Позволяю любить [Алина Ржевская] (fb2) читать онлайн

Алина Ржевская Позволяю любить

Антон

Они — просто дружили. Мальчики, девочки — Антон, Жека, Саня, Даня, Катя, Таня, Ира…

Они — просто гуляли. После школы, какая бы ни стояла погода, бродили, объедались непременными чипсами, дегустировали сухарики, грызли семечки. Само собой, надували пузыри из вездесущего «Орбита».

Они — просто болтали, болтали обо всем. Об учителях, о предках-родичах, о музыке, обсуждали общих знакомых, посвящали друг друга в самые интимные тайны, которые, понятно, становились от этого только еще более интимными.

По выходным они ходили на дискотеки. Иногда — в рок-клуб, особенно на концерты местной группы «Debility», где самозабвенно играли Жека и Даня. Смотрели, слушали и болели.

Это здорово, когда всё происходит именно так, по простой и понятной дружбе — никакой любви, ноль заморочек, жизнь легка и проста; примерно так же, наверное, устроена электрическая лампочка: нажал на кнопку — горит свет, нажал еще — свет погас.

Бывало, ссорились. Потом мирились. Ссоры были несерьезные, происходили, скорее, для разнообразия. А что, скажете, не бывает ссор от скуки? Еще как! А то что же — встретились, пошутили, посмеялись, разошлись… и ни бессонных тебе ночей, ни рваных нервов, ни тоски, ни, упаси Господи, слез во имя неразделенного чувства, которое в подростковом возрасте такое серьезное!.. Как тут без ссор?! Определенно при серьезной дружбе ссоры имеют право на существование.

Так продолжалось долго. И продолжалось бы, наверное, еще дольше, если бы не Катя. А точнее — если бы не ее сестра.

А еще точнее — если б не тот день, когда…

…когда пошел дождь.

Ох и похолодало! Веселой компании это не понравилось — вымокнув, ребята мигом жестоко продрогли.

Особенно засуетились девчонки, и как-то ненавязчиво меж ними пронеслась спасительная мысль: а что, если направиться всем дружным составом прямиком к Кате домой?

— Верно! — воскликнула Ирина. — Неплохая идея! Тем более что у тебя там только одна Анька!..

Надо сказать, в голосе Ирины весьма отчетливо просквозили утвердительные мотивы, и одновременно никто не смог бы поручиться, что хоть что-то в нем прозвучало с намеком на вопросительность. Ничуть.

— Ну… В общем… — нерешительно отозвалась Катя, и интонации ее голоса свидетельствовали как раз об обратном: прямо-таки ощущалось откровенное нежелание оградить друзей от промозглой стихии за счет жилплощади старшей сестры Анны. Можно было предположить даже, что Катя немного ее побаивается. — Но впрочем… — Девушка решительно взмахнула перед лицом рукой, словно защищалась от некоего наваждения. — Да! Почему бы и нет! Пошли! — И добавила со значением: — Пошли все ко мне!

И теперь никто уже не обнаружил никакого намека на страх.

И вот они, мокрые, шумные и одновременно немного настороженные — а ну как Катькина сестра не в духах, а ну как разгон устроит? — ввалились в ее квартиру дружным табором.

Неплохая у Кати квартира! Трехкомнатная!

За Катей числилась одна комната. Вторую сестры отвели под общее пользование. Третью, самую, разумеется, большую и красивую, на правах хозяйки зарезервировала за собой Аня — это ведь была Анина квартира, которая досталась ей после развода с мужем.

Катька никогда не распространялась, почему ее старшая сестра в разводе. И тему эту не поощряла. Лишь однажды, когда ребята пристали к ней слишком уж по-глупому (признаться, пригубили немного недорогого пивка, потому как по возрасту считали себя вправе баловаться)… так вот, когда однажды расспросы об Аниной драме приобрели совсем уж непристойную продолжительность, Катя обвела друзей быстрым злым взглядом и хлестнула честную компанию одной-единственной фразой: «Ну?! Развелась! И что теперь? Если хотите знать, совершенно правильно сделала! Себя надо уважать!»

Заметим, что сказано это было сквозь зубы — то есть признаем, что Катя в этот момент пребывала в состоянии определенного эмоционального возбуждения. Что там произошло в отношениях Ани и ее злополучного супруга, какая такая черная кошка метнулась между ним и самой Катей, какая трещина поглотила мечты в счастливом семейно-родственном существовании — все это осталось кромешной тайной. В пятнадцать лет человек вполне уже способен обзавестись такими секретами, в которые не посвящаются даже лучшие друзья и подруги.

С тех пор у Катьки ничего больше выпытывать не стали. Ясно, толку не будет, только больше разозлится.

А потом и разговор этот позабылся. Он просто растворился в датах, событиях, хлопотах… и вообще — во всяких прочих диалогах.

Катина та заочная неприязнь к отдаленному супругу Ани запомнилась только Антону. Он почему-то сразу его крепко невзлюбил. Сергей, так звали Аниного мужа — Катя вообще в своих редких репликах именовала его не иначе как «бывший»… так вот, «бывший» Сергей в воображении парня рисовался неким смутным, громоздким и несимпатичным пятном… сам по себе — пятно, и все, так сказать, прочие отдельные составляющие его неопределенной фигуры приобрели характер грубых, плохо очерченных пятен. Из пятна-туловища пятится потное пятно-лицо, пятна-ноги, пятна-руки, распятие с пятнами-пятернями-пальцами… Сознание влюбленного семнадцатилетнего подростка приспособилось концентрировать все зло мира только в таком малопривлекательном типаже. Аня — хорошая, Сергей — отстой.

…В ту минуту, когда беззаботная ватага переступила порог Аниной квартиры, сама хозяйка пребывала в «общей» комнате, смотрела телевизор. На шумную компанию она не обратила внимания, по крайней мере довольно удачно изобразила равнодушие по отношению к такому несвоевременному, казалось бы, действу, как явление полудюжины насквозь промокших, суетливых и, в общем, беспардонных персонажей. Один вон уже бесцеремонно обследует недра холодильника (пиво, что ли, ищет?), второй никак не вспомнит, что, приходя в чужое жилище, следует разуваться, третий, вернее, третья, не успев войти, оккупировала санузел…

Лучше всех настроение своей сестры могла определить, пожалуй, только Катя, и по тому, как поспешила она пресечь распространение по квартире «мамаева нашествия», как оперативно затолкала к себе в комнату всех друзей, можно было сделать вывод: немного мы тут все-таки того… то есть не совсем того и не тогда… ну да чего теперь-то…

Несколько лет назад мама Ани и Кати второй раз вышла замуж. С новым «папой» они жили в «папиной» однокомнатной квартире. Нельзя сказать, что Катя мешала второму счастью мамы — никто, конечно, и в мыслях не держал намерение прогнать от себя девчонку. Но… Просто очень уж было там тесно и неудобно. В таком случае чего мучиться, спать на кухне и чувствовать себя хронически во всем виноватой, когда у старшей сестры зря пропадает столько свободного места? Аня в разводе, у нее все-таки три комнаты… И уж тем более что Аня сама предложила Кате жить у нее. Даже не предложила — просто заявила:

— Собирай вещи — и ко мне.

Сейчас, когда друзей удалось более или менее локализовать, Катя пошла к сестре в комнату; выглядело это, признаться, так, словно младшая сестра решила потихонечку испросить у старшей прощения за свою бестактность; Антон снова поймал себя на мысли, что Катя немного опасается. Она побаивается Анну, но не так, скажем, как некоторые боятся родителей — Антон, например, до сих пор с содроганием вспоминает, как холодел при виде снимаемого отцом ремня. А у Кати с Аней — по-особенному. Аня — строгая, и Катя страшится показаться в ее глазах безответственным ребенком.

Антон присвистнул от удовольствия. Эк ловко он распознал суть взаимоотношений двух сестер, одна из которых (Антон вспыхнул) была такой… такой… ну, короче, он был бы не против, если бы Аню, например, назначили его классной руководительницей, вот! Или, еще лучше, если бы он, Антон, внезапно серьезно заболел, а она, Аня, записалась бы к нему домашним лечащим врачом. Она ведь медик, эта Аня, хирург Анна Сергеевна, ведущий специалист центральной городской клиники…

— Твоя сестра, она что же, сопливых детишек лечит? — Это Жека, словно подслушав мысли Антона, подал голос. — Наверное, пугает их всякими прививками, ума вставляет, какие памперсы покупать… — С какой-то пошлой издевкой он это выговорил, словно делать прививки детям по его разумению так же престижно, как мыть лестницу в подъезде.

Антон только сейчас обнаружил, насколько неприятный у Жеки голосок, с какой блатной хриплой ленцой прокатывается в горле его приятеля некая сальная шелудивость.

— Не угадал, — серьезно ответила Катя. Конечно, она приняла во внимание и тон вопроса, и нескрываемый подтекст. — Анна Сергеевна — уважаемый врач, детский хирург. — Она так и аттестовала сестру: Анна Сергеевна. Здорово! Молодчина Катька! — Кстати, именно тебе я ее очень рекомендую: когда памперс нечаянно натрет тебе ножку, она, если пожелает, сделает тебе ампутацию под наркозом. Зачем тебе лишняя нога, Жека, если у тебя язык до пола? С его помощью ты ведь можешь сигать через заборы!

Все дружно засмеялись. Слова, конечно, Катя подобрала очень жестокие, и силу удара она, возможно, не рассчитала, но Антон вдруг почувствовал необъяснимую гордость за сестер. Правильно! Так и надо учить нахалов!

А Жека, смотрите-ка, сразу поутих — вспомнил, во-первых, у кого в гостях находится, а во-вторых, пусть не упускает из виду, что это не кому-нибудь, а ему лично, «сопливому», и не кто-нибудь, а Анна Сергеевна удалила в прошлом году аппендикс.

А в-третьих — просто пусть не зарывается.

— Между прочим, — вставила Ирка, — Анна наверняка очень неплохо смотрится со скальпелем в руке. — Ей явно понравилась шуточка про язык. — Смотри, она ведь и язык тебе отрежет. Запросто! А потом скажет, что так и было. Хотя без языка ты, конечно, сразу затеряешься в социуме.

— Ну все, все, хорош. — Жека аж засопел от неудовольствия: слишком уж пристальное внимание привлек он к себе своей выходкой. — Я вовсе не хотел ничего на Аню… на Анну Сергеевну, да, подумать… всего лишь спросил… — Он явно начал жалеть, что ребята пришли сюда; подумаешь, дождь — будто никогда под дождем не гуляли.

Не только Антон гордился Катей. Сама Катя в эту минуту гордилась своей Аней — это у нее на лице было написано — и, само собой, своим остроумием, способностью вот так радикально, без оглядки на дружбу, поставить наглеца на место и защитить тем самым любимую старшую.

Нет, тут не страх, сделал Антон очередной вывод. Уважение.

Как-то на общешкольном собрании хвалили Катино сочинение, оно называлось «Комната моей сестры». Директор тогда сказал, что по тому характеру, с каким написано было сочинение, можно заочно почувствовать, каков человек, которому выпало в этой комнате жить. А выбор именно сестриной комнаты свидетельствует о непререкаемом авторитете Ани в Катиных глазах.

Тогда все это представлялось Антону скучным и ничего не значащим: взрослые — какие ж инфантильные! А отчетливо почему-то вспомнилось только сейчас, когда он очутился у Анны дома, и оттого еще больше захотелось посмотреть ее комнату.

Сейчас уже и не скажешь, с чьей подачи все переместились туда, где сидела Аня.

Катя тогда сильно напряглась. В глазах ее забегало плохо скрытое беспокойство, спина — этакая натянутая струна, словно у кошки перед роковым броском. Непонятно, от чего это она пытается защититься?

— Можно, мы тоже посмотрим телевизор? — Вопрос Сани прозвучал слишком робко.

— Попытайтесь, — несколько рассеянно ответила Аня. Возможно, из-за фильма, которым она так увлеклась. Впрочем, она всегда была странной.

По идее, думал Антон, Анна слишком красива, чтобы долго оставаться одинокой. На таких всегда обращают внимание мужчины. Но тут имело место нечто совсем иное: видимо, мужчины, по свойственному им мышлению, стандартно полагали, будто Анна просто давно кем-то занята уже (так ведь привыкли они изъясняться, не правда ли?) и на текущий момент у нее не может никого не быть по определению. Ну а раз так, то и на конфликт нарываться невесть с кем, да еще ради призрачного соперничества, в общем-то не резон.

Наверняка на ее пути попадались и не столь робкие — мужчины все-таки разные, почему бы, черт возьми, в поисках свежих ощущений не попытать счастья? — однако же получалось, что Анна по какой-то ей одной ведомой причине на версту никого к себе не подпускала.

Почему? Почему-то.

Антон не очень-то хотел об этом думать. Ему достаточно было иногда просто помечтать.

Анна умна. Но, опять же, умна слишком, чтобы быть такой красивой. Нельзя быть одновременно и умной, и красивой! А иначе выходит, что одним — все, а другим — ничего. Но это заключение — всё из того же набора стереотипных мужских размышлений, а Антон всегда с удовольствием констатировал, что именно она, Анна, по каким-то природным причинам относится к разряду тех людей, которым причитается это самое «всё». Или — по неизъяснимым прихотям судьбы.

Но тогда почему она порой совсем не выглядит счастливой? Скорее, наоборот: Анна, кажется, несчастна.

Антон вздыхал.

Что еще мог он предположить об Анне?

Эта женщина в его глазах (и в глазах всех окружающих ее людей, да!) постоянно хранила печать некоей смутной рассеянности, отстраненности от повседневной жизни. Словно это и не она находится сейчас рядом, а какая-то малопонятная и неизученная ее оболочка — так себе, функционирует поблизости, толком ни в чем не участвует, а всего только наблюдает за происходящим наподобие зрителя в театральном спектакле.

Именно к таким людям навсегда приклеен ярлык «пассивные созерцатели» — плывут себе по реке жизни, не сопротивляются течению… Но в том-то и парадокс, что таилась внутри Анны некая мощная незримая пружина, которая и не позволяла знающим ее людям причислить ее к «созерцателям» безоговорочно. Своим стилем жизни Анна словно демонстрировала аксиому о таком непротивлении течению жизни, при котором достаточно было лишь использовать энергию этого течения. «Я не подчиняюсь воле реки, просто у нас один путь» — утверждала ее философия бытия.

Анна почти ни во что не вмешивалась, но при этом все обо всем знала. В этой простой жизни должно было стрястись что-то совсем из ряда вон выходящее, чтобы она сочла необходимым вмешаться.

Но уж когда вмешивалась…

Однажды поздно вечером Артему вдруг взбрело в голову прийти к Кате в гости.

Вот уж глупость так глупость! А все с легкой подачи Иры!

Их веселая компания стояла в подъезде Катиного дома. Толпа дружно скучала на фоне легкого регулярного скандала Ирки с Артемом — эти вечно собачатся. Ну не понимает Артем шуток, особенно таких, которые в обилии отпускает Ирина! А ту словно раздирает поцепляться к Темке, остроумие свое на нем отточить…

На этот раз она внезапно предложила Артему наведаться в гости к Катьке с целью… знакомства с ее сестрой.

Все опешили. Кому задумала устроить гадость Ира? Артему? A может, самой Анне?

А тот, не будь умен, и поперся.

По счастью, дверь парню открыла Катя. Она была уже в пижаме, и про себя мы с удовольствием отметим, что это, в сущности, правильно, ибо для четырнадцатилетних девочек предпочтительно в половине двенадцатого ночи отправляться спать.

Ирка, конечно, не в счет. Она — без башни. Потому-то и стояла вместе с остальной компанией этажом ниже. Любопытно же, чем закончится такая замечательная затея! Хотелось бы еще и подсмотреть, но… не надо портить шутку.

Катя сначала просто спросила, чего Артему надо. Тут бы дураку и уйти, сопроводив свое исчезновение вежливыми извинениями, но Артем не оценил шанса, данного ему судьбой в виде хорошей подруги Кати, — явно не сориентировался в ситуации. Взял да и попросил с предельной тупостью позвать к нему Анну. Есть-де намерение осуществить знакомство.

Естественно, Катя принялась его выгонять. Закрыла даже дверь… почти закрыла, поскольку Артем, балбес, вовремя воткнул ногу в проем между дверью и косяком, да еще и плечом навалился, чтобы девушка не смогла закрыться. Понесло, в общем, Артеху.

Это его обычное состояние. Ума нет, и заменить нечем. Разве что размером обуви компенсировать, ведь в шестнадцать лет Артем носил уже 44-й размер ботинок. И голову — как у Винни-Пуха.

Катя, разумеется, с ним не справилась — еще бы, он на целую голову выше! И хотя тут они с Винни-Пухом сравнялись совершеннейшим образом (наполняемость подчерепной массы у обоих являла примерный эквивалент), однако вес Артема превышал массу несчастной Кати раза так в два. Так и слушала устроившаяся этажом ниже компания заведенное бормотание Артема: хочу, дескать, твою сестру… Сдалась ему эта Аня, которую он ни разу в жизни не видел!

Голос у Кати уже дрожал от подкативших слез и бессилия. Компания зрителей внизу давилась со смеху, ребята зажимали рты, чтобы не выдать себя. Дурно сделанный «Аншлаг» и купированные «Маски-шоу» в одном бесплатном флаконе!

Вот в этот-то момент и появилась на сцене Аня. По голосу младшей сестры она догадалась, что в коридоре происходит нечто из ряда вон.

Аня была в коротенькой ночной рубашке, с влажным полотенцем, накрученным на голове на манер индийской чалмы. (И это тоже нормально — многие женщины делают таковой туалет после душа!) Артем потом рассказывал, что от нее головокружительно пахло чем-то неуловимо морским, хотя в ту секунду, вероятно, его пустая голова просто кружилась от дурного звона в висках, а не от запаха мыла, геля или крема.

Просто фигура у Ани сногсшибательная! Хотя что об этом может знать глупый Артем?! Что вообще способен понимать в женской красоте бестолковый юнец, которому впервые довелось увидеть привлекательную женщину так близко и в таком откровенном виде? Порнокассеты и мама Артема тут явно не в счет. И потому у него снесло крышу.

Артем, представьте себе, попытался заигрывать с Аней! Понес откровенную ахинею типа «девушка, мы с вами раньше не встречались?». Даже парни из разудалой компании, подслушивающей внизу эту дикую сцену, сморщились: вот лох недоделанный!!!

Аня не дала ему подойти даже к середине развернувшегося вербального маразма. Повернулась к сестре, спросила: «Ты его знаешь?» — а когда услышала в ответ, что придурок на пороге явился взору впервые в жизни (Катя с удовольствием пошла на такую ложь!), страшно изменилась в лице.

Тут даже Тема опешил; произошло это, правда, совсем по другой причине. Он растерянно начал подсчитывать, сколько времени знаком с Катей, даже пустился загибать пальцы, называя месяцы и недели, но Аня уже его не слушала. В данной ситуации она предпочла поверить Кате, и после этого все попытки Артема что-либо объяснить заранее были обречены на беспросветный провал.

Для начала Анна холодно предложила Артему убраться подобру-поздорову. Тот предупреждающего ледяного тона не понял. И тогда Аня закричала. Нет, не закричала — завизжала. Неожиданно, оглушительно звонко, нескончаемо, на самой высокой ноте.

Это был крик без слов.

Что случилось потом?

А потом — впереди всех драпал Артем. Остальные тяжело неслись следом, всех подстегивал страх. Казалось, отовсюду, изо всех квартир, уже успели повыскакивать соседи, что всю компанию сейчас переловят и следствием такового мероприятия окажется задержание по факту некоего ужасного преступления. Да что там — этот веселый гоп-концерт обещал массовое скопление прохожих на улице, собравшихся у подъезда по какому-то совершенно неординарному поводу и поджидающих, стало быть, негодяев с целью последующей тяжелой расправы…

…На следующий день Катя устроила разнос. Она высказала друзьям все, что думает об их шизоидной идее знакомства с Анной, и посоветовала Ире не показываться Ане на глаза. Ира, разумеется, не замедлила скорчить оскорбленную невинность, вопросив с притворным удивлением: «А я-то здесь при чем?» — но, наткнувшись на нехороший Катин взгляд, захлебнулась собственным вопросом.

С тех пор она старательно избегала всяческих контактов с Аней. Артем же вообще исчез из их компании.

Это получилось как-то тихо, незаметно, вроде бы и случай тот глупый совсем ни при чем.

Антон до сих пор вспоминает со стыдом, как в тот день вместе со всеми он стоял на нижнем этаже. Сволочь этакая, он ведь тоже давился смехом за компанию!..

Если честно, сразу он даже и не понял, что произошло у него на душе, когда его глазам впервые явилась Аня.

Сначала он подумал о ее возрасте. Лет двадцать, не больше. Или даже восемнадцать. Нет, Антон, разумеется, осознавал, что истина крепко разнится с этими соображениями, что Анна уже давно закончила учиться и сейчас работает в больнице — значит, ей должно быть ощутимо больше.

Но не спрашивать же об этом у Кати!

И вовсе не потому, что возраст для Антона не важен. Нет-нет, все, что касается Ани, — важностью обладает первостепенной. Но подобный интерес с его стороны привлек бы ненужное внимание, затронута оказалась бы и Аня, а Антон ни за что не мог этого допустить. Она была его тайной! Самой сокровенной, в которой не признаются даже самому себе в пустой темной комнате.

Она просто была его любовью. Первой и последней.

Антон нисколько не сомневался в этом, он даже ни разу не мучился сложными вопросами типа «люблю — не люблю?». И спроси его: «Почему так?» — ответить бы скорее всего не смог.

На этот вопрос нет ответа. Любят не за что-то — потому что. Потому, что просто любят.

Он любил Аню всю. Ее голос, взгляд, жесты, походку. С некоторых пор она составляла его новый мир, с квартирой, где он впервые ее увидел, со своей младшей сестрой. С собакой, наконец, если бы у нее была собака! Весь мир и вся жизнь отныне были единым целым и уживались в его сердце только с Анной. Да, именно так! Не Аня — часть нашего суетного мира, а мир — это частичка моей любимой Ани…

В одежде Аня предпочитала Восток. Он подумал об этом еще тогда, в тот момент, когда впервые ее увидел.

А увидел он ее мельком, когда нечаянно заглянул в полуоткрытую дверь Аниной комнаты.

Потом Катя с недовольным видом дверь захлопнула и всю компанию затолкала к себе, в свою комнату. О чем после разговаривали ребята, чем занимались и куда впоследствии засобирались, Антон теперь и не помнит — он думал с той минуты об Ане. Думал все время, постоянно.

…Тогда на Анне было кимоно — светло-зеленое, цвета свежей, только-только распускающейся апрельской листвы. Широкие брюки, блуза-кимоно, пояс, еще какие-то элементы — кажется, атласные. Или шелковые, он в этом плохо разбирается. Перламутр ткани блестел и переливался под светом электролампы, он мерцал, будто подсвеченный изнутри миллиардами мелких искр, что внезапно слились друг с другом.

Или это Аня так светится?

Налет Востока имела вся ее квартира. Тонкий намек. Еле уловимый, и от этого — еще более загадочный.

Сама Аня сидела на диване, скрестив ноги — легко и непринужденно. Очевидно, что ей так удобно. Повсюду — на полу, на диване, по креслам — разбросаны были подушки. Много подушек, разные — они тем не менее подходили друг к другу и отнюдь не создавали пестроты и неряшливости. Словно создавалось ненавязчивое ощущение того, что именно так и должно здесь быть.

В ванной комнате к светильнику был подвешен колокольчик из чеканной бронзы — он был украшен монетами удачи. В этом тоже присутствовал отклик Востока.

Цвет и рисунок обоев, орнамент на ковре, столик с чайными принадлежностями… Восток, в общем, раздавался эхом повсюду, и особенно это ощущалось в комнате Ани, куда Антон неожиданно для самого себя осмелился зайти. Так вот просто взял да и зашел без всякого хозяйского дозволения.

Он осознал себя пребывающим в ее комнате только тогда, когда уже очутился в самом средоточии запретной территории.

Ковер на стене и полу. И снова — подушки повсюду. По стенам рассредоточились какие-то загадочные маски, на полках изящно обжились статуэтки, а в углу, окруженная разноцветными свечами, заняла свое достойное место ароматическая лампа. Повсюду в напольных вазонах вились экзотические цветы-растения, оплетающие, казалось, все свободное пространство комнаты — они распространяли свои щупальца даже к потолку.

Столь обильное множество всевозможных вещей не загружали комнату Ани зрительно, не превращали ее в тесную кладовую. Напротив — они будто переглядывались и перешептывались друг с другом, выражали искреннюю волю и желание своей хозяйки.

Как показалось в тот момент Антону, вещи в этой комнате защищали ее от вторжения чужаков. А он в настоящую минуту был именно этим самым чужаком. И, озадаченный такой неприятной догадкой, он поспешил ретироваться, испугавшись, что Аня станет свидетельницей его невольного дерзкого проступка.

Он ушел, так и не справившись с загадкой, какой именно Восток ей нравится: японский или китайский, арабский или индийский, мусульманский или буддийский? Это был ее частный мир, наполненный запахом мистики и привкусом оккультизма. Антон поневоле проник в смешение разных стилей, религий, наций, традиций и символов, из которого ему предстояло теперь вывести теорему сути и сущности Анны.

А значит, столь беспардонно глазеть по сторонам в ее комнате — равносильно осквернению святыни.

Но Антон был уже болен. И болезнь эта называется — Аня.

Но, быть может, он заболел как раз в тот самый миг, когда, выбираясь из ее комнаты, вдруг натолкнулся на Анин взгляд. Это говорят: глаза в глаза. Получилось — как вспышка. Так бывает, если в упор посмотреть на солнце и на время ослепнуть. Только Антон, похоже, получил серьезный заряд ослепления.

Аня отвела взгляд и промолчала. Что он мог сказать?

Она — словно шторку задернула, вновь углубившись в недоступные недра собственного, одного ей понятного мира. Или — миров? Там, в ее глазах, таилась пропасть бездонная под названием «бесконечность» — в ней и сгинул Антон без возврата. Нырнул и не вынырнул, захлебнулся.

С того дня вся жизнь изменилась. Антон постоянно думал об Анне и обо всем, что с ней связано, хотя при этом — вот странность! — ежечасно мучился каким-то второстепенным интересом: а что, что именно связано-то, что? Он и видел-то ее всего лишь раз, да и продолжалось это роковое свидание каких-то несколько мгновений. Видел комнату Ани — на это ушло чуть более минуты, — однако в память врезалась каждая мелочь. Антон закрывал глаза и снова, снова и снова оказывался в той комнате. В мыслях своих он мог находиться там часами.

Разглядывал, принюхивался, трогал предметы, и это выходило у него настолько реально, что порой казалось, что он сходит с ума.

Вот — книжный шкаф. Нижние полки все сплошь в книгах, отовсюду смотрят разноцветные корешки. Толщина и высота — крайне произвольны… да, Аня любит книги… Наверху расположились ряды баночек и флакончиков, разные, скажем так, женские штучки. У матери Антона таких тоже полно, но здесь, в Аниной комнате, они, конечно же, приобретали некий загадочный, трудноуловимый смысл, и порой почему-то хотелось даже предположить, что они, штучки эти женские, превращались в ведьмовские снадобья.

Еще выше стояли статуэтки. Африканская фигурка негра-раба в набедренной повязке по рукам и ногам он был окольцован массивными черными цепями; египетский сфинкс, помещенный внутрь прозрачной — кажется, хрустальной — пирамиды; китайский фарфоровый слоник в розовой попоне. Была девушка-русалка в длинном платье цвета морской волны — ох и высокий же у нее разрез! — виднеется нагая нога! Другая скрыта складками юбки, которая при внимательном рассмотрении оказывается и не юбкой вовсе, а рыбьим хвостом.

Однозначно: все эти фигурки-статуэтки, смотрящиеся столь абсурдно в едином комплекте, на самом деле обладают центральной органической идеей.

Какой идеей? Как ее зовут?

Анна!

Там, у Ани в гостях, Жека пытался к ней приколоться.

Это был полный отпад! В таких случаях ребята говорят: «Отсохни, суслик!..»

— Давайте с вами познакомимся, — предложил ей Женька развязным тоном. То ли пытался таким образом смущение свое скрыть, то ли сама ситуация для него оказалась нетипична. Все-таки Аня постарше будет, и потому общаться с ней стоит подобающим манером.

Но в то же время Катя на виду у всех обращается к Ане совершенно на равных и в компании постоянно рассказывает о сестре как об абсолютно «своей»: типа она — «наш человек»… Вот и обратился Жека сдуру к Ане на вы, но с интонацией такой, будто прикурить попросил.

Короче, еще у одного разыгралось ознакомительное хотение…

— Давай, — ответила ему Аня без всякой заминки и с любопытством посмотрела на нахального малолетку. — Знакомься.

Очевидно, она нисколько не собиралась прийти Жеке на помощь. И правильно: впутался — выпутывайся!

Одному только Антону показалось, что следует подсобить Жеке. Друзья все-таки, хоть Жека и балбес…

— Меня зовут Антон, — произнес он, глядя куда-то в сторону.

— А меня — тетя Аня. — В ее голосе на самом деле — полный ноль высокомерия, так, только лишь легкая ирония. Понятно, Аня просто проводит очевидную грань: я — взрослая, а вы — дети.

Но Жека и тут предпочел выделиться.

— А меня, — сказал, — Одуванчик.

Выскочила эта идиотская фраза так же развязно и нахально, тут уже все ощутили: из упрямства. Изменить тон — сдать позиции без боя.

Жека, оказывается, играл в какие-то свои глупые войнушки!

— Я это сразу поняла, — усмехнулась Аня.

Вызов принят, и об этом свидетельствуют металлические модуляции ее голоса — она честно вступила в нечестный бой. Но кто бы мог подумать, что только что, буквально минуту назад, Анна полностью была погружена в нирвану собственных мыслей?! Переход из внутреннего самосозерцания в реальную атаку оказался молниеносен.

Но Женя — тот не удивлен. Впрочем, что надо сейчас на это ответить, он не знает. А покамест, обдумывая, как бы достойно парировать удар, он тяжело ворочает мозгами, Анна снова атакует.

— Мне даже показалось, — ровно, без тени улыбки говорит она, — что тебя на самом деле зовут Колокольчик. — А сама тем временем сконцентрировала все внимание свое на пирсинге в языке Женьки — тот, признаться, от вселенского напряжения интеллекта открыл рот и высунул язык. Может, у него с языком проблемы какие обнаружились? И вообще интересно: пирсинг влияет на размер языка? А то что-то частенько в последнее время Женька высовывает наружу свою лопату.

А тут еще Анин намек (кто ж не знает: «Мальчик-колокольчик, ни разу ни динь-динь»?) — все, почва под ногами Жеки окончательно поплыла куда-то не туда. Если и хотел он сказать чего умного, то тут же позабыл. Девчонки — сплошной смех, губы Ани тоже тронуты легкой улыбкой-змейкой, и это — маленький победный салют самой себе. Ну конечно, она снисходительна. Благородство сильного.

Только что компания была на стороне Жеки, а по другую сторону баррикад располагалась в одиноком авангарде «тетя Аня». Но теперь все уже сполна удовольствовались ее шуткой, глупой вполне шуткой, если честно, но она такая получилась «своя», по-ребячески соленая и своевременная!.. А Жека… что же, Жека проиграл и оттого осмеян.

— Да, есть такой прикол, — задумчиво произносит он. Глядите-ка, он до сих пор не собирается сдаваться! Пусть даже в голосе его уже нет прежнего нахальства! — Я… я знаю еще один цветок… — Жека судорожно пытается вспомнить что-то, выудить какую-нибудь шпильку из мезозоя своей дремучей неповоротливой памяти, и потому, похоже, выпад Ани остался им незамеченным. Он, похоже, даже не обиделся.

— Есть такой цветок, — вкрадчиво соглашается Аня, и глаз ее касается мимолетный нехороший сполох. — Незабудка называется.

В этих словах — новый намек: она, умная «тетя Аня», уже точно не забудет Жеку. Еще бы, попробуй выбрось из памяти такую ржавую железяку в языке!

Впервые в жизни Антон ощутил уколы ревности. Он ревнует ее к воспоминаниям о другом, ревнует к тому, как она смотрит на Жеку и на его дурацкий пирсинг.

А Жека запоздало растерялся и глупо спросил:

— Это какой такой цветок?

Аня уже не в силах удержаться, чтобы не нанести незапланированный удар в этой словесной битве. Она не хотела нападать на мальчика, но он сам так по-идиотски подставился.

— А такой, — полушепотом отвечает она, — голубенький…

Фраза двусмысленна уже настолько, что смех просто взрывает помещение. Все лежат, Жека окончательно и бесповоротно повержен. У него вытягивается лицо, он беспомощно возмущается:

— Я… это… я не голубой…

Но его никто уже не слушает. Голос Жеки тонет в безудержном хохоте. А Аня уже утрачивает к нему всякий интерес. Ей неинтересен какой-то дурачок-недоросль Женя.

Незабудка — это действительно название цветка, о существовании которого Антон знает. И он действительно голубого цвета. Такого… м-м… бледно-голубого. Невинно-голубого. В принципе, ничего общего с сексуальными неформалами он не имеет, всего лишь банальная игра слов. Ловушка, в которую Жека попался, расставлена не Аней — он сам себе устроил ее своим незнанием таких обыкновенных вещей…

А потом Катя увела всех к себе в комнату.

Может, Аня подала тайный знак? Скорее всего. Она просто дала понять младшей сестре, что устала от общения с «продвинутой молодежью». Да и сама Катя явно решила уже не искушать больше судьбу и потому постаралась избежать худшего по-хорошему. Вопрос: кого же она хотела защитить — Аню от своей не очень умной компании или их — от нее, такой небезопасной?..

Вернувшись в тот день домой, Антон долго не мог уснуть. Он ворочался с боку на бок, выходил на балкон, шатался на кухню попить водички.

Аня не шла из головы.

Закрываешь глаза — и видишь ее. Открываешь — в голове опять, словно черно-белое кино, прокручивается все произошедшее.

Время с того дня потянулось как резиновое, и наваждение не проходило.

Аня снилась ему каждую ночь и всегда представала далекой, недоступной, оскорбительно спокойной и равнодушной. Он в своих снах по-собачьи заглядывал ей в глаза, а они у нее — голубые, как… как… да-да, точно, как цветы незабудки, вот такие у Ани были глаза! И смотрят почему-то всегда сквозь него. Антон поневоле оборачивается назад и за каким-то чертом видит там Жеку, высовывающего фиолетовый язык. Жека, кретин, перестань! Ты и тут умудряешься хвалиться пирсингом!..

Антон спит и спрашивает Аню: «Почему ты смотришь на него, а не на меня?»

Она отвечает рассеянно: «У тебя нет железки в языке. А то я бы смотрела».

Однажды она приснилась ему в белом халате и хирургической маске, только глаза видны. И говорит голосом, очень похожим на Иринкин: «Давайте ему язык отрежем, раз нет аппендицита!»

Ух! Антон проснулся в чудовищном поту.

Порой он был счастлив — ну, так, как можно быть счастливым от того, что Анна приснилась ему в редком хорошем сне. Например, вот она сидит на диване, ноги сложены по-турецки, вся спокойная, расслабленная и задумчивая. Значит, возвратилась с работы уставшая и теперь сидит отдыхает, наверное, поставила чайник. Может, у нее сегодня было много пациентов? Или долго пришлось стоять в операционной?

Он хотел знать о ней все. Но расспрашивать нельзя, это табу. Произнести ее имя вслух — святотатство. Только мысли о ней — как молитва.

Если чего-то очень захотеть, это исполнится — Антон где-то слышал такое утверждение. А услышав, сразу же поверил. Только хотеть, говорили ему, нужно очень-очень сильно. И он жил, охваченный таким страшным желанием, что, казалось, воздух вокруг него сгущался до свинцовой копоти, и становилось трудно дышать. Мечты со временем превратились в бред, бред воспринимался как тягучая реальность, и в конце концов случилось так, что его желание вдруг раз! — и неожиданно материализовалось.

Он ехал в автобусе…

Ха, ну конечно, скажете вы! Как понадобится придумать какое-нибудь более или менее нормальное любовное переживание, так начало ему всегда будет положено в какой-нибудь неубедительной глупости. А стоит довести дело до серьезных любовных приключений (литературоведы сказали бы тут — перипетий), так героев сразу определяют в какое-нибудь распространенное транспортное средство. Например, в трамвай или электричку. В крайнем случае — в поезд дальнего следования.

А можно — в автобус. А что — народу много, шибко друг с другом не побеседуешь, тем более о тонких душевных материях. Зато можно активно обмениваться многозначительными взглядами, а раз двое многозначительно идут «по встречке», то и напрягаться с описанием души прекрасных порывов автору тут особо не надо, читателю и так все ясно. Главное — в перипетиях, блин, разобраться…

Но так уж получилось, что именно в тот день, когда тайна Антона обрела относительную осязаемость, он почему-то ехал именно в автобусе. Наверное, просто потому, что каждый день по два раза — туда и обратно — Антон ездит на автобусе.

А в этот день в том же автобусе находилась и Анна.

Антон поспешно отвернулся, сердце его застучало и подскочило к горлу, даже дыхание перехватило. Оказывается, именно об этом малоприятном физиологическом переживании упоминал баснописец Крылов, когда обмолвился как-то, что, дескать, «от радости в зобу дыханье сперло»…

Лучше б он не писал этих строк!

Если прямо сейчас ничего не предпринять, Аня сойдет на своей остановке — и все! Другого такого шанса судьба ему не даст! И не простит, что Антон не смог оценить такого редчайшего подарка.

Надо действовать немедленно!

Антон обернулся, уставился на Аню. Ее взгляд был устремлен в никуда, в некие неизведанные инфернальные пустоты, и он не знал, что ему делать и что говорить. Антон набрал в грудь воздуха, как перед прыжком.

— Здравствуйте, — произнес Антон. От волнения голос его перешел в полушепот.

Не слышит, мелькнула в голове мысль. Однако Антон оказался не прав — Аня посмотрела на него.

— Привет, — отозвалась она, и это, как всегда, получилось у нее коротко и просто. Но, увы, в этом отклике не ощущалось ни малейшего призыва к развитию диалога. Ответ на приветствие — и не более.

Внезапно Антон испугался: наверное, Анна просто не узнала его.

— Я — Антон… — судорожно пролепетал он. — Вы… помните меня?

Она еще раз посмотрела, теперь уже внимательнее, и лицо ее отобразило легкое удивление.

«Что бы мне еще сказать?» — судорожно думал Антон. Не напоминать же Ане, что он — друг того самого клинического идиота Жеки, который совсем недавно представлялся дурацким прозвищем Одуванчик (тому очень, кстати, идет — такое же дебильное, как и сам Жека). Или сказать? Да-да, знаете, того самого, у которого еще железка топорщится из распухшего языка… он рот поэтому никогда не закрывает…

— Я помню. — Она улыбнулась слегка устало. — Ты — друг Кати.

Все ясно! Антон просто спит! И видит один из замечательных своих снов.

— Нужно поговорить, — выдавил из себя спящий. — Это очень важно… для меня… и для вас, я, знаете…

— Что ж, говори. — Кажется, удивление Ани постепенно сдавало позиции неприятному изумлению.

«Я все порчу!» — в отчаянии думал Антон. Он окинул взглядом пассажиров автобуса. Ну уж нет, здесь нельзя. Тем более — об этом.

Она ждала.

Наконец он решился и конспиративным шепотом заявил:

— Я сойду с вами.

Ане осталось согласно кивнуть.

Автобус подъезжал к остановке. Она пошла к выходу. Антон отстраненно вспомнил, что Ане, кажется, сходить одной остановкой позже.

— Я заплачу! — воскликнул он, неловко догоняя ее. — Сразу за двоих!

— Еще чего, — возразила она сердито, весь вид ее выражал недовольство.

Ну, вот и выяснилось, что романтическому диалогу суждено было случиться вовсе не в автобусе!

А вы говорите…

* * *

Они долго молчали на остановке, никуда не шли, рассеянно топтались на месте и смотрели по сторонам, старательно избегая и взгляда прямого, и прямого разговора. Аня хмурилась. Антон мялся, не зная, как приступить к такому важному для него разговору.

Да и о чем говорить-то? Признание, что ли, делать? В любви?! Кажется, все происходящее — тяжелый сон. Приятные сновидения куда-то улетучились.

Анна не понимала, о чем Антон хочет с ней говорить, однако она неожиданно поймала себя на мысли, что старательно сдерживает нахлынувшую невесть откуда волну тревоги… вероятно, именно поэтому начало Антошкиной речи тоже поневоле стремилась оттянуть.

В конце концов пустое молчание утомило ее.

— Ну? — не очень вежливо вопросила она.

Мимо шли многочисленные прохожие, час пик достиг своего апогея. Никто, впрочем, не обращал на странную парочку ни малейшего внимания. Антон, словно в бреду, набрал в легкие побольше воздуха и надрывно прошептал:

— Я… Аня, я… я люблю вас!

— Что-о-о? — От неожиданности Анна даже задохнулась.

В самом начале бесцельного топтания — здесь, на этой вот покосившейся остановке — у нее, признаться, промелькнула озорная мыслишка: «Уж не в любви ли собирается признаться этот смешной мальчишка?..» — однако она тут же приказала себе выбросить из головы всякие глупости — нечего думать о человеке плохо! И вот, пожалуйста вам, из миллиона всевозможных вариантов сработал как раз тот, который отнесен был ею к разряду наиболее идиотских. И идиотский он потому, что очень легкомысленный. А она, Анна, человек серьезный. К тому же врач. И к тому же, м-м… и к тому же не совсем, э-э… ну, в общем, она уже далеко не девочка, черт возьми!

«Хватит притворяться! — строго поправила себя Анна. — Будем смотреть правде в глаза: просто я уже не молода».

Теперь, после этого мальчишеского порыва Антона, она уже не выглядела уставшей — скорее, ошеломленной и даже испуганной. Анна шарахнулась от него, словно ошпарилась.

Антон тоже испугался. Тысячи раз прокручивал он в сознании эти слова, взвешивал их на языке, катал меж зубами… а теперь вот, выпорхнувшие наружу, они ошеломили его, оглушили, и он — молчал черным камнем. Это было особое молчание, подтверждающее его такое нелепое, но такое важное признание — да, дескать, Аня, ты не ошиблась, услышала то, что услышала.

Антон замер, не дышал, втянул голову в плечи, словно боялся, что сейчас получит пощечину.

Аня осторожно огляделась — наверное, искала пути к отступлению. Никого. Ни одного свидетеля преступления Антона. Сделать вид, что ничего не было?

Она резко выдохнула:

— Что за глупости, Антон! — Глаза блестят, в голосе звон металла. — Ты совсем меня не знаешь! Хм, не хватало еще, чтобы меня в растлении несовершеннолетних обвинили.

Как известно, самый лучший отказ, равно и самая лучшая отповедь зарвавшемуся наглецу формируются из набора стандартных, шаблонных, в общем, совершенно пошлых и банальных слов. Анна, бесспорно, очень умна, но в данном случае и у нее, похоже, не нашлось вариантов.

Какие варианты, когда ты растерян и… и еще рассержен?

Антон не успел ничего сказать. Он и не знал, что тут говорить. А Аня стремительно развернулась и оставила его одного.

Убежала.

class='book'> Виктор Эх, Ника, Вероника… Что ж ты наделала!

Розовые пальчики, розовый язычок. Безумные ласки безумной любви. А безумство, как известно, до добра не доводит. Подумаешь, повздорили… Из-за глупой прихоти.

С чего началось-то все?

— Ну, когда, когда уже мы поженимся? — требовательным тоном спросила Ника, входя в его кабинет. Глаза ее сверкнули и покрылись сетчатой прозеленью, разом растеряв всю свою небесную бирюзу, но, впрочем, уже спустя секунду снова обрели прежний цвет.

Глаза-хамелеоны. Таких девушек, как она, называют моделями. Ростом она, правда, не вышла, прилично не доросла, но зато фигура — идеал, пресловутые «девяносто-шестьдесят-девяносто».

Виктор нехотя оторвался от бумаг. Как она не вовремя. Все рабочие мысли, весь деловой настрой сейчас разлетятся напрочь к чертям, и попробуй потом собери все в кучу. Н-да, она и не так может.

— В другое время нельзя? — пробормотал он, углубляясь в бумаги.

— Нельзя! — заорала она что есть мочи. — Тебе никогда, слышишь, ни-ког-да нет до меня дела! Ты вечно занят, у тебя всегда нет времени. Импотент хренов! Знай: я требую, чтобы ты женился на мне. Или ты, может, забыл: я жду ребенка? Твоего, между прочим!

— Ты нелогична, Никуля, — улыбнулся он. — Как и все блондинки. Если бы я был импотентом, ты не смогла бы ждать ребенка от меня. Ладно, иди, после поговорим.

Виктор и головы не поднял, не посмотрел на бушующую нимфу, всем своим видом демонстрируя чрезвычайную занятость.

Увы, не помогло.

Бах!

Громыхнуло так, словно шкаф опрокинулся. Виктор даже не вздрогнул — настолько привык уже. Медленно повернул голову — ага, стул, бедняга, швырнула, и, конечно, в его сторону. Стул, по счастью, не долетел. Сил не хватило, все же тяжеловат для нее этакий снаряд — не антиквариат, однако изготовлен с очевидными претензиями на старинную вещь: резная спинка, витые ножки… определенно все эти аксессуары, вкупе с симпатичными позолоченными узорами, имеют-таки некоторый вес.

— Ну, вот видишь, я все-таки был прав, — заметил Виктор.

— В чем ты был прав? — Несколько угомонившаяся было после атлетического упражнения блондинка взорвалась снова — настолько ошарашило ее это спокойное замечание.

— Не стоило приобретать сюда излишне дорогую мебель. Она тебя раздражает.

Господи, и смех и грех! Ее поведение больше забавляло его, нежели раздражало.

— Меня не мебель твоя задрипанная раздражает, а безразличие! — снова принялась отпускать вопли Вероника.

— Во-первых, если еще и я буду кричать, то это уже будет не комедия, а низкопробный фарс. Во-вторых, старайся не кричать сама — испортишь чудный голос. И наконец, в-третьих: не поднимай больше тяжелых предметов — это вредно для ребенка. Моего, между прочим, ребенка. Ты ведь так утверждаешь? — проговорил он по-прежнему спокойно.

— Ага! Так ты признаешь? — переспросила она уже гораздо спокойнее, хотя в глазах ее все еще мелькали молнии. — Признаешь, спрашиваю?

— Да я и не отказывался никогда. — Виктор даже плечами пожал, но уже в следующую секунду снова уткнулся в свои бумаги.

Сей бесхитростный маневр вверг Веронику в очередной приступ бешенства.

Она подскочила к нему, словно раненая тигрица, и хлопнула ладонью по столу изо всех сил. Как и следовало ожидать, сила удара оказалась преувеличена, Вероника отчаянно вскрикнула от боли и осела.

Виктор вздохнул и откинулся в кресле, обреченно скрестив руки на груди; делать нечего, он изготовился дальше наблюдать продолжение банального спектакля, который Ника исполняла специально для него.

— Прекрати отвлекаться от важного разговора! — визжала она, с шипением дуя на ушибленную руку. — Говори, когда наша свадьба?

Ну вот, именно этого вопроса он не хотел больше всего. Ах, Ника-Вероника, чего ж тебе так не терпится-то, а? Что же ты необдуманно форсируешь ситуацию?

— Свадьбы не будет, Вероника, — тихим голосом произнес он.

Теперь настала ее очередь опешить. Она моментально затихла.

— По-почему?

Виктор рассудил, что на такой вопрос лучше ответить встречным вопросом. Он так и сделал — спросил-ответил:

— А зачем?

Его притворное удивление грозило спровоцировать новую вулканическую активность девушки, однако Виктор все чаще за последние минуты ловил себя на мысли, что ничего не только не может с собой сделать, но даже уже и не желает — настолько фальшиво выглядели все ее истерики и страдальческие вопли.

Потрясающее ощущение глупой сказки. Все происходящее — нереально и оттого малосимпатично. Глупая «мыльная опера». Когда-то это завораживало, Нике удавалось его не злить — скорее, она развлекала. Где еще, скажите, можно раздобыть такую милую и глупую игрушку?

А потом надоело. А главное — очень уж от дел отвлекало.

— Как это зачем? Ты что, хочешь довести меня до фирменной истерики? — На глаза ее навернулись крупные слезы. Виктор тем временем невольно поморщился от ее «фирменной» терминологии. — Разве не понятно: я хочу, чтобы у моего… у нашего ребенка был настоящий отец! Чтобы у него была фамилия, наконец!..

— У него и без того это будет.

— А я? Я должна быть твоей женой!

— Ты и без того моя жена, — ответил он с нарастающим раздражением. — Вот скажи, для чего тебе так необходим этот дурацкий штамп в паспорте? Или ты полагаешь, что сможешь удержать человека казенным клеймом? Так не бывает. Если я захочу уйти, меня никакая сила не остановит: ни штампик, ни ребенок — уж извини. Да-да, разведусь, определю размер алиментов и на прощание еще ручкой помашу! — Теперь уже и Виктор постепенно заводился. — Поняла, черт возьми? А покамест иди, Вероника, прошу тебя! Живи, радуйся сегодняшнему дню, пользуйся всем тем, что имеешь… наконец, всем тем, что имею я, и, ради Бога, постарайся не злить меня. Все, больше не отвлекай меня от работы.

Повисла тягучая тишина. Виктор сосредоточенно перелистывал свои проклятые документы и, судя по резким, порывистым движениям его красивых холеных рук, чрезвычайно нервничал — даже стороннему наблюдателю нетрудно было обнаружить, что в данную минуту он, человек весьма уравновешенный, крайне далек от какой бы то ни было продуктивной работы. Наверное, все еще переживает недавнюю размолвку с Вероникой.

Вполне, впрочем, возможно, что Виктор тяготился и тем впечатлением, которое на него самого произвели его же собственные слова. Некрасиво, конечно.

Но даже этих очевиднейших нюансов в поведении своего любовника Вероника, увы, не заметила. Впервые в сегодняшнем тяжелом разговоре она почувствовала себя по-настоящему оскорбленной — настолько, насколько больно задели ее за живое жестокие слова Виктора. И впервые у нее недостало обыкновенного желания закатить свой шаблонный картинный скандал — никак нет, в эту недобрую, опасную, можно сказать, минуту Вероника разъярилась уже безо всяких театральных прикрас, так, как может рассердиться только истинно обиженный человек.

— Э, не-ет, — протянула она со сладострастным гневом в голосе. — Нет-нет, дорогой мой, просто так ты от меня не отделаешься! — Неуловимым движением Вероника выхватила из рук Виктора бумажные листы, лихорадочно скомкала их в бесформенную кучу и, бросив себе под ноги, принялась яростно топтать. Остальные бумаги — благо руки снова освободились! — она разом смахнула на пол вместе с другими предметами, что лежали на его рабочем столе, и, прежде чем Виктор успел ухватить ее за кисть, залепила ему гулкую размашистую пощечину.

Виктор, пришедший наконец в себя от такого внезапного демарша Вероники, не выдержал.

— А ну хватит, я сказал! — заорал он так, что в коридоре за дверью на мгновение затихли всегдашние звуки делового учреждения — приглушенное шарканье бесчисленных ног, треск клавиатуры; со своего деловитого ритма даже сбились, кажется, входящие телефонные звонки… — Не пора ли уже закончить эти… эти… Идиотка!..

Уязвленный Виктор (в голове на мгновение мелькнуло: во, дожил, получил побои от взбесившейся любовницы!) просто не находил слов!

Тьфу!

Он основательно встряхнул девушку, дабы привести ее в чувство.

— Если сейчас же не оставишь меня в покое, я приглашу охрану, — только и сказал он. — Мои люди запрут тебя в комнате. Станешь и там буйствовать — вызовут врача, пусть введет тебе успокоительное. Поняла? Поняла, спрашиваю?

Но Вероника уже и без того перестала сопротивляться. Она вдруг безжизненно обвисла на его руках, усталое, побелевшее лицо ее с набрякшими веками выдавало близкую предрасположенность к обмороку.

Виктор без церемоний довел ее до двери и вытолкнул из кабинета, а после без малейшего движения простоял у своего рабочего стола несколько долгих минут.

Посторонний наблюдатель наверняка отметил бы угловатую неловкость, с которой этот респектабельный человек спустя некоторое время принялся собирать с пола свои разметанные повсюду многочисленные бумаги, — в сознании такого свидетеля непременно отложилось бы представление о гораздо более быстром старении этого господина в сравнении с иными гражданами. Уж слишком замученной развалиной выглядит. Может, деловые и любовные узы на него так влияют?..

…Да, рассеянно размышлял Виктор, корячась под столом, Ника создает излишние проблемы. Вернее, иногда создает. Ее импульсивность утомляет. Точнее, изредка утомляет.

Почему он до сих пор с ней? Она беременна.

А точно поэтому? В том, что ребенок его, Виктор нисколько не сомневался. Ника с ума по нему сходит, постоянно вертится подле, у нее просто не хватило бы времени, чтобы завести кого-то еще на стороне и изменить. Вот счастье, хоть в этом плане на нее можно смело положиться. Виктор безрадостно усмехнулся. Большего, оказывается, ему от Вероники и не требуется.

Но признайся, она ведь потрясающа в постели? Восхитительна! Что ж тут такого, что у нее скоро будет малыш? Да после такого и двойня родится, никого не спросит!

Виктор пока не испытывал никаких чувств к будущему ребенку. Но и не возражал, чтобы Вероника родила от него. «Там посмотрим, — решил он. — Война план покажет, и, как знать, мне, может, понравится быть папашей».

Он совершенно успокоился. В конце концов, у него действительно чертовски много работы.

На тринадцать часов была назначена встреча. Некий певец, молодое дарование, стремился пробиться на эстраду, великую нашу и могучую. О встрече договорился Юрий, помощник, правая рука и друг детства.

Когда-то они начинали этот бизнес совместно. Одним из первых Виктор почувствовал, что в области шоу-бизнеса можно сделать хорошие деньги, — и, что называется, попал в струю, не прогадал.

Дело пошло. Ему помогало интуитивное, звериное чутье, словно некий призрачный, но очень настойчивый дух-помощник наглядно указывал, из кого реально сотворить настоящую звезду, а кто так и останется пустышкой. Нет, Виктор вполне допускал, конечно, что отечественный шоу-бизнес, в силу непревзойденной своей циничности, способен любого, даже самого бездарного прохвоста вывести на вершины поп-олимпа и самую безголосую шептунью превратить в звездато-волосатое сокровище российской сцены. Но у него имелось особое чутье, и оно справедливо диктовало Виктору поиск прежде всего способных артистов — пусть не ярких, однако трудолюбивых и обучаемых.

Поначалу он самолично проводил кастинги, сутками отсматривая добрые вереницы испуганных мальчишек и девочек, охваченных безумной мечтой сделать блистательную музыкальную карьеру. Иногда попадались одаренные, хотя чаще — все-таки посредственности.

О категориях гениев можно было бы вести долгий отдельный разговор, однако достаточно сказать, что с ними, как ни странно, приходилось наиболее туго. Если от бездарных, скажем, всего лишь сложно было избавиться — они все как один похожи на рыб-прилипал, которые повсюду найдут и везде достанут, — то с гениальными все выходило как раз-таки наоборот: расставаться не хотелось, но, к сожалению, приходилось. Этим практически невозможно было втолковать, что от них требуется. Поди-ка объясни гению, как следует ему вести себя и что нести со сцены, чтобы творчество оказалось понятным и доступным простому массовому потребителю, а он, потребитель, то бишь зритель, всего лишь жаждет красочных зрелищ после сытного обеда.

На хрена ему напрягаться и вдумываться в какую-то странную глубинную философию, творимую очередным гениальным исполнителем? Помилуйте, вовсе не нужно ему твоего высокого искусства, ты подай-ка ему легкие, не мешающие пищеварению развлечения, что состоят только лишь из незатейливых мотивчиков, запоминающихся с полпинка — ух и до чего же трудно потом выбросить эту дрянь из головы!..

Это тоже своего рода «мыльные» сериалы. Но гении — они всегда обижались, «мыло» петь не хотели. Вот и сейчас Виктор печенкой чуял, что ничего хорошего из сегодняшней встречи не выйдет: припожаловал, по всем статьям, гений.

Или, может, он просто какую-то чувствовал беду, никак не относящуюся к любимому бизнесу? Но Юрий настоял, что Виктор должен лично послушать и посмотреть этого парня, а Юрик, сволочь умная, дерьмо шефу подсовывать не станет — с дерьмом он сам обычно разбирается, с ходу просчитывает экономический эффект…

В кабинет вошел невысокий юноша плотного телосложения, но довольно симпатичный.

Блондин. Виктор вздохнул: не к добру — что-то со всякими блондинистыми отношения сегодня с самого утра не складываются.

— Анатолий Барсов, — представился посетитель.

Что ж, смотрим репертуар. Пой, ё-мое, свою калинку-малинку… Юрий, сидевший рядом по правую руку, ежеминутно подмигивал и толкался локтем в бок: дескать, что я тебе говорил, это же чистый супер!

Голос у парня действительно был хорош, да и со слухом проблем никаких — спето чисто и без ошибок. Иные кандидаты в мега-звезды порой доставляли Виктору поистине адские мучения, уж так беспощадно и безжалостно они фальшивили. Такие клиенты ничего, кроме типичной площадной злости, не провоцировали: не можешь петь — не мучай ноты (а также мои уши, крышу моего заведения, и все остальное, и всех остальных, вместе тут присутствующих, кому уготовано слышать эти несносные звуки).

Юноша с нетерпением ждал вердикта: по большому счету в эти минуты продюсеру одним росчерком пера предстояло определить, суждено ли Анатолию Барсову проснуться вскоре богатым и знаменитым, либо он так и останется прозябать там, где он есть сейчас, — на кислых задворках эстрадной сцены.

Жаль парня.

— У тебя очень хороший голос, — медленно произнес Виктор, стараясь подобрать именно те слова, которые бы наиболее объективно отразили его мнение и по возможности смягчили бы юношеские раны. — Даже, знаешь, слишком хороший. А потому… — Виктор громко вздохнул (который уж раз за сегодняшний день?). — А потому, не обессудь, не пойдет. Неформат.

— Как это — неформат? — удивленно всполошился тот.

— Очень просто — с таким голосом в опере петь, а не попсу на нашей эстраде, — пояснил Виктор. — Ты ж сам потом не захочешь труляляшки забивать под фанеру. Еще и мне претензии высказывать начнешь…

Юноша не успел расстроиться, потому что сначала не на шутку обиделся. Стоял молчал, надменно поджав губы.

— Впрочем, на нашей студии, если есть желание, можешь записываться, — предложил Виктор. — Но предупреждаю: раскручивать не стану, это бесполезно. По крайней мере в том виде, в каком сейчас твои записи, они раскупаться не будут. И гастроли будут пустые, на «чёсе» ни ты, ни мы не заработаем. В общем, кругом провал. А мы делаем «мыло». Низкосортный, если угодно, культмассовый ширпотреб… Такова наша эстрада, а хороша она или плоха, такого вопроса не стоит. Наш критерий — прибыльность…

Барсов ушел явно расстроенный. Да и Виктору, как всегда после таких разговоров, было не по себе.

А что поделаешь? Попытки перевоспитать зрителя и привить ему хороший музыкальный вкус (как глупо, по-советски звучат такие слова!), заставить его слушать классику или хоть что-нибудь неизбитое — чистейшая ерунда, замысел, который ни к чему хорошему не приведет. «Пипл» всегда будет «хавать» то, к чему давно привык, всякую ересь типа «Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я…», а Виктор, ежели примется за таких вот Барсовых, быстро разорится. Пожалуйста, если этот мальчик так сильно желает, пусть сам пробивает себе стену — хоть головой, хоть подручным танком. Но он, Виктор, извините, не танк и несовременными несвоевременными глупостями заниматься не станет. Оптимизм иссяк. И возраст не тот.

Порой он и вправду чувствовал себя ужасно старым, хотя газеты писали, что он — один из самых молодых миллионеров в новой России. Холостяк, тридцать три года, огромное состояние. Многие охотницы за богатыми мужьями мечтали заполучить его в свои цепкие лапки.

Вот и Ника сегодня как с цепи сорвалась, устроила безобразную сцену. Но он, пожалуй, не сердится. После таких вздрючек в крови адреналин играет, это как шампанское. В такие моменты в голову обычно приходят правильные решения, заключаются наиболее выгодные контракты, студия получает самых нужных людей, а ненужные будто по заказу выказывают такую дурь, что после один за одним появляются шикарные поводы дать им от ворот поворот. Похоже, Ника приносит ему удачу, она — талисман.

Виктор усмехнулся от такого сравнения. Хорош талисман — безмозглая блондиночка, смазливая мордашка, аппетитная фигурка… кричит и скандалит, как обворованная торговка на «блошином» рынке…

— Неужели не прокатит? — Юрий неодобрительно покачал головой по поводу ушедшего парнишки.

— Никак. Во всяком случае, сейчас. Может, в дальнейшем что-то и изменится.

— Когда, Вить? Что такое может измениться на нашей вшивой живодерне, чтобы ты вдруг взялся раскручивать такого вот талантливого провинциала?

— Не знаю. Пусть не скоро, но хоть что-то же все-таки должно измениться…

— Да ни черта ничего не изменится! — Юрий огорченно всплеснул пухленькой ладошкой. — И ты сам прекрасно это знаешь. А парню этому не с голосом не повезло — нет, ему не повезло с тобой.

— Это точно, — легко согласился Виктор. — Со мной ему ни капельки не подфартило! Кабы на моем месте кто-нибудь потолковей сидел, например ты…

Эх, зря он так! Юрий, в конце концов, не виноват в том, что некая визгливая блондинка закатила тебе утром болезненную пощечину…

И без того отлично, когда твой зам так тебя понимает. Не надо лишних слов, не надо ничего объяснять и по сто раз разжевывать. Перебросились несколькими лаконичными фразами — и все друг другу ясно.

А ты на него вызверился…

— Ты просмотрел контракт с «Арденом»? — спросил Юрий, словно никаких резкостей от Виктора в его адрес и не звучало.

Каков молодец! Настоящий друг!

Почему-то Виктор еще больше приуныл.

— Да. Условия неплохие. Но все же пусть юрист ознакомится.

— Угу. Прямо щас и отнесу. Давай бумаги. — Юрий поднялся.

Идиот!

Чертов барбос! В голове — большая дырка! Как можно было забыть такой важный документ дома?!

Виктор гадливо поморщился, вообразив, какой Ника может устроить спектакль, когда завидит пришедшего Юрия. Зрителей прибавилось — сам Бог велел повторить шоу на бис. Но и откладывать дела из-за глупой девчонки тоже не стоит.

Вернувшись домой, Виктор первым делом нашел нужный документ и передал его Юрию. Кажется, можно потихоньку исчезнуть.

Однако его насторожила непривычная тишина. Странно, Ника не выскакивает навстречу, не кричит, не бросается с оскорблениями. А она всегда бросается — не ругаться, так обниматься.

Что-то тут не то, не в характере Вероники так легко отступать от задуманного. Виктор вызвал охранника, тот ответил, что Вероника как удалилась в спальню, так оттуда не выходила.

Предчувствие подсказывало — надо туда. Только почему-то страшно вдруг не захотелось.

Юрий заметил замешательство друга.

— Иди-иди, — сказал он Виктору. — Я здесь побуду, внизу.

Виктор поднялся на второй этаж, сердце камнем сдавила мутная тревога. Зашел в спальню — и сразу все понял.

Зачем, Ника?

Нет, она не отказалась от задуманного. Вероника настояла-таки на своем — правда, сделала это самым бестолковым способом, на который была способна: она решила пугануть его эпатажной попыткой самоубийства. А что может быть эффектнее, чем горсть лекарств?..

Ника лежала бездыханно, сознание уже покинуло ее. «Все же актриса из нее никудышная, — мелькнула в голове неуместная мысль, — впрочем, режиссер получился бы дельный…»

Вокруг — живописный беспорядок, она — в эффектной позе: голова откинута назад, красивые волосы рассыпаны спелым сеном; вся загадочна, бледна и прекрасна. Рядом с ней Виктор заметил опустошенный флакончик из-под лекарства, а на самом видном месте — ну конечно, записка! Предсмертная, чтоб вы знали, записка!

Тьфу, дура! Дура! Дура! Трижды дурная дура!!!

Записка была написана ярким фломастером, текст гласил: «Ты еще пожалеешь». Выведено аккуратным почерком. Несколько раз переписывала. Возможно, и содержание письма изменяла.

Виктор поднял пузырек, поднес к глазам. Пентобарбитал. Что за гнусное пойло? Кажется, снотворное.

Виктор сделал все, что было в его силах. Лучшая клиника, лучшие врачи, лучшие препараты и лекарства. Но врачи — не боги, и медицина не всесильна.

В своем спектакле, рассчитанном на одного только зрителя, она детально расписала все действия, все акты этой страшной игры со злой теткой-смертью. Не рассчитала только времени наступления антракта — и переборщила с дозой. Организм не выдержал. Врачи вынесли неутешительный диагноз: острая почечная недостаточность, и никто из них не только выздоровления не гарантировал, но даже не прогнозировал вероятности выздоровления.

— Я не хочу умирать!.. Я только напугать тебя хотела!.. — рыдала она в реанимационной палате на гемодиализе. А потом — истерично хохотала и бросала в лицо Виктору страшные проклятия и оскорбления. Потом снова рыдала и в мольбе протягивала к нему руки. «Спаси меня! — кричала она. — За мной скоро придут. Не отдавай меня им!..» И — закатывалась в бурном хохоте.

Врачи беспомощно разводили руками. Ее записка — как насмешка судьбы. «Ты еще пожалеешь» — обещала роковая запись, и внутренний карман Виктора, где хранился этот обрывок бумаги, нестерпимо выжигал сердце.

«Ты выбрала плохой сценарий, детка, — грустно думал Виктор. — Теперь сама себя жалеешь. Поздно, ничего не исправить».

Ника потеряла ребенка. Виктор внезапно испытал ощущение, будто у него украли что-то очень ценное. Отняли нечто важное, о чем раньше он не догадывался и потому совсем не ценил. Только теперь он обнаружил, что, оказывается, совсем не прочь стать отцом, большим, сильным и всезнающим папой, что ему нравилось бы, если б малыш залезал к нему на колени, обвивал шею крохотными ручонками и шептал на ухо: «Хочу игрушку, па…»

И он злился на Нику. Злился за то, что своим глупым поступком она лишила его такой простой возможности испытать такое огромное счастье — быть отцом. «Даже если ты выживешь, Ника, — решил он, — мы расстанемся».

Вероника и не подозревала о принятом решении. Она лежала в палате, уверенная в том, что раз уж она находится в элитной больнице, то для этих врачей не существует ничего невозможного, что они смогут исправить все ошибки, совершенные ею по незнанию. Жаль, конечно, что потерян ребенок, такой выигрышный козырь, с помощью которого можно было манипулировать Виктором. Ну да ничего, как только она выздоровеет, эту карту снова можно будет разыграть.

Подумаешь, выкидыш. Забеременеем еще разок — не сложно…

…Виктор вошел в палату. Ника показалась ему похожей на куклу, некогда очень живую и красивую, а теперь — с поблекшим, словно вылинявшим лицом. Единственно привлекательными на этом личике оставались только глаза — большие, прозрачные, стеклянные… но пустые. Кукольные такие глазенки, позаимствованные у глупышки Барби.

Он смотрел на нее и никак не мог понять, почему раньше она ему так нравилась, почему он жил с ней, почему позволил зачать от него ребенка. И в сердце его царила та же черная пустота, что и в ее глазах.

— Зачем ты это сделала? — сухо спросил он.

— Ты волновался за меня, милый? — Ого, она еще и кокетничать пытается!

Захотелось закричать на нее, ударить побольнее, так, чтобы разбить это фальшивое лицо на осколки. Виктор промолчал, отвернулся, чтобы сдержать эмоции, нервно прошелся по палате. Два шага — вправо, два шага — влево, четыре — вперед, четыре — назад.

Все, можно говорить дальше. Он достал из кармана ее записку, прикинул, не швырнуть ли ей в лицо, но только потряс у нее перед носом.

— Ты сама неужели нисколько не жалеешь о том, что натворила? — холодно поинтересовался он, так и не обнаружив волнения.

— Прости, — тихо прошептала она. — Я не хотела… Не думала, что все выйдет так…

Ее глаза наполнились слезами — такими же стеклянными слезами, как и глаза, породившие эту горькую влагу.

Она явно не прочь открыть новый театральный сезон, но Виктор уже не верил ни слезам, ни раскаянию, ни даже страданиям. Опять игра, сердито подумал он, притворство, варварство.

«Ты никогда ни о чем и ни о ком не думаешь, — со злостью думал он. — Просто потому, что не умеешь это делать».

— Ладно, — сказал он. — Спи. После поговорим.

И вышел.

«После» не будет, Виктор решил не возвращаться. В кабинете врача он сунул тому в руку пухлый конверт с деньгами, распорядился обеспечить пациентке самый лучший уход, попросил звонить в случае новых просьб и пожеланий, а также — информировать об изменениях в ее состоянии.

И на этом поставил точку. Для Ники больше нет места в его жизни. Он попрощался с ней.

На крыльце его ждал Юрий.

— Как она? — заботливо спросил он, заметив хмурый вид Виктора.

Тот рукой махнул — дескать, не хочу… Они молча дошли до машины.

— Что у тебя? Юрист смотрел контракт? — спросил Виктор, когда они отъехали от больницы.

— Да. Только… — Юрий замялся. — В общем, он говорит, что фирма «Арден» пребывает на грани банкротства. Если она пойдет ко дну, то и нам проблем подкинет.

— Понял. Так они, выходит, пытаются выкарабкаться за наш счет?

— Выходит, — подтвердил Юрий. — Но если дела их поправятся, то и мы получим прибыль. Можно помочь друг другу. Решай.

— Пальцы вниз, — быстро ответил шеф. — Зачем они нам? Без них обойдемся.

— Как ты быстр! — недовольно отреагировал Юрий. — А ошибиться не боишься?

— Нет. Обиднее всего долго думать, а потом принимать неверное решение. Еще что есть?

— Да. Помнишь того юношу, которого ты прослушивал? Ну, в тот день, когда… — вновь запнулся Юрий.

— Барсов?

— Ага! — обрадовался Юрий. — Хорошая у тебя память! Ну так вот. Он все-таки нашел себе спонсора, и его будут продюсировать. Кстати, ты тогда метко попал. В самое яблочко! Спонсор учится в Гнесинке, на оперного певца.

— Мне-то какое до этого дело? — хмуро перебил его Виктор.

— Сначала дослушай! Этот спонсор прежде никогда еще продюсерской работой не занимался. — Юрий начал бурно жестикулировать — он всегда так делал, когда нервничал. — Какой-то богатый охламон… короче, он хочет не просто записывать диск нашего Барсова, а снять тому студию и на ее базе организовать собственную продюсерскую компанию. Предлагает нам большие деньги…

— Пальцы вниз! — вновь отрезал Виктор.

— Но он предлагает больше, чем стоит вся эта студия! — возбужденно ответствовал помощник. Это большие деньги, Витя…

— Я не собираюсь никому продавать свою студию, — разозлился Виктор. — Если он не знает, куда девать деньги, пусть построит себе собственную! В любом месте, где ему заблагорассудится!

Виктор не на шутку рассердился.

Юра же обиженно насупился. Оно, конечно, понятно, у человека — свое горе, но зачем же на других срываться да к тому же отказываться от выгодных сделок? Однозначно Витька изначально был не прав насчет Барсова — на пареньке можно было сделать неплохие деньги. Видный, симпатичный, такие девчонкам нравятся, очень обаятельный, особенно когда улыбается… а уж голос — тут Виктор и сам признал, что все выше нормы. Однако же — неформат…

Кто-кто, а Витька разбирается. Сам когда-то Гнесинку окончил с отличием, обладает редким даром, называемым «абсолютный слух», — только певцом не стал. Разонравилось, говорит. Решил бизнесом заняться. Тут и азарт, и искусство, и богатство. И все-таки… Подумаешь, Барсов — неформат! Была б на то воля шефа — сформировали бы Барсова как надо: обтесали, обкатали и намылили бы! А там, глядишь, он и сам бы стал для себя песенки писать, те самые, про два притопа да три прихлопа…

— Останови-ка, — прервал размышления Юрия голос Виктора.

Водитель мягко затормозил. Юра выглянул в окно. Так увлекся своими мыслями, что и не заметил, как подъехали к офису.

— Я — домой. — Виктор протянул ему ладонь для прощания. — Есть кое-какие дела. Если вдруг что-то срочное — звони.

Юрий с кряхтеньем выбрался из машины, махнул рукой вслед и печально проводил автомобиль глазами. Видно, в этот раз Нике удалось выбить его из колеи не на шутку.

Виктор бесцельно бродил по комнатам. Работать не хотелось. Цифры, буквы, таблицы и параграфы — все они, словно сговорившись, попрыгали с мест, разъехались перед глазами, смысл прочитанного испарялся на ходу, так и не успев зацепиться ни за одну извилину под черепом.

Виктор бросил свои бесплодные старания. И опять заходил из комнаты в комнату.

Дом стал чужим. На глаза повсюду попадались вещи Ники. Виктор достал большую дорожную сумку и стал собирать ее вещи. Все без разбора — маечки, туфельки, баночки, колечки, бантики-заколочки и всякую остальную дребедень. Выйдет из больницы и прямиком отправится восвояси.

Все! Надоело. Пускай закатывает свои истерики и устраивает представления перед кем угодно, а он — пас. Сейчас Виктор уже почему-то не сомневался, что Вероника выживет. Такие, как она, живучие, их никаким пентобарбиталом не вытравишь.

Раздалась трель мобильника. Отвечать не хотелось, но он все же посмотрел на высветившийся на экране номер. Не из больницы.

— Да, мам, — произнес он в трубку.

— Как дела у Ники? — спрашивала она, скорее из вежливости; женщины, живущие с ее сыном, мало ее интересовали. Сегодня — одна, завтра — другая. Много чести запоминать их всех.

— Без изменений, — скупо ответил Виктор, не желая вдаваться в подробности своей личной жизни. Его, признаться, несколько удивил вопрос матери — раньше она никогда не вмешивалась в его отношения с любовницами, даже в юности. А уж сейчас и тем более.

— А это действительно был твой ребенок? — неожиданно поинтересовалась она, придавая своему голосу некую старательную безучастность — ну как же, надо ведь скрыть вспыхнувшее любопытство!

— Мам, тебе-то какая разница? — Он опять начал раздражаться. — Его уже нет. Считай, как будто и не было.

— Не будь бессердечным, — сухо осадила она его. — Если этот ребенок — твой, значит, мне бы он приходился внуком. Не забывай об этом обстоятельстве!

— А если не мой? — ехидно переспросил он.

— Вот об этом я тебя и спрашиваю!

Черт побери, ей ведь совершенно безразличны всякие внуки! Она всего лишь удовлетворяет свое любопытство — эту вечную спутницу пустой, бездельной жизни!.. Но в таком случае для чего, скажите, понадобилось звонить именно ему, Виктору? Неужели мало той информации, которой захлебнулась уже вся бульварная пресса?

— Нет, не мой, — соврал он, чтобы сбить с разволновавшейся мамаши охотку. — У меня с ней давно все кончено. Забудь.

Звонок матери только разбередил душу. Ей-то, может, после разговора и полегчало, а ему каково?

Виктору стало казаться, что он мог предотвратить эту беду. Ведь он хорошо знал Нику, знал, что если она что-то вбила в свою упрямую головку, то желаемого будет добиваться любой ценой. И кабы не ребенок, которого она ждала, то черт с ней, пусть бы себе выжирала снотворное хоть по три раза на неделе!

Но малыш… Определенно Виктор не имел права рисковать невинным существом, и теперь он винил себя в смерти еще не рожденного малыша. Надо было защитить его от сумасбродной мамаши! Наверное, следовало уступить ей, пообещать жениться, в конце концов!

Надо было… Если бы… Да, тут не оправдаешься собственным незнанием. Подумаешь, не знал — обязан был догадаться. Умному человеку полагается просчитывать чрезвычайное развитие ситуации, предвидеть все возможные варианты исхода. А уж понять задумки этой глупышки Ники и вовсе не составляет труда.

Виноват? Виноват. Не думал ни о чем, кроме своего бизнеса. Просчитывал, как больше денег заработать, как увеличить прибыль, как не прогореть в делах, а между тем проморгал собственного ребенка. Да лучше б разорился по нулям, стал банкротом, но сохранил то, ради чего стоит жить! А там и сначала все можно построить, любой бизнес — а что, руки-ноги целы, здоровья хватает, в голове покамест не опилки. И значит, деньги — дело наживное.

Но теперь — теперь он ее не простит. Он просто ее выгонит.

Ника умерла на рассвете.

Телефонный звонок прервал тяжелый сон Виктора. Звонили из больницы.

Он понял только первые фразы. После в трубке долго еще раздавался чей-то незнакомый голос, приносящий соболезнования, извинения и утешения.

Виктор слышал звуки, но до него не доходил смысл произносимых слов. Голос казался монотонно-нудным, слова сыпались на него ненужным и бессмысленным треском. Зачем все это? Он не чувствовал боли из-за смерти Ники. Всего лишь принял к сведению, пообещал, что займется оформлением всех нужных документов, организует похороны.

У него было такое ощущение, будто умер какой-то дальний родственник, которого он не видел уже много лет и практически ничего не знал о нем; просто человек покинул бренный мир, и теперь он, Виктор, должен отдать по получении телеграммы долг вежливости. Похоронить, как это говорят, по-людски.

Он не стал ничего сообщать матери. Ни к чему ей лишние волнения и пересуды — мало ли что, все-таки больное сердце…

Но ей сообщили другие. Доброхотов хватает.

— Почему я узнаю об этом последней, дорогой? — вопрошала мать сурово, и Виктор отчетливо видел, как она на том конце провода презрительно кривит губы, любуясь своим отражением в роскошном зеркале. Внешностью мать напоминала Мэрилин Монро, несколько, правда, была тяжеловата на лицо; этакий выживший номенклатурный тип бывшей советской домоуправительницы. — Тем более мне сообщают об этом совершенно посторонние люди!

Ей осталось еще запричитать, брезгливо подумал Виктор. Но нет, мать никогда в жизни не причитала.

— Она что тебе, родная? — уныло ответил Виктор.

— А тебе — нет? — Мать подбавила в голос оскорбленного металла. — Пожалуй, если бы я сама не узнала всех деталей, ты меня и на похороны бы не позвал? Да?

Виктор решился отделаться от матери по-хорошему.

— Завтра! — отрезал он. — В три часа. Приходи, если хочешь. — И добавил: — Только ни к чему тебе…

Самой Нике ритуал ее собственных похорон наверняка бы понравился. Все действо — словно по строгому театральному сценарию. А больше всего ей пришлись бы по душе декорации. Море цветов, богатый черный гроб с многочисленными розовыми бантами и кружевными лентами, она вся в белом, а прекрасным контрастом к ее такому роскошному туалету — ритуальные служащие, облаченные в строгие черные костюмы и белые же перчатки.

Присутствующие — те тоже были разнаряжены соответственно этому торжественному событию. Странно, но все пришедшие на похороны люди хранили отпечаток какой-то четкой, контурной красоты — именно такой, какую Вероника любила при жизни.

— Сама виновата, — грубо бубнила себе под нос мать, стоя в ногах покойницы. Похоже, ее совсем не волновало то гнетущее впечатление, которое способны произвести на присутствующих эти жестокие слова. — Нечего было всякую дрянь глотать. — Она поправила кокетливую шляпку на голове. — А все-таки, сынок, тебе, пожалуй, стоило бы проронить хотя бы пару слез по ней.

Виктор поразился столь нелогичному потоку рассуждений: с каких это пор его черствая родительница предпочитает хлипкие сантименты гордому достоинству? Однако странности материнской мотивации стали ему тут же понятны: то тут, то там по всему кладбищу шныряли папарацци с волчьими физиономиями. Событие, что и говорить, из ряда вон: любовница известнейшего продюсера покончила с собой при довольно туманных обстоятельствах…

А теперь, выходит дело, перед ними надо еще и морду постную сделать?

— Ты же только что сказала: она сама виновата! — Виктор усмехнулся. — Чего ж теперь слезы лить?

— Перед людьми неудобно. — Этот многозначительный довод мать выдвинула со смиренным, мышиным выражением на дряблом лице. Она даже краешек гроба деликатно погладила — такие, смотрите-ка, нежные чувства к уходящему хорошему человеку…

— Перед какими еще людьми? — взвинтился Вик тор. — Да все они, если хочешь знать, все передо мной тут выслуживаются! Захочу, и эти твои люди через скакалочку будут прыгать — прямо здесь, на твоих глазах, перед гробом! Только бы мне угодить!

— А ее родственники? — не унималась мать. — Им ты скакалочку из чистого золота подашь? У них в глазах должны быть не только боль и сожаление, там еще и ненависть! Ты хоть представляешь, как они сейчас тебя ненавидят?

— Да нет у нее никого. — Виктор сразу сник. — Вероника сирота. Детдомовская она…

Сейчас, среди красивой, торжественной публики, Виктору стало пронзительно жаль Нику. Просто по-человечески. Совсем ведь молодая она еще, красивая, хоть и глуповатая, но все-таки забавная. В конце концов, ему когда-то было хорошо с ней. Жить бы да жить!

Виктор давно уже ни к кому не испытывал любви, ни к одной девушке. По крайней мере такой формы любви, при которой можно было, как в романе, броситься на край света, для него просто не существовало.

Есть любовь к родителям (Виктор вздрогнул, вспомнив о матери), к работе, друзьям. К Родине, наконец. И все. Список исчерпан. Такую установку он сделал для себя с тех пор, как его собственные мифы о большом светлом чувстве рассыпались в пыль и прах. И их ветер унес. Любовь — это из области детских сказок. Там — да! Любовь до гроба! Но мы-то живем на грешной земле! В нашей реальной жизни все банально и мерзко.

История — как из пошлого анекдота. Вернулся домой не вовремя, а Вика — в постели! С его приятелем! Омерзительный анекдот! Сам когда-то над такими смеялся громче всех!

Бывшая любовь всей его бывшей жизни. Бывший друг, который, как когда-то он думал, не предаст никогда. А тут — загляденье: голые, напуганные и… наглые.

«Значит, так, — сказал он, почувствовав вдруг невероятную усталость, будто не с бумажками целый день возился, а вагоны разгружал с цементом, — в темпе надели трусы — и марш отсюда. Оба!»

Желания убить их на месте преступления — а об этом гласят не только скверные анекдоты, но и умные книги — у Виктора не обнаружилось. Тоже мне, трагедия эпохи… Не было в нем склонности к пафосным фразам и наигранным жестам.

Изменила? Катись! Хотелось лишь отмыть квартиру.

Так он и сделал. На следующий же день позвонил в специальное агентство, нанял большую бригаду и заказал основательный ремонт. Старую мебель выбросил, новую — купил.

Мать на это только и сказала: «Блажь дурака!»

Ну и пусть. Зато нет больше ощущения, что входишь не к себе домой, а в грязный бордель, где все замарано смрадным дыханием предателей, где стены были свидетелями мухоморных стонов и шакальего смеха.

Между прочим, тогда еще Виктор не был миллионером. Однако с тех пор у него появилось гораздо больше времени, которое он полностью посвятил работе, работе, работе… Таким вот нездоровым усердием он и добился вскоре всего того, что имел сегодня. Своей работой он заполнял свинцовую душевную пустоту, поселившуюся в нем после ухода большой любви, заглушал колющую боль. Ни минутки свободной он не оставлял себе, делал все, чтобы не было у него соблазна вспоминать произошедшее, искать причины, винить себя.

«Ни за что не стану изводить себя самокопанием. Аутомазохизм нынче не в моде. Измена и любовь отныне — как близнецы. Все на одно лицо…»

— Пусть бедняки утешают себя выдумками о любви, — часто говорил Виктор. — Этим они компенсируют свою неспособность к настоящей работе, свою лень маскируют…

Недавно он видел ее. Случайно. Ехал по городу на машине, попал в пробку. Вика шла по улице, нагруженная двумя тяжеленными сумками. Что-то екнуло в груди, стало трудно дышать.

Приехав на работу, Виктор вызвал начальника службы безопасности и дал тому задание разузнать все о Виктории и о бывшем своем дружке. На следующий день у него на столе лежало целое личное «дело», а к нему — увесистая пачка фото.

Она — учительница, преподает в начальных классах, возится с малышней, утирает сопливые носы, учит их уму-разуму и получает гроши. Ей нет еще тридцати пяти, но она очень смахивает на измызганную жизнью бабеху неопределенного возраста.

Он — неудачник, конченый алкаш, скачет с одной работы на другую и отовсюду гоним за злостное пьянство. Пока — нигде не работает, лежит дома на диване, лохматит пивное пузо, скатывается к копанию в мусорных баках.

Вот и вся любовь, ради которой они предали Виктора.

Любовь, как известно, такая штука, что, если нагрянет в гости, от нее не скроешься. Тут не спрячешься и больным не прикинешься. Но Виктора миновала такая беда. А больше ему не удавалось кого-то любить.

Он не тужил и не горевал. Девушки, конечно, нравились, но — не более того. Виктор дал себе крепкий зарок никогда ни в кого не влюбляться — и слово свое сдержал. Но почему-то все его девицы, все как на подбор, оказались похожи на Вику — худенькие, невысокого росточка блондиночки с бирюзовыми глазами. Впрочем, глаза попадались разные. У кого-то — больше голубые, у кого-то — ближе к зеленым, а у иных — и вовсе откровенно синие…

Ника задержалась при Викторе дольше других. Что-то в ней отыскалось эдакое. Ну а глаза — глаза один в один совпали с Викиными. И имя… Вика-Ника…

Все блондинки — непробиваемо тупые и глупые создания! Виктор твердил это себе каждый день, каждый час.

Он не желал больше разочаровываться.

— Тебя деньги испортили, — вздохнула мать.

Она долго наблюдала за его мрачным задумчивым видом. Будто горе не касается их, а только раздражает, мешает, отвлекает от важных дел.

— Меня жизнь испортила, — возражает он меланхолично. — Жизнь вообще вредная штука. От нее стареют, болеют и всегда умирают. Ника — она вон чуть ли не святая теперь для тебя… Но я, ха, пока я жив — буду негодяй бездушный. Знаешь почему? Потому что я деньги умею зарабатывать, а не пьянствую целыми днями по подворотням.

— Что ты говоришь-то такое? — Мать испуганно прижала руки кгруди.

— Что думаю, то и говорю!

— Ладно-ладно, — примирительно засуетилась мама, поглаживая его по рукаву пиджака. — Я ж вижу, как тебе плохо…

Да, ему было очень плохо с тех пор, как в душу к нему влезла Вика. И ведь говорили-шутили всякие знакомые, что не к добру это, когда у мужчины и женщины имена одинаковые. Виктор — Виктория. Сбылось, оказывается, поганое пророчество. Отравила она ему кровь, прошла навылет через сердце, пронзила и распотрошила на кусочки своими колдовскими глазами, охомутала прядями светлых волос. Ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни забыть, ни простить. Только одно и помогает — каторжная работа.

Виктор поискал глазами Юрия. Не сразу нашел в толпе. А когда увидел, чуть не ахнул. Рядом с Юрой стоял тот самый молодой и талантливый (скорее гениальный, уточнил для себя Виктор) Анатолий свет батькович Барсов. Пытается подмазаться, глаза помозолить.

Юрка заметил взгляд Виктора, подошел.

— Как дела? — спросил у него Виктор. — Есть что-нибудь срочное для меня? А то я тут совсем замотался с этими похоронами.

— Все в порядке. — Юрка кивнул на Барсова: — Насчет парня не передумал?

— Нет, — усмехнулся он. — Не передумал. Наверное, кабы я был нетрадиционной ориентации, у него появился бы отличный шанс. Только я, по обыкновению, подыскиваю себе девочек. Хочешь, возьми его себе, он — лапочка.

Юрий только фыркнул. И тут взгляд Виктора наткнулся на маленькую блондинку.

Ну! Накаркал!

Девица — из категории охотниц. Глаза бегают, ищут подходящую кандидатуру — если не на роль богатого мужа, то хотя бы любовника. Ишь, навострила ушки, выслушивает, вынюхивает, выгадывает, высчитывает. Похоже, она услышала его слова, насторожилась.

Юрий проследил направление взгляда своего босса.

— Анжелика, — пояснил он тому на ухо. — Можно просто Лика. — Как ты правильно понял, ужасно жаждет быть певицей.

— Петь хоть умеет? — спросил Виктор, скалясь нехорошей хищнической ухмылкой.

— Нет, конечно. Но уже в курсе, что умение петь — не самое главное достоинство российской звезды.

Что это? Насмешка судьбы? Вика. Ника. Лика. Виктор снова посмотрел на девушку. Черное обтягивающее мини, колготки в сетку, туфли на тонких высоких каблуках. Собралась будто не на похороны, а на вечеринку, Точнее — на главную охоту.

Такие, как она, повсюду пытаются подцепить на крючок какого-нибудь богатенького дуралея, желательно — миллионера. Наживкой выступают молодость и красота. Знакомство на кладбище таких вампирш не смущает.

«Ремонт, что ли, опять сделать?» — почему-то подумал Виктор.

Сумка с вещами Ники так и осталась стоять в той спальне, где она отравилась. Виктор больше ни разу туда не входил. Ату квартиру, где изменила ему Вика, он давно успел продать и теперь жил в большом коттедже с бассейном, садом, круглосуточной охраной. Но мысль о ремонте пришла в голову так же, как и тогда. Ника, разумеется, ему не изменяла. Но если как следует подумать, то тоже предала.

Хотя ремонтом заниматься сейчас некогда, А может, поручить такое ответственное мероприятие Лике? Он снова повернул голову в ее сторону.

«Ей не идет красная помада, — подумалось Виктору. — Красное вообще делает ее вульгарной. Да и черное платье уж очень сильно контрастирует с белоснежной кожей. Блондинкам идут нежные пастельные цвета».

Анна

Аня избегала любви, не хотела ее и панически боялась. «Я уже вдоволь нахлебалась этого великого счастья, — говорила она обычно. — Хватит…» А если она что-то приказала себе, то будьте уверены — сделает непременно, чего бы это ни стоило.

Поклявшись никогда больше ни в кого не влюбляться, она начала постепенно, но неуклонно вычеркивать из своей жизни того, кого по инерции все еще продолжала любить, старательно уничтожала все, что было связано и напоминало о нем. Этаким бесхитростным способом Анна будто убеждала саму себя, что больше не любит его — никакая любовь невозможна в принципе.

Надо сказать, у нее почти получилось. Ей подолгу удавалось не думать и не вспоминать о Сергее — ровно до тех самых пор, пока он не объявлялся в ее жизни снова. Каждая встреча с ним становилась испытанием ее стойкости. Ушедшие было в небытие эмоции снова захлестывали Аню, и они, возможно, рано или поздно заставили бы ее сдаться (и нарушить, таким образом, собственный приказ!), да только сам Сергей поневоле ей помогал. Или вредил, что, впрочем, при определенных условиях можно трактовать как одно и то же…

Едва ей начинало казаться, что сил больше человеческих для стойкого сопротивления у нее не осталось, едва собиралась вернуться к Сергею и предпринять новую попытку начать все сначала, как благодаря его же стараниям они неожиданно ссорились. Он постоянно провоцировал ее на скандалы, истерики, слезы.

Нет, это выходило у него не специально. Как-то само собой. Но Аня между тем четко начинала приходить к пониманию того простого факта, что Сергей — ее некогда болезненно любимый Сергей! — на самом деле ничуть не изменился, — следовательно, не суждено измениться и их отношениям. И значит, вернись она к нему — и все придет к прежнему нежелательному знаменателю: она останется у разбитого корыта, того самого, от которого так мучительно некогда бежала.

Тогда какой смысл был уходить? Нет уж… Уходя-уходи.

Как ни странно, после разлуки с мужем Аня не почувствовала себя одинокой. Даже наоборот — ее вполне устраивала такая жизнь, если уж и не счастливая, то, во всяком случае, тихая и спокойная.

Постепенно в квартире, доставшейся ей после развода, она сделала ремонт. Выбросила все вещи, что они вместе покупали, и переделала весь интерьер на свой вкус. Теперь у нее была любимая работа, любимая сестренка, любимые цветы…

На работу Анна всегда ходила с удовольствием. Ни разу еще в ее жизни не случалось такого, чтобы, проснувшись утром, она хоть на секунду подумала: «Не хочу туда». Позади — шесть лет учебы в университете, год интернатуры. Случалось все — радости, горести, порой было очень трудно, тяжело, невыносимо даже, но Аня твердо знала: этот путь — ее. Это ее выбор, ее призвание.

Ей нравилось быть врачом. Ведь она, став хирургом, осуществила мечту детства и в свои двадцать семь достигла немалого. Анна хоть и была еще совсем молодой, однако, как ей недавно довелось прочитать в своей характеристике, «пользовалась уважением среди коллег, признана хорошим и опытным для столь ранних лет хирургом». С ней действительно часто советовались. С ее мнением открыто считались.

После развода Аня забрала младшую сестренку жить к себе. Нечего ей нервы трепать! Мама, конечно, имеет право на личное счастье, но тем не менее и для Ани, и для Кати этот человек, ее новый супруг, все-таки был и останется чужим. Ему никогда не заменить отца, он — отчим. Это вовсе не означает, что он плохой человек — отнюдь, если маме с ним хорошо, дай Бог, пусть живут и радуются друг другу! Только вот Кате, прямо скажем, совсем не обязательно быть свидетелем их размолвок — а куда без них? — и последующих сцен примирения.

А ведь там, в квартире отчима, даже и уйти-то, если что, некуда. Разве только на кухню? Или в ванной запереться?.. В общем, вопрос о переезде младшей сестры к старшей был решен последней сугубо самостоятельно… никто, впрочем, ни разу особо и не возразил…

Катя очень любила рассказывать друзьям о любви Ани к цветам. Скорее всего не столько даже она их любила, сколько они — ее. Вся их квартира была заставлена горшочками с самыми разнообразными комнатными растениями. Они виднелись отовсюду: располагались на шкафах, топорщились по подоконникам, торчали из пола, крепились к стенам… А те, что не уместились, предпринимали захватнические попытки обвить собой потолок — и не без успеха!

Аня не прилагала особых усилий, просто цветы, стоило им очутиться в ее квартире, сразу же принимались бурно произрастать изо всех возможных углов — ветвились, цвели и вырастали до гигантских размеров. Просто монстры какие-то зеленые…

У себя дома, среди оранжерейных зарослей, где всегда так тихо и уютно, Аня чувствовала себя в полной безопасности. Здесь ничто и никто ее покою не угрожал. Сюда же она убежала от слов Антона — словно желала спрятаться и забыться.

«Не надо! Не надо мне никакой любви!!!» В бессильном отчаянии ей хотелось выкрикнуть эти слова в самое небо. Но разве туда докричишься?

Признание Антона ее всполошило. Аня в тот опасный момент позабыла обо всякой элементарной осторожности, в силу чего тут же проморгала приближение другой неприятности, потому-то и автомобиль, на котором почти бесшумно приблизился бывший муж ее Сергей, она заметила только тогда, когда рассеянно приблизилась к нему вплотную.

И остановилась как вкопанная.

Вот черт! Почему это все навалилось на нее именно сегодня! Обидно ведь — она-то, как ей казалось, давно уже наловчилась избегать этих встреч, даром, что ли, месяцев пять они не виделись. И вот на тебе…

А он, само собой, самонадеянно решил, что это она к нему бежит на всех парах. Вышел из машины, довольно улыбнулся:

— Соскучилась, моя девочка? — Господи, а голос — такой ласковый, такой родной… почти до безумия.

— Чего надо? — грубо оборвала женщина его рафинадное приветствие.

«Спокойно, — сказала она себе сурово. — Думай о пульсе. — А сердце тем временем бешено колотилось… — Твоя норма — от шестидесяти до восьмидесяти ударов в минуту. Если больше — это тахикардия. Меньше — брадикардия…»

Наверное, это глупо — думать о сердечном ритме в такой ответственный момент, но зато чрезвычайно действенно. Помогает успокоиться. Если честно, врачам следовало бы рекомендовать своим пациентам думать в подобных случаях о чем угодно: о розовых слониках, о лампочке в подъезде, о собачонке, поднимающей лапку у столба… не важно, в общем. Только бы всякие третьестепенные мысли помогали отвлечься от того, что внезапно (а значит — с ущербом для здоровья) взволновывает человека. (Ане всегда было удобно переводить мысли на профессиональную основу.)

— Ну, родная! Чего неласково встречаешь? — Сергей перестал скалиться.

«Подъем сегмента ST, снижение зубца R, увеличение зубца Q и отрицательный зубец Т на электрокардиограмме предполагают наличие инфаркта миокарда», — продолжала заниматься Аня самовнушением.

— Эй, о чем задумалась?

— Не поверишь, — сказала Аня. — О сердце.

— Не понял?

— Сердечко, спрашиваю, у тебя как? В норме? Не пошаливает? Пульс? ЭКГ? Давно делал? — частила она.

— Ань, ты чего? — Сергей недоуменно насупился. — Разве не помнишь, с сердцем у меня сроду проблем не замечалось! — Сергей искренне растерялся.

— Вот и слава Богу! У меня камень с души свалился, — с издевкой произнесла она. — Все это время только и думала: как ты там? Не заболел?

Только тут Сергей почувствовал неладное.

— Аня, — начал он примирительно и оглянулся по сторонам, — прошу тебя, не заводись из-за ерунды. Честно говоря, я даже не понимаю, чего это ты так…

— А знаешь что, дорогой, — перебила его Аня. — Хочу обнадежить тебя как квалифицированный врач: у тебя никогда не будет проблем с сердцем. А все потому, что у тебя его попросту нет! А раз нет сердца — значит, нет проблем!

Голос Ани уже почти срывался на крик.

— Вот, пожалуйста! — Сергей откровенно торжествовал. — И кто из нас первый затевает скандал?

Редкая удача! Ему удалось уличить ее в том, в чем она же обычно его и уличала в их частых прежних ссорах.

— Согласна, — сказала Аня. — Я сегодня первая. Но это ничего не меняет. Что тебе от меня нужно? Зачем приехал?

— Поговорить.

— Ты уже второй за сегодняшний день, кто хочет со мной поговорить!

— Кто первый?

Она только сейчас сообразила, что сболтнула лишнего.

— Не важно, — уклонилась Аня от ответа.

— Ты что, провоцируешь меня на ревность?

— Нет. Я провоцирую тебя на понимание такого очевиднейшего факта, как отсутствие симпатии с моей стороны к твоей персоне. Что, не очень внятно выразилась? Сережа, пойми, ты зря приехал.

— Значит, я не смогу с тобой поговорить?

— Нет. А впрочем, ты добрых десять минут уже разговариваешь со мной. Как бы мне поднапрячься и понять, о чем именно?

— А я не понимаю, почему ты меня избегаешь. Ведь ты любишь меня — я точно это знаю! Мы даже ругаемся только потому, что оба любим. И я, и ты… если б не любили, нам все было бы безразлично.

Он замолчал, явно ожидая положительной ответной реакции.

— Дальше-то что? — Аня до последнего старалась продемонстрировать ему крайнюю степень безразличия. Естественно, чем старательнее она подходила к этому простому в общем-то делу, тем хуже у нее выходило. Нервы ни к черту.

— Может, все-таки зайдем домой и там спокойно все обсудим? — предложил Сергей более чем миролюбиво. — А то уже все соседи в окна выглядывают.

— Пусть смотрят. Когда еще им бесплатный спектакль покажут? Тем более что мы с тобой только что вступили в последний акт.

Анна заглянула ему в глаза, она прекрасно знала: он с огромным трудом выдерживал такой ее взгляд. Она умела так посмотреть — пронзительно, с укором, прожигая насквозь.

— Хочешь все вернуть? — Голос у Ани стал вкрадчивым. Не к добру.

— Да, — ответил он с нарастающим подозрением в голосе.

— Прямо-таки все-все-все?

Он с опаской кивнул, все еще не понимая, к чему она клонит.

— Тогда верни мне моего ребенка! — выпалила она ему в лицо.

Сергей не нашел что ответить.

— Ага! Не можешь?

Уже не дожидаясь никакого ответа, Аня решительно обошла его и скрылась в подъезде. Дверь щелкнула.

Сергей вспомнил, что она сменила кодовый замок.

* * *

Аня, сама того не подозревая, била по больному месту. А кабы знала — ударяла бы чаще.

Сергей испытывал вину. С недавних пор в нем замкнуло что-то, и сообщи он это Ане, она ни за что бы не поверила — только в лицо бы ему расхохоталась. А ведь было поначалу так, что все произошедшее казалось некоторой досадной мелочью, неуместным и малозначительным пустячком. Куда там — он даже считал виноватой саму Аню. Договаривались же с ней когда-то — ни-ка-ких детей!

И она, что характерно, не возражала.

И вдруг — на тебе! Беременна! Все бабы такие! До свадьбы белые и пушистые, а как добьются своего — ноготки выпускают…

Самое главное — как это у нее получилось? Он же страховался. Потому и первая мысль, промелькнувшая в раздосадованном мозгу: нетушки, не от меня. Анька — в слезы! Да как, говорит, ты мог так обо мне подумать?! А как прикажете? Не может этот ребенок быть от него! Сергей — не маленький мальчик, слава Богу, в курсе, откуда берутся дети!..

Аня обиделась. И ушла.

Но он любил ее, хотел так, что готов был даже простить эту дурацкую измену. Так и заявил ей в ультимативной форме: избавься от этого «не нашего» ребенка, и все снова будет по-прежнему. Логично? Логично. Не растить же ему, в самом деле, какого-то чужого байбака, тем более что даже своего, собственного, Сергей не хотел!

Тут Аня вообще оскорбилась. И тогда на сторону Сергея неожиданно встала теща.

Впервые ее мать горой стояла за него, хотя прежде всегда была против. А тут — такое!.. Короче, она уговорила Аню вернуться к мужу, вопрос же о ребенке оставила на усмотрение Ани. Та все так же категорически отказывалась от аборта.

А потом… Потом — они ругались каждый день. Естественно, из-за «байбака». Жизнь превращалась в кошмар. Аня уже ничего не хотела, кроме одного: чтобы все оставили ее в покое. Ее и ее ребенка. От Сергея ей было ничего не нужно, в какой-то момент он даже стал ей органически неприятен. Она не желала с ним есть, спать, даже в одной машине ездить.

Однажды все-таки поехала.

Это называется: занесло. Сергей совершенно не успел среагировать, ни педаль нажать, ни руль крутануть, как они уже перевернулись. Никто, к счастью, не пострадал, да и машину только лишь слегка помяло. А вот у Ани, то ли от испуга, то ли от какого-то не замеченного ею микроскопического удара, началось сильное кровотечение. Она потеряла малыша.

Сергей полагал, что ситуация разрешилась сама собой, естественным, можно сказать, манером. Но Аня собрала вещи и захлопнула за собой дверь. После был развод, потом — раздел имущества. Пять лет семейной жизни она легко бросила псу под хвост.

Пожалуй, только с того случая Сергей стал замечать за собой, что мысленно называет потерянного ребенка своим. Убежденность Ани в том, что ребенок зачат именно от Сергея, оказалась заразительна. Иногда он испуганно думал: а вдруг она права, и бэби на самом деле… не-ет!

Нет!

Это «вдруг» стало его преследовать. А он, как ни отмахивался, не мог ничего поделать, хотя… ребенка-то больше нет, ничего уже все равно не исправить, однако отчаянная уверенность Ани в его вине успела сделать свое черное дело: Сергей и сам заразился комплексом вины.

Да-да, он чувствовал себя виноватым! Кто был за рулем в момент аварии? Он! Надо было на дорогу смотреть, а не с Анькой ругаться. Гиблое дело — с, ней ругаться. Даже спорить с ней без толку — все равно она так повернет разговор, что он окажется в дураках.

Но и промолчать невозможно. Она, стерва, кого угодно доведет до белого каления…

…Аня подглядывала за Сергеем в окно, укрывшись за занавеской, видела, как он садился в машину, как развернулся, как медленно отъехал и скрылся, мигая желтым фонарем, за поворотом. Она привыкла подсматривать за его отъездами, всегда так делала с тех времен, когда еще они жили вместе. Раньше при этом испытывала тоску. Но сейчас уже не было ни тоски, ни боли, ни сожаления — только усталость и опустошенность.

И еще — злость. Зачем он мучает ее? Почему не оставит в покое? Когда до его тугих мозгов дойдет, что пути назад больше не существует — он сам пожег за собой все мосты…

И кто из них всегда начинает ссору? С каких слов он там начал, «моя девочка»? Ишь ты, каков! Не твоя! И не девочка! Давно уже…

Им никогда не помириться. Да и была ли вообще хоть какая-то возможность для примирения?..

Крупные ссоры в их семье начались давно, а с того момента, как он узнал о беременности Ани, у него словно крышу сорвало. Он и раньше-то был подозрительным и ревнивым, а тут совсем съехал. Просто откровенно ей не верил, и именно это больше всего оскорбляло. Недоверие. Оно не совместимо с любовью. Невыносимо жить с человеком, который тебя постоянно в чем-то подозревает. Постоянно оправдываться, объяснять, а для Ани любовь и доверие всегда составляли единое органичное целое. Если бы она, например, увидела его в одной постели с другой женщиной, то скорее, пожалуй, поверила бы его словам, его клятвенным утверждениям, что ничего, дескать, «такого не было, ты все не так поняла, это не то, что ты думаешь…» — да-да, она развесила бы уши и полностью поддалась бы таким сказкам любимого человека, а вовсе не своим собственным глазам. Иначе, по ее разумению, было невозможно: раз подозреваешь в чем-то, зачем любишь того, кто готов предать? Раз не любишь, зачем находишься рядом с ним? А если не любят тебя?

Аня потеряла уверенность в том, что Сергей ее любит. Потому и ушла. Любит, не любит… мысли — как маятник, то в одну сторону, то в другую… Осточертело!

Но Сергей быстро прибежал за ней. Ты чего, кричал, глупостями занимаешься? Давай не дури, возвращайся!.. Черта лысого она вернулась бы, но мама тогда совершенно некстати вмешалась. «О ребенке подумай! Ему отец нужен», — сказала она, зародив еще одну дилемму: возвращаться — не возвращаться?

Вернулась. И вот теперь винит себя за это. Не возобнови она тогда отношения с мужем, не оказалась бы в одной с ним машине, не ругались бы, не попали в аварию. Она не потеряла бы ребенка. Как знать, может быть, в нем взыграли бы отцовские чувства и прекратилась его беспочвенная ревность, а там, глядишь, все бы наладилось.

Если бы… Может быть… Сплошное сослагательное наклонение, однозначное вычитание… Случилось то, что случилось.

Но даже при таком раскладе шанс примирения был, Аня по крайней мере сама допускала подобную возможность. Она все еще любила, пусть даже отказывалась признаться в этом самой себе. Скажи он ей хотя бы раз «прости» — и она простила бы. Потому что знала: любовь прощает все.

Это так на самом деле легко — простить любимого человека. Ну, ошибся. А кто не ошибается? Ну, погорячился. Так и она сгоряча наговорила ему немало обидного. Ну, был не прав. Однако раскаивается ведь!.. Тогда почему ничего этого не сказал? Вместо этого повел себя так, будто утрата не рожденного, такого желанного для Ани ребенка значит для него не более чем избавление от обрыдшего больного зуба!

А что при этом чувствовала она, его никоим образом не интересовало — ему, по всей видимости, даже в голову не приходило спросить.

Со временем Аня научилась гасить эту боль. Надо просто об этом не думать и не говорить, а заодно всякие поползновения со стороны других пресекать. Поначалу вид прогуливающихся молодых мамочек с колясками обжигал ее жгучей болезненной волной, детские голоса и плач соседского ребенка слепили ей разум. Со временем мама убрала из квартиры все детские вещи, что Аня заготовила заранее специально к рождению малыша. Дело, кажется, стало налаживаться, однако однажды Аня наткнулась все же на малюсенькие детские пинетки. Голубенькие такие, нежные, с неповторимым, неуловимым ароматом чего-то навсегда потерянного… Аня приметила их в магазине для новорожденных, а приобрела — буквально за полчаса до той роковой аварии. Пинетки, оказывается, долго лежали в ее сумочке, которую она получила по выписке из больницы. Как же было ей плохо! Как страшно и одиноко! А говорят, время лечит…

Постепенно, конечно, любое горе стихает. Даже для Ани. Больно становится только тогда, когда думаешь о своей беде. А если выбрасывать все из головы и замыкать себя в железную клетку — тогда ничего, вполне можно жить…

Каждый раз, когда она встречала или даже просто где-нибудь видела Сергея, в нее непроизвольно забирались прежние кошмарные воспоминания — вероятно, срабатывал условный рефлекс. Аня где-то слышала, что дружные семьи горе только сплачивает. Но они с Сергеем не принадлежали к категории «семей-команд», «семей-кулаков» — у них на тот момент уже намечался серьезный раскол. И случившаяся беда только сильнее развела обоих по углам. А потом — и по баррикадам. Ни Аня, ни Сергей — оба они не нашли в себе сил пережить трагедию вместе, это удалось только тогда, когда каждый оказался сам по себе.

Порой Ане казалось, что Сергею приходится намного труднее, нежели ей, — тот, кто виновен, отчетливее чувствует боль. В такие мгновения страстно хотелось пожалеть его, приласкать, просто уткнуться в его плечо, прижаться, почувствовать тепло его тела, объятия сильных рук, услышать его шепот. Он бы сказал тогда: «Это пройдет, все будет хорошо…» Однако Сергей либо уходил от разговора, либо недовольно смотрел и ворчал: «Опять плачешь?»

На самом деле Сергей просто не знал, как себя вести. Чувство вины? Так он далеко не сразу его испытал, а потому особо не переживал. Все обошлось, Аня жива-здорова, только вот плачет часто. Бесконечно даже плачет, ревет белугой. Вид плачущей жены раздражал и ввергал в полную растерянность — мужики боятся женских слез, теряются при виде их.

Аня, конечно, и раньше плакала. По разным, незначительным, с мужской точки зрения, причинам. Ну да ладно, женщинам виднее, когда плакать, тем паче им повода не давай, они его сами всегда сыщут. Хочется заняться мокротой — пожалуйста! Поплакала? Перестала!

Но чтобы так вот?! Без малейшего перерыва?! Да она весь дом уже заревела! Какие нервы надобны, чтобы выдержать это?!

Когда Аня собрала вещи и ушла к маме, Сергей даже подумал с облегчением: ф-фух, к лучшему! Пусть там ревет. Успокоится — и вернется. «Все пройдет, все будет хорошо», — успокаивал он себя.

Время шло, Аня не возвращалась. Обычно она первая мирилась. Может, теперь она посчитала, что он должен прийти? Ага, щас! Стоит дать слабину — и потом постоянно будешь бегать. Ничего, вернулась тогда, вернется и теперь, он в этом ни на грамм не сомневался.

И все-таки пошел первым.

Аня уже не плакала. Сергей обрадовался, усмотрел в этом хороший знак. Оказалось, все наоборот. Она была спокойной, до безразличия холодной и равнодушной. Будто и не было в их жизни ничего хорошего. Она предстала перед ним абсолютно незнакомой, такой, какой он никогда прежде не знал. И слов таких обидных никогда раньше от нее не слышал. Бывало, раньше, во время прежних ссор, она бросала в горячке всякую мерзость, но даже в самом отчаянном запале такого Сергей от нее не получал.

Аня поступила жестоко: зная все его слабые места, каждое слово заряжала в цель. Сука, лучше бы плакала…

Но слезы закончились. Родилась ненависть.

Аня теперь мстила.

После каждой встречи с Сергеем, неизбежно заканчивающейся упреками и обвинениями, Аня испытывала чувство щемящей тоски. Почему так получается? Куда ушло былое ощущение переполненности счастьем, когда, казалось, еще немного — и перельется через край! А ведь так хотелось вернуть все назад, все изменить, вновь увидеть диковатый, лошадиный трепет его взгляда, наткнуться на грубоватые, но такие знакомые и всегда желанные ласки. Время от времени она просто скучала по его подмышкам, слегка пахнущим терпким мужским потом.

Почему-то этот родной запах помогал когда-то успокоиться…

Хотелось завыть по-собачьи, жалобно и надрывно — заголосить от одиночества, от разлуки и горечи обид, от сводящих с ума воспоминаний.

Странно, но чаще почему-то вспоминались не ссоры, а радостные и светлые моменты, дни их любви и безмятежности. После таких мыслей она еще острее понимала, что все это утеряно для нее навсегда. Былое счастье невозможно вернуть, в прошлое больше не будет пути. И если бы хоть кто-нибудь сказал, что может свершить для нее это чудо, она, ни секунды не задумываясь, согласилась бы заплатить за это самое чудо любую, какую угодно высокую цену.

Аня позволяла себе быть слабой только тогда, когда оставалась одна и никто бы не застал ее врасплох. «Господи, подари мне такое, — молилась она по ночам в собственную подушку, утомившись от бесконечных рыданий, — или прекрати уже эти мучения!» Случалось это редко. В остальное время приходилось быть сильной и гордой.

Но от себя не убежишь, себя не обманешь. И от воспоминаний не избавишься.

Аня часто думала о причинах, которые не просто разлучили ее с Сергеем, но разрушили их любовь. По идее это должны были быть какие-то мерзкие, откровенно недобрые моменты их совместной биографии. Память, правда, почему-то предательски подбрасывала ей совсем иные картинки, подсовывала самые светлые и радостные дни их бывшей любви, из тех достопамятных времен, когда их ссоры оказывались всего лишь безобидным развлечением, легким и преходящим способом увидеть и получить подтверждение того, что тебя любят так же сильно, как и ты. В ту пору им обоим с Сергеем казалось, что любовь никогда не иссякнет и ничто, абсолютно ничто не сможет разрушить такое сильное чувство!

В хороших, ярких сказках никому не удается разлучить два сердца, бьющихся в унисон и слившихся в единое целое…

И Аня снова и снова погружалась в прошлое, зарывалась в нем глубже и глубже, почти захлебывалась от сладкой неги тех далеких минут, что безвозвратно ушли в никуда… какого дьявола теперь невероятным образом они всплывают из пыльных закоулков ее памяти?! Порой думалось ведь: ну все, забыла, счастье навсегда утрачено-утеряно, но — на тебе, получи подарок!.. Проклятая память…

Чаще всего вспоминалось море. Анна физически ощущала биение прибоя, запах горькой соли, водорослей и устриц. Она закрывала глаза и воочию наблюдала, как медленно покачиваются в прозрачной воде студенистые медузы с яркими бахромками по краям.

Теплое ласковое море волнами окатывало их разгоряченные тела. Но не яркое южное солнце было виновато в том, что кровь буквально вскипает, стучит в висках и острое желание охватывает от одной лишь мысли о любимом человеке. Если он находится рядом, ничто не остановит безумный порыв страсти — ни присутствие посторонних людей, что загорают рядышком на пляже, ни косые взгляды прохожих на улице, ни откровенно-любопытные смешки, ни неодобрительные перешептывания.

Аню и Сергея ничто это не волновало. Чужие люди для них просто не существовали, им не было места в том мире, где находились они. Это и есть любовь, испепеляющая до углей страсть, когда кажется, что если сейчас, сию минуту не прикоснешься к любимому, то мгновенно умрешь, испаришься, разложишься на миллиард пустых мельчайших и бесполезных составляющих. Прервешь поцелуй — задохнешься.

…Медовый месяц, бархатный сезон, тихий южный городок недалеко от Сочи под названием Дагомыс. До этого Аня слыхом не слыхивала о таком городке. Достать путевку в сам Сочи не удалось, все заранее оказалось распродано, вот и пришлось брать направление в этот маленький провинциальный городишко. Аня поначалу крепко расстроилась, даже накричала на Сергея, упрекала его, что ничего-то он толком организовать не способен, импульсивно кидала в него какие-то вещи, что специально куплены были для долгожданной поездки… Бурная та размолвка закончилась таким же бурным примирением. Сергей всего-то и сделал, что остановил ее суматошный крик долгим поцелуем… и она ответила… а потом со стоном прижалась вдруг к его сильному мускулистому телу.

Он раздевал ее, она — его. Торопилась, словно опасаясь, что опоздает черт-те куда, в спешке путаясь в пуговицах и застежках.

— К черту их, — прохрипел он, яростно срывая с нее белье. Нежное кружево лопнуло с жалобным хрустом.

«Придется покупать другое…» Наверное, это была последняя более-менее трезвая мысль, промелькнувшая в ее гаснущем сознании. После этого она просто перенастроилась на другую частоту, и они унеслись в далеком, не известном никому направлении… Под ее пальцами тоже что-то щелкнуло. Она не нашла сил сообразить, что же там такое сломалось…

Изможденные и удовлетворенные, они долго потом лежали на полу, в самом центре комнаты. Аня приподнялась на локте и, окинув взглядом комнату, звучно расхохоталась. Сергей, не понимая, что ее так развеселило, тоже стал смеяться, поначалу просто за компанию, но затем — уже совершенно искренне. Настолько заразительно и звонко заливалась на весь дом Анюта.

— Нет, ты только посмотри, что мы тут с тобой натворили! — давясь от смеха, еле выговаривала Аня и снова смеялась.

Комната была похожа на поле после брани. Яркими разноцветными пятнами повсюду валялась одежда: купальники, маечки, тортики, брюки, рубашки. На кресле, наподобие алого знамени, распласталось махровое полотенце, а в довершение картины — Анины трусики, одиноко свисающие с люстры. И при всем этом неповторимом великолепии — они, двое счастливых дураков, растелешились голышом на полу и смеются аки ненормальные.

— Как они туда попали? — показывает на люстру Сергей, недоуменно поглядывая на жену.

— Думаю, это у тебя надо поинтересоваться, — отвечает она совершенно вроде бы серьезно, но в тот же миг, наткнувшись на его взгляд, такой одновременно растерянный и хитрый — с таким взглядом можно замышлять самые несусветные пакости! — снова срывается на громкий безостановочный хохот.

Месяц после свадьбы недаром зовется медовым. Точно такими же сладко-тягучими оказались и эти сумасшедшие дни. То ли палящее солнце как-то по-особенному им светило, то ли морской соленый ветер так нескромно развевал волосы Ани, что она была красива, как никогда. Еще ни разу Сергею не удавалось сдержать себя, и он прижимал, прижимал, прижимал к себе ее податливое гибкое тело. Аня не сопротивлялась, не одергивала его тривиальностями типа «На нас же смотрят…», не стеснялась выражать свои чувства столь же откровенно.

— Нас здесь никто не знает, — шептала она ему на ухо. — Мы можем делать все, что захотим. И мы будем делать все…

От одного его взгляда она плавилась, словно вылеплена была из воска. Желание, если Сергей долго не утолял его, доходило до высшей точки кипения и взрывалось самым непредсказуемым образом.

Как-то они были в магазине. Обыкновенный такой типовой магазинишко, каких на всем курортном пространстве полным-полно — плавки-купальники, ракушки, масса всевозможных бестолковых сувениров… Аня и Сергей совершали здесь свой традиционный ежедневный шопинг… И вдруг у какого-то прилавка с цветастыми рубашками Анна посмотрела на мужа какими-то новыми, пьяными глазами, ноздри ее принялись подрагивать, как у хищной кошки перед решающим броском. Она редко так выглядела, даже когда страстно хотела его.

Сергей почувствовал, что плавится.

— Вернемся? — спросил он жену хриплым шепотом.

Аня ничего не ответила, молча ухватила его за рукав футболки и рывком увлекла куда-то в конец магазина. Там, по-прежнему не говоря ни слова, она с силой втолкнула сходящего с ума в полутемный коридор, что оказался расположен прямо под лестницей, странно, откуда он только тут взялся…

— Давай сделаем это по-быстрому, — шептала она ему на ухо со звериным придыханием, сильно прижимаясь к нему так, будто вдавливала свои чресла в его. Сейчас она знала: Сергей этого хотел, ему придется по душе именно такая ситуация, при которой она сама проявляет решающую и решительную инициативу!

У Сергея даже в горле пересохло. Он судорожно сглотнул и сделал шаг по направлению к ней, как вдруг…

Дверь подсобки, на которую он облокачивался, открылась!

Никого. Только мешки и коробки. Они юркнули в какое-то мрачное складское помещение.

Тут он грубо содрал с нее легкие джинсики, затем руки его сами по себе разделились: одна, назойливая и неловкая, упорно задирала топик, являя молчаливому подземелью грудь с острым соском (как это правильно, что человеческий глаз способен быстро привыкать к темноте!), вторая — яростно пробиралась под трусики, в некие божественной сладости влажные недра… Бессовестная парочка так торопилась, что им и в голову не пришло хоть как-нибудь подпереть за собой входную дверь.

Вошедшая в самый разгар их страсти неопрятная толстая женщина — по-видимому, она работала здесь, в этом же магазине — ахнула. Не каждый день застаешь в подсобке влюбленную парочку, да еще самозабвенно отдающуюся безудержному сексу в самых непристойных позах!

Королева кладовой немного постояла в оцепенении, но тут мужчина — здоровый жеребец с волосатыми лапами! — устремил на нее свои мутные зрачки и сделал незаметный жест пальцами: исчезни, дескать… Бедная кладовщица стремительно выскочила и с силой захлопнула за собой дверь.

Отдышавшись, она — о боги! — не придумала ничего лучше, как… вновь заглянуть туда, откуда ее только что выперли самым бесцеремонным образом. Одним только глазком, из женского чисто любопытства!.. Бессовестная парочка даже не прервалась!

И тогда она снова, уже аккуратно, прикрыла за собой дверь. Ну и ну! Кладовщица даже рассмеялась. Такое не в каждом порнофильме увидишь! Туристы, не иначе. Только они могут так вот… Совсем стыд потеряли.

Она снова рассмеялась и теперь уже преспокойно отправилась по своим делам.

А ведь даже медовый месяц апогеем их любви не стал. В обычной семейной жизни Ани и Сергея и после того морского отдыха находилось немало места радостям — как маленьким, так и большим, как тихим, так и шумным. Все эти события необъяснимым образом врезались в память, и их теперь оттуда нельзя ни вытравить, ни каленым железом выжечь.

Воспоминания наползали на Аню из закутков сознания, где прятались неуловимо, и происходило это в самые неподходящие для нее моменты. Они буквально преследовали ее и не давали дышать.

Ну вот — снова…

Она помнит, помнит все, каждую частичку его тела, каждый вздох его и стон. Из тысячи звуков она узнает его дыхание, не спутает его шаги ни с чьими. Если бы Ане повязали на глаза повязку и ее поцеловало бы множество мужчин (да что там поцеловали — всего лишь прикоснулись бы!), она угадала бы своего ненавистного Сергея из миллиона… нет — миллиарда!

— Тебе просто не с кем его сравнивать, — заявила ей как-то Маринка, одна из немногочисленных подруг, с которыми Аня позволяла себе немного пооткровенничать. — У тебя ведь, кроме него, никого и никогда не было. А вот попробуй-ка внести в свою жизнь разнообразие — глядишь, еще кто-нибудь понравится… Есть такие кобели, от их усердия кровать горит! А ты у нас девка горячая, тебе такое вот горение в самый раз будет!

— Угу, — с сомнением промычала Аня. — Нет уж, это ты не знаешь Сергея. Все твои кобели по сравнению с ним — спичка, вспыхнули — и погасли. Все у них, как в армии по команде «тревога»: пихнули, выпихнули — и привет. Отбой!

Нет, не права Марина. Не нужен ей никто. Эти глупые мясистые мачо ни в чем не сравняются с Сережей.

А перед глазами у Ани картинки воспоминаний снова так и мельтешили.

Вот Сережа, нежный, с цветами в руках встречает ее после занятий в университете. Под завистливые взгляды сокурсниц она целуется с любимым человеком, отводя руку с букетом за спину, чтобы не мешал.

Вот Сережа, заботливый, подъезжает к больнице к концу рабочего дня — переживает, как бы Ане не пришлось добираться до дома по темноте, мало ли…

Вот Сережа романтичный: обнимает ее за плечи, они вдвоем — на балконе, он показывает ей знакомые издавна созвездия. Большая Медведица, Гончие Псы, Волосы Вероники…

Как-то был день, когда она, вернувшись с работы пораньше, застала его на кухне. Странное дело — Сергей был облачен в фартук. По всей квартире распространялся ванильный аромат торта, который он готовил, чтобы сделать Ане приятный сюрприз. Он словно чувствовал, что Аня сегодня не задержится на работе… Она прошла в комнату переодеться, а там — ба! — все уже приготовлено для встречи чудесного вечера на двоих. Стол под белой скатертью, ведерко со льдом, а из ведерка зазывно выглядывает бутылочное горлышко — Сережка приготовил для нее любимое «Советское»… ваза с цветами, свечи, хрустальные фужеры… Аня так обрадовалась, что кинулась Сергею на шею, обнимала, целовала его как была, полураздетая.

Он довершил начатое. Помог окончательно раздеться, подхватил на руки, уложил на диван. Они так интенсивно любили друг друга, что старенький, видавший многое на своем веку диван взял да и не выдержал — в какой-то момент (подозреваем, в самый интересный) что-то надрывно в нем хрустнуло, одна из ножек подкосилась, и любовники в обнимку скатились на пол, нисколько не прервав своего увлекательного занятия. Без всякой запинки они и продолжали, прямо на жестком полу.

Так надежней: пол-то — никуда не денется, не провалится! Хотя кто его знает? Случаи разные бывают.

Вот соседи снизу удивятся!

Как же они тогда были счастливы! Торт они в тот день так и не попробовали — он сгорел напрочь. Сергей шептал ей что-то на ушко, что-то волнующее, неразборчивое, ласковое, как вдруг… Она даже удивилась, насколько резво сорвался он с их импровизированного ложа, вскочил и со стоном умчался на кухню.

Аня оторопело смотрела ему вслед. Лишь когда она услышала его раздосадованный вопль, догадалась, что произошло.

С дружным смехом они отскребли от духового шкафа прах, что еще несколько минут назад так настырно претендовал на звание торта, и распили за его упокой бутылку шампанского, торжественно восседая за столом абсолютно голые. Зачем без конца одеваться-раздеваться? Влюбленные так увлеклись своим упоительным счастьем, что им ни на минуту не пришло в голову одеться, и в дверь, конечно же, по всем неписаным законам жанра, кто-то позвонил.

Сергей, в чем мать родила, пошел открывать. Аня же спохватилась только тогда, когда заслышала голос соседки, — увы, роковым образом ее одежда в эту тяжелую минуту пребывала в другой комнате, и для того, чтобы взять ее, необходимо было миновать коридор.

Аня осторожно выглянула из-за двери.

Соседка изумленно таращилась на обнаженного Сергея, а он, словно издеваясь, кривлялся, принимая такие позы, какими изгаляются культуристы на своих специальных шоу. Женщина заикалась, лепетала что-то маловразумительное, а завидев Аню, и вовсе улетучилась, резко развернувшись на месте…

Аню разбудил звонок.

Полусонная, она добрела до двери и, не утруждая себя изучением гостей в глазке, открыла. На нее смотрели, радостно улыбаясь, Лешка и Маринка. Свеженькие, бодренькие, подтянутые. Почему-то отяжеленные увесистыми чемоданами.

— Извини, мы без предупреждения, — громко затараторил с порога Алексей, — к друзьям ведь можно, да? Ведь запросто?

— Кажется, мы не очень вовремя, — одернула его Марина и критически осмотрела хозяйку. — Разве не видишь, наша Аня спала. Возможно, не совсем одна.

Лешка перевел изумленный взгляд с Марины на Аню.

— Заходите, что ли, побыстрей. — Аня беззастенчиво зевнула. — Я, если кому интересно, просто спала. Одна. Так что не нужно ничего домысливать.

— Анька! Десять утра уже! Как можно спать! — Леша и Маринка выдали это хором.

— День вчера выдался трудным.

— На работе? — так же синхронно гаркнула парочка, с кряхтеньем протискиваясь в прихожую.

— И не только.

— Что еще?

Аня остановилась перед зеркалом в прихожей. Кажется, под глазами обозначились мешочки.

— Серега приезжал, — ответила она сквозь зубы, демонстрируя, что не очень расположена об этом говорить.

— Чего хотел? — быстро спросила Марина, она явно торопилась, прекрасно зная, что Аня вот-вот может наложить табу на столь щекотливую тему.

— Любви, — последовал лаконичный ответ. — А с ней — ласки.

— Ну а ты? Неужто отказала?

— Ага. — Аня снова зевнула.

Какого черта они так рано? Подумаешь, десять часов… Им бы накануне признался в любви зеленый недоросль, она б посмотрела…

— А теперь чё, жалеешь? — вмешался Леха и тут же наткнулся на Анин выразительный взгляд. — Понял, — сказал Леха. — Отваливаю и спешу к вам с искренними извинениями. — Он вдруг замер на месте прямо посреди кухни, где вовсю уже хозяйничал по-свойски: беспардонно сунул нос в недра холодильника (пугающая пустота его явно разочаровала Леху), обследовал содержимое немногочисленных полочек и шкафчиков, что сиротливо ютились по углам. — Анют, помни: если у тебя вдруг возникнет желание кого-нибудь прикончить, я в твоем списке буду вторым. После твоего супружника.

Все весело рассмеялись. Успевшая было наэлектризоваться ситуация разрядилась.

Лешка всегда был таким. Сначала ляпнет что-нибудь бестактное, потом сам же удивится — как это я так оплошал, и сам же с легкостью обстановку нормализует.

— Ох, Леш, ты и мертвого достанешь. — Аня уже не сердилась.

— Работа у меня такая. У меня еще ни один пациент не умер.

Аня возразила:

— Это потому, что ты к себе на операционный стол берешь людей здоровых, а ко мне после твоего рукоприкладства они попадают полумертвыми.

— А ты что же, многонароду загубить успела?

— Лучше и не спрашивай. Сейчас начну считать, так и до вечера не управимся. Покормить вас некогда будет.

Алексей и Марика были однокурсниками Ани. Лешка по окончании института стал пластическим хирургом, Марина — анестезиологом. Они поженились на четвертом курсе. После учебы Алексей поехал погостить к тетке в Москву, да так и остался там — нашел работу в каком-то институте красоты. Каждый год они возвращались в родной город, приезжали сюда в отпуск и останавливались у кого-нибудь из друзей.

Чаще всего — у Ани.

— Замужняя женщина похожа на корову, — беззаботно рассуждал Алексей, сидя у Ани на кухне, покуда Марина распаковывала в спальне чемоданы. — Кстати, кофе у тебя — м-м, бесподобный!

— Сейчас я этот кофе тебе в глотку залью, — раздался возмущенный голос Марины. — Это я-то похожа на корову?

— Не надо, дорогая, — поспешно возразил муж. — Кофе, предупреждаю, очень еще горячий. Ты же анестезиолог, а не садистка!

— Не отвлекайся! Я, кажется, задала тебе вопрос.

— Не переводи стрелки на себя. Я о тебе даже не думал. Лучше не перебивай меня и дальше слушай. Бери с Ани пример. Она вон слушает и знай себе кофею подливает…

— Она, к твоему счастью, просто не проснулась еще. — Марина присоединилась к компании. Странным образом голову ее уже украшали разноцветные бигуди. Когда успела нацепить? — Поверь, уж я-то ее хорошо знаю, ей для нормального пробуждения не меньше двух чашек надо, — прокомментировала Марина.

— Леша, ты лучше продолжай… — Аня лениво сдувала пенку со своего капуччино. — Почему на корову-то?

— А потому, — ответствовал Леха, сердито косясь на жену, — что замужняя женщина успела уже добиться всего, чего хотела. А именно — вышла замуж! Ей теперь ничегошеньки не надо. Почему, снова хотите вы поинтересоваться? Она считает себя успешной, состоявшейся, добравшейся до некоего условного жизненного… э-э… экватора… И вот тут, в свете преломления жизненных ценностей, такая женщина совершенно перестает следить за собой. Многие, например, толстеют. — Он снова покосился на супругу и на всякий случай аккуратно пододвинул свою кофейную чашку поближе. — А поскольку бороться с лишним весом невероятно трудно, замужняя женщина со временем все больше опускает руки. А чего ей мучиться? Нет больше основополагающего жизненного стержня, программа-максимум выполнена, двигаться больше некуда. И незачем.

— Не все ж такие, — с сомнением возразила Марина. — Или все-таки — все?

— Не все. — Определенно реакцию Леха имел трезвую да резвую, ибо по интонации Марининого голоса явно наловчился быстро ориентироваться в ответах. — Не все, но подавляющее большинство. Другое дело — женщины незамужние. — Глаза разболтавшегося хирурга подернулись тут мечтательной поволокой. — Они в постоянных гонках, им надо держать себя в хорошей форме — ну, на случай, скажем, ежели подвернется интересный объект. Она начеку, она — Артемида, этакий бодрствующий вампир, и ее дежурство длится двадцать четыре часа в сутки… Даже если такая женщина не ставит перед собой цель выйти замуж, то подсознательно она все равно оценивает всех мужчин подряд с точки зрения потенциальной пригодности: этот — подходит, этот — фигня, не герой ее сердешного жизненного романа…

— Кажется, ты, Леша, смотришь на всех женщин с профессиональной точки зрения, — вставила Марина. — Как анатомический атлас разглядываешь. Тут — отрезать, там — добавить…

— Ну-ка попробуй на меня так посмотреть. — Аня довольно рассмеялась.

— И посмотрю! — сурово предупредил Леха и для убедительности даже пальцем пригрозил. — Лучше не нарывайся!

— Посмотри!

— И посмотрю!

— Так посмотри наконец! — И Аня, и Марина уже попросту громко смеялись, весело наблюдая, как Леха, не слишком довольный складывающимся для него оборотом, пытается увернуться.

— Посмотреть, значит? — сделал Леха последнюю попытку. — Что ж, сама напросилась…

— Да не тяни, говори быстрее!

— Эх, — обреченно сказал Леха и залпом допил остывший кофе. — Эх… Ну хорошо, слушай! Ты, Анька, конечно, не вампир, пусть даже номинально и не замужем. Но уже и не елочка-припевочка в разноцветных и пропахших нафталином бигудях. Ты — определенно посредине! Но, увы, середина эта вовсе не золотая. И даже не серебряная. Твоя середина, Анька, уж ты не обессудь, представляет собой этакую перезревшую массу с недозревшими компонентами… — От неожиданности женщины ахнули. А Леха, сердито зыркнув на них, спокойно продолжал, причем голос его с каждой новой фразой все больше приобретал обертоны холодного и беспощадного бичевания: — Ты, как я уже обмолвился, не замужем. Стало быть, должна, согласно теории, пребывать в состоянии напряженного охотничьего азарта. Где там, дескать, мой суженый-ряженый, ни хрена не судьбой отряженный, а отряженный лишь одним-единственным волевым женским усердием? Ищу тебя, ищу и изнываю!.. Именно в таком волнительном состоянии вечного поиска ты обязана была бы находиться, поскольку в принципиальном плане тебе полагается быть охваченной поиском счастливой семейной стабильности. Но! — Леха в этом месте сделал многозначительную менторскую паузу, и обе слушательницы, как завороженные, проследили взглядом за эффектным перемещением его взметнувшегося указательного пальца. — Это — неправда, и все мы прекрасно об этом знаем. Почему?

— Почему? — эхом переспросила его Марина.

— Отвечаю! Потому что Анька уже успела побывать замужем! И из данного волнующего мероприятия сделала малоутешительный вывод: там очень плохо кормят!

В итоге влюбленные рассоединились, а наш клиент… э-э, я хотел сказать, клиентка, то бишь наша Анька, очутилась в некотором подвешенном состоянии: семейная замшелость ей, с одной стороны, покамест не грозит, но и замуж ее на данный момент, по всей видимости, не затащишь калачом!

— Тьфу ты! — Анна улыбнулась. К удивлению и облегчению всех присутствующих, она совсем не рассердилась на недобрую речь Лехи. — Я думала, ты что-нибудь новое скажешь, оригинальное… но мы тут услышали только какие-то сырые шовинистские умозаключения. Признайся, на ходу изобрел? Наверняка ведь только бы было что сказать?..

— А я и не напрашивался в выступающие! — довольно ответил Леха. — Сами пристали… Но одно, Анька, я могу спрогнозировать для тебя совершенно однозначно: рано или поздно тебя такая непонятная ситуация крайне не устроит. Это просто должно будет чем-то закончиться.

— Чем, чем! — воскликнула Марина. — А ничем особенным! Аня всего лишь выйдет замуж повторно, вот и все!

— Да нет. — Леха озабоченно почесал затылок. — Замуж она, может, и выйдет, но… скажем так, будут нюансы. Какие именно, не знаю, но это — полностью в ее характере…

Анна почувствовала, что настала пора прервать дискуссию. Что-то разговор далеко зашел — начался вроде с хохмы, а трансформировался в беззастенчивое препарирование ее личной жизни.

— Ладно, — сказала она. — Хватит обо мне! Чего это вы час уже как прибыли, а своими новостями толком еще так и не поделились?

Однако Марину не так-то просто было сбить с толку. Она явно раззадорилась — правда, не в самом выгодном для Лехи направлении.

— Так… — произнесла Марина нехорошим голосом. — А ну-ка посмотри мне в глаза. — Марина ревниво ухватила мужа за рукав и развернула его лицом к себе. — Признавайся, гаденыш, тебе Анька всегда нравилась?

— Всегда, — легко согласился тот.

— Чего же ты на мне тогда женился? Почему ж не на ней?

— Да ты глянь на нее! Она же неприступна! Крепость Измаил, а не женщина, Снежная королева, ё-моё! Притронешься — и замерзнешь.

— А я, значит, доступная?

Раздался, к счастью, звонок в дверь. Аня пошла открывать.

Соседка. Лицо почему-то недовольное.

— Аня, ваша сестра всем житья не дает, — принялась возмущаться прямо с порога женщина. — Нельзя же так громко музыку слушать. Парни к ней какие-то ходят, в подъезде мусорят, стоят тут допоздна…

— Я ни разу не видела, чтобы они мусорили, — недовольно возразила Аня. — И потом, подъезд — это все-таки не ваша личная собственность, ребята могут тут стоять сколько им угодно.

— Но этот шум…

— Посмотрите сюда. — Аня указала на листок, висящий на стене около электрического щитка. — Не вы ли сами установили эти правила на всеобщем собрании жильцов подъезда? Куда меня, кстати, пригласить почему-то не удосужились…

— Вас не было дома…

— Тут написано: нельзя шуметь с двадцати трех ноль-ноль до семи утра. Уверяю вас: в эти часы моя сестра музыку не включает.

Алексей, заслышав разговор на повышенных тонах, вышел в коридор. По своей вечной привычке совать повсюду нос он решил прийти Ане на помощь.

— Анюта, что там у тебя? — Лешка загородил ее собой.

Соседка оторопела. У Ани — мужчина. Невероятно! У нее ведь никого нет, она от мужиков шарахается как черт от ладана!..

— Да, работы тут у вас вагон и маленькая тележка, — строго произнес Леха и укоризненно покачал головой. — Смотрю я и понимаю — запустили вы себя. Но ничего страшного, будем исправлять.

— Чего? — переспросила удивленная соседка.

— Грудь и шею — подтянуть, — продолжал Леха приказным тоном. — На бедра — липосакцию! — Он озадаченно поцокал языком. — С лицом будет сложнее… но, впрочем, не все еще безнадежно…

— В чем дело? — наконец нашлась бедная женщина. — Что вы тут себе позволяете?

— Я — хирург, — объяснил Алексей. — Вот моя визитка. Как надумаете — обращайтесь.

— Хам! — только и нашла что сказать соседка и убежала так, словно он прямо здесь, на лестничной площадке, со скальпелем в руке собрался ее оперировать.

— Я что, и вправду похож на хама? — повернулся к Ане Алексей.

— Скорее на паяца, — ответила та.

— На шута горохового, — объяснила подоспевшая на шум Маринка недоумевающему Лехе и повернулась к Ане: — С ним нужно проще. Леша слова «паяц» не знает. Он вообще, кроме своей хирургии, мало в чем разбирается.

Они снова проследовали на кухню.

— Вот видишь, Аня, жена меня постоянно унижает, — жаловался тем временем Алексей.

— Я не права?

— Не права.

— Вот скажи, о чем с тобой можно разговаривать? Что ты знаешь? Омара Хайяма знаешь? Прочти хоть одно стихотворение хоть какого-нибудь захудалого классика! А сколько в истории насчитывалось русских царей? А самая длинная река? А столица Эфиопии?

— Зачем мне это? — Леха пятился от наседающей на него Марины как от прокаженной.

— Для кругозора! Вокруг тебя люди, а не потенциальные пациенты…

И так — до самой полночи, когда и гости, и хозяйка почувствовали себя уставшими.

— Спать! — непререкаемо скомандовала Аня, и все с удовольствием подчинились.

Антон

Реакция Ани вывела его из транса. Он вновь оказался в реальной жизни.

Все правильно. Его не удивили ее слова. Он смутно ожидал такого ответа и подспудно был к нему готов.

Анна — она уже взрослая, а он в ее глазах еще ребенок и потому неинтересен ей. О чем ей с ним разговаривать? Ни общих знакомых (кроме Кати, но о сестре она и без него все знает), ни общих тем (в школу или на дискотеку она не ходит)… Даже музыку — и ту они слушают разную. Он любит рок, она — классику. Моцарты, Бетховены, Бахи, блин, всякие… А других он не знает.

Но любовь к ней не исчезла. Аня, кажется, объяснила причину отказа, и он на нее не сердился. Наверное, потому его и тянуло опять к ней.

Антон осознанно и неосознанно использовал каждый шанс, каждую мелочь, чтобы хоть на чуть-чуть приблизиться к ней. По любому поводу он приходил к Катюхе, надеясь хоть мельком увидеть Аню. Иногда Катя или кто-то из ее подруг рассказывал и что-нибудь об Ане. Антон, конечно, подслушивал — информация до него доходила скудная, обычно в несколько слов, однако каждую фразу он долго потом обдумывал, домысливал и пытался проникнуть в суть. Так он выстраивал свой образ Ани.

Эта мысленная Аня была особой виртуальной реальностью, в которую Антон погружался все глубже. Он воображал, как она ходит, как ест, что именно может ей нравиться, что она не терпит. Почти реально слышался ее голос. У Ани — потрясающий голос, он отражает малейшие изменения настроения… эмоциональный голос, проникновенный… Как-то ему пришла в голову идея записать этот голос. Но задумка не удалась — Антон не смог найти диктофон.

Аня была идеальной. У нее не было никаких недостатков. Еще бы! Для Катьки она была обожаемой сестричкой, ее подруги не смели сказать об Ане ничего дурного, да и не знали они ничего такого, а для Антона Анна и вовсе превратилась в божество. Соверши она хоть что-нибудь плохое, Антон решил бы, что ее поступок — самый благородный поступок на свете.

Так могло продолжаться бесконечно долго, если бы не случайная встреча.

Антон увидел на улице Аню. С ней шел незнакомый мужчина. Он что-то говорил, она внимательно слушала. Пара прошла совсем близко от него, Анна не заметила Антона — настолько увлечена была рассказом неизвестного говоруна. Антон пристально его рассмотрел. Высокий, худой, с неприятным выражением лица, темно-русые волосы небрежно зачесаны назад. Весь вид его говорил об огромном самолюбовании. Мужчина явно получал удовольствие, причем отнюдь не от того, что Аня его слушает, а от того, что он ей что-то высказывает.

Его прозрачно-водянистые глаза смотрели на Аню, но, кажется, не замечали, что та скучает и затянувшуюся речь не останавливает только лишь из вежливости. Губы мужчины во время разговора двигались, гримасничая и кривляясь, они словно издевались над Аней. А заодно и над Антоном.

Он почувствовал, как в нем нарастает страшное желание наброситься на незнакомца — рыло начистить, гуляш по почкам, отбивные по ребрам… только зубы скрипнули…

…Когда они скрылись из виду, Антон медленно разжал кулаки, что были стиснуты в карманах. Стоял и ничего не слышал, кроме стука собственного сердца. До слез обидно — но плакать нельзя, только девчонки ревут…

Вечером он не хотел идти гулять. Ведь нужно будет поддерживать какие-то глупые разговоры с друзьями, делать вид, что у него все хорошо и жизнь его прекрасна, придется кому-то улыбаться, смеяться над чьими-то глупыми шутками — например, идиота Жеки-Одуванчика. Тот был клоуном в их компании, шутником, заводилой, вечно придумывал розыгрыши, не всегда причем удачные, нередко приводящие даже к неслабым проблемам.

Но Жека не унывал и продолжал в том же духе.

Однажды он переоделся в бабушкину одежду, все как положено — галоши, юбка, кофта… лифчик набил ватой, повязал платок, нацепил очки… Даже клюку где-то раздобыл. Жека ходил в таком виде по улице и приставал к прохожим, выпрашивал милостыню. Когда ему подавали, приговаривал старушечьим голосом: «Дай Бог здоровьечка…» Потом ему это все надоело, и в какой-то момент, когда какая-то сердобольная тетенька протянула ему очередное подаяние, он произнес обычным голосом: «Спасибо! Родина вас не забудет!»

Друзья наблюдали за картиной издали и едва не помирали со смеху. А тетенька выронила от неожиданности свои сумки, из них все посыпалось на тротуар. Женька дал деру, рассерженная тетенька поспешила обрушить на него весь свой запасной фонд горячих ругательств.

Ого! Взрослая тетя, а так неприлично себя вела!

С тех пор все стали называть его — «бабулька божий одуванчик», а после — просто Одуванчиком. Или Одуваном — так короче.

Он, кстати, в тот раз прилично насобирал денег. Они купили себе чипсы и сухарики, хрустели и — продолжали смеяться. Громче всех смеялся сам Жека. Едва, дуралей, не подавился.

А Саня тем временем уговаривал Антона и уговорил — произнес волшебные слова типа «сим-сим, откройся»:

— Мы сейчас у Катюхи собираемся. Там хата свободна.

И Антон пошел — как кролик, которого загипнотизировал удав.

Ничего, что Ани нет дома, сейчас ему было бы тяжело видеть ее. А вот находиться у нее в квартире — это другое дело. Это обитель Ани, пропитанная ее запахами, ее мыслями, ее привычками. Ее любимый цвет — сине-зеленый, любимая книга — «Мастер и Маргарита», любимая еда — мороженое с ананасами, любимое время года — лето… Список можно продолжать до утра.

Антон узнал эти подробности благодаря девчоночьей привычке вести всякие тетрадки, дневники и анкетки. Бессмысленное занятие, с его точки зрения. И эту самую точку зрения он быстро поменял, когда однажды в руки к нему попал такой вот опросник. Елки зеленые, Катюхин! На столе лежал, его уже все девчонки заполнили.

Антона совершенно не интересовали записи всяких там Танек, Ирок и еще десятка разных, зачастую неизвестных ему девчонок. Глубоко фиолетово! Потому что самые первые странички оказались заполнены Катиной сестрой, Аней!!!

Правильно, кому еще Катя первой даст свой опросник? Конечно, сестре.

Почерк у нее слегка неразборчивый, стремительный, летящий. То ли торопилась, потому что было некогда, то ли рука не поспевала за мыслями.

В общем, Антон украл этот опросник…

* * *

Толком Антон даже не знал, что бы он стал делать, если бы Аня вдруг согласилась на его ухаживания. Господи, да он представить не мог подобных отношений! Столько раз мысленно представлял, как делает ей признание, говорит слова о любви, — тем не менее в мыслях его и в мечтах Аня всегда в ответ молчала, не говорила ни «да», ни «нет».

А что было бы, скажи она заветное «да»?

Разумеется, он бы обрадовался. Сошел бы с ума от счастья. Но дальше его мысли не заходили. Антон прекрасно понимал, что она уже взрослая, имеет сексуальный опыт (замужем все-таки была!), что с ней следует вести себя не иначе как по-взрослому и любовные отношения строить так же, как и у взрослых.

Значит, должен быть секс.

И это ужасно!

О сексе Антон имел представление весьма смутное. Не однажды ему доводилось видеть интимные сцены по телевизору, но дальше поцелуев и романтических объятий, в которые сплетались полуобнаженные тела, дело там не заходило.

Конечно, он смотрел по видику порно. То, что происходило в этих фильмах, резко отличалось от трогательных моментов «детского» кино. Но Антон понимал, что применять эти картинки по отношению к Ане невозможно — слишком уж пошло все, грубо и вульгарно. Аня не такая. Это с проститутками, падшими женщинами можно так обращаться, но только не с ней.

Между тем природа требовала свое: любая мысль об Ане, будь она проникнута юношеским эротизмом, вызывала гнетущее напряжение внизу живота, сладостную истому, тянущую боль и еще что-то, обычным словами неописуемое.

В то же время весь сексуальный опыт Антона сводился, к сожалению, к одному-единственному случаю…

…Соседка, молодая девица лет двадцати, — рыжая бестия, как называла ее мать Антона, недобро глядя ей в спину всякий раз, когда та проходила мимо.

В домашнем халатике она стояла на лестничной площадке, когда Антон открыл ей дверь.

— Соли взаймы не будет? — спросила она и протянула небольшую деревянную солонку с незатейливым узором. Аляповатый ягодно-земляничный каприз на пузатых боках.

Антон отступил, пропуская ее в квартиру.

— Да, — пробормотал он, отчего-то опуская очи долу. — Сейчас…

Шелковая ткань, туго натянутая на огромной груди, казалось, вот-вот лопнет, не выдержав такой тяжести.

— А ты ничего, — сладострастно прошептала вдруг она, когда он пошел на кухню за солью. — Красивенький мальчик…

Антон ничего на это не сказал, только сердце почему-то стало стучать в горле.

— Я видела, как твои родители уехали на дачу, — прокричала она из коридора.

Антон вернулся, принес соль. И тут…

Пальцы сами непроизвольно разжались. Девушка развязала поясок и распахнула халатик. Под ним ничего не было. Абсолютно ничего, кроме тела! Тяжелые груди с торчащими темными кружками сосков, мягкий круглый живот, рыжие кудряшки внизу… Она так и стояла перед ним, широко расставив ноги; лицо ее собралось в одну порочную хищную маску. Одной рукой она ерошила свои волосы, заколка щелкнула, отлетела куда-то на пол, огненно-рыжая прядь рассыпалась по красивым плечам.

Соседка сделала неуловимое движение, и халат, соскользнув с плеч, устремился вниз, наверное, вслед за заколкой. Молочно-белая кожа резко контрастировала с ее рыжими волосами.

Антон облизнул пересохшие губы. Она хихикнула.

— Ну вот. Соль рассыпана. К ссоре, — сказала соседка и, завидев недоумение в его глазах, охотно пояснила: — Ну, это примета такая. Родители, наверное, такого нехорошего мальчика поругают?

Он отрицательно мотнул головой.

— Иди ко мне, сладкий, — фальшиво протянула она, распахивая руки и делая шаг навстречу. — А ты небось девственник? Да? Не бойся, я тебя научу…

И вцепилась в Антона мертвой хваткой.

Он не вырывался. Ее руки шарили по его телу, бесстыдно залезали к нему под одежду. Они были мягкими, эти бессовестные руки, теплыми и настойчивыми, а сама она — гибкая и невероятно сильная. Девушка просто обвивала его, стелилась по его телу, словно змея. Ласки оказались жадными и тошнотворно сладкими, они буквально оглушили его.

Антон чувствовал, что ее пальцы расстегивают ему ширинку, стягивают с него брюки. Он не двигался, весь оцепенел и замер, ни капли не соображая, что с ним происходит, совершенно не зная, что ему надо делать и вообще — как реагировать. Оказывается, его тело жило своей, отдельной от него жизнью, а он будто наблюдал за всем происходящим со стороны.

Соседка припала к нему губами, ее поцелуи — мамочка! — опускались все ниже и ниже. Вот она ласкает губами шею, потом грудь, следом — живот… Господи, она уже вбирает в себя его мужской орган, всю его восставшую плоть, разбухшую от таких страстных ласк.

Ее прикосновения обжигали, раздирали его на части неведомыми ранее ощущениями. Антон задыхался. А рот ее всасывал его и зажимал губами, стремясь совладать с его дрожью. Неведомое острое чувство выплескивалось из него сумасшедшими толчками, а она вновь набрасывалась, язык ее опять принимался блуждать по нему, пальцы теребили плоть, заставляя снова и снова наливаться непонятной тяжестью, сладострастной болью, распирающей, поднимающейся вверх, подкатывающей тошнотой и головокружением… Пряди ее волос обволакивали ему лицо, он задыхался и сквозь это туманное состояние наблюдал, как ее собственное лицо искажалось страдательной гримасой. Соседка всем своим естеством терлась о тело Антона, стонала, рычала, временами даже завывала, и это порой откровенно пугало Антона… Он забывал о своих страхах только тогда, когда его пальцы — ее, правда, настойчивыми стараниями! — нащупывали в ней что-то скользкое и влажное, липкое и шелковистое… Черт возьми, ему попалась ненасытная и неутомимая партнерша!..

Когда соседка ушла, у Антона почему-то осталось ощущение брезгливости. Нет, не так должно все происходить, размышлял он оцепенело. Не так. То, что было в этой квартире (не забыть бы прибраться!), похоже на сцены из плохого порнофильма…

Он вымыл пол и проветрил комнаты, пропахшие ее сладко-приторными духами. Все равно что-то осталось от нее. Аромат разврата и пошлости… Потом он долго тер себя мочалкой, до боли, до красноты, смывая все ее прикосновения…

Аня — не такая.

Она — строгая, сдержанная в словах, в движениях, в своих эмоциях. Она что-то скрывает в себе и никогда не позволяет этой тайне выплеснуться наружу. И все-таки на дне ее глаз тайна трепещет.

Аня казалась Антону чистой, почти святой. Он ни разу не слышал от нее каких-нибудь вульгарно-базарных выражений. Даже ударения в словах она всегда старалась ставить правильно, а когда слышала ошибки в разговоре других, губы ее вздрагивали; казалось, Аня решает — исправлять невежду или оставить ляпы на его совести.

У Кати на этот раз собрались все, кроме Ирины.

Саня с Антоном вышли на балкон — как раз научились курить. Жека присоединился позже, дымил с угрюмой сосредоточенностью, был отчего-то непривычно молчалив. Что-то не похоже на неунывающего Одувана.

Жека стряхнул пепел на соседское белье, вывешенное внизу. Белые простыни раскрасились крохотными серыми точками. Следом отправился окурок — наткнулся на наволочку, отскочил, задел пододеяльник и, испачкав белье окончательно, полетел, успокоенный, дальше. Женя перегнулся через перила, полюбовался на содеянное.

— Добавь в свою жизнь красок, — хмуро прокомментировал он.

— Какие-то они не яркие у тебя, — заметил Антон недовольным голосом.

— Какая жизнь, такие и краски, — ответил Жека. — Все в детской неожиданности…

— Кате за это влетит. — Саша тоже решил внести свою лепту в воспитание Жеки. Неблагодарное, конечно, дело…

— У нее — алиби. Она не курит. — Жека хохотнул.

Смех получился нерадостным. Что-то не узнать сегодня жизнерадостного Жеку. Куда подевалась его дикая, бьющая через край дурная энергия?

— А рассказать вам прикол? — встрепенулся Саша, желая развеселить друзей. — Данька сегодня перед уроком пробрался в кабинет химии и переклеил все этикетки на бутылочках. Хотел произвести фурор… А училка взяла и вызвала делать опыт именно его…

Саня, еще не успев досказать, начал смеяться — видимо, вспомнившаяся ситуация и впрямь была смешна.

— Ну а дальше-то что? — вопросил Жека без тени улыбки.

— Само собой, пробирку разорвало в клочья! Вся та фигня, что там булькала, хлынула на Даню. Шмотки теперь только выбрасывать, там дырища — во!.. Весь кабинет в дыму, вонь, ржачка… полный, короче, абзац…

Антон и Жека ухмыльнулись.

— Вы чего? — Саня удивился такой слабой реакции слушателей.

— Да так, — неопределенно ответил Антон, — наверное, химичка засекла Даньку, как он шарил у нее в лаборантской.

Саня озадаченно поморгал глазенками. Сам он до такого логического вывода не додумался.

— Так, а ты чего такой? — нетерпеливо обратился он к Жеке.

— Девочка мальчика очень любила, — изрек тот. — Даже подарок ему прикупила. Мальчик коробку открыть не успел. И навсегда в небеса улетел.

— Откуда ты столько стишков таких поганых знаешь? — рассмеялся Саня.

— Сам сочиняю, — огрызнулся Женька. — У меня тоже новость. Две. Одна — хорошая, другая — плохая. С какой начать?

— С хорошей, — отозвался Антон.

— С плохой, — возразил Саня.

Жека немного подумал.

— Не важно, — сказал он. — Тут не разберешь, где хорошая, а где плохая. Сообщаю по порядку, первая: у Ирки — новая любовь, вторая: у нас с ней — болт.

— Совсем?

— Наглухо. Дохлый бобик, увядшие помидоры.

— А кто он? — спросил Саня.

— Продавец, блин, — ответил Жека. — Работает в магазине «Эдем». Класс — буржуазия, национальность — еврей, цвет волос — неопределенный, цвет глаз — ядреный!.. Вес, адрес и любимый напиток неизвестны.

— Может, поймаем и накостыляем? — предложил Саня.

— Ясен перец, отмордуем, — безапелляционно согласился Жека. — И Ирке ремня дадим, чтоб дурь выбить. На фига волку жилетка?!

— Бросьте, это бесполезная акция, — возразил Антон. — Она после этого продавца того меньше любить не станет. И к тебе не потеплеет. Мимо кассы эта ваша затея.

— По телику футбол начался, — раздался из комнаты голос молчаливого Дани.

Это его обычное состояние. Молчун. Слова не вытянешь. Зато на гитаре играет классно.

— Что, футбол интереснее, чем с нами? — ехидно поинтересовалась Таня.

Данька по своему обычаю предпочел отмолчаться, зато за друга решил вступиться вездесущий Саня:

— Много ты понимаешь в футболе!

Парни возвратились с балкона в комнату.

— Обсудили свои новости? — спросила Таня. — У нас, между прочим, тоже есть новостишка. Да какая классная!.. От нее вы не только про футбол свой забудете, но и про любимую команду, и про весь чемпионат Европы.

— Даже кто такая Европа, — подтвердила Катя, — и то не вспомните. Правда, нехорошо, что некоторые языки растрезвонили ее по всему честному миру.

— Плохая новость или хорошая? — светским голосом поинтересовался Саня.

— Для вас — плохая. Для Аньки — хорошая. Ирина ее нам по секрету разболтала, пока Катька отмалчивалась.

— При чем тут Аня? — воскликнул, не удержавшись, Антон.

— Ирка слышала, как Аня говорила Катьке, что выходит замуж.

— Не понял: нам-то что с того? — спросил Саня. — Нас зовут на свадьбу?

— Хаты у нас больше не будет, понимаешь? Аня здесь со своим фраером поселится, — пояснил Жека.

— И таких, как мы, он на порог дома не пустит, — добавила Таня, взглянув при этом на Женьку.

— А чё сразу я? — возмутился тот. — Других, что ли, нету крайних?

— Есть, — невозмутимо отреагировала Таня. — Я тут еще один секрет от Ирины слышала. Знаешь какой? Ее твой дырявый язык нисколечко не вдохновляет. Неромантично, говорит. Гантеля твоя целоваться мешает.

Жека вспыхнул:

— Ну и пожалуйста! Пусть с тем торгашом целуется! На здоровье!

— Во-во! Чем в данный момент она и занимается!

— Кстати, а кто он такой? — поинтересовался Антон будто бы невзначай.

— Иринкин парень? — уточнила Таня.

— Ай, про него мы и так уже достаточно знаем, поспешно встрепенулся Жека. — Тошнит уже, блин, щас пойду в туалет и буду там с белым другом обниматься. Скажи лучше, кто тот чувак, что хочет тут поселиться и весь нам кайф обломать?

— Препод, из института экономики, — торжественно объявила Катя. — Я, кстати, после школы туда поступать буду.

— Ребята, — заорал Жека, — у нас проблема: ботан берлоги лишает! Что делать будем?

— Для начала успокойся, — посоветовал Саня.

— Сам чеши грудь табуреткой! Может, отлупить? Ну, чтобы память отшибло и он дорогу сюда забыл?

— Тогда лучше замочить, — съязвила Таня. — Для надежности. Вдруг вспомнит, кто ему память чинил? Нам гарантии нужны…

— Точно, у жмуриков с памятью худо…

Новость для Антона была не из лучших. Он незаметно ушел. По-английски, не прощаясь, чтобы не напрягаться и не придумывать повод. Шутки стали его раздражать.

Дома никого не было. Отец вчера уехал в командировку. Мать то ли задерживалась на работе, то ли к подруге завернула поболтать. «К лучшему, — подумал Антон, — не будут доставать ненужными расспросами».

Все беспокойство матери насчет сына сводилось к однообразным вопросам типа «Ты поел?», «Свитерок надел?», «Температура не поднялась?». Будто для счастья нужно быть лишь сытым, здоровым и чтобы ноги держались в сухости и прохладе.

Отец еще иногда интересовался: «Какие оценки в школе? Уроки выучил?» На этом заканчивалась и его фантазия.

А в остальном у них вполне благополучная приличная семья. Материально обеспеченная. Папа — владелец мебельного магазина, у мамы — бутик модной одежды. Отец не пьет, маме не изменяет, потому что изменять ему некогда. Мать тоже ни в чем подозрительном не замечена. Дом, короче, полная чаша, все есть.

Но жить Антону все равно не хочется. Потому что жить предстоит без Ани. Только она составляла смысли цель жизни. Заберите все — Аню оставьте.

То, что она практически его не замечает, — не обидно. Просто он ее не достоин, так что — пускай… Он, если разобраться, может и издали на нее смотреть, ему вполне хватит. Но тот, другой… да, вот это уже настоящее предательство. Связаться с таким уродом — нет слов…

И для чего она все это затеяла? Наверняка ведь только для того, чтобы Катя в дальнейшем без проблем поступила в институт. Нелепо — ей еще два года в школе учиться, а за это время может произойти что угодно. Например, Катя может передумать. Или этого «квазиморду» с работы попрут. Или (что было бы оптимальным вариантом) он попадет под машину. А что, засмотрится на какую-нибудь выдру в мини, а сам в это время будет переходить дорогу. И тут — трах, бах!.. Или, скажем, зимой, в жуткий гололед, поскользнется на проезжей части, а неопытный водитель не успеет затормозить — так его и переедет. Насмерть.

Шутки — шутками, а жить без Ани ему действительно больше незачем. Этот доморощенный экономист — и откуда только взялся? — не что иное, как пугающая реальность, а все представления Антона о том, как преподаватель счастливым образом исчезнет с лица земли — только лишь голый мираж и пустые мечты. Даже ежику, который, дурень, бродит себе один-одинешенек в тумане, ясно: ничего из придуманного никогда не произойдет.

Поэтому лучше умереть самому.

А началось все, собственно, с того, что в какую-то минуту Антон вдруг явственно вообразил Аню в белом свадебном платье.

Все как полагается: фата, цветы, фотограф и вереница гудящих машин. Счастливый народ бегает, суетится, тут шум, там гам, а Аня тем временем… скучает. Жених этого, конечно, не замечает и под крики «горько» высасывает из нее молодость своими проклятыми уродливыми губищами…

Тогда-то собственная жизнь Антона потеряла всякий смысл.

Он ведь настолько привязался к Ане, настолько погрузился в свою придуманную любовь, что теперь уже не смог из этого выкарабкаться. Запутался в самом себе и не смог ответить на простой вопрос: «Как дальше?»

Выход напрашивался только один — естественный. Антон надумал умереть.

В его поступке выражался протест и кричала отчаянная безысходность. Смерть — это шанс покончить со всеми проблемами разом.

Он все сделал «правильно». Грамотно, сказала бы Аня. Улегся в ванну с горячей водой, крепко зажмурил глаза, чтобы не было страшно, и затем резко ударил ножом по руке.

Если честно, Антон и сам не ожидал, что это будет так больно…

Пальцы разжались, он выронил нож. Решил было поискать, но сразу передумал: наверное, и этого удара будет достаточно. Потому и на другой руке вены не порезал.

Вода окрасилась бурым пигментом. Антону стало дурно, потемнело в глазах, и он закрыл их, решив: вот оно, приходит…

«А умирать — это ведь совсем не страшно! — мелькнула слепая мысль. — Немного похоже на обморок… Раз — и все…»

Он видел в кино, как это делается, и там, на экране, все выглядело очень эффектно. Кажется, этот фильм он смотрел вместе с Аней, она любила фильмы. Ну да, точно, Антон пришел к Кате, искал ребят, которые куда-то запропастились, и обнаружил, что у Кати их тоже не было. Зато присутствовала Аня. Они с Катей тихонько зашли в комнату, где сидела она.

Фильм был так себе, Антон даже не понял толком, зачем она с таким увлечением его смотрит. Может, он просто начала не смотрел, потому и не понимает?

— А ванна с водой зачем? — спросил он, когда героиня принялась резать себе руки. — Неужели вены нельзя просто дорезать?

— Не будет нужного эффекта. Кровотечение очень быстро останавливается, — принялась скрупулезно объяснять Аня. — А в горячей воде вены расширяются, это усиливает течение крови. Смерть наступает от большой кровопотери.

Аня все знает, умная. А еще — жестокая. Вон как цинично рассуждает о процессе самоубийства. Интересно, все медики такие? Смерть для них — обыденное, тривиальное явление?.. Но и это в ней нравится Антону. Даже ее высокомерие. Аня смотрит на него с чувством ощутимого превосходства. Она умная, а он — глупый, она взрослая, а он — ребенок, она знает, а он — только еще учится. Потому и смотрит на него снисходительно. Дескать, маленький еще…

Ничего, подрастет — научится обязательно. Это будет называться — «благородство сильных».

Все.

Нет больше Анечки.

Для него никого больше нет. И ничего.

А главное — его, Антошки, больше не будет. Всем мучениям конец…

Виктор

После смерти Ники все изменилось.

Дом опустел. Он встречал теперь Виктора холодными пустыми комнатами, гулкими, нескончаемо длинными коридорами. После работы идти туда не хотелось. Жить вместе с матерью — тоже не малина, она кого угодно способна извести своими воспоминаниями и поучениями о том, как надо было поступить.

Все. Нет больше Ники, ее не вернешь. И ребенка тоже. Ничего не поделаешь, не изменишь.

Если Виктору предложили бы вернуться в прошлое, чтобы исправить допущенные им ошибки, то он выбрал бы тот самый день, когда познакомился с Вероникой.

А что бы он изменил? Ха-ха, все! Абсолютно! А именно — он не стал бы даже в ее сторону смотреть. Таких, как она, на каждом углу по пять штук, Виктор выбрал бы другую.

Теперь сожалеть поздно. И выход один — терпеть, сопеть, жить как-нибудь дальше…

Телефон зазвонил так внезапно, что Виктор вздрогнул.

— Витек, ты где? — донесся до него тенор вездесущего Юрия.

Этот достанет повсюду, подумал Виктор с некоторым раздражением. Хоть на Марс от него улети, он дозвонится и дотуда.

— Дома, — честно признался он.

— У нас проблема на проблеме. Приезжай, — потребовал Юрий.

— Куда?

— Ты что, забыл? Сегодня концерт в «России».

— Ах да! — вспомнил Виктор. — Начисто из головы вылетело. А что, я так сильно там нужен?

— Позарез! Концерт через два часа, зрителей скоро в фойе пустят, а у нас — полный облом! — тарахтел Юркин голос в трубке.

— Слушай, давай-ка по существу! Обойдемся без лирических отступлений!

— Инга у нас разболелась совсем, выступать не будет. Виталику не дали отдельную гримерку, он встал в позу, пальцы гнет, кричит, что сейчас уедет. Дуэт «Ночные эльфы» вообще на сцену не выпустят… — Юрий явно крепко нервничал.

— Это почему еще? — недоуменно перебил его Виктор. — Я же договорился с Бабичевым…

— Угу, договорился. Но только на словах, а теперь Бабичев, видите ли, заболел, его тут нет, а в списках выступающих персон никакого упоминания о наших девочках не видно. Юлька тут еще ревмя ревет… Спросил у нее, что случилось, а она вскочила, как подстреленная, и убежала куда-то…

— Плохо, значит, спросил, — недовольно буркнул Виктор, на ходу надевая пиджак.

— Вот сам иди и утешай ее, — огрызнулся Юра. — У меня других дел по горло. Короче, если ты не приедешь, я убью дежурного администратора. Если раньше она меня не доведет до инфаркта.

— Ты хочешь, чтобы ее убил я? — с усмешкой поинтересовался Виктор на ходу.

— Не боись, уж из-за решетки я тебя вытащу, — серьезно ответил Юрка. — Это, поверь мне, намного легче, чем ревущую нимфу успокоить. Кто лучший во всей Москве адвокат, если не я?

— А сам себя из тюрьмы вытащишь? Или слабо?

— Слабо, — признался Юрий. Осознав, что Виктор собирается к нему на помощь, он начал понемногу успокаиваться. — Видишь ли, у того, кто пребывает за решеткой, возможности более ограниченные, нежели у оставшегося на свободе, — пояснил он. — Ну, так когда тебя ждать?..

Виктор даже обрадовался звонку друга. Лучше уж работать, чем бродить без дела по собственному жилищу, которое вдруг стало для тебя чужим.

Он сам сел за руль, не стал дожидаться водителя. Как ни странно, пробок не было. Такое в Москве раз в сто лет случается. Интересно, хороший это знак или дурной? Впрочем, нечего долго над этим голову ломать.

Он подъехал к служебному входу, предъявил пропуск охраннику.

— Вот видите, что вы наделали! — доносился откуда-то из коридорных глубин надломленный голос Юрки. — Виталий обиделся… Не может он ужиться с вашими «муси-пуси», ему перед концертом настроиться надо…

— Он же не рояль у вас, чтобы его настраивать, — невозмутимо ответствовал звонкий женский голос. — Ничем помочь не могу, все гримерные заняты. И потом, вряд ли кто-нибудь из наших звезд захочет, чтобы к нему подселили вашего зарвавшегося артистика. Тоже мне, суперзвезда, номер-люкс ему подавай… У него только и всего что мордашка красивенькая, а так — ничего больше. Разве что Моисеев пустит его к себе…

— Спасибо, ничего не надо, быстро вмешался в этот спор подоспевший Виктор.

Нужный кабинет он отыскал по звуку голосов за несколько минут — дверь была открыта, и некоторое время Виктор молча наблюдал за живописной картиной, привалившись к дверному косяку: Юрий, весь раскрасневшийся от неподдельного возмущения, размахивает руками и громко спорит с администратором. В то же время она — воплощение непоколебимого спокойствия, стоит, вытянулась струной на высоченных каблуках и на Юрку поглядывает сверху вниз, укоризненно так — мол, что же это вы, молодой человек, вести себя как следует не научились, цирк нам устроили…

Женщине было лет сорок на вид. Очень ухоженная мисс, прямо-таки холеная. Возможно, на самом деле она гораздо старше, но тщательно за собой следит. Серую строгость делового костюма оживлял зеленый пиджак с мелкими блестками — на лацкане виднелась такая же зеленая роза. А волосы! Темные, блестящие, уложены с предельным аккуратизмом…

Женщина медленно обернулась на голос Виктора — кажется, она старалась сделать это очень осторожно, словно боялась растрепать свою пышную прическу, Взгляд ее серых, в тон костюму, глаз выдавал надменное презрение.

— Вы кто? — высокомерно спросила она.

Виктор протянул ей визитку.

— Я прибыл исправлять ошибки моих сотрудников, — вежливо пояснил он. — Поди-ка, Юра, найди Юльку, а то она всех зрителей в своих слезах утопит.

— Думаете, у вас это получится? — не без издевки поинтересовалась женщина, лишь мельком бросив взгляд в визитку. — И как же вы намерены исправлять ошибки?

— Для начала я хотел бы выпить кофе, — беззаботно ответил Виктор и посмотрел на часы. — Чашечку. Времени хватит. А здесь имеется недурственное кафе…

— Ни кофе, ни кафе вам не помогут, — уверенно заявила она.

— А после… после предполагается два способа разрешения этого маленького недоразумения, — как ни в чем не бывало продолжал он, не обращая ни малейшего внимания на ответ ледяной фурии. Виктор, казалось, даже смотрел куда-то сквозь нее. — Способ первый: я разыскиваю Бабичева, и он, больной и озлобленный, спустя определенное время объявляется тут. Не мне вам объяснять, какие меры он предпримет. Подозреваю, что просто сровняет вас с землей. Способ второй…

— Ну и какой же этот ваш второй способ? — Администратор посмотрела ему в глаза уже заинтересованно. Определенно перспектива появления начальника очень ей не улыбалась.

— Второй: я предлагаю вам выпить кофе в моей компании, — закончил Виктор. — И тогда не будет никакого «после».

— Хорошо, — кивнула женщина, слегка подумав. — Только мы никуда не пойдем. Я распоряжусь, и кофе принесут сюда, в кабинет.

Она указала ему на кресло, сама усадила свои лощеные телеса в другое, попутно сделав звонок в буфет. Виктор как бы невзначай снял с руки часы и положил их перед собой на стол, разделивший их. Время, словно говорил его невинный жест, — это деньги…

Часы ее откровенно поразили. Дорогие — не то слово. Эксклюзив, индивидуальный заказ. Белое золото, бриллиантовая отделка… Повисло долгое молчание, которое было прервано лишь после того, как внесли поднос с дымящимися чашками.

— Итак, с чего начнем? — Она не выдержала первая — все вертела в руках чашку с горячей массой, не решаясь отпить из неё.

— Пожалуй, с Инги, — ответил он, слегка-таки пригубив.

— Предупреждаю, она сама отказалась участвовать — Администратор изобразила достаточную степеньнедоумения. — Какие тут могут быть ко мне претензии?

— Никаких, — легко согласился он. — Абсолютно. Я к тому об этом спрашиваю, что, по моим предположениям, ее гримерка на данный час должна быть свободна. Правильно? Вот туда-то мы и отправим нашего великого Виталия, а то, глядишь, он и в самом деле откажется участвовать в шоу. Зрителям не понравится.

Виктор пристально смотрел на нее. Под его взглядом она почувствовала себя настолько неуютно, что поневоле передернула плечами. Черт возьми, вот взгляд у человека!

И это — тот самый облаянный прессой коммерсант, из-за которого женщины травятся таблетками? Да тут не то что яду наглотаться — на подтяжках повеситься можно! Если бы, конечно, она носила подтяжки…

А так — ничего, в общем, весьма небезынтересный мужчина…

— Думаю, зрители даже не заметят отсутствия вашего красавчика, — ехидно произнесла она, пытаясь хоть сколько-нибудь противостоять его воле. — В концерте и без того задействовано много исполнителей, еще получше вашего.

— Допустим. Но это обстоятельство может сильно испортить настроение вашему финдиректору.

Она вопросительно посмотрела на него, отодвигая от себя кофе; надо сказать, за все время их разговора ни одного глотка так и не было сделано.

— Дело в том, — терпеливо пояснил Виктор, — что оплатили не только отдельные гримерки для тех артистов, которых продюсирует наша фирма, но и все то, что в них содержится. А именно: фрукты, воду, напитки, закуску, косметику, кондиционирование… ну и все такое прочее. И тут выясняется, что в эти самые мои… — Виктор умышленно сделал нажим на слове «мои», — в мои гримерки поместили совсем других людей. Я, конечно, могу посмотреть на это сквозь пальцы. Скажем, как на незначительные технические накладки, но при условии, что все вскорости исправят. В противном случае сей некрасивый инцидент придется расценивать как оскорбление, нанесенное вами лично мне лично!

Все эти хлесткие слова Виктор проговаривал неторопливо, спокойно прихлебывая при этом кофе и добродушно улыбаясь. И только самый законченный идиот не осознал бы, какой нешуточной угрозой веяло от этой вежливой наигранной клоунады. По сути, захоти он — и администратора уволят через день. Даже нет — ее вышвырнут, не дожидаясь окончания этого злосчастного концерта.

— Но… — Она лихорадочно пыталась оправдаться. — До концерта осталось слишком мало времени. Я просто физически не успею ничего исправить. В тех гримерных, которые так нечаянно перепутали, уже готовятся к своим выступлениям совсем другие артисты. Если их прямо сейчас начнут беспокоить, они… они тоже… м-м… станут нервничать…

Ее голос предательски дрожал, глаза беспомощно бегали по сторонам, словно пытались разглядеть что-то такое, что помогло бы найти выход из создавшегося тупикового положения.

— Вы представляете, что начнется? — воскликнула она с неестественным ужасом в голосе. Надо полагать, ей так и не удалось найти приемлемый выход и теперь осталось лишь беспомощно и обреченно смотреть на него.

— Вполне. Предложите взамен другое помещение.

— Но больше нет свободных…

— Меня это не интересует. Ищите. Кстати, здесь, в вашем кабинете, очень мило и уютно. Полагаю, Виталику понравится, раз не получается предложить ничего другого.

Женщина явно обрадовалась: выходит, ситуацию можно разрешить, тем более таким неожиданным и совершенно безболезненным способом. Что называется, малой кровью.

— Да-да, — поспешно согласилась она. — Он может здесь располагаться, я сейчас же отдам распоряжения.

— И еще один маленький нюанс, — добавил Виктор, поднимаясь со своего кресла. — Вместо Инги будут выступать «Ночные эльфы».

— Их нет в программе, — устало пробормотала она, прекрасно понимая, что придется уступить оппоненту и в этом вопросе.

— Какая разница? Их выступление по времени точно такое же, как и у Инги. На регламент концерта такая замена никак не повлияет, а вам позволит избежать еще одной неприятности с вашим руководством.

Она согласилась. Сил спорить с ним у нее больше не было.

Женщина — увы, для нас она так и осталась безымянным администратором — взглянула еще раз на часы. Всего-то двадцать минут прошло, но это время растянулось для нее на целую вечность. Такое ощущение, будто этот беспощадный продюсер буквально физически истязал ее эти двадцать минут, просто выдавливал из нее жилы. «Странный он какой-то, — снова думала она, с интересом поглядывая на Виктора, увлеченно беседующего по телефону со своим помощником, — красив, но красота его отчего-то пугает. Дьявольское в нем что-то…»

Ее поразила его манера ведения диалога. Виктор говорил медленно, словно бы нехотя, очень тихо, но каждое слово звучало четко — ни одного лишнего. А больше всего ее пугал взгляд его черных глаз. Именно черных, а не карих. Их чернота подобна космической бездне. Казалось, что если слишком долго смотреть ему в глаза, то они в итоге окончательно притянут к себе, всосут в антрацитовую пустоту, и живым из этого вакуума выбраться уже не удастся. Это при том, что внешне глаза Виктора толком ничего не выражали — ни раздражения, ни одобрения, ни радости, ни сожаления. Однако он, как вампир, высосал из нее всю силу, одержал быструю и несомненную победу — и ничуть при этом не торжествовал, словно и усилий для этого не прикладывал, словно это обычное для него дело — ткнуть мордой в грязь очередного надменного администратора… А теперь вот сидит в ее кабинете и по-хозяйски наяривает по телефону, ничуть не стесняясь ее присутствия, словно и нет тут никого, кроме него, вовсе.

И действительно, зачем обращать внимание на пустое место?..

— Давай сюда Виталика со всеми вещами, — говорил между тем Виктор в трубку. — И передай ему, чтоб немедленно прекратил вопить, не то охрипнет… Дай-ка ему трубочку… Эй, ты там, а ну-ка закрой по-быстрому рот! Успеешь еще наголоситься, у тебя номер в конце… А не успокоишься, я тебе фанеру вырублю, да прямо посреди песни, а потом долго буду смеяться, как ты там в микрофон сипеть будешь перед влюбленными в тебя дурнями… Осознал? Умница, будешь себя хорошо вести — дам конфету! Перекинь-ка телефон Юре… Юра, что там стряслось у нашей Юленьки? Что? Что?! Платье пропало?.. Скажи ей, если не найдет, выгоню на сцену в одних трусах. Зал от восторга умрет, ага… А с Ингой что?.. Угу, врача уже вызывали?.. Угу, угу… Ладно, завтра к ней заеду…

Антон

…И было все.

Крики и слезы матери, «скорая помощь», глупая суета, врачи, ревущая сирена, больница с неизбежным, въевшимся в серые стены запахом хлорки, нашатыря и еще каких-то противных лекарств…

Антону все это было безразлично. Накатило странное чувство отрешенности, словно все это происходит вовсе не с ним, а с кем-то другим. Он же — будто со стороны наблюдает за неким плохо отрепетированным действом.

Антон не сразу даже понял, о ком идет речь, когда медсестра в приемной обмолвилась, что надо позвать Анну Сергеевну. Какое отношение имеет какая-то чужая Анна Сергеевна к его Анечке?

И вдруг в палату вошла Аня. В костюме, как у всех нормальных хирургов, — Антон по телевизору такие видел: брюки и блуза-роба с застежкой на спине, зеленого такого, болотного цвета. Аня любит зеленое… На шее у нее болтается хирургическая маска. Значит, эти атрибуты и превращают ее в Анну Сергеевну, ну-ну. А впрочем, глаза, жесты, губы, походка — все это знакомо Антону до мелочей.

Это — его Аня. Антону вдруг стало неловко, нестерпимо неловко.

— Уйди, сука! Видеть тебя не хочу! — закричал он, пытаясь вскочить с места, но медсестра и санитарка резво ухватили его с обеих сторон и уложили обратно на кушетку. Они недоумевающе переводили глаза то на Аню, то на него.

А Антон продолжал бесноваться и выкрикивать ругательства.

У Ани земля ушла из-под ног. Антон — весь в крови, пытался покончить с собой, хотел умереть. Из-за нее! Господи, это она во всем виновата!..

Стоп. Хватит распускать слюни-сопли. Надо действовать. Заламывать руки, хвататься за голову — это все успеем потом. А сейчас обойдемся без эмоций. Нет времени.

Ступор моментально прошел. Она — врач, а он — ее пациент. Рядовой, один из многих. Никто не заметил ее мимолетного замешательства.

— Внутривенно дроперидол с фентанилом, — отдала она короткое распоряжение медсестре. Аня привыкла говорить лаконично — ни к чему лишние слова. Некогда разводить длинные речи, а то пациент невзначай умрет.

— Вы его знаете? — с любопытством поинтересовалась медсестра. — Почему он не хочет, чтобы вы…

Аня не дала ей договорить, не потеряла самообладания в этой ситуации:

— Вы будете слушать, что кричит испуганный мальчик во время истерики? Или все-таки попытаетесь выполнить распоряжение врача? — Голос жесткий, не терпящий возражения. Это — приказ, ослушаться нельзя. — Или мне повторять по десять раз?

Аня не кричит, говорит спокойно и строго. Несколько слов — и она указала всем место. Даже Антон умолк. Смотрел расширенными от ужаса глазами, как она придвигает к себе медицинский столик, откидывает стерильную салфетку.

— Он же порезал вены, — растерянно говорит медсестра, приготовив шприц.

— В другую руку, — показывает Аня, и Антону кажется, что Аня еле сдерживается, чтобы не приголубить медсестру каким-нибудь ругательством.

Она берет пинцетом какие-то страшные инструменты — металлические, блестящие. «Орудия пыток», как они шутили с ребятами, только звякают тоненько, ударяясь о белый эмалированный лоток. Пока Аня готовится (к чему?), медсестра крепко затягивает руку Антона жгутом.

Больно.

Он сжимается от страха, но перед Аней стыдно показывать слабость. Игла входит в тело, вонзается со стальной беспощадностью. Антон с детства боится уколов.

— А-а-а! — вырывается из него по-детски тонкий крик. Не сдержался.

— Тихо, тихо, Антошка, не бойся. Я ничего страшного с тобой не сделаю. Посмотри на меня. — Голос Ани тихий, мягкий, нежный.

Она ласково успокаивает его, берет за руку, гладит по щеке. Будто это не она только что приструнила всех ледяным командирским тоном, будто не она только что отчитывала медсестру за то, что та не знает, как надо делать уколы.

— Больно, — еле слышно шепчет он, пересохшие губы его не слушаются, по щекам текут крупные слезы.

— Знаю. Сейчас подействует лекарство, все пройдет, — тихо уговаривает она. — Успокойся, все будет хорошо. Наложим парочку швов, и все кончится. Глупенький ты мой…

— Не надо, — всхлипывает он.

— Ну-ка тихо лежи, не дергайся. Тсс, — шепчет Аня. — Потерпи. Пока нельзя.

Антону кажется, что это не лекарство на него действует, — это сама Аня, ее голос, взгляд ее, аромат духов так нежно и замечательно работают над его покоем. Запах жасмина и розы, горько-сладкий… в нем больше горечи, чем сладости… он уже не замечает больничных запахов.

Антон вглядывается в глубину ее глаз, таких знакомых и родных, пытается разглядеть ответ на свой вопрос. Вопрос только один, но в настоящую секунду он — самый главный, самый важный для него. И вслух его произнести нельзя. Он это знает, чувствует. Этот вопрос можно задать, лишь находясь наедине с любимой. Это не для посторонних глаз и ушей.

Не может он выставлять свои чувства напоказ. И сейчас остается только смотреть ей в глаза. Антон боялся, что она отведет взгляд, ведь она не знает, что обезболивает вовсе не лекарство, а эти глаза. Аня что-то говорила ему, но он не слышал, находясь в полусонном-полупьяном состоянии. Не важно. Она тоже не скажет ничего главного, когда вокруг столько людей.

А пока — просто слышать ее голос, дающий такое мощное успокоение. Хотелось вдохнуть этот голос, чтобы каждый звук проник в него как можно глубже. А если этого голоса не будет, если он пропадет, то тогда и дышать будет нечем…

Как можно жить, зная, что она — где-то с другим, с кем-то, кто будет так же смотреть ей в глаза, кому дозволено будет прикасаться к ней, слышать этот единственно любимый голос…

И Антон снова всхлипнул и заплакал. Теперь уже навзрыд. Слезы сами лились из него, и как ни пытался он их сдержать, они текли и текли по лицу. Странно, думал Антон в наркотической полудреме, как же это так получается: глаз у человека всего пара, а слезы, говорят, текут в три ручья…

— Антон, — протяжно звал его голос Ани. — Ты чего? Успокойся, я уже закончила. Так хорошо себя вел… Ты просто молодец…

А Антон все плакал и плакал. Он и сам не мог этого объяснить. Не то чтобы себя жалко — нет, просто вновь представил ее вместе с другим. Он не смог ничего сказать Ане в ответ, только смущенно отвернулся, все еще продолжая всхлипывать.

— Пусть, это помогает, — сказала Аня кому-то, а рука ее нежно погладила его по голове, поправляя упавшую прядь волос. — Легче становится.

От этого жеста ему захотелось прижаться к ней, как когда-то к маме, уткнуться ей лицом в шею. Но — смотрели люди. Как же сейчас Антон их ненавидел!

Аня наконец вышла. Медсестра посмотрела ей вслед и перевела подозрительный взгляд на заснувшего мальчика.

В коридоре Аня сразу увидела заплаканную растрепанную женщину, которая встревоженно встала, стоило открыться двери. Аня сразу догадалась, что это мать Антона.

Женщина метнулась к ней.

— Доктор, — начала было она, но почему-то запнулась, словно испугалась какой-то нелепой ошибки.

«Опять моя внешность меня подводит, — мысленно усмехнулась Аня. — Я слишком молодо выгляжу, люди полагают, что в таком возрасте нельзя быть врачом».

— Вы — мама Антона? — спросила Аня и мысленно похвалила себя: избрала правильную интонацию. Голос спокойный, уверенный, преисполнен собственного достоинства. Впрочем, в мыслях царил хаос. Ведь это она, мать Антона, стоит перед ней, и никого иного, а именно ее сына она, врач, довела до попытки самоубийства.

Стоп, снова скомандовала себе Аня. С этим тоже разберемся потом. Проблемы решаются по мере их поступления. Сначала — поговорить с матерью, узнать как можно больше информации о произошедшем.

— Да, я — мама. Как он? Можно мне к нему? — В голосе женщины слышались растерянность, испуг и отчаянная мольба.

— Не волнуйтесь, ничего страшного. Мы наложили швы. — Аня преградила ей путь. — Он спит.

Не в том сейчас мальчик состоянии, чтобы выслушивать причитания и обвинения перепуганной мамаши. Женщина явно на грани истерического приступа. Аня поняла это моментально, еще тогда, когда заметила эти глаза, эти бесцельно мечущиеся пальцы, что судорожно сжимали сумочку. Она была хорошо и модно одета, однако одежда была измята, прическа всклокочена, макияж неопрятно растекся вокруг глаз.

— Я хочу поговорить с его врачом. — Женщина сделала попытку успокоиться, в ней даже проклюнулась напористость. Кажется, она переменила свои намерения — раз не пускают к сыну, буду разговаривать с врачом. Хочу — и буду. Только попробуйте остановить! Не имеете права отказать мне, матери!..

— Хорошо. — Аня усмехнулась. — Следуйте за мной.

Ничего не объясняя, она повернулась и пошла к себе в кабинет.

Женщина растерянно оглянулась на дверь, за которой оставался ее сын. Там, по ее мнению, должен был находиться врач, ведь никто больше оттуда не выходил, кроме этой молоденькой накрашенной медсестры… Но все же она пошла вслед за Аней, которая ни разу не оглянулась.

А зачем? Проверить, идет ли та женщина? Идет, наверняка идет. Что еще остается! А если и не идет, потеря невелика.

Они зашли в кабинет, где им никто не помешал бы говорить. У Анны Сергеевны имелся собственный кабинет. Так уж получилось, что в больнице был только один детский хирург — Аня. Детей лечить сложно, еще труднее их оперировать. Сначала обязательно нужно найти общий язык, добиться их доверия и любви. Только тогда они перестанут бояться нехорошего человека в белом халате, и это — половина дела на пути к выздоровлению.

Весь кабинет поэтому был завален детскими игрушками, а стены украшали яркие картинки. И конечно, цветы — иначе это был бы не Анин кабинет.

Цветы и игрушки создавали по-домашнему уютную атмосферу. Особенно детское внимание привлекал огромный круглый аквариум с большими лупоглазыми золотыми рыбками, которые смешно шевелили толстыми губами. Здесь, в этом кабинете, Аня смотрелась гармонично, детишки обожали ее. И кстати, белый халат она не носила — все, что угодно, только не белый халат, Именно он больше всего пугает.

И не только детей.

Аня жестом указала женщине на стул.

— Садитесь, — сказала она. — Я — лечащий врач вашего сына. Меня зовут Анна Сергеевна.

— Вы? — Та только охнула. — Такая молодая…

— Не настолько, как кажется. Это имеет отношение к нашему разговору?

— Нет. Извините… — Женщина замялась, не решаясь спросить то, что ее волновало.

В дверь постучали. Медсестра.

— Анна Сергеевна, мальчика перевезти в палату?

— Да, седьмая свободна, туда. Он уснул?

— Да. Но есть два свободных места в четвертой…

— Я сказала — в седьмую. И никого туда больше не кладите.

— Как скажете, — недовольно ответила медсестра и ретировалась.

Мать Антона наконец решилась:

— Его можно забрать домой? — Взгляд ее — настороженно-испытующий, голос слегка дрожит.

— Нет. Нужно проколоть курс антибиотиков, чтобы не начался воспалительный процесс.

— Это можно сделать и дома, — возразила женщина. — Мы наймем медсестру.

— Нет, я не могу этого позволить. И это решение не обсуждается. У Антона нестабильная психика. Он может повторить попытку самоубийства.

— Не говорите так, — воскликнула она, — это ужасно!

— Ужасны не мои слова, а то, что произошло. Еще ужаснее, если попытка суицида повторится.

— Но мне-то что теперь делать? Я не знаю, почему он это сделал! Я не знаю, как предотвратить!

— А что вы знаете?

Она растерялась, с удивлением и возмущением посмотрела на врача. Как она смеет задавать такие вопросы?! Это ее сын, и она, разумеется, знает о нем все. Или почти все.

— В каком смысле? — переспросила несчастная мать.

— Ну, что вы знаете о друзьях вашего сына? Чем он увлекается? Куда ходит, с кем общается? Есть у него любимая девушка?

Женщина пришла в еще большее замешательство.

— Я… да, я знаю его друзей, они иногда приходят к нам домой. А при чем тут девушка? Нет у него никакой девушки. Он же еще совсем ребенок!

Аня медленно покачала головой.

— Ему семнадцать, и это только на бумаге Антон еще ребенок — до тех пор, во всяком случае, покуда не достиг совершеннолетия. Но по своему физическому развитию он уже вполне сформировался, превратился в юношу. Созрел, если угодно. И вполне естественно, если бы у него была девушка.

Аня четко проговаривала каждое слово, будто лекцию читала. Мать же Антона выглядела сейчас так, как выглядит незадачливая школьница у доски — учитель спрашивает, а она не знает урока. Чувствовала себя соответственно.

— Его поставят на учет к психиатру? — пролепетала она. — И все из-за того, что он сделал?

— Нет, не поставят, — успокоила ее Аня. — Это раньше так было, а сейчас на учет не ставят. Психически-то он здоров. А с проблемой суицидального поведения обращаются к психологу. Скажите, когда в последний раз вы разговаривали с сыном по душам?

— Не помню… О чем нам разговаривать?

— О жизни, например. О любви, о дружбе, о проблемах, которые волнуют молодых. О музыке, которая ему нравится, наконец.

— То, что он слушает, — это ужас какой-то, а не музыка. Жуть, которую слушать невыносимо. Я его совершенно не понимаю, — оживилась она. — Музыка сумасшедших, не иначе. Я прихожу домой с работы уставшая, а в квартире грохот, даже уши закладывает. Я, знаете, запретила ему это включать.

— И он больше не включает?

— Только когда меня нет дома, — гордо произнесла женщина. — А вы что же, хотите сказать, что он сделал это из-за музыки своей?

— Нет. Он сделал это из-за того, что вы совершенно его не понимаете. В его жизни могло произойти что угодно, а вы ничего не знаете.

Антошкина мама сидела, понуро опустив голову.

— И что мне теперь делать? — спросила она. — Антон сам не хочет со мной разговаривать. Он отдалился от меня уже давно. И в свою жизнь, в свой мир никого не впускает. Он ничего о своих проблемах не рассказывает. — Теперь она чуть ли не плакала, почти кричала от своей беспомощности. — Доктор, может быть, вы с ним поговорите? Может, он вас послушает, вам хоть что-нибудь расскажет?

— Хорошо, — согласилась Аня. — Я поговорю.

— Но мне-то, мне все-таки, может, вы разрешите к нему зайти?

Аня утвердительно кивнула:

— Только не разбудите, не надо его сейчас тревожить.

— Хорошо-хорошо. Я тихонечко, на цыпочках.

После разговора с матерью Антона Аня чувствовала себя опустошенной. Хорошо, конечно, что она понятия не имеет о зловещей роли Ани во всем произошедшем. Значит, ее не сразу посадят в тюрьму за доведение до самоубийства, а после, тогда, когда соберут все необходимые улики. А может, никто ничего так и не узнает.

Но от этого легче не стало. Собственную совесть не обманешь.

Чужую совесть — это запросто, что Аня и продемонстрировала только что со всей наглядностью. «Как? Вы ничего не знаете о собственном сыне?» И все. Половина вины переложена на другого человека. Но своя вина от этого не уменьшилась.

«Все, хватит! Нужно отдохнуть. После подумаю, что можно сделать», — решила она.

Катя

За этого человечка Аня жизнь была готова отдать. В буквальном смысле.

Сестренка появилась случайно, нежданно и вне плана. Ане тогда было тринадцать лет. Их мама в свои сорок три года неожиданно решила, что у нее начался климакс. Порода такая, у них в семье рано наступает финал женской функции. И она не волновалась. А когда стало ясно, что это беременность, все сроки подавно истекли. Решать, оставить ребенка или отважиться на аборт, уже не приходилось.

Выход был только один. Так родилась Катя.

Вовсе не вопреки, а благодаря этим обстоятельствам Катюшка оказалась самой желанной, самой любимой дочерью. Аня была уже большая, и весомая часть забот о новорожденной, а затем и подрастающей малышке была возложена на нее. Возможно, именно тогда в ней проснулся природный материнский инстинкт. Попробуй только кто-нибудь обидеть ее сестру — ух, увидишь, что произойдет! Глаза выцарапает, и это еще слабо сказано. На кусочки порвет, и рука не дрогнет.

Взрослые почему-то решили, что сестры по жизни должны соперничать, ревновать друг дружку. Друзья, приходя в гости, неизменно спрашивали Аню:

— Не ревнуешь маму к сестричке?

— Нет. — Она удивленно вскидывала на них свои большие глаза.

— Значит, ревнует, — довольно делали те вывод.

Глупые, думала Аня. Она не хотела быть такой, как они.

Аня наивно полагала, что все сестры любят друг друга так, как любят они. Но жизнь быстро показала ей, что часто это не так. Как-то она стала нечаянной свидетельницей ссоры двух других сестер. Ирина, подружка Кати, ругалась со своей старшей сестрой Натальей.

— Не нужна мне такая сестра, как ты, — визжала Наташа. — Уходи! Лучше моей младшей сестрой будет Катя.

— Вот и замечательно, — отвечала ей Ирина. — А у меня Аня будет старшей сестрой.

Они обе повернулись к Кате и спросили у нее, согласна ли она поменяться.

— Нет, — невежливо отказалась та. — Я свою сестру никому не отдам. Не хочу меняться.

Смешно, глупо и нелепо. Конечно, поменяться сестрами невозможно, но Катя в тот момент этого еще не знала. Она просто на полном серьезе заявила, что не отдаст Аню, ни на кого ее не променяет.

Ане же было непонятно, почему Ирина и Наташа так ссорятся и обижают друг друга. Ведь они сестры! И разница у них не такая большая, всего пять лет. Наоборот, интересы должны быть общие. У Ани с Катей вон целых тринадцать лет, чертова дюжина, а все равно они прекрасно понимают друг друга. Аня и не помнит, когда они в последний раз ссорились. Так, подшучивали друг над другом, но не обидно, без злости, чисто из озорства.

Чаще в этих невинных схватках побеждала Аня. Еще бы, она же старше! И тогда она задорно смеялась — получилось… Катя старалась «отомстить», дать сдачи, и, если удавалось, Аня все равно смеялась: молодец-де, сестренка, ты тоже смогла, как я!

Ревновала Катя лишь однажды — к Сергею, будущему (тогда еще) Аниному мужу. В ее воображении прочно засела мысль, что он коварно отобрал у нее старшую сестру. Сложное было чувство, смешанное. Ревность, сведенная с любовью, пониманием и пожеланием счастья, — так, наверное, можно охарактеризовать весь тот коктейль, что царил в головке юной сестренки. Катя, безусловно, отдавала себе отчет в том, что Аня имеет право на любовь, пусть даже к Сергею. Но…

К тому же мама была против отношений Ани и Сергея. Вот не нравился ей будущий зять, и все тут. А на все встречные вопросы типа «почему не нравится?» ничего внятного и толкового ответить не могла. Твердила только лишь:

— Погоди, ты еще с ним наплачешься.

Так и вышло — попала пальцем в небо.

Но это уже потом.

А в те времена Катя была на стороне Ани. Нет, она не ратовала за Сергея. Но раз уж Аня любит… Любишь — так люби, хочешь — так живи, наконец…

Во время свадьбы она вдруг вскочила неожиданно со своего места и убежала. Странно получилось: на свадьбах, по обыкновению, невесту похищают, а все гости суетятся да ищут ее. А тут — сбились с ног, разыскивая младшую сестру невесты.

Нашла ее, конечно, Аня. Интуитивно, без логики — просто почувствовала, где та прячется. Ничего не спросила — и так знала, что происходит с сестрой. Они же без слов все понимают, им даже в глаза друг другу заглядывать не стоит.

— Что ты, маленькая, — успокаивала Аня зареванную Катю. — Я все ж таки не в другой город уезжаю, в соседнем доме буду жить. Мы будем ходить друг к другу в гости, часто-часто, а на выходные ты будешь у нас ночевать…

Когда Катя узнала, что Аня ждет ребенка, она радовалась, наверное, больше всех. А после аварии, в результате которой Аня потеряла своего маленького, Катя люто возненавидела Сергея. Пожалуй, даже сильнее, чем сама Аня. Ведь Сергей причинил боль самому близкому ее человеку, старшей сестре. Мы, пожалуй, еще можем простить, когда делают больно нам, но три шкуры спустим с тех, кто принес страдания нашим родным и любимым.

Общее горе сплотило сестер, их отношения перешли на качественно новый уровень. Повзрослели обе разом, из сестер-девчонок сразу превратились в сестер-женщин. Резко, без каких-то там плавных переходов и подготовок.

Катя с нетерпением ждала возвращения Ани. Очень нужно было поговорить с ней — срочно необходим был совет.

Катя, кажется, окончательно запуталась в самой себе. Аня поможет разобраться. Или хотя бы укажет, как выпутаться из создавшейся ситуации. А она задерживается…

Да и не набрасываться же сразу на сестру с разговорами. Та, наверное, придет с работы уставшая, все-таки целые сутки дежурила у себя в больнице! Но и поговорить надо, ну очень!

Наконец раздался знакомый скрежет замка.

Аня открывает дверь. Какая-то не такая. Может, на работе произошло что-то?

— Привет, — говорит Аня. — Как дела?

— Нормально, — в тон отвечает Катя.

Да нет, вроде бы все, как обычно. Наверное, просто показалось.

Анна быстро переоделась. Пока на кухне согревался чайник, она зашла к сестре. Катя молчала, не зная, как приступить к разговору. Нет, Аня все же сегодня несколько странная. Странноватая, вернее. Рассеянно разглядывает постеры, что в изобилии развешаны по стенам в комнате сестры, смотрит так, будто впервые на них наткнулась, мягко ступает из угла в угол, трогает руками диски… С чего это вдруг? Аня такой скрежет не приемлет…

— Странно, — задумчиво произнесла Аня, — и тут, и там — Вилле Вало. На одном плакате он совершенно жуткий урод, в страшном сне приснится — испугаться можно… да, а здесь — ничего, очень даже симпатичный…

— Ага… — Катя внимательно присматривалась к сестре. — Ань?

— Что? — обернулась та.

Смотрит как-то непривычно серьезно. Даже слишком. Катя отвернулась, выждала паузу и произнесла — будто просто так, невзначай:

— А как понять, нравится тебе человек или не нравится?

Аня ответила не сразу, напряженно поджала губы, словно некие правильные подбирала слова.

— Если с человеком легко, — тихо заговорила она, — если он тебя не напрягает, то это скорее всего означает, что он нравится. А если, скажем, он должен прийти, в тебе… м-м… не очень хочется его видеть, если… если полагаешь, что лучше бы он в один прекрасный день вообще куда-нибудь исчез и никогда больше не появлялся, то… э-э, ну, короче, пошел он тогда куда подальше!..

— Понятно, — просто сказала Катя, хотя понятного в ответе сестры она услышала маловато, прямо скажем. — А вот если тебе с ним легко, если он, как ты говоришь, не напрягает, то как определить: он просто нравится или это любовь?

— Когда всего лишь легко и ничего больше, то нет, никакая это не любовь. Понимаешь, когда любишь человека, то осознаешь это сразу, без терзаний. Тут два конца: либо да, либо нет — третьего не дано. Нельзя любить слегка, нельзя чуть-чуть, нельзя наполовину… Человеку, которого любишь, прощаешь все, жертвуешь ради него собой и всеми своими интересами, безо всякого сожаления — лишь бы ему было хорошо.

Аня снова о чем-то задумалась, посмотрела на сестру. Ишь, сидит, голову склонила, волосы закрывают лицо, поза напряженная. Определенно у нее что-то стряслось.

— Кать!

— Что?

— Почему спрашиваешь?

— Просто. Просто так.

— Еще что-нибудь не хочешь спросить?

— Нет. То есть да… Скажи, а если встречаешься с человеком и при этом понимаешь, что не любишь его, но он думает, что любишь… вот это как, очень плохо?

— Нет, пожалуй. — Аня снова прошлась по комнате. — Тут ведь все зависит от множества различных обстоятельств. Нельзя говорить о любви, когда точно знаешь, что не любишь. Получается осознанный обман. Но и нельзя отвергать человека, который любит тебя. Это жестоко, потому что… — Аня внезапно запнулась. — Потому что можно спровоцировать его на необдуманный, даже страшный, непоправимый поступок!..

Аня снова помолчала. Тяжело вздохнула. Казалось, она ведет какой-то внутренний диалог сама с собой, некий странный, непонятный и предельно тяжелый спор.

— Но нельзя также и обнадеживать человека, — произнесла наконец Аня. — Не стоит обещать ему что-либо, если знаешь, что не можешь принести себя в жертву. Все это, Как ты понимаешь, очень сложно. В отношениях любви и привязанности границы настолько тонкие, что перейти их легко — в итоге можно просто оступиться и наделать необратимых ошибок.

— А целоваться? — снова принялась допытываться Катя. — Ну, с тем, кого не любишь… Это как? Тоже очень плохо?

Аня улыбнулась:

— Хочешь знать, нарушает ли такой поцелуй ту самую границу?

— Угу.

— Тогда для начала ответь: кто кого поцеловал первый?

— Он…

— Значит, на нем и ответственность! — рассудила Аня и подсела к сестре на тахту, по-девчоночьи поджав ноги. — Приятно хоть было-то?

— Если б не было, то я ничего бы такого и не позволила.

— Тоже верно, — заметила Аня. — А когда вы целовались, тебе хотелось, чтобы вместо него был кто-то другой?

Теперь настал черед вздыхать Кате.

— Да, — сказала она. — Хотелось. И меня это пугает.

— А он, ну, тот, которого тебе хотелось видеть рядом с собой, — он заметил, как ты целуешься с другим?

— Нет, — сказала Катя, что-то прикинув.

— Но ему могут рассказать, верно?

— Пожалуй.

— Выходит, тебе просто хотелось вызвать в нем ревность?

Катя неожиданно разозлилась.

— Отстань! — воскликнула она и резко соскочила с тахты.

— Все? — невозмутимо произнесла Аня. — Больше ты ни о чем не хочешь меня спросить?

— Нет!

— Ладно. Пойду тогда спать. Но, если что, буди, спрашивай.

Аня, посмеиваясь, удалилась.

Стало быть, у Кати сложности в личных отношениях. Любит одного, целуется с другим. И, само собой, крепко из-за этого переживает.

Ох, любовь — такая сложная штука! И ведь любая попытка со стороны Ани прийти сестре на помощь может только навредить. Но и Катя тоже хороша, ничего толком рассказать не может! А с другой стороны, молчать у нее сил тоже не осталось.

Да, трудные наступили деньки. Антон, разговор с его матерью, недомолвки Кати. Аня подозревала, что это только начало. Цветочки. То ли еще будет, когда ягодки пойдут!

И в душу к Кате залезть нельзя. Не такое это место, человеческая душа, чтобы в нем можно было грубо копаться! Себя-то самого не всякий раз туда впускаешь. Не трогай — авось не заболит. Больнее всего делают близкие люди. Они почему-то считают, что им можно вмешиваться без зазрения совести — а что, добра, сволочи, желают…

«Как все просто, — думала Катя. — Значит я — люблю. Люблю…»

Любовь подразумевалась к Дане.

Она поняла это тогда, когда Аня пристала к ней с расспросами.

«Ты хотела целовать другого?» Все встало на свои места. Да. Да! Тысячу раз — да.

В принципе, ей очень хотелось целовать Дениса. Вернее, хотелось, чтобы он целовал ее, потому что так не принято, чтобы девушка сама начинала заводить отношения с парнем — не так поймут. Сразу сочтут развратной, приклеят какой-нибудь дурацкий ярлык типа «девушка легкого поведения», будут смеяться, избегать или, того хуже, просто поразвлекаются — и бросят… А разве может она позволить себе, чтобы Денис так плохо о ней подумал?

Как сделать, чтобы он обратил внимание? Чтобы первый начал?.. Только при таком раскладе никто не усомнится в ее порядочности.

И тут Макс все запутал.

Получилось так, что Иринка и Олег, ее новый парень, как-то решили выбраться на природу. Желательно — в лес. Словно по заказу, в воскресенье выдался отличный солнечный денек. Деревья, воздух, природа, сосиски, зажаренные на костре… Ирина, разумеется, не упустила случая взять с собой за компанию Танюшку и Катю. Там же оказался и Макс, а с ним и Ник — друзья Олега.

Все бы ничего, просто хорошая дружеская компания, но Кате приспичило научиться играть на гитаре, которую захватил с собой Ник. Вот с нее-то, с гитары, и началось все. Очень уж заинтересовала Макса симпатичная девушка с гитарой.

Сначала он объяснял ей аккорды, учил ставить пальцы, а потом… а потом начал обнимать. Катя не отшатнулась. Он поцеловал. Катю впервые поцеловал парень, и она его не оттолкнула. Все-таки глупо прерывать первый в жизни поцелуй. К тому же — любопытно…

Что это такое — поцелуй? Каково? Конечно, поцелуй — это не просто прикосновение, не вульгарная игра сотен лицевых мышц. Нет, это что-то особенное. Правда вот, целоваться полагается с тем, кого вроде как любишь. У Макса-то все было в порядке, он явно запал на Катю, казался очень искренним. Но она-то, она — она ведь Даньку любит, давно уже! Он ей понравился еще тогда, когда она впервые его увидела.

А когда повстречала Макса, ничего похожего в себе не обнаружила. Ну да, с ним легко, но не более. Может, потому и легко, что Катю и Макса связывает уже не просто дружба крепкая, а нечто большее. И тогда получается, что она его элементарно обманывает. Ведь не сказала же она ему, что любит другого! Более того — позволила себя целовать.

«Как все сложно! — мучительно размышляла Катя. — Я встречаюсь с Максом, и он мне не нравится…»

Макс стал к ней захаживать, они вместе отправлялись гулять. Вечером он провожал ее до подъезда, они снова целовались.

Катя изображала, что он ей нравится, и одновременно боялась, что Максим когда-нибудь поймет, что это не так. А он вдруг пришел к ней однажды утром и подарил прикольную игрушку — маленького плюшевого медвежонка. Это совсем смутило Катю.

Что делать? Подруги советуют — остынь! Скоро все само собой разрешится, а покамест оставь все так, как есть, всегда успеете расстаться. А когда всегда?..

Больше всего Катю мучила мысль, что Даня обратил на нее свое внимание; возможно, она ему даже понравилась, но теперь, поскольку Катя уже гуляет с Максом, значит, Макса этого любит. Даня — он что, дурак, что ли — возьмет да и найдет себе какую-нибудь другую девушку, которая будет свободна, и все, привет…

А может, ему расскажет обо всем Иринка! Например, о том, как она в лесу обнималась с Максом. Она может. Ирка — сплетница. Хочешь, чтобы весь мир о чем-то экстренно узнал, — расскажи Ирине по секрету, а вдобавок непременно возьми с нее честное слово, что она никому не расскажет под страхом усыхания языка. И можешь быть спокоен — назавтра все будут в курсе…

…Если честно, то сначала Кате нравился Саня — еще до того, как она познакомилась с Денисом. Все как обычно: постоянно думала о Саше, мечтала, даже ревела по ночам в подушку, считала его своей первой горячей любовью, которая, как известно, не забывается никогда и на всю оставшуюся жизнь остается в памяти… Ерунда, конечно, несусветная — встретился Данька, и Катя моментально забыла обо всей шелухе, что присутствовала в ее жизни прежде. Незадачливый Саня так и не успел узнать, что Катя когда-то страшно его любила.

Кстати, это именно он познакомил ее с Даней — предложил отправиться в какой-то гараж, там, мол, его друзья рок-музыканты репетируют…

Девчонки долго не решались, особенно усердствовала Танюшка:

— Скоро должна подойти Ирина, может, все-таки стоит ее подождать?

— Пошли, — шепнула Катя, дергая ее за рукав.

Саня шел спереди, Таня — чуть приотстав.

— Кать, — тихонько проговорила она, — как думаешь, Иринка нас повесит или расстреляет?

— Это за что же?

— За то, что мы ее не дождались.

— Сама виновата, нечего так долго краситься, — пробурчала Катя. — За это время состариться можно.

Саня привел их в какой-то запущенный ремонтный бокс, маленький, полутемный и весьма нечистый. Музыка орала так, что у девчонок заложило уши. Зато какая это была музыка! Рок! Живые инструменты, натуральная гитара, старательный бас, немного расстроенные, но совершенно настоящие ударные… И играют здорово, нет слов. Супер, класс, отпад!..

— Мне Денис понравился, симпатичный, — шептала замерзшая Таня, когда вечером, спотыкаясь, они шли в потемках домой.

Катя сначала даже расстроилась. Ну почему, почему она не произнесла этих слов первая? А теперь получится, что она отбивает у подруги парня, а это самое подлое дело! Хорошо, что Таня так и не стала встречаться с Денисом, или с Данькой, как по непонятным причинам называли его в компании. Катя не пережила бы такого чужого счастья.

Но так получилось, что и сама она до сих пор молчит о своих чувствах. Да и что тут скажешь, тем более после того, как все так радикально запуталось. А любить — хочется. И не кого-нибудь и как-нибудь, а Даню, так, чтобы и ты его, и он тебя… Тогда это — настоящее счастье…

Возьмем Аню — она ведь такая счастливая была с Сергеем, однако длилось это не очень долго. Он сам все разрушил. И что же, так всегда происходит? Может, любовь у людей не может продолжаться вечно? Или хотя бы долго?

Маяковский изрек: «Любовная лодка разбилась о быт». Наверное, это у Ани и произошло.

Катя услышала звуки, доносящиеся из кухни. Значит, Аня проснулась, готовит обед. Катя зашла на кухню.

— Ну как, еще вопросы появились? — слегка улыбнулась старшая сестра.

— Появились. — Катя зевнула. — А ты знаешь, что такое любовь?

Аня замерла на мгновение. Отрицательно помотала головой, а потом прочитала наизусть стихи:

Любовь — коварство и отрада,

Любовь — отчаянье и страсть.

Люблю того, кого не надо,

И счастье норовлю украсть.

Кусочек счастья. Жалко, что ли?

Мне все не надо. Только часть.

Но нет на свете горше доли

Любовь свою от всех скрывать.

Классно у нее это получается! Она читает стихи как-то душевно, без формального пафоса, с каким-то особым, неописуемым придыханием и интонациями. Словно акценты расставляет.

А смысл? В самое яблочко!

Как будто мысли подслушала…

Анна

Аня сидела на кухне с подругой. Тихий, спокойный вечер, уютно. На окне — занавески персикового цвета, она купила их недавно. Увидела — и просто влюбилась: цвет очень уж необычный, прозрачно-нежный. И сервиз на полке — в тон занавескам. Новенький, керамический, с изысканно-утонченным золотистым орнаментом.

Подруги пили чай с ароматом лесной земляники и неспешно беседовали о своем, о женском.

Вроде бы все хорошо, рассеянно думала тем временем Аня, а на душе — все-таки невыносимо муторно. Глупыш Антон остался жив, Катя повеселела. А сначала даже гулять не хотела идти, но пришла подружка — и она быстро передумала.

Марина вот приехала. С ней можно говорить обо всем, ничего не тая, раскрыть сердце, мысли, душу — и не бояться. Она все поймет, не осудит, не выдаст. С ней можно быть слабой, нет нужды изображать из себя самостоятельную, успешную и уверенную в себе женщину, можно просто быть самой собой: ранимой, растерянной, испуганной — короче, какой угодно можно быть рядом с Мариной.

— Мне не хватало тебя, — говорит Марина.

— Мне тоже, — отвечает Аня. — Очень.

Карие глаза Марины встречаются с голубыми Аниными глазами. Все недосказанное передается взглядом. Столько произошло, а они были так далеко друг от друга! Конечно, существует почта, функционирует телефония, внедрен Интернет. Интернет — величайшее достижение человечества! Но он не заменит живого общения, взаимопроникновения голубого и карего…

Общение, при котором не видишь собеседника и не можешь заглянуть ему в глаза, не приносит удовлетворения. После него всегда остается чувство недополученной радости и чего-то недосказанного. Недаром же существует выражение — «нетелефонный разговор». Правильно, есть в мире вещи, о которых не сообщают заочно. О них говорят только тет-а-тет, наедине, без свидетелей и посредников.

— Ты все еще любишь Сергея? — спрашивает тихо Марина.

В этом вопросе нет любопытства. Ноль наглости, минус беспардонность. Только лишь осторожное сострадание, трепетное беспокойство за подругу.

— Только тогда, когда вижу.

— Значит, у вас еще есть шанс быть вместе?

— Шанс быть вместе — есть, — задумчиво отвечает Аня. — Но шанса быть счастливыми — нет.

— Почему?

— Сама не понимаешь?

— Не понимаю.

— Разбитую чашку не склеишь, — выдает Аня серую прописную истину.

— Неправда. Можно склеить.

— Склеить-то можно, но напиться из нее не получится.

— Ты говоришь банальности, — так же тихо возражает Марина. — Не узнаю тебя. Прежняя Аня всегда была противницей банальных фраз и стереотипов, она жила наперекор и вопреки законам, ненавидела правила, ее невозможно было загнать в рамки.

— Прежней Ани больше нет, — отвечает Аня, и в этой фразе тоже слышен отзвук какого-то старого, пошлого и, конечно же, невыносимо банального водевиля. — Она умерла, давно уже, вместе со своимребенком. Ей пришлось измениться, чтобы жить дальше.

— Хорошо, — соглашается после паузы Марина. — Но и он ведь — тоже изменился. На нем это тоже отразилось. Не спорь, я видела. Да-да, я встречала его. У Сергея глаза больной собаки, которую больно пнул хозяин, которая страдает от этого, жалобно скулит, но все равно к нему ползет. Он любит тебя…

— Не так любит, как надо.

— А как надо? Скажи ему.

— Поздно…

Марина хочет сказать еще что-то, но Аня жестом ее останавливает.

— Есть одна восточная притча, ты ее наверняка слышала. К Будде пришел его ученик и сказал: «Я не верю тебе, не верю, что ты всемогущ. Но если ты явишь мне какое-нибудь чудо, пусть даже самое незначительное, то я поверю тебе и охотно пойду за тобой…» Будда грустно улыбнулся и явил ученику чудо. Изумленный, но удовлетворенный ученик воскликнул: «Теперь я верю! И я пойду за тобой…» Но Будда его остановил: «Поздно. Теперь ты мне не нужен…»

— Да, я слышала такой рассказик. В той или иной форме…

— Тогда ответь, только честно. Тебе понятен смысл?

— Кажется, да. Вера должна быть искренней, безоглядной, как аксиома. А ученик желал не веры — собственной причастности к божественному.

— Именно. Это не может считаться истинной верой. Это — не настоящая любовь.

— Кстати, а какое чудо показал Будда?

— Рождение человека!

— А-а, ну тогда понятно! Твоя притча имеет двойной смысл, — произнесла Марина. — Ты не можешь ему простить то, что в свое время он не поверил тебе, что желал избавиться от собственного ребенка. Наверное, это правильно — с одной стороны… Ведь имеет же человек право на ошибку? Имеет, все ошибаются. Сергей — не исключение, он обычный человек, а не принц из придуманной сказки!

— Ты, как всегда, не желаешь сдаваться, — улыбнулась Аня. — Но он совершил роковую ошибку: разбил мою любовь.

— Стоп! Ты, кажется, совсем недавно призналась, что все еще любишь его.

— Остатки прежней Ани продолжают любить кусочки прежнего Сергея — вот и все. Наша жизнь изменилась. Когда я не вижу его, то даже не думаю о нем. Небо, знаешь ли, без него не рухнуло. И не рухнет, останется на прежнем месте, даже если я никогда не прощу его, даже если никогда не вернусь.

— Если хочешь знать, у тебя тоже глаза — как у той больной собаки. Только твоя собака сидит на могиле своего хозяина и тоскливо воет на луну, — заметила Марина.

— Поверь, вовсе не из-за Сергея.

— Так-так, — заинтересованно протянула Марина. — А вот с этого места, пожалуйста, поподробнее.

— Мне тут один мальчик в любви признался… — начала было Аня, но вдруг запнулась.

— Симпатичный хоть?

— Угу.

— Опиши… — Марина перешла на полушепот. — На кого он похож?

— Нет, описывать тебе я его не буду. Просто вообрази себе Леонардо ди Каприо в молодости.

— Ты что, издеваешься? Да, мне нравится красавчик Лео. И что?

— Я не издеваюсь. Он и правда на него похож.

Марина задохнулась от изумления.

— Ну? Дальше? А ты что!

— А я его прогнала.

— Ну и дура. — Марина даже расстроилась.

— Была бы дурой — села в тюрьму за совращение несовершеннолетних. — Аня, в свою очередь, рассердилась. — Что прикажешь мне с ним делать?

— Сколько ему лет?

— Через месяц будет семнадцать, — созналась Аня. — Совсем еще крохотный…

— Ну, это уже не так страшно, как тебе кажется. Сейчас семнадцать, через год будет восемнадцать, подумаешь! За такой возраст в тюрьму уже не упекут, — уверенно констатировала Марина.

— Кстати, а где твой Лешка?

— Эй, не переводи, пожалуйста, разговор на другую тему. С моим благоверным все в порядке, он встретил приятелей по университету и, разумеется, завалил с ними в кабак. Ты давай-ка возвращайся на наезженные рельсы!..

Аня молчала, колеблясь: продолжать или свернуть-таки тему? Вовсе не факт, что не доверяла подруге — нет, доверяла! Сейчас она доверяла ей больше, чем самой себе. Но дальнейший разговор получался чересчур болезненным.

— Он пытался покончить с собой, — еле слышно сказала она.

— Да ты что?! — Марина аж руками всплеснула. — Дела-а… И ты, конечно же, чувствуешь теперь себя виноватой во всех смертных грехах?

— Да, — устало молвила Аня. — Во всех. И грехи эти действительно грозили обратиться в смертные.

А ведь, по сути, никто толком и не знал, насколько она действительно виновна, даже сам Антон. А Аня, можно сказать, своими руками толкнула его в пропасть. Говорят, словом убить можно. Именно это она и сделала, и не в переносном, а в самом буквальном смысле. Никогда и никому не признается она в содеянном кошмаре. Остается успокаивать себя типовым бредом: «Я не знала, что он совершит такое!..»

Это не помогает, потому что вранье. Она должна была знать, обязана была предугадать, просчитать все вероятные варианты, догадаться, прежде чем замышлять интриги, играть на чувствах других. И если сказать, что, дескать, не знала, что Антон такой ранимый, оправдание все равно получится неискренним. В его возрасте все ранимы. Это ж первая его влюбленность! Тут любое неосторожное слово способно привести к трагедии! Нельзя было так грубо отказывать — на улице, прилюдно…

Ладно. Хорошо хоть, обошлось, Антон все это пережил.

Но теперь — остановись!

Так нет же — не остановилась. Наверное, не нравилось, что мальчик вертится рядом и смотрит влюбленными глазами.

И тут подвернулся, как показалось, верный случай…

…Аня всегда нравилась мужчинам. Красивая, веселая, обаятельная, уверенная в себе — мужчины стремились с ней познакомиться. Обычно она сразу их останавливала, не оставляя ни малейшей возможности для дальнейшего развития отношений. А в тот раз — пожалуйста, позволила слишком много говорить человеку, который только-только с ней познакомился. Мальчишке!

Но… было в нем что-то трогательное, точнее, жалкое. Вот и пожалела.

А парень ни разу еще ни с одной девушкой не встречался. Он был немного некрасив и этого стеснялся… застарелые детские комплексы. У него имелся врожденный дефект — «заячья губа». В детстве сделали операцию, губу зашили, вышло неудачно — остался шрам, не исправлена пластика губ, нарушен зубной ряд, возникли проблемы с нависанием одного края десен.

Аня это сразу оценила профессиональным взглядом. Исправлять следовало раньше, а сейчас сложно… Но нет ничего невозможного.

Этот мальчишка, Антон, изначально наивно полагал, что Аня его не замечает. Но нет, она замечала, просто виду не подавала. А потом, после ее отказа, решила, что он окончательно оставит попытки сблизиться. Вот тут-то и следовало поставить точку.

Но показалось мало — захотелось закрепить результат. Воспользовавшись болтливостью Ирины, Аня как-то обмолвилась в ее присутствии, что, дескать, решительно выходит замуж за преподавателя-экономиста.

Результат — неудавшееся самоубийство мальчишки.

И ради чего все это? Ради себя, любимой, ради собственного спокойствия. Эгоистично, жестоко. Непростительно.

Как жить? Как исправить?

И как себя простить?

— Анюта, он остался жив, — снова начала говорить Марина.

— Я, представь, в курсе…

— Не перебивай, пожалуйста. На этот раз — да, остался. А если он повторит попытку?

— Я думала об этом.

— И что?

— Ничего. Я не знаю, что предпринять.

— Как не знаешь? — возмутилась Маринка. — Дай ему шанс!

— Ты с ума сошла!

— Вовсе нет! Это сейчас кого-нибудь шокирует, что ему всего семнадцать, а тебе двадцать семь. А через десять лет ему будет уже двадцать семь, а тебе — тридцать семь… таких пар — на каждом углу полно… Никто и не обратит на вас внимание.

— Вот это заглянула! Через десять лет… Да тут не знаешь, что через месяц произойдет! И потом, я не люблю его!

— А тебя никто и не заставляет его любить, — объясняла подруга. — Просто спаси человека. Позволь ему любить тебя, не отталкивай.

— М-м… — нерешительно произнесла Аня. Было видно, что развитие разговора очень ей не по душе. — Я подумаю…

— Думай. И чем быстрее ты это сделаешь, тем больше у мальчика будет шансов остаться в живых.

— Но это шантаж! Ничто не помешает ему увериться, что таким способом от меня можно будет добиться чего угодно. И не только от меня.

— А ты не позволяй ему этого. Так, как только ты умеешь. Очерти четкие границы: это можно, а туда — извините, нельзя. Сразу предупреди, что, если он еще раз попытается прибегнуть к суициду, ты больше не посмотришь в его сторону.

— Я подумаю, — повторила Аня.

Подруги надолго замолчали.

Чем ближе подбирался решающий момент встречи с Антоном, тем большую растерянность испытывала Аня.

Всю ночь она не спала. Думала, думала, ворочалась с боку на бок, но так и не нашла выхода. Нет, можно, конечно, притвориться ни к чему такому не причастной. Скажем, Антон не признавался ей в любви, она не прогуливалась у него на глазах с малознакомым (и малосимпатичным!) мужчиной, да и замуж не выходит — глупый, это же шутка…

И Маринка никому ничего не скажет. Есть такая поза страуса: голова в песок, меня здесь нет, моя твоя не понимай.

Только от себя таким способом не спрячешься.

А если бы его вовремя не обнаружила мама?

А он… Что он? Глупый ребенок. Он любил, она отвергла… В итоге он попросту не нашел другого способа пережить потерю. Антон еще совсем не знает жизни и любить толком не способен. Можно найти тысячи способов оправдаться и снять с себя всякую ответственность, можно даже бесконечно талдычить самой себе, что это его родители и его учителя обязаны были своевременно объяснить ему, что самоубийство — не выход.

Можно?

Можно!

Все религии мира осуждают самовольное лишение себя жизни. Любая вера стоит на страже ценности жизни и запрещает самоубийство. Это — слабая попытка избежать страданий, что ниспосланы Всевышним, грех, лишающий прощения и спасения. Самоубийцам отказывают в отпевании, поминальной службе и погребении на церковном кладбище…

Но никто не научил и не объяснил — значит, придется возложить такую миссию на себя, больше некому. Антон полюбил ее, и она, выходит, за него в ответе. Мы в ответе за тех, кого приручили…

Итак, Аня приняла решение. Она понимала, что добровольно, сознательно вступает на путь, полный трудностей и… и греха. Она весьма смутно представляла, какие именно проблемы ее ожидают, но подозревала, что весомые. В том, что они возникнут, она не сомневалась ни на секунду.

Аня вышла из дома на два часа раньше положенного времени. Хотелось побродить по тихим улочкам родного города, унять волнительную дрожь, остудить пылающую голову.

Октябрь, а погода необыкновенно теплая. Словно специально расстаралась, чтобы Аня вспоминала ту, другую, такую далекую осень.

В тот день также было тепло и солнечно, душа радовалась. Осенние унылые дожди отступили — наверное, опасались испортить свадебное торжество.

— Маленькая ведьма, ты наколдовала нам хорошую погоду, — шутил Сергей.

Белое воздушное платье невесты, что уже висело в ее комнате, ярко контрастировало с пестротой осенних красок. Деревья, радуясь скорому Аниному счастью, вспыхнули небывалой сочностью и одарили мир разнообразием всевозможных оттенков — они как будто соревновались друг с другом в окраске оставшихся листьев. Оранжевые кленовые, лимонные березовые, бордово-коричневые шиповниковые и огненно-красные рябиновые… листья большие и малюсенькие, с зубчатыми краями и пальчатые — они укрывали асфальт шуршащим густым ковром, пахнущим дождем и еще чем-то, пряным и возбуждающим.

Маленькие белоснежные туфельки осторожно ступали по этому лиственному ковру, усыпанному лепестками лиловых георгинов. Сергей поддерживал Аню под руку, словно боялся, что сейчас ее унесет порывом теплого осеннего ветра. Свадьбу планировали сыграть раньше, но по разным причинам постоянно откладывали. То Сергей болел, то Ане надо было ехать на семинар, то платье невесты оказывалось еще не готово. Так и затянули до осени.

Но Аня не жалела. Вокруг так красиво! Белые головки мелких хризантем путаются под ногами — это Маринка придумала посыпать цветами дорогу, по которой будут шествовать молодожены. Белые хризантемы похожи на платье невесты.

— Это цветы смерти, — судорожно шептала мама.

— Прекрати говорить глупости, — раздраженно отмахивалась Аня. — Хризантема символизирует солнце.

— Солнце символизируют желтые хризантемы, — упрямилась мать. — Именно они — цветы солнца, а белые хризантемы люди приносят на похороны.

— Не спеши хоронить меня раньше срока, — смеялась счастливая Аня. — Я только-только жить начинаю!

Она все время смеялась. Ее серебристый смех разливался по улице, эхом отражался от соседских окон. Анна еще не пригубила шампанского, а давно уже была пьяна. От счастья.

Во время церемонии Сергей разволновался, рука дрогнула, уронила кольцо.

— Не к добру, — шептались гости.

— Я не верю в суеверия, — громко говорила Аня.

И снова смеялась.

Через месяц после своей свадьбы Аня как-то сняла это кольцо перед операцией, а после — никак не могла отыскать. То ли украли, то ли закатилось куда-то. Что-то тревожное вкралось к ней в душу, но быстро забылось. Она купила себе другое. Но и это кольцо непонятным образом куда-то запропастилось. Купила третье…

Они отправились с мужем на море. Аня веселилась, как ребенок, плавала, плескалась, набирала пригоршни воды, подбрасывала вверх, брызгала на Сергея, хохотала и падала, а горько-соленые волны подхватывали ее. Миллиарды мелких капелек искрились на солнце и падали обратно в море. Была видна маленькая радуга… Когда же Аня и Сергей вернулись к себе в номер, она обнаружила, что и этого кольца на пальце больше нет. Решили, что соскользнуло с мокрой руки.

«Мистика прямо-таки, — думала Аня. — Кольцо было точно по размеру. Не могло оно соскользнуть. Однозначно. Даже когда я мыла руки с мылом, кольцо плотно держалось».

— Анна Сергеевна, вас вызывает к себе главврач, — раздался оклик, как только она вошла в больницу.

— Сейчас. Переоденусь и зайду.

— Нет, — возразила медсестра, и Аня вздрогнула, — он сказал, как только вы появитесь…

— Меня что, увольняют?

— Н-нет. — Та вдруг стала испуганно заикаться. — Н-не знаю…

— Тогда почему я не могу переодеться? — строго вопросила Анна.

— Он т-так сказал… я н-не знаю… — Медсестра чувствовала себя как на допросе.

— Когда не знаете, лучше переспросить. Или молчать.

Переодевшись, она отправилась в кабинет главврача, стараясь не задумываться о причинах столь срочного вызова. Сейчас все выяснится.

«Много будешь задумываться, скоро состаришься», — любил говаривать ее институтский учитель.

— Вызывали, Артур Маратович?

— Да-да. Вызывал, Анюта Сергеевна. — Главный поднял на нее подслеповатые глаза. — Тут на вас жалоба поступила.

Он был не молод, но и не производил впечатления старика. В свои шестьдесят продолжал оперировать, но только взрослых. За детей больше не брался, после одного непростого случая, в результате которого едва не скончалась трехлетняя девочка. Операция завершалась, осталось наложить швы. Ткани рвались. Слабо затянешь — края не смыкаются, сильно — нитка режет ткань. Вдрызг режет… Шов уже делать было негде. Ассистировала Аня, она как раз только-только окончила интернатуру. Аня молча взяла у него из рук инструменты. Он не стал спорить (от напряжения горло свело судорогой, слова вымолвить не мог). Как у нее получилось тогда наложить ребенку швы, она и сама не знает. Да и не важно. Главное — смогла!

После этого случая он перестал смотреть на нее свысока. Можно сказать, она спасла не только девочку, но и его репутацию. Ведь на нем лежала вся ответственность за пациентку.

— Уж не медсестра ли Степанова? — догадалась Аня.

— Угадала, — подтвердил Артур Маратович. — А теперь скажи как на духу: ты оскорбляла ее прилюдно?

— Нет.

— А она утверждает обратное. Вот, докладную написала. Можешь почитать, — предложил он.

— Не буду, — отказалась Аня. — Жаль тратить время на глупости. И вообще, это мне впору жаловаться на Степанову. У меня пациент на столе кровью истекает, а она переспрашивает, что он там такое выкрикивает. Не до миндальничания, знаете. Мне пришлось дважды повторить ей указания, специально для особо неповоротливых.

— Так-так-так, — произнес главврач (он всегда «так-такал», когда дело продвигалось к принятию важного решения). — А что там кричал пациент?

— Я не прислушивалась. — Аня рассмеялась. — Кажется, хотел, чтобы я ушла.

— Ясненько. Испугался. А что, молодец, правильное принял решение! Кого боишься, того и убрать с глаз долой, чтобы не маячил тут. — Главный развеселился. — А чего он резаться-то удумал?

— Не знаю. Вот как раз хотела пойти пообщаться с ним по душам.

— Правильно, — снова одобрил главврач. — Иди скорее, а то, не дай Бог, он тут повторит нам свой подвиг. Мы потом эту кашу не расхлебаем…

Когда Аня вошла в палату, Антон притворился, что спит. Как вести себя после того, что произошло?

Аня села прямо на кровать, взяла его за руку:

— Антон! Я вижу, ты не спишь.

Он медленно повернул голову. Стыдно. Стыдно смотреть в глаза, которые вдруг оказались так близко. Он столько раз представлял себе различные ситуации, когда она берет его за руку. Но ни разу не мог вообразить этого в больнице.

— Зачем ты так поступил?

Он молчит. Как ответить на вопрос, если она и сама знает?

— Как ты после этого будешь дальше общаться? — продолжает спрашивать Аня. — С родителями, друзьями? А?

— После этого я не должен был остаться жив, — разозлился он вдруг и выдернул руку. — Учить меня пришла? Ты не учитель, ты — врач. Вылечила — и свободна.

— Раз никто из учителей и родителей не научил тебя, значит, придется мне.

— Думаешь, получится? — хмыкнул он. — Чему собираешься учить?

— Жить. Получится или нет, не уверена. Буду говорить очень долго, а ты слушай и не смей перебивать. Если захочешь понять меня, то поймешь, если поймешь, то научишься, ну а если нет — значит, я зря потратила на тебя время. А для начала попробуй досконально в себе разобраться и ответь-таки мне: что подвигло тебя на такой поступок?

В ее голосе вновь появились те нотки, которые заставляли людей подчиняться ее приказам. Она в такие минуты не повышала голос — наоборот, говорила тише. И все замирали, прислушиваясь. И, как загипнотизированные, делали то, что она говорила.

— Ты выходишь замуж. Я не могу без тебя жить, — еле слышно прошептал Антон и отвернулся. Не мог на нее смотреть в этот момент.

— Не буду спрашивать, кто тебе такое сказал, это не важно. Пока — урок первый. Ты сделал это совершенно напрасно. Я не выхожу замуж. Признаюсь тебе по секрету, я там уже однажды была, мне не очень понравилось.

Антон аж вскочил. Она легко толкнула его в грудь, он рухнул обратно на подушку как подкошенный.

— Лежи. Я не закончила. Урок второй. Таким способом, какой избрал ты, добиться ничего нельзя. Это тупиковый метод. Ты либо умрешь и уже никогда ничего не получишь, либо останешься жить, но тогда тебе будет стыдно перед всеми. Как сейчас. Особенно перед родителями. На всю оставшуюся жизнь ты будешь перед ними в неискупленной вине. Это тебе еще крепко повезло, что о произошедшей трагедии известно только тебе и твоим родителям.

— И еще всей больнице, — поправил ее Антон.

— Медперсонал не имеет права разглашать сведения о пациентах. Это преступление. Понятно?

Антон кивнул.

— С родителями разбирайся сам. Советую: пообещай им, что больше никогда так не поступишь. А что касается всех остальных — можно сказать, например, что поскользнулся в ванной, навернулся и порезал руки осколками зеркала.

— Наврать, значит, — усмехнулся Антон.

— Не хочешь врать? Скажи правду. Услышал, мол, глупую сплетню, поверил, пытался наложить на себя руки от безответной любви, не получилось… Красиво?

Антон снова отвел глаза.

— У меня как-то однажды было точно такое же желание, — продолжала Аня. — Человек, которого я безумно любила, разрушил все, что было между нами. А после этого внушал, что я — истеричная дура, веду себя как капризный ребенок и не желаю нормально жить. С ним жить. Я продолжала его любить и жить без него не могла. Но и обитать рядом с ним, теперешним, сил у меня тоже не имелось — ведь тот, прежний, которого я полюбила, безвозвратно исчез… Выхода из этого замкнутого круга я не видела, оставалось умереть. И я уже собиралась, да… Но вовремя поняла, что этот человек причинил боль не только мне, но и моей маме, моей сестре. Им тоже пришлось тяжело. А если я еще и умру, им станет совсем невыносимо. Я буду хуже, чем он… И я стала желать ему мщения. Страшного мщения! Такого, чтобы он страдал в десятки раз сильнее меня. Я живо представляла себе, как однажды приду к нему и застрелю. Нет, лучше зарежу, медленно, по кусочку… а вокруг будет много-много крови, целое море… Но и этого я делать не стала.

Аня видела, как внимательно слушает ее Антон. У него был такой вид, будто сейчас он сам готов пойти и убить того, кто причинил ей страдания.

— Почему не стала? — спросил он.

— Я поняла, что если бы мне привелось его убить, то он просто-напросто умер бы и никогда уже не мучился. А если бы умерла я, то он тотчас забыл бы обо мне и тоже особо не переживал бы. Я решила остаться пожить… и он тоже живет. Живет и терзается от того, что ничего не может вернуть. Этот человек корчится от бессилия и собственной беспомощности.

Она замолчала. Антон тоже молчал.

Аня снова взяла его за руку, тронула за подбородок, подняла его голову и заглянула в глаза.

— Пообещай мне прямо сейчас, что ты никогда больше не станешь решать свои проблемы таким способом, — потребовала она. — Предупреждаю: если ты это сделаешь, то, что бы ни произошло, я даже не взгляну в твою сторону. Умрешь — на похороны не приду. Выживешь — тем хуже для тебя. Обещай!

— Клянусь! — торжественно изрек Антон.

Аня встала, собиралась уйти. Он сжал ее ладонь, пытаясь удержать.

— Разреши мне любить тебя, — тихо прошептал он.

— Давай потом об этом…

— Когда?

— Не сейчас. Я устала. Хоть ты не мучай меня.

— Хорошо… потом…

Виктор

Концерт был в самом разгаре.

Юрий нашел Виктора, тот курил у открытого окна. В коридор леденящими порывами врывался ветер, но Виктор не ощущал холода. Юрий встал рядом и тоже закурил. Он никак не решался начать разговор. По мрачному лицу Юрия было ясно, что появились новые проблемы. Но затевать беседу о делах не хотелось.

Сюда, где они стояли, звуки музыки не доносились. Тишины — вот чего он желал в этот момент. И одиночества. Мелькание множества лиц утомлял о его. Все от него чего-то хотели. Вот и Юра — стоит, мнется, боясь сказать, чего ему понадобилось на сей раз.

В проеме коридора показалась женская фигура, Виктор сразу ее узнал. Лика-Анжелика. Она давно уже маячит, глаза мозолит, охотница. У нее сейчас только одна цель — привлечь его внимание. Лика будет добиваться этого всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Сегодня ей удалось прорваться сразу через несколько постов охраны. Изобретательная девочка. Блондинка, голубые глаза, длинные ресницы, томный взгляд, приоткрытые губы, волнующая походка… скука…

«Пора заполнить пустующее место и продолжить ряд имен-близнецов, — подумал вдруг Виктор, — Вика-Ника-Лика… Может, и дом не таким тоскливым станет…»

— Лика, уйди. Не до тебя сейчас, — резко повелел девушке Юрий.

Грубо. На Юрку не похоже. Наверное, проблемы вконец его измочалили, скоро того и гляди он с диким рычанием будет бросаться на людей.

Девушка остановилась, ошеломленная таким безапелляционным требованием. Да еще произнесенным с такой… с такой наглостью, вот. Глаза ее распахнулись так широко, что Виктор шагнул навстречу девушке.

— Юра, ну зачем ты… — укоризненно обратился он к другу. — Неприлично так себя вести, особенно с девушками. — Все внимание его между тем было обращено только на нее. — Девушка к кому шла? Ко мне, правильно? А не к тебе…

Лика благодарно прижалась к Виктору, его руки сомкнулись на ее тонкой талии.

— Витя, — еле слышно произнес Юрий, — мне срочно нужно поговорить с тобой. Наедине, — добавил он, бросив неприязненный взгляд на томную красотку.

— Опять ты за свое. Не можешь без меня справиться? — недовольно пробурчал Виктор. — Хочешь говорить — говори, но только по-быстрому. Я хочу уединиться с Ликой.

— Мама умерла, — произнес Юра еще тише. — Час назад мне позвонили из больницы. Тебя не могли найти.

— Твоя мама? — не понял Виктор, с соболезнующим взглядом поворачиваясь к нему.

— Нет. Твоя…

Виктор отстранил от себя девушку, сделал слепой шаг вперед. Он ничего не почувствовал, не осознал.

Слова Юрия показались ему нереальными. Еще утром мама была в хорошем настроении, пыталась, как всегда, немного повоспитывать его, сердилась за то, что сын отмахивается от мудрых слов и советов. Она ведь почти не болела. Так, проявлялись обычные возрастные недомогания — то сердце прихватит, то давление, то на суставы пожалуется. А теперь его чувства были почти парализованы.

Сквозь туман он видел искаженное лицо Юрия, который что-то быстро говорил, но смысл его слов не доходил до сознания. Лика попыталась обнять его, он оттолкнул ее и пошел куда-то, сам не зная куда, лишь бы уйти от того места, где на него обрушилась беда. Тишина навалилась со всех сторон, покрыла колпаком. Юрий догонял его, растерянно крича что-то вслед. Он не слышал, тупо шел, никуда не сворачивая. И лишь когда Юрий все же настиг его и основательно встряхнул, тишина лопнула. Нестерпимо и беспощадно обрушились звуки.

До этого он был вне времени и пространства, а тут вдруг вернулся в реальность, где нет ничего, кроме острой пронзающей боли.

…Похоронами занимался Юрий. Виктор находился в страшном состоянии оцепенения.

Ему подавали еду — он механически ел, не ощущая вкуса.

Ему подавали одежду — он переодевался. Выгонял всех из комнаты, отказывался выходить, сидел в кресле и смотрел в окно.

Там, за стеклом, началась зима. Снег засыпал двор. Все стало однотонно-белым. Так и должно быть, когда уходят близкие люди. Не прощаясь и не предупреждая о своем уходе.

Острая боль сменилась тупой и ноющей, не оставляющей ни на минуту. Боль была белого цвета, холодная, как снег. Он гнал ее, она не думала уходить. Он ругал себя за то, что его не оказалось рядом с матерью в момент смерти, чувствовал вину за все те ссоры, что регулярно себе позволял, наивно полагая, что впереди еще много времени — для примирений должно хватить…

Времени не оказалось. Внезапный сердечный приступ, время оборвалось и остановилось вместе с ее сердцем. Врачи не успели приехать, ее не стало.

И снова кладбище. Опять цветы, чужие лица знакомых, незнакомых и едва знакомых. Справа, всего в нескольких шагах, стояла скромная могилка Ники, яркие ленты траурных венков еще не успели поблекнуть. Виктору уже все было безразлично. Слишком поздно, окружающее — нереально. Реальна смерть, безжалостно и беспощадно отбирающая самых дорогих людей. Ей не крикнешь — верни. С ней не поспоришь, ее не переубедишь. И слова «надо жить дальше» кажутся теперь бессмысленными.

Зачем жить-то? Чего ради? И ради кого? У него никого не осталось.

Даже в бизнесе наметился крен. С уходом Ники удача отвернулась. Контракты, вчера казавшиеся стопроцентно выгодными, на поверку оказывались пустышками.

Люди, окружавшие его на кладбище, подходили, выражали соболезнование и раздражали. Зачем они здесь? Что им нужно? Их траур — как насмешка. Эти лица не чувствуют той боли, что разрывает его на части. Они насквозь фальшивые и лицемерные, эти лица, ими движет любопытство и желание выслужиться перед ним.

Виктор ушел с похорон собственной матери незаметно. Его уход, конечно же, видели, но не посмели следовать за ним — настолько злым было в эти минуты его лицо. Люди поняли: подойди к нему, попробуй произнести хоть одно слово — и он набросится разъяренным зверем. На любого, на первого попавшегося под руку. Просто для того, чтобы выплеснуть боль.

Виктор заперся у себя в комнате и впервые в жизни напился до полубессознательного состояния.

Сергей

Он купил первый попавшийся букет. Огромная охапка ярко-желтых хризантем. Ну и что же, пусть желтые, зато красивые. Она все равно не верит в суеверия.

Он положил цветы на соседнее сиденье машины и поехал к ее дому — решил подождать, когда Аня будет возвращаться с работы, чтобы встретить ее с цветами. Требовалось поговорить.

Сергей был несколько озадачен прошлой встречей. Размолвка, казавшаяся временной трудностью, несколько затянулась. Сергей все еще считал Аню своей женой, не желал смириться с мыслью, что все закончилось и ему не удастся ее вернуть. Даже официальный развод не отрезвил его.

Осознав, что уговоры на нее уже не действуют, Сергей решил заново завоевать сердце Ани. Симпатичные, скажем, цветы, дорогое, положим, шампанское, романтический, например, ужин, красивая, само собой, музыка, пьяные, никуда не денешься, признания в любви… вся эта романтическая жуть так нравится женщинам. Этакая конфетно-букетная стадия. Так положено, таков, мать его, ритуал, а не будешь его соблюдать — дело до постели не дойдет.

Без Ани жизнь оказалась пустой. И не потому, что он не замечал других женщин. Очень даже замечал. А что — Сергей вам не отшельник и не монах, обета воздержания никому не давал. Он — мужчина, природа требует…

Секс с другими женщинами Сергей не считал изменой. Ничего страшного, лишь своеобразная временная замена, необходимая ему до тех пор, покуда не возвратится Аня.

Но с теми женщинами, с которыми он спал, совершенно не о чем было разговаривать. Они попадались ему разные — высокие и низкорослые, худые и полненькие, симпатичные и так себе, но все почему-то как одна одинаково глупые, независимо от того, молчали или болтали без умолку. Им он не мог доверить то сокровенное, что накопилось внутри, где-то в глубине души, если она вообще существует, эта дурацкая душа. Эти бабешки ни за что бы его не поняли, не оценили бы так, как умела ценить Аня.

А ему порой просто хотелось обсудить произошедшее за день, рассказать о знакомых, которых давно не видел и сегодня вдруг встретил… Всех их Аня хорошо знала, ей ничего не нужно объяснять, делать длинных вступлений.

Иногда очень хотелось услышать ее мнение по тому или иному поводу. Раньше это помогало переосмыслить происходящие события, понять поступки и слова других людей, которые для Сергея зачастую оказывались похожими на темные, бездонные колодцы, заглядывать в глубь которых бессмысленно, — ничего, кроме пустоты, не увидишь. Аня была для него факелом, который суть других людей и его самого освещал. Она никогда не спешила осуждать, умела находить оправдания любым человеческим деяниям. После ее слов зло не казалось таким ужасным, каким выглядело на первый взгляд. Мир для Ани не делился на черное и белое, она различала тона и полутона, тени и полутени, скрытые от него.

Эта ее черта помогала ему жить в мире чужих людей, которых он порой боялся, порой ненавидел, но чаще — с великим трудом терпел. Без нее терпеть становилось все сложнее, и его терпение подходило к концу…

Аня вот-вот должна была прийти домой, но, по-видимому, задерживалась. Возле подъезда торчал светловолосый парнишка, ждал кого-то, жадно курил. Прежде Сергей не обратил бы на него ни малейшего внимания, но больше никого во дворе не было, и он стал разглядывать его от скуки.

Огромные голубые глаза с длинными загнутыми ресницами, круглое лицо со слегка заостренным подбородком, пухлые чувственные губы. «Слишком красив для парня, — вынес свой вердикт Сергей. — Больше на девчонку похож…»

Мальчишка отбросил сигарету, не докурив. Вытянулся, словно увидел кого-то, — Сергей проследил за его взглядом.

К дому тем временем направлялась Аня. Сергей с букетом в руках поспешил навстречу.

А парень, двинувшийся было в том же направлении, внезапно вдруг остановился. Сергей не придал этому обстоятельству большого значения — он, если откровенно, про парня и забыл сразу, едва заприметил Аню.

Аня букет взять отказалась, поморщилась, словно ей что-то неприятное всучили. Тогда Сергей насильно сунул букет ей в руки. Она отмахнулась, будто обожглась или укололась о шипы. Смешная. Дурочка смешная, это ж не розы. Откуда взяться шипам у хризантем?.. Букет упал на землю. Цветы испачкались, надломились.

Сергей ощутил неприятное чувство досады и раздражения. Цветы — черт с ними, цветов не жалко, надо будет — еще купим травы этой… только ведь он подарил эти цветы Ане, а она с ним так жестоко…

— Прекрати, — тихо сквозь зубы процедила Аня. — Прекрати эти свои попытки приударить за мной, все твои усилия тщетны. Я не глупенькая школьница, мне твои цветочки голову не вскружат.

— Аня, давай все-таки поговорим, — начал Сергей с любимой своей фразы. Было очевидно, что злость на Аню крепко соседствует в нем сейчас с недоумением и растерянностью. Ничего, главное — сохранить спокойствие.

— Не хочу, — коротко ответила она, отходя назад.

— Сядь в машину, прошу тебя, нужно поговорить, — снова предложил он. Надо требовать, приказывать…

— Тебе есть что сказать? Говори! И убирайся! Вон из моей жизни. — Голос Ани нервно срывается на высокие ноты. Такое с ней редко случается.

— Мне нужно тебе сказать… Я… я не могу здесь.

— Я никуда с тобой не пойду, — снова отодвинулась на шаг Аня.

Антон, до сих пор стоявший в сторонке (а это, конечно же, был он), наконец не выдерживает. Беседа Ани с этим мужланом определенно не укладывается в рамки дружеских отношений. Ей неприятен этот человек, и значит, ему пора прийти на помощь.

— Я замерз, — говорит он, подойдя к конфликтующей паре, говорит по-детски трогательным голосом и, беря из рук ее сумки, прижимается к ней, словно пытается отогреться.

— Сейчас пойдем, — рассеянно отвечает Аня. Она думает лишь, чтобы оба они не устроили тут бесплатный концерт без скрипки и оркестра. Это будет концерт на ее нервах. Они ведь оба психи: один что ни день вены режет, другой скандалы закатывает и людей в машинах гробит… Везет тебе, Аня, с мужиками, один лучше другого.

— Домой? — пораженно переспрашивает Сергей. — Ты что же, живешь, что ли, с ним?

— Я — свободная женщина. Еще не понял? Живу с кем хочу! И как хочу.

Сергей почувствовал себя оскорбленным до глубины души. В его глазах заиграла злоба.

— Ты — шлюха и ведьма! — закричал он, захлебываясь и давясь собственными словами. — Сначала приворожила меня, поработила, завладела моими чувствами и мыслями… теперь издеваешься, развлекаешься… ты стала спать с сопляками… — Сергей потерял над собой всякий контроль.

Его глаза лихорадочно блестели, руки нервически тряслись. Сейчас он казался Ане незнакомым, пугающе чужим и опасным.

В окна уже начали таращиться соседи, с любопытством наблюдая за разгорающимся скандалом. Увы, Аня в этой ситуации ощущала себя бессильной. Да и Антон растерялся.

Необходимо было срочно что-то предпринять.

Аня рывком отступила к своему подъезду, потянув за руку и Антона. Разъяренный Сергей попытался было остановить их, рванулся, однако неожиданно споткнулся о собственный букет и не успел. Спустя секунду ему осталось услышать только, как за беглецами с металлическим звоном захлопнулась тяжелая дверь подъезда — увы, такая же неприступная, как и его бывшая жена…

Сергей ушел не сразу, силы словно покинули его. Сейчас ему требовалось время, чтобы осмыслить, пережить все случившееся, переждать и найти какой-то выход, который устраивал бы его полностью.

Вот дела! Какой коварный ход с ее стороны, какое тонкое и циничное вероломство! Будь она проклята!..

Этот невесть откуда взявшийся щенок — такое неожиданное и неприятное препятствие на пути! Сергей все еще никак не мог осознать, что отныне он — реальность, не дурацкий сон. Хочется проснуться, тряхнуть, как в детстве, головой и воскликнуть: «Ух, ну и приснится же!..»

Бред. Аня не могла связаться с каким-то плюгавым пацаном. Это неправда.

Сергей неторопливо уселся в свою машину. За дверью, где только что скрылась Аня со своим… со своим сопляком, послышался собачий лай, он мешал сосредоточиться и от этого раздавался еще более нестерпимо, Противная собаченция, мелкая шавка, наверняка такая же наглая, как и хозяин. Вон они, выходят, мерзкая шавка и ее приплюснутый разожравшийся хозяин…

Капризная болонка явно считала себя хозяйкой не только подъезда, но и всей дворовой территории — уверенная в своей безнаказанности, она нахально облаивала каждого. Псявка надрывно горланила, бросаясь всем под ноги, не давая прохода, задирая детей и взрослых. Между тем незнакомых людей, особенно мужчин, эта сволочонка явно побаивалась, старалась держаться как можно дальше, и голос подавать она осмеливалась лишь тогда, когда в спасительной близости находился хозяин.

В подъезде, еще до того, как выйти во двор, злобная болонка с оглушительным тявканьем бросилась под ноги Ане, но потом, заприметив с ней Антона, трусливо отскочила в сторону, прижалась к хозяину и лаять продолжала уже из-за него. Владелец моськи цыкнул на свое чудо-чадо, животное несколько поутихло.

— Аня, — остановил ее сосед, — что за компании постоянно собираются в подъезде? Здесь нельзя стоять чужим.

— А своим, значит, можно? — вкрадчиво поинтересовалась Аня. Сцена с Сергеем никак не шла из головы.

— Своим — можно, — согласился, немного подумав, сосед-собачник.

— А зачем? Делать, что ли, больше нечего кроме как в собственном подъезде топтаться? — Аня посмотрела на него немного насмешливо, с легким вызовом.

Сосед что-то невнятно хмыкнул. Антон нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

— Свои — те не будут стоять в подъезде, правильно? Они куда-нибудь в квартиру зайдут. — Аня словно подсказывает тугодумному соседушке верное направление мысли.

— Верно, — снова соглашается тот. Теперь настала его очередь переминаться с ноги на ногу. Что-то не то из нашей беседы получается, думает он. Мысли тяжело ворочаются в похмельной башке.

— А что касается чужих, то к ним я никакого отношения не имею, знакома только со своими, — подводит логическую черту Аня.

Так и есть, хотел пристать с нотациями, а вышло объяснение для дураков. Сосед почувствовал себя одураченным.

— Но Катя… — неловко возразил он, — она… к ней приходят целые шайки…

Аня слегка вздохнула.

— Скажите, вас дети раздражают?

— Да! — В подтверждение своих слов сосед энергично кивнул.

— А что еще вас раздражает? Посторонние звуки? Запахи? Незнакомые люди? Голоса слышите?

— Да, — так же твердо и легко соглашается сосед.

— Вы подозреваете их в заговоре? Ну, с целью, скажем, вам навредить? Опасаетесь? — Голос у Ани такой, словно она с пациентом разговаривает — выслушивает и уточняет жалобы.

— Да, конечно, — солидно подтвердил сосед выдвинутую версию — он ничего пока еще не понимал, такой взгляд на ситуацию показался ему вполне удовлетворительным. Еще бы не этот звон в голове…

— Жаль. Знаете, это не по моей части. Я — детский хирург, — доброжелательно говорит Аня успокаивающим тоном. — А у вас, я вижу, очень непростой случай. Могу порекомендовать хорошего специалиста-психиатра. Берет, правда, дороговато, но паранойю излечивает отлично. Никто еще не жаловался…

Антон не выдержал и громко прыснул. Глупая собачка, словно издеваясь над хозяином, в ответ залилась тонким лаем, удивительно похожим на издевательский смех.

Соседа настолько потрясло нанесенное ему неслыханное оскорбление, что он не сразу нашел нужные слова для ответа, а когда дар речи все же вернулся к нему, Аня со своим… со своим сопляком (да-да, именно так он подумал, в точности как Сергей!) ушла. Сосед рассерженно дернул собачонку за поводок и спустился вниз, возмущенно пыхтя.

На улице собачка вырвалась из рук хозяина и радостно рванула носиться по всему двору, продолжая нескончаемо лаять. Она так увлеклась, что буквально с налету врезалась в ноги Сергея. От неожиданности тот чуть не рухнул.

— Следите за своей шавкой! — грубо прикрикнул Сергей на своего бывшего соседа.

— Сам смотри под ноги! — огрызнулся тот в ответ. Бывшая женушка этого грубияна только что унизила его, а теперь и он сам собирается тут орать. Хватит! Срочно надо в пивной ларек.

— Развели тут шмакодявок, они вокруг гадят и спать не дают, — продолжал Сергей, возбужденно размахивая руками.

— Жену б свою воспитывал, чтобы она не тявкала, — она, может, и не ушла бы от тебя! Спуталась с пацаном…

Сергей опешил. «Убью», — подумал он ослепленно. Он с трудом перевел дыхание и неторопливо направился к машине.

— За базар ответишь, — угрожающе сказал напоследок Сергей хозяину собачки, усаживаясь в автомобиль.

Сосед убийственно посмотрел вслед отъезжающей машине. Есть! Срезал! Отыгрался! Ишь, семейка! Одна обзывает параноиком, глумится и предлагает психиатра, другой — хамит ни с того ни с сего… Собачка, видите ли, помешала. Он давно обратил внимание, что Аня крепко недолюбливает его малышку. Ну подумаешь, лает иногда, так это ж собака, а не кошка — она должна лаять…

Картина, в общем, получилась прекомичная. Невысокий толстенький мужичонка с облезлой болонкой на тонком длинном поводке — казалось, оба они возмущенно фыркали и вместе страдали от далеких дистанций, столь жестоко отдалявших их от заветного пивного ларька…

Антон

— Знаешь, иногда у меня возникает желание придушить эту несносную болонку, — сознается Аня. Она вздыхает и грустно смотрит на Антона.

— Мне тоже хотелось ее пнуть, — соглашается Антон, помогая Ане снять плащ.

— Что ты так на меня смотришь? — поворачивается к нему Аня, и взгляд у нее ожидающий, а голос — напряженно-воинственный. — Хочешь спросить что-нибудь?

— Устала? Хочешь, я приготовлю ужин? — заискивающе спрашивает Антон.

Глаза Ани широко распахиваются от удивления. Не такого вопроса она ожидала — думала, он примется спрашивать о Сергее.

— А ты умеешь? — интересуется она, беря у него сумки.

— Не-а… — Антошка расстроенно сникает, но тут же спохватывается и выхватывает у нее из рук тяжеленные сумки. — Но очень хочу помочь. Что скажешь, то и сделаю.

Он с готовностью устраивается у плиты.

— Картошку чистить умеешь? — насмешливо спрашивает Аня, жестом указывая на горку картофелин в большой миске. — Нож в руки, и вперед с песнями. Я переоденусь пока…

Антон счастлив чистить картошку у Ани на кухне. Видела бы его сейчас мама — не поверила бы. Наверняка бы сказала: «Это не мой сын, его не допросишься».

А ведь ничего этого могло бы и не быть, кабы не Марина и Алексей, Анины друзья…

Послетого разговора в больнице Аня исчезла.

Антон никак не мог разыскать ее. На работе она не появлялась, взяла неделю отпуска. Антон стал требовать, чтобы его срочно выпустили из больницы. — Не отпускали. Лишь после того, как мамаша закатила хорошенький скандальчик в кабинете главврача (иногда истеричность мамочки, надо сказать, приносит-таки пользу…), от Антона с радостью избавились. На лице медсестры четко и ясно было написано: скатертью — дорога, одни неприятности от тебя…

Антон узнал ее, это она тогда помогала Ане. Кажется, строгая Анна Сергеевна устроила ей разгон.

Первым делом он отправился к Ане домой. Дверь почему-то открыла незнакомая молодая женщина. Антон испугался, подумал, подъезды спутал… но нет, номер у квартиры правильный. Незнакомка, улыбаясь, наблюдала за растерянностью парнишки.

— Ты Катю ищешь или Аню? — спросила она, поправляя халатик.

Антон кивнул. Женщина неприлично расхохоталась.

— Если говорить не можешь, на листочке пиши, — предложила она язвительно.

— Аню, — выдавил Антон.

— A ты, случаем, не Антон?

— Антон, — повторил он собственное имя, все еще таращась на женщину.

— Давай заходи быстренько. — Она ухватила его за рукав и потянула к себе.

Он послушно шагнул внутрь квартиры.

— Разувайся, раздевайся, — торопила она его. — Проходи, не стесняйся. Ани пока нет, но и без нее никто тебя не покусает.

Антон усмехнулся. Получалось, единственный человек, который может его покусать, — это Аня.

— В комнату проходи, разговаривать будем. — Она подталкивала его в спину.

— О чем? — оглянулся он.

— О тебе, родимый, о тебе. Что, испугался? Меня Мариной зовут, значит, бояться тебе нечего. — Женщина то ли шутила, то ли не в ладах была с логическим мышлением.

— Это не доказательство, — буркнул Антон себе под нос, обращаясь скорее к себе, чем к ней.

— Не умничай. Говорить будем не о методах доказывания моей неопасности для окружающих. — Марина уселась напротив, пристально разглядывая Антона, потом кивнула, словно осталась довольна результатом осмотра.

— Ну и о чем мы с вами будем говорить? — недружелюбно спросил Антон.

— О любви и дружбе в поэзии Александра Сергеевича Пушкина, — с пафосом заявила Марина.

— Это еще зачем? — поинтересовался он осторожно, прикидывая, уж не сумасшедшая ли перед ним сидит дамочка.

— Правильно, ни к чему, — согласилась она, — да не смотри так, я пока с ума не сошла. Я — лучшая подруга Ани, и говорить мы будем о твоей любви и дружбе в ее жизни. Ну и о том, как это на ней отразится.

А Марина-то нервничает, отметил про себя Антон. Вон, встала, быстрым шагом прошлась по комнате к окну и обратно, резко остановилась.

— Любишь ее? — громко потребовала она отчета.

Врать и отнекиваться почему-то не хотелось.

— Люблю, — тихо ответил Антон.

Не надо задевать больную струну, не надо душу ему травить. Он и так прекрасно понимает, что Аня не желает принимать его любовь, — наверное, потому и с работы сбежала, отпросилась в отпуск.

Может, она просто не верит в его любовь?

Антон интуитивно чувствовал, что причина такого отношения к нему скрывается где-то в прошлом Ани. Наверное, когда-то ее очень сильно обидели. Сто процентов, это сделал ее бывший муженек.

Он сказал о любви так проникновенно, что Марине вдруг стало жалко его. Она снова села, немного успокоилась.

— И готов ради нее на все? И умереть готов? И убить? — Она это спросила, чтобы потянуть время — требовалось обдумать ситуацию и найти из нее какой-то выход. Спросила лишь потому, что вопросы были заранее заготовлены.

— Да, — ответил он, сжимая кулаки, будто действительно готов был убить — покажите, мол, только пальцем…

— Приходи завтра в двенадцать часов, сюда к дому, — задумчиво сказала Марина, продолжая обдумывать какой-то свой план. — Я отвезу тебя в лес.

— Кого надо убить? — встревоженно спросил Антон.

К такому повороту он готов не был. Сказать — это одно, но когда доходит до действий… Марина тоже вздрогнула от такого наивного вопроса и непонимающе посмотрела на него. Ах да…

— Нет, никого убивать не надо. — Она рассмеялась над таким нелепым развитием диалога. — Я отвезу на пикник Аню, а потом подброшу туда тебя. Это будет сюрприз для нее. Киндер-сюрприз…

— Как успехи? — донесся из комнаты голос Ани, вырвав Антона из воспоминаний.

— Задание выполнено, — отрапортовал он, вбегая в комнату и прикладывая ладонь к воображаемому козырьку.

— Отлично, — довольно ответила она. — Быстро ты справился, молодец!

Они вместе вернулись на кухню и дружно завершили хлопоты над ужином. Антон выполнял ее распоряжения, исподтишка поглядывая на ловкие движения рук Ани. Интересно, есть такая вещь на свете, которую она не умеет делать?

Аня накрыла стол в комнате.

— Давай свечи зажжем? — спросил Антон.

Вместо ответа она извлекла из ящика подсвечник, вставила в него три толстые голубые свечи. Жестом указала: мол, давай зажигай. Огонек разгорелся, Антон выключил свет. По комнате медленно растекался приятный цветочный запах. Свечи оказались необычные — ароматизированные.

— Лаванда, — пояснила Аня, разглядывая компакт-диски. — Какую музыку на этот раз?

— Я в этом плохо разбираюсь, — сознается Антон.

Это он только недавно понял. А раньше самонадеянно полагал, что неплохо врубается. Он знал все рок-группы, все направления — панк, металлик и все остальное… можно до бесконечности перечислять.

Но Аня открыла ему другой мир музыки. Пронзительная чувственность Боккерини, романтичность Чайковского, надрывность Шуберта и дрожание нот Скарлатти. Классическая музыка, казавшаяся на уроках в школе такой скучной, вдруг ожила, словно Аня вдохнула в эти звуки некое новое значение.

Она увлекалась не только классикой. У нее были диски с записью медитативной музыки. Традиционная китайская бамбуковая флейта сочеталась со звуками ветра, колокольчиков и шумом дождя. Но особенно впечатлял диск с записью биения океанских волн, голосов китов и дельфинов, скрипа яхты, рассекающей волны. Почти явственно возникало ощущение свободы, порыва соленого ветра, покачивание палубы под ногами.

— Есть две подходящие к случаю вещи, — выбирала Аня. — Крейслер, наверное, испытывал те же чувства, что и ты, когда писал их.

— И что же он там сочинил? — нетерпеливо придвинулся к ней Антон, заглядывая через ее плечо, пытаясь разглядеть подпись на диске.

— Сочиняют записки, а музыку — пишут, — наставительно поправила Аня. — Это два вальса: «Муки любви» и «Радость любви».

Ага, он, значит, тоже любил, Крейслер этот, подумал Антон, вслушиваясь в звуки приятно-грустной и завораживающей мелодии. И страдания с привкусом счастья, и радость с ноткой тревожной тоски… Черт возьми, да ведь только так можно любить! И никак иначе.

Под эту дивную музыку Антон с упоением поцеловал Анины пальцы — тонкие, длинные, изящные. Ее руки похожи на руки музыканта, но не хирурга. Кто бы подумал, что в этих пальцах столько силы! Он осторожно тронул губами ее шею, пощекотал возле уха (в этом месте Ане больше всего нравится), наконец, добрался до губ. Он целую повесть мог рассказать о каждой частичке ее тела, но так и не смог заглянуть в мир ее души. Аня не раскрывалась, как шкатулка, а он боялся ее о чем-либо спрашивать — не хотел случайно задеть за больное.

Она и без того разрешила ему многое. Он мог видеть ее, приходить, разговаривать, прикасаться… Интимная сторона их отношений разрешилась как-то сразу легко и просто. В первое же их настоящее свидание. На пикнике в лесу, куда привезла его Марина…

Антон стоял возле дома, как и договаривались, Марина слегка задерживалась. Все женщины любят опаздывать.

— Быстро прыгай в машину, — распорядилась она. — Нужно спешить, пока Анька не почувствовала неладное. Если узнает о заговоре раньше времени — и тебя, и меня на клочки порвет.

— Она ничего еще не знает? — беспокойно заерзал на сиденье Антон. Идея быть порванным ему не очень-то приглянулась.

— Ее Лешка, мой муж, доводит до кондиции, — пояснила Марина, но Антон, естественно, ничего не понял.

Марина прыснула со смеху, посмотрев на его лицо. Там одновременно читались и покорная обреченность, и радость завершения мук.

— Ты думаешь, она так запросто решит связаться с тобой? Ее сначала как следует надо напоить.

— Напоить? Водкой? — Антон никак не ожидал такого поворота событий, его глаза беспорядочно бегали по сторонам, пальцы теребили шнуровку на куртке.

— Эй, очнись! — Марина пощелкала пальцами у него перед глазами. — Ты не на Луне! Иного способа отвлечь ее охранную систему нет. Кстати, водку она не пьет, только вино, и не какое попало, а коллекционное. Это бывший муж ее приучил.

— А что потом? — как-то безучастно спросил он.

— Имеешь в виду потом, когда она протрезвеет? Не волнуйся, до полной отключки ее напоить невозможно. Ей, главное, один раз с тобой… м-м… побыть, — едва подобрала культурное слово Марина, — а потом у нее не будет аргументов тебе отказывать. Понял?

— Угу, — промычал Антон, хотя смысл ее слов доходил до него с трудом.

— Так ты согласен или нет? — Она энергично потрясла его за плечо. — А то вроде получается, что я тебя похитила и принуждаю с Аней… делать это. Не хочешь — не делай.

— Я согласен, — встрепенулся воробьем Антон. Он ни за что не упустит свой последний шанс!

— Тогда перебирайся на заднее сиденье и пригнись там, чтобы тебя не было видно. Ты же у нас киндер-сюрприз! Вылезешь тогда, когда позову. — Марина снова распоряжалась стремительно и быстро. — Верь мне, и все получится.

Ее азартная веселость передалась и ему.

Марина быстро домчалась до той поляны, где располагалась компания. Потрескивали дрова костра, в воздухе витал аппетитный запах шашлыка. Аня восседала в шезлонге с бокалом в руке, Алешка незаметно показал Марине оттопыренный большой палец. Все о’кей, все по плану.

— Нютик, я привезла тебе подарок! — задорно закричала Марина, вприпрыжку подбегая к Ане. — Он — твой, делай с ним все, что захочешь. Киндер-сюрприз, вылезай!

Последняя фраза была обращена к Антону. Он вылез из машины, чувствуя себя пешкой в чьей-то непонятной игре.

Увидев Антона, Аня остолбенела, но потом так резко повернулась к Марине, что расплескала недопитое вино.

— Как вы могли меня так подставить! — взвизгнула она неестественно тонким голосом.

Антон не спешил подходить. Пусть буря уляжется. Она сначала Марину с Алексеем порвет на клочки-кусочки — может, до него очередь и не дойдет…

— Мариша, это была удачная мысль про лес, — сохраняя спокойствие, заметил Леха. — До города далеко, Анькиного визга не слышно, мы можем ни о чем не беспокоиться…

— Я понимаю, что ты пошутил, но мне не смешно, — пожала плечами Марина.

Ситуация складывалась несколько напряженная. Балагур и шутник Леша чувствовал себя беспомощным, Аня по очереди смотрела то на Маринку, то на Леху, то на Антона.

— Как ты сказала? Киндер-сюрприз? Могу делать с ним все, что захочу? — переспросила вдруг Аня у Маринки странным загадочным тоном, словно что-то задумала.

— Да, — торопливо уверила ее подруга. — Мы две палатки поставили. Погода на удивление теплая, как по заказу.

— Погода, значит, тоже в вашем заговоре участвовала? — уточняет Аня, пытаясь что-то разглядеть в небе.

— Сам Бог наш сообщник, — сознается Леша, указывая пальцем на небо, словно доказывая свои слова.

И вот они уже все вчетвером смеются.

Аня притягивает Антона к себе, первая целует его, обвивает руками шею, прижимается всем телом.

— Ты и сам не представляешь, куда влип, — шепчет она ему на ухо.

— Куда? — так же шепотом спрашивает он у нее.

— Думаешь, я сама знаю?

— А кто знает?

— Ваш сообщник. — И Аня показывает на небо.

Потом она властно повела Антона в палатку.

— Представляешь, они специально меня поили для того, чтобы я захотела трахнуть тебя… — слегка пьяным голосом объясняет она.

Он пытается объяснить ей, что почти ничего не знал о плане Марины, но Аня зажимает ему одной рукой рот, другой расстегивает его куртку.

— Быстрее, опоздаешь, — торопит она.

— Куда?

— Сейчас покажу, — подзаборно хихикает Аня, ложась поверх него.

Аня даже не интересовалась у Антона, девственник он или нет, и он был признателен ей за это. Наверное, от стыда сгорел бы, если бы она потребовала отчета. Может, просто поняла все по его поведению, а может, ей это и не важно было…

…После, обдумывая все, что произошло в тот день в палатке, Антон был благодарен Ане. Она тактично направляла его действия, и он почти не испытывал неловкости. Почти… Если честно, он ужасно боялся выглядеть нелепо и сделать что-то не то и не так, опозориться перед самым важным для него человеком. Страстное желание обладать ею и страх совершить ошибку смешались в дикий коктейль. Антон очень хотел спросить ее, правильно ли он делает, нравится ли ей это, но гораздо больше боялся, что его вопросы покажутся ей глупыми и она рассмеется в ответ.

— Не торопись, — только и шепнула она. — Медленно… Сюда…

Аня целовала его губы, словно статуя, едва касалась пальцами его кожи, и жаркая волна окатывала Антона (если бы снаружи палатки был мороз, он бы и не заметил). Он заглянул ей в глаза — не смеется ли она над его неопытностью? Но взгляд ее был, как никогда, серьезен и жаден. Аня прижала его голову к своей груди, запустила пальцы в его волосы, теребя их. Они и мечтать о таком не смел, а сейчас не верил в реальность происходящего.

Протяжный стон Ани вернул его в реальность. Или это он застонал от испытываемого наслаждения?

Анна

Сергей подкараулил Антона. Элементарно, когда тот шел к Ане.

— Эй, стой! — раздался за спиной грубый окрик.

Антон повернулся.

— Иди сюда, поговорим, — вальяжно подозвал его Сергей.

Антон быстрым шагом приблизился. Ему не терпелось наглецу сказать все те слова, которые он мысленно проговаривал про себя множество раз, представляя встречу.

Но Сергей беседовать не торопился. Он кивнул в сторону, предлагая отойти подальше от дома, от любопытных глаз и ушей вездесущих старушек на лавочках, что развлекали друг друга свеженькими сплетнями по принципу «чего не знаю — то придумаю». Антон пошел следом.

Они завернули за угол дома, прошли через сквер, мимо гаражей к пустырю, заросшему репейником и чертополохом. Сергей держал руки в карманах и криво усмехался. Антон завел кулаки за спину — уж очень хотелось ему заехать в эту ухмыляющуюся физиономию. Еле сдержался — Аню вспомнил: она не поймет, не простит такого поступка.

— Сопляк, запомни: чтобы я тебя близко возле своей жены не видел, — хрипло сказал Сергей, когда они остановились. — Понял меня?

— Я не сопляк, во-первых. А она не жена тебе, — ответил Антон и сам поразился собственному самообладанию. Он вдруг почувствовал свое превосходство над этим взрослым дядькой, который выше на целую голову. Аня его видеть не хочет, вспоминать о нем не желает, ей намного приятнее быть с ним, с Антоном. — Ты — трус, — продолжал Антон. — Убить беззащитное существо можешь, а признать свою вину и попросить прощения — это тебе страшно…

Удар Сергея оказался таким резким и внезапным, что Антон не успел отклониться. В голове бухнуло, загудело, на мгновение он потерял всяческую ориентацию в пространстве — только чудом ему удалось удержаться на ногах. Во рту засолонело. Не успел Антон утереть с губы кровь, как Сергей нанес ему второй страшный удар. Какие тяжелые кулаки!

— Еще раз увижу тебя у ее дома, с тобой случится то же, что и с шавкой. Найдут тебя поутру в том же месте, что и ее. — Сергей нанес еще удар, удерживая согнувшегося от боли Антона. Когда же он отпустил парня, тот уже не смог удержаться на ногах, упал. — Понял меня? — рявкнул Сергей, ударив его напоследок ногой. — А если кому-нибудь расскажешь о нашей встрече, Ане тоже не поздоровится.

Последние слова доносились до Антона из другого мира. Было ощущение, что он находится в зоне недоступности, куда с трудом пробивается звук и свет. Окружающее пространство рассыпалось на черно-белые немые пазлы, виднелись лишь очертания серых фигур, постепенно сливающихся с таким же серым фоном. Все вокруг размывалось и растворялось в небытии.

Он потерял сознание.

Антон очнулся тогда, когда пошел снег.

Мокрые крупные хлопья падали ему на лицо, таяли и растекались, попадая в глаза и за шиворот. Антон с трудом поднялся. Он не мог с точностью определить, в каком месте болит. Боль везде.

Он поднялся и медленным шагом отправился к Ане. А ведь он не был у нее с того самого дня, когда она обвинила его в убийстве собачки. Но теперь это не важно.

Аня не ахнула, не запричитала. Только веки дрогнули. Она подхватила его, завела в комнату и стала действовать. Раздела, отмыла, уложила на диван.

— Здесь больно? — спрашивала она, надавливая осторожно ему на живот.

— Нет. Не надо, все в порядке, — слабо сопротивлялся он.

— Ага, ну конечно, — говорила она с недоверием в голосе, и в глазах ее скакало неподдельное беспокойство.

«Глупый мальчик, — думала Аня, беря его руку, проверяя пульс на запястье. — Ты просто не понимаешь, чем все это может обернуться».

— Геройствовать не надо было, — неожиданно рассердилась она. Антон понял, что сердится Аня вовсе не на него. — Кто это был? Куда ты полез?

— Хотел доказать тебе свою непричастность…

— Доказал? — спросила она, прикладывая лед к его синякам.

Антон помолчал, сел, приблизив свое лицо к ее лицу. Глаза в глаза.

— Да. Он сознался, — полушепотом ответил Антон.

— Кто он? — встрепенулась она.

Аня заметила, как дернулся у него кадык. Антон сжал зубы, не спешил отвечать. И взгляд его стал непривычным, колючим, незнакомым.

— Мне обязательно называть его имя? Ты хочешь его услышать?

Аня опустила голову, спрятала глаза.

— Нет, я поняла, — пробормотала она. — Прости меня, пожалуйста.

Она обняла его. Антон дотянулся губами до ее виска. Заметил, что она плачет, прижал сильнее. Глаза, как два соленых озера, переполненные до краев. Антон ловил губами хрустальные слезы на ее щеках, она уворачивалась, подставляя ему свои губы.

«Мой юный мальчик. Твои поцелуи медовые, сладкие, тягучие, — думала она, не решаясь произнести эти слова вслух. — Ты — мое лекарство. Я пью твои поцелуи, всасываю, вдыхаю, впитываю в кожу. Они утоляют мою жажду любви. Давно неутоленное желание быть любимой».

Она сжимала его пальцы до боли, до хруста. Он терпел. Он читал мысли у нее в глубине дрожащих зрачков и в ответ шептал:

— Люблю, люблю, люблю…

«Вместо того чтобы покончить с собой, со своей постылой и пустой жизнью, я цепляюсь за него. Хотя и понимаю, что бесполезно. Мой путь тупиковый, он никуда не ведет», — снова думала она и снова молчала.

— Пусть будет, что будет, — отвечал он ее мыслям. — Столько, сколько будет.

«Все, что теперь связывает меня с этой жизнью, — этот мальчик. Я вычеркнула из своей жизни все, что было в прошлом, перевернула страницу и начала жизнь сначала, с чистого листа, несмотря на то что на предыдущей страничке еще оставалось место. И черт с ним! Мне не жалко. Я щедрая…»

Антон внимательно вглядывался в ее лицо, пытаясь уловить ее настроение, настороженно отслеживал отражающиеся в ее глазах эмоции. Она их сдерживала, скрывала, прятала ото всех. Неприлично это — бурно выражать свои чувства.

Тупиковый путь. Он начался с аварии. С потери ребенка. Аня потеряла смысл и цель жизни. Врач сказал, что у нее никогда больше не будет детей. Он честно поставил ее в известность. Но зачем тогда жить, если утрачена главная женская функция? Инстинкт выживания — по сути лишь стремление продлить себя в последующих поколениях. А если нет такой возможности?

Когда Сергей зашел к ней после аварии в палату, Аня, из последних сил преодолевая накатившую слабость (то ли от травм, то ли от горя), прохрипела: «Я не хочу больше жить». Он впервые в жизни испугался. Хотя, конечно, не подал виду.

Аня узнала его слабое место в тот момент, когда он принес ее, истекающую от кровотечения, в больницу. Ворвался туда с диким призывом о спасении. Ее душа кричала: «Спасите моего ребенка, оставьте его мне!» — но тело уже находилось в полубессознательном состоянии и не могло ни кричать, ни шептать. А Сергей, думая, что она уже не слышит, кричал, словно обезумел: «Спасите ее! К черту ребенка!» Он, никогда ничего не боявшийся, боялся одного — потерять Аню. Она это поняла и запомнила.

«Я не хочу больше жить!»

Эти слова вызвали у него смятение. Он действительно поверил, что она сможет сделать что-нибудь с собой, — слишком хорошо ее знал. Но сохранял привычное непробиваемо-равнодушное спокойствие. «На следующий день во всех газетах напишут о самоубийстве глупой девчонки из-за несчастной любви…» — говорил он цинично, без эмоций. Констатация факта, ничего более. А у Ани появилась злость, придавшая ей сил жить дальше. Появилась цель — отомстить самым изощренным способом: стать ему живым укором. И с ним произошло то, чего он так боялся, — потеря Ани.

Но, наказывая его, она и себя терзала немыслимыми муками. Амбивалентность чувств. Этим трудно выговариваемым словом психологи называют два противоположных и взаимоисключающих желания, чувства, которые буквально разрывают человека изнутри, обрекая его на бесконечные терзания и метания. Это как колебание маятника. Либо одно, либо другое.

Но Аня была уже не в состоянии сделать выбор. Она попала в собственную ловушку между любовью и ненавистью, как в капкан. Из этого тупика нет выхода. Когда Сергей был рядом, она его ненавидела, когда его не было — любила.

«Я больше его не люблю!» — решительно произносила Аня, глядя на свое отражение в зеркале, пытаясь убедить в этом саму себя. Главное — забыть и не вспоминать. Не встречаться с людьми, которые знали их вместе, которые общались с ними в те времена, когда Сергей и она были любящей парой.

Прежде всего надо начать с Тамары. Это она подтолкнула Аню к Сергею, рассказывала Анюте, какой он хороший, а у самой глаза лихорадочно блестели и голос был с каким-то особенным придыханием. Аня слишком поздно поняла, что Тамара сама влюблена в Сергея. По-женски наивно, до поросячьего визга, с замиранием дыхания — и все из-за одного только его появления, с зависанием и падением сердца от одного только звука его голоса.

Тамара — сестра-хозяйка в больнице, Сергей — пациент, Анна — студентка-практикантка. Классический любовный треугольник. Тамара любит Сергея, Сергей поглядывает на Аню, Аня не замечает ничего вокруг — ни страданий Тамары, ни интереса Сергея. Только после длинного монолога о неописуемо прекрасном «принце Сереже», наделенном одними лишь идеальными качествами, Аня с любопытством посмотрела на него, как на диковинный сувенирчик, который понравился ее верной Тамаре.

Посмотрела заинтересованно. Что же такого видит в нем Тома? И он — понравился ей. Она стала видеть его другими глазами.

Тамара между тем все продолжала: «Он тобой интересовался, он так на тебя смотрел, он стал чаще сюда заглядывать из-за тебя…» Аня и тогда еще не догадалась, что в словах Томы звучат нотки ревнивой самки. Ну невозможно представить их вместе! Тамара и Сергей, смешно… Они выглядели бы жалкой пародией на идеальную пару. Тамара с ее впопыхах наведенной «красотой» (ну, не умеет человек пользоваться косметикой и учиться не желает, не прислушивается к советам других!) и Сергей с его треклятой застенчивостью (как девочка прямо!).

Ане же слово «невозможно» было неведомо! Хочу — и получу. Не этим способом, так другим. Такой была ее установка. Она всегда всего добивалась. Сама. Поэтому и не сожалела никогда о прошлом, даже о собственных ошибках. «Что хотела, то и получила. Незачем теперь печалиться и слезы лить», — говорила она себе.

Тогда Аня начала охоту на Сергея. Эта игра в «кошки-мышки» очень ее забавляла. Она, разумеется, была «кошкой». Все вокруг, кто хоть чуть-чуть знал Сергея, хором твердили, что у нее ничего не получится, убеждали, что на него покушались и более опытные «хищницы», но так ничего и не добились.

«Лучше бы ничего не получилось и они оказались бы правы, — думала порой Аня. — Лучше бы он достался Тамаре».

Но получилось так, что они оказались вместе. Ане удалось пробить стену неприступности Сергея. И вышло у нее это легко. Не умея завоевывать мужчин, не зная правил игры, она действовала по наитию, нестандартно, чем и сразила его наповал. Просто однажды, поймав на себе его искательный взгляд, прочитав в его глазах, что она ему нравится, Аня решительно подошла, обняла и поцеловала. Пылко, искренне, с желанием. Он жарко ответил на поцелуй, руки его сплелись у нее за спиной, запутались в ее волосах. Длинные распущенные волосы, пахнущие знакомым и любимым с детства запахом сена, полевых трав и летнего зноя… таким жарким был ее поцелуй.

И все хором сразу запели другую песню. «Вы такая красивая пара, здорово смотритесь вместе!..» Это было абсолютной правдой. Аня приходила в неописуемый восторг, видя себя с Сергеем вместе в зеркале. Пикантный диссонанс добавлял притягательности, эротизма и загадочности: рядом с ним, высоким и мускулистым, Аня выглядела хрупкой и маленькой; так и должно быть: слабая женщина, а рядом — сильный мужчина.

Еще больше этот контраст подчеркивали его угольно-черные волосы в сочетании со смуглой кожей. Рядом с ним золотистые волосы Ани выглядели светлее, а молочно-белая кожа казалась полупрозрачной. Аню сразили глаза Сергея — это из-за них она влюбилась в него по уши, до беспамятства. У жгучего брюнета должны были быть именно карие глаза. Это было бы логично. Но сама жизнь нелогична, а Сергей только подтверждение этому. Глаза у него оказались ярко-зеленые.

— Твои глаза — как море, — шептала она ему на ухо по ночам, теснее прижимаясь, зарываясь в его объятия, словно в уютную и безопасную норку.

— Твои глаза — как небо, — отвечал он, нежно касаясь кончиками пальцев ее тонкой бархатистой кожи.

Одного касания достаточно, чтобы в нем вспыхнуло желание. Одного взгляда достаточно, чтобы она это чувствовала.

Куда все исчезло?

Безмятежные и счастливые дни имеют обыкновение пролетать очень быстро. Серые будни тянутся бесконечно долго. Аня стала замечать в Сергее его прежнюю неуверенность, закомплексованность. Никакие ее слова не могли убедить его в том, что он для нее самый лучший и самый любимый. Его ревность стала приобретать болезненные очертания: он устраивал допросы, когда она задерживалась в больнице, недоверчиво выслушивал ее объяснения, приходил в раздражение, когда она встречалась с подругами, высказывал критичные замечания по поводу ее стиля в одежде. Ему казалось, что для замужней женщины она одевается неприлично, слишком стремится привлечь внимание других мужчин столь откровенными нарядами.

— Да меня хоть в мешок замотай, я все равно буду красиво выглядеть! — в сердцах кричала Аня, уставая от его придирок.

— Слишком красиво. — И в голосе его звучала нескрываемая угроза.

Забыть, забыть, забыть…

Не получалось. Друзья и знакомые вновь и вновь напоминали. Участливо спрашивали, не сожалеет ли Аня о своем необдуманном уходе, не держит ли в тайне варианты возвращения? Но Аня знать ничего не желала о Сереже. А мир не без добрых людей. Их сердобольность не имеет границ. Они регулярно сообщали Ане обо всех происшествиях в его жизни.

— Ты ведь знаешь, что Сережа… у него новый офис… купил новую квартиру… видели с девицей… — докладывали они, заботливо заглядывая Анне в лицо, пытаясь угадать, больно ли ей слышать о нем, отслеживает ли она его трепыхания по этой жизни.

И в этом их подвох. Скажи она в ответ «да, знаю», тут же возникнет новый резонный вопрос:

— Откуда? Ты разве интересуешься им? У тебя с ним еще не все завершено?

А если ответить «нет, не знаю и знать не хочу», то можно нарваться на их убийственно-унижающее сочувствие.

— Ты еще любишь его! — сделают они вывод.

Поэтому Аня молчала, равнодушно выслушивала их сообщения и старалась перевести разговор на другую тему — расспрашивала о здоровье, детях, родственниках, знакомых, о делах на работе и обо всем прочем, что могло отвлечь от главной в жизни темы.

Антон, Антошка, Тотошка, Тото…

Такое безобидное имя. Он нисколько не напоминает Сергея, нисколечко на него не похож. Его губы мягкие и нежные, вздрогнувшие при первом поцелуе. Эти пухлые детские — они совсем не такие, как те, другие, узкие, самоуверенно изогнутые, при первом поцелуе которых Аня почувствовала себя школьницей, сдающей экзамен по сексологии. Какое счастье, что в школе нет такого предмета!..

Аня смотрела в глаза Антона и видела в них океан любви. Чистый, теплый, глубокий, темно-синий и — безграничный. Его глаза не похожи на те, другие глаза, ничего не требующие, но порой пронзающие своим равнодушием и бесчувственностью, отравляющие зеленью тоски и печали — и это в то время, когда губы его шептали: «Мне ничего от тебя не нужно!..»

Спасибо, утешил! Это все, что получалось у него говорить ей после безобразных сцен ревности и удручающих, въедливых допросов с пристрастием.

Глаза Антона другие — они требуют всего и сразу, здесь и сейчас. Они кричат и шепчут, нетерпеливые, для них любая неопределенность смерти подобна, а губы упрямо повторяют: «Я люблю тебя!!!» И если нет взаимности, то все, конец жизни.

И ради этих губ и этих глаз стоит жить.

Теперь, целуя губы Антона, Аня ежеминутно убеждала себя, что не любит его, ничего не чувствует. Если и есть в ней какие-то чувства и эмоции к Антошке, то это нереализованный, убитый на взлете материнский инстинкт проявляется в столь «извращенной» форме. Она говорила себе, что чувствует за него ответственность.

«Он в таком возрасте, когда уже созрел физически, но по документам еще ребенок, — размышляла она, — но любить ему хочется уже по-настоящему, по-взрослому. Хочется секса, а его сверстницы еще не готовы к этому. А если и готовы, то не имеют опыта и мудрости. Их первый случай может завершиться плачевно. Причем для мальчиков все не так страшно, как для девочек. Они не всегда знают, как предохраниться от нежелательной беременности, и это незнание может привести к трагедии. Потому девочки более осторожны в отношениях с мальчиками своего возраста. Они предпочитают мужчин постарше, которые могут взять на себя если уж не ответственность, то хотя бы меры предосторожности. Мальчишки же выбирают женщин, которые обучают их премудростям любви, посвящают в мужчины, раскрывают тайны женского тела и женской логики…»

Да, Аня всего лишь позволяет себя любить. Так она характеризовала сложившиеся у нее с Антошкой отношения. Ничего более. Любить самой — этого она себе не позволяла, а значит — не существует никакой любви. «Нет любви — нет проблем», — говорила она.

Аня старалась не разбираться в своих ощущениях. Не надо ковыряться в чувствах. Пусть все будет просто и легко. Зачем осложнять и без того нелегкую жизнь трудностями любовных переживаний? Разве сейчас плохо? Нет. Вот и пусть. «И они жили долго и счастливо, потому что не любили друг друга», — переделала она известную присказку-поговорку.

Но сердце щемило и сжималось от беспокойства за Антона. Сергей, никогда раньше не проявлявший агрессии, вдруг жестоко избил мальчика, который не шел возможности защищаться. Сергей воспользовался своей неординарной силой и применил ее против слабого, изначально зная, что выйдет победителем. А после — бросил без сознания, на глухом пустыре, и ни разу не оглянулся, уходя. Очень в его духе! Человек, способный на такой поступок, — либо свихнувшийся маньяк, либо потерявший все человеческое нелюдь, отморозок.

А ведь Сергей таким не был. Раньше, во всяком случае.

Чем больше Аня размышляла, тем больше начинала его бояться. Она не раз уже отмечала, что во время ссор Сергей теряет всяческий контроль над собой. Неестественный блеск в глазах, лихорадочно-нервная жестикуляция, нелепый пафос фраз — все это можно списать на перевозбужденность во время ругани. С кем не бывает? Но не все избивают детей в безлюдном месте, пользуясь преимуществом веса, роста и возраста. Кто победит в уроке: зрелый мужчина, занимающийся бодибилдингом, или мальчик-подросток?

Аню мучило чувство вины. Казалось, окажись она рядом в тот момент, у нее получилось бы их остановить, удержать, помешать.

Виктор

Пьянство затянулось на несколько дней.

Когда Юрий, отчаявшись дозвониться до Виктора (тот отключил все телефоны), приехал к нему домой, обеспокоенные охранники пропустили его, предупредив, что хозяин велел никого не впускать. Сам, дескать, пьет без перерыва, пропускает одну за другой без закуски, а потом спит, падая там, где сделал последний глоток…

Юрий застал его в комнате — конечно, со стаканом в руке. Виктора было не узнать. Опухшее от затяжной пьянки лицо, синяки под глазами, помятая одежда мешком, висит как на вешалке, на щеках — недельная небритость. Увидев друга, Виктор пробормотал что-то по его адресу весьма нелестное, но, впрочем, нечленораздельное — за что огромное тебе спасибо, дружище… Юрий отобрал у него стакан. Это было несложно. Виктор был пьян настолько, что не смог сопротивляться.

— Э, нет, старик, так не пойдет, — приговаривал Юра, волоча друга в ванную. — Ты мне нужен живым! Трезвым как стеклышко… На нас серьезный кризис надвигается, как волна цунами, и мы либо потонем, либо выплывем…

— Галина… бланка, буль-буль, — произнес Виктор уже почти ясно спустя несколько минут после активного моциона.

— Именно! Ты-то выплывешь, если захочешь. А я без тебя — буль-буль, — приговаривал Юра, поддерживая все еще покачивающегося, но постепенно начавшего приходить в себя друга. — И мне это откровенно не в кайф. Я, знаешь, уже привык жить на широкую ногу, и в этом виноват ты — да-да, это ты злостно приучил меня к роскошной жизни! Отпуск на Майорке, обеды в ресторане, туфли от Гуччи, костюмы от Кардена… м-м, не хотелось бы лишиться этих маленьких радостей…

— В твоем списке маленьких радостей недостает могильного памятника из гранита, — мрачно дополнил Виктор и скверно ухмыльнулся. — Если хочешь, то ансамбль МВД исполнит в твою честь вальс «Амурские волны» прямо на кладбище. Только скажи, и я исполню твою последнюю просьбу.

— Смешно. — Юрий насупился. — Зачем ты так?

— А ты не заметил разве, что мы зачастили на кладбище? Кто следующий? Я? Или все-таки ты?

— Не надо туда никому из нас спешить. Тебе вообще не об этом следует думать.

— A-а, вон чего… Ты даже о том позаботился, о чем мне положено думать? Ну и о чем?

— Пройдем-ка в комнату. — Юрий потянул его за собой. — О делах там поговорим. Если ты, конечно, не против.

— А у меня что, еще какие-то дела остались?

— Угу. Пока. Во всяком случае, до тех пор, покаты со своими личностными кризисами вконец не обанкротишься. И сие не так далеко, как тебе кажется.

Они вернулись в комнату. Виктор обвел беспорядок, царивший здесь, взглядом, несколько недоуменным. А посмотреть действительно было на что: чего стоили одни бутылки, что валялись повсюду тут и там. По всему ковру стелились неопрятные окурки, на подоконнике вольготно расположились ботинки со следами застарелой кладбищенской грязи, а в довершение удручающей картины углы комнаты покрылись серой лохматой паутиной. И когда только успели…

Виктор немедленно вызвал охранника.

— Уборщица умерла? — беспристрастно поинтересовался он у ни в чем не повинного и оттого еще более оробевшего секьюрити. — Или она стала фанаткой авангардизма?

— Э… Вы уволили ее, — грустно сообщил охранник. — Четыре дня назад.

И после этого сообщения поспешил ретироваться. У хозяина плохое настроение, под руку лучше не попадаться…

— Уволил? — Виктор почесал небритую щеку. — Я? Ишь, не помню… — Он обернулся к гневно сопящему Юрию с вопросительным взглядом. Тот молча убрал с дивана какие-то бумаги, небрежно свалил их на журнальный столик, а сам устроился на освободившемся прогале.

— Ты книжки, что ли, читал тут? — спросил он удивленно.

— Во-во! — оживился Виктор, зажимая ладонями виски. — Точно, начинаю припоминать… Она тут приперлась, стала пыль в книжном шкафу стряхивать какой-то метелкой… ну, я и велел ей достать их и быстренько пропылесосить… Что ж тут такого? Она обиделась?

Юрий испуганно посмотрел на друга, явно не понимая, о чем тот говорит.

— A-а, вот еще что вспомнил, — продолжал бубнить Виктор. — Я сказал ей, что такие, как она, могут смело на метле летать… мне это очень смешным показалось… А она почему-то не рассмеялась — побросала мои книжки на диван и принялась носиться по комнате наподобие раненой фурии… со шваброй… да еще и бурчать осмелилась, что я тут намусорил… И что с того? Работа у нее такая! Не нравится — свободна! Другую найду, кстати, не такую рыжую. А то от ее волос у меня глаза режет…

— И ты уволил свою уборщицу? — укоризненно спросил Юра.

— Ага. Впрочем, не припомню, кто из нас сделал первый шаг: я ее уволил, или она сама послала меня… Ну, Бог с ней! Позвоню в агентство, кого-нибудь пришлют…

— Я смотрю, ты немного ожил, — произнес Юрий с изрядным скепсисом. — С выпивкой, надеюсь, завязал… Или еще принять хочешь?

— Не искушай. Водки много не бывает, — назидательно произнес Виктор, но тут же снова схватился за голову. — Но не сейчас… У меня в голове какой-то дятел пытается раздолбать черепаху, наяривает, падла, ей по панцирю…

Юрий неторопливо прошелся по комнате, подобрал одну бутылку и вчитался в этикетку.

— Судя по бутылкам, — заметил он, — пил ты не только водку. Глядите-ка, коньяк! А там вон портвейн, там ликер, а еще вижу вермут, мартини… Ты как, по очереди все заглатывал или кормосмесь делал?

— По-всякому, — лаконично ответствовал терзаемый абстинентными муками продюсер.

— И что лучше?

— Русская водка. — Виктор с кряхтеньем потянулся за сигаретами. Пачка оказалась пуста, он злобно смял ее, бросил в стену.

В этот момент дверь открылась, и пачка угодила прямо в лоб вошедшему охраннику. Тот от неожиданности I дернулся и рефлекторно упал навзничь, инстинктивно прикрывая голову.

Виктор с Юрием громко расхохотались.

— Нет, ты видел? — сквозь смех причитал Виктор. — Орел! Ему бы в спецназе служить.

— А он тут прозябает, — добавлял Юрий.

Охранник смущенно поднялся и молча дождался, когда начальство отхохочется.

— Извини, брат, — сказал Виктор. — Бывает, я ж не нарочно… А вот кабы ты постучал, прежде чем войти, то не попал бы в такое дурацкое положение, — назидательно добавил он. — У меня, представляешь, голова трещит, смеяться больно, а ты скоморошничаешь. Ладно, чего хотел-то?

— Начальник службы безопасности приехал, — доложил тот. — Спрашивает, сможете ли вы его принять?

— Пусть заходит, — разрешил он. — Боеснаряды все равно закончились. А ты сгоняй-ка покамест за куревом.

— Тебе бы поесть, — озабоченно вставил Юра. — Кухарку, надеюсь, не уволил? Или тоже добрался? На чем там она у тебя летала — на черпаке?..

— Не помню, — пробормотал Виктор. Но на всякий случай ненадолго задумался.

В дверях появился Андрей, начальник охраны.

— О-о-о, — радостно воскликнул он, — оклемался, значит! Молодца! Мы уж волноваться начали — ты ж тут до белой горячки чуть не допился. Кстати, про повариху можешь забыть — она, боюсь, больше не вернется.

— И что я с ней сделал? — настороженно спросил Виктор. — Тоже уволил? А за что?

— Хуже. — Андрей довольно хихикнул. — Ты ее замуж звал. Предлагал руку и сердце, на колени передней рухнул и умолял срочно родить тебе наследника, Виктор застонал.

Юрий, представив, как его друг ползает на коленях перед толстухой-поварихой предпенсионного возраста, опять не смог удержаться от смеха. Вот это допился человек! И это Виктор, всегда спокойный, рассудительный, трезвый, можно сказать, руководитель…

— Но это еще не все, — продолжал все так же весело Андрей. — Она, как ты понимаешь, тебе отказала, и тогда ты забрался на подоконник и угрожал выброситься из окна…

— Врешь, — недоверчиво бросил Виктор.

— Она не выдержала и грохнулась в обморок.

— А я что? Спрыгнул?

— Спрыгнул. Но не на улицу, как собирался, а в комнату, — закончил Андрей.

— Ага. Понятно, я спасал даму своего сердца. Дальше?

— Дальше? Да вроде все, ничего особенного ты больше не вытворял, — неуверенно ответил начальник.

— Вот теперь ты точно врешь, — твердо заявил Виктор. — Ботинки мои почему на подоконнике?

Андрей нервно заерзал на стуле.

— Говори! — потребовал Виктор.

— Ну, ты когда сватался к… к даме сердца, она крестилась и молитвы от испуга начала читать. А горничная, которая пыталась тут навести порядок, в целях оказания первой помощи выплеснула на тебя ведро воды…

Виктор хмыкнул.

— Помогло мне?

— Да, — кивнул Андрей. — Ты снял ботинки, поставил на подоконник и изрек: «Пусть высохнут на солнышке», потом вытащил из брюк ремень и, размахивая им, стал гоняться за горничной и поварихой. В общем, ты обозвал их дармоедками и… ну, уволил, короче…

— Значит, я все еще по-прежнему холост? — уточнил Виктор.

— На этот раз пронесло, — утвердительно кивнул Андрей.

— А зачем ты тогда пришел?

— Не понял…

— Ты — начальник службы безопасности. Где тебя носило, когда мне угрожала опасность? Я тут, оказывается, из окна выбрасывался, а прислуга пыталась женить меня на себе!..

— Здесь я был, где же еще! — обиженно воскликнул Андрей. — И раз ты жив-здоров, значит, я хорошо справился со своими обязанностями. А сейчас явился от других бед охранять!

— Да уж, одна беда не приходит, — встрял Юрий. — Что нам теперь грозит?

— Да девица тут одна в дом рвалась, кричала, будто невеста, и если, мол, мы ее не впустим, хозяин будет сердиться.

— Опиши-ка ее!

— Э… блондинка… глаза такие, кукольные… ноги от ушей… Что еще?.. А, ну, грудь — во! Бедра — во!..

— Лика! — хором воскликнули одновременно Виктор и Юрий, причем последний едва заметно поморщился. Ему захотелось огреть Андрея по голове пепельницей.

Лика нашла его в офисе.

Оттолкнув секретаршу, она вихрем ворвалась в кабинет и хлопнула за собой дверью так, что замок защелкнулся. Секретарша пыталась подергать за ручку, но дверь так и не открылась.

— Привет, — сказала девушка. — Я — Лика. Помнишь?

— Помню.

Лика ничего больше не сказала — молча стала раздеваться. Она делала это быстро, словно боялась, что не успеет, что он ее остановит. Он не останавливал. И ни о чем не спрашивал, выжидал, как зверь перед прыжком. Мышцы напряглись, тело послушно пришло в состояние боевой готовности.

Лика застыла перед нимсовершенно обнаженная, замерла. Он не шевелился, у него даже дыхание сбилось. Она шагнула к нему, коснулась пальцами его щек, еле-еле, словно прикосновение легких перышек. Одним движением Виктор смахнул со стола все, грубо завалил ее на столешницу, сам навалился сверху, вдавил всем телом в лакированную поверхность.

Он зажал ей рот рукой и после недолгой, но многозначительной паузы, в течение которой они смотрели друг на друга сумасшедшими глазами, впился в губы болезненным поцелуем. Лика дернулась, но он не позволил ей вырваться, прижал еще сильнее.

Сам он раздеваться не стал — и так сойдет, она первая нарвалась, глупая девочка… Пошутить хотела? В следующий раз будет думать сначала, прежде чем так шутить, шутить такими вещами.

Трепыхающееся девичье тело лишь сильнее разжигало желание. Кровь, пульсируя, стучала в висках, волнами разливалась по телу, обжигая, прогоняя прочь все мысли и все желания, оставляя одну только животную похоть. В Викторе толчками бушевало инстинктивное стремление утолить страсть самца. Нестерпимо захотелось овладеть ею со стремительностью, взять ее звериным натиском, причинить боль, подчинить, подавить волю… Она вскрикнула, на лице ее появился детский страх.

Поздно…

Раньше надо было думать, думать головой, а не одним местом, прежде чем перед мужиком заголяться, прежде чем прелестями своими перед ним трясти. Теперь пути назад нет. Она обязана была знать, на что шла.

Он сжал ее руки, завел за голову, вцепился в губы, терзая и впиваясь в них так, будто пытался утолить мучавшую его жажду, а потом ворвался в ее обмякшее, беспомощное тело яростно и грубо. Лика застонала, ей казалось, он распирает ее, разрывает внутренности и обливает горячей бешеной кровью. Виктор не замечал ее страданий, судорожными рывками проникал все глубже и глубже. Он зарычал от удовольствия, подхватил руками ягодицы, вжался в нее сильнее. Руки его ощупывали ее бедра и грудь, пальцы осатанело щипали соски, губы безотрывно всасывали ее язык и ее губы.

Тело Лики перестало принадлежать ей. Боль и наслаждение перемешались, она уже не могла отличить одно от другого, боялась, что он отпустит ее, желала сильнее ощутить это неведомое доселе чувство, когда боль, становясь почти нестерпимой, переходит вдруг в некое иное измерение, становится приятной и желанной… И в тот момент, когда казалось, что нет уже сильнее наслаждения, на нее внезапно обрушивалось ощущение во сто крат сильнее испытанного — и продолжало нарастать, продолжало и продолжало, до бесконечности. Она задыхалась, сил кричать не было.

Тело Лики двигалось само по себе, автоматически, независимо от ее воли. Она потеряла над ним всякий контроль, выгибалась и прижималась к Виктору, терлась о него, почти теряя сознание от нахлынувших чувств. А он расслабленно лежал на ней, тяжело дыша. Лика кожей чувствовала стук его сердца, выбивавшего равномерный ритм. Ее собственное сердце тоже стучало, оно словно старалось догнать его.

Отдышавшись, Лика попыталась встать, но Виктор вновь откинул ее, так же бесцеремонно, как и прежде, перевернул на живот и снова вошел в нее, навалившись сзади. Она закричала от боли, но он продолжал, не обращая внимания на ее крики. Кажется, ей осталось только умереть от таких мук, но… вот она уже опять всхлипывает от накатившей безжалостной волны истомы и раздирающей похоти. Похоть пульсировала внизу живота, выстреливала через все тело, завершалась где-то в горле и вырывалась сладостным несдержанным стоном. Ощущения оказались настолько острыми, что Лика не могла пошевелиться, а некая странная, невесть откуда появившаяся темнота, сгущаясь, накрывала ее и лишала последних сил.

Виктор отпустил ее, отстранился. Девушка была не в состоянии подняться. Виктор посмотрел на нее, истерзанную его страстью, легонько провел пальцами у нее между ног… она вздрогнула, судорога вновь пробежала по телу, срывая с губ новый полувздох-полустон…

…И тут он заметил кровь.

Ее кровь.

Он смутно припомнил, что испытал непонятное ощущение какой-то странной преграды в тот момент, когда проникал в нее. Но тут же вяло отмахнулся от такой догадки и принялся удивленно разглядывать девушку, будто впервые видя ее.

— Лика, — слабо позвал он.

Она слабо шевельнулась. Виктор рывком посадил ее и, ухватив пальцами за подбородок, заставил смотреть себе в глаза.

— Ты что? Девственница… была? — хрипло выдавил он.

Ее губы вздрогнули, но она не смогла ничего сказать — только кивнула.

— Дура! — рассердился он. — Одевайся!

— Почему ты злишься? — прошептала она. — Я люблю тебя!

Ее глаза наполнились слезами недоумения и обиды.

— Я не злюсь! Но ты поступила неразумно, — сказал он. — Зачем тебе это надо?

— Я сама хотела этого. — Она всхлипнула и тяжело потянулась за своими разбросанными вещами. — Я давно уже люблю тебя.

— Слушай, давай не будем зацикливаться! — злобно предложил он. — Собирайся, я отвезу тебя домой.

— Не хочу домой, — капризно протянула она.

— А чего хочешь?

— Хочу есть, — призналась Лика уже жеманно.

— Хорошо. Отвезу тебя в кафе, — подумав, согласился он.

— Куда? В какое кафе? Я в ресторан хочу! — Анжелика перешла к возмущению.

— В таком растрепанном виде, детка, тебя не пустят ни в один приличный ресторан. — Он улыбнулся.

Лика ворвалась в его жизнь, вломилась нагло и беспардонно — точно так же, как в офис.

Переспав с ним и отдав ему свою девственность, она потребовала взамен серьезных отношений. Виктор не спешил соглашаться. Но и не возражал. Ему не хотелось спорить и ссориться.

Она пыталась переселиться к нему, но он твердо ответил ей «нет», а после решительно пресекал все ее попытки разговаривать на эту тему.

По своему характеру Лика не похожа была ни на Вику, ни тем более на Нику. Она лишь внешне несколько походила на них. Вика страстно желала любви. Ника хотела замуж. Лика жаждала меньше их всех — ей нужны были его деньги. Она беспрестанно требовала подарков, походов в рестораны и ночные клубы, ей хотелось на светские тусовки, она красовалась перед знакомыми и незнакомыми людьми своими нарядами, демонстрировала журналистам близкие отношения с миллионером.

На втором месте после денег у нее значилась слава. Она жаждала стать знаменитой, с радостью разглядывала свои фото в газетах и журналах в рубриках «Светская хроника». Лика могла часами ходить по магазинам, скупая нужные и ненужные вещи. Ее шкафы ломились от нарядов, но ей было мало.

Виктор старался избегать скандалов. Наученный горьким опытом, он не хотел повторять историю с Никой. Наступать на грабли один раз еще можно (хотя лучше ни разу), но устраивать старую русскую забаву «бег по граблям» — нет, не стоит. Гений учится на чужих ошибках, умный — на своих, а дурак — тот ничему не учится. Потому что дурак. Поэтому, собственно, и дурак…

Быть гением — сложно, дураком — больно.

В отличие от взрывной и задорной глупышки Ники Лика оказалась хитрой до коварства. Она не привыкла получать отказ и желаемого добивалась любыми способами. Пусть не совсем честными и не всегда приличными, но всегда получала именно то, чего хотела.

Цель оправдывает средства, говорила она Виктору без малейшего стеснения…

— Витенька, дорогой, почему ты не отвечаешь на мои звонки? — Лика ворвалась к нему в кабинет посреди совещания.

Следом вбежали два охранника и остановились как вкопанные, не решаясь ничего предпринять против новой пассии хозяина у него на глазах, теперь они вопросительно уставились на Виктора. Все изумленно перевели взгляды с него на Лику и обратно, с любопытством ожидая интересной развязки.

— Анжелика, детка, ты забыла поздороваться, — ласково пожурил ее Виктор, но ласковость эта не сулила нахалке ничего хорошего. — Видишь, взрослые дяди делами заняты, иди поиграй пока в куклы.

Он жестом велел охранникам вывести ее. Те подхватили Лику под руки. Девушка завизжала, изворачивалась и брыкалась, стараясь вырваться.

— Как ты смеешь обращаться со мной так! — кричала она, пока охрана с максимальной деликатностью вытаскивала ее за дверь. — Ты дорого за это заплатишь!

Виктор обвел взглядом сотрудников, на лицах их читалась насмешка. Руководитель крупного продюсерского центра не может справиться с собственной любовницей…

— Продолжим? — сухо спросил он. — Или кто-то желает составить Анжеле компанию, поиграть вместе с ней в пупсики?

Улыбки исчезли. Когда он злится, с ним лучше не связываться. Виктор непредсказуем. Он может лишь накричать, а потом спокойно продолжать разговор, словно ничего не произошло, а может скупо бросить фразу «вы уволены», и после ничто уже не заставит его передумать. Никогда больше не станет он разговаривать с этим человеком, и охрана не подпустит к нему на пушечный выстрел. Наверное, эта непредсказуемость и помогала ему опережать своих конкурентов на два хода вперед. Или же он просто невероятный везунчик…

Правда, в последнее время удача изменила ему…

Быстро закончив совещание, Виктор отправился на поиски Лики — весь в глухой молчаливой ярости, которую от других он только что старался скрыть. Сопливая девчонка! Выставила его перед всеми на посмешище! Этого он так не оставит. Сейчас она получит хорошего пинка, и пусть катится на все четыре стороны!

Но сначала он выскажет ей все, что накипело в нем, выплеснет из себя всю ярость, которая распирала его, — еще чуть, и вырвется. Пострадают все, кто окажется рядом. Не дожидаясь, когда подойдет водитель, он сам сел за руль. Пусть тому будет хуже, должен на своем рабочем месте находиться, в служебном автомобиле, а не чаи гонять в буфете.

Виктор разогнался до предела. Внезапно он увидел, как идущая впереди машина вдруг завертелась волчком и неожиданно встала прямо поперек дороги. Раздался глухой скрежет ломающегося металла, черная маслянистая лужа поползла по шоссе… И тут же две другие машины столкнулись друг с другом на большой скорости, а третья, словно в замедленной съемке, не спеша перевернулась.

Или это ему показалось? Может, время изменило свой привычный бег?..

Виктор лихорадочно пытался отыскать хоть какой-нибудь просвет в дороге, какую-нибудь скользкую лазейку, сквозь которую можно было бы швырнуть машину. Но просвета не было, только груда искореженного металла, надвигающаяся на него с огромной скоростью. Тормозить было поздно. Виктор не ощутил страха, некогда ему было — он просто старался наскочить на другую машину не под прямым углом, а по касательной.

В последний момент на него снизошло ощущение невесомости. А потом что-то сдавило грудь, лицо, со всех сторон навалился скопом разбитый вдребезги мир. Виктор услышал мрачный гул, затем сзади его словно ударил гигантский кулак, и неожиданно все стихло.

Вокруг сомкнулся вязкий мрак.

Анна

Мальчика Колю привел к Ане главный врач.

В ее кабинете Артур Маратович указал на Аню широким жестом, как бы осуществляя тем самым знакомство матери больного мальчика и лечащего врача. Женщина встревоженно вглядывалась в ее лицо.

— Такая молодая! — ахнула она с разочарованием, безнадежно.

— Ну-ну, — ласково потрепал ее по плечу Артур Маратович. — Анна Сергеевна — лучший детский хирург. Такого и в Москве не найдете.

Главврач при этих словах с гордостью посмотрел на Аню.

— Папенька, на что жалуешься? — поинтересовался он у мальчика, участливо наклонившись.

— Папенька — это вы, — на полном серьезе ответил Коля, — а жалуюсь на кашель и мокроту, которые мучают меня три года и два месяца.

Сообразительный мальчик приглянулся Ане. Артур Маратович попросил ее осмотреть ребенка и доложить ему о результатах. И вышел, оставив Аню с Колей и его мамой.

— Сколько тебе лет? — спросила Аня.

— Четырнадцать, — солидно ответил мальчик.

Исхудавшему до прозрачности подростку смело можно было дать десять. В карих его глазах стояла тяжелая недетская печаль, точно такая же, как у большинства маленьких пациентов, что приходили к Ане, — словно болезнь придавала им некую раннюю взрослость.

— У нас уже руки опустились, — жалобно произнесла его мать и скорбно вздохнула. — Каким только врачам его не показывали, куда только не возили… Три года лечим — никаких сдвигов! Три месяца пролежали с пневмонией, после этого один день сходил в школу, а уже вечером прыгнула температура — тридцать восемь и три… Так что потом опять почти месяц провалялся в постели с обострением. Летом мы ездили в Евпаторию, на море. Там Коля повеселел, ему стало легче, температура повышалась редко, но как только вернулись в город, так у него сразу же случилась новая вспышка пневмонии, а за ней — еще… за один год — четыре обострения… Практически все время он у нас в кровати. В моче белок появился… Боюсь, почки откажут… В общем, нам посоветовали сюда обратиться, в вашу клинику — может, операция поможет?..

Говорила Колина мать сухо, с привычной скорбью в голосе — видно было, что превеликое множество раз она произносила эти страшные слова перед врачами всех мастей и давно уже потеряла обыкновенную человеческую надежду на избавление родного мальчика от болезни.

— Пусть Коля сам расскажет, с чего все началось, — предложила Аня. — Скажи, когда ты в первый раз заболел?

— В деревне, у бабушки.

…Колины родители отправили его на каникулы в деревню; он был необыкновенно счастлив, что на этот раз у него получилось такое чудное лето: плавай, загорай, катайся на лошадях. Мальчик даже пообещал своим новым друзьям, местной ребятне, что на будущий год приедет снова… А накануне отъезда в город он возвращался с дружками после рыбалки, и путь компании лежал через пшеничное поле. Ребята срывали колосья, разминали в ладонях, жевали мягкие, не успевшие затвердеть зерна. Коля зажал в зубах небольшой колосок, желая выбрать из него оставшиеся зернышки, и в этот момент один из мальчиков сделал ему из озорства подножку. Коля упал. Ничего страшного не произошло бы, он и сам нередко проделывал с приятелями такие штучки, но на этот раз вдруг сильно закашлялся и никак не мог остановиться… Он кашлял с надрывом, грудь, казалось, разламывало на куски, а глаза, повлажневшие от невольных слез, вот-вот готовы были лопнуть. Кашель сотрясал, скрючивал и бил. Испуганные ребята подхватили Колю под руки и потащили к дому. Родня вызвала деревенского фельдшера, тот дал какое-то лекарство, но кашель, лишь немного утихнув, так и не прекратился. А к вечеру поднялась температура…

Так Коля заболел впервые. Врач, которого из райцентра привезли родители, определил у Коли правостороннюю нижнедолевую пневмонию.

— Коля, а тот колосок ты выплюнул? — спросила Аня, внимательно выслушав его рассказ.

— Н-не помню…

— Постарайся вспомнить. Это важно.

Мальчик наморщил лоб.

— По-моему, я вдохнул его… Да-да! Ведь кашель с того и начался, что я поперхнулся. Помню — так!

Аня взяла рентгеновский снимок, посмотрела на свет.

— Коля, подожди, пожалуйста, в коридоре. Я тут с твоей мамой поговорю.

Его мать испуганно посмотрела на выходящего сына, потом перевела взгляд на озабоченное лицо врача.

Что сказать матери? Как объяснить всю фатальную безнадежность положения ее сына? У Ани почти не оставалось сомнений в том, что хлебный колосок, который Коля нечаянно вдохнул, застрял где-то в бронхах и явился причиной пневмонии. А значит — и последующего нагноения в легком. Очевидно и другое: если колосок не вышел с кашлем в самом начале заболевания, то теперь он окружен уже соединительной тканью и сам никогда не отойдет. Три года! Слишком поздно!

А пока колосок там, нагноение будет прогрессировать. И без того уже развились опасные осложнения — гнойная инфекция в организме, нарушение работы почек и сердца.

— Поражена вся нижняя правая доля легкого, начался распад. Ее срочно нужно удалять, — терпеливо объясняла Аня ситуацию его маме. — Без операции он не выздоровеет. Но и операция очень опасна — мальчик ослаблен, организм может не выдержать.

— Понимаю, понимаю. Но ведь другого выхода нет, — ответила бедная женщина. — Надо что-то делать. Я уже не могу смотреть, как болезнь просто съедает моего малыша…

Она говорила по-прежнему глуховатым ровным голосом, но сколько муки, однако, слышалось в ее словах!

— Но… дело в том, что существует еще одна проблема, — продолжала между тем Аня. — У вашего сына аллергия на наркоз… так по крайней мере указано в медицинской карте…

— И что теперь? — шокированно прошептала мать. — Оперировать без наркоза? Он же не выдержит! Ему и укол-то лишний сделать боишься.

— Ничего не поделаешь, мальчику можно делать только местную анестезию, — сказала Аня. — Если, конечно, вы согласны…

Разговор с главврачом тоже не принес облегчения. Артур Маратович долго рассматривал рентгеновские снимки.

— Уплотнение всей нижней правой доли легкого… оно сильно сморщено и тесно примыкает к средостению… — хмуро бормотал хирург. — Вряд ли вам, Анна Сергеевна, удастся перевязать нижнюю легочную вену… Сильно укорочена, вся плотная, с отечными стенками, а ведь на нее нужно наложить четыре мегатуры!.. Короче, возьметесь?

— Да, — подтвердила Аня. — Родители Коли уже дали письменное согласие на операцию. Они осознают весь риск, но без операции мальчишка обречен.

Тяжелым движением главврач отбросил снимки в сторону, уселся за стол и долго молчал. Пальцы его нервно выбивали по столу монотонную дробь.

— Что ж, так и быть, я даю добро, — сказал он наконец. — Как собираетесь готовить? Пациента лихорадит, пульс частит, обильная мокрота.

— Пока буду лечить терапевтически. Пусть полежит немного в больнице, будем вводить антибиотики прямо в гнойную полость легкого.

— А про анестезию что скажете? — продолжал допытываться Артур Маратович.

Самый тяжелый вопрос. Аня прижала пальцы к вискам, на несколько секунд прикрыла глаза.

— Годится только местная. Коля не переносит ни одного средства для общего обезболивания. Можно использовать нейролептаналгезию.

Разговор был прерван резким стуком в дверь.

— Артур Маратович, — решительно произнесла вошедшая медсестра, — я больше не могу так работать. Очень хорошо, что здесь Анна Сергеевна.

— У вас что же, опять конфликт с ней? — рассеянно поинтересовался Артур Маратович. Было видно, что мысли его блуждают на порядочном отдалении от зоны житейских разборок.

Аня, однако, вся подобралась.

— Да нет, это у нее, похоже, конфликт со мной, — возмущенно заговорила медсестра. — Кто дал ей право оскорблять меня в присутствии пациентов? Сегодня она выгнала меня из перевязочной!

Главврач недовольно повернулся к Ане.

— Что там у вас опять случилось? — ворчливо спросил он.

— Я отношусь к своим пациентам бережно и уважительно, — начала Аня. — А медсестра Степанова между тем позволяет себе относиться к ним грубо — она попросту кричит на больных. Вот я и сделала ей замечание, — твердо продолжила Аня. — Замечание, как мне представляется, заслуженное и правильное. Не нравится — пусть работает в другом месте. Здесь больные люди, однако она им беспрестанно заявляет: «Терпите! Подумаешь, больно…» — нежности, дескать, развели… Что это, Артур Маратович? Я считаю, Степанова таким образом расписывается в своем неумении выполнять необходимые процедуры и, значит, в своей слабой профессиональной подготовке. Раз так, пусть тренируется на лабораторных крысах. Но не на пациентах!

Последние слова Аня сказала, повернувшись к медсестре.

— Но пациент был истеричен, я же не виновата, что у него повышенная чувствительность, — категорично заявила та.

— Вовсе нет, — хладнокровно возразила Аня. — Проблемы не у него — у вас. Когда я вводила в абсцесс легкого раствор антибиотика шестилетней Оленьке, она сидела спокойно, разговаривала и даже улыбалась. На следующий день она уже не боялась идти в перевязочную, без слез и страха усаживалась на очередную пункцию. А потом… Что вы там с ней вытворяли за время выходных, я, к счастью, не знаю, однако ребенка почему-то спешно забрали родители — девочка отказывается подходить к больнице на пушечный выстрел, буквально заходится в истерике!.. — Аня судорожно перевела дыхание. — Короче, сейчас, в присутствии Артура Маратовича, я категорически требую, чтобы вы даже не приближались к моим пациентам!

— Все-все-все, — примиряюще вмешался главврач, — успокоились, инцидент исчерпан. Степанова, вы слышали? Постарайтесь работать без скандалов и, кстати, пока ассистируйте-ка другим врачам. А Анна Сергеевна пусть сама найдет себе подходящего помощника. Не так ли, Анна Сергеевна?

— Найду, — быстро ответила она. — Поставьте в мою смену Илясову, она с детьми хорошо ладит.

Степанова вскочила и выбежала из кабинета, хлопнув дверью.

— Спасибо за поддержку, — поблагодарила Аня начальника.

— А что там с вашей пациенткой Оленькой? — засуетился Артур Маратович. — Почему я ничего не знаю? Ее так и выписали с абсцессом легкого?

— Я перевела ее на дневной стационар, — пояснила Аня.

— Разве абсцесс можно вылечить дома? — засомневался тот. — Не рискуете, Анна Сергеевна?

— Я хожу к ней домой, там делаю пункции. Возвратить ребенка сюда, в больницу… я вижу в этом серьезный риск для ее психики.

Главврач усмехнулся.

— Уважаю ваше решение, Анна Сергеевна, — одобрил он. — Сами решились? Или родители упросили?

— Родители. — Она грустно улыбнулась. — Девочку жалко…

Катя

Все произошло очень быстро. Катя толком и не осознала, как и когда в нем произошли перемены.

Только что сидели, слушали музыку. Максим положил ей ладонь на плечо, потом спустился до талии. И вдруг его руки стали жесткими, крепко, до боли, сжали ее. Одной рукой он удерживал порывающуюся Катю, другой — расстегивал ей джинсы. С тугой пуговицей никак не удавалось справиться. Кое-как она смогла вырваться, но он снова схватил ее и прижал к стене. В этом положении ему даже удобнее оказалось справиться с ней — противная пуговица наконец поддалась…

Его ладонь проникла Кате под джинсы, неприятно скользнула между ног. Тогда она закричала, так, что собственный голос не узнала. Бесполезно. Соседи, всегда начинавшие звонить и колотить в дверь в те минуты, когда музыка казалась им чересчур громкой, в этот раз не отреагировали на пронзительные женские крики.

Гораздо больше, чем действия Максима, Катю испугала собственная беспомощность. Она была физически слабее и не могла справиться с тяжелым телом, навалившимся на нее сверху. Господи, да он тяжелее ее килограммов на тридцать!.. Она не могла столкнуть Макса с себя, только судорожно сжала ноги.

Максим попытался стащить с нее джинсы, но пальцы его безрезультатно скользили по плотной ткани, туго обтягивающей бедра. Макс пыхтел, пытаясь разжать-таки ноги, и сосредоточенно молчал. Она тоже перестала кричать — на крики уходит много сил, а сейчас важнее всего сконцентрироваться на сопротивлении.

Все происходящее казалось ей кошмарным сном, длящимся целую вечность. Сон. Сон, которому по всем законам жанра пришло время рассеяться. Но кошмар продолжался.

Макс становился все тяжелее, издавал какие-то отвратительные хрюкающие и рычащие звуки, заламывал ей руки. Катя вырывалась изо всех сил, но не получалось даже шевельнуться. Что будет, когда она устанет, когда у нее совсем не останется сил? Она старалась об этом не думать, не отвлекаться на жуткие мысли о том, что он еще может устроить ей…

Похоже, Макс тоже устал. Но кто сдастся первым? Катя повернула голову. На журнальном столике лежал ее мобильник. Путь к спасению!

Она совершила такой невероятный рывок, что ей удалось отбросить Макса на приличное расстояние, потянулась к телефону, но он снова схватил ее. Макс не заметил в ее руках мобильника. Они скатились с дивана на пол. Катя оказалась снизу. Он вновь придавил ее.

…Эмоций уже не было. Никаких. Они словно отключились, чтобы не создавать помех, не мешать самим себе и не тратить запасов драгоценной энергии. Катя сейчас не чувствовала ни страха, ни злости, ей казалось, что она проваливается в пустоту, а потолок расплывается серым пятном, похожим на мельтешение миллиарда черных точек-мушек, — потолок наваливался на нее, и стен не было вовсе.

Она поняла, что теряет сознание, но все еще старалась удержать его, сохранить ясность в голове, чтобы окончательно не очутиться во власти Максима. Но что-то густое и серое продолжало обволакивать, затягивая в никуда.

…Тишину комнаты, нарушаемую лишь бараньим пыхтением Макса, разрушил резкий звонок, потом еще один, снова и снова. Макс отпустил безжизненное тело девушки, забился в угол. В дверь опять позвонили. Максим заметался по квартире, бросился из одной комнаты в другую. Катя слабо пошевелилась, начала приходить в сознание, однако самостоятельно встать не смогла — сил на это не было.

Максим затих, надеясь, что за дверью, возможно, решат, что дома никого нет, и уйдут. Осторожно посмотрел в глазок. Жека и Санька. Макс замер — парни явно не собирались уходить. Максим хорошо слышал через дверь нетерпеливое сопение, переминание с ноги на ногу и неразборчивые голоса друзей. О чем они говорили, он не расслышал.

И вдруг раздался звук сотового телефона.

От неожиданности Максим присел, но, сообразив, что телефон звонит здесь, в Катиной комнате, вбежал туда, где она была. Но опередить ее не успел. Телефон уже был зажат в руке у Кати, она нажала кнопку и тихим отчетливым голосом сказала:

— Я дома. Помогите.

Макс выхватил мобильник и со всего размаху разбил о стену.

Поздно. Она позвала на помощь. Он подскочил к ней, ухватил за руку, но Катя вновь потеряла сознание. Максиму показалось, что она умерла.

Ее тело бессильно дернулось от его прикосновения, она никак не отреагировала. Максим отпустил ее руку, рука безвольно упала. Он пришел в неописуемый ужас и стремительно выскочил из комнаты, где лежало мертвое тело. Оцепенело посмотрел на входную дверь, Ему показалось, что прошло уже слишком много времени, что за дверью, возможно, никого уже нет. Он собрался открыть, но в этот момент вновь раздался звонок и в дверь суматошно заколотили…

Максим сломя голову вбежал обратно, споткнулся о неподвижное Катино тело, упал, загремел стулом. Невероятный грохот, вид лежащей на полу девушки ввели его в окончательную панику.

…Кто-то выламывал дверь. Макс оглянулся — сзади лежала она. Он не смог заставить себя вновь пройти мимо.

Нет, только вперед! Впереди была балконная дверь.

Макс выбежал на балкон, посмотрел вниз. Возле подъезда стояла милицейская машина, рядом с ней — «скорая». Когда дверь поддалась и в квартиру ворвались, он прыгнул с балкона вниз.

Анна

Аня подошла к дому. Стоящая возле подъезда милицейская машина не вызвала у нее никакого интереса.

Она не любопытна, чужие проблемы не пробуждают в ней никакого нездорового волнения. Только почему рядом «скорая»? Может, плохо кому-то? Драка с последствиями?.. Аня подошла ближе.

Из некоторых долетевших до нее фраз она разобрала, что кто-то сиганул с балкона. Тело уже погрузили в машину, водитель захлопнул дверцы. Там врачи, сами разберутся, без нее — так успокаивала себя Аня, но сердце почему-то тревожно екнуло. Может, кто-то знакомый? Может, все же требуется ее помощь? Жив ли пострадавший?

Почему он выпрыгнул, она не поняла, но в толпе, среди множества лиц, взгляд ее натолкнулся на знакомое лицо — Жека-Одуванчик. Тот тоже смотрел на нее. Растерянно, испуганно, оцепенело. Что-то еще, никакими словами не объяснимое, присутствовало в выражении его лица, и сердце Ани окончательно ухнуло вниз, сжалось где-то там. Она не стала терять времени на расспросы, все равно бесполезно. Жека сейчас вряд ли сказал бы что-либо вразумительное, он в шоке.

Что-то произошло такое, что балагур Жека молчаливо таращил глаза и беззвучно шевелил губами.

Аня буквально влетела в подъезд. Ступеньки, площадки, один этаж, другой, третий… Милиционер, спускавшийся сверху степенно и неторопливо, поспешно вдруг прижался к стене, пропуская ее; не отступил бы — она бы высоченного мужика сшибла и не заметила.

Сверху доносился крик. Истошный, пронзительный. Аня не узнала голос, скорее почувствовала: Катя.

В дверях ее квартиры стоял еще один человек в милицейской форме со странным выражением недоумения и беспомощности на лице. Дверь выбита, полулежит-полувисит, накренившись. Милиционер загораживал проход, не пропускал Аню.

— Уйди! — рявкнула она не своим голосом.

Он вздрогнул, Аня отшвырнула его к стене, прорвалась в комнату, не разуваясь, расталкивая врачей. Действительно кричала Катя заходясь в истерическом плаче, никого вокруг не узнавая, не понимая, что происходит. Молодой фельдшер пытался удержать ее, прижимая за руки к дивану, отчего она еще сильнее билась в конвульсиях. Врач что-то набирал в шприц.

— Отпусти ее! — истошно крикнула Аня.

Фельдшер никак не отреагировал, только удивленно взглянул на вбежавшую взволнованную девушку. Это еще кто такая? Откуда взялась, почему командует здесь?..

Аня наотмашь ударила фельдшера ладонью по лицу.

Пощечина звонко раздалась, вызвав нервический смешок у стоявшего у двери милиционера. Фельдшер, опешив, отпустил бившуюся девочку и, набычившись, надвинулся на Аню, однако одним рывком она оттолкнула его в сторону.

— Катя! — Голос Ани перекрыл все шумы, в том числе и Катины крики.

Она обняла лежавшую сестренку, прижала к себе, словно стремилась заслонить от всех. Та, узнав Аню, перестала кричать — лишь уткнулась лицом в плечо сестры, судорожно вцепившись в ее пальто, и продолжала громко всхлипывать, дрожа от нервного потрясения. Милиционер удерживал фельдшера, пытавшегося наброситься на обидчицу.

— Вы ее мама? — спросил врач, трогая Аню за руку.

— Все вон отсюда! — приказала она.

— Дело в том, что… — начал было объяснять тот, однако Катя громко взвизгнула:

— Нет! Не было ничего! Не было!..

Она снова закатилась слезами в истерическом плаче.

— Вышли отсюда! — яростно крикнула Аня. — Я — врач, разберусь сама.

Ленивый милиционер, обрадовавшись этому неожиданному сообщению, быстренько вытолкал на лестницу надоевшего всем фельдшера. Тот, пробурчав в адрес Ани что-то нелицеприятное, удалился.

— Я оставлю вам шприц, тут успокоительное, — предложил Ане врач. — Сами сделаете?

Аня неопределенно махнула рукой, врач стал собирать чемоданчик.

— Вы будете писать заявление? — спросил подошедший к ней милиционер.

— Нет! — снова забилась Катя.

— Пройдите пока в другую комнату, — тихо приказала ему Аня, — я сейчас подойду.

Тот послушно пошел.

— Конечно, ничего страшного не произошло, — успокаивала она сестру, гладя ее по распущенным волосам. — Тихо, полежи. Хочешь чего-нибудь?

— Спать хочу, — прошептала, утихая, Катя.

— Хорошо. Ложись. Достать тебе подушку?

Катя испуганно озиралась, будто сама комната, весь вид ее пугали девушку.

— Хочешь лечь у меня в комнате? — догадалась Аня.

— Да, — слабо произнесла она.

— Пойдем. — Аня помогла ей встать, проводила к себе.

Кое-как уложив сестру, она подошла наконец к милиционеру. Тот стоял у окна и старался разглядеть что-то внизу.

Услышав шаги, он обернулся.

— Кем вы ей приходитесь? — громко спросил он.

— Тихо, она уснула, не разбудите, — предупредила Аня. — Я — ее сестра.

— А родители? Они где? — спросил он уже тише.

— Она живет со мной. Что произошло?

— Ее изнасиловали.

— Я это уже поняла. Кто?

— Парнишка выбросился с балкона, когда мы взломали дверь. Остался жив, падение смягчили кусты, что внизу растут. Но он без сознания, его увезли в центральную больницу, она здесь рядом.

— Кто он? Вы знаете его?

Милиционер все больше удивлялся ее ледяному спокойствию — ведь с родственниками пострадавших разговаривать обычно очень трудно. Точно так же, как та изнасилованная девочка, они впадали в истерику или, окаменев, молчали в шоковом состоянии.

— Максим Светлов. Его узнали пацаны, которые вызвали милицию. Похоже, они из одной компании. Сказали, что за дверью был какой-то подозрительный шум, никто не открывал — ребята забеспокоились, стали звонить вашей сестре на сотовый, и она позвала на помощь… Так нам возбуждать уголовное дело об изнасиловании? Да? Тогда нужно, чтобы ее освидетельствовал судебно-медицинский эксперт. Ну и ваше… вернее, вашей сестры заявление…

Разговор прервал телефонный звонок.

Аня каким-то наитием догадалась, что звонят из больницы, и не стала брать трубку. Но вместо нее ответил милиционер.

— Это вам, из больницы, — сказал он Ане с глупым лицом, смутился, но тут же вспомнил: — Ах да, вы же врач!

Аня взяла телефон.

— Да… Нет, сейчас не могу… Пусть оперирует кто хочет! У меня семейные проблемы… Меня это не волнует…

Она бросила трубку, выдернула из розетки шнур стационарного телефона — натолкнулась на изумленный взгляд милиционера.

— Вы что же, тоже хотите, чтобы я бросила сестру здесь одну и помчалась спасать того подонка, который ее изнасиловал? — злобно прошипела она.

— А… Так это, выходит, насчет него звонили? Вы в той больнице работаете? Ого… — Милиционер почувствовал, как у него вдруг взмокла спина.

— Уходите! — сказала Аня. — Мы не будем подавать заявление.

— Но…

— Никаких «но»! Катя вашим экспертам и близко к себе подойти не позволит! — взорвалась Аня. — Вы сами видели, что с ней было, когда вокруг нее врачи толпились?

— Да-да. Извините… — Милиционер весь так и сжался, будто боялся, что и его, как того фельдшера, она сейчас ударит, попятился к выходу, но, увидев изуродованную дверь, все же остановился. — Я сейчас пришлю кого-нибудь, чтобы вам дверь поставили на место.

— Спасибо, — бесцветно отозвалась она.

Из комнаты доносились звуки, похожие на стоны.

— А это еще кто там? — внезапно спросил он.

— Никого. Там только Катя, — сказала Аня, взглянув на него с укором.

Милиционер (Аня так и не узнала ни его фамилии, ни должности; должно быть, здешний участковый, которого, она слышала, только недавно назначили) вдруг почувствовал себя виноватым, будто это он и есть тот самый отвратительный преступник.

— Извините, — еще раз повторил он. — Если все-таки надумаете, приходите в отделение, напишете заявление. Без этого мы не сможем открыть дело.

— Не надо ее мучить, — грубо оборвала она его предложение.

— Ну, как знаете…

Аня нетерпеливо дожидалась, когда же милиционер наконец уйдет. А тот все еще медлил, шарил по карманам, вынул блокнот, записал что-то.

— Вот мой номер телефона, — сказал он, протягивая оторванный листок. — Звоните…

И вновь медлил, не уходил.

Аня, так и не дождавшись, сама развернулась и ушла в комнату, бросив его у сломанной двери. Милиционер постоял немного, рассеянно рассматривая собственное отражение в зеркале возле двери — худой, высокий, нескладный, переминается с ноги на ногу, не знает, что сказать… А что скажешь? Их вызвали, когда уже все случилось. Что соседи-то делали, когда девчонку насиловали? Сидели небось, забившись в свои норы! Зато когда милиция подъехала, все сразу повыскакивали — всем же любопытно на чужое горе поглазеть! А заодно и посетовать на плохую и нерасторопную работу органов…

Не разгонишь их ничем! Но теперь пусть не врут, что ничего не слышали. Девчонка вон какая горластая, только что так кричала, что, дай Боже, мертвого разбудит…

* * *

Аня тихо вошла в комнату, где лежала Катя.

Сестра быстро вытерла слезы и, хлюпая носом, попросила:

— Не говори ничего маме.

— Не скажу, — пообещала Аня, взяв ее за руку.

А Катя пальцы ее сжала крепко-крепко.

— Он разбился насмерть? — спросила, помолчав, Катя. В ее глазах стыл ужас.

— Нет, — ответила Аня сквозь зубы. — Его увезли в больницу.

— Туда, где ты работаешь?

— Да.

— Тебя сейчас вызовут на работу?

— Уже позвонили…

— Не уходи, — еле слышно сказала Катя.

— Не уйду.

Аня прилегла рядом с сестрой, обняла ее.

Виктор

Первой по ту сторону мрака появилась боль. Долгое время только она одна и существовала.

Но однажды утром до слуха Виктора донесся щебет птиц за окном, следом — гудки машин. Знакомые звуки прорезали туман в сознании, а с ними постепенно возвращались и другие, такие знакомые по прежней жизни ощущения — утренняя прохлада, лучи солнца, что проникали через веки и окрашивали мир снаружи в красный цвет.

Виктор открыл глаза и увидел, что лежит, вытянувшись, словно покойник, в струнку, на узкой кровати в ослепительно белой больничной палате.

Стало быть, он не умер.

Виктор начал вспоминать все, что произошло с ним до потери сознания. Все это случилось очень давно, еще по ту сторону мрака…

Кто-то зашевелился рядом, встал. Виктор с трудом повернул голову и увидел медсестру. Она засуетилась, стала поправлять ему капельницу и, велев лежать тихо, побежала за врачом.

Похоже, наступал финал того, что казалось Виктору вечностью. Он попробовал пошевелить пальцами ног. Успешно. Да, ноги он чувствовал, хотя они и были в гипсе. «Значит, ходить буду, — удовлетворенно подумал он. — Хорошо… Не хочется в инвалидном кресле разъезжать по офису…»

Он зажмурился, снова открыл глаза… Стены палаты перестали качаться. Туман в голове то наваливался густо и плотно, то понемногу рассеивался; в нем, словно островки в океане, стали возникать обрывки воспоминаний всего того, что произошло с ним после аварии. Деталей он почти не помнил, а то, что с трудом вспоминалось, являлось смутными неяркими картинками, до странности разорванными и разрозненными. Как он очутился в больнице, кто привез его сюда, он не помнил вовсе.

Но помнились бесконечно долгие ночи, бесчисленные сиделки. И — инъекции, инъекции, инъекции… Стоило хоть чуточку ему прийти в себя, как кто-нибудь тут же являлся и всаживал в него шприц с какой-нибудь очередной болючей дрянью. Эти лекарства не снимали боль окончательно, просто из острой и разящей она превращалась в тупую, ноющую.

Минут через десять дверь приоткрылась. На пороге возникла медсестра, за ней — врач, который сдерживал прорывающегося в палату Юрия. Разумеется, эта попытка закончилась для врача полным фиаско — не было, пожалуй, во всем мире сил, способных остановить старого друга.

— Лика, — слабо сказал Юрию Виктор. Как он ни старался, голос оставался тихим. Сил все еще недоставало.

— Если хочешь, я приведу ее сюда, — предложил смиренно Юрий. — Пусть даже придется тащить ее за волосы.

— Выслушай сначала, болван, — сказал Виктор уже громче: злость придала сил, и прежний командный голос, которого так побаивались его подчиненные, прорезался сквозь слабость. — Я хочу сказать… в общем, чтобы духу ее здесь не было!

— А-а! — протянул Юрий, и голос его выразил крайнюю степень удовлетворения. — Это мы мигом…

— Вам нельзя много разговаривать, — вмешался врач, а потом повернулся к Юрию: — А вы покамест все же выйдите, он еще слишком слаб, его нельзя ни утомлять, ни волновать.

На Юрку эти слова не произвели ни малейшего эффекта. Он остался. Врач сделал попытку вытолкать непослушного посетителя, но тот даже не шелохнулся. Доктор только махнул на него досадливо и занялся осмотром пациента: разглядывал пищащий аппарат, щупал пульс, слушал дыхание.

— Доктор, а кроме подсчета пульса, вас еще чему-нибудь учили? — внезапно спросил Виктор.

Тот озабоченно посмотрел на него.

— Что вы хотите? — спросил врач.

— Много чего. Для начала — какое сегодня число? Сколько я нахожусь здесь?

— Неделю, — сообщил Юрий.

— Сколько еще пробуду? — Виктор попытался сесть, перед глазами все поплыло.

— Рано, рано вам еще вставать, — всполошился доктор, суетливо укладывая его обратно. — Как только вам станет лучше, сразу же выпишем. Уж поверьте, ни одного лишнего дня здесь не пробудете, — успокаивал он Виктора.

Когда в голове немного прояснилось, Виктор ощупал голову. Да, вся в бинтах…

— Когда снимете? — снова спросил Виктор.

— Вы еще зеркало попросите, — изумился доктор. — На красоту свою полюбоваться захотелось? Нет, ну прямо девушка какая-то!

— Побриться хочу, идиот! — рявкнул Виктор. Его голос удивительным образом крепчал по нарастающей.

— Доктор, не злите его, — предупредил Юрий. — В гневе он страшен. Начнет гоняться за вами по больнице с ремнем в руках! Или кричать станет, что вы уволены.

— Или и то, и другое сразу, — добавил сам Виктор, и, улыбнувшись, посмотрел на друга.

Юрий улыбнулся в ответ.

— Он такое уже проделывал, — словоохотливо пояснил он врачу. — Но вы, так и быть, не пугайтесь, он только грозится… по-настоящему он никого еще не убил…

Врач с недоверчивой опаской уставился на Юрку.

— По крайней мере ни одного трупа я еще не видел, — торопливо прибавил тот с серьезным видом.

— Как дела? Проблем, пока я здесь, много возникло? — поинтересовался у Юрия Виктор, чувствуя, что все-таки слабеет. Предыдущий разговор забрал у него много сил.

— Вон отсюда! — взорвался врач, заметив ухудшение в состоянии пациента. — После о делах поговорите. — Видя, что Юрий по-прежнему не двигается с места, добавил уже с угрозой: — Или я лично из вас труп сделаю.

Тут уже и Юрий поспешил уйти. В коридоре его дожидался начальник службы безопасности.

— Как он? — обеспокоенно спросил Андрей.

— Выкарабкается, — уверенно сказал Юрий. — Представляешь, уже выписки требует! Машину смотрел? Это не было подстроено?

— Нет. Там была массовая авария. Мясорубка. Он остался жив потому, что столкнулся не в лоб, а под углом. И на него наскочила потом только одна машина, а если б он в центре оказался, то… — Андрей многозначительно махнул рукой. — Вопрос в другом: почему он один-то оказался в машине?

— А вот об этом надо спросить уже у тебя. Ты же у нас по части безопасности, — съязвил Юрий.

— Да он бежал из офиса, будто его бешеная корова боднула, — принялся оправдываться Андрей. — Впереди всех!.. Сел в машину, не дожидаясь шофера, и дал по газам… Наверное, на собственные похороны опоздать боялся…

— Что ты несешь! — Юра едва не перекрестился. — За языком-то следи. И кстати, поставь-ка тут охрану.

Андрей удивленно таращился на Юрия.

— Чего зенки вылупил? Проморгаешь босса еще раз — останешься без работы.

— От кого охранять? Это же несчастный случай!

— От бешеной коровы, чтоб еще раз не боднула!

— К-какой к-коровы? — заикаясь переспросил ничего не понимающий Андрей.

— От Лики! — завопил на него Юра. — Это она его тогда довела, что он за ней мухой с совещания… короче, если она сюда припрется, гони в шею, чтобдаже запаха ее духов Витька не учуял. И всей остальной вони… Это его, между прочим, личное распоряжение.

— Будет сделано, круглосуточную охрану здесь организую! — отчеканил Андрей. — А он ее того…

— Что?

— Совсем не хочет больше видеть? — спросил Андрей. — Красивая баба. Может, я ее… Это самое? Чего ей зря пропадать?

— Откуда я знаю? — снова разозлился Юрий. — По мне, так трахай ее хоть во все щели. Только смотри, Виктор в любой момент может пере думать. Тогда он тебя «это самое» по самое не балуй!..

— Ох и скандальный же вы человек, батенька, — заявил вошедший утром пожилой мужчина с седой бородкой клинышком.

Виктор окинул его цепким оценивающим взглядом, Аккуратная лысина, очки в тонкой металлической оправе, белый халат. Судя по всему, врач. Но Виктор впервые видел его за все свое долгое пребывание в больнице.

— Доброе утро, — высокомерно поздоровался с ним Виктор, скрестив руки на груди.

— Для вас, может, и доброе, а вот для вашего лечащего врача… — Новый врач не договорил.

— Заболел, что ли? — хмыкнул Виктор.

— Отнюдь, — возразил тот. — Он, может, и жаждет уйти на больничный, чтобы отдохнуть от вас. Но увы, здоров как бык — придется работать…

— Могу помочь, — криво улыбнулся Виктор. — Пусть зайдет, я устрою ему черепно-мозговую травму — отдых на больничной койке будет обеспечен.

— Вот-вот, — весело согласился пожилой доктор. — Потому-то он и отказывается вас лечить. Послали меня, в расчете на то, что вы не станете бить старика.

— Пока нет повода, — великодушно отшутился Виктор.

— Надеюсь, и не будет. Как себя чувствуете?

— Я скоро вашими лекарствами чихать стану, — ответил он. — Еще чуток побуду здесь и в наркомана превращусь… без уколов жить не смогу.

— Зачем же так? — успокаивающе увещевал его доктор. — Гипс мы сняли, вы уже ходить начали. Успехи нашего лечения налицо!

— На лице! — поправил его Виктор с сарказмом. — Успешно сделали мне шрам. Классно лечите! Я в восторге!

— Было бы из-за чего расстраиваться, — беззаботно ответил доктор. — Я вижу, вы человек не бедный…

— И что из этого следует? — с вызовом спросил Виктор.

— Пластику сделаете. Не очень дорого. Могу порекомендовать хорошую клинику…

— Доктор, — перебил его Виктор, — меня сейчас не адрес клиники интересует, а совсем другое!

— Что же вас так беспокоит?

— Когда я смогу с вами распрощаться и заняться своими делами? Я здесь полтора месяца. За это время из очень небедного человека можно стать очень небогатым. Вы меня понимаете?

— Как же, как же, — согласно закивал доктор, потирая ладони. — Но вы еще не до конца поправились. Не настолько, во всяком случае, чтобы выписываться… Ваше состояние… я не могу разрешить… Надо провести еще одно обследование.

— Может, мне все-таки продемонстрировать мое состояние? Короче, пусть принесут мою одежду и личные вещи! Я сегодня же выписываюсь.

— С вами трудно договориться, — вздохнул врач, огорченно опустив руки. — Вы уверены, что сможете работать?

— Более уверенным я еще никогда не был.

В первый же рабочий день на Виктора навалились накопившиеся проблемы.

Телефон разрывался от звонков, стол завален бумагами, отчеты сотрудников неутешительны. Фирма на грани банкротства.

А тут еще Лика…

Она ворвалась, как тайфун, раскидав пытавшихся задержать ее секретаршу и бухгалтера.

— Ага, ты перестал меня бояться? — закричала она с порога. — Убрал этих церберов, которые меня не пускали к тебе в больницу!

— Тебе там нечего было делать, — с непроницаемым спокойствием ответил Виктор, не отрываясь от бухгалтерских отчетов.

— Вот как! Одним махом решил все перечеркнуть? — Она продолжала кричать, лицо ее, такое утонченное, раскраснелось и сразу превратилось в несимпатичную, раздутую квашню. — Забыл, что я для тебя сделала?

— И что ты сделала? — задал он вопрос, по-прежнему не поднимая головы.

— Хочешь, чтобы я рассказала подробности в присутствии посторонних?

— Я привык к твоей вульгарности. Остальных, признаю, она может шокировать, — прокомментировал он ее поведение. — Решай сама, как тебе поступить.

— Не смей называть меня вульгарной! — еще больше завелась она. — Не смей сравнивать меня с теми проститутками, которые ходили к тебе в палату!

Виктор со скучающим видом посмотрел в окно, зевнул. «Господи, ну почему все мои женщины — такие мастерицы закатывать скандалы?..»

Лика подскочила к нему.

— Посмотри на меня! — вопила она. — Это неприлично — отворачиваться от человека, который с тобой разговаривает…

Увидев его лицо, она отшатнулась и замолчала.

— Что, детка, молчишь? — спросил он. — Испугалась? А хочешь, я тебя еще сильнее испугаю? Ты, я знаю, денежки очень любишь. А они закончились!

— Как? — оторопела она.

— Такое иногда случается. — Он над ней издевался. — Тратишь, тратишь, а они — бах! — и нету. Может, другого богатенького трахальщика найдешь?

— Запросто! — взвизгнула она. — И чтоб деньги, у него не заканчивались, и чтоб рожа кривой не была!

Лика развернулась и выбежала из кабинета, хлопнув дверью.

— Что, давно в цирке не были? По клоунам соскучились? — рявкнул Виктор на стоящих в кабинете сотрудников. — Идите работайте, или я начну финансовую политику с сокращения штата, на вашей зарплате сэкономлю.

Все поспешно ретировались.

Кабинет опустел, можно спокойно работать. Но как раз этого делать и не хотелось.

Виктор бесцельно перекладывал с места на место бумаги на столе, бегло просматривал странички. Полный аут. Положение вне игры. Корабль сел на мель, капитан утопился. Чем больше он смотрел на документы, тем прочнее утверждался во мнении, что положение безнадежно. Но надо срочно что-то придумать. Может быть, завертеть какой-нибудь новый проект, бросить на него все оставшиеся деньги, рискнуть, чтобы получить прибыль, которая спасет положение? Но это должна быть не просто прибыль, а сверхприбыль. Небывалая ранее. Нужен не просто проект, а нечто яркое, впечатляющее, захватывающее. Такой проект должен взорвать зрителей.

Ничего подходящего в голову не приходило. Все предложения, которые поступали, были неинтересны, а сам он был не в состоянии что-либо придумать. Творческий кризис…

Такие моменты наступали у него и раньше — тогда оставалось только переждать. Со временем все проходит, и идеи одна другой лучше опять так и прут, только успевай записывать. Периоды спада и творческого ажиотажа всегда сменяют один другого, и это никогда прежде не вызывало у него беспокойства, потому что у него было время и финансы, чтобы спокойно переждать штиль. Это даже нравилось. В такие дни он отдыхал, отключая телефон, уединялся или делил свободное время с девушкой, получая удовольствие от радостей жизни. А потом — с новыми силами приступал к новым делам, почувствовав, как подкатывает новая высокая волна вдохновения, несущая оригинальные бизнес-проекты, планы, сценарии шоу…

Но сейчас не было ничего. Ни свежих идей, ни времени, чтобы ждать, когда пройдет апатия. Как ни напрягал он мозги, ничего не получалось! Не придумывается, и все тут!

Виктор разочарованно отбросил блокнот, и в этот момент взгляд его наткнулся на конверт, который ранее он не заметил. Весь облепленный марками, адрес — на иностранном языке… Письмо из-за рубежа.

Это что-то новенькое. Деловых партнеров за границей у него вроде бы нет, родственничков тамошних он тоже не припоминал. Если только после аварии в нем засела выборочная амнезия: тут — помню, там — не помню… Странно…

Он повертел конверт в руках, даже понюхал зачем-то, а после открыл. В конверте лежал небольшой листок. Разворачивая его, Виктор ощутил тонкий аромат. Ну надо же! Написано на специальной ароматизированной бумаге. Он с трудом разобрал на конверте адрес — письмо, оказывается, пришло из Франции.

Вот дела!

Текст был написан на русском языке. Виктор с облегчением вздохнул: хорошо хоть голову не надо ломать над срочными поисками переводчика. Текст был написан очень грамотно, причем — разборчивым элегантным почерком.

Он прочитал:

«Уважаемый господин Б.!

Наверное, вы удивитесь, увидев это письмо. Но и наше удивление безмерно.

Адвокатская контора, чьим представителем я являюсь, приложила немалые усилия, чтобы разыскать вас о далекой и заснеженной России. Мы вели ваши поиски по просьбе нашей клиентки и очень большого друга, Эльзы Францевны Добертау, которая недавно узнала, что вы являетесь ее дальним родственником. Мадам Добертау уже не молода и, обладая крайне немалым состоянием, весьма обеспокоена вопросами составления своего завещания.

Поскольку в данный момент мадам Добертау пребывает в некотором разногласии со своими ближайшими наследниками, она серьезно подумывает о возможности упоминания вашего имени в завещании. Но поскольку она не удостоена чести быть знакомой с вами лично и совершенно вас не знает, то находится в весьма затруднительном положении. И потому мадам Добертау, руководствуясь самыми искренними побуждениями, выразила желание познакомиться со своим новым родственником, о чем любезно проинформировала нашу фирму, поручив ей ведение всех дел, связанных с вашим предстоящим приездом. Мадам Добертау приглашает вас к себе в гости; неофициально — для близкого знакомства, официально — для улаживания вопросов наследования.

Убедительно просим не откладывать эту поездку, поскольку здоровье мадам Добертау несколько подорвано — она всерьез опасается не успеть завершить свои земные дела.

Вы можете связаться со мной лично или через своего адвоката по телефону:

8(8-10-33)-(93)-08-01-85-01 -02.

С уважением Пьер Карто,

представитель адвокатской конторы «Пампелонне»

Франция, Ривьера, г. Бьо, Авеню ле Тир, 106».

Виктор еще раз с изумлением повертел листок.

Что это? Чудо? Неужели гордый Бог сжалился над ним и ниспослал свою милость? Не верится. Хотя после всех неприятностей и невзгод какое-нибудь захудалое чудо не помешало бы.

Но с другой стороны, жалость — не в привычках Виктора. Лучше бы не надо радоваться и радужными мечтаниями раньше времени себя не обнадеживать. Бесплатный сыр всегда обретается только лишь в мышеловке. Вся эта история выглядит космически нереально: подумайте-ка, какая-то неведомая заграничная родственница желает отдать ему свои кровные денежки! Ха-ха! Она в таком случае либо сумасшедшая, либо… брр… либо что-нибудь похуже…

Рассорилась со своими наследниками? А с чего бы это? Требует теперь его к себе, жаждет познакомиться с перспективой озолотить! Умопомрачительно! Сногсшибательно! Но! — бойтесь данайцев, дары приносящих. Никогда просто так манна с небес ни на кого не сыпалась. А тут — такая удача, и главное — так вовремя! До обидного подозрительно.

И все-таки упустить такой шанс — глупо.

С другой стороны, попасть в капкан, как куренку в суп, еще глупее…

Виктор вскочил с кресла, принялся лихорадочно ходить по офису. Если бы кто-то из подчиненных увидел своего босса в таком возбуждении…

Наконец он распахнул дверь и выглянул в приемную.

— Юру мне! Быстро! — громко приказал он секретарше.

Та во всю прыть рванула выполнять поручение, и уже спустя минуту в дверь постучали. Виктор, решив, что это Юрий, крикнул:

— Да, заходите.

Но это был не заместитель. В кабинет вошел Анатолий Барсов со своим продюсером Николаем Иосифовичем Виташем.

Барсов поздоровался. Господин Виташ отодвинул стул.

— Разрешите присесть? — вежливо спросил он.

— Да, пожалуйста. — Приглашающим жестом Виктор указал на диван.

Он поймал на себе взгляд Барсова. Странно, но сейчас, ощущая на себе действие этих жалобных, жалеющих глаз красавчика Барсова, застывших на уродливом шраме, Виктор впервые испытал неловкость — он ощутил вдруг свою ущербность, даже некоторое унижение. Вот гадость!

Не нуждается он ни в чьей жалости! Он не инвалид, чтобы его оскорблять фальшивым сердоболием.

— Чем обязан? — холодно спросил Виктор.

Господин Виташ, маленький розовощекий толстячок, с первого взгляда не понравился Виктору — он казался похожим на хомяка. И взгляд скользкий, и манеры слишком уж демонстративно-аристократичные.

— А мы к вам с деловым предложением, — начал Николай Иосифович вкрадчивым голоском. — Я предлагаю вам продать мне свою студию.

Виктор откинулся в кресле.

— Вы привыкли брать быка за рога, — задумчиво произнес он, растягивая слова. — И мне это определенно импонирует. Но с чего вы взяли, что я ее продаю?

— Но, простите… — Виташ нисколько не смутился. — В деловых кругах давно уже поговаривают, что у вас наступили серьезные финансовые трудности. Думаю, сами вы не станете отрицать этот факт… я предлагаю вам хорошие деньги, они… ну, помогут вам снова встать на ноги…

— Простите, можно поинтересоваться, каким бизнесом занимаетесь вы? — Виктор спросил, а сам прищурился. — До меня доходили сведения, что в шоу-бизнесе у вас нет никакого опыта.

— Да. У меня собственный химико-перерабатывающий завод, — с достоинством ответил тот. — И в сферы шоу-бизнеса я не погружен. Но я хочу помочь Анатолию. Он очень, очень талантлив! Когда я впервые услышал, как он поет, то сразу понял, что всеми силами должен поспособствовать его продвижению. Талантам надо помогать, вы со мной согласны?

— Согласен. Но речь не об этом, а о моей фирме. Раз уж она, по вашим сведениям, в таком плачевном положении, для меня было бы весьма неразумным ее продавать. Это — мое главное звено, и только за счет студии я смог бы выплыть… при условии, конечно, что стоял бы на грани разорения… Это я вам по секрету сообщаю. Только вот кто поведал вам о плачевном состоянии моей фирмы?

Виктор пристально посмотрел на Барсова, тот, покраснев, опустил голову.

— Просто слухи, — ответил Виташ и отвел глазенки.

— Не стоит руководствоваться сплетнями в принятии серьезных решений, — поучительно заметил Виктор и снисходительно улыбнулся. — Ваша информация не соответствует действительности. Соответственно студия не продается. Она мне самому нужна, а в деньгах… в деньгах я не нуждаюсь. Да, еще… Боюсь, вы не совсем понимаете реальную стоимость студии. Она оборудована по последнему слову техники, ее стоимость… э… такую сумму называть нескромно.

В кабинет заглянул Юрий и, увидев посетителей, сделал большие круглые глаза.

— Заходи, — обратился Виктор к нему, а затем снова обернулся к Виташу: — Извините, но сейчас я с вами вынужден распрощаться. Мне необходимо обсудить новый деловой контракт с нашими партнерами из Франции.

Виктор выразительно помахал перед ним конвертом с французским адресом. «Господи, я блефую, как дешевый кретин…»

Юрий, как загипнотизированный, приблизился к столу Виктора, неотрывно глядя на заветный конверт. Барсов поднялся, собираясь уходить. За все время общения он не проронил ни слова. Виташ вышел следом. Барсов испытывал сожаление, что так и не смог завоевать расположение такого влиятельного человека, как Виктор. Такого продюсера желали бы иметь многие артисты, но это — ах, это из области недостижимой мечты!.. Конечно же, Анатолий прекрасно был осведомлен обо всех бедах, что свалились в последние месяцы на Виктора, он ожидал увидеть подавленного человека, который скорбел по усопшим жене и матери, который сам недавно чудом выжил в жуткой автокатастрофе… но вместо этого перед ним в очередной раз предстал умный, нисколько не сломленный житейскими невзгодами человек, влиятельный управленец, хозяин крупной фирмы — пусть даже фирма эта и находилась в критической ситуации… Виктор умело скрыл этот факт.

Более того — он, похоже, нашел из тупика некий деятельный выход. А Николай Иосифович проиграл: в решающем разговоре он не сумел завладеть инициативой, с самого начала вступил в беседу неправильно, вел себя чересчур прямолинейно, даже грубо.

Будем честны, попытку купить студию Толя изначально считал неправильной. Он со своей стороны предлагал лишь заключить контракт о сотрудничестве, но Виташ не пожелал выпускать певца из собственного единоличного владения. Как? Отдать кому-то курочку, несущую золотые яйца? Ну и что с того, что покамест еще не несет, но ведь будет, будет нести!..

И что в итоге? Полный провал. Как были ни с чем, так и остались…

— Это что за бумажка, которой ты тут размахивал как индульгенцией? — настороженно спросил Юрий, продолжая высматривать иностранные буквы на конверте. — Правда, что ли, контракт?

— Не совсем, — рассмеялся Виктор.

— Так ты блефовал? — взорвался тот. — Дурак! Неужели не понял еще, что мы неудержимо падаем в пропасть? Зачем ты их прогнал? Они могли помочь нам сохранить хоть что-то!

— Я не хочу часть, — возразил Виктор. — Мне надо все! Или ничего!

— Вот ничего и получишь, раз такой умный! Хочешь быть нищим? На романтику прежней жизни потянуло? Чем будешь заниматься? В подземном переходе на баяне играть?

— А ты, значит, предлагаешь мне поцеловать этого слизняка в вонючую задницу?

— У тебя есть другой выбор? — язвительно спросил Юрий. — Хочешь целовать задницу криминального авторитета в метро?

— Рот закрой, жаба выскочит, — недовольно осадил его Виктор. — А пока тщательно разберись с этим письмом. Прочитай, подумай, откуда ноги растут, и свяжись с его автором… там указан французский телефон. Найди, если надо, переводчика.

Анатолий

— Почему ты молчал? — сварливо допытывался Виташ у Толика. — Язык, что ли, проглотил? Я ради тебя старался, между прочим!

— Спасибо. — Анатолий опустил голову. — Жаль, что не получилось…

Сдержался. Хотя все вскипело внутри. Старался ты, ага, так расстарался, что к Виктору теперь и близко не подойдешь. Виктор разговаривал с ними очень холодно, сохранял очевидную дистанцию, словно сразу поставил себе задачу всеми силами обороняться от Виташа, который вошел к нему в офис как к себе домой — таким напыщенным гоголем, будто хозяин тут уже он.

Слухи о разорении Виктора ползли давно. Никто сначала не верил, но потом постепенно возникла настороженность. Виташ, как акула, что почуяла запах тухлого мяса, ринулся отхватить себе жирный кусок, надеясь посредством талантливого мальчика Барсова (так он его сам называл) поднабить мошну. Прямо разбогатеть задумал — хотя нет, это не самое точное определение. Куда ему еще богатеть? Сейчас уже не важно, деньги ему голову вскружили или что-то другое ударило в эту самую голову, но Виташ возжаждал наживы и прибылей, которые в данном варианте ему мог принести именно Толик.

С тех пор как Анатолий побывал на прослушивании у Виктора, многое в его жизни изменилось. Он воспользовался полученным от Виктора советом — заняться оперным искусством.

Виктор угадал, почувствовал в манере исполнения Барсова те классические приемы, которыми пользуются видные оперные певцы, чем очень понравился Анатолию. Он, что называется, зауважал Виктора. Его поразил внимательный взгляд темных, почти черных глаз, его быстрый, всепроникающий голос — такой спокойный, вразумительный, подбирающий конкретные и меткие формулировки. Виктор явно старался говорить всегда только правду, но правда эта не обижала и не оскорбляла. Напротив, часто помогала прийти к правильному решению.

Выйдя в первый раз из офиса Виктора, Анатолий был расстроен из-за того, что не удалось исполнить желаемое. Однако не было у него и апатии — напротив, он словно зарядился какой-то твердой, ровной энергией, что источал Виктор.

Барсов отправился в театр на прослушивание. Само так совпало, или опять же Виктор поделился своей везучестью, но режиссеру для очередной постановки как раз требовались молодые исполнители. А точнее — только один исполнитель. Условия: певец должен быть молод, но одновременно — профессионален; требовалось исполнить оперную партию «Риголетто» Верди.

Главная роль! А он, Анатолий, — студент третьего курса! И его взяли!

Он прыгал от радости, трясся от волнения, благодарил судьбу за такой подарок, вдохновенно учил новые арии…

Впрочем, в глубине души Анатолий отдавал себе трезвый отчет в том, что театр — это далеко не все, что ему хотелось бы получить в этой жизни. Опера — это хорошо. Это классно! Это высокое искусство, профессионализм, карьерный рост, имя в определенных кругах. Но все остальное, чего хотелось иметь, можно было получить только на эстраде: деньги, славу, признание всей страны. В оперу ходят единицы, еще меньше хоть что-то в ней смыслят. В то же время попсовых исполнителей, как бы ни ругали их за примитив, слушает вся страна. Их диски покупают на раз-два, к ним ходят на концерты. Туда, в сверкающий мир шоу-бизнеса, Барсов очень хотел проникнуть, но дверь для него пока еще была закрыта.

А теперь, после разговора с Виктором…

Стучите — и вам откроют… Евангелие. Анатолий стучал. То робко, то требовательно. Дверь не открывалась.

Но появилась маленькая щелочка, судьба преподнесла ему еще один подарок. Виташ, крупный бизнесмен в области химико-косметической промышленности, пришел в театр на спектакль. Это считалось модным — прийти в оперу вместе с деловыми партнерами, а после отправиться в ресторан на ужин-банкет.

Виташ совершенно не разбирался в музыке. Эта мутная итальянская тягомотина нисколько его не вдохновила, он попросту ничего в ней не различал. Что поделаешь? Если слуха нет, то уже не будет! Но для пользы дела надо идти…

Виташ не обратил бы никакого внимания на Анатолия, кабы не один из партнеров-собеседников, который, к счастью, оказался ревностным ценителем оперы. Увидев молодого певца, он оценил всю силу и красоту его голоса, а заодно отметил правильность исполнения партии.

— Мальчика бы этого на эстраду нашу выпустить, его бы поклонницы растерзали, — заметил мимоходом бизнесмен.

— Что же он туда не пошел? — заинтересовался Виташ.

— Спонсор для раскрутки нужен. Просто так не пробиться. Но он очень… он просто гениален! Увы, здесь никто его не заметит и не оценит, а там, на поп-арене, по сравнению со всеми безголосыми певцами он может засверкать, как бриллиант.

После спектакля бизнесмен решил отправиться за кулисы, дабы выразить молодому певцу благодарность и восхищение. Виташ немного подумал — и пошел с ним.

Так и произошло у них знакомство с Барсовым. Виташ дал ему визитку и предложил позвонить завтра, чтобы поговорить о продюсировании.

Анатолий, конечно же, позвонил. Но радость быстро прошла. Виташ не до конца понимал, что и как надо делать, чтобы добиться желаемого результата. В то же время Виктор, к которому Барсов хотел обратиться еще раз, оказался в больнице, а после распространились слухи, что его фирма на грани краха.

Тем не менее Виташ, так бездарно попытавшийся использовать ситуацию в свою пользу, потерпел полное фиаско. А вместе с ним и Барсов, в который раз оказавшийся за дверью.

И его не просто выставили — выбросили с позором. До сих пор он чувствовал на себе этот взгляд черных глаз, которым Виктор окинул Анатолия, — взгляд, полный нескрываемого презрения. Пришли тут на запах паленого!

А тут еще Оксана, проклятая дочка проклятого Виташа! Черт дернул Толика пригласить ее однажды погулять!..

Виташ в тот день занимался делами, а он сидел бездельничал, дожидаясь, когда тот освободится. Дочь Виташа, Оксана, которая была моложе Толика на два года, в тот день тоже жестоко скучала, злилась на отца за то, что он вроде бы взял ее с собой, а сам целыми днями не вылезает из ресторанов, дела улаживает с партнерами. В чужом городе, куда они приехали по делам, ни у Оксаны, ни у Толика знакомых не было.

Вот и решила молодежь помочь друг другу…

Толик пригласил ее погулять. Они сходили на открытие конкурса бальных танцев, посидели в ресторане… Для Толика так и осталось непонятным, то ли на него запала сама Оксана, то ли Виташ неправильно истолковал его внимание к Оксане, — однако спустя некоторое время состоялся весьма непростой разговор. Виташ вызвал его к себе, указал на стул по другую сторону огромного дубового стола, а сам насупился в директорском кресле. Толик отчего-то чувствовал себя нашкодившим школьником, которого привели к завучу.

— Я буду говорить о моей дочери, — грозно сказал Виташ. — Она у меня — единственная! Я не позволю морочить ей голову.

Барсов ошеломленно молчал. Что тут говорить? Один только раз он развлек эту девушку, даже не целовал ее. А тут… Может, в этом-то все и дело? Возможно, Оксане в тот вечер хотелось чего-то большего, а он — ни-ни, от греха подальше. Вот она отцу и нажаловалась.

Папаша, разумеется, решил устроить судьбу любимой дочери на свой лад.

— Как ты относишься к Оксане? — пыхтел Виташ.

— Хорошо…

— Какие у тебя с ней отношения?

— Серьезные, — только и нашелся Анатолий.

— Свадьба когда? — спросил Виташ, не дав ему передохнуть.

Вопрос поверг Толика в шок. Откажись он сейчас от такой перспективы, и все связи, все возможности исполнить мечту будут оборваны. А за счастье надо платить! Видно, придется расплатиться свободой.

Что ж, Оксана — девушка неплохая, неглупая, да и не уродина. Почему бы и нет? Глядишь, и Виташ не таким прижимистым станет. А то что же? Вот, скажем, Барсов записал диск, Виташ оплатил студию Виктора, Юрий тоже помог… Он же привел Барсова к Виктору, он же слышал, как тот разрешил пользоваться услугами студии. Но дальше — полный йок. Ни одна радиокомпания не брала записанный диск, всюду отмахивались: неформат… Записали клип, но на телевидение не берут. Везде нужно платить. А просто так, за здорово живешь, Виташ деньги отдавать не хотел.

Может, хотя бы для зятя расстарается? Деньги будут уходить целенаправленно, в семью его единственной дочери. Виташ просто обязан быть заинтересованным в успешном продвижении зятя, он будет спать и видеть, как Анатолий превратится в успешного, хорошо зарабатывающего певца…

— Я, правда, саму Оксану об этом еще не спрашивал, — сказал Барсов.

Виташ мило улыбнулся, взял телефон.

— Оксана, — мурлыкнул он в трубку, — Толя попросил у меня твоей руки. Ты как, согласна?

Что-то пару секунд ворковало на другом конце провода, потом Виташ положил телефон.

— Иди, договаривайся о дате, — сказал он Анатолию.

…Свадьбу сыграли быстро. Пышную, даже помпезную. Родители Толи не могли нарадоваться на счастье сына: невеста богата, тесть подарил молодым отдельную квартиру со всем необходимым содержимым — чтобы, значит, дочке жилось хорошо… С ней вместе жил и Толик, жил, в общем, неплохо. Тихо, мирно, без скандалов и ссор. Обычная богатая семья.

И сдвиги в продвижении на эстраду появились. Оксана заставила папочку раскошелиться.

Только…

Вот уже несколько месяцев Толе снилась не Оксана. Она, далекая незнакомка.

Поначалу — лишь изредка, и Толя не обращал на эти сны внимания. Подумаешь, игра воображения, забавы природы. Легкие, приятные сны, а не кошмары какие-нибудь, которые врезаются в память. Насчет этих снов он ничего не имел против.

Потом она стала сниться чаще. Почти каждую ночь.

Впрочем, эта навязчивость его не испугала. Он пока что сам желал этих снов. Каждый вечер, ложась в кровать, Анатолий мысленно приглашал ее в свой сон. А если она не появлялась, то испытывал неясную, неосознаваемую тревогу, словно чего-то не хватает.

Ему не хватало ее. Поначалу Анатолий не мог как следует ее разглядеть… туманный размытый силуэт, видневшийся где-то вдали. Но с каждым разом она приближалась. Еще не видя ее, Толя подумал, что это, наверное, его жена Оксана, он решил сгоряча, что наконец-то влюбился — точнее, смог полюбить…

Но с каждым сном девушка виделась ему все отчетливее. Он сумел со временем разглядеть, что она блондинка, в то время как Оксана его — чистая брюнетка. У обитательницы его смутных снов — светлые глаза, а у Оксаны — карие… Увы, четко разглядеть лицо из снов ему так и не удавалось.

Анатолий мучительно терялся в догадках, кто бы это мог быть, — перебирал в памяти всех знакомых блондинок. Никто не шел на ум.

Его часто поражала реалистичность этих снов. Он ясно слышал звуки, ощущал запахи, прикосновения, и даже проснувшись, не сразу осознавал, что это был всего лишь очередной сон, который уже закончился. А когда приходило осознание этого факта, он ощущал болезненное чувство утраты, будто его обделили, будто отобрали что-то важное.

Наступал вечер, за ним следовала ночь, и он с нетерпением дожидался момента, когда можно будет уйти в спальню, — Анатолий теперь жаждал свиданий.

В течение всего дня — или почти всего — он не вспоминал о ней, о своей любимой, не задумывался о чувствах, которые она вызывает у него. День заполняла работа, времени на размышления и копание в себе не оставалось. Днем протекала его обычная жизнь — работа, молодая жена, родители, тесть с тещей, наконец…

А ночью…

Ночью словно наступала другая жизнь — виртуальная реальность, параллельный мир; иными словами не объяснишь. Никакие слова не способны точно выразить все с ним происходящее. Когда появлялась она, Толя готов был все отдать только за то, чтобы быть рядом с ней, он был согласен променять дневную реальность на нереальность своих ночных видений.

Образ ее был безупречен. Фигура потрясала воображение, а лица так и не удавалось увидеть. Когда она оборачивалась, лицо ее расплывалось, словно проникало к нему сквозь тугие струи дождя. Либо прослеживался очень нечеткий контур, такой, словно она — против солнца и свет ослепляет его.

Впрочем, он досконально изучил линии ее тела. Оно — идеал, настоящий эталон красоты. Она не была ни худой, ни толстой, ни высокой, ни маленькой. Она просто являлась к нему в гармонии, пропорционально сложенной. Врут те, кто утверждает, будто бы небольшие диспропорции придают женщине шарм и изюминку, а гармония, дескать, скучна. Они, вруны эти, ее просто не видели.

Голоса ее он тоже не слышал, но зато наизусть знал ее запах. Он — головокружительный и манящий — напоминал что-то знакомое, но Анатолий никак не мог вспомнить, что именно. Что-то такое далекое и тем не менее родное, будто затерявшееся в его детстве и оттого еще более дорогое.

И он снова и снова с радостью погружался в негу сна…

Из ванной комнаты доносился звук льющейся воды.

Анатолий подошел к двери, полагая, что это его жена принимает душ, и потянул за ручку. Но то была не Оксана…

Она…

Обнаженная, обволакиваемая лишь упругими струями воды. Они изящно стекали по изгибам тела, словно оттачивали совершенство линий прекрасного стана. У Толи перехватило дыхание и туманом заволокло глаза. А она — повернулась к нему и ничуть не смутилась собственной наготы. А чего ей стыдиться? Тело — божественно красиво!

Она молча протянула к нему руку. Мокрые пальцы коснулись его лица, вернулась способность дышать. Толя судорожно вдохнул влажный теплый воздух, пропитанный ароматом чего то сладкого, но без приторности, с легкой горечью.

Он еще раз набрал полную грудь этого пьянящего запаха счастья.

А ее руки уже проникли к нему под одежду, стягивали с Толи футболку, намокшую от влажного воздуха и водяных брызг. Он хотел что-то сказать ей, но уже не успел — ее губы накрыли ему рот. Она целовала жадно, словно желая вобрать его в себя всего. Он ощущал ее всю, сразу и везде, так плотно ее тело прижалось к его телу. Мысли испарились из головы, остался только стук пульсирующей в висках крови.

А потом все окончательно поплыло перед глазами. Он то ли терял сознание, то ли погружался на самое дно блаженства.

Лишь в последний момент, всего на один миг, ему удалось увидеть ее лицо. Совершенно незнакомое, но такое же прекрасное, как и вся она. И глаза — не просто светлые, а какого-то необыкновенно сложного цвета — серо-зелено-голубые, что ли… Серый оттенок придавал им властность, голубой — детскую наивность, зеленый — завораживающее коварство…

Анна

— Анна Сергеевна, здесь вчера та-акое было!..

Медсестра обожающим взглядом смотрела на Аню и сгорала от нетерпения поскорее поделиться с ней вчерашними событиями.

— Что, не терпится сплетнями рассыпаться? — как-то странно спросила Аня. Лицо ее было непривычно отстраненно.

Медсестра надулась. Она же из самых лучших побуждений, предупредить хотела!.. И вовсе это никакие не сплетни — между прочим, ее саму это дело непосредственно касается.

— Ладно, давай выкладывай! Что тут было? — поинтересовалась-таки Аня, раздеваясь у себя в кабинете. — Небось шороху поднялось из-за того, что я не пришла?

— Ага! — оживилась медсестра. — Мальчика привезли, который с пятого этажа выпрыгнул. Что тут бы-ыло! «Скорая», милиция, наши все в бегах, суета повсюду, главврач орет: «Где Аня?..» Удивительно, как он жив-то остался?

— Артур Маратович? — не поняла сумбурного рассказа Аня. — А с ним что?

— Да нет. Я про пацана. С такой высоты грохнулся — и нате вам, живой… — на одном дыхании выпалила медсестра. — Потом мент приехал, давай всех тут шерстить. «Мне, — говорит, — он живой нужен, я его в тюрягу засажу лет на десять…» Артур Маратович носился по больнице как угорелый, вас требовал, менту тому говорил, что вы у нас лучший хирург… а тот красивенький милиционерчик всё знай в усы себе: хи-хи, не дождетесь, мол… Тут Маратычу докладывают, что вы отказались и трубку бросили, его чуть удар не хватил. Весь красный, как рак в кипятке, слюной по сторонам брызжет, пальцем в телефон тычет, а у самого от волнения руки дрожат, никак на кнопку не попадет. Потом как заорет: «Она телефон отключила, идите за ней домой». Но никто не пошел, потому что парня уже в операционную повезли. Короче, Маратыч сам взялся. А Степанова что вытворяла! В истерике билась! «Нет, не дам Артурчику его резать, будем Аню ждать…» Ей говорят, что вы отказались, она такой мат выдала, у мужиков уши в трубочку свернулись — утюгом не разгладишь…

— Тот мальчик как? — перебила ее эмоциональный рассказ Аня. — Нормально?

— Ага. Только… Что-то там во время операции не так пошло. Маратыч молчит, хмурый, к нему и подойти-то страшно. Кричал: «Аню увижу — убью!» Вас то есть…

— Поняла, — криво усмехнулась Аня.

— Пацан сейчас в реанимации, Степанова — в шоке, с работы ушла пораньше, Маратыч в кабинете заперся — пьет, кажется. А пацана парализовало. То ли еще до операции, то ли Артур его так неудачно разрезал. Менты ушли, говорят, на этого парня потерпевшие заявление писать не стали. Что он сделал, так нам и не сказали. Все думают, что он, наверное, квартиру обокрасть хотел, а его там застукали. Вот он от безысходности и сиганул в окно.

— В какой он палате?

— В третьей. Хотите снимки посмотреть? — Медсестра услужливо подложила конверт с рентгеновскими результатами.

Аня мельком просмотрела.

— Ну что? — любопытничала медсестра.

Аня еще раз взяла пленку, вставила в просмотровый аппарат.

— Это до операции делали? — спросила она.

— Нет, уже после. Которые до — те у старшей сестры, — пояснила сестра. — Что там?

— Позвонки раздроблены. Надо удалять и ставить фиксаторы.

— Будете заново оперировать?

Аня не удостоила ее ответом, пошла в реанимационное отделение.

Максим, как ни странно, был в сознании. Боль пульсировала где-то в середине спины, а нижнюю половину тела он не чувствовал вовсе. С одной стороны, это радовало — не больно человеку, пусть даже ноги и в гипсе. Но с другой — пугало: а что, если человек так и останется инвалидом? До конца жизни в кровати лежать или на кресле кататься, под жалостливо-презрительные взгляды? Уж лучше сразу умереть!

Аня вошла в палату, встала возле него, пристально посмотрела в глаза. Он не догадался, кто она такая, — Аня поняла это по взгляду, открытому, без малейшей тени стыда. С надеждой смотрел, подонок.

— Знаешь, кто я? — ровным голосом спросила Аня.

— Врач, — тихо прогукал Макс, явно приняв во внимание белый халат, что был надет на пришедшей. Говорить было трудно, боль в спине усиливалась.

Она медленно покачала отрицательно головой.

— Я — сестра Кати, — могильным шелестом донесся до Максима ее голос. Только мертвый не почувствовал бы в нем затаенной угрозы.

Аня наклонилась к самому его лицу, он попытался отвернуться, ощутив прилив дикого страха. А в глазах Ани отчетливо бесились дьявольские огоньки. «О ней говорили, что ведьма, — вспомнилось Максу. — Точно! Ведьма!»

— Чувствуешь мою руку? — Аня коснулась рукой низа живота Максима.

Он ничего не ощутил. Она саркастически улыбнулась.

Только теперь Максим с ужасом стал осознавать, что обречен.

— Ты никогда больше никого не сможешь изнасиловать, — тихо говорила Аня, зажав рукой его лицо, чтобы не отворачивался. — Я по твою подлую душу пришла! Хотел сухим из воды выйти? Думал, с рук сойдет?

— Убейте меня, — почему-то попросил он хрипло.

— Легко отделаться хочешь? — Аня страшно ухмыльнулась. У нее самой в душе нарастал кошмар: она ужасалась собственному наслаждению, получаемому при виде мучений и страха постороннего человека. — Нет. Ты до конца своих поганых дней будешь вспоминать, как надругался над моей Катей. И как поплатился за это. Не бойся: она будет навещать тебя, чтобы время от времени плевать в твою мерзкую рожу. Хочешь, я позову ее сейчас?

Макс лихорадочно рванулся, пытаясь высвободиться от ее рук, но не смог — только больно пронзило до самого затылка.

— Не можешь? Она тоже вырывалась? — продолжала издеваться Аня. — Она кричала? Ей было больно? И как тебе это понравилось? А сейчас — тебе нравится быть на ее месте? Мразь… Прикасаться к тебе противно!

Аня отпустила его, отошла на несколько шагов и, обернувшись, увидела, что медсестра, которая только что с ней разговаривала, стоит сзади.

— Все слышала? — надменно спросила она ее. — Иди растрезвонь, болтливая ты моя!

— Ой, нет, что вы, Анна Сергеевна! — принялась та смущенно оправдываться. — Я ничего никому не скажу! Я же не знала, что он…

Медсестра с омерзением посмотрела на Максима. Аня вышла, медсестра кинулась ее догонять.

— Я правда ничего не скажу, — уверяла она.

Аня остановилась.

— Отмени все приемы, которые назначены у меня на сегодня. Я отгул взяла — так и скажи всем, кто спросит. Домой мне не звонить, все равно не приду, — быстро говорила Аня.

Медсестра послушно кивала.

— А Катя? Она-то как?

Аня разозлилась.

— Любопытная ты моя! — снова заговорила она. — Держи лучше язык за зубами, а то отрежу от него ту часть, что в рот не помещается. — Аню все больше захлестывала волна стремительного страха по поводу собственного садистского спокойствия. Но она не могла уже остановиться. — Что касается Максима, на него мне глубоко плевать. Но если сплетни пойдут о моей сестре, ты горько пожалеешь, что родилась на свет. Все поняла?

Аню вызывал к себе главврач. Об этом ей сообщила Степанова, победно посмотрев в спину своей обидчице.

Артур Маратович пребывал во взвинченном расположении духа. Обычно приветливый, сегодня он не ответил даже на приветствие Ани.

— Опять Степанова жаловалась? — предположила Аня причину его плохого настроения. Интонации ее голоса пугали ледяными обертонами.

— Нет. Степанова сегодня ни при чем. Я получил одно занятное письмецо, — произнес главный, протягивая ей бумагу.

— Я не читаю чужих писем, — отстранилась она.

— Думаю, все же стоит. — Голос Артура Маратовича тоже стал редким — слишком, наверное, официальным.

Он положил перед Аней лист. Аня неохотно взяла его в руки, перед глазами побежали корявые строки малограмотной анонимки:

«Уважаемый Артур Маратович!

Хотелось бы обратить ваше внимание на моральный облик ваших подчиненных. Особенно это касается Беловой Анны С. Считаю недопустимым, чтобы детским хирургом являлась лживая и лицемерная совратительница детей и несовершеннолетних. Не удивлюсь, если она подыскивает себе пылких любовников среди своих юных больных. Убедительно обращаюсь к вам с просьбой принять срочно меры, чтобы успеть пресечь подобное безобразие.

Я призываю вас действовать решительно и, главное, незамедлительно, так как это дело затрагивает не только репутацию больницы, но и вашу личную честь. Нелишне будет предупредить, что особа, о которой я тут вам докладываю, распространяет о вас сплетни, они мерзкие. Как-то раз Белова громко заявляла, что во время операции у вас трясутся старые руки и что вы недостойны носишь звание и белый халат хирурга. Вам давно пора уйти на другую работу.

Надеюсь, мое письмо поможет восстановить высокую справедливость, чтобы успеть наказать виновных.

Доброжелатель».

— Что скажете? — сухо спросил Артур Маратович, нервно перекладывая на столе бумаги из стопки в стопку и обратно.

— Обычная мерзость. — Аня равнодушно пожала плечами и посмотрела главному в глаза: — А разве вам что-то непонятно в этой грязной кляузе?

Тот отвернулся.

— Вы станете отрицать все эти факты?

— Разумеется, стану. Я не похожа на дуру.

— Но вы понимаете, что я обязан принять меры?

— Не понимаю! Какие меры? У нас что, тридцать седьмой год на дворе, чтобы реагировать на каждое подметное письмо? Любой подонок легко настрочит вам целый мешок таких пошлых обвинений — так что, безо всяких доказательств вы станете им верить?

— Значит, вы хотите, чтобы я поверил именно вам? Причем, как вы сами только что выразились, безо всяких доказательств?

— У нас получается бессмысленный разговор. Вы не можете привести доказательств, я — не могу опровергнуть указанных в этой портянке фактов. И что? Вы собираетесь давать ей ход?

Аня проговорила это, явно подражая его тону.

— Не дерзите! — вспылил он. — Что за тон?!

— Вы полагали, что я сейчас брошусь унижаться перед вами и умолять, чтобы вы соизволили не верить сплетням?

— Не изображайте из себя жертву, Белова! — Голос главного врача стал крепчать. — Тут даже я являюсь пострадавшим лицом, — обиженно заключил он.

«Н-да. Тебя, похоже, заботит не столько обвинение в развращении несовершеннолетних, сколько замечание о дрожащих руках, — мрачно подумала Аня, рассматривая притихшего на минуту Артура Маратовича. — Интересно, а они действительно у него дрожат? Наверное, дрожат, раз он оскорбился от такой явной поддельщины».

— Ладно, чего же вы теперь хотите? — с раздражением спросила она. — Уволить меня самолично? Или мне подать заявление по собственному?

— А что это вы так сразу, не разобравшись, решили уволиться? — Он подался вперед, по направлению к ней.

Аня демонстративно отстранилась.

— Я понимаю, это поза страуса, — сказала она. — Сама ненавижу ее, но в данной ситуации иного выхода, к сожалению, я просто не вижу. Вы поверили той гадости, что написана там, а мне — не поверили. Меняэто оскорбляет. И потом, как вы собираетесь разбираться? Выставите меня на публичное обсуждение? Товарищеский суд устроим? А своим грязным бельем, кстати, тоже трясти станете?

— Прекрати… те! Я предлагаю поговорить спокойно, в неофициальной, так сказать, обстановке, обсудить создавшуюся ситуацию…

— Я поняла ваш намек. Мой ответ — нет! — категорично заявила Аня, всем своим видом давая понять, что ни о чем договариваться не собирается.

— Вы неправильно меня поняли, — начал он было мягко, но она перебила:

— Я не вчера родилась, Артур Маратович, и прекрасно знаю, что означает эта «неофициальная обстановка». Но! Я в то же время прекрасно знаю цену себе и потому, поверьте, без труда смогу найти себе профильную работу. Хочу напомнить: за последние три года ни один мой пациент не умер — это многое говорит о моем профессионализме. Сожалею только, что мой уход повредит больнице. Увы, в такой враждебной обстановке я работать не желаю.

— Ну что ж… Если наша беседа приняла такой оборот… Знаете, не трудитесь искать работу в нашем городе — уж я постараюсь, чтобы во всех здешних медучреждениях знали, что вы, Анна Сергеевна, не пришли на помощь к пациенту, когда были необходимы I ему. Понимаете, о чем я? Да-да! Вчера, когда привезли упавшего с балкона мальчика, где вас носило? Сказали, что у вас семейные проблемы? Но у всех семьи, и в каждой семье — проблемы! Ваш каприз повредил пациенту.

— Не утруждайте себя обзвоном знакомых. Мой друг из Москвы приглашал меня на работу. Тогда я отказалась, а сейчас вот — соглашусь.

Аня не стала дожидаться ответа и вышла.

Возле двери стояла Степанова. Аня прошла мимо, не удостоив ее взглядом.

— Артур Маратович так кричал! Что-то произошло? — спросила медсестра, догнав Аню, изо всех сил лепя на лице сочувствие. Увы, это ей удалось плохо, явно проскальзывало торжество.

— Обсуждали прочитанную книгу, — ровно ответила Аня. Здравствуй, повод для новых сплетен!

— Какую книгу? — опешила Степанова.

— «Война и мир». Не читали такую? Зря. Занимательное чтиво! Очень рекомендую — развивает интеллект…

— Вы опять меня оскорбляете, Анна Сергеевна? — с угрозой спросила медсестра. — Я ведь могу…

— Да знаю я, знаю, что можете, — со смехом отмахнулась Аня. — Только учтите, мне теперь все можно. Так что уйдите. По-хорошему.

Она уселась за свой стол и быстро вывела на чистом листе бумаги первую строку: «Главному врачу…»

Катя

Как быстро меняется отношение людей!

Только-только тебя считали другом, душой компании, могли завалиться к тебе на квартиру в любое время, большой шумной ватагой, без предупреждения, без телефонного звонка, могли опустошить твой холодильник… и вот вдруг ты становишься чуть ли не изгоем!

Катя и впрямь почувствовала, что друзья стали относиться к ней иначе. Как раз после того случая. Самое противное, что она и сама при этом чувствовала себя в чем-то виноватой.

Катя тоже отдалилась от друзей. Ну не могла она находиться среди веселья и балагурства, когда на душе так мерзко. Один Жека-Одуванчик чего стоит! Надо же, стишок сочинил:

Мальчик девчонку домой провожал,

Возле подъезда ее целовал.

Это девчонку слегка разозлило,

В луже соседней его утопила.

Подавиться бы ему своими рифмами, поэт хренов! Такие стишки только на помойке читать, для бомжей. Теперь все соседи судачат о том, что произошло. И при этом, жалея Максима, осуждают Катю. Можно подумать, это она выбросила его с балкона. Сам он прыгнул. Прямо как в анекдоте: «Прыгай скорее!» — говорит жена любовнику, увидев, что вернулся муж. «Ты что, это же 13-й этаж!» — «Прыгай, сейчас не до суеверий!..»

Непонятное и неприятное это ощущение — собственной виновности! Хоть и понимала Катя разумом, что не сделала ничего плохого, а все же… Зачем впустила Макса в квартиру? Голос разума на это отвечал: «Он же пришел мириться! Был таким милым, искренним, цветы принес и новые диски, музыку хотел послушать, сыпал извинениями. Разве можно выгонять человека, не выслушав его?»

Ладно. Но зачем позволила ему обнять себя? Почему сразу не вырвалась, почему не закричала, не позвала на помощь? Тут уже голос премудрого разума молчал — не знал, что ответить, как объяснить произошедшее. Объяснения типа «не знала, что он это сделает» звучат крайне неубедительно.

Но ничего теперь не изменить. Случилось то, что случилось. Все произошло так, а не как-то иначе.

— Многие женщины, оказавшиеся в подобной ситуации, после обычно винят себя, — говорила сестре Аня, пытаясь не просто успокоить девушку, а скорее предупредить все то, что позже будет твориться у нее в душе. Как в воду смотрела!

Может, и впрямь Анька — ведьма?

Нет-нет, Катя не обвиняла сестру в своих несчастьях. Наоборот, отдавала отчет в том, что Аня в тот день специально не поехала в больницу, словно заранее предчувствовала, какие события последуют за ее отказом. Наверняка Аня, как ясновидящая Кассандра, знает, чем вообще может закончиться вся эта история.

«Так ему и надо», — думала Катя, узнав о последствиях падения Максима с балкона. Она нисколько его не жалела, даже желала ему еще более худшей доли — хотела, чтобы мучился он дольше и сильнее. Но при этом и себя считала подлым, жутким человеком. Разве может хороший человек желать такое другому?

Кроме того, пострадал ведь не только Максим! Еще и Аня лишилась работы. Если бы она поехала в больницу, ей бы не пришлось увольняться… И вот здесь, перед сестрой, Кате действительно было стыдно.

Она же прекрасно знает, что значит для Ани вся ее хирургия! Да Аня теперь жить без работы не сможет. И дело вовсе не в куске хлеба, а в том, что медицина для сестры — не просто профессия, это ее призвание.

Соседи при виде Кати брезгливо поджимают губы, шушукаются, считают, что она сама нарвалась на неприятности. «К ней давно уже парни шастают, — донесся до нее однажды разговор дворовых сплетниц, которые не заметили, что она вышла на балкон. — Гуртом ходят. Не квартира, а приток. В борделе и то так не шумят…»

— Многие люди считают, что женщина, которую изнасиловали, сама виновата в этом, — говорила между тем Аня, мягко обнимая сестру, словно своим телом могла укрыть ее от досужих сплетен и пересудов. — Это неправда, такие доброхоты лишь усиливают чувство вины. Ни один мужчина не имеет права принуждать женщину, Даже собственную жену. Только женщина может распоряжаться своим телом, только ей оно принадлежит. Хотя… есть, конечно, и такие мужики, которые считают, что женщина — это его собственность, и, как следствие, относятся к ней не как к личности, а как к бросовой вещи: захочу — использую по назначению, не хочу — пусть отдыхает до лучших времен…

Голос Ани в такие минуты становился мягким, обволакивающим, успокаивающим. Рядом с ней Катя чувствовала себя в совершенной безопасности, словно ничего не случилось. Она как бы возвращалась в детство, Всегда, когда ей снился плохой сон, маленькая Катя прибегала к старшей сестре, забиралась к ней под одеяло, и они лежали, тесно прижавшись друг к другу — так им было хорошо!.. Таким же мягким полусонным голосом Аня что-то тихо-тихо рассказывала Кате.

Катя любила слушать сказки, которые шептала ей Аня. Даже шепот у сестры получался на разные голоса, будто это и вправду ее персонажи разговаривают, а не рассказчица. Они шептались еле-еле, чтобы не разбудить маму. В сказках этих негодяи всегда оказывались наказанными, а настоящие герои неизменно «жили-поживали да добра наживали…». Что означает «добра наживали», Катя понимала очень смутно, но ей нравилось, что сказка заканчивается так хорошо.

А еще в Аниных сказках непременно появлялся принц — добрый молодец или, на худой конец, какой-нибудь волшебник, который помогал герою достойно преодолеть все трудности…

Но реальная жизнь не похожа на сказку. И когда Кате понадобилась помощь, вовремя не появился никто. Подмога подоспела позже, причем совсем не принц заявился и не волшебник — припожаловали, когда уже было поздно, Катины дружки да красномордый мент. Лучше бы вовсе не приходили.

Хотя Аня так не считала. Кто знает, что бы еще сделал Максим, чтобы скрыть преступление? Мог бы убить, лишь бы Катя никому ничего не рассказала! Кате же в тот момент, когда прибыла помощь, хотелось только одного — спрятаться, чтобы никто не смотрел, чтобы никто не догадался. Потому-то она и кричала как ненормальная, утверждая, что ничего тут такого не произошло. А все смотрели с жалостью и пониманием…

Жалость этих соглядатаев убивала, это было унизительно и постыдно, ведь их понимание вылилось в косые взгляды и мерзкое перешептывание за спиной. Одна только Аня с готовностью поддерживала ее: «Успокойся, маленькая, конечно, ничего страшного не произошло…»

Сейчас Кате хотелось, как в детстве, залезть к сестре в кровать, прижаться и плакать, плакать от того, что жизнь ее стала вдруг похожей на страшный сон. Но она не делала этого — напротив, избегала взглядов старшей сестры, не хотела показывать, как ей плохо, убегала и закрывалась у себя в комнате, когда Аня пыталась приласкать ее. Причину такого поведения Катя не могла объяснить даже себе самой. А в комнате ей становилось еще хуже — как же, ведь именно здесь все и произошло.

Она снова и снова погружалась в перипетии того ужасного дня, прокручивала их в голове, как замедленную кинопленку. Хотелось плакать — не получалось. Только что-то сжимало до боли горло, не снаружи, а где-то изнутри, горячей обжигающей волной растекалось в груди, становилось трудно дышать… Казалось, если заплачешь, то станет легче. Но слез не было, были только беззвучные судорожные рыдания.

Аня при этом всякий раз тихо стояла у двери комнаты и… не решалась войти. Ее душила такая же бессильная боль. «Почему это произошло с ней? — безмолвно посылала она проклятия в небеса. — Я бы лучше взяла эту беду на себя. Я сильная, выдержу, а она — совсем еще ребенок».

А Катя лежала на диване и смотрела пустыми глазами в потолок. Не думать ни о чем — так легче. Но самое легкое оказалось самым трудным. Мысли пробирались назойливо, сдержать их натиск не было возможности. Оставалось подслушивать нечаянный телефонный разговор, голос сестры в нем — неразборчивый, неслышный. «С Антоном разговаривает», — догадывалась Катя и снова плакала.

Она по-хорошему завидовала сестре. Она и не знала, что бывает такая любовь. Антон любил Аню по-особенному. Тихо, без громких банальных фраз и позерства. Просто любил. А трудности и проблемы, так отчаянно навалившиеся на их семью, только закалили его чувства, сделали их крепче.

И Анна под влиянием его любви ожила, оттаяла немного. Глаза ее засверкали скрытым счастьем, походка стала легкой и летящей. Весь ее вид светился радостью и любовью. Похоже, она тоже любит его, только не осознает этого.

Аня стала улыбаться. Везде. Она улыбалась на улице, в магазине, дома, на работе. Улыбалась просто так. Не кому-то, а всем сразу. Прохожие на улице недоуменно смотрели ей вслед. Чему радуется? Уже месяц как стоит плохая погода, зарплаты кот наплакал, по телевизору в новостях сплошные теракты… а эта, гляньте-ка, девица-припевица, ходит тут и улыбается, ненормальная… И никто — ни злобные соседи, ни наглый Сергей, ни завистливые коллеги на работе — никто не смог уничтожить эту улыбку.

Антон — очень хороший. Катя тайно влюбилась в Антона.

Именно таким должен быть ее возлюбленный. Все остальные — не те.

Ни равнодушный, ничего не замечающий Саша, ни рассеянно-задумчивый и нерешительный Даня не будоражили больше ее сердце. Любовь к ним незаметно пролетела, не оставив и малейшего следа, точно так же, как пустоцвет бесплодно увядает без завязи.

Но любовь к Антону приходилось скрывать. И от самого Антона, и от подруг, и от друзей, и тем более от Ани. Порой даже от самой себя. Эта любовь протекала какими-то невероятными скачками, То Катя неописуемо рада была просто видеть его, слышать голос, а то злилась при одном появлении Антона и не желала слышать ни одного слова о нем. Сейчас как раз был такой период, что мысли об Антоне вызывали яркое раздражение.

Катя свернулась калачиком, спрятала голову под подушкой, но голос Ани все равно проникал в комнату, несмотря на все меры. Не выдержав, Катя вышла в коридор.

Аня положила трубку. Вид у нее был не просто уставший, а измотанный. Раздражение сразу иссякло.

— Кто звонил? — хмуро спросила Катя.

— С работы, — ответила Аня нерадостным голосом.

— Опять достают? Что им нужно? Ты же уволилась.

— Хотят, чтобы я прооперировала кое-кого.

— Ты пойдешь? — Катя напряглась. Она почуяла неладное. — «Кое-кого» — это кого? Максима, что ли?

— Ты хочешь, чтобы Максим умер? — неожиданно спросила Аня. — Скажи только — и я легко это устрою.

Аня выглядела очень серьезной. У Кати аж дыхание перехватило — а ведь Аня отнюдь не шутит! С нее станется, она элементарно убьет его, прямо на операционном столе, и глазом при этом не моргнет. «Если бы я была на ее месте, — подумала Катя, — то убила бы, даже если бы знала, что сяду в тюрьму».

Что же делать? Ане надо что-то ответить…

— Не ходи туда… — сдавленно произнесла Катя и убежала, вновь закрылась в своей комнате, слезы наконец подкатили. Аня заглянула к ней, но не вошла — только голову просунула.

— Значит, все же хочешь? — забросила она вопрос. У нее это получилось до того задорно, что Катя внезапно рассмеялась.

Слез как не бывало, и горло уже не давит.

— А он умрет, если ты не будешь оперировать? — с загадочной улыбкой Джоконды спросила Катя. — А если не пойдешь — умрет тоже?..

— Похоже, ему не избежать этого в обоих случаях.

«Да, я хочу, чтобы он сдох, — довольно спокойно думала Катя, когда Аня ушла. — Тогда никто больше не сможет подтвердить, что меня изнасиловали. Нет виновного — нет доказательств. А я буду утверждать, что ничего не было. Я, собственно, и вправду ничего не помню…»

Ее размышления прервал звонок в дверь. Вставать не хотелось, но Аня почему-то не открывала. Снова настойчиво позвонили. Нехотя она подошла к двери. Из ванной доносились звуки льющейся воды — Аня, похоже, в душе.

Она пошла открывать.

Антон.

— Привет, — дружелюбно поздоровался он. — Аня дома?

Антон оказался едва ли не единственным из всей их компании, кто относился к ней по-прежнему тепло, без ложного сочувствия, так же, как и до того проклятого случая. Он был единственным, кто ни о чем не напоминал и ни о чем не спрашивал. С ним одним Катя была в состоянии общаться, но и его она, конечно, тоже избегала, боясь уже собственных чувств.

— Не знаю, — соврала Катя и быстро захлопнула дверь, пока не раскрылась ее маленькая ложь.

— Кто приходил? — спросила Аня, выходя из ванной; она, похоже, ничего не разобрала, только слышала звонок.

— Ошиблись квартирой, — еще раз соврала Катя, краснея и смущаясь.

— А-а, — разочарованно протянула Аня. — Ладно…

«Влюбленная дура, — недовольно сказала она себе. — Мне уже всюду голос его стал мерещиться. Не хватало еще этого мальчика полюбить, в довершение всех проблем».

Поведение Кати показалось ей подозрительным. Вид испуганный, будто что-то скрывает и боится признаться… отвернулась, словно не хотела, чтобы сестра прочитала в ее глазах правду, поспешно закрылась в комнате… Но Катя теперь постоянно такая. Странная…

Аня тяжело вздохнула, ушла к себе.

— Нам теперь может помочь только чудо, — прошептала она. — Но жизнь не волшебная сказка, в ней не бывает чудес…

Виктор

Кажется, дела идут в гору. Алексей мысленно похвалил себя, когда у него в кабинете оказался этот богатый клиент.

Свою профессию он особенно ценил в те моменты, когда в его руках (и в буквальном, и в переносном смысле) оказывались такие вот пациенты. Этот — не просто богатый. Он, как говорят сейчас, крутой. Известнейший воротила шоу-бизнеса, гендиректор продюсерской компании «Данс-Мьюзикл-Сити», владелец студии звукозаписи «Виктория»… много еще всякого указано было мелкими буковками на визитке из плотной белоснежной бумаги. Страшно прикасаться — испачкается!

Уровень доходов своих клиентов Алексей научился определять и по их внешнему виду, и по визиткам. Этот пациент — потенциальный пациент! — протянул стандартный прямоугольничек из бумаги очень хорошего качества, причем без всяких там вычурных рюшек-завитушек. Очень серьезный человек, этот Виктор Б.

Виктор Б. выглядел претенциозно. Дорогая обувь. Часы с бриллиантами. И одновременно — скромные джинсы и свитер. Светло-кремовая одежда, весьма хорошо смотрится. «Обязательно куплю себе такие, — решил Леша, довольно улыбнувшись своим мыслям. — На те самые деньги, которые он мне заплатит…»

Правую щеку посетителя пересекал шрам. «Работать с ним можно долго и зарабатывать немало», — соображал тем временем Алексей дальше. Он загордился: смотрите, такой «богатенький Буратино» — и пришел к нему, а не к кому-то. Говорит, эту клинику и врача, то бишь его, Алексея, ему рекомендовал один знакомый, пользовавшийся раньше тутошними услугами. Бывшие клиенты бывают полезны…

Тщательный осмотр прервал резкий телефонный звонок. Алексей аж вздрогнул! А вот Виктор ничего, не моргнул и глазом. Крепкие у мужика нервы, подумал Леша и, сняв трубку, извинился. Миллионер, как окрестил его Леша, согласно кивнул и расслабленно откинулся в кресле.

— Анюта! — Алексей так обрадовался, услышав ее голос, что забыл о неловкости перед своим пациентом. — Как дела?

— Ты, помнится, обещал мне работу в Москве, — раздался взволнованный голос в трубке. — Очень нужно… срочно…

Леша растерялся.

— Э… так то когда было… — забормотал он, лихорадочно обдумывая, как бы увильнуть от ответа. — А сейчас… сейчас на примете у меня ничего нет… пока, во всяком случае… А у тебя что-то случилось?

— Долго объяснять. Слушай, поищи, а! Найди мне хоть что-нибудь.

— Но, Аня, у меня дел по горло…

— А для чего нужны друзья? — взорвалась от раздражения трубка. — Чтобы помогать в трудную минуту. Или ты считаешь иначе? Вы с Маринкой втянули меня в эту историю с Антоном, подсунули его мне, а ты теперь руки умываешь! Спасибо, что не отказал, настоящий друг!..

Последовали долгие сердитые гудки.

Аня бросила трубку. Как это унизительно — просить и слышать в ответ унылые отговорки о занятости. Лучше бы сразу сказал «нет» или отмазался словами типа «хорошо, я что-нибудь поищу», а после благополучно бы о ней забыл. Она, правда, тоже хороша, повела себя не лучшим образом: свалила на него всю вину и ответственность.

Низко. Аж самой противно.

Ведь она же сама решила быть с Антоном, никто ее не заставлял. Ну вот, зря только обвинила в проблемах других; и от этого чувствовала себя еще более гадко.

Алексей рассерженно стукнул трубкой по телефону.

Надо же так ловко повернуть ситуацию! Он теперь еще и виноват остался. А при чем здесь он? Это была Маринкина идея, свести Аньку с тем мелким пацаном — его милая супруга отчего-то посчитала, что Анютик обалдеет от счастья. Видимо, уже перебалдела. Проблем теперь — по самое не балуйся…

— Сама натворила дел, связалась с сопливым малышом, а я виноват, — в сердцах изрек он вслух, забыв, что в кабинете находится посторонний.

Виктор с интересом прислушивался к разговору врача — из-за скуки, обычное дело. Пообещал найти работу девчонке, потом решил отвертеться. Банальная история. А вот фотография, что стоит в рамочке на столе, весьма занятна: в центре — сам врач, а по сторонам — девушки, блондинка и брюнетка.

— Моя жена и ее подруга, — пояснил Алексей, заметив направление взгляда Виктора.

— Жена — это которая светленькая? — решил уточнить на всякий случай Виктор. Спроси его, зачем он это сделал, он и сам не смог бы ответить. Возможно, приглянулась.

— Не угадали. Моя — брюнетка. А эта светленькая — она как раз только что звонила, грузила меня своими проблемами…

Виктор удивленно поднял брови. Ему захотелось еще спросить хирурга, но зазвонил мобильный. Алексей снова вздрогнул от звука телефонной трели.

— Да. Что на этот раз? — довольно резко начал разговор миллионер. — Что требуется? Это шутка? Или я плохо расслышал?.. А где я ее, по-твоему, возьму? Когда? Она спятила!

Это был звонок от Юрия, помощника, адвоката и консультанта. Да, посетовал Виктор, запустили мы бизнес.

Сначала личные проблемы, потом смерть мамы… все это надолго выбило из седла… а после он и сам попал в аварию — слишком быстро гнал, слишком нервничал из-за ерунды, не справился с управлением… странно, а теперь не может даже вспомнить, что же такое случилось в тот день, что так взвинтило его накануне аварии?..

Теперь же вывести дела из глухого штопора может лишь чудо. Крайне желательно, чтобы произошло оно поскорее. Никто из партнеров по бизнесу не в курсе пока, насколько все плохо. Узнают — разбегутся, как крысы с тонущего корабля.

Виктор почти молился о чуде. Хотя в Бога и прочие сверхъестественные силы не верил. И, можно сказать, почти вымолил. Осталось только условие выполнить, при котором это чудо свершится. Собственно, претворением чуда в жизнь и было поручено заниматься Юрию.

Некая экзальтированная дамочка преклонного возраста, Эльза свет Францевна, проживает где-то там во Франции, на Ривьере, то бишь на Лазурном берегу, в маленьком городке с симпатичным названием Бьо, что приткнулся между знаменитыми Каннами и Ниццей. Старушка, по-видимому, не могла избрать для проживания ни один из этих чудесных городов — оба чертовски хороши! — и порешила поселиться в золотой середине. С ее-то деньгами она могла жить где ей вздумается!..

Чудо заключалось в том, что Виктор, оказывается, каким-то боком является ее дальним-предальним родственником. Седьмая вода на киселе — внучатый племянник троюродной бабушки по линии отчима… или что-то вроде того…

Еще одно чудо: она, желая сделать Виктора своим наследником, сама его нашла. Правильно, откуда ж ему знать, что у него существуют такие замечательные родственники!..

На этом чудеса заканчивались.

Далее вступали в дело совершенно бестолковые заморочки новоиспеченной бабули. Она оказалась настолько эксцентричной и взбалмошной гражданкой, что все ее более или менее близкие родственнички, наследники, между прочим, супергигантского состояния, разбежались и попрятались кто куда, как шуганые тараканы, — не выдержали, знаете, ее вздорного характера. Бабуля же, милашка, настолько озадачилась проблемой устроения своих денежек, что не поленилась разыскать еще одного претендента в далекой и бескрайней России. Видимо, от такого богатства крышу у нее совсем снесло. Бедняжечка…

Нуворишеские идеи Эльзы Францевны оказались не просто странными — из ряда вон! Она требовала (да-да, именно требовала, а не просила), чтобы Виктор прибыл к ней в гости, непременно до конца этого месяца и в обязательном порядке… с женой! А как раз таковой у Виктора и не было.

Когда Юрий тактично поставил старушку в известность об этом печальном факте, она злорадно захихикала и заявила: «Пусть поторопится! Пусть женится на ком угодно, хоть на первой встречной!».

Видно, замшелая старушенция с дуба рухнула на старости лет.

Надо же такое придумать! Не зря, ох, не зря вся ближайшая ее родня несчастная поспешила удрать подальше. Увы, Виктору в его положении не с руки изображать обидчивую гордость.

Деньги очень нужны, чтобы спасти то, что еще возможно. А иначе — пулю в висок, петлю на шею…

Взгляд Виктора вновь упал на фотографию. В рабочем кабинете обычно ставят семейные фото с женой и детьми, но не с подружкой жены. Может, шведская семья? Везет мужику — сразу две бабы. Тут, блин, одну попробуй найди, да еще до конца месяца…

Стоп!

А почему этот докторишка отказался помочь девушке? Почему на этой подозрительной фотографии он смотрит не на свою жену, а на загадочную блондинку?

— Она не замужем? — спросил Виктор, кивая на фото. Он затаил дыхание.

— Недавно развелась.

«Вот возьму да и женюсь на ней!» Виктор даже улыбнулся от своей безумной мысли. Разом исполнятся сразу два желания сумасшедшей богачки: он женится на первой встречной и прибудет для пересчета наличности с супругой. Вовремя прибудет!

— Я невольно подслушал ваш разговор с этой девушкой, — продолжал Виктор, нетерпеливо барабаня пальцами по столу. — Кто она по профессии?

— Хирург, — пробормотал Алексей. Ему неясен был смысл текущего разговора, и это начинало беспокоить.

Богач пришел к нему со своей проблемой, решил избавиться от уродующего лицо шрама, а стал говорить о незнакомой девушке из далекого города.

Зачем ему ее проблемы, если он совсем с ней незнаком?

— Она не москвичка, — пояснил Алексей, надеясь, что эта информация торпедирует интересы Виктора.

— Все к лучшему. — Виктор беззаботно махнул рукой. — Москвичи, а особенно москвички, чересчур капризны, пусты внутри, в то время как провинциальные девушки гораздо проще смотрят на жизнь. С ними интереснее. Знаете, дайте-ка мне ее адрес.

Тон пациента был требующим, а взгляд — жестким. Можно было подумать, что он принял некое нелегкое решение и теперь уже от своего плана не отступит.

— Но… — попытался возразить Алексей. — Зачем?

— Дай адрес, — фамильярно повторил бизнесмен. — Она мне понравилась.

— Она не из таких, — принялся объяснять Алексей. — Вы зря потратите время. Аня не подпускает незнакомых мужчин, не любит случайных знакомств… избегает их, отказывает…

— Очень хорошо, — перебил его Виктор. — Шлюха мне не нужна.

Алексей растерянно молчал, подозревая, что у клиента, находящегося перед ним, после аварии начались проблемы с головой. И возможно, не такие уж и маленькие, раз он никак не успокоится.

— Я жду, — угрожающе предупредил Виктор.

— Ей не понравится, что я дал адрес, — пытался Леша объяснить отказ.

— Ей не понравилось, что ты отказался помочь найти работу, — напомнил миллионер. — Я сделаю ее моделью, певицей, звездой экрана. Внешность у нее подходящая.

— Вы так уверены, что она согласится? Думаете, ее можно этим купить?

— Если нельзя купить, можно добиться другими методами. Я всегда получаю то, что хочу, — уверенно заявил Виктор.

— Вот как? — В голосе Алексея прозвучала насмешка, взбесившая Виктора.

— Если я захочу твою задницу, трахну тебя в ту же минуту, — зловеще усмехнулся он. — Так что выбирай: либо ты снимаешь сейчас же штаны, либо даешь ее адрес.

Вроде пошутил, но на лице — ни тени улыбки.

В подтверждение своих слов Виктор встал и медленно приблизился к Алексею, прижал к себе и протянул руку к ширинке брюк. Леша испуганно дернулся, задел рукой стопку бумаг на столе. Они разлетелись по кабинету, задорно кружась, словно насмехались над нелепой позой, в которой оказался доктор. Алексей беспомощно трепыхался, не в состоянии вырваться из крепких объятий сумасшедшего пациента. Леша сделал рывок, вложив всю силу, а Виктор в этот момент отпустил его. Врач пролетел через весь кабинет, сшибая на ходу стулья и зацепив вазу с цветами, стоявшую на столе. Жуткий грохот услышали в коридоре, дверь открылась, показался охранник миллионера. Увидев, что с его хозяином все в порядке, он замер, не решаясь войти, с любопытством разглядывая беспорядок в кабинете и отряхивающегося от упавших на него цветов врача.

— Мы еще не закончили, — произнес Виктор немного усталым голосом. — Подождите и никого сюда не впускайте.

Охранник кивнул и прикрыл за собой дверь.

Алексей струхнул не на шутку. Псих ненормальный! Извращенец! Его охрана никого не пустит, помощи ждать неоткуда. Виктор снова медленно приближался к нему.

— Так что, ты выбрал? — испытующе спросил тот.

Алексей, поспешно отстраняясь от психа, сказал адрес.

— Вот и умничка, — криво улыбнулся Виктор, похлопывая доктора по плечу. — Расслабься. Не трону я твою задницу. Если только ребята мои захотят…

Алексей, стараясь отойти подальше от этого чокнутого клиента, споткнулся и снова чуть не упал при его последних словах.

— Как ее зовут? — снова спросил Виктор.

— Белова Анна Сергеевна, — ответил Алексей и истерично рассмеялся. Так стремился узнать адрес девушки, а про имя вспомнил в последний момент! Что с него возьмешь! Типичный шизофреник!

— Хватит смеяться. — Виктор наотмашь ударил Алексея по лицу. — Будь мужиком. Нечего из себя нервную девушку строить, в истерику впадать.

Алексей от пощечины пришел в себя, судорожно вдохнул воздух в грудь, медленно выдохнул и закашлялся.

— Как же ты операции делаешь, если такой нервный? — издевательски спросил Виктор на прощание. — Руки дрожат? Валерьяночки попей, что ли… говорят, помогает… Ну, бывай. Я себе потом другого врача найду, не такого трусливого.

На Алексея словно ведро грязи вылили. Да и чувствовал он себя полным дерьмом. Сдал Анюту со всеми потрохами неизвестному маньяку. А у нее и без этого, похоже, проблем выше крыши.

Виктор стремительно выбежал из клиники, охрана едва поспевала за ним.

Он легко сбежал по ступеням вниз, игнорируя лифт. Энергия так и била из него ключом, адреналин будоражил кровь. «Я их всех сделаю!» — ритмично бухало в висках. Он буквально впрыгнул в машину.

— Погнали, — коротко отдал приказание водителю.

Достал мобильник, пощелкал клавишами.

— Юрик, я к тебе. Чего? Да нет, просто я жену нашел, — радостно сообщил он. — Разгребемся по-быстрому с бумагами, и я еду к ней. Нет, она еще об этом не знает. — Он рассмеялся, словно удачной шутке. — Юрка, держись крепче за кресло. Она и меня-то еще не знает. Я только фотку ее видел…

— Витек, не к добру это все, — донеслось из трубки. — Смеется он… Не забывай, срок, который выдвинула твоя богатая родственница, истекает через три недели. А тебе еще ухаживать!..

— Не буду я ни за кем ухаживать, — рассердился Виктор. — Запомни, если тебе говорят, что вещь не продается, значит, ты не ту цену предлагаешь.

— Не все можно купить за деньги, — осадил его Юрий.

— Не разговаривай со мной, как с дурачком. Я прекрасно знаю об этом, — раздраженно остановил нравоучения друга Виктор. — Расплачиваться можно не только деньгами, а многими вещами. Например, пообещать захватывающую дух карьеру, славу. Главное — найти в человеке слабинку, узнать о его розовой мечте. А если в придачу свалится еще и богатый супруг, то это сильно облегчит принятие решения.

— Думаешь, все женщины только и мечтают, как выйти замуж за миллионера? — засомневался Юрий, который в отличие от Виктора считал выдвинутые неординарной бабулькой из Франции требования невыполнимыми. — Хочешь, остужу твой пыл? Посмотри-ка на себя в зеркало!

Виктор так сжал телефон, что едва не раздавил его. Он почти забыл об этом обстоятельстве! Черт побери эту дурацкую аварию!

Шрамы на лице нисколько не мешали бизнесу, но…

Люди стали к нему относиться словно по-другому. Создавалось ощущение, что они попросту избегали встреч — точнее, старались встречаться с ним только по необходимости. Разговоры стали краткими, по существу, и посетители торопились поскорее удалиться, подыскивая любые подходящие предлоги, лишь бы Виктор не заподозрил их в невежливости.

Они не досконально пока владели информацией о его пошатнувшемся бизнесе и только потому относились к Виктору уважительно-почтительно, так, как следует относиться к влиятельному человеку, способному одним щелчком пальцев разрешить любую проблему. Либо проблему создать. Но узнай они, что в скором времени он может лишиться всего своего могущества, как тогда станут относиться? Растопчут! В лучшем случае будут тыкать пальцем и придумывать обидные клички.

Но никто покамест ничего не знал. И посетители просто отводили глаза в сторону.

В такие моменты Виктор ощущал себя мерзким монстром, страшным чудовищем из сказки, богатым, но ужасным. Потому и отправился к пластическому хирургу.

Однако проблемы завязались в куда более тугой узел, нежели он предполагал. Чтобы убрать шрамы, нужно время, которого у него нет. Чтобы восстановить бизнес, нужна русская жена, которую требует французская бабушка (ха-ха, звучит как ругательство!). Жены нет тоже. А шансы заполучить ее, обладая такой жуткой рожей, практически равны нулю.

Ах, Юрик, как ты прав, черт тебя возьми! Смотрись в зеркало не смотрись — физиономия не выровняется…

— Тормозни здесь, — громко распорядился Виктор. — Сгоняй купи хорошего коньяку.

Он протянул водителю купюру. Машины сопровождения ожидающе замерли.

— Тебе Юра плохие новости сообщил? — осторожно поинтересовался Андрей, начальник охраны, сидящий в той же машине. — Такой был радостный, а после разговора с ним мрачнее тучи стал.

— Ишь ты, наблюдательный какой, — раздраженно буркнул Виктор. — Хочешь знать, что мне Юрик сказал? Он тоже весьма наблюдателен, заметил, что у меня лицо, как у побитого орангутанга.

— Это зря он так… — насупился Андрей. — Я с ним разберусь, потолкую по-мужски.

— Не надо… переживу… Он мне нужен.

— Шеф, ты не переживай. Бабам на рожу мужика глубоко наплевать, — принялся успокаивать Андрей. — Им лишь бы потолще был да чтоб поглубже пихал…

— Точно, все бабы так любят, — гадливо хохотнул Виктор. На душе было скверно.

— He-а, не все, — возразил почему-то охранник. — Есть, наверное, такие, которым нравится, чтобы неглубоко, но в быстром темпе…

Странно, но после полушутливого разговора с начальником охраны настроение Виктора несколько улучшилось. И коньяк, который принесли, не нужен стал. Ладно, пригодится еще.

Действительно, чего это он так распереживался из-за своей внешности. Ему ж не Казанову из себя изображать надо, а сделку заключить. С какой стати той девке ему отказывать? И она поимеет выгоду, и он старушку из Бьо ублажит, мать ее за ногу.

Приспичило ей правнуков понянчить, что ли, перед смертью?

Анна

Утром Аня проснулась с ясным пониманием: надо начинать жизнь с чистого листа.

Прежняя жизнь рухнула. Ничего не осталось. Работы нет, профессии, по существу, тоже. Артур Маратович четко дал понять, что и в других больницах города работа ей не светит. Слухи и сплетни разлетаются со скоростью света. Тот, кто написал анонимку (Аня была абсолютно уверена, что подобную мерзость горазд был сотворить только Сергей), вполне способен сделать это снова. Хорошо хоть, Антошку больше не трогает — уже легче. Хочет Сергей отомстить ей лично — пожалуйста, пусть мстит. Но зачем в их интимные передряги втягивать других людей? За что они должны страдать? Это только ее касается, Ани, ей и нести такой крест.

Похоже, до конца дней своих придется мучиться.

Работы нет, и черт с ней! Другая появится. На хирургии свет клином не сошелся. Пусть там, в больнице, как-нибудь обходятся без нее, а уж она-то точно без них не загнется, на хлеб с маслом заработает. Есть много хороших мест, где платят наверняка больше, чем в медицине, а нервотрепки — гораздо меньше. Еще неизвестно, кто больше выиграл.

Вчерашний телефонный звонок только подтвердил, что Аня очень нужна в клинике. Звонил заместитель главврача. Вежливо предложил вернуться. Максим в критическом состоянии, спасти его может только повторная операция. Может, конечно, и не спасти, но шанс выжить у него будет только в том случае, если операцию будет проводить Аня. И об этом ее все просят — и родители Максима (как не боятся?), и коллектив больницы.

Но слишком зла на них была Аня, вот и поступила так жестоко, недостойно для врача, в особенности детского.

— А самому Артуру Маратовичу слабо мне позвонить? — язвительно спрашивала Аня, выплескивая свою обиду на ни в чем не повинного зама. На то и зам, заменяет главного, раз сам главный не смог пересилить себя и униженно попросить Аню вернуться. — Пусть придет, в ножки поклонится, ничего-ничего, спина не переломится, — яростно продолжала она. — Кстати, передайте Маратычу, что если и приду я в больницу, то лишь с одной целью — отрезать этому ублюдку поганый член. Под корень, вместе с яйцами! А потом пусть живет как хочет, пусть трубочку вставляет, чтобы в баночку помочиться…

Аня не могла уже остановиться.

Она понимала, что поступает низко, но после этого разговора ей действительно стало легче. Все, с медициной покончено. Гуд бай, май лав, как сказали бы сентиментальные американцы.

При чем здесь американцы, трудно объяснить. Такое сейчас было у Ани настроение. Пусть все плохо, но она будет улыбаться голливудской улыбкой, с оскалом на все тридцать два зуба. Желаю всем сплетникам, злорадно обсуждающим ее неприятности, сдохнуть от зависти. А она сегодня же найдет себе другую работу!

Не зря ей нравится Восток. Его мудрость завораживает, в его философии можно найти ответы на все вопросы. Одно из восточных изречений гласит: «Жизненные трудности — лишь испытания на пути к духовному совершенству».

Будем достигать совершенства!

Аккуратно и тщательно Аня нанесла макияж. Оделась. Новую прическу решила не делать. И так неплохо.

Сегодня важный день. Она встречается с потенциальным работодателем.

Вчера вечером на глаза ей случайно попалось объявление в газете: «Чайно-кофейный дом «Рубаи» приглашает на работу девушек, знающих восточные обычаи и ритуалы».

Уж что-что, а о Востоке Аня знает немало! Еще со студенческих времен она увлекается коллекционированием сувениров, статуэток и прочих безделушек восточного стиля. Регулярно пополняет «коллекцию» сведений о традициях, религии, образе мышления восточных людей. Определенно у нее есть шанс…

Началось все еще со знакомства с Саидом, который учился с ней на одном факультете. Саид пытался ухаживать за Аней, посвящал ее во все тайны восточного уклада жизни. Он же научил ее заваривать чай по-особому — это был маленький секрет большого семейного клана, занимающегося чайным бизнесом. Отец Саида обладал целой сетью предприятий, которые не только торговали чаем, но и образовывали своеобразные чайные клубы, куда постоянные клиенты приходили насладиться неспешным ритуалом чаепития — очень нравится некоторым людям погружаться в атмосферу традиционной домашней обстановки и ароматов специальных воскурений.

Саид рассказывал об этом так азартно, что в Ане постепенно вспыхнула страсть к изучению восточной культуры. К огромному разочарованию Саида, она отказалась стать его женой. Аня сослалась на то, что дорожит своей независимостью и свободой, и потому не сможет подчиняться указаниям мужа, как велят восточные законы. Он согласно кивал, а потом выразил сиюминутную готовность остаться здесь, в России, соблюдать все русские традиции, не уезжать в родной Кашан, город на севере Ирана, только бы взять за себя красивую блондинку…

Аня не позволила. Она не дала ему даже надежд — просто сказала твердое «нет». Не стоит ломать жизнь в ожидании недостижимого.

Саид понял, не обиделся. Они расстались на высокой обрывающейся ноте грусти с запахом горького табака, который Саид любил, а после ее отказа стал курить еще больше.

Чайно-кофейный дом «Рубаи» считался респектабельным заведением. Аня часто проходила мимо, и каждый раз у нее возникало желание заглянуть, вдохнуть ароматы чая и свежеобжаренных зерен кофе, посмотреть на мужчин, блаженно потягивающих кальян. Но все как-то было некогда. То напряженка с деньгами, то запарка на работе, ни минуты времени, то проблемы, которые устраивал ей бывший муженек.

А в чайхану не заходят на бегу, беспокойно поглядывая на часы, торопясь успеть переделать все дела. Тут нужно наслаждаться не спеша. Чай и кофе в чайхане нужно пить душевно, с каждым глоточком вбирая в себя букет ароматов, похожих на звучание музыки.

Решено, она будет работать там! В том, что ее возьмут в «Рубаи», Аня не сомневалась. Бывают такие моменты в жизни, когда полоса везения еще не началась, но интуитивно, шестым чувством, ты уже ощущаешь: сделай шаг — и тебе повезет.

Аня подергала ручку двери заведения. Закрыто.

Все правильно: еще рано, «Рубаи» открывается в одиннадцать — так указывала табличка у входа.

Рядом — красная кнопка звонка. Аня нажала и только потом подумала: а не будет ли ее ранний визит выглядеть невежливо? Но дверь уже открыл смуглый юноша в шароварах и свободной длинной рубахе.

— Извините, мы еще не открылись, — вежливо произнес он, быстро взглянув на посетительницу и опустив глаза в пол. Не в их обычаях пристально разглядывать женщин. Это может быть расценено как оскорбление, жестоко наказуемое. А если и не накажут, то все равно грех это, харам, из-за которого можно лишиться шелковых подушек в раю.

— Простите за беспокойство, я по объявлению, мне бы поговорить с управляющим, если это возможно, — быстро пояснила Аня.

Юноша низко поклонился в ответ, отступил назад, жестом приглашая войти.

— Я провожу, — сказал он, запирая дверь.

Аня словно попала в другую страну. Стены завешаны персидскими коврами, пол выложен мозаичной плиткой с характерными узорами, столики разделены ажурными ширмами из бамбуковых реечек. Все гораздо прекраснее, чем она себе представляла. Даже витражи в окнах, переделанных в форме арок, изнутри смотрелись более впечатляюще, чем это выглядело с улицы.

Управляющим оказался невысокий толстяк с сединой на висках и маленькой бородкой. Узнав о цели ее прихода, он почему-то обрадовался, словно именно Аню дожидался. Или у них со всеми так принято?

— Давайте не будем тратить бесценные жемчужины времени, перекатывающиеся на четках Аллаха, — витиевато произнес он. — Вот все необходимое. Приготовьте мне чай, способный усладить мои взыскательные уста. Если моя душа возрадуется творению ваших рук — вы приняты на работу.

Он указал на низкий столик с чайными принадлежностями. Аня внимательно, но быстро изучила его содержимое.

— Мне нужен еще имбирь и чабер, — сказала она, оглянувшись на управляющего.

Тот удивленно вскинул бровь, слегка качнул головой и полез в шкафчик за требуемыми пряностями.

Аня бросила взгляд на свое отражение в зеркале и в очередной раз похвалила себя за выбор одежды. В этом заведении ее наряд смотрелся как нельзя лучше и уместнее. Конечно, потрясающе она выглядела прежде всего в обтягивающих нарядах, но, идя сюда, решила все-таки остановить свой выбор на широкой блузе и длинных свободных брюках с рисунком «турецкие огурцы». Даже волосы себе Аня повязала шелковым полупрозрачным шарфом на манер мусульманских женщин так они носят платки, — а глаза подвела черным карандашом, тоже так, как это делают они.

Управляющий протянул ей мешочки, одобряюще поцокал Аниным действиям.

— Вода здесь уже кипяченая? — спросила она, указывая на пузатый чайник.

Он подтверждающе кивнул, смотрел все так же испытующе.

— Номне нужна свежевскипяченная, — возразила Аня. — Эта не годится.

Левая бровь управляющего взметнулась вверх. Он громко хлопнул в ладоши. Тот же юноша, что привел ее, принес в кувшине холодной воды.

— Родниковая, — пояснил он с тихим благоговением, будто сообщал ей нечто архисекретное.

Когда чай был готов, Аня подала его управляющему на небольшом подносе.

— Что посоветуете к чаю? — поинтересовался он как бы невзначай. — Восточные сладости или выпечку?

— Излишне и то, и другое, — ответила Аня. — Не стоит перебивать вкус чая иными изысками.

Управляющий вновь удивленно заиграл бровью, но во взгляде его сквозило мощное удовлетворение — ответ девушки ему понравился. Он пил приготовленный чай, смакуя его маленькими глоточками, блаженно закатывал глаза кверху. Наверное, возносил про себя хвалы Всевышнему.

— Ахмед! — раздался вдруг за спиной Ани нереально знакомый голос. Такой бархатистый тембр она не встречала ни у кого — лишь у Саида, о котором вспоминала только вчера.

У Ани по телу побежали мурашки.

Управляющий резво вскочил, ловко установив чашку на поднос. Ане показалось, что сейчас он прольет на себя обжигающий напиток, но ни одна капля не пролилась.

— Саид! — Толстяк радостно раскинул руки для объятий.

— Неужели ты хотел насладиться чаем без меня? — с шутливым укором покачал головой Саид.

Да, это был он. Аня обмерла, не зная, радоваться ли ей этой неожиданной встрече или бежать отсюда сломя голову. Не успела — Саид заметил ее в кабинете управляющего.

— Ахмед, а не стыдно тебе оставаться наедине с девушкой? Аллах все видит и в судный день с тебя спросит. — Саид снова шутил, но тут же, когда Аня обернулась, запнулся на полуслове.

Управляющий поразился разительной перемене в настроении Саида. Только был весел, шутил, а тут — будто шайтана во плоти увидел.

Он перевел взгляд на девушку, у которой даже имени не успел спросить (зачем зря тратить время, сколько их приходило, и ни одна не умеет чай готовить, а уж о поведении лучше промолчать…). Сейчас Ахмед сожалел, что ничего не знает о ней. Чай отменный сделала, напиток получился божественный. Одета скромно, взгляда верующего мусульманина не оскорбляет. Ведет себя правильно. Не задает ненужных вопросов, не тараторит о своих умениях без умолку. Но так же, как и Саид, стала похожа на сжатую в прессе статую, дышать перестала.

— Здравствуй, Саид. — Первая опомнилась Аня. — Какими судьбами у нас, в нашем городе?

— Здравствуй, Анна, — ответил он, четко проговаривая двойное «н» в ее имени, как и в те давние студенческие годы, только акцент теперь едва заметен. Видимо, давно живет в России.

Значит, не послушал ее, остался здесь. Или вернулся.

— Моя судьба написана Аллахом, — таинственно увильнул он от подробного отчета. — А ты как очутилась здесь? Вроде в больнице ведь работаешь?

— Мою судьбу сам черт не разберет, — грустно рассмеялась она. — Я уже там не работаю, плохо ты меня отслеживаешь.

Управляющий тактично удалился, чтобы не мешать такому важному разговору.

— А ты, я вижу, занялся бизнесом своего отца? Не стал врачом? — полюбопытствовала Аня.

Вместо ответа Саид показал ей свою изуродованную правую руку.

— В мою судьбу тоже дьявол вмешался, — внезапно охрипшим голосом сказал он. — Вернулся в Иран, проработал там один год и случайно попал под перестрелку — у нас, может, знаешь, воюют курды и «воины ислама»… в подробности, в общем, вдаваться не хочу… Теперь вот возвратился сюда. Сердце потянуло. Бизнес в вашей стране открыл, на первых порах друзья помогли, отец дал денег. Писать-то я и левой рукой научился, а вот оперировать больше не могу. Отцу, знаешь, никогда не нравилась моя идея учиться на врача. А теперь он доволен — я продолжаю его дело и традиции предков… А тебя я специально не выслеживал, просто старые знакомые немного о тебе рассказывали. У тебя тогда все хорошо было в жизни, я не вмешивался.

Аня, немного подумав, скупо поведала ему о своих переменах в жизни. Конечно, она многого не сказала ему. Потом они долго молчали, вдыхая летучий аромат недавнего чая.

— Аня, — заговорил наконец Саид, — мое предложение, ну, то самое, ты помнишь… оно остается в силе. Если хочешь…

— Нет, — быстро остановила его Аня. — Не говори ничего, Саид, прошу тебя! У меня есть любимый человек.

Саид даже привстал от удивления, отодвинул от себя чашку.

— Ты не сказала, что снова вышла замуж…

— Я не вышла замуж. — Аня улыбнулась и добавила: — Знаю-знаю, у вас такую женщину давно бы уже выпороли где-нибудь на площади, как развратницу…

— Я бы не позволил, — успокоил ее Саид. — Такую женщину, как ты, нужно осыпать золотом и драгоценными камнями. В твоих глазах и раньше я видел блеск ума, но теперь он превратился в свет мудрости. Чем я могу помочь тебе? Что ты позволишь сделать для тебя?

— Мне нужна работа, — сказала она. — Для этого я и пришла сюда.

— Ахмед! — диким голосом заорал Саид.

Управляющий вбежал с испуганным видом.

— Анна будет работать у нас, — твердо заявил Саид, — и не вздумай сказать мне, что у нее плохо получается! Иначе все то, что она приготовит, я заставлю вливать в тебя до тех пор, пока ты не станешь возносить хвалы и читать вирши, восхваляющие ее руки.

Ахмед согнулся пополам в почтительном поклоне.

— Эта девушка готовит священный напиток, рецепт которого известен лишь вашему дому, — взмолился он. — Откуда она знает этот секрет?!

Саид и Анна переглянулись, как заговорщики, и дружно расхохотались.

Аня шла домой в радостном светлом настроении.

Давно такого не было. С тех пор как… хм… и не припомнить даже.

Разве в тот день, когда Сергей сделал ей предложение. Трогательно-нежно. В тот день он принес темно-красные розы. Такие, какие она любит, — между прочим, в точку попал чисто случайно. Обычно он покупал тот букет, который первым бросался ему в глаза, небрежно тыкал пальцем и говорил продавцу: «Вот этот…»

Сергей привел ее на набережную, где, словно по заказу, было тихо и безлюдно, взял за руку и, смущенно запинаясь, произнес:

— Я буду счастлив, Аня, если ты согласишься стать моей женой…

Почему сейчас она вспомнила об этом? Наверное, встреча с Саидом напомнила те беззаботные времена, когда будущее представлялось во всех радужных цветах и самое жуткое событие в жизни представало всего лишь плохой оценкой на экзамене.

В тот же день, что и Сергей, лишь несколько опередив его, Ане сделал предложение и Саид. Она отклонила предложение красавца иранца, а на слова Сергея отозвалась бурно и сразу, разом позабыв, что положено требовать время на обдумывание. Аня же простодушно кинулась обнимать и целовать любимого мужика с громким воплем: «Я тоже буду счастлива!» Может, этим импульсивным поступком она и отпугнула тогда свое счастье?..

Хотя нет. Они же были счастливы. Радуга растаяла много позже…

Антон встретил Аню недалеко от дома — он, похоже, прогуливал занятия.

Аня хотела сделать ему замечание, но он так обрадовался встрече, что она не осмелилась портить ему эту маленькую радость. В конце концов у нее ведь и самой сегодня небывало приподнятое настроение. К чему сейчас занудные нравоучения? Не надо искушать судьбу.

У Ани появилось ощущение, что она сделала важный шаг, в важном направлении. Фортуна, скупо улыбнувшись ей, возложила перед ней долгую светлую полосу. А если шагать не поперек, а вдоль, она никогда не закончится.

— А где ты была вчера? — простодушно спросил Антон, целуя ее в щеку. — Вечером?

— Дома, — не задумываясь ответила она и взяла Антона под руку.

Он остановился, недоуменно посмотрел на нее:

— Но как же? Я приходил, Катя мне сказала, что тебя нет, а она, мол, понятия не имеет, где ты находишься…

Аня на секунду запнулась. Память охотно явила ей вчерашнее смущение сестры, ощущение знакомого голоса, который донесся до нее в ванную комнату, аромат одеколона, что померещился ей во время разговора с младшей сестрой, — того самого, которым пользовался Антон. Вчера она с легкостью списала все эти мелочи на собственную мнительность, решив, что просто стала жертвой излишней впечатлительности — даже ругала себя за неуместную влюбленность…

— Где ж ты была? — допытывался неугомонный Антон.

— Да дома, где же еще… — не без раздражения пробормотала Аня, пытаясь понять, зачем Катя соврала и Антону, и ей.

Зачем?

Глупый вопрос! Аня давно уже подозревала, что Катя неравнодушна к Антону. И конечно, скрывает это от всего мира. Аня, было дело, металась в своих мыслях, ища доказательства свалившихся на нее подозрений. И вот оно, доказательство! Катя любит Антона, оттого и устроила «Анино отсутствие»! Легче ей стало?..

Собственно, страшного-то ничего не произошло. Но как теперь объяснить ситуацию Антону?

А он что-то еще говорил или спрашивал — Аня не расслышала, смотрела на него рассеянным взглядом, словно человек, который вошел в комнату в ту минуту, когда важный разговор подходит к концу.

Антон тоже замолчал — почувствовал неладное.

— Прости, я не хотел, — сказал он. — Обиделась?

— Нет, задумалась, — произнесла она как-то заторможенно. — И не слышала твоих слов. Так что ты говорил?..

— Ты действительно в тот вечер была дома? — Разумеется, он уже догадался о роли Кати в этой истории.

— Да! — резко ответила Аня. — Да, да! — И снова отключилась.

Что же теперь делать? Надо как-то помочь сестре. Самым верным вариантом на первый взгляд был решительный отказ Ани от Антона — только вряд ли это поможет. Катю не любит сам Антон. Невозможно заставить любить кого-то, особенно когда сердце занято другим. Что будет в чистом остатке, Аня боялась даже вообразить. Один раз Антон уже совершал попытку самоубийства, и нет гарантии, что не соберется повторить попытку, если Аня резко оборвет все отношения.

Но если продолжать крутить любовь с ним по-прежнему, это причинит немало страданий любимой сестренке. Каково ей — мучиться от неразделенной любви, целыми днями наблюдая счастье возлюбленного с другой женщиной? Тем более с родной сестрой. Любой сопернице можно отомстить, облегчить свои терзания, но как мстить сестре?..

Аня оторвалась от размышлений, так и не найдя выхода из сложившейся ситуации. Словно отряхнувшись от тяжелых видений, она осмотрелась по сторонам в поисках Антона, однако тот бесследно исчез.

Ну и ладно. Из тупика все равно не выбраться. Все завязано предельно туго, остается только рубить сплеча. Выбирать, иначе говоря, кто важнее, Катя или Антон. А как выбрать, если оба дороги? Если каждого — любишь…

Опаньки! Договорилась до греха!

Говорила же, зарок давала! Сама себе кричала, что не нужна эта чертова любовь до гроба — от нее два гроба и два трупа появятся!..

А там, глядишь, и сама Аня наложит на себя руки, если эти два трупа окажутся на ее совести.

Все! Бежать от этой любви! Куда угодно, хоть к чертовой бабушке, что на Кудыкиной горе живет и помидоры сажает…

Но почему именно к ней они привязались со своей любовью? Из-за нее, из-за бедной загнанной Ани, у всех прямо-таки крышу срывает. Ишь, сыскали себе роковую женщину! Сергей, Саид, Антон… Кто теперь следующий?

Все вон от нее! Пожить спокойно не дают…

Аня поднималась по лестнице.

Сверху доносились голоса — ругаются, похоже. Тонкий девичий голос того и гляди сейчас сорвется на плач. Гм, на Катин похож.

Аня прямо взлетела по лестнице. Точно — она.

— От кого угодно ожидал подлянки, но только не от тебя, — резко выговаривал ей Антон.

— Много ты знаешь, — дрожащим голосом огрызалась Катя.

— Я знаю только, что ты всех подставила!

— Что здесь происходит? — Аня едва переводила дыхание. — Антон! Знаешь… знаешь… а проваливай-ка отсюда вон!..

— Да ты ничего не знаешь! — Он не на шутку возмутился. — Она такую гадость устроила…

Катя попыталась выскочить из квартиры, ей явно вздумалось бежать отсюда куда глаза глядят. Аня перехватила ее, что называется, на излете, запихнула обратно, а Антона не пустила на порог — стеной застыла в дверном проходе, закрывая собой Катю.

— Нет, Антон, — отчетливо произнесла она. — Я-то поняла все. Это ты ничего не уяснил. Не дай тебе Бог пережить когда-нибудь то, что выпало на ее долю. — В ее голосе нарастал металлический скрежет. — А с Катей ты поссорился зря. Я люблю ее больше, чем себя. И, значит, больше, чем тебя. Так что если мне придется выбирать между ее счастьем и счастьем моим, я выберу… догадайся сам, каков будет мой выбор. — Она нехорошо усмехнулась. — Если же я окажусь перед выбором «она или ты», то выберу тоже — ее! Всегда выберу! Даже если Катя совершит что-то крайне ужасное, а ты будешь выглядеть святым великомучеником, я буду на ее стороне… Все. А теперь — иди. Мне кажется, тебе надо хорошо подумать.

Аня закрыла дверь, остолбеневший Антон в одиночестве остался на лестничной площадке.

Для того чтобы сказать Антону такие слова, Ане пришлось задействовать все свои душевные резервы. В квартире силы окончательно оставили ее — она тяжело прислонилась к двери, сползла, не удержавшись, на пол. Ее душили рыдания.

Катя, которая слышала все ее слова, подбежала, опустилась рядом.

— Аньк, ну зачем ты так? — Она всхлипывала. — Ты же любишь его.

— Я и тебя люблю, малышка. — Неловким, чуть ли не старческим движением Аня обняла сестренку. — Все будет хорошо. Поверь.

И они заплакали еще сильнее.

По другую сторону двери беззвучно плакал Антон.

Сергей

Аня гневно сверкала глазами.

— Что ты тут делаешь? — вопрошала она у Сергея, который как ни в чем не бывало восседал у нее на кухне и с огромным аппетитом уплетал под чай свежеиспеченные пирожки. — Как ты тут оказался? — в бешенстве продолжала кричать Аня. — Кто тебя пустил?

Все-таки его угнетал этот крик. Сергей втянул голову в плечи и продолжал молчать.

— Дай сюда! — Резким движением она выхватила чашку у него из рук. Несколько капель попали Сергею на щегольские брюки. — У тебя три секунды, чтобы мне ответить.

— А потом? — развязно спросил он.

— Потом? Потом я начну тебя убивать!

— А ты изменилась.

— Ты это только сейчас понял? Это хорошо… лучше поздно, чем никогда. Итак, Сергей, я жду. Какого черта тебе от меня надо? Как ты вошел?

— Твоя сестра впустила.

Катя осторожно выглянула из своей комнаты.

— Он сам ворвался, — оправдывалась она. — Я ничего не смогла сделать.

Аня, немного успокоившись, повернулась к сестре:

— Не переживай, зайка. Я разберусь. Иди к себе.

Она извлекла из шкафчика какие-то таблетки, бросила их в недопитый чай, порывистыми движениями размешала и вернула чашку Сергею.

— Пей. Быстро и залпом, — зло скомандовала она.

— Что это? — испуганно спросил он и отстранился от нее. Чашку, которую протягивала ему Аня, он с опаской отодвинул как можно дальше.

— Яд, — хладнокровно пояснила Аня. — Быстродействующий. До больницы добежать не успеешь.

Он не выдержал — вскочил, схватил чашку и выплеснул содержимое в раковину. Его бывшая жена сошла с ума!

Сошла с ума?

— Сошла с ума? — заорал он свирепо.

— Разве ты не этого добивался от меня? — в тон ему крикнула Аня. — Поздравляю! Получилось!

— Что ты несешь?

— Не притворяйся! Сделал гадость, признайся честно и храбро! Что тебе стоит прямо сказать: «Да, Аня, я — мерзавец, устроил тебе подлость»?

— Дорогого стоит! Потому что не делал я ничего. Я вообще… недоумеваю! Пришел тихо, по-мирному, никого не трогаю… я даже кричать не собирался!.. И чего ты завелась? Тебе еще и слова не сказали, а ты с ходу в скандал…

— Тебе и говорить не надо! — продолжала кипятиться Аня. — Ты уже все написал!

От дикого возмущения Сергей даже сплюнул на линолеум. Нет, Аня действительно повредилась рассудком. Либо за время его отсутствия произошло что-то такое, что аукается ему болезненным недоразумением.

— Да что случилось-то!

— Сам знаешь! После твоего высокохудожественного письма меня уволили. Ну же, не будь трусом, Сережа! Сознайся, что ты отослал эту мерзость в больницу!

Вон оно что! Ну-ну… Кажется, он начинал понимать, в чем дело.

— Ничего я не писал! — сказал Сергей. — Отстань от меня со своими глупыми обвинениями!

Аня ему не верила, продолжала нападать:

— Скажи, чего же ты хотел добиться? Ну, ушла я из больницы, а дальше? Чем это тебе поможет?

— Я здесь ни при чем! — твердил Сергей. — Поэтому предлагаю спокойно поговорить и расставить некоторые знаки препинания…

Аня внезапно схватила кухонный нож — по законам жанра в руки ей попал, конечно же, самый большой тесак.

— Пошел вон отсюда! — угрожающе прошипела она.

Но Сергей только рассмеялся. До чего комично она выглядела!

— Думаешь, справишься? — издевательским тоном спросил он.

— Не промахнусь! Я все-таки врач, человеческую анатомию пока что помню. Хочешь, наглядно продемонстрирую тебе, где в твоем организме сердце, печень, почки? Хочешь? Попаду куда надо.

Сергей стал уже жалеть, что пришел.

— Аня, прекрати… — примиряюще заговорил он, однако она завизжала:

— Уходи! Слышишь, убирайся отсюда вон, подонок!..

Смотрите какая! Вид — решительный, вся властная, гордая, с ножом в руке… Сергей нисколько не сомневался: еще чуть-чуть — и она бросится на него. Пожалуй, лучше не рисковать.

И все-таки что-то творится с ее рассудком…

— Хорошо-хорошо, ухожу я! — злобно сказал он. — Как же я ненавижу, когда ты невменяемая! После поговорим, когда ты немного в себя придешь…

Когда дверь за ним захлопнулась, Катюха выглянула снова.

— А какой ты ему яд подсыпала?

Аня расхохоталась сатанинским смехом:

— Окстись, какой еще яд? У нас в доме отродясь ядов не водилось!

— А что же ты ему дала? — Глаза Кати удивленно распахнулись.

— Аспирин. Простой аспирин, зайка!.. Знаешь, иногда мне кажется, что я разрушаюсь на молекулы…

Антон

— Антон! Анто-он!..

Тишину прорезает томный голос Ани. Это — полушепот, полустон.

Его насквозь пронзает этот звук. По коже бегут мурашки, сердце вибрирует, исходит детонациями наподобие струны, отзывающейся на требовательный позыв камертона.

Он хочет ответить, ему срочно надо произнести ее имя, но ее губы не позволяют, намертво приникают к его губам. Нежно-нежно. Ее язык проникает в Антона, раздвигает ему губы, медленно, медленно, еще медленнее…

Анина неторопливость сбивает дыхание. Ее пальцы скользят вниз, почти не касаясь, они, похоже, задевают лишь волоски на коже, но Антон от этого еще сильнее ощущает эти электрические поглаживания. Рядом с ней он всегда чувствовал себя неловким, неуклюжим, очень неопытным. Целый месяц они не расстаются, встречаются каждую свободную минуту, но заскорузлый детский страх так и не проходит.

…Антон попытался подстроиться под ее рваный ритм, это сводило с ума. Он опять торопился, словно опасался опоздать, не успеть куда-то. Вот вам, пожалуйста, еще один страх — опоздать он тоже боялся всегда.

Что это? Сон? Скоро он проснется и ничего тут не найдет? Вполне может случиться и такое — Аня уйдет, растворится в тумане, она просто исчезнет, как мираж.

— Расслабься, ты не на экзамене, — шепчет Аня на ухо, почувствовав его напряжение. Она вздыхает глубоко, ей не хватает воздуха, Антон испуганно откатывается в сторону.

— Я придавил тебя? — обеспокоенно заглядывает он ей в глаза.

— Нет, все в порядке, заботливый ты мой, — смеется она, снова притягивая его к себе.

Ее губы опять заняты поиском места для очередного поцелуя, они явно выбирают где слаще. Пальцы зарываются в волосах, перебирают пряди.

«Напрасно говорят, что мужчина не должен быть красивым, — думает она, разглядывая лицо Антона. — Смотреть на него — уже великое наслаждение, а уж заниматься любовью — просто непередаваемо».

— Мне исполнится восемнадцать, и мы поженимся, — шепчет Антон, вопросительно смотря на Аню.

Аня задумывается. Кажется, настолько погружена в свои мысли, что не слышит его слов, но нет, через минуту она настороженно оборачивает к нему лицо.

— Я буду работать, — торопливо продолжает Антон. — Буду зарабатывать много денег, ты ни в чем не будешь нуждаться…

Ее губы улыбаются, но шикарные глаза грустят и покрываются влажной пеленой.

— Ты не хочешь? — расстроенно спрашивает он, усиленно стараясь понять, чем таким она вдруг обеспокоилась.

— Не загадывай, — предупреждает она и снова отворачивается.

— Но почему нельзя? Скажи!

Аня говорит загадочно:

— Живи сегодняшним днем, про завтра лучше не думай. — Она явно не желает ничего конкретизировать.

— Я так не могу. Я все время боюсь тебя потерять, — сознается Антон. — Боюсь, стоит только мне уйти от тебя, и сразу что-нибудь произойдет. Например, ты меня бросишь, уедешь куда-нибудь далеко… или помиришься с мужем, а мне скажешь, что любишь его…

— Глупенький. — Она снова целует его. — Но я как раз об этом и говорю. Ты боишься того, что случится. Или, напротив, не случится. Неведения, короче. А об этом не стоит задумываться, потому что «завтра» в природе не существует. Есть только «сегодня». Довольствуйся им, наслаждайся тем, что у тебя есть на сегодняшний час, — поверь, это гораздо интересней, да и проще, нежели отравлять собственное счастье страхом перед будущим. Не нужно ничего планировать. Может, завтра я пойду на работу и на голову мне упадет большая сосулька, а? То-то… А ты загадываешь, что мы будем делать через год!..

Но ее слова не утешали. Антон чувствовал разочарование, его мучила собственная беспомощность перед будущим, таким неотвратимым и непредсказуемым.

— А ты не ходи там, где сосульки, — надулся он, расстроившись от такого мрачного примера.

— Хорошо, не буду. — Она расхохоталась над его наивной просьбой. — Обещаю, что, прежде чем идти куда-либо, я буду задирать голову наверх. Вдруг там большая сосулька?..

— Ага! И маленькая…

— Договорились.

Антон улыбнулся, но в глазах его по-прежнему сквозила грусть, точно такая же отдаленная, что и у Ани.

— Я люблю тебя, — прошептал он, по-детски уткнувшись ей в грудь лицом. — Мне так хочется, чтобы у нас было будущее.

— Вот как? — лукаво вопросила она. — Между прочим, кое-какие составляющие этого будущего ты можешь формировать уже сегодня. Спланировать…

— Что? — Он непонимающе встрепенулся.

— Ну, например, где ты собираешься работать?

— Вон ты о чем. — Антон откинулся поудобнее. — Сначала, пожалуй, я попробую продавцом, в магазине, — рассудительно заявил он. — А что, можно у отца. Или у мамы — у нее бутик… а потом и свое дело открою…

— Какое? Решил уже?

— Мне музыка нравится. — Антон мечтательно вздохнул. — Неплохо было бы магазин музыкальных товаров поставить. Инструменты, диски, атрибутика… класс… Тебе нравится? — спросил он, наткнувшись на ее скептическую улыбку.

— Тебе пойдет военная форма, наверняка ты будешь красивым солдатиком… В армию тебя заберут, дурачок. — Увидев его недоумение, она рассмеялась.

— Не пойду! Мамаша откупит.

— Не все можно разрешить деньгами, — осадила она его. — Я, конечно, допускаю, что от армии можно откосить. Но захочет ли мама откупать тебя, если прознает о моем существовании? Скорее всего она только обрадуется, что тебя на пару лет от меня изолируют, — чтобы поостыл, подзабыл о глупых юношеских увлечениях…

— Ага, — язвительно заметил Антон. — А заодно и ты чтобы подзабыла!

— А ты думал, я буду от тебя писем ждать слезных? В армию тебе писать?

— А ты разве не будешь? И ждать не будешь?

— Нет. Не буду. Найду кого-нибудь… помоложе.

— Моложе меня? — Антон так и подскочил на диване.

— Ага…

— И насколько?

— Еще не думала. Вот пойдешь Родину защищать, тогда кого-нибудь себе присмотрю… — Аня лениво потянулась, выгнулась кошкой.

Антон обиженно надулся.

— Я не позволю тебе совращать малолетних, — угрюмо сказал он, снова приникая к ней.

— Ого! Но ведь ты будешь далеко, маршировать на плацу в кирзовых сапогах. — Она смеялась.

— Да не пойду я ни в какую армию! Я в институт пойду, оттуда не забирают.

— Тогда и у меня отсрочка будет! — обрадованно воскликнула Аня.

— Какая отсрочка? — Антон снова устремил на нее недоуменные глаза.

— От замужества. На пять лет, пока ты образование будешь получать.

— Но почему? Я же никуда отсюда не уеду, буду учиться в нашем городе! И вообще мы можем пожениться… — Неожиданно он осекся.

— Не можем. — Аня взяла его лицо в ладони и поцеловала в надутые губы. — Жить мы на что будем? На твою стипендию? Тебе не хватит ее даже на сигареты. Или ты думаешь, что я твоим родителям пойду в ножки кланяться, умолять взять нас на содержание?

— Н-нет… я могу учиться и одновременно работать.

— И еще меня любить при этом? У тебя ни сил, ни времени не хватит.

— Хватит! — уверенно сказал Антон. — Ты меня не знаешь.

Аня отстранилась, поднялась с дивана.

— Ты что… не хочешь, Аня? — тихо переспросил Антон, садясь на диван. — Почему? Боишься, что все повторится? Да, Аня? Отвечай!..

Аня сосредоточенно молчала.

— Но ведь я же не такой, как он! — горячо продолжал Антон. — У нас все будет по-другому!

Аня по-прежнему не отвечала, накинула длинный шелковый халат, подошла к зеркалу и взялась расчесывать волосы.

— Не молчи…

— Ты разве не понимаешь? — Она резко обернулась к нему. — Нас свел случай! Все произошло нечаянно. В какой-то момент я дала слабину, позволила тебе любить. А это неправильно! Я не должна была поддаваться на ту провокацию, что вы все устроили — ты, Леха, Маринка… Но, так и быть, дело сделано, как бы случайно все устроилось — и нам теперь хорошо вместе. Но почему тебе этого мало? Почему ты не хочешь оставить все как есть? Зачем усложнять?

— Потому что я хочу удержать тебя! Мне надо быть уверенным, что ты никогда от меня не откажешься.

— Так нельзя удержать. Хочешь связать меня по рукам и ногам?

— Нет, Я просто люблю тебя. Не хочу расставаться с тобой, не хочу даже уходить никуда. Хочу спать рядом, чувствовать твое дыхание по ночам, просыпаться и видеть тебя.

— Это невозможно. Оставь все как есть! Не разрушай!

Ее глаза были полны слез. Еще чуть-чуть, и она расплачется.

— Что я могу разрушить?

— Все! У меня из-за тебя может быть куча проблем. Как же ты не понимаешь этого! — вскричала Аня. — Меня из-за тебя могут уволить с работы, соседи будут тыкать пальцем и перешептываться за спиной. Могут возбудить даже уголовное дело!

— Не возбудят. — Антон пренебрежительно махнул рукой. — Я наводил справки, тебе грозила бы статья только в том случае, если бы мне не исполнилось еще четырнадцати. А мне уже семнадцатый…

— Не важно, — устало ответила Аня. Как еще объяснить ему?.. — Найдут другую статью, по другому поводу — прицепиться всегда есть к чему. И потом, однажды Сергей уже избил тебя. И он не успокоится, я слишком хорошо его знаю. Стоит ему увидеть, что ты все еще ходишь ко мне, и он опять устроит какую-нибудь гадость. Я потому и прошу тебя быть осторожным. Не надо афишировать наши отношения.

— Я не боюсь его. — Антон упрямо выпятил подбородок.

— Хорошо. Если тебе на себя наплевать, то хоть меня пожалей. Он и со мной что-нибудь может сделать. Может, ты его и не боишься, но я — боюсь… Он сильно изменился. В его поведении появилась агрессия, неуправляемая, бесконтрольная. Порой он напоминает мне безумца.

— Я смогу тебя защитить.

Она отрицательно помотала головой:

— Нет. Не сможешь. И не потому, что он зрелый мужчина и физически тебя сильнее. Даже если бы ты был крепче, это все равно нереально. Ты ведь не сможешь находиться рядом со мной круглые сутки… это — жизнь… У тебя свои дела, у меня — свои… и у Сергея — свои… Пообещай мне, что будешь осторожен!

— Ладно, — проворчал он, отводя взгляд. — Обещаю.

Слишком многое в его жизни изменилось с тех пор, как он встретил Аню. Детство закончилось внезапно и окончательно.

Аня — взрослая, живет во взрослом мире, она не может и не хочет обитать в мире его, подростковом. Значит, это он должен повзрослеть и войти в ее жизнь, вести себя по-взрослому, соблюдать новые правила. Непривычно, трудно — но надо. Иного способа быть вместе нет.

Но не только Антон изменился. Изменилась Аня. Наверное, то, что с ней произошло, и есть настоящее счастье. Смотришь в ее глаза и видишь безграничную любовь…

Пусть умрет от зависти все ханжеское общество! Что в том, что он младше? Почему это вызывает нездоровый интерес, подозрительность, прилипчивое любопытство? Если бы младше была она, то это никого бы не удивляло, к такому раскладу все привыкли. Или если бы ему было не семнадцать, а, скажем, двести семьдесят четыре, Ане — всего лишь тридцать, например, семь, то тогда на них и вовсе не обращали бы внимания. Ничего интересного, говорили бы люди, обычная парочка, ничем не выделяющаяся среди других. Нет же, надо языки почесать, дать работу ушам, что засиделись в серой обыденности… Интересные сплетни, пикантные подробности, морально-обличительные комментарии… чем же еще заниматься соседям на лавочке?

Один Сергей чего стоит! Приезжает, следит за похождениями бывшей женушки и ее молоденького хахаля, караулит. Всем приказано выйти из тени — идет ночной дозор!..

А эта развратница — она совсем стыд потеряла. Ходит, будто пишет — одной пишет, другой зачеркивает… перышки распустила, хвост пистолетом, — просто летает, светится от радости, улыбается без всякого повода. Мужики так и оглядываются, так и зыркают, глазами шарят…

Еще бы! Вокруг — измотанные жизнью одни мымры, замордованные семьей, проблемами, А то еще незамужние бабы, что так и высматривают, кого бы зацапать да обженить.

И вдруг — Аня…

Беззаботная, приветливая, обворожительная, ничего вокруг не замечает, сама себе улыбается, любовь из нее — в разные стороны, словно сок из надкушенного персика, нектар из распустившегося цветка… Вот мужики, как пчелы на мед, и западают на такую!..

Катя

В дверь позвонили. Громко, несколько раз подряд, без всяких пауз. Так звонят только Катины друзья.

Аня не пошла открывать, Катя тоже не вышла.

Позвонили еще, уже настойчивее. Пришлось открыть.

На пороге стоял Жека. Молчал. Аня тоже помолчала. Потом надоело.

— Здравствуй, — громко сказала она, стараясь вывести его из непонятного ступора.

— Здравствуйте, — радостно согласился он. И опять впал в оцепенение.

— Дальше? — не выдержала Аня.

— Катя нужна, — изрек он, смотря куда-то вниз, словно считал ступеньки на лестнице, по которым рисковал полететь, если Аня вдруг разозлится.

— Кать, к тебе, — громко позвала Аня сестру.

— Кто? — слабо отозвалась она, но дверь не открыла.

Аня мысленно прикидывала, как его представить. Друг? Но имени его она не помнит. Внешность неопределенная.

— Мальчик.

— Какой?

— Колокольчик! Ой, нет! Одуванчик! — Аня вспомнила кличку.

— Чего ему? — раздалось из-за двери.

Аня повернулась к двери.

— Что надо?

Тот от неожиданности аж язык высунул, и Аня еще раз полюбовалась пирсингом. Жека смутился, втянул язык обратно.

— Я гитару принес, — громко сообщил он, так, чтобы услышала Катя.

— У нас никогда не было гитары, — заметила Аня.

— Я свою принес, — сказал Жека.

Он еще раз смутился, что Аня так пристально смотрит на язык.

— Я бы вытащил гантельку, но в языке-то уже дырка. Мешается… — почему-то стал он оправдываться.

— Могу помочь, — усмехнулась Аня.

— Как? — изумился Жека.

— Предлагаю два способа: зашить дырку или отрезать язык.

— Не надо меня резать! — испуганно вскрикнул он, словно она уже стояла перед ним со скальпелем в руке.

На крик Катя открыла дверь.

— Не надо, — великодушно подтвердила она.

— Можно войти? — спросил Жека, глядя по очереди то на Аню, то на Катю, так и не определившись, у кого все-таки следует испросить разрешения.

— Заходи быстрее, — ответила Катя. — Пока тебя не зарезали.

Жека облегченно вздохнул и прошмыгнул к Кате в комнату. За дверью зашушукались.

Через несколько минут снова позвонили. На этот раз Катя открыла сама, к ней прошмыгнул Денис.

Аня не возражала. Может, они хоть чуть ее расшевелят, а то она совсем в депрессии. Лежит целыми днями на диване, безразличная ко всему.

Жека стал играть на гитаре, петь свои немного глупые песни, типа «Вот и снова пришло лето, я не знаю, есть ты где-то, если б лето не пришло, может, сгинуло б оно…».

Катя как-то странно смотрела на Жеку. Тот смутился: наверное, не в тему песенка. Он отложил гитару. На диван рядом сел Даня. Точнее, не сел, а хлопнулся с высоты своего роста и веса — чуть на гитару не упал, балбес.

— Смотри, куда садишься! — рыкнул на него Жека.

— А ты смотри, куда свою бряцалку кидаешь, — отбрехался Денис.

— Ладно. Уберу от тебя подальше.

Жека осмотрел комнату Кати в поисках безопасного места для своей многострадальной гитары. Подошел к шкафу.

— Кать, принеси какую-нибудь тряпочку, — неожиданно попросил он.

— Зачем? — Катя оживилась.

— Пыль вытру, — пояснил Жека.

— А веник и совок тебе не принести? Может, подметешь тут у меня? Могу еще ведро дать и швабру, заодно помоешь.

— Я на шкафу буду пыль вытирать, чтоб гитару положить! — объяснил Жека.

Компания дружно расхохоталась.

— Его гитара может оцарапаться, — хихикал Даня.

— Рот закрой, гланды простудишь, — ответил ему рассерженный Жека.

— А дай-ка я теперь сыграю! — выпалил вдруг Даня и подскочил к шкафу, потянул гитару.

— Дэн! — беспокойно заорал Жека. — Стой!

Даня замер на месте.

— Не трогай, поцарапаешь! — рявкнул Жека.

— Извини. — И Даня задвинул ее обратно.

— Дэн! Не ерзай гитарой по шкафу!

— Я не ерзаю…

— Ты-то не ерзаешь, а гитара?

— Вы мне уже весь шкаф поцарапали, — хохотала Катя над злоключениями несчастной гитары.

Впервые смеялась после случившегося с ней.

Сергей

Да как она посмела?

Его, невиновного, обвинить? Как разговаривала? Нет, такое нельзя просто так оставить.

Как вела себя! Она же хотела его убить! Дважды! Сначала пыталась отравить, а потом, когда не получилось, угрожала ножом — если бы он не ушел в тот раз, точно бы зарезала!

И это после того, как он пришел мириться?! Хотел сказать, что не сердится, что прощает подлую измену… вернее — готов простить, да… короче, пришел с намерением все начать сначала. В конце концов, предложить ей снова выйти замуж. А она — она испортила все!

Сергей негодовал.

Он придумывал, как отомстить, но все планы не нравились. Нет, Аня нужна ему. Конечно, можно ее убить, а затем свалить всю вину на того пацана, что вечно толкается у нее. Или выставить все несчастным случаем.

Но…

Аня нужна ему живая и невредимая.

Он бесконечно расхаживал по квартире, строя планы один нелепее другого.

Может, убить парня? Она опять рассердится, выгонит его и найдет себе еще более тупого недоноска, любого, лишь бы его позлить. Она все делает назло.

Ничего подходящего так и не придумывалось. Сергей выдвигал и задвигал стул из-за стола. Туда-сюда, еще и еще… Это вроде бы успокаивало, потом надоело, потом и вовсе стало раздражать. Подошел к окну, стал рассматривать проезжающие мимо машины. Вот посадить бы Аню в машину и увезти куда-нибудь подальше! Туда, где нет людей, которые бы помешали. А то вечно кто-то мешает.

…Письмо какое-то! Кому приспичило написать это поганое именно сегодня, в тот важный день, когда Сергей надумал серьезно все с Аней обсудить? Ну ладно. Сегодня явно ничего уже подходящего он не выдумает. Лучше завтра. Прямо с утра он усядется поудобнее и подумает, найдет способ увезти Аню. А сейчас нужно отдохнуть и чего-нибудь выпить…

И все-таки ну надо же было додуматься — она всыпала ему яду! Стерва! Всегда такой была. За это, пожалуй, и нравится.

Он стал вспоминать, как впервые встретил Аню в библиотеке. Сам он туда ни разу не ходил, это место не доя него. Сергей шел с другом мимо, заметил ее через окно. Притормозил слегка, а дружок возьми и скажи: «Классная телка! Хочу познакомиться!» Поперся туда.

Сергей сзади шел. Как-то неловко вдруг стало. Толик — кажется, так звали дружка, не друг, а так, скорее, знакомый — подошел к ней. Аня сидела за столом, что-то выписывала из книжки. Толик и говорит ей: «Девушка, можно с вами познакомиться?» Она ему: «Попытайся, если храбрый». Он ей: «Меня Толя зовут, а вас?» Аня окинула его оценивающим взглядом, презрительно сморщилась — он ей не приглянулся, неподходящим показался — и говорит: «Мне пофигу, как тебя зовут. Хочешь познакомиться поближе?» До Толика доперло, что тут под этими словами подразумевается, он согласно кивнул, идиот. Сергей подглядывал за ними из коридора и с любопытством ожидал, что она еще такого выкинет.

Он был уверен, что она в два счета отправит Толю восвояси, выставит полным идиотом, кем тот, собственно, и является.

Девушка встала. «Пошли!» — говорит.

Толя недоумевая пошел следом, она вывела его в коридор, ухватила за ширинку брюк и стала расстегивать. Толик струхнул, вцепился руками в брюки, кричит: «Что вы делаете?» А она спокойненько так, без суеты, с достоинством объясняет: «Хочу посмотреть на ваш товар, вдруг он меня разочарует…» И тогда Толик дал деру, только пятки засверкали.

Выскочил на улицу, Серега за ним. «Психопатка, маньячка, чуть не оторвала мне все дела!» — возмущался Толик. А Сергей потешался: так тебе и надо, не будешь в библиотеке к девушкам приставать…

Потом Серега увидел ее в больнице. Оказалось, что она — будущий врач. Девушка его не узнала, не заметила тогда, в библиотеке. И ему удалось с ней познакомиться. Толика к тому времени уже и рядом не было. Как-то не сложились отношения, дорожки разбежались, где-то, говорят, бомжует, спился до горячки.

План мести наконец созрел.

Наутро Сергей взял машину и поехал к дому Ани, надеясь на удачу. План созрел гениальный. Он остановился недалеко от дома, поставил машину так, чтобы она не бросалась в глаза. Сначала из дома вышла Катя. Прошла в другую сторону и его не заметила. Где-то через час появилась и сама Анюта.

Но тут план чуть не сорвался. Она свернула и пошла вдоль дома, в сторону магазина. Ни подъехать, ни тем более добежать он не смог. Но тут Сергей увидел возвращающуюся Катю и резко сменил график. Так даже лучше!

Он завел мотор и выехал из своего укрытия. Катя как раз подошла к лавочке, что сиротливо скособочилась у подъезда.

— Катюша, — окликнул он девочку.

Она обернулась, но не подошла.

— Иди сюда. Хорошо, что я тебя быстро нашел, — взволнованно заговорил Сергей (волновался, что ничего не получится).

Она сделала шаг, но снова остановилась.

— Аня хотела тебя видеть, — крикнул он ей.

— Аня? — переспросила она непонимающе, но с места не сдвинулась.

— Я только что от нее. Она в больнице, просила тебя разыскать.

— Зачем? — Катя продолжала стоять.

— Быстрее, — разозлился Сергей. — Она попала под машину, неосторожно перебегала через улицу.

— В какой она больнице? Что с ней? — Катя подбежала к машине.

— Садись, отвезу. — Сергей распахнул перед ней дверцу, включил зажигание. Она села в машину, он рванул с места.

— Как она? — беспокоилась Катя.

— Ничего страшного, — буркнул он. — Сейчас сама убедишься.

Они ехали довольно долго. Катя нетерпеливо ерзала на сиденье.

— А где это? Почему так далеко? Больница же рядом.

— Она в другой больнице, — врал он.

— В какой? Как она там оказалась?

Он остановился возле незнакомого дома. Вылез из машины, Катя за ним. Он схватил ее за руку.

— Это здесь, — сказал Сергей, подводя ее к крыльцу.

Обычное крылечко: четыре ступеньки, козырек, железная дверь, никакой вывески нет. Он достал из кармана ключ, открыл дверь.

— Что это? — Катя хотела вырваться. Но он втолкнул ее в коридор, захлопнул за собой тяжелую дверь.

Было темно. Катя потеряла ориентацию, попыталась спрятаться. Она нашарил рукой выключатель на стене, зажглась лампочка под потолком. Узкий небольшой коридорчик, стулья вдоль стены, две двери. Сергей открыл одну из них другим ключом.

— Заходи, тут Аню ждать будем, — серьезно произнес Сергей.

— Где мы?

— Все в порядке. Это мой новый офис. Аня о нем еще не знает, — объяснил он.

— Зачем ты меня сюда привез? — закричала она.

— Не кричи, — попросил он как-то жалобно. — Что за семейка? У меня от ваших криков уже голова болит. Аня вон вчера так кричала, что я потом уснуть не мог. Да и бесполезно это, кричать, никто не услышит. Сядь лучше, посиди, отдохни.

— С Аней все в порядке? — спросила Катя.

— Да. Я видел, она пошла в магазин. Была жива-здорова.

— Зачем ты меня украл?

— А затем, что уж теперь-то Аня по любому станет со мной разговаривать, — победным тоном заключил Сергей. — Ладно… Ты побудь пока здесь, а у меня еще дела.

Он собрался уходить, потом вернулся.

— Чуть не забыл, — сказал он, связывая Кате руки. — На всякий случай. Для предосторожности. Рот тебе заклеить нечем, ну да и так сойдет. Все равно тут никого нет, можешь не утомляться.

Аня втянула Антона в квартиру, но остановила в коридоре.

— Стой! Тебе нельзя здесь быть!

Она была чем-то напугана.

— Почему? Что с тобой?

— Я тебя умоляю, сделай, как я прошу. — У Ани даже губы дрожали от страха.

Он взял ее за руку, она отшатнулась. Встала, как натянутая струна.

— Антон, я прошу. — Голос ее срывался на нервный визг. — Уходи. Так надо. Потом придешь, когда я скажу.

— Хорошо. — Антон решил не спорить. — Я уйду, скажи только, что случилось.

Аня прижалась спиной к стене, словно боялась упасть.

— Сергей похитил Катю. Если он увидит, что ты пришел… — ее голос ослаб, она перешла на свистящий шепот, — ей будет грозить опасность. Уходи, он не должен тебя здесь видеть.

— Что он требует?

— Сам знаешь…

— Ночь?

— Нет. Все… Меня. Насовсем.

— И что ты собираешься делать?

— Не важно. Главное, чтобы он ее отпустил.

— Ты заявила в милицию?

— Ты что? — Глаза Ани расширились. — И ты не смей. Он убьет ее!

— Хорошо-хорошо, успокойся.

— Иди, он следит за мной. — Аня нервно вырвалась.

— Чем я могу помочь?

— Ничем. Сама справлюсь. Только уходи! И не появляйся, пока не скажу.

— Я позвоню.

— Нет! Уходи…

Анна

Аня открыла дверь, даже не глянув в глазок. А зачем? Хуже уже не будет.

Хуже и так некуда. На лестничной площадке стоял незнакомый мужчина. Странный какой-то очень. Лицо — страшное, в шрамах. Одет хорошо. Стильно, невычурно. Сразу видно, костюм из очень дорогой ткани, сшит на заказ, а не куплен в магазине. Сидит идеально. Чуть поодаль за его спинойстояли бритоголовые парни-охранники.

— Вы Аня? — спросил стоящий на пороге незнакомец.

— Да. А кто вы? Что вам от меня надо? — нервно спрашивала Аня, хотя тревожная догадка уже закралась в ее мысли.

— Вы меня не знаете, но мне дали ваш адрес, — произнес незнакомец.

Аня не выдержала. Закричала пронзительно, бросилась на него с глазами, расширенными от ужаса, желая растерзать на кусочки. Никакая охрана ему не поможет, она их всех порвет, как тигрица, защищающая своих тигрят.

— Где моя сестра? Отпустите ее немедленно!

Она бы вцепилась ему в лицо, глаза бы выцарапала, но мужчина успел перехватить ее руки. Охранники бросились на помощь.

— Не троньте ее! — властно остановил он их, удерживая Аню, обезумевшую от страха за сестру и неизвестности о ее судьбе, на вытянутых руках, опасаясь, что она повредит себе что-нибудь, если он ее резко отпустит.

На крики выглянула соседка. Увидев незнакомых мужчин бандитского вида, она шмыгнула обратно в квартиру и набросила цепочку.

— Аня, у тебя все в порядке? — спросила соседка. — Может, милицию вызвать?

— Андрей, объясни тете, что это делать излишне, — сказал незнакомец одному из охранников. — Аня прекрасно себя чувствует, жива и здорова. Вон какая веселенькая!.. Эх, везет мне на истеричных женщин…

Соседка торопливо закрыла за собой дверь, но не успела защелкнуть замок. Охранник легко вырвал дверную цепочку, та звонко оборвалась. Андрей зашел к соседке в квартиру, за ним еще один из охраны.

— Аня, я не имею никакого отношения к вашей сестре, — объяснял мужчина, пытаясь успокоить девушку, которая уже выбивалась из сил. — И к сожалению, совершенно не знаю, где она находится. Мне Алексей дал ваш адрес. Можно войти?

— Лешка? Ой… — Она смутилась. — Заходите. Вы его друг?

— Можно на ты? — спросил он, заходя в квартиру. — Я ненамного старше, хоть и выгляжу ужасно. Меня зовут Виктор.

Он осмотрел комнату. Уютно, но везде беспорядок. Сама хозяйка встревожена, с опухшими красными глазами, не замечает ничего и никого вокруг, взгляд опустошенный и испуганный. Что-то тут не так.

Виктор видел, что Анна ужасно чего-то боится. И, несмотря на это, бесстрашно бросилась, видя, что сзади стоят охранники, с удовлетворением отметил он.

Что же должно было произойти, чтобы она дошла до таких сумасшедших поступков? Неужто не осознавала, что с таким количеством мужчин одной ей не справиться?

— Хочу немного разъяснить ситуацию. — Невзирая на очевидные форс-мажорные обстоятельства, Виктор решил не терять времени даром и с ходу взять быка за рога. — Я, если честно, вовсе не друг вашего Леши. Так, случайно услышал просто, как он разговаривал с тобой по телефону, увидел твое фото у него на столе и…

— И что? — безучастно спросила она.

— И он дал твой адрес.

— Так вот запросто? Вы давно, надо полагать, знакомы. — Аня старалась понять, к чему клонит незнакомец, однако измученный мозг отказывался работать, слова ускользали от сознания.

— Я видел его впервые.

— И он дал адрес? Незнакомому человеку? Ничего не сказав мне? — Она отказывалась в это верить.

— Вот такой он негодяй! — рассмеялся Виктор. — Тебя это удивляет?

— Немного.

— Он ведь отказался тебе помочь?

— Откуда ты знаешь?

— Я же говорю, слышал разговор по телефону, — повторил он.

Девушка находилась в каком-то полусонном состоянии.

— Что с тобой? Тебе плохо? — подозрительно спросил Виктор.

— Что тебе от меня нужно? — напряглась Аня.

— Я хочу тебе помочь. Что случилось?

— Не твое дело. Говори, что надо, и убирайся! — взорвалась она.

— Насколько я понял, у тебя сейчас большие проблемы? Тебе нужна работа. И что-то случилось с сестрой. Она пропала — я правильно понял?

— Ее похитили, — выдавила она.

— Требуют денег? — деловито осведомился Виктор.

— Нет. Меня.

— Не понял? — Ему показалось, что он чего-то недослышал. — Еще раз: чего хотят?

— Меня. Катю где-то держит мой бывший муж, требует, чтобы я вернулась к нему. Отдаст только тогда, когда я снова выйду за него замуж.

— Интересно. Но мне это не нравится, — произнес. Виктор.

— Мне тоже.

— Дело в том, — осторожно сказал он, — что планы твоего мужа немного не согласуются с моими…

— Он не догадался согласовать их с тобой, — нервно рассмеялась Аня и вдруг ужаснулась новой догадке: — Так вы все-таки знакомы?

Она встрепенулась, готовая опять наброситься.

— Только не надо меня убивать, — жалобно попросил Виктор. — Я и без того уже стал жертвой обстоятельств. — Он показал на свое лицо.

— Это Сергей тебя так? — изумилась она.

— Да-а, — протянул Виктор. — Похоже, из-за истории с сестрой ты совсем соображать разучилась. Что взять с блондинок?..

Последнюю реплику Аня предпочла пропустить мимо ушей.

— Так вы знакомы? — еще раз с угрозой спросила она.

— Нет, черт возьми! Мы — незнакомы!

Она устало откинулась на спинку дивана.

— Но при этом мне придется сильно расстроить планы твоего бывшего мужа, — сказал Виктор, беря ее за руку. — Ты не будешь его женой. Надеюсь, это приятная для тебя новость.

Аня опять не могла понять, шутит он или говорит серьезно. Что ему надо?

— Что тебе надо? — в который раз спросила она.

«А в жизни, пожалуй, она еще красивее, чем на фото, — думал тем временем Виктор. — Неудивительно, что кто-то хочет ее заполучить. Жаль только, способ выбран не самый удачный».

— Мне нужна ты, — спокойно произнес Виктор. — Я специально за тобой приехал из Москвы.

— В Москве мало шлюх? — Ее голос ничего не выражал, словно и речь шла не о ней.

— В том-то и дело, что там их слишком немало. Мне же нужна ты.

— Зачем я тебе нужна? Какая?

— Настоящая.

— Дальше? — Разговор начал угнетать Аню. Где-то там, в неизвестном месте, одиноко страдает ее любимая Катька, а она тут нюни разводит с каким-то сумасшедшим…

— Мне нужна жена, — терпеливо пояснил пришелец.

— Чего?!

— Жена! Неужели это такое непонятное слово? Ты, наверное, хочешь спросить, почему на роль суженой я выбрал тебя? — произнес он, заметив, что Аня порывается что-то сказать. — К сожалению, сейчас не время объяснять. Позже узнаешь.

— Пошел ты… — равнодушно сказала Аня. — Убирайся.

Она поднялась с дивана и стала причесываться. Пора идти к Сергею, надо как-то разрешить эту ситуацию с похищением. И если ему нужна она, Аня, — что ж, он получит ее. Хоть сейчас в загс, черт с тобой…

— Ты еще здесь? — спросила она Виктора, который не шелохнулся с места.

— Я не уйду, — хладнокровно сказал он. — По крайней мере до тех пор, пока ты не согласишься выйти за меня.

Аня зло расхохоталась.

— Опоздал, герой! — саркастически заявила она. — Другой ждет меня перед алтарем.

— Никуда не денется, — упрямо сказал Виктор. — Пусть ждет хоть до ослиной пасхи…

— А вот ты не прав, — заметила она. — У него в заложниках — мой любимый человек. Моя сестра. Для ее спасения, уж извини, я сделаю выбор не в твою пользу. Твоя проблема в том, что тот подонок успел забрать у меня самое дорогое, что я имела. Тебе не досталось. — Она грустно улыбнулась. — Ты сильно расстроишься, но тебе нечем меня шантажировать…

— Я все равно не уйду, — сказал он.

— Ты сумасшедший?

— Сумасшедший не я. Твой бывший — да, он сумасшедший.

Странным образом Аня не испытывала к пришедшему никакой агрессии. Ну, приперся очередной придурок, несет какую-то ахинею, однако нет даже любопытства, совсем не хочется знать, чего ради ему приспичило так спешно посвататься к незнакомой женщине? Да еще к провинциалке…

— Ладно, окончен разговор, — сказала она и открыла дверь. — Уходи.

— Но почему?

— Ты что, не понимаешь? Не до тебя!

— Напротив, я все понимаю, — возразил он серьезно. — Даже больше тебя. Одна ты не справишься. А я могу помочь!

— С какой стати?

— Потому что мне ты нужна больше, чем своему грамотею.

Вошел Андрей. Аня повернула голову, посмотрела и снова безучастно уставилась в потолок. Как же они все надоели!

— Ну что? Уладил там все? — спросил его Виктор.

— Эта тетка вывела меня из себя, — раздраженно ответил он.

— Она умеет, — почему-то ввязалась в их разговор Аня. — Когда-то, например, ей пришло в голову, что я ведьма. Дура…

— И как ты тут живешь? — усмехнулся Виктор. — Вокруг одни безумцы.

— Ага! Один ты тут — самый нормальный! — съязвила Аня. — Слушай, а если я вправду ведьма?

— Тем лучше, — ответил Виктор и вопросительно взглянул на Андрея: — Что у тебя?

— Нормально. Встряхнул я немного тетку, мозги ей вправил. Кстати, она действительно что-то там вопила насчет нечистой силы. Типа ведьма тут живет, всех приворожила, мы перед ней на коленях ползать будем, землю есть и пол вылизывать… Сбрендила, короче. Я грю, тихо, ты, мигрень, мы из святой инквизиции, дьявола изгоняем, на кол сажаем и кострами палим… ну, она постепенно успокоилась…

— Зачем ты ее напугал? — рассердился Виктор.

— Да нет, не напугал! Она крепенькая, — уверил Андрей. — Быстро очухалась, я ее только маленько в воду окунул.

— В какую воду?!

— В холодную, — простодушно ответил Андрей. — Очень помогает. После этого она заговорила по-человечески.

— И что сказала?

— Изъявила желание набрать ноль-два.

— И?..

— Женщина просит, джентльмен не смеет отказать, — гордо заявил Андрей.

— Она не женщина, а большая лживая дрянь, — снова вклинилась в этот забавный диалог Аня, которая поневоле заинтересовалась Андреевым живописанием.

— А ты — не джентльмен, — добавил Виктор.

— Ну почему, я разрешил. Даже телефон подал, — сказал Андрей, — вполне галантно… Тетенька набрала номер и стала объяснять дежурному, что к ее соседской ведьме приехали подозрительные типы из святой реквизиции…

Аня с Виктором дружно расхохотались.

— Она, наверное, впервые это слово слышит, потому что просила меня повторить, из какого учреждения я прислан, — пояснил Андрей, что вызвало новый приступ смеха.

— Представляю, как отреагировали…

— М-да… — Андрей поскреб затылок. — Гражданке посоветовали набрать другой номер. Ноль-три.

— И все? Приключения на этом закончились? — поинтересовался Виктор.

Андрей утвердительно кивнул.

— Свободен. — Виктор повернулся к Ане: — Продолжим нашу беседу?

— Хочешь назначить дату свадьбы? — саркастически рассмеялась она.

— А ты хочешь согласиться на предложение бывшего мужа?

— У меня нет выбора. Он грозится убить Катю.

— Выбор есть всегда, — поучительно заметил Виктор. — Ты можешь согласиться на мое предложение. А я обещаю тебе найти ее.

Аня даже не смогла оценить важности такой сделки — настолько удивили ее слова Виктора.

— Но… — сказала она нерешительно. Как же можно так вот сразу? Я же впервые тебя вижу! Нормальный человек не может сделать такое ответственное предложение. И тем более не может согласиться на такое! Ты — ненормальный.

— Я — нормальный. Более нем! Для начала — просто поверь мне. Ну не могу я тебе всего рассказать, так обстоятельства сложились. Потом все объясню. Знай только, что мне очень нужна жена, срочно! Потом я тебя отпущу, если захочешь. Так что подумай.

— Но я не могу думать по поводу того, чего не знаю.

— Хорошо. Не думай. Я пока твоей сестре помогу, потом будешь думать.

— А если я откажусь?

— Сколько лет твоей сестре? — спросил Виктор вместо ответа.

— Четырнадцать.

— Значит, это твой благоверный — ненормальный, раз украл ребенка. А я — нормальный. Не бойся, девочке помогу в любом случае… Впрочем, — Виктор резко обернулся в дверях, — думаю, что, если бы ты стояла сейчас перед выбором, либо он, либо я, наверняка чаша весов склонилась бы в мою сторону.

— Это почему еще?

— Меня ты всего лишь не знаешь, но зато его — люто ненавидишь. Разве я не прав?

— Да. И ты ставишь меня перед выбором?

— Нет.

— Почему?

— Повторяю, я помогу безо всяких условий. Просто прошу тебя помочь мне, но при этом оставляю за тобой право сказать «нет» или «да».

Аня молчала.

— О чем думаешь?

— О причинах, по которым тебе нужна жена.

— Ни за что не догадаешься.

— Хоть намекни.

— Это связано с заключением контракта. Я должен быть женат, чтобы соответствовать статусу серьезного бизнесмена.

— А что, без жен контракты уже не заключаются?

— Заключаются. Об этом потом. Скажи лучше, где этот недоносок может прятать твою сестру?

— Не знаю.

— Где живет? Кем работает? У него есть дача, гараж?

— Не знаю.

— А что ты знаешь? — взорвался Виктор.

— Я не следила за его жизнью после развода! — истерично закричала она. — Мне это неинтересно!

— Но хотя бы адрес?..

— Он жил здесь, в этой квартире, потом уехал.

— Работа?

— У него какая-то фирма, офис, я не знаю где.

Комната куда-то поплыла, стены задрожали и накрыли Аню темнотой.

Когда к ней вернулось сознание, она обнаружила себя лежащей на диване. Виктор приводил ее в чувство. Она пыталась встать.

— Лежи, лежи, — остановил он ее. — Ты сегодня ела?

— Не помню.

— Ясно.

Он взял Аню за руку, уселся перед ней на пол, глаза их в какой-то момент оказались напротив.

У нее — бирюзовые глаза. Такие, которые сводят его с ума. Но эти глаза были до краев наполнены болью.

— Мы что-нибудь придумаем, — успокаивал он ее.

— Что? — слабо прозвучал ее голос.

— Сначала давай поедим.

— Не хочу.

Он поднес ее руку к губам.

— Чуть-чуть. Ты нужна сестре сильной и храброй. Я распоряжусь, нам принесут еды.

Аня погрузилась в полудремотное состояние. Лежала на диване, смотрела пустыми глазами в потолок. Виктор курил на балконе.

— Ну что ты принес?! — Возмущенный голос Виктора вывел Аню из оцепенения. — Ей силы нужны, она в обморок падает, а ты конфетки купил?

Весь стол на кухне был завален разными вкусными вещами. Шоколад, мороженое, фрукты, соки. Андрей, принесший все это, виновато смотрел на стол.

— Ты сам сказал, для девушки, — бормотал он, оправдываясь. — Я, это, вот еще…

Андрей достал из пакета шампанское.

— Идиот! Оно здесь неуместно, — возмутился Виктор.

Аня прошла между ним и Андреем, словно их и нет. Так, для мебели находятся. Взяла со стола персик, надкусила, улыбнулась Андрею.

— Поставь в холодильник, — обратилась она к нему. — Так и быть, выпьем, когда Катя вернется.

— Подумай, Аня, есть ли какие-нибудь знакомые, которые могли бы тебе сказать, где он теперь живет, где у него офис?

Она пожала плечами.

— Можно вообще-то поспрашивать. Думаешь, он ее в городе держит?

— Не знаю, — ответил Виктор. — Пока что я просто ищу варианты.

Зазвонил телефон, Аня, отбросив в сторону персик, рванула в комнату.

— Да, алло! — закричала она в трубку. — Сергей? Ты?! Дай мне поговорить с Катей!

Все присутствующие с удивлением услышали, как из телефона донеслись отдаленные звуки красивой музыки. Аня швырнула трубку и в изнеможении опустилась на первый попавшийся стул.

— Что? — коротко спросил Виктор.

— «Аве Мария»…

— Понятно, — сказал он так же лаконично.

— Он мучает меня, — произнесла в изнеможении Аня. — Звонит, а потом включает Шуберта, гонит по телефону этот фрагмент…. Меня трясет уже, он сошел с ума… Я боюсь, очень боюсь. А вдруг он уже убил Катю?..

Она прижалась к Виктору. Этот чужой, совершенно незнакомый ей человек волей судеб в одну секунду стал для Ани самым близким. Аня в своей безысходности поверила ему. Поверила, что он поможет ей, спасет Катю. Виктор бережно обнимал ее. Аня не плакала, не билась в истерике, только глаза ее, переполненные ужасом, поочередно сменяли в себе то мольбу, то черную безнадегу, обжигали и выворачивали душу наизнанку.

— Все будет хорошо, — шептал Виктор. — Катя жива. Пока она нужна ему, он ничего не сделает. А потом… обещаю, вы никогда больше не будете его бояться. Я буду рядом. Ложись, тебе нужно поспать.

— Я не усну… не могу…

— Знаешь, а у меня появилась мысль! — Виктор воздел вверх указательный палец. Его охрана, молчаливо переминающаяся в дверях, слегка при этом жесте напряглась.

— Какая? — оживилась Аня.

— Его можно засечь по телефону. Определить, откуда он звонит. Существует такая специальная аппаратура…

— У тебя она есть?

— Будет! — заверил он. — Прямо сейчас отправлю за ней Андрея.

— Но он может звонить откуда угодно, — снова засомневалась Аня. Очень страшно было терять едва затеплившуюся надежду. — Кати там может и не быть.

— Хоть какая-то зацепка! И когда мы найдем его, вытрясем из него все.

Виктор немного отстранил ее от себя, чтобы посмотреть в лицо.

— Хочешь, я отдам его тебе на растерзание?

Она слабо улыбнулась:

— Хочу. Живьем порву.

Аня считала варианты.

— О Сергее может знать что-нибудь Саид, — сказала она.

Виктор нахмурился:

— Кто такой?

Они сидели на кухне, ждали звонка. Андрею очень быстро удалось разыскать необходимую аппаратуру, которую тут же подсоединили к Аниному телефону. Странно, теперь, когда позарез был нужен новый звонок от Сергея, тот молчал, держал какую-то свою драматическую паузу.

Аня одновременно и боялась его звонка, и страшно переживала, что он больше не позвонит.

— Саид? — переспросила она. — Мой бывший однокурсник.

— Кавказец?

— Иранец.

Виктор рассыпался градом коротких вопросов:

— Он здесь? В городе? Работает в больнице?

— Да, он в городе. Владелец чайханы, той самой, где я работаю сейчас.

— Уже не работаешь.

— Думаешь, уволит меня за то, что я сегодня не вышла на работу? Но я позвоню, объясню, Саид поймет…

— Он любит тебя?

— С чего ты взял? — нахмурилась она.

— Дурак, если не любит.

— Почему все влюбляются в меня, почему не оставят в покое? Других девушек, что ли, нет?

— По-моему, сейчас ты кокетничаешь, — отрезал Виктор и снова погрузился в свои мысли.

Впрочем, через пару минут он ответил-таки:

— Тебя нельзя не любить.

— Ты тоже влюбился?

— Я — нет. Мне нельзя.

— Почему?

— Я не могу больше никого любить.

— Вот и хорошо, — сказала Аня, и Виктор смог бы поклясться, что наткнулся на бугорки легкой обиды в ее словах. — И не надо в меня влюбляться…

Она позвонила Саиду, кратко рассказав о случившемся. Увы, тот тоже ничего о Сергее не знал, однако пообещал навести справки.

Как только Аня положила трубку, телефон снова зазвонил. Аня протянула было руку, но Виктор ее остановил.

— Стоп. Теперь не торопись, — сказал он. — Сейчас, как мне кажется, ты должна немного ошеломить его, удивить чем-нибудь этаким, так, чтобы он говорил с тобой как можно дольше. Попробуй притвориться беспечной, сумасшедшей, неадекватной… пусть он как-то проявит себя, разозлится… короче, делай все, чтобы у нас хватило времени его запеленговать. Поняла? Что угодно! Только не спрашивай ничего о сестре. Это может его спугнуть.

Аня сосредоточенно посмотрела на телефон.

— Хорошо, — выдавила она. — Я буду беспечной…

— Тогда бери.

Аня подняла трубку.

Шуберт, «Аве Мария».

— Привет, Сережа, — томно произнесла Аня в трубку. — Я уж и не ждала, думала, ты обо мне совсем забыл.

— Не забыл, — раздался его грубый голос, музыка на том конце стала играть тише. — Почему занято было? Ментам звонила?

— Занято? — с искренним удивлением в голосе вопросила Аня. — Ой! — всполошилась она. — Это я так с подружкой заболталась! Прикинь, она себе такое классное платье купила!..

— Какое платье? — Сергей аж задохнулся от справедливого негодования. — Нет, ты всегда была легкомысленной дурой! О сестре своей не хочешь подумать? — Музыка в трубке и вовсе смолкла; Сергей, она слышала, сердито закуривал.

— Конечно, думаю, Дай мне поговорить с ней.

Все-таки проскочила жалобная нотка! Виктор до боли сжал ее локоть.

— Потом, — сказал Сергей. — Ответь лучше, чем занимаешься?

— Персики ем, — честно ответила Аня. — Ты же помнишь, как я их люблю? Хочешь? Приезжай, еще остались, но скоро я их слопаю. Очень вкусно!..

— Аня! — возопил Сергей. — Что ты там задумала? — Он явно нервничал. — Какие к чертям персики? Ты хоть подумала, о чем я тебе говорил? Согласна?

— Конечно, согласна. Только…

— Ну?

— Только мне нужно платье. Красивое! И туфли. Мне вообще много чего нужно будет. Но сейчас денег нет, чтобы все это купить. Представляешь, все на персики потратила.

Сергей не на шутку встревожился.

Аня тоже с трудом сдерживалась, чтобы не раскричаться: костяшки ее пальцев смертельно побелели, лоб покрылся холодной испариной. Только присутствие рядом Виктора и спасало ее от окончательного нервного разрушения.

— Ты что говоришь? Что с тобой? — кричал Сергей. — Не води меня за нос! Тебя прослушивают? Да? Отвечай!

— Я соскучилась, — угрюмо обиделась Аня. — А ты, милый, дурак! Почему раньше не звонил? Почему ни разу не пытался поговорить со мной? По-моему, это низко…

Она явственно ощутила, как Сергей от такого нахальства потерял на секунду дар речи. Лишь когда ему удалось немного отдышаться, трубка в Аниной ладони возмущенно забулькала, забуркотела что-то чрезвычайно обиженное, что-то вроде «я ли не пытался?..», «я ли не начинал?..».

Ага! Она все-таки его достала!

Виктор ободряюще покачал головой.

— А теперь я изнываю от безделья, — продолжала она. — Стала подругам уже звонить, но они как назло все сегодня заняты… Ну так что, ты купишь мне красивое платье? У тебя деньги-то вообще есть? Мне не нужен бедный муж…

Сергей с досадой отключился.

Аня подняла испуганные глаза на Андрея. Тот разочарованно охнул:

— Только и выяснили, что звонок был с мобильного…

Время тянулось невыносимо долго.

Аня, похожая на привидение, дежурила у телефона, безотрывно сканируя ненавистный аппарат. Виктор злился. Его люди ездили по городу, пытаясь разыскать Сергея, заходили во все адвокатские и нотариальные конторы, в которых он мог бы работать, — пока все было безрезультатно.

Когда телефон снова зазвонил, Аня вздрогнула и обреченно посмотрела на Виктора. Тот молча взял ее за руку, чтобы хоть как-то поддержать.

Саид.

— Приходи в «Рубаи», — сказал он.

— Ты что-то узнал?

— Не по телефону. Просто приходи.

Она спешно засобиралась, однако Виктор категорично заявил, что одну ее он не отпустит.

— Зачем? — Аня удивилась. — Саид меня не обидит.

— А если ты сознание на улице потеряешь? — явно беспокоился он. — В зеркало на себя посмотри. Не ешь, не спишь!.. Короче, я иду с тобой.

— Там мусульмане… — зачем-то сказала она.

— И что из того?

— Если женщина пришла с мужчиной, с ней разговаривать не будут.

— Почему?

— Так принято. Если он ее муж, то мужчины разговаривают только с мужчинами, жена не вмешивается.

— А если не муж?

— Тогда она — просто проститутка. На нее смотреть не будут.

— Тьфу ты! Ни Богу свечка, ни черту кочерга! — Виктор даже развеселился. — Ну и пусть! Я скажу твоему, что ты моя жена. И сам буду с ним вести беседу. Свидетельство о браке им сразу надо предъявить?..

Аня вновь облачил ась во все восточное, чтобы не оскорблять мусульман европейской свободой нравов. У них не принято выставлять свое тело напоказ. Открытыми могут оставаться только лицо и кисти рук.

Виктор с подозрением разглядывал ее наряд.

— Они точно так любят? — на всякий случай решил он уточнить.

— Есть три понятия, которые охватывают все сферы их жизни, — отозвалась она. — Халял — разрешенное, машбух — подозрительное, харам — запрещенное.

— И ты будешь подстраиваться под них? — В его голосе послышалось возмущение. — Мы все-таки на своей земле живем, урожденные все ж таки христиане…

— Раз твои люди не смогли найти Сергея, то ради Кати я и веру их приму. А если будет нужно, я и замуж выйду за Саида, — отчеканила она.

Он предусмотрительно промолчал, дабы не нагнетать и без того нервозную обстановку. Аня с вызовом посмотрела на него. Но Виктор не принял боя. Чертова баба! Вооруженная одной только смелостью, она кого угодно пришибет, если дело касается чего-то важного для нее! И никакая охрана не поможет! Первое раздражение, вызванное столь неуместными обстоятельствами (еще бы, приехал свататься, бросить к ногам полцарства, а тут вдруг, вместо того чтобы заняться непосредственным делом, то есть уточнением деталей предстоящей женитьбы, приходится активно участвовать в довольно мутной истории с похищением ее родни!), улетучилось без следа. Это даже хорошо, что у нее такие проблемы! Аня — человек принципиальный, так просто замуж за него не пойдет, пусть даже он наобещает ей бриллиантовый газон под окном… стало быть, нет худа без добра: Виктор поможет Ане, Аня поможет Виктору.

В том, что она ему, в случае удачного исхода, не откажет, Виктор не сомневался: Аня — повторяем для непонятливых! — принципиальна до крайности!..

Теперь он уже все сильнее желал, чтобы она стала его женой. И хотя поначалу затей с женитьбой его смущала и за поиски невесты он взялся больше по человеческой необходимости, теперь Виктор чувствовал, что совсем не против — уже даже и не вспоминал недобрым словом французскую бабусю с ее экстраординарными требованиями.

Бог с ней! Многие лета. Аминь.

Но, надо сказать, штучка эта бабуська та еще. На ходу все новые и новые требования выдвигает. В последний раз Юрий звонил ей вчера и передал ему, что престарелая родственница ждать больше не желает, немедленно жаждет лицезреть родственную молодую пару, то есть Виктора и милую его женушку.

Интересно, кто быстрее нокаутирует его: новоиспеченная родственница или Аня? Виктору хотелось надеяться, что это будет все-таки Аня…

Они подъехали к чайхане «Рубаи».

— Охрану оставь на улице, — коротко бросила Аня, поворачиваясь к Виктору.

— Зачем?

— Боишься? — разозлилась она, но потом пояснила: — Это оскорбит хозяев. Приведя охранников; ты выкажешь недоверие.

— Понял. — Виктор поднес ее руку к губам, поцеловал пальцы. — Пойдем.

Они подошли к входу. Юноша предупредительно распахнул двери.

Виктор пропустил Аню вперед, но руку ее так и не выпустил. Саид вышел в зал, встретил Аню, удивленно приподнял бровь, заметив спутника. Взгляд его словно говорил: «А это еще кто?» — но Саид все-таки промолчал из вежливости, развел руки, приветствуя дорогих гостей.

— Рад тебя видеть, Анна! — довольно фамильярно воскликнул он.

— Здравствуй, Саид, — ответила она. — Это — Виктор.

Брови Саида сдвинулись.

— Аня — моя невеста, — пояснил Виктор. — Через несколько дней станет женой. — Он положил ей руку на талию, в знак того, что девушка принадлежит ему.

Аня только вздохнула, но не стала опровергать его слова.

Лицо Саида вытянулось. Еще несколько дней назад ни о каком женихе не было и речи. Странно. Откуда он взялся, спрашивал его взгляд.

— Анна, что-то не так? — встревоженно спросил Саид, намекая на появление незнакомца.

— Нет-нет, все правильно, — успокоила его Аня. — Я очень беспокоюсь о Кате.

Саид сделал сожалеющее лицо.

— Я ничего не знаю о твоей сестре, — произнес он.

— Саид! — Аня умоляюще посмотрела на него. Саид вздохнул.

— Но я недавно видел Сергея, — сухо сказал он.

— Расскажи! — взмолилась она.

— У тебя есть муж, — заметил он.

— Не совсем, — возразила она.

— Он предъявляет на тебя свои права. Мне кажется, он и должен решать твои проблемы.

— Значит, ты отказываешься помочь? — тихо спросила Аня.

— Нет. — Он виновато посмотрел на нее, потом устремил дерзкий взгляд на Виктора, который в течение этого двусмысленного диалога нетерпеливо щелкал пальцами. — Я не отказываюсь. Анна, мне надо пообщаться с тобой наедине.

— У вас принято так? — дерзко усмехнулся Виктор. — Уж если это не «харам», то «машбух» — точно… Да, Аня? — Он развернул девушку к себе лицом.

Она нервно хихикнула. Он видел, что она вот-вот потеряет сознание. Почему-то в нем сейчас не было жалости к ней, только злость.

— Внимательный ты мой, — язвительно сказала она ему. — Память, говоришь, у тебя хорошая? Запомнил, что я говорила? А то, что моя сестра в руках ненормального маньяка, — это не забыл?

— У нас с твоим мусульманским другом будет маленький мужской разговор, — произнес он скрипучим голосом. — И да поможет ему Аллах! Иди, милая, выпей пока кофе.

Саид, как ни странно, одобрительно кивнул на эти слова, жестом подозвал девушку-официантку.

— Обслужи, — приказал он и повернулся к Виктору: — Пойдем.

Мужчины ушли.

Аня невидящим взглядом смотрела на обжигающе горячую пелену, застившую кофейную поверхность. Аромат кофе успокаивал, но она не притронулась к нему, гипнотизировала напиток глазами, словно в завитках узора, что трепетал в чашке обманчивыми зигзагами, пыталась разгадать некую колдовскую тайну.

Аня настолько погрузилась в свои тяжелые размышления, что не заметила, как к ней подошла женщина, показавшаяся ей отдаленно знакомой.

— Анна Сергеевна… — срывающимся голосом обратилась она к Ане.

Та, вздрогнув, подняла слепые глаза.

— Я — мама Коли, вы его лечили, — сказала женщина, продолжая стоять. — Вы не узнаете меня?

— Да, вспомнила, — на удивление спокойно ответила она матери.

— Вы… вы обещали в тот день сделать операцию моему сыну. — Она плакала. — И исчезли. Я везде вас искала…

— Я больше не работаю в больнице, — сказала Аня.

— Знаю! — воскликнула женщина. — Мне уже сказали. Но… я вас умоляю, сделайте Коле операцию! У вас получится, я знаю! Только вам я могу доверить жизнь моего мальчика.

— Это невозможно, — категорично заявила Аня. — Я не работаю в больнице.

— Они погубят его, — прошептала мать Коли, и Аня услышала этот обессиленный шепот даже сквозь гул, что плотным роем струился по чайхане. — Я им не позволю. Тот врач уже сделал несколько операций другим детям, почти все они неудачны. Один мальчик даже умер.

— Мне очень жаль.

— Спасите моего сына! — Женщина, зарыдав, бросилась на колени перед Аней.

Откуда ни возьмись появился Саид, спешно подхватил женщину и усадил на стул. Недоверчиво взглянул на Аню.

Она молча отвернулась, словно виновата была в своей неспособности что-либо изменить. Подошел Виктор, загородил Аню собой, закрыл ее от обвиняющих взглядов, с угрозой посмотрел на Саида.

— Ты любишь Анну, — тихо заметил Саид.

— Ты — тоже, — с вызовом ответил Виктор. — Но она — моя женщина.

— Как ты этого добился? — тихо спросил Саид.

Виктор, не ответив, повернулся к Ане.

— Пойдем. — Он протянул ей руку.

Аня тяжело поднялась с места, но Саид, несмотря на гневный жест Виктора, жестко принудил ее снова сесть.

— Я слышал твой разговор с этой женщиной, — произнес он.

Только тут Виктор вновь загородил Аню от всех.

— Я не могу помочь этой женщине, — еще раз повторила она, жалобно выглядывая из-за плеча Виктора.

— Ты стала жестокой, — сказал Саид. — Если б не моя рука, я бы сам взялся оперировать.

— Меня уволили, — оправдывалась она.

— Нет, — возразил Саид. Глаза его превратились в две жесткие безжалостные щелки. — Ты сама уволилась. И значит, можешь вернуться. Тебе просто стыдно.

— Ты ничего не понимаешь! Меня вынудили — значит, вернуться не позволят.

— Но ты не сможешь без хирургии!

— У меня нет выбора.

— Выбор есть всегда. Я уже говорил тебе это.

— Анна Сергеевна, — опасливо вмешалась женщина. — Я уже говорила с главврачом. Это он мне сказал, что я смогу вас здесь найти. И он… он согласен.

— Артур Маратович? — воскликнула изумленная Аня.

— Да. Он сказал, что, если вы согласитесь вернуться, он вас возьмет. Но сам отказался вам звонить, говорит, что вы должны первой прийти, что ему, дескать, не пристало за вами бегать… — Она снова зарыдала. — Не знаю, какой там у вас получился конфликт, из-за чего вы поссорились с начальством, но мне страшно, что из-за этого умрет мой сын. Я сама буду говорить с главврачом, если хотите, буду посредником между вами. Только согласитесь. Он уже согласен.

Саид и женщина выжидающе смотрели на Аню. Виктор озадаченно досадливо отвернулся. По щекам Ани текли крупные слезы, она стояла немой статуей.

Виктор подхватил Аню как раз в тот момент, когда она потеряла сознание.

Очнулась она в кабинете Сайда. Рядом — и она уже привыкла к этому — находился Виктор.

— Ты как? — обеспокоенно спросил он. — Может, врача?

— Не надо.

— Ты не впервые теряешь сознание.

— Это нервное. Есть новости?

— Мы знаем адрес офиса. Я позвонил ребятам, Андрей уже поехал…

— Где та женщина?

— Ждет. За дверью, Хочешь, прогоню?

— Скажи ей: я согласна. Вот только Катю найдем.

— Обязательно найдем.

Катя

Замок клацнул, со щелчком открылся. Раздались шаги.

Эти шаги Катя узнала бы из тысячи. Они приводили ее в панический ужас.

Сергей.

Его поведение все больше становилось неадекватным. Сергей вздрагивал от малейшего шороха, часто подолгу молчал, сидя возле нее абсолютно неподвижно. Временами он начинал чему-то смеяться, разговаривал сам с собой или с кем-то невидимым — наверное, со своими галлюцинациями. Бывало, он надолго уходил куда-то, появлялся взбудораженный, делился планами, говорил, что отпустит Катю, когда Аня станет его женой.

— Я что, тут месяц буду сидеть? — кричала Катя.

— Почему месяц? — с недоумением спрашивал он.

— Потому! Сначала заявление в загс, а свадьба отмечается через месяц.

Сергей поначалу озадачился, стал нервно курсировать от стены к стене, бормоча, что месяц, дескать, это очень долго, что он не желает столько ждать. Потом опять сорвался, опять куда-то ушел.

Вернулся. Его приход вызвал новую волну страха. Сумасшедший. Кто знает, что придет ему в голову на этот раз? Но и без него было невыносимо лежать, связанной, в совершенном одиночестве, в пустом темном помещении.

Катя не знала, где находится. Этой ночью она не могла уснуть. За окном раздавались пьяные голоса, доносилось пронзительное кошачье мяуканье, нудное, доводящее ее до исступления.

Темнота наползала.

Кате стала мерещиться какая-то фигура в углу — сначала неясная, потом устрашающе зашевелившаяся. Катя закрывала глаза, но так ей становилось еще страшнее — казалось, она чувствует, как некто подходит к ней, прикасается, дышит в ухо… Только на рассвете таинственная фигура исчезла — просто Катя увидела, что перед ней всего лишь расположился огромный фикус в огромной же деревянной кадке, что притулилась у окна.

Сергей вошел в комнату, посмотрел на Катю затуманенным взглядом.

— Ты не похожа на Аню, — расстроенно буркнул он под нос.

— У нас отцы разные.

Он сел за стол, стал поглаживать телефонный аппарат, словно кошку.

— Я есть хочу, — с ненавистью заявила Катя.

Он не отреагировал. То ли не услышал, погрузившись в свои мысли, то ли попросту притворялся.

— Аня рассердится, когда узнает, что ты меня не кормил. Я пить хочу!

Эти слова возымели действие.

— Да. Ане это может не понравиться, — тупо сказал он. — Но у меня нет еды.

Сергей растерянно озирался.

— Так пойди и купи, — подсказала Катя.

— Да-да, — покорно согласился он. — Это хорошая идея — покормить тебя. И Аня не будет злиться. Она любит тебя, ей понравится, если я буду за тобой ухаживать…

Сергей выбежал, снова щелкнул замок.

Катя поерзала на диване, после ряда попыток ей удалось худо-бедно сесть. Она еще раз осмотрелась. Нет. Отсюда не убежишь. Дверь заперта, на окнах решетки. Судя по всему, первый этаж. Окна плотно прикрыты жалюзи, но с одной стороны они немного все же сдвинуты. В эту щель и смотрела Катя.

Руки затекли. Сергей связал их чем-то сзади. Полная безнадега, ловить нечего. Разве что прискачет рыцарь на белом коне и спасет принцессу из заточения.

Но рыцарей не существует! Надеяться стоит лишь на Аню. Но что она может сделать? Катя не была даже уверена в том, что Сергей сообщил ей о своем проступке. Он, похоже, совсем сошел с ума.

Аня, конечно же, ищет ее, беспокоится. И даже если знает, что похищение сестры — дело рук Сергея, она ничего не сможет сделать. Разве она справится? Все плохо…

Может, он все-таки принесет поесть?

Андрей вперил взгляд в дверь офиса. До нее было недалеко, всего-то несколько десятков шагов.

Он старался не привлекать к себе внимания — не выходил из машины, помногу курил, делал вид, что кого-то ждет, нервно поглядывая на часы.

Если адрес, который дал Виктору Саид, окажется верным, если Катю держат здесь, то будет небезопасно вызывать у Сергея подозрение. Испугавшись, он может причинить девочке вред. Андрей уже успел провести свое маленькое расследование, давшее немало интересной информации об этом чокнутом Сергее.

Его отец покончил с собой в остром приступе беспричинной ярости, а перед этим нанес несколько ножевых ранений жене. Детям чудом удалось спастись — в последний момент они выбежали из страшной квартиры.

У Сергея была сестра, на три года старше его. В настоящее время она проходит лечение в психиатрической клинике — не в ближайшем Саратове, на знаменитой Алтынке, а в Самаре.

Собственно, родился и вырос Сергей именно в Самаре. И рос он не в детском доме, как сообщил когда-то Ане, а в семье, воспитываемый матерью-алкоголичкой. Когда отец его покончил с собой, Сергею было всего шесть лет. Похоже, он, как, впрочем, и его сестра, унаследовал от отца признаки шизофрении. Долгое время она ничем себя не проявляла, но, видимо, перенесенный стресс, вызванный уходом Ани, спровоцировал появление приступов.

Виктор запретил Андрею рассказывать об этом Ане, она и без того пугалась любых сообщений о судьбе сестры и находилась на грани душевных и физических сил. Это сообщение доконало бы ее. Андрей ни разу еще не видел, чтобы Виктор с такой нежностью заботился о какой-то девушке. Похоже, снова влюбился. Впрочем, на эту тему лучше с ним не разговаривать — при слове «любовь» шеф в последние месяцы приходит в дикую ярость.

Из офиса вышел какой-то мужчина, запер за собой дверь на ключ.

Андрей внимательно рассмотрел его, сравнил с фотографией Сергея, которую удалось отыскать Ане. После развода она уничтожила все, что напоминало ей о роковой ошибке — так она называла совместно прожитые годы с Сергеем. Однако одна фотография случайным образом все же уцелела, остальные Аня выбросила, предварительно разорвав на маленькие кусочки.

Нет сомнений: человек, вышедший из офиса только что, — это Сергей.

Андрей позвонил Виктору.

— Еду, — ответил тот. — Не теряйте времени, осмотрите там все. Он может вернуться.

Замок снова заскрежетал.

Катя расстроилась: он ведь ушел только что? За это время и до магазина-то не успеешь дойти.

Что произошло? Что-то забыл? Или окончательно сорвало крышу? Катя опасливо вжалась в диван, подумывая, не спрятаться ли ей где-нибудь.

Замок продолжал скрипеть, но не поддавался. Еще лучше! Ключ, наверное, сломался. Теперь она навсегда тут останется, никто и не узнает о месте ее заточения… Нет, что-то щелкнуло. Она затаила дыхание.

Шаги — осторожные, чужие. Не Сергей.

А кто? Чего ожидать? Хорошо это или плохо?

Дверь медленно открылась, в комнату заглянул незнакомый мужчина. Хм, принца, который должен был освободить ее, Катя воображала себе несколько иначе. Этот скорее на бандита смахивает, но, за неимением лучшего, сойдет и он.

Когда мужчина приблизился, у Кати сработал рефлекс самосохранения — она пронзительно закричала. Мужчина остановился.

Следом за ним вошли еще двое. Первый, не обращая на Катины крики внимание, стал развязывать ей руки. Едва он закончил, Катя попыталась убежать. Вошедшие без труда поймали ее, усадили обратно на диван.

— Ну копия сестра, — усмехнулся Андрей. — Та тоже сразу кидаться стала. Яблочко от яблоньки… Им пофиг, что вокруг мужики посильнее их будут.

— Они об этом не думают, — подтвердил другой. — Думать нечем…

Вошел Виктор. Увидев его лицо, Катя спряталась за спину своего спасителя.

— Испугалась, глупышка, — снова хмыкнул Андрей.

Виктор снова остро ощутил свое уродство — точно также, как и в тот день, когда вошел в лифт, где уже ехала какая-то незнакомая женщина с ребенком. Малышка, испугавшись, стала плакать, прижимаясь к матери.

По сути, именно тогда он решился обратиться к пластическому хирургу. Хотел удалить шрамы или хотя бы сделать не такими заметными. Пошел к врачу — увидел фотографию Ани. Влюбился в фото….

Виктор отмахнулся от воспоминаний. Глупости лезут в голову! Нет, не любит он никого. Ему просто нужна жена, надо срочно поправить бизнес. Он вынужден это делать, таковы условия сделки с нелепой француженкой, сумасшедшей богачкой, не знающей, куда деть денежки.

— Чего сидим? Поехали, — мрачно скомандовал Виктор.

Катя снова вскочила.

— Не поеду я никуда с вами!

— К Ане едем, — сказал Виктор.

— Не верю!

— Андрей, аккуратно, — попросил Виктор. — В машину ее. И быстро. Остальные остались, спрятались — надо поймать шизофреника. Родина вам спасибо скажет. Ну а от меня — скромная премия…

Анна

Аня вошла в больницу.

Оставалось последнее дело, которое удерживало ее в этом городе. Надо исполнить обещание.

Постучав, она вошла в кабинет главврача.

— Здравствуйте, Аня, — смущенно произнес он, встав навстречу.

— Здравствуйте, Артур Маратович, — вежливо, подавленно холодно ответила она. — Как себя чувствует пациент?

— Ты только для этого пришла?

— Да.

— Вернешься в больницу?

— Нет. Я только прооперирую его.

— А потом?

— Уезжаю.

— В Москву? Как и собиралась?

Он огорченно посмотрел на Аню, развел руками.

— Все еще сердишься?

Она молчала.

— Тебе предложили там работу? Зарплата больше?

— Замуж выхожу, — тихо сказала она. — Уезжаю с мужем.

Решение далось ей нелегко. Виктор не давил, но его молчаливое ожидание вызывало у нее чувство вины. Ему явно нужна была ее помощь. Она еще сама до конца не разобралась в вопросе, зачем она ему. Все объяснения этого странного всемогущего человека выглядели по меньшей мере неубедительно.

Но…

Она чувствовала, что, если откажется, ввергнет его в отчаянное положение. Это читалось в его глазах, они умоляли о помощи — и это в то время, когда губы упрямо твердили: «Я не хочу тебя заставлять…»

На все ее расспросы он отвечал в духе заезженной пластинки: «Я не смогу подписать контракт с зарубежными партнерами. Они считают, что если у мужчины в моем возрасте нет жены, с ним что-то не в порядке. А значит, не стоит связываться, с ним нельзя иметь дело…»

Почему он выбрал в жены именно ее, Аня вовсе не понимала. Неужто ради этого нужно ехать в далекий город? В Москве что, ни одной девушки нет свободной?.. Ниуговоры, ни обещания Виктора ее не убеждали.

На Анино решение повлияла Катя. Когда сестры более или менее пришли в себя после всего произошедшего, Виктор, не дождавшись ответа, стал собираться. Подсел к Кате, которая смотрела по телевизору какой-то концерт, решил почему-то попрощаться с ней. Молчал, не зная, что сказать.

— И где только взяли-то таких! — вырвалось невольное восклицание у Кати.

Виктор взглянул на экран. Выступали девчонки, те самые, которых продюсировал он.

— Не нравится? — спросил Виктор.

— Как коровы на льду! Двигаться не умеют. Они даже такт не улавливают, — охотно объяснила она.

— А ты в этом разбираешься? — заинтересовался он.

— Я в прошлом году закончила учиться в хореографической студии, — сказала она. — У меня и диплом есть.

— Ты хореограф? Или балетмейстер?

— Не издевайся. Я всего лишь консультант по танцам. Но могу набрать группу и открыть свои курсы по обучению танцам.

— И что мешает?

— Деньги нужны. Стартовый капитал. Аренда помещения, оборудования, оформление лицензии… А у меня их нет. И у Ани нет.

— А оборудование какое нужно для танцев? Вроде бы только ноги требуются для этого?

Она презрительно фыркнула, скосив на него глаза.

— Для этого нужен хороший пол, балетный станок и большие зеркала, чтобы те, кто танцует, видели себя. А еще лучше — записывать их кривлянье на видео и потом показывать им все это, чтобы знали, как они выглядят со стороны.

— А ты знаешь, кто я? — спросил вдруг Виктор, с любопытством разглядывая Катю.

— Нет. И кто же?

— Ну, это долго перечислять. Но у меня есть студия, где записываются диски, где монтируются клипы разных певцов, репетиционные залы. Только вот с танцами проблема! Хорошего преподавателя нет.

— Шутишь? — недоверчиво отодвинулась Катя.

Он серьезно добавил:

— Я уговариваю твою сестру выйти за меня замуж. Хотя бы на время. Не понравится — разведемся. Если она согласится, я приглашаю тебя на работу в мою студию. Будешь консультантом по танцам…

Глаза Кати засверкали.

— Хочешь, чтобы я уговорила Аню выйти за тебя?

— Хочу, — честно признался он. — Только, боюсь, если она узнает о нашем разговоре, сильно разозлится.

— Ну, это я беру на себя, — самоуверенно заявила Катя. — По рукам?

— Я тебя когда-нибудь обманывал?

— Просто у тебя еще не было такой возможности. Смотри, обманешь, я отговорю ее обратно.

— Договорились!

Виктор избрал нужное направление. Катя — единственное слабое место Ани, тот действенный рычаг, с помощью которого можно управлять ею. Кто, как не сестра, знает, какими словами нужно убеждать!

Катя действовала весьма хитро. Начала обрабатывать Аню издалека.

Однажды к ночи, как когда-то в детстве, она залегла к сестре в постель, прижалась, чтобы поболтать перед сном.

— Аньк?

— Что, зайка?

— Помнишь, мы на Рождество на лыжах катались? Так классно было! — вспоминала Катя.

— Угу. На лыжах хочешь покататься? Посмотри в окно. Снег уже растаял, — хихикала она.

— Мы тогда до святого источника доезжали… — невинно продолжала Катя подводить разговор к нужной теме. — Ты тогда сказала, что если загадать желание в том месте, у источника, то оно обязательно сбудется. Это правда, или ты придумала?

— Правда. Обязательно сбудется. Нужно только очень сильно захотеть.

— Я-то хочу…

— И что ты хочешь?

— Я в тот день загадала, чтобы… чтобы сбылась самая главная моя мечта!

Знала Аня сокровенную мечту своей маленькой сестренки! Катя с детства танцами бредила. В школе танцев была лучшей. В летнем лагере, где каждые каникулы отдыхала, всегда принимала участие в концертах, сама занималась постановкой танцев.

— Сбудется твоя мечта, обещаю, — тихо, с трудом, произнесла Аня.

— Ты знаешь, что нужно для этого делать? — Катя тут несколько смутилась.

— Знаю. Распрощаться с Антоном и выйти замуж за Виктора, — прокомментировала сестра.

Катя аж задохнулась!

Антон!

Она совсем забыла о нем. Ведь Аня любит его, а он — ее. Как можно! Она почувствовала себя предательницей. Думает только о себе! Эгоистка!

А что будет чувствовать Аня, выходя замуж за нелюбимого человека, уезжая навсегда в другой, равнодушный город, туда, где она никогда больше не увидит Антона? Она любит его, хотя сама это отрицает. Ей так легче — сделать вид, что нет никакой любви.

Но она же есть! Катя точно это знала. Да и любой, кто видел вместе Аню и Антона, это замечал. Они оба просто светятся от счастья. Ох, еще и Антон будет страдать…

И все ради ее глупого желания.

— Не надо, не бросай Антона. — Катя убежала к себе, сгорая от стыда за свое низкое и подлое поведение. Сговорилась с чужаком против родной сестры!

Но Аня уже приняла решение. Так будет лучше. Создавшийся треугольник: Антон любит Аню, Антона любит Катя, а Аня любит их обоих, — нельзя разрешить. Эта задачка не имеет решения. И рано или поздно все рухнет, причинив всем невыносимые страдания. Лучше рано. Пока не поздно. Меньше страдать придется. Чем-то надо жертвовать. Кате и так уже досталось. Антон никогда не полюбит Катю, ей нечего на это надеяться, а если она уедет с Аней в Москву, то будет заниматься любимым делом — танцевать в студии Виктора — и забудет Антона. А уж сама Аня справится. Ей будет легче от мысли, что сестра счастлива. И Виктор ей очень помог, она в долгу перед ним. Да и Антону уже ничто не грозит. Виктор поймал Сергея и отправил в больницу, ему там помогут, и другим он больше не причинит вреда, и себе не повредит, и Антон в безопасности.

— …Ты знаешь, кто написал ту анонимку? — вывел Аню из задумчивости вопрос Артура Маратовича.

— Я сразу догадалась, — ответила Аня. — Мой бывший муж.

— Нет. — Главврач отрицательно покачал головой.

— А кто же еще?

— Подумай. У тебя есть враги?

— Вроде нет.

— Не угадала. А Степанова?

— Не до такой же степени она меня ненавидит!

— Аня. — Он серьезно, с какой-то болью, посмотрел на нее. — У меня ведь и вправду во время операции дрожат руки. Ты не могла об этом знать. Это было только один раз, и я после этого перестал оперировать. Но тебя на той операции не было. Зато там была Степанова.

— Так это она?

— Да.

— Это всего лишь ваша догадка. Может, она здесь ни при чем?

— Максим Светлов…

Аня сморщилась. «Не надо о нем!» — хотелось ей закричать. Стиснула зубы.

— Он ее племянник, сын ее брата, — продолжал Артур Маратович.

— Ладно. Если хотите, я и его прооперирую, — согласилась Аня неожиданно для самой себя. — Только вряд ли ему это поможет. Я видела его снимки, там полный разрыв спинного мозга. Он на всю жизнь останется инвалидом. Там мало чем можно помочь…

— Он умер, — хрипло прервал ее он.

Аня замерла.

— Ты отказалась в тот день прийти на работу, — напомнил он ей. — Оперировать надо было срочно, другой хирург был занят, девочку с аппендицитом оперировал. Маленькую совсем. А я хоть и зарекался больше скальпель в руки не брать, решился, взял его на операцию. И полная картина всех повреждений была не ясна. У меня снова руки стали дрожать. Я, собственно, ничего и не сделал. Разрезал, да и зашил обратно. Ассистентов не было. Студент-третьекурсник помогал, но ничего не понял, я сказал, что сдвиг позвонков сильный, их нельзя трогать.

— Там действительно ничего нельзя было сделать, — подтвердила Аня.

— Я разозлился на себя, а потом сорвался на тебе, — каялся главврач. — Меня это письмо взбесило. Когда ты уволилась, Степанова стала метаться по больнице, искать врача, который помог бы ее племяннику. А ей все на тебя указывали.

Артур Маратович рассмеялся.

— Я все еще злой был, а она ко мне, умоляла, чтобы я тебя вернул обратно. Я отказал, говорю, мол, теперь меньше скандалов будет, ссориться не начнете с ней и обо мне никто злословить не станет. Она — в слезы. Созналась, что письмо написала сама, что ты не виновата. Но я гордый, в позу встал, говорю, она пренебрегла врачебной этикой, не пришла пациента спасать, когда ее на работу вызывали. Так и не позвонил тебе.

— А как он умер?

— Степанова добилась, чтобы его снова стали оперировать.

— И кто же оперировал?

— Его в другую больницу повезли. Наши все отказались. Во время операции и скончался.

— Печальная история…

— А если бы я позвонил, попросил у тебя тогда прощения, ты стала бы его оперировать?

— Нет.

— Почему? Степанову так ненавидишь? Потому и не пришла тогда по вызову?

— Что, до сих пор так никто и не насплетничал? — удивилась она. — Не поставили вас в известность?

— Нет, — вздохнул он. — Все молчат, отводят глаза. Словно я монстр какой-то.

Аня внезапно расхохоталась.

— Я и не знала, что он ее родственник!

— Тогда почему?

— Он изнасиловал мою сестру.

Артур Маратович потрясенно застыл на месте.

— Не захотела брать грех на душу. Я б его зарезала.

— Смогла бы? — засомневался он.

— Тогда — да, — призналась Аня. — Я была будто и не я вовсе. Наверное, потому и ушла из больницы. Всех ненавидела, в таком состоянии нельзя лечить людей.

— А сейчас? — Он протянул ей руку. — Мир?

Она в ответ протянула свою. Артур Маратович хитро улыбнулся.

— Мне всегда нравились восточные притчи, которых ты так много знаешь. Есть что-нибудь по этому поводу иносказательное, с глубоким смыслом?

Аня ненадолго задумалась.

— Есть. Не совсем, правда, притча — случай из жизни знаменитого поэта Мацуо Басё. Однажды осенью он шел с одним из своих учеников по рисовому полю. Увидев красную стрекозу, ученик сложил стих:

Оторви пару крыльев

У стрекозы —

И получится стручок перца.

«Нет, — сказал Басё, — это не хокку. Ты убил стрекозу. Если ты хочешь сложить хокку, нужно сказать:

Добавь пару крыльев

К стручку перца —

И появится стрекоза».

Аня осматривала Колю. После проведенного лечения общее состояние и анализы у мальчика стали лучше.

— А мне сказали, что вы уехали, — обрадовался Коля, увидев Анну Сергеевну.

— Вернулась.

— Насовсем?

— Тебя вот вылечу и снова уеду.

— А куда? — Он выглядел расстроенным.

— В Москву, к мужу.

— А-а, — потянул он. — Вы его любите?

Аня замерла. Как объяснить ребенку, что взрослые не всегда делают то, что им хочется. Чаще приходится делать то, что надо.

— Раз вышли за него замуж, значит, любите, — рассуждал он серьезным тоном. — И это правильно, что вы к нему уезжаете. Он там без вас скучать будет.

Аня назначила операцию на завтра.

— Анна Сергеевна, я жду операцию и, по-моему, не боюсь, — сказал Коля утром этого дня.

Конечно, он боялся, как боятся ножа хирурга все, даже взрослые, бывалые люди, но, измученный многомесячными болями и кашлем, мальчик подбадривал себя, мечтая о скором выздоровлении.

— Хорошо, — улыбнулась Аня и взяла его за руку, чтобы успокоить. — Все боятся. Это нормальная реакция. Не надо этого стыдиться.

— А вы ведь тоже боитесь, — вдруг тихо сказал он, посмотрев на Аню расширенными от волнения глазами.

Хотела возразить, но вряд ли это получилось бы у нее сейчас убедительно.

— Не волнуйся, все будет как надо, — шепнула так же тихо.

Как ни старалась Аня, операция, проходившая под местной анестезией, оставалась очень травматичной. Мощные спайки между легкими, плеврой и диафрагмой не давали возможности подойти к корню легкого. Эти же сращения препятствовали проведению лучшего обезболивания. Однако мальчик держался героически.

— Как дела, Коля? — время от времени спрашивала его Аня.

— Порядок, — отвечал он слегка заторможенно, сказывалось действие лекарств, которыми его накачали для облегчения боли.

Но чем дальше продолжалась операция, тем слабее становился его голос… А она затянулась. У Ани от напряжения наливались тяжестью руки. Медсестра вытирала салфеткой у нее со лба пот, слышалось взволнованное дыхание ассистентов. Все старались молчать. Перед операцией Аня всех собрала, сделала строгое внушение — ни одного лишнего слова!

«Операция проходит без наркоза, мальчик все слышит. Ему и без вас очень тяжело, а если еще вы своими репликами начнете его пугать, — предупредила она, — я вас без обезболивания зарежу».

Самый опасный момент наступил, когда при подходе к легочной вене пришлось отодвигать рукой сердце мальчика. Оно не переносило таких насильственных действий, начинало работать с перебоями, а затем совсем прекращало биться… Аня сразу же останавливала операцию, давала сердцу отдых, заставляла его возобновить деятельность. И так несколько раз: начнет — остановит, начнет — остановит…

— Он без сознания, дыхание низкое, — тихо произносит анестезиолог, выжидающе посмотрев на Аню.

— Пусть, ему так будет легче перенести, — напряженно ответила она. — Следите за показателями.

Операция длилась три часа сорок минут. Аня бросила взгляд на часы, выходя из операционной. А казалось, что прошла целая вечность. Выйдя, сразу увидела устремленные на нее черные глаза матери мальчика, показавшиеся ей дикими, чуть ли не безумными. Она схватила Аню за руку:

— Как?

— Нормально, успокойтесь.

Виктор, стоявший тут же, отодвинул женщину, заслонил Аню собой.

— Устала? На тебе лица нет. — Он обвил рукой ее талию, повел куда-то.

Оказалось, вел в ординаторскую. Там для Ани уже и чай приготовили. Она с благодарностью посмотрела на Виктора:

— Спасибо.

— Есть хочешь? — беспокоился он.

— Нет, не надо.

— Мне тоже так сказали, — заметил он, присаживаясь рядом. — Я хотел тебе обед заказать, а они говорят: «Анна Сергеевна после операции всегда чай пьет!»

— Как тебя сюда впустили?

— А как бы они меня не впустили? — смеется он в ответ.

— Анна Сергеевна, у вас такой муж заботливый, — говорит вошедший Артур Маратович. — Ох, как отпускать вас не хочется! Говорят, виртуозно операцию провели.

— Когда сердце остановилось у мальчика, у меня руки стали дрожать, — устало выдохнула она.

— Преувеличиваешь, — с подозрительностью сказал главврач, не поверил.

— Коле плохо! — влетела в ординаторскую медсестра.

Аня сорвалась с места, побежала. Как будто и не устала вовсе.

Коля лежал бледный, с очень слабым и частым пульсом, безразличный ко всему.

— Срочно морфий. Кровь струйно. Кислород, — отдавала распоряжения Аня.

Колины щеки розовели, стало ровным, хорошим дыхание…

Через двое суток угроза миновала…

Виктор стал торопить Аню к отъезду.

— Зачем нам свадьба? — раздраженно спрашивала Аня. — Тихо распишемся, потом так же тихо разведемся, когда ты уладишь все свои дела. Виктор обещал ей, что, как только он подпишет контракт с французами, она может быть свободна.

— Я не стану тебя удерживать силой, — говорил он, только сердце у него екало при мысли, что она уйдет из его жизни и не обернется даже.

— Я не хочу никаких пышных торжеств! — заявила она.

— Извини, я человек светский, — объяснял Виктор. — Мне не простят, если я не приглашу на свою свадьбу. Тем более у меня в жизни она — первая и скорее всего последняя. Но хорошо, ничего помпезного устраивать не будем. Так, в небольшом близком кругу, человек на двести.

— Сколько? — опешила Аня. — Где они все поместятся?

— В банкетном зале.

— Уж не в Кремле ли? — пошутила она.

— Если захочешь, я договорюсь, — серьезно ответил Виктор. — Будет в Кремле.

— Не издевайся!

— Я не издеваюсь. Выбирай. Можно заказать «Метрополь» или в гостинице «Россия». И выбери себе платье.

Он протянул ей буклет.

У Ани от восторга голова закружилась, настолько роскошные там были платья.

— На заказ сшить не успеют, придется брать уже готовое, — объяснял Виктор. — Я звонил в Дом моды Юдашкина, сказал твои размеры. Он прислал этот каталог, но нужно будет мерить, может, что-то подделать под твою фигуру, не расстраивайся, это эксклюзивные модели, сделаны в единичном экземпляре.

Аня молчала от восхищения, а Виктор виновато извинялся за спешку в подготовке свадьбы, думая, что она сердится.

— Мы уезжаем завтра.

Аня встрепенулась:

— Уже?

— Пойми, детка, через неделю мы должны быть во Франции. Иначе — я разорен.

— Тогда зачем столько роскошеств? Побереги деньги, если у тебя такие серьезные проблемы, — недоумевала Аня.

Виктор натянуто улыбнулся.

— Если я начну скупиться на собственную свадьбу, то потеряю уважение моих компаньонов, — терпеливо втолковывал он ей. — Тогда точно мне уже ничто не поможет. Мы должны производить впечатление счастливой и влюбленной пары, не думающей о деньгах, чтобы никто не заподозрил, что у меня финансовый кризис. Мы этой свадьбой должны опровергнуть все слухи.

— Мне нужно уйти. Уладить последнее дело, — сказала Аня, вспомнив об Антоне.

— Ты вроде уже все дела уладила? Что еще?

— Я сама разберусь.

— Я помогу, пойду с тобой.

— Нет! — рявкнула она. — Я сказала, без тебя обойдусь.

Виктор все понял, отвернулся, отошел в сторону.

— Как его зовут? — глухо спросил.

— Не важно.

— Я ведь все равно узнаю.

— И что сделаешь? Убьешь? Придумай что-нибудь оригинальное. А то Сергей использовал против него старомодные и до банальности избитые методы.

— Любишь?

— Зачем спрашиваешь? Хочешь сделать мне больно? Бей тогда сильнее, я уже ничего не чувствую.

— Прости… Но ты же согласилась на мое предложение?!

— Да. Именно поэтому ты не имеешь права задавать мне подобные вопросы. У нас сделка. Ты помог мне, я — тебе. И никакой любви! Каждый сам по себе, у каждого свое, отдельное сердце, свои чувства, своя жизнь.

— Повезешь своего любовника в Москву?

— Это мое дело. Думаю, у тебя там тоже есть любовница. И возможно, не одна.

— А если — нет?

— Это уже твое дело!

Антон стоял у окна, смотрел на Аню, стараясь запомнить каждую ее черточку. Он прощался с любимой. Слов, чтобы удержать ее, он не находил.

— Что мне сделать?

Аня молчала. Она пришла к нему домой впервые. «В первый и последний раз», — думали они одновременно. Так получилось, что самый счастливый вечер превратился в самый печальный. Она держала в руке бокал шампанского. Рассматривала на просвет. Пузырьки газа медленно поднимались вверх, чем выше, тем быстрее становился их полет, они взлетали над поверхностью, как маленькие фонтанчики, и разрывались. «Вот так и любовь, — думал Антон. — Взлетела и исчезла».

— Что мне сказать, чтобы ты не уезжала?

Аня продолжала молчать. «Ничего не говори, — мысленно умоляла она. — Или у меня не хватит сил, чтобы сделать то, что я должна совершить!»

— Я не смогу без тебя жить!

— Не надо, Антон!

Он отвернулся. Смотреть на нее и знать, что больше никогда не увидишь, — невыносимо.

— Останься!

Она подошла, обняла его, прижалась губами к шее.

— Отпусти меня, — шептала, — отпусти, пожалуйста!

— Я не хочу терять тебя!

Он повернулся. В глазах Антона застыли слезы. Аня взяла в ладони его лицо. Целовала губы, щеки. Нос, глаза. В ее глазах была обреченность, покорность судьбе, безысходность.

— Так надо, — умоляла она. — Пойми, пожалуйста, меня! Я не могу поступить иначе. Мне тоже очень больно расставаться. Помоги мне!

— Как? — Его губы дрожали.

— Мне будет легче, если я буду знать, что ты есть. Если буду уверена, что ты живешь, дышишь, ходишь. Пообещай мне!

— Я люблю тебя. — Его пальцы вцепились в ее руки, словно этим могли удержать.

— Я тоже тебя люблю. — Ее глаза наполнились слезами до краев, но слезы, застыв, дрожали и никак не могли выплеснуться. — Так глупо, я очень старалась не влюбиться, чтобы потом не было так больно. Не получилось. Сама не знаю, когда это случилось.

— Значит, ты не любишь его?

Она покачала головой.

— Но тогда почему?

— Я же тебе все объяснила.

— Не понимаю. Почему ты?

— Не знаю. Но он спас Катю. Я у него в долгу, не могу отказаться. Это уже вопрос чести. И еще… Я пообещала сестре, что увезу ее из этого города. Она не сможет жить здесь после всего, что с ней произошло. Здесь она тихо сходит с ума, и я вместе с ней. А через год много чего может измениться.

— Через год ты приедешь? Вернешься?

— Не знаю…

— Ты сказала — через год. Что это значит?

— Через год я смогу уйти от него.

— Если ты не вернешься, то через год я приеду к тебе, — пообещал Антон.

Вместо ответа она прижала его к себе.

— Ты не забудешь меня через год? — допытывался он.

— Я никогда тебя не забуду, — томно шептала Аня.

Антон, нащупав пуговицы ее блузки, стал их расстегивать. Медленно. Он научился. Так, как она любит, как ей нравится. Не торопясь, без суеты. Наслаждаясь каждой секундой, задерживая мгновения, будто эта неспешность может остановить время.

«Ему так будет легче, — думала Аня. — Нельзя отнимать у него последнюю надежду. Пусть думает, что мы расстаемся на год. За это время он может забыть меня, встретить другую, полюбить. Или хотя бы смириться с разлукой».

Всегда легче тому, кто уезжает. Смена обстановки помогает, не остается времени на тягостные воспоминания. Новые лица, знакомства, дела, новый город, улицы, дом, даже кровать другая. Ничто не напоминает о былом.

Всегда трудно тому, кто остается. Все, каждая мелочь вызывает воспоминания, куда бы ни упал взгляд. Все окружающее связано с каким-нибудь событием. Тем сложнее забыть, память не отпускает, не позволяет начать заново, тянет в прошлое.

— Люби меня!.. — Голос Ани взрывает тишину.

Бешеный стук сердца отбивает ритм. Глаза в глаза. Стоны страсти запутываются в длинных прядях ее волос. Влажные ресницы, как взмах крыльев птицы. Пальцы пробегают по телу, как по клавишам рояля. Губы шепчут, ласкают, целуют сверху вниз и обратно. И души рвутся ввысь, чтобы слиться так же, как и тела здесь внизу. А там наверху решаются судьбы, чье сердце остановится, а чье будет биться, чье — трепетать, а чье — разобьется вдребезги.

— Попрощалась со своим Ромео? — усмехнулся Виктор, когда Аня вернулась.

И пожалел, что спросил. Обжегся о ее взгляд.

— Он спросил меня: «А можно умереть от оргазма?» — Аня продолжала прожигать Виктора взглядом, ее голос леденил кровь.

— И что же ты ему ответила? — Виктору совсем было не смешно, хотя умом он понимал, что тот вопрос довольно смешон в своей глупой наивности.

— А я спросила: «Сколько раз в жизни можно разбить любящее сердце?» — сдавленно продолжала она. — Ты хочешь потоптаться на этих осколках? Сам вот только пораниться не боишься?

Глаза Ани вновь наполнились слезами, превратились в два соленых озера, но быстро пересохли, не успев пролиться.

— Ты добился своего. Я стану твоей женой. Ты получишь мое тело и то, что тебе еще надо с моей помощью. Но мое сердце и душу ты не получишь.

— Никогда? — глухо спросил он.

— А зачем тебе? У тебя и своих-то нет, что ты станешь делать с чужими?

— Чтобы вернуть свои.

— А ты, случайно, не помнишь, кто там у Шекспира первый умер — Ромео или Джульетта?

— Нет, не помню. Зачем тебе? — всполошился он.

Аня закрыла дверь в свою комнату.

— Аня? Открой! Почему ты спросила? Аня, что ты там делаешь?

Виктор

Виктор всячески пытался загладить свою вину перед Аней. Хотя она и сама осознавала, что не так уж сильно он перед ней виноват. Так обстоятельства сложились. Он тоже оказался в трудном положении и должен выпутываться, как может.

— Анют, ты все еще сердишься на меня? — спросил он, стараясь держаться поодаль на случай, если этот вопрос вызовет в ней новый приступ ярости.

— А ты на меня разве не злишься? — спросила Аня в ответ. Она тоже повела себя не лучшим образом, и теперь ей было немного стыдно. Совсем чуть-чуть.

— Нет, совсем не злюсь, — ответил Виктор, садясь напротив Ани. — Мне это даже понравилось. Классно получилось. Такой свадьбы еще ни у кого не было. Об этом напишут во всех газетах, журналах, может быть, при этом приврут еще чего-нибудь для остроты сюжета.

Такого ни у кого не было! Это уж точно! И преувеличивать не нужно. Сюжет и без того острее некуда. И все из-за того, что Ане захотелось Виктору отомстить. За все сразу. За то, что сестру использовал; «мерзкий метод, удар ниже пояса» — эти и еще более грубые слова Аня и сказала.

«Где ты таких словечек набралась? — улыбался он, слыша гнусные ругательства, слетающие с губ очаровательной женщины. — Неужели в больнице? Это твои пациенты тебе такое говорили, когда ты их без наркоза резала?»

В ответ он услышал еще более нецензурные выражения, чему удивился гораздо сильнее. Такое и пьяные шоферы не выдадут!

Потом она припомнила ему Антона. За то, что разлучил ее с милым мальчиком. Он теперь так страдает!

На это Виктор ответил, что в любви — каждый сам за себя. Ну, она и рассказала ему все о такой любви, как у него! Виктор предпочел промолчать. Собственно, отвечать он не успевал, времени, чтобы вставить хоть слово, не было, она говорила без пауз. Он только мысленно поражался, какой богатый словарный запас у его невесты, будущей жены, любимой супруги.

В разгар их одностороннего разговора вошел Юра, попытался… Виктор и не понял, что он там пытался. Аня Юрику не дала этого сделать. Схватила с подоконника кактус и бросила в Юру. Очень метко!

Он старался увернуться от летящего в него растения, усыпанного длинными загнутыми колючками. Лучше бы стоял смирно, тогда бы кактус пролетел мимо. Но Юра отклонился, и метательный снаряд Ани попал ему в правую щеку. Вопли Юрика не смогли заглушить комментариев Ани по поводу «милые бранятся — только тешатся».

С этим трудно не согласиться. Ну где бы еще Виктор так повеселился?

Он только еще больше убедился, что Аня — это то, что ему надо. То-то французская бабулька удивится! Да если Аня хоть малую часть своих талантов к ней приложит, бабуся все свои денежки отдаст сразу, да еще и у знакомых взаймы возьмет, лишь бы Анюта уехала обратно в свою Россию и никогда больше не тревожилась о здоровье французских родственников!

Но тогда Виктор и не представлял, что эти самые таланты, которыми он так восхищается, у Ани не имеют границ. Хорошо, что она его предупредила. Так и сказала: «Готовься! Свадьба будет незабываемо яркая и бурная!»

Виктор намек понял и стал готовиться к худшему. Аня оправдала все ожидания.

Началось с того, что Аня потребовала (именно потребовала, а не попросила!), чтобы свадьба была исполнена в восточном стиле — очень, дескать, любит этот самый Восток… Зал украсили коврами, вместо стульев положили подушки, столам пришлось подпилить ножки. Гости в первый момент были озадачены тем, что есть пришлось, сидя на полу.

Первым блюдом подали плов. Как и положено, без приборов — плов едят руками! Виктора все это забавляло. Аня сочетала в себе черты характера всех его женщин, вместе взятых, — страстность Вики, вспыльчивость Ники, расчетливость Лики, и в то же время в ней была своя собственная черта, придающая особый шарм, — ум, сочетающийся с утонченным чувством юмора.

А что, сами представьте: гости пришли на свадьбу к знаменитому влиятельному и богатому бизнесмену; одеты соответственно: дамы — в узких длинных вечерних платьях, на каблуках, мужчины — в белых рубашках и черных смокингах. И тут — вот умора! — их берут и усаживают на пол в позе лотоса, а потом заставляют есть жирный плов из баранины руками.

Но это только цветочки!

В разгар застолья откуда ни возьмись возникли полуголые девицы, стали еще сильнее обнажаться, танцевать танец живота, трясти прелестями и размахивать зажженными факелами. За девицами появились полуголые мальчики — на голове чалмы, одеты в прозрачные шаровары, туфли с загнутыми носами, за поясом самые настоящие кинжалы — и стали исполнять свое экзотическое шоу. Кто кривой саблей машет — того и гляди гостей зарубит, кто кинжалы в мишень бросает — промахнется и попадет не туда, куда надо…

Гости — в панике!

А как только успокоились и вспомнили про обычаи русской свадьбы, которые всегда предполагали ритуал похищения невесты, отличился уже и сам Витя, подыграл Ане — едва не перестрелял всех. Ну, он-то вверх палил, все в потолок норовил угодить, однако гостям со страху почудилось, что тут бандитская разборка началась.

Кульминацией стал свадебный торт. Юрик его разрезать предложил. К тому времени лицо у него еще не зажило, но кактусовый отек немного спал, говорить уже понемногу мог. Дали Юрочке большой нож, он этот торт взрезал — и… ужас! У нормальных людей из свадебного торта стаи белых голубей вылетают, а у Ани — свадьба по-восточному, из торта, внимательно поглядывая на гостей холодными недобрыми глазенками, выползли два огромных питона. Вот и оказалось, что охотников до свадебного торта оказалось среди гостей исчезающе малое количество, — если вообще хоть какое-то количество обнаружилось…

Непонятно, кто кого больше испугался: гости змей или змеи того шума, который производили эпатированные гости. Аня сказала потом, что это Витя виноват — смеялся так громко, что напугал «бедных маленьких ужиков» настолько, что те спасались бегством. А гостям померещилось, что их догоняют ужасные трехметровые питоны!

— Анюта, ты ванну-джакузи не хочешь принять? — Это Виктор подлизывается к ней после всего.

— Нет.

— А шампанское?

— С ананасами?

— Как скажешь!

— Может, еще и рябчиков предложишь?

— Да хоть глухарей! Скажи лучше, ты в Париже когда-нибудь была?

— Нет, — ответила Аня. — Хочешь свозить меня в свадебное путешествие?

— И да, и нет.

— А подробнее?

— Мы поедем в небольшой, но очень красивый город во Франции. Называется Бьо. Слышала о таком?

— Нет.

— А какое-нибудь французское слово знаешь? Поздороваться там сможешь?

— Да.

— Ну-ка скажи что-нибудь.

— Le temps est de Pargent.

— Что это означает?

— Время — деньги, — сухо ответила она.

— Хм, по-французски звучит гораздо длиннее, — выдал озадаченный Виктор свой комментарий.

— У них времени — много, у нас — денег мало…

— Так ты говоришь по-французски? — дошло наконец до Виктора. — Умеешь?

— Немного.

— Отлично. Можно, значит, без переводчика. — Он даже руки потер от радости.

— Ага. И на зарплате переводчику сэкономишь, — язвительно добавила Аня.

— Нет. Я вовсе не собираюсь на тебе экономить, — обиделся Виктор.

— Ты собираешься экономить на переводчике, которого не возьмешь с собой на Ривьеру, — пояснила она.

— Ой, да возьму я! И переводчика, и твою сестру, и твою маму, если хочешь! Только при чем здесь Ривьера?

Аня расхохоталась.

— Потому что тот городок Бьо, который тебе нужен, находится на Лазурном берегу! Ты не знаешь, куда едешь?

— Ладно… А Ривьера?

Это вызвало новый приступ смеха у Ани:

— Ривьера — это и есть Лазурный берег, он входит в состав исторического региона Прованс. — Увидев изумленный взгляд Виктора, Аня добавила: — Только не спрашивай у меня, что такое Прованс.

— Но это тоже во Франции? — на всякий случай осторожно осведомился он.

— Да.

Виктор облегченно вздохнул.

— Бьо находится менее чем в десяти километрах от Канн и почти в пяти километрах от Антеи, — сказала Аня Виктору, и это привело его в новое замешательство.

— Так ты все знаешь? А сказала, что и не слышала об этом городе.

— Соврала. Так же, как и ты. Ведь ты обманул меня.

— Когда это я успел? — удивился он.

— Ты сказал, что тебе нужна жена для бизнеса. Теперь я все знаю. Ты использовал меня, чтобы получить деньги по завещанию.

— Обманул, использовал, — повторил за ней Виктор. — Откуда пафос, Анюта? «Мыльных» книжонок начиталась?

— А ты не мог сразу мне все сказать?

— Я боялся. Вдруг бы ты отказала…

— Тебе откажешь!

— И что ты так завелась? И вовсе не обманул, сказал правду. Завещания еще нет. Может, будет, если бабуся захочет. Это ей взбрело в голову, что у меня должна быть жена. Вот вынь да положь ей жену, иначе на глаза не показывайся! А у нас же с тобой сделка? Я — тебе, ты — мне. Я свою часть исполнил.

Сделка так сделка. Аня знала, на что соглашалась. Брак по расчету. Никакой любви. И не нужна она ей. Она не дура. Подстраховалась и заключила брачный контракт. Половина всего имущества при разводе отойдет к ней. И не совместно нажитое, а все, что он имеет. Аня не смущалась своей меркантильности по отношению к браку. В конце концов, она бросила все — квартиру, работу, знакомых — и вышла замуж за совершенно незнакомого человека.

— Французская Ривьера — это гармоничный союз моря и гор. Пляжи и скалы тянутся непрерывной чередой вдоль побережья. В предгорьях Альп раскинулись знаменитые лавандовые поля. А высокогорье отличается довольно суровым климатом. Но это только добавляет популярности Ривьере: покатавшись утром на горных лыжах, уже к полудню можно перейти на лыжи водные, — выразительно прочитал Виктор для Ани рекламный проспект. — Средняя температура воздуха в августе плюс 23, воды плюс 25. Анюта, тебе нравится?

— Очень. А об Эльзе ты что-нибудь узнал?

— В последнем письме она пояснила, что ей, старой и одинокой женщине, крайне необходимо видеть рядом с собой какую-нибудь инфантильную мордашку.

— И кого она имела в виду — тебя или меня? — спросила Аня.

— Я бы не стал придираться, — заметил Виктор. — Голод — не тетка.

— У тебя все так печально?

— Не у меня, а у нас.

Бабулька Эльза встретила их у дверей своего дома. Дышала свежим воздухом в саду. Казалось, она была рада их видеть. Рот ее сморщился в приветливой улыбке.

— Bienvenue! Je voudrais bien faire votre connaissance! (Добро пожаловать! Я хотела бы с вами познакомиться!) — сказала им при встрече Эльза Францевна.

— Bonjour! Comment allez — vous? (Здравствуйте! Как вы живете?) — ответила на приветствие Аня.

— Не трудитесь, милочка. Я могу говорить по-русски, — ответила на это Эльза. — У вас, кстати, жуткое произношение.

Ане немного не понравилось такое начало, и она с места в карьер кинулась нападать на несчастную Эльзу, не подозревавшую о характере своей новой знакомой.

— А вы-то сами поняли, что сказали по-русски? — хмыкнула Аня. — У вас не только с произношением, но и с пониманием — жуткие проблемы.

Теперь уже удивилась Эльза, посмотрела на Виктора. Тот беспомощно развел руками — мол, сами выпутывайтесь, я тут вам не автор…

— Дорогие мои, зовите меня тетя Эльза. — Она снова улыбнулась и повела гостей в дом.

Вслед за ней они поднялись на второй этаж в отведенную им комнату. В ней был высокий потолок и огромная кровать под балдахином.

— Для молодоженов, — хитро усмехнулась тетя Эльза, показывая рукой на кровать.

Эльза ушла, оставив их располагаться и отдыхать с дороги. Когда же Аня и Виктор спустились вниз, на столе в столовой уже был накрыт ужин. Подбадриваемый тетушкой, Виктор поглотил неисчислимое количество разнообразной пищи.

— Стараешься съесть про запас? — шутила Аня. — Тетя Эльза не даст умереть с голоду.

А бабулька воздавала должное в это время их сочувствию по поводу ее преклонного возраста и одиночества, а также выразила благодарность за то, что теперь она обрела в своем ближайшем окружении столько юных и любезных родственников.

— Кажется, она над нами издевается, — сказала Аня Виктору, когда они ложились спать.

— Не кажется, а точно, — недовольно подтвердил он. — Не зря же от нее сбежали все ее ближайшие родственники.

— Везет мне в последнее время на сумасшедших, — заметила Аня. — Что думаешь делать?

— Делать будешь ты!

— Спасибо за доверие, — занервничала Аня. — Подскажи, что именно?

— Еще не знаю, но уверен, что ты ее сделаешь, — ответил он. — Я бы поставил на тебя, если бы кто-нибудь хотел заключить со мной пари.

В пять часов утра их разбудил истошный крик бабуси. Когда Аня с Виктором вбежали заспанные к ней вниз, она преспокойно стояла, держа собачонку на поводке, и предложила им прогуляться вместе с ней и щенком по кличке Тедди. Виктор растерянно посмотрел на Аню, увидев ее выражение лица, сделал ей умоляющий жест, который означал: пожалей бабусю — она нам еще пригодится.

— Я — пожилая женщина, — пояснила Эльза, — мне во время прогулки может стать плохо. И никого не будет рядом?

— А почему так рано? — ласково прощебетала Аня, разглядывая щенка, которому явно тоже хотелось еще поспать, он пытался лечь прикорнуть у ног Эльзы, но та, дергая за поводок, поднимала Тедди.

— У меня бессонница, — пожаловалась она.

— А у меня — нет, и у Тедди, похоже, тоже, — заметила Аня. — И я иду спать дальше. Виктор, как сильный и благородный мужчина, может составить вам компанию. А за Тедди я присмотрю, он может поспать со мной.

Аня отцепила поводок со щенка, подняла его с пола и отправилась наверх в свою комнату. Недоумевающая и онемевшая Эльза осталась стоять с поводком в руках.

— Это она спросонок такая тихая, а то могла бы что-нибудь похуже выкинуть, — неловко пояснил Виктор, стоящий в одних трусах. — Ну, идем гулять?

Эльза подозрительно посмотрела на его наряд:

— Ты прямо так собрался идти?

— Да. А что? Я в Москве каждый день по утрам в трусах гуляю. И как раз в это время, — убедительно заявил он. — Когда мы услышали, что вы зовете, я готовился к утренней прогулке.

— Я расхотела гулять, — капризно сказала Эльза, отбросив в сторону поводок.

Виктор поднялся к Ане.

— Как ты считаешь, мы не сильно переиграли? — спросил он Аню. — Она нас не выгонит без денег?

— Она сама играет. Такие, как она, простужаются на наших похоронах и только после этого умирают. Так что ее завещание нам уже не пригодится.

— Думаешь, не видать нам ее денежек?

Она не ответила, легла спать.

Во время обеда тетушка Эльза заговорила о том, что она называла своим хобби. С прошлого года она занималась рисованием, и со временем это увлечение превратилось почти в наваждение. Она поднялась с места и направилась к комоду из орехового дерева. Вернулась она с портфелем своих рисунков.

— Я почти всегда рисую в столовой, — сказала она. — Здесь такое прекрасное освещение. Скажите мне, что вы думаете об этом?

И она протянула им пять или шесть десятков листов рисовальной бумаги. Виктор разложил рисунки на столе между стоявшими в беспорядке тарелками и принялся тщательно их рассматривать. Анна взглянула на них, склонившись через его плечо.

Все они были выполнены карандашом, и только один или два были слегка подкрашены пятнышками акварели. Все рисунки изображали одно и то же: четыре яблока в низкой вазе из китайского фарфора.

Тетушка работала над рисунками от души. Она стирала резинкой бумагу и скоблила ее до тех пор, пока поверхность ее не становилась рыхлой и жалкого вида. Виктор сделал Ане жест, чтобы она не вздумала сказать тете правду, и стал ломать голову, как бы изречь хоть что-то приятное об этих каракулях.

— Вам… уф! Вам удалось… действительно… уловить нечто важное по сути в этих яблоках, — выдавил он после некоторой паузы. — И вообще весьма достоверно!

Эльза улыбнулась.

— Я так рада, что они тебе нравятся, — скромно заметила она. — Эмми говорит… Эмми — это моя служанка. Она говорит, что глупо трудиться над рисунками так яростно! Но я не хочу остановиться. Я не в состоянии закончить работу, пока не достигнуто художественное совершенство произведения.

Она помолчала, потом добавила:

— Знаешь, я испытываю неимоверное затруднение!

— Что вы говорите? — Виктор изобразил участливость.

Аня с полным равнодушием слушала их разговор.

— Яблоки засыхают! Это ужасно. Я кладу их в морозилку, однако они все равно портятся недели через две или три.

— Замените их другими, — предложил Виктор.

— Ох нет! Они же будут не такой формы и цвета, — возразила она.

— И вкуса, — добавила со смехом Аня. — И сколько времени вам нужно, чтобы их нарисовать?

Эльза неопределенно пожала плечами.

— Можно погружать их в расплавленный воск, — подсказала ей Аня. — Это весьма способствует их сохранности.

— Хорошая мысль, — обрадовалась Эльза и отправилась давать служанке поручение.

— Что ты об этом думаешь? — спросила его Аня.

— Вполне безобидно, — беззаботно ответил Виктор.

— Меня беспокоит что-то смутное, — поделилась Аня.

— Что?

— Никак не пойму. Эта ее одержимость рисованием…

— Считаешь, у нее с головой не все в порядке?

— Ты посмотри, сколько раз она нарисовала одну и ту же вазу с яблоками! Это ненормально.

— Нам это чем грозит?

Аня не смогла объяснить свою тревогу.

— У меня идея! — воскликнул Виктор. — Давай сделаем ей маленький приятный подарок!

Они отправились в магазин. Оказалось, что коммерческие возможности Бьо отнюдь не безграничны. После некоторых колебаний и споров Аня и Виктор сошлись в едином мнении, что аквариум, в котором плавали две яркие золотые рыбки, более подходит для подарка.

Тетя Эльза пришла в неописуемый восторг. Казалось, она по-настоящему увлеклась рыбками. Она охала и ахала, восхищалась извилистостью и тонкостью их плавников, а в конце концов установила аквариум на небольшую подставку рядом с мольбертом.

Аня и Виктор начинали погружаться в рутину повседневного существования. По утрам и во второй половине дня бабулька Эльза рисовала в столовой, а они прогуливали Тедди или осматривали местные достопримечательности.

— Долго мы еще тут будем бездельничать? — нервничала Аня.

— Иди поработай. Например, в саду сорняки прополи, — смеялся Виктор.

— Я не об этом. Когда она даст тебе обещанные деньги?

— Она избегает разговоров на эту тему.

— Может, она думает, что мы тут насовсем останемся с ней жить?

— По мне, так, если денег не будет, в Москву лучше не возвращаться, — серьезно ответил он. — Или пулю в висок. Я — банкрот. Не понимаешь? Это позор. Все будут показывать на меня пальцем.

К середине второй недели их пребывания у тети Эльзы яблоки безнадежно завяли. За обедом она рассказала им об этом тоном, предвещающим всеобщую катастрофу, которую они обязаны избегнуть. Виктор выбрал из всех рисунков один, который обладал большим пластическим совершенством, нежели другие, как он ей сказал, и вставил в рамочку. Эльза заметила, что это ее любимый рисунок и все в нем прекрасно.

Она стала раздумывать над тем, чем бы занять свой карандаш в следующий раз. Она отрешенно бродила по дому, выискивая новую модель для рисования.

Утром, когда Аня с Виктором спускались к завтраку, Эльза, схватив их за руки, повела на кухню с выражением таинственного торжества на лице.

— Я немного волнуюсь, но это ничего… — сказала она, сжимая ладонью рукоятку на дверце холодильника. — А вообще-то получилось так славно!

Она распахнула дверцу холодильника, пошарила рукой в его глубине и вытащила оттуда аквариум с золотыми рыбками. Стеклянная поверхность аквариума запотелаот холода. Виктор так и вылупил глаза. У Ани на миг холодок пробежал вдоль позвоночника.

— Я знаю, что рыбки — очень беспокойные существа, и все-таки до боли в сердце я хочу рисовать их, — начала она. — Они мне очень дороги. Это же ваш подарок. Хочу запечатлеть их на долгую память, ведь вы можете покинуть меня. И меня посетила великолепная идея. Я долго размышляла, как их обездвижить, чтобы они не мешали мне работать. Это моя собственная мысль. — Она многозначительно посмотрела на Аню. — Я повернула регулятор температуры на самый лютый мороз и поставила аквариум внутрь холодильника. Через пару часов я вернулась сюда, чтобы посмотреть на рыбок. Они оказались совершенно замороженными! Я боялась, что стенки аквариума лопнут, когда вода в нем замерзнет, но этого не случилось. Посмотрите, лед совершенно прозрачный. Я могу их рисовать.

Она взяла полотенце и протерла запотевшее от холода стекло. Аня рванулась и убежала наверх.

— Теперь я смогу рисовать их без помех, — повторила она Виктору. — Не правда ли, это прекрасно?

Он согласился с ней, что это и в самом деле чудесно, и поспешил как можно быстрее подняться к Ане.

— Ты это видел? — завелась Аня.

— Ты собираешься доказывать право золотых рыбок на жизнь?

— Ты ничего не понял! Ее это забавляет. Знаешь почему? Потому что их ей принесли именно мы. А эти намеки?

— Какие? — не понял Виктор.

— Что мы уедем, что она хочет что-то оставить на память о нас! Могла бы самих рыбок оставить на память. Нет. Ей надо было их живьем заморозить во льду.

— Думаешь, она совсем… Тихо шифером шурша, крыша едет не спеша… Что ты предлагаешь?

— Я не понимаю, — задумчиво произнесла Аня. — Она и в самом деле чокнутая или притворяется?

— Если она играет, что это значит? Чего она добивается? — тоже стал размышлять Виктор.

— Она знает о твоих денежных проблемах. Она предварительно все о тебе узнала. Она этим тебя сюда и заманила.

— Все же она разыгрывает нас, — решил Виктор. — Зачем?

— Она заставила тебя найти себе жену, привезти меня сюда, — продолжала Аня. — Этим проверяла, на что ты способен, чтобы получить ее деньги.

— И?..

— Теперь она будет нас унижать; ждет, когда ты станешь умолять, просить, исполнять ее прихоти.

— Как быть?

— Разрушить ее планы. Собрать вещи и уехать, — предложила Аня.

— Но нам нужны деньги.

— Как хочешь.

Аня взяла свои вещи и спустилась вниз.

Эльза, увидев, что она уходит, вся затряслась, словно с ней приключился припадок.

— Ах, Анна! — взревела она. — Ах! Не покидайте меня, я так одинока!

— Да ни за что! — ответила Аня.

Старушка ударилась в слезы и снова запричитала.

— Что случилось? — спросил Виктор, спускаясь.

— Аня покидает нас, — ответила она. — И тогда ты не получишь моих денег.

— Почему? — спросил он.

— Но ведь тогда у тебя не будет жены?

— Будет, просто поживет в другом месте, — успокоил ее он.

— Нет. Тебе придется с ней развестись, — потребовала Эльза.

— Я согласна, — весело улыбнулась Аня.

— Я — нет, — возразил он.

— И тебе не нужны деньги? — ехидно спросила Эльза.

— Анюта, подожди меня, я принесу свои вещи, и мы вместе уедем, — принял решение Виктор.

— Твой муж так любит тебя, — умиленно всплеснула руками старушка, когда он ушел.

— Вы считаете, что можете распоряжаться судьбами и жизнями других людей? — спросила Аня, пристально ее рассматривая. — Потому что у вас есть деньги?

— Много денег.

— И думаете, что мы станем бегать ради них перед вами на задних лапках, Как дрессированные собачки?

Эльза растерялась.

— А мы вот не будем, — улыбнулась Аня. — И сейчас уедем. И вы снова останетесь одна. По этой же причине вас покинули все родственники. Не так ли?

— У твоего мужа совсем нет денег, — злорадно заметила Эльза.

— Это его не остановило. Он предпочел остаться со мной, а не с вами.

— Но почему?

— Вы излишне старались. Играли, играли и заигрались. Сами себя переиграли. Проиграли.

— Какой богатый русский язык! — восхитилась она. — Какая игра слов!

— Прощайте.

Аня подошла к Виктору, который выносил из дома чемоданы.

— Подождите! — закричала им вслед Эльза. — Я позвала на обед своего адвоката, чтобы составить завещание.

Виктор остановился.

— Деньги нам нужны сейчас, — напомнила ему Аня. — А по завещанию ты их получишь, когда тетя Эльза…

— Хотите сказать умру, — договорила та.

— Хотела сказать, устанет играть комедию. Я уверена, никого она на обед не звала.

— Я позову! — с готовностью выпалила злокозненная бабуська.

— Пожалуйста! — сказала Аня, направляясь к двери. — Виктор может оставаться, а я лично ради этих денег и на минуту не задержусь.

— Je veux vous donner un conseil… (Я хочу вам дать совет) — сказала Эльза ей вслед.

— En aucun cas! Pour rien au monde! (Ни в коем случае! Ни за что!) — отказалась Аня.

— Вы мне понравились, Аня, — не выдержала Эльза. — Я готова вам помочь. Останьтесь, я вас прошу.

Аня обернулась.

— Вы выиграли, — сказала бабуля. — Видите, я стала вас уговаривать.

Аня осталась. Увидела выражение лица Виктора, который безмолвно умолял ее не рушить все результаты их трудов.

— Я, как и обещала, подписала бумаги, — торжественно объявила тетушка Эльза. — Я составила завещание… И кстати, я кое-что придумала. — Она заговорщически подмигнула Ане.

— Что-то против меня, — сказал Виктор, чуя, что долгий разговор Ани и Эльзы в кабинете не прошел даром.

— Да-да, — усмехнулась старушка. — Аня мне рассказала, как вы заставили ее выйти замуж. Ах, баловник!.. — Она погрозила Виктору пальцем. — Весь в меня! Гены, кровь — это не просто так. Виктор по характеру такой же, как и я. И выбрал хорошую жену. Горячая и упрямая штучка. Я уговаривала ее не бросать мужа через год. Она ни в какую! И я придумала.

Аня тревожно посмотрела на нее. Отложила приборы, отодвинула бокал.

— Я даю деньги на развитие бизнеса на имя Ани. Но при условии, что вы не разведетесь в течение десяти лет.

— А если…

— Тогда вы должны будете вернуть эти деньги с процентами. И еще… Я составила завещание на вашего ребенка. Только он получит все мои деньги.

— Ловко, — натянуто усмехнулся Виктор.

— Если вы разведетесь, завещание будет аннулировано, — закончила Эльза.

— А если не будет никакого ребенка? — тихо спросила Аня.

Эльза изумленно посмотрела на нее.

— Нет. Так не пойдет, — рассердилась старушка. — Я уже и так много уступок сделала. Ребенок должен быть.

Аня расхохоталась. Эльза непонимающе посмотрела на Виктора. Но он тоже не понимал.

— В чем дело? — спросил он, выведя Аню из столовой.

— У меня не может быть детей, — сказала она ему.

— Тихо. Не говори ей ничего. Делаем отсюда ноги, прихватив то, что она дает, — прошептал он.

Но приступ смеха у Ани не проходил. Она смеялась так заразительно, что Виктор тоже расхохотался.

Эльза внимательно посмотрела на них обоих и тоже зашлась в деликатном смешке. Она поняла, что эти русские сошли с ума.

Анна

Аня с трудом открыла глаза и сразу же закрыла.

Голова болит, раскалывается, разламывается, кто-то сидит там, внутри, будто бы пытается выбраться, а снаружи ему еще кто-то помогает. Бред. Пить меньше надо! Она снова открыла глаза, усилием воли заставила себя осмотреться. Комната незнакомая. Она не сразу поняла, где находится и как тут очутилась. Ясно одно — она вовсе не у себя дома.

Тогда где?

Воспоминания не спешили прояснять обстановку, но каким-то шестым чувством она поняла — без Леши тут не обошлось. Точно! Он вчера был. И Маринка с ним. Ну куда он без нее! Она ж его потом наизнанку вывернет и скажет, что так даже лучше!

Стоп. Все по порядку.

Лешка и Маринка вчера пришли к ней… Нет. Стоп. Сначала лучше здесь разобраться, вспоминать потом станет, когда выяснится, что окружающая обстановка безопасна для жизни. И во всем виноват Витя! А кто же еще? Не она же сама!

Аня попыталась встать и только тогда заметила, что рядом с ней, прижавшись, возлежит чья-то голова. Светлые волосы…

Она приподняла простыню, которой была накрыта. Так! Уже что-то проясняется. Рядом — мужчина. Абсолютно голый. Как, впрочем, и она сама. Ничего себе! Чем они тут вчера занимались — это без вопросов, и так все ясно.

Похоже, надо делать ноги.

Аня аккуратно вытащила руку из-под его щеки. Мужчина беспокойно застонал, повернулся на бок, обхватил руками подушку вместо Ани и продолжал спать.

Ба! Да ведь это же Анатолий Барсов!

Аня, узнав его, сразу же протрезвела, даже прошел похмельный синдром. Что называется — не верю глазам своим! Анатолий Барсов — оперный певец, с недавнего времени весьма знаменит. Молодежь валом двинула оперу послушать с одной только целью — на красавчика Барсова посмотреть. Причем вести себя в театре молодые совершенно не умеют, ничуть не задумываются над этим, не парятся, в общем, и соответственно этим не смущаются. Кричат, визжат, посреди спектакля требуют Барсова на бис. Девки на него гроздьями вешаются, менты и охранники снимать их не успевают.

Как-то разразился крупный скандал. Поклонницы стали бросать на сцену театра свои трусики. А в это время шла опера «Борис Годунов»! Совсем не в тему! Его после такого чуть из театра с позором не выгнали. Спонсор заступился.

Коллеги по театру, мягко говоря, Толю недолюбливают. После его выступлений большая часть зала уходит — знают, что он больше не будет петь, и считают, будто нечего там и делать дальше, что, мол, зря время тратить, всякую чушь слушать! Они на это обижаются. Хотя при чем здесь Барсов? Не виноват же он, что таким красивым родился! И голос у него очень даже хорош, весьма приятный тенор. И роли ему дают за это соответственные — романтические. Амплуа героя-любовника очень подходит Толе.

Но в постели у Ани он оказался по совсем другой причине. Его мечта — оказаться на эстраде — так и не смогла сбыться. Хоть и много поклонников в опере, на всю страну имя гремит, а очень хочется всенародной любви, славы и знаменитости! Лишь эстрада может дать ему все это. Но дорожка туда закрыта. Что-то такое произошло у него с Виктором, какой-то глухой конфликт. Аня не знала подробностей, да, собственно, и знать не стремилась. Не интересовало ее, кто и когда с ее мужем поссорился. Если всех перечислять, ни на что времени не останется.

Да и Витя тогда, когда Барсов с ним сцепился, еще не был мужем Ани. История давняя, а, видно, крепко Витюшу прицепила. Он до сих пор ничего и слышать о Барсове не желает. Ну и ладно!

Хотя… Похоже, Барсов к Виктору решил прокрасться теперь с другой стороны. Через жену. А вернее — через ее постель. Ха-ха! И на что он при этом надеется? Не боится, что Витя его голыми руками придушит, как куренка?

Стоп! До Ани стал смутно доходить смысл произошедшего. Нет, он не дурак. Он ставку на другое сделал… Это она, похоже, крепко влипла. И ноги делать поздно. Вчера еще убегать надо было. Или хотя бы головой думать. Голова — она на то и голова, чтобы думать, а не только есть и пить! Ах ты черт!

Лешка, тебе конец!..

Размышления Ани остановил звонок мобильника. Леша звонит. Аня схватила телефон и побежала в ванную, чтобы не разбудить Барсова. Пусть поспит, рано ему. Она пока не придумала, как выпутаться.

— Как дела? Голова не болит? — раздался в трубке бодренький голос Леши.

Вот зараза! Знает, что когда Аня напьется, ее на мужиков тянет. Такая у нее слабость! И он уже не в первый раз пользуется этим. Правда, не сам лично — других подсовывает…

— Леша, а скажи мне, преданный ты мой, сколько заплатил тебе господин Виташ, чтобы ты под меня Барсова подложил? — резко спросила Аня.

— Анют, ты спятила? — Алексей разыгрывал искреннее изумление. — Пить меньше надо, а закусывать — больше!

— Лешик, слушай внимательно. В оба уха, — с угрозой произнесла Аня. — Я замужем за очень влиятельным и очень богатым человеком. Он тебе этого не простит.

— Нюта, я не при делах!

— Не перебивай. Я не так много пила. Хорошо помню, что разливал ты. Что ты там такое намешал в бокальчик? «Ершика» или «Торнадо»?

— Анют!

— Рот закрой! Ты за деньги мать родную продать готов, только ее никто не покупает! А меня уже продал со всеми потрохами.

— Ань, ну правда! Я ничего такого не сделал! Хотел тебе приятное… Ты как, удовольствие получила? Как он в постели? Так же хорош, как и с виду?

— Никак!

— Ты потому и злишься?

— Постарайся как можно дольше не попадаться мне на глаза — до тех пор, пока у меня не пропадет желание убить тебя.

Отбросив телефон, Аня стала приводить себя в порядок. «Думать! — приказала она своему мозгу. — Срочно, у нас цейтнот. Безвыходных ситуаций не бывает. Выход где-то есть, где-то совсем рядом».

Чтобы окончательно прийти в себя, она залезла под душ. Упругие струи воды окатывали ее тело то горячей, то ледяной волной, пробуждая организм к жизни. Четверть часа Аня наслаждалась, потом выключила воду. Растеревшись махровым полотенцем, она снова зашла в комнату. Номер-люкс в гостинице «Россия».

Аня осторожно стала собирать одежду, разбросанную по всему номеру. Оделась, вещи Толи побросала на кресло. Тот продолжал мирно спать. Это хорошо. Значит, время есть. Аня села перед зеркалом, внимательно рассмотрела свое отражение. «Ладно, сойдет», — решила она не пользоваться косметикой, оставшись вполне довольна осмотром. Повернула голову в сторону кровати.

Спит, как младенец. Спокойно, беззаботно. Счастливый! Пока…

Надо успеть, покуда не проснется. Барсов и сам еще не знает, что его ждет.

А Аня уже придумала, что будет делать. Не позавидуешь мальчику. Но пока она подождет. Так даже лучше.

Аню ничуть не мучили угрызения совести. Подумаешь! Да, она изменила мужу, провела с красивым любовником безумную ночь. Сладкую, наверное, волшебную ночь! Любая девушка что угодно бы отдала, лишь бы оказаться на месте Ани. Ну и Аня ничуть не жалеет!

А Виктор… Ничего, стерпит. Ей самой и не такое терпеть приходилось. Он, конечно, придет в бешенство, узнав, с кем она переспала. Ха-ха, Аня это сможет использовать даже в свою пользу! Тем, более она прекрасно понимает, где провел ночку ее муж.

У самого рыльце в пушку. Бросил ее, как обычно, в самый ответственный момент — давай, Аня, выпутывайся как можешь! Так вчера и заявил: «Иди одна на банкет, я очень занят, а там будут важные для нас люди».

«Для нас»… Для него! Так бы и сказал. Это его дела она должна была решать одна, пока он в укромном местечке кувыркается на мягкой постельке со своей Ликой. Тоже мне, секс-мэн, любвеобильный ты наш!..

Вот и она решила расслабиться и получить удовольствие. Трахала Барсова, как хотела. Но Барсов — это так, мелочь, пешка в чужой игре. Господин Виташ — вот кто главный противник, вот с кем один на один ее Витюша оставил. Крутись, как умеешь! Очень ловко Виктор сказался занятым. Ане и пришлось идти вчера на банкет…

Она не хотела туда идти. Виктор уговорил. Понял, что на нее нельзя давить, нельзя заставлять — можно только уговаривать, используя аргументированные доводы, факты, конкретные и логически стройные. Он умеет. Так опишет ситуацию, что одно у него органично станет проистекать из другого, и действовать вроде как остается только таким образом, каким предлагает он, а иначе, мол, полный каюк… Играйте марш, тушите свечи!

Она согласилась.

В конце концов, это ее праздник! Двадцать седьмое июня, день медицинского работника. Вот вам первый повод. Второй — ровно год назад открылась ее собственная клиника «Леля», где она — главный врач, администратор и ведущий хирург в одном лице. Кому не нравится — на фиг! А в-третьих, Маринка согласилась наконец-то работать с ней. Она — классный анестезиолог, цены ей нет, сама даже не знает. Знает только Аня, о чем и сообщила подруге проникновенно.

Лешке же Аня сразу дала от ворот поворот. Нет у нее отделения пластической хирургии (это раз), и пусть вообще работает там, где и раньше (два). Чем дальше находится дорогой товарищ Леша, тем меньше проблем. Он, конечно, парень юморной и веселый, с ним не соскучишься, но насколько эти черты можно отнести к главным его достоинствам, настолько же — и к главным недостаткам. Пришел, развлек, пошутил-повеселил — и до свидания!

Банкет, а к нему, в качестве приложения, концерт, который был посвящен официальному празднованию дня медработника, предназначался, откровенно говоря, только лишь для жены Виктора. Все его компаньоны, партнеры и даже конкуренты расстарались на славу, пытаясь подмазаться к Виктору. С этой целью они и устроили торжество, стараясь — неофициально — угодить Ане, чтобы после она шепнула Вите на ушко: «Мне понравилось…» Что именно должно ей понравиться, не знал никто, но каждый из кожи вон лез, чтобы обратить на себя внимание. Кто понравится — тому будет счастье и большая удача!

Аня эту игру раскусила давно. Сначала ей даже нравилось, вызывало некоторое восторженное головокружение, потом приелось. Теперь же это лизоблюдство стало раздражать. Был бы Виктор на банкете рядом, никто не посмел бы досаждать назойливым старанием и ухаживанием. Аня заранее знала, кто и зачем будет стремиться ей угодить. Скучно! До колик в животе, до банальной аллергии.

При этом нужно еще и улыбаться, изображать приветливость, быть милой, хорошо выглядеть, держать спину прямо, подбородок высоко, но — не слишком. А еще — изящно перемещаться на высоченных шпильках. «Эти модные туфельки с узким носиком и высоким каблуком меня доконают», — тоскливо думала она, собираясь на ненавистный банкет, разглядывая новые, недавно купленные Виктором туфли. На него внезапно обрушился приступ заботливости. Он побросал все дела в офисе. Выдернул ее из клиники и стал объезжать все магазины мод, бутики и прочие заведения. Продавцы при виде таких покупателей чуть ли не с ума сходили. Какая пара, красивые супруги, миллионер со своей не менее бедной женой!.. Такие люди — и оба сразу, хотят что-то купить, а что — и сами толком не знают, хотят, чтобы им помогли, подсказали, наставили на путь истинный, в смысле того, сколько денег потратить, чтобы при этом получить удовольствие…

И продавцы старались — Виктор остался доволен. Аня удостоила мужа своей лаской в ответ на его нежность. Хорошо всем!

Маринка пришла в неописуемый восторг при виде Аниного наряда. Бирюзовое платье в тон Анютиных глаз. Ткань — хамелеон, переменяя оттенок под действием разного освещения, даже угла падения лучей. Так же изменчивы и глаза у Ани. Очень эффектно! Обтягивающий лиф, потрясающе глубокое, но при этом не вульгарное декольте, ниспадающая широкая юбка с высокими разрезами — она во время ходьбы развевалась, словно парила в воздухе, и приоткрывала стройные Анины ноги, обтянутые, как второй кожей, чулками цвета золотистого загара. Туфли — в тон платью, серебристая дамская сумочка; ей даже самой понравилось. Посмотрелась в зеркало, и настроение поднялось. Такое платье достойно быть показанным на дурацком банкете. Она почему-то испытывала некую смутную тревогу, собираясь на эту тусовку, будто чувствовала, что все может закончиться весьма неприятным образом.

Аня поехала в машине Леши. Марина попросила, она не стала сопротивляться. Ее собственная машина с водителем и охраной тронулась следом, рядом пристроились машины сопровождения. На Виктора просто паранойя находила, когда дело касалось безопасности его жены. Он и сам с тех пор, как в ту аварию попал, в одиночку не ездил.

К началу Аня слегка припоздала, специально, чтобы тихо проскользнуть в зал, не привлекая к себе внимания. Если концерт уже будет идти, можно смягчить ажиотаж вокруг своей персоны.

Когда Аня соглашалась выйти за Виктора замуж, она и представить себе не могла, что ее ждет в новой жизни. «Я это заслужила», — говорила она сама себе. И правда, за каких-то пару лет из почти развалившегося и обанкротившегося бизнеса Виктора Аня создала новую империю — крепкую, прочно стоящую на ногах монополию шоу-бизнеса. Она последовала совету Эльзы, которая сказала: «Бери все в свои руки и верти, как хочешь. А будет мешать муж — вышвырни, как надоедливого котенка. Мужиков у тебя еще будет — не пересчитаешь, но ты у себя одна…»

Виктор не мешал, он сразу почувствовал в ней деловую хватку. Все проекты Ани приносили прибыль. Начав практически с нуля, при стартовом капитале, выделенном Эльзой конкретно ей (вот ведь понравилась бабуле!), Аня преумножила его в разы. Виктор и сам теперь не знал, какие последние четыре цифры у них на текущем счете в банке, — да и не важно, четыре первые не менялись бы в минус.

Самым гениальным решением Анны было предложить выкупить все концертные площадки и залы в Подмосковье, что он быстренько и исполнил. Теперь ни один начинающий и ни один известный певец не мог устроить концерт без согласования с Виктором. Он держал всех на крючке. Затем в его собственность поступили почти все коммерческие музыкальные радио- и телестудии.

В общем, Виктор дорожил Аней. Она — его удача, талисман счастья. Не говоря уж об условии, выдвинутом хитрюгой тетей Эльзой.

…После концерта в «России» круг избранных отправился в банкетный зал.

Там тоже устроили небольшой концерт, почти по-домашнему. Первым, кого увидела Аня, войдя в зал, был господин Виташ. Распахнув руки, будто для объятий, он шел на Аню с приветствиями и поздравлениями.

Она обернулась, поискала глазами охранников. Андрей среагировал мгновенно. Виташ даже не понял, как так получилось, что толпа людей отнесла его в одну сторону, а Анну — в другую. Вскоре к ней присоединился Леша. Тот один десятерых охранников стоит — как только принимается клоунничать, люди типа господина Виташа разбегаются кто куда с криками «Полундра!..».

Но полоса невезения сегодня упорно продолжалась. Аня увидела, что ее столик соседствует со столиком, где разместился Виташ. Кроме того, место, где сидела она, оказалось как раз напротив его места — как ни крутись, а постоянно натыкаешься глазами на его глаза. Рядом с господином Виташем сидел его зять и подопечный Анатолий Барсов. Алексей, знавший, что Барсов нравится Ане, знавший, что она неоднократно посещала спектакли с его участием, тут же бурно отреагировал.

— О, Анютик, смотри, — возбужденно дернул он ее за руку. — Тут Барсов, которого ты любишь!..

И сказано это было громко, и жест соответствующий Леша ручкой сделал, чтобы, не дай Бог, кто-нибудь ненароком не пропустил его выступления. Никто и не пропустил!

Все дружно уставились на Аню и Барсова. Тот покраснел. Аня же, уже привыкшая к пристальному вниманию, сохраняла королевское спокойствие. С достоинством светской львицы, так же четко и демонстративно, она обратилась к Алексею:

— Леша, веди себя прилично, не тыкай пальцем. Да, мне нравится, как Барсов поет. Но люблю я мужа.

Все так же дружно отвели взгляды и, пряча улыбки и сдерживая хихиканье, сделали вид, что ничего не слышали.

После нескольких тостов Аня попросила Марину отойти в дамскую комнату.

— Что-то не так? — спросила Марина. — Лешка настроение испортил, да?

— Нет. Он хотя бы обстановку разряжает, — сказала тихо Аня. — Меня нервирует Виташ. Сидит и гипнотизирует выпученными глазищами. Давай так. Мы сейчас возвратимся, ты дерни Лешку, и он пусть меняется со мной местами. Сделаешь?

— Да запросто! — воскликнула Марина, обрадовавшись, что все можно так легко разрешить.

— И еще, — добавила Аня, — шепни муженьку — незаметно, на ухо, — чтобы он старался не подпускать ко мне слишком близко одного толстого господина, который сидит за соседним столиком. Да-да, я о господине Виташе…

Когда они вернулись, Марина ловко пересадила мужа на то место, где сидела до этого Аня, прошептав ему на ухо нужные наставления, Марина слегка при этом поглаживала плечи Леши, так, чтобы со стороны это смотрелось, будто влюбленные супруги нежно любезничают друг с другом. На новом месте, где сидела Аня, Виташ теперь оказался за ее спиной, зато Барсов восседал совсем рядом, в полуобороте.

Аня разглядывала точеный профиль Анатолия. «Что ни говори, мне нравятся симпатичные блондины!» — с легкой грустью подумала она и вспомнила Антона. Они, пожалуй, в чем-то похожи.

Барсов, почувствовав изучающий взгляд, обернулся и оцепенел от неожиданности. Прямо на него смотрела женщина — та самая, из его снов! И она находилась близко, всего в нескольких метрах. Ему показалось, что он спит, что бредит и видит галлюцинацию.

Она улыбнулась, дернула плечами и… отвернулась. Теперь уже ее рассматривал он. Живая, реальная, сидит с друзьями, веселится, смеется над шутками балагура, находящегося рядом с ней.

Тесть заметил его интерес к соседке и тут же знаком показал: пора, мол, выйти подышать.

— Ты должен с ней познакомиться, — сказал ему Виташ, когда они с Анатолием очутились вне банкетного зала. — Она явно тобой интересуется. Слышал, что сказал ее друг?

— Кто она? — спросил Толя.

— Не знаешь? — развеселился тесть. — Тем лучше для тебя — будешь выглядеть естественно. Ты должен ее обаять, очаровать, влюбить в себя… она должна пойти за тобой на край света!

— Может, нам еще и переспать? — удивился и одновременно разозлился он такому странному напору своего продюсера.

— Понадобится — и это сделаешь! — жестко отрезал Виташ. — Она нужна мне. Запомни! Когда обработаешь ее до нужного состояния, отвезешь ко мне на дачу, а там я уже сам ею займусь. А то тебе ничего важного поручить нельзя.

— Но я же муж Оксаны, — поразился Анатолий. — И вы… А что Оксана скажет?

— Не строй святую невинность! — пришел в ярость тесть. — Это ты Оксане рассказывай, как ни разу не изменял ей, а мне тут языком понапрасну не трынди! Хочешь, чтобы наш уважаемый конкурент подписал с тобой контракт? Хочешь, чтобы разрешил выйти на сцену в одном из его концертов? Тогда делай то, что я сказал.

— А она здесь при чем?

— Не важно, — расхохотался тесть.

— А она замужем?

— Тебя это не должно волновать. Охмури ее, задури голову и — ко мне.

— Но как?!

— Тебя и этому поучить? Сам придумай! Только быстро, сегодня же. Ну, хоть потанцевать пригласи, что ли… Или я сам это сделаю.

Виташ и Барсов вернулись. Аня уже танцевала с другим.

— Как только начнется следующий танец, перехвати ее, — шепнул ему шеф.

К следующему танцу Барсов не успел — второй кавалер взял обитательницу его снов за руку и вел в середину зала. Толя растерялся.

И тут Аня внезапно высвободилась из объятий спутника, подошла к Барсову и как ни в чем не бывало повела его танцевать. Пара закружилась в ритме вальса.

— Меня зовут Анатолий… — Он не договорил, увидев насмешку в ее глазах, понял, что сказал глупость, что она уже давно знает, кто он такой и как его зовут. — А вас? — спросил он, справившись с волнением.

— Что, тебе еще никто не сказал, кто я? — В ее глазах снова заблистали искорки смеха.

По его растерянности Анна поняла, что он ничего о ней не знает. Это ее позабавило.

— Меня зовут Аня, — ответила она, прижимаясь в танце к Барсову. — Почему бы тебе не пересесть за мой столик? У нас есть свободное место, а за твоим столиком сидят одни старики. Тебе там, наверное, скучно?

— Да, у вас, я видел, весело, — согласился Толя, подумав, что Виташ не станет возражать против его перемещения поближе к интересующей его девушке.

Барсов ничего не знал об Ане. Слышал, конечно, что Виктор женился, но то было давно, а Анатолий в тот период как раз уезжал за границу с труппой и потому не видел фото молодоженов в газетах. Потом уже укатил сам Виктор, вместе с женой подался во Францию.

Сказать по чести, и приближаться к Виктору стало весьма затруднительно. Очень уж тот разозлился на Виташа, пытавшегося отобрать у него студию. А заодно и сам Барсов стал для Виктора персоной нон грата. Вот и не интересовало Барсова, на ком там женился Виктор, тем более что к его мечте и желаниям чужая жена не имела никакого отношения. Как-то раз видел возле Виктора женщину в длиннополой светлой шубе — она, помнится, садилась в лимузин… через полгода опять заметил издали, в больших солнцезащитных очках и широкополой шляпе, и также не рассмотрел лица.

Не особо и стремился! Что она ему?

…Руки Ани обвили шею Барсова, ее губы приблизились. Прошептали:

— И Виташ тебе ничего не говорил обо мне?

Он смущенно молчал. Ее глаза всматривались, стараясь разглядеть ответ на лице Барсова. Музыка смолкла, Аня отодвинулась от него, взяла за ладонь, слегка сжала пальцы и повела к своему столику.

— Вот-вот, — прокомментировал его приход Леша. — Правильно сделала, Анютка! Надо брать быка за рога.

— Козла за яйца, — вульгарно прошипела она в сторону Лехи.

Компания за столом пьяно рассмеялась.

Барсов размышлял о том, кто же Аня такая. Наверное, начинающая актриса или певица. Так ему показалось. А кем еще она может быть? У нее красивое лицо и фигура, приятный голос, огромные выразительные глаза необычного цвета, длинные блестящие волосы, красивые ногти с ярким маникюром. Возможно, чья-то знакомая, протеже какого-нибудь продюсера. Весельчак рядом с ней — тот, сразу видно, врач. У него все разговоры и шутки, касающиеся медицины. Ничего удивительного в этом нет — банкет в честь профессионального праздника врачей. Виташ каким-то образом сумел раздобыть пригласительные билеты.

Лешка уже изрядно принял и вовсе вошел в роль клоуна. Он, подняв рюмку, стал произносить тост — пародию на клятву Гиппократа:

— Клянусь Айболитом и доктором Ватсоном, беря их в свидетели, исполнять честно-пречестно следующую присягу! Обязуюсь почитать научившего меня пить спирт наравне с родителями, делиться с ним спиртом и в случае необходимости помогать дойти до кондиции…

— Клянусь, что у меня будет белый халатик и белая шапочка с крестиком и такая штучка на шее… ну, которую еще в уши вставляют и слушают, — со смехом подхватила Марина. — Клянусь никогда не заниматься самолечением, а давать заработать коллегам моим…

— Клянусь, не дам никому абортивного пессария, ибо он у меня кончился, — продолжал Алексей, трагично закатив глаза. — Клянусь, что вообще не дам никому никакого снадобья и не выйду на работу до тех пор, пока мне не повысят зарплату…

— Обязуюсь писать неразборчиво, дабы больной не мог прочесть и употребить мою писанину себе во вред, — вступила снова Марина. — Обязуюсь выслушивать больного с умным видом, кивать и покачивать головой. А похихикивать клянусь, только при наличии марлевой повязки на лице. Разговаривать с больными обязуюсь вежливо, на вы, и не показывать своего истинного отношения к стонущему и ноющему… э-э…

— Сказав «не дышите», обязуюсь потом обязательно сказать «дышите», дабы не нанести больному вред, — подсказала Аня замявшейся подруге. — Использовать медицинский спирт только в медицинских целях…

— Клянусь держать свой белый халат в чистоте, для чего буду носить зеленый. А если выпить и лечь в таком халате на зеленую клеенку, то никто не заметит, — с пафосом перебил ее Алексей. — Обязуюсь не прекращать лечение больного до тех пор, пока у него не кончатся денежные средства…

— Если же я узнаю какую-нибудь людскую тайну, то клянусь не разглашать ее, а изложить в виде юмористического рассказа, — серьезно и строго призналась вдруг Аня.

— Я ни в коем случае не буду делать сечения колбасе или иной пище во время операции или приема больных. Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дано: счастье в жизни, деньги, женщины и вино на вечные времена! — отчеканивая каждое слово и положив руку на сердце, завершил клятву Алексей и, обведя всех грозным взглядом, залпом выпил свою рюмку.

Барсов развеселился. Он почувствовал себя раскованно в этой дружественной и легкой атмосфере.

— Анекдот о врачах, — громогласно объявил он. — Мужик приходит к хирургу и говорит: «Доктор, помогите, меня жена бросила!» Тот отвечает: «Так это вам, батенька, к психоаналитику». — «К какому, на фиг, психоаналитику?! — возмущается больной. — У меня голова трещит, она меня метров на пять бросила».

— Ого! — воскликнул Леха. — Наш человек. За это надо выпить.

Он снова наполнил бокалы.

— Анюта! — требовательно обратился он. — Твоя очередь рассказывать… на медицинскую тему.

— Ага, — поддержала Маринка. — Как ты это умеешь, коротко и ясно.

Аня повертела в руке бокал, протянула вперед, бокалы звонко чокнулись.

— Вскрытие показало, — задумчиво произнесла она, — что пациент… всего лишь спал.

Барсов заметил, что Виташ подает ему знаки, показывая ключи от машины, что означало — пора увозить Аню. Ему не хотелось заманивать ее в ловушку, он не понимал, чего хочет добиться от нее тесть, но, зная его вспыльчивый характер и манеру добиваться своих целей любыми, не всегда честными и порядочными способами, волновался за Аню. И как этого избежать, тоже не мог придумать. Не выполни он сейчас его волю, на своей карьере можно поставить большой крест, Виташ одним махом перечеркнет все, чего он смог добиться с большим трудом за много лет. Николай Иосифович все настойчивее и выразительнее подзывал его к себе.

— Не хочешь уйти? — тихо прошептал Толя Ане на ухо.

Она согласилась, но, подняв голову, заметила, как Виташ что-то старательно показывает Барсову. Ее это насторожило.

— А твой тесть не станет возражать против того, что мы ушли вместе?

Вопрос Ани застал его врасплох. Как ответить? Не скажешь ведь, что он сам того хочет. Придется многое объяснять, а этого Толя как раз и не может. Аня терпеливо ждала ответа, он, приоткрыв рот от усердия, мучительно придумывал, что же такого сказать.

— Ты ведь женат на его дочери?

— Да.

— Он может ей рассказать о твоих похождениях?

— Наверное.

— Что будем делать?

Последний вопрос и вовсе привел его в ужас. Барсов решил, что она обо всем догадалась. Судорожно глотнув и прикрыв глаза, он ждал теперь самого худшего.

— Нужно уйти незаметно, — предложила она.

Он почувствовал путь к спасению.

— Я подойду к нему, отвлеку, а ты выйдешь и подождешь меня внизу, — быстро прошептал Толя.

Но Виташ уже был рядом.

— Здравствуйте, Анна Сергеевна! — любезно поздоровался он. — Весь вечер пытаюсь к вам подойти, но мне постоянно что-то мешает. Вот — удалось только сейчас…

— Я устала, — сухо ответила Аня. — Сегодня душно. Виташ сунул ключи от машины Толе в ладонь.

— Мой зять отвезет вас, если вы не против, — любезно предложил он.

— Очень великодушно с вашей стороны, — улыбнулась она. — Он тоже мне это предложил, но я, вообразите, начала обсуждать с ним вопросы морали…

— Вот как?

— Да. Меня интересовало, как отнесется к его учтивому поступку ваша дочь.

— С пониманием. И я, и она — мы оба полностью поддерживаем вежливый порыв нашего молодого родственника; уверяю вас, я сумею убедить дочь в том, что в поступке Толи нет ничего, кроме великодушного шага.

— О, да вы заботитесь о воспитании дочери! — заметила Аня.

— Какой у вас великолепный наряд, — сделал комплимент Виташ. — А колье — выше всяких похвал. Агат, если не ошибаюсь?

— Ошибаетесь. Это черный жемчуг.

— Очень редкий жемчуг, — произнес он, подсчитывая в уме, сколько же могло стоить такое колье, в комплект к которому на Ане были надеты еще и серьги, браслет и брошь. — Кажется, вы жаловались на духоту? Толя, принеси, пожалуйста, даме воды.

Барсов встревоженно посмотрел на Аню, боясь покинуть ее. Она лучезарно улыбнулась ему:

— Принеси лучше соку. Ананасового.

— Вы понимаете меня с полуслова, — обрадовался Виташ, когда Толя отошел.

— Чего вы хотите? Хватит рассыпаться в комплиментах, — проговорила она сквозь зубы.

— Обсудить контракт.

— Какой?

— Думаю, вы знаете, что я — владелец предприятия «Биовиталь», которое производит некоторые фармацевтические препараты. А вы — владеете клиникой, которой они нужны…

— Не нужны, — резко отказалась она. — Не хочу, чтобы мои пациенты умирали на операционном столе из-за некачественных лекарств.

— Я не произвожу фальсификаты, еще никто не…

— Прецеденты были, — перебила она его.

Вернулся Барсов со стаканом сока, и Виташ быстро прекратил разговор, перевел его на другую тему.

— Анна Сергеевна, а хотите, Толя для вас споет? — предложил Виташ.

Она усмехнулась:

— Может, вы на пару с ним что-нибудь напоете?

Барсов рассмеялся, пояснил:

— Николаю Иосифовичу медведь на ухо наступил.

— Медведь? На ухо? А может, на всю голову? — смеялась она, сама не понимая почему. — Да еще и потоптался как следует.

— У Толи очень хорошо получается одна вещь, — произнес вдруг Виташ, ничуть не обидевшись на ее выпад, сделал многозначительную паузу. — «Аве Мария».

Аня в этот момент отпила глоток сока и поперхнулась, услышав его слова.

— Скажи, Толя, кто композитор? — спросил у зятя Виташ.

— Шуберт.

Ее рука дрогнула, расплескала сок.

Барсов поддержал ее, ему показалось, что она вот-вот упадет. Виташ взял из ее руки бокал, отвернулся, чтобы поставить его.

— Быстро уходим, — вцепилась в руку Толи она.

— Он все поймет, — пытался Барсов играть по предложенным ею вначале правилам.

— Он уже понял, — досадливо отмахнулась она.

«Откуда он знает о той истории с музыкой Шуберта? — судорожно пыталась понять Аня смысл разговора. — Это не могло быть простым совпадением».

Она так стремительно выбежала в коридор, таща Толю за собой, что охранники не успели среагировать и потеряли Аню из виду. Она тоже не вспомнила о них. Не до того ей было.

Предложение Барсова поехать куда-нибудь она отвергла сразу. Зачем? Они же в гостинице!

Аня подошла к администратору, взяла ключи от номера. Ощущение, что она падает в какую-то бездонную пропасть, не покидало ее с той минуты, как она поняла: Виташ подготовился не на шутку, что-то замыслил, пытается заманить в ловушку, быть может, она уже в ней, не зря же он разузнал о ней так много, даже про «Аве Марию» знает. Эта музыка до сих пор вызывает у нее нервное напряжение. А что это означает? Что нужно выжимать из этой жизни все радости до последней капли! Кто знает, сколько еще осталось радоваться? Значит, надо спешить!

И Аня торопливо затащила Барсова в номер. Такой красавчик — и весь в ее руках! Можно умереть от зависти к самой себе!

— Ты знакома с ним? — спросил Барсов.

Аня не ответила. Ни черта она о Виташе не знает, зато он знает о ней слишком много. Но… потом. У нее найдется способ разобраться. Например, поручить Андрею разузнать для нее и о Виташе что-нибудь этакое — на то он и начальник службы безопасности…

А сейчас есть только она и он, Толя и Аня.

«Да он не умеет целоваться!» — эта мысль ее рассмешила.

Анатолий смутился. Мужчин всегда смущает, когда женщина смеется.

Аня уселась к нему на колени. Медленно стала раздевать. Ее пальцы ловко развязали галстук, он нащупал молнию ее платья, резко дернул.

— Не торопись, — останавливала она. «Как же вы все любите спешить», — подумала Аня. Она зажала в ладонях его лицо, запрокинула его голову и завладела его губами. Он задохнулся, как от сильного удара, и замер, не ощущая ничего, кроме ее губ, властных и незнакомых. Чтобы восстановить дыхание, он должен был в естественном порыве ответить на ее поцелуй, идти навстречу ее губам, ее языку. Они слились в едином поцелуе. Теперь он понял, что такое поцелуй. Оксана его никогда так не целовала, никто его так не целовал. Это был поцелуй страсти, всепоглощающий и жестокий, подчиняющий его себе. Не ожидал он такого от хрупкой и нежной с виду женщины. Она оказалась очень сильной, он был полностью в ее власти.

— Ты снилась мне, — сказал он.

Аня не поверила, снова засмеялась.

Таинственная, загадочная, колдовская — она вся пропитана знанием того, что знают все женщины, Аня… Она — как обжигающий напиток, растекается по его венам, по всему его телу. Влажные ее ладони скользили везде, подчиняли его себе. Кровь стучала в висках, губы болели, язык стал твердым как камень.

Он изнемогал, она вырывала из него наслаждение, забирала себе; Аня словно высасывала его. Все, чем он жил прежде, разбилось сейчас на мелкие осколки, рухнула стена, за которой он прятался от жизни. Есть только Аня, мираж, который растает, едва наступит утро. Она пробудила его к жизни, научила простым радостям любви и наслаждения. Он целовал ее набухшие груди, чувствуя, как ее тело дрожит, отзываясь на его ласки. Она желала его, жаждала большего, взрывалась от восторга, ее тело сотрясалось беспорядочными движениями. Аня плакала и смеялась, цеплялась руками за что-то твердое и влажное и понимала, что это его тело, слитое с ней. Ее ловкие руки, ласкавшие его, усиливали его исступление, его тело горело от ее прикосновений.

— Антон… — раздался вдруг ее голос — как бы издалека, сквозь завесу тумана, она простонала это имя, чужое и незнакомое.

Это разрушило все очарование.

Барсову захотелось встать, бросить все и уйти, но она словно забрала все его силы. Он не смог. Захотелось встряхнуть ее, вырвать из полубредового состояния, заставить выдыхать его имя — а не то…

Но Аня уже погрузилась в сон. Он обессиленно опустился рядом, мечтая, что когда-нибудь добьется своего: она будет любить его, а не свои видения.

Когда он проснулся, Аня сидела напротив в кресле, скрестив руки на груди.

Сквозь пелену сна он вспомнил все. К радости, что она не исчезла, не растворилась в утреннем тумане, не рассеялась, как мираж с первыми лучами солнца, примешивались горечь сожаления и разочарование.

Барсов помнил имя, которое стало ему ненавистно. Антон… Она пыталась им заменить кого-то… А он был всего лишь в качестве суррогата. Обида перехлестывалась со счастьем. Наконец-то он нашел ее, встретил в жизни ту девушку, что снилась ему, доводила до безумия своей нереальностью. Вот она. Сидит рядом. Протяни руку — и дотронешься.

— Проснулся, спящий красавчик. — Ее голос был насмешлив. — Рассказывай.

— Что?

— Все рассказывай. Как докатился до такой жизни?

Он непонимающе смотрел на Аню.

— Что уставился? Думаешь, полная дура, ничего не поняла? Тебя вчера твой тесть подложил под меня. Я правильно выразила его коварный план? Он велел тебе меня соблазнить и трахнуть. Так?

— Не совсем. — Барсов облизал пересохшие губы.

— Что не так?

Барсов молчал. Аня взяла мобильник, набрала какой-то номер.

— Андрей?.. Что значит, где я? Это ты должен знать, ты же меня охраняешь! Если Виктор узнает, что ты такое спрашиваешь, он тебя уволит!.. Потеряли, да? Меня уже можно было раз двадцать украсть, убить и изнасиловать… Хорошо, хорошо, жалею… только ты должен кое-что сделать. Быстро ребят сюда, но, пока не скажу, никто пусть не входит! Диктую: «Россия», люкс, десять… И Виктора найди, но ничего не говори. Жди команды. Это очень важно…

Барсов не пошевелился.

— Тебе лучшесказать все мне, а не этим ребятам, — заявила Аня, показывая на мобильник, зажатый в руке. — Я могу пожалеть, они — вряд ли…

— Виташ хотел, чтобы я привез тебя к нему на дачу, — сознался он.

— Зачем?

— Не знаю.

— Допустим, я поверила, что ты не знаешь, но сам-то догадываешься? — Аня пристально смотрела ему в глаза, пытаясь найти ответы на свои вопросы. — Что ты думаешь об этом?

— Ты ему зачем-то нужна. Он хотел там от тебя добиться согласия на… на что-то такое, что ты вроде как можешь ему дать. Я не знаю, что именно.

— А тебе зачем это было нужно?

— Если бы я отказался, он разрушил бы всю мою жизнь, отнял бы все, что имею.

— А в случае согласия? Что он обещал тебе?

— Контракт. С Виктором Б.

Аня расхохоталась.

— Ты поставил не на ту лошадку! — И поймала его удивленный взгляд. — Ты знаешь, кто я?

Он отрицательно помотал головой. Это вызвало у нее новый приступ смеха.

— Я — жена Виктора.

Она хотела насладиться произведенным эффектом, но в этот момент в номер вошел господин Виташ.

— Может быть, теперь-то вы согласитесь поговорить со мной, Анна Сергеевна? — с порога заговорил Виташ, не обратив ни малейшего внимания на лежащего в постели Толю. — Согласитесь, ваша репутация сейчас — в моих руках.

— Ребят подтяни, никого не выпускать, — быстро сказала Аня в телефон.

Виташ остолбенел, а она почувствовала себя победительницей.

— О чем, собственно, речь? — осведомилась она у Виташа светским голосом. — Что вы хотите?

Он понял: что-то сорвалось, что-то не так, как он задумывал. Ловушка захлопнулась, но в ней оказался он сам.

Виташ взглянул на Барсова. Толя равнодушно посмотрел в ответ.

— Или вы уговариваете мужа подписать контракт с Барсовым и моей продюсерской компанией, — неуверенно начал все-таки Виташ, — или я расскажу вашему мужу об этом маленьком ночном приключении…

— Я очень не люблю, когда меня шантажируют, — медленно, тщательно проговаривая каждое слово, произнесла Аня, потом повернулась к Барсову: — Говорят, ты хорошо «Аве Марию» исполняешь? Может, споешь специально для своего продюсера? Или ты с утра не в голосе?

Виташ занервничал. Расчеты не оправдались, она, похоже, не боится мужа. Или хорошо блефует?

— Пусть Виктор войдет, — снова скомандовала Аня в телефон.

Виташ изменился в лице, но выйти из номера не успел — в дверях стоял Виктор. С непроницаемым спокойствием в лице он огляделся, задержал взгляд на кровати. Барсов натянул простыню до подбородка, жалея, что не успел одеться.

— Что происходит? — Виктор обратился первым делом к Виташу.

Тот счел, что лучше молчать. Пусть Аня объясняется с мужем сама, раз заварила всю эту кашу, а он выждет момент, может, удастся еще все повернуть в его сторону.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Виктор с потемневшим лицом у жены.

— Первую помощь оказываю, — наигранно легко сказала она, указывая на Барсова, — он вчера слишком много выпил, ему дурно стало.

— Ага, и ты делала ему искусственное дыхание, — съязвил он, прекрасно понимая, что произошло.

— И массаж… сердца… — добавила Аня.

— И не только, — вставил Виташ, поняв, что муж все же имеет на нее влияние. — Я тоже недавно вошел. Увидел вот это.

Виташ картинно развел руками.

— А если я убью его? — Виктор махнул в сторону Барсова, обращаясь одновременно и к Ане, и к Виташу.

Не дождавшись ответа, подошел к Толе:

— Мою жену посмел трогать?

— Только она почему-то всю ночь шептала одно и то же имя — Антон… — выпалил Барсов.

Виктор замер на полпути, как подстреленный. Обернулся к Ане.

— Антон, Антошка, Тошик, Тото… — передразнил он все ласкательные имена, которыми она называла своего любимого мальчика. — Своего Ромео вспомнила? Может, мне его убить?

— Давай, — легко согласилась Аня. — А мне кого убить? Вику? Или Лику? Жаль, Ники больше нет, я бы и ее замочила. Тогда у меня было бы целых три трупа, а у тебя только два. Но увы! Ничья получится.

— Не понял, — опешил Виктор.

— Ты двоих убьешь, и я — двоих, — весело пояснила Аня. — Ничья будет.

— И как он в постели? — спросил после небольшой паузы Виктор.

— Очень на Антошку похож, такой же неопытный. А ты как ночь провел? Лика много денег с тебя потребовала на этот раз?

— Не очень. Как обычно. Ты едешь домой?

— Да.

Аня взяла сумочку, победно посмотрела на обалдевших от неожиданного исхода Виташа и Барсова. Она достала из сумочки свою визитку, бросила на постель рядом с Барсовым.

— Позвони мне завтра. Я попробую что-нибудь сделать для тебя, — сказала она ему перед уходом.

Виктор усмехнулся и, обняв жену, вышел, уводя ее с собой.

Виктор

— Ты подпишешь с ним контракт? — Аня с вызовом смотрела на мужа.

— С Барсовым? Чтобы ты и дальше могла с ним трахаться?

Он ненавидел себя за эту вульгарность. А Аня посмотрела на него с презрением, брезгливо убрала с себя его руку. Виктор и сам себя презирал в тот момент, хотелось сделать ей больно, ударить, разбить это лицо, с осуждением смотрящее на него, с укором. А что он мог сделать? Он с каждым днем все сильнее понимал, что любит собственную жену. Но она держалась холодно, отстраненно, как коллега по работе. Он не мог разбить эту стену отчуждения между ними. Он ревновал ее. Впервые. Он впервые увидел ее с любовником. Ревновал так же, как в тот день, когда она ушла прощаться с Антоном. «Она все еще любит Антона», — понял он и усмехнулся, представив, что ощутил этот красавчик Барсов. Баловень судьбы, любимчик всех женщин, когда она простонала другое имя в порыве страсти.

— Ты не имеешь права мне это говорить, — с ледяным спокойствием заявила Аня.

— Не имею? Я — твой муж. Или забыла?

— Похоже, забыл ты, — так же невозмутимо отпарировала она удар. — Когда ты в последний раз исполнял супружеский долг? Когда мы занимались любовью? Месяц назад? А сколько раз в неделю ты делаешь это со своей любовницей? Каждый день?

Аня тоже ревновала, но не показывала виду. Глупо ревновать мужчину, который женился на тебе ради того, чтобы заработать деньги, и не разводится лишь потому, что при этом теряет слишком много этих проклятых денег. Ей казалось, что эти деньги стоят между ними. Не будь их — все могло бы сложиться по-другому. «Или вовсе бы ничего не было, — думала Аня. — Если бы не условия Эльзы, он бы давно со мной развелся и я даже видеть бы его не смогла, у меня не оставалось бы ни единого шанса добиться взаимности. А так хоть иногда уделяет мне внимание, изображает заботу, играет при посторонних роль счастливого супруга и делает вид, что любит меня».

— Я хочу, чтобы ты подписал с ними контракт, — еще раз повторила Аня. — Ничего, потерпишь. Перетопчешься. Ты уже два года изменяешь мне с Ликой, а я изменила тебе только раз, с Барсовым. Теперь он будет моим постоянным любовником. Я не желаю страдать от сексуальной неудовлетворенности. У меня есть потребности. И ты не имеешь права мне препятствовать. Вспомни, о чем мы договаривались перед свадьбой! Я тебе не мешала встречаться с Ликой ни разу!

Виктор с обреченностью понимал, что жена права. Он сам согласился на эти условия. Сам первый стал придерживаться этих правил игры. Встретил случайно Лику и поддался на ее соблазнительные выпады. Анжелика, узнав, что его финансовое положение поправилось, сама искала встреч. Все вернулось на круги своя. Виктор старался соблюдать приличия, не афишировал свои отношения с любовницей, о ней знал лишь узкий круг людей, и среди них была Аня.

В первый раз, когда она его застукала с Ликой, Виктор испугался. Растерянно смотрел на вошедшую в кабинет жену, а Лика, нахально улыбаясь, сидела совершенно голая на его рабочем столе, повернулась к Ане.

— Не мешайте нам, милочка, — промурлыкала она издевательским тоном. — Разве не видите? Мы заняты.

Аня и бровью не повела, и удивления не выказала.

— Трусы надела и вон отсюда, — ровным голосом ответила тогда Аня. — Этим потом будете заниматься, в свободное от работы время.

Ох уж эта ее сдержанность! Иногда Виктору казалось, что нет такой вещи в жизни, которая могла бы расколоть ее ледяную выдержку. Ничто на свете не способно вывести ее из равновесия. Наверное, слишком много ей пришлось пережить, поэтому теперь любые неприятности ей казались пустяковыми. Так, мелочи жизни! Она отмахивалась от них, как от мелькающей перед глазами мухи. Небольшое досадное происшествие. Ничего более! Зачем тратить на него нервы?

— Зачем мне одеваться? — продолжала насмехаться Лика.

— Можешь идти так, без трусов, — великодушно разрешила Аня, немного улыбнувшись. — Там стоят охранники, они обрадуются.

Виктор засмеялся. Ситуация показалась настолько забавной, что хоть комедию снимай — будет иметь огромный успех. Аня подошла к мужу, не обращая внимания на обиженную Лику, протянула ему папку, села на стул рядом.

— Здесь разработки дизайнера по оформлению сцены. — Она показала бумагу, вытащила другую. — А это — сценарий клипа для песни Виталика. Аппаратуру уже устанавливают.

Она встала, в дверях обернулась.

— Ты будешь нужен мне завтра, в полдень. У нас встреча с президентом студии «Стар» и директором «Лав-Радио».

Дверь за ней закрылась мягко и бесшумно, застучали каблуки, удаляясь, четко, не сбиваясь с ритма. И дома жена ничего не сказала по поводу Лики, ни разу не упомянула о ней и после.

— …Хорошо, давай говорить спокойно, — произнес Виктор.

— Я и говорю с тобой спокойно, — ответила Аня.

— Чтобы Барсов был твоим любовником, вовсе не обязательно подписывать с ним контракт.

— Одно другого не касается, — сказала она.

— Тогда зачем ты этого добиваешься?

— А почему ты противишься? — ответила она вопросом на его вопрос. — Впрочем, знаю. Когда-то тебя оскорбил господин Виташ, а теперь ты и слышать ничего не хочешь о Барсове. Но будь благоразумен. Будь умнее их. Тот случай был давно. Наплюй. Все изменилось. Ты — хозяин положения. На контракте с Барсовым мы получим хорошую прибыль. Этот проект будет иметь небывалый успех. Я это чувствую. Почему этого не чувствуешь ты?

— Я не желаю иметь дело с Виташем, — упрямо возразил Виктор.

— Я тоже, — подтвердила Аня. — Тебя он обидел давно, а меня — только что.

— Он обидел тебя? — Виктор порывисто встал, сжал кулаки.

— Сядь, — охладила его пыл Аня. — С ним надо не кулаками махать, а обойти, обыграть. Это борьба умов. Кто умнее, тот и выиграл.

— И как ты собираешься его обыграть?

— Мы заключим контракт не с продюсерской компанией Виташа, а с одним только Барсовым. Вырвем его из цепких ручонок Виташа.

— Хочешь спасти любовника из заточения? — насмехался Виктор.

Аня откинулась на спинку дивана, разочарованно отбросила сумочку в сторону.

— Почему ты меня ревнуешь?

— Я не ревную.

— Тогда не будь глупцом. Я хочу отомстить Виташу.

— Что он тебе сделал?

— Не важно.

— Для меня важно.

Теперь встала Аня, прошлась по комнате, покачивая бедрами. У Виктора дыхание перехватило. Нет сил смотреть, какая она красивая, как двигается, говорит и при этом остается для него далекой и чужой. Даже о своих проблемах не рассказывает. Теперь у нее в руках свой бизнес, она стала самостоятельной, независимой и еще более недоступной.

— Он пытался сделать мне гадость и шантажировать меня, но у него ничего не вышло, — туманно объяснила Аня. — Он следил за мной, копался в моем прошлом, искал слабые места, чтобы использовать их против меня. Мне это не нравится! Я хочу ему отплатить! Сейчас он зарабатывает деньги на своем зяте. Я отберу у него такую возможность, и он не сможет получать прибыль от концертов Барсова. Для него важнее всего в жизни — деньги. Я отберу у Виташа самое главное — курочку, несущую золотые яйца.

— Куренка, — поправил Виктор. — Мне нравится, как ты рассуждаешь. Стала настоящей акулой.

— Жизнь заставила!

— А зачем тебе я? — вдруг спросил Виктор. — Ты же владеешь половиной фирмы, можешь сама подписать контракт с Барсовым.

— Нет. О том, что я совладелец, не знает никто, — продолжала рассказывать мужу свой план Аня. — Виташ пытался что-нибудь предпринять против тебя?

— Нет.

— Он тебя считает сильным и боится нападать, — пояснила она. — А против меня замыслил ловушку. Потому что считает слабой. Вот и пусть продолжает так считать.

— Иногда я боюсь твоего ума, — сознался он. — Что будет, если ты обратишь свое коварство против меня?

— Оба утонем, — ответила Аня. — Мы с тобой в одной лодке.

— Хорошо. Я сейчас позвоню юристу. Он состряпает хитрый контракт для Барсова персонально, так, чтобы Виташ ничего не смог сделать.

Лика

Он бросил ее.

Лика поняла это, когда он не позвонил, не пришел и не стал разыскивать.

Сначала она надеялась, ждала, терпела. Почти смирилась, покорно подчинившись судьбе, потом рыдала в бессильной ярости в подушку, равнодушно обозревала в зеркале опухшее от слез лицо, безразлично лежала, желая поскорее умереть от тоски. Потом узнала, что он попал в аварию, чудом остался жив, примчалась к нему в больницу. Ее не пустили, он был без сознания.

Она снова ждала и надеялась, что когда он очнется, то позовет.

Он не позвал. Запретил даже впускать ее. Лика продолжала терпеть и ждать.

Он выздоровел. Все долгие дни ожидания этого момента она мысленно представляла себе решающий разговор с ним, подбирала слова. То гневные, то укоряющие, то ласковые, то умоляющие…

Когда она ворвалась к нему в кабинет, прорвавшись через барьеры охранников, все заготовленные слова разом вылетели из головы. Она сказала совсем не то, что приготовила. Ее смутил его вид — равнодушный, ледяной, чужой. Ее шокировали шрамы, до неузнаваемости изуродовавшие его лицо.

И она захотела отомстить ему за все дни мучительного ожидания, тягостной неизвестности, ужасающего одиночества. Хотела сделать ему так же больно, как было ей, когда она поняла, что он ее бросил. Лика наговорила ему много жутких, ранящих слов, ей все казалось мало. Хотелось сделать еще больнее, ударить в самое сердце, уязвить в самое слабое место. А после этого — хоть в омут с головой, хоть под поезд…

Но вместо этого она снова стала его ждать, не веря в то, что все кончено. Лика надеялась, что все можно еще вернуть…

А потом узнала, что он женился.

Лика долго выслеживала ее, как тигрица выслеживает добычу. Она — охотница, сможет справиться с соперницей. Но жена оказалась до безумия красивой. Лика кусала губы от собственной беспомощности, ощущая себя уродиной, ревновала, мысленно разрабатывала планы мести, мечтая убить ее.

А потом ей удалось вернуть Виктора. Она и сама не поняла, как это получилось. Увидела, подошла, заговорила. Он прикоснулся к ней, она — к нему. И все опять завертелось, закружилось сначала. Она опять стала его любовницей.

Первое опьянение прошло быстро. Он изменился. Она поняла это. Лика снова начала ревновать его, понимая, что Виктор любит жену. Она пыталась уколоть, поддеть, уязвить его, насмехалась над его чувствами — увы, он не реагировал. Брал только ее тело, использовал, а после — давал деньги. Лика знала, что в момент близости он — не с ней, что думает он о жене, что даже во сне он шепчет: «Аня…»

Лишь одно утешало — Аня не любит его. Это мало что меняло. Быть заменой другой женщине унизительно. Виктор ни разу не сказал о жене ничего дурного, да и ей запретил. Все его окружение считало Виктора и Аню идеальной парой, счастливой супружеской четой.

На все мероприятия они являлись вместе, неизменно под ручку. Он вел ее бережно, как хрупкий, драгоценный предмет, заботливо поддерживал, ни на шаг не отходил, не сводил с нее глаз. Когда Аня находилась рядом с ним, Лике было запрещено показываться ей на глаза.

Все попытки Лики насмехаться напрямую над Аней, в глаза, не привели ни к чему. Аня равнодушно выслушивала ее откровения, а после говорила в ответ какую-нибудь одну короткую фразу, всегда завуалированно унижавшую Лику. Она оказывалась осмеянной и оскорбленной, оставалось лишь беспомощно скрежетать зубами да биться в бессильной ярости.

Виктор, узнав о нападках Лики на Аню, выставил везде охранников, ограждавших жену от ее визитов. А когда Лика рассказывала, как Аня обошлась с ней в очередной раз, довольно смеялся и приговаривал: «Молодец, ловко она тебя! Ну-ка расскажи еще!..» Он радовался тому, что Аня оказалась сильнее Лики. И все больше хотелось Лике убить ее.

Мысленно она убила ее тысячи раз. То кровожадно втыкала длинный острый нож в истерзанное тело у своих ног, то подсыпала в утренний кофе медленно действующий яд, а потом с наслаждением смотрела, как соперница корчится в предсмертной агонии. А то — подкрадывалась сзади и душила, душила, сжимая пальцами красивую длинную шею… В ее мыслях Аня была утоплена, сброшена в пропасть, сожжена заживо, как ведьма…

— Я хочу тебя видеть, — капризно говорила Лика в телефон, позвонив Виктору. — Я соскучилась.

Любовник бросал трубку. Он вообще запретил звонить ему домой.

Как-то Лика, отчаявшись подойти к Ане поближе — охрана не подпускала, — стала названивать ей в те минуты, когда Виктора не было дома: то молчала в трубку, то бросала оскорбления. Виктор, быстро прознав об этом, в ярости пришел к Лике. Она ни скрывать, ни отрицать ничего не стала. А Виктор снял ремень, зажал у себя между ног ее обнаженную попу и выпорол до крови. Как ни визжала, как ни вырывалась, он продолжал экзекуцию до тех пор, пока кожа на ягодицах не лопнула.

Он еще несколько раз стеганул ремнем по свежим ранам, Лика потеряла сознание от боли. Виктор отнес ее в ванную, привел в чувство, засунув под ледяной душ. Потом уложил в постель и ушел, сказав на прощание, что, если ей станет совсем плохо, Лика может позвонить Ане — она, мол, врач…

Лика пришла в офис, искала Виктора. Секретарша, брезгливо поджав губы, заявила, что босс занят, у него переговоры.

— Плевать я хотела на переговоры! — заорала Лика. — Я тоже переговорить с ним хочу.

Она открыла дверь и вошла. Виктор недовольно поднял голову. Лика увидела, что в кабинете сидит Аня, по правую руку от него, с видом хозяйки. А напротив Виктора застенчиво жался светловолосый парень. Он обернулся, когда она вошла.

Барсов!

Лика замерла от удивления. И Виктор не выгнал его, сидит, бумаги какие-то с улыбочкой протягивает.

— Девушка, вы что-то хотели? — спросила вежливо-насмешливо Аня.

— Хотела, — грубо ответила Лика, подошла к Виктору.

— Я знаю, что ты хочешь, — с ехидной улыбочкой продолжала Аня. — Твои примитивные желания неизменны.

— Денег, — добавил Виктор, достал из бумажника купюры, протянул Лике: — Ну, на тебе денег…

Лика швырнула деньги в Виктора, купюры разлетелись по кабинету.

— Да подавись ты ими! — выпалила она в слезах.

Она убежала, перепрыгивая через ступеньки на лестнице, сталкиваясь на бегу со встречными людьми, не обращая ни на кого внимания. Только сев в машину, Лика отдышалась, сжала пальцами руль, но не стала уезжать. Сидела, выжидая.

— Я убью тебя прямо сегодня, — шептала она.

Лика отъехала в сторону, чтобы никто не увидел, что она еще здесь. Плана действий не было.

Через полчаса вышли Аня и Барсов. Он остановился, благодарил ее, целовал ей руку.

«Идиот, — рассеянно подумала Лика, подглядывая за ними. — Не знает этикета. На улице нельзя целовать дамам руки — только в помещении».

Барсов сел в автомобиль и уехал. Аня подошла к своей машине. Лику еще раз пронзила черная зависть. Виктор подарил жене шикарный серебристый «бентли». Лика где-то читала, что такая машина возит английскую королеву. С тех пор она стала презрительно называть Аню королевой, вкладывая в это слово все свое отвращение.

Охранник распахнул перед Аней дверцу, она элегантно села. Как ни старалась Лика, у нее так не получалось. Виктор, посмеиваясь, всегда говорил, что Лика бухается в машину, как корова… Охранник отошел, водитель Ани, махнув рукой, медленно и плавно тронулся, отъехал, набирая скорость. Лика, выждав немного, поехала следом.

Ей удалось пристроиться в соседний ряд. Ее не увидели. Она преследовала «бентли», наблюдая за Аней, та сидела на переднем сиденье, рядом с водителем. Он, наверное, сказал ей что-то смешное, потому что Аня рассмеялась, заливисто, как колокольчик. Виктор однажды упрекнул Лику за то, что она некрасиво и излишне громко смеется. «Гогочешь, как гусыня», — сказал он. В представлении Лики гусыня — глупое существо, которое раскармливают до безобразия, чтобы потом зажарить с яблоками. Через открытое окно машины до Лики доносился голос ненавистной Ани, веселый, счастливый.

— Ненавижу, — сказала Лика сама себе. — Одним — все, а другим — ничего?

В порыве ярости она разогнала свою машину до предела и врезалась в «бентли» как раз с той стороны, где сидела Аня. Последнее, что она услышала, был пронзительный, испуганный женский крик, обрывающийся на верхней ноте…

— Как она? — Виктор тряс врача, схватив за халат.

Врач беспомощно трепыхался, размахивая руками в воздухе. Его очки сползли, вот-вот упадут с носа. Он попытался их поправить, но не мог дотянуться. А Виктор продолжал его трясти.

— Я тебя на твоей слушалке повешу, — говорил ему Виктор, на секунду поставив на пол, отпустив одну руку и тыкая в фонендоскоп.

Врачу удалось водрузить очки на место.

— Которая из них? — спросил врач и сразу же пожалел о своем неосторожном вопросе.

Виктор опять схватил его за ворот, приподнял.

— Что значит «которая»? — орал он. — Что с моей женой? Почему меня к ней не пускают?

Врач хрипел, задыхался и беззвучно открывал и закрывал рот, как рыба, вытащенная из воды. Виктор, видимо, поняв, что в таком положении тот не сможет ответить, поставил его снова, чуть ослабил хватку.

— Не знаю, — прохрипел доктор.

Это тоже был неудачный ответ. Виктор приподнял его одной рукой за шиворот, другой попридержал за брючный ремень. Снова встряхнул. Очки все же уползли с переносицы и со звоном разбились. Брызги осколков весело поблескивали на полу, насмешливо подмигивали врачу, издеваясь над незавидным положением.

— Ты должен все знать! — кричал в исступлении Виктор. — На хрена ты столько лет учился, р-родина деньги тратила на твое обучение!.. Сейчас я тебе вправлю твои свихнувшиеся мозги на место, и, заметь, совершенно бесплатно…

Врач, смирившись с судьбой — видно, решил, что на роду ему написано умереть в руках сумасшедшего, — жалобно поскуливал.

Виктор решил сменить тактику. Он посадил врача на стул, плеснул ему в лицо стакан воды, налив из графина, стоящего рядом.

— Сконцентрируйся, — скомандовал он. — Собери мозги в кучку.

— Вы из меня их вытрясли, — простонал тот.

— Значит, их и не было вовсе, — ответил успокаивающе Виктор. — Посмотри, на полу ничего не валяется.

Врач пощупал лицо, ища на носу очки, но, не найдя, стал осматривать пол.

— Вон там… — Врач указал пальцем на осколки от его очков.

— Дурак! — рявкнул Виктор, залепив ему оплеуху. — Где моя жена? Анна Б.? Ее привезли сюда после автомобильной аварии. Вспоминай!

— В гинекологии! — выпалил радостно врач, поняв наконец, чего от него хочет этот маньяк.

— Где? Что она там делает?

Лицо Виктора перекосилось.

— В гинекологии, — повторил доктор. — У нее угроза выкидыша.

Виктор так резко отпустил врача, что он свалился со стула. Но Виктор не стал оглядываться, помчался в гинекологическое отделение.

— Куда вы, мужчина? — возмущенно кричала медсестра вслед ему. — Туда нельзя!

Он остановился, повернулся к ней. Рыкнул:

— Мне — можно!

Выражение его лица было таким страшным, что она отшатнулась.

— Хотя бы халат наденьте, — пискнула снова, когда Виктор устремился дальше на поиски жены. — И без сменной обуви нельзя.

Виктора смог остановить только вышедший из смотровой врач.

— Вы — муж Анны? — строго спросил он.

— Да. Почему она здесь? — Виктор еще не смог осознать смысла слов, сказанных первым врачом из приемного отделения.

— Не волнуйтесь, — сказал доктор. — Все в порядке. И с ней, и с ребенком.

— С каким ребенком? — продолжал недоумевать он.

— С вашим, я полагаю, — хмыкнул врач. — Раз вы ее муж… Хотя, конечно, постараться мог кто-нибудь еще…

Он не успел договорить. Не смог. Виктор проделал с ним то же, что и с первым врачом. Схватил за воротник, приподнял над полом.

— Это ты зря сказал, — вкрадчиво и тихо произнес Виктор.

— Я извиняюсь, — сипел врач, задыхаясь, его лицо стало багровым.

Виктор разжал пальцы. Врач рухнул на пол.

— Прощаю на первый раз.

— Вам сейчас лучше не беспокоить ее, — посоветовал ему доктор, поднимаясь.

— Ты хочешь, чтобы я тебя еще раз уронил? — так же тихо спросил Виктор.

Тот отрицательно мотал головой, отступая и пятясь назад.

— Поймите, она спит, — шепотом говорил врач, беспокойно озираясь, словно ища выход, путь к спасению; он решил, что перед ним сумасшедший.

— Я — ее муж, — еще громче сказал Виктор, надвигаясь на него. — И я хочу ее видеть, убедиться собственными глазами, что с ней все в порядке. И если мне в этом будут мешать, я разнесу вашу богадельню к чертовой матери, камня на камне не останется.

— Вы же не хотите, чтобы обломками засыпало вашу жену, — осторожно разговаривал врач, помня, что с безумцами лучше не спорить.

— Что? Ты как со мной разговариваешь? — взорвался Виктор. — Ты за кого меня принимаешь?

Врач принял решение спасаться бегством, развернулся и стал убегать, подзывая на помощь охрану. Виктор не стал его преследовать. Охранники больницы осторожно подошли к Виктору, на которого указал доктор. Виктор сидел в коридоре на стуле, мучительно соображая, у кого бы спросить, в какой палате находится Аня.

— Что-то случилось? — спросил охранник, недоуменно оглядывая его. Человек не казался ему опасным, как утверждал врач.

— Не могу найти свою жену, а врач, у которого я спросил, вел себя как-то странно. — Виктор пожал плечами. — Бежал от меня как сумасшедший. — Виктор усмехнулся. — Работа у него, наверное, нервная. Вы поищите его, у него еще халат был рваный, измятый и чем-то испачкан, как будто он по полу ползал.

— Да, верно, все сходится, — шепнул второй первому. — Пойдем.

— Эй! — остановил их Виктор. — А как мне жену найти?

— Посмотрите на столе у медсестры, — посоветовали они. — Там должен быть листок, куда пациентов записывают. Там номер палаты должен быть указан.

Аня лежала, смотрела в потолок.

Почему во всех больницах так серо? Серые стены, серый потолок, серые простыни… «Скорая» после аварии привезла Аню в больницу. Врач, который осматривал ее, никак не отреагировал на ее сообщение о том, что она сама медик.

— Лежите спокойно! Все вы тут «медики», лучше врачей знаете, что делать надо, — грубо оборвал он ее.

«Мужу на тебя, скотина, пожалуюсь, — подумала Аня. — Он из тебя дурь выбьет, язык твой длинный укоротит».

Хорошо чувствовать себя защищенной, знать, что можешь рассчитывать на помощь в любой ситуации. Аня всегда могла обратиться к Виктору со своими проблемами, уверенная в том, что он их воспримет как свои, что не задумываясь отложит все и бросится ей помогать, спасать, убивать, если потребуется. Иногда она задумывалась над этим, но не могла объяснить, относила такую реакцию на счет его характера. Он всем стремится помочь.

Из коридора доносился шум, неразборчивые крики.

«Еще лучше! — возмутилась она. — Тут не только врачи грубияны, а еще и сумасшедший дом… бегают, орут чего-то…»

Дверь приоткрылась, показалась голова Виктора.

— Привет, — прошептал он, — не спишь?

— Уснешь тут, — обрадовалась она его появлению, — шумят, кричат, грубят.

— Это я там маленько побуянил, — сознался он. — Врачи здесь — полные идиоты.

— Согласна, — подтвердила она. — Еще и хамы.

— Не волнуйся. Я его уже того.

Виктор сделал жест рукой, будто он кому-то шею свернул. Аня расширила глаза.

— Никто не пострадал, — поспешил он ее успокоить. — Только его моральное достоинство.

— Я домой хочу, — капризно протянула она. — Забери меня отсюда.

— Сей секунд. Позвоню, чтобы машину подогнали. — Виктор взял телефон, но остановился. — Ань?

Он сделал паузу, подождал, когда она повернется к нему с вопросом в глазах.

— А почему ты мне о ребенке ничего не сказала?

Она тоже сделала паузу.

— Сама недавно узнала.

— А почему ты мне недавно не сказала?

Пауза затянулась. Он ждал ответа.

— Ты бы возражал.

— Это мой ребенок. — Виктор сделал акцент на слове «мой».

— Ты так в этом уверен? — Ее вдруг стала раздражать его убежденность. — Совсем недавно ты обвинил меня в супружеской измене. Даже ревновать пытался.

— Но я же извинился! Ребенок мой, — упрямо повторил он. — Я его никому не отдам. Если захочешь развестись, он останется со мной.

Аня счастливо улыбалась. Прижалась к нему, обвила руками за шею.

— Я не люблю тебя, — прошептала она ему на ухо.

— Я тебя тоже, — таким же радостным голосом признался он, поцеловал. — К черту эту любовь! Нам и без нее хорошо.

— Угу, — согласилась она, а потом, будто вспомнила что-то, отстранилась. — А что с Ликой?

— Не знаю.

— Так узнай.

— Мне интереснее ты…

— Я-то в порядке. Она лишь слегка зацепила мою машину, водитель успел увернуться. А потом она врезалась в кого-то, на ее машину другая налетела. Я очень испугалась. Она жива?

— Тут такие непонятливые врачи. Я лучше Юрку отправлю, у него хорошо получается с идиотами разговаривать.

— Да, он находит с ними общий язык, — пошутила Аня.

— Точно. А тебя можно домой забирать?

— Конечно.

— А ребенок? Он в порядке?

— Пока да.

— Что значит «пока»?

— Пока ты его не достал своими занудными расспросами!

Когда они приехали, Виктор на руках пронес Аню в дом.

— Зачем? — слабо протестовала она.

— Надо, — настаивал он.

— А ты только один раз так делал. На свадьбе. Помнишь?

— Еще бы! У всех невесты на свадьбе себя нормально ведут, а ты кричала: «Поставь тетю на место!»

— Ты тоже не особенно нормальным женихом был!

— Это еще почему?

— Потому! Похищение невесты — свадебный ритуал. А ты пистолет выхватил и орал как дурак: «Это частная собственность! Вход воспрещен».

— Ну… я просто дурачился.

— Ты просто дурак по жизни. Не дай Бог, ребенок будет на тебя похож!

— Лучше, чтобы на тебя?

— А что?

— Когда все гости кричали «горько», ты потребовала, чтобы они отвернулись.

— Я злилась на тебя. Ты вынудил меня выйти замуж, используя самый мерзкий способ — через мою сестру.

— Я не об этом говорю. Как тебе удалось заставить их всех отвернуться? Почему они тебя послушались?

— Послушались они, как же! Никто и не думал отворачиваться!

— Им некогда было — они разбежались в страхе, когда из свадебного торта выползла твоя прожорливая змея! Ты так и не сказала, где взяла ее!

— Элементарно, — рассмеялась Аня. — Купила в зоомагазине.

— Мы с тобой идеальная пара, — подвел итог Виктор.

Юрий постучался к ним в комнату, заглянул.

— Вить, поговорить надо, — сказал он. — Извини, Анют, дела!

— А ну-ка иди сюда, — потребовала она.

Он зашел.

— Какие тут от меня секреты? Я тоже имею долю в этих делах!

— Да мы не о работе, — оправдывался он.

— А о чем?

Юрий замялся.

— Сознавайся, — требовала она. — Или я о тебе Виктору кое-что расскажу.

— Что? — В Викторе разгорелось любопытство. Узнать что-то пикантное о Юрке? Вот это да!..

— Сначала пусть говорит Юра, — отказалась Аня отвечать.

— Юра, говори! — приказал Виктор.

— Ты просил о Лике узнать, — растерянно пробормотал он.

— Говори! — потребовали Виктор и Аня одновременно.

— Она умерла, — тихо сказал Юра и опустил глаза.

Виктор посмотрел на Аню, она — на него.

— Она пыталась убить тебя, — напомнил он.

— Я знаю, — сказала Аня.

У всех на душе стало мерзко.

Анатолий

Барсов зашел в репетиционный зал.

Девушка в спортивных брючках и маечке читала на диване книгу. Темные волосы рассыпались по плечам. Он подошел к ней. Глянул на обложку. «Культурология».

— Учишься? — спросил он, чтобы как-то начать разговор с девушкой.

— В институте культуры, — ответила она. — Что-то здесь искал?

— Кого-то. Мне нужна Екатерина Вячеславовна. Не знаешь, где она?

— Радуйся! Это я.

— Ты? Мне Виктор… Меня послал… Клип и… — Он растерянно подбирал слова, не веря, что эта девушка, которая еще учится, работает хореографом.

— Виктор Робертович послал тебя ко мне репетировать для съемок клипа. Я правильно поняла? — строго спросила она.

Барсов кивнул.

— Ты опоздал на пятнадцать минут. Пришел в неподходящей одежде и обуви. Как ты собираешься ставить танец? В ботинках и галстуке? — Она разговаривала с ним требовательно, словно учитель с нерадивым учеником.

— Но… — начал он оправдываться.

— Не перебивай! — повысила Катя голос. — Я уже потеряла из-за тебя кучу времени! Придешь завтра к десяти утра. Форма одежды — спортивная. Принесешь диск с песней.

— Я не могу в десять, — возразил Анатолий, разозлившись, что с ним разговаривают в таком тоне.

— А я не могу в другое время. Не хочешь работать — решай сам свои проблемы.

Конфликт с хореографом продолжался и на другой день, и на третий. На каждой репетиции она была недовольна всем, что бы он ни делал, срывалась, кричала, не стесняясь в выражениях.

— Ты — как слон в посудной лавке! — кричала Катя во время очередной экзекуции. — Или ты считаешь, что это движение лобком вперед соответствует твоему сценическому имиджу? Мне не нужны сомнительные движения! Еще раз!

Она снова включала фонограмму, и пытка начиналась сначала.

— Стоп! У тебя слух есть? Медведь в детстве ничего не оттоптал? Слушай внимательно. Ты же в ритм музыки не попадаешь.

Музыка включалась заново. Взмокший и уставший, Барсов начинал репетировать танец сначала.

— Куда рука пошла? Разворачивайся. Не отставай от ритма. Быстрее. У тебя что, ноги не двигаются?

У него не было больше сил ни танцевать, ни терпеть оскорбительные крики. Она заметила его недовольство и завелась еще больше.

— Я не захлебываюсь от восторга по поводу твоего таланта! — Катя подошла к нему вплотную, бурно жестикулируя. — Меня просто бесит твоя эстрадная развязность обаяшки, любимца публики. А твое напыщенное самодовольство уже вот где стоит.

Барсов не выдержал:

— Хватит на меня орать! Тебе платят не за это, а за то, чтобы придумывала движения для клипа. Недостаток фантазии прикрываешь собственным психом.

— В твоих движениях сквозит слащавая приторность и невыносимая фальшь! Мальчик из конфетной коробки! Пытаешься совместить классику и эстраду в одном флаконе? Уровень нашей эстрады несовместим с уровнем нашей классики: флакон лопается в первую же минуту!

Барсов собрался уйти, хлопнув дверью.

— Куда пошел, мы еще не закончили! Я тебя не отпускала, — выкрикнула она ему в спину.

— Я не намерен тебя больше терпеть, — зло ответил он. — Ты вылетишь с этой работы. Я постараюсь. Тебе не поможет, даже если ты будешь ползать передо мной на коленях и умолять простить тебя.

Он сделал то, что хотел уже несколько дней, а именно — вышел и изо всех сил хлопнул дверью. Звук отдался по всему коридору.

Он хотел видеть Аню, надеялся встретить ее в студии и только потому терпел эту несносную Катю, которая издевалась над ним и заставляла называть себя по имени-отчеству.

Подписав контракт с Виктором Робертовичем, Барсов получил кучу проблем в придачу. Рассорился с Виташем, своим продюсером, теперь уже бывшим. Тот отказался помогать, прочитав условия нового контракта Анатолия.

— Почему ты это подписал? — ревел Виташ. — Это невыгодно! Мне это невыгодно.

— Но мне это показалось приемлемым условием, — оправдывался Барсов.

— Тебе! Только тебе… А обо мне подумал? А обязательства передо мной ты думаешь выполнять? Или забыл, что и со мной подписал контракт? Раньше, чем этот!

— Не забыл. Юрист Виктора Робертовича видел ваш контракт, он сказал, что в бумагах все согласовано, новые условия не противоречат предыдущим…

— Ах, он консультировался! Как его юрист мог видеть наш контракт? Ты что же, показал его? Ты предал меня! Вон! С глаз долой, и не появляйся больше у меня в доме…

Барсова утешало только, что Аня будет рядом, что он сможет видеть ее и у него появится шанс наладить с ней отношения. Но она не появлялась в студии. А ведь говорили, что раньше она часто приходила. Аня будто избегала встреч с ним.

А тут еще эта Катя… Психопатка, истеричка, заносчивая соплячка. Как ее только на работу взяли? Все должны под нее подстраиваться. Она, видите ли, занята, у нее занятия в институте. Сначала выучись, а потом будешь командовать!

— Если сейчас же не вернешься на репетицию, можешь больше здесь не появляться! — донеслось ему в спину. Это Катя выскочила следом.

Но Барсову было безразлично, что она там еще вопит. Он прямо сейчас идет к Виктору Робертовичу и заявляет, что не станет больше с ней работать. Пусть выбирает: он или она! Ясное дело, кого тот выберет! Конечно, его. У них же программа на полгода вперед расписана: если сорвутся концерты, Виктор не просто убытки потерпит, ему еще и неустойку платить придется! А она кто? Какой-то консультант по танцам. Тьфу, и нет ее! Другого найдут. Барсов сам может договориться с кем-нибудь из балетмейстеров театра. Профессионалы! А она кто? Студентка института культуры. Первокурсница.

Аня первая отреагировала на шум, доносящийся из коридора.

— Кажется, это голос Кати, — сказала она, тревожно посмотрев на Виктора.

Он удивленно поднял глаза.

— Кто-то дверь ломает, — заметил он.

— Что ты сидишь? Может, ее убивают?

— Кто может ее здесь убивать? — возмутился он такому нелепому предположению, вставая и выходя в коридор.

Аня последовала за ним.

— Я не для того привезла сюда сестру, чтобы над ней здесь издевались, — укоризненно сказала она Виктору, как будто он был виноват еще неизвестно в чем.

По коридору бежал раскрасневшийся от ярости Барсов, а Катя совершенно диким голосом кричала, стоя в дверях репетиционного зала.

— Вот видишь! — обвинила Аня Виктора в бездействии. — Он ее обидел, а ты даже зад от кресла поднять не можешь! Я иду к ней, а ты разбирайся с этим.

— Стой, — остановил ее Виктор. — Давай лучше поменяемся ролями. Я знаю, как успокоить твою сестру. Мы неплохо ладим, я ее не обижу. А как разговаривать с твоим Барсовым, я без понятия. Иди и утешай его. Кстати, мне он нужен живой и психически здоровый, иначе все гастроли отправятся… сама знаешь куда.

Виктор подтолкнул ее в сторону Барсова, а сам пошел в противоположном направлении.

Катя была на пределе. Она швыряла забытый Барсовым пиджак, пинала ногой, высказывая бедному предмету одежды все, что не успела сказать самому не менее несчастному владельцу.

— Что случилось? — спросил Виктор у Кати, немного понаблюдав за ее бешеной выходкой инкогнито.

— Уже успел наябедничать? — Катя восприняла приход Виктора по-своему. — Пришел меня уволить? Сама уволюсь! Не желаю расхлебывать это дерьмо!

— Катюшенька, пощади меня. — Виктор умоляюще сложил ладони. — Ты даже не представляешь, что Аня сделает со мной, если ты уволишься.

— Представляю! Застрелит, зарежет, отравит, утопит, а потом станцует ламбаду на крышке твоего гроба. Кстати, она танцует очень хорошо. Не сравнить с этим увальнем. У него ноги не тем концом растут и не к тому месту приставлены!

— Катюша! Давай ты сначала успокоишься, а потом все-все мне подробно расскажешь, — предложил он ей. — Пойдем кофейку выпьем, ты будешь мне жаловаться, и я тебя пожалею, потом я буду жаловаться тебе, и ты меня пожалеешь, по доброте душевной.

— Тебя-то кто обижает?

— О-о, — обиженно потянул Виктор. — Меня Аня знаешь как обижает!

— И как? — наконец-то улыбнулась Катя.

— Пойдем расскажу.

Виктор подхватил ее под руку и повел в буфет.

— Сначала — ты, — предложил он. — Рассказывай. Барсов тебя обидел?

Она помотала головой.

— Не в этом дело. Он меня бесит, — объясняла она. — Он… понимаешь, на Макса похож. Не внешне, а по манере поведения. Считает, что раз ему хочется, значит, ему непременно следует получить свое. И плевать на мнение других, на их желания, интересы, проблемы. Я как этого Барсова увижу, так просто в ярость прихожу. А он, вместо того чтобы репетировать, повторять движения, начинает свои напыщенные речи толкать. Возраст, видите ли, мой ему не нравится, раз я младше, значит, он лучше знает, как на сцене надо себя вести. Видел бы он себя со стороны. Не то что танцевать — ходить толком не может! Коленки не разгибает, переваливается с боку на бок… Мишка косолапый по лесу идет. Ему сначала похудеть надо килограммов на десять — пятнадцать.

Она остановилась, выдохнувшись.

— Ты кофе пей, остыл уже… — пододвинул к ней Виктор чашку. — Ну хоть что-то сделать с ним можно? Кать, он мне нужен. Я контракты подписал. Так Аня хотела, хоть я и был против. Теперь надо научить его двигаться, чтобы можно было к зрителям выпускать.

— Сделать-то можно, — сказала Катя. — И медведя можно научить на велосипеде ездить. Только Барсов сам не хочет учиться, считает, что уже все умеет. Сегодня заявил, что мое дело только движения придумывать.

— Знаешь, что я тебе скажу, — загадочно понизил голос Виктор. — Лишний раз доказывать бесперспективность попыток добыть четыре килограмма повидла из двух килограммов повидла и двух килограммов навоза — занятие для ну очень трудолюбивых людей. Но случай с Барсовым — сложный. А главное — опасный. Если я дам ему пинка под зад, то потом получу такой же пинок от Ани.

— Кстати, об Ане, — вспомнила Катя. — И вообще, хватит уже обо мне. Так и быть, сделаю я из твоего Барсова розового пупсика, только приведи его за ручку — сам он не придет. А теперь рассказывай, что у тебя с Аней происходит.

Катя придвинулась к нему.

— Банально до примитивности, — сознался Виктор. — Я ее люблю, а она меня — нет.

— Не-а. — Катя даже головой потрясла. — Неправду говоришь. Она тут вчера плакала, а когда я ее спросила, в чем дело, сказала мне то же самое, что и ты сейчас, только с точностью до наоборот: она тебя любит, а ты ее нет.

— Врешь, — не поверил он своим ушам.

— Это она тебе врет, когда говорит, что не любит, — сказала Катя. — Она считает, что если никто не узнает о ее чувствах, то, значит, их и нет вовсе. А нет любви — нет проблем. Только себя никак обмануть не получается.

— И что мне делать? — обреченно спросил Виктор. — Она же меня не подпускает. Из спальни выгнала.

— Это она себя не подпускает. Она себе запретилалюбить, запретила быть счастливой, — втолковывала Катя ему. — Чтобы потом не было больно, когда все потеряет. Если потеряет. Только вот маленькая загвоздка, нестыковочка… Ей уже сейчас больно. Вот и плачет по ночам в подушку, чтобы никто не услышал. Тебя учить надо, что делать? Не знаю! Сам придумай. Только делай хоть что-нибудь. Выбей эту чертову дверь в ее спальню, в конце концов.

* * *

— Толя! — Голос Ани звонко раздался на весь коридор.

Он обернулся. Она! Наконец-то.

— Здравствуй, Аня! — Барсов задыхался от быстрого бега.

Он радовался долгожданной встрече. Но Аня выглядела недовольной. И это еще легко сказано. Она выглядела взбешенной, разъяренной…

— Что произошло? — Ее голос требовал объяснений.

Примерно таким же тоном с ним разговаривала Катя, чем и вывела его из себя.

— Не сошлись характерами, — сказал он раздраженно. — Я не буду с ней больше репетировать…

— Это ты при разводе с женой скажешь, — резко остановила она. — А здесь — работа. Ты должен назвать серьезные причины. Я спросила, что у тебя произошло с Катей?

— Она несносная, вспыльчивая и заносчивая девчонка, мелюзга, — разошелся он, вспоминая все свои обиды. — Пустое место, а гонору — как будто она по меньшей мере президент компании.

— Стоп. Еще раз спрашиваю: что конкретно произошло? То, что тебе не нравится ее характер, меня не волнует. Она тебе не жена, чтоб нравиться.

— Она кричит, оскорбляет меня. Я не намерен это больше терпеть, — заявил Барсов, приходя в еще большее возбуждение. — Или ее увольняют, или я разрываю контракт.

Аня захотела послать его к черту. Пусть уходит. Но, глянув на надутое лицо Барсова, представив, что могла наговорить ему Екатерина, чтобы довести до такого состояния, рассмеялась.

— Что смешного? — еще сильнее обиделся Барсов.

— Успокойся и подумай как следует.

Аня взяла его за руку, завела в кабинет Виктора. Попросила секретаршу принести им кофе.

— Ее нельзя уволить, — с усмешкой сказала она, отхлебывая кофе.

— Почему? — Барсов чуть не подавился, услышав такое. — Она чья-то протеже? Любовница? Чья? Какой такой серьезной «шишки», что ты его боишься?

— Ты сам-то понял, что сказал? — Аня медлила с объяснениями. — Ее сейчас Виктор успокаивает, меня туда не пустил. Сказать почему? Потому что если я узнаю, чем ты ее обидел, тебе — не жить. Я убью тебя первым же попавшим мне под руку предметом, а если ничего не попадется — голыми руками на клочки порву и ногами их после затопчу.

Барсов непонимающе смотрел на Аню.

— Кто она?

— Она — моя родная сестра. Любимая сестра, — подчеркнула Аня. — И еще раз подумай головой. Если ты отменишь все концерты и гастроли, что будет? Кто будет неустойку платить?

— Виктор.

— Ничего подобного, — отказалась Аня. — Ты контракт разрываешь по своей инициативе, безо всяких причин. Ссора с хореографом — не причина, мелочь. Если кому-нибудь об этом станешь говорить, засмеют. А раз ты нарушаешь условия контракта, неустойка на тебе и повиснет. Спроси у любого юриста, тебе подтвердят. Так что у тебя, милый, только два выхода: или забыть о ссоре и помириться с Катей, или искать деньги на неустойку. Пей кофе и думай. Я могу тебе помочь только с первым вариантом.

— Но она меня ненавидит, — выдавил Барсов.

— А ты хочешь, чтобы тебя все любили, — хитро улыбнулась Аня. — Когда будешь выступать, на тебя обрушится такой поток грязи от журналистов, что все Катины слова покажутся нежным воркованием влюбленной голубки.

— Но за что она меня так не любит?

— Не знаю. Может, ты что-то ей сказал не то, не так посмотрел. Или должен был сделать, а не сделал. Откуда я знаю? Чужая душа — потемки, — размышляла Аня. — Может, ты и ни при чем вовсе. Настроение плохое было, с другом поругалась, в институте проблемы, критические дни наступили… Да что угодно.

— А мне что делать?

— Смотреть, какие она движения показывает, и старательно их повторять. И молчать, не обращать внимания на ее слова, не реагировать, — наставляла Аня. — Когда она танцам училась, ее преподаватель еще и не такое говорила!.. И чем громче возмущаешься, тем сильнее она будет на тебя нападать. Вся в меня. Мое воспитание.

— Ну спасибо! — недовольно пробубнил Барсов. — Утешила…

— На здоровье! — отпарировала Аня. — Единственное, чем я могу тебе помочь, — прийти на твои репетиции. Посижу там на диванчике, как бы невзначай. В моем присутствии она будет кричать на полтона тише, а заодно опустит слишком нецензурные выражения. Договорились?

— Да.

Барсов взял Аню за руку.

— Ты снилась мне, — повторил он слова, которые уже как-то говорил.

— Барсов, прекрати соблазнять мою любимую женщину, — раздался голос Виктора, который вошел в кабинет неслышно.

У Анатолия от страха подкосились колени, он едва не рухнул замертво.

— А где ты видишь здесь любимую? — холодно осведомилась Аня.

— Вот она.

Виктор притянул ее к себе, начал целовать.

— Впервые слышу, — отбивалась Аня. — Ты говорил, что не любишь.

— Я врал.

— Когда?

— С самого первого дня нашего знакомства.

Растерянный Барсов молча стоял перед целующейся парочкой и не знал, куда себя деть…

Антон

— Это пиратская продукция. — Аня показывала продавцу магазина диск Барсова. — Вы нарушаете закон.

— А вы из налоговой? — нахально отвечал парнишка-продавец, смекнувший, что посетительница не имеет никакого отношения к фискальным организациям.

— Нет. — Она стала сердиться. — Я — владелец студии, которая выпускает лицензионные диски. Не люблю, когда меня обманывают и обворовывают.

— Ну и что вы сделаете? — Он демонстративно бросил в рот подушечку «Орбита», задвигал челюстями, причмокивая, а потом надул большой пузырь, который, лопнув, неожиданно прилип к его очкам. Сконфуженный продавец выругался и, сняв очки, стал их очищать.

— Где здесь главный менеджер? А лучше — владелец магазина. Желаю его видеть, — потребовала Аня, нетерпеливо пристукнув пальцем по прилавку.

И вдруг позади послышался до боли знакомый голос:

— Я владелец.

Аня резко обернулась.

— Антон!

Радость в ее глазах вспыхнула, но тут же стремительно погасла.

— Аня! — Антон рванулся к ней, но, бросив взгляд на ее живот, оторопело остановился на полпути.

— Значит, ты не ушла от мужа через год, — пролепетал он, — как обещала…

— Я же говорила тебе, что многое в этой жизни способно измениться, — напомнила она.

— Слишком многое, — согласился он и подошел-таки ближе.

Они долго молчали.

Так часто Антон представлял себе эту встречу, а теперь вот не знал, как вести себя. Все оказалось иначе — он такого и вообразить себе не мог.

— Давай посидим в кафе напротив, — предложил он, лихорадочно прикидывая, что бы еще сказать.

Она согласилась.

Они сидели за столиком. Антон заказал мороженое с персиками и ананасовый сок.

— Я не забыл ничего, — говорил он, немного осмелев. — Я помню все, что ты любишь, а что — нет, чего терпеть не можешь. И… я, наверное, все еще люблю тебя. Честно говоря, только ради этой встречи стал заниматься бизнесом, на папины денежки открыл сеть магазинов, переехал сюда, в Москву. Надеялся разыскать тебя.

— Уже ничего не изменишь, — говорила Аня. — Я не могу уйти от мужа.

— Не можешь? Или не хочешь?

— Он не отдаст мне моего ребенка. Он предупреждал меня.

Антон не знал, что ответить.

— Это он? — Антон заметил машину, несколько раз уже проехавшую мимо окон кафе. — Следит за тобой? Ревнует?

— Боишься? Между прочим, у него с собой всегда оружие.

— Плевать! Фиолетово и перпендикулярно, как говорил незабвенный Одуванчик. Помнишь Жеку?

— Сам ведь говоришь — незабвенный… Где он сейчас?

— Тоже покоряет столицу. — Антон усмехнулся. — С группой приехал, ходит повсюду, ищет продюсера. А если честно, больше всего ему Катю хочется найти.

— Он что же, ее…

— Ага. Даньке даже морду набил за то, что тот знал о Катином отъезде и не предупредил… А ты?

— Что я? — не поняла Аня.

— Любишь его?

— Кого? Жеку? — Она фыркнула.

— Мужа…

Аня промолчала.

— Ты для меня навсегда останешься самой лучшей, — тихо и грустно проговорил Антон. — Молчи, прошу тебя, не говори ничего. Я знаю… просто понял… ты любишь. Раньше ты так на меня смотрела, а теперь — на ту машину.

В кафе вошел Виктор. Вежливо поздоровался с Антоном. Протянул Ане букет темно-красных роз.

Таких, какие она любит.

Безумный «лабиринт страстей». Отношения, в которых запутались искушенная красавица Анна — и исступленно любящий ее семнадцатилетний Антон, увлеченная Антоном юная Катя — и бывший муж Анны, циничный новый русский Сергей.

Когда же в эту непростую ситуацию вмешиваются еще и обезумевший от ревности поклонник Кати, и влиятельный предприниматель, желающий СРОЧНО вступить в фиктивный брак, события в любовном «многоугольнике» принимают неожиданный ДРАМАТИЧЕСКИЙ ОБОРОТ.

Выхода нет?

Выход есть. ВСЕГДА.

Но как его найти?!

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Оглавление

Антон

Виктор

Анна

Антон

Виктор

Антон

Катя

Анна

Виктор

Сергей

Антон

Анна

Виктор

Анна

Катя

Анна

Виктор

Анатолий

Анна

Катя

Виктор

Анна

Сергей

Антон

Катя

Сергей

Анна

Катя

Анна

Виктор

Анна

Виктор

Лика

Анатолий

Антон