подобные обязанности поглощали все его время, неделю за неделей. Эсквайр, владелец поместья в добром старом Уиллингдене, которое было совсем немаленьким, он считал, что должен принимать самое активное участие в жизни местечка, и его поведение было достойно подражания.

Он наблюдал за тем, как содержатся его коровы, свиньи, гуси и куры, давал советы плотнику, как починить амбар, нанимал кузнеца подковать захромавшую лошадь, наведывался в местную лавку или в местную гостиницу — но у него не оставалось времени на домашние заботы. Он считал своей святой обязанностью неусыпно заботиться о доставшейся ему в наследство земле, растущих на ней урожаях и более того — о тех, чье благосостояние и сами средства к существованию непосредственно зависели от него.

Если верно то, что за прошедшие годы мистер Хейвуд никогда не знал нужды — даже сейчас его жена продолжала накрывать обильный стол, — то он верил, что обязан этим исключительно своим неустанным трудам и правильному обращению с собственностью, которая перешла к нему по наследству как к старшему в семье. Таким образом, он трудом поддерживал свое процветающее положение в обществе и с ранних лет осознал, сколь не прочны любые доставшиеся ему преимущества. Его собственная бережливость, природное отвращение к расточительству, а также воспитание в своей супруге стойкой неприязни к излишествам, каким бы сильным ни было искушение, сослужили Хейвудам добрую службу. И, самое главное, он сумел привить те же самые принципы членам своего постоянно увеличивающегося семейства.

Его же собственные амбиции оставались неизменными. Они не были ни чрезмерными, ни авантюрными — они были направлены, главным образом, на сохранение того, что создали своим трудом его отец и дед. Несмотря на свое нынешнее процветание, он не видел причины заниматься какими-либо спекуляциями. Его визиты в Лондон были не частыми, зато регулярными. Он наезжал туда дважды в год, и то лишь затем, чтобы получить причитающиеся ему дивиденды. В его приятной жизни не находилось места для иных планов.

Этот сельский джентльмен, в сшитом у хорошего портного двубортном пиджаке для верховой езды, в широком белом шелковом галстуке, завязанном большим узлом на шее, в шляпе с высокой тульей и загнутыми полями — в общем, роскошная фигура, — с радостью принимал приветствия, куда бы он ни направлялся. И поскольку он всегда был добр к своим арендаторам, исправно выполнял обязанности мирового судьи в качестве представителя йоменов, а также выступал в роли благородного покровителя, позволяя арендаторам пользоваться его огородом и пастбищами, когда наступали тяжелые времена, то его действительно любили и уважали все в округе.

Тем не менее, вслушиваясь в звучавшие вокруг голоса протеста и выражения справедливого гнева, даже такой человек, как мистер Хейвуд, должен был понять, что пришло время перемен. В последнее время, после окончания войны на континенте, в его замкнутый мирок проникли такие идеи, которые он раньше не мог себе представить. Беспокойство мистера Хейвуда еще больше усилилось, когда выяснилось, что его соседям пришлось прибегнуть к жесткой экономии: сдавать в аренду или даже продавать собственность, которая досталась им от предков. Наступили времена, когда они вынуждены были покидать свои дома и землю, где много лет трудились их отцы и деды.

Тревога его особенно возросла, когда стали появляться новые владельцы, те, кто покупал пришедшие в упадок усадьбы нетитулованного мелкопоместного дворянства. Большая часть этих людей приезжала из Лондона, и они стремились осесть в Уиллингдене. Приезжие казались ему совершенными незнакомцами, джентльменами, с которыми он не желал иметь дела.

— Только глупец, — объяснял он своей супруге, — не видит разницы между теми, кто был привязан к своей земле и известен каждому фермеру в округе с детства, кто часто и подолгу бывал в их компании, кто выказывал радушие и гостеприимство безо всяких церемоний, просто по извечной традиции, и этими чужаками, которые не питают никакого почтения к окружающим и не находят никакого удовольствия в сельской жизни, чье поведение отличается высокомерием и надменностью. Неужели эти выскочки вытеснят всех нас? Не могу не думать, дорогая миссис Хейвуд, о том, что они пришли сюда не для того, чтобы жить с нами, а в поисках ренты и других преимуществ от владения землей.

Его отвращение к новым хозяевам только усилилось, когда он увидел «усовершенствования», которые эти новые сквайры начали вводить в своих домах. И в самом деле, создавалось впечатление, будто они считали эти изменения жизненно необходимыми для своего будущего благополучия в деревне. Мистер Хейвуд с изумлением наблюдал за тем, как самые непритязательные из купленных домишек исследовались утонченными джентльменами, специально прибывшими для этой цели из Сити, — модными молодыми архитекторами, которые изучали каждый угол и наклон, бродили по паркам и пространно излагали свои планы исправления ошибок строительства.

Более того, он обнаружил, что его новые соседи стремятся постоянно поучать и наставлять его.

— Мой славный Хейвуд, — нараспев тянул некий недавно приехавший полковник Фрейзер, стильно одетый в длинные свободные казацкие шаровары, — без сомнения, вы знаете, что перестройка в наши дни — это требование времени, даже, можно сказать, мода.

Таким вот образом любая пристройка, какой бы скромной она ни выглядела, начинала насильственный путь к элегантности; и вскоре, куда ни бросишь взгляд, самые простецкие сооружения принимали угрожающие размеры. Они претендовали на духовность и больше походили на соборы бесконечными готическими арками, навевающими мысли о величии и благочестии одновременно.

В одном мистер Хейвуд был уверен. Старания нуворишей шли не на пользу округе. В подобных реставрациях неизбежно должен был присутствовать вкус. А его не было и в помине, ибо повсюду он видел лишь претензии на знатность и благородство, насильно прилагаемые к тому, что раньше было простыми деревенскими усадьбами.

Хуже того, вслед за этими «новациями» пришли и другие перемены. В последние дни мистер Хейвуд не мог не обратить внимания на участившийся отъезд некоторых из своих лучших мастеровых. С потерей благословенных семейств — которых они в течение столь долгого времени полагали своими патронами и покровителями — многие обитатели коттеджей неохотно паковали свои собственные немногочисленные пожитки. Причиной отъезда стала неуверенность в будущем, а если быть более точным, некоторые всерьез начали задумываться о переезде на жительство в одну из Америк или в еще более отдаленные части света. Арендаторы решались на эмиграцию.

Все эти нескончаемые пертурбации приводили мистера Хейвуда в ужас. Он попросту не мог понять подобного ренегатства и отступничества, они поражали его в самое сердце. Когда один из ремесленников, Уильям Биркбек, любимец семьи Хейвудов, пришел попрощаться, молодой человек грустно заметил:

— Ведь должна же быть где-то нужда в таких, как я, мистер Хейвуд, но если бы я только смог найти такое место! Я мог бы продолжать чинить часы прямо здесь, в Уиллингдене, однако теперь, когда мой хозяин уехал на побережье и неизвестно, как скоро он вернется и вернется ли вообще, а из Лондона только что прибыл новый собственник, я знаю, что и мне самому лучше уехать. Уважаемый сэр, — с горечью добавил он, — это представляется мне единственным выходом, если я хочу и дальше содержать свою семью.

Характер Томаса Хейвуда не позволял ему смириться с этим, тем не менее он вынужден был признать, что жизнь вокруг него находилась в постоянном движении. Он все более и более задумывался о том, что теперь, когда в Англии воцарился мир, даже жизнь в деревне не гарантировала его от перемен.

Несмотря на усвоенные с раннего детства понятия о том, что величайшие из мужчин заботились о других, старались занять такое положение, которое позволяло бы им приносить как можно большую пользу своей семье, он не мог не размышлять о происходящем. В конце концов, чего стоили эти принципы в нынешние времена? Даже перспективы его собственных наследников представлялись ему лишенными того смысла, которые они имели во времена, когда он сам вступал в их возраст.

Но когда один из его сыновей, только что достигший зрелости, пришел к нему с аналогичными планами, бедный джентльмен почувствовал себя уничтоженным. Он решил, что должен уйти в себя. Он всегда открыто поощрял желание своих детей стать частью большого мира, их стремление смотреть вокруг и учиться. Но то, что его собственный отпрыск вознамерился отказаться от земли своих предков, что его взгляды оказались полной противоположностью взглядам его родителей! Подобное противоречило его воспитанию, его происхождению, самому его естеству. Мистер Хейвуд счел это несостоятельным и неприемлемым.

Тем не менее молодой Генри Хейвуд был настроен весьма решительно. Теперь он больше не мог мечтать, как бывало мальчишкой, об участии в славных морских сражениях. Теперь, когда война закончилась, он обратил свои взоры на Лондон. В Уиллингдене, объяснил он своему отцу, он видел отныне только прошлое — причем такое прошлое, в котором нашлось место лишь тишине и скуке сменяющих друг друга сезонов. Весьма амбициозный, он не видел приложения своим способностям на деревенских фермах или среди ремесленников местечка. Он должен был отправиться в Лондон.

Это последнее заявление привело мистера Хейвуда вместе с его тихой и кроткой супругой в состояние шока. Все, что им оставалось, это в отчаянии покачать головами и пожелать ему удачи.

Глава четырнадцатая

Хотя для привлечения новых отдыхающих приходилось полностью полагаться на красноречие мистера Паркера — чтобы склонить их к мысли провести чудесный отпуск на морском побережье Сандитона, — именно на леди Денхэм была возложена обязанность соблюдать все связанные с отдыхом ритуалы и церемонии. Она прекрасно осознавала, что это значит, она, как никто, могла узнать нужды респектабельных семейств, выяснить, чего они ожидают, — в сущности, она представляла собой тот элемент, который необходим в любом обществе для удовлетворения его потребностей.

Со времени своего триумфа, вызванного устройством библиотеки в Сандитоне, превратившейся в крупного поставщика не только книг и периодики, но и целого набора диковинок и безделушек, которые покупали и о которых судачили — причем сделано это было так быстро, что вызвало всеобщее восхищение, — леди Денхэм ни минуты не пребывала в праздном бездействии. Она обратилась к реализации своего потаенного плана, своего навязчивого желания создать вокруг атмосферу подлинной светскости и цивилизованности. Этой обстановки, считала она, можно достичь только организацией в городке общественной ассамблеи, открытой для публичных посещений. Она понимала, что нужда в этом обрела настоятельный характер, особенно если учесть, что новый сезон почти что начался.

Для осуществления этого героического замысла она немедленно заручилась согласием своей почитательницы и союзницы из библиотеки, миссис Уитби, которой в следующих словах обрисовала срочность решения стоящей перед ними задачи:

— Моя дорогая леди, вы, должно быть, видите, как среди нас появляются все новые молодые леди и джентльмены, которые ежедневно собираются для принятия ванн, как они начинают впитывать наш славный морской воздух, чувствовать себя уютно и расслабленно, постепенно укреплять свое здоровье. — Тут она вздохнула с искренним удовольствием. — Поэтому совершенно очевидно, что мы не можем допустить никакого промедления. Нет, миссис Уитби, мы не должны более колебаться. Разве вам не представляется очевидным, что теперь, когда в молодых людях бурлят новые соки, вливая в них новую энергию и возможности, оживляя их жизненные силы, им незамедлительно понадобятся увеселения, танцы и празднества? Мы должны предоставить им все необходимые для этого возможности — незамедлительно и с соответствующим размахом, аналогично тому, как это делается в Брайтоне, Уэймуте или в Скарборо — подобно любому лечебному курорту на ваш выбор. Уверяю вас, мы совершенно не можем терять времени.

Поэтому они вдвоем рьяно принялись за осуществление задуманного. Это была миссия, в успешном исходе которой не следовало сомневаться. Сандитон, по примеру других важных морских курортов, будет заботиться о своих отдыхающих!

Вскоре после этого состоялся долгожданный триумфальный анонс. В отремонтированном и расширенном помещении должна была произойти торжественная церемония. Бал, торжественный вечер по случаю открытия очередного общественного заведения в городке.

Впрочем, бурная деятельность отнюдь не прекратилась с приобретением такого прекрасного обновленного зала. Были проведены переговоры с высокопрофессиональными музыкантами, которые согласились приехать из самого Танбридж-Уэлса. Эта новость также была немедленно предана гласности. Некая особая группа гастролирующих музыкантов, о которой ходили слухи, что она развлекала самого регента в Брайтоне, сразу же обратила внимание на репутацию развивающегося курорта в городке под названием Сандитон и с радостью дала согласие — если центр сочтет названную ими сумму гонорара не слишком чрезмерной — выступить с концертом на будущем балу.

Подобные новости вызывали всеобщий восторг. Вновь прибывшие чувствовали себя польщенными, старожилы находились в приподнятом настроении. А того, что последовало затем в этой суматохе, следовало ожидать. Каждая женщина на несколько миль в округе была в первую очередь озабочена тем, какое платье надеть ради такого блестящего события.

Во всех гостиных шли непрерывные дискуссии и обсуждения. Что до самой леди Денхэм, то она дала понять, что собирается пригласить портниху из самого Лондона, чтобы та поработала над ее нарядом для этого вечера. Более того, по доброте душевной она позволила миссис Паркер воспользоваться услугами той же самой леди, для того чтобы сшить платье и себе.

— Моя милая Мэри, — разглагольствовала она, — нет никакого сомнения в том, что, будучи супругой моего коадъютора, вы должны иметь исключительно стильный и модный вид на нашем празднестве. Потому что глаза всех присутствующих будут обязательно прикованы к основателям Сандитона. Можно сказать, что сама я привыкла к подобному вниманию, но и вы можете удостоиться такой чести, тем более что вы постепенно приобретаете вес в обществе. Дорогая леди, вы поймете, что без подобной безупречности у нас практически нет надежды возбудить в других ту страсть, которая уже охватила нас самих, вселить в них безграничную веру в то, что нам удастся создать олимпийское общество в Сандитоне.

Всевозможные приготовления тянулись целые две недели, и,поскольку леди Денхэм обнаружила, что подобная активность отнимает все ее время, то в своем снисхождении она оказала миссис Паркер еще одну милость, поручив ей наблюдать за обслуживанием на пирушке в вечерние и ночные часы. Там, объяснила она, изысканность непременно должна сопровождаться отличной кухней.

— На какую значимость может претендовать любой праздничный вечер, если он не заканчивается ужином? Празднество, безусловно; но без тонкого понимания этого нюанса у Сандитона нет ни малейшего шанса заслужить серьезное к себе отношение. Однако я чувствую, миссис Паркер, что могу поручить вам надзор за поварами, — тут она задумалась на мгновение, прежде чем продолжить, — присмотреть за приготовлением холодного мяса, потрошков, фрикасе, лосося под соусом из креветок, не говоря уже о желе, пирожных и печеньях, и даже о сельдерее. В самом деле, они должны быть очень искусно поданы на стол.

Леди Денхэм явно испытывала гордость от своих усилий и закончила рекомендации словами:

— Что касается напитка из взбитых сливок с сидром и сахаром, то вы, несомненно, приглядите за тем, чтобы его украсили фиалками. Как вы полагаете, дорогой друг, может быть, нам следует поместить на видном месте для всеобщего обозрения и большой ананас? В конце концов, гостеприимство имеет решающее значение, и им мы должны руководствоваться во всех наших действиях. Не следует считаться с расходами. Можете быть уверены, что я сама проинспектирую выбор вин.

Восторгу мистера Паркера при виде происходящего не было границ. Наконец-то он стал свидетелем реализации своей мечты об идеальной жизни! В последние годы он все внимание уделял проблеме целительства и поддержания здорового образа жизни — именно данная цель и привела его в этот регион. И только безграничная уверенность в собственной правоте поддерживала его до настоящего момента. Казалось, все, чего он желал, все теперь осуществлялось в полной мере.

Какое счастье! Подумать только, он обладает исключительной привилегией наблюдать за тем, что его дети вырастут здоровыми! Он долго ждал этого момента, и он стал наградой за его упорный труд, его триумфом.

Мистер Паркер с энтузиазмом взялся проинформировать о происходящем своих новых соседей. Они тоже должны вполне осознать, как им повезло, что мечта об Утопии воплотилась в жизнь. В особенности и в первую очередь следовало уведомить об этой замечательной перспективе миссис Гриффитс и ее учениц.

Однако если миссис Гриффитс еще не до конца понимала, какой удачный выбор для отдыха она сделала, остановившись на Сандитоне, то, по крайней мере, уже уяснила себе его более приземленные преимущества: ее дорогих девочек должны были непременно заметить здесь, ведь они сделали все, чтобы предстать в самом элегантном виде.

— Мистер Паркер, как вы могли усомниться в том, — воскликнула она, — что только одна наша мисс Ламб сделает честь любому обществу? Что касается обеих мисс Бофорт, то они тоже не теряли времени даром. Великолепные наряды этих молодых леди не посрамили бы их даже на приеме в Карлтон-хаусе. Кстати, только сегодня пополудни леди Денхэм прислала мисс Бофорт приглашение музицировать на арфе во время вечернего гала-концерта. Она любезно согласилась; уже сейчас вы сами можете увидеть, как прилежно она упражняется. Вы должны признать, что только от одного вида нашей прелестной Аугусты, сидящей за своим инструментом, в сердце любого молодого человека должна вспыхнуть любовь.

Томас Паркер оставил миссис Гриффитс в прекрасном расположении духа. Он чувствовал, что величайшее предприятие его жизни ожидает несомненный успех. Вышагивая по Террасе, он вспомнил, что его собственный брат, франтоватый Сидни Паркер, только что вселился в гостиницу и что вскоре к нему должна присоединиться еще пара приятелей из его знаменитой лондонской компании. На предстоящем веселье явно будет достаточно подходящих молодых людей.

В предвкушении грядущего события вся округа была охвачена лихорадочным ожиданием. Сандитон, как частенько сообщалось в прессе, постепенно все больше расширялся и даже процветал, но до сих пор не пользовался особой популярностью. По мере того как распространялись новости, следовало ожидать большего наплыва гостей, чем предполагалось изначально. По правде говоря, многие живущие по соседству проявили достаточно любопытства, желая самим увидеть происходящее.

Всеобщее возбуждение не улеглось, когда наступил долгожданный вечер; люди приехали издалека, чтобы посмотреть на представление. Судя по пышности мероприятия, все усилия леди Денхэм, которые она прилагала в течение многих месяцев, принесли свои плоды, создав праздничную и торжественную атмосферу. Как можно было усомниться в том, что для их любимого курорта наступали времена благоденствия и процветания?

Когда в назначенный вечер ее светлость вступила в танцевальный зал, ее восторженно приветствовали и леди, и джентльмены — приветствовали так, словно она была особой королевской крови. Те, кто пришел на торжество, горели нетерпением все увидеть, их снедало любопытство стать свидетелями этого необыкновенного события даже если не все были готовы сделать благотворительные взносы или переехать на новое место жительства в Сандитон. Число гостей было велико и еще увеличилось с течением времени; среди собравшихся всего несколько человек можно было счесть недостойными сего торжественного мероприятия. Наряды остальных соответствовали случаю — все были разряжены в пух и прах.

Общество Паркеров прибыло ранее остальных. Мистера и миссис Паркер тепло приветствовала сама леди Денхэм, после чего она незамедлительно расставила их на ключевых постах в комнате, дабы они управлялись с прибывающими гостями, направляя их в залу, а также представляя тем, кто оказывался поблизости. Все это, разумеется, только после того, как великолепная распорядительница столь грандиозного события ввела их внутрь со всеми почестями.

Впрочем, заприметив среди них Шарлотту Хейвуд, леди Денхэм едва обратила на нее внимание. Она попросту откомандировала ее к вечно нездоровым сестрам Паркер, где девушка могла оказаться полезной. Послушной Шарлотте ничего не оставалось, кроме как пересечь всю залу и незаметно расположиться за их спинами.

Однако манеры первой леди Сандитона резко улучшились, после того как вскоре прибыл мистер Сидни Паркер в компании еще одного молодого джентльмена. С ними она была сама любезность.

— Мне уже сообщили, сэр, — со значением заявила она, — что вы изволили прибыть в Сандитон, но, поскольку вы и ваш компаньон, — кивнула она головой в сторону молодого джентльмена, — пренебрегли визитом в Сандитон-хаус, я не придала значения этому сообщению. Теперь я вижу, что ошибалась. Не имеет значения. От всей души приветствую вас, несмотря на подобное высокомерие.

Молодого Паркера, отличавшегося необычными манерами, изрядно позабавили ее упреки, и он радушно ответил леди Денхэм:

— Признаюсь вам, дорогая мадам, это было серьезным упущением с моей стороны, если говорить о проявлении вежливости по отношению к вашей светлости. Единственным оправданием мне может служить то обстоятельство, что в своем стремлении оказаться полезным своим хворым сестрам и братьям, я был вынужден отложить все прочие дела на потом. Я могу только уповать на то, что в вашем сердце отыщется для меня прощение, поскольку обещаю с лихвой возместить недостаток вежливости с моей стороны.

Он обернулся к своему приятелю, лорду Коллинсворту, и представил его ее светлости. Манеры этого джентльмена оказались столь безупречными, что леди Денхэм была совершенно очарована им, и размолвка мгновенно забылась.

Коллинсворт изъяснялся легко и свободно, он чувствовал себя в своей стихии. Впрочем, его комплименты столь знаменательному событию и его энтузиазм были, вероятно, преувеличенными. Его восторг превосходил все, сказанное до него — об очаровании улочек Сандитона, прекрасном виде на море, о мелком белом песке пляжа, — его слова проливали бальзам на душу старой леди, как если бы она сама служила единственным объектом его восхищения.

Столь счастливое стечение обстоятельств позволило молодому Паркеру отправиться на поиски сестер, дабы засвидетельствовать им свое почтение. Ему пришлось обойти всю залу, прежде чем он обнаружил их удобно устроившимися в самом дальнем ее конце. Артур расположился несколько в стороне, поглощенный разговором с исключительно красивой молодой леди.

Не успел Сидни приблизиться к ним, как Диана завела свои бесконечные причитания. Увидеть его сегодняшним вечером, начала она, было очень приятно, при том что они встретились столь странным образом — совершенно случайно и непреднамеренно именно здесь, в Сандитоне, в самом невероятном месте, которое никто из них не собирался посещать.

— Но я не могу не удивляться тому, — продолжала она, — что тебя не одолевают усталость и болезни. При той безудержности, с которой ты носишься с места на место, молодой человек, даже не вспоминая о сквозняках и перемене климата! Уверяю тебя, подобная эксцентричность до добра не доведет. Мы заботимся о том, чтобы подобные перемены касались нашего дорогого Артура как можно реже, уверяю тебя!

Сидни Паркер давно привык к пророчествам своей сестры, к ее вечной тревоге о его благосостоянии и самочувствии. Иногда ему даже казалось, что ее беспокойство представляет собой угрозу целому поколению — в сущности, всей молодежи, населяющей ныне земной шар. Впрочем, он позволял себе с завидной регулярностью посмеиваться над вечным недомоганием сестры.

— Однако же, моя дорогая сестричка, судя по твоим словам, моему здоровью угрожает совсем не такая большая опасность, как, например, недавно нашему брату Томасу. И уж о нем никак нельзя сказать, что он странствует по Вселенной! Тем не менее, Диана, — подавил он внезапный порыв рассмеяться, — его последняя экскурсия в поисках медицинской помощи — эта повозка — могла перевернуть с ног на голову все его планы, даже унести его от нас прочь и безо всяких там церемоний! Но вот, пожалуйста, сегодня вечером мы видим его прочно стоящим на обеих ногах и приветствующим весь мир, а его нежной лодыжке ничего не угрожает!

С этими словами он отправился на поиски самого героя, чтобы выразить ему свое восхищение. Его брат оказался настолько увлечен приемом только что впорхнувшей стайки молодых леди, что Сидни удостоился лишь приветственного взмаха руки, когда входил в залу. Но, внимательно осматривая переполненную залу, он не смог его обнаружить, посему решил обратиться к самой миссис Паркер. Именно у нее он осведомился о самочувствии своего брата.

К счастью, его жена Мэри описывала их недавнее приключение в Уиллингдене уже совсем другим тоном. В обычной жизнерадостной манере она воскликнула просияв:

— О, в этой славный момент Томас здоров как бык! Он справляется, несмотря на свою поврежденную лодыжку. Но, дорогой мой Сидни, все получилось так, как говорит Томас, — нет худа без добра, потому что нас поистине спасла и обихаживала едва ли не самая милая семья в округе. А теперь мы имеем честь приветствовать одну из их дочерей, нашу восхитительную мисс Хейвуд. Эта та молодая леди, которая увлечена беседой с твоим братом Артуром.

Сидни Паркер обвел глазами залу в поисках парочки, которую заприметил несколькими минутами ранее. Все обстояло действительно так. До этого ему редко приходилось видеть своего младшего брата столь увлеченным и оживленным. Ему стало любопытно.

Собственно говоря, оживление Артура объяснялось его предыдущей беседой с Шарлоттой Хейвуд. Он с нетерпением ожидал возможности встретиться с ней снова, чтобы сказать ей об этом.

— Видите ли, мисс Хейвуд, я вновь и вновь возвращался мысленно к вашим возражениям, особенно к тем, которые касаются моих постоянных слабостей. Наше пребывание здесь, на морском побережье, вынуждает меня по-новому взглянуть на свои недостатки: некрепкое сложение, разлитие желчи и склонность к ревматизму. Казалось бы, тут, во влажном воздухе, они должны были означать конец для меня. Тем не менее я решил последовать вашему совету и попробовал выполнить рекомендованные вами упражнения. Как видите, они вовсе не утомили меня. Я даже удивлен столь любопытным фактом!

Подходя к ним, Сидни не мог не услышать последней фразы и насмешливо заметил своему брату:

— Разумеется, ты не можешь угаснуть в столь молодом возрасте, Артур. Это плохо отразится и на тебе самом, и на всех нас. Как твой старший брат я положительно запрещаю тебе это! — После чего, повернувшись к его очаровательной спутнице, он потребовал, чтобы его представили.

— Вы очень добры, сэр, — последовал незамедлительный ответ мисс Хейвуд, — но мы встречались, до этого нам уже приходилось сталкиваться, причем не так давно.

Он пылко возразил:

— Мадам, если такой случай действительно имел место, как я мог забыть вас? Неужели вы полагаете, что столь восхитительное зрелище можно созерцать часто? Нет, мисс Хейвуд, вы ошибаетесь. Такой вид, который открылся сейчас перед моими глазами, нельзя назвать ни обычным, ни ожидаемым. И я не мог не удивиться тому, как оживился Артур! Может показаться, что недавнее несчастье, случившееся с нашим братом Томасом, открыло свету скрытое сокровище.

Шарлотта могла только изумляться склонности этого семейства к преувеличениям. Однако теперь она была достаточно научена горьким опытом, чтобы позволить себе выразить подобные мысли вслух. Вместо этого, сохраняя непроницаемое и спокойное выражение лица, она ответила ему со всей возможной вежливостью:

— Сэр, смею уверить вас в том, что мы действительно встретились на дороге, сразу же после того как вы въехали в Сандитон. Ваша сестра, миссис Томас Паркер, любезно представила нас друг другу, когда мы направлялись в Сандитон-хаус. Уверяю вас, это не имеет совершенно никакого значения, поскольку я вполне понимаю, что каждая новая вещь, которая привлекает ваше внимание, вынуждает вас быстро забыть о ней. И потом, сэр, — поинтересовалась она, смеясь, — как можно ожидать, что вы оцените такое великолепие, каковое, если судить по вашим словам, вы сейчас наблюдаете, если до настоящего момента я не произнесла ни слова?

На лице Сидни Паркера отразилось лукавое выражение; его изумление, однако же, имело целью скрыть удивление точностью формулировок молодой леди. Он был уязвлен и приготовился пикироваться и дальше, но, поскольку следующий рил[2] был обещан разряженному сэру Эдварду Денхэму, возможность была упущена. Этот джентльмен уже склонился перед ними в поклоне, чтобы вести ее на переполненный танцпол, где вовсю играла музыка. Шарлотта исчезла, прежде чем он успел вымолвить хотя бы слово.

Глава пятнадцатая

Приятная наружность Сидни Паркера гарантировала, что его присутствие не останется долго незамеченным ни в одной компании. Его непринужденные манеры, веселый нрав привлекали внимание каждой леди в зале, и вскоре он обнаружил себя в окружении почитательниц.

Шарлотта тем временем охотно начала танцевать с партнером, который пригласил ее. Нынче вечером галантность и даже изысканная любезность сэра Эдварда Денхэма были особенно заметны. Он импровизировал со своей партнершей на глазах у всех присутствующих дам, одновременно восхищаясь ее движениями. Кроме того, в ожидании следующего тура он мог предаваться мрачной философии.

Кружась в танце по зале и глазея на молоденьких и полных надежд девушек, он рассуждал о неизбежности того, что всем им придется разочароваться в жизни — что всем им придется столкнуться с предательством.

— Я знаю, что вы не можете не согласиться со мной, мисс Хейвуд, ведь наши поэты всегда знали это — прекрасный пол более бесстрашен. Она — женщина — такая дерзкая и пылкая! — Здесь он пустился в размышления: — И славный лорд Байрон понимал это лучше, чем кто-либо еще, не так ли, когда говорил: «Женщина, милая женщина! Ты моя надежда, мое утешение, моя все!» Дорогая леди, я тоже в силу своих скромных способностей часто думаю над вопросом, который задают себе мужчины вот уже много поколений: кто может объяснить ту власть, которую имеет над нами женщина? — Он продолжал, пристально глядя ей в глаза: — И все равно, как замечательно увидел поэт все ужасающие последствия этого, только подумайте! Не та ли самая отважная героиня, которую столь трогательно описал нам Голдсмит, та леди, чья любовь не знает границ, потом унижается до глупостей, после чего вынуждена, увы, вечно нести ношу своей страсти?

Последнее великолепное замечание пролило новый свет на образ сэра Эдварда. Вот здесь, перед Шарлоттой, собственной персоной стоял человек чувства! И все-таки, наблюдая за мученическим выражением, появившимся на его лице, Шарлотта не могла отделаться от мысли о том, что оно прекрасно соответствует его самонадеянному поведению!

Мисс Хейвуд не могла позволить себе роскошь рассмеяться, но, должно быть, ее намерение не осталось незамеченным. Она нашла спасение только в том, что, когда на краткий миг в танце они разлучились, она сумела прийти в себя и вернулась к нему, исполненная самого серьезного внимания.

— Примите мои поздравления, сэр, — высказалась она. — Ваше замечательное умение видеть во всем поэзию делает вам честь. А ваши мысли свидетельствуют об эрудиции — но в этом я уже имела возможность убедиться во время нашей последней встречи. Что до нашего наслаждения, которое мы получаем от движения, — вы очень чувствительны. Танец дарует нам такой душевный подъем, что разве можно не думать о нем как о самом совершенстве, и даже о собственной поэзии музыки?

Он широко улыбнулся, окрыленный ее словами, и собрался было продолжать в том же духе. Но Шарлотта сразу же пресекла эту попытку.

— Но, позвольте заметить, я не могу не удивляться вашей трогательной заботе, сэр Эдвард, о собравшихся здесь леди. Охотно аплодируя вашим сантиментам, я все же полагаю, что эти леди вовсе не озабочены мыслями об ожидающем их унынии и печали. Молодые девушки, да чтобы философствовать? Перестаньте, дорогой сэр, вы не можете всерьез говорить об этом. Я сама сомневаюсь в том, что меня очень беспокоит мое будущее.

Но сэра Эдварда не так-то легко было смутить. Его намерение боготворить каждую симпатичную молодую девушку — а нынешним вечером зала, казалась, была полна ими — требовало, чтобы он упорствовал в своих героических размышлениях.

К счастью для нее, к этому времени танец закончился и он вынужден был проводить свою партнершу обратно к ее компании. Пока они направлялись к сестрам Паркер, Шарлотте на мгновение удалось снова бросить взгляд на их неуловимого брата, Сидни. Тот тем временем сумел ускользнуть от обступивших его прелестниц, якобы для того чтобы спасти своего приятеля лорда Коллинсворта от чрезмерного внимания леди Денхэм и увести его, дабы представить своему брату и его пассии.

Но, поймав ее взгляд, он моментально изменил курс, словно бы неожиданный порыв ветра наполнил его паруса. Этим насмешником и зубоскалом мгновенно овладело любопытство, и он совершил поворот оверштаг, подобно каботажному судну, направляющемуся в порт. И тут рядом с собой он обнаружил брата. Что касается лорда Коллинсворта, то бедному малому пришлось ожидать спасения еще некоторое время.

Как обычно, мистер Томас Паркер пребывал в окружении пылких молодых леди и их почетного эскорта в лице миссис Гриффитс. Когда его брат подошел к нему и с любезностями было покончено, Сидни без колебаний приступил к делу. Он должен был посовещаться с братом, расспросить его о загадочной молодой женщине, которую тот привез с собой из глубинки.

— В самом деле, Томас, хотя ты и весьма пространно описал мне несчастный случай, происшедший с тобой на дороге, ты ни словом не обмолвился о семействе, с которым свел там знакомство. Однако, я вижу, что один из его членов сопровождает тебя сегодня вечером. И если ее можно рассматривать как пример безупречности всего семейства, то их должно быть больше — в общем-то, я понимаю, что Хейвудов должно быть намного больше. Так почему же ты не привез их всех с собой сюда, в свою приморскую Олимпию?

— Ага, ты снова взялся за свое, дорогой Сидни, не так ли! Я слышу это в тоне твоего голоса. Это напоминает мне (хотя кто бы сомневался!), что ты снова среди нас и снова готов насмехаться даже над самым респектабельным из семейств. Неужели мне опять придется рассказывать тебе о том гостеприимстве, которое моя дорогая Мэри и я имели счастье встретить в доме Хейвудов в Уиллингдене? Уверяю тебя, вот уже несколько месяцев я только об этом и говорю. Да, они и в самом деле представляют собой большой и процветающий клан, пользующийся заслуженно высоким положением в округе. Хотя, должен признаться, их поместье находится в центре самой глуши — в деревушке, не имеющей даже приличной дороги, по которой можно было бы проехать без риска для жизни. Мой добрый брат, только представь себе положение, в котором мы могли бы оказаться без помощи этого достойного джентльмена и его семейства!

Сидни навострил уши и готов был слушать дальше. Теперь его брат перешел к описанию их доверительного общения, простоты и безыскусности деревенской жизни, той теплоты, с какой члены семейства Хейвудов относились друг к другу, и в особенности той щедрости, с которой в течение целых двух недель принимали в Уиллингдене мистера и миссис Паркер, этих нежданных, вернее незваных, гостей.

— Имей в виду, братец, я пустил в ход все свое обаяние, льстил, уговаривал мистера Хейвуда. Я пытался убедить его в том, что для сохранения здоровья ему необходима смена климата, требовал его проявить характер, — заключил он, — но он не желал меня слушать. Даже сейчас он не вполне осознает все прелести лечения на морском берегу. Боюсь, что есть и другие, кто, подобно мистеру Хейвуду, остается непоколебимым в вопросах улучшения собственного здоровья. Те, кто отказывается понимать всю выгоду подобных новшеств, дарованных нам Господом, — явных свидетельств прогресса. Увы, Сидни, все мои усилия пропали даром.

— Тем не менее, — рассмеялся его брат, — он все-таки проявил достаточно доброй воли, чтобы расстаться со своей дочерью, разве не так? Но, быть может, он руководствовался другими причинами, а не заботой о ее здоровье. Ты должен согласиться, что подобный жест свидетельствует о своего рода передовом мышлении, не так ли? Столь очаровательное создание, как она, и здесь, среди многих и многих соискателей, которые все время меняются? Да, это очень политический жест, можно не сомневаться.

— Мистер Хейвуд и политика? Невероятно, дорогой Сидни, он всего лишь деревенский джентльмен, простодушный к тому же. Да, нам повезло, что Шарлотта оказалась среди нас. Мы считаем ее своим сокровищем. Девушка с характером, притом чрезвычайно восприимчива ко всем новациям, с которыми она сталкивается здесь, в Сандитоне. Она уже оказала неоценимую помощь нашей Мэри, и ты должен знать, что эта девушка приглянулась самой леди Денхэм. Насколько я понимаю, мисс Хейвуд очень умно соглашается с ней во всех ее суждениях.

— Это меня не удивляет. Я со священным ужасом взираю на то чудо, которое она сотворила с нашим Артуром. Давненько я не видел его таким оживленным. По правде говоря, последний раз это было, когда он впервые подал голос, появившись на свет. — При этих словах он снова обвел глазами комнату и заметил Шарлотту, которая, сопровождаемая сэром Эдвардом, вновь благополучно оказалась в компании его сестер и младшего брата. — Да, вне всякого сомнения, она — необыкновенное создание, с непринужденными, естественными манерами.

Наконец Сидни вернулся к своему приятелю Коллинсворту, дабы спасти последнего, и представил его Томасу и остальным, позволив ему выбрать себе партнершу для танца.

Покончив с этой обязанностью, он обнаружил, что его инстинктивно тянет к скамеечке, на которой рядом с его сестрами расположилась и мисс Хейвуд.

Она же, увлеченная беседой, едва обратила внимание на его появление. Сэр Эдвард, который сегодня вечером еще не виделся с нашим джентльменом, приветствовал его со всей сердечностью.

— Нам так не хватало здесь вашего присутствия, мистер Паркер! Вас упрекают, особенно члены вашего доброго семейства, в том, что вы недостаточно часто удостаиваете своим посещением наше морское побережье. Вы нас совсем забыли. Ваши добрые братья и сестры постоянно тревожатся о состоянии вашего здоровья. Я счастлив, что вы почтили нас своим вниманием сегодня.

— О да, Томас предвидит мою кончину, неизбежную гибель от одного только мерзкого воздуха Лондона.

Теперь ему хотелось обратиться к молодой леди, однако он обнаружил, что отделаться от сэра Эдварда не так-то легко.

— Да-да, мистер Паркер, вы выбрали прекрасное время, чтобы присоединиться к нам, потому что такой человек, как вы, короче говоря, человек из высшего общества, я уверен, подтвердит все те заявления, которые я совсем недавно сделал мисс Хейвуд. Эта леди, понимаете, испытывает ко мне какое-то предубеждение и противоречит мне буквально во всем. Уважаемый сэр, я задам вам один вопрос: неужели вы сомневаетесь в том, что именно женщина сбивает нас, джентльменов, с пути истинного? Должен признаться, что при всей нежности и утонченности именно слабый пол служит причиной наших бед и несчастий. А что думаете вы, мистер Паркер, по этому поводу? Каждый обожатель, каждый кавалер, к которым вы, несомненно, причисляете и себя, не станет возражать, что это правда! Мы сами, бедные создания, какими сотворила нас природа, находимся в вечной и неизбежной зависимости от прекрасного пола, разве не так?

То, что Сидни Паркер был изумлен, слушая эту тираду, не вызывало сомнений, но, по крайней мере в данный момент, он не склонен был подшучивать. Он весело покачал головой, выражая таким образом сомнение в избранной для беседы теме.

— Как горячо вы отстаиваете свою точку зрения, мой славный сэр, и это здесь, во время празднеств! Боюсь, это может утомить вашу собеседницу.

При этом он сделал еще одну попытку непосредственно обратиться к молодой леди. Но сэр Эдвард не желал менять ни своего выражения, ни отношения. Сидни Паркер не мог не осознать, что его позицию положительного героя можно легко скомпрометировать — тем не менее он понимал, что увильнуть от ответа на вопрос не удастся. Поэтому, придав своему лицу отсутствующее выражение, он постарался, чтобы его слова прозвучали как можно более оптимистически.

— Сэр Эдвард, вряд ли мы можем сомневаться в важности той роли, которую играют женщины в жизни мужчины. Тем не менее, сколь ни сильна была бы наша к ним привязанность, они никогда не смогут стать главным делом нашей жизни. Мы, мужчины, должны приберечь ее для выполнения своего долга. Ни в коем случае не следует смешивать, дорогой сэр, героические поступки — покорение народов, владычество над морями — с фривольностью амурных дел. Нет, сэр, я никак не думаю, что хотя женщины, все наши дорогие женщины, могут быть нашей судьбой — что само по себе восхитительно, — тем не менее они не способны в одиночку определять нашу фортуну.

Шарлотта пропустила мимо ушей большую часть речей двух джентльменов, считая их совершенно абсурдными. Тем не менее помимо своей воли она обнаружила, что удивлена живостью, с какой Сидни Паркер стремился избежать потока слезливой сентиментальности. Совершенно очевидно, что он обладал ясностью ума и умело продемонстрировал это. А при нынешних обстоятельствах Шарлотта не могла не приветствовать подобное открытие как одно из редких удовольствий, выпавших на ее долю.

Кроме того, ее поразило и то, с какой насмешливостью молодой человек относился к любой претензии на серьезность. Нынче вечером поведение Сидни Паркера не могло скрыть некоторую его ограниченность. Казалось, он совершенно не восприимчив к окружающему его обществу. Стало очевидным, что молодой Паркер способен безжалостно посмеяться не только над сэром Эдвардом, но и над всей толпой людей, отдыхающих в стране чудес своего брата.

Шарлотта ничего не сказала. Больше она никогда не позволит себе высказать вслух свои мысли в Сандитоне. И все-таки, как ни старалась, она не могла их подавить. В очаровательном мистере Паркере решительно присутствовал изъян.

Она мило улыбнулась, кивнула обоим джентльменам и перенесла внимание на ждущего своей очереди Артура, незамедлительно начавшего возносить хвалу новому режиму, который, несомненно, поможет ему поправить здоровье.

Глава шестнадцатая

— Не нужно бояться, дорогая мисс Ламб, — увещевала Диана Паркер свою нерешительную спутницу, пока та поднималась по лесенке в купальню. — Здесь, в Сандитоне, не нужно опасаться любопытных глаз, наблюдающих за вами с берега. Тут никто даже украдкой не сможет подсмотреть, как вы дрожите и колеблетесь, перед тем как окунуться в воду. Только не здесь, во владениях моего брата Томаса! Он ни за что не решился бы установить одно из этих сооружений — подобных тем, что имеются в Брайтоне, — которые, по слухам, частенько допускают подобное подглядывание! Ужасно, не правда ли?

И, напустив на себя приличествующий случаю сконфуженный вид, она подняла глаза к великолепному парусиновому навесу, так тщательно скрывающему их неуверенные движения. Она почувствовала себя намного спокойнее.

Но ее молоденькая компаньонка все равно чувствовала себя не в своей тарелке. Мисс Ламб никак не могла успокоиться. Вряд ли ее волновал тот факт, что за ней могут подсматривать чьи-то глаза, она слабо разбиралась в подобных вещах. Собственно говоря, страдания девушки объяснялись ее полнейшей неуверенностью в себе и в окружающих. Молодая леди была столь хрупкого сложения, что вряд ли можно было ожидать от нее крепкого здоровья; более того, физические усилия были для нее совершенно непривычными.

Тем не менее, когда миссис Гриффитс получила от мисс Паркер предложение оказать помощь в морских процедурах, молодая невинная девушка вынуждена была в силу сложившихся обстоятельств молча уступить. По обыкновению, мисс Ламб проявляла покладистость в отношении всего, что предпринимала ее компаньонка. С тех самых пор, как она оставила свой дом и была вверена опекунству и заботе этой доброй леди, она послушно выполняла занятия, которые с разбором подбирала для нее внимательная опекунша. Мисс Ламб помнила — ей не давали забыть об этом, — что семейство девушки не имело ни малейших сомнений в компетентности ее ментора. Оно полагало, что изобретательность миссис Гриффитс была тем самым средством, которое должно было помочь их дочери успешно войти в высшее общество. В конце концов, разве не на этих самых островах успешно внедрялись все усовершенствования? Таким образом, мисс Ламб дали понять, что на нее была возложена роль посланца семьи, с тем чтобы подыскать благородных и подходящих мужей для своих младших сестер.

Вот почему случилось так, что старшая представительница этой молодой поросли, избалованная девица, обремененная значительной собственностью в Индии и рожденная в браке англичанина с влиятельной антигуанкой, покинула пределы благодатного края, славящегося своим климатом, который окружающие моря сделали еще более мягким. Неудивительно поэтому, что молодую леди так пугало серьезное испытание, предстоящее ей сегодняшним утром.

Ее опытная подруга миссис Гриффитс не обращала никакого внимания на такие пустяки. Она приняла как само собой разумеющийся тот факт, что их добрая самаритянка, сестра основателя Сандитона, разбиралась во всех тонкостях этой полезной для здоровья морской процедуры. Она намеревалась не терять ни секунды в начатой кампании по улучшению душевного здоровья своей подопечной путем укрепления ее здоровья физического.

— Дитя, ты сама скоро поймешь, какая удача выпала на нашу долю, — объяснила она, — ведь мы, как особые клиенты мисс Паркер, оказались, можно сказать, на переднем крае купания в целебных источниках Сандитона. И, любовь моя, я знаю, что ты готова к любым испытаниям.

Несчастной девочке не оставалось ничего другого, кроме как согласиться.

И разве могла Диана Паркер обмануть тех, кто доверился ее попечению? Итак, они встали ранним утром; несмотря на приближающийся сезон, морской воздух был свежим, даже чересчур свежим. Что же касается морской воды, то мисс Ламб, осторожно попробовав ее пальчиком ноги, убедилась сама, насколько она холодна. А ведь ей предстояло погрузиться в нее с головой!

Хрупкая мисс сопротивлялась, стонала и хныкала, пока добросовестная мисс Паркер с наилучшими намерениями уверяла ее в пользе, которую она получит от такого самопожертвования, каким бы авантюрным ни представлялось оно ей в настоящий момент.

— Вы сами убедитесь, мечты сбываются в здоровом теле. Сначала вы обнаружите, что у вас улучшился аппетит, а потом и укрепился дух. Вас более не будут мучить усталость и апатия. Эти гарантии дал доктор Релган, мы слышали собственными ушами. А теперь, дитя мое, приступим и сделаем так, как того требует от нас добрый доктор, — окунемся. Если мы ожидаем настоящего преображения, то вы понимаете, что надобно окунуться с головой!

И она настояла на своем, заставляя купальщицу погрузиться в воду и повторяя при этом, насколько бодрящей, несмотря на первый шок, окажется подобная температура воды. Нисколько не сомневаясь в собственной правоте, она заключила, что они нашли наконец панацею от болезней.

Надо сказать, что обе леди испытывали отчаяние перед предстоящим испытанием, однако торжественность момента не оставляла им места для колебания, тем более что в искренности старшей из них не приходилось сомневаться. Точности ради заметим, что настойчивость мисс Паркер в эти первые минуты проистекала из необходимости самой укрепиться духом в предстоящей ей работе.

Проницательному наблюдателю не стоит забывать и о положении, в котором очутилась наша леди Паркер. В конце концов, разве не убеждались мы, что в течение всех этих бесконечных лет брат настойчиво убеждал ее в несомненной пользе морских процедур, призывал немедленно приехать, стремясь обратить в свою веру, а она отвечала недвусмысленным отказом? И действительно, Диана Паркер считала его концепцию оздоровления из разряда невозможных.

Ее взгляды, как и убеждения ее сестры и брата, в равной мере неортодоксальные, в основе своей содержали отвращение к идее излечения. Эти чудесные выздоровления не представляли для них ни малейшего интереса! Что могла предложить подобная панацея склонному к ревматизму Артуру, Сюзанне с расстроенными нервами, мучающейся головными болями, и, если на то пошло, ей самой, подверженной острым спазматическим разлитиям желчи? Даже думать о таком было пустой тратой времени. Для столь уязвимых созданий, как они, вырисовывалось полное треволнений будущее. К счастью для всех троих, вечно бодрствующий в мисс Диане Паркер инвалид на корню пресек эти фальшивые надежды на чудесное выздоровление. Она неизменно оставалась больной. Она пребывала в твердой уверенности, что быстрого излечения не существует вовсе. Она не обращала внимания на доказательства обратного, то есть не обращала до настоящего момента.

Поэтому, когда однажды ее легковерная младшая сестра Сюзанна вернулась домой с очередной сказкой о новом чуде, ее терпение лопнуло.

— Дорогая Диана, — запыхавшись, начала та, — я только что стала свидетельницей крайне необычной демонстрации! Она была настолько неожиданной, насколько чудесным оказался результат. Наша дорогая подруга, миссис Аддисон, только что вернувшаяся из Брайтона, воспользовалась советом доктора Оситера принимать ванны и пить минеральную воду. Ты должна увидеть это своими глазами, сестра. Уверяю тебя, теперь миссис Аддисон не только способна передвигаться самостоятельно, но и скачет, подобно газели! Куда только подевалась распухшая нога, на которую мы с такой жалостью взирали до того, как она прошла курс лечения. Она просто совсем как новая! Теперь миссис Аддисон стала ярой поборницей лечения на морском побережье. Она даже как будто помолодела.

Того, что ответила в тот момент мисс Паркер, вполне можно было ожидать.

— Ты можешь продолжать в том же духе, Сюзанна. Ты так похожа на нашего Томаса! Он тоже ставит пользу морской воды превыше всех и всяческих эликсиров, даже выше редких грязей из реки Нил! Нет, сестра, я останусь глуха к таким заверениям, я никогда не поддамся на уговоры.

Такие слова сорвались с уст Дианы еще совсем недавно!

Но вот она стояла вместе с достойной жалости мисс Ламб, дрожа от холода. Можно задаться вопросом: чем вызвана такая перемена? Ужели она лишилась рассудка? Это было бы невероятно. Несмотря на твердолобый скептицизм нашей славной леди, а также на ее полное незнание сути морского лечения, все-таки, как теперь она вынуждена была признать, наличествовал серьезный мотив.

Давайте внимательно посмотрим на затруднительное положение, в котором она оказалась. Разве не сама она направила миссис Гриффитс и ее подопечных в Сандитон? И разве не зависело теперь благосостояние ее брата от ее энергичных усилий сделать так, чтобы компания этой леди и ей подобные чувствовали себя счастливыми в этом местечке?

Резкая перемена ее взглядов объяснялась желанием послужить интересам Томаса и в то же время действительно оказаться полезной этим добрым леди. Словом, отважная мисс Паркер нашла достаточно причин на время забыть о своих сомнениях и позаботиться о том, чтобы ожидания каждого из них оправдались.

Иногда мисс Паркер вспоминала собственные ощущения в критические моменты. Она наслаждалась восхитительным волнением в груди, возникавшим вследствие бесстрашного поступка. Только помогая другим, ощущала она свою действительную полезность. Отважный поступок укреплял ее в осознании целостности собственной натуры и характера; он освящал ее благодушие, он позволял ей даже аплодировать себе самой. Задача, решение которой требовало от нее смелости и отваги, свидетельствовала о ее верности не только своей семье, но и некоей высшей силе — до такой степени, что она полагала божественным вмешательством оказание помощи ближнему. Стремиться быть максимально полезной для мисс Дианы Паркер означало стать ближе к ангелам.

Пожалуй, самым любопытным и заслуживающим внимания можно было считать тот факт, что здесь, на морском побережье — которое она некогда полагала гибельным для своего здоровья, — все ее недомогания вдруг исчезли. Она более не чувствовала их. Будучи постоянно занятой, с пылом и усердием выполняя свой долг, с тех пор как она решила помочь брату, мисс Диана вдруг ощутила, что ее жалобы на здоровье иссякли.

Очевидно, именно она ошибалась в своих усилиях, предпринятых ради него. Горя энтузиазмом, она переоценила свои возможности, ожидая прибытия намного большего числа гостей, чем вышло на самом деле. Она еще могла смириться с собственным разочарованием, но из-за брата со страхом ожидала наступающего сезона, когда по-прежнему существовала опасность, что не все места будут заняты. Перед теми же несколькими гостями, которых она сама переманила сюда, она испытывала унижение.

Мисс Паркер поклялась исправить эту ошибку. Она принялась раздумывать над тем, как это сделать. Компетентность ее в данных вопросах не подвергалась сомнению. Уже не один раз она упорно размышляла над этим и даже находила несколько способов поправить дело — она всегда действовала быстро и решительно.

Тем не менее мисс Паркер со всей ясностью видела, что если такое курортное местечко, как Сандитон, имеет несомненное будущее, то она непременно должна приложить к этому руку. Элегантная леди Денхэм и ее коадъютор, дорогой братец мисс Паркер, могли мечтать о расширении Сандитона — пребывая в самодовольной уверенности, что одно только их положение способно привлечь к ним внимание большого мира. Убежденные в важности своего нового предприятия, они будут полагаться исключительно на красоты морского побережья, чтобы добиться успеха.

Диана Паркер привыкла полагаться на более веские основания: она понимала, что должна заняться активной пропагандой и что их дело должно стать в равной мере и ее делом. Она одна отдавала себе полный отчет в том, что требовалось предпринять. Следовало разработать более решительные и новые методы, если они надеялись привлечь к Сандитону большое внимание. Для реализации амбиций необходимо использовать сведущих людей, разработчиков новых аттракционов, другими словами, — настоящих деловых джентльменов, причем таких, которые сами учились бы в процессе своей работы. Для того чтобы завладеть вниманием избалованного Лондона, следовало искать новые способы развлечений.

По странному совпадению, благодаря случайной встрече, происшедшей в то самое утро, когда она со своей компаньонкой возвращалась из купальни в Сандитоне, ее воображение получило первый толчок. Перед ними появился молодой сэр Эдвард Денхэм, в свою очередь готовящийся принимать морские ванны.

Как всегда, он приветствовал их чрезвычайно сердечным образом. Его отличала обычная легкость, он узнал стоящих перед ним женщин и мгновенно процитировал слова последней модной песенки:

Справедливо ли то,
о чем догадывались древние барды:
Что Венера вышла из океанской пены,
Прежде чем вознестись на небеса,
Чтобы воцариться среди богов?
А потом со смехом заключил:

Да, конечно: почему бы и нет?
Поскольку там мы видим
Нимф, столь же красивых, как и она,
Каждый день выходящих из моря.
Молодая мисс Ламб так сильно дрожала от холода, что ее румянец был едва заметен. Что касается мисс Паркер, то она просто наслаждалась подобной галантностью. Вот здесь, прямо перед ней, стоял истинный поклонник Вакха, подлинный обожатель противоположного пола, и — почему нет? — наиболее подходящий союзник.

Ну, разумеется, она несомненно должна привлечь его к продвижению своих планов, поскольку он производил впечатление человека дальновидного и предусмотрительного. В сущности, он был одним из тех, чье неопределенное будущее целиком зависело от благорасположения родственников. Да, он мог оказаться полезен.

Пока она излагала свои соображения относительно того, как обеспечить дальнейшее процветание их общины и высказывала свои предложения о том, как сделать Сандитон популярным и разрекламировать его целительные качества, сэр Эдвард внимал ей с неослабным вниманием.

— Вы должныпонимать, — объяснила она, — что одни только природные красоты, положение или какие-либо другие общие прелести Сандитона не способны гарантировать успех. Нам нужно предпринять собственные меры. Давайте возьмем на себя руководящую роль, установим традиции, начнем влиять на моду. Лучшая часть лондонского общества в состоянии обеспечить нас верными почитателями. И для всего этого, дорогой сэр, потребен не только энтузиазм.

Сэр Эдвард не мог не согласиться.

— Мадам, вы очень мудры и проницательны. Пока в Лондоне говорят о том, кого из высшего света можно встретить в Сассексе, а самые красноречивые лондонцы не устают превозносить этот курорт, — мы увидим здесь очень немногих из них. Все эти замечательные комнаты и жилье, сдаваемое внаем, все эти изящные лавочки и библиотека вашего брата останутся пустыми, а на его ассамблеях некому будет собираться.

Если же за дело возьмется он сам, заметил сэр Эдвард даме, то положение дел должно измениться к лучшему. Он намерен воспользоваться своими связями в Лондоне, чтобы добиться цели.

— Если только вы дадите себе труд еще раз взглянуть на вновь построенные комнаты в Алмеке, то заметите, мадам, что они представляют собой тот самый эксклюзив, который мы с вами ищем, — на них буквально лежит печать моды и стиля. Именно туда должна стремиться каждая дебютантка — точно так же, как политику для процветания необходимо кресло члена Тайного совета. Моя славная мисс Паркер, можете быть уверены, что если бы я решил, что представители высшего света должны бороться за право танцевать в Клубе, то я и в самом деле вдохновил их на подобные поступки. Ваш Сандитон вскоре сам сможет стать законодателем мод! — продолжал он. — Разговоры в пользу нашего дела должны вестись и в новых залах для приемов в Алмеке, и за каждым столом у Брука. И тогда вы сами увидите, что произойдет. Подобно тому как герцог Веллингтонский покровительствует своему Челтенхему, так и мы будем выбирать себе выдающихся сторонников. Кстати, как раз прошлым вечером, болтая с лондонским приятелем вашего дорогого брата, лордом Коллинсвортом, я как раз обратил его внимание именно на Сандитон; поскольку этот джентльмен, да будет вам известно, является признанным фаворитом и здесь, и у Уайта, и в любом другом месте, если уж на то пошло.

Его произнесенная со знанием дела речь вдохновила мисс Паркер. Молодой джентльмен понимал задачу, стоявшую перед ее братом. Теперь они могли действовать сообща. Итак, она отправит его в путь, чтобы мечты Томаса о рае на морском побережье не потерпели крах.

Часть четвертая

Глава семнадцатая

Заслужить уважение, с которым леди Денхэм относилась к своим родственникам, было не так легко. Но за то недолгое время, что Клара Бреретон пробыла рядом с требовательной и придирчивой леди, неимущая молодая женщина неоднократно демонстрировала способность угождать каждой прихоти своей хозяйки и делала это просто превосходно.

Таким образом, если вспомнить, что леди Денхэм пригласила Клару провести всего лишь одну зиму в Сандитон-хаусе, стремясь не брать на себя слишком большую ответственность, но в то же время чувствуя, что обязана отплатить за доброту, с которой отнеслись к ней в Лондоне, а если пойти дальше, то и признать, что из всего клана обнищавших дочерей Бреретонов она выбрала ту, которая испытывала наибольшую нужду, то теперь леди Денхэм могла, по крайней мере, поздравить себя с правильностью сделанного ею выбора.

Уже давно исчезло без следа предубеждение, с которым она относилась к своим кузинам, и ее нежелание сближаться с ними сменилось терпимостью к их существованию. А в настоящее время она вообще рассталась с намерением когда-либо отослать Клару домой — хотя бы на несколько месяцев, не говоря уже о том, чтобы лишиться ее навсегда. По ее наблюдениям, Клара Бреретон была столь же мила и доброжелательна, сколь и красива. Она неоднократно демонстрировала свои достоинства: доброе сердце, открытое расположение, должную скромность. Причем в ее искренности не приходилось сомневаться. Благодаря уравновешенности и самообладанию Кларе удалось сплотить обитателей дома Денхэмов, где слуги и жильцы выступали единым фронтом; скромные манеры мисс Бреретон оказали благотворное действие на всех. Ее усилия не остались незамеченными властолюбивой хозяйкой дома.

В то же время — и здесь мы не намереваемся ни в чем упрекнуть неопытную молодую девушку, хотя кое-кто мог бы усомниться в этом и даже вопросительно изогнуть бровь, — она проводила время в пустой болтовне с сэром Эдвардом, случайной свидетельницей чего стала ничего не подозревающая Шарлотта.

Пусть у читателя не возникает никаких вопросов относительно того, что все действия мисс Бреретон объяснялись ее собственным выбором, причем совершенно свободным. Так оно и обстояло в действительности, каким бы ни было ее положение. Однако же неожиданная встреча в столь уединенном месте неприятно поразила нашу мисс Хейвуд.

Ради чего, спросите вы, разумная Клара Бреретон подвергла себя такой опасности? Разве ее благожелательно настроенная патронесса не выразила твердо и недвусмысленно свои намерения и ожидания в этом вопросе? И разве не могла мисс Бреретон представить себе последствия гнева своей хозяйки? Естественно, будучи услужливой и здравомыслящей особой, она должна была предвидеть опасности, которые мог повлечь за собой такой опрометчивый поступок.

Леди Денхэм достаточно ясно дала понять, что не приемлет подобных глупостей. Двое людей из одного и того же многочисленного семейства, видящие друг друга каждый день, интимно встречаются? Неслыханно! В этом не было никакого сомнения. Сколь бы высоким по рождению ни являлся этот молодой человек, за душой у него не было ни гроша. Нельзя отрицать и того, что в данном конкретном случае каждая из сторон не только испытывала крайнюю нужду в деньгах, но и полностью зависела от своей капризной родственницы.

Можем ли мы предполагать, что рандеву Клары Бреретон с сэром Эдвардом свидетельствовало о неотразимой привлекательности этого джентльмена? Но даже если так, можем ли обвинять молодую леди в подобном признании его галантности?

— Сэр Эдвард способен выступать с напыщенным и самодовольным видом, подобно любому другому самцу, — предостерегала ее леди Денхэм, — поскольку он исключительно опытен во всех тонкостях обольщения женщины. Тем не менее, о да, ему следует почаще задумываться о перспективах безрадостного будущего, когда он будет лишен мало-мальского комфорта. Не в его характере, уверяю тебя, несмотря на все лирические отступления и поэтические экскурсы, выносить настоящие лишения, и все ради одной только любви.

Ее тетка всегда отличалась исключительной проницательностью, едва речь заходила о малейшем ущемлении своих интересов. Давным-давно раскусив франтоватого наследника своего мужа, она нашла, что он достаточно образован, твердо намерен оказывать ей услуги и обладает серьезным и даже в некотором роде решительным характером. В конце концов, разве не был молодой сэр Эдвард разборчивым читателем — пусть даже только по его собственным словам, — увлеченным своими исследованиями и книгами?

Что касается самой леди Денхэм, то она уделяла мало внимания таким модным штукам и еще менее терпения проявляла к тем, кто пополнял собой ряды подписчиков. В конце концов, что еще такого можно почерпнуть из романов, чего бы уже не продемонстрировала жизнь? Многим, в том числе и этому молодому поклоннику литературы, стоило бы лучше оглядеться по сторонам, чтобы увидеть неприкрытое лицо природы и общества. Именно здесь следует искать мудрости, которая сокрыта и в безмятежности сельского существования, и в жестокости городской жизни — даже здесь, в тиши морского курорта. Обладающая богатым жизненным опытом леди Денхэм привела бы примеры такого умозаключения всем своим подданным. И поскольку она повторяла его снова и снова, культивируя и развивая подобное мировоззрение, то оно превратилось в дело всей жизни.

— Все лежит перед нами, и все, что от нас требуется, это смотреть и видеть скрытое от наших глаз — в причудливом сочетании причины и следствия и далее — в правильной интерпретации следствия и последствия.

Об этом свидетельствовал ее жизненный опыт. С юных лет леди Денхэм твердо знала, чего хочет. Она не успокоилась, пока не оценила всех нюансов своего положения в жизни, пока не изучила всех преимуществ снисходительного отношения к людям. Умело найдя и заняв это подобающее место, смогла позволить себе наслаждаться уважением, которое оказывали ей лучшие представители высшего общества, одновременно опекая и защищая тех, кто оказался не столь настойчив и удачлив, как она. Более того, леди Денхэм упорно стремилась сохранить подобный порядок вещей в той части общества, где она вращалась.

И тогда, разве не могло прийти в голову этой счастливой наследнице, основательнице блестящего курорта, что глубокий интерес племянника ее мужа к книгам, драмам и современным романам будут только ему на руку, что они помогут ему подняться и продвинуться в жизни? Властолюбивая леди Денхэм ничего не имела против интеллектуальных упражнений племянника, она всего лишь считала неверными его обожаемые книги — в отличие от молодой гостьи мистера Паркера, Шарлотты Хейвуд, которой экскурсы сэра Эдварда в области литературы представлялись не лишенными привлекательности, но которая была поражена его странными умозаключениями, с сожалением придя к выводу, что для него понимание смысла прочитанного вовсе не было главной задачей и приоритетом.

Совершенно неспособный, как истинный джентльмен, выносить нищету и еще менее способный представить себе ее последствия, он продолжал пребывать в твердом убеждении, что самой судьбой ему предназначено не испытывать лишений. К счастью для сэра Эдварда, леди Денхэм значительно лучше видела его бедственное положение. Она поняла, что своей бравадой, своими модными замашками — смешными усилиями очаровать прекрасный пол — он мог достичь только обратного результата, в том что касалось его планов и надежд, и поэтому делала все, чтобы он не потерял лица и обеспечил себе безбедное существование.

— Что до его сестры, Эстер, — поделилась она с внимавшей ей миссис Паркер, — то чем скорее она пополнит ряды потенциальных невест, вращающихся в центре приличного общества, тем лучше. Вы должны знать, мой дорогой друг, что независимо от своего желания человек может оставаться молодым и привлекательным еще долго после отведенного ему природой времени. И, на мой взгляд, ее привлекательность, в отличие от других леди, которым больше повезло, минимальна, даже сейчас, в дни ее расцвета. Увы! Вокруг Эстер только просители. Неужели молодую леди Денхэм весь остаток жизни будут осаждать те, кто не имеет собственных средств к существованию и никаких перспектив?

Сама мысль об этом казалась старой леди отвратительной, и она постаралась отогнать ее как неуместную. Времени недоставало и для более трезвых размышлений. Она сама слишком долго и упорно трудилась над тем, чтобы ее положение в жизни было надежным и прочным.

В качестве утешения она предпочитала обращаться к своему собственному творению — к покорной, послушной, разумной, покладистой и уступчивой мисс Кларе. Сейчас эта молодая женщина уже больше устраивала хозяйку Сандитон-хауса, которым еще никогда не управляли так хорошо. Самое же любопытное заключалось в том, что, как ни мало была склонна леди Денхэм раздумывать о дальнейшей судьбе своего состояния — поскольку при этом, естественно, подразумевалась ее собственная кончина, — она обнаружила, что ей нравится предаваться размышлениям о будущем этого юного создания, в котором она угадывала некоторые собственные черты.

Эти мысли разительно отличались от тех, которые посещали леди Денхэм в самом начале их знакомства. Появление беспомощной родственницы влекло за собой достаточные неудобства. Где поселить ее в огромном доме? Как вести себя с ней? Уж, конечно, не как с прислугой. Тем не менее хозяйка Сандитон-хауса никогда не допускала и мысли о том, что девушка может стать членом семьи. Что же касается близкой, равной себе по положению особы, каковой была она сама, то эта достойная жалости девочка никак не подходила для роли компаньонки. И только благодаря странному стечению всех перечисленных обстоятельств леди Денхэм способствовала появлению в доме этой молоденькой девушки.

Но даже при этом существовали определенные обязанности, и от Клары требовалось их безусловное выполнение. Как иначе оправдать то, что ее приняли в таком роскошном доме? Читатель может быть уверен, что мисс Бреретон приложила все усилия к тому, чтобы усердно исполнять возложенные на нее обязанности, сделала так, чтобы ее присутствие было заметным, и постаралась создать комфорт и уют для всех, кто окружал ее.

И все-таки сколь мало внимания при этом переезде было уделено ее собственной душе! Она испытывала беспокойство, бродя по длинным коридорам своего нового жилища. Она тосковала по людям, которых знала и которых оставила — своим ближайшим родственникам, и чувство одиночества, которое снедало ее, а также оторванность от всего, что ранее окружало ее, оказывали на девушку угнетающее действие.

Действительно, она испытывала чувство благодарности к леди Денхэм. Однако же преобладающим было чувство благоговейного страха. Разве ее не вырвали из когтей бедности и поселили в этом роскошном особняке с видом на море? Помимо всего прочего, разве не избавили ее от перспектив безрадостной жизни — в лучшем случае от роли прислуги в каком-нибудь жалком, неприветливом доме или, что намного хуже, от положения дальней родственницы, финансовые неурядицы которой длились бы бесконечно? Те Бреретоны, которых она знала, были добрыми людьми. Они никогда не предали бы ее, хотя, по правде говоря, они владели очень немногими богатствами, охотников до которых, напротив, было великое множество.

Клара должна была всегда помнить о проявленном по отношению к ней снисхождении, о той ответственности, которую возложила на нее леди, проявив терпение к ее появлению в Сандитоне; именно таким образом она истолковала благожелательность своей тетки. Какие бы трудности перед ней ни стояли, в силу своей молодости и неискушенности она намеревалась преодолеть их, сохранить надежду, направить свой живой ум на завоевание положения в новом доме.

Как следствие, многие обстоятельства переменились в ее пользу. Тем не менее, хотя сейчас ее светлость явно ценила Клару, она не могла забыть о первоначальной холодности, об этом менторском тоне, какими встретили ее сразу же после приезда, когда, почти ничего не зная о привычках своей хозяйки, она позволила чувству страха смениться мимолетной радостью — когда она впервые увидела роскошные покои ее светлости, испытала счастливое ощущение спасенной, оказавшейся в безопасной гавани. Она ходила, пританцовывая, в ее поведении сквозила живость, она даже напевала вполголоса от свалившегося на нее счастья, переходя из комнаты в комнату. И в этот момент Клару отрезвили слова ее тетки.

— Дитя мое, что за поведение! Я еще не привыкла к неуправляемости молодого поколения. Успокойся — ты так топаешь, что можешь разбить мои хрустальные сервизы — неужели ты намерена своим визгом расколотить их на мелкие кусочки? Здесь ты быстро научишься аристократическим манерам. Находясь на моем попечении, ты усвоишь уроки повиновения, которого вправе ожидать от тебя твои наставники. В Сандитон-хаусе это главное правило. И его не вправе нарушать никто из тех, кто мне близок.

Ее упрек оказался для молодой девушки холодным душем, он погрузил ее сначала в непривычный холод торжественности, а потом поверг в полную растерянность. Время от времени она задумывалась над своим положением и старалась оценить его: если она хотела, чтобы к ней здесь относились терпимо, то должна была знать свое место. И поэтому Клара Бреретон ушла в себя. Живая от природы, она постоянно следила за собой, чтобы не дать прорваться истинным чувствам. Она находилась здесь из милости, только для того, чтобы доставлять удовольствие.

Однако вскоре она обрела некоторый комфорт, который пришел к ней вместе с молодым посетителем Сандитон-хауса. Сэр Эдвард Денхэм подружился с девушкой. Он обладал прекрасными манерами; он был не прочь пофлиртовать; он был образован и упорен. Как им можно было не восхищаться?

Одинокая и отчаявшаяся, она с упоением внимала каждому его слову. Разве удивительно, что она была склонна поверить романтичному сэру Эдварду, когда он устремлял на нее темные глаза и начинал читать стихи из своего безграничного запаса?

К чему же тогда преувеличивать или преуменьшать значение той сцены, свидетельницей которой стала Шарлотта? Как можно счесть ее достойной удивления или непристойной? Пара была молодой; они испытывали друг к другу сильное влечение, причем очарование молодой леди заставляло подозревать большее, чем было на самом деле.

Она увлеченно слушала, как он читает стихи. Она восторгалась его страстью к поэзии. Она бесконечно изумлялась его эрудиции. Как часто она мечтала о подобном мужчине! И какая девушка на ее месте не испытывала такого чувства? Чувствительный и чувствующий, одухотворенный герой, испытывающий тягу к учению, он намного превосходил банальных и серых личностей, окружавших ее, он стремился к славной, полной приключений жизни, о которой она только читала в книгах. Именно таким предстал перед ней сэр Эдвард в ее первые, самые тяжелые дни пребывания в Сандитон-хаусе.

Впрочем, справедливо и то, что в то время мисс Бреретон почти ничего не знала о том, каким чрезмерным вниманием этот молодой человек окружал каждую молодую леди, пребывающую в пределах его досягаемости, и с каким упорством преследовал ее. Он чувствовал себя неотразимым ловеласом! Он вошел в эту роль давно. Клара не была глупой или даже более чем глупой — слепой. Она просто считала все это обычными слабостями молодого человека — маленькими слабостями амбициозного и упорного человека, которые всегда сопутствуют настоящему героизму. Ловелас, да еще безжалостный? Положительно он был сделан из другого теста!

Кроме того, она могла полюбить его. Она могла наставить его на путь истинный. Разве великие женщины прошлого не посвящали себя такой цели? Тут она вспоминала неукротимую и бесстрашную Клариссу, в честь которой ее и нарекли именем Клара. Только посмотрите, какое действие она оказала на беспринципного джентльмена. А почему нет? С помощью любви Клары он мог открыть для себя все, что только возможно, все, что можно было бы довести до счастливого конца так, как это бывало в его излюбленных романах и поэмах.

Клара Бреретон видела для себя несколько возможностей. Ясно представляя себе характер намеченной жертвы, она намеревалась думать за двоих и добиваться предмета своей любви до конца.

Со своей стороны, этот неисправимый фантазер и мечтатель прятал в рукаве несколько сюрпризов. В последнее время он часто размышлял о своем будущем, намного больше, чем могла предположить его тетка, взвешивал каждую возможность и разработал хитроумные, но практичные планы. Его внимание не могла не привлечь та все более возрастающая привязанность, которую его добрая тетка испытывала к молодой леди. Он принялся изучать эту привязанность. Могла ли она повлиять на его собственные перспективы? Он уже обладал титулом, то есть правом на отличие; но с тех пор как много лет назад эта леди вышла замуж за его покойного дядюшку, он решил, что имеет право рассчитывать на большее. Леди Денхэм обязана была позаботиться о его будущем. И, разумеется, так она и сделает! Однако в последнее время за ней превосходно ухаживали; вероятно, она могла испытывать такую радость от своего открытия, что вполне могла передумать. Создавалось впечатление, что он и его сестра — лишние в обществе леди Денхэм.

Следя за ее поведением в последнее время и разговаривая с ней на эту тему, он впервые ощутил серьезную опасность.

— Я вижу, мадам, что ваше молодое дарование — этот цветок в вашем саду, — выразился он однажды, — цветок, заслуживающий в ваших глазах всяческого внимания, — такое декоративное создание, в самом деле превосходная служанка.

Ответ леди Денхэм прозвучал исчерпывающе:

— Восхищение моей кузиной кажется мне всепроникающим, подобно морскому воздуху, так часто я слышу похвалы в ее адрес. Должна признаться, что она и в самом деле хорошо руководит прислугой и с поразительной легкостью ведет мое хозяйство: мой стол — само совершенство. Не буду отрицать, что весьма благосклонно отношусь к ней, отношусь как к члену своей семьи, поскольку она и в самом деле безупречно справляется с работой.

Он хорошо ее слышал и понял, как должен действовать.

Глава восемнадцатая

Однажды утром, вскоре после происшедших событий, в округе поднялся страшный переполох, когда в гостиницу прибыл дилижанс, на запятках которого стоял лакей в ливрее. Казалось, он принадлежал особе королевской крови. Однако в экипаже прибыла Эммелин Тернер с прислугой, довольно известная в определенных кругах леди.

Удивительно, что она избрала Сандитон местом отдыха; еще более удивительным было то, что она прибыла безо всякого предварительного уведомления.

Видели, как Томас Паркер, которого немедленно уведомили о таком экстраординарном событии, помчался приветствовать гостью. Он обратил внимание своей супруги на столь неожиданное увеличение числа отдыхающих.

— Милая Мэри, если бы ты только могла представить себе, что означает подобное явление! Сама миссис Тернер здесь, с нами! Положительно большего нельзя было и ожидать. А ведь к ней прислушивается абсолютно все высшее общество Лондона. Достаточно вспомнить популярность ее последнего опуса, «Целестины», а перед этим полной вдохновения «Этелинды».

С этими словами он приготовился предстать перед блистательной леди лично.

Эммелин Тернер совершила свое путешествие в надежде остаться незаметной и избежать шумихи. В поисках необходимого лечения она решилась приехать потихоньку, без лишней помпы, в сопровождении только слуг и помощников. Лишь по этой причине она остановила свой выбор на Сандитоне. Она уже довольно повидала Брайтон и Уэймут; отсюда неизбежно следовало, что и Бат казался ей недостаточно привлекательным.

Более того, для нее это означало возвращение к родным пенатам, с их коварными берегами и гористыми мысами, потому что леди родилась в местечке Льис, неподалеку отсюда, и провела там большую часть юности. Ей страстно хотелось снова вдохнуть его воздух, такой влажный и свежий, и бросить взгляд на Сассекс, на его поля и сады, яркие краски которых не тускнели в любое время года. Когда ее одолевала ностальгия, она представляла себе, как наблюдает за игрой в шары на своей родной главной улице Льиса. Миссис Тернер намеревалась вновь обрести умиротворенное расположение духа, а вместе с этим и поправить здоровье, а для этого ей требовались знакомые и спокойные звуки, а еще, чтобы их иногда заглушал рокот волн, накатывающихся на берег; но больше всего она нуждалась в сладкой тишине родной стороны.

Ибо несмотря на все достижения и известность, она никогда не забывала о своем долге перед этим норманнским уголком Англии, где еще сохранились деревянные домишки. Его красоты бережно хранились в дальнем уголке ее памяти, и мысли о его незамысловатых удовольствиях никогда не покидали ее, пока она ежедневно сражалась с грязью и пылью лондонских улиц, которые теперь были известны ей слишком хорошо.

Да и почему бы ей не восстановить силы? Девчонкой она лазала по пещерам среди скал в бухтах, гуляла по пляжам, иногда забредая далеко в глубь побережья. Она находила исключительное удовольствие в таких длительных прогулках — ее родители никогда не запрещали ей гулять даже в плохую погоду. Городская жизнь лишила ее того спокойствия ума, которое привила ей сельская природа. Поэтому в недавно обнаруженном ею Сандитоне она надеялась найти спокойный, не заполненный толпами отдыхающих клочок побережья, где без помех рассчитывала вернуть хотя бы часть своего прежнего «я». По крайней мере, она на это надеялась.

В самом деле, лондонские врачи миссис Тернер уже давно лишь беспомощно разводили руками — состояние ее здоровья все ухудшалось, что объяснялось чрезмерным умственным напряжением и треволнениями, связанными с ее независимым образом жизни. Самому знаменитому из них, некоему доктору Харрису Лонгу с Харли-стрит, удалось нейтрализовать ядовитые жидкости, которые, по его мнению, нарушали работу или вообще разрушали структуру органов, обеспечивающих жизнедеятельность организма. Он заявил, что она страдает от истощения, и позволил себе выразить удивление насчет того, что леди до сих пор остается на ногах, несмотря на такие неблагоприятные, подтачивающие ее здоровье обстоятельства.

Страхи знаменитого специалиста о дальнейшем здоровье миссис Тернер имели своим последствием назначение ей изобретенного им лечебного средства, только и способного излечить подобное заболевание. Он пообещал пациентке полное выздоровление и твердо заявил ей, что в этом не может быть никакого сомнения — необходимо только время.

Его изобретение состояло в употреблении обычных капустных листьев утром и вечером в соответствии с разработанными рекомендациями. Кроме того, в качестве сопутствующей терапии жизнерадостный доктор назначил курс ингаляции на гигантских испарителях, которые были установлены в его элегантно обставленных комнатах. Миссис Тернер свято выполняла все предписания. В конце концов, разве каждый представитель высшего общества Лондона не считал их панацеей от любой болезни? Эффективным лечением чего угодно? Тем не менее, несмотря на то что она в течение долгих зимних месяцев строго соблюдала режим, прогресс оказался ничтожным. Здоровье леди не улучшалось. Миссис Тернер впала в апатию, казалось, от нее осталась одна тень.

И вот тогда, от отчаяния, мысли ее обратились к морскому побережью. Она была прекрасно знакома с убежденными сторонниками лечения морскими ваннами, целительного воздействия на организм «изначального вещества Создателя», с теми, кто считал это эффективным лечением «ипохондрической меланхолии и метеоризма».

Однако до настоящего времени она не придавала большого значения подобной мании и едва ли могла понять чуть ли не религиозное преклонение перед ней. Собственно говоря, она считала подобные способы лечения нелепыми и смехотворными. Разве не были эти люди просто глупцами, буквально жаждущими быть обманутыми?

Ах да, чудесные излечения, описываемые этими адептами! После серьезного потрясения, вызванного погружением с головой в морскую воду, — испытанного испуга и страха утонуть, наступал замечательный результат, происходило успокоение мыслительных органов и всей нервной системы. Она часто слышала, как добрый доктор Рассел цитировал древних, говоря о том, что «…море смывает и очищает всякое пятно с человеческого тела и души». Как можно было в этом усомниться?

К тому же для миссис Тернер наступили трудные времена. В этот переломный момент ее жизни ей необходимо было отдохновение. Даже если ее первоначальные побуждения и отличались от тех, над которыми она ранее презрительно посмеивалась, то теперь она вознамерилась вернуться к истокам, которые когда-то так хорошо знала. Ей просто необходимо было восстановить физическое и душевное здоровье. Ее всегда тянуло к морю, хотя это объяснялось, скорее, поисками тайны, нежели чуда. Она вспоминала дни своей молодости, те часы, когда она, сидя на берегу, наблюдала за беснующейся стихией. Она могла только удивляться яркости своих воспоминаний, обострившихся от желания вернуться к нормальной жизни. Это было сродни поиску Эдема — рая, существовавшего до Всемирного потопа.

Случайно обнаружив молодой курорт в Сассексе, расположенный в такой близости от мест, где прошло ее детство, она решила не откладывая вернуться домой. Короче говоря, она решила прибегнуть к морскому лечению. Кто знает, размышляла она, быть может, оно окажет благотворное влияние на преследующую ее болезнь, на ее все ухудшающуюся способность нормально жить и мыслить?

Парадокс состоял в том, что даже когда она принялась за осуществление своих планов, она продолжала подшучивать над собой: действительно, леди забавляла мысль о том, что она, подобно Афродите, способна возродиться, выйдя из морской пены. Впрочем, она нашла успокоение в следующем соображении: «Какое счастье, — думала она, — не встречать более всех этих важных людишек, с их показными мудростью и ловкостью, не видеть их элегантной демонстрации мод, парада благосостояния. И как чудесно будет обойтись без этой толпы высокорожденных, которая так надоела мне в Уэймуте!»

На этом выбранном ею скромном морском курорте не будет бесконечного хвастовства друг перед другом и важного надувания щек. Она с нетерпением ожидала возможности оказаться среди дикой красоты природы и окунуться в атмосферу простой сельской жизни.

Но ее солнечные надежды потускнели. Появление мистера Паркера, его явное стремление услужить ей стали для нее сюрпризом. Вообще говоря, приветствие сего джентльмена было сердечным, да и сам он оказался особой весьма приятной. Но леди если и не была встревожена, то осталась явно недовольна.

Она с удовольствием ответила на его приветствие и его восторженные расспросы. Она и в самом деле решила провести время с ними в Сандитоне; да, она в совершеннейшем восторге от того, что уже успела увидеть! Что касается несоответствия комнат в гостинице ее запросам, то с чего он это взял? Нет, спасибо, она не может себе представить, что еще можно здесь улучшить. Пока что ее все устраивало; и еще раз, нет — едва ли была необходимость в том, чтобы он предоставил в ее распоряжение один их тех роскошных домов, выходящих на море, которые все еще ожидали подходящих клиентов на лето.

— Мой дорогой сэр, — тепло продолжала она, — вы можете быть совершенно спокойны на этот счет. Мои потребности просты, и хотя я уверена в том, что собравшееся здесь общество именно такое блестящее, каким вы его описываете, мне понадобится совсем немного развлечений в течение того времени, что я намереваюсь провести у вас. Понимаете, я приехала с единственной целью — поправить здоровье, вернуть себе утраченное душевное спокойствие, которое снисходит на вас, после того как вы глядите на море и вдыхаете его соленый воздух.

Какая жалость, что протесты леди были услышаны слишком поздно! Новости о прибытии миссис Тернер уже распространились по округе, и она превратилась в объект всеобщего любопытства. Леди Денхэм, узнав об оказанной им чести, не могла лишить себя удовольствия в свою очередь проявить гостеприимство. Уже через час слуга отправился передать ее приветствия, и не только — она приглашала гостью прибыть на обед в Сандитон-хаус на уикенд.

В этот самый день леди Денхэм уже имела возможность столкнуться с восхитительной интеллигентностью, когда у нее состоялась первая встреча с вновь назначенным пастором их прихода. Она обнаружила, что сей джентльмен горит желанием заручиться ее поддержкой в том, что леди сочла религиозными идеями. Демонстрацию его рвения, как уведомили ее конфидентки, можно было ежедневно наблюдать в приходе. Поэтому сегодня она изъяснялась с необычной для нее игривостью.

Когда, например, она отправляла свою ученицу, мисс Бреретон, для организации предстоящего грандиозного события, то обратилась к способной девушке со следующими словами:

— Я ручаюсь, мисс Клара, что наша добрая старая Англия страдает от того, что поддерживает целую сотню религий, которые способны удовлетворить любой вкус и любую прихоть. Тем не менее до настоящего момента она может похвалиться одним-единственным соусом, который подают за всеми роскошными столами или даже в самом Карлтон-хаусе. Это обвинение более чем справедливо! На мой взгляд, обратное положение вещей сослужило бы нам прекрасную службу! Дорогая девочка, разве не лучше жилось бы нашим соотечественникам, намного лучше, если бы они имели множество соусов и одну простую религию? Чего нам недостает, так это кулинарного разнообразия; мы просто-таки отчаянно в нем нуждаемся! Сейчас я вверяю судьбу вечера твоим способным рукам и надеюсь сделать его изысканным, потому что не могу не замечать, что повар-француз слушается только тебя. Все это имеет решающее значение для нашего удовольствия, и ты, дитя мое, должна постараться. Что касается меня, то я взялась организовать вечеринку, достойную нашей славной новой гостьи. Ты же понимаешь, нам надлежит обласкать и выделить эту леди, обеспечить ей достойную компанию и остроумную беседу, к которым она привыкла. Мы должны очаровать ее нашим волшебным морским ландшафтом. Прежняя жизнь леди представится ей бледной в сравнении с нашей; встреча со сливками сандитонского общества может оказаться свежей струей, которая вольется в фантастический мир ее книг!

Ну и как могла Эммелин Тернер отвергнуть подобные инициативы? Хотя и неохотно, но она поразмыслила над альтернативой и решила, что ее стремление к покою и уединению не должно оскорбить тех, кто желал ей добра. Проявив терпение, она со всем согласилась.

Вечер оказался великолепен. Мисс Бреретон, которой наказали не щадить усилий, только бы доставить удовольствие драгоценной гостье, превзошла себя. Суматоха, царившая на кухне Сандитон-хауса, свидетельствовала о ее стараниях, а стол вполне можно было назвать творческим шедевром — он был украшен лепестками роз и полевыми цветами.

Сама компания была невелика. Избранная — вот наиболее подходящее определение. Мистер Паркер, один из отцов-основателей, наряженная в лучшее платье его супруга, его братья и сестры и Шарлотта Хейвуд, их подопечная. Со стороны высокопоставленной хозяйки леди Денхэм присутствовал сэр Эдвард в сопровождении своей сестры Эстер. Группу дополняли привлекательные молодые наследницы, опекаемые миссис Гриффитс.

Эммелин Тернер казалось, что, если она согласилась на подобное вхождение в местное общество, ей будет гарантировано уединение. Она ничего не подозревала о тех надеждах, которые обитатели Сандитона возлагали на ее приезд сюда, не говоря уже о том процветании местного курорта, на которое они рассчитывали, после того как заполучили такую благословенную отдыхающую.

Собравшись в гостиной и отдав должное красоте дома, гости затем переместились в столовую. Леди Денхэм возглавляла процессию, опершись на руку обласканного ею Сидни Паркера.

Всеобщие надежды оправдались: беседа продолжалась за восхитительным лососем-тайменем, за ним последовали фрикандо из телятины и пирог с гусиными потрохами, приготовленными поистине великолепно. Перемена блюд продолжалась — их было множество, самых разнообразных, соответствующих столь торжественному моменту, вплоть до того, что стол был застелен свежей льняной скатертью, когда были поданы фрукты, сложенные пирамидками на подносах, не считая непрерывного потока желе и засахаренных фруктов и конфет. Подобные излишества, имеющие целью подчеркнуть достаток леди Денхэм, производили впечатление.

Хозяйка долго и серьезно размышляла над распределением мест за столом. Она без колебаний усадила подающих надежды молодых джентльменов между собой и своей новой подругой, миссис Тернер. Чем меньше будет компания, тем лучше.

Что касается нашей героини, то ее посадили несколько на отшибе, так что ей не пришлось говорить спич; правду сказать, за столом ее было почти не слышно. Артур Паркер, также персона незначительная, присоединился к ней, где и обнаружил себя в счастливом окружении других молодых леди: мисс Ламб, обеих мисс Бофорт, мисс Бреретон и мисс Хейвуд. Соответственно моменту, он проявил недюжинное красноречие, обращаясь к своей аудитории, и не преминул вновь пуститься в рассуждения по поводу физических упражнений. Его поведение ясно показало, что в молодом человеке кипит энергия. Сегодня вечером это стало очевидным.

Шарлотта попыталась следить за ходом его рассуждений. Однако надо признать, что мысли ее витали далеко, пока он разглагольствовал, а взгляд ее неизменно возвращался к обществу, собравшемуся на другом конце стола. До нее доносились обрывки разговора. По мере того как сменялись вина и разливались по бокалам, в чем особенно усердствовал любящий пошутить сэр Эдвард, речь последнего становилась все громче. Посчитав своим долгом перед теткой поразить их знаменитую гостью своими знаниями, он пустился во все тяжкие.

Шарлотта посмотрела на Сидни Паркера, сидящего в своей обычной расслабленной позе этакого эпикурейца, внимавшего собравшимся со слегка изогнутой бровью, — выражение его лица должно было означать, что он искреннее наслаждается поэтическими экскурсами сэра Эдварда. Пребывая в явном изумлении, он сохранял некоторую отчужденность, даже отрешенность, чем разительно отличался от себя раннего, каким Шарлотта запомнила его. Кивая головой в нужных местах, он почти не вмешивался в разговор.

Что до миссис Тернер, то она теперь приветствовала каждое отступление от правил, предпочитая слушать, а не говорить. Она призналась, что поражена выступлением сэра Эдварда. Он с готовностью читал стихи своих любимых поэтов — Скотта, Байрона, Бернса, которые пользовались шумной известностью в то время. Именно тогда, когда его слушательница благосклонно внимала ему, он решил воспользоваться моментом. Ошеломленная, она услышала свои собственные стихи, причем в великолепном исполнении.

— Уважаемая леди, — начал он, — даже среди произведений таких бардов, которые поведали нам больше правды, чем вы сами, я отмечаю ваше стихотворение «Моей лире»! Как вам удалось описать нашу — нет, судьбу каждого мужчины! — После этого он негромко, но с чувством, процитировал:

Тот, кто внимал этим серебристым тонам,
Тот, кому принадлежит сама муза,
Тому, кто способен удивляться
моей искренней привязанности
И тому, что мое сердце находится в твоей власти?
Ты — который благословил каждый час,
Чтобы мы с тобой никогда не разлучались.
И он продолжал далее, пребывая в восторженном состоянии. Каждая строчка, которую читал сэр Эдвард, воплотилась сейчас в сидящей перед ним леди. Он видел в авторе саму душу произведения, настоящую интимность, сулящую неземное наслаждение. Он смотрел и видел исследователя душ человеческих! Разве не проживала она каждый час в своем искусстве?

Миссис Тернер слушала его с растущим чувством неловкости. Разумеется, подобно всякому автору, она с радостью воспринимала похвалу в свой адрес, готовая выслушивать свои творения, срывающиеся с губ такого читателя! Тем не менее подобная лесть и даже низкопоклонство, с которыми она столкнулась здесь, показались ей чрезмерными — более того, абсурдными и нелепыми. Как мало понимал этот молодой человек!

По большей части то, что она написала, отражало ее меланхолию, разочарование, сожаление о потере. Ее ощущение правды имело мало общего с героинями ее романов. Точнее, не имело вообще ничего общего. И если бы ее мировоззрение было изложено должным образом, ей о многом бы еще хотелось сказать. А вот теперь ее обожатель выжидающе взирал на нее. Ей оставалось только принять его горячие похвалы.

— Вы слишком добры, — сказала она, — я не претендую на такие лавры. Если бы к литературному творчеству меня понуждали мои амбиции, а не необходимость, я бы с радостью согласилась с подобным превозношением своих заслуг. Может быть, во мне и теплится искорка гениальности, но я всего лишь обязана снабжать свежим материалом закоснелую ежедневную прессу. Боюсь, что вследствие этого я способна придумывать лишь небрежно состряпанные рассказы об отчаявшихся женщинах, которые, однако, живут надеждой, описывать их муки и страдания, а потом спасать их чудесным образом от гибели. Должна признаться, что я и в самом деле ощущаю их страдания, их отчаяние. Втайне я могу даже всплакнуть над их судьбой. Тем не менее я буду спасать своих подопечных — и в самом скором времени, — какими бы печальными ни были их жизненные обстоятельства. Потому что так и должно быть в моем творчестве, где небеса хмурятся на нас сверху, а потом солнечный луч прорывается сквозь тучи, оживляя пейзаж. Дорогой сэр, я обещаю вам, что внесу свою лепту в то, чтобы порадовать своих верных читателей, когда перед ними расстилается кажущийся безнадежным горизонт, вероятно, и на всех нас он производит столь же гнетущее впечатление. Пока что я вполне могу согласиться с вами.

И она умолкла с самым печальным выражением лица.

Эммелин Тернер чувствовала, что продолжать в том же духе не стоит; в конце концов, это не форум для душевных излияний. Она не будет говорить о своем творчестве и своих надеждах. И мы с вами, дорогой читатель, дабы сохранить беспристрастность, должны задать себе вопрос: не превосходило ли ее выступление то, что способен был понять молодой человек?

К счастью, за столом были и другие, более опытные слушатели. В частности, Шарлотта Хейвуд почувствовала, что ее тронул протест автора, и не смогла сдержаться, даже и сидя вдалеке. Несмотря на свое прежнее намерение воздерживаться от высказывания собственного мнения по любому вопросу, она заговорила.

— Но, дорогая леди, какой еще сюжет может быть более подходящим, чтобы привлечь внимание к высоким материям, к этим редким знаниям, которые мы ожидаем от настоящего художника? Состоявшийся писатель, такой, как вы, не обязан рассказывать читателям о побегах, похищениях, преследованиях, чтобы убедить в своей гениальности. Без сомнения, ваши характеристики, едва уловимые тонкости все равно оттеняют ваш художественный талант, о каких бы превратностях судьбы ни шла речь в ваших романах. Кроме того, для вашего собственного возвышения остается еще и поэзия: ни одной фальшивой ноты в описании этой самой меланхолии, которая приковывает внимание каждого из нас. Таким образом, ваш путь совершенно свободен от коммерческих расчетов, не так ли?

Миссис Тернер, впервые за весь долгий вечер взглянув на другой конец стола, устремила пристальный взгляд на молодую леди. Она была поражена и испытывала видимое облегчение, оттого что услышала свежий голос, в котором звучало сочувствие автору. После непрерывной пустой болтовни уже просто услышать его было отдохновением.

Но тут шумно вмешался мистер Томас Паркер, который, совершенноочевидно, не терпел серьезных разговоров. Он начал предаваться воспоминаниям о днях своей молодости, когда был студентом.

— Разве не верно, — гордо заявил он, — что поэт всегда должен помнить о том, «… что тот, кто берет на себя смелость написать живую строфу, должен обливаться потом… на наковальне музы»… или что-то в этом роде?

Это заявление вынудило даже внешне бесстрастного Сидни Паркера встать на защиту леди.

— Нет-нет, дорогой братец, — заявил он, — миссис Тернер вовсе не имеет в виду свой тяжелый труд, свои физические страдания, а говорит всего лишь о муках творчества. А услышала ее одна только мисс Хейвуд!

Он с самого начала вечера приметил за столом Шарлотту, но, сидя далеко от нее, до сих пор не имел возможности поздороваться с ней.

— Искусство, мадам, — заявил он, обращаясь к мисс Хейвуд, — это наше подлинное счастье — мы являемся его очевидцами, свидетелями, слушателями, читателями, созерцателями. Но какой ценой все это достается тем, кто создает для нас эти шедевры? Мы редко даем себе труд задуматься о тех требованиях, которые творчество предъявляет автору, о лишениях и тяготах — короче говоря, о страданиях, которые выносит автор ради нашего блага. Цена, которую платит наш творец, иногда высока, чрезмерно высока.

Шарлотта Хейвуд и миссис Тернер могли бы разразиться аплодисментами в адрес молодого человека за проявленные им сочувствие и симпатию. Потрясенная его словами, миссис Тернер испытала большой душевный подъем.

Глава девятнадцатая

Что же, вполне уместно задать вопрос: что сильнее способно подстегнуть воображение молодого человека, чем страдающая женщина? Что еще способно более выгодно послужить его героическому порыву? Что еще может сильнее подчеркнуть его важность? В наши просвещенные времена, когда женщин, похищенных жестокими и безжалостными тиранами, не так уж много, подобные джентльмены с романтическими наклонностями должны проявлять недюжинную ловкость. И наш отважный сэр Эдвард, например, действительно был способен сражаться во имя спасения вновь обретенной округи, роскошного побережья, на котором процветал бы их Сандитон.

И разве стоит тогда удивляться тому, что он сгорал от желания обеспечить будущее Сандитона? Его добрая тетка, более того — милые леди, его знакомые, будут восхищаться его предприимчивостью. Куда бы он ни взглянул, везде ожидал услышать одобрение и похвалу в свой адрес. Так что времени терять было некогда. Он должен попрощаться со всеми и отправиться в Лондон.

Какой бы важной ни представлялась ему его миссия, желание оповестить всех о ее важности оказалось сильнее. Главная задача сэра Эдварда заключалась в том, чтобы быть замеченным своей почитательницей, прелестной Кларой Бреретон. Он намеревался сделать так, чтобы его верная обожательница и потенциальная возлюбленная осознала всю важность и актуальность задачи, которую он возложил на себя.

Сэр Эдвард едва ли мог надеяться на то, что ему удастся проститься с леди наедине. Обязанности в Сандитон-хаусе требовали ее постоянного присутствия и внимания. Вот почему нежное прощание представлялось маловероятным. Какой повод мог подвернуться в течение нескольких ближайших часов, чтобы дать ему такую возможность? Сэр Эдвард был в отчаянии. Но все равно намеревался отыскать ее любой ценой, хотя бы только для того, чтобы уведомить о своем внезапном отъезде, — прощание, которое требовало пребывания вдали от любимой в течение неопределенного времени.

Как это часто случается с влюбленными, случай вскоре представился. Наш джентльмен вознамерился отправиться на Террасу, где, как он знал, она каждый вечер прогуливалась в обществе их родственницы. Каким-то образом он должен отвлечь внимание тетки, чтобы поговорить с мисс Бреретон наедине.

К счастью, вечер способствовал его планам. Повсюду виднелись гуляющие, переходящие от одного магазинчика к другому или рассаживающиеся по лавочкам, чтобы вдохнуть свежего, прохладного морского воздуха. Как обычно, мисс Бреретон сопровождала свою хозяйку, готовая выполнить любую ее прихоть. Казалось, нынче вечером все общество Сандитона решило насладиться лучами заходящего солнца.

Гуляя, леди Денхэм раскланивалась со своими многочисленными и вездесущими знакомыми. Она всегда могла сообщить кому-либо из них нечто важное, а также дать инструкции, как лучше приобрести что-либо или же более эффективно распорядиться собственностью Сандитона.

Обстоятельства предоставили горящему нетерпением сэру Эдварду возможность перекинуться словом с дамой сердца.

— Мисс Бреретон, — прошептал он, — мне очень не хочется этого делать, но я вынужден оставить вас, поскольку дела неотложной срочности призывают меня в Лондон! Увы, дорогая леди, судьба предназначила нам расстаться. Как долго продлится наша разлука, я не знаю. Тем не менее долг, который я обязан выполнить, представляется мне исключительно важным. От него зависят все надежды на будущее не только моей тетки, но и всех тех, кто нам дорог.

Здесь он сделал паузу, устремив на нее торжественный взгляд, полный скрытой боли; казалось, уныние почти лишило его куртуазной манеры изъясняться.

— Сейчас я не могу сказать, когда вернусь к своим друзьям в Сассексе и к вам. Во всяком случае, только после того как я смогу излечить экономические недуги, одолевающие нашу общину; короче говоря, когда у меня будет повод похвастаться своими успехами и этот наш маленький Эдем займет подобающее ему место в высшем обществе! Лучшего для Сандитона нельзя и желать.

Клара Бреретон молча смотрела на своего молодого героя. Что, во имя всего святого, скрывалось за этой страстной позой, что это могло быть? Правду сказать, она совершенно не представляла, что способно так взволновать его. Его поведение разительно отличалось от того, каким оно было всегда, от его волнения и восхищения идеалами, о которых он читал в романах. Речь больше не шла о героинях Вальтера Скотта, ожидающих отсрочки смертного приговора, или о сэре Чарльзе Грэндисоне, или обитателях Хедлонг-холла и замке Крочет.

Налицо было стремление к отчаянным действиям и поступкам. Реальность прочно взяла его в свои объятия, причем до такой степени, что он начал отдавать себе отчет в жизненных обстоятельствах вокруг себя. Сейчас он видел себя в роли, которой всегда искал. Баронет — современный человек, обладающий некоторыми достоинствами и связями, — почувствовал, что может сделать доброе дело для своих близких, он предвидел преимущества, которые могут принести ему его таланты в будущем.

Мисс Бреретон взяла себя в руки, сохраняя невозмутимость. Милый, глупый защитник, сколь драматичными были его страдания! Покинуть ее сейчас, не имея представления, на какое время? Что он мог иметь в виду под этими словами? Как мог такой экстравагантный темперамент послужить Сандитону? Какую практическую пользу способен принести этот нежданный воитель предприятию своей тетки?

Она огляделась по сторонам и увидела вокруг обычные лица завсегдатаев, обитателей коттеджей, владельцев лавок и магазинчиков, глав цеховых организаций, городских ремесленников, немногочисленных гостей — все они наслаждались вечерним воздухом. Такая мирная атмосфера мало подходила для отчаянного стремления совершать славные деяния. Какую цель он преследовал? Он что, намеревался организовать приезд сюда королевской фамилии из соседнего Брайтона, чтобы она могла открыть для себя это маленькое, скромное курортное местечко? Что может быть милее открытых пляжей, отсутствия большого скопления народа? Безмятежное спокойствие, свидетелями которого они были сейчас, могло прийтись по душе любому.

Она едва успела пробормотать слова ободрения, как леди Денхэм призвала ее к себе.

Когда они приблизились к лавке модистки, то столкнулись с выходящими оттуда миссис Паркер и мисс Хейвуд. Сэр Эдвард, сообщив свои новости, оставил их и обратился к новой парочке. Мисс Бреретон, несказанно удивленная его внезапным уходом, молча смотрела, как он хвастался перед ними.

— А, миссис Паркер, — с гордостью начал он. — Я пришел, чтобы заверить вас и вашего славного мужа в том, что поручение, с которым отправляет меня ваша сестра, приведет к прибыльной экспансии здесь, на побережье. Вам больше нет нужды беспокоиться на этот счет. Самые роскошные из ваших домов вскоре будут сданы на несколько сезонов вперед. И это сделаю я!

Все это время он не сводил глаз с молодой леди, стоявшей рядом с миссис Паркер. Это внушало ему чувство уверенности.

— Нашему Сандитону, мисс Хейвуд, до сих пор уделялось очень мало внимания, но теперь все изменится и изменит его будущее! Вскоре он станет модным; да-да, именно таким, как требуется разборчивому обществу. Я возложил на себя обязанность позаботиться о его репутации в среде тех, от кого зависит общественное мнение.

Шарлотта милостиво выслушала сэра Эдварда, даже улыбнулась его похвальбе, хотя, правду сказать, представления не имела, что у него на уме. Она сочла, что разумнее всего будет кивнуть в знак одобрения пылкости джентльмена, но не промолвила ни слова.

Сэру Эдварду не просто не понравилась реакция Шарлотты, ее невнимательность — он был сбит с толку ее невозмутимостью. Неужели молодую леди совершенно не заботила стратегия? Неужели она проигнорирует его грандиозные замыслы и его достижения?

Нет, этого нельзя было так оставить. Ему придется сначала объяснить величие своей миссии. Но в это самое время, заприметив проходящих мимо своих друзей, он обратился к ним за поддержкой.

— Господа, — сказал он, приветствуя обоих и призывая Сидни Паркера и лорда Коллинсворта подойти поближе, — вы появились как раз вовремя! Не будете ли вы столь любезны, чтобы объяснить этой молодой особе всю важность моей миссии, направленной на сохранение нашего дорогого Сандитона, более того — на то, чтобы вывести его в большой мир!

Его друзья неспешно прогуливались по Террасе, чтобы себя показать и на других поглазеть. Они казались беззаботными и, похоже, понятия не имели, о чем с такой горячностью рассуждает сэр Эдвард.

— Мне следует спешить, понимаете, чтобы рассказать о наших приморских прелестях во всех модных клубах Лондона. Я обязан позаботиться об имидже нашего местечка здесь, в Сассексе: о нем почти ничего не известно, тогда как разговоры об Истбурне и Брайтоне не смолкают даже среди непосвященных. Эти курорты навязывают всем подряд в качестве мест чудесного исцеления, туда отправляются молодые наследницы в поисках подходящих мужей. Мы остались позади, далеко позади, тогда как сезон уже в самом разгаре. А мисс Хейвуд не хочет понять, что необходимо предпринять незамедлительные действия!

Сидни Паркер счел его слова чересчур запальчивыми. Он обратился к леди с показной серьезностью, приличествующей случаю:

— Мисс Хейвуд, вы не станете отрицать, что Сандитон должен занять свое место в болтовне наших модных мыслителей? Один только Денхэм, похоже, осознает важность средств, с помощью которых можно заманить сюда отдыхающих.

— Едва ли, сэр, — ответила она, сохраняя непроницаемое выражение лица. — Мне нравится морской воздух и побережье, и я бы рекомендовала его всем желающим дышать им, но нестись из-за этого сломя голову в Лондон? Уговаривать людей приехать сюда? Я не понимаю, чего можно достичь подобной авантюрой. Но ведь мои рассуждения носят исключительно практический характер. Я согласна с вашим братом Томасом в том, что ему следует подыскать лекаря для Сандитона — это, на мой взгляд, гораздо более настоятельная необходимость для растущей общины. Когда страждущие приедут сюда, чтобы поправить свое здоровье, кто будет помогать им преодолеть их слабости и недомогания? Что касается вашего высшего общества, то мне о нем ровным счетом ничего не известно.

— Получается, что вы, мисс Хейвуд, предрекаете неудачу тем, кто приедет сюда в надежде излечиться? — поинтересовался Сидни Паркер. — А здесь, в Сандитоне, не захотите ли вы исполнить роль Кассандры и предречь, что нам следует ожидать только болезней и нищеты? Полноте, дорогая леди, неужели вы не верите в чудеса?

— Вы можете, — ответила она, — насмехаться над нынешней модой лечиться от всего, что угодно. Мне и в самом деле нравится то, что от природы я наделена крепким здоровьем, но я, как и всякий другой человек, вижу много преимуществ для тех, чье недомогание и болезни можно излечить здесь. Но как быть с теми несчастными, которые поверят дурному совету, будто любое их горе и несчастье исчезнут здесь, в Сандитоне? Они неизбежно причинят себе один только вред. Доктору, знакомому с действительными возможностями наших мест, следует выступать в роли гаранта успеха, чтобы не нанести еще большего вреда, а не искать во всем исключительно материальную выгоду. Нет, сэр, я считаю, что сдержанность и само лечение зависят в первую очередь от больного.

— Моя собственная сестра сочла бы, что в ваших мыслях чувствуется влияние пугливой натуры нашего брата Томаса. Диана первой скажет вам, что он был справедливо наказан, отправившись на поиски лекаря. Больше того, леди Денхэм полностью разделяет ее взгляды. Несмотря на все свои усилия, бедный Томас хромает и по сей день. Впрочем, я согласен с вами в том, что действительно глупо ожидать видеть вокруг одни жизнерадостные лица, когда повсюду распространятся приглашения всем страждущим прибыть в Сассекс для водных процедур. Где-то в этой головоломке, мисс Хейвуд, кроется некое ошибочное суждение, хотя сам я и не могу понять, какое и где именно.

Он добродушно рассмеялся. Но мисс Хейвуд не поддержала его. Она была не прочь повеселиться, ее привлекала добродушная улыбка, которой он одарил ее, но ей не нравились его равнодушие и насмешки — подобные вещи вызывали у Шарлотты только раздражение.

Он был несколько озадачен тем, что она не пожелала присоединиться к нему в его беззлобном подшучивании. Неужели эта серьезная молодая леди в конце концов окажется права? Его брат, убеждающий приехать сюда всех подряд — больных и здоровых, разве не приглашал он тех, с кем труднее всего было общаться в обществе, — тех, кто вечно беспокоился о своем здоровье и от чего-то страдал? И не придется ли им всем вскоре пожалеть о том, что они приехали? Может быть, ему следовало признать, что тревога мисс Хейвуд о судьбе Сандитона была не такой уж безосновательной?

Синди Паркер обратился к своей прелестной оппонентке уже более серьезным тоном:

— Я понимаю, что вы имеете в виду, мисс Хейвуд. Поиски моим братом лекаря были более мудрым поступком, нежели его последствия. В конце концов, он отделался лишь поврежденной лодыжкой. Но этим делом следует заняться, и безотлагательно.

Ему вдруг пришло в голову, что странности его собственного семейства до настоящего времени служили для него лишь источником развлечения, что он утратил чувство ответственности по отношению к своим родственникам. Он жил в мире, который настолько отличался от их мирка, что привык посмеиваться над их неудачами, не задумываясь об опасностях, которым они могут подвергаться. Он почувствовал укор совести.

Глава двадцатая

Ни должность, ни богатство не могут служить поводом для зависти. Во всяком случае, таково общее мнение. Однако же как отчаянно люди ищут средства для достижения того и другого! И наша Эстер Денхэм была далеко не чужда подобным соблазнам. Сия молодая особа удвоила свои усилия в этом деле, стоило ей убедиться в неприязни леди, чье благосостояние определяло ее будущее.

Итак, терзаемая нескончаемыми приступами ревности, сочетающая в себе подозрительность с наблюдательностью, мисс Денхэм не могла не чувствовать малейших изменений в атмосфере вокруг себя. Вскоре она сообразила, что над Сандитон-хаусом сгущаются тучи.

Когда-то — не так давно — она предвкушала визиты к состоятельной родственнице, к которой отправилась вместе с ослепительным баронетом, своим братом. Их уговаривали приехать в особняк на побережье. Там ожидания мисс Денхэм вполне оправдывались — они с братом находили самый сердечный прием, причем их только что возвысившаяся тетка иногда чрезмерно усердствовала в своем стремлении угодить. В то время она еще беспокоилась о том, чтобы закрепить свое положение в этом старинном семействе.

Короче говоря, наша мисс Денхэм позволила себе ожидать почтения от своей тетки. Во время прежних посещений Сассекса, вскоре после кончины их дяди сэра Генри, она последовательно выполняла свои обязанности, неуклонно соблюдая все традиции. После каждого приезда в Сандитон-хаус она ожидала новых инициатив своей тетки, тщательно изучая их, чтобы соответствовать им и приспособиться к ее порядкам.

Пока еще был жив дядя, она терпеливо сидела и ждала, наблюдая за тем, как ее дорогой эмоциональный сэр Эдвард пытался найти подходы к еще не заданному вопросу. Хотя она считала своего брата ловким и умелым в обращении с женским полом — как с молодыми, так и с пожилыми его представительницами — и была уверена, что, находясь в ударе, он способен очаровать любую женщину, она инстинктивно осознавала, что старания брата здесь никогда не увенчаются успехом. Только не с их хитрой и проницательной родственницей! Все его усилия, сколь бы пышным образом они ни обставлялись, не могли привести ни к чему хорошему. Увы, в обществе тетки чтение Эдвардом любимых стихов, его романтическая персона, вызывающая восхищение в любом другом месте, — все это обращалось против него самого.

Нет, если и оставалась надежда, именно она должна была взять в свои руки обхаживание их тетки. Она неустанно трудилась над этим во время каждого посещения особняка на взморье. И казалось, что в конце концов старая леди привыкла к ней и даже стала благосклонно относиться ко всем знакам внимания, отчаянной лести, ко всем этим охам и ахам, направленным непосредственно на нее. Мисс Денхэм взрастила субъект, не расположенный к ее энергичному обхаживанию. Ее тетку не удалось убедить открыто принимать все комплименты племянницы.

На самом деле леди Денхэм нуждалась в изящной речи. И слова Эстер Денхэм в то время проливались бальзамом на ее душу. Повзрослевшие вскоре после безвременной кончины ее дорогого Гарри, Эстер и Эдвард успокаивали леди Денхэм и подтверждали ее статус. Она с радостью привечала этих благородных молодых людей; она развлекала их; она прилагала все усилия, чтобы создать им комфортные условия; она буквально выставляла их напоказ и почти сожалела об их очередном отъезде в Денхэм-парк. Разве они не демонстрировали благородное происхождение и воспитание? Нося ее имя, разве не подтверждали и не утверждали ее притязания на отличие — на которое она так рассчитывала, выходя замуж во второй раз? Она с неохотой расставалась с ними; казалось, они увозили с собой большую часть этого благородства.

Но все пошло прахом. В последнее время леди Денхэм стала хозяйкой общества, пусть даже созданного ею самой. Перед ними предстала совсем другая женщина — законодательница вкусов, ее светлость Сандитона. Она превратилась в даму, к которой обращались взоры общины в поисках одобрения и примера благородного поведения. Теперь в ее статусе никто не мог усомниться! Итак, ее прежняя некоторая неуверенность в своем положении благородной дамы превратилась в смутные воспоминания.

Вернувшись в особняк в этом году, Эстер Денхэм была поражена происшедшими переменами. Расположение тетки сменилось хвастовством, которое обрело угрожающие размеры. Она привыкла к грубости и вспыльчивости старой леди, но как быть с вызывающим безразличием и равнодушием в ответ на ее самые теплые слова? Это уже слишком! Она приметила кое-кого, кто был расположен пренебречь их благородным происхождением.

Леди Денхэм с холодностью и даже с отвращением восприняла все попытки своей племянницы развлечь ее. Как бы теперь ни старалась молодая мисс Денхэм потакать прихотям тетки, тешить ее тщеславие, льстить, она не могла привлечь внимание леди Денхэм, не говоря уже о том, чтобы вернуть себе положение незаменимой помощницы. На ее долю все чаще выпадали вспышки раздражения.

Ее разочарование подобным приемом не знало границ. И как мало потребовалось для того, чтобы Эстер призналась в этом вслух! И это она, которая с такой щедростью отдавала всю себя! Подобное отношение к ней леди Денхэм представлялось ей верхом неблагодарности. Разве не была эта женщина случайным гостем в их старинном семействе, которая лишь благодаря замужеству обрела право на отдаленное родство с ним? Совершенно ничем не примечательная простолюдинка? Подумать только, какую чуткость и понимание проявили они с братом по отношению к амбициозной супруге своего дяди, а потом и к его безутешной вдове? Как охотно они приняли ее в свое избранное общество, как действовали в ее интересах, как поддерживали, обучали, обтесывали и полировали ее!

И вдруг среди толпы новых знакомых — этих преходящих лордов и леди, какой-то Эммелин Тернер, мистера и миссис Паркер, мисс Ламб и мисс Бофорт, не оказалось прежних друзей. Неужели леди в них больше не нуждается? Неужели они превратились в реликты былой привязанности, ненужные излишества, от которых необходимо избавиться?

Но это было еще не все. Словно бы из ниоткуда возникла Клара Бреретон и затмила восходящую звезду мисс Денхэм. Кто она была такая, как она могла овладеть вниманием их тетки? Наверняка не более чем зритель в высшем обществе, хуже того — представительница обнищавшего лондонского семейства. Но при всем при этом мисс Денхэм обнаружила, что эта незваная гостья великолепно устроилась в Сандитон-хаусе, заняла ее место, стала прислуживать старой леди, лишив ее возможности общаться и давать советы леди Денхэм.

Увидев такой оборот дела, мисс Эстер решила не обращать на них внимания, по крайней мере поначалу. Насколько она успела узнать свою тетку, леди была склонна к спонтанным вспышкам энтузиазма. Мисс Денхэм наблюдала, как они исчезали так, словно их и не было никогда. Обладая неуравновешенным характером, леди Денхэм пребывала в вечном состоянии беспокойства, и настроение ее менялось, переходя от неудовлетворенности к восторженности. Ей быстро надоедали те, кто прислуживал ей, так что ее недовольство должно было обратиться и на свою новую пассию. Причем она весьма решительно была способна продемонстрировать это свое неудовольствие. Не стоит обращать внимания. Права мисс Денхэм и ее брата как ближайших родственников должны оставаться неущемленными. Им не о чем волноваться.

Но неделя проходила за неделей, и леди Денхэм не могла нахвалиться мисс Бреретон. Ее «маленькое открытие», как оказалось, была не только весьма способной молодой особой, но и как раз той, кто требовался старой леди. Расстроенная и сбитая с толку, Эстер Денхэм размышляла над сложившейся ситуацией, планируя свои следующие шаги и намереваясь усилить натиск.

Но в один прекрасный день разговор с ее доброй теткой привел Эстер в столь дурное расположение духа, что она заподозрила предательство.

— Дорогая тетушка, — начала она как-то однажды, — вы так много говорите о гала-событии. Молодые леди всего графства, несмотря на все их старания, все равно не смогут превзойти вас в элегантности. Ваше платье затмевает даже мой лондонский туалет — а я должна признаться, что он казался мне верхом совершенства: из бледно-лилового крепа, с вышивкой серебром по поясу, причем фасон я специально подобрала из последнего журнала мод!

На ее слова последовал резкий ответ:

— Моя дорогая, я не вижу в этом ничего удивительного. Я пригласила портниху, которая шьет исключительно для королевской семьи, так что моего появления просто с нетерпением ожидает избранное общество здесь, в Сассексе. Если бы ты наблюдала за сегодняшним парадом щеголей и красавиц на Бонд-стрит, ты заметила бы, что никто из них не сравнится со мной. Можешь быть уверена, дорогая племянница, что хотя мы и живем в провинции, не ударим в грязь лицом. Нам вовсе не нужно приносить в жертву свое былое величие. Напротив, мы должны гордиться своим элитным обществом, подобранным по нашему вкусу!

Мисс Денхэм слушала, и внезапно ей показалось, что слова ее светлости переместили знак Зодиака из одного созвездия в другое! Ее брат мог не замечать происходящего, а даже если и заметил, то вряд ли дал бы себе труд задуматься о последствиях, но нашей внимательной слушательнице все стало предельно ясно. Возврата не было. Эстер Денхэм поняла, что они, прямые родственники старой леди, больше не могли ждать от нее милостей.

В такое отчаянное время требовались и отчаянные меры. Она должна внимательно обдумать изменившееся положение. Тем не менее вплоть до того вечера, когда в Сандитоне состоялся грандиозный бал, она ничего не могла предпринять. А тут ей сообщили, что из Лондона только что прибыл один джентльмен, мистер Сидни Паркер, в компании с благородным другом.

Первого из них она встречала достаточно часто. Невзирая на ее добродетели — которые наперебой расхваливали все, кто знал Эстер, — этот молодой человек почти не замечал ее. Поэтому она без труда убедила себя в том, что он неразборчив в знакомствах, что он лишен подлинного вкуса и что на него не следует обращать внимания в приличном обществе.

Но сейчас, когда он появился в обществе модного компаньона, лорда Коллинсворта, она вдруг решила воспользоваться представившейся возможностью.

Заранее предупрежденная, молодая женщина следила за ними с того момента, как они вошли в празднично убранную залу. Она с самого начала обратила внимание на новоприбывшего — на его развитую и стройную фигуру, джентльменское поведение, умелое обхождение. В его манере держаться она разглядела напускную значительность. Если кто-либо когда-либо и был рожден для беззаботной и праздной жизни, так это он. Затем она принялась изучать покрой его одежды. Здесь стильную мисс Денхэм тоже ожидали некоторые открытия, и то, что она увидела, лишь укрепило ее в прежнем мнении. Перед ней был мужчина, с которым следовало считаться!

Похоже, его костюм был скроен в Лондоне. Какое чудное платье для сельской местности! Как замечательно подходит темно-зеленый цвет его сюртука к позолоченным пуговицам, воротнику из черного вельвета, а они изумительно сочетаются с приталенными кашемировыми бриджами нежно-оливкового цвета. Подобный вызывающий наряд, знала она, можно встретить только в лучших клубах Сити — его фигура была слишком необычной для провинциального взора.

Наверняка никто из присутствующих, кроме нее, не заметил его отличия.

Тем не менее не прошло и нескольких минут, как в комнате пошли разговоры об этом незнакомце, заговорили и о его славном семействе, о его положении старшего сына и наследника богатого поместья на севере.

Мисс Денхэм решительно направилась к этому джентльмену. Слишком много времени он провел в обществе ее тетки, и словно не было других людей, способных оторвать их друг от друга. Она решила взять на себя обязанности такого человека и остановилась в ожидании рядом с ними. Тетушка должна была, по крайней мере, заметить ее присутствие. Как только прозвучали соответствующие случаю представления, изобретательная мисс увлекла его разговором.

Он выразил ей благодарность, за то что она пришла ему на помощь, поблагодарив ее словами:

— Некоторые женщины поистине способны сотворить чудо. Можно только восхищаться ими!

Удачное начало, оно только подстегнуло молодую леди. Она решила удержать его подле себя подольше.

— Я с удивлением гляжу по сторонам, — признался он. — Сегодня вечером, вы, молодые леди, здесь, в Сассексе, словно сошли с миниатюр классической вазы — облаченные в тончайшие греческие туники, восседающие на греческих стульях и ведущие себя с таким достоинством! Если бы я решил вообразить себе идеал, ах, мисс Денхэм, то сегодня сказал бы, что я вижу его перед собой.

Грациозно двигаясь по зале, демонстрируя свою неизменную приверженность античному стилю: в черном платье с глубоким вырезом, с лентами, ниспадающими от талии до подола — и небрежным жестом касаясь сделанной в форме тюрбана прически, украшенной перьями страуса, она запротестовала:

— Сэр, мы не можем даже надеяться сравниться с вашими стандартами моды; тем не менее делаем все, что можем. Некоторые из нас не позволяют себе отставать от моды, наша верность лондонской моде, как видите, преобладает. Мы стараемся выглядеть на уровне.

Слегка удивленный, джентльмен одарил ее насмешливым взором. Она наверняка возбудила его любопытство. А по выражению его лица она заключила, что он очарован. Настал нужный момент! Мисс Денхэм внесла мгновенные коррективы в свои планы на будущее. Состоятельный муж чина — лорд, следовательно, влиятельная особа. Это еще лучший вариант, поскольку его реакция на нее свидетельствовала об открывающихся перед нею возможностях.

Она быстро размышляла, взвешивая все «за» и «против». Ей больше не придется унижаться, добиваясь расположения ее светлости. Ей больше не нужно будет гнаться за все ускользающей целью.

Ей следует обратить свои взоры на что-либо другое, она изобретет новый план и претворит его в жизнь. Разве не желали наши молодые люди в течение всех этих прошедших лет добра леди Денхэм в надежде на то, что она поможет одному из них — сэру Эдварду, занять место, которое принадлежит ему по праву? И разве не прилагала сама Эстер все усилия, чтобы обеспечить его будущее? И даже в том случае, если бы их тетка завещала все ему, разве не сохранила бы Эстер привязанность к своему иногда неосмотрительному и неумелому брату? Но зависеть от милости такого человека, пусть даже это ее собственный брат, — слишком мрачная перспектива для женщины, лишенной всяческих средств.

Перед ней открывался намного более приятный пейзаж. Она увидела более удобную и прямую дорогу к тому, чтобы занять в жизни подобающее ей место. Именно лорд Коллинсворт должен стать тем человеком, кто поможет ей пройти этот путь. Мисс Денхэм всегда была предприимчивой особой. Вместо того чтобы вернуться домой в Денхэм-парк, она поведала всем желающим, что возвращается в свои апартаменты в Лондоне. Наш джентльмен, будучи достаточно благовоспитанным человеком, дал обещание навестить леди и ее брата, как только они прибудут в столицу.

Дальнейшие размышления в тот вечер укрепили Эстер в ее намерениях, когда она остановилась, чтобы повнимательнее рассмотреть нищую кузину своей тетки, Клару Бреретон. Для нее не было новостью, что это создание ухитрилось заманить в ловушку сэра Эдварда, однако же в последнее время поведение девушки изменилось, и теперь в ней чувствовалось радостное возбуждение. От нее исходило такое сияние, какое бывает, только если тобой восхищаются, тебя ценят, обожают и любят больше всех на свете.

Неужели ее брат оказался настолько очарован и околдован этой девушкой? Кто мог сказать, какую глупость он еще выкинул и какие необдуманные обещания успел дать?

Говоря правду, между нашей парочкой не произошло ничего экстраординарного. Но мисс Бреретон в ее отчаянном и одиноком положении была благодарна за любое проявление внимания, сколь бы ничтожным оно ни было. Не ожидая от жизни ничего, она довольствовалась тем малым, что выпадало на ее долю. Если знаки внимания этого джентльмена были всего лишь мимолетной прихотью, если он только развлекался от нечего делать, она все равно воспримет это с благодарностью. Если же дела сложатся так счастливо, что их отношения смогут перерасти в настоящую любовь, или хотя бы искреннюю привязанность, она должна будет попытаться стать счастливой.

Подобная скромность совсем не входила в планы мисс Денхэм, которая рассчитывала ни много ни мало на то, чтобы заполучить восхищенного ею и хорошо воспитанного лорда Коллинсворта.

Эстер Денхэм никогда не начинала действовать, не продумав своих планов до мельчайших подробностей; точно так же она никогда не отказывалась от свои намерений. Крайняя необходимость только укрепила ее в решимости действовать. Кости были брошены.

Часть пятая

Глава двадцать первая

Как обычно в солнечные дни, мисс Хейвуд пораньше вышла на прогулку. Солнце светило нежарко, воздух был свеж и мягок, и на голубизну моря приятно было смотреть. Вокруг нее царило благословенное спокойствие, поскольку в этот ранний час встали еще немногие. Но как раз этим утром, к величайшему изумлению Шарлотты, среди стоящих на якоре рыбацких лодок она наткнулась на последнее прибавление к их колонии — на ту самую леди, ради которой в Сандитон-хаусе был устроен столь грандиозный прием.

В гордом одиночестве миссис Эммелин Тернер пробиралась сквозь заросли песчаного тростника и крушины, растущие выше береговой линии. Она не отрывала глаз от земли, полностью погрузившись в свои мысли, и не заметила, что стала объектом чьего-то интереса. Тем не менее, когда две женщины столкнулись лицом к лицу, Шарлотта поняла, что должна заговорить первой.

— Примите мои извинения, дорогая миссис Тернер, — начала она, — я вижу, что вы далеко унеслись мыслями, и вам не нужен голос назойливого пешехода, чтобы заставить вас вернуться к действительности. Я просто пожелаю вам доброго дня и продолжу свою прогулку.

Однако миссис Тернер с подобающей вежливостью заверила молодую леди, что узнала ее, и предложила задержаться. Разве не она — та самая мисс на вечере у леди Денхэм, которая оказалась настолько храброй, что спасла ее от скуки и принесла всем им облегчение?

— Дорогая мисс Хейвуд, — взмолилась она, — вы не можете взять и вот так просто убежать, я очень рада вас видеть. В чудесном свете нынешнего утра вы кажетесь мне еще более восхитительной. Вы всегда так рано встаете подышать морским воздухом? С тех пор как я приехала в Сассекс, я не упускаю такой возможности. В самом деле, я уверена, что изо всех видов лечения, которые так широко рекламируются — хотя я не рискнула бы заговорить об этом в Сандитоне, — более всего для нас подходят самые простые. Поэтому я, подобно остальным, так люблю уединиться на берегу в любую погоду! Не стоит обращать внимания на хитроумные советы таких светил медицинской науки, как доктор Релхан и доктор Рассел. Или же, если на то пошло, любых их коллег. Я убеждена, что только природа, сама природа, раскрывает мне свои объятия и облегчает мое состояние; именно природа наполняет меня надеждой.

При этих словах она подняла голову, чтобы вдохнуть соленого воздуха.

Шарлотта Хейвуд окинула леди внимательным взглядом.

— Да, я обратила внимание, мадам, как изменилось ваше состояние со времени нашей первой встречи. Вы как будто родились заново! Кто знает, может быть, как раз именно море и солнце Сассекса, сияющее с небес, и станут вашим ангелом-хранителем. Солнечный свет способен приободрить любого, он оживляет и одухотворяет. Я нахожу простое удовольствие в том, чтобы пройтись по этой полоске берега, и с готовностью подчиняюсь его магии. Но наш добрый мистер Паркер не устает повторять о вновь обнаруженной гармонии между нашим телом и его скрытыми глубинами и так красноречиво описывает чудесные случаи исцеления, свидетелем которых он становится почти ежедневно! Но наверняка, дорогая мадам, ваши собственные недуги не могут быть столь серьезными, как утверждают те, кто ими страдает.

Леди весело рассмеялась.

— В самом деле, дитя мое, несмотря на наш скептицизм, его экстравагантные заявления вполне могут сбыться! Просто подумайте о нашем собственном настроении. Разве не изменилось оно в результате этой невинной экскурсии? И разве не свидетельствует это в пользу теории мистера Паркера? Увы, мы опутаны сетями Вселенной, хотя сами почти не отдаем себе отчета в ее силе и неистовстве! И мы должны подчиняться этим силам, хотя бы ради сохранения собственного здоровья. Так давайте же так и поступим. Наш обретший успокоение разум последует за нашим бедным телом, как и должно быть. Во всяком случае, нам остается на это надеяться. — Она сделала паузу, прежде чем продолжать, словно бы для того, чтобы почерпнуть уверенность в свежести морского бриза. — Но, мисс Хейвуд, как замечательно вы выступили в мою поддержку в Сандитон-хаусе. И как удивительно то, что вам вполне понятны опасности, подстерегающие художника. Столь полное понимание творчества такой молодой особой, как вы, восхищает меня, должна признаться. Немногие способны представить себе те трудности, с которыми приходится сталкиваться людям искусства — преодолевать их! Я имею в виду это постоянное стремление угодить тому, что в последние годы получило название «широкой публики». Ах, есть целые легионы обожателей романов, у которых одна цель — доставлять удовольствие, хуже того, льстить и вводить в заблуждение! Быть заложницей читателей, которые никогда не обременяют себя мыслью, а хотят только того, чтобы их утешали и умиротворяли, убаюкивали до сладкого комфорта и удовлетворения. Что до их аплодисментов созерцанию жизни и размышлениям над ней — то это напрасная надежда. Сейчас я вынуждена искать читателя — такого, с которым нянчатся в библиотечных кругах Лондона. Потворствование им, боюсь, заведет нас в тупик. Кроме того, мисс Хейвуд, я полагаю, что не стоит говорить о ежедневных препятствиях, чинимых нашему полу на пути к созданию художественных произведений. Наш негромкий голос, едва ли вообще когда-либо приветствуемый на рынке, редко бывает услышан, сколь бы велики ни были наши достижения.

Шарлотта вслушивалась в эти рассуждения с большим интересом, пораженная искренностью и прямотой этой леди. Она не привыкла к серьезным разговорам или к размышлениям на серьезные темы; во всяком случае, не здесь, на побережье. А сейчас она столкнулась со знающим, глубоко мыслящим человеком, прекрасно излагающим свои взгляды.

Шарлотта пришла в полный восторг, оттого что ее отметила эта замечательная леди, да еще представила в столь выгодном свете. Следует признать, что Шарлотта оказалась полностью покорена ею.

Возражая леди Тернер и объясняя, что ее слова за столом у леди Денхэм стали всего лишь реакцией на услышанные экстравагантные высказывания — и признавшись в своем неприятии бессмысленного и преувеличенного восхваления, — Шарлотта скромно отметила отсутствие у себя какого-либо предубеждения. Она надеялась, что о ней будут думать всего лишь как о читателе, дилетантке, и не более того.

— Это правда, — пустилась она в объяснения, — что, хотя моя семья никогда не была столь счастлива, чтобы пользоваться преимуществами городской жизни — с ее клубами для чтения и дискутирования, картинными галереями и концертными залами, — даже при этом мы находили выход и в своей деревенской жизни. Понимаете ли, миссис Тернер, мой отец уверен в том, что первоочередная обязанность англичанина состоит в том, чтобы подняться над вульгарностью, избегать неучтивых слов — подняться над тем, что он называл «поведением неотесанной деревенщины». Он придерживается глубокого убеждения — независимо от того, идет ли речь о мужчине или о женщине, — что воспитание образованного восприятия, чуткости и разумения должны играть главенствующую роль в нашем образовании. Поэтому нас — всех молодых Хейвудов, а нас много — всегда поощряли и подталкивали к учению. Наши настойчивые родители снабжали нас всевозможными книгами, а вместе с тем старались воспитать в нас трудолюбие и упорство. Потому что в моей семье, мадам, существует обычай читать вслух для всех. Дома мы с братьями и сестрами никогда не испытывали недостатка в общении. Мы всегда были готовы не просто изучать и оценивать, но и подвергать сомнению все, что мы слышали. Иногда, распознавая ерунду, должна признаться, мы не могли удержаться от смеха. Да, миссис Тернер, вместе мы были такой силой, что немногое могло ускользнуть от нашего внимания! Шла ли речь об исторических исследованиях, романтических или готических балладах, о журналах для путешественников или философских опусах, мы всегда имели что сказать, часто споря друг с другом. Как я любила подобные домашние вечера! — заключила взволнованная молодая леди. — Я ставила их превыше всех и всяческих развлечений. Именно там я обретала уверенность в себе и самостоятельный взгляд на мир.

Шарлотта остановилась, смущенная. В конце концов, у них произошла всего лишь случайная встреча. Она боялась, что говорила слишком откровенно и слишком долго.

Миссис Тернер не терзалась подобными угрызениями совести, ей действительно были очень приятны эти одухотворенные воспоминания мисс Хейвуд. Очарованная ее описанием жизни в Уиллингдене, она захотела узнать о ней больше.

— Теперь моя очередь восхищаться вашими устремлениями, — заявила она. — Разве можно отыскать более подходящую компанию для культурного развития, чем собственная семья? Нет, моя дорогая, это нельзя считать привилегией исключительно искушенного лондонского общества. Я одобряю вашего достойного отца. Что касается тех пробелов, которые могут быть в вашем образовании из-за оторванности от городских центров, то прекрасные художественные творения никуда от вас не денутся, они станут вашими, как только вы дадите себе труд отыскать их. Мисс Хейвуд, вы еще молоды и, я надеюсь, встретите на своем пути многих людей, насладитесь чудесными местами и даже обретете удовлетворение в активной деятельности, когда будете к тому готовы.

Приободрившись, Шарлотта продолжала, развивая свою первоначальную мысль.

— Видите ли, миссис Тернер, — сказала она, — некогда я ошибочно полагала, что те, кто много читает, должны обладать и большим пониманием. В этом я ошибалась. С тех пор как я появилась здесь, в обществе Сандитона, я обнаружила, что на самом деле это случается редко. Чтение книг, в которых добросовестно описываются добро и зло, может предполагать воспитание мудрости, проницательности, и, вероятно, даже развитие способности судить здраво — но кто сказал, что мы в состоянии усвоить все это самостоятельно? Даже гений мистера Ричардсона, например, не может гарантировать подобного. Его негодяи предстают столь живыми, что завладевают вниманием читателя, для некоторых молодых людей они становятся чуть ли не образцами для подражания. Его мир настолько вторгается в нашу жизнь, мадам, что читатель вряд ли способен догадаться по его повествованию, на чью долю выпадут наибольшие испытания.

Миссис Тернер сразу же поняла ее и рассмеялась. Тем не менее она нашла замешательство мисс Хейвуд очаровательным, более всего ей пришлись по душе ее искренность и озабоченность.

Обе леди шагали рядом, погруженные в приятную беседу. Расставаясь, они договорились о том, где икогда встретятся вновь, выбрав для новой встречи тот час, когда купальщики еще не спускаются к воде, а городок только-только начинает просыпаться.

Так оно и случилось, и между ними установились легкие, дружеские отношения, прекрасно устраивавшие обеих. Миссис Тернер продолжала блистать красноречием не только в тех вопросах, которые касались ее работы, но и рассуждала о любимых авторах и книгах, а также о своей любви к поэзии; она всегда находила в мисс Хейвуд внимательную и восприимчивую слушательницу.

Дни шли за днями, и настроение более опытной и взрослой леди улучшалось от того, с каким вниманием ее молодая подруга внимала ей и училась у нее. Леди Тернер была поражена живым умом девушки. Справедливо и то, что на нее произвело самое благоприятное впечатление теплая забота молодой леди о приютивших ее людях.

Что касается Шарлотты, то эта случайная встреча оказалась для нее поистине самой счастливой, с тех пор как она покинула отчий дом. Очарованная знаменитой леди, она была благодарна ей за внимание и с радостью внимала ее словам. Каждый рассказ и воспоминание миссис Тернер — будь то рассказ о ее походах в театр в западной части Лондона, или о посещении студии художников в Ковент-Гарден, или описание встреч с другими писателями за чашечкой кофе — представлялись выросшей в сельской глуши мисс Хейвуд воплощением ее самых сокровенных мечтаний.

Красоты побережья Сассекса, которые так захватили ее после приезда, показались девушке еще более замечательными после разговоров с миссис Тернер; можно ли было ожидать большего удовольствия?

Но однажды утром миссис Тернер пересказала некие местные сплетни, которые ей довелось услышать, и они встревожили мисс Хейвуд. Очевидно, в прошедший полдень миссис Тернер нанесла визит леди Денхэм, которая сообщила ей кое-какие важные новости. Ее светлость заявила, что миссис Тернер должно быть интересно, как она планирует дальнейшее расширение Сандитона.

— Нашим давним сокровенным желанием, миссис Тернер, — начала ее светлость, — было предоставлять изысканные, поистине роскошные комнаты и дома нашим выдающимся гостям, число которых уже увеличивается. Я с гордостью могу сообщить вам, что наш Ватерлоо-крещент, если к нему подойти с умом, станет вершиной этого плана. Поскольку я заверила мистера Томаса Паркера, что никакая жертва не может считаться чрезмерной для подобной цели, то он также посоветовался со своими банкирами. Так что ни малейшей задержки быть не должно. У нас будут апартаменты, не хуже чем в Челтенхеме и Брайтоне, и даже превосходящие апартаменты этого выскочки Бриншора.

Миссис Тернер слушала внимательно, хотя и пребывала в некотором замешательстве. Разве не обратила она совсем недавно внимание мисс Хейвуд на пустующие помещения в старом городке? И не было ли опрометчивым решением строить новые дома при наличии незанятых старых? Как может столь быстро возрасти потребность в новых комнатах?

Шарлотта тоже была озадачена этими известиями. В течение того недолгого времени, что мисс Хейвуд гостила у Паркеров, они действительно неоднократно заговаривали о больших инвестициях, необходимых для вложения в строительство; но у мистера Паркера всегда были колебания на сей счет. Хотя при этом он неизменно утверждал, что горит желанием создать свой восхитительный «крещент», как и у ее светлости. Для него подобный проект, увы, означал Ватерлоо, которое должно было неизбежно последовать за триумфальным сооружением его собственного Трафальгара!

Хотя состояние этого достопочтенного джентльмена, его земли, собственность, доставшаяся ему в наследство, были достаточно велики, чтобы обеспечить безбедное существование его самого и всей семьи — достаточные даже для того, чтобы в его отсутствие поддерживать привычный образ жизни, — они были обложены большим налогом. Мистер Паркер слишком хорошо знал, что рискованные предложения провернуть столь крупное дело означали, что на карту будет поставлено многое, — такие суммы, которые он не мог себе позволить. Он уже и так щедро пожертвовал на восстановление зала для приемов и собраний и на сооружение отдела абонемента в библиотеке. Шарлотта задумалась над тем, что могло стоять за этим внезапным желанием произвести столь значительное кровопускание их семейному бюджету, при том, что средства его были достаточно ограничены?

В те редкие моменты, когда они оставались наедине, встревоженная миссис Паркер намекнула Шарлотте, что опасается последствий такого решения; впрочем, она тут же запротестовала против того, что столь амбициозное предприятие должно служить источником беспокойства.

— Я часто вспоминаю, — призналась она, — о нашем старом доме. Да, кстати, вы же сами видели овощи с нашего огорода, мисс Хейвуд, видели, как хорошо они здесь растут. Даже тут, на побережье, нам не удается вырастить ничего более вкусного, почему-то они и отдаленно не напоминают те, которые мы ели раньше. Тогда мы вели намного более простой образ жизни. Наш Трафальгар-хаус более величествен и великолепен, он больше подходит вкусам мистера Паркера. Я даже предполагаю, что в будущем, как только наши дети подрастут, наше положение станет столь же заметным, как и положение самой леди Денхэм. В общем-то, — закончила она, явно пытаясь внушить уверенность самой себе в этой пустопорожней беседе, — все это было до того, как мистер Паркер посвятил себя задаче обеспечить наше процветание и счастье. Нам не следует ставить под сомнение его мудрость в подобных вопросах.

Выслушав сообщение миссис Тернер, Шарлотта вздохнула. Она задумалась о том, выйдет ли толк из продолжающихся столь экстравагантных поступков. Леди Денхэм, как она прекрасно знала, находилась в плену своих амбиций создать страну чудес на побережье. Не успокоится она и после сооружения Ватерлоо-крещента. В Сандитоне должно быть все: театр или, может быть, концертный зал, во всяком случае, сад для прогулок и увеселительных мероприятий. Все должно быть сделано для того, чтобы городок занял подобающее место среди мест отдыха элиты общества. Ее положение, ее состояние, сама ее жизнь зависели от этого.

Неужели все семейство Паркеров было настолько слепо, что не осознавало опасности сложившейся ситуации? Неужели никто не заговорит с ними об этом, чтобы спасти их состояние, пока не стало слишком поздно?

Шарлотта задумалась о том, чем все это кончится.

Глава двадцать вторая

Сэра Эдварда настолько увлекло его намерение осуществить свою важную миссию, что он едва ли заметил странное оживление, в котором пребывала его сестра во время их поездки в Лондон. Если бы он обратил внимание на ее бесконечный лепет, то мог бы, без сомнения, обнаружить в нем нечто странное: в сущности, это было восторженное ожидание звонка от лорда Коллинсворта. Однако нашего искателя приключений вряд ли что-то могло отвлечь от его сумасбродной затеи; не успели они прибыть в свои апартаменты в Лондоне, как он тут же отбыл на Пиккадилли.

Вскоре его можно было заметить среди толпы людей, снующих у Брукса. Сэр Эдвард был уверен, что здесь собирается избранное общество джентльменов, — воистину избранное: министры короны, даже, быть может, сам принц, вместе со своими приближенными. Кроме того, в этом заведении с избытком хватало людей с безупречной репутацией — в отличие от Будля, Воттери или даже Уайта; таким образом, все располагались соответственно своему статусу и возможностям. Помимо этих преимуществ, наш обожатель прекрасного пола находил еще одно, которое приятно щекотало ему нервы: именно здесь, открытые для всеобщего обозрения — и с ними можно было столкнуться за игрой — находились самые модные леди Клуба.

Присутствие в этот вечер таких особ, как леди Арчер и ее дочь, а также леди Бекингем, гарантировало пристойное поведение окружающих. Кругом царило праздничное, веселое настроение. Оно сохранялось даже в королевской гостиной, где были расставлены три стола для игры. В какую бы игру они ни играли — будь то фараон, макао или кости — и какие бы крупные суммы ни стояли на кону, сэр Эдвард знал, что эти игроки были готовы к любым неудачам. Они были сама любезность. В такой респектабельной компании, какую они собой представляли, существовала ли вообще необходимость в игре как таковой?

Он пребывал в уверенности, что среди этих людей найдет тех, кто обладает достаточным вкусом и перед кем он мог пуститься в разглагольствования о благословенном уголке леди Денхэм в Сассексе, превозносить «погружение в глубины», восхвалять последние чудодейственные исцеления и воспевать преимущества соленой воды перед внутренними водоемами, такими, как железистые источники Танбридж-Уэлс или воды в Бате.

Через час сэр Эдвард уже погрузился в беседу и промочил горло перед игрой. Он сидел за столом в выдающейся компании, его наклонности возобладали, его увлечение игрой стало очевидным, поскольку он подолгу размышлял над каждой сдачей карт; сильнее всего он наслаждался моментом, когда благодаря хитроумному ходу ему удавалось сорвать банк на столе!

Храбро производя в уме необходимые подсчеты, сэр Эдвард сохранял уверенность манер и твердость руки; в выражении лиц своих партнеров он подмечал легкое пренебрежение. Для бедного Денхэма это стало настоящим искушением. В этот самый момент мысли молодого человека едва не перешли от его нелегкого предприятия — спасения курорта Сандитона — на более легкий и доступный предмет, который он видел перед собой.

Как раз в это мгновение к нему обратилась леди Арчер:

— А вы, сэр, тоже принадлежите к тем, кто поддался этой мании, дьяволу игры?

Услышав подобные слова, он несколько опешил. Подумать о нем всего лишь как об игроке! Жертве жалкой, неизлечимой страсти! Никогда. Его воспитание, его увлечение книгами, его эрудиция — вся его героическая натура взбунтовалась против такого. Он всегда полагал себя человеком благородного ума и недюжинной храбрости; он был одним из тех, кто никогда не сможет пасть жертвой подобных излишеств! В нем резко и неожиданно пробудился человек чувства.

Хотя сэр Эдвард незамедлительно запротестовал, утверждая, что не испытывает подобной склонности, он сохранял доброжелательность и приятное расположение духа. Разумеется, он признал, смеясь, что временами получает удовольствие от игры в карты.

— Мне многое доставляет наслаждение, мадам. — И выпрямился, чтобы продемонстрировать свою безупречную осанку. — Я известен тем, что время от времени выигрываю небольшие суммы, и даже готов признаться в том, что обладаю некоторой ловкостью в этом деле. Однако же, чтобы получить истинное удовольствие, я предпочитаю обратиться к природе, которая одна только и может служить истинным источником чудес и восхитительной наградой. — Например, — при этих словах он поклонился леди и ее дочери, — я склонен восхищаться красотой там, где только нахожу ее, и даже сейчас, когда вижу ее перед собой. По правде говоря, если бы я решился назвать своего собственного демона, дорогая мадам, то это было бы мое преклонение перед женским полом.

Леди благосклонно внимала молодому льстецу, а тот не унимался.

— И в самом деле, моему характеру, как мне представляется, присуща рабская покорность перед Идеалом. И вот тут разыгрывается мое воображение. Кажется, я навсегда обречен на поиски истины в поэтических творениях. Вот почему я остаюсь страстным читателем, испытывая особенную привязанность к нежной музыке этого шотландца, Роберта Бернса, а также являюсь прилежным учеником великолепного лорда Байрона. Но, дражайшая леди Арчер, если вы говорите об удовольствиях, которые способен доставить спорт, то ничто не может сравниться с наслаждением, которое получаешь от скачек. Именно здесь я черпаю поистине неземное вдохновение — не только в зеленом великолепии травяных газонов, но и в восхитительной красоте специально выведенных лошадей-чемпионов. Кроме того, — сказал сэр Эдвард, понижая голос и доверительно глядя на нее, — ставки, которые там принимаются, не так высоки, как сегодня вечером!

К этому моменту он безраздельно завладел вниманием леди. Она откинулась на спинку кресла и через монокль разглядывала этого храбреца, у которого на все имелось готовое мнение и который бесстрашно высказывал его по любому поводу.

— Вам действительно повезло, сэр, — объявила она, — поскольку в этой самой комнате присутствует единственный нужный вам во всем Лондоне джентльмен. Он сам является владельцем лучших скаковых лошадей королевства.

Она обернулась к болезненного вида человеку, сидевшему за соседним столом, и поманила его к себе.

— Мистер Доусон, — объявила она, — вы видите перед собой поклонника и даже обожателя лошадей, энтузиаста скачек. Он не слишком интересуется нашими маленькими невинными развлечениями, несмотря на его выигрыш сегодня вечером! К несчастью, мне приходится только сожалеть об этом, — добавила она, обращаясь в первый раз за весь вечер к своей дочери, которая молча восседала рядом, — поскольку мы-то как раз получаем удовольствие от молодых людей, скрашивающих наше одиночество, разве не так, Изабелла?

Приглашенный мистер Мэттью Доусон медленно приблизился, с готовностью разглядывая нашего угодника.

— Денхэм? Денхэм, вы сказали? Никогда не слыхал этого имени, — последовала его короткая отповедь. — Ваша светлость, мне неизвестен такой коннозаводчик. И я также не могу вспомнить, чтобы встречал его в Эпсоме или в Ньюмаркете.

Повернувшись к самому джентльмену, он торопливо приветствовал его.

— Регулярно посещаете наши скачки? Если так, сэр, то крайне любопытно, почему мы с вами не встречались здесь раньше? Не может ли оказаться так, что речь идет об этом новом увлечении — например, о лошадях, участвующих в скачках с препятствиями, которые совсем недавно начали бегать на длинные дистанции? Абсолютное сумасшествие, уверяю вас, позаимствованное у ирландцев, где традиции ни во что не ставятся, где лошади толстые, наездники скачут через наши ворота и только портят наши садики, проносясь через них галопом. Весьма вероятно, говоря о конном спорте, вы предпочитаете именно подобное безумие?

Сэр Эдвард вежливо запротестовал. Он пустился в объяснения, утверждая, что является почитателем истинной красоты, любителем традиционных скачек с участием лучших представителей лошадиного племени. Как хорошо он помнил великолепие Султана, славу Затмения! Они так вдохновляли его в юности! Как только ему удавалось — а это случалось не так уж редко, — он пробирался к ним, чтобы полюбоваться на этих лошадок-чемпионов. А когда не мог проникнуть к ним поближе, то любовался ими издалека, на «Таттерсоллзе»[3] в Гайд-парке.

— Насколько я понимаю, — продолжал он, — в этом деле надобны чистота, воображение, даже искусство. Вырастить чемпионов, подобрать кобыл, способных зачать от них жеребят, наблюдать за ростом будущего коня, за тем, как он превращается в великолепного скакуна, пасущегося на вересковой пустоши или на лугу — да разве может быть большее удовольствие, чем это! Смотреть на годовалого жеребенка и видеть, как из него вырастает великолепная двух- или трехлетка. Как замечательно быстры их движения, как упорны они в долгой скачке! Уже одно только наблюдение за четырехмильной скачкой, в которой никто не желает сдаваться, — само по себе удовольствие. Воистину, сэр, это должно быть одно из самых возвышенных наслаждений. Я даже слышал, если эти слухи, разумеется, достойны доверия, что сам регент — по крайней мере, когда не занят возведением своих колоссов в Брайтоне — не прочь похвалиться своими великолепными лошадями. Они составляют предмет его гордости, даже когда он обходит дерби своим вниманием. В самом деле, благородно! Я завидую вашему бизнесу.

Мэттью Доусон выслушал страстную речь молодого человека. Его отношение к нему смягчилось, и они еще некоторое время рассуждали на эту тему, пока Денхэм не решил наконец перейти к своей главной цели.

— И все-таки я не могу не признаться в том, что мне досадно слышать постоянные разговоры о продолжающемся упадке в Эпсоме. О том, что там в последние годы все приходит в запустение. Мне говорили, что на этих скачках более не существует ни каталогов, ни ограды, за которой находятся зрители, кроме того, я слышал, что в последнее время в Эпсоме собирается далеко не лучшее общество — там могут жестикулировать, громко кричать, участвуя в общем шуме и гвалте! Разве это не позор? Разве вы сами не испытываете к этому отвращение?

— Именно так! — согласился Доусон. — Это стало испытанием и для лошади, и для ее владельца, это издевательство над самими скачками.

— Тогда, может быть, — приступил к выполнению своей задачи молодой человек, — стоит поискать новое место, где могло бы продлиться это очарование, совершенно новое, никому неизвестное место? Я говорю о скачках на дорожке, расположенной в одном из самых замечательных мест на побережье, поблизости от недавно возникшего курорта, о морском рае на побережье Сассекса. Об этом месте в последнее время все только и говорят; это лучшее открытие сезона.

Его собеседник был явно сбит с толку подобным заявлением, тем не менее он проявил готовность слушать дальше.

— Эпсом, несомненно, превратился в развалины, — согласился Доусон. — В самом деле, сэр, те бега, которые мы наблюдаем поблизости от Флит-стрит, никак не могут удовлетворить взыскательного джентльмена. Но как насчет того, другого места, хотелось бы мне спросить? Что оно собой представляет?

Его поэтически настроенный собеседник не замедлил ответить:

— Как вы можете сомневаться в привлекательности такого идеального местечка, как Сандитон, сэр? В особенности если учесть, что притягательность моря сочетается там с возможностью чудесного исцеления посредством принятия ванн, а морской ветер будет только помогать лошадям? Даже сейчас на его улицах строительство в самом разгаре, а роскошные дома ожидают своих новых обитателей. И, подумайте только, он расположен к Лондону ближе, чем даже Брайтон или Уэймут! С появлением новой беговой дорожки, которая обещает побить все рекорды, будьте уверены, что весь Лондон, весь Сассекс — да что там, вся Англия — ринутся туда в поисках удачи.

Пожилой джентльмен молча стоял и смотрел на Денхэма, который явно гордился собой и собственной речью. К счастью, его аргументы были подтверждены еще одним человеком. К ним приблизилась знакомая фигура. Это оказался лорд Коллинсворт — та самая элегантная персона, которую увлек за собой в Сандитон Сидни Паркер. Он появился как раз вовремя и занял свое обычное место за столом. Денхэм увидел в этом своего рода знак и новую возможность, которой незамедлительно решил воспользоваться.

Он напомнил Коллинсворту о своем присутствии и, едва успев поприветствовать его, продолжил с того самого места, на котором остановился, неустанно преследуя свои цели:

— Как славно вновь встретиться с вами, Коллинсворт, в особенности, когда вы только что возвратились из того места, о котором я рассказываю своему компаньону.

Познакомив Доусона со своим приятелем, Денхэм предоставил последнему описывать восхитительное расположение Сандитона на морском побережье, любезность и обходительность его развивающегося общества, и все такое прочее.

Коллинсворт, хотя и был удивлен, охотно взялся выполнить столь неожиданное поручение. Правду сказать, Доусон не нуждался в дополнительных рекомендациях. Молодой лорд, не понаслышке знакомый с миром благородного сословия, сразу узнал этого известного всему Лондону человека, с которым он к тому же как-то встречался.

Он ограничился всего лишь простой констатацией того, свидетелем чего был сам.

— Очаровательный городок, его местоположение имеет целый ряд преимуществ. Прекрасный пляж, с чудесным южным бризом с моря. Гарантирую, ванны там столь же великолепны, как и на любом морском курорте на побережье.

— Да, но вот Денхэм, — вмешался Доусон, — предполагает устроить там гоночный трек. Он считает, что эта беговая дорожка вполне может стать центром скачек. Что вы скажете на это, Коллинсворт?

— Можете быть уверены в этом. Разве можно найти лучшее место для джентльменов, желающих поставить на лучших скакунов? Разумное предложение, в этом нет никакого сомнения.

Доусон подумал немного, явно взвешивая все шансы. Похоже, он с удовольствием выслушал доводы Коллинсворта. Перспектива строительства подобной беговой дорожки не могла не радовать. Она положительно соблазняла его, в особенности если подберется подходящая компания для поддержки.

При том что проект его сдвинулся с места, сэр Эдвард отбыл с триумфом. Что еще могло так надежно гарантировать будущее Сандитона, как не строительство поблизости беговой дорожки для конных скачек? Разве не привлечет это энтузиастов на его побережье?

Стремясь вернуться к прерванной нынче вечером игре, Коллинсворт уже перенес свое внимание на стол, но не раньше, чем коротко поинтересовался здоровьем мисс Денхэм и подтвердил свое намерение нанести им визит в самое ближайшее время.

Торжествующему сэру Эдварду осталось только с восторгом согласиться. Как ему представлялось, все его нынешние старания увенчались полным успехом. А ведь его деятельность на благо Сандитона только началась. Он унесся мыслями вперед, в его воображении уже рисовалась ассамблея в Алмаке, где он надеялся собрать сливки лондонского общества, самых богатых наследниц этого года.

Глава двадцать третья

При том что развлечения множились день ото дня, у Шарлотты все меньше оставалось свободного времени. К тому же она подозревала, что уже давно пришло время написать очередное письмо своему семейству. Итак, она приступила к делу.

«Милый папа, — начала она.

Если за прошедшие недели я не слишком спешила со своими письмами, то надеюсь на тебя, папа — прежде всего, на тебя, мой добрый отец, — что ты простишь меня. А пока что я молю еще об одном одолжении: чтобы ты передал наилучшие пожелания моей дражайшей мамочке, моим братьям и сестрам — всей нашей семье — и уверил их, что со мной все в порядке и что мне вполне благополучно с Паркерами в Сандитоне. Объясни им, пожалуйста, что именно в этом и кроется причина моего кажущегося пренебрежения своими обязанностями по отношению к ним!

Что до моего окружения, то это благословенный прибрежный рай, где дует нежный бриз и на берег опускается призрачная мгла, а воздух на суше отдает соленым ароматом моря, что само по себе удивительно, и где фантастические глубины моря оказывают самое благотворное влияние на всех вновь прибывших. Это настоящее сумасшествие — испытать все на себе, насладиться каждым глотком жизни, но оно же отвлекает твою покорную дочь от того, чтобы выказать должное внимание своему дорогому семейству. Увы, она тоже начинает сомневаться, не зная более, что следует считать подобающим и приличным.

Сэр — и я действительно задаюсь подобной мыслью, — что следует думать о вашем собственном пилигриме, оказавшемся в окружении большого мира? Как, во имя всего святого, вы сможете отличить ее от этих выдающихся профессионалов? В самом деле, когда каждая минута дня или ночи, буквально все время, причем с неослабевающей энергией, посвящается тому, чтобы укрепить здоровье! И ежедневно появляются все новые способы и методы лечения, превосходящие те, что существовали до них! Что вы на все это скажете?

Что касается меня, то я по-прежнему нахожу все происходящее вдохновляющим. Как приятно наблюдать то же вдохновение у мужчин и женщин, молодых и пожилых, и у тех, чьи жалобы на здоровье незначительны, и у тех, кто по-настоящему нездоров и болен! Они в равной степени меняются к лучшему: обретают крепость тела и духа, продлевая свою жизнь. Находясь в таком далеке от развлечений порочного города, они похоже, всерьез увлечены подобными тонизирующими упражнениями, которые гарантируют им высокие моральные цели и, более того, поддерживают в них убеждение, что они могут навсегда отказаться от безнравственного и вредного образа жизни после своего возвращения домой!

Сначала я была ошеломлена, наблюдая их усилия; тем не менее я готова поклясться, что в них есть нечто чудесное, даже чудодейственное. Вот почему, дорогой мой папочка, я еще раз признаю свою вину — задержку с письмами; ты сам видишь, что подобные наблюдения поглощают все мое время.

Вот только вчера утром, возвратившись в свою освещенную лучами солнца комнату в Трафальгар-хаусе, я стала свидетелем сцены, которая может считаться подтверждением того, что я имею в виду. Я столкнулась с младшим братом наших вновь обретенных друзей, мистера и миссис Паркер. Артур Паркер — джентльмен примерно двадцати одного года, чьи предыдущие физические усилия строго ограничивались: его тщательно оберегали от любого воздействия внешнего мира, которое якобы могло нанести ущерб его здоровью.

По моему мнению, папа, этого молодого человека ожидала судьба инвалида, хотя при взгляде на него этого не скажешь. Бог свидетель, когда он появился здесь, я сочла его достаточно крепким и здоровым. Можно было с уверенностью предположить, что до недавнего времени чрезмерный объем его талии объяснялся неуемным аппетитом. Разумеется, это породило во мне уверенность в том, что его нескончаемые жалобы вызваны исключительно последним обстоятельством. И вдруг, ранним утром, передо мной предстал молодой человек, которого купания в холодной воде несомненно возродили к жизни.

Ты ведь помнишь, дорогой папочка, что я рассказывала тебе об одном человеке, который всего две недели назад не осмеливался высунуть носа за дверь при малейшем намеке на легчайший ветерок, пребывая в глубочайшей уверенности, что за этим последует жесточайший приступ люмбаго, который лишит его сил и сделает недвижимым. Этот джентльмен, когда его ангелы-хранители, сестры Паркер, привезли в Сандитон подышать соленым морским воздухом, пребывал в постоянном страхе за свою жизнь!

А теперь, при первых проблесках зари, когда воздух еще прохладен, он, едва одетый, уже готов принять ледяную ванну! И все ради поддержания вновь обретенной гармонии между телом и морем. И для чего? Только для того, чтобы укрепиться в своей новой вере!

Он обратился ко мне с прямым вопросом — поинтересовался относительно моих собственных намерений. Не достанет ли у меня мужества присоединиться к нему? Не хочу ли я улучшить состояние собственного здоровья?

„Дорогая мисс Хейвуд, — воскликнул он с таким воодушевлением, словно пел псалмы, — если вы не присоединитесь ко мне, то тем самым выкажете пренебрежение долгом перед самой собой и перед своим здоровьем! Вы тоже должны познать удовольствие окунуться в волны! Море, как вы вскоре обнаружите, дарит нам свое расположение: соленую воду, приятную температуру и, помимо всего прочего, восхитительное неистовство. Подумайте, дорогая леди, хотя это может показаться угрозой вашему здоровью, каково это — сражаться с волнами, погружаться в них с головой, испытывать на себе всю силу прилива — настоящий экстаз! И все это, что поистине достойно удивления, лишено всяческого риска, поскольку вы не теряете опоры под ногами! А ощущение опасности — всего лишь имитация, поскольку служащие стоят в ожидании, готовые в любое мгновение прийти вам на помощь. Говорю вам, мисс Хейвуд, при этом зарождается новый дух. Драматические свершения порождают поразительные перевороты в теле, будоражат в нем нервные соки, давая выход подлинной энергии. Вот почему сегодня вы видите перед собой более крепкого, здорового, более достойного человека“.

Что я могла ответить на это, дорогой папочка? Я была поражена до глубины души. Такое неожиданное превращение! Подвергнуться столь крайним средствам укрепления собственного здоровья! Это казалось просто необъяснимым! Впрочем, как раз это я могла понять. Стоявший передо мной Артур Паркер казался намного живее того полусонного увальня, которого я впервые встретила в Сандитоне. И, учитывая все вышесказанное, разве могу я усомниться в том, что возрождения может добиться любой человек?

Так что сами понимаете, сэр, я стала здесь свидетельницей того, что сродни революции. Может быть, здесь и нет армий и порохового дыма, но наши береговые солдаты вполне могут считаться столь же храбрыми и мужественными, как и их собратья на поле боя. Вы можете быть в этом уверены, они продолжают существовать, несмотря на самые суровые режимы, после которых — чудо из чудес — они становятся заметно сильнее всех своих болячек!

Как ни удивительно это звучит, папа, но история на этом не заканчивается. За Артуром последовали и другие крестоносцы. Одним из них является скромная и застенчивая молодая особа, некая мисс Аугуста Бофорт. Она — старшая из двух сестер, врученных попечению миссис Гриффитс, которая ежедневно появляется в обществе различных честолюбивых молодых леди. Будучи еще более хрупкого сложения, чем ее сверстницы, эта изобретательная мисс дрожит от холода во время всей процедуры, тем не менее каждое утро, при первых лучах солнца, она неизменно возвращается, чтобы принять морские ванны.

Можно предположить, что подобная приверженность морским процедурам вызвана заботой этой леди о здоровье. И все-таки, папочка, я не могу не думать о том, действительно ли она так беспокоится о своем здоровье, поскольку во время процедур эта молодая особа не сводит глаз с купальни для джентльменов. Если бы я не заметила нечто вроде симпатии, возникшей между нею и нашим Артуром Паркером, я бы никогда не усомнилась в ее мотивах.

Надеюсь, ты поймешь меня правильно, поскольку во время принятия ванн и речи не может быть ни о каком общении. Леди принимают свои процедуры на пристойном удалении от купальни джентльменов. Тем не менее многие любопытствующие особы — а почему бы и нет? — внимательно наблюдают за всеми, кто приходит и уходит с пляжа, умудряясь иногда даже приветствовать друг друга. Поэтому, встречаясь на Террасе, где разговор идет главным образом об эффективности того или иного вида лечения, те, кто виделся во время процедуры, получают наконец возможность озвучить свою страсть. Они без устали обсуждают свои утренние упражнения, неспешно прогуливаясь в послеобеденные часы. Как они гордятся своими успехами! Такие слова, как „трансформация“, „метаморфоза“, так и порхают в воздухе, причем энтузиазм этих людей не ослабевает. Они словно бы обмениваются мыслями. Мне доставляет удовольствие наблюдать, как они флиртуют друг с другом. Кроме того, в каждом из них, как мне представляется, я вижу будущего Артура Паркера. Дело в том, что с учетом наших недавних потерь в лице джентльменов, представлявших наибольший интерес для молодых леди — сэра Эдварда Денхэма и брата мистера Паркера, Сидни, которые вынуждены были вернуться в Лондон, Артур стал главным объектом сплетен на Террасе. И поскольку подопечные миссис Гриффитс достаточно инструктированы в том, что касается их общественных обязанностей, то они быстро переключились на оставшуюся добычу.

Артур буквально купается в их внимании. Готова держать пари, что за всю его взрослую жизнь ни одному его слову, сказанному старшим сестрам, не уделялось сколько-нибудь внимания. Но здесь он стоит каждый вечер, как герой, подставляя лицо вечернему бризу, громко рассуждая о своих изысканиях, своих новациях, о своем пути к обновленному здоровью. И всему этому внимают и аплодируют молодые леди. Разве удивительно, что он расцветает на глазах? Хочу только добавить, что визуально заметной стала еще одна награда: талия сего джентльмена заметно уменьшилась!

Но, пожалуй, папочка, я уже довольно развлекла тебя новостями, рассказами о нелепых нравах и, в чем признаюсь со спокойной совестью, своими досужими домыслами. Позволь мне теперь обратить твое внимание на лучшую мою встречу, рассказать тебе об одном счастливом знакомстве здесь, в Сандитоне, результатом которого стала дружба, которую я ценю более всего. После прибытия сюда из Лондона миссис Эммелин Тернер — она родом из близлежащего Льиса и недавно приехала сюда в надежде вернуть себе душевное спокойствие среди ландшафтов своего детства, радость от моего пребывания в Сассексе, и без того достаточно большая, еще более возросла.

Она — личность известная в литературном мире, ее имя должно быть тебе знакомо. У меня сомнения нет и в том, что ты мысленно аплодируешь моему столь ценному знакомству, поскольку держится эта леди особняком. Нас сблизила общая увлеченность утренними прогулками по берегу моря.

Со временем я стала испытывать истинное удовольствие от разговора с образованной, сдержанной и мудрой леди. Как мне описать ту честь, которая выпала на мою долю? Мы свободно беседуем на любые темы, наш разговор не знает границ, мы восхищаемся цветом небес и моря, наблюдаем за звездами. Мы обсуждаем книги, которые она уже написала, роман, над которым она трудится сейчас. Благодаря ее знаниям я познакомилась с работами, которые ей нравятся, и она была настолько любезна, что даже снабдила меня несколькими томами, которые взяла с собой сюда, в Сассекс.

В обществе этой леди я чувствую себя так, словно возвращаюсь в те времена, когда мы с тобой читали по вечерам, — и ко всему тому в нашем доме, о чем я так скучаю. Здесь, на открытом воздухе, при сверкании волн, мы беседуем обо всем, прогуливаясь по прибрежной полосе и испытывая истинное удовлетворение от дальнейшего упражнения своего ума.

Кроме того, миссис Тернер очень хорошо знакома с этим побережьем. Она подмечает каждую особенную трещину или разлом в утесах и показывает мне каждый скрытый вход в потаенные пещеры и гроты. Мы рассматриваем морских птиц, пролетающих у нас над головой, и дельфинов, выпрыгивающих из морской глубины. С каждым днем мы все дальше и дальше удаляемся в глубь побережья, подобно нетерпеливому моряку, соскучившемуся по суше после долгого плавания. Под ее чуткой и ненавязчивой опекой я начинаю ощущать, что дикое побережье все сильнее привлекает меня.

Только вчера, оказавшись в новом для нас месте, мы наткнулись на пещеру, вырубленную в утесе из песчаника, и с любопытством заглянули внутрь. Мы вошли под высокие арочные своды и принялись вглядываться в темноту, которая могла означать вход в заброшенный туннель.

Вокруг нас были разбросаны деревянные шлюпки, причем некоторые были сложены за кустами. Они были большого размера и годились для морского плавания, и мы представили себе, как местные жители, отправляясь на них в море, ловили моллюсков, устриц и лангустов.

Рыбаки проявили достаточно уважения к нашим расспросам, тем не менее рассказали нам слишком мало. Эти люди стремились оставить нас в неведении относительно того, чем они занимались, и нам показалось, что они были не прочь избавиться от нас.

Миссис Тернер немедленно повернула меня и предложила поскорее уносить отсюда ноги; мы так и поступили. И только когда мы вернулись к утесам вокруг Сандитона, она смогла заговорить о том, что показалось мне таким странным в той пещере.

„Я слышала о контрабандистах на нашем побережье, — сказала она, — и об опасностях подобного занятия. Я просто не могла себе представить, что мы можем наткнуться на этих людей вот так, среди белого дня. Но, дорогая мисс Хейвуд, кажется, мы сподобились именно на это“.

Так что ты видишь, дорогой папочка, в отличие от нашего тихого Уиллингдена, здесь, на этих берегах, происходит много любопытного, даже интригующего. О таком даже и помыслить невозможно в нашей мирной фермерской округе. Это странное, открытое побережье каждый день предлагает нам новые приключения и открывает свои тайны.

Я посылаю моей милой семье всю свою любовь, надеюсь, и ты ее почувствуешь. Теперь осмелюсь ожидать подробного ответа из Уиллингдена. Должно быть, у вас не будет недостатка в желающих выполнить эту задачу! В свою очередь, обещаю не медлить с ответом. Я еще напишу вам много интересного о своих открытиях в этом непредсказуемом мире у открытого моря.

Остаюсь твоя любящая дочь,

Шарлотта

Постскриптум. Увы, мне только что стало известно о срочном отъезде миссис Тернер. Это кажется всем нам слишком неожиданным. Она сообщила мне, что должна вернуться в Лондон, и немедленно! Я просто поражена ее добротой, папа, потому что она предложила взять меня с собой!

Она говорит, что „давно пора“ приобщить меня ко многим вещам, которых, по ее мнению, недостает моему образованию.

„В самом деле, мисс Хейвуд, вам следует поехать со мной, — сказала она мне. — Позвольте мне продемонстрировать вам богатства города, представить вам его красоты. Просто походите со мной по галереям и музеям, прогуляетесь по паркам, проведете несколько вечеров в одном из театров, и вы сразу же почувствуете разницу между провинцией и большим городом и развлечетесь“.

Милый папочка, стоит ли мне принимать ее приглашение? Могу ли я поехать? И не сочтешь ли ты предательством тот факт, что я покину Сандитон, после того, что я только что написала? Вероятно, так оно и будет. Но, даже если так, пожалуйста, напиши мне как можно скорее и пошли свое согласие».

Часть шестая

Глава двадцать четвертая

Будучи большим ценителем и знатоком лошадей, особенно тех пород, которые участвуют в скачках и нередко выигрывают бега, лорд Коллинсворт испытал нешуточный соблазн после случайной встречи у Брукса с сэром Эвардом. И в самом деле, ему часто казалось, что его ежедневные путешествия по Лондону представляли собой бесконечную борьбу со скукой и приличиями. Столь неожиданное обещание еще одного развлечения — скачек на прекрасной беговой дорожке в белых песках Сандитона, где соберутся чистокровные бегуны, — придало вдохновения азартному болельщику этого вида спорта.

Представитель родовитого семейства, каким был лорд Коллинсворт, редко поднимался рано. Но сегодня, вопреки обыкновению, он постарается совершить такую попытку. Это могло помочь ему побыстрее разделаться с кое-какими необходимыми делами на Бонд-стрит, где он бесконечно соревновался с другими молодыми денди в изысканности и элегантности модных нарядов. Коллинсворт давно понял, что самое главное — это произвести впечатление, и в особенности ценил преимущества своего социального положения: недостаточно было привлечь внимание только роскошью туалета — большое, если не главное внимание следует уделять хорошим манерам, чтобы подчеркнуть свой природный шарм, а уже потом стремиться добиться большего.

В отличие от денди, которыми в настоящее время кишело лондонское общество и чьи претензии на родовитость и богатство основывались главным образом на пышности их безвкусных нарядов — то есть людей того типа, которые старались держаться на виду благодаря щегольству и притворству, — лорд Коллинсворт понимал, что ему, аристократу по праву рождения, подобные ухищрения ни к чему. Куда ни глянь, на самых модных мероприятиях — будь то открытие Друри-лейн, танцы в Алмаке или бега в Эпсоме — франтов и щеголей было пруд пруди. В такие дни он изо всех сил стремился выделиться среди них.

Нынче он вознамерился как можно быстрее разобраться с делами, перед тем как заглянуть со свежими новостями к своему другу Сидни Паркеру. Он рассчитывал на то, что сей джентльмен составит ему компанию и их присутствие будет замечено на Райдер-стрит.

Он и в самом деле застал Паркера дома, но когда тому поведали о последних событиях, он не выказал ни малейшего удивления. По мнению Сидни, столь раннего появления Денхэма в Сити или, если на то пошло, его присутствия за игорными столами, вполне следовало ожидать. Заслуживало внимания, однако, лишь то, что сэр Эдвард сумел привлечь на свою сторону известного всему Лондону коннозаводчика. Это известие вынудило Сидни Паркера поразмыслить.

— Неужели этот джентльмен, — скептически спросил он, — вознамерился перенести свои конюшни в самый Сассекс для устройства бегов?

Когда Коллинсворт заверил его, что в том и заключался весь план, подобное открытие заставило Сидни задуматься относительно его целесообразности. Он сомневался в его разумности и осуществимости и мог только гадать о том интересе, который собирался извлечь из этого сам спортсмен! Даже простое обдумывание этого плана внушало ему беспокойство, хотя он задавался вопросом: к чему бы это? И только впоследствии он отогнал от себя тревожные мысли, решив, что они вызваны экстравагантностью самого предложения.

— Высокопарные речи сэра Эдварда принесли ему успех? Замечательное достижение! Но имейте в виду, Коллинсворт, подобных энтузиастов скачек нельзя водить за нос. Денхэм может искренне верить в свой проект, посвящать ему все свое время и силы — и, должен признаться, он человек, который вполне верит в себя, в этом ему нет равных, — тем не менее, если принять во внимание участие в этом деле прозорливого и рассудительного коннозаводчика, держателя отличных беговых лошадей, более того, дельца, привыкшего оперировать крупными суммами, то здесь должно быть нечто еще, что мы проглядели, — добавил он, — у подобного хитроумного типа, несомненно, должно быть что-то спрятано в рукаве! Пока что Денхэм одержал победу. Но кто знает, чем это обернется? Что касается практической стороны этой затеи, здесь мне совершенно ясно одно: ее вряд ли поддержат в Лондоне. В самом деле, Коллинсворт, подумайте: зачем строить беговую дорожку, когда во всей округе и без того проходит достаточно хорошо зарекомендовавших себя спортивных мероприятий — в Эпсоме, Саутэнде, Ньюмаркете, в близлежащем Льисе и, помимо всего прочего, еще и в Брайтоне, где развлечений хватает на любой вкус? Неужели он рассчитывает обратить внимание принца на восток, на новые земли, на наш ничем не примечательный и никому не известный Сандитон? Мне смехотворна сама мысль о том, что мой братец может организовать какое-нибудь хорошее развлечение. Какой смысл начинать все сначала? Неужели он думает, что располагающие деньгами люди из города, набобы и биржевые маклеры, карманы которых набиты купюрами, и всевозможные выскочки, которых стало так много с окончанием войны, кинутся в Сандитон вслед за ним? Признаюсь, я поражен. Что может за всем этим скрываться?

Удивленный, Коллинсворт в молчании выслушал эту патетическую речь. То, что казалось ему просто изобретательным способом продлить удовольствие, перспективой восстановить здоровье в удаленной сельской местности, вызвало тревогу у Паркера. Он никак не мог взять в толк, что же такобеспокоило его друга.

Сам он не видел никакого вреда в подобном мероприятии. Впрочем, Коллинсворт имел самое туманное представление о сложностях коммерции. Для наследника огромного состояния подобные заботы были бы неестественными.

— Послушайте, Паркер, — вмешался он, — наверняка для вашего беспокойства нет никаких оснований. Если этот энергичный малый Денхэм способен сотворить чудо, а от вас не потребуется никакого участия в этом, то почему бы не принять его план? Строительство отличной беговой дорожки на морском берегу может лишь способствовать укреплению деловой репутации вашего брата.

Сидни выслушал своего доброжелательного наивного друга и позволил себе расслабиться.

— Вероятно, вы правы, Коллинсворт, — заявил он. — Предприятия моего брата никогда не казались мне чем-то серьезным. Кто знает, может быть, я и ошибаюсь теперь в своих оценках того, что происходит сейчас в нашей сельской местности.

После этих слов он умолк, намереваясь позволить идти делу своим чередом. План мог быть плохо продуманным, даже нереальным, но Сидни не мог сделать вид, что сама его концепция — партнерский союз молодого Денхэма, этого нелепого, чрезмерно эмоционального эстета, человека не от мира сего, с одним из самых прожженных дельцов Лондона — представлялась заслуживающей внимания загадкой, разгадать которую надо попытаться во что бы то ни стало.

После этого двое друзей отправились на Райдер-стрит. Их визит вовсе не стал неожиданностью: с тех пор как мисс Денхэм узнала о случайной встрече своего брата с их другом у Брукса, она почти не выходила из квартиры. Казалось, Коллинсворт и сам был готов оказать любезность внимательной мисс Денхэм, однако по прибытии они обнаружили, что их приветствует сэр Эдвард, который в этот день выглядел более оживленным, чем когда-либо.

Он самодовольно-небрежным тоном обратился к ним со следующими словами:

— А, Коллинсворт, вы здесь, среди своих лондонских конфедератов, так элегантно расфранченных, так непохожих на наших сельских модников! Что касается вас, Паркер, то везде, где бы вы ни появились, ваше присутствие производит неизгладимое впечатление.

В это время показалась Эстер Денхэм. Обнаружив, что джентльмены уже уселись, она решила, что именно сейчас ее осанка и манера держаться способны произвести на них самое выгодное впечатление. Таким образом, она могла быть уверена, что ее появление станет основным предметом их обсуждения. При том что волосы ее были уложены в замысловатую прическу, сама она была наряжена в чудесное платье из белого муслина, отделанного спереди элегантной вышивкой, а из-под украшенного ярко-зелеными лентами подола платья едва виднелись белые туфельки. Впечатление она производила неотразимое.

Разумеется, джентльмены не разочаровали ее. Они вскочили с мест, выразив восхищение. То, что Сидни Паркер решил сопровождать гостя, которого они ожидали, удивило Эстер, но всего лишь на мгновение, после чего она обратилась к ним с церемонным приветствием:

— Как славно, лорд Коллинсворт, вновь встретиться с вами в привычном для вас окружении. А вы, дорогой мистер Паркер! По правде говоря, как бы сильно ни любили мы свою тетку Денхэм и ни следовали с радостью ее воле, она получит удовольствие на таком расстоянии! — После этого она прошлась по комнате, чтобы еще раз продемонстрировать свой туалет. — Очень печально сознавать, что мы так редко имеем возможность приобщиться к изысканному обществу.

Однако сегодня ее брат не мог допустить того, чтобы она переключила все внимание на себя. Он только и говорил, что о красотах Сандитона, его замечательном местоположении, словно это был рай земной. Да, уверял он их, Сандитон займет свое место в истории. Когда будет построена его беговая дорожка, туда устремятся сливки лондонского общества.

А потом в приливе показной скромности сэр Эдвард добавил:

— Мистер Паркер, вы должны понимать, что этим последним триумфом обязаны своей собственной сестре Диане! Именно ей пришла в голову идея, что надобно срочно действовать, и она отправила меня в путь-дорогу! Именно она возвела меня в ранг дипломатического представителя Сандитона. И вправду, вот женщина, которая во всем разбирается до тонкостей! Вы — мы все — должны быть благодарны ее проницательности. Амбиции нашего коннозаводчика в отношении нового места заслуживают восхищения. Как только в беговых конюшнях разместятся его лошадки-чемпионы, можно не сомневаться, что и остальные джентльмены, знатоки этого спорта, последуют его примеру. Вскоре там откроется школа верховой езды, способная удовлетворить претензии людей благородного происхождения, чьи сыновья решат заняться данным видом спорта. Наш компаньон намерен также приобрести одну или две близлежащие пивные для своих посетителей. Полагаю, что это будет «Пелхэм» или «Раундер», которые расположены поближе к побережью, где могут найти хороший прием и угощение самые разборчивые кутилы. Насколько мне помнится, хозяин «Пелхэма» любит держать пари по любому поводу, и он с радостью отнесется к увеличению своей клиентуры.

Пыл патриота Сандитона ничуть не охладел, ведь он едва ли не в одиночку запустил процесс, благодаря которому небольшая колония его тетки должна превратиться в фешенебельный курорт.

В это время мисс Денхэм не теряла времени, чтобы завоевать расположение лорда Коллинсворта. Она знала, что в их кругу часто можно было встретить баронетов, подобных ее брату, и очень редко представительный джентльмен его положения одаривал своим вниманием ассамблею или сельский бал. Наша достойная леди вновь произвела переоценку лорда Коллинсворта, и сочла, что он заслуживает самого пристального интереса. Она затрепетала от восхищения и почтительно выразила желание узнать больше о его старинном семействе, его наследстве, о его управлении родовыми поместьями.

— Наверняка обязанности призывают вас часто отлучаться из Лондона? Разве не нужно вам, сэр, самому приглядывать за своими поместьями, за тем, как они управляются? Должно быть, подобные отлучки кажутся вам чрезвычайно неудобными.

— Вы и в самом деле очень проницательны, мисс Денхэм. Тем не менее наша семья проявляет постоянную заботу о том, чтобы наши земли содержались в совершеннейшем порядке и их состояние улучшалось.

— Это все влияние современной моды, лорд Коллинсворт. Должно быть, ваше семейство также благосклонно относится к украшениям в стиле «Палладиума»[4] и к обустройству ландшафта.

— Мы все время думаем только о том, как улучшить свои поместья. Как можно в наше время не поддаться очарованию романтических мотивов? Моя дорогая мисс Денхэм, ведь нельзя же ожидать от членов нашей семьи, что они откажут себе в желании отдохнуть у простой деревенской могилы во время послеполуденной прогулки по своему поместью? Признаюсь, что временами мне приходится испытывать на себе их гнев, поскольку у меня нет намерения разделить их энтузиазм. По моему, существуют более важные обязательства, мисс Денхэм, которым благородное семейство должно уделять внимание в первую очередь! Я же, как вы понимаете, больше озабочен соблюдением порядка при сохранении права собственности. В Лондоне, например, мне следует периодически показываться в правящей палате в Вестминстере, а потом наносить визит в «Чейндж», чтобы поинтересоваться, как обстоят дела с финансами моей семьи. Вы должны согласиться, что в Лондоне есть много такого, что позволяет развлечься как того требует наше положение. Я, например, не нахожу удовольствия в грубых деревенских развлечениях и охотно откажусь от таких нецивилизованных забав, как охота на лис, проведение соревнований еще более низкого класса с участием животных — петушиных боев, травли медведей или быков. В Лондоне же развлечения совсем другого сорта. Они — сама утонченность, только и достойные внимания истинного джентльмена. Правила, определяемые спортивными клубами — будь то боксерские, жокейские или теннисные клубы, — тщательно разрабатываются и строго соблюдаются. Этикет! Не могу представить, чтобы нашлось более пристойное занятие для людей достойного происхождения.

Мисс Денхэм с благодарностью внимала подобным речам, они свидетельствовали о выдающемся положении лорда Коллинсворта.

— Я понимаю, что вы имеете в виду, — ответила она, — и горячо одобряю ваши высказывания. Слишком многие в наши грубые времена стремятся потрафить своим низменным вкусам. От ваших же собственных развлечений веет одухотворенностью. Подобные стандарты, лорд Коллинсворт, в спортивных играх настоящего дворянина означают все.

Польщенный джентльмен выслушал ее со всем вниманием. В силу сложившихся обстоятельств, отметил он, ему необходимо выполнить кое-какие обязанности в сельской местности; но до того времени…

— Пожалуй, я чрезмерно увлекся собственными делами, хотя в один прекрасный день, полагаю… — Он умолк.

При этих словах она сочла наиболее подходящим слегка склонить голову, давая знать, что понимает скрытый смысл его речей. Их беседа привела ее в восторг, его радушное отношение сулило ей нечто приятное; само по себе это могло считаться победой. Теперь, когда Эстер была в Лондоне, она могла надеяться, что они встретятся вновь.

Столь большое удовлетворение, которое испытала мисс Денхэм, могло в значительной степени уменьшиться, знай она о том, что впечатление, произведенное ее братом Эдвардом на молодого Паркера, было отнюдь не таким благоприятным. Перечисление обязательств, которые приняла на себя его сестра Диана, взявшись превозносить достоинства Сандитона, привело его в смущение; оно вселило в него тревогу относительно будущности уже и без того нездоровой общины.

Экстравагантные планы строительства роскошных номеров, создание нового театра, а теперь еще и сооружение беговой дорожки — и все это отдано в руки лондонского коннозаводчика? Подобная цепь событий не могла не внушать некоторых опасений.

Сидни видел в Томасе Паркере честного и преданного делу человека. Сандитон и его успех составляли основу его жизни, по сути, означали благополучие и счастье его собственной семьи. Однако его дорогой брат, вероятно, слишком уж быстро стремился добиться успеха.

Он вспомнил тревогу, которую заметил несколько недель назад в очаровательных глазах молодой Шарлотты Хейвуд, когда она попыталась предостеречь его. Мисс Хейвуд опасалась за благополучие Паркеров, зная их безрассудство. Как проницательно она судила о его собственном семействе!

Правду сказать, именно он проявил безответственность и равнодушие. Сидни почувствовал себя униженным и оскорбленным. Слишком долго он позволял твориться подобным глупостям. Внезапно Сидни Паркер осознал, что настало время немедленных действий. Если делом заправляют люди, подобные сэру Эдварду и его заблуждающейся сестре Диане, где гарантия того, что мечта Томаса Паркера не могла пойти прахом?

Он не мог больше сидеть и смотреть, как его любимая, дорогая и недальновидная семья катится в пропасть.

Глава двадцать пятая

Сидни решил, что его первоочередной задачей должен стать поиск врача для Сандитона, либо же, если это окажется чрезвычайно трудным, — пользующегося хорошей репутацией аптекаря, который согласится взять на себя эту нелегкую миссию. Как представлялось Паркеру, от такого джентльмена требовались не только ответственность, большой опыт и глубокое знание медицинской науки — он должен был обладать еще даром убеждать и применять последние новшества, входящие в моду на морских курортах.

Ему следовало поспешить на Харли-стрит, где, как ему сообщили, проживал выдающийся представитель данной профессии, некто Уильям Халлетт, который мог подойти ему. В том случае, если сам он откажется от места — по причине большой удаленности Сандитона от Лондона, — он сможет посоветовать Паркеру, к кому ему следует обратиться еще.

Огни Лондона светили в этот день как-то по-особенному. По улицам гулял легкий ветер, вселявший в него надежду. Поскольку он принял решение относительно грозящей Томасу беды, его не покидало чувство убежденности в правильности своих действий. Он не собирался легко сдаваться. Прежде чем станет слишком поздно, по крайней мере, следует предпринять хоть что-нибудь, чтобы прекратить глупости, творящиеся в Сандитоне. Невзирая на самодовольство и поразительное безразличие самонадеянных и высокомерных компаньонов Томаса, следовало незамедлительно привезти врача для жителей города на случай, если возникнет крайняя необходимость в медицинской помощи.

Джентльмен, о котором шла речь выше, согласился принять его; его приветствие оказалось достаточно любезным. Но спустя час, в течение которого Паркер объяснял, в чем именно состоит его дело, тон врача изменился радикальным образом.

— Ах, мой добрый сэр, — рассудительно начал он, — как мало вам, должно быть, известно о том ущербе, который обыкновенно приносит в провинции пренебрежительное отношение к нашему искусству! Об этих странных теориях и эксцентричных выдумках, о непростительном пренебрежении проверенной медицинской практикой! Ваши худшие опасения ни в коем случае нельзя назвать безосновательными. Я неоднократно был свидетелем того, как люди становились жертвами своего чрезмерного энтузиазма. Они начинали хромать, заикаться, попросту ломались! К нам то и дело поступают сообщения о шарлатанах, практикующих на том или ином морском курорте. Эти умные мошенники зачастую совершенно невежественны, они не имеют абсолютно никакого понятия о болезни и не обращают должного внимания на явные симптомы ее приближения и ухудшение общего состояния больного. Тем не менее пациенты, словно заколдованные, следуют советам подобных «избавителей»; они положительно теряют рассудок, когда начинают заниматься самолечением! В своем усердии такие люди напоминают новообращенных сектантов-неофитов, этих фанатиков прошлого, которые довольствовались слепой верой. С каждым годом, мистер Паркер, меня охватывает все большее беспокойство за тех несчастных, которые попали в лапы к этим шарлатанам. Количество этой постоянной ерунды, которая распространяется среди честных верующих — особенно почитаемых их советчиками, — остается непомерно большим. Задумайтесь над таким простым вопросом: чем могут помочь воздух, питьевая вода и внезапное погружение в холодную морскую воду, особенно зимой, излечению серьезного заболевания? Разве не будет лучше, если вместо этого больной останется у жаркого огня в теплом помещении? Не может быть никаких сомнений в том, что это вредно. Чем больше я размышляю над подобной практикой, тем больше склоняюсь к мысли, что это и есть истинное зло в наши дни. Вы ведь наверняка и сами обратили на это внимание? Поверите ли вы мне, если я скажу, что революционный рассвет нашего нового века, с его признанием прав человека, сопровождается еще одной, совершенной нелепой идеей о том, что каждый человек имеет право на самолечение!

При этих словах мистер Паркер не мог не улыбнуться.

— Можете смеяться, мистер Паркер, называть это чепухой, отмахнуться, как от банальности, но задумайтесь: еще совсем недавно воздух и вода, даже солнечный свет, не подлежали врачебным предписаниям! Эта фантазия пришла к нам только с новым веком. Теперь, когда каждый человек волен сам определять свою судьбу, воздух и даже утренний свет считаются новым освобождением от болезней! А, собственно говоря, почему нет? Ведь если они есть, то их можно взять и ими можно пользоваться! Увы, как напоминает нам доктор Бучен, подобная свобода порождает и камни преткновения — поскольку хлористая ртуть, хина, настойка опия и прочие вещи тоже появились в свободной продаже! Вполне готовые для неограниченного применения — чего никогда не одобрил бы честный врач! Зачем свободному человеку беспокоиться о таких мелочах, как авторитет врача, наука, или налагать на себя ограничения, обусловленные знанием и опытом? Дорогой сэр, к моему нескончаемому сожалению, я наблюдал вполне разумных пациентов, которые отказывались от традиционного лечения, что весьма редко приносило благо их здоровью. В чем бы ни заключались жалобы — на шум в голове, вспышку цинги или приступ глухоты, отчаянные люди не оставляли попыток самолечения. Они надеются изменить свою жизнь в замерзающем море, с помощью фантастических испарений, совершенно безумного погружения с головой в холодную воду. Испытать шок и страх, чтобы обрести спокойствие и здоровье? Полнейшая глупость, которая получает все большее распространение, помрачение рассудка, вызываемое подобными методами! Помилуйте, в самых уединенных местах такого рода лечения устраиваются чуть ли не карнавальные шествия! Нет, в этом нет и не может быть никакой науки, уверяю вас!

— Но, сэр, — взмолился Сидни Паркер, беспокойство которого только усилилось, — ведь у этих природных явлений может наличествовать некий восстановительный эффект, нечто полезное? Разве не способен опытный врач, подобный вам, отбросить в сторону всякую экстравагантность и с осторожностью использовать то хорошее, что наверняка присутствует в таких вот бесконтрольных экспериментах? Кто-либо вроде вас должен же попытаться вернуть рассудок этим людям!

— Только не я, сэр. Я не стану бросать вызов этой мании, — ответил джентльмен, но, взглянув на удрученное лицо молодого Паркера, Халлетт вспомнил себя самого в таком возрасте и позвал своего ассистента из соседней комнаты.

Вошел стройный, совсем еще молодой человек. Его звали мистер Джеймс Портер, всего минуту назад он осматривал больного в их кабинете внизу.

— Я полагаю, наш посетитель может представлять для вас особый интерес, Портер, — начал доктор. — Он пришел к нам за помощью — найти кандидатуру врача для приморской общины, в которой получили распространение эти псевдомедицинские методы лечения страхом и купанием, эти сумасшедшие процедуры, которые, как мы слышали, являются последним криком моды. И мне известно, сэр, что вы разделяете мои дурные предчувствия на сей счет.

Мистер Портер выслушал повторный отчет о беззаботной атмосфере, царящей в Сандитоне, о пренебрежении возможностями медицины и тоже пришел в крайнее негодование, при этом стал особенно заметен его акцент уроженца Западной Англии. Выражая собственное мнение, он избегал всяческой деликатности.

— В наши дни не осталось ни одного дюйма английского побережья, свободного от этой чумы, не наблюдается также и недостатка в кандидатах на то, чтобы испробовать на себе эти безумные методы. Вы ведь говорите об этих изнеженных леди и джентльменах, главной целью которых является демонстрация собственной элегантности и думающих только о том, чтобы держаться с напыщенной важностью? О легкомысленных созданиях, вдыхающих ароматы природы в тщетной попытке сохранить свои юность и красоту и когда-то крепкое здоровье? А если выражаться конкретнее, то подцепить богатого муженька для своих обделенных приданым дочек?

Прозвучавшее в словах Портера презрение заставило Паркера вновь заговорить о нуждах своего брата. Стараясь как можно меньше упоминать о последних событиях, он объяснил, что в этом уголке Сассекса ожидается наплыв большого числа отдыхающих, намеренных присоединиться к основателям и пионерам Сандитона. Естественно, настаивал он, эти больные и несчастные люди должны иметь возможность положиться на кого-либо вроде них, чье призвание заключается в спасении чужих жизней! Не обдумает ли мистер Портер, спрашивал он, возможность переселиться туда и открыть среди отдыхающих обширную практику?

Перед тем как ответить, Портер взглянул на своего начальника. Тот не раздумывал долго:

— Будь я в вашем возрасте, Портер, — последовал его совет, — то счел бы своим долгом бороться с подобным образом жизни. Возьмитесь за это дело! Молодой человек, я обещаю вам любую поддержку из Лондона на тот случай, если возникнут какие-либо сложности.

Таким образом, все устроилось. Портер решил сполна воспользоваться представившейся ему возможностью.

Выйдя из конторы врачей, Сидни Паркер ощутил удовлетворение от успеха своей миссии и уже заранее в свойственной ему игривой манере предвкушал удовольствие, которого следовало ожидать от появления этого открытого и прямого девонширского провинциала среди олимпийцев Сандитона. Он весело размышлял о доле отправляющегося в крестовый поход мистера Джеймса Портера и о том, какой прием окажет ему леди Денхэм. Пребывая в приподнятом расположении духа, он вдруг обратил внимание на экипаж, неторопливо ехавший перед ним. К его изумлению, из него вышла не кто иная, как та самая леди, которую он недавно имел честь встретить в Сандитоне, — миссис Эммелин Тернер. Более того, компанию ей составляла особа более чем знакомая: открытие его братца Томаса, мисс Шарлотта Хейвуд!

Он мгновенно поставил обеих в известность о своем присутствии и предложил свои услуги.

— Не может быть! — приветствовал он их. — Неужели передо мной те самые леди, с которыми случай свел меня на короткое время в Сассексе? И как поразительно встретить вас в Лондоне! Удивляюсь, за что мне выпало такое счастье. — Удовольствие, выразившееся в его оживленном поведении, было искренним, и он продолжил: — Но теперь, уверяю вас, я в вашем полном распоряжении.

И в самом деле, миссис Тернер со своей подругой прибыли всего лишь накануне. Они тоже были поражены встречей с ним, найдя его здоровым и искренне к ним расположенным, яркой противоположностью тем слабым пожилым джентльменам, которые выходили от своих врачей.

Миссис Тернер радушно его приветствовала.

— Неужели вы тот самый мистер Паркер из этого славного семейства Паркеров в Сассексе? Какая чудесная встреча! Видите ли, мне пришлось прервать свое пребывание в сельской местности и покинуть наших друзей в Сандитоне, поскольку понадобилось проконсультироваться с авторитетными медицинскими светилами. И еще, увы, заняться срочными лондонскими делами. Но вы, сэр — вы, который олицетворяет собой человека удовольствий, почему же вы покинули нас на побережье, когда все так хорошо начиналось? Вы в самом деле разочаровали нас!

— Мадам, правду сказать, мне и самому трудно отыскать логику в своих приездах и отъездах, которые объясняются легкомыслием, непоседливостью и, должен признаться, скукой. Однако же есть еще одна причина моего присутствия здесь, скорее, даже срочное дело. Мне стала известна огорчительная информация, которая изменила ход не только моей собственной жизни, но и жизни моей семьи. В этот самый час я вел переговоры о безопасности Сандитона, стараясь обеспечить его жителям такой комфорт и удобства, которого вы и сами искали на побережье.

Он сделал паузу, чтобы посмотреть на ее компаньонку. Одним взглядом он оценил перемену, происшедшую с ней в Лондоне, ее стильный наряд и то, как он шел ей.

Хотя Шарлотта не осмелилась на большее, кроме как кивнуть в его сторону, он обратился непосредственно к ней.

— Не так давно, мисс Хейвуд, вы упрекали меня за то, что я не уделял должного внимания делам своего брата. Какой проницательной вы тогда оказались, высказывая свои опасения! Вы и представить не могли, сколь пророческими окажутся ваши слова! Хотя и с запозданием, но я пытаюсь уладить проблему недостатка медицинского обслуживания в Сандитоне. У меня внезапно открылись глаза, и я вижу, что дело требует незамедлительного вмешательства. Слишком долго наша Аркадия пребывала в мире грез, не внимая доводам разума или хотя бы здравого смысла. Теперь, боюсь, ее ждет неудача, что может привести нас к полному краху.

Он спохватился, поскольку и так сказал уже слишком много и говорил чересчур горячо. Вряд ли можно было ожидать, что беды Сандитона уладятся здесь, на улице Лондона. Собравшись с мыслями, молодой человек справился об их собственном здоровье.

Миссис Тернер ответила, что ее возвращение имело целью лишь сообщить о своем здоровье достопочтенному мистеру Лонгу. Она продемонстрирует ему свое обновленное состояние — влияние воздуха и сельского отдыха. Именно к нему они и торопились.

— Будьте уверены, сэр, что ваша забота о Сандитоне вполне уместна и оценена по достоинству. Мисс Хейвуд и я, мы приветствуем ваше вмешательство. Разве не так, Шарлотта? Мы и сами не могли думать ни о чем другом. Нам хочется знать, как продвигаются ваши дела. Не могли бы вы заглянуть к нам в наши апартаменты на Слоун-сквер, где можно было бы свободно поговорить? И даже, если на то будет ваше желание, спланировать, как помочь Сандитону? Мы можем, по крайней мере, хотя бы поразмыслить над тем, как спасти этот лучший из миров.

Он был благодарен миссис Тернер за ее предложение. Взглянув на ее молодую подругу в ожидании некоего знака одобрения, он поклонился, пообещав вскоре навестить их.

Те комплименты, которые затем последовали в большом количестве: искреннее восхищение миссис Тернер его личностью, ее щедрая оценка его характера — стали нечто самой собой разумеющимся, и мы говорим об этом без сожалений и извинений. Но в заключение она добавила:

— Я удивлена перемене, происшедшей в этом молодом человеке. Наш мистер Паркер внезапно решительно взялся за дело, вам не кажется, мисс Хейвуд? Его вполне можно принять за человека, который обрел цель жизни.

Это озадачило Шарлотту. Но мы не будем останавливаться на том смешанном впечатлении, которое у нее осталось, отметим только, что чувства, которые она испытывала после столь неожиданной встречи с поистине непредсказуемым членом этой удивительной любящей семьи, выразились в румянце, окрасившем ее щеки.

Глава двадцать шестая

С каким удивлением и изумлением наша героиня приветствовала свое новое окружение! Она, конечно, мечтала о городе, но едва ли когда-либо могла надеяться остаться в этом богатом мегаполисе. Это объяснялось тем, что Уиллингден находился на большом расстоянии от Лондона и был оторван от большого мира. Шарлотта вспомнила о стойкой неприязни, которую испытывал ее дорогой отец к сумасшедшему темпу лондонской жизни, что служило препятствием на пути к осуществлению ее мечты. А сейчас она вдруг обнаружила себя в компании знаменитой подруги, и к их услугам были многочисленные удовольствия, предлагаемые большим городом.

В первые часы после прибытия, пока их экипаж пробирался по улицам Лондона, она чувствовала, как ее оглушает царящий вокруг шум, ошеломляют призывные громкие крики торговцев, чья энергия била через край, подавляет человеческая масса. Все это зрелище огромного города потрясло Шарлотту до глубины души. Едва ли она могла когда-либо представить себе разнообразие кипевшей вокруг нее жизни.

Шарлотта, юная и чистая девушка, приехала сюда из провинциального Сассекса, с его мирным и неярким пейзажем, холмистыми полями, скромными деревенскими домиками, посему она даже и вообразить себе не могла, что ее ожидает в большом городе.

С некоторыми огорчением и даже подавленностью наша Шарлотта и размышляла сейчас над этой разницей. Невзирая на свойственную молодым людям уверенность в себе, на благополучие своей семьи, на некоторое приобщение к «опыту», пусть только благодаря книгам, — она обнаружила, что оказалась ни в коей мере не готовой к подобной картине. Еще никогда не ощущала она себя такой простушкой — деревенской девушкой, широко раскрытыми глазами удивленно взирающей на большой город.

Признавшись своей хозяйке в подобной сумятице мыслей, вызванной нахлынувшими впечатлениями, она вдруг поняла, что миссис Тернер ничуть не удивлена; напротив, ее реакция оказалась совершенно противоположной. Из вежливости она повела себя очень сдержанно и не выразила изумления.

— Моя дорогая девочка, — сказала она, улыбаясь, — успокойтесь и наслаждайтесь, потому что именно в этом и заключалась цель, с которой я привезла вас в Лондон. Вы должны знать, что я совершенно одобряю ваши усилия, все, что вы почерпнули из книг. Но, подумайте сами, что может лучше рассказать об этом городе, нежели он сам? Все ваши представления о большом мире носят чисто умозрительный характер, разве нет? И они ведь достаточно ограниченны. Наши горизонты нуждаются в расширении, наши чувства — в стимуляции, если мы надеемся познать мир таким, каков он есть, во всей его красоте и сложности. Я говорю сейчас не только о Лондоне, который вы увидели в часы его дневной суматохи и напряженного движения, я имею в виду нечто большее. Я хотела бы, чтобы вы обратили внимание и на его поразительные, чудесные черты — его достопримечательности, изысканность и утонченность, его колоссальные достижения. Дорогая девочка, в конце концов, разве не наш мудрый доктор Джонсон так кстати заметил, что все мы живем лишь видимостью жизни — по крайней мере, ее неразумной разновидностью, пока не окажемся в Лондоне? И потом стоит вспомнить также о ликовании поэта Уордсворта, наблюдавшего город с Вестминстерского моста, когда он воскликнул, что «жизнь не могла явить ничего более прекрасного!»

Шарлотта Хейвуд внимала своему ментору с благоговейным трепетом. Внимание и любезность миссис Тернер тронули ее, и она ответила ей со всей теплотой.

Времени терять было нельзя. На следующий же день миссис Тернер начала городское образование своей протеже. Она намеревалась показать ей лондонские достопримечательности, и в первую очередь сцену сооружения последнего чуда света, Риджент-стрит.

Собственные же намерения мисс Хейвуд, после того как она осмотрелась в гостиной миссис Тернер и увидела огромную коллекцию книг в библиотеке, заключались в том, чтобы уединиться там и приняться за чтение, настоятельно убеждая свою хозяйку, что она ни в коем случае не нуждается в особенном внимании. Чрезвычайно занятую леди, которую ожидали срочные дела, никак не должно было отвлекать присутствие Шарлотты.

Миссис Тернер твердо отклонила все эти любезности.

— Какая ерунда, девочка, — был ее ответ, — я гарантирую, что у вас будет достаточно свободного времени, когда вернетесь к уединению сельской жизни. Здесь вы должны позволить себе испытать все наслаждения, окунуться в атмосферу, которая отражает великолепие нашей эпохи. Уверяю вас, наш Лондон вполне способен затмить славу Ниневии и Тайра! Более того, я намереваюсь показать вам будущие колоннады на Джон-Нэш-Крещент — некоторые из них уже сверкают белизной — и пробудить в вас истинное восхищение подлинной красотой! Вы будете поражены этой роскошью, которую, обещаю вам, вы и представить себе не можете.

Для экскурсии по городу миссис Тернер наняла экипаж. Поскольку день был очень теплым, они могли потом прогуляться пешком, если им того захочется. Сначала они намеревались полюбоваться магазинчиками, витрины которых ломились от роскошных изделий, рассмотреть и перебрать все шелка и атласы, а также все модные и элегантные аксессуары, выставленные на всеобщее обозрение; остановиться и посмотреть на них, расположенных с величайшей симметрией. У серебряных дел мастеров они будут со священным трепетом взирать на ряды сверкающих изделий, в великом множестве ожидающих своих леди и джентльменов. В этот день во время прогулки мисс Хейвуд была ослеплена роскошью и богатством, причем до такой степени, что лишилась дара речи. На этих площадях нигде не было видно ни следа бедности, ни намека на грязь и запустение, которые так поразили ее, когда она впервые увидела Лондон.

В этот день мисс Хейвуд пребывала в трансе, ее приводили в восторг царящая вокруг суета, экипажи, бесконечная торговля, шедшая во всех этих пассажах. Она почувствовала, что у нее раскраснелись щеки, но, намереваясь сохранить хладнокровие, почти не открывала рта — короче говоря, она проявляла исключительную сдержанность во всех замечаниях, сделанных своей подруге. Она понимала, что ее вводят в мир, в котором она ощущала себя такой же невежественной, как новорожденное дитя.

Отзывчивая и внимательная, миссис Тернер обсуждала со своей подопечной, какие образцы изобразительного искусства они должны были непременно посмотреть, дабы получить удовольствие, удовлетворяющее их вкус и воображение, а не только аппетит. Она напомнила ей, что их путешествие только начинается! Им предстояло посетить галереи, оперу, вечера музыки и, естественно, посмотреть театральные постановки, которые шли на сценах Ковент-Гардена, Хеймаркета и Друри-лейн. В намерения миссис Тернер входило показать своей молодой подруге все лучшее, что только можно было себе представить.

— Просто вообразите, Шарлотта, — восторженно говорила она, — что вы стоите перед портретом Рейнольдса или слушаете возвышенные звуки музыки в исполнении великолепных музыкантов. И чтобы получить все это, достаточно протянуть руку; все это здесь, рядом, оно ждет нас.

И пока погода оставалась хорошей, миссис Тернер продолжала заниматься образованием своей молодой подруги. На этот раз они окунулись в удовольствия, которые предлагали им раскинувшиеся на каждом шагу скверы и парки. Город словно вознамерился предстать перед ними в виде одного роскошного места для гуляния — Марилебон, Воксхолл, Кенсингтон, Ранелаж — Лондон решил показать себя во всем блеске! Именно в Ранелаж они и отправились как-то после полудня, поскольку миссис Тернер доверительно призналась Шарлотте:

— Ранелаж пользуется в наши дни наибольшей популярностью, и, что особенно важно, он ближе всего к нашим апартаментам на Слоун-сквер.

Толпа вокруг все увеличивалась, казалось, будто весь Лондон сделал в этот день аналогичный выбор. Поэтому они могли медленно фланировать, восхищаться, наслаждаться, рассматривать элегантные наряды леди и джентльменов, также совершающих променад.

Шарлотта радовалась окружающей природе, щедрым краскам зелени и тщательно ухоженным цветочным клумбам. Для нее смотреть на дамасские розы, гвоздики, левкои, пурпурные и красные, уже само по себе было наслаждением. А ведь этим все не ограничивалось: наших посетителей приветствовали фокусники, жонглеры, наездники, бродячие актеры, и все это время с эстрады звучала великолепная оркестровая музыка.

Удовлетворенные столь приятным дивертисментом, наши дамы направились к выходу. Но там их поджидала очередная неожиданность: они встретились с другими знакомцами по любимому курорту в Сассексе! Шарлотте показалось любопытным вновь столкнуться с сэром Эдвардом Денхэмом вскоре после встречи с Сидни Паркером. Он находился в обществе своей утонченной сестры, светской львицы мисс Денхэм, явно пользовавшейся повышенным вниманием еще одного элегантного и щеголеватого джентльмена, лорда Коллинсворта, которого совсем недавно представил в Сандитоне брат мистера Паркера!

Вторая группа также была поражена подобным совпадением. Здесь, вместе? Оказаться рядом со своими провинциальными знакомыми в высшем свете Лондона! Подобное обстоятельство не могло не породить некоторую суматоху.

К счастью, мисс Денхэм нашлась первой. Она смело шагнула вперед, приветствуя обеих леди, демонстрируя радушие, которое добавило новые черты к ее характеру. Здесь, в ее собственном Лондоне, не сдерживаемая никем, мисс Денхэм проявила всю свою любезность и покровительственное отношение. Для выросших в сельской местности девушек, которые наверняка должны чувствовать некоторую растерянность, оказавшись в столь изысканном окружении, она являлась настоящим спасением. Правду сказать, она нисколько не сомневалась в способностях миссис Тернер — но как насчет мисс Хейвуд? Как же она, сама невинность, должна ощущать разницу в обстановке! Осведомленная леди даст ей нужный совет и познакомит со всеми тонкостями светской жизни.

Испытывая оживление в присутствии обожающего ее джентльмена, мисс Денхэм поспешила сказать лорду Коллинсворту услугу, которую, без сомнения, можно было назвать беглым знакомством «с этими леди». За сим последовали комплименты, восхваляющие высокое положение старой леди Денхэм, на курорте которой молодые люди имели счастье встречаться, прежде чем мисс Эстер снова обратила внимание на нашу героиню.

— Знаете, мисс Хейвуд, — начала она, — это так неожиданно — встретить вас здесь, на прогулке в Ранелаже! Даже просто видеть вас, дорогая моя, по-прежнему среди нас, причем вы держитесь так, словно всю жизнь прожили в Лондоне! О-ля-ля! Разве я не права, лорд Коллинсворт? Можно подумать, что мисс Хейвуд просто-таки рождена для подобного променада!

Она намеренно сделала паузу, чтобы оценить костюм молодой леди, обойдя ее кругом.

— Сегодня я и сама, пожалуй, надела бы муслиновое платье, вышитое тамбурным швом, если бы не сочла неразумным подвергать его опасности. Знаете ли, вам следует научиться обращать здесь внимание на розы с шипами. Но, дорогая моя, вы можете быть спокойны. К советам этой доброй леди вы теперь можете прибавить мои собственные. Пусть вас больше не страшит опасность совершить ошибку. Если мы решительно примемся за дело, то сможем преподать вам полезные уроки относительно внешнего вида и не которых нюансов этикета. Я ожидаю скорейшего успеха — при вашей интеллигентности иначе и быть не может.

На мгновение воцарилась тишина. Кто мог надеяться сравниться со щедростью натуры мисс Денхэм? Однако подобная экстравагантность, похоже, несколько смутила лорда Коллинсворта. С изысканной любезностью он обернулся к обеим леди.

— Как удивительно встретить вас здесь, — сказал он, — но, вероятно, вас, миссис Тернер, тоже приобщили к делу спасения нашего любимого курорта? При вашей известности и многочисленных знакомствах в Лондоне, в этом не может быть никакого сомнения.

Миссис Тернер, оказавшись в затруднительном положении, ничего не ответила. На несколько мгновений разговор прервался.

Наконец вмешался сэр Эдвард, поинтересовавшись, понравилось ли им в Ранелаже. Он внимательно расспрашивал их о том, сколько времени они провели в садах, понравилось ли им их прекрасное убранство и необыкновенный дизайн.

— Разве не ощутили вы, — с волнением говорил он, — живописное влияние сельской местности? Разве не удивительно это здесь, в самом сердце Лондона?

Этот джентльмен явно испытывал облегчение после отбытия из Сандитона. Освобожденный от необходимости танцевать вокруг своей тетки, не ощущая рядом присутствия властной леди, он и в самом деле вновь воспрянул духом. В его манере вести себя, и без того открытой и приветливой, явственно чувствовалась бравада.

Обращаясь непосредственно к мисс Хейвуд, он пояснил:

— Как раз на этой неделе мы начали регулярно посещать лучшие собрания и ассамблеи. Я был бы очень польщен, если бы вы, мисс Хейвуд, и вы, дорогая миссис Тернер, оказали нам всем честь — мисс Денхэм, лорду Коллинсворту и мне, — составив нам компанию в этом мероприятии.

Шарлотта, в очередной раз озадаченная этим назойливым джентльменом, отклонила сделанное предложение, объяснив, что должна согласовывать такие дела с желаниями своей хозяйки, и добавила при этом, проявив всю любезность, на которую была способна, что в свете многочисленных обязательств миссис Тернер подобная перспектива выглядит маловероятной.

Тогда молодой Денхэм обратился с той же самой просьбой к самой леди. Он обязан был настоять на своем!

Миссис Тернер молча наблюдала за происходящим. Она получала истинное удовольствие, лицезрея сего самодовольного джентльмена, который казался еще более уверенным в себе, чем во время их встречи в Сассексе. Бросив взгляд на мисс Хейвуд, она лукаво прошептала:

— Правда же, Шарлотта, мы намеревались посетить в ближайшее время праздничный бал, и это входит в наш план изучения Лондона? И ведь не можем же мы не потанцевать там?

Шарлотта улыбнулась. Чтобы быть справедливой, она признала, что предложение миссис Тернер невозможно отклонить.

Солнце уже опускалось за горизонт, и наша пара покинула сады Ранелажа, хотя оркестр продолжал наигрывать мелодии, а вокруг все так же фланировали леди и джентльмены.

Как мог модный Лондон не показаться Шарлотте Хейвуд верхом веселья и праздности? На особу, всю свою сознательную жизнь проведшую в глуши, столь разительная перемена оказала очень сильное воздействие. И в эти головокружительные и пьянящие дни, что бы ни думала наша героиня об истинной желательности многих развлечений или подобного образа жизни, впечатление от знакомства с Лондоном погрузило ее в глубокую задумчивость.

Глава двадцать седьмая

Когда Салли, молоденькая служанка миссис Тернер, доставила нынче утром в руки Шарлотты письмо от отца, та была неприятно поражена задержкой новостей из дома. Послание, отправленное вначале в Трафальгар-хаус мистера Паркера, не нашло своего адресата, но с любезной помощью мистера Паркера оно все-таки добралось до Слоун-сквер.

Мистер Хейвуд был краток. Ему было известно о беспокойстве, которое испытывала дочь относительно благополучия своего брата Генри, и сообщал ей, что его сын прибыл, как он выразился, в эту «обитель порока», правда, признавая одновременно, что им сделаны некоторые ценные приобретения. Генри не только удалось снять подходящую квартиру, но он и сам хорошо зарекомендовал себя в обществе! В сущности, его сын оказался в Лондоне на своем месте!

Шарлотта испытала облегчение, узнав последние новости; ее первым ощущением была радость. Но в то же самое мгновение она поняла, что должна спешить к миссис Тернер, чтобы заручиться ее согласием на поиски брата: Шарлотта не успокоится, пока сегодня же не навестит Генри в его жилище.

— Дорогая миссис Тернер, — запыхавшись, начала она, — я только что узнала, где остановился мой брат. Я не думаю, что он подозревает о моем присутствии здесь, в Лондоне. Какую радость доставит ему подобное открытие, каким удовольствием это будет для нас после долгой разлуки! Должна откровенно признаться, что он мой самый любимый брат! Понимаете, мы с ним почти что одногодки и настолько близки, что можем действовать как единое, целое, ни в чем не противореча один другому, мы утешали и поддерживали друг друга, старались облегчить тяжелый труд, выпавший на долю нашей семьи, и отвести от нее беды и несчастья. Дорогая миссис Тернер, как только вы узнаете Генри, я уверена, что тоже испытаете на себе влияние его жизнерадостной, великодушной натуры. Он достоин похвалы во всех смыслах.

Хотя леди Тернер и не была готова к тому, что молодой Генри находится так близко, она все-таки была рада за свою подопечную. Учитывая обстоятельства, она погрузилась в размышления.

— Вы сказали, что он приехал в Лондон, чтобы устроить здесь свое будущее? Приветливый и открытый, воспитанный в деревенскомдухе молодой человек, каким вы мне его описываете? Занятное сочетание, можете быть уверены! Однако я буду рада приветствовать его и ради вас любого из ваших родственников, которые решатся приехать к нам! Если они похожи на свою дорогую сестру, то должны принести с собой в этот большой город редкостный сельский дух Хейвудов.

После полудня миссис Тернер занималась делом, которое и заставило ее возвратиться в Лондон, посему не смогла составить компанию своей гостье. Тем не менее она не стала задерживать Шарлотту. Добрая леди заметила разочарование, промелькнувшее на лице молодой девушки при мысли о том, что визит придется отложить до завтра, и посоветовала ей отправляться немедленно. Поскольку было еще рано, то она могла предоставить в распоряжение Шарлотты свой экипаж, пока он не понадобился ей самой. И только когда она перечитала письмо мистера Хейвуда, в котором тот описывал место, где снял комнаты Генри, то позволила себе выразить некоторые опасения относительно безопасности Шарлотты.

— Я бы не относилась к этому так беззаботно! Войти в этот квартал опасно в любое время дня! Да еще при том, что вы совершенно не знаете Лондона! Нет, боюсь, что вас нельзя одной отпускать на поиски брата. — Вызвав звонком слугу-мужчину, она настойчиво продолжила: — Я позабочусь о том, чтобы вас сопровождали все время, пока вы будете находиться в этом районе. Следуя моим инструкциям, Пул всегда будет находиться рядом с вами и оставит вас только после того, как вы обнимите брата. Ваш Генри побеспокоится насчет того, чтобы доставить вас домой в целости и сохранности, уж в этом я уверена, хотя, думаю, даже он наверняка не осведомлен обо всех опасностях, которые таит в себе Лондон. Действовать следует с величайшей осторожностью! Я не смогу чувствовать себя спокойно, если не буду знать, что вы в безопасности.

Благодарная мисс Хейвуд поспешила успокоить своего заботливого ментора, уверив ее, что она будет вести себя осторожно, не останется там надолго и вернет Пула его хозяйке, как только увидится с братом. Генри же обеспечит ее безопасность при возвращении домой.

Итак, она отправилась на поиски Генри. Само путешествие оказалось недолгим. Но пока их экипаж продвигался на восток по направлению к месту своего назначения в Ленгхэм-плейс, им открывалось все менее привлекательное зрелище: из окон слышались крики, часто они становились свидетелями отвратительных драк. Но при всем при том Шарлотта испытывала только радостное возбуждение. Ее желание как можно скорее увидеться с братом придавало ей сил и храбрости.

Прибыв в квартал его проживания, она обнаружила, что местность вокруг никак не может служить источником вдохновения. Они проезжали по аллеям, узким переулкам, вдоль лотков уличных торговцев; все дома казались перенаселенными, а в темных мастерских трудились ремесленники. Наконец Пул обнаружил здание, которое они искали.

С помощью слуги она вышла из экипажа, только для того чтобы обнаружить, что стоит в грязи по самые щиколотки, и, отойдя на несколько шагов, оказалась в еще большей слякоти. Шарлотту поддерживало предвкушение близкой встречи с братом, поэтому она не обращала почти никакого внимания на подобные мелочи. Она прошла по грязным и вонючим коридорам, поднялась к двери в мансарде.

На миловидном лице Генри, когда он открыл дверь, отразилось такое смятение, какого его сестра еще никогда не видела, — ей захотелось рассмеяться и заплакать одновременно. Сначала это было просто неверие, потом испуг и оцепенение и, наконец, растерянность и смущение. «Неужели это происходит на самом деле?» — таился в его глазах невысказанный вопрос. От удивления он оказался совершенно беспомощным. Наконец придя в себя, Генри вскрикнул от радости, поняв, что перед ним не призрак. Их объятие было теплым и долгим, они бессвязно и радостно заговорили обо всем сразу, перебивая друг друга и не обращая внимания на время. И так оно продолжалось до тех пор, пока мисс Хейвуд не вспомнила о том, что бедный Пул терпеливо ожидает дальнейших указаний за дверью ее брата, и только этот факт прервал их радостную болтовню.

Генри пригласил его войти внутрь, но слуга, удовлетворенный успехом своей миссии, отклонил предложение, переложив свои обязанности на плечи молодого человека, и поспешил возвратиться к своей хозяйке.

И тут наша парочка смогла наконец-то поговорить в свое удовольствие. Им так много нужно было сказать друг другу, столько событий произошло в их жизни и столько воды утекло со времени их последней встречи в Уиллингдене!

Пока ее брат провожал Пула, Шарлотта огляделась в комнате. В ней стояли всего одна кровать и рядом стул. Она испытала боль, оттого что ее брат оказался в столь стесненных обстоятельствах. Тем не менее она ничего не сказала, поскольку его чувство юмора и энтузиазм оставались такими же, как и прежде.

— Дорогая, любимая Шарлотта, — вскричал он, — обнаружить тебя стоящей перед моей дверью здесь, в Лондоне, — это, скорее, чудо, а не реальность. Что привело тебя сюда из Сассекса? Я едва узнал тебя в таком роскошном наряде!

Шарлотта поведала ему о щедрости своей новой подруги, миссис Тернер, объяснила, насколько счастливо сложились для нее обстоятельства, и сама лишний раз поразилась тому, как поворот событий привел их обоих в Лондон. Но вряд ли ей стоит рассказывать о своем замечательном положении. Вместо этого она пожелала узнать, как обстоят его собственные дела.

Только после этих слов Генри обратил ее внимание на убогость своего жилища.

— Это не имеет особого значения, дорогая сестренка, — откровенно признался он, — я не намерен оставаться здесь надолго. — Несколько успокоившись, он продолжил: — Шарлотта, ты, наверное, почти ничего не знаешь о тех многочисленных переменах, которые произошли в нашем Уиллингдене за последнее время? Только представь себе, наши ближайшие соседи, сэр Годфри и леди Марлоу, и даже молодой Фрейзер, который только недавно вступил в права владения — и который до сих пор только и делал, что бесконечно разглагольствовал о традициях и внешних приличиях, о намерении укрепить свое положение, об оказании услуг семействам, которые зависели от него, — все они покинули нас! Эти наши друзья упаковали чемоданы и увезли своих супруг за океан, в Америку! Мы даже толком не знаем, куда. И они не одиноки. Куда ни обратишь свой взор, везде люди уезжают из страны! А тем временем наш собственный отец предается тяжким размышлениям. Он во всем видит только приближающийся упадок и разрушение. Незнакомцы вторгаются в его общину, и он не устает поражаться их невежеству, в том что касается нашего образа жизни. Отец приходит в отчаяние от «улучшений», происходящих поблизости. Он пребывает в весьма расстроенных чувствах. Шарлотта, признаюсь тебе в одном: я вижу, как то, что было раньше, рушится. И именно это подвигло меня на поиск чего-то другого, иного образа жизни. Однако сколь бы мучительным ни оказалось это решение для меня самого и для нашего дорогого семейства, другого пути нет. Слишком многое изменилось, сестренка, с окончанием войны теперь, когда корсиканец больше не угрожает нам. Мы сами выпустили демона из бутылки! Наша торговля почти замерла, а провизии все меньше, и она все дорожает. Пустой желудок заставляет протестовать даже самых достойных из нас. Я не могу себе представить, что мы могли бы процветать в провинции, как это было когда-то! Шарлотта, мне ведь не нужно говорить тебе о том, с какой грустью и тоской размышлял я о происходящем, прежде чем решился уехать? Чем больше я раздумывал, тем меньше мне казалось, что я способен найти выход. Что, в конце концов, может предложить мне Лондон? Мне, деревенскому пареньку, привыкшему к играм на свежем воздухе?

Тут он со смехом воскликнул:

— Сколь неисповедимы пути судьбы! Дорогая, милая сестра, ты ведь помнишь, что с самого детства я чрезвычайно увлекался нашими деревенскими видами спорта. Если бы мне дали возможность поступать по-своему, если бы нам не приходилось так много времени и внимания уделять хозяйству и нашим славным родителям, я бы целыми днями не слезал с коня, с раннего утра до позднего вечера, в любую погоду. Ты и сама должна помнить те времена, когда наш дорогой папочка брал нас, Хейвудов, на лошадиные бега на дерби? Ах, какие чудесные перемены произошли после этого в его сыновьях! После того самого первого зрелища бегов в Эпсоме, я, например, поклялся последовать примеру этих чемпионов, испытать такой же триумф. Ты сама наблюдала, как я внимательнейшим образом просматривал газетные отчеты о скачках и приклеивал на стену рисунки лошадей-победителей. Я никогда не уставал от этого вида спорта. Вспомни, Шарлотта, как я обожал старого чемпиона, Хайфлайера, вспомни мою привязанность к Ноблю и всех этих замечательных лошадей, которыми мы так гордились. Они были блестящими скаковыми лошадьми, лучшими, о которых только может мечтать настоящий наездник. Никто не превзошел их ни до, ни после! Это было таким представлением, что в списках дерби были вычеканены их славные патриотические имена: Адмиралы Нельсоны, Веллингтоны или Ватерлоо — и никто не мог с ними сравниться!

И все-таки, Шарлотта, так получилось, что фортуна наконец-то повернулась ко мне лицом, вселив в меня новую надежду. Вот я приехал в Лондон, не имея даже друга, к которому мог бы обратиться, но при всем при этом наткнулся на человека, который способен обеспечить мое будущее! Это джентльмен высокого роста и такого же высокого положения, который, как и я, любит лошадей, но обладает средствами, чтобы разводить их, — в отличие от меня! Дорогая сестренка, все получилось очень просто. Не зная, куда пойти и к кому обратиться, я добрел до «Таттерсоллза» на углу Гайд-парка, чтобы просто потолкаться среди спортсменов, толпящихся вокруг и рассуждающих о прошедшем в понедельник дерби. Вокруг меня сновали любители самого разного пошиба, чей восторг и оживленные разговоры, чье восхищение животными, которых они только что видели, пролились бальзамом на мою страждущую душу. Разговор в тот день шел о нынешнем фаворите, великолепном Смоленко, и о его чудесном беге по дорожке. Пока я стоял и слушал, кое-кто заговорил о превосходстве своих собственных пород, а также об опасностях, с которыми сопряжено это занятие. Другие возражали, утверждая, что главное в разведении лошадей — это настойчивость и забота о животных; они сетовали на нехватку образованных специалистов в этой области. Здесь же вместе с теми, кто производил расчеты выигрышей и обменивался деньгами, находился один достопочтенный джентльмен, чье увлечение лошадьми показалось мне совершенно необычным. В этот момент я решился привлечь к себе его внимание, и выразил желание услужить ему, рассказав, что знаю толк в лошадях, подобных его собственным. Если бы только я мог передать тебе, сестренка, с какой теплотой он отнесся к моей инициативе! Он пожелал узнать как можно больше о моем происхождении и о Сассексе. Короче говоря, после обстоятельного разговора, который состоялся между нами, я оказался нанят на работу по разведению лошадей! Шарлотта, — продолжал он, — это как раз то, что мне нужно! Я даже и мечтать не мог, что, покинув родной кров, снова обрету это удовольствие. Мне неожиданно и очень крупно повезло. Он как раз из тех работодателей, которые мне нужны, — джентльмен, полностью посвятивший себя делу разведения лошадей-чемпионов!

Шарлотта была одновременно изумлена и обрадована подобными перспективами. Найти в Лондоне подходящую работу, да еще за столь короткое время, уже само по себе могло считаться большой удачей, но то, что при этом брат сможет применить навыки, усвоенные в родном доме, казалось вообще маленьким чудом.

И брат, и сестра еще долго могли бы продолжать разговаривать, но тут они заметили, что день угасает. Шарлотта, приободренная, должна была возвратиться к миссис Тернер на Слоун-сквер, взяв с Генри обещание, что он непременно познакомится с этой выдающейся леди, ее хозяйкой. После чего Генри проводил сестру до ее апартаментов в Челси.

Глава двадцать восьмая

Твердо вознамерившись поправить здоровье, Артур Паркер обратил свои взоры на дисциплину, о которой и не помышлял до того. Он чувствовал, что только такой режим способен освободить его от несчастной пожизненной ноши, бремя которой он нес, сколько себя помнил. Его новый распорядок означал, что ему следовало не только больше времени проводить на свежем воздухе, но и радикальным образом изменить прежний малоподвижный образ жизни: он должен был развить в себе ловкость и быстроту движений. За прошедшие недели все складывалось для него весьма удачно, он добился таких успехов, что палящее солнце, морской воздух и даже пронзительные сквозняки уже перестали пугать его.

Более того, будучи занятым своим здоровьем, он совершенно забыл о своих любящих заботливых сестрах. Собственно говоря, в светлое время дня они так мало видели молодого человека, который еще совсем недавно слишком долго пребывал у них на виду! Их полноватый, медлительный и ленивый брат больше не кутался в плед и не сидел подле камина. Оказалось, что молодой Артур, заново оценив свое положение, пересмотрел собственные представления о комфорте и более всего — об удовольствиях.

Поэтому следует ли удивляться тому, что, по мере того как крупная фигура сего джентльмена начала уменьшаться в размерах, беспокойство сестер Паркер о его здоровье только усилилось? Милая, простодушная Сюзанна, например, была просто озадачена тем, что он постоянно пропадал где-то. Она то и дело осведомлялась о том, куда запропастился Артур, даже принялась потихоньку следить за ним и убедилась, что каждый вечер, перед самым закатом, он пребывает в приподнятом настроении, хотя и заметно усталый и утомленный. Артур объяснил ей, что ему предстоит сделать еще очень много и что он намеревается поведать ей о своих ежедневных приключениях. Сам вид их инвалида привел его бедную сестру в изумление. По крайней мере, ей пришлось признать следующее: теперь их Артур лучился энергией, речь его стала намного более живой, а манера изъясняться — более уверенной. Она сочла подобную констатацию достаточной, тем не менее, не могла не удивляться происшедшей в нем перемене.

Мисс Диана Паркер, напротив, оказалась менее восприимчивой к происходящим в Артуре метаморфозам. Она вслух жаловалась на его невероятное превращение. Вскоре ее жалобы приобрели более конкретное выражение. Она должна беспокоиться о благополучии своего некогда тихого и спокойного брата. То, что они видели своими глазами, утверждала она, больше напоминает мужчину, намеренного разрушить собственное здоровье! Причем, предостерегала леди, неизбежным итогом станет их собственная кончина.

В конце концов, разве не она, его сестра Диана, лучше других знала о наследственной слабости Артура? Она, которая нянчилась с ним во время всех его болезней; она, которая боролась с его слабостями от самого его рождения? Достаточно вспомнить о его предрасположенности к ревматизму — время от времени он испытывал сильные муки, — не говоря уже об общей подверженности всевозможным заболеваниям, которые грозили ему со всех сторон. Диана нисколько в этом не сомневалась. Она должна переубедить его, заставить избавиться от детских представлений и нелепых идей!

— Неужели ты не понимаешь, — заявила она однажды утром, обращаясь к своей робкой сестре, — какой опасности он нас подвергает? Не могу понять, что вселилось в нашего мальчика! Ты ведь должна признать, Сюзанна, что, несмотря на свой прекрасный внешний вид, наш когда-то покорный Артур внутренне очень слаб. Господь свидетель: в том что касается его духа, мы обе знаем, что он еще слабее. Это шарлатанство, эта последняя панацея, которая излечивает все, что душе угодно, столь напоминающая то, что мы уже наблюдали в прошлом, несет нам гибель. Вспомни, сестра, его пристрастие к дегтярным растворам и клистирным трубкам, к пилюлям, каплям и сиропам, которые хоть как-то могли помочь ему восстановиться — пусть даже ненадолго. Тем не менее необходимо заставить его вспомнить наше торжественное обещание. Как он мог забыть, дражайшая Сюзанна, что мы все давным-давно поклялись отказаться от назойливых услуг племени медиков вместе с их аптекарями. По моему мнению, их дикие рекомендации могут только ускорить нашу смерть. Ах, сестра, его последнее увлечение здесь, на этом морском побережье, попросту заберет нас с тобой вместе с ним.

Несколько мгновений она сидела молча, погрузившись в задумчивость, а потом продолжила со вздохом:

— Я уже давно распознала, в чем дело, Сюзанна. Сменить место жительства, приехать сюда из нашей уютной квартиры в Винчестере было не просто неправильным решением, оно явилось серьезной ошибкой. Уверяю тебя, если бы не отчаяние нашего бедного Томаса и не моя непоколебимая уверенность в том, что только я одна способна исправить положение, я бы никогда не позволила нам пуститься в такую авантюру. А теперь ты сама видишь, к каким тяжелым последствиям это привело! Мне остается винить только себя, в том что наш бедный Артур скоро превратится в ходячий скелет! Увы, тогда нам придется начать ухаживать за ним, как раньше. Хуже всего то, дорогая сестра, что я чувствую, как меня все сильнее одолевает слабость. Ты ведь знаешь, какие страдания доставляет мне спазматическое разлитие желчи? Я чувствую, что приступ приближается! — Бедная леди взмолилась едва ли не со слезами на глазах: — Что задумал Артур, с головой погрузившись в это сумасшествие, которое уже поглотило нашего одурманенного старшего брата? Все эти врачевания, режимы, эликсиры!

Сюзанна не вполне понимала, в чем заключается причина неминуемо грозящего им бедствия, но она знала, что должна согласиться с сестрой и действовать с ней заодно. Она никогда не ставила под сомнение суждения Дианы. Мудрость сестры была очевидной, ее превосходство не вызывало сомнений.

Кроме того, в настоящее время сестры мало что могли сделать, чтобы изменить ход событий. Отчаянная борьба Артура за собственное здоровье происходила каждый день с рассветом: начиналась она с закаливающего обливания морской водой из лоханей, которые ожидали его на берегу (это делалось для того, что уменьшить шок от последующих ледяных процедур), затем следовал быстрый подъем на Террасу, который сам по себе был достаточно труден. Каждое утро он так упорно следовал этому строгому режиму, который сам же и придумал, как раньше изобретательно сопротивлялся самой мысли об этом.

В эти бодрящие часы повсюду кипела жизнь. К несказанному удивлению и радости Артура, на некотором отдалении, на берегу моря, среди группы молоденьких учениц, столпившихся вокруг своей попечительницы миссис Гриффитс, он разглядел одну молодую леди и вынужден был остановиться и выказать ей свое внимание. Мисс Аугуста Бофорт, как всегда, была здесь и при ярком свете ею можно было только восхищаться. То, как она приближалась к купальням, ее замечательный выбор купальных принадлежностей и костюмов, которые менялись каждый день, ее фланелевые и шерстяные одежды, достаточно плотные, чтобы она чувствовала себя в них уютно и комфортно, к тому же достаточно просторные, чтобы не облегать ее стройную фигурку, — все это сделало бы честь самой элегантной особе.

Леди вовсе не была равнодушна к интересу своего обожателя. Всем поведением, небрежным взмахом руки, сдержанным наклоном головы она вполне определенно, хотя и скупо, давала понять, что ценит его преданное внимание. Малейший намек на ее предпочтения мог подвигнуть Артура на самые трудные утренние упражнения. Отныне он стал посвященным.

В сложившейся ситуации мы не можем не заметить в скобках, что наш нарождающийся герой даже в наивысшие моменты своей лености, когда его объявили «симулянтом», никогда не оставался равнодушным к очарованию молодых леди! И внимательный наблюдатель неизбежно заметил бы, что после прибытия в Сандитон он уделял особое внимание нашей мисс Хейвуд. Вспомните о его предложениях, о том, как он приготовил ей у камина собственное угощение: горячий гренок с маслом.

Перед тем как судьба захватила его в плен, в эти самые первые беззаботные дни, когда он в болезненном и удрученном состоянии бродил по Террасе, даже тогда он считал, что стоит встать на трудный путь оздоровления с помощью морских ванн хотя бы только для того, чтобы вновь увидеть эту грациозную молодую леди, явно гордящуюся своим высоким положением и постоянно пребывающую в обществе своей модно одетой сестры. Мисс Аугуста Бофорт, способная извлекать божественные звуки из своей арфы, сидя у окна в собственных апартаментах над аллеей для прогулок, теперь была здесь, каждое утро выделяя его из толпы, словно бы привлеченная его энтузиазмом, восхищенным взором ловя каждое его движение.

В послеполуденное время, во время встреч в библиотеке, магазинчиках, или во время прогулок по Террасе, наша парочка медленно фланировала с друзьями, обозревая последние модные модели, разговаривая и смеясь, демонстрируя свою утонченность — неофиты новой веры: восстановления здоровья нетрадиционными методами.

Подобные разговоры могли длиться час или даже больше, пока они обменивались мнениями о приобретенном опыте, вспоминали о своем беспокойстве во время «первых погружений», о том, как возмущались бесцеремонностью тех, кто обливал их водой из лоханей, или обсуждали великолепный купальный костюм какой-либо леди. Короче говоря, в их беседах находил отражение каждый шаг к выздоровлению и возрождению!

Мисс Бофорт испытывала благоговейный трепет перед метаморфозой, происходящей с Артуром, — вы только посмотрите, сколько морской воды он на себя выливает! — и ее одобрение его успехов, достигнутых за столь короткое время, льстило ему и вдохновляло на новые подвиги. Джентльмен отныне мог шагать с гордо поднятой головой, исполненный чувства собственного достоинства.

— Одна только вы понимаете мое положение и мои обязательства, мисс Бофорт, — признался он чувствительной леди. — Моя битва с недомоганиями желудка намного более непримирима, чем может подумать любой из здесь присутствующих! Видите ли, во всем повинна желчность моей натуры. Отрицать это бессмысленно. Самой судьбой я обречен сражаться против подобных проявлений. И я делаю это настолько решительно, насколько умею. Некоторые люди, дорогая леди, имеют просто благословенное здоровье — взять, к примеру, моего брата Сидни, у которого не было ни одного дня, когда бы он проснулся, чувствуя себя нездоровым. Они наслаждаются физическим здоровьем, могут дышать без опаски и убеждены в том, что их благополучие свойственно каждому молодому человеку, а я все свое детство был вынужден бороться с болезнями, и все только ради того, чтобы выжить!

— Мой дорогой сэр, — ответила ему склонная к возвышенным чувствам мисс, — я в этом не сомневаюсь. В нашем мире едва ли есть место для чувств, особенно если у человека хрупкое здоровье и он сражается с пищеварительными расстройствами. Такие, как мы с вами, — большая редкость! Но даже в этом случае, разве не считаете вы, что это чрезвычайно удобная слабость? Я, например, даже горжусь этим! Те, кто обладают артистической натурой, мистер Паркер, понимают все значение нервов. Достаточно того, чтобы вас попросили исполнить что-либо ради удовольствия друзей на общественных ассамблеях, — при этих словах она залилась краской, — чтобы знать, как ужасно могут отреагировать нервы, какое болезненное влияние они оказывают на желудок! К слову сказать, мне самой приходится думать о таких моментах, когда я спешу к своим солям за облегчением! Пусть я даже лишусь сознания, но я не сдамся! Бежать, как сумасшедшей, это одно, но упасть в обморок — совершенно недопустимо! Только не для меня! Подобно вам, я изо всех сил сопротивляюсь любому приступу, таков уж у меня характер. Да, добрый сэр, вы можете рассчитывать на мое совершеннейшее сочувствие в борьбе с нашими разрушительными заболеваниями.

Как она чувствовала, что ему было нужно! Артур наслаждался искренностью такого понимания, ее тон успокаивающе действовал на его взвинченные нервы. Именно ее отношение придавало ему мужества все подробнее вдаваться в рассказы о своей полной героизма борьбе с прошлыми болезнями, причинявшими ему столько страданий.

— На мою долю выпали такие болезни, какие трудно себе даже вообразить. Представляете, самые невинные ежедневные удовольствия могут вызвать резкую и непредсказуемую реакцию моего организма. Например, однажды, когда меня беспокоил панариций на безымянном пальце, я всего лишь последовал совету аптекаря пить отвар из листьев мальвы и семян фенхеля (а это самые слабые лекарства) и в результате отравился. Господи, просыпаться в страхе, боясь пошевелить рукой или ногой из опасения, что они откажутся мне повиноваться! Такова была моя судьба. При такой великолепной и стройной фигуре, как у вас, подобная хрупкость была бы вполне объяснимой и даже приветствовалась бы, в то время как меня, каким бы плотным и упитанным я ни выглядел, редко считали годным на что-либо. Сказать по правде, я всегда ощущал на себе пронзительные взгляды окружающих, их презрение к моей немощи и слабости, и никто до вас не заметил чувствительности моей натуры. Поэтому ваша доброта для меня бесценна. Я буду вечно вам благодарен за нее.

В его взгляде светилось обожание. Пожалуй, в глубине души Артура Паркера зарождалось к милой леди нечто большее, чем просто благодарность.

Глава двадцать девятая

По всему Сандитону разнеслась весть о том, что мистер Джеймс Портер открыл в городе кабинет с приемной. Энергичный молодой доктор представился мистеру Паркеру сразу же после прибытия из Лондона. Он передал ему привет от его «преданного» братца Сидни и вкратце пересказал отчаянные просьбы последнего — многочисленные ходатайства и мольбы об оказании помощи больным в Сассексе, короче, доложил о намерении мистера Паркера привлечь имеющего безупречную репутацию врача к оказанию помощи больным в их общине у моря.

Томас Паркер был чрезвычайно удивлен этими событиями, уж слишком неожиданным было появление доктора, но его весьма порадовала забота брата о том, что с самого начала являлось целью мистера Паркера. Он хотел, чтобы Сандитон получил настоящего знатока медицины. Уже через несколько минут знакомства с врачом рассудительная манера Джеймса Портера, умение вести себя, его речь, выдающая человека, знающего свое дело, его приверженность науке и более щадящим природным режимам закрепили сложившееся у Томаса хорошее впечатление о нем; он решил, что врач вполне подходит для своей должности. Да, намерения Портера посвятить себя их делу вполне устраивали его, он обратился к врачу с настоятельной просьбой сразу же заняться лечением нескольких больных и пожилых отдыхающих.

— Теперь ты видишь, моя дорогая Мэри, что все наши прошлые усилия оказались не напрасными! — шумно ликовал он. — Что касается привычки нашего Сидни осыпать нас насмешками, то это всего лишь прихоть капризного ума. Это всего лишь игривость его натуры, не имеющая никакого значения! Посмотри, как он старается сохранить наше душевное спокойствие. К тому же он остается любящим и заботливым братом; ему удалось сделать то, чего не смогли добиться мы! Но все получилось так, как мы и планировали.

Он поспешил с новостями к леди Денхэм, намереваясь переубедить скептически настроенную леди.

— Мадам, вы должны понимать, что этот молодой человек послан нам самим Господом, хотя бы и через посредство нашего Сидни. Подумайте только, в какой подходящий момент появился у нас этот джентльмен! Теперь он может помочь многим из тех, кто решился связать свою судьбу с Сандитоном. Я знаю, что наши вновь прибывшие гости нуждаются в совете врача, который мистер Портер может им дать. Хотя мне известно, с какой неохотой вы встречаете появление здесь лекаря, поскольку сомневаетесь в самой необходимости их профессии. Да и почему бы вам не вести себя таким образом, если в столь почтенном возрасте вы по-прежнему можете похвастаться отменным здоровьем, причем безо всякого вмешательства со стороны медицины. У вас не должно быть сомнений в том, что, поскольку наше предприятие продолжает процветать, на нас неизбежно свалятся всякие напасти в виде заразных болезней, лихорадки, малярии, да чего угодно, поэтому работы у нашего джентльмена-медика будет хоть отбавляй.

Последовало неохотное, но все-таки согласие пожилой леди.

— Позаботьтесь, мой дорогой мистер Паркер, — предостерегла она его хриплым голосом, — чтобы он не придирался к эффективности каждого метода лечения. А врачи часто так поступают, кому, как не вам, знать об этом! Вы понимаете, что я не могу позволить, чтобы под сомнение была поставлена полезность молока моих коз. Нет-нет, только не лучшие козы сэра Гарри! Обещаю вам, сэр, что останусь твердым приверженцем полезности и положительных качеств этого молока, которое можно считать чистым нектаром, излечивающим болезни. Я сама буду наблюдать за теми, кто, подобно мне, пьет козье молоко, понимая его ценность, кто бы ни пытался утверждать обратное.

В Сандитоне в эти дни вновь царили суматоха и оживление. При том постоянном беспорядке, шуме и продолжающемся строительстве Крещента, рабочие сталкивались друг с другом на Террасе во всякое время дня, хотя чаще всего это происходило, когда солнце стояло в зените, а им следовало бы работать. Тем не менее у постороннего наблюдателя складывалось впечатление, что повсюду идет строительство, Сандитон развивается и грядут перемены. Очень часто на улицах встречались незнакомцы, стучащиеся в двери домов и расспрашивающие о наличии свободных мест и квартир. В воздухе носилось ощущение полноты жизни и будущего процветания, все пребывали в ожидании, что как только Ватерлоо-крещент будет достроен, его тут же заполнят новые постояльцы.

Но это было еще не все. С появлением некоего мистера Мэттью Доусона, коннозаводчика из Лондона, возникло очередное развлечение. Вместе с несколькими своими помощниками, которых незамедлительно сочли привлекательными и достаточно богатыми, он был занят поисками подходящего жилья для своих людей и животных.

Очарованная царившей вокруг кипучей деятельностью, леди Денхэм сияла, отбросив всякие сомнения относительно будущего процветания Сандитона. Мистер Паркер наблюдал за бурным развитием с гордостью, даже если ему не всегда удавалось сохранять хладнокровие. Несмотря на его финансовые затруднения, блестящая мечта о роскошном курорте на глазах воплощалась в жизнь.

Клара Бреретон разделяла всеобщее возбуждение. Обладая острым умом, она понимала, что надвигающееся процветание Сандитона неизбежно. Ее пропавший фаворит, ее самый внимательный друг в переписке со своей возлюбленной демонстрировал самые лучшие качества. Каждое из таких посланий подогревало ее тайную надежду. Вот, например, одно такое письмо.

«Моя дражайшая мисс Бреретон,

Я не стану хвалиться своими успехами в большом городе, поскольку их последствия вскоре станут очевидны для вас, причем так, как вы менее всего ожидаете! Это триумф, дорогая леди, я не могу подобрать другого слова. Одно следует за другим, и все вместе принесет нам успех! Знайте одно: с этого времени все изменится, моя славная мисс Бреретон, поскольку меня ожидают уважение и блестящее будущее. Вы поймете, что я сумел продемонстрировать свой гений в сложных деловых предприятиях — я стал известен всем и каждому, — потому что здесь мною восхищаются деловые люди, наши нарождающиеся промышленные магнаты.

Я готов в этом признаться, дорогой друг, поскольку в самом этом деле есть своя поэзия и мне известно, что вы, особенно вы, придете в хорошее расположение духа, когда узнаете об исключительной простоте моих методов! Вскоре после прибытия сюда мне несказанно повезло и я познакомился с одним выдающимся, известным в городе человеком, истинным джентльменом с прекрасной репутацией, коннозаводчиком и организатором скачек. Я уговорил его присоединиться к нам. Прежде чем подступиться к нему, мне пришлось изрядно поразмыслить, чтобы привлечь его самого вместе с его лошадьми на прекрасную почву нашего Сассекса для создания скаковой дорожки — короче, я уговорил его поселиться поблизости от наших роскошных пещер и бухточек.

Сначала я рассчитывал увлечь мистера Доусона красотами моря, возбудить его любопытство описанием нашего романтического побережья, рассказом об увлекательных приключениях, которые его ожидают, — о ночной охоте с моряками на сов, ночном шествии с раскачивающимися фонарями, чтобы привлечь охотников ночных прогулок на лодках, о дерзких подъемах на утесы, расположенных вокруг Сандитона. Леди, я мог бы и сам выступить в роли вдохновенного сочинителя куплетов, отважного версификатора ночи — Байрона нашего песчаного побережья! Прелесть интриги не оставила его равнодушным. Прельстившись услышанным, он оказался в моей власти. И прошло совсем немного времени, прежде чем он получил мое благословение на свое предложение начать новое грандиозное строительство у нас в Сассексе.

Совсем скоро вы увидите развязку! Совершенно неожиданно мечта моей тетки оказалась близка к осуществлению — и все это произошло с моей помощью. Будущее Сандитона обеспечено! Подобный успех, моя дорогая леди, не является результатом холодной, бездушной коммерции; он проистекает из поэтического мастерства, это — победа настоящего воображения!

И, моя славная мисс Бреретон, я ведь только начал; я строю поистине грандиозные планы. Неужели вы сомневаетесь в том, что мои усилия, предпринятые ради блага леди Денхэм, не будут вознаграждены, притом достойно? Свободный от прежних обязательств, я наконец-то займу полагающееся мне выдающееся положение. Что касается Денхэм-парка, то я буду поддерживать его в состоянии, которого он никогда не знал, даже когда там обитал мой добрый дядюшка. Разумеется, когда его изысканность начнет надоедать, у нас всегда будет возможность ускользнуть в очаровательное убежище — в мой маленький коттедж на южном побережье! Ничто не помешает нашему покою, во всяком случае, не сейчас, когда мое превосходство признал высший свет Лондона. И что же, дорогая Клара, может теперь разлучить нас? Я все еще намерен увезти вас в Тимбукту или на какой-нибудь другой необитаемый остров. Ждите меня. Моя работа на благо нашего прибрежного рая близка к завершению. Мы вдвоем посвятим себя тем чувствам, которые доступны только смертным — „в них меньше земного, чем небесного“. Я недолго пробуду вдали от вас, потому что я, как всегда, и даже больше, остаюсь только вашим. И т. д. и т. п.».

Этого нельзя было отрицать. Ее непостоянный герой совершил невероятный переворот. Признаки этого были видны повсюду, по мере того как прибывали коннозаводчики и энтузиасты скачек. Этих людей можно было встретить на Террасе, в библиотеке, в гостиницах и в других местах. Мистер Доусон, еще до своего появления успевший шепнуть словечко кое-кому о том, что для чистокровных скакунов скоро откроется новая беговая дорожка, которая составит конкуренцию самому Лондону, заставил всех умирать от предвкушения зрелища бегов.

Владельцы лавок и магазинов не говорили ни о чем другом, кроме как об удвоении своих запасов и доходов. Миссис Уитби из библиотеки уже отправилась в Лондон на поиски последних новинок и модных безделушек, дабы потрафить вкусам самых требовательных гостей. Что касается владельца гостиницы на Террасе, то его всегда можно было видеть советующимся с поварами и лихорадочно готовящим свои лучшие комнаты.

Когда гостиница оказалась переполнена, остальным пришлось искать себе более скромное жилье где только можно, и не всегда оно находилось в верхней части нового города. Едва ли они могли рассчитывать на приличное жилье у простого городского люда, но, похоже, это не обескураживало настойчивых приезжих. В соседних поселениях, где остановились эти джентльмены, только и разговоров было, что о новой беговой дорожке. Она стала единственной темой для бесед.

Приезжие лондонцы не обращали практически никакого внимания на отсутствие удобств в зачастую мрачных и запущенных домах на окраинах. Они готовы были мириться с чем угодно, лишь бы только остаться в Сандитоне, удерживаемые своей страстью к предстоящим соревнованиям, к великолепным животным, которым еще только предстояло стать открытием сезона.

Леди Денхэм приветствовала подобную активность, она считала это подтверждением ее неизменной веры в «свою» Аркадию.

— Вы сами видите, мой дорогой мистер Паркер, — заявила она, — хотим мы того или нет, мы не сможем избежать должного признания всего мира. Оно обязательно придет к нашему Сандитону, который подобен алмазу. Как может быть иначе? Нас будут искать, мы будем пользоваться спросом! Кто на этом побережье может сравниться с его природными, благословенными красотами? Уж во всяком случае, не Бриншор!

Мистер Паркер, наблюдая за подобной бурной активностью, не ощущал в себе такой уверенности. Его пугал изменившийся тон деятельности, его грубые звуки, его головоломная скорость. Правду сказать, вновь прибывшие «спортсмены» обращали мало внимания на природный феномен Сандитона; для них не представляли интереса его режимы оздоровления.

Этих джентльменов гораздо больше беспокоили другие вещи: правильное размещение своих лошадей, влажность атмосферы, частые смены температуры, а также ветры и шторма, нередко налетающие с неспокойного моря.

Нельзя было их встретить и среди тех, кто ранним утром обливался морской водой. Если они и спускались на этот прославленный пляж, то только затем, чтобы вступить в переговоры с простолюдинами, подыскивая себе мальчишек, которые могли бы кормить и прогуливать лошадей, а также для выполнений других мелких поручений.

Что касается самого известного их гостя, мистера Доусона, то его активное участие во всех делах, имеющих отношение к местным мероприятиям, стало сразу же заметно всем и каждому. Казалось, его интерес к жизни рыбаков Сандитона не знает предела. Он буквально заучивал наизусть их рассказы о подвигах, расспрашивал о подробностях их ремесла, о последних уловах.

Особенно поражал тот факт, что для этого джентльмена работа продолжалась круглые сутки. Похоже, что ночная работа привлекала его ничуть не меньше, чем дневная, или, по крайней мере, заслуживала пристального внимания.

Мистера Доусона интересовали типы кораблей, стоящих в порту, его люггеры с квадратными парусами, рыбацкие лодки, прогулочные гребные суда, даже проконопаченные шлюпки. Никто не мог избежать его расспросов, даже самые грубые и несдержанные моряки, которые прибывали с континента или возвращались из долгих тяжелых плаваний по дальним морям. Он беседовал с ними и с теми наблюдателями, которых расставляли на вершинах утесов, чтобы они подавали сигналы приближающимся кораблям; он заводил дружбу с контрабандистами, слушая их сказки о том, как им едва удалось ускользнуть от таможни. Уютно чувствуя себя в их пещерах, он даже иногда угощался чаем, добытым в контрабандных рейсах.

Доусон стал их знакомцем, ему доверяли, он был знаком с их тайными приемами и с тем, какие они переправляют грузы, заглядывал в их бухгалтерские книги. Исследования сего джентльмена проводились с соблюдением всех приличий: он не совершал никаких сделок, обменов и никогда не уносил никаких товаров после таких встреч. Благодаря своей нескончаемой щедрости — мистер Доусон ввел различные способы поощрения, дабы все оставались довольны, — он смог стать желанным гостем везде, где только ни появлялся.

В течение всего этого времени новости о его гигантском предприятии, затеянном ради блага общины, быстро распространились по всей округе. Его репутацию укрепила и доброжелательность горожан. Пока на будущей скаковой дорожке продолжалась работа, лондонский коннозаводчик превратился в значительное лицо города. Его ночные похождения воспринимались как эксцентричные выходки, в то время как его дружеские отношения с жителями деревушки только улучшались. Пока все так продолжалось, будущее Сандитона можно было считать обеспеченным.

Часть седьмая

Глава тридцатая

А тем временем Генри Хейвуд с нетерпением ожидал, когда у него выдастся свободная минутка, чтобы отправиться на Слоун-сквер. Ему очень хотелось взглянуть на свою сестру в ее нынешнем высокопоставленном положении в Лондоне. Ее наставница уже давно стала для него кем-то вроде героини, и он горел желанием познакомиться с ней.

Генри ничуть даже не удивился тому, что столь известная леди решила взять с собой его дорогую Шарлотту. Было в характере его сестры нечто такое, что привлекало людей, — радость открытия мира, которая сочеталась с необычной способностью выразить то, что лишь она одна могла увидеть в причудливых сочетаниях событий. Нет, он ничуть не сомневался в правильности сделанного миссис Тернер выбора компаньонки: это говорило о проницательности самой леди!

Большое впечатление произвел на него тот факт, что миссис Тернер столь любезно предоставила в распоряжение Шарлотты все блага большого города. Это казалось ему очень необычным, поскольку свидетельствовало об исключительной щедрости. Он хорошо помнил, как в юности, в их почти монастырском заточении в Уиллингдене, они оба мечтали хотя бы одним глазком взглянуть на Лондон. И вот Шарлотта сейчас была рядом с ним, и весь Лондон находился в ее распоряжении.

Эммелин Тернер так искренне приветствовала молодого Хейвуда, словно тот был ее старым другом, и он сразу же ощутил себя как дома. Он чувствовал, что в их отношениях никогда не будет церемонности и чопорности. Шарлотта, стоя рядом, засветилась от радости, когда увидела, как скромно и по-джентльменски он держится с ее старшей подругой. Леди уже много слышала от его сестры о том, как устроился в Лондоне ее брат, о его надеждах и планах. Она не могла не сделать ему комплимента по поводу достигнутых им успехов и пожелать новых достижений.

Его естественное почтение, скромная манера держаться в сочетании со стремлением перевести разговор на ее собственные — настоящие — успехи были очаровательны. Генри с живостью рассказал им о том, как его семья отпраздновала это событие вечером, дома, и рассказ его получился веселым, смешным и в то же время трогательным. Он продолжал с чувством повествовать о том, какими добрыми друзьями оказались для его семьи ее произведения «Этелинда» и «Селестина» и как много они значили для них. Подобнаяпохвала не могла бы доставить автору большего удовольствия, даже прозвучи она из уст ее любимиц, миссис Радклифф или Фанни Берни.

Их приятная беседа была внезапно прервана стуком в дверь. Вошла Салли и объявила, что пришли какие-то джентльмены, они ожидают ее внизу. Миссис Тернер прочла на карточке имя Сидни Паркера, и его незамедлительно провели в гостиную. Компанию ему составлял его добрый друг лорд Коллинсворт.

Молодой Паркер предстал перед ними в совершенно ином настроении. Не потеряв присутствия духа, он храбро приветствовал мисс Хейвуд. Поймав ее взгляд, он явно воодушевился и перенес свое внимание на хозяйку. Более старшая и опытная леди, как всегда, любезная, сразу же завела речь об интересующем их предмете.

— Уважаемый сэр, — осведомилась она, — удался ли вам ваш план направить специалиста-медика в городок вашего брата для ухода за больными? Увидим ли мы, как Сандитон превращается в место исцеления больных и немощных? Я надеюсь, что он станет раем, где можно будет ожидать естественного улучшения здоровья. Следует оградить себя от шарлатанов и знахарей. Сандитон должен гарантировать, что даже самые немощные и слабые здоровьем пациенты смогут рассчитывать на врачей, имеющих хорошую репутацию. Разве вы не согласны со мной?

Сидни Паркер выразил полное согласие с миссис Тернер. Он нисколько не сомневался в способностях мистера Портера, человека, преданного клятвам врача и своим обязанностям. Теперь опасность нежелательных инцидентов резко уменьшится, а людские потери не будут превышать естественное их количество. Нет-нет, он совершенно уверен в том, что присутствие врача убережет местечко и его обитателей от шарлатанства. Кроме того, он добавил, что у него имелись сведения не только о прибытии эскулапа в Сандитон, но и о том, что ему был обеспечен самый теплый прием со стороны тех, кто совсем недавно поселился в окрестностях Сассекса.

Если миссис Тернер — а состояние ее здоровья никак нельзя было назвать стабильным — с радостью узнала о таком событии, то она одновременно проявила и некоторый скептицизм. Леди с определенным недоверием отнеслась к тому, что проблемы Сандитона можно решить подобными скудными мерами.

— А вы, сэр, получается, составили уже бюджет такого мероприятия, как реабилитация? Вы можете представить себе полное выздоровление? Пока ваш честный молодой ученый будет сражаться с многочисленными телесными хворями и стараться излечить любое заболевание нашей человеческой натуры, вплоть до отказа от легкомысленного образа жизни, может быть, вам стоит задуматься над необузданностью и несдержанностью Сандитона?

Похоже, последнее замечание поставило его в тупик.

— Мой хороший мистер Паркер, как быть с буйными и упрямыми, непокорными людьми, которые непременно отыщутся среди вновь прибывших? Подумайте об их воображаемых болезнях, их сознательно преувеличенных фантазиях, о неуправляемой склонности многих отдыхающих к страху и истерии. Как вы намереваетесь бороться с таким бедствием?

— Мадам, — рассмеялся он в своей обычной беззаботной манере, — вы и в самом деле хотите слишком многого! Вы требуете не облегчения, а настоящего спасения! Я не стремлюсь к чудодейственной трансформации, не горю желанием изменить ход событий, даже не намерен бросать вызов подобным кратковременным тенденциям. И я совершенно не способен помешать тому, что неизбежно должно случиться, тому, что творят в нашей стране новые люди, то есть прогрессу. Это в большей степени относится к вам. Прогресса намного легче добиться через посредство тех эпических интеллектуальных открытий, которые совершают ваши героини — в своих неустанных поисках внутренней жизни. Вы решили приоткрыть в мужчине и женщине их лучшие стороны. Вы намерены вечно оказывать влияние и улучшать. Вы внушаете надежду на лучшее будущее даже отчаявшимся людям. Не поймите меня неправильно, дорогая леди, мое восхищение подобными попытками поистине не имеет границ. Но здесь, в нашем реальном мире, среди обычных людей, можем ли мы рассчитывать на подобные чудеса? В современном мире такие сказки редко сбываются.

Серьезность их беседы уже давно вынудила лорда Коллинсворта дезертировать, он подошел к молодому Хейвуду, и они погрузились в оживленный, счастливый разговор о нынешних чемпионах Эпсома. Сему джентльмену польстил искренний ответ молодого Хейвуда на вопрос о его новом положении.

Но миссис Тернер не возражала. Она обнаружила, что ей нравится философское мышление, которое продемонстрировал Сидни Паркер. Он не только понимал ее заботы в самом широком смысле, но и говорил о них, и говорил хорошо.

— Совершенно очевидно, мистер Паркер, — упорствовала она, — что у нас мало надежды засунуть обратно в ящик то, что уже выпустила Пандора. То, что началось с превращения мирной рыбацкой деревушки и ее окрестной фермерской общины в курорт на водах, теперь затронуло более фантастическую сферу — претенциозную и лихорадочную официальность, более всего обеспокоенную проблемами здоровья! Кто сумеет обратить вспять это спорное достижение? Мне кажется, дорогой сэр, что сама концепция Сандитона представляется сомнительной. Что же касается людей, которые устремились туда, то разве это не они пытаются убежать от самих себя, из реального мира в мир спасительных иллюзий?

Достопочтенная леди на мгновение умолкла, изумленная. Она вспомнила, как во время ее собственного кратковременного пребывания на курорте никто даже не упоминал о погоде, настолько все были увлечены малейшими намеками на испытываемый дискомфорт, вчерашнее недомогание, а также подробнейшими описаниями минутных слабостей.

— Нет, мой друг, хотя ваш брат, может статься, и мечтал об идеальном сообществе, но все, что он получил за свои хлопоты, — это всего лишь прибежище для инвалидов на их нескончаемом пути к спасению! Само по себе это неудивительно. Как может Сандитон не привлекать потакающих своим слабостям, людей не от мира сего, не имеющих ни корней, ни привязанностей, самых безответственных личностей? Вероятно, они полагают себя людьми «чувства», которые ищут тотального погружения, предпочитают тотальное забвение в своих заблуждениях? Ах, дорогой сэр, я вполне одобряю ваши последние попытки и желаю вам всяческих успехов. Тем не менее я не перестаю сомневаться в том, что в настоящий момент что-то способно изменить ход вещей.

Последовало молчание, поскольку молодой Паркер погрузился в некое подобие хандры. От миссис Тернер не укрылось и то, что обычно оживленная миссис Хейвуд, хотя и внимательно прислушивалась к их разговору, проявила гораздо меньше открытости и общительности, чем ей было свойственно. Она редко видела, чтобы Шарлотта не соблюдала правил вежливости; она просто сидела и молчала.

Как могла леди догадаться о причине подобного поведения? Молчание нашей героини было всего-навсего следствием манер мистера Паркера, после того как он вошел в комнату. То, что сей джентльмен открыто разыскивал ее, поразило и обескуражило Шарлотту. Она залилась краской; опустив голову, она ожидала, когда ее замешательство пройдет и к ней вернется хладнокровие.

С этого момента она больше не видела признаков ветрености и легкомыслия в мистере Паркере. Сегодня в его поведении проглядывали серьезность и уравновешенность, даже какое-то опасение, если хотите; в нем было заметно намерение говорить вслух о своих недавних раздумьях, о своих изменившихся взглядах. По правде говоря, его тяготило не только беспокойство о положении его брата и будущем семьи; в нем зарождалась какая-то пока еще ему самому не ясная тревога, нечто вроде разочарования в своем статусе. И это ощущение преследовало его вот уже несколько дней. Как бы Сидни Паркер ни старался, он не мог угадать его источник.

В некотором отчаянии он наконец заговорил о том, что занимало его мысли:

— Дорогая миссис Тернер, ваши страхи очень похожи на мои. Я не могу спокойно, без дрожи и волнения, думать о тех средствах, которые мой брат вложил в Сандитон. Вы должны понять: его сердце и ум заняты только тем, чтобы обеспечить успех Сандитону. Когда я думаю о том, сколько людей в наше время стремятся к быстрому обогащению, то мне остается только удивляться, как может он — самый простой изо всех людей — соперничать с ними? В его положении те, кто действительно откликнется на его предложение, вполне могут оказаться ленивыми бездельниками, не отказывающими себе ни в чем, самодовольными типами — теми, о которых вы так верно выразились, сказав, что они больны не телом, а духом. Мне остается только молиться, чтобы мой исполненный надежд, веселый и радостный брат не оказался раздавлен всем этим делом.

Шарлотта ощутила отчаяние, которое он испытывал. Его пылкие чувства глубоко тронули ее. Она почувствовала, что должна защитить его перед своей подругой.

— Послушайте, дорогая мадам, вы ведь наверняка питаете некоторые надежды на помощь всем страждущим в Сандитоне? — Повернувшись к удрученному джентльмену, она добавила: — Таким легковерным людям, как они, может грозить еще большая опасность от рук шарлатанов. Что до моего гостеприимного хозяина, Томаса Паркера, то вам не следует так волноваться, сэр. Если его Великая Спекуляция превратилась для него в нечто большее, чем простая карточная игра и ему изменили его обычные осторожность и дальновидность, все равно, я не думаю, что он настолько глуп, чтобы ради нее рискнуть лишиться всех своих достижений, да и ваших тоже. Его мечта об обществе, о здоровье и хорошей жизни не означает, как у других, стремления получить одну только прибыль. И, несмотря на все желание мистера Паркера увидеть Сандитон процветающим, он вряд ли решится подвергнуть опасности благополучие своей супруги и детей, а также ваших бедных больных сестер и их брата. У него настоящий характер. Он — джентльмен с нежным сердцем.

Сидни Паркер с глубочайшим вниманием вслушивался в ее слова.

— Сейчас он просто-напросто увлекся этой идеей, стал жертвой новых взглядов и ветров перемен, которые дуют вокруг нас в эти неспокойные времена. Подобно большинству современных мужчин, он гордится открывающимся будущим, преклоняется перед прогрессом и в то же время отворачивается от прошлых поколений и своей достойной прошлой жизни.

Глядя ему в глаза в поисках одобрения, она заключила со свойственным ей оптимизмом:

— Ваш брат, мистер Паркер, обладает неоспоримым очарованием, в отличие от многих мужчин, и всегда внушает доверие. Кто знает, может быть, перспективы нашей прибрежной колонии окажутся более радужными, чем мы ожидаем. В противном же случае он скоро поймет свою ошибку и начнет отличать реальное от фантастического; он даже может вернуться к преимуществам старой системы и вновь обрести удовлетворение в прелестях нашей сельской жизни. Теперь, с вашей помощью, после вашего вмешательства, со временем Томас Паркер обретет спасение, причем с позволения или без оного леди Денхэм.

Слушая мисс Хейвуд, Сидни не сводил с нее взгляда, в котором отражалась теплота. Какой исключительной казалась она ему в своей сердечности! Первостепенное значение для нее имела верность своему славному хозяину. Казалось, она очень обеспокоена тем, как предотвратить грозящие ему потери. Дальновидная и разумная, для его изнуренного духа она была как глоток свежего воздуха.

И разве не можем мы теперь предположить, что в последние дни Сидни Паркер сам страдал от заболевания, самого беспокойного заболевания, именуемого любовью? Он оставался равнодушным к царившему вокруг него сумасшествию. Она разогнала тучи, став лучом здравомыслия там, где раньше не было света. Он плутал в лабиринте, причем делал это с удовольствием, пока она не явила ему свою светоносную личность. Именно сейчас, в этот непредвиденный момент, ему стала ясна тайная природа его неослабевающей боли, и рядом с ним сидело существо, способное дать ему прекрасное средство от его болезни.

Все это время в другом углу комнаты другой джентльмен разглагольствовал о городских развлечениях, об успехах на скаковой дорожке, избранных чемпионах и шансах на победу. Его снедало горячее желание как-то утихомирить разыгравшееся в нем внутреннее волнение, поэтому он с благодарностью отнесся к тому, что лорд Коллинсворт взялся рекламировать ему лондонские развлечения, сопровождая свою рекламу предостережением о неизбежном в них разочаровании.

— Многие приезжают к нам с надеждой, с хорошими умениями и навыками. Однако через непродолжительное время они истощают свои сбережения и им приходится, разочаровавшись, возвращаться в свою родную сельскую местность.

Что же касается удачи, выпавшей на долю Генри Хейвуда в том, что он так быстро встретил в Лондоне единомышленников, то Коллинсворт выражал по этому поводу лишь восхищение. И только узнав о предстоящем отъезде молодого человека в свою сельскую общину, чтобы получить должность после сооружения новой скаковой дорожки в Сассексе, он сложил вместе два и два и открыто признался, что поражен.

Это было правдой. Всего лишь два дня тому назад молодой Хейвуд получил от Доусона распоряжение явиться к ним в Сандитон. Строительство дорожки подходило к концу, и в конюшнях будущим чемпионам требовались его услуги.

Услышав в первый раз имя его нового работодателя, лорд Коллинсворт вскрикнул от удивления.

— Мистер Мэттью Доусон? Тот самый? Тогда получается, что вы работаете на человека, которого сэр Эдвард Денхэм убедил привезти в Сассекс своих скаковых лошадей? И вы вскоре присоединитесь к ним на южном побережье?

— Это действительно так, — с энтузиазмом ответил молодой Генри. — Мне только что сообщили о ходе строительства в окрестностях курорта. Там все просто в восторге от нового предприятия. Полным ходом идет сооружение коттеджей и гостиниц, чтобы удовлетворить приток любителей соревнований. Вскоре, сэр, мы сравняемся с Эпсомом и, уверяю вас, станем конкурировать с Донкастером, Брайтоном и Саутгейтом. Мистер Доусон полон самых радужных надежд, он строит такие планы, перед которыми пасует воображение.

Эти слова Генри вернули Сидни Паркера к реальности. После того как он услышал мнение Коллинсворта, в нем с новой силой всколыхнулись дурные предчувствия относительно предприятия своего брата. Неужели судьба Томаса Паркера окажется в руках игроков и искателей приключений?

Лорд Коллинсворт продолжал:

— Сэр Эдвард Денхэм весьма рад тому, что сумел заполучить такой приз, как новенькая скаковая дорожка и персонал, который будет ее обслуживать; но что же касается самого мистера Доусона, молодой человек, то вот за него я бы не поручился.

Сидни хотелось узнать как можно больше, однако он передумал, поскольку леди тоже внимательно прислушивались к разговору. Только после того как он с другом удалился, Сидни смог поразмыслить и порасспросить его о том, что собой представляет мистер Доусон.

Известия о репутации этого джентльмена стали для Сидни Паркера неприятной неожиданностью. И, по его разумению, всему должна была найтись своя причина. Когда катастрофа уравняет всех, оставалось только вопросом времени.

Как бы ему ни хотелось задержаться в Лондоне, он сразу же понял, что для того, чтобы предотвратить неизбежное, ему следует немедленно отправиться в Сассекс. И чем скорее, тем лучше.

Глава тридцать первая

Верный своим причудам — в чем он походил на обожаемых им поэтов, — сэр Эдвард Денхэм больше не мог позволить себе колебаться. Он тоже должен поспешить в Сассекс, к некой леди, к дражайшему объекту своего обожания, — к Кларе Бреретон.

Он уже достаточно давно домогался этого приза. С их самой первой встречи он не сомневался в природе божественного экстаза, поскольку именно тогда его мечтательная натура разработала отчаянный план. Ангельская мисс Бреретон — само совершенство, в которой сочетались любезность, сила духа и восхитительные манеры, все еще дожидалась его.

Правда и то, что на этом пути его поджидали препятствия. От него требовались умело просчитанные и тонкие действия. К счастью, наш герой оказался достоин поставленной цели, сумев привлечь в Сандитон избранную публику из Лондона. Как же он мог теперь проявить нерешительность в предъявлении своих претензий и намерений? Невзирая на любые последствия, чего бы это ему ни стоило, подобное сокровище должно достаться только ему. Да, он позаботится о том, чтобы получить его. Ничто и никто не сможет встать у него на пути.

Это был мужчина, безудержный в своей страсти, ему на роду было написано наслаждаться удовольствиями, которые и не снились простым смертным!

Достаточно молодой и ветреный, не имеющий до настоящего времени ничего, что напоминало бы сколько-нибудь серьезное занятие в жизни, Денхэм мог беспрепятственно предаваться радикальным наслаждениям. Изо дня в день он роскошествовал, купаясь в сильных чувствах, относящихся исключительно к прекрасному полу, предлагая женщинам взамен нескончаемое обожание. Поэтому он считал себя опасным мужниной, что соответствовало исключительно реальности романов и поэзии.

Но даже при всем этом в последние месяцы оставался открытым вопрос о том, кто кого соблазнил? Не будет ли чересчур большой смелостью с нашей стороны предположить, что как раз он и пал жертвой?

Лишенное всяческих перспектив положение мисс Бреретон, та роль служанки и компаньонки леди Денхэм в Сассексе, которую ей приходилось играть, необходимость покорно сносить все выходки старой леди, могли породить у этой мисс любой трусливый и даже подленький план, осуществить который был способен как раз сэр Эдвард. В самом деле, ее красота, ее несчастное положение буквально взывали к изобретательному уму ловеласа — но кто мог предположить, что случится в действительности?

В этой простой леди, естественно, не было и намека на то, что она склонна к каким-либо хитростям или уловкам. Но даже если бы они и были, то разве стоило бы этому удивляться? В конце концов, молодая мисс, чье положение среди ее добрых, но нуждающихся родственников всегда оставляло желать лучшего, уже давно смирилась с тем, что ее ожидало далеко не блестящее будущее. Ради одного только выживания, из чувства самосохранения она выработала в себе достаточную прозорливость и дальновидность.

Методы, которыми действовала Клара Бреретон, не были отрепетированы заранее, но оказались хитроумными и изощренными. Их целью было поставить нареченного перед ситуацией, совершенно ему чуждой, которая именовалась супружеством. Сэр Эдвард Денхэм должен был овладеть своею леди, и, в конце концов, какое значение имели детали? При том что существование Сандитона столь явно менялось к лучшему, то почему бы этому не случиться благодаря супружескому благословению?

Денхэм изо всех сил спешил в Сассекс, к своей возлюбленной, чтобы защитить ее и соединиться с ней. Ее тамошняя жизнь, ее положение рядом с его теткой не играли никакой роли; значение имело только их счастье, если понадобится, то счастье в супружеском союзе. Придя к такому заключению, наш джентльмен отбросил ранее мучившие его сомнения. Кому теперь достанутся положение и деньги его тетки, как не ему? Сейчас, когда Сандитон стал избранным местечком среди всех приморских курортов, его положение в доме леди Денхэм уже не внушало опасений.

Въезжая в городок после чересчур долгого путешествия и глядя вокруг себя, он повсюду замечал лихорадочную деятельность — ему казалось, что все изменилось здесь буквально за одну ночь, — колесо фортуны повернулось, и богатство ждало его в самом недалеком будущем! Их рай действительно уловил ветер перемен. Сэр Эдвард не увидел никаких счетов в окнах, никаких объявлений. За столь короткое время на месте нескольких жалких рыбацких хижин и берлог контрабандистов выросли столь огромные и элегантные дома, что могли вместить в себя даже самые многочисленные семейства королевства!

По мере того как его экипаж продвигался к морю, он слышал все более возбуждающие звуки деловой активности, заметил рабочих, трудящихся над новыми сооружениями на холме. И вот, когда он оказался на самой вершине склона, то разглядел внизу скаковую дорожку, за строительством которой наблюдал не кто иной, как его мистер Доусон, и с этой точки перед ним открылся великолепный вид на величественный океан. Он почувствовал, как его охватывает восторженное ликование.

Сэр Эдвард с трудом узнавал знакомые с детства места, такими оживленными они теперь выглядели. На прежде тихое побережье приехало столько людей, что теперь оно буквально кишело отдыхающими. Продвигаясь вперед, он отметил, что открывающиеся перед ним виды требуют более пристального изучения. Проезжая, например, мимо библиотеки, он заметил перед ней стайку прогуливающихся разодетых модниц, хотя и не узнал никого из них. Вокруг них сновали джентльмены, подобно ему, только что приехавшие из Лондона. На Террасе ему попались на глаза несколько знакомых лиц из «Уайтса энд Брукса» — спортсмены, болельщики, игроки, картежники. Как высоко поднялся его маленький Сандитон в общественном положении!

Подобное бурное развитие свидетельствовало и об успехе его собственных усилий; сэр Эдвард ликовал. Он вообразил, как будет гордиться леди Денхэм его достижениями. Воображение унесло его еще дальше, и он представил себя ее спасителем, ее полноправным наследником. Да, решительно обстоятельства складывались в его пользу. Еще до конца дня он явится к тетке домой и предстанет перед мисс Бреретон.

В это мгновение, однако, рядом с его экипажем возникла знакомая фигура.

— Мой славный Денхэм, как я рад вашему возвращению, — прозвучали обращенные к нему слова. Это оказался мистер Мэттью Доусон. — Я ждал возможности показать вам, какого прогресса мы достигли в вашей округе. И это все было инспирировано вами. Совсем скоро наша скаковая дорожка будет признана лучшей из всех ныне существующих! Я хотел бы обратить ваше внимание еще и на то, что свежесть воздуха Сандитона выгодно отличает его от погруженных в вечную туманную дымку таких местечек, как Эпсом или Ньюмаркет. Более того, под соснами окажется достаточно тени для наших зрителей. Повороты на нашей скаковой дорожке будут такими аккуратными, расположенными в строгом порядке, такими плавными, что наши лошади продемонстрируют себя во всей красе во время скачек. Здесь, в Сассексе, и вправду всегда веет легкий ветерок, который приводит в полнейший восторг самых пылких любителей скачек. Ожидания собравшегося здесь общества, сэр Эдвард, так велики, что сами небеса распахивают нам свои голубые объятия.

Гордость Денхэма не имела границ. И если мысль о собственном неотложном деле и мелькнула у него в голове, то она исчезла очень быстро. «Дорогая, милая Клара, — сказал сам себе этот светский человек, — вам придется потерпеть еще немного». Ибо как он мог отказать своему другу, чей прием был искренним и радушным, а приглашение таким, что его невозможно было отклонить? Да и какое значение могут иметь несколько лишних часов? Леди была образцом добродетели, кроме того, она принадлежала ему одному. Он ощутил мгновенный укол сожаления, который, впрочем, быстро прошел.

Его сразу же провели на открытое место, чтобы продемонстрировать все преимущества дорожки, ее хитроумную конструкцию, ее великолепную открытость для ветра и моря.

Все свободное пространство уже было заполнено жокеями, выгуливающими своих жеребцов на обширных полянах. Лошади проявляли беспокойство после нелегкого переезда в Сассекс и прочих дорожных трудностей. Их вывезли из дома в прекрасной форме, а теперь конюхи громко сетовали на то, что животные испугались езды в фургонах, им приходилось передвигаться по усеянным камнями дорожкам, где они могли повредить себе ноги. Подобные страхи охватывали лошадей у каждого межевого столба. Денхэм внимательно вслушивался в их бормотания и бесконечные жалобы.

Ни чуточки не обескураженный, Доусон сохранял жизнерадостное настроение. Он решился на рискованное предприятие здесь, на южном побережье, чтобы привлечь в эту отдаленную деревушку всех коннозаводчиков, в вместе с ними и любителей конного спорта с разных концов Англии — и оно должно принести ему успех! Помимо всего прочего, он обрел здесь дополнительные стимулы.

Обращаясь к нашему хорошо осведомленному молодому баронету, Доусон признался:

— Наверное, вы не могли знать, что ваш трактат, повествующий о преимуществах этой земли, изменит все направление моей деятельности? Вы один, молодой сэр, побудили меня к знакомству со всем интересным, что выглядит столь многообещающим! Уладив здесь вопросы с моими конюшнями, я получил возможность в свободное время пообщаться с местными жителями, посидеть с рыбаками, выпить чаю со старожилами — и превосходного чаю, Денхэм. — Затем он продолжал уже шепотом: — Да, и он попадает сюда через вон ту гавань. Молодой человек, я посвящу вас в такие тайны, которые вы себе и представить не можете. Они совершаются прямо на ваших глазах. — Он сделал паузу. — Это веселые, общительные, отчаянные авантюристы в залитых лунным светом пещерах, они переигрывают таможню на каждом шагу. Храбрые парни! Свободные торговцы! Воры, можете вы сказать, — но честные воры. В конце концов, они ни у кого не воруют. Отчитываться перед финансовым управлением? Денхэм, да разве может существовать большая абстракция, чем эта? В самом деле, мне совершенно все равно, это они рискуют жизнями при каждой попытке. Стоит только взглянуть на приговоры в официальной печати о повешении! Пойдемте со мной нынче же ночью в пещеры, Денхэм, и вы своими глазами увидите совершаемое ими чудо. Кто знает, может быть, вас самого увлекут их отвага и бесстрашие? Что касается моих собственных намерений, то эти замечательные хитроумные ребята вполне меня удовлетворили.

Что еще могло распалить необузданное воображение нашего фантаста, нежели подобное предложение? Он пообещал, что с наступлением ночи присоединится к ним.

Сразу же после этого он смог наконец отправиться на поиски своей возлюбленной, чтобы припасть к ее ногам. Нежная сцена, которую мы намеревались описать здесь, была словно списана со страниц захватывающих романов, в большом достатке имеющихся у сего джентльмена.

— Мисс Бреретон, — началась его рапсодия, — вы — олицетворение божественного создания! Только сама судьба могла поместить вас среди смертных, и только ради меня одного. Потому что разве вы — не та материя, из которой сотканы мечты?

Теперь должна была последовать пауза, которая была необходима нашему джентльмену, для того чтобы настроиться на нужный лад и принять соответствующую позу. Кавалер должен стоять на коленях, цитируя строки из «Послания к Аугусте», переложенного на стихи лордом Байроном и заученного наизусть его почитателем:

Я могу изгнать все чувства, кроме этого;
И я даже не буду этого делать —
потому что вдали вижу
Такие сцены, с которых началась моя жизнь —
Самые ранние — они стали для меня
единственными тропинками.
Если бы я знал раньше, что толпа способна задавить,
То я был бы лучше, чем я есть сейчас;
Страсти, которые разрывают меня на части,
спокойно спали бы во мне;
Я бы страдал, но ты бы не плакала.
Не стоит более говорить о том, как разворачивалась эта драматическая презентация. Предоставим остальное воображению, пребывая в уверенности, что представление получилось изумительным. Нашлось место и описанию страстного желания и терзаний, вызванных долгой разлукой. Короче говоря, декларация сэра Эдварда получилась столь же пламенной, как и его страсть, делая честь его искусству соблазнителя.

Достаточно будет упомянуть о том, что в тот же самый день дело было сделано, и его возлюбленная одарила его своим согласием, на что не могла и надеяться ни одна героиня из прочитанных им романов.

Сэр Эдвард, вдохновленный одержанной викторией, был готов встретить любое испытание лицом к лицу. Он уверенно шагал к жилищу Доусона, дабы сдержать свое обещание. Отсюда вместе с ним он намеревался отправиться в скрытые в темноте пещеры и насладиться чудесами ночи.

Не успела на пляж опуститься ночь, как перед ним предстал совсем иной мир, его глазам открылась такая панорама, о существовании которой он и не подозревал. В этот час берег превратился не просто в место, откуда можно было наблюдать впечатляющую игру стихии, но и в нечто большее. Пещеры вокруг внезапно ожили, как будто в мрачном и зловещем театре. Лабиринт и путаница тропинок и проходов, грубые природные арки, большие и малые углубления в скалах казались бесконечными. Проходы между ними были узкими, скудно освещенными, их специально держали в темноте, чтобы свет не был виден с моря. Пока сэра Эдварда вели вверх по лестнице, вырубленной в скале, в самые глубины утеса, он заметил в тени какое-то движение.

Для нашего далекого от реальности джентльмена это место представлялось живой сценой. Вечно ищущий приключений, молодой баронет пребывал в приподнятом настроении. Он чувствовал в себе новые силы, достаточные для того, чтобы осуществились его самые смелые мечты.

Картины кораблекрушения всегда будили его мальчишеское воображение, рисуя сцены боли, пафосной горечи и скорби по погибшим душам. В этот час ему предстояло лицезреть настоящий героизм. Из тайных туннелей спешили моряки-контрабандисты, чтобы отправиться в плавание на крохотных утлых суденышках. Одни, подобно дисциплинированным солдатам, направлялись к поджидающему их кораблю, другие, на вершине утеса, подавали сигналы, светя фонарями, или же просто сидели, привалясь спиной к скале и ожидая своей очереди.

А тем временем настроение Доусона, похоже, только улучшилось в предвкушении того, что он познакомит сейчас своего друга со сделанным им важным открытием.

— Есть многое, молодой человек, что вам предстоит понять, и еще больше того, что способно обеспечить получение дохода от этих берегов, — заметил он. — Но имейте немного терпения, вы все увидите сами.

К этому времени некоторые курьеры уже возвращались после ночного аврала с корабля, стоящего на якоре за пределами гавани. Когда эти одетые в тяжелые бушлаты люди начали в черноте ночи снимать свои робы, Денхэм увидел, что все они обвязаны пакетами. Отчаянные парни проделали это с такой ловкостью, что случайный взгляд ни за что не обнаружил бы их груз, а соленая вода не смогла бы его испортить.

Сэр Эдвард с величайшим удивлением наблюдал за тем, как они снимали с себя свои сокровища. Он увидел пачки лучшего индийского чая, восточных специй и даже несколько бочонков дистиллированного алкоголя.

Подобная интрига вдохновила впечатлительного молодого искателя приключений. Что еще могло главенствовать в этой сцене, как не победа добра над злом? Он понял побудительные мотивы этих людей: угнетенные, они боролись с жестокими и бессердечными властями! Вот здесь, прямо перед ним, был мужской ответ на бесчеловечные законы, несправедливо навязанные тем, чьи голоса даже не были услышаны! Что еще он мог подумать? Наш воин-защитник, без сомнения, был намерен присоединиться к их благородному делу!

Подумать только, во всем этом была своя тайная прелесть — скрытые сокровища, возникающие из глубины моря. Эту работу нельзя было не счесть рискованной, и вместе с Доусоном он отныне вознамерился посвятить себя ей.

Глава тридцать вторая

Возвращение Сидни Паркера в Сассекс было менее удачным и радостным. Поскольку именно в эти дни некое странное обстоятельство разрушило ту идиллию, которую мы наблюдали в последние дни.

Виновником этого обстоятельства стал как раз сэр Эдвард. Хотя с его стороны это был благотворительный поступок, совершенный от чистого сердца, наш новый партизан свободной торговли по наивности ускорил неизбежную развязку событий.

Энергичному Денхэму удалось буквально в одиночку потрясти до основания нашу процветающую общину, подвергнув опасности само ее существование. Блестящему центру моды и здоровья теперь грозила потеря репутации, и его добродетельность подверглась сомнению! И все потому, что сотрудники таможни и департамента государственных сборов были обязаны предпринять срочные меры!

Вернувшись на следующий же вечер к столь заинтриговавшим его пещерам, сэр Эдвард наткнулся на тяжело раненного моряка из группы высадившихся на сушу контрабандистов. Бедный молодой парень сидел на земле и жалобно стонал. Выполняя порученную ему работу, он упал со скалы и повредил ногу. Пытаясь ускользнуть от преследователей, он каким-то невероятным образом умудрился вскарабкаться по веревкам, сброшенным с вершины утеса, где находился его пост.

При виде раненого в Денхэме взыграла его героическая натура. Сэр Эдвард решил сам найти, кто бы мог оказать медицинскую помощь страдальцу. Совсем недавно он узнал о том, что из Лондона приехал очень знающий молодой врач. Он тайком переправит пострадавшего в приемную доктора Портера в Сандитоне.

Несмотря на поздний час, в который пара молодых людей появилась у дверей доктора, их стремление остаться незамеченными и приглушенные голоса, мистер Джеймс Портер проявил себя во всем блеске. Не говоря ни слова, он сразу же принялся за срочную операцию, быстро и умело оказав помощь пострадавшему.

— Советую вам, молодой человек, — промолвил он, помогая тому подняться на ноги, — более не рисковать и не совершать со своими сотоварищами подобных действий под покровом темноты. Ведь помимо бравады, другой выгоды от столь дикого поступка вы не ожидаете? Кроме того, должен вас предупредить, что некоторое время ваша нога не позволит вам передвигаться с той легкостью, которая потребна для такого деяния.

Услышав столь неутешительный прогноз, бедный юноша расплакался. Он запротестовал, говоря, что таким образом останется без средств к существованию. После чего он поведал им свою печальную историю: возвращение с войны, утрата перспектив заняться прежней работой в своей общине. Юноша рассказал также о том, как он случайно оказался в таком положении той ночью.

Несмотря на свое совсем еще недолгое пребывание в Сандитоне, к мистеру Портеру уже обращались несколько молодых людей с травмами подобного рода. Его приводили в замешательство эти ночные выходки. Пораженный, он дал юноше высказаться и узнал, что эти рискованные предприятия были повсеместными. И только тогда он начал догадываться о том, что являлось причиной всех этих подъемов на утесы, становившихся все более частыми. Разве не может это быть связано с новым притоком лондонцев в Сандитон? Само число молодых людей, вынужденных нарушать закон, не могло не привести в смятение этого честного человека от науки.

Вместо того чтобы бранить несчастного пациента, Портер накинулся с упреками на его компаньона — который, если судить по его внешнему виду, по крайней мере должен быть джентльменом.

— Этот бедный малый — ваш работник, сэр? — требовательно спросил он. — И какого рода честную работу смогли вы предложить этому ветерану, солдату Его Величества? Как долго, по-вашему, ему удастся избегать гнева таможенников или береговой охраны? — Покачав головой, он добавил: — Уверяю вас, сэр, он не сможет послужить своей семье, будучи заточенным в камеру нашей местной тюрьмы, как это неизбежно произойдет в самое ближайшее время!

Денхэм не стал вдаваться в объяснения относительно обстоятельств падения молодого человека, вместо этого он с достоинством принялся изображать доброго самаритянина, оказывающего услугу совершеннейшему незнакомцу.

— Терпение, мой дорогой доктор, — таков был его ответ. — Вы еще не знакомы с жизнью нашего южного побережья. Как мало вы знаете о нас, о нашей борьбе против несправедливости, о нашем упорном и открытом неповиновении. Силам, которые угрожают издалека, следует отважно противостоять. Представьте себе, что в старые времена, когда полуночные храбрецы с риском для жизни занимались своим промыслом у этих берегов, даже наш поэт Чосер воспевал их в своих «Сказаниях». Вы должны понимать, что мы страдаем от непомерных налогов, которые лишают нас немногих удовольствий в жизни. Вы назовете их роскошью? Это не так! Каждый честный человек должен бороться за то, чтобы обуздать эти налоги. Вы видите перед собой одного из многих. Эти молодые люди служат делу борьбы с невыносимыми поборами, которым мы подвергаемся. Уверяю вас, наши молодые искатели приключений делают славное дело, отважно спасая ценный груз и, дорогой сэр, не причиняя никому никакого вреда.

— Никакого вреда, говорите вы? — вскричал доктор, окончательно потеряв терпение. — Когда их работодатели берут то, что лежит под рукой, — готовых на все юнцов, чтобы в нарушение закона те работали по ночам, перебрасывая на сушу огромное количество «товаров»? За несколько шиллингов они рискуют жизнью и здоровьем, и перед вами живой пример этому! Такие, как они, получили незаконный пропуск на сушу; это неразборчивые в средствах, беспринципные людишки, готовые на все, чтобы сколотить состояние, эксплуатирующие моряков и прислугу, подкупающие таможню, убеждая даже респектабельных членов общества попустительствовать их преступлениям! Вся эта ваша романтическая аура — одно сплошное издевательство. Вы что, восхваляете порок и применение насилия против Блокады[5]?

Перестаньте, дорогой сэр, неужели вы станете искать оправдания подобному сумасшествию, призывая к восстанию? Рисуя картины тайных полуночных сборищ с мерцающими фонарями и вскрытыми бочонками с вином? Неужели вы не знаете о том, что уже натворили в прошлом такие вот головорезы здесь, в вашем любимом Сассексе? О тех ужасах, которые совершили Хокхерст и его банда, а также другие, ничуть не лучше нравом? И это было здесь, совсем рядом с вами! Их гнусные подвиги известны всему южному побережью, вплоть до самого Корнуолла. Они несли обществу одни только убийства, хаос и разрушение.

Денхэм слушал его молча.

— Вы должны понимать, сэр, что этим беднягам, которые занимаются контрабандой, не перепадает ничего. Вместо этого на них наживаются работодатели, не рискуя ничем и платя им жалкие гроши. Кровавое, безжалостное занятие, и оно ни в коей мере не напоминает тот поход за свободой, о котором вы говорите. Во всяком случае, это не служение обществу. — Он с горечью заключил: — Иллюзии, подобные вашей, боюсь, когда-нибудь погубят нашу Англию!

Но, даже оставшись при своем мнении, честный доктор, испытывая сострадание к моряку, которому он оказал помощь, соблюдал конфиденциальность. Он не рассказал никому об их ночном визите. На его несчастье, к нему обратились таможенники, которые преследовали человека, ускользнувшего от них несколько дней назад. Когда они начали допрашивать мистера Портера, он обнаружил, что не может солгать.

Так началась цепочка катастрофических событий. Через некоторое время стали известны новые подробности. В ту же самую лунную ночь береговая охрана, пытаясь перехватить тендер, который приближался к берегу, высадила на его борт команду, и тут обнаружилось, что ее поджидают вооруженные головорезы. То, что последовало за этим, можно назвать одним словом — скандал. Вскоре пошли слухи о том, что кое-кто из находящихся на службе у Его Величества стражников был жестоко избит этими «честными ворами свободной торговли», которые всего лишь защищали свои запасы «ценного чая, табака, шелков и кружев».

Эта отвратительная история с нанесением увечья нарушила покой всей округи — сдержанное молчание, длившееся десятилетиями ко всеобщей выгоде. Получая вознаграждение за сотрудничество с ними, департамент финансов традиционно не обращал внимания на случаи тайной деятельности некоторых наиболее предприимчивых своих соотечественников.

Неожиданные провокации амбициозных приезжих сподвигли официальные власти на ответную реакцию. Они были обязаны защитить униженных и оскорбленных жителей. И вскоре береговая охрана начала активно преследовать не только местных, участвующих в этом бизнесе, но и бесцеремонных, развязных лондонцев, которые вздумали расширить масштаб проводимых операций!

Вот такие потрясения в обществе ожидали решительно настроенного Сидни Паркера по возвращении в Сандитон. Он прибыл, ожидая трудностей и неприятностей, но оказался не готовым к последнему шокирующему открытию — Сандитону как курорту грозил полный крах.

Некоторые семейства уже начали упаковывать вещи, готовясь уехать, некоторые поступали так из страха за своих дочерей, учитывая опасную близость «мародеров» в порту. Что же касается осторожных лондонских игроков, они не горели желанием связываться с полицией Его Величества; многие уезжали в страшной спешке. Вскоре о деревушке стала распространяться дурная слава. Статья в газете «Морниг пост» с сообщением об инциденте привлекла общественное внимание к «этим сомнительным интригам, разыгравшимся в некоем курортном местечке на нашем южном побережье». В ней восхвалялись предпринимаемые береговой охраной благородные усилия «искоренить преступное сообщество, возникшее среди невинных искателей удовольствий и респектабельных гостей, совсем недавно осевших на модном курорте».

Подобные откровения можно было счесть дурным предзнаменованием. Сидни застал своего старшего брата Томаса в страшной тревоге за судьбу поселения. Приезд Сидни несколько успокоил мистера Паркера. Его повторное появление было очень своевременным и трогательным: оно свидетельствовало об искреннем беспокойстве о благополучии семьи Паркеров. Он понял, что его младший брат всерьез намерен помочь ему.

— Мой дорогой братец, — уныло пробормотал он, — мы должны увидеть знамение в этих последних событиях. Я боюсь за наш Сандитон и открыто признаюсь в этом. Впервые за все время мне становится страшно за его будущее. Мне более чем когда-либо необходим твой совет, и меня несказанно радует твоя забота.

Что до его коадъютора, леди Денхэм, то ее ничто не могло утешить. Она старалась сохранять хладнокровие, но последний поворот событий привел ее в полное отчаяние. Ее репутация, ее положение в обществе, ее претензии на высокие нормы морали — все пошло прахом. Все ее старания облагородить это великолепное место действия, в котором когда-то доминировало поместье ее первого мужа, были ныне унижены скандалом и грязными обстоятельствами.

— Подумайте о моем положении после всего, что произошло, — жаловалась и стенала она. — Мое имя ассоциируется с преступными элементами! Одно только упоминание отом, что я могла потворствовать подобному беззаконию, поистине беспрецедентно!

Говоря правду, опасаться следовало гораздо большего. Как теперь могла леди заговорить о своих планах строительства Ватерлоо-крещента, как, в конце концов, можно было компенсировать весьма внушительные инвестиции? Она могла говорить и думать только о том, что все рухнуло.

— Что с нами станется, мистер Паркер? — причитала она. — Гости уезжают, и деловая активность угасает вместе с ними, комнаты освобождаются, кругом появились объявления о сдаче внаем, мне теперь некому сбывать бесценное молоко своих коз! Вы должны знать, — добавила она, оборачиваясь к Сидни, — что моих последних козочек только-только начали по-настоящему ценить. В самом скором времени мы стали бы свидетелями того, как многие инвалиды поправляются, как мое чудодейственное молоко вдохнуло в них новые силы.

Кроткая миссис Паркер тоже горько жаловалась Сидни, но ее сетования были вызваны, скорее, разочарованием, постигшим ее супруга. Теперь она видела, что его детище, все его мечты находятся под угрозой, и она столь же сильно опасалась за здоровье и благополучие семьи. Неужели им придется привыкать к мысли о том, что их дети будут расти в стесненных обстоятельствах, в той «дыре» в безветренной аллее, которая раньше была их домом?

Однако следует заметить (хотя сама она не хотела признаваться в этом даже себе), что ей никогда не нравился порывистый ветер, дувший на открытом пространстве, или пронизывающая сырость, от которой не было спасения в Трафальгар-хаусе. Откровенно говоря, она бы с радостью возвратилась в их старое, уютное жилище. И, кроме того, овощей там всегда было намного больше в любое время года.

Сидни с сочувствием выслушал их жалобы, изо всех сил стараясь приободрить свое несчастное семейство. Вероятно, самым необычным, несмотря на все другие обиды и огорчения, был тот эффект, который произвел приближающийся крах Сандитона на его добрую сестру Диану. Она недвусмысленно дала понять, что считает нелепые угрозы его респектабельности публичным оскорблением, нанесенным ей лично.

С того момента как она поселилась здесь, возложив на себя обязанность всегда выступать в роли защитницы Томаса — невзирая на беспокойство о своем собственном здоровье и здоровье Сюзанны, не говоря уже об опасениях, связанных с неминуемой кончиной Артура, — она обнаружила некоторые несомненные преимущества в переселении на побережье, о которых она даже не могла и мечтать! В сущности, благодаря своему переезду она обрела повышенную чувствительность и восприимчивость!

Она всегда стремилась делать добро своим современникам, но до настоящего времени ей не приходилось сталкиваться со столь многими людьми, подобно ей больными и нуждающимися. В этом братстве, в этих товарищеских отношениях она познала более утонченное удовольствие: удовольствие ежедневного близкого общения с родственными, страждущими душами. Леди обнаружила много других способов приносить пользу, а награда за это оказалась равной той, которую она получала от ухода за своей болезненной сестрой и младшим братом.

Она посвятила свой энтузиазм делу процветания Сандитона. Леди Диана превратилась в пламенную патриотку этого места, восхваляя прелести жизни у моря и его целительные свойства, а также обрела еще одно уникальное свойство: стала кем-то вроде эксперта по работе с грубыми и неприветливыми смотрителями купален. Каждый вновь прибывший, рискнувший испытать на себе чудотворное воздействие морских процедур, должен был сначала разыскать мисс Паркер, прежде чем решиться на погружение.

— Я служу, как могу и умею, дорогой брат, — заявила она ему со своей обычной сдержанностью. — Но я делаю это с такой преданностью, с которой ничто не может сравниться! Поскольку я сама испытываю страдания, то мне легче понять недомогания других людей.

Затем, обращаясь к нему за помощью, она взмолилась:

— Дорогой Сидни, теперь, когда ты приехал к нам, ты можешь оказаться полезным. Наши лечебные процедуры здесь действительно оказывают целительное действие, их ни в коем случае нельзя смешивать с чистой коммерцией в городке! Только представь себе, нечистоплотные и неразборчивые элементы способны перечеркнуть ту хорошую работу, которой я сейчас занимаюсь! Они просто расчетливые грабители! По моему мнению, к ним относятся и деятели из департамента финансов вместе со своими криминальными противниками. Дорогой брат, значение имеют лишь целебные, нравственные методы. И мы их нашли! Нужно лишь пресечь злоупотребления, избавиться от них, и снова вернуться к своим делам.

Со своей стороны Сидни Паркер пообещал любую помощь и содействие. Впрочем, он сам мог пребывать в некотором замешательстве относительно того, что способно помочь Шалтаю-Болтаю, вышедшему из доверия, но, как всегда, когда он имел дело со своей властной сестрицей, ему не оставалось ничего иного, кроме как слушать и повиноваться.

Кроме того, этот новый императив должен был влить в него свежие силы для выполнения стоящей перед ним задачи. Оказавшись, подобно Гамлету, в сложной ситуации, он должен был столкнуться со множеством проблем и спасти свою семью. Хотя наш Сидни Паркер оставался привычно бесстрастным, но, собираясь действовать, он должен был, пусть даже в шутку, по крайней мере признаться в одном: ему следовало попытаться изменить положение вещей хотя бы только ради одной мисс Хейвуд.

Сколь случайными ни были бы его любовные приключения, он все-таки помнил, что награда — любовь красавицы — всегда достается храбрейшему. Эта точка зрения отныне представлялась ему исполненной здравого смысла.

Глава тридцать третья

Впечатлительные молодые люди, как бы ни досаждала им пылкая страсть, редко бывают охвачены ею. Те, кто сохраняют ясность рассудка, полное самообладание, сопротивляются прелестям любви, только они проявляют подлинную силу характера. И если из уст такого молчаливого и сдержанного персонажа удается вырвать слова обещания, то к ним следует относиться как к величайшей ценности.

Среди этих заслуживающих уважения молодых людей оказался и Сидни Паркер, оказался с тех самых пор, как признался себе, что его влечет к Шарлотте Хейвуд: к ее необыкновенной самодостаточности, к ее природной уверенности в себе. Он выказывал неослабевающую привязанность к этой леди, лучше сказать — приверженность ей.

Очередная демонстрация его страсти состоялась в тот самый день, когда он узнал, что среди тех, кто попался в расставленные береговой охраной сети, оказался неизвестный, скромный, недавно прибывший в Сандитон молодой коннозаводчик и жокей, работающий на мистера Мэттью Доусона. Говорили, что против некоего Генри Хейвуда выдвинуты серьезные обвинения: он якобы принимал участие в недавних набегах контрабандистов. Его также обвиняли в ужасном преступлении — он обманывал департамент финансов Его Величества.

Хейвуд громко протестовал против предъявленных обвинений, заявляя, что он невиновен и даже не знал о существовании подобной незаконной деятельности. Он утверждал, что был настолько поглощен своими обязанностями конюха и жокея во время непродолжительного пребывания на побережье Сассекса, что ни на минуту не мог отлучиться, разве только для того, чтобы отдохнуть ночью. Его содержали под арестом, пока власти решали судьбу преступников, задержанных при недавних беспорядках.

Все это чрезвычайно озадачило Паркера. Он не мог не удивляться тому, что при столь незначительных уликах против Хейвуда его по-прежнему содержали среди обвиняемых. Проведя небольшое собственное расследование, он вскоре выяснил истинную причину его ареста. Очевидно, хотя самого Хейвуда и не задержали в ту ночь, береговая охрана получила конкретные сведения, касающиеся вины молодого человека. Ими оказались показания его доверчивого работодателя, который заявил теперь, что он чрезвычайно разочарован происшедшим.

Этот джентльмен, как сообщили Паркеру в полиции, разговаривал с ними свободно и открыто, правду говоря, он готов был разговаривать со всеми, кто согласен был слушать, о том, как его использовали самым бессовестным образом, и в особенности о своем разочаровании этим парнем.

— Он — всего лишь мальчишка, — объяснял джентльмен, — которого я взял к себе из чистого сострадания, будучи уверенным в его честности, поскольку у него не было других рекомендаций, кроме того, что он вырос в деревне и проявлял большой интерес к нашему спорту. Откуда мне было знать о его жадности и слабости духа? Я и представить себе не мог, там, в Лондоне, об искушениях на этом богатом побережье. Тому, кто рожден вором, перед ними не устоять!

Подобное обвинение привело Сидни Паркера в ярость. Едва он услышал его, как уже не мог удержаться. Брат Шарлотты! Оказаться замешанным, да еще так глупо, в подобном гнусном предприятии, наверняка задуманном этим беспринципным интриганом! Это недопустимо! Он догадывался, что в заявлении Доусона кроется нечто большее, чем можно было предположить на первый взгляд.

Сидни принялся вспоминать события последних месяцев, обдумывая этот абсурдный и нелепый донос. Постепенно все начало проясняться. Он подозревал, что этот конспиратор продумал весь план от начала и до конца — и еще до того, как приступил к расширению Сандитона. Это казалось очевидным: весь хаос возник благодаря задуманным Доусоном хитростям. Молодой Хейвуд оказался всего лишь прикрытием его планов и жертвой.

Сидни принялся выяснять, в чем заключался для Доусона соблазн этого отдаленного побережья и чем объяснялось его желание отправиться в такую даль, сойдя с роскошной лондонской спортивной сцены. Его больше не удивляла готовность этого человека вложить столько сил в сооружение новой скаковой дорожки. В сущности, предложение сэра Эдварда предоставило опытному и хитрому игроку великолепную возможность, и только сильный стратег мог разглядеть его выгоды.

В самом деле, вряд ли его могли привлечь всего лишь открытые пространства у моря, ожидающие его лошадей. И его совсем не прельщала перспектива прогуливаться по модному курорту, вдыхая соленый морской воздух. Для Доусона главный интерес представляли защищенные от непогоды пещеры и тайные порты, близость общины к континенту и ее возможности для незаконной торговли. Для того чтобы, не вызывая подозрений, самым законным образом оказаться в Сандитоне, поблизости от свободных торговцев прибыльных южных территорий, он пошел бы и не на такие жертвы.

Расследование, проведенное Паркером, привело его в такую ярость, что у него изменился характер. Он избавился от своего обычного равнодушия, которое до последнего времени являлось его отличительной чертой и которое вызывало неподдельное раздражение у Шарлотты. Его гнев вознес его почти на высоту мифологического персонажа — на такую высоту, которой мы вправе ожидать от смертного, самой судьбой предназначенного стать спасителем Сандитона. Глядя на опустошение вокруг себя, он понял, что терпение его закончилось; его же нетерпение не знало границ. Он добьется того, чтобы по отношению к его любимым восторжествовала справедливость, и постарается сохранить все, что дорого его семье.

Его первым побуждением было отправиться к Доусону и заставить его отказаться от клеветнических обвинений, выдвинутых им против молодого человека. Впрочем, он намеревался пойти еще дальше и вырвать у негодяя признание в организации махинаций, которые привели к столь плачевным последствиям для Сандитона.

Однако, поразмыслив, он решил отказаться от насильственных действий. В конце концов, тот джентльмен объяснил случившийся с ним казус чрезвычайно убедительно. Он приехал к ним на побережье сравнительно недавно, горя энтузиазмом, в надежде подыскать новое место для конных соревнований. Цель, достойная восхищения, разумеется; ей аплодировали все местные жители, которым так нужна была свежая коммерческая деятельность.

Действительно, сей джентльмен мог признаться, что испытал глубокое сожаление, узнав, что его предприятие стало прикрытием для различных нежелательных личностей: привлеченные благодатным климатом этого района, а также перспективами будущих зрелищ и роскошных показов, они ринулись в Сассекс вслед за ним — и здесь он вполне может остановиться, поскольку ему уже не нужно будет говорить ничего больше. То, что его сопровождал неуправляемый и сбившийся с пути человек, желающий обогатиться за счет таможни Его Величества, — это можно счесть досадным последствием. Как мог он — честный джентльмен — предвидеть подобное злоупотребление со стороны одного из своих самых доверенных людей?

Нет, Мэттью Доусон настолько втерся в доверие к береговой охране, буквально купил уважение к себе общины, так убедительного выглядел в роли обманутого работодателя, что молодой Паркер не мог и рассчитывать на то, что кто-либо поверит его показаниям.

Затем Сидни Паркер принялся обдумывать более осторожный и приемлемый подход. Он станет взывать к присущему мужчине чувству человечности, к его здравому смыслу. Неужели перспектива обмануть невинного молодого человека, лишить его всякой надежды на будущее способна являться разумной целью? Как может настоящий джентльмен злоумышлять подобным образом? Тем не менее, чем больше он размышлял об этом, тем больше склонялся к мысли, что все его усилия падут на неблагодарную почву. Очевидно, тайный план Доусона был совершенно беспринципным. Он будет иметь преимущественное значение, и, поскольку он сам является тайным лидером и вдохновителем, то один только намек на его участие в этом деле может повредить ему.

Но все-таки должно же существовать средство узнать правду! Необходимо, чтобы деятельность подобного человека стала достоянием гласности, причем по официальным каналам с последующим наказанием. Паркер пришел к заключению, что его собственного порицания явно недостаточно. Как только лондонская репутация Доусона будет известна всем и каждому, вряд ли кто-нибудь усомнится в его злонамеренных замыслах. В этом деле ему обязательно следует заручиться поддержкой своего друга Коллинсворта, ибо этот жизнерадостный молодой человек сам недавно попал в сети Доусона, и не только пострадал от мерзавца, но и располагает убедительными доказательствами, которые может представить провинциальным властям. Его друг должен засвидетельствовать изворотливость негодяя в нарушении закона, он может в подробностях описать его скользкие сделки, его хитрости и главное — его способность избегать ответственности за причиненное зло.

Для того чтобы представить дело о защите молодого Хейвуда перед управлением таможенных пошлин и акцизных сборов, Сидни Паркеру пришлось действовать рассудительно и благоразумно. Он начал с того, что изложил свои обвинения, пообещав через неделю представить свидетеля, который даст им нужные доказательства. Они заполучат настоящего преступника, человека, который стоит за колоссальными потоками контрабанды, выгружаемой по ночам на побережье.

Одновременно Сидни пытался разобраться с неотложными семейными делами. Больше всего его беспокоил старший брат, пребывающий в крайне подавленном состоянии духа. Увы, его прежнее положение создателя нового рая — его хорошую репутацию, которая когда-то так удачно работала на будущее процветание Сандитона, — оказалось не так-то легко восстановить. Даже после ареста и последовавшего наказания преступников слухи не прекращались; ядовитые последствия недавнего скандала оставались, о них не забывали.

Таким образом, массовый отъезд бывших поклонников кратковременного модного увлечения продолжался. Грязные сплетни, злобные шепотки и завистливые разговоры не могли не повлиять на тех, кто уже задумывался о целесообразности своего следующего приезда сюда; естественно, представители высшего света и те, кто искал респектабельности, не остались к ним равнодушными. Те же, кто намеревался в дальнейшем улучшить свое положение в обществе (в конце концов, разве благополучие самого лучшего из курортов не зависит от выбора отдыхающих?), теперь спрашивали себя, кто осмелится отныне показаться в Сандитоне? Что касается тех спортсменов и азартных игроков, которые ранее поселились поблизости, в особенности тех, чьи денежные ресурсы вряд ли выдержали бы повышенное внимание соответствующих властей, то они почувствовали себя под неусыпным наблюдением полиции и посему разбежались, как тараканы.

Основатели курорта впали в отчаяние. В течение какого-то времени Сидни не мог заставить себя принять неизбежное. Он совершенно не горел желанием открыть Томасу всю правду об их положении, и хотя он колебался, но все равно понимал, что должен прямо поговорить с братом. Скорый упадок Сандитона был очевиден. Семейству Томаса лучше всего было задуматься над тем, чтобы уехать с побережья и вернуться в свое прежнее скромное поместье.

Самое любопытное заключалось в том, что, когда он наконец собрался с духом и предложил им переехать, его брат не выказал особого уныния. Разочарование, да, отразилось на его лице, но все-таки Томас Паркер был человеком философического склада ума. Он уже успел испытать взлеты и падения; он умел отказываться от несбывшихся надежд и вполне был способен справиться с крушением иллюзий и поражением. Старший Паркер был прирожденным мечтателем и фантазером, и, хотя порой воображение брало у него верх над рассудком, его природный оптимизм было не так-то легко подавить.

— Мой славный брат, — вслух размышлял он, — самые великолепные проекты редко удается осуществить, хотя иногда у нас бывают причины поверить в возможность этого. Остается только грустить о том, что наши мечты недостижимы, они — всего лишь дымка в этом мире, которым отныне правит коммерция. Но это не имеет значения. Мы должны стремиться к Идеалу. Это рождает надежду. Меня утешает и то, что я попробовал свои силы на новой территории. Я понял, что Англия должна измениться.

— Нет, дорогой Сидни, ты не должен обо мне беспокоиться, или о моей сладкой Мэри. — Он вздохнул. — Потому что мы намерены вернуться к старому образу жизни, к знакомой местности наших отцов, где мы всегда были счастливы.

Радость, с которой его жена и дети встретили его решение, несмотря на серьезные изменения, которые оно за собой повлечет, рассеяли последние сомнения джентльмена. Более не стеная и не жалуясь, все семейство вскоре принялось упаковывать вещи, готовясь отправиться домой.

Покончив с этим делом, Сидни несколько успокоился и почувствовал облегчение. Теперь пришла очередь побеспокоиться о здоровье и благосостоянии его сестер и младшего брата. Хотя он рассчитывал, что уж они-то с радостью уедут из Сандитона, с его суматохой и тревожной атмосферой, ему пришлось признать, что он ошибался. То, что случилось потом, привело его в сильнейшее замешательство.

Диана Паркер и Сюзанна поразили своего брата тем, что проявили значительно меньшую охоту уезжать, чем Томас. Учитывая тот факт, что речь шла о месте, куда они приехали без малейшего желания! Как мог Сидни подозревать о последних успехах Дианы в общине?

Разумеется, она была исполнена страстного желания обратить вспять быстрый прогресс того, что она теперь называла нашим «грандиозным вложением». Тем не менее беспристрастность требовала объяснить то, что и так было слишком очевидно.

— Знаешь, Сидни, — начала она, — наш старший брат с самого начала не подходил для предприятия, которое занималось бы искусством исцеления. Такое дело требует сил и энергии, вплоть до безжалостности. А голова нашего Томаса была вечно заполнена бледными созерцаниями и размышлениями. В том Сандитоне, которому я приехала служить, мы никогда не испытывали зависимости от богатых приезжих франтов. Мы не тосковали по разговорам на возвышенные темы, не нуждались мы и в аристократических замашках. Нет, на самом деле, нет! Мы заботились о тех, кто действительно приехал сюда лечиться, о тех немощных людях, которые искали нас и вручали себя нашему попечению. Могу тебя уверить, здесь еще очень много работы! Какой бы ни оказалась судьба модников и модниц на нашем курорте, тем не менее наши успехи в исцелении слабых и отчаявшихся неоспоримы.

Диана овладела последними методиками реанимации и ежедневно применяла их, спасая бедняг, кто едва не утонул, проходя курс лечения. Можно сказать, что она превратилась в своего рода незаменимую деталь купального аппарата и стала частью обслуживающего его персонала — ценный вклад, сама хранительница жизни! Ничто не могло заставить ее покинуть эту сцену. В самом деле, как и другие люди из обслуживающего персонала, обливавшие водой своих подопечных, молодых и старых, она чувствовала, что ее вероотступничество станет самой большой потерей для их растущей популяции борцов за здоровье.

Более того, слухи о ее успехах, о ее замечательном восстановлении тех, кто погружался слишком активно, зачастую оказываясь без сознания, уже дошли до Лондонского Королевского общества спасения на водах. Его основатель, доктор Томас Коган, собственноручно написал леди, выразив восхищение ее мужественной работой. Он намеревался представить ее к самой высокой награде Общества, поскольку хотел, чтобы она и дальше совершенствовала свое мастерство в этой новой области. Помимо всего прочего, Общество было счастливо узнать, что такое удивительное мастерство продемонстрировала женщина, и это произвело большое впечатление. Действительно, не знающая устали мисс Паркер отважно производила растирание пострадавших. Она продолжала совершенствовать свою технику разогрева, не обращая внимания на усталость. После подобной похвалы, подобного признания ее успехов у нее появился более чем достаточный дополнительный стимул совершенствоваться в своей новой профессии, в служении которой она проявила настоящую силу духа. Ничто не должно было помешать раскрытию столь поздно обнаруженного таланта. Вскоре она привлекла помогать ей в этом достойном деле даже хрупкую Сюзанну, которая откачивала пострадавших.

Не мог Сидни предполагать и того, с чем ему придется столкнуться, когда он перенес внимание на своего брата. Совершенно очевидно, Артур теперь вел независимую от сестер жизнь. Возврата к прежней замкнутой жизни для него не было. Самый младший из Паркеров сделал предложение неотразимой старшей мисс Бофорт.

— Ах, дорогой Сидни, она стала инструментом моего возрождения, — заявил он. — Она — муза, которая вдохнула в меня жизнь и помогла обновлению моего истощенного духа. Она стала поистине моей жизненной силой. И как вовремя, — восторженно поведал он своему брату, — она предстала передо мной в самый последний час критической ситуации!

Их любовь развивалась необычайно быстро, и уже приближался день свадьбы. Оба поклялись навсегда хранить верность целительному воздуху Сандитона. Поскольку разве не была знаком свыше их встреча во время ледяных утренних омовений, с которой все и началось? Обливания не просто помогли им восстановить здоровье, их суровые оздоровительные процедуры вскормили то счастье, которое они обрели друг в друге! Обоим открылась настоящая любовь — и на открытом воздухе! С этого момента они не собирались рисковать, внося какие-либо изменения в свою жизнь. Вне всякого сомнения, они должны навсегда осесть здесь. Поскольку мисс Бофорт обладала значительным приданым, оно вместе с финансовым вкладом Артура должно было обеспечить им вечное благоденствие.

Нелегко ему пришлось и с леди Денхэм. Она и помыслить не могла о том, чтобы сбежать из Сандитона. Леди не имела ни малейшего намерения покинуть пост, который был и должен остаться ее домом. Перед ней лежала открытая дорога, более того, она ожидала, что завтра же наступит полное возрождение Сандитона. Она по-прежнему держала голову высоко поднятой, а ее обращения к береговой охране становились все более требовательными. Чего ради они подвергают опасности экономику городка и мешают благополучию своих собственных граждан? Да еще по таким нелепым причинам? Отказаться от перспектив знаменитого спорта только из-за того, что в округе было неспокойно? Никогда! Это было совершенно и окончательно неприемлемо. Леди Денхэм не допустит этого. Она ручалась, что ее дорогой сэр Денхэм — если бы он дожил до этого дня, — никогда не стал бы поощрять нарушение их ежедневного распорядка и ненужное возбуждение в обществе. Его известное семейство заслуживало некоторого уважения, разве не так?

Не сидел сложа руки и этот мошенник Доусон. Когда стали известны его прошлые интриги, чему нашлись кое-какие доказательства, его дурное обращение с лошадьми, махинации при заключении пари, он почел за лучшее убраться восвояси, особенно после того как узнал о скором приезде Коллинсворта. Доусон бежал на континент, где у него наверняка было подготовлено какое-нибудь убежище.

Но это было еще не все. Следователи береговой охраны дознались у тех несчастных, которых им удалось арестовать, о всей подноготной этой истории, так что стала ясна подоплека организации Доусоном лошадиных бегов. Эти бедные простаки признались, что платил им не слишком много, но достаточно, некий джентльмен из Лондона, который пообещал со временем увеличить им вознаграждение. С его помощью, уверил их сей джентльмен, все товары можно будет переправлять в Лондон и там продавать его сообщникам.

Невзирая на исчезновение самого предпринимателя, последовали громкие опровержения. Доусон подключил своих представителей в «Судебных Иннах»[6]. Их искусное вмешательство, сопровождающееся щедрыми вознаграждениями, позволило облегчить его собственное положение хотя бы в том, что касалось властей. Таким образом, поскольку дело было прикрыто, он готовился без опаски вернуться к своей собственности в возродившейся к новой жизни и процветающей общине спортсменов в Сассексе.

После того как все уладилось соответствующим образом, амбициозные планы леди Денхэм получили новый толчок к развитию. В конце концов, раз уж возрождение ее курорта на водах состоялось и его будущий рост был обеспечен, она намеревалась во чтобы то ни стало добиться успеха и процветания.

Глава тридцать четвертая

Все, на что мы надеялись, мы увидели в формальном предложении, сделанном сэром Эдвардом Кларе. Его предложение руки и сердца было благородным и великодушным. Но, после того что было сказано о нем, какое бы терпение ни явила целомудренная леди, неужели такой человек, как он — молодой джентльмен, фантазии которого щедро вскармливались совершенными образчиками распутства, в великом множестве описанными в его книгах, и которого всегда снедало желание испробовать уловки соблазнителя, — сможет погрузиться в глубины семейного счастья и обрести там успокоение? Неужели можно поверить в то, что из будущего повесы выйдет достойный муж?

Маловероятно. Тем не менее наша Клара самой судьбой была как раз и создана именно для такой роли. Она отдала бы все что угодно, лишь бы ее усилия склонить своего избранника к семейной жизни увенчались успехом! Она изменит в своем возлюбленном то, что она склонна была считать игрой его благородной крови, которая заставляла вечно рисковать всем ради завоевания предмета своей страсти. Это была черта, которую он полагал высшей мужественностью. Что бы он там ни заявлял, кем бы ни прикидывался, сэр Эдвард пребывал среди таких «чувствительных», чувствующих людей. Она же считала его покладистым, способным измениться человеком. Стоит только ему оказаться в нежных ручках мисс Бреретон! Для того чтобы приручить его, достаточно будет одного ее прикосновения.

С детства привыкшая к жестокости окружающего мира, она с улыбкой воспринимала старую поговорку: «Предавать леди из-за распутства так же естественно, как лисе охотиться на кур». Она вполне могла добавить: «Вряд ли имеет смысл ожидать чего-либо иного». Ее способности уже давно проявились в победе над бедностью; недавно она стала компаньонкой леди Денхэм, а потом была выбрана наследницей имущества своей хозяйки — и такого замечательного поместья.

Таким образом, их союз представлялся просто замечательным во всех отношениях. Как и в любом другом супружестве (по прошествии первых месяцев восторженного очарования), в нем не должно возникнуть слишком много проблем, даже когда жизнь вернется в нормальное русло. Еще меньше предстоит их решать нашему баронету. Если не считать недовольства супруги его своеобразными и эмоциональными манерами, он редко слышал протестующий голосок своей дражайшей Клары, поскольку она пребывала в постоянном довольстве.

Они удалились в его резиденцию в Денхэм-парк, расположенную поблизости, во всяком случае, они пребывали там, когда леди Денхэм могла освободить их от выполнения ее поручений, что случалось нечасто. Клара же настаивала на оказании старой леди всевозможных знаков внимания и этими своими стараниями успешно сохраняла привязанность ее светлости.

Мисс Бреретон, проявив рассудительность, выбрала из членов своего семейства в Лондоне молодую кузину Бреретон, которая могла бы продолжать ухаживать за леди. Таким образом, Пенелопа — податливое и послушное создание, почти столь же красивая, как и Клара, оказалась в Сассексе и приступила к выполнению своих обязанностей. Мисс Бреретон провела несколько недель в трудах, обучая девушку и передавая ей те сведения и знания, которые могли помочь той выполнять прихоти их патронессы.

Подобная замена оказалась чрезвычайно выгодной. С одной стороны, родственники Клары, влачившие почти нищенское существование, дети которых не имели никаких перспектив в жизни, будут ей вечно благодарны. С другой, юная Пенелопа, которой едва сравнялось четырнадцать, испытывая благоговейный трепет перед своей спасительницей, никогда не осмелится претендовать на привязанность, которую питала к мисс Бреретон ее светлость.

— Мисс Клара, — заявила леди Денхэм, — полагаю, мне придется довольствоваться обществом вашей девушки. Но имейте в виду, я ни за что не отпущу вас окончательно. Моя дорогая молодая леди, домашнее хозяйство должно вестись на должном уровне. Я полагаюсь на ваше благоразумие и надеюсь, что вы проследите за этим.

Клара любезно сносила все возрастающую эксцентричность своей стареющей хозяйки. С учетом частого отсутствия мужа — его неистребимой страсти к азартным играм и прочим искушениям, которые предлагал Лондон, — она с радостью согласилась терпеть все чудачества своей леди.

Дела же у Эстер Денхэм шли не столь гладко. Хотя сестра сэра Эдварда была решительно настроена завлечь в свои сети очаровательного Коллинсворта, этим планам не суждено было сбыться. Молодой лорд, подобно ей самой, не имел возможности самостоятельно вершить свой выбор.

Впрочем, нельзя сказать, чтобы эта леди была безразлична Коллинсворту. Ее любезность и манеры поведения в Лондоне вполне потрафляли его вкусам. Его сдерживали нынешние стесненные обстоятельства, вызванные по большей части собственной неумеренной игрой на бегах. Он слишком хорошо отдавал себе отчет в том, что его долг как сына и наследника пришедшего в упадок поместья не оставлял ему возможности самому выбрать себе невесту. И, совершенно очевидно, мисс Денхэм не принадлежала к числу тех, кто мог помочь ему возродить былое величие.

Вот в таком умонастроении сей джентльмен возвратился в Сассекс, чтобы послужить интересам своего друга Сидни Паркера, дав свидетельские показания против Мэттью Доусона. Там он случайно снова встретился с этим экзотическим застенчивым созданием и богатой наследницей мисс Ламб, с которой познакомился во время предыдущего посещения курорта. Однако молодая леди, прибывшая из отдаленного уголка, с другого континента, находилась под бдительным оком своей постоянной компаньонки, некой миссис Гриффитс.

Лорд Коллинсворт был отнюдь не новичком в искусстве обольщения. Прежде чем начать ухаживать за утонченной девушкой, он занялся ее защитницей. Его присутствие вскоре стало желанным, и манера поведения получила одобрение. Как только леди и ее поклонник стали появляться вместе, прошло совсем немного времени, и модные туалеты мисс Ламб в сочетании с исключительным поваренным искусством миссис Гриффитс продемонстрировали некоторые преимущества молодой женщины.

Остальное свершилось столь быстро, что могло бы польстить любому, стремившемуся к счастливому согласию. Его хорошее происхождение, его титул, его поместья на севере показались чрезвычайно привлекательными всегда остававшейся настороже миссис Гриффитс; соответственно, они должны были показаться таковыми и семейству молодой леди. Что касается весьма значительного состояния мисс Ламб, в полной безопасности пребывающего в чужедальней стране, то столь ценный вклад трудно было переоценить. Соглашение было заключено, и обе стороны остались довольны.

Разочарование Эстер Денхэм, узнавшей о столь поспешно заключенной помолвке, было неописуемым. Она уже давно поняла, что безразлична своей тетке, более того, с каждым сезоном она замечала, что ее шансы становятся все более призрачными. Однако тень надежды все-таки сохранялась, поскольку ее собственный брат вознамерился отстаивать их интересы. Разве его недавняя женитьба на Кларе, которую Эстер именовала не иначе как «узурпаторша» и простить которую не могла, не спасла их обоих? И если даже чувства, которые она испытывала к своей новой невестке, никогда не станут теплыми и между ними никогда не возникнет и подобия дружбы, эта временная передышка послужила ее интересам — вместе с тем пособием, которое позволяло ей поддерживать тот образ жизни, который она заслуживала по праву рождения и который всегда тщательно оберегала.

Сэр Эдвард со своей супругой так редко приезжал в Денхэм-парк, что ей предстояло взять на себя обязанности хозяйки и владелицы их пришедшей в упадок собственности. Эстер находила утешение в том, что, по крайней мере, наследство Денхэмов вернется к ним после смерти их тетки, даже если Клара Бреретон окажется формальной наследницей.

Поскольку супруга сэра Эдварда Денхэма вполне привыкла к жизни в прекрасном старом доме мистера Холлиса, несмотря на все тамошние сквозняки, она могла проявить некоторую любезность в отношении своей невестки, к счастью, пребывавшей от нее на значительном расстоянии. Кроме того, Сандитон теперь стал для нее настоящим домом. И она решила, что даже после смерти леди Денхэм не станет уезжать из Сассекса.

А как же наши главные герои? Как сказались на них последние неприятные события?

Время и расстояние развели молодых людей. Их чувство друг к другу осталось невысказанным, хотя они и признались в нем самим себе.

Мы оставили Шарлотту в Лондоне, когда она только что сделала свое открытие. Можно усомниться в том, что она долго сожалела об отъезде Сидни Паркера, поскольку вокруг было много всего, что занимало ее. Под руководством Эммелины Тернер Шарлотта могла бы счастливо продолжать свое образование, если бы взволнованное письмо отца в корне не изменило ее положения.

«Моя дорогая Шарлотта, — прочитала она. —

Нам только что сообщили о том, что наш Генри арестован гвардейцами Его Величества за преступления, совершенные им против короны. Мы были поражены этим известием. Молю тебя вернуться домой, чтобы ухаживать за своей матерью и младшими братьями и сестрами, а я мог отправиться в Сандитон и попытаться спасти Генри. С любовью, хотя и в большой спешке,

твой любящий отец».

Внимательно прочитав его, Шарлотта долго сидела не двигаясь, едва не лишившись чувств. Наконец, собравшись с силами, она отправилась к своей подруге за советом. Миссис Тернер оказалась так же ошеломлена этими новостями, как и она сама. Она заявила, что это просто не может быть тот самый молодой человек, с которым ее недавно познакомили, тот самый, который обзавелся полезными связями в Лондоне и получил хорошую работу!

Шарлотте оставалось только теряться в догадках. Ее славного брата содержат под арестом на курорте мистера Паркера? В какие неприятности он оказался замешан? Что могло навлечь такую беду на голову честного и открытого юноши? Она знала, что Генри обладал простым, мягким характером; он был достоин всяческого доверия, хотя сам был, пожалуй, чересчур доверчив.

Как только миссис Тернер сумела организовать переезд Шарлотты, девушка возвратилась к своей семье, где и оставалась, ожидая известий от мистера Хейвуда.

Вскоре пришли радостные вести о том, что Генри освобожден, оправдан и должен в самом скором времени вернуться в Уиллингден вместе с отцом.

А тот писал:

«Мои дорогие!

Спешу заверить вас, что наш Генри спасен от той несправедливости, которая едва не погубила его. Мои собственные протесты против выдвинутых обвинений ни к чему не привели, я уже отчаялся и потерял веру в удачный исход дела. Самое удивительное заключается в том, как открылась вся правда.

Нежданно-негаданно появился честный воитель. Этот молодой человек сумел доставить из Лондона свидетельства невиновности Генри. Он представил джентльмена, который предъявил доказательства того, что Генри попался в ловушку, расставленную его собственным нанимателем! Интерес этого молодого человека заключался в том (во всяком случае, именно так он заявил), чтобы восторжествовала справедливость. Таким образом он желал восстановить доброе имя и репутацию своего старшего брата и его курорта. Можете представить себе мое удивление, когда я узнал его имя. Он — некий мистер Сидни Паркер, родственник нашего дорогого друга и хозяина, принимавшего у себя Шарлотту все это длительное время!

Это был настоящий подвиг! Причем свершен он был поистине великолепно, поскольку молодой Паркер пребывал просто в ярости. Дорогие мои, благодаря его вмешательству мы с Генри сейчас благополучно направляемся домой.

Ваш отец и т. д.».

Во время чтения этого письма Шарлотта старалась сдержать волнение, поскольку в нем содержались известия о счастливом освобождении ее любимого брата и много чего еще. Наблюдая за тем, как ее мать, братья и сестры, взявшись за руки, радостно пустились в пляс, она сама пребывала в странном оцепенении.

То, что ее брат оказался в безопасности, уже само по себе было хорошей новостью и для нее, и для ее семьи. Да, но при каких обстоятельствах? Сидни Паркер, энергично выступивший на защиту справедливости? Приложить такие усилия, дабы противопоставить себя мошенникам, которые погубили все надежды на расцвет Сандитона? И не объяснялись ли его намерения желанием спасти и реабилитировать ее дорогого Генри?

Она не стала ничего никому объяснять. Но не стала отрицать и того, что тронута. Могло ли быть так, что кое-что из происшедшего сделано ради ее блага? Так или иначе, но поступок мистера Паркера привел расположенную к нему мисс Хейвуд в восхищение. Как бы там ни было, невиновность ее брата была доказана, а в ее семье вновь воцарилось спокойствие.

Но через несколько дней Сидни собственной персоной явился в Уиллингден, и мы не станем делать вид, будто Шарлотта была удивлена. Следует признать, что она даже питала некоторую надежду на то, что он появится и станет искать ее.

Сей джентльмен нанес визит с некоторой сдержанностью, по-видимому, в ответ на сердечное приглашение ее отца и брата, которые настаивали на нем из чувства благодарности. Но не прошло и часа, как его чувства к Шарлотте стали понятны каждому из Хейвудов, во всяком случае тем, кто был уже достаточно взрослым, чтобы замечать такие вещи.

Мистер Хейвуд дал свое благословение еще до того, как члены этого большого семейства успели пошептаться между собой, — как только он понял причину оживления собственной дочери. А он-то удивлялся тому, что такое рвение и усердие было проявлено ради курорта на водах! Теперь, по крайней мере, все встало на свои места.

— Дорогое дитя, он действовал, чтобы спасти жизнь твоего брата! Как мы можем не одобрять его — мы всем ему обязаны. И это было сделано ради тебя! — заявил мистер Хейвуд.

Но нашей героине больше по сердцу пришлось то, как Генри восхвалял отвагу Паркера.

— Можешь быть уверена, Шарлотта, я буду ему вечно благодарен. Какую энергию развил он в Сандитоне! Он казался человеком, не способным ни на какие компромиссы. Если это было сделано во имя любви, то ею следует восхищаться. Когда я впервые встретил его в Лондоне, то принял за человека совсем иного сорта. Его ум, непринужденные манеры и, прежде всего, немного ироническое и безразличное отношение ко всему заставили меня тогда увидеть в нем другого человека. Он никогда не критиковал абсурдные и нелепые поступки своих сестер и братьев, скорее, получал удовольствие от их странных суждений и смеялся над их глупостью. Но все-таки, дорогая сестричка, мне только что пришло в голову, что в вас двоих больше сходства, нежели различий. Ты тоже остаешься немножко в стороне, как беспристрастный наблюдатель. Ты можешь выглядеть заинтересованной, но я-то знаю, что ты держишься как-то особняком. Сидни Паркер может сделать тебя счастливой. И, что еще лучше, он заставит тебя смеяться!

У старшего Паркера подобные известия тоже вызвали радостное удивление. Томас был особенно счастлив тем, что сумел оказаться полезным семейству, которое спасло его после судьбоносного падения на пути в Сандитон.

— Видишь, Мэри, это спасение было ниспослано самими небесами, — заявил он. — Более того, оно случилось как раз вовремя, поскольку разве не стали мы свидетелями чудес, о которых и мечтать не могли?

Простодушный и прямой ответ Мэри Паркер заслуживает того, чтобы мы привели его здесь полностью.

— Это совершеннейшая правда, мой дорогой супруг: наш адвокат так замечательно добился того, что никогда не удалось бы нам! Шарлотта Хейвуд преуспела в том, чтобы вернуть твоего брата миру, чтобы он мог жить с нами, а не просто среди нас! Готова держать пари, он станет еще сильнее!

Для тех, кто любит, значение имеет любая подробность. Шарлотте предстояло узнать еще многие новости из Сандитона, услышать о каждом повороте событий в этой саге. Она и ее Сидни едва ли будут ждать подходящего случая, чтобы обсудить их. Они радовались возвращению Томаса Паркера к мирному образу жизни своих предков; изумлялись азарту Артура, с каким тот трудился над своим физическим преображением, и даже отпраздновали последние почести, которых были удостоены энергичные сестры Сидни. Они могли часами предаваться негромкому веселью и семейному счастью.

Более того, они продолжали открывать друг в друге все новые иновые качества. Он отошел от вынужденного, тоскливого смирения с абсурдным поведением своего семейства и забыл о бесконечных блужданиях по Лондону в компании своих друзей. Она же испытывала исключительный восторг, оттого что нашла в Сандитоне, в наиболее неподходящем для этого месте, понимающего мужчину, которому ей еще предстояло открыть окружающий его мир.

Но, тем не менее, кем бы он ни мог стать, Сидни Паркер продолжал оставаться самим собой, прямым и искренним. В свойственной ему иронической манере он заверил свою леди, что, на чем бы они ни остановились, он по-прежнему будет высмеивать глупцов, которые множатся, подобно сорнякам в заброшенном саду.

Он часто смотрел на Шарлотту обезоруживающей улыбкой, добавляя при этом:

— И все равно, в этом нашем огромном мире я никого не люблю так, как тебя.


Шарлотта

Джейн Остин умерла в 1817 году, так и не закончив роман «Sanditon». Это была великолепная сатира на новый уклад жизни в постнаполеоновский период. Роман не давал покоя многим писателям, и в 2000 году Джулия Баррет дописала его в манере самой Джейн, последовательно раскрыв характеры героев.

Англия начала XIX века. Шарлотта, молодая, красивая и обладающая всеми возможными добродетелями девушка, оказывается в маленьком приморском городке и становится свидетельницей всеобщего сумасшествия, охватившего его обитателей. Жители Сандитона лелеют планы превратить заурядный городок в модный морской курорт. Но, как известно, благими намерениями вымощена дорога в ад. О чем и рассказывает в свойственной ей иронической манере Джейн Остин. Исцеляющего рая построить не удается, зато влюбленные парочки получают свой утешительный приз: каждый из них находит счастье в семейном союзе, скрепленном — что немаловажно — приличным состоянием.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Примечания

1

Полумесяц Ватерлоо. — Здесь и далее прим. переводчика.

(обратно)

2

Рил — быстрый шотландский танец.

(обратно)

3

Лондонский аукцион чистокровных лошадей.

(обратно)

4

Известный лондонский эстрадный театр.

(обратно)

5

Очевидно, здесь имеется в виду блокада побережья против контрабандистов силами таможни и береговой охраны.

(обратно)

6

Четыре корпорации барристеров (адвокатов высшей категории) в Лондоне.

(обратно)

Оглавление

  • Часть первая
  •   Глава первая
  •   Глава вторая
  •   Глава третья
  •   Глава четвертая
  •   Глава пятая
  •   Глава шестая
  •   Глава седьмая
  •   Глава восьмая
  • Часть вторая
  •   Глава девятая
  •   Глава десятая
  •   Глава одиннадцатая
  •   Глава двенадцатая
  • Часть третья
  •   Глава тринадцатая
  •   Глава четырнадцатая
  •   Глава пятнадцатая
  •   Глава шестнадцатая
  • Часть четвертая
  •   Глава семнадцатая
  •   Глава восемнадцатая
  •   Глава девятнадцатая
  •   Глава двадцатая
  • Часть пятая
  •   Глава двадцать первая
  •   Глава двадцать вторая
  •   Глава двадцать третья
  • Часть шестая
  •   Глава двадцать четвертая
  •   Глава двадцать пятая
  •   Глава двадцать шестая
  •   Глава двадцать седьмая
  •   Глава двадцать восьмая
  •   Глава двадцать девятая
  • Часть седьмая
  •   Глава тридцатая
  •   Глава тридцать первая
  •   Глава тридцать вторая
  •   Глава тридцать третья
  •   Глава тридцать четвертая
  • *** Примечания ***