Дело коптящей лампы [Эрл Стенли Гарднер] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Эрл Стенли Гарднер «Дело коптящей лампы»
Предисловие
Как правило, большинство авторов часто (чаще, чем им самим хотелось бы признать) попадают под влияние выдающихся личностей, встречающихся на их жизненном пути. Так, два года назад я познакомился в Новом Орлеане с забавным стариком. Он передвигался какими-то прыжками, словно упругий резиновый мячик. Глаза его сверкали от возбуждения, а белоснежные волосы разметались по плечам, как грива. Его звали Вуд Уайтселл. Для кого-то из нас главное в жизни — это власть, для другого — деньги, для третьего — положение в обществе. Все это мало интересовало Уайтселла; он наслаждался жизнью особым образом, делая замечательные фото, которые часто обнажали истинную сущность тех, кого он фотографировал. Деньги для него ничего не значили: мог послать к черту лучшего заказчика, если тот осмеливался задеть его профессиональную гордость. Всегда находился в процессе проведения какого-либо эксперимента, что заставляло его буквально захлебываться от восторга. Метался по своей студии, подпрыгивая на коротеньких ножках, стараясь переделать как можно больше дел за те ничтожные двадцать четыре часа, из которых состоят сутки. Питался нерегулярно, просто был слишком занят. Когда вдруг осознавал, что голоден, то чаще всего просто перебегал через дорогу в “Бурбон-Хаус”, проглатывал кусок пирога, торопливо запивая его чашкой кофе, и бегом возвращался к себе. Когда нужно было особое освещение, устраивал подсветку с помощью какого-нибудь листа жести и добивался нужного эффекта. Студия была заполнена его собственными изобретениями, которые были ничуть не хуже дорогих инструментов. Для меня он такая же личность, как и Грэмпс Виггинс, тем более что у них много общего. Я и сам не в состоянии ответить, в какой степени Уайтселл — прототип Виггинса. Сейчас могу сказать только одно: после того, как я провел зиму в Новом Орлеане и хорошо узнал Вуда Уайтселла, Грэмпс Виггинс прочно вошел в мое сознание и прямо-таки просился на бумагу. Как только я начал писать о Грэмпсе, я понял, до чего же он напоминает мне Вуда Уайтселла. Не знаю, сколько Уайтселлу было в то время лет, но он постоянно кипел неподвластным годам энтузиазмом, был переполнен желанием достичь в своем мастерстве каких-то невиданных вершин, а ярко выраженный индивидуализм заставлял его взрываться, подобно пороховой бочке, стоило лишь чуть-чуть задеть самолюбие. Подобно Грэмпсу Виггинсу, он воспринимал жизнь не так полно, как это свойственно более молодым людям, но одно присущее им обоим качество просто бросалось в глаза: пока они живут, жизнь в них кипит. И так до самой смерти. Написав эту книгу, я надеюсь отдать должное Буду Уайтселлу, а также… но, нет, мой Грэмпс Виггинс не позволит мне сказать ничего такого, что бы задело его индивидуальность.Эрл Стэнли Гарднер
Глава 1
Джейн Грейвен, секретарь Ральфа Дж. Прессмана, присела на туалетный столик, критически рассматривая свое отражение в зеркале. Сегодня у нее выдался тяжелый день. В середине дня Ральф Прессман неожиданно исчез из офиса и не позаботился объяснить ей, куда он собрался. В последнее время он довольно часто так поступал. А Джейн Грейвен оставалась одна лицом к лицу с тысячей и одной неразрешимой проблемой и без малейшего понятия, где искать шефа, когда он вернется или хотя бы как с ним связаться. Но даже теперь, каким бы утомительным со своими новыми привычками не был ее босс, он не причинял ей столько беспокойства, сколько это делала его жена. Софи Прессман чрезвычайно осложняла жизнь сотрудников своего мужа, и сейчас, глядя в зеркало на свое лицо, Джейн Грейвен с неудовольствием замечала на нем легкие морщинки — следы беспокойства и раздражения, которых раньше не было. Зазвонил телефон. Джейн вздрогнула и взглянула на часы. Было около одиннадцати. Она немного помедлила, потом сняла трубку и сказала: — Хэлло! На другом конце ответил женский голос: — Междугородный разговор, вызывают мисс Джейн Грейвен. Вы у телефона? — Да, — ответила Джейн. — Кто говорит? — Вызов из города Петри, Калифорния. Не вешайте трубку, пожалуйста… Соединяю, с вас шестьдесят пенсов. Джейн услышала в трубке звяканье монеток, и девичий голос произнес: — Можете говорить! — Я слушаю! — повторила Джейн. Ответа не было. В трубке царила мертвая тишина. Снова раздался голос телефонистки: — Подождите минуту, пожалуйста! Спустя какое-то время ее удивленный голос произнес: — Извините, но тот, кто заказывал разговор, почему-то повесил трубку. Телефон на том конце не отвечает. Звонили из телефона-автомата в отеле “Петри”. — А он назвался? — спросила Джейн. — Да, конечно. Он назвал свое имя: Ральф Прессман. Целый час после этого звонка Джейн не отходила от телефона, надеясь, что Прессман перезвонит. Так и не дождавшись звонка, она погасила свет и отправилась спать. А там, в Петри, человек, хотевший поговорить с Джейн, торопливо повесил трубку, заметив в коридоре знакомое лицо. Заговорить с Джейн он не рискнул. Торопливо покинув отель, он отъехал на несколько миль от города и снял комнату в каком-то жалком, Богом забытом мотеле, где и провел одну из самых спокойных в этом месяце ночей.Глава 2
Джордж Карпер свято верил в то, что каждого человека можно купить, если знать цену; другое дело, что эту цену он принципиально не платил. Он всегда выжидал, чтобы заполучить нужного ему человека путем какой-то сделки. В этот день, хотя на часах уже было четверть двенадцатого, Джордж Карпер еще сидел за письменным столом. Перед ним на столе лежала папка сообщений, а точнее, целое досье на Харви Л. Стэнвуда, бухгалтера, финансового агента и, вообще говоря, правую руку Ральфа Прессмана. Это досье собиралось в течение последних трех месяцев. Оно стоило довольно дорого, но зато в нем были упомянуты малейшие детали жизни и деятельности Стэнвуда. Карпера, собственно, интересовал не Стэнвуд лично, а та сфера деятельности Прессмана, связанная с добычей нефти, которая и заставила его отправится в Петри, округ Санта-Дельбарра, в сотне миль от побережья. Закуривая сигару, Карпер бросил мельком взгляд на часы. Одиннадцать пятнадцать. Для Карпера было обычным делом засиживаться за делами до трех-четырех часов утра, размышляя, строя планы и обдумывая козни против своих врагов. Хладнокровный, рассудительный реалист, Карпер замышлял только то, что было выполнимо. Он был практичный человек: то, что было нереально, его не устраивало. Но теперь тем не менее Прессман держал Карпера в тисках — и весьма крепко. Хотелось бы ему знать, что задумал Прессман. Карпер снова вернулся к досье Стэнвуда, и очень скоро у него созрело решение. С утра он позвонит молодому Харви Стэнвуду и пригласит его на ленч.Глава 3
В небольшом фермерском домике, в восьми минутах от Петри, лежал без сна Хью Сондерс. Легкий ночной ветерок шевелил оконные занавески. Он доносил до Сондерса аромат эвкалипта и цветущих апельсиновых деревьев — настоящий запах местности. Ранчо Сондерса представляло собой небольшой участок плодородной земли — тщательно возделанной, орошенной, содержащейся в образцовом порядке. А на холме, в сотне ярдов от окна спальни Сондерса, казалось, упиралась в ночное небо нефтяная вышка… По решению суда Прессман получил право поставить ее на этом месте. Сондерс стиснул тяжелые кулаки. Ах, если б он мог добраться до глотки Прессмана… Но спокойно, спокойно! Такие мысли не доведут до добра. Сондерс повернулся на другой бок, так чтобы не видеть окна и в нем силуэта ненавистной нефтяной вышки. По его телу разливалась приятная усталость после целого дня тяжелой работы на своей земле. И ведь всего-то только последние два месяца ему стало трудно засыпать. И вот сейчас: прошел уже час, если не больше, как он лег, а сна все не было. Он приподнялся на локте и взглянул на светящийся циферблат часов, лежавших на тумбочке рядом с кроватью, — одиннадцать с четвертью.Глава 4
В своем офисе, за столом, покрытым зеленым плексигласом, сидел Эверетт Тру, редактор и издатель “Петри геральд”. Лежавшие перед ним кипой листочки телеграмм со всей страны позволяли ему быть в курсе всех событий… На их основе писались заметки, а Эверетт должен был придумывать к ним броские заголовки. Основной темой сообщений были, конечно, военные события. Но основной новостью к этому дню, которая интересовала всех без исключения жителей Петри, было заседание окружного суда, состоявшееся вечером этого же дня, подтвердившее решение, принятое Верховным судом округа Санта-Дельбарра. Оно касалось вопроса о старой нефтяной скважине. По решению суда прежние владельцы нефтяной скважины получили право, независимо от желания теперешнего хозяина фермерского участка, разрабатывать нефтяную скважину, строить нужные им дороги, ставить буровые вышки, лампы, очистительные установки, прокладывать трубы — даже если для этого придется сносить жилые постройки самого фермера. Эта старая, заброшенная шахта, о которой годами не вспоминали, в настоящее время была кошмаром для всего города. Много лет никто не заботился о том, кому же она принадлежит. Только однажды какой-то мелкий чиновник упомянул о “правах” на нее в своем докладе. А теперь вдруг о ней как о своей собственности заявил человек, чье имя много значило в деловых кругах, — сам Ральф Дж. Прессман из Лос-Анджелеса… Как ни странно, достать его фотографии оказалось весьма сложно. Он никогда не любил позировать перед камерой. Даже коллеги из Лос-Анджелеса не смогли помочь редактору. Еще три-четыре месяца назад фермеры бы смогли за безделицу выкупить права на эту старую скважину… Странно, что им даже в голову не пришло сделать это. Все эти годы они практически сидели на пороховой бочке, и вот наконец появился Прессман и взорвал ее. Теперь фермеры объединились в нечто вроде профсоюза. Эта мысль пришла им в голову после решения Верховного суда округа, когда Прессман поставил свою буровую вышку на земле Сондерса. Нет, так дело не пойдет, надо делать выпуск. Иногда для газеты не хватало интересных новостей и главному редактору приходилось буквально из пальца высасывать заголовки. А теперь событий столько, что поди умести их в один выпуск. А Эверетту еще надо было написать передовицу — нет, не для завтрашнего номера. Хорошо бы ее сначала дать просмотреть юристу… Но написать ее следует сегодня. Тру придвинул поближе боковой столик со стоявшей на нем пишущей машинкой. Вставил в нее листок бумаги и напечатал большими буквами заголовок: “Не легальный ли это шантаж?” По давней привычке он механически бросил взгляд на часы, чтобы потом знать, сколько займет у него статья. Было четверть двенадцатого.Глава 5
Софи Прессман, которая была почти на двадцать лет моложе мужа, взбежала по парадной лестнице к дверям шикарного особняка Прессманов и повернула ключ в замке. У нее было превосходное настроение. Неизвестно по какой причине в ее голове промелькнула мысль: “Многие женщины предпочитают, когда у них есть возможность, выбрать что-то одно из двух. Мне этого не нужно”. Она рассмеялась, машинально взглянула на запястье, где сверкали изящные часики, чтобы, если понадобится, рассказать убедительную историю о том, где она пропадала так долго. Было еще не поздно. Всего четверть двенадцатого. В то время, как она вставляла ключ в замочную скважину, ей послышался звук заводимого двигателя, как будто стоявшая неподалеку у тротуара машина собиралась тронуться с места. Она заметила, как вспыхнули фары, услышала шум работающего мотора и посмотрела вслед уехавшей машине. Ее чудесное настроение внезапно улетучилось, ноги задрожали, а сердце, казалось, ухнуло куда-то вниз от пришедшей ей в голову ужасной догадки. Мысли закружились у нее в голове, а перед глазами замелькали те мелкие, незначительные эпизоды, которые она, хоть и замечала, но не придавала им никакого значения: сидевший за соседним столиком и время от времени поглядывавший на нее одинокий мужчина; машина, которая чуть не задела ее бампером; тот человек в сером пальто… Она внезапно похолодела. Повернувшись лицом к дому и крутя дрожащими, непослушными пальцами ключ, она тщетно пыталась отпереть дверь.Глава 6
Харви Л. Стэнвуд, широкоплечий, с тонкой талией, темноволосый мужчина, выглядел очень эффектно в вечернем костюме. Ева Реймонд, с гордостью бросив на него восхищенный взгляд, решила, что он ничем не уступает тем киногероям, которые так часто мелькали на экране телевизора, заставляя сильнее биться ее сердце. Было и еще нечто такое, что влекло ее к Стэнвуду. Атмосфера успеха — аура романтики — окутывала его, а это приятно щекотало чувства Евы. У Харви Стэнвуда было слабое зрение, что в свое время спасло его от призыва в армию, но тем не менее его глаза отлично видели все, что нужно было видеть. Как бухгалтер и правая рука Ральфа Дж. Прессмана, он имел доступ к документам и цифрам, которые, может быть, ничего и не сказали бы несведущему в финансовом отношении человеку, но для светлой головы Стэнвуда они означали многое… И Стэнвуд пользовался своими знаниями, это был его капитал. Он отдавал себе отчет в том, что происходит вокруг него. Стэнвуд протянул руку к столику и взял еще кусочек кекса. Еву никто бы не назвал дурочкой, и, в первую очередь, она сама считала себя неглупой женщиной. Свое место в жизни она нашла еще когда ей не было семнадцати. Она любила успех, яркие огни, она любила жить и наслаждаться жизнью. Сама мысль о рутинной работе где-нибудь в скучной конторе приводила ее в ужас. Еще больший ужас вызывала у нее перспектива скучной, повседневной домашней работы, хлопот с мужем и детьми. Ей хотелось активной жизни — и она ее получила. Для Харви Стэнвуда этот вечер начался удачно, но дальше все стало меняться не в лучшую сторону. Ева давно уже подметила странную особенность в азартном по натуре Харви. Когда удача была на его стороне, он играл расчетливо и осторожно, когда же счастье поворачивалось к нему спиной, он, теряя голову, заключал самые невероятные пари и готов был рисковать абсолютно всем, до последней копейки. По роду своей деятельности Ева была связана с игорным бизнесом. Она знала многих профессиональных игроков, хорошо изучила их приемы. Она понимала очень хорошо, что можно ставить большие суммы и рисковать, пока счастье на твоей стороне, но следует немедленно прекращать игру при первом же проигрыше… У нее в голове часто шевелилась мысль, что неплохо было бы поговорить об этом с Харви… Но его реакция могла быть непредсказуемой. Характер у него был достаточно сложный. Ему очень нравилось поучать ее, давать ей советы, как жить, как вести себя, он часто поправлял ее произношение, указывал, как ей следует одеваться и пользоваться косметикой. Если она теперь попробует взять на себя роль его руководителя, это может плохо кончится… А тем более как объяснить, откуда у нее это знание правил азартных игр. Ведь Стэнвуд не только самолюбив, но и ревнив к тому же. Как раз в это время, когда у нее в голове кружились эти мысли, крупье принял последнюю ставку Стэнвуда. — Игра продолжается, — произнес он. Стэнвуд кивнул. В эту минуту к крупье подошел швейцар и что-то шепнул тому на ухо. Прикрыв деньги длинными, изящными пальцами, крупье наклонился вперед и тихо произнес: — Не зайдете ли вы на минуту в кабинет дирекции, мистер Стэнвуд? Харви усмехнулся. — И не подумаю. Не хочу рисковать удачей, сейчас карта сама идет ко мне в руки. Подожди меня, Ева, я мигом. Ева заволновалась. Она уже сталкивалась с такой ситуацией, когда людей приглашали “на минутку заглянуть в дирекцию”, принимая от них последнюю ставку. Но ведь Харви, Боже мой, Харви ведь просто купался в деньгах. Он, как компаньон, участвовал во многих деловых операциях мистера Прессмана, а это всегда было выгодно. И конечно, Харви никогда не попросили бы “заглянуть в дирекцию” из опасения, что может быть необеспеченный чек или отсутствует кредит в банке. Но тем не менее она бросила тревожный взгляд на широкие портьеры, которые закрывали дверь в таинственное “помещение дирекции”, и, по мере того как текли минуты, ее тревога все возрастала. Было уже полдвенадцатого, когда Стэнвуд наконец бросил игру. Его настроение совсем не изменилось. — О’кей, малышка, — сказал он веселым, даже немного легкомысленным тоном, — давай-ка выпьем по коктейлю и поедем домой. Она пошла вместе с ним к заказанному столику. Усевшись, она подняла глаза и встретила взгляд Стэнвуда. — В чем дело, Харви? — В чем дело? Что ты имеешь в виду? Я тебя не понимаю. Она запнулась. — Я знакома с порядками в подобных кабаках. Когда тебя… — Не говори “кабак”, малышка, это вульгарно. — Ну хорошо, с подобными заведениями, если тебя это больше устраивает. Я хорошо знаю, что бывает, когда человека просят “заглянуть в дирекцию”. Может, теперь ты мне объяснишь, в чем, собственно, дело? Еще минуту Стэнвуду удавалось сохранять на лице то же высокомерное выражение, затем внезапно губы его задрожали. Он тихо сказал: — Я не хотел говорить тебе, Ева, но это наш последний вечер вдвоем. Завтра я буду в тюрьме. Ева резко зажмурилась, как будто яркий свет ударил ей в глаза. В ушах у нее зашумело так, что, казалось, барабанные перепонки вот-вот лопнут. Она боялась открыть глаза, ей казалось, посмотри она на него — такого очаровательного, такого привлекательного и уверенного в себе — и он исчезнет, растает в воздухе и она останется одна сидеть за столом перед пустым стулом, а потом перед ней возникнет официант, держа в руках счет… Это напоминало ей кошмарные сны, которые часто мучили ее по ночам, когда любой привидевшийся ей эпизод, независимо от того, каким фантастичным он ни был, означал, что впереди ее ждет какая-то катастрофа. — Что, что случилось? — едва успела пролепетать Ева. Стэнвуд хладнокровно поведал ей все. — Послушай, малышка, я, конечно, легкомысленный человек. Не получается у меня делать деньги, и достаточно быстро. И, похоже, на этот раз я попал в переделку. Дело в том, что мне срочно нужны были деньги, не для меня, для одного летчика. И я позаимствовал деньги у шефа, без его ведома, конечно… Не такую уж большую сумму, во всяком случае, не больше того, что я мог бы вернуть, если бы нечаянно обнаружилось ее отсутствие. Но получилось так, что все сошло гладко, никто ничего не заметил. Это подстегнуло меня. Но я действовал довольно осторожно. Возможно, это произошло просто потому, что я попал в полосу невезения. Но, к этому времени я уже прочно сидел на крючке. Я бы никогда, даже постепенно, не смог бы выплатить всех денег, которые я взял. Но к тому времени все выплыло наружу. У меня оставался только один выход. Деньги шефа я проиграл здесь, и значит, выигрывать их снова мне надо было тоже здесь. Я бы сделал это сегодня вечером, если бы они не трогали меня. На какое-то время мне улыбнулось счастье, и я бы мог, мог вернуть проигранное! А затем удача покинула меня и я снова все проиграл… Ну и кредит мне конечно же тоже закрыли. — Ты имеешь в виду, что им стало известно, что у тебя нет денег? — Я не уверен, знают ли здесь уже об этом или нет. Но не в этом дело. Проблема в том, что мне пришлось рискнуть всем во время игры. Времени колебаться и раздумывать не было… Когда завтра Ральф Дж. Прессман появится в своем кабинете, ему мигом все станет ясно. Мне больше не удастся водить его за нос. Через полчаса после того, как Прессман сядет в свое кресло, он начнет наводить весьма неприятные для меня справки. После этого пройдет еще полчаса, не больше, и я окажусь в тюрьме. — И… и много ты взял? — Да нет, не больше семнадцати тысяч долларов. Я проверил все до последнего цента. — А ты можешь что-нибудь сделать? — Нет, детка. — А может, стоит самому пойти к Прессману и попытаться объяснить… Ее слова заглушил его отрывистый смешок. — Ты, видимо, не знакома с Прессманом, детка. На минуту за столом воцарилась тишина, а потом она подняла на него лихорадочно заблестевшие глаза. — Да, — сказала она почти спокойно, — я действительно не знаю Прессмана. Но он был слишком занят собой и своими неприятностями, чтоб заметить легкую иронию в ее словах. — А Прессман точно завтра утром будет у себя? — спросила Ева. — Не знаю, — пробормотал он. — Ну не будет его завтра, так будет послезавтра, какая разница? Он сейчас занят одним делом. По-моему, кроме меня никто сейчас не знает, где он на самом деле. Бьюсь об заклад, что этого не знает даже его собственная жена. — Ну и где же он? — поинтересовалась она. — Ты слышала когда-нибудь о таком городишке — Петри? — Нет, никогда. — Это такой маленький городок в округе Санта-Дельбарра. — Я часто раньше бывала в Санта-Дельбарре, но никогда не слышала, что там есть такой город. — Это не совсем там, он стоит примерно в тридцати милях от Санта-Дельбарры, это на востоке округа. Богом забытое место, но дело в том, что там есть нефть. — И мистер Прессман сейчас там? Стэнвуд заколебался. — Это коммерческая тайна. Да и потом, это чисто деловая поездка, тебе должно быть неинтересно. — Да нет же, мне интересно. Расскажи, пожалуйста. — Но об этом никто не должен знать. — Расскажи мне. Может, я смогу помочь тебе. — Ты — помочь? Она кивнула. Он рассмеялся, не оскорбительно, но все-таки чуть высокомерно. — Прошу тебя, расскажи мне все, — настаивала она. Стэнвуд помолчал немного. — Эта история началась много лет назад, когда Калифорнию только начали заселять, тогда правительство Мексики передавало тысячи и тысячи акров земли испанским аристократам-переселенцам. В те времена вся северо-восточная часть округа Санта-Дельбарра принадлежала дону Хозе де Сальваро. Он умер, и права собственности на его землю перешли в руки одного шустрого янки, некоего Сайлса Вендовера. И когда Вендовер начал распродавать свою землю маленькими участками, то в каждый договор о покупке земли он ставил условие, по которому вся нефть, найденная на каждом проданном им участке, будет по-прежнему принадлежать ему или, если его не будет в живых к тому времени, его наследникам. В те времена, я уверен, люди и не подозревали, что нефть — это богатство. Они считали, что Вендовер немного не в себе. И радостно подписывали купчую, оставляя Вендоверу все права на нефть. Он сыграл с ними злую шутку. Шли годы, и эта местность по-прежнему оставалась страшным захолустьем. А затем в Калифорнии, то тут то там, начали находить нефть, и вот тогда эта сделка стала выглядеть несколько по-иному, но и тогда еще, по-видимому, никто не принимал эту ситуацию всерьез. Они искренне считали, что владеть нефтью на нефтеносном участке — это одно, а разрабатывать ее — совсем другое. Затем этим делом заинтересовался Прессман. Ему удалось выяснить, что по условиям этой заключенной много лет назад сделки, так как это следовало из документов, которые к тому же были еще подкреплены решением суда, наследники Вендовера имели право вторгаться на любой купленный у него участок земли, вести добычу нефти, ставить буровые вышки и бурить скважины, строить подъездные дороги и, в том случае, если нефть будет обнаружена, прокладывать трубопроводы, строить нефтехранилища, дополнительные дороги, насосные станции — словом, делать все, что делается в таких случаях. Очень тихо и осторожно, избежав всякой огласки, Прессман выкупил у наследников Вендовера эти права. И когда он приехал в Санта-Дельбарру и объявил о своих намерениях, это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Людям казалось, что они сошли с ума. — И теперь мистер Прессман там, — сделала вывод Ева. — А ты не знаешь, он остановился в отеле? — Нет, конечно же нет. — А где же тогда? — А если я скажу тебе, ты поклянешься, что ни одна живая душа об этом не узнает? — Ну конечно же. Говори. — Он решил пока приступить к разработке только на одном фермерском участке. Есть там один фермер, по фамилии Сондерс, вот с его участка Прессман и решил начать. Сондерс, конечно же, обратился немедленно в суд. Он писал заявление за заявлением, требовал защиты своих прав на землю. И только сегодня суд подтвердил права Прессмана на нефть. Прессман, впрочем, не сомневался в этом. — Ты мне так и не сказал, где он сейчас. — Не торопись, детка. Я хочу, чтобы ты ясно представляла себе эту ситуацию. Когда Прессман заявил о своих правах, фермеры сделали попытку сообща выкупить их у него. Большинство участков в этой местности заняты цитрусовыми, сады там необыкновенные. Многие участки похожи на настоящие ранчо… Ну вот, шеф и отправился на разведку, разузнать, сколько они могут предложить ему, его устроят только очень большие деньги. — Но как он надеется добиться этого? Стэнвуд усмехнулся. — Никто в этих краях не знает Прессмана в лицо. Он для них только имя… Ну так вот, на самом краю округа есть несколько участков, ценность которых невелика, это просто мелкие фермерские участки. Месяц назад один из этих фермеров получил предложение от реально существующего человека продать свой участок за хорошую цену. Он согласился. Покупатель сообщил свое имя: Джек П. Ридли. Ридли выглядел как пожилой неухоженный холостяк, он сообщил, что ищет участок, чтобы заняться разведением цыплят и кроликов на продажу. — Но ты собирался мне рассказать, где сейчас Прессман, — нетерпеливо перебила его Ева. — Я хочу это знать. Мне нужно знать, где он сейчас, в данную минуту. — То-то и оно, — ухмыльнулся Стэнвуд. — Дело в том, что под фамилией Ридли скрывался Прессман. — Ты хочешь сказать… — Именно, девочка моя. — Но почему?! — Разве ты не поняла? Вся эта компания фермеров, предводительствуемая одним из них, по фамилии Хаузер, втайне сейчас собирает так называемые взносы с каждого владельца земельного участка, где есть нефть, они уже собрали большую сумму наличными. Пройдет день или два, и они нагрянут и к Ридли. И они увидят неопрятного, замотанного старого холостяка, живущего в хижине, которая вот-вот рухнет ему на голову. Они скажут ему, сколько следует ему внести в общую кубышку и для какой цели. Ведь Ридли только что приехал в эти края, он ничего не знает и будет задавать вопросы. — Но если эти фермеры ему ничего не скажут? Стэнвуд рассмеялся. — Ты не знаешь Прессмана! — Ты это уже говорил. — И вот Прессман выслушает этих дурней и будет в курсе всех их планов. Таким образом, у него на руках будут все козыри. Если проверка покажет наличие больших месторождений нефти, то он безумно разбогатеет в один прекрасный день. А если этого не случится, он все равно сделает вид, что нашел нефть. А фермеры вряд ли смогут раскусить его. Они-то ведь трясутся над каждым долларом, который удается наскрести. Сначала они наверняка предложат сотню-другую, а потом, насколько я знаю Прессмана, он заставит их выложить все до последнего цента. — И значит, мистер Прессман сейчас в Петри? — Вот именно. Небось слоняется по своей хибаре с фляжкой виски, а на нем самом — какие-нибудь грязные лохмотья. Он сущий змей, может сыграть любую роль. — А как ты думаешь, изменится ли что-нибудь, если кто-нибудь придет к Прессману и попробует — ну, ты понимаешь, что я имею в виду, — замолвить за тебя словечко?.. В конце концов, ты ведь многое для него сделал в свое время. — За все, что я для него сделал, он мне заплатил. Примерно так же на все это смотрит и сам Прессман. — А что будет, если Прессман все-таки не вернется утром в офис? Стэнвуд ответил не задумываясь: — До тех пор, пока Прессман не вернется, я в безопасности. Может быть, он задержится на четыре, самое большее — на пять дней. Это зависит от того, как у него там пойдут дела. Если его не будет еще какое-то время, ну что ж, я попробую извлечь из его кассы еще немного наличных и рискну — может быть, мне повезет и я отыграюсь. — А мистер Прессман женат? — Угу. — Что она собой представляет? — О, она настоящая красавица. Но не обманывайся на ее счет. Она использует мужа как дойную корову. Намного моложе его, сейчас ей около тридцати, а ему — за пятьдесят. Черт возьми, она действительно красивая женщина! Прессман, по-моему, до сих пор без ума от нее. А вот меня она совершенно не привлекает. — Почему? — Слишком хладнокровная, слишком рассудочная и эгоистичная, но — Боже мой! — какая у нее потрясающая фигура! — Прессман — любитель красивых женщин? — Был любитель — когда женился на ней. — Она его первая жена? — Не будь дурочкой, Прессман — миллионер. Она увидела его где-то, решила, что ей очень хочется стать миссис Ральф Дж. Прессман, и все, у бедняги не оставалось никаких шансов… Да уж, дурочкой ее не назовешь. — А они давно женаты? — Лет пять. — Может быть, сейчас уже Прессман не так очарован ею, как в первые годы. Когда уже не так волнует ее красота, видишь холодного, бездушного человека. Наверное, теперь в глубине души он чувствует, что очень одинок. Может быть, поэтому он такой безжалостный, когда речь идет о бизнесе. — Может быть, — согласился Стэнвуд, — но давай кончим говорить о Прессмане. Это, может быть, наш последний вечер вдвоем, дорогая, кто знает, что будет завтра? Хорошо бы Прессман задержался еще хоть на пару деньков, и я бы достал еще немного денег — а там, как знать, глядишь, удача улыбнется мне, и я все верну. Все может быть… Эй, официант!Глава 7
В обязанности Джейн Грейвен входило вскрывать всю корреспонденцию Ральфа Прессмана и не только это. Как его секретарь, она просматривала все приходящие на его имя письма и сама распределяла их по степени срочности и важности. В один из тех дней, когда Прессман не появился до двенадцати, она подготовила ему краткий отчет относительно поступившей информации. Тогда, если бы он позвонил и захотел узнать о том, что изменилось за время его отсутствия, она могла бы прочитать свои записи ему по телефону или отослать их ему с посыльным. Для этой цели он уже давно договорился с ней, что она будет вскрывать любые поступившие на его имя письма, независимо от того, будут ли они носить деловой или частный характер. Держа в руках конверт из Детективного агентства Дропвелла, Джейн Грейвен задумалась, распространяются ли полученные ею от шефа инструкции и на подобные письма, ведь на нем было указано “Лично, конфиденциально, в собственные руки”. В контору его принес специальный посыльный, и Джейн Грейвен пришлось за него расписаться. Почти полчаса толстый голубой конверт лежал нераспечатанным на столе. Внезапно ей в голову пришла мысль, что в этом письме должно быть что-то очень-очень важное, что-то, что может потребовать от Прессмана немедленных действий. Раза два до этого, когда она отваживалась вскрыть конверт, надписанный женским почерком и с пометками “Лично” или “В собственные руки”, Прессман страшно сердился на нее. Правда, он неоднократно повторял, что у него нет от нее секретов. Секретарь — это нечто вроде доктора, любил он повторить. И добавлял, что она должна не только знать, но и предвидеть каждое его новое знакомство, каждое движение, каждую мысль. А иначе, говорил он, ей будет просто невозможно самой решать, что заслуживает первоочередного внимания, а что — нет. Джейн сделала еще одну попытку дозвониться до своего шефа. Трубку снял Дэйгард, дворецкий. — Добрый день, Артур, — сказала Джейн. — Не могли бы вы мне сказать, где я сегодня смогу найти мистера Прессмана. Я звоню из офиса. — Рад бы, мисс Грейвен, но я и сам не знаю. Он сегодня утром не спускался к завтраку. Я точно не знаю… Да, мэм? Это звонят из офиса… Слушаю, мэм. Джейн догадалась, что сейчас трубку возьмет миссис Прессман, еще до того, как услышала перестук ее каблучков и бесстрастный голос. — Да, я слушаю. Что случилось, Джейн? — Мне нужно поговорить с мистером Прессманом. Я пыталась узнать, как можно с ним связаться, — ответила девушка. — Да? А в чем дело? Какое-нибудь срочное письмо? Тон миссис Прессман был вполне дружелюбный, но с тем высокомерным холодком, с каким жены разговаривают с секретаршей мужа, немного свысока, немного, но вполне ощутимо. Положение Джейн, как его понимала миссис Прессман, ненамного отличалось от положения любого из слуг в доме. — Да, в общем-то, ничего важного. Я просто хотела узнать. — Что, какое-то письмо? — подсказала миссис Прессман. — А от кого? Джейн затаила дыхание. — На конверте не указан обратный адрес. Я, видите ли, я просто подумала, что для мистера Прессмана там могло быть что-то важное. — Откройте его, — скомандовала миссис Прессман. — Взгляните, от кого оно, дорогая. Джейн растерялась. Она положила конверт перед телефоном, вытащила нож для разрезания бумаги и разрезала конверт так, чтобы это было слышно на другом конце провода. И остолбенела. Она никак не могла взять себя в руки, мысли так и кружились у нее в голове. На отдельном листке было напечатано сообщение, смысл которого никак не мог дойти до ее сознания, то самое сообщение, которое — она подозревала с самого начала — и должно было быть в подобном конверте. А пока она никак не могла овладеть собой. Но даже бросив беглый взгляд на лежавший перед ней листок бумаги, Джейн Грейвен поняла, что, следуя инструкциям, полученным от шефа — Ральфа Прессмана, служащие Детективного агентства Дропвелла следили за Софи Прессман, в том сообщении упоминалось имя Пеллмана Бакстера, молодого брокера, слишком близкого, чтобы не сказать больше, друга дома. В этом плотно заклеенном конверте лежали также и негативы, которые снимали в темноте с помощью инфракрасной вспышки, причем делалось это так незаметно, что люди и не подозревали, что их фотографируют. “В соответствии с нашими правилами, — говорилось в письме, — мы отправляем нашим клиентам и негативы, и снимок, что, естественно, обеспечивает нашим клиентам гарантию, что никаких хлопот в будущем у них не будет”. — Ну так в чем же дело? — раздался в трубке голос миссис Прессман, в нем явно слышалось нетерпение. Джейн хихикнула было, но смешок немедленно застрял у нее в горле. — Ну так что же? — повторила миссис Прессман, ее голос как бритва резанул слух Джейн. — Да нет, ничего важного, — солгала Джейн. — Оказалось, что это всего-навсего политическая брошюра, а слова “лично” и “в собственные руки” написали, вероятно, для того, чтобы мистер Прессман наверняка вскрыл письмо. — Слова “лично” и “в собственные руки” были напечатаны? — в словах миссис Прессман сквозило недоверие. — Нет, написаны, — быстро ответила Джейн. — Написаны чернильной авторучкой. Это-то и ввело меня в заблуждение. — Понятно, — холодно сказала миссис Прессман. — Я так и думала. — И повесила трубку, как всегда не потрудившись попрощаться или сообщить что-то Джейн. Джейн заметила, как дрожали ее руки, пока она медленно клала на место трубку и собирала выпавшие из конверта листки. Она вертела их дорожащими пальцами, блестящие фотографии, кажущиеся немного размытыми из-за инфракрасной вспышки, краткие эпизоды из жизни мужчины и замужней женщины, и… Она виновато вздрогнула, услышав, как хлопнула дверь. На пороге стоял Харви Стэнвуд и улыбался. Он был явно возбужден, даже черты его лица исказились. — Привет, — сказал он, непроизвольно взглянув на часы. — Я не собирался приезжать так поздно, но пришлось ехать в суд за документами, которые были нужны Прессману в связи с делом, которым он занимается. А кстати, он так и не давал о себе знать, а? В этот момент Джейн не заметила ни слишком подробного объяснения, ни той тщательности, с которой оно было произнесено, как будто его долго репетировали. Она незаметно выдвинула верхний ящик своего стола и затолкала туда и конверт, и негативы. — Мистер Прессман еще не вернулся, — наконец выговорила она. — И я даже не знаю, когда его следует ожидать.Глава 8
Стэнвуд быстрыми шагами подошел к большому сейфу, набрал комбинацию цифр на замке, распахнул тяжелые двери и вошел. Запах был, как в могиле. Когда мрачные стены сомкнулись вокруг Стэнвуда, ему пришлось напрячь всю свою силу воли для того, чтобы взять себя в руки и успокоиться. Наверное, так должен чувствовать себя узник в подземелье. Впрочем, похоже, и он скоро это узнает: лет десять, а то и двадцать, он запросто может получить за эти дела. А ведь прошлым вечером, выпив пару коктейлей, которые ему согрели кровь, да еще сидя за столом с очаровательной девушкой, которая не сводила с него глаз, он был совершенно уверен, что сможет наутро взять эти деньги. Да и что говорить, прошлым вечером он был уверен, что ему по плечу и не такое. А теперь, со слегка кружащейся головой и нервами, которые были как туго натянутые струны из-за того, что он слишком много выпил накануне и слишком мало спал ночью, он внезапно почувствовал, что ни на что не способен. Он бы даже не стал и пытаться прийти сюда, если бы не последний, отчаянный шанс — то, что Прессман, возможно, совсем не вернется в этот день. В сейфе лежал чек на пять тысяч долларов от Хиллхерста. Этот чек гарантировал честные намерения сторон. Он не должен был быть превращен в наличные, это делалось только в случае непредвиденных обстоятельств. Но если Стэнвуду придется получить по нему наличные, он может позвонить Хиллхерсту и сказать, что произошла какая-то ошибка и чек не получен, — может быть, ему повезет. К настоящему времени Стэнвуд уже позаимствовал из кассы патрона ровным счетом 17395 долларов 58 центов. Так что лишние пять тысяч большой роли не сыграют. А уж если счастье ему улыбнется… Он услышал, как зазвонил телефон, а затем голос Корлисс Рэмси, телефонистки: — Он сейчас очень занят — проверяет наличность в сейфе. Может быть, попросить его перезвонить вам? Стэнвуд с удовольствием слушал ее мелодичный голос. Корлисс была двадцатидвухлетней блондинкой, томной и чрезвычайно соблазнительной. Он видел, как ее раздражало его напускное равнодушие, она явно рассчитывала на другое. Он услышал, как застучали ее каблучки, и понял, что она подходит к сейфу. Быстро вытащив из сейфа гроссбух, он сделал вид, что с головой погрузился в расчеты, моля Бога о том, чтобы Корлисс не заметила, как он нервничает. Она всунула к нему белокурую голову: — Тебя просят подойти к телефону. Можешь взять трубку? Он говорит, что это очень важно. — А кто звонит? — Он не назвался. — Я возьму трубку у себя в кабинете, — заявил Стэнвуд. — Пусть подождет минутку, объясни, что я занят. — Я уже ему сказала. Стэнвуд вернулся к себе в кабинет, но помедлил немного, переводя дыхание. Затем он поднял трубку. Низкий мужской голос на том конце осведомился: — Это Харви Стэнвуд? — Да, это я. — Когда я назову вам свое имя, не повторяйте его за мной. Я бы не хотел, чтобы кто-нибудь узнал о моем звонке. — Кто вы такой? — спросил Стэнвуд. — Кто-нибудь в офисе может нас услышать? — Нет. Его собеседник начал непринужденно рассказывать: — Вчера совершенно случайно столкнулся со старым приятелем. Он один из владельцев ночного клуба “Три Двадцать Два”… Может быть, вы тоже его знаете. Парень по фамилии Бэйнс. Он сказал, что совсем недавно видел вас там… Хороший парень этот Бэйнс. У Стэнвуда перехватило дыхание, и прошло несколько секунд, прежде чем он смог заговорить. Когда наконец ему удалось выдавить из себя слова: “Кто говорит?”, ему стало ясно, что его голосу недостает твердости, а фраза, которая должна была бы походить на команду, больше смахивала на заискивающую просьбу. Он с большим трудом смог произнести эти слова, так дрожал его голос. — Мне было бы очень приятно, если бы вы смогли пообедать со мной сегодня, — с легким нажимом произнес голос. — Нам следует кое-что обсудить. Пожалуйста, не говорите никому, куда вы идете, и, конечно, ни слова о звонке. Человек сделал небольшую паузу, ожидая, видно, ответа, но Стэнвуд так и не нашелся что сказать. — Предлагаю пообедать в “Пурпурной корове”, — предложил его таинственный собеседник. — Я зарезервировал для нас второй от входа кабинет с правой стороны. Я буду ждать вас в двенадцать пятнадцать. Штора будет поднята. Вам нужно будет просто войти. — Кто, кто же вы все-таки? — спросил Стэнвуд. — Все это вы очень скоро узнаете, — ответили ему. — Вы все хорошо запомнили? Клуб “Пурпурная корова”, двенадцать пятнадцать, второй от входа кабинет по правой стороне. — Это я все хорошо понял, но с кем я все-таки говорю? — робко повторил Стэнвуд. Голос в трубке отчеканил: — Джордж Карпер. В ушах Стэнвуда раздался сухой щелчок трубки, которую бросили на рычаг, но прошло не меньше минуты, прежде чем сам он сумел унять дрожь в руках, чтобы найти в себе силы опустить трубку. Ноги его стали ватными.Глава 9
Джорджу Карперу только-только перевалило за пятьдесят. Кожа на его лице была совершенно гладкой, без единой морщинки. Волосы его, хоть и тронутые кое-где сединой, все еще были темными, густыми и вьющимися. Его глаза были серо-стальными, чуть выпуклыми, губы кривились в добродушной улыбке, а такой фигурой, как у него, мог бы гордится и более молодой человек: он был ни толстый, ни тонкий, широкоплечий и длинноногий, с узкими бедрами и великолепной грудной клеткой. Костюм сидел на нем превосходно. Только небольшая складка у рта намекала, что этому человеку свойственна жестокость, да иногда глаза его застывали, как будто в голове у него работал невидимый маленький компьютер, просчитывая всякую, пусть незначительную, выгоду от ведущегося разговора. Когда Стэнвуд пришел в клуб, Карпер уже ждал в кабинете. Он бросил беглый взгляд на лицо Стэнвуда, и в его глазах возникло одобрительное выражение. Взгляд был мимолетный, но Стэнвуд понял, что Карперу вполне хватило его, чтобы понять, что он не ошибся в своем выборе и Стэнвуд — именно тот человек, который ему нужен. Его, фигурально выражаясь, оценили, проштемпелевали и повесили на шею ярлычок с ценой. — Присаживайтесь, Стэнвуд. Это я хотел поговорить с вами. Стэнвуд уселся и взглянул через стол на Карпера, но с удивлением отметил, что, едва взглянув на своего собеседника, был вынужден отвести взгляд в сторону. Этот единственный факт значил для Стэнвуда больше, чем предварительный таинственный разговор. Он был теперь уверен, что Карпер знает, или, по меньшей мере, подозревает его, а поэтому Стэнвуд не смог бы смотреть ему прямо в глаза даже ради спасения своей жизни. То, что он был вынужден отвести взгляд, случилось с ним в первый раз в жизни. Карперу, по всей видимости, не терпелось начать разговор. Как только на столе появился суп и официант ушел, опустив за собой портьеру, он повернулся к Стэнвуду: — Мне нужна от вас информация, Стэнвуд! Тот не шелохнулся. Карпер предложил очень тихо: — Вы тоже неостанетесь внакладе — сумма вашего вознаграждения должна приятно удивить вас. А может быть, вам помогут выгодно пустить в оборот некоторую сумму наличными — ведь у вас есть теперь небольшая сумма денег? Стэнвуд почувствовал, как сердце ёкнуло у него в груди и покатилось куда-то, а краска отхлынула от лица. Нечеловеческим усилием воли он старался удержать маску спокойствия на лице. Поднеся ко рту стакан с водой, так чтобы можно было сделать глоток, если голос подведет его, он спросил: — Чего вы хотите? Карпер улыбнулся: — Того, что я могу получить только от вас. И никто не узнает об этом. В наше соглашение будут посвящены только двое: вы и я. — Я не сделаю ничего такого, что могло бы повредить интересам моего патрона, — высокопарно заявил Стэнвуд. — Ну конечно, ну конечно, — заулыбался Карпер. Оба молчали, ожидая, пока официант расставит на столе блюда. Карпер был рад, что за это время Стэнвуд сможет подумать над его словами. Наступившая тишина неприятно действовала на нервы Стэнвуда. Он едва прикоснулся к заказанному им, затем вдруг резко отодвинул тарелку и спросил: — Ну так все-таки, что вам нужно? — Голос его звучал достаточно твердо, однако то, что он в это время прикуривал сигарету от зажигалки, дало ему возможность не смотреть Карперу в глаза, пока он говорил. — Я хочу знать все об этой нефтяной афере в Петри, все до мельчайших подробностей, — объяснил Карпер. — Но это невозможно, — запротестовал Стэнвуд. — “Невозможно”, — мягко сказал Карпер, — это совершенно определенное слово, и звучит оно обычно в конце. Стэнвуд слегка вздрогнул. — Нет такой вещи, которая была бы невозможна, — продолжал Карпер. Снова между ними повисло молчание. — Давайте забудем слово “невозможно”, — вкрадчиво сказал Карпер? — Давайте взглянем на это дело с другой позиции. Все в мире имеет свою цену. Иногда какая-нибудь вещь, которую вы непременно хотите, является настолько ценной, что никакая сумма денег не кажется достойной. И вот в этих-то редких случаях мы употребляем слово “невозможно”. А вообще, в большинстве случаев вопрос только в цене. — В цене? — переспросил Стэнвуд. — Совершенно верно. — Боюсь, что я не совсем понимаю вас, — заявил Стэнвуд, уже прекрасно понимая, о чем пойдет речь. Какое-то мгновение Карпер размышлял, потом неторопливо начал: — Один мой друг, которого я, кажется, уже упоминал во время нашего с вами телефонного разговора, — студент, специализирующийся на психологии азартных игр. Он как-то говорил мне, что может совершенно точно определить, почему человек играет: просто ли ради удовольствия или потому, что рассчитывает выиграть, а быть может, потому, что он просто несчастлив… Интересное наблюдение, вам не кажется? Ведь все мы в большей или меньшей степени игроки… Я достаточно честен, чтобы признать, что нуждаюсь в этой информации настолько, что готов рисковать, но рисковать тоже нужно с умом и наверняка. Это примерно все, что я намеревался вам сказать. Внезапно Стэнвуд поднял голову, и его глаза встретились с глазами Карпера. — Сколько? — спросил он внезапно севшим голосом. — Пять тысяч. — Но это смехотворно мало. Карпер не отводил от него своих неприятных неморгающих глаз, как бы подчиняя себе его волю. — Вы можете во много раз увеличить эту сумму за карточным столом. Стэнвуд покачал головой. — Нет, уж если продаваться, так по крайней мере получить что-то стоящее за это. — И сколько вы хотите? — Восемнадцать тысяч. — Это совершенно невозможно, — твердо заявил Карпер. Внезапно Стэнвуд осознал, что он может спокойно выдерживать взгляд отвратительных глаз Карпера. Уже более спокойно он сказал: — Карпер, не принимайте меня за полного дурака. Пускай я слабовольный человек, тряпка, но я не болван и не бессловесная скотина. Такая информация может принести вам кучу денег. — Ну уж и кучу? Стэнвуд поднялся из-за стола и потянулся за своей шляпой. — Чудесно, пусть будет так, — без обиды сказал он. — Большое спасибо за обед. Не забудьте заплатить за него. — Подождите минутку, — привстал Карпер, в голосе его прозвучало удивление. Стэнвуд продолжал стоять. — Сядьте, — скомандовал Карпер. Стэнвуд какое-то время колебался, затем присел на самый краешек стула, все еще держа в руке шляпу, всем своим видом показывая, что ему некогда. Карпер заговорил: — Послушайте, меня ведь не интересуют все эти права на землю. Мои интересы очень ограниченны. И поэтому я не могу позволить себе заплатить вам восемнадцать тысяч. Семь тысяч — самое большее, что могу вам предложить. А в рулетку вы можете выиграть значительно больше, чем восемнадцать тысяч. Раньше вам не везло, но ведь у вас не было достаточной суммы денег, чтобы постигнуть законы рулетки и заставить их работать на вас. Полученные от меня семь тысяч дадут вам возможность отыграть все, что вы оставили там раньше. Стэнвуд бросил неторопливый взгляд на наручные часы. — У нас еще будет время поговорить о рулетке, — сказал он, — когда я приду в ваш банк договориться о размещении восемнадцати тысяч долларов. — Восемь тысяч, — заявил Карпер. — Это последняя цена. Стэнвуд откашлялся. — Послушайте, но вы не понимаете, дело в том, что ваши восемь тысяч не решат мою проблему, даже если мне и удастся выиграть, если только мистер Прессман не вернется в офис еще день или два. Карпер предложил: — У нас еще есть время съездить в банк до двух часов — у меня на это время назначена деловая встреча, — но только если мы выйдем немедленно. Карпер взглянул на Стэнвуда, и тот увидел холодный блеск в его глазах. Он снова откашлялся. — Хорошо, — вяло сказал он. — Поехали.Глава 10
Миссис Прессман в два тридцать величаво вплыла в офис с видом владетельной принцессы, которая оказывает величайшую милость своим ничтожным подданным, появляясь среди них. Корлисс Рэмси едва хватило времени схватить трубку и позвонить Джейн Грейвен в приемную, чтобы пробормотать: “Мадам “Плохие новости” здесь”, прежде чем миссис Прессман открыла дверь, которая вела в личный кабинет ее мужа и приемную его секретарши. — Добрый день, Джейн, — бросила она и проследовала к дверям кабинета мужа. Джейн Грейвен открыла уже рот, чтобы что-то сказать, но затем одернула себя и сделала вид, что роется в кипах документов на своем секретарском столе. Миссис Прессман быстро осмотрела письменный стол мужа, проверила все ящики, а затем возникла в дверях приемной Джейн, от ее присутствия в комнате воцарилась гнетущая атмосфера. Джейн подняла глаза. — Где почта? — спросила миссис Прессман. Джейн заставила себя улыбнутся, хотя губы ее похолодели. — Ах да, я забыла. Все письма здесь. Миссис Прессман подошла к столу и схватила пачку писем. — Я передам их ему, — заявила она. — А разве мистер Прессман не вернется завтра? — Он сообщил что-нибудь? — очень быстро вопросом на вопрос ответила миссис Прессман. — Нет, — созналась Джейн. — Мне кажется, что при данных обстоятельствах будет лучше, если я отвезу их домой. Они могут ему понадобиться. Джейн заранее предчувствовала, что так все и произойдет, знала она также, что никак не сможет этому помешать. — У вас нет сумки или пакета, чтобы я могла сложить все это в него? — осведомилась миссис Прессман. У Джейн была с собой только ее собственная сумка. В ней были кое-какие бумаги, но раз уж миссис Прессман взяла приступом кабинет, то, по всей вероятности, вряд ли удастся ее остановить на полдороге. — У меня с собой только моя собственная сумка, — ответила Джейн. В молчании миссис Прессман явно слышался приказ. Джейн вытащила из сумки свои бумаги и помогла миссис Прессман сложить в сумку письма. — Это все? — спросила миссис Прессман. Джейн смогла только кивнуть. — Письма будут ждать его на письменном столе в его кабинете, когда он появится, — заявила миссис Прессман и затем подарила Джейн вторую улыбку, которая входила в программу ее визита. — До свидания, дорогая! — До свидания, — проговорила Джейн ей в спину, наблюдая, как миссис Прессман выходит из конторы. Миссис Прессман была почти на двадцать два года моложе мужа. Они были женаты уже почти пять лет, примерно такое же время Джейн служила у Прессмана. Одним из требований, которые миссис Прессман предъявила мужу перед свадьбой, был приказ уволить секретаршу, которая служила ему уже десять лет. Джейн — молодую, стеснительную и неопытную, — направило к Ральфу Дж. Прессману для переговоров агентство по найму. Так она получила работу. Джейн подождала, пока звук захлопнувшейся двери не подтвердил, что миссис Прессман наконец ушла; затем она выглянула в общую приемную. — Ты не могла меня предупредить пораньше, а, Корлисс? Корлисс покачала белокурой головой. — Она ворвалась сюда как ураган, — оправдывалась она. — Я успела набрать номер, когда она была еще на середине комнаты, а когда ты взяла трубку, она уже входила в твою приемную. Что ей было нужно? — По-моему, лишний раз показать нам, какая она важная персона, — небрежно ответила Джейн. Корлисс хмыкнула: — Ну уж, если бы тут сейчас был сам Ральф Дж. Прессман, я… — Она повернулась, чтобы снять трубку телефона, послушала минутку, а затем обратилась к Джейн: — Это тебя. В надежде, что это наконец звонит сам Прессман, Джейн ринулась в свою маленькую приемную, на бегу крикнув: — Я возьму трубку у себя! Но это был не Прессман. Это был Стэнвуд. — Шеф вернулся? — спросил он. — Пока нет. — Он не давал о себе знать? — Нет. — Он мне дал задание проработать один вопрос о налогах, поэтому мне сейчас нужно собрать дополнительную информацию. Поскольку он сегодня вряд ли появится, я займусь этим во второй половине дня. — Как хочешь, — задумчиво ответила Джейн. — Я не знаю, тебе виднее. Он ведь может появиться в любой момент. А ты сам знаешь, как только он появится, он тут же захочет тебя видеть. Стэнвуд не сдавался. — Знаешь, мне кажется, он все-таки сегодня не появится в офисе. А это дело нужно провернуть обязательно. И лучше, Джейн, я сделаю это сейчас. Всю ответственность я согласен взять на себя. — Хорошо, но в этом случае, если ты вдруг срочно понадобишься, где мне тебя найти? — Не знаю, Джейн. Я ведь не буду сидеть на месте. Если получится, я сам лучше тебе перезвоню попозже. — Хорошо, — уступила Джейн. Она услышала, как Стэнвуд повесил трубку, и почти тут же в трубке раздался голос Корлисс Рэмси: — Опять она, Джейн! Приготовься. — Уж не хочешь ли ты сказать… — начала Джейн, но вовремя удержалась, так как ее фраза должна была звучать примерно так: “Уж не хочешь ли ты сказать, что это опять наша мадам “Плохие новости”?” У нее было странное чувство, что миссис Прессман стоит где-то рядом, может, даже у нее за спиной, и может все это услышать, поэтому она ответила как можно более спокойно: — Хорошо, а если позвонит шеф, скажи, что мистер Стэнвуд только что звонил. Он будет во второй половине дня заниматься каким-то делом, связанным с налогообложением. Она положила трубку, услышав за спиной шаги, и в эту минуту в приемной появилась миссис Прессман, улыбаясь куда приветливее и сердечнее, чем она обычно это делала, являясь в офис. — Джейн, дорогая, не могли бы вы мне оказать одну услугу. Мне совершенно необходимы деньги. Не могли бы вы выписать мне чек, чтобы я успела в банк до трех часов, а у меня еще назначена встреча на пять минут четвертого. Я просто не успеваю. Не могли бы вы сходить вместо меня в банк и получить деньги? Джейн заколебалась. За все пять лет, что она работала на Ральфа Прессмана, его жена в первый раз попросила ее о такого рода услуге. Внезапно окаменевшее лицо миссис Прессман показало Джейн, что ее колебания гораздо больше оскорбили супругу босса, чем прямой отказ. — Видите ли, — терпеливо попыталась объяснить ей Джейн, — я не могу выйти, так как могут внезапно поступить какие-то важные для мистера Прессмана новости. А если это произойдет и меня не будет на месте — что ж, не мне вам объяснять, миссис Прессман, что за этим последует. Но если вы хотите, я могу послать Корлисс, а сама в это время подежурю на телефоне. — Нет, — заявила миссис Прессман. — Я бы предпочла, чтобы вы пошли сами. Объясните Корлисс, что ей нужно сказать, если вдруг позвонит мистер Прессман… Все будет в порядке. Я за все отвечаю. Если что-то случится, вы можете объяснить Ральфу, что это я приказала вам. Несколько секунд Джейн соображала, сказать ли ей, что здесь только один человек имеет право приказывать. Но, с другой стороны, она не видела ничего необычного в этом поручении. — Видите ли, — холодно пояснила миссис Прессман, — это все потому, что мне сегодня безумно некогда. — Хорошо, — согласилась Джейн. Она взяла оформленный чек, пропуск в банк от миссис Прессман и получила на прощанье еще одну очаровательную улыбку. — Как мне благодарить вас, Джейн, дорогая. Вы так меня выручили! Я обязательно расскажу Ральфу, какая вы милая! Джейн хотелось, чтобы у нее был свидетель, что она уходит не просто так, а по приказу миссис Прессман, поэтому она на минутку задержалась возле стола Корлисс Рэмси: — Миссис Прессман попросила меня сходить в банк и сделать кое-что для нее. Если вдруг позвонит мистер Прессман, передай ему, что я ушла по ее поручению. Корлисс Рэмси взглянула на нее дружелюбными, все понимающими глазами. Очень выразительно она пообещала: — Хорошо, Джейн, если шеф объявится, я все передам ему слово в слово. — Да, да, Корлисс, передайте ему, что это я отослала Джейн в банк, — подтвердила миссис Прессман, появляясь в дверях. — Пойдемте же, Джейн, я провожу вас до выхода. Она провела Джейн по коридору и спустилась вместе с ней в лифте, как будто оказывая ей особую честь в благодарность за оказанную услугу. Она даже вызвала такси и улыбнулась Джейн на прощанье. Джейн побежала к банку, до которого было четыре квартала. Время уже близилось к закрытию, поэтому перед каждым окошечком стояла небольшая очередь, и Джейн освободилась позже, чем предполагала. Прошло еще четверть часа, прежде чем она вернулась в офис. — Босс не звонил? — спросила она Корлисс. — Нет, увы! Господи, как мне хочется, чтобы он поскорее вернулся. Если бы я сказала ему, что его мадам отправила тебя бегать по своим делам, он бы лопнул от злости! Джейн кивнула. — Мне тоже кажется, что не следовало этого делать. Что-то мне не верится, чтобы она действительно так уж спешила. На нее это совсем не похоже, да и вела она себя совсем не так. — А она вернулась сразу же, как проводила тебя, — сообщила Корлисс. — Оставила такси дожидаться за углом и вернулась, сказав, что забыла в кабинете перчатки. — Забыла перчатки! — воскликнула Джейн. — Да, она так сказала. — Но этого не может быть! Я сама видела, как она клала их в сумку… Бьюсь об заклад, что она сама забыла об этом и вернулась, а… — Ничего подобного, — заявила Корлисс. — Она удостоила меня взглядом на обратном пути и сообщила, что нашла их как раз на том месте, где и оставила, — на письменном столе в кабинете. Перед глазами Джейн вдруг встала разгадка всей этой комедии. Все закружилось и поплыло вокруг нее. — О Господи помилуй! — Что случилось? — воскликнула Корлисс. Джейн с трудом взяла себя в руки. — Ничего, это не важно. Мне показалось, что я забыла кое-что сделать, но, оказывается, все в порядке. Корлисс не должна об этом знать, решила Джейн. Это было совершенно ясно, нужно было сделать вид, что ничего не случилось, а потом она обо всем этом подумает и решит, что делать. Очень спокойно Джейн произнесла: — Ну хорошо, пора заниматься делом, — и вернулась к себе. Тщательно заперев за собой дверь, чтобы ее не могли застать врасплох, она приблизилась к своему столу. Едва только взглянув на него, она уже знала ответ на свой вопрос. Рыться в ящиках будет бессмысленно. Нет никакого сомнения, что их уже успели проверить. Выдвинув первый ящик, она убедилась, что была совершенно права. Письмо из детективного агентства с результатами слежки, негативами и пачкой фотографий исчезло.Глава 11
В два тридцать Карпер вернулся к себе в контору и заказал междугородный разговор с Хью Сондерсом из Петри. Через пару минут, когда Сондерс подошел к телефону, он сказал: — Сондерс? Это Карпер из Лос-Анджелеса… “Индепендент эйкрс сабдивижн компани”. — Понятно, — ответил Сондерс. — И что вы хотите? — Как идет сбор денег среди владельцев участков? — Все нормально. Команде Хаузера удалось привлечь на свою сторону уже почти девяносто процентов фермеров. — А есть там у вас некий Джек П. Ридли? — спросил Карпер. — У него маленькая ферма по разведению цыплят. — Знаю я, о ком вы говорите, — прервал его Сондерс. Как раз я и должен был поговорить с ним, собирался связаться по телефону завтра или послезавтра… Он только недавно приехал в эти края, вряд ли нам удастся много выжать из него. Но уж какие-то деньги я из него выжму, пусть даже это будет не больше пятидесяти долларов, раз уж он с нами в одной лодке. Его земля не стоит больше нескольких тысяч. — Ты еще не видел его? — сухо спросил Карпер. — Пока нет. — А ты знаешь, кто такой Ридли на самом деле? — Что вы имеете в виду? Ридли, он и есть Ридли, разве не так? — Нет, не так. — А кто же он? — Ридли, — заявил Карпер, — это на самом деле Ральф Дж. Прессман. — Что вы говорите?! — Да, это так. — Вы уверены в этом? — Совершенно. — Но для чего все это? — Он рассчитывал, что вы посетите его и у него появится шанс выведать все ваши планы. Сондерс задумался. — Отлично, я доставлю ему такое удовольствие. Позвоню, пожалуй, завтра утром. И свяжусь заодно с Эвереттом Тру из “Петри геральд”. Мы отправимся туда вместе и… — Погоди минутку, — перебил его Карпер. — Я хочу, чтобы ты для меня кое-что сделал, идет? — Что я должен сделать? — Не звони ему пару часов. Дай мне время сделать кое-какие приготовления. — Зачем вам это нужно? — Я тут задумал кое-что. — Но он может смыться за это время! — Нет. Он собирается пробыть здесь некоторое время. Будет ждать развития событий, ведь неизвестно еще, чем закончится это дело с нефтью. — А как вы об этом узнали? — Случай помог. Сондерс задумался. — Это может сильно все изменить. Если мы поймаем его на этом деле, это может сильно повлиять на положение вещей. Мы сможем даже добиться пересмотра дела в Верховном суде. — Это не сможет ему сильно повредить, — сказал Карпер. Сондерс засмеялся: — Он должен прийти в суд с чистыми руками и со сведениями, которые были получены только легальным путем. А вы думаете, члены Верховного суда не читают газет? — Хорошо, — заявил Карпер. — Мне нужно только одно. — Что именно? — Подожди звонить ему еще пару часов. Мне бы не хотелось, чтобы он знал, что мне что-то известно о его намерениях. И, главное, никто не должен знать, от кого ты получил эту информацию, ни одна живая душа, даже Хаузер и Тру. Сондерс, казалось, заколебался, потом согласился: — Хорошо, идет. Да у меня и займет не меньше двух часов, чтобы найти Тру и дозвониться этому “Ридли”. Ведь мне еще нужно продумать как можно тщательнее наш разговор.Глава 12
Френк Дюриэа, окружной прокурор в Санта-Дальбарре, сбросил ботинки, улегся на кровать, подложив руки под голову, и с гордостью наблюдал за женой влюбленными глазами. Милдред Дюриэа была пятью годами моложе мужа, высокая, гибкая, изящная. Она сидела перед зеркалом за туалетным столиком и наносила кончиками длинных пальцев питательный крем на лицо. — Прекрати немедленно, — бросила она ему через плечо. — Что именно? — поинтересовался муж. — Для чего-то ведь ты лег в постель. По-моему, ты собирался спать. А для этого в первую очередь необходимо снять то, что на тебе надето, и надеть пижаму. Дюриэа заулыбался: — Так ведь я уже почти разделся. Можно сказать, что я уже выполнил часть программы по подготовке ко сну. Видишь, я уже снял ботинки. — Если ты собираешься спать здесь, так я сама тебя раздену. Окружной прокурор зевнул: Прекрасная мысль, дорогая. Столько хлопот обычно с этим раздеванием, а тут я немного отдохну. Передо мной чудесная перспектива: задремать немного, а открыть глаза, когда я уже буду в постели. — А я выверну твою одежду наизнанку, — пригрозила она. — Это замечательно, но, как хорошая жена и замечательная хозяйка, ты не сможешь оставить мою одежду в таком виде. Я совершенно уверен, что ты все снова вывернешь налицо и утром я найду всю одежду аккуратно развешанной на плечиках в шкафу. — Только ты не учел, что, выворачивая твою одежду, я вытряхну из карманов любовные письма, — ядовито усмехнулась она. — Как же мало ты меня знаешь, — отпарировал он. — Получив любовную записочку, я тут же ее сжигаю. — А ты, оказывается, совсем не романтическая натура! — Романтическая, но не в такой степени. Если бы ты так часто имела дело с судебной практикой, как я, то все эти любовные письма, зачитываемые во время судебных разбирательств каждой стороной, давно набили бы тебе оскомину, тем более что зачитывают их спокойным, размеренным, лишенным всякого выражения голосом — нет уж, дорогая, избавь меня Боже от любовных писем! — А если письма от меня? — Да ты мне ни одного не написала за всю нашу жизнь! — И ты, кстати, тоже. — Я уже объяснял тебе почему — я юрист. Милдред подцепила крем кончиком пальца, а затем растерла ему между ладонями. — Ну давай, попробуй придумать что-нибудь подобное, — приказала она. — Не могу, — уставившись в потолок, заявил Дюриэа. — Я все время думаю о тех любовных письмах, которые зачитывают в суде. “Моя единственная любовь, — продекламировал он хорошо поставленным голосом. — Ты и представить себе не можешь, как мне тебя не хватает. Все мое тело пылает от желания твоих ласк. Воспоминания о том, как твои жаркие губы целовали меня, заставляют неистово биться мое сердце. Когда я впервые заключил в свои объятия твое тело, такое нежное и волнующее, то…” — О, теперь мне все ясно, — радостно воскликнула жена, прыгая на него и усаживаясь таким образом, чтобы он не мог пошевельнуться. Она игриво пощекотала ему пятки. Окружной прокурор сделал слабую попытку продолжить декламировать любовное послание, но его речь чем дальше, тем больше напоминала невнятное бормотание. Внезапно он издал нервический смешок и подтянул к подбородку колени, пытаясь спихнуть с себя жену. Но она не сдавалась, щекоча его все сильнее. — Сдаюсь, сдаюсь, — запросил пощады прокурор округа Санта-Дельбарра. — Полная, абсолютная капитуляция. Милдред прекратила мучить мужа. — Твоя капитуляция принимается, — объявила она. Дюриэа спустил ноги с кровати и принялся расстегивать пуговицы на рубашке. — Я бы сказал, что это не по правилам, — заявил он. — Так порядочные люди не поступают. Если еще учесть, что количество разводов непрерывно растет, что не удивительно, если учесть… — Что случилось? — спросила она, заметив, что он склонил голову, к чему-то прислушиваясь. — Так, ничего особенного, — ответил он. — Мне послышалось, что подъехала машина и остановилась где-то недалеко от наших дверей. — Машина? — Да, машина, — настаивал он. — Какая-то очень сомнительная машина со старозаветным двигателем. — Черт возьми! — воскликнула она. — Грэмпс! — Такое событие трудно, конечно, предугадать заранее. Мне удалось приучить себя к мысли о возможном в любую минуту землетрясении, я уверен даже, что смогу, не дрогнув, встретить сообщение о вражеском нашествии. Бомбардировки и газовые атаки также входят в число опасностей, с которыми я готов встретиться лицом к лицу в любой день. Но визит твоего деда, моя дорогая, входит в число тех событий, к которым нельзя ни привыкнуть, ни подготовиться. У входа раздался какой-то рев, больше всего напоминающий заезженную магнитофонную запись. — Конечно же это Грэмпс! — воскликнула Милдред. Окружной прокурор застегнул воротничок рубашки и потянулся за ботинками. Милдред стала искать в шкафу свой халат. — Который час? — спросила она. — Без десяти одиннадцать, — провозгласил муж. — Несчастье громогласно оповещает потомков о своем приходе. — Ты одет? — спросила она. — Тогда ступай к заднему входу и упроси его не дуть в эту ужасную трубу. Скажи, что мы уже и так догадались о его приезде. — Подожди минутку, — попросил Дюриэа. — Мне кажется, я слышу шаги за окном. Минутой спустя за жалюзи раздался высокий дребезжащий голос: — Привет, ребята! Угадайте-ка, кто к вам пришел? Френк Дюриэа ехидно усмехнулся: — Нет необходимости угадывать. Никто из наших друзей не возьмет на себя смелость приехать к нам на машине с таким кошмарным двигателем. Вывод может быть только один: вы родственник. Я могу сделать и более далеко идущие выводы. Никто из Дюриэа никогда не позволил бы себе оскорблять чужой слух, играя на подобном смехотворном инструменте. Следовательно, вы один из Виггинсов и являетесь родственником моей жены. — Угу! — хихикнул Грэмпс Виггинс, — это именно я… Я не хотел надоедать вам, ребята. Собирался переночевать в трейлере. Уже совсем собрался лечь спать, но подумал, что хорошо бы выпить стаканчик пунша. Я хотел тихонечко пройти на кухню, так, чтобы вы даже до утра и не подозревали о моем присутствии, но заметил, что в вашей спальне еще горит свет. Вот я и подумал, хорошо бы устроить вам небольшой веселый концерт. — Да, — с иронией протянул Дюриэа. — В этом случае без выпивки не обойтись. Прошлый ваш визит практически свел к нулю мои шансы быть переизбранным на следующий срок. Только Всевышний знает, во что мне обойдется ваш концерт на этот раз. — Послушай-ка меня, молодой человек, — ничуть не обиделся Грэмпс. — Я совсем не собираюсь мешать вам. Я знаю, как ты относишься к тому, что я иногда вваливаюсь к тебе в офис, но сейчас не беспокойтесь. Я умчусь еще до полуночи… Просто заскочил поздороваться с вами, ребята… Как дела, дружище Френк? Не составишь мне компанию по выпивке? — В хорошей интуиции вам не откажешь. Я бы тоже чего-нибудь выпил, — признался Френк. — Мне сейчас просто необходимо выпить. Я уже начал мечтать об этом, когда вы затарахтели возле наших дверей в этой своей кофемолке, которую вы почему-то называете автомобилем. Но спросите сначала, что по этому поводу думает Милдред. Грэмпс Виггинс внезапно обиженно надул губы, но выглядело это так, что окружной прокурор никак не мог понять, дурачит ли его старик или он действительно чувствует себя оскорбленным. — О чем ты говоришь, мальчик мой? Чтобы я спрашивал у Милдред разрешения выпить пунша или предложил ей промочить горло вместе с нами?! Ты что, забыл, что она урожденная Виггинс. Если речь идет об Виггинсах, нет смысла спрашивать разрешения выпить пунша. Виггинсы — это что-то! Виггинсы не подведут! Спрашивать о таких вещах нужно только этих проклятых янки… Ну все, ребята, подождите меня минут пять, и все будет готово. Они услышали, как его быстрые шаги прошелестели по цементному покрытию внутреннего дворика, быстрые шаги энергичного старичка, переполненного энтузиазмом и любовью к жизни. Дюриэа задумчиво провел рукой по волосам. — Так я и предполагал, — объявил он. — Устроить такую суматоху и всего за несколько минут. Если бы у нас в доме, пока он здесь, было бы совершено какое-то преступление, то можешь быть уверена, старая ищейка немедленно бы напала на след. Милдред рассмеялась: — Ну-ну, не сгущай краски, все это не так уж страшно. Он ведь пообещал, что уйдет до полуночи. А до тех пор, будем надеяться, в нашем округе никто не нарушит закон. Дюриэа преувеличенно широким жестом обвел рукой окрестности: — Послушай меня, женщина. Вот мы все тут перед тобой, и весь наш доход на двадцать лет вперед предназначен для того, чтобы платить за этот наш прелестный дом в этом фешенебельном районе. Посмотри вокруг, среди каких людей мы живем, это же сплошные аристократы. Мы проникли в эту утонченную атмосферу, где вращаются только сливки местного высшего света, а для чего: сохранить свой престиж, завязать новые знакомства и, следовательно, еще выше подняться по социальной лестнице, не правда ли, милая? И каков же результат? В самое неурочное время немытая машина, больше похожая на мышеловку, с изношенными покрышками, дырами в сиденьях и трещинами в ветровом стекле, вдруг подвозит к нашему дому совершенно немыслимый, сваренный в домашних условиях трейлер. И из этого чудовища под аккомпанемент какой-то какофонии, которую он называет музыкой, вываливается старый греховодник, который имеет несчастье называться твоим дедом. Да еще к тому же он исполняет под нашими окнами соло на трубе… И он еще рассчитывает, что его привлекут к расследованию какого-нибудь преступления, которое может произойти в нашем округе! — Тебе же он нравится, и ты сам это прекрасно знаешь, — терпеливо сказала Милдред. — Просто моя профессиональная гордость, — пожаловался Френк Дюриэа, — страдает от необходимости общения с этим древним мастодонтом. Милдред еще раз быстро оглядела свое отражение в зеркале. — Да ладно тебе, не волнуйся и усаживайся поудобнее, старый ворчун. Грэмпс Виггинс может приготовить самый замечательный в мире горячий пунш, и если ты считаешь, что кто-нибудь из потомков Виггинсов, достойных этого имени, будет сидеть здесь спокойно и выслушивать твое ворчание… Дюриэа внезапно встал. — Ты только что, — перебил он ее, — упомянула действительно выдающийся талант твоего дедушки. Он действительно неподражаемо готовит напитки. Ну-ка, давай пойдем проверим. Трейлер Грэмпса Виггинса выглядел как характерное пристанище холостяка. Он был начисто лишен малейших признаков того изящества и уюта, который вносит только женская рука, которая превращает любую хибару в дом. Но, с другой стороны, все в трейлере сверкало почти стерильной чистотой и каждая вещь была на своем месте. Сверкающие кастрюльки и сковородки, которые не удавалось спрятать с глаз долой, висели на вбитых в стену гвоздях. Еще на стене прямо над столом висело несколько деревянных полочек, стол был раскладной, и, выдвинув его, хозяин мог только протянуть руку, чтобы достать с полки соусник или тарелку, соль или приправу — все было под рукой. Ножи, ложки и вилки торчали в специальных круглых подставках. Чашки тоже висели на специальных гвоздях над третьей, самой широкой полкой. Грэмпс Виггинс стоял возле плитки, помешивая кипевшую воду с пряностями. Когда вошли Френк с Милдред, он как раз собирался бросить туда еще нарезанную мелкими кусочками лимонную кожуру. Грэмпс был маленьким человеком неопределенного возраста. Его маленькие глазки, поблескивающие за толстыми стеклами очков, были полны жизни. Он был энтузиастом в полном смысле этого слова, и об этом ясно говорили его глаза. Его быстрые, порывистые движения напоминали о каком-то диком, неприрученном звере. Он метался по трейлеру, пододвигая стулья гостям, и успевал в это же время поддерживать разговор. Это здорово, просто здорово, что вы все-таки пришли! Счастлив видеть вас у себя! Как дела? Давненько я здесь у вас не бывал… Прошла уже чертова бездна времени с тех пор… Побывал за это время в Мексике. Великая страна. Затем я ненадолго заглянул в северные штаты, но у них — правда, чудно? — какие-то проблемы с бензином и покрышками, поэтому я решил, что лучше бы мне вернуться. Дюриэа с женой обменялись понимающими взглядами. Грэмпс наклонился над столом. Его пальцы как-то незаметно подцепили все три чашки одновременно и опустили их в котелок с кипящей водой. — Секрет горячего пунша, — вдохновенно начал Грэмпс, — в том, что его нужно разливать в очень горячие чашки. Наливать его нужно только в уже приготовленную посуду. Спирт кипит при более низкой температуре, чем вода. Большинство невежд при подогревании наполовину выпаривают алкоголь, берутся варит пунш, а как это делать правильно — сами не знают. Ну а я вас сегодня попотчую особым горячим пуншем: я его сам придумал, его еще никто не пил… Я в него добавляю четыре разного вида ликеров. Только не спрашивайте меня, как я его делаю, все равно не скажу — это секрет. Грэмпс достал откуда-то квартовую бутыль, на две трети заполненную какой-то темной отвратительного вида жидкостью, энергично встряхнул ее два раза и вытащил зубами пробку. На взгляд постороннего человека, он казался бы по меньшей мере сомнительной личностью. Седые всклокоченные волосы в беспорядке разметались по плечам. Ни брюки, ни рубашка, казалось, не подозревали о существовании такой вещи, как утюг. Но его живое, выразительное лицо, дышащее энергией и жизнелюбием, делали его неотразимо привлекательным. — А теперь что касается рецепта этого необыкновенного напитка, — продолжал он. — Кроме тех ликеров, о которых я вам уже говорил, в пунш я добавляю несколько листков одного растения. Оно тут растет практически везде, но почему-то никто не уделяет ему ни малейшего внимания… Как так можно, ведь оно придает пуншу совершенно необыкновенный аромат… Ну, ребята, не скучайте, сейчас все уже будет готово. Он уже вот-вот закипит. Только бы я не переборщил с сахаром. А вы, если вам покажется несладко, просто бросьте по куску в свою чашку. И не таращите вы так глаза на этот сахар! Сахар как сахар, я, кстати, привез его из Мексики. Откуда только чего не привезешь… И не то чтобы я сам так уж любил сладкое, просто мне нравится, когда все у меня под рукой и нет ни в чем недостатка. А впрочем, я заболтался… Ну, ребята… Его монолог был прерван звуком шагов по дорожке, и через мгновение кто-то осторожно постучал в дверь трейлера. — Ну вот, — ухмыльнулся Грэмпс, — похоже, к пуншу уже сбегаются соседи. А ты ведь, по-моему, Милдред, говорила, что ваши соседи посматривают на меня косо. Нуте-ка, дайте мне пару чашек, я наполню их пуншем, они выпьют и перестанут воротить нос от “старого невозможного плута”, который осмеливается навещать вас. И когда вы столкнетесь с ними в следующий раз, уж поверьте, они замучают вас вопросами о том, когда же снова приедет “этот очаровательный старичок, ваш дедушка”. Договорив, он побежал к дверям. — Входите же, входите, — услышали они его голос. — Идите к нам. Там довольно зябко на улице. А у нас как раз есть, чем вас согреть. Человеку, который стоял на пороге трейлера, заглядывая внутрь темными, встревоженными глазами, было, наверное, не больше пятидесяти. Он был худощавый и нервный на вид, казалось, что на его ссутулившихся плечах лежит тяжелый груз каких-то обязанностей и тревог. — Я не уверен, что попал именно туда, — неуверенно проговорил он. — Я, вообще-то, ищу окружного прокурора. — Угу! — проворчал Грэмпс. — Вы попали совершенно правильно, дружище. Вот вам окружной прокурор, а вот вам горячий пунш, чтобы согреться. Ну входите же, входите! Казалось, бурное гостеприимство Грэмпса слегка ошарашило незнакомца. — Я бы не хотел показаться назойливым, — проговорил он извиняющимся тоном. — Не смогли бы вы передать прокурору, что Карл Джентри, старший полицейский в Петри, хотел бы поговорить с ним? Ветхий трейлер качнулся на рессорах, когда Дюриэа встал со своего места и подошел к дверям. — Привет, Джентри, — сказал он, протягивая ему руку. — Входи и присоединяйся к нам. — Да я только на минутку, — снова начал извиняться тот. — Не беспокойтесь. — Да ну входи же, — настаивал Дюриэа. — Мы ведь уже сто лет с тобой не виделись. А мы тут по-семейному. Познакомься, это мистер Виггинс, дед моей жены. А это — моя жена. Джентри вскарабкался по ступенькам трейлера, пожал руку Грэмпсу Виггинсу и вдохнул дразнящий запах пунша; затем его глаза остановились на Милдред. — Моя жена, — представил ее Дюриэа. — Милдред, это мистер Джентри, старший полицейский в Петри. Милдред протянула ему руку. — Проходите, присоединяйтесь к нам, мистер Джентри. Мы как раз зашли посидеть с Грэмпсом, он пригласил нас на пунш. Джентри смущенно откашлялся и присел рядом с Милдред. Грэмпс разливал по чашкам горячий пунш и приговаривал: — Вот вам пунш, ребята. Осторожно, не обожгитесь… Когда я делаю горячий пунш, он у меня действительно горячий… Пейте да похваливайте. Три ложки осторожно позвякивали, размешивая густую жидкость. На всех лицах было разное выражение. Милдред казалась слегка удивленной, Дюриэа — довольным, а на лице Джентри было слегка встревоженное выражение. Вдруг он слегка улыбнулся, и морщины у него на лбу немного разгладились. — Как вы его делаете? — поинтересовался он. Дюриэа расхохотался. — Не спрашивайте — он все равно не скажет. Это профессиональная тайна. — Четыре сорта ликера, — гордо заявил Грэмпс, — смешиваются в разных пропорциях, и затем туда добавляется несколько листков одного растения… Это именно оно придает пуншу такой необычный, тонкий аромат. А если туда добавить еще немного тертых лимонных корочек, то эффект будет потрясающий! Вы пьете и испытываете блаженство и какое-то умиротворение. Джентри кивнул. — Тут вы в самую точку попали! На меня свалилось столько забот сегодня, что я решил приехать сюда и перемолвиться словечком с вами и с шерифом… Как-то боязно было брать всю ответственность на себя. А сейчас я чувствую себя так, как будто никаких проблем у меня сроду не бывало. Здорово он действует, ваш пунш! Грэмпс вопросительно взглянул на него, а потом горделиво пояснил: — Стоит человеку выпить кружку пунша, сваренного по моему рецепту, и будь я проклят, если у него не полегчает на сердце! По-другому и быть не может. — По вас не скажешь, что вы можете беспокоиться из-за чего-то, — вопросительно сказал Джентри. — Точно, — лаконично ответил Грэмпс. — Раньше и я беспокоился из-за всякой ерунды, но потом бросил это дело. Если хочешь прожить подольше, живи как кошка. Пусть тебя пинают и подбрасывают, лишь бы удавалось падать на лапы. И когда вы этому научитесь, вам сразу станет наплевать на все неприятности. — Я так понял, что это ваш отец? — Джентри вполголоса спросил Милдред. — Дедушка, — поправила она его. Джентри перевел изумленный взгляд с Милдред на Грэмпса Виггинса. — Не надо так удивляться, — рассмеялся окружной прокурор. Джентри смущенно пригладил седоватые волосы и кротко заявил: — Ну, видите ли, он не очень-то похож на чьего-то дедушку. Дюриэа опять расхохотался. — Можно быть и повежливее, — с притворным возмущением заявила Милдред. Джентри повернулся к прокурору: — Мне бы надо поговорить с вами, мистер Дюриэа. — А тут мы не можем поговорить? — спросил Дюриэа. — Или это дело сугубо личное? — Нет, нет, ничего личного… В этом-то все и дело. Оно затрагивает слишком много людей. — Ну-ну, продолжайте. В чем же дело? — Вы в курсе тех проблем, с которыми мы тут столкнулись в последнее время? — Вы имеете в виду эти права на нефть? — Да, вот именно. — Но я думал, что суд уже вынес вердикт, — удивленно сказал Дюриэа. — Да, но вы же знаете, как это делается. Возьмите любого фермера и попробуйте только тронуть его землю — тут же начнутся волнения. Мне нет дела до того, законно это или незаконно. Если у нас такие законы… Черт возьми, вот так и начинаются революции! Ну конечно, я стараюсь понять и другую сторону. Права на эту нефть были оговорены, и все это прекрасно знали. Правда, никто на это внимания не обращал, вот в чем вся штука. Все были совершенно уверены, что если объявятся хозяева нефти и предъявят свои права, то они будут обязаны платить и за бурение, и за причиненный ущерб, будут оплачивать строительство дорог и все такое… Все фермеры рассчитывали получить в карман хороший куш, так что если бы так все обернулось, как они надеялись, то владельцам нефти их права вышли бы боком. Да и вообще-то особо никто не верил, что в нашей местности что-то могут найти, а уж особенно нефть. Дюриэа кивнул. — Ну так вот, люди волнуются все больше, — продолжал Джентри. — Ходят слухи, что этот парень, Прессман, намерен быстренько заграбастать все себе… Это уже становится проблемой. — А что он сделал? — спросил Дюриэа. — Да, вообще-то мы пока точно ничего не знаем, но того, что нам известно, достаточно, чтобы Эверетт Тру, редактор “Петри геральд”, написал об этом статью, которая будет напечатана завтра утром. И когда она попадет в руки фермерам, может начаться черт знает что… Прошу прощения, мэм, вырвалось нечаянно. — Все в порядке, — улыбнулась Милдред. — А о чем будет статья? — спросил Дюриэа. — Да вы знаете, похоже, кто-то ведет нечистую игру. Видите ли, та земля, на которой Прессман хочет вести разработку нефти, испокон веков была покрыта плантациями цитрусовых. Ее специально обрабатывали, удобряли, строили ирригационные системы. А теперь будут выкорчевывать деревья, прокладывать дороги и строить буровые вышки, как бы вам это понравилось? По-моему, тут не обойдется без присутствия полиции. Правда, народ у нас довольно законопослушный и выкупил бы у него эти права, если бы он предложил мало-мальски приемлемую цену. Сейчас похоже на то, что он подумывает об этом. Но многое, конечно, будет зависеть от результатов той проверки, которую он хочет провести. Ходят слухи, что он уже сделал это и получил результаты, то есть у него уже все карты на руках, но точно, конечно, никому ничего не известно. Дюриэа кивнул. — Том Хаузер, — продолжал Джентри, — провел всю подготовительную работу среди фермеров, сбивал их всех воедино, проводя секретные совещания и выясняя, сколько каждый из них может заплатить, чтобы сохранить свою землю в неприкосновенности. Любой из них, владеющий неплохой апельсиновой плантацией, домом, который стоит от пятнадцати до двадцати тысяч, фруктовыми складами и хранилищами, вполне в состоянии заплатить пятьдесят, а то и семьдесят пять долларов за акр земли, чтобы оставить все, как есть. Кто-то из мелких фермеров, конечно, не в состоянии заплатить столько, ну так они заплатят четыре-пять долларов с акра… Теперь представьте, что Хаузеру все это удастся и он соберет триста-четыреста тысяч. И вот он идет к Прессману и начинает блефовать, убеждая того, что права его на нефть ничего не стоят, и предлагает заплатить тысяч семьдесят пять, чтобы проверка не проводилась. — А Прессман ведет свою игру, — подхватил Дюриэа. — Он пытается убедить Хаузера, что результаты проверки достаточно обнадеживающие и что нефти тут много. И никто ничего не может доказать. — Вот именно, — согласился Джентри. — А теперь вот что: никто в наших краях никогда не видел Прессмана. Он для нас только имя. Но неделю или две назад какой-то человек купил здесь маленькое ранчо, чтобы выращивать цыплят. Он сказал, что его имя Ридли, Джек Ридли… А сегодня Хью Сондерсвысказал предположение, что этот Ридли и есть Прессман собственной персоной и купил он это ранчо просто для того, чтобы разузнать, что у фермеров на уме. Что нас еще больше в этом убеждает, это то, что покупка ранчо даже не была должным образом оформлена. Просто человек, который жил там, в один прекрасный день собрал свои вещички, подписал какую-то бумажку, да и был таков. — А как Сондерс до этого докопался? — спросил Дюриэа. — Ну, видите ли, точно мы ничего не знаем, но предполагаем, что эту идею ему подбросил Джордж Карпер. Карпер живет а Лос-Анджелесе. У него большие склады около Петри; похоже, он уже послал кое-кого на разведку. Он тоже готов действовать. — И Карпер сообщил Сондерсу о своих подозрениях? — спросил Дюриэа. — Не знаем, это только наши догадки. Но факт остается фактом: каким-то образом все это стало известно Сондерсу. Он зашел в редакцию “Геральд”, потолковал о чем-то с Эвереттом Тру, и они вдвоем отправились на ранчо Ридли. — И что же дальше? — поинтересовался Дюриэа. — А ничего. Ридли даже не впустил их. Он забаррикадировал щели и окна, опустил шторы, отказался впустить их, отказался ответить на вопросы, просто закрылся в доме и все. Вы сами можете их спросить… Он не только не показал им лица, но даже не дал и голоса услышать… Ну так вот. Эверетт Тру навел еще сам кое-какие справки и пришел к мысли, что все это очень похоже на правду и что Ридли — это на самом деле Прессман. Он собирается утром опубликовать эту новость. Он, конечно, не намеревается заходить слишком уж далеко, но готовится натолкнуть тех фермеров, которые собрались под эгидой Хаузера, на мысль, что под маской Ридли скрывается сам Прессман. — Когда должна появиться статья? — осведомился Дюриэа. — Завтра утром. Вот поэтому-то я и пришел к вам сегодня. Я поговорил с шерифом, а он посоветовал мне обратиться к вам, чтобы узнать, что говорит по этому поводу закон. — Что вы имеете в виду под словом “закон”? — Мне бы очень хотелось иметь под рукой отряд добровольцев, которые могли бы вмешаться в случае чего и восстановить порядок. Ибо, если Ридли — это действительно Прессман, жди неприятностей. — Сколько вам нужно людей? — спросил Дюриэа. — Я думаю, пятидесяти будет достаточно. — Очень хорошо, я согласен. Можете вербовать себе людей. — Да, вот еще в чем проблема, — добавил Джентри. — Прессман, может быть, и не нарушает закона, скрываясь под чужим именем, но он из Лос-Анджелеса, и он пройдоха. Мне не приходится рассчитывать на то, что ко мне валом повалят желающие стрелять в своих же друзей или соседей только ради того, чтобы заезжий прохиндей мог спокойно обделывать свои делишки и обкрадывать людей… И не пройдет и нескольких дней, как я буду переизбран, да и вы, кстати, тоже. Дюриэа задумался над его словами. Наконец он сказал: — По-моему, я знаю, как нам поступить. С утра, как можно раньше, поезжайте туда, на ранчо. Вы должны успеть до того, как в газете появится эта статья и попадет в руки фермерам. Постарайтесь увидеться с Ридли. Если выяснится, что он и есть Прессман, предупредите его, что ему грозят неприятности. Посоветуйте ему куда-нибудь уехать на время, хотя бы арестуйте якобы за дорожное происшествие, здесь он не будет в безопасности. — Но если он, предположим, откажется? — Тогда, — заявил Дюриэа, — пусть пеняет на себя. Мы, конечно, сделаем все, что в наших силах, но мы ничего не сможем предпринять заранее, до того, как эта лавина двинется. Если начнутся беспорядки, конечно, мы выполним свой долг, но это не значит, что мы будем делать за Прессмана его грязную работу. Я так решил. Ну и как вам это нравится? — Да, неплохо, — задумчиво сказал Джентри. — Тогда я поеду к нему с утра, как мы договорились, и порадую его. Если ему понравится эта ваша идея пересидеть все неприятности под арестом, то я его просто приведу с собой. — Чудесно, — согласился Дюриэа. — Надеюсь, нам удастся держать ситуацию под контролем, а этот пакостник не сможет ничего предпринять, если мы упрячем его за решетку. Джентри снял с вешалки шляпу, поднялся, кивнул на прощанье миссис Дюриэа и Грэмпсу, а потом повернулся к окружному прокурору: — Большое вам спасибо. Совет вы мне дали прекрасный. А сейчас мне стоит вернуться в участок. Мало ли что может произойти, пока я здесь. Дюриэа проводил его до дверей. — Вы должны крепко запомнить, что, согласно букве закона, Прессман не совершил ничего, за что его можно было бы привлечь к ответственности. Тем более что и суд решил дело в пользу Прессмана. — Да, я знаю, — ответил Джентри. — Но вы сами посудите, как это можно — взять и забрать землю у фермера. Вы представьте, ведь это же им придется или вырубать, или выкорчевывать колоссальные фруктовые сады. Говорю вам, мистер Дюриэа, по-моему, этого нельзя допустить… Ну ладно, доброй вам ночи, а вам, мистер Виггинс, большое спасибо за пунш. Он мне здорово помог… Не знаю, увижу ли я вас в ближайшие дни. — Понятно, — жизнерадостно отозвался Грэмпс. — Я тоже не уверен, ведь я постоянно разъезжаю: сегодня — здесь, завтра — там… Это, знаете ли, интересно. Но я приеду как-нибудь, правда, еще не знаю когда. Джентри вышел. Грэмпс повернулся к Дюриэа. — Ну и интересная же проблема у вас! — Это не так уж забавно с точки зрения закона, — ответил Дюриэа. — Нет, нет, я не об этом. Я имею в виду, что это напоминает игру в покер, где ставкой является нефть. Если хорошенько пораскинуть мозгами, тут масса дел для детектива. Очень жестко Дюриэа сказал: — Послушайте, вы, неугомонный авантюрист. У вас, по-видимому, голова забита всякими тайнами и приключениями. А вот настроения людей вы явно не учитываете. Во многом они правы, и нельзя их в этом винить. А если взглянуть на это дело с другой стороны, так они просто олухи. Они годами пользовались и владели этой землей и даже не удосужились посмотреть договор о продаже. Просто потому, что все эти годы все шло гладко, они считали, что этот пункт в договоре — что-то настолько пустяковое, как, скажем, прокладка телефонного кабеля через их участок… А стоило бы как следует разобраться с этим, прежде чем вкладывать деньги в эту землю. Грэмпс, казалось, не слышал ни единого слова окружного прокурора. — Будь я проклят, — повторил он, — если здесь не найдется работы для порядочного сыщика. Глядя на Милдред, Дюриэа покачал головой. — По-моему, дедуля просто напрашивается на то, чтобы его засадили за решетку. Грэмпс ухмыльнулся. — А теперь послушай-ка меня, Френк Дюриэа. Никому не удастся застукать меня за чем-то противозаконным. Дюриэа зевнул и потянулся. — По-моему, нам пора на боковую, Грэмпс. Устраивайтесь поудобнее. Заднюю дверь мы не запираем… И еще, надеюсь, завтра вы не поднимите нас с петухами? — Вы меня даже не услышите, — торжественно пообещал Грэмпс.Глава 13
Френк Дюриэа с трудом открыл глаза, когда еще за окном только начинало сереть. Еще не проснувшись окончательно, он попытался сообразить, что же разбудило его так рано. Это был, вне всякого сомнения, какой-то странный, неприятный звук. Он был похож на… И вот он опять повторился. Вне всякого сомнения, это скрипела дверь. Дюриэа подскочил в постели. Через открытое окно в спальню заглядывали зеленые листья пальм, рядом ветки эвкалипта слегка отливали красноватым цветом под еще слабыми лучами солнца. Как ни рано было, он ясно видел, что ветра не было и в помине. На фоне светлеющего утреннего неба листья казались совершенно неподвижными. Ему показалось, что разбудивший его звук шел от задней двери. Если ветра не было, то, значит… Затем он вспомнил о приезде Грэмпса Виггинса, чертыхнувшись про себя, повернулся на другой бок и попытался снова уснуть. Но сон уже так легко не приходил к нему. Напрасно он вертелся с боку на бок, раздражаясь от своей неспособности заснуть снова, раздражаясь еще больше по мере того, как вставало солнце и в спальне все становилось залитым его светом, так что, если бы ему и удалось в конце концов уснуть, проку от этого уже бы не было. Ему казалось вначале, что Милдред еще спит, но, повернувшись в третий раз на другой бок, он услышал ее голос с соседней подушки: — Какой смысл вертеться под одеялом и ругаться сквозь зубы. Попытайся лежать спокойно, расслабься, дыши размеренно и думай с восхищением об окружающем тебя мире. — О, вот, оказывается, как все просто, — пробормотал Дюриэа, — а ты сама-то на себе это пробовала? — Еще чего! — возмущенно ответила она и затем добавила: — Я не могу восхищаться всем миром сразу. Они улыбнулись друг другу и собрались вставать. — Это тебя старик разбудил? — спросила Милдред. — Да, но, собственно, с этого только началось. Потому что потом я услышал какой-то странный стук. — Не стук, дорогой, а грохот. — А в чем, собственно, дело? — Грэмпс взбивал тесто для своих любимых горячих булочек. Он считает, что взбивать его надо непременно десять минут, потом на десять минут оставить, а потом взбивать еще столько же. — Какого черта! — пробормотал Дюриэа. — Ну хоть ты объясни мне, кто его заставляет вставать в такую рань, ведь ему нечего делать?! — Как это нечего? Он ведь слишком беспокойный, чтобы спать долго… Я все лежала и думала об этих горячих булочках и в этот момент уловила аромат кофе. — Понятно, — сказал Дюриэа. — Тогда чего же мы ждем? Милдред отбросила одеяло. — У тебя есть пять минут, чтобы умыться, а я пока сбегаю предупредить Грэмпса, что у него к завтраку будут гости. Мы можем позавтракать в пижамах. Грэмпс им страшно обрадовался. К тому времени, как Френк Дюриэа появился в трейлере, там уже все благоухало ароматом кофе и свежеподжаренного бекона. Грэмпс уже почти закончил колдовать над тестом. — Привет, сынок. Заходи, присаживайся. Завтрак будет через пару минут. Милдред сказала, что ты сегодня что-то проголодался, поэтому и проснулся так рано. — Просто невероятно рано, — сухо ответил Дюриэа. Грэмпс Виггинс не уловил иронии в его словах. — Просыпаться рано всегда полезно. Сразу очищается организм от шлаков. А шлаки и накапливаются в организме, пока ты спишь. Да и вообще, долго спать вредно, так всю жизнь и проспишь. Присмотри за беконом, сынок, если хочешь научиться, как его следует готовить. Грэмпс Виггинс повернулся к Милдред, которая держала горячую сковородку над огнем, слегка наклонив ее. — Никогда не жарь бекон на сале, — поучал ее Виггинс. — Сало пузырится, на беконе появляется корочка, и он теряет свой аромат. Наклони сковородку еще чуть-чуть ниже, Милдред… Вот так, достаточно. А теперь слегка прижми бекон крышкой, чтобы жир вытек… Хорошо, хватит. А теперь слей куда-нибудь этот жир, вот сюда хотя бы. Нет, нет! Ты ее подносишь слишком близко к огню. И под наклоном держи сковороду, под наклоном! И пусть бекон лежит весь в верхней части сковородки. Конечно, при таком способе хлопот больше, зато если вы его попробуете хоть раз, то сразу поймете, что за прелесть жареный бекон… Небольшой огонь, чтобы выделился жир, а затем что-нибудь тяжелое, чтобы он вытек, и так повторить несколько раз, чтобы не было пузырей и бекон не пересох… А вот и горячие булочки, сынок! А каким кофе я вас угощу, вы небось такого и не пробовали. — Не сомневаюсь, что кофе контрабандой привезен из Мексики, — пробормотал Дюриэа. — За кого ты меня принимаешь? — спросил Грэмпс Виггинс. — Этот кофе провезен совершенно легально и законно, я даже включил его в декларацию. Единственное, что я припрятал, это такая мелочь, а государство почему-то провозить не разрешает: сахар и водка. — А вам никогда не приходило в голову, — спросил Дюриэа, стараясь придать своему голосу некоторую официальную жесткость, — что в один прекрасный день вы можете оказаться в суде? — Конечно приходила, а как же, — с готовностью согласился Грэмпс. — Но нельзя, чтобы такие мелочи тебя останавливали. В наше время если человеку нравится что-то делать, то приходится идти на риск загреметь в тюрьму. Точно так же вы садитесь за руль, хотя прекрасно отдаете себе отчет в том, что можете попасть в автомобильную катастрофу. Если волноваться о таких мелочах, то сколько прекрасного можно потерять! — Странная точка зрения, — отозвался окружной прокурор. — Какая-то антисоциальная. — Почему антисоциальная? — возмутился Грэмпс. — Черт возьми! У нас пока еще свободная страна. Многие, кроме меня, считают, что эти глупые законы отнимают половину наших свобод. Ничего этого не должно быть. — Интересный взгляд на психологию индивидуалиста, — изрек Дюриэа. — Но если каждый из нас будет… — Пока ты так волновался, что я попаду в тюрьму, мы совсем забыли Милдред с ее сковородкой. Наклони ее, девочка, и дай жиру стечь. И бекон надо прижимать очень осторожно. Дюриэа с удовольствием наблюдал, как Милдред выполняла указания Грэмпса, а бекон при этом приобретал постепенно нежнейший золотистый цвет, не похожий ни на один, который когда-либо ему перепадал на завтрак. И все это время Грэмпс продолжал неудержимо болтать. Поскольку он все время колесил по стране и встречался с массой самых разных людей, знакомств в самых разных углах страны у Грэмпса было хоть отбавляй. Какой-то фермер из Калифорнии слал ему отличное вино. Другой приятель — фермер из Вермонта — прислал кленовый сахар и патоку. Даже банка с жидким красноватым джемом была прислана в подарок женой какого-то фермера, с которым Грэмпс познакомился где-то в пути. — Господи, как они умудряются присылать все это вам? — воскликнул Дюриэа. — Да что ж тут удивительного?! Я пишу им, сообщаю, где меня искать, и они мне всю эту снедь посылают почтой. Понимаете, все мы, ну кто разъезжает на трейлерах, крепко держимся друг за друга… Ну вот и все, сынок, бекон готов. Выложи его вон на тот лист бумаги. А теперь усаживайся к столу и начинай с горячих булочек. Полей их кленовым сиропом, а не хочешь сиропом, так намажь джемом, и погуще. Бьюсь об заклад, что ты такого никогда не ел… А не добавить ли нам в кофе капельку бренди? Только капелька должна быть побольше. — Отлично, — удовлетворенно вздохнул Дюриэа. Милдред повернулась к мужу: — Боже мой, я объелась. Я… — Она замолкла на полуслове. — Какая-то машина едет сюда довольно быстро, — объяснила она, остановившись в дверях и оглядывая улицу. Они услышали, как завизжали тормоза, затем послышались торопливые шаги, в утренней тишине все было особенно отчетливо слышно. Милдред взглянула в окно и воскликнула: — Это шериф! Надо его предупредить, что мы тут. — Ты имеешь в виду, что приехал сам шериф Лассен! — вскочил на ноги и Грэмпс Виггинс, и его голос зазвенел от возбуждения. — Скажи ему, пусть зайдет! Я его тыщу лет не видел! Надо же поздороваться. Неужели он меня забыл, как ты думаешь, Френк? — Наверняка не забыл, — ответил Дюриэа. — Тем более что у него постоянно от вас болела голова. В последний раз, когда вы пытались ему помочь… — Да ладно! Хватит! — оборвал его Грэмпс. — Но признай, что ведь не кто-нибудь, а я вывел его на правильный след. — Да, угадали вы правильно, — вынужден был согласиться Дюриэа. — Угадал!!! Я угадал! О Боже! — возмутился Грэмпс. — Я все это вычислил. Я… Трейлер слегка качнулся на рессорах, когда шериф грузно поднимался по ступенькам. — Всем привет! — Вы помните моего дедушку, Грэмпса Виггинса? — спросила его Милдред. Шериф протянул ему руку. — Ну а как же, отлично помню. Он нам помог немного в тот последний раз. Грэмпс раздулся от гордости. — Ну, теперь от старого чудака житья не будет, — прокомментировала вполголоса Милдред. Лассен поерзал на табуретке: — А у вас еще чашки кофе не найдется? Как все вкусно пахнет, просто кошмар какой-то! — И кофе есть, и бекон, и горячие булочки, и джем, всего полно, — радостно объявил Грэмпс. — Давайте, ребята, садитесь и приступайте к завтраку. Этих горячих булочек обычно съедаешь столько, что потом сам удивляешься. Нет смысла дать остыть такой вкуснятине. Лассен опустился в кресло. Тут же перед ним появилась заботливо наполненная кружка с кофе. — Накладывайте себе сами, шериф, и не стесняйтесь, вот вам и нож, и ложка с вилкой. Кладите в кофе побольше сахара. Правительство не имеет к нему никакого отношения; впрочем, по этому вопросу можете обращаться к Френку. А теперь ешьте, а не то все простынет. Френк подал шерифу знак бровями, но тот ничего не заметил, упоенно глядя в свою тарелку. — Если не ошибаюсь, у вас вчера вечером был Джентри. Он довольно здорово переволновался. Правда, ему не привыкать. Не помню такого случая, чтобы он не волновался. Но на этот раз, надо признать честно, у него для этого есть все основания. — А в чем дело? — Он вам рассказывал о той статье, которая должна сегодня появится в “Петри геральд”? — Угу. Так вот, прежде чем отдать материал в газету, Джентри взял с собой несколько добровольцев и отправился на ранчо Ридли. Он хотел свалиться ему как снег на голову. Если Ридли на самом деле окажется Прессманом, то он хотел дать ему шанс убраться из наших краев без скандала. А если бы он решил остаться, то Джентри бы предупредил его, что он, хоть он и полицейский, но не собирается лезть из кожи вон, защищая интересы Прессмана. — Я в курсе, — сказал Дюриэа. — Это я ему посоветовал занять такую позицию. А что случилось? — Все уже было кончено к тому времени, когда приехал Джентри. — Что вы хотите сказать? — Он уже был мертв. Убит, скорее всего, ночью. Шторы были отдернуты, так что в домик можно было легко заглянуть со двора. Еще горела масляная лампа. Тело лежало на пороге. Была, видимо, предпринята попытка представить все это как самоубийство… Правда, может быть, так оно и было. Дверь была заперта изнутри, а ключ был зажат у него в правом кулаке. Если я правильно понял, он оставил предсмертное письмо. Джентри считает, что нам надо приехать туда и все осмотреть — говорит, это поможет нам избежать потом всяких ошибок. Дюриэа присвистнул. — Я так подумал: заеду-ка я к вам и отвезу вас на место, — продолжал шериф, — а позавтракать мы могли бы и где-нибудь по дороге… Я, честно говоря, не предполагал, что застану вас на ногах в такую рань, и уж конечно, — он бросил благодарный взгляд в сторону Грэмпса, не рассчитывал на такой завтрак. Грэмпс не выдержал: — А как его убили? Из ружья или… — Он поймал на себе угрожающий взгляд Дюриэа и быстренько закрыл рот. Пит Лассен еще раз обмакнул горячую булочку в кленовый сироп. — Застрелен, — лаконично ответил он. — Насколько можно судить, его смерть была мгновенной. Я предупредил, чтобы они до нашего приезда не трогали тело. — А мы ведь, в общем-то, до сих пор не уверены, что это был именно Прессман. — Вот именно. Тем паче, что Джентри уже склоняется к мысли, что это все-таки не он. — А почему? — Он говорит, что этот человек уж больно убого выглядит, очень уж не похож на Прессмана… Я разговаривал с ним по телефону, и он был очень возбужден… Так трудно докопаться до истины… А вы что об этом думаете? Поедете туда со мной? — Ну конечно, — заявил Дюриэа. — Только мне надо одеться. Милдред и я буквально выскочили из постели, чтобы успеть на завтрак к Грэмпсу. Ладно, пошли. Я оденусь и буду готов минут через пять. Они направились к дому. Грэмпс уселся за стол напротив Милдред и принялся что-то ковырять в тарелке. Через несколько минут они услышали, как хлопнули дверцы машины шерифа и она тронулась с места. Грэмпс Виггинс вопросительно взглянул на Милдред. — Здесь довольно холодно, — заметил он. — Ты бы пошла, надела что-нибудь. — Холодно? Здесь? — Да, довольно зябко. — Да нет, все в порядке. Грэмпс подумал немного, потом попытался провести атаку с другой стороны. — Кстати, у тебя случайно не найдется полфунта масла для меня, а то у меня оно все кончилось? Милдред расхохоталась. — Давай, продолжай в том же духе, — сказала она. — Но не надейся, что тебе удастся обвести меня вокруг пальца. Когда ты собрался уезжать? — Да прямо сейчас, — нетерпеливо сказал Грэмпс. Он начал торопливо хватать тарелки и чашки со стола, все это было свалено в раковину, а баночки с джемом и приправами нетерпеливо распихивались по полкам и шкафчикам, нарушая царивший тут порядок. Милдред понимающе улыбнулась. — Послушай, Грэмпс, ты ведь мой родственник. Но на твоем месте я не стала бы так уж подчеркивать наши родственные отношения, когда ты имеешь дело с моим мужем. Если бы он хотел, чтобы ты побывал там, он бы сам пригласил тебя составить им компанию. — Иосафат! — в негодовании воскликнул Грэмпс. — Что, разве есть такой закон, по которому любому человеку можно запретить ехать по дороге, если она не частная? Послушай, девочка, если я уже решил поехать в Петри, так кто меня может остановить, хотел бы я знать. И останавливаться я тоже буду там, где считаю нужным… Ради Бога, Милдред, иди домой, дай мне собраться. Он носился как ураган по маленькому трейлеру, собирая вещи и наводя порядок. Затем он ринулся к двери, и Милдред услышала рев и скрежетание старой-престарой машины Грэмпса. Милдред Дюриэа, совершенно не желая попасть в Петри одетой в пижаму и легкий халатик, да еще в компании Грэмпса, быстро выскользнула из трейлера и побежала к дому. Почти немедленно машина у Грэмпса завелась, и он исчез из виду.Глава 14
Время уже приближалось к девяти, когда машина шерифа выехала на главную улицу Петри. — Вы знаете, где хибара этого Ридли? — спросил шерифа Дюриэа. Не поворачивая головы, шериф ответил: — Насколько я понимаю, это бывший дом старого Дингмана. Это просто небольшое ранчо для любителей разводить кур. Оно действительно маленькое — всего несколько акров. Если бы не нефть, то за него и вовсе не стоило бы держаться. Свернешь за эти эвкалипты, там будет дорога, по ней надо проехать не больше сотни метров. Дорога вилась между последними участками фруктовых садов, покрытых деревьями с нежными, бледно-зелеными листьями, которые резко контрастировали с богатой зеленью садов, расположенных ниже, в долине. — Вон они, эвкалипты, о которых я говорил, — показал вперед шериф. Они свернули на грязную дорогу без тротуара. — Это как раз то самое место, — сказал шериф. — Видите те машины под деревьями? По грязной дороге они выехали во двор, окруженный чахлыми эвкалиптовыми деревцами. Сам двор был чудовищно грязным и выглядел отвратительно. Валялись какие-то старые тряпки, ведро, несколько птичьих домиков, сколоченных из наскоро собранных где-то поблизости старых некрашеных досок, покрытых заржавленной жестью, которая была явно изготовлена из разрезанной пятигаллонной канистры для бензина, небрежно расплющенной молотком и приколоченной вместо крыши. Повсюду по двору носился птичий пух, и ветер сносил его по углам, где он смешивался с птичьими экскрементами. Все оставшееся свободным место на дворе занимал домишко Ридли, жалкая хибара, явно сколоченная наспех неумелыми руками. Кроме маленькой прихожей в ней было всего две комнаты. Стены были некрашеными — старыми, потемневшими от непогоды и кое-где потрескавшимися. Небольшая группа людей о чем-то оживленно разговаривала, стоя под деревьями. Шериф остановил машину неподалеку и, повернувшись, сказал окружному прокурору: — По-моему, вы всех знаете. Помощник коронера… Помощник шерифа… А тот худющий, который разговаривает с Джентри, — издатель “Петри геральд”… Привет, ребята. Они все столпились вокруг машины, пожимая им руки и обмениваясь замечаниями. — Хорошо, ребята, достаточно, — громогласно заявил шериф. — А что вы можете сказать об этом? Джентри выступил вперед. — По-моему, шериф, будет лучше, если вы послушаете Эверетта Тру. Тру раздулся от гордости. Как редактор и издатель “Петри геральд”, он занимал в этом городе достаточно заметное место и ревниво пекся о том, чтобы так оно и было впредь. Это был очень высокий мужчина средних лет, с высоким лбом, блестящими, живыми глазами и быстрой речью. Он уже, несомненно, отрепетировал свой рассказ, оставив в нем лишь самое важное. — Вчера, во второй половине дня, около половины пятого, в редакцию пришел Хью Сондерс, — начал он, повернувшись к шерифу. — Он сказал, что у него имеются подозрения, что под именем Ридли скрывается Прессман. Он отказался сообщить мне, откуда у него эти сведения… Сначала я недоверчиво отнесся к его словам; но затем, по мере того как я размышлял, мне все больше и больше стало казаться, что в этом что-то есть. Чем больше я разузнавал об этом деле, тем более подозрительным оно мне казалось. Мне никак не удавалось раздобыть фотографию Прессмана, но зато мне удалось получить самое подробное его описание. Я написал статью для своей газеты в форме эдакого вопросника, где пытался решить вопрос, действительно ли Прессман уверен в наличии нефти на фермерских участках и на самом ли деле он собирается ее разрабатывать или все это не более чем легализованный и завуалированный шантаж людей, которые честно создали свое благосостояние непрерывным и тяжелым трудом. Мы решили поехать к Ридли, и я подумал, что неплохо было бы получить подтверждение для этой статьи, показав ее самому Прессману, — или кем там был этот Ридли — и использовать его слова как комментарии к статье. Статью я дал прочитать Сондерсу. Ему она показалась недостаточно сильно написанной. То, как он себя вел при этом, на меня действовало как гипноз. Я внес кое-какие изменения в статью: кое-где поменял слова, кое-что выделил и снова дал прочитать Сондерсу. Сондерс прочел ее, а обсуждать статью мы стали уже в машине. Мне очень хотелось, если бы удалось, сфотографировать его, и я захватил с собой портативную фотокамеру со вспышкой, которую положил в карман. Мы договорились, что Сондерс уговорит его прочитать мою статью, и, пока он будет ее читать, я вытащу камеру и сфотографирую его. Мы с Сондерсом приехали на ранчо около пяти. Пока я парковал машину под эвкалиптами, Сондерс заметил, как в окне была быстро задернута штора. Мы с ним заметили, что и все другие шторы на окнах были задернуты. Это убедило нас в том, что Ридли действительно и есть Прессман, что он догадался, зачем мы приехали, и успел занавесить все окна перед нашим приездом. Естественно, я был взволнован. Да и Сондерс, по-моему, тоже. Он сказал, что в доме есть два входа, и, чтобы этот человек не сбежал от нас, нам каждому следует занять позицию перед дверью. Сондерс пошел к главному входу, а я обошел дом и направился к задней двери. Сначала мы позвонили, затем принялись колотить в дверь и кричать. Но никакого ответа не было. — Но вы уверены, что он был дома? — спросил шериф. — Да, человек, который был внутри, один раз подошел к дверям. Сондерс слышал это совершенно ясно. Он подумал: а вдруг тот человек намерен стрелять? И испугался. Я точно знаю, что испугался. У меня, честно говоря, тоже поджилки затряслись. Я слышал, как кто-то на цыпочках подходил к задней двери, где я стоял и стучал. Затем минуту или две в доме было тихо. Мне казалось, что через дверь я слышу даже дыхание того человека… Странное это было ощущение, уверяю вас. Затем тот человек ушел. Я слышал поскрипывание лестницы и звук его шагов. Тогда я окликнул его: “Я из газеты. Хочу просто задать вам несколько вопросов”. — Он что-нибудь ответил вам? — спросил шериф. — Ни слова. — Но вы слышали его после этого? — Раз или два до нас донеслись его шаги в прихожей. По-моему, он тогда и колебался, не открыть ли дверь Сондерсу. Мне так показалось, по крайней мере. А может быть, он просто раздумывал, как бы ему выбраться из дома так, чтобы мы его не увидели и не сфотографировали. Конечно, это звучит логично, но тем не менее мне почему-то казалось, что он стоял там с пистолетом, думал, не выстрелить ли через дверь. Странно, но Сондерс признался мне, что, когда этот человек стоял у входа и их разделяла только дверь, ему в голову пришла та же самая мысль… Конечно, если бы мы не сообразили блокировать обе двери, он мог бы свободно выйти через заднюю дверь, пока мы стучались бы у главного входа… Можете наверняка представить, что он чувствовал в этот момент, — если это, конечно, был Прессман. Вне всякого сомнения, он знал меня в лицо. Когда он увидел, как мы с Сондерсом подъехали к дому, понял, что его замысел потерпел крах и он оказался в глупом положении. Я уверен, что он пристрелил бы нас не моргнув глазом, если бы был уверен, что все сойдет с рук. Дюриэа сказал с сомнением: — Этот человек вряд ли пошел бы на убийство, чтобы избежать огласки. — Да, я знаю — это нелогично, но если бы вы слышали эти крадущиеся шаги и это поскрипывание ступеней… У меня мороз пошел по коже. — А что было потом? — спросил Дюриэа. — Через несколько минут — не могу сказать вам точно, сколько прошло времени, — я решил, что неплохо было бы посоветоваться с Сондерсом. Я не знал, что делать дальше. Может быть, я немного струсил. Я обошел дом и увидел Сондерса, который по-прежнему колотил в дверь. Мы вдвоем попробовали открыть ее, но она была заперта. Сондерс спросил меня, уверен ли я в том, что заперта и задняя дверь, и я сказал, что не уверен в этом, поскольку я только стучал в нее. Сондерс предложил мне пойти и проверить это, но у меня не хватило мужества. Я очень хорошо слышал эти крадущиеся шаги и дыхание человека за дверью. — Вы не могли бы сказать, как далеко он стоял от двери? — спросил шериф. — Я бы сказал, не дальше шести-семи футов. Можно было слышать его шаги в направлении двери — как будто бы он сомневался, открывать ли ему или не открывать, или раздумывал, не пристрелить ли ему нас. Я говорю вам правду, шериф, я был страшно испуган. Это все было чертовски реально. Шериф обвел взглядом небольшую группу молчавших, но любопытных зрителей и выделил человека с бронзовым от загара лицом и холодными голубыми глазами. — Ведь вы Сондерс, не правда ли? — Вы угадали, шериф. — Просто я вас узнал. Вы как-то были на суде. — Точно. — А вы знаете Прессмана в лицо? — Никогда его не видел. Он для меня просто имя. Мне никак не удавалось увидеться с ним и так и не удалось, хотя я и пытался неоднократно попасть к нему. Но все было напрасно. — А этого человека, Ридли, вы встречали когда-нибудь? — Нет, никогда. — Как вы узнали, что Ридли на самом деле Прессман? Губы Сондерса плотно сомкнулись, он отрицательно покачал головой. — Ну же, — сказал шериф. — Мы должны это знать, Сондерс. — Прошу прощения, — извиняющимся тоном промолвил Сондерс. — Но этого я не могу вам сказать. — Почему же? Сондерс было открыл рот, но снова покачал головой. — Даже этого я не имею права сказать вам. — Но мы должны установить истину! — Согласен с вами, шериф. — Вы подошли к дому вместе с Тру? — Да. — Затем вы отошли к главному входу, а Тру — к задней двери? — Именно так. — А вы уверены в том, что кто-то в это время был в доме? — Абсолютно уверен. Во-первых, я увидел, как опустились шторы на окнах, едва мы подъехали. Последняя штора упала, как раз когда Тру пытался припарковать машину на стоянке под деревьями. Я подошел к главному входу, а Тру — к задней двери. Мы стучали в дверь и подняли страшный шум. Можно было слышать, как этот человек метался от двери к двери как загнанный зверь… Я готов дать голову на отсечение, что у человека был пистолет и он раздумывал, не пустить ли его в ход. — Ну почему вы решили, что он собирался стрелять? — спросил шериф. — Предположите, что это действительно был Прессман и, следовательно, вы пытались поговорить именно с ним. Он понял, что игра кончилась, что его инкогнито разоблачено и что его блестящий план его только скомпрометирует… Но тем не менее даже в этом случае у него не было оснований стрелять. — Не знаю, что вам сказать, — задумчиво произнес Сондерс. — У меня просто было такое чувство, вот и все. Все, что я могу вам сказать, это то, что, как этот человек ходил внутри дома, как он подкрадывался к двери, так чтобы можно было дотронутся до нее, но тем не менее очень близко. Черт возьми, я просто уверен в том, что он стоял там с пистолетом, направленным на дверь, и пытался собраться с духом, чтобы спустить курок. Все это я чувствовал. — И я чувствовал то же самое, — подтвердил Тру. — Было что-то зловещее в том, как вел себя этот человек. Я ожидал, что он будет бушевать, скандалить, но ничего подобного я и представить себе не мог. — А что вы обо всем этом думаете? — спросил шериф Сондерса. — Я всегда знал, что Прессман — плут и обманщик, легальный грабитель, и мораль у него, вероятно, была соответствующей. Этот человек мог решиться на рискованную авантюру с этими нефтяными разработками, поскольку был уверен, что никто ничего не узнает — и вдруг он увидел, как мы с двух сторон окружаем его домик. Ответ мог быть только один — мы проникли в его тайну. Нервы у него могли не выдержать. — А где эта статья? — спросил шериф. Тру хмыкнул: — Боюсь, шериф, что мы сегодня потеряли голову и… — Да нет же, Тру, — перебил его Сондерс. — Я нашел ее сегодня утром во внутреннем кармане пальто. Хотя готов поклясться, что никогда не клал ее туда. Возможно, я просто слишком переволновался — решил, что мы ее потеряли. А там, в газете, ведь была статья Тру… Да, впрочем, смотрите сами. Шериф взял у него из рук сложенный в несколько раз мятый газетный листок. — А она была у вас в руках вчера, когда вы подходили к домику? Я хочу сказать, не мог ли он из окна увидеть, что у вас в руках газета? — Да, так оно и было. Я держал ее, как сейчас помню, в правой руке. У меня был план сразу протянуть ему газету и дать возможность Тру сделать снимок — мы хотели сразу ошеломить его… А что касается разговора с ним, так я даже не предполагал, сколько времени это может продлиться. Шериф взглянул на газету. — Если вы не возражаете, — тронул его за локоть Тру, — я бы предпочел забрать ее. Теперь нам придется внести в нее некоторые изменения… хотя, конечно, я не буду теперь использовать передовицу в том виде, в котором она сейчас. Так что можете оставить газету у себя. — Что-нибудь указывает на время, в которое был произведен роковой выстрел? — Шериф обернулся к Джентри. — Стреляли, наверное, сразу после наступления темноты, — откликнулся Джентри. — В комнате горела масляная лампа, на ней был абажур — так все осталось и сейчас. Я ни к чему не притрагивался. — И в какое время вы попали сюда? — спросил Дюриэа. — Когда мы подъехали к дому, было, наверное, около семи. — И что вы обнаружили? — Все осталось в том же виде, как мы нашли. Мы ни до чего не дотрагивались, если не считать того, что мне пришлось использовать отмычку, чтобы попасть в дом, — что, кстати, было не так уж трудно. Дверной замок был самый простенький. — Вы уже поняли, что что-то произошло, когда открывали дверь? — Ну конечно. В окно ведь можно было заглянуть снаружи — вон в то, справа от двери. Через него можно увидеть почти всю комнату. Джентри сунул руку в карман. — Я вам покажу сейчас, что я нашел на крыльце. Правда, не знаю, значит ли это что-нибудь. — И он подал шерифу компактную пудру. Дюриэа и шериф вдвоем рассматривали ее. — Полноценное серебро, — удивленно заметил Дюриэа. — И выгравированы инициалы “Е.Р.”… Где вы ее нашли, Джентри? — Да прямо перед входной дверью. И выглядела она так, как если бы она выпала откуда-то: пудра вывалилась кусками, стекло разбилось… Как она пахла, эта пудра! Шериф положил пудру в карман: — В ближайшие семь лет у той девицы, которая потеряла пудру, будет довольно много проблем. — И мрачно пошутил: — Не будь я шериф. Дюриэа повернулся к Тру. — А что вы с Сондерсом делали после того, как никто не открыл на ваш стук? Вы уехали или попытались все-таки как-то разузнать, кто там в домике находился? — Да нет, не то чтобы мы слонялись вокруг… Ну конечно, шериф, этот человек мог вполне и сам застрелиться. На это многое указывает. Пит Лассен бросил искоса взгляд на Дюриэа: — Ну, что скажете, Френк? По-моему, нам пора посмотреть, что там внутри. Дюриэа кивнул. Тру задержал их: — Мы с Сондерсом сразу же, как уехали отсюда, направились в Лос-Анджелес. Там нам удалось выяснить, что Прессмана не было в конторе весь день. — И когда вы вернулись? — Ну-у, по-моему, было около полуночи, когда мы подъехали к дому, а ты как считаешь, Хью? — Да, по-моему, так. — Решили сочинить новую статью? — Да, мне удалось расспросить кое-кого в Лос-Анджелесе, и я был совершенно уверен, что на основе таких фактов статья у меня получится будь здоров… Конечно, я собирался написать ее в виде интервью с Хью, дать ему возможность высказать все свои претензии и обвинения. Я собирался написать статью так, как если бы газета занимала нейтральную позицию, отдавая должное каждой из сторон. Но я планировал дать ей такие заголовки, которые сразу бы привлекли внимание читателей. И все это прямо на первой полосе… Да, это самый большой шанс, который у меня был в жизни. — А вы действительно взяли у Сондерса интервью или просто все это написали от себя? — Нет, он брал у меня интервью, — вмешался Сондерс. — И поверьте мне, это было самое настоящее интервью: он задавал мне разные вопросы, печатал мои ответы на машинке, потом мы читали их вместе, а затем, наконец, я все это подписывал. — Я был уверен, что эта статья вызовет настоящий скандал, и предпринял кое-что, чтобы обезопасить себя, — объяснил Тру. — Естественно, я не собирался втягивать газету в какие-то неприятности, если этого можно было избежать. А уж если бы так произошло и он подал на меня в суд, то я постарался бы доказать, что действовал из самых лучших побуждений. — В какое время вы ушли из редакции? — спросил Дюриэа Сондерса. — Я дождался, пока все не закончилось, потом мы вышли оттуда вместе с Тру и пошли выпить по стаканчику на сон грядущий. А уж после этого я отправился спать. — В какое время это было? — Когда ты закончил готовить газету, Тру? — спросил его Сондерс. — Было примерно три часа ночи. — А вы, — Дюриэа повернулся к Джентри, — что вы можете сказать? — Да я уже все сказал. Я приехал сюда рано утром, постучал в дверь, не получил ответа и решил заглянуть в окно — надеюсь, вы не найдете в этом ничего подозрительного, — и увидел на полу лежавшее тело, лампа горела по-прежнему, несмотря на то что рассвело час или два назад. — Ну, — сказал шериф, — по-моему, нам пора войти в дом. А ты как думаешь, Френк? Я все там вам покажу, — важно заявил Джентри. — О’кей, и прошу вас, ребята, чтобы больше сюда никто не входил, — предупредил всех шериф. — Нам там нужно все осмотреть. Они поднялись на крыльцо. Остальная группа гуськом потянулась за ними, а затем принялась заглядывать в окно, с интересом наблюдая за ходом официального расследования. Дюриэа так никогда и не смог приучить себя смотреть на тело человека, погибшего насильственной смертью, с тем профессиональным, отстраненным равнодушием, которое, как обычно считают, является характерной особенностью официального представителя судебных органов. Тело убитого мужчины распростерлось на полу, правая рука была откинута, ладонь сжата в кулак. Другая рука была неестественно вывернута, в ней еще был крепко зажат тяжелый длинноствольный револьвер. На столике рядом с трупом продолжала тускло гореть старая керосиновая лампа. Одна ее сторона вместе с колбой была сильно закопчена. Внутреннее убранство домика представляло сильный контраст с его внешним видом. Обставленный простой, но добротной мебелью, он тем не менее выглядел чистым и даже элегантным. На убитом были очень старый и грязный комбинезон, вылинявшая голубая рубашка, разбитые башмаки и старое пальто, которое давным-давно пора было выкинуть. Голова была повязана какой-то тряпкой в белую и красную клетку, которая, по всей видимости, обычно служила кухонным полотенцем. Джентри аккуратно снял ее. Дюриэа бросил быстрый взгляд на тело и, внутренне содрогнувшись, отвернулся. Шериф присел на корточки, чтобы осмотреть мертвеца. — Довольно трудно будет установить его личность, — заявил он. — Верхняя часть головы практически снесена выстрелом. Что это за револьвер, Джентри? — Кольт. Так называемого нового образца — 44—40. У него калибр 7,5, стреляет стальными пулями с мягкой головкой, практически бездымными. При попадании в тело они вызывают серьезные разрушения. — Причем страшна не только пуля, а еще и пороховые газы, — добавил шериф… — А это что здесь за бумага? — И он указал на клочок бумаги, пришпиленный булавкой к спинке стула. — Прочитайте, — лаконично ответил Джентри. Они сгрудились вокруг шерифа, рассматривая этот кусочек листа — простого листа обычной писчей бумаги, на котором были наклеены вырезанные явно из газеты слова. Эти клочки газеты и составляли довольно странное послание, которое гласило: — “Попал в ловушку, нет никакой надежды. Не могу ничего исправить. Необходимо сойти со сцены”. Все слова были то больше, то меньше, очевидно, они вырезались из разных статей или заголовков. — Чертовски напоминает предсмертную записку, — пробормотал шериф Лассен. Дюриэа, рассматривая бумагу, вдруг заметил: — Обратите внимание, что весь текст составляет как бы три группы. Слова “попал в ловушку”, “нет никакой надежды”, похоже, вырезаны из одного заголовка. Слова “не могу ничего исправить” явно попали сюда уже из другого заголовка, несмотря на то что эта строка составлена из трех частей. Последняя же строка “Необходимо сойти со сцены” взята совсем из другой части газеты, возможно, из заголовка к передовице. Они напечатаны совсем другим шрифтом, посмотрите сами! — Похоже, вы правы, — согласился шериф. Таким образом, из газеты были вырезаны три строки, — продолжал Дюриэа, — а слова “не могу ничего исправить” были явно скомпонованы, чтобы получилось связно. — Ну и что, даже если это и так? — спросил шериф. — Я по-прежнему утверждаю, что это чертовски похоже на предсмертную записку. — Да, конечно, — согласился Дюриэа. — Тем не менее в ней есть одна интересная деталь. — Да? И что же это? — Если эта записка настоящая, то этот человек не Прессман. Он упоминает о чем-то, чего “нельзя исправить”. Все, что мне удалось выяснить о Прессмане, говорит о том, что это довольно удачливый делец и дела его находятся в полном порядке, чтобы не сказать, процветают. — Ну, — возразил Джентри, — разве можно говорить об этом с такой уверенностью. Очень часто люди, подобные ему, терпели крах. Причем катастрофа была тем больше, чем могущественнее казался человек. — Да, согласен, — подтвердил шериф. — Видите ли, я не отношу Прессмана к этой категории людей, — заявил Дюриэа. — Неужели вам не приходило в голову, Джентри, что все эти слова были, по всей видимости, вырезаны из одной газеты? Джентри кивнул: — Конечно, мы заметили это, мистер Дюриэа, и, поверьте, мы тут перевернуливсе вверх дном, пытаясь найти эту газету, из которой он все это вырезал. Но нам этого не удалось. Это единственное, что заставляет нас думать, а не убийство ли это, которое хотели бы выдать за самоубийство? Больше того, это, похоже, лист какого-то еженедельника, обратите внимание на качество бумаги… А ничего похожего в доме не обнаружено. Мы нашли письменный стол и несколько конвертов с марками, но ничего, хотя бы отдаленно напоминающего такую газету. Тем более, что эти газеты, как правило, довольно дорогие. — Вы внимательно осмотрели дом? — Да. Мы не передвигали тело и не дотрагивались ни до листка, ни до любого другого места, где должны были оставаться отпечатки пальцев. Но при этом мы обшарили весь дом буквально дюйм за дюймом. — Эта лампа горела, когда вы приехали? — спросил Дюриэа. — Да, мы ее не касались. Дюриэа обернулся и заметил, что толпа зрителей, стоявших на крыльце и заглядывавших в окошко, сильно заслоняла свет. Он раздраженно передернул плечами, но потом взял себя в руки, вспомнив, что это все-таки не просто зрители, а люди, имеющие некоторый вес в обществе, например Эверетт Тру, редактор “Петри геральд”. Тем более он заметил, что может поднять штору на несколько дюймов, и света станет сразу больше. Дюриэа двинулся к окну и вдруг застыл от изумления: в человеке, который стоял, почти вплотную прижавшись к оконному стеклу, он внезапно узнал Грэмпса Виггинса. Он сделал вид, будто не узнал Грэмпса, и дал ему возможность тихонько ускользнуть за чью-то спину. Шериф заметил, как Дюриэа оглянулся на окно, и предложил: — Может, поднять немного шторы, как вам кажется, Джентри? Станет лучше видно. Полицейский послушно отправился к окну. — Как вы думаете провести опознание? — осведомился Дюриэа. — Я уже позвонил в контору Прессмана. Там уже никого не было, но на этот случай междугородный имеет номер, куда можно звонить даже ночью в случаях, подобных этому. Я объяснил им, в чем дело, и мне дали этот номер. Оказалось, что он принадлежит человеку по фамилии Стэнвуд, который является бухгалтером, казначеем и правой рукой Прессмана. Я сообщил ему, что не должно быть никакой шумихи. — Джентри взглянул на них немного виновато. — Дело в том, что я рассказал ему, что “Петри геральд” уже получила информацию о том, что Ридли — это на самом деле Прессман, и если это подтвердится, то ему будет лучше немедленно прислать сюда кого-нибудь, потому что человек, который был известен здесь под именем Ридли, сегодня был убит. — И что он вам сказал на это? — О, он был очень любезен. Поблагодарил меня, но мне не удалось ничего из него выудить, он только отвечал на мои вопросы. Единственное, что он сказал, это то, что постарается приехать как можно скорее. — Когда вы ему звонили? — Да в то же время, что и шерифу. — Тогда он скоро должен быть уже здесь, — сказал Дюриэа, взглянув на часы? — Давайте прикинем. Если вы звонили ему… — Мне кажется, это он, — перебил его Джентри, когда раздался шорох колес подъехавшей к стоянке машины. — Ну и мощный же у него автомобиль. Мне его в окно видно. На крыльце послышались быстрые шаги, и раздался голос одного из зрителей: — Но они все там, внутри. Входите, если они за вами посылали. Стэнвуд толчком открыл дверь и остановился на пороге, с вызывающим видом оглядывая находящихся в комнате. — Ну, — сказал он, — в чем дело? Кому я понадобился? — Вы и есть Стэнвуд? — спросил Джентри. — Да, — кивнул Стэнвуд. Он взглянул на распростертое на полу тело, а затем перевел недоверчивый взгляд на Джентри. — Это что, ловушка? — спросил он с негодованием. — Вам бы хотелось, чтобы я кое-что рассказал вам об операциях моего шефа? Если это так, то вы зря на это рассчитываете. — Эту хибару снимал Прессман? — спросил шериф. — Вы зря обратились ко мне с этим вопросом. Я всего-навсего его бухгалтер. — Вы хотите сказать, что даже если он и снимал этот домик, то вы все равно нам об этом не скажете? — Я имею в виду, что мне платят за то, что я веду финансовую отчетность. Скажите же мне наконец, что вы конкретно от меня хотите? Тут Лассен указал ему на труп. — Взгляните на него, — спокойно сказал он. — Хорошо, — согласился Стэнвуд. — Полагаю, что мне следует это сделать. Господи Боже, никогда не думал, что можно так изуродовать человека, если попасть в него из револьвера! — Револьвер достаточно мощный, большого калибра, — пояснил шериф? — Давай, Джентри, снимай с него полотенце. Полицейский наклонился и открыл мертвое лицо. Стэнвуд попытался что-то сказать непослушными губами, но они ему не повиновались. Он издал какой-то непонятный, клокочущий звук, закашлялся, кивнул, лицо его, казалось, превратилось в какую-то маску. — Да, это он, Прессман… Дайте мне выйти, мне нехорошо.Глава 15
Милдред Дюриэа принесла мужу шлепанцы, трубку и спортивную вечернюю газету. — Тяжелый был день? — спросила она. Дюриэа удобно устроился в кресле, сбросил с себя туфли и надел шлепанцы, расстегнул пуговицы на пиджаке и со вздохом облегчения вытянул ноги. — Если говорить о таких днях, как у меня выдался сегодня, — объявил он, — то что же тогда вообще такое “тяжелая работа”? — Ну что же делать, — утешила Милдред, протягивая ему трубку и кисет, — ты же сам мечтал когда-то об этом. — Да я разве спорю. — Скажи-ка, — нетерпеливо спросила Милдред, — а деда ты там случайно не видел? Что он там делал? — Твой дедуля, — был вынужден признаться Дюриэа, — вел себя прекрасно. Он замечательно держал себя в руках и ограничивал свою активность тем, что заглядывал во все окна и мучил вопросами свидетелей. В том, чтобы выкачать из человека как можно больше сведений, ему равных нет. Он ведь такой обаятельный. Подходит к человеку, улыбается как лучшему другу, завязывает разговор, и тот через минуту готов душу перед ним наизнанку вывернуть. Могу побиться об заклад на что угодно, что уже сейчас он знает об этом убийстве намного больше меня… Кстати, сколько ему лет? — Боже мой! — воскликнула Милдред. — Я об этом не думала никогда. Но, по-моему, он не такой уж старый. Он просто достаточно умный человек, с большим жизненным опытом. Знаешь, что он мне напоминает? Старое-престарое седло из хорошей кожи, которое служит вечно. — Знаешь, почему я спросил? — Дюриэа тщательно уминал табак в трубке. — Он часто утомляет меня, но никогда не раздражает. Знаешь, как это выглядит? Снует твой дед туда-сюда, задает вопросы то тому, то другому, и все охотно ему отвечают, что самое поразительное. Мне кажется, все дело в том, что он так переполнен энергией, так жизнелюбив, а это очень привлекает людей. — Может быть, поэтому он и кажется моложе, чем он есть на самом деле, — откликнулась Милдред. Она принесла стул и села, облокотившись на спинку его кресла и уткнув подбородок в переплетенные пальцы. — Грэмпс всегда жил по своим собственным законам. Бог его знает, как он может поступить иногда. Я всегда боюсь, что он вляпается во что-то такое, что может принести неприятности и тебе. Правда, есть и кое-что утешительное. Он, наверное, скоро уедет, ведь обычно он не задерживается подолгу на одном месте. — Почему, — спросил Дюриэа. — Он разве что-нибудь говорил об отъезде? — Да нет. Но он ведь никогда не проводит больше нескольких дней на одном месте. Такой непоседа, и невозможно удержать его. Ему нравится ездить по стране в этом своем трейлере, заводить знакомства с разными людьми, но, обрати внимание, только с определенным типом людей. Он терпеть не может людей косных, высокоморальных и высокопринципиальных и, наоборот, обожает общаться с разными сомнительными личностями: бутлеггерами, бродягами, профессиональными боксерами, странствующими торговцами и тому подобными. В общем, ты понимаешь, что я имею в виду. И ведь ему запросто может прийти в голову привезти кого-нибудь из них к нам, сюда, и это может быть кто угодно: взломщик сейфов, бутлеггер или старый шахтер-пьяница, который однажды в приступе белой горячки захочет поджечь город. Можешь представить себе последствия приезда такой компании, будет скандал, и это при твоем положении!.. — Перестань, — прервал ее Дюриэа. — Грэмпс, конечно, помешан на всем загадочном, но он никогда не сделает ничего такого, что могло бы скомпрометировать меня. — Да, он по-настоящему уважает тебя, — вынуждена была признать Милдред, — но ведь он иногда просто непредсказуем. Бывают дни, когда с ним просто невозможно иметь дело. И ручным он никогда уже не будет, об этом можно и не мечтать. Он всегда был в семье паршивой овцой. Я знаю, что отец так никогда и не смог понять его, как ни старался. — А Грэмпс-то сам понимал твоего отца? — поинтересовался Дюриэа. Она рассмеялась. — Грэмпс всегда говорил, что он пошел в мать. Ты же знаешь, бабушка с ним развелась в конце концов. Грэмпса это совершенно устраивало. С тех пор с оседлой жизнью для него было покончено. Дюриэа с наслаждением выпустил первое кольцо дыма и нежно погладил руку жены. — Грэмпс сегодня обедает с нами? — спросил он. — По всей вероятности, нет. Он терпеть не может всякую “цивилизованную” еду и никогда не переодевается к обеду… Раз ты уж вернулся к разговору о нем, он, может быть, катит куда-нибудь в направлении Аляски или… — Она замолчала и прислушалась, а затем произнесла со вздохом: — Нет, я опять ошиблась. Тарахтение мотора и неожиданные выхлопы подтвердили, что домик на колесах вместе со своим хозяином снова прибыл под гостеприимный кров Дюриэа. На заднем крыльце раздались быстрые шаги. Хлопнула рывком открытая дверь, кто-то прошлепал через кухню и затем через столовую. — Приготовься к худшему, — шепотом предупредила мужа Милдред. — Судя по походке, он одержим какой-то новой идеей. Во всяком случае, его явно гложет какая-то мысль. — Хэлло, хэлло! — раздался жизнерадостный голос Грэмпса. — А где Френк? Дюриэа с улыбкой взглянул на жену. — Я здесь, — отозвался он. Грэмпс ворвался в комнату как ураган: — Что вы тут делаете? — Отдыхаем, — ответила Милдред. — Размышляете об убийстве? — спросил Грэмпс. — Я тут подумал… Милдред резко встала. — А теперь послушай меня, Грэмпс Виггинс. Оставь Френка в покое. Он приехал домой, чтобы отдохнуть немного и не думать ни о каком убийстве. — Не думать об убийстве? — содрогнулся Грэмпс. — Это же одно из самых замечательных, тонко задуманных убийств, с которым человеку приходится сталкиваться за всю свою жизнь — и вы хотите выкинуть его из головы?! — Пусть его говорит, — Дюриэа с улыбкой кивнул жене, выпустив голубоватое облачко ароматного дыма. Вдруг, быстрыми, мелкими шажками подбежав к креслу, Грэмпс сунул руку в оттопыренный карман и выхватил оттуда револьвер. Дюриэа внезапно потерял все свое хладнокровие и, схватив Милдред за руку, резко оттолкнул ее в сторону. — Эй! — воскликнул он. — Поосторожнее с оружием! Но Грэмпс Виггинс, похоже, и не слышал его. Он изо всех сил пытался всунуть рукоятку револьвера в руку онемевшего от изумления окружного прокурора. — Ну давай же, сынок, — приговаривал он. — Представь, что ты собираешься совершить убийство. Направь револьвер мне в голову и нажми на спуск. Он не заряжен. Дюриэа выдвинул барабан и убедился, что он пуст. — Ну, Грэмпс, — запротестовала Милдред, — оставь его в покое. Пусть он отдохнет, у него сегодня был тяжелый день. — Отдых! — возопил Грэмпс. — Но вы же не можете заставить отдыхать свои мозги, разве что только займете их чем-нибудь другим. Да в любом случае, кто может думать об отдыхе, когда есть возможность расследовать убийство?! Ну же, сынок, давай, целься в меня и спускай курок! Дюриэа весело подмигнул жене. — Может быть, это действительно единственный способ в конце концов избавиться от него, — сказал он, смеясь, и поднял руку с револьвером. — Нет, нет, не сюда, — остановил его Грэмпс. — Целься мне в голову. Ты должен постараться вышибить мне мозги. — В конце концов, что вы затеяли, — спросил Дюриэа. — Хотите попробовать, хорошо ли быть трупом? — Я хочу, чтобы ты почувствовал, каково быть убийцей, — терпеливо объяснил Грэмпс. — Не думаю, что мне это так уж необходимо. Чего вы хотите этим добиться, Грэмпс? — Это тебе так кажется. Сделай, как я говорю, Френк Дюриэа. Наведи револьвер мне в голову и спусти курок. Давай делай, что тебе говорят. — Доставь ему это удовольствие, Френк, — сдалась Милдред. — В конце концов, он Виггинс, а никто из Виггинсов еще не умирал в своей постели. — Мне нужно произнести напутственную речь или достаточно просто нажать на спуск? — любезно осведомился Дюриэа. — Ты должен сыграть как можно лучше роль убийцы, — отмахнулся от него Грэмпс. — Сделай вид, что ты вне себя от ярости. — Прелестная сцена, — кисло сказала Милдред. — Давай, Френк, начинай представление. Дюриэа спустил ноги со стула, с кряхтением вылез из удобного кресла, держа револьвер в руке, и с недовольным видом обернулся к Грэмпсу. — Мне нужно держать револьвер в руках или положить его в карман, а потом выхватить его оттуда? — Сначала положи его в карман, а вытащишь его, когда почувствуешь, что ты вне себя от ярости, — объяснил Грэмпс. — Попробуй-ка довести себя до бешенства. Нападай на меня. Из-за чего бы нам с тобой не сойтись во мнениях — может быть, из-за политики? Дюриэа потерял терпение: — Ну хорошо, но помните, что вы сами на это напросились. — Он с негодованием ткнул пальцем в направлении Грэмпса. — Мне уже осточертела ваша манера постоянно вмешиваться в мою жизнь и не давать мне ни минуты покоя, даже когда я отдыхаю. Только оттого, что у вас что-то не в порядке с головой, вы думаете, что и все остальные, так же как и вы, помешаны на различных загадочных убийствах. Вы, наверное, считаете, что работать окружным прокурором — это все равно что читать детективный журнал… А я, между прочим, настолько устал и от убийств, и от преступников, что, придя домой, мечтаю только об одном: ничего об этом не слышать. А вы… вы, видно, никогда ни от чего не устаете. Вам даже слово такое незнакомо. Да, конечно, вы неплохо готовите и неплохо смешиваете коктейли, но кроме того, вы разъезжаете на допотопном автомобиле, чей вид оскорбляет каждого, кто его видит; вы будите меня черт знает во сколько именно тогда, когда мне снится, может быть, самый приятный сон; вы накачиваете ликерами не только меня, но и мою жену, заставляете нас напиваться. Вы… вы проклятый старый пройдоха! Да вас и пристрелить мало! — Молодец, парень! — похвалил его Грэмпс. — Боже мой! Ты сыграл это так, как будто действительно так думаешь. Ну просто настоящий артист. Не клади револьвер. Давай еще раз. — Господи, стоило вам только приехать в наш город — и на нас посыпались несчастья. — Дюриэа уже почти привычно вошел в роль. — Кстати, когда вы приезжали в прошлый раз (помните?), тоже произошло убийство. И стоило вам только появиться в этот раз — бац! — и тут же еще одно… Да и вообще, насколько я знаю, это может быть самоубийство. Но вы… — Самоубийство, как же! — воскликнул Грэмпс. — Вот этого-то я и добивался. Продолжай. Ты уже достаточно разъярился. Начинай стрелять. Давай целься в лоб. — Очень хорошо, — заявил, разозлившись, Дюриэа. — Вы, в конце концов, сами на это напрашиваетесь. Наконец-то я с вами разделаюсь, и надеюсь, что навсегда. Дюриэа сунул руку в карман, выхватил оттуда револьвер и сказал, направив его в лоб Грэмпсу Виггинсу: — Теперь вам конец! — И нажал на спуск. Грэмпс усмехнулся: — Ну вот и молодец, сынок. Теперь похоже. Вылитый убийца! Мне даже иногда казалось, что ты действительно убьешь меня, настолько убедительно ты сыграл… Все было чудесно, да только ты промахнулся. Попробуй-ка снова. — Какого черта! Я не мог промахнуться, — заявил Дюриэа. — Ну хорошо, вот тебе, получай! — И он опять спустил курок. Грэмпс Виггинс сделал нетвердый шаг вперед и покачнулся. Колени его подогнулись. Он упал на пол, дернулся, перекатился на спину и затих. — Грэмпс! — заволновалась Милдред. — Господи! Френк! Может, у него плохо с сердцем?! Или от волнения… — Замолчите! — своим жизнерадостным голосом сказал Грэмпс. — Я просто играю свою роль. Не мешайте мне. — Он играет роль трупа, — шепотом подсказал жене прокурор. — Вы угадали, я и есть труп, — объявил Грэмпс. — А ты убийца. Ну и как ты себя чувствуешь при этом? — Небось пыжишься от гордости, — предположила Милдред. — Ну а теперь можно поставить трейлер на стоянку… Или мы обречены смотреть этот спектакль вплоть до конца расследования. — Погоди! — отмахнулся Грэмпс. — Твоего мужа, по всей вероятности, обвинят в убийстве первой степени. А тебе предстоит остаться вдовой… Лучше будет, сынок, если ты постараешься, чтобы это выглядело как самоубийство. Положи револьвер мне в руку, а мое тело положи так, чтобы было видно, что я сам пустил себе пулю в лоб. Давай же! Живее же! Грэмпс улегся на спину, слегка раскинул руки и закрыл глаза, но, и изображая из себя труп, он трещал без умолку, давая указания Дюриэа своим птичьим голосом. — Нет, нет, ты недостаточно быстро действуешь, — сказал Грэмпс, увидев, что Френк колеблется. — Ты ведь испугался, спешишь, нервничаешь. Ну-ка, Милдред, изобрази-ка быстренько полицейскую машину, которая остановилась у входа. Напугай его. Милдред с трудом изобразил полицейскую сирену. — Давай-ка, — Грэмпс снова повернулся к Дюриэа, — пугайся же… А ты, Милдред, представь, что ты полицейский, и поднимись тяжелыми шагами на крыльцо. Милдред тяжело затопала по полу. Улыбаясь, Дюриэа нагнулся над Грэмпсом, разогнул скрюченные пальцы старика, вложил в ладонь рукоятку револьвера и сказал: — Все в порядке. Милдред, изображая голос шерифа, рявкнула как можно оглушительнее, обращаясь к мужу: — Эй, ты! Что ты здесь делаешь? Робким, дрожащим голосом Дюриэа начал оправдываться: — Честно, сержант, я не делал этого. Я к этому не имею ни малейшего отношения. Я вошел сюда только пару минут назад и нашел этого человека лежавшим на полу как раз в этой позе, как вы его видите сейчас. Бедняга! Должно быть, туго ему пришлось, вот и наложил на себя руки. — Это вы так говорите, — сказала Милдред, рассматривая лежавшее почти у нее под ногами тело Грэмпса. — А вдруг вы сами его пристрелили, а потом просто вложили револьвер ему в руку? — Нет, нет, — возразил Дюриэа с жаром. — Он покончил с собой, разве не видите, сержант? Он просто внезапно осознал бессмысленность и порочность своей жизни, подумал, сколько людей из-за него потеряли сон, и решил уйти из жизни. — Угости-ка меня сигаретой, — попросила Милдред. Дюриэа протянул ей портсигар. — Какая печальная история, — Милдред уже не могла выйти из своей роли. — Но вот что странно: как только на моем пути попадается труп, я тут же слышу ту же самую песню. Почему бы вам, ребятки, не придумать что-нибудь новенькое? — Да правда это, сержант, чистая правда, вот не сойти мне с этого места. — Да-да, конечно, — саркастически поддакнула Милдред. — Честно говоря, не нравится мне твоя физиономия. Ты, наверное, и родной жене можешь глотку перерезать. Клянусь… Внезапно Грэмпс резко встал. — Хреновый из тебя полицейский, — сказал он Милдред. — Замолчи, — оскорбилась она. — Я как раз собиралась вывести его на чистую воду. — Вас одурачили, — заявил Грэмпс. — Вас обоих одурачили. Разве вы не видите, что он сделал? — Конечно, он ведь убил тебя, — ответила Милдред. — Да, правильно, — согласился Грэмпс, — и затем наклонился надо мной, чтобы вложить револьвер мне в руку и сделать так, чтобы это выглядело как самоубийство. А он что сделал? Вы что, не поняли? Вы разве не поняли, что это полная бессмыслица? — Вы о чем? — удивился Дюриэа. — Да ведь ты вложил мне револьвер в левую руку. — И Грэмпс радостно улыбнулся. Дюриэа неуверенно оглянулся: — Да нет, не может быть. Я… — Да, именно это ты сделал, — сказал Грэмпс, — и так же ты бы поступил и в другой раз. Ведь человек перед тобой лежал на спине, и ты видел его, как свое отражение в зеркале. А мы все привыкли видеть себя в зеркале и когда бреемся, и когда причесываемся, и когда поправляем галстук, и человек, которого мы видим в зеркале, всегда левша… Я имею в виду, что когда мы видим в зеркале, как поднимаем руку, это совсем не та рука… Вот так все и произошло. Ты нервничал и торопился, и когда вкладывал револьвер в руку человека, лежавшего на полу навзничь, то смотрел на него сверху вниз, и поэтому в девяти случаях из десяти ты вложил бы оружие в его левую руку. Дюриэа задумался. — Это интересная мысль, — наконец признал он. — Интересная! — воскликнул Грэмпс. — Черт меня побери, если это не гениальная мысль! Это же совершенно определенно доказывает, что тот парень был убит. У него же револьвер был в левой руке. Его туда вложил убийца. — Ну, в любом случае мы бы тоже в конце концов поняли это, — заявил Дюриэа. — Хорошо, если так, — ответил Грэмпс. — А я боялся, что вы вцепитесь в эту версию о самоубийстве… Но я до сих пор еще не уверен, что вы поняли, в чем тут дело. — Ну хорошо, расскажите же мне, в чем тут дело, — попросил Дюриэа. — А потом я хочу отдохнуть и спокойно покурить. — А все дело в том, — пояснил Грэмпс, — что человек поступит так необдуманно только в том случае, если он безумно напуган и нервничает… Я сделал все для того, чтобы ты начал спешить. Ты-то, конечно, не был испуган, но, играя эту сцену с Милдред в роли полицейского, ты невольно заторопился и вследствие этого совершил ту же ошибку, что и убийца. — Ну хорошо, — задумчиво сказал Дюриэа, бросив взгляд на жену. — Пусть в данном случае я двигался и быстрее, чем обычно. Так что с того? — Неужели ты не понял? — изумился Грэмпс. — Если ты бы не так торопился, то непременно заметил бы ошибку и переложил бы револьвер в правую руку. Мы сейчас, конечно, просто сыграли, как в театре, эту сцену, но нам удалось заставить тебя спешить. — Пожалуйста, продолжай, дедушка, — воскликнула Милдред. — Расскажи все сейчас, а то потом мне придется уйти, чтобы приготовить коктейли и подать ужин. Грэмпс не заставил себя просить. — Человек, убивший Прессмана, страшно спешил. Вероятно, произошло что-то, напугавшее его. И к этому моменту он еще не успел сделать все, что хотел. А ведь убийство было действительно подготовлено. И вдруг, когда он уже почти закончил создавать ту мизансцену самоубийства, которую готовил для нас, произошло нечто неожиданное и неприятное для него. Дюриэа поудобнее уселся в кресле и, потянувшись за трубкой, сказал: — Могу побиться об заклад, что вы раскопали что-то еще, Грэмпс. — Черт возьми, ты угадал, — воскликнул Грэмпс. — Я действительно обнаружил кое-что еще. — И что же? — Я могу почти точно указать время, когда было совершено убийство. — Это очень интересно, — сказал Дюриэа и добавил: — конечно, если вы действительно это можете сделать. — В комнате, где было совершенно убийство, я обнаружил своего рода часы, — объявил Грэмпс. — Что вы имеете в виду? — Горевшую в комнате масляную лампу! — А она-то какое отношение имеет ко всему этому? Грэмпс раздулся от гордости. — Я там рассмотрел кое-что, пока заглядывал в окошко. Не знаю, сынок, заметил ли ты меня, но лично я постарался заметить как можно больше. Пока ты был в доме, я походил вокруг него и заглянул во все окна… Ну а теперь, сынок, я тебе кое-что расскажу. Человек, который поселился в этом домике, хотел, чтобы его принимали за старого отшельника, на тот случай, если кто-то придет к нему, но на самом деле он был точен и аккуратен, как хорошо отлаженный механизм. — Ну, чтобы понять это, не нужно быть Шерлоком Холмсом, Грэмпс. Если вы хотите… — Погоди, — перебил его Грэмпс, — дай мне закончить. Я сказал уже, что он был точен как часы. Больше того, он никогда не изменял своей привычке к аккуратности… И вот что я хотел тебе сказать: человек такого типа не стал бы заправлять маслом и зажигать только одну лампу, коль скоро в доме их было две. Одна масляная лампа была на кухне, а другая — в комнате, где лежало тело. Та лампа, которая стояла в кухне, была полностью заправлена, и ламповое стекло тщательно протерто, так что она светила достаточно хорошо… — Мне не совсем понятно… — перебил его Дюриэа. — Естественно, тебе непонятно, — ответил Грэмпс, — ты для этого слишком молод, чтобы иметь какое-то представление о таких лампах. Ты ведь ими никогда не пользовался. А я вот пользовался в свое время. Я все о них знаю. Все домохозяйки в мое время знали, как заправлять лампы, обрезать фитиль и протирать от копоти стекло. И потому, что я ими пользовался, могу тебе точно сказать, что человек не будет заправлять только одну лампу, если их у него две, а заправит сразу их обе… Можешь спросить любого, кто ими пользовался. Отсюда я делаю вывод, что лампа в кухне была заправлена вчера днем, поскольку ею не пользовались, а ведь готовил он себе на кухне. Это значит, что лампа, которая оставалась в комнате, тоже была заправлена днем, в то же время. Сделав такой вывод, я пошел дальше и купил себе точно такую же лампу, заправил ее маслом, поставил в трейлере, зажег и наблюдал, как она горела… За каждый час в лампе сгорало примерно одно и то же количество масла, и, пока ты осматривал тело, я постарался как можно точнее заметить, сколько масла оставалось в лампе, которая горела в комнате, где произошло убийство… Готов побиться об заклад, что ни ты, ни шериф этого не заметили, разве не так? — Да, тут вы не ошиблись, — вынужден был признать Дюриэа. — Однако это очень интересное наблюдение. Что же вам удалось выяснить? — Убийство, — торжественно заявил Грэмпс, — было совершено примерно за шесть часов до того, как вы вошли в эту комнату. Внезапно на лице Дюриэа появилась улыбка. Что такое, что случилось? — всполошился Грэмпс. — Здесь есть одна маленькая деталь, — заявил Дюриэа, — которую, по-моему, вы пропустили. — Что именно? — А то, что лампой, которая была в комнате, могли пользоваться гораздо чаще, чем той, что была на кухне. — Что ты имеешь в виду? — Давайте предположим, — сказал Дюриэа, — что лампы были заправлены не вчера, а, скажем, два дня назад. Та лампа, которая была на кухне, выглядит почти полной, так как человек, который жил там, готовил себе в основном при дневном свете. Может быть, она горела кое-какое время, но недолго, пока он, скажем, мыл посуду и прибирал на кухне. Затем он возвращался в комнату и зажигал другую лампу, читал часов до одиннадцати, затем тушил ее и шел спать. Это объясняет тот факт, что хотя обе лампы и были заправлены одновременно, но в лампе, стоявшей в комнате, масла почти не было, так как ею гораздо больше пользовались. — Лампой на кухне могли просто редко пользоваться… — задумчиво протянул Грэмпс. — Может быть, в этом что-то и есть. Она выглядела такой чистой, просто как новенькая. — Вы делаете ту же ошибку, что и большинство любителей, — объяснил ему Дюриэа. — Вы забываете о том, что расследование убийства должно производиться беспристрастно, хладнокровно и, только опираясь на логические рассуждения, словом, выполняться, как любая рутинная работа. Например, первое, что мы делаем, чтобы определить, когда был убит человек, это вскрытие тела. Патологоанатомы прекрасно знают, как это делается. Вот, пожалуйста, в данном случае из лаборатории сообщили, что смерть наступила между шестнадцатью и двадцатью тремя часами. — Только не пытайся меня убедить, что твои полицейские врачи никогда не ошибаются, — объявил Грэмпс. — Я знаю кучу примеров, когда они попадают пальцем в небо. Какое заключение о времени убийства ты получил, когда исследовал убийство Тельмы Тодд, ну-ка, вспомни?! — Ну хорошо, я признаю, что когда-то, в исключительных случаях, они могут ошибиться, с неохотой признал Дюриэа. — Но тот врач, который сейчас делал вскрытие, насколько я помню, достаточно опытный и добросовестный. Если он говорит, что смерть наступила между шестнадцатью и двадцатью тремя часами, можешь на это положиться… Мы знаем, что этот человек был еще жив часов в пять, потому что в это время к нему приезжали Сондерс и Тру. Они слышали, как он ходил по дому, а тот факт, что он не подходил к дверям и не открывал им, доказывает, причем достаточно очевидно, что это был Прессман и что он достаточно хорошо понимал, что им нужно, и отдавал себе отчет, что его инкогнито раскрыто… Стемнело около семи. Может быть, было не настолько темно, чтобы убийца совсем не видел, что он делает, но это только до половины восьмого… Убийство было совершено вскоре после того, как зажгли лампу, то есть после окончательного наступления темноты. Мы установили, что лампу зажгли где-нибудь между половиной восьмого и десятью. Ты потом обнаружишь, что убийство было совершено именно в этом промежутке времени. Грэмпс вдруг внезапно прищелкнул языком. — Что такое? — спросил Дюриэа. — Да вот ты рассуждаешь обо всех этих масляных лампах, — заметил Грэмпс. — А ведь ты ни черта в них не разбираешься. Твои доводы говорят против тебя. — Что вы имеете в виду? Грэмпс принялся было объяснять, но внезапно замолчал на полуслове: — Нет, ничего сейчас вам не скажу. Но запомни: полицейский врач тоже может ошибаться. Внезапно вмешалась Милдред: — Ну хорошо, а теперь отправляйтесь наверх и выкиньте это убийство из головы. Прислуги сейчас у нас нет, и поэтому ужин я буду готовить сама. Если хотите выпить по коктейлю, бутылка в баре. Грэмпс радостно объявил: — А кстати, я знаю рецепт нового коктейля! Хотите попробовать? — Нет, — твердо заявила Милдред. — Я уже достаточно напробовалась твоих коктейлей, Грэмпс. И сейчас я бы хотела, чтобы мой муж был в состоянии съесть мой ужин. — Да нет, он не такой уж крепкий, — оправдывался Грэмпс. — Хорошо, — со вздохом уступила Милдред, — но пусть он действительно будет некрепкий. Ликер стоит в баре на… — Не нужен мне твой ликер, — перебил ее Грэмпс. Я возьму свой. Дай мне только шейкер. Лед я возьму из холодильника, и это будет самый лучший в мире коктейль. — Только не очень крепкий, — напомнила Милдред. — А то твои коктейли обычно напоминают динамит. Конечно, конечно, терпеливо согласился Грэмпс. — Я же тебе пообещал, так ведь? Я туда кое-что добавлю, уверен, что тебе понравится. Милдред достала ему шейкер, а Френк Дюриэа с глубоким вздохом удовлетворения поудобнее расположился в кресле. Милдред подсела к нему. — Господи, откуда у него столько энергии?! — пробормотал Дюриэа. — Лично я устал как собака. — У тебя гораздо больше проблем, дорогой. — Ну нет, я и вполовину так не суечусь, как Грэмпс. Он весь день был на ногах, а сейчас так же полон сил и энергии, как гончая, когда почует дичь. Милдред провела по его щеке кончиками пальцев и поцеловала в глаза. — Сиди спокойно, отдыхай и не думай о Грэмпсе. Я пойду и поставлю жариться мясо. Картошка уже варится, так что скоро будем ужинать. Дюриэа благодарно взглянул на жену: — Ты уж у меня обо всем позаботилась. Скажи, а нельзя как-нибудь устроить, чтобы найти хотя бы приходящую прислугу? — Да, наверное, возможно, но, по-моему, от этого беспокойства больше, чем пользы. Впрочем, я постараюсь найти кого-нибудь. Не волнуйся об этом. Она отправилась на кухню, и Дюриэа скоро услышал приятное, возбуждающее позвякивание тарелок и стаканов; затем до его ушей донеслось бульканье жидкости, и почти сразу же своим легким шагом в комнату влетел Грэмпс. — О’кей, Милдред, у меня все готово, и они действительно получились достаточно слабые… Готов поклясться, что вы ничего подобного в жизни не пробовали. — А что это, Грэмпс? Одна из ваших фантазий или рецепт, полученный от какого-то приятеля? — Да так, ни то, ни другое, — ответил Грэмпс. — Это совершенно необычный состав. — А что ты имеешь в виду? Грэмпс слегка опешил от подозрительности в ее голосе. — Ну не будь такой вредной, Милдред. Не такой он уж и новый. В принципе можно сказать, что даже старый. Я использовал тут кое-что из своих запасов. — Где же ты сделал эти запасы? — В Мексике. — Хорошо, только дай сначала мне попробовать, прежде чем ты убьешь им Френка. Дюриэа рассмеялся. — Да ну, Грэмпс, не обращайте на нее внимания. Несите ваши коктейли. Через пару минут Дюриэа услышал, как жена воскликнула: — Ой, Грэмпс, да это действительно очень вкусно! — Конечно вкусно! — подтвердил Грэмпс. — Я же тебе говорил. Милдред внесла поднос с бокалами. Грэмпс в последний раз красиво встряхнул шейкер, затем разлил по бокалам пенящуюся светло-палевую жидкость, которая внезапно стала прозрачной, а бокалы немедленно запотели и красиво отливали на солнце. Дюриэа взял свой коктейль, поднес его к губам и, заговорщически подмигнув Милдред, осторожно отпил глоток. Не успел обжигающий напиток коснуться его нёба, как он понял, что пьет что-то необычное. — Необыкновенно вкусно! — объявил он. С невинным видом Грэмпс спросил: — А он не чересчур слабый? Смакуя восхитительный напиток, Дюриэа покачал головой: — Нет, нет, в самый раз, не очень слабый, некрепкий, но достаточно мягкий и приятный. — Ну не такой уж он мягкий и безобидный, — кинулся защищать свое творение Грэмпс. — Попробуй, выпей парочку, и посмотришь, какой у тебя будет волчий аппетит. Милдред отставила недопитый бокал, чтобы перевернуть мясо на сковородке. Грэмпс в это время долил оставшуюся в шейкере смесь себе и Френку, так что к приходу Милдред они уже допивали третий бокал. В тот момент, когда Милдред объявила, что можно идти ужинать, Френк обнаружил, что с его ногами происходит что-то непонятное. Голова тоже слегка кружилась, хотя и казалась совершенно ясной. Ноги были ватными, но что самое странное — усталость исчезла и на смену ей явилось удивившее его самого ощущение радости бытия. Пораженный этим, он бросил взгляд на жену. Этого было достаточно, чтобы понять, что она испытывает то же самое. — Грэмпс, — с усилием произнес Дюриэа, бросив взгляд на жизнерадостного маленького старика, который даже не повернул в его сторону головы, — что вы нам намешали? Грэмпс широко улыбнулся. — Это меня научили делать в Мексике. Они берут мескаль и выдерживают его так, что он становится практически желтым. Замечательный напиток! Потом надо его смешивать… — Ты хочешь сказать, что смешал текилу с джином?! Грэмпс похлопал его по плечу: — Посиди спокойно, глупый. И не волнуйся так по поводу того, что ты выпил что-то не то. Считай, что это просто тоник… А вкусно было, верно? Дюриэа рухнул обратно в кресло. Милдред бросила на него озабоченный взгляд: — Ну, — спросила она, — и кто же будет есть мясо? Френк вяло улыбнулся. — Грэмпс, наверное, — пролепетал он. Милдред молча положила перед дедом вилку с ножом.Глава 16
Харви Стэнвуд обвел глазами погруженный в сумрак бар, в котором только по углам в тяжелых канделябрах горело несколько свечей, что создавало обстановку интимности и уюта. В нем всегда было, или казалось, довольно пусто. Здесь Стэнвуд никогда не бывал прежде. Стэнвуд заказал коктейль, а затем вошел в телефонную будку и набрал номер Джорджа Карпера. Дождавшись, пока Карпер возьмет трубку, он произнес: — Надеюсь, вы узнали меня, мистер Карпер. Позавчера мы с вами вместе обедали. — Ах да, — приветливо сказал Карпер. — Надеюсь, кухня в этом ресторане вам понравилась. Как поживаете? — Спасибо, все прекрасно, — отозвался Стэнвуд, — но мне кажется, что для меня и для вас было бы полезно встретиться и немного поболтать… — Только не для меня, — твердо ответил Карпер. — И в таком месте, где бы нас не могли увидеть вдвоем, — как ни в чем не бывало предложил Стэнвуд. — Я сейчас, кстати, звоню вам из маленького бара под названием “Эльмвуд” на Гранд-авеню. Я буду ждать вас здесь еще минут десять после того, как повешу трубку. Столик в конце зала по правой стороне. Карпер возмутился: — Но… но это совершенно невозможно. Насколько я понимаю, вы пьяны. Вы… Но Стэнвуд не собирался давать ему возможность высказаться. — Я не собираюсь брать все это на себя, Карпер. Мне необходимо с кем-то поговорить. Вам лучше приехать сюда, и как можно быстрее. — Или что? — с иронией спросил Карпер. — Да все, что угодно, — коротко ответил Стэнвуд и бросил трубку. Примерно через восемь минут после окончания телефонного разговора Карпер вошел в бар, близоруко щурясь, обвел глазами полутемный бар, а затем подошел к столику Стэнвуда и громогласно приветствовал его: — Эй, привет! Каким ветром тебя сюда занесло? Сто лет тебя не видел. Стэнвуд, помешкав, встал и протянул ему руку. — Да, давненько не виделись. А я как раз зашел сюда выпить. Не хочешь присоединиться? Ты, наверное, был за городом в последнее время? Давай выпьем, и ты расскажешь мне об этом подробнее. — Неплохая мысль, — добродушно сказал Карпер, с удобством располагаясь на кожаных подушках дивана. Но, усевшись за столик, он недовольно взглянул на Стэнвуда и понизил голос: — Во-первых, мне не нравится способ, которым вы добивались встречи со мной. Во-вторых, ни для вас, ни для меня нежелательно, чтобы нас видели вместе. — Вы говорите, это нежелательно. Мне бы хотелось узнать: для кого? — холодно спросил Стэнвуд. — Для меня, для вас, для нас обоих, в конце концов. Стэнвуд, нажав кнопку, вызвал официанта. — Что вам заказать? — спросил он. — Классический, — ответил Карпер. — Ну а мне шотландский с содовой, — заказал Стэнвуд. Как только официант отошел, Стэнвуд наклонился вперед, держа в зубах незажженную сигарету, и спросил: — Спички у вас есть? — Есть, — неприязненно ответил Карпер. — Ну так дайте мне прикурить, — повелительно сказал Стэнвуд. Поколебавшись немного, Карпер вынул спички из кармана и, наклонившись вперед, поднес зажженную спичку к сигарете Стэнвуда. Глядя ему в глаза, Стэнвуд быстро и очень тихо сказал: — Я попал в ловушку. Вытащить меня из нее можете только вы. Только не я, — вежливо отозвался Карпер. — Как бы все для вас ни сложилось, вы сами во всем виноваты. Стэнвуд бросил на него злобный взгляд. — Когда я говорил вам, что босс скрывается, я совершенно не был готов к тому, что вы отправитесь туда и прикончите его… Это что-то уж слишком круто для меня. Он глубоко затянулся сигаретой и снова откинулся на спинку дивана, всем своим видом показывая, что ему хорошо и он наслаждается жизнью. Карпер возмутился: — Так вот какую игру вы затеяли. Ну уж нет, меня вы в это не втянете. Этот номер у вас не пройдет. — Не надо делать из меня дурака, — предупредил Стэнвуд. Тон Карпера был сух и холоден: — По-моему, самое лучшее для меня — это обратиться в полицию. — И что же вы им скажете? — поинтересовался Стэнвуд. — Ну если вам это действительно интересно, за вами уже в течение некоторого времени следят мои детективы. Вы, конечно, быстро действуете, но и я от вас не отстаю. Многие из ваших подвигов могут быть доказаны. Вы ведь позаимствовали из кассы патрона семнадцать тысяч. Вы хотели отыграться, но потерпели неудачу. Перед вами грозной тенью маячил Прессман. Он мог обратиться в связи с этим делом прямо к окружному прокурору. Вы больше всех были заинтересованы в том, чтобы вывести его из игры. Улыбка Стэнвуда больше походила на гримасу. — Я продал вам эту информацию только потому, что вы заставили меня это сделать. И через несколько часов после того, как вам стало известно, что Прессман скрывается под фамилией Ридли, Прессман был убит. — Если вы хотите этим воспользоваться, учтите, у меня есть алиби, — немного помолчав, сказал Карпер. — И на какое же время у вас алиби? — Да на любое, если это необходимо. А кстати, что вы делали после того, как мы расстались? — Послушайте, — взволнованно сказал Стэнвуд, — это нам не поможет. Вот что вам необходимо сделать. Когда полиция будет спрашивать меня по поводу этой недостачи, я скажу им, что у вас с Прессманом были какие-то не известные мне деловые отношения; что Прессман выплатил вам эти деньги в качестве аванса, но он не хотел, чтобы эта сумма проходила по книгам; что Прессман велел мне забрать вашу долю наличных и пустить ее в оборот, чтобы оплатить вашу долю расходов; а затем вы должны были компенсировать мне эту сумму наличными и я бы вернул их в кассу, как обычный депозит. — И чего ради я должен это делать? — Это ваша доля при разработке кое-каких шахт. — Вы с ума сошли! — Пусть так, но запомните две вещи: первое — если вы соглашаетесь, то участвуете в весьма прибыльном деле, и второе — если вы отказываетесь, то я сажусь в тюрьму за растрату, а вы, возможно, за убийство. Карпер оглядел Стэнвуда с головы до ног с холодной яростью. — Я этого так не оставлю. Немедленно, прямо отсюда, иду в полицию и… — И говорите, что сразу после нашего разговора совершили небольшую и неафишируемую прогулку в Петри, — подхватил Стэнвуд. Казалось, Карпера обухом по голове хватили. — Вы что, думали, я об этом не узнаю?.. — спросил Стэнвуд. Карпер перебил его: — Я ездил туда чисто в политических целях. Я хотел помешать его планам, сообщив о его авантюре окружному прокурору и еще, может быть, шерифу. Стэнвуд торжествующе улыбнулся: — Но ведь центральный город округа — Санта-Дельбарра. И там же находится офис окружного прокурора. Но вы почему-то поехали в Петри. Я знаю, зачем вам это понадобилось. Вы… Внезапно Карпер прервал его: — Спокойно, Стэнвуд, прервитесь. За соседний столик садится кто-то. Какое-то время они молчали, исподтишка разглядывая пожилого человека в мятом, неопрятном костюме, который расположился за соседним столиком, развернул спортивную газету и лихорадочно начал ее читать, время от времени делая какие-то непонятные пометки на полях. — Все в порядке, — сказал Стэнвуд. — Просто какой-то старый чудак, помешанный на спортивных пари. Карпер, который не отрывал глаз от Грэмпса Виггинса, осторожно сказал: — Я, честно говоря, в этом не уверен… Нет, это очень рискованно. Нас ни в коем случае не должны видеть вместе. — А с другой стороны, — тихо возразил Стэнвуд, — это единственное место, где нашу встречу как-то можно объяснить. Карпер повернулся к нему. — У меня создалось впечатление, что, для того чтобы защитить себя наилучшим образом, вы решили принести меня в жертву. — Можно подумать, вы поступили бы по-другому, — усмехнулся Стэнвуд. — Именно так хотели поступить и вы, только я опередил вас. А теперь я скажу вам кое-что, над чем вам следует поломать голову: полчаса назад мне звонил Френк Дюриэа, окружной прокурор в Санта-Дельбарре, и просил меня приехать вечером обсудить это дело. Он хотел бы узнать побольше о тех, с кем Прессман был связан деловыми интересами. Карпер вздрогнул. Официант наконец принес заказанные напитки. Заплатил за нихКарпер. Когда официант отошел, Карпер заговорил уже более любезно: — Давайте обсудим все спокойно, Стэнвуд. Может быть, мы с вами оба погорячились. Вы понимаете, как вы сами мне сказали, что сможете все утрясти, если Прессман не вернется в офис. Ну и я, естественно, подумал, что вы приняли меры, чтобы так и случилось. Может быть, я ошибался. Надеюсь, что так. — Именно так, — коротко сказал Стэнвуд. — И постарайтесь не повторять подобных ошибок. Карпер вытащил сигару из кармана и бросил быстрый взгляд на Гремпса Виггинса, который внимательно изучал список скаковых лошадей. — Надеюсь, вы меня поняли, Стэнвуд. Я ни черта не понимаю, что там могло произойти с Прессманом. И я начинаю думать, что и вы тоже. Надеюсь, вы простите мне мои слова, и я надеюсь, что, разговаривая с окружным прокурором, вы не скажете ничего такого, что могло бы втянуть меня в эту проклятую историю. Послушайте, почему бы нам не договориться относительно этого дела? — Как? — Вы делаете все, чтобы вытащить меня, а я отвечаю тем же. — Этого я от вас и ждал. Холодные глаза Карпера остановились на Стэнвуде. — Ну вот и договорились, — сказал он и поднял свой бокал. Через пятнадцать минут Грэмпс Виггинс послал срочную телеграмму Френку Дюриэа, окружному прокурору округа Санта-Дельбарра в Калифорнии:“Слежу за определенными лицами. Кое-что стало известно. Если будешь в Лос-Анджелесе, чтобы выслушать всех здесь, дай мне знать, где и когда мы сможем увидеться. Уверен, что смогу помочь тебе принять решение. Ответ посылай на адрес “Вестерн юнион”.Грэмпс”.
Глава 17
Пелли Бакстер казался раздавленным горем, поскольку он сам себя считал другом семьи Прессманов. Дворецкого он приветствовал именно так, как и следовало: дружелюбно, демократично, по-мужски, так, как это бывает, когда горе стирает существующую между сословиями грань. — Добрый день, Артур. Какое несчастье! — Да, мистер Бакстер. — Могу себе представить, как вы переживаете, Артур. — Благодарю вас, сэр. — Вы ведь служили у него довольно давно? — Четыре года, сэр. — Какой был замечательный человек! Нам будет не хватать его. — Да, сэр. — Для миссис Прессман это, вероятно, было тяжелым ударом? — Совершенно верно. С тех пор она почти ничего не ест. — Спроси, не найдется ли у нее для меня пары минут или она предпочитает, чтобы ее не беспокоили? Если она предпочитает побыть одна, спроси, не могу ли я быть ей чем-нибудь полезен. — Хорошо, сэр. Она наверху. Если вы подождете в библиотеке, сэр, я поднимусь и сообщу ей, что вы здесь. Пелли Бакстер прошел через холл и вошел в огромную прихожую. Комната показалась ему кладбищем, такая в ней стояла неестественная тишина. Тускло отсвечивали корешки книг на полках, будто надгробия в лунном свете. До половины спущенные портьеры делали царившую в библиотеке тишину еще более непроницаемой. Всего несколько минут пробыл он в этой погребальной тишине, как, к большому его облегчению, вернулся дворецкий. — Миссис Прессман просит вас подняться наверх, в ее гостиную. Сюда, пожалуйста. Дворецкий поднялся по лестнице, потом свернул в длинный коридор и наконец ввел его в кокетливую, изящную гостиную, залитую солнечными лучами, которые врывались в комнату через французское окно, выходившее на маленький балкон. В другом конце гостиной через открытую дверь был виден кусочек спальни. Софи Прессман всегда отличалась тем, что ни на минуту не теряла ни присутствия духа, ни бдительности, словно тренер во время решающего матча. Вот и сейчас в присутствии дворецкого она казалась погруженной в скорбь и всем своим видом полностью соответствовала атмосфере, царившей в библиотеке. — Здравствуйте, Пелли, — сказала она дрожащим голосом. — Так мило, что вы зашли… Конечно, словами делу не поможешь, но внимание и сочувствие друзей облегчает горе. Она указала ему на стопку телеграмм на столе. — В прошлом мне тоже приходилось посылать соболезнования, и, подыскивая слова для того, чтобы выразить людям, что я чувствую, я часто ощущала беспомощность. И только теперь я понимаю, что важно не то, какими словами друзья стараются выразить сочувствие, важно то, что они пытаются вам сказать… Садитесь, Пелли. Артур сейчас принесет вам виски с содовой. — Нет, спасибо, — отказался Пелли. — Я только зашел к вам на минуту, чтобы выразить свое сочувствие и спросить, не могу ли я хоть чем-нибудь, помочь вам. — Спасибо, Пелли, мне ничего не нужно. Я всегда чувствовала, что могу на вас положиться… вы свободны, Артур. Дворецкий осторожно прикрыл за собой дверь. Еще минуту в гостиной царило молчание; потом Бакстер подошел вплотную к Софи Прессман. — Так ты все раздобыла? — спросил он. — Да. — И положила в безопасное место. — Да. — Я не доверяю твоему дворецкому. — Я тоже. — Расскажи, как тебе это удалось. Она улыбнулась. — Я отправилась прямехонько к Ральфу в контору, сказала секретарше, что собираюсь забрать всю почту домой, чтобы Ральф мог узнать все новости, как только вернется. — И что же она сказала? — Ей это страшно не понравилось, но что она, бедняжка, могла поделать? Не могла же она встать и сказать: “Я уверена, миссис Прессман, что вашему мужу это бы не понравилось”. — Ну еще бы, — усмехнулся Бакстер. — Она еще пыталась возражать мне, — сказала миссис Прессман, а затем, хихикнув, добавила: — Мне будет страшно приятно рассчитать эту девушку. — Ты думаешь, она видела, что там внутри? — Конечно, она видела, что внутри, — заявила миссис Прессман. Она же вскрыла письмо. Слава Богу, что она не вскрыла конверт, в котором лежали фотографии. — И что же, она все прочитала и отдала тебе письмо? — Ну конечно же нет. Она мне отдала всю оставшуюся почту. А это письмо она аккуратно затолкала в верхний ящик своего стола. Поэтому я послала ее с каким-то поручением, а сама тоже как будто ушла из конторы, но потом вернулась под тем предлогом, что, дескать, забыла перчатки, и открыла ее стол. Письмо было там. — А она читала его? — Вне всякого сомнения. — Да, это довольно неприятно, чтобы не сказать — опасно. — Ну, я бы так не сказала. Но и оставлять его в конторе было опасно. — А это детективное агентство не может прислать копию отчета? Она улыбнулась. — Во главе такого агентства должен стоять трезво мыслящий человек. Если бы Ральф был жив, он бы ему заплатил. А в нынешней ситуации он может получить деньги только от меня. Я думаю, тактичность этого агентства нам обеспечена. — А как насчет секретарши? Она удивленно раскрыла глаза. — Надо заставить ее молчать. — И как же это сделать? — Еще не знаю. Бакстеру стало неуютно под ее настойчивым взглядом, и он потянулся за сигаретой. — Тебе прикурить, Софи? — Если не трудно. Он достал вторую сигарету, прикурил и окутался голубоватым дымом. Помолчав, Софи Прессман задумчиво произнесла: — Мне и в голову не приходило, что ты можешь пойти на такое… — Что ты хочешь этим сказать? — Мне нужно объяснить? Несколько секунд Бакстер молча курил, затем не выдержал. — Давай выясним все до конца, Софи. — Разве в этом есть необходимость? Это слишком опасная тема для разговора. Бакстер сделал вид, что не слышал. Он продолжал задумчиво: — Ты поистине замечательная женщина. Есть в тебе что-то такое, что чарует мужчин. Я все время думаю, может быть, это потому, что ты бываешь то пламенной, то холодной как лед. — Ты говоришь, как мой психоаналитик, — улыбнулась она. — Да нет, — покачал он головой. — Я не совсем понимаю, к чему ты клонишь, — сказала она. — Продолжай, мне интересно. — Я бы, — сказал Пелли, очень тщательно подбирая слова, — сделал для тебя все что угодно, все, что бы ты ни попросила, только не это. — Что “не это”? — Я имею в виду — не то, что произошло с Ральфом. Она спокойно встретила его взгляд. — Тебе вовсе не надо в чем-либо признаваться, Пелли, но и не стоит дурачить друг друга. — Ладно, — ответил Бакстер? — Давай будем откровенны друг с другом. Я не знал, что Ральф нанял кого-то следить за тобой. Я также ничего не знал ни об этих фотографиях, ни об отчете агентства, пока ты мне сама не рассказала. И до того времени я не знал, куда уехал Ральф. Для меня, во всяком случае, Петри — не более чем какая-то точка на карте… В жизни никогда не чувствовал себя более беспомощным, особенно когда понял, что ты не намерена оставить все как есть, но решила решить все проблемы разом… Однако же ты ведь меня ни во что не посвящала. А затем, когда я узнал о том, что случилось, я понял… В общем, если взглянуть на все это с твоей точки зрения, то это не более, чем самозащита. Твоя жизнь, твое счастье, репутация, положение в обществе, все, чем ты жила, было под угрозой. Ты… — Погоди, Пелли, — перебила его она, не повышая голоса. — Ты что, хочешь сказать, что я это сделала? Он опять постарался найти нужные слова. — Я только пытаюсь дать тебе понять, что понимаю и поддерживаю безусловно все, чтобы ты ни сделала, и что мое отношение к тебе не изменилось ни на йоту. — Почему ты это сделал, Пелли? — Что сделал? — Я сейчас имею в виду твою попытку выкрутиться и переложить все на меня. Его веки непроизвольно дрогнули, но ему удалось встретить ее взгляд почти спокойно. — Послушай, Софи, а не пытаешься ли ты сейчас… О нет, только не это, это слишком жестоко. — Ну же, продолжай, Пелли. — Не ищешь ли ты сейчас жертву? — пробормотал он. — Не думаешь ли ты, что в случае, если все обернется скверно, я… что моя любовь к тебе… ну да, впрочем, ты понимаешь, что я хочу сказать. Она вздохнула. — Мой дорогой, мы оба достаточно современные люди. Я надеюсь, что мы оба достаточно трезво смотрим на жизнь, вне зависимости от того, что нам нравится романтика наших отношений. Я собираюсь быть с тобой совершенно откровенной. Мне прекрасно известно, что именно ты убил моего мужа. Что до меня, то мне это совершенно безразлично. Если честно, то, по-моему, другого выхода у нас не было, но с твоей стороны так глупо ломать комедию и… — Я же сказал тебе, что ко мне это не имеет никакого отношения, — вспыхнул Бакстер. Она улыбнулась равнодушно и спокойно. Бакстер вскочил на ноги. В его голосе появились визгливые нотки. — По-моему, — воскликнул он, — ты заходишь слишком далеко. Проклятье, я и представить себе этого не мог. Можно было уладить это дело как-нибудь иначе, но… — Пелли, — холодно начала она, — если ты считаешь, что все так плохо, и пытаешься избавиться от меня… — А по-моему, все это больше относится к тебе. Ее глаза по-прежнему были ледяными. — Этой черты в твоем характере, мой дорогой, я раньше не замечала. Но теперь он уж был подготовлен к этому. — Продолжай в этом же духе, милая, — угрюмо буркнул он, — и ты узнаешь еще больше обо мне, о чем раньше и не подозревала. Да не думай вперед, что я буду таскать для тебя каштаны из огня. Теперь они стояли лицом к лицу. Пелли Бакстер рассвирепел, но был слегка испуган. Софи Прессман, наоборот, была холодна, спокойна и полностью владела собой. — Ты знаешь, дорогой, — с силой сказала Софи, — я смогу доказать это, если захочу. — Софи, ты сошла с ума! — Не надейся на это, дорогой. — А похоже на то! — Ты знаешь, — помолчав, продолжала она, — ведь из полиции звонили мне вчера вечером, хотели узнать кое-что. — Наверное, им надо было знать, где ты была, когда убили твоего мужа? — Не глупи, милый. Ничего подобного. Я ведь неутешная вдова. Им просто хотелось узнать, нет ли у меня каких-либо подозрений относительно того, кто это сделал, а также не было ли у Ральфа каких-нибудь причин для самоубийства. — И что ты ответила? — Я сказала, что мне об этом ничего не известно, но что я могу ручаться за то, что его семейная жизнь была вполне счастливой и, насколько я знаю, не было никаких финансовых проблем. — А что еще? Она вздохнула. — Они показали мне револьвер и спросили, не видела ли я его когда-нибудь и вообще принадлежал ли он Ральфу. — И что ты им сказала? — Я ответила, что ничего не понимаю в оружии, что всю жизнь боялась взять в руки револьвер и что никакая сила в мире не заставит меня это сделать. — Ну и… — Я не сказала им, — продолжала она, — что ты буквально помешан на оружии, что ты собираешь его и что этот револьвер принадлежит тебе. Что ты говоришь, Софи? — Да, дорогой. — Ты сошла с ума. — Нет, — заявила она. — Это твой револьвер, Пелли. Большой такой, с длинным стволом. Там еще на конце ствола такая маленькая щербинка… Помнишь, ты как-то показывал мне свою коллекцию, и… — Господи помилуй! — Да в чем дело? — невозмутимо спросила она. — Боже мой, я совсем забыл об этом. — Бакстер со стоном схватился за голову. — О чем забыл, милый? — Да о том, что Ральф выпросил у меня этот револьвер уже больше месяца назад. Помнишь, когда он собирался на охоту за оленями? Он тогда сказал, что ему понадобится револьвер. Я отдал ему этот, а он его так и не вернул. — Жаль, что ты об этом раньше мне не сказал. Тогда я могла бы сказать полиции, что это был револьвер, которым мой муж пользовался, когда ездил охотиться. Но ты ведь не говорил мне… А все потому, что ты мне не доверяешь… — И ты еще смеешь так говорить! — воскликнул он. — Ты знала, что у него был револьвер. И знала, что он принадлежит мне. Ты поехала за ним в Петри, застрелила его из моего револьвера и… и… — Не надо, дорогой, — перебила она. — Если ты начнешь обвинять меня, ничего хорошего из этого не выйдет. Потому что я ведь не потерплю этого, ты же меня знаешь, и это может очень здорово осложнить тебе жизнь. Лучше скажи, могут ли они как-нибудь, по номеру например, докопаться, что револьвер принадлежит тебе? Он рухнул в кресло. Вся его поза: сжатые в кулаки руки, опущенная голова, остановившийся взгляд, — казалось, выражала растерянность и страх. — Не знаю, — в отчаянии промямлил он и спустя минуту добавил: — Не думаю. Я приобрел этот револьвер уже несколько лет назад на каком-то заброшенном ранчо в Монтане. — Ну что ж, это неглупо с твоей стороны, Пелли. А ты зарегистрировал его? — Как ты сказала? — Ну, ты поставил в известность полицию, что у тебя есть револьвер? Нет? Ну и правильно. Ты молодец, здорово придумал. Только не переусердствуй. Но он, казалось, не слышал ее. — Я должен был предвидеть, что так все и кончится, это было ясно с самого начала. Ты слишком хладнокровна… Я думаю, что ты никогда бы не позволила, чтобы подобный эпизод привел к разводу и испортил тебе жизнь. Да уж не думаю, чтобы наши отношения сильно тебя волновали. А уж особенно, если из-за них тебя могли вышвырнуть без гроша! Ты изменила ему пять лет назад. И сделала это по-умному. Ты прекрасно знала, что ты делаешь, и я думаю… — Милый, может, мне позвонить, чтобы Артур принес тебе виски со льдом? — Замолчи! — крикнул он. — Пусть этот проклятый дворецкий держится от меня подальше. Я уверен, что он и так уже что-то подозревает. Наступило молчание. — Да, конечно, дорогой, — сказала наконец миссис Прессман? — Да ведь я никогда не собиралась сообщать полиции, что это твой револьвер… Конечно, если ты меня не заставишь это сделать. Ему оставалось только промолчать. Миссис Прессман принялась распечатывать стопку лежавших на столе телеграмм. — Люди иногда бывают такими чуткими, такими внимательными, — произнесла она. — Некоторые телеграммы просто трогают до слез. Немного помолчав, Пелли сказал: — Все так хладнокровно задумано и тем не менее совершенно напрасно, Софи. — Что именно? — То, что ты пытаешься все свалить на меня. Если что-нибудь пойдет не так, ты, конечно, захочешь выйти сухой из воды. Ты уверена, что такой красивой, умной и к тому же хладнокровной женщине, как ты, такая мелочь, как убийство мужа, непременно сойдет с рук. Предположим, у него была любовная интрижка с секретаршей, а когда это дошло до твоих ушей, то он рассмеялся тебе в лицо и спросил, что ты с этим можешь поделать. Она внимательно вгляделась в его лицо. — Продолжай, Пелли. — А дальше все пошло так, как и должно было пойти. Ты обнаружила, что у него есть тайное любовное гнездышко недалеко от Петри. Нагрянув туда неожиданно, ты застала их вдвоем и предложила ей убраться как можно скорее, а мужу — вернуться вместе с тобой к семейному очагу. Но он только посмеялся над тобой. Вдруг, предположим, ты увидела оставленный открытым его портфель, а в нем — револьвер. Захотев попугать неверного мужа, ты хватаешь револьвер и наставляешь на него. Он бросается к тебе и пытается силой разжать тебе руку и отобрать револьвер. А палец твой как нарочно лежит на спусковом крючке. Ты кричишь, что тебе больно, что он сейчас сломает тебе палец, и с силой выдергиваешь руку, которую он сжимает. И вдруг ты слышишь оглушительный грохот — и вот он лежит мертвый у твоих ног. Только тут ты понимаешь, как ты на самом деле любила его, как он тебе дорог — и ты бросаешься к нему, целуешь закрывшиеся глаза, просишь не шутить так жестоко… Но в конце концов страшная истина доходит до твоего сознания, и ты понимаешь, что ему уже ничем не помочь и нужно спасать себя. Ты забираешь его портфель и уезжаешь домой. Наступило молчание. Софи, казалось, что-то обдумывала. — У тебя богатая фантазия, Пелли, — наконец произнесла она. — Но ведь так оно и было, разве нет? И в этом случае тебя, по всей видимости, оправдают. — А что, разве никогда не бывает, что женщин приговаривают к тюремному заключению? — Ну, тебе это не грозит. Такую красавицу не только оправдают, но еще и похвалят. — Нет уж, дорогой, — твердо сказала она. — Этот вариант не для меня. Такой жертвы ты от меня не дождешься. Не настолько я уж влюблена в тебя. Твое искреннее желание любой ценой спасти свою драгоценную шкуру на многое открыло мне глаза. Если бы ты по-настоящему любил меня, ты бы попытался отвести от меня подозрения, чтобы даже мысли ни у кого не возникло, что это могло быть дело моих рук. Ты бы взял все на себя, а я сделала бы все, чтобы помочь тебе. Но нет, Пелли, дорогой. Твой вариант изложения хода событий меня не устраивает. Пелли снова встал. — Дай мне время, Софи. Нужно все как следует обдумать. Что-то ведь нужно предпринять. Она подняла на него глаза, улыбка появилась у нее на лице. — И не забудь, пожалуйста, об этой маленькой черноглазой негодяйке, его секретарше. Знаешь, после того, что ты тут наговорил о ней и Ральфе, я подумала, а вдруг он действительно интересовался ею. Я как-то очень уж долго не принимала ее в расчет, обычно я не позволяла его секретаршам так долго задерживаться на этом месте. Ты ведь знаешь, Ральф легко попадал под чужое влияние. — А ты не знаешь, как полиция думает, в какое время произошло убийство? — поинтересовался Пелли. Она усмехнулась. — Ты ловко формулируешь вопрос, Пелли. Как думает полиция… Погоди немного, дай мне вспомнить, что они говорили… Насколько я знаю, они считают, что это произошло вечером, но точного времени я не знаю. В это время в доме горела масляная лампа. Судебный медик, который делал вскрытие, считает, что это могло быть любое время после четырех часов и до одиннадцати вечера. Но указать более точное время убийства он не может. Пелли направился к дверям. — Я подумаю, что тут можно сделать, — без энтузиазма сказал он. — Рискованное это дело все-таки. Мне было бы спокойнее, если бы я был уверен, что ты подтвердишь мои слова. — Да, конечно, только, конечно, не все, а ты сам понимаешь какие… И, надеюсь, ты не уйдешь, не поцеловав меня, любимый. Ты же знаешь, ты единственное, что у меня осталось. И ведь не меньше года должно пройти, прежде чем мы сможем пожениться, не вызвав нежелательных сплетен, но мне не хотелось бы думать, что твоя любовь ко мне может ослабеть. Так не должно случиться. Нет, конечно, тем более если я прощу и забуду, — впрочем, ты и сам знаешь, в чем ты виноват. На какое-то время он, казалось, потерял дар речи. Просто стоял, не сводя с нее изумленных глаз. Затем он очень медленно подошел к ней, нежно заключил в свои объятия и поцеловал в губы долгим поцелуем. Потом резко повернулся и бросился к выходу, как будто было что-то удушливое в атмосфере этой комнаты. У нее вырвался короткий, безрадостный смешок. — Продолжаешь играть комедию сам с собой, Пелли? Ну давай, дорогой, целуй меня и нежно, и страстно. Целуй меня, как целуют в первый раз в жизни. Сожми меня в объятиях, как будто сама мысль о том, чтобы покинуть меня, никогда не приходила тебе в голову… И тебе действительно не удастся сейчас избавиться от меня, милый. Ты будешь моим ровно столько, сколько я захочу.Глава 18
Девушка на телеграфе приветливо улыбнулась? — Да, мистер Виггинс, на ваше имя есть телеграмма. Одну минуточку… Вот она. Грэмпс с нетерпением надорвал новенький хрустящий конверт, вытащил оттуда сложенный желтоватый листок бумаги, на котором были неровно наклеены узенькие телеграммные полоски. Телеграмма гласила:“Полицейские власти закончили допрос свидетелей тчк когда будет необходимость проводить расследование в Лос-Анджелесе мы обратимся с просьбой к полиции или о сотрудничестве к главе полиции или к шерифу если речь пойдет об окрестностях города тчк как только местные судебные органы округа Санта-Дельбарра почувствуют что возникла необходимость во вмешательстве со стороны они обратятся в соответствующие органы в Лос-Анджелесе тчк очень сожалею что вынужден просить прекратить розыски которые несмотря ни на что все-таки являются любительскими тчк ситуация значительно упростится если ваши детективные способности будут использованы при разгадывании головоломок в толстых журналах тчк вы оставили свой трейлер у меня перед домом так что я не в состоянии вывести свою машину из гаража если не убрать с дороги трейлер зпт который убрать невозможно не повредив его тчк Милдред просила передать самый нежный привет тчк искренне ваш Френк Дюриэа”.
Последние комментарии
10 минут 21 секунд назад
1 час 20 минут назад
9 часов 25 минут назад
9 часов 45 минут назад
10 часов 10 минут назад
10 часов 14 минут назад