«Рим, или Второе сотворение мира» и другие пьесы [Клаус Хаммель] (fb2) читать онлайн

«Рим, или Второе сотворение мира» и другие пьесы

СОЦИАЛЬНЫЙ ЗАКАЗ И ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ДРАМАТУРГА

В 1975 году в связи с 30-летием освобождения немецкого народа от фашизма в ГДР был проведен конкурс драматургов. Победителем стал Клаус Хаммель, представивший взыскательному жюри пьесу «Рим, или Второе сотворение мира». Это произведение, о художественных достоинствах которого будет сказано ниже, имело весьма примечательное посвящение:

«Советским рабочим и крестьянам, которые, став солдатами и офицерами 65-й армии Батова, вместе с другими войсками 2-го Белорусского фронта освободили Мекленбург. …Немецким рабочим и крестьянам, которые, завершая свое освобождение, заново переделывают породивший их мир».

В мекленбургском городке Деммине будущий писатель 13-летним подростком впервые увидел тех бойцов, которым он много лет спустя посвятил свою лучшую пьесу. Мощь, наступательная сила и гуманность освободителей «весомо, грубо, зримо» материализовались в сознании юного школьника и оставили в его душе неизгладимый след. Эта встреча с представителями победившего социализма во многом обусловила приход сына шорника, выходца из мелкобуржуазной семьи, в ряды активистов Союза свободной немецкой молодежи, его деятельное участие в культурном строительстве первого немецкого рабоче-крестьянского государства. Вскоре Клаус Хаммель по заказу Академии искусств ГДР написал ряд очерков по истории наиболее значительных театров Северной Германии. Его живо заинтересовали общественная функция театральной сцены, ее завидные возможности воздействия на публику. Страстное искусство Мельпомены, обращенное к народу, импонировало темпераментному юноше. Однако до прихода в театр было еще далеко.

Доступнее оказалась сфера журналистики, которая также позволяла энергичной натуре Хаммеля утверждать четкую социальную позицию и обращаться к широкой читательской массе. В 1955 году он стал сотрудником отдела литературы и искусства газеты «Нойес Дойчланд», затем работал в журнале «Нойе дойче литератур». Впоследствии он не раз подчеркивал, что работа журналиста явилась для него прекрасной школой жизни.

«Здесь можно линчевать негра» — так назвал Клаус Хаммель свою «пробу пера», представлявшую собой новый сценический вариант пьесы Ганса Хенни Янна «Место действия — перекресток». Затем последовала инсценировка мемуаров известной датской актрисы и кинозвезды Асты Нильсен, вышедшая под названием «Молчащая муза». Обе работы существенного успеха не имели; во всяком случае, своей первой пьесой драматург считает «Детей рыбаков», которую «выкроил» из романа «Свадьба в Леннекене» Герберта Нахбара, своего собрата по перу, и поставил на сцене Ростокского Народного театра, уже тогда располагавшего весьма сильной труппой. Все еще по решаясь идти от своего «я», от своего опыта и внутреннего мира, Клаус Хаммель переводит на язык сцены известный роман Ганса Фаллады «Кто отведал тюремной похлебки». Эти две пьесы, хотя и не стали достоянием широкой общественности, получили признание в театральных кругах, и вскоре Берлинский театр имени М. Горького поручил Клаусу Хаммелю сделать «полнометражную» адаптацию романа Теодора Фонтане «Госпожа Женни Трайбель». Инсценировка оказалась очень удачной, ее опубликовали и поставили в 1964 году. В последующие 15 лет комедию «Госпожа Женни Трайбель, или Где встречаются сердца» показали 27 театров.

В работе над романом Теодора Фонтане драматург проявил отличный вкус, тонкое чувство сценичности и умение строить остроумные, легкие диалоги. Все это понравилось публике и обеспечило пьесе успех и долголетие. Однако важнее всего для творческого развития Клауса Хаммеля было то, что, создавая сценический эквивалент «Госпожи Женни Трайбель», он, по существу, впервые проявил художественную самостоятельность. Опираясь на первоисточник, драматург несколько изменил его фабулу, заострил ее критическое звучание, социально акцентировал развязку пьесы, сделав Коринну Шмидт носительницей активного гуманистического начала, и даже ввел действующие лица, которых не было в романе (например, образ Луизы, служанки в доме Трайбелей). Имел ли он право на такие изменения? Этот вопрос очень интересовал Клауса Хаммеля. Свои эстетические принципы он сформулировал в «Семи пунктах к «Госпоже Женни Трайбель»».

Другим фактором, существенным для Клауса Хаммеля в тот период, явилась его совместная работа с опытными режиссерами — Эрхардом Маркграфом (Росток) и Хорстом Шёнеманом (Берлин), — из которой он вынес много полезного. Он понял, в частности, что автор не должен смотреть на свою пьесу как на абсолютно завершенное произведение, она дописывается и изменяется в ходе работы над ней в театре, и работа эта часто не заканчивается премьерой. Детали общественной жизни, нюансы поведения человека наполняются глубоким социальным смыслом именно на репетициях, в дискуссиях с артистами и постановщиками, а иногда вносит коррективы и зритель. Взгляд на драматическое произведение как на живой организм, подверженный изменениям, прочно вошел в эстетическую концепцию Клауса Хаммеля. И не случайно даже журнальные варианты пьес он в дальнейшем нередко значительно перерабатывает.

Весьма полезной для формирования Хаммеля-драматурга оказалась его работа в прессе. Статьи, рецензии, репортажи, с которыми он довольно часто выступал, шли на пользу его собственному творчеству, ведь требования, которые он предъявлял к коллегам, и принципы, которые отстаивал как театральный критик, он считал обязательными и для себя. Все эти факторы: успех комедии «Госпожа Женни Трайбель», освоение богатой театральной практики начала 60-х годов и формирование своей эстетической платформы — обусловили качественный скачок в творчестве Клауса Хаммеля, пьесу «В девять у аттракциона «Русские горы», с которой советский читатель уже имел возможность познакомиться^[1].

На этот раз произведение Клауса Хаммеля не было обработкой чужого материала; писатель отважился на самостоятельный шаг и добился внушительного успеха, который нельзя объяснить лишь злободневностью материала (за 15 лет пьесу поставили 26 театров, ее перевели в СССР и в ряде других стран). Эта новая пьеса увидела свет рампы примерно через девять месяцев после премьеры «Госпожи Женни Трайбель», драматург работал над ней весьма интенсивно, с большим творческим подъемом. В основу сюжета лег действительный случай; о нем Клаусу Хаммелю рассказал театральный деятель Фриц Рёдель: после варварской бомбежки Дрездена в феврале 1945 года муж и жена нашли грудного ребенка, девочку, и удочерили ее.

Автор развертывает перед нами острую конфликтную ситуацию. Зритель видит уже подросшую Сабину (так назвали малютку), работницу одной из берлинских фабрик, которая неожиданно узнает правду о себе и должна сделать нелегкий выбор между матерью приемной и родной матерью, приехавшей из Ганновера. Автору удалось достоверно и психологически убедительно показать душевное смятение молодой женщины, на которую непредвиденно обрушилась столь сложная жизненная проблема.

Клаус Хаммель впервые для себя использует здесь интересный прием — своеобразную игру в «что было бы, если бы…». Он приглашает зрителя не спешить а решением, а внимательно вникнуть в оба варианта, ведь театральная сцена — великолепное поле для эксперимента. Именно такой прием (в дальнейшем он прочно войдет в арсенал художественных средств драматурга), позволяет автору убедительно показать закономерность того выбора, который делает Сабина. Клаус Хаммель заставляет зрителя поверить в нелегкую эволюцию героини, превратившейся из шаловливой задиристой девчонки в женщину зрелую, на личном опыте познавшую «что́ почем» в мире «благоденствующего» капитализма. Ростки социалистического мировоззрения в ее душе оказались достаточно крепкими, чтобы противостоять соблазнам иного образа жизни. Вопреки примитивным представлениям о выгоде, о счастье Сабина возвращается домой. Отдельные просчеты драматурга, на которые товарищески указали ему критики, ничего не меняют в том факте, что пьеса «В девять у аттракциона «Русские горы» стала произведением, помогающим зрителям разобраться в злободневных и насущных проблемах социалистического строительства Германской Демократической Республики.

Поколение Хаммеля вышло на литературную арену в начале 60-х годов, ему пришлось решать новью и сложные задачи. В политическом аспекте эти задачи вытекали прежде всего из осложнившейся международной обстановки, после вынужденных защитных мер правительства ГДР по укреплению своей государственной границы в Берлине в августе 1961 года. И хотя «все попытки боннских реакционеров использовать существующий еще в Западном Берлине оккупационный режим для военных провокаций потерпели провал…»^[2], требовалась максимальная консолидация всех сил для упрочения мира, важнейшего условия построения развитого социализма в ГДР.

В конце 1964 года Клаус Хаммель посетил Кубу; на него произвел сильное впечатление вольнолюбивый и жизнерадостный кубинский народ, полный решимости отстоять свою независимость от всех посягательств империалистических агрессоров. Поездка на Кубу укрепила решение писателя создать драму, которая являлась бы, по его выражению, «реквиемом третьему пути». Нападение американских войск на Вьетнам сделало этот замысел еще актуальнее: так родилась пьеса «Янки при дворе короля Артура». Она была написана в 1965 году, премьера состоялась в феврале 1967 года в Городском театре в Эрфурте.

Новая притча о янки не являлась сценической обработкой одноименного романа Марка Твена; автор позаимствовал у своего знаменитого собрата только идею и внешнюю канву, а в остальном написал самостоятельное произведение. У Клауса Хаммеля янки пал в 1965 году на поле боя во Вьетнаме и чудодейственным образом воскрес в царстве древних кельтов при дворе легендарного короля Артура. Теперь он убежденный пацифист и полон любви к человечеству. Начинается сказочный эксперимент, в ходе которого янки пытается с помощью ускоренного технического прогресса создать гармоничное бесклассовое общество. Однако он недооценивает сопротивление со стороны двора и духовенства, не стремится связать научно-технические проблемы с проблемами социальными, не может решительно опереться на простой народ и тем самым заведомо обрекает себя на неудачу в поединке с реакцией. Драматург проявил много выдумки и изобретательности, рисуя поистине фантасмагорическую ситуацию. Вновь используя излюбленный прием — «что было бы, если бы…», — он тонко и остроумно раскрывает полную несостоятельность героя пьесы: новоявленный миротворец, грезивший о единстве богатых и бедных, власть имущих и рабов, терпит крах и умирает вторично. От нею отшатнулись даже друзья; во главе с его любимым учеником Кларенсом они уходят искать более верный путь к прогрессу и социальной справедливости. В классовом обществе в борьбе за мир и свободу третьего пути не дано — вот в чем пафос притчи Клауса Хаммеля, именно поэтому он дал ей подзаголовок «Реквием третьему пути».

От легендарного короля Артура драматург вновь вернулся к современной сказке, работу над которой он отложил в 1964 году ради рассказа о злоключениях янки. Однако прежние замыслы и заготовки уже не удовлетворяли его прежде всего потому, что, изображая современные ему будни, он не хотел прибегать к иносказаниям, к сказочной условности и фантастике. Писателю важно было четко и ответственно выразить заботы своего времени. Рост благосостояния в результате успехов социалистического строительства в ГДР порождал у некоторых ее граждан мещанские взгляды, потребительское отношение, попытку истолковать социализм лишь как «общество материального процветания». Новой пьесой «Завтра придет трубочист» Хаммель стремился прежде всего призвать сограждан к бдительности, понимая это слово в духе замечательного призыва Юлиуса Фучика. В одном интервью в 1969 году он так развил свою мысль:

«К бдительности против самоуспокоенности, что теперь-де врагов вокруг нас и в нас самих больше нет… Эти враги — спокойно можем назвать их так — не дремлют. Их имена: нетребовательность, бездеятельность, высокомерие, застой в духовном развитии, примиренчество, скудость самокритики, недисциплинированность и так далее. И особенно опасна «деидеологизация». Некрасивое имя, но ведь и выражает оно явление отвратительное».

Прямое обращение драматурга к актуальным идеологическим вопросам составляло большое достоинство новой пьесы; на сцене непрерывно возникали острые дискуссии, ставились значительные социальные проблемы. Отсутствие фабулы в общепринятом смысле слова не отпугнуло эрфуртский театр, который вложил в постановку много труда и выпустил «Трубочиста» на сцену в ноябре 1967 года. Надо сказать, что у немцев есть примета, по которой трубочист приносит людям счастье. Но в современных домах печей нет, и, следовательно, старинная профессия отмирает. А как же простое человеческое счастье? И в чем оно? Такова другая тема, тесно связанная с социальным звучанием пьесы, ведь социализм строится для народа, для счастья всех людей и каждого в отдельности. Акцентируя этот аспект, Клаус Хаммель снабдил пьесу подзаголовком «Драматический опыт, посвященный счастью» и раскрыл его на примере типичной берлинской семьи, переехавшей из старого дома в новую комфортабельную квартиру. Для героини пьесы оказалось совсем не просто освободиться от гипноза «уютного счастливого уголка» и осознать свою личную ответственность за счастье в самом широком смысле этого слова.

Пьеса «Завтра придет трубочист» отражала новое качество отношений между людьми и указывала пути преодоления потенциальных противоречий между личностью и обществом. Пьеса акцентировала как ответственность коллектива за судьбу его отдельного члена, так и ответственность отдельной личности перед лицом своих товарищей. В 60-е годы эта тематика стала занимать важное место в литературе ГДР. В драматургии она ярче всего прозвучала в произведениях Хорста Заломона, Райнера Керндля, Хорста Кляйнайдама и некоторых других авторов.

Через три года после «Трубочиста» Клаус Хаммель предложил Немецкому театру в Берлине свою обработку пьесы Опоре Бальзака «Делец». Невольно возникает предположение, что, изображая буржуазную действительность, события прошлых лет, драматург предпочитает опереться на опыт классиков. Возможно, однако, что тут Хаммеля подтолкнуло желание вступить в полемику с Самуэлем Беккетом, который использовал «Дельца» как основу для своей сюрреалистической трагедии «В ожидании Годо» (1952), превратив ее в мрачный апофеоз надвигающейся гибели человечества.

Клаус Хаммель заострил критическое звучание бальзаковской пьесы и создал живую, местами язвительную сатиру «Делец, или В ожидании Годо» (1970). Знакомые образы заговорили на ультрасовременном языке, а мошенничества и аферы на сцене удивительно перекликались с жульничествами послевоенных «чудотворцев». Итог же оставался неизменным: маленького человека дурачили, разоряли, а дельцы приумножали свои капиталы, приобретали титулы, посты и награды. И когда буквально под занавес герой пьесы — после всех махинаций — становится министром, это воспринимается как превосходный сатирический аккорд, достойно завершающий пьесу.

Необычное название «Рим, или Второе сотворение мира» расшифровывается просто. Клаус Хаммель родился в 1932 году в городке Пархиме (Мекленбург); неподалеку от этого северного городка находится деревня, которая действительно называется Рим. Другая часть заглавия тесно связана с темой, волнующей писателя уже долгие годы. Это сотворение нового мира и нового человека в условиях социализма, прочно утвердившегося в ГДР. Диалектика личного и общественного в будничной повседневности — краеугольный камень эстетики Клауса Хаммеля. Уже раньше, в пьесах «В девять у аттракциона «Русские горы», «Завтра придет трубочист», драматург показывает, как в конкретных явлениях жизни обретает плоть философская проблема: человек и социализм. В «Риме…» мы видим новейшую действительность, ее самые современные тенденции.

Клаус Хаммель знакомит нас с деревней, с сельскохозяйственным производственным кооперативом, которого… еще нет. Но который вполне возможен и уже мог бы быть. Автор реалистически воссоздает действительность… будущего, и в этом большая эстетическая ценность его произведения. О сложных процессах преобразований в сельском хозяйстве ГДР рассказывали многие драматурги; у истоков этой литературы мы видим пьесы «Бургомистр Анна» Фридриха Вольфа и «Кацграбен» Эрвина Штритматтера, ставшие значительным явлением в годы острой классовой борьбы в деревне. Победа над врагом и дальнейшее развитие социалистических производственных отношений в сельских местностях привели к изменению характера конфликтов, которые совсем или в значительной мере перестали быть антагонистическими.

«Рим, или Второе сотворение мира» по-партийному вскрывает иную природу конфликтов, возникающих в сегодняшней деревне. Необходимость мыслить в широких, подчас государственных масштабах конфронтирует теперь с узколобием, цепляющимся за отживший принцип «небольшое, но мое» (Динзе, Хольтфретер), с левацкими перегибами (Грэлерт), а мечта о сугубо личном счастье может властно вступить в противоречие с интересами дела (Виктория Ремер). На современном этапе развитого социализма вопросы морали, социалистической этики приобретают первостепенное значение не только в городе («Завтра придет трубочист»). Выводя на сцену безупречное коллективное хозяйство, которое вполне реально для современных условий, Клаус Хаммель художественными средствами воплощает модель безграничных возможностей, открывшихся перед деревней после перевода крестьянских хозяйств в ГДР на социалистические рельсы. Но, создавая — и всей стилистикой пьесы акцентируя — своеобразную «хвалу социализму», автор не склонен впадать в упрощение. Еще в большей мере, чем решение сложных экономических и технических задач (ликвидация различия между городом и деревней и др.), его интересуют люди, «переделывающие породивший их мир». Писателю удался ряд запоминающихся образов строителей новой жизни: Шокнехт, Пленцат, Прис, Грэлерт и др.

Великолепным творческим достижением явилась фигура Виктории Ремер, героини пьесы. Перед нами натура незаурядная, ярко выраженная индивидуальность. У Виктории Ремер много черт характера, типичных для женщины 70-х годов. Она на высоте современных социальных задач, но с такой же силой она готова отстаивать свое право на личное счастье. Ее внутренний мир раскрыт с завидным мастерством, рельефно и психологически топко. Виктория Ремер заняла достойное место в ряду лучших женских образов в немецкой социалистической литературе.

Содержательность характеристик большинства действующих лиц — не единственное достоинство «Рима…». Удачно и композиционное решение комедии; сцены, полные напряженности и драматизма, сменяются лирическими и комическими эпизодами. Остроумно обыгрываются нарочитые повторы. Хотя Клаус Хаммель и назвал свою пьесу комедией, но собственно комического в ней не так уж много: несколько забавных ситуаций, пара комичных персонажей, стоящих вдалеке от магистрального развития сюжета. Обозначение жанра здесь следует понимать скорее как указание главной тональности произведения, как выражение мотивированного, устойчивого оптимизма. Исторически и социально обоснованный оптимизм — важная черта творчества Клауса Хаммеля.

Пьеса «Желтое окно, желтый камень» (1976) также написана на ультрасовременном материале. Это первый и довольно удачный опыт Клауса Хаммеля в жанре детектива. Три авантюриста из «свободного мира» (двое мужчин и дама) разъезжают по ГДР под видом археологической экспедиции. На самом деле «джентльменами удачи» движет жажда наживы, надежда напасть на след сокровищ знаменитой Янтарной комнаты. Но их расчетам, ее вывезли в конце войны морским путем, но судно, подорвавшись, затонуло неподалеку от острова Борнхольм.

На балтийском побережье ГДР (в любимом месте работы и отдыха Клауса Хаммеля) «археологи» отыскивают одинокую виллу, где вместе со своей взрослой дочерью проживает отставной морской капитан Андерсон. Это он вел тот корабль, который следовал в Любек с секретным грузом, но наскочил на мину и пошел ко дну. У экс-капитана сохранились мореходные карты тех лет, он, разумеется, все еще помнит роковые координаты. Обманом, подкупом, шантажом, а затем и прямыми угрозами грабители останков кораблей пытаются выведать у Андерсона место, где затонуло его судно.

Как известно, пересказывать детективы — неблагодарный труд. Хочется, однако, напомнить, что о судьбе Янтарной комнаты до сих пор строится немало предположений, все еще предпринимаются различные изыскания. И хотя уникальные сокровища найти пока не удалось, поиски их продолжаются.

«Желтое окно, желтый камень» значительно отходит от стандартных образцов детектива, которые зачастую откровенно однолинейны, а хитросплетения интриги у них почти всегда доминируют над разработкой характеров. У Клауса Хаммеля интрига не носит самодовлеющего характера, она у него не стержень драмы, а скорее способ динамического раскрытия психологии персонажей, отрицательных и положительных. Многие из действующих лиц удались драматургу как полнокровные художественные образы.

На 60-летие Великой Октябрьской революции Клаус Хаммель откликнулся монопьесой «Размышления о Феликсе Дзержинском». Жанр этой работы, опубликованной в февральском приложении к журналу «Форум», определить крайне трудно. Первое — чисто зрительное — впечатление: перед нами поэма в прозе. Привычная «лесенка» строк в духе Маяковского, зачастую ритмически организованных, с нарочитой и подчас риторической акцентировкой отдельных мест, особо важных автору. Совершенно отказываясь от рифмы, Клаус Хаммель широко использует возможности монтажа: цитаты из поэмы Маяковского «Хорошо», из стихов Тухольского, выдержки из партийных документов уругвайских коммунистов, высказывания Маркса, Ленина, Дзержинского органически вмонтированы в текст произведения, которое отнюдь не носит характера монолога. Бесспорно, драматург стремился найти эффективные возможности для выражения редчайших духовных, волевых, этических и моральных качеств такого выдающегося коммуниста, каким был Феликс Эдмундович Дзержинский.

Настоящий сборник ляжет на стол советского читателя в канун 50-летия Клауса Хаммеля. Знаменательный юбилей драматург встречает в расцвете творческих сил, о чем свидетельствует его пьеса «Гумбольдт и Боливар, или Новый континент», недавно выпущенная издательством «Ауфбау»; премьера состоялась в Ростокском Народном театре (с этим коллективом у писателя особенно тесный контакт) в октябре 1979 года.

У Клауса Хаммеля еще много замыслов, много нереализованных планов. Он живет в интересное время и прекрасно сознает ту большую ответственность, которую оно накладывает на социалистическую литературу ГДР и на него самого в частности. Творчески осваивая славные традиции антифашистской немецкой драматургии, опираясь на лучшие завоевания театра Германской Демократической Республики, драматург вправе рассчитывать на новые и значительные успехи.

В. Девекин

РИМ, ИЛИ ВТОРОЕ СОТВОРЕНИЕ МИРА Комедия

Эта пьеса посвящена советским рабочим и крестьянам, которые, став солдатами и офицерами 65-й армии Батова, вместе с другими войсками 2-го Белорусского фронта освободили Мекленбург.

Она посвящена немецким рабочим и крестьянам, которые, завершая свое освобождение, заново переделывают породивший их мир.

Перевод В. Девекина.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

З и г е л ь к о в, врач.

Ш о к н е х т, партийный работник.

П л е н ц а т, дежурная по станции.

В и к т о р и я  Р е м е р, председатель СПК^[3] в Риме.

Х о л ь т ф р е т е р, председатель СПК в Гротине.

Д и н з е, председатель СПК в Мидельхагене.

Б а д и н г, бургомистр Рима.

Э р л е, секретарь партийной организации в Риме.

Т е т у ш к а  Б а л ь р ю с, заведующая гостиницей.

Г о с п о д и н  ф о н  Г е й д е н.

И л ь з а  Р е м е р, дочь Виктории.

Д и к т о р.

Г р э л е р т, мелиоратор.

В а й б е ц а л ь, референт.

Т а к с и с т.

П р и с.

Г е р д  Р е м е р, сын Виктории.

Н о р а, красивая девушка.

Действие происходит на севере ГДР в 1972 году.

1

Невысокий мостик в парке довольно большой больницы. У моста — З и г е л ь к о в  и  Ш о к н е х т.

З и г е л ь к о в. У вас есть монетка?

Ш о к н е х т. Сейчас проверю. (Шарит в кармане.) Вот нашел.

З и г е л ь к о в. Не кладите ее обратно. Когда пойдете через мостик, опустите монетку в правый ящик. В тот, у перил.

Ш о к н е х т. Благотворительный взнос? Но, простите, для вашей больницы мне не жаль и более солидной суммы. Или вы хотите сказать, что моему исцелению грош цена?

З и г е л ь к о в. Полгода назад, когда вас привезла «скорая помощь», ваша жена опустила монетку в другой ящик, слева.

Ш о к н е х т. Понятия об этом не имел.

З и г е л ь к о в. Так у нас заведено. Эту игру придумал мой коллега, большой романтик. Дважды в году ящики опорожняют: левый — двадцать первого апреля^[4], а правый — одиннадцатого декабря. И подсчитывают, сколько монеток в одном и сколько — в другом. Итог заносится в гроссбух, а затем каждая кучка поступает в особую кассу.

Ш о к н е х т. И в чем соль?

З и г е л ь к о в. Разность составляют умершие.

Ш о к н е х т (поперхнувшись). Здорово придумано.

З и г е л ь к о в. Так говорят все, кто, покидая больницу, может опустить монетку. Уже осень, дорогой друг, дни все короче и короче, наступает пора зимней спячки. Бросьте на полгода все — город, работу, партийные дела. Езжайте-ка в деревню.

Ш о к н е х т. На трех месяцах сойдемся?

З и г е л ь к о в. Шесть, и ни днем меньше! Я мог бы упрятать вас в санаторий, но это принесло бы мало пользы. В санаториях полно таких же одержимых, как вы, а в больничной палате здоровым не станешь. Подыщите себе что-нибудь идиллическое, подальше от города, — наслаждайтесь мычанием коров, кудахтаньем кур, утренним туманом, который капает с веток. Прогуливайтесь сначала немного, а со временем побольше. Сперва вокруг дома, затем пройдитесь на кладбище, а потом уж бредите по полям и лесам.

Ш о к н е х т. На кладбище-то зачем?

З и г е л ь к о в. Поразмыслить, сколь несовершенно устроен человек. Порадоваться, что в вашей груди бьется сердце. И убедиться, что вы вполне заменимы.

Ш о к н е х т. Зачем вы лечили меня, если я заменим?

З и г е л ь к о в. Из принципа, мой друг. Такая уж у меня профессия.

Ш о к н е х т. У вас странная манера подбадривать своих пациентов.

З и г е л ь к о в. Вас стоило поставить на ноги хотя бы для того, чтобы поставить затем перед судом. Разве у вас десяток жизней, что вы тратите себя так щедро? Из-за таких вот растратчиков мне пришлось отложить в сторону скальпель. И во что я превратился? В палочку-выручалочку от всяческих эпидемий. Раньше хоть были старые добрые порядочные недуги — чума, холера, а теперь? Эпидемия общественных перегрузок, моровое поветрие заседаний и совещаний. На ближайшее время я запрещаю вам всякую общественную работу. Читайте детективы, слушайте музыку, собирайте марки. Больше приобщайтесь к культуре, тогда вы будете здоровы. Во всяком случае, в нашу больницу до сих пор не попадал ни один министр культуры.

Ш о к н е х т. Хорошая у вас работа, профессор. Вы назначаете людям, что им делать, а чего нет. На месте секретаря парткома у нас, в Карл-Маркс-Штадте, вы бы недолго продержались.

З и г е л ь к о в. А сколько продержались вы? Чуть поменьше одной пятилетки.

Ш о к н е х т. Но прежде двадцать лет работал на верфи.

З и г е л ь к о в. Не в этой должности. Я знаком с вашей анкетой.

Ш о к н е х т. На ответственных должностях я был все время.

З и г е л ь к о в. Приглушите фанфары. На меня такая музыка не действует. Вы забыли, что я основательно изучил возможности вашего организма.

Ш о к н е х т. Вы выполнили лишь свой долг, а мой долг обязывает меня столь же досконально знать организм нашего завода.

З и г е л ь к о в. Человек, заменивший вас, изучил его за это время не менее досконально. И попади вы не ко мне в лапы, другой врач отремонтировал бы ваш организм не хуже меня. Незаменимых людей нет, дружище Шокнехт. Куда же вы поедете?

Ш о к н е х т. Сошлите меня сами. Заприте меня. У вас есть такое право. К сожалению.

З и г е л ь к о в. Вы быстро складываете оружие, милейший. И хотите прикрыться моим авторитетом. А мне важно, чтобы вы разделили со мною заботы о вашем здоровье. Вы непрестанно говорите о совместной ответственности, а каков смысл такой песенки? Чуть что не по-вашему, отвечать должен другой. Авторитет медика опирается на веру его пациентов в медицину как в науку. Наша эпоха верит в пауку. Умники, правда, пьют чаек и консультируются у пастуха, заговаривающего болезни. Что делать, товарищ Шокнехт, нет у меня права оградить вас от общественной жизни. Я могу лишь напомнить вам о ящичках на мосту. А вы можете с ходу броситься в водоворот социалистического строительства. Ваше дело. Инфаркт миокарда — всего лишь модный каприз создателя, который скоро придумает что-нибудь другое. Не давайте сбивать себя с толку, полный вперед! Эмпиризм устарел, как средневековье, самоубийство — необходимая жертва на алтарь прогресса. Не уезжайте никуда. Лучше погубите себя геройски. И хотя в вашем заведении все идет как по маслу, словно вы никогда там не работали, вдруг это только видимость? Уйдите с головой в дела, спрашивайте и выпрашивайте, спорьте и указывайте, пойте и подпевайте вашим незаменимым голосом. Громко возвестите: социализм, товарищи, это для нас все! И затем сыграйте в ящик, с трагическим шепотом: погиб недаром. Конечно, не даром: погребение стоит денег. Но угробили вы себя напрасно. Что же это за общественный строй, создатели которого прямо-таки стремятся не дожить до него? Итак, какая же вас манит дорога?

Ш о к н е х т. Дорога в Рим.

З и г е л ь к о в (после небольшой паузы, горько). Видно, горбатого могила исправит. Жаль, я ведь поклялся вашим доблестным соратникам, что верну им вас без малейшего изъяна. Лечение, как уже говорилось, требует от нас взаимности. Не упрямьтесь, прошу вас.

Ш о к н е х т. Рим — это деревня в северной провинции. Двенадцать лет тому назад я помогал там в дни коллективизации.

З и г е л ь к о в. Выкрикивали лозунги и глушили всех музыкой из репродукторов. Я никогда не влез бы в такое жуткое дело.

Ш о к н е х т. В медицине вы влезали в сотни дел похуже.

З и г е л ь к о в. Ваше счастье, что у нас много общего в характере. Однако переоценивать этот факт нельзя. Просто чистая случайность.

Ш о к н е х т. Отметьте, я уезжаю в Рим.

З и г е л ь к о в. И не боитесь? Ведь у крестьян память, как у слонов.

Ш о к н е х т. При нормальных обстоятельствах мы поговорили бы с вами подробней, профессор.

З и г е л ь к о в. При нормальных обстоятельствах мы не встретились бы здесь. Но разве вы живете нормально? Такой, как вы, в любой день может оказаться в моих лапах. Полгода назад вас привезли ко мне, теперь я стану ездить за вами. Где ваш Рим?

Ш о к н е х т. Вы найдете его на карте. Прощайте. Спасибо за все. (Уходит по мосту.)

З и г е л ь к о в. Постойте!

Ш о к н е х т. В чем дело?

З и г е л ь к о в. Монетку…

Ш о к н е х т. Виноват. (Опускает монетку в правый ящик.) Почему вы открываете его именно одиннадцатого декабря?

З и г е л ь к о в. Одиннадцатое декабря — день здравоохранения, товарищ партийный секретарь.

Ш о к н е х т. А почему другой — двадцать первого апреля?

З и г е л ь к о в. Эта дата ближе вашей профессии.

2

Служебная комната дежурного по станции. Ш о к н е х т  и  П л е н ц а т, дежурная по станции Гротин.

П л е н ц а т. Чашечку кофе?

Ш о к н е х т. Благодарю вас, нет.

П л е н ц а т. Не сидите в пальто, а то подцепите карманную чахотку. Верная примета.

Ш о к н е х т. Надеюсь, они догадаются выслать машину.

П л е н ц а т. Вполне вероятно, ведь стужа изрядная. А может, и телегу пришлют. У деревни свой стиль, это вам, наверно, известно. Когда захочется кофе, скажите. (Наливает себе кофе из термоса. Пьет с перерывами.)

Ш о к н е х т. К сожалению, мне нельзя.

П л е н ц а т. Мне тоже. Пью тем не менее. Лишить себя всего невозможно. Да снимите вы пальто, чудак-человек. Сидеть-то еще долго. В последнее время нас господа хорошие вниманием не удостаивают. Едут в Рим на своих машинах, а по железной дороге гонят в основном технику. А вы кто, простите за любопытство, — ветеринар? Скотовод?

Ш о к н е х т. Инструментальщик.

П л е н ц а т. Рабочий класс? Что ж, попутного вам ветра. Последний раз, когда в Рим приезжали рабочие, дым коромыслом шел. Вот сейчас тишь да гладь.

Ш о к н е х т. И давно это было?

П л е н ц а т. Лет двенадцать, не меньше. Билетов я тогда в Берлин продала — видимо-невидимо. И билеты все обратные. Но вернулись не все.

Ш о к н е х т. Ах так…

П л е н ц а т. Дошло?

Ш о к н е х т. Полностью. Сниму-ка я все же пальто. (Раздевается.)

П л е н ц а т. Может, и кофейку соблаговолите?

Ш о к н е х т. Не могу, действительно нельзя.

П л е н ц а т. В долгожители метите?

Ш о к н е х т. Да нет, небольшая авария.

П л е н ц а т (показывает пальцем на сердце). Моторчик сдает?

Ш о к н е х т. Одной ногою был там.

П л е н ц а т. Видно, вашему брату срок пришел. Вам сколько — сорок пять?

Ш о к н е х т. Сорок семь.

П л е н ц а т. О, заслуженный товарищ. Почетный визит. Несколько неожиданный. Так-так — значит, учили вас на инструментальщика, а занимаетесь вы чем-то другим.

Ш о к н е х т. С чего вы взяли?

П л е н ц а т. Кто вкалывает на заводе, у того моторчик не сдает. Вы, наверное, не меньше чем партийный секретарь.

Ш о к н е х т. Угадали.

П л е н ц а т. Большой коллектив?

Ш о к н е х т. Три тысячи душ.

П л е н ц а т. Да, промышленный масштаб.

Раздается сигнал служебной установки.

(Переключает аппарат централизации стрелок.) Что собираетесь делать в Риме?

Ш о к н е х т. Вы не поверите: отдыхать.

П л е н ц а т. Что касается Рима, меня ничто не удивляет. Но вот вы, человек с положением, да еще после больницы, а трясетесь в вагоне.

Ш о к н е х т. Я люблю ездить поездом. В оба конца.

П л е н ц а т (с улыбкой). У вас это называется держать связь с массами. Будь у меня возможность, я мчалась бы на машине. Поездом тащусь, потому что билет дают бесплатный.

Ш о к н е х т. Вот видите, до чего различны люди.

П л е н ц а т. Теперь вы второй выдающийся человек, о котором мне доподлинно известно, что он проезжал Гротин поездом. Первый, правда, здесь, не сошел, он ехал в Засниц. В те годы я еще тут не служила.

Ш о к н е х т. Кто это был?

П л е н ц а т. Ленин.

Ш о к н е х т. Но он-то уж знал, чем лучше ехать.

Опять звучит сигнальный звонок.

П л е н ц а т (направляясь к двери). Значит, доктора решили упрятать вас в Рим.

Ш о к н е х т. Сельская тишь. Зимняя спячка в деревне. Коровы мычат, куры кудахчут, туман по утрам с веток капает.

П л е н ц а т. Таким вы себе представляете Рим?

Ш о к н е х т. Двенадцать лет назад все именно так и было.

П л е н ц а т. Ах так…

Ш о к н е х т. Дошло?

Слышен шум проносящегося поезда.

П л е н ц а т (выходит на платформу, потом возвращается и плотно прикрывает дверь). И с тех пор вы ничего не слышали о ваших союзниках? Черкнули им письмецо…

Ш о к н е х т. На авось…

П л е н ц а т. А они вам приглашение с обратной почтой. Да, уважаемый, доктора, верно, хотели вам хорошего.

Ш о к н е х т. Ну Рим-то еще на месте?

П л е н ц а т. На месте. Тумана тоже хватает, как мне кажется. Меня, впрочем, не спрашивают. Рим от нас в двадцати километрах. В город оттуда добираются на автобусе. Не у всех есть колеса. А сюда редко заглянет какой-нибудь римлянин. Крестьяне из деревушек захаживают к нам. Из Гротина, Мидельхагена, Лютова. Вы ведь знаете эти скромные поселения. Еще с тех пор.

Ш о к н е х т. Стемнело.

Стук в дверь. Входит  В и к т о р и я  Р е м е р.

В и к т о р и я. Добрый вечер, фрау Пленцат. Сегодня, как на грех, поезд прибыл вовремя. Если не ошибаюсь, товарищ Шокнехт? Добро пожаловать в Рим!

П л е н ц а т. До Рима еще надо доехать.

3

Проезжая дорога. Красивый меняющийся октябрьский пейзаж. В экипаже  В и к т о р и я  Р е м е р  и  Ш о к н е х т.

В и к т о р и я. Глоток горючего?

Ш о к н е х т. Благодарю вас, нет.

В и к т о р и я (глотнув из фляги). А мои косточки уже чуют зиму.

Ш о к н е х т. Ранний морозец был бы кстати.

Пейзаж меняется.

В и к т о р и я. Укройтесь еще тем одеялом.

Ш о к н е х т. Мне не холодно.

Из-за туч выглядывает луна.

В и к т о р и я. Луна.

Ш о к н е х т. Красиво.

В и к т о р и я. Люблю жизнь. Вы тоже?

Ш о к н е х т. Теперь — еще больше.

В и к т о р и я. Удачная мысль — приехать в Рим. Мы сами собирались вас пригласить.

Ш о к н е х т. Правда?

В и к т о р и я. Правда. И как говорится, бог не дремлет. Вот он и пригнал вас к нам.

Ш о к н е х т. Похоже, будто так.

Деревня. У входа в пивную стоит  Х о л ь т ф р е т е р.

Х о л ь т ф р е т е р. Привет соседке! Счастливо добраться.

В и к т о р и я. Привет, Хольтфретер. Не забудь о нашем уговоре!

Пейзаж меняется.

Это был Гротин. Государственных долгов по горло. Но есть свой вокзал. Стратегически важный пункт. Каким ветром вас занесло в Саксонию? Ведь раньше вы работали на верфи?

Ш о к н е х т. Партийное поручение.

В и к т о р и я. И давно уже?

Ш о к н е х т. Да, вскоре после известной вам весны. Сперва в партшколу, потом по направлению в Саксонию.

В и к т о р и я. По дому не тоскуете? Я не могла бы отсюда уехать.

Ш о к н е х т. Не всегда можешь то, что хочется.

В и к т о р и я. А надо бы. Один французский король — не упомню его имени — под страхом смертной казни запретил своим музыкантам играть в походе песню, в которой задушевно пелось о родине: солдаты теряли от нее самообладание и даже бухались в обморок.

Ш о к н е х т. Но домой он их все же не отпускал.

Вдали показалось озеро.

В и к т о р и я. Мидельхагенское озеро — порождение нечистой силы. На том берегу развалины Проклятого Замка. Там полно вещунов. Настоящих вещунов, не футурологов.

Шокнехт пристально смотрит на нее.

Сейчас въедем в лес. А ну шевелись, ленивые клячи!

Ш о к н е х т. Вы боитесь?

В и к т о р и я (уверенным движением поднимает ружье). Умеете обращаться с этой штукой?

Ш о к н е х т. Коль нужда заставит.

В и к т о р и я (кладет ружье обратно). А что, в Саксонии не охотятся? Скажем, высшее начальство, почетные гости, директорат.

Ш о к н е х т. Я в их компанию не вхожу.

В и к т о р и я. Из высокомерия?

Ш о к н е х т. Может статься.

В и к т о р и я. Тпру!

Экипаж останавливается.

Глоточек горючего?

Ш о к н е х т. Нет, нет. Почему мы остановились?

В и к т о р и я (глотнув из фляги). Поблизости совиные гнезда.

Ш о к н е х т. Ах, вот что.

В и к т о р и я. Кричат так, что жуть берет.

Шокнехт опять смотрит на нее.

Подождем минутку.

Слышен свист ветра и потрескивание сучьев.

За себя не беспокойтесь, мы вас хорошо устроим.

Ш о к н е х т. Ваше лицо мне знакомо.

В и к т о р и я. Вполне возможно. Я тоже вас помню.

Ш о к н е х т. Мы тогда работали вместе.

В и к т о р и я. Тише.

Ш о к н е х т. У вас был свой дом и участок, а муж был городским, но хотел остаться в деревне. Все хозяйство принадлежало вам. Муж пригрозил, что вернется в город, если вступите в артель.

В и к т о р и я. Жаль. Улетели на охоту хищники. Ничего, в другой раз. Ну шевелись, соколики!

Едут дальше.

Ш о к н е х т. Ну, а как дети? Двое, если не ошибаюсь. Мальчик и девочка.

В и к т о р и я. Суд оставил их матери. Давай-давай, соколики!

Ш о к н е х т. А что же муж, ни слуху ни духу?

Виднеется Мидельхаген.

В и к т о р и я. Мидельхаген. Государственных долгов по пояс. Но зато есть озеро. Тоже стратегически важный объект.

У входа в пивную стоит  Д и н з е. Экипаж останавливается.

Я устала ждать, Динзе. Знакомься, товарищ Шокнехт.

Д и н з е. Зайдем, пропустим по кружечке.

В и к т о р и я. Некогда. Звони завтра, установим последний срок. На сегодня все.

Едут дальше.

Ш о к н е х т. Из-за меня не стоило отказываться от кружечки.

В и к т о р и я. Дело не в угощении. Он у нас в долгу, как в шелку.

Ш о к н е х т. Лошадьми вы правите лихо. А что еще поделываете?

В и к т о р и я. То да се. Больше люблю то. И еще охоту.

Ш о к н е х т. Вам бойкости не занимать.

В и к т о р и я. Динзе — председатель в Мидельхагене. С ним иначе нельзя.

Ш о к н е х т. А Хольтфретер?

В и к т о р и я. Он председатель в Гротине. Теперь один помчится к другому, и будут чесать языки всю ночь.

Ш о к н е х т (после паузы). Что стало с вашими детьми?

В и к т о р и я. Сын учится.

Ш о к н е х т. Чему?

В и к т о р и я. Считать, рассуждать, управлять.

Ш о к н е х т. Станет директором?

В и к т о р и я. Офицером. Впереди — Лютов. Задолженности нет, с государством в расчете. Сотрудничают с нами, имеют сверх всего изрядную птицеферму.

Ш о к н е х т. Вот куда ходить кур слушать.

В и к т о р и я. Пешком за полчаса осилите.

Ш о к н е х т. Пивная закрыта.

В и к т о р и я.Рост благосостояния. Народ бражничает в домашней обстановке.

Проезжают деревню.

Ш о к н е х т. А дочь?

В и к т о р и я. Воспитательница в детском саду.

Ш о к н е х т. Чудесно.

Снова въезжают в лес.

В и к т о р и я. Привал. (Останавливает лошадей, вылезает, достает ружье.) Слезайте, разомните ноги.

Ш о к н е х т. Опять совиные гнезда?

В и к т о р и я. Спускайтесь да поживее.

Ш о к н е х т. Но я прекрасно устроился.

В и к т о р и я. Пройдитесь немного вот той дорогой.

Шокнехт слезает. Виктория заряжает ружье.

Ш о к н е х т. Куда она ведет?

В и к т о р и я. Все дороги ведут в Рим.

Шокнехт нерешительно, неуверенно делает несколько шагов в указанном направлении.

Идите, идите.

Шокнехт уходит твердым шагом. Виктория тоже. Часы на башне бьют полночь. Из чащи леса появляется  Б а д и н г. У него ружье устарелого образца. Замечает экипаж.

Б а д и н г. Опоздали.

Появляется другая фигура, это  Э р л е, он тоже с ружьем.

Э р л е. Опоздали.

Выстрел. Еще один.

Б а д и н г. Дело сделано, секретарь.

Э р л е. Все, наконец отбегался.

Б а д и н г. А вдруг она промахнулась?

Э р л е. Ты что? Наш шеф — и промах? (Вынимает флягу.)

Б а д и н г. За рыжего черта! (Пьет.)

Э р л е. За меткого стрелка! (Пьет и прячет флягу.) Теперь бери лопаты. (Достает из экипажа две лопаты.)

Входит Виктория.

Где он?

В и к т о р и я. У каменного креста. Будьте осторожны. Руками не касайтесь.

Б а д и н г. Не в первый раз.

Бадинг и Эрле уходят. Виктория садится в экипаж, прячет ружье. Из леса выходит  Ш о к н е х т. Пауза. Садится рядом с Викторией.

В и к т о р и я. Поздравьте меня.

Ш о к н е х т. Может, я перепутал и написал вам в письме, что лежал с аппендицитом?

В и к т о р и я (искренне испугавшись). О боже! Ведь совсем забыла — ваше сердце!

Ш о к н е х т. После такого потрясения я позволю себе глоточек.

В и к т о р и я (подает ему флягу с усердием провинившейся). Уж очень благоприятная возможность. Бешеный лис. А когда я еще выберусь? Боже, как это неприятно.

Ш о к н е х т (делает небольшой глоток из фляги). Ночная охота взволновала меня меньше, чем панорама Рима, которая видна с опушки.

В и к т о р и я. При луне Рим выглядит не так выигрышно. Дождитесь солнца.

Ш о к н е х т. Ваше здоровье, шеф. Вы ведь шеф?

В и к т о р и я. Сейчас двинемся дальше. Прихватим только бургомистра и секретаря партбюро. Они закапывают лиса.

4

Вестибюль гостиницы в Риме. В и к т о р и я,  Ш о к н е х т,  т е т у ш к а  Б а л ь р ю с.

Б а л ь р ю с. Пятая комната. Ваш багаж уже в номере.

В и к т о р и я. Фрау Бальрюс заведует нашей гостиницей.

Б а л ь р ю с. Надеюсь, вам будет у нас удобно.

Ш о к н е х т. Я горю желанием оправдать ваши надежды.

Б а л ь р ю с. Вот и хорошо, а шарканцы у вас есть?

В и к т о р и я (объясняя). Комнатные туфли.

Ш о к н е х т. Совсем излишнее пояснение. Вы думаете, я уже забыл, что здесь называют шарканцами? Вот что приходится терпеть, тетушка Бальрюс.

Б а л ь р ю с. Они у вас есть? Да или нет?

Ш о к н е х т. Забыл дома.

Б а л ь р ю с. Тогда возьмите эти. Мы купим новые. (Стоит в ожидании.)

Ш о к н е х т. Простите?

Б а л ь р ю с. Ваши сапоги.

Ш о к н е х т. Я сниму их в комнате.

В и к т о р и я. Лучше не сопротивляйтесь.

Ш о к н е х т (повинуясь). Собственно говоря, товарищи, надо бы развивать у людей самосознание. А то у нас все регламентируется. Даже вспомнить не могу, когда мне удалось отстоять свое собственное мнение. Да и врач считает…

Б а л ь р ю с. Что считает врач, мы прочли в истории болезни. (Забирает сапоги.) От вас пахнет водкой.

В и к т о р и я. Это мой грех.

Б а л ь р ю с (Шокнехту). Упустили возможность отстоять свое мнение. Видно, на наше самосознание рассчитывать нельзя. (Уходит.)

В и к т о р и я. Вы у нее в фаворе.

Ш о к н е х т. Разве?

В и к т о р и я. Бальрюс — душа-человек. Но когда она становится подчеркнуто вежливой, берегитесь.

Ш о к н е х т. Значит, она уже в то время души во мне не чаяла. Она ведь тогда натравила на меня черную дворнягу. Здоровенную, как теленок.

В и к т о р и я. Сдох песик.

Ш о к н е х т. Не от бешенства?

В и к т о р и я. От стыда, что вы все же проникли в дом его хозяйки.

Ш о к н е х т. Ватник выручил. Послушайте, а с историей болезни — это, по-моему, чересчур.

В и к т о р и я. А вы как думали — мы возьмем на себя ответственность, не вдаваясь в детали? С завтрашнего дня прикрепим к вам постоянного спутника. Не хочется, чтобы с вами что-нибудь стряслось, да еще у нас в Риме.

Ш о к н е х т. Может, я зря постучался в эту дверь?

В и к т о р и я. У вас не было выбора. Преступника всегда тянет на место преступления.

Ш о к н е х т. Болеть — это несчастье. Становишься обидчивым и недоверчивым. Во всяком случае, очень мило с вашей стороны, что вы меня пригласили.

В и к т о р и я. Такую роскошь мы можем себе позволить.

Б а л ь р ю с (входит со стаканом молока). Молоко с медом. Пейте — и в постель.

Ш о к н е х т. Влажный у вас климат. Начиная с Гротина меня потчуют всяческой влагой.

Б а л ь р ю с. Кофе и водкой.

В и к т о р и я. Ему надо было согреться. Оставляю вас наедине. Желаю увидеть во сне что-нибудь благоразумное. (Уходит.)

Ш о к н е х т. Она у вас деловая, верно?

Бальрюс открывает бухгалтерскую книгу и углубляется в работу.

Разрешите вам помочь?

Б а л ь р ю с. Вы — гость.

Ш о к н е х т. Гость в шарканцах — все равно что член семьи.

Б а л ь р ю с. Пейте молоко и отправляйтесь спать.

Ш о к н е х т. Я первый раз под этой крышей, спать не хочется. Ну и рад я встрече с Римом. Побеседуйте со мною. Ваши дебет с кредитом подождут. Расскажите мне о Риме, о себе, о фрау Ремер. Как она стала председателем? В шестидесятом году ведь назначили другого.

Б а л ь р ю с. Он через три недели прислал нам привет из Западного Берлина.

Ш о к н е х т. Да, в некоторых мы ошиблись. Надо признать. После него вы избрали фрау Ремер? Сразу же? У вас природный нюх на людей.

Б а л ь р ю с. Лучшей кандидатуры мы и не искали. Она осталась одна с двумя детьми. И если кто-нибудь мог окончательно развалить дело, так это Ремер. По всем данным.

Ш о к н е х т. Вам хотелось угробить идею сельского кооператива?

Б а л ь р ю с. Тогда всякий понял бы, что эта идея нам не годится. И мы снова стали бы единоличниками.

Ш о к н е х т. Единоличниками… Удивительно, что вы так ошиблись в Ремер. И примечательно, что в конце концов стали ей помогать.

Б а л ь р ю с. Да пейте же, наконец, свое молоко.

Ш о к н е х т (пьет). И чем она вас убедила?

Б а л ь р ю с (подчеркнуто про себя). Ликера — три ящика, армянского три звездочки — пять ящиков, водки экстра — шесть ящиков, старки — три ящика, виски шотландского — один ящик…

Ш о к н е х т (сдержанно). Чем-то она вас все-таки проняла.

Б а л ь р ю с. …«Кэмел» — десять блоков, «Кент» — семь блоков, «Золотое руно» — двенадцать блоков… (Дружелюбно.) Вы — курящий?

Ш о к н е х т. Без курения жить не могу.

Б а л ь р ю с. Вечерком я позволяю себе иногда побаловаться сигарой. (Достает сигару, закуривает, усиленно дымит. Затем снова принимается за работу.)

Ш о к н е х т (стойко держится). А вам идет.

Б а л ь р ю с. Когда куришь, хочется пива. Сейчас принесу бутылочку. (Уходит.)

Ш о к н е х т (подавленно). Странное представление у этих докторов о деревне. (Уходит.)

Б а л ь р ю с (входит с пивом). Помогли бы открыть… (Увидев, что Шокнехт ушел, бросает сигару, наливает себе немножко пива.) Подведем баланс… сальдо в нашу пользу… Убедила… проняла… Обещала мне эту гостиницу и сдержала слово. Вот и убедила… (Уносит стакан из-под молока и возвращается с грелкой. Поднимается по лестнице к комнате Шокнехта и осторожно стучит.) Вы не спите? Если надо будет согреться, я дам вам грелку, господин Шокнехт.

Никакого ответа.

5

Холм на старом кладбище, рядом церковь с колокольней. Ш о к н е х т  и  ф о н  Г е й д е н.

Ш о к н е х т. Давайте поднимемся на колокольню!

Ф о н  Г е й д е н. Для вас это равносильно самоубийству.

Ш о к н е х т. Не такая уж она высокая. Время от времени можно отдыхать.

Ф о н  Г е й д е н. Я получил строгие указания довольствоваться здешним холмом.

Ш о к н е х т. Отсюда Рим виден на фоне крестов и могил.

Ф о н  Г е й д е н. Это и есть исторический взгляд, господин Шокнехт. Начнем осмотр с южной стороны. (Делает соответствующий жест.) Наш Рим упоминается впервые в тысяча триста седьмом году. (После небольшой паузы, решившись.) Должен сказать вам: я — дворянин.

Ш о к н е х т. И так ясно, по приставке «фон» к вашей фамилии.

Ф о н  Г е й д е н. В моих жилах течет голубая кровь многочисленных предков от графа Флотова до генерала Шлифена.

Ш о к н е х т. Вы каждому подопечному представляетесь столь церемонно?

Ф о н  Г е й д е н. Мне поручили показать вам социалистическую деревню, господин Шокнехт. Вы были здесь в дни, когда она вступала на новый путь. И вы должны знать, с кем имеете дело. Может, вас шокирует мое происхождение.

Ш о к н е х т. Уважаемый господин фон Гейден, прошу вас не сомневаться: мне приятно, что граф демонстрирует социалистическую деревню, а не графский батрак водит меня по рыцарскому поместью.

Ф о н  Г е й д е н. Тогда не откажите в любезности, не называйте меня «ловким малым», как это позволил себе один из ваших товарищей, узнав о моем происхождении.

Ш о к н е х т. Не в моих правилах говорить кому-либо «ловкий малый» ни с того ни с сего.

Ф о н  Г е й д е н. Я так и подумал. У вас есть такт. Скажите, вас не удивляет, что меня не расстреляли? Меня ведь должны были расстрелять.

Ш о к н е х т. Кто?

Ф о н  Г е й д е н. Русские.

Ш о к н е х т. Покажите мне Рим. Мой недуг заставляет меня избегать таких сложных проблем. Сжальтесь над пострадавшим от инфаркта.

Ф о н  Г е й д е н. Значит, вы не желаете признать, что в силу закономерности я должен быть против социалистической деревни.

Ш о к н е х т. В силу какой закономерности?

Ф о н  Г е й д е н. Разве вы не ходите на политзанятия?

Ш о к н е х т. Итак, русские вас пальцем не тронули. В чем вы видите причину?

Ф о н  Г е й д е н. Во мне они не узрели эксплуататора. Это сбило их с толку. В той ситуации я сам, конечно, не подозревал, что действую диалектически.

Ш о к н е х т. Вы здешний?

Ф о н  Г е й д е н. Нет, бежал из Мазурского поозерья.

Ш о к н е х т. Резвой рысью…

Ф о н  Г е й д е н. С чадами и домочадцами.

Ш о к н е х т. Почему же в Рим?

Ф о н  Г е й д е н. Здесь жил мой кузен. У дворян родни всюду полно, господин Шокнехт. Впрочем, как и у рабочего класса.

Ш о к н е х т. Значит, бросили якорь здесь. У двоюродного братца.

Ф о н  Г е й д е н. Он, разумеется, и сам уже сидел на чемоданах.

Ш о к н е х т. Чтобы бежать на Запад?

Ф о н  Г е й д е н. Да.

Ш о к н е х т. Состоялся семейный совет?

Ф о н  Г е й д е н. «Ну и проваливайте», — сказал я. У меня и так несколько человек погибло. Закопали в придорожном рву. Кого судьба схватит за горло так, как нас, для того все звук пустой. Утопающий за соломинку хватается. Так и я — уцепился за своих слуг. А кузен одно твердит: бежать. Нет, мы больше с места не двинемся. Отсюда ни ногой. Кузен дал ходу на Запад. А я поселил своих слуг в замке, всех — хлеборобов, батраков, голытьбу мужицкую… Именно это меня спасло. Теперь я выполняю общественные поручения и веду кружок английского языка. Меня приняли в профсоюз и в Общество германо-советской дружбы.

Ш о к н е х т. Такая кандидатура меня вполне устраивает.

Ф о н  Г е й д е н. Тогда с богом. Итак, перед вами Рим. Церковь была построена…

Ш о к н е х т. Черт с нею, перейдем дальше.

Ф о н  Г е й д е н. Я всегда начинаю от церкви, господин Шокнехт. Насколько мне известно, вы двенадцать лет назад начали свой разговор с крестьянами даже от Адама и Евы. А ведь времени у вас было в обрез. Сейчас торопиться некуда. Впрочем, как вам угодно… (Показывает рукою.) Смотрите: Двенадцать апостолов…

Ш о к н е х т (с упреком). Дались вам эти апостолы!

Ф о н  Г е й д е н. Так называется вон та старая улица, господин Шокнехт. Видите: шесть домишек слева и столько же справа? Новенькое здание вдали — гостиница, в которой вы остановились. Одиннадцать апостолов со временем тоже превратятся в гостиницы и дома для престарелых, двенадцатый — в музей. Но булыжная мостовая, фонтан и яблоневая аллея останутся. Это будет, так сказать, старый Рим. С той стороны к нему примыкает церковь, а с другой — Дом культуры: вы видите его в конце аллеи. Раньше тут был замок, о котором я уже упоминал. За ним — мы туда пройдем — большой заповедный парк. Там пруд с редкими растениями и вольеры с животными. Вы улавливаете?

Ш о к н е х т. Улавливаю.

Ф о н  Г е й д е н. Новый город строится амфитеатром вокруг прежнего центра…

Они идут по кругу, то исчезая за церковью, то вновь появляясь на сцене.

…И когда-нибудь он опояшет весь старый город. Жилые районы вместе со школой, детсадом, яслями и больницей располагаются на южном склоне холма: там не так ветрено и теплее. Деловой квартал и административные здания, напротив, расположены в долине, главным образом исходя из эстетических соображений и нужд транспорта. Запланированы тут высотный дом, универмаг, бытовой комбинат и большая гостиница. Купальня и спортплощадка — вот там, на окраине. А справа ипподром; трибуна скрыта от нас лесным массивом. Главная улица видна отсюда хорошо, рядом автовокзал и бензоколонка. Улавливаете?

Ш о к н е х т. Улавливаю. Откуда вы берете корма?

Ф о н  Г е й д е н. Видите силосную башню? Слева от нее лесной массив, несколько квадратных километров. Это была первая идея фрау Ремер: корм, скот и технику расположить за пределами Рима. Эффективно и прибыльно. Вопросы есть?

Ш о к н е х т. Есть и даже много.

Ф о н  Г е й д е н. Не спешите пока. (Дает ему гвоздь.) Желаете увековечить себя?

Ш о к н е х т. Каким образом?

Ф о н  Г е й д е н. Вошло в моду оставлять свои инициалы: дескать, такой-то был здесь и дата. Наши гости норовят расписаться на колокольне, но это можно сделать и тут, на стене. Как видите, вы будете в хорошей компании.

Ш о к н е х т. У вас, однако, все продумано.

Ф о н  Г е й д е н. Как раз в этот момент один из проезжих товарищей назвал меня «ловким малым». Я предлагаю вам поставить рядом с инициалами сперва тысяча девятьсот шестидесятый год, а затем и нынешний. Хотя нет, это будет выглядеть печально.

Ш о к н е х т. Почему же?

Ф о н  Г е й д е н. Имя, а рядом две даты, соединенные тире… Нет уж, увольте.

Ш о к н е х т. А я предлагаю вообще пощадить стену. (Отдает гвоздь.)

Ф о н  Г е й д е н. Скажите по совести, господин Шокнехт. Когда вы агитировали крестьян, надеялись ли вы, что хоть несколько человек вам поверят?

Ш о к н е х т. Я сам бы себе не поверил, приснись мне то, что я вижу сейчас наяву.

Ф о н  Г е й д е н. Испытываете чувство гордости? Как-никак все началось с вас. Рим мог бы взять ваш герб.

Ш о к н е х т. Если уж выбирать Риму герб, то возьмите герб вашего председателя. Или герб тетушки Бальрюс, так, пожалуй, еще правильнее. Тетушка Бальрюс — вот кто выдумал порох.

Ф о н  Г е й д е н. Ей под семьдесят, господин Шокнехт, а она учит английский.

Ш о к н е х т. Зачем это ей?

Ф о н  Г е й д е н. Чтобы беседовать с заморскими туристами. Сейчас нам без второго иностранного языка не обойтись. Так меняется жизнь: раньше, когда нас терзали вопросы, мы учили русский. Теперь, когда частенько приходится давать объяснения, необходим английский. Разные собеседники — разные языки.

Ш о к н е х т. А фрау Бальрюс говорит по-русски?

Ф о н  Г е й д е н. Нет, господин Шокнехт, русский ей не дается.

Вдали слышны детские голоса, разучивающие песенку о фонарике.

Давайте уйдем с кладбища. (Делает несколько шагов.)

Ш о к н е х т (не двигаясь с места). В том-то и соль, что вы закономерно должны были прийти к таким успехам. И все-таки непонятно, что же вам помогло?

Ф о н  Г е й д е н (начетническим тоном). Инициатива масс, соревнование, использование местных ресурсов.

Ш о к н е х т. Ну и продувной же вы малый, господин фон Гейден.

Ф о н  Г е й д е н. Мы прочно опираемся на директивы, господин Шокнехт. Это главное. И работаем с людьми.

Ш о к н е х т. Жив ли ваш кузен?

Ф о н  Г е й д е н. Навещаю его каждую зиму.

Ш о к н е х т. Значит, он не закрыл для вас свои объятия?

Ф о н  Г е й д е н. Я организую для него сельскохозяйственный кооператив. (Хочет идти дальше.)

Ш о к н е х т. Коллективное хозяйство для кузена? Вы? Да еще на Западе?

Ф о н  Г е й д е н. Самое трудное развернуть агитацию. Я действую по вашей системе: индивидуальный подход. К сожалению, отпуска никогда не хватает, чтобы поставить все точки над «и». Опасаюсь, что фермеры не хотят такого председателя, как мой братец. Знаете, обычная предвзятость: для них он ведь пришлый.

Слышно, как дети поют песенку о фонарике.

Поверите, их не убеждает даже такой веский аргумент, что кузен удрал от самого Рокоссовского.

6

Партбюро. На стене большой план строительства Рима и его окраин. Э р л е,  Ш о к н е х т.

Э р л е. Один, без провожатого?

Ш о к н е х т. Он довел меня до самой двери и помчался за пенсией. Потом снова меня под уздцы возьмет. Скажи, у этого Гейдена чердачок в порядке? Впрочем, иногда мне казалось, что он надо мной потешается.

Э р л е. Старик, видно, морочил тебя басней о колхозе для кузена? Значит, он питает к тебе симпатию.

Ш о к н е х т. У одной тетеньки я, видите ли, в фаворе, раз она обращается со мной, как с бродягой. Другой — из чистой симпатии — наплел мне с три короба. Попробуй тут разберись.

Э р л е. Акклиматизируешься у нас и будешь прекрасно с ними ладить. Они не выставляют свои чувства напоказ.

Ш о к н е х т. Ты сам давно ли здесь?

Э р л е. Да без малого пять годочков.

Ш о к н е х т. А раньше где был?

Э р л е. В армии.

Ш о к н е х т. И они тебя отпустили? Такого парня! Видно, проштрафился?

Э р л е. Жертва шефского договора. Помощь деревне! У нас было соглашение с Римом: строили им кое-что. Я ведь служил в инженерных войсках.

Ш о к н е х т. Ну и?

Э р л е. В соглашении был такой пунктик: они направят нам в часть двенадцать сверхсрочников, а часть откомандирует в Рим политрука на партработу. Я и есть тот политрук.

Ш о к н е х т. Быть этого не может.

Э р л е. В соглашении все сформулировали гораздо тоньше. Но смысл тот же самый. А когда мы захотели схитрить, то Ремерша чуть ли не до генштаба дошла.

Ш о к н е х т. А здешний бургомистр тоже из вашей части?

Э р л е. Нет, он служил на флоте. Вот-вот должен был стать капитаном дальнего плавания. Но глаза подвели, какая-то хворь напала. Пришлось навечно на якорь стать.

Ш о к н е х т. А фрау Ремер тут как тут; разумеется, чисто случайно оказалась поблизости. Вам только летчика не хватает.

Э р л е. Есть и летчик. Он ведает у нас вопросами культуры и социального обеспечения.

Ш о к н е х т. Пилот?

Э р л е. Нет, из наземной службы. Сперва был диспетчером на мельницах. Выдающийся стратег. На днях уехал в центр, к начальству, чтобы выкачать пару рубликов на наш проект отпускных участков.

Ш о к н е х т. Что еще за штука?

Э р л е. Хотим по всему району сдавать профсоюзам дома, оставшиеся без хозяев. Оборудуем их для отдыха многодетных семей. У нее дьявольское чутье на людей, товарищ Шокнехт.

Ш о к н е х т. У фрау Ремер?

Э р л е. Да. Строго между нами. Моя функция тоже весьма необычна. Я слежу, чтобы она не слишком забегала вперед. Являюсь чем-то вроде тормоза, причем секретного, чтобы никто-не заметил. За двенадцать лет она на голом месте буквально из ничего наладила такое хозяйство, что равного ему не найдешь. Но ей все мало. Она, например, одержима идеей осуществить и вот такой план. (Показывает на стену.)

Ш о к н е х т. Выглядит весьма импозантно.

Э р л е. Еще бы, план разработан видными архитекторами, лучшими градостроителями. За него нам краснеть не придется.

Ш о к н е х т. Ну и стройте в добрый час.

Э р л е. А ты знаешь, во что это обойдется? У тебя есть под рукой заводы, которые станут именно нам поставлять блоки, щиты и прочие стройматериалы? А может, у тебя есть лапа в Совете министров, чтобы провести там особый статут для Рима?

Ш о к н е х т. Но ведь до сих пор вы строили?

Э р л е. Всего несколько объектов. А ей город подавай и поскорее. Да в том-то и дело, что не ей одной. Вся молодежь на ее стороне. Главным образом молодежь.

Ш о к н е х т. На мой взгляд, это отлично.

Э р л е. Наши мелиораторы — горячие головы! — уже раз хотели снести все деревни в округе и поставить начальство перед фактом. Девять тысяч душ оказались бы под открытым небом. Тогда пришлось бы дать приказ строить город. На этом и сгорел мой предшественник. Безвинно.

Ш о к н е х т. Такая у нас работа, Эрле. Где ты видел партийного руководителя без ожогов. А план-то продуман? База есть?

Э р л е. Все продумано, база обеспечена. (Подходит к карте). Общей жизненно важной артерией является вот эта низменность. Полторы тысячи гектаров затопленных лугов и болота, идеальная кормовая база для выращивания племенного молодняка. Именно на этом и остановился Рим, предварительно посоветовавшись с партийным руководством. Вместе с ближайшими соседями мы создали общую бригаду мелиораторов, потом и другие деревни подключились, а дальнейшие шаги диктовались логикой и необходимостью: отвоеванные пастбища надо использовать для кооперативного выращивания скота. Матушка-природа выдвинула важнейший аргумент: ведь каждый сам по себе не осилил бы осушение такого участка. Телок мы продаем молочнопромышленным базам, главным образом соседним в Бродерсдорфе и Айхгасте. А в перспективе мы объединимся с ними в единый комбинат, в крупное народное предприятие. Не сегодня и не завтра, но, думается мне, еще при нашей жизни. И тогда, товарищ Шокнехт, настанет время осуществить план строительства такого города. Правда, большие начальники могут дать указание строить его и не в Риме. И если нас лукавый попутал, то, глядишь, и не пройдет наш проект генерального плана переустройства.

Ш о к н е х т. Во-первых, расположение Рима благоприятно для строительства; а во-вторых, вам тоже дадут словечко сказать.

Э р л е. Одной фантазией, одним энтузиазмом такое дело не поднять, уж очень размах большой.

Ш о к н е х т. В обкоме ведь знают о вашей инициативе. Что там говорят?

Э р л е. Посылают к нам делегацию за делегацией для изучения опыта. И ни во что не вмешиваются. Наша инициатива и риск наш.

Ш о к н е х т. Так чего же тебе тормозить, если все идет нормальным ходом? Только строительство города?

Э р л е. Притормаживать приходится, скажем, склонность к самодовольству, а оно почти неизбежно, когда речь заходит об успехах. И склонность эта свойственна не только нашему председателю.

Ш о к н е х т. Мне кажется, что роль тормоза тебе по душе. Боишься ответственности? Извини, я, разумеется, не вправе так говорить: тебя я не знаю, да и с деревней вашей чуть знаком. Но учти, Эрле, это не армия, не казарма. Здесь всякое может быть, тут гибкость нужна.

Э р л е. Вот именно. А я приучен к строгой дисциплине, приучен считаться с обстоятельствами и с указаниями. Есть мир и кроме Рима, а его стремление к специализации не везде встречает одобрение. Значит, нужно проявить терпение. И повторюсь: считаться с обстоятельствами и указаниями.

Ш о к н е х т. Допустим. Но хочу предостеречь: от всех этих «обстоятельств и указаний» я, видимо, и свалился. Они могут довести и до того, что однажды утром ты побоишься встать с постели. Или у тебя бутерброд во рту застрянет, так как ты вдруг вспомнишь, что две трети человечества все еще голодает. Или сдержишься через силу, когда тебе невмоготу и хочется сочно выругаться. Меня, Эрле, это свалило. Будешь сдерживаться через силу — инфаркт тебе гарантирован.

Э р л е. Если мне память не изменяет, то именно твое поколение приучило меня так работать. Сегодня ночью вы ехали через Гротин и Мидельхаген. Тамошних трудяг до сих пор страх берет, и они нас к своим лугам не подпускают. Видно, боятся, что опять на приступ пойдем. Мы их клятвенно заверяем, мол, ни бревнышка не тронем, и дело продвинулось до официальных переговоров. Но сейчас уже все непросто; за пять лет они нарезали участки у озера и сдали их в аренду платежеспособным горожанам. Те, конечно, построили на участках дачки и гаражи для мотолодок. Все это не очень-то законно и все по примеру Рима — на свой страх и риск. Вот теперь ломаем себе голову, как бы согнать дачников с земли, нужной хозяйству. Это к вопросу о наших обстоятельствах. Тебе импонирует город нового типа. Мне тоже. Такой замысел вдохновляет, он открывает перспективу нового образа жизни для новой формы труда. Стать первыми крестьянами, превратившими свою деревню в город, это соблазняет не только молодежь. Но действовать опрометчиво, в пожарном порядке мы не можем.

Ш о к н е х т. Жаль, Эрле, жаль. Знаешь, в первый момент мне показалось, что вы достигли того, чего так жаждет после всех трудов и мытарств наш брат, работяга: с шумом, с треском стряхнуть с себя житейские мелочи и заново сотворить весь мир.

Б а д и н г (входя). Привет выздоравливающим!

Ш о к н е х т. Почет бургомистру!

Б а д и н г. Хотел взглянуть, какой ты при дневном свете. (Пристально смотрит на Шокнехта.) Хорош, дружок, хорош. Вид цветущий. У нашего врача не был?

Ш о к н е х т. Вы что, сговорились на моих нервах играть? В санатории и то покоя больше.

Б а д и н г. Да, палка для опоры тебе не помешает. Для больного у тебя слишком лихой вид.

Э р л е. Черт знает что, Бадинг. Вместо радости, что наш гость быстро идет на поправку…

Б а д и н г (перебивая). Он неисправимый оптимист, товарищ Шокнехт! Думает, что все вокруг него ангелочки. Причем обожает ангелочков женского пола. А они как были сплетницами, так и остались. Уже гуси вопят на Капитолии. Местные передатчики разносят по деревням: прибыл Шокнехт! Нет, ребята, не зря я возражал против такого гостя, не зря. Теперь извольте радоваться! Это он-то болен? Отдых ему нужен? Хитрая маскировка, больше ничего. Явился, видно, неспроста. За этим что-то кроется. Дважды он был у нас, и дважды начиналось светопреставление. Один раз — земельная реформа, другой — коллективизация. Значит, и сейчас что-нибудь будет.

Ш о к н е х т. Земельной реформы я здесь не проводил…

Б а д и н г. Ты уже человек из легенды, товарищ Шокнехт. Отправляйся сейчас же к нашему врачу, и мы обнародуем бюллетень о состоянии твоего здоровья.

Ш о к н е х т. И люди тогда поверят?

Б а д и н г. Не в том дело, поверят или нет. Важно, что они будут знать, что им дадут по лапам, если они станут в этом сомневаться. Иначе я ни за что не ручаюсь. О Нептун, Нептун! Зачем я бросил свой корабль и своих бравых матросов!

7

Площадка для игр в детском саду. Ш о к н е х т,  ф о н  Г е й д е н,  И л ь з а  Р е м е р. Вечереет. По всей площадке развешено детское белье. Ильза начинает его снимать; фон Гейден ей помогает, аккуратно складывает белье в корзину. По мере того как снимается белье, становится видно, что Шокнехт стоит в глубине, прислонившись к гипсовой фигуре быка. В правой руке прогулочная трость. Издалека доносится детская песенка о фонарике: дети с фонариками возвращаются после прогулки.

Ш о к н е х т (глухо). Молодцы, разучили песенку.

И л ь з а. Что?

Ф о н  Г е й д е н (поясняет). Молодцы, разучили песенку.

И л ь з а. Конечно, молодцы.

Ш о к н е х т (глухо). В мое время с нами не разучивали старых песен. Мы схватывали их на лету.

И л ь з а. Что?

Ф о н  Г е й д е н (поясняет). В прежние времена хорошо знали старые песни.

И л ь з а. Дай им волю, они пели бы «Летку-енку» или что-нибудь похлеще.

Ш о к н е х т. Что?

И л ь з а. «Летку-енку». Хотя она и не подходит для прогулки с фонариками. А уж гулять они любят.

Ш о к н е х т (глухо). Ясное дело.

И л ь з а. Что?

Ф о н  Г е й д е н (поясняет). Он разделяет ваше мнение.

Ш о к н е х т (глухо). Забыл мотив «Летки-енки».

Ф о н  Г е й д е н (поясняет). Какой мотив у этой песенки?

И л ь з а (напевает). Примерно так.

Ш о к н е х т (глухо). Красиво.

Ф о н  Г е й д е н (поясняет). Ему понравилось.

И л ь з а. Но для прогулки с фонариками не подходит.

Ш о к н е х т (глухо). Нет.

Ф о н  Г е й д е н. Мы распевали песенку «Анхен из Тарау».

И л ь з а. С фонариками?

Ф о н  Г е й д е н. Нет, с гитарой.

И л ь з а. А вы ее помните? Напойте чуть-чуть.

Ф о н  Г е й д е н. О, это было бог знает когда.

И л ь з а. Не стесняйтесь. Она что — неприличная?

Ф о н  Г е й д е н. На моей родине не пели непристойных песен.

Из подъехавшей радиомашины звучит голос  д и к т о р а.

Д и к т о р. Внимание! Внимание! Медпункт Рима передает важное сообщение. Вчера поздно вечером к нам из Карл-Маркс-Штадта прибыл партийный работник — товарищ Карл Шокнехт. Согласно категорическому требованию врачей, товарищ Карл Шокнехт направлен к нам для восстановления своего здоровья. Мы желаем ему полнейшего и скорейшего выздоровления. Всякие слухи иного характера не соответствуют действительности. Распространители вымышленных слухов будут привлекаться к ответственности!

Подпись: доктор Хазе, заведующий медпунктом Рима.

Передача заканчивается громкими звуками «Летки-енки». Шокнехт стоит как окаменевший.

Ф о н  Г е й д е н. Надо было облечь это в форму приветствия.

И л ь з а (продолжая снимать белье). Ну теперь каждый уразумеет, что к чему.

Радиомашина отъезжает под звуки «Летки-енки». Детские голоса с восторгом подхватывают песенку. Слышно, как где-то вдалеке сообщение повторяется.

Ш о к н е х т. Сегодня же уеду.

И л ь з а. Не впадайте в крайность. Все, господин фон Гейден. (Передает Гейдену последнее белье, снимает веревки.) Выступите лучше с докладом в молодежном клубе.

Фон Гейден кладет белье в корзину и уходит в дом.

Ш о к н е х т. А не прочесть ли мне цикл лекций в Римской академии?

И л ь з а. На какую тему?

Ш о к н е х т. Об отношении к человеку.

И л ь з а. Вы в этом смыслите?

Ш о к н е х т. Разве смыслить обязательно?

И л ь з а. Кроме шуток, приходите в клуб. У нас бывали космонавты, артисты, ученые и генералы. А с вами мы проведем дискуссию на тему: когда крестьянин перестает быть крестьянином и становится рабочим.

Ш о к н е х т. К счастью, врачи категорически запретили мне участвовать в дискуссиях.

И л ь з а. То есть как это «к счастью»? У вас что, нет собственного мнения? Нас эта проблема занимает всерьез.

Ш о к н е х т. Я не теоретик.

И л ь з а. Теоретики нас не интересуют. Им, как правило, с грехом пополам удается вскочить в последний вагон, и, пока они дофилософствуются до локомотива, глядишь, поезд уже прибыл к месту назначения. (Вешает снятые веревки на рога быка.) Нам хочется понять, почему крестьяне могут вступить в рабочую партию, но все же остаются крестьянами, даже если они давно трудятся как рабочие.

Вместо «Летки-енки» вновь слышится песенка о фонариках.

Дело не срочное. Вы ведь у нас еще побудете. Правда, все, кому мы предлагали эту тему, увиливали под разными предлогами.

Входит  Г р э л е р т.

Знакомьтесь, Грэлерт, мой… герой-любовник.

Грэлерт и Шокнехт здороваются.

Атаман златоискателей. Мелиоратор. Говоря канцелярским языком — специалист по осушению и орошению. Есть такая профессия.

Г р э л е р т. Давай-давай, не тяни.

И л ь з а. Рано пришел, атаман. «Цветы жизни» еще не вернулись с прогулки. Побеседуйте, а я пойду гладить белье. Может быть, их дворянское благородие мне поможет. (Уходит.)

Г р э л е р т. Сигарету?

Ш о к н е х т. Для меня они не существуют.

Г р э л е р т. Не возражаете, если я?..

Ш о к н е х т. Давай-давай, не тяни.

Грэлерт ухмыляется и закуривает.

Из Саксонии?

Г р э л е р т. Из Тюрингии.

Ш о к н е х т. По говору не скажешь. Двадцать пять?

Г р э л е р т. Двадцать семь.

Ш о к н е х т. Член партии?

Г р э л е р т. Нет… Преступный элемент.

Ш о к н е х т. Ты?

Г р э л е р т. Мой предок. Брал все в кредит, увяз в долгах. После подлога удрал из Ганновера на Восток. Лагерь для беженцев; родители вновь повернули на запад, а я рванул на север. Детдом, пионерский отряд, Союз свободной немецкой молодежи; изучал сельскохозяйственную технику, вкалывал на уборочных работах, учился на инженера, приехал в Рим. Ясно? Вот сейчас — дело дрянь. (Тушит сигарету носком ботинка.)

Ш о к н е х т. Почему?

Г р э л е р т. Из-за межи. Наша атака захлебнулась под Мидельхагеном. Сидим сложа руки. Ты, наверное, такой же добрый дядя. Дашь портачам напутствие, а сам в кусты.

Из дома доносится надтреснутый голос фон Гейдена, он поет начальную строфу песенки «Анхен из Тарау».

Если и дальше так пойдет, то мы станем первым государством, погибшим от чрезмерной чувствительности. Тошнотворно. «Мы» — с заглавной буквы — чушь! Демократия — да не смешите вы меня. Кругом частники. Омерзительно.

Звучит вторая строфа песенки.

Нужна революция в сельском хозяйстве или нет? Так в чем же дело? (Снова закуривает.) Я хотел снести деревни. Признаюсь, был идиотом. За это меня исключили из партии. Ладно, можно работать по-партийному, если даже не платишь партвзносов.

Слышится третья строфа той же песенки.

Давай-давай, не тяни, Ильза! Беспартийный я только по форме. Если душой и телом был в партии, то никто тебя исключить не может.

Ш о к н е х т. Жениться собираешься?

Г р э л е р т. Не-ет…

Ш о к н е х т. Почему?

Г р э л е р т. Женитьба сковывает. Когда закончим здесь, поедем по приглашению почтового ящика. Солидное учреждение. Что за семья — нынче здесь, завтра там… Ильза, скорей же! (Шокнехту.) Если хочешь помочь нам, образумь этих деятелей из Мидельхагена и Гротина. Иначе я за себя не ручаюсь, осушу наскоком их земли, пока они беспробудно спят и десятый сон видят. Партийное взыскание мне теперь не грозит. А может, меня за такое доброе дело опять в партию примут.

Из дома выходят  И л ь з а  и  ф о н  Г е й д е н. Песни о фонарике слышна совсем близко, виден свет отдельных фонариков.

Вы пели восхитительно, господин фон Гейден. (Тушит сигарету тем же способом. Ильзе.) Меня найдешь в биллиардной. (Прикладывает руку к козырьку.) Давно так упоительно не беседовал, товарищ Шокнехт. (Уходит.)

Ш о к н е х т (Ильзе). Замуж собираетесь?

И л ь з а. Не-ет.

Ш о к н е х т. Почему?

И л ь з а. Вижу на примере родной мамочки, каково женщине, когда такой тип улетучивается словно дым.

Ш о к н е х т. Ну и каково?

И л ь з а. Не думаю, чтобы вас это волновало. Вы решили насчет доклада?

Ш о к н е х т. Ваша мать не производит впечатления человека, горюющего по ком-нибудь.

И л ь з а. Вы ведь ее очень хорошо знаете, не так ли? На вашем месте, товарищ Шокнехт, я никогда бы не затрагивала этой темы в присутствии моей мамы.

Ш о к н е х т. А где он сейчас?

И л ь з а. Три месяца назад он прислал письмо из Индии.

Ш о к н е х т. Он вам пишет?

И л ь з а. Только мне. Не забудьте, моя мама ничего знать не должна.

Ш о к н е х т. Кем он работает в Индии?

И л ь з а. Инженер по монтажу, строит электростанции.

Ш о к н е х т. А поехал в Индию откуда?

И л ь з а. Можете успокоиться. Так далеко он от нас не убежал.

Вновь приближается радиомашина.

Ну и как же с докладом?

Ш о к н е х т. Об этом человеке у меня не сохранилось ни малейшего воспоминания.

И л ь з а. Однажды он из кормовой свеклы вырезал Рим таким, каким по его мнению должно выглядеть селение со столь громким названием. Улицы, церкви, площади, мосты — еле уместились на кухонном столе. А потом макет сожрали свиньи.

Д и к т о р. Внимание! Внимание! Медпункт Рима передает важное сообщение. Вчера, поздно вечером…

Ш о к н е х т. Запишите меня, пожалуйста, к ней на вечерний прием.

И л ь з а. К матери?

Ф о н  Г е й д е н. Сегодня это невозможно. Скоро ужин, затем мы сражаемся в шашки, а в двадцать один ноль-ноль — отход ко сну.

8

Кабинет Виктории Ремер. За окнами ночь. Просторный кабинет освещен частично. Курительный столик, рядом два кресла. В полутьме еле заметен длинный стол заседаний. На торцевой стене — план Рима и его окрестностей. За письменным столом — В и к т о р и я.  В а й б е ц а л ь  ставит на курительный столик виски, рюмки, ящичек с сигарами и коробку с сигаретами, зажигает толстую восковую свечу и поправляет кресла.

В и к т о р и я. Который час?

В а й б е ц а л ь. Двадцать часов пятьдесят три минуты.

В и к т о р и я. Как только он придет, вы свободны.

В а й б е ц а л ь. У меня еще есть дела.

В и к т о р и я. Не хочу вызывать ревность вашей супруги.

В а й б е ц а л ь. Моя жена в отъезде. Она всегда уезжает, когда мы готовим отчетный доклад.

В и к т о р и я. Доклад нам сдавать через три месяца. Развлекитесь сегодня вечером.

В а й б е ц а л ь. Подготовка отчетного доклада превосходит, как правило, все развлечения, которые в данный момент может предложить Рим.

В и к т о р и я. Тяжкое обвинение в адрес Рима.

В а й б е ц а л ь. Или в мой адрес. Вы ведь знаете, до меня факты доходят лишь тогда, когда они зафиксированы на бумаге.

В и к т о р и я. И это распространяется на все сферы жизни?

В а й б е ц а л ь. Почти на все, товарищ Ремер. Меня воспитал государственный аппарат.

В и к т о р и я. Непостижимо. Опять бумаги на подпись?

В а й б е ц а л ь (открывая папку). Одну-единственную. Я позволил себе написать вашу биографию. Дело не терпит.

В и к т о р и я. Я не терплю такие дела! Сколько раз мне вам говорить? (Читает.)

В а й б е ц а л ь. Знаю ваше отношение к наградам. Но ведь не мы вас представляли. Это в полном смысле дар свыше.

В и к т о р и я. Скажите лучше, отступное, компенсация.

В а й б е ц а л ь. Надеюсь, вам ясно, как вы обижаете тех, кого сами представили к награде.

В и к т о р и я. Я просто бессовестная нахалка, товарищ Вайбецаль. (Продолжает читать.)

В а й б е ц а л ь. Раз вы так сами себя называете, вашим сотрудникам придется придумать что-нибудь другое.

В и к т о р и я. А тут что за чертовщина? (Цитирует.) «…в своей беззаветной и самоотверженной деятельности на благо коллектива!» Да еще с восклицательным знаком! И это вы называете биографией? (Закрывает папку.)

В а й б е ц а л ь. Вы не можете нам запретить высказать нашу точку зрения по существу вопроса. (Вновь открывает папку.) А вот здесь — ваша биография.

В и к т о р и я. Она меня не интересует.

В а й б е ц а л ь. Награда — это символ высокого признания заслуг.

В и к т о р и я. Я работаю не ради символов. Который час?

В а й б е ц а л ь. Двадцать один ноль-ноль.

В и к т о р и я. Символы по меньшей мере должны соответствовать сути. Но часто бывает иначе. Когда мы не могли никак стать на ноги, нас называли сигнальным фонарем хвостового вагона, мол, плетемся сзади всех. Но если ты последний, то ни светить, ни сигналить некому. Теперь мы вышли в передовые, и нас называют маяком. По-моему, тоже неудачно. Маяк предохраняет от мелей, от подводных скал. При чем тут наши успехи? (Встает.) Однако товарищ Шокнехт заставляет себя ждать.

В а й б е ц а л ь. Позвонить ему?

В и к т о р и я. Ради чего вы работаете?

В а й б е ц а л ь. Ради вас.

В и к т о р и я. Я не для того вытащила вас из министерства, чтобы выслушивать дурацкие ответы.

В а й б е ц а л ь. Я сам позволил вытащить меня, увидев, что здесь я могу кое-что сделать.

В и к т о р и я. А правильно ли то, что мы делаем?

В а й б е ц а л ь. Я позволил вытащить меня из министерства не для того, чтобы выслушивать дурацкие вопросы.

В и к т о р и я. Пусть вас не вводят в заблуждение всеобщие похвалы: мы-де идем правильным курсом. Все может измениться.

В а й б е ц а л ь. Я не оппортунист.

Стук в дверь.

(Открывает и докладывает). Фрау Бальрюс, товарищ председатель.

Входит  Б а л ь р ю с.

В и к т о р и я. Где Шокнехт?

Б а л ь р ю с. У человека был сегодня трудный день. Что ж ему, сразу скапутиться?

В и к т о р и я. Он просил меня о встрече, а не я его.

В а й б е ц а л ь. Как же поступить с вашей биографией?

В и к т о р и я. Подложите к исходящим. В том, что я делала, тайны нет. А дальше видно будет.

Вайбецаль уходит.

Б а л ь р ю с. Нарушения режима я не потерплю. О тем ты вообще думаешь? Назначить прием на девять часов вечера? Щеки у него пылают, он все время насвистывает «Интернационал». Однако лестницу одолевает с трудом. Зато уж нарядился, как на бал. Я заперла дверь, а фон Гейден сторожит его в вестибюле.

В и к т о р и я. Чего же хочет Шокнехт?

Б а л ь р ю с. Мало ли чего он хочет. Важно, что он должен. А должен он отдыхать побольше и вовремя спать. Он конченый человек, а ты расселась и ждешь его. Значит, тебе это нужно, иначе ты никогда бы так не поступила. И такая нагрузка в первый же день, а жить ему здесь полгода. У вас что, срочные дела?

В и к т о р и я. По твоему, он сильно изменился?

Б а л ь р ю с. Да, он уже не тот и больше не внушает страха.

В и к т о р и я. Ты не боишься его потому, что изменилась сама. Но я имела в виду другое: он постарел?

Б а л ь р ю с (резко). Очень постарел и подурнел. Герой вчерашнего дня. Я понимаю, чтотебя волнует. Выкинь вздор из головы. Зачем бередить старые раны?

В и к т о р и я. Неужели ты думаешь, что только Шокнехт мог заставить меня вспомнить о муже?

Б а л ь р ю с. Да, Виктория, да.

В и к т о р и я (после раздумья). Вероятно, ты права. Шокнехт — герой вчерашнего дня. Двенадцать лет — это двенадцать лет.

Б а л ь р ю с. Для точности: двенадцать с половиной. И какие годы!

В и к т о р и я. Значит, мы все постарели. И я тоже.

Б а л ь р ю с. Вполне возможно.

В и к т о р и я. Но это трудно себе представить.

Б а л ь р ю с. Ты никогда об этом не думала?

В и к т о р и я. Так-так, мне сорок пять. Полжизни как не бывало.

Б а л ь р ю с. Больше, чем полжизни.

В и к т о р и я. В работе я учитывала и рассчитывала все, а вот годы свои не считала.

Входят  В а й б е ц а л ь  и  Ш о к н е х т.

Ш о к н е х т. Моего сторожа сон сморил. Вот ключи.

Б а л ь р ю с. Я этого не потерплю!

В а й б е ц а л ь. Успокойтесь, фрау Бальрюс. Разрешите вам помочь, товарищ Шокнехт. (Помогает ему снять пальто.)

Б а л ь р ю с. У меня жило даже высокое начальство. Но такого не вытворял никто!

Уходят с Вайбецалем.

В и к т о р и я. Мне немного странно, что я снова с вами. Говорят, вас рассердило сообщение медпункта. Это правда?

Ш о к н е х т. Конечно, ведь оно только усилило то, что ваш бургомистр хотел опровергнуть. Да и к чему тут глашатай? Воскрешаете старину?

В и к т о р и я. Глашатаю можно было задать вопрос и получить ответ. От репродуктора этого не дождешься.

Шокнехт присаживается в конце стола заседаний.

Прошу вас — сюда.

Ш о к н е х т. Там я не смогу удержаться от столь изысканного соблазна.

В и к т о р и я. Можно все убрать.

Ш о к н е х т. Пусть стоит. Вам ведь захочется пропустить рюмочку.

В и к т о р и я. Не уверена. (Садится напротив.) Итак?

Ш о к н е х т. Вы удивлены мною, а я восхищен вами — вот, собственно говоря, и все.

В и к т о р и я. Спасибо.

Ш о к н е х т. Именно это мне хотелось сказать вам, прежде чем я отправлюсь паковать чемодан.

В и к т о р и я. Очень мило. А зачем вам паковать чемодан?

Ш о к н е х т. Я понял, что через неделю сойду с ума. Врачи предписали мне спокойный образ жизни, но жить спокойно я не могу. На роль зрителя я не гожусь.

В и к т о р и я. Вам и не надо быть зрителем.

Ш о к н е х т. Я обречен на это, товарищ Ремер. Или я остаюсь в стороне от всего, или мне обеспечен некролог в местной газете. Такова альтернатива.

В и к т о р и я. Да на всей земле не сыщется местечка, где вы смогли бы спокойно сидеть, заложив нога за ногу. Так уж лучше оставайтесь в Риме. Вероятно, фон Гейден не самая подходящая компания для вас. Долго вы его не вытерпите. Пожалуй, лучше будет выписать сюда вашу жену.

Ш о к н е х т. У жены отпуск нескоро. А мой отъезд успокоит смятение умов. Если они вообще приходили в смятение. Это же взрослые, зрелые люди. Раз сюда приезжало даже высокое начальство, то исчезновение моей малости не вызовет сенсации.

В и к т о р и я. Не высокое начальство горшки обжигает, товарищ Шокнехт.

Ш о к н е х т. У вас все идет своим ходом. Подумаешь, два соседа заупрямились. Придет время, и они сами к вам прибегут.

В и к т о р и я. Эти два упрямца срывают орошение всей долины. Эти два рутинера с чисто ослиным упорством препятствуют концентрации наших мощностей у железной дороги. В Гротин надо перевести весь скот и все силосные корма, ведь часть из них мы вывозим. В Гротине надо создать агрохимический центр, снабжающий весь район. Их много, всяких «надо». А каждый час проволочки затрудняет и удорожает наше дальнейшее развитие.

Ш о к н е х т. И тормозит создание задуманного города. Я видел ваш план, Виктория, в нем мощь и сила. Желаю удачи!

В и к т о р и я. Правда? В плане есть недочеты.

Ш о к н е х т (показывая пальцем на грудь). У меня здесь тоже пара глаз. Жаль, что теперь им нужны очки, но видят они еще зорко. Они видят и то, что отсутствует в плане. Ни за что не отступайтесь от своей идеи. Поставят ее сегодня на повестку дня или нет.

В и к т о р и я. Не ожидала таких слов. От вас.

Ш о к н е х т. Для Рима эта идея уже актуальна, вы сможете ее реализовать. Отличный план: создание новой формы жизни для новой формы труда.

В и к т о р и я. Мы были последовательными, товарищ Шокнехт. И ставили задачи только с учетом реальных возможностей. Мы не лавировали от соревнования к соревнованию, а непрерывно работали с полной отдачей. У нас не в почете принцип: на работе я строю социализм, но дома я хочу жить красиво. Наши люди начали строить социализм именно потому, что дома они хотят жить красиво. И тут-то нужен город. Мы единодушно решили не давать ни пфеннига на бесполезные вложения. Время традиционной деревни отошло, надо искать новые формы. Здесь должен вступать оркестр.

Ш о к н е х т. Завидую вашей силе и энергии. В моем положении мне внушает зависть каждый, кто может жить с таким размахом.

В и к т о р и я. Сегодня вы здесь, а завтра вас и след простыл, не в том ли причина пышных похвал?

Ш о к н е х т. Я повторю их везде, где кто-то усомнится, что так называемый нормальный человек способен заботиться не только о себе. Или думать лишь от сих до сих.

В и к т о р и я. Глаза в груди, усталые, в очках — вот был удачный образ. А сейчас вы говорите обыденно…

Ш о к н е х т. Я же не пичкаю вас лозунгами. Ведь с социализмом мы оба на «ты». И забот у нас много: осмысливать перспективу, заботиться о человеке, быть непреклонным…

В и к т о р и я (встает, подходит к курительному столику, рассматривает виски). Все это в зубах навязло, товарищ Шокнехт. Осмысливать перспективу. Да с той самой весны мне часто вообще некогда было задуматься.

Ш о к н е х т. Не скромничайте, Виктория. Чья же это затея? Всем известно: вы душа всего предприятия.

В и к т о р и я (снова садится). Была. Теперь я ухожу.

Ш о к н е х т. Я не ослышался?

В и к т о р и я. Я ухожу из Рима.

Ш о к н е х т. Не доведя свой план до конца? Кто сбил вас с толку? Эрле? Или какой-нибудь умник из района, а может, даже из столицы?

В и к т о р и я. Меня с толку не собьешь. Мое решение — добровольное. Я, вероятно, вообще расстанусь с деревней.

Ш о к н е х т. Отложим разговор, утро вечера мудренее.

В и к т о р и я. Завтра вы уедете. А мне хочется исповедаться только вам.

Ш о к н е х т. Ну что ж, прошу вас.

В и к т о р и я. Прежде надо подкрепиться. (Встает и наливает себе рюмку виски.)

Ш о к н е х т. И на мою долю, пожалуйста. На всякий случай.

В и к т о р и я (приносит две рюмки, садится). Ваше здоровье.

Шокнехт чокается, но не пьет.

Все, что вы видели в Риме, и все, что вы слышали о нем, стало реальностью благодаря одному сугубо личному заблуждению. В основе его лежит моя несбыточная иллюзия, что муж вернется в семью, если я подарю ему город. Мой муж, как вам известно, был горожанином. Мы познакомились с ним сразу после войны, когда волны мешочников захлестывали деревни. Он тоже менял вещи на продукты. После седьмого приезда он остался у меня и хотел стать крестьянином. Вероятно, с голодухи. Потом началась коллективизация. И уже на следующий день я сидела с детьми соломенной вдовой. Муженек тягу дал — прямо в город. Он, видите ли, считал, что песенка крестьян спета; рабочий же класс всегда останется гегемоном. Он и нас с собой звал, но бросить дом и участок я не решилась… Вскоре я поняла, что мой муж для меня дороже всего на свете. И тогда я стала тут строить город, ради него. Я пошла учиться, вступила в партию, с головой окунулась в работу. Не для забвенья, не прячась от тяжких дум. Нет, в мыслях у меня царила ясность. И начала я, разумеется, не с города, а со скромных подступов к нему. Тяжко приходилось — это верно, но другого пути не видела. Преодолеть все трудности помог мне мощный личный стимул. Я делала все ради мужа. А время шло и шло. Успехи были подчас гигантскими, и радость, что мои земляки стали зажиточными, и удовлетворение, что мы здорово обогнали всех, привели к тому, что мало-помалу я стала забывать о первопричине, подхлестывавшей меня все время. Да и глупо иметь виды на мужчину, который ни о чем не подозревал и, скорей всего, уже давным-давно снова женился — там, у себя в городе. (Пьет.) А тут пришло ваше письмо. Приглашу его, подумала я, проверю себя: преодолела ли я любовь свою или только приглушила? Удалось ли мне — как и моим соратникам — стать новым человеком или я все та же: разочарованная, несостоявшаяся жена, вбившая себе в голову, что таким способом личное горе можно превратить в радость. Я подвергла себя экзамену и провалилась с треском. Мне стало совершенно ясно, что энергия, которой вы позавидовали, иссякла до конца. Новый Рим не заменил мне того, что я потеряла. Да и незачем создавать видимость, будто всеобщее благополучие для меня самое главное. Оно было средством для достижения цели, но цели своей я не достигла.

Ш о к н е х т. Нет, в это я не поверю.

В и к т о р и я. Во что именно?

Ш о к н е х т. Это не может быть причиной.

В и к т о р и я. Убийство по личным мотивам считается правдоподобным. Почему же весьма полезное дело, совершенное из личных побуждений, должно казаться чем-то невероятным и нелепым?

Ш о к н е х т. Нелепо и невероятно поверить в то, что вы откажетесь сейчас от важного дела, оправдавшего себя на практике. От вас ушел муж. Такое нелегко пережить, я сочувствую вам, Виктория, но это ваше личное дело. Оно не выходит за рамки вас самих. Председателя с зубной болью в сердце не снимают, если он хорошо тянет воз. (Грубовато, стремясь закончить неприятный разговор.) И вам не стыдно? Это же чудовищно! Попробуйте рассказать все на правлении. Да они покатятся со смеху. Уж не сомневайтесь.

В и к т о р и я. А я и не собираюсь им рассказывать. Вам я доверилась, полагая, что партийного секретаря могут взволновать не только лозунги и директивы.

Ш о к н е х т. Как же вы обоснуете свою отставку?

В и к т о р и я. Вообще не буду ничего обосновывать.

Ш о к н е х т. Разве я прогнал вашего мужа? Такая тогда была жизнь, Виктория. И посмотрите, как вам в конце концов удалось переменить ее. Бросить все просто грешно.

В и к т о р и я. Конечно, надо бодро-весело продолжать свое дело, не так ли? Не вешать головы, не задавать себе вопроса: а что, собственно говоря, тобой руководит? Чтобы внести между нами ясность, Шокнехт, скажу вам прямо: другие должны впрячься в повозку. Мои силы на исходе.

Ш о к н е х т. Когда я листаю свой гроссбух и подвожу итоги, то в моем «дебете» нет ничего похожего на Рим, что могло бы вознаградить меня за личные потери. Мне приходится ссылаться на республику в целом: тут крошечка, там горошинка. Сплошь безымянный труд, буквально безымянный — ведь никто не считает этот труд моим. Ну и что же! Такова участь большинства людей. Когда задаю себе вопрос, что заставляет меня делать то, чем я все время занимаюсь, ответ получается один: осознание необходимости, дисциплина, желание служить прогрессу, крепить мир, сделать социализм неуязвимым для его врагов. Я тоже люблю свою жену, но это любовь кочующего партработника, который, словно бродячий циркач, носит в душе образ той, с кем связан на всю жизнь. И когда я в последний раз закрою глаза, товарищ Ремер, Рима в моем активе не окажется. Кусочек меня останется на верфи, самая малость в двух-трех райкомах, да кое-что на еще не очень налаженной фабрике в Карл-Маркс-Штадте. Малую толику вложил я и в Рим. И не хотелось бы думать о нем как о капризе прекрасной, но разочарованной души.

В и к т о р и я. А собственно говоря, почему? Сложность омрачает вашу радость? Или она не соответствует героическим песнопениям наших иллюстрированных газет? Что обязывает меня заботиться еще и о вашем счастье? Я всех вокруг себя облагодетельствовала, а сама с носом осталась. Каша заварилась не ради кого-то, Шокнехт, а ради определенного человека.

Ш о к н е х т. Делать других счастливыми — ведь тоже счастье.

В и к т о р и я. Чтобы глядеть на вещи так, надо, видимо, обладать вашим фанатизмом.

Ш о к н е х т. Вы слишком умны, чтобы отплатить за свою частную неудачу таким образом.

В и к т о р и я. Что значит «частную неудачу»? Я полагаю, что социализм не предписывает рамок, в которых мне следует чувствовать себя счастливой и подавлять в душе все другие эмоции.

Ш о к н е х т. Однако если каждый станет исходить из своих сугубо личных представлений…

В и к т о р и я. Минуточку!

Ш о к н е х т. Соблаговолите дослушать до конца… из своих сугубо личных представлений о счастье и несчастье, куда это может завести?

В и к т о р и я. А вы хотите лишить наши побуждения всего личного? Разве любовь к жене не соответствует вашему представлению о личном счастье? Разве вы не хотите сохранить это счастье? Рим не гвоздь, который можно вбить в свой посох, чтобы веселей шагать и приговаривать: так, здесь я побывал, особых происшествий нет. Я вам скажу, почему я уезжаю: кто не хранит верность себе, не может быть верен ничему и никому. У кого ничего нет, тому и защищать нечего. Кто сам несчастлив, тот не сделает счастливыми других.

Ш о к н е х т. Ну что ж, бросьте Рим на произвол судьбы, так же, как ваш муж бросил когда-то вас. Око за око, зуб за зуб. Месть в духе Ветхого завета. Но кому вы мстите, вы подумали? Я согласен признать ваше право построить Рим из чисто личных и весьма своеобразных побуждений. Но разве, вы теперь вправе разрушить все по тем же мотивам? Или хотя бы причинить Риму вред, ущемить его интересы? Вы храните верность заблуждению, чтобы доказать свою преданность. Эх, вы!

В и к т о р и я. Я храню верность своему убеждению, что каждый человек — следовательно, и я — имеет право, кроме счастья общего, на свое частное, интимное, так сказать, сугубо личное счастье. И это убеждение я защищаю и буду защищать.

Ш о к н е х т. Поедете искать мужа?

В и к т о р и я. Нет. Хотите стать у нас председателем?

Ш о к н е х т. Вы решили погубить меня совсем?

В и к т о р и я. Почему? Это поддержит вас в форме и даст утешение, что вы спасли Рим для человечества. От вас не потребуется никаких особых усилий, только осознание необходимости и дисциплина.

Ш о к н е х т. Очень жаль, но я уезжаю.

В и к т о р и я. Очень жаль, что вы так радеете о себе. Я, по крайней мере, делала все ради другого.

9

Утром следующего дня. Вестибюль гостиницы в Риме. Т е т у ш к а  Б а л ь р ю с,  ф о н  Г е й д е н.

Б а л ь р ю с (читает учебник английского языка). «When Scrooge awoke, it was so dark, that, looking out of bed, he could scarcely distinguish the transparent window from the opaque walls of his chamber».

Ф о н  Г е й д е н. Пока достаточно. Весьма недурно. Есть здесь новые слова?

Б а л ь р ю с. «Scarcely, distinguish, opaque».

Ф о н  Г е й д е н. Очень хорошо. Теперь переведем «distinguish», фрау Бальрюс. Вспомните господина Шокнехта. Как он вел себя. Или подумайте о себе. Или обо мне. Представьте себе господина Шокнехта и нас с вами. Мы от него…

Б а л ь р ю с. Да уж подскажите.

Ф о н  Г е й д е н. Я уже подсказал. Разве господин Шокнехт такой же, как мы? А я разве такой, как вы? Ведь каждый из нас в чем-то другой. Мы с вами…

Б а л ь р ю с. Любезнее.

Ф о н  Г е й д е н. Я не хотел бы касаться этого. Тем более, что господин Шокнехт все-таки весьма любезен. И если мы все же любезнее его, то, значит, мы от него… отличаемся. Вот как переводится это слово. А «scarcely» значит — «едва».

Б а л ь р ю с. Едва отличаемся. Что такое «opaque»?

Ф о н  Г е й д е н. Непрозрачный. Учитель я, видно, плохой. Попытайтесь все же сделать перевод.

Б а л ь р ю с. Когда Скруг проснулся, было так темно, что он, лежа в постели…

Ф о н  Г е й д е н. …едва мог отличить…

Б а л ь р ю с. …едва мог отличить транспарантное стекло окна…

Ф о н  Г е й д е н. …прозрачное стекло окна…

Б а л ь р ю с. …прозрачное стекло окна от непрозрачных стен своей комнаты.

Ф о н  Г е й д е н. Очень хорошо. Теперь, если вы не устали, пожалуйста, выразите все это на нашем языке.

Бальрюс закрывает учебник.

Вы действительно делаете успехи, мы можем позволить себе небольшой перерыв.

Б а л ь р ю с. У меня на душе кошки скребут, господин фон Гейден.

Ф о н  Г е й д е н. Может, он на нас пожаловался?

Б а л ь р ю с. Тогда бы мы получили отставку, а он остался бы здесь.

Ф о н  Г е й д е н. Вам не в чем упрекнуть себя.

Б а л ь р ю с. Мне следовало помешать его приезду. Шокнехта нельзя было приглашать в Рим.

Ф о н  Г е й д е н. Угораздило меня задремать вчера!

Б а л ь р ю с. Так было предназначено свыше.

Ф о н  Г е й д е н. Вы хотите меня утешить. Но что ни говори, вы, милая фрау Бальрюс, ничегошеньки не могли поделать, раз сама фрау Виктория решила пригласить его в Рим.

Б а л ь р ю с. Все наш эгоизм проклятый. Раньше мы были маленькими людьми, неразвитыми, презираемыми, ну и сидели — тише воды, ниже травы. Нынче мы выросли, у каждого в петлице по ордену, а все равно — своя рубашка ближе к телу, сидим да помалкиваем. Когда Виктория председателем стала, я с нее глаз не спускала. Хорошо помню, как впрягала она нас в работу. К любому умела найти подход, личную выгоду не боялась каждому посулить. Одним — для семьи, другим — для мошны, третьим — для славы. Помню я, затаясь, выжидала: как она ко мне подкатится? На какую приманку захочет поймать тетушку Бальрюс? Посулит птицеферму? Телятник? Или бросит на картошку? На такое я бы не клюнула. И вдруг она невзначай спрашивает, не соглашусь ли я заведовать гостиницей? Это в Риме-то? В богом забытой, захолустной дыре? Не сегодня и не завтра, отвечает она, помоги пока тут и там, чтобы зарплата тебе шла, а уж к юбилею нашей республики получишь ключи от гостиницы: мы ее обязательно построим, и гром меня разрази, если я тебя обману. Знала ведь, что в молодые годы я была в услужении у хозяина отеля. Поэтому и решила, что с небольшой гостиницей я справлюсь. Ну ясно, я молилась на нее. Да и все тоже. Но вот ей туго пришлось, а нам хоть бы хны, не наша печаль. Скажу по секрету, ведь Шокнехт напомнил ей о муже, душу ей всю перевернул.

Ф о н  Г е й д е н. Я этого не подозревал. И все же вам не в чем винить себя. Чужая душа — потемки. Хорош бы я был, выставь для обозрения свою душу. Из одного приличия пришлось бы ее прикрыть. В ней такой хаос, что никто, кроме меня, не разберется. Но нет времени разложить все по полочкам. Сколько мне еще жить осталось? Потом будет вдоволь времени навести порядок. В канцелярии всех святых или чертей — вероятны обе возможности — попрошу перо, чернила, белой бумаги в голубую линейку и день за днем, буква за буквой стану вносить ясность в неразбериху моей жизни. Не исключено, что в день Страшного суда архангел Гавриил нервно постучит в мою каморку, мол, скоро ли закончишь писанину. Ведь пишешь уже не первый световой год, пора бы точку поставить над своим земным бытием. «Еще недельку!» — крикну я. А пройдет неделя — «еще три дня!» А уж потом признаюсь: никак не кончу, все время что-то новое вспоминается. «Страшный суд начинается, — возвестит архангел, — отсрочки нет никому». «Раз пора настала, Гавриил, иду», — скажу я ему.

Б а л ь р ю с. Несимпатичен мне этот Шокнехт.

Ф о н  Г е й д е н. Нет, дорогая фрау Бальрюс, тысячу раз нет. В нем не было ни высокомерной снисходительности, ни эдакого похлопывания по плечу, ни надменного всезнайства. Дотошной любознательностью он грешил, от гладко постриженного газона мог прийти в восторг и говорил, не повышая голоса. В моей памяти он остался человеком воспитанным.

Б а л ь р ю с. А я натравила на него собаку.

Ф о н  Г е й д е н. То время прошло и быльем поросло. Собачья эпоха миновала.

Б а л ь р ю с. У меня теперь и щеночка нет.

Ф о н  Г е й д е н. К счастью для меня.

Б а л ь р ю с (открывает учебник и переводит). Когда Скруг проснулся, было так темно, что он, лежа в постели, едва мог отличить прозрачное стекло окна от непрозрачных стен своей комнаты.

Ф о н  Г е й д е н. Брависсимо!

Б а л ь р ю с. Страшно подумать о последствиях, если она уйдет.

Ф о н  Г е й д е н. Что же толкнет ее на такой шаг?

Б а л ь р ю с. Гнев. Тоска. Замешательство. Предчувствие меня редко обманывает.

Ф о н  Г е й д е н. Даже если бы она умерла, все должно идти прежним путем. И уж гостиницу наверняка не тронут.

Б а л ь р ю с. А для чего я учу английский? Из Африки к нам приезжали. Из Америки к нам прилетали. Ради того, что станет без нее, навряд ли приедут из Дрездена.

Ф о н  Г е й д е н. Настоятельно прошу вас не сеять паники.

Б а л ь р ю с. А у самого руки дрожат.

Ф о н  Г е й д е н. Бог мой, надо собраться с силами. Побороть волнение. Человек не принадлежит себе, вступив на столь ответственный путь.

Б а л ь р ю с. Сейчас Шокнехт уже прибыл на станцию.

10

Межа между деревнями Лютов и Мидельхаген. Д и н з е, р а б о ч и е  л е с н и ч е с т в а,  Ш о к н е х т,  т а к с и с т.

Под руководством Динзе рабочие обновляют старую изгородь и сооружают шлагбаум поперек пешеходной тропы.

Ш о к н е х т. Первоклассный лесоматериал.

Д и н з е. Немецкий дуб.

Ш о к н е х т. В копеечку влетел.

Д и н з е. Свой.

Т а к с и с т. Упустим поезд, товарищ Шокнехт.

Ш о к н е х т. А зачем вся эта ерунда? Как-никак сейчас тысяча девятьсот семьдесят второй год.

Д и н з е. Если верить календарю.

Ш о к н е х т. Обновляешь изгородь, которую завтра снесут?

Д и н з е. Которая завтра будет прочно стоять.

Ш о к н е х т. Я слышал, вы ведете переговоры.

Д и н з е. Вели. До вчерашнего дня. Мы ведь тебя знаем, товарищ Шокнехт. Изгородью мы подчеркиваем принцип добровольности. Граница есть граница. Я ведь не укрепляю ее, а только констатирую: кто хочет вести переговоры, должен иметь что предложить. Стало трудно различать, где чья территория. Вот я и подчеркиваю различие. Одни это делают мысленно, другие словами да окриком, а я с помощью шлагбаума. Наглядности ради. Человек я примитивный, люблю, когда все наглядно.

Т а к с и с т. Упустим поезд, товарищ Шокнехт.

Ш о к н е х т. И все — чтобы не создавать город?

Д и н з е. И все — наглядности ради. Видишь, да не вырвешь. За чужим добром не гоняйся с багром.

Ш о к н е х т. Все старое вспоминаешь, товарищ Динзе. Никто у тебя ничего вырывать не станет, если сам не захочешь отдать. А забор в наши дни — позор. Ты же современный человек. (Рабочим.) И вам не жаль тратить силы на такую ерундистику?

Д и н з е. Они глухонемые.

Таксист смеется.

Нечего смеяться над человеческими недостатками.

Ш о к н е х т. Посвятил вас Рим в свои намерения?

Д и н з е. С чего бы иначе мы закрыли границу?

Ш о к н е х т. План их вы видели?

Д и н з е. Не проходит заседания в районе, чтоб нам его не подслащали. Но на вкус и цвет товарища нет. Не люблю надругательства над природой. Ты сам-то план их смотрел?

Ш о к н е х т. Разумеется. Он хорошо продуман и реален.

Д и н з е. Зато нам и гротинцам он сулит синяки да шишки. Знаешь ли ты, что такое навозная жижа? Сразу можешь заказать себе местечко в морге. Озон — Риму, а всю вонь — нам.

Ш о к н е х т. Поселковый совет защитит ваши интересы, вы не останетесь внакладе.

Т а к с и с т. Упустим поезд, товарищ Шокнехт.

Ш о к н е х т. Успеем.

Д и н з е. Знаем эти штучки: сплошная липа. Нет, мы останемся деревней. Народ из городов к нам валом валит, свежим воздухом подышать хочет. Так зачем нам здесь город? Будущее принадлежит деревне, товарищ Шокнехт. В своем озере я вонючих отходов не потерплю. Да ведь и ты к нам приехал от города продышаться.

Ш о к н е х т. Как видишь, я уезжаю.

Д и н з е. Оставайся у нас. Лови рыбу сколько душе угодно, странствуй на здоровье, но не агитируй. Если станешь расхваливать планы Рима — скатертью дорожка. Ты ведь… действительно болен или как? Бросай якорь здесь. Может, у нас нет видов на будущее, но зато красивых видов у нас достаточно. Будешь жить тихо и спокойно. Правда, гостиницы нет, зато подходящая комнатка для приезжих есть. И трактирчик имеется. Хлеб у нас домашний, а картофель наш славится на всю округу. Кур рыбной мукой не кормим, так что яйца нормальные, угорь плавает у нас в воде, а не в нефтяных отходах.

Т а к с и с т. Угорь?

Д и н з е. Выгрузь-ка его чемодан из багажника, дружок.

Ш о к н е х т. Полегче на поворотах.

Д и н з е. Отсюда Рим выглядит иначе. Взгляни на него нашими глазами, и твое представление о нем станет полнее. И правильнее. Полентяйничай немножко: лень полезна для поправки. У нас здесь очаг эпидемии лени. Мы заразим тебя ею наверняка. Мы ведь последние из сибаритов. (Делает знак одному из рабочих.)

Тот тут же сервирует на импровизированном столе из двух досок завтрак для Шокнехта и таксиста.

Угощайтесь! Молоко натуральное, неразбавленное. Тебе еще рюмку хлебной водки. Поверь мне, ее стоит выпить. Колбаса сырокопченая, говяжья, хрен за душу берет. Хлеб душистый, своей выпечки.

Ш о к н е х т. А поезд…

Т а к с и с т (жует). Упустили.

Ш о к н е х т. Тогда перекусим.

Все завтракают. Рабочие развели костер, подкладывают в него щепу. Объясняются знаками.

Недурственно.

Д и н з е. Разумеется. Мы, социалистические реакционеры, любим жизнь. Не забудь… еще одно обстоятельство.

Ш о к н е х т. А именно?

Д и н з е. Масштабов. С кем тягаться Риму, если нас не станет? Без среднего уровня апогей в глаза не бросается. Ваше здоровье, мужики!

Динзе и рабочие пьют.

Да и нам на кого равняться, как не на этих католиков? Между нами говоря, шумиха вокруг Рима связана с Ремершей. Видно, природа пол перепутала. Мужик в юбке.

Т а к с и с т (жует). Ах, черт побери.

Д и н з е. Из-за этого у нее с благоверным еще тогда все вкривь и вкось пошло.

Ш о к н е х т. Да что ты говоришь!

Д и н з е. От тщеславия у Ремерши все нутро высохло; не баба, а сухарь сухарем. Об этом уж и собаки не лают. Хотелось ей кого-нибудь заарканить, да не тут-то было. В монастырь бы ее, в Ватикан, сидела б там на папском тропе… в джинсах.

На двухместном велосипеде подъезжает  Х о л ь т ф р е т е р.

А, мой соратник!

Х о л ь т ф р е т е р. Кончай окопные работы!

«Глухонемые» почему-то хорошо понимают его.

Открыть шлагбаум! Она подала в отставку! Конец кошмару! Конец болтовне о городе! Да здравствует Шокнехт, ура-а! И мне налейте, друзья. Теперь долина наша. Рим катится в пропасть. Я на седьмом небе от радости.

Д и н з е. Шлагбаум закрыть! Перекур окончен! Доску прибить.

Все быстро выполняют его распоряжения. Импровизированные столы сметаются в сторону, рабочие вскакивают. В землю вгоняется столб, к нему прикрепляется доска, на которой написано: «Внимание! Вы входите на территорию колонии «Лесная тишь». Всякое самоуправство запрещено».

Х о л ь т ф р е т е р. Друг, что это на тебя напало?

Д и н з е. Раньше мы имели дело только с ней. Теперь вмешается партийное руководство, а с ним шутки плохи.

Т а к с и с т (жует). А где же угорь?

Ш о к н е х т (силой уводит его за собой). Скорее назад — в Рим!

Оба входят на авансцену.

Подумай, сколько еще глухонемых! Интернат у них тут, что ли?

Т а к с и с т. Глухонемые — на час. Один работает официантом в вагоне-ресторане, другой — ювелир из Ростока, третий — часовщик из Котбуса. А толстяк с бородой — художник. Возил я их всех и не раз. У них здесь собственные дачи.

Х о л ь т ф р е т е р. Товарищ Шокнехт!..

11

Кабинет Виктории Ремер. За столом  В и к т о р и я,  Б а д и н г,  Э р л е,  Г р э л е р т,  П р и с,  В а й б е ц а л ь.

Только что закончилось заседание правления кооператива, на котором Виктория объявила о своей отставке. Вайбецаль открывает окна, чтобы проветрить прокуренное помещение.

Э р л е. Это грозит персональным делом. Член партии на таком посту, на таком ответственном посту ни с того ни с сего бросает работу. По личным, видите ли, мотивам. Ни с кем ничего не согласовав. Просто неслыханно.

В и к т о р и я. Я не номенклатурный работник. Хозяйство в безупречном состоянии, должность председателя выборная. Я прошу лишь досрочного освобождения от должности. Это мое право.

Э р л е. А если так начнут делать все? И удирать с работы из-за бог знает какой причуды? Тебя что, Шокнехт накрутил? (Вайбецалю.) Пригласите сюда товарища Шокнехта.

В а й б е ц а л ь. Он уже отбыл на станцию.

Б а д и н г. Он в полном порядке.

Э р л е. Уехал и даже не попрощался. Одно другого лучше. А ты, товарищ Ремер, знала об отъезде?

В и к т о р и я. Да.

Э р л е. Может быть, ты все-таки соблаговолишь…

Б а д и н г. Не торопись, Эрле, вопрос о персональном деле еще не решен. Пусть коллега Прис, заместитель Виктории, пообвыкнется в новой роли. Мы ему поможем. Коллега Прис, что вы решили?

П р и с. Надо немного подумать.

Б а д и н г. Думайте. Виктория так сразу нас не бросит. Верно?

В и к т о р и я. Я собираюсь уехать в ближайшее время.

Б а д и н г. Ты хочешь уехать, оставить Рим?

Э р л е. Не трать силы, Бадинг. Тут что-то стряслось. Сперва удрал Шокнехт, теперь она лыжи навострила. Виктория, мы требуем объяснения. Нужен тебе отпуск — дадим тебе отпуск. Если что-то стряслось с Ильзой…

Г р э л е р т.. Па-а-прошу вас…

Э р л е. Все это не причины для отставки. В чем же дело? Друзья мы или нет? Разве мы досаждали тебе придирками или нравоучениями?

В и к т о р и я. Я чувствую себя уже не в силах выполнять мои задачи. И полагаю, что руководитель обязан сделать соответствующие выводы, прежде чем их сделают другие. Выдумка моя иссякла, а довольствоваться старым багажом мне не по душе. По-моему, нашему коллективу по плечу развить достигнутые успехи, а печка, выгоревшая дотла, ему будет лишь обузой.

Э р л е. Где найдется такое хозяйство, которому ты стала бы в тягость? Да пойми же, коллектив, если он настоящий, сам о тебе позаботится.

В и к т о р и я. Вот чего я и опасаюсь, Эрле. Забот и сожалений.

Э р л е. Ты боишься нашей дружбы? Товарищи, да тут черт знает что! Тогда во всем, что ты делала, нет ни крупицы правды. Значит, и город Рим пустая фраза. Тогда всякий вправе поступать, как ему вздумается, а мы тоже можем бросить Рим на произвол судьбы.

Б а д и н г. Успокойтесь. Мне чуть очки не сбило взрывной волной.

Э р л е. Значит, плохо сидят. Тот, кто чурается дружеской помощи, тот сам никому не поможет. Взгляните, что за странная особа наша Виктория. Одинокая и величественная, словно мамонт, уползающий в рощицу, чтобы испустить там дух.

В и к т о р и я. Испускать дух не собираюсь. Мамонт ищет новый водопой.

Э р л е. В рощице.

В и к т о р и я. На вершинах воды не напьешься. Даже на вершинах, покрытых вечнозелеными лесами вашей дружбы. И вас я не виню. Изменить себя, стать другим человеком, видно, не так просто.

Б а д и н г. Уходишь в другую деревню?

В и к т о р и я. Не знаю, Бадинг.

Б а д и н г. А почему уехал Шокнехт?

В и к т о р и я. Чтобы хранить верность предписаниям врачей. У нас-де для него слишком большой соблазн самому засучить рукава.

Э р л е. У нас? Теперь ты не наша.

Б а д и н г. Спокойнее, Эрле. Значит, и Шокнехт прежде всего подумал о себе.

Э р л е. Но при каких обстоятельствах!

Б а д и н г. Прежде всего о себе. Этим все сказано. Впрочем, я тоже иногда думаю о себе. Ведь не обязательно ждать первого инфаркта, как считаешь, Эрле? Виктория, если мы тебе не нужны, что ж, придется разрешить тебе упорхнуть.

Э р л е. Без партийного взыскания она от меня не упорхнет.

Б а д и н г. Он, хоть тресни, хочет, чтобы ты нас долго помнила. Эрле, голубчик, послушай своего бургомистра, вспомни, как я дошел до такой жизни. Вам, ребята, это и во сне не приснится: «Морской капитан с большим опытом ищет работу на суше». Подчеркиваю, на суше. Для Виктории что суша, что земля — все едино, вот и утащила меня в деревню. Может, и ты дашь объявление, Виктория? Мне, как видишь, повезло. Итак, коллега Прис, что вы решили?

П р и с. Мне потребуется дней семь. Сперва изучу документацию. Потом налажу связь с районом и округом. До января никаких экспериментов, никаких делегаций, никаких дискуссий. Побережем наши нервы. В январе проведем выборы правления и председателя. Лично я — за Грэлерта. Вы, уважаемая коллега Ремер, улетучиваетесь не позже, чем через неделю. Людям объявим, что вас повысили в должности или что-нибудь в таком роде. Эрле придумает, как сказать. Но главное, чтобы вы улетучились.

Б а д и н г. Минуточку, коллега Прис. В ссылку мы никого не отправляем. (Укоризненно качает головой.) Ну и честолюбцы вы все.

П р и с. Еще раз подчеркиваю, что я…

Б а д и н г. Минуточку, коллега. Пора бы терпимее относиться даже к случаям из ряда вон выходящим.

П р и с. Все ваши поучения мне безразличны, как прошлогодний снег. У нас в хозяйстве пять тысяч голов скота, и я не стану рисковать ими из-за двух-трех чересчур горячих голов. Или — или! Фрау Ремер хочет уйти — пусть уходит. Смещенное начальство сеет недовольство и порождает групповщину.

Г р э л е р т. Он в полном порядке.

В а й б е ц а л ь (закрывая окно). Нужен ли вам я?

П р и с. Я рассчитываю на вас.

В а й б е ц а л ь. А то могу вернуться в министерство.

Э р л е. И не заикайся.

В и к т о р и я. Не беспокойтесь, коллега Прис, я улетучусь.

Э р л е. Не так уж скоро. Безнаказанным мы это дело не оставим. Нельзя потакать всякому сумасбродству.

В и к т о р и я. Ты думаешь, я с выговором останусь в Риме?

Г р э л е р т. Я ведь остался. И как видишь, не уронил этим своего достоинства. Меня волнует другое: что станет теперь с переговорами?

П р и с. Переговоры с Динзе и Хольтфретером мы приостановим.

Г р э л е р т. Тогда я выхожу из игры.

Б а д и н г. О переговорах мы еще поразмыслим.

Э р л е (Грэлерту). Никакого самоуправства, понял?

Г р э л е р т. Туговато доходит. Что же прикажете делать? Машины — в металлолом, а людей — по домам? Полный… назад? Да ведь там загнивает целый материк. Надо его осушить, и как можно скорее.

Э р л е. Благодари нашего председателя.

Виктория начинает очищать ящики своего письменного стола.

П р и с. Я пошел на кормовой пункт. (Уходит.)

Э р л е. Хватит тебе ящики выгребать.

В и к т о р и я. Тебе огорчаться нечего. Теперь не будешь тормозить. Значит, одной проблемой меньше.

Б а д и н г. Да хватит вам.

В и к т о р и я. Позвольте сказать вам: жалким оказался бы наш отряд, если бы мы не смогли это выдержать. И Эрле, и Бадинга, и Грэлерта, и тебя, Вайбецаль, — всех вас я притащила сюда не для укрепления мужской прослойки. Я прикинула: вы нетерпимы к халтуре и разболтанности, достаточно честолюбивы для серьезных задач, у вас сильно развито чувство локтя. У вас много других достоинств, и вы отпразднуете тут еще не одну трудовую победу.

Э р л е. Целая симфония достоинств.

Г р э л е р т. А первая скрипка фальшивит.

В и к т о р и я (перед огромной кучей бумаг). Бумаги, бумаги, целая гора бумаг. Неужели я так плохо руководила?

Ш о к н е х т (стремительно входя). Значит, бросили все на произвол судьбы?

В и к т о р и я. Весть об этом уже донеслась до Карл-Маркс-Штадта?

Ш о к н е х т. Динзе потирает руки от удовольствия; Хольтфретер ликует. А их новый дубовый шлагбаум — ну просто загляденье.

Г р э л е р т (вне себя). Недолго же ему стоять! ( Убегает.)

В а й б е ц а л ь. Вернуть его?

Ш о к н е х т. Охотнее всего я помог бы ему.

Эрле уходит вслед за Грэлертом.

Б а д и н г. Садись, товарищ Шокнехт.

В и к т о р и я. Против меня возбуждается персональное дело. Хотите быть моим адвокатом?

12

Холм с видом на Заколдованную Долину. Г р э л е р т,  И л ь з а  Р е м е р. Пасмурное воскресенье. Густой туман вокруг холма. Вдалеке играет духовой оркестр. Левая рука Грэлерта в гипсе.

Г р э л е р т. Омывают свой шлагбаум, обыватели.

И л ь з а. Шокнехт тоже к ним отправился.

Г р э л е р т. Многих туда потянуло.

И л ь з а. Родственные души. Болит?

Г р э л е р т. Нет.

И л ь з а. Мне кажется, мать просто-напросто капитулировала.

Г р э л е р т. Об этом третий день спорим. Но это не капитуляция. Так не капитулируют, а уж она и подавно. Если бы разбирали на бюро, может, что-нибудь и выяснилось, но персональное дело зажали. Я тоже увольняюсь. (После паузы.) Ну и как?

И л ь з а. Я молчу.

Г р э л е р т. Собирай пожитки, да поехали вместе.

И л ь з а. Куда?

Г р э л е р т. Детских садов полно повсюду.

И л ь з а. Сейчас здесь можно получить квартиру.

Г р э л е р т. И работу: не бей лежачего. До чего ж типично: не успел и след ее простыть, а на воскресник вышло аж двенадцать душ. Двенадцать вместо двухсот. Из других деревень тоже никто не снизошел.

И л ь з а. И мы с тобой уклонились.

Г р э л е р т (чуть-чуть поднимает поврежденную руку). У меня причина уважительная. Вот увидишь, остальным тоже с рук сойдет. Прис воскресниками не интересуется, а Бадинг сразу обмяк. Может, она думает, как дело вкривь и вкось пойдет, мы станем умолять ее вновь за вожжи взяться? Долго будет ждать.

И л ь з а. Она не из тех. Она ведь одержимая, окольные пути не для нее. Нет, мать буквально до ручки дошла. Я же видела, что с ней творилось, когда поздно вечером она возвращалась домой. Двух слов не вымолвит.

Г р э л е р т. Спущусь сейчас к этим обывателям и заткну им трубы коровьим дерьмом. Вот ведь подонки.

И л ь з а. Побереги свою руку, герой-любовник.

Г р э л е р т. Сейчас не опасно. Динзе уже наверняка дошел до стадии братства и уважения. Эх! Поехали вместе, Ильза.

И л ь з а. Бросить все на произвол судьбы?

Г р э л е р т. Скажешь, что это у тебя наследственное.

И л ь з а. Наследственность тут ни при чем, я останусь. И ты тоже.

Г р э л е р т. Зачем?

И л ь з а. Соберем людей, для которых честь Рима не звук пустой.

Г р э л е р т. Мы?

И л ь з а. Что-то надо делать.

Г р э л е р т. А что?

И л ь з а. Ну, например, морально поддержать Эрле.

Г р э л е р т. Не похоже, что ему это нужно. Дальше что?

И л ь з а. Растормошить Бадинга. Не спускать глаз с Приса. Позаботиться о том, чтобы председателем стал Вайбецаль. Но ты не хочешь…

Г р э л е р т. Не могу бросить своих парней. Они и без того в унынии. Мамочку твою последними словами поносят. Ты должна их понять.

Появляется  Б а л ь р ю с, она учит английские слова.

И л ь з а. Видишь, тетушка Бальрюс тоже не сдается. Добрый день, фрау Бальрюс, хау ду ю ду?

Б а л ь р ю с. Говори со мной по-немецки, доченька. Говори по-немецки. Скоро приедут делегации из Дрездена.

И л ь з а. Но вы же учите английский.

Б а л ь р ю с. Учила. Было времечко. Теперь занимаюсь обратным переводом, чтобы забыть язык.

Г р э л е р т. И получается?

Б а л ь р ю с. Что-то надо делать. (Уходит, бормоча английские слова.)

И л ь з а. Сейчас я даже пошла бы… за тебя замуж.

Г р э л е р т (после паузы). Повтори-ка.

И л ь з а. Вышла бы за тебя.

Г р э л е р т. Ильза — стреляная гильза! Повтори-ка!

И л ь з а. Не-ет.

Г р э л е р т. Ага.

И л ь з а. Замуж, дуралей, замуж.

Г р э л е р т. Ты ж зареклась!

И л ь з а. Это ты зарекся.

Г р э л е р т. А как же твой комплекс — муж улетучивается словно дым?

И л ь з а. Теперь ведь и жена соответственно улетучилась как дым. Но и ты доказывал, что профессия мелиоратора несовместима с семейным счастьем.

Г р э л е р т. Говорил не от хорошей жизни. Мужчина выглядит жалким, если не умеет противопоставить свое упрямство женской глупости. Твой новый образ мыслей уложил меня наповал. Разумеется, я остаюсь золотоискателем.

И л ь з а. Можешь рыть землю досыта. Представляю себе, какой сенсацией будет наш брак. В период развала и упадка Рима два упрямца, которых под венец калачом не заманишь, решили создать семью. Вот пример беззаветного служения делу.

Грэлерт словно укушенный отбегает от Ильзы и наскакивает на  Ш о к н е х т а, поднимающегося на холм вместе с  Х о л ь т ф р е т е р о м. За ними следует  ф о н  Г е й д е н.

Г р э л е р т. Беззаветное служение делу! Вот она, сущность вашей семейки! Брак как мероприятие! Подпорка для Рима! А я уши развесил. Да пойми же: я тебя люблю. Рекламной показухи мне не надо! (Убегает.)

И л ь з а. Постой! (Убегает вслед за ним.)

Ф о н  Г е й д е н. Нравы падают. И я вот-вот упаду от усталости. Сделаем привал. Этот холм повыше нашей колокольни.

Ш о к н е х т. Отдохните, господин фон Гейден.

Фон Гейден усаживается на склоне холма. Его попутчики проходят дальше.

А ведь я считал тебя дурнем, товарищ Хольтфретер.

Х о л ь т ф р е т е р. А я считал тебя вполне здоровым.

Ш о к н е х т. Правильный взгляд рождается от преодоления многих недоразумений. Настойка у вас отменная.

Х о л ь т ф р е т е р. Черная смородина.

Ш о к н е х т. Доброе застолье! Стоит выздороветь хотя бы ради этого. Меня перенапряжение до инфаркта довело.

Х о л ь т ф р е т е р. Ты уже говорил.

Ш о к н е х т. А говорил ли я, что пора кончать с ерундистикой — она всем поперек горла стала — и протянуть руку Риму?

Х о л ь т ф р е т е р. И об этом говорил. В толк не возьму, что тут можно сделать.

Ш о к н е х т. Надо заставить Рим выплатить компенсацию за участки. А остальные расходы отнести за счет строящих организаций. В договорах можно все предусмотреть детально.

Х о л ь т ф р е т е р. Да кто у нас договора составит?

Ш о к н е х т. В Риме есть юрисконсульт: он в таких делах мастак.

Х о л ь т ф р е т е р. Не знаю, не знаю. Динзе будет стоять на своем.

Ш о к н е х т. Если ваши согласятся, то он в полное окружение попадет. Дороги ведь через вас идут. Тут долго не поупрямишься. И вот еще что, товарищ Хольтфретер, раз тут промышленность развернется, нужна будет зона отдыха. Главное направление ветра — с запада на восток, значит, к озеру чад не пробьется. Я ничего не имею против летних домиков у озера. Разумеется, в первую очередь для своих. Затем для рабочих тех заводов, которые нам помогут, а уж что останется — для прочих. Озеро надо сберечь. Можно рыбу развести. Промысловуюрыбу. Это тоже деньги даст. И что важно — новые рабочие места.

Х о л ь т ф р е т е р. Теперь ты у них станешь председателем?

Ш о к н е х т. Упаси бог.

Х о л ь т ф р е т е р (понизив голос). А что с ней действительно произошло?

Ш о к н е х т (так же). Государственная тайна.

Х о л ь т ф р е т е р. До сих пор представить себе не могу, что она уехала.

Колокол бьет двенадцать.

Ф о н  Г е й д е н (издалека). Вы еще тут? Я спущусь к повозке.

Ш о к н е х т. Тс-с.

Они вслушиваются.

Х о л ь т ф р е т е р. Туман с веток капает.

13

Распределительный пункт кормохранилища. П р и с.  Ш о к н е х т.

Оба в белых халатах. Прис с помощью электродрели сверлит отверстие в бетонной стене.

Ш о к н е х т. Я вижу, прежняя работа тебе больше по душе.

П р и с. В контору я посадил Вайбецаля.

Ш о к н е х т. Полтора месяца, как она уехала, а у нас все идет на лад, как и прежде.

П р и с. Когда дело поставлено по-настоящему, оно нескоро разладится.

Ш о к н е х т. Правда, энтузиазм исчез вместе с ней.

П р и с. Воздушные замки.

Ш о к н е х т. Нет, Пауль, не воздушные замки. Ее город мог бы стать реальным шедевром.

П р и с. Что такое город? Что такое деревня? Вот ты живешь и тут и там. Всему свой срок. Чего ради вы так ратуете за город? Разве в городах живут одна богатыри, а в деревнях — калеки? Был ты на последнем крестьянском конгрессе?

Ш о к н е х т. Не привелось.

П р и с. А следовало бы. Огромный зал, полный опытных, сведущих людей. Светлые головы, как говорится. Ничего кондового, ничего домостроевского, ничего домотканого. Современные специалисты, одетые по моде. И все из деревень.

Ш о к н е х т. Тут мы с тобою не расходимся. В городе меня привлекает, Пауль, то, что люди, опираясь на новое в работе, вносят и в свою жизнь новое начало, которое не укладывается в рамки старых традиций. Люди как бы меняют кожу, обретают другое лицо.

П р и с. А я за старину. Сажусь на велосипед и мчусь в Брухвиц. Весь наш род в Брухвице жил. Если попадешь к нам, покажу тебе надгробную плиту на кладбище. Один из моих предков поставил ее в середине семнадцатого века. А в церковных книгах моя родня еще раньше записана. Графского рода Гейденов тогда в Брухвице и в помине не было. Они нашу плиту снести хотели, да побоялись. Все-таки осквернение могилы. Потом плита плющом заросла, и это их успокоило. Хотя даты на ней сохранились, но уж не так бросались в глаза. И меня когда-нибудь там же похоронят.

Ш о к н е х т. Ну вот я и откопал в Риме настоящего крестьянина.

П р и с. А что такое крестьянин? Человек, сохраняющий постоянный образ жизни.

Ш о к н е х т. Человек, сохраняющий хозяйство в Брухвице.

П р и с. В месте, где он на свет родился.

Ш о к н е х т. И где корова молочко дает, так? Чудак-человек, это ведь хорошо. Мне кажется, тебе это необходимо. Я и сам частенько бегаю в цех. И вовсе не потому, что есть срочное дело, а чтобы лишний раз взглянуть на станок токарный, на стружку замысловатую, запах масла вдохнуть, шум заводской послушать.

П р и с. Разве в этом суть рабочего?

Ш о к н е х т. Да, Пауль. В этом тоже.

П р и с. Ты уже в таком возрасте, когда другие начинают вспоминать о своем трудном прошлом. (Бросает взгляд на часы, снимает телефонную трубку и набирает номер.) Это ты, Кафка?.. Опять под мухой… Ну и ну. Пора бы за ум взяться. Шесть недель — все же срок. Слушай внимательно: или ровно в два ты явишься на работу, или ноги твоей здесь больше не будет. Почисть зубы, побрейся и пропусти бутылку пива — все как рукой снимет. Помни, времени у тебя в обрез. Все. (Кладет трубку. В просверленные дырки вставляет шипы.)

Ш о к н е х т. У вас и свой Кафка есть.

П р и с. Мой заместитель. Запил шесть недель назад.

Ш о к н е х т. Но производство не страдает.

П р и с. Вкалываю за двоих.

Ш о к н е х т. Ты расспроси пария. Узнай, какая муха его укусила.

П р и с. Знаю, куда гнешь. Мол, нет у меня подхода к людям. Но не припомню, чтобы Ремерша когда-либо уделила ему более десяти минут.

Ш о к н е х т. А ты и одной не уделил.

П р и с. Мне платят не за душеспасительные беседы. Это твое дело. Но учти, молодняк теперь очень избалован. Сами избаловали, Карл. Их надо в струне держать, а не задабривать. Нам мамочки десятки с утра не совали.

Ш о к н е х т. Теперь ты о суровом времени размечтался.

П р и с. Если ищешь фантазеров, мечтателей, то ступай к Бадингу или к Эрле. А то и к Вайбецалю. Они теперь крестьянами стали.

Ш о к н е х т. Именно к мечтателям? Разве в этом суть крестьянина?

П р и с. Они всюду побывали. Бросили деревню. И куда вернулись? Кем снова стали? Землеробами, крестьянами.

Ш о к н е х т. Как понять «снова стали»?

П р и с. Они и раньше деревенскими были. Бедняками. Ремесленниками с маленьким хозяйством. Середняками. Ведь и городские тоже не все в армию да в чиновники идут. Род Бадингов, например, жил на побережье. Вечно терпел нужду — детей-то много. Кто не мог завести себе домик и хоть небольшой участок, шел рыбачить в заливе, а то и в открытом море. Парни, разумеется. А девчата ждали, пока их кто-нибудь заберет. Хоть сам черт. Он-то многих в город и спровадил. А у Эрле дед работал деревенским кузнецом, отец — шорником. Как лошадей из хозяйства вытеснили, махнул сынок на все рукой и подался в армию. Вот я и спрашиваю: ушли они из деревни? Нет, они в нее вернулись. Все без исключения. Как их не назвать крестьянами? (Достает из портфеля подкову и привинчивает ее на шипы.)

Ш о к н е х т. Ну, а сам ты?

П р и с (закрепляя подкову). Я — крестьянин из Брухвица.

Ш о к н е х т. А это зачем?

П р и с. Подкова-то?

Звонит телефон.

(Снимает трубку.) Что? Пей вторую! Заешь луком и копченой колбасой… И не забудь: не придешь ровно в два — можешь искать себе другую работу… Что? Не слышу, наш телефон вечно трещит… (Бросает трубку.) Неандерталец! (Закрепив подкову, убирает инструмент.) Под Киевом есть гидроцентраль. На Днепре. Я сам там был, когда ее только построили. Стало быть, сведения из первых рук. Так у них над пультом управления — посреди новейшей аппаратуры — висит будильник. Страшилище с огромным железным звонком. И мне сказали, что это единственные служебные часы во всем корпусе. Их надо заводить два раза в сутки.

Ш о к н е х т. Я все-таки надеюсь, что киевские инженеры, как и все, носят ручные часы. И надеюсь также, что ты не доверишь пьянице свою технику. Твой Кафка, видно, еще не протрезвел.

П р и с (смущенно). Но в час смена, а на полвторого я назначил совещание…

Ш о к н е х т. Иди, иди. Я вместо тебя подежурю.

П р и с (растроганно). Спасибо, а то меня заботы одолели… Зачем ты делишь нас на категории? Вот уже столько лет прошло, а ты все подчеркиваешь разницу между нами и вами. (Хочет уйти, но еще раз останавливается.) Собственно говоря, если не считать помещиков да больших богатеев, то мы отличались от вас тем, что умирали на лоне природы, на свежем воздухе. Но свежим воздухом сыт не будешь, а если околеешь с голоду на лоне природы, то вонь от тебя пойдет изрядная. Да только вы и мы долго не хотели в том признаться.

Ш о к н е х т. Вы упирались чуть дольше.

П р и с. Разве сейчас это очень важно?

Ш о к н е х т (шутливо). Важно.

П р и с. Для истории. Раньше говорили: не будь злопамятным. (Уходит.)

Пауза, потом звенит дверной колокольчик. Входят  В а й б е ц а л ь  и  З и г е л ь к о в. Оба в белых халатах.

В а й б е ц а л ь. Здесь, господин профессор, находится распределительный пункт кормохранилища.

З и г е л ь к о в. А уж это, наверное, мой бравый пациент, товарищ Шокнехт.

В а й б е ц а л ь. Отнеситесь к нему снисходительно. В принципе он проявил полную готовность соблюдать ваши предписания. Видите, сегодня он вышел снова с палкой. Не робейте, товарищ Шокнехт. (Уходит.)

З и г е л ь к о в. Где туман? Где кудахтанье кур и мычание коров? Вы нарушаете указания лечащего врача. Можете считать себя благородным героем, но для меня вы такой же вредитель, как больной гриппом, вскапывающий свой сад. Почему вы меня не слушаетесь?

Ш о к н е х т. Я делаю все, что могу.

З и г е л ь к о в. Значит, вы ничего не можете. Я, видите ли, отправляюсь в дальний путь, любуюсь природой, радуюсь лету, а куда меня приводят? В душное помещение. А духота вам противопоказана. О какой поправке можно говорить, если вы таких вещей не знаете! «Скорая помощь» привезет мне вас прямо из деревни, это лишь вопрос времени. (Его охватывает приступ слабости.)

Ш о к н е х т (поддерживает его). Профессор!

З и г е л ь к о в. Пусть это останется между нами. Ни звука, иначе вас переведут на инвалидность.

Ш о к н е х т. Или вас. Частенько с вами такое бывает?

З и г е л ь к о в (отталкивает его). Впервые угораздило.

Ш о к н е х т. Впервые, а таблеточки всегда под рукой.

З и г е л ь к о в. Я же споткнулся, понимаете? Ах, Шокнехт, Шокнехт, за что на нас такая напасть. Мы же не лемминги.

Ш о к н е х т. Простите, не кто?

З и г е л ь к о в. Лемминги — разновидность странствующих грызунов. Время от времени они входят в экстаз и бросаются в море. Разумеется, все тонут. Собирайтесь, вы поедете со мною.

Ш о к н е х т. Я должен дождаться фрау Ремер.

З и г е л ь к о в. Тогда вы дождетесь своей гибели. Я знаю эту даму. Тяжеловатый характер.

Ш о к н е х т. Вы знакомы с фрау Репер?

З и г е л ь к о в. Она была у меня.

Ш о к н е х т. Зачем?

З и г е л ь к о в. Ее мучила совесть. И страх, что вы надорветесь. Рудименты чувства ответственности.

Ш о к н е х т. Где фрау Ремер сейчас?

З и г е л ь к о в. У своего сына. Он в какой-то офицерской школе. То ли в Котбусе, то ли в Дрездене. А она носится по республике словно Летучий голландец. Не вздумайте только ее расколдовать.

Ш о к н е х т. Это мне нетрудно.

З и г е л ь к о в. Ее расколдовать?

Ш о к н е х т. Я сторожу ее дом.

З и г е л ь к о в. Вы кто — ночной сторож? Или это вроде репараций? Ведь вы прогнали ее мужа. Вы знали, что он уйдет, если вы уговорите ее подписать заявление. Правда, и она это знала. Сложилось так. Вам была нужна ее подпись, и вы не могли идти на уступки. Вы знали, что разрушаете семьи. А о случае с Ремер все теперь известно с достоверностью. Только об одном случае. Такие беды — составная часть наших достижений.

Ш о к н е х т. Профессор, я помешался на Риме.

З и г е л ь к о в. Точнее, Рим превратил вас в помешанного. Надеюсь, вы убедились, что вы вполне заменимы. А раз заменимы, то нечего навязываться.

Ш о к н е х т. Я убедился в незаменимости фрау Ремер. Когда ее нет, то не найти человека, который смог бы ее заменить.

З и г е л ь к о в. И вы ее не замените.

Ш о к н е х т. Хочу дождаться дня, когда она вновь займет свой пост. Хочу увидеть, как она это сделает. Ей надо будет жить по-новому, профессор. И мне тоже. Ведь ей придется работать без прежнего личного стимула, а мне без прежней уверенности.

З и г е л ь к о в. Уверенности в чем?

Ш о к н е х т. В том, что доживу до того дня, когда будет достигнута конечная цель.

З и г е л ь к о в. Хороший вы мой. Ни вы, ни я не дожили бы до этого. Но цели мы достигаем каждый день. И вы, и я. Сейчас моя цель — поддержать ваше здоровье, насколько это возможно. И не обманывайте меня, пожалуйста. Ведите себя по-джентльменски. Обещайте мне бросить ваши фаустианские искания, как только вы здесь все наладите.

Ш о к н е х т. Значит, вы все-таки полагаете, что можно будет все наладить?

З и г е л ь к о в. За фрау Ремер я ручаться не могу. Она вышла на орбиту, которая находится вне моей досягаемости. Насколько мне удалось понять: от прошлого уйти нельзя. А ее прошлое здесь, в Риме. Рим — то силовое поле, которое определяет ее жизнь. Знаю, что фрау Ремер заезжала то в одну деревню, то в другую. Мол, просто так. Но стоило на нее взглянуть, и становилось ясным, что искала она хозяйство вроде Рима. Чтобы сравнить или пример взять. Пойдемте на свежий воздух. Она сама со всем справится.

Шокнехт смеется.

Почему вы смеетесь?

Ш о к н е х т. Потому что вы тоже помешались на Риме.

З и г е л ь к о в. Этот диагноз ошибочен. (Дает ему монетку.) Вот ваш пфенниг, я вынул его из ящика. Вы бросили его туда слишком рано. Постарайтесь при случае наверстать упущенное.

14

Картинная галерея. Г е р д  Р е м е р,  В и к т о р и я  Р е м е р. Герд в форме курсанта офицерского училища Национальной народной армии.

В и к т о р и я. До какого часа у тебя увольнительная?

Г е р д. В тринадцать тридцать я должен быть на спецсеминаре. Мне трудновато дать тебе совет. Раньше ты со мной никогда не советовалась. И всех вокруг себя приучила к тому, что советы даешь ты.

В и к т о р и я. Хочу как следует разобраться в самой себе. Один этап пройден до конца. Тащить свои заблуждения дальше я не стану. Если не можешь дать совета, скажи по крайней мере, что загнало меня в тупик. Не зря же я послала тебя учиться.

Г е р д. Зачем искать виновного, когда виновата ты сама. Ты предпочла хозяйство мужу.

В и к т о р и я. А на что жить? Идти за ним? В неизвестность да еще с малышами. Почему он не позвал нас потом, когда нашел «то, что надо»?

Г е р д. А ты пошла бы? Наверняка стала бы упорствовать и доказывать ему, что имела право остаться. А когда тебя выбрали председателем, считая, что ты с треском провалишься, ты работала, не жалея сил, чтобы доказать обратное и утереть всем нос. Крестьянкой ты была, крестьянкой и осталась. Но превратилась в хозяйку, которая увидела возможности кооперативного пути, почти безгранично расширяющего хозяйство. Тебя прельщала не выгода, прельщала власть, позволявшая в большом масштабе осуществить то, что казалось верным и нужным. Многим ты открыла глаза, многим показала, как организовать работу, и делала это с наслаждением. Ты и не заметила революции в деревне, но помогала ей и даже стояла в авангарде, работая больше всех. Ведь это совпадало с твоими взглядами. Маленькое хозяйство выросло в гигантское, и ты оберегала его так, словно записано оно на тебя лично. Такое положение вещей объективно содействовало прогрессу, но ты этого долго не замечала. Вот какой у тебя характер, Виктория Ремер. Все сошло хорошо и слава богу.

В и к т о р и я. Я не ослышалась: слава богу?

Г е р д. Если бы тебе пришлось с самого начала все это политически осмысливать и мотивировать, то дело быстро зашло бы в тупик. Позднее, когда ты в партию вступила и учиться стала, ты поняла, что проводила правильную политику. Вот тогда, дорогая мамочка, и начался для тебя новый этап. Не сегодня и не завтра. Но в душе ты оставалась крестьянкой. Вспомни, как ты распределила в нашей семье профессии. (Подражает матери.) «Три вещи важнее всего на свете: дети, хлеб и армия». Хлебом ты занялась сама, Ильзе пришлось пойти воспитательницей в детский сад, а мне… — как видишь, и я при деле. Классический пример крестьянской логики.

В и к т о р и я. Тебя послушать, так окажется, что твой отец облагодетельствовал своим уходом чуть ли не всю нашу республику.

Г е р д. И тебя тоже. Ты — крестьянка в мировом масштабе, республиканский масштаб для тебя мелковат. Тебе повезло, что в деревню ворвался особый ветер; он-то в конечном счете и определил главное направление. Без него Рима бы не было, так же, как и без тебя. И не рассказывай басен, что делала все ради моего отца. Ты слишком практична для подобной блажи.

Появляется красивая девушка. Это  Н о р а, она ждет Герда.

О, спецсеминар! Тринадцать тридцать… Не взыщи, товарищ председатель, служба. Не знаю, сумел ли я тебя убедить.

В и к т о р и я. Сумел, сынок, хотя так только совсем чужих людей убеждают.

Г е р д. Разве я в чем-то не прав?

В и к т о р и я. Ты не учел, что и при таком характере я могла бы построить все вместе с мужем. И вероятно, вышло бы еще лучше.

Г е р д. Это совсем другая история.

В и к т о р и я. Да. Безусловно не моя.

Г е р д. Ведь ты часто видела, как у людей опускались руки и, казалось, навсегда, а назавтра они возобновляли борьбу. До свиданья, мама.

В и к т о р и я. До свидания, сынок. Послушай!

Г е р д. Что?

В и к т о р и я. Если спешишь к ней, то на мой вкус в ней что-то от фифочки.

Г е р д. А уж это моя история. (Постояв.) Вероятно, тебе следовало бы знать, что я горжусь тобою. (Уходит к Норе.)

В и к т о р и я. Да, это мне следовало бы знать.

15

Служебная комната дежурного по станции Гротин. П л е н ц а т, Ш о к н е х т.

П л е н ц а т. Чашечку кофе?

Ш о к н е х т. Благодарю вас, нет. Но пальто я сниму. Поезд придет вовремя?

П л е н ц а т. Вероятно, опоздает на десять минут.

Ш о к н е х т. На вас можно положиться.

П л е н ц а т. Без опозданий мы достигли бы идеала, и тогда исчезла бы база роста. А так мы можем включать в наши обязательства борьбу с опозданиями. Кто всегда точен, не может обещать стать точным. Поговаривают, что Гротин сделают сортировочной станцией.

Ш о к н е х т. Кто поговаривает?

П л е н ц а т. Хольтфретер.

Ш о к н е х т. До этого еще надо дожить.

П л е н ц а т. Именно. Если доживем, то меня отправят на пенсию. Вот что гложет. Лучше бы ничего не знать. А так разные думы одолевают.

Ш о к н е х т. Дурья голова ваш Хольтфретер.

П л е н ц а т. В последнее время он возлагает на вас большие надежды. Дело, дескать, выиграло оттого, что вы сменили Ремершу. Шокнехт, говорит, более гибкий. Почему вы в тот раз скрыли от меня, что назначены новым председателем?

Ш о к н е х т. А я ее председатель, никто меня не назначал.

П л е н ц а т. Почему же Ремершу отстранили от дел?

Ш о к н е х т. Я как раз за ней приехал. Она гостила у сына.

П л е н ц а т. Два месяца? Ничего себе. Так что же с сортировочной станцией? Когда ее откроют? Какие грузы будут перевозить?

Ш о к н е х т. А что говорит Хольтфретер?

П л е н ц а т. Корм, скот, молочные продукты, мясо, рыбу. А пассажирские поезда — туристов.

Ш о к н е х т. Туристов-то зачем?

П л е н ц а т. У озера откроют курорт. Разве не так? Для чего тогда расширять станцию? Правда, у нас в дирекции я об этом не слышала. Когда заходит речь об изменениях, то только на базе электроники. Все, дескать, будет автоматизировано, а билеты можно купить в вагоне. Шлагбаумы, сигналы, стрелки — все регулируют волшебные гномы автоматики. Автоматику я бы не переживала: против техники не попрешь. А вот если станцию расширят, нужен будет начальник, на такой пост я не потяну.

Ш о к н е х т. Нет оснований для беспокойства, фрау Пленцат.

П л е н ц а т. Значит, не будет сортировочной? Я многое перенесла, господин Шокнехт. Когда была кондуктором, в две аварии попала. Ладно, у других тоже аварии бывали, но не такие опасные. Слава богу, дешево отделалась.

Ш о к н е х т. Слышал я, что в войну вы кидали из окна поезда еду и сигареты для пленных русских, ремонтировавших пути.

П л е н ц а т (раздраженно). Но я возила и фашистские войска в оккупированную зону. Причем весьма охотно, не в обиду будь сказано. Ведь платили фронтовую надбавку.

Ш о к н е х т. Сортировочные станции, скотобойни, молочные комбинаты — это дорогое удовольствие. А раз дорогое, значит, шутки в сторону. Могли бы вы приобрести себе электровоз?

П л е н ц а т. А зачем?

Ш о к н е х т. Шутки ради.

Раздается сигнал служебной установки.

П л е н ц а т (переключает аппарат централизации стрелок). Так не станут расширять станцию?

Ш о к н е х т. Я все-таки выпью кофе, только слабый, совсем слабый, фрау Пленцат.

Пленцат наливает кофе в жестяную кружку и разбавляет его горячей водой из чайника, стоящего на печке.

Ответить: будут расширять — несколько поспешно. Конечно, все больше и больше дорог ведет сейчас в Рим. И что-то делать надо. (Пьет кофе.) Но что и когда… Дурья голова ваш Хольтфретер, но фантазия у него зашевелилась.

Снаружи останавливается мотоцикл. Рывком распахнув дверь, вбегает  И л ь з а.

И л ь з а (снимает шлем и шарф, расстегивает куртку). Почему вы не взяли меня с собой? У вас что, особые права на мою мать? Подозрительно уже то, что вас она известила, а меня нет. Мы как раз занимались устройством нашей квартиры.

П л е н ц а т. Ну и восхитительные детки у нынешних матерей.

И л ь з а. Ну и восхитительные мамочки у нынешних детей. Она возвращается насовсем или чтобы окончательно распрощаться?

Ш о к н е х т. Не могу сказать.

И л ь з а. Держу пари, она не останется.

Ш о к н е х т. Вам этого хочется?

И л ь з а. Мне хочется, чтобы наконец наладилась нормальная жизнь.

Ш о к н е х т. С фрау Ремер или без нее?

И л ь з а. Она все-таки моя мать. Хотя иногда колючая, как еж. Но ведь никто из нас не сумеет сделать Гротин сортировочной станцией. Верно, фрау Пленцат? Зато любителей говорить — хоть отбавляй.

П л е н ц а т. За исключением господина Грэлерта. Если не хочешь мерзнуть на платформе, то и не заикайся насчет сортировочной станции. В служебное помещение посторонним вход воспрещен.

Опять звучит сигнальный звонок.

Поезд. (Выходит на перрон.)

И л ь з а (вновь закутывается). За вами должок.

Ш о к н е х т. А как же, доклад на животрепещущую тему. Помню-помню.

И л ь з а. Ну и?..

Ш о к н е х т. Давайте изменим тему выступления. Когда крестьянин перерастет в рабочего, мы ведь сами заметим. Не такой уж это насущный вопрос.

Слышно, как подошел поезд.

Вот укреплять союз рабочих и крестьян гораздо важнее.

И л ь з а. По разве постановка подобного вопроса не интересна сама по себе?

Ш о к н е х т. Не забывайте, что наша цель — бесклассовое общество. Важно, чтобы оба класса подошли к ней одновременно. Это не поезд — пересаживаться из одного класса в другой совершенно излишне.

Слышно, как отходит поезд. Появляются  П л е н ц а т  и  В и к т о р и я.

П л е н ц а т. Вот вы и убедились, фрау Ремер, что железная дорога — самый надежный вид транспорта.

16

Проезжая дорога. Красивый меняющийся зимний пейзаж. Декабрь. В санях едут  В и к т о р и я  Р е м е р  и  Ш о к н е х т. Шокнехт правит лошадьми.

Ш о к н е х т. Глоток горючего?

В и к т о р и я. Благодарю вас, нет.

Ш о к н е х т (глотнув из фляги). Вот и зима.

В и к т о р и я. Да.

Пейзаж меняется.

Ш о к н е х т. Укройтесь еще тем одеялом.

В и к т о р и я. Мне не холодно.

Ш о к н е х т. Взгляните, какой красивый вид. Я прихватил ваше ружье. Прис обнаружил его в кабинете.

В и к т о р и я. А план Рима и окрестностей?

Ш о к н е х т. Прис свернул его и отложил в долгий ящик.

В и к т о р и я. А Эрле?

Ш о к н е х т. У Эрле план висит на прежнем месте.

Деревня Гротин. Х о л ь т ф р е т е р. Сани останавливаются.

Х о л ь т ф р е т е р. Уже в отпуске, Виктория?

В и к т о р и я. Уже в отпуске, товарищ Хольтфретер.

Х о л ь т ф р е т е р. Везет же людям. Где ты теперь?

В и к т о р и я. В пути, соседушка.

Х о л ь т ф р е т е р. А здесь дело кипит.

В и к т о р и я. Приятно слышать.

Ш о к н е х т. До скорого, Хольтфретер.

Х о л ь т ф р е т е р. До скорого, Шокнехт.

Сани трогаются.

Ш о к н е х т. С ними мы скоро заключим соглашение.

Виктория пристально смотрит на него.

Как поживает твой сын?

В и к т о р и я. Блестяще.

Ш о к н е х т. Ты была в казарме?

В и к т о р и я. Нет.

Ш о к н е х т. А Зигельков сказал, что…

В и к т о р и я. Кто такой Зигельков?

Шокнехт запнулся.

Лед уже крепкий?

Ш о к н е х т. Не пробовал.

В и к т о р и я. Останови-ка у озера.

Ш о к н е х т. Будет сделано. Ильза и Грэлерт собираются пожениться.

Виктория пристально смотрит на него.

Динзе нам, видимо, придется помочь.

В и к т о р и я. Деньгами?

Ш о к н е х т. Пусть откупится от арендаторов.

В и к т о р и я. Щедрый жест.

Мидельхагенское озеро. Остановка.

(Вылезает из саней и осторожно идет по льду.) Через неделю можно косить камыш.

Ш о к н е х т. Что?

В и к т о р и я (громко). Через неделю они могут косить камыш. Лед трещит. (Возвращается, садится на свое место.) Дайте минимум, чтобы он откупился от арендаторов.

Ш о к н е х т. Да еще возьмем с него проценты. Мы так и прикинули.

Въезжают в лес.

Остановимся у совиных гнезд?

Виктория пристально смотрит на него.

Глоточек горючего?

В и к т о р и я. Пожалуй. (Делает глоток из фляги и тут же выплевывает с отвращением.)

Ш о к н е х т. Чай с мятой и ромом.

В и к т о р и я. Премного благодарна. Если давать, то без процентов.

Мидельхаген. Д и н з е. Сани останавливаются.

Д и н з е. Хорошо, что ты вернулась, Виктория.

В и к т о р и я. Я тут проездом, товарищ Динзе.

Д и н з е. Здесь попирают наши права.

В и к т о р и я. Отстаивайте их.

Д и н з е. Куда путь держишь?

В и к т о р и я. Рио-де-Жанейро, Бомбей, Сингапур, Бильбао, Квазимодо, Эсмеральда.

Д и н з е. Колоссальный маршрут!

В и к т о р и я. Это не маршрут, Динзе. Мне нравится произносить такие слова.

Д и н з е. С вами мы еще поговорим, товарищ Шокнехт.

Ш о к н е х т. Поговорим, Динзе, да еще как. На сегодня все!

Сани трогаются.

Круиз вокруг света?

В и к т о р и я. При случае не откажусь.

Ш о к н е х т. У меня есть друг в пароходной компании.

В и к т о р и я. У меня тоже.

Ш о к н е х т. Для начала махни в Гавану.

В и к т о р и я. Была уже.

Ш о к н е х т. Тогда в Москву.

В и к т о р и я. И в Москве была.

Ш о к н е х т. А в Дамаске?

В и к т о р и я. И туда летала.

Ш о к н е х т. Я тоже побывал в Москве.

В и к т о р и я. Где ты там жил?

Ш о к н е х т. За городом. В Москве мы строили дома. Последний дом мы закончили в тот день, когда Гитлер праздновал свою свадьбу. Штукатурить нам их не привелось: восьмого мая нас отпустили на родину.

В и к т о р и я. Считаешь, что Грэлерт подходит Ильзе?

Ш о к н е х т. Это ее дело.

Проезжают Лютов.

В и к т о р и я. По Кубе нас возил Кандела, шофер из негритянской семьи. Предки его еще были рабами. Кандела — в переводе значит «свеча». Он всегда носил цветастую рубаху и курил едкие сигары. Бывало, заест мотор, а он достанет молоток, откроет капот и стукнет разок-другой, не поймешь куда, затем закроет капот, засунет молоток под сиденье и как ни в чем не бывало едет дальше.

Лес перед Римом.

Как-то мы заночевали в небольшом городке. К ужину принарядились. Кандела явился к столу в милицейской форме, к портупее был пристегнут пистолет. Наш переводчик объяснил, что хотя Кандела демобилизован, но раз в неделю, в определенный день, должен дести службу.

Сани останавливаются.

Съездил бы и посмотрел, стоят ли еще дома, построенные тобой.

Ш о к н е х т. Хотел, да пока не получается. (Достает ружье.) Говорят, снова лис объявился.

В и к т о р и я. Какая тишина… Потом пришло письмо: Кандела погиб. Его убили при бандитском налете на сахарный завод. Он помогал охране. Наверное, в тот его день. В общем-то, нам живется хорошо.

Ш о к н е х т. Ну как, Виктория, твое решение неизменно?

Выстрелы.

В и к т о р и я. Это уму непостижимо! Палить средь бела дня, и все мимо! (Вылезает из саней.) Эрле! Бадинг! Ну-ка поживее!

Б а д и н г,  Э р л е,  В а й б е ц а л ь — все в снегу.

Глаза бы мои на вас не глядели. Дай мне ружье, товарищ Шокнехт.

Шокнехт дает ей ружье.

Где он?

В а й б е ц а л ь. У каменного креста.

Б а д и н г. Будь осторожна.

В и к т о р и я. Не в первый раз. (Хочет уйти.)

Э р л е. Лопата нужна тебе?

В и к т о р и я. Взяли ее?

Э р л е. В принципе, да.

Б а д и н г. Но у кого она… (Пожимает плечами.)

В а й б е ц а л ь (Виктории). У вас всегда все было в порядке.

В и к т о р и я. Мне несколько странно видеть на охоте трех трудоспособных членов партии да еще в разгар рабочего дня.

Б а д и н г. Лис попутал.

Э р л е. Старались для общего блага.

Вайбецаль хочет незаметно исчезнуть.

В и к т о р и я. Товарищ Вайбецаль!

В а й б е ц а л ь. Слушаю вас, товарищ Ремер.

В и к т о р и я. Куда это вы?

В а й б е ц а л ь. Надо кое-что положить снова на свое место. (Уходит.)

В и к т о р и я. Особых происшествий нет?

Э р л е. Ты остаешься?

В и к т о р и я. А если да?

Э р л е. Не забудь про персональное дело.

Б а д и н г. Преврати его в ходатайство об отпуске за свой счет. (Виктории.) Договорились?

Э р л е (сияя). Теперь все будет по-старому.

В и к т о р и я. Все будет по-новому. (Отдает Шокнехту ружье.) А ну подвинься. (Садится на его место.) Пора взять вожжи в свои руки. В Рим я въеду сама.

ЖЕЛТОЕ ОКНО, ЖЕЛТЫЙ КАМЕНЬ Пьеса

Перевод Е. Михелевич.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

А н д е р с о н.

Д о к т о р.

К а р о л а.

С т а р у х а.

Х о п п е.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к.

Л о й к с е н р и н г.

Р а у л ь.

Действие происходит в ГДР, на побережье Балтийского моря, осенью 1976 года.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ. ШТОРМ

На сцене просторная, похожая на зал комната с низким потолком, поддерживаемым балками. Слева — кафельная печь, справа две двери, посредине задней стены широкое окно, открывающее вид на море. Длинный массивный стол. Солидная удобная мебель расставлена так, что остается много свободного места. Напольные часы, книги, фаянс, старинные гравюры, в том числе мореходные карты и изображения кораблей. Лампы лишь на столе и стенах. Кроме того — свеча в канделябрах. Важно, чтобы обстановка производила впечатление покоя и уюта. Например, потолок необходим, но он должен не давить на комнату, а придавать ей вид надежного укрытия. Пол сложен из широких темных плах. Ковра нет. Окно в фасадной стене состоит из восьми створок, завершающихся фрамугами; каждая створка делится переплетом на шесть частей. Гардин нет — лишь плотные шторы по обе стороны окна.

Это самая просторная комната дома, стоящего на берегу Балтийского моря; можно себе представить, что крыша у него камышовая, а сам он с тыльной стороны обсажен облепихой, падубом и можжевельником. Вдоль стен растут мальвы, привезенные хозяином дома со всего света. За домом, там, где начинается лес, высится старый каштан. Дом принадлежит капитану Людвигу Андерсону. Ему под восемьдесят, он живет здесь со своей незамужней дочерью Каролой. День клонится к вечеру. Снаружи доносится рокот волн — предвестник первого осеннего шторма. У окна в покойных креслах сидят  А н д е р с о н  и  д о к т о р за бутылкой вина. Андерсон — высокий старик с гривой седых волос; на нем строгий длиннополый черный пиджак, жилет, черные брюки и грубые черные башмаки. В вырезе жилета виден старомодный, туго накрахмаленный пластрон. Доктор — бывший сельский врач этой местности — небрежно одетый семидесятилетний мужчина в мятом сером костюме; вместо рубашки — заношенный ярко-красный свитер. Оба курят сигары; на столике перед ними — хрустальные бокалы с красным вином. Время от времени они отхлебывают глоток-другой.

А н д е р с о н. Карола говорит, что мы снова можем спокойно посидеть за рюмочкой вина в трактире. Приезжие убрались восвояси.

Д о к т о р. Большинство и правда уехало. Но в такую погоду в трактире торчит еще достаточно ихнего брата.

А н д е р с о н. Эти отдыхающие наглеют год от года. Даже в собственном саду не чувствуешь себя в безопасности. Ухитрились меня сфотографировать.

Д о к т о р. Как это мило! Извини.

А н д е р с о н. Прямо с дерева, из-за забора. Мы уж подумываем, не завести ли собаку. Да как-то не по душе. Всю жизнь обходился с людьми без помощи собак.

Д о к т о р. Должен признать, что ты и впрямь неплохо смотришься на фоне дома. Настоящий морской волк — лучшая память об отпуске у моря. Меня вот никому не придет в голову щелкнуть. О враче забывают, как забывают о солнечном ожоге, который он не сумел сей же миг вылечить. Представь себе городскую квартиру где-нибудь в Саксонии, в которой зимним вечером молодой хозяин дома потчует своих гостей слайдами, снятыми в отпуске. На экране возникаю я, и парень поясняет: мол, это доктор, к которому он обратился по поводу солнечного ожога или расстройства желудка. Немыслимо!

А н д е р с о н. Как ты догадался, что он был молодой?

Д о к т о р. Кто?

А н д е р с о н. Ну тот, кто меня сфотографировал.

Д о к т о р. Молодой, значит. Да я просто так, к примеру. Кому охота распространяться о поносе или там ожоге? А ничего другого за сезон и не случается. Разве что изредка выпишешь свидетельство о смерти на утопленника.

А н д е р с о н. Пора бы уж и тебе в отставку.

Д о к т о р. А чем заняться? У тебя есть дело — твоя книга.

А н д е р с о н. Боюсь, мне не удастся ее закончить.

Д о к т о р. Но пока что у тебя есть цель.

А н д е р с о н. Пока. Сколько будет длиться это «пока»?

Д о к т о р. У меня ты не лечишься, так что, может, и долго.

А н д е р с о н. Что-то застопорилось у меня с этой книгой. С вечера жду не дождусь, когда смогу за нее взяться. А стоит утром сесть за стол и положить перед собой толстую тетрадь, где все еще столько чистых страниц, — и мужество оставляет меня. Кому нужен мой опыт? Кого интересуют мои передряги? Да мне и самому этот багаж почти не пригодился. А переделки, в которые я попадал, — сказать по правде, для моей профессии дело обычное. И обо всем этом уже написано куда более сведущими людьми. Мне ли тягаться с Мелвиллом или Джозефом Конрадом! Вздорная затея эта книга. Попытка карлика уцепиться за фалды великанов.

Д о к т о р. Хочешь, чтобы я тебя разуверял?

А н д е р с о н. Сам я читаю лишь то, что давно знаю и люблю. Это спасает от разочарований. Полагаю, не я один такой умный. Моя книга никому не нужна.

Д о к т о р. Жалок был бы удел писателей, завись они от тебя.

А н д е р с о н. У них и без меня хватает поклонников — как у всех саморекламщиков. Но мне-то что за нужда вступать в хор рыночных зазывал? Брошу всю эту писанину в печку.

Д о к т о р. Может, мне стоит на какое-то время забрать к себе твою тетрадь — покуда тебе не придет охота вновь взяться за перо? Может, это осень наводит на тебя тоску?

А н д е р с о н. Нет, я люблю осень. Люблю за справедливость — она вносит порядок в природу. И тоску она не наводит. Лишь указывает границы моих возможностей. Не лезь в литераторы, Андерсон! Ты всегда брался лишь за то, в чем знал толк. А это не твоего ума дело.

Д о к т о р. Советует мне уйти в отставку, а сам тоскует, как сытый кот в рыбной лавке. Если уж тебе сочинительство не в радость — чем прикажешь мне заняться? Нет уж, лучше буду возиться с ожогами, а если повезет, то и с утопленниками; надеюсь, начальство еще какое-то время потерпит меня хотя бы в роли «пляжного доктора» и разрешит по-прежнему замещать этих ученых стиляг в поликлинике. А ты напишешь толстую книгу о мореплавателях. И в последней главе изобразишь отслужившего свое старого эскулапа, ничего не видавшего в жизни, кроме недугов плоти, жертвой которых и сам в конце концов стал.

А н д е р с о н. Эту главу тебе пришлось бы писать самому. А вообще-то я и тебя там помянул.

Д о к т о р. За какие такие грехи?

А н д е р с о н. А кто по доброте душевной давал справки о болезни матросам, предпочитавшим провести рождество и Новый год на суше?

Д о к т о р. Ты меня обижаешь, Андерсон. Выбрось это место.

А н д е р с о н. Никто и не догадается, что речь о тебе.

Д о к т о р. Тогда что толку упоминать? Я такую книгу и в руки не возьму.

А н д е р с о н. Значит, мне следовало назвать тебя полным именем?

Д о к т о р. Но уж конечно не по поводу этих справок. А хотя бы в связи с тем, что я, как философ… Что мы с тобой постоянно встречаемся и за рюмкой вина обмениваемся…

А н д е р с о н. …деревенскими сплетнями. Нет уж. На философов мы оба не тянем. Дохлые финвалы, прибитые волной к берегу, — вот мы кто. И если наши туши не поторопятся разделать, из нас не выварят уже ни капли китового жира; чайки и то побрезгуют такой падалью.

Д о к т о р. Веселенький получился вечер.

В кухню^[5], где находится К а р о л а, входит  с т а р у х а. Возраст старухи определить трудно. На ней вконец заношенное длинное кожаное пальто, из-под которого выглядывают тренировочные штаны, заправленные в короткие грубые сапоги. На голове старый кожаный шлем, какой раньше носили мотоциклисты, на руках — варежки, обрезанные так, что пальцы выглядывают наружу. Она ставит корзину на кухонный стол.

С т а р у х а. Принесла тебе грибов, Каролочка. Последыши. Ветер переменился, морем пахнет. Видать, к шторму. Короткая осень — к долгой зиме. Наши-то, деревенские, опять ко мне пристали — все насчет этой самой культуры. Покажи, мол, да покажи им, как вязать чехольчики на яйца, а как — норвежскую вязку. И все под магнитофон — орет, хоть уши затыкай. А эта, что из района, еще и газетку вслух читает. Нет ли у тебя глоточка тминной? На газеты-то мы и так все подписаны. А начальство говорит, мол, читать-то вы читаете, да только заднюю страницу — про похороны, про свадьбы, да про поросят на продажу, а передняя, мол, тоже очень нужная — там все про политику и прогресс пишут. Хороша водочка! Может, и ты разок к нам заглянешь? А что, у нас славно, культурно так время проводим. Который уж год тебя зову, а ты все дома сиднем сидишь. Характер такой, видать, да и чехольчики эти тебе ни к чему. А вот развлечься нечем. Я и решила — может, еще передумаешь? Да ты не бойся, это одно название, что кружок культуры, а на поверку выходит — простым вещам учимся, еще как в жизни-то пригодятся. За корзинкой я потом как-нибудь забегу. Привет отцу. (Уходит.)

А н д е р с о н. Зачем обманывать самих себя теперь, на пороге могилы? Я-то надеялся, что, взявшись писать книгу о своей жизни, проживу ее как бы заново. Ведь было в ней много такого, о чем вспомнить приятно. Но прожить жизнь заново оказалось не так-то просто. Вспоминается и тяжелое, и горькое, и хочется о чем-то умолчать, да совесть не позволяет, потому что без плохого и у хорошего не тот вкус. И вся радость испорчена.

Д о к т о р. Из-за Прилльвица? Ты не виноват в его гибели. И ни в чьей гибели не виноват. Это официально доказано.

А н д е р с о н. Когда судно идет ко дну и только капитану удается спастись, возникают вопросы, которые не рискнет задать ни один суд. Их задаешь себе сам. И каков же ответ?

Д о к т о р. Говорил ты об этом с Каролой?

А н д е р с о н. С той поры ни разу.

Д о к т о р. Винит она тебя в гибели жениха?

А н д е р с о н. Вроде бы нет.

Д о к т о р. Вот видишь. А у кого, кроме как у нее, были основания заподозрить, что ты таким способом отделался от зятя, который тебя не устраивал? Выдумываешь бог знает что. Опиши все как было.

А н д е р с о н. Я описал.

Д о к т о р. Ну вот и дай рукопись мне.

А н д е р с о н. Зачем?

Д о к т о р. Да затем, что я хочу ее прочесть, дружище. Тебе нужен отклик! Или ты мне не доверяешь? Эх, Андерсон, Андерсон. Я же тебя люблю! Я люблю всех стариков. Нас становится все меньше и меньше, а молодым до нас дела нет. Отделываются чинами да рождественскими подарками. Дай мне рукопись. Я прочту ее просто как твой друг. Или я не устраиваю тебя как читатель?

А н д е р с о н. Читателей не выбирают.

Д о к т о р. Может, ты хочешь, чтобы ее прочла Карола?

А н д е р с о н. Боюсь, она может меня превратно понять — будто я пытаюсь перед ней оправдаться.

Д о к т о р. Глупости! Извини.

А н д е р с о н. Я поломал ей жизнь.

Д о к т о р. Еще одно слово, и я пошлю тебя к психиатру.

А н д е р с о н. Сам я виню себя не в том, что он погиб на моем судне. Он был штурманом и погиб на посту.

Д о к т о р. Вот именно.

А н д е р с о н. Я виню себя в том, что испортил Кароле те считанные месяцы, когда она могла быть счастлива с ним. Он был твердый орешек, этот Прилльвиц. Жить без моря не мог. Но поди скажи это влюбленной курочке девятнадцати лет от роду.

Стемнело. Через первую дверь справа в комнату входит  К а р о л а. Это худощавая женщина под пятьдесят, густые с проседью волосы стянуты на затылке тяжелым узлом. На ней длинное, до щиколоток, темно-синее шерстяное платье с глухим воротом. На ногах — старомодные черные высокие ботинки со шнуровкой. На всем ее облике — как и у отца — лежит легкий отпечаток давно канувшей в прошлое эпохи любекских купцов. Карола зажигает несколько ламп, так что вся комната освещается приятным мягким светом, а окно отступает в тень.

К а р о л а. Может быть, поужинаете с нами, доктор? Я приготовлю грибы.

Д о к т о р. И не введи нас во искушение. Мне еще нужно навестить больную. Мой высокочтимый преемник убыл на конгресс в Берлин, где слушает ученые доклады о совершенствовании системы медицинской помощи на дому в условиях сельской местности. Как-нибудь в другой раз.

К а р о л а. Но уж грибов в этом году больше не будет.

Д о к т о р. Я с наслаждением слопаю все, что ты приготовишь, детка. Карола, радость моя. Андерсон, ты хотел дать мне почитать кое-что.

Андерсон уходит через вторую дверь справа.

Спал он после обеда?

К а р о л а. И не ложился. Да и ночью свет в его комнате горел нынче до четырех.

Д о к т о р. Значит, и ты не спала. И бродила по дому. С вами не соскучишься.

К а р о л а. Когда его не станет, я уеду отсюда. С ума можно сойти в этой глуши. Останьтесь хоть сегодня к ужину.

Д о к т о р. В другой раз.

К а р о л а. От вас только и слышишь — «в другой раз». Зима у порога. Тогда вас и на рюмку вина не зазовешь. Да еще и его подговариваете обедать не дома, а в трактире.

Д о к т о р. Испеки пирог со сливами. Завтра заявлюсь на два часа раньше.

А н д е р с о н  возвращается и сует доктору объемистый пакет.

А н д е р с о н. Думается, нет нуждыподсказывать тебе, что, кончая читать, необходимо запирать это в стол.

Д о к т о р. Я умею хранить врачебную тайну.

А н д е р с о н. Мы столько лет хранили рукопись в этих стенах, что теперь как-то странно с ней расставаться.

К а р о л а. Книга уже у него. И в твоих поучениях он вряд ли нуждается. Жду вас завтра к кофе, доктор. Спокойной ночи.

Д о к т о р. Спокойной ночи вам обоим.

Уходит в сопровождении Каролы через первую дверь. Андерсон один. Он вновь раскуривает сигару, прислушиваясь к шуму моря. Шторм усиливается. Потом он подходит к барометру, висящему слева от двери его комнаты, и слегка постукивает по нему пальцем. К а р о л а  возвращается.

К а р о л а. Разве я не вправе была рассчитывать, что ты мне первой предложишь прочесть твою книгу?

А н д е р с о н. Для тебя в ней нет ничего нового.

К а р о л а. Твоя правда — моим мнением интересуются в последнюю очередь, в этом и впрямь для меня ничего нового нет.

А н д е р с о н. В книге ничего нового нет.

К а р о л а. Тогда зачем ему ее читать? Ведь и он знает твою жизнь наизусть.

А н д е р с о н. Как-никак он человек посторонний. Не так неловко, как перед родной дочерью, если рукопись… Ну, если она получилась скорее наивной, чем интересной. Не очень-то приятно разоблачаться перед собственной дочерью… Говоришь, у нас на ужин грибы? Тогда я ставлю бутылку отличного аквавита. (Достает бутылку и рюмки.) Честно говоря, от красного вина меня уже тошнит. Если доктор его обожает, это еще не значит, что я должен терпеть и страдать.

К а р о л а. А он терпеть не может сигар. И курит их ради тебя.

А н д е р с о н. Это называется христианский компромисс. (Наливает.) Твое здоровье, Карола.

К а р о л а. Через три четверти часа ужин будет готов. (Составляет бутылки и рюмки на поднос и поворачивается к двери.)

А н д е р с о н. Почему ты никогда никого не позовешь в гости?

К а р о л а. Что ты сказал?

А н д е р с о н. Эта отрезанность от жизни… Ты всегда меня стеснялась. Если хочешь, пригласи кого-нибудь, ну хотя бы из деревни. Разве у тебя нет подруги?

К а р о л а. Ты что, издеваешься? Теперь вдруг кого-то пригласить? Впервые за тридцать лет?

А н д е р с о н. За пятнадцать — не так ли? Пока я еще плавал — как-никак до шестидесятого года, — ты вряд ли изображала из себя монашенку.

К а р о л а. Это… Это просто подло с твоей стороны. Я поступаюсь всем ради тебя, ради твоего покоя — а ты? Прости. Наш долг — ладить друг с другом. (Делает шаг к двери.)

А н д е р с о н. Неужели у тебя никого не было все эти годы?

К а р о л а. Тебя это не касается.

А н д е р с о н. У меня было бы легче на сердце.

К а р о л а. Прошу тебя никогда не затрагивать эту тему. (Ставит поднос на стол.) Я бы вообще предпочла, чтобы ты не мешал мне оставаться в убеждении, что все, что было, было правильно. Не хочу не спать ночами, представляя себе, как бы сложилась моя жизнь, не решись я посвятить себя заботам о тебе и твоем доме. Существуют тысячи других способов построить свою жизнь, но я выбрала этот. И ни на что не жалуюсь. А дружить с женщинами из деревни — нет уж, извини. Меня отнюдь не тянет водить знакомство с кем-либо из них. Только и разговору что о ссорах с мужьями или неладах с детьми. Нет ничего скучнее, чем замужние подруги. И отвратительнее, чем одинокие.

А н д е р с о н. Это как посмотреть.

К а р о л а. Прошу тебя, отец. Мне было бы крайне неприятно, если бы доктор ненароком оставил твою рукопись у любезной его сердцу кухарки. И если именно этот стиль ты теперь проповедуешь, завтра над нами будет смеяться вся округа.

А н д е р с о н. Боишься за мою репутацию?

К а р о л а. Просто стараюсь сохранить то положение, которым мы оба дорожим. На это мы положили немало сил. И я не меньше, чем ты.

А н д е р с о н. Позади лес, впереди море. Прочная крыша, крепкие стены. Тепло. Есть и еда, и выпивка. Книги. Доктор, обожающий красное вино и считающий себя философом. Ни честолюбия, ни тщеславия, ни назойливых посетителей. Полный покой. И умница дочь.

К а р о л а. Я не умница.

А н д е р с о н. Но ты не религиозна — значит, умна. Нам повезло друг с другом.

К а р о л а. Тебе лучше знать. Ты видел мир.

А н д е р с о н. Я и знаю, хотя мира не видел. Одни гавани — это еще не страны. Моряков, как и нищих, не пускают дальше порога. Разве что научился шире смотреть на вещи. Умею отличать существенное от несущественного. Этот дом — наше последнее судно, и у команды нет причин сетовать на судьбу.

К а р о л а. У капитана их тоже нет.

А н д е р с о н. Да, у капитана тоже. Я благодарен тебе за твою преданность. Меня огорчает только, что она, по-видимому, стоила тебе больших усилий. Но с другой стороны, я ведь не принуждал тебя жить в этой глуши.

К а р о л а. И отпустил бы меня на все четыре стороны, как только бы я запросилась. Не стоит ворошить все это теперь. Я тоже благодарна тебе за твою преданность. Вдовцы обычно женятся вновь.

А н д е р с о н. Я никогда не был авантюристом.

Луч карманного фонарика шарит снаружи по окну.

К а р о л а. Там кто-то есть.

А н д е р с о н. Не двигаться! У нас горит свет. Что за идиотизм — светить в освещенное окно.

К а р о л а. Кто-то ищет дорогу.

А н д е р с о н. Скорее — телефонный провод.

К а р о л а. У нас нет телефона.

А н д е р с о н. Теперь тот, с фонарем, тоже это знает.

К а р о л а. Ты говоришь так, словно его ждал.

А н д е р с о н. Не знаю, кого я ждал. Но сегодня мне не по себе.

К а р о л а. Где твой пистолет?

А н д е р с о н. Нет его у меня. В тумбочке. Пусть себе лежит.

В дверь стучат.

Открой.

Карола уходит, унося поднос.

Ветер будит покойников. Они делают перекличку. Одного не хватает. Вот уже больше тридцати лет одною не хватает при перекличке. Точнее — тридцать один год. Ненавижу осень, туман, шторм, вонючие водоросли ну берегу. Сезон самоубийц. (Записывает эти слова в блокнот.) Сочинительство искажает все естественные проявления чувств. Но это я прочувствовал, черт побери!

Входят  К а р о л а  и  Х о п п е. Хоппе — молодой человек в темно-сером комбинезоне и заляпанных грязью сапогах. Поверх комбинезона — кожаная куртка на меху вроде тех, что носят летчики, и вязаный шерстяной шлем.

Х о п п е. Привет, капитан.

А н д е р с о н. Куда это вы в такую темень? Рюмку водки для господина Хоппе, Карола.

Х о п п е. Нет. Я за рулем.

К а р о л а. В самом деле не хотите?

Х о п п е. Мало мне двух проколов в правах?

К а р о л а. Ну, как знаете. (Уходит.)

А н д е р с о н. Сигару?

Х о п п е. Разве уж сигарету. Свои есть. (Закуривает.) Разрешите? (Садится.) Аварийная служба, капитан. Проверяю провода. Вашему каштану давно пора верхушку сбрить. Обещают десять баллов. Это как минимум. Вам бы надо подземный кабель.

А н д е р с о н. На три километра?

Х о п п е. Подключитесь к армейскому.

А н д е р с о н. Шутник.

Х о п п е. Я серьезно. Уж больно вы на отшибе.

А н д е р с о н. На случай аварии держим керосиновый лампы.

Х о п п е. Не в том дело — вы ведь здесь совсем одни? Одни. А преступность растет. К примеру: знаете, сколько нынче грабежей и воровства? То есть я хотел сказать — краж? Жуткое дело, капитан. Прямо жуть.

А н д е р с о н. Судя по газетам, у нас нет ни краж, ни грабежей.

Х о п п е. Расскажите кому другому, только не народному дружиннику. К примеру: колпаки с автомашин.

А н д е р с о н. У нас нет машины.

Х о п п е. А эти карты — они ценные?

А н д е р с о н. Да что вы, Хоппе. Это мореходные карты, лоции. Семнадцатый и восемнадцатый век. Седая старина.

Х о п п е. Старинное-то как раз и ценится. С руками рвут. Жуткое дело, капитан. Прямо жуть. К примеру: угольные утюги, бочонки для масла, образа богоматери. Зачем развесили по стенам, раз они старинные? Опасно.

А н д е р с о н. Традиция, Хоппе.

Х о п п е. Хотя бы телефон был. Да без подземного кабеля и телефон ерунда. Бывает, что и кабель выкапывают. Вот радиопередатчик — это вещь. На батарейках.

А н д е р с о н. Сейчас мирное время, дорогой, и я не собираюсь превращать мой дом в крепость.

Х о п п е. Знаем мы, какое оно мирное. Отслужил в армии. Двойной срок. Два раза по восемнадцать месяцев. К примеру: облик противника. Империализм — дело понятное. Быть ко всему готовым — согласен. Вот вы — вы и в ближнюю деревню летом но ходите. А я отвечаю за все деревни в округе. Нынче понаехали с Запада — жуткое дело, капитан. Прямо жуть. Все дороги забиты машинами. Каждая седьмая — оттуда, а то и каждая третья. Да еще сколько по дворам стоит. Как увижу, от злости чуть не лопаюсь; а ведь слабонервным меня не назовешь. Нам, резервистам, хуже всех. Стоишь и смотришь дурак дураком. Другим легче. Вопрос сознательности. Не разберешь: то ли уважаемый классовый враг на отдых пожаловал, то ли всего-навсего сынок хуторянина Шпивока: в свое время удрал на Запад, а теперь со всей родней прибыл — попастись по дешевке на родной травушке. Или все они одна шайка-лейка? А пятая колонна в валютный магазин валом валит. Жуткое дело, скажу я вам. Прямо жуть. К примеру: моя родная мать. И всего-то пять западных марок от тети Альмы, а туда же. Косит глаз на чужие чеки. У одного на полсотни, у другого на полторы. Только и остается, что скулить — почему я не рванул на Запад. Может, тоже прислал бы ей полторы сотни. (Тушит окурок.) А у вас как с политикой? Разбираетесь? Вопросов нет? Ветер уляжется — спилим каштану верхушку. Привет, капитан.

Поспешно уходит, так что капитан даже не успевает пожать ему руку. В тот момент, когда Хоппе закрывает за собой дверь, одна из развешанных по стенам старинных карт падает. Стекло разбивается вдребезги. Андерсон поднимает гравюру и осторожно обирает с нее кусочки стекла; пальцы его дрожат.

А н д е р с о н. Лоция Моря Балтийского, тысяча шестьсот шестьдесят шестой год… Триста, нет, триста десять лет… Тридцать один, помноженное на десять… Опять эта цифра, удивительное совпадение… (Нечаянно порезался осколком стекла.) Карола! Карола!

Вбегает  К а р о л а.

Видишь, кровь. (Показывает на гравюру.) Ни с того ни с сего взяла и упала. Моя любимая. Украшение всей коллекции. Питер Гус.

Карола уходит.

Кровь на карте. Ну и пусть. Раз на то пошло. Славный денек, ничего не скажешь. Если сейчас часы не станут, я их сам остановлю.

Часы бьют семь. Входит  К а р о л а  со щеткой, совком, йодом и пластырем и принимается перевязывать порезанную руку отца.

К чему бы все это?

К а р о л а. А ни к чему. Просто так.

А н д е р с о н. Не скажи, что-то в этом есть.

К а р о л а. Ничего тут нет.

А н д е р с о н. Как будто должно случиться десять разных событий. Тридцать один, помноженное на десять.

К а р о л а. Ты стал суеверным.

А н д е р с о н. Началось с того, что я вдруг сам, своими руками отдал рукопись. Это первое. Второе, что Хоппе вдруг к нам зашел. Третье, что Гус свалился.

К а р о л а. Четвертое, что ты порезал палец. А пятое, что грибы, конечно же, ядовитые. Ты просто бредишь, отец. Извини. (Выметает осколки.)

А н д е р с о н (нагибается над гравюрой). Слава богу, всего одно пятнышко. Я не верю в предзнаменования.

К а р о л а. Надеюсь.

А н д е р с о н. И все-таки как-то странно.

Не замеченные ими, входят два новых посетителя — м у ж ч и н а  и  ж е н щ и н а. Женщина моложе Каролы, она хорошо сложена, темные волосы коротко подстрижены, одежда спортивного покроя, но с некоторым налетом экзотики: джинсы подвернуты, в пандан к черным сапожкам черная кожаная безрукавка, которая станет видна несколько позже, когда женщина снимет пончо. Пончо — прекрасной ручной работы, с красивым узором, но — как и все остальное — сильно выцветшее, что наводит на мысль о длительном воздействии яркого солнца и морского ветра. С шеи дамы свисает на цепочке золотое пенсне. В левой руке черная кожаная шляпа с широкими полями, низкой тульей и тесемками, завязывающимися под подбородком. Мужчина примерно того же возраста или даже несколько моложе, среднего роста, плотного сложения, почти совсем лысый. Этого не будет видно, пока он не снимет коричневый берет. На нем костюм из коричневого вельвета в широкий рубчик, яркая спортивная рубашка и галстук в тон костюму. Ботинки, тоже коричневые, похожи на тяжелые водолазные башмаки со свинцовой подошвой.

Ж е н щ и н а. Извините, пожалуйста.

Карола вскрикивает и просыпает содержимое совка на пол.

А н д е р с о н (уже убежден, что предзнаменования начинают сбываться). Кто вы такие?

Ж е н щ и н а. Что-то с двигателем. Машина застряла на шоссе примерно в трехстах метрах отсюда. Мы собирались еще сегодня добраться до Вольгаста и завтра с утра ехать дальше, на Данциг. Не могли бы вы приютить нас на одну ночь?

А н д е р с о н. Но лесное шоссе не идет на Вольгаст.

Ж е н щ и н а. Мы заблудились. Шторм.

Мужчина берет у Каролы из рук совок и щетку и начинает сметать осколки.

А н д е р с о н. До деревни всего три километра.

Ж е н щ и н а. Нам их не одолеть. У нас еще больной в машине.

А н д е р с о н. Просили кого-нибудь взять вас на буксир?

Ж е н щ и н а. За полтора часа ни одной машины — ни в ту, ни в другую сторону. На шоссе уже возникли завалы. Моя фамилия фон Браак. Это — господин Лойксенринг.

А н д е р с о н. Андерсон. Моя дочь Карола. Возьми тачку, Карола, и проводи господина — как бишь его зовут?

Л о й к с е н р и н г. Лойксенринг.

А н д е р с о н. Проводи господина Лойксенринга к машине. Знавал я одного Лойксенринга, тот был адвокатом в Гаване. Увлекался всякими историческими изысканиями. Не родственник вам?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Очень интересно. Господин Лойксенринг тоже увлекается историческими изысканиями. Идите же с госпожой Каролой.

А н д е р с о н. Не выходите на просеку. В чаще безопаснее.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Спасибо, господин Андерсон.

Карола и Лойксенринг уходят.

Ваши окна светились таким теплом и уютом, что я даже обрадовалась этой аварии. Погода адская. Шторм. Пена долетает до опушки. Значит, море где-то совсем рядом.

А н д е р с о н. За западной стеной дома начинается первая дюна.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Завидую. Вы разрешите? (Стягивает пончо через голову.) Нам, пожалуй, следует показать вам свои паспорта. (Берется за сумочку, которая висит на длинном ремешке через плечо и стала видна только теперь.)

А н д е р с о н. Я капитан, госпожа фон Браак. И не привык спрашивать паспорта у терпящих бедствие.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. О, так вы капитан! Пардон. Вероятно, я веду себя как восторженная девчонка. Но сегодня вечером все кажется мне сказкой. В старых детских книжках бывали такие очаровательные картинки — знаете, когда все утопает в снегу.

А н д е р с о н. И крошечный домик, из трубы которого вьется дымок.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. А на дворе ночь. Во всяком случае, по небу обязательно плывет месяц и все кругом отбрасывает синие тени.

А н д е р с о н. И две косули грустно смотрят на окна…

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. …излучающие тепло и свет.

А н д е р с о н. Вот вы говорите — «излучающие»…

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Правда ваша — сами они ничего не излучают. Но именно от этих окон, от самого факта их существования в этом мраке и холоде, на душе делается тепло и уютно. Кстати, смотрят на них не косули, а лоси. И не спорьте, на моей картинке, в моем букваре, были лоси.

А н д е р с о н. У нас, моряков, в большом ходу были художественные открытки. Мы брали их с собой в тропические рейсы. По нескольку штук. Не только ради окон. Но и ради снега. Помнится, старпом наш был неудавшийся ученый. Он считал все это мещанством и безвкусицей.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Мог бы стать моим профессором истории искусств. Фантастика! В такой глуши встретить человека, сохранившего естественное восприятие народной живописи.

А н д е р с о н. А где ж еще его встретишь? Сварю-ка я нам всем грог.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Я на седьмом небе от счастья.

А н д е р с о н. И все же это, конечно, безвкусица чистой воды. Но нам она казалась шедевром кисти Микеланджело. Можно лишь сожалеть, что никто из корифеев не писал грустных лосей и косуль на фоне засыпанного снегом домика с желтыми окнами. Упущение с их стороны. В безвкусице виноваты не мазилы и халтурщики. Она — на совести великих, не пожелавших снизойти до бедных моряков и изобразить домик, который напоминал бы им о родном гнезде. А ведь именно о нем тосковала их душа, когда ураган трепал наше судно под Южным Крестом. Кто вы по профессии?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Археолог.

А н д е р с о н. Копаете?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Нет, ныряем.

А н д е р с о н. И Лойксенринг?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Наш главный ныряльщик.

А н д е р с о н. Интересная встреча. А больной?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Кинооператор.

А н д е р с о н. Зачем вы едете в Данциг? Собираетесь там нырять?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Поначалу нет. Может, следующим летом. В Данциге существует специальный клуб.

А н д е р с о н. Наслышан о нем. Клуб грабителей моря.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Ну почему же — это настоящая наука, не хуже любой другой. И занимаются ею всерьез.

А н д е р с о н. Что море поглотило, то стало его собственностью. Пусть мои слова покажутся вам старомодными и высокопарными, но такие занятия добром не кончаются. Дурацкое любопытство и алчная погоня за кладами.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Вы не слишком любезны.

А н д е р с о н. Каков уж есть. К затонувшему судну прикасаться нельзя! Да и что ими движет: раз утопленников все равно не воскресить, займемся-ка самим судном и его фрахтом. Для чего изыскиваются самые хитроумные способы. Это не наука, а мародерство.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Значит, вы выставляете нас за дверь?

А н д е р с о н. Глупости. Что там с больным?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Вероятно, приступ малярии. Ему надо поскорее в постель. Лекарства у нас есть.

А н д е р с о н. Я бы все же пригласил врача.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Не стоит.

А н д е р с о н. Я могу попросить пограничников позвонить доктору. Они то и дело патрулируют тут поблизости. Но в такую погоду, скорее всего, забираются куда-нибудь в укрытие. Когда ветер с моря, заливает весь берег вплоть до дюны.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Были случаи, что и у вас укрывались?

А н д е р с о н. Я не слишком радушный хозяин.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Мы постараемся не причинить вам лишних забот.

А н д е р с о н. Все в воле божьей. Вы, наверное, умеете реставрировать старинные вещи. Из-за моей неловкости капля крови попала на эту гравюру. Как ее удалить?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к (разглядывает морскую карту через пенсне). Редкостный оттиск.

А н д е р с о н. В том-то и дело.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. А где кровь?

А н д е р с о н. Вот.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Это пятнышко? Да оставьте, как есть. Химикалиями только напортите. (Бережно кладет карту на место.) Очень жаль, что моя профессия вам не нравится. Чем запутаннее настоящее — а оно с каждым часом становится все запутаннее, — тем настойчивее тяга к истории, как хранительнице скрытой, но кристальной ясности. Самих людей давно нет, но следы их сохранились. Плоды их творчества дошли до нас. И то, что они нам говорят, ощутимо и зримо. Это одновременно и дух, и материя, — без всяких исхищрений, столь излюбленных ныне живущими, — без идеологии, без лжи, без приспособленческой упаковки. Это — самое существенное, самое подлинное! То, что остается в веках после всей мышиной возни.

А н д е р с о н. Вы судите о жизни с нескрываемым презрением. А мне как-то не верится, что вы ее и впрямь презираете.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Напротив, я ее обожаю. Почему вы так ополчились на мою профессию? Стали бы вы на нее нападать, если бы я раскапывала городища или славянские захоронения? А ведь это одно и то же, только не так опасно.

А н д е р с о н. Вы и сами знаете, что это не одно и то же. На суше вы несете ответственность перед страной, на территории которой ведутся раскопки. А что вы выловите из международных вод, не контролируется никем.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Хорошо, согласна. Но с чего вы взяли, что я принадлежу к людям этого сорта? Откуда эта предубежденность? Сначала вы делаете широкий жест — не желаете взглянуть на мой паспорт, а потом подозреваете меня же в подводном разбое.

А н д е р с о н. Признаюсь, здесь вы кругом правы. Столь грубых бестактностей давно не совершал. Видимо, отвык от общения с дамами.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Вы выше светских условностей. И потому очень мне нравитесь.

А н д е р с о н. Я вел себя как грубый мужлан. Нижайше прошу простить.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Назовем это лучше прямодушием последнего ганзейца.

А н д е р с о н. Ганзейцы не были грубиянами.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Все верно — вокруг моей профессии в последнее время стали роиться всякие уголовные типы. Они-то и портят все дело. А поскольку средств у них — не в пример нашему брату — хватает, все сливки достаются им. Кроме того, в их распоряжении такие полные перечни кораблекрушений, о каких мы можем только мечтать. Некий Фердинанд Кофман — американец по рождению, но фамилия говорит сама за себя — составил атлас, в котором отмечено свыше пяти тысяч мест, где покоятся миллиардные ценности. Из них три тысячи в одном лишь Карибском море.

А н д е р с о н. Видимо, вы тоже имеете возможность заглянуть в этот атлас?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Дорогой капитан Андерсон, в Париже после войны было создано общество кладоискателей, которое распределило моря и океаны среди своих членов. Попробуйте соперничать с ними на жалкие научные субсидии. Да я и не настолько космополитична. Улавливаете мою мысль? У нас, немцев, есть свои национальные права. Мы потеряли несметные богатства из-за нашей приверженности древнему изречению: «Мореходство — превыше всего». Что мне до Карибского моря? Какое нам дело до Мексиканского залива? Добрая старая Балтика ничем не хуже. В ней — наша надежда.

А н д е р с о н. Мне лично Карибское море очень дорого. А уж залив и вам, вероятно, не безразличен. Так же как устья великих рек — Ориноко, Амазонки, Ла Платы. В этих местах осталась часть моей жизни. Нет — эти места стали частью моей жизни.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. А как же открытки со снежным пейзажем?

Движение в глубине дома: привезли больного.

А н д е р с о н. Прибыли наши спасатели.

Входят  К а р о л а,  Л о й к с е н р и н г  и еще один  м о л о д о й  ч е л о в е к. Карола и Лойксенринг в дождевиках. Молодой человек — тот самый «больной» — воплощение героя-любовника в романском вкусе. Его очень красят дорогие солнечные очки. На нем тоже дождевик — но с каким шиком он его носит! Когда молодого человека раскутают — это будет очень походить на снятие покрывала с памятника, — окажется, что он одет в своего рода национальный немецкий костюм — ту самую форму баварского лесничего, которая повсеместно вызывает всеобщую зависть и восхищение. Но пока еще до этого не дошло.

М о л о д о й  ч е л о в е к. Buenas tardes, capitán^[6].

К а р о л а. Пойду приготовлю комнаты (Уходит.)

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Это Рауль.

А н д е р с о н. Добро пожаловать, господин Рауль. (Пристально всматривается: где-то он его уже видел.)

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Рауль, это капитан Андерсон. Сейчас будет готова ваша постель.

Р а у л ь. Muchas gracias, capitán^[7]. Здесь очень тепло.

Госпожа фон Браак раскутывает его.

Gracias.

Испанские слова в его речи не должны производить впечатления нарочитости. Он произносит их вполне естественно. Он вообще держится очень просто и естественно.

Надежное убежище. Muchas gracias, capitán.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Присядьте. Или хотите сразу лечь?

Р а у л ь. Зачем?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Вы же больны.

Р а у л ь. Все прошло.

Лойксенринг берет пончо дамы и дождевик Рауля и выходит.

А н д е р с о н. Рюмку водки?

Р а у л ь. Ни капли спиртного. Разрешите не снимать очки. Свет режет глаза. (Шутливо.) Я вообще избегаю яркого света. Вы уже предъявили паспорта?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Здесь это не принято.

Р а у л ь. О! Это легкомысленно. (Вынимает свои документы.)

А н д е р с о н. Вы же слышали — здесь это не принято. Пойду включу отопление. (Уходит.)

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к (тихо). Нет сомнений — это он.

Р а у л ь. Ну так как? Успеем до утра?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. У нас почти двадцать часов — до прихода доктора.

Р а у л ь. Доктор придет около пяти. К этому времени мы должны уже пересечь границу.

Часы бьют один раз — половина восьмого.

Значит, в нашем распоряжении восемнадцать часов. Не позже половины второго я дам сигнал трогаться.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Оказывается, время от времени тут проходит пограничный патруль. Надежно ли укрыта машина?

Р а у л ь. Сеньоре самой не сыскать. Будем надеяться, что капитан не утратит своей обходительности. Восьмидесятилетний старик хрупок, как пакт о ненападении.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. При случае постарайтесь ввернуть что-нибудь о желтом окне. О теплом свете, манящем путника. Спектр его чувств слегка инфантилен.

Р а у л ь. Только бы Лойксенринг не сорвался.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Ему нельзя пить.

Р а у л ь. Нам всем нельзя пить.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. К сожалению.

Входит  Л о й к с е н р и н г. Он молча подходит к столику у окна, где все еще стоит бутылка водки, и отвинчивает крышечку.

Р а у л ь. Поставьте бутылку на место!

Лойксенринг прикладывается к горлышку. Рауль вырывает у него бутылку, завинчивает крышечку и ставит бутылку на столик.

Удивительно, до чего вы распустились, как только оказались в этой стране. Здесь полицейский режим, а вы ведете себя, словно мы на блаженных островах.

Л о й к с е н р и н г. В горле пересохло.

Р а у л ь. Попросите на кухне стакан минеральной воды.

Л о й к с е н р и н г. Водки.

Р а у л ь. Получите виски, когда дело будет сделано.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Как поступим с дочкой?

Л о й к с е н р и н г. Водки.

Р а у л ь. Вы меня огорчаете, коллега. Обычно именно вы проповедуете сдержанность.

Л о й к с е н р и н г. Ну-ка прикиньте своими мозгами, как тут на вас уставятся, коли объявите себя трезвенниками. Мы же в гостях у моряка. Соображаете? (Пьет водку.) Сейчас накрою на стол.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Рауль?

Р а у л ь. Неплохая мысль. Совместная трапеза развязывает язык.

Л о й к с е н р и н г (убирает со стола лишние вещи). Ничто так не развязывает язык, как водка.

Р а у л ь. Предупреждаю вас.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Знаете что? Давайте переоденемся. Чемоданы принесли?

Л о й к с е н р и н г. Как велели.

Входят  А н д е р с о н  и  К а р о л а.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Вы пригласите нас к ужину, капитан?

А н д е р с о н. Если вам будет угодно.

К а р о л а. Господину Раулю ужин будет подан в постель.

Р а у л ь. Мне хотелось бы сесть за стол со всеми.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Он выздоравливает прямо на глазах. Пожалуйста, покажите нам наши комнаты, госпожа Карола. Мы хотели бы переодеться с дороги.

К а р о л а. Посуда на кухне, господин Лойксенринг. (Подает ему аккуратно сложенную скатерть, которую держала в руках.) Пойдемте.

Уходит с Раулем и госпожой фон Браак.

А н д е р с о н. Недурно бы немного подкрепиться. Или вы тоже противник спиртного?

Л о й к с е н р и н г. С чего вы взяли? Отнюдь.

Пьют.

А вы понимаете толк в жизни, господин капитан. (Стелет скатерть.)

А н д е р с о н. Куда держите путь? В Данциг?

Л о й к с е н р и н г. Более или менее.

А н д е р с о н. Как это понимать?

Л о й к с е н р и н г. А так — пока что мы здесь, у вас.

А н д е р с о н. Вы тоже гуманитарий, как госпожа фон Браак?

Л о й к с е н р и н г. Нет, я технарь.

А н д е р с о н. Инженер?

Л о й к с е н р и н г. Летчик, парашютист, шофер, водолаз.

А н д е р с о н. В армии служили?

Л о й к с е н р и н г. Я и после армии служу. Только и делаю, что служу, господин капитан. Госпожа графиня — начальница строгая. (Уходит в кухню за посудой. Возвращается.)

А н д е р с о н. Родовые поместья фон Браак расположены…

Л о й к с е н р и н г. Вернее, были расположены, господин капитан. В Восточной Пруссии. (Накрывает на стол.)

А н д е р с о н (глядя на посуду). Из Англии привез.

Л о й к с е н р и н г. Да, настоящий Веджвуд. Примерная цена — сто двадцать тысяч за сервиз на Двенадцать персон.

А н д е р с о н. Марок?

Л о й к с е н р и н г. Фунтов. Сделан еще при Джошуа, первом главе фирмы.

А н д е р с о н. А вы знаток!

Л о й к с е н р и н г. Бог ты мой, с кем поведешься…

А н д е р с о н. Вот вы ныряете. А я даже плавать не умею.

Л о й к с е н р и н г. Морской капитан — и не плаваете?

А н д е р с о н. Я родом с побережья. Там этому не учат.

Л о й к с е н р и н г. Ну ясно — вода сама держит.

А н д е р с о н. Когда-то и я так думал.

Л о й к с е н р и н г. Но вода и впрямь держит.

А н д е р с о н. А Рауль?

Л о й к с е н р и н г. Аргентинец. Немецких кровей.

А н д е р с о н. Из эмигрантов?

Л о й к с е н р и н г. Вроде бы так.

А н д е р с о н. А вы, господин Лойксенринг?

Л о й к с е н р и н г. А я — ничей сын, самоучка, сам в люди выбился. Мои старики купили меня на черном рынке. Я — трофей из наследства Генриха Гиммлера. Передача из рук в руки состоялась в Берлине перед развалинами рейхстага.

А н д е р с о н. А вы понимаете толк в жизни, господин Лойксенринг.

Л о й к с е н р и н г. Выходит, мы с вами — два сапога пара.

Входит  К а р о л а  с бокалами.

Дальше сами справитесь? Я бы тоже хотел переодеться.

К а р о л а. Только побыстрее.

Л о й к с е н р и н г. Слушаюсь. (Уходит.)

Карола расставляет бокалы.

А н д е р с о н. Что они за люди, Карола?

К а р о л а. Они наши гости. И я им рада.

А н д е р с о н. Даже вся светишься.

К а р о л а. Как гнилушка.

А н д е р с о н. Чем собираешься угощать?

К а р о л а. Чем богаты.

А н д е р с о н. Она — графиня из Восточной Пруссии.

К а р о л а. Мне-то что.

А н д е р с о н. К рыбе полагается «Шато нёф дю пап».

К а р о л а. К какой такой рыбе?

А н д е р с о н. Ну, тогда к грибам.

К а р о л а. Я приготовила твой парадный мундир.

А н д е р с о н. Этого Рауля я наверняка где-то видел.

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ. УЖИН

Роскошно накрытый стол. Горят свечи. Сверкает хрусталь. Во главе стола сидит  А н д е р с о н  в парадной форме капитана торгового флота ГДР. Справа от него — г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к  в вечернем туалете. Слева — Р а у л ь  в шикарном блейзере и рубашке с кружевным жабо. Рядом с Раулем — К а р о л а, вырядившаяся не по возрасту; рядом о госпожой фон Браак — Л о й к с е н р и н г, одетый строже, но не менее празднично. Ужин в самом разгаре. Снаружи доносится шум шторма.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Мой последний ужин в родном доме проходил под аккомпанемент русской артиллерии. Фарфор звенел в ритме разрывов. Двор замка был забит повозками. Когда мы покончили с едой, мама прочла благодарственную молитву и все встали из-за стола. Старый слуга принес шубы, мы закутались и покинули замок. Входные двери так и остались открытыми. Когда наша колонна тронулась, ветром уже надуло снег в прихожую. Отпечатки наших ног на ступеньках крыльца исчезли на глазах. Ни следа не осталось. За Штумом мы попали в жуткую пробку. Пополз слух, что у Мариенвердера шоссе перерезано. Нас с мамой разлучили, меня забрали чужие люди. Я была без сознания — очевидно, в жару. Когда я пришла в себя, надо мной стелился дым, сквозь него мерцали звезды. Оказалось, что мы плывем на пароходе. Кто-то указал мне на светящуюся во мраке точку. Маяк Штольпмюнде. Позже выяснилось, что этот пароход был последним судном, успевшим выскочить из Пиллау.

Андерсон и Карола напряженно слушают, забыв об ужине, в то время как Лойксенринг и Рауль, внешне совершенно спокойные, всецело поглощены едой.

А н д е р с о н. Не помните названия парохода?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Несколько букв и цифра. Название было закрашено. На уровне Штольпмюнде мы повернули в открытое море. Из-за мин.

А н д е р с о н. Когда это было?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. В конце января.

Р а у л ь. Очень вкусно, capitán. Caramba!^[8]

Л о й к с е н р и н г (отхлебнув из бокала). Еще как.

А н д е р с о н (отрезает кусочек гриба). А что было потом?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Пароход шел в Любек. На борту три сотни беженцев. А судно небольшое, не какой-нибудь океанский лайнер. Настал день, когда уголь кончился, и пароход уже не мог следовать своим курсом.

А н д е р с о н. Почему ты ничего не ешь, Карола?

Карола послушно ест.

Продолжайте.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Я слышала, что между капитаном и штурманом возник спор: бросить якорь или дрейфовать на северо-запад к Борнхольму. Штурман был якобы за якорь, капитан — за дрейф. Он будто бы рассчитал, что до Борнхольма осталось совсем немного. Радио на пароходе не было. В каютах стало холодно, питание урезали. Люди начали умирать.

Л о й к с е н р и н г (Кароле). Почему вы не кушаете?

Р а у л ь. Оставим в покое прошлое, condesa^[9]. Вы слишком увлеклись этой темой.

А н д е р с о н. Продолжайте.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. По пароходу пошел слух, что на борту находится какой-то груз, который не должен попасть в руки русских. Потому, мол, капитан и настаивал на дрейфе — надеялся, что на Борнхольме еще застанет какие-то воинские части.

А н д е р с о н. Сколько лет вам тогда было?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Десять.

А н д е р с о н. Вы рассказываете обо всем этом, словно находились не в каюте, а на капитанском мостике.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Такова уж особенность детского восприятия, капитан. События, пережитые в этом возрасте, забыть труднее, чем любые другие потом.

А н д е р с о н. Раз уж заговорили об этом: вы считаете, что следовало все же стать на якорь? Без отопления, без питьевой воды, без продовольствия? Вместо того, чтобы воспользоваться благоприятным течением, вселявшим надежду на спасение? Ведь вас все-таки спасли, иначе мы сейчас не имели бы возможности беседовать.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Меня подобрали в море. Рыбаки с Борнхольма. Значит, до него и в самом деле было рукой подать.

А н д е р с о н. Вас подобрали?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Да, судно наскочило на мину. И сразу пошло ко дну.

Шторм усиливается. Клочья пены долетают до окна и шлепаются о стекло. Едят только госпожа фон Браак и — с особым удовольствием — Лойксенринг.

А н д е р с о н. А кроме вас еще кого-нибудь подобрали?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Погода была — вот как сегодня. Мое спасение просто чудо.

А н д е р с о н. Во блаженном успении вечный покой дай, господи, усопшим рабам твоим, сотвори им вечную память. Упокой, господи, души усопших рабов твоих.

Р а у л ь. Аминь. Condesa, кажется, собирается испортить нам вечер. Capitán, расскажите-ка нам лучше о привидениях или там о бродячих призраках, только избавьте нас от воспоминаний о морских приключениях. Они действуют мне на нервы. Вот и госпоже Кароле испортили аппетит. Куда это годится? Ну, скажите сами — что такое наша жизнь? Куча дерьма с бусинками везенья. Это и так всем известно. И не нуждается и доказательствах. Лишь фантазия никому не подвластна. Возьмем Атлантиду: была она или нет? Я говорю: была. Я хочу, чтобы была, этого достаточно. У меня — небо тому свидетель — мало талантов. Но Атлантиду я вытащу на свет божий.

Л о й к с е н р и н г.

Бодлер. Мне хорошо у вас, Карола.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Кто хочет сардин?

Лойксенринг берет себе, накладывает и на тарелку Кароле.

А н д е р с о н. Опишите пароход.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Пароход как пароход. Спущен на воду в Штеттине, верфь «Вулкан». Так было написано на медной табличке в рулевой рубке.

А н д е р с о н. Опишите капитана. А может, вы даже знаете, как его звали? Или хотя бы штурмана? Или еще кого-нибудь из команды?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Капитан был примерно вашего роста и сложения. Одна рука на перевязи. Штурман — намного моложе.

К а р о л а (поднимается со стула). Поставлю воду для кофе.

А н д е р с о н. Останься.

Карола послушно садится.

Странный рассказ.

Р а у л ь. Вернемся к Атлантиде. Как ваше мнение, capitán, она реальна? Во всяком случае, вот Шухардт же уверен, что ему удалось обнаружить Винету^[11], а ведь ее существование казалось столь же сомнительным. Или взять ту же Трою — чем не пример?

Л о й к с е н р и н г. Дон Рауль вытаскивает из-под воды города. Большой специалист по рухнувшим колоннам, побитым статуям и треснувшим амфорам. А также по изделиям из нержавеющих металлов. Но чего стоят все эти сокровища по сравнению с тайнами Кораллового моря? Они вдохновляли Неруду. Поэта Неруду.

Р а у л ь. А другой поэт вдохновил Шлимана. То был Гомер. Ну так как же, capitán? Кому вы отдадите пальму первенства — пенорожденной Венере из затонувшего дворца эллинского морехода, которую предлагаю вам я, или какой-то вонючей горгонии из бухты Пинар-дель-Рио, которую любители кораллов называют «венерин веер»?

Л о й к с е н р и н г. Дон Рауль не поклонник естественной красоты. Он любит искусство.

А н д е р с о н. Ваши коллеги, графиня, настроены на поэтический лад. А по мне что Венера, что венерин веер — они одинаково далеки от меня. Так же, как и война. Мне восемьдесят лет. Я хочу одного — чтобы меня оставили в покое. У меня нет ни сил, ни охоты посвятить остаток жизни чужим бедам и горестям. Примите это к сведению. Я хочу осушить этот бокал за мудрость моих гостей. (Пьет.) А теперь я пойду к себе. Мой дом целиком в вашем распоряжении — до завтрашнего утра. Что мне вам пожелать — на случай, если вы уедете раньше, чем я встану? Наверное, вот что: будьте долгие годы счастливы тем, что живете в эпоху, когда человечность приобрела некоторую ценность в глазах человечества. Вам, конечно, известно изречение «Жить надо так, чтобы в смертный час не в чем было раскаяться». Не дай вам бог впасть в соблазн и вольно или невольно противостать благим возможностям этой эпохи. (Встает и идет к двери своей комнаты.)

Р а у л ь. Звучит довольно туманно и двусмысленно. Не та тональность. Не так должны бы мы распрощаться друг с другом.

Л о й к с е н р и н г. А главное, капитан, мы не должны распрощаться раньше, чем вы скажете, где именно ваш пароход наскочил на мину.

Пауза. Рауль снимает очки.

А н д е р с о н. Тот самый молодой человек. Фотограф.

Л о й к с е н р и н г. Мы просим дать нам координаты.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Господин Андерсон, наша миссия вполне официальна, а несколько необычный способ поставить вас в известность об этом мы избрали лишь потому, что, несмотря на ваши фотографии, сделанные Раулем, были не вполне уверены, что вы — именно тот человек, которого мы ищем. Капитана звали Андерсон, штурмана…

К а р о л а. Прилльвиц?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Благодарю, госпожа Карола. Андерсон — весьма распространенная фамилия. Вы могли оказаться не тем Андерсоном с парохода РН 15—13. Но в сочетании со штурманом Прилльвицем ошибка исключена. Прилльвиц умер в пятьдесят шестом году в Копенгагене. В психиатрической клинике.

К а р о л а. Значит, Прилльвиц тогда не погиб?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Его спасли на день позже меня. От него я и узнала, что РН 15—13 имел на борту фрахт, предназначенный для перегрузки в открытом море на парусно-моторное судно, которое шло под нейтральным флагом, но с командой из немцев. Прилльвиц хотел стать на якорь приблизительно в том месте, которое было намечено для встречи. Поскольку вы сами вели судно, господин капитан, только вы один и знали его точные координаты — и утаили их от Прилльвица. А почему, можно только догадываться.

А н д е р с о н. Я не обязан давать вам отчет в своих действиях.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Причиной был, очевидно, этот самый фрахт. Ведь только вы с Прилльвицем знали о нем.

Р а у л ь. Вероятнее всего, вам просто не улыбалось отдать этот груз и хотелось сбыть ящики на сторону.

А н д е р с о н. Хотя я считал, что на Борнхольме находятся немецкие войска?

Р а у л ь. Уж вы-то нашли бы пути и способы в общей неразберихе тех дней. Между нами, capitán, мы все тут старые морские волки, идея неплоха: вне территориальных вод наскочить на мину, самому спастись, ценности полеживают себе на дне, как в лоне авраамовом, а когда тучи рассеются, нанять горстку отчаянных парней, и готово — пятьдесят миллионов долларов висят на крючке.

А н д е р с о н. Я не вез пятьдесят миллионов долларов. Я взял на борт беженцев — загнанных, изможденных людей, которых эсэсовцы затолкали на мой пароход…

Р а у л ь. Чтобызамаскировать груз.

А н д е р с о н. …которые мерли как мухи и которых я хотел любой ценой доставить на берег.

Р а у л ь. Не спорю, может, вам хотелось попутно и людей спасти. Но пятьдесят миллионов — тоже по фунт изюму.

Л о й к с е н р и н г. И если бы вы проскочили мимо парусника или он мимо вас, они достались бы вам — конечно, при удачном стечении обстоятельств.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Меня огорчает ваша грубая напористость, Рауль. Она совершенно неуместна при абсолютно законной попытке спасти для человечества уникальное произведение искусства, неповторимый шедевр творческого гения его создателей — немецких, польских и русских мастеров. Среди них был и один датчанин, если не ошибаюсь. То есть это общеевропейское достояние. В чреве вашего судна, капитан Андерсон, покоится, по нашим сведениям, Янтарная комната из Екатерининского дворца в Пушкине. Нацисты — я подчеркиваю это слово, капитан, — нацисты демонтировали ее в сорок втором году во время осады Ленинграда и вновь собрали в Кенигсберге для гаулейтера Коха. Именно он приказал потом переправить ее на Запад. На вашем пароходе.

Р а у л ь. Ваши советские друзья вряд ли погладят вас по головке, если с опозданием на тридцать один год вдруг узнают от вас правду. Но мы, мы лишь по воле случая натыкаемся на это сокровище, и нас никто не может заподозрить в том, что мы собираемся им завладеть.

А н д е р с о н. Вы хотите отдать Янтарную комнату?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Не отдать, а вернуть владельцам. То есть Советскому Союзу. Рауль, снимки.

Рауль вынимает из бумажника три фотографии и показывает их Андерсону и Кароле.

Р а у л ь. Восьмое чудо света.

А н д е р с о н. Даже если ее не повредило взрывом, она давно сама собой разрушилась. За столько лет.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Ящики были обиты оцинкованной жестью.

А н д е р с о н. Что такое цинк для морской воды?

Р а у л ь. Мы навели справки у химиков. Кое-какая надежда есть.

А н д е р с о н. Обратитесь в официальные инстанции.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Разве не лучше сначала уладить дело с глазу на глаз? Так сказать, прощупать почву, оговорить детали. Инстанциям нужны факты.

А н д е р с о н. Вам тоже.

Р а у л ь. Мы сотрудничаем с ЮНЕСКО.

А н д е р с о н. Вы не путаете ее с Коза Ностра?^[12] Там, на дне, нет Янтарной комнаты.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Вы открывали ящики?

А н д е р с о н. Почему бы не предположить, что в них было оружие?

Р а у л ь. Мы изучаем в течение многих лет все публикации по этому вопросу. И некоторые гипотезы, особенно выдвинутые поляками, весьма эффектны.

А н д е р с о н. Эффектность и эффективность — не одно и то же. Нет у меня координат. Вы напрасно потратили время и силы. А теперь — прошу покинуть мой дом.

Часы бьют десять.

Завтра утром в восемь часов я сообщу о вас полиции. И если вы до того времени не успеете пересечь границу…

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. У нас дипломатические паспорта. Вы недооцениваете очень существенные особенности своей страны: она обращается с иностранцами, как с драгоценным фарфором. И тот, кто не занимается шпионажем, не провозит контрабандой наркотики или не взрывает мосты, здесь, в большей безопасности, чем у себя на родине. Ваше правительство пуще всего боится, как бы его не обвинили в несоблюдении духа знаменитых Хельсинкских соглашений. Так что сами понимаете — торопиться нам незачем.

А н д е р с о н. Плевать я хотел на этот дух, раз он не может оградить мирных граждан от приставаний всяких праздношатающихся.

Р а у л ь. Карола, разве мы к вам пристаем?

К а р о л а. Что еще вам известно о Прилльвице?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Что вы для него, очевидно, очень много значили.

К а р о л а. Он с вами об этом говорил?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Естественно.

К а р о л а. Тогда почему он мне не писал?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Вероятно, полагал, что вас уже нет в живых.

К а р о л а. На каком, собственно, основании?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Ну, просто потому, что нет многих из тех, на кого все это обрушилось.

К а р о л а. Что обрушилось?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Весна сорок пятого.

А н д е р с о н. Хватит об этом. Не относится к делу.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Его мучило также, почему вы, капитан Андерсон, не пытались его разыскать.

А н д е р с о н. Потому что имел все основания полагать, что он погиб. А почему он сам не дал знать о себе? Нетрудно догадаться. Не мог выбросить из головы эти ящики. Эти проклятые ящики. После Пиллау он прожужжал мне все уши. Только и думал, что об этом дерьме.

Л о й к с е н р и н г. Значит, ящики существуют.

А н д е р с о н. В ту пору на каждом судне было полным-полно всяких ящиков.

Р а у л ь. Но эти были обиты оцинкованной жестью.

А н д е р с о н. В том числе и обитых оцинкованной жестью. В них могли находиться документы, планы, чертежи, фальшивые деньги.

Р а у л ь. Сколько было ящиков?

А н д е р с о н. Двадцать пять.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Верно.

Л о й к с е н р и н г. Уже шаг вперед.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Можно попросить крепкого кофе, госпожа Карола?

Л о й к с е н р и н г. И сыру, если есть.

Р а у л ь. А мне вишневого компота, пожалуйста.

А н д е р с о н (в ответ на вопросительный взгляд Пароли). Закон гостеприимства.

Карола уходит на кухню. Лойксенринг следует за ней.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Пуля засела в легких. Прилльвиц был здоровяк.

А н д е р с о н. О чем вы говорите?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. В ту ночь вы стреляли в него. Он пытался завладеть картой, на которую вы наносили курс судна.

Андерсон садится — но не к столу, а в одно из кресел.

Он не использовал это обстоятельство, чтобы как-то вам отомстить. И мы постараемся, чтобы это осталось между нами…

А н д е р с о н. Вы полагаете, что я способен…

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Каждый из нас поступил бы так же. Пятьдесят миллионов того стоят.

А н д е р с о н. Я? В такой момент? Из-за какой-то там карты…

Р а у л ь. Эта карта у вас. Хотите, чтобы ваша дочь считала вас убийцей? А ваш синий мундир торгового флота, ваша почетная парадная форма была запятнана кровью?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Рауль, фото!

Рауль вынимает из бумажника еще одну фотографию и показывает ее Андерсону.

Прилльвиц. Рана слева.

Р а у л ь. Хорошо зарубцевалась. (Кладет фото обратно.)

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Умер он не от этого. Но здоровье так и не удалось полностью восстановить.

А н д е р с о н. У меня не было пистолета.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. В те годы пистолеты были у всех. Вы сказали: «Потому что имел все основания полагать, что он погиб. Какие такие основания? Ведь вот вы не погибли же. Потому и полагали, что считали его убитым — вами же.

А н д е р с о н. Ничего я не считал. И ничего не знаю. Ничем не могу быть вам полезен. Как избавляются от таких, как вы?

Р а у л ь. Путем чистосердечного признания.

А н д е р с о н. Я хотел спасти беженцев и судно. Судно принадлежало мне.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Оно по-прежнему принадлежит вам.

А н д е р с о н. Искореженное, проржавевшее, набитое трупами.

Р а у л ь. Но в нем и те двадцать пять ящиков.

К а р о л а  вносит кофе, сыр и компот. Вслед за ней появляется  Л о й к с е н р и н г.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Как же сложились ваши дела потом? Вас еще успели интернировать на Борнхольме?

А н д е р с о н. Когда англичане высадились в Рённе, я был уже во Фленсбурге.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. А несколько позже перебрались сюда и — посвятили себя делу восстановления родины. Да, у вас еще была родина. Видите ли, капитан Андерсон, каждый из нас гонится за каким-то своим идеалом: Рауль — за Атлантидой, Лойксенринг — за субтропическими красотами морских глубин, я — за этой Янтарной комнатой. Когда мы со найдем, наши пути разойдутся. Стены этой комнаты — там, на дне, — часть того, что я потеряла. Пусть их получат русские — но из моих рук. Мне, графине фон Браак, доставит особое удовольствие подарить им ее. Это политический акт. И вы можете принять в нем участие. Из чувства национальной гордости мы с вами должны продемонстрировать то единство, недостаток которого другие нации используют к своей выгоде. В этом наша историческая миссия.

А н д е р с о н. Но ведь я могу назвать и ложные координаты.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Для этого вы слишком порядочны.

Р а у л ь. А кроме того, нам есть с чем их сопоставить.

А н д е р с о н. Я мог бы потом дать эти же координаты русским. Или полякам.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. А как вы объясните, почему дали их сначала нам?

А н д е р с о н. Меня вынудили.

Р а у л ь. Поищем-ка в его берлоге. Может, он вел записи. Или дневник. Лойксенринг? Señora Карола, побудьте здесь.

Л о й к с е н р и н г. Минуточку. Я еще не доел сыр. (С наслаждением жует. Запивает вином.) Ложные координаты — вполне реальная вещь. Вспомните, графиня, мои слова: угрохаем кучу денег, наймем людей и на глубине шестьдесят — семьдесят метров закопаемся в ил вместе с мидиями и камбалой. А заработаем дырку в кармане. Как поступает профессионал при такой раскладке? Изыскивает гарантии. Что дает гарантии? Заложник, которого Приканчивают, если обман налицо. Kidnapping^[13]. В данном случае кандидатура одна — госпожа Карола. Но багажник машины — не самое удобное помещение для дамы. Да и сомнительно, чтобы здешние таможенники, обнаружив ее там, отнеслись с полным доверием к вашей версии, графиня, — мы, мол, готовим приятный сюрприз для Советского Союза. Извините, господин капитан, что я так открыто тут перед вами высказываюсь, но ведь нам необходимо прийти к соглашению с учетом реальной обстановки. Я был…

Р а у л ь. Хватит, Лойксенринг. Пошли.

Л о й к с е н р и н г. Я был с самого начала против идеи провернуть это дельце здесь. Надо было постараться переманить вас на Запад. В том климате мы знаем что к чему. А здесь — когда еще подует тот же ветер! Мы давно уже будем на свалке. На все надо время. Наши доморощенные прожектеры надеются: мол, подключим эту страну к международной системе кровообращения — и готово! Те же болезни появятся сами собой.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Ваши поучения неуместны.

Л о й к с е н р и н г. Потому что неприятны. Буржуазные методы не годятся для борьбы с идеологией социализма. Я стараюсь достигнуть договоренности с соучастниками. Свобода действий у нас здесь весьма ограничена.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Это-то верно.

Р а у л ь. Обыщем его комнату.

Л о й к с е н р и н г. Устаревший прием.

Р а у л ь. Можете посоветовать что-нибудь получше?

К а р о л а. Я согласна.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. На что?

К а р о л а. Чтобы меня похитили.

Л о й к с е н р и н г. Бога ради, госпожа Карола! Мы к этому не готовы. Еще завалим всю нашу операцию. Лучше прикиньте, как бы нам тут, на месте, обтяпать это дельце. Общими силами. Поскольку тяга к наживе не вяжется с мировоззрением этой страны, графиня и взывает к совести, намечая тем самым хотя бы точку зрения, на которой мы могли бы сойтись.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Мне не нравится ваша двусмысленная фразеология с уголовным душком, Лойксенринг. Однако вывод вы сформулировали очень точно. Благодарю. Может, господин капитан скажет, на каких условиях он согласен сотрудничать с нами. Почему бы не применить к нашему предприятию принципы, которые начинают осуществляться в отношениях между государствами с различным общественным строем? Грубой силой мы ничего не добьемся, дорогой Рауль. Тенденция к взаимопониманию присуща всем и отвечает воле народов к миру.

А н д е р с о н. Ваша ирония неуместна.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Ирония? Вы противитесь выводам, которые мы делаем из вполне приемлемой доктрины вашего же лагеря. Я объявила о своей готовности в знак примирения противоречий добровольно передать объект наших переговоров тем, кого имею все основания ненавидеть. Следовательно, мною движет отнюдь не желание отомстить.

А н д е р с о н. Какой там объект, графиня. Никакого объекта нет. Нам не о чем вести переговоры. А хоть бы и был, у меня нет его координат. Остов судна находится где-то юго-восточнее Борнхольма, может быть, как раз там, где после войны потопили тонны боеприпасов. Что бы ни лежало в тех ящиках — ничего этого уже нет! Мой «Нордланд» не был океанским лайнером, который, подорвавшись на мине, получает одну-единственную пробоину и идет ко дну целехоньким. «Нордланд» — небольшой пассажирский пароход, ходивший вдоль побережья. Для такого суденышка мина — все равно что крепкая серная кислота для медной монетки: она его уничтожает. Вы же сами были при этом: сколько времени судно продержалось на воде? Четверть часа? Пять минут?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Я была без сознания. Прилльвиц говорит, примерно десять минут.

А н д е р с о н. Интересно. Грохочет взрыв, Прилльвиц включает секундомер, поворачивается ко мне, хватает карту, короткая стычка, я вытаскиваю пистолет, стреляю, он цепляется за штурвал, вода захлестывает нас, он натягивает спасательный жилет, выключает секундомер и прыгает…

К а р о л а. Кто стреляет?

А н д е р с о н. Я.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Фото, Рауль.

Рауль показывает. Карола берет в руки снимок. Пауза.

Р а у л ь. Что скажете, señora?

К а р о л а. Мальчишка. Сделал все-таки эту татуировку. Страсбургский собор. Боже мой, как давно все это было, как давно.

Р а у л ь. Больше ничего не добавите?

К а р о л а (возвращает ему фото). Вам это не интересно. Просто мы поспорили. Я считала, что он не решится выколоть на груди церковь. Мне хотелось венчаться в Страсбургском соборе.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. А шрам?

К а р о л а. След ножевой раны после драки в Сан-Паули. Он был заядлый драчун, покойный Прилльвиц.

Р а у л ь. Asqueroso! Una desgracia! Maldito!^[14]

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Вы не выдумали все это только что?

К а р о л а. Если вы были близки с мужчиной, то и сами знаете, что мелочи, особенно дорогие вашему сердцу, не забываются. До самой смерти.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Например, драка в Сан-Паули?

К а р о л а. Например, шрам.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Не повезло.

А н д е р с о н. Они утверждают, что шрам этот — от пули, которую я якобы всадил в Прилльвица.

К а р о л а. Уж ты бы не промахнулся.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Вот оно что. Я и не знала.

К а р о л а. Зато теперь знаете. Отец терпеть не мог Прилльвица, а тот его. Повторяю, я готова уйти с вами. Хотя бы кухаркой.

Л о й к с е н р и н г. Вы не Белоснежка, а мы — не семь гномов. Без координат похищение не состоится. Вы нужны нам только как залог их истинности.

К а р о л а (Андерсону). Скажи им координаты. Чего ты тянешь? Пусть себе ныряют. И пусть этот металлолом насквозь проржавел — тебе-то что? А я хоть полгода поживу в свое удовольствие. Раньше мая-июня в море не полезут: холодно. И до той поры не смогут от меня отделаться. Где ваша штаб-квартира?

Р а у л ь. Знает ваш отец координаты?

К а р о л а. В своем деле отец всегда был педантичен до крайности. Он и сейчас перечислит вам по памяти все маневры «Памира» у мыса Горн, хотя с той поры минуло шестьдесят лет. Как же ему не знать координат катастрофы, погубившей его собственное судно всего тридцать один год назад в каких-то трехстах километрах отсюда по прямой?

А н д е р с о н. Что это значит, Карола?

К а р о л а. Разве ты не был педантичным? И не остался таким до сих пор? Ты уже не переменишься — вплоть до Страшного суда. Разве не твой конек — отмерять, взвешивать и считать? Деньги, мясо, показания барометра, мой досуг, наши развлечения, птичий корм, молоко для кошки? Я сказала «наши развлечения»… Да я не имела права даже посадить кусты, которые мне нравились, или посеять цветы, которые радовали бы мой глаз. Только мальвы, дрок, терновник, падуб и каштан — ничего больше.

А н д е р с о н. Потому что они выносливее и легко приспосабливаются.

К а р о л а. К тебе.

А н д е р с о н. Нет, к суровому климату наших мест. К почве. Что тут такого?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к (встает). Строгие отцы в наше время большая редкость. А жаль. Не было бы нехватки в сильных личностях, если бы цивилизация не подкосила под корень авторитет отцов.

Р а у л ь. Si, si, condesa, buen^[15].

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Я говорю сейчас не о вашем отце, Рауль. Ваш отец был фашист. Он был плодом эпохи, поднявшей на щит теорию, согласно которой воля заменяет талант и каждый может по своему усмотрению влиять на нравственный климат мира. Напрасно вы осуждаете отца за его любовь к порядку, Карола. Хочется сажать цветочки — ну что ж. А если они не выживут?

Р а у л ь. Condesa, мой отец не был фашист, он и сейчас фашист. И не скрывает этого — в отличие от большинства его бывших соратников, которые перекрасились в христианских демократов или даже социал-демократов и исповедуют либерализм. У моего отца есть авторитет, и я перед ним преклоняюсь. Будьте добры, señora Карола, принесите мне два таза с водой и шнур от утюга.

А н д е р с о н (в ответ на вопросительный взгляд Каролы). Два таза с водой и шнур.

Карола с растерянным видом удаляется на кухню.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Рауль! Я запрещаю какое бы то ни было насилие!

Р а у л ь. Разрешите провести небольшой эксперимент. Не претендую на авторство. Заимствую.

Часы бьют половину одиннадцатого.

А н д е р с о н. Увеселительную часть вечера проведите, пожалуйста, в своем кругу. (Направляется в свою комнату.)

Р а у л ь. Вам предназначена в ней главная роль.

А н д е р с о н. Тогда разрешите сходить за сигарой. (Уходит.)

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Рауль!

Р а у л ь. Condesa?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Лойксенринг, поддержите же меня!

Р а у л ь. Не забывайте, зачем мы здесь.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Если вы причините ему…

Р а у л ь. Он будет спокойно курить свою сигару.

К а р о л а (в дверях). Вода должна быть холодная?

Р а у л ь. Холодная, señora.

Дверь закрывается.

Ваш отец был князь. Но вы — внебрачная дочь. То есть незаконнорожденная. И ваш последний ужин был, вероятно, первым ужином в его доме. Сами господа к тому времени уже удрали в Вестфалию. Мы в курсе дела, condesa. Своей предприимчивостью вы обязаны горячей крови некой вдовушки, белошвейки из Пройсиш-Холанд.

Появляется  А н д е р с о н  с зажженной сигарой.

Какое у вас напряжение в сети, capitán?

А н д е р с о н. Двести двадцать. (Усаживается в кресло на переднем плане.)

Р а у л ь. Предохранители на какую силу тока?

А н д е р с о н. На десять ампер. В ванной и кухне на пятнадцать.

Р а у л ь. Preciso^[16]. Обычные или автоматические?

А н д е р с о н. Автоматические.

Р а у л ь. Buen. Лойксенринг, будьте любезны пригласить сюда сеньору Каролу.

Лойксенринг уходит.

Вы еще не видели снимков, для которых невольно позировали.

А н д е р с о н. Вам нездоровится, графиня?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Этот шторм наводит на меня тоску. (Садится в кресло подальше от него.)

Л о й к с е н р и н г (в дверях). Нам придется качать воду насосом. Водопровод не работает. По-видимому, авария на водокачке.

Дверь закрывается.

А н д е р с о н. Просто она работает на электричестве. Я рад, что вы отказались от своей затеи.

Госпожа фон Браак откидывает голову назад и массирует пальцами виски.

Р а у л ь. Значит, в сети тока нет?

А н д е р с о н. На этот случай держим керосиновые лампы. Было бы неразумно копаться в иле. Сейчас вы огорчены. Но поверьте: вы огорчились бы куда больше, если бы отыскали остов судна. Я и сам подумывал одно время, не попытаться ли вытащить его по частям. На этот пароход ушли все мои сбережения.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. На потолке стрелка.

Р а у л ь. Где?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Вон там.

Рауль находит глазами стрелу.

Прямая линия со стрелкой на конце.

А н д е р с о н. Плотницкая отметка.

К а р о л а  и  Л о й к с е н р и н г  вносят тазы с водой и электрический шнур.

К а р о л а. Куда поставить?

Р а у л ь. Вон туда. (Указывает место против кресла, в котором сидит Андерсон.)

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к (встает и надевает пенсне). Там есть дата.

А н д е р с о н. Дом старый. Потолок тоже. Собирались подновить.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Когда? Тридцать первого января сорок пятого года?

А н д е р с о н (спокойно). А почему бы и нет? Судно погибло — хотя бы дом спасти.

Р а у л ь. Поздравляю вас с этим открытием, condesa. Уверен, что первая координата в наших руках.

Л о й к с е н р и н г. Где стрелка? На потолке?

Р а у л ь. На балке.

Лойксенринг рассматривает стрелу.

Инструменты. Карту. В чем дело, Лойксенринг? Поторопитесь. Сориентируйте дом по карте, продолжите прямую в направлении стрелки.

А н д е р с о н. Прирожденный штурман.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Лично мне все ясно. Стрелка указывает место крушения. Что скажете, капитан?

Андерсон хохочет.

Р а у л ь. Рано смеетесь. Стрелка — явная улика против вас. Почему она не смотрит просто в сторону моря? Почему именно под таким углом к оси дома? Вероятно, угол вычислен?

Андерсон трясется от смеха.

Л о й к с е н р и н г. При попутном ветре да с таким пеленгом мы выйдем прямиком на луну. (Андерсону.) Ну, шеф, выкладывайте начистоту все, что знаете. Отметина на балке говорит сама за себя.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Ваши условия, капитан. Десять процентов?

А н д е р с о н. Десять процентов — от чего? Или — в чем, не так ли? Ведь вы предлагали мне участвовать в некоем политическом акте. Значит, десять процентов участия в возмещении убытков?

Р а у л ь (Кароле). Будьте любезны пока присесть в это кресло визави папаше и снять ботинки.

К а р о л а. Снять ботинки?

Р а у л ь. Чулки можете оставить.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Что это значит?

Р а у л ь. Веселая игра для взрослых.

Карола садится. Рауль пробует рукой воду.

Чуть холоднее, чем надо.

Л о й к с е н р и н г. Колодезная.

Р а у л ь. Еще простудитесь. Кипятильник. Rápido!^[17]

Лойксенринг выбегает из комнаты.

И резиновые перчатки!

К а р о л а. Они в кладовке! Там же, где пакетики с семенами! Найдет.

Р а у л ь. Не топчитесь на месте, друзья, дело есть дело. Десять процентов — это не так мало, capitán. Речь идет о пятидесяти миллионах. Вы сможете скупить весь виски в своей республике. Или приобрести ценные бумаги. А можете и внести всю свою долю в фонд мира — при вашей-то сознательности. Или выписать из Америки искусственные почки и финансировать отечественные исследования по раку. А может, вас интересуют нефтяные концессии? Мы вложили бы от вашего имени соответствующую сумму. Ботинки, señora.

Входит  Л о й к с е н р и н г  с кипятильником и резиновыми перчатками. Рауль берет у него перчатки.

Слегка подогрейте воду, Лойксенринг.

Лойксенринг выполняет.

Не бойтесь. Все будет зависеть от воли капитана.

Лампочки начинают мигать.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Записывайте, Лойксенринг. Соглашение.

Л о й к с е н р и н г. Есть у вас пишущая машинка?

А н д е р с о н. В моей комнате найдете писчую бумагу.

Лойксенринг скрывается в комнате Андерсона.

Ваше снаряжение оставляет желать лучшего.

Р а у л ь. Кто мог подумать, что нам придется заключать соглашение? Зря кривите губки, госпожа Карола. Все хлопоты берем на себя мы. Вам остается лишь грести деньги лопатой. Верно, condesita? При чем тут русские или поляки — сокровище принадлежит всем. Кто хочет приобрести все разом, пусть разом и выложит всю сумму. Но выгоднее продать эту штуку по частям. Предложить, например, главарям землячеств. Могло бы стать сенсацией года: «Брошки из кусков Янтарной комнаты!» Как же, как же — трофей рейха.

Л о й к с е н р и н г  приносит бумагу.

Мир всегда был устроен именно так, как видится Маленькому Морицу: один — имеет, другой — хочет иметь.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к (диктует). Соглашение.

Лойксенринг пишет.

Между господином Людвигом Андерсоном, капитаном в отставке, проживающим… и так далее.

Рауль пробует рукой воду.

Рауль, не отвлекайтесь.

Р а у л ь. Капитаном в отставке и так далее.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Вы тоже подпишетесь.

Р а у л ь. Само собой. Еще минутку, señora.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. …и временной рабочей группой «Желтый камень», состоящей из…

Р а у л ь. «Желтый камень» — как трогательно!

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Затем следуют наши фамилии.

А н д е р с о н. В каком суде я смогу в случае чего предъявить иск?

Р а у л ь. Ваша сигара погасла.

А н д е р с о н (пытается ее раскурить). Я не желторотый птенец.

Свет мигает.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. …заключено соглашение в том, что… Двоеточие.

Р а у л ь. Ботинки, señora.

Карола колеблется.

А н д е р с о н. Ботинки.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Господин капитан Андерсон получает из суммы…

Карола разувается.

Р а у л ь (Лойксенрингу, надевая резиновые перчатки). Выключи кипятильник.

Лойксенринг выполняет.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. …суммы, вырученной за предметы, спасенные рабочей группой «ЖК» с затонувшего парохода «Нордланд» — в скобках…

Л о й к с е н р и н г. Помедленнее.

Р а у л ь. Шнур.

Л о й к с е н р и н г. Или писать, или вас обслуживать. У меня всего две руки.

Рауль отрезает от шнура колодку, разводит концы проводов и кладет каждый из них в таз с водой.

…в скобках…

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. РН 15—13.

Р а у л ь. Поставьте ноги в тазы.

Карола повинуется, не сводя глаз с Андерсона.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Закрыть скобку. Который, согласно заявлению капитана Андерсона, данному под присягой…

Р а у л ь (держа в руке вилку шнура). Где судно?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Рауль!

Л о й к с е н р и н г (запинаясь). Так… все же… нельзя.

Р а у л ь. Где находится судно, Андерсон? (Держит вилку у самой розетки.) Где? Мне придется учить сеньору Каролу тарантелле. Как хотите. Дело ваше, (Сует вилку в розетку.)

В ту же секунду свет гаснет. Выстрел. Часы бьют одиннадцать.

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ. ЗАПАДНЯ

Комнату не узнать. Всюду валяются бумаги, сброшенные с полок книги — некоторые из них открыты, — снятые со стен старинные карты, вперемешку с бокалами, тарелками и остатками ужина, в спешке убранного со стола. На столе лежит  А н д е р с о н, освещенный свечами. К а р о л а, уже опять в ботинках, массирует ему область сердца. Л о й к с е н р и н г  вертит в руках пистолет. Госпожи фон Браак и Рауля в комнате нет: они обыскивают дом. Шторм достиг высшей точки. То и дело сверкают зарницы далеких молний.

Л о й к с е н р и н г. Розетка — вдребезги. Выстрелил как раз в тот момент, когда ток отключили. Меткость замечательная, а вот нервы никуда. (Сует пистолет в карман.)

К а р о л а. Еще раз прошу: отвезите его к врачу.

Л о й к с е н р и н г. И сам отойдет.

К а р о л а. Доктор никому ничего не скажет. Они с отцом друзья. Из-за пистолета мы с вами одной веревкой связаны. Ради нас он будет молчать.

Л о й к с е н р и н г. Нельзя.

К а р о л а. Ведь вы не такой, как те двое.

Л о й к с е н р и н г. Но хочу того же.

К а р о л а. Ничего вы не найдете. Если эти цифры существуют, то только в его голове, и если он умрет, вам их уже не узнать.

Л о й к с е н р и н г. Вполне возможно.

К а р о л а. Помогите ему, и он скажет их вам. Вам одному.

Л о й к с е н р и н г. Одному мне они ни к чему. Без денег Рауля мы как без рук. Сожалею, что дело приняло такой оборот. А Рауль — свинья. (Щупает пульс Андерсона.) Сносно. Пойду соберусь в дорогу.

К а р о л а (прикладывает ухо к груди Андерсона). Сердце… Сердце не бьется.

Л о й к с е н р и н г (прислушивается). Капитан?

Андерсон шевелится.

Надеюсь, хорошо почивать изволили?

А н д е р с о н (с трудом). Ты ранена?

К а р о л а. Нет.

Л о й к с е н р и н г. Классный выстрел.

А н д е р с о н. Вы еще здесь? (Хочет приподняться.)

Л о й к с е н р и н г (удерживает его). Уйти, не попрощавшись? Поберегите себя.

А н д е р с о н. Кто взгромоздил меня на этот шутовской катафалк?

К а р о л а. На полу дует, а в твою комнату далеко нести.

А н д е р с о н. Значит, я…

Л о й к с е н р и н г. …не сразу. Это шок. Свалились от собственной храбрости.

А н д е р с о н. Позор.

Л о й к с е н р и н г. Электрический стул Рауля разлетелся на куски.

А н д е р с о н. А он сам?

Л о й к с е н р и н г. Целехонек.

А н д е р с о н. Я целился в его руку.

Л о й к с е н р и н г. Понятно. Кстати, я не вполне уверен, что госпожу Каролу так уж сильно трясло бы. Этот прием применяют обычно при полном погружении.

А н д е р с о н. Где он?

Л о й к с е н р и н г. Приводит в порядок ваш архив. Вместе с графиней.

А н д е р с о н (шепотом, торопливо). Выставь их отсюда, Лойксенринг. Они маньяки. Клянусь всем, что мне свято: я никогда ничего не слышал о Янтарной комнате.

Л о й к с е н р и н г. Но ведь и пистолета у вас вроде тоже не было. А теперь в обойме не хватает двух патронов.

А н д е р с о н. Верните мне оружие.

Л о й к с е н р и н г. При прощании.

А н д е р с о н. Карола?

К а р о л а. Да, отец?

А н д е р с о н. Насчет Прилльвица…

К а р о л а. После, отец. Завтра.

А н д е р с о н. Лучше сразу. Если я… (Приподнимается.) Сначала слезть отсюда.

Л о й к с е н р и н г (удерживает его). Вам нельзя напрягаться.

А н д е р с о н. Как вы тогда выразились, Лойксенринг? Трофей из наследства Генриха Гиммлера?

Л о й к с е н р и н г. Не имеет значения.

А н д е р с о н. Кто ваши родители?

Л о й к с е н р и н г. Неизвестно.

Стук в дверь. Лойксенринг хватается за пистолет, но одумывается. Входит  Х о п п е.

Х о п п е (поражен беспорядком в комнате). У вас тут что — стекло высадило? Привет, капитан!

А н д е р с о н. Привет, Хоппе! (Садится.) Привет, дружище!

Х о п п е. У вас гость?

К а р о л а. Господин Лойксенринг.

А н д е р с о н (осторожно слезает со стола). Трое гостей, Хоппе. Трое.

Л о й к с е н р и н г. Вы явились некстати.

Х о п п е. Это я-то? (Оглядывается.)

А н д е р с о н. Очень даже кстати, Хоппе. Оч-ень кста-ти.

Входят  г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к  и  Р а у л ь.

Х о п п е. Значит, это ваша машина?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Какая машина? Добрый вечер!

Х о п п е. Серый «форд-фалун». С дипломатическим номером. Стоит в лесу. Ветками прикрытая, вроде бы как подальше от глаз.

Р а у л ь. Почему вы спрашиваете?

Х о п п е. Да на нее сразу два дерева свалились. На вашу консервную банку. Жуткое дело. Прямо жуть.

А н д е р с о н. Это господин Хоппе. Ангел-хранитель нашей электросети. Прибери немного, Карола. Мы тут поужинали, а после дон Рауль — вон тот господин — показал нам, как служат чертову мессу в Аргентине.

Р а у л ь. На Гаити.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Вы хотите сказать, господин Хоппе…

Х о п п е. Машина в лепешку.

А н д е р с о н. Что вы посоветуете моим гостям?

Х о п п е. Сидеть, поджидать, да чай попивать.

А н д е р с о н. Чаю, Карола.

Карола уходит на кухню.

Х о п п е. Не очень-то приятная новость.

Л о й к с е н р и н г. Мягко сказано.

Х о п п е. Но и плакать не об чем. Утром увидите, что такое настоящий сервис. Сигарету?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Мы не курим. Благодарю.

Х о п п е. Вечный раскол человечества на курильщиков и некурящих (Закуривает.) Пункт первый — вы ложитесь спать. Пока вы спите, я сообщаю в округ. Пункт второй — округ информирует министерство иностранных дел. Пока министерство дозвонится в ваше посольство, вы успеете позавтракать. Пункт третий — госпожа Хоппе приезжает сюда. Все вместе едем осматривать вашу машину. Вся штука в том, что госпожа Хоппе — моя супруга и одновременно страховой агент. Пока она составляет вместе с вами протокол, на место происшествия прибывает армейская саперная команда с оборудованием и инструментом. Пункт четвертый — подписание протокола в присутствии пострадавших и представителя правительства, коль скоро таковой явится. Пункт пятый — обед и прибытие машины из вашего посольства.

Р а у л ь. Кошмар.

Х о п п е. Я и говорю — прямо жуть. В какое посольство звонить? На вашей машине нет таможенного знака.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Восхищена вашей энергией.

Х о п п е. Дело привычное. Но есть и заковыка: госпожа Хоппе прибудет не раньше, чем закончит осмотр камышовых крыш. Из-за страховки от шторма. Наши ловкачи норовят свалить на шторм и те дыры, которых и до него хватало. Приходится глядеть в оба. Но госпожа Хоппе тоже не вчера родилась. Все старые дыры взяла на заметку.

Р а у л ь. Кошмар.

Х о п п е. Так в какое посольство?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Вы пешком?

Х о п п е. На вездеходе «Трабант».

Р а у л ь. Что это такое?

Л о й к с е н р и н г. Та же малолитражка, только движок посильнее.

Х о п п е. Минуточку. Что малолитражка — согласен. Но…

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Зачем запрашивать машину, раз вы можете нас подвезти?

Х о п п е. Куда?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. К поезду на Берлин.

Х о п п е. Исключено.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Я обожаю малолитражки.

Х о п п е. Не в том дело. Вы иностранцы. Не положено.

К а р о л а  вносит чай.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. А если мы хорошо заплатим? Ни за какие деньги не согласитесь доставить нас в Берлин?

Х о п п е. Минуточку. (Кладет сахар в чай. Помешивает.) Вы, собственно, зачем к нам-то пожаловали?

Л о й к с е н р и н г. Мы ехали в Польшу. Мотор забарахлил.

Р а у л ь. И тут мы увидели — между деревьями светится желтое окно.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Капитан Андерсон приютил нас на время. Мы совершаем частную поездку. Сами по себе. Без разрешения наших властей. Захотелось немного развеяться. Потому и просим: доставьте нас в Берлин. Мы не какие-нибудь важные птицы, господин Хоппе, а так — мелкая рыбешка. И нас здорово возьмут в оборот, если вы не выручите.

Х о п п е. Так что чешуя полетит — ага?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Без скандала не обойдется.

Р а у л ь. В который, вероятно, втянут и капитана Андерсона.

Л о й к с е н р и н г. А также вас.

Х о п п е. Минуточку. При чем здесь капитан? При чем я? У вас есть жалобы? Мы ведем себя не корректно?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Даже слишком корректно.

Х о п п е. К делу, господа хорошие! Ваша машина — не какой-нибудь драндулет. И у вас самих особый статус. Так что все надо уточнить. А то потом еще заявят, что совершено нападение на мирных туристов.

А н д е р с о н. Вы меня чрезвычайно обяжете, дорогой Хоппе, если согласитесь, немедленно доставить моих гостей в центр округа. У нас нет возможности предоставить им ночлег с необходимым комфортом. Кроме того, я себя неважно чувствую и побаиваюсь суеты, которой завтра утром вряд ли удастся избежать.

Х о п п е. Вам ее так и так не избежать, капитан.

К а р о л а. Отцу это уже не по силам.

Л о й к с е н р и н г. Нам следовало бы принять во внимание его возраст.

Х о п п е. Гм. Хотя вон вы тут как веселились. И если сейчас ляжете спать, завтра утром будете как огурчик.

А н д е р с о н. Я вас очень, очень прошу, Хоппе.

Х о п п е. Жуткое дело. Больно много хлопот. И потом — я ведь при исполнении.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Расходы мы вам возместим.

Х о п п е. Не в расходах дело. А в вашей машине. Нет уж, оставайтесь-ка лучше здесь. В лесу, не дай бог, сук отвалится, да прямо по голове. А здесь вы в безопасности. Ложитесь-ка спать, капитан. И вы тоже. Я сообщу куда надо, и завтра к вечеру инцидент будет исчерпан. Попрошу ваши паспорта…

Р а у л ь. Вы не имеете права требовать у нас паспорта.

Х о п п е. Я народный дружинник.

Р а у л ь. Предъявите удостоверение.

Хоппе лезет за документами, но тут же выдергивает руку, потому что Лойксенринг достает из кармана пистолет.

Л о й к с е н р и н г. Пистолет принадлежит капитану Андерсону. (Протягивает его Хоппе.) При вашей проницательности вы и сами сообразите, насколько безопасно для нас пребывание под этим кровом. Из этого пистолета капитан выстрелил в моего коллегу Рауля.

Х о п п е. Это правда?

А н д е р с о н. Я стрелял в розетку.

Хоппе осматривает розетку.

Этот человек хотел убить мою дочь.

Х о п п е. Кто именно?

А н д е р с о н. Дон Рауль, как он себя именует.

К а р о л а. Меня заставили опустить ноги в тазы с водой.

А н д е р с о н. Чтобы потом пропустить через воду ток.

К а р о л а. С помощью этого шнура.

Хоппе осматривает шнур.

Он еще мокрый?

Х о п п е. Да.

К а р о л а. Отец спас мне жизнь.

Х о п п е. Ради чего затеяли эту шутку с током?

А н д е р с о н. Ради того, чтобы я назвал координаты места, где в сорок пятом году затонул мой пароход.

Х о п п е. Ах, эти бедные заблудшие путники.

Л о й к с е н р и н г. Мы не станем подавать на него в суд. Старый человек. Не совсем в себе.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. На него вдруг что-то нашло.

Р а у л ь. Во время чертовой мессы.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Кричал, что невиновен.

Р а у л ь. Потом назвал какое-то имя.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Имя человека, в которого тогда стрелял.

Х о п п е. Когда — тогда?

Р а у л ь. Когда затонул его пароход. В сорок пятом.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Сорвал со стен карты, сбросил книги с полок и раскидал какие-то бумаги.

Р а у л ь. Мы старались его успокоить.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Вот для чего вода.

Х о п п е. А шнур?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Рауль хотел его связать.

Р а у л ь. Он буйствовал.

Л о й к с е н р и н г. И стрелял.

Х о п п е. А кто требовал назвать координаты? И почему хотели убить Каролу?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. И то, и другое чистый вымысел.

А н д е р с о н (со спокойным достоинством, твердо, указывая на приезжих). Не нашло, а нашли, Хоппе. Эти люди меня нашли. Причем не вдруг, а с заранее обдуманным намерением. Да, я стрелял. Беда заставила. Хорошо еще, что сумел защитить себя и дочь. Эти люди пробрались в мой дом, чтобы любой ценой выудить у меня тайну, которой я не располагаю. Но они вбили себе в голову обратное. Эти люди охотятся за какой-то комнатой из янтаря. И утверждают, будто она была на моем судне. Но ее там не было. Эти люди будут, конечно, отрицать, что прибыли сюда с этой целью. И вам придется заняться мной, потому что я действительно выстрелил. Пистолет — реальность, а комната — фикция. И вам придется принять их сторону, ибо благодаря им на свет божий выплыл этот пистолет.

Х о п п е. Минуточку, капитан. Раз вы и впрямь стреляли… Кстати, Янтарная комната вроде бы существует. Закопана где-то в Польше. Вы ведь, кажется, в Польшу направлялись?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Мы возвращаемся домой.

Часы бьют половину двенадцатого.

Вы представляете себе, какой будет отклик, если узнают, что в вашей стране стреляли в дипломатов. Даже не обязательно в дипломатов, господин Хоппе. Достаточно простого обывателя с иностранным паспортом, чтобы газеты и политики подняли шумиху вокруг жертвы покушения. Мы просим вас прикинуть, каких серьезных осложнений удастся избежать, если вы доставите нас к одному из пропускных пунктов на границе без всяких протоколов и расследований. С капитаном Андерсоном, вне всякого сомнения, случился нервный приступ под влиянием каких-то воспоминаний о последних днях войны. Стоит ли из-за этого копать ему яму? Лично я, например, отказываюсь. Из простой человечности. И мои коллеги наверняка присоединятся ко мне. Неужели вы настолько мелочны, что ради буквы закона возьмете грех на душу и лишите спокойной старости человека, который вам, судя по всему, отнюдь не безразличен? Нам-то скрывать нечего.

А н д е р с о н. Неужели трудно поверить, что они угрожали жизни моей дочери, чтобы выжать из меня точные координаты судна?

Х о п п е. Ради комнаты из янтаря?

А н д е р с о н. Которая якобы оценивалась в пятьдесят миллионов долларов. В мирное время. И которую эта особа, называющая себя графиней фон Браак, хочет поднять со дня моря и передать Советскому Союзу.

Х о п п е. Передать Советскому Союзу?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Из чего вы можете заключить, что домыслы капитана, к нашему глубокому огорчению, выходят далеко за пределы реально допустимого. Разве мы похожи на советских эмиссаров?

Л о й к с е н р и н г. В общем, я пошел переодеваться. И твердо рассчитываю на ваши гражданские чувства и благоразумие. Благоразумие всегда выше тупой дисциплины. Я тоже поступил благоразумно: отдал вам пистолет. И не хотел бы в этом раскаяться. Коллега Рауль! Привал окончен.

Р а у л ь. У нас пока нет гарантий.

Л о й к с е н р и н г. Мало ли чего у нас нет. Поберегите силы дляАтлантиды.

Р а у л ь. Но наша машина остается здесь.

Л о й к с е н р и н г. Ничего страшного, если только господин Хоппе согласится обнаружить ее лишь завтра.

Х о п п е. К вашей машине выставлен сменный пост.

Пауза.

Л о й к с е н р и н г (сухо). Молодцом, молодцом. Очень мило. Каково, а, графиня? Почетный караул. Bravissimo, приятель. Давайте приберем тут, госпожа Карола. Потом по рюмочке на сон грядущий. И в постельку. Ничего другого не придумаешь. Что скажете, графиня? А вы, Рауль? (Начинает наводить порядок.)

Общее оцепенение постепенно проходит. Карола вновь ощущает себя хозяйкой дома. Комната приобретает первоначальный вид.

Вполне достаточно будет позвонить в консульский отдел вашего министерства.

Х о п п е. Будет исполнено.

Л о й к с е н р и н г. Обязательно упомяните про ЮНЕСКО.

Х о п п е. Вы аккредитованы при ЮНЕСКО?

Л о й к с е н р и н г. Скажем, мы кооптировали себя в эту организацию. Выше голову, графиня! Выше голову, Рауль! Капитан, спойте-ка нам матросскую: «По морям, по волнам…» Проклятая романтика! Кто будет чинить розетку?

Х о п п е. Я.

Л о й к с е н р и н г. А снайперу что будет?

Х о п п е. Как-нибудь сами разберемся.

Л о й к с е н р и н г. Сами.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Грустно расставаться с вами, капитан. По чести сказать — не знаю, куда теперь податься. Я так на вас надеялась. Хотите верьте, хотите нет, но я бы с радостью осталась здесь, если бы могла. Как вам моя идея, капитан Андерсон? Еще раз спокойно все обсудим. Ведь, в сущности, кто может быть против? Никто. Кроме вас, конечно. После всего, что было. Будем сидеть у этого окна, любоваться морем и позабудем обо всем на свете. Мне кажется, мы подходим друг к другу. Разрешите мне приехать? Когда-нибудь? Только на несколько дней. Зато по-хорошему.

Р а у л ь. Condesa, вы переутомлены.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Нет, Рауль. Просто опустошена. Двадцать лет кошке под хвост. Вы молоды. Перекинетесь на новый объект. Может, вместе с Лойксенрингом, а может, и без.

Л о й к с е н р и н г. Без.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Я всю жизнь моталась с места на место, господин Хоппе.

Х о п п е. Я тоже. То туда, то сюда. Жуткое дело. Прямо жуть.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Дурацкая присказка. Извините.

Х о п п е. Ничего.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. У вас есть дом, семья.

Х о п п е. А у вас нет?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Нет.

Х о п п е. Но друзья-то есть?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. От случая к случаю.

Х о п п е. Дом там, где друзья.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Потому у меня его и нет. Прелестно, однако: вы, жутко деловой человек, можете быть и сентиментальным.

Х о п п е. Ясное дело.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Но сантименты не к лицу мужчине. Вам следует быть рассудочным, холодным и эгоистичным. Друзья — всего лишь деловые партнеры. У вас есть душа? Ну и напрасно. Принесите наше виски, Рауль. Мы условились распить его на прощанье.

Рауль уходит. За время разговора комнату успели убрать и свечи сменить.

Посидим вместе напоследок.

Все сходятся к столу.

Я здесь не хозяйка. Просто мне хочется вас угостить.

Все усаживаются.

Мы тут называли капитана Андерсона невменяемым. Зря, конечно. Просто сдали нервы, господин Хоппе. Причем у обеих сторон. «Особой» он меня тоже зря величал.

Х о п п е. Так-так-так. Это уже любопытно. Скоро признаетесь, что и впрямь хотели уточнить координаты.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Вы бестактны, Хоппе. Не попадаете в тон. Я как раз пытаюсь все загладить, а вы рубите прямо с плеча. Я хочу, чтобы мы расстались друзьями. Хочу иметь возможность вновь приехать сюда. Учусь у Лойксенринга сговорчивости, гибкости и умению ладить с людьми.

Входит  Р а у л ь  с бутылкой виски.

Наливайте. Ах да, рюмки, госпожа Карола.

Х о п п е. Мне не надо.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Карола?

К а р о л а. Я не стану пить с вами. Кстати, моя фамилия Андерсон.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Вы ведете себя как ребенок. Рюмки, Лойксенринг. Рауль?

Рауль ставит бутылку на стол и садится.

Вот что такое мои друзья, господин Хоппе. Дело лопнуло — и каждый кто куда. Дружбе конец.

Х о п п е. Говорите, дело лопнуло. Вероятно, все же не совсем чистое? Какие-то два выстрела — один якобы давно, другой — сегодня. Что скажете, господин Андерсон?

К а р о л а. Не при них.

А н д е р с о н. Но при Хоппе. И при тебе. Хоппе — должностное лицо. И у него мой пистолет. Незаконное хранение оружия — не будем закрывать глаза на этот факт. Когда начнут разбираться, с меня спросят, и придется отвечать.

К а р о л а. Не при этих людях, отец.

А н д е р с о н. Но с них станется пустить слух, что я утаиваю местонахождение сокровища, которое является достоянием русского народа. И выставить меня грабителем. Меня, Андерсона, грабителем русских сокровищ. В связи с этим считаю нужным заявить: я сознательно позволил себя мистифицировать. Не нужна им Янтарная комната. Им нужно то, что лежит в ящиках. Мой «Нордланд» в свой последний рейс имел на борту не меньше ценностей, чем «Титаник» в свой первый. Каких же именно? Двадцать девятого января тысяча девятьсот сорок пятого года заключенные из концлагеря Штутхоф погрузили на пароход двадцать пять ящиков. Одновременно на борт поднялась команда эсэсовцев, после них — беженцы. Через три часа после отплытия мой штурман по поручению эсэсовцев стал прощупывать меня — не соглашусь ли я за соответствующее вознаграждение доставить ящики вместе с их охраной в территориальные воды Швеции. Ни при каких условиях они не хотели попасть в Данию — там добычу отобрали бы немецкие военные власти. Со мной бы раньше или позже расправились, если бы пароход не наскочил на мину. Когда мы стали тонуть, штурман силой захватил единственную уцелевшую шлюпку, чтобы спасти хотя бы один ящик. Вот когда я выстрелил. Ящики были набиты драгоценностями, часами и золотыми коронками из гетто и концлагерей Польши и прибалтийских республик Советского Союза. Координат этого места у меня нет.

Р а у л ь. Для чего вы все это рассказываете, capitán? Тоска какая-то.

Л о й к с е н р и н г. Зато правда. Правда, как она есть. Спокойной ночи, капитан. Спокойной ночи, фрейлейн Андерсон. (Уходит.)

Р а у л ь. Бедняга. Вы его травмировали, капитан. Французы привезли его в Германию из детского дома в Лотарингии. В этом доме малолетние сироты коммунистов воспитывались в духе национал-социализма. Вы напомнили ему о покойных родителях. Не очень-то благородно с вашей стороны, capitán. Buenas noches^[18]. (Уходит.)

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Я хотела одного — разыскать Янтарную комнату. Обо всем прочем просто ничего не знала.

А н д е р с о н. И не стоит знать. Пусть лежит, где лежало.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Я действительно ничего не знала — готова поклясться. Вероятно, Прилльвиц понимал, что я не стану разыскивать такие… такие ужасные вещи. И чтобы заинтересовать меня, придумал нечто… нечто…

А н д е р с о н. Не запятнанное кровью.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Вот именно. Кроме того, Янтарная комната в какой-то степени относится к сфере моих профессиональных интересов.

А н д е р с о н. Вы говорили, что ее похитили в войну, во время осады Ленинграда фашистами. Как же можно считать, что на ней нет крови? Разве тот шедевр мирового искусства, который вы ищете, менее запятнан кровью, чем золотые коронки лагерников?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Я бы вернула его русским.

А н д е р с о н. И удовлетворились бы славой и небольшим вознаграждением? Вопреки интересам ваших компаньонов?

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Я не фашистка!

А н д е р с о н. Да чего стоил бы ваш взбалмошный идеализм, когда бы дело дошло до дележки? Даже Лойксенринга не удалось бы на свою сторону перетянуть.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Двадцать лет я готовилась к тому дню, когда мне удастся совершить нечто значительное — настолько выдающееся, чтобы вырвать меня из ничтожества и забвения. Этого вам, вероятно, не понять. С самого рождения я была обречена на сомнительное будущее и выросла в обстановке, где свобода означает право каждого ежевечерне возносить хвалу господу за то, что он еще на сутки оградил тебя от свободы других. Я живу среди людей, давно снявших со своих правителей обязанность их обманывать и добровольно возложивших ее на себя. Само понятие «высокий уровень жизни» завораживает их настолько, что они верят в его реальность. Разве удивительно, что, имея за плечами такое прошлое, я пыталась связать свою судьбу с вечной красотой, запечатленной в камне, чтобы не впасть в отчаяние от уродств жизни?

А н д е р с о н. Сейчас вы упиваетесь своими бедами и бьете на жалость. Пустые слова. Как неузнаваемо изменился бы ваш тон, достигни вы поставленной цели. Я презираю вас. На что расходуются ваши способности? Двадцать лет вы ждали случая, чтобы под маркой международного соглашения совершить преступление — причем в такой стране, которая открыта для каждою, кто не злоупотребляет ее гостеприимством. Зарубите себе на носу: у нас не забывают обо всем на свете. У нас помнят обо всем свете — и считают это важнейшей задачей граждан земли. Мы не подходим друг к другу. И я не собираюсь демонстрировать единство с вами и вам подобными. Перед какой бы то ни было нацией. И уж во всяком случае не перед русскими. Нынче человечество делится не столько на нации, сударыня, сколько на друзей и врагов.

Х о п п е. Будьте готовы к девяти часам. И не вздумайте улизнуть на свой страх и риск. Слишком опасно. До границы мы отвечаем за вас. Ничего вам не будет, просто выдворят из страны, и все. Если, конечно, других грехов за вами не числится.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Домашний арест?

Х о п п е. В следующий раз приезжайте днем. Правда, по мне и днем слишком много вашего брата приезжает. Но это мое личное мнение. Правительство считает, что так надо — ради мира и спокойствия. Что ж, пускай: лучше мир такой ценой, чем война. Как-нибудь справимся. У нас тут места красивые, так что добро пожаловать.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Значит, в девять. Из-вините за причиненное беспокойство, капитан. Жаль, что мои вещи не подойдут фрейлейн Андерсон. Она пострадала больше всех, и хотелось бы как-то выразить ей сочувствие. Ведь жаль, верно? (Уходит.)

А н д е р с о н. Вы остаетесь?

Х о п п е. Кстати, насчет выстрела, капитан. Не хочу вас стращать, но без последствий это дело не обойдется.

А н д е р с о н. Знаю, Хоппе. Вы остаетесь?

Х о п п е. Нет.

А н д е р с о н. А если они опять начнут?

Х о п п е. Не начнут. Побоятся.

А н д е р с о н. Вас?

Х о п п е. Да нет, вас. (Протягивает ему пистолет.)

А н д е р с о н. Я ведь могу опять выстрелить. Что тогда?

Х о п п е. Пошлю к вам двух товарищей. Через двадцать минут будут здесь.

А н д е р с о н. Тех, что у машины?

Х о п п е. Да нет там никого. А теперь отсоединим-ка розетку. Чтобы не вышло короткого замыкания, когда опять дадут ток. (Отсоединяет.) Так. Их машина тоже в полном ажуре. Что поделаешь, капитан. Они иностранцы. «Будьте взаимно вежливы!» Есть у них в комнатах чем посветить?

А н д е р с о н. Керосиновые лампы.

Х о п п е. На молитву перед сном вполне хватит. Вам нужен телефон, капитан. И соседи. Или квартирант. Повлияйте на своего папашу, фрейлейн Андерсон. Вы на самом деле стояли в воде, и этот бандит собирался пропустить через вас ток?

К а р о л а. Побудьте здесь. Не можете же вы оставить нас одних с этой шайкой.

Х о п п е. Пока что сидят тихо, как мыши. Показания сочиняют. А нервы у вас что надо. В лес не побежали, крику не подняли. Молодцом. Жуткое дело. Прямо жуть. Если только вы оба не навели мне тут тень на плетень. Вам известно мое мнение. Если они и впрямь проделали с вами эту штуку, их в полиции по головке не погладят. Не обижайтесь, капитан, но и на вас я зуб имею. Как эти люди пронюхали про Янтарную комнату, про золото в ящиках, про штурмана?..

А н д е р с о н. Стечение обстоятельств, Хоппе. Случаются и более невероятные вещи. Я не обижаюсь, что вы мне не очень-то верите. С нынешнего дня собственная дочь мне не верит. Вот что меня больше всего удручает.

Х о п п е. Вашей дочерью впору гордиться.

К а р о л а. Побудьте здесь.

Х о п п е. Заприте эту дверь. И забаррикадируйтесь. Я вас в беде не оставлю.

К а р о л а. Может, вы отвезете нас в деревню?

А н д е р с о н. Это мой дом. И я его не покину.

К а р о л а. Тогда и я остаюсь.

Х о п п е. В деревню я, конечно, мог бы вас подбросить.

А н д е р с о н. Поезжай с ним, Карола.

К а р о л а. Без тебя не поеду.

А н д е р с о н. Я причинил тебе столько горя.

К а р о л а. Это разные вещи.

А н д е р с о н. Не подвергай себя новым опасностям.

К а р о л а. Присылайте своих людей, Хоппе. Мы продержимся.

Х о п п е. Послушайтесь капитана.

К а р о л а. Вы теряете время.

Х о п п е. Но все же забаррикадируйтесь. На всякий случай.

А н д е р с о н. В своей стране. В своем доме.

Электрический свет вспыхивает и вновь гаснет.

Х о п п е. Через двадцать минут вас освободят. (Уходит.)

К а р о л а (запирает за ним дверь). Все эти годы ты молчал. И сказал правду, только когда пришли эти люди, которые нас унизили.

А н д е р с о н. Они не могут нас унизить. Придвинь стол к двери.

К а р о л а. Они влезут в окно.

А н д е р с о н. Я рад, что ты со мной.

К а р о л а. Возможно, я с тобой не останусь. Во всяком случае, так, как было, не будет.

А н д е р с о н. А как же я? Друг без друга мы нуль. Мне нужна ты, а тебе я. Вот в чем загвоздка. Мы обсудим все это спокойно, и никакой вражды не останется между нами. Завтра же и обсудим.

К а р о л а. Вражды? Никакой вражды нет, отец. И недоверия нет. Даже горечи. Я верю каждому твоему слову. Прилльвиц наверняка сделал то, что ты счел своим долгом пресечь. И нам нечего обсуждать. Теперь уже нечего. Просто я хочу жить среди людей.

А н д е р с о н. Среди людей.

К а р о л а. Ты можешь, конечно, считать, что тебя не унизили. Им ты важен, потому что чем-то владеешь. Ты в их глазах человек. А со мной они обращались как с вещью, которая тебе дорога, и мучили меня, чтобы причинить тебе боль. Ты стерпел, когда они велели мне опустить ноги в воду. Ты повторил их приказ слово в слово. И я подчинилась. Безвольно и тупо. Слепо. Они могли бы снять со стены твою любимую карту Питера Гуса и порвать ее в клочья — было бы то же самое. Кто меня унизил, так это ты. Они такие, какие есть. Но ты-то?

А н д е р с о н. Побереги силы до той минуты, когда поймешь, сколько пережито нами обоими в эту ночь. Сейчас ты еще не остыла. Я тоже. В голове никак не укладывается, какую злую шутку пытались с нами сыграть. Давно не приходилось сталкиваться с подлостью. Лично я раскаиваюсь только в том, что целился в руку, а не в сердце.

К а р о л а. А в моей голове очень хорошо уложилось, что ты в течение долгих тридцати лет играл со мной злую шутку.

А н д е р с о н. Я не мог ничего тебе сказать — кроме того, что Прилльвиц погиб.

К а р о л а. Но и это оказалось ложью. У нас не осталось ничего общего. В этом смысле даже те, Что сидят сейчас наверху, в лучшем положении, чем я: они знают часть твоего прошлого.

А н д е р с о н. Мы обсудим все это, и ты не оставишь меня одного.

К а р о л а. Я все равно буду вести твой дом. Но жить я должна среди людей. Хочу приносить пользу.

А н д е р с о н. Мы это обсудим.

К а р о л а. Я все сказала.

А н д е р с о н. Ты хочешь жить, как все.

К а р о л а. Я вообще хочу жить.

Хлопнула входная дверь. Шаги. Стук в дверь гостиной.

А н д е р с о н. Наконец-то.

Ручка двери дергается.

Д о к т о р (из прихожей). Андерсон! Карола!

Карола открывает. Входит  д о к т о р.

Дом нараспашку, комната заперта — новая мода? Угадайте, откуда я приехал. Ни за что не отгадаете. От роженицы! Счастливая была ночь, как в доброе старое время. Пока еще справляюсь, Андерсон. Пока еще не вонючий финвал. Спешил сообщить тебе эту новость — можешь использовать в последней главе.

А н д е р с о н. Мило с твоей стороны.

Д о к т о р. Родила бургомистерша из Линденхофа. Заупрямилась — хочет, видите ли, чтобы в графе «место рождения» у мальца стояло: «Линденхоф». Парнишка крепенький, мать вся сияет. А уж папаша — вне себя от счастья. Ручаюсь — нынче же будет доставлен ко мне с алкогольным отравлением.

А н д е р с о н. Ты в своей стихии.

Д о к т о р. Не отрицаю.

А н д е р с о н. Вина?

Д о к т о р. Да я только передохнуть. Под этим мирным кровом.

К а р о л а. Вы встретили Хоппе?

Д о к т о р. В этот час, кроме вас двоих, ни одной живой души окрест. И вся округа во мраке — нет тока.

К а р о л а. Что-нибудь подать? Сливовый пирог еще не готов.

Д о к т о р. Посиди с нами.

К а р о л а. Дела на кухне, доктор. Я скоро. (Уходит.)

Д о к т о р. Шторм стихает.

А н д е р с о н. Ты полистал рукопись?

Д о к т о р. Да где там!

А н д е р с о н. Не надо ее читать. Верни так.

Д о к т о р. Что ж. Она твоя.

А н д е р с о н. Хочу кое-что переделать.

Д о к т о р. Не переделать, а сжечь. Я взялся ее хранить. Не стану читать ни строчки. Буду просто хранить. Что тебя мучит, Андерсон?

А н д е р с о н (помолчав). Меня мучат персонажи Дюрера. Рыцарь, смерть и черт.

Д о к т о р. При свечах еще не то померещится. Я думал, ты всерьез ответишь.

А н д е р с о н. Они пробрались в мой дом и сломали его устои.

Д о к т о р. Мания преследования.

А н д е р с о н. Пока что я от них отбился. Но не без потерь.

Д о к т о р. Так дело не пойдет. Скажи четко и ясно: что с тобой?

А н д е р с о н. В другой раз.

Д о к т о р. Нарочно меня злишь. Портишь мне радость успеха. Свинство. Дай мне виски. (Закуривает сигарету.) Да поворачивайся!

А н д е р с о н. Могу предложить рюмку аквавита.

Д о к т о р. Но на столе бутылка виски. Вот и налей — большую рюмку и до краев.

А н д е р с о н. Это не мое виски.

Д о к т о р. А чье же? Этих самых персонажей?

А н д е р с о н. Угадал.

Д о к т о р. Да, Андерсон, что тебе на это сказать? Первые симптомы. Начало конца. Жизнь на манер патриархов или великих пустынников, отвращение к людям, полное одиночество, самосозерцание и самопочитание… Получу я в конце концов рюмку виски или нет? Помяни мое слово — эдак и свихнуться недолго. И до срока помереть. Нельзя замыкаться в своей скорлупе. Рыцарь, смерть и черт — не что иное, как внезапное осознание собственных несовершенств, ломающее рамки твоего эгоистического существования. Ага, ты киваешь!

А н д е р с о н. Просто свеча мигнула.

Д о к т о р. Ты сам приманил сюда своих преследователей. Своим проклятым самомнением.

А н д е р с о н. Ну, не столько этим.

Д о к т о р. А чем же?

А н д е р с о н. Допустим, я их приманил. Но мало-помалу у них появятся более общие причины наведываться к нам. Странствуя якобы без всякой цели, они наводнят нашу страну, появляясь то тут, то там, станут стучаться в двери, и их, конечно, впустят — как же, как же, мы ведь так доверчивы, так гостеприимны. Они будут сидеть за нашим столом и есть из наших тарелок, а когда отправятся дальше, окажется, что столы поломаны, тарелки побиты, а дом объят пламенем.

Часы бьют двенадцать. С последним ударом входит  Л о й к с е н р и н г, одетый по-дорожному. Он пересекает комнату, берет со стола бутылку виски, кланяется доктору и выходит.

Д о к т о р. Кто это?

А н д е р с о н. Это черт. Его зовут Лойксенринг. Но есть и другой вариант: может, дома не подожгут, тарелки не побьют и столы не поломают. Может, только цветы увянут, пастбища сгниют и деревья оголятся. Может, они лишь промчатся по Линденхофу, чтобы забросить за ограду молочной фермы мешок чумных крыс.

Сильный порыв ветра. Входит  Р а у л ь, одетый по-дорожному. Он пересекает комнату, берет со стола темные очки, кланяется доктору и выходит.

А это — рыцарь. Его зовут дон Рауль. Есть и третий вариант: они занесут к нам свои идеи. Под видом философов, поэтов, художников и мимов. Или священников. Они явятся к нам в сиянье и блеске, чтобы разделять и властвовать.

Сильный порыв ветра, молния и гром. Входит  г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к, одетая по-дорожному.

Г о с п о ж а  ф о н  Б р а а к. Возьмите это фото, капитан. (Протягивает ему фотокарточку.) К сожалению, мне нечем больше отблагодарить вас и фрейлейн Андерсон. (Выходит.)

Д о к т о р. А вот и смерть.

А н д е р с о н. Графиня фон Браак. Узнаешь, кто это? (Показывает доктору фотографию.)

Д о к т о р. Прилльвиц. Вылитый Прилльвиц. С собором на груди. Откуда у нее это фото?

А н д е р с о н. Я не сожгу рукопись. Я перепишу ее заново. Истина превыше всего.

Д о к т о р. Собор на груди. Кто бы мог подумать, что Прилльвиц верующий. Ты хочешь воздать ему должное. Как подобает. Надо было коллекционировать такие снимки. Каких только татуировок не навидался я за свою долгую практику! В том числе у шлюх. Очень забавные рисуночки попадались иногда. Очень-очень забавные. Собор на груди. Не написать об этом нельзя. Ты прав. И ты опять обрел себя. Откуда у нее это фото?

А н д е р с о н. Я предчувствовал, что случится десять событий. Десять и есть: три раньше, семь потом. И считать не надо. Их могло быть только семь. Ты — седьмое и последнее. Значит, десятое. Устои дома. Устои…

Вспыхивает электрический свет. Входит  с т а р у х а. За ней К а р о л а.

С т а р у х а. Так добрые люди-то не делают, господин доктор. На минутку, мол, заскочу. А в машине холодно сидеть. Как ребеночку помочь на свет родиться, так лучше меня нет. Уж как меня умасливал, пьянчужка. Помоги, мол, старая, сам-то боюсь. Как-никак бургомистерша. А я и уши развесила. У всех здесь раньше детишек-то принимала, ладно уж, приму и у бургомистерши. Тихонько, так в сторонке стоял и все очки тер. Ну, еще головку роженице поддержал и поохал малость. Да и ребятенку по заду шлепнул, как положено. Правда, я ему еще раньше шлепок-то отвесила, так что он уж и голос успел подать. А вздремнула я чуток, он меня и бросил в машине мерзнуть. Отблагодарил, нечего сказать.

Д о к т о р (удрученно). Да иду, иду. А ты, Андерсон, нарочно меня позлить стараешься. Если б я не знал, что ты человек серьезный… То есть был серьезным… А, да что говорить. Пошли к машине, старая.

С т а р у х а. Да где она, машина-то? Ты ж сам им сказал, пусть, мол, садятся и едут, а то к берлинскому поезду не поспеть.

Д о к т о р. Кому я это сказал?

С т а р у х а. Да тем двум парням и женщине, что меня из машины-то вытурили. Даже сумку мою увезли, так спешили. Но я послала вдогонку двоих солдат — как раз тут подоспели. Так что сумка не пропадет.

Карола рвет фотографию, лежавшую на столе.

А н д е р с о н. Переночуете здесь. Для вас хватит места в моем доме.

Занавес

ГОСПОЖА ЖЕННИ ТРАЙБЕЛЬ, ИЛИ ГДЕ ВСТРЕЧАЮТСЯ СЕРДЦА Берлинская комедия в четырех действиях по мотивам Теодора Фонтане

Когда наш король в 1840 году вступил в Берлин, в тот же вечер город был иллюминирован, и в окне у одного бедного портного был выставлен прусский орел, распростертые крылья которого парили над портретом прилежно работавшего портного. Под портретом коротко и ясно было написано: «Под крыльями сего орла утюг летает как стрела».

Теодор Фонтане. «Книга с картинками из Англии»

Перевод В. Стеженского.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Т р а й б е л ь, фабрикант.

Ж е н н и, его жена.

Л е о п о л ь д, младший сын Трайбелей.

О т т о, старший сын Трайбелей, человек самостоятельный.

Х е л е н е, его жена.

Х и л ь д е г а р д, ее сестра.

П р о ф е с с о р  Ш м и д т.

К о р и н н а, его дочь.

Л е й т е н а н т  Ф о г е л ь з а н г.

Мистер  Н е л ь с о н  из Ливерпуля.

К р о л а, камерный певец.

Майорша  ф о н  Ц и г е н х а л ь с.

Фрейлейн  ф о н  Б о м с т.

Л у и з а, горничная Трайбелей.

М ю т ц е л ь, камердинер Трайбеля.

Ш м о л ь к е, экономка Шмидта.

К в а р т е т.

Действие происходит вечером 7 июля 1878 года в особняке Трайбеля в Берлине.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Будуар Женни. Л у и з а  приводит в порядок прическу сидящей за туалетным столиком  Ж е н н и  Т р а й б е л ь. Т р а й б е л ь, который принес шкатулку с драгоценностями, намеревается закурить сигару.

Ж е н н и. Трайбель, ты не у себя в конторе! И вообще — курить до еды! Мне придется серьезно поговорить с медицинским советником. (Пока Трайбель послушно прячет сигару, обращается к Луизе.) Пышнее, Луиза, пышнее! А то вы испортите мне волосы. (Снова Трайбелю.) Ты говорил с Леопольдом, как я тебя просила? Конечно, нет. Все взваливаешь на меня. Хотела бы я знать, что с вами будет, когда однажды меня уже не станет… (Поскольку Трайбель позволяет себе сделать возражающий жест.) Да, Трайбель, когда однажды меня уже не станет! Ведь я не вечна, и мне страшно подумать, до чего доведет тебя твоя беспомощность.

Т р а й б е л ь. Душа моя, а тебе никогда не приходило в голову, что, может быть, прежде не станет меня?

Ж е н н и. Это было бы на тебя похоже. Ты дашь тягу, а я останусь ворочать всеми делами.

Т р а й б е л ь. Не хочу от тебя скрывать, какое странное чувство возникает у мужа, когда он видит, что его жена занимается подсчетами плюсов и минусов от его ранней или поздней кончины.

Ж е н н и. Для предпринимателя ты позволяешь себе слишком много сентиментальности. Счастье, что Отто другой человек. Материнским благословением дома детей держатся.

Т р а й б е л ь. Родительским благословением!

Ж е н н и. Разве говорится «родительским»? Странно. А мой младшенький…

Т р а й б е л ь. Наш младшенький, Женни…

Ж е н н и. Твоему эгоизму нет предела. Во всяком случае, и о Леопольде позаботятся. У него есть умственные задатки. Он нетерпелив, нежен, привязчив, домовит, покладист — прирожденный ученый. К тому же, мне кажется, я обнаружила у него поэтическую струнку, чего самым огорчительным образом лишен его отец. Так, значит, ты с ним не говорил?

Т р а й б е л ь. Моя дорогая Женни, меня крайне бы удивило, если бы с ним уже не поговорила ты.

Ж е н н и. Конечно, поговорила.

Т р а й б е л ь. И как он к этому отнесся?

Ж е н н и. Конечно, с радостью. Он поблагодарил меня.

Т р а й б е л ь. Значит, ты можешь быть довольна.

Ж е н н и. Довольна я буду лишь тогда, когда урожденная Мунк лишится возможности устроить в нашем доме свою сестру.

Т р а й б е л ь. Прошу тебя не называть постоянно жену Отто «урожденной Мунк».

Ж е н н и. Трайбель, прошу без назиданий.

Т р а й б е л ь. Хелене теперь носит фамилию Трайбель. А ты оскорбляешь нашего старшего, обижая его жену. Нашему дому такое не подобает.

Ж е н н и. А Хильдегард Мунк тем более.

Т р а й б е л ь. Ты сердишься. Если Леопольд сегодня вечером обручится с Коринной…

Луиза неумело орудует щипцами для завивки волос.

Ж е н н и. Что такое, Луиза? Будьте поосторожнее.

Л у и з а. Ничего, сударыня. Прошу прощения.

Ж е н н и. Возьмите себя в руки. Так что ты хотел сказать, Трайбель?

Т р а й б е л ь. Я сказал: если Леопольд сегодня вечером обручится с Коринной, то Хелене будет, пожалуй, уже трудно смотреть на Леопольда как на кандидата в мужья для своей сестры.

Ж е н н и. Ты слишком легковерен. Урожденная Мунк шагает по трупам.

Т р а й б е л ь. Не преувеличивай, почтеннейшая. Хелене, видит бог, не приходилось в свое время ходить по трупам.

Ж е н н и. Toujours en présence des domestiques!^[19] Тактичность никогда не входила в число твоих добродетелей: я тогда подчинилась интересам нашей фирмы. Мунковский капитал, мунковские связи — я знала, чем я была тебе обязана.

Т р а й б е л ь. Пожалуй, я не ошибусь, если скажу, что ты тешила себя надеждой получить в невестки настоящую ганзейку.

Ж е н н и. Плохо ты меня знаешь. (Луизе.) Пока вы мне не нужны, Луиза. Посмотрите, нет ли дел на кухне. Скоро явятся первые гости. Позаботьтесь, чтобы Шмольке вошла в курс домашних дел.

Л у и з а. Слушаюсь, сударыня. (Уходит.)

Т р а й б е л ь. Ты Шмольке тоже пригласила в гости?

Ж е н н и. Не в гости. Она поможет по хозяйству. Если мой сын женится на дочери профессора, то будет справедливо, если и мы получим от этого какую-то выгоду, даже если речь идет лишь об экономке. Мы и так несем ущерб. А Шмольке практичная баба, знает Коринну с детских лет и имеет на нее большое влияние. Так что не повредит, если я немножко приучу Шмольке к нам.

Т р а й б е л ь. К себе, моя драгоценная! Ты хочешь приучить ее к себе. Я к этому не имею никакого отношения. Мне бы хотелось, чтобы наш младший, если уж ему обязательно надо пойти в университет, занялся хотя бы юриспруденцией. Это было бы полезно для дела. Но раз уж тебе втемяшилось женить его на профессорской дочке, то… Ну да ладно, Коринна славная девушка, а профессор симпатичный старикан. Потом ты хочешь, чтобы они несколько лет на мои деньги…

Ж е н н и. На наши деньги, Трайбель.

Т р а й б е л ь. На мои деньги, Женни. На мои деньги они должны уехать в Париж, и к тому же на несколько лет. Ты называешь это научной командировкой. А когда они вернутся, она родит, а он даже не сможет вести у меня счетные книги. А с деньгами Хильдегард он хотя бы мог завести собственное дело.

Ж е н н и. Леопольд никогда не будет заводить собственное дело. Они всегда будут жить у нас. И тогда его жена не посмеет смотреть на меня свысока.

Т р а й б е л ь. Но, Женни…

Ж е н н и. Я ее так перед собой и вижу, эту Хильдегард Мунк с ее иронической ухмылкой! Так и слышу ее голос: ах, ведь она всего лишь дочь зеленщика, которой благодаря замужеству досталось немного денег.

Т р а й б е л ь. Дорогая Женни, я не предполагал…

Ж е н н и. Конечно. Но ты мог бы уже заметить, как ведет себя Хелене по отношению ко мне, как она досаждает мне, когда мы встречаемся. Как она складывает губы трубочкой из чистого аристократизма! Как донимает меня своим вечным «Ах, в Гамбурге мы это делаем так!» И этим «Шокинг!» по любому поводу. Каким тоном говорит она о нашей обстановке, о цветах и грядках, о подрезке деревьев, о вкусе соусов! Раз и навсегда — второй Мунк у меня в доме не будет! Леопольд женится на Коринне. Она простая девушка, прилично воспитанная, с приятными манерами, скромная, не властолюбивая, словом, идеальное создание. С ней я справлюсь. А профессор…

Т р а й б е л ь. Можешь не говорить. Я думаю, что понимаю чувства, которые ты все еще питаешь к предмету своей девической любви, я их уважаю.

Ж е н н и. Благодарю тебя.

Т р а й б е л ь. Даже если обстоятельства складываются так, я все равно не понимаю, зачем ты пригласила сегодня на вечер Хильдегард?

Ж е н н и. Она придет с Хелене. А разрушить две надежды, мой дорогой Трайбель, это наслаждение, которое стоит двух моих унижений.

Т р а й б е л ь. У тебя можно ума-разума набраться.

Ж е н н и. Не могу требовать, чтобы именно сегодня ты доказал то, что умел так тщательно скрывать сорок лет нашей семейной жизни.

Т р а й б е л ь. Не улавливаю.

Ж е н н и. Именно это я и имела в виду.

Т р а й б е л ь. Вечные твои подвохи! Но что это я вмешиваюсь. Какое мне до этого дело! Ты все равно сделаешь все по-своему. Устраивай это свое обручение, но на меня не рассчитывай.

Ж е н н и. А разве я когда-нибудь могла бы?

Т р а й б е л ь. Я никогда не был мелочным.

Ж е н н и. Опять ты заговорил о деньгах. Впрочем, меня успокаивает, что не одна я пускаю их по ветру, как, очевидно, ты полагаешь. Теперь и ты нашел возможность сбыть кое-что с рук. Ведь этот Фогельзанг, или как там его, тоже придет сегодня вечером, не правда ли?

Т р а й б е л ь (в отношении Фогельзанга весьма обидчив). Не этот Фогельзанг, а лейтенант Фогельзанг, как ты прекрасно знаешь. И разница между моими расходами и твоими состоит в том, что я посылаю моего человека с деньгами не в Париж бить баклуши, а в Тойниц-Цоссен, где он будет собирать голоса за монархо-демократическую партию.

Ж е н н и. Среди батраков, босоногих гусятниц и пьяных косарей? Коммерции советник Трайбель — депутат от скотников и свинопасов!

Т р а й б е л ь. Помолчи! Ведь в политике ты и вправду ничего не смыслишь.

Ж е н н и. Да, ею я интересовалась бы в последнюю очередь. Оставайся со своей берлинской лазурью и кровяной солью, с Фогельзангом и Тойниц-Цоссеном и его немытыми рожами, но позволь мне, пожалуйста, заниматься моими делами. Я никогда не забывала, откуда я родом. Ты знаешь, что я питала чувства к Виллибальду Шмидту. Но я вышла за тебя потому, что была бедной девушкой, а он жалким студентом, который в лучшем случае мог бы стать профессором. Что бы там ни говорили, с моей стороны это было жертвой. Пусть моим детям будет лучше. Мои сыновья не должны лишаться того, что может дать только общество: богатства и поэзии. Богатством владеет Отто, а поэзия ждет теперь Леопольда. Это означает для меня новые жертвы, которые разделишь и ты — разумеется, лишь постольку, поскольку это будет касаться твоего кошелька. В моих сыновьях я хочу еще раз увидеть себя молодой, как сорок лет назад. Ведь сыновья принадлежат мне, как деньги тебе.

Т р а й б е л ь. Значит, наш брак имел лишь один смысл — осуществить твои честолюбивые замыслы?

Ж е н н и. Я бы так не сказала. Скажи лучше, что ты был другом, который помогал мне осуществлять мои идеи. Это, я думаю, нечто очень хорошее и очень редкое. То, что ты для меня делал, можно почти назвать любовью.

Т р а й б е л ь. Это и была любовь.

Ж е н н и. Тем лучше.

Т р а й б е л ь. Надо сказать, что я несколько обескуражен. Я прожил с тобой полжизни, а хватило всего полчаса, чтобы разрушить твой образ, который я сам себе создал.

Ж е н н и. Ты заговорил, как поэт, но слишком поздно. Поэт был бы мне нужен на сорок лет раньше. Но тогда был лишь мелкий фабрикант Трайбель со своими деньгами. Их было достаточно, чтобы я согласилась распрощаться с моей овощной идиллией и подняться до уровня берлинской лазури. Их было недостаточно, чтобы пробиться к небесной лазури и солнечному золоту высших слоев общества — этим мне хотелось бы намекнуть, что и я владею поэтическими образами. Поэтические образы, поэзия — в этом ты меня обманул. Мне хотелось когда-нибудь сказать тебе правду — сегодня я ее сказала. Я была бедной девушкой, когда ты взял меня замуж. Рядом с тобой я и осталась бедной. Я бедная женщина. Мои бриллианты, Трайбель!

Трайбель подносит ей шкатулку с драгоценностями, и пока Женни украшает себя бриллиантами, он принимает безумное решение: снова достает сигару и, пыхтя, закуривает.

Перемена декораций.

Коридор, из которого ведет дверь в предположительно расположенную сзади «студию» Леопольда. Нам надо представить себе эту — пока еще невидимую — «студию» как комнату, которую Женни выделила своему младшему для размещения его коллекций: бабочек, почтовых марок, оловянных солдатиков, пустых бутылок, пустых табакерок и тому подобного, — комнату «для игр» и «для мечтаний», поэтому там стоит и старый диван. Прежде здесь была гладильная, о которой все еще напоминает огромный прусский орел над дверью, украшенной прекрасным изречением верноподданной кайзера и кайзеровского двора Женни:

Справа расположены хозяйственные помещения, слева, мимо гардеробной для гостей, попадаешь в холл.

Л у и з а (пряча что-то под фартуком, быстро выходит справа и робко стучит в дверь Леопольда). Сударь! Сударь! (Стучит снова.) Сударь!

М ю т ц е л ь (выходит слева, останавливается сзади Луизы и откашливается). А ты чего тут ищешь, дочка?

Л у и з а. Я не ваша дочка, господин Мютцель.

М ю т ц е л ь. Если бы ты была ею, я лучше бы присматривал за тобой, чем твой отец.

Л у и з а. У меня нет отца.

М ю т ц е л ь. Тогда я удивляюсь, почему барыня наняла тебя.

Л у и з а. Она сказала, что я в этом не виновата.

М ю т ц е л ь. Барыня у нас современная женщина. Но было бы благоразумнее, если бы ты не вертелась тут постоянно. Я уже давно за тобой наблюдаю.

Л у и з а. Мне протежирует барыня. А вам нечего за мной шпионить. И сама скажу ей, если мне что-то не понравится.

М ю т ц е л ь. Ты глупа, дочка. Я служу моему барину.

Л у и з а. Здесь он не указчик. Послушали бы вы хоть раз, как барыня распекает нашего барина. Жалкий у него бывает вид. И все это у меня на глазах.

М ю т ц е л ь. Позволь старику сказать тебе, дочка: если она у тебя на глазах так разговаривала с барином, значит, ты для нее пустое место.

Л у и з а. Это вы сейчас говорите только из зависти, потому, что барин ничего при вас не рассказывает и находится под каблуком у барыни. Если бы вас теперь услышал молодой барин — были бы дела! Ведь он всегда на стороне нашей барыни.

М ю т ц е л ь. Молодой барин уже в гостиной. Займись своим делом! (Уходит направо.)

Л у и з а (недоверчиво стучит еще раз в дверь комнаты Леопольда). Сударь…

Ш м о л ь к е (выходит справа и останавливается возле Луизы). Ты здесь торчишь? Мютцель, камердинер, сказал, чтобы я у тебя спрашивала, если что мне неясно.

Л у и з а. Надсмотрщики мне не нужны!

Ш м о л ь к е. Полегче на поворотах, барышня! Я здесь только затем, чтобы помогать по дому, остальное меня не касается. Но я думаю, что господин Мютцель желает тебе добра.

Л у и з а. Добра мне желает только барыня. Все остальные меня ненавидят — мне завидуют, потому что барыня имеет насчет меня особые намерения.

Ш м о л ь к е. Да что ты!

Л у и з а. Барыня мыслит социально.

В театрах, где позволяет оборудование, во время следующей картины разворачивается так называемый сервировочный стол, на котором Луиза и Шмольке поправляют блюда с холодными закусками, вазы с фруктами и т. п.

Ш м о л ь к е. Социальное — это мне знакомо! Шмольке, мой муж, работал в полиции нравов. Он с социальным имел много дел. Он так много говорил о социальном, когда возвращался домой, что со временем я даже стала его ревновать. Ведь я же его любила. И когда однажды я спросила его, кто же это, социальный-то — а слезы у меня так по щекам и катились, — он взял мою руку, погладил ее так нежно и сказал: «Розалия, все это чепуха, в этом ты ничего не смыслишь, поскольку не служишь в полиции нравов. Говорю тебе, Розалия, — сказал он, — к нам ежедневно приходят те, кому в юности обещали златые горы — а что из этого получилось? Говорю тебе, — сказал он, — кому изо дня в день приходится торчать в полиции нравов, у того волосы встанут дыбом от всех этих бед и несчастий. А когда, — сказал он, — когда приходят те, которые в довершение всего еще умирают от голода… А мы, в полиции нравов, очень хорошо знаем: вот сидят старики родители дома а мучаются денно и нощно из-за такого позора. Потому что они этого жалкого червяка, который иной раз удивительным образом доходит до подобного состояния, потому что они все еще любят этого жалкого червяка, хотели бы помочь ему, спасти, если бы помочь и спасти было еще в человеческих силах. Говорю тебе, Розалия, если каждый день приходится такое видеть и если у тебя в груди еще есть сердце, то хочется уйти и заплакать. А потом идешь домой и радуешься, если получишь свой кусок баранины и если имеешь такую честную жену, которую зовут Розалия». А потом он меня целовал. Вот это социально!

Л у и з а. Порядочный мужчина.

Ш м о л ь к е. Еще бы! Только не думай, что я хочу вмешиваться. Меня ведь вовсе не интересует, что у тебя под фартуком. Каждый волен поступать так, как ему нравится.

Л у и з а (достает из-под фартука коробочку). Вам это можно знать, вам я доверяю. Взгляните-ка, только осторожнее. Ну как? Прекрасно, не правда ли?

Ш м о л ь к е. Бабочка?

Л у и з а. Сюрприз для молодого барина. Он собирает бабочек. Молодой барин уже настоящий ученый. Только я имею право убирать его студию. Барыня никого другого туда не допускает. Вы его уже когда-нибудь видели, молодого барина?

Ш м о л ь к е. Он часто бывал с госпожой советницей в гостях у моего профессора.

Л у и з а. Господин профессор Шмидт тоже часто бывает у нас вместе с дочерью.

Ш м о л ь к е. Да, с моей Коринночкой. Нравится она тебе?

Л у и з а. Барышня довольно красива.

Ш м о л ь к е. Еще бы! Ведь я была ее кормилицей.

Л у и з а. Она еще и умна?

Ш м о л ь к е. Ума у нее палата! Целымя днями читает. А если помогает мне по кухне, то всегда рассказывает о том, что читает. Ты знаешь, кто сказал: «с тех пор, как я узнала людей, я люблю зверей»?

Л у и з а. Никогда не слышала. Но звучит красиво. Я и сама уже так думала, но выразить это словами я бы не могла.

Ш м о л ь к е. Видишь ли, это все литература. Причем лишь одно из изречений Коринны. С ее смекалкой она все их улавливает.

Л у и з а. Да еще помогает по кухне? Я бы, если у меня была такая смекалка, я бы… Почему она де уезжает далеко-далеко, если так много знает? Ведь тогда и никакого мужа ей не надо.

Ш м о л ь к е. Почему не надо? Она ведь настоящая женщина. Ты сама сказала, что Коринна красива.

Л у и з а. А она уже говорила и о молодом барине?

Ш м о л ь к е. Иногда.

Л у и з а. И что, нравится он барышне?

Ш м о л ь к е. Коринна обо всем со мной делится. (Доверительно.) Можешь не проговориться?

Луиза взволнованно кивает.

Значит, если все пойдет на лад, сегодня у них помолвка.

Л у и з а. Если уж она такая образованная… Значит, все ей? Значит, она должна отнять мужа у других девушек, которые не так умны?

Ш м о л ь к е. Но дитя мое! Ты говоришь так, будто…

Л у и з а. А умеет эта барышня обращаться с бутылками?

Ш м о л ь к е. Научится. Нет таких дураков, которые не научились бы в конце концов обращаться и с бутылками.

Л у и з а. А бабочки? Она умеет ловить бабочек для молодого барина?

Ш м о л ь к е. Не беспокойся. Как только Коринна придет в дом, Леопольд займется более благоразумным делом.

Л у и з а. Никогда!

Ш м о л ь к е. Что значит «никогда»?

Луиза начинает плакать.

Дитя мое, что все это значит? Если бы я не была так давно знакома с госпожой советницей, то должна была бы подумать, что между вами, тобой и Леопольдом, что-то было. Оттого, что ты даришь ему бабочек, ты ему еще далеко не невеста. Ты и Леопольд…

Л у и з а. Не говорите все время: Леопольд. Он молодой барин..

Ш м о л ь к е. Ты что, серьезно влюбилась в молодою барина? Я тебя обидела? Ну не плачь же и послушай старуху: не обольщай себя надеждой! Так уж всегда ведется, так господь бог повелел: одни наверху, другие — внизу. У нас должна быть своя гордость.

Л у и з а. Вы просто хотите, чтобы ваша барышня получила молодого барина. Но она его не получит, Я вам докажу, что она его не получит.

Ш м о л ь к е. Ничего ты не докажешь. Только увидишь, как произойдет сегодня вечером помолвка молодого Трайбеля с моей барышней. Это дело решенное, по-другому не будет. Думаешь, что твои господа пригласили полный дом гостей только для того, чтобы ты бросилась на шею молодому барину?

Л у и з а. Позвольте, если уж вы так добры ко мне, поговорите с вашей барышней.

Ш м о л ь к е. Я не возражаю… (Решительно.) А теперь пойди и отнеси своему возлюбленному свой подарок к помолвке, пока не пришли гости.

Л у и з а. Он в гостиной, мне туда нельзя.

Ш м о л ь к е. Попрошу Мютцеля. Дай сюда. (Берет коробочку, которую нехотя протягивает ей Луиза, и уходит направо.)

Л у и з а (заученно повторяет). С тех пор, как я узнала людей, я люблю зверей.

Перемена декораций.

Гостиная, посредине двухстворчатая дверь в столовую, вторая дверь слева, которая ведет в холл. Справа проход в зимний сад, на террасу и в сад. Кресла, табуретки, курительный столик, рояль.

Кажется, будто в открытое окно — действие происходит в разгар лета — случайно влетает бабочка. Во всяком случае, Л е о п о л ь д  осторожно и со всевозможными уловками подкрадывается к насекомому, Актер должен играть сдержанно: довольно взрослый мужчина, в вечернем костюме, да еще к такой обстановке гоняющийся за бабочкой, сам по себе уже достаточно смешон. Через некоторое время из двери столовой появляется  Т р а й б е л ь  и наблюдает за странным поведением своего младшего сына.

Т р а й б е л ь (вынимая изо рта сигару). Что это значит, Леопольд?

Л е о п о л ь д (поднимается с пола). «Павлиний глаз»! Вероятно, влетела в окно. Чуть-чуть не поймал.

Т р а й б е л ь. «Павлиний глаз», так-так. Вокруг тебя готовятся большие события, а ты гоняешься за «павлиньим глазом». Стряхни, будь любезен, пыль с брюк.

Л е о п о л ь д. Да, отец. (Стряхивает.)

Т р а й б е л ь. Я надеялся серьезно поговорить с тобой. В известной мере как мужчина с мужчиной.

Л е о п о л ь д. Я уже знаю. Сегодня я должен обручиться с Коринной.

Т р а й б е л ь (подходя ближе). Да, в том-то и вопрос: а хочешь ли ты этого вообще?

Л е о п о л ь д. Но, отец…

Т р а й б е л ь. Ты мне ответь: по своей ли свободной воле, по своему твердому и окончательному решению ты хочешь сегодня вечером обручиться с Коринной Шмидт?

Л е о п о л ь д. Ты же знаешь мать. Конечно, хочу. Ведь ничего другого мне не остается. А иначе ты лишил бы меня и наследства.

Т р а й б е л ь. Что?

Л е о п о л ь д. Скажи только, что ты ничего об этом не знаешь. (Машет рукой.) Ну конечно, ты ничего не знаешь. У тебя положение не лучше моего.

Т р а й б е л ь. Что ты имеешь в виду? (Строго смотрит Леопольду в глаза и, видя, что тот беззвучно смеется, впадает в уныние.)

Л е о п о л ь д. Не бойся, я не доставлю хлопот. Я обручусь. Можешь быть спокоен.

Т р а й б е л ь (подходит вплотную к Леопольду). Может, действительно, это все слишком? Любишь ли ты вообще эту девушку?

Л е о п о л ь д (очевидно снова заметив «павлиний глаз», осторожно отходит в сторону). Извини. Эта тварь снова появилась. (Крадется мимо Трайбеля направо.) Одну минутку, пожалуйста. (Приближается к проходу в зимний сад.)

На какое-то мгновенье там появляется  Л у и з а.

Л у и з а (шепотом). Сударь…

Леопольд испуганно вздрагивает, Луиза исчезает.

Т р а й б е л ь. Скажи мне, ты любишь Коринну?

Л е о п о л ь д. Она мне нравится, отец. Она не такая, как мы. Когда она входит в наш дом, то вся деловая возня здесь кажется мне такой комичной, что хочется смеяться, и тогда у меня возникает желание, чтобы она всегда была здесь, чтобы я хорошо себя чувствовал. Понимаешь?

Т р а й б е л ь. Ты хочешь сказать, что она над нами смеется, а ты это одобряешь? Ты смеешься над своим отцовским домом?

Л е о п о л ь д. Над своим материнским домом, отец. Ты ведь хотел мужского разговора.

Т р а й б е л ь. Значит, ты думаешь, что Коринна будет тебе женой что надо?

Л е о п о л ь д. Коринна добра и умна. Не гонится за деньгами. Мы будем очень счастливы вместе. Она не будет командовать, как ей вздумается, а мне не нужно будет ей подчиняться, если я чего-нибудь не пойму. Я ее действительно люблю. Мы уедем отсюда, уедем из Берлина, куда-нибудь в провинцию, где сможем устроить свою жизнь так, как нам понравится. (Снова заметив «павлиний глаз», крадется в сторону.) Извини, пожалуйста. (Подходит к двери в гостиную.)

Дверь отворяется, входит  М ю т ц е л ь, держа в руке коробку с бабочкой.

В самый подходящий момент, Мютцель! В высшей степени подходящий! Теперь она вылетит из окна.

Т р а й б е л ь. Закрой окно, Мютцель! Гостиная не охотничье угодье!

М ю т ц е л ь. Так точно, господин советник коммерции. Как прикажет советник коммерции.

Г о л о с  Ж е н н и. Трайбель!

Л е о п о л ь д. Мать зовет.

Т р а й б е л ь. Я не глухой. (Уходит на задний план и скрывается в столовой.)

Л е о п о л ь д. Что у вас в руке, Мютцель?

М ю т ц е л ь (подходя к окну, останавливается). Шмольке сказала, что это для вас. (Отдает ему коробку, потом подходит к окну и запирает, его.)

Л е о п о л ь д (открывает коробку).

В это время опять появляется  Л у и з а  в проходе к зимнему саду и осторожно смотрит в сад.

Капустница! Обыкновенная капустница! Как же вы позволили всучить вам капустницу вместо «павлиньего глаза»? Это не бабочка, Мютцель, это просто дрянь. (Бросает насекомое на пол и растаптывает.)

Луиза уходит. Мютцель нагибается и сгребает бренные останки капустницы в коробочку. В эту минуту на заднем плане появляются  Т р а й б е л ь  и  Ж е н н и.

Т р а й б е л ь. Мютцель, гости!

Пока Мютцель спешит налево, в гостиную, Трайбель и Женни выходят вперед. Леопольд идет им навстречу, целует Женни руку.

Л е о п о л ь д. Добрый вечер, мама.

Ж е н н и. Добрый вечер, мой сын. Как себя чувствуешь?

Л е о п о л ь д. Спасибо, мама. Разве я могу плохо себя чувствовать в такой день?

Т р а й б е л ь. …когда у нас в доме Коринна.

Л е о п о л ь д. Совершенно правильно, папа. А как ты, мама?

Ж е н н и. Такие дни, как сегодня, для меня тяжелые трудовые будни. Я первая слуга моей семьи. Не сутулься, мой сын. Есть ли у тебя чистый платок?

Л е о п о л ь д. Ну, мама…

Ж е н н и. Я не случайно спрашиваю. Семейное торжество — всегда повод всплакнуть. Что, если бы твоя дама попала в затруднительное положение: плачет, а платка у нее нет? Ты мог бы оказать ей услугу, подав свой платок, которым, разумеется, ты не пользовался. Выходя на улицу, всегда надевай чистое белье, мало ли что может случиться, тебя разденут в больнице — сохрани боже! А на семейных торжествах всегда имей при себе чистый платок. Это надо взять за правило.

Л е о п о л ь д. Слушаюсь, мама.

Ж е н н и. Трайбель, идут!

Т р а й б е л ь. Слушаюсь, мама.

Ж е н н и. У тебя сегодня опять странная манера шутить.

М ю т ц е л ь (слева). Господин и госпожа Отто Трайбель! Фрейлейн Мунк!

Входят  О т т о,  Х е л е н е  и  Х и л ь д е г а р д.

Т р а й б е л ь (подходя к вошедшим). Моя дорогая Хелене, драгоценнейшая Хильдегард, дорогой Отто…

Ж е н н и (позволяет Хелене поцеловать себя в щеку, дает Отто для поцелуя руку, а с Хильдегард обменивается лишь рукопожатием). Хорошо, что ты пришла, Хелене. Без тебя этот маленький праздник был бы немыслим. И тебя, дорогая Хильдегард, милости просим! Только что мы о вас говорили. Леопольд — твои свояченицы!

Леопольд довольно равнодушно здоровается с обеими дамами.

Х е л е н е (Леопольду). Успехи Хильдегард в верховой езде за последний год стали еще заметнее. Может, как-нибудь вы прокатитесь к Яичному домику, вы оба?

Л е о п о л ь д. Почему бы и нет?

Ж е н н и. Леопольд перестал заниматься верховой ездой. Это ему вредно.

Х и л ь д е г а р д (явно игнорируя Женни). Как вам угодно, Леопольд. Я всегда к вашим услугам.

Л е о п о л ь д. Спасибо. (Обращаясь к Отто.) Ты принес мне марки, братец? (Отходит в сторону с Отто, который вынимает свой бумажник.)

Х е л е н е. Разумеется, мама, мы приняли твое приглашение. У тебя всегда так удивительно уютно. Мы тоже только сейчас именно об этом говорили.

Т р а й б е л ь (желая спасти положение). А мистер Нельсон придет?

О т т о (понимая намерение отца). Обязательно, ведь завтра вечером он опять уедет. Между прочим, очаровательный молодой человек, он вам понравится. В делах знает толк. Можно сказать, вырос на ценных породах древесины.

Х е л е н е. И при этом всегда одет с иголочки… Таких манжет, как у него, я никогда не видела. И все у него такое же чистое, как манжеты, и голова, и волосы. Вероятно, он пользуется Honeywater^[20], а может, просто моет их шампунем? Не мужчина, а загляденье!

М ю т ц е л ь (слева). Господин Нельсон из Ливерпуля!

Входит  Н е л ь с о н, «парень что надо», а не «загляденье».

О т т о (идет ему навстречу и представляет его своим родителям). Мистер Нельсон from Liverpool^[21] — тот самый, дорогой папа, с которым я…

Т р а й б е л ь. А, мистер Нельсон! Очень рад. Мой сын часто вспоминает о счастливых днях в Ливерпуле. С той поры пошел уже девятый год. Вы были тогда еще очень молоды.

Н е л ь с о н. О, не так уж и молод, мистер Трайбель. About sixteen^[22].

Ж е н н и. Я так и думала, что шестнадцать.

Н е л ь с о н. О, в шестнадцать не очень молод. Для нас не очень.

Л е о п о л ь д. Если бы вы могли мне при случае… несколько бутылок из-под виски…

Ж е н н и. Леопольд!

Х и л ь д е г а р д. Вы интересуетесь бутылками из-под виски? Как забавно, я тоже. Даже наполненными. Есть уже у вас образцы?

С грохотом вваливается  Ф о г е л ь з а н г, своего рода Дон-Кихот в военной форме.

М ю т ц е л ь (входя за ним слева). Господин лейтенант Фогельзанг!

Ф о г е л ь з а н г (целуя Женни руку). Вы приказали, милостивая государыня…

Ж е н н и. Весьма рада, господин лейтенант.

Т р а й б е л ь (демонстративно). Мой дорогой лейтенант, я тоже очень рад, что при всех заботах о нашем общем деле вы смогли своим появлением в моем доме придать этому вечеру еще более глубокое значение и особую торжественность. В вашем лице представителя монархо-демократической партии наше общество посетил дух политики. Позвольте познакомить вас с гостями: моего сына, Отто, вы знаете, но незнакомы с его женой, моей дорогой невесткой, она родом из Гамбурга, как вы легко заметите по ее произношению. А вот (Показывает взглядом на мистера Нельсона, который беседует с Леопольдом, очевидно, о бутылках из-под виски.), вот, дорогой юный друг нашего дома, мистер Нельсон from Liverpool.

Ф о г е л ь з а н г (недоверчиво). Нельсон? Великая фамилия. Вы…

Н е л ь с о н. No, no!^[23] Я не в родстве с адмиралом.

Ф о г е л ь з а н г. Очень рад, господин Нельсон. (Леопольду.) Мой юный друг, прошлый раз я обещал вам табакерку. (Достает ее из кармана.) Один боевой друг имел ее при себе в сорок восьмом году в боях с взбунтовавшейся чернью. Будьте любезны взглянуть на дырки от пуль.

Л е о п о л ь д. Она спасла ему жизнь?

Ф о г е л ь з а н г. К сожалению, нет. В ней не было табака. Лишь на следующий день ему должны были выплатить денежное содержание. Пуля пробила сперва металл, потом храброе сердце. Храните ее достойно. (Передает табакерку и отворачивается.)

Все потрясены.

М ю т ц е л ь (бросается к Трайбелю). Госпожи Бомст и Цигенхальс!

Трайбель уходит налево, сопровождаемый Мютцелем.

Х и л ь д е г а р д. Табакерки я не собираю. Это занятие скорее для юношей. Но зато я люблю бабочек.

Л е о п о л ь д. Вы интересуетесь бабочками? Я тоже. У вас есть «павлиний глаз»?

Ж е н н и. Леопольд!

Л е о п о л ь д. Хильдегард мне только что сказала, что она тоже коллекционирует бабочек. (Хелене.) Почему ты мне никогда об этом не говорила?

Х е л е н е. Достаточно, что ты вовремя узнал об этом.

Ф о г е л ь з а н г. Вы и бабочек собираете? Тьфу, дьявол!

Ж е н н и. Лейтенант!

М ю т ц е л ь (слева). Госпожи фон Бомст и фон Цигенхальс!

Трайбель, идя между ними, осторожно ведет под руку уже довольно старых дам  Б о м с т  и  Ц и г е н х а л ь с, дряхлых придворных угодниц. Бомст худая, Цигенхальс толстая. Привыкшие к тому, что их водят под руки, они останавливаются там, где их оставляет Трайбель.

Ж е н н и (здоровается с ними). Высокая честь для моего дома! Счастлива вновь видеть вас под моей крышей!

Т р а й б е л ь (представляя Хелене). Жена моего старшего, моя невестка. (Представляя Хильдегард.) Хильдегард…

Б о м с т. Совершенно очаровательны. Я даже не знала, что у вас две невестки, дорогой Трайбель.

Ж е н н и (энергично вмешиваясь). Это недоразумение, милостивая государыня. Хильдегард Мунк — сестра нашей невестки Хелене.

Ц и г е н х а л ь с. Конечно же. Это сразу видно. Похожи.

Б о м с т (здороваясь с Отто). Я нашла для вас еще две совершенно очаровательные оловянные фигурки. Погодите, где же они у меня… (Роется в своей сумке.) Солдат под шпицрутенами и настоящий профос^[24]. (Отдает их изумленному Отто и здоровается с Леопольдом.) У вас совершенно очаровательная жена, драгоценнейший мой. Совершенно очаровательная. Однако, однако, напрасно вы покраснели. (Ласково похлопывает его по щекам.) Совершенно очаровательная.

После того как Цигенхальс, несколько обескураженная поведением Бомст, уже поздоровалась со всеми, кроме Нельсона и Фогельзанга, Трайбель представляет ей их обоих.

Т р а й б е л ь. Позвольте познакомить вас с двумя господами, которые сегодня впервые оказали мне честь своим визитом: лейтенант Фогельзанг, председатель нашего избирательного комитета, основатель и надежда монархо-демократической партии, и мистер Нельсон from Liverpool.

Фогельзанг и Нельсон раскланиваются.

Мистер Нельсон — компаньон моего сына Отто: крашеная древесина, фернамбуковое дерево, кампешевое и т. д. и т. п.

Б о м с т. Совершенно очаровательно.

Ц и г е н х а л ь с. Я слышу, мистер Нельсон, фернамбуковое дерево? А вы не родственник… Это вы должны объяснить мне подробнее.

Цигенхальс и Нельсон увлечены беседой.

Т р а й б е л ь (отводит Фогельзанга в сторону). Две дамы из нашего избирательного округа. Они живут при дворе и могут оказать нам полезные услуги.

Ф о г е л ь з а н г. При дворе?

Т р а й б е л ь. В своих имениях, разумеется. Своих людей держат в руках. Кроме того, не забывайте о влиянии. Цигенхальс действительно кузина главы правительства Цоссена, а брат госпожи Бомст с дочкой пастора из-под Шторкова…

М ю т ц е л ь (слева). Господин камерный певец Крола!

Входит  К р о л а  и тут же торопливо подходит к Женни, чтобы поцеловать ей руку.

Х е л е н е. Умело выбрал момент. Он думает, что пришел последним и что все ждали только его.

К р о л а. Клеветница. Я в полном отчаянье, дорогая советница! Последний! Как я мог допустить такое?. Я летел…

Ж е н н и. …как на крыльях песни…

К р о л а. Что вы говорите, любезнейшая. И вот пришлось меня ждать. Мне стыдно.

Ж е н н и. Это вам к лицу, почтеннейший, но вы отнюдь не последний. Мы ждем еще двух гостей.

К р о л а (разочарованно). Не последний? Я в отчаянье.

Т р а й б е л ь. Успокойтесь, дорогой Крола, и обойдите гостей. (Громко, обращаясь ко всем). Прибыл господин камерный певец Крола!

Аплодисменты.

К р о л а (польщенный, шутливо отмахивается). Не надо, почтеннейшие! Не надо, прошу вас! (Пожимает множество рук.)

Т р а й б е л ь (знакомит). Мистер Нельсон.

К р о л а. Очень рад. Смею вас спросить, вы не…

Н е л ь с о н. Вы камерный певец — почему вы?

Т р а й б е л ь. Лейтенант Фогельзанг.

К р о л а. Честь имею, господин лейтенант.

Ф о г е л ь з а н г. Вы знаете марш финляндской кавалерии?

К р о л а. Любезный лейтенант…

Ф о г е л ь з а н г. Значит, не знаете. Вам, артистам, не хватает военной жилки.

К р о л а. Наше поле боя — сцена. Вы знаете Тамино?

Ф о г е л ь з а н г. Никогда не слышал.

К р о л а. Скажу лишь два слова: «Волшебная флейта».

Ф о г е л ь з а н г. Будущее за военной духовой музыкой.

К р о л а (обращается за помощью к Женни). Милостивейшая советница…

Ж е н н и. А где вы оставили свой квартет, друг мой? Вы обещали мне квартет.

К р о л а. Господа за дверью.

Т р а й б е л ь. Впустить их! Мютцель, господ из квартета!

М ю т ц е л ь. Слушаюсь, господин коммерции советник, как господин коммерции советник прикажут. (Уходит.)

Сразу же появившийся  к в а р т е т  в четыре голоса поет: «Добрый ве-чер!»

Аплодисменты.

Ж е н н и. Украсьте в меру сил наш маленький праздник. Ведь нет ничего выше благородной госпожи музыки.

Небольшое смущение.

Т р а й б е л ь. Академические четверть часа истекли, пора выпить.

М ю т ц е л ь (слева). Господин профессор Шмидт! Фрейлейн Коринна Шмидт!

Входят  п р о ф е с с о р  и  К о р и н н а. Мютцель уходит в столовую.

Ж е н н и (идет им навстречу, сопровождаемая Трайбелем и Леопольдом). Моя милая, дорогая Коринна! Дорогой профессор!

Коринне дозволяется поцеловать Женни в щеку, профессор целует ей руку.

Наконец-то мы все в сборе. (Грозит пальцем.) Ах, вы, ученые, ужасные люди! Всегда опаздывают на свои академические пятнадцать минут. А что это значит для хозяйки дома, вы даже не можете себе представить: придут еще или уже не придут?!

Т р а й б е л ь. Но ведь они здесь, дорогая моя. Подойдите поближе, профессорчик. Чем позже вечер, тем прекраснее люди. Коринна, дитя мое… Леопольд, не топчись на одном месте!

Х е л е н е (тихо Хильдегард). Это она.

Л е о п о л ь д. Добрый вечер, Коринна.

К о р и н н а. Добрый вечер, Леопольд.

Л е о п о л ь д,  К о р и н н а (будто заученно). Как я рад… Как я рада… (Потом оба смеются.)

Ж е н н и (профессору). Как хорошо они подходят друг другу.

Т р а й б е л ь. Позвольте познакомить наших друзей с нашими друзьями, конечно, если они еще не знакомы: профессор Шмидт, философия, история, древние языки…

Сцена поворачивается.

…Его прелестная дочурка, наша милая Коринна. Госпожа майорша, фрейлейн фон Бомст — это Коринна Шмидт. (Подойдя к Хелене.) А вы, смею полагать, уже знакомы.

Х е л е н е. Любезнейшая подруга…

К о р и н н а. Сударыня…

Т р а й б е л ь (подойдя к Хильдегард). Сестра Хелене из Гамбурга: Хильдегард Мунк. Молодые дамы, очевидно, ровесницы.

К о р и н н а. Как вам нравится наш Берлин?

Х и л ь д е г а р д. Очаровательный городок. Любите ли вы бабочек?

К о р и н н а. Я люблю все, что живет и веселится.

П р о ф е с с о р. Вы назвали сейчас Берлин «очаровательным городком». Это же, однако, я бы сказал…

Т р а й б е л ь. Наш профессор патриот.

Ф о г е л ь з а н г. Мне весьма симпатичен.

Т р а й б е л ь. Лейтенант Фогельзанг — профессор Шмидт.

П р о ф е с с о р. Очень приятно. (Хильдегард.) Извините, фрейлейн, но я к этому еще вернусь.

Ф о г е л ь з а н г. Как вы относитесь к монархо-демократии?

П р о ф е с с о р. Как вы сказали?

Т р а й б е л ь. Профессор еще не в курсе.

Ф о г е л ь з а н г. Однако уже пора бы.

Т р а й б е л ь. Сегодня у нас, наверное, будет такая возможность.

Ф о г е л ь з а н г. Я с удовольствием познакомлю вас с нашими принципами.

Т р а й б е л ь. Мистер Нельсон from Liverpool.

П р о ф е с с о р. Вы в самом деле…

Н е л ь с о н. No, no! Я с ним не в родстве… Почему все думают, что я с ним в родстве? Damned!^[25]

П р о ф е с с о р. Ваше нежелание признать это меня поражает, мистер Нельсон. Здесь нет ничего позорного. Ведь адмирал Нельсон не был каким-нибудь заговорщиком или комедиантом. Вам повезло, что я занимаюсь немного и генеалогией. Я произведу розыски.

Нельсон отмахивается.

Не говорите сейчас «нет». Вы попались в руки немецкому профессору. Дело будет расследовано. (Окружающим.) Если у человека такая прекрасная фамилия, такая прекрасная и знаменитая, что хотелось бы спросить…

Н е л ь с о н. O, no, no! (Убегает на задний план.)

П р о ф е с с о р (обнаруживает Кролу). Вы тоже из этой партии? (Изображая гамму.) До-ре-ми-фа-соль-ля-си-до-о! Это будет замечательный вечер: моя подруга, советница Трайбель, с ее идеальным гостеприимством… (Кланяется.) Коммерции советник, восходящая звезда на политическом небосводе…

Ф о г е л ь з а н г. Браво!

П р о ф е с с о р. Прелестных женщин милый круг (низко кланяется) и благородных всех господ — основатель монархо-демократии, если не ошибаюсь? (Вопрошающе смотрит на Фогельзанга, который кивает.)

Т р а й б е л ь. Браво!

П р о ф е с с о р. Юный англичанин, который носит к тому же фамилию Нельсон…

Н е л ь с о н. O, no, no, no…

П р о ф е с с о р. И наконец, обручение…

Возникает замешательство. Возгласы: «Что такое?», «Кто обручается?», «Обручение?», «Где же эта счастливая парочка?», «Какой сюрприз!», «Да может ли это быть?», «Вы знали об этом?» Профессор испуганно зажимает рукой рот. Женни делает успокаивающие жесты. Леопольд и Коринна стоят, залившись краской. Хелене и Хильдегард ошеломлены, чего для Женни уже достаточно, чтобы не очень сердиться на профессора.

М ю т ц е л ь (открывает двухстворчатую дверь в столовую, после чего наступает полнейшая тишина. Потом выходит вперед и произносит, как бы завершая экспозицию). Кушать подано!

Воспользовавшись вновь возникшей суматохой, Крола дает знак своему квартету запеть застольную песню. Под звуки этой песни Трайбель устанавливает порядок шествия гостей в столовую:

Шмидт ведет под руку Женни,

Фогельзанг — Цигенхальс,

Трайбель — Бомст,

Леопольд — Коринну,

Нельсон — Хильдегард,

Отто — Хелене.

Процессия удаляется — квартет все еще поет — и скрывается в столовой. Мютцель закрывает дверь. Участники квартета, испугавшись, что за столом для них не хватит места, поют последний куплет в спешном темпе и во главе с Кролой устремляются в столовую. Из коридора, ведущего в зимний сад, осторожно выходит  Л у и з а, крадется к центру гостиной и тоскливо смотрит на дверь в столовую.

Л у и з а. Молодой барин…

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Гостиная. Дверь в столовую еще закрыта. М ю т ц е л ь  расставляет бутылки с коньяком и ликером, выпивает одну рюмку, кладет на стол прибор для обрезывания сигар и зажигалку. В столовой профессор Шмидт заканчивает свой тост.

П р о ф е с с о р (за дверью). …так, значит, наша любезная хозяйка и все дамы, которых собрала здесь счастливая рука — многая лета! Ура! Ура!

Возгласы «ура!», звон бокалов. Хор голосов: «Приятного аппетита!» И хотя Фогельзанг громким голосом энергично старается привлечь к себе внимание, дверь из столовой открывается. Т р а й б е л ь  и  О т т о  проскальзывают в гостиную. Они закрывают за собой дверь, за которой начинает говорить Фогельзанг.

Ф о г е л ь з а н г (за дверью). Господа! Наш любезный хозяин провозгласил здравицу в честь армии и связал с армией мое имя. Я испытываю отвращение к промежуточным ступеням и вообще к феодальным пирамидам. Это средневековье. Мой идеал я вижу в плато с одним-единственным, но над всем возвышающимся пиком. Это трон и корона. Согласно моим политическим взглядам, все наше спасение, все возможности к улучшению монархической демократии, сторонником которой, насколько я знаю, является и наш коммерции советник, наш хозяин, а также наш гонфалоньер, который несет нам знамя.

Голос Фогельзанга затихает.

Т р а й б е л ь (пока Мютцель подносит ему и Отто сигары). Ну так, Отто, только скорее, пока не пришли остальные: как тебе нравится мой Фогельзанг?

О т т о. Знаешь, папа… (ждет, пока уходит Мютцель)… говорить этот парень мастак, но, только не сердись, его политическая программа никуда не годится.

Т р а й б е л ь. Годится.

О т т о. Верхом на коне в эпоху железных дорог просто смешно.

Т р а й б е л ь. Хозяин фабрики берлинской лазури должен стоять на стороне сил, охраняющих государство.

О т т о. Но военные и дворяне никогда не примут тебя всерьез. Промышленник в качестве кандидата консервативной партии. Если бы у тебя было хоть поместье… (Слегка приоткрывает дверь, чтобы было лучше слышно.)

Г о л о с  Ф о г е л ь з а н г а. Господа! Я солдат. Более того, я боец, который служит идее. Есть две великие силы, которым я служу: народность и монархия. Все другое мешает, вредит, сбивает с толку. Английская аристократия, которая независимо от моих принципов противна мне лично, олицетворяет собой такую вредность. Если мы восклицаем: «Да здравствует король!», то делаем это совершенно беззаветно, чтобы обеспечить господство великого принципа. Но если некоторые другие восклицают: «Да здравствует король!», то это всегда означает, что должен здравствовать тот, кто заботится о нас, наш кормилец, ведь, кроме своих выгод, они ничего не признают. Им не дано раствориться в идее, они опираются на тех, кто считается лишь с самим собой, а это означает отдать наше дело на гибель. Наше дело не только в том, чтобы побороть прогрессивного дракона, но и в том, чтобы побороть дворянского вампира, который без конца сосет нашу кровь! Долой всю эту политику узких интересов! (Затихает.)

Н е л ь с о н (врывается в гостиную). Oh, for shame!^[26] Этот человек! No…

П р о ф е с с о р (идя вслед за ним). К этому, мистер Нельсон, вы должны в Пруссии привыкнуть. Если у нас заходит речь о политике, то разъяснять ее должен по меньшей мере лейтенант. (Искоса поглядывает на Трайбеля и Отто.) Даже королевским коммерсантам. (Проходит с Нельсоном дальше, в направлении зимнего сада.) И пусть это лишь ощипанный в сорок восьмом году орел.

Н е л ь с о н. Какой там орел, это какаду!

П р о ф е с с о р. Метко сказано. Однако вернемся к адмиралу: вы сейчас говорили…

Нельсон и профессор уходят в зимний сад.

О т т о (глядя вслед профессору). А это тесть Леопольда…

Т р а й б е л ь. Что меня не очень радует.

О т т о. Хелене очень обижена. С маминой стороны это было некрасиво.

Т р а й б е л ь. Откровенно говоря, и я бы предпочел Хильдегард.

О т т о. Да? Тогда поговори с Леопольдом. Остальное сделает Хелене.

Т р а й б е л ь. Я с ним уже говорил.

О т т о. Ну и что?

Т р а й б е л ь. Кажется, он питает склонность к Коринне.

О т т о. Вздор. Леопольд и сам не знает, чего он хочет. Погоди-ка… (Снова прислушивается к тому, что происходит за дверью.)

Г о л о с  Ф о г е л ь з а н г а. Пусть все будет по милости народа до того момента, когда начинается божья милость. При этом следует строго различать полномочия. Обычное, массовое пусть будет вершиться массами. Необычное, великое пусть будет вершиться великим. (Далее на заднем плане.) Под знаком абсолютной самоотверженности мы должны победить, а для этого нам нужен народ, не Квитцовы^[27], которые опять преуспевают и хотели бы взять власть в свои руки. Поэтому — да здравствует наш коммерции советник Трайбель! (Смолкает).

О т т о (восторженно). Великолепная риторика! Его демагогия подкупает! Такие люди нужны нам в партии прогресса как предвыборные ораторы. Отдай его мне, и я поговорю с Хелене насчет Хильдегард.

Т р а й б е л ь (самодовольно, но решительно). Фогельзанг неподкупен. Он принадлежит мне вместе со своей затеей, которую он называет монархо-демократией. Даже если бы она существовала лишь для того, чтобы позлить твою мать. Мать не любит его из-за денег, которых он стоит.

О т т о. Я ведь хочу тебе лишь помочь. Представь себе — Фогельзанг против Хильдегард. Если ты выйдешь из этой истории победителем, мама будет смотреть на тебя с восхищением.

Т р а й б е л ь. Вся эта помолвка — сомнительная шутка. А Фогельзанг несомненно мой человек, что бы там ни произошло.

В столовой слышны аплодисменты, шум двигаемых стульев. Шумно входит  Ц и г е н х а л ь с.

Ц и г е н х а л ь с. Скажите, дорогой Трайбель, где откопали вы это привидение? Кажется, он все еще живет во времена до сорок восьмого года. В эпоху странноватых лейтенантов. Но он их переплюнул. Карикатура, да и только!

Т р а й б е л ь. Он политик, драгоценная моя.

Ц и г е н х а л ь с. Этого не может быть. Он способен лишь служить предостерегающим знаком перед принципами, которые, к их несчастью, он представляет.

О т т о (выпроваживая беседующих Трайбеля и Цигенхальс в зимний сад). В этом госпожа майорша ошибается. Люди такого сорта многое могут сделать на улицах и площадях. Каждая произнесенная ими фраза воспринимается как аргумент. Немец любит, когда с ним говорят военным языком. У таких, как Фогельзанг, есть будущее, если их правильно ввести в действие и держать под контролем. (Уходя.) Возьмите, например, моего отца, этого убежденного штатского…

Когда они уходят, появляются  Ж е н н и,  К р о л а  и  Ф о г е л ь з а н г.

Ж е н н и. Мне, собственно говоря, надо бы позаботиться о нашей юной парочке.

Ф о г е л ь з а н г. Да кто же они, наконец? Вечно эта игра в тайны!

К р о л а (пытается загладить солдатскую грубость Фогельзанга). Все женщины любят тайны, дорогой лейтенант. (Целует Женни руку.) Потому что они сами тайна.

Ж е н н и (благодарно). Но у Вагнера утверждается обратное, мой друг Лоэнгрин подтвердит это, не правда ли?

К р о л а (выразительно напевая). Не спрашивай же ты меня…

Ф о г е л ь з а н г (раздраженно). Тайны — ну да: «Саисское изваяние под покровом» — Шиллер. Тоже знаю. Такого рода пьесы отвратительны. Занавес падает, а я не понял ни одного слова тайны! И это, милостивая государыня, это разрушает основы солидной политики. (Уходя.) Король приказывает — все ясно! Принципы! Верность и вера…

Когда они удаляются в зимний сад, из столовой выходят Х е л е н е, Б о м с т  и  Х и л ь д е г а р д, которая то и дело оглядывается.

Х е л е н е (на ходу). Если я вам все же скажу, любезная фрейлейн: я ничего не знаю.

Б о м с т (на ходу). Но ведь речь шла о какой-то помолвке, не правда ли?

Х е л е н е (останавливается в гостиной). Во всяком случае, из нас никто не обручается. Можете быть в этом уверены.

Б о м с т. Из нас двоих? Совершенно очаровательно, моя милая барышня!

Х е л е н е. Мне надо глотнуть свежего воздуха. Проводи меня, Хильдегард.

Квартет, чинно раскланявшись, проходит по гостиной и скрывается в зимнем саду.

Б о м с т. Посмотрите только на этих очаровательных молодых людей. (Обращаясь к Хильдегард.) Вы пойдете с нами, милочка?

Все трое уходят направо. Через некоторое время появляются К о р и н н а  и  Л е о п о л ь д.

Л е о п о л ь д. Ты сегодня ни разу не пошутила. А я так радуюсь твоим шуткам.

К о р и н н а. Ты радуешься моим шуткам — и ничему другому?

Л е о п о л ь д. Но, Коринна…

К о р и н н а. Может быть, не было причин для шуток.

Л е о п о л ь д. Ну а Фогельзанг и эти оказавшиеся на мели придворные шаланды…

К о р и н н а. Не знаю, Леопольд, как тебе это объяснить. Посмотри, ведь у всех этих людей есть, конечно, и хорошие стороны. Ведь ваш дом — хороший дом. Глупых людей вы бы просто не приглашали.

Л е о п о л ь д. Но ведь ты обычно…

К о р и н н а. Леопольд, какой ты неразумный! Ведь тогда я еще не принадлежала к этому обществу.

Л е о п о л ь д. Это я считаю беспринципным.

К о р и н н а. А если не хочется марать собственное гнездо? Приходится идти на жертвы, дорогой Леопольд. Как бы ты отнесся к женщине, которая вечно иронизирует над своим окружением, над своими близкими? Которая общается с ними, а потом их высмеивает? Не было бы скорее это беспринципным?

Л е о п о л ь д. Но ведь окружение моих родителей не будет нашим окружением.

К о р и н н а. Не будет? А как же ты хочешь этого избежать?

Л е о п о л ь д. Мы уедем отсюда, заведем свое хозяйство, может быть в провинции, во всяком случае, подальше отсюда, от этой затхлости и плесени.

К о р и н н а. А на что мы будем жить? Чему ты выучился, чтобы прокормить нас, уехав подальше от этой затхлости и плесени? А питаться каждый день одной бужениной и нытьем я не желаю.

Л е о п о л ь д. Отец даст мне денег.

К о р и н н а. И твоя мать согласится с тем, чтобы мы на эти деньги дали деру и из какого-нибудь имперского захолустья в знак благодарности за поддержку осыпали их издевательствами и насмешками? Да ты, пожалуй, и сам в это не веришь.

Л е о п о л ь д. Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом.

К о р и н н а. Леопольд, подойди-ка сюда.

Л е о п о л ь д. Да?

К о р и н н а. Посмотри мне в глаза.

Л е о п о л ь д. Пожалуйста…

К о р и н н а. Так, а теперь скажи мне, только честно, ты меня хоть немножко любишь?

Л е о п о л ь д. Но, Коринночка, о чем ты спрашиваешь…

К о р и н н а. Отвечай.

Л е о п о л ь д. Но ты же знаешь.

К о р и н н а. Именно, что не знаю. У нас сегодня помолвка, а тебя как будто это не касается. Не знаю, как для вас, парней, но для девушки это великий день. Девушке хочется сесть рядом с любимым а побеседовать с ним о том, как все у них будет, когда они станут мужем и женой. А вместо этого ты приходишь и упрекаешь меня за то, что не имел возможности порадоваться моим шуткам.

Л е о п о л ь д. Сущая правда. Я болван. Мне всегда нужен кто-то, кто бы мне намекнул на это. Мама только об этом и твердит.

К о р и н н а. Значит, мне еще кое-что предстоит.

Л е о п о л ь д (собравшись с духом, пытается устроить для своей девушки великий день. Садится рядом с Коринной, чтобы побеседовать с ней). Когда мы станем однажды мужем и женой…

К о р и н н а. Правда, Леопольд?

Л е о п о л ь д. …так вот тогда…

К о р и н н а. Что тогда?

Л е о п о л ь д. Ну да, тогда… Так что ты на это скажешь?

К о р и н н а (порывисто обнимает своего странного кавалера, целует его, смеется, трясет его). О, боже, что я себе приобрела! Подумай прежде, станем ли мы вообще мужем и женой. Правда, мы знаем, что должна состояться помолвка, но это и все.

Л е о п о л ь д. Нет, не все. Мы должны обручиться, ты и я. Ведь мама сама это сказала.

К о р и н н а (встает и начинает расхаживать по гостиной). Ты можешь много чего наговорить. А может, ты меня обманываешь? А может, ты и вправду хочешь обручиться — со мной? А может, твой отец и сестры Мунк придерживаются иного мнения? А может, ты все это затеял лишь потому, что тебе так захотелось, захотелось толкнуть меня на этот шаг, вместо того чтобы самому бороться за наше право быть вместе. (Поскольку Леопольд только молча качает головой, продолжает.) Представь себе, что я могу предвидеть будущее.

Л е о п о л ь д. О, прошу тебя! (Кладет ногу на ногу, складывает руки на коленях и в предвкушении интересного представления откидывается назад.) Давай, выкладывай!

К о р и н н а (некоторое время изображает крайнюю сосредоточенность). Вот что я вижу: во-первых, прекрасный сентябрьский день, перед прекрасным домом стоит множество прекрасных карет. А впереди — на облучке кучер в парике и двое слуг на запятках — свадебная карета. На улице полно людей, которые хотят увидеть невесту. И вот выходит невеста, а рядом с ней шествует ее жених, и этот жених — мой друг Леопольд Трайбель.

Л е о п о л ь д. Великолепно!

К о р и н н а. И вот свадебная карета, за которой следуют остальные экипажи, едет вдоль берега широкой, широкой реки.

Л е о п о л ь д. Но, Коринна, не назовешь же ты нашу Шпрее «широкой рекой»!

К о р и н н а. …вдоль берега широкой реки и наконец останавливается возле готической церкви.

Л е о п о л ь д. Церкви святого Николая.

К о р и н н а. И жених выходит, подает руку невесте, и молодая чета направляется к церкви, а там уже играет орган и горят свечи.

Издали слышен квартет.

И вот они стоят перед алтарем и после обмена кольцами их благословляют и поют песнь…

Л е о п о л ь д. Возьми же мои руки…

К о р и н н а. …или хотя бы последний стих. А потом едут обратно, вдоль той же широкой реки, только не к городскому дому, откуда они выехали, а все дальше и дальше за город, пока не останавливаются перед коттеджем…

Л е о п о л ь д. Каким коттеджем? У нас нет коттеджа. Согласись на городской дом.

К о р и н н а. …пока не останавливаются перед коттеджем и перед триумфальной аркой, на самом верху который висит огромный венок. И на венке сверкают две начальные буквы: Л и Х.

Л е о п о л ь д. Л и Х?

К о р и н н а. Да, Леопольд, — Л и Х. (Продолжает нормальным голосом, провоцируя.) А как же могло быть иначе? Ведь свадебная карета прибыла из Уленхорста и двигалась вдоль Альстера, а потом вниз по берегу Эльбы, и остановились они перед виллой Мунков, за городом, в Бланкензее. И «Л» означает Леопольд, а «Х» означает Хильдегард. (Встает в ожидании.)

Л е о п о л ь д (бросается к ней, даже падает перед ней на колени, покрывает ее руки поцелуями). Ах ты глупая, глупая! Самая моя любимая и самая глупая, любимая моя Коринна! Какая же ты провидица? Ты лжепровидица! (Встает, долго целует ее и уже без всякой робости, что выглядит довольно трогательно, поскольку она намного меньше его ростом и более хрупкая.) Такого никогда не будет. (На какие-то минуты он кажется выше ростом, что делает его похожим на настоящего мужчину.) Даже если бы я этого хотел. Одной невестки из Гамбурга для моей мамы и так слишком много. Это уж как бог свят. Такого случая не произойдет. Я предстану перед ней не с Хильдегард, а сделаю выбор ближе и лучше. (Его почти не узнать — ведь теперь он настолько осмелел, что посадил хрупкое создание на рояль.) Ведь я знаю — и ты тоже знаешь, — картина, которую ты нарисовала, всего лишь твой каприз. Ты хотела испытать меня, не так ли? (Теперь превзойдя самого себя.) Ведь ты знаешь, что если мне, бедняге, вообще будет сооружена триумфальная арка, то на венке, который водрузят, рядом с «Л» засверкает совсем другая буква — в сотнях и тысячах цветов. (И наконец решительный вопрос.) Коринна, ты хочешь…

Справа быстро входит  Х и л ь д е г а р д, что-то держа в кулаке, замечает эту сцену, но не уходит.

Х и л ь д е г а р д. О!

Этим возгласом она достигает того, что Леопольд встает.

Л е о п о л ь д. Вы кого-то ищете, фрейлейн?

Х и л ь д е г а р д. Я не хотела вам мешать, но… Это не «павлиний глаз»? (Разжимает кулак.)

Л е о п о л ь д (смущаясь из-за Коринны, которая смотрит на него насмешливо, но все-таки с интересом). Это был «павлиний глаз», фрейлейн Хильдегард. Вы его совсем раздавили, а краски, смотрите, все краски у вас на руке. (Осторожно подносит бабочку к роялю, ведя Хильдегард за «окрашенную» руку.) Великолепный экземпляр. Жаль, В самом деле, очень жаль, Хильдегард.

С появлением Хильдегард квартет умолкает. Теперь появляется входящий справа  Т р а й б е л ь.

Т р а й б е л ь (на ходу). Надо же мне проверить, где прохладительные напитки. Ну как, Хильдегард, вы тоже не скучаете? Ах, и ты здесь, моя милая Коринна! И потом тоже выходите в парк. А то вас, проказниц, не хватает.

Появляются  М ю т ц е л ь  и  Л у и з а  с подносами, уставленными прохладительными и другими напитками, фруктами.

И где вы запропастились? Полон дом гостей, а вы спите. Живей, живей! Крюшон для парка уже приготовлен?

М ю т ц е л ь. Давным-давно, господин коммерции советник.

Т р а й б е л ь. Крюшон никогда не готовят задолго до употребления. Не слишком рано, но и не слишком поздно.

М ю т ц е л ь. Скажите это госпоже Шмольке, господин коммерции советник. От нас она не терпит никаких указаний.

Т р а й б е л ь. Это мы еще посмотрим. А пока марш-марш, вон отсюда! (Уходит направо первым.)

В то время, как Мютцель следует за ним, Луиза на минуту остается и пристально смотрит на Леопольда, который все еще стоит у рояля со своими дамами.

Л у и з а (внушительно). С тех пор, как я узнала людей, я люблю зверей. (И, громко всхлипывая, чуть ли не бегом устремляется в зимний сад.)

Х и л ь д е г а р д (смеясь). Прекрасное изречение!

К о р и н н а. Я не считаю. Что она под этим подразумевает, Леопольд?

Л е о п о л ь д. Откуда мне знать?

Справа появляется  Х е л е н е, но в гостиную не проходит.

Х е л е н е. Хильдегард! Попрошу тебя!

Х и л ь д е г а р д (Леопольду). Встретимся попозже. (Уходит направо впереди Хелене, которая следует за ней по пятам.)

Х е л е н е (бросив взгляд на оставшихся). Шокинг! (Уходит.)

К о р и н н а (передразнивая). Мы в Гамбурге всегда так делаем.

Б о м с т (погруженная в свои мысли, проходит мимо и бормочет). Странно — полной ясности у меня все еще нет, кто же невеста? Коринна? Или Хильдегард? И что происходит с девушкой, которая любит зверей? И вообще, разве Леопольд уже не женат? На этой милой женщине изГамбурга, которая пришла позже? (Качает головой, уходит, продолжая бормотать.) Совершенно очаровательно…

Перемена декораций.

Коридор из второй картины первого действия. В гардеробной висит и лежит верхняя одежда гостей. Робко, как до этого входила Луиза справа, входит  К о р и н н а  слева. С удивлением смотрит на орла и изречение над дверью в «студию» Леопольда. Потом окидывает все вокруг ищущим взглядом, делает несколько шагов направо и останавливается.

К о р и н н а. Шмольке! Алло, Шмольке!

Справа, вытирая руки о передник, входит  Ш м о л ь к е.

Ш м о л ь к е. Что стряслось, Коринночка? Но хорошо, что ты опять вспомнила о старухе Шмольке. Надо, видно, посмотреть, как твои бантики, ленточки, причесочка, да? Ну, подойди же. Шикарная невеста! Очень аппетитна!

К о р и н н а. Еще бы, я же из твоего выводка!

Ш м о л ь к е. Именно. Но это слово не для профессорских ушей. Так можешь говорить только мне, правда?

К о р и н н а. Да кому мне еще говорить, Шмольке. (Сладко потягивается всем своим маленьким телом.) Ах, Шмольке, старая сумасбродка!

Ш м о л ь к е. Ну как, ладится? Берет он тебя? Ну скажи, как у тебя дела. Ты ему нравишься?

К о р и н н а. Думаю, да. Он почти сделал мне формальное предложение.

Ш м о л ь к е (оправляя Коринну). Почти! Боже милостивый! Да неужели…

К о р и н н а. А ты что, против?

Ш м о л ь к е. Ты, кажется, по уши влюбилась в молодого Трайбеля?

К о р и н н а. А ты считаешь, что это так плохо?

Ш м о л ь к е (продолжая возиться). Да как я могу? Ничего подобного. Это было бы на меня непохоже. И потом Трайбели, они все добрые и очень порядочные люди. (Выпрямляется, начинает заниматься прической Коринны.) Да, Коринночка, Трайбели добрые люди, даже если они не умеют правильно готовить крюшон. Только вот мамаша, да, тут уж ничем не поможешь, эта советница, в ней есть что-то такое, что мне не очень нравится, вечно манерничает и воображает, а когда рассказывают что-то жалостливое, она тут же пускает слезу, у нее всегда глаза полны слез, которые даже и не скатываются.

К о р и н н а. Если она может так плакать, то это в общем-то хорошо, милая Шмольке.

Ш м о л ь к е. Да, в некоторых случаях.

Коринна вздыхает.

Почему ты вздыхаешь, Коринна?

К о р и н н а. Да, почему, милая Шмольке? Потому что я думаю, ты права и против советницы сказать, собственно, нечего, разве что она слишком часто плачет или что у нее глаза всегда на мокром месте. Боже мой, ведь так у многих бывает. Но я ей не верю. А бедный Леопольд в самом деле ее очень боится и пока еще не знает, как ему от этого избавиться. Предстоят еще жестокие битвы. Но я ничего не боюсь и крепко держу его в руках. В конце концов я выхожу замуж за него, а не за советницу. Ну да ладно, поживем — увидим…

Ш м о л ь к е. Это верно, Коринночка, держи его крепче. Если считаешь, что вы подходите друг другу. (Следит за взглядом Коринны, которая опять смотрит на орла над дверью.) Хорошо, не правда ли? Я тоже не знаю, что он означает, пожалуй, в нем есть и немного политики, но изречение мне нравится. Это его комната.

К о р и н н а. Леопольда?

Ш м о л ь к е. Его «студия».

К о р и н н а. Я должна посмотреть.

Ш м о л ь к е. Посмей только! Заходить в чужую комнату! Я, знаешь, не из любопытных.

К о р и н н а. Чужая комната, Шмольке! Смотри, чтобы никто не захватил нас врасплох. (Открывает дверь, скрипят петли.) Надо бы их смазать. (Осматривает комнату, оставляя дверь открытой.)

Ш м о л ь к е (сгорает от любопытства). Такого я от тебя не ожидала, Коринна. Одна в комнате постороннего мужчины! Одна…

К о р и н н а (из комнаты). Странно для молодого человека. Такого я себе, собственно, не представляла, но это в его духе.

Ш м о л ь к е. Что именно?

К о р и н н а. Сама толком не знаю. Все в каком-то беспорядке. Но к бабочкам мой Леопольд действительно неравнодушен.

Ш м о л ь к е. Об этом уже рассказывала Луиза.

К о р и н н а. Кто такая Луиза? Ах да.

Слышен скрип ослабевших от старости диванных пружин.

Даже диван у него есть.

Ш м о л ь к е. Ну ты скоро там? Если бы Шмольке знал, что его Розалия стоит на стреме…

К о р и н н а. …хотя его Розалия предпочла бы находиться здесь, а на стреме поставить свою Коринну.

Ш м о л ь к е. Лучше бы ты этого сейчас не говорила. Выходи!

К о р и н н а. Подожди немножко. Надо же мне здесь попривыкнуть.

Ш м о л ь к е. Порядочная девушка заранее этого не делает.

К о р и н н а. Я не порядочная девушка, милая Шмольке, я даже хотела поступить в университет. Но теперь, пожалуй, из этого ничего не получится.

Ш м о л ь к е. Выходи в конце концов! (Заходит в комнату.) Здесь надо бы проветрить.

Справа появляется  Л у и з а.

К о р и н н а. Но как все чисто!

Луиза подходит к двери.

Ш м о л ь к е. Это делает та самая Луиза.

Л у и з а. Вам сюда нельзя, сударыня.

Ш м о л ь к е (расхаживает по комнате). О, боже! (Выходит из комнаты, быстро берет себя в руки.) Ты ведь хотела поговорить с фрейлейн Коринной. Она здесь. (Быстро уходит направо.)

К о р и н н а (выходит из комнаты). Вы хотели со мной поговорить? Что у вас на душе?

Л у и з а. Только не в этой комнате, прошу вас. (Закрывает дверь и становится перед нею.)

К о р и н н а (все же немного смущена). Вы, вероятно, удивлены…

Л у и з а. У меня нет на это никакого права. Но… (не знает, что сказать дальше.)

К о р и н н а (стремясь преодолеть свое смущение). Это вы содержите комнату в такой чистоте?

Л у и з а. Да.

К о р и н н а. Вы тоже останетесь — я имею в виду, если… (тоже не знает, что сказать дальше.)

Л у и з а. Я не знаю, останусь ли я, если молодой барин женится.

К о р и н н а. Вот это я и имела в виду. Жаль, однако…

Л у и з а. Вы очень добры, сударыня.

К о р и н н а. Я не сударыня, Луиза. Ведь вас зовут Луиза, не так ли?

Л у и з а. Да, сударыня.

К о р и н н а. Я думаю, мы с вами одного возраста. Вам сколько лет?

Л у и з а. Восемнадцать.

К о р и н н а. Вот видите, мне тоже. Вы миленькая девушка, Луиза. У вас уже есть друг?

Л у и з а. Не знаю.

К о р и н н а (смеясь). Вы не знаете, есть ли у вас друг?

Л у и з а. Не знаю.

К о р и н н а. Так не бывает.

Л у и з а. Я не знаю…

К о р и н н а (все еще забавляясь). Ну, Луиза… (Наконец находит точку соприкосновения.) Почему вы тогда произнесли это гадкое изречение? Это очень гадкое изречение. (Нетерпеливо, так как Луиза не реагирует.) Так что же у вас?

Л у и з а. Вы обручаетесь сегодня с молодым барином, не правда ли?

К о р и н н а. Да.

Л у и з а. А потом выйдете за него замуж?

К о р и н н а. Да, конечно.

Л у и з а. Извините. (Давится слезами.)

К о р и н н а. Мне кажется… (Чувствует себя неудобно.) В самом деле, не знаю, что и подумать. Вы должны мне все-таки объяснить…

Л у и з а. Я бедная девушка, сударыня.

К о р и н н а. Та-та-та-та, «сударыня»! Ты должна мне сказать, что с тобой происходит!

Л у и з а. Прошу вас, не браните меня.

К о р и н н а. Но ты же должна понять… (Берет Луизу за руку.) Представь себе, что ты хотела сегодня обручиться, и вдруг являюсь я, начинаю перед тобой рыдать, говорю о твоем женихе и спрашиваю, действительно ли ты хочешь обручиться и действительно ли ты выходишь замуж.

Л у и з а. В том-то и дело. Я бы вас поняла и позволила бы вам это.

К о р и н н а. Луиза, девочка, вы влюблены в господина Леопольда, не правда ли?

Луиза все еще всхлипывает.

Это но так страшно. Я была однажды влюблена в моего учителя рисования. А потом в балетмейстера, у которого брала уроки танцев. Можешь себе представить, как я ревновала, когда выяснилось, что учитель рисования был женат! Я просто пришла в ярость. А потом твердо решила изменить ему с балетмейстером. Изменить, понимаешь? Но в балетмейстере я вскоре тоже разочаровалась. Как мне иногда хотелось, чтобы он объяснил мне некоторые па! Чтобы обнял меня! Ничего другого я так страстно не желала. Но почти всегда он объяснял танец мальчишкам, может быть, потому, что они глупее девочек. Боже мой, как я завидовала мальчишкам! Я постоянно, когда он смотрел в мою сторону, делала совсем не те па, чтобы он хоть раз повел меня также замечательно, как мальчиков. Но он всегда только кричал: «С другой стороны поворот, фрейлейн! С другой стороны!» И тогда я отреклась от него.

Л у и з а. Вы брали уроки танцев?

К о р и н н а. Да, конечно. (Заметив, что ее классовое высокомерие начинает брать верх, хочет переменить тему.) Собственно говоря, я не придавала этому большого значения. Отец этого хотел.

Л у и з а. А вы еще так умны.

К о р и н н а. Не стоит об этом говорить. Ведь я хочу выйти замуж.

Л у и з а. Я на вашем месте… Если вы сами умны, муж вам не нужен.

К о р и н н а. Ты хочешь, наверно, со мной поторговаться? Но я люблю господина Леопольда. И ничто на свете не заставило бы меня отказаться выйти за него замуж.

Л у и з а. Ничто на свете?

К о р и н н а. Ничто! И хватит об этом! Если ты не хочешь быть благоразумной, я поговорю с госпожой советницей.

Л у и з а. Да, поговорите вы с госпожой советницей.

К о р и н н а. Ты хотела бы?..

Л у и з а. Да. Сама я не решаюсь.

К о р и н н а. Не решаешься?

Л у и з а. Сударыня, у меня будет ребенок.

К о р и н н а. У вас будет…

Л у и з а. …ребенок. Молодой барин умеет не только ловить бабочек.

К о р и н н а. Это неправда!

Л у и з а (в сознании материнства на время чувствует свое превосходство). Не устраивайте сцен, сударыня. Я ведь вам их не устраиваю. Как оно есть, так оно и есть.

К о р и н н а, Ловко это ты придумала! Соблазнить молодого барина, чтобы самой сделаться барыней!

Л у и з а. Вы думаете, я смогу выйти за него замуж, если все откроется?

К о р и н н а. Госпожа советница вышвырнет тебя из дому.

Л у и з а. Может, вы ошибаетесь.

К о р и н н а. Как так?

Л у и з а. Может, барыня решит иначе, узнав, что со мной. Может, тогда вам придется уйти.

К о р и н н а. Я запрещаю говорить со мной в таком тоне! Ты и я — все-таки есть разница! Вкрасться в дом! Злоупотребить доверием советницы! Под предлогом уборки в комнате повиснуть на шее у молодого барина. Мне за тебя стыдно.

Л у и з а. Вы можете себе это позволить, я — нет. От вас этого никто не требовал.

К о р и н н а. Здесь никто не потребует от тебя ничего такого, что было бы предосудительным, что было бы бессмысленным.

Л у и з а. Спасибо. Теперь я опять спокойна.

К о р и н н а. Что это значит?

Л у и з а. Ведь она задумала для меня что-то особенное. Ведь она мне обещала. Я сама никогда бы так не сделала. Я ведь тоже получила хорошее воспитание…

К о р и н н а. Кто обещал предуготовить для тебя что-то особенное?

Л у и з а. Барыня.

К о р и н н а. Не хочешь ли ты сказать, что моя свекровь приказала тебе, с Леопольдом…

Л у и з а. Не приказала. Она позволила.

К о р и н н а (после некоторой паузы). Ты понимаешь, что ты говоришь?

Л у и з а. Понимаю.

Коринна стоит как одурманенная.

Молодой барин был очень добр ко мне.

К о р и н н а. Она позволила…

Л у и з а. Молодой барин не должен был додуматься до всяких глупостей.

К о р и н н а. И она сказала, что хочет сделать из тебя что-то особенное?

Л у и з а. Я была так счастлива, потому что он всегда мне нравился. Но разве я могла надеяться стать когда-нибудь его женой? И тогда она стала относиться ко мне, как родная мать, даже целовала меня. И она сказала, что я только должна как следует любить молодого барина, что ей на это приятно смотреть, и что мне не будет от этого вреда.

К о р и н н а. А Леопольд, он был…

Л у и з а. Очень добр.

К о р и н н а. Он говорил, что любит тебя?

Л у и з а. Сударыня…

К о р и н н а. Прекрати называть меня так! Между нами это, пожалуй, стало излишним.

Л у и з а. Я его очень люблю.

К о р и н н а. А он?

Л у и з а. В таких случаях всякое говорят…

К о р и н н а. Действительно ли он сказал, что он тебя тоже… любит?

Л у и з а. Да.

К о р и н н а. Леопольд знает о ребенке?

Л у и з а. Нет.

К о р и н н а. Но ведь он должен знать.

Л у и з а. Я все откладывала этот разговор. Боялась, что он отвернется от меня.

К о р и н н а. Ты должна сегодня же ему об этом сказать. Также и ради меня. Ведь теперь все будет по-другому. Она тебе вправду сказала, что предуготовила тебе что-то особенное?

Л у и з а. Конечно. А потом она освободила эту комнату и в нее вселился молодой барии, чтобы было не так далеко и не бросалось в глаза.

К о р и н н а. Луиза, слушай меня внимательно: думай о себе и о ребенке, но не очень надейся, что кто-нибудь сделает из тебя нечто большее, чем ты есть. Когда я вошла в этот дом, то хотела выйти замуж за Леопольда и была счастлива, что мы обручимся. Мы обе обмануты. О тебе и твоем ребенке так или иначе позаботятся. Но я не надеюсь на госпожу Женни Трайбель. Ты можешь меня понять?

Л у и з а. Вы хотите отнять его у меня.

К о р и н н а. Я сведу тебя с ним. В павильоне скажи ему обо всем. Сделай вид, что мы с тобой никогда не встречались, что меня вовсе но существует. Он должен решить сам — женится он на тебе, значит, сам будет о тебе заботиться! Женится на мне, значит, я буду о тебе заботиться. Посмотрим, стал ли он действительно мужчиной. (Уходит налево.)

Ш м о л ь к е (входит справа). Поговорили?

Л у и з а. Да, и фрейлейн сказала, что поможет мне.

Ш м о л ь к е. Вот видишь, мы еще покачаем ребеночка.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Действие происходит в парке особняка Трайбелей, на берегу Шпрее. Куртины, кусты, скамейки. Павильон. Увитая плющом беседка. Фонтан. Разноцветные лампионы роняют на сцену сдержанные блики. Квартет поет: «Как я счастлив в этот вечер». Входят  О т т о,  Х е л е н е  и  Х и л ь д е г а р д.

Х е л е н е (все еще сердита). Больше всего мне хотелось бы уйти домой.

Х и л ь д е г а р д. Именно сейчас, когда будет так чудесно.

О т т о. Этого ты не сделаешь. Подумай о людях…

Х и л ь д е г а р д. Я нахожу, что здесь мило. (Машет рукой Леопольду, который проходит с Женни на заднем плане.)

Х е л е н е. Кому ты машешь?

Х и л ь д е г а р д. Мое дело.

О т т о. Если вы увидите Фогельзанга…

Х е л е н е. Эту мишень из берлинского тира?

О т т о. Не умаляй значения таких талантов. Он неотразим.

Х е л е н е. Может быть, для Берлина. В Гамбурге ничего подобного ни в одном порядочном доме не встретишь. Хильдегард, ты останешься со мной!

Уходят. Входят  Т р а й б е л ь  и  Ц и г е н х а л ь с.

Ц и г е н х а л ь с. Какое вам дело до политики? Какое вам дело до консерватизма? Вы промышленник. Каждому положению соответствуют определенные политические принципы. Помещики — аграрии, профессора — либералы, а промышленники — прогрессисты.

Т р а й б е л ь. Что тут сказать, сударыня? Вы знаете, наш брат все взвешивает и подсчитывает, и тогда я взвесил также прогресс и консерватизм и пришел к заключению, что консерватизм, не хочу сказать, приносит мне больше дохода, но больше мне подходит, больше мне к лицу. А что касается Фогельзанга, этого отставного лейтенанта и наемного подстрекателя на выборах, то он, как говорится, дело свое знает. Во всяком случае, одно кажется мне достоверным: если он протащил меня в Тойниц-Цоссене и на берегах лужицкой Шпрее, то он протащит меня и здесь. И это главное. Ведь в конечном итоге все дело сводится к тому, чтобы я, когда придет время, даже в самом Берлине отбросил в сторону Зингера или кого-нибудь другого из тузов. Фогельзанг владеет такой говорильной машиной, которой я мог бы позавидовать.

Ц и г е н х а л ь с. Вы так думаете?

Уходят. Входят  Ж е н н и  и  Л е о п о л ь д.

Ж е н н и. Посмей только меня опозорить! Я не потерплю никаких перемигиваний с этой Хильдегард Мунк. Дай им мизинец, они тут же схватят целого мужчину. А где Коринна? Тебе надо уделить ей немножко внимания. Покажись с ней вместе. Пусть увидят, что здесь происходит.

Л е о п о л ь д. Конечно, мама. (Пометавшись, уходит.)

На заднем плане — пока на вращающейся сцене не появляется новая картина — проходит  К о р и н н а. На переднем плане стоит столик, приготовленный для угощения крюшоном. М ю т ц е л ь  вносит и расставляет бокалы для крюшона. По пятам за ним идет  К р о л а, как видно уже слегка подвыпивший. В руке он держит бокал и все еще напевает: «Ты ни о чем не спрашивай меня».

К р о л а (подставляет бокал, чтобы ему долили). Вы любите Вагнера?

М ю т ц е л ь. Если вы меня спрашиваете, господин камерный певец, то я вам скажу: не надо так много пить.

К р о л а (увидев входящую Коринну). О, фрейлейн Коринна! Позвольте предложить вам любовный напиток? (Дает знак Мютцелю наполнить второй бокал.)

К о р и н н а. Какой напиток?

К р о л а (передавая бокал). Вы любите Вагнера?

К о р и н н а. Нет.

К р о л а. Тогда ваше социальное будущее представляется мне в черном свете.

К о р и н н а. Разве это зависит от того, люблю ли я Вагнера?

К р о л а. И да и нет. Однако если вы заметили, вы высказали сейчас собственное мнение. Сказали «нет», хотя должны были бы предположить, что я его люблю. Я вас постарше, да к тому же еще и человек, понимающий музыку. Значит, вы мне противоречили.

К о р и н н а. Но я так думаю.

К р о л а. В этом кругу говорить то, что думаешь, смертный грех.

К о р и н н а. Мы, Шмидты, поступаем только гак.

К р о л а. «Мы, Шмидты»! Мило сказано, Коринна. Мы, Шмидты, божьей милостью и благодаря конституциям! Чудесно!

К о р и н н а. Мой отец так меня воспитал.

К р о л а. Многие лета вашему батюшке!

Пьют.

Но, видите ли, вот в чем разница: ваш батюшка профессор. Ему можно. Профессор это чудак. Когда он говорит правду, то все только смеются и не сердятся на него. Ведь он профессор, как я камерный певец.

К о р и н н а. Разве вы не гордитесь своим званием?

К р о л а. Еще бы! Когда я еще выступал на сцене, то, поверьте, как было мне нужно это звание. Но мне дали его лишь после того, как меня женила на себе одна миллионерша. Она позаботилась о звании, но за это я должен был перестать петь на сцене. Это уже было бы неприлично. (Пьет.) Миллионер не поет, он представительствует.

К о р и н н а. Кажется, однако, что это вам пошло на пользу.

К р о л а. Кажется, милая моя, кажется. Раньше я чувствовал себя лучше.

К о р и н н а. А теперь? Вы сказали, что, будучи камерным певцом…

К р о л а. …с волками я вою по-волчьи. Говорю каждому то, что ему хотелось бы услышать. Если госпожа «X» говорит «тпру!», и я говорю «тпру!» Если господин X говорит «Но!», и я говорю «Но!». Если фрейлейн Коринна Шмидт говорит: «Я не люблю Вагнера!», то и я говорю: «Полностью с вами согласен, сударыня, на свалку его!» Ведь фрейлейн Коринна принадлежит к тем господам, которым нельзя безнаказанно противоречить. Но если Мютцель говорит: «Вы слишком много пьете, сударь!», то я продолжаю пить, потому что Мютцелю можно противоречить и это никому не повредит, поскольку он всего лишь барский камердинер, которому надо держать язык за зубами, если этого требует барин, а я барин, и я должен так много пить, Мютцель, потому что меня здесь от всего этого тошнит и потому что я позволил купить себя за миллион, которым они заткнули мне рот, я большой трус, но миллион — это куча денег, и на старости лет миллион куда полезней, чем длинный язык. Ваше здоровье! (Пьет и удаляется на задний план.)

М ю т ц е л ь (качая головой). И при всем этом господин камерный певец обычно такой благородный человек. Кто бы мог подумать. (Искренне огорчен.)

Ж е н н и (входя). Коринна, дитя мое — мы все так тебя ищем! Леопольд безутешен. И куда ты запропастилась? Мютцель, бокал!

К о р и н н а. Я беседовала с господином Крола.

Ж е н н и. Ты всегда так романтична, дитя мое!

К о р и н н а. У него можно многому поучиться.

Ж е н н и. Да, говорят, он хороший учитель. (Насмешливо.) Но не для дам.

Мютцель протягивает ей бокал крюшона.

За твой большой день, моя дорогая Коринна! (Чокается с Коринной).

Обе пьют.

Все уже сгорают от нетерпения. Как себя чувствуешь, дитя мое?

К о р и н н а. Не могу передать вам словами. Немножко посасывает в области желудка. Немножко тянет в животе.

Ж е н н и. Не говорят «в животе». Ты должна подбирать выражения. Но это чувство мне знакомо. (Бросает взгляд на Мютцеля, который тут же тактично удаляется.) Он прислужник Трайбеля, твоего свекра. Женские разговоры не для него. (Берет Коринну под руку и прохаживается с ней по залу.) Прекрасная пора вас ждет. Через год свадьба. Потом на несколько годиков в Париж. Как я тебе завидую! Леопольд будет там заниматься своими науками, я думаю, в области искусства. Потом вы вернетесь. Квартиру вам устроят в боковом флигеле. На троих этого хватит. (Доверительно пожимает Коринне руку.) На троих, моя дорогая. Догадываешься, наверно, на что я намекаю? (Деловым тоном с обычной энергией.) Одного ребенка вам будет довольно. Для большего числа и квартира недостаточно велика. Наша прислуга будет помогать и вам. Ну, конечно, и тебе придется кое-что делать, ведь дом очень большой, у нас ведь тоже несколько комнат, не так ли? Да это и современно, когда хозяйка дома тоже не сидит сложа руки. Все может быть очень красиво. Леопольд потихоньку будет расширять свои коллекции, писать, посещать салоны.

К о р и н н а. А свою студию он сохранит?

Ж е н н и (удивленно). Свою студию? Ах, ты имеешь в виду гладильную? Нет, этого уже больше не понадобится. Комната будет использоваться но своему прежнему назначению. Ведь он станет женатым человеком. (Чувствуя себя в своей прежней стихии.) Нет, в самом деле, прекрасная пора вас ждет! Простая скромная жизнь. Полная поэзии! (Выразительно.) Ах, деньги — это лишь бремя! Истинное счастье совсем не в них. Поверь мне, дорогая Коринна, поверь мне: любовные увлечения — вот что приносит счастье.

К о р и н н а. Так говорят все, кто стоит выше этого и не знает никаких любовных увлечений.

Ж е н н и. Я знаю, Коринна.

К о р и н н а. Да, с давних пор: Женни Бюрстенбиндер в маленькой овощной лавочке напротив. Отец иногда об этом рассказывает. Но это было давным-давно и уже забыто, а может, уже приняло другой вид. На самом деле все обстоит, наверное, так: все хотят стать богатыми. И я никого в этом не упрекаю. Папа, конечно, все еще ручается за истинность истории о верблюде и игольном ушке. Но этот мир…

Ж е н н и. …к сожалению, устроен иначе. Сущая правда. Но насколько это верно, настолько же это не так плохо, как ты думаешь. Было бы слишком грустно, если бы исчезло стремление к идеалу, прежде всего у молодежи. Нет, Коринна, не заглушай в себе стремления, которое обращено к небу, стремления лишь оттуда ждать блага. Наверное, твой отец воспитал тебя так, как воспитала бы я, будь ты моей дочерью.

К о р и н н а. А вы хотели дочь?

Ж е н н и. Очень! Но не суждено было. Поэтому ты будешь для меня дочерью.

К о р и н н а. А была бы я ею, если я была бы не Шмидт, а какая-нибудь другая девушка, которую вы предназначили бы для Леопольда? Ну, допустим, девушка, которая прислуживает здесь в доме?

Ж е н н и. Да, как, например, эта Луиза. (Останавливается.) Но как ты можешь задавать такой вопрос? Допустим, не было бы тебя, а эта Луиза и Леопольд почувствовали бы друг к другу сердечное влечение — о, я с таким же пылом прижала бы ее к своей груди и стала бы для нее как родная мать. Для НЕГО все равны, так разве не должны быть они равны и для нас, людей, лишенных предрассудков. (Удаляются на задний план.) Между прочим, я была бы рада, если бы ты никогда больше не произносила фамилию Бюрстенбиндер. Скажи об этом и своему отцу.

Обе уходят. Когда они уже скрылись из виду, Ф о г е л ь з а н г, который, кажется, только и ждал этой минуты, подкрадывается к крюшоннице и поспешно наливает себе бокал. Он не замечает подошедшего сзади  О т т о.

О т т о. Ваше здоровье, господин лейтенант!

Фогельзанг от испуга проливает крюшон.

Не пугайтесь. Старый воин, который пугается…

Ф о г е л ь з а н г. Вы подошли сзади. На манер партизан. От такого никто не застрахован.

О т т о. Еще бы! Предположим, что я партизан.

Ф о г е л ь з а н г. Лучше не надо. Вы еще очень молоды. Вы не знаете, как в сорок восьмом году мы разделывались со всем этим сбродом. Они лили с крыш кипяток нам на голову, бросали кирпичи. Но потом…

О т т о (наливает себе крюшон). У меня не было намерения лить вам на голову кипяток. Но позвольте предложить вам немножко крюшона? (Наливает.) Ваше здоровье, господин лейтенант!

Пьют.

Вы где живете?

Ф о г е л ь з а н г. На Мюлендамм.

О т т о. Странно, все, кто вырос в атмосфере молочного рынка, значительно превосходят остальную часть человечества. Сигару?

Угощают друг друга.

Ф о г е л ь з а н г. Не смею отказаться.

Зажигают, курят.

О т т о. Вы сейчас сказали, что я еще молод. Это доставляет мне немало огорчений. Манеры и стойкость зрелого мужчины, тем более военного, не так-то легко заменить деловыми заслугами и солидным счетом в банке.

Ф о г е л ь з а н г. Совершенно согласен!

О т т о. Если быть откровенным, лейтенант, именно в этом основная слабость партии прогресса. Нам не хватает человека, который разъяснил бы наши цели людям с улицы и жителям деревень.

Ф о г е л ь з а н г. Сударь!

О т т о. Это факт. Я говорю вам о фактах.

Ф о г е л ь з а н г. Именно.

О т т о. Наши господа — опытные торговцы, дельные предприниматели, «королевские купцы» можно, пожалуй, сказать. Между прочим, если надо, верные кайзеру, но в парламенте зависимы от голосов масс: я обращаю ваше внимание на сходство ваших взглядов и наших данных.

Ф о г е л ь з а н г. Вы даете этому весьма вольное толкование, дорогой мой.

О т т о. Согласитесь, что предпринимателю вообще затруднительно правдоподобно излагать свои взгляды перед теми, кому он дает кусок хлеба. Рабочему всегда кажется, что с ним обращаются несправедливо. Ему надо доказывать, что хозяин желает ему только добра.

Ф о г е л ь з а н г. Да, трудно, трудно.

О т т о. Для такого человека, как вы, да что я говорю, для такой личности, как вы, это просто. У военного люди все принимают за чистую монету. У военных более веские аргументы.

Ф о г е л ь з а н г. Военные, господин Трайбель. Военные как собирательное понятие. В конце концов придется в это поверить.

О т т о. Что было бы в наших интересах. «В конце концов» и предпринимателю не обойтись без военных. Поднимитесь вместо нас на трибуну.

Ф о г е л ь з а н г. Я человек чести и до сего времени считал и вас таким же.

О т т о. Если бы вы и я не были людьми чести — я выразился бы более деловым языком.

Ф о г е л ь з а н г (разочарованно). А как вы хотите все это организовать?

О т т о. Организация — вот то, что нам надо!

Ф о г е л ь з а н г. Не без ведома вашего отца, коммерции советника.

О т т о. Вы создатель монархо-демократии.

Ф о г е л ь з а н г. Он дал нам средства.

О т т о. Сколько?

Ф о г е л ь з а н г. Много.

О т т о. Господин лейтенант!

Ф о г е л ь з а н г. Господин Трайбель!

О т т о (наливает ему и себе). Выпьем. За организацию!

Пьют.

Ф о г е л ь з а н г. Не без ведома вашего отца. Верность за верность.

О т т о. Я был бы последним, кто нанес бы ему удар в спину.

Ф о г е л ь з а н г. И все-таки были бы. Это вызывает у меня недоверие.

О т т о. Господин лейтенант!

Ф о г е л ь з а н г. Господин Трайбель!

О т т о (наливает ему и себе). Выпьем. За верность!

Ф о г е л ь з а н г. За верность!

О т т о. Я поговорю с ним.

Ф о г е л ь з а н г. Я должен иметь возможность положиться на вас.

О т т о. Вашу руку!

Ф о г е л ь з а н г. Издержки…

О т т о. Сколько платит мой отец?

Ф о г е л ь з а н г. Вдвое больше.

О т т о. Пусть так.

Ф о г е л ь з а н г. Но не без ведома вашего отца.

О т т о. Ваше упорство мне импонирует.

Ф о г е л ь з а н г. Верность — залог чести.

О т т о. Прекрасные слова!

Ф о г е л ь з а н г. У меня их еще много.

О т т о. Это перспективно.

Входит  Т р а й б е л ь.

Вашу руку!

Т р а й б е л ь (вступая в разговор). Вы его одолели, Фогельзанг? Молодец, молодец. Да, сын мой, с ним никто не справится. Лейтенант, вас никто не повторит.

Оба смущены.

(Замечает, что крюшонница пуста. Кричит.) Мютцель! Луиза! Где крюшон? Я вот хотел поднять бокал за вашу победу, лейтенант, а все уже выпито.

Ф о г е л ь з а н г. Это не совсем так. (Нетерпеливо обращается к Отто.) Ну, говорите же, сударь!

О т т о. Да, папа, я только что подумал о соглашении с господином Фогельзангом, извините, лейтенантом Фогельзангом.

Т р а й б е л ь. Я об этом и говорю. Как вы к этому только подступились, Фогельзанг? Мой сын всегда был заядлым прогрессистом.

Ф о г е л ь з а н г. Имеются некоторые соответствия, легкая конгруэнция взглядов на мир. Выяснялись дифференциации. Детали двойной тотальности…

Т р а й б е л ь. Фогельзанг, если вы употребляете иностранные слова, значит, что-то не в порядке. Что случилось?

О т т о. Как всегда говорит мой друг Лангерханс из Кёпеника, «наше величие в идее народной армии, где каждый занимает то место, которое отведено ему в социальной структуре народной общности. Открыть дорогу деловым людям! Вот немецкий лозунг. Идея индивидуальной свободы сливается у нас с конституционной идеей в одно способное к развитию целое. Система монархическая — но мы живем — прикладная демократия!»

Т р а й б е л ь. Это наши принципы, Фогельзанг, или его? Я что-то все еще не совсем понимаю. (Многозначительно звенит в кармане мелочью.)

Ф о г е л ь з а н г. Монархическая демократия или роялистская демократия, надо помогать…

Т р а й б е л ь. Это дезертирство перед лицом врага! Довольно грустно, что я, штатский, должен вам это объяснять.

О т т о. Отец, прогрессивный «Дубовый венок»…

Т р а й б е л ь. Теперь буду говорить я!

Мютцель приносит наполненную крюшонницу и опять уходит. Все вооружаются бокалами.

Фабрики вообще тяготеют к «Дубовым венкам», но фабрики, в частности, — к их числу определенно относится и моя — являются исключением. Я спрашиваю вас, Фогельзанг: вы можете себе представить торговца цветами, который на общинных пашнях в Лихтенберге или Руммельсбурге высевает огромное количество полевых васильков, этот символ королевско-прусского образа мыслей, и одновременно выступает против своего короля? Вы качаете головой и тем самым подтверждаете мое «нет». Теперь я спрашиваю вас дальше: чего стоят все васильки мира но сравнению с фабрикой берлинской лазури? В берлинской лазури вы имеете прусский символ, так сказать, в высшей потенции, и чем вернее и неоспоримее это, тем необходимее мое пребывание на позициях консерватизма.

Ф о г е л ь з а н г. Браво!

Т р а й б е л ь. Ваше здоровье, господа!

Фогельзанг и Трайбель пьют. Отто демонстративно ставит свой бокал на стол и собирается уходить.

О т т о. Я скажу об этом маме! (Уходит.)

Ф о г е л ь з а н г. Очень нетвердые взгляды у вашего сына.

Т р а й б е л ь. Вы тоже не производили впечатления человека особо твердых взглядов.

Ф о г е л ь з а н г. Нужно было выслушать аргументы противника.

Т р а й б е л ь. Но не ползать перед ним на брюхе. И что значит — противник? Наши противники — это, конечно, социал-демократы. Все другие… (Презрительно машет рукой.)

Появляются  Н е л ь с о н,  К р о л а  и  п р о ф е с с о р.

Ф о г е л ь з а н г (заметив их). А эти англичане. С их завистью. (Стремительно уходит.)

П р о ф е с с о р. Вы, разумеется, знаете подробности битвы?

Н е л ь с о н. Oh, to be sure^[28].

П р о ф е с с о р. В чем была, собственно, идея, боевых порядков? Описание их я когда-то прочитал у Вальтера Скотта и с тех пор сомневаюсь: что, собственно, сыграло решающую роль — гениальная диспозиция или героическая отвага?

Н е л ь с о н. I should rather think a heroical courage, British oaks and British hearts!^[29]

П р о ф е с с о р. Я рад, что с вашей помощью разрешил сомнения в этом вопросе, и таким образом, который соответствует моим симпатиям. Ведь я приверженец героики, поскольку она так редко встречается. Но я все-таки хотел бы думать, что гениальное командование адмирала Нельсона…

Н е л ь с о н. Certainly, Sir Willibald. No doubt, England expects that every man will do his duty!^[30]

П р о ф е с с о р (остановившись, смакует эти слова). Англия ждет, что каждый человек исполнит свой долг! Да, это были замечательные слова! (Идет по сцене.) Между прочим, до нынешнего дня я думал, что они были сказаны при Трафальгаре. Но почему бы и не при Абукире? Хорошие слова всегда можно повторить.

Т р а й б е л ь (Нельсону). Ну как, нравится вам у нас, мистер Нельсон?

Н е л ь с о н. Oh, very well!^[31]

П р о ф е с с о р. Где искусство и наука Германии приняли его под свое покровительство.

Н е л ь с о н. Thanks, my friends, thanks. But now. (Не знает, как ему это выразить.) И женщины Германии will be, как это говорится — легки, интересны. Understand?^[32]

Пока Крола опять возится у крюшонницы, на заднем плане проходят  Ж е н н и  и  К о р и н н а.

Т р а й б е л ь. Разумеется, мистер Нельсон. И если я не ошибаюсь, то я вижу там мою жену и Коринну Шмидт.

Н е л ь с о н (его уже не удержать). Excuse me. Она так очаровательно говорит по-английски. Excuse me^[33].

П р о ф е с с о р. И поскольку вы не столь горячо любите немецких буржуа, то держитесь за дочь немецкого профессора?

Т р а й б е л ь. Которая со своей стороны, кажется, симпатизирует одному из немецких буржуа. У вас сегодня самый подходящий день для злословий, дорогой Шмидт. (Обращаясь к дамам.) Женни! Коринна! Позвольте представить вас нашему дорогому мистеру Нельсону?

Оба уходят. Небольшая пауза, во время которой и профессор наливает себе бокал крюшона.

К р о л а. Не слишком ли далековато вы зашли?

П р о ф е с с о р (выпив бокал). Я считаюсь здесь своего рода придворным шутом, Крола. Поэтому могу себе это позволить.

К р о л а. Можно лишь позавидовать. (Наливает себе бокал крюшона.) Я иногда спрашиваю себя, почему вы вообще ходите на подобные сборища? Зачем они вам?

П р о ф е с с о р. Это поучительно, дорогой друг. А если на душе муторно, то и развлекательно. Этот Нельсон, например, меня отлично позабавил.

К р о л а. Поучительно?

П р о ф е с с о р. Ах, вас бы только напугало, если бы я сказал вам, как все это взаимосвязано. (Закуривая сигару, продолжает.) Для ушей камерного певца и миллионера это звучит не очень гармонично.

К р о л а. Теперь уж не увиливайте, профессор. Вы меня заинтриговали.

П р о ф е с с о р. Поверьте мне, Крола, если бы я не был профессором, я в конце концов стал бы социал-демократом.

К р о л а. И это вы так просто говорите и позволяете своей дочери выйти замуж за Леопольда Трайбеля?

П р о ф е с с о р (пожимая плечами). Вот вам и вся моя дилемма: колеблющийся тростник в бурях времени. Я предоставил ребенку свободу. Если она считает, что это будет доставлять ей удовольствие, как я могу быть против? Но оставим этот разговор. Тут можно много чего сказать.

К в а р т е т  начинает петь.

Ваш квартет запел. Что это такое?

К р о л а (рассеянно — ему еще надо понять услышанное). «Не знаю, что все это значит…»

П р о ф е с с о р. Вопрос, который, пожалуй, можно задать всегда.

Сцена поворачивается, мы видим  Л е о п о л ь д а  и  Х и л ь д е г а р д, беседующих у фонтана.

Л е о п о л ь д. В такой тайне…

Х и л ь д е г а р д. Как настоящая влюбленная пара.

Л е о п о л ь д. Не смей так говорить.

Х и л ь д е г а р д. Ромео и Джульетта.

Л е о п о л ь д. Враждебные дома: Гамбург — Берлин. Шекспир.

Х и л ь д е г а р д. Значит, ты вовсе не так глуп.

Л е о п о л ь д. А кто говорит, что я глуп?

Х и л ь д е г а р д. Не знаю. Может, Коринна…

Л е о п о л ь д. Коринна?

Х и л ь д е г а р д. Или не она. Я не уверена. Да это все равно.

Л е о п о л ь д. Не все равно. Ты дурно о ней говоришь. Прошу этого не делать. Ведь она моя невеста.

Х и л ь д е г а р д. Разве? Ты пошел к своей маме и сказал: мама я женюсь на Коринне Шмидт — на ней, и ни на какой другой? (Переходит в наступление.) Леопольд, подойди сюда.

Л е о п о л ь д. Да…

Х и л ь д е г а р д. Посмотри мне в глаза!

Л е о п о л ь д. Пожалуйста…

Х и л ь д е г а р д (обнимая Леопольда). Вот так, а теперь скажи мне честно: я тебе хоть немножечко нравлюсь?

Л е о п о л ь д (поспешно вырывается). Оставь…

Х и л ь д е г а р д. Если мы уедем отсюда, обзаведемся семьей, может быть где-то в провинции, во всяком случае, подальше от этой затхлости и вони?

Л е о п о л ь д. И на что мы будем жить? (Испуганно зажимает себе рот.) Хильдегард, я настоятельно тебя прошу, мама сказала…

Х и л ь д е г а р д (гневно). Мама сказала! А что скажешь ты? Что ты скажешь, хочу я знать. Остальное меня не интересует. (Вкрадчиво.) Леопольд…

Л е о п о л ь д (более решительно). Возможно, что это было не только мое решение жениться на Коринне. Но я уверен, что мы с ней поладим.

Х и л ь д е г а р д. Поладим — а любовь?

Л е о п о л ь д. Это нехорошо, что ты делаешь.

Х и л ь д е г а р д. А почему я это делаю, Леопольд? (Обнимает отчаянно сопротивляющегося Леопольда.)

Л е о п о л ь д. Хильдегард… Хильдегард…

Как раз в этот момент — ведь мы смотрим комедию — появляется  Б о м с т.

Б о м с т. Совершенно очаровательно. (Уходит.)

Л е о п о л ь д (запыхавшись). Я скажу маме! (Вырывается и убегает.)

Х и л ь д е г а р д (вскакивая). Осел! Глупый осел!

Подходит  Х е л е н е.

Осел! (Замечает Хелене.) Ты что, шпионишь за мной, сестрица? Я этого не люблю, слышишь?

Х е л е н е. Успокойся. Ты с кем здесь была?

Хильдегард упорно молчит.

Фрейлейн фон Бомст уже меня поздравляла. Следующий раз постарайся, чтобы не было свидетелей, когда ты будешь вести себя непотребно. Я отправлю тебя обратно в Гамбург.

Х и л ь д е г а р д. А зачем вы меня сюда привезли?

Х е л е н е. Предполагалось, что ты должна была уделить внимание Леопольду. Но с этой затеей было покончено, как только выяснилось, что нас пригласили сюда лишь для того, чтобы унизить в заранее задуманной игре моей свекрови. А ты действовала своевольно.

Х и л ь д е г а р д. Ругай дальше. Ведь ты старшая.

Х е л е н е. Леопольд женится на Коринне Шмидт. Ты что, хочешь выставить нас на посмешище, бегая за ним?

Х и л ь д е г а р д. А кто меня к нему послал?

Х е л е н е. Но теперь уже хватит.

Х и л ь д е г а р д. Хелене! Этот молодой человек вовсе не мой идеал. Только из-за любви к вам я изображаю, что испытываю к нему чувства, которых у меня нет. Я выпила немного больше крюшона, чем мне полагалось. Вы хотели заполучить Леопольда с моими деньгами как пайщика, которого вы могли бы одурачивать, как вам угодно. А угодно вам это всегда. Так у Мунков принято. Но ты, очевидно, забыла, что я тоже из Мунков. Я и сама это забыла. Но теперь опять вспомнила.

Х е л е н е. Хильдегард!

Х и л ь д е г а р д. Хелене!

Х е л е н е. Я твоя сестра и знаю тебя лучше, чем ты думаешь.

Х и л ь д е г а р д. Как интересно!

Х е л е н е. Ты говоришь, что мы послали за тобой этого Леопольда. Но разве это не половина правды? Разве он тебе нравится не потому именно, что он не твой идеал? Что он будет тебе во всем уступать? Что ты будешь делать с ним что захочешь? Ведь из-за жажды наслаждения ты даже не знаешь, кому бы тебе сначала броситься на шею. Такой мужчина, как Леопольд, — боже мой! Такому ты могла бы изменять вволю, и он бы этого не заметил. Он просто сам вынуждает ему изменять. А?

Х и л ь д е г а р д. Как ты, наверно, несчастна, Хелене.

Х е л е н е. Не об этом речь. Личное счастье — эка важность!

Х и л ь д е г а р д. Для меня это все! Я живу, чтобы жить.

Х е л е н е. Но без Леопольда!

Х и л ь д е г а р д. С Леопольдом или без. А если уж ты так хорошо меня знаешь, то знаешь и то, что меня бесполезно водить за ручку. Я возьму то, что мне нужно. Все в свое время. (Уходит.)

Х е л е н е (кричит ей вслед). Хильдегард! (Бежит за ней.)

Сцена поворачивается, представляя последнюю картину этого действия. Мы видим теперь павильон, возле которого стоят  Ж е н н и  и  о б а  е е  с ы н а.

О т т о. Папа не отдает мне Фогельзанга!

Л е о п о л ь д. Хильдегард все время за мной бегает!

О т т о. А я хотел ему заплатить!

Л е о п о л ь д. А я ведь должен обручиться с Коринной!

Ж е н н и (зажимает уши). Замолчите же! Надеюсь, я могу вас об этом просить. Вот так. И не докучай мне с Фогельзангом. Что с Хильдегард?

Л е о п о л ь д. Она меня преследует.

Ж е н н и (обращаясь к Отто). Твоя жена не замешана в этой игре?

О т т о. Не знаю. Поговори с папой насчет Фогельзанга.

Ж е н н и. Только по порядку. (Леопольду.) Посмотри, где Коринна, только поторапливайся. Здесь уже стало довольно свежо, а я-то думала — поцелуй при обрученье, там у павильона, откуда вы выйдете, деревья шелестят, месяц светит. (Освобождается от поэтичности.) Ступай, поищи ее и один не попадайся мне больше на глаза. Можешь идти.

Леопольд уходит.

Теперь ты. Что с Фогельзангом? Я не смогу тебе ничем помочь. Политика — мужское дело. Мы, женщины, в этом ничего не понимаем. (Как будто наглые требования Отто только сейчас стали ей известны.) Как это вульгарно! И без тени поэзии!

Снова появляется  Х е л е н е. Женни замечает ее.

Ты чем-то недовольна, дитя мое? У тебя такое грустное лицо.

Х е л е н е. Я неважно себя чувствую. И охотно уехала бы домой.

Ж е н н и. Слишком увлеклась за обедом? Может, дать тебе соды? Мне было бытрудно обойтись без тебя в этот вечер. Я у цели моих желаний, Хелене. Ты сама мать — и пройдет какое-то время, ты окажешься на моем месте и будешь пожинать плоды того, что ты посеяла. Это прекрасное чувство — увидеть, что посев был хорош…

После этих слов на сцене происходит легкое затемнение, так что виден лишь слабо освещенный задний фон этой картины, Леопольд, стоя на просцениуме, высматривает  К о р и н н у, которая вскоре подходит к нему от павильона, говорит с ним, потом берет его за руку и ведет к павильону. Мы не слышим, о чем они говорят, это безмолвный диалог, перекрываемый словами Женни.

…я вижу, у тебя что-то неблагополучно, Хелене. Очевидно, моя радость не может быть радостью для всех. Но тем не менее я наслаждаюсь его, пью ее большими глотками. И именно ты не откажешь мне в конце концов в своей любезной помощи. (Обращаясь к Отто.) Будь добр, попроси квартет исполнить мою любимую песню. Уже пора. Сделай своей матери такое одолжение, а?

Отто, пожав плечами, уходит.

Я не хотела унижать тебя перед ним, дочь моя. И в Берлине умеют соблюдать приличия. Но ты до последней минуты не уставала плести за моей спиной интриги. До последней минуты ты хотела оторвать сына от сердца его матери. Но тебе это не удалось. Небо на стороне влюбленных. Поэтому я прощаю тебя.

К в а р т е т (на заднем плане).

Х е л е н е (вклиниваясь в пение). Не нуждаюсь.

К в а р т е т.

Ж е н н и. Хотя бы вид сделала.

Т р а й б е л ь  и  Ф о г е л ь з а н г  подходят ближе.

К в а р т е т.

Подходят  К р о л а, п р о ф е с с о р,  Б о м с т  и  Ц и г е н х а л ь с.

Б о м с т. Совершенно очаровательно!

К в а р т е т.

Х е л е н е. Какая безвкусица!

Появляется  О т т о  с  Х и л ь д е г а р д.

Н е л ь с о н  обходит профессора стороной и тоже останавливается перед павильоном в ожидании.

К в а р т е т.

Ц и г е н х а л ь с (громко). А где молодая пара?

К в а р т е т.

Коринна подходит к Нельсону и делает ему злак молчать.

Т р а й б е л ь (повысив голос). Обрученные представляются…

К в а р т е т.

Т р а й б е л ь. Господин Леопольд Трайбель и…

К в а р т е т.

Из павильона выходят, жмурясь от света, Л е о п о л ь д  и  Л у и з а.

Ж е н н и (вскрикивает). Луиза!

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Будуар Женни. Ж е н н и  и  Л у и з а.

Ж е н н и. Бесстыжие твои глаза!

Л у и з а. Но я вовсе не виновата, сударыня.

Ж е н н и. Ты самовольничаешь. Я тебя насквозь вижу!

Л у и з а. Молодой барин, сударыня…

Ж е н н и. Не впутывай ты в это молодого барина! Он ни в чем не виноват.

Л у и з а. Но, сударыня…

Ж е н н и. Он ни в чем не виноват, говорю я!

Л у и з а. И все-таки…

Ж е н н и. И все-таки ты была неосторожна. За одно это уже следует тебя проучить. Да еще при гостях! Трудно себе представить, какой это позор! Думала меня перехитрить. Но не тут-то было! Пока еще не поздно, ты сегодня же покинешь этот дом. И никаких возражений!

Л у и з а. Тогда я утоплюсь.

Ж е н н и. Замолчи! Ради господа бога, замолчи! Ты не утопишься. Скажи, что ты не причинишь мне такого зла. Луиза, ребенок… (Усаживает ее в кресло.) Что у тебя за мысли! Я этого не слышала. Это грех. Ты украдешь у господа бога две души. Подумай о ребенке, которого ты носишь под сердцем.

Стук в дверь, Т р а й б е л ь  просовывает голову.

Не входить! Это женские дела. Позаботься о гостях.

Трайбель исчезает.

Материнство. Разве ты никогда не думала, какая это ответственность?

Л у и з а. Сударыня…

Ж е н н и. Какая там сударыня! Давай поговорим, как мать с матерью. Ты рада?

Л у и з а. Чему?

Ж е н н и. Ребенку, Луиза.

Л у и з а. Не знаю.

Ж е н н и. Конечно, ты рада. Мать всегда радуется своему ребенку. Это самое естественное на свете. Если ты не радуешься, значит, у тебя скверный характер. В конце-то концов ты плохая мать, Луиза.

Л у и з а. Я не хочу больше жить.

Ж е н н и. Теперь я и вправду рассержусь! Сперва наделать глупостей, а потом…

Л у и з а. Может быть, вы все же спросите Леопольда, сударыня?

Ж е н н и. Зачем? Он-то тут при чем?

Л у и з а. Он…

Ж е н н и. …отец? Случайность, моя дорогая. Чистая случайность. При твоих наклонностях им мог бы быть любой другой.

Л у и з а. Но вы же сами потребовали…

Ж е н н и. Я бы этого не разрешила тебе, если бы ты не проявляла своих наклонностей.

Л у и з а. Госпожа Трайбель…

Ж е н н и. Что ты сказала?

Л у и з а. Сударыня…

Ж е н н и. Каждый получает то, чего он заслуживает. Ты тоже, Луиза.

Л у и з а. Вы сдержите свое слово?

Ж е н н и. Не знаю ни о каком слове, кроме того, что ты получила деньги.

Л у и з а. Деньги?

Ж е н н и. Более чем достаточно.

Л у и з а. Вы платили мне за это деньги?

Ж е н н и. Неужели ты в самом деле воображаешь, что простая служанка может рассчитывать на такое большое жалованье, которое ты каждый месяц клала себе в карман как нечто само собой разумеющееся? Не будь, значит, теперь такой неблагодарной и не грози мне самоубийством. Я могла бы донести на тебя за то, что ты взяла деньги, но воздержусь. Вот так, а теперь проси войти господина коммерции советника.

Л у и з а (некоторое время не может от волнения произнести ни слова, потом деловым и твердым голосом). Это было бы вправду очень глупо с моей стороны пойти утопиться. (Уходит.)

Ж е н н и (стоит как вкопанная). Пролетарские штучки!

Т р а й б е л ь (входя). Что теперь делать?

Ж е н н и. Успокойся, Трайбель.

Т р а й б е л ь. Как это произошло?

Ж е н н и. О господи, она потеряла голову. Была немножко влюблена. Как гости?

Т р а й б е л ь. Несколько сконфужены.

Ж е н н и. Могу себе представить. Ты их успокоил?

Т р а й б е л ь. Я… э…

Ж е н н и. Значит, нет. Все взваливаешь на меня! Хотела бы я знать, что с вами будет, когда однажды не будет меня! (Поскольку Трайбель не рискует сделать жест возмущения.) Когда однажды не будет меня, Трайбель!

Т р а й б е л ь. Не знаю, что с моей головой.

Ж е н н и. Что обычно. Мне нужен твой совет.

Т р а й б е л ь. Мир гибнет.

Ж е н н и. Веди себя прилично! Допустим… (Минуту колеблется.) Представь себе…

Т р а й б е л ь. Что ты сказала?

Стук в дверь.

Войдите!

Ж е н н и. Ты здесь не у себя дома, Трайбель! Войдите!

Входит  Л е о п о л ь д, за ним  К о р и н н а.

Что вам угодно?

Л е о п о л ь д. Мы думали…

Ж е н н и. Позаботься о гостях, Трайбель!

Т р а й б е л ь (возмущенно). Я же должен…

Ж е н н и. Крола должен еще что-нибудь спеть? Мы сейчас придем.

Пожимая плечами, Трайбель уходит.

Ну вы, грешники?

Л е о п о л ь д. Мама…

Ж е н н и. Если сама обо всем не позаботишься! Разве не Коринна пошла с тобой в павильон?

Л е о п о л ь д. Да.

Ж е н н и. А почему оттуда вышла Луиза?

Л е о п о л ь д. Коринна…

Ж е н н и. Тебя спрашивают — отвечай! Нет — молчи. (Коринне.) Ты, наверно, удивилась…

К о р и н н а. Я знаю все.

Ж е н н и (думая, что ослышалась). Что значит — ты знаешь все?

К о р и н н а. Луиза мне все рассказала. С самого начала.

Ж е н н и (вынуждена сесть. Через некоторое время). И ты ей поверила?

К о р и н н а. Должна была поверить.

Ж е н н и. А если это все вранье?

К о р и н н а. Ребенок, во всяком случае, не вранье. И Леопольд признался, что он мог бы быть отцом.

Ж е н н и. Мог бы… Но отец ли он в действительности? Ты видишь, я даже не волнуюсь.

К о р и н н а. И что же теперь будет?

Ж е н н и. Я думаю, что вы свое наверстаете после помолвки.

К о р и н н а. Как будто ничего не произошло?

Ж е н н и. Разве я могла подумать, что мой младший такой ухарь? В завидное положение ты поставил свою мать, мой милый Леопольд.

К о р и н н а. Что будет с девушкой?

Ж е н н и. Предоставь мне об этом позаботиться. Ваше дело, чтобы сегодня состоялась помолвка, и больше ничего.

Л е о п о л ь д. Мама…

Ж е н н и. Что, мой сын?

Л е о п о л ь д (приняв трудное решение, достаточно твердо). Я женюсь на Луизе. (Говоря, он искренне в это верит.) Я знаю, что следует делать. Коринна это поймет. Я бы и ей не смог прямо смотреть в глаза. Я… нет, дай мне теперь все сказать, мама! Все слишком запуталось. И мне все это, наверно, тоже не по плечу. Ты постаралась, чтобы я потерял свою самостоятельность. Ты хотела, чтобы я оставался твоим маленьким мальчиком, и я соглашался. Так было удобнее. Ты принимала за меня все решения. Едва ли я знаю, что значит — решить что-то самому. Теперь я должен обручиться с Коринной и даже не знаю, хочет ли она меня вообще. Извини, Коринна, но разве ты, мама, спросила меня, люблю я Луизу или нет. Она ждет ребенка — ребенка, мама! Может, мы строили свои планы. Может, Луиза связала свою жизнь с моей. Это мой ребенок, она доверяла мне. А ты все еще считаешь меня несовершеннолетним. Ты хочешь отнять у меня ребенка и навлечь беду на его мать. Да как ты смеешь? Боже мой, разве все принадлежит тебе?

Ж е н н и. Что ты собираешься делать?

Л е о п о л ь д. Мы поженимся, я поступлю на службу. Я ничему не учился, пойти в университет мне не разрешили, но я найду какое-нибудь место. Может, смогу устроиться на фирме у Отто. Я сегодня же поговорю с ним. Папа может выплатить мне мою долю, чтобы мы смогли обзавестись квартирой. Я должен уехать отсюда. Должен!

Коринна не может справиться с переполнившими ее чувствами, по ее лицу потекли первые слезы. Леопольд, заметив это, вспоминает о своем воспитании, достает свой носовой платок и протягивает его Коринне.

Ж е н н и. Значит, ты хочешь покинуть свою мать, ну да… Так, наверное, и должно было случиться.

К о р и н н а (возвращая Леопольду платок, тихо). Будь тверд!

Ж е н н и (как будто уже со всем смирившись). Как все обернулось, моя дорогая Коринна. Мне жаль тебя.

К о р и н н а. Прошу…

Ж е н н и. Я так прекрасно все себе представляла! А теперь я потихоньку состарюсь. Дети пойдут своей дорогой. Что еще остается матерям?

Л е о п о л ь д. Мама, мы всегда будем тебя навещать, мы трое.

Ж е н н и (умышленно пропускает это мимо ушей). Ну что же, теперь ничего не изменишь. Сейчас я спущусь вниз и объявлю об этом гостям. (Встает.) Бедный старенький Трайбель! Для него это будет ударом. Он политик, участвует в общественной жизни. Пятно на его доме. Последствия не заставят себя ждать. А его дело, а чин коммерции тайного советника, чего он так горячо желал? (Делает неопределенный жест.) Но чем ему поможешь? Речь идет о детях, нам осталось жить недолго. А ведь все шло так прекрасно. Такова воля божья. Ступай, Леопольд, поищи Луизу. Коринна, дитя мое, тебе надо будет поговорить с твоим отцом. (Неожиданно опускается в кресло, всхлипывает.) Ах, дети, дети…

Л е о п о л ь д (обращаясь к Женни). Мама, я прошу тебя! (Беспомощно смотрит на Коринну.)

К о р и н н а. Тебе надо это выдержать, Леопольд. Я помочь тебе не могу. Будь тверд.

Л е о п о л ь д (видя, что она хочет уйти). Останься. Ты же видишь…

К о р и н н а. Леопольд! Теперь все зависит только от тебя. Ты должен поступить так, как ты решил.

Л е о п о л ь д. Сжалься! Мама…

Ж е н н и. Ты должен пойти к Луизе. Теперь ты принадлежишь ей.

Л е о п о л ь д. Я останусь с тобой.

Ж е н н и. Послушайся свою мать. Моя последняя просьба — послушайся! Больше я тебе ничего не скажу.

Совершенно сбитый с толку Леопольд, пройдя мимо Коринны, уходит.

Ж е н н и (поскольку Коринна хочет пойти за ним). Подожди минутку, Коринна. Он слишком слаб. Даже если бы я разрешила, он этого бы не сделал. Но я, разумеется, не разрешу. Мы достаточно давно знакомы. Я любила твоего отца. Я думаю, ты не откажешь мне в одной просьбе: выходи за Леопольда. Осложнение с этой Луизой я ликвидирую, по-хорошему, можешь быть уверена. Я полагаю, что мне нет нужды прятаться ради этого за спиной твоего отца. У тебя своя голова на плечах. Ты нас в беде не бросишь.

К о р и н н а. Что для вас люди! Леопольд пытается освободиться от вас. Я в этом ему помогу, насколько у меня хватит сил. Прочь отсюда! Торговый дом рушится? Прочь отсюда, это не твой торговый дом, Леопольд! Твой отец не сможет стать политиком? Прочь отсюда, это не твоя политика, Леопольд! Твоя мать умрет от горя? Прочь отсюда, это была не твоя жизнь, которую она для тебя придумала, Леопольд!

Ж е н н и. Ты хочешь меня обидеть. Хочешь отомстить мне.

К о р и н н а. Я пришла в этот дом с другими намерениями. Я полюбила бы Леопольда и вас. У меня не было матери. Мне всегда так хотелось иметь мать. Но я благодарю бога, что у меня нет матери — ведь она могла бы быть такой, как вы.

Ж е н н и. Коринна!

К о р и н н а. А я мечтала о жизни в богатстве! Какое же богатство вы хотели нам подарить! Нет, здесь мне не место. Я бы здесь задохнулась.

Ж е н н и. Твой бедный отец. Значит, ты не хочешь?

К о р и н н а. Какого еще ответа вы ждете?

Когда Коринна уходит, появляются  Т р а й б е л ь  и  О т т о.

Т р а й б е л ь. Что же теперь будет?

О т т о. Что с Леопольдом?

Ж е н н и. Если ты позволишь обратиться к тебе с просьбой, дорогой Отто, позови свою жену. Я хотела бы с ней переговорить.

Т р а й б е л ь. Не хотела бы ты сказать мне…

Ж е н н и. Отто, прошу тебя!

Отто уходит.

Надо кое-что изменить в диспозиции.

Т р а й б е л ь. Внизу ждут помолвку. Разразится скандал, если сейчас чего-то не произойдет. Эта Бомст всем задурила голову. Пошла разговоры о Хильдегард. Не знаю, как она до этого додумалась.

Ж е н н и. Значит, пошли разговоры о Хильдегард? Ну так… (Быстро, отрывисто.) Тебе будет интересно узнать, что у Леопольда с Луизой ребенок. Довольно удивительно. Он хотел жениться на этой девушке. Вполне серьезно, жениться.

Т р а й б е л ь. Ребенок? Ну и бедокур! И не спросив маму? Пусть теперь женится!.. Ну и потеха! (Совершенно вне себя.) Никогда бы не подумал, что он на такое способен. Что, старая дева, ты тоже удивляешься? Ну и молодец! (Бросается к двери.) Должен его поздравить. Нужно это отметить. Шампанского сюда! Нет, надо же!

Ж е н н и. Трайбель! Возьми себя в руки!

Т р а й б е л ь. Спутал тебе все карты, а? Не сердись. Случается и в лучших семьях, Женни. Пусть он на ней женится. Что значит — пусть? Он обязан. Обязан на ней жениться. Вот было бы смеху!

Ж е н н и. Разумеется, он на ней не женится.

Т р а й б е л ь. Почему же? (Очень важно.) Послушай, Женни, на сей раз ты не будешь вмешиваться в ход событий. Судьба в некотором образе сама, как говорится, все решила: Луиза. Конечно, судьба могла бы распорядиться удачнее. И все же — она здорова, трудолюбива, искрения, не испорчена, не из этих дамочек, как мы, естественно, смеем предположить, выросшая в скромной обстановке, можно почти сказать, вне всякой обстановки. Но какое это имеет значение? Ты, Женни, урожденная Бюрстенбиндер, ты должна помнить…

Ж е н н и. Вот именно, Трайбель. Поскольку у тебя достаточно такта, чтобы напомнить мне об этом, хочу сказать — я не для того стала Трайбель, чтобы один из моих детей снова стал своего рода Бюрстенбиндером. Из этого обручения ничего не выйдет. Хватит!

Т р а й б е л ь. Ошибаешься, моя дорогая. Я поспешу предупредить наших гостей. (Уходит под громкий смех.)

Ж е н н и. Пожалуйста. Ведь это ты опозоришься, а не я. (Стук в дверь.) Войдите!

Входят  О т т о  и  Х е л е н е.

Х е л е н е. Ты хотела поговорить?

Ж е н н и. Дорогая Хелене… (Повторяет трюк с падением в кресло, закрывая лицо руками.) Ты видишь перед собой несчастную мать…

О т т о. Отец, смеясь, пробежал мимо нас.

Ж е н н и, Я осталась одна. Всеми покинутая.

Х е л е н е. Нельзя ли ближе к делу…

Ж е н н и. Я ошиблась в моих лучших намерениях.

О т т о. Прошу тебя, мама…

Ж е н н и. Я дала промашку. Надо было бы послушаться тебя, Хелене. Ах…

Х е л е н е. Речь идет об этой служанке?

Ж е н н и. Да, о Луизе. Леопольд хочет на ней жениться.

Х е л е н е (торжествующе). How lovely!^[34]

Ж е н н и. Она его соблазнила. Говорит, что ждет ребенка.

Х е л е н е (это превзошло все ее ожидания). Ребенка!

О т т о. Черт побери!

Ж е н н и. Я этого не переживу. Ах, я так несчастна…

Х е л е н е. Луиза Трайбель — красиво звучит.

О т т о. Хелене!

Х е л е н е. А какое мне до этого дело? Поздравляю тебя. Конечно, у нас в Гамбурге…

Ж е н н и. Этому надо воспрепятствовать, Хелене.

Х е л е н е. И как ты собираешься это сделать?

Ж е н н и. Я прошу твоей помощи. Забудь то, что было. Я сожалею о случившемся.

Х е л е н е. Сожалеешь? Ну ладно…

Ж е н н и. Я думала, что Хильдегард…

Х е л е н е. Дорогая мама, можно подумать, что мы на бирже или, скорее, на рынке. И пожалуй, не мешало бы спросить и Хильдегард. Я не могу решать через голову моей сестры.

Ж е н н и. Тогда я действительно разорена!

Х е л е н е (садится напротив Женни). Если бы я знала о твоих намерениях…

Ж е н н и. Не мне ставить условия.

Х е л е н е. И все-таки ты их ставишь. Отто считает, что Леопольд мог бы, пожалуй, войти в нашу фирму. Некоторый капитал, который он, как мы надеемся, принесет, да приданное Хильдегард… Во всяком случае, сначала он должен как-то себя проявить. Я права, Отто?

О т т о. Как всегда, дорогая.

Ж е н н и Он такой изнеженный.

Х е л е н е. Ему не придется самому рубить, пилить и грузить деревья, которые проходят через бухгалтерские книги. А как мужчина, он, следует полагать, хотя бы в одном отношении вполне себя оправдал.

О т т о. Есть еще одно обстоятельство.

Х е л е н е. Какое, Отто?

О т т о. Фогельзанг. Хотя он на стороне папы, но при сложившихся условиях, если я не ошибаюсь…

Х е л е н е. Ты его получишь.

О т т о. Тогда у меня нет никаких возражений.

Х е л е н е. Если это тебе поможет, мама…

Ж е н н и. Я у цели моих желаний, Хелене. Я вроде уже говорила тебе, что мне очень недоставало бы тебя в этот вечер.

Х е л е н е. Да, ты это говорила.

Хелене, вслед за ней Женни поднимаются с кресел.

Ж е н н и. А если Хильдегард создаст нам трудности?

Х е л е н е. Я бы ей этого не советовала.

Перемена декораций.

Опять коридор. К о р и н н а  и  п р о ф е с с о р.

К о р и н н а. Я не могла поступить иначе.

П р о ф е с с о р. Тебе просто улыбнулась судьба. Эта затея с Трайбелем была ошибкой, и я рад, что ты не стала ее жертвой.

К о р и н н а. Ты хочешь меня утешить. Не надо этого делать. Ведь ты знаешь свою дочь.

П р о ф е с с о р. Нет-нет, я знаю, что говорю. Тебе посчастливилось. Это я должен был бы предостеречь тебя. Но я подумал, что человек ко всему привыкает. Это утверждение ложно. Привыкать ко всему мы не имеем права! А я впутал бы тебя в эту историю, даже пальцем не шевельнув.

К о р и н н а. Ты изображаешь себя хуже, чем… (Запинается.)

П р о ф е с с о р (со смиренной улыбкой). …чем я есть. Продолжай же. Любить греков и быть греком — в этом уже есть разница. «Стань тем, кто ты есть!» — сказал Пиндар. И вот я, старик, стою перед моими учениками и из года в год рассказываю им об идеальной жизни, воодушевляю их идеями свободы, величия, красоты, а сам, кто должен был бы подавать им пример своей жизнью (откашливается) — огромная разница.

К о р и н н а. Я испортила тебе вечер.

П р о ф е с с о р. Чепуха! А советница тем временем…

К о р и н н а. Ну вот, ты все-таки опечален.

П р о ф е с с о р. Она хотела поэзии — а теперь грубая проза Луизы. И как этот сорванец добрался до блюда хозяина дома? Видимо, тоже захотел ухватить от сочного кусочка.

К о р и н н а. Именно так.

П р о ф е с с о р (гладя свою дочь по голове). Я пойду наверх, меня интересует, как моя подружка Женни выйдет сухой из воды. Ну, во всяком случае, она не сможет переманить от нас Шмольке. Была бы жестокая потеря. (Поворачивается налево.)

К о р и н н а. Отец…

П р о ф е с с о р. Что?

К о р и н н а. Остаться с фамилией Шмидт тоже неплохо.

Профессор еще раз бросает взгляд на Коринну и уходит. Коринна стучит в дверь «студии».

Л е о п о л ь д (из-за двери). Оставь меня в покое!

К о р и н н а. Луиза с тобой?

Л е о п о л ь д. Нет.

К о р и н н а. А где она?

Л е о п о л ь д. Собирает вещи.

К о р и н н а. Вещи? Не будешь ли ты еще раз так добр…

Л е о п о л ь д (выходя). Чего тебе еще нужно?

К о р и н н а. Куда вы собираетесь уехать?

Л е о п о л ь д. Вы? Кто это «вы»?

К о р и н н а. Луиза и ты.

Л е о п о л ь д. Спроси ее.

К о р и н н а. Разве вы не вместе уезжаете?

Л е о п о л ь д (пожимая плечами). Она не хочет…

К о р и н н а. Тогда надо…

Л е о п о л ь д. Бесполезно. Она задрала нос. Она нам не верит.

К о р и н н а. У нее было бы для этого достаточно оснований! А ты? Разве ты не сказал ей…

Л е о п о л ь д. Она не дала мне и слова сказать.

К о р и н н а. Леопольд! Если она что-нибудь с собой сделает!

Л е о п о л ь д. Раз она собирает вещи, значит, очевидно, уже не пойдет топиться.

К о р и н н а. И что ты теперь будешь делать?

Л е о п о л ь д. То, что всегда: ждать.

К о р и н н а. Ты останешься? Здесь?

Л е о п о л ь д. Ах, Коринна…

К о р и н н а. Уезжай, Леопольд! Сегодня же.

Л е о п о л ь д. Слишком поздно.

К о р и н н а. Тебе надо уехать отсюда. Уезжай, Леопольд!

Л е о п о л ь д. Мамин попугай — он и дня не прожил бы вне дома. Конечно, он мечтает о воле. Но здесь у него есть сахар. А на воле его растерзали бы..

К о р и н н а (презрительно). Мамин попугай! Значит, ты опять будешь накалывать бабочек?

Л е о п о л ь д. Как символично, не правда ли?

К о р и н н а. Как глупо, Леопольд!

Л е о п о л ь д. Коринна, с меня хватит одной гувернантки.

К о р и н н а. Тогда, видно, нам больше не о чем говорить.

Л е о п о л ь д. Сделай лучше, чем я.

К о р и н н а. Уж, конечно. Можешь дать голову на отсечение.

Л е о п о л ь д (с улыбкой). Тоже одна из возможностей. Видишь, об этом я даже и не подумал. Хороший совет.

К о р и н н а. Какое убожество!

М ю т ц е л ь (входя слева). Сударь, ваша матушка просит вас к себе.

Л е о п о л ь д. Прощай, Коринна.

К о р и н н а. Адью.

Л е о п о л ь д. А твоего совета я не забуду. (Уходит налево.)

Ш м о л ь к е  входит справа.

М ю т ц е л ь (обращаясь к Шмольке). Близится полночь, госпожа Шмольке. Самое подходящее время для шампанского. (Уходит налево.)

К о р и н н а (топнув ногой и ударив правым кулаком по левой руке). О…

Ш м о л ь к е. Кого ты, собственно, хочешь растоптать?

К о р и н н а. Весь мир.

Ш м о л ь к е. Многовато. И себя тоже?

К о р и н н а. Себя в первую очередь.

Ш м о л ь к е. Правильно. Ведь если только ты все как следует растопчешь и как следует устанешь, то тогда, пожалуй, ты опять облагоразумишься.

К о р и н н а. Никогда.

Ш м о л ь к е. Никогда нельзя говорить «никогда», Коринна. Это было основным принципом Шмольке. И правильно. Я всякий раз замечала, если кто-то говорит «никогда», значит, он уже готов изменить свою точку зрения. Ведь я, собственно, всегда была против. Этот Леопольд, ну да. Но в конце-то концов почему бы этому не случиться, а? И даже если Леопольд просто грудной младенец, Коринночка его выходит и поставит на ноги. Да, Коринна, так я думала и сказала тебе. Но это была дурная мысль, потому что тогда коммерции советница добилась бы своего. И потом я, собственно, всегда была против. Ты что, все еще его любишь?

К о р и н н а. Да я вовсе об этом и не думаю, дорогая Шмольке.

Ш м о л ь к е. Тогда хорошо.

К о р и н н а. Так, а теперь мы пойдем к Луизе. Пока ребенок не родится, она переедет к нам, а потом мы посмотрим.

Ш м о л ь к е (уходя с Коринной направо). В таких случаях Шмольке говорил…

Когда обе они уходят, слева появляются  Н е л ь с о н  и  Х и л ь д е г а р д.

Х и л ь д е г а р д. Здесь нам не помешают.

Н е л ь с о н (колеблясь между долгом и чувствами). Let’s go to the other^[35].

Х и л ь д е г а р д. Но я не хочу.

Н е л ь с о н (все еще колеблясь, произнося твердое «л»). Хилдегард…

Х и л ь д е г а р д. Если бы вы были французом! Французы так хорошо понимают женщин. Почему только никогда нет поблизости ни одного француза, когда он нужен?

Н е л ь с о н (оскорбленный в своих национальных чувствах). You insult an English gentleman! Don’t provoke me!^[36]

Х и л ь д е г а р д. Все англичане пуритане. Я удивляюсь, как получилось, что этот народ еще не вымер.

Н е л ь с о н. Хилдегард…

Х и л ь д е г а р д. Хильдегард expects that every man will do his duty!^[37]

Н е л ь с о н (чувствуя себя побежденным). British oaks and German hearts!^[38] (Заключает ее в объятья и целует.)

Х и л ь д е г а р д. О…

Н е л ь с о н. Forget the Frenchmen!^[39]

Х и л ь д е г а р д (прильнув к нему). Все… (Целует его.)

Н е л ь с о н. You are my sweetheart — are you?^[40]

Х и л ь д е г а р д. I’m, I’m. (Снова целует его.) I hope for your nation. I really hope for it^[41].

Н е л ь с о н (замечает орла над дверью в «студию»). Мистер певчая птица…

Х и л ь д е г а р д (читает). «Под крыльями сего орла утюг летает как стрела». (Громко смеется.)

Н е л ь с о н. What’s «утюг»? Do you know?^[42]

Х и л ь д е г а р д. Yes, I know. But I don’t say it^[43].

Н е л ь с о н (снова переходя к делам). Хилдегард — смешное имя.

Х и л ь д е г а р д. Странные комплименты делаете вы, англичане.

Н е л ь с о н. Isn’t it? To laugh with joice^[44].

Х и л ь д е г а р д. Ты просто мил. (Целует его.)

Н е л ь с о н. Isn’t it?

Х и л ь д е г а р д. Ах так! (Неожиданно.) Ты, может, плохо обо мне думаешь? Я немецкая женщина, не забывай!

Н е л ь с о н. Oh, no, no… не плохо на тебе. Always quick and clever. You are quite in the right way^[45].

Х и л ь д е г а р д. Скажи мне, мистер Нельсон from Liverpool, а ты вообще-то меня понял?

Н е л ь с о н. They will be astonished at home. Alone I was gone away — and now: Mister and Mistress Nelson!^[46]

Х и л ь д е г а р д. Ты действительно хочешь на мне жениться?

Н е л ь с о н (приложа руку к сердцу). Хилдегард…

Х и л ь д е г а р д. Какой день!

Н е л ь с о н. My sweetheart!^[47]

Х и л ь д е г а р д. Больше ты, видно, ничего не можешь сказать, кроме как my sweetheart.

Н е л ь с о н. That’s all^[48].

Х и л ь д е г а р д. Ты меня любишь?

Н е л ь с о н. Хилдегард…

Х и л ь д е г а р д (декламируя). I — love — you!^[49]

Н е л ь с о н. My sweetheart!

Х и л ь д е г а р д. Знаю, знаю. Когда ты будешь просить моей руки?

Н е л ь с о н (в отчаянье, что не может сказать ей ничего более нежного). «Под крыльями сего орла утюг летает как стрела».

Х и л ь д е г а р д. Ведь сейчас этого еще нельзя.

Н е л ь с о н. Why not?^[50]

Х и л ь д е г а р д. Сначала жениться. Let’s go to the other^[51]. (Все же нажимает на ручку двери в «студию». Дверь скрипит в петлях.) Надо бы их смазать.

Н е л ь с о н. (с умным видом). Open^[52].

Х и л ь д е г а р д (так же). Off limits^[53], мистер Нельсон…

Н е л ь с о н. I love you!

Х и л ь д е г а р д. My sweetheart!

Они скрываются в «студии». И может почти показаться, что они убегают от приближающихся справа  К о р и н н ы  и  Л у и з ы. Обе — Луиза с чемоданом — проходят по коридору налево и останавливаются. Коринна снимает с вешалки в гардеробной свой плащ и надевает его. В эту минуту доносится гул нестройных голосов, открывается дверь в зал, в которую входят сначала  Ц и г е н х а л ь с, потом  Б о м с т, за ней  Т р а й б е л ь. Луиза прячется в томной углу. М ю т ц е л ь  семенит к вешалке, чтобы помочь дамам. Из салона доносятся отрывки пения квартета. Теперь появляется и  Ф о г е л ь з а н г. Трайбель в отчаянье.

Т р а й б е л ь. Но нельзя же так, мои дамы! Нельзя же так!

Ц и г е н х а л ь с. Уже поздно, а мы люди старые. У вас было прекрасно. И сюрприз произвел на нас свое впечатление. Как, вы сказали, зовут эту девушку?

Т р а й б е л ь. Луиза. Это социальный эксперимент.

Ц и г е н х а л ь с. Социальный эксперимент, дорогой коммерции советник, пожалуй, не самое подходящее для нашего возраста. Мы могли бы немного подвезти вас, дорогая фрейлейн Шмидт, одно место в экипаже еще свободно.

К о р и н н а. Спасибо, сударыня.

Т р а й б е л ь. Вы упрекаете меня за решение, которое принял мой сын Леопольд.

Ц и г е н х а л ь с. Черную пелерину, дорогой Мютцель, черную.

Т р а й б е л ь. Для нас это тоже было неожиданным событием, которое, как я надеюсь (оборачивается к Фогельзангу)… окажет свое воздействие и на нашу политическую кампанию. Примирение верхов и низов…

Ф о г е л ь з а н г. Удар кинжалом в спину монархистской демократии! Мы пропали!

Ц и г е н х а л ь с Стало быть, и наши услуги теперь бесполезны. (Застегивает пелерину, которую наконец отыскал Мютцель и накинул на нее.) Дорогой Трайбель…

Т р а й б е л ь. Толерантность, госпожа майорша! Где ваша толерантность?

Ц и г е н х а л ь с. Среди единомышленников! Прислуга — член вашей семьи? Следующий раз вы еще преподнесете нам господина Бебеля как своего дальнего родственника. (Обращаясь к совершенно сбитой с толку Бомст.) Вы готовы, подруга?

Б о м с т (получив свою пелерину в руки, растерянно). А разве не было помолвки?..

К о р и н н а (воспользовавшись замешательством). Позвольте откланяться, сударыня?

Ц и г е н х а л ь с. Прощайте, детка.

К о р и н н а. Господин коммерции советник…

Т р а й б е л ь. Дорогая Коринна…

К о р и н н а. Пошли, Луиза.

Л у и з а  выходит из темноты, делает реверанс перед ошеломленными гостями и вместе с Коринной через холл покидает дом.

Ц и г е н х а л ь с. Луиза?..

О т т о (входя слева). Могу я поговорить с вами, лейтенант?

Ф о г е л ь з а н г (вместе с Отто проходит в холл). К вашим услугам, господин Трайбель.

Ц и г е н х а л ь с. Вы не хотите объяснить нам.

Справа в развевающихся одеждах входит  Ж е н н и.

Ж е н н и. Что я вижу, мои почтенные подруги — вы уже хотите нас покинуть?

Трайбель незаметно уходит налево.

Ц и г е н х а л ь с. Не обижайтесь на нас, любезнейшая советница, но ход событий…

Ж е н н и. Вы нас очень огорчили бы. Невеста уже готовится. Сейчас все произойдет. Дорогой Трайбель, если бы ты попросил Хильдегард…

Т р а й б е л ь (громко кричит из соседней комнаты). Об этом не может быть и речи! Отто, это подло!

О т т о (из холла). Успокойся, отец. Мама потом все тебе объяснит.

Т р а й б е л ь (из соседней комнаты). Это низко!

Ц и г е н х а л ь с. Хильдегард?

Б о м с т (просияв). Разве я не говорила? (Пытается со своей стороны объяснить сбитой с толку Цигенхальс.) Эта милая девушка из Гамбурга, если вы помните.

Ц и г е н х а л ь с. Хильдегард?

Ж е н н и. Будет сюрприз.

Ц и г е н х а л ь с. Но коммерции советник сказал же…

Ж е н н и. Одна из его шуточек. Он любит пошутить.

Т р а й б е л ь (из соседней комнаты). Все разыграно, как по нотам!

Ссора в холле привлекла внимание остальных гостей. Пение квартета становится громче.

Ж е н н и (нервно). Не лучше ли пройти в гостиную…

Ц и г е н х а л ь с (которая хочет теперь все узнать). Нет, пока мы не получим разъяснений!

Энергичный голос мгновенно всех успокаивает. Даже квартет смолкает. В дверях толпятся гости.

Ж е н н и. Мои дорогие друзья и гости! Если так уж суждено, даже в этой странной ситуации. Наступила минута, которая давно готовилась: двое молодых людей, всем нам хорошо известных, за месяцы, да что я говорю, за годы испытаний убедились в глубокой любви друг к другу. И сегодня, сейчас, имя будет получена заветная награда: помолвка. Добродетель пожинает плоды. Чистота, честность мыслей и духа — разве бывает приданое прекраснее и больше? Девица и отрок… (Стучит в дверь «студии».) Леопольд!

Тишина.

Мы ждем тебя, сын мой! (Нажимает на ручку двери. Дверь заперта.) Леопольд!

Тишина. Женни пытается отвести внимание от запертой двери, но все как зачарованные смотрят на «студию». Потом поворачивается ключ, дверь медленно открывается, и из «студии» выходит  Х и л ь д е г а р д.

Общее внимание, однако, тут же переходит с Хильдегард на  Л е о п о л ь д а, который с простодушным видом входит слева.

Л е о п о л ь д. Ты меня звала?

Х и л ь д е г а р д (опять закрывает дверь. Подходит к Женни. Целует ее в щеку). Мама… (Стоя рядом с Леопольдом, оборачивается к собравшимся, которым она с обескураживающей простотой признается, показывая на изречение под орлом.) Обязанности домашней хозяйки. Чем раньше к ним привыкнешь, тем лучше. Мы в Гамбурге всегда так делаем.

К р о л а. Да здравствуют молодые! Ура! Ура! Ура!

Возгласы «ура». Мютцель помогает дамам снять пелерины. Квартет запевает любимую песню Женни, под звуки которой все идут налево, к гостиной. Когда они уходят, Женни, которая не совсем ушла со сцены, возвращается назад и ждет, что произойдет теперь с дверью в «студию». И в самом деле, дверь осторожно открывается, под сильный скрип петель появляется  Н е л ь с о н  и замирает.

Ж е н н и (меряет его взглядом, но сама остается с невозмутимым лицом и говорит спокойным голосом). Да-да, мистер Нельсон, дверь необходимо смазать. (Жестом руки приглашает его следовать за собой.)

Занавес

ЯНКИ ПРИ ДВОРЕ КОРОЛЯ АРТУРА Пьеса из старых источников

Кубе и Вьетнаму

Перевод Н. Бунина.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Я н к и.

А р т у р, король.

Г и н е в р а, королева.

Е п и с к о п.

М е р л и н, волшебник.

С а г р а м о р, рыцарь.

Г а л а х а д, рыцарь.

А л и с а н д а.

К л а р е н с.

П а л а ч.

П р и д в о р н ы й  х у д о ж н и к.

Ц е р к о в н ы й  с л у ж к а.

М о н а х - о р г а н и с т.

М о н а х - с е к р е т а р ь.

М о н а х - з в о н а р ь.

Д ж и м.

Т и м.

Б и л л.

М о л л и.

Д о л л и.

У г о л ь щ и к.

М у ж ч и н а.

Ж е н щ и н а.

Ф е я  М о р г а н а, правительница соседнего королевства, сестра короля Артура, враждующая с ним.

Ф л е й т и с т (король Уриэнс).

Ю н о ш а.

Д е в у ш к а.

Р ы ц а р и,  ц е р к о в н и к и,  п о м о щ н и к и  п а л а ч а,  м у з ы к а н т ы,  н а р о д.

Картины

1. Смерть и воскресение Янки

2. Янки должен умереть еще раз

3. Чудесное спасение Янки. Его назначают Хозяином

4. Упущенная возможность

5. Свидание

6. Паровую машину придется освятить

7. Рыцари организуются

8. Приемка паровой машины

9. Приятельницы

10. Разочарованный победитель

11. Фея Моргана

12. Угроза войны

13. Алисанда дарит зеркало

14. Великое искушение, или Новое платье короля

15. Броунов ужасно много

16. Ночной разговор

17. Ворона пригодилась бы для короля, или Плен

18. Заложники

19. Процесс

20. Измена, или Кларенс ищет путь

21. Конец а новое начало

Действие начинается в 1965 году в Южном Вьетнаме, продолжается в стране кельтов в 600-е годы и оканчивается там, где началось.

Пролог

1. Смерть и воскресение Янки

Шум джунглей. Пулеметная стрельба. Я н к и  один.

Я н к и. Нет! Нет! Не хочу умирать! Не сейчас! Не здесь! Не так! Эй, кто-нибудь, слышите меня? На помощь! Помо-ги-те! Господи, вот оно, прозрение! Какая ошибка — умирать за идеи! Свобода — зачем она теперь? Что мне теперь весь мир? Зачем я жил? Ради этой смерти? О, если б я жил тысячу лет назад, когда люди были простые, не испорченные, как теперь, и человечество было невелико… Я привел бы его к добру, раз и навсегда! Не силой, нет, любовью! Я знаю, каким путем! Знаю! Дайте же мне пройти его!

Видны церковь, п р и д в о р н ы е,  р ы ц а р и  и  н а р о д  Камелота. Один из рыцарей направляется к Янки. Янки, выхватив пистолет, убивает рыцаря. На передний план выходит  М е р л и н. Янки хочет застрелить и его, но, передумав, отбрасывает пистолет.

М е р л и н. Вяжите его! Вяжите, собаки!

А р т у р. Возьмите Алисанду, жену покойного. Она принадлежит вам, колдуну, по праву, ибо своим колдовством этот чужеземец уничтожил рыцаря. Захватите с собой дорогого покойника, сторожите пленного, и двинемся в Камелот.

В с е. В путь, в Камелот!

2. Янки должен умереть еще раз

Я н к и и К л а р е н с.

Я н к и. Значит, ты уверен, что меня казнят?

К л а р е н с. Уверен.

Я н к и. А с королем нельзя будет договориться?

К л а р е н с. Договориться нельзя с Мерлином. Король делает все, что тот захочет. Мерлин служил еще отцу короля. И отцу его отца. И вообще Мерлин уже был, когда рождался какой-нибудь король.

Я н к и. Вздор! Ему ж тогда должно быть лет триста или больше.

К л а р е н с. Ему столько и есть. Волшебники могут быть такими старыми!

Я н к и. А я-то думал, что хоть ты один здесь разумный.

К л а р е н с. Что такое разумный?

Я н к и. Ну, когда у человека есть смекалка.

К л а р е н с. Что такое смекалка?

Я н к и. Голова, ум, рассудительность.

К л а р е н с. Ты говоришь загадками. Всю ночь. Лучше бы молился. Я устал до смерти и очень хочу спать, в самом деле, а то еще глаза слипнутся, когда тебя сжигать будут, иничего не увижу.

Я н к и. Этого удовольствия я тебя, конечно, лишать не намерен… Слушай, Кларенс!

К л а р е н с. Ну вот, опять… Чего тебе?

Я н к и. Хотел бы ты стать волшебником?

К л а р е н с. Язвы Христовы! Да ты обезумел!

Я н к и. Перестань. Представь себе лучше, что волшебству можно научиться.

К л а р е н с. Что такое научиться?

Я н к и. Например, если ты мне покажешь, как надо связать человека, посторожить его и потом сжечь, а я сумею сделать это точно так же.

К л а р е н с. Сжигает палач.

Я н к и. Ну, хорошо. Возьмем твой камзол…

К л а р е н с. Камзол мне сшила матушка. Разве он не красивый?

Я н к и. Даже очень. А ты сумел бы сшить такой же?

К л а р е н с. Нет.

Я н к и. Но если бы хорошенько присмотрелся, как твоя матушка шила камзол, то, пожалуй, сумел бы, а?

К л а р е н с. Пожалуй. Я один раз помогал, когда строили дом. Думаю, что сейчас и сам сумел бы это сделать.

Я н к и. Что ты говоришь?!

К л а р е н с. Это даже вовсе нетрудно.

Я н к и. Ну, ну.

К л а р е н с. Хочешь, покажу? (Подходит к поленнице дров, берет полено.) Надо бы топор… на концах — вот здесь и тут — делают большие врубки. Потом бревна складывают друг на друга — вот так, углом, — пока не получится ящик, высокий-высокий, чтобы в нем мог стоять человек, во весь рост. Здорово, да?

Я н к и. Очень здорово. Вот ты чему-то и научился.

К л а р е н с. Это и есть научиться?

Я н к и. Да. Вот так же можно научиться и колдовать.

К л а р е н с. Это дрова для твоего костра…..

Я н к и. И для чего только не пригодится дерево!

К л а р е н с. Люльки тоже делают из дерева.

Я н к и. И кровати, на которых производят детей.

К л а р е н с. И дубины, которыми убивают быков.

Я н к и. А также людей.

К л а р е н с. Только врагов.

Я н к и. Разве я тебе враг?

К л а р е н с. Собственно, нет. Но ведь я тебя и не убиваю.

Я н к и. Ты только следишь, чтобы я не убежал от палача.

К л а р е н с. Это Мерлин приказал.

Я н к и. Мерлин…

К л а р е н с. Он самый великий волшебник в Британии.

Я н к и. А ты видел, как он колдует?

К л а р е н с. Не раз.

Я н к и. Ну и?..

К л а р е н с. Что — и?

Я н к и. Не попробовал сам хоть разок? Тайно?

К л а р е н с. С чего ты это взял!

Я н к и. Кларенс!..

К л а р е н с. Пробовал. Иногда. Только ты не выдавай меня.

Я н к и. Боже упаси! Ну и как — удачно?

К л а р е н с. Что такое удачно?

Я н к и. Получилось у тебя колдовство?

К л а р е н с. Нет, конечно. Я не знал заклинаний.

Я н к и. Заклинаний…

К л а р е н с. Ага.

Я н к и. Ну и что же примерно наколдовал этот Мерлин?

Появляется  М е р л и н.

М е р л и н. Сегодня в двенадцать он наколдует примерно, чтобы убийца благородного рыцаря Кэя развеялся на все четыре стороны. (Кларенсу.) Убирайся!

Кларенс уходит.

Ну, как мы себя чувствуем, коллега? Догадываюсь, ты явился из двадцатого века, а?

Я н к и. Откуда ты знаешь…

М е р л и н. Вычислил. Я всегда был силен в счете. Где тебя убили?

Я н к и. Во Вьетнаме.

М е р л и н. Значит, ты из Вьетнама?

Я н к и. Я американец. Янки.

М е р л и н. А почему убит во Вьетнаме или как там это называется? Они напали на вашего короля, да?

Я н к и. Америка — республика. Впрочем, Вьетнам тоже.

М е р л и н. А это еще что такое?

Я н к и. Народ правит.

М е р л и н. Невозможно. Почему ж тогда еще есть войны?

Я н к и. Ты хотел услышать, что войн больше нет?

М е р л и н. Напротив. Это меня очень встревожило. И еще: в карманах твоей одежды была разная мелочь, кое-что мне непонятно. Вот это, например, что такое?

Я н к и. Жевательная резинка.

М е р л и н. Для чего это принимают?

Я н к и. Ее жуют для свежести во рту.

М е р л и н. Ага. А это?

Я н к и. Мое удостоверение личности. Вот эта картинка — я.

М е р л и н. Поразительно. Значит, тебя — два?

Я н к и. И даже больше.

М е р л и н. Весьма поразительно. Зачем это?

Я н к и. Картинка, вместе с бумагами, доказывает, что я — я. Это же ясно.

М е р л и н. А сегодня вечером? То есть когда тебя сожгут, что она тогда докажет? Она сгорит сама или ее надо сжечь? Очень удивительно, очень. А вот эти картинки?

Я н к и. Моя жена и дочь. Наверняка сидят сейчас на нашей ферме в Коннектикуте и ждут меня.

М е р л и н. У них тоже есть твоя картинка?

Я н к и. Много.

М е р л и н. Ну тогда все в порядке. Стало быть, они знают, что ты — это ты. И несколько часов еще так оно и будет, а?

Входит  п а л а ч  с  п о м о щ н и к а м и.

П а л а ч. Приветствую вас, почтеннейший!

М е р л и н. Что надо?

П а л а ч. Дрова, почтеннейший. Пора готовить костер.

М е р л и н. Прошу. Только вот что, ребята: берите с самого низу, которые посырее. Надо, чтоб разгораюсь медленней.

П а л а ч. Да будет твоя воля, почтеннейший. Давайте сперва сырые.

М е р л и н. Только, пожалуйста, потише.

П а л а ч. Есть: потише, почтеннейший.

М е р л и н. Вот видишь, коллега, дело принимает серьезный оборот.

Я н к и. За что ты меня хочешь убить?

М е р л и н. Вопросы здесь, собственно, задаю я. Но, так и быть, отвечу. Я тебя боюсь. Ты производишь такое впечатление, словно у тебя есть какие-то замыслы. Эта странная праща вчера…

Я н к и. Пистолет…

М е р л и н. …пистолет, значит. Ты его выбросил прочь. Это же могучее оружие — такой пистолет. Ты выбросил могущество.

Я н к и. Чего же ты тогда меня боишься?

М е р л и н. Если такой, как ты, выбрасывает могущество, значит, он опасен для власть имущих. С этим оружием, с пистолетом, ты стал бы моим человеком. Я бы уговорил тебя перейти на мою сторону.

Я н к и. Кто тебе сказал, что я дал бы себя уговорить?

М е р л и н. Ну ладно, никто. А может, ты меня убил бы и занял мое место. Конечно, я мог бы умереть, будучи уверенным в том, что занявший мое место думает и действует, как я, — пусть более ловко, но не разрушая моих принципов. Вчера ты мог выстрелить в меня, однако не выстрелил, и в твоих глазах я прочитал, что тебе осточертела кровь, а значит, и война. И я представил себе, что ты изберешь своим девизом: мир и всеобщее человеколюбие. Вот почему я должен тебя убить. (Палачу.) Ну, скоро вы там?

П а л а ч. Сейчас, сейчас, почтеннейший.

Я н к и. Ты же здесь умнее всех.

М е р л и н. Иначе я не был бы у них волшебником.

Я н к и. А ты никогда не задумывался над тем, какой гигантский поворот в судьбах человечества мог бы ты совершить, если бы направил весь свой ум на то, чтобы сеять разумное, а не поддерживать глупость?

М е р л и н. Судьба человечества — божественный миропорядок! Тут поворачивать нечего.

Я н к и. И ты «колдуешь»…

М е р л и н. Что касается ремесла, то я ограничиваюсь предсказаниями погоды и напусканием тумана. Предсказываю войны, притом всегда точно. Большего и не требуется, этого хватает. Что же до людей… господи! С ними можно делать все, что захочешь.

Я н к и. Страшно.

М е р л и н. Ничего страшного, янки. Разве ты не лучшее доказательство, что так оно и есть? Умные и с вами делают, что хотят.

П а л а ч. Мы готовы, почтеннейший.

М е р л и н. Чтобы костер как следует горел, слышишь?

П а л а ч. Можете положиться на своих рабов, почтеннейший. (Уходит.)

М е р л и н. На них положиться можно.

Я н к и. Ты смог бы положиться на них и тогда, когда бы призвал их к делам добрым, полезным. Ты злоупотребляешь своей властью.

М е р л и н. Ошибаешься. Они призваны сделать кое-что полезное: приготовить все для твоего сожжения.

Я н к и. А если я тебе пообещаю не вмешиваться в твои дела?

М е р л и н. Нет, нет. Мы двое не можем существовать одновременно. Ты должен исчезнуть. Признаюсь в этом честно. Все они считают тебя бывшим волшебником. Ну поколдуй немножко, а?

Г о л о с  А л и с а н д ы. Мерлин! Иди завтракать! Быстрей, а то яйца остынут!

М е р л и н. Иду! До скорого! (Уходит.)

Я н к и. Каналья!

Входит  К л а р е н с.

К л а р е н с. Интересно вот, если господин Мерлин такой великий волшебник, то зачем ему нужно завтракать?

Я н к и. Правильно рассуждаешь.

К л а р е н с. И тебе зачем, раз ты тоже волшебник?

Я н к и. Вот именно, зачем?

3. Чудесное спасение Янки. Его назначают Хозяином

Ц е р к о в н и к и,  п р и д в о р н ы е,  р ы ц а р и  и  н а р о д  Камелота.

Е п и с к о п. Хорошее выдалось утро, Артур.

А р т у р. Будет еще лучше, преосвященство.

Е п и с к о п. Славно, славно. Говорят, что обед будет вовремя, поэтому я просил бы…

М е р л и н. Начнем немедленно, преосвященство.

Приводят  Я н к и.

К л а р е н с. Даже господин епископ здесь, так что можешь не жаловаться.

Р ы ц а р и. Смерть ему! Смерть ему! Смерть ему!

Я н к и. Счастливо, Кларенс.

М е р л и н. Преосвященство! Господин король и госпожа королева! Господа рыцари! Народ Камелота! Вот он! Вот жалкие остатки того, кто предрекал нам погибель! Теперь он погибнет сам! Но я забегаю вперед! Может быть, вы сочувствуете этому созданию? Может, Мерлин заблуждается, полагая, что посягательство на слуг божьих есть злодеяние чрезвычайное? Что лишь огонь может покарать злодеяние?

Р ы ц а р и. На кос-тер! На кос-тер! На кос-тер!

Н а р о д. На кос-тер! На кос-тер! На кос-тер!

П о м о щ н и к  п а л а ч а. А ты чего молчишь?

К л а р е н с. Я съел его завтрак.

М е р л и н. Благодарю вас всех! Спасибо, а то я сомневался. Ведь я слабый человек!

Р ы ц а р и. На кос-тер! На кос-тер! На кос-тер!

Н а р о д. На кос-тер! На кос-тер! На кос-тер!

М е р л и н. Благодарю вас, право, и как исполнитель вашей воли повелеваю предать окаянного огню! Он заслужил это тысячекратно!

А р т у р. Спросите у него, мастер Мерлин, каково его последнее желание.

М е р л и н. Милостивый король спрашивает, каково твое последнее желание. (Палачу.) А вы там факелы зажигайте!

П а л а ч. Зажигаем, почтеннейший, зажигаем.

Я н к и. Я вижу вас, король Артур, вижу во всем величии. Королевство, что лежит у ваших ног, должно быть, величайшее. Вижу подле вас прекрасную женщину, а вокруг вас множество благородных рыцарей. Вижу духовенство. Вижу народ, а также Мерлина, вашего чудодея.

М е р л и н. Тебя спрашивали о желании!

А р т у р. Пусть говорит. Мы любим слушать истории.

Я н к и. Спасибо, господин. Я так полагаю, что ваше милосердие ничуть не меньше, чем ваше величие. Прошу вас даровать мне жизнь, и я щедро отплачу вам.

М е р л и н. Это уже становится скучным.

А р т у р. Что же ты, дерзновенный, можешь дать мне такого, чем я уже не обладал бы?

Я н к и. Все, король Артур!

А р т у р. Кто ты такой, чтобы превосходить короля?

Я н к и. Волшебник, который умеет больше, чем Мерлин.

М е р л и н. Ну, хватит, хватит! Пора кончать, король Артур!

Я н к и. Разве тем, кто вы есть, вы не обязаны себе? Разве то, чем вы владеете, вам не завещано? Назовите хоть одну вещь, которую вам приобрел Мерлин!

М е р л и н. Я не потерплю, чтобы он вас оскорблял!

А р т у р. Одну вещь…

Я н к и. …которой вы обязаны шарлатану.

А р т у р. Такой нет.

М е р л и н. Госпожа королева, прошу вас: уладьте это дело!

Г и н е в р а. Отправь его на костер!

Р ы ц а р и  и  н а р о д. На кос-тер! На кос-тер! На кос-тер!

А р т у р. Итак, на костер!

М е р л и н. Палач, приступай!

Начинается солнечное затмение.

Д ж и м. Господи, помилуй! Солнце! Смотрите — солнце!

Я н к и. Солнце, затмись! Стань еще чернее! Пусть ночь воцарится над этой страной, которая недостойна твоего сияния! Напусти холод на их нивы! Да застынет кровь в жилах людей и животных!

М е р л и н. Зажигай костер, палач! Зажигай, не то самого спалю!

А р т у р. Стой!

М е р л и н. Зажигай, трусливый пес!

А р т у р. Я сказал: остановись! Погасить факелы!.. Запрети тьме окутывать солнце, о чужеземец! Будь милосерд!

В с е. Сжалься!

Становится темнее.

М е р л и н. О, малодушные! Это же не он затемняет, а я! Я сам это сделал, ведь так огонь будет лучше виден!

А р т у р. Что ты делаешь? Остановись! Прочь факелы!

М е р л и н. Это же случайность! Явление природы, идиоты! А вы решили, что колдовство, дурачье? Ну, я вам покажу!

Кларенс выбивает из рук Мерлина факел.

А р т у р. Верни нам солнце.

Г и н е в р а. Свет!

Р ы ц а р и. Жизнь!

Н а р о д. Жизнь!

М е р л и н. Слабоумные мямли!

Я н к и. Я сниму с вас кару только после того, как вы гарантируете мне безопасность!

А р т у р. Все, что пожелаешь!

Г и н е в р а. А Мерлин пусть сгорит вместо тебя, господин!

М е р л и н. Это бы вас устроило, негодяи! (Выхватывает нож, но Галахад и Саграмор не дают ему ударить Янки.) Псы! Трусливые псы!

Полное солнечное затмение.

Е п и с к о п. Pater noster qui es in coelis…

Я н к и. Освободите меня! Я возвращу солнцу золотые лучи, а вам — жизнь! Осыплю вас богатством, дарую счастье и мир — всем, всем! И да воцарится разум! Освободите меня!

М е р л и н. Вранье!

А л и с а н д а. Убирайся, Мерлин! Ты его победил, чужеземец! Скажи теперь солнцу, чтобы оно опять засветило. Я развяжу тебя и буду твоей женой.

А р т у р. Да, развяжи его!

В с е. Развяжи его!

Я н к и. Да рассеется тьма!

А р т у р. Назначаю тебя моим министром. Отныне ты будешь Хозяином.

В с е. Будь Хозяином!

Становится светлее.

Я н к и. Согласен!

В с е. Ура!

Народ в восторге танцует.

Д ж и м. Великий волшебник.

Т и м. Хотел погасить солнце.

Д о л л и. Вы слышали — богатство всем? И вправду великий волшебник.

Б и л л. И мир. Хоть бы не забыл про это.

М о л л и. И счастье.

Д ж и м. Знать бы, что такое разум.

Т и м. Хотел погасить солнце.

Тем временем связанного Мерлина взвалили на костер.

М е р л и н. Эй, приятель! Поздравляю! Что называется, военная удача!

Я н к и, Факт, коллега. Как ты себя там чувствуешь?

М е р л и н. Прескверно. Признаюсь честно.

Я н к и. Доведем это дело до конца. Народ Камелота, что ты предлагаешь?

Н а р о д. Сжечь!

Я н к и. Вы, рыцари?

Р ы ц а р и. Сжечь!

Я н к и. Господин король и госпожа королева?

А р т у р  и  Г и н е в р а. Предать огню!

Я н к и. Дайте-ка подумать.

М е р л и н. Предупреждаю, коллега: если оставишь в живых, наши пути вечно будут пересекаться!

Я н к и. Слушайте все! Мне не хочется начинать служение вашей стране с ужасов! Не желаю убийства. Не хочу, чтобы начало новой жизни для Камелота было связано с человеческой кровью и прахом! Хочу, чтобы все было чисто и светло, чтобы все сияло как солнце!

Солнце снова ярко светит.

Я отпускаю Мерлина на свободу!

А р т у р. Странно.

Я н к и. Развяжите Мерлина! Пусть он занимается погодой, я ему назначу за это небольшое жалованье. Согласны, король Артур?

А р т у р. Ладно. Быть посему.

Я н к и. Кларенс нужен мне как сотрудник.

А р т у р. Пожалуйста.

Я н к и. Кларенс, ступай и позаботься о хорошем обеде для нас.

К л а р е н с. Ясно, Хозяин. (Уходит.)

Я н к и. Остальное потом. Госпожа королева — до скорого. Господа — мое почтение. Сэнди, пошли. (Помощникам палача.) Да, пока не забыл, унесите-ка отсюда весь этот материал, любезные. Дерево пригодится для строительства.

П а л а ч. Будет исполнено, почтеннейший.

Е п и с к о п. Не могу не выразить вам свои поздравления.

Я н к и. Благодарствуем, преосвященство. А насчет благословения как?

Е п и с к о п. Мне кажется, вы не тот человек, который ждет благословения.

Я н к и. Пожалуй, вы правы. Однако…

Е п и с к о п. Однако впредь мы не оставим вас своим вниманием.

Я н к и. Идет. А если я смогу вам чем-нибудь услужить…

Е п и с к о п. …то я позову вас.

Я н к и. Чем бы то ни было.

Е п и с к о п. Чем бы то ни было. Господа, прошу вас.

Все удаляются, кроме Мерлина, Галахада, Саграмора и палача с помощниками.

М е р л и н. Слышали вы, господа рыцари! Богатство для всех, счастье и мир. Для всех!

Г а л а х а д. Для всех рыцарей.

С а г р а м о р. И для двора. Советую тебе, Мерлин: беги!

Г а л а х а д. И не важничай тут.

М е р л и н. Это уже что-то новое. Вы еще попомните меня!

С а г р а м о р. Жалкий безумец.

Рыцари уходят.

М е р л и н (показывая на поленья). Куда их собираетесь девать? По-моему, на старом месте они лежали неплохо.

П а л а ч. И я так думаю, почтеннейший. На старое место.

4. Упущенная возможность

Появляется  М о л л и, затем  Я н к и.

М о л л и. Здравствуйте, господин.

Я н к и. Хелло, крошка.

М о л л и. Хелло…

Я н к и. Чего ты хочешь? У меня мало времени. Постой! Ну погоди же! Я не то хотел сказать. Ну так что? Покажись-ка, я на тебя погляжу. О, да ты хорошенькая. Ты здесь всегда… ходишь?

М о л л и. Я работаю на почте.

Я н к и. Как тебя зовут?

М о л л и. Молли.

Я н к и. Молли с почты. И тебе нравится там?

М о л л и. Ну да.

Я н к и. А все-таки?

М о л л и. Я разношу людям письма.

Я н к и. Молодец, молодец.

М о л л и. Вот если б вы прислали мне письмо… Мне ведь никто не пишет. Я бы вам тоже написала. А то зачем же я тогда училась?

Я н к и. Но почему именно я?..

М о л л и. Вы мне нравитесь.

Я н к и. Ну, ну…

М о л л и. Да, да. Только, пожалуйста, ничего мне сейчас не говорите, а то убегу. Я дожидаюсь вас с того дня, как вас хотели сжечь. Вы тогда сказали о счастье — помните?

Я н к и. И ты решила, что будешь счастлива именно со мной?

М о л л и. Мои руки умеют не только раздавать письма. Мы вдвоем сможем много сделать, я — руками, а вы — мыслями.

Я н к и. Я принадлежу всем, девочка.

М о л л и. Вы принадлежите Алисанде.

Я н к и. Среди прочих. Знаешь что? Останемся добрыми друзьями? А письмо тебе я, конечно, пошлю. Может, встретимся как-нибудь.

М о л л и. Извините, господин. (Уходит.)

Я н к и. Эй, Молли! Вот глупая индюшка. А я все-таки еще… (Любуется своей неотразимостью.)

5. Свидание

Г и н е в р а  одна.

Г и н е в р а. Восхитительный мужчина! Давно пора такому появиться в Камелоте! Одни и те же рыцарские истории, а время уходит, стареешь. Как он сказал: «Госпожа королева, до скорого!» «До скорого» — это сегодня. Какая решительность! А эта куколка, Алисанда, мне не опасна.

Входит  Я н к и.

Я н к и. Ваше королевское высочество!

Г и н е в р а. Роскошные цветы!

Я н к и. Новшество. Дамы не станут ими пренебрегать.

Г и н е в р а. Что с ними делают?

Я н к и. Ставят в воду, чтобы оставались свежими.

Г и н е в р а. Сейчас мы этим вместе займемся. Мой муж просит извинить его.

Я н к и. Разумеется.

Г и н е в р а. Вот как?

Я н к и. Признаться, я рассчитывал побеседовать с глазу на глаз.

Г и н е в р а. Так, так. Рассчитывали. А знаете, вы произвели впечатление, когда загнали в угол Мерлина!

Я н к и. Вы меня смущаете.

Г и н е в р а. Я очень гордилась вами.

Я н к и. Сочту за счастье служить столь проницательной королеве.

Г и н е в р а. Льстец.

Я н к и. Клянусь богом.

Г и н е в р а. Может быть, поставим цветы в воду?

Я н к и. Сию минуту. Но прежде…

Г и н е в р а. Жаждете освежиться, господин Хозяин?

Я н к и. Во всяком случае, мне бы хотелось знать, что думает король о моих действиях.

Г и н е в р а. Он никогда об этом не услышит. Идемте.

Я н к и. Боюсь, мы не поняли друг друга, королева. Я пришел сюда не без причины.

Г и н е в р а. Надеюсь.

Я н к и. Поймите: ведь то, что я задумал, не удастся осуществить, если он лишит меня своей благосклонности.

Г и н е в р а. Разве не важнее сейчас моя благосклонность?

Я н к и. Мельницы, водокачки и прочая мелочь — это еще куда ни шло. Но на пороге — паровая машина!

Г и н е в р а. Смотрите, как сникла головка у орхидеи.

Я н к и. Паровая машина разбудит умы. Вы должны использовать свое влияние. Здесь решается судьба гигантского замысла. Успех, который никому не снился! Всемирная история! А?.. У вас что-то с туфлей?

Г и н е в р а. Пуговица расстегнулась.

Я н к и. Сейчас поправим.

Г и н е в р а. Вы настоящий кавалер… О… Хозяин… Господин Хозяин… Что… так что с этой паровой машиной?..

6. Паровую машину придется освятить

Большое помещение с паровой машиной. П р и д в о р н ы й  х у д о ж н и к  рисует плакат о технике безопасности. Входят  К л а р е н с, затем  Г а л а х а д  и  С а г р а м о р, последний несет цилиндры.

С а г р а м о р. Мы заметили, что из твоих труб идет дым.

К л а р е н с. Правильно заметили. Пива желаете?

С а г р а м о р. Тебе, должно быть, известно, что на возведение новой дымовой трубы нужно соизволение властей?

К л а р е н с. И это говорите вы, рыцари.

С а г р а м о р. А все же? Ты его получил?

К л а р е н с. Как раз собрался идти.

С а г р а м о р. Так тебе и поверю.

Г а л а х а д. Мы не изверги. Но что положено, то положено.

С а г р а м о р. Приказ Хозяина.

К л а р е н с. Это его предприятие.

С а г р а м о р. Конечно, юный друг. Не первый день на свете живем.

К л а р е н с. Позвольте вам показать? Паровую машину!

С а г р а м о р. И какой же от нее прок?

К л а р е н с. Разный. В сущности, она заменяет человеческую силу.

С а г р а м о р. Каким образом?

К л а р е н с. Ну, потому что…

С а г р а м о р. Ну, ну…

К л а р е н с. Колесами, которые внизу, она тащит грузы. Как лошади.

Г а л а х а д. Как лошади?

К л а р е н с. Как люди.

С а г р а м о р. Хотел бы я знать, что тогда остается делать людям. Ты не слышал, что он насчет людей планирует?

К л а р е н с. Если желаете проверить сооружение…

С а г р а м о р. Там, наверно, все в порядке.

Г а л а х а д. Мы на службе, сэр!

С а г р а м о р. Совершенно верно, на службе, господин Галахад… Может, ты все-таки принесешь пива? Жарища как в аду.

Кларенс уходит.

Уже полгода это продолжается, коллега Галахад. Каждый день он наколдовывает что-нибудь новое, как говорят, умножает богатство Британии. Но Британия-то кто? Он один?

Г а л а х а д. Не забывайте о важной обязанности, которую он на нас возложил. Нам поручено взимать дань с дымовых труб.

С а г р а м о р. Для меня главное не деньги, для меня главное — принцип. (Понизив голос.) Принцип. Уж слишком он много колдует. Мерлин столько никогда не колдовал. Я начинаю сомневаться, коллега, такое ли уж христианское это занятие — колдовство.

Г а л а х а д. Здесь в самом деле очень жарко.

С а г р а м о р. Как в аду. Я не зря выбрал это сравнение. Эй, художник!

П р и д в о р н ы й  х у д о ж н и к. Да? А, рыцарь Саграмор!

С а г р а м о р. Чем вы занимаетесь, хотелось бы знать?

П р и д в о р н ы й  х у д о ж н и к. Изображаю тотем против опасностей этого колдовского сооружения.

С а г р а м о р. Опасностей, говорите?

П р и д в о р н ы й  х у д о ж н и к. Вот это колесо, значит, крутится быстрее и мощнее, чем тысяча рыцарей в сраженье. Правда, при высочайшем усилии.

С а г р а м о р. Значит, это вот — колесо?

П р и д в о р н ы й  х у д о ж н и к. В апогее вращения.

Г а л а х а д. А кто этот господин?

П р и д в о р н ы й  х у д о ж н и к. Мерлин, колдун.

С а г р а м о р. Без рук?

П р и д в о р н ы й  х у д о ж н и к. Оторвало. Слишком близко подошел к колесу.

Г а л а х а д. Отвратительно.

П р и д в о р н ы й  х у д о ж н и к. Реализм.

С а г р а м о р. Как?

П р и д в о р н ы й  х у д о ж н и к. Магическое слово. Никто толком не знает, что оно значит.

Входит  К л а р е н с  с пивом.

Г а л а х а д. Наконец-то.

С а г р а м о р. Да, много чего творится в Камелоте.

К л а р е н с. Само собой разумеется.

С а г р а м о р. Да здравствует неизменность!

Г а л а х а д. Неизменность, вот именно!

К л а р е н с. С вашего позволения я пью за перемены.

С а г р а м о р. Художник, а вы?

П р и д в о р н ы й  х у д о ж н и к. За то и другое. Я — артист.

Г а л а х а д. Вкусно. Господи, до чего вкусно.

К л а р е н с. Сварено по-пильзенски.

С а г р а м о р. Это еще что за новость?

П р и д в о р н ы й  х у д о ж н и к. Извините, господа, у меня спешная работа.

С а г р а м о р. Примечательно. Мы тут ведем политическую дискуссию, а он увиливает.

К л а р е н с. Дело срочное. Сегодня открытие.

С а г р а м о р. Кларенс, на пару слов.

К л а р е н с. Надолго? А то мне надо взглянуть на топку.

Г а л а х а д. Где огонь?

К л а р е н с. В подвале. Но не беспокойтесь, там присматривают.

Галахад отходит в сторону.

С а г р а м о р. Ну вот, никто нам не мешает. Сигарету?

К л а р е н с. Благодарю.

С а г р а м о р. Я очень обеспокоен, Кларенс. Огонь в подвале…

К л а р е н с. С его помощью получается пар.

С а г р а м о р. Не увертывайся. Богоугодный огонь может гореть в каминах, под вертелом, можно сжечь на костре приговоренного, спалить дотла в наказание или для забавы лачуги простолюдинов, замок врага и так далее, но все это происходит на земле, то есть как велит бог. Мы знаем только единственный огонь, который горит под землей, и единственного, кто разжигает подземный огонь, — дьявола.

Г а л а х а д (приближаясь). Храни нас бог!

С а г р а м о р. Господин Галахад!.. На сегодня все.

Г а л а х а д. А налог на трубу?

С а г р а м о р. Неужели вы всерьез собирались почерпнуть денег из подобного источника? Смотрю на вас, и мне кажется, что вы начинаете чернеть. Как дьявол.

Г а л а х а д. Только я? Да вы сами уже давно черный, клянусь честью!

С а г р а м о р. Я — черный? Защищайтесь!

К л а р е н с. Ну, помиритесь же, господа рыцари!

Р ы ц а р и. Ни за что! Никогда!

К л а р е н с. Я вам помогу! (Включает паровой свисток.) Ну как? Хватит?

Рыцари уходят. Появляется  Я н к и. Он помогает подняться упавшему с подмостей художнику.

Я н к и. Вижу, предмет оказался вам не по силам?

П р и д в о р н ы й  х у д о ж н и к. Базис — дело рискованное.

Я н к и. Ступайте-ка сейчас домой, переоденьтесь, и чтобы к торжественному открытию были здесь.

П р и д в о р н ы й  х у д о ж н и к. А гонорар?

Я н к и. Завтра в кассе. За вычетом двадцати процентов.

П р и д в о р н ы й  х у д о ж н и к. Кровопийцы. (Уходит.)

Я н к и. Как это могло случиться?

К л а р е н с. Они подрались.

Я н к и. Да, начало неважное. А я столько наметил и намерен осуществить. Но придется учесть рыцарские вопли… Дерьмо!

К л а р е н с. Простите, как вы сказали?

Я н к и. Дерьмо! Слово естественное, и его надо было сказать, наконец. А то я уже стал говорить так же высокопарно, как и вся здешняя шайка. И ты, Кларенс, тоже, между прочим. А ведь когда-то именно мы разговаривали вполне по-человечески.

К л а р е н с. Вот что делает эмансипация.

Я н к и. Возможно.

К л а р е н с. И еще оттого, что мы встречаемся только с рыцарями. Надо бы пообщаться и с людьми.

Я н к и. Всему свой черед.

К л а р е н с. Вы считаете людей дураками.

Я н к и. Людей! Людей! Будто рыцари не люди! Я хочу сберечь человечеству века, — века крови, нужды, невежества, бескультурья. Для этого мне нужна господствующая система, двор, рыцарство, все традиции. Я не могу игнорировать верхушку, иначе я восстановлю ее против себя, — понимаешь? Ты говоришь, что надо общаться с людьми, но для этого они должны быть людьми, а не тупыми скотами, которые покорно влачат жалкое существование. И кто их довел до этого? Система. А я отвлеку эту систему от людей тем, что займу ее внимание другим. Таким образом люди смогут отдохнуть от нее и прийти в себя. Тем временем я поставлю перед рыцарями задачи, которые захватят их целиком. Галахад и Саграмор назначены трубочистами и считают эту должность великолепной, хотя их сословия она, разумеется, недостойна. Рыцари в цилиндрах смешны.

К л а р е н с. Кому смешны?

Я н к и. Людям.

К л а р е н с. Не впадаете ли вы тут в заблуждение, шеф? Каждый рассматривает цилиндр прежде всего как новый символ достоинства старой власти.

Я н к и. Следовательно, цилиндр — путеводная звезда, образец, нечто достойное, чтобы к нему стремились. Тоже неплохо. Так я завлеку людей, и однажды они сами станут истопниками, трубочистами и так далее.

К л а р е н с. А рыцари примирятся с этим?

Я н к и. К тому времени они уже станут иными.

К л а р е н с. Лучше?

Я н к и. Иными, я сказал.

К л а р е н с. Но люди останутся у них в подчинении?

Я н к и. Ты должен рассматривать это во взаимосвязи. И не забывай: мы накапливаем богатства. Они в наших руках, и мы распределим их. Каждый получит столько, сколько пожелает. И таким образом раздоры прекратятся сами собой. Ясно?

К л а р е н с. Не знаю, шеф.

Я н к и. Но, Кларенс, мальчик…

К л а р е н с. Не знаю, как вы переубедите рыцарей и образумите людей. До тех пор пока все, что вы творите, приписывается только вам, им и в голову не придет, что они сами способны, например, обслуживать эту паровую машину. Вы для них волшебник.

Я н к и. Как раз при помощи паровой машины я докажу, что я никакой не волшебник, а просто умная голова.

К л а р е н с. Вы намереваетесь объяснить им паровую машину?

Я н к и. Почему бы нет? Все мои изобретения в конце концов должны доказать, насколько велик человеческий ум, если он правильно действует.

К л а р е н с. Если, шеф. Если действует.

Я н к и. Но ты ведь уже понял, что я кто угодно, только не волшебник. Когда люди осознают, что это в их силах, они перестанут думать о чертовщине.

К л а р е н с. Не знаю, шеф.

Я н к и. Я начну с небольших примеров, на уровне советов домохозяйкам, так сказать. Как кипит вода и приподымается крышка, знает в конце концов каждый. А где, кстати, Алисанда?

К л а р е н с. Пошла за песком. Кончился, когда она протирала передачу.

Я н к и. Передачу? Да вы с ума сошли! Песком передачу? Вот дура! Черт возьми, я сам виноват.

К л а р е н с. Почему?

Я н к и. Оттого, что связался с бабой.

К л а р е н с. Но ведь вы ее взяли.

Я н к и. Она стряпает, убирает. Что — мне самому этим заниматься?

К л а р е н с. А вы не объяснили ей машину?

Я н к и. Еще чего! Боже мой, передача испорчена.

К л а р е н с. Поправимо, шеф.

Я н к и. Ты еще будешь учить меня.

К л а р е н с. О…

Я н к и. Пожалуй, ты прав. Надо разобрать цилиндр.

К л а р е н с. Если повернуть маховик, то шток выйдет из цилиндра, и его можно будет обтереть. Так проще, по-моему.

Я н к и. Один — ноль в твою пользу.

Оба с большим трудом вращают маховик.

К л а р е н с. И вы хотите, чтоб они поверили, что вы никакой не волшебник? Воздух, мол, крутит колесо, которое еле проворачивают двое мужчин?

Я н к и. Ты забываешь, что ветряные мельницы они уже проглотили.

К л а р е н с. Ветряные мельницы движутся ветром, а ветер…

Я н к и. Ветер — воздух.

К л а р е н с. …а ветер относится к ведомству Мерлина.

Я н к и. Ветряные мельницы построили мы.

К л а р е н с. Но Мерлин ведает погодой. Вы сами назначили его. Люди верят, что он заказывает ветер, который приводит в движение наши мельницы. Вам следовало убить Мерлина.

Я н к и. Я не хочу крови. Дай-ка масленку.

К л а р е н с. Мерлина надо было убить.

Я н к и. Мельницы нужны. Все, что мы строили и еще построим, служит разумному. Главное — результат. Мерлину этого не остановить. Паровая машина заставит умолкнуть всех скептиков.

Появляется  А л и с а н д а.

А л и с а н д а. Вот песок, сэр Хозяин. Вы, наверно, сердитесь, что я не успела почистить.

К л а р е н с. Не ругайте ее. Я сам потом все улажу. (Уходит.)

Я н к и. Ничего, не беспокойся. Но чистить надо только вот здесь и здесь, сделай милость.

А л и с а н д а. Как прикажете, сэр Хозяин. (Протирая цилиндр машины, она обнаруживает на нем свое искаженное зеркальное изображение.) Господи, ну и уродина я!

Я н к и. Глупышка. Ты вовсе не уродина.

А л и с а н д а. Я же вижу!

Я н к и. Забавная штука — зеркало, а? Успокойся. Погляди, разве я красивее?

А л и с а н д а. Теперь мне все понятно!

Я н к и. Что тебе понятно?

А л и с а н д а. Все! О, боже, с таким лицом…

Я н к и. У тебя очень красивое лицо.

А л и с а н д а. Вы обманываете меня! Все меня обманывали! Все!

Я н к и. Ну перестань, хватит!

А л и с а н д а. То-то я удивлялась, почему вы меня и знать не желаете.

Я н к и. Алисанда… Сэнди…

А л и с а н д а. Я даже не решалась говорить вам «ты», настолько вы были холодны ко мне. Ах, это ужасно! Ведь я тебя так любила…

Я н к и. А теперь больше не любишь?

А л и с а н д а. Все кончено, все. Найду пещеру в лесу, где меня ни один человек не увидит…

Я н к и. Ты меня действительно любила?

А л и с а н д а. Безумно…

Я н к и. Хоть сказала бы. (Покрывает ее лоб множеством поцелуев.) Словечко бы хоть сказала.

А л и с а н д а. Ты целуешь меня как ребенка, заметил? Господи, какая я страшная! (Хочет уйти.)

Я н к и. Останься, пожалуйста.

Пока он выпрямляет молотком серебряную пластину, Алисанда снова порывается уйти.

Кто это здесь такой непослушный?

Алисанда останавливается.

Ну, конечно, молодые дамы. Таковы уж они: глотают с удовольствием любой комплимент, запросто воображают, что они такие, какими им хочется быть, тем более что влюбленные песики уверяют их, что они такие и есть, а потом вдруг появляется зеркало — правда в лицо — и увы и ах! (Протягивает ей зеркало.) Поглядись-ка, Сэнди. Взгляни только разок, и мы выбросим эту штуковину.

Алисанда знакомится с зеркалом.

А л и с а н д а. Ты великий волшебник. Самый великий. Величайший на свете. Но ты и самый большой на свете плут! Я красивее королевы — а мы с тобой спим в разных комнатах.

Я н к и. Сэнди…

А л и с а н д а. Слушай, Янки, ты чмокнул меня в лобик, как ребенка, а мне хотелось бы, чтобы ты целовал меня, как женщину.

Я н к и. Сегодня вечером, если угодно.

А л и с а н д а. Очень угодно, Янки.

Колокольный звон. Появляется  е п и с к о п  с о  с в и т о й.

Отдам тебе всю душу, если дашь мне свою.

Е п и с к о п. Не дарите того, что вам не принадлежит.

Я н к и. Преосвященство!..

Е п и с к о п. Дочь моя… Вы были заняты, как я заметил, и наверняка слышали благовест, но не наших колоколов.

А л и с а н д а. Ваше преосвященство, прошу вас, поразмыслите не откладывая, если можно, — не распорядится ли святая церковь, чтобы мужчина и женщина, обретшие друг друга, остались бы навсегда неразлучными с благословения божия и в силу тайного обета, а не как теперь, когда по воле случая, коварством, а то и насилием их разлучают, — если вам это понятно.

Я н к и. Сэнди…

Е п и с к о п. Спокойно, господин Хозяин, предложение неглупо. Нам тоже всегда казалось достойным наказания то, с какой легкостью мужчина по образу язычников — ибо безбожен обычай, которому следуют рыцари, — с какой легкостью, повторяю, мужчина меняет женщин. Церковь на вашей стороне, госпожа. Супружество станет законом.

А л и с а н д а. Так соедините нас немедля. Ведь я люблю его и не хочу терять. Милый плутишка!

Я н к и. Причем — дабы история тут ничего не исказила — следует особо подчеркнуть, что это зло — брак — зародилось в женской голове.

А л и с а н д а. Преосвященство, сочетайте нас браком!

Я н к и. Алисанда, попрошу тебя!

Е п и с к о п. Повремените немного и уж извините меня, старика: мне еще надо придумать для этой цели подходящее обрамление. Вы знаете, что я, как слуга божий, дал обет безбрачия, но желание радоваться и мне не чуждо. А радость для слуги божьего — церковный обряд. Дайте мне придумать обряд, и тогда благословлю.

А л и с а н д а. О’кэй.

Свита приносит зеркало.

М о н а х - з в о н а р ь. Позвольте.

М о н а х - с е к р е т а р ь. Поглядите на это чудо, преосвященство.

Ц е р к о в н ы й  с л у ж к а. Серебро, которое показывает лица.

Е п и с к о п (посмотрев в зеркало). Сколько же лиц должно быть у бога, если мы созданы по его образу и подобию. (Обращаясь к монаху-секретарю.) Забудьте это изречение. (К Янки.) Эта серебряная пластина… возможно, мне понадобится. Во время службы интересно знать, что делают прихожане, когда поворачиваешься к ним спиной. Я поставлю его на алтаре, и оно мне покажет, чем занимается община, когда я читаю молебен.

Г о л о с  К л а р е н с а. Ну что, шеф, банда еще не явилась?

Е п и с к о п. Явилась, мой юный друг, явилась.

К л а р е н с (входит). О, ваше преосвященство, я и не предполагал…

Я н к и. Посмотри, не идут ли король с королевой.

А л и с а н д а. Бегу! (Уходит.)

Е п и с к о п. Он не придет.

Я н к и. А рыцари?

Е п и с к о п. Никто не придет.

Я н к и. А торжественное открытие?.. Ну, это уж слишком! Я сложу с себя полномочия!

Е п и с к о п. Поэтому я и пришел. Там встревожены. Какие-то события здесь — не знаю какие — перепугали господ Галахада и Саграмора. А также художника. Сыграло свою роль слово «чертовщина», так сказать, рольку.

Я н к и. Идиотство! Паровая машина как раз наоборот…

Е п и с к о п. Кому вы это говорите? Мы с вами знаем, что весьма неправедно полагаться на черта больше, чем на бога. Славная женушка, эта Алисанда. Наслаждайтесь любовью. Жизнь может оказаться очень короткой, при известных условиях.

Я н к и. Я отказываюсь от своей должности.

Е п и с к о п. Ваша должность и ваши чары. Предоставьте их всецело в иное распоряжение. В богоугодное.

Я н к и. Что вы имеете в виду?

Е п и с к о п. Новое чудо — назовем это в общепринятом стиле — обладает, как я слышал, большими силами и быстротой.

Я н к и. Правильно. Сейчас покажу…

Е п и с к о п. Не надо. Верю и так. Одолжите эти силы богу. То, что примет бог, не может быть чертовщиной. Понимаете?

Я н к и. Нет…

Е п и с к о п. Нас очень беспокоит один источник в Долине Святости. Из него ушла вода, и уже высказываются сомнения, что могущество всевышнего… Спасите источник.

Я н к и. Ни за что!

Е п и с к о п. Подумайте.

Я н к и. Никаких чудес я не признаю.

Е п и с к о п. Но сами каждый день кое-какие творите.

Я н к и. Те, которые могу объяснить.

Е п и с к о п. Попытайтесь. Например, если источник вновь забьет, объясните, как все произошло, и приведите ко мне того, кто этому поверит. Проповедники у нас хорошие.

Я н к и. Пусть Мерлин расколдует источник.

Е п и с к о п. Мерлин уже несколько дней как исчез.

Монахи дымят ладаном.

Мы были очень рады: господа…

Епископ и свита удаляются.

Я н к и. Не закрывайте ворота! Здесь такая вонь!

7. Рыцари организуются

Г а л а х а д  и  С а г р а м о р.

Г а л а х а д. Меня зудит совесть.

С а г р а м о р. Нам не в чем упрекнуть себя.

Г а л а х а д. Ну что вы говорите: нам не в чем упрекнуть себя. А епископ?

С а г р а м о р. Приемлет эту чертовщину.

Г а л а х а д. Досадно.

С а г р а м о р. Не нойте. Все это оттого, что мы — без корней. У нас нет программы. А без программы нет власти. Если бы была программа, было бы у нас и суждение. А так мы на все новшества смотрим как дураки.

Г а л а х а д. Если это так, то спрашивается: какая программа?

С а г р а м о р. Надо было составить ее сразу же, как только этот чужеземец явился в Британию. Епископ прав: мы должны действовать. Именно — мы! Мы надели эти новые шляпы и стали, простите, черными, потому что чужеземец велел нам носить новые шляпы. Мы рвали их у него из рук. И мы спрятали их, когда возникло подозрение, что тут пахнет чертовщиной. И вот выясняется, что повелевала-то сила БОЖЕСКАЯ, а не дьявольская. И мы оказались в стороне — белолицые, без шляп. Впрочем, свою я случайно захватил. (Извлекает цилиндр.)

Г а л а х а д. Как удачно! А меня все время тут что-то давило! (Также извлекает цилиндр.)

С а г р а м о р. Рыцарь Галахад!

Г а л а х а д. Я!

С а г р а м о р. Согласны ли вы и обязуетесь ли с честью нести звание трубочиста, а также исполнять должность сборщика налога с дымовых труб во славу бога, короля и государства, для пользы и почета рыцарства и на зло врагам…

Г а л а х а д. Согласен и обязуюсь!

С а г р а м о р. Так. Теперь спросите вы меня.

Г а л а х а д. Рыцарь Саграмор!

С а г р а м о р. Я!

Г а л а х а д. Согласны ли вы и обязуетесь ли для пользы рыцарства и на зло врагам…

С а г р а м о р. Согласен и обязуюсь! (Оба надевают цилиндры.) Теперь бы найти угольщика!

Виднеется угольная куча.

Г а л а х а д. Вижу угольную кучу. Нам повезло.

С а г р а м о р. Добрая примета. (Мажет лицо сажей.) Делайте, как я.

Появляется  у г о л ь щ и к.

Г а л а х а д. Он черен.

С а г р а м о р. Смотри-ка, смотри-ка… Да мы, кажется, коллеги, а?

У г о л ь щ и к. Благородные господа!

С а г р а м о р. Ну что ты, приятель. Зачем же так унижаться. Мы ведь не знали еще, что, кроме нас, есть и другие трубочисты…

У г о л ь щ и к. Я выжигаю уголь, господа.

С а г р а м о р. Вот как, выжигаете. Значит, вы угольщик?

У г о л ь щ и к. И ваш раб.

С а г р а м о р. Ах, и наш раб. А почему черный?

У г о л ь щ и к. Как все угольщики, господа рыцари… Помилуйте!

С а г р а м о р. Я мог бы убить тебя за незаконное исполнение чужой должности. Но, так и быть, живи, потому что ты глуп, скотина. Иди, умойся.

У г о л ь щ и к. Чего? Чего я должен сделать, господа?

Г а л а х а д. Умыться. Белое лицо, белые руки.

У г о л ь щ и к. Да ведь я углежог, господа! Я всегда был черным! Это у господ рыцарей, у благородных сэров — белая кожа!

С а г р а м о р. У тебя мрачный взгляд. Ну-ка, скажи: мы белые?

У г о л ь щ и к. Вы… вы не белые.

С а г р а м о р. А какие?

У г о л ь щ и к. Вы себя… вы черные!

С а г р а м о р. Но рыцари?

У г о л ь щ и к. А кто же еще, конечно, клянусь богом!

С а г р а м о р. Значит, ты тоже рыцарь?

У г о л ь щ и к. Я — угольщик… Нет! Какой жерыцарь… Нет!

С а г р а м о р. Ты запутался, но я буду к тебе милостив. Умойся.

Г а л а х а д. Неси воду, живо!

У г о л ь щ и к. Источник иссяк. Нету больше воды.

С а г р а м о р. А может, это ты сам, скотина, так сделал, что источник иссяк, чтобы только не смывать черноту? Как насчет смерти?

У г о л ь щ и к. Слыхал я от путников, будто один знатный господин в Камелоте повелел, чтобы все живое оставалось в живых, пока это угодно богу. Чтобы не проливалась ничья кровь и всегда был мир.

С а г р а м о р. Камелот далеко.

У г о л ь щ и к. Вам надобно уважать законы.

С а г р а м о р. На честное слово. А вот я слышал от путников, которые бывали в очень диких странах, что черная кожа бледнеет на ясном солнце, если повелеть крови, чтобы она застыла. Мой дорогой Галахад, займитесь этим.

Г а л а х а д. Слушаюсь!

С а г р а м о р. Помните: чтобы не пролилась, а застыла.

Г а л а х а д. И чтобы всегда был мир!

Угольщик убегает.

С а г р а м о р. Черт бы его побрал!

8. Приемка паровой машины

Я н к и,  А л и с а н д а  и  К л а р е н с.

А л и с а н д а. День начался так безнадежно. По теперь у меня есть полумесяц, и я знаю, что он будет полным. Хотя я чуточку дрожу, зато знаю: это радость. Темнеет, но я знаю: это ночь, которую я жду. Я иду навстречу ей, мы встретимся на полпути. И пусть никто не считает, что я думаю только о себе. Я тоже была поражена, когда увидела, что король и королева не пришли. Мне так хотелось, чтобы королева посмотрелась в зеркало. В то, другое, которое искажает лица. (Уходит.)

К л а р е н с. Стоите и раздумываете.

Я н к и. Сумею ли я пустить воду в источнике или нет?

К л а р е н с. Конечно, нет.

Я н к и. Епископ может создать мнение против меня.

К л а р е н с. Создайте мнение против него. Ваша заключительная фраза тогда была великолепной: «Не закрывайте ворота — здесь такая вонь!» Объявление войны. Паровая машина против ладана.

Я н к и. Дело не в том, чтобы прижать епископа. Мне думалось, что паровая машина сможет стать связующим центром между народом и властью… в конце концов власть — тоже люди. Пусть она принадлежит всем, машина.

К л а р е н с. Если вы пустите источник, то восстановите одних против других.

Я н к и. Для меня важен мир, Кларенс. Если я сейчас заупрямлюсь, это осложнит все будущее. Враги мне не понадобятся. Мерлина нет — зачем создавать новых?

К л а р е н с. Вы мой учитель. Чему же еще вы хотите научить меня?

Я н к и. Благоразумию, хитрости. Дипломатии ради большого доброго дела.

К л а р е н с. Я вижу только вещи, а не дело. Ведь не изменилось ничего. Кроме того, что мы лишь умножили могущество власть имущих.

Я н к и. У тебя узкий кругозор. Наступит сближение, сотрутся грани между верхами и низами.

Появляются  е п и с к о п  и  А р т у р, вслед за ними  м о н а х и  несут какой-то предмет, закрытый покрывалом.

Я н к и. Я расколдую источник.

М о н а х - о р г а н и с т. Господин Хозяин…

Я н к и. Что, брат?

М о н а х - о р г а н и с т. Вот орган, сэр. Безупречный звук, меха раздуваются — дальше некуда. Епископ полагает, что его можно будет надувать белым воздухом.

Я н к и. Кларенс покажет вам, как это сделать. Органами я давно интересуюсь. Отведи их к паровой машине.

К л а р е н с. Шеф, подумайте.

Я н к и. Это приказ, Кларенс!

Кларенс с монахами уходит.

Е п и с к о п (Артуру). Как я рад, что все уладилось.

А р т у р. А сэр Хозяин ручается за успех?

Е п и с к о п. Ручается. Вы сомневаетесь, Артур?

А р т у р. Преосвященство, последнее время я не перестаю удивляться. Хозяин — да благослови его бог! — дар неоценимого значения, ибо он одаряет нас бесценными вещами. Однако в стране наблюдается и беспокойство. Даже мою жену почти нельзя сдержать с тех пор, как в нашу повседневность вторглись эти новшества.

Е п и с к о п. Практические забавы.

А р т у р. Забавы? Практические — да, но забавы ли? Возьмите хотя бы мельницы.

Е п и с к о п. Мельницы?

А р т у р. Уже случалось, слышал я, что когда иной рыцарь не желал больше молоть, то простолюдин сам твердой рукой бросал зерно на жернова, сам заставлял вращаться по ветру крылья, сам наполнял мешки, и таким образом, убеждался, что это посильно любому. Чудо не связано ни с рыцарством, ни с властью, ни с дворянством, и какое же это чудо, раз оно доступно. А Кларенс…

Я н к и. Что — Кларенс?

А р т у р. Один из простолюдинов. И тем не менее сам умеет колдовать, разгадывать тайны…

Я н к и. Ну и что?

А р т у р. Простолюдин, неужели непонятно? Это же значит: все могут всё! Ни род, ни сословие, ни ранг, ни имя не определяют здесь границ.

Я н к и. Так оно и есть.

Е п и с к о п. Не совсем.

Я н к и. Нет, так.

Е п и с к о п. Не совсем, друг мой.

Я н к и. Так, преосвященство. Уж позвольте возразить. Я и не подозревал, что мои мелкие чудеса уже настолько широко распространились в народе.

А р т у р. Вы этого хотели?

Я н к и. Надеялся!

Е п и с к о п. Опасался!

Я н к и. Нет!

Е п и с к о п. Будем считать, что не надеялись, и отложим эту проблему. Еще какую-нибудь справку, король Артур?

А р т у р. Белый воздух, быстрое колесо, возрождение источника — это же колдовство или нет? Скажите мне правду! Сколько чудес, в любое время… так колдовство все же или это сможет каждый?

Я н к и. Нет, каждый это не сумеет.

А р т у р. Значит, колдовство?

Е п и с к о п. Колдовство, Артур. И больше не спрашивайте. Церковь дала на то свое благословение.

А р т у р. И вас ни в чем не постигнет неудача?

Е п и с к о п. Источник даст воду. Как меня радует, что все уладилось. Доброй ночи, самой доброй.

9. Приятельницы

Г и н е в р а  и  А л и с а н д а.

Г и н е в р а. Алисанда, ты спишь?

А л и с а н д а. Нет.

Г и н е в р а. Я тоже. Ты счастлива?

А л и с а н д а. Да.

Г и н е в р а. Верно, что ты не хочешь расставаться с Хозяином и церковь издаст для этого особый закон?

А л и с а н д а. Верно.

Г и н е в р а. Как ты думаешь, не попросить ли мне епископа издать такой закон, чтобы я больше не была королевой?

А л и с а н д а. Нет.

Г и н е в р а. Почему?

А л и с а н д а. Потому что король твой муж и потому что закон, который мне готовит епископ, предписывает, чтобы муж оставался с женой, а жена с мужем.

Г и н е в р а. Да, но этот закон для тебя! А почему бы ему не сделать закон и для меня?

А л и с а н д а. Это невозможно, потому что не может быть закона, чтобы муж и жена не расставались, если есть закон, чтобы им дозволялось разойтись, — тогда же нет смысла в обоих.

Г и н е в р а. Но ведь все зависит от того, какой закон издан вперед. Почему бы мой не принять первым?

А л и с а н д а. Потому что первым будет мой.

Г и н е в р а. Но я королева. И могу потребовать, чтобы мой считался первым. Грязнуля!

А л и с а н д а. Сама грязнуля! Вот тут-то спохватилась, что ты королева. Знаешь, ты просто…

Г и н е в р а. Сэнди…

А л и с а н д а. Да?

Г и н е в р а. Ты не грязнуля.

А л и с а н д а. Ты тоже не грязнуля…

Г и н е в р а. Сэнди…

А л и с а н д а. Да?

Г и н е в р а. Ты не могла бы, когда вернется король, остаться у нас?

А л и с а н д а. Представляю, как это его обрадует. Ведь он наверняка захочет уединиться с тобой.

Г и н е в р а. Зато я не захочу.

А л и с а н д а. Ну, не выдумывай. А мой муж? Останется ночевать один?

Г и н е в р а. Пусть тоже придет сюда.

А л и с а н д а. Интересно. А если мне захочется уединиться с ним?

Г и н е в р а. Ну, тогда…

10. Разочарованный победитель

К л а р е н с  один.

К л а р е н с. Он сделал, что обещал. Вода хлынула из источника, и над Долиной Святости пронесся вопль восторга. Хозяин начал было рассказывать о тех силах природы, которым это удалось сделать, — все потонуло в бурном ликовании. Никто не слушал. Все только глазели. Каждый видел, что бог над ними смилостивился. Нас чествовали. Вот эту лавровую ветвь, окропленную святой водой — влагой из мутной лужи, — мне вручил епископ. Потом был праздник. Была большущая пьянка. На душе тошно, братья, а отчего — не знаю. Боюсь я за Камелот. Но пьянствовать — здорово! Пива, братья, дайте мне пива!

11. Фея Моргана

Опочивальня королевы. На сцене  Ф е я  М о р г а н а  и  ф л е й т и с т (король Уриэнс). Из постели вылезает нагой  ю н о ш а.

Ф е я  М о р г а н а. Куда торопишься, сокровище мое? В постели вел себя так тихо, что даже флейтист заснул, а теперь взбодрился как молодой олень. Это мне нравится, что ты вдруг ожил. Иди ко мне, мой олененок, иди. Не хочешь, мой принц? Ну прошу тебя, иди. Твоя королева просит тебя о любви. Ну? Как жаль. Очень жаль. Какие руки, какой торс, какие длинные стройные ноги. Мне будет больно, если все это захрустит под колесом. Но будет и ах как приятно. Ведь у меня есть воображение, и я представлю себе, что это я причиняю тебе муки. Я буду колесом, а ты обовьешь меня — руками, ногами, всем телом. И когда тебя охватит пламя, я воображу, что это пылают наши сердца. Чудесно! Ну вот, ты опять дрожишь. Иди, мой мальчик, я согрею тебя. Или хочешь, чтоб это сделал костер? Разбуди флейтиста! Он хорошо играет. О, если б достаточно было звуков флейты, прелестной мелодии, небольшой сноровки. Ты еще здесь, мой принц? Представь себе море, сверкающую гальку, парус и крылья, кожу, волосы, а ногти белые-белые… вот что такое счастье. Я хочу быть только очень юной, а потом сразу состариться, без промежуточных лет. Хочу, чтобы были солнце или ночь, а не серые сумерки. Пусть сначала будет любовь, а потом мудрость, сначала детишки, а потом внуки. Не хочу быть такой, как сейчас. Иди ко мне, мальчик, сделай меня другой. Ну иди же, люби меня. А жаль. (Звонит.) Очень жаль.

Входят  д в а  л а т н и к а.

Заберите этого! И приведите юную девушку! Чтобы была похожа на него.

Латники уводят юношу.

Ты считаешь меня пошлой. Я смешна в твоих глазах. А ведь я могу бросить тебя к крысам. Давай-ка играй.

Л а т н и к и  вводят  м о л о д у ю  д е в у ш к у.

Ф е я  М о р г а н а. Там внизу стоит какой-то тип в длинном плаще. Хотела бы посмотреть на него вблизи.

Латники уходят.

Танцуй!

Девушка танцует.

Нагишом!

Девушка начинает раздеваться.

Уже лежала с мужчиной, а? Да нет, не верится. Иначе скорее кинулась бы в озеро, чем пришла сюда ко мне, к старой карге. Тряпки долой, быстрее!

Л а т н и к и  приводят  М е р л и н а.

А ты мне вроде знаком? (Девушке.) Убирайся!.. Вы тоже исчезните!

Латники и девушка уходят.

Я знаю тебя, парень. Ты из Камелота. Ты — Мерлин, волшебник. Тебя послал Артур? Нет, Артур не пошлет тебя. Ты явился по собственной воле. Но почему — по собственной воле от Артура, моего брата, который ненавидит меня? Значит, ты сбежал, верно? Подумать только: Мерлин у меня! Гнуснейший, отвратнейший, подлейший, коварнейший, самый жестокий пройдоха и мошенник, вор, клеветник, растлитель девочек, шарлатан, плут и комедиант — у меня, у той, которая превзошла его во всем этом! Что же будет, братец Артур? Что из этого будет, невестушка Гиневра — худышка, потаскушка с кровоточащим чревом, которое не желает плодоносить? О, хорошо! Какое дивное утро… о, это пахнет войной. С тобой, мой Мерлин, я одержу победу. Ты человек, который все преодолеет. С тобой я смогу расширить свои владения до границ, приличествующих мне, как великой королеве. Ведь моя держава, кудесник, всего лишь с коровий блин. Как тут жить и с чего? Но теперь конец бесчестью. Теперь мы раскатаем этот блин до Камелота. Теперь, Артур, ты пожалеешь, что прогнал меня! Теперь я вернусь домой и нагоню на вас страху!.. Спасибо тебе, господи, за этого дьявола! Дева Мария, помолись за меня…

Флейтист роняет флейту.

М е р л и н. Флейта, ваше величество.

12. Угроза войны

Я н к и  и  А л и с а н д а.

А л и с а н д а. Неужели это так срочно?

Я н к и. Что?

А л и с а н д а. Война? Мы же собирались в свадебное путешествие.

Я н к и. Собирались — и поедем.

А л и с а н д а. Ой, в самом деле? Милый! Вот увидишь, я не помешаю тебе. Пусть будет и война, раз она тебе так нравится.

Я н к и. Нравится? Помилуй бог, с чего ты взяла?

А л и с а н д а. Рыцари приплясывают и точат пики. Они полны радости оттого, что будет война. Значит, война должна быть веселой.

Я н к и. Сэнди, неужели ты действительно не знаешь, что такое война?

А л и с а н д а. И знать не хочу. Я сейчас пойду гулять. С королевой.

Я н к и. Сэнди, война — это когда мы с тобой, может быть, больше не увидимся.

А л и с а н д а. Я тебе так быстро надоела?

Я н к и. Господи, покажи этим детям хотя бы во сне, что такое война! Чтобы они благодарили тебя, когда проснутся, что так было не на самом деле! Но каждый раз, как они заснут, снова и снова прокручивай им страшный фильм! Пусть они боятся уснуть, предчувствуя, какая картина ожидает их в сновидениях! Пусть они, наконец, спросят, что такое война! Что войну не обязательно надо пережить, чтобы понять ее!

К л а р е н с (входя). Рыцари Галахад и Саграмор! Вконец свихнулись.

А л и с а н д а. Итак, предавайтесь вашим порокам! (Уходит.)

Я н к и. Ты рад войне?

К л а р е н с. Как ваш ученик — нет.

Я н к и. Наверно, его все-таки следовало казнить.

К л а р е н с. Мне нечего добавить.

Входят  Г а л а х а д  и  С а г р а м о р.

С а г р а м о р. Это великолепно, Хозяин!

Г а л а х а д. Мы восхищены.

Я н к и. Отчего, дозвольте спросить?

Р ы ц а р и. Оттого что будет война!

Я н к и. Это новость.

С а г р а м о р. Войны не будет?

Р ы ц а р и. На фракции мы постановили принять вызов.

Я н к и. На какой фракции?

Г а л а х а д. Мы организовались.

Я н к и. Организовались? Так. За что и против кого?

С а г р а м о р. Знайте лишь, что вы должны с нами считаться.

Я н к и. А рассчитывать не могу?

Г а л а х а д. Можете. От случая к случаю.

Я н к и. С войной ничего не выйдет.

С а г р а м о р. Хо-хо!

Г а л а х а д. Почему?

Я н к и. Война отменяется.

С а г р а м о р. С каких это пор?

Я н к и. С тех пор, как я здесь хозяин. Пригласим сейчас короля.

Кларенс уходит.

В войне нет необходимости, у нас все есть. Скажите, чего вам недостает, и я это раздобуду.

Р ы ц а р и. Войны!

С а г р а м о р. Мы рождены для войны, сэр, мы — рыцари!

Я н к и. Если вам охота помериться силами, на то есть спортивный турнир.

С а г р а м о р. Спортивный турнир! Тупыми пиками и мечами плашмя! Без крови! А вместо имущества, жены и рабов побежденного — теперь ваза в качестве трофея! Нет уж!

Г а л а х а д. Народ в выигрыше, а мы?

Я н к и. Вы бедствуете?

Р ы ц а р и. Бедствуем.

Я н к и. Я дал вам должности. Где ваши черные шляпы?

С а г р а м о р. Они не годятся для войны.

Я н к и. Войны не будет.

Г а л а х а д. Скажите это фее Моргане.

С а г р а м о р. Да, скажите ей: мол, нам можно сохранить то, что она хочет отнять.

Я н к и. Путь к примирению найдем. За короткий срок мы стали сильным, свободным государством. Сильным реформами. Но остается еще сделать многое. Для каждого. Для каждого, рыцари.

С а г р а м о р. А наши мечи ржавеют.

К л а р е н с (входя). Король!

Появляется  к о р о л ь.

Я н к и. Я попросил вас прийти, чтобы обсудить положение. Королева пребывает в добром здравии?

А р т у р. Королева уединилась. Она молится, чтобы господь покарал ослушницу фею Моргану.

С а г р а м о р. Наш меч во славу божию, ко благу нашему!

Г а л а х а д. В бой, чтобы вернуть провинцию короне!

Р ы ц а р и. Империя станет больше, а мы, с новыми владениями, — могущественнее.

Я н к и. Войны не будет! Я этого не допущу!

А р т у р. Значит, для вас не важно, что нам нанесли оскорбление и что нашему порядку грозит гибель? Война будет недолгой.

Я н к и. Братоубийственная война. Британия против Британии. Народ един. Давайте я съезжу туда и добром улажу все.

А р т у р. Война необходима нам! Мировая держава без войны — это невозможно! Я упаду в глазах моих подданных. Что это за король, скажут, который не ведет войн! Война должна быть, должна!

Р ы ц а р и. Да здравствует король Артур! Ура!

Я н к и. Разумеется, он здравствует, пока еще здравствует. Но что в нем особенного, если он ведет войны, как и все другие короли? Вот если бы вы были королем, который изобрел войну, — тогда да! Артур-Войноизобретатель, это звучало бы. Сейчас же вы — войноподражатель, которому ничего не приходит в голову, кроме войны. А вот Артур-Мир, это ново. Посмотрите на Артура, скажут, посмотрите на великого короля, который придумал мир! Что в сравнении с ним Хозяин с паровой машиной, насосами, мельницами и электросилой? Никто он, ничто, если б король Артур не изобрел мира!

К л а р е н с. Да здравствует король Артур!

А р т у р. Способ сей еще неведом мне, на этот путь мы еще не вступали.

Я н к и. Я вселю в вас уверенность. У меня есть план, тайный. Отпустите сейчас рыцарей, указав им, чтобы они, ссылаясь на ваш гнев и королевскую немилость, позаботились о сохранении спокойствия среди рыцарства, пока вы окончательно не обретете уверенности. Одного месяца, наверно, хватит. Через месяц будет видно — война или мир.

А р т у р. Считайте моей волей то, что сказал Хозяин. Удалитесь.

Рыцари и Кларенс уходят.

Ну, давайте план.

13. Алисанда дарит зеркало

Г и н е в р а  и  А л и с а н д а.

А л и с а н д а. Гиневра?

Г и н е в р а. Да?

А л и с а н д а. Я должна тебе кое в чем признаться… Тебе не интересно?

Г и н е в р а. Говори уж.

А л и с а н д а. Если не интересно, могу не говорить.

Г и н е в р а. Ну и не говори.

А л и с а н д а. Пожалуйста.

Г и н е в р а. Мне интересно, Сэнди.

А л и с а н д а. Очень?

Г и н е в р а. Очень.

А л и с а н д а. Скажи: мне страшно интересно.

Г и н е в р а. Мне страшно интересно.

А л и с а н д а. В самом деле?

Г и н е в р а. В самом деле.

А л и с а н д а. Ну вот — ты, конечно, помнишь паровую машину. Если ты заметила, там была такая круглая штука из серебра или чего-то еще, сначала она не блестела, потом я натерла ее до блеска. И вот тут случилось нечто ужасное: вдруг я увидела себя в этой штуке. Понимаешь? Увидела себя! Такой, как я есть. Только лицо у меня было широким, сплюснутым сверху и снизу. Нос, глаза, лоб — все сплюснуто. А рот — до ушей. Такая уродина, хоть плачь. Я и заревела потом. Подумала: теперь понятно, отчего Янки не любит меня. И еще подумала: вот ты красивая, самая красивая из всех, кого я знаю. И тут же мне захотелось, чтобы ты посмотрелась в эту штуку и тоже испугалась, как я, — увидела бы, что ты уродина. Подло, да?.. Джин, милая, я не думала, что это тебя так огорчит! Не плачь! Лучше выругай меня, ударь, расцарапай мне лицо! На, пожалуйста!

Г и н е в р а. Значит, я уродлива!

А л и с а н д а. Нет, Джин, нет, клянусь тебе! Господи, ты такая же красивая… ну, как я.

Г и н е в р а. Если это правда, то для кого?

А л и с а н д а. Терпение. Любовника ты всегда найдешь.

Г и н е в р а. Ты очень счастлива, Сэнди?

А л и с а н д а. О да, очень. Конечно, мужчины — тяжелые люди. Чего только у них нет в голове, кроме тебя! Иногда приходится их прямо за нос к себе тянуть. И, между нами, они ужасные вруны. Когда мужчина тебя обнимает, так крепко, что крепче уж некуда, и говорит всякие там слова, потому что, по его мнению, он должен что-то сказать, хотя это ему совсем необязательно, то он говорит вещи, которых ну просто не может быть: например, что ты самая единственная — но ведь нас тысячи, мы не единственные; что ты слаще всех — сущая ерунда; что по-настоящему он любит только тебя — а ведь встретил он именно тебя вовсе случайно; и что он без тебя жить не может… Все ложь. И ты глотаешь ее с блаженным трепетом, понимая, что он лжет, но тебе хочется, хочется слушать эту ложь, и ты злишься, если он этого не делает. Господи, до чего смешно. Кому я это говорю! Джин, я люблю тебя и хочу тебе кое-что подарить. Теперь ни одному мужчине не понадобится говорить тебе, что ты красивая, тебе скажет вот это. Бери. (Дает ей зеркало.) Ну как?

Г и н е в р а. Вижу морщины и один седой волос. (Возвращает зеркало.)

А л и с а н д а (смотрясь в зеркало). Я вижу радость, ты тоже ее когда-нибудь увидишь. (Отдает зеркало.) Мне пора идти. Я соскучилась по нему.

Г и н е в р а. Прощай.

А л и с а н д а. Пока, до завтра.

14. Великое искушение, или Новое платье короля

Я н к и  и  А р т у р. Артуру только что остригли волосы. Он еще в королевском одеянии, стоит растерянный.

Я н к и. Сделайте несколько шагов… Да, вид неважный.

А р т у р. Волосы…

Я н к и. Больше самоуверенности! Вы же не хотите убедить меня, что ваше величие и благородство растут у вас с рождения на голове, а не сидят внутри.

А р т у р. Не забывайтесь: вы разговариваете с королем!

Я н к и. С половинкой короля, Артур. Однако и эта половинка уже не кажется королевской.

А р т у р. Но таков ваш план…

Я н к и. Своей цели мы достигнем, странствуя инкогнито. Только так мы узнаем, что люди думают о нас на самом деле.

А р т у р. Этого можно было бы достигнуть проще. Например, пыткой.

Я н к и. Кто скажет королю правду?

А р т у р. Не вы?

Я н к и. Вы мне редко верите.

А р т у р. Даже слишком верю. Разве у меня уже не походка раба?

Я н к и. Вы ступаете так, как ступают рабы в вашем присутствии. Среди своих походка у рабов иная — более уверенная, царственная.

А р т у р. Царственная?

Я н к и. Если угодно — естественная. Перед вами рабы играют рабов. Они притворяются такими, какими вам хочется, чтобы они были. Если желаете подражать этому, то получится плохая игра, фальшивая.

А р т у р. Король ничего не делает плохо или фальшиво.

Я н к и. Вероятно. Но теперь вы комедиант.

А р т у р. Может, если бы у меня была другая одежда…

Я н к и. Кларенс раздобудет ее. Но не очень-то полагайтесь на костюм. У нашей публики глаз острый, сразу заметит, если не так шагнешь и не то ляпнешь.

А р т у р. И все это чтобы лишить моих рыцарей войны!

Я н к и. Чтобы показать вам, что вашей репутации мир не повредит, а принесет пользу. И еще — ради истины.

А р т у р. Но мы лжем. Мы ведь не рабы. Хотите с помощью лжи добиться правды?

Я н к и. Мы не лжем. Лишь делаем возможное. И мы могли быть рабами.

А р т у р. Никогда!

Я н к и. Вы кто?

А р т у р. Король.

Я н к и. А Кларенс?

А р т у р. Ваш секретарь.

Я н к и. Вы оба прежде всего люди, не так ли? Поймите, что все равны, когда они выползают из темного чрева на свет. Что, если бы какой-нибудь разбойник отнял вас у матери, увез за моря и воспитал в лесах далеких континентов, а разбойница вскормила бы вас грудью, — что знали бы вы после того о вашем королевстве? Никогда бы не узнали, если б кто-нибудь не сказал. Артур. Оставьте это.

Входит  К л а р е н с  с одеждой раба.

А р т у р. Тряпье чистое хотя бы?

К л а р е н с. Никоим образом, сэр. Самое настоящее. Пахнет чудесно.

А р т у р. Мерзость! Я это не надену.

Я н к и. Где ты взял?

К л а р е н с. У двух бандитов, которые ждут наказания. Хотели украсть медь на проволочной фабрике. Уклоняющиеся от работы элементы.

А р т у р. Разве с преступностью не покончено раз и навсегда?

Я н к и. Рецидив, который надо расследовать.

А р т у р. Голову долой, и все! Кажется, мне снова придется позаботиться о праве и порядке.

Я н к и. Кларенс, помоги королю.

А р т у р. Янки, Янки, что-то неладно в твоих расчетах. Говоришь о людях, но как мало ты их знаешь. Я предчувствую, что эта затея плохо кончится. Давай останемся. Пусть будет война и наша победа. Оставь все, как есть. Я согласен с тобой, что все мы люди и что ничего не должно совершаться кроме как для людей; звучит недурно, и я заразился этой идеей. Я весь в сомнениях, я уже не тот, каким был до того, как ты здесь появился, но все-таки еще не стал другим. Оставь меня в покое, пусть я глуп, если глупо — не иметь вопросов. Оставь мне удовольствие верить, что над всем стоит бог, который нас не разочаровывает. Мне не хочется знать ничего нового, даже если старое, как ты меня поучал, с давних пор запутано. Возьми с собой в странствие Кларенса, а когда вернетесь, расскажете мне, что видели, слышали, я вам поверю. Ступайте, дети, братья — о господи, я называю тебя братом, Кларенс, — ступайте и освободите меня из плена любопытства и искушения. Идите, друзья, идите без меня, в самом деле. Ступайте, ступайте.

Я н к и. Поздно, мой король. Вы уже в пути.

А р т у р. Бога ради. Дайте мне другую, человеческую одежду.

15. Броунов ужасно много

Хижина возле деревьев. Перед хижиной собаки, кошки, дети. Д о л л и  мелет муку.

Д о л л и. Все! Все! Хватит! Надоело!

Г о л о с  Д ж и м а (из хижины). Ты что-то сказала?

Д о л л и. Я сказала, что мне надоело! Все! Хватит!

Д ж и м. Баба!

Д о л л и. Все! Хватит! Что я, сумасшедшая — надрываться над мукой, когда ее можно купить! Давай, собирайся! Бери медвежью шкуру, ступай в город и продай ее, купишь муки, разной мелочи и принесешь домой! Другие мужики зарабатывают деньги!

Д ж и м. Как ты со мной разговариваешь?

Д о л л и. Вон, я сказала! Ты что, оглох?

Из хижины выбегает  Д ж и м, подгоняемый  Д о л л и.

Вон! Покажитесь-ка своим драчунам!

Д ж и м. Бесстыжая! Негодница! Я мужчина, и ты обязана мне повиноваться! Иди сюда! Не бойся, ничего не сделаю!

Д о л л и. Так тебе и поверила!.. Дети, гоните его! Бейте, кусайте!

Джим взбирается на дерево.

Смотрите-ка, лазает как обезьяна! А ну, стряхните его!

Д е т и (трясут дерево). Сле-зай! Сле-зай! Сле-зай!

Появляется группа строителей телефонной линии — Б и л л,  М о л л и,  Т и м  и  н е с к о л ь к о  с т а т и с т о в  с немыми ролями.

Б и л л. Здорово, люди!

Д о л л и. Билл!

М о л л и. С ума сойти!

Д о л л и. И дурачина Тим здесь!

Б и л л. А где Джим? Надеюсь, не в городе?

Т и м. Его отправили на дерево.

Б и л л. Эй, Джим!.. Что он натворил?

Д о л л и. Ничего. Как всегда… Что собираетесь тут делать?

Б и л л. Новая затея Хозяина. Протянем проволоку, по которой можно разговаривать через тысячу миль.

Д о л л и. Брешешь.

М о л л и. Конечно, поначалу никто не верит. Но в Камелоте такие дела творят, что обалдеть можно. Теперь я всему на слово верю. Нам же платят.

Д о л л и (к Джиму). Слышишь, ты, лежебока? Им платят! (К Молли.) А ты что представляешь?

М о л л и. Безопасность. В случае угрозы трублю тревогу. К примеру, если кабаны вон оттуда пойдут сюда, то даю знать, чтобы все остерегались.

Д о л л и. И за это тебе платят деньги?

Б и л л. Каждый получает, что ему положено… Готовьтесь, ребята! Возьмем вот эту сосну! (Указывает на дерево, на котором сидит Джим.) Сожалею, Джимми, но придется тебя сбросить.

Д ж и м. Сосна — моя собственность.

Б и л л. А реформенная грамота есть?

Д ж и м. Жена, принеси ее.

Д о л л и. Ты помалкивай! Указчик нашелся! (Уходит за грамотой.)

Д ж и м. Что дадите? Деньги с собой есть?

Б и л л. Дадим квитанцию. А деньги получишь в Камелоте.

Долли приносит грамоту.

Покажи!

Д о л л и. Читать-то умеешь?

Б и л л. Разумеется. (Читает.) «Мы, Артур, король кельтов и владыка Британии, жалуем по совету Нашего Первого министра, именуемого Хозяином, Нашему верноподданному Джиму Броуну — а я и не знал, что вы Броуны, — участок земли с лесом и лугом, где он имеет жилище, причем таких размеров, сколько ему требуется, чтобы прокормить себя и свою семью. Отмерить участок надлежит из срединной точки землянки или хижины, коей он владел дотоле, так, чтобы он и его семья, вставши в круг около сей точки и взявшись за руки, растянулись вширь до отказу, пока образованная ими цепь не разорвется. Пометив круг палками и камнями, он опять собирает родню, и все укладываются на землю, голова к ногам, в одну длинную линию, причем стопа первого-должна лежать на кругу, что был прежде обозначен. И сие делать трижды, начиная каждый новый промер с того места, где лежала последняя голова. Таковые промеры должно совершить из четырех точек, кои расположены насупротив друг друга, как лучи звезды. После того провести линии от крайней точки до крайней и положить там камни…»

Раздается глухой топот. Все бросаются в хижину. Мимо проносится стадо кабанов. Хижина разваливается.

(Продолжает читать.) «…Вся земля в этих пределах, со всем, что над ней и под ней, принадлежит Джиму Броуну, который может передать ее по наследству своему сыну, сыну сына и далее. Учинено в Камелоте, нашем замке и столице, года шестьсот третьего. Подписал Артур». — За хижину, правда, мы тебе не заплатим. Это решит страховое общество. Ты ведь застрахован?

Д ж и м. Чего-чего?

Б и л л. Застрахован, спрашиваю? Рыцари к тебе еще не заходили?

Д ж и м. В глаза не видал. Ладно, ты меня своей болтовней не сбивай. Гони деньги за хижину — и баста.

Б и л л. Развалюха. Сейчас мы ее починим.

Его группа латает хижину.

Д ж и м. Прежде она была красивше.

Б и л л. Так говорят все, чтобы побольше выколотить денег. Но у рыцарей это не проходит. Они очень внимательны. И послушай моего совета: если сюда заглянет такой вооруженный агент и станет навязывать тебе, скажем, страхование жизни, подписывай,, да поскорее. Ставь три крестика — и все. Иначе он сразу тебя прикончит — это их обычная манера, — тут же выплатит вдове страховую сумму и таким образом наглядно покажет, что значит страховка жизни. Дела у них идут блестяще.

Д ж и м. А вдовцам платят страховку?

Б и л л. Как когда.

Д ж и м. Недурно, недурно. (Падает.) Нед… Ай! О-о…

Д о л л и. Ну что ты за человек! Даже на дереве сидеть поленился! Ушибся, больно?

Джима перевязывают, кладут руку в лубок.

Т и м. С дерева свалился.

Д ж и м. Ох! Ай!.. Ну вот. Давайте сначала промерим участок. Вы все… ой! ух! Подсобите мне. Сосну дарю вам. Квитанцию можете не выписывать, деньги себе возьмете. За то подсобите мне руками, головой и ногами вымерить круг и границы пошире.

Б и л л. Не разрешается. Только семье можно.

Д ж и м. Эх, Билл! И на такую работу ты променял нашу дружбу! И ради такого города ты оторвался от родных мест! Неужели такая у тебя служба, чтоб оставлять нас в беде, в нищете, которую ты недавно сам разделял с нами?

Д о л л и. Как ты заговорил, Джим? О господи! Никак повредился головой.

Т и м. С дерева свалился.

Д ж и м. Пойдем, жена. Пойдем в нашу лачугу. Пусть пропащий творит, что пропащим творить суждено. Пошли.

Б и л л. Зря ты так толкуешь, Джим. Ты нас очень обижаешь. Подумай сам: ведь земля только для тебя и твоих детей. Их у тебя шестеро, так что получится вполне хорошо.

Д ж и м. Кто тебе сказал, что дело остановится на шестерых? Разве есть такой закон, чтобы пренебрегать милой женушкой и лишать себя единственной услады бедняков. Какое святотатство!

Б и л л. Нет такого закона, конечно.

Д ж и м. Ах, нет? Так вот, запомни: я еще порожу шестерых маленьких Броунов. Шестерых!

Д о л л и. Джимми! Людей бы постыдился…

Д ж и м. Шестерых броунят. Тогда нас будет четырнадцать душ на участке для восьмерых! Какой же это закон, спрашивается?

Б и л л. Ладно, подсобим тебе.

М о л л и. Я не буду. Это обман. (Садится в сторонке).

Д ж и м. Я буду наблюдать! Но для меня место тоже оставляйте, будто я с вами! Ну, давай!

Во время измерения участка, проводимого под руководством Джима, на сцене появляются  А р т у р  и  Я н к и.

А р т у р. Ну-с, Янки! Каков человек, а? Значит, одно дерево он дарит. А тот, которому подарили, продаст его нам. Скверно. И кажется мне, что однажды заявится к нам сам даритель и потребует денег за свое дерево. Очень скверно. Подозреваю также, что, он мало-помалу начнет лихо торговать всем, что произрастает на его земле. Что он, не имея сейчас ни гроша, в ближайшие годы накопит состояние, будет давать деньги взаймы, под проценты, вымогать, подкупать, расширять свой участок. И при этом пальцем не шевельнет. Разве что подсчитывая деньги или нанося удары.

Я н к и. Но при таком занятии, он по крайней мере отвергнет войну. Ему нужны время и силы, чтобы умножить свое имущество.

А р т у р. А не окажется ли тут кстати именно война?

Я н к и. Этого не может и не должно быть! Я решительно выступлю против!

А р т у р. Стоп, стоп! Кто вам сейчас поверит, что вы — Хозяин? А я — король? Мы — это не мы. И как вы помешаете тому, что творится вокруг? Никакого насилия — так вы всегда проповедовали. Или вы намерены отменить реформу? Идея ваша, и если вы от нее отрекаетесь, вам придется отречься и от кое-чего другого!

Д ж и м (в их сторону). Эй, вы! Откуда? Куда?

Я н к и. Издалека. В Камелот.

Д ж и м. За работой?

Я н к и. За войной.

Д ж и м. За войной?

Я н к и. Фея Моргана объявила войну.

Д ж и м. Тс-с, тс-с. А этот кто?

Я н к и. Немой. Хозяйские палачи пытали его.

Д ж и м. Советую тебе в моем присутствии не оскорблять Хозяина.

Я н к и. Ты его друг?

Д ж и м. Друг.

Я н к и. Знаешь его в лицо?

Д ж и м. И его, и короля.

Я н к и. Пожалуй, так оно и есть. Любишь их?

Д ж и м. Люблю. Так что придержи язык, бродяга.

Я н к и. Полегче, полегче. Может, мы его доверенные!

Д ж и м. Ба, это вы-то? Один — немой, другой — болтун!

Я н к и. Может, нам поручено выведать, что народ думает о войне?

Д ж и м. Ну да?

Я н к и. Вот ты — что думаешь о войне?

Д ж и м. А как думает король, если тебе ведомо?

Я н к и. Как народ. Король хочет равняться по нему. Новшество, как и многие другие.

Д ж и м. Тогда доложи королю, что я готов. Все это я получил от него. Пусть он отберет у меня все обратно, если я не буду ему повиноваться. Пусть у меня все отнимут его враги, если я не подсоблю ему против них. А разве нет надежды, что мы захватим новые земли и какую-то часть король может, отдаст мне во владение или назначит управляющим, если я за него повоюю? Друзья, пособите расширить участок, который дал мне король. Чем больше он станет, тем больше будет и моя благодарность вам.

Артур и Янки помогают маркировать участок.

Я н к и. Вот проведает об этом Хозяин…

Б и л л. Я Хозяина знаю. Он такой же.

Я н к и. Неужели?

Б и л л. Он мне нравится. Но надуть его я все равно надую.

Я н к и. Он угнетатель!

Б и л л. Благодаря ему теперь и маленькие люди могут стать угнетателями. По мне — так уж лучше быть угнетателем, чем угнетенным.

Д ж и м. Готово! (К Артуру и Янки.) Хотите — оставайтесь у меня батраками. Ах да, вам же надо в Камелот. Если это правда. Пожалуй, и правда. Скажите королю, что может рассчитывать на нас. Один за всех, все за одного. Слышь, Билли? Война будет, говорит этот малый.

Б и л л. Война? Черт возьми, а мы тут застряли! Давай, ребята! Дерево свалить, обрубить сучья, ошкурить и столб вкопать. Привернуть изоляторы, навесить провод — и дальше!

Я н к и. Война, Билли!

Б и л л. Понял, не глухой. С телефоном война может быть молниеносной. Веселей, ребята! (По полевому телефону.) Алло! Алло! Камелот? Привет, крошка! Это я, Билли! Звоню из родных мест! До чего тут все изменилось! Из-ме-ни-лось! Нет, не я, а места!.. Даю пробу. Господи, ну почему ты всегда так тихо говоришь? Больше жизни, крошка! Один, два, три, четыре, пять…

Я н к и. А что такое война, ты хорошо понимаешь?

Д ж и м. Уж как-нибудь переживу.

Б и л л (по телефону). …восемь, девять, десять. Конец! Ты еще слушаешь? Между прочим, возможно, будет война! Не бойся, меня же оставят в тылу! Господи, значит, поженимся до этого! Ну, ну, не плачь, мышонок…

Раздается глухой топот. Все скрываются в хижину, кроме Тима. Стадо кабанов проносится в обратном направлении. Тим погибает. Хижина разваливается.

…Алло, дорогая! Нет, это еще не война! Пока что только кабаны! А вот дурачине Тиму не повезло, насмерть! Можешь вычеркнуть его из платежной ведомости! Да он все равно погиб бы, если б началось! Да…

Я н к и. Сочувствуем тебе, Джим.

Д ж и м. После войны отстрою еще лучше, Из камня.

Я н к и. Я, собственно, имел в виду беднягу Тима.

Д ж и м. Ах, его? Да что от него толку. Он и в конюхи не сгодился бы… Пока бы это я завел лошадей, он уж был бы стариком.

Я н к и. Прощай.

Д ж и м. Прощайте, чудаки! Привет королю!

М о л л и. И передайте ему, что его надувают.

Б и л л. Привет!

Я н к и. Бог с тобою, Тимми!

В с е. Бог с тобою, Тимми!

Исполняют танец вокруг мертвого.

А р т у р. Его зовут Броун?

Я н к и. Броунов ужасно много.

16. Ночной разговор

М е р л и н  и  у г о л ь щ и к.

М е р л и н. А ты меня не обманываешь?

У г о л ь щ и к. Волосы у них отросли. Значит, в пути уже давно.

М е р л и н. Они действительно здесь — в королевстве феи Морганы?

У г о л ь щ и к. Клянусь дыханием.

М е р л и н. Оно у тебя зловонно.

У г о л ь щ и к. Ну тогда родной матерью.

М е р л и н. И расспрашивают сброд, как он отнесется к войне?

У г о л ь щ и к. Да.

М е р л и н. И сброд отвечает, что ему все равно?

У г о л ь щ и к. Большинство говорит так.

М е р л и н. А остальные?

У г о л ь щ и к. Помалкивают.

М е р л и н. И никто не выказывает восторга?

У г о л ь щ и к. Никто, господин.

М е р л и н. А почему, как ты думаешь?

У г о л ь щ и к. Они… они ничего не выиграют, господин.

М е р л и н. Ты идиот, угольщик. Ступай, ходи по улицам, смешивайся с толпой и говори, что у Артура есть, что добыть. Понимаешь, скотина? Что там есть свобода, богатство и покой от рыцарей. Война для того, будешь говорить, чтобы нам здесь лучше жилось. Повтори, болван.

У г о л ь щ и к. Война для того, чтобы нам тут лучше жилось.

М е р л и н. Ну вот. А если тех двоих опять увидишь, срочно мне доложи.

У г о л ь щ и к. Ваш покорный слуга, господин.

17. Ворона пригодилась бы для короля, или Плен

У перегородки в жилом помещении сидят  м у ж ч и н а  и  ж е н щ и н а. Здесь же  А р т у р  и  Я н к и. Мужчина точит копье, женщина поджаривает ворону. На заднем плане исчез у г о л ь щ и к.

Я н к и. Кто это ушел только что?

М у ж ч и н а. Угольщик.

Я н к и. Здешний?

М у ж ч и н а. Пришлый.

Я н к и. Откуда?

М у ж ч и н а. Жил в Долине Святости.

Ж е н щ и н а. Вы тоже туда ступайте. Тут нечего есть.

Я н к и. Но ведь он пришел оттуда.

А р т у р (очень голодный). Хотя бы крылышко?.. Я хорошо заплачу.

Ж е н щ и н а. Чем — отрыжкой?

М у ж ч и н а. С чего рыгать-то, когда ему жрать нечего?

Ж е н щ и н а. Пусть силки ставят, голодяги.

М у ж ч и н а. Может, не умеют. Вы вообще-то откуда путь держите?

Я н к и. С юга.

М у ж ч и н а. А мы как раз на юг собираемся.

Я н к и. Аппетит на войну разыгрался?

М у ж ч и н а. Не на войну, голодяги. На юг.

Ж е н щ и н а. Юг богатый, говорит угольщик. Там есть реформы.

М у ж ч и н а. Да, там у простых людей реформы. Вы, верно, знаете: их едят вареными или жареными? Иль просто сырыми?

Я н к и. Реформы не едят. Они от короля, благодаря им каждый ест досыта.

Ж е н щ и н а. Чего же тогда там не остались?

Я н к и. Думали, что здесь они тоже есть.

М у ж ч и н а. Здесь их нету. Потому и хотим раздобыть.

Я н к и. А может, фея Моргана утаила их от вас?

М у ж ч и н а. Да нет у нее ничего. Ее брат, король Артур, не дал их ей. Потому и собираемся их забрать.

Я н к и. Держу пари, что кое-какие реформы у феи Морганы есть, просто она не хочет вам давать, решила что самой пригодятся. А вы собираетесь драться с Артуровым войском за них; но, даже если и раздобудете, она все равно отберет.

М у ж ч и н а. Нет у нее ничего. Да, брат с сестрицей друг друга стоят. Не даст он ей ни одной, даже если б тыщу имел… А почему бы нам и не уступить ей парочку? Ведь она дала нам совет.

А р т у р. Хотя бы одно крылышко.

Ж е н щ и н а. Заткнись, голодяга! Жри свои реформы!

Я н к и. А если это вранье насчет реформ? Если угольщик не сказал правду?

М у ж ч и н а. Вы ж сами говорите, что реформы есть. Значит, тогда и вы лжец?

Ж е н щ и н а. Я давно заметила, что они чудные какие-то. Силков не умеют ставить.

Я н к и. Я только думаю, что если у Артура нет реформ, то все равно не следует идти против него войной. А если и есть, то ведь это не такие вещи, которые можно захватить и домой принести.

М у ж ч и н а. Да, да…

Я н к и. Предположим, вы победите короля, — так вот, я говорю вам: тогда вы победите и реформы, и вся бойня окажется напрасной.

М у ж ч и н а. Что ты заладил: «вы» да «вы». А какая разница между тобой и нами?

Ж е н щ и н а. Одна наверняка: мы сейчас будем есть жареную ворону, а они нет.

М у ж ч и н а. Погляди, не осталось ли немного соли. С солью ворона что фазан.

А р т у р. Откуда ты знаешь, какой вкус у фазана?

М у ж ч и н а. Я его слышу, голодяга. Когда произносишь слово «фа-за-ан!», сдается, что пробуешь фазанье мясо.

Ж е н щ и н а. Или молочного поросенка.

М у ж ч и н а. Не-е, одного «по-ро-сенка» мало. Надо добавить: «с корочкой». Тогда чуешь, как на зубах хрустит. Вот с лосем потруднее. «Лось» быстро выговаривается, не успеваешь подержать во рту. Ну скажи: «лось», — раз, и нету. Точно так же с оленем. А поскольку с лосем и оленем на слух ничего не получается, стало быть, надо пробовать их на зуб всамделишно. Уж нам доводилось их пробовать, верно, жена?

Ж е н щ и н а. И вдосталь.

А р т у р. Вы что же, посягнули на собственность короля?

М у ж ч и н а. Короля или шлюхи феи. Что-то ты странные речи ведешь. Уж не Артур ли ты?

Ж е н щ и н а. Не иначе он и есть. А другой — сказочный Хозяин.

М у ж ч и н а. Быть не может, чтобы Хозяин. Иначе бы хоть зайца словили. А ты никакой не Артур, не то потребовал бы побольше, чем воронье крылышко. Все равно вам пора стричься. С волосами скоро на дворянстанете похожи.

А р т у р. Собственность Артура или феи Морганы — ты нарушил привилегию.

М у ж ч и н а. Ну и выражения у тебя!

Я н к и. Он малость не в себе.

Ж е н щ и н а. Оно и видать.

М у ж ч и н а. Все очень подозрительно. Верить теперь никому нельзя. Мы просто двинемся туда. И если там, куда придем, ничего не окажется такого, ради чего стоило перебираться, что же — останемся и поглядим: может, там хоть земля получше, может, вообще потеплее, и зеленее листва, и дерево покрепче — кто знает. Война — это перемена. Что нам терять? Может быть, жизнь. Но потерять ее можно и от удара камнем, укуса змеи, от волка и по воле королевы. Если все останется, как есть, и не будет войны, то не будет и никакой надежды. Да, голодяги, война — это надежда.

Я н к и. Оставайтесь дома, соседи. Не берите силой того, что можно получить любовью.

М у ж ч и н а. А кто нас любит? Кто нам что даст любовью?

Я н к и. Артур.

М у ж ч и н а. Неси соль, жена!

Женщина уходит за перегородку. Артур, схватив ворону, убегает. Мужчина задерживает Янки.

Я н к и. Пусти меня! Я его приведу!

М у ж ч и н а. Жена, давай веревку!

Ж е н щ и н а  приносит веревку, и Янки связывают.

Вот стащим тебя к королеве и получим за это побольше, чем ворону. Складывай пожитки, жена, сюда мы больше не воротимся.

Женщина уходит.

Я н к и. Отпусти меня. Я благодарнее королевы. Что тебе от того, если она меня убьет?

М у ж ч и н а. Если она тебя убьет, моя жизнь продлится.

Я н к и. Ты же собирался сложить голову на войне.

М у ж ч и н а. Неужели? Наверно, просто так сказал. А теперь, может, и передумал. Сперва-то мне нечего было предложить, а сейчас у меня есть ты, и я обменяю тебя на расположение и милость. Чего я только не наговорю на тебя, чтобы набить тебе цену к своей выгоде! Дешево тебя не продам, можешь утешиться. Скажу фее Моргане, что ты светлейший ум. Глава разбежавшихся от страха заговорщиков. Ты станешь знаменитостью.

Входит  ж е н щ и н а  с большим узлом.

Да, времена неважные, однако мы не жалуемся на них, если нас никуда не тащат. Но то, что кого-то приходится тащить, это значит, что времена неважные.

Я н к и. Так не надо тащить.

М у ж ч и н а. Надо. Это иной способ улучшить свою участь.

Я н к и. А не иной?

М у ж ч и н а. Война, брат.

Я н к и. Фея Моргана так или иначе начнет войну.

М у ж ч и н а. Зато, может, вознаграждение, которое она уплатит за тебя, будет таким большим, что я улизну в горы и пережду там, пока все кончится.

Я н к и. Презренная сделка.

М у ж ч и н а. Или я, или ты. Кому-то всегда приходится так поступать. Это маленькая истина, до которой я дошел сам, так как большее мне недоступно. Где фронты?

Они трогаются в путь.

Когда-то король был королем, рыцари — рыцарями, а мы — никем.

Я н к и. А фея Моргана?

М у ж ч и н а. То же, что и король. Какое нам дело до споров наверху? Пока орел с коршуном дерутся, курам покой. Проголодавшись, они, понятно, кидаются вниз в полном согласии. А затем опять дерутся. Вот тут с фронтами все ясно. Знаешь, на что можешь рассчитывать. Ну а как быть со слухами о реформах? Допустим, они есть, тогда они от короля. Орел печется о курах, обжора — о тех, кого жрет. А наш противник где? Что теперь делать коршуну? Реформы — есть они или нет — забрали у нас противника. Или, вернее, ориентацию. Артур заботится о нас. Хочет, чтобы мы потолстели. Тощие мы больше ему не по вкусу? Решил нас откормить? Я не могу поверить в его любовь. С чего ему жить? Что-то ты замолчал, брат?

Г о л о с  М е р л и н а. Стой!

Появляются  М е р л и н,  у г о л ь щ и к  и  д в а  л а т н и к а  с  А р т у р о м.

М е р л и н. Куда?

М у ж ч и н а. К королеве.

М е р л и н. А это кто?

М у ж ч и н а. Смутьян. Отговаривал против войны и грозился убить королеву.

Ж е н щ и н а. А вон тот украл ворону.

М е р л и н. Ворону? Так, так. У кого же?

Ж е н щ и н а. У нас, господин.

М е р л и н. У вас была ворона? Ай-ай-ай…

М у ж ч и н а. Ворона — птица вольная, господин.

М е р л и н. Ты тоже, сын мой?

М у ж ч и н а. Я подданный королевы.

М е р л и н. И поймал вольную птицу?

М у ж ч и н а. Мой пленник замыслил измену!

М е р л и н. И ты поймал вольную птицу?

М у ж ч и н а. Пленник принес ее и заставил мою жену.

М е р л и н. …зажарить пташку?

М у ж ч и н а. Да, господин.

М е р л и н. Так что вас не обокрали?

М у ж ч и н а. Не обокрали.

М е р л и н. Значит, твоя жена нам соврала?

М у ж ч и н а. Да, господин.

Ж е н щ и н а. Ты что!

М у ж ч и н а. Она соврала.

М е р л и н. В таком случае свяжите ее. Мы не любим, когда нас обманывают.

Ж е н щ и н а. Он поймал ворону, он!

М е р л и н. Значит, ты тоже соврал? И обокрал королеву? Ай, как нехорошо. Связать! Четверо пленников. Королева обрадуется. Уведите их! Угольщика тоже. Можете с ним не церемониться.

У г о л ь щ и к. Вы велите меня убить?

М е р л и н. Кому ты нужен? Латники знают, что ты беден как церковная мышь. Вот если б у тебя была монета, да стоящая, это привлекло бы их. На, держи. Да смотри в оба, не то еще реквизируют. Проваливайте!

У г о л ь щ и к. Ну, Мерлин, теперь берегись! (Уходит.)

М е р л и н. Ступайте за ним.

Все, кроме Мерлина, Артура и Янки, уходят.

А р т у р. Я твой король, Мерлин. Развяжи меня. Это сомнения и заблуждения нарушили наш союз.

М е р л и н. Сомнения и заблуждения… Они прошли?

А р т у р. Миновали.

М е р л и н. Это сейчас в тебе говорит голод.

А р т у р. Освободи меня.

М е р л и н. А твой спутник?

А р т у р. Пусть сам за себя скажет.

М е р л и н. Ты слышишь, спутник?

А р т у р. Скажи за себя! Ты же видишь, куда все зашло!

Я н к и. Мы не заблуждались, нет. В целом не ошиблись. Лишь несколько отдельных промахов.

А р т у р. Отрекайся! Покорись!

Я н к и. Ни за что! Разрушить свое дело — никогда!

А р т у р. Тогда сам и отвечай за последствия!.. Освободи меня, Мерлин. Нам, пожалуй, следует договориться.

М е р л и н. Что одобрит голод, того устыдится сытость, и все останется по-прежнему. Ненадежно, брат Артур, ненадежно. Надежна только ваша смерть.

А р т у р. Убей того! Освободи меня!

М е р л и н. Нет, нет. Игра окончена. Вы оба негодяи, и эшафот ждет вас наверняка, так же точно, как меня ждет должность у феи Морганы, отобранная ее братом. Какая разница, кто король — Артур или фея Моргана. Монарх — это монарх, а раб — это раб. Мы должны восстановить уважение к старому порядку, удивительной вещи с Верхом и Низом. Все прочее не имеет значения.

Входят  д в а  л а т н и к а.

Доставьте их в замок королевы!

Латники уводят пленников.

А р т у р (к Янки). Простите.

Я н к и. Все понятно. Я тоже больше дорожу этой жизнью, чем вечной.

18. Заложница

На сцене  А л и с а н д а.

А л и с а н д а. Пресвятая матерь божья, я знаю, что не имею права ничего от тебя требовать: ведь я совсем перестала думать о тебе с тех пор, как у меня появился он, которого я так люблю, что на твою долю ничего не осталось. Ты, наверное, тоже считаешь ужасным, что он безбожник, как его теперь всюду называют после его ухода. Я люблю безбожника и потому забыла тебя. И вот сейчас молю тебя за него, моего безбожника. Он в опасности, и Кларенс с нашими друзьями отправился выручать его. Благослови, чтобы им посчастливилось, молю тебя. Хочу верить, что это ты послала им угольщика. Матерь божья, имей также в виду, что он, которого ты спасешь, не останется безбожником, если ты его выручишь из беды. Если же он теперь умрет, то умрет безбожником, а живой может принять веру, и, значит, пригодится тебе больше, чем мертвый. Спаси его, дева Мария; ведь любить — так сладко. И все, что я знаю о любви, — а знаю немало, — я расскажу тебе, когда попаду на небо, и ты будешь мне благодарна, что услышала мою молитву и спасла моего мужа. Но если ты не услышишь ее, то мне придется, пожалуй, отправиться в ад к чертям, и ты никогда не узнаешь, что же это такое — любовь, а я думаю, что тебя это все-таки должно интересовать, как женщину. Аминь.

В дверь стучат.

Входи, если ты друг!

Входит  М о л л и.

Ты кто?

М о л л и. Меня зовут Молли Смит, ваше благородие.

А л и с а н д а. Входи, Молли Смит.

М о л л и. Спасибо. Вы жена Хозяина, не правда ли?

А л и с а н д а. Да, я Сэнди Янки. Что я могу сделать для тебя?

М о л л и. Дело в том, что закрыли центральную телефонную станцию.

А л и с а н д а. Это еще почему?

М о л л и. Рыцари объединились. Они сейчас одержали верх. Епископ тоже с ними. Я слышала, что вас собираются предать суду как ведьму.

А л и с а н д а. Это еще что?

М о л л и. Наверное, не из-за вас. Это из-за Хозяина, у которого много врагов. Они говорят, что, замахнувшись на вас, поразят и его.

А л и с а н д а. И ты не на их стороне?

М о л л и. Если многим из нас, которые не с ними, захочется остаться в живых, то, возможно, уже к вечеру мы будем на их стороне. Но пока что я советую вам: бегите! Черные дни опять настают.

Входит  Г и н е в р а.

А л и с а н д а. Джин! Госпожа королева!

Молли удаляется.

Моя королева пришла ко мне в гости? Давненько мы уже не виделись.

Г и н е в р а. Ты подарила мне серебряную пластину.

А л и с а н д а. Зеркало.

Г и н е в р а. Чтобы я видела, как старею.

А л и с а н д а. Чтобы ты видела свою красоту.

Г и н е в р а. Я увидела, что постарела. Оно выполнило свое назначение. Можешь забрать его. (Возвращает Алисанде зеркало.)

А л и с а н д а. За что ты так обижаешь меня, королева?

Г и н е в р а. Отрекись от соблазнителя!

А л и с а н д а. Мне отречься от мужа?

Г и н е в р а. Проси епископа, пусть расторгнет твой брак. Скажи, что не можешь больше распутничать с дьяволом.

А л и с а н д а. Джин!.. Он не дьявол! Он получил благословение церкви.

Г и н е в р а. Выманил!

А л и с а н д а. Источник в Долине Святости — течет во славу бога!

Г и н е в р а. Больше не течет!

А л и с а н д а. Значит, монахи его засыпали!

Г и н е в р а. Там видели черную змею, она обитает в трубах!

А л и с а н д а. Ил! Черный ил! Надо проверить!

Г и н е в р а. Это на вас похоже! Послать слугу божьего, чтобы его удавила змея! Дьявольские помыслы!

А л и с а н д а. Джин, ты очень неразумна.

Г и н е в р а. Королева не бывает неразумной! Отрекись! Все, все началось с него!

А л и с а н д а. Всеобщее благополучие!

Г и н е в р а. Презрение традиций!

А л и с а н д а. Равенство всех людей! Человек стал человеком, никого не должно быть над ним и никого под ним!

Г и н е в р а. Утрата привилегий! Презрение к роду!

А л и с а н д а. Торжество умов! Разрушение ложного идолопоклонства! Рай!

Г и н е в р а. Изгнание бога из рая!

А л и с а н д а. Изгнание глупости, страха перед неизвестным!

Г и н е в р а. Значит, бог — глупость? Не думаю, что это понравится епископу.

А л и с а н д а. Джин, уж мы-то с тобой знаем бога лучше, чем епископ. Зачем мы нужны ему, если он всемогущ? Ты думала о боге в свои лучшие ночи? Разве твой любимый не был для тебя богом? Разве не мы были богинями для любимых? Ты возносила хвалу богу в объятиях моего Янки, тогда? Ты благодарила бога наутро?

Г и н е в р а. Мы — от бога!

А л и с а н д а. А бог — от нас!

Г и н е в р а. Ты понимаешь, что этого хватит судьям, чтобы стечь тебя как ведьму? Покорись богу, Сэнди!

А л и с а н д а. Мне… мне сейчас очень легко на душе, королева Гиневра. Я буду, если это суждено, стоять перед круглыми дураками и защищать разумное, а ведь сама я не такая уж умница — только чуточку умнее. Скоро придет Артур, придет ОН, а значит — спасение.

Г и н е в р а. Не рассчитывай на это. Рыцари торопятся, а ты без друзей.

А л и с а н д а. У меня есть ты, Джин, если на то пошло.

Г и н е в р а. Ты не признаёшь бога.

А л и с а н д а. Я не признаю, что бог виновен в наших ошибках.

Г и н е в р а. Бог не нуждается в твоей защите. Бог сам за себя мстит.

А л и с а н д а. Тогда пусть он и сам себя любит!

Г и н е в р а. Прощай, Алисанда. Мы больше не увидимся.

А л и с а н д а. Бросаешь меня в одиночестве?

Г и н е в р а. Ты не останешься в одиночестве, если в свой трудный час обратишься к богу. Рыцари, войдите!

Входят  Г а л а х а д,  С а г р а м о р,  ц е р к о в н ы й  с л у ж к а  и  п а л а ч.

А л и с а н д а. О, вы уже прихватили с собой кума палача?

Служка забирает зеркало.

Г а л а х а д. Это — дьявольское орудие?

Г и н е в р а. Чертовщина, господа рыцари! (Уходит.)

П а л а ч. У меня будет в сохранности.

С а г р а м о р. Тебя зовут Алисанда, жена нечистого духа?

А л и с а н д а. Сам знаешь, как меня звать, Саграмор. Перед тем, как я ушла к Кею, который победил тебя на турнире, мы спали с тобой. Не припоминаешь?

С а г р а м о р. Палач, заткните ей глотку!

А л и с а н д а. Ваша жена поправилась, кум палач? Я недавно отнесла ей яблок.

П а л а ч. Уже три дня, как у нее нет жара.

Г а л а х а д. К делу!

С а г р а м о р. Вас зовут — я обязан спросить это, как предписано, — значит, зовут Алисанда, жена нечистого духа?

А л и с а н д а. Жена Хозяина!

С а г р а м о р (протягивает бумагу Галахаду, так как не умеет читать). Прочитайте, сэр Галахад.

Г а л а х а д (передает бумагу палачу). Полагается палачу.

П а л а ч. Я не умею читать.

А л и с а н д а. Дайте сюда! (Читает.) «По подозрению в блуде с демоном и уличению в разном колдовстве и заклинаниях против господа бога нашего, равно как в пренебрежении им, занимавшуюся сим непрестанно и с великой радостью надлежит взять под стражу Алисанду, жену…» Кто это писал?

С а г р а м о р. Я.

А л и с а н д а. Ты ж читать не умеешь! Кто это написал? Епископ, да? Палач, кто тебя прислал?

С а г р а м о р. Ступайте с нами!

С л у ж к а  приносит детское белье.

Еще что нашел?

С л у ж к а. Одежда, которая не налезает ни на одного человека. Дьявольское одеяние.

А л и с а н д а. Детское белье, идиот!

С а г р а м о р. Сохраните его, палач! Ценные доказательства! Шагай, ведьма!

П а л а ч. Возьмите у меня это дьявольское одеяние, прошу вас. Баба — вот эта самая — принесла моей жене такое же для нашего дитяти.

Г а л а х а д. Которое недавно умерло?

П а л а ч. Его… Шлюха проклятая, ты его загубила!

С а г р а м о р. Будет расследовано!

А л и с а н д а. Как у вас одно к одному ложится…

19. Процесс

Сумрачный зал в нижней части колокольни. М о н а х - з в о н а р ь  обертывает опущенный колокол черным покрывалом. М о н а х - с е к р е т а р ь  кладет на судейский стол вещественные доказательства против Алисанды. Оба монаха в трауре.

М о н а х - с е к р е т а р ь (глядясь в зеркало). Мне кажется, брат, что все зависит от того, кто в него смотрится: ведьма узреет ведьму, я зрю лик эпохи. Тебе пособить, брат?

Оба крутят ворот, поднимая колокол. Ворот скрипит.

М о н а х - з в о н а р ь. Эта печальная музыка напоминает мне о нашем брате-органисте. Он признался мне нынче, что очень жалеет о паровой машине. Я намекнул ему на возможность экскоммуникации.

М о н а х - с е к р е т а р ь. Отлучение от церкви кое-кому откроет глаза. Слава Иисусу.

М о н а х - з в о н а р ь. Когда паровая машина была в моде, я все-таки говорил, что самое модное — это бог. Припоминаешь?

М о н а х - с е к р е т а р ь. Я тоже всегда придерживался мнения, что бог — последний крик моды.

М о н а х - з в о н а р ь. Если на то пойдет, мы можем свидетельствовать друг за друга.

М о н а х - с е к р е т а р ь. Во всяком случае, уже поговаривают о чистке. Придется представлять объяснения за период паровой машины, насосов и мельниц: где был и что делал.

М о н а х - з в о н а р ь. Кое-кому придется нелегко. Кое-кому. Когда этот колокол зазвонит снова, все будет позади.

М о н а х - с е к р е т а р ь. И мы опять вздохнем привольно.

М о н а х - з в о н а р ь. Слава Иисусу.

Входят  д в а  л а т н и к а  с  А л и с а н д о й. Монахи молятся.

А л и с а н д а. Молитесь за меня, почтенные? Прошу вас, молитесь за мою плоть, а не за мою душу. Бог знает меня и согласится выслушать. Но вы можете меня сжечь, а я очень хочу жить. Молитесь за мою плоть.

Молчание. Монахи снова бормочут молитву.

Я буду счастлива, если вы возьмете меня вместо него.

Молчание.

Я очень счастлива.

Входит суд: е п и с к о п,  Г а л а х а д  и  С а г р а м о р  с большой свитой  р ы ц а р е й,  м о н а х - о р г а н и с т,  с л у ж к а, все в трауре. М о н а х - с е к р е т а р ь  ведет протокол.

Е п и с к о п. Во имя триединого бога — отца, сына и святого духа! Ты обвиняешься в колдовстве разного образа. Признаешь себя виновной?

А л и с а н д а. Да.

Е п и с к о п. Знаешь, что тебя ожидает?

А л и с а н д а. Да.

Е п и с к о п. Может случиться, что тебя не просто сожгут. Может быть, учитывая тяжесть обвинений, тебя колесуют, разорвут лошадьми и лишь потом подвергнут сожжению. Ты остаешься при своем ответе?

А л и с а н д а. Да.

С а г р а м о р. Что-то слишком быстро все идет. Неужели первый процесс ведьм в нашей истории займет лишь десять строк в протоколе? Хотелось бы большей обстоятельности со стороны злоумышленницы. У нас есть время.

Е п и с к о п. Рыцарь, этот процесс назначен не ради вашего развлечения.

А л и с а н д а. Уйми свое тщеславие, Саграмор. Сегодня одна я могу быть тщеславной. Потому, что это в последний раз, и потому, что я женщина.

Е п и с к о п. Тебе тоже следует проявить больше достоинства, дочь моя. Тщеславие здесь неуместно.

А л и с а н д а. Не вижу, почему мне именно сейчас надо поступать согласно вашим обычаям. Ведь я и до сих пор не следовала вашим предрассудкам. Кстати, это одно из проявлений вашего тщеславия: то, что вы завели обычаи и требуете, чтобы все придерживались их.

Е п и с к о п. Наши обычаи, если хочешь знать, создавались тысячелетиями.

А л и с а н д а. Вы слишком всерьез воспринимаете себя. Давайте договоримся, что мы ведем игру? Игру, в которой вы наверху, а я внизу.

Е п и с к о п. Напоминаю тебе еще раз о твоем достоинстве, дочь моя.

А л и с а н д а. Фальшивите, преосвященство. Призывая к порядку, вы напоминаете мне о вашем достоинстве. Мне должно удовлетворять ваше тщеславие.

М о н а х - с е к р е т а р ь. Заносить все это в протокол?

Г а л а х а д  и  С а г р а м о р. Разумеется, нет!

Е п и с к о п. Вносите, брат. Я думаю, у нас достаточно высокое положение, чтобы мы могли позволить себе веселые манеры. Кроме того, у нас власть.

С а г р а м о р. Это повредит уважению к нам.

Е п и с к о п. При чем тут уважение?! Мы наверху, она внизу. Это факт!

А л и с а н д а. Благодарю вас, преосвященство!

Г а л а х а д. Со смирением?

А л и с а н д а. Со смирением. Ваше преимущество перед рыцарями в том, что вы не обманываете ни себя, ни меня. Ведь тщеславие, как я поняла, есть попытка слабых ввести нас в заблуждение относительно своей слабости.

Е п и с к о п. Разве ты не говорила, что сама тщеславна?

А л и с а н д а. Ужасно тщеславна, преосвященство. Ведь того, что во мне есть на самом деле и что я могу, не хватило, чтобы избежать этих минут. Ваше тщеславие старше, это верно, мое моложе. Суд имеет место.

С а г р а м о р. И он будет стоить тебе жизни.

Е п и с к о п. Рыцарь Саграмор, ну что это опять? Приговор еще не вынесен.

С а г р а м о р. Вы сами сказали о сожжении.

Е п и с к о п. Как об одной из возможностей.

А л и с а н д а. Как о необходимости, преосвященство. Не будем себя обманывать. Ну куда это годится, если вы не доставите удовольствия господам рыцарям?.. Я права, Саграмор? Ведь вы запрягли в вашу тележку милого боженьку только потому, что он лучше тянет? Бедняга. Мало ему было тащить свой крест.

С а г р а м о р. Мне кажется, в ее речах слышится заметное влияние злого духа. Прежде она так не разговаривала.

Е п и с к о п. Влияние злого духа… да. Исследовать это мы и собрались.

А л и с а н д а. Я признала себя виновной.

Е п и с к о п. И ты раскаиваешься?

А л и с а н д а. Нет.

Е п и с к о п. Но ведь все, что он натворил, было напрасно.

А л и с а н д а. Вы говорите о моем муже?

Е п и с к о п. О посланце ада.

А л и с а н д а. Ваше преосвященство!

Е п и с к о п. Ада, дочь моя! Я не могу ради тебя менять нашу терминологию. Вот если начну искать новые слова и, возможно, найду…

А л и с а н д а. …то легко потеряется содержание, не правда ли?

Е п и с к о п. Итак, ад, дочь моя. (К служке.) Мы обойдемся без тебя, юный друг.

Служка уходит.

А л и с а н д а. Вы находите, что для него здесь так уж опасно?

Е п и с к о п. Он еще молод. А насколько молодость подвержена совращению, я вижу по тебе.

А л и с а н д а. Не надо считать меня совращенной! И не будьте неблагодарным! Мы разрушили веру в волшебство!

Е п и с к о п. За это мы не можем быть благодарны вам. Ибо в конце концов бог по-своему тоже волшебник. Так что выступать против волшебства просто не в наших интересах.

А л и с а н д а. Но по крайней мере паровой орган гудел во славу Всевышнего. Брат-органист хвалил его.

М о н а х - о р г а н и с т. Верно, давление было огромным. Звук бесподобный. Но обстоятельства таковы…

Г а л а х а д. Надо передать белый воздух в наше распоряжение, и дуновение божие не даст остановиться мельницам.

С а г р а м о р. Этот вопрос не обсуждается, рыцарь Галахад!

А л и с а н д а. Все-таки радостно, что мы что-то оставляем, от чего вы не можете отказаться.

Е п и с к о п. Мы не отвергаем положительного. Благодаря нам ему не грозит разбрасывание. Что получилось бы, если бы владельцем машин — по вашим планам — стал весь мир? Подумай: и умные и глупые.

С а г р а м о р. Не говоря уже о других различиях.

Е п и с к о п. В последний раз, господин Саграмор: если вы не возьмете себя в руки…

Р ы ц а р и. То что?

Е п и с к о п. Наш уговор относится и к вам!

Г а л а х а д. Продолжайте!

С а г р а м о р. Только не так кротко!

Г а л а х а д. И чтобы понятно нам.

Е п и с к о п. Ваша ошибка в том, что вы строили слишком быстро. Мы возводим наши храмы медленно, зато стоят они долго. Вам не следовало стремиться к завершению. Порой достаточно и обещаний. Обещанное гарантирует более прочное повиновение, нежели исполненное. Люди рассуждают: неизвестно, что еще будет, не надо торопиться, а то, может, и останемся в дураках.

А л и с а н д а. Не собьет ли это с толку господ рыцарей, монахов и солдат?

Е п и с к о п. Это выше их понимания… Не так ли?

В с е. Слава Иисусу!

С л у ж к а (входит). Король! Король идет!

Все вскакивают с мест.

Е п и с к о п. Уведите злоумышленницу!

Латники уводят Алисанду.

А л и с а н д а. Янки, мой Янки!

Входят  А р т у р,  Я н к и,  К л а р е н с,  Б и л л,  у г о л ь щ и к  и  Г и н е в р а.

Я н к и. Где Алисанда?

Е п и с к о п. Она придет, когда наступит время.

Я н к и. Что это значит, поп?

Е п и с к о п. Не поп, если позволите.

Я н к и. Что здесь происходит?

А р т у р. Король требует разъяснений!

Г о л о с  А л и с а н д ы. Янки! Мой Янки! Беги…

Я н к и. Что это? (Уходит и сразу возвращается с Алисандой.) Кто это сделал?

Е п и с к о п. Вы напрасно волнуетесь. Я и господа рыцари немного побеседовали с вашей женой.

Я н к и. Артур!

А р т у р. Принесите мое одеяние!

Кларенс уходит.

Я н к и. Пошли, Алисанда.

Галахад и Саграмор направляются к Янки.

Стойте рыцари! Там внизу уже валяются трое!

Е п и с к о п. Господи, упокой их душу!

Я н к и. Сэнди, пошли!

Входит  К л а р е н с  с платьем короля.

Е п и с к о п. Придется внести ясность: рыцарство приняло постановление. Я обещал богу восстановить старый порядок, и решил сделать это не откладывая, со всей настойчивостью. Господа! Чужестранцу, именуемому Янки, бывшему премьер-министру и Хозяину, надлежит под присягой отречься от всех творений, которые он уже завершил, и от всех, которые намеревался совершить, и окончить свои дни в пещере, называемой пещерой Мерлина, в логове диких зверей.

Я н к и. Протестую!

Е п и с к о п. Сказанное выше связано с участью женщины, которая подлежит публичному сожжению, если нечестивец силой, злыми чарами или коварством опять вознамерится подрывать наш порядок из пещеры Мерлина, куда разрешается последовать и его друзьям, дабы сгинуть вместе с ним, если они не присягнут новому, а вернее, старому порядку. Возражения есть?

Д у х о в е н с т в о. Нет возражений!

Е п и с к о п. Король Артур?

А р т у р. Я… я его друг.

К л а р е н с. Этого я вам не забуду, король.

А р т у р. Впрочем, какая польза ему от полудруга, что вам — половина короля? Нет, не гожусь я ни на то, ни на другое. (Уходит.)

Я н к и. Ступайте за ним, королева Гиневра.

Г и н е в р а. Он, наверное, пошел в часовню молиться.

Е п и с к о п. Господи, помоги слабому. Возражения есть?

Д у х о в е н с т в о. Возражений нет. Господи, помоги слабому.

Я н к и. Да прекратите этот балаган!

Е п и с к о п. Извольте соблюдать приличия, нечестивец!

Я н к и. Алисанда останется со мной, и все останется по прежнему. О деталях договоримся.

Е п и с к о п. Все остается по-старому! Как было раньше! До того, как ты нас посетил!

Я н к и. Подберите какого-нибудь рыцаря, и я сражусь с ним в поединке. Если проиграю, пусть свершится ваша воля.

Е п и с к о п. Отклоняется!

А л и с а н д а. Соглашайся. Мы проиграли.

Я н к и. Еще нет. У меня есть средства…

А л и с а н д а. Не являй им зрелище нашей слабости, предоставь это королю, оно ему больше к лицу… С тобой было так чудесно. Не разрушай того, чем мы обладаем. Не отнимай этого у нас. Не лишай нас радости выдумывать новые истины, одну прекраснее другой. Иди в пещеру и попытайся оттуда опять пробиться в мир.

Я н к и. Но тогда тебя сожгут.

А л и с а н д а. Сожгут так или иначе. Но когда я буду на костре, то хочу быть уверена, что ты не сидишь сложа руки. Когда за мной придут, я хочу надеяться, что ты с друзьями дал им для этого повод. Прощай, любимый!

Два духовника уводят ее.

Е п и с к о п. На вашей совести храбрая женщина… Кто выбрал ад — налево!

Кларенс, Билл и угольщик присоединяются к Янки.

Я н к и. Ты, Билли? А как же невеста?

Б и л л. Передумал. А когда увидел, что некоторые связываются с господом богом без помощи телефона, то решил окончательно.

Я н к и. И ты, Кларенс?

К л а р е н с. Не обижайте меня, шеф.

Я н к и. Спасибо и тебе, угольщик.

Е п и с к о п. Ну, и с этим покончено. Я предоставлю вам свободный проезд, в неприкосновенности.

С л у ж к а (входит). Король… король Артур! (Падает на колени.)

Е п и с к о п. Значит, он не молился. Ступайте все, ступайте. Выборы короля позже.

Все уходят, кроме епископа, монаха-органиста, Янки и служки.

Уведи его с собой, брат.

Монах-органист поддерживает служку.

Что еще?

М о н а х - о р г а н и с т. Принцип, нечестивец, кажется я понял: воду на огонь, так?

Я н к и. Воду над огнем, брат.

М о н а х - о р г а н и с т. Благослови бог. (Уходит.)

Я н к и. Спасибо, брат.

Епископ снимает покрывало с колокола.

Е п и с к о п. Сожалею. Но сперва был бог.

Я н к и. Богу я не мешал.

Е п и с к о п. Зато его слугам. Его порядку. Ходу вещей.

Я н к и. Привычке.

Е п и с к о п. Если угодно, и привычке. Всем хочется, чтобы ее не нарушали.

Я н к и. Я продвинул бы все на полтора тысячелетия вперед.

Е п и с к о п. Зачем? Что за идея — украсть у человечества полтора тысячелетия!

Я н к и. Сэкономить.

Е п и с к о п. Украсть. Сколько богатства, красоты, счастья будет за полторы тысячи лет. Значит, украсть.

Я н к и. А сколько войн, убийств, грабежей, контрибуций, нищеты, мерзости, позора и несчастья.

Е п и с к о п. Сколько людей.

Я н к и. Сколько слез.

Е п и с к о п. Много и того и другого.

Я н к и. Есть предложение: дайте нам начать сначала. Все люди равны, они люди — и не более того. Когда сверкает молния и гремит гром и когда идет дождь, мы не станем говорить, что это делает некто могущественнее нас и кого мы не знаем, а подождем, пока все будет исследовано, и уж тогда назовем это своим именем. Мы просто исходим из того, что самое прекрасное на свете — человек. И любое, любое иное явление, которое мы видим, чувствуем, обоняем, объяснимо, управляемо и может служить нам.

Е п и с к о п. Богу, Янки! Служить богу!

Я н к и. Говорите: богу, а подразумеваете: власти! Вашей власти! Бог — это вы!

Е п и с к о п. Бог или власть! Власть или бог! Одним называешь другое! Неправильно мыслишь. Ты не понимаешь, что бог — утешение для человека; человек живет шестьдесят — семьдесят лет и ко дню смерти по-настоящему мало узнает, а ведь он живет только раз, и ему хочется знать все, и он неизбежно думает, что вот он умрет, а так и не узнал, отчего бывает молния, гром и дождь. Мир объясним — ладно. Но разве мир не является для каждого отдельного человека миром, лишь пока он живет? Срок жизни его и есть срок мира. Ему страшно умирать, сознавая, что мир не умрет вместе с ним. Не умрет, хотя он еще не все знает о нем. Мир живет, а он должен умереть. Он осознает себя гостем мира, чем-то преходящим. У мира, вынужден он признать, вечная жизнь, а я, вынужден он признать, — тлен. Да, Янки, если бы мир и человек был единым и оба существовали лишь столько, сколько длится человеческая жизнь, тогда человек на смертном одре имел бы право сказать: хорошо, вот какой был, значит, мир, он таков, каким я его знаю, не более и не менее, и если я не дознался, отчего бывает молния, гром и дождь, зима и лето, день и ночь, то это меня больше не волнует; ведь когда я умру, не будет ни дня и ни ночи, ни зимы, ни лета, ни молнии, ни грома, ни дождя, потому что не будет мира — ибо не будет меня. Человек, Янки, принимает за мир тот сектор, который видит. Но поскольку возникли толки, что мир не гибнет со смертью каждого в отдельности, то человек неизбежно воспринимает это как обиду, как оскорбление, потому что чувствует себя обойденным теми, кто еще жив, кто еще видит мир вокруг себя, в то время как для него он перестает существовать; потому что он оттеснен от тех, которые, возможно, разузнают о мире больше, чем удалось ему. Дабы облегчить эту боль, и выдумано то, что мы называем утешением церкви: богом. Бог — это удовлетворение от того, что в нашем неведении виноват не случай, а в нашей глупости — не мы сами, что наше бессилие не связано с личностью. Бог — это то, что заставляет нас казаться меньше и ниже. Бог — это все, в чем нам отказано, чего мы лишены, что от нас ускользает. Бог — наша слабость, Янки.

Я н к и. Если я отниму у человека бога, значит, отниму у него слабость?

Е п и с к о п. Ты не можешь отнять у человека его слабость, значит, должен оставить ему бога. Что такое каждый в отдельности?

Я н к и. А что такое все?

Е п и с к о п. Все — не каждый. Люди — не человечество.

Я н к и. Пока еще нет.

Е п и с к о п. И никогда не будут.

Я н к и. Когда-нибудь станут.

Е п и с к о п. То, что ты называешь человечеством, возможно, будет через две тысячи лет, но не теперь, а здесь — никогда.

Я н к и. Вы отвели мне пещеру Мерлина. Я сослан.

Е п и с к о п. Сказано: из пещер вышли мы.

Я н к и. Я хотел цивилизации.

Е п и с к о п. Когда твоя цивилизация достаточно окрепнет, она тоже покинет пещеру.

Я н к и. И вам не хочется ее спасти?

Е п и с к о п. Задача церкви спасать не цивилизацию, а бога.

Я н к и. Не человека?

Е п и с к о п. И человека. Для бога.

Я н к и. Значит, для его слабости?

Е п и с к о п. Для его утешения.

Я н к и. Жаль. Привет, епископ. (Уходит.)

Е п и с к о п. Привет, Янки! Жаль.

Раздается похоронный звон.

20. Измена, или Кларенс ищет путь

В пещере Мерлина: К л а р е н с,  Б и л л,  М о л л и  и  у г о л ь щ и к.

К л а р е н с. Выбирайте себе местечко. Шеф скоро придет.

У г о л ь щ и к. Если его не задержали.

Б и л л. У него свободный проезд.

У г о л ь щ и к. Кто им поверит.

М о л л и. Я, пожалуй, вытру пыль.

У г о л ь щ и к. Где очаг?

К л а р е н с. Мы варим электричеством.

У г о л ь щ и к. Это еще что такое?

Б и л л. Электричество? Вот то, что здесь светит, друг, и есть электричество.

У г о л ь щ и к. Это ничего мне не говорит. Разве что вижу: нам, угольщикам, делать здесь нечего.

К л а р е н с. Аппараты не трогай, Молли. Мы лучше сами их оботрем.

М о л л и. Принесите кто-нибудь цветов.

К л а р е н с. Сходи ты, угольщик. Мы с Билли проверим динамо.

Мужчины расходятся по местам.

М о л л и. Хоть бы Хозяин скорее пришел, надо его утешить. Бедняга. А может, и не стоит — ведь он тогда совсем не обратил на меня внимания. Думаю, что многое получилось бы по-другому, если бы он со мной… Поздно. Не воротишь.

Входит  Я н к и, погруженный в раздумье.

Слава богу, что пришли наконец. Приготовить вам чаю?

Я н к и (после паузы). Слушай, а ты меня узнала тогда, в лесу?

М о л л и. Когда умер дурачина Тим? Нет. Я только здесь услышала, что это были вы и король Артур.

Я н к и. Значит, мы отлично замаскировались. И все же ты с нами не заговорила.

М о л л и. Потому, что вы не работали. Вы были не из наших. А если б и узнала вас, как ВАС, а короля, как короля, то все равно бы не заговорила, потому что мы не из ваших.

Я н к и. Но сейчас ты разговариваешь со мной.

М о л л и. В пещере совсем иное дело.

Я н к и. Мне не нравится, Молли, что лишь из-за пещеры можно вести себя иначе. Почему этого нельзя делать и вне пещеры? Я хотел, чтобы так было повсюду и для всех. А добился того, что это можно только здесь и немногим.

М о л л и. Почему вы сейчас говорите о себе? Почему не говорите о ней?

Я н к и. Когда я говорю о себе и своих планах, то говорю о ней! Разве это не замечательно?

М о л л и. Замечательно — пожалуй. Но нечестно. И не по-человечески. Вы только говорите, прячетесь за словами и за тем, что называете аргументами. Почему вы не кричите? Неужели ваша душа сейчас такая же важная и хладнокровная, как вы? Неужели вы не думаете, что она сейчас взывает к вам в своей темнице? Что она плачет, бьется головой о стену, зовет вас? А вы?

Я н к и. Я мужчина.

М о л л и. Да отбрось ты, наконец, свою хвастливость, свое самомнение и тщеславие! Не ври самому себе!

Я н к и. Я должен подыскать своих людей!

М о л л и. Своих людей…

Я н к и. Да, своих людей! Я знаю, что мне нужно! Знаю, что получится, если вы не будете слушаться меня! Знаю…

М о л л и. Какие мы ничтожные по сравнению с вами. Вы важный господин, который нас чем-то одаривает, не правда ли? Вы полны благородства и проницательности, вы охотник, который не убивает, а приручает зверя. Вы любимый божок, безупречный во всем, что затевает.

Я н к и. Нет! Нет! Нет!

М о л л и. Господи, ну что за шут!

Входят  у г о л ь щ и к  и  ц е р к о в н ы й  с л у ж к а.

У г о л ь щ и к. Хозяин, дурные вести!

Я н к и. Они идут?

М о л л и. Ее сожгли?

С л у ж к а. Да.

Я н к и. Так они все же выступили? Объявили крестовый поход против нас? Значит, все еще боятся?

С л у ж к а. Нет, не идут. Для них вы уже мертвы. Они выступили на войну против Феи Морганы. Кто отличится, тот и будет королем. Оставьте меня здесь. Я видел, что они сделали с женщиной. Такого бог не может допустить.

Входят  К л а р е н с  и  Б и л л.

К л а р е н с. Все о’кэй, шеф!

Я н к и. Они решили воевать. Двинулись, словно ничего и не было. Не было нас, и Алисанда принесло себя в жертву напрасно. Это не по-человечески! Они звери! Не мог же я оплошать! Я, человек столетия, покорившего Луну! В чем ошибка?

К л а р е н с. Владыка, не забывай о нас. Мы последовали за тобой в пещеру.

Я н к и. Я хотел спасти всех, а не пятерых! Пещера вместо мира!

К л а р е н с. Владыка, помни о нас!

Я н к и. Их путь пройдет здесь, если они двинулись на Фею Моргану. Проволочные заграждения установлены. Три ряда голой проволоки, это их прикончит. Включим максимальное напряжение, и к нашим ногам свалятся тысячи рыцарей.

К л а р е н с. И миллионы нерыцарей!

Я н к и. О, Кларенс! Кларенс! Какой случай упустили люди! И какое чудовищное опустошение произойдет! Включится рубильник, засверкают синие молнии, запахнет горелым мясом, а потом наступит великое безмолвие. И возникнет вопрос: кто кого победил? Они меня? Я их? И кто выживет? Свободный мир, избавленный от людей, — разве это идеал? Я мечтал о свободных людях. Избавленных от пороков, козней, угнетателей, жаждущих разбогатеть за счет ближнего. Свободных от ненависти, зависти, напастей. И — крайностей, левых и правых. Да, середина, но где она? Где примирение всех стихий? Где огонь может породниться с водой? Для эксперимента мне нужен рай! Камелот с его рыцарями, попами и рабами уже зашел слишком далеко, когда я явился.

К л а р е н с. Ты опять забываешь о нас, владыка.

Я н к и. Рай! Мне нужен рай! Адам и Ева!

К л а р е н с. Почему не первый день творения?

Я н к и. Он принадлежал богу. Но до этого…

К л а р е н с. До этого было Ничто, Янки!

Я н к и. Ничто с его невероятными возможностями! Вот он, рычаг! Одно движение моей руки — и Ничто восстановлено! Ничто не знает ни о рыцарях, ни о рабах, и идея будет чиста! Давайте начнем с Ничто! (Берется за рубильник.)

К л а р е н с (отталкивает Янки). Ничто ничего не знает о людях!

Я н к и. У меня есть вы!

К л а р е н с. Меня не считай.

Я н к и. Угольщик, Билли, Молли! Служка! Тоже нет? Вы меня покидаете?

К л а р е н с. Ты покинул нас.

Я н к и. И это называется благодарностью.

К л а р е н с. Называй, как хочешь. Считаешь нас неблагодарными — считай, дело твое. Но мы не допустим, чтобы ты уничтожил мир. Нет у тебя такого права. Он был в твоем распоряжении — и что ты с ним сделал?

Я н к и. Какой ты умник. Кто тебя избавил от глупости?

К л а р е н с. Ты.

Я н к и. А если я тебе скажу, что ты остался глупцом? Что ты ничего не понял? Удивляешься? Даже рот разинул? Так вот слушайте меня. Я прощаю вам дерзость. Устраним из наших расчетов ошибку.

К л а р е н с. Ошибка — это люди, Янки.

Я н к и. Да помолчи ты! Люди — высокопарная болтовня! Что это за люди, которые действуют против своей пользы?

К л а р е н с. Польза для одних не оказалась пользой для других.

Я н к и. Тихо! Взгляни на своих товарищей: они тебя не понимают. Верно, Билл? Служка? Угольщик? Молли?.. Ну, конечно. Мы ведь современные люди, не правда ли? Живи и давай жить другим — в этом что-то есть? Властители устыдятся нашего великодушия, что мы не свергаем их, как полагается, не лишаем их власти, не ставим себя выше их, — не так ли? Только лишь показать им: мы здесь, те, кто создают ценности? Давайте поделимся!

К л а р е н с. Власть неделима.

Я н к и. Громкие слова!

К л а р е н с. Кто над кем властен?

Я н к и. Фразы! Фразы! Этому ты научился не у меня!

К л а р е н с. Ты научил меня думать.

Я н к и. Не в таком направлении!

К л а р е н с. Но все же думать, Янки.

Я н к и. Не до такого конца.

К л а р е н с. У мыслей нет заранее определенного конца.

Я н к и. Хитрец! Глупый, наивный хитрец!

К л а р е н с. Ты — господин, Янки.

Я н к и. Возможно, возможно.

К л а р е н с. А мы слуги.

Я н к и. Если б вы хоть служили.

К л а р е н с. Мы и служили.

Я н к и. Больше не желаете?

К л а р е н с. Служить и быть господином — противоположность.

Я н к и. И вы можете стать господами, когда меня не будет.

К л а р е н с. А если нам захочется раньше?

Я н к и. Всему свой срок. Повелевать надо научиться.

К л а р е н с. Почему же ты не научил нас быть господами? Отвечай!

Слышится ритм марша и звон оружия.

Идут рыцари, Янки.

Я н к и. Служка!

С л у ж к а. Да, сэр?

Я н к и. Значит, королем будет тот, кто отличится в этой войне?

С л у ж к а. Так сказал епископ.

Я н к и. Я не хуже других. И в войне кое-что смыслю. Играть по-ихнему, значит — выигрывать. (Уходит.)

Б и л л. А мы?

К л а р е н с. Мы уходим. Эта война не наша.

Входит  Д о л л и  с  д е т ь м и.

Д о л л и. Где Хозяин?

К л а р е н с. Никакого Хозяина больше нет.

Д о л л и. На его совести мой муж!

М о л л и. Он нас предал.

Д о л л и. По его закону мы получили землю. Муж хотел торговать с рыцарями. Предлагал им древесину для палисадов, дубинок, древки для пик. А они его убили.

У г о л ь щ и к. Оставайся с нами.

Д о л л и. Кто нас защитит? Я думала, что в пещере найду приют для себя и детей.

К л а р е н с. Война не минует и эту пещеру.

Д о л л и. А дети? Что будет с детьми?

К л а р е н с. Идемте, люди. Я думаю, что знаю путь. Но предупреждаю сразу: легким он не будет. Кто остается?.. Пошли!

Занавес

ФОТОГРАФИИ

1. Клаус Хаммель. РИМ, ИЛИ ВТОРОЕ СОТВОРЕНИЕ МИРА. Народный театр в Ростоке (1975). Режиссер Ганс Ансельм Пертен, декорации — Фальк фон Вангелин. В роли Виктории Ремер — Кристина ван Зантен. Фотография Б. Мефферт.

2. Клаус Хаммель. РИМ, ИЛИ ВТОРОЕ СОТВОРЕНИЕ МИРА. Народный театр в Ростоке (1975). В ролях: Дитер Умру (Зигельков), Томас Вайсгербер (Шокнехт). Фотография Б. Мефферт.

3. Клаус Хаммель. ЖЕЛТОЕ ОКНО, ЖЕЛТЫЙ КАМЕНЬ. Народный театр в Ростоке (1977). Режиссер Ганс Ансельм Пертен, декорации — Фальк фон Вангелин. В ролях: Герд Михеель (Андерсон), Герман Вангемман (доктор), Эльзе Вольц (старуха). Фотография К. Бекер.

4. Клаус Хаммель. ЖЕЛТОЕ ОКНО,ЖЕЛТЫЙ КАМЕНЬ. Народный театр в Ростоке (1977). В ролях: Манфред Шлоссер (Хоппе), Катрин Штефан (Карола). Фотография К. Бекер.

5. Клаус Хаммель. ГОСПОЖА ЖЕННИ ТРАЙБЕЛЬ, ИЛИ ГДЕ ВСТРЕЧАЮТСЯ СЕРДЦА. Театр имени Максима Горького в Берлине (1964). Режиссер Хорст Шёнеманн, декорации — Герхард Шаде. В ролях: Ютта Хофман (Хильдегард), Винфрид Вагнер (Леопольд).

6. Клаус Хаммель. ГОСПОЖА ЖЕННИ ТРАЙБЕЛЬ, ИЛИ ГДЕ ВСТРЕЧАЮТСЯ СЕРДЦА. Театр имени Максима Горького в Берлине (1964).

7. Клаус Хаммель. ЯНКИ ПРИ ДВОРЕ КОРОЛЯ АРТУРА. Театр в городе Эрфурте (1967). Режиссер Дитер Вардецки, декорации — Юрген Мюллер. В ролях: Клаус Мартин Бёстель (епископ), Петер Зоданн (Янки). Фотография Б. Мефферт.

8. Клаус Хаммель. ЯНКИ ПРИ ДВОРЕ КОРОЛЯ АРТУРА. Театр в городе Эрфурте (1967). Финал пьесы. Фотография Б. Мефферт.

Примечания

1

В сборнике «Драматургия ГДР». М., «Искусство», 1975.

(обратно)

2

«Очерки истории германского рабочего движения». Берлин, Академи-ферлаг, 1964, с. 218—219.

(обратно)

3

СПК — сельскохозяйственный производственный кооператив.

(обратно)

4

21 апреля — день открытия Объединительного партсъезда (КПГ и СДПГ) в 1946 году.

(обратно)

5

Перенос действия возможен при декорациях, показывающих дом капитана как бы в разрезе: видны одновременно и комната, и кухня. — Прим. автора.

(обратно)

6

Добрый вечер, капитан (исп.).

(обратно)

7

Большое спасибо, капитан (исп.).

(обратно)

8

Черт побери! (исп.)

(обратно)

9

Графиня (исп.).

(обратно)

10

Перевод С. Петрова. Цит. по кн.: Шарль Бодлер. Цветы зла. М., «Наука», 1970, с. 210.

(обратно)

11

По преданиям — затонувший славянский город на острове Валин.

(обратно)

12

Название мафии в США.

(обратно)

13

Кража детей с целью получения выкупа (англ.).

(обратно)

14

Гнусно! Какая неблагодарность! Мерзость! (исп.)

(обратно)

15

Да, да, хорошо, графиня (исп.).

(обратно)

16

Точно (исп.).

(обратно)

17

Быстро! (исп.)

(обратно)

18

Спокойной ночи! (исп.)

(обратно)

19

Всегда в присутствии прислуги (франц.).

(обратно)

20

Медовой водой (англ.).

(обратно)

21

Из Ливерпуля (англ.).

(обратно)

22

Почти шестнадцать (англ.).

(обратно)

23

Нет, нет! (англ.).

(обратно)

24

Военный судья и исполнитель приговоров в средневековой наемной армии в Западной Европе.

(обратно)

25

Черт побери! (англ.).

(обратно)

26

О, какой позор! (англ.)

(обратно)

27

Старинный дворянский род в Бранденбурге.

(обратно)

28

О, разумеется (англ.).

(обратно)

29

Мне думается, героическая отвага, британские дубы и британские сердца (англ.).

(обратно)

30

Разумеется, сэр Виллибальд. Несомненно. Англия ждет, что каждый человек исполнит свой долг (англ.).

(обратно)

31

Очень хорошо! (англ.)

(обратно)

32

Спасибо, мой друг, спасибо! Но теперь… будут… Понятно? (англ.)

(обратно)

33

Извините… извините (англ.).

(обратно)

34

Как прекрасно! (англ.)

(обратно)

35

Перейдем к другому (англ.).

(обратно)

36

Ты оскорбляешь английского джентльмена. Не провоцируй меня! (англ.)

(обратно)

37

Полагает, что каждый исполняет свой долг (англ.).

(обратно)

38

Британские дубы и германские сердца (англ.).

(обратно)

39

Забудь французов! (англ.)

(обратно)

40

Ты моя возлюбленная, не так ли? (англ.)

(обратно)

41

Я… я… Я… надеюсь на твою нацию, я действительно надеюсь на нее (англ.).

(обратно)

42

Что такое… ты знаешь? (англ.).

(обратно)

43

Да, знаю, но не скажу (англ.).

(обратно)

44

Разве не так? Смеяться так сладко (англ.).

(обратно)

45

О, нет, нет… Ты всегда быстра и умна. Ты идешь правильным путем (англ.).

(обратно)

46

У меня дома будут ошеломлены. Уезжал один, а теперь вот мистер и миссис Нельсон (англ.).

(обратно)

47

Моя возлюбленная (англ.).

(обратно)

48

В этом все (англ.).

(обратно)

49

Я тебя люблю (англ.).

(обратно)

50

Почему нет? (англ.)

(обратно)

51

Перейдем к другому (англ.).

(обратно)

52

Открой (англ.).

(обратно)

53

Это уже слишком (англ.).

(обратно)

54

Стихи в переводе Евг. Бовкуна.

(обратно)

Оглавление

СОЦИАЛЬНЫЙ ЗАКАЗ И ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ДРАМАТУРГА

РИМ, ИЛИ ВТОРОЕ СОТВОРЕНИЕ МИРА Комедия

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

ЖЕЛТОЕ ОКНО, ЖЕЛТЫЙ КАМЕНЬ Пьеса

  ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ. ШТОРМ

  ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ. УЖИН

  ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ. ЗАПАДНЯ

ГОСПОЖА ЖЕННИ ТРАЙБЕЛЬ, ИЛИ ГДЕ ВСТРЕЧАЮТСЯ СЕРДЦА Берлинская комедия в четырех действиях по мотивам Теодора Фонтане

  ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

  ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

  ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

  ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

ЯНКИ ПРИ ДВОРЕ КОРОЛЯ АРТУРА Пьеса из старых источников

  Пролог

  1. Смерть и воскресение Янки

  2. Янки должен умереть еще раз

  3. Чудесное спасение Янки. Его назначают Хозяином

  4. Упущенная возможность

  5. Свидание

  6. Паровую машину придется освятить

  7. Рыцари организуются

  8. Приемка паровой машины

  9. Приятельницы

  10. Разочарованный победитель

  11. Фея Моргана

  12. Угроза войны

  13. Алисанда дарит зеркало

  14. Великое искушение, или Новое платье короля

  15. Броунов ужасно много

  16. Ночной разговор

  17. Ворона пригодилась бы для короля, или Плен

  18. Заложница

  19. Процесс

  20. Измена, или Кларенс ищет путь

ФОТОГРАФИИ

*** Примечания ***