Убийство Малу [Иван Ноэ] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Иван Ноэ Убийство Малу
Профессор Дерон, хирург парижской клиники, скончался от сердечного приступа. Нас было трое, тех, кто знал всю подноготную описанной ниже криминальной истории: профессор, мой непосредственный начальник и я, инспектор Лестрад, проводивший расследование. Поскольку все мы смертны, а теперь нас, посвященных, осталось всего двое, мне представляется необходимым тщательно привести в порядок все относящиеся к происшествию документы, собрать их в единое досье и не дать тем самым времени и обстоятельствам вытравить их из памяти. Наилучший, на мой взгляд, путь — детально восстановить весь ход следствия. Увы, не получившего законного завершения. Да и нужно ли оно было? Потому что если до конца согласиться с логикой этого дела, то фантастическая история превратится в нечто просто ужасное.Может быть, вы еще помните нашумевшее три года назад событие., которое в криминальной хронике окрестили «Убийство Малу». Малу — имя девицы из марсельского полусвета, цеплявшей клиентов в ночном клубе «Магали». В то время газеты уделяли этой истории самое пристальное внимание — сначала три, затем две колонки на первой странице. Но вдруг вместо того, чтобы постепенно, как это обычно бывает, сойти на последнюю, куда-нибудь в самый неприметный уголок, вся информация о ней как-то мигом исчезла. Никто больше об этой сенсации и не вспоминал. Молчок. А все потому, что поступило крайне осторожно выраженное, но твердое распоряжение притихнуть. И газеты, которые то и дело истошно вопят, протестуя против цензуры, ратуя за свободу слова, как миленькие принимают к исполнению такого рода указания, если они сделаны достаточно жестко, хотя и в деликатной форме.
В тот вечер в «Магали» все происходило, как обычно, по заведенному там порядку. Одиннадцать часов. Объявляют номер полюбившейся публике певички: Изящная головка, Ладная, ловкая, Стан бедовый, Голос медовый, Чудо — дева: Поет Ева! Девицы со своих боевых позиций в баре профессионально окидывают взглядом посетителей, примериваясь к ним. После трех полных недвусмысленных намеков песенок, подкрепленных томными взглядами, якобы нечаянно оголенными ножками и глубокими декольте, в искусно созданном полумраке, клиенты, к тому же изрядно нагрузившиеся, вполне «созрели». Наступает час штурма. Приемы давно отработаны. Они выступают слаженной командой, как пальцы одной руки, с той только разницей, что их не пять, а восемь. Еще до появления Евы каждая уже наметила себе жертву, разгоряченную крепкими напитками и будоражащей обстановкой, готовую поскакать за ней козликом в какое-нибудь поблизости расположенное укромное местечко. Ева в этой отработанной тактике выступала всего лишь той каплей, которая переполняла чашу. Было жарко, душно. Сложнейший букет благоуханий — смесь женских духов, винных паров, табачного дыма, резкого от возбуждения мужского запаха. Малу, как всегда, сидела на своем постоянном месте — на высоком табурете за стойкой бара. Одна. Поскольку пришла позже обычного и только-только появилась. Девушкой она была видной, плотненькой и аппетитной, с такой жаркой кожей, что всех, кто ее хоть слегка касался, словно ударяло током. Тонкий аромат духов, запах дорогого мыла. В ночном клубе ее считали особой чувственно-возбуждающей. Она и впрямь обладала удивительной способностью одаривать мужчин таким нежным и многообещающим взглядом, так кокетливо и умело подать глубокий вырез своего платья, что сильный пол буквально таял и непременно сдавался. Бармен утверждал, что однажды увидевшие ее, но по тем или иным причинам не сумевшие познакомиться клиенты неминуемо возвращались, словно «ошалевшие», и жили после этого только одной мыслью: как бы переспать с ней. Что, впрочем, было делом нетрудным, учитывая ее ремесло. Малу прекрасно осознавала свою притягательность для мужчин и, искренне считая, что счастье — в деньгах, отличалась от остальных девиц из «Магали» особой разборчивостью и требовательностью в выборе партнеров.
Меня вызвали в 13 часов 30 минут 17 января. Сделала это консьержка дома, где проживала Малу, которая никак не могла достучаться до квартирантки. Естественно, я взял с собой слесаря. Поднимаясь по лестнице, я не мешал Онорине трепать языком, стараясь не обращать внимания на исходивший от ней густой чесночный запах. — …Потому что надобно сказать вам, господин инспектор, Малу, несмотря на ее… занятие, ведет очень размеренный образ жизни. Каждое утро я подаю ей к двери молоко. Просыпаясь в полдень, она завтракает, всего лишь кофе с молоком. Прибирается в квартире после утреннего туалета и немного прошвыривается в город, потом обедает, а затем часам к шести отправляется в «Магали». Там она и ужинает, задерживаясь примерно до двух утра. Так вот, сегодня, поднимаясь к жильцу на четвертый этаж, — у него там что-то случилось с краном — я обратила внимание, что молоко все еще стоит перед дверью. Подумала, что она, возможно, еще не встала. Постучала. Ни звука в ответ. А спит она очень чутко. Вновь заколотила. Опять — ничего! — А вы не пытались открыть дверь? У вас ведь есть запасной ключ? — Конечно, пыталась, но не смогла. Комната заперта изнутри, а ключ вставлен в замочную скважину. — Как поздно она вернулась вчера вечером? — В двадцать минут двенадцатого. — Откуда такая точность? — Я как раз посмотрела на часы. — Она пришла одна? — Э-э-э… знаете ли… дело в том… — И все же: была она одна или с кем-то? — Ее сопровождали. — Мужчина? — Естественно, но хозяин запрещает… — Почему же в таком случае вы позволили ей пройти? — Потому что она сказала, что это — деловое свидание. — Но внакладе вы не остались? — Э-э-э… — Сколько она вам заплатила? — Тысячу франков… Сюда, пожалуйста, господин инспектор, дверь налево. Видите, молоко так и не тронули. Слесарю пришлось повозиться. Ключ здорово заклинило. Пришлось ломать замок. Малу, задушенная, мертвее не бывает, лежала поперек кровати, как и можно было ожидать, голышом. Ну вот, опять возникла эта загадка «запертой изнутри комнаты», в которую мне за годы службы уже приходилось упираться рогами… пока не обнаруживался какой-нибудь пустячок, позволявший распутать дело. Но на сей раз рассчитывать на это, похоже, не приходилось. Помимо двери, были наглухо закрыты и двойные окна. К тому же квартира Малу находилась на четвертом этаже, а пройти через соседние помещения было абсолютно невозможно. Ни камина, ни каких-либо других выходов. Одним словом, полностью закрытое помещение. А преступник испарился. Я перебрал в уме все возможные варианты. Самоубийство? Исключено, так как задушить самого себя с такой свирепостью просто невозможно. Девушка убита где-то в другом месте, а потом принесена сюда? Но и в этом случае убийца не смог бы выбраться из комнаты. Сообщник извне? Кто тогда закрыл дверь на ключ изнутри? Малу? Но она погибла сразу, убийца жестоко расправился с ней… не без того, однако, чтобы перед этим не попользоваться ее прелестями. — Вы уверены, что она пришла вчера вечером к себе с мужчиной? — Никаких сомнений на этот счет, господин инспектор. Я видела его столь же отчетливо, как сейчас вас. — Как выглядел этот человек? — Э-э-э… высокий брюнет, усы щеточкой, родинка вот тут — между глазом и левым ухом, в петлице — розетка Почетного легионаnote 1. — Все? — Ах, нет. Когда… когда он сунул мне… банкнот, я заметила, что у него не хватает кончика мизинца на правой руке. — Кончика мизинца? Вы уверены в этом? — О! Разумеется. Я даже подумала… — Ладно, ладно. Пожалуй, хватит. И вы не видели, как этот мужчина выходил от нее? — Нет. Я прибиралась на лестнице уже за полночь. Он просто не мог пройти незаметно. — Хорошо, что было потом? — Заснула я в эту ночь очень поздно. Так что наверняка услышала бы его шаги. — Ну, это как сказать! Он ведь мог спускаться очень осторожно. — Исключено! Последние три ступеньки лестницы так скрипят, что я всегда реагирую на этот звук. Сплю — и все равно слышу. Я даже как-то сказала хозяину… — Конечно, конечно… А если вверх? — Что «вверх»? — Предположим, он не спустился из комнаты Малу, а поднялся. — Но все номера заняты. Так что… — Действительно. — Впрочем, он не мог ни подниматься, ни спускаться, потому что не выходил ни через дверь, ни через окна. Да, классическая тайна запертой изнутри комнаты, в которой совершено преступление. Онорин в логике не откажешь. Судебно-медицинский эксперт определил, что смерть Малу наступила примерно в двадцать три часа тридцать минут. Не много же времени потребовалось этому типу с укороченным мизинцем, чтобы провернуть с ней свои делишки, а затем расправиться. Но, черт побери, как же он все-таки выбрался из комнаты? Я явно поплыл в этом деле, причем так, как никогда за все годы службы. Сил я не жалел: поднял все центральные архивы, изучил множество фото, результаты полицейских облав, поспрашивал друзей, не припоминают ли они человека с покалеченным мизинцем. Впустую. Я перевернул вверх дном весь «Магали», замучил расспросами девочек, не упустив, естественно, и незабвенную Еву. Пусто! Никто его не помнил. Самое удивительное, что никто даже не заметил, как он входил в заведение. Получалось, что он оказался за стойкой бара как бы внезапно, словно по мановению волшебной палочки. Создавалось нелепое впечатление какого-то видения, поскольку, как только в допросах доходили до этого момента, все немедленно начинали нести маловразумительную околесицу. Только бармен дал кое-какие показания, согласившись их подписать. — Да, точно: у него были усы щеточкой. И розетка Почетного легиона… Никогда раньше среди посетителей его не примечал. — А как насчет родинки вот в этом месте? — Вы знаете, инспектор, здесь столько болтается народу… — А руки, неужели не заметили ничего особенного в них? — Э-э-э… нет, честно говоря. Сколько ни ломаю голову — все напрасно. — Не помните, в котором часу он появился? — Где-то около одиннадцати. Как раз объявили о выступлении Евы. — Может, произошел какой-нибудь незначительный инцидент, совсем пустяковый? Ведь это могло бы послужить зацепкой… — Да нет… Хотя… Действительно! Именно в этот вечер уезжала Полетт. — Кто такая? — Это подружка Малу. Да, вы правы, она еще подошла попрощаться как раз в тот момент, когда Малу собиралась уходить вместе с этим мужчиной… Полетт собиралась прошвырнуться в Испанию на месячишко вместе со своим дружком. Расследование затянулось. Со дня убийства Малу прошел почти месяц, так что я поставил на контроль возвращение Полетт в Марсель. Вероятнее всего, ничего путного я от нее не услышу. Но что мне оставалось делать в ситуации, когда убийцу никто толком не видел и он, похоже, утек с места преступления через сток в ванной! Полетт повела себя поначалу нервозно, поскольку на допрос мы ее вытянули прямо из дома, а это, считала она, могло повредить ее репутации. Это при ее-то профессии! Но потом она успокоилась и рассказала все, что знала. Вкратце я услышал от нее следующее: Малу была единственной дочкой в семье мелкого лионского коммерсанта, чрезмерно избалованной. В один прекрасный день она сбежала из родного города, приняв банальный флирт за большую, на всю жизнь любовь, — словом, обычная брехня. Естественно, ее субчик-голубчик тотчас же ее бросил без гроша в кармане в Марселе. К родителям она, опасаясь отчего гнева, разумеется, вернуться не могла, поэтому поступила завлекательницей сначала в один, потом в другой бар и, наконец, очутилась в «Магали». — А как насчет этого первого любовника? — Он осел где-то в Виллербанне, содержит радиомагазин, женат, двое детей. Явно ни при чем… Конец допроса Полетт я для верности привожу целиком, строго по стенограмме. Вопрос: Вы подозреваете кого-либо? Ответ: Нет. Вопрос: У Малу был постоянный любовник? Ответ: Нет. Вопрос: Может, увлечение? Дурачилась, водила кого-нибудь за нос? Ответ: О нет! Не того она была пошиба. Предпочитала заниматься своим делом втихую. Вопрос: Значит, никаких соображений насчет того, кто бы мог пойти на убийство вашей подруги, у вас нет? Ответ: Именно так. Вопрос: Какого точно числа вы уехали в Испанию? Ответ: Восемнадцатого января в шесть часов… утра. За мной заехал на машине мой приятель. Малу тогда все подтрунивала: мол, никак не могла поверить, что я не просплю. Бедняжка Малу! Вопрос: Когда вы с ней разговаривали в последний раз? Ответ: Непосредственно перед тем, как она покинула «Магали». Вопрос: Во сколько это было? Ответ: О! Даже и не знаю… наверное, чуть позже одиннадцати. Я ушла оттуда практически сразу же после нее и была у себя уже в половине двенадцатого. Это помню прекрасно… Я еще заводила будильник на шесть утра, чтобы не проспать… Вопрос: Она была одна во время вашего разговора? Ответ: Нет, с клиентом. Вопрос: Вы можете его описать? Ответ: Да я и внимания на него не обратила. Мужчина как мужчина. Вопрос: Волосы светлые или темные? Ответ: Вроде темные… Да, брюнет. Вопрос: С усами щеточкой? Ответ: Возможно, что и с усами. Вопрос: Вы не обратили внимания на его руки? Ответ: Нет, с какой стати? Вопрос: У него был покалечен палец, не заметили? Ответ: Вот уж не помню. Вопрос: Подумайте хорошенько… ради Малу… Ведь она была вашей подругой, не так ли? А этот человек — возможно, ее убийца. Ну так как? Ответ: Да я стараюсь… Вопрос: Неужели не вспомните какую-нибудь незначительную деталь, которая могла бы навести нас на след? Ответ: Знаете, в тот вечер я была навеселе… Так радовалась, что мы с Мишелем уезжаем! Вопрос: И все же сделайте над собой усилие… Это важно. Даже очень. Ответ: Подождите, подождите… что-то мелькнуло в памяти… Вопрос: Что именно? Ответ: Да, да… Я неожиданно покачнулась на своем табурете… и… Вопрос: И что же? Ответ: Ну конечно, чтобы не упасть, я уцепилась за него. А он как раз расплачивался и держал в руке бумажник… Надо же! Совсем забыла об этой ерунде… Но в тот момент я ведь не придала этому никакого значения… Понимаете? Вопрос: Разумеется, но вы продолжайте, продолжайте… Ответ: Бумажник от толчка у него выпал, кое-что высыпалось на пол… Я помогла ему подобрать. Вопрос: Что выпало? Ответ: Деньги. Фото… блондинки с двумя ребятишками. Вопрос: И это все? Ответ: Нет. Вопрос: Тогда что еще? Ответ: Его удостоверение личности… Ах! Да, теперь все прекрасно вспоминаю… у него была такая смешная фамилия… Ле… Ле Шантр, вот как его звали, как певчего в церковном хореnote 2. А имя — Робер, как у моего отца, почему я и запомнила. Вопрос: Значит, Робер Ле Шантр? Ответ: Точно. Вопрос: А адреса вы не заметили? Ответ: Почему же, заметила. Но вот вспомнить — это потруднее. Вопрос: И все же попытайтесь. Ответ: Знаете, это тоже что-то такое забавное… как-то связано с дуновением ветерка. Вопрос: Ну-ну, еще чуть-чуть напрягитесь. Ответ: Там было… нечто веселое, радостное… Точно, так и есть: Жуайезnote 3. Вопрос: И в сочетании с дуновением ветерка? Ответ: Да. Вопрос: Тогда, значит, в виде прилагательного? Ответ: Вполне возможно… Вопрос: А не Вилларе де Жуайез? Ответ: Точно! Да, да, именно так. Дальше беседа уже не для протокола: — Получается улица Вилларе де Жуайез. Есть такая, но в Париже… — Ну что, довольны? — Еще бы! Большое вам спасибо. — Так я могу идти? — Конечно. — Слава богу! — Ладно, ладно, не ворчите. Если бы вы оказались на месте Малу, то уж, верно, были бы довольны, что появился след ее убийцы. — О! Думаю, что мне на это было бы в высшей степени наплевать… Кстати, он совсем не был похож на убийцу. — Понимаете, убийцам не приставляют каких-то специальных голов. Отлично! На сей раз появилась достаточно серьезная зацепка, по крайней мере я так считал. Не так часто фамилию и адрес преступника преподносят буквально на блюдечке. Я вспрыгнул в первый же отходивший на Париж поезд, прямо на вокзале вскочил в такси. Гонка по Парижу… Вот наконец и улица Вилларе де Жуайез. Номер дома я предварительно выяснил по справочнику. С тех пор прошло уже немало времени, но за максимальную точность ручаюсь, так как позже фразу за фразой восстановил все свои беседы в Париже. Предпочитаю их привести здесь такими, какими они были на самом деле, — в их поразительной сухости и строгости. Разговор со служанкой, открывшей дверь дома, в котором проживала чета Ле Шантр —Месье Ле Шантр, точнее, Робер Ле Шантр дома? — Его нет, месье. — Когда он вернется? — Даже и не знаю. — Он обычно обедает дома? — О нет, месье. — Тогда где же он обедает? — В клинике. — Что еще за клиника? — Та, что на улице Бломе. — Он что, заболел? — О да, месье, очень серьезно. Его оперировали. — Ладно, поеду в клинику. — Но, месье, посетителей к нему не допускают. — Ничего, не беспокойтесь, меня-то он уж точно примет! — Но… Я уже не слушал. Снова такси. Опять гонка по Парижу. Любоваться столицей было некогда. Я сидел как на иголках, на краешке сиденья, полный нетерпения. Шла охота за убийцей. Разговор с медсестрой в клинике —Месье Робер Ле Шантр, пожалуйста, мадам. — К нему нельзя. — Но мне совершенно необходимо повидаться с ним! — Все визиты к нему запрещены. Вы можете поговорить с мадам Ле Шантр. Как доложить? — Я хочу встретиться не с мадам Ле Шантр, а с месье! — В таком случае весьма сожалею, месье. — Будьте добры, взгляните на мое удостоверение. — Полиция?.. — Ну так как, могу я видеть месье Робера Ле Шантра? — Нет, месье, это невозможно. Категорический приказ главного хирурга. — Тогда сообщите ему обо мне. — Хорошо, месье. Она куда-то позвонила. Профессор Дерон только что закончил оперировать. Он ответил, что сейчас спустится и примет меня в кабинете. Дожидаясь его, я продолжал «разматывать» медсестру. — Ну и как он, месье Ле Шантр? — Пока не очень обнадеживающе, собственно говоря, поэтому к нему и запрещено пускать посетителей. Это — особо тяжелый случай… — Я имел в виду не здоровье месье Ле Шантра. Как он выглядит? Вы его видели? — Простите, я не так поняла. Я видела его только на больничной койке. Должно быть, он высокого роста. — Брюнет? — Да, месье. — Усы? — Да, месье, маленькие такие, темные и щеточкой. — А вот в этом месте родинка, верно? — Оказывается, вы сами все знаете. — Не забывайте, ведь я — полицейский. — Я не подумала… — А на мизинце не хватает одной фаланги? — Верно. Беседа с профессором Дероном Я: У вас находится на излечении некий Робер Ле Шантр? Профессор: Ах! Это… Я: Да. Профессор: Вам известно что-то… особенное в отношении этого пациента? Я: Думаю, да. Профессор: Как могла произойти утечка? Я: Знаете, профессор, все-таки мы — полиция… Профессор: Понятно. Но я тем не менее полагал, что могу рассчитывать на полную конфиденциальность. Вы вдумайтесь только: даже мадам Ле Шантр не в курсе. Я: Надеюсь. Профессор: Кроме моих двух ассистентов и двух медсестер, в которых я стопроцентно уверен, никто… Ни один человек. Я гарантирую это. Я: Шутить изволите, профессор! Да ведь уж целый месяц все газеты и так и сяк расписывают эту историю. Профессор: Газеты?! Я: Ну конечно. Вы что, газет не читаете? Профессор: Это невозможно… Вы, собственно, о чем?.. Я: Так ясно же: о Малу! Профессор: Малу? Я: Конечно. Профессор: Извольте объясниться, что все это значит? Я: Если вы хотя бы один раз за этот месяц брали в руки газету, то пропустить этот случай никак не могли. Малу — это девушка, убитая в Марселе, в комнате, не имеющей никаких выходов, но откуда убийца тем не менее сумел как-то выбраться. Профессор: Да, да, я читал об этом. Я: Вот видите. Профессор: Но я не усматриваю связи… Я: У меня доказательство, и даже доказательства — не менее десятка, — что убийца Малу — это… Профессор: Вы его установили? Я: Это Робер Ле Шантр! Профессор: Что вы плетете? Я: Увы, — для него, конечно, — но это так. Профессор: Но знаете ли вы, кто такой месье Ле Шантр? Я: Еще нет, но это не имеет никакого значения. Он — убийца. Профессор: Нет, повторяю: это невозможно ! Месье Ле Шантр — один из ведущих сотрудников «Банк де Франс», один из самых достойных советников Министерства финансов, родом из семьи истовых христиан, в Вандееnote 4, безупречен в семейном плане. Одним словом, ваше заявление не выдерживает никакой критики! Я: И тем не менее уверяю вас, что я располагаю неопровержимыми доказательствами. По меньшей мере трое могут его опознать. Именно он познакомился с этой девицей Малу в одном из ночных клубов Марселя в прошлом месяце. Он же сопровождал ее домой на улицу Даре. Никто не видел, чтобы он выходил от нее, а Малу нашли обнаженной, задушенной прямо в постели. Профессор: Если бы вы знали Робера Ле Шантра так, как я, вам никогда и в голову не пришло бы, что он способен приставать к девице в ночном баре, отправиться затем к ней домой и уж тем более собственными руками прикончить ее. Это не укладывается в сознании — настолько противоречит здравому смыслу. Я: Может, вы все же позволите мне увидеться с Робером Ле Шантром, хотя бы на пару минут? Профессор: Конечно, я не могу воспрепятствовать вам это сделать, но… Я: Но — что? Профессор: Подождите… В какой день произошло это преступление? Я: Могу сказать совершенно точно: семнадцатого января, в половине двенадцатого ночи. Профессор: Семнадцатого? Ну вот, прав все же я! Дело в том, что в этот день Робер Ле Шантр был срочно доставлен в клинику в двадцать два часа тридцать минут в связи с необходимостью немедленной операции по случаю острейшего аппендицита. С той самой минуты он не покидал этого учреждения. Он просто физически не сумел бы этого сделать, бедняга! Я: Вы в этом уверены? Профессор: О! Абсолютно. Ну как, убедил я вас? Я: Нет. Профессор: До чего же вы, однако, упрямы! Я: Не я, а факты: полностью совпадают все до одной приметы. А один из свидетелей даже видел его удостоверение личности. Профессор: Ну, его, положим, могли и украсть… Я: Но не человек же, похожий на него как две капли воды! Бывают совпадения, но не до такой же степени!.. Профессор: Ничего не понимаю. Послушайте… Я… Могу ли я рассчитывать на то, что вы сохраните в полнейшей тайне сведения, которые вам сообщу я и которые явятся окончательным и неоспоримым доказательством невозможности для Робера Ле Шантра совершить преступление и вообще находиться в тот момент в Марселе? Я: Да. Если ваша информация позволит полностью снять с Ле Шантра все подозрения, то никто ее не узнает. Конечно, кроме моего прямого начальства. Профессор: Можете дать честное слово? Я: Охотно. Профессор: Дело в том, что именно это обстоятельство является для меня первостепенно значимым. В начале нашей встречи я полагал, что вы намекали именно на это, и никак не мог понять, каким образом вы оказались в курсе… Я: Но при чем тут вы, профессор? Профессор: Сейчас поймете. Я: Слушаю вас внимательно. Профессор: Вы утверждаете, что преступление было совершено в Марселе семнадцатого января в двадцать три часа тридцать минут? Я: Все точно. Профессор: Так вот: в этот день и в указанное вами время Робер Ле Шантр был мертв ! Я: Как так? Вы ведь только что мне заявили… Профессор: Да, да! Именно мертв, причем умер на моем операционном столе, что находится как раз над нами, на втором этаже этой клиники. Я: И вы лично при этом присутствовали? Профессор: Конечно! Я: Тогда я отказываюсь что-либо понимать в этом деле. Профессор: Послушайте… давайте попробуем разобраться в случившемся вместе… Будьте так любезны, напомните, но только совершенно точно, когда произошло убийство? Я: Нет ничего проще. Совершенно точно установлено, что семнадцатого января в двадцать три часа с минутами Робер Ле Шан… я хотел сказать — убийца… подсел к Малу. В двадцать три часа двадцать минут они вместе входят в ее квартиру. В двадцать три часа тридцать минут Малу задушена. Все. Профессор: И никто после этого убийцу больше не видел? Я: Нет. Профессор: Самое лучшее в данной ситуации — это поднять отчет о самой операции. В тот день я ужинал у шефа кабинета министра просвещения: Около десяти часов меня срочно позвали к телефону. В высшей степени перепуганная мадам Ле Шантр сообщила, что ее мужа только что сразил сильнейший приступ болей в брюшной полости. Боли носили кинжальный характер, локализовывались в боку, отмечались потеря сознания, температура — сорок градусов, пульс — сто, живот как камень — другими словами, все признаки острого прободения. Я даже не счел нужным ехать к нему домой, а распорядился немедленно доставить его прямо сюда, в клинику. Моя машина должна была заехать за мной только в одиннадцать часов, посему меня отвез сам шеф кабинета. Прибыл я в клинику одновременно с Ле Шантром. В такого рода случаях все решает быстрота, с которой удается провести хирургическое вмешательство, чтобы остановить распространение инфекции… Дежуривший ассистент подтвердил установленный мною по телефону диагноз. Я вошел в операционный зал, уже простерилизовав руки и в хирургическом халате… Впрочем, возьмите и сами прочитайте отчет о том, как проходила эта операция… вот он… Отчет о срочном хирургическом вмешательстве профессора Дерона, проведенном на больном Робере Ле Шантре 17 января, согласно записям, сделанным в операционном журнале клиники 22 ч. 40 мин. — проведен первичный осмотр ассистентом месье Рико. 22 ч. 45 мин. — вторичный осмотр больного, на сей раз профессором Дероном. Диагноз: прорыв гнойного аппендикса, обширный перитонит. Живот вспученный, очень твердый. Пациент без сознания. Температура 40, 6 градуса. Пульс учащенный, 110 ударов в минуту. Общая слабость. Землистый цвет лица. 22 ч. 50 мин. — общая анестезия (хлороформ). Подготовка операционного поля. 22 ч. 55 мин. — полное отсутствие рефлексов. Широкий надрез кожи, апоневроза, брюшных мускулов. Сильный и в большом количестве выброс гноя. 22 ч. 59 мин. — чистка от гноя завершена. Обнажен участок воспаления: перфорированный аппендикс, начало гангрены. Пульс — 90. Анестезия обычная, в осторожной форме. 23 ч. 02 мин. — резекция аппендикса. Каутеризация. Пульс — 80. Дыхание прерывистое. 23 ч. 04 мин. — пульс — 70. Снятие анестезии. Инъекция. 23 ч. 05 мин. — голубая синкопа. Пульс не прощупывается. Кислород. Инъекция. Искусственное дыхание. 23 ч. 10 мин. — остановка пульса и дыхания. Вскрытие грудной клетки и массаж сердца, проведенный профессором Дероном. Ассистент зашивает брюшину, мускулы, апоневроз, кожу. Установка дренажной трубки (15 мм). 23 ч. 15 мин. — массаж сердца. Искусственное дыхание. Безрезультатно. 23 ч. 30 мин. — положение не изменилось. 23 ч. 39 мин. — слабый толчок сердечной мышцы. 23 ч. 40 мин. — медленное восстановление сердцебиения. Пульс — 40…
Я не отрываясь смотрел на документ. Его строчки слегка расплывались. В каком-то тумане до меня донесся голос профессора, подводившего итоги: — Следовательно, в двадцать три часа десять минут Робер Ле Шантр умер ! Только в двадцать три тридцать девять началось восстановление жизнедеятельности. Другими словами, в течение двадцати девяти минут он был мертв. Разве это не убедительное доказательство его невиновности? Разумеется, это было абсолютно неоспоримое свидетельство в его пользу, не идиот же я, в конце концов. Но, с другой стороны, у меня накопилось более чем достаточно доказательств того, что убийцей Малу был… Да, тут недолго сдвинуться по фазе. Когда перестаешь что-либо понимать в ситуации, то почва буквально уходит из-под ног. Начинаешь просто испытывать страх. Мне стало жутко от этих двух воздвигнутых вокруг меня стен очевидности, давивших и мешавших думать. Требовалось сделать над собой усилие, встряхнуться, рассеять ужас и тревогу, возникшие перед лицом невозможного. Я беспомощно копошился в засосавшей меня черной дыре, пока, как мне показалось, не увидел какой-то просвет, мелькнувший лучик разума. И тогда я набросился на профессора: — Но что значит это ваше «мертв»?.. — Это была смерть. Она однозначна: прекращаются дыхание, кровообращение, тело охлаждается… Это и называется смертью. — Да, это очевидно… — В таком состоянии, согласитесь, он никак не мог задушить Малу. — И тем не менее, профессор, у меня же есть свидетели… — Тогда что, двойник? — С той же самой родинкой, без фаланги на мизинце, с фотографией его жены и удостоверением личности?.. — И то верно. — И даже если предположить, что убийцей все же был Ле Шантр, это никак не объясняет тайну не имеющей ни единого выхода комнаты. — Действительно. Сказать мне больше было нечего. Оставалось только распрощаться и вернуться обратно в Марсель… Нет! Этого делать было нельзя! Не мог я уехать, когда от этой дилеммы просто пухла голова! Надо было… надо было… а собственно, чего делать-то? Следовало по меньшей мере тщательно разобраться в том, что из себя представляет этот Ле Шантр: прочувствовать окружающую его атмосферу, побывать в его доме вполне благополучного человека, взглянуть на кресло, в котором он любил посиживать, на письменный стол, за которым он пописывал, на картины, что давали отдохновение его глазам, увидеть его любимую трубку, пепельницу… И в конце концов, надо было обязательно повидать и его самого… Зачем так, с ходу, отметать возможность какой-то глупейшей путаницы с приметами? И лишь после того как я его увижу, я, по крайней мере, смогу сказать сам себе, что сделал все, что было в моих силах, в борьбе с невозможным. Но профессор был отнюдь не в восторге от моих планов. — Пойти к нему? Будьте осторожны! Повторяю: речь идет о человеке и о семье, пользующихся исключительным уважением… Его супруга… — Не беспокойтесь, я буду предельно тактичен. Полицейским случается вести себя умно… иногда. Могу я повидать мадам Ле Шантр? — Я сейчас пошлю кого-нибудь за ней. Мадам Ле Шантр все время у изголовья мужа. Если до отъезда у вас возникнет необходимость еще раз повидаться со мной, то я буду у себя в кабинете с двух часов. Беседа с мадам Ле Шантр Мадам Ле Шантр: Вы хотели меня видеть, инспектор? Я: Да, мадам. Речь идет… о весьма незначительном деле… связанном с одним преступником в Марселе. Мадам Ле Шантр: Так вы из Марселя? Я: Да. Мадам Ле Шантр: О! А я ведь там родилась. Там же и с мужем познакомилась. Я: Так он там жил? Мадам Ле Шантр: Да, почти пятнадцать лет. Он возглавлял филиал «Банк де Франс». А в Париж мы переехали всего несколько месяцев назад, когда супругу предложили пост в министерстве финансов. Я: Вот как? Мадам Ле Шантр: Так о чем вы хотели поговорить?.. Я: Э-э-э… Видите ли, мне понадобилось — и профессор предпочитает, чтобы по таким пустякам не беспокоили месье Ле Шантра в период его выздоровления — просмотреть некоторые досье вашего супруга, в которых мы надеемся обнаружить следы совершенных нашим подозреваемым махинаций… Едва ли стоит вам забивать голову подробностями дела… Мадам Ле Шантр: Если я в чем-то могу оказаться полезной… Я: Спасибо за ваше участие. Мадам Ле Шантр: Я сейчас же позвоню нашей горничной. Вот связка ключей моего мужа. Все его досье классифицированы и находятся в столе… Может, желаете, чтобы я вас сопровождала? Я: Нет, нет, это совсем ни к чему… Думаю, я задержусь ненадолго. Мадам Ле Шантр: Тогда держите ключи, инспектор. Как только закончите, передайте их горничной. Второй (телефонный) разговор с профессором Дероном, который в этот момент находился у себя дома Я: Алло… Алло… Профессор Дерон? Профессор: Да, слушаю вас. Я: Говорит инспектор Лестрад. Профессор: Что-нибудь новенькое? Я: Да. По телефону объяснить это невозможно. Но совершенно необходимо, чтобы я смог встретиться с месье Ле Шантром. Минут пять, не более того… Профессор: Так. Обнаружили неоспоримое доказательство, что именно он убил вашу Малу? Я: Нет, но я нашел у него дома довольно странные, заставляющие серьезно задуматься вещи. Мне непременно нужно задать ему несколько вопросов. А потом я обо всем вам расскажу. Профессор: Не утомляйте его. Не волнуйте. Не нервируйте. При соблюдении этих условий разрешаю вам встретиться с ним. Необходимые на этот счет указания сделаю. Помните, что он вернулся к жизни из такого далека… Я: Очень прошу вас устроить так, чтобы на время нашего разговора мадам Ле Шантр куда-нибудь вышла. Мне нужно поговорить с ним с глазу на глаз. Профессор: Договорились. Мадам Ле Шантр в этот час всегда отлучается из клиники, так что можете идти смело. Вас пропустят к нему. А потом — прямо ко мне… Жду вас. Беседа с Робером Ле Шантром в клинике в 14 часов 30 минут Я: Добрый день, месье. Не беспокойтесь, я не утомлю вас. Знаю, что вы еще слишком слабы. ЛеШантр: Здравствуйте, инспектор. (Говорит еле-еле…) Видно, у вас действительно очень важное дело, раз профессор Дерон разрешил визит. За последний месяц вы первый человек, кроме моей жены и ученых мужей, которому позволили переступить этот порог… Наверное, мой случай в чем-то профессионально интересен!.. Слушаю вас. Я: Прошу вас, месье Ле Шантр, отвечать на мои вопросы с полной откровенностью. Даю вам слово, что те доверительные сведения, которые вы, возможно, мне сообщите… останутся строго между нами. ЛеШантр: Я постараюсь. Валяйте, спрашивайте. Я: До последнего времени вы ведь жили в Марселе, не так ли? ЛеШантр: Верно. Я: Вам знаком ночной клуб под названием «Магали»? ЛеШантр (после длительной паузы): Почему вы меня об этом спрашиваете? Я: Ответьте пожалуйста. Знаком ли он вам? ЛеШантр: Да. Я: Вы бывали там? ЛеШантр: Да. Я: Часто? ЛеШантр: Но… Я: Прошу вас, отвечайте, как мы условились. ЛеШантр: Иногда… Я: Случалось ли вам встречать там… девицу по имени Малу? ЛеШантр: Нет. Я: Вы говорите правду? ЛеШантр: То есть… я ее видел… но никогда с ней не разговаривал. Я: Никогда? ЛеШантр (уверенно): Никогда. Но с какой стати вы задаете мне этот вопрос? Я: Малу убили. ЛеШантр: Убили?! И вы, значит, ведете расследование? Я: Да. Вы не устали? ЛеШантр: Но откуда вам стало известно, что я порой захаживал в «Магали»? Я: О, вас там видели. ЛеШантр: Видели? И вы подумали… Я: Я подумал, что, быть может, вы сумеете… ЛеШантр: Увы! Я ничего о ней не знаю. Я: Была ли она красивой женщиной? ЛеШантр: Да. Я: Пользовалась ли она успехом? ЛеШантр: Несомненно. Я: Она… произвела на вас определенное впечатление? ЛеШантр: Да… я… я должен признать это. И даже… Я: Что «даже»? ЛеШантр: Это немного смешно, но… Я: Ничего… говорите… говорите. ЛеШантр: Был момент, когда я повел себя как мальчишка из колледжа… Она выступала с неким подобием танцевального номера… и бармен продавал ее фото… Я: И вы купили его? ЛеШантр: Да. Я: И этот снимок был… весьма малопристойным? ЛеШантр: Да, должен признаться… Я: Почему вы так и не познакомились с Малу? ЛеШантр: Я был очень известным человеком в Марселе. Занимал высокое положение… женат… в конце концов… Я: То есть вы не могли привлекать к себе внимания? ЛеШантр: Вот именно. Я: Как вы впервые очутились в «Магали»? ЛеШантр: Вместе с одним крупным клиентом из Парижа, который пожелал посетить места несколько… ну… Я: Понимаю. ЛеШантр: Я никак не мог ему в этом отказать. Знаете, как это бывает? Я: Конечно. И тогда вы впервые увидели Малу? ЛеШантр: Да. Я: И с тех пор вас охватило желание вновь взглянуть на нее? ЛеШантр: Да… Она меня… волновала как женщина… Послушайте, раз уж у нас мужской разговор и… я изливаю вам душу, то буду откровенным до конца. Малу представляет… точнее, теперь уже представляла, поскольку несчастная покинула этот мир… Так вот, Малу для меня — некое тайное и неосуществленное желание моей жизни. Бывало, что мысль о ней преследовала меня буквально неотступно. Меня влекло к ней, я чувствовал плотское устремление и одновременно был полон отвращения к самому себе за то, что не мог побороть этого влечения… Я: Понимаю… ЛеШантр: Дело доходило до абсурда. Когда месяц назад я лежал на операционном столе, то в горячечном бреду — думаю, это происходило в момент анестезии — все мои мысли были устремлены не к жене и детям, не к делам, не к собственному тяжелому состоянию. Мне все время представлялась Малу, сидящая на высоком табурете за стойкой бара… Я: Понимаю вас… Третья беседа с профессором Дероном у него дома в 16 часов Я: На все, что Ле Шантр мне говорил, я, как недоумок какой-то, уныло отвечал: «Понимаю вас… понимаю…» Но на самом деле, профессор, я ничего не понимаю. Чем дальше заходит дело, тем все меньше я в нем разбираюсь. Я действительно понимаю, какие чувства он испытывал, но все это не имеет ни малейшего отношения к делу об убийстве Малу, поскольку в тот момент, когда ее душили, Ле Шантр — ив этом у меня нет никаких сомнений! — был мертв. Профессор: Как же вам, однако, удалось вырвать у Ле Шантра подобные признания? Я: Видите ли, просматривая у него дома его досье, я наткнулся на папку с надписью: «Секретно. Уничтожить в случае моей смерти». Естественно, я тут же поспешил ее открыть и среди прочих бумаг обнаружил фотографию Малу в достаточно непристойном и искушающе греховном виде: с глубоким декольте, очаровательными ножками и великолепными бедрами… В цилиндре, зашнурованных сапожках и со стеком в руках… Профессор: Ясно. Было ли еще что-нибудь в том же духе в досье? Я: Да так, пустяки. Несколько журнальчиков слегка фривольного содержания, еще ряд снимков… не менее легкомысленных. В целом не так уж и много. Все же какое-то связующее звено между Ле Шантром и Малу появилось, хотя это ничуть не сняло проблемы двух трупов, не имеющих никакой реальной возможности повстречаться друг с другом. Профессор пристально посмотрел на меня. Довольно долго он колебался, но в конечном счете решился и заговорил подчеркнуто медленно. Профессор: Ну, это как сказать. Может, и имели. Я: О чем это вы? Профессор: После вашего пересказа содержания беседы с Ле Шантром у меня появилась одна мыслишка, как это все можно было бы объяснить. Хотя она и носит явно ненаучный характер, но тем не менее имеет свою внутреннюю логику. Я: Любопытно… Профессор: Вы что-нибудь слышали, инспектор, об астральном теле? Я: Э-э-э… весьма смутно что-то припоминаю… Профессор: Так вот, некоторые ученые — должен тут же подчеркнуть, что как-то проконтролировать эти сообщения у меня не было никакой возможности — утверждают, что бывали случаи, когда человек сразу же после своей смерти является людям во плоти, в своем земном обличье, порой за многие километры от того места, где он испустил Дух. Я: Вы полагаете, что такое возможно? Профессор: Знаете, в мире так много странного и неизведанного. Утверждают, например, что Людовику Четырнадцатому якобы рассказывали о телевидении. Я: Да, слышал об этом. Профессор: Робер Ле Шантр был мертв в течение двадцати девяти минут И как раз в это время, минута в минуту, его видели в Марселе. Признайте, совпадение более чем странное. Я: Тогда выходит, что это не он, а другой, то есть его астральное тело убило Малу? Профессор: Могу лишь ответить вам: почему бы и нет? Я: Да, в этом случае получило бы объяснение и его внезапное появление в баре, хотя никто не видел, чтобы он туда входил. Профессор: А также, между прочим, и его исчезновение из наглухо запертой комнаты. Поскольку в двадцать три часа тридцать девять минут он начал оживать, астральное тело поспешило вновь занять свое место в телесной оболочке. Я: Психически я достаточно крепкий человек, но от такого волосы встают дыбом. Профессор: Да уж, пожалуй. Я: Но объясните, почему этот другой задушил именно Малу? Профессор: Вот тут-то и вступает в свои права та логика, о которой я только что упоминал. Более того, именно она приводит меня к высказанной гипотезе. Эта логика и современное состояние науки… Я: Все это страшно интересно… Профессор: Подсознание, подавление инстинктов и эмоций — все эти вопросы с начала века занимают видное место в работах психиатров и криминалистов при анализе человеческой психологии. Я: Мне известно об этом. Профессор: Ле Шантр — человек очень заметный в нашем обществе, примерный муж, отец семейства. Серьезен, даже чересчур, строг до чопорности… в силу обстоятельств, вынужденно. В то же время его, как и всех нас, обуревают всякого рода тайные страсти, которые он скрывает от окружающих, укрощает, держит себя в узде. Разве не говорят об этом те признания, что он вам сделал в ходе беседы? Я: Согласен. Профессор: Как-то раз ему на глаза попалась Малу. Он тотчас же почувствовал к ней влечение и вскоре вновь посетил «Магали» специально для того, чтобы увидеть ее. Вместе с ее вульгарной фотографией хранил и несколько малопристойных журналов в качестве своеобразного реванша за вынужденную суровость официальной жизни. Я: Это очевидно. Профессор: Он не скрывает, что в момент смерти полон дум не о семье, не о себе лично — положение его между тем критическое, — нет, его навязчиво преследует образ Малу, женщины, которую он так страстно желал, но которой в силу жизненных условностей ему не довелось обладать. Это исступленное желание вызывает в нем чувство стыда. Ему безумно хотелось бы одновременно и овладеть ею и уничтожить как источник громадного внутреннего напряжения и разлада с самим собой… Именно так и поступает его астральное тело, другой он, как только освобождается от земнойплоти. Я: Просто невероятно! Профессор: Тот «другой», едва обретя свободу, ринулся осуществить те желания, что так старательно подавлял в себе Ле Шантр при жизни. Без слов ясно, что такого убийцу вам нелегко отдать в руки правосудия! Я: Но неужели мертвец, то есть нынешний больной, не в состоянии что-либо вспомнить? Профессор: Да конечно, ничего. У него в памяти не отложилось ни малейшего следа этих событий. Во всех других известных случаях временной смерти ни разу этого не отмечалось. А такого рода примеров с каждым днем становится все больше. Я: В таком случае, профессор, можете быть спокойны: я никому не скажу об этом ни слова, за исключением, конечно, моего непосредственного начальника. Предпочитаю это дело закрыть. Во всяком случае, для правосудия вопрос исчерпан.
Естественно, я не жду, что кто-либо поверит в эту историю. И скрупулезно восстановил ее вовсе не для того, чтобы попытаться убедить в ее правдивости. Но никто не запретит мне думать, что со временем мое досье, возможно, послужит существенным подспорьем для Науки. Быть может, тогда этот случай покажется вполне банальным и представит интерес лишь потому, что был первым в цепи подобных? Поживем — увидим! Что касается меня лично, то, откровенно говоря, предпочитаю иметь дело с убийцей во плоти, который старым верным способом палит из револьвера, честное слово!
Последние комментарии
1 час 58 минут назад
2 часов 2 минут назад
2 часов 1 минута назад
2 часов 11 минут назад
2 часов 13 минут назад
2 часов 24 минут назад