Пусть проигравший плачет [Пьер Немур] (fb2) читать онлайн

Пьер Немур Пусть проигравший плачет

Пролог

Ночь опустила над Гамбургом черный занавес в тяжелых складках. Детали местности можно было различить только тогда, когда узкий и холодный, как лезвие ножа, пучок света маяка, установленного на телебашне, рассекал небо. Тучи, двигавшиеся с северо-востока, были мрачны, как приговор судьбы.

Гнавший их ветер наверняка родился в ледяной пустыне сибирской тундры. В нем было что-то мрачное, безжалостное, смертельное. Он несся над самой землей, проникал в геометрические анфилады широких проспектов, расставлял свои шквальные патрули на перекрестках и тротуарах.

На пустынных набережных порта он шумно выражал свою досаду, так как все капитаны приняли необходимые предосторожности, усилив швартовы своих судов, и ему оставалось только хулиганить с разбросанными тут и там пустыми ящиками и незакрепленными мусорными баками, а огромные корпуса грузовых судов подавляли его своей спокойной силой.

Было одиннадцать вечера. Даже большие центральные улицы, полностью перестроенные после пожаров 1945 года, были пустынны. Отдельные редкие автомашины скользили по мостовой, блестевшей от дождя, не прекращавшегося практически весь день, шурша мокрыми шинами. Еще более редкие прохожие спешили вдоль зданий, зябко подняв воротники и низко опустив головы, чтобы укрыться от пронизывающих порывов ветра. Картина, характерная для больших городов Европы: все в Гамбурге, кто еще не спал, смотрели телевизоры в тщательно запертых квартирах.

Огни светофоров, чьи красные, желтые и зеленые блики отражались в зеркале асфальта, работали впустую и были так же бесполезны, как и полицейские-шупо, которые приплясывали, чтобы согреться, на перекрестках главных артерий города или патрулировали в автомашинах, зажав в зубах сигару и пустым взглядом осматривая улицы.

Казалось, вся жизнь Гамбурга сосредоточилась в квартале Сан-Паули. Но уж там-то праздник был в полном разгаре. На Тальштрассе группы матросов в синих куртках прогуливались мимо «витрин». Среди них время от времени мелькали отдельные фигуры в темных пальто или светлых непромокаемых плащах. Беспокойные крадущиеся силуэты, сверкающие глаза, лихорадочно возбужденный мозг, в котором медленно распускался мрачный цветок желания.

Девушки в коротких трусиках и бюстгальтерах провожали прохожих оценивающими взглядами. Это было лучшее время для взаимного осмотра. По утрам «витрины» были заняты «бабусями», хмурыми проститутками, находившимися на пороге отставки. Смена происходила в два часа дня, когда появлялись «мамаши», которые компенсировали для знатоков своей техникой то, что теряли в свежести, и которые, кроме того, умели хорошо использовать истому, наплывавшую в эти пустые часы. А позднее, для того чтобы противостоять натиску толпы, выстраивались в ряды батальоны самых юных и самых свежих.

Самые высокие ставки были в «Центре Эроса», бирже краткосрочной любви. Пройдя через скромный вход, доступ в который был запрещен для несовершеннолетних и женщин — «непрофессионалок», вы оказывались в толпе, заполнявшей крытый рынок, обогревавшийся инфракрасными лучами. Элита гамбургских проституток прогуливалась там вперемешку с любителями. Каждая из заключенных сделок завершалась короткой прогулкой в одно из четырех ультрасовременных зданий, ключ от номеров в них был только у женщин.

В «Колибри» в этот час гвоздем первого сеанса был самый смелый стриптиз в Европе. Две юные девушки, совершенно обнаженные, выходили из бассейна, где они в течение пятнадцати минут демонстрировали залу, переполненному натужно сопящими мужчинами, развеселое эротическое представление, иногда выходящее за рамки допустимого. Теперь они направлялись к зрителям, держа в руках махровые полотенца, и томно просили, чтобы их вытерли…

На Гроссе Фрайхайт сотни зазывал обращались к клиентам, проносившимся по дороге, сверкавшей от капелек дождя и агрессивных неоновых реклам десятков ночных заведений, аналогичных «Колибри».

* * *

Несмотря на то, что двойные шторы были задернуты, пурпурные вспышки света от ближайшей рекламы через регулярные промежутку времени полосами освещали полумрак комнаты. В шикарной гостиной свет и жизнь были сосредоточены в том углу, где беседовали пятеро мужчин. Двумя этажами ниже на натертой воском площадке, приколотая голубым лучом прожектора, как бабочка на булавке, восхитительная юная девушка избавлялась от последнего клочка своей одежды.

Пятеро мужчин представляли для наблюдателя поле для самых различных и противоречивых размышлений. Прибывший последним еще не занял своего места в приготовленном для него глубоком кресле. Он еще стоял, держа в руках черный атташе-кейс крокодиловой кожи. Это был представительный мужчина примерно тридцати лет, брюнет, одетый в строгий серый костюм английского покроя. Он походил на человека из высшего света, преуспевающего дельца, который читает журнал «Плейбой» и от которого без ума все девицы, так как он пользуется после бритья особым кремом «Махин» — только для настоящих мужчин. В Париже его звали Макс де Руйе.

Второй, Лео Дженаузо, сорока пяти лет, крепкий и массивный, словно влитый в синий в белую полоску костюм от одного из лучших портных, с коротко подстриженными белокурыми волосами и голубыми глазами, со складками на затылке, мог быть на выбор либо преуспевающим биржевым маклером, либо лучшим клиентом упомянутого маклера.

Второе предположение было ближе к истине: Лео Дженаузо был одновременно владельцем жилого дома и расположенного на первом этаже ресторана «Райзи», называвшегося так же, как и соответствующее заведение в Западном Берлине, и знаменитого во всей Европе тем, что каждый столик в нем был снабжен системой автоматической телефонной и пневматической связи со всеми остальными столиками, особенно с теми, что были заняты прелестными молодыми женщинами.

Активность Лео Дженаузо не ограничивалась рестораном «Райзи». Он имел свою долю и в доброй дюжине других заведений Гамбурга. Говорили, что он контролирует еще несколько десятков ночных заведений Кёльна и Дюссельдорфа. Этому уличному мальчишке из Гамбурга, дезертировавшему из вермахта в 1945 году, представился случай попасть в лапы к американцам. В результате он приобрел, наряду с прекрасным знанием языка, большой опыт в искусстве развлечения сначала оккупантов, а впоследствии и своих соотечественников.

В любую другую историческую эпоху он был бы в Пруссии владельцем кабаре и одновременно сводником невысокого полета. Послевоенное время и германское чудо канцлера Эрхарда сделали из него бизнесмена.

Рядом с ним сидел Людвиг Леер, главный акционер «Фемины» и четырех других заведений, один из совладельцев «Центра Эроса», напоминающий врача из шикарных кварталов или, если немного подумать, модного психиатра. Он выглядел так, словно сошел с витрины магазина на лондонской Севиль-роу. Холеные руки были великолепно ухожены. Очки без оправы усиливали его пронизывающий, жестокий взгляд.

Четвертый участник встречи несколько дисгармонировал с этой компанией истинных джентльменов. Это был маленький и невзрачный человечек, утонувший в глубине своего кресла. Он разменял пятый десяток, и его звали Карл Вениг. Светлый галстук и отмеченное шрамом изможденное лицо четко определяли его место. Этот человек был бандитом, но не из крупных. Он идеально соответствовал роли подручного, телохранителя, выполняющего деликатные поручения без проявления ненужной щепетильности, верного помощника, пунктуального исполнителя.

Пятого участника мы специально оставили напоследок. Луи Брингбек относился к тем людям, которые не остаются незамеченными. Американец до кончиков ногтей, он, однако, давно покинул стада тех туристов в светлых шляпах и разноцветных галстуках, которые в разгар сезона обрушиваются на Европу, как саранча на сахарские оазисы. Ясный взгляд, мощная челюсть, вылепленная в результате длительного процесса пережевывания нескольких десятков тысяч порций жевательной резинки, — он был истинным представителем самой богатой нации в мире.

Луи Брингбек был великолепным образчиком деятельного бизнесмена — внимательным, зорким, обладающим той несравненной непринужденностью, которую обеспечивает неограниченная поддержка доллара.

Лео Дженаузо был гостеприимным хозяином. Щелкнув пальцами, он велел Карлу Венигу предложить гостям услуги вращающегося бара. Не вдаваясь в детали, он представил присутствующих друг другу.

* * *

Через приоткрытые двойные шторы соседняя реклама вновь бросила в комнату кровавый отблеск. В стаканах с виски «Катти Сарк» негромко позвякивали кусочки льда. Наконец Дженаузо прервал молчание, начинавшее становиться напряженным.

— Макс, — сказал он, обращаясь к французу, — мы все здесь деловые люди. Вы приехали из Парижа. Наш друг Луи в свою очередь совершил путешествие из Чикаго для того, чтобы оказаться сегодня вечером с нами. Я не буду ходить вокруг да около и выложу карты на стол, что устроит всех, так как всем важна прежде всего эффективность.

Мы — я и мои помощники — изучили ваше предложение и результатом этого изучения явилось обращение к нашим американским друзьям.

Естественно, вы знаете, как организовано наше дело по ту сторону Атлантики. Оно контролируется, в основном, тремя большими трестами, зоны влияния которых строго распределены. «Западная Организация», как ее называют, работает на западном побережье, в Сан-Франциско, Лос-Анджелесе, а также в Неваде. «Коза Ностра» распространяет свое влияние на восточные штаты и атлантическое побережье, ее штаб-квартира находится в Нью-Йорке. «Синдикат» контролирует центральную часть страны с Чикаго, Милуоки, Сент-Луисом, Канзас-сити, если говорить только о главных городах.

В большой битве капиталов, которую американская экономика предприняла для того, чтобы победить на главных международных рынках, наши американские друзья, в отличие от нас, европейцев, проявили большую мудрость в том, чтобы объединиться и разделить работу. Они поняли, что это не только в их интересах, но и в интересах их страны, а также способствует росту ее престижа…

Наступила тишина. Чувствовалось, что перед мысленным взором каждого из присутствующих шуршали складки звездно-полосатого флага.

— Совершенно естественно, — продолжал хозяин ресторана «Райзи», — что «Западная Организация» распространяет свое влияние на Гавайские острова, острова Тихого океана, Дальний Восток, где ей пришлось выдержать жестокую борьбу с японским капиталом. «Коза Ностра» и «Синдикат» обратили свои взгляды на Европу, конечно, на Западную Европу. Шесть стран Европейского Экономического Сообщества в совокупности представляют рынок, насчитывающий около 190 миллионов потребителей. Что же касается небольшой зоны свободного обмена, то если не принимать в расчет Великобританию, только один игорный бизнес, с точки зрения торгового оборота, стоит на пятом месте в экономике этих стран. Если не считать Францию, шовинизм которой хорошо известен, мы хорошо знаем, что наших капиталов недостаточно для того, чтобы обеспечить такую активность, какую мы имеем основание ожидать в эпоху экономического подъема, равного которому Европа никогда прежде не знала.

Лео Дженаузо жестом остановил протест Макса де Руйе:

— Мне кажется, что следует закончить это отступление. Естественно, что «Коза Ностра» по латинской традиции вкладывает свои капиталы в Италии и средиземноморских странах. «Синдикат», который здесь представляет наш друг Луи Брингбек, выбрал Великобританию, Германию и страны Бенилюкса.

— И Францию… — улыбнувшись, закончил Макс де Руйе.

— Я еще вернусь к этому, — заверил немец.

С самого начала своего выступления он пользовался английским языком, рабочим языком различных совещаний. Его американский акцент был безукоризненным, но интересно отметить, насколько изменился сам его язык. Жаргон воровского мира решительно остался в прошлом. С двусмысленными формулами и смелыми речевыми оборотами было покончено. Сегодня принималась во внимание только эффективность. Особенно, когда речь шла о мероприятиях международного масштаба.

— Я еще вернусь к этому, — повторил Дженаузо. — В настоящий момент Франция представляет особый случай. С сожалением приходится констатировать, что страна Декарта отказывается от рационального анализа ситуации. В век информатики, когда анализ перспектив бизнеса превращается в науку о будущем, французский индивидуализм обрекает вас на примитивное ремесленничество.

— Позвольте, — прервал его Макс де Руйе. — Само мое присутствие здесь говорит об обратном. Впервые в данной ситуации во Франции было проведено тщательное изучение рынка.

Он также говорил по-английски, но этот английский происходил из пользовавшихся хорошей репутацией заведений по ту сторону Ла-Манша. Несмотря на французский акцент, он говорил как выпускник Оксфордского университета, не признающий никаких американизмов.

— Вы правы, — кивнул тевтон, — и мне хотелось бы воздать должное прозорливости вашей группы. Несмотря на то, что мы уже изучили всю вашу информацию, мне хотелось бы, чтобы вы повторили основные моменты нашему другу Луи…

Вместо ответа Макс де Руйе открыл свой атташе-кейс, извлек оттуда тонкую папку с бумагами, закурил сигарету и начал, обращаясь главным образом к американцу:

— Совершенно понятно, — сказал он, — что в данном случае речь идет только о достаточно ограниченной инициативе, относящейся к узко локальному сектору. В какой-то мере это своего рода эксперимент. По крайней мере, мне он представляется интересным, и я надеюсь, что вас это также заинтересует, так как это является первым во Франции случаем научного и рационального подхода к рынку в нашем секторе экономики.

Лицо Луи Брингбека стало жестким. На нем обозначились глубокие морщины, говорившие о том, как напряженно он слушает. Речь шла о бизнесе, а это было священным делом. Нетерпеливым жестом он отмахнулся от вступительной части. Он лучше, чем кто-либо другой, знал, что за этим первым контактом, если он окажется положительным, должна последовать целая серия американских инвестиций.

— В течение приблизительно девяти веков, — продолжал Макс де Руйе, — Центральный рынок назывался «Чревом Парижа». Вокруг этого большого рынка во все времена кишел преступный мир.

Лео Дженаузо одобрительно кивнул, на его упитанной физиономии промелькнула тень улыбки. Ему нравилось отточенное сообщение, подготовленное Максом де Руйе, который прошел во Франции науку большой коммерции. Он был одновременно и большим экономистом, и интеллигентом. Лео Дженаузо очень гордился умением переводить грязные проблемы среды, своей среды, на уровень некоей абстракции и, более того, на уровень абстракции национального и международного масштаба.

— Последние годы были особенно удачными, — продолжал француз. — Никогда еще дела рынка не были в таком блестящем состоянии.

Тут он снова обратился к своему досье.

— Давайте рассмотрим, — предложил он, — только сектор проституции. Только в этом одном квартале функционируют десятки отелей для визитов, как их называют в Париже, каждый из которых обслуживает от двадцати до двадцати пяти женщин. Возьмем в качестве средней цифру двадцать три. Каждая из них осуществляет в течение дня минимум двадцать сделок со средней стоимостью 20 франков. Это составляет оборот в размере 920 000 франков или 184 000 долларов в день. Это без учета стоимости комнат, которая входит в сумму неизбежных затрат, связанных с охраной отеля.

В большинстве расположенных вокруг этих отелей кафе охотно играют в покер. В настоящее время это любимое развлечение составляет одну из важных перспектив рынка. Рассмотрим хотя бы достижения французских властей в такой области, как ставки на скачках. Вы мне скажете, что они обладают таким средством, как телевидение, но в то же время они сумели успешно одурманить всю нацию и получают на этом деле каждую неделю миллионы долларов.

Не будем слишком самонадеянными, давайте рассмотрим только отчисления от тех огромных сумм, которые переходят на рынке из рук в руки каждую ночь. У продавцов и покупателей всегда есть свободное время. Причем они, конечно, не требуют, чтобы их научили играть в такие игры, как железка, студ-покер или вуар де крап — карточную игру, которая произвела фурор в лондонских кругах.

— Почему вы не сделали этого раньше? — прервал его Луи Брингбек, который, впрочем, уже знал ответ.

— Вы коснулись самого существа проблемы, — серьезно ответил ему Макс де Руйе. — В нашем секторе экономики во Франции всегда царил самый жесткий индивидуализм. Он всегда приходил в ужас от рекламы. Нам предстоит доказать, что эпоха случайных импровизаций миновала.

Среди четырех слушателей пронесся легкий ропот одобрения. Им явно понравились слова «месье». Встреча принимала характер солидного заседания административного совета.

— В связи с перестройкой рынка нам предоставляется удобный случай, — пояснил Макс де Руйе. — Вы наверняка читали газетах, что большой рынок переезжает из центра Парижа в предместье Ранжис, неподалеку от аэропорта Орли для того, чтобы превратиться в прекрасно оборудованный национальный рынок. Вместе с рынком в Ранжис переехали или собираются переехать и около сорока тысяч работников различных категорий, начиная от владельцев и доверенных лиц и кончая случайными грузчиками и возчиками.

Для большинства коммерсантов, работавших вблизи старого рынка, для большинства мелкооптовых торговцев это означает разорение. А для нашего сектора это означает трудную перестройку.

Некоторые, и только некоторые, захотят перейти в другие сектора, в которых уже сейчас существует огромная конкуренция, что приведет к значительному снижению прибыли. Другие попытаются связать свое будущее с Ранжис и последуют за переездом рынка, но они намерены делать это в индивидуальном порядке, неорганизованно, возможно, что иногда эти решения будут очень интересными и красивыми, но я убежден, что это будет абсолютно неправильно с точки зрения эффективности вложения капитала.

— Именно в этот момент мы и вмешаемся, — заметил Лео Дженаузо, забегая вперед. — Мы добились неплохих результатов здесь, в Гамбурге. Наш «Центр Эроса» вызывает восхищенные комментарии по всей Европе. Аналогичное заведение в Кельне превзошло, по крайней мере, по первым оценкам все ожидания. Короче говоря, у нас есть опыт, есть квалифицированный персонал, и для нас наступил момент начать поиски выхода на новые рынки. Совершенно естественно, что эти рынки должны образовать наш собственный Общий Рынок.

Наверное, у сидящего в своем кресле президента банка «Чейз Манхеттен Банк», если бы ему предложили войти в новую нефтяную компанию, было бы такое же выражение лица, как у Луи Брийгбека.

— Совершенно естественно, — продолжал Дженаузо, — что для успешного осуществления такого мероприятия нужно выполнить два условия. Во-первых, нужны достаточные инвестиции, для того чтобы обеспечить успех с самого начала; а во-вторых, следует разумным образом исключить конкурирующие группы, чтобы гарантировать доминирующее положение нашей организации на рынке.

— Что, впрочем, в принципе запрещено законами европейского Сообщества, — с тонкой улыбкой подчеркнул Людвиг Леер.

Это были его первые слова за весь вечер. Он очень плохо говорил по-английски и сказал это только для того, чтобы каким-то образом напомнить о своем присутствии.

— Вы забыли об информации, — заметил Луи Брингбек.

— Кстати, об информации, — согласился Макс де Руйе. — Мы ничем не пренебрегли. Я передам вам копию нашего исследования рынка, и вы убедитесь, что оно было проделано весьма серьезно. Герр Дженаузо собрал все данные и обработал их на компьютере IBM 360…

— Мы работали в том же режиме, что и крупнейшие фирмы Гамбурга, — закончил немец. — И анализ, проведенный компьютером, дал положительные результаты.

Брингбек был убежден в этом с самого начала. Однако он не удержался, чтобы не заметить:

— Я полностью доверяю вам в том, что касается использования компьютеров, — сказал он, обращаясь к Луи де Руйе. — Но каковы были ваши источники информации?

— Они безукоризненны, — заверил француз. — Вам может показаться странным, но в Париже нашелся человек, который стал каким-то образом нашим предшественником и который понял эту проблему. Очень осторожно он начал осуществлять казалось бы малоприбыльные инвестиции, которые тем не менее полностью оправдались. К несчастью, он умер несколько месяцев назад, но его место занял другой. Это ему мы обязаны всей нашей информацией.

— Почему он сам не занялся этим делом?

— По двум существенным причинам, — ответил Макс. — Он не специалист в этой области и, кроме того, у него нет достаточно солидной поддержки. По этой-то причине мне и было поручено установить контакт с герром Дженаузо.

— И так как вы являетесь нашими естественными партнерами в европейских делах, то мы, в свою очередь, представим его вам, — закончил немец.

Луи Брингбек вновь кивнул.

— Все это представляется мне достаточно солидным, — заметил он. — А что вы можете сказать относительно исключения конкуренции? Необходимо создать прочную систему, чтобы обеспечить в перспективе полную свободу маневра.

— Совершенно с вами согласен, — заверил его француз. — Человек, о котором я вам говорил, если бы он скоропостижно не умер, был бы очень ценным партнером. Мы имели возможность убедиться в его поддержке. Его непосредственный помощник отнюдь не обладает таким размахом. Тем не менее, чтобы достичь согласия, я обратился к нему, и результат оказался совершенно отрицательным. Я бы даже сказал, что отношение оказалось откровенно враждебным.

— И как вы предполагаете обойти это препятствие?

— Мы предполагаем, — вмешался Дженаузо, — просто полностью исключить его из игры. Кстати, это будет совсем не трудно. Макс уже сказал вам. Единственный достойный партнер в настоящее время мертв. Все остальные — просто мелкие сошки.

Луи Брингбек поднялся, подошел к бару и, не обращая ни на кого внимания, налил себе полный бокал «Катти Сарк». Затем сделал несколько шагов к окну, прикрытому двойными шторами. На короткое мгновение реклама ресторана «Райзи» осветила жесткие черты его лица ковбоя с Дикого Запада.

— Ладно, — бросил он, вновь занимая свое место. — Давайте обсудим, каким образом будет осуществляться мобилизация капитала…

— Я согласен, — сказал немец. — Но, так как нельзя терять времени, мне кажется, что нужно запустить машину в действие. Карл, старина, — добавил он по-немецки, — настало время для тебя приняться за работу. Главное — ввязаться в драку… А там — пусть проигравший плачет…

Вениг, который за все время не проронил ни слова, вынырнул из своего кресла. На помятом лице этого маленького бандита мелькнула улыбка, обнажившая слишком белые зубы — протез, уже давно заменивший настоящие.

Он также шагнул к вращающемуся бару, налил себе полный бокал шнапса и опрокинул его одним махом.

— О’кей, — кивнул он.

И так как этим были исчерпаны его познания в английском языке, то добавил, приподнимая шляпу:

— Auf Wiedersehen — до свидания!

И направился к двери.

Глава первая

В павильоне ЕЗ национального рынка в Ранжис вовсю орудовала команда уборщиков. В пустынном центральном проходе небольшие моечные машины заменили моторные тележки и погрузчики. Оптовые покупатели сложили маленькие велосипеды, которые были одной из достопримечательностей, хотя и не единственной, рынка в Ранжис, и вернулись в свои лавки в Париже или в предместьях. В центре павильона экраны телевизоров, на которых в часы работы рынка появлялась информация об основных курсах купли-продажи или отдельные предложения, снова стали серыми и тусклыми до следующей ночи. Стук половых щеток и перетаскиваемых ящиков гулким эхом разносился под высоким сводом этого кафедрального собора из бетона и стали. Сильный и тяжелый сладкий запах апельсинов подавлял все остальные запахи.

В конторах разных компаний задержавшиеся бухгалтеры склонялись над счетными машинами, подводя итоги прошедшего дня. В фирме Гюстава Пеллера Виктор Корню снял свою рабочую блузу, аккуратно повесил ее на плечики, посмотрел через застекленный широкий проем на балет, исполнявшийся моечными машинами и вращающимися щетками.

Он положил свою авторучку во внутренний карман, надел пиджак, сменил комбинацию на замке сейфа и опустил ключ от него в карман. Затем снял с вешалки и надел пальто, повязал шарф, бросил последний взгляд на идеальный порядок в бюро, на большой металлический стеллаж, в котором аккуратными рядами стояли расчетные книги, документы клиентов и поставщиков, и вышел.

Было 10 часов утра. Для Виктора Корню рабочий день закончился. Все было правильно, так как он приступил к работе в час ночи. Это был невзрачный мужчина лет пятидесяти, отличавшийся, однако, необычайной эффективностью в работе. Он работал у Пеллера уже двадцать лет. Его пунктуальность и честность вошли в поговорку.

Корню широкими шагами перешагивал лужи и струи воды, бежавшие по полу. Он спешил к выходу из павильона, к отдаленной стоянке для автомашин, на которой оставил свой «рено 8». Он не мог не вспомнить клетушку в ветхом нездоровом жилом доме на улице Берже, неподалеку от Центрального рынка, в которой должен был трудиться всего несколько месяцев назад.

Правда, теперь он стал похож на американского бизнесмена, которому приходится долго и сложно добираться до своего жилья. Конечно, у него не было ни «шевроле», ни «крайслера», но фирма Пеллера, учитывая это, после переезда в Ранжис предоставила ему компенсацию на транспорт.

Ледяной, пронизывающий северный ветер перехватил дыхание. В эти первые мартовские дни зима еще и не думала сдаваться. По ночам еще сильно подмораживало. Небо, тяжелое от снежных облаков, нависало над Ранжис. Неожиданно его прорезал «Боинг 707», приближавшийся к посадочной полосе аэропорта Орли.

Виктор Корню нашел свою маленькую машину, одинокую и грустную, в центре раскисшей автостоянки, заваленной грудами этикеток и ящиков, шкурками от апельсинов и огрызками; и большие, и маленькие грузовики в этот час отсутствовали.

Меньше чем тридцать минут спустя, почти ровно в 11 часов, мощный взрыв потряс павильон ЕЗ. Свидетели потом говорили, что телевизоры, укрепленные под сводами крыши, качались, а некоторые даже утверждали, что видели, как шатался металлический каркас сооружения.

Двое из команды уборщиков, находившиеся ближе всех к бюро Пеллера, были брошены взрывной волной на землю и оставались там некоторое время, уткнувшись носом в поток несущихся отбросов, убежденные, что началась война и что воздушный налет имеет целью уничтожить Ранжис. Правда, они достаточно быстро пришли в себя.

В течение нескольких секунд штаб-квартира Пеллера выплюнула наружу содержимое своих бюро, папки с документами и все бумаги. Поток строительного мусора, облака белой пыли от штукатурки поднялись после взрыва, словно раскаленный пепел, неизбежно поднимающийся после извержения вулкана.

Затем в мертвой тишине атмосфера постепенно прояснилась. Цистерна фирмы «Фенвик» и электрическая уборочная машина фирмы «Центавр» лежали на боку, как поверженные слоны. Бетонный пол покрывали груды всевозможного мусора. Металлический каркас одного из складов был разрушен, в том месте, где двойные ворота вели в подвал.

Первые уборщики начали подниматься, оглушенные и растерянные, в тот момент, когда вдали послышались сирены полицейских автомобилей.

* * *

— Мой дорогой друг, вы не можете себе представить, до какой степени мне дорога ваша симпатия. Особенно при этих обстоятельствах, когда бедная беззащитная женщина нуждается во всех своих друзьях, особенно в самых верных, таких, как вы.

Такое заявление вызывало глубочайшее изумление. Леонтина Пеллер вовсе не напоминала бедное беззащитное создание.

Ей едва перевалило за пятьдесят. Она относилась к тому типу женщин, о которых мужнины сначала говорят: «Боже мой! Как она была хороша в юности!», а затем, подумав немного, добавляют про себя: «Черт возьми… она все еще весьма недурна!»

Не толстая, она была женщиной довольно дородной, ростом несколько выше среднего, и солидность фигуры прекрасно гармонировала с ее лицом: орлиный нос, решительный подбородок, твердый без признаков слабости рот. И помимо всего прочего, подлинное величие.

Леонтина Пеллер была одета в строгий, но дорогой костюм сиреневого цвета, соответствующий скромному выражению горя, хотя серебристые волосы свидетельствовали, что ее прически коснулась рука очень большого мастера.

И, наконец, сам момент только подчеркивал все величие этой личности. Леонтина Пеллер восседала в шикарном салоне на улице Ренуар в хорошо известном шестнадцатом районе Парижа. Пастельные тона мебели в стиле Людовика XVI гармонировали с бледно-зеленым цветом обоев и дорогих драпировок, заставляя думать о принцессах королевской крови.

Изабелла Пеллер, ее дочь, как придворная дама, стояла возле кресла. Ей было 24 года, и вполне можно было согласиться с теми, кто находил ее восхитительной. Прекрасные каштановые волосы, готовые вспыхнуть карие глаза, нахально вздернутый носик, несколько модных веснушек — кисть художника ничего не могла бы добавить, а кроме того, высокая стройная спортивная фигура, которая была вполне достойна принять участие в международном конкурсе красоты.

Мать и дочь обе обладали той естественной уверенностью, которую давала привычка к богатству. Чувствовалось, что в ходе ожесточенной борьбы выковались их стойкость и их мораль. Тем не менее голосом, прерывающимся от волнения, Леонтина постаралась показать, как велико охватившее ее горе.

— Ах! Мой дорогой Селестин, — говорила она, — такого покушения не произошло бы, будь мой бедный Гюстав рядом со мной. Он вызывал одновременно и уважение, и благотворный страх. Боже мой!.. Какой человек!.. Но что же вы хотите?.. Рынок — это была вся его жизнь. Он был рожден, как и его отец, торговцем. Он провел на рынке все свое детство и юность. Он и не мечтал ни о чем другом за всю свою трудовую жизнь.

Ее слова были прерваны коротким рыданием. Затем она продолжила:

— Что же тогда удивляться, что он стал жертвой сердечного приступа в тот момент, когда наступил срок неизбежных платежей за переезд В Ранжис…

— Бедный Гюстав! — эхом откликнулся Селестин Деф, словно античный хор. — Никто лучше меня не мог понять его растерянность, так как я тоже вырос в Чреве Парижа.

Да, действительно, он очень хорошо понимал растерянность покойного Гюстава Пеллера, так как говорили, что Селестин Деф воспринял как несчастье то, что ему пришлось пережить большой переезд его фруктов, овощей, рыбы и сливочного масла, яиц, сыров.

Это был человек небольшого роста, на несколько лет старше Леонтины Пеллер, с голым черепом, круглым лицом, но острым носом — крестьянин, который сколотил себе состояние в столице. Его антрацитово-черный костюм говорил о том, что он не скупится на оплату своего портного, и в то же время он лучше смотрелся в рабочей блузе с карандашом за ухом, с располагающей улыбкой на лице, споро управляющийся со множеством торговых сделок независимо от того, насколько срочными они являются.

Он был торговцем фруктами и овощами, как и муж Леонтины, но находил в ресторанном деле естественный выход для тех товаров, которыми занимался; о его активности и страсти к наживе ходили легенды. В данный момент он казался необычайно взволнованным. Схватив руки Леонтины Пеллер, он сказал:

— Я знаю, что вы страдаете. Очень часто после смерти Гюстава я думал о вас и сказал сам себе, что это огромное дело по полному переезду с Центрального рынка в Ранжис — слишком тяжелая ноша для хрупких женских плеч. Я знаю, как Гюстав баловал вас. Вам нужен человек, который мог хотя бы частично поддержать вас. О, конечно, не как муж, такого исключительного человека, как Гюстав, заменить невозможно, но как помощник…

— Как вы добры, мой дорогой Селестин! — сказала вдова Пеллер, деликатно высвобождая руки.

Наступило молчание, вновь прерванное торговцем.

— К счастью, — произнес он, — взрыв не повлек за собою человеческих жертв. Только представьте себе, что случилось бы, если бы взрыв произошел в часы работы рынка…

— Не говорите этого, мой друг, — кивнула она, вытирая глаза. — К счастью, было 11 утра и в помещении находились только люди из команды уборщиков. Двое из них были брошены взрывом на землю, слегка контужены, но и только. Однако убытки оказались весьма значительными.

— Знаю. Я уже вернулся к себе, но снова помчался в Ранжис, как только узнал эту новость. Это было ужасно. Напоминало сцену бомбардировки. Знаю, трудно предположить, что это был просто несчастный случай, но враждебный акт также представляется мне маловероятным. Вы думали над этой стороной проблемы? Можете ли вы предположить, что существует кто-то, кто в такой степени…

Леонтина Пеллер пожала все еще красивыми плечами.

— Что же вы хотите?.. Когда кто-то богат и, кроме того, владеет крупным делом, это порождает врагов.

— Вы должны кое-что знать, — добавила она после некоторого раздумья. — Дело Гюстава Пеллера было одним из самых крупных в Париже. И кроме того, мой бедный муж разыгрывал карту Ранжис. Работая целыми днями на улице Берже, он все подготовил и здесь. Он ставил на будущее, на плановую экономику завтрашнего дня. «Те, кто цепляются за прошлое, — часто говорил он мне, — обречены». А вы так же хорошо, как и я, знаете, что многие торговцы и оптовики в самом деле оказались обречены в результате переезда в Ранжис.

— Да… это может быть одной из причин, — согласился Селестин Деф. — Ну, а полиция, что она думает по этому поводу?

— Не говорите мне о полиции! Она начала расследование случившегося почти пять часов спустя после взрыва, и единственное, что удалось установить комиссару — это то, что бросилось мне в глаза сразу после того, как я прибыла на место: что бухгалтерия полностью уничтожена. До того, чтобы подумать, что я сама это устроила, остается один шаг. Не исключено, что мне будет предъявлено обвинение в том, что я сама подложила взрывчатку.

— Это смешно! — возмутился торговец.

— Этого я вам не говорила. Во всяком случае, после первого осмотра он обнаружил остатки пластиковой бомбы с часовым механизмом.

— О!.. Это уже интересно.

— Да. И они допросили уборщицу. Она была очень решительна в своих высказываниях. Она не заметила ничего необычного, когда вчера после обеда, как и каждых день, убирала в конторе. Она уверяет, что убирала весьма тщательно, и я склонна этому верить, так как она всегда так делала.

— Значит, бомбу, если вообще она была, подложили вечером или ночью.

— Ночью это сделать невозможно. В конторе всегда кто-то есть, хотя бы этот замечательный Корню. Нет, по моему мнению, покушение было подготовлено вчера в промежуток между уходом уборщицы около шести часов вечера и началом работы рынка в полночь. Человек спрятал бомбу где-то среди мебели и установил часовой механизм на утро.

— Это означает, что он не планировал убийства?

— По крайней мере, так думает полиция, которая видит тут акт мести, направленный против меня.

— Леонтина! — возмутился Деф. — Кто может думать о мести женщине, которая делала всем окружающим только добро?

— Я сама задумываюсь над этим…

Торговец поднялся, чтобы откланяться.

— Во всяком случае, мой самый дорогой друг, — сказал он, — располагайте мной, если это будет вам нужно и если я смогу быть вам полезным. Гюстав, вы знаете, был моим лучшим другом, и я всегда испытывал по отношению к вам чувство самого глубокого почтения. Совершенно понятно, что в ближайшие дни фирма «Деф и компания» будет безо всяких условий в полном распоряжении вдовы Гюстава Пеллера, в вашем полном распоряжении. И если вы испытываете необходимость немедленно опереться на коммерческую организацию, которая положительно зарекомендовала себя, то скажите мне об этом без колебаний. Мы все организуем. И еще раз поверьте в мою дружескую и горячую симпатию.

Он с чувством поцеловал ей руку, расцеловал Изабеллу в обе щеки и направился к двери. Молодая девушка, которая за время встречи не произнесла ни слова, сделала несколько шагов, чтобы проводить его.

— Ну, мама, — сказала она, возвращаясь. — У меня складывается впечатление, что тебе было сделано предложение о сотрудничестве в хорошей и надлежащей форме.

— Ах!.. Этот бедняга Селестин слишком взволнован, это очевидно. Он предложил только быть полезным.

Жестокая усмешка, промелькнувшая в ее взгляде, опровергала тон ее слов. Изабеллу это не могло обмануть.

— Неужели? — воскликнула она. — Он принял тебя за полную дуру и будет счастлив воспользоваться сложившимися обстоятельствами и захватить наше дело.

Леонтина Пеллер с некоторой строгостью посмотрела на свою дочь.

— Изабелла, — сказала она, — я знаю, что тебе уже двадцать четыре года и что ты — невеста, но тем не менее тебе нужно следить за своими выражениями. Что же касается месье Дефа, то это человек, отличающийся высокой моралью. Его семья и он сам регулярно посещают мессу и придерживаются самых почтенных взглядов.

— Уж ты скажешь! — бесцеремонно перебила Изабелла. — Во всяком случае, папа его терпеть не мог.

В этот момент в дверь осторожно постучали. Не дожидаясь ответа, в салон вошел слуга.

— Мадам, — сказал он вкрадчиво, — вас хочет видеть месье Локар.

* * *

Взгляд Леонтины Пеллер остановился на дочери.

— Моя дорогая, — сказала она, — будет лучше, если теперь ты меня оставишь одну.

— Почему? О каком Локаре он сказал? Владельце бистро с улицы Инносан?

— Да… Он очень хорошо знал твоего отца и…

Изабелла уселась перед креслом своей матери с не терпящим возражений видом.

— Милая мама, — сказала она, — мы одни, мы совершенно одни, ты и я, чтобы противостоять обстоятельствам до тех пор, пока мой муж не усилит нашу команду. Независимо от того, что тебе скажет этот месье Локар, я уже достаточно взрослая, чтобы это слышать.

Леонтина довольно долго колебалась, но затем приняла решение:

— Хорошо, пусть будет так, — сказала она наконец. — Следует смотреть в лицо реальности.

И повернувшись к слуге, произнесла:

— Бенджамин, проводите сюда месье Локара.

Было около пяти часов вечера.

В дверях появился Фернан Локар и, осторожно ступая по шикарному ковру, двинулся вперед. Он не стал отдавать свое пальто Бенджамину и держал фетровую шляпу в руках, вид у него был взволнованный и удрученный, его живописный нос был покрыт прыщами. Маленькие живые и веселые рыскающие глазки оживляли физиономию этого разбогатевшего менялы.

— Ах, мадам Леонтина! — начал он без всякого вступления. — Какое произошло ужасное несчастье! Я проснулся сегодня после обеда, как всегда около четырех часов дня, вы же знаете, как я провожу ночь, и узнал эту новость. Нет нужды говорить вам, что во всем квартале около Центрального рынка только и говорят об этом. Я немедленно оделся и поспешил сюда.

Он как-то мямлил, бормотал и вздрагивал, этот бедный Локар. Однако он не побоялся признаться себе:

«Эта жена Гюстава покажет мне зубы. У меня их было несметное количество, этих баб. Но в этой что-то есть. Она вызывает к себе уважение».

Изабелла улыбнулась. Она знала Фернана Локара с детства. Когда она отправлялась повидать своего отца на Центральном рынке, если его не было на складах на улице Берже, то была весьма высока вероятность найти его с клиентом или поставщиком у стойки в принадлежавшем Локару кафе «Фламбе» на улице Инносан.

— Садитесь, Фернан, — сказала Леонтина Пеллер, ведя себя как гранд-дама. — Конечно, это тяжелый удар, но жертв не было, и я надежно застрахована, мой бедный Гюстав позаботился об этом. В частности, на случай беспорядков эта страховка предусматривала все, особенно после событий в мае, вы же знаете. Во всяком случае, это было очень любезно с вашей стороны навестить меня.

— Но… мадам Леонтина, — пробормотал весьма смущенный владелец кафе. — Вы знаете, что Гюстав… э… месье Пеллер и я, у нас были хорошие отношения. Ну, я говорю это не только для того, чтобы объяснить мою симпатию к вам, но…

— Но что, Фернан? — доброжелательно подбодрила его Леонтина.

Владелец кафе растерянно посмотрел в сторону Изабеллы.

— Я прошу вас, — продолжала настаивать вдова. — Моя дочь уже взрослая. Вскоре она выходит замуж и к тому же она наследница своего отца. При ней можно говорить обо всем.

Локар мял шляпу в своих крупных руках и не знал, с чего начать. Наконец он словно нырнул в холодную воду.

— Ну, хорошо, мадам Леонтина, — храбро начал он, — я думаю, что знаю, кто нанес удар. Дело в том, что я всегда добираюсь до сути.

Глава вторая

Изабелла Пеллер после ухода Селестина Дефа удобно устроилась в кресле, скрестив ноги. Она только собралась зажечь сигарету, взяв со столика маленькую дорогую золотую зажигалку, когда Локар ошеломил их своим заявлением.

Потрясенная, она замерла с поднятой рукой. Больше всего ее поразило то, с каким олимпийским спокойствием восприняла эту новость ее мать. Ведь было совершенно невероятно, чтобы такой «храбрец», как Локар, вмешался в дело, касающееся Пеллеров. Правда, тут все зависело от точки зрения.

Однако Леонтина ограничилась тем, что оперлась подбородком на элегантно сложенные руки.

— Я вижу, что вы страшно потрясены, мой дорогой Фернан, — сказала она. — Успокойтесь, садитесь в это кресло. Изабелла нальет вам хорошего виски, и я ей потихоньку все объясню по мере того, как вы будете рассказывать мне вашу историю. Так что же произошло? Почему вы думаете, что вам удалось что-то обнаружить в… происшествии на фирме Пеллера?

Локар, не заставив себя просить, бросил пальто наближайший диванчик, проглотил большой глоток виски, отказавшись от добавки, предложенной девушкой, и машинально прищелкнул языком, как человек, привыкший к дегустации.

— Это было в прошлую среду, мадам Леонтина, — начал он. — Может быть, во вторник. Прошло… около восьми дней. Я сидел в своей конуре на улице Инносан. Вы же знаете, где я там обитаю. И потом… я перееду в Ранжис только в последнюю минуту. Там я еще не чувствую себя дома. Короче… я собирался встать и заняться своим туалетом. Было примерно то же самое время, что и сегодня. Я спустился вниз, свежий и отдохнувший, зашел за стойку, намереваясь пропустить стаканчик. Смеркалось. Давно уже горели уличные фонари. Вот тут в бистро и появился тот малый.

Изабелла, заинтригованная началом рассказа, пыталась хоть что-нибудь понять. Она была женщиной современной и считала, что жаргон имеет определенное право на существование как великолепное по своей эффективности средство выражения мыслей, но тут был язык другой эпохи.

— С первого взгляда на него я сказал себе: «Смотри в оба, Фернан, вот человек, о котором не следует судить по его внешнему виду. Он намерен осведомиться о состоянии твоего счета и уговорить тебя продать твою „Альфа-Ромео“».

Он был одет как бизнесмен. Безупречное пальто цвета морской волны, черные перчатки, белая сорочка, галстук в горошек и атташе-кейс в руках.

— Вы — Фернан-Игрок? — вежливо спросил он меня.

«Игрок» — это прозвище, которое у меня осталось, так как нужно вам сказать, что до того как я остепенился, картишки дорого мне обошлись. Я поклялся, что больше никогда к ним не притронусь, и единственное, что осталось, так это название моей конуры: «Фламбе» — «Притон игрока».

— Ну и что из того? — спросил я, оставаясь настороже.

— Прекрасно, — сказал он, — меня зовут Макс. Макс де Руйе, и я хотел просить вас уделить мне несколько минут.

Не знаю почему, но мне показалось, что это важно. Я проводил парня в боковушку и приказал Жоржетте, моей официантке, быть начеку. И тут мой клиент выдал мне такую историю, в которую трудно поверить.

— Фернан, — сказал он мне, — переезд Центрального рынка в Ранжис будет для вас по-настоящему тяжелым ударом.

— Черт возьми, — осторожно заметил я, — но и со всеми торговцами в нашем квартале та же история.

— Вы прекрасно понимаете, что я говорю вовсе не об этом, — ответил он. — И говорю о вашем настоящем деле, а не о вывеске. Взгляните фактам в лицо. Переезд поставщиков цветов, овощей и фруктов, а также молочных продуктов уже кончился. Что касается мяса, субпродуктов и птицы, то когда они тоже переедут в Ранжис, что же вам останется, кроме как хныкать и играть в гляделки? Три дюжины скупых, хоть и живописных, оборванцев и закрытые железными решетками «витрины» по всему кварталу. Вас зарезали, старина, и вы это знаете. Потому что тридцать или сорок тысяч бездельников, которые гнули спину в этом районе и которые делали большую монету, монету, тут же переходившую из рук в руки, слиняют отсюда и вместе с ними все, кто крутился вокруг них, — кутилы и гуляки, простаки и разини.

— Я, мадам Леонтина, слушал этого болтуна и у меня чесались руки. Но я сдержался. А Макс де Руйе продолжал говорить.

— Я не думаю, что вы пропадете, — сказал он. — Я думаю, что вы мечтаете перебраться в Ранжис. Доказательством этому служит, что вы уже открыли там бистро с тем же названием, что и здесь, для того чтобы не растерять клиентов. Тогда как остальные останутся с носом. Ранжис, этот, рынок 2000 года, лишен удобных переулков, темных подворотен и маленьких отелей для визитов. Я уверен, вы, конечно, найдете что-то там, что-то здесь, найдете какое-то решение, как-то прорветесь, но это будет лишь мелочевка, кустарничество, если хотите.

Я продолжал внимательно его слушать, но в какой-то момент заметил:

— Не понимаю, почему вы мне все это говорите.

— Ну как же, все понятно, — возразил он. — И вы это сами очень хорошо знаете. Вы не последний человек в этом квартале, Фернан, и более того, вы не пропадете. Ну хорошо, я буду говорить с вами современным языком. В каком-то роде даже завтрашним.

Вы ведь знаете, что такое информация, не так ли? Все канарейки кричат об этом. Информация касается и вас, так как наш компьютер знает все о ваших делах.

— М-м!.. Что вы сказали… Компьютер?

— Полностью. Больше не существует индивидуальных предприятий, и бизнес перешагивает границы. Для того и создан Общий рынок в рамках Европейского сообщества — для свободной циркуляции капиталов, людей, барахла и девочек. Одним словом, вы не сможете решить проблему Ранжис в том, что касается женщин, азартных игр и создания соответствующей организации, так как у вас нет ни капиталов, ни надлежащих специалистов.

— А у вас они есть? — спросил я его.

Тогда он наклонился ко мне, выждал некоторое время, чтобы раскурить сигару, и ответил:

— Безусловно, Фернан. У группы, которую я представляю, есть все. Вы видите перед собой представителя Европейского консорциума. Наш консорциум контролирует квартал Сан-Паули в Гамбурге, предприятия в Кельне и Дюссельдорфе. Это именно консорциум создал «Центры Эроса» в Гамбурге и Кельне, о которых вы, несомненно, читали в газетах. Здесь в Париже еще не вышли на европейский уровень. Просто жаль видеть, как такие важные в национальном масштабе отрасли, как проституция, азартные игры, защита честных коммерсантов остаются делом банд мелких преступников, которые тратят время на вооруженные ограбления и перестрелку.

Откровенно говоря, Фернан, в Семидесятые годы такое просто недопустимо. Наступают большие времена, и мы надеемся в перспективе вписаться в эту систему.

Леонтина и ее дочь выслушали этот рассказ внимательно и терпеливо. Вдова Гюстава Пеллера начала понимать, куда клонит Локар. Изабелла, захваченная рассказом, ждала продолжения, как в интересной передаче по телевидению, и уже заранее заплатила вперед, наполнив стакан рассказчика.

— Существует человек, — продолжал Макс де Руйе, — который, как нам показалось, достоин принять участие в этом крупном проекте, и этот человек — вы, Фернан, так как вы уже монополизировали большую часть такой деятельности в вашем квартале и получаете от нее свою долю. Вы можете оказаться для нас очень ценным человеком. Вот почему я пришел, чтобы предложить вам сесть в поезд будущего и прогресса.

— Но честное слово, мадам Леонтина, на меня это не произвело никакого впечатления. Все, что я понял, так это что боши предлагают нас колонизировать. Я не стал скрывать от него ход моих мыслей. Я ведь старый участник Сопротивления, мадам Леонтина, и старый легионер, кроме того. Я сказал ему, что я сражался против бошей всю войну и не буду продавать им мою страну двадцать пять лет спустя.

— Браво! — с энтузиазмом воскликнула Изабелла.

— И как он воспринял это? — спросила Леонтина, патриотизм которой был значительно более трезвым.

— Довольно неважно. У него исчезла его великолепная представительская улыбка, голос сделался резче, а взгляд похолодел. Тут я понял, что имею дело с уголовником, настоящим преступником, несмотря на его внешность солидного делового человека.

— Фернан, — сказал он мне тогда, — я боюсь, что ты не понял. Парни из консорциума — это не нищие полукровки. Они ворочают большими деньгами, у них счета в банке и им открывают такие кредиты, которые ты даже не можешь себе вообразить. Будешь ты стараться или нет, они все равно для начала обоснуются в Ранжис, так как это вытекает из анализа стратегии, проведенного компьютером, а ты останешься с носом, как и все остальные.

Одним словом, выбирай одно из двух: или ты идешь с нами или против нас. Среднего пути нет. Если ты идешь с нами, то тебе гарантировано место в административном совете, доля среди учредителей, привилегированные акции, документы на право присутствия и место в свите самого дьявола.

— А если я откажусь?

Он скорчил рожу под простака.

— Если ты откажешься, — сказал он мне тогда без всяких эмоций и без всякой злобы, — то тогда тебя придется прикончить, это тоже просчитал компьютер.

— Я, мадам Леонтина, боюсь угроз, и я очень вспыльчив. Разумеется, я не выдержал и заорал:

— Видал я твой компьютер, скажи ему, что я его…! — вот что я ему сказал. — Сколько я живу на свете, еще ни один колорадский жук не навязывал мне свои законы. И в твоих интересах поскорее смотаться отсюда, пока я действительно не рассердился.

Вот тогда взгляд Макса де Руйе стал совершенно ледяным.

— Хорошо, Игрок, — сказал он мне, — если ты намерен разыграть свои карты таким образом, это твое дело. Но я уверен, что ты выбрал плохую партию. Ясно одно, скоро ты получишь хороший урок. И после этого я приду опять. Я уверен, что ты изменишь свою точку зрения.

— Сволочь, — убежденно прокомментировала Изабелла.

— Вы просто мне не поверите, мадемуазель, — продолжал Фернан Локар. — Этот разговор заставил меня задуматься. Я сказал себе: «Они уже взяли за задницу североафриканцев, затем проделали то же самое с югославами. А теперь фрицы решили заняться рэкетом». В тот же вечер я принял свои меры предосторожности. Я расставил людей по местам для того, чтобы они глядели во все глаза и защитили мою конуру на улице Инносан, а также и здесь в Ранжис, а кроме того, и еще несколько заведений, в которых у меня есть интерес. Прошло несколько дней. Я уже начал говорить себе, что, может быть, этот Макс де Руйе всего лишь вульгарный болтун, а его консорциум… прошу прощения, мадам, но в этот момент консорциум нанес удар там, где я этого не ожидал.

— Да, это вполне возможно… — пробормотала вдова Пеллер. — Ну, хорошо! Из всего того, что вы рассказали, я начинаю смутно понимать, в чем дело…

* * *

На этот раз Изабелла Пеллер всерьез задумалась.

— Вся эта история полна напряжения, — прокомментировала она, — как в настоящих черных романах. Но признаюсь, что я не вижу связи с фирмой Пеллеров. Может быть, мама, ты мне кое-что объяснишь? Ведь я вижу, ты совершенно не удивлена.

— Моя маленькая, — серьезно сказала Леонтина, — тебе двадцать четыре года, в самом ближайшем будущем ты выйдешь замуж за очаровательного и симпатичного молодого человека, которому принесешь большое приданое, а некоторое время спустя и большое состояние. Будет справедливо, чтобы ты знала, откуда оно взялось.

И, заметив заинтригованное выражение лица молодой девушки, она продолжила:

— Профессия торговца на Центральном рынке всегда была очень прибыльной, особенно в том случае, когда он стоял во главе большого дела, как твой бедный отец, который играл одну из главных ролей на рынке торговли экзотическими фруктами во Франции. Но как следует оглянись вокруг себя. У нас есть эта квартира и еще несколько жилых домов в Париже. У нас есть Бенджамин и остальная прислуга. У нас есть «бентли», на котором мы можем ездить в наш маленький замок в Рувре или на виллу в Антибе. Ты одеваешься у Диора, для поездок у тебя есть твой «порше». Тебе никогда не приходило в голову, что это не так уж плохо, особенно для торговца с Центрального рынка?

— Да, конечно. Я думала, что папа — просто гениальный бизнесмен и что он очень умно вкладывает свои капиталы.

— Ну ладно, моя маленькая, это все правильно. Когда твой отец унаследовал дело Марселина Пеллера, своего собственного отца, шла война и наследство оказалось весьма скромным. Просто лавочка среди прочих мелких торговцев. Ты скажешь мне: это все получилось благодаря черному рынку, с которого он затем сумел с достоинством уйти. Но что же сказать о тех, которые накопили огромные состояния во время военных действий, а затем оказались на песке, не сумев приспособиться к трудным условиям мирного времени…

Она вздохнула. Фернан Локар поднял глаза к небу, призывая в свидетели Господа.

— Твой отец сумел найти выход. Доведя свой профессионализм до совершенства — а он стал виртуозом в своем деле, — он изучил ситуацию вокруг себя, в этом старом квартале, расположенном вокруг Центрального рынка, где он находился практически все свои дни. Он провел, как говорит твой жених, критический анализ рынка. И быстро обнаружил, что параллельно с официальной торговлей в павильонах и за витринами лавочек идет другая торговля, особенно в соседних улочках, с которой ты быстро познакомишься, если не будешь закрывать на нее глаза.

Да, конечно, я хорошо понимаю. На первый взгляд, это не очень красиво. Но грехи людей существуют с того времени, как стоит этот мир, и у твоего отца не было призвания реформатора. Для всех этих людей также не замедлили наступить трудные времена. Они верили, что золотой век наступит с освобождением Парижа в августе 1944 года и с приходом американцев, и они повели себя как стрекоза из известной басни, вместо того чтобы вести себя разумно, как пресловутый муравей. Так получилось, что вместо того чтобы начать все сначала, снова раскрутить дело…

— Да, многие вылетели тогда в трубу, — заключил с сожалением и важностью Локар.

— И именно тогда проявился гений твоего отца. У него были не только капиталы, у него были база, связи и организаторские способности, что и определяет талант. Самым искусным его ходом был союз с Фернаном, в кафе у которого собирались люди. Сам Фернан также обладал авторитетом и пользовался доверием окружающих.

— И он возобновил борьбу. Он купил бистро, начал играть на бирже, — добавил Локар.

— У него были компаньоны. Твой отец помогал людям, не скупился на советы. Фернан поддерживал порядок. И через несколько лет все, что происходило в районе между улицей Рамбюто и улицей Риволи, в той или иной степени проходило через нашу фирму…

— И наш квартал, мадемуазель, — с жаром добавил Локар, — никогда не знал подобного периода процветания и мира. Никогда никаких неприятностей, никаких историй. Настоящий маленький рай. Но когда закон набрал силу, нашлись необходимые пути, чтобы должным образом отреагировать на него…

— И на требования рынка, — заключила Леонтина. — Все шло прекрасно. В тесном сотрудничестве с Локаром твой отец вскоре стал располагать капиталами, которые позволили ему овладеть международными рынками фруктов, и он стал одним из самых крупных импортеров фруктов в Европе. Было совершенно нормально, что он тогда выделил Локару определенную долю в предприятиях Пеллера. Ты видишь перед собой компаньона твоего отца, Изабелла.

Хозяин кафе на улице Инносан покраснел, как школьник.

— Я знаю, что вам будет трудно в это поверить, — сказал он, — но я никогда не испытывал пристрастия к роскоши. Я жил в самом сердце Парижа, где я провел большую часть своей жизни. В шестнадцатом районе я буду чувствовать себя, как потерянный.

— Это не помешает мне, — жестко сказала Леонтина, — узнать, откуда возникло это состояние и кто радостно меняет свой счет в банке на счет Фернана.

Затем она с беспокойством добавила:

— Изабелла, дорогая, я надеюсь, что ты не была… скажем, шокирована тем, что память твоего отца…

Изабелла искренне рассмеялась.

— Мама, пожалей меня, ты опять начинаешь свою старую игру? Это меня всегда в тебе удивляло. Молодежь всегда охотно обвиняют в цинизме, но дело в том, что они учатся этому искусству у твоего поколения. Вот что главное. Эта деятельность… эта побочная деятельность папы? Тебе же не хотелось бы, чтобы я ее одобрила, не так ли? Сознаюсь, что я немного шокирована. Но ведь это ничего не изменит в тех условиях, которые существуют в обществе.

Ладно, что же касается чисто коммерческого плана, то все очень здорово придумано, молодцы! Я просто в восхищении. Все очень просто. Я всегда очень высоко ценила отца как делового человека и руководителя фирмы. Но теперь это зашло слишком далеко.

Говоря это, молодая девушка поднялась. Может быть, на какой-то миг нашу пару жуликов, собравшихся сблефовать в очередной партии в покер, задело не слишком приятное зрелище молодой интеллигентной девушки, намеренной заняться их ремеслом. Но она неожиданно обернулась, очень взволнованная.

— И я думаю, — добавила она, сверкая глазами, — что месье Локар прав. Все, что создал папа, это его дело. Много лет мы пользовались плодами его труда. Теперь наш долг их сохранить. Да, мы должны, мама. И я бы даже сказала больше: на нас лежит священный долг защитить Францию. Если мы позволим немцам завладеть нашим делом, один Бог знает, куда все это нас приведет.

В салоне на улице Ренуар установилась тишина. Леонтина сияла от радости и гордости. Фернан Локар, украдкой смахнув слезу, пробормотал:

— Браво, малышка!..

И немного погодя голосом, прерывающимся от рыданий, он добавил:

— А теперь… мы все вместе…

* * *

Женщина с головой, женщина высокого класса, вдова Пеллер первая вернулась к реальности.

— Патриотизм, — сказала она, — это прекрасно, но вначале все необходимо обдумать.

— Совершенно справедливо, — одобрила ее Изабелла, в свою очередь спускаясь с небес на землю. — Итак, что же мы имеем?

— Хорошо, мадемуазель, — кивнул Фернан Локар. — Так как переезд Центрального рынка был делом решенным, то Гюстав… Э!.. Я хотел сказать ваш отец быстро принял решение:

«Мой дорогой Игрок, — сказал он мне, — мы не можем идти против прогресса. И здесь нечего обсуждать, мы должны развернуть свое дело вновь в Ранжис и не только как торговцы».

Он немедленно принял все необходимые меры, чтобы разместить свою фирму в павильоне по продаже фруктов и овощей. У меня, со своей стороны, были средства, которые я смог вложить в одно из тамошних кафе. Конечно, понятно, что я назвал его «Фламбе».

— Очевидно, это было самое разумное решение, — заметила Изабелла.

— И потом, — добавил Локар, — следовало подумать о прикрытии. Я уже говорил, что мы, Гюстав и я, в какой-то степени афишировали наше желание перебраться в Ранжис. Это было лучший средством не привлекать внимания к другим нашим делам. Но, со своей стороны, я должен сказать, что ваш бедный отец не был настроен слишком оптимистически. По мере того как проходили недели, и видя как идут дела в Ранжис, он говорил мне:

«Игрок, дружище, может быть, дела и наладятся на несколько лет, но затем следует ожидать неизбежного спада».

— Вы только подумайте, мадемуазель, парень, который хочет немножко прогуляться с девушкой, не может обойтись без машины. Ему нужно сделать в оба конца десяток километров. Это приводит к тому, что возникают проблемы. Тогда как в наши времена все было так просто…

Я пытался кое-что устроить, только для постоянных надежных клиентов. Но это все была несерьезная работа. Я полностью разделял точку зрения вашего отца. Нужно было ждать годы, для того чтобы новая атмосфера выработала новые привычки.

— Но и мы, и вы должны знать, чего следует ожидать и в каком направлении двигаться, — заметила Леонтина.

— Ба! Мадам Леонтина, — возразил Локар, — вы же знаете, что я в своей жизни только и делал, что считал деньги. У меня же вкус к удачным и законченным делам, к повседневной работе, к веселой товарищеской обстановке. За всем делом следил Гюстав. Он знал свой квартал до кончиков ногтей. Ни одна девчонка, ни один жулик не могли ускользнуть от него. И потом, он осуществлял общее руководство. Все почтительно снимали перед ним шляпу. Он был «Месье Гюстав» как для простого покупателя, так и для Слима по кличке «Танжерец-убийца». И поверьте мне, он этого заслуживал.

Видите ли, мадемуазель, чувствовалось, что все это исчезнет вместе с переездом в Ранжис. Это была страница его жизни, которую он собирался перевернуть. Но я видел, как он мучается, этот замечательный человек. Вот это его и убило.

— Он видел, как разрывается его сердце, — с достоинством заметила Леонтина.

И словно пролетел тихий ангел.

— Короче, — сказала вдова Пеллер, обращаясь к дочери, — после смерти твоего отца мы обсуждали ситуацию, Фернан и я. Мы пришли к заключению, что торговое предприятие, которое я могу использовать, благодаря нашему прекрасному Корню, и то кафе «Фламбе», которое находится в Ранжис…

— И где цены не такие, как на улице Инносан, уж поверьте мне, — вмешался Локар.

— …что наши два дела, в которых мы взаимно сотрудничаем, в сумме могут в течение какого-то времени обеспечить нам необходимый капитал. Мы решили спокойно переезжать, и Фернану предстояло осторожно заняться восстановлением связей.

— К сожалению, — заметил Локар, — с появлением за спиной этих подонков все изменилось.

— Над нами нависла смертельная угроза, — сурово подчеркнула Леонтина.

— И эта угроза называется консорциум или уж не знаю как, и имеет определенное лицо: Макс де Руйе, — практично сформулировала Изабелла. — Послушайте, кто такой Макс де Руйе?

Фернан Локар беспомощно пожал плечами.

— Я никогда его не видел, никогда не слышал о нем, — признался он. — Следует признать, малышка… О!., мадемуазель: преступники в Париже составляют целый мир. Существуют разные категории, которые работают в различных областях, в различных кварталах. Я — специалист во всем том, что касается Центрального рынка. Я осмелюсь даже сказать, что я чрезвычайно осведомлен. Если что-то произойдет, то я буду знать об этом через десять минут.

Но в других местах… Жизнь ведь продолжается, вы понимаете? За двадцать пять лет, которые я провел на улице Инносан, поколения сутенеров, торговцев наркотиками, спекулянтов сменились от Монмартра до Елисейских полей. Эти типы выстроили свои империи от Сен-Дени до Левалуа. Предместья тоже изменились. Все очень сложно. Подумайте только, большой Париж насчитывает около десяти миллионов жителей. Как же вы хотите, чтобы я знал, откуда он взялся или чем он занимается, этот подонок?

Все, что я могу вам сказать: его трюк с информацией — вовсе не пустые враки. Значит, этот парень достаточно хорошо осведомлен. Атаковав меня своей бандой, точнее мои интересы в деле вашей матери, он тем самым сэкономил бы свой будущий капитал, удайся ему заставить меня покинуть павильон. В то же время он дал мне понять, что знает о нашей организации все. Он угрожает вашей матери в такой же мере, как и мне.

— Да, действительно, все это очень серьезно, — поднялась со своего места Изабелла. — Вы действительно верите, что это он подложил нам бомбу с часовым механизмом?

— Хотелось бы знать, — с горечью сознался Локар. — У меня нет никаких возможностей расследовать это. Вы представляете себе, как мы с вашей матерью явимся под руку в комиссариат полиции и заявим: «Того, кто причинил нам ущерб, зовут Макс де Руйе».

«Ах, так! — скажет мне полицейский. — И почему же он ищет с вами ссоры?»

— Потому что мы являемся главарями банды в квартале Центрального рынка…? Ну, и чего мы сможем так добиться? Он уверен в своей безнаказанности, этот Макс, и мадам Леонтина, как и я, оба мы сейчас в полном тумане.

— Как бы не так! — заметила Изабелла. — Ну, ладно! Я, по крайней мере, знаю, что вам нужно. Вам нужен технический консультант. Вам нужен продувной жуликоватый парень, который хорошо разбирается в таких делах. Вам нужен Гедеон Шабернак.

В своем кресле в стиле Людовика XVI Леонтина неожиданно подпрыгнула так, словно обнаружила под своим сидением острую булавку.

— Твой жених? — воскликнула она. — Но я надеюсь, ты не сошла с ума, моя дорогая. Ты же не намерена рассказать ему о всех наших делах?

— А почему бы и нет? — совершенно спокойно спросила девушка.

— Но как ты не понимаешь… Такая семья, как его… Это же приведет к разрыву!

Изабелла стукнула крепко сжатым маленьким кулачком по столу и топнула ногой.

— Ну ладно! С этим я разберусь сама. Разве Гедеон любит меня из-за того, что делал папа, или из-за меня самой? Разве он завтра откажется от денег, составляющих мое приданое? Если он это сделает, то я сама первая разорву помолвку.

Неужели ты думаешь, что то, что ты мне рассказала сегодня, я буду хранить только для себя? Прятать это от человека, который значит для меня больше всего в жизни, как какой-то постыдный секрет? Никогда. Гедеон и я составляем одно целое, как два пальца одной руки.

Затем, несколько смягчившись, она призвала в свидетели Фернана Локара, немного изумленного столь резким высказыванием.

— Послушайте, месье Локар, объясните ей. Пусть у Гедеона Шабернака, моего жениха, немного смешное имя. Его отец — инженер, гениальный исследователь, но совершеннейший чудак, если вы понимаете, что я имею в виду. Он адвентист седьмого дня и решил дать своему сыну имя пятого судьи Израилева, который освободил евреев от ига медианитов и у которого было семьдесят сыновей. Это было в тринадцатом веке до Рождества Христова. Его называют также йороваалом, врагом Ваала, так как он разрушил алтарь, посвященный этому языческому богу.

— Черт возьми! — воскликнул ошеломленный Фернан.

— Как я вам уже говорила, Гедеону скоро тридцать. Сначала он защитил докторскую степень по праву, а затем по экономике. Таким образом, он и юрист, и экономист. Он работает адвокатом в фирме месье Варикура в одной из самых знаменитых частных контор Парижа. Он унаследовал интеллект своего отца. Ему нет равных в поиске решения самых запутанных проблем. Более того, в своей адвокатской конторе он располагает такими средствами для расследования, которых у вас нет. Что вы думаете об этом, месье Фернан?

Локар почесал свои редкие волосы и взглянул украдкой в сторону Леонтины Пеллер. Изабелла продолжала настаивать:

— Вы оба поймите меня. Вы столкнулись с новой проблемой, которая ускользает от вас, так как она выходит далеко за пределы Центрального рынка. То, что вам нужно, — это человек, который сможет посмотреть на эту проблему новыми глазами, непредвзято, который сможет вписать ее в перспективы Европы, так как именно с этой стороны атаковал вас Макс де Руйе. И я уверена, что Гедеон именно такой человек.

— Честное слово, — воскликнул Локар, подчиняясь настойчивому взгляду молодой девушки, — в ваших словах есть резон, Изабелла.

Она повернулась к матери. Леонтина готова была отказаться от своих возражений.

— Пусть будет так, — сказала она. — Введи его в курс дела, но… но строго по секрету, я надеюсь, что это понятно и без слов.

Изабелла бросилась на шею матери.

— Не беспокойся, моя милая мама, — сказала она, обнимая и целуя ее. — Я обедаю с ним сегодня вечером. Скоро ты сможешь оставить свои заботы о наследстве отца. Клянусь тебе, что этот Макс де Руйе еще пожалеет…

Глава третья

Три часа утра… Только чуть распогодилось. Мелкая, холодная изморось окутывала Ранжис, образуя неясные ореолы вокруг неоновых реклам кафе на главной улице.

Мрачный силуэт десятиэтажного административного здания доминировал над океаном теней, отбрасываемых пунктирными линиями мертвенно-бледных флюоресцентных уличных фонарей.

Жизнь концентрировалась вокруг открытых павильонов, словно для того, чтобы лучше бороться с пронизывающим влажным холодом. Покинув стоянки, большие и малые грузовики выстроились в длинные очереди вдоль автострад, пересекающих огромные пустые пространства, заваленные строительным мусором, и строительные площадки. В Ранжис еще оставались некоторые незаконченные строения. «Национальный рынок» еще был немного великоват для своих оборотов.

Напротив, в павильоне ЕЗ сделки шли полным ходом. Гедеон Шабернак оставил свой «мустанг» на автостоянке возле улицы Труа-Марше. Идя следом за Изабеллой, он миновал податливую пластмассовую дверь и широко раскрыл глаза. Как и все парижане, он прекрасно знал Центральный рынок, но в Ранжис попал первый раз. Вместо привычного полумрака он оказался в просторном прямоугольном сооружении, залитом ослепительным светом, где нагромождения апельсинов из Испании, томатов, сладкого перца из Марокко, калифорнийских яблок, бананов из Гвинеи, авокадо из Израиля, ананасов с Мартиники создавали роскошный натюрморт, переливавшийся всеми цветами радуги.

Вместо очаровательной анархии, царившей на Центральном рынке, где полуночники с трудом удерживали неустойчивое равновесие между лужами и ящиками, на этом рынке был строжайший порядок под совсем еще новыми вывесками. По центральной аллее непрестанно двигались электрокары и, нагруженные, исчезали за двойными раздвижными дверями, чтобы, как тот таинственный поезд из известного фильма, тотчас вновь появиться уже пустыми.

Забавную ноту в общую картину рынка вносили закутанные покупатели, разъезжавшие по узким дорожкам на складных велосипедах. Некоторые из них умудрялись, стоя на одном месте, выделывать такие акробатические трюки, которые были вполне достойны цирка братьев Бульоне.

Говор кишащей на рынке толпы, шум разгрузки и погрузки поднимались к безликим сводам из бетона, стекла и стали, которые таинственным образом перемешивали их, перераспределяли и превращали в неразборчивое эхо.

В этой ярко освещенной и шумной звуковой раковине было что-то искусственное и беспокойное. Если кто-то и дрожал в этом помещении, обогреваемом инфракрасными лучами, то не столько из-за температуры окружающего воздуха, сколько из-за ночи, подступившей со всех сторон к павильону ЕЗ.

Старый рынок, старые холодные и мрачные лабазы «Чрева Парижа», несмотря на все их сквозняки, были окружены теплым и живым поясом бесчисленных бистро, где смешивались ароматы свежего кофе, жареного картофеля и красного вина. Повсюду вокруг дышал Париж, как огромный дружелюбный и чувственный зверь.

А через двойные двери этой искусственной вселенной проникал только ветер Орли, ветер Тиэ, свистевший над холодными автостоянками Ранжис…

Помещения фирмы Пеллера выглядели довольно странно. Разбитые витрины и изуродованные оконные и дверные проемы контор были заколочены картоном и фанерой. Виктор Корню и двое бухгалтеров, очень стесненно чувствовавшие себя в пальто, работали за временными столами с вычислительными машинами, принесенными из дирекции рынка.

Груды ломаной мебели были расчищены и продажа велась с помощью оборудования, присланного другими торговцами, проявившими дружескую солидарность в связи с тяжелым ударом, обрушившимся на одного из них. Что же касается клиентов, то они были тут как тут. Они толпились вокруг предлагаемых продуктов, энергично обсуждая произошедшее накануне. В том, что они выбрали именно эту ночь для покупок, известную роль сыграло и любопытство.

Рассекая толпу, Изабелла проложила себе дорогу к штаб-квартире Пеллера, сопровождаемая верным Гедеоном Шабернаком. Не без некоторых трудностей она добралась до Виктора Корню и была вынуждена повысить голос, чтобы ее услышали.

— Виктор, я хочу представить вам своего жениха, месье Шабернака, который хотел бы познакомиться с оценкой размера убытков.

Мужчины пожали друг другу руки. Контраст между ними был поразительным. Потрепанный, слегка сутулый пятидесятилетний ветеран почти на целую голову возвышался над молодым адвокатом. Но именно смешной и нелепый наряд этого последнего здесь, в самом центре сделок выглядел анахронизмом. Гедеон Шабернак был одет в пальто цвета морской волны типично британского покроя. В вырезе пальто была видна безукоризненная сорочка со стоячим воротником и галстук в полоску. Узкая черная шляпа с приподнятыми полями заставляла вспомнить о Сити, так же, как и черные башмаки на тонкой подошве.

Однако несмотря на всю суровость внешнего вида типичного бизнесмена открытое улыбающееся лицо молодого человека вызывало естественную симпатию. Из-за стекол очков в роговой оправе сверкал взгляд, полный юмора.

— Добро пожаловать, мадемуазель, месье, — сказал Корню. — И хотя повреждения еще не совсем заделаны, но вы можете пройти сюда, за деревянную перегородку…

— Во всяком случае, — с удовлетворением констатировал Гедеон, — торговля не пострадала. И так бывает каждую ночь?

— Почти, — с гордостью ответил старший приказчик. — Фирма Пеллера — одно из самых крупных здешних предприятий. Наша клиентура многочисленна и постоянна, так как покупая здесь, они получают надежную моральную гарантию: легендарную честность покойного отца мадемуазель Изабеллы.

Должен, однако, признаться, что в эту ночь мы побили все рекорды. Вы же знаете, каковы люди… Все выглядит так, словно после взрыва бомбы, и каждый считает необходимым сделать покупку именно у Пеллера. Действительно, дела идут блестяще. Единственное неудобство заключается в том, что каждый клиент ждет, что вы с ним немного поболтаете и расскажете ему, что здесь произошло.

— Черт возьми… поставьте себя на их место, — воскликнул Гедеон Шабернак с обезоруживающим простодушием. — И, между нами, вы ведь сами — герой всего события, так как, если верить Изабелле, вы чуть было не пострадали.

Он был неотразим. Его вид новичка, студента одного из привилегированных учебных заведений, вроде Эколь Нормаль, просто вызывал на откровенность. Виктор Корню важно выпятил грудь.

— Да, месье, — сказал он, — не говорите! До сих пор при мысли об этом я покрываюсь холодным потом. Вы только подумайте! Обычно я ухожу в 9 часов 30 минут. Но вчера, во вторник, выдался очень напряженный день. Я отпустил персонал и для того, чтобы привести в порядок все счета минувшего дня, не покидал павильона до десяти. Сопоставив все обстоятельства, я пришел к выводу, что взрыв прогремел, когда я еще не добрался домой. Представьте себе, если бы тот мерзавец ошибся при установке механизма чертовой бомбы…

— Понимаю, — сочувственно поморщился Шабернак. — А почему вы уверены, что бомба была с часовым механизмом?..

— Черт возьми!.. Я рассказал все полиции, вы ведь знаете. Следователи думают, что бомба была с часовым механизмом. К счастью для меня.

— Да, это очевидно, — адвокат добродушно и немного глуповато усмехнулся. — Я хотел сказать… вы не думали о том, что кто-то мог подложить бомбу после вашего ухода?

— Ну, этого не может быть, — с категорическим видом заверил Корню. — Уходя, я уношу ключ от конторы с собой. Она вновь открывается только после обеда, и это делает уборщица, которая работает у месье Пеллера более двадцати лет и, конечно, имеет свой собственный ключ. Нет! Это совершенно очевидно. Бомба была подложена вечером после открытия рынка, но до моего прихода. Скажем так… между 9 часами вечера и полуночью. Это как раз то время, когда в конторе работают два человека, которые следят за прибытием грузов и потому оставляют контору пустой и открытой на довольно долгое время.

— И вы всю ночь работали на вулкане! — воскликнул восхищенный Гедеон Шабернак. — Ну, вы — герой, месье Корню. Изумительно. Герой…

Осаждаемый подчиненными и покупателями, Виктор Корню подумал некоторое время, но потом, наблюдая как адвокат удаляется в толпе под руку с Изабеллой, пришел к выводу, что «он немного с придурью», этот жених дочери патрона.

* * *

Молодым людям нужно было только пересечь авеню, освещенную холодным светом флюоресцентных уличных фонарей, чтобы оказаться возле кафе «Фламбе» — вариант Ранжис 1970 года.

Новое кафе Фернана Локара представляло собой функциональное кубическое здание из стекла и бетона, стоящее в потоке света, кульминацией которого была красная вывеска в виде сверкавшей и поворачивающейся под любыми углами стилизованной «морковки», сообщавшей, что именно здесь находятся представители дирекции рынка. Кафе «Фламбе», как близнец, напоминало остальные кафе, расположенные вблизи от рынка: «Албан-Дюпон», «Этуаль», «Ле Марешар», «Ле Грийон», «Ля Мармит» и несколько десятков других. С забитых автостоянок издали были видны эти островки света, представлявшие собой большие прозрачные кубы, за окнами которых люди двигались, как рыбы в аквариуме.

Когда вы входили, то в лицо вам ударяло тепло, наполненное голубоватым дымом и неповторимой смесью ароматов кофе и кальвадоса, к которой примешивался незаметный запах новой краски и дезинфицирующих средств. Он был почти неуловим. Может быть, следовало внимательно принюхаться, чтобы его обнаружить, но он был, как и та черная сырость, оставшаяся за стенами, с которой приходилось бороться несколькими мгновениями раньше.

Казалось, что все человечество собралось у стойки бара. Оптовые торговцы, огородники, их персонал и их клиенты, водители грузовиков и транспортеров, грузчики. Большинство здесь составляли мужчины, но было и несколько женщин, солидно одетых в меховые сапожки и шапки и закутанных в шарфы.

За большой стойкой работало трое официантов. У них не было ни секунды передышки. Все пили неразбавленное вино. Рюмка сухого вина храбро отстаивала свою территорию, соперничая с выпитым кофе, и дискуссии становились все громче, подкрепляемые восклицаниями, междометиями, окликами. Тепло кафе «Фламбе», как и свистевший снаружи ветер, объединялось с алкоголем, чтобы расцветить лица, заставить порозоветь щеки и заблестеть глаза.

В конце стойки на перпендикулярной стороне здания находился зал. Среди столиков, накрытых скатертями в белую и красную клетку, сновали две официантки. Здесь обедали, заказывая луковый суп. Посетители были самыми разношерстными. Несколько торговцев обсуждали сделку за дежурным блюдом. Приехавшие из Парижа ночные гуляки с грехом пополам пытались возродить атмосферу Центрального рынка. В углу Изабелла и Гедеон заметили двух мужчин со смуглыми лицами и мрачными взглядами, явно не принадлежавших ни к первой, ни ко второй категориям посетителей.

— Телохранители Игрока, — прошептала девушка своему спутнику.

Фернан Локар находился за окошечком табачного киоска. Как у дирижера оркестра, у него были уши и глаза повсюду, он бдительно наблюдал за обоими залами, распределяя пачки сигарет, получая деньги из-за стойки, складывая ресторанные фишки.

Увидев вошедшую дочь Гюстава и адвоката, он с трудом слез со своего табурета, жестом передав свои полномочия рыжеволосой девице, которая резала хлеб неподалеку от него у выхода из заведения. Он указал вновь вошедшим на свободный столик, на ходу похлопал по спине одну из официанток.

— Кики, малышка, принеси нам бутылку шампанского. За мой счет, понятно? И последи, чтобы нам не мешали.

Они втроем уселись за столик. Гедеон Шабернак деликатно положил шляпу на стул возле себя, украсил ее парой кожаных перчаток и наклонился вперед.

Он готов был дать свою первую консультацию по делу Пеллера-Локара против консорциума.

Мужчины, молодой и старый, улыбаясь, посмотрели друг на друга. Рукопожатие, которым они обменялись, после того как Изабелла их представила, было крепким и искренним. Несмотря на все их внешнее несходство, один — с внимательным лицом известного доктора права, другой — со своей пресыщенной рожей старого хозяина корчмы, которого уже ничто не может удивить, они понравились друг другу. С первого взгляда между Фернаном Игроком и Гедеоном Шабернаком установилась взаимная симпатия.

У адвоката не было заметно ни тени смущения. Он выслушал без малейших эмоций свою невесту, рассказавшую о несколько неожиданных закулисных сторонах деятельности ее отца. И поскольку она попросила его помощи, он весело ответил:

— Я согласен, моя повелительница. Это внесет некоторое разнообразие в мою деятельность, которая заключается в том, чтобы помогать всяким важным шишкам обманывать конкурентов, если только этим конкурентом не является государство. Что же касается дел, которыми занимались твой достопочтенный отец и его друг Локар, то они не более аморальны, чем те, которыми мне обычно приходится заниматься. И мне кажется, куда более интересны… — добавил он голосом, полным энтузиазма.

— Изабелла ввела вас в курс дела? — с некоторым беспокойством спросил Локар.

— Я думаю, что она ничего от меня не скрыла, — сказал Гедеон. — И мне хотелось бы побывать на месте, чтобы самому оценить причиненный ущерб.

— Следует признать, они неплохо распорядились имуществом, эти подонки, — мрачно прокомментировал Игрок. — Что вы думаете об этом, глядя со стороны?

— Прежде всего, — сказал Шабернак, — необходимо защитить вас от двух опасностей. Немедленно нужно принять меры против повторения покушений, подобных вчерашнему. А в более длительной перспективе — против захвата вас этим так называемым консорциумом, существование которого так драматически подтвердилось. Вы согласны со мной?

— Конечно, — кивнул Локар. — Но мы не знаем, с какой целью все это было затеяно.

— Действительно, в обоих случаях дело сводится к Максу де Руйе. Мне казалось, что он должен был как-то объявиться вчера после обеда.

— Мне тоже, — признался Локар. — Меня удивляет, что он до сих пор этого не сделал. Должен вам признаться, что меня это несколько беспокоит.

— Конечно. Но в любом случае он не станет затягивать с возобновлением контакта. Иначе вся история со взрывом бомбы просто не будет иметь никакого смысла. И если он тянет, то, по моему мнению, просто для того, чтобы вас немного помариновать. Чтобы каким-то образом подчеркнуть опасность и напряженность ситуации.

— Но что я ему скажу, когда мы снова увидимся? Что, несмотря ни на что, мы не сдадимся?

— Я совершенно убежден, что мы не сдадимся, — авторитетно заявил Гедеон. — Я вижу, что у вас здесь есть свои люди. Полагаю, что такие же люди есть и на улице Инносан…

Локар кивком подтвердил.

— Ну, ладно! Когда он возобновит с вами контакт, абсолютно необходимо, чтобы вы постарались выиграть время и заполучить его адрес. Это очень важно. Со своей стороны, я постараюсь выяснить, что удалось установить полиции. Мне это будет достаточно просто. Так получилось, что адвокатская контора, в которой я работаю, консультирует страховую компанию фирмы Пеллер. Я попытаюсь получить их досье.

— Это неплохо. Однако даже если допустить, что я смогу обнаружить этого типа, мне не удастся долго водить его за нос.

— Конечно, нет, — решительным тоном заявил Шабернак. — Лучшим средством защиты является контрнаступление. Для того, чтобы обескуражить этих немцев, следует перейти в контратаку, если только эти немцы действительно существуют, а затем…

— Затем?

— Затем! Идти в ногу со временем, старина. Истратить все, что было отложено в связи с переездом рынка. Смотреть широко и попытаться представить себе сенсационный проект, достойный Парижа и Франции, месье Локар.

И для того чтобы несколькоошеломленный хозяин кафе его понял, он склонился к нему.

— Вы представляете себе, что когда Ранжис начнет функционировать на полную мощность, вас будет здесь, как и раньше в «Чреве Парижа», около тридцати тысяч человек, располагающих значительными капиталами? Вы знаете, что происходит каждые двадцать четыре часа в аэропорту Орли, по ту сторону автострады? Что может быть общего между этими бравыми ребятами и международными путешественниками?

Желание отдохнуть. Вы должны предоставить им эту возможность. Необходимо только немного воображения для того, чтобы связать эти два огромные комплекса, создав самое колоссальное в Европе предприятие разнообразных развлечений, в которое вы, без сомнения, привлечете весь Париж, так как у вас здесь полным-полно автостоянок. Вы не отдаете себе в этом отчета, Локар. При всем своем динамизме это предприятие разорит Монмартр, Монпарнас и Елисейские поля одновременно.

— Ну уж вы скажете, — протянул изумленный Локар. — Однако для непрофессионала вы неплохо соображаете. Это нужно обмыть.

Он вытащил пробку из бутылки «Дом Периньон» и умело наполнил бокалы. Они чокнулись, и Локар со знанием дела прищелкнул языком. Лицо его чуть порозовело.

— Но все это не так просто, — сказал он, — представьте, что нам удастся обезвредить этого Макса де Руйе и его шайку, но где вы найдете те огромные капиталы, которые нужны для осуществления такого грандиозного предприятия?

— Послушайте, месье Локар, — сказал Гедеон, обращаясь к нему как к клиенту. — Кто даст вам взаймы хотя бы су для создания ваших подозрительных отелей на улице Кинкампуа или на улице Сен-Дени? Совершенно очевидно, что никто, и поэтому вы обречены на самофинансирование, иными словами, как вы сами понимаете, на очень скромное существование.

Но с того момента, когда вы начнете получать прибыль или просто разрабатывать нечто действительно крупное, весь мир сразу же окажется у ваших ног, все крупные банки, католические, протестантские или еврейские, французские или американские. Необходимо работать так, словно вы собираетесь построить отель типа «Хилтон» для развлечений. Да, именно типа «Хилтон-отеля».

Однако поверьте, я не ясновидец. В настоящее время самое важное — противостоять противнику, а, как говорят бельгийцы, единство придает силы. Мы обсудили этот вопрос с моей будущей тещей и пришли к выводу, если вы согласитесь с нами, что в принципе необходимо устроить совещание с главными… партнерами в вашем секторе экономики.

— Действительно, мне тоже кажется, что это необходимо, — поддержал его Локар. — Вы наметили, кого следует пригласить?

Гедеон Шабернак вытащил свою записную книжку.

— Видите ли… Речь идет о месье Рене, Рене из Нанта, и месье Морисе, Моряке.

— Да, они основные заправилы в этом рэкете.

— Затем, месье Слим или Селим… я точно не знаю.

— Танжерец-убийца, — уточнил Локар. — Да, это он заправляет почти всеми девочками. У него большой авторитет в своей среде.

Адвокат кивком дал понять, что принял его слова к сведению.

— И наконец, — сказал он, — месье Леони, Тино Леони.

— Главарь всех картежников, — прокомментировал Игрок. — Мне кажется, что это разумно. Мадам Леонтина действительно знает свой мир. Поговорить, чтобы объединиться и создать военный совет. Мне следует их предупредить. На какое время намечена встреча?

— В принципе на послезавтра в поместье мадам Пеллер, о’кей?

— О’кей. К тому времени, может быть, мне удастся повидаться с Максом или напасть на его след.

— Будем надеяться, — сказал Гедеон Шабернак, осушая свой бокал.

Фернан Локар последовал его примеру.

— Знаете, моя маленькая Изабелла, — сказал он, поставив бокал на место, — мне нравится ваш жених. У меня складывается впечатление, что вам посчастливилось найти парня что надо.

Глава четвертая

Совещание состоялось в среду в 15 часов в Рувре в старой усадьбе Пеллеров. Гюстав купил ее в 50-е годы у одной из местных благородных семей, которые вот уже два или три поколения как перебрались в Париж и которых вторая мировая война окончательно разорила. Совершенно очевидно, что для ее восстановления нужно было вложить значительные средства: вся кровля была в дырах, а стены сильно разрушены, но небольшой парк на берегу реки был изумителен. Гюстав в то время уже крепко стоял на ногах и все было у него впереди. В то время ему было всего лишь сорок пять лет. Он делал большие дела, и никто не мог на него пожаловаться.

По-прежнему шел дождь, но в погоде наметилось явное изменение к лучшему. Со стороны реки перед фасадом дома, на дорожке, окаймлявшей газон и посыпанной толстым слоем гравия, были скромно припаркованы автомобили. «Бентли» мадам Леонтины, прибывшей из Парижа в сопровождении Фернана Локара. Им понадобилось менее часа для того, чтобы доехать сюда по автостраде. Далее стоял «мустанг» Гедеона Шабернака. Он приехал вместе со своей невестой. Третьим автомобилем был «мерседес 230», принадлежавший Слиму, вместе с которым приехали и остальные трое участников совещания.

Библиотека Гюстава Пеллера выходила прямо в парк. Пройдя через застекленную дверь, пробитую в старой стене, увитой плющом, можно было спуститься по трем ступеням широкого крыльца. Комната была обставлена в английском стиле с высаженными в кадках пальмами и старинными гравюрами на стенах. Книжные полки были заставлены книгами, приобретенными на распродажах, но благодаря помощи солидных экспертов.

За большим рабочим столом с неоспоримой уверенностью председательствовала Леонтина Пеллер. По правую сторону от нее сидел Фернан Локар. Слева — Гедеон Шабернак, технический консультант и будущий зять. Остальные четыре кресла были заняты представителями сферы обслуживания, поскольку они эффективно осуществляли обслуживание клиентуры, хотя и несколько специфичное.

Наиболее примечательным из всех присутствующих был смуглый субъект с рубцом от ножа на лице. Его стройность граничила с худобой, но у него явно был великолепный портной: его костюм, немного слишком светлый для сезона, выгодно оттенял его фигуру, максимально подчеркивая стройность, но расширяясь на плечах и на груди.

Действительно, для Слима элегантность была характерной чертой. Хотя в данный момент его искаженные черты лица явно отражали дурное настроение, это чувствовалось и по мрачному взгляду. Его звали Слим, что соответствовало его телосложению и напоминало прозвище одного из персонажей Питера Чейни — Слима Кэллагена, фамилия которого была бессовестно присвоена министром внутренних дел лейбористского правительства в Лондоне. Но его с тем же успехом можно было бы звать и Селимом. Так как если одни считали его французом родом из Алжира, то другие были уверены, что он араб, и эта неопределенность так и оставалась.

Совершенно очевидно было лишь то, что прошлое Слима — или Селима — было тесно связано с марокканским городом, расположенным неподалеку от Гибралтарского пролива, еще недавно космополитическим и международным. Это обстоятельство, а также его склонность играть с холодным оружием, дали ему остроумную кличку Танжерец-убийца. Он олицетворял власть в среде сутенеров, чей «персонал» оккупировал тротуары в квартале Центрального рынка.

Рене из Нанта и Морис-Моряк были похожи друг на друга как двоюродные братья, если не как родные. У них был тот характерный вид, который вырабатывается склонностью к насилию и жестоким решениям. И тому и другому было около 35 лет, оба коренастые, с низкими лбами, оба они постепенно прибрали к рукам всю торговлю наркотиками в квартале. Они держали в руках весь рэкет по защите торговцев, который был, конечно, не таким всеобъемлющим, как в городах Соединенных Штатов, но значительно более процветающим, чем представляли себе несведущие люди.

Все хозяева гостиниц или баров в скромных закоулках, все содержатели бистро и девицы, которые вели там свои переговоры, раскошеливались, правда, неохотно. Трудности Рене из Нанта и Мориса-Моряка (прозванного так за его службу в морской пехоте) были не менее очевидны: родившись уголовниками, они ими же и умрут. Они были неспособны подняться над своим окружением. Это уж была особенность их природы.

Совсем по-другому обстояло дело с Тино. Цезарь Леони получил свое прозвище за медовый голос, очень похожий на голос знаменитого тенора, его соотечественника. Леони был небольшого роста, с привлекательным овальным лицом. И если присмотреться повнимательнее, то можно было бы заметить определенную тенденцию к одутловатости по мере его приближения к сорока годам. Он обладал сдержанной элегантностью, характерной для тех, кто привык вращаться в богатых кругах. Его главными качествами, характерными для профессионального игрока, были: спокойствие, хладнокровие, абсолютный контроль за движением каждого мускула.

Такой человек, как Тино, во время последней войны перенес в парижскую среду все авантюрные замашки, характерные для корсиканцев. Если раньше они были бесспорными королями, то теперь их постепенно заменили в контроле за девицами выходцы из Северной Африки. Затем появились югославы, которые постепенно, кусочек за кусочком, отгрызали от их империи, монополизировав сначала марихуану, затем постепенно наложив руку и на героин.

Областью, принадлежавшей почти исключительно сыновьям острова Красоты, еще оставались азартные игры, но и здесь им становилось все труднее сохранять свое место. С вершины, какой являлись элегантные круги из кварталов вблизи Плас Этуаль, цепь игорных домов опустилась до тайной игры в покер в задних комнатах забегаловок в квартале Центрального рынка.

Здесь-то и заключалась основная сфера деятельности Тино. Он не обладал качествами, необходимыми крупному главарю. Он был не слишком интеллигентен и следовал за развитием своей профессии, не переступая ее границ. В результате именно он с наибольшей поспешностью явился на совещание в Рувре. Он почти инстинктивно чувствовал, что его будущее связано с Ранжис.

За маленьким соседним столиком в нише окна скромно сидела Изабелла с блокнотом для стенографирования в руках, представляя тем самым секретариат совещания. Для этого она была прекрасно подготовлена. Ее отец Гюстав Пеллер, который никогда не забывал о реальностях повседневной жизни, сделал так, чтобы она, несмотря на ее состояние, окончила высшую экономическую школу; тогда в случае необходимости она могла бы обеспечить свое существование.

* * *

Леонтина Пеллер бросила взгляд через застекленную дверь на газоны, очищенные на зиму вокруг черных стволов, блестевших под дождем. После того как Гюстав купил эту усадьбу, она вложила немало сил в ее благоустройство. У парка, который представлял собою дикие джунгли к тому времени, когда они стали его владельцами, так же, как и у большого дома, было свое прошлое, которого она не могла себе представить, прошлое, которое было чужим, но с которым она покончила, тогда как вилла в Антибе оставалась только местом, где она проводила отпуск.

В течение последних месяцев за время своего вдовства она много раз размышляла над тем, не угрожает ли переезд в Ранжис существованию усадьбы в Рувре. Опасность стала особенно очевидной после взрыва бомбы…

Но сейчас она быстро взяла себя в руки, оглядела гостей и открыла заседание.

— Господа, — сказала она высоким и чистым голосом, — я взяла на себя инициативу собрать вас всех вместе, так как мы оказались в очень трудной ситуации.

В прошедшие годы между нами установилось весьма плодотворное сотрудничество. В своих делах вы всегда находили необходимую вам поддержку и содействие. В свою очередь мой муж и месье Локар смогли, благодаря вашему доверию, создать организацию, которая, я не боюсь этого сказать, своим благотворным влиянием воздействовала на весь квартал Центрального рынка, следовательно, и на Париж, а за пределами Парижа и на всю страну.

Для всех нас уход из старого квартала Центрального рынка и переезд в отдаленный Ранжис означал очень тяжелый удар. Убежденные в том, что ничто не может остановить прогресс, мы все встретили перестройку со смелостью и реализмом. В то время как мой муж подтвердил неизменность существования своего торгового предприятия, месье Локар перевел туда свое заведение «Фламбе».

В том же, что касалось нашей деловой активности, до настоящего времени мы могли предпринимать только локальные и изолированные действия. В какой-то степени, господа, это означало возврат к кустарничеству и индивидуализму.

В этот момент взгляд Леонтины остановился на Танжерце-убийце, который слушал, стиснув зубы и нахмурив брови.

— Я уж не говорю о том, — подчеркнула она со всей решительностью, — что такая перспектива не могла никому показаться привлекательной. Я прямо говорила всем, что в данном случае их расчет неверен. Во времена огромных монополий индивидуальные занятия на любительском уровне, если и могут принести немедленные прибыли и создать впечатление, что вам удалось удачно выпутаться из игры, непоправимо обречены в долгосрочном плане. Мы должны понимать, господа, что если мы останемся едиными, объединенными в солидной организации и если мы не позволим обстоятельствам взять над нами верх, то мы будем продолжать двигаться вперед.

Она сделала паузу, чтобы подчеркнуть значительность своего заявления. Никто не проронил ни слова, включая и Тино, который попытался аплодировать.

— Все это было справедливо, — продолжала Леонтина голосом, в котором чувствовалось известное напряжение, — до последнего времени. Вы все знаете, что произошло. Месье Локар вам все уже объяснил. Ему нанес визит человек по имени Макс де Руйе, который сказал, что он уполномочен некоей германо-американской группой предоставить ему выбор между полной капитуляцией и простым и окончательным поглощением.

Как вы несомненно уже знаете, месье Локар отнесся к этому визиту как к простой попытке шантажа или рэкета. Он послал своего посетителя к черту. Спустя несколько дней произошел взрыв в торговой фирме Пеллера в Ранжис.

Это доказывает, по крайней мере, три вещи, как хорошо отметил месье Шабернак в своей беседе со мною. Во-первых, что эмиссар, посетивший месье Локара, совершенно не намерен шутить. Во-вторых, что он прекрасно осведомлен, так как очевидно, что он хорошо знает о связях между моим покойным мужем, Фернаном и… всеми вами, господа. В-третьих, совершенно очевидно, что наши противники чертовски умелые люди. Они ударили не напрямую, атаковав не просто вдову, но тот сектор моей деятельности, который следователям будет трудно связать с вами.

— Вы хотите сказать, что этот парень намеревался нас пощадить? — спросил удивленно Рене из Нанта.

— Именно так. Но только сначала, так как все вы являетесь его добычей, его будущим капиталом. Затем он намерен нас разъединить, создав у вас впечатление, конечно, совершенно ложное, что опасность угрожает только мсье Локару и мне.

— Это неправда, — с вызовом заявил Танжерец-убийца.

— Я надеюсь доказать все это вам еще до конца нашей встречи, — возразила Леонтина, собрав в кулак все свое спокойствие. — Во всяком случае, в этих обстоятельствах мы предприняли два необходимых шага. Сначала мы обратились к месье Шабернаку. Я не буду скрывать от вас, что он мой будущий зять, но, помимо этого, он прекрасный адвокат и весьма квалифицированный юридический и коммерческий советник.

Затем мы собрали вас для того, чтобы вы могли себе уяснить, какие изменения произошли в ситуации в последний момент, изучить их и принять соответствующие решения.

Что же касается последних изменений в ситуации, то о них вам доложит Фернан.

* * *

За последнюю неделю Игрок, как говорится, сильно сдал. Он уже выглядел совсем не молодым. Безопасная жизнь в течение последних лет привела к тому, что у него явно ослабло чувство осторожности. Короче говоря, Фернан несколько ослабил свою бдительность.

Это проявлялось в определенной усталости, сквозившей в его выступлении, в куда более глубоких морщинах, прорезавших лицо. Он начал свое выступление охрипшим голосом человека, который слишком много в последнее время курил.

— Между визитом ко мне Макса де Руйе и взрывом у Пеллеров прошло пять дней, — сказал он. — Я несколько успокоился. Я уже думал, что избавился от этого мерзавца. Узнав о взрыве, я тут же понял всю глубину угрожающей нам опасности. Мы имеем дело не с примитивными бандитами, которые наносят случайные удары, а с парнями, которые аккуратно разыгрывают свою партию, продумывая все далеко вперед, как в шахматах.

Я тут же сообщил обо всем мадам Леонтине, а затем месье Шабернаку, который был настолько добр, что согласился представлять наши интересы. Его первый совет показался мне великолепным. Так как я ничего не знал об этом Максе де Руйе, то мне ничего не оставалось делать, как ждать его следующего появления, а для того, чтобы выиграть время, необходимо было выяснить все, что можно, о нем и о людях, которые стоят за ним.

Действительно, вчера в 7 часов утра, когда я уже собирался покидать Ранжис, он мне позвонил. Он был очень любезен. И бы даже сказал, что опасно любезен. Он объяснил, что ему пришлось ненадолго уехать на Азорские острова и он хотел бы знать, что случилось накануне в павильоне ЕЗ. С плохо скрытой иронией он разыграл удивление и спросил меня, обдумал ли я его предложения.

Я осторожно ответил, что у меня было время, чтобы подумать, но я ведь не один, и мне хотелось бы получить дополнительные уточнения. Короче, все это было пустой болтовней.

Потом этот малый, оставаясь по-прежнему весьма любезным, сказал, что он встретится со мною после обеда на улице Инносан.

— Идет! — согласился я.

— Это дало вам время подготовиться, — заметил Гедеон Шабернак.

— И еще как! Я подготовился. У меня есть малый, подходящий для таких дел. Он весьма неплохо знает свое дело и исколесил весь Париж на своем мопеде. Я выдал ему все необходимые инструкции и потом мне только и оставалось, что лечь поспать. К пяти часам вечера я был готов встретиться с этим Максом.

Должен вам сказать, что дело приняло довольно крутой оборот. Через десять минут он понял, что я пытаюсь его обмануть, и тут же прервал переговоры.

«Месье Локар, — сказал он мне самым вежливым и церемонным тоном, — не считайте меня дураком. Я вам уже объяснял, о чем идет речь, что я представляю серьезную и могущественную группу, которой вам просто нечего противопоставить. Вы плохо встретили меня в прошлый раз, однако я тем не менее надеялся, что все устроится. Теперь, — продолжал он, — я не могу больше терять время и немедленно все прекращаю, но в следующий раз, когда я вернусь, поверьте мне, все изменится. И не в вашу пользу».

— После этого, действительно, переговоры весьма достойно закруглились. Признаюсь, что я был совсем не так уж спокоен. Этот тип вызывал у меня определенное беспокойство. Он действует совсем не нашими методами.

— Ну, а парень, который пошел за ним, обнаружил, где он живет? — спросил Рене из Нанта.

— К сожалению, нет, — Локар покачал головой. — Выйдя от меня, Макс сел в свою автомашину, кабриолет «пежо-204», и уехал. Мой парень проследил за ним до Елисейских полей, где тот вошел в дом № 72. Ну, если вы знаете это здание, то можете себе представить, что случилось потом. Там, по крайней мере, две сотни самых разнообразных контор. Все, что ему оставалось сделать, так это записать номер автомашины.

— Зная номер, — предположил Тино, — можно попытаться установить адрес владельца, но для этого нужно иметь достаточно тесные связи с полицией.

— У меня есть некоторые связи в полиции, при моей профессии это необходимо, — вмешался молодой адвокат. — То, что предлагает месье Леони, было проделано сегодня утром. Владельцем автомашины является некий Макс Бонне. Он живет в семнадцатом районе на улице Теодор де Банвий.

— Это наверняка он, — сказал Тино.

— Вне всякого сомнения, мы узнаем это наверняка в течение дня, не так ли, Фернан? — спросила Леонтина Пеллер.

— Да. Мой посыльный взял записку с адресом, которую передал месье Шабернак и, более того, я поручил одному надежному парню, который хорошо знает жителей предместья, навести справки о некоем Максе де Руйе. Теперь следует только ждать’ больше ничего не остается.

Вдова Гюстава Пеллера, посчитав, что Фернан закончил свое сообщение, вновь взяла бразды правления в свои руки.

— Ну, хорошо, — подытожила она, — так что же мы имеем? Группа иностранцев хочет организовать дела в Ранжис на свой манер. Для начала они хотят выбросить нас и, как мне кажется, располагают для этого достаточными средствами. Вот почему я собрала вас, господа, чтобы мы смогли создать организацию для обороны. Благодаря месье Локару и месье Шабернаку, скорее всего мы сможем установить личность этого Макса де Руйе, но это не выведет нас на его хозяев…

Слим, который до этого сохранял хмурое молчание, дерзко прервал ее.

— Мадам Пеллер, — сказал он, — должен сказать вам откровенно. Мне все это напоминает кукольный театр. Совещание в загородном доме, ваш галантный зять, вы — играющая даму из высшего общества… Я вовсе вас не критикую; пожалуйста, если вам это нравится. Но не забывайте и нашу точку зрения на все эти вещи. Мы заключили с Гюставом ряд соглашений. Он был уважаемым человеком, который знал, как заставить уважать свою волю. Он первым организовал дела на Центральном рынке, и каждый мог найти свой интерес в той ситуации.

Сегодня все изменилось. После смерти Гюстава мы согласились продолжать сотрудничать по-прежнему из-за дружбы с Игроком, из уважения к вам, и затем, если хотите, в память о хороших былых временах.

К сожалению, хорошие былые времена прошли. Они умерли и похоронены. Прежде всего, больше нет прежнего Центрального рынка и затем больше нет Гюстава, который мог заставить себя уважать. Нам нужны доказательства. Вы рассказываете нам о некоем Максе де Руйе, который якобы цепляется к вам из-за пустяков, и будто бы это имеет к нам какое-то отношение. Мы хотели бы вам поверить, но кто нам докажет, что этот Макс де Руйе не является простым вымогателем, который хочет обделать свои делишки и поэтому придумал эту несуществующую группу?

Гедеон Шабернак жестом остановил свою будущую тещу, собравшуюся было ответить.

— Позвольте мне, месье Слим, — сказал он. — Мне хотелось бы ответить вам пункт за пунктом.

Прежде всего, шантажист, как вы изволили выразиться, который сумел взорвать торговое предприятие в Ранжис известным нам образом, как мне кажется, заслуживает определенного внимания.

Затем я не разделяю вашего мнения о так называемой фальшивой «несуществующей» группе. В Соединенных Штатах, в Англии, в Германии, откуда родом все эти бравые ребята, порок давно стал мощной промышленностью, располагающей огромными средствами. Об этом известно всему миру. Что же касается Германии, то в данном конкретном случае эта промышленность является в какой-то степени отражением всей национальной экономики, в какой-то мере экспансивной, в какой-то мере «перегретой», ищущей новых рынков сбыта. В соревновании с этим тевтонским экспансионизмом, серьезным и методическим, латинский индивидуализм просто не может выстоять. Я боюсь, что Франция и Италия — не первые среди тех, кто попал в переделку.

Особенно я стал опасаться после вчерашнего дня. Признаюсь вам, что я не знал ваших… профессий. Когда я начал заниматься этой проблемой, то я не предполагал, что дела обстоят настолько плохо. Адвокатская контора, к которой я принадлежу, имеет прекрасных компаньонов в Гамбурге, и я их хорошо знаю. Поэтому я обратился к одному из моих друзей там, и он подготовит мне детальное сообщение по данному вопросу. Но уже теперь, после длительного телефонного разговора с ним, я могу сказать вам следующее: те круги в Гамбурге, которые связаны с заведениями в квартале Сан-Паули, обладают огромной финансовой мощью. Они объединились в форме анонимного товарищества для того, чтобы создать «Центр Эроса». Это очень плодотворная коммерческая операция, а с другой стороны, это потрясающая операция с недвижимостью. Она пользуется поддержкой наиболее уважаемых банков, которые осуществили с теми же клиентами аналогичную операцию в Кельне.

— Все это подтверждает сказанное мне Максом де Руйе, — заметил Локар.

— Прекрасно. Более того, в хорошо информированных кругах в Гамбурге ходят слухи, что парни из квартала Сан-Паули активно намерены развернуть дела за границей. Они провели исследование рынков в большинстве крупных городов Европы, и американский капитал готов осуществить инвестиции в это предприятие.

Я вижу, месье Слим, что вы по-прежнему скептически относитесь к моим словам. Это обусловлено тем, что вы рассуждаете в масштабах Центрального рынка. Экономическое развитие Европы представляет огромный процесс, одновременно вызывающий и определенное беспокойство. По-видимому, вы привыкли в какой-то степени жить сегодняшним днем. Но никому не известные технократы занимаются созданием моделей 2000 года как в области использования космического пространства, так и в области более или менее допустимых развлечений. Вот что мне хотелось бы вам сказать.

Что же касается вашего мнения о том, что мадам Пеллер и месье Локар оказались единственными, кто подвергается опасности, и что это дело вас не касается, то, я уверен, вы глубоко ошибаетесь. Мадам Пеллер и месье Локар представляют единственную организацию квартала Центрального рынка. Когда эта организация исчезнет, то я убежден, что для той группы, которая стоит за Максом де Руйе, будет просто детской игрой удалить вас одного за другим, причем если понадобится, то это будет сделано и силой.

Мы же вам предлагаем организовать сопротивление, перейти в контратаку, опередив немцев и создав вместо них предприятие, которому суждено большое будущее.

Морис-Моряк пожал плечами.

— Создать «Центр Эроса» в Ранжис? Учитывая взгляды нынешнего правительства? Вы часом не переутомились, мой друг?

Гедеон улыбнулся.

— В каждой стране существует свой образ действий, — сказал он. — Даже при самых добропорядочных режимах существуют процветающие заведения…

Однако настроение присутствующих не улучшилось. Только Тино выразил неуверенную поддержку великолепному выступлению Шабернака. Леонтина Пеллер это хорошо почувствовала.

— Господа, — сказала она, — мы не требуем, чтобы вы приняли решение немедленно. Обдумайте ситуацию в течение ближайшего уик-энда, и Фернан проконсультируется с вами, скажем… в начале следующей недели. Договорились?

Участники совещания перешли в соседний салон, вежливо выпили три бутылки «Мумм Кордон Руж» и отправились в столицу.

* * *

Изабелла Пеллер и ее жених вернулись на улицу Ренуар только к половине девятого вечера. Леонтина пригласила своего будущего зятя поужинать, чтобы обсудить разочаровавшую ее ситуацию.

Она встретилась с молодыми людьми в салоне, отделанном в стиле Людовика XVI.

— Танжерец-убийца вне себя от ярости, — начала она без всякого предисловия. — Его дом в Шевийи-Ларю был взорван сегодня в конце дня…

Глава пятая

По природе своей обладавшая олимпийским спокойствием, вдова Гюстава Пеллера в этот вечер была чрезвычайно возбуждена. Гедеон Шабернак напряженно размышлял.

— Мадам, — сказал он, — как мне кажется, эта новость сильно взволновала вас, но я не вижу, какое она имеет отношение к тому делу, которым мы заняты.

— Это правда, мама, — заметила Изабелла. — Шевийи-Ларю? Я даже не знаю, где это.

Мадам Леонтина провела молодых людей в салон, где Бенджамин уже подготовил все для аперитива.

— Мое дорогое дитя, — сказала она своему будущему зятю, — присядьте. Я вам все расскажу.

За последние сорок восемь часов отношения между вдовой торговца и молодым адвокатом значительно упрочились. От статуса «вполне приемлемой партии для обеспеченной молодой девушки» Гедеон перешел на положение советника, даже компаньона в работе над очень трудным делом. Пока Изабелла занималась напитками, вдова перешла к изложению событий дня.

— Сегодня после обеда в Рувре, — объяснила она, — вы, возможно, заметили, что я намекнула на некоторые события, которые успешно скрывались в течение длительного времени. Следует сказать вам, что месье Локар слышал разговоры о заведении Танжерца-убийцы.

Этот бизнесмен пользовался авторитетом среди своих клиентов, некоторых крупных торговцев или покупателей рынка, которые первыми переехали в Ранжис. Чтобы не потерять их, он предпринял меры для того, чтобы их обслужить. Вот почему он арендовал дом в Шевийи-Ларю, предместье, расположенном в непосредственной близости от рынка в Ранжис, и поселил там трех девиц, которые обеспечивали часть его доходов.

Он считал, что поступил очень хитроумно, так как одновременно с этим он освободился от обязательств, которыми был связан с Гюставом.

— И вы не реагировали…

— Мы довольно долго обсуждали эту проблему с Фернаном. Но каким образом мы могли бы оказать давление на Танжерца-убийцу, скажите?

— Да, конечно… И это объясняет одновременно его замешательство и враждебность во время встречи в Рувре.

— Совершенно справедливо. В любом случае факты таковы. Приехав на наше совещание, Слим уже знал о катастрофе: дом был буквально разнесен в щепки, и судя по тому, что я знаю, взрыв сильно напоминает тот, который произошел в фирме Пеллера.

— А жертвы? — спросила Изабелла.

— Легко ранена одна из девиц. Это просто чудо, — сообщила Леонтина. — Ее взрывом выбросило на улицу. Пришлось отправить в больницу. Две другие девицы в это время отсутствовали. Впрочем, к их счастью.

— В котором часу это произошло? — спросил адвокат.

— Приблизительно в 17 часов 30 минут, как сказал мне по телефону Локар. Ах, дети мои, не скрою, что я ждала вас с большим нетерпением. Я бы предложила поехать на место, чтобы самим убедиться в том, что произошло.

Гедеон Шабернак с задумчивым видом посмотрел на свой бокал, затем взглянул на часы и сказал весьма категоричным тоном:

— Я решительно не советовал бы вам это делать. Там поблизости наверняка находится полиция. Возможна проверка удостоверений личности. Думаю, что не в наших интересах, чтобы полиция заподозрила какую-то связь между этими двумя инцидентами.

— Но ведь нужно, — возразила Изабелла, — чтобы мама смогла получить самую полную информацию. Она не может ждать, пока ей сообщит об этом месье Слим…

— Я тоже так думаю, — сказал молодой человек, вставая. — Вот почему я поеду туда сам. Сейчас почти девять вечера. В это время мне понадобится не более получаса, чтобы добраться на место. Я разыщу соседей и получу у них всю необходимую информацию. Предлагаю вам поужинать без меня, но потом дождаться моего возвращения. Я наверняка успею вернуться часам к одиннадцати.

Он подхватил свой плащ, оставленный в холле, отклонил любезную помощь Бенджамина, сбежал по лестнице и направился к своему «мустангу».

* * *

Самым сложным оказалось разыскать улицу Сталинграда. Настоящий Сталинград вряд ли был мрачнее этой темной улочки в предместье, идущей параллельно ограде рынка Ранжис.

Стало еще холоднее. Мелкий дождь уже много часов падал с темного неба. Изгибавшаяся дугой улица была скупо освещена несколькими фонарями, свет которых отражался в лужах черной воды, текущей из водосточных труб. По обе стороны тянулись пустыри и скромные домики из серого цемента, крытые светло-коричневой черепицей, которая днем должна была выглядеть столь же унылой и печальной, как и все остальное.

За каменными заборами и металлическими решетками угадывались грязные и голые по-зимнему палисадники, ожидающие хмурой весны, которая наверно никогда не придет. Днем взгляд мог наткнуться на расположенные неподалеку стены заводов, дворы торговцев ломом, кладбища автомобилей. В голову невольно приходили мысли о безнадежных полотнах Вламинка.

Гедеон Шабернак проехал улицу Сталинграда, оставил машину в точно такой же улочке, отходившей под прямым углом к ней, и прошел пешком сотню метров. Окрестности были пустынны. Однако даже дождь не смог прогнать трех-четырех зевак, которые разглядывали разрушенный небольшой домик, перед тем как обменяться впечатлениями в тепле скромного бистро, выходившего фасадом на тротуар метрах в тридцати оттуда.

Ближайший фонарь находился довольно далеко. Даже подойдя поближе, Гедеон разглядел не так уж много: домик выглядел настолько банальным, насколько это было возможно. Палисадник перед ним был зацементирован для удобства посетителей и оставалось только совсем немного открытого места, чтобы могли выжить четыре рахитичных куста шиповника, требовательные корни которых местами прорвали дорожное покрытие. У дома не было подвала. Он был просто поставлен на бетонированную площадку, которая вся теперь была завалена кучами строительного мусора и обломков.

Дом, в котором было по одной комнате с каждой стороны от входа, и одна наверху, был буквально сметен с лица земли, вывалив наружу все потроха: крытый плюшем диванчик, буфет в стиле Генриха IV, какие делали перед последней войной, не говоря уже о множестве волнующих вещей, которые обычно стыдливо прячутся в бедном жилище. Кровать была выброшена в палисадник, вывернув наружу металлические пружины матраса и ватные подстилки.

Полицейский агент постукивал каблуками по тротуару. Он подозрительно посмотрел на светлый непромокаемый плащ адвоката, но воздержался от вопросов.

Гедеон, в свою очередь, присоединился к группе соседей, тихо делившихся впечатлениями от происшедшей катастрофы, и ненавязчиво сопроводил их до ближайшего бистро.

В заведении сложилась обстановка, без сомнений, непривычная для такого времени дня. Заведение называлось «Встреча друзей». Это было написано на старинный манер на его наружной витрине буквами из белой эмали.

Внутри стояли мраморные столики и диванчики из искусственной кожи, как и тридцать лет назад; время, казалось, остановилось в своем движении в этом маленьком уголке парижского предместья. Единственными уступками современности были: цинковая стойка, предшественница которой наверняка не смогла бы пережить во время войны охоту за цветными металлами, и телевизор, укрепленный на стойке, привинченной к стене в глубине комнаты. В данный момент он работал при общем к нему безразличии.

Вокруг стойки плотно толпились люди. В основном это были местные жители и герои дня — свидетели драмы, число которых было невелико, так как взрыв произошел в такой час, когда трудовое население Шевийи-Ларю было занято на заводах или в конторах. Гедеон заметил среди двух десятков посетителей двух молодых репортеров, фотографа и еще одного человека, которого он определил как полицейского офицера в штатском.

Основное внимание было сосредоточено на хозяине, человеке лет пятидесяти в свитере с отвернутым воротником, с сероватым лицом и угасшим взглядом. Вдобавок один его глаз был скрыт дымом зажатой в зубах сигареты.

Гедеон Шабернак решил выдать себя за агента компании, застраховавшей домик. Однако ему не пришлось воспользоваться этим замыслом, так как он оказался свидетелем интервью, которое хозяин бистро дал газете «Пари-Жур».

— Была половина шестого, — объяснял он в восторге от своей неожиданной популярности. — Я как раз собирался укладывать бутылки, которые только что доставили с фирмы «Чинзано».

Он закрыл второй глаз из-за фотовспышки. Репортер спросил:

— В доме жили три женщины, не так ли? Вы знали их?

— Чисто внешне. Они жили здесь всего несколько недель и не были моими клиентками. Только одна зашла как-то на днях, на прошлой неделе, и попросила разрешения позвонить по телефону. Из ее разговора я понял, что они работают по ночам на рынке, и работают очень много. Вот почему им трудно приезжать из Парижа и возвращаться обратно. Потому они объединились втроем, чтобы арендовать домик Видаля, — он отставной офицер и большую часть времени проводит у своих детей в Неврэ.

— И как они выглядели?

— Молодые женщины. Все трое. Достаточно симпатичные и я бы сказал, что… достаточно пухленькие. Но они вели себя довольно прилично, мда… Я бы не решился еще что-нибудь сказать о них. Я даже не знаю, как их зовут.

Журналист делал заметки в своем блокноте. Он старался держаться несколько свысока, понимая интерес, который проявляют к нему люди, которые не преминут прочитать его статью в завтрашнем номере газеты.

— Было 17 часов 30 минут и вы укладывали свои бутылки, — подсказал он.

— Да. Мне вдруг показалось, что дом зашатался. У меня не было времени, чтобы спросить, что случилось. Страшный взрыв потряс весь квартал. Стекло в двери вылетело. Просто удивительно, как выдержали витрины.

Как в хорошо сыгранном ансамбле, все взгляды обратились на дверь, стекло в которой было заменено картоном от коробки «Чинзано».

— Я не успел ничего сделать, — продолжал он. — Сразу бросился наружу. Единственное, что я там увидел, это облако, огромное облако пыли, в котором исчез домик Видаля.

Послушайте, месье. Вы слишком молоды для таких вещей, но я во время войны был депортирован в Германию. На принудительные работы. Ну, ладно, а кроме того, я присутствовал при бомбардировках. И тогда все было именно так. Я просто окаменел. Поверьте, я был совершенно ошеломлен. Я был просто не способен ни что-то сказать, ни сделать. Облако пыли медленно рассеялось и то, что я увидел, повергло меня в ужас. Домик практически сравняло с землей. Груда руин. И посреди улицы стояла кровать.

Хозяин бистро не хотел выглядеть невеждой. Он выждал некоторое время, тщательно подбирая слова.

— Да, это было, — сказал он, — одновременно и страшно, и смешно. Кровать была разгромлена. В общем-то, она не так уж сильно пострадала от удара. Но в водосточной канаве лежал труп. Труп женщины в ночной рубашке.

— Труп? — удивился репортер. — Мне казалось…

— Подождите немного, — авторитетно прервал его хозяин бистро. — Сначала я не подходил близко. Это произвело на меня страшное впечатление. Я побежал к себе, позвонил в полицию и сказал им, что произошел взрыв и что имеются жертвы. А затем я вновь подумал об этой бедной молодой женщине. О ее раздетом теле, распростертом на улице. Это неприлично, я надеюсь, вы понимаете, что я хочу сказать. Я побежал в свою комнату, схватил одно из одеял и вернулся на место.

Он снова выждал некоторое время, перевел взгляд на своего помощника, чтобы окружающие могли сказать:

— Ну? Вы видите, каков наш Марсель, смелости ему не занимать.

Затем он наполнил по очереди шесть бокалов красным вином, нацедил стаканчик пива и налил Гедеону Шабернаку рюмку коньяку.

— В этот момент, — продолжал он, — на месте появились первые зрители — мадам Вердю, здешняя старушка, и Тайлефер, которые здесь присутствуют. Они были самыми первыми. С одеялом в руках я направился к бедной девушке. Я говорю вам сущую правду: они все это видели. Я набросил одеяло на тело. И тут мне показалось, что она еще жива.

Я позвал Тайлефера, чтобы спросить, что он думает по этому поводу, но думать уже не было времени: приехала полиция. И не теряя времени, бригадир и шестеро полицейских взяли дело в свои руки. Затем, буквально через две минуты, прибыла карета скорой помощи и пожарная машина.

Девушка начала приходить в себя, когда санитары положили ее на носилки. И сразу начала кричать, что ей плохо. Ничего удивительного в этом не было. Полицейский, который потом зашел ко мне выпить рюмочку кальвадоса, сказал, что у нее были сильные ушибы и рука сломана.

— А других жертв не было? — спросил представитель газеты «Пари-Жур».

— Нет, и это просто чудо. Две другие женщины, которые жили в этом доме, подумайте только, отправились прогуляться в Париж. Так как они начинают свою работу только часов в одиннадцать или двенадцать, у них было довольно много времени, не правда ли? Одним словом, хорошо то, что хорошо кончается. Бедная девушка, которая осталась дома, ее уложили в больницу «Питье». Правда, пострадала она не очень сильно. Что же касается папаши Видаля, то ему нужно будет только разобраться со страховкой и он сможет купить совсем новый домик.

— Да? — протянул молодой человек из «Пари-Жур». — Но, все-таки, как вы считаете, что послужило причиной взрыва?

Хозяин бистро пожал плечами и сказал назидательным тоном:.

— Ну, видите ли, это будет очень трудно выяснить. Скорее всего, утечка газа. Я сразу же это заметил. Газом так и шибало в нос, когда я подошел поближе. И если после взрыва не начался пожар, то только благодаря тому, что шел дождь. Совсем не так сложно сообразить…

— А у полиции такая же точка зрения? — спросил молодой журналист.

Сидевший в углу полицейский никак не отреагировал.

— А что же вы хотите, чтобы это было? — спросил хозяин бистро, прикуривая новую сигарету от окурка предыдущей. — Ведь вы же не думаете, что старина Видаль стал жертвой террористов, не так ли? Ну, прежде всего, откуда тут террористы?

— Конечно, — согласился газетчик из «Пари-Жур», побежденный неоспоримой логикой.

Что же касается Гедеона Шабернака, то он провел в бистро еще несколько минут, чтобы погреться в человеческом тепле, ощутить душный воздух, наполненный непередаваемой смесью запахов дешевых сигарет «Галуаз бле», пива и кальвадоса. Когда он направился в Париж, была половина одиннадцатого. В Ранжис вовсю разгружались грузовые машины и трейлеры…

* * *

— У меня есть новости, — сказала Леонтина Пеллер, вышедшая лично открыть ему дверь. Она отпустила Бенджамина и несколько мгновений спустя они оказались вместе с Изабеллой в маленьком салоне с телевизором, в котором Эллиот Несс очередной раз побеждал порок и преступление в восемнадцатом эпизоде новой серии «Неподкупных».

— Я слушаю вас, мадам, — сказал адвокат, беря в руки бокал джина с тоником, который протянула ему невеста.

— Вечером Локар видел Танжерца-убийцу. Тот рассказал ему детали происшедшего. Действительно, он устроил трех дамочек в домике в Шевийи-Ларю. Одна из них — его собственная сожительница, симпатичная девица, которую зовут Анджела, попрозвищу Прунелия — терновая ягодка. Второй он тоже покровительствует. Это некая Мари-Лу. Именно на имя Мари-Лу заключен контракт на аренду дома. Что же касается третьей, то ее, кажется, зовут Вера. Это вольная птица, если вы правильно понимаете, что я хочу сказать. Танжерец взял ее на подмогу, так как опасался, что первые две не смогут удовлетворить его клиентов. Они договорились, что он будет получать с нее определенный процент. Со своей стороны, она тоже не осталась внакладе. Она не хотела рисковать, работая на панели.

— И он выдавал их за работниц из Ранжис, — мимоходом заметил Гедеон.

— Вот именно. Он организовал им незаконно выданные удостоверения, что они работают официантками в трех разных кафе. Это доказывает, до какой степени он лжив, этот Танжерец, ведь он не стал обращаться за этой услугой к Фернану.

— Во всяком случае, выдумка весьма недурна.

— Да, но тем не менее Слим крепко пострадал. Разбираясь с этим делом, полиция не упустит возможность проверить личности двух других съемщиц, отсутствовавших в момент взрыва. И одна из них, Анджела, или Прунелия, как вам больше нравится, зарегистрирована в известной картотеке.

Пытаясь выбрать метафору поприличнее, вдова Гюстава Пеллера выглядела весьма комично, старательно избегая самой возможности сказать «проститутка».

— Да, я понимаю, — согласился адвокат. — И какова же была реакция Слима?

— Он разбушевался, — ответила Леонтина. — Как мне представляется, он устроил совет с Рене из Нанта и Морисом-моряком, которые обладают репутацией парней грубых и жестоких, и они решили прикончить так называемого Макса де Руйе.

Шабернак поморщился.

— Скорее всего, это не лучшее решение, — сказал он. — В любом случае эскалация насилия не самый подходящий выход. Не следует забывать, что любое сведение счетов ведет к тому, что мы рискуем потерять лицо. Например, не исключено, что полиция объяснит взрыв в Шевийи-Ларю утечкой газа, а взрыв в фирме Пеллера — актом мести какого-то устраненного с рынка конкурента. Но не следует искушать дьявола.

Леонтина Пеллер ответила ему признательным взглядом. Это «мы рискуем потерять лицо» пронзило ее до глубины души. Действительно, будущий зять нравился ей все больше и больше. Изабелла позволила себе улыбнуться краешком губ.

— Я полностью разделяю ваше мнение, — сказала ее мать. — Но в сложившихся обстоятельствах ничто не сможет остановить Танжерца-убийцу. Он не только стремится отомстить, но одновременно он должен поддержать свою репутацию, защитить свою честь. Все, что может сделать в этих условиях Локар, так это порекомендовать ему соблюдать осторожность, посоветовать ему нанести удар умело и скрытно.

— Ну, а тебе, мой дорогой, что тебе удалось выяснить в Шевийи? — спросила Изабелла.

— По правде говоря, ничего. Я видел место происшествия, я почувствовал атмосферу. Познакомился с деталями происшествия. А кроме того, я немного, как говорит наш друг Локар, поразмыслил над ситуацией.

— Что меня прежде всего поразило, — начал он, удобно устраиваясь в кресле, — так это большое различие между двумя покушениями. Первое, в Ранжис, было направлено против вашей официальной деятельности. Оно в какой-то степени не было направлено против капитала, который очень хочет заполучить консорциум. Более того, видна забота о том, чтобы жертв не было. Взрыв был произведен в такое время, когда все работники покинули бюро фирмы.

Во втором случае противник самым решительным образом приступил к существу дела. Он атаковал Танжерца-убийцу и его самую важную сферу деятельности. С другой стороны, его совершенно не интересовали возможные последствия. Молодая женщина… а в самом деле, против которой из них был направлен удар?

— Мари-Лу. Той, которая подписала контракт на аренду дома, — сообщила мадам Пеллер.

— Мари-Лу… Пусть будет так. Нет никакого сомнения, что она чудом избежала смерти. И если бы двум другим не приспичило отправиться погулять, то их бы ожидала та же участь. Таким образом, как я и опасался, мы находимся на пороге эскалации насилия.

Вывод второй: консорциум прекрасно информирован о наших делах. В Ранжис все выглядело так, словно он хотел просто дать нам знак. Ударив по Танжерцу-убийце, он продемонстрировал, что ему известно все о деятельности ваших… компаньонов, даже о самых последних их делах. Это чрезвычайно опасно.

— Что же, следует делать, по вашему мнению?

— По-моему, может существовать два решения. Не три, а два: объединиться с консорциумом, попасть под власть немцев, принять крошки с их стола… или победить их. У вас нет возможности отступить с достоинством, так как ближайшие… инициативы такого рода неизбежно выведут полицию на след всей организации вашего покойного мужа. Я совершено уверен, что вы хотите избежать подобного скандала.

— О чем вы говорите! — пробормотала Леонтина. — Накануне свадьбы дочери…

— Во всяком случае, об объединении или подчинении не может быть и речи, — энергично вмешалась Изабелла. — Мой бедный отец перевернется в гробу, если мы позволим этим тевтонам опутать нас, тогда как он все четыре года оккупации каждую неделю их обманывал. Не так ли, мама? Ведь Господь знает, как он их обманывал, этих фрицев, как он называл их, когда рассказывал о своем прошлом.

— О, какое это было счастье, — вздохнула вдова Гюстава, поднимая глаза к потолку.

— В таком случае вы сами приняли решение. Нужно победить. И для этого нужно действовать методично. Мы не можем рассчитывать на помощь со стороны полиции. Нам придется самим проводить расследование. Нам самим предстоит выявить людей, стоящих за Максом де Руйе, и его пособников, совершивших два покушения.

— Вы не думаете, что он действовал самостоятельно?

— Я убежден в обратном. Этот человек слишком умен, чтобы компрометировать себя непосредственным участием в таком деле. И совершенно очевидно, что ему помогают люди, которых мы не знаем.

— После взрыва в Ранжис он не поленился на следующий день заявить Локару, что вернулся с Азорских островов. Он всерьез озабочен созданием своего алиби на случай расследования. В том же, что касается происшествия в Шевийи-Ларю, нам будет достаточно легко выяснить, участвовал ли он в этом сам, так как Локар мог наблюдать его во время визита Макса на улицу Инносан.

— Это представляется мне весьма разумным, — добавила мадам Пеллер. — Но вы говорите об этом так, словно у нас впереди очень много времени.

— Да, вы правы, у нас этого времени нет. Единственным положительным для нас моментом происшествия в Шевийи-Ларю является то, что Слим должен признать справедливость того, о чем говорили в Рувре. После сегодняшнего удара он пойдет с нами. Солидарность наших друзей, безусловно, окрепнет.

Опасность — вот главное, что я хотел бы подчеркнуть в данный момент. Кровавые брызги… последствия, если вы предпочитаете так их назвать. Ни при каких обстоятельствах сведение счетов не должно коснуться вас. И единственный способ избежать этого заключается в том, чтобы нам самим руководить этим делом, разрабатывая все до мельчайших подробностей.

— Браво, мой дорогой! — восторженно приветствовала его Изабелла. — И я буду помогать тебе изо всех сил. Приказывай, я повинуюсь.

— Прекрасно! В данный момент, моя принцесса, ты должна благоразумно оставаться в своем уголке. Я же завтра, как только предоставится возможность, отправлюсь в больницу «Питье», чтобы поговорить с мадемуазель Мари-Лу.

— Ты действительно не хочешь, чтобы я тебя сопровождала? — спросила девушка с легким беспокойством.

Глава шестая

Из того, что он смог разглядеть упакованным между подушками в безликой белой кровати государственного благотворительного учреждения, он пришел к выводу, что у Мари-Лу золотое сердце. Он улыбнулся своей скромной и немного печальной улыбкой, выражавшей одновременно простодушие и покорность, которые исключали всякий корыстный расчет.

Как адвокату страховой компании, обязанному выяснить обстоятельства случившегося в Шевийи-Ларю, Гедеону Шабернаку было разрешено навестить ее ближе к полудню, после того как пациёнты больницы «Питье» были подвергнуты всем необходимым процедурам.

Танжерец-убийца вмешался очень быстро: Мари-Лу была помещена в отдельную палату окнами в сад, что, правда, ничего не давало, так как со своей кровати в палате на третьем этаже она могла видеть лишь кусочек безнадежно серого неба, такого же мрачного и угрожающего, как и накануне.

Гедеон Шабернак смог заметить, насколько она была симпатична. Каштановые волосы изрядно разметались по подушке. Глаза блестели от удовольствия, так как посетитель поставил на столик у изголовья огромный букет роз. На ней была скромная розовая ночная рубашка, которую ее… коллеги принесли вчера вечером или сегодня утром, но легкое одеяние только подчеркивало красоту плеч и соблазнительные линии груди. У Мари-Лу было все необходимое для того, чтобы преуспевать в своей профессии.

Ее левая рука была упрятана в гипс, а сверху, там, где гипс кончался, был виден большой черный синяк. Молодой человек сделал изящный комплимент в форме мадригала, заставивший порозоветь ее щечки, и продолжил:

— Меня зовут месье Шабернак. Я адвокат страховой компании. Это она прислала вам эти цветы. Я приехал так скоро, как только смог, чтобы записать все ваши воспоминания об этом инциденте, пока они еще свежи. Мне очень важно знать все обстоятельства случившегося.

— Почему? — заинтригованно спросила она. — Компания отказывается платить?

— Ни в коем случае. Все это делается исключительно для того, чтобы выяснить, кто должен платить: компания, застраховавшая вашего хозяина, или газовая компания Франции. Необходимо также определить сумму ваших убытков. При том, что ваша жизнь бесценна, вы же понимаете, моя дорогая мадемуазель.

Это снова доставило ей удовольствие.

— Так что же вы хотите знать? — просто спросила она.

Он осторожно присел на край кровати, положив фамильярно, почти нежно, свою руку на ее здоровое запястье.

— Послушайте, — сказал он. — У меня есть два способа провести все это дело. Хороший и плохой. Для хорошего необходимо ваше полное доверие, ваша полная искренность. Поверьте, я не полицейский.

— Скажете тоже… — отмахнулась она. — Шпик, который принесет мне розы, еще не родился, а его мать умерла.

— Совершенно справедливо. Более того, мы здесь с вами только вдвоем, вдали от нескромных ушей. Хорошо, я скажу вам откровенно. Я точно знаю, что вы делаете в Ранжис, все трое, Прунелия, Вера и вы. Я знаю, почему соглашение об аренде дома подписала не Прунелия, которая является содержанкой Слима. Наконец я знаю, что Слим думает, что взрыв явился результатом покушения, и он подозревает кое-кого, кто мог это сделать.

Наступило длительное молчание, во время которого он внимательно, но дружески смотрел ей в глаза. Рот молодой женщины округлился. На лице ее было написано огромное изумление. Казалось, что она испугалась, затем вдруг сказала:

— Ну, ладно, тогда вы…

Это было все, что она смогла сказать и надолго умолкла. Он чувствовал, что она потрясена и испугана тем, что секрет оказался раскрыт. Он представил себе, каковы будут последствия для нее, если Танжерец-убийца узнает, что она разговаривала с чужаком, с неизвестным.

Водрузив на физиономию улыбку «большого брата», чтобы успокоить биение ее сердечка, которое чувствовалось под нейлоном ночной рубашки, он нежно начал все снова:

— Успокойтесь, поверьте мне. Я друг Слима и Фернана-игрока, — он полагал, что лучше не произносить имя Пеллера. — Я помогаю им, и все, что я знаю, именно они мне сообщили. Послушайте, я знаю также, что контракт на аренду дома был заключен на ваше имя, что вы жили на улице Сталинграда с Прунелией или Анджелой, как вам больше нравится, и что Вера…

Все эти факты наконец растопили ее недоверие. И потом у него была такая братски нежная улыбка, которую ей никогда не дарили мужчины.

— Ну, ладно, — сказала она слабым голосом, — я вам верю.

— И теперь вы должны мне помочь в моих поисках преступника, который пытался вас убить. Послушайте, расскажите мне все, что произошло в Шевийи.

Ее взгляд на несколько мгновений остановился на сером небе, накрывавшем больницу.

— Вы не можете этого знать, — начала она. — Когда я попала в переплет… Да, это Анджела помогла мне попасть в лапы Слима. Но я не сержусь на нее. Она не могла поступить иначе. Мы были подругами с детства. Мы из одной деревни, неподалеку от Лиможа. В любом случае, я знала, что это так кончится. Все равно, он или другой…

Прошел месяц, как он поселил нас в Шевийи. Он объяснил, что здесь нам будет гораздо лучше, чем на Центральном рынке, и что нам не придется топтаться на тротуарах в поисках клиентов. Мы получили клиентов, которых уже знали, и вдобавок у нас появилось жилье.

Анджела все время ворчала. Она была очень привязана к Центральному рынку и к Парижу. При всяком удобном случае она искала возможность съездить туда. Как только представлялась возможность. Это ее и спасло. Я же, понимаете, настроена не совсем так. Я чувствую себя здесь неплохо. Конечно, здесь очень уныло, в этом предместье. Особенно зимой. Иногда непонятно почему нападает тоска. Но здесь, по крайней мере, спокойно. И я ценю это.

С другой стороны, я вам это уже говорила, мы с Анджелой подруги детства, почти сестры. Поэтому мне нравится жить с ней. Я ее очень люблю.

— А Вера?

— Вера — совсем другое дело. У меня не было времени как следует узнать ее, но, в любом случае, я думаю, что мы никогда не будем близки. Она совсем другого сорта. Я никогда не могла понять, почему такая девушка, как она, очутилась здесь. Однако у меня как-то появилась мысль…

— Расскажите мне об этом.

Мари-Лу инстинктивно огляделась вокруг, словно кто-то мог их подслушать, и продолжила тихим голосом:

— Что касается меня, то я часто видела таких девушек в роскошных кварталах. Она рыжая, стройная, с зелеными глазами, очень элегантная. Я бы даже сказала, утонченная. Такие встречаются в зажиточных домах. Те, кто назначали ей свидания, всегда звонили по телефону. Этих девиц называют кол-герлс.

— И она покинула богатые кварталы для того, чтобы стать девицей по вызову в Шевийи-Ларю? — изумился Гедеон Шабернак.

— Ничего невероятного, — кивнула молодая женщина. — Здесь она получила независимость. Ну представьте, что в том районе у нее возникли неприятности. Например, тип, который посылал ее на панель, решил заставить плясать под его дудку. Или еще проще — она попалась на глаза полиции нравов. Так что она могла договориться со Слимом…

— Понимаю, такое действительно возможно, — протянул он задумчиво. — Но расскажите мне подробнее, что произошло вчера после обеда.

— Ну, ладно! Вы знаете, в нашей профессии ложатся спать поздно. Клиенты с рынка имеют обыкновение появляться у нас после того, как закончат свои дела, то есть в четыре или пять утра. Короче говоря, мы встаем обычно где-то около полудня и отдыхаем до вечера.

Вчера после обеда Вера решила съездить в Париж за покупками. У нее «Симка 1100» стоит в гараже, расположенном неподалеку от дома. Она нам сказала, что уезжает. И Анджела тут же подхватилась. Она не собиралась выходить, но не могла упустить случая отправиться в Париж на машине. У меня и у Анджелы нет машин. Нам приходится обходиться автобусом.

Короче, вы можете мне не поверить, но у Веры сразу возникла целая куча возражений. Можно было подумать, что ей надоело всюду таскать с собой Анджелу. Я уже начала думать, что у нее где-то есть мужчина, который ее ждет. Но Анджела продолжала настаивать. Она была просто захвачена мыслью пройтись в районе громадного универмага Самаритен или по Галери Лафайет.

«Подожди меня, — умоляла она Веру, — всего лишь минуточку, я немного принаряжусь. Ты высадишь меня у Порт д’Итали, дальше я поеду на метро».

И наконец, словно сдавшись, Вера сказала:

«Ладно, давай, я возьму тебя».

Гедеон с теплой и нежной улыбкой перебил ее:

— А вы, Мари-Лу, у вас не возникло желания прокатиться в Париж?

— Честно говоря, особого желания не возникло. Я предпочла отдохнуть и послушать свои пластинки. Но, если уж по-честному, я должна была остаться, так как ждала клиента. Хорошего клиента. Он назначил мне свидание.

Сердце молодого адвоката забилось немного сильнее. Ему показалось, что попался горячий след.

— И… ваш клиент в самом деле пришел? — спросил он, наклоняясь к молодой женщине.

Она утвердительно кивнула.

— Анджела и Вера уехали примерно в половине четвертого, — сказала она. — И на это же время у нас была назначена встреча. Он опоздал на несколько минут, появился примерно без двадцати четыре и оставался у меня чуть больше часа. Я уже сказала, это был хороший клиент. Он уехал от меня буквально перед пятью. После этого я решила, так как осталась совершенно одна и никто меня не ждал, отдохнуть в постели до ужина. Я взяла роман в картинках и поставила пластинку.

Прошло примерно полчаса или около этого. Тут как в деревне — днем не просто спокойно, а мертво. Все уезжают вкалывать в Париж или на заводы в предместье. Нет никого, кроме кошек. Время от времени слышен самолет, который садится в Орли, вот и все.

Честное слово, я начала дремать, когда вдруг… Ох, послушайте, я не могу вам объяснить. Это было… как землетрясение. Я почувствовала, как кровать поднимается, и потом меня просто выбросило. Я кричала, я точно знаю, но меня оглушил ужасный шум. Этот взрыв… Этот грохот… Словно дом внезапно разлетелся на тысячи кусочков!

Я с перепугу спряталась под одеяло. И это оказалось правильно, так как, насколько я поняла, меня перебросило через стены.

— Вот именно, — улыбнулся он, — и после этого вы подверглись настоящей бомбардировке обломками дома.

— Да, так и было. Я не могу вам сказать, сколько времени это продолжалось, но потом я почувствовала страшный удар и опять потеряла сознание. Ощутила ужасную боль в руке и в плече, а потом какой-то провал, тьма — и больше ничего. Когда я пришла в себя, то вокруг меня стояли какие-то люди, которые укладывали меня на носилки. Мне было так плохо, что я не могла удержаться от крика.

В самом деле, у меня все болело. Больше всего болела сломанная рука, но раны и ушибы были по всему телу. Посмотрите, я вам покажу.

Без малейшего стеснения с очаровательной простотой она схватила правой рукой одеяло, отбросила его, подняла свою короткую ночную рубашку и открыла прелестное тело, покрытое пятнами марганцовки и бинтами.

Гедеон с живым интересом рассмотрел все это, придав своему лицу выражение, подобающее обстоятельствам.

— Вы счастливо отделались, — сказал он. — Это настоящее чудо, что вы остались живы. Но когда вы пришли в сознание, с чем бы вы могли связать катастрофу?

Она некоторое время поразмыслила над сутью вопроса, потом сказала:

— Я тут же подумала, что взорвался газ. Я вообще никогда не доверяла этим штучкам. Я их всегда побаивалась. В нашем захолустье около Лиможа мы пользовались бутаном, это гораздо практичнее.

— Но вы не чувствовали перед взрывом никакого запаха? Будь это утечка газа, вы бы немедленно почувствовали.

— Конечно. Именно так я и говорю. Я немного размышляла по этому поводу, но не долго. Здесь мне сделали успокоительный укол, и я проспала почти до вашего прихода. Хорошо, так по вашему мнению, это было покушение? Но это же невозможно. Кому это могло понадобиться?

— Это именно то, что я стараюсь выяснить. В начале недели произошел аналогичный взрыв в Ранжис, вы слышали об этом?

— Ну как же! Я слышала, как об этом говорили. У Пеллера, торговца фруктами и овощами, не так ли? Но ведь у него, возможно, были конкуренты, завистники. А у нас их нет. А потом, как он мог это сделать, этот убийца?

— Мне кажется, что точно так же, как у Пеллера, он подложил бомбу с часовым механизмом.

— Невозможно. Ведь никто не приходил…

— Простите меня, — поправил он ее с бесконечной нежностью. — Вы принимали… клиента. Это мог быть только он.

Она пораженно уставилась на него. Сначала ее глаза округлились, рот превратился в прелестную букву «О». Потом ее черты постепенно расслабились. Наконец она рассмеялась радостным смехом, который каскадами вырывался из глубины горла, Искренне и свободно.

Он задумчиво разглядывал ее, ожидая, пока она переведет дух. Наконец-то она успокоилась и сказала ему с глазами, полными слез:

— Ах!.. Если бы вы знали…

— Что, если бы я знал? — спросил он нетерпеливо.

— Кто был… со мной… вчера после обеда.

— Ну, хорошо!.. И кто же это был?

Она снова прыснула со смеху:

— Я не могу вам сказать, — покачала она головой. — Это профессиональный секрет.

Он призвал на помощь все свое спокойствие, все терпение.

А она опять залилась неудержимым смехом.

— Послушайте меня, Мари-Лу. Будь Слим здесь, он бы приказал вам мне помочь. Мне абсолютно необходимо добраться до человека, который замышлял вас убить, не только вас, но всех троих, так как он, конечно, не предполагал, что вы окажетесь одна. Кроме того, вы не имеете права кого-то укрывать. Вы должны мне сказать, кто был этим клиентом. Я даю вам слово, что вас не выдам.

— Клянетесь?

— Клянусь, — сказал он очень серьезно.

— Ну, ладно! Это один из самых уважаемых торговцев на рынке. Безупречный супруг, отец почтенной семьи, образцовый человек…

— Но все же?

— Это месье Селестин Деф, торговля фруктами и овощами.

Гедеон Шабернак нахмурил брови, напрягая память. Он без труда вспомнил самодовольного, изрекающего прописные истины негоцианта, которого несколько раз встречал у Пеллеров.

— И вы говорите, — удивился он, — что он ваш… постоянный клиент?

— Уже несколько лет, честное слово. Мало того, что он сильно возбуждается, у него еще такое воображение, что трудно поверить. И могу добавить, что часто бываю не одна. Более того, когда нас двое, это нравится ему еще больше. Этот человек очень любит разыгрывать спектакль. Он очень щедр, но… но особенно полагаться на него не стоит. Потому, вы понимаете, когда вы мне сказали, что Ринтинтин…

— Ринтинтин?

— Ну, как же! Era именно так зовут. Сначала это было связано с его именем, а потом, потому что в интимные моменты ему нравится играть в собачку. И когда вы мне сказали, что это Ринтинтин принес сюда бомбу с часовым механизмом…

Она не могла удержаться и снова расхохоталась. Он некоторое время сидел молча, а потом рассмеялся вместе с ней…

* * *

Когда Гедеон Шабернак вышел из больницы, у него еще оставалось время, чтобы зайти в свою контору, привести в порядок текущие дела, перед тем как отправиться на улицу Ренуар, где его ждал деловой завтрак.

Завтрак проходил в довольно интимной обстановке, так как, кроме молодого человека, были только Леонтина, Изабелла и Фернан Локар. Гедеон быстро изложил содержание своей беседы с Мари-Лу, а потом по секрету рассказал, как пропал наметившийся след, так как единственный клиент, которого принимали в тот день в Шевийи-Ларю, оказался вне всяких подозрений.

Имя Селестина Дефа вызвало взрыв смеха у Леонтины и Изабеллы. Игрок оказался единственным, кого данная новость не взволновала.

— Вы же понимаете, — сказал он, — что я давно знал этого Селестина. При всем его почтенном виде и принадлежности к братству Сен-Винсен де Поль, трудно найти большего ловеласа и шельмеца, чем он.

— Вот видишь, мама. Я тебе говорила, что папа не мог с ним объединиться. Этот тип напоминает мне Тартюфа.

— Так вы не верите, что он мог подложить бомбу, чтобы убить бедную девушку, не так ли? — спросил Гедеон.

— Я совершенно уверена, что он не мог этого сделать, — сказала вдова Гюстава Пеллера. — И когда я думаю, что ему приходится испытывать, расплачиваясь за свои маленькие подпольные удовольствия, то мне хочется его пожалеть.

— Ты слишком снисходительна, мама, — мстительно заметила Изабелла. — Мне не нравится, как он меня разглядывает.

— Во всяком случае, два вопроса, которые требуют срочного ответа, остаются открытыми, — заметил молодой адвокат. — Кто осуществил два покушения в Ранжис и в Шевийи — и, кроме того, как? Кто может объяснить это убийство? Так как теперь совершенно ясно, что это было убийство, потому что бедная девушка едва избежала смерти.

Со вчерашнего дня я довольно много думал над этими вопросами и мне кажется, что если мы блуждаем в потемках относительно бомбы в павильоне ЕЗ, так как куча людей могла туда войти и проскользнуть в удобное время в контору, то дело в Шевийи-Ларю выглядит совершенно иначе. В этом случае детали прорисованы значительно четче.

— Действительно, в домике за весь вчерашний день не было никакого постороннего посетителя или, по крайней мере, неизвестного. Потому нужно предположить, что бомба была подложена одним из клиентов в предыдущую ночь.

— Мне кажется, это слишком трудно, — возразил Игрок. — Слим, который не дурак, не даст адрес в Шевийи кому попало. Он дает его только тем людям, которых знает и которым доверяет.

— И к тому же, — добавила Изабелла, нахмурив брови и размышляя над типично женскими деталями, — в доме жили три женщины… и они убирали в квартире.

— Именно то, что я хотел сказать. Остается только один человек: Селестин Деф.

Тройной взрыв смеха приветствовал эту версию. Зрелище торговца в маске, завернувшегося в плащ, как заправский конспиратор, с дымящейся бомбой в руках одновременно пришло в голову Леонтине, ее дочери и Локару. Это было невероятно. Гедеон Шабернак терпеливо выждал, пока они отсмеются, а затем продолжил:

— Именно к этому я и хотел вас подвести. Очень трудно представить, что месье Деф может совершить такое злодеяние.

— О, да, конечно, — кивнула Леонтина. — Я знаю Селестина больше двадцати лет. Полагаю, он способен почти на любой бесчестный поступок, но не на такой. Прежде всего он слишком труслив, чтобы впутаться в такую… террористическую авантюру.

— Тогда вы неизбежно придете к выводу, — спокойно заключил молодой адвокат, — что если никто из посторонних не мог подложить адскую машину, то остается только… одна из этих девиц.

— Нет, не может быть, — протянул огорошенный Локар. — Это никак в голове не укладывается, верно?

— Как раз наоборот, очень хорошо укладывается. Следите внимательнее. Помимо маленькой Мари-Лу, которая не должна была выйти целой и невредимой из этой переделки, одна из этих женщин решила вчера после обеда уехать. Это была Вера, «новенькая», которая решила отправиться погулять в Париж. Она собиралась уехать около трех часов.

Анджела, или Прунелия, решила воспользоваться оказией и попросила взять ее с собой. Вера очень долго колебалась. У нее была, как говорит Мари-Лу, куча возражений. Этим можно объяснить, почему они уехали только в половине четвертого. Четверть часа спустя прибыл Деф и уехал примерно за пятнадцать минут до взрыва.

— Другими словами, если бы не инициатива Анджелы, на которую Вера едва согласилась, то жертвами покушения стали бы, по крайней мере, двое, Анджела и Мари-Лу, а, может быть, даже и трое, задержись месье Деф еще немного в объятиях своей подруги.

— Тут ошибки быть не может, — вскричал Локар. — Это Вера! Ах, паршивая девка, — добавил он.

Гедеон Шабернак жестом остановил его.

— Давайте поостережемся делать скороспелые выводы. Это всего лишь версия, которую следует рассмотреть. Против нашей красавицы есть подозрения, это бесспорно. Но подозрения еще не доказательства. Кто-нибудь знает, откуда она появилась? Как Слим с ней познакомился?

— Я ничего не знаю, но клянусь вам, что серьезно займусь этим, причем не позже чем сегодня.

— Хорошо, но будьте осторожны. Не следует целиком передоверять все это дело Танжерцу-убийце и толкать его на тропу войны. Не забывайте также, что он может помешать нам в наших планах насчет Макса де Руйе. Крайне необходимо, чтобы он действовал рассудительно.

На губах Игрока появилась легкая усмешка.

— Вы совершенно правы, — сказал он. Но на вашем месте я не стал бы слишком портить себе кровь из-за Танжерца. Он не из породы благородных разбойников. Он весьма дорожит своей шкурой, и если прикончит Макса, то сделает это без риска, будьте спокойны.

В тоне Игрока слышалась нотка меланхолии, какое-то сожаление о том, что времена настоящих людей навсегда миновали.

— Хорошо. Этот вопрос мы обсудили, переходим ко второму. Кто может снабжать консорциум информацией?

— Черт возьми! Это должен быть человек, который очень близко стоял к Гюставу и ко мне. Признаюсь, что я много думал над этим после происшествия в Ранжис, но… никого назвать не могу.

— Позвольте, — уточнил Гедеон. — Это не единственное условие. Нужно также, чтобы информатор консорциума хорошо знал Танжерца. Не забывайте, что Танжерец организовал свой небольшой бизнес в Шевийи-Ларю без вашего ведома или, по крайней мере, тайком от вас.

— Да, это правда, Фернан, — вмешалась в разговор Леонтина, пораженная точностью рассуждений адвоката. — Вспомните-ка. Мы узнали, что он приобрел домик неподалеку от Ранжис, но не знали его адреса.

— Это точно, — кивнул Локар, в свою очередь убедившийся в этом. — Таким образом, вы считаете, что источником информации может быть не один и тот же человек?

— Вот именно. Я думаю, что консорциум и его представитель Макс де Руйе подготовили свое дело куда более тщательно, чем мы можем даже предположить. Мне кажется, что они ввели по одному из своих агентов в каждую «отрасль» негласного бизнеса в вашем квартале Центрального рынка.

— И если речь идет о Слиме, — сказала Изабелла, — то таким агентом была Вера.

— Во всяком случае, так мне представляется, — кивнул ее жених.

Леонтина Пеллер наблюдала за ними с некоторым беспокойством. То, что молодая девушка из высшего общества и адвокат, у которого впереди многообещающее будущее, спокойно и самым естественным образом обсуждали между собой дела сводника и трех проституток, совершенно не вязалось с ее представлениями о приличиях в обществе.

Ей не приходила в голову мысль, что большая часть ее состояния обязана именно такому роду деятельности. Но, если уж говорить об этом, то самый добродетельный из наших государственных мужей не выразит возмущения тем фактом, что совсем немалая часть государственного бюджета обязана своим происхождением азартным играм или алкоголю. Наиболее уважаемые правительства, перед тем как посадить кого-то в тюрьму, не преминут взять комиссионные с суммы, которую экономка похищает в кассе своего хозяина, чтобы поиграть на скачках, да и каждая пьянка в конечном счете приводит к небольшой дополнительной выручке. Вот так-то…

Скажем просто, Леонтина отстала от жизни.

— Во всяком случае, — заключил месье Шабернак, — мы должны направить наши поиски именно в этом направлении, если вообще у нас еще есть время, так как может оказаться, что консорциум нанесет новый удар, и в этом случае, мой бедный месье Локар, вам не удастся отделаться от вашего друга Макса только словами…

Глава седьмая

Макс де Руйе подвинул к метрдотелю явно завышенный счет, к которому прибавил еще и щедрые чаевые, и поцеловал тонкие пальцы своей спутницы. Это была восхитительная женщина под тридцать с прекрасными каштановыми волосами с рыжеватым оттенком, сверкающими зелеными глазами и чувственными губами. Она была рискованно декольтирована, а великолепную шею украшала тройная нитка жемчуга.

Макс взглянул на часы. Стрелки указывали на половину двенадцатого. Он помог своей даме встать и проследил, как та легким и гибким шагом, который придавал особое очарование ее великолепной фигуре, направилась к вестибюлю и туалетам.

Его взгляд остановился на собственном отражении в зеркале. Этому человеку было чем гордиться. В свои тридцать лет Макс де Руйе находился на вершине своей элегантности и привлекательность. Он был высокого роста, строен, спортивен, с легким загаром, как у человека, привыкшего заниматься зимними видами спорта. Чтобы завершить этот несколько приукрашенный портрет, нужно было бы упомянуть портного, продавца рубашек и обувщика самого высокого класса.

И они действительно работали над ним и были такой же частью его облика, как и этот тихий, но роскошный ресторан, как эта сопровождавшая его ослепительная молодая женщина. Макс де Руйе жил в роскоши, как рыба в воде, как бабочка среди цветов.

Он тоже направился в вестибюль и задержался перед телефонисткой, пока разыскивали его пальто.

— Вызовите мне номер 272–32–22, — сказал он.

Большие доходы не даются сами по себе, и представительство гамбургского консорциума в Париже налагало определенные обязательства.

— Алло! Это Игрок? — спросил он, после того как их соединили.

— Кто у аппарата? — донесся с другого конца линии неуверенный голос Фернана Локара.

— Ладно, ладно, — засмеялся Макс, — вы прекрасно знаете, кто говорит.

Тон его был остер, как нож, и холодный голос стал одновременно странно ласковым и пугающе опасным.

— Ну, хорошо, вы готовы разговаривать со мной? Или нужна еще одна демонстрация?

Наступило молчание. Затем Локар со вздохом произнес:

— Я думаю, что нам нужно встретиться.

— Вот это уже разумное решение, — успокоенно произнес Макс. — Хорошо, так как никогда не нужно откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня; я подъеду к вам прямо сейчас.

— Сюда? В Ранжис?

— Почему бы нет?.. Я уверен, что вы найдете уголок, в котором мы сможем спокойно поговорить. А кроме того, ведь в это время у вас еще не наступил час пик, не так ли?

— Ну… Хорошо!.. Я вас жду.

— Дорогой мой Локар, я приеду через полчаса, — заверил его Макс.

И повесил трубку. Легкая улыбка скользнула по его губам. Все эти парижские преступники всего лишь мелкие мошенники, не гангстеры, а просто рохли… В конце концов оказалось достаточно всего двух петард, подложенных в нужные места, чтобы поставить их на колени. Макс представил себе панику, которая распространится среди гангстеров квартала, когда они узнают, что Танжерца-убийцу поставили на место. Что же касается этого бедного старины Локара, то если он хотел сохранить те небольшие комиссионные, которые получал во времена Пеллера, для него сейчас было самое время сдаться.

Кроме того, по голосу в телефонной трубке достаточно ясно было, что он понял, откуда дует ветер.

Именно в этот момент появилась его дама, закутанная в норковую шубку. Он с улыбкой посмотрел на нее, восхищаясь ее элегантностью, высоким классом, высокой ценой. Луи Брингбек из Чикаго или Лео Дженаузо из Гамбурга наверняка не пренебрегли бы ею. Это были совсем иные люди, чем те, которых Макс собирался поставить на колени.

Короче говоря, это были люди его круга.

Он велел вызвать такси, и они вместе вышли на тротуар авеню Георга V. Стало немного холоднее. Дождя больше не было. Метеосводки осторожно указывали на приближение весны. Тем не менее молодая женщина зябко прижалась к нему.

Машина подъехала к кромке тротуара. Он нежно поцеловал спутницу в губы, распахнул перед ней дверцу, наклонился и заглянул внутрь, пока она устраивалась на заднем сидении.

— Завтра? У меня? — спросил он.

Она ответила ему взмахом ресниц и сказала шоферу адрес. Пока такси отъезжало, она послала ему воздушный поцелуй.

Макс де Руйе продолжал галантно стоять на месте до тех пор, пока такси не отъехало в сторону Елисейских полей. Он вытащил сигарету из портсигара, закурил и бодрым шагом человека, у которого все идет как нужно, направился к улице Квентин-Бошар, где оставил свою машину.

Пришло время сменить декорации. В Ранжис его ждало совершенно новое королевство, королевство, которым он будет править от имени консорциума.

* * *

Вдоль тротуара вытянулась длинная цепочка автомобилей, поблескивавших в темноте хромом. По сравнению с Елисейскими полями, залитыми светом, и хорошо освещенной авеню Георга V улица Квентин-Бошар была почти полностью погружена во мрак, магазины закрыты, а из баров проникали только слабые лучи света.

Кабриолет «пежо 204» стоял между большой американской машиной и «зодиаком» с номерами Великобритании. Эти машины изменили направление мыслей Макса де Руйе. Самые мелкие из преступных элементов сегодняшнего дня считают себя обязанными раскатывать, по меньшей мере, в «мерседесе» или в «бьюике» с откидывающимся верхом, за исключением тех, которые совершают свои налеты на «DS-19».

Он пожал плечами, по губам скользнула тень презрительной улыбки. Показуха — вот что обычно губит людей. Они все время должны отстаивать свою индивидуальность с помощью восьми цилиндров и кричащих драгоценностей.

Макс относил себя к новой волне тех серьезных людей, которые завтра организуют всю эту шпану, тогда как старики разбивают ее на мелкие шайки. Они уже обладают осторожностью, сдержанностью, хорошим вкусом тех больших людей, которыми намереваются стать.

Он обошел автомашину, вынул связку ключей и открыл левую дверцу. Свет внутри зажегся автоматически, осветив роскошную кожу сидений. С довольной улыбкой Макс де Руйе проскользнул внутрь, закрыл дверцу, включил зажигание и на мгновенье прислушался к шуму мотора, одновременно нервному и солидному. Для того чтобы проверить его, дружески подтолкнуть, он слегка нажал на газ.

В этот момент послышался слабый свист, словно газ выходил из горелки, и тут же — негромкий хлопок, похожий на шум воздуха в вентиляционной шахте лифта. Огромный сноп пламени в считанные доли секунды охватил весь автомобиль.

Те же доли секунды Макс де Руйе был словно парализован. Он пришел в себя очень быстро, попытался нажать на ручку дверцы, чтобы выскочить наружу. Однако жар распространялся с фантастической быстротой, и яростное дьявольское пламя становилось все выше. Макс понял, что имеет дело не с аварией и не с обычной бомбой. Эта новинка называлась напалмом и была одной из тех смертельных штучек, которыми заряжались огнеметы и которая в два счета могла уничтожить автомашину. Он оказался в западне.

Он пытался закричать, когда первый язык пламени укусил его за живое тело. Исступленно рванув ручку, он смог открыть дверцу, но одновременно впустил свежий поток воздуха. В мгновенье ока стена пламени окутала его. Обезумевший от ужаса и боли, он закричал еще громче, предпринимая отчаянные попытки выбраться из машины.

* * *

Ошеломленный унтер-офицер парашютных войск, проходивший по противоположному тротуару, увидел, как над машиной на высоту семи-восьми метров взметнулся столб яркого пламени. Ему понадобилось всего несколько коротких мгновений, чтобы понять, что внутри находится человек, крики которого были слышны сквозь рев пожара.

Все произошло так внезапно, что у него даже не было времени подумать. Бросив руку своей спутницы, он метнулся на другую сторону улицы, удачно ускользнув от автобуса, у шофера которого не хватило реакции вовремя затормозить, и склонился к дверце как раз в тот момент, когда Макс де Руйе сумел ее открыть. В это трудно поверить, но к тому мгновению жар достиг такой силы, что даже сквозь кожаные перчатки металл жестоко обжег руки пришедшего на помощь человека.

Погрузившись в этот истинный ад, не обращая внимания на то, что его форма загорелась, с глазами, ослепшими от пламени и дыма, он ухватил человеческую фигуру, корчившуюся на сидении в попытках избежать смерти, впился скрюченными пальцами в плечо и рванул изо всех сил, упершись ногами в кузов автомашины. Он испугался, что может сам стать добычей огня, но все же продолжал бороться не только за свою жизнь; его ум, наполовину парализованный напряжением, не мог подсказать естественное логическое решение: оставить этого человека, для которого наверняка уже было слишком поздно.

И затем все произошло в одно мгновение. Унтер-офицер почувствовал, как теряет равновесие, откинулся назад, потащив на себя человеческое тело, и вместе с ним откатился на середину проезжей части.

Полицейский, свистя во всю мочь, бросился к месту трагедии. Второй патрульный помчался к ближайшему сигнальному устройству, которое вскоре принялось издавать сигнал тревоги.

Два, потом три автомобиля резко затормозили. Первый водитель, сообразив, что остановился слишком близко от пожара, торопливо сдал назад и разбил радиатор следовавшей за ним машины. Несколько редких прохожих, оказавшихся в этот момент на улице Квентин-Бошар, оцепенели от испуга. Из баров и ресторанов начали выскакивать люди.

Языки пламени были видны с Елисейских полей, откуда также начали подходить любопытные. Прибывший первым на место полицейский оцепенело смотрел на унтер-офицера, который пытался завернуть в свою шинель все еще продолжавшего гореть Макса де Руйе. Вместе с подбежавшим вторым полицейским они постарались как можно дальше отодвинуть зевак.

В это время послышался шум первой подъезжающей полицейской машины и скорой помощи, которые пытались расчистить себе дорогу яростными сигналами и ревом полицейской сирены. Через пять минут после начала пожара улица Квентин-Бошар превратилась в сущий ад.

Полицейский офицер, сопровождаемый двумя санитарами с носилками, наконец-то смог взяться за работу.

— Я не знаю, выживет ли он, — задыхаясь произнес унтер-офицер. — Он ужасно искалечен.

— И у вас не очень-то хороший вид, вы тоже пострадали, — заметил офицер. — Вам тоже следует отправиться в больницу.

У спасавшего вид и вправду был ужасный. Закопченное лицо, обгоревшие волосы, форма в клочьях — казалось, он только что вышел из самой жестокой сцены американского фильма о войне. Спутница рыдала от страха, схватив его за руку.

Санитары с носилками уже отошли в сторону машины скорой помощи. Полицейский подхватил унтер-офицера под руку и решительно повел его к машине.

Другие полицейские со второй машины принялись рассекать толпу. Полицейский офицер громко отдавал приказы. Со стороны улицы Франциска I подъехала первая пожарная машина. Полицейские постарались расчистить для нее место, оглашая улицу яростными свистками, и решительно растащили владельцев двухпомятых автомобилей, заставив их сесть за руль.

Остальные оттесняли толпу, заставляя ее отступить на противоположный тротуар, подальше от пожара.

К тому времени пламя несколько приутихло, но столб дыма по-прежнему продолжал подниматься высоко вверх. Языки пламени продолжали лизать капот стоявшего позади американского автомобиля. Каска первого пожарного сверкала в темноте улицы. Он работал огнетушителем. Позади него другие пожарные готовили батарею более мощных средств.

Но именно в этот момент кабриолет «пежо 204», а вернее то, что от него осталось, взорвался, разбросав горящие обломки и раскаленные добела куски металла на двадцать метров вокруг. На ближнем тротуаре толпа в ужасе закричала и отпрянула назад, сбив с ног одну из женщин. Та истошно завопила, потому что в слепом стремлении убежать как можно дальше зеваки ее затоптали.

Кусок горящего сиденья рухнул на капот американской машины, на которую пожарник направил струю углекислотной пены. Две новых машины с большой лестницей во всю мочь гудели на перекрестке, торопясь добраться до места битвы. Брандспойты наконец были подключены к колонке, и вода пошла. Нужно было срочно потушить шесть-семь очагов пожара, возникших от разлетевшихся обломков «пежо 204», чтобы спасти остальные автомашины.

Вскоре водосточные канавы улицы Квентин-Бошар превратились в реку, наполненную черной водой, черной от золы, сгоревшего масла и расплавившейся пластмассы. Тротуары были затоплены белыми полосами углекислотной пены, извивавшимися, словно болезненно-бледные пресмыкающиеся. Стоявшие поблизости автомашины были перепачканы черной грязью, которая залила и витрины соседних магазинов.

Улица Квентин-Бошар меньше чем за двадцать минут превратилась в удручающую свалку, по которой с мрачной решимостью шлепали десятка три пожарных и примерно столько же полицейских.

* * *

Гедеон Шабернак теперь привычно чувствовал себя в Ранжис. В первые два-три приезда он легко терялся в лабиринте бесконечных рядов и запрещающих указателей, искусно расставленных гениальным архитектором. Это в какой-то степени была цивилизация будущего: когда дюжина павильонов поднялась в огромной пустыне, рассеченной широкими авеню, автостоянки для автомашин, громадные, как взлетно-посадочные полосы, превратили гигантское пространство в лабиринт, исчерченный стрелками указателей, запрещающими надписями, сплошными и пунктирными линиями.

Для того чтобы найти поставленную цель, нужно было существенно обновить остатки знаний по математике. Здесь существовали только обозначения типа «В» или «ЕЗ» на горе тому, кто забыл номер места, где он оставил свою машину. Гедеон с любовью подумал о тех мелких торговцах с Центрального рынка, ориентиры которых были так симпатичны. Улица Ракушек или улица Доказательств, улица Дня или улица Жулья, где был знаком каждый квадратный метр тротуара.

А кроме того, чтобы покинуть Ранжис, пожалуй, следовало вооружиться гирокомпасом, чтобы не перепутать северный и южный выходы.

В бесконечной и враждебной тьме ночи жених Изабеллы Пеллер нашел место для своего «мустанга» между грузовичком крупного ресторана и вонючим фургоном поставщика свежевыловленной морской рыбы. Затем он пошел пешком по осклизлому асфальту. Менее чем в двух сотнях метров перед ним ярко сверкала пурпурными огнями вывеска заведения Локара «Фламбе».

Была почти полночь — еще относительно тихий час, когда торговцы расставляли по местам свое оборудование, заключали первые сделки. Необходимость в теплом кофе, легком завтраке, стаканчике вина появится немного позже. Что же касается первых «модных» парижских ночных гуляк, которые принесли в Ранжис снобизм завсегдатаев Центрального рынка, то они появятся только к двум часам утра.

— Его еще нет? — спросил Гедеон Шабернак, подходя к кассе.

Фернан Локар отрицательно покачал головой. У него был мрачный и озабоченный вид. Было совершенно очевидно, что предстоящее испытание не доставляло ему никакого удовольствия..

— Он звонил в половине двенадцатого и сказал, что немедленно едет.

— Тогда где же он?

— Он не уточнял время. А может быть, он и не выехал сразу. И если он был в каком-нибудь заведении на Монмартре, то ему понадобится время, чтобы выбраться оттуда. А вы, напротив, приехали необычайно быстро.

— Я был у мадам Пеллер. И с улицы Ренуар, если ехать по кольцевой автодороге…

— Ну как же, ясно. Во всяком случае, я бы предпочел, чтобы этот Макс задал свои вопросы до наплыва посетителей к завтраку, потому что позже будет не очень легко что-либо обсуждать.

— Эта… беседа вас беспокоит, не так ли?

— Поставьте себя на мое место. Что я могу сказать этому типу? Выиграть время — прекрасно, но мы не очень-то далеко продвинулись с позавчерашнего вечера.

— Это точно. Мы не узнали ничего нового, кроме того, что красавица Вера каким-то образом причастна к событиям в Шевийи-Ларю. Да, кстати, вы не видели Слима по этому поводу?

— Да, и все то, что предположила эта малышка Мари-Лу, оказалось верным. Вера работала как девушка по вызову в одном из заведений шестого района. Она объяснила, что рисковала нарваться на неприятности с полицией и решила переждать какое-то время за городом, а так как у нее не было средств для того, чтобы смотаться подальше, то она и стала искать подходящий подпольный бордель. Какой-то непонятный приятель Танжерца свел их — и готово.

— И за спиной этого «непонятного приятеля» стоял Макс де Руйе. Совершенно очевидно, что у вас нет никаких новостей, никаких следов этой девицы.

— Ничего, — удрученно подтвердил Локар.

Именно в этот момент негромко зазвонил телефон.

Локар рванулся было схватить телефонную трубку, находившуюся рядом с кассой. Однако взял себя в руки, подождал пока звонок не прозвенел три раза, а затем поднял трубку.

— Локар у аппарата, — произнес он.

— Привет, Игрок, — послышался голос Танжерца. — Что я хотел сказать… Ты не должен был на этих днях встречаться с Максом де Руйе?

— Я жду его с минуты на минуту, — ответил хозяин кафе, который не видел причины скрывать это. — Он звонил меньше часа назад и сказал, что сейчас приедет.

— Ясно, — лаконично бросил сутенер. — Ну, ладно… не утруждай себя напрасным ожиданием.

— Почему? — спросил заинтересовавшийся Локар. — С ним что-то случилось?

— Он мертв, — мрачно буркнул Слим.

И повесил трубку.

Глава восьмая

Макс де Руйе еще не был мертв. Об этом можно было прочесть на следующее утро в газетах. Они описывали под кричащими заголовками храбрость и героизм достойного офицера, который с риском для жизни спас от ужасной смерти парижского автомобилиста.

Детали отсутствовали, так как следует учитывать час, в который произошло событие, но основное было сказано: пожар автомашины марки «пежо 204», вызванный еще не совсем выясненными причинами, на улице Квентин-Бошар, водитель, оказавшийся зажатым внутри, унтер-офицер, вытащивший его, пострадавшие увезены скорой помощью.

Сержант парашютных войск был отправлен на лечение в больницу в Ларибуазьер, и его состояние не вызывало никакого беспокойства. Владелец автомашины-кабриолета «пежо 204», Макс Бонне, как называла его пресса, был отправлен в ожоговый центр в больнице Кошен.

Для Локара и Гедеона Шабернака, которые уже знали о случившемся из несколько театрально лаконичного сообщения Танжерца-убийцы, эти детали были весьма ценными, но они существенно не меняли ситуацию, которая сложилась прошлой ночью и которую они, Игрок и советник Леонтины Пеллер, обсуждали после неожиданного телефонного звонка Слима.

То, что покушение на Макса де Руйе было организовано Танжерцем, или то, что первый оказался на несколько недель прикованным к больничной койке, не меняло существа проблемы: мало шансов на то, что гамбургский консорциум, который не колеблясь организовал два взрыва, чтобы оказать давление на своих будущих «компаньонов», оставит этот счет неоплаченным.

* * *

Конец недели прошел в ожидании, в размышлении, в изучении, в атмосфере кануна войны. Национальный рынок в Ранжис был закрыт. В пустынных павильонах раздавались только шаги охранников и обслуживающего персонала, которые громко отражались от металлических сводов. На пустынных автостоянках свистел пронзительный северо-восточный ветер, не пытавшийся задержать зиму, но еще не способный принести теплое освободительное дыхание весны. Он морщил лужи, оставшиеся от последнего ливня, играл забытыми этикетками апельсинных ящиков с красными и зелеными цветами Марокко.

Старательно переданные Локаром сведения о событии на улице Квентин-Бошар достигли улицы Ренуар. Теперь там знали, по крайней мере, в основных чертах, обстоятельства происшествия, в котором пострадала шкура Макса де Руйе.

Следовало признать, что, учитывая особенности нрава Танжерца, тот сполна уплатил свой долг за Шевийи-Ларю. Ведь его задача состояла в том, чтобы отомстить самым ярким образом, таким, который подтвердил бы лестное прозвище, присвоенное ему окружающими. Человек такого типа не мог позволить дерзко себя обойти, как рассчитывал представитель консорциума.

С другой стороны, не могло быть и речи о том, чтобы он рисковал своей собственной жизнью или поставил под угрозу свою собственную безопасность или свободу с перспективой провести несколько лет в центральной тюрьме.

Он решил эту проблему с помощью некоего Медара Люкена, больше известного под кличкой «Крысенок», присвоенной не столько из-за его северо-африканского происхождения, сколько из-за вытянутой мордочки, бегающего взгляда и общей внешности.

Крысенок, тесно связанный с Морисом-моряком, был гениальным пиротехником. Эта страсть обнаружилась у него в Индокитае, где он обращался со взрывчаткой с такой ловкостью, что не знал себе равных. Он начал использовать ее против вьетнамцев в те времена, когда был капралом алжирских стрелков, а затем втянулся в это дело. Для него стало удовольствием помериться силами с желтолицым народом, интеллект против интеллекта, хитрость против хитрости, сноровка против сноровки.

Когда пришла демобилизация, он оказался на парижской мостовой со страдающей душой, лишенный своих любимых ловушек с гранатами, своих оригинальных мин, если не считать тех дьявольских вещиц, которые он наворовал. Однако его вскоре узнали, и Медар быстро овладел ситуацией. Когда кому-то из громил нужно было открыть сейф, проделать отверстие в железной решетке или «сорвать банк», они находили у Крысенка все необходимое — заряд пластиковой взрывчатки или нитроглицерин, точно дозированные для данного мероприятия. Этот мастер взрывных дел любил повторять: «У меня никогда не бывает ничего готового заранее, ничего лишнего».

Однако существовала одна вещь, которой недоставало Крысенку: возможность посоревноваться с по-настоящему сильной командой противника. Представленный Моряком Танжерцу-убийце Крысенок выполнил его задание. И устройство, которое он создал в соответствии с поставленными условиями, было настолько тонким, что в виде исключения он должен был установить его сам.

Конечно, ни у кого из окружающих не возникло никаких сомнений в истинных причинах покушения на Макса де Руйе. Это был ответ одного главаря другому, и жертве, изжаренной как перепел, нечего было жаловаться. Однако для официальной полиции, чьи следователи обладали достаточно тонким нюхом, все выглядело просто несчастным случаем.

После того как ему была изложена суть проблемы. Медар нашел гениальное решение: небольшая самовозгорающаяся штучка на основе напалма, от которой буквально ничего не останется после того, как ее пламя нагреет объект до температуры в несколько тысяч градусов.

Более того, поскольку Медар знал, что он выполняет задание для особо недоверчивого клиента, то не воспользовался наиболее простым способом запуска своего устройства: можно было просто подключить его к мотору автомашины. Он сделал так, чтобы устройство срабатывало при нажатии педали газа. А кроме того, оно было совершенно бесшумным. Бомба не взрывалась и не разлеталась на кусочки, которые могли бы дать пищу для размышлений проницательных следователей. Корпус бомбы здесь исчезал после взрыва, но это происходило при интенсивном выделении тепла в результате сгорания автомобиля.

Сложнее всего Крысенку было найти возможность установить устройство в автомашину как можно раньше. Оно не должно было находиться снаружи. Поэтому в среду после полудня была установлена тщательная слежка за передвижениями Макса де Руйе. За ним следовали при всех его поездках, прослеживали все его встречи. Его видели в двух небольших элегантных барах, но не приступали к делу до тех пор, пока не обнаружили, что он комфортабельно устроился в роскошной компании в ресторане на авеню Георга V.

Медар Крысенок не сомневался, что Макс там задержится. Был, однако, определенный риск: могло случиться, что он вернется к своей машине в сопровождении спутницы и тогда вместо одной жертвы будет две. Однако, как справедливо сказал философ, опираясь на мудрость нации, нельзя сделать омлет, не разбив яиц.

К счастью, Макс пришел к машине один, но, к сожалению, тут подвернулся и профессиональный герой, который выручил его из беды.

Что делать, бывают дни, когда вас преследует невезение.

* * *

Существовал лишь весьма незначительный риск вмешательства полиции. Там терялись в догадках, возможно, подозревали обмен взаимными ударами между двумя противниками, но чтобы доказать что-либо, было уже поздно. Что же касается отпечатков пальцев, оставленных Крысенком, то, как недаром говорится, огонь очищает все…

Оставался Макс де Руйе, которого следователи с удовольствием бы… слегка поджарили, если бы чудеса современной хирургии предоставили им эту возможность. Однако следовало учитывать, что скорее всего ой не станет жаловаться. Он был слишком замешан в покушениях в павильоне ЕЗ и в Шевийи-Ларю, чтобы запеть под сурдинку, как говаривал Фернан Локар, который использовал несколько устаревший блатной жаргон.

Кроме того, в двух других случаях у полиции также было довольно мало шансов на успех. В Ранжис покушение было очевидным, но о его возможных причинах мало что можно было сказать. Понятно, что перемещение Центрального рынка в южное предместье осуществлялось далеко не в сердечной атмосфере. Среди торговцев и их персонала считалось хорошим тоном ругать это новшество, и те, кто его поддерживали, слыли двурушниками, в какой-то мере даже коллаборационистами.

Но для того чтобы их взорвать, следовало найти причину повесомее, а тут полиция продвигалась весьма нерешительно. Комиссар, которому было поручено расследование, продолжал упорно настаивать на том, что во время катастрофы погибла большая часть финансовой документации фирмы Пеллера. Он устраивал для вдовы торговца и Виктора Корню, доверенного лица фирмы, постоянные нервотрепки, иногда превращавшиеся в простые и примитивные провокации. Если комиссар скрипел зубами от злости и упорствовал, то Леонтина переносила все эти неприятности с идеальным спокойствием и ангельским терпением. Ей угрожали более или менее открыто жесткой проверкой со стороны налоговых органов, до которой ей не было никакого дела.

— Мой бедный муж всегда говорил мне, — рассказывала она Гедеону: «Я всегда живу по закону. Налоги с торгового оборота, налоги на заключение сделок, налоги на прибыль — я плачу все вплоть до последнего сантима. Я не намерен компрометировать себя ради удовольствия украсть у сборщика налогов двести или триста тысяч франков». Эти господа могут искать сколько угодно, они найдут меня с головы до пят неподкупной и честной.

Что же касается происшествия на улице Сталинграда, то полиция ни на минуту не поверила в утечку газа. Карточка Анджелы, «средства к существованию» Слима заставляли ее только морщиться. Она тщательно проверяла уплату по счетам. Но все это оставалось только теоретическими рассуждениями.

В любом случае это было дело Танжерца. Было не так уж плохо, что его стремление играть в вольного стрелка доставило ему некоторые неприятности, правда, не слишком серьезные, так как «крыша» у трех девиц, снимавших домик у папаши Видаля, была солидной. Они все официально числились на работе.

В конце концов существенным было то, что оба расследования не продвинулись слишком далеко. До настоящего времени ими занимались две различные бригады, и никому не приходило в голову обнаружить связь между павильоном ЕЗ и домиком в Шевийи-Ларю.

Мари-Лу вышла из больницы в субботу, на следующий день после покушения на Макса де Руйе. С закованной в гипс рукой она потеряла возможность свободно двигаться в течение шести или семи недель. Очень большой ее поклонник, месье Жюль обещал устроить ей отпуск на юге, но она не была особенно уверена в том, что это обещание будет выполнено.

Анджела, она же Прунелия, была вынуждена свернуть свою активность. Локар на взял ее помощницей официантки в «Фламбе» в ожидании того момента, когда репортеров перестанут интересовать похождения этой соблазнительной красотки. Девицы, которые выбираются наверх ценой честного и изнурительного труда, существуют… только в романах.

Что же касается Веры, исчезнувшей в среду в 15 часов 30 минут — за два часа до взрыва на улице Сталинграда, то она нигде не появлялась. Последней, кто ее видел, была Анджела, которую та высадила из своей «симки» на площади Италии. Все поиски не давали результатов. Последний адрес, который она сообщала Слиму при заключении с ним «контракта», принадлежал студии, которую она делила как «рабочее место» с подругой. Но никто не знал адреса, по которому она жила. Танжерец считал, что она отправилась на побережье и поэтому объявил боевую тревогу всем своим связным от Ниццы до Марселя.

Гедеон Шабернак считал, что Вера скрывается где-то в Париже. Ни дешевые, ни дорогие проститутки, это новое поколение деловых женщин, организованных на основе хорошо определенной и спланированной деятельности, никогда не смешивали работу и свою частную жизнь.

* * *

За эту неделю автомобиль жениха Изабеллы Пеллер проехал немало километров. После того как девушка окунулась в дела покойного отца, ее жизнь совершенно переменилась. И если раньше ей казалось, что жизнь пройдет в тоске сухого обсуждения спорных балансов, поддельных счетов на эксплуатацию и дутых контрактов, то теперь она окунулась в живую, богатую, бурлящую жизнь, в мир, о котором до сих пор знала только по книгам или кинофильмам. Здесь было тревожное ожидание и действие. И молодой адвокат рьяно включился в игру, его возбуждали эти живописные фигуры Центрального рынка, которых беспощадные огни Ранжис высвечивали как бабочек на булавках у энтомолога.

Больше того, после разговора с гамбургским знакомым тот прислал ему прекрасно документированное исследование индустрии развлечений в крупнейшем немецком порту. У жениха Изабеллы появилась возможность посетить квартал Сан-Паули. Он познакомился со знаменитым стриптизом в самых крупных заведениях квартала. Благодаря отчету немецкого адвоката Гедеон Шабернак с известной долей восхищения познакомился с финансовым механизмом и техникой организации подобной деятельности.

Различие между новыми тевтонскими буржуа и их занятыми аналогичной деятельностью парижскими конкурентами, остававшимися на дне общества, оказалось потрясающим. Гедеон Шабернак был вынужден задать себе вопросы, которые ранее никогда не приходили ему в голову.

Прежде всего главное: каково различие между законными предприятиями и подпольной деятельностью? Является ли государство, основанное на определенных философских или религиозных критериях, которое закрывает глаза на проституцию, вместо того чтобы запретить ее, более добропорядочным, чем те, кто ее организуют и устанавливают расценки? Клиент, который договаривается о цене под инфракрасными лучами в «Центре Эроса» в Кельне, является ли он более респектабельным, чем тот, который украдкой ныряет с девицей в такси на улице Венето?

Относительность греха стала темой его интенсивных размышлений. Немедленно по возвращении Гедеон Шабернак задал себе вопрос, а не должны ли все парижские девицы, фланирующие по улице Риволи, потребовать, чтобы их внесли в коммерческий регистр или приняли во всеобщую торговую ассоциацию.

Ведь по сути дела, что мешает тому, чтобы эти девицы и преступные элементы были приняты в обществе? Сомнительная привилегия платить налоги и брать кредит в банке…

Весь свой уик-энд Гедеон Шабернак провел в мечтаниях и изложении своих мечтаний на бумаге. Боясь потерять ночную клиентуру Центрального рынка, ответственные лица в Ранжис предусмотрели «район развлечений» с ресторанами, барами и ночными заведениями. Следовало шагнуть дальше в смелой реализации официальных установок. То, что прежде было всего лишь шуткой, возникавшей в разговорах, начало приобретать в мозгу молодого адвоката черты реальности.

Он уже видел, как на пересечении дорожных развязок возникает суперказино, объединяющее под одной крышей все возможности для отдыха и развлечений. Он уже просчитал небывалый коэффициент полезного действия этого заведения, работающего двадцать четыре часа в сутки и обслуживающего клиентов национального рынка и парижских ночных гуляк, уступающих в первые утренние часы свое место транзитным пассажирам аэропорта Орли. Для того чтобы обеспечить его полное использование, следовало только осуществить точную стыковку и связь между площадками Ранжис и Орли. Тут был заключен неисчерпаемый источник прибылей, своеобразный Лас Вегас для деловых людей, который авиакомпании не забудут включить в число своих услуг. И продавцы местной капусты, и торговцы мясом будут отдыхать там посменно с дипломатами из ООН.

Он обдумывал грандиозные планы. Он набросал основы устава акционерного общества. Он наметил первые цифры, оценил необходимые начальные капиталовложения и составил перечень банковских объединений, которые заполнят эту брешь.

В то время как Изабелла Пеллер звонила по телефону, чтобы договориться о совместной прогулке в воскресенье вечером, Гедеон Шабернак в одной рубашке и с распущенным галстуком трудился над протоколом официального открытия, которое должно быть проведено министром экономики и финансов, с перерезанием трехцветной ленточки и республиканскими гвардейцами…

* * *

Подготовка, предпринятая в ночь с понедельника на вторник, была проведена под знаком всеобщей мобилизации и концентрации сил. Чтобы уменьшить потенциальному противнику возможности маневра, Фернан Локар тщательно закрыл свое любимое бистро на улице Инносан и обосновался в «Фламбе» в Ранжис, как капитан эсминца на мостике.

Однако в половине третьего утра стало ясно, что ничего не произойдет. Гедеон и Изабелла, которые своим присутствием обеспечивали моральную поддержку мобилизованным войскам, начали всерьез подумывать о возвращении в Париж, так как молодому адвокату предстоял напряженный рабочий день в своей конторе. Он окинул взглядом зал. Возле стойки толпилась живописная группа людей в синих блузах и канадских куртках, состоявшая из коренастых торговцев, и одетых в желтые куртки работников павильона по торговле свежей морской рыбой.

Фернан передавал свои команды кассирше, сидевшей за выдвижной кассой и контролировавшей одновременно табачный киоск, стойку и дополнительные залы. Мадо работала у него уже многие годы, женщиной она была крепко сложенной, краснощекой, не лезшей в карман за словом. Сам он присматривал за всем: за двумя парнями, которые работали за стойкой, весело поругивая их, несмотря на расторопность, с которой они обслуживали клиентов; за крикливыми клиентами; за залом, в котором работала Анджела, переставшая из осторожности на несколько дней быть Прунелией и активно помогавшая основным официанткам.

Симпатичная сожительница Слима-Танжерца пользовалась в «Фламбе» не меньшим успехом, чем на панели Центрального рынка. Правда, заметить это можно было только по росту ее чаевых.

В углу возле стойки Рене из Нанта уже давно монополизировал электрический бильярд, затеяв бесконечную партию с Крысенком, исполнителем покушения на Макса де Руйе. В соревновании с этими двумя специалистами компания, обладавшая концессией на эти игры, несла убытки: они с удручающей регулярностью зарабатывали право на бесплатную партию.

Эти два бандита составляли комитет бдительности, созданный в ходе настоящего военного совета, состоявшегося в ожидании возможного нападения со стороны гамбургского консорциума. Но, вообще-то, существовало мнение, что следует считать инцидент улаженным после того сурового урока, который был преподан представителю немцев. Из последних новостей следовало, что он проведет добрых два месяца на больничной койке и выйдет оттуда только с помощью специалистов по пластической хирургии.

Преобладало оптимистическое настроение. Каждый прошедший час только увеличивал его. В течение ночи с прошлой пятницы на субботу хозяева Макса де Руйе не пошевелились. Они упустили случай ковать железо, пока горячо, — возможность нанести сильный удар по какому-либо сектору фронта. Одним словом, они потеряли лицо.

Изабелла и ее жених собрались уходить.

— Пойдем посмотрим, может быть, мама намерена вернуться, — предложила молодая девушка. — Уже поздно. Ей уже трудно в ее возрасте так проводить ночи.

— О, — галантно поправил ее адвокат, — твоя мать выглядит очень молодо и динамично.

— Это правда, — согласилась Изабелла. — После переезда с Центрального рынка она помолодела. Для нее это словно возврат к прежним годам ее жизни с папой, когда она сидела за кассой на улице Берже.

Они шагнули за порог, намереваясь пересечь шоссе и войти в павильон, и в этот момент Крысенок оставил электрический бильярд.

— Послушайте, месье Гедеон, — сказал он фамильярно, — я бы с удовольствием составил вам компанию.

Дело в том, что я еще не видел новый рынок. Я первый раз в Ранжис.

Шабернак улыбнулся. Он познакомился с пиротехником в начале вечера, и ему стоило большого труда связать его с ужасным происшествием с Максом Руйе. Крысенок был весь сплошная улыбка, сплошное добродушие.

Через несколько минут все трое вошли в обширный павильон, огороженный и залитый светом, и неспешно направились к боксу фирмы Пеллер. По дороге Крысенок настойчиво рекламировал складной велосипед, так как страстно хотел попасть в программу кабельного телевидения, чтобы выиграть ораторский поединок с раздраженными продавцами.

Что же касается компании «Деф и К°», то у них дела шли очень хорошо. Селестин дружески приветствовал проходивших мимо молодых людей и тут же реализовал партию томатов из Алжира. Изабелла, которая не могла отделаться от мысли о том, что он спал в объятиях Мари-Лу, громко расхохотался, но, к счастью, торговец не заподозрил истинную причину этого веселья.

Бокс фирмы Пеллер был совсем близко.

— Так это здесь, — спросил Крысенок, — боши заложили пластиковую бомбу?

Он скорчил недовольную гримасу, всем своим видом выражая разочарование. Правда, теперь, спустя неделю, основные следы покушения были уже ликвидированы. Бухгалтеры вновь вернулись в свою контору, обставленную временной мебелью. Разбитая стена была задрапирована полотном, оставалось, правда, еще заменить несколько десятков квадратных метров витрин, но это была уже мелочь по сравнению с той сценой разрушения, которая предстала глазу в прошлый вторник.

Леонтина Пеллер, закутавшись в большой шерстяной шарф, с глазами, сверкающими от удовольствия, с жаром и упорством защищала постоянство цен. Как и сказала ее дочь, она буквально помолодела. Она подарила кокетливый взгляд Крысенку, который воспользовался случаем, чтобы ей представиться, и скорчила гримасу, узнав, что ей предстоит вернуться домой, но, вообще говоря, было уже около трех часов утра.

— Во всяком случае сегодня ничего не произойдет, — решила она.

Виктор Корню подписал ведомость, передал ее в бухгалтерию, сердечно поздоровался с Изабеллой и Гедеоном и неспешно вернулся к другой горячей точке сбыта.

— Хорошо. Ну, ладно, — решила Леонтина, — я поеду с вами, ребятки. Автомобиль не очень далеко отсюда?

Она собрала свою сумку и решительным шагом направилась в сторону центральной аллеи, где небольшие электрокары, нагруженные грудами ящиков, с трудом прокладывали себе дорогу. Изабелла растроганно смотрела ей вслед. На вдове Гюстава Пеллера были сапожки из тюленьей шкуры, на голове меховая шапочка. Ее светлый шарф перекрещивался на груди, а концы его были заправлены за пояс. Она была настоящей коммерсанткой Центрального рынка, с горящими глазами и оживленным лицом.

Изабелла направилась следом.

— Эй, месье Люркен, вы нас оставляете? — спросил Гедеон Шабернак.

Он был еще новичком в этом маленьком незнакомом мире, чтобы сразу же употреблять клички, которые зачастую были точнее, чем настоящее имя.

Но Крысенок, казалось, его не слышал. Привстав на носки, безразличный к тому, что происходило в проходе, он, нахмурившись, рассматривал бокс фирмы Пеллер, погруженный, как это было сразу видно, в глубокое раздумье.

— Ах, так, — пробормотал он, — мне хотелось бы…

В эту ночь так и не удалось узнать, чего хотелось Крысенку. Заглушая невнятный шум, раздававшийся в павильоне ЕЗ, через пластиковые двери павильона буквально ворвался грохот перестрелки, прерываемый криками ужаса.

Глава девятая

Именно в этот момент двери кафе «Фламбе» открылись, чтобы впустить двух оживленно беседовавших оптовых торговцев. Вместе с ними ворвался резкий визг тормозов.

Фернан Локар, пытавшийся достать бутылку с одной из верхних полок стойки, стоял спиной к двери. Он повернулся, спускаясь с табурета, на котором восседал, и закричал, не обращаясь ни к кому конкретно:

— Прячьтесь же, черт побери!

Из автомобиля, еще покачивавшегося на амортизаторах, выпрыгнуло трое мужчин, которые в несколько шагов пересекли тротуар, направляясь к кафе. Три совершенно безликих силуэта в темных пальто, с надвинутыми на глаза темными шляпами. Непроизвольно фиксируя все происходящее с холодной точностью объектива фотоаппарата, Локар отметил, что они двигались, образовав треугольник: человек, находившийся в вершине треугольника, держал в правой руке, автомат, ствол которого угрожающе торчал вперед, а двое других шли по обе стороны от него на два шага позади, руки их были спрятаны в карманах пальто.

Первый достиг двери, прежде чем она закрылась за двумя оптовиками. Он толкнул ее плечом и оказался внутри.

Не прошло и трех секунд с того момента, как Игрок издал свой тревожный крик. Вопль его прервал все разговоры. В кафе, только что наполненном жизнью и теплом, неожиданно установилась нереальная тишина, тишина, нарушаемая только отдаленными звуками автомобильных гудков да гудением мотора грузовика, поворачивавшего на улицу Труа-Марше.

Двое или трое свидетелей вспоминали потом, что у вновь вошедших не было лиц — точнее, их гротескные черты были искаженными и ужасно деформированными. Для того чтобы обеспечить свою анонимность, они использовали классическое средство — нейлоновые чулки.

Человек в центре открыл огонь, положив конец общему параличу. Он поливал огнем стойку, не имея в виду какую-то конкретную мишень. Звон разбитого стекла аккомпанировал сухой очереди автомата. Большое зеркало позади стойки разлетелось с ужасным грохотом, сопровождаемым тонким звоном разлетавшихся вдребезги бутылок и бокалов.

Один из официантов закричал от боли. Его руки взметнулись в воздухе, как крылья ветряной мельницы, он рухнул на пол, и на его рубашке на уровне плеча расплылось большое красное пятно. Какая-то женщина истерически закричала, крик ее был настолько пронзителен, что почти непереносим для слуха.

Большинство посетителей бросились на пол. Остальные топтали их, мечась в поисках спасения.

Человек с автоматом сделал еще два шага, сменил угол прицела и возобновил обстрел. Теперь он поливал огнем пространство между стойкой и залом, вызывая новые вопли ужаса. Наступила слепая безумная паника. Укрыться от автоматных очередей, спасти свою жизнь любой ценой — стало единственной мыслью всех, находившихся в кафе. Мужчины и женщины, молодые и старые, все они беспорядочной толпой хлынули по обе стороны стойки, причем каждый отчаянно боролся, не боясь затоптать соседа, пока не затоптали его самого.

Фернан Локар, прячась за стойкой, пополз к выдвижной кассе, где он держал пистолет калибра 11,43. По дороге он наткнулся на бедра, лихо выставленные кассиршей Мадо. Та одобрила его торопливое решение и позволила ему проползти позади своего табурета, правильно оценив, что малейшая попытка подняться представляет опаснейшую ошибку.

Под напором группы людей одна из стеклянных перегородок кафе неожиданно рухнула. Вопя от ужаса, четверо посетителей бросились через смертельно опасную завесу из разбитого стекла. На мраморных плитах расцвел кровавый цветок, причем никто не знал, обязан ли он своим происхождением одному раненому или многим.

Рене из Нанта оказался первым, кто правильно среагировал на крик Фернана Локара, и спрятался за электрическим бильярдом. Но пока он вытаскивал пистолет, оказался на линии огня человека с автоматом и потому был вынужден скрыться позади бильярда и отложить ответный удар на потом. Шальная пуля врезалась в сложную систему ручек и лампочек и вызвала нелепый и смешной перезвон.

За каких-то пять минут кафе, бывшее только что уютным, ярко освещенным и приветливым островком, превратилось в поле боя, кровавое и сумрачное, так как многие люминесцентные лампы были разбиты. С точки зрения нападавших операция была закончена. Автоматчик, сжимавший еще дымившееся оружие, попятился к двери. Два его сообщника прикрывали отход, сжимая в руках огромные пистолеты типа парабеллума.

Человек с автоматом должен был оглянуться назад, чтобы увидеть выход. Спрятавшийся за электрическим бильярдом Рене из Нанта только того и ждал. Поднявшись вровень с бильярдом, он выстрелил в ближайшего из трех налетчиков. Тот отреагировал на выстрел изумленным ворчанием, в котором слышалась боль, повернулся, схватился за ближайшую опору возле двери и вышел, шатаясь, вслед за автоматчиком.

Его сообщник отреагировал с быстротой, свидетельствовавшей о долгой тренировке. Прежде чем Рене успел скрыться за бильярдом, он снял его одной пулей и в свою очередь быстро отступил назад.

Автоматчик бросился к машине. Обе ее дверцы с правой стороны были открыты. На месте водителя был виден неясный силуэт, склонившийся над рулем. Раненый гангстер неверной походкой шел как пьяный по середине тротуара, ярко освещенный кровавыми огнями неоновой вывески. Второй стрелок с пистолетом схватил его и буквально втолкнул в машину. Фернан Локар, опираясь на стойку, вскочил, сметя на ходу полдюжины бокалов и чашек.

Он подбежал к двери в тот момент, когда шофер гангстеров дал полный газ. Последняя очередь остановила его в мертвом пространстве, образованном стойкой, отделанной стеклянными плитками, предназначенными для того, чтобы отражать многочисленные огни заведения. Все огни погасли, автомобиль нападавших мгновенно скрылся за приехавшим на погрузку огромным грузовиком. Игрок какое-то мгновение стоял неподвижно, держа в руках свое бесполезное оружие с опущенным к земле стволом. Он неожиданно почувствовал себя старым как мир, и вся усталость этого мира, начиная с его сотворения, навалилась на него.

Пришлось сделать невероятное усилие, чтобы вернуться в кафе, которое еще две минуты назад было его гордостью. Создавалось впечатление, что там пронеслось стадо бизонов. Все стекло было разбито вдребезги, столы и стулья перевернуты или сломаны. По углам стонали клиенты. Позади стойки согнулся один из официантов, пытаясь поднять другого, по всей видимости, серьезно раненного.

Все возгласы слились в один вопль, словно эта толпа, в буквальном смысле слова разметанная по углам кафе, неожиданно освободилась от своего ужаса, словно она неистово пыталась наверстать несколько минут молчания. В это же время начали подниматься некоторые из посетителей. Две группы людей плотно сомкнулись вокруг стойки. Снаружи были слышны сирены полицейских машин.

Толпа двинулась к нему. Игрок наклонился к полу, поднял небольшой прямоугольный футляр и сунул его в карман.

Этот простой жест помог ему прийти в себя. Он все еще продолжал действовать как автомат, но уже был человеком, полностью осознающим ситуацию. Он снова стал командиром эсминца, он снова был на мостике. Полицейские должны появиться с минуты на минуту. Важно было только это. Он бросился к табачному киоску, наклонился над отделанным мрамором прилавком и сунул свой пистолет под двойное дно выдвижного ящика. Стоящая на четвереньках Мадо медленно поднималась.

— Они ушли?

— Да, моя красавица. Ты можешь подняться. И поторопись, так как ты мне будешь нужна.

Он раздвинул толпу, теперь уже галдящую, как публичный дом, ставший жертвой коллективной лихорадки, подошел к разбитому бильярду и склонился над ним.

Рене из Нанта больше уже ничего не было нужно. Он получил пулю прямо в лоб. Позади левого виска вытекала серая гуща мозга, смешанная с небольшой струйкой крови. Его широко открытые глаза смотрели в потолок, как бы призывая неизвестно какого святого в свидетели несправедливости всего происшедшего.

Вообще говоря, Рене не верил ни в Бога, ни в черта.

Локар пожал плечами и занялся своими клиентами. Именно им он должен был посвятить все заботы. Раненых было много, но основной причиной ранений явилась давка и порезы от разбитых витрин. Он протянул руку, чтобы снять телефонную трубку аппарата, стоявшего возле кассы.

Но это было уже ни к чему. Душераздирающий звук сирены полицейской машины достиг максимальной громкости и замолк. Полицейские в форме выскочили на тротуар. Свистки раздавались очередями, как ураган: силы порядка взяли дело в свои руки. В то же время с другой стороны улицы, из павильона ЕЗ повалила толпа, словно греческий хор после предсказания оракула о землетрясении. Сопровождаемый Изабеллой Гедеон Шабернак, прижав локти к телу, прокладывал себе дорогу, стараясь опередить первых любопытных. Медар Люркен по прозвищу Крысенок следовал на шаг позади него.

Теперь, когда свистки и полицейские сирены, частенько ненавидимые, но всегда придающие уверенность, заменили мрачную дробь автоматов, толпа бежала и со стороны автостоянок, побросав тяжело груженные фургоны и платформы для того, чтобы успеть узнать новости.

Сталкиваясь со множеством вновь прибывших, те, кто находились внутри кафе, буквально боролись за то, чтобы выйти. После тревожного напряжения предыдущих минут возникла естественная реакция, напоминающая коллективную и неудержимую клаустрофобию.

Находившийся на тротуаре полицейский бригадир в форме с золотыми галунами оказался между двух огней, рискуя потерять контроль над ситуацией. Он реагировал соответствующим образом, быстро отступив к своей машине и схватив трубку радиотелефона:

— Алло, центральная! Немедленно две машины с подкреплением к кафе «Фламбе». И если возможно, вызовите комиссара. Здесь очень серьезное происшествие.

Он повесил трубку, но потом передумал:

— Да, и вот что еще: немедленно перекройте все выезды из Ранжис. Впредь до нового приказа не выпускайте ни одной машины ни в ту ни в другую сторону. Комиссар подтвердит это распоряжение. Конец связи.

— Вас понял. Конец связи, — прогнусавил голос в динамике.

Бригадир поспешно принялся за работу. Сопровождавшие его четверо полицейских также почти автоматически взялись за дело. Один из них встал у двери кафе, не позволяя выйти тем, кто еще не успел этого сделать, что вызвало внутри бурю протестов. Трое остальных пытались, хотя и без большого успеха, удержать на расстоянии толпу, собравшуюся возле кафе. Это было безнадежно — стало совершенно очевидно, что их сомнут буквально через минуту.

Но подкрепление было уже в пути. Бригадир вошел в кафе. Фернан Локар неподвижно стоял все на том же месте в центре битвы. Полицейский знал его несколько недель, с тех пор как они оба заступили на свои посты в Ранжис. Они молча приветствовали друг друга, и бригадир огляделся, чтобы оценить ситуацию.

Раненый официант сумел подняться. Очень бледный, он опирался на остатки зеркала. Кассирша Мадо ударом ножа разрезала ему рубашку и перевязала плечо столовой салфеткой. Было видно мертвенно-бледное тело и кровь, капавшую мелкими каплями в такт с ударами его сердца. Двое посетителей возились возле женщины, которую они усадили в кресло. Она была без сознания, голова клонилась на левую сторону, спутанные белокурые волосы покачивались в такт движениям. Казалось, что она ранена, так же, как и мужчина в разорванной одежде, тяжело стонавший. Он был весь покрыт кровью — именно он прошел сквозь разбитую витрину.

Бригадир сделал два шага вперед. Клиенты, которые не успели выйти, растерянно хлынули обратно в зал, толкая друг друга, — и парижские ночные гуляки, и работники Ранжис. В первом ряду оказалась странно выглядевшая среди группы людей, одетых в голубые блузы и свитера с круглым воротом, молодая женщина в черном мини-платье, очень хорошо одетая так, словно в начале вечера она намеревалась отправиться в театр. У нее были очень красивые длинные ноги, но лицо было как искаженная маска: она рыдала, слезы смывали тушь с ее ресниц и образовывали черные бороздки на щеках. Зрелище было ужасным.

Все присутствующие сбились в плотную толпу, чтобы оставить как можно больше места между собой и электрическим бильярдом, у основания которого, переломленное пополам спинкой стула, свисало тело Рене из Нанта, мертвые глаза его по-прежнему смотрели в потолок, а мозг продолжал медленно вытекать.

Бригадир не сказал ни слова. Он повернулся к двери, прошел в щель, оставленную его подчиненными, вышел на тротуар и снова взялся за радиотелефон.

— Две или три машины скорой помощи, — потребовал он. — И предупредите начальника.Есть один убитый. Убит выстрелом в голову. Конец связи.

— Вас понял. Конец связи, — лаконично подтвердил голос на другом конце линии.

Бригадир вернулся в кафе. Снаружи нарастал вой полицейских сирен. Толпа увеличивалась — теперь прибежали уже и из других павильонов. Весь Ранжис хотел видеть…

* * *

Комиссар Симонен был невысокого роста. Это не мешало ему обладать авторитетом, который, кстати, никто и не собирался оспаривать. Специальный комиссар Ранжис, он являлся безусловным хозяином национального рынка Франции. Он представлял Порядок и Закон с большой буквы и уверенно выполнял свои обязанности.

Бригадир доложил ему о своем решении перекрыть все выезды.

— Вы поступили совершенно правильно, — коротко сказал комиссар. — Я подтверждаю ваше распоряжение вплоть до нового приказа. Сначала наведите порядок. Поставьте восемь человек в оцепление вокруг бистро. Так, чтобы никто не приближался на расстояние менее десяти метров. Очистите полностью тротуар. Выполняйте.

Бригадир ушел с прибывшим подкреплением. Несколько раз свистнув и отдав приказы, он расставил людей.

— А вы, Морель, — сказал комиссар, — возьмите двух людей и выпускайте всех по одному, проверяя удостоверения личности, и полностью освободите кафе. Понятно?

— Да, месье комиссар. Жендрон, Гарсия, пошли!

Симонен наконец вошел в здание и осмотрел представшую перед ним картину. Его взгляд остановился на Игроке.

— Ну, итак, месье Локар, — констатировал он. — Вы попали в серьезную переделку. Это настоящая бойня.

Локар устало махнул рукой.

— Поверьте, месье комиссар, что я здесь ни при чем.

— Конечно, я также надеюсь на это, месье Локар, — заверил его полицейский. — Но мы вернемся к этому позже. В настоящее время самым важным является эвакуация раненых.

Первая машина скорой помощи пробралась через толпу, оттесненную теперь на приличное расстояние, въехала на тротуар и остановилась перед разбитой витриной. Чтобы не терять времени, двое санитаров с носилками прошли прямо через витрину. Через пять или шесть минут трое раненых — официант, женщина и клиент — покинули место бойни, причем каждого сопровождал санитар. В дверях кафе бригадир Морель и двое его помощников записывали имена, адреса, номера удостоверений личности тех, кому было разрешено выйти.

Комиссар Симонен по-хозяйски завладел телефоном. Он разговаривал с людьми в своем бюро:

— Да. Криминальную бригаду. И экспертов с картотекой, фотографиями, отпечатками пальцев и со всем их имуществом. Понятно? Хорошо. Так, теперь я хочу знать ситуацию на выездах из района. Мне нужен полный отчет о всех подозрительных автомобилях, которые выехали из Ранжис за пять минут до приказа о блокировании выездов. Пошевеливайтесь!

Глава десятая

В ожидании криминальной бригады и экспертов комиссар Симонен приступил к опросу свидетелей. Меньше чем через десять минут он понял, какое разочарование его ожидает.

Свидетелей было превеликое множество. Прежде всего ими были все посетители, которые находились у стойки кафе в момент нападения. В последовавшие за этим секунды у всех у них была лишь одна единственная мысль: убежать отсюда как можно быстрее и как можно дальше. Освободившиеся теперь от своего страха и напряжения, они собирались маленькими группами на тротуаре и разглагольствовали к великому удовольствию вновь прибывших, которым не повезло присутствовать при схватке.

Постепенно паника исчезла. Наоборот, возникло отвращение и возмущение. Теперь остались только герои, которые в момент опасности с холодной проницательностью оценивали все аспекты возникшей ситуации. Чувствовалось, что отныне они будут годами говорить на эту тему. В их воспоминаниях их собственная позиция не замедлила трансформироваться и возвеличиться. В конце рассказа в более или менее отдаленном будущем окажется, что уже не один из них рисковал своей жизнью, чтобы обезвредить гангстеров.

К несчастью, когда речь заходила о деталях, возникала весьма примечательная путаница и сумбур. Время нападения комиссар Симонен смог установить с точностью до нескольких минут по времени его людей на месте происшествия. Когда же разговор заходил об обстоятельствах происшествия, то дело выглядело совершенно иначе.

Например, автомобиль. По мнению некоторых, он был определенно черным. Другим показалось, что он был темного цвета: синего, бордового или каштанового. Ну уж относительно марки машины, навернете, не было никаких проблем? Отнюдь. Большинство сходилось на том, что это был «пежо 404», но «рено 16» тоже имел своих сторонников. Бесполезно говорить, что никто не заметил номера машины. Низкорослый рыжий торговец, работавший у Дефа, который, казалось, замечал все на свете, утверждал, что у машины вообще не было номера.

Кроме того, весьма странным было свидетельство одного молодого человека, которое, казалось бы, априори должно было быть самым точным. Он выходил из павильона ЕЗ, чтобы выпить в кафе чашку теплого бульона, так как был на ногах уже много часов и совершенно окоченел. Случилось так, что он выходил из павильона в тот момент, когда автомобиль остановился перед кафе. Он видел все сзади в течение очень короткого промежутка времени и при полном свете. Ему показалось, что это была машина «пежо 404», но потом его поразила одна деталь: он утверждал, что номерная табличка, как и весь автомобиль, была черной.

Черная или нет, комиссару Симонену было наплевать. По крайней мере, с того момента, когда он понял, что это не поможет ему узнать номер…

Он прервал работу, вновь позвонил в свое бюро и спросил о ситуации на выездах их Ранжис. Судя по ответам, она была достаточно взрывоопасной. На каждом выезде с обеих сторон на сотни метров вытянулись длинные очереди автомашин. Требующие подкрепления полицейские подвергались оскорблениям. В полицейском участке не осталось ни одного свободного человека, так как все были заняты патрулированием рынка и поиском нападавших на бистро «Фламбе».

С большой неохотой комиссар Симонен отдал приказ пропускать в обоих направлениях грузовые автомашины, но по-прежнему задерживать легковые. Своему подчиненному, который робко протестовал на другом конце линии, он в кратких выражениях объяснил, чтобы тот шел… в течение ближайшего получаса.

Он вернулся к опросам и возне со свидетелями, которые уже переругались между собой, сравнивая свои версии происшедшего. В отчаянии комиссар решил провести отбор. Сначала он допросил всех тех, кто находился в зале, отложив допрос персонала заведения и тех, кто находился непосредственно у стойки, так как они были лучше расположены стратегически, чтобы наблюдать всю сцену. Затем в этой последней группе он исключил троих или четверых, чье состояние показалось ему неподходящим, чтобы получить от них существенную помощь. И его страдания продолжились.

Сколько было нападавших? Трое. По крайней мере, в этом наблюдалось полное согласие. Они были высокие? Маленькие? Толстые? Худые? И вновь здесь открылся полный простор для фантазии. Описания были на любой вкус. Свидетельства были очень неточными, особенно в отношении четвертого, оставшегося за рулем машины, чтобы в любой миг рвануться вперед.

В результате комиссар должен был довольствоваться следующей основной информацией: автомобиль остановился. Появилось трое замаскированных мужчин с неопределенными приметами. Они были вооружены. По крайней мере, один из них был с автоматом, это не подлежало сомнению, если судить по нанесенному ущербу. Но куда и как он стрелял? По мнению одних, он направлял автоматную очередь просто перед собой. Другие считали, что все трое стреляли в толпу. Находились некоторые, кто утверждал, что нападавшие разыскивали конкретного человека, но не могли сказать, кого именно.

Полицейский, помогавший комиссару, заполнил уже своими заметками целый блокнот. Второй устанавливал личности свидетелей и вручал каждому приглашение в полицейский участок на следующий день для более детального разговора после того, как инспектора справятся с более срочной работой.

Полностью деморализованный комиссар Симонен кончил тем, что рухнул на стул и обратил свой усталый взгляд в сторону Фернана Локара. Тот спокойно наливал пиво.

— Хотите стаканчик, месье комиссар?

Полицейский машинально кивнул, наблюдая за движениями хозяина кафе, а затем неожиданно сказал:

— Может быть, вы мне расскажите, как все произошло? — перед тем как опустить свой нос в большой золотистый бокал, который Мадо только что поставила перед ним.

Игрок посмотрел на него с насмешливым видом, как бы говоря: «На вашем месте, комиссар, я бы начал с этого». И он простым жестом указал на тело, которое люди из скорой помощи накрыли одеялом:

— Как мне кажется, это тот, которого они искали.

* * *

У Игрока было время тщательно подготовить свою версию, как хозяйка готовит рагу из говядины с луком. Он приготовил такую, что можно было облизать пальчики.

— Здесь не было еще самого большого наплыва посетителей, — объяснил он, — но уже была работа. Я пришел помогать официантам. Как раз взобрался на табурет, чтобы достать бутылку кальвадоса. У меня замечательный кальвадос, месье комиссар. Мне его присылает одни из моих кузенов. Из Ульгата, где он живет. Он не имеет ничего общего с купоросом, которым торгуют в Париже.

Комиссар слушал его с мрачным видом, уставившись в свой бокал, словно пивная пена могла открыть ему секреты будущего.

— Как раз в этот момент, — невозмутимо продолжал Локар, — я повернулся спиной к двери. Но зато оказался лицом к зеркалу. В нем я видел посетителей позади меня и в то же самое время через витрину — освещенный тротуар. Именно в этот момент я увидел, как резко затормозила машина. Дверцы были уже открыты, и эти подонки выскочили из нее.

В первый момент я подумал об ограблении. Я уже был однажды жертвой подобного налета… много лет назад. Это страшно травмировало меня. С тех пор у меня осталась непроизвольная реакция. Идиотская, должен вам признаться, потому что это все равно ничего не может изменить. Я закричал: «Прячьтесь, ради Бога!» или что-то в этом роде и свалился с табурета.

Когда я спрятался позади стойки, то мне пришла в голову мысль схватить свой пистолет, лежавший в выдвижном ящике у кассы. У меня есть разрешение на ношение оружия, месье комиссар.

Короче, теперь, когда я поразмыслил, мне очевидны все последствия моей глупости. Мои клиенты замерли как вкопанные. Они были ошеломлены, а что вы хотите, чтобы они делали, эти несчастные? Нашелся только один, кто последовал моему совету, один, который отреагировал мгновенно. Это был бедный Рене. А почему? Все очень просто — он знал, что ему угрожает.

Глаза комиссара похолодели и сузились. Теперь он внимательно изучал лицо Игрока.

— Этот Рене… вы его знали? — спросил он.

Локар был слишком пронырливым жуликом, чтобы не знать, что самой убедительной является та ложь, которая опирается на правду.

— Естественно, — сказал он. — Его все знали. Этот парень постоянно был на рынке.

— Он уголовник, не так ли?

Локар сделал великолепный жест, выражавший полное безразличие.

— Меня, вы же знаете, — сказал он целомудренно, — не интересует частная жизнь моих клиентов.

Глаза комиссара уставились в одну точку и превратились в узкую щель, на дне которой прятался его взгляд.

— Итак, по вашему мнению, это был именно тот уголовник, которого искали. Это было сведение счетов?

— Я ничего не знаю, — невинно сказал Локар, — но что же другое это могло быть? Я виноват в том, что мой крик предупредил Рене об опасности: трое бандитов обратили свою месть против меня, разгромили мое кафе, причинили ущерб моему персоналу и моим клиентам. По крайней мере, двое из них были ранены. И потом один из нападавших заметил Рене. Правда, тот выстрелил первым. Он поймал свою жертву на мушку, и тот был ранен, мне это кажется несомненным, но второй был начеку и он его кокнул, вот и все.

— Ну, что ж, неплохая история, — задумчиво сказал Симонен. — Мне хотелось бы, чтобы вы рассказали мне ее еще раз в полицейском участке.

Между тем прибыла группа криминалистов, состоявшая из людей с энергичными и серьезными лицами. Одеяло было убрано, и присутствующие снова увидели теперь уже остекленевший взгляд Рене. Защелкали затворы фотоаппаратов.

К комиссару присоединилось двое полицейских офицеров, одетых в штатское. Они-то и составляли то подкрепление, которое было запрошено из Орли: один был из полиции, а другой — из службы безопасности. Они прежде всего прошли в центральное здание рынка Ранжис.

— На выездах возобновилось движение, но под строгим контролем, — доложил один из них. — Во всяком случае, полицейские на выездах настроены весьма решительно и твердо. Ни одна машина марки «пежо 404», или «рено 16», или похожая не выезжала с территории Ранжис в течение минимум десяти минут перед вашим приказом о введении контроля на выездах.

— Тогда, — сказал комиссар Симонен тоном маршала империи перед началом решающего сражения, — это доказывает, что они не покинули рынка. Это только подтверждает мое мнение — мы столкнулись с чисто внутренним делом. Я думаю, что следует частым гребешком прочесать Ранжис.

И он вышел, сопровождаемый своим штабом, бросив на Фернана Локара взгляд, обещавший тому массу неприятностей.

* * *

— Симонен явно связывает это дело со взрывом бомбы в помещении фирмы Пеллер, это очевидно, — сказал Игрок. — Он предполагает, что сводятся счеты между конкурентами, переехавшими в Ранжис. Это не его вина. Он здесь новый человек. Его перевели сюда из Фонтене-о-Роз или из какого-то подобного захолустья. Он не знает местных условий.

Снова был час завтрака на улице Ренуар. Помимо Леонтины и ее дочери здесь в ожидании трапезы отдыхали Гедеон Шабернак и Фернан Локар.

Испытания минувшей ночи сурово отразились на лицах всех четверых. Это было понятно, так как они больше не спали, после того как консорциум нанес очередной удар, предназначенный Ранжис. Леонтину Пеллер, которая вспомнила суровые времена своей работы в молодости, с трудом удалось затащить в кафе. Лишенная своего обычного продолжительного отдыха, с темными мешками под глазами, она постарела буквально на глазах у Фернана Локара.

— Поставьте себя на его место, — ответил Гедеон Шабернак. — Это честный полицейский со строгим логическим мышлением, которому приходится разбираться с перестрелкой. Он перекрыл все выходы с рынка, вы на его месте сделали бы то же самое, и никто не попытался Ранжис покинуть. Естественно, он приходит к выводу, что стрелявшие все еще находятся здесь.

Сомневаюсь, что я смог бы прийти к другому выводу, если бы у меня не было доказательств существования гамбургского консорциума.

Игрок кивнул, внимательно разглядывая свою рюмку с виски. Казалось, что он, как в театре, подготовил свой торжественный выход.

— Вы можете не сомневаться, мой дорогой, — сказал он. — Вот что я подобрал, после того как ушли незваные гости.

Он протянул молодому адвокату маленький прямоугольник из черной кожи. Заинтригованная Изабелла склонилась над плечом своего жениха. Ее мать ждала с олимпийским спокойствием. Из этого футлярчика Гедеон вытащил прямоугольную пластиковую карточку с рельефным изображением на ней.

— Это кредитная карточка, — сказал он. — Карточка «Дайнерс клаб». И она выдана на имя Людвига Леера из Гамбурга.

Ошеломленный, он повернулся к Локару.

— Как эта карточка оказалась в вашем кафе?

— Я могу без труда ответить на ваш вопрос. Она, без сомнения, находилась во внутреннем кармане одного из нападавших, того, кто был ранен. Я видел, как после того как в него попала пуля, выпущенная Рене, он шатаясь приблизился к одной из колонн возле двери и схватился за нее. Возле той колонны я и нашел эту штуку.

Беседа была прервана, так как все перешли к столу. Бенджамин подал закуски и удалился с присущим ему достоинством.

— Во всяком случае, — констатировала Леонтина Пеллер, — это еще одно доказательство того, что немцы шутить не намерены. Рене прикончил их Макса де Руйе, и они, не колеблясь, организовали карательную экспедицию, прибыв для этого из Гамбурга.

— И эскалация продолжается, — добавила Изабель. — Так, если Макс рисковал убить трех человек, взрывая домик в Шевийи-Ларю, то операция в кафе была куда более грязной.

— Меня же, — задумчиво сказал Локар, — больше всего интригует то, как они нанесли удар. Я просто не могу себе представить, что эти типы все еще находятся в Ранжис. С пяти часов утра не менее двух сотен агентов прочесывают все снизу доверху. С другой стороны, я уверен, что, по крайней мере, один из них не смог уехать. Тот тип, который получил пулю от Рене, был очень плох и едва смог бы перенести путешествие. Его сообщники буквально на руках донесли его до автомашины.

Только один Гедеон Шабернак не говорил ничего. Он хранил молчание, рассеянно разглядывая содержимое своей тарелки. Уже несколько дней, особенно последние несколько часов, он испытывал нараставшее раздражение, оттого что наткнулся на факт, который маячит у него перед глазами, и, тем не менее, он его не видит.

Изабелла мягко положила руку ему на запястье. Видя, что он погружен в глубокое раздумье, она улыбнулась:

— Мой дорогой, у меня складывается впечатление, что следует на некоторое время отложить твои грандиозные планы о создании суперказино на стыке между Орли и Ранжис. С одной стороны, эти убийцы из консорциума, а с другой…

Она вдруг замолчала — Гедеон Шабернак не слушал. Его глаза расширились, лицо просияло. Он оттолкнул свой стул…

— Ах, черт возьми! — воскликнул он, ударив себя крепко сжатым кулаком правой руки по левой ладони. — Вот же решение…

Она взглянула на него со смутным беспокойством, как любящая жена смотрит на переутомившегося мужа.

— Какое решение, мой дорогой?

— Послушай, ты что-то сказала? Повтори, пожалуйста.

Заинтригованные Леонтина Пеллер и Фернан Локар замерли в ожидании с вилками в руках.

— Но… — заколебалась молодая девушка, — я сказала только, что твой грандиозный проект…

— Какой проект?

— Твой проект создания казино на стыке между Ранжис и…

— И Орли. Дело именно в этом.

Он встал.

— Изабелла, найди мне детальный план парижских предместий. Иди. Это куда важнее завтрака.

Леонтина Пеллер поняла.

— Подождите, — сказала она. — Я пойду сама. В письменном столе Гюстава есть план района Ранжис.

Несколько мгновений спустя она принесла его и положила на стол, а Фернан Локар тем временем сдвинул в сторону тарелки.

— Вот, — пояснил Гедеон, — совершенно точно. Посмотрите на южный выезд из Ранжис. Он отделен от территории аэропорта только автострадой. А что еще вы видите?

— Черт возьми, — Локар, надел очки, — вы хотите сказать, что железнодорожный путь…

— Совершенно верно. Он огибает Орли, перед тем как пройти через ограждение Ранжис. Я уверен, что существует, по меньшей мере, один проход, который избежал бдительного контроля комиссара Симонена. И если я не ошибаюсь, мадам, то мы одновременно сможем объяснить и механизм нападения на вашу контору.

— Вы думаете, эти убийцы проникли в Ранжис прямо из Орли?

— Мне кажется, это совершенно очевидно. Фернан, старина, быстрее доедайте и пошли. У меня складывается впечатление, что теперь мы вступили на тропу войны.

Игрок вздохнул. Сегодня отдохнуть явно не удастся.

Глава одиннадцатая

В полдень Ранжис не имел ничего общего с прежним Центральным рынком. В старом квартале в центре Парижа, как только последний торговец опускал свой ключ в карман, как только последний мусорщик покидал четырехугольник старых павильонов, на смену приходила жизнь другого сорта. Севастопольский бульвар, улица Риволи, проходившие совсем рядом, жили интенсивной жизнью, которая быстро заливала весь район Центрального рынка.

В Ранжис все происходило совершенно по-другому. Пустынные автостоянки казались еще огромнее. Запертые павильоны напоминали пустые тюрьмы и, если на востоке был слышен шум автострады А6, то на западе царила мертвая тишина, тишина Тиэ.

Погода за последние сорок восемь часов намного улучшилась. Дождя больше не было. По-весеннему сияло солнце. Западный ветер гнал по небу белые облака, на которых «каравеллы» рисовали выхлопами своих двигателей темные полосы.

Сначала они прошли в кафе «Фламбе». У Локара были связи с подрядчиками, и те быстро принялись за дело. Рабочие были уже заняты заменой стеклянной стены. Кассирша Мадо находилась на своем посту, дожидаясь доставки большой партии стеклянной посуды, заказанной утром хозяином. Понятно, что большое зеркало может быть восстановлено только через несколько дней: его нужно изготовить на заказ по определенным размерам, но если не считать этой детали, то Игрок надеялся начать нормально работать уже сегодня вечером.

В пустынном кафе, где чувствовался запах мастики и краски, два человека занимались подсчетом убытков. Они были немалыми. Около двадцати пуль попало в стену за зеркалом и в стойку. Работа полицейских экспертов по их извлечению совсем даже не улучшила их вид. Локар, однако, рассчитывал, что выручка ближайших нескольких вечеров, по крайней мере, частично компенсирует убытки. Он всерьез подумывал о бесплатном шампанском, по крайней мере, для любопытных.

Гедеон Шабернак не мог удержаться, чтобы не бросить взгляд на электрический бильярд, где, по мрачной шутке, которую он услышал сегодня утром, Рене проиграл свою последнюю партию. Место, где оставались следы крови и мозга убитого, было уже вычищено, но словно для того, чтобы напомнить о происшедшей драме, оно оставалось пустым.

В половине четвертого адвокат сел за руль своей автомашины. Рядом с ним устроился Локар, разложив на коленях план. Они направились к северному выезду и, начиная оттуда, начали огибать рынок со стороны автострады, стараясь ехать как можно ближе к ограде.

И здесь бросались в глаза огромные различия по сравнению со старым Центральным рынком. Там каждая улица открывалась в свой собственный мир и предоставляла возможность немедленного бегства, здесь же был мир, напоминающий концентрационный лагерь. Не хватало только светловолосых немцев, сторожевых вышек и стальных касок.

Они довольно быстро достигли юго-восточного угла, повернули налево и направились к точке пересечения с железной дорогой. Перед ними бесконечно тянулась печальная и серая стена, над которой возвышался ряд черных тополей с совершенно голыми стволами: ограда кладбища.

В нескольких метрах от железной дороги Гедеон остановил машину. Они вышли и дальше пошли пешком. Две параллельных железнодорожных колеи входили в ворота Ранжис, а потом распускались целым снопом, как на сортировочной станции. Их огибала асфальтированная дорожка. Дизельный локомотив маневрировал на путях, доставляя к месту разгрузки цепочку вагонов: это были первые поставки на рынок после минувшей ночи.

Гедеон шел впереди, сопровождаемый Локаром. Он резко остановился перед металлической решеткой, которая должна была преграждать доступ к ограде рынка. Сейчас она была открыта, чтобы пропустить вагоны. Одновременно открывался и доступ к асфальтированной дорожке.

— Пошли, здесь можно проехать, — решил Шабернак, возвращаясь к машине.

Пока «мустанг» проезжал мимо, железнодорожники, сидевшие на ступеньках вагонов, проводили их равнодушными взглядами. Раз люди оказались на частной дороге, значит имеют на это разрешение.

Асфальтированная дорожка шла вдоль железнодорожного пути. Через двести метров она ныряла в тоннель под автострадой. Справа находился старый перекресток с дорогой на Белль-Элине. Асфальтированная дорожка делала дугу, поворачивая направо. Небольшой крутой подъем соединял ее с национальной автострадой номер 7. Со стороны этой автострады доступ на асфальтированную дорожку преграждал только запрещающий знак с надписью «Тупик».

На автостраде номер 7 Гедеон прибавил скорость и через минуту перед транспортной развязкой уже поворачивал на съезд, ведущий к аэропорту Орли.

— Ну, вот, оказалось, что нет ничего проще, — констатировал он, глаза его блестели от удовольствия. — Мне кажется, наш друг Макс де Руйе прекрасно подготовил налет. Перед тем как начать свое рискованное предприятие, он подружился с заслуживающими доверия парижскими уголовниками и обеспечил в случае необходимости возможность вмешательства своих немецких хозяев.

Дорога с односторонним движением заставляла его продолжать движение. Наконец они приехали на автостоянку аэропорта, где в этот час и в этот дань недели он без труда нашел свободное место.

— Это дело нужно обмыть, — торжественно заявил Игрок. — Пойдемте, я угощу вас стаканчиком в баре. Мне пришли в голову некоторые новые мысли. А потом я навещу этого ненормального комиссара. Что-то он мне не понравился. У него, пожалуй, слишком длинный нос.

Они взяли входные билеты, поднялись на второй этаж и некоторое время смотрели на длинную цепочку стоящих на земле самолетов, эмблемы на которых представляли добрую половину мира. Гедеон Шабернак был по-прежнему погружен в свои мысли.

— Это был великолепный трюк, — сказал он. — Я представляю себе того первого гангстера, который явился сюда, чтобы положить бомбу в контору Пеллер. Вероятнее всего, он сошел с самолета. Его цель была не далее километра отсюда. Он спокойно прошел туда, сделал свое дело и вернулся в аэропорт. Держу пари, что это вообще был транзитный пассажир.

— Да, — проворчал Локар. — Но, чтобы проделать это, нужно было знать местность как собственный карман…

— Или чтобы его проводили.

— Возможно. С другой стороны, бомбу в Шевийи подложил наверняка не он.

— Нет. Мы почти точно знаем, кто поработал там. Это Вера. Знаменитая Вера, с которой нужно обязательно покончить, как только мы до нее доберемся.

— Да, мне тоже очень хочется это сделать, — проворчал Локар, пока они устраивались за столиком в баре. — Я имел глупость вам противоречить, хотя именно я нашел эту штуку с карточкой «Дайнерс клаб», которая подтверждает все ваши слова. Но, тем не менее, кое-что я никак не пойму.

— Что?

— Ну, например, как они ушли, эти убийцы, которые напали на меня прошлой ночью? Они ушли не пешком, у них была машина. Значит, должен быть кто-то, кто поджидал их здесь.

— Наверняка. С самого начала Макс де Руйе тщательно изучил местность, сделав второй ключ от решетки, что совсем не трудно. Он хорошо знал, что в случае какой-то передряги полиция перекроет выезды, но не подумает об этом маленьком служебном выходе.

— Да. Но этой ночью их сопровождал не Макс де Руйе, который давно в больнице.

— Это точно. Потому возникает вопрос о сообщнике, которого мы пока не знаем.

— И это не единственный вопрос. Поверьте мне. Я умею смотреть по сторонам и немного разбираюсь в драках. Ну, ладно! Я продолжаю утверждать, что парень, получивший пулю от Рене, был не в состоянии вылететь обратно на самолете. Или, по меньшей мере, им пришлось бы грузить его на носилках.

— Знаю… — задумчиво протянул Шабернак. — Это невозможно объяснить.

Он долгое время сохранял молчание и смотрел, не видя, на обычную космополитическую толпу, заполнявшую Орли и пульсировавшую в такт мелодичным объявлениям диктора аэропорта. Потом неожиданно сказал:

— У меня есть одна мысль. Покажите-ка мне эту кредитную карточку. Как его зовут, этого вашего субъекта? Леер… Людвиг Леер. Хорошо, подождите меня здесь или пойдемте вместе, но держитесь подальше.

— Что вы хотите сделать?

— Проверить версию, согласно которой ваши ночные клиенты спокойно улетели в Гамбург, и посмотреть, что здесь можно сделать.

В справочном бюро он провел добрых пять минут, детально изучая расписания большой группы авиакомпаний, летающих через Орли, а затем он решительными шагами направился к эскалатору, спустился в большой зал на первом этаже и двинулся к стойке компании «Люфтганза».

* * *

Девушка была белокурой и розовощекой, на вид лет двадцати пяти. Скромная прическа и форменный голубой жакет авиакомпании скрывали под натянутой блузкой массу интересных вещей.

Увидев, что к ней направляется элегантный посетитель, она инстинктивно поправила прическу. Для себя она тут же решила, что этот парижанин одевается в Лондоне и что одежда прекрасно подчеркивает его атлетическую и мужественную фигуру. Кроме того-, он был обладателем великолепной улыбки и в совершенстве говорил по-немецки.

— Фроляйн, — начал он таким теплым голосом, словно собирался немедленно предложить ей вступить в брак или, по крайней мере, лечь в постель, — я очень сожалею, что вынужден вас побеспокоить. Меня зовут Шабернак. Мэтр Шабернак. Я адвокат, вот моя визитная карточка.

Симпатичная девушка наверняка привыкла к знакам внимания со стороны мужчин. Тем не менее у нее был несколько неуверенный голос, когда она спросила:

— Что… что я могу для вас сделать, мэтр?

Он не торопился с ответом, беззастенчиво разглядывая ее блузку, под которой гордо торчали крепкие груди, и линию бедер, часть которой мог увидеть через стойку. Совершенно ясно, что дальше он мог проэкстраполировать. Она почувствовала, что краснеет от смущения и удовольствия.

— Видите ли, — сказал он наконец, неторопливо снимая одну перчатку. — Я вернулся сегодня утром после отдыха в горах. Заехал к себе в бюро, и секретарша сказала, что трое моих немецких клиентов были вчера в Париже проездом и хотели со мной встретиться. Так получилось, что мы с ними разминулись.

У него был очень удрученный вид. Большие, как блюдца, голубые глаза выражали ему полное сочувствие. В семи или восьми метрах от них Фернан Локар с восхищением наблюдал за исполняемым номером.

— Я думаю, фроляйн, что вы могли бы мне подсказать, улетели они или остались в Париже. Может быть, вы могли бы заглянуть в ваши записи…

Она потупила глазки и проворковала:

— Это не совсем по правилам…

— О! Это не так важно… И потом, вы так прекрасны и кажетесь такой милой…

Она вздохнула, побежденная, и направилась к полке с документами.

— Да, у вас есть шансы это узнать, — сказала она. — Мы сохраняем записи в Орли сорок восемь часов, а затем отправляем в наше городское агентство. Так, вчера… рейс 265. Как зовут ваших друзей?

— Для начала поищите герра Леера, Людвига Леера…

Ярко-красный ноготь прошелся вдоль списка пассажиров и остановился против одной из фамилий.

— Герр Леер. Да, действительно, — кивнула она. — Он летел транзитом и должен был вернуться сегодня утром в Кельн.

Она занялась другим списком.

— Странно… Он не улетел.

— О!.. — воскликнул Шабернак. — Это значит, что не встретившись со мной вчера вечером, он решил остаться в Париже. Прекрасно! Я уверен, что он позвонит сегодня после обеда. Но… он же был не один. Его спутники должны были остаться вместе с ним.

Девушка, горя желанием помочь такому симпатичному молодому человеку, внимательно сравнила оба списка.

— Было трое транзитных пассажиров, летевших из Гамбурга в Кельн, — сказала она. — Это довольно необычно — ведь у нас есть прямой рейс между этими городами. Видимо, они не хотели терять время и решили провести вечер с вами, а утром оказаться в Кельне.

— А его спутники, они тоже остались?

— Я не знаю, были ли они его спутниками, — сказала она, улыбаясь. — В списке пассажиров ничего об этом нет. Все, что я могу сказать — что тремя транзитными пассажирами в Кельн были: герр Леер, герр Дженаузо и герр Вениг.

— Да, да, совершенно верно, это они, — воскликнул Гедеон Шабернак. — Дженаузо и Вениг. Они тоже остались в Париже?

— О, нет. Они улетели сегодня утром в Кельн, как и планировали.

— Да, я понимаю. Они не могли задержаться. В конце концов ничего не потеряно, так как герр Леер все еще в Париже. Ах! Как я вам признателен, фроляйн! Фроляйн?..

— Люшке. Ильза Люшке, — ответила она замирающим голосом, томно глядя на него.

Он решил быть с ней ласковым.

— Ах, Ильза, — сказал он. — Если бы вы разрешили мне как-нибудь позвонить вам…

Она торопливо протянула ему маленькую визитную карточку компании с номером телефона.

* * *

— Вы были совершенно правы, старина, — заявил Гедеон Шабернак Игроку несколько минут спустя, когда они встретились на автостоянке. — Ваш друг Леер, которому наверняка крепко досталось от пули Рене, остался в Париже. А кроме того, у меня теперь есть имена его компаньонов, это некий Дженаузо и некий Вениг.

Гедеон Шабернак был счастлив. Первый раз в своей жизни он вел настоящее детективное расследование и результат превзошел все ожидания. Он вступил в игру, сожалея, что не располагает возможностями полиции.

Игрок же совершенно не торжествовал. Он мрачно забился в свой угол.

— В любом случае, мы никуда не продвинулись. Все, что мы знаем, так это то, что нам на голову свалился еще один враг, тот неизвестный, который провожал наших убийц сегодня ночью, и еще один немец, находящийся в Париже, который не собирается носить благодарность нам в своем сердце. Следует ожидать, что эти друзья примчатся сюда, чтобы отомстить за него. Жаркое будет дело.

— Мы не будем совать обе ноги в один башмак, — заверил его адвокат. — Я сегодня же вечером подключу к этому делу моих знакомых в Гамбурге. Нужно узнать все об этих бандитах.

Локар ограничился тем, что хмыкнул.

— Во всяком случае, — сказал он, — за номер с охмурением этой девицы я снимаю перед вами шляпу. Я ничего не скажу Изабелле, но, на ее месте, я бы не был так спокоен.

Гедеон Шабернак расхохотался.

* * *

В половине восьмого он все еще был в своем кабинете на улице Варикур. Ему пришлось потратить несколько лишних часов на то, чтобы привести в порядок свои дела, из-за времени, потраченного на дела его будущей тещи.

Телефонистка на коммутаторе уже ушла. Он сам снял трубку, когда телефон зазвонил.

— Мэтр Шабернак у аппарата, — сказал он самым официальным тоном.

— Гедеон? Это Локар. Послушайте, нужно, чтобы вы срочно приехали.

— Куда?

— Ко мне, на улицу Инносан. Есть новости.

— Ладно. Я приеду через пятнадцать минут, — согласился адвокат.

Он не стал продолжать телефонный разговор с человеком, который был мало похож на обычных клиентов его конторы, собрал бумаги, вышел из кабинета, надел в холле свой непромокаемый плащ и почти сразу поймал такси.

Атмосфера на улице Инносан в восемь вечера за последний год существенно изменилась. Магазины оставались на своих прежних местах, как всегда в этот час их шторы были опущены, ставни закрыты. Оставались открытыми еще несколько кафе, из окон которых на темный тротуар падали прямоугольники света, но тем не менее сразу чувствовалось, что сегодня вечером ничего не произойдет и что эскадра тяжелых грузовиков и флотилия маленьких тележек не запрудит улицу, обреченную на тишину и молчание…

Гедеон Шабернак расплатился с таксистом и толкнул дверь кафе «Фламбе». Там тоже что-то изменилось. Он не мог сказать, что именно, но это чувствовалось. Стены остались прежними, не изменились скамейки, отделанные красным пластиком, и длинный бар. Но запах табака остыл. Да, это было так: «Фламбе», старея, в конце концов стал напоминать старую хорошо обкуренную трубку, которую давно не курили.

И может быть, больше уже никогда не закурят.

Четверо коммерсантов играли в белот в углу возле окна, на котором, как и в прежние времена, можно было прочитать: «Вина и ликеры». Двое молодых людей что-то обсуждали возле стойки. Третий получал удовольствие от непременного электрического бильярда. В двух шагах от него, в углу сидела девица с панели, обычно неторопливо топтавшая тротуар перед окном кафе, которая зашла ненадолго погреться, перед тем как снова занять свой пост неподалеку.

Заметив адвоката, Фернан Локар положил руку на плечо миловидной девушки, которая мыла посуду в алюминиевой кухонной раковине, и сказал ей несколько слов на ухо. Она кивнула в знак согласия, хозяин скользнул к концу стойки и направился в глубину зала, сопровождаемый Гедеоном.

Там было пусто, если не считать одинокого мужчины, сидящего за столом с бутылкой «Чинзано». В глубине узкая винтовая лестница вела к туалетам и телефону. На какое-то мгновение Гедеон подумал о тех многочисленных сделках, которые заключались здесь между торговцами и их поставщиками и клиентами, о всех тех доверительных беседах, которые велись здесь между влюбленными в их самые счастливые часы, о всех тех более или менее аморальных соглашениях, которые здесь заключались, о безумных проектах, о расчетливых планах, о потрясающих партиях в покер…

При появлении двух мужчин со своего стула поднялся Крысенок. Его маленькое остренькое треугольное личико выражало нетерпение, что резко контрастировало с неподвижной маской Игрока.

— Говори, Медар, что ты хотел, — ободрил его Локар.

— Хорошо, — кивнул искусный пиротехник. — Вы помните, что прошлой ночью в Ранжис в тот самый момент, когда мы услышали звуки перестрелки, я хотел вам кое-что сказать, месье Гедеон?

Жених Изабеллы Пеллер нахмурил брови, пытаясь вспомнить.

— Да, — сказал он наконец. — Я вспоминаю. Вы стояли посреди центрального прохода павильона. Мне показалось, что вы рассматриваете повреждения, нанесенные взрывом бомбы, и вы задумались.

— Да, — сказал Крысенок, в восторге от того, что ему удалось привлечь внимание такого важного собеседника как месье Шабернак. — Но вы не совсем правы. Я рассматривал не контору, меня заинтересовал один тип. И я пытался вспомнить, где я его видел.

Шабернак наклонился вперед, внезапно весь подобравшись.

— Мужчина… из фирмы Пеллер?

Крысенок утвердительно кивнул головой.

— Совершенно верно, — сказал он. — Этот тип был одет в куртку и шляпу, в очках. Он занимался продажей.

— И где же вы его видели перед этим?

Медар Люркен ожидал этого момента для того, чтобы насладиться своим триумфом. Он специально подготовил этот эффект.

— Вы помните прошлую пятницу, тот день, когда я подложил мой маленький подарок в тачку Макса де Руйе? Хорошо! Мне пришлось тогда весь день следить за ним, не так ли?

— Да, действительно, мне говорили об этом.

— Так вот, около полудня я караулил перед бистро на улице Теодор-де-Банвий, в которое он зашел, и видел, как он вышел. Но он был не один. Его сопровождал этот малый. Они вместе сели в машину Макса, но этот тип поехал не очень далеко. Руйе высадил его возле станции метро Курсель.

Ну, я, конечно, не стал им заниматься — меня интересовал Макс. Но когда я снова увидел его той ночью в Ранжис, то его лицо показалось мне знакомым. У меня не очень хорошая память. Какое-то время я не мог его вспомнить. Однако потом, когда кончилась свалка у Игрока, это все не выходило у меня из головы.

И только сегодня после обеда я проснулся и вспомнил. Тут же я приехал сюда, чтобы рассказать все Локару.

— И ты чертовски хорошо сделал, — заверил его Фернан Локар.

Однако Гедеон Шабернак смотрел недоверчиво.

— Послушайте… Куртка, шляпа, очки. Но ведь это не кто иной, как Виктор Корню, доверенный человек Гюстава…

— А теперь Леонтины, — добавил Локар. — Это невероятно, вот все, что я могу сказать. Единственно только, что тогда это все объясняет. Корню работает с Пеллерами больше двадцати лет. Он в курсе всех торговых дел фирмы. Вполне возможно, что сунул свой нос и в остальное…

— Но мадам Пеллер доверяет только ему, — запротестовал Шабернак.

— И в том, что касается фруктов и овощей, она права, — возразил Локар. — Но кто может сказать, что происходит в душе у другого? Может быть, смерть Гюстава навела этого типа на некоторые мысли…

— Во всяком случае, — заключил адвокат, — нужно получить доказательства. Он встречался с Максом де Руйе. Если считать этот факт не подлежащим сомнению, то нужно действовать. Но прежде всего — поговорить с мадам Пеллер. Что вы думаете по этому поводу, Фернан?

В ходе этих богатых событиями дней связи между женихом Изабеллы Пеллер и тайным сообщником человека, который не успел стать его тестем, существенно окрепли. Фернан утвердительно кивнул.

— Я полностью полагаюсь на ваше мнение, — сказал он. — Но я бы предпочел не покидать немедленно мою конуру. Не хотели бы вы сделать это сами и предупредить меня, если будет принято какое-то решение?

— Договорились, — согласился Гедеон Шабернак. — Я позвоню вам сегодня вечером. Но, в любом случае, нужно действовать быстро. Немцы не будут сидеть сложа руки.

— Это именно то, чего я боюсь, — мрачно подтвердил Локар.

Глава двенадцатая

Виктор Корню, как и каждый вечер, в 23 часа 30 минут покинул свою квартиру в четырнадцатом районе Парижа неподалеку от улицы Алезия. Переезд Центрального рынка заставил его отказаться от метро и начать пользоваться автомашиной. Во всяком случае дорога не составляла для него больших проблем. Он быстро выезжал на кольцевой бульвар, а оттуда уже по автостраде добирался до Ранжис.

Через несколько мгновений за ним ловко пристроился «мустанг». Он следовал за его машиной на почтительном расстоянии, пока не втиснулся рядом на тротуар возле площади Шатийон, совершенно пустынной в этот час.

В первый момент Виктор Корню почувствовал лишь раздражение. Он не ощутил беспокойства, даже когда какая-то фигура вынырнула из-за большого автомобиля. Но в следующий момент доверенное лицо фирмы Пеллер понял всю серьезность ситуации: перед его ветровым стеклом появилась угрожающая физиономия Фернана Локара, дверца машины распахнулась.

Игрок не дал ему времени отреагировать, схватил за воротник и вытащил наружу.

— Давай немного пройдемся, Виктор, — сказал хозяин кафе, почти не разжимая губ. — Мы хотим немного поговорить с тобой.

— Но… моя машина… — попытался возразить Корню.

— Она может спокойно постоять там, где она стоит сейчас. В это время ты ничемне рискуешь. Давай, пошевеливайся!

— Но… моя работа… Я опоздаю.

— Ничего с тобой не случится, мой милый, — саркастически ухмыльнулся Локар. — Хозяйка предоставит тебе небольшой отпуск.

Пересадка в «мустанг» была осуществлена с такой быстротой, что даже внимательный наблюдатель ничего не заметил бы. Гедеон Шабернак тронулся с места, но путь оказался очень коротким. Он переехал площадь, немедленно повернул направо, а затем налево. В темной улице ближайшего предместья их ждал «бентли» Леонтины Пеллер.

* * *

В свете автомобильного плафона Виктор Корню выглядел мертвенно-бледным. Скорчившийся и испуганный, он являл собою жалкую фигуру. Он весь дрожал и машинальным движением, напоминавшим нервный тик, постоянно поправлял очки на своем носу.

Он присел на одно из откидных сидений. Локар, севший рядом с ним, не спускал с него глаз. На губах Гедеона Шабернака появилась улыбка. Происходящая сцена представлялась ему, который только на прошлой неделе был всего лишь мирным адвокатом по гражданским делам, весьма живописной. У него складывалось впечатление, что он играет в «Неподкупных».

Перед ним возвышались массивные плечи Бенджамина, мажордома, который при необходимости выполнял также функции шофера и телохранителя. Тот не поворачивал головы и, казалось, ничего не видел и не слышал.

Леонтина Пеллер сидела в заднем левом углу. Очень спокойная, выглядящая как светская дама, она молча курила. Она сидела, скрестив все еще великолепные ноги, и ее будущий зять не мог не восхититься элегантностью и представительностью этой женщины, способности которой адаптироваться к любым обстоятельствам были воистину потрясающими.

Сам он сидел на заднем сиденье рядом с ней, но наблюдал в основном за Корню, так как его в какой-то степени тревожила возможная реакция этого растерянного человека.

— Итак, — холодно сказала Леонтина, — у меня сложилось впечатление, что вы хотите занять мое место, дорогой Виктор.

Доверенный человек фирмы положил руку на грудь. Он выбрал в качестве защиты роль невинного и в высшей степени удивленного человека. Однако, прежде чем он успел ответить, довольно жестко вмешался решивший не терять времени Фернан Локар:

— Скажи-ка нам, что ты делал днем в пятницу на улице Теодор-де-Банвий с неким Максом Бонне…

Корню посмотрел на него, его глаза расширились от страха. «Так вот в чем дело», — казалось, сказал он себе. Крупные капли пота выступили у него на лбу, несмотря на холод. Леонтина взирала на него с холодной иронией из глубины своего мехового манто. Корню понял, что дальше ловчить бесполезно. Глядя на всех взглядом загнанного зверя, он стал одновременно болтливым и кающимся:

— Нет, мадам Пеллер, — заверял он. — Нет, я не предавал вас. Я всегда пользовался доверием месье Пеллера и могу сказать, что я его оправдывал…

— Тогда что же ты делал с этим негодяем? — настойчиво и жестко спросил Локар.

— Я… я его не знаю. Честное слово… Я увидел его впервые. Он предложил мне… пригласил меня, чтобы… передать мне одно поручение.

— Передать тебе поручение! — передразнил Игрок, скорчив живописную гримасу. — А что еще? Ты что делаешь из нас дураков, мерзкий подонок! Ну, ладно, я тебя проучу, покажу тебе, какой ты пакостный мерзавец!

Гедеон Шабернак вздрогнул. У Фернана Локара действительно был ужасный вид. Он явно был способен в гневе привести свою угрозу в исполнение. У Гедеона появилась смутная мысль, не играет ли он с огнем в течение этой последней недели, не окажется ли он в конечном счете замешанным в мрачную и кровавую драму.

Кровавую… Она еще не стала такой в роскошном «бентли» Леонтины Пеллер, однако мрачной она уже стала. Растерявшийся и дрожащий Виктор Корню соскользнул с откидного сидения. Теперь он стоял на коленях перед хозяйкой, умоляюще сложив руки.

— Мадам… Мадам Пеллер, — заикался он. — Не позволяйте ему. Вы же знаете, что у меня четверо детей. И я двадцать лет совершенно честно служил вашему мужу, каждый день, каждое мгновение.

Нажав кнопку, вдова Гюстава Пеллера опустила занавески на окнах лимузина. Они замкнули всех четверых в нереальном мире, как в пьесах Сартра. Леонтина молча разглядывала своего бухгалтера с таким презрением, что Гедеон Шабернак почувствовал желание закричать, чтобы снять напряжение, воцарившееся в этой маленькой уютной кабине. Но она сама прервала молчание, опустив свою прекрасную ухоженную руку в шелковую сумочку.

— Вы верно служили двадцать лет, Корню, — сказала она холодным резким голосом. — Потому что вам не оставалось делать ничего другого.

Она вытащила сложенную вчетверо бумажку и сунула ему под нос.

— Вы узнаете это, Корню, я уверена. Вспоминаете, как вы устроили кражу со взломом на улице Берже в 1949 году и как заграбастали содержимое кассы? В том случае, если вы этого не помните, то все написано здесь вашей рукой и подписано вами.

Он зарыдал.

— Я был так молод, мадам. Это… это ошибка. С тех пор я полностью искупил свою вину.

— Да, вы были молоды, Корню, — саркастически прокомментировала Леонтина, — но проститутки с Центрального рынка уже обходились вам дорого, не так ли? Вам повезло, что вы имели дело с Гюставом. Он провел свое расследование немного быстрее, чем полиция, и если она не смогла найти взломщиков, то только потому, что он ничего не сказал. Кроме того, это ведь он выручил вашу сообщницу. Как ее звали, эту маленькую шлюшку с такими большими грудями? Лулу, не так ли? Когда я думаю, что она сегодня супруга почтенного провинциального врача…

Ведь тогда он спас вас. И вы знаете почему? Потому что Гюстав разбирался в людях. Он мне всегда говорил: «Корню — человек недалекий. Он не способен ни на какую личную инициативу, но зато великолепный исполнитель». Поэтому, вместо того чтобы выдать вас, он, наоборот, помог вам выпутаться. Он создал вам прекрасные условия, серьезно помог вам с вашей женитьбой. Но он был не дурак. Он заставил вас подписать это маленькое признание вместе с признанием долгов. Он хорошо знал, что после этого, если вы окажетесь перед выбором между вашими правильно понятыми интересами коммерческого директора фирмы Пеллер и боязнью скандала, вы выберете правильный путь. Так, собственно, и произошло, — закончила, улыбаясь, Леонтина.

Виктор Корню перестал рыдать. Он с мрачным видом, как загипнотизированный, смотрел на бумагу, которая трепетала между кончиками пальцев хозяйки. Локар был готов схватить его, если он попробует завладеть этой бумагой.

— Но тот, кто споткнулся однажды, — философски продолжала Леонтина, — будет всегда спотыкаться, по крайней мере, так утверждают моралисты. Следует признать, что они правы. В течение этих двадцати лет, проведенных возле Гюстава, вы ведь хорошо разобрались в делах, не так ли, Корню? И коль скоро хозяин умер, более того, умер неожиданно, вы спросили себя, не пришло ли подходящее время привести в порядок свои собственные дела, тем более, что его вдова, эта бедная дурочка, все равно ничего не понимает. Тогда вы решили разыграть свою партию в одиночку, как большой человек, чтобы унаследовать после хозяина все. Разве я не права, Корню?

Главный бухгалтер все еще стоял на коленях на коврике автомашины. Он опустил голову. Его понурое молчание было красноречивее любых признаний.

Леонтина Пеллер искусно затянула паузу. Это стало настолько невыносимо, что Гедеону Шабернаку показалось, что он слышит стук собственного сердца в груди. И затем она неожиданно перешла в атаку. Изо всех своих сил она залепила несчастному такую пощечину, от которой тот и не подумал защититься, а когда был вынужден поднять голову, она грубо бросила ему:

— Вот так! Я не верю вам, Корню. Я слишком доверяю суждениям моего бедного Гюстава. Вы действительно хороший исполнитель, но в остальном вы просто ничтожество. Вы способны только мечтать о том, чтобы влезть в сапоги вашего хозяина. Они слишком велики для вас.

Было слышно только тяжелое дыхание Локара, словно он ждал Бог весть какой развязки.

— Я знаю, — беспощадно продолжала Леонтина, — что вы и на этот раз оказались всего лишь пешкой. В 1949 году вы были пешкой в руках этой девицы. А теперь, двадцать лет спустя, кто вами манипулирует, Корню?

Он смотрел на нее, глаза его расширились от страха. Рот был полуоткрыт. В уголках губ показалась тонкая струйка слюны.

— Нет… нет… — умолял он. — Теперь это зашло слишком далеко. Нет, я умоляю вас, мадам Пеллер!

Он ломал руки. Он готов был кататься по полу. Гедеон Шабернак отвернулся. Он больше не мог этого выдержать. Он отдал бы что угодно, лишь бы оказаться где-нибудь в другом месте, а не в этом шикарно отделанном салоне посреди холодных и мрачных теней предместья.

Леонтина прекрасно знала, что ей нужно. Ее голос снова стал спокойным и тихим. Тем не менее чувствовалось, что сейчас она произнесет приговор.

— Слушайте меня внимательно, Корню, — сказала она, — я тщательно обдумала ситуацию и вот как мне представляется это дело. Все, что вы узнали за время работы с Гюставом в течение этих лет, вы рассказали кому-то, несомненно, взамен на какую-то компенсацию и обещания. И вот этот кто-то решил стать наследником дела Гюстава. Но так как кусок показался ему слишком большим, чтобы в одиночку проглотить его, он обратился к бандитам из Гамбурга, не так ли?

Ничего не говорите, Корню. Выслушайте меня до конца. То, что мой муж уже сделал для вас однажды, я сделаю еще раз. Вы мне скажете, на кого вы работали. Вы мне это напишете. Это будет небольшое признание, уже второе. У вас уже есть опыт, как писать такие бумаги. И знаете, что я сделаю в обмен, Корню? Ладно! Я верну вам первое.

И вы сделаете это, мой дорогой. Потому что в противном случае еще до конца сегодняшнего вечера ваша жена и четверо ваших детей будут знать все, причем с доказательствами в руках.

— Все это не помешало тебе, — добавил Фернан Локар, — оказаться в самом центре войны между бандами, и что касается меня, то я поступлю с тобой как с мерзким животным, которым ты и являешься.

Виктор Корню поднялся на ноги и присел на самый краешек откидного сидения. Его потрясенный взгляд переходил с одного мучителя на другого, с мрачно жестокого Фернана Локара на беспощадно улыбающуюся Леонтину Пеллер.

— Так на кого же? — повторила вдова Гюстава Пеллера с пугающей нежностью.

Главный бухгалтер был сломлен. Он колебался не более двух секунд, в течение которых, по-видимому, взвешивал возможную опасность, а затем, опустив голову, сказал:

— На месье Дефа.

* * *

Леонтина Пеллер даже не моргнула глазом, но Фернан Локар издал какой-то негромкий звук, напоминающий хрип захлебывающегося человека.

— Нет, этого не может быть, — произнес он, когда обрел дар речи. — Ты опять из нас дураков делаешь? А Макс де Руйе, причем тогда здесь он? И боши? А ты, чего же ты тогда болтался на улице Теодор-де-Банвий, ну?

Виктор Корню, скорчившийся на кончике откидного сидения и напоминавший мешок с картошкой, теперь был уже не мертвенно-бледным, а просто серым. Он открывал и закрывал рот, как рыба, вытащенная из воды. Гедеон Шабернак, неожиданно почувствовавший жалость, протянул ему свой портсигар и зажигалку. Доверенный фирмы Пеллер поблагодарил и закурил. Он понимал, что в ситуации, в которой он оказался, у него есть только один выход: играть на стороне Леонтины с полным и самым искренним признанием.

Глухим голосом он заговорил:

— В течение многих лет я был в курсе той роли, которую играл месье Гюстав и… месье Фернан среди завсегдатаев Центрального рынка. И я никогда ничего не говорил. Как вы уже сказали, мадам, мне нечего было жаловаться на месье Гюстава. Совершенно верно, он крепко держал меня, но он и хорошо платил. Я делал рутинную работу в его фирме, что позволяло ему заниматься другими вещами. Он признавал это.

Но в течение многих лет у месье Гюстава был конкурент, и конкурент весьма настойчивый, в лице месье Дефа. Фирма «Деф и К°» является такой же крупной фирмой, как и ваша, мадам Леонтина. И тем не менее месье Деф скоро заметил, что его состояние несравнимо меньше вашего. Тогда он начал собирать информацию. Или, точнее говоря, он начал искать источники информации. Он что-то пронюхал, но не слишком много. Он несколько раз пытался сблизиться с месье Гюставом. Он предлагал ему образовать ассоциацию. Но месье Гюстав избегал обсуждать этот вопрос. Он ведь не был дураком, не так ли?

Затем месье Деф принялся за меня. Несколько раз он предлагал мне продать моего патрона. Но я отказывался…

— Так как вы не могли сделать ничего другого, — подчеркнула Леонтина. — Потому что Гюстав крепко держал вас на крючке.

— Если хотите, можно считать и так, — смиренно согласился Корню, пожав плечами. — Но после того… несчастья, которое вас постигло… так неожиданно, положение вещей изменилось. Тогда я подумал, что смерть месье Гюстава открывает возможность, и потом здесь в Ранжис ситуация должна быть совершенно иной.

— Короче говоря, вы поставили на пустой номер, — презрительно бросила Леонтина.

— Я рассказал ему кое-что из того, что знал. Я думал, что после того, как месье Деф узнает все, чего достиг месье Гюстав, он сможет здесь в Ранжис развернуть деятельность такого же рода. К несчастью…

— К несчастью? — вмешался живо заинтересовавшийся Локар.

— Да… — продолжал Виктор Корню, понижая голос, словно посторонние уши могли услышать его признание. — Месье Селестин, э… месье Деф — порочный человек. Женщины… У него их очень много. Главным образом это проститутки. Он от них без ума. Мари-Лу, например, вы ведь знаете ее?..

Но у него была еще и любовница. Любовница, которая крепко держала его в руках, которая им командовала. Ее зовут Вера. Вера Гляйзман. Она полуфранцуженка, полунемка. Я думаю, что ее мать зачала ее во время оккупации с каким-нибудь фрицем, у которого, надо отдать ему должное, был неплохой вкус. Короче…

— Хватит, Виктор, — прервала его Леонтина. — Я могу представить себе остальное. Прекрасной Вере было мало этого старого борова Селестина. У нее, в свою очередь, был любовник. И им, вне всякого сомнения, был Макс де Руйе. Она немедленно подключила его к этому делу, а вместе с ним и этих бандитов из Гамбурга.

— Нет, мадам Леонтина, — робко пояснил Корню. — Вера действительно подключила его к этому делу, но именно у Макса были связи с Гамбургом. Он работал там несколько лет крупье в одном из игорных домов, познакомился там с нужными людьми. И понял, что в Ранжис можно организовать значительно более крупное дело, чем это представлял себе Селестин Деф.

— Что я и говорил, — пробормотал Гедеон Шабернак.

— Но все это не объясняет, что ты делал в прошлую пятницу на улице Теодор-де-Банвий, — продолжал настаивать Фернан Локар, не желавший расставаться со своей идеей.

— Я не хотел туда идти, — оправдывался несчастный бухгалтер. — Мы договорились с месье Дефом, что он передаст мне одно поручение. Речь шла о размерах торгового оборота. Еще кое-что относительно отчислений за эксплуатацию нефтепровода. Но я ни в коем случае не должен был показываться.

Единственное, что вам помогло, так это некоторое отсутствие координации. Месье Деф не знал, что Вера, которая работала на Макса де Руйе и консорциум, решила ввести в их организацию этого сутенера, которого вы называете Танжерцем-убийцей. А Вера, в свою очередь, не знала, что месье Деф увлекается Мари-Лу… и некоторыми другими девушками.

Леонтина расхохоталась.

— Прекрасно, — сказала она весело, — что этот любвеобильный Селестин уберег свою шкуру от взрыва той бомбы, для которой он, хотя бы и несколько косвенно, послужил приманкой.

— Именно так, мадам, — с готовностью подтвердил Виктор Корню. — Он не мог сам установить контакт с этим Максом. Но он испытывал страх… И затем все дело начало приобретать такие масштабы, которых он и не мог себе представить. Он не ожидал этих взрывов, этой войны бандитских группировок.

— Да, он оказался в этом деле новичком, — наставительно прокомментировал Гедеон Шабернак.

— Пожалуй, это так, — согласился главный бухгалтер. — Одним словом, он послал меня на встречу с месье Бонне… э!.. Максом де Руйе для того, чтобы я объяснил тому причины его беспокойства. Вот почему я должен был встретиться с ним в прошлую пятницу. Это было в первый раз…

— Ну ладно! — сказал Фернан Локар. — Это нас кое-чему научит. Я не мог себе даже представить ничего подобного. А вы, мадам Леонтина?

— Должна признаться, что меня это совершенно не удивило. По правде говоря, я ожидала обнаружить предательство в своем ближайшем окружении. Это действительно так. То, что этот несчастный оказался на службе у Селестина, совершенно не удивляет меня. Этот дурень, этот лицемер способен на все, кроме героического поступка.

Гюстав, который хорошо разбирался в людях, как я вам это уже говорила, держал меня в курсе всех предложений, которые он получал от Селестина. Но сам Он чурался его как чумы. «Он играет на всех столах, — говорил он мне. — У него одна нога в алтаре, а другая — в котле у дьявола».

— Хорошо, — заключил Игрок. — Во всяком случае, сейчас не следует терять времени.

— И весьма вероятно, что эта мадемуазель Гляйзман знает укрытие Леера, того члена команды, который не смог улететь.

— Совершенно справедливо, — кивнул Локар. — Нам следует спросить ее об этом.

Виктор Корню очень странно отреагировал.

— Но… — сказал он, — а как же павильон? Должен же кто-то быть там сегодня ночью.

— Пусть это вас не беспокоит, Корню, — ответила хозяйка. — Слава Богу, с меня уж хватит вашей работы. Месье Локар найдет место, где вы сможете отдохнуть до тех пор, пока мы не примем решения на ваш счет.

Она постучала в стекло лимузина.

— Поехали, Бенджамин, — сказала она. — Нам нужно успеть в Ранжис.

Гедеон Шабернак тотчас же вышел, чтобы вернуться в свою машину.

Глава тринадцатая

Изабелла первой оказалась в Ранжис, прежде чем кто-либо из семьи Пеллер успел добраться туда, чтобы взять на себя в эту ночь руководство фирмой. Именно она была послана в соседнюю фирму Селестина Дефа, чтобы передать ему, что ее бедная мама находится в затруднительном положении и нуждается я его помощи.

Он был одет для того, чтобы провести долгие ночные часы среди своих ящиков, коробок с овощами и ранними фруктами, среди своего персонала, которым он дирижировал, и своих многочисленных клиентов: толстый пуловер под твидовым пиджаком, теплые мягкие сапоги на ногах и смешная круглая шапочка, впрочем довольно грязная, в которой его видели уже многие годы.

Он тяжелыми шагами поднялся по лестнице, ведущей в контору, сопровождаемый Изабеллой, толкнул дверь… и окаменел. За столом, который занимал Корню после смерти Гюстава, за столом, который был перенесен покойным предпринимателем с улицы Берже, так как он считал его своим талисманом, сидела, меряя его холодным взглядом, Леонтина. В кабинете бухгалтера лицом к нему сидел еще и Фернан Локар, торжественный и мрачный, как судья. В самом удаленном от двери углу комнаты, скрестив ноги, покачивался на стуле Гедеон Шабернак, протирая свои очки.

Деф оглянулся, словно пытаясь отступить назад, но стоявшая позади него Изабелла уже закрывала дверь. На лицо Селестина Дефа медленно вернулся его естественный цвет.

— Вы… вам была нужна моя помощь, дорогая? — спросил он не очень уверенным голосом.

Леонтина положила на стол свои прекрасные руки, украшенные только обручальным кольцом и кольцом с крупным бриллиантом, блеск которого говорил, что оно стоит полудюжины других колец.

— Да, это так, Селестин, — сказала вдова Гюстава Пеллера сухим голосом, не повышая тона. — Мне нужны сведения, которые, как мне кажется, можете дать только вы.

Он проглотил слюну, облизал пересохшие губы и поискал взглядом стул: она не предложила ему сесть.

— Я слушаю вас, — сказал он.

— Так вот, — сказала Леонтина. — Мне нужен адрес Веры Гляйзман.

Казалось, что невидимый боксер ударил его прямо в лицо. Он слегка покачнулся, инстинктивно поднял руку, словно пытаясь защититься, затем с трудом овладев собой, сказал:

— Веры… Гляйзман? Но… я не понимаю… Почему?

Несомненно, он хотел осторожно заявить, что не знает этой женщины, но у него не оказалось на это времени. Фернан Локар решительно вмещался в разговор:

— Почему? Потому что у нас есть основания полагать, что она прячет некоего Людвига Леера, одного из тех, что навестили прошлой ночью мое кафе и убили Рене. И мы также думаем, что ты знаешь адрес Веры Гляйзман, — добавил он, слегка ухмыляясь.

Торговец повернулся к Игроку.

— Но я действительно не понимаю… — сказал он, — почему эта молодая женщина имеет какое-то отношение к этому делу.

Потом с неожиданной смелостью он добавил:

— И мне не нравится, как ты задаешь мне вопросы, Игрок. Я…

— Хватит! — прервала Леонтина Пеллер. — Вы здесь не для того, чтобы изображать клоуна, Селестин, а мы — не для того, чтобы терять время. Мы получили полное признание от Виктора Корню. Смотрите, вот оно. Оно подписано и под ним стоит дата. И он готов подтвердить его лично, если в этом возникнет необходимость. Он находится у нас и крепко заперт в подвале кафе «Фламбе».

Она спокойно закурила, а Селестин Деф уставился на нее глазами загнанного зверя. Затем она встала, сделала к нему три шага и выпустила тонкую струйку голубого дыма.

— Селестин, — сказала она, тыкая пальцем в его живот, — не следует считать меня ни слабой беспомощной женщиной, ни дурой. Посмотрите на тех, кто меня окружает. У меня есть Фернан, мой компаньон и верный друг. И он больше не один. Вы это знаете лучше, чем кто-либо другой. У меня есть моя дочь и адвокат, который является также моим будущим зятем и который стоит четырех таких, как вы. Более того, я знаю о вас все.

В течение многих лет вы завидовали Гюставу. На рынке он был вашим главным конкурентом. И вам оставалось только пускать слюни от зависти. Прежде всего потому что вы отчаянно нуждались в деньгах, в больших деньгах, так как ваши милые подружки обходились вам слишком дорого, что превышало ваши возможности.

Вы многократно пытались завести общие дела с Гюставом. Но он всегда держал вас на расстоянии. «Селестин Деф, — объяснял он мне, — это лицемер и жулик». Да, Селестин. Вот ваш портрет, нарисованный человеком, который обладал авторитетом, естественным обаянием, которого вам всегда не хватало.

И единственное, что вы могли делать, это шпионить, покупая секреты у бедняги. У человека той же породы, что и вы, у Виктора Корню.

Это он, работая рядом с Гюставом, кропотливо изучал весь механизм его деятельности. И это вы его купили, когда Гюстав умер, вы увидели в этом указание свыше. Подумать только, что это значило для такого набожного человека, как вы! И вы решили примерить сапоги покойного. Но они оказались слишком велики для такого ничтожества, как вы, Селестин. Вы совершили большую ошибку, поговорив — на ушко, по секрету — с вашей любовницей Верой Гляйзман. Она, должно быть, крепко держит вас в когтях, эта пантера. Именно она сразу поняла, что ее друзья смогут извлечь из этой ситуации. Сначала это был ее маленький сводник Макс де Руйе, а затем и негодяи из Гамбурга, с которыми они оба были в сговоре.

И вы, так как у вас не было ни необходимого капитала, ни достаточного нахальства, чтобы стать главарем банды в Ранжис, и потому что у вас оказался слишком длинный язык, — вы вынуждены были согласиться.

Селестин Деф рухнул на табурет в углу комнаты. Он скорчился на нем точно так же, как некоторое время тому назад это сделал Виктор Корню в «бентли», но, похоже, он еще не сдался, как можно было бы ожидать. Он пытался возражать:

— Все это не совсем точно, Леонтина… — сказал он мрачным голосом. — Я… я не знал, как будут развиваться события. Он просил меня только о техническом и финансовом содействии. Несколько лет назад я был в Гамбурге по делам о поставке апельсинов и…

— И ты решил заглянуть в квартал Сан-Паули, ты старый мерзавец, — ухмыляясь сказал Игрок. — И это натолкнуло тебя на мысль, не так ли?

Торговец приложил все усилия, чтобы сделать вид, что не заметил этой насмешки. Он обращался только к Леонтине:

— Я уверяю вас… мне будет… легче, да, именно легче, если вы все узнаете. Вот уже несколько ночей, как я не могу уснуть. Я даже представить себе не мог, к чему все это приведет. Я думал, что Макс… сможет вас победить. Что Игрок решит — в его интересах договориться с консорциумом. Но после того как произошли эти взрывы, я был… потрясен.

— И больше всего тем, — подчеркнул Фернан Локар, — что произошло в Шевийи-Ларю, когда ты нежился в объятиях Мари-Лу, так как это не было предусмотрено программой.

Деф опустил голову.

— Я понимал, — буркнул он мрачно, — что все должно было кончиться очень плохо, так как вы перейдете в контратаку, и что Макс…

— Кто тебе сказал, что мы имеем что-то общее с несчастным случаем, который произошел с Максом? До этого мы даже не знали о существовании дома в Шевийи-Ларю, — закричал Локар.

Но Селестин Деф, казалось, совсем не слышал его, продолжая свой монолог:

— Что же касается убийства, произошедшего прошлой ночью, — продолжал он, ломая руки, — то оно буквально перевернуло меня. Я мирный человек, я…

— Хватит с нас этой мелодрамы, Селестин! — решительно прервала его Леонтина. — Вы играли с огнем. Вы пытались управлять людьми, которые оказались сильнее вас. Даже если бы дела пошли по-хорошему, как вы говорите, ваши германские друзья безжалостно выкинули бы вас. Этого бы не случилось, только если бы вы вложили в дело несколько миллионов. Уж не думаете ли вы, что они могли поделиться и сделать вас соучредителем? Хватит, нечего терять время. Адрес Веры — и быстро.

Торговец извивался как рыба, попавшая в сети.

— Но я клянусь вам, моя дорогая Леонтина, что она здесь ни при чем. И, с другой стороны…

— А, довольно с нас твоего хныкания. Адрес, тебе говорят!

Игрок вскочил и обрушил свой кулак на загривок Селестина Дефа.

— У мадам Пеллер, может быть, действительно чувствительные нервы, — сказал он, сжав зубы. — Но я, после того, что произошло прошлой ночью, не намерен цацкаться. Я просто тебя убью и сделаю это очень просто.

Он схватил Дефа за воротник пуловера и начал с каждой секундой усиливать свой нажим. У торговца не было сил сопротивляться.

— Улица Деланд, восемь, — выдавил он едва слышным голосом. — Это в районе улицы Гобелен. Старая улочка с деревенскими домами. На втором этаже в глубине двора.

Локар с отвращением отпустил его и толкнул. Селестин Деф, обмякший, как тряпка, с жалобным стоном ткнулся носом в крышку стола.

— Примем к сведению, — сказала Леонтина.

— Одну минуту, — неожиданно вмешался Гедеон Шабернак. — Попросите еще у месье номер телефона этой дамы.

Локар с удивлением посмотрел на него. Оставаясь до этого совершенно нейтральным, жених Изабеллы не раскрывал рта.

— Ты слышал? — угрожающе рявкнул он, поворачиваясь к торговцу.

— Гобелен 98–03, — со вздохом произнес конкурент Гюстава Пеллера.

Наступило молчание. В тесном кабинете был слышен только приглушенный шум павильона ЕЗ. Изабелла машинально бросила взгляд поверх занавесок, наполовину закрывавших окно: четверо продавцов фирмы Пеллер занимались со своими клиентами. Обычная картина для крупнейшего рынка Парижа.

— Хорошо, — решил Фернан Локар. — Пора сказать парочку слов этой девице и тому бошу, которого она прячет. Дайте мне только время найти Крысенка, Моряка и еще парочку ребят, и вы увидите, как я справлюсь с этим делом.

Судорожно уцепившись за стол, Селестин Деф стучал зубами. По искаженному лицу Игрока можно было предвидеть предстоящую резню. Было совершенно ясно, что еще до наступления нового дня прольется кровь. Завсегдатаи Центрального рынка, переехавшие не по своей воле в Ранжис, вновь встали на тропу войны.

— На самом же деле, — сказал Гедеон Шабернак тихим, но твердым голосом, — ничего этого делать не следует.

Леонтина Пеллер с дочерью изумленно уставились на него. Фернан Локар замер с открытым ртом, не в силах произнести ни слова. Казалось, он не верит собственным ушам. Селестин Деф наконец выпрямился. Он провел рукой по лицу, в нем, казалось, затеплилась слабая надежда.

— Возможно, настало время повести себя как взрослые люди и обратиться к хорошему адвокату, — объяснил Гедеон, не повышая голоса. — В настоящее время мы имеем, с одной стороны, два взрыва пластиковых бомб и одну перестрелку, а с другой — одну зажигательную бомбу и один револьверный выстрел. Баланс: один убитый, большой пожар, один тяжело раненный Леер и одна легко раненная Мари-Лу, не считая так называемых «гражданских лиц», если мне будет позволено так выразиться.

Если продолжать и дальше в том же духе, даже если это не кончится всеобщей резней, то вы все окажетесь в тюрьме, так как полиция, хоть она и не блещет умом, кончит тем, что раскроет правду.

С другой стороны, что ищут сегодня разумные люди? Мирное решение путем переговоров на основе отвода войск на исходные позиции — скажем, те, которые они занимали перед атакой людей из Гамбурга на фирму Пеллера. Кроме того, не забывайте, что консорциум ищет возможности для вложения своих капиталов.

Таким образом, вот результаты, каких можно добиться. Учитывая информацию, которую удалось получить в эти последние часы, мы оказываемся на равных с консорциумом и, более того, у нас может появиться заложник, при условии, что наша гипотеза насчет того, что Вера Гляйзман прячет у себя Людвига Леера, окажется правильной, не так ли?

Итак, то, что вам нужно сейчас — это человек для переговоров. Вы ничего не выиграете, пустив в ход бомбы, револьверы и автоматы, а только наживете неприятности. Оружие должно молчать! Говорить должны доводы разума!

Пока четверо его слушателей ошеломленно молчали, он подтянул к себе телефон и набрал номер, который сообщил Селестин Деф. Он довольно долго ждал и, пока на линии раздавались только отдаленные гудки, посмотрел на часы: двадцать минут первого… Наконец все услышали, как он приглушенном голосом произнес по-немецки:

— Фроляйн Гляйзман? Я прибыл из Гамбурга.

И после паузы продолжал:

— Да… Я — адвокат из Гамбурга. Я понимаю, что это не совсем подходящее время для звонка, но я приехал по поручению герра Дженаузо и мне абсолютно необходимо встретиться с герром Леером… Он может меня выслушать?.. Да?.. Уверяю вас, фроляйн… Это чрезвычайно важно. Мои клиенты в Гамбурге рекомендовали мне связаться с вами немедленно по прибытии в Париж… Понял. Я достаточно хорошо знаю Париж, но скажите мне ваш адрес. Хорошо… Спасибо. Шофер такси найдет. Я буду у вас через тридцать минут. До свидания.

— Если я вас правильно понял, вы намерены очертя голову лететь туда? — спросил Локар. — Старина, вы совсем свихнулись. Вы собираетесь сунуться в волчье логово. Они не выпустят вас живым. Получится так, что у них окажется заложник.

Гедеон Шабернак улыбнулся.

— Ничто не мешает вам прикрыть меня, мой дорогой. Скажем так, если к двум часам утра я не выйду от мадемуазель Гляйзман, то вы можете использовать ваши собственные аргументы. Договорились?

Слегка побледнев, Изабелла взяла его за руку. Она уже смирилась с тем, что может произойти самое худшее, и не осмеливалась противоречить.

Леонтина Пеллер не могла прийти в себя. Этот молодой, несколько бесцеремонный интеллектуал показал себя опасным соперником. Ее восхищали уверенность, решительность, властность, которые он проявил. На ресницы у нее навернулись слезы. Может быть, Гюстав Пеллер нашел в своем зяте достойного наследника?

Она быстро поборола мгновенный шквал эмоций, стукнула по столу и бросила на своего коллегу и конкурента такой презрительный взгляд, что тому захотелось провалиться сквозь землю.

— Ладно, Селестин, — повелительно сказала она. — Идите продавать ваш салат. Серьезно. А потом возвращайтесь к вашей примерной супруге и добропорядочным детям. Но помните, что я не спущу с вас глаз до тех пор, пока вся эта история не уляжется. Не советую вам пытаться предать нас еще раз — если вы это сделаете, то клянусь вам, что я не оставлю камня на камне от фирмы «Деф и К°». Убирайтесь!

Селестин Деф вышел, не проронив ни слова. Ярость и стыд боролись в нем со страхом. Но еще несколько часов страх был сильнее.

Только позже, значительно позже торговец вновь начал строить свои запутанные комбинации.

* * *

Добравшись до перекрестка авеню Гобелен и бульвара Порт-Ройяль, Гедеон Шабернак, засунув руки в карманы своего демисезонного пальто, пешком углубился в совершенно незнакомый ему квартал. Он несколько запоздал по сравнению с тем, что обещал Вере Гляйзман, так как ему пришлось подождать, пока будут приняты меры по его защите. Прежде чем он оставил свой «мустанг» на бульваре Араго, «мерседес» Слима пристроился на подступах к дому девушки.

Погода наконец-то решила исправиться. Полная луна бросала театральный свет на странную сцену, по которой двигался молодой человек: задник образовывали огромные современные здания из стали и стекла, окна которых были погружены в темноту, но на улице, спускавшейся под уклон к речке Бьевр, давно уже спрятанной под землю, стояли дома, выстроенные еще в прошлом веке. За этими двух-трехэтажными домами скрывались тайные дворы и неожиданно просторные садики.

Было еще холодно, но легкий ветерок, покалывавший лицо, уже нес тонкие запахи весны. Адвокат еще раз посмотрел на часы. Было чуть больше десяти минут второго. С момента нападения на кафе «Фламбе» прошло менее двадцати четырех часов и это казалось невероятным, настолько был насыщен прошедший день. Гедеону Шабернаку удалось поспать всего лишь несколько коротких часов в начале утра. Он оставался в своем кабинете до самого вечера, готовя ночную экспедицию.

И более того, несколько разных экспедиций, так как с того момента, когда они устроили засаду на Виктора Корню, события начали развиваться в ускоренном темпе.

Продвигаясь к улице Деланд, которую он отметил на своем плане, молодой адвокат продолжал прокручивать в голове различные аспекты проблемы. Он намеревался броситься в волчье логово, как сказал недоверчивый Фернан Локар. Волк был тем более опасен, что ранен. И сравнительно недавно. Он размышлял относительно тяжести ранения Людвига Леера, той медицинской помощи, которую смогла оказать ему Вера.

В глубине души его самого поразило его решение. Конечно, он всегда был спортивной и смелой натурой, но и для него самого оказалось известной неожиданностью собственное предложение о переговорах, на которые он сейчас направлялся. Эти несколько дней, проведенные в странном и неизвестном ему до сих пор мире его будущей семьи, решительным образом изменили его. Он, скромный юрист, почувствовал вкус к действию, который его правовые упражнения и начальные шаги карьеры только маскировали.

Существовал и другой аспект вопроса, который он пока еще запрещал себе рассматривать: он попробовал, хотя еще и не отдавал до конца себе отчета, дивный наркотик, пьянящее действие которого было несравнимо ни с чем другим. Он почувствовал свое влияние на людей, людей твердых, жестких и жестоких, но необразованных. Находясь в среде Фернана Локара и его друзей, он неожиданно проявил свой естественный авторитет, который был спокойно принят и который сделал его руководителем этих людей.

Руководителем, которому впервые предстояло столкнуться лицом к лицу с реальной опасностью. Придя на улицу Деланд, он спустился в воровской мир, где счета подписывались кровью, а за ошибки следовало платить жизнью. Но он был убежден, что его досье составлено верно. Его картезианская логика только подтверждала рассуждения. Столкнувшись с делом, которое предложил ее старый любовник Селестин Деф, Вера Гляйзман, если она действительно играла основную роль, могла довериться только минимальному количеству людей. Этим минимумом и был Макс де Руйе. Участие других французских уголовных элементов стало бы опасным.

Макс выбыл из игры, он не смог взять дело в свои руки. Совершенно ясно, что элегантный уголовник провел взрывника из Орли в Ранжис, чтобы тот взорвал контору Пеллера, но команду убийц в кафе «Фламбе» вел кто-то другой. Кто? Логика подсказывала: Вера Гляйзман. Несомненно, именно она сидела за рулем машины марки «пежо 404» в роковую ночь. А немного погодя осталась с раненым Леером на руках.

Досье было здесь. У него в голове, и в кармане тоже. Только следовало не упустить случая использовать его. Для этого было нужно без насилия проникнуть в дом к Вере Гляйзман.

Он остановился перед домом номер восемь. Старый арочный проход под вторым этажом открывал доступ в мощеный дворик, в котором торчали два голых ствола. Второй флигель был одноэтажным, окруженный палисадником, стены его были увиты плющом. Этот укромный уголок старого Парижа днем должен был таить старинное очарование провинции.

Двор был освещен луной. В ее свете можно было прочитать вывеску переплетчика, мастерская которого занимала первый этаж. Действительно, коридор, в который вошел Шабернак, пах клеем и кожей. Единственный огонек горел на втором этаже, скромно спрятавшись за занавесками.

Молодой человек стал осторожно подниматься по лестнице. Ничто не позволяло предположить, что он направляется в жилище девицы по вызову. Кроме того, он слышал разговоры о том, что раньше, до того как прийти на подкрепление в Шевийи-Ларю, Вера работала в седьмом районе. Всему этому можно было найти только единственное объяснение: девушка тщательно соблюдала дистанцию между своей профессиональной жизнью и своим собственным миром.

Он нашел автоматический выключатель, осмотрел лестничную площадку, облицованную старинной плиткой, поддерживаемой в прекрасном состоянии, и двустворчатую дверь, украшенную маленькой медной дощечкой:

«Вера Гляйзман Декоратор»

Он улыбнулся, глубоко вздохнул, чтобы побороть подымающееся смутное опасение, и осторожно нажал кнопку звонка.

Прошло несколько секунд, прежде чем он услышал легкие шаги по паркету. Снова наступила тишина. Видимо, через дверной глазок, помещенный над медной табличкой, хозяйка осматривала лестничную клетку. Он предупредительно отодвинулся, чтобы она могла его рассмотреть и убедиться, что его никто не сопровождает.

В конце концов одна створка двери приоткрылась.

— Фроляйн Гляйзман?

— Ja, — ответила она по-немецки. — Kommen Sie herein — входите.

И тщательно закрыла за ним дверь.

* * *

Он оказался в довольно просторном квадратном холле, из которого вели три двери. Здание относилось к началу прошлого века, но вестибюль был отделан со сдержанным великолепием: над комодом в стиле Людовика XVI красовалось зеркало в позолоченной раме. Кресло в том же стиле, несколько картин на стене, закрытой ковром ручной работы, — все это служило прелюдией к весьма комфортабельной и тщательно отделанной квартире.

Но главное, на что стоило посмотреть, — это ее хозяйка.

Вера Гляйзман была прелестным созданием лет 27–28 и сложена как богиня. Дорогой пеньюар позволял заметить совершенство ее форм, длинные точеные икры, плоский живот, а дерзко торчавшие груди в вырезе тонкой, как паутинка, одежды не позволяли игнорировать тот факт, что больше на ней ничего не было.

На каштановых волосах играли отблески темной меди. Большие зеленые глаза разглядывали посетителя без особой симпатии, но и без неприязни. Чувствовалось, что разглядывая Гедеона Шабернака, Вера Гляйзман старается составить о нем свое мнение.

— Можно видеть герра Леера? — спросил он по-прежнему по-немецки.

Казалось, она вдруг приняла решение и направилась к правой двери.

— Входите, — сказала она просто. — Он вас ждет.

Адвокат сделал два шага в темную комнату, пока молодая женщина нащупывала выключатель. И тут же замер, чувствуя, как по спине прошел озноб. За спиной у него мягко закрылась дверь, совсем рядом он чувствовал дыхание Веры. А прямо перед ним находился человек, который направлял на него револьвер с отливающим синевой стволом.

Тот сидел в кресле, причем вся нижняя часть его тела была закрыта пледом. На нем была куртка от пижамы, слишком узкая для такой могучей груди. Ему было приблизительно 35 лет, серо-стальные глаза на круглом лице были столь же холодными, как и металл его оружия.

— Руки вверх, — сказал он по-немецки. — Вера, обыщи его.

Пока молодая женщина тщательно ощупывала его и извлекала бумажник, он изучал своего противника. На лице человека в кресле, внимательно его рассматривавшего, было странное выражение. Мертвенно-бледный, почти восковой цвет лица, заострившийся нос, искаженные страданием черты. Позади кресла виднелась раскрытая постель. Леер должен был подняться с нее, чтобы встретить его. Это, несомненно, стоило ему немалых усилий, но рука, державшая револьвер, не дрожала.

Голос его тоже не дрожал. Уставившись в глаза Гедеону, немец без обиняков сказал:

— Ты пришел не от Дженаузо. Я это знал с самого начала. Перед тем как расстаться прошлой ночью, они с Верой договорились о пароле, чтобы она могла определить, если кто-то позвонит, прислан тот от Дженаузо или нет.

— Вы кого-то ждете? — спокойно спросил Шабернак.

— Врача, если это тебе может как-то пригодиться, — холодно ответил он. — А теперь, кто ты такой? Отвечай! Быстро!

— Гедеон Шабернак, адвокат из юридической фирмы на улице Варикур, — ответила за него Вера, просмотрев содержимое бумажника. — Ну, месье адвокат…

— Если быть точным, — сказал Шабернак, — то я адвокат мадам Пеллер и ее… компаньонов. Я использовал данный повод только для того, чтобы встретиться с вами без инцидентов. Если бы я согласился с моими клиентами, они прибыли бы сюда сами… что могло причинить известный ущерб.

— А мне все равно, — усмехнулся гамбургский бандит. — Я не могу позволить, чтобы кто-нибудь узнал, где мое убежище. Ты был слишком глуп, заявившись сюда. И теперь ты выйдешь только, ногами вперед.

И ствол пистолета уставился в лоб Шабернаку.

С трезвым реализмом оценивая ситуацию, одна часть сознания говорила Гедеону, что первый этаж флигеля пуст, ана втором эта квартира единственная. Притом он решил, что марка пистолета, очевидно, «люгер», хотя он и не был уверен в этом, так как ничего не понимал в марках оружия.

А другая часть сознания Гедеона играла в восхитительную игру со смертью.

— Ну нет, я не выйду отсюда ногами вперед, — услышал он свои слова. — Подумайте минутку. Вы ранены. Рана должна быть достаточно серьезной, если судить по выражению вашего лица. Если вы меня убьете, то всюду останутся кровавые следы. Мадемуазель Гляйзман в доме одна. Ей придется одной убирать все следы произошедшей драмы, одной избавляться от моего трупа. А кроме того, куда это вас приведет? Если даже мои клиенты не придут сюда отомстить за меня, то не забывайте, что вас разыскивает полиция за вооруженное нападение и убийство некоего Рене. Таким образом, раз уж так получилось, что я говорю по-немецки, вам стоит меня выслушать — это будет гораздо разумнее.

Леер ничего не ответил. Уже небольшая победа. В комнате воцарилось глубокое молчание. Шабернака не беспокоило то, что он слышал за своей спиной дыхание Веры. Та выглядела подавленной. Ему показалось, что она очень взволнована и расстроена…

Он рискнул медленно опустить руки, и немец не стал возражать.

— Мои клиенты жаждут крови, — начал Гедеон. — Они хотят отомстить за смерть одного из своих людей. Они жаждут вашей головы. Я же им советую сделать совершенно противоположное. Я против насилия. Не в силу излишней добродетельности, уверяю вас, но просто потому, что это самый надежный способ привлечь внимание полиции. А она у нас во Франции работает очень эффективно. Поэтому мы заинтересованы урегулировать наши проблемы между собой и как можно скорее.

Я получил от мадам Пеллер, месье Локара и, благодаря их влиянию, от остальных компаньонов карт-бланш на ведение переговоров с вами. Переговоры — это моя профессия. Вот почему я здесь.

— Как вы узнали, что он здесь? — перебил его из-за спины хриплый голос Веры Гляйзман.

Он воспользовался этим, слегка, повернувшись так, чтобы держать обоих своих собеседников в поле зрения.

— Моя дорогая мадемуазель, — заявил он со всей любезностью, на какую был способен, — есть две вещи, которые обеспечивают адвокату успех при ведении дела: интуиция и информация.

Интуиция? Я знаю на основе своего личного расследования, которое провел в Шевийи-Ларю, что только вы могли организовать покушение, происшедшее в прошлую пятницу. Потому вы попали в центр моих интересов. И знаете, я не сожалею об этом, — добавил он, без излишней скромности разглядывая глубокое декольте красотки.

Она сделала гневный жест, но он успокоил ее, продолжив:

— Информация? С этой стороны у меня тоже был неплохой шанс. Бедняга Деф был настолько потрясен взрывом в Шевийи, жертвой которого он чуть было не стал, что отправил к месье Бонне своего верного Корню, чтобы тот объяснил ему его беспокойство. Так случилось, что один из моих клиентов, который весьма интересовался местопребыванием месье Бонне, видел, как Корню входил и выходил вместе с ним. Да, кстати, дорогая мадемуазель, я надеюсь, что у вас есть новые сведения о состоянии бедняги Макса…

— Хватит! — вскричал Леер.

Но он переоценил свои силы. Его голос сорвался, а лицо исказила гримаса боли. И продолжил он уже на несколько тонов ниже:

— Говорите, что вам нужно, и покончим с этим.

— Вы правы, — сказал Шабернак, посмотрев на часы. — В нашем распоряжении отнюдь не вся ночь. Чего я хочу? Или точнее, чего мы хотим, так как я говорю от имени моих клиентов… Одного — достичь соглашения с вами.

— На какой основе?

— Очень простой. Консорциум, насколько я представляю, подверг компьютерному анализу результаты исследования рынка в Ранжис. Это прекрасно, рационально и… типично по-немецки. Я просто боюсь, что данные, заложенные в машину, недостаточно учитывали человеческий фактор. И ваши первые действия по запугиванию (да и последующие также) в действительности привели к объединению конкурентов, а не к их разъединению. Сегодня вы увязли в войне, из которой вам не выбраться, так как здесь мы не в Гамбурге и не в Чикаго.

— Ну! — пролаял Людвиг Леер.

— Вот основные условия, которые мы предлагаем: консорциум полностью отказывается от всех притязаний на Ранжис.

И так как его собеседник попытался протестовать против столь полной капитуляции, он остановил его жестом.

— Подождите. В обмен мы приходим на помощь мадемуазель Гляйзман и вам. Мы вас лечим и обеспечиваем вашу эвакуацию. Это, что касается самого ближайшего будущего. В том же, что касается остального: вы привезли идею, которая еще должна материализоваться. Мои клиенты приняли решение… в свою очередь рационализировать свои действия и покончить с кустарными методами.

Дайте им время — и потом мы сможем выработать условия разумного и плодотворного сотрудничества, на первом этапе — франко-германского, а затем — почему бы и нет — и в рамках Европейского Общего рынка.

Глаза Людвига Леера слегка заблестели. Разве не эти слова вошли в новый язык дельцов немецкого подпольного бизнеса? Но ответить он не успел. Вера Гляйзман испустила крик ярости.

— Луи, — закричала она по-французски, — не позволяй этому мерзавцу произносить красивые слова. Разве ты не видишь, что он хочет тебя усыпить. Ах!.. Они хотят отомстить за Рене. А за меня? И за бедного Макса, который вот уже пять дней находится между жизнью и смертью. Кто отомстит за него? Раз вы можете только болтать, как бабы, я сама прикончу его, этого гаденыша, и немедленно!

Раненого она устроила в собственной комнате, поэтому ей не понадобилось много времени, чтобы выхватить из ящика небольшого секретера второй револьвер, американский полицейский револьвер 38-го калибра, и наставить его на адвоката. Ее глаза яростно сверкали, палец дрожал на спусковом крючке.

Гедеон Шабернак должен был немедленно спросить себя, как решить возникшую проблему, причем в наикратчайший срок, и после этого на всю оставшуюся жизнь его уважение к вычислительным машинам существенно ослабло.

Эта сумасшедшая намеревалась всадить в него пулю. Совершенно очевидно. С другой стороны, следовало помнить и о втором действующем лице с его «люгером», который в случае потасовки, вынужденный выбирать, несомненно, станет на сторону хозяйки. Нужно было любой ценой обеспечить его нейтралитет, прежде чем заняться этой пантерой, и сделать это за оставшуюся секунду, не более.

Ему некуда было отступать. Непосредственно позади него находился туалетный столик Веры. Он оперся на него левой рукой и изо всех сил выбросил ноги вперед. Носок его правого ботинка ударил по кулаку Леера, который испустил крик боли. «Люгер» отлетел, разбив при этом одну из ламп в изголовье.

Звон разбитого стекла и фарфора совпал со звуком выстрела. Стреляла Вера. Пуля пролетела точно там, где только что находилась голова Гедеона Шабернака, просвистела мимо головы Леера, заставив того выругаться, и попала в центр рисунка на бумажных обоях.

Потерявший равновесие жених Изабеллы Пеллер опрокинулся на спину и оказался практически беспомощным, как кролик перед разинутой пастью терьера. Он снова подтянул ноги, задрав их над головой, — прекрасное упражнение для мышц живота, — и обеими руками уперся в палас, покрывавший пол комнаты. Так у него появилась возможность достать пяткой плеча девушки в тот момент, когда она выстрелила второй раз. Вера покачнулась, пуля разбила флакон с духами на туалетном столике.

Шабернак, который уже успел вскочить на ноги, бросился к девушке, чтобы выбить оружие. Она выстреляла в третий раз, на этот раз пуля ушла в потолок, но он уже схватил ее за руку. И с огорчением обнаружил, что не может разжать кулак девушки. Та стонала от боли, продолжала сопротивляться, сжав зубы, но через некоторое время револьвер 38-го калибра все же упал на пол.

Она вывернулась как змея, пытаясь освободиться из его крепких объятий и царапая левой рукой. Он почувствовал, как ее ногти ожгли ему щеку, сумел схватить ее за руку, почувствовал ужасный удар ногой по голени, взвыл от боли и рухнул вместе с ней на ковер.

Вера сражалась с безумной яростью. Все, что он мог сделать, это держать ее за руки, тогда как она, извиваясь как угорь, искала возможность нанести болезненный удар ногами или пыталась укусить его.

Ее пеньюар распахнулся и разорвался еще в первом раунде схватки. Гедеон Шабернак оказался в невероятной и нереальной ситуации, когда ему приходилось бороться с обнаженной женщиной.

Все усиливая натиск, он стал чувствовать под собой ее великолепное тело, его грудь прижималась к напрягшимся грудям, живот — к плоскому животу, покрытому золотистым пушком.

В сантиметрах от своего лица он видел искаженное ненавистью, прекрасное лицо, горящие гневом глаза, пухлый рот с ослепительно белыми зубами, страстно стремившийся его укусить…

Ему уже почти полностью удалось нейтрализовать ее. Но у него осталось единственное оружие: его собственный рот. И тогда грубо и беспощадно он впился в губы Веры.

* * *

Он оставался в таком положении до тех пор, пока в легких оставался воздух, ощущая, как ее губы постепенно обмякают, пока укус не превратился в страстный поцелуй. До тех пор пока Вера Гляйзман, укрощенная и побежденная, не оторвалась от него в странном наслаждении от поражения.

Он почувствовал, что она вся дрожит. Казалось, молодая женщина все забыла. Свою ненависть, смертельное оружие, которое она держала в руках всего несколько мгновений назад, и присутствие Людвига Леера. Теперь это была всего лишь женщина, жаждавшая, чтобы ее заключили в объятия.

Гедеон Шабернак медленно привстал, оперся на колено, приподнял и притянул Веру Гляйзман к себе. Совершенно обнаженная, так как остатки халата давно упали с плеч, та не сопротивлялась. Она стояла на коленях, полностью раскрывшись, грудь ее вздрагивала, бедра были призывно раздвинуты. Она медленно подняла к нему лицо со смущенным и зовущим взглядом. И тогда, отпустив наконец ее руки, он отвесил ей две пощечины, вложив в каждую всю тяжесть своего тела.

* * *

— А если я откажусь? — спросил Людвиг Леер.

Прикованный к своему креслу, будучи не в состоянии дотянуться до оружия, разбросанного по комнате, немец невозмутимо наблюдал за перипетиями борьбы, вплоть до ее развязки, которая, казалось, не вызвала у него ни малейшего удивления.

Остановившись перед ним, Гедеон Шабернак вынул платок, смочил его одеколоном, который взял с туалетного столика, приложил к царапине на щеке и осмотрел опустошения, причиненные этой битвой, подумав о том, что трудно будет объяснить все это Изабелле.

— Если вы откажетесь? — переспросил он. — Все будет очень просто. Я уйду, но вы останетесь здесь, лишенный возможности двигаться. И в течение ближайшего часа наш пиротехник продемонстрирует вам, что он умеет. К несчастью, вам не удастся наблюдать результаты этой демонстрации.

Как бы случайно он подобрал «люгер» и «кольт» и спрятал их в карман. В напряженной тишине он услышал, что Вера Гляйзман, распростершись у подножья кровати, разразилась глухими рыданиями. Между прочим, Гедеон Шабернак отметил, что у нее великолепная спина и замечательные ягодицы.

— А если я соглашусь, — спросил немец, — каковы будут… практические условия соглашения?

Гедеон Шабернак улыбнулся. Развязка постепенно приближалась.

— Сегодня вечером, — сказал он, — я совершенно случайно изложил это на бумаге.

Он поднял свой бумажник, лежавший на секретере, и вынул оттуда два сложенных вчетверо листочка.

— Вот, — сказал он. — По-французски и по-немецки. Здесь два экземпляра. Вы парафируете их на лицевой стороне и подпишете на обороте…

Эпилог

Леонтина Пеллер позвонила в маленький серебряный колокольчик, звоном которого она обычно вызывала горничную. За маленьким столиком склонилась над стенографическим блокнотом Изабелла.

— Господа, прошу вашего внимания…

Апрель подходил к концу. Маленький парк поместья в Рувре был полон молодой зелени. Через открытое окно теплый уже ветерок доносил запахи свежеподстриженных газонов и цветущих вишен. Два молодых английских спаниеля гонялись друг за другом по лужайке.

Вокруг длинного стола сидели Слим по прозвищу Танжерец-убийца, Морис-Моряк, Тино Леони, Фернан Локар. На дальнем конце — взволнованный Медар Люркен по прозвищу Крысенок.

— Я предоставляю слово, — сказала Леонтина, — нашему администратору и советнику, адвокату мэтру Шабернаку.

Гедеон прочистил горло, открыл свое досье и окинул взглядом аудиторию. С момента последнего совещания в Рувре общий вид участников немного изменился. Кроме Люркена, нового кооптированного члена, все мужчины были в темных костюмах и галстуках сдержанных тонов. Но в конце концов основное различие заключалось в природе встречи. Если два месяца тому назад они собирались на военный совет, то теперь это было заседание административного совета.

— Месье, — начал адвокат, — в повестку дня нашего заседания необходимо включить обсуждение ситуации в плане проведения общего собрания компании. Следует обсудить решения, проект которых вам предложат президент и администратор, и которые надлежит принять с учетом перспектив на будущее.

Он сделал паузу, чтобы убедиться, что предложенная повестка дня не вызвала возражений.

— Мы убеждены, что с начальным капиталом в 3 миллиона франков мы сможем принять участие в эксплуатации центра развлечений и кабаре, открытых недавно в районе национального рынка в Ранжис.

Как вы также знаете, мы недавно приобрели земельный участок в коммуне Ранжис, на котором предполагаем построить суперотель с казино в соответствии с проектом, основные положения которого разработаны месье Жаном-Луи Розьером, известным архитектором Министерства национального просвещения и архитектуры в Париже.

Проект, как вам известно, грандиозен. В общих чертах он включает десятиэтажное здание, первые три этажа которого резервируются под казино, о котором я уже говорил, вместе с залами для игры. Два этажа будут заняты апартаментами для… кратковременного пребывания. Остальные этажи будут отведены под офисы, которые деловые люди смогут арендовать для осуществления сделок, что освободит их от необходимости ехать в Париж. Эти офисы будут оборудованы оргтехникой и совершенными средствами телекоммуникаций. Два кабаре, одно в цокольном этаже, а второе — на предпоследнем этаже под рестораном с панорамным обзором, плавательный бассейн и так далее.

Совершенно ясно: чтобы данный проект имел успех, необходимо, чтобы наш комплекс был соединен с одной стороны с Ранжис, а с другой — с Орли специальными съездами с автострады. Предполагается также создание вертолетной посадочной площадки для тех клиентов, которые особенно спешат.

Реализация такого проекта, завершение которого планируется через два года, требует средств, далеко превосходящих наш начальный капитал, а также средства, находящиеся на текущем счету, поэтому некоторые члены акционерного общества, в частности, месье Селестин Деф из фирмы «Деф и К°», настаивают на том, чтобы мы открыли наши расчетные книги.

Однако я счастлив сообщить вам, что перед началом реализации указанного проекта я получил весьма ценную поддержку. Мне представилась возможность доказать министру финансов после тщательного научного изучения работы рынка и предстоящих направлений его развития, что первые пять лет эксплуатации проекта принесут годовой доход в сто миллионов франков, причем 75 % этого дохода будет в иностранной валюте.

По этому вопросу состоялось заседание межминистерского комитета в отеле Матиньон — резиденции Совета министров, в результате которого было принято решение о том, что Министерство общественных работ примет на себя создание инфраструктуры и обслуживание дорожной сети.

Министерство внутренних дел и Министерство финансов примут специальные меры, принимая во внимание интересы иностранных клиентов. Наш комплекс будет рассматриваться как транзитная зона и будет освобожден от таможенных пошлин. И, наконец, Министерство социального обеспечения предоставит дотацию, так как я сообщил, что мы создаем около тысячи новых рабочих мест для мужчин и… женщин.

Опираясь на эту поддержку, мы — ваш президент и я — обратились к ведущим банкам города и теперь можем сообщите, что отныне быстрая реализация всей совокупности проектов нашего общества будет пользоваться доброжелательной и благосклонной поддержкой руководства нашей страны.

По небольшой аудитории пронесся ропот удовлетворения. Даже Крысенок, которого кооптировали в знак уважения к памяти Рене из Нанта, другом которого он был, выглядел весьма важно, как вновь избранный на основе всеобщего избирательного права депутат в Бурбонском дворце.

Леонтина Пеллер неожиданно позвонила в колокольчик.

— Месье, прошу вас… Теперь необходимо перейти ко второму пункту повестки дня и выслушать сообщение месье Шабернака.

Она бросила на своего будущего зятя взгляд, в котором смешались одновременно гордость и нежность. Со своей стороны Изабелла ловила буквально каждое его слово. Теперь она поняла что ее мужчина — просто гений.

— Месье, — сказал Гедеон, — я могу закончить первую часть своего сообщения, констатировав, что проекты, которые мы обсуждали на нашем последнем заседании, находятся в стадии реализации. Мы получили необходимую поддержку. Вопрос всего нескольких месяцев — и в конце этого года мы сможем начать частичную эксплуатацию комплекса.

Сейчас самое время обратить наши взгляды в будущее, в то будущее, которое мы должны предвидеть, будущее в масштабах нашего континента или, по крайней мере, в рамках нашего Европейского сообщества.

Вы должны знать, что после заключения соглашения, происшедшего после трагической ночи, когда погиб Рене из Нанта, я многократно встречался с Людвигом Леером до его возвращения в Германию, с Максом де Руйе, выздоровление которого благополучно завершилось, и с мадемуазель Гляйзман.

В воздухе запахло грозой. Глаза Изабеллы Пеллер вспыхнули гневным пламенем, но ее жених спокойно продолжил:

— Кроме того, я и месье Локар инкогнито побывали в Гамбурге, чтобы лично изучить работу различных… учреждений этого большого города. И, наконец, мы получили от сотрудничающих с адвокатской конторой, к которой я принадлежу, специалистов исчерпывающее исследование по вопросу различных экономических, финансовых и налоговых аспектов той отрасли сферы обслуживания, которая нас особо интересует.

Крысенок наклонился к Леони, чтобы тихо спросить у него, что подразумевается под сферой обслуживания. Корсиканец важно прошептал, что имеется в виду та сфера, которая отличается от производства сырья и его превращения в средства производства и товары потребления. Крысенок с умным видом кивнул.

— Все эти данные, — продолжал Гедеон Шабернак, — мы заложили в вычислительную машину Национального общества инвестиций, чтобы оценить, при каких условиях будет возможно и целесообразно нашей стране осуществить естественную экспансию на Восток путем общего развития экономического сообщества. Итак, я должен сообщить вам, месье, что ответ машины был в высшей степени положительным. Вот почему в настоящее время я предлагаю вам принять участие в создании нового общества холдингового типа, которое позволит нам продвинуться на германский рынок и закрепиться там, по крайней мере, на основе взаимного сотрудничества.

Среди участников административного совета пронесся легкий вздох. Идея была крайне соблазнительной.

Она была встречена со всем тем интересом, которого заслуживала.

Тино Леони, самый нерешительный из всех членов совета, счел, однако, нужным вмешаться:

— Я не отрицаю, — сказал он, — что осуществление этой идеи — наш долг. После той затеи, которую прокрутили немцы тут у нас, Франция должна сделать выбор на будущее и нести иностранцам свет, который… свет, которого…

— Который обеспечит культурный престиж страны, — подхватил Гедеон Шабернак., — Я встречался по этому поводу с министром иностранных дел. Мы в некотором роде будем представлять миссионеров французского влияния в Европе.

— Совершенно справедливо, — с признательностью заметил Тино. — Ведь немецкая затея провалилась благодаря нам. Потому что создавая свои программы для вычислительных машин, их консорциум не принял во внимание человеческий фактор, нашу реакцию на…

— Нашу способность объединиться, — сказала Леонтина. — Это точно.

— Действительно, это правильно, — ответил Гедеон Шабернак, — и я благодарю месье Леони за его замечание. Я знаю, что вы здесь представляете десятки акционеров, охватывающих всю специфику нашего производства. К сожалению, я не могу позволить вам связаться с ними, чтобы уточнить условия, которые мы должны реализовать. Ознакомить с ними я могу вас и только вас, да и то при закрытых дверях.

Он взглянул на массивную двустворчатую дверь кабинета Гюстава Пеллера.

— Консорциум недооценил нашу реакцию, и в результате этой ошибки он только раздразнил нас, как укол бандерильи. Взрыв бомбы на фирме Пеллера также был всего лишь укусом. Ущерб там составил всего около 30 000 франков. Взрыв дома в Шевийи-Ларю обошелся примерно в 50 000 франков, а затраты на лечение Мари-Лу были оплачены обществом социального страхования.

Потому этот результат, оказавшийся губительным для консорциума, только растревожил нас и подтолкнул к объединению. Он нам не повредил. Мы повели себя совершенно иначе. Сразу после того, как наш новый филиал будет юридически утвержден, скорее всего на будущей неделе, я вступлю в контакт с герром Дженаузо и его компаньонами и вежливо предложу им выделить для нас место в их организации.

— Как это в свое время сделал Макс де Руйе, — снова встрял маленький корсиканец. — А если они откажутся?

— Если они откажутся? Тогда мы не удовлетворимся метанием бандерилий. Мы уже подготовили двухмоторный самолет типа «Бичкрафт», который в настоящее время находится в аэропорту Гамбург-фюльсбюттель. Этот самолет готов взлететь и, перед тем как взять курс в Северное море, он может пролететь над кварталом Сан-Паули. На нем установлено американское прицельное устройство типа TAV450, что позволит нам сбросить на улицу Гроссе Фрайхайт, где находится заведение Дженаузо, весьма совершенную бомбу, изготовленную нашим другом месье Люркеном. Добавлю, что бомбардировка будет произведена в ранние утренние часы, после закрытия ночного заведения, чтобы избежать человеческих жертв. Вся операция подготовлена исключительно тщательно.

— Я бы посоветовал им, этим бошам, немного улучшить их науку, — со злостью сказал Морис-моряк, который не мог им простить трагическую гибель своего друга Рене из Нанта.

— И тогда, — заключил Игрок с уверенностью араба-фаталиста, отдающегося на волю Аллаха, — пусть проигравший плачет…

Оглавление

Пьер Немур Пусть проигравший плачет

  Пролог

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

  Эпилог