Дополнительный прибывает на второй путь (сборник) [Леонид Семёнович Словин] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Леонид Словин Дополнительный прибывает на второй путь (сборник)

Пять дней и утро шестого

ВОСКРЕСЕНЬЕ, 8 ФЕВРАЛЯ

Появившаяся из-за леса электричка уже несколько секунд беззвучно подрагивала на краю горизонта. Лобовая часть ее быстро росла, заполняя неглубокую ложбину впереди. Моторный вагон теперь втягивался под путепровод в полукилометре от того места, где работала оперативная группа.

«Мы всегда либо в прошлом, либо в будущем, — подумал Денисов. — И почти никогда — в настоящем!»

Неожиданно он словно увидел все со стороны: голый февральский лес, как бы на возвышении по обеим сторонам железнодорожных путей, втягивающуюся в воронку под однопролетным путепроводом электричку и черную сеть контактных подвесок над заснеженным полотном.

В направлении Москвы воронка круто расширялась. Ничем не нарушаемая тишина стояла кругом.

«…Как все произошло? Как она попала сюда? Что навсегда умерло вместе с нею? Как будем искать?! Все только в прошлом и будущем!»

— Дальше отходите! — махнул огромной, похожей на лопату рукавицей капитан Антон Сабодаш — дежурный.

Снега намело много, отходить пришлось по своим следам.

Денисов бросил взгляд на погибшую. В бескровном лице было невозможно ничего прочитать. Оно казалось отрешенным и скорбным. По плечам струились рыжеватые, видимо крашеные, волосы. Руки бессильно раскинуты. Между свитером и колготками, припорошенное снегом, белело бедро — доступная постороннему взгляду неукрытость мертвого тела.

— Быстрее! — крикнул Антон, отступая с насыпи.

Гипертрофированный передний вагон, все больше растягиваясь, закрыл собой путепровод и большую часть окружающего леса, где линии мачт по обе стороны сходились, казалось, совсем близко. Кабина машиниста, приближаясь, словно взмывала вверх.

«Может, возвращается та же локомотивная бригада… — думал Денисов в последние мгновения тишины, — те, кто обнаружили труп?»

Мощный гул налетел внезапно, вместе с морозным шквалом. За несколько метров до места происшествия все задрожало, ощущая приблизившуюся на огромной скорости тысячетонную массу.

Сообщение поступило в Москву около четырнадцати.

Звонила женщина, билетный кассир из Михнева. Связь работала плохо. Помощник дежурного по отделу милиции на вокзале понял только: встретить электричку, проследовавшую через Михнево в сторону Москвы, потому что бригаде известно о каком-то случае.

— Когда? С кем?

— Не сказали.

Помощник дежурного отыскал нужный тумблер на пульте связи. В кабине со стрельчатым окном, с колонной, поддерживающей свод, — в старой, не подвергавшейся реконструкции части вокзала — трубку снял Денисов. В этот воскресный день по части уголовного розыска все замыкалось на нем.

— Говорите! — крикнул помощник.

— Во время стоянки передали! — Женщина объяснила сбивчиво. — С электрички…

— Несчастный случай?! — Денисов тоже мало что понял.

— Вроде… На перегоне…

— Давно проследовали?

— Только сейчас.

«Надо ехать навстречу бригаде, — подумал Денисов, — будет быстрее».

В окно увидел: внезапно начавшийся снегопад прекратился, платформы у поездов дальнего следования белы и пустынны, а все вокзальные часы показывают одно и то же время — четырнадцать ноль шесть.

К отправлявшемуся с восьмого пути сцепу спешили люди.

— Выезжаю, — сказал Денисов помощнику. — Запиши выезд.

Дежурка отреагировала спокойно.

— Сразу звони, Денисов, если что…

Локомотивную бригаду Денисову удалось перехватить на платформе в Расторгуево. Сведения исходили от машиниста.

— Как едешь на Москву — справа. Там сориентируетесь! — Он не спускал глаз со светофора. Помощник машиниста, сверстник Денисова, наоборот, внимательно разглядывал инспектора[1]. — Второй пикет! У контактной мачты… Кричу: «Человек лежит! Неужели не видел?!» Денисов уточнил:

— Вблизи переезда?

— Не-ет! От шоссе порядочно.

— В лесу?!

— Ну! — Машинист тревожно переступал, по-прежнему не отрывая глаз от светофора. — За путепроводом…

— Прямо на полотне?

— С краю.

— А вблизи? Никого не заметили?

— Глухое место! Там и летом никто не ходит!

Зажегся светофор, машинист был само внимание.

— Выходной по второму пути! Два желтых… — На стрелках всю зиму устанавливали ограничение скорости. — Мы поехали… Вызывать будете?

— Ну! — ответил Денисов в тон.

Из билетной кассы позвонил в Москву.

— Дело серьезное…

Связь разладилась окончательно. В аппарате что-то чавкало, будто в нем обитало живое существо.

— …В трех километрах от Михнева в направлении Шугарова.

— К Шугарову?

— В трех километрах!

— А обстоятельства?

— Ничего не известно. — Обитавшее в трубке существо немного утихло.

В Москве замолчали.

Теперь день раскололся на «до» и «после» телефонного сообщения… Денисов знал это — сводка о случившемся будет доложена в управление, взята на контроль… Сейчас там начнется!

— Денис!..

Он узнал голос ответственного дежурного — капитана Антона Сабо-даша.

— …Я тоже выезжаю. Встретимся на месте. — Денисов ощутил плохо скрываемую тревогу. — Оперативная группа со следователем прокуратуры и экспертом подключится из Каширы. На всякий случай помощник вызывает и группу райотдела…

Жестко колотились колеса. На стыках рельсов вагоны неуклюже подскакивали — громоздкие, серо-зеленые, под цвет леса.

Колюче стеганул ветер. Денисов успел заметить: из электрички что-то вылетело.

Спичечный коробок…

Воздушная волна несколько раз перевернула его, раскрыла, швырнула на полотно. Спички веером рассыпались по сторонам. Затем все стихло.

— «…Труп девушки-подростка, — судебно-медицинский эксперт поправил очки, — предположительно шестнадцати-семнадцати лет, в четырех метрах от правой нити пути, припорошен снегом. Голова запрокинута, правая нога вытянута, левая полусогнута…»

Следователь прокуратуры, молодой, немногословный, время от времени переставал писать, растирал руки, не снимая перчаток, засовывал их глубоко в карманы.

Денисов работал с ним впервые.

— «…На трупе короткие полусапожки с рантами, два свитера, — перечислял эксперт, — полушерстяной красный и черный хлопчатобумажный, брюки темно-синего цвета, колготки. Ценности и документы отсутствуют. Правый карман брюк вывернут. В левом — неполная пачка сигарет „БТ“. На верхнем свитере у плеча имеется свежий разрыв ткани прямолинейной формы…»

Денисов пошел в сторону путепровода. Это было для него правилом — высмотреть на месте происшествия все самому. Но сейчас он уходил от монотонного голоса эксперта, которым тот сообщал страшную истину, — эта девушка уже не засмеется, не заплачет, не удивится…

Снежные барханы были чисты. Денисов шел уже полчаса, но продвинулся недалеко. Электричке понадобились бы для этого минуты.

Смеркалось.

Цепочка сотрудников возвращалась с осмотра по ту сторону третьего — Валуйского — пути, ничего не обнаружив, и теперь полукругом огибала место происшествия. Снег выпал около четырнадцати, и можно было утверждать, что с этого времени никто, кроме оперативной группы, к железнодорожному полотну не приближался.

Денисов посмотрел на часы:

«Восемнадцать…»

Недалеко от путепровода, у одной из контактных мачт, Денисов насторожился. Снега здесь было меньше. Вмятина в снегу напоминала очертания человеческого тела. Будто кто-то лежал незадолго до снегопада за бетонным основанием. Еле заметный след волочения соединял вдавленность с железнодорожным полотном и там пропадал. Неподалеку из кювета что-то торчало.

Бутылка!..

Денисов поднял ее. Явно брошена недавно: на дне виднелись капли жидкости. «Портвейн Бiле» — значилось на этикетке.

Увязая в снегу, Денисов вышел на опушку, по лестнице с раскрошившимися ступенями из силикатного бетона поднялся к путепроводу. Наверху было пусто и ветрено. Контактные подвески над полотном вдали казались частыми, в направлении Москвы интенсивность их возрастала. Отрезок главных путей внизу выгибался, обоими концами упираясь в горизонт.

Где-то далеко, слева, неожиданно прокричал петух, потом еще. Там была деревня. Денисов постоял.

«Машинист ошибся: летом здесь, безусловно, кипит жизнь», — подумал он. — Впрочем, это неважно».

Следователь, которому Денисов, возвратившись, отдал бутылку и рассказал о вмятине, подышал на перчатку.

— Занятно! — Он так и не смог согреться.

Денисов присел рядом со следователем. На теле пострадавшей изобиловали рваные, ушибленные, скальпированные раны — следствие удара или нанесенные орудиями преступления.

— Откуда она?.. — ни к кому не обращаясь, спросила одна из железнодорожниц, понятая. — Чья?

«Чья?» Денисова ожгло это слово — «Чья!» Почему не «кто»? Кто она? Какая она была? Добрая или злая, веселая или грустная? Как могла сложиться ее жизнь?!

Два поезда, не снижая скорости, прошли в обоих направлениях. Воздушные течения упруго коснулись Денисова, возвращая к узкоделовой задаче, стоящей всегда перед инспектором уголовного розыска на месте происшествия.

Девять вопросов, на которые следует ответить — «имеется ли убийство?», «какие следы оставил преступник на трупе и какие могли остаться на преступнике?», «в каком положении находились преступник и пострадавшая в момент совершения преступления?»…

Трупных пятен Денисов не увидел: спазм, низкая температура не позволяли крови стекать в нижележащие сосуды и подкожную клетчатку.

Следователь и эксперт негромко разговаривали, до Денисова долетали отдельные фразы:

— …не были ли повреждения посмертны, в то время как действительная причина иная?

— …ответ в данном случае однозначный? Следов колес на теле не видно…

— Нельзя ничего упустить!

Оперативный саквояж следователя был открыт, вверху лежала пачка «БТ», найденная в кармане у погибшей. Денисов осторожно, рукой в перчатке, поднял ее. Сигарет оставалось не более десятка. Он высыпал их на ладонь, пересмотрел, снова сложил. Под слюдяной обложкой и внутри пачки ничего не было. Он уже хотел положить ее в саквояж, но вдруг на основании пачки заметил буквы, нацарапанные шариковой ручкой: «Не режь по живому, Малыш!»

Денисов показал следователю, потом понятым. Следователь кивнул благодарно.

— Очень важно!

Подошли инспектора оперативной группы. С ними дежурный.

— Сброшена с поезда, шедшего в Москву. — Антон уверенно поставил точку над «и».

«Даже слишком уверенно», — подумал Денисов.

Эксперт долго поправлял очки.

— Скажем так: падение с поезда. — Это был деликатный человек. Ничто не обязывало его дать на месте категорическое заключение.

— Ушибы, множественные переломы… Плюс это… — Он показал на железобетонное основание контактной мачты, послужившее ложем для трупа.

Антон вздохнул:

— В электропоездах двери открываются автоматически. Падение все равно не может быть случайным.

— А если применен стоп-кран?!

— И тогда двери не открываются сами. Грузовые поезда практически отпадают…

— Остаются пассажирские?

— В поездах дальнего следования, — объяснил Антон эксперту, — бригадир по прибытии сдает вещи и билет «отставшего» пассажира!..

— «Выброшена» или «падение»… — эксперт помедлил, — для медика иногда может выглядеть идентично…

— Астраханский поезд прибыл нормально? — спросил следователь.

— В том-то и дело. Бригадиры не приходили ни с астраханского, ни с саратовского. — Антон достал «Беломор».

Он курил много и все не мог похудеть. Форменный полушубок на нем дышал каждым швом, готовый лопнуть.

— …После астраханского было пятнадцатиминутное «окно», потом прошли две электрички. Вторая локомотивная бригада обнаружила труп!

На путепроводе над чахлым леском показался товарный состав. Отцепка грузовых вагонов тянулась поверх главных путей со скоростью улитки. Под путепроводом тоже показался поезд.

«На месте происшествия больше ничего не узнать. Все! — подумал Денисов. — А составление протокола займет не менее полутора-двух часов…»

Его молчаливый призыв дошел до следователя.

— Сабодашу и инспектору уголовного розыска, — он оторвался от протокола, — я думаю, лучше возвратиться в Москву. — Следователь вздохнул. — Первоочередная задача: осмотры прибывших поездов, электричек. Поиск свидетелей. Работы хватит. Особенно инспектору…

Денисов возблагодарил судьбу за то, что работает инспектором.

Казалось, запущенный кем-то тяжелый чугунный шар катится в огромном кегельбане.

Сабодаш надел шапку, сошел с полотна.

С приближающейся электрички заметили сигналы; машинист выключил прожектор.

— Надо стянуть людей на вокзал, — сказал Антон. Мысленно он был уже в Москве, руководил дежурным нарядом. — Установить все электрички с неисправностями компрессорных установок. Может найтись электричка, в которой дверь не закрывалась.

Денисов кивнул.

— …Кроме того, кровь в тамбуре! Следы сопротивления!

Следователь снова оторвался от протокола:

— Связь со мной держать круглосуточно…

Тормозной путь электрички растянулся почти на километр.

— Что случилось? — Моторный вагон остановился против Денисова.

В кабине горел свет, лицо помощника машиниста Денисов не рассмотрел.

Антон взялся за поручень.

— Здравствуйте… Экстренный случай. Транспортная милиция участка!

— Садитесь.

Денисов поднялся следом. Кабина была высоко. В дверях он обернулся: фигурка девушки на снегу казалась совсем жалкой. Снежные пласты отдавали голубизной.

— Зеленый… — Помощник машиниста не вышел из кабины.

Электропоезд двинулся, с места набрал скорость.

Денисов прошел в вагон. Пассажиров было немного, все головы повернулись к нему. Подумалось:

«В электричках перманентный интерес к каждому, кто входит…»

Он выбрал скамью над действующим обогревателем, сел. Антон остался с локомотивной бригадой, чтобы на первой стоянке звонить в Москву.

«Труп появился совсем недавно… — Денисов обеими руками отбросил на себе верх куртки, воротник пришелся на лопатки. — С проходящих электропоездов его обязательно бы заметили. Может, трагедия произошла в электричке, которая бежала за астраханским?» Он подумал о поезде как о живом существе.

— Платформа Пятьдесят первый километр… — объявило радио.

Свет не зажигали. В тамбуре курил парень, сквозь стекло он неожиданно враждебно взглянул на Денисова.

— Товарищи пассажиры! Соблюдайте в вагонах чистоту и порядок… — прохрипело радио и смолкло.

Напротив Денисова сидел мужчина с рюкзаком. Рядом занимала место молодая пара.

«В электричке всегда найдутся очевидцы… — Денисов поправил куртку. — Во всяком случае, на первом этапе. Где и с кем она села в поезд? Кто подходил к ней?»

Он посмотрел в окно, на две трети словно залитое мутной молочно-белой краской; нижнюю треть занимала полынь, простоявшая ползимы в снегу. Лишенные запаха высохшие соцветия клонил ветер.

Внезапно профиль пути изменился — рельсы скользнули вниз; крутой склон, покрытый толстым слоем сугробов, придвинулся к самому окну.

«Почему потерпевшая оказалась в тамбуре? Вышла курить? Что означает фраза „Не режь по живому, Малыш!“? Кто ее написал? И разве может юное существо, которое нежно называют Малышом, резать по живому? Резать по живому — больно!»

Денисов вынул записную книжку. Она была необычной — подарок фирмы «Фише-Бош», изготовительницы несгораемых шкафов, сувенир международной криминалистической выставки. Он рассеянно проглядел первую страницу. «Приступая к осмотру, путем опроса, следует выяснить, не перемещал ли кто-нибудь труп, не изменял ли его позу или положение одежды…»

Ничто еще не было упущено, потеряно безвозвратно. Не дана ни одна ориентировка. Денисов знал: каждый раз должно начинать с самого начала, с собственных первых шагов. Таково непреложное правило.

Ссадины, которые он видел на потерпевшей, имели вид пергаментных пятен. Образовавшиеся посмертно, они выглядят так же, как и те, что возникли непосредственно перед смертью.

«Окончательное заключение о прижизненности повреждений принадлежит эксперту… — Мысли перемежались. — Но вот разорванный свитер на плече? Если б удалось быстро установить ее личность». Но Денисов не верил, что потерпевшая жила по соседству с местом происшествия. Он отложил «Фише-Бош».

Парень в тамбуре потушил сигарету, вразвалку пошел по вагону. Недалеко от места, где сидел Денисов, он неожиданно шаркнул подошвой и стал сразу понятнее: недружелюбие скрывало его уязвимость — неловкость. Денисову была знакома эта манера.

Народ в вагоне прибывал.

«Дневную смену уголовного розыска, безусловно, оставили на вокзале до особого распоряжения… — Денисов представил, что сейчас делается в отделе после звонка Сабодаша. — Подтянули инспекторов со всего узла… ЧП! Операцию, наверное, возглавляет начальник отдела Бахметьев».

Естественное течение мысли отклонялось то в одном, то в другом направлении:

«…Вмятина за контактной мачтой, метрах в четырехстах от трупа. Словно кто-то лежал там до снегопада. Как она образовалась? И эта бутылка „Бiле“ в кювете… Из электрички?»

Мелькали платформы. В Белых Столбах на краю поселка стоял сруб. Дальше тянулся лес.

Ель со сломанной верхушкой напомнила о потерпевшей.

«Где ее пальто, варежки? Шапка, наконец? Что произошло? Всегда только в прошлом либо в будущем. И почти никогда в настоящем!..»

Денисов знал свой недостаток: ему не хватало непрерывности последовательного мышления. Мысли необходимо было несколько раз снова пробежать всю цепь, чтобы пробиться вперед на самую малость. «Начать сначала» — это было как проклятие. Казалось, он постоянно обдумывает одни и те же посылки.

Перед Расторгуевом Денисов задремал. Проснулся от стука. Почти все места вокруг были заняты, с хвоста поезда по вагону шли ревизоры. Один из них сразу прошел в тамбур, к кабине машинистов, — он и разбудил Денисова. Двое других двигались по вагону. Среди ревизоров имелись свои асы. Приближавшийся от кабины был одним из них: двух-трех пассажиров попросил предъявить проездные документы, других миновал, безошибочно определив владельцев льготных абонементных билетов. Денисов наблюдал до тех пор, пока физиономист-ревизор не скользнул напряженным взглядом по скамье, где сидел Денисов.

Электропоезд прогрохотал через Варшавское шоссе над нескончаемым потоком машин. Слева открылась Москва-река.

Денисов отвернулся к окну. За Автозаводским мостом покачивался на воде едва различимый в темноте малый буксирный флот. Река рябила.

«Лыжный костюм!.. — разгадка, видимо, была в двух теплых свитерах потерпевшей. — Лыжная прогулка…»

Денисов раскрыл блокнот, записал:

«Отправлялся ли сегодня поезд здоровья?»

Электричка заложила последний крутой вираж вокруг парка прибытия Москвы-Товарной. Показались белые дымы, неподвижные, как свечи. Ближе — водонапорная башня, затейливо выложенная, похожая на минарет.

«Поезд здоровья! Воскресный состав для любителей зимнего отдыха… — Он поправил куртку, отложил наконец воротник. — Как я упустил из вида поезд с лыжниками?!»

Он дописал:

«Не прошел ли в „окно“ между астраханским и электричкой поезд здоровья? Узнать, какого райсовета. Кто ответственный за вагоны? Изъять скоростемерную ленту. И еще: вмятина в снегу в четырехстах метрах от трупа в направлении Шугарова».

Собираясь на выход, Денисов снова увидел ревизора. Ас разговаривал с коллегами. Взгляды их встретились, дальнейшее было нетрудно предвидеть. Ревизор неожиданно нашел разгадку психического феномена, мешавшего во время ревизии, обрадованный, через вагон направился к Денисову. Коллеги его следили, готовые немедленно прийти на помощь.

— Приехали? — Ревизор остановился в двух шагах. — А как с билетиком, молодой человек?

За стеклянной дверью показался Антон. Весь вагон наблюдал, как Денисов доставал удостоверение.

«Надо срочно связаться с районными туристскими отделениями. — Денисов не думал больше об асе. — Мы выясним, откуда девушка. Должны существовать списки ехавших с поездом здоровья».


ПОСТАНОВЛЕНИЕ о назначении судебно-медицинской экспертизы

«…Руководствуясь ст. 78, 184 и 187 УПК РСФСР, назначить судебно-медицинскую экспертизу, поручив производство районному судебно-медицинскому эксперту.

Поставить на разрешение следующие вопросы:

…4. Имеются ли следы, указывающие на возможную борьбу и самооборону?

5. Принимала ли потерпевшая незадолго до смерти алкоголь? Если принимала, в каком количестве?

6. Каков механизм возникновения повреждений, обнаруженных на трупе, и могли ли данные повреждения возникнуть при падении с движущегося поезда (60 — 80 км/ч) на снег и последующем ударе об основание контактной мачты?..»


— …Колыхалова, Денисов, Сабодаш, к начальнику. Повторяю…

Полковник Бахметьев выключил динамик. Все трое вызванных уже входили в кабинет.

— Предварительная проверка через туристское отделение кое-что дала, — сказал Бахметьев. — Можно утверждать, что погибшей является Роза Анкудинова, учащаяся ПТУ. — Он вышел из-за стола: — Известно, что в поезде здоровья она была в компании своих приятелей. Мыслю: все это совпадает с информацией, которая получена в результате частного сигнала по телефону. Об этом звонке вы знаете…

Против стола Бахметьева светлело круглое окно в центральный зал. Сотни людей бессистемно двигались внизу, словно в огромной, ожившей одели молекулярного движения Броуна.

— …Поезд здоровья отправился в обратный путь на Москву в тринадцать тридцать восемь, в тринадцать пятьдесят он был на перегоне, где обнаружена потерпевшая. Двенадцать минут. — Было очевидно, что Бахметьев стремился уяснить все это для себя. — Всего через двенадцать минут после отправления из Жилева… Что произошло? Что значит надпись на пачке «БТ»: «Не режь по живому, Малыш!»?

Бахметьев был в прошлом работником ОБХСС, следователем. Он не забывал дела, которые вел по линии отдела борьбы с хищениями социалистической собственности: письменные предупреждения в них бывали довольно часто.

— Эта надпись… то это? Угроза, высказанная в корректной форме? Намек?

— Может, девочка о чем-то знала? — Капитан Кира Колыхалова, ККК, как в шутку ее называли коллеги, старший инспектор уголовного розыска, начала почему-то с середины. — Вдруг девочке было известно о крупной краже? — Кира словно размышляла вслух. — О нераскрытом убийстве или разбойном нападении, наконец?

Бахметьев кивнул:

— Продолжайте. — Дела по линии уголовного розыска все еще требовали от него большого напряжения.

«В ОБХСС четко: документы, накладные… — посочувствовал Денисов. — И всего один мотив: нажива! А здесь?»

Он снова представил себе путепровод, частую сеть контактных подвесок над линией — вжатый в снег кусок полотна — место происшествия.

— …И теперь преступник, возможно, считает, что единственный свидетель — Роза Анкудинова — устранен… — продолжала Колыхалова.

Антон Сабодаш спросил:

— Почему преступник?

— Преступник, — Колыхалова поправила черную, как вороново крыло, прядку волос, — или преступница… И чувствуют себя преспокойно! — Капитан Колыхалова, в шубке, в вязаной мохеровой шапочке, с незажженной сигаретой, олицетворяла в вокзальном уголовном розыске опасный для преступников тонкий расчет и до некоторой степени присущий профессии макиавеллизм.

— Что вы имеете в виду? — спросил Бахметьев.

— Сейчас скажу. — Она щелкнула зажигалкой, но тут же сбила пламя. — Преступники должны думать, что девочка жива. Что они не достигли цели. Тогда они забегают. Допустят десятки промахов… — Утонченная хитрость Колыхаловой проявилась и на этот раз. — Мы не должны оставить им ни одного шанса! Так? — спросила ККК.

За круглым окном кабинета Бахметьева, в зале для транзитных пассажиров, объявили посадку. По серому мрамору, обтекая скамьи и буфетные стойки, пополз к дверям бурлящий поток пассажиров. Он вызвал у Денисова тревожное чувство.

— …Мы заставим преступников выдать себя! — подытожила Колыхалова. — Понимаете?

Бахметьев помолчал, потом нажал на клавиши коммутатора. Зажглась лампочка — начальник штаба поднял трубку.

— Информацию о гибели потерпевшей не давать, — сказал Бахметьев, он не стеснялся учиться у своих подчиненных. — Жива, находится в тяжелом состоянии в больнице. Предупредите всех, включая медкомнату вокзала.

Подумав, Бахметьев развил мысль, высказанную Колыхаловой:

— Местом госпитализации Анкудиновой будет считаться… — он помешкал, — больница в городе Видном. Больницу не упоминать. Устанавливать всех, кто будет этим интересоваться. Запишите: одновременно организовать в больнице круглосуточное дежурство. Впредь, до раскрытия преступления… Все!

Бахметьев вынул чистый платок, коснулся им глаза, пострадавшего в войну, во время контузии.

— Теперь о наших ближайших действиях…

Задание обещало быть нестандартным.

…Один из близких знакомых погибшей установлен. Его зовут Славой. Живет у метро «Профсоюзная», в доме рядом с магазином «Цветы». Вход под арку. Там многие из компании погибшей живут… — Мысль Бахметьева работала четко. — Задача: узнать ее приятелей, подруг. Она облегчается тем, что сегодня компания собирается отмечать чей-то день рождения. Хорошо, если бы вам удалось всех увидеть, чтобы лучше представлять, с кем имеем дело. Кто они? Их связи, характеристики, образ жизни. Это главное. Кроме того, проверьте, нет ли на ком-то из них телесных повреждений, гематом, царапин. Мыслю: разворачиваться начнем с утра… — «Мыслю» было его любимым словечком, он употреблял его в первом лице настоящего времени.

Бахметьев взглянул в круглое окно: посадка на поезд подходила к концу, поток пассажиров в зале уменьшился.

Вслед за Бахметьевым Денисов тоже посмотрел в окно на центральный зал. Казалось, там, внизу, как всегда, шелестит по деревьям несильный весенний ливень.

— …И еще, — Бахметьев оглядел всех троих, — на Профсоюзной, сорок три, под аркой, вас будет ждать инспектор сто двадцатого отделения… Возьмите машину, рации. Звоните… Никто не хочет ничего сказать?

Было рано делать предположения…

Частный сигнал, о котором упомянул Бахметьев, поступил на пульт дежурного в двадцать один сорок, сразу после возвращения Денисова и Сабодаша с места происшествия.

Мужской голос в трубке казался глуховатым. Звонили не из автомата.

— Милиция?

— Дежурный капитан Сабодаш… — Антон включил звукозаписывающее устройство.

Пауза. Потом тот же голос:

— Несчастных случаев на вашем участке не было? Девушка не вернулась домой…

— Фамилия, возраст!

— Тумблер, Антон! — показала Колыхалова. — Громкость!

Антон щелкнул рычажком.

— Анкудинова Роза, семнадцать лет. — Глуховатый голос наполнил помещение.

— Ваш адрес?

Мужчина на другом конце провода колебался.

— Профсоюзная… — Он назвал номер квартиры, затем дома. — Давно уже должна быть и нет…

— Кем вы ей доводитесь?

— Отец. Отчим…

Антон перешел к уточнениям:

— Одежда, приметы.

— Синие брюки, колготки, свитер красный… Сама русая, даже рыжеватая. На шее цепочка золотая с лезвием безопасной бритвы. Украшение такое. Имитация… Обещала: вернусь — позвоню.

— Когда она ушла из дома?

— Утром еще. Собиралась на лыжах… С поездом здоровья.

Денисов вздрогнул, будто неизвестный абонент назвал его по фамилии: он так и предполагал!

— Путевку достали приятели…

— Вы знаете их? — Сабодаш расширил круг вопросов: первичное обращение отчима, возможно, будут не раз сопоставлять с материалами допросов, оценивать, анализировать.

— Дима, Слава… — Анкудинов словно все еще не был уверен: правильно ли он сделал, впутав милицию в эту историю. — Фамилии жена знает. Она не пришла с работы.

— Где они живут?

— Дима жил в сорок третьем доме, потом переехал на Автозаводскую. Он дружит с Розой…

— Давно?

— С год…

— А Слава?

— Рядом с магазином «Цветы». Там арка. Сегодня у него отмечают день рождения.

— Почему вы думаете, что Роза не там?

— Роза бы позвонила. Ей завтра уезжать…

— Далеко?

— В Крым, в санаторий.

— Что-нибудь со здоровьем?

— Бронхит хронический.

Антон помедлил.

— Ваш телефон…

— Сейчас! Извините!.. Кто-то идет…

Раздались гудки.

В дежурке стало шумно. Антон перекрутил магнитофонную пленку, включил воспроизведение:

«Милиция?.. Несчастных случаев на вашем участке не было? Девушка не вернулась домой…»

Денисов поднялся к себе в кабинет, попробовал связаться по телефону с руководством Совета по туризму. Было поздно, ни один из номеров не отвечал. Еще через несколько минут в углу под потолком щелкнул динамик:

— Колыхалова, Денисов, Сабодаш! К начальнику…

У метро было безлюдно. Пустые троллейбусы объезжали огороженный щитами прямоугольник: там что-то ремонтировали. Мутно светились красные лампочки на щитах. Поток свободных такси, не останавливаясь на стоянке, правил в сторону Мосфильмовской.

Инспектор сто двадцатого отделения мерз на Профсоюзной у дома под аркой — долговязый, в куртке, в шапочке с помпоном.

— Молодой человек! — Колыхалова приоткрыла переднюю дверцу машины, достала сигареты.

Инспектор подошел, щелкнул зажигалкой. Представился:

— Борис.

— Садитесь. — Сабодаш на заднем сиденье сдвинул грузное тело, освобождая место.

— Вы и есть транспортный уголовный розыск? — удостоверился инспектор сто двадцатого.

Вместо ответа Кира спросила:

— Ребят установили? Славу?

— Фамилия его Момот. Студент… — Борис достал записную книжку. — Что-нибудь серьезное?

— Пока неизвестно. — Кира уклонилась от ответа. — Где он был сегодня?

— Катался на лыжах. Сейчас кейфует, день рождения.

— Он новорожденный?

— Не он. Верховский Володя — юрисконсульт какой-то фирмы… — Инспектор сто двадцатого отделения проинформировал: — Двадцать восемь лет, несудим. Живет вместе с бабушкой. А пируют у их друга Бабичева Евгения.

Кира в зеркале заднего вида посмотрела удивленно, инспектор поспешил добавить:

— Здесь отдельная квартира. Бабичев живет один.

— А родители?

— В Средней Азии метро строят. Один, и с ним еще собака. — Борис пояснил: — Я сам из этого дома. Поэтому в курсе всего.

— Розу знаете? — Антон не ходил кружными путями. — Анкудинову? Рыженькую?

— С Димой дружит.

— А самого Диму?

— Горяинова? Знаю.

— Он здесь?

— Вам Горяинов нужен? Тогда следует действовать через Момота.

— Почему?

— Лучший друг!

— А вообще… что они все? — вмешалась Колыхалова.

Инспектор попробовал пошевелиться — не смог.

— Как чувствовал: что-то должно случиться. Не нравились они мне… Вино, тряпки. Правда, музыку любят, интересуются. — Ему все же удалось потеснить Антона. — Держатся замкнуто, особенно не подпускают. Называют себя «компанией».

— Много их?

— Человек одиннадцать. Мозг у них не Момот и не Верховский, хотя он и старше всех. Бабичев Женька… Момот Славка — это исполнитель. И опять же свой юрист — Верховский.

— Почему он справляет рождение не у себя? — спросила ККК.

— Площадь не позволяет. Да и не побезобразничаешь: бабушка!

— Покажете их? — спросил Денисов.

— Не знаю. Вас трое все-таки…

— Один. — Кира погасила сигарету. — Вот он, Денисов.

— Одному можно, — согласился инспектор. — Пальто оставим у моих знакомых. — Он немного отогрелся, несколько раз осторожно хлюпнул носом.

— А как войти? — спросила Колыхалова.

— На дни рождения, праздники приходят без приглашений. Так принято!

Через двор шли в таком порядке: Борис, Денисов, Кира.

Денисов обратил внимание: двор большой, с выходом на Профсоюзную и Нахимовский проспект. В центре скамейки, столы. Дорожки аккуратно расчищены после снегопада.

— Мы не растеряем друзей, когда они начнут расходиться? — От ККК не ускользнула сложная география двора.

— Позвоните, чтобы ваши подъезжали к двадцати трем. Парней здесь будет много. — Борис показал на крыльцо: — Нам сюда.

Темный подъезд обдал стойким запахом апельсинов.

— Магазин «Овощи-фрукты». Овощехранилище как раз под нами, — пояснил Борис.

На лестнице гремел магнитофон, разнося тяжелый рок на любителей. Пока они поднимались, рок сменил голос певца.

— Маккартни, — шепнула Денисову Колыхалова. — Моя любовь…

На третьем этаже дверь оказалась открытой. Свет на площадке не горел.

— Сюда. — Борис шагнул в квартиру.

В прихожей было тоже полутемно. Инспектор закрыл дверь, щелкнул выключателем.

— Раздевайся, зеркало там. — Он кивнул Денисову в узкий коридорчик.

Из комнаты вышел парень в свитере. Увидев Бориса, приветственно махнул рукой.

— Алексей, — представил его инспектор сто двадцатого.

Они пошептались. Алексей снял с вешалки пиджак.

— Он проводит. — Борис хлопнул Алексея по плечу, обернулся к Денисову: — Мы с капитаном Колыхаловой будем ждать здесь.

— Пошли? — Алексей открыл дверь.

Лестничный колодец был опять наполнен громом бит-музыки. Скользнул лифт, остановился выше этажом, кто-то помешкал, затем дважды металлически щелкнула дверца. Алексей предпочел подняться пешком, Денисов не вмешивался. На неосвещенных лестничных площадках, у окон, стояли и сидели. Алексей с кем-то поздоровался, ему ответили. Пустая бутылка, которую Денисов задел, завертелась со скрежетом.

— А-а-а-а-а-а! — где-то выше отчаянно закричал певец, воздух вокруг задрожал.

— «Панасоник», — шепнул Алексей. — Отличная машина.

Обитая коленкором дверь оказалась открытой. Они вошли.

В полутьме квартиры двигались танцующие — длинноволосые, молчаливые. Из установленных по углам динамиков доносились оглушающие удары музыкальных авангардистов. Стараясь никого не задеть, Алексей и Денисов прошли в темноту комнаты. Алексея знали все. Никто не обратил на них внимания.

Во второй комнате на кушетке против двери молча полусидели, полулежали трое гостей. Дверь на балкон была открыта, морозный воздух стекал на паркет. Что-то напряженное почудилось Денисову в этом молчании по соседству с бешеным гулким стереозвуком, наполняющим квартиру.

В углу, за балконной дверью, выстроилась батарея пустых бутылок. Сбоку, у кушетки, спала собака.

Танцевали под песню «Мани, мани, мани», которую исполнял шведский квартет «АББА».

— …Потрясающая мелодия. Правда? — вполголоса сказал Алексей.

Им дали место на кушетке. Рядом с Денисовым оказалась девушка. Он почувствовал запах розового болгарского масла, ощутил хрупкость плеча. Девушка шепталась с худощавым юношей, полусидевшим по другую сторону ее. Денисов пригляделся. У обоих было развито чувство уюта. Денисов сразу определял людей, которым оно было присуще, потому что в его семье, сколько он помнил, телу давался только необходимый прожиточный минимум — раскладушка, матрац, подушка.

— Мечтаю о «Грюндиге», — прошептала соседка Денисова своему партнеру.

Тот отнесся с пониманием. Несколько минут они серьезно обсуждали высказанную мысль. Потом юноша спросил:

— А как же «Весна-стерео»?

— Сдам в комиссионный!

— Возьмут?

— Конечно. Отлично пашет, поставлены японские головки.

— Горяиновы довольны «Юпитером»?

— Ольга на седьмом небе.

Ансамбль «АББА» сменил Элтон Джонн, потом «Квин». Кто-то прибавил громкости. Чистый звук бился о стены как кровь в висках.

«Отлично пашет…», «Клево!» — повторяли вокруг на все лады.

Рядом с магнитофоном, в углу, сидели на корточках несколько ребят. Денисов определил: на вид им лет по шестнадцати-семнадцати. Майки «адидас», нестриженые патлы, металлические побрякушки. Под ночником мальчик-лобастик в очках читал книжку.

Теперь Денисов смог разглядеть танцевавших в первой комнате. Неухоженные волосы, словно униформа одежда — батники, джинсы. И на девушках и на парнях. Танцуют небрежно, как будто нехотя. Скупой, точно выверенный жест… Всплеск, ожидание.

Мебели в первой комнате не было — только палас. На стене чеканка — вытянутые фигурки людей. Денисов видел такие в Риге, в Домском соборе, — уродливые в своем средневековом реализме. Ночник разливал красноватый дрожащий свет: имитация трепета камелька.

«Эти ребята весь день провели с Анкудиновой, — подумал Денисов. — Кто-то из них, безусловно, знает многое…»

— Вон Славка Момот, — прошептал Алексей.

Парень с глубоко посаженными глазами, с раздвоенным подбородком, в свитере, прокладывал себе дорогу среди танцующих. Тело его плавно вибрировало в такт музыке, а на правой брови — Денисов весь напрягся — что-то белело.

— …За ним Ольга, сестра Димки Горяинова!

Девушка казалась чересчур высокой даже в этой компании акселератов. Она была полная, со вздернутым носом, сонными глазами.

— Момот не в своей тарелке. Грустный какой-то, — подумав, добавил Алексей.

— Уверен? — Денисов решил не фиксировать внимание Алексея на брови Момота, пока сам не разберется хорошенько.

— Абсолютно. И Димки не видно. Вальяжная сестра Горяинова вплыла во вторую комнату.

Денисов вдруг понял, кого она напоминает: «Маменькина дочка из сказки, вечная соперница Золушки — этот низкий лоб, прическа, раздвоенная со лба, вздернутый нос…»

— Что невеселые, черти? — спросила Ольга Горяинова.

— Вымотались, — ответил кто-то.

— Мать, ты где? — позвала она.

Соседка Денисова пошевелилась, Горяинова поймала ее руку.

— Надо посоветоваться!..

— Теперь поздно…

— Не глупи, Ленка! — Горяинова потянула ее к себе. — Что-то ведь говорить придется…

Обе вышли из комнаты. «Сколько их всего было в поезде здоровья? — подумал Денисов.

— Моя соседка… Кто она? — шепнул он Алексею.

— Ленка, в восьмом ЖЭКе работает.

— Родители есть?

— Ушла она от них.

— А где живет?

— Здесь, рядом. На служебной площади…

— А ее сосед?

— Бабичев Женька.

Денисов удивился.

— Хозяин квартиры?!

— Самый авторитетный здесь. Личность! Очень скрытный. Вожак…

— Р-ребята! — В комнату ввалился сутулый парень в очках, в широкополой шляпе. Он был пьян. — За новорожденного! — В одной руке он нес рюмку, в другой — бутылку «Айгешата». — За его двадцать с малым…

— Верховский Володя, — шепнул Денисову Алексей.

Верховский наполнял рюмку. Вино плескалось, ребята судорожно отодвигались: джинсы в «опасности».

Рядом с мальчишкой-лобастиком, читавшим книгу, Верховский остановился. Картина была трогательная. Ночник скупо освещал страницу, в стереоколонках гремел Джеймс Ласт, лобастик сосредоточенно читал.

Верховский постоял, затем, нагнув к пацану черную, давно не стриженную голову, спросил:

— Тебе хорошо с нами, Малыш?

«Малыш»! Денисов замер: «Тебе хорошо с нами, Малыш?» И там, на перегоне, на пачке сигарет — «Не режь по живому, Малыш!». Одна и та же конструкция фразы!

Верховский погладил лобастика по плечу:

— Нравится?

— Фирменный вечер. — Парнишка тряхнул головой.

— Что читаешь?

— «Находки в Кумранских пещерах…»

Верховский, пошатываясь, поставил рюмку на пол.

— Опять Плиния?!

— Плиний Старший великий историк… — Лобастик поднял книгу выше, к ночнику. — Он писал об ессеях… Вот: «Племя уединенное и наиболее удивительное из всех во всем мире: у них нет ни одной женщины. — Лобастик заметно покраснел: — Они отвергают плотскую любовь, не знают денег и живут среди пальм».

В углу засмеялись.

— Значит, не было и ревности, — сказал кто-то.

Денисову послышался намек на какие-то известные всем, кроме него, обстоятельства.

— Значит, нет. И нет стяжательства!

— Вот когда будешь жить на Севере в брошенной деревне…

— Может, и буду! Только не в брошенной, а в такой, где школа. Где можно будет учительствовать. — Лобастик с вызовом вздернул голову.

Денисов интересовался разговором, но старался не упустить и того, что происходило в первой комнате.

Ольга Горяинова и Лена все еще шептались.

— Компанию не должен захватить дух стяжательства… — Верховский снял шляпу, второй рукой поднял рюмку. — Желание лепить червонцы на лоб!

— Как это лепить на лоб? — спросил мальчик-лобастик.

— Один идет с тросточкой и сбивает шляпы со всех встречных справа и слева, — пояснил Верховский. — А второй идет сзади и лепит каждому червонец на лоб: «Купи себе новую!» Понятно, Плиний?

В углу заспорили:

— Нуты сказал!..

— Мясо сбивает, а Володя лепит…

— А как ессеи поступали с предателями, Плиний? — Бабичев поднялся с кушетки. — Брали они в руки оружие? — Его уверенный голос покрыл смех.

Лобастик перелистал страницу.

— Тут этого нет, Женя.

— Брали! Когда это требовалось, они были беспощадны. Ессеи воевали с римлянами… Запомни.

— Женя! — позвали из первой комнаты.

Ольга Горяинова подошла к магнитофону, уменьшила звук.

В проеме Денисов увидел скуластого приземистого человека в пальто, ондатровой шапке, рядом с ним женщину.

— Горяиновы-старшие приехали, — шепнул Алексей. — Не Димку ли ищут?! Непонятно его отсутствие…

Бабичев что-то объяснял им, потом несколько раз кивнул, слушая Горяинова-отца.

С пола поднялся эрдельтерьер Бабичева, поочередно потряхивая лапами, вышел на середину комнаты. Компания молча следила за ним.

«Пора… — понял Денисов. — Скоро начнут расходиться».

Алексея кто-то вызвал в кухню. Денисов поднялся, не привлекая внимания, вышел на лестницу. Сидевшие на подоконниках умолкли, когда он проходил мимо.

«Заходили ли они к Бабичеву или у них была своя компания»?

Вслед Денисову на высоких нотах запел Демис Руссос. Голос певца словно путешествовал внутри причудливой и нежнейшей морской раковины.

Хотя Денисову, выходя, не удалось пристально присмотреться к Момоту, у него возникла полная уверенность в том, что на брови Момота белела маленькая наклейка пластыря.

…Выскочившие из подъезда попрятались за деревьями, приготовили снежки. Появившихся следом встретил дружный залп. Двор огласился воплями:

— Бе-ей!

Осторожно: фейс![2]

Шел первый час. В глубине за домом мелькнул зеленый глазок.

— Такси!

— Все не поместимся!Ищи сарай! — имелся в виду такси-пикап.

…Вновь прибывшие инспектора уголовного розыска быстро распределили между собой уходивших гостей и двинулись, подтягивая по мини-рациям напарников, медленно рассредоточиваясь.

— Восьмой, я — пятый…

— Слышу хорошо! Прием!

С минуту дублировавшиеся в рациях голоса инспекторов и сигналы стояли в воздухе густой плотной завесой, как цокот ночных цикад.

Денисов прикрывал выход на Нахимовский проспект. Он все стоял, когда во дворе уже не было ни души. Потом из подъезда показались двое. Денисов узнал Лену, она пересекла двор в направлении проспекта. За ней шел Бабичев. Рядом с ним бежала собака. Бабичев и его спутница вышли на проспект, свернули вправо, к продовольственному магазину. Они не оглянулись. Денисов пошел позади метрах в тридцати. Народу на проспекте было совсем мало. Только на остановке пятьдесят второго троллейбуса ждали несколько человек. Бабичев и девушка шли мимо классических пропорций здания с квадратным портиком, вынесенным к тротуару. Огромные окна первого этажа светились. Подойдя ближе, Денисов прочитал: «Институт научной информации». Второе здание, поодаль, тоже имело отношение к науке — огромный лист Мебиуса был виден издалека. Бабичев и его подруга остановились под портиком.

«Дождь?» — Денисов поднял голову. Изморозь, падавшая с неба, холодила лицо.

— Двести первый!.. — впервые за вечер Денисова окликнули по рации.

— Слушаю.

— Звони на базу. Срочно!.. Как понял?

Инспектор, который вызывал его, находился где-то вблизи. Денисов огляделся. На другой стороне проспекта чернела фигура.

— Объект беру на себя, — успокоил напарник.

Бабичев и его спутница у институтского портика устроились, видимо, надолго.

— Что случилось? — спросил Денисов.

— У Горяиновых обворовали дачу. Осмотр места происшествия завтра с утра…

— Далеко?

— За Белыми Столбами. В Крестах… Сказали — от нас ты поедешь!

«Ничего не поделаешь!» — Денисов вздохнул. В последнее время ему не всегда везло.

— Понимаешь, Денис? Сначала погибает Анкудинова, а потом оказывается, что обворована дача полковника в отставке Горяинова, с сыном которого Анкудинова дружила и в доме которого бывала нередко, — рассудительно объяснял напарник. — А сын Горяинова нигде весь вечер не появляется… Это о чем-то говорит?!

Антон Сабодаш стоял у коммутатора оперативной связи и курил, испытующе глядя на вошедшего в дежурку Денисова.

— Какие новости? — спросил Антон.

— Новости здесь, в дежурке. — Денисов расстегнул куртку. — Гости разошлись… Ты знаешь…

— Не все. — Антон погасил папиросу. — Кира еще не звонила.

— Кого она вела?

— Ольгу Горяинову.

Денисов удивился.

— Разве Горяинова не уехала с родителями?

— Зашла к этому… — Антон сверился с записями, — Верховскому. Чай у него пьет. А Кира ждет в подъезде… Замерз?

— Нет. Значит, Горяинов Дмитрий так и не появился? — спросил Денисов.

— Куда он денется! Пока не засекли…

Денисов сел в вертящееся кресло.

— Жара у тебя… А как узнали про кражу на даче Горяиновых?

— Ориентировка поступила. — Сабодаш достал очередную папиросу. — Вечером родственница заезжала за яблоками. Она же заявила в милицию.

— Похоже, сами Горяиновы не знают? — Денисов вспомнил скуластого мужчину и его жену в квартире Бабичева. — Иначе вряд ли они поехали бы на Профсоюзную…

— Теперь уж узнали… тема исчерпала себя.

Помощник дежурного, широкоплечий, под стать Антону, сибиряк, вошел в помещение.

— То дождь, то снег… — Сибиряк не закончил: на коммутаторе оперативной связи зажегся огонек.

— Вот и капитан Колыхалова дает отмашку. — Антон снял трубку. — Слушаю. Дежурный по отделу милиции…

Это была не Кира. Мужской голос спросил:

— Милиция? — Голос явно пытались изменить, он звучал натуженно-хрипло, скрывая возраст.

— Капитан Сабодаш, вас слушаю.

Денисов мгновенно щелкнул тумблером записывающего устройства.

— Несчастных случаев с людьми на участке не было?

— На вокзале имеете в виду? — Свободной рукой Антон поднял вторую трубку, подал Денисову.

— И на линии.

— Линия большая… — В задачу Антона входило тянуть время как можно дольше, пока Денисов не свяжется с телефонной станцией, а та, в свою очередь, не засечет абонента.

— …Три линейных отделения милиции обслуживают. Какой все-таки участок вас интересует?

Неизвестный абонент помешкал:

— От платформы Жилево к Москве…

— Значит, начиная с Каширского участка, — уточнил Антон. — Сейчас наведем справки… Куда вам сообщить? — своим вопросом он ускорил развитие события.

Мужчина заспешил:

— Я сам вам позвоню.

— Одну минутку! — Сабодаш дал задний ход. — Это наша обязанность. Ваш телефон?

— Ничего. Я сам. Мне это проще.

Трубку положили, но Антон держал тумблер включенным — до звонка с телефонной станции.

— Ти-ти-ти… — пела трубка на столе.

— Надо же! — По лицу Антона поплыли багровые пятна. — В руках был!

Телефонистка АТС дала справку:

— Звонили из автомата двести шестьдесят один — семнадцать, рядом с Бауманским метро.

— Благодарю. — Денисов опустил трубку на рычаг.

Зарегистрированы ли несчастные случаи на перегоне Жилево — Москва? — интересовался неизвестный абонент. В другое время подобный звонок вряд ли насторожил бы. Но сейчас… Это же маршрут поезда здоровья!

Кира Колыхалова оказалась провидцем: кого-то весьма интересовало, жива ли Анкудинова и сможет ли она предстать перед следователем, чтобы дать показания…

Было уже совсем поздно, когда Денисов шел от электрички к дому. Он шел медленно. Слишком медленно даже для усталого человека. Что-то определенное пыталось выстроиться в утомленном мозгу, но думать, рассуждать не было сил.

Таял снег, и совсем по-весеннему пахло сыростью.

Подойдя к дому, Денисов привычно поднял голову: все окна были темны, только у него на кухне горел свет.

Лина читала журнал.

— Появилось, красно солнышко, — сказала она, когда Денисов вошел в прихожую.

Он молчал, стаскивая куртку. Как ни старался Денисов скрывать свое состояние, жене обычно с первого взгляда не составляло труда догадаться о его настроении.

— Что-нибудь не так в «конторе?» Какие-то потрясения? — И она закрыла журнал.

— Потом скажу…

— Я так и предвидела…

— В шесть утра за мной пришлют машину.

— И это тоже.

Денисов помыл руки, прошел в комнату дочери. Наташка спала на спине, закутавшись с головой. Денисов поправил одеяло. Облегченно вздохнув, дочь повернулась на бочок. Маленькая головка была влажна от пота.

«Надо бы Наташку в парикмахерскую отвести», — подумал он, заметив, как распушились в беспорядке волосы дочери.

На кухне Лина что-то разогревала.

— Иди поешь. — Она сдвинула сковороду и поставила на конфорку чайник. — Обедать, конечно, не пришлось?

— Работа…

— Между прочим, такая же, как и любая другая…

— Ты серьезно считаешь, что раскрывать преступления такая же работа, как и любая другая?

— В том смысле, что между ней и личной жизнью все-таки должна быть грань…

— Ты открываешь мне глаза, Лин!

Ему не хотелось начинать дискуссию… Тем более что они уже не раз говорили об этом.

— …А ты эту грань, милый, только-только начинаешь понимать. Даже дома ты как будто продолжаешь расследование. А представь, и я начну дома мучиться: отчего дробится графит или идет расклейка… — На работе Лина отвечала за качество продукции.

— Но у вас можно установить причину на месте, не таская «хвост» за собой в дом.

— Я так и делаю… — Она подумала. — И для этого быть богом вовсе не обязательно!

Он все-таки ввязался в давний непрекращающийся спор.

— А у нас это невозможно, Лин! Разве ты не видишь? Каждый раз будто начинаешь с нуля. Раскрытие вчерашнего преступления не дает никаких гарантий на раскрытие завтрашнего… Никаких преимуществ! Наверное, я просто не могу этого объяснить. И перестать думать о «деле» все равно что прервать технологический процесс у тебя на фабрике…

— Особенность только в том, что вы имеете дело с людьми…

— Вот! Тут ты права. — Он отодвинул сковородку. — Ты даже сама не представляешь, Лин, насколько ты права сейчас… Мы имеем дело с высокоорганизованной тончайшей материей. Ты посмотри на нашу хитрющую Наташку, и все поймешь…

Ему расхотелось есть. Он опять видел голый февральский лес по обеим сторонам путей, частую сеть контактных подвесок над заснеженным полотном, бессильно откинутые маленькие руки Анкудиновой.


Из протокола допроса Анкудинова Валерьяна Сергеевича, 32-х лет, шофера Первого автобусного парка Управления пассажирского транспорта Мосгорисполкома.


…О поезде здоровья Роза сказала накануне, в субботу: «Ребята достали путевки, не ехать неудобно…» Мне показалось, ей хотелось остаться дома. Тем более что в понедельник надо было выезжать в санаторий, да и физически она чувствовала себя неважно, несколько дней ходила в ПТУ с температурой. Мы с женой посоветовали ей отказаться от поездки. Роза ответила: «Утром решим!» Наутро она почувствовала себя лучше, за ней зашли брат и сестра Горяиновы, и Роза уехала с ними…

Уходя, Роза сказала, что обязательно днем вернется, чтобы собрать вещи для санатория. Однако не пришла и не позвонила, как это обычно бывало. Это меня насторожило, так как Роза всегда ставила нас в известность, если обещала и по какой-то причине не могла в назначенный час вернуться. Не было звонков и от ее приятелей. Я заволновался…

Вопрос. Роза — дочь вашей жены от первого брака?

Ответ. Да. Когда я женился на ее матери, девочке было семь лет.

Вопрос. Что вы можете сказать о своей падчерице?

Ответ. Она неплохая. По характеру прямая, открытая, немного упряма, очень общительна. Друзья, как правило, старше Розы, но ее уважают как товарища. В основном это ребята, живущие по соседству.

Вопрос. В районе Профсоюзной улицы?

Ответ. Да.

Вопрос. Были ли у нее с кем-либо неприязненные отношения? То есть жаловалась ли она на угрозы с чьей-нибудь стороны?

Ответ. Роза вообще ни на кого никогда не жаловалась.

Вопрос. Переписывалась ли она с кем-нибудь?

Ответ. Ей никто не писал.

Вопрос. Какие у вас с ней взаимоотношения?

Ответ. Мы дружили.

Вопрос. Замечали ли вы в последние дни за Розой что-либо необычное?

Ответ. Мне показалось, она была чем-то расстроена. Особенно в пятницу и в субботу. В пятницу Роза вернулась домой поздно. Очень поздно.

Вопрос. Вы спросили, где она была?

Ответ. Да. Она ответила: «Потом скажу!» Но на следующий день мы к этому разговору не возвращались.

Вопрос. Связываете ли вы ее гибель с какими-то событиями, предшествовавшими поездке в поезде здоровья?

Ответ. Скорее с одним человеком из их компании.

Вопрос. С кем именно?

Ответ. С Горяиновым Дмитрием.

Вопрос. Почему?

Ответ. У меня нет фактов, но вы сами убедитесь в том, что я прав.

Вопрос. Горяинов бывал у вас в доме?

Ответ. Очень часто. Можно сказать, каждый день.

Вопрос. Сегодня он тоже был? После случившегося?

Ответ. Сегодня Горяинов не приходил. И это тоже странно. Жена разговаривала с Володей Верховским, приятелем Горяинова. Верховский сказал, что после их возвращения из Жилева Горяинова никто не видел…

ПОНЕДЕЛЬНИК, 9 ФЕВРАЛЯ

В Кресты Денисов попал только утром.

Всю ночь шел дождь. В электричке пахло сыростью, Денисов задремывал и снова просыпался. Остановок не объявляли, мелькали тускло освещенные платформы с металлическими крашенными в два цвета оградками. На переездах сверкал мокрый гудрон.

Денисову больше не казалось, что, отправляя его в Кресты, Бахметьев как бы переводит во второй эшелон.

«Убирает меня на время допросов с глаз Компании, — понял он. — Значит, я смогу и впредь, если потребуется, входить в их Компанию…»

Еловый лес сменил березовый, но в Привалове ели снова вытолкнули березы на обочину. Мокрые стволы деревьев провожали поезд. Только за Вельяминовом, на шестьдесят шестом километре от Москвы, наметился рубеж погоды: дальше была зима.

Дача Горяиновых… Имеет ли она отношение к гибели Розы Анкудиновой? Когда обнаружили кражу, Розы уже не было в живых!

В поезде было зябко. И когда электричка остановилась в Крестах, Денисов почувствовал, что изрядно продрог. Тропинкой по-за сугробами он прошел вдоль церкви, нашел улицу, дом с голубым «Жигуленком» у калитки.

Дом Горяинова был не новый, но крепкий, с двумя террасами. С десяток яблонь чернело в дальнем конце сада вдоль забора. Там же стоял кирпичный новый гараж.

Осмотр еще не начинался. У крыльца несколько сотрудников милиции в форме и в штатском разговаривали с понятыми или свидетелями — хмурыми, одинаково продрогшими, невыспавшимися.

На крыльце молодой человек в замшевой куртке возился с замком. Несмотря на мороз, он был без головного убора. «Наверное, приехал в голубом „Жигуленке“, — предположил Денисов.

— Не получается, Горяинов? — крикнул ему капитан милиции с оперативным чемоданом в руках, по-видимому, эксперт-криминалист.

Горяинов повернул лицо, чисто выбритое, приятное, с аккуратной профессорской бородкой клинышком. Это был не тот Горяинов, которого Денисов видел вечером в квартире Бабичева.

— Что-то заело замок…

— Тогда мы сами откроем. Разрешите…

Капитан действительно оказался экспертом-криминалистом, к тому же руководителем практики стажеров школы милиции, прибывших вместе с ним. Осматривая замок, он то и дело подкидывал своим подопечным каверзные вопросы.

Денисов представился, но оперативной группе было не до него. Только участковый, с чубом, в сдвинутой на затылок фуражке, обрадовался:

— И транспортная пожаловала?!

— Когда точно обнаружили кражу? — спросил Денисов.

— Горяинова приезжала сюда вчера около девятнадцати. Считай…

— Жена полковника?

— Николая, — участковый показал на молодого человека в куртке, — племянника Аркадия Ивановича. — И пояснил: — Дом этот родительский, на двух сыновей. Половина Аркадия Ивановича, полковника. Половина его брата. Но он умер. Теперь в ней сын Николай с семьей… Приедет Аркаша, даст шороху!.. — Аркадия Ивановича участковый как будто побаивался. — Всех на ноги поставит! Орел!

— Семья большая у полковника? — спросил Денисов.

— Сын Дима. Учится в институте, в Плехановском. Дочь Ольга. Тоже студентка.

— Учится там же?

— На последнем курсе…

— Сын и дочь приезжают?

— Сюда? Большой компанией. Человек по пятнадцать. Все у меня переписаны. — Участковый засмеялся беззлобно. — В прошлый год штрафовал… Костры жгли. А сушь-то была какая! Не их, конечно! Самого!

— Аркадия Ивановича?

— Полковника, конечно… — Он не договорил, поправил фуражку.

Подошел Николай Горяинов, поздоровался. Внимательный взгляд протянулся к Денисову.

— Вот уж меньше всего ждал… — сказал участковому Николай Горяинов. — Неужели и в замке копались?

— Экспертиза покажет. — Участковый инспектор сбил фуражку снова на затылок. — Верно, капитан?

— Разве вошли не с крыльца? — спросил Денисов.

Горяинов кивнул в сторону крытого двора.

— Там двери отжали.

Эксперт на крыльце все еще экзаменовал стажеров:

— …Итак, по способу крепления, по назначению… А как еще для криминалистических целей классифицируются замки?

Денисов осмотрелся. Дорожка следов тянулась в снегу прямиком к крытому двору. Его огородили колышками. Видно, это была дорожка следов преступника.

— Изымаем замок… — неторопливо журчал эксперт, — заметим попутно, что он импортный, с четырьмя сувальдами. Даже снаружи хорошо просматривается свежий динамический след. По-видимому, от подобранного ключа…

— Зачем же в замок лазить? — спросил Горяинов. — Если взломана дверь…

Капитан услышал.

— Это другой вопрос, молодой человек! Его решать не криминалисту, а следователю!

Стоявший рядом следователь тоже заинтересовался:

— Такая сложность? К чему?

— …Если ключ подобрали, значит, в руках преступников был его оригинал! Значит, они знакомы с хозяевами дачи! Может, бывали здесь… Чтобы это скрыть, взломали дверь. Это одна из версий.

— У вас вчера шел снег? — спросил Денисов.

— Нет. В пятницу около девятнадцати, — обернулся к стажерам эксперт. — Дело вот в чем…

Пока эксперт отстаивал свою версию, Денисов покинул сад, пошел вдоль забора по внешнему периметру. Он обожал свободный поиск. Деревенская улица, казалось, еще спала, но над каждой избой торчал из трубы дым, дорожки были расчищены.

На углу, у забора, были четко обозначены следы. Кто-то махом перескочил с тропинки и затем перемахнул через забор на участок Горяиновых. Денисов осмотрелся. Но, кроме отпечатков собачьих лап поодаль, больше ничего не увидел.

— Может, эксперта позвать? — услышал он вдруг.

Оказывается, Горяинов Николай следовал за ним. Он был все еще без шапки и, казалось, не чувствовал холода.

— Да. Позовите, пожалуйста, — попросил Денисов.

Осмотрев обнаруженный Денисовым след, работники милиции вернулись в сад, но здесь их ждало разочарование: человек, перемахнувший через забор, в дачу не входил — постоял сбоку, у дощатого туалета, и снова вернулся на улицу.

— Этот человек, видно, стоял на стреме, — подумав, подытожил следователь. — Вот окурок. И с ним находилась собака!

Дом был перегорожен на две половины. Полковник с семьей занимал южную. Здесь было много пыли и больше вещей, нужных и ненужных. Зонты, богемское стекло, керамика, безделушки. В углу стояло пианино. Денисов обратил внимание на цветную фотографию веснушчатого парня, с выпиравшими верхними зубами и большим носом под свисавшими на лоб соломенными волосами. Фотография висела в простенке.

— Горяинов Дмитрий? — поинтересовался он у участкового.

— Димка! Теперь его не узнаешь, вымахал… — Участковый огляделся. — По-моему, полный порядок. Шкафы заперты, все цело. — Он повеселел.

Николай Горяинов огорошил:

— Сервиза нет! Кузнецовский фарфор… Стоял в горке.

Горяинов сбросил куртку, остался в шерстяных спортивных брюках с лампасами и свитере.

Из-за стажеров осмотр проходил медленно. Осмотрели дверь крытого двора со следами взлома на запорной планке, отжатой преступниками, видимо, с помощью ломика, и вторую — на половину Николая, замок на ней был сорван. В коридоре, обитом свежевыструганными рейками, пахнущими лаком, эксперт опустился на колени и предложил стажерам сделать то же — здесь ему удалось обнаружить начес шерсти.

— С ковра или паласа, — сказал эксперт.

Следователь посмотрел:

— Надо непременно исследовать. Я вынесу постановление…

— Не сомневайтесь… — Эксперт осторожно упаковал все в полиэтиленовый пакет. — Можно входить, — сказал он наконец.

— Иконы! — Пустыми глазницами зияла божница в углу. — Дед сыновьям подарил — Аркадию Ивановичу и моему отцу. — Горяинов смотрел из-под полуопущенных век, называл похищенное. — Тарелка с надписью: «Хлебъ нашъ насущный даждь намъ днесь». — С разрешения следователя он выдвинул нижний ящик комода, встал на стул, осмотрел пыль на крышке шифоньера.

— Что-то искали… Что? Понятия не имею! Но искали…

Эксперт провел серебристой кистью по тусклой поверхности иконостаса, Денисов следил. Под мягким колонком мелькнули прерывистые линии.

— Отпечатки пальцев? — Николай Горяинов вздохнул, погладил аккуратную бородку.

— Нет, перчаток.

Перед тем как начать составлять протокол, все снова обошли дом.

Преступники знали обстановку: Денисов обнаружил всего две обгорелые спички, они лежали на подоконнике. Иконы снимали в темноте.

— Фонарь горит всю ночь? — Денисов кивнул на окно.

Ответил один из понятых:

— Вечером только. Когда иду с работы, выключаю. Часов в восемь.

Следователь обратился к Горяинову:

— Названия икон помните?

— Где-то записал. Посмотрю.

— Когда в последний раз приезжали на дачу?

— В то воскресенье. Да, неделю назад.

— Значит, кража могла произойти в любой из дней недели?

Горяинов развел руками.

— Так и запишем, — сказал следователь. — И еще: выходит, похищенные иконы принадлежали двоим?

— Мне и полковнику Горяинову.

С участковым инспектором и одним из понятых Денисов вторично прошел на половину полковника.

«Если разгадка происшедшего с Анкудиновой таится здесь, на даче, — подумал Денисов, — ее следует искать именно на этой половине…»

Ольга Горяинова с матерью занимала, видимо, угловую комнату, там было больше керамики и стекла. Полковник с сыном обитал в столовой, в «зале», как назвал ее участковый. Денисов увидел здесь диски Джона Леннона, «Тич-Ин», вперемежку с конспектами по экономике производства и схемами вычислительных машин. В тетрадях Горяинова-сына попадались листки бумаги, записочки. Денисов подобрал несколько записок, листков с начатыми и перечеркнутыми фразами. На всякий случай переписал к себе в «Фише-Бош». — Родители, видно, привыкли не обращать на них внимания, иначе, несомненно бы, насторожились, прочитав:

«Никогда я еще не целовал ее так нежно и без всякой надежды, как тогда, ночью, в подъезде…»

Или:

«К утру все прошло. И совсем непонятно, отчего с вечера этот бессмысленный приступ ревности, тоска и слезы…»

«Любовь, Жизнь, Смерть — величины одного порядка, они взаимосвязаны».

«Она появляется неожиданно, когда кажется — не осталось никакой надежды! Стоит только возникнуть тревожному чувству — не придет!..»

«…Эта прическа „пирогой“ и нестойкий запах пустых конфетных коробок!..»

«Какие только мысли не лезли мне в голову за эти десять минут, пока она не появлялась. А люди выбегали из беспрестанно подкатывающих автобусов и бежали в метро».

В центре обеденного стола лежал несвежий лист ватмана, прикрывавший скатерть. Денисов обратил внимание на сделанную карандашом чьей-то размахнувшейся на поллиста рукой надпись посередине:

«Мы еще будем здесь не один световой год, спасибо!»

Карандаш, которым была сделана надпись, валялся тут же, на бумаге, рядом с учебником по бухгалтерскому учету. Денисов подумал:

«Надпись могла быть сделана теми, кто приезжал за иконами…»

Под учебником лежала фотография. В Денисове дрогнуло что-то, когда он увидел чуть расширенное девичье переносье, рассыпавшиеся на лбу короткие волосы «пирогой», трагичный, как ему показалось теперь изгиб безгубого в уголках рта.

— Роза, — пояснил участковый. — Димкина девчонка.

— Бывала здесь?

— Сколько раз. Натерпелся он от нее.

— Каким образом?

Инспектор сказал неопределенно:

— Бойка чересчур…

Дарственной надписи на фотоснимке не было. В центре лба картонной Анкудиновой виднелось отверстие. Фотография была умышленно проколота.

Денисов возвращался в Москву в «Жигуленке» Николая Горяинова. Бежали мимо прятавшиеся в сугробах деревни, опустевшие пионерские лагеря. Горяинов вел машину очень точно, экономично; И молчал. Поролоновая игрушка — мальчик в майке и джинсах — качалась у стекла.

— Слишком много людей знали об этих иконах, — сказал Горяинов, подъезжая к Москве. — Поэтому и соблазн… Предупреждал я Аркадия Ивановича: нельзя держать их в деревне!

— А он? — спросил Денисов.

— «Всю жизнь, — отвечал, — там висели».

— Подозреваете кого-нибудь?

— Нет. Да и как можно сразу?

Денисов видел в зеркальце его устремленный на дорогу взгляд, аккуратно выбритое энергичное лицо.

Из-за невысокой лесопосадки на небольших холмах показались двенадцатиэтажные башни. Они надвигались уступом одна за другой, похожие на странные геометрические построения инопланетян. Развернутым строем они подступали к деревушке, жавшейся к краю шоссе.

— Я видел, как вы записывали, — продолжал Горяинов. — «Слова улетают. Написанное остается», — процитировал он латинское изречение. — Иконы вас не интересовали! Потом вас заинтересовала фотография Анкудиновой.

— Знаете ее?

— Неужели нет?! — Он помолчал. — Всех здесь перебаламутила.

Денисов заинтересовался:

— Кого «всех»?

— Димку, Ольгу. Димка институт хотел бросить… Еле отговорили!

— Что она за человек?

— Кому как… — Горяинов принял ближе к осевой. — Расскажу, как я с ней познакомился. Если интересно, конечно… В субботу, помню, приехала с ночевкой вместе со всеми. Культурно, чинно. Вечером пошли в кино. И я с ними. А после кино исчезла. Димка бледный, бегает, ищет. Мать за ним. Ольга за матерью… Полночи искали… Оказывается, ходила смотреть церковь в Ивановском, за шесть километров! Между прочим, с одним здешним пареньком.

— С кем именно?

— С Солдатенковым Сережей. Рядом дом… — Горяинов помолчал, обгоняя тягач с прицепом.

— А что Аркадий Иванович? — спросил Денисов.

— Не было его в тот день. Он бы им дал церковь! Заодно и за иконы, и за брошенные деревни на Севере.

Денисов вспомнил: вчера у Бабичева он уже слышал о северной брошенной деревне.

— А почему их интересуют эти деревни?

— Идефикс! Податься в Архангельскую область в оставленные деревни…

Они проехали мимо транспаранта с надписью: «Добро пожаловать!» С обратной стороны желалось наоборот: «Счастливого пути!» Ближе к Варшавскому шоссе поток машин стал гуще. Горяинов сбросил скорость.

«Брошенные деревни, иконы… Это может пригодиться!» — подумал Денисов.

— Если придется вас вызвать в милицию? Сложно это? — спросил он.

— Только не с работы!

— Почему?

— Да минует чаша сия!

— А если по повестке?

— Я говорю: никак!

— Где же вы работаете?

— Заведующий магазином «Мясо». Вас к вокзалу? — закончил он неожиданно.

Денисов внимательно всмотрелся в него.

— …Вы же из железнодорожной милиции! — Горяинов ехал теперь совсем медленно. — Я слышал, как участковый к вам обращался. Димка у вас?

Денисов не ответил.

— Что-то случилось с Димкой и Анкудиновой? — Горяинов отер разом вспотевший лоб. — Мы знали: этим кончится. Аркадий как в воду смотрел…

— Где вы живете? — спросил Денисов.

— Мне далеко, на Басманную.

— А ваш магазин где?

— В районе Бауманского метро. — Горяинов свернул под запрещающий знак к вокзалу, остановился. — Въезжать?

Впереди мелькнула надпись: «О т дел милиции на станции Москва-Астраханская».

— Я выйду здесь, — сказал Денисов.

У доски объявлений, в коридоре, Денисов увидел инспекторов, прикомандированных с других вокзалов. Они о чем-то оживленно переговаривались. Он прошел в учебный класс. За длинными столами милиционеры обычно изучали оружие, тактику постовой службы; вечерами смотрели по телевидению хоккей. Теперь Бахметьев превратил класс в диспетчерскую. Здесь сотрудники, выделенные для отдельных поручений, знакомились с заданиями. В углу, не успев разогреться, потрескивал видеомагнитофон. Денисов подсел к Антону Сабодашу. Из темноты на экране возникло удлиненное женское лицо с мелкими чертами, выпяченным удивленным ртом и круглыми глазами навыкате.

«Жена полковника Горяинова…» — узнал Денисов невзрачную особу, которую видел в квартире Бабичева.

— …Аркадий Иванович скоро подъедет, — сказала с экрана Горяинова.

— Вы тоже были на даче? — Оператор показал следователя, неулыбчивого, с круглым, без единой морщины лбом.

— Я только оттуда, — ответила ему Горяинова.

— Похищено много?

— Кузнецовский фарфор, двенадцать маленьких немецких селедочниц, двенадцать тарелочек… Салатница.

— Что еще?

— Иконы.

Денисов отметил: Горяинова поставила иконы на последнее место.

— Как мыслите, кто мог это сделать?

Денисов узнал голос невидимого за кадром Бахметьева.

Горяинова замотала головой.

— Кому вы доверяете ключи от дачи?

— Только дочери, сыну.

— Они знали о ценности икон? — Бахметьев так и не появился на экране.

— Был разговор. Продать, мол, часть икон Ольге в приданое… Девчонка, как раньше говорили, на выданье. С частым гребнем не отдашь.

— Как отнесся к этому предложению сын? — спросил следователь.

Горяинова задумалась.

— Дима был согласен… Первое время. Потом стал возражать.

— Друзья? — догадался следователь. Он неожиданно затронул наболевшее у Горяиновой.

— Компания… В том и дело. Компания интересовалась иконами не меньше его. Носились. Узнавали названия в музее Андрея Рублева.

— Кто именно?

— Верховский Володя, Анкудинова… Момот Слава.

— Когда они были в последний раз у вас на даче, в Крестах?

— В январе, после экзаменационной сессии.

— Что вы можете о них сказать?

— С отцом Момота Аркадий Иванович вместе работал. Хорошая семья… — Денисов не услышал в голосе Горяиновой уверенности. — Слава много читает.

— А Анкудинова?

Горяинова помолчала.

— Эта их всех умнее.

— Почему вы так думаете?

— Да так… — Она уклонилась от ответа. — У Верховского в голове сумбур. Деревянные храмы, Соловецкие острова. Носится с мыслью уехать на Онегу в брошенные деревни… Заинтересовал ребят иконами. Моего сына тоже.

Денисов ориентировался главным образом на интонацию: Горяинова явно преувеличивала влияние компании на сына.

— После знакомства с Верховским, Розой Дима зачастил на дачу, на половину племянника.

— К иконам?

— Да. Просил отца взять некоторые, самые ценные в Москву.

— И что отец? — Лишенный морщин, крупный лоб следователя возник на экране.

— Был против! Отец у нас очень строгий. Против ему не скажи. Все на нем: институт, дача, машина…

— А вы работаете?

Оператор показал наконец Бахметьева.

— Преподавателем.

— В школе?

— В восемнадцатом ЖЭКе, на курсах кройки и шитья. — Горяинова вздохнула. — А Димка наш, он такой… На улице последний кусок друзьям отдаст. А домой вернется — возьмет себе самый лучший. Трудный парень! Оч-чень… — Она произнесла это слово с двумя «ч» — торжественно и скорбно.

— Вы знали, что восьмого февраля ваш сын собирается на лыжную прогулку? — снова вступил в допрос следователь.

— Я узнала об этом от дочери накануне.

— Следствие ставит вас в известность, — негромко, без выражения начал следователь, — о том, что восьмого февраля после прохождения поезда здоровья на перегоне Шугарово — Михнево в бессознательном состоянии была обнаружена знакомая Дмитрия — Анкудинова…

— Ничего не знаю! — быстро ответила Горяинова.

— Ночевал ваш сын дома после возвращения с лыжной прогулки? — спросил следователь.

— Дома Дмитрий не появлялся.

— Чем вы объясните его отсутствие? — по какой-то причине следователь изменил тактику: вопросы его звучали более официально.

— Не знаю… Думаю, он у кого-нибудь из друзей, — ответила Горяинова.

— Может, уехал? Как вы считаете? Позвонил бы ваш сын домой, будь он в настоящее время в Москве?

Горяинова помолчала.

— Дима звонил.

— Когда?

— Сегодня ночью. Я взяла трубку, — она смахнула слезу, — стала умолять его приехать. Отец тоже его упрашивал.

— А что Дмитрий?

— Ничего не ответил.

— Совсем не говорил с вами? — переспросил следователь.

— Совсем. Потом телефон отключился. Почему же вы решили, что это звонил ваш сын?

— Кто ж еще, товарищ следователь, — Горяинова развела руками, — в три часа ночи звонить будет?..

— Денисов! — раздалось неожиданно. — К телефону срочно! — В дверях класса стоял сержант. — Из Крестов! По краже с дачи Горяиновых звонят!

— Надо же! — Денисов с досадой отставил стул, начал пробираться к выходу.

— Потом досмотришь! — успокоил помощник дежурного.

…Звонил участковый инспектор, с которым Денисов познакомился утром в Крестах, на месте происшествия. Ему был поручен розыск Дмитрия Горяинова.

— Сын Аркадия Ивановича так и не появлялся?

— Не приходил.

— Но вы ведь тоже будете его искать?

— Безусловно. — Денисов раскрутил замотавшиеся на телефонном шнуре кольца. — Дмитрий Горяинов слишком заметная фигура в этой истории.

— Надо узнать, где он был на прошлой неделе. — Инспектор сказал об этом вскользь, как бы нехотя, — такова, очевидно, была его манера, словно он не принимал Горяинова-младшего всерьез. — Может, на даче?

— Обязательно проверим.

— Надо проверить и всю его Компанию…

— У вас затруднения? — Денисов взглянул в окно.

За окном бежала по крышам домов неоновая строчка: «Пользуйтесь услугами железнодорожного транспорта».

— Видишь ли… — Участковый инспектор помолчал. — Деревенские за иконами не полезут. Они им не нужны. Да и где сбыть?

— Тогда кто же, по-вашему?

Участковый помолчал опять.

— Это сделал кто-то связанный с Горяиновыми.

— Из Компании? — уточнил Денисов.

— У нас есть свидетели: Димка Горяинов и Анкудинова интересовались старинной утварью. Их часто видели в Крестах. В соседней деревне.

— Давно?

— Дней десять назад. Заходили к одной старухе… Проверьте, как они вели себя в поезде. Не было ли разговоров об иконах…

«Вот почему он звонит… — подумал Денисов. — Кража в Крестах и гибель Анкудиновой! Для него одно преступление — следствие другого…»

— Может, что не поделили?.. — Участковый разговорился. — Иконы могли оставить себе, а могли и предложить другим. На этой почве разногласия… Сам знаешь! И вот что еще странно… — Денисов услышал в голосе недоумение. — Эксперт оказался прав! В дачу проникали дважды! Через отжатую дверь крытого двора и с крыльца — с помощью подобранного ключа… Вот так, брат!

К видеомагнитофону Денисов так и не вернулся. Зашел в кабинет, где Колыхалова беседовала с поджарым немолодым человеком в куртке и спортивном трико — инструктором Коношевским.

Здесь же сидела его жена, много моложе, с округлым, матового цвета лицом.

— Вы были старшим по вагону?

— Да. — Будто вспомнив о чем-то, Коношевский резко выпрямил спину. — А всего старших инструкторов было трое.

— Сможем мы установить всех, кто ехал в вагоне? — спросила Колыхалова.

— Думаю, да. Путевки льготные. Если кто-то передал другому, можем узнать кому.

Колыхалова последовательно шла к своей цели.

— В вашем вагоне было много туристов?

— Тридцать пять человек.

— Из них молодежи?

— Человек шестнадцать.

— В трех купе ехала молодежь, — подсказала жена. — В крайнем, напротив нас, и еще в двух.

— Несколько компаний?

— В каждом купе своя. Собственно, вагон не купейный, никаких дверей. Просто я так называю — купе: два сиденья, обращенные одно к другому.

— А где вы сидели? — спросила Кира.

— На боковых, в начале вагона.

Подумав, ККК, видимо, решила сбавить темп.

— Вы состоите в штате? — поинтересовалась она у Коношевского.

— Вообще-то оформлен по другой должности. — Он пожал плечами. — Но физическое здоровье коллектива на мне! Физическое здоровье, в конце концов, всегда самое главное, согласитесь! То, о чем никогда нельзя забывать!

По этой фразе Денисов причислил его сразу к в общем-то невредной категории тех, кто запросто обращается с такими глобальными понятиями, как «главное», «всегда», «никогда». Все три слова присутствовали в его тезисе.

— Девушек много было? — спросила ККК.

Коношевская задумалась.

— В первом купе? Трое или четверо. И пять или шесть парней.

— Имена помните?

— Оля, Роза…

— Роза… у нее было на шее украшение в виде лезвия?

— Да. Я обратила внимание: девичья шея и лезвие. А в общем, в ней есть… — Коношевская поискала в воздухе пальцами, — шарм. Была еще Лена…

— А имена мальчиков назовете? — спросила Колыхалова.

— Слава, Женя…

— И Дима?

— Веснушчатый такой… Что-нибудь случилось?

— Вроде этого… — ККК не стала уточнять.

Дверь открылась, вошел Антон, поздоровался, присел на подоконник.

Денисову показалось, что при упоминании о Компании взгляд инструктора сразу потускнел.

— Они не с вашего предприятия? — Теперь Кира обращалась к Коношевскому.

— Нет. Юрисконсульт — этот наш.

— Верховский?

— Не знаю его фамилии. Вышла неувязка. Многих я вообще видел впервые. Особенно среди молодежи… Кто-то не поехал, кто-то передал путевку товарищу.

За окном застучали компрессоры очередной электрички: по схеме составов они всегда оказывались за стеной кабинета.

— Пренеприятнейшая публика, — уточнила жена.

— Как они вели себя?

— Как-то не так, одним словом. — Коношевский поправил «молнию» на куртке. — Я, например, всегда практикую «первую лыжню новичка», кросс. А тут разбрелись кто куда…

— И отношения между собой непростые, — подсказала жена. — Еще немного бы и передрались.

— В поезде?

— И когда на санках катались. В Жилеве… Не удовлетворен я, одним словом, этой поездкой…

— Что вы можете сказать еще об этой Компании?

Инструктор повернулся к жене.

— Расскажи про свой разговор по душам с этим…

— С Димой? Вот уж действительно по душам… — Коношевская покачала головой. — Они только что перестали орать какую-то песню. Именно орать! Дима оказался сидящим с краю… Я спросила: «А спокойно петь нельзя?» Он мне: «Вы же слышали, что это за песня! Иначе не споешь!» — «Есть и другие песни!» — говорю. А он: «Под крылом самолета о чем-то поет?» Это для родителей…» — «Вы не любите своих родителей?»

— И что же он вам ответил? — Колыхалова достала сигареты.

— «Люблю, — говорит, — когда они дают деньги!» Я спрашиваю: «У них много денег?» — «Порядочно! Мне и сестре на жизнь хватит!» — Коношевская вздохнула… — У него есть сестра?

— Есть. Она тоже ехала с ними. Ольга.

— Я видела ее… — Коношевская помолчала. — Идиотская музыка, патлы до плеч, птичий язык… Здоровы ли они после этого нравственно? Конец разговора меня поразил. Я спросила: «А дальше-то как думаете жить?» А он — из Ходжи Насреддина. Насчет ямы, помните?

Кира покачала головой.

— Ходже твердили соседи: «Закопай яму во дворе — можно ноги сломать!» — «Успею». Ходже всегда некогда. Соседи напоминают и напоминают. Однажды смотрят: копает Насреддин во дворе вторую яму и землю из нее бросает в первую. «Что делаешь?» — спрашивают. «Не видите? Яму закапываю…» — «А дальше-то? Новую как закопаешь? Где земли возьмешь?» Ходжа удивился: «Не знаю… Я так далеко не заглядываю!»

— Силен! — признал молчавший в течение всего разговора Сабодаш.

Денисов спросил:

— Был ли в поезде какой-нибудь разговор об иконах?

Коношевская наморщила лоб.

— Был. Определенно был. Но какой? Я почти не слышала. Уловила только слова: «иконы», «древнее искусство». Ишь чем интересуются, подумала.

— Кто именно это говорил? Можете вспомнить?

— Не помню. Кажется, Дима и Роза…

— С кем они еще общались, кроме своей Компании?

Ответил Коношевский.

— Ни с кем.

— Вы выходили в Москве вместе с ними?

— Перед Москвой мы с женой перешли в штабной вагон, в седьмой. Высадка проходила без нас…

Денисов поднялся и подошел к окну. На каменном подоконнике нежились кактусы, стук компрессоров им не мешал. Здесь же находился кувшинчик с водой.

Растения Денисов поливал сам, ночью или утром, в часы дежурств. Каждое имело свое имя — «Олененок», «Агава», «Хлопок». «Олененку» требовалось влаги вдвое больше, «Агава» могла зимой обходиться вовсе без воды.

— Доехали благополучно? — спросила ККК.

Коношевская посмотрела на нее с тревогой.

— Двоих никак не могли найти. Искали по всему составу.

— Кого именно?

— Этого самого Диму. И Розу. Что-то с ними случилось?..

Денисов заметил, как ее муж при этих словах напрягся.

— Они все время сидели на месте? — спросила Кира.

— Приходили, уходили… — Коношевская пожала плечами. — В тамбурах отирались. Девчонки ходили по всему вагону. Пели, носились с гитарой. Это важно?

Из протокола допроса Ведерниковой Алины Александровны, 54-х лет, проводницы поезда здоровья.


…Восьмого февраля к 7 часам утра поезд был подан на посадку для обслуживания туристов. Поезд наш обычный, ходит по маршруту Новомосковск — Москва, вагоны общие и плацкартные. В девятом плацкартном вагоне дежурили я и Берзарина Аня, в десятом — Соловьева. Старшим моего вагона был инструктор Коношевский, который ехал с женой. Посадка на вокзале была большая, трудная. Ехала в моем вагоне в основном молодежь. А всего было тридцать пять человек с лыжами, санками. Путевки проверяли я и инструктор…

После отправления поезда я заварила чай и разнесла по купе. Пассажиры начали завтракать. Некоторые, только отъехав, стали принимать спиртные напитки, о чем я поставила в известность инструктора, а он предупредил пассажиров, чтобы этого не допускали. Остановок в пути поезд не делал. Молодежь пела, играла на гитарах, ходила по составу.

…По прибытии на станцию Жилево пассажиры пошли кататься с гор, а я убралась в вагоне, после чего вместе с Соловьевой и Берзариной Аней пообедали. Катание продолжалось примерно до 13 часов 30 минут, но уже в 12 часов стали возвращаться некоторые пассажиры.

В ожидании отправления поезда туристы организовали второй завтрак. Я снова приготовила чай, в седьмом штабном вагоне по талонам каждому туристу выдали сухой паек.

На обратном пути я заметила, что некоторые пассажиры были выпивши. Они ходили по вагону, переходили из купе в купе. Выбрасывали из тамбура бутылки. Я им сделала замечание. По прибытии на вокзал мы произвели высадку, после чего состав был отведен в парк отстоя поездов на станцию Москва-Товарная. На Астраханском вокзале в Москве, по возвращении и потом, ко мне никто не обращался и никаких заявлений о том, что пропала пассажирка, не делал.

Вопрос. Были ли закрыты в пути наружные двери тамбура?

Ответ. Да, двери были закрыты на специальный ключ проводника, который был у меня все время с собой.

Вопрос. Заметили ли вы что-нибудь подозрительное в поведении пассажиров? Не было ли в вагоне посторонних?

Ответ. Не было. Один раз, правда, мне показалось, что на обратном пути кто-то мелькнул в тамбуре, одетый в полушубок. Но я не придала этому значения.

Вопрос. Почему вы обратили на это внимание?

Ответ. Просто в нашем вагоне никого в полушубке не было.

Вопрос. Были ли в пути следования эксцессы, ссоры, драки между пассажирами?

Ответ. Группа молодежи, ехавшая в первом купе, недалеко от меня, была чем-то недовольна. Ребята громко разговаривали, были возбуждены. В этой группе ехали три девушки. Все, по-моему, были выпивши.

Вопрос. Кого из этой компании вызапомнили?

Ответ. Парня, которого называли Момот, двух девушек. Одна высокая, вторая маленького роста, крашеная, с украшением в виде маленького лезвия на груди. Эта девушка курила, уединялась с ребятами в тамбуре. Так, когда ехали из Жилева, она стояла в тамбуре с парнишкой из своей компании, худым, в веснушках. Похоже было, что они ссорились…


Из протокола допроса Гераскиной Елены, 19-ти лет, студентки, работника ЖЭКа № 18.


…Восьмого февраля в 6 часов 15 минут мы встретились под аркой во дворе, чтобы поехать с поездом здоровья кататься на лыжах. Путевки на поезд купил у себя в НИИ Верховский Володя, который работает там юрисконсультом. Под аркой нашего дома ждали Бабичев Женя, Слава Момот. Кроме того, были еще Ольга и Дима Горяиновы, Роза Анкудинова.

С собой у мальчишек было три бутылки вина, а также бутылка наливки, по-моему «Клубничной», и восемь бутылок «Байкала». Путевки были в девятый вагон, где мы и заняли првое купе, около проводника… Еще мы везли с собой санки, лыжи, магнитофон «Вега-201 — стерео».

Мы открыли бутылки, сели завтракать. Пили ли ребята вино, я не знаю. Я лично пила только «Байкал». В вагоне нашлась гитара, мы пели песни, играли.

На станции Жилево выгрузились из вагона и отправились кататься с гор. Некоторые ребята, и я в их числе, поехали на лыжах, а другие девочки и ребята остались с санками. Лыжня была очень хорошая и прекрасное скольжение. Когда мы вернулись с лыжни, ребят уже не было на горках, мы нашли их в вагоне.

Вопрос. Была ли во время поездки напряженность среди ваших товарищей? Если да, то между кем именно и по какой причине?

Ответ. Мне показалось, что у Димы Горяинова произошло неприятное объяснение со Славой Момотом.

Вопрос. Что вам конкретно известно?

Ответ. Почти ничего. Горяинов всю дорогу нервничал, разговаривал неохотно. Когда парни ссорятся, всегда заметно.

Вопрос. А в отношении Момота что можете сказать?

Ответ. Слава волевой, с задатками лидера. Очень сильный.

Вопрос. А Горяинов?

Ответ. Дима нервный, он мягче Момота. Вспыльчивый.

Вопрос. Что можете сказать о поведении в поезде других ваших друзей? Анкудиновой?

Ответ. Роза вела себя как обычно. Была оживленна, разговорчива. Много курила. Я ничего особенного не заметила. На обратном пути мы снова пели под гитару, болтали. В дороге я немного вздремнула и проснулась почти перед самым прибытием в Москву. Анкудиновой в вагоне не было. Ее искали. Потом кто-то из ребят сказал, что нет и Горяинова. Мы поискали их, но не нашли.

Вопрос. Был ли во время поездки какой-нибудь разговор о древнем искусстве, об иконах?

Ответ. Разговор был. Его начал или Володя Верховский, или Горяинов, точно не помню. Мне этот разговор был неинтересен. В разговоре принимала участие и Роза…

Вопрос. Где, по-вашему, может сейчас находиться Дима Горяинов?

Ответ. На этот вопрос я не могу ответить.

Вопрос. Есть ли у него близкие друзья, помимо Компании?

Ответ. Не знаю. Дима часто бывал у своего родственника Горяинова Николая, который работает в районе Бауманского метро директором магазина. Обычно мы звонили ему туда.

Вопрос. Видели ли вы у Димы Горяинова крупные суммы денег? Какие вещи он приобрел в последнее время?

Ответ. После нового года Дима купил себе стереомагнитофон «Юпитер».

Вопрос. Кого вы поставили в известность о том, что Анкудиновой нет в поезде?

Ответ. Инструктора Коношевского, который ехал с нами.


Из заключения почерковедческой экспертизы.


…Старший эксперт, образование высшее юридическое и специальное криминалистическое, стаж работы пять лет, на основании постановления следователя о назначении почерковедческой экспертизы…

…Исследуемым объектом является лист бумаги высшего качества (ватмана) размером 30x40 с рукописным текстом «Мы еще будем здесь не один световой год, спасибо!», изъятый при осмотре места происшествия — дачи гр-на Горяинова 9 февраля сего года.

При сравнительном исследовании рукописного текста с представленными образцами свободного почерка Горяинова Д. А., Горяиновой О. А., Бабичева Е. И., Момота С. Л., Анкудиновой Р. В., Верховского В. А. и других обнаружены совпадающие признаки в выполнении букв «е», «и», «у», количеству движений при выполнении букв «т», «ы», наличию рефлекторного штриха, относительной протяженности движения при выполнении буквы «м»…

В связи с чем прихожу к выводу о том, что рукописный текст записи на листе ватмана, начинающийся ело-вама «Мы еще будем…» и т. д., выполнен Анкудиновой Розой Валерьяновной.

Старший эксперт (подпись)

Вечерняя планерка была перенесена. В кабинете, кроме Бахметьева и Денисова, находился еще Антон Сабодаш. Он принес фоторепродукции портрета Димы Горяинова. Худой, с жидкими свалявшимися волосами, выпирающими передними зубами Горяинов выглядел на них весьма жалко. Денисов доложил о звонке участкового инспектора из Крестов.

— Конечно же, мы все проверим… — Несколько секунд Бахметьев сидел молча. Версия о связи обоих преступлений казалась с самого начала вероятной. — На заключение почерковедческой экспертизы, по-моему, можно опереться. На ватмане рука Анкудиновой… Но опять возникает сто вопросов! Зачем оставлять улику? Зачем проникать в дачу с двух сторон? И действительно ли то, что взлом должен отвлечь следствие от тех, кто имел доступ к ключу?

— Может, действовали две совершенно самостоятельные группы… — сказал Антон.

— В поезде здоровья все опрошены? — спросил Бахметьев. Мысль его сделала неожиданный поворот. — Я имею в виду тех, кто находился вблизи от Компании…

— Почти все. — Денисову удалось проследить за ее течением. — Вы насчет Горяинова?

— Вот именно! Мыслю найти логическое объяснение бегству Горяинова и не могу. — Бахметьев поднялся, прошел по кабинету. — Задаю себе вопрос: убежал бы он, будучи совершенно непричастным к случившемуся? Или нет? И не в состоянии найти другого ответа, кроме одного… — Он достал из кармана платок, поднес к поврежденному глазу. — Неужели они всерьез добиваются своих целей, всерьез ревнуют, любят?! Ты ближе к нежному возрасту, Денисов… Эти совершенные, дорогие магнитофоны, на их приобретение нужны деньги, и немалые!

Денисов вздохнул, он думал о том же:

«Рок-опера, вокально-инструментальные ансамбли… Его тоже коснулось это. Но не задело глубоко, не стало главным. Может, потому, что рядом не оказалось кого-то более увлеченного? Таких парней, как Бабичев, Момот?..»

Денисов представил Момота, каким увидел во время танцев — с глубоко посаженными глазами, с еле заметной наклейкой на брови, с раздвоенным подбородком. Вспомнил, как ближайший друг Димы Горяинова прокладывал себе дорогу среди танцующих, плавно вибрируя всем телом в такт музыке.

Про «Джизес Крайст», Джеймса Ласта он, Денисов, узнал позже их, когда вернулся с флота на завод. Сверстники уже перешивали джинсы, авторитетно судили о стереомагнитофонах. Ему же предстояла еще школа рабочей молодежи, переход по путевке комсомола на новую службу — в милицию, вечерний юрфак университета. О древнем искусстве, проблемах ессеев, о Плинии Старшем ему пришлось узнать позже, уже из учебников по истории государства и права.

Нет, он не мог ничего сказать Бахметьеву от имени Компании, хотя некоторые из нее, например Верховский, были его сверстниками.

— В отношении Анкудиновой в медкомнату пока никто не обращался. — Бахметьев не ждал ответа, следуя своим заботам начальника отдела и руководителя группы по раскрытию преступления. — И все же засаду в Видновской городской больнице я распорядился не снимать. Пока не раскроем. — Он снова взглянул на фотографию Горяинова. — До войны такую прическу мог позволить себе лишь вундеркинд — пианист или скрипач…

— Оперативно-технический отдел изготовил сто репродукций. — Сабодаш отер капельки пота со лба: он даже зимой страдал от жары. — Если к утру Дима Горяинов не будет задержан, отдел отпечатает еще триста.

Бахметьеву позвонили.

— Где?! — Он привстал. — У метро «Автозаводская»? Понял. — Бахметьев посмотрел на Денисова и Сабодаша. — Денисов поедет… Его никто не знает. — Он положил трубку и пояснил: — У вестибюля на «Автозаводской» собралась вся Компания. Кого-то ждут. Видимо, Горяинова. Будем его задерживать… Срочно в машину.


Из протокола допроса Анкудиновой Зинаиды Ивановны, 36-ти лет, наладчицы типографии № 1.


…Роза росла бойкой. Рано научилась читать и писать. Отец ее оставил нас, когда девочке было три года, участия в воспитании ребенка не принимал. Когда Розе было семь лет, я вышла замуж за Анкудинова Валерьяна Сергеевича, от которого имею двух детей.

Училась Роза неровно, по некоторым предметам домашних заданий не делала — запоминала все на уроках. Хуже других предметов осваивала математику и иностранный язык. Бывали у нее замечания по поведению.

Девятого февраля Роза должна была уехать по льготной путевке в санаторий «Прибрежный» в район Ялты на два месяца в связи с обострением хронического бронхита. Роза очень хотела поехать в санаторий, радовалась предстоящей поездке в Крым. Однако ближе к отъезду я заметила, что она чем-то расстроена.

Роза девочка ласковая, нежная. Она очень жалела меня, делала всю работу по дому, ухаживала за младшими братьями. Домой Роза приходила в десять — одиннадцать тридцать. В нетрезвом состоянии я ее никогда не видела. Хотя здоровье у нее не очень хорошее, она никогда не жаловалась. Болезнь обычно переносила на ногах. Только когда ей становилось совсем плохо, шла к врачу.

Из увлечений Розы могу указать на диски, гитару, цветы. Сейчас молодежь стремится играть на музыкальных инструментах, слушать музыку.

В последнее время Роза заинтересовалась старинными иконами.

Характер у нее прямой, решительный. С девчонками сходится трудно. Зато имеет много друзей среди мальчиков. Из ее приятелей я знаю Бабичева Женю, Момота Славу — сына прежнего председателя шахткома, Верховского Володю — нашего соседа по лестничной клетке. Володя много старше Розы, но, как я знаю, уделяет ей внимание. Она дружит и с девочками — Ольгой Горяиновой, Ирой, Леной.

Ближе других ей Дима Горяинов, хотя в этом не признавалась. Горяинов часто бывал в нашем доме, иногда приходил в то время, когда Роза еще была в ПТУ, ждал ее прихода. Наблюдая за ним, я замечала, что настроение у него было неровным. Быстро портилось, когда дочь запаздывала. Как-то Роза сказала, что стоит ей обратить на кого-нибудь внимание, как Дима нервничает, переживает…

В последние дни Дима Горяинов тоже ходил чем-то подавленный, грустный.

Седьмого февраля Роза сказала, что утром они всей компанией собираются на лыжах, а потом на день рождения. Настроение у нее, как часто случалось в последние дни, было плохое. Я спросила: «В чем дело, дочка?» Она ответила: «Скажу вечером». Я напекла им в дорогу пирожков, сварила десяток яиц. Утром, показалось мне, настроение у Розы изменилось к лучшему. Я порадовалась. В шесть утра за ней зашел Дима Горяинов. Они ушли. Больше я Розы не видела…


Компания стояла у наземного вестибюля станции метро «Автозаводская». И явно кого-то дожидалась. Денисов еще издали узнал Верховского — сутулого, в странной широкополой шляпе. Поля ее впереди и сзади были опущены, а с боков подняты. Мальчик-лобастик и здесь был с книгой. Ольга Горяинова в капоре возвышалась над всеми и даже над Момотом. Рядом стояла Лена, которую тогда провожал Бабичев. Денисов теперь знал и ее фамилию — Гераскина. Бабичев обнимал ее за плечи.

На улице Мастеркова, по направлению к заводу «Шарикоподшипник», темнели деревья, там в асфальтовой дали таяли отъезжавшие автобусы.

Денисов переместился к доске объявлений — от нее площадь перед вестибюлем была как на ладони — и начал читать объявления. Боковым зрением он наблюдал за Компанией. Он прочитал их все — об обмене и заключении договоров на работу в отъезд, о пропажах и находках. Одно, маленькое, было обращено к работникам промышленности: «Снижайте удельный вес расходов электроснабжения…»

Срок объявления истекал через пару дней, и было непонятно, каким образом работники промышленности разыщут его, чтобы прочитать — крохотное, в самом углу большого щита.

Внезапно Компания зашевелилась — все ребята стали смотреть в глубь улицы Мастеркова.

Денисов зажал в руке фото Горяинова. Подумал: «Я должен его узнать…»

Но к Компании подошел отнюдь не Дима Горяинов, а полковник Горяинов и его жена. Рядом с молодыми акселератами они выглядели низкорослыми, тучными.

Между Горяиновым-старшим и молодежью начался оживленный разговор. Затем Компания стала расходиться.

«О Димке ничего не известно…» — понял Денисов.

Он вернулся в машину. В его отсутствие шофер записал краткую радиограмму:

«Улица Басманная, дом… квартира… Находиться вблизи дома либо в подъезде. В случае появления Горяинова Дмитрия доставить в отдел. Примите меры личной предосторожности. Начальник отдела полковник Бахметьев».

«Подвижная засада…» Денисов перечитал текст. Слово «задержать» отсутствовало, его заменяла фраза «доставить в отдел» — Бахметьев не верил в виновность Горяинова.

Адрес показался Денисову знакомым.

«Басманная… — он вспомнил: — Там живет Димкин двоюродный брат — Горяинов Николай!»

— Еще передали, что сменят в полночь, — обернулся шофер к Денисову. — С вами будет старший инспектор капитан Колыхалова и кто-то из прикомандированных. Фамилию не записал… Можно ехать?

Денисов скользнул взглядом по будкам телефонов-автоматов.

— Сейчас, только позвоню домой…


Из заключения почерковедческой экспертизы.


…Старший эксперт, образование высшее юридическое и специальное криминалистическое, стаж работы пять лет, на основании постановления следователя о назначении по-черковедческой экспертизы…

…Исследуемым объектом является стандартная коробка от сигарет «БТ» с рукописным текстом: «Не режь по живому, Малыш!», обнаруженная при осмотре трупа гр-ки Анкудиновой Р. В. на месте происшествия в одежде последней (см. фото).

Указанный текст выполнен выработанным, усложненным прямолинейно-угловатым, правоокружным, средним по вертикали и размашистым по горизонтали почерком.

Образцы почерка подозреваемого Горяинова Д. А. представлены в виде свободных… (см. фото).

…Перечисленные совпадающие признаки устойчивые, в своей совокупности индивидуальны и дают основания сделать вывод о том, что исследуемые рукописные тексты выполнены одним и тем же лицом. Имеющиеся незначительные различия в своей совокупности не индивидуальны и объясняются вариационностью почерка.

На основании изложенного прихожу к выводу о том, что рукописный текст на пачке сигарет «БТ», начинающийся словами «Не режь…» и т. д., выполнен Горяиновым Дмитрием Аркадьевичем.

Ст. эксперт (подпись)

ХАРАКТЕРИСТИКА.

на студента 2-го курса

Московского института народного

хозяйства имени Г. В. Плеханова

Горяинова Дмитрия.

За время учебы Горяинов Д. допускал прогулы. В январе пропустил 36 часов без уважительных причин. В общественной жизни участия не принимал. Имел академические задолженности. В связи с допущенными прогулами ставился вопрос о снятии со стипендии.

Выдана для представления в следственные органы…


СВОДКА-ОРИЕНТИРОВКА

УПРАВЛЕНИЯ УГОЛОВНОГО РОЗЫСКА

ГУВД МОСГОРИСПОЛКОМА.

§86. Нераскрытая кража икон.

Восьмого февраля обнаружена кража из дачи Горяинова А. И. и Горяинова Н. Б. в дер. Кресты Московской области.

Предполагается, что преступники для кражи использовали подобранный ключ к сувальдному замку импортного производства. Кроме того, преступники отжали запорную планку входной двери со стороны крытого двора.

С места происшествия изъяты отпечатки обуви, пригодные для идентификации. Не исключено, что вместе с преступниками находилась собака крупной породы.

Среди похищенного иконы:

«Сергий Радонежский», риза серебряная, фольга с позолотой 96 см.

«Иоанн-воин», риза серебряная, XVII век, 3228 см.

«Гурий, Самон, Авив», оклад позолоченный, 3125 см.

«Утоли моя печали», на жести, 9х6см.

«Всех скорбящих Радосте», на дереве, риза серебряная, 3228 см.

«Тихвинская Богоматерь», риза серебряная, XVIII — XIX век, 3224 см.

«Смоленская Богоматерь», риза серебряная, XVII век, 1916 см и другие.

Начальникам управления и самостоятельных отделов милиции, ГУВД, РУВД, УВД, городских отделений милиции, командирам подразделений.

Начальнику Московского управления милиции на воздушном транспорте.

Начальникам отделов милиции Московского железнодорожного узла и линейных отделов милиции на Московской железной дороге.

8 февраля с.г. в 13 часов 55 минут после проследования туристского поезда здоровья на перегоне Шугарово — Михнево Московской ж. д. обнаружен труп Анкудиновой Розы, семнадцати лет, следовавшей с поездом. В вагоне с потерпевшей находился ее знакомый Горяинов Дмитрий Аркадьевич, девятнадцати лет, студент второго курса Московского института народного хозяйства имени Г. В. Плеханова, местопребывание которого до настоящего времени не установлено.

Приметы разыскиваемого…

ВТОРНИК, 10 ФЕВРАЛЯ

— Значит, он так и не появился, — констатировал Бахметьев, которому Денисов позвонил из метро.

Было около часа. Шаги опаздывающих гулко разносились по вестибюлю.

— Мыслю: Горяинов к родственникам не явится… — Бахметьев не собирался домой, в кабинете у него сидели люди. Денисов понял это по тому, что он сказал: — Надо искать новые решения.

— А как по другим адресам? — поинтересовался Денисов.

— Ты звонишь последним. Везде глухо. Посмотрим, что принесет ночь. Без Дмитрия Горяинова истории этой нам не распутать. — Бахметьев помолчал. — Сам-то как мыслишь?

Денисов посмотрел на часы: до закрытия метро оставалось совсем мало.

— Не установлены пассажиры, у которых Компания брала гитару. Мало еще знаем о юристе Верховском. Кроме того, не допрошена вторая проводница.

— С проводницей проще… — У Бахметьева была привычка не торопиться. — С Верховским тоже. А что насчет гитары?

Денисов затруднился это объяснить.

— Ты имеешь в виду, что с гитарой ездят люди бывалые и Горяинов мог прибиться к незнакомым людям?

— Мы договорились с Колыхаловой завтра пораньше подъехать к Коношевскому…

— Сегодня, — поправил Бахметьев. — Уже сегодня. После инструктора Коношевского ты заедешь к Верховскому. Я намеренно отложил его допрос, пока мы не соберем больше сведений. После юрисконсульта отправляйся к проводнице. Это в одном районе…

Большая стрелка часов приближалась к двенадцати.

Немолодая, в накинутом на плечи пальто женщина, стоявшая на контроле, приблизилась к эскалатору, выразительно посмотрела на часы, потом на Денисова.

— Завтра у нас трудный день, — как с равным поделился Бахметьев. — Допрос Горяинова-старшего… Я не задерживаю тебя?

Денисов не мог предать его доверие.

— Нет.

— Я многое жду от этого допроса. Такие дела, — Бахметьев вздохнул. — Вопросы есть?

Денисов поинтересовался:

— В Видновскую больницу никто не обращался?

— По поводу Розы? Пока нет. Засада на месте.

— А в Крестах? Парнишка, с которым Анкудинова ушла после кино.

— Сергей Солдатенков? — Бахметьев с секунду припоминал. — Уехал с родителями в Пензу. У него дедушка умер… — Он неожиданно спохватился. — Время-то уже! Ты как доберешься?

— Автобусом…

В автобусе Денисов сразу заснул. Ему приснилось, что он приехал домой раньше обычного, никого еще нет и он, не раздеваясь, присел на диван и спит.

Спит как обычно — особым образом: спит и знает обо всем, что происходит в квартире, видит всех и разговаривает. Приходит с работы жена, приводит из детского сада Наташу.

«Появилось, красно солнышко!»

«Появилось», — отвечает он с закрытыми глазами.

На кухне включают свет. Наташка шалит, забирается к нему на колени, дергает за волосы. Он играет с ней и… спит. Эрдель впрыгивает на диван, начинает лизать лицо. Лина смеется.

«Разбуди меня пораньше, Лин, — оказывается, он и во сне не забывает об инструкторе Коношевском, который укажет владельцев гитары. — Это очень важно…»

Автобус шел без остановок, не зажигая света в салоне. Однако в нужный момент какая-то сила подняла Денисова с сиденья и толкнула к дверям.

Денисов и Колыхалова встретили Коношевского во дворе интерната. В тренировочном костюме, берете и тапочках, инструктор занимался утренней гимнастикой. Жена его — в таком же костюме и тапочках — неторопливой трусцой бежала по кругу спортивной площадки.

— Привет! — окликнул их Коношевский, не прекращая круговых движений туловищем.

Шел седьмой час, школьники на площадке еще не появлялись. В дальнем углу, у мусоросборников гуляли с собаками. Утро было серым, промозглым, совпадало с настроением.

Денисов достал из куртки привезенный накануне список нитимфовцев, получавших путевки в поезд здоровья. Он помахал списком, крикнул:

— Требуется ваша помощь!

— Срочно? — спросил инструктор.

— Как говорят: нужно было еще вчера!

— Кто вас интересует? — Инструктор подошел.

— Пассажир, у которого в поезде была гитара.

— Алик?

— Фамилию его знаете?

— Его нет в списке, — развел руками инструктор. — Он не из НИТИМФа.

— Кто же он? — вздохнул Денисов.

Подошедшая Коношевская засмеялась.

— Шикарный мальчик!

Они отошли в сторону, к дереву с отрубленной верхушкой и сучьями, каждая ветка его кончалась утолщением, похожим на бородавку, из которой, как волоски, тянулось несколько новых побегов.

— Ехали они вдвоем, — продолжила Коношевская. — На Алике был ярко-красный свитер. Парень выделялся. Его приятель Игорь был в спортивной куртке, очень светлой, с «молнией», с замочками.

— Что вы можете еще сказать о них? — спросила капитан Колыхалова.

— Спортивные, сильные. Футболисты или хоккеисты. Девочки к ним так и льнули…

— Как они вели себя?

Коношевская пожала плечами.

— Замкнуто, высокомерно. Парням они определенно не нравились.

— Не нравились? — ККК не выдала досады. — Как они вели себя с Димой Горяиновым?

— Я бы сказала, со взаимной неприязнью.

— Значит, Дима не мог уйти с ними?

— Алик и Игорь ушли вдвоем.

— Драки не было? — спросила еще Кира.

— С такими драться рискованно… — ответила Коношевская.

— Боксеры они! — вспомнил инструктор. — Кто же меня за них просил? Кажется, в городском совете по туризму!

— Они еще подходили к тебе в поезде, благодарили. — Коношевская подумала. — По-моему, оставили телефон… На журнале «Нева» у меня записан какой-то номер. Сейчас принесу. — Она пошла к дому.

Инструктор задумчиво смотрел вслед жене, которая удалялась пружинистым шагом.

— Нам? Телефон? Не помню…

— Вы видели этих боксеров в тамбуре? — спросил у него Денисов.

— Нет.

— А вам не показалось, что между компаниями может произойти драка?

Коношевский поправил берет, приосанился.

— Я бы не допустил.

Коношевская вернулась с журналом «Нева», подала Денисову. Денисов переписал семизначный номер с обложки «Невы». Восьмерка в конце показалась ему переправленной из девятки, подумав, он записал оба варианта.

— Вы знаете, что Анкудинова была обнаружена у железнодорожного полотна без сознания? — спросила Кира.

— Следователь поставил нас в известность, — кивнул инструктор.

Денисов отметил: во время всего разговора инструктор ни разу не употребил ни одного из любимых словечек — «всегда», «никогда», «главное». Что-то мешало ему сейчас пуститься в обычное резонерство.

— В тот же день поздно вечером кто-то звонил нам в дежурную часть, интересовался несчастными случаями на перегоне… — сказала Колыхалова. — Следователь говорил вам?

— Нет, нет! Ничего! — как-то поспешно отозвался Коношевский. — У вас, наверное, уже есть версия? На этот счет хорошо сказал Людвиг Больцман, австрийский физик: «Нет ничего более практичного, чем хорошая теория…» Вы уже уезжаете?

Пока выбирались из лабиринта типовых десятиэтажных зданий, пошел снег. Отбрасываемый теплом радиатора, он взмывал над кабиной. Прохожих на улицах было совсем мало. Казалось, только недавно наступил рассвет.

— Безусловно, это Коношевский звонил ночью. — ККК закурила, обернулась с переднего сиденья к Денисову. — Беспокоился о последствиях. Он ведь отвечал за порядок в вагоне…

— Конечно.

— Следователь не пройдет мимо этого. — Однако сейчас Колыхалову интересовало другое. — Ты считаешь, нам следует все же установить этих двоих — Алика и Игоря?

— После того, что мы знаем о них? Безусловно.

— Но Горяинова с ними нет!

— Узнаем о взаимоотношениях в поезде! — Этим отличался их профессиональный почерк: Денисов не отказывался ни от одной зацепки для раскрытия преступления, какой бы малоперспективной она ни казалась. — От них я поеду на Профсоюзную.

— К Верховскому?

— И к проводнице.

— Я бы охотно поменялась заданиями…

— Сейчас-то куда ехать? — спросил шофер.

Впереди, у метро, мелькнула галерея пустых телефонных будок, Кира затушила сигарету.

— Василич, притормози.

Шофер подрулил к тротуару.

Денисов вместе с Колыхаловой вышел из машины, открыл блокнот с телефоном Алика, Кира набрала номер.

— Здравствуйте… — промурлыкала Колыхалова в трубку с настойчивой, явно облеченной правами должностного лица вежливостью. — Четыре сорок девять-девятнадцать-двадцать восемь? Из телефонного узла говорят. Как слышите? Жалоб нет? Спасибо. Сейчас проверим… Положите трубочку. — Она нажала на рычаг, бросила в прорезь новую двушку.

— А как теперь? — Кира замурлыкала снова. — Хорошо? Отмечаю: «Исправен». Номер квартиры? Сорок два? Дом? Подсказывайте! Улица? Фамилия? Спасибо. — Она положила трубку — Козловы. Улица Багрицкого. Едем!

…На Багрицкого дверь открыл мужчина в очках, небритый, в мятых брюках, не сразу сообразил, что от него хотят.

— Как вы назвали? Алик?

— Алик и Игорь… Мы были в воскресенье вместе на лыжной прогулке, — объяснила ККК.

— Не понимаю…

— Алик дал этот телефон!

Из комнаты появилась женщина — с нездоровым цветом лица, отечными веками, в странном для этого часа вечернем платье с «люрексом».

— Мы не знаем никакого Алика!

Растерянность Козловых позволила заглянуть в комнату. Повсюду в беспорядке лежала мужская одежда, у стола стоял раскрытый чемодан. Кто-то спешно покидал дом.

— Алик и Игорь… В воскресенье! — ККК улыбалась.

Денисов обратил внимание на куртку, свесившуюся со стула, с замочками, довольно светлую, такую, как описывала Коношевская.

— Игорь друг Алика… — втолковывала Колыхалова. — Они дали ваш телефон.

Мужчина в очках даже не пытался задуматься.

— Здесь не живут…

— Вот что. Я капитан милиции Колыхалова, — сказала ККК. — Мы хотим знать, что вам известно об Алике и Игоре.

Это возымело действие.

Женщина подняла отечные веки, в руке она держала сигареты и спички.

Денисов показал оба варианта номера телефона: с девяткой и восьмеркой. То ли Алик нетвердо знал номер своего телефона, то ли Коношевский из каких-то соображений изменил последнюю цифру.

— Наш телефон. — Женщина ткнула пальцем в восьмерку. — А этот… — Она показала на потолок. — Шемета Валентина Андреевича…

Пришлось извиниться. Извинения были приняты молча. Дверь тотчас захлопнулась. В отличие от Колыхаловой Денисов чувствовал неловкость: семья Козловых явно переживала кризис.

— Теперь к Валентину Андреевичу? — как ни в чем не бывало сказала ККК. — Тоже войдешь? Или сразу к Верховскому?

— Ты знаешь, кто он, Шемет? — спросил Денисов.

— Первый раз слышу фамилию.

Денисов удивился.

— Заслуженный мастер спорта, чемпион СССР и Европы…

— Хоккей?

— Бокс. Член президиума Международной ассоциации любительского бокса, почетный судья. Я читал его биографию…

— Знаешь, — сказала ККК, — войдем вместе. Если придется записывать, я останусь. А может, работы на пять минут: «Давали гитару?» — «Давали»… И все дела!

Таблица у двери блеснула тускло:

«Ш е м е т В. А.»

Денисов вспомнил: с таким же чувством нереальности он стоял в Калининграде у мраморной доски с надписью «Иммануил Кант» (1724 — 1804)

«Вроде спиритизма!..» — подумал он, нажимая на звонок.

Дверь открыл сам чемпион. Денисов узнал его по старым фотографиям. Только на них Шемет был без очков.

— Слушаю вас.

— Капитан Колыхалова, старший инспектор уголовного розыска. Это инспектор Денисов. Добрый день.

— Слушаю, — повторил Шемет, пропуская Колыхалову и Денисова и закрывая за ними дверь. — Здравствуйте.

Шемет пригласил пройти в кухню.

— В комнатах все вверх дном…

Уже в коридоре Денисов увидел висевшие в большом количестве спортивные вымпелы, значки, боевые перчатки чемпиона.

В чистой маленькой кухне не было посуды — ее скрывали блестящие с пластиковым покрытием шкафы. Только несколько кофеварок разной емкости бросались в глаза.

— Садитесь.

Когда Колыхалова объяснила цель визита, Шемет удивился.

— Алик и Игорь?! Но они уже уехали!

— Давно?

— В воскресенье! В тот же день…

— В тот же день?

Колыхалова переглянулась с Денисовым.

— Откуда они приезжали? Пожалуйста, расскажите подробнее.

— Из Инты. — Шемет оглянулся на кофеварки. — Кофе хотите?

— Не откажусь. — Кира уже снимала шубку. — Видите ли, Алик и Игорь должны пролить свет на поведение одной компании в поезде здоровья. — ККК вынула блокнот.

— Алик Турандин носит фамилию матери. Отец известный в прошлом боксер. Что же касается Игоря… — Шемет подумал. — Не знаю… Работает тренером в Инте вместе с Аликом.

— Сколько они пробыли в Москве?

— Три дня. Достал им билеты в Большой… В воскресенье отправил на лыжную прогулку… Отца Алика я отлично знал: прекрасный боксер. Работал против Марселя Тиля. Слыхали такого? — Он посмотрел на Денисова.

Денисов отрицательно покачал головой.

— Марсель Тиль в прошлом чемпион мира среди профессионалов. Причем отец Алика работал с ним на равных… Во время спаррингов в Москве, я имею в виду… Алик из другого теста.

— Слабее? — спросил Денисов.

— Здоровьем бог тоже не обидел. Но… — Шемет развел руками.

— Алик уроженец Инты?

Шемет зажег электрическую плиту, поставил турку с водой.

— Нет. В Инте Алик поселился недавно, примерно с год назад. Родственники его проживали где-то в Москве, потом выехали.

— У Алика были какие-то неприятности с законом? — поинтересовалась Колыхалова.

— Ему давали срок. За что — не знаю. После освобождения приехал в Инту. — Шемет достал ручную кофемолку. — Уехали они неожиданно для меня в тот же день, в воскресенье вечером, в мое отсутствие.

— А ключи? — спросила Кира.

— Алик оставил их в почтовом ящике.

— Они поехали назад, в Инту?

— О маршруте я ничего не знаю.

— Мне придется все записать подробнейшим образом.

Кира задала еще несколько вопросов, с тем чтобы Денисов, уезжая, был в курсе всей полученной информации.

— Валентин Андреевич, где были Турандин и его товарищ в субботу седьмого февраля?

Шемет снял турку с плиты.

— В этот день, по-моему, они ходили по магазинам.

— ГУМ, ЦУМ?

— Плюс букинистические… — Он разлил кофе по чашечкам.

— Что их интересовало?

— В основном вещи, книги. Пейте, пожалуйста… Кроме того, струны для гитары, диски модных ансамблей. Джинсы, иконы…

— Иконы? — переспросила ККК. — У Турандина и его товарища были с собой иконы?

— Одна небольшого размера. Алик показал мне ее в субботу. Я специалист небольшой. По-моему, «Утоли моя печали».

Кира достала из сумочки бланк протокола допроса.

— Не возражаете?

— Если вы считаете нужным, — ответил Шемет галантно.

Колыхалова обернулась к Денисову:

— Видимо, тебе лучше сначала заехать в отдел, проинформировать Бахметьева…

Полковника Бахметьева Денисов увидел на экране видеомагнитофона в учебном классе вместе со следователем и Горяиновым-старшим.

Горяинов-старший попросил в это время дать ему воды, и Бахметьев тянулся к графину.

— Звук! — крикнул один из инспекторов Денисову. — Звук покрути!

Но кто-то вскочил и опередил Денисова.

— …она буквально преследовала Диму… — Горяинов на экране отставил стакан, поблагодарив. — Каждый день они встречались по нескольку раз… Это я уже потом узнал. Утром — на Автозаводской, у нашего дома. После этого — в институте. Представляете, какой крюк она делала?! Если у него семинар — ждала внизу… А вечером, как говорится, сам бог велел встречаться. А еще — звонки! Не знаю, спала ли она этот год и когда?

Бахметьев и следователь молчали. Камера поэтому все время показывала одного Горяинова.

— …не представляю, как Дима сдал весеннюю сессию и теперь зимнюю. Собственно, ничего он не сдал. К преподавателю по вычислительным машинам я ездил и к политэконому. У математика раза четыре был. Да и когда было учиться? Встречи да звонки! Сначала мы не понимали. Поднимешь трубку — молчат… «Алло! Алло! Говорите» — гудки! Может, аппарат не срабатывает? — думали.

Оператор показал теперь следователя линейно-следственного отделения. Тот, кивая, старался не пропустить ни одного слова Горяинова.

— …впилась в него, как пиявка. Не оторвешь! Какие ребята — Женя Бабичев, Слава Момот! Все сейчас издерганные, злые! Юриста привела в компанию, а он их на десять лет старше…

Следователь уточнил:

— Верховского?

— Его самого. Загуляла, одним словом. Вот они и бесятся…

— Как вы узнали, что сыну звонила именно Анкудинова? — спросил Бахметьев.

Горяинов усмехнулся.

— Сначала я так не думал. Грешным делом, всех подозревал… — Он положил на стол локти, несколько раз сжал кулаки. — Да очень просто! Если я кому-то надоблюсь, сначала могут поинтересоваться на работе: «Ушел ли?» Если звонят жене — то же. А тут как-то позвонили и молчат. Я сразу звоню на работу: «Мне не звонили сейчас, не спрашивали?» — «Нет». К жене звоню на работу: «Никто не спрашивал?» К сестре, к племяннику Николаю. Есть! «Спрашивал Димку женский голос!» На следующий день история повторяется. Сначала она его ищет у Николая, потом звонит сюда. Если мы берем трубку — бросает… — Горяинов покачал головой: — Откуда хитрость такая в нежном возрасте? Любовь? У Димки — возможно.

Денисов заметил, что в лице Горяинова что-то дрогнуло.

— Я принес тут вам некоторые высказывания сына. — Горяинов достал бумажник, выложил несколько исписанных мелким скупым почерком листочков, надел очки и стал читать:

— «Почему вдруг грустно, когда видишь дорогу в поле, облако, тихую деревню на косогоре?..» Или вот: «Чтобы миллионы людей спокойно любили, нужно, чтобы тысячи любили до исступления, а десятки — чтобы жертвовали всем…»

— Он стихи писал? — спросил следователь, поморщив лоб.

— Кто их не пишет? — сказал Горяинов. — Я сам писал. Или вот: «Все закрутилось после шестого февраля, словно подхватило течение и несет с бешеной скоростью!» А вот целый сценарий: «Ты сказала: „Наверное, все-таки не люблю. Привычка…“ Я закрыл лицо. Мы стояли под навесом в детском саду. Ты не заметила слез: темно, дождь. „Тебе плохо? — спросила ты. — Тебе морально важно услышать „люблю“. — „Я завишу от слов“. — „Но ведь ничего не переменилось?“ — «Все-таки что-то изменилось. Назвать — значит определить суть…“

Горяинов опустил голову.

— Я прав: она не любила его…

— Вы говорили с ней? — спросил следователь.

— С Анкудиновой? Один раз…

— Не нашли общего языка?

— «Что вы знаете о моей жизни?» — она так сказала.

— Там еще есть? — Бахметьев кивнул на записки.

— Это все — «Твои губы проснулись…», «Умытенькие глаза, легкий запах пустых конфетных коробок…»

— Вам, конечно, надо было бы узнать ее больше, — сказал следователь.

— Однажды собрались они в кино. Дима и Анкудинова, а на другой день у него семинары. Я приказал: «Ни в коем случае!» — Горяинов отпил воды. — Тут с работы звонят: «Нужен срочно. Приезжайте». Как назло! Я — Димке: «Без меня — никуда, учи!» Запер их вместе с женой, с Ольгой. «Приеду, — говорю, — через час выпущу!» Что же вы думаете? Ушли! Через соседний балкон. Все-таки шестой этаж!..

— А что вы мыслите?.. — начал Бахметьев.

Горяинов вздохнул.

— Девчонка далеко смотрит. Семья большая, отец неродной. Я сам в трудных условиях рос, к математику за меня пойти было некому. Не виню ее, поймите… — он оборвал себя. — Не Димка ей нужен.

— Кто же?

— Семья наша, клан. Я, наконец! Ольгу уже сейчас берут на работу в Госкомитет по внешнеэкономическим связям. Она в этом году заканчивает торгово-экономический. Димка будет неплохо устроен. Квартира, машина, дача…

Следователь придвинул бланк протокола, начал молча заполнять.

Экран погас.

Денисов увидел в дверях Колыхалову.

— Бахметьев занят, я еще не был у него, — сказал он.

— Я сама доложу. Значит, ты сейчас на Профсоюзную?

— Да! — Показания Горяинова-старшего открывали новую, неизвестную пока сторону взаимоотношений членов Компании, и Денисов поймал себя на том, что хочет поскорее остаться один, чтобы все обдумать.

Однако на Профсоюзной Денисову не повезло. Едва он вошел под арку, навстречу из подъезда вышел парень.

«Бабичев…» — узнал Денисов.

Независимый, с руками, засунутыми в карманы расстегнутой куртки, он шел с собакой.

«В дом идти нельзя…» — решил Денисов и под жестким взглядом Бабичева молча ему кивнул.

Рыжий с черным чепраком пес вожака Компании покосился на Денисова и лег в снег.

— Ты милый! — сказал Денисов.

Год назад, узнав об этой удивительной породе собак, он свел знакомство с кинологами служебного собаководства и приобрел собаку, как две капли воды похожую на эту.

— Прекрасная собака… — Эрдель повел мордой, его крупные черные глаза затуманились. — Ты интеллигентный, ты образованный.

Вот так… Только лаской… Денисов понял это, когда однажды тупыми ножницами, приговаривая: «Какая терпеливая, умная собака Билль», — стриг своего пса.

— Ты бесконечно смелый, умный. — Бабичев и собака слушали. — Тебя не любят люди, остановившиеся в развитии на культе восточноевропейской овчарки. — Денисов не кривил душой. — Им и невдомек, что есть псы смелее и бесстрашнее…

— И сильнее! — Бабичев поправил куртку, но так и не застегнул ее.

— Сколько ему? — спросил Денисов.

— Год.

«Такие, как Бабичев, не будут обсуждать с посторонними дела Компании… — рассудил Денисов. — Как удалиться, не расшифровывая цель визита?»

Бабичев был явно чем-то угнетен.

— Убери собаку! — раздался вдруг хриплый выкрик.

Откуда-то сбоку черный огромный дог бросился к беспечно купавшемуся в снегу эрдельтерьеру. Дог галопировал, выгнув назад гордую шею, одновременно выбрасывая прекрасные передние ноги.

— …Сколько говорил: здесь не гуляйте! — снова закричал хрипатый. — За собаку свою не отвечаю! — Из-за детского грибка в конце двора вышел человек в длинном черном пальто с поводком-удавкой в руке.

Эрдельтерьер вскочил, но дог с ходу сбил его, прижал к земле. Бабичев не двинулся, закурил. Когда он доставал зажигалку, крохотный листочек бумаги вылетел у него из кармана.

Эрдель выскользнул из лап врага и встал против огромного дога. Пасть его некрасиво ощерилась, верхняя губа поднялась, обнажив десну. Он и не думал отступать! С носа дога капала кровь — эрдель прокусил ему мягкие ткани.

Собаки стояли, тяжело дыша друг другу в пасть. Каждую секунду бой мог возобновиться. Бабичев невозмутимо курил.

— Надо растаскивать! — заволновался хрипатый. — Чего ждать!

Внезапно черный дог отскочил и, не оглядываясь, легкой трусцой побежал в сторону. Упругий саблевидный хвост его жестко качался.

— Хорошо! — отрывисто похвалил эрделя Бабичев. — Хо-ор-р-ошо! — Он кивнул Денисову и пошел в подъезд.

У Денисова возникло чувство, словно он только что наблюдал в деле не эрдельтерьера, а самого вожака Компании Бабичева — жесткого, не знающего страха, готового погибнуть, но не отступить.

Денисов с минуту помешкал, поднял выпавший у Бабичева из кармана листочек — билет на электричку, аккуратно вложил его в блокнот. Идти к Верховскому было рискованно, Денисов не хотел расшифровывать себя, поэтому поднял воротник куртки и пошел назад, к остановке.

Это утро приносило сюрпризы: Шемет, показания полковника Горяинова, теперь вот встреча с Бабичевым.

«Что-то даст разговор с проводницей?» — подумал он.

Вторая проводница поезда здоровья — Берзарина — жила неподалеку, на улице Кржижановского. Выйдя на Профсоюзную, Денисов повернул вправо к Черемушкинскому загсу, прошел мимо магазинов и учреждений, занимавших нижние этажи приземистых кирпичных зданий. Погода разгулялась, и на улицах появились женщины с детьми и колясками. У входа в Черемушкинский загс стояло несколько машин, в одной за шторками мелькнула фата невесты.

«Хорошая примета», — решил Денисов.

Проводница открыла дверь и впустила Денисова в квартиру. Она оказалась совсем молоденькой — с челочкой на лбу, в комнатных туфлях, в халатике.

— Милиция Астраханского вокзала. Здравствуйте. — Денисов достал удостоверение, но Берзарина не проявила к красной книжице интереса. — Инспектор уголовного розыска.

— Снимайте пальто, проходите, — предложила Берзарина.

Денисов прошел в комнату, заставленную книжными шкафами. Тисненные золотом корешки «Брокгауза и Эфрона» глянули на него с полок.

— Я здесь на квартире, — ответила Берзарина на немой вопрос. — Хозяин в больнице, а я вот…

На письменном столе лежал учебник итальянского языка.

— Хочу перейти в Бюро международных туристских перевозок, — пояснила Берзарина, перехватив взгляд Денисова.

— В загранку?

— Да, в поезд Москва — Рим… Да вы садитесь, — предложила девушка.

Денисов сел в кресло на колесиках, оно сдвинулось в сторону. Проводница устроилась на тахте у окна.

— Неприятность у нас… — начал он.

Денисов рассказал об Анкудиновой, о Компании, потом обрисовал боксера и его друга.

Берзарина внимательно слушала.

— Мужчины, которые ехали с гитарой, насочень интересуют…

— Я видела их. — Берзарина тряхнула челкой. — И девочку эту.

— Когда ехали туда?

— И обратно тоже.

— С теми, у которых гитара?

— С одним из них. — Берзарина поправила стереонаушники на столе. — Мужчина этот лет двадцати восьми, красивый, в красном свитере. Женщины в вагоне на него заглядывались. Потом с нею стоял парнишка из ее компании. Он был возбужден, лицо совсем белое… злое.

— Парнишку помните?

— В лыжном костюме, шапка голубая с красным. Веснушчатый…

«Горяинов, — подумал Денисов, — его одежда и приметы тоже».

Берзарина снова поправила стереонаушники, отодвинула на край стола фломастеры. Денисов помолчал.

— Боковая дверь вагона была закрыта? Не помните?

Проводница вздохнула.

— По инструкции мы должны держать ее закрытой. Но практически… — она безотчетно потянулась к столу, чтобы что-нибудь переложить или поправить, — практически закрыта она была только на верхнюю задвижку…

Бахметьева в кабинете не оказалось. Несколько секунд Денисов вслушивался в тягучие гудки, потом позвонил Колыхаловой.

— Я говорил с Берзариной. Сейчас она подъедет в отдел к следователю. Встречай.

— Что-нибудь интересное?

— Горяинов-старший прав: его сын любил Анкудинову и ревновал.

— Где ты сейчас? — спросила Колыхалова.

— На Профсоюзной.

— Зайдешь к Верховскому?

— Пожалуй, нет. — Визит, который Денисов сам предложил накануне, теперь, после случайной встречи с Бабичевым, представлялся рискованным. — Я должен кое-что проверить. В общем, скоро буду.

Он подошел к той же остановке троллейбуса, где поздно ночью в день гибели Анкудиновой узнал о краже с дачи Горяиновых.

«Какие шаги может предпринять Компания, чтобы встретиться с Дмитрием Горяиновым? — подумал он. — Что на уме у Бабичева? Бахметьев, наверное, уже направил телеграмму в Инту о Турандине и его спутнике… — Он продолжал без особого отбора, как это часто случалось, анализировать увиденное и услышанное. — Как сочетается в инструкторе Коношевском его панибратское отношение к известным категориям с мелочной психологией, равнодушием к подросткам, находившимся временнно под его опекой?»

От остановки Денисову был виден двор, где обитало большинство членов Компании. От угла к зданию с лентой Мебиуса на фасаде шло несколько молодых людей с собакой. Денисову показалось, среди них возвышалась Ольга Горяинова.

«Инспектор из Крестов ничего не сказал о человеке, который приходил с собакой на дачу Горяинова в день кражи, — подумал Денисов. — Кто это был? Что за собака была с ним?»

Внимание его вновь привлекла лента Мебиуса на фасаде — перекрученное кольцо наводило на мысль о неисчерпаемости процесса познания, диалектической связи противоположностей.

Троллейбуса все не было. Несколько его будущих пассажиров, не проявляя нетерпения, без любопытства поглядывали по сторонам. Немолодой мужчина впереди Денисова, считая, что никто не видит, поцеловал спутницу.

«Весна, за которой скорее всего не последует лето», — подумал о нем Денисов.

Наконец на кругу тягуче загудел троллейбус, вернее, два сразу. Троллейбусы этого маршрута чаще выходили в рейс попарно, словно опасались встретиться в одиночку со стихийными силами природы.

Денисов посмотрел на часы. До улицы Болотникова ехать было недолго. Оттуда через пятнадцать минут на электропоезде он мог доехать до вокзала.

Троллейбус потряхивало. Мужчина и женщина, целовавшиеся на остановке, предпочли заднюю площадку. Их бросало друг к другу. Это их устраивало.

Денисов вынул из блокнота билет, выпавший из кармана у Бабичева, посмотрел. Дата отпечаталась неясно.

«Туда и обратно. Девятая зона. 1 рубль 70 копеек».

Денисов пригляделся получше и прочитал: «10 февраля». Вчера? Это же очень важно!.. Почему важно, Денисов не мог еще объяснить. Но, зацепившись за эту промелькнувшую мысль, стал перечитывать записи в блокноте, отыскивая «стройматериал» для логических построений.

«Путем опроса лиц, обнаруживших труп, следует выяснить, не перемещал ли кто-нибудь труп, не изменял ли его позу или положение одежды…» Не то! Он перевернул несколько страниц:

«Если я простужусь, вымокнув до нитки под вчерашним ливнем, — писал Горяинов на клочке бумаге, — значит, моя любовь ничего не стоит. На фронте не болели…»

«К утру все прошло и совсем непонятно, отчего с вечера этот бессмысленный приступ ревности, тоски и слезы…»

«Все не то…» — вздохнул Денисов.

Вмятина за контактной мачтой на полотне, метрах в четырехстах от трупа. Словно кто-то лежал там до снегопада. Как она образовалась? И эта бутылка «Бiле» в кювете… Девять проклятых вопросов: «Имеется ли убийство?», «Какие следы оставил преступник на трупе и какие могли остаться на преступнике?» А вот и не объясненное пока: «…В воскресенье для меня все кончится!..» — писал Горяинов.

— Болотниковская улица, — объявил водитель. — Метро «Варшавская», платформа «Коломенское» Московской железной дороги…

Денисов вышел, обдумывая внезапно пришедшую мысль. Он миновал управляемый не менее десятком светофоров перекресток, проходом между невыразительными корпусами обогнул здание военкомата. За военкоматом открылась поднятая метра на полтора над путями, пустая в этот час платформа «Коломенское», отрезанная с обеих сторон рельсами. От Москвы, изгибаясь, словно крупная мохнатая гусеница, шевеля щетиночками пантографов на крышах, неслышно приближалась электричка.

Она была совсем близко, когда Денисов понял, что ему не надо терять времени на телефонные разговоры, а прямо сейчас, с этой электричкой, следует срочно ехать. Для этого необходимо успеть перебежать пути и вскочить на платформу.

«У-у-у!» — загудела электричка.

«Главное — четко! Не запнуться! И не спешить!» — на бегу мысленно приказал себе Денисов.

Состав пролетел и остановился. Плечом и боком Денисов почувствовал жар миновавшей опасности, взбежал по лесенке на платформу. Холодный пот выступил под майкой.

— Следующая остановка Чертаново… — объявило вагонное радио, когда Денисов стоял уже в тамбуре.

«В соревновании с электричкой я на этот раз выиграл… Инспектор уголовного розыска обязан первенствовать», — он усмехнулся.

Подъезжая к Чертанову, Денисов успокоился.

За два прошедших дня на месте происшествия ничего не изменилось. Чернела частая сеть контактных проводов. Серый путепровод был по-прежнему пустынен и казался принадлежностью пейзажа, как голый лес по обеим сторонам путей.

Денисов дошел до контактной мачты, о которой тогда же, на месте происшествия, поставил в известность следователя. Здесь все осталось почти таким же, как тогда. Только снег немного осыпался. Но вмятина, очертаниями напоминавшая человеческое тело, осталась, как и след волочения, соединявший вмятину с железнодорожным полотном.

Денисов поднялся на путепровод. Наверху было ветрено и бесснежно. Зато внизу, у основания моста, намело сугробы, а кое-где обнажился промерзший, с блестящими перламутровыми раковинами, речной песок.

Все здесь было осмотрено, учтено, описано.

С путепровода Денисов свернул направо, в деревню, откуда в день осмотра донесся до него крик петуха. Инспектора уголовного розыска наверняка побывали и здесь, интересуясь обнаруженной на путях девушкой, о которой в деревне никто не знал.

«Если то, о чем я думаю, подтвердится, это уже не будет иметь значения…» — подумал Денисов.

За мостом, скрытая деревьями, открылась довольно большая деревенька, взбирающаяся окраинными избами и садами на невысокие увалы. Бездонной глубины тишина простиралась окрест.

Денисов старался не думать, верна ли внезапно возникшая версия, которая привела его в эту деревню.

«Волнуюсь, точно это мое первое самостоятельное дело, — подумал он. — Впрочем, „раскрытие одного преступления не дает никаких преимуществ в раскрытии следующего“, — говаривал инспектор МУРа Кристинин, его первый наставник.

Узкий незамерзающий ручей разделял деревню на две части. Денисов двинулся вправо, ближе к железной дороге и путепроводу. Из крайней избы его заметили: два женских лица — старое и молодое, — приникнув к оконному стеклу, смотрели на него с любопытством.

Денисов открыл калитку. Тотчас откуда-то из-под крыльца вылетела, заливисто лая, кудлатая собачонка.

— Ты хороший, — из вежливости сказал ей Денисов.

Пес продолжал лаять и набрасываться, пока Денисов не поднялся на крыльцо и не постучал.

В избе включили свет, открыли дверь. Денисов увидел девушку — она собиралась уходить, — пучеглазую, недовольную, в круглой зеленой шапочке.

«Царевна-лягушка…» — мелькнуло в голове.

Кроме девушки, в избе находилась ее мать, подслеповатое морщинистое лицо которой было выжидающим. Кто-то похрапывал за деревянной переборкой.

Денисов снял шапку.

— Я с железной дороги. Здравствуйте…

Старуха кивнула, дочь сердито фыркнула — Денисов не показался ей с первого взгляда.

— Парень у нас пропал. Третий день ищем, с ног сбились…

— Третий день? — пожилая женщина приняла информацию сочувственно.

— С воскресенья…

— А какой он из себя?

Денисов исходил из имеющихся непреложных фактов. Первый факт: никто не видел Горяинова в поезде здоровья после отправления из Жилева; и второй: Бабичев десятого тоже приезжал сюда.

— На вид лет девятнадцати, худощавый, веснушчатый. Зубы… — Денисов растопырил пальцы, показал — выдаются немного вперед…

— Не было никого! — не дослушав, бросила «царевна-лягушка», отошла к зеркалу, мазнула по векам чем-то зеленым.

— Может, вам к командировочным сходить? — предложила старуха. — У нас здесь рабочие из Посадов. В прогон за нашим домом и вправо. На работу их возят на машинах. Может, они его видели? Ты бы проводила, Лизавета.

— Скажете тоже, мамк… — упрекнула от зеркала молодая. — Будто им парень нужен? А вы верите… Ходят, ищут дурней себя!

— Был здесь такой… — Кряжистый мужичок в валенках, в телогрейке, наброшенной на плечи, часто закивал. — Молодой, высокий. Из себя занозистый. Куртка, костюм — все как ты говоришь. Сверху шапка не шапка, малахай не малахай.

— Лыжная шапочка, — подсказал Денисов.

— Пусть будет… Взошел, значит, сюда, точно, как ты, осмотрелся. «Убег, — говорит, — я! И скоро опять же начнут меня искать!..»

«Вот оно!» — подумал Денисов.

В прогон, который ему подсказала старуха, он так и не попал. Таинственным путем оказался в закутке, в самом конце села. В небольшой избе горел свет. Постучал. Дверь открыли не сразу; старик долго расспрашивал: кто, зачем?

И вот результат.

— …Смотрю, из себя ничего, ладный. «Один живешь?» — спрашивает. «Сыновья погибли, старуха померла. Спасибо, силенка покуда есть. Один живу, — я ему, значит. — Сам из каких краев будешь?» — «Московский», — он мне. — Мужичок выдерживал паузы, собирался с мыслями. — Хорошо… «Родители есть?» — «Есть!» — «А кто?» — Это я ему, значит. А он не ответил мне на это.

— В какое время это было? — спросил Денисов.

— В послеобед… Авдотьин на ферму прошел, рабочих еще не было. Один я во всем проулке.

— Имя спросили?

— Не сказал. Я было поинтересовался — не сказал. Только, мол, убег, скоро, значит, начнут искать.

— Он умывался в избе?

— Умывался… Я и полотенце дал.

— Крови не видели? Царапин?

— Про это не скажу. — Мужичок подумал. — Про это наш участковый Филат Андреич лучше скажет.

— И участковый видел его?!

— Ты слушай! «Садись, парень, — я ему говорю, — перекуси!» Картошку достал, тушенку. Нож у него как десантный, банку в момент вспорол. «Мне его накормить, — думаю, — чтоб в сон кинуло!» Порошку оставалось немного — омлет ему сделал, ложки четыре бухнул…

«Тушенка, десантный нож, порошок… Непонятно!»

— Уснул он, значит. Только захрапел — я за дверь!

Денисов встал, прошелся по избе. На столике, в лукошке лежало десятка два свежих яиц: в яичном порошке не было никакой необходимости.

— Да что долго рассказывать? — Старику показалось, что Денисов собирается уйти. — Из Москвы корреспондент приезжал!.. — Мужичок поднялся, пошарил у печки на полочке. — Вот, смотри!

Денисов увидел медаль «За оборону Москвы», тускло блеснувшую на ладони.

— Особо опасным преступником тот, в малахае, оказался…

Выйдя из избы, Денисов повернул назад — отыскивать прогон, в котором жили командированные. В наступивших сумерках это оказалось непростым — он снова попал к дому «царевны-лягушки».

Прогон в общежитие рабочих кирпичного завода был совсем рядом. В большой просторной избе царила неразбериха, обычная, когда мужчины в один и тот же час готовятся на работу, ложатся спать, обедают и собираются в клуб.

— Автобус пришел! — крикнули от дверей. — Кто едет — потарапливайтесь!

На Денисова в его куртке болонья не обратили внимания. Он подсел к единственному никуда не торопившемуся пареньку с усиками, нешумному, поглядывавшему вокруг философски спокойно и иронически.

— Кто не успеет — доберется своим ходом… — успокоил философ. Сутолока в избе увеличилась. — Уж больно спешат на работу! Будто с собаками кто гонится.

— Вот именно… — вставил Денисов.

— «Семейный портрет в интерьере».

— Что ж, помирать — все равно день терять…

Парень-философ посмотрел на Денисова, видимо, остался доволен ответом.

— Спят по-черному… — Денисов намеренно упрощал. Говорил обыденное, не задерживающее внимания.

— «Воспоминания о будущем…» — Философ специализировался на названиях известных фильмов. Получалось неожиданно смешно.

Сутолока в избе поуменьшилась, автобус, по-видимому, отправился.

Денисов понял: «Пора! Иначе переборщу!..»

— Друга ищу, — поделился он. — Здесь был где-то в деревне…

— Давно?

— В воскресенье.

— Может, я видел? Какой из себя? — Парень пригладил усики.

Денисов не выказал нетерпения: он еще вздохнул, провел руками по коленям.

— Как столбы телеграфные гудят! Целый день хожу — все без проку… Росту он с меня, метр семьдесят восемь, в лыжном костюме. Шапка голубая…

— С красным?! — перебил парень. — Костюм темно-синий?! Волосы светлые…

— Светло-русые, — уточнил Денисов. Он не спешил поверить.

— И веснушки вроде… — Ироничность, не оставлявшая парня-философа в течение разговора, внезапно пропала. — Мы видели его… Как раз на работу ехали, в воскресенье.

Большую часть пути Денисов пробежал быстрой трусцой почти на одном дыхании. Он не вернулся в Михнево, предпочтя двигаться навстречу электричке, к Шугарову. Совсем стемнело. Ни один поезд не попадался навстречу.

«Надо быстрее передать Бахметьеву разговор с посадскими… Эти сведения меняют все представления о происшедшем!» — думал на бегу Денисов.

Скрипел снег. Морозное марево отходило назад, к Москве, оставляя Каширскую сторону черной. И когда из темноты выступили первые дома станции в Шугарове, они были почти уже по-ночному плоскими, как декорации.

Наконец Денисов увидел вдали светящуюся точку и ускорил бег. Приближался поезд. Чувствуя, что все решат секунды, Денисов подбежал к платформе — оперся руками о нее, забросил ноги. Моторный вагон остановился с ним рядом. Денисов вскочил в первые двери. Они, по-гусиному шипя, сошлись за его спиной. Теперь можно было перевести дух.

«Выйду из поезда и позвоню в отдел поближе к Москве. Там, где чаще электрички, где долго не придется ждать следующую…»

В тамбуре было темно, несколько пассажиров курили по углам. Денисов не спешил в вагон, через маленький незамерзший глазок в стекле посмотрел в ночь.

Черной тенью скользнул по стеклу огромный бетонный скелет путепровода. Справа осталась деревенька, общежитие кирпичного завода, паренек-философ, видевший Дмитрия Горяинова. Промелькнуло железобетонное основание контактной мачты, где был обнаружен труп.

— Михнево, следующая станция Привалово, — объявило радио.

Посадка в Михневе оказалась неожиданно большой. Денисова притиснули к двери кабины машинистов. Поверх чьей-то головы он смотрел, как с противоположного тамбура вваливаются в салон пассажиры, быстро разбирают свободные сиденья. Последние вошли в салон, когда поезд уже двигался. Денисов узнал всех: «Бабичев, Момот, Верховский и Ольга Горяинова…»

На голове Верховского лихо сидела та же вышедшая из моды шляпа — с закрученными полями с боков.

«Как у героев Брет-Гарта…» — подумал Денисов.

Бабичев был в той же куртке, казалось, он так и не застегнул ее. Не разжимая губ, что-то бросил на ходу, обернувшись к Ольге Горяиновой. Та кивнула. Вожаки Компании держались подчеркнуто независимо, прошли через вагон и вышли в тамбур. Все четверо остановились в полуметре от Денисова. Он отвернулся. Ему было хорошо слышно тяжелое, с чуть уловимым хрипом дыхание Бабичева.

Денисов старался не пропустить ни слова — о такой ситуации инспектору можно только мечтать!

— «…Предчувствиям не верю, и примет я не боюсь», — как-то невыразительно забормотал Верховский: — Дальше плохо помню… «Не надо бояться смерти ни в семнадцать лет, ни в семьдесят. Есть только явь и свет…» «И я из тех, кто выбирает сети, когда идет бессмертье косяком…»

— Димке это выражение очень нравится, — сказала Ольга. — Он переписал его на обложку библиотечного учебника. Теперь до конца семестра лишится абонемента…

— Чепуха! Я на свой возьму. — Бабичев отвернулся.

«Компания не знает того, что теперь известно мне. О чем через несколько минут будет знать Бахметьев, — подумал Денисов. — Похоже, Бабичев пытается анализировать привязанности и настроения Димы Горяинова, так же как это недавно делал я сам…»

По тому, как Компания внимательно слушала объявление остановок, Денисов понял, что выйдут они скоро. Момот даже пытался рассмотреть что-то сквозь замерзшее стекло.

В Барыбине Компания вышла.

«Зачем они приезжали? Может, тоже ходили по перегону? Искали?..»

Денисов сошел с поезда в Домодедове, от дежурного по станции набрал номер телефона Бахметьева.

— Говорит Денисов… — Он вспомнил, что весь день не давал о себе знать.

— Ты где? — недовольно спросил Бахметьев.

— В Домодедове… Горяинов нашелся!

— Горяинов?!

— Его подобрали там же на полотне… По ходу поезда он лежал первым. Помните вмятину рядом с мачтой?

— Труп?

— В бессознательном состоянии. Его нашли рабочие посадского кирпичного завода…

— Интереснейшие сведения! — сказал кому-то Бахметьев. — Горяинов тоже лежал на путях.

— Рабочие ехали на машине. Они его подобрали и увезли к себе в Посад, в больницу…

— В такую даль?! — вырвалось у Бахметьева. Он включил дежурного. — Срочно закажите Посад, — приказал он. — Приемный покой больницы… Сейчас выезжаем туда. Вечернюю планерку отложить! До нашего возвращения никому не расходиться!

Из дополнительного протокола допроса Гераскиной Елены, установочные данные в деле имеются…

По существу заданных мне вопросов поясняю. Гитара принадлежала двум молодым людям, которые ехали в крайнем купе, от нас с другой стороны вагона, — Алику и Игорю. Алик был одет в ярко-красный свитер, Игорь — в светлую куртку. Дима во время поездки нервничал. Особенно после того, как Роза с Ольгой ушли за гитарой.

Вопрос. Как долго отсутствовали девушки?

Ответ. Минут десять. Как объяснила Роза, гитару им дали не сразу, сначала ребята сказали: «Девушки, попойте с нами! Нам скучно!» Они спели несколько песен вместе с Аликом и Игорем, после чего вернулись в купе.

Вопрос. При каких обстоятельствах вы в поезде в последний раз видели Розу Анкудинову?

Ответ. Розу в последний раз я видела в тамбуре. С ней стоял Алик, который давал гитару. Они о чем-то разговаривали. В это время рядом со мной сидел Дима Горяинов и тоже видел ее с Аликом. Он попросил меня позвать Розу в вагон. Диме не нравилось, как Роза себя вела. Он видел, что она «строила глазки» Алику. Дима даже сказал, что «смажет этому парню по физиономии». Я крикнула Розе: «Иди сюда!» Но она махнула рукой. После этого Горяинов тоже вышел в тамбур.

Вопрос. Видели ли вы Алика, когда он возвращался из тамбура после того, как туда прошел Горяинов?

Ответ. Не видела. Так как я в это время уже спала. Алика я увидела перед Москвой. Розы и Димы в это время в купе не было.

Из протокола допроса Горяиновой Ольги, 21-го года, студентки Московского института народного хозяйства имени Г. В. Плеханова…

…С катания мы вернулись минут за сорок до отправления поезда. Проводница открыла вагон, и мы вошли в купе, где оставались наши вещи. Уточняю: вместе со мной вернулись Момот Слава, Володя Верховский, Лева Розин, Виктор, фамилию его не знаю, и Плиний. Фамилию и имя также не знаю. Мой брат Горяинов Дима и его девушка Анкудинова Роза с нами не ездили, сначала катались на санках, а потом смотрели, как играют в зимний футбол. Дима был чем-то расстроен, это заметили все. Решили, что они с Розой «выясняли отношения». Анкудинову Розу я знаю как соседку, проживающую на Профсоюзной улице. Она моложе нас. Примерно год назад мой брат и его друзья — Слава Момот и Евгений Бабичев — пригласили ее в нашу компанию…

На Розу в поезде обратили внимание два парня, которые ехали в нашем вагоне. Алик и Игорь. Ребята эти были старше моего брата, уже взрослые, и своим видом и одеждой выделялись среди туристов. Эти ребята играли в зимний футбол около поезда. Играли хорошо, и многие, в их числе Роза, никуда не пошли, предпочитая смотреть игру…

В вагоне до отправления поезда из Жилева мы поели, потом стали петь песни, играть на гитаре. Кто из ребят пил вино, я не знаю. Я и Роза пили только «Байкал».

На обратном пути я не видела, где ехали мой брат с Розой. Считала, что они курят в тамбуре. На половине пути в наше купе приходил Алик, чтобы взять свою гитару. Я обратила внимание на то, что красный свитер, который был на нем, разорван на плече по шву.

Перед Москвой кто-то из наших ребят спросил: «Где Димка?» В это время поезд уже прибывал на станцию. Зная обидчивость брата, я решила, что Дима с Розой ушли в другой вагон… У брата характер резкий, горячий, его поступки иногда удивляют неожиданностью. Обидевшись, он вполне мог уйти в чем был, оставив пальто, вещи…

— Полковник Бахметьев и следователь в больнице у Горяинова. — Колыхалова положила на стол довольно объемистую папку. — Само собой, ориентировка о розыске Горяинова отменяется, — сказала она.

Инспектора, собравшиеся на вечернюю планерку, ждали.

— Установлено, что он лежал ближе к дороге. Поэтому его заметили проезжавшие в автобусе рабочие кирпичного завода. Они занесли Горяинова в машину, отвезли в Посад, в больницу.

— Ошибки нет? Это действительно Горяинов? — спросил кто-то.

— С нами в больницу ездили его родители. Сейчас они тоже там… Состояние Дмитрия критическое, в сознание все еще не приходил. Обширные травмы внутренних органов, головы…

— Что же посадская милиция? Почему не сообщили? — спросил Антон Сабодаш.

— Такая деталь, товарищи… — Колыхалова подняла руку.

Было слышно, как тяжело катят вагон за вагоном за окном по восьмому пути.

— …У Горяинова на руке оказался браслет с фамилией Сергея Солдатенкова — парнишки из Крестов. Чуть не произошла беда! На браслете стояла группа крови Солдатенкова. Представляете, что могло произойти при переливании крови?!

— Значит, вместо родителей Горяинова сообщили родителям Солдатенкова?

— Именно! Но Солдатенковых нет, они уехали. Со дня на день должны вернуться.

Денисов поднял руку:

— Что обнаружено в одежде Горяинова?

Колыхалова раскрыла лежавшую на столе папку.

— Конспект по экономике производства… Единый проездной билет, ключ. Ничего существенного. — Она перелистала конспект. — «Япония — 4, Франция — 9, 5, Австралия — 7, 5… в пересчете на годовой рост розничных цен… По свидетельству журнала английских деловых кругов…»

— Ключ от дома? — спросили ее.

— Не думаю. Родители ключ не опознали.

— А насчет браслета Солдатенкова?

— Горяиновы его видели впервые.

Из протокола допроса Шемета Валентина Андреевича, 72-х лет, персонального пенсионера…

Вопрос. Отметили ли вы что-нибудь странное в поведении Турандина и его товарища по возвращении их с прогулки?

Ответ. Ничего особенного в их поведении я не отметил. Турандин по характеру немногословен, несколько резок в обращении. Таким он был и в этот раз, когда вернулся с прогулки. Турандин попросил у меня иголку и красную нитку, зашил свитер, который расползся по шву на плече. Товарищ Турандина в это время читал книгу.

Вопрос. Сказали они вам о том, что собираются уезжать?

Ответ. Их отъезд был для меня неожиданностью, поскольку заранее Турандин меня об этом не предупредил.

Вопрос. Куда выехали Турандин и его товарищ?

Ответ. Об этом мне неизвестно.


ТЕЛЕГРАММА.

Начальнику отдела милиции на станции Москва-Астраханская — Турандин Александр Васильевич (Алик) работает тренером по боксу ДСО «Трудовые резервы» с января прошлого года. В настоящее время находится в очередном отпуске в городе Москве. Вместе с Турандиным может находиться тренер ДСО по зимним видам спорта Савиновский Игорь Львович. Фотографии высылаю с бригадиром поезда — начальник отделения уголовного розыска Инты.

(подпись)

СРЕДА, 11 ФЕВРАЛЯ

Денисов приехал на вокзал затемно. Не проснувшимся еще центральным залом прошел к лестнице на антресоли. Торговали буфеты, звенели зуммеры автоматических камер хранения. Каждый второй, входивший в зал, направлялся к суточным кассам, где прямо на глазах росла по-утреннему неразговорчивая, нетерпеливая очередь.

Сложной цепью переходов Денисов прошел в дежурку. Здесь готовились к сдаче смены. Из всех открытых форточек клубами валил морозный воздух.

«Проветрено и даже прохладно, как в кабинете фтизиатра…» — подумал Денисов.

В кресле у коммутатора оперативной связи сидел помощник, самого дежурного не было.

— А где сам? — спросил Денисов.

— Умывается…

— Новости есть?

— Звонили, — помощник полез в черновую книгу, — Шемет…

— Валентин Андреевич?

Помощник снова сверился с записями. Работа в дежурной части требовала абсолютной точности.

— Да. Ему, в свою очередь, звонил… Турандин Александр Васильевич… Из Кишинева, гостиница «Молдова». Турандин извинился за то, что уехал, не поблагодарив. Опаздывал, сказал, на самолет. Осведомился у Шемета, все ли в порядке.

— Это очень важно! — Денисов сразу почувствовал себя легко. — И вы?

— Приняли меры… — Помощник не позволил себе ответить по памяти, заглянул в записи. — Доложили руководству, передали телефонограмму в управление уголовного розыска Молдавии. Об установлении и допросе Турандина…

— Отлично!

Денисов поднялся к себе. Повсюду горел свет. Шары абажуров отражались в стрельчатых окнах. В кабинете возилась с щеткой уборщица.

У дверей Денисов увидел Горяинова-старшего, в руке он держал незажженную сигарету.

— Ко мне? — спросил Денисов.

— И сам не знаю… Сказали — в одиннадцатый кабинет. С таким трудом бросил курить! Не поверите. Казалось: чуть что — сразу закурю, не выдержу. А сейчас сын на грани жизни и смерти, а я не могу в рот взять. Понимаете?

Уборщица, захватив с собой корзину для бумаг, ушла. Денисов снял пальто, подошел к столу, увидел вчерашний план-задание, который он не выполнил, встретив на Профсоюзной Бабичева с собакой. Задание называлось: «Володя Верховский».

— А тут еще милиция в Крестах. — Горяинов вздохнул. — Вежлива, но настойчива!

— В чем там дело? — спросил Денисов.

— Просят раскрыть им кражу икон с дачи.

Денисов удивился:

— Вы в состоянии?!

— Я же там всех до одного знаю!.. — Горяинов прошелся по кабинету — приземистый, с землистого цвета лицом. — К черту! Разве у меня иконы в голове? Или мои деревенские соседи? Или Серега Солдатенков?

Я спрашиваю себя: до чего нужно дойти, чтобы скинуть человека с поезда?! И кто делает? Друзья!

— Друзья?

— Или не без их участия! Бабичев, Женька, Момот… Они ведь избили его однажды. Так отделали… Не знали?

В дверях показалась Колыхалова.

— Доброе утро. Кто избил?

— Бабичев и Момот… И в этот раз, в поезде!

— От кого эти сведения? — спросила Колыхалова: у полковника Горяинова мог быть свой источник информации.

— От Ольги! Под большим секретом. Славка ударил, наш ответил. Видели у Момота наклейку на брови? Я еще в первый раз заметил…

— Из-за чего подрались?

— Разве скажут!

— Нам стало известно, что в поезде с ними ехали двое… Один из них боксер, — сказала Колыхалова, доставая из сумочки пачку «Мальборо». — Мы их разыскиваем сейчас. Между обеими компаниями в вагоне возникла напряженность. — Колыхалова не могла выразиться определеннее, не разглашая тайны следствия.

— Значит, вы подозреваете… — сказал Горяинов.

— Именно.

— Я считал, что все случившееся связано с Компанией… У них что-то произошло, я чувствовал. Где, например, Димка был в пятницу? Вернулся он в час ночи. Момот дважды звонил, Плиний. Чтобы Димка не сказал ребятам, куда поехал? Куда уходит? Чудеса! — Горяинов вздохнул.

— Вы пробыли у сына всю ночь? — спросила Колыхалова.

— Я, жена и следователь. Он, наверное, и сейчас там. Глаз не сомкнул. Этой ночью жена опять поедет или Ольга. — Горяинов покачал головой. — А тут еще Крестовская милиция: «Кто из друзей Димы и Ольги приезжал на дачу?», «У кого из них есть собака?»

— Полагают, кражу совершил кто-то знакомый с обстановкой? — спросил Денисов.

Он обратил внимание: Горяинов снова перевел разговор на Компанию. Полковник не принял эту версию о причастности к происшедшему посторонних.

— В основном их беспокоит один из приятелей Димы — Верховский… — Горяинов помолчал. — Мне и самому не понятно: юрист, много старше… Какой ему с ними интерес?

— Верховский говорил с вами об иконах? — спросил Денисов.

— В открытую. Просил: «Если будете продавать, поставьте меня в известность…» Это он надоумил насчет музея Андрея Рублева: свозите, мол, чтоб знать ценность… Странный парень. — Горяинов посмотрел на Колыхалову. — И взгляд какой-то тяжелый, неприятный.

— Дима бывал у него?

— И Дима и Ольга. Они там днюют и ночуют. По-моему, Верховский нравится Ольге. Не хотелось бы, конечно, в это верить.

— Он приезжал к вам на дачу с Димой?

— Однажды был и один. Племянник Николай рассказывал. — Горяинов подумал. — «Сидим, — говорит, — с женой, видим, юрист подходит к даче. „Как попал, Володя?“ — спрашиваю. „Погода хорошая, решил приехать. Думал, Дима здесь“.

— Никто из приятелей Димы не просил ключ от дачи? В частности, Верховский?

— Меня уже спрашивал об этом следователь. — Горяинов покачал головой. — Замок у нас немецкий, привез из Роцлау. Ключ подобрать трудно… Может, у Николая ключ пропадал? В магазине «Мясо» у него кто-нибудь…

Допрос Бабичева был записан на видеомагнитофон. Эксперт включил запись, сел за портативную пишущую машинку в углу — он печатал заключение.

— Только уважая тебя, Денисов… — Эксперт рывком передвинул закладку. — Ну, я отключаюсь…

На экране видеомагнитофона Бабичев, как и в жизни, был спокоен и холоден, через плечо следователя посматривал в окно — на перрон, где шла посадка.

Следователю перрон не был виден, он сидел спиной к окну, хмурый, сосредоточенный. Видеозапись была сделана накануне, до того, как Денисов установил местонахождение Дмитрия Горяинова.

— В каких отношениях вы находились с Димой? — спросил следователь.

— В приятельских.

— Бывали у вас ссоры?

— Было всякое, — сказал Бабичев.

— Иногда заканчивались дракой?

Оператор, он же эксперт, лихо отстукивавший на машинке, отступал от строгих правил ведения процессуальной съемки, оживлял кадр. Фоном для допроса Бабичева служил перрон, толчея у последних вагонов электропоезда. Денисов подумал, что эксперт, человек с весьма острым чувством обстановки, намеренно снимал все, что видел Бабичев, обдумывая ответ следователю.

— Помните случай? К вам в дом пришли подростки, вы их сразу не впустили? — спросил следователь. — А когда открыли, из вашей квартиры выбежал Горяинов. Рубашка у него была в крови…

— Слава Момот демонстрировал ему приемы карате… — пояснил Бабичев.

— А в поезде здоровья?

— Не демонстрировал.

— Будьте точны. Показания записываются на видеомагнитофон, будут приобщены к делу в качестве вещественного доказательства, — предупредил следователь.

— Знаю. — Бабичев сидел в куртке, в которой Денисов видел его гулявшим во дворе с эрделем. — В поезде была символическая пощечина, но Горяинов обиделся, ударил чем-то. Повредил Славке бровь… Потом они помирились.

— Это произошло на обратном пути из Жилева?

— Когда ехали из Москвы…

На экране снова возникла платформа. Группа подростков стояла у последнего вагона электрички.

— Момот сказал Диме: «Ты ведешь себя как последний дурак!»

— Что он имел в виду?

— Не порть настроение Компании!

— Точнее.

— Вам же известие! Роза, видимо, сказала…

«Они ничего не знают!..» — понял Денисов. Ловушка с больницей, придуманная ККК, действовала.

— …Димка обиделся. Настроение было испорчено. Вы же знаете!

Следователь на экране только повел бровью. Вопрос, который он задал, не имел отношения к делу:

— Горяинов и Анкудинова… Им, наверное, было трудно на людях?

На этот вопрос Бабичев неожиданно ответил охотно и очень искренно:

— Люди, знаете, делятся на тех, кто в компании пляшет, и на тех, кто читает стихи. И вот тот, кто пляшет, стесняется за того, кто читает стихи, хоть и любит его.

— Вы невысокого мнения об Анкудиновой…

— Напротив! Однажды при мне она смотрела с Автозаводского моста. Шел пароходик. И показала: «Там пристань!» И точно. Понимаете? Догадалась по следу на воде. — Бабичев обобщил: — Главное — природный ум. То есть ум минус эрудиция. Согласны?

Следователь уклонился от ответа.

— По-вашему, Роза знала о краже икон на даче Горяиновых? — неожиданно спросил он.

— При чем тут иконы? — Бабичев внимательно посмотрел на следователя.

— Знала или нет?

— Не имею понятия.

— А вы?

— Об иконах мне стало известно значительно позже…

Бабичев замолчал. Следователю так и не удалось вызвать его на откровенность.

Оператор снова показал перрон, группу подростков, вокзальную суету — все, что видел в этот момент Бабичев. Сбоку, рядом с подростками, Денисов заметил собаку.

— Кто вам сказал о краже? — спросил следователь.

— Горяинов Николай… Племянник полковника Горяинова.

— Он звонил?

— Звонил я, искал Диму.

— Когда?

— В понедельник вечером…

— В какой момент вы в последний раз видели Горяинова и Анкудинову в поезде?

— Это было недалеко от Жилева. Верховский Володя вышел в тамбур, дверь была открыта. В тамбуре стояли Дима и Роза.

— Потом?

— Володя вернулся за магнитофоном, закрыл за собой дверь.

— Он вез магнитофон?

—Да.

— Видели вы Анкудинову и Горяинова после этого?

— Нет.

Следователю оставалось задать лишь несколько контрольных вопросов.

— Выходил ли после Верховского кто-нибудь еще в тамбур? В частности, выходил ли после него мужчина в красном свитере, который давал девушкам гитару?

— Алик?

— Вы знаете его?

— Не знаю. Девушки сказали… Кажется, после Володи Алик не выходил в тамбур.

— Кажется или точно не выходил? Это очень важно.

— По-моему, не выходил…

Денисову предстояло еще немало дел — магазин «Мясо», поездка к Верховскому. Он отключил видеомагнитофон.

Эксперт закончил печатать заключение, сложил бумаги и тоже собирался уходить.

— Как? — спросил эксперт. — Впечатляет?

— И сильно. — Денисов показал на клавиши: — Обратная перемотка здесь?

— Здесь. Что тебя интересует?

— Вид из следственного кабинета на перрон. Сейчас промелькнул.

На экране возникла знакомая обстановка отправления пригородных поездов. Был вторник, и у торца платформ уже выстраивались контролеры-ревизоры с их добровольными помощниками для отлова потенциальных безбилетников. При желании Денисов мог бы воспроизвести все, что кричал в мегафон полный, в нахлобученной на самые уши папахе ревизор:

— Граждане пассажиры! Предъявляйте билеты общественному контролю… Повторяю…

«Почему общественному? — подумал Денисов. — Как известно, все они на зарплате и на проценте…»

Но сейчас его интересовали стоящие на платформе подростки с эрдельтерьером.

«Они ждали Бабичева… — понял Денисов. — И после его допроса старшие уехали в Михнево, а младшие куда-то еще».

Магазин «Мясо», которым руководил Николай Горяинов, Денисов увидел сразу, неподалеку от метро. Магазин занимал первый этаж небольшого дома довоенной постройки.

Шофер въехал на стоянку для служебных машин, остановился под самыми окнами магазина, рядом с узким тротуарчиком.

Денисов и Сабодаш прошли в магазин, где несколько покупательниц терпеливо пережидали друг друга, чтобы остаться с продавщицей наедине.

За скучной витриной прилавка не было ничего соблазнительного.

— Хозяйство скромное, но аккуратное, — заметил Антон.

Денисов кивнул.

— На первое или на второе, мужчины? — продавщица мгновенно распознала в Денисове и Антоне нестандартных покупателей. При них не было даже портфелей. — Хорошего, правда, пока ничего нет…

— Обидно, — сказал Антон.

Перед ними на стене висело изображение коровьей туши с обозначенными пунктиром линиями разруба и указателями сортности.

— Может, подвезут… Заходите к вечеру.

Денисов подошел к внутреннему коридору, слева была обитая черным дерматином дверь в кабинет директора, справа — лестница в подвал.

— Сам-то где? — Денисов кивнул на дверь.

Продавщица оставила покупательниц, вышла из-за прилавка. Через наружную витрину ей была хорошо видна стоявшая у тротуара служебная машина с антенной на крыше.

— Вам Николая Борисовича? — Она заволновалась. — Разве он не там?

— Дверь заперта.

— Может, в подвале? Николай Борисович! — крикнула продавщица в проем лестницы.

Послышались легкие шажки. На лестнице неожиданно появился маленький мальчик лет восьми в джинсах «Ли купер», цветных подтяжках, с нотной папкой.

— Уехал папа, — сказал он.

— Куда? Не сказал? — спросила продавщица.

— Позвонили. «Если ты так настаиваешь, Володя, — сказал папа, — мы можем встретиться прямо сейчас. Хотя это смешно, то, что ты сказал…»

— Мальчик умница… — Продавщица досадливо улыбнулась. — Головка золотая. А фантазер! Чего только не нафантазирует! — Она заговорщицки мигнула: — Вот что… Мы сейчас телятинки поищем. Кажется, немного осталось… Парной…


Из протокола дополнительного допроса Горяиновой Ольги, установочные данные имеются…


Вопрос. Когда вы в последний раз были на даче в Крестах?

Ответ. Мы приезжали туда неделю назад с мамой. Там было все в порядке.

Вопрос. Видели ли вы на столе предъявленный вам следователем для опознания лист ватмана с записью карандашом: «Мы будем здесь еще не один световой год» и т. д.?

Ответ. Указанный лист ватмана я видела, однако никакой записи на нем не было.

Вопрос. Кто еще приезжал на дачу после вас?

Ответ. После нас с мамой в Кресты никто не ездил.

Вопрос. Скажите: у кого из членов вашей семьи имеется ключ от дачи?

Ответ. У нас один ключ. Им распоряжаются родители. Припоминаю, что брат как-то разговаривал со своими друзьями из Компании о том, что ему нужен ключ. Какой — не сказал. И больше при мне разговора о ключе не было.

Вопрос. Кто из Компании мог слышать разговор о ключе?

Ответ. Только Володя Верховский.

Вопрос. Как давно Верховский появился в Компании?

Ответ. Примерно год назад. В одно время с Анкудиновой. Анкудинова и Верховский живут в одном доме и подъезде, на одной лестничной клетке.

Вопрос. Как вы можете охарактеризовать его?

Ответ. Володю? Хороший товарищ…

Вопрос. Что вы под этим понимаете?

Ответ. Умеет слушать. Никогда никого не высмеивает. Ребята ему все о себе рассказывают. Уступчивый. Я имею в виду — мягкий.

Вопрос. Какие отношения у Верховского с вашим братом?

Ответ. Как со всеми. Нормальные.

Вопрос. Не было между ними какого-нибудь соперничества?

Ответ. По-моему, нет. Брат часто встречался с Верховским. Летом мы должны были вместе спускаться на плотах по Онеге.

Вопрос. В поисках предметов древнего искусства?

Ответ. Да. Мы хотели начать со Свиди и через озера Воже и Лаче попасть в Каргополь.

Вопрос. Знал ли Верховский о стоимости икон, находившихся на даче в Крестах? То есть знал ли он об оценке стоимости икон, произведенной сотрудниками музея Андрея Рублева?

Ответ. Володя был в курсе всего.

Вопрос. Кого из ребят, участвовавших в воскресной поездке, вы видели в субботу и в пятницу?

Ответ. Никого. В эти дни мы не встречались. Мой брат тоже отсутствовал.

Вопрос. Вам предъявляется ключ, обнаруженный в одежде вашего брата Горяинова Дмитрия в больнице. Видели ли вы этот ключ раньше?

Ответ. Этот ключ я прежде никогда не видела. Он не похож на ключи, которыми пользуется наша семья.

С моих слов записано верно и мною лично прочитано.

Горяинова.

Из протокола допроса Горяинова Николая Борисовича, 29-ти лет, директора магазина «Мясо» № 83 райпищеторга…


…О краже я узнал со слов жены, приезжавшей в воскресенье, 8 февраля, на дачу. Жена обратила внимание на то, что дверь в дом со стороны крытого двора отжата, имеется доступ в помещение. Видя это, она попросила соседей забить дверь, а сама заехала в районное отделение милиции и заявила о краже. На следующий день утром я приехал на дачу и принял участие в осмотре, который произвели работники милиции. Они сказали, что в дачу попали с двух сторон и, кроме того, один из взломщиков с собакой стоял около забора.

Вопрос. Кого вы подозреваете в совершении кражи? Вел ли до этого с вами разговор кто-либо об иконах? Делались ли попытки купить иконы или обменять их?

Ответ. Об иконах со мной разговаривали несколько человек из числа друзей моего двоюродного брата — Горяинова Дмитрия.

Вопрос. Кто именно?

Ответ. Верховский Владимир и Бабичев Евгений. Оба собирались ехать на Север, чтобы заняться поиском икон в брошенных деревнях. Верховский старше моегодвоюродного брата и имеет на него большое и не всегда положительное влияние, как и Бабичев. У обоих часто не бывает денег. Дмитрий водит их в кафе, в пивной бар. За них расплачивается.

Вопрос. Откуда ваш брат брал деньги на это?

Ответ. По моим сведениям, деньги ему дает мать, но так, чтобы дядя об этом не знал.

Вопрос. Что именно говорили вам об иконах Верховский и Бабичев?

Ответ. Верховский настойчиво интересовался, не собираюсь ли я продать иконы.

Вопрос. Он советовал продать?

Ответ. Наоборот, этого не делать. Оставить все как есть. И не увозить их из Крестов.

Вопрос. Кто еще присутствовал при этом разговоре?

Ответ. Разговор состоялся на даче в Крестах. При разговоре могли присутствовать друзья Дмитрия и сосед по даче Солдатенков.

— Следствие ставит в известность о том, что в случае если преступники предложат выкупить у них похищенные иконы, вам надлежит немедленно сообщить об этом в милицию.

— Если мне позвонят, я сразу же свяжусь с вами.


…Лавина машин катила сзади, с площади Гагарина, словно увлекая за собой весь столичный транспорт.

— К Верховскому!

На Профсоюзной поток машин резко снизился, а скорость их, наоборот, возросла. Мелькнул небольшой овраг на правой стороне, зеленые шторы магазина «Березка».

— Позвони, когда будешь выезжать с Профсоюзной в отдел, — сказал Антон. — Может, встретимся.

Денисов кивнул, достал блокнот: «Что я записал о Верховском?»

«Верховский Володя, юрисконсульт. Шляпа, как у героев Брет Гарта. Живет с бабушкой».

Негусто!

На страничке шли записи, сделанные в Крестах. Денисов тоже пробежал их:

«…Какие только мысли не лезли в голову за эти десять минут, пока она не появилась…», «Мы еще будем здесь не один световой год, спасибо…» — надпись на ватмане.

Машина затормозила рядом с подземным переходом.

— Счастливо, — сказал Антон. — Погнали…

На этот раз Денисов вошел во двор, убедившись, что не наткнется неожиданно ни на Бабичева, ни на другого члена Компании.

Во дворе степенно прогуливались пожилые женщины с колясками. Денисов нашел нужный подъезд, поднялся по лестнице.

Здесь…

Дверь открыла старушка, круглая, похожая на грибок. Седая голова ее мелко тряслась.

— Проходите. Здравствуйте… Вы к Володе? — голос ее тоже вибрировал. Она закрыла за ним дверь. — Только знаете, Володи нет. Он был дома. Еще немного, и вы бы его застали!..

— Он не сказал, куда едет?

— К другу… А к кому, не сказал! Будто у него один друг!

— Я, собственно, по поводу книг. Из библиотеки. — Предлог был продуман еще накануне. Денисову было не о чем беспокоиться. — «Загадка медного свитка» и «Двенадцать цезарей» Гая Светония Транквилла.

— Сколько я напоминала! «Завтра, бабушка, да завтра!» Вот и дождался!

Денисов огляделся. Две изолированные комнаты, шкаф с одеждой, тумбочка. Справа кухня. На стене против входной двери овальное зеркало, увеличенная фотография Верховского в пальто с поднятым воротником, в шляпе, с сигаретой в зубах.

— Это Володя?

— Да… — Она посмотрела на Денисова. — Может, чайку? Мы с Муркой как раз заварили…

Денисов увидел под стулом в кухне ангорскую кошку — злой красноватый глаз.

— Раздевайтесь! — старушка уже хлопотала у стола. — С вишневым или абрикосовым? Малиновое варенье я не предлагаю, потому что вам опять на улицу!

— Какая у него странная шляпа! — глядя на фотографию, сказал Денисов.

— Знаете, как он ее называет? «Шериф». Девочка, соседка по лестничной клетке, придумала.

— Анкудинова?

— Вы знаете Розу?

— Тоже наша читательница.

— Я считаю, если взрослый мужчина носит такую шляпу, значит, у него затянувшееся детство. А как вы думаете? — старушка засмеялась. — И Роза со мной согласна. А Володя говорит: «Эта шляпа „шериф“ способствует моей индивидуальности!» У него все способствует индивидуальности… Новый год встречал где-то на вокзале с первым встречным — тоже. Между нами говоря, Роза ему нравится. Я бы сказала даже, что он любит ее… Только… — Она посмотрела на Денисова.

— Никому ни слова!.. — успокоил он.

— Стоит намекнуть, сразу шум, крик! «Я на десять лет старше». — Старушка застыла с чайником. — Разве это много?! Он говорит: «Ты бы знала, бабушка, какие у нее всегда горячие руки…» Как будто я не понимаю!

— А как Роза Анкудинова к нему

относится?

— Девушки все чувствуют…

— Его любовь безответна?

— Не знаю. Роза говорит: впереди у каждого из них еще несколько световых лет…

«Световых лет…» — вспомнил Денисов запись.

Старушка вдруг погрустнела.

— Володя очень переменился в последнее время. Я его таким не помню… Сейчас совсем дома не бывает!.. — Она вздохнула. — А если бывает дома, ляжет на диван и молчит… Один Володя ваш должник?

— Горяиновы тоже…

— Если бы зашли вчера, застали бы Ольгу…

— У меня значится и Дмитрий Горяинов.

— Это ее брат. Дня четыре назад приходил… Вы не знаете, как Ольге тяжело дома! Отец… Большой деспот, — старушка отставила блюдце. — Мы, взрослые, думаем часто, что стараемся для семьи: машина, дача, сберкнижка… Дескать, все это нашим детям. На самом деле для себя. Детям это не нужно. Поверьте.

— Вы разрешите позвонить от вас? — спросил Денисов.

— Пожалуйста… Телефон у Володи в комнате.

Денисов прошел в комнату Верховского. Напротив, у окна, стоял письменный стол, над книжными полками висело несколько икон, на журнальном столике стоял телефон. Рядом лежал открытый блокнот с записанным поперек листа семизначным номером. Денисов переписал его в блокнот.

Набирая номер Колыхаловой, Денисов рассматривал иконы. Названий их он не знал, заметил только желобки-«ковчеги», словно рамки, отделяющие изображения. «Ковчег» указывал на возраст.

На письменном столе лежала фотография Анкудиновой — Денисов легко узнавал ее по прическе, чуть расширенному переносью, трагическому излому безгубого в уголках рта.

Трубку сняла Колыхалова.

— Ты где? — спросила она.

— У Верховского. — Денисов продолжал осматривать комнату. — Никто не звонил?

— Из Кишинева, из управления уголовного розыска. Турандина допросили. «Не видел», «не знаю»… Видимо, придется выезжать в командировку. Или везти сюда. Вечером планерка.

— А что в Посадах?

— Горяинов в сознание не приходил. Следователь пока там…

Кира продолжала говорить, а Денисов заинтересованно смотрел в блокнот Верховского.

«Знакомый телефон…»

— Уже уходите? — спросила старушка.

— Да. Спасибо за варенье, за беседу.

На лестнице Денисов остановился, словно налетел на невидимую преграду.

«Это же телефон магазина „Мясо“, где работает Николай Горяинов! — Он вдруг представил мальчика с нотной папкой, в джинсах „Ли купер“, цветных подтяжках, вспомнил тонкий детский голосок: „Если ты так настаиваешь, Володя, мы можем встретиться прямо сейчас. Хотя это смешно, то, что ты сказал…“

«Не Верховский ли Володя позвонил в магазин и попросил о срочной встрече? — подумал вдруг Денисов. — Но зачем?»


Из протокола допроса Турандина Александра Васильевича, 28-ми лет, город Инта, тренера ДСО «Трудовые резервы»…


… По существу заданных вопросов поясняю:

Будучи в очередном отпуске, с 6 по 8 февраля находился в Москве имеете со своим товарищем по работе Савиновским Игорем Львовичем. Останавливались у старого друга моего отца Шемета Валентина Андреевича.

Вопрос. Выезжали ли вы, будучи в Москве, с Савиновским И. Л. в поезде здоровья на станцию Жилево на лыжную прогулку?

Ответ. Действительно, через знакомого Шемету инструктора по туризму, достали путевку, 8 февраля я и Савиновский И. Л. выезжали с поездом здоровья на станцию Жилево. Поскольку лыж мы с собою не взяли, то, прибыв на место, с другими туристами играли в мини-футбол.

Вопрос. Как вы были одеты во время лыжной прогулки?

Ответ. На мне был ярко-красный свитер, лыжные брюки, синие с белой полосой, лыжная шапочка белого цвета. Савиновский И.Л. был в куртке светлого цвета и синем лыжном костюме.

Вопрос. Была ли у вас с собою гитара? Кто в пути следования просил ее у вас?

Ответ. Была. В пути следования к нам заходили девушки Ольга и Роза, ехавшие со своими сверстниками в крайнем купе с противоположной стороны вагона. Девушки унесли гитару к себе, и она находилась у них до приезда в Жилево, после чего они гитару вернули. На обратном пути они снова брали гитару, но не вернули ее, и я принужден был сходить за гитарой в их купе.

Вопрос. Стояли ли вы в тамбуре с девушкой по имени Роза? О чем у вас был разговор?

Ответ. Я действительно выходил курить в тамбур в то время, когда там находилась Роза. Она тоже курила. О чем мы говорили, я не помню, потому что не придал значения разговору.

Вопрос. Не заметили ли вы какого-нибудь проявления неприязни к вам со стороны попутчиков Розы?

Ответ. Я заметил, что ребята недовольны чем-то. Но причину недовольства так и не узнал, тем более что они, по-моему, перед этим передрались между собой. Один другому разбил бровь.

Вопрос. Вы оставались также в тамбуре вместе с Розой и ее попутчиком втроем? Какой у вас состоялся разговор?

Ответ. Не помню. Если Роза или ее попутчик смогут мне напомнить его содержание, возможно, я смогу дополнить ответ…

Вопрос. При каких обстоятельствах у вас оказался распоротым свитер?

Ответ. Это произошло в Жилеве во время игры в футбол…

Из протокола допроса эксперта по поводу заключения трассологической экспертизы.

Вопрос. Возможно ли открывание исследуемого дверного замка на даче Горяиновых предлагаемым ключом, обнаруженным в одежде Горяинова Дмитрия?

Ответ. Учитывая имеющийся в скважине каждого замка люфт ключа, а также люфт стойки для ключа в сувальдных замках, возможно отпирание замка многими ключами, размеры бороздок которых будут находиться в пределах, указанных на схемах.

Применительно к данному конкретному случаю считаю, что, поскольку параметры обнаруженного в одежде Горяинова Дмитрия ключа не выходят из приведенных пределов, открывание исследуемого замка представленным экспертизе ключом вполне возможно, что и было осуществлено в условиях лаборатории.

Вопрос. Каким образом и чем был осуществлен отжим двери крытого двора дачи Горяиновых?

Ответ. При наличии на запорной планке отчетливых динамических следов орудия взлома типа ломика следует считать, что отжим двери осуществлен указанным орудием взлома. При наличии подобного ломика у подозреваемых возможно установление соответствия выступающих элементов орудия динамическим следам, оставленным на запорной планке.

Вопрос. Какова давность оставления динамических следов на запорной планке?

Ответ. Давность оставления указанных следов порядка двух дней, то есть примерно 6 февраля сего года.

Эксперт (подпись)

— …Мыслю: Горяинов не мог выбросить из вагона Анкудинову, как мы раньше предполагали, — сказал Бахметьев, — поскольку по ходу поезда здоровья он лежал первым. Это аксиома. Все другое в области гипотез…

Бахметьев собрал инспекторский состав в классе службы, здесь было просторнее. Сюда же перенесли из его кабинета черную школьную доску с вычерченным на ней планом дачи Горяиновых. Рядом с магнитофоном лежало наготове несколько кассет, при необходимости можно было в любую минуту воспроизвести наиболее существенные показания свидетелей.

За столами сидели все, кто участвовал в расследовании обстоятельств гибели Анкудиновой. Ждали следователя. Окончательное слово так или иначе оставалось за прокуратурой.

— …Начну с дневниковой записи Горяинова, поскольку это наиболее объективное свидетельство. Вряд ли Горяинов был причастен к нападению на себя. — Бахметьев был серьезен, почти торжествен.

«Это, пожалуй, первое большое дело Бахметьева, после того как его перевели к нам, — подумал Денисов. — Дела ОБХСС в счет не идут…»

Полковник перелистнул несколько страниц розыскного тома:

— …Вот! «Все закрутилось после шестого февраля!» — писал Дмитрий Горяинов. Случай же в поезде здоровья имел место восьмого февраля. — Бахметьев обвел глазами сидевших в классе. — Два дня! С ними мы еще не раз встретимся… — Он взял в руки протокол допроса. — Анкудинов-отчим: «Мне показалось, она была чем-то расстроена. Особенно в пятницу и субботу». Так… В последние два дня… А это Ольга: «Последние два дня я никого не видела, мой брат отсутствовал…» Что произошло шестого?

Инспектора сидели молча.

— Исчерпывающий ответ дает трассологическая экспертиза следов, оставленных на запорной планке в даче Горяиновых, — продолжил Бахметьев. — В этот день была совершена кража икон на даче Горяиновых. Судя по обстоятельствам, неизвестные проникли в помещение, которое хорошо знали. В углу, где висели иконы, не нашли ни одной спички. Обнаружили две, и те лежали на подоконнике. Итак, — он подытожил, — все свидетельствует о каких-то событиях, происшедших в пятницу, и это совпадает с днем кражи икон в Крестах. А теперь позвольте мне зайти с другой стороны и поставить вопрос так: не было ли внутри Компании тайного соперничества? Только ли Дмитрий Горяинов испытывал сильное чувство к Анкудиновой?

Мыслю: не пересекались ли в поезде здоровья линия «Анкудинова — Горяинов» с линией «Верховский — Анкудинова»?

«Знает ли Бахметьев шахматную историю противолежащих полей? — подумал Денисов. — В пешечном окончании короли могут занимать только определенные поля, чтобы не подпустить короля противника к своим пешкам».

В построении Бахметьева чувствовался безжалостный подход теоретика.

— Роза не любила Горяинова… — Бахметьев приложил к глазу чистый платок, нагнулся над столом, прочитал: — «Ты сказала: „Наверное, все-таки не люблю. Привычка…“ Она, как видите, была откровенна с ним. „Я закрыл лицо…“ Так! „Тебе плохо, — сказала ты. — Тебе морально важно услышать „люблю“? — „Я завишу от слов“, — ответил я…“ По-моему, тут все ясно… Теперь, кто такой Верховский? Намного старше всех, неудачник. Его тяга к этим ребятам настораживает, как и его шляпа. Чудаковат, экстравагантен, зол. Принимает все, что „содействует его индивидуальности“. Почему именно он организовал поездку, купил путевки? Наконец… — Бахметьев был полон решимости защищать свой пешечный строй. — Обратите внимание на показания Бабичева. Когда Верховский входил в тамбур, Анкудинова и Горяинов стояли там. После возвращения его в вагон Бабичев их уже не видел.

— Центр компании — Бабичев, — сидевший напротив Бахметьева Антон Сабодаш заметил неуверенно. — Он ее мозг… Без него ничего не происходило.

Замечание Сабодаша вызвало возражение Колыхаловой:

— Почему мы отходим от показаний Алика, товарищ полковник? Только подумайте! Турандина спросили, о чем он разговаривал в тамбуре, оставшись наедине с Розой Анкудиновой и Горяиновым? С теми, кто после этого оказался без сознания на путях… А Тур ан дин ответил: «Не помню. Если кто-то из них напомнит мне содержание разговора, возможно, я смогу дополнить ответ…» Разве не ясно? Он уверен, что никто из них никогда не сможет напомнить!..

Два инспектора поддержали ККК:

— Удар у такого, конечно, страшный!

— И тут же оба уехали… Поэтому и засада в Видновской больнице не сработала.

— Вспомните показания Бабичева, — возразил им Антон. — Последним в тамбур выходил именно Верховский, а не Турандин!

— Что ты скажешь, Денисов? — спросил Бахметьев.

— Дело такого рода… — Денисов не знал, как лучше начать. — Я думаю, что Горяинов и Анкудинова были на даче во время кражи икон…

— Объяснись.

— Все говорит за то, что Горяинов и Анкудинова приезжали шестого вечером на дачу. — Денисов помолчал. — Во-первых, обоих в пятницу вечером никто не видел. Горяинова искали Бабичев, Плиний… Во-вторых, браслет Солдатенкова… В субботу Солдатенковых в Крестах уже не было. Раньше браслета у Горяинова никто не видел. — Доказательств в его распоряжении оказалось немало. — Затем Анкудинова в тот день также вернулась домой поздно, сказала: «Потом скажу…» Сделанная ею надпись на листе ватмана: «Мы еще будем здесь не один световой год…» и так далее. Наконец, подобранный к даче ключ у Димки в кармане!

— Предположим… — сказал Бахметьев.

— За иконами пришли после того, как Горяинов и Анкудинова вошли в дачу. Вор не знал об их присутствии.

Инспектор, сменивший ушедшего на пенсию Блохина, с которым Денисов проработал два года, поднял РУку.

— Но, может, кражу совершили после их ухода!

— Не думаю… — Денисов подошел к доске, взял мел. — Обгорелые спички лежали у окна, где фонарь. Здесь! Видно, света не хватило. Если кража была бы ночью, к окну со спичками не пошли бы!

— Разве фонарь не горел до утра?

— В двадцать его выключили.

— Кража могла быть раньше, — не сдавался оппонент. — До приезда Горяинова и Анкудиновой.

— Только после снегопада была кража. А снег шел вечером… — Денисов знал шахматную теорию противолежащих полей.

— Хорошо. Представь, что вор пришел за пятнадцать минут до их прихода! За десять минут! Совершил кражу и ушел?

— Нет же! Вор пропахал широкую дорогу к крытому двору. Я сам видел! — Защита Денисова была неотразима. — Следов нельзя было не заметить. А раз так — Анкудинова и Горяинов, увидев их, не вошли бы в дачу…

Дверь учебного класса скрипнула, вошел следователь. У него было красное с мороза лицо. Тихо поздоровавшись, он сел.

— Значит, ты мыслишь, что преступление было совершено позже? — спросил Бахметьев.

— Преступники появились, когда Горяинов и Анкудинова были в даче. Воры прошли со стороны крытого двора и удалились тем же путем.

— Почему же Горяинов ничего не предпринял против воров? — спросил Бахметьев. — Струсил?! — Вывод Денисова все еще казался интуитивным. Хотя с логикой денисовских построений было трудно не согласиться.

— Я думаю, что Горяинов и Анкудинова знали похитителя икон. Именно поэтому!

— Не хотели его компрометировать?

За Денисова ответила ККК:

— Скорее не его, а Анкудинову! Похититель тоже прекрасно знал обоих!

— Тогда это кто-то из Компании! — Недавний оппонент Денисова, старший инспектор, стукнул себя по колену. — Компания была увлечена идеей коллекционирования старых икон…

— Скорее не Компания, Верховский! — Бахметьев не дал отойти от фактов. — «Брошенные деревни», «оставленные иконы» — это ведь его! Через день-другой Горяинов мог дать понять похитителю о том, что ему все известно…

— …И тот заставил его и Анкудинову «замолчать»… — договорил за Бахметьева тот же старший инспектор. — Своими или чужими руками…

— Вы позволите? — спросил следователь Бахметьева.

— Конечно. — Бахметьев жестом пригласил следователя к столу: — Слово уважаемому Николаю Васильевичу.

Оказавшись в центре внимания, следователь достал из портфеля исписанную размашистым почерком пачку протоколов, перебрал их и, отложив одни, сунул другие опять в портфель.

— Все, что здесь говорилось, весьма интересно. Я не хотел прерывать… Сегодня Горяинов ненадолго пришел в себя. К счастью, я в это время был у него в палате…


Из протокола допроса Горяинова Дмитрия Аркадьевича, 21-го года, студента Московского института народного хозяйства имени Г. В. Плеханова…


Допрошен в больнице в присутствии врача-реаниматора…

…8 февраля сего года я с друзьями ездил на лыжную прогулку в поезде здоровья на станцию Жилево. На обратном пути мы с Розой Анкудиновой находились в тамбуре. Я курил у открытой двери с правой стороны по ходу поезда. Роза стояла рядом. Примерно через минут десять после отправления поезда здоровья со станции Жилево из соседнего вагона в тамбур вошло двое парней 22 — 23 лет, среднего роста, в черных полушубках, в шапках из кроликов. Обоих я никогда раньше не видел. Один из парней сразу подошел ко мне и грубо попросил у меня закурить. Я сказал, что сигареты в купе. Что было потом, я не помню. Узнать обоих парней вряд ли смогу. Больше я ничего не знаю.

С моих слов записано верно и мне прочитано. Дополняю: у одного из парней была ссадина на лице…


Следователь с величайшей осмотрительностью спрятал протокол допроса в портфель и обвел взглядом сидящих.

Все молчали.

— А ведь нам говорили о полушубках! — напомнил следователь.

Денисов согласно кивнул.

— Проводница вагона Ведерникова…

— Мы не обратили на это внимания, увлеклись психологической стороной, чисто человеческими отношениями… — Следователь махнул рукой. — Не все еще, однако, потеряно. Есть зацепка. После допроса Горяинова я из больницы в Посадах прямиком махнул в Жилево, к начальнику милиции. И кое-что привез…

— По делу Анкудиновой и Горяинова? — уточнил кто-то из инспекторов.

— Да… Итак, до приезда в Жилево в поезде здоровья преступников никто не видел. — Почти лишенное морщин, неулыбающееся лицо следователя выглядело обманчиво молодым. — В пути следования поезд остановок не имел. Значит, преступники сели в Жилеве, чтобы доехать до Москвы. О чем это говорит? О том, что они либо постоянно живут в Жилеве, либо к кому-то приезжали. — Он заглянул в портфель, на этот раз чисто машинально. — Так вот… У начальника милиции есть данные… — Он защелкнул портфель. — На наш участок ездят двое, приметы совпадают полностью. До этого случая ограничивались кражами в электропоездах у пьяных. Но дерзки, способны на тяжкие преступления… И осторожны. Поймать с поличным пока не представлялось возможным. Это они…


ТЕЛЕФОНОГРАММА

Начальнику отдела милиции на станции Москва-Астраханская полковнику милиции Бахметьеву В. А.

По имеющимся данным, в вечернее время в электропоездах, находящихся в вашем оперативном обслуживании, занимаются кражами двое неизвестных, в возрасте 22 — 23 лет, среднего роста, в черных полушубках, шапках из кроликов. У одного имеется на лице сбоку пятно, похожее на ссадину. По имеющимся данным, неизвестные действуют крайне осторожно, постоянно перепроверяются из-за опасения быть замеченными. В случае подозрений на слежку могут скрыться.

Начальник Жилевского отделения милиции (подпись)

РАСПОРЯЖЕНИЕ НАЧАЛЬНИКА ОТДЕЛА МИЛИЦИИ.

В соответствии с планом оперативно-розыскных мероприятий начиная с 18 часов 12 февраля сего года силами инспекторского состава уголовного розыска и приданных подразделений перекрыть на вечернее и ночное время все находящиеся в обслуживании платформы, станции, посадочные площадки и пригородные поезда.

Работу личного состава отдела милиции на период проведения операции осуществлять по усиленному варианту.

Полковник милиции Бахметьев В. А.

ЧЕТВЕРГ, 12 ФЕВРАЛЯ И УТРО 13-ГО

— Уходят через пути! — услышал Денисов в крошечном манипуляторе под курткой. — Скорее! — Он оглянулся.

Темные фигурки уже бежали впереди, где между высокими платформами у кирпичного домика, пункта технического осмотра, на уровне колес застыл мощный луч прожектора.

— Перебегай… — подстегнула по рации Колыхалова. — Им не видно тебя за лучом! — И сразу же: — По четвертому пути электричка. Осторожнее!

Денисов спрыгнул с платформы на путь. Рядом бесшумно тормозил прибывающий электропоезд.

«Ох! И погоняют они нас сегодня!..» — подумал Денисов.

Еще не прошло и двадцати минут, как он и ККК заметили в толпе на перроне двух парней в полушубках и кроличьих шапках. У одного на щеке краснела ссадина.

И сразу началась гонка. Авторы ориентировки — работники Жилевского уголовного розыска — оказались правы, предупредив: «…постоянно перепроверяются, путают следы, очень осторожны».

— Пошли, пошли… — заторопила Денисова по рации Колыхалова.

— Я — двести восемнадцать! — вклинился в разговор невидимый Антон Сабодаш. — Рассчитывайте на меня. Подключаюсь…

— Пошли! — пересохшими губами повторила Колыхалова.

Электричка отправлялась. Парни перебежали путь, вскочили в первый вагон, ККК успела заскочить в кабину машиниста. В последнюю секунду Денисов и Антон оказались в десятом, в служебном купе проводницы.

Вагон проплыл мимо неярких вокзальных светильников, мимо десятков людей, ожидающих очередную электричку.

— Порядок! — крикнул Антон в микрофон, чтобы успокоить находившуюся за девять вагонов Колыхалову. — Погнали…

Привыкшая ко всему проводница спросила:

— Здесь поедете? Или пройдете по составу?

— Пройдем, — ответил Денисов.

Она открыла внутреннюю дверь. Денисов, за ним Сабодаш прошли в вагон. Электричка была не из дальних — до Расторгуева, пассажиров ехало немного. В первом же пустом тамбуре Денисов и Антон остановились.

— Я — двести восемнадцать! — оповестил Антон в манипулятор. — Находимся во втором вагоне от хвоста.

Колыхалова не отзывалась, видимо, стояла среди пассажиров.

— Станция Москва-Товарная… — объявила проводница по поездному радио.

Электричка остановилась.

Денисов выглянул на перрон, но никого не увидел. В пятиэтажных кирпичных домах напротив горел свет, чуть сзади по подъездному пути на холодильник толкали рефрижераторную секцию.

— Следующая — Речной вокзал… — объявила проводница.

Платформа была дугообразной. Пристройка билетной кассы скрывала начало дуги. Денисов и Сабодаш ждали: перед тем как отправиться, помощник машиниста выбежал на платформу удостовериться в безопасности пассажиров. Двери оставались открытыми.

— Пошли! — внезапно крикнула Кира.

Денисов и Сабодаш выскочили из вагона, тут же, не сговариваясь, разошлись в разные стороны: Денисов в дальний конец платформы к киоску «Союзпечати», Антон к билетной кассе.

Газетный киоск прикрывал надежно, но теперь Денисов не видел ни парней, ни Колыхалову. Словно почувствовав его тревогу, ККК успокоила:

— Вижу их хорошо.

Вся тяжесть наблюдения за преступниками теперь была на ней. Денисову оставалось разглядывать фотографии артистов, гашеные марки для коллекции.

«В детстве на каждом углу в конверте за несколько копеек ждет радость, — подумал Денисов. — И сколько их, киосков „Союзпечати“ и конвертов с гашеными марками…»

— Стоят на платформе, — предупредила Колыхалова, — просматривают в окна проходящие электрички.

Парни в полушубках словно чего-то ждали.

«А Роза Анкудинова собирала фотографии киноартистов…» — глядя за стекло киоска, вспомнил Денисов. Он вдруг представил себе ее с «пирогой» рыжеватых волос, с блестящим лезвием на цепочке.

У артистов на цветных фотографиях были серьезные, грустные лица.

«Даже в обычных одеждах, — подумал Денисов, — они напоминают сыгранных ими героев, остаются Вайсами, Жегловыми, Шелленбергами…»

С двух сторон снова показались приближающиеся огни встречных электричек. Машинисты обеих приветствовали друг друга короткими гудками.

— Внимание! — крикнула ККК. — Бегут в конец платформы.

Поезда остановились, открыли двери.

Через секунду и Денисов увидел: парни в полушубках бежали вдоль вагонов, мимо не закрытых пока дверей электрички, прибывшей из Москвы. За ними быстро шел Сабодаш.

— Двести восемнадцать! — предостерегающе крикнул Денисов.

Но было уже поздно: Сабодаш шагнул в ближайший тамбур, и двери за его спиной сомкнулись. Электричка отошла.

Парни круто свернули к другой. Денисов и Кира в разных концах платформы вскочили соответственно в первый и последний вагоны.

— Следующая конечная — Москва, Астраханский вокзал! — пробурчало поездное радио.

— Нахожусь в первом вагоне, — выждав, сообщил Денисов.

— Я в десятом, — ответила ККК. — Иду к тебе.

— Они где-то в середине…

Внезапно их негромкие переговоры по рации накрыл мощный сигнал стационарной радиостанции, установленной в дежурной части милиции.

— Сто девяносто восемь, двести один! Я Руза. — В дежурке их слышали. — Помощь требуется?

— Ни в коем случае! — взволновалась Колыхалова. — Всем уйти с пятой и шестой платформ. Иначе все испортите!

Дежурный испугался:

— Всем уйти с пятой и шестой платформ! Внимание постов! Повторяю: всем уйти с пятой и шестой!

— Вижу их в шестом! Там спит пьяный, при нем чемодан. Я в тамбуре седьмого…

— Слышал… — отозвался Денисов.

Он понял, почему парни на Москве-Товарной так долго стояли, пропуская проходившие поезда: смотрели в окна, высматривая жертву.

Перегон от Москвы-Товарной до вокзала был совсем короткий: пакгауз, подъездные пути, низко нависший над рельсами Дубниковский мост. Электропоезд приняли на дальний путь рядом с забором отделения перевозки почты и пустырем. По другую сторону тянулась малоосвещенная платформа.

— Граждане пассажиры! — объявила по радио проводница. — Не оставляйте в вагоне свои вещи…

Машинист отключил пантографы, в вагонах потемнело. Денисов ждал в тамбуре. Несколько пассажиров прошли мимо него, направляясь к вокзалу, в метро.

— Ты все еще в седьмом? — окликнул Денисов Колыхалову.

— Да.

— Иду к тебе. Разумеется, не по платформе. Могут увидеть в окно.

Денисов раздвинул половинки двери с другой стороны тамбура — при отключенных пантографах пневматика не держала их, — спрыгнул на обочину, побежал вдоль забора вперед, к пустырю.

В седьмом вагоне ККК тоже откатила двери и теперь стояла в проеме на уровне денисовской головы.

— Все тихо? — спросил Денисов.

— Хотят узнать, насколько пассажир пьян…

Колыхалова, одной рукой держась за поручень, второй подтянула Денисова в вагон.

Вдвоем они вошли на переходную площадку. В глубине салона Денисов увидел две фигуры, суетившиеся вокруг третьей.

— Лазят по карманам… — зашептала ККК, словно Денисов не в состоянии был видеть. — Берут из чемодана! Не подошло. Бросили под лавку…

Денисов оставил Колыхалову на площадке, вернулся в тамбур, закрылся курткой с головой:

— Руза! Я двести первый! Перекрывай отходы с восьмого пути. Быстрее… Как поняли? Они в электричке!

— Понял! — крикнул дежурный.

Денисов отключил рацию. Возвращаться на переходную площадку ему не пришлось. Колыхалова поспешно отпрянула к нему в тамбур. Денисов услышал шаги — парни приближались. Ситуация с Анкудиновой и Горяиновым повторялась, с той разницей, что на этот раз поезд стоял. В дальнем месте станции. И, как тогда, шедший первым — коренастый, сильный — спросил:

— Закурить не найдется? — В руке у него был кастет.

Денисов ударил первым. Левым прямым в голову и правым боковым в челюсть. Оба удара достигли цели. Парень всхрапнул, но выдержал, лишь чуть замешкался. Этого оказалось достаточным, Кира метнулась к двери.

— Прыгай! — крикнул Денисов. — Вызывай Рузу!

Колыхалова соскочила на обочину, растворилась в темноте. Второй парень попытался прыгнуть следом, Денисов схватил его за полушубок. Раздался треск — кусок овчины остался в руке.

«Антона бы сейчас! Его мощь!» — пронеслось в голове у Денисова. Он нырнул под руку парня, чтобы сзади захватить предплечье и рывком бросить через себя. Пол в тамбуре оказался скользким. Стоило Денисову секунду помедлить, он уже не смог рвануть парня с необходимой силой. Тот осел и теперь уже сам валил Денисова на себя.

Преступники помешали друг другу. Парень, навалившийся на Денисова, не дал другому спрыгнуть на путь, где Колыхалова громко звала по рации на помощь. Денисову удалось высвободиться.

— Беги! — крикнул он.

Сильный удар обрушился на Денисова, и все же он успел прикрыть голову. Ударивший охнул: Денисов ногой достал его пах. Второй удар, много сильнее, возможно кастетом, пришелся Денисову по ребрам. Он бросился вперед и опять поскользнулся. Встречное движение прибавилось к силе удара. Масса, помноженная на ускорение…

В тамбур вскочило несколько человек. Денисов почувствовал крепкие руки. Он тоже ухватил кого-то в темноте. Левый бок его горел, каждое движение причиняло боль.

Заработали компрессоры, стало светло. Денисов увидел сотрудников в гражданском, державших его и парней в полушубках.

— Денисов, выходи! — сказал Бахметьев. — Сможешь?

Кто-то помог Денисову.

— На задержанных надеть наручники! Обыскать, не дать ничего выбросить… — командовал Бахметьев.

Подошли еще сотрудники, в форме. Задержанных повели, тесно сбившись в кучу. По мере приближения к дежурке конвоиров становилось больше. Незнакомые инспектора, прикомандированные от других отделов присоединялись, приноравливали шаг к идущим:

— Отбой! — передавала Руза. — Внимание постам: отбой! Повторяю: внимание постам…

У здания отдела стояла Колыхалова.

— Наконец-то дождалась…

— Только не могу вздохнуть. Ты как?

— Не обращай внимания… — ККК всхлипнула, достала сигарету, пальцы дрожали. — Сейчас мой сынуля будет звонить… Температуру воздуха каждый день отмечает, ветер. Пасмурно или ясно. В школе поручили…

— Почему ты вспомнила?

— «Будь, — говорит, — мама, осторожнее при задержании. Прошу тебя!» — Она отвернулась.

— Привет ему, — сказал Денисов.

Стоявший у центрального зала младший инспектор окликнул:

— Бабичева видел? Всей Компанией прошли. Наверное, в «Приэльбрусье».

— Пожалуй, это теперь неважно, — сказал Денисов. Он еще не мог отойти от схватки.

Слова младшего инспектора все же застряли в сознании. Молодежное кафе «Приэльбрусье» было рядом.

«Может, пойти? А в медкомнату? — И сам себе ответил: — Сначала ужинать, потом в медкомнату, потом на рентген…»

Денисов шел через площадь. Собственная тень кралась за ним серой кошкой.

«Предположим, что Бахметьев прав, — думал он. — Горяинову казалось самым трудным прожить эти два дня после кражи икон… И ему и Анкудиновой. Но почему? Разве они знали, что их ждет? — Кругообразное движение собственных мыслей коробило. — Нет непрерывности! Даже верная гипотеза может затеряться как ключик, потому что не связана с предыдущей. — Раздумье причиняло не меньше боли, чем ребра. — „Все закрутилось после шестого февраля“, — писал Димка… Но что из этого?»

У входа в кафе садилась в такси шумная компания. Швейцар в форменной куртке, в очках, повторял:

— Полный порядок… Полный порядок…

В вестибюле гремела музыка. Гардеробщик — поджарый, на протезе, узнал Денисова, принял куртку без номерка.

— Иди, инспектор. Ужинай!

Гремела музыка. Однако эстрада была пуста.

«Четверг», — вспомнил Денисов.

Посетителей было мало. Зал уходил под прямым углом в сторону. Большинство гостей группировались ближе к эстраде.

Денисов нашел свободный столик недалеко от входа — вплотную к стене. С трудом сел. Малейшее движение вызывало боль.

«Как если бы я был деревом и повредил ствол, — подумал Денисов. — Не следовало приходить сюда…»

Компании Бабичева не было.

Он заказал гуляш, сметану, мясной салат. Подумав, прибавил еще ромштекс. Официантка оказалась знакомой.

— Спешите? Постараюсь не задержать…

Денисов огляделся. Сбоку за придвинутым к стене столом разговаривали несколько иностранцев в темных одеждах. Такими же темными, неулыбчивыми были их лица. Они не следили за танцующими, бутылка сухого вина стояла на их столе нетронутой. Касаясь друг друга головами, в отдалении сидели двое влюбленных, их медленная речь и касания были исполнены значения.

В другое время Денисов не уделил бы им внимания, следуя прагматическому правилу: люди смотрят, сыщики наблюдают. Но теперь, с завершением дела Анкудиновой и Горяинова, он часто думал о любви. Ведь именно любовь он положил было в основу разгадки происшедшего.

— Привет! — услышал Денисов.

Появившийся неожиданно Бабичев смотрел привычно-холодно. Рядом с ним стояла Лена Гераскина.

— Зашли поужинать? — спросил Бабичев.

Денисов кивнул.

Из-за угла зала показались Момот и Ольга Горяинова, величественная, со вздернутым носом.

— Давайте к нам, — предложил Бабичев Денисову. — Ольге поднимем настроение… К Димке на ночь никого из родственников не пустили: «Состояние тяжелое…»

То, что он говорил Денисову «вы», как бы удостоверяло: знает, что из уголовного розыска…

Бабичев сказал:

— Вы человек, который любит эрдельтерьеров. Для меня это наивысшая аттестация!..

Денисов переговорил с официанткой, вместе с Бабичевым перешел в угол зала, где сидели остальные члены Компании. Не было только Горяинова, Верховского и Розы.

— Денисов, — представился он.

— Нас, по-моему, можно не представлять! — Бабичев засмеялся.

— Известны! — подтвердил Момот.

В стереоколонках раздалась барабанная дробь, вначале мелкая, потом более крупная, усиливающаяся.

Лена Гераскина потянула Бабичева за руку, прижалась к нему всем телом.

— Потанцуем!

Музыка развела их. Они разошлись в стороны, пружиня и изгибаясь. Другие ребята тоже повскакали с мест.

Денисов подвинул тарелку. Подумал:

«Судить о нравственном здоровье Компании? Все ли я знаю о них? Задача моя узкоделовая: уяснить истинные обстоятельства происшедшего с Анкудиновой и Горяиновым…»

Мальчик-лобастик, сидевший по другую сторону стола, перехватил взгляд Денисова, послал смущенную улыбку.

— Ну, как с ессеями? — спросил его Денисов, доедая гуляш и щедро сдабривая гарнир сметаной.

— Что вы имеете в виду? — спросил Плиний.

— Брали ли ессеи в руки оружие? — Денисов вспомнил вопрос, который задал Бабичев в день рождения Верховского. — Воевали они?

Лобастик оживился.

— Безусловно! Есть данные, что крепость Масаду от римлян защищали только ессеи. Поэтому Масада стойко держалась.

— Какая же идея у них?

— Как в каждой компании. Дружба! Дома начнешь говорить про инструментальные ансамбли, про «Стилай Спэн» или альбом «Ринго Старра» — разве тебя будут слушать? Отца потянет к газете, у матери обязательно начнет лук пригорать… Зато в компании тебя всегда выслушают с интересом.

Денисов отставил пустую тарелку, спросил:

— Значит, дружба… Хорошие ребята?

— Клевые! Настанет день, и мы уедем… — Плиний даже зажмурился от удовольствия. — Воже, Лаче… Русский Север!

— А потом?

— Свидь, Онега, Кен-озеро! — Лобастик доверительно перегнулся к Денисову. — Оставленные деревни… Приходи — живи. Хочешь — покупай дом!

— Переберетесь в деревню… А что делать будете? — спросил Денисов.

— В совхозе, пожалуй, мы не меньше нужны!

— И они тоже? — Денисов глянул на танцующих. — И Лена Гераскина? И Слава Момот?

— А что Слава?! — Плиний пересел на соседний стул с Денисовым. — Слава один может выпить бутылку вина — да? Но он и прочитал всего Льва Толстого, Достоевского. Он перешивает джинсы, как заправский портной, играет на гитаре… (Плиний говорил о том, что Денисов уже не раз представлял себе.) Слава не побоялся сказать правду декану! Один пошел против пятерых хулиганов… — Лобастик помолчал. — Конечно, родители будут против… Но главное — остаться человеком!

— Родители против… — повторил Денисов. — А вот Дмитрий Горяинов сказал жене Коношевского в поезде: «Люблю их, когда дают деньги…»

— Так ведь назло! — Лобастик заволновался. — У нее же все было решено насчет нас. Ей хотелось только услышать подтверждение. Вы возьмите Лену Гераскину… Она работает в ЖЭКе дворником и учится, чтобы жить на собственные деньги!

— А магнитофоны, а джинсы? Все эти «супер райфл», «ранглер»?

— А сколько ребята разгрузили вагонов?! Сколько работали на холодильнике?!

Музыка стихла. Лобастик застенчиво улыбнулся, пересел на свое место. Рядом с Денисовым сел Момот. Денисов внимательнее, чем хотел, посмотрел на него.

— Есть вопросы? — Момот поднял глаза, волосы ниспадали на его плечи.

Уже час сидел Денисов в «Приэльбрусье». Знакомая официантка поглядывала, ожидая знака, чтобы рассчитаться. Денисов медлил: грабители в полушубках были задержаны и доставлены в отдел, но чувства удовлетворения не пришло. Словно загадка осталась неразгаданной.

— Кто-нибудь видел парней в черных полушубках? — спросил он. — Когда ехали в поезде здоровья… Вспомните.

За столом помолчали.

— Я нет, — сказал Бабичев.

— Тоже.

— И я нет.

— Дима видел, — сказала Ольга Горяинова.

— Он вам сказал? — Денисов круто повернулся к Ольге.

— Медсестра. С его слов. Следователь при ней его расспрашивал… Димка сказал: «Двое в черных полушубках, в шапках из кролика…»

Бабичев заметил:

— К Сережке Солдатенкову эти двое тоже подходили. Недели две назад, в электричке. Сережка рассказывал… Попросили закурить, потом обыскали.

«Вот в чем дело!..» — подумал Денисов. Превозмогая боль, поднял руку — подал знак официантке.

Врал все Горяинов!.. Денисову и раньше приходило это в голову. Теперь Бабичев подтвердил: никаких парней в полушубках в поезде здоровья не было… Это все со слов Солдатенкова… следователю рассказал Горяинов. Потому и предупредил, что узнать парней не сможет… Кругообразное движение мыслей внезапно нарушилось, в расстановке фигур появилась новая — Солдатенков. Когда же Горяинов видел Солдатенкова? Видимо, в день кражи икон… Тогда же Горяинов и взял Сережкин браслет с группой крови…

Загремела музыка, ребята из Компании не пошли танцевать.

«Выходит, Солдатенков был вечером в день кражи на даче Горяиновых? — подумал Денисов. — Что он там делал? В каком качестве?»

Официантка подала Денисову счет, не глядя, сунула мелочь в карман фартука.

— Спасибо, ребята, за компанию. До свидания.

Бабичев и Момот проводили Денисова к дверям.

— У Солдатенкова есть собака? — спросил их по дороге Денисов.

— Есть. — Бабичев посмотрел внимательно, точно мог читать мысли. — Овчарка. А что?

— Так, деталь. — Денисов с трудом поднял руку, продевая ее в рукав. — Разберемся. — Его голосу не хватило уверенности.

— Денисов?! — ахнул Сабодаш в трубку. — Жив? В отделе тебя нет, дома — тоже.

— Жив… — Чтобы не отвечать на вопросы о самочувствии, которые должны последовать, он спросил сам: — Что с этими? В полушубках, Антон?

— Да что с ними? У одного три или четыре бумажника, не успел выбросить. Чужие водительские права… — Антон перечислил мельком, как человек, торопящийся поскорее перейти к главному. — Тут другие новости! Потрясающие! Вот! — По знакомому долгому носовому «Уот!» Денисов понял, новости поистине потрясающие. — Позвонили в медкомнату насчет Анкудиновой! Сразу, как ты ушел! Уот! Представляешь? Мужской голос: «К вам АнкудиноваРоза восьмого февраля не поступала? С поездной травмой…» Чуешь? То, что мы ждали…

— Медсестра ответила «поступала».

— «Все больницы обзвонил, травмопункты… По всем районам… Где она сейчас?» Медсестра ему по инструкции: «Обратитесь в больницу города Видное…» И сразу звонок нам. — Антон прервался, видно, доставал «Беломор».

— Дальше…

— Наши погнали в Видное, хотя там и была засада. Бахметьев, Колыхалова…

— И что?

— Клетка захлопнулась! Приехали, минут через двадцать он входит. С запиской для Анкудиновой. — Антон прикуривал, казалось, целую вечность. — Взяли! Кого ты думаешь?

Денисова словно обожгло:

— Верховского?

— Его самого! С апельсинами, с цветами. С суетливой улыбочкой…

Из автоматной будки Денисову был виден привычный высвеченный изнутри куб вокзала, зигзаги лестничных маршей, по которым с утра до глубокой ночи текла толпа.

От вокзала тянулась очередь к стоянке такси.

«Горяинов соврал, — снова подумал Денисов. — Парней в полушубках в поезде здоровья не было…»

Он не пошел в отдел. Повесил трубку. Вдоль фасада вышел на площадь. На стоянке такси очередь оказалась небольшая, однако и машины подкатывали редко.

«Пожалуй, лучше сходить за диспетчером…» — решил Денисов. Он знал, где его искать.

В буфете воинского зала старик диспетчер вел долгие беседы с демобилизованными, инвалидами, пил кофе. Беседы и дежурства вносили в одинокую жизнь пенсионера-вдовца живую струю.

— Сделаем!

— Но я не Крез. — Денисов дотронулся до кармана.

— Знаю. Пошли…

— Минуту. — Денисов снял шарф, просунул под куртку, туго стянул на ребрах.

Старик уже несколько лет жил ночною тревожною жизнью постовых, все понимал без слов.

— Эх, моя милиция!.. Родной ты мой…

Очередь заволновалась, увидев рядом с диспетчером постороннего.

— В Посады есть кто? — спросил диспетчер. — Что же, никого?

Мордастый сержант, дежуривший по площади, тоже подошел. Узнав, в чем дело, проявил активность.

— Сейчас уедешь.

Вернулся он минут через десять, позади него тоскливо тянулся таксист в заломленной фуражке, короткой куртке на меху.

— Отвезешь его, — приказал ему сержант.

— Круто берешь, начальник, — таксист противился только для видимости.

— Еще легко отделался! Ходит по залам, клиентуру подбирает… Отвезешь инспектора на оперативное задание!

— Далеко? — спросил таксист у Денисова.

— В Посад.

У Денисова наконец появилась возможность проанализировать последние события.

«Итак, Верховский звонил в медкомнату. Он же приехал в больницу… — Теперь становилась понятной поездка Момота, Ольги Горяиновой, Бабичева и Верховского в район Михнева, когда Денисов встретился с ними в электричке. — Они искали Анкудинову в близлежащих больницах, расположенных вдоль железнодорожного полотна… Только потом вспомнили о медкомнате вокзала…»

Таксист выбрал кратчайший из маршрутов: через Дубниковку на набережные, где в этот час движение почти отсутствовало.

Какое предложение Верховский сделал Горяинову Николаю? В том, что именно Верховский звонил в магазин «Мясо» и просил о срочной встрече, Денисов не сомневался, сопоставив рассказ его сынишки с фактами, которыми он располагал сам.

Денисов вспомнил странную реплику, услышанную в квартире Бабичева. Подростки тогда смеялись:

«Один идет с тросточкой и сбивает шляпы со всех встречных справа и слева. А второй идет сзади и лепит каждому червонец на лоб: „Купи себе новую!“ Мясо сбивает, а Володя лепит!»

«Мясом» они, безусловно, называли Николая Горяинова…» — на этом мысль Денисова снова запнулась.

Шофер гнал пустыми набережными, будто скрывался от погони, не сбросив скорости, выехал на шоссе. У одного из постов ГАИ их остановили.

Подошедший молоденький сержант поздоровался, показал таксисту на мужчину и женщину у обочины.

— Подбрось по пути… Новый инспектор ГАИ едет, назначение получил, а это наш бухгалтер. Им недалеко.

— Ну, вечерок, — сказал таксист. — Садитесь. С назначением, товарищ начальник.

Вскоре попутчики вышли.

— Вон и Посад! — показал таксист. — Куда здесь?

— В больницу.

— Заболел? — впервые за дорогу Денисов почувствовал интерес к себе шофера. — Так бы и сказал!

Он остановил такси у калитки длинного каменного забора.

Здание больницы оказалось основательным, старым. У входа перед приемным покоем горел фонарь. Большая железная урна казалась чугунным геральдическим львом. С аллеи вспорхнул пятнистый нездоровый больничный голубь.

Шансов на то, что план его увенчается успехом, у Денисова было совсем мало.

«Посмотрим…» — вздохнул он.

Денисов поднялся по щербатым ступеням, словно выложенным белым туфом. В приемном покое было пусто. Мимо висевших на стене «Правил» Денисов прошел дальше, открыл дверь в кабинет. И здесь ни души. Оставалось ждать или идти наверх, в отделение.

Осторожно, боясь причинить себе боль, Денисов достал блокнот, открыл первую попавшуюся страницу, начал читать все подряд:

«Ты сказала: „Наверное, все-таки не люблю. Привычка…“ Я закрыл лицо. Это было под навесом в детском саду… Спросила: „Тебе важно услышать это слово?!“ — „Я завишу от слов…“

«Чтобы миллионы людей спокойно любили друг друга, нужно, чтобы тысячи любили до исступления, а десятки чтобы жертвовали всем…»

Хлопнула дверь. Денисов оглянулся.

Перед ним стоял полковник Бахметьев в осеннем пальто, промерзший, и чистым платком отирал глаз.

— Удивляешься? Чуть-чуть, и я бы тебя на стоянке такси перехватил…

— Диспетчер сказал? — спросил Денисов.

— Он самый… Поехали домой!

Бахметьев ни словом не обмолвился о звонке в медкомнату, о доставлении Верховского в милицию, его допросе. Будто Денисов знал, что эта версия ложная, как и все предыдущие.

— …Сдам тебя Лине с рук на руки, пусть лечит. Отдышишься, придешь в себя…

Денисов дернулся.

— Болит? — забеспокоился Бахметьев. — Тогда подождем уезжать… Пусть все-таки хирург посмотрит.

Вошел врач — полный, с кавказскими усами, в широком халате. Он удивленно взглянул на Бахметьева.

— Опять?! Что случилось, дорогой?

— С ним. — Бахметьев кивнул на Денисова. — Упал… с крыльца.

— Покажи!

Денисов скинул куртку, пиджак, осторожно развязал шарф.

— Ну и крыльцо! Высо-о-окое!

— Закурить можно? — Бахметьев сел к окну, под форточкой.

— Закури, дорогой…

Хирург несильно, холодными подушечками пальцев надавливал на тело, следил за выражением денисовского лица.

— Больно? А здесь… Кем работаешь? — Он отошел к умывальнику.

Тугая струя прокатилась по раковине,

— Инспектор он, — ответил за Денисова Бахметьев. — Инспектор уголовного розыска.

— Что скажу, дорогой? Посмотреть надо. Утром рентген сделаем.

— Ребра целы? — спросил Бахметьев.

— Думаю целы. Там увидим.

— Положите меня в палату усиленной терапии, к Горяинову… — сказал Денисов. — Такой случай. Нельзя упустить…

Хирург нахмурился, что-то поискал на столе. Оказалось, клей. Переставил пузырек ближе к настольной лампе.

— Нельзя, дорогой.

— Почему?

— Плохо ему пока…

— Так ведь я выписывать его не прошу… Только лежать рядом.

— Разговаривать будешь. — Хирург посмотрел на Бахметьева, но тот отвел глаза, не желая вмешиваться.

— А если я слово даю? — Денисов снова стянул себя шарфом.

— Слово? — Хирург внимательно взглянул на него. — Если слово, можно, дорогой!..

Бахметьев у окна закашлялся.

— Как мыслишь? Если у Горяинова не туда пойдет с выздоровлением?! Родители узнают, что ты лежал с ним в палате!.. Ничего?

Абсолютная тишина лежала вокруг.

Из коридора в палату усиленной терапии через застекленную дверь проникал неяркий свет. По стене откуда-то вползала толстая труба, напоминавшая анаконду.

Кровати стояли почти рядом.

Забинтованное лицо Горяинова казалось в полутьме крошечным.

«В чем Горяинов не хотел или не мог признаться следователю?» — гадал Денисов.

— Мама… — прошептал вдруг Горяинов.

Денисов отвернулся от истощенного, маленького, с детский кулачок лица. Задумался.

У нас закладывает уши от поп-рок-музыки… Рябит в глазах от крикливых одежд и застежек — и мы уже ничего хорошего не хотим видеть и слышать за этим…

Когда пацан начинает говорить про инструментальные ансамбли — про «Стилай Спэн» или альбом «Ринго Старра», отцов тянет к газетам, у матерей на кухне сразу же пригорает лук…

Горяинов, должно быть, тогда, в поезде, посмеивался над легковерием Коношевской, говоря, что далеко не заглядывает…

У этих девиц и парней тяга к современным ритмам странным образом соединяется с мечтами о заброшенных архангельских избах, с «балдежем» в подъездах, с русской иконой, с желанием жить на собственные, заработанные деньги…

Денисов не позволил мыслям о нравственном здоровье Компании увести себя в сторону. Теперь он уже мог сказать:

«По-моему, я знаю, что произошло в поезде здоровья. Правда, подтвердить или опровергнуть мою версию в состоянии только один человек. Если он захочет, если сможет…»

Денисов приподнялся на локте, так он яснее видел лицо Горяинова. Тот что-то зашептал. Денисов разобрал знакомую фразу:

— Не рви! Не режь по живому, Малыш!.. — Он словно просил подругу не обрывать связывающую их живую нить.

Вошла сестра, она сделала Горяинову укол, которого он не почувствовал. Дыхание его стало размереннее: он спал. Сестра ушла так же неслышно, как и появилась.

«Неужели у них проблемы?! — вспомнил Денисов брошенное Бахметьевым полушутливо: — Неужели они всерьез добиваются своих целей, всерьез любят, ревнуют, увлекаются?! Ты ближе к этому нежному возрасту, Денисов…»

«Еще какие проблемы… — подумал Денисов, прислушиваясь. — Не надо считать, что у Горяинова или Момота их мало или они не так остры, как у ККК или Бахметьева. Во внутреннем мире подрастающих они занимают столько же места, сколько и у взрослых… И, может, переживаются они еще острее! Любовь, друзья, престиж…»

Горяинов снова забормотал:

— Прикуси! Чтобы я почувствовал: это не сон… Мочку уха! Будет больно? Умоляю, Малыш! Верю боли, твоему стону… — Он бредил.

Денисов мог достать из-под подушки блокнот, но при тусклом свете, падавшем из коридора, все равно бы ничего не разобрал. Он вспомнил почти дословно:

«…Какие только мысли не лезли мне в голову за эти десять минут, пока она не появлялась. А люди выбегали из беспрестанно подкатывавших автобусов и бежали в метро…»

«…К утру все прошло. И совсем непонятно, отчего с вечера этот бессмысленный приступ ревности, тоска и слезы… В воскресенье для меня все кончится…»

Денисов знал эти фразы почти наизусть.

«Записи эти вовсе не малосущественны для дела», — подумал Денисов. И вспомнил: на противоположной стороне листа, против слов «К утру все прошло…» была выписана гипотеза Бахметьева:

«Не пересеклась ли в поезде здоровья линия „Анкудинова — Горяинов Дмитрий“ с линией „Верховский Владимир — Анкудинова“?!»

И дальше шло извлечение из показаний Горяинова-отца, которое могло считаться ключевым:

«…Я — Димке: „Без меня — никуда, учи!“ Запер их вместе с женой, с Ольгой. „Приеду, — говорю, — через час, — выпущу!“ Что же вы думаете? Ушли!.. Через соседний балкон. Все-таки шестой этаж!..»

С этим перекликалась найденная Денисовым в Крестах записка Горяинова-младшего: «Любовь, Жизнь, Смерть — величины одного порядка, они взаимосвязаны!»

Неожиданно Денисов увидел: темные карие глаза Горяинова открыты, смотрят в упор.

— Сколько времени?

Денисов не ответил.

Горяинов заговорил с собой:

— Кто-то меня окликнул: «Дима!» В последние дни мы просыпались в два и в три ночи. Каждый у себя. И мысленно будили другого… Звонят? — спросил он через минуту. — Она всегда звонит, когда кажется: больше без нее уже невозможно, как без воздуха. Вы любите кого-нибудь? — спросил он вдруг.

Это было выше и больше узкой утилитарной задачи, которую ставил перед собой Денисов как инспектор: узнать истину, не дать пострадать невиновным. Но и для Денисова служба, как он ее понимал, была сама жизнь.

— Почему вы молчите?.. — Не меньше врача Горяинову был необходим внимательный собеседник, с которым никогда больше не встретишься, которому можно безбоязненно открыть душу.

— Да или нет?

Денисов шепнул:

— Да, — он тоже мог открыться только чужому человеку. — Спите.

— Тогда вы поймете! Она сама нежность… Я говорю вам, потому что вы не задаете дурацких вопросов… — Шепот стал едва слышен, словно кто-то сгребал с тропинки сухие шелестящие под ветром листья. — Путевку в санаторий ей принесли в пятницу, всего за два дня до отъезда… Понимаете?

«Два дня!.. — отозвалось в Денисове. — Вот откуда это злополучное число „два“? Со дня, когда принесли путевку!»

— …Я не знал, что произойдет после ее отъезда. Жизнь, казалось, должна была остановиться!.. — Горяинов закашлялся. Попросил: — Пить!

— Сейчас! — Денисов хотел подняться — резкая боль в торсе пригнула к постели. Не поднимая спины, он осторожно сполз на пол, дотянулся до поильника, стоя на коленях, выпрямился, держась за кровать, поднес воду к губам Горяинова.

— Спасибо, — прошептал Горяинов. Вода попала ему в лицо, стекла на подушку. — …Я не знал, что делать. Я злился на то, что она есть. Мы решили проститься в тот же день. У нас на даче. Я был в отчаянии. Я проколол ее лицо на фотографии… Она утешала как маленького: «Два месяца… Что они в сравнении с вечностью?!» Написала на листе бумаги в столовой: «Мы еще будем здесь не один световой год!» Чудачка!

Денисов стоял на коленях, держа в руках полупустой поильник, прижав больной бок к кровати.

— …А в это время один человек, мой близкий родственник, забрался в дачу и совершил… Не знаю, как назвать… Подлость? Роза все видела и еще один парень, Серега. В тот вечер он подарил мне титановый браслет…

Горяинов долго молчал.

— Подлец всегда бросает тень на всех порядочных людей. Юрист должен поговорить с ним серьезно… Мне самому нельзя…

«Кража икон все-таки сыграла роль в этой истории… — подумал Денисов. — Горяинов должен был доказать, что он не чета подлецу, что родство по крови ничего не объясняет…»

— …Потом пришел последний день. Мы поехали кататься на лыжах. В поезде все было против нас. Какие-то парни, которые к ней липли. Поссорился с товарищами… Мы курили у открытой двери в тамбуре… — Горяинов заговорил медленнее, словно вспоминая с трудом. — Бежали деревья, дома. Скорость была страшная… Если бы день этот, последний, кончился как обычно, она забыла бы меня за месяц и была бы права…

В промежутки между паузами Денисов слушал стерильную больничную тишину, спресованную словно вата.

— …Я ждал, когда уйдет из тамбура наш товарищ, Володя. Наконец он ушел. «Я люблю тебя, — сказал я. — Сейчас ты узнаешь, как я тебя сильно люблю». Она пыталась задержать меня, схватила за куртку. Я ее оттолкнул… Человек обязан совершить подвиг ради любви… Понимаете?

Он все оттягивал последнюю фразу. Горяинову казалось: тайна принадлежит только ему и Анкудиновой. Ни следователю, ни Компании — никому больше.

— …Я подождал, пока промелькнет очередная контактная мачта… — Горяинов тяжело сглотнул. — Прыгнул!..

Денисов, превозмогая стон, держась за кровать, поднялся.

«Анкудинова бросилась следом, чтобы быть рядом… — понял Денисов. Горяинов подтвердил его версию. — Какой верный, бесстрашный друг!»

В коридоре у столика дремала сестра. Денисов осторожно прошел к лестнице, в приемный покой, где вечером заметил телефон.

«Горяинов мечтал о подвиге… — Денисов вспомнил: — Он писал об этом в конспекте по экономике производства, который привезла ККК из больницы. Вплотную за цифрами, почти без знаков препинания, по-видимому, на лекции… Следователю надо отыскать это место. Между сведениями о пересчете на годовой рост розничных цен…»

У Бахметьевых долго не отвечали, наконец он сам снял трубку.

— Слушаю…

Разговор получился кратким, сухим. Денисов опустил подробности, доверенные Горяиновым ему лично.

— Ты молодец… — Бахметьев вздохнул. — Поправляйся…

Денисов переставил пузырек с клеем на столе хирурга, подошел к окну.

«Действительно ли исступленная любовь тысяч… помогает миллионам быть нравственно здоровыми? — думал Денисов, вглядываясь в темноту. — А для этого Ромео и Джульетта, Фархад и Ширин во имя любви должны свершать подвиги… Но как же тогда Аксинья и Григорий Мелехов? Тысячи других, не знавших о Шекспире? Может, для них существовали другие образцы? Вне литературы?»

Стекла отражали спартанский интерьер приемного покоя. По каким-то неуловимым признакам за окном Денисов понял:

«Ночь кончилась…»


АКТ

судебно-медицинской экспертизы от 10 февраля.

Заключение.

…2. Перечисленные повреждения причинены тупыми предметами или при ударе о тупые предметы вследствие падения. Возникновение их при падении с движущегося со скоростью 60 — 80 км/ч поезда вполне возможно.

3. Смерть наступила от несовместимости с жизнью множественных повреждений головы, позвоночного столба, грудной клетки…

…5. При фотометрическом исследовании алкоголя в организме не обнаружено…

Эксперт (подпись)

ХАРАКТЕРИСТИКА

на бывшую ученицу ГПТУ

Анкудинову Розу.

Анкудинова Роза обучалась с 1 сентября по специальности «Наборщик вручную». Показала средние способности, но при желании могла бы учиться только на 4 и 5. Иногда была вспыльчива, не умела сдерживать чувств и эмоций. Очень любила петь, была жизнерадостной, отзывчивой, не любила трусость. Товарищи уважали ее за смелость и решительность. Любила твердость и справедливость…

Характеристика дана в следственные органы.

Директор ГПТУ (подпись)

Мастер производственного обучения (подпись)


Анкудиновой Розе,

больница, г. Видное.

Малыш!

Пять дней мы всей Компанией искали тебя. Объездили все больницы на линии, Михнево, Барыбино… Сегодня позвонил в медкомнату вокзала — мне дали этот адрес. Ты бесстрашный человек, Малыш, и верный друг. Все ждут твоего выздоровления. Я тоже. Как мы и договорились, я позвонил этой гниде — Коле Горяинову и предложил, как юрист, возвратить черные доски, если не хочет неприятностей. Мне пришлось открыть, что Сережа Солдатенков тоже наблюдал за ним, стоя с собакой по другую сторону дачи. Мясо поверил, когда узнал, что Сережа в тот вечер подарил Диме именной браслет. Так что все поправится, доски он подбросит. Но это так: чтобы развеселить Тебя.

В пакете апельсины!

До встречи, Малыш! Какие у тебя всегда горячие руки! Все будет хорошо!

12 февраля. Володя Верховский.

Из конспекта Горяинова Д. А. по экономике производства

«…Япония — 4, Франция — 9, 5… В пересчете на годовой рост розничных цен… Малыш! Люблю тебя, милый, единственный… По свидетельству журнала английских деловых кругов „Экономист“. Во имя тебя хочу совершить подвиг. „Предчувствиям не верю и примет я не боюсь…“ Италия — 12, Нидерланды — 4, 5, Великобритания — — 8…»

Дополнительный прибывает на второй путь

ЗАЯВЛЕНИЕ
Не собираясь приводить пространные доводы как в пользу принятого мною теперь решения, так и в оправдание другого, какого я придерживался во время следствия и суда, хочу с прямотой и откровенностью сообщить обо всем, что мне известно о людях, приведших меня на скамью подсудимых, способствовавших моему моральному падению, а также раскрыть их связи, каналы приобретения и уловки при транспортировке груза.

Прошу вызвать меня для беседы 25 августа с. г. после свидания с женою, которую хочу оповестить о предпринимаемых мною шагах.

К сему: Мостовой М. З., 1930 года рождения, осужденный, числящийся за Московским городским судом.

(подпись)

СПРАВКА
Согласно имеющимся сведениям, лица, вовлекшие Мостового М. З. (уголовная кличка Стоппер) в преступную деятельность, обязались в случае его провала в трехмесячный срок полностью компенсировать материальный ущерб, причиненный арестом и конфискацией имущества, а также выплатить крупное вознаграждение семье при условии, что Стоппер не назовет на следствии основных организаторов преступления.

По тем же сведениям, лицо, направленное с деньгами к жене Стоппера, до настоящего времени в Москву не прибыло.

Срок обязательства истекает 25 августа.

Начальник отдела уголовного розыска

полковник милиции

(подпись)

ИЗ СВОДКИ
…В 08.48 зафиксирована встреча Мостовой Ф. Т. с неустановленным гражданином. Последний вручил Мостовой пакет, завернутый в газету, после чего быстро ушел без сопровождения. Есть основания полагать, что в пакете находились деньги, предназначенные семье Стоппера оставшимися на свободе организаторами преступного картеля.

25 августа

(подпись)

РАПОРТ
В соответствии с полученной инструкцией мною для беседы по существу поданного заявления о явке с повинной был вызван Мостовой М. З. Беседа происходила в следственном изоляторе после того, как осужденному было предоставлено свидание с женой — Мостовой Ф. Т.

В ходе беседы Мостовой М. З. (Стоппер) поставил меня в известность о том, что ввиду изменившихся обстоятельств он решил отказаться от сделанного им заявления и не дополнять ранее данные на предварительном следствии показания.

Старший инспектор по особо важным делам подполковник милиции

25 августа

(подпись)

1

Свет погас в три шестнадцать, в ночь на двадцать шестое августа, через тридцать с лишним минут после отправления из Москвы: что-то грозно треснуло на групповом щите между туалетной комнатой и служебкой, и вагон погрузился в темноту.

Перед тем с ходу проскочили безлюдные платформы Бирюлево-Пассажирское, Расторгуево, впереди был город Домодедово с известным аэропортом. Большинство пассажиров спали, сморенные душной ночью, вокзальной суетой. Посадка приходилась на глухие часы суток.

Суркова, проводница одиннадцатого купейного, не пошла в штабной вагон к бригадиру, прикорнула у себя в служебке, накоротке, головой к двери. Поезд был дополнительный, на время пика пассажирских перевозок собранный по вагонным депо, — за лето в нем привыкли к неожиданностям.

Проснулась она внезапно, сразу не поняла, в чем дело. Мигнула фонарем, поднесла к часам на руке.

«Три сорок шесть…»

Состав равномерно потряхивало на стыках.

— Товарищ проводник!..

Узкоплечему человечку на пороге было не меньше семидесяти: голый стариковский череп, ребячья пижама, большие, как капустные листы, уши.

Впереди, за десять вагонов, загудел электровоз — вкрадчиво, но мирно. Человек переждал.

— Пассажира в третьем купе убили.

Голос его при этом оставался спокойным.

Дверь третьего купе оказалась приоткрытой. Луч со слепым пятном посередине потянулся к столу, все остальное в купе было в тени: бутылки, еда. Слева спали: внизу — женщина, на верхней полке — мужчина.

Суркова повела фонарем. Пассажир на двенадцатом месте вверху полусидел, склонившись к коленам, лицо было повернуто к двери. Косивший, лишенный жизни глаз следил за всем, что происходило в купе.

Человечек в пижаме стоял в коридоре.

— Надо сообщить… — он замолчал.

Проводница заметила, что лоб его испачкан в крови.

— Бегите в девятый вагон, пусть бригадир Шалимов идет сюда… — она показала в тамбур, почти не видимый в темноте. — Погодите, как ваша фамилия?

— Зачем? — Он растерялся.

— На всякий случай. Спрашивать будут: кто обнаружил, как?

— Ратц. Из Хмельницкой области я. Бывшая Каменец-Подольская…

За окном все время плыл длинный голый бугор, словно состав не переставая двигался по дну огромной высохшей реки. Выше виднелась узкая полоска неба. Русло реки было прямым, с крутыми обрывистыми берегами. Суркова привыкла к ним. Время от времени набегали неяркие огни нескончаемый бугор прерывался, и тогда не было ни реки, ни обрыва, а только бегущая вдоль полотна черная тень вагонов.

Проводница достала мешочек с билетами, кассу, нашла нужную ячейку: убитый брал билет в Москве, ехал до конечного пункта — «на Каспий», как почти все в поезде.

Она еще возилась с кассой, когда пришел заспанный озябший Шалимов.

— В тамбуре кровь. Я чиркнул спичкой — на полу большое пятно, — он хрустнул переплетенными пальцами. — Молодой?

— Тебе только молодых жалко?

Вдвоем они подошли к купе.

Постель четвертого пассажира, справа, была застлана. Рядом, ближе к окну, стояла стремянка.

— Света давно нет? — Шалимов вздохнул, сон его сразу пропал.

— От Домодедова.

— Электрика разбудила бы или меня…

Он приставил к губам пострадавшего маленькое зеркальце.

— Отъездил! — шепотом сказала Суркова.

— Да-а… — Шалимов заметил, что тыльная часть кисти у него в крови, оглянулся на проводницу. — В тамбуре, видно, зацепил. Дверь у тебя справа по ходу открыта…

— Открыта? — Она вздохнула, добавила, словно кому-то назло: — Теперь ищи ветра в поле! Дверь я сама запирала!..

Пассажиры — мужчина и женщина на полках слева — по-прежнему не шевелились. Женщина дышала ровно, чуть посапывая.

— …Следователя бы сейчас!

— Подумаем, — Шалимов поскреб подбородок. — Во сколько он тебя разбудил?

— Три сорок шесть было — по Привалову.

На ходу передали обстоятельную телеграмму:

«Поезде сто шестьдесят седьмом дополнительном Москва — Астрахань отправлением двадцать шестого августа вагоне одиннадцать полученного ранения скончался неизвестный пассажир обеспечьте представителей следственных органов прибытию поезда Каширу тамбурная дверь правой стороны ходу движения обнаружена открытой-нвп Шалимов».

…В дверь купе стучали металлическим железным ключом, «тройником».

Денисов открыл. В коридоре стоял механик-бригадир поезда, нвп, по железнодорожной терминологии, с нарукавной повязкой. Он держал билет Денисова, выписанный по перевозочному требованию Министерства внутренних дел.

— Извините, что разбудили. Тут у нас… Документ, пожалуйста…

Денисов подал удостоверение инспектора, отпускное.

— Уголовный розыск… — бригадир только мельком заглянул под красную обложку. — Чепе, товарищ лейтенант! Пассажир убит в одиннадцатом купейном. Кто, что — неизвестно… — Он словно боялся, что его остановят не выслушав. — Надо меры принимать. Пойдемте, по дороге доскажу.

Пока шли по составу, Шалимов уточнил:

— Об убийстве сообщил старичок с одиннадцатого места, Ратц. Из Хмельницкой области, бывшая Каменец-Подольская, — Шалимов сохранил эту деталь, посчитав ее важной. — Дверь в купе, видно, оставалась всю ночь открытой. Понимаете? На полу в тамбуре тоже кровь.

— А другие соседи по купе?

— Спят.

Денисов не мог сосредоточиться. Через несколько часов после начала отпуска он снова оказывался на месте происшествия.

— Остановок не делали, — сказал он. — Выходит, преступник в поезде…

— Подлец мог выскочить у Вельяминова. Там ограничение скорости.

— Наружные двери смотрели?

— Я и хочу сказать. Тамбурная дверь открыта и поручень в крови, Шалимов на ходу достал платок.

— Какая у вас схема, поезда?

— Четыре первых вагона общие, с пятого плацкартные по восьмой. Потом купейные. Пятнадцатый и шестнадцатый тоже плацкартные.

Композиция была стандартной.

— А ресторан? — поинтересовался Денисов.

— Между восьмым и девятым.

— Первые восемь отпадают — через запертый вагон-ресторан не пройти… В Кашире многие выходят?

— Немного. Почти всем на Каспий.

— Пусть проводники проверят по билетам. Если преступник выпрыгнул, кого-то должны не досчитать.

Денисов начал чувствовать обстановку.

— Что же вы? Так и искали инспектора по воинским билетам?

— А что делать?

Суркова встретила их в тамбуре.

— Людей будить, которые ехали с пострадавшим?

— Они спят? Будить обязательно.

— Не перепугать бы!

Пока бригадир вместе с Сурковой объясняли в купе ситуацию, Денисов прошел в следующий тамбур. Бурое пятно, о котором говорил Шалимов, темнело на полу у самой двери. В углу валялись осколки бутылочного стекла.

«Похоже, что-то разбилось…»

Он прошел в десятый вагон: в тамбуре и в малом коридоре виднелись бурые пятна — следы обуви. В середине вагона следы пропадали.

Денисов вернулся в одиннадцатый — наружная дверь справа по ходу оказалась незапертой, сбоку, на поручне, виднелась кровь. Он выглянул из поезда.

Над нескончаемым полем плыла гряда облаков. Нигде не виднелось ни домов, ни деревьев. Было совсем светло. Странная группа неожиданно промелькнула у насыпи — женщина в макси с букетом, двое мужчин в черных костюмах, в галстуках.

«Кто? Откуда в такую рань?..»

Дверь переходной площадки внезапно скрипнула, показался человечек с голым блестящим черепом, в пижамке. Денисов понял — Ратц. Старичок увидел Денисова, красное пятно на полу, попятился.

«…Если бы знать, — подумал Денисов, — что потребуется инспектору уголовного розыска через час, через год! Приметы промелькнувших мужчин? Ратц? Может, первостепенное сейчас — недоверчивый взгляд проводницы? Буроватый мазок на руке бригадира?»

Денисов вернулся в вагон.

Первым из купе показался мужчина — разрумянившийся после сна, в джинсах, замшевой куртке, наброшенной на голые плечи.

— Надо, значит, надо… — Он не задал бригадиру поезда ни одного вопроса: «Почему?», «Зачем?», «С какой стати должен оставить купе?». Мельком оглядел оба конца пустого коридора.

— Сюда, — показал Шалимов. Он нашел два места в разных купе.

— Вещи взять? — спросил мужчина.

Шалимов посмотрел на инспектора.

— Пока не следует, — Денисов подошел ближе.

До осмотра на месте происшествия полагалось оставить все как есть: преступники могли что-то унести, что-то, наоборот, подбросить в купе.

— Не беспокойтесь, — кивнул Шалимов, — за вещами мы проследим.

— А постель?

— Там постлана чистая.

Из купе появилась проводница и следом молодая женщина в очках. Денисов заметил: ей стоило большого труда не броситься опрометью в другой вагон.

Подбирая полы халата, женщина быстро пошла за Сурковой.

— Взгляните… — Шалимов подал Денисову фонарь.

Бригадиру хотелось, чтобы затея со следователем из пассажиров оправдала себя. Поступали же точно таким образом, когда в пути требовался врач!

Денисов шагнул вперед. Лампочка в фонаре мигнула.

Убитому, определил Денисов, было не меньше пятидесяти пяти. Лицо хорошо запоминающееся: коротко подстриженные волосы, широкий лоб, слегка уплощенная спинка носа. Широко расставленные глаза.

Постепенно Денисов представил картину происшедшего и свои первые неотложные действия.

«Удар, по всей вероятности, нанесен, когда потерпевший лежал поверх простыни одетый — в майке и брюках…»

Пиджак и серая в полоску рубашка висели у изголовья, галстука Денисов не увидел. На третьей полке, над трупом, виднелся поставленный косо клетчатый баул, рядом свисали ремни пустого рюкзака.

Ранение в грудь показалось Денисову единственным. Сквозь покрывало он прощупал колено пострадавшего: трупное окоченение еще не наступило.

«У пострадавшего еще хватило сил приподняться, потом он упал головой вперед, согнувшись…»

Денисов оглядел купе — туфли на вытертом коврике, лесенка-стремянка у стола. На столе следы поспешного дорожного пиршества — «Двин», отпитый меньше чем на треть, початая бутылка «Марсалы», выдохшееся шампанское. Пробка от шампанского валялась здесь же, тот, кто открывал, проткнул ее ножом. Под столом Денисов заметил еще пустую бутылку из-под боржоми, обертки от конфет, мятый телеграфный бланк — им пользовались как салфеткой.

Требовался детальный осмотр.

— С собою принесли, — Шалимов кивнул на бутылки, — «Марсала» без штампа вагона-ресторана. А минеральная вода у нас — «Айвазовская».

— Ресторан ночью работал? — спросил Денисов.

— Не положено. Там кто знает!

Постель на нижней полке справа была едва примята: Ратц, похоже, не ложился или, поднявшись, успел аккуратно ее заправить.

— Постели постланы заранее?

— До посадки. — Шалимов достал носовой платок, повертел в руках. — У нас такое правило. Вам тоже застлали?

— Да, спасибо.

Денисов продолжил осмотр. При спущенной шторе картина преступления выглядела ненатуральной. Безжизненные глаза, восковое лицо убитого. Брови шли углом, словно приклеенные. Телесного цвета майка на потерпевшем казалась принадлежностью инсценировки.

— Закройте меня на минутку, — Денисов сделал шаг вперед, выключил фонарь.

Шалимов налег на дверную ручку. Угольно-черная темнота наполнила купе, представления Денисова о пределах мгновенно сместились: стол, стремянка, голое плечо неживого человека. Ничего невозможно было рассмотреть.

— Открывайте!

— Выяснили что-нибудь? — Шалимов ждал немедленного результата.

Денисов не ответил.

— Скорее бы сентябрь, — бригадир переменил тему. — Все едут, все на Каспий, поездов не хватает! А экипировка в дополнительных какая? Вы из территориальников? Я не рассмотрел удостоверение…

— Железнодорожная милиция. С этого вокзала.

— Уважаю, — Шалимов кивнул. — Командировка?

— Отпуск.

Денисов вышел в коридор, закрыл купе. Яркий свет ударил в глаза. Проехали Белопесоцкий. Два моста — старый и новый — на разной высоте пересекали Оку. Главный путь и с ним вагоны астраханского дополнительного скользнули вниз, два других пути, наоборот, потянулись вверх мимо старого блокпоста.

— Кашира! — Шалимов поправил китель, сразу заметно приостановился.

Между клавишами моста показалась желтоватая небыстрая Ока. Приближавшийся берег был усеян бесчисленными лодочками, катерами остановившаяся разноцветная карусель.

— Возьмите под наблюдение поручень… — сказал Денисов.

Шалимов не понял.

— Поручень, испачканный кровью. Чтобы на стоянке следы не могли уничтожить.

— Совсем выскочило из головы! Суркову я поставлю в тамбур. Пусть смотрит!

— Стоянка шесть минут? — Денисов посмотрел на часы.

— Да, дальше, на станции Ожерелье, пятнадцать.

— Сколько до Ожерелья по расписанию?

— Семнадцать минут.

«Каширская опергруппа доедет до Ожерелья, — подумал Денисов. — Итого на осмотр тридцать восемь минут. Немного…»

Мелькнула граница станции. Ржавый звук возник в середине поезда, заскрипели тормозные тяги.

Против окна Денисов неожиданно увидел оперативную группу русоголовую голубоглазую Наташу Газимагомедову — следователя транспортной прокуратуры. Наташа что-то говорила каширским инспекторам уголовного розыска, уважительно кивавшим в ответ.

Поезд еще двигался. Денисов ощутил напряжение колесных пар, дописывавших последнюю полуокружность.

На миг показались начальник линотделения — бледный, со шрамом на тонком умном лице, пожилая женщина — патологоанатом, а рядом тяжелый, в кителе, казалось готовом ежесекундно лопнуть, Актон Сабодаш, третьего дня направленный из Москвы в командировку.

«Кашира…» — мелькнула надпись по фронтону.

Денисов стоял в коридоре, чтобы не мешать оперативной группе. В купе, как всегда в таких случаях, была суета, и спешка, и вспышки «блица», и потом короткая заминка, перед тем как стоящие ближе инспектора должны взять остывшее тело на руки, чтобы снять с полки.

На станции Ожерелье отправление дополнительного пришлось задержать. Пока упаковывались вещественные доказательства, на вагонах вывесили красные флажки.

Начальник линотделения подошел к Денисову, едва отъехали от Каширы.

— Я мыслю таким образом… С поездом поедете вы и капитан Сабодаш… — Он кивнул на Антона, перегородившего коридор. — Я звонил в Москву, там дали «добро».

— О чем говорить?! — Сабодаш всем восьмипудовым телом уже ощущал жару начинающегося утра, поселившуюся в жесткой гофрированной стенке вагона.

— Я с оперативной группой беру перегон. Птичек, возможно, уже нет в клетке…

«Бригадир выразился: „Подлец мог выскочить у Вельяминова“, — подумал Денисов. — Начальник линотделения, известный ревнитель ОБХСС, предпочел нейтральное „птички в клетке“…»

— У Вельяминова ограничение скорости, — заметил он.

— Мне говорили. — Бледное, неулыбчивое лицо начальника линотделения выглядело маской, но Денисов почувствовал его неуверенность. — Выскочил из поезда — и беги на четыре стороны. Я мыслю: без квалифицированного осмотра перегона не обойтись…Кроме того, в случае неудачи мы успеваем в пути снова перехватить поезд, — начальник линотделения отодвинулся, пропуская женщину-патологоанатома. — Если едем с вами, теряем перегон…

— Товарищ подполковник!.. — позвали из купе.

— Денис! Я полностью в твоем распоряжении… — Антон забыл поздороваться. — Сколько нам отпущено времени?

— До Астрахани?

— Да.

— Тридцать часов.

— Вычесть на сон, на еду. Итого меньше суток… — Он достал «Беломор».

Сабодаш курил много — чтобы похудеть.

— И еще я рад, что мы снова вместе.

По коридору сновали инспектора. Денисов увидел всех трех пассажиров, ехавших вместе с убитым, — уснуть им так и не удалось. Начальник линотделения что-то быстро записывал, поочередно обращаясь к свидетелям. Русоголовая, гладко причесанная на пробор, Наташа Газимагомедова присоединилась к нему. Вдвоем они управились быстрее, чем можно было ожидать.

Наташа подошла к Денисову и Антону.

— Никто ничего не знает. Все путешествуют до конца. — Она стянула хирургические перчатки, бросила в бумажный пакет. — Лучше, если бы я поехала вместе с вами…

— В чем же дело? — спросил Денисов.

— Вскрытие, морг. Жара какая!..

Денисову стало жаль ее.

— Дверь в купе закрывал Ратц, — Наташа заговорила о другом, — он же, видимо, укладывался последним. Тамбурную дверь Суркова определенно заперла — кому-то понадобилось ее открыть… — Начальник линотделения и ее увлек версией о выпорхнувшем из вагона преступнике. — Вам придется опросить каждого, кому что-нибудь известно об убитом…

Наташа была ревнителем направления, повсеместно одержавшего верх. Суть его, как заметил еще Сименон, заключалась в том, что всем на месте происшествия должен распоряжаться следователь, а роль сотрудников уголовного розыска ограничивается выполнением его, следователя, поручений.

— Товарищ начальник! — Бригадир подошел от служебки. — В тамбуре пятно. Видели?

— Это вы обнаружили? — спросила Наташа.

— Я. Это кровь?

— Мы взяли соскобы, — Газимагомедова с любопытством оглядела бригадира. — С пятном все в порядке. — Они успели проверить реакцию на перекись водорода: мелкоячеистой пены, характерной для ферментов крови, на полу не было.

— Дай-то бог! — Он сразу отошел.

Начальник линотделения ждал в дверях купе, теперь там оставались только эксперты и патологоанатом.

— Ранений три. Два в боковую часть грудной клетки, — Наташа заглянула в записи, — но смертельное, по-видимому, одно — в грудь. На полке, между трупом и стенкой купе, обнаружен нож с самовыбрасывающимся лезвием. Что еще? Преступник, скорее всего, касался также баула и рюкзака потерпевшего.

— Рюкзак пуст?

— Да. Составьте протокол осмотра. Бутылки мы изымем.

— А документы? — Денисов ревизовал остающееся от оперативной группы хозяйство. — Личность убитого установлена?

— Профсоюзный билет на имя Голея Николая Алексеевича, двадцатого года рождения, вступал в союз в Кировоградской области до войны.

— Что последняя запись?

— В том-то и дело — дубликат выдан в этом году. В пиджаке аккредитивы. Между прочим, на предъявителя. Блокнот…

— Блокнот?

Наташа показала тонкую книжицу.

— «Праздная жизнь не может быть чистою», — она раскрыла наугад. А. П. Чехов. «Освобождение себя от труда есть преступление…» Все в таком духе. Писарев, Толстой… И один адрес: «Астрахань, 13, Желябова, 39, Плавич». Я дам телеграмму, чтобы допросили.

Из купе показался начальник линотделения.

— В бауле тоже ничего, — он все больше нервничал. — Шорты, плавки… — Начальник линотделения посмотрел на часы. — Постарайтесь в купе не наследить. В крайнем случае, в Астрахани можно будет произвести дополнительный осмотр…

Сабодаш огладил китель.

— Все будет в лучшем виде. Вот!

Долгое носовое «вот!» Антона, точнее «уот!», в зависимости от конкретной обстановки можно было перевести по-разному, но оно неизменно обозначало высшую степень его заинтересованности, старания, исполнительской дисциплины.

— Велик участок, где преступник мог выскочить, — начальник линотделения, казалось, больше всего был угнетен именно этим обстоятельством. — За час можно далеко уйти…

— Держите нас в курсе дела, — сказал Денисов, — нам будет важна полная информация.

— Обещаю.

Труп наконец вынесли в коридор, уложили на носилки. Несколько минут в купе еще стрекотала кинокамера. Каширский инспектор пробежал по поезду, показывая проводникам фотографию Голея.

Убитого подняли на руки. Денисову показалось, что грудь несчастного Голея в последний раз высоко взметнулась. Позади хлопнула дверь. В малом тамбуре показался высокий парень в форменной белой куртке с корзиной.

— Понесли! — крикнул в это время начальник линотделения.

Денисов услышал стук. Официант-разносчик ресторана, увидев труп и работников милиции, от неожиданности отпрянул назад, лицо его пожелтело, с секунду он находился в состоянии, близком к обморочному. Денисов направился было к нему, но официант уже взял себя в руки.

— Ничего положительного, — инспектор, пробежавший вдоль состава, передал Денисову профсоюзный билет с фотографией Голея. — Никто его не видел. Удачи!..

Официант-разносчик повернул назад, в десятый вагон. Денисов проводил его глазами: профессиональная полнота, длинные руки, куртка на поясе разорвана.

— Отправляемся! — предупредил Шалимов.

Когда Денисов через минуту выглянул в окно, милицейский «газик» уже разворачивался, включив сигнализацию — тревожную круговерть фиолетово-синего огня над кабиной. Таяла гряда утренних облаков. Несколько машин с надписями «Зерновая» пропускали поезд у переезда. На Северной Вытяжке все пути были забитыподанными на сортировку вагонами.

День только начинался — ясный, обещавший быть бесконечно долгим, трудным, теперь уже известным до мелочей, в котором нельзя ничего изменить.

— Почему стал жертвой именно Голей? Не я, не наши соседи? Такие пассажи дают необыкновенно богатую информацию для размышлений. Я ехал в купе с убитым, Вохмянин Игорь Николаевич, Новосибирск, улица Пархоменко… — Румянец, какой бывает после глубокого здорового сна, все еще не сошел с его щек. Под курткой, наброшенной на плечи, чувствовалась не бросающаяся в глаза мускулатура. В руке Вохмянин держал короткую вересковую трубку. — Поэтому я верю в судьбу. Вы нет?

Для работы Шалимов высвободил купе, соседнее с тем, где было совершено преступление. Денисов забросил в ящик под полкой рюкзак, сумку; у Антона не было с собою ничего, кроме плаща и свежих газет.

— Расскажите о себе, — Антон достал «Беломор». — Цель поездки.

Вохмянин помедлил.

— Симпозиум по вопросам гетерогенно-каталитических реакций, точнее, по проблемам гетерогенного катализа в области жидкофазных процессов, объясняя, он оглаживал холодную вересковую трубку, подносил к глазам, словно желал обнаружить нечто, незамеченное раньше. — Тема, понимаю, вам мало говорит. Гетерогенная система, собственно, — система, состоящая из различных по физическим свойствам или химическому составу частей. Работаю в научно-исследовательском институте заведующим лабораторией. Что еще? Женат. Приводов не имею, под административным надзором не состою.

— Вы вчера приехали в Москву? — Антон прикурил.

— Позавчера, рейс пятьсот шестой.

— Потом?

— Билетов не было, гостиницы тоже. Частично ночевал в вокзале.

— А частично?

— Бродил по Москве… Не представляю, что бы я делал в январе или в декабре.

— Вы знали убитого?

— Никогда до этой поездки.

— Познакомились?

— Позавчера, у кассы, около одиннадцати… — Вохмянин отложил трубку, но тут же взял снова. — Собственно, какое знакомство?

— Что Голей говорил о себе?

— Ничего или почти ничего, — Вохмянин задумался. — В то же время создал впечатление человека много повидавшего.

— Можете уточнить — почему?

— Нет, но в этом трудно ошибиться. Сказал, например, что мог подолгу голодать и это несколько раз спасло ему жизнь… — Вохмянин поправил аккуратно выложенные рукава куртки. — Упомянуто было между прочим, так сказать, одной строкой. Убедительно?

— Пожалуй. Он был на фронте?

— Я счел неудобным справляться.

— Перед посадкой вы тоже видели Голея?

— Он был один. Вскоре началась посадка, мы оказались вместе в купе…

Антон конспектировал.

— …Николай Алексеевич достал шампанское, боржоми. И вот этот ужин…

— Николай Алексеевич?

— Фамилию я узнал от следователя. У меня был коньяк. Сидели минут пятнадцать, не более. Выпили граммов по пятьдесят. Чуть не упустил! Сам он выпил «Марсалы». Вскоре стали готовиться ко сну. Вот все.

За окном бежал пейзаж средней полосы — поля, сохранившиеся кое-где вдоль рек рощи. Прилегающая к Подмосковью индустриальная часть Центра все больше уходила к Тульской области — Узловая, Новомосковск. Впереди были Рязанская, Липецкая.

— За ужином был какой-то разговор? — Антон ладонью вытер пот.

— Даже наверняка. Но о чем? Из тех, что невозможно вспомнить, я не говорю — пересказать.

— Что говорил Голей?

— Набор незначащих фраз. Например? «По вкусу похоже на мадеру, но более сладкое». Это о «Марсале». «Смолистый привкус…»

— А что-нибудь более существенное?

Вохмянин улыбнулся.

— Пустяки… «Почему волнистые попугайчики выводят птенцов зимой? Оказывается, на их родине это разгар лета…» В киоске он купил «Картины современной физики».

— Что-нибудь еще.

— Он говорил о собачках. Это вас тоже не интересует.

— А стержневая тема?

— В разговоре? Я действительно не помню. Разговор случайных попутчиков. Как автомобилист я, по-моему, говорил о машине: баллоны, молдинги, «дворники». Потом вышел из купе.

Антон продолжал разрабатывать вопросы первого круга:

— В коридоре было много пассажиров?

— Большинство сразу же легло спать.

— Где вы были, когда погас свет?

— Против двери. В купе в этот момент никого не было.

— Дальше.

Вохмянин развел руками.

— Утром нас разбудили!

Антон, Вохмянин и Денисов перешли в соседнее купе.

Вохмянин показал на верхнее багажное отделение.

— Мой чемодан.

— Проверьте…

В кожаном с чехлом для ракетки чемодане все оказалось в порядке: сорочки, спортивный костюм, глиняные фигурки — сувениры. На дне лежала папка с блестящей пряжкой с прямоугольной металлической монограммой.

— Все на месте.

Антон спросил:

— Кто ночью закрыл купе?

Это был один из главных вопросов следующего круга.

— Не я, — Вохмянин задумался. — Возможно даже, она оставалась открытой. Вот боковая защелка хлопнула, я слышал.

— Попробуйте все вспомнить. Когда была поставлена стремянка? Ее не могло быть, пока вы сидели за столом.

— Может, Голей?

— Когда вы ложились спать, она стояла?

— Не знаю, — Вохмянин недовольно взглянул на Антона, — не забудьте, что я укладывался в темноте.

Денисов наконец вошел в разговор. Ему так и не удалось представить себе потерпевшего.

— Голей к тому времени уже лежал?

— Да. Женщина, по-моему, тоже была в купе.

— Кто задернул штору?

— Это я хорошо помню: штору опустил Ратц. Его заботило, чтобы в купе было абсолютно темно и душно. Николай Алексеевич говорил про жару, но не смог убедить. На этой почве у них произошла размолвка.

— У Ратца с Голеем?

— Дело еще в том… — Вохмянин расправил чехол для ракетки, вделанный в крышку чемодана. — Ратц и Голей жили или работали в одних и тех же местах на Украине. Забыл название области. Кировоградская? Выяснилось случайно.

День за окном горел совсем ярко.

— Ратц тоже выпил? — Сесть в купе было негде. В течение разговора все трое стояли. — Я имею в виду — за ужином… — Денисов показал на столик.

— Полрюмки, не более. Сначала отказался.

— А женщина?

— Она только пригубила.

— Вы сказали, Голей что-то говорил о собачках…

— Он спросил, не видели ли мы пассажира с собачкой. Точно не помню, опрос начинал его тяготить.

— Какие у потерпевшего были деньги? Вы знаете?

— Случайно знаю, — Вохмянин в который раз заглянул в трубку, но интересного снова не обнаружил. — Николай Алексеевич платил за постель из маленького квадратного кошелька. Там лежали десятирублевки.

— Как велик кошелек?

— Сантиметра четыре на четыре.

— Много купюр?

— Пятнадцать. Он их пересчитал… — Вохмянин поежился. — Страшно подумать! Любой из нас этой ночью мог оказаться на месте Голея.

Они помолчали.

— Где состоится симпозиум? — спросил Денисов.

— Я понадоблюсь? — Вохмянин взглянул на него.

— Вы свидетель: ехали в купе с убитым.

— Какой свидетель: спал как сурок! Не видел, не слышал… — Он сунул трубку в карман. — В прошлом году симпозиум проходил на берегу моря. В пансионате Ас-Тархан…

— Последний вопрос, — сказал Денисов. — Можете показать, кто из какого стакана пил? — Он кивнул на столик.

— Сейчас… — Вохмянин в первую секунду растерялся. — Я сидел здесь, тут старичок… Это, должно быть, стакан женщины или Голея, — вся посуда по какой-то причине была сдвинута на край. — Не пойму только, как мой стакан оказался у места, где сидел Ратц…

За Михайловом несколько станций миновали без остановок: Боярцево, Голдино — участок был Денисову знаком.

«Впереди Катино, Мшанка. В семь пятьдесят Павелец-1 с тридцатишестиминутной стоянкой…» — Из-за этой неспешности Денисов и выбрал для отпуска астраханский дополнительный.

Он принес из служебки расшитую карманами матерчатую «кассу», которой ведала Суркова.

— Проверим по билетам.

Вдвоем с Антоном они отыскали квадраты с соответствующими номерами. Билет Голея имел нумерацию Т № 124324, Вохмянина — Т № 124323. Денисов узнал зеленоватые бланки автоматизированной системы «Экспресс». Вохмянин и Голей покупали билеты в одной кассе. Вохмянин стоял впереди, Голей за ним.

На всякий случай Денисов обследовал остальные квадраты: бланк женщины с десятого места значился под номером Т № 124322. Ратц компостировал билет в пути следования. Другие были куплены позднее.

«Проверить „кассы“ во всех вагонах, — пометил Денисов, — найти пассажира, который стоял в очереди непосредственно позади Голея…»

Ратц добавил к рассказу Вохмянина немного.

— …Сидели минут семь, легли спать. Я тоже могу получить вещи? — Он словно боялся, что ему откажут.

Антон открыл ящик, поднял небольшой в парусиновом чехле чемодан.

— Проверьте, — предложил Денисов.

Ратц молча посмотрел ему в глаза.

— Там ничего особенного: майка, рубашки. — Узкоплечий человек все время сверялся с реакцией собеседника.

— Фамилия Голей вам знакома? Это фамилия убитого.

— Никогда не слыхал… — Ратц развел руками. — Он сказал, что бывал в Каменец-Подольске. Но когда, что? Сам я Нововиленский. Не слыхали?

Разговаривая, они перешли в соседнее купе, к месту происшествия. На Ратца, казалось, это не произвело впечатления, он только мельком поднял глаза к полке, где ехал Голей, и вновь опустил. Глаза у Ратца были голубоватые. Рядом с морщинистым, цвета необожженной глины лицом торчали крупные уши.

— У вас произошла размолвка в пути? — спросил Денисов.

Ратц не спешил с ответом, Денисов уточнил:

— Может, Голей был против шторы?

— Ах это? Да, он был против.

— Почему?

— Не знаю, — старик снова развел руками. — Если в комнате светло или где-то лает собака, мне уже не уснуть. Я и дома все занавешиваю.

— Дверь купе заперли вы?

— Дверь — я, — Ратц кивнул. Он сидел на краю полки, у двери. Когда старик поворачивался, Денисов видел его торчащие острые лопатки.

— Защелку не поднимали?

— Только на запор…

— Почему же дверь оказалась открытой?

— Не знаю, — он подумал. — Может, кто-то открыл?

— Когда вы проснулись, в купе было темно?

— Когда опускают штору — так темно, — рассудительно сказал Ратц.

— Соседи находились в купе?

— Откуда мне знать?

Денисов помолчал.

— Но как в таком случае вы узнали про труп?

Ратц вздрогнул.

— Не знаю, — он отпер чемодан, словно пересчитывая, коснулся каждой вещи. Наверху Денисов увидел большую с глубоким вырезом майку.

— Вы едете один? Чье это?

Ратц поднял слинявшие голубые глаза.

— Мое.

Денисов задал еще несколько вопросов:

— Вы едете по делу?

— Путевку дали, — отойдя от темы, связанной с преступлением, он оживился. — В пансионат. Я сорок шесть лет в системе Облпотребсоюза. Бухгалтер. Пока на пенсию не собираюсь.

— Уснули сразу? — продолжал Денисов.

— Как провалился, в секунду.

— А проснулись?

— Мне показалось… — Ратц подумал, — кто-то вышел из купе… Наверное, так было.

— Сколько минут прошло после того, как вы проснулись, и до того, как разбудили проводницу?

— Минуты три-четыре… — Старик помолчал. — Хорошие дни стоят…

Денисов посмотрел на него.

— …Про наш Нововиленский колхоз до войны мно-о-го писали, Нововиленский, рядом — Новоподольский… Не слыхали? Еврейские колхозы…

За окном показался поселок, давший название московскому вокзалу и всему этому направлению дороги, — окрашенные охрой коттеджи, метлы антенн. Вдоль пути на низкой платформе стояли женщины с ведрами вишен. Несколько сотрудников милиции во главе с начальником линотделения Павелец-1 гуськом вышагивали к одиннадцатому вагону.

Антон по-командирски одернул форму, поправил крохотные пшеничные усики.

— Может, у коллег разживусь «Беломором»…

Дополнительный остановился.

Пора было заканчивать разговор, Денисов обернулся к Ратцу.

— Вы видели у потерпевшего деньги?

— Имеете в виду сторублевые купюры?..

Денисову показалось, что он ослышался.

— …Он перекладывал их из баула в пиджак.

— Много?

— Тысяч восемь. — Старик достал платок, молча вытер затылок. Неполная банковская упаковка.

— И ваши соседи видели?

— Женщина стояла в дверях… Не знаю…

Денисов подумал.

— А кошелек у потерпевшего был? Когда платили за постели…

— Кошелька, по-моему, не было. Я больше не нужен?

Заметив, что Денисов освободился, начальник линотделения Павелец-1 постучал по стеклу.

— Что для передачи в Москву? Привет… — Они поздоровались.

— При потерпевшем была крупная сумма, — Денисов мысленно искал ей объяснение.

— В аккредитивах?

— Свидетель видел сторублевые купюры. Не менее восьмидесяти…

— Восемь тысяч?!

Разъясняя, Денисов в окне увидел Ратца — он покупал вишню. Навстречу старику, откинув на плечи замшевую куртку, от станции шел Вохмянин. Поравнявшись, недавние соседи по купе церемонно раскланялись.

…Сразу после Павельца в отведенном Денисову и Сабодашу купе появился электромеханик — в куртке, с чемоданчиком.

— Распределительный щит смотреть будете?

— Доброе утро, — Сабодаш уже отдувался, хотя особой жары все еще не было, а рядом с дверями даже ощущался ветерок. — Будем свободны через несколько минут. — С Денисовым, с понятыми Антон заканчивал протокол осмотра, о котором предупреждала Газимагомедова.

— Тогда я пошел! — Электромеханик, похоже, был с гонорком. — В пятом тоже пассажиры ждут!

— И там света нет? — спросил Денисов.

— Генератор не возбуждается.

— Причина известна?

— Может, предохранители полетели или карданный привод… — Электрик показал негнущуюся, прямую как доска спину. — Может, и вовсе ремень потеряли…

Уходя, он все же аккуратно прикрыл за собою дверь.

Денисов поднялся.

— Встретимся за завтраком…

Сабодаш поправил лежавший перед ним на газетном листе нож. Обнаруженный рядом с трупом, длинный, с самовыбрасывающимся блестящим лезвием, нож следовало ближайшим поездом переслать Газимагомедовой.

— Договорились. Закончу протокол и приду.

В служебном купе Денисова уже ждали. Суркова успела освободить место у группового щита, там возился электромеханик. Вагон был венгерской постройки — на стене, примыкавшей к туалетной комнате, рядами белели изоляторы.

Шалимов стоял у окна.

— Пробки? — поинтересовался Денисов.

— Хотел сам исправить, да только время потерял. — На Шалимове были очки в тонкой металлической оправе, придававшие лицу вид сугубо канцелярский. — Остарел, что ли? Повреждения не нашел.

— И часто так со светом?

Электромеханик промолчал, ответил Шалимов:

— С этой двадцать восьмой секцией вечно беда. — Он снял очки, завернул в бархатную тряпочку.

Электромеханик внимательно оглядел каждый предохранитель, вытер платком руки, повернулся к бригадиру.

— Все целы. Монтажные провода придется проверить… — Он поднял чемодан. — С обратной стороны щита. Туалет свободен? — Все потянулись за ним.

В туалетной комнате электрик подошел к боковой стенке, молча потянул на себя вешалку-с полотенцем. Незакрепленная часть панели, прилегающая к служебному купе, отъехала в сторону, открылась тыльная поверхность группового щита, окрашенная в черный цвет, с красными отметками на контактах.

Электрик присвистнул:

— Короткое замыкание!.. Видите?

Массивная металлическая пластина была наброшена сверху на панели управления. Сделано это было весьма ловко: автономная система электропитания, включая генератор и щелочные батареи, оказалась выведенной из строя полностью.

— Вот это номер! — Шалимов достал тряпочку с очками. — Кому же это потребовалось? — Очки он так и не надел. — Насчет поломки щита, наверное, будете протокол составлять?

— Пластину придется изъять.

— Обида! Знать заранее — все бросил, здесь бы дежурил. А то сведения готовил, разводил писанину… — Бригадир посмотрел на электрика. — Пропади она совсем. Только называются сведения, а в Кашире никто и не выходит!

— Так вы и не отчитываетесь в Кашире. — Электрик снова полез к щиту.

— Ну, в Ожерелье! Какая разница?

— Напомните проводникам, пусть проверят — может, в каком-то вагоне исчез пассажир… — Денисов вспомнил начальника каширского линотделения, его версию.

— Говорил уже! — Бригадир махнул рукой. — Только многие спят. У нас какой поезд? Легли, считай, утром. До вечера будут отсыпаться.

— С собакой никто в поезд не садился?

— Не видел, — Шалимов посмотрел на часы. — Скоро Топилы. Завтракать идете?

— Надо проверить кассы. Кто покупал билеты вместе с убитым? Вот номер бланка, — Денисов вырвал из блокнота лист. — Потребуется ваша помощь. — Он тоже взглянул на часы.

«Восемь сорок четыре. Пять часов прошло…»

3

За окном показались Топилы: сотен пять одинаковых двускатных крыш вразброс, сады, антрапитово-черная земля. За штакетником виднелись заросшие травой прогоны. Под насыпью лежало стадо, бородатый пастух, запрокинув голову, пил из бутылки молоко.

В дополнительном наступил «час умывания». В коридорах все чаще попадались пассажиры.

Денисов осмотрел «кассы» в последних вагонах. Большинство билетов были самопечатными: аккуратные пригласительные билеты в поездку, четкие ряды цифр. Автоматизированная система связывала кассиров с вычислительным комплексом, электронный мозг подбирал места, подсчитывал. Кассирам оставалось вставить пронумерованный бланк в пишущую машинку, нажать клавишу.

Пассажир, бравший билет после Голея, получил бланк «Т № 124325», следующий — «Т № 124326»…

Денисов находился в четырнадцатом, когда поездное радио объявило: «Товарищ Денисов, зайдите к бригадиру поезда».

— Вас, — полусонная проводница четырнадцатого тряхнула головой. Надо же! Первая ночь, когда из Москвы отправляемся, всегда кажется за две. Никогда не привыкну… — Пока Денисов смотрел «кассу», проводница несколько раз засыпала.

«Да, свидетелей в ночном поезде найти трудно…» — уходя подумал Денисов.

В своем бригадирском, на одного человека, купе Шалимов был не один. Увидев Денисова, он кивнул на сидевшего против него прямого как палка, худого человека с бородой клином и узловатыми красными морщинами. Человек словно пролежал ночь лицом вниз на связке канатов.

— Я почему вызвал?! Вот у них… — Шалимов надел очки.

На столике лежал зеленоватый бланк. Денисов прочитал: «Т № 124325…»

— Понимаете? — Шалимов незаметно подмигнул. — Короче: проездные документы до конечного пункта…

Пассажир не без интереса наблюдал за ним:

— Другие, безусловно, едут до Троекурова…

Бригадир растерялся:

— Почему до Троекурова?! И до Астрахани…

— Вы серьезно?! — спросил пассажир.

Денисов показал визитную карточку. Обычно было нетрудно решить: кому следовало представиться по форме — с удостоверением и кого могла удовлетворить визитка и даже способствовать разговору.

— «Инспектёр де инструксьон криминель Денисов…» — прочитал бородатый, карточка была на двух языках. — Очень приятно. Шпак… Еду в этом вагоне, — он достал паспорт. — Чем могу быть полезен?

Паспорт был в кожаной обложке. Полистав, Денисов вернул его бородатому.

— Вы из Кагана?

— Да, там я живу. Под Бухарой. Любопытные места.

— Это есть.

Денисову пришлось два дня провести в командировке в Бухарской области, в Гиждуване. Ничего особо примечательного в самом Гиждуване он не нашел, но Бухара запомнилась, а в ней Бала-Хауз, ансамбль — водоем, минарет и мечеть.

— Любопытные? А что там? — Шалимов заинтересовался.

Шпак пожал плечами.

— В самом Кагане ничего. — Узловатые морщины на его лице были красными, а глаза и борода одинакового пронзительно-серого цвета. — Раньше охота была, фазаны…

— Через Бейнеу, Кунград в Астрахань не ближе? — спросил Денисов.

— Привыкли уже через столицу ездить.

— Ваша профессия?

— Инженер по фармацевтическому оборудованию.

— Надолго в Астрахань?

— В отпуск, — Шпак словно еще больше выпрямился.

Со взаимными представлениями было покончено.

— Билет компостировали на вокзале? — Денисова все больше интересовал Шпак.

— Позавчера. В первой половине дня.

— Очередь была большая?

— По московским меркам, может, и ничтожна, но для Кагана… — Шпак пожал плечами.

— Кто стоял впереди вас? Мужчина, женщина?

— Мужчина. Я предупреждал его, когда отходил пить воду. По-моему, в очках… — Шпак коснулся оконечности бороды. — Лица не рассмотрел. Он что-то держал в руке.

— Может, баул?

— Не помню. Это имеет отношение к преступлению?

— Вы уже знаете?

— Весь поезд в курсе дела.

Денисов показал на бланк, лежавший перед Шалимовым.

— Вы стояли позади убитого.

Шпак несколько секунд молчал.

— По-моему, он с кем-то разговаривал.

— С кем?

— Не помню. Речь шла о гостинице. — Шпак спрятал паспорт в карман, аккуратно пригладил снаружи. — Нашему брату, транзитному, с гостиницей туго. Но пострадавший, между прочим, устроился… Об этом они говорили.

— Это все?

— Да.

Шалимов составил очередную телеграмму о наличии свободных мест, спрятал в планшет.

«Негусто, — подумал Денисов, — хотя какой-то пробел, безусловно, заполнен».

Он спросил еще:

— Вы не видели пассажира с собакой?

— В поезде?

— Или во время посадки…

Шпак задумался.

— В поезде — нет. А на перроне… — Он сидел, по-прежнему неестественно выправив спину и шею. — Кого-то держали, кто-то побежал звонить в милицию. Толпа возбужденных людей… Спрашиваю: «В чем дело?» Оказывается, пассажир пнул собаку, его задержали.

— Где это случилось?

— Недалеко от багажного двора.

— Перед отправлением?

— Около часа ночи. Имеет ли это отношение к вашему вопросу? — Шпак повел серыми пронзительными глазами. — Сцена, между прочим, прехарактернейшая. У животного нашлись десятки защитников. И это на вокзале, где ни у кого ни секунды свободного времени! Интересно, собрались бы все эти люди, если бы хулиган пнул вас или меня? Или оскорбил бы женщину?

Когда Денисов вместе с Шалимовым пришел в вагон-ресторан, там уже были люди. Вовсю шла торговля водой — второй салон был весь заставлен ящиками с «Айвазовской». Вагон-ресторан был новый — с холодильником для ликеров в буфете, отделанном серым пластиком, с легкими занавесками, наполненными ветром.

Сабодаш за столиком разговаривал с женщиной в очках, которую Денисов видел у места происшествия. Теперь на ней была серебристая кофточка скороткими рукавами, расклешенные брюки.

— Ну, я пойду, — бригадир взял бутылку кефира, пошел к двери. Милости прошу, когда надо.

— Не забудьте про объявление по радио…

— Все сделаю. «Пассажиров, проходивших ночью через одиннадцатый вагон, приглашают к бригадиру поезда…»

Денисов подошел к столику, Антон подвинул ему стул, представил:

— Денисов, инспектор. Марина.

Женщина не узнала его, взглянула внимательно-запоминающе.

— Ужасный сон! Честное слово… — Она чувствовала себя неважно, за массивной оправой Денисов заметил круги.

Заказ у Денисова принял директор вагона-ресторана, он же буфетчик, с печальными глазами, двумя рядами золотых зубов и короткой челюстью.

— Есть почки, гуляш… — Он натянуто улыбнулся. — Редко принимаем у себя сотрудников столичной транспортной милиции… Прямо беда…

— Здравствуйте! — Денисов видел его впервые. — Пожалуйста, почки. Творог есть?

— Сметана очень свежая… Творога нет. Мне обо всем известно: дикий случай! Нет слов!

— Тогда сметаны. И чай. Хлеба три кусочка…

Заказ директор передал официантке, сам занял место за буфетом.

— Пробки починили? — Антон не знал про распределительный щит.

— Порядок.

Сабодаш пододвинул блокнот, в котором делал записи.

— Посмотри пока.

Денисов пробежал глазами конспект.

«Марина… Двадцать шесть лет. Образование высшее. Младший научный сотрудник НИИ. Город Сумы. Замужняя, двое детей, муж — кандидат наук, работает там же. В Москве проездом двое суток, знакомых нет. Едет отдыхать на Каспий. Ночевала в гостинице „Южная“. Ужинала на вокзале. В купе вошла второй, после Ратца. Попутчиков не знает. Пересказать содержание разговоров в купе затрудняется: ничего существенного. Считает, что Толей был против комнатных собак. Денег потерпевшего не видела. Когда погас свет, стояла в коридоре. Кто закрывал дверь в купе, не знает. Уснула сразу…»

«Не знает», «не помнит»… — заметил Денисов.

Официантка поставила перед Денисовым стакан со сметаной, хлеб.

Марина продолжала прерванный разговор с Антоном:

— …Выезжаем обычно по пятницам. С детьми, с мужьями, с мангалами. «Москвичи», «Жигули», «Запорожцы» — целый кортеж… — Они говорили о чем-то, не имевшем отношения к сто шестьдесят восьмому дополнительному, к Голею.

Денисов позавидовал Антону: сам он, приступая к расследованию, уже не мог думать ни о чем постороннем.

— …В Сумах в это время столпотворение: пыль, автобусы, — она словно видела жаркие улицы, заполненные людьми тротуары родного города. — Негде яблоку упасть… А у нас, на реке, зелень, кузнечики стрекочут!..

Наискосок, через два столика, спиной к двери сидел Ратц. Денисов увидел голый стариковский череп, узкие плечи подростка. Старик безвкусно жевал.

Дальше, к выходу, Вохмянин в ожидании официантки листал журналы.

— Раскладываем палатки, мешки… — Марина сожалела о чем-то, окапываемся на случай дождя. И вот уже дети бегут за хворостом, собаки лают, трещит костер. А мы: кто моет овощи, кто с шашлыками… На закате мужики удят, мы кормим детей, собираемся к костру. Иногда до утра сидим. В институте завидовали нашей компании…

У буфета появился официант-разносчик, верзила, которого Денисов видел утром в малом тамбуре, когда выносили труп. Парень что-то сказал директору-буфетчику, прошел в раздаточную. Вскоре он показался с корзиной, полной поездной снеди. Директор на ходу сунул ему в куртку накладную.

— …Так чудесно, честное слово! Песня есть… — Антон был из Бийска, там же, перед тем как поступить на истфак, закончил курс вечернего Алтайского политехнического. — «Где свиданья назначали у рябины, где тайком курили в балке у реки…» Ничего особенного! Ни автора не знаю, ни названия… — Он покатал хлебную горошину. — И ничего похожего не было! И свиданий не назначали, и курить начал уже после армии. Никаких рябин, только секция тяжелой атлетики… — Антон улыбнулся. — А собираемся вместе бывшие однокурсники — и лучше песни нет!

— Прекрасно понимаю!

Денисов подождал, пока они отойдут от воспоминаний.

— Что Голей имел против собак? Что вы запомнили?

Марина вспыхнула, поправила очки.

— По-моему, он интересовался, не видели ли мы в поезде собаки. Мне было плохо слышно: я стояла в коридоре.

Денисов предпочел уточнить:

— В коридоре? Значит, было два разговора?

— Реплика и продолжение. Несколько слов.

— Но собакой интересовался Голей?

— Да, он начал разговор… — Марина подозвала официантку.

— Убийца принимал в расчет, что пассажиры большую часть ночи провели на ногах… — вздохнул Антон, когда Марина вышла. — Свидетели мало что запомнят.

Ратц за своим столиком тоже расплатился с официанткой.

Денисов поднялся, подошел к директору-буфетчику.

— У меня просьба…

— Я слушаю вас, — директор нервничал.

— Кто-то, возможно, попытается разменять сторублевые купюры. Надо поставить нас в известность.

— Уже разменяли, — он поскучнел. — Перед завтраком. Две штуки.

— Не запомнили менявшего?

— Тот пассажир…

Денисов встал боком к стойке, теперь он мог, не привлекая внимания, обозревать салон.

— Видите? В куртке, у двери. Занят чтением!

В ожидании официантки спокойно листал журнал Вохмянин.

— А как быть с купюрами? — Директор поколебался. — Выручку сдать?

— Пока отложите.

В окне плыли невысокие увалы. Железнодорожный путь ненадолго нырнул в ложбину и вынырнул у маленького домика, рядом со стогами. Через секунду-другую показался высокий недостроенный забор, гора силикатного кирпича. По другую сторону вагона-ресторана маячила церквушка-пятиглавка.

Приближался населенный пункт. К платформе со всех сторон уже спешили с ведерками, с сетками, полными яблок. Дополнительный замедлил ход. У газетного киоска на перроне быстро выстраивалась очередь.

Из вагона-ресторана Денисов и Сабодаш возвращались по платформе. При виде незнакомого капитана милиции продавцы яблок незаметно перекочевали к дальним вагонам.

— Марина видела свои вещи? — спросил Денисов.

— Все в порядке. Сумка итальянская, две сберкнижки. Кольца, меховая шляпа из нутрии…

— Из нутрии?

— Болотный бобр, — Антон блеснул познаниями скорняка. — Мех выделан без ости, золотистый… А что электромеханик?

Денисов пересказал разговор в служебном купе.

— По-видимому, за Голеем охотились, — кратко подытожил Антон. — Да оно и видно: предварительно вывели из строя автономную систему электроснабжения… Все-таки восемь тысяч… Выждали момент, отодвинули стенку со стороны туалета… Вещи, аккредитивы не взяли. Только наличные…

За невысоким забором бурлил привокзальный базар. Флегматичный дежурный что-то объяснял двум молодым женщинам-пассажиркам. Рядом с багажными весами уже знакомый официант-разносчик разговаривал с мужчинами из местных.

Денисов и Антон поравнялись с газетным киоском.

— Местная газета!.. Я сейчас, — Антон отошел. Очередь разомкнулась, сама втянула его к окошку.

Денисов прошел дальше. Суркова, проводница, прошла мимо с кульком дымящихся картофелин.

— Парня этого давно знаете? — Денисов показал на все еще стоявшего у весов официанта-разносчика.

Суркова оглянулась.

— Феликса? Несколько раз с нами ездил. А что?

Суркова, за ней Денисов поднялись в тамбур. Пятно, которое Шалимов в темноте принял за кровь, затерлось, хотя кое-где, вглядевшись, можно было еще обнаружить расплывчатые очертания.

Антон появился перед самым отправлением, вместе с бригадиром. За ним шла незнакомая женщина, похожая на жужелицу — с тонкой талией, длинным телом и большой головой без шеи.

Сабодаш на ходу что-то записал себе в блокнот, Шалимов пояснил, кивнув в сторону похожей на жужелицу пассажирки:

— Билет они покупали за бородатым из девятого вагона. Т № 124326! Я расспросил их предварительно. Очередь на вокзале была солидная. Людей впереди себя у кассы не помнят…

На горизонте снова плыли дома — двухэтажный раймаг, школа. У самого вагона, почти рядом со шпалами, возник передний план — хозяйство монтера пути, сухая ботва.

Сабодаш прилег на полку — огромный, он будто влез в сидячую ванну, подогнул ноги. Через минуту Антон спал.

Денисов смотрел на убегающий поселок. Дополнительный не остановился, отсалютовал протяжным гудком двухэтажному раймагу, велосипедам у парикмахерской.

Он снова вынул вещи пострадавшего. Одежда добротная, куплена не вчера, возможно ее редко надевали: хлопчатобумажные сорочки, шерстяной тренировочный костюм, японская куртка. И рядом книга — «Картины современной физики» Г. Линдера, новая, с неразрезанными страницами.

«Все свое везу с собой…» — подумал Денисов.

Полупустой рюкзак лежал отдельно. Наташа Газимагомедова и каширские инспектора осмотрели вещи со скрупулезной тщательностью. Денисову ничего не осталось: пакет с эмблемой международной выставки станков — фреза и шестеренка на нежно-желтом лимонно-цыплячьем поле, цыганская игла в клапане рюкзака. Даже кошелька с десятирублевками, о котором говорил Вохмянин, не оказалось.

На фотографии с профсоюзного билета Голей выглядел так же приметно: тонкая пластинка носа, шире обычного расставленные глаза — из тех лиц, что кажутся спокойными, с сильно развитым боковым зрением.

«Где его паспорт? Как Голей предполагал снять деньги с аккредитивов? — Аккредитивы, два по пятьсот рублей, один на тысячу, были выписаны за неделю до поездки. — С учетом восьми тысяч, которые видел Ратц, получается немало… Какие ему предстояли траты? Кто он?»

Записная книжка Голея не содержала ответа ни на один из вопросов. Денисов снова перелистал ее.

«Уничтожение дармоедов и возвеличение труда — вот постоянная тенденция истории. Н. Добролюбов.

От праздности происходит умственная и физическая леность. Д. Писарев».

Записи были единой тематической направленности. Пострадавший собрал высказывания о труде, тунеядстве, нерадивости — подборка могла сделать честь образцовому следственному изолятору.

Только на последней странице карандашом был вписан адрес:

«Астрахань, ул. Желябова… Плавич».

Тонкая ниточка, которая могла помочь.

Денисов сложил все в баул, сунул пакет с обнаруженным в купе незаполненным телеграфным бланком. Сквозь хлорвиниловую пленку были видны жирные мазки, индекс вокзального почтового отделения и три цифры, выведенные, по-видимому, тем же карандашом — 342.

«…Можно подвести первые итоги, — подумал он. — Преступник либо находился в купе, либо знал, что сможет ночью проникнуть в него. Во втором случае кто-то должен был изнутри открыть ему дверь. — Денисов поднялся к окну. — Выходит, Голей с начала поездки находился в руках злоумышленника? Того, кто потом открыл дверную защелку?»

Поезд шел по кривой. Выглянув из окна, Денисов увидел справа и слева крайние вагоны дополнительного.

«…Но кто из троих? Ратц? Вохмянин? Марина?»

Антон проснулся внезапно, полез за «Беломором».

— Странная вещь — психология свидетельских показаний, — Антона беспокоили те же проклятые вопросы. — Голей при всех платил за постель, но, кроме Вохмянина, никто не зафиксировал это в памяти. Сторублевки видит только Ратц… Даже реплики о собаках каждый воспроизводит по-разному!.. К этому есть прелюбопытнейшая иллюстрация. Может, слышал? Будучи стариком, Понтий Пилат встретил друга далеких лет, когда был прокуратором Иудеи…

Антону чаще требовались короткие передышки, он прикурил, несколько раз подряд затянулся.

— …Пилат вспомнил, каких сил стоила хлопотливая должность, какие вопросы приходилось решать… Администрация, суд, — Антон чувствовал себя лучше после сна. — Кажется, вот-вот бывший прокуратор вспомнит о Христе, но разговор все время уходит в сторону. По крайней мере, так свидетельствует Анатоль Франс… Друг Пилата вспоминает танцовщицу, в которую был влюблен. «Потом она последовала за чудотворцем Иисусом Назареем, его распяли за какое-то преступление…» Помнишь этот случай? Пилат силится вспомнить и не может. «Назарей Иисус? Мне ничего не говорит это имя!..» Точно подмечено, согласен? — Антон подтянул к себе лежавшую на столике газету.

«…С Антоном спокойно в последних электричках, — подумал Денисов, ночью, в безлюдных парках прибытия поездов, на перегонах. Сабодаш не оставит в беде. Боится Антон разве только начальства, и поэтому в его дежурство оно всегда приезжает… — Денисов вздохнул. — Историк по образованию, Антон тяготеет к ассоциативным представлениям. Однако регулярную лямку вокзального инспектора-розыскника Антон тянул недолго и надежд на него сейчас мало…»

Почувствовав взгляд, Антон поднял голову:

— Читал? «Стопятидесятилетие восстания хитай-кипчаков»…

Название газетной статьи ни о чем не говорило Денисову.

— …В правление эмира Хайдара. Между прочим, тема моей дипломной. Интереснейшая эпоха…

«А что ты сам, Денисов? — Он снова поднялся к окну. — Какая на тебя надежда? Завод координатно-расточных станков. Северный флот. Потом милиция. Три года на вокзале. Учеба на юрфаке заочно, еще, правда, дружба с корифеями МУРа — с Кристининым и Горбуновым. А в общем, обольщаться не приходится…»

Впрочем, коллектив транспортной милиции на юбилейном «Голубом огоньке» уголовного розыска в Ленинграде представляли двое — генерал Холодилин и он, Денисов.

Вошел Шалимов; бригадир был без очков, по-домашнему, в розовой тенниске.

— Станция Заново, — объявил он бодро, — девять часов пятьдесят минут московского. Остановки не имеем. Кстати, с Занова значимся не сто шестьдесят седьмым, а сто шестьдесят восьмым.

Дополнительный незаметно повернул на восток.

— Пора передать объявление, — Антон отложил статью про хитай-кипчаков. — Может, кто-то видел или знает…

— Не рано? Десяти еще нет. Новость у меня. — Шалимов выглянул в коридор. — Пятых! Галя! Иди сюда!

Проводница, голоногая, в кожаной юбочке, ростом не ниже Антона, шагнула в купе.

— Такое дело, — он перевел дух, — у нее в тринадцатом вагоне пассажир пропал.

«Вот оно!» Денисову вспомнилось бледное со следами войны лицо каширского линотделения.

Проводница потупилась.

— Почему вы раньше не проверили? — Антон закурил в сердцах. — Это ведь важно! Уот!

— Взяла у них билеты на посадке, — голос у Пятых оказался густой. Место двадцать третье, восьмое купе… Я всегда на посадке беру. Ночь и вообще, — она огладила волнистые края юбки. — Утром пошла с чаем — купе закрыто. Думала, они в ресторане…

Антон удивился:

— Они?

— Ну этот пассажир!

— Так.

— А их нет.

Шалимов оглянулся на Денисова. Он еще раньше понял, что лейтенант в штатском и капитан в милицейской форме, едущие с поездом, специализируются, так сказать, по разным ведомствам.

— С соседями по купе разговаривали? — спросил Денисов.

— Они одни ехали.

— Купе и сейчас закрыто?

— Мы открыли… Потом опять заперли… Портфельчик их на месте.

— Можете описать приметы? Молодой? В чем одет?

— Не молодой. — Пятых подумала: — Трохи пожила людына! Может, придет? — Она поправила прическу. — Бывает, возьмут билеты в разные вагоны, а едут где-нибудь в одном…

Перед Мичуринском поезд то и дело останавливался: Раненбург, Богоявленск, Хоботово.

На одной из станций к вагону подошел вихрастый парнишка-милиционер. При виде Сабодаша козырнул.

— Ничего к нам не будет, товарищ капитан?

— Пока нет.

— Телеграмму дали — встречать сто шестьдесят восьмой, — парнишка хотел быть чем-нибудь полезным.

— Как нынче с яблоками? — перевел разговор Антон.

— С яблоками? — Он даже задохнулся, обретя под ногами знакомую почву. — Вам действительно интересно? Такое делается… Старики не помнят! — Он развел руками. — Кипят сады!

Сразу за багажным двором виднелись деревья. Яблоки были большие и красные, как на детских рисунках. Тяжелые ветви подпирали рогатины.

— …Ешь — не хочу… Не переломало бы деревья! — Когда поезд двинулся, милиционер пошел рядом с вагоном. — Заезжайте на обратном пути!.. Год, что ли, такой? Одно слово: кипят сады!

Денисов не запомнил станцию, но городок остался в памяти; по вертикали его разрезала старинная каланча, с аттиковым этажом, с флажком на мачте.

У дозорной площадки кружили ласточки, и за Богоявленском в согласии с приметой плотной пеленой ненадолго обнесло небо. Духота усилилась, покрапал горячий дождь.

— Товарищи пассажиры! — врубился динамик. Шалимов счел возможным наконец передать составленное Денисовым объявление. — Механик-бригадир убедительно просит зайти пассажиров, которые вчера после отправления проходили по составу через вагон номер одиннадцать… — В этом месте Шалимов откашлялся, добавил от себя: — Кто хоть что-нибудь знает про этот дикий случай… Большая просьба, товарищи, и наш с вами гражданский долг… Передача не закончена. Пассажир, едущий в вагоне тринадцать, место двадцать третье, — Шалимов непосредственно обращался к человеку, о котором сообщила проводница, — прошу срочно зайти в свое купе. Повторяю…

Объявление бригадир прочитал дважды и перед Мичуринском повторил.

Антон повеселел.

— Дело будет…

Астраханский наконец набрал скорость. За Хоботовом стали появляться короткие платформы пригородных поездов — дополнительный проследовал их не останавливаясь.

Денисов посмотрел на часы:

«Одиннадцать часов пятнадцать минут».

Мичуринск угадывался в веере путей, за катившими по обе стороны дополнительного контейнеровозами, спиртными и кислотными цистернами, хопперами, в продолжавших мелькать названиях посадочных площадок — Новое депо, Кочетовка.

Инструкция могла ждать в Мичуринске.

— А может, преступление раскрыто, только мы ничего не знаем? Незаметно для себя Антон тоже склонялся к такому варианту. Представляешь? Я домой, а ты дальше, в отпуск…

Антон достал «Беломор».

— Как вчера посадка была? Тебя провожали?

— Зачем? — Денисов показал на полку, под которой лежал рюкзак. — Да и поздно отправлялись…

В начале третьего, на переломе ночи, с опозданием прибыл почтово-багажный. Его приняли на третий путь, из чего Денисов и все носильщики заключили, что посадка на астраханский дополнительный начнется с пятой платформы, не с четвертой, как думает большинство. А на четвертой окажется нерабочая сторона состава.

Носильщики погнали тележки назад, молчало радио. Под Дубниковским мостом низко, над самыми путями, горели красные огни, дальше по горловине виднелись разбросанные в видимом беспорядке синие и все виды сигнальных белых — лунно-белые, прозрачно-белые, молочно-белые. Ничего не происходило на вокзале и на всем железнодорожном узле. Когда Денисов ненадолго забежал в отдел, чтобы проститься, телетайп деловито выстукивал:

«…Направить делегатов на конференцию первого райсовета

„Динамо“…»

Денисов заглянул в папку «Для оперативного использования» — все-таки путь пролегал по его же участку обслуживания, перечитал на всякий случай:

«…Мостовой М. З. (Стоппер) будучи вызванным на беседу инспектором по особо важным делам после свидания с женой заявил ввиду изменившихся обстоятельств он решил не дополнять ранее данные им на предварительном следствии показания о всех выявленных связях Мостового-Стоппера прошу срочно сообщить… приметы…»

Он вздохнул, вышел на платформу.

Темное пятно в горловине станции появилось незаметно. Чуть слышно стали подрагивать рельсы, дежурная по вокзалу подтянулась к справочной в начале перрона. Дополнительный подавали на посадку, он был совсем рядом, между блокпостом и технической библиотекой — скрытый от глаз торцевой стенкой последнего, шестнадцатого вагона.

Прошли мимо коллеги, работавшие в ночную смену, и с ними Апай-Саар, младший инспектор, подшефный Денисова.

— Привет, патрон, — Апай-Саар, в переводе с тувинского «козленок», махнул рукой. — Счастливо отдохнуть!

— Удачи!

Денисовзнал, как это бывает, когда провожаешь других, — теперь он уезжал сам.

До стрелки оставалось несколько десятков метров. Три хвостовых огня астраханского все еще терялись в панораме других, разбросанных в горловине станции.

Наконец — негромкий стук! Вагон, шедший впереди, пересек стрелку…

На кривой астраханский дополнительный открылся внезапно и сразу весь. В тамбурах замелькали фонари проводников. Вспыхнул свет. Вагон за вагоном, равномерно потряхивая, весело катил к вокзалу.

— Граждане пассажиры!..

Но и без объявления было ясно. Мирное войско с чемоданами, с детьми с четвертой платформы устремилось на пятую. В сутолоке Денисова несильно задели зачехленным остовом разборной байдарки, какой-то пассажир, чтобы упростить задачу, попробовал открыть дверь с нерабочей стороны состава, она не поддалась, через минуту попытку повторил еще кто-то, груженный рюкзаками и сетками. Последний, кого увидел Денисов, был невозмутимый Апай-Саар с раскрытым блокнотом и карандашом, читающий мораль кому-то, успевшему просунуть сумку в одно из окон.

Порядок на посадке постепенно налаживался. Перронное радио щелкнуло в последний раз:

— …Администрация вокзала приносит извинения в связи с допущенным опозданием… Счастливого вам пути!

4

— Мичуринск!..

Знакомое мрачноватое здание возникло неожиданно посреди залитой солнцем платформы. С торца его были тоже пути — там шла посадка на пригородный.

Яростно скрипнули тормоза, загремело перронное радио.

— Штоянка… — Дикторша словно перекатывала во рту что-то горячее. Денисов разобрал два последних слова: — Опожданием… шокращена…

Мимо бюста великого садовода Денисов пробежал в вокзал. Дежурный располагался в первом этаже мрачноватого здания, против парикмахерской. И на этот раз удушающий запах шипра наполнял помещение.

— Оперативная группа? С поезда? — Молодой незнакомый лейтенант, моложе Денисова, с выгоревшими напрочь ресницами, черным от загара лицом, был наготове.

— Телеграмма!

В конверте лежала свернутая вдвое узкая полоска бумаги. Денисов нетерпеливо развернул:

«…Смерть Голея последовала результате повреждения области сердца режущим предметом односторонней заточкой клинка шириной уровне погружения одного сантиметра длиной не менее семи тчк примите меры розыска…»

Это была ориентировка «Всем, всем», отправленная после вскрытия трупа.

Дежурный уже подавал трубку.

— С Москвой говорить будете?

В Москве, в старом, не подвергавшемся реконструкции крыле вокзала, долго не отвечали. Наконец послышался знакомый голос:

— Слушаю.

«Апай-Саар…»

— Денисов.

— Привет!

— Ты тоже занимаешься убийством в астраханском? — Он не стал никого звать к телефону: каждая секунда была на учете. Кроме того, ему как раз и был нужен этот маленький невозмутимый инспектор.

— Подняли в шесть. Можно считать, занимаюсь, — сказал Апай-Саар.

— Пострадавший — москвич?

— Голей? Иногородний. Прописанным в Москве не значится.

— По Кировограду?

— Тоже нет.

— Гостиницы проверяли?

— Все делается.

— Осмотр перегона дал результаты?

— Пока нет. Что у вас?

— Пассажир пропал ночью… Из тринадцатого вагона. Я послал сообщение, приметы.

— Вот это новость!

— Ш-шештого пути… — донеслось с перрона. — Отправляется…

Денисов заторопился.

— Кроме того, потерпевший прямо-таки настойчиво искал пассажира с собакой… Надо проверить! На багажном дворе около часа ночи произошел инцидент: кто-то ударил собаку. Вызвали постового… Кому что известно?

Было слышно, как там, в Москве, кто-то щелкнул зажигалкой.

— Вы же сами были на посадке!

— В качестве пассажира… Что я видел! Обязательно проверь…

Дежурный с выгоревшими ресницами тревожно встал у окна. Перронное радио молчало. Сколько прошло после объявления дикторши: минута? три?

— Теперь главное: ты кого-то записал на платформе… — Закончить он не успел.

— Отправился! — тонко, почти фальцетом крикнул дежурный. — Пошел! Быстрее!

— Телеграфируй по ходу астраханского. Сейчас каждая мелочь…

Девушка-сержант, которую Денисов сразу не заметил, настежь открыла дверь — волна приторного запаха ворвалась в помещение. Дежурный почти силой выхватил у Денисова трубку.

Рослая, в кожаной юбке проводница тринадцатого, Галя Пятых, встретила Денисова и Антона как давних знакомых…

— Чайку? Кофе? Хотите в ресторан за лимоном сбегаю?

В ней все было чрезмерно — голос, доброжелательство.

— Не стоит, пожалуй. Пришел пассажир? — спросил Антон.

Пятых покачала головой:

— По всем вагонам прошла. И по радио объявили. Пропал.

— Покажите его купе.

Она пошла впереди, занимая почти весь просвет узкого коридора. Остальное закрыл собою Антон. Купе было последним в ряду.

— Открывать?

— Пригласите двух пассажиров, — Антон поправил форменный галстук-регату, который надел, несмотря на жару. — Можно из соседнего.

В присутствии понятых Денисов «тройником» открыл дверь.

Вагон был поставки до шестьдесят третьего года — с шестью пепельницами в купе — четырьмя внизу и двумя над верхними полками. Вместо пластика для внутренней облицовки был использован линкруст с унылым рисунком цвета старости.

— Тишина и покой, — сказала Пятых.

Следов ехавшего в купе пассажира не чувствовалось. Три полки были застелены, к ним никто не прикасался, на четвертой — постель была смята в середине. Денисов осмотрел пикейное покрывало — его не поднимали, подушка выглядела только что взбитой.

Было трудно представить человека, просидевшего ночь, не сдвинувшись с места.

— Чудно, — заметил один из понятых — моторный, с колючими глазами. Купе заперто, никого нет. Что же он, в окно вылетел?

Второй пожал плечами:

— Может, у него ключ был?

— Мне, например, ключ не вручили!

— Милые! — Пятых словно осенило. — Вот ведь это кто! Который того человека в одиннадцатом!.. Понимаете?! Суркова говорила: «Дверь в тамбуре открыл ключом, выскочил!» Поручень в крови!

Денисов осмотрел коврик, все шесть пепельниц. В одной, над верхней полкой, оказался пепел сигареты. Пассажир внизу не курил, не отодвигал занавески, не опускал штору. Между подушкой и стенкой купе остался его портфель — потерявший форму, похожий на спущенный футбольный мяч.

— Интересно, что там? — Пятых увидела, как Денисов осторожно, чтобы не оставить следов, переносит портфель на стол.

Латунный замочек оказался незаперт. Денисов извлек завернутый в газеты пакет: пуловер, несколько рубашек. Особняком лежали фирменная коробочка Ювелирторга, электробритва, брошюра о героях Аджимушкая. В соседнем отделении Денисов нашел обернутые бумажной салфеткой бутерброды, бутылку чешского пива.

Денисов сложил обнаруженное на столике, расстелил газету, вытряхнул из портфеля мелочь: шариковые стержни, запонки. Газета была июньская, старая, во весь разворот выведено крупно: «Клубной самодеятельности пристальное внимание».

В коробочке Ювелирторга лежали кулон и тонкая золотая цепочка Бронницкой ювелирной фабрики пятьсот восемьдесят третьей пробы.

— В подарок вез, да не довез… — сказала Пятых.

— Убийца ехал в тринадцатом вагоне. А потом прошел в одиннадцатый, вырубил групповой щит, убил Голея и скрылся. — Вернувшись к себе, Антон устроился у окна, снял рубашку. — А вдруг не так?

Денисов положил голову на стол и почувствовал, что устал, буквально валился от изнеможения. Ощущение это появилось внезапно, противиться ему не было сил.

— Если и его тоже… Того, что ехал в тринадцатом? Только не нашли пока?

— Кроме Голея могла быть еще жертва? — Денисов мыслил с трудом. Труп?

— А вдруг жив? Попал в больницу? Никуда не заявил… А может, оттого и постель не смята, что вывели из строя раньше, едва отъехали от Москвы? Антон обхватил руками колени — толстый рыжеватый Будда в брюках с кантами.

— С какой целью?

— Легко представить: теперь все подозрения на него… того, кто исчез. Ты вспомни кулон, цепочку…

За Сабуровом Денисов заснул, подложив руки под голову, сдвинув лежавшие на столе бумаги. Когда он проснулся, солнце светило прямо в купе — направление поезда снова сменилось. Часы на руке показывали тридцать шесть минут первого. Сабодаш — в рубашке, хотя и незастегнутой, при кобуре — разговаривал с Феликсом, официантом-разносчиком, который стоял у порога с корзиной, полной молочных пакетов.

— Как себя чувствуешь? — спрашивал Антон. — А то совсем позеленел…

— Утром-то? — Тот насторожился… — Ерунда… Ночь без сна. И духота… — Куртка у него на поясе была разорвана, сквозь дыру проглядывала загорелая складка.

Денисов сдвинул занавеску. Пока он спал, Антон задернул ее, спасая от прямых лучей.

— Работы много? — спросил Сабодаш. — Ты садись…

Феликс покосился на кобуру, однако сел, поставил корзину у ноги.

— Работы как всегда. Не спалось… Я вообще не сплю в поездке… Нервы, что ли?

— В твои годы!

Официант-разносчик был молод, с начинающимся брюшком.

— Возраст ни при чем.

— По составу ночью ходил? — продолжал Сабодаш.

— Было.

— Было? А мы по радио обращались, искали очевидцев… Когда ты приходил ночью, свет горел?

— Сначала горел, — Феликс отвечал неуверенно, — в темноте тоже проходил.

— Куда?

— В хвост состава, по-моему.

Денисов слушал, пробуждение оказалось неожиданно легким.

— Пострадавшего видел?

— Убитого? — Официант подумал. — Видел, когда еще свет горел. Он разговаривал с пассажиром.

— С кем? Помнишь?

Феликс пожал плечами.

— Ты его соседей по купе знаешь?

— Знаю. Старичок. А еще — высокий, в джинсах. Нет, с ним стоял другой. По-моему, не из этого вагона…

Антон оглянулся на Денисова: слышит ли?

— В одиннадцатом я этого пассажира не видел.

— Какой он из себя?

— Немолодой…

— Я сам не молод, — сказал Сабодаш, — скоро тридцать. И Денисов тоже. Он, правда, моложе. Сколько ему на вид?

— Лет сорока…

Денисов вспомнил Пятых: «Пожила людина».

— Где они стояли? — Антон был явно в ударе.

— У служебки…

— Любопытно!

За окном показались дома — Феликс обрадовался.

— Тамбов! Областной город, а пять минут всего стоим! Разрешите, — он показал на пакеты с молоком. — Жара! Сразу киснет…

Поезд замедлил ход.

— Сорокалетний мужчина из другого вагона, — подытожил Антон. — Может, тот самый? Исчезнувший? Проводнице даже ты кажешься староватым…

Денисов внимательно слушал.

— …Пассажир этот приходил в одиннадцатый вагон к Голею и не вернулся.

— А потом?

— Потом настала очередь самого Голея!

В станционную милицию Антон отправился один, Денисов ждал в купе. Вокзал был залит солнцем, казалось, вокруг нет клочка земли, не пронизанного палящими лучами.

Перрон был пуст. Пассажиры прятались в тень, под козырьки вокзальных павильонов, в залы. Никто не оставался на расплавленном асфальте. Под тентом ближайшего киоска Денисов увидел Марину, разговаривавшую о чем-то с проводницей. От головы поезда рядом с дежурной по станции шел Шалимов.

Антон появился перед отправлением, в обеих руках нес яблоки.

— А как с телеграммами?

— Пока нет.

5

За обедом Марина и Антон снова говорили о субботних вылазках за город. Как бывает, разговор малознакомых людей касался одной счастливо найденной темы.

— …Глаза страшатся, а руки делают! Как подумаешь: в пятницу собрать детей, спальные мешки! Все эти котелки, поводки, ошейники… — Круглая большая оправа делала ее лицо моложе. Из-за чуть затемненных стекол следили внимательные глаза. — Оторопь берет! Отправила бы одних, сама бы до понедельника с тахты не вставала… Но приедешь к реке — тишина, птицы. До утра сидим, стихи читаем, смотрим на костер. Тем не менее все высыпаемся!..

— Понимаю.

— И всю неделю — ожидание поездки, — она улыбнулась. — Помните, у Вероники Тушновой: «Счастье — что оно? Та же птица: упустишь — и не поймаешь. А в клетке ему томиться тоже ведь не годится, трудно с ним…»

— Цветов много в Сумах?

— Очень. У гостиницы в Москве гладиолусы, настурции… Но у нас больше. Аромат на весь город.

Денисов смотрел в окно. За Тамбовом в направлении Рады тянулся смешанный лес. Поезд перерезал овраг. По обоим склонам строго вверх росли деревья.

— Стоит ли ехать на Каспий? — Он с трудом оторвался от прочерченных ими вертикалей. — Если так хорошо дома?

Наискосок, через два столика, снова сидел Ратц, скучный, похожий на высохший глиняный сосуд. Одинаково тусклый свет исходил от его нержавеющих металлических зубов и потухших голубоватых глаз.

— Поездки кончились, — Марина отодвинула прибор. — Распалась компания.

— Поссорились?

— И не ссорились. На работе встречаемся, разговариваем. Распалась, и все. Теперь каждый по себе.

В конце обеда появился Вохмянин с толстой общей тетрадью. По просьбе Денисова Шалимов подобрал купе, где завлабораторией мог готовиться к симпозиуму.

Антон продолжал прерванный разговор, Денисов снова ему позавидовал: сам он был скован, боялся что-нибудь упустить. Как будто день и ночь все играл одну и ту же сложную турнирную партию…

— …Он увлекается магнитофонами… — сказала Марина.

Денисов понял: Антон спросил о муже.

— Сколько их перебывало! То что-то не отрегулировано, не доведено. То меньше, чем хотелось, ватт на выходе. Разъем двухштамповый вместо одноштампового…

Антон кивал.

— …Он способный, талантливый. Недавно вернулся из командировки в Италию. Евгений переживал, когда так получилось с компанией, — Марина поправила очки. — Мужчины наши — друзья по институту, все с одного выпуска, «мушкетеры». Только жены перезнакомились… — Она обернулась к Денисову: — Как по — вашему? Меня еще будут тревожить?

За стеклами мелькнуло беспокойство.

— Насчет Голея?

— Придется приезжать, давать показания? По существу, я ничего не знаю!

Денисову показалось: она сейчас расплачется.

— Закон есть закон.

— Я хочу быть объективной. Не было в купе ничего, кроме этой стычки Голея с Ратцем.

— Так вы считаете?

Тот же закон, однако, запрещал Денисову настаивать. Беседа со свидетелем за столиком купе, в вагоне-ресторане даже по поводу только что совершенного преступления оставалась беседой, а допрос — допросом, процессуальным действием со взаимными обязанностями, правами, протоколом.

— Голей что-то сказал…

— А Ратц?

— Может, у них старые счеты? Ратц побледнел. Слово «война» я определенно слышала.

Денисов помолчал.

— Но вначале было все мирно?

— Вполне.

— Если бы они были знакомы раньше, вы бы заметили?

— Конечно!

— Еще вопрос. Кто открыл шампанское?

— Может, Игорь Николаевич? Голей, я знаю, проткнул пробку, чтобы не выбило.

— Странно.

— Мне это было тоже в новинку. Ратц дал свой ножик.

— У него был нож? — спросил Антон.

— Он не сказал? — Марина удивилась.

Из раздаточной показался Феликс. От Денисова не укрылось: официант-разносчик вздрогнул, увидев обоих сотрудников милиции.

— Вы спрашивали еще о сторублевых купюрах… Я не видела их, — она словно спешила снять с себя подозрения. — На вокзале он не расплачивался в моем присутствии!

Ее слова навели Денисова на мысль.

«А ведь такой свидетель есть! — вспомнил он. — Шпак! Житель Кагана… Он стоял у кассы позади Голея, мог видеть сторублевку! А то и все восемь тысяч!»

Бородатого, с узловатыми морщинами Шпака Денисов нашел в служебке девятого вагона. Свидетель пил чай.

— Присоединяйтесь, — он придвинул вторую пиалу. — Представьте, что мы в Кагане.

— В Бухаре.

Частая дробь колес на секунду прервалась.

Денисов сел, Шпак налил чай.

— Что вас больше поразило в Бухаре? — спросил он. — Если не секрет… Мавзолей Саманидов?

— Бала-Хауз!..

Денисов вспомнил: звенел совсем московский морозец, знаменитый водоем был пуст. Крутые ступени уводили вглубь, к ледяному зеркалу, где несколько пацанов играло в хоккей.

Денисов поблагодарил за чай.

— Проводница спит?

— Бригадир послал ее в четырнадцатый. За бельем. Сейчас придет.

— У меня вопрос к вам. На московских вокзалах кассиры оформляют билеты иначе. Не как везде, — Денисов рассчитывал на его наблюдательность.

— С помощью манипулятора, — прямой как палка каганец откинулся еще дальше назад, — я видел… Потом пишущая машинка заполняет бланк.

— Верно. Тогда вы наверняка вспомните… Сколько билетов изготовили, пока вы стояли у окошка?

— Три. Может, четыре.

— Впереди вас расплачивались сторублевой купюрой?

Пауза показалась долгой, наконец Шпак качнул головой:

— Нет.

— Определенно?

— Я бы обратил внимание, — борода его легла на воротник красного батника, узловатые морщины как будто расправились. — Хотите еще чаю?

— Нет, благодарю.

— Это шестидесятый номер. Обычно я завариваю сто двадцать пятый…

— Он лучше? — Денисов думал о другом.

— Как сказать…

Появилась проводница — в джинсовом костюмчике, с косичкой. В первую минуту она показалась Денисову подростком.

— У нас гости?

— Денисов, — он представился. — Инспектор транспортной милиции.

— Рита, — она преувеличенно-внимательно оглядела его. — Не задержали еще?

— Убийцу? Пока нет.

Рита обернулась к Шпаку.

— А вы говорили: «Быстро найдут».

За окном показались дома, дополнительный пошел совсем тихо. На песчаном бугре мальчик гладил лежавшую рядом собаку, вторая рука была приветственно поднята.

— Потом поймешь, малыш, — Шпак тоже вскинул руку. — Глупо махать всем без разбора. Жизнь — штука пресложнейшая… Главное в ней — выбор цели. Согласны?

Денисов не ожидал вопроса.

— Вы говорите о сверхзадаче?

— Вот именно! Шестьдесят пять лет человеческого существования и миллиарды по обе стороны от точек отсчета! Есть над чем задуматься…

Денисов пожалел, что с ним нет Антона: Сабодаш любил поспорить.

— В очереди за билетами шел разговор о гостинице. О какой именно? спросил он.

Бугор и мальчик с собакой остались позади, Шпак с сожалением отставил пиалу.

— По-моему, я назвал: гостиница «Южная».

— Не ошибаетесь?

— «Южная»… Хорошо помню. Потерпевший хвалил ее.

За Иконоковкой рядом с сенокосами все чаще попадались подсолнухи, в одиночку, потом целыми массивами. Земля почернела, опять лежала жирная антрацитово-черная в низине, замкнутой на горизонте небольшими холмами.

Перед самым Кирсановом ненадолго открылась контейнерная площадка размером с футбольное поле, с двумя козловыми кранами, похожими на ворота, за ней — отгороженная деревьями станция.

— Мы ломаем головы, — выходя в коридор, Антон запер купе. Представляешь, Денис? А в Кашире, возможно, отбой! — Он почти дословно повторил сказанное им перед Мичуринском.

Суркова в малом тамбуре гремела ведрами.

— Шесть минут стоим. Между прочим, здесь да в Иконоковке лучший картофель по дороге…

— Кому красной? — слышалось за окнами.

Из-за жары, кратковременности стоянки никто, кроме Антона и проводников, не проявил интереса к станции.

Дополнительный уже двигался, когда откуда-то из-за летнего павильона появился запыхавшийся сержант.

— Капитан Сабодаш? Пакет!

— Больше ничего?

— Все! Счастливо!

Бумаг было несколько.

«Проверкой пути следования поезда нр сто шестьдесят восьмого дополнительного жертв несчастных случаев не зарегистрировано»

«Проживающий Астрахани Желябова 39 Плавин Олег Алексеевич старший ихтиолог Азчерниро допросе показал что никогда раньше не слыхал человеке фамилии Толей…»

Последняя телеграмма была тоже неожиданной:

«Полученным Новосибирска сведениям Вохмянин Игорь Николаевич вылетел Москву двадцать третьего августа…»

Она означала, что сосед Голея по купе — заведующий лабораторией Вохмянин — находился в Москве не двое суток, как он сообщил Сабодашу и Денисову, а трое.

— Интересно… — Антон закурил, отодвинулся от окна.

Боковая стенка вагона полыхала теплом.

Денисов посмотрел на часы:

«Пятнадцать с минутами».

— Самое время пройти по составу… — сказал он.

Антон безропотно встал.

— Я готов.

В коридоре казалось прохладнее. Двери всех купе были раскрыты в надежде заполучить толику сквозняка. В час послеобеденного покоя общественные соты вагона просматривались в каждой своей ячейке.

— Далеко? — полюбопытствовала у Денисова Суркова. Она возилась в нерабочем тамбуре с совком.

— Прогуляться.

— Бригадир в хвостовых секциях.

— Спасибо. Пошли, Антон.

Двенадцатый вагон был тоже венгерской поставки до шестьдесят третьего года — без пепельниц в большом продольном и малом коридорах, но с пластикатом и откидными сиденьями у окон. И здесь двери в купе были открыты, словно в современном спектакле без занавеса.

Денисов пропустил Антона вперед: форма капитана милиции отводила упрек в любопытстве. У последнего купе Сабодаш неожиданно остановился.

— Денис!..

Денисов заглянул в купе.

На верхних полках спали, внизу, за столиком, сидел хмурый чернявый пассажир и смотрел в окно. Не он заинтересовал Антона. На полу у входа лежала собака, Денисов узнал дога: прямоугольная голова, гладкая черная шерсть, сильный саблевидный хвост.

Дог неприязненно посмотрел на пришельцев, хотел подняться, но тут же лег, до хруста выпрямил когтистые лапы.

Чернявый повернул голову.

— Гу-ляй, Дарби!.. — В голосе с хрипотцой слышалось раздражение.

Рядом с пассажиром Денисов увидел плетеный поводок с петлей на конце — удавку, резиновую поноску и намордник.

— Не бросится? — спросил Антон.

— Как себя будете вести!.. Английский дог! Чуть грубее сказал — уже амбиция. — Пассажир хохотнул. — Станешь мямлить, на голову сядет. В Англии лакеи их по пять часов кряду выгуливали.

Пес повернул брезгливую морду.

— Как же вы управляетесь?

— Приду с ночной и гуляю. Если днем работаю, хозяйка водит…

Во время разговора он адресовался к сотруднику милиции в форме и ни разу не взглянул на Денисова.

— Как он с другими собаками?

— Не знает страха.

— А насчет маленьких? — Антон возвышался на манер пагоды. Комнатных…

— Растреплет, — благодушно прохрипел чернявый.

— Ваша фамилия? — спросил Денисов. — Откуда вы?

Антон достал блокнот.

— Судебский… Иван Васильевич. Живу в Ступине, — он так и не взглянул на Денисова.

— Как полное имя собаки?

— Дарби-Воланд.

— Регистрацию прошли?

— В областном клубе каждый его знает…

— У вас не было конфликта во время посадки? Может, кто-то ударил собаку? Пнул?

— Хотел бы я посмотреть на того, кто это сделает!..

По какой-то причине Денисов был ему явно несимпатичен. Разговор не получился.

— До Астрахани?

— Да. Всегда рады. Дарби!

Дог заворчал, гулко хрястнул хвостом о пол.

— Допустим, это собака, о которой говорил Голей, — сказал Антон в коридоре. — Голея могла заинтересовать породистая собака. Что из того?

В тамбуре два свежеиспеченных лейтенанта разговаривали с электромехаником.

— Опять непорядок? — осведомился Денисов.

— Обрыв. — Электрику, казалось, прибавило спеси, с тех пор как они видели его утром. — А здесь не побриться — напряжения не хватает… — Он поиграл фибровым чемоданом с инструментами.

Лейтенанты молчали.

— Электрохозяйство образцовое, — заметил Денисов.

Электромеханик цыкнул зубом:

— Последняя перевозка…

В купе Сабодаш вернулся к разговору:

— Если бы Голей перед гибелью разговаривал о белых мышах или о саблезубых тиграх, ты, наверное, отправился бы в Африку.

— Может, в библиотеку. — Познакомившись с Судебским и его догом, Денисов как будто успокоился. — Поручиться за успех в нашем деле никто не может. Но за то, что ничего не будет оставлено без внимания, я отвечаю…

Ратц сел у дверей.

— Как бы вы охарактеризовали вчерашнюю обстановку в купе? — спросил Денисов.

Интересуясь происшедшим, Денисов вверг бухгалтера в центр лабиринта, предоставив ему отыскивать выход.

— Можно ее назвать дружеской? Или преобладала отчужденность?

Ратц покрутил головой.

— Отчужденности не было.

— Голей выглядел компанейским?

— Наверное, — бухгалтер немного успокоился, — вино, шампанское. Голей поцеловал женщине руку.

Своим тоном он дал понять, что не принимает экстравагантных замашек погибшего.

— …В Нововиленском, когда провожали счетовода на пенсию. Школьников, председатель райпотребсоюза, поцеловал ей руку. Перед войной дело было. Шум, гвалт! — Казалось, Ратца ничего не интересовало, кроме воспоминаний сорокалетней давности.

— О чем с вами говорил Голей?

— Спросил, бывал ли я в Кировоградской области.

— Вы упоминали Каменец-Подольск?

— Он сказал, что был в Каменец-Подольске… — Старик не искал выход из лабиринта, Денисову предстояло заниматься этим самому.

— Голей выпил больше, чем другие?

— Я бы сказал: меньше. Голей нервничал. Руки!.. Он все время шевелил пальцами.

— Из-за чего произошла ссора?

— Он хотел отметить отъезд, я отказался!

Налицо была другая интерпретация, не та, которой придерживались его спутники. Помолчав, Ратц спросил:

— Деньги нашлись?

— Денег нет. В том-то и дело, что, кроме вас, их никто не видел…

— Восемь тысяч.

— Не ошиблись?

— Слава богу! Я бухгалтер!..

Денисов вернулся к разговору о купе, где совершилось преступление.

Все было важным и значительным там в поздний час, перед «третьей стражей», как называли его древние, делившие ночь на стражи в предвидении «татинных и убивственных дел».

— Из ваших попутчиков никто раньше не знал друг друга?

— Голей и Вохмянин? Мне неизвестно.

— Где вы сидели за ужином?

Ратц оглянулся, еще ближе подвинулся к двери.

— Женщина и Голей сидели там, у окна, напротив друг друга. Я здесь. На другой полке Вохмянин. Согласно билетам… Потом легли спать. Обычно у меня бессонница, а тут будто провалился! И пробуждение! Этого не объяснить… — Ратц серьезно посмотрел на Денисова. — Видели, как падают ящики? Или картонные коробки. Штабеля картонных коробок… Проходит трещина наискосок, и они валятся. Ряд за рядом.

— Давно это с вами? Как вообще себя чувствуете?

— Похудел сильно. Майки, пиджаки — все сваливается!

Был еще вопрос:

— Ваш ножик…

— Тоненький! С красной ручкой!

— Где он?

— Я давал его откупорить бутылки… — Ратц посмотрел на Денисова, потом на Антона. Маленькое лицо сжалось еще больше. — Вы нашли его? Ничего не помню…

Крохотной Тоновкой, заставленной платформами с пиломатериалами, закончилась Юго-Восточная дорога. Следующая станция — Умет — принадлежала Приволжской.

В Умете уже ждали, почту принесли в вагон. Радости от нее было мало. Телеграммы были те же, что и в Кирсанове, Москва продублировала их в два адреса на случай непредвиденных обстоятельств: о том, что Вохмянин пробыл в Москве не двое суток, как показал на опросе, а трое; а старший ихтиолог Плавич, чей адрес был в блокноте пострадавшего, никогда не слыхал о человеке по фамилии Голей.

Одну телеграмму Денисов отложил в сторону:

«Осмотром перегона Вельяминово — Привалово правой стороны ходу Москвы семьдесят третьем километре второго пикетного столба обнаружен нож заточкой клинка односторонней ручка красная пластмассовая направлен биологическую экспертизу =

Газимагомедова».

Это был ответ на только что состоявшийся разговор с Ратцем.

— Все? — спросил Денисов у посыльного.

— Все. — Посыльный вежливо откланялся: — Удачи в раскрытии тяжкого преступления!

Все было в лучших традициях транспортной милиции.

— Спасибо.

Вместе с Антоном Денисов подошел к тринадцатому вагону. Юную великаншу. Пятых, окружили пассажиры.

— Фокус-покус! — Мужчина в майке-сетке, в полосатых брюках, с венчиком редеющих медно-красных волос владел общим вниманием. — Выпью из бутылки, не раскупорив ее!

— Скажите! — Пятых хохотнула. — Не раскупорив…

— Пари!

Сабодаш, простая душа, заинтересовался:

— Это как?

— Показать, товарищ капитан? Подай вино! — крикнул мужчина кому-то в вагон. — Протокол не составите?

Из тамбура передали две бутылки «Марсалы», одна была раскупорена.

— Следите!

Он перевернул запечатанную бутылку — с наружной стороны в дне имелось едва заметное углубление. Мужчина налил несколько капель из второй бутылки, пригубил.

— Пью?

— Ну, дает магаданец! — объявила Пятых.

Вокруг засмеялись.

— Магадан — город без фрайеров… — он оборачивался во все стороны, показывая фокус-покус. — Условие соблюдено? Пью из неоткупоренной!

Двое его друзей — пожилой, со шрамом, и второй, в тельняшке, с металлической пластинкой на руке, — наблюдали за ним из тамбура.

— Игра слов… — Антон махнул рукой.

Колодки тормозов неожиданно скрипнули.

— Тро-га-ем-ся! — пропела Пятых. — Садитесь!

Денисов и Сабодаш прошли в служебку. Здесь было прохладнее, окно завешено мокрым одеялом. Рядом с распределительным щитом висел отрывной календарь. Денисов заглянул в него:

«Двадцать шестое августа

Восх. 5.26 Зах. 19.36

Долгота дня 14.10»

«Какой длинный день!..» Было от чего прийти в восторг.

— Пассажир так и не появился, — сказала проводница.

— Пригласите, пожалуйста, двух человек. Лучше тех, при которых осматривали купе, — Антон освободил угол стола.

— Бегу…

Он поднял штору — свет затопил служебку. Через минуту проводница уже возвращалась с понятыми.

— Разбудили вас?

— Ничего.

Денисов выложил на стол с десяток паспортов и профсоюзных билетов, собранных на время в других вагонах.

— Мы предъявим несколько фотографий. Может, проводница опознает пассажира, который исчез из купе. Правда, фотографии с документами владельцев. Фотоальбома, к сожалению, нет. Начинайте, только внимательно.

Пятых заулыбалась, словно Денисов предложил ей участвовать в забавной игре.

— Не то, не то… — она пальцем отбрасывала документы, почти не всматриваясь.

— Медленнее, — попросил Антон.

— Хоть час смотри, если не они! — Пятых одернула волнистые края юбки. — Этот похож, а подбородок? Здесь губа!

Антон с самого начала знал, что ничего путного не будет.

— Нос картошкой… Постойте! — Она замолчала. — Люди! То ж они!

Денисов отложил другие документы.

— Как вы узнали?

— Брови, расставленные глаза.

— Что брови?

— Углом, домиком!

Перед Пятых лежал профсоюзный билет Голея.

— Вот так номер! — сказал Антон. — Значит, он ехал с вами?

Пока Сабодаш писал протокол, Денисов вглядывался в фотографию: широко расставленные с сильным боковым зрением глаза погибшего, хитроватое лицо, казалось, несли одно обращенное внутрь слово: «Молчи!»

— Вам показали убитого? — спросил Денисов.

— В Ожерелье девочки ходили смотреть.

— А вы?

— Вот еще! Страсть такая! — Она снова одернула юбку. — И кулон с цепкой бросил… — Она имела в виду изделия Бронницкой ювелирной фабрики, оставленные в портфеле. — А не доехал!

«Что за тайна в странном поведении Голея…» — подумал Денисов.

Антон закончил протокол, дал понятым подписать.

— Спасибо, все свободны.

Опознание Голея, казалось, должно было вызвать новые вопросы, потребовать уточнений. Пятых приготовилась отвечать, поправила пилотку. Однако спрашивать было не о чем…

— А вообще в вагоне было все в порядке?

— Не поняла…

— Шум, скандал?

— Нет!

— Как со светом?

— Отъехали от Москвы — пробки полетели. Сбегала за электромехаником поправил…

— В одиннадцатом еще горел свет?

— Везде горел.

— Билет… — он едва не упустил. — На двадцать третье место.

Пятых достала «кассу».

Билет Голея оказался старого образца со штампом «Комиссионный сбор 50 коп.», купленный в кассе, не подключенной к системе «Экспресс». Таких касс на дороге оставалось немало.

6

— Вы спросили, какое впечатление произвел Голей, — Вохмянин остановился в проеме двери. — Трудный вопрос. Вроде того: имеет ли электрон собственную массу или масса его поля и есть собственная… — Он достал взглядом до столика, где лежали телеграммы, и снова посмотрел на Денисова. — Не помешал?

— Нисколько, — хотя заведующий лабораторией появился не вовремя.

— «Мы» — в большей мере то, что нас окружает. Друзья, близкие, наше прошлое. Масса нашего поля. Она и есть наша собственная масса. В последнее время меня это все больше интересует. — Он по-прежнему не расставался с незажженной холодной трубкой.

— Теория поля? — спросил Антон.

— Психология, состояние личности.

— Смотря что в данном случае считать массой, — Сабодаш приготовился возражать.

На столике лежали знаменитые картофелины из Иконоковки, их принесла Суркова.

— …Реальность поведения… — Вохмянин затянулся воображаемым дымом из трубки. — Голей показался мне личностью. — Он ограничился общей постановкой вопроса.

Спор утих, не успев разгореться. Вохмянин обратил внимание на полиэтиленовый пакет с телеграфным бланком, лежавший на столике. Бланк не отослали, потому что осматривавший купе эксперт обнаружил лишь мазки, непригодные для идентификации.

— Кто, по-вашему, мог принести бланк в купе? — Денисов показал на пакет. — Вы видели его раньше?

— У Николая Алексеевича.

— Вкупе?

— У касс… — Вохмянин отвечал неуверенно. Он по-прежнему держался своей версии о том, что прилетел в Москву не двадцать третьего, а двадцать четвертого. — И в купе. Когда сидели…

Денисов повернул бланк, показал написанные карандашом цифры: 342.

— Это, наверное, рука Голея?

Вохмянин сжал холодную трубку:

— Не знаю… Между прочим! Может вас заинтересовать: сквозь сон я отчетливо слышал, как Ратц разговаривал…

— Вкупе?

— Причем довольно долго.

— О чем?

— Не знаю. Вот я что думаю: в себе ли он?

— Может, кто-то входил в купе… — Антон недоговорил.

В окно ударил вихрь пыли. Совсем рядом замелькали тамбурные площадки встречного поезда. По голубым поручням Денисов узнал фирменный «Саратов» «Голубое на зеленом». Оба локомотива на несколько секунд словно удвоили мощности. Стучали колеса. Наконец раздался последний стук — дополнительный будто выскочил из тоннеля. Скорость его сразу упала.

Бохмянин поднялся.

— Откуда ваша фамилия? — поинтересовался Сабодаш. — «Вохмянин».

— Вохма, — завлабораторией сунул трубку в карман. — Река есть, берет начало в Северных Увалах.

— А я с Алтая, — Антон помахал газетой, как веером. — Там у нас какие реки? Катунь, Бухтарма, Бия да Чуя. Озер много… — Он достал папиросу. Как отпуск, на Алтае меня уже ждут. Что ни старик там, то личность.

— Вы не в том плане…

— Шучу.

С Денисовым Вохмянин простился дружески.

— Экспресс, инспектор с отпускным удостоверением. Труп в купе, — он сжал холодную трубку. — История известна. В конце пути инспектор должен указать убийцу.

— Голей испробовал все, чтобы скрыться от преследователей. Купил билеты в разные вагоны, сел в тринадцатый, незаметно перебрался в одиннадцатый… — Антон закрыл дверь, сбросил рубашку. Кобуру с пистолетом сунул в китель.

Вблизи его мускулатура гиревика выглядела внушительно, особенно плечевой пояс. Говорили, у себя, на Алтае, Антон попал в сборную в течение пяти минут: пришел на соревнования зрителем, ушел — призером.

— …Обратил внимание? Пока он находился в тринадцатом, там начались неполадки со светом.

— Обратил.

Денисов помолчал. Как-то он играл в турнире против кандидата в мастера, известного в управлении шахматиста. Кандидат не принимал Денисова всерьез, болтал с болельщиками. Сделав очередной ход, он схватился за голову:

— Поздравляю, сержант, — Денисов тогда ходил в сержантах, — твоя победа.

Денисов наскоро оценил позицию. В случае размена противник сдваивал пешки. В эндшпиле для игроков определенного класса это значило многое. Выходит, кандидат ценил Денисова не так низко! Вокруг бросили игру, сгрудились за их доской. Тянуть с ходом было неудобно — Денисов пошел на размен.

— Эх! — не выдержал кто-то. — Ты же мат ставил!

Народ отхлынул. Партию Денисов быстро проиграл.

В тот день, возвращаясь после игры, он поклялся никогда не делать ничего, чтобы представить себя легким, схватывающим на лету, — не таким, какой есть на деле.

— Электрическое хозяйство здесь ни к черту, Антон! — Денисов вспомнил запылившуюся стенку группового щита, плохо прилегающие контакты.

— А я что говорю?

— И все можно на это списать. Кроме одного! — Он представил металлическую пластину, ловко наброшенную на клеммы группового щита. Треск, наверное, был громоподобный!

Антон снял с полки потемневшую от пота рубашку.

— Но Суркова не слышала!

— Он, вероятно, и ждал, когда ее не будет в служебке! Здесь не все ясно.

— Голей бежал в одиннадцатый, значит, был уверен в попутчиках, Антон выставил рубашку в окно, встречного потока едва хватило, чтобы лениво покружить рукава. — Ну и скорость.

— Однако не забудь! Убит он был именно в одиннадцатом!

Антон кивнул.

— Вообще-то мне симпатичнее другая версия. Голей вез большие деньги, боялся всех — людей, собак. Я обратил внимание: «По нескольку дней голодал, поэтому, дескать, сохранил жизнь…» Трус, хотя и неудобно о мертвом. Забивался в угол…

За окном показался поселок, дополнительный пошел совсем тихо. У самых шпал снова махали руками дети. Антон помахал тоже.

— В поезде линия Голея пересеклась с линией преступника, который разгадал Голея. — Он надел рубашку, проверил, застегнуты ли карманы. Умысел на убийство возник случайно.

— А переход Голея из одного вагона в другой?

— С убийцей не связан. Как бы это объяснить?

Денисов внимательно слушал.

— Больной человек попал под машину, которая скрылась с места происшествия… — Антон встал, разминая ноги. — Тебе поручено найти виновных. Изучая историю его заболевания, ты хочешь сделать вывод о машине. — Описав полную окружность, мысль Антона возвратилась к исходной точке. — Убийство Голея заранее не готовилось.

— Кефир? Печенье? — На пороге появился уже знакомый официант-разносчик. — Кухня откроется только перед Аткарском.

— Перерыв на обед? — спросил Антон.

— Вроде, — Феликс украдкой взглянул на торчащую из кителя кобуру.

— Кефир съедобный?

— Свежайший.

— Бутылку кефира, — Антон отсчитал мелочь. — И две пачки «Беломора».

Феликс передал кефир и папиросы, сдачу положил на край стола. Было заметно, как он колеблется, не решаясь спросить.

— Садитесь, — Денисов показал на полку.

— Насчет того пассажира… — Феликс замялся, раскручивая на весу корзину с продуктами. — Необходимость не отпала?

— Насчет пассажира?

— Того, что стоял с потерпевшим…

— Вы видели его?

— Он едет в тринадцатом вагоне. Вафли сейчас взял. Три пачки.

Это звучало неправдоподобно.

Антон уже пристегивал галстук-регату.

— Пошли.

Пока Денисов запирал купе, Сабодаш и Феликс были уже в тамбуре. Денисов догнал их в тринадцатом. Несколько пассажиров выглядывало из-за дверей. Молодая пара в конце коридора, забавляясь, писала что-то на пыльных окнах. Хрипел транзистор.

— Жена с ним, трое детей, — Феликс показал на дверь.

Антон решительно ступил в купе.

— Разрешите?

Детей оказалось не трое — четверо. Младший мальчик спал на верхней полке, братья и сестры у окна хрустели вафлями. Сухая остроносая женщина, которую Денисов заметил утром в ресторане, и ее смазливый, похожий на цыгана муж ссорились.

— …Очень ей надо, — ворчал мужчина, когда Денисов и Сабодаш вошли, — только и дел у сестры, чтобы нас судить…

Денисов привычно смоделировал предыдущую реплику:

«Твоя же сестра осудит», — должно быть, сказала женщина.

Так антрополог восстанавливает скелет по одной-единственной кости.

— Симпатичный малыш! — Денисов показал на спящего. — Сколько ему?

Взрослые молчали.

Ответил кто-то из братьев:

— Четыре!

— Я думал, в школу ходит! Смотри, Антон!

— Ест хорошо! — До Антона дошло. — Как я!

Попытки наладить контакт со взрослыми некоторое время ни к чему не приводили.

— Про амидопирин забыл? — Женщина была недовольна. — Со своим днем рождения ты ни о чем не помнишь!

Антон присел и оказался как бы на одном этаже с супругами.

— Болеет малыш?

— Хронический тонзиллит, — женщина все же сдалась.

— Море поможет!

— Наши химкинские врачи тоже надеются…

Антон обрадовался:

— Вы из Химок? Два года там квартиру снимал. В Южных Химках. — Он представился: — Сабодаш Антон, капитан милиции.

— Прудников Федор, — мужчина отер пот.

Шаткий мир в купе мог быть каждую минуту разрушен, тишина напоминала о спокойствии дремлющего вулкана.

— Вы приходили ночью в одиннадцатый вагон… — Денисов воспользовался моментом.

Прудников поморщился. Возможно, этот ночной вояж и был предметом супружеского разбирательства.

— Просто шел по составу.

— Знакомы с пострадавшим… — Денисов наполовину утверждал.

— Какое знакомство? Знали друг друга в лицо.

Денисов сразу взвинтил темп:

— Но вы говорили с ним! О чем?

— Ни о чем… Вот и она тоже! — Он кивнул на жену.

— Он к вам подошел или вы к нему?

— Я.

— Первая фраза?

Мужчина снова отер пот, вытащил из кармана потемневший влажный платок.

— Ресторан закрыт…

— Тебя, Прудников, не остановишь! Неважно, что все закрыто… Женщина потянулась к сумке. — Возьми чистый носовик.

Почувствовав разрядку, дети затеяли возню.

— Ты же знаешь, — сказал Прудников. — И потом день рождения!

— Слыхали. Кем интересуется милиция? — спросила жена.

— Ну, тем… — Он не хотел травмировать детей.

— Что брал с нами билет?

— Вы вместе покупали билеты? — спросил Денисов.

Разговор был похож на беспорядочный обмен ударами в третьем раунде боксерских поединков.

— В агентстве.

— Много людей было у кассы?

— Никого. Мы и он.

— Кто получил первый?

— Он.

Денисов спросил:

— Заметили вы, какими купюрами он расплачивался за билеты?

— Сторублевой, — Прудникова что-то поправила на столе. — Хорошо помню. Сдачу давали со сторублевки. Четыре билета…

— Купе? Целиком?

Антон неудачно вмешался:

— Растут Химки…

Прудников получил передышку.

— Строятся, — он незаметно перевел дух. — Южные вовсе не узнать.

— Там работаете?

— Сварщиком, жена контролером в цеху.

— В какой вагон были билеты? — Денисов прервал воспоминания.

— В одиннадцатый.

— В тринадцатый!

— В тринадцатый у нас. В одиннадцатые — сказала женщина. — Точно помню.

Они, несомненно, путали.

— Пострадавший знал, что вы едете в одном поезде?

— В одном? — Прудникова подняла брови. — Нет! Его поезд должен отправляться из Москвы сегодня…

— Я удивился, увидев!.. — Прудников адресовал реплику жене. Говорит: «Изменились обстоятельства!..»

— Уточним, — Денисов снова вмешался. — В момент, когда вы разговаривали с Голеем…

— Его фамилия Голей?

— Да. Свет в одиннадцатом горел?

— Было светло.

— Где стоял пострадавший?

— У служебки, напротив купе проводницы.

О своем пребывании в одиннадцатом Прудников говорил неохотно, каждое слово приходилось словно вытаскивать из него клещами.

— Были еще люди в коридоре?

— Мужчина и женщина.

— Кто еще?

— Официант. Он тоже останавливался, разговаривал.

Прудникова хотела о чем-то спросить, Денисов опередил ее:

— С пострадавшим? Когда?

— Сразу же. Потом заходил к нему в купе. — Прудников запутался.

— Откуда вы знаете? Вы шли за официантом? — Денисов спешил, будто до гонга остались считанные секунды.

— Я хотел спросить про вагон-ресторан. Заговорил с пострадавшим.

— О чем же все-таки? — вмешалась Прудникова.

— Насчет ресторана. А он, по-моему, спросил о собаке…

— Знаешь, Прудников! — сказала жена.

— Серьезно. Не видел ли я собаки в поезде…

Словно догадавшись о чем-то, дети прекратили возню. В купе стало тихо.

— У потерпевшего был пунктик — собаки, — констатировал Сабодаш.

— …Венгерские секции оборудованы генераторами постоянного тока. Это вам, должно быть, ясно…

Когда Денисов пожелал ближе познакомиться с электрическим хозяйством, Шалимов, ни о чем не спрашивая, вызвал электромеханика. Вчетвером четвертым был Сабодаш — собрались в служебке Сурковой.

Электрик также не выказал ни удивления, ни заинтересованности. Убийство Голея находилось вне сферы его любопытства, знакомство с инспекторами не щекотало самолюбия — Денисов понял это, наблюдая прямую как доска, заносчивую спину электрика.

— Клеммы и монтажные провода положено осматривать не реже раза в месяц…

— С задней стороны щита? — спросил Антон.

— Да. Проверить, соответствуют ли плавкие вставки току нагрузки, держался он подчеркнуто небрежно, но дело знал. — В служебном отделении вагона на трех щитах — групповом, силовом и дополнительном — смонтированы пусковая защитная аппаратура и измерительные приборы…

За Вертуновской дополнительный шел медленно, пока совсем не остановился. Волна нагретого воздуха ворвалась в служебку.

— Выходить будете? — спросил Шалимов.

Вокруг был луг, звеневший тысячами цикад.

— Нет, — Денисов взглянул в окно.

Никого из пассажиров он не увидел, только против вагона-ресторана официантка рвала для букета мелкие мучнисто-белые цветы. Откуда-то появился дог Судебского, сделал несколько прыжков, каждый раз чуточку зависая в воздухе. Сильный хвост со свистом рубил траву.

— Гу-ляй, Дарби! — прохрипел невидимый Денисову Судебский.

— …Таким образом, электрооборудование включает генератор постоянного тока, аппаратуру стабилизации напряжения, кислотную и аккумуляторную батареи, силовые и осветительные приборы.

Вряд ли электромеханик понимал, что от него требуется, но в том не было его вины — Денисов не смог сформулировать вопрос.

— Повторите… — попросил Антон.

Неумолчное отрывистое стрекотание цикад не затихало ни на секунду, пока дополнительный снова не двинулся в путь.

Денисов остался у окна.

Голей придавал отъезду из Москвы особое значение: билеты в агентстве были взяты заранее. Тем не менее он воспользовался другими, неожиданно ускорил день выезда.

«Собирался ли Голей ехать вчетвером или с самого начала решил остаться в купе один? Кто выедет из Москвы по купленным в агентстве билетам?»

…Дальше, в поезде, было все проще, взаимообъяснимо. Голей пронес в тринадцатый вагон мятый, похожий на спущенный мяч портфель, посидел в купе ровно столько, чтобы Пятых и кто-то другой, кого он опасался, ничего не заподозрили, перешел с баулом в одиннадцатый. Он знал, что в купе тринадцатого вагона до Ожерелья никто не появится, поэтому и закупил все места.

«Но зачем? Собирался ли он вернуться за портфелем, за бронницкими ювелирными изделиями?»

В окне служебки снова мелькали дворы, поезд не снизил скорости, тяжело загудел, начиная очередную кривую. Маленькие населенные пункты отворачивали лицо от дороги, окружали себя заборами, выставляли для обозрения пожарные лестницы, огороды, собачьи будки. Сами не ведая, они давали возможность заглянуть в повседневность, увидеть, что тщательно скрывали.

«…Голей перешел в одиннадцатый и сразу начал иную — обычную вагонную жизнь. Ни от кого не таился, выставил шампанское, „Марсалу“. У него нашлась еще бутылка боржоми. Трапезничал, вспоминал, как голодал, как умение обходиться без пищи спасло в свое время жизнь. Видимо, теперь, в одиннадцатом, у него были основания считать, что все идет хорошо.

Что? Что „все“? Что шло хорошо?»

— …Значит, оставить вагон без света можно было и иными способами? уразумел Антон.

— Безусловно.

— Но если был бы отключен только генератор…

— Проводница подключила бы аккумуляторные батареи.

— Вывод из строя щита наглухо лишал вагон света! И от генератора, и от батареи!

Электромеханик собрал чемоданчик, готовясь уйти.

— А что случилось вчера в тринадцатом вагоне? — спросил Денисов. — У Пятых?

— Элементарно, — он пожал плечами. — Пробки перегорели.

— Когда вы возвращались оттуда, в одиннадцатом свет горел?

— Не помню. Кажется, был ажур, — он посмотрел на Шалимова. — Надо идти, бригадир. У нас не курсы электриков.

— С гонорком, — заметил Антон, когда электромеханик ушел.

Шалимов махнул рукой:

— Будешь с гонорком, второй год в институт сдает — попасть не может.

Антона клонило в сон. Он поднялся, пошел к себе.

Едва заметный ветерок начал пробивать сквозь толщу неподвижного зноя. Жар балластной призмы, оснований контактных мачт — всего массивного, что оснащало дорогу, обещал долгую постепенную теплоотдачу.

Денисов вернулся в купе, лег, положив руки под голову. Над ним было окно. Проплывавшие крестовины электростолбов уродливыми граблями бороздили небо.

«…Трапезничали недолго. Голей почти не пил. Настроение было хорошее. Поцеловал руку Марине, произвел впечатление на Вохмянина. И все-таки он нервничал. „Все время шевелил пальцами…“ Поссорился с Ратцем. Что он успел перед гибелью? Разговаривал с официантом, с Прудниковым. Снова вспомнил о собаках…»

Ландшафт за окном до самого горизонта был изрезан, овраги подходили к самой насыпи. Но едва Денисов успел их рассмотреть, овраги исчезли и вместе с ними исчезла насыпь, а сама линия скоро оказалась зажатой отвесными склонами, как в ущелье. Где-то, над астраханским, по краю ущелья тянул тепловоз. Состав стал выползать наверх, показались горы антрацита, дополнительные пути…

Приближалась большая станция.

«…А в это время — в три девятнадцать — в районе станции Домодедово, когда народу в коридоре стало меньше, со стороны туалетной комнаты кто-то отвинтил винты, вырубил групповой щит. Вагон погрузился в темноту…»

Голосом Шалимова заговорило радио:

— Наш поезд прибывает на станцию Ртищево…

«…А в три сорок шесть Ратц разбудил Суркову: „В купе труп…“»

— Антон!..

— Не сплю.

Набежавший железнодорожный узел напомнил родную станцию разбросанный парк прибытия, голубоватое марево над горловиной, длинный, на десятки метров, призыв вдоль брандмауэров: «Не курить!» Издали бросалась в глаза тельферная установка для погрузки почтовых контейнеров — с крышей вверху, без стен, похожая на поднятое над землей африканское жилище.

Соскучившееся по прохладе население вагона поползло на платформу казалось, ему не будет конца. Впереди Денисов увидел Ратца — старик был из тех, кто не упустит своего права быть первым, чтобы через минуту здесь же, у подножки, все-таки пропустить всех. Он задержал Антона. Когда Денисов последним оказался на платформе, фуражка Сабодаша маячила довольно близко.

«Ничего, стоянка большая…» — подумал Денисов.

Мимо ремонтирующейся — в строительных лесах — части вокзала прогуливалась Марина, два свежеиспеченных лейтенанта из десятого вагона конвоировали ее с обеих сторон. Там же стояли Прудниковы с детьми. Денисов направился к ним.

Навстречу, никого не замечая, шествовали Судебский и дог Дарби. Все следили за ними.

— А мы видели Дарби еще на посадке! — сказала Денисову Прудникова.

У нее заметно поднялось настроение. Муж был прощен, рассеянно смотрел по сторонам. Ему, наверное, было жаль свой скомканный накануне день рождения.

— В Москве? — спросил Денисов. — На вокзале?

— Да, — ей хотелось казаться оживленной. — Лялечка первая увидела.

Денисов посмотрел на дочь — точный слепок маленькой остроносой матери.

— …Дарби был на четвертой платформе. Мы долго следили. Особенно дети.

Денисов хорошо знал вокзал:

— Выходит, они садились в поезд с нерабочей стороны?

— Не знаю. В Москве их было трое, — Прудникова безошибочно определила, чем его можно увлечь. — Еще высокий интересный мужчина. С сумкой.

Денисов действительно заинтересовался.

— Как он был одет?

— В сером.

— Описать можете?

— Вьющиеся волосы, очки…

— Возраст?

— Лет тридцати семи.

Денисов подумал.

— Я не видел его в поезде.

— Так ведь он остался в Москве! — Прудников, прислушивавшийся к разговору, засмеялся.

— Остался?!

Наверное, у Денисова был растерянный вид, Прудникова взяла его за руку.

— Вы думали…

Все, что он видел и слышал, примерялось и отрабатывалось им лишь как инструмент для раскрытия убийства.

Прудникова поняла его огорчение.

— Когда поезд отправился, он стоял на перроне. Без сумки. Видно, кого-то провожал… Может, хозяина Дарби?

— Бог с ним, — Денисов взял себя в руки. — Тем более если без сумки.

Простившись с Прудниковыми, он повернул по платформе назад.

Сновали носильщики в непривычных глазу мини-фартучках, едва прикрывавших подбрюшье. В павильонах торговали варенцом.

Против вагона в ожидании посыльных курил Антон.

— Товарищ капитан, — появившийся одновременно с Денисовым инспектор линотделения был невысок, юрок, с утолщенным по-боксерски переносьем. В руке он держал пакет. Почта следовала во всевозрастающем объеме.

— Спасибо. А это — от нас, — Антон передал подготовленные Денисовым сообщения и запросы.

Поезд еще стоял.

Денисов и Антон вернулись в купе, вскрыли пакет.

«Заключение судебно-химической экспертизы соскоб обнаруженного тамбуре вещества содержит кроме этилового спирта органические кислоты дубильные красящие экстрактные минеральные вещества…»

— Действительно, в тамбуре разлили вино… — Антон не стал дальше читать.

«Бригадир поезда Шалимов уроженец Хову-Аксы работал течение многих лет проводником ревизором саратовского резерва на бригаду составлен акт за провоз безбилетных пассажиров в целом характеризуется положительно материально обеспечен в Хову-Аксы имеет собственный дом в Астрахани квартиру член добровольной народной дружины…»

«…дополнительным осмотром перегона Вельяминово — Привалово обнаружен кошелек 38x36 мм без содержимого внутренняя поверхность свежими пятнами бурого цвета…»

Антон полез в карман за «Беломором».

— Это же кошелек Голея!

— Здесь еще о потерпевшем, — сказал Денисов.

«…начиная с 20 августа по день отъезда проживал гостинице

Южная Ленинский проспект 87 номере 342…»

— Любопытно, — Антон прикурил. — В «Южной» жила и Марина…

Денисов кивнул.

Последняя телеграмма была ответом на его, Денисова, запрос по телефону, она касалась обстоятельств ночной посадки на дополнительный астраханский:

«…младший инспектор Апай-Саар время посадки дополнительный записал пассажира который поставил сумку окно нерабочей стороны состава…»

В скупых строчках было напоминание о душной ночи, мирном войске, двинувшемся с четвертой платформы на пятую; невозмутимый Апай-Саар, «Козленок», читающий мораль нарушителю правил посадки.

«…приметы пассажира на вид 35 лет сером костюме без головного убора по паспорту значится Карунас Петр Игнатович…»

Фамилию, записанную младшим инспектором, Денисов слышал впервые. Антон проявил интерес.

— Карунас… Он имеет отношение?

— Не знаю. На всякий случай следует объявить по поездному радио.

Перед Аткарском снова осмотрели «кассы» всех проводников.

Билеты с теми же литерами, что Голей сдал в тринадцатом вагоне, в поезде отсутствовали. Где приобрел их потерпевший — в состоянии ответить была только Пассажирская служба отделения дороги.

В купе вернулись молча.

— Пассажир поезда Карунас Петр Игнатович, — дважды объявило радио. Вас просят зайти к бригадиру поезда… Карунас Петр Игнатович…

Потом радио смолкло.

Денисов достал записную книжку, Антон еще немного постоял у столика, вышел в коридор.

Записная книжка Денисова была сводом ориентировок. Кроме того, Денисов вписывал в нее все, что требовалось запомнить или объяснить.

«Признаки направления выстрела в тонкой преграде…»

«Виды завязки узлов: „тройной галунный“, „рифовый плоский“…»

«Цифра пробы в золотниковой системе означает, что на 96 единиц веса сплава в нем содержится столько-то таких же единиц драгоценного металла…»

И рядом:

«Своя карма, своя роль в мире, порожденная нашей собственной природой. Лучше своя карма, выполненная с недостатком, чем чужая…»

«Модус условно-категорического силлогизма…»

Денисов обратился к заметкам, сделанным в поезде:

«Кровь на руке Шалимова».

«Винное пятно в тамбуре». Он искал решения, а находил новые вопросы.

«Шляпа из нутрии».

Записи были неодинаковой значимости и ориентации.

«Скандал на багажном дворе: „Собрались бы эти люди, если бы хулиган пнул не собаку, а вас или меня? Или оскорбил бы женщину?“»

«Освобождение себя от труда есть преступление. Д. Писарев». Денисов заимствовал ее из блокнота потерпевшего.

Он вернулся к первым страницам.

«Приметы неизвестного, похитившего месячного львенка в Хабаровском аэропорту… Приметы похищенной картины Горюшкина-Сорокина „Зимний пейзаж села Ивановки“ 47,5x25,3 см…

Больные со сдвигом в прошлое адекватно не воспринимают реальной ситуации, а живут в далеком прошлом, действуют, разговаривают в соответствии с этой ложной ситуацией…»

Денисов захлопнул книжку. Ни одна из заметок ничем пока не могла помочь.

«Fichet Bayche» — мелькнуло на обложке.

На Международной выставке криминалистической техники в Москве представитель французской фирмы, выпускающей несгораемые шкафы, презентовал записную книжку любознательному экскурсанту — «инспектёр де инструксьон криминель Денисову». К сувениру прилагался объемистый доклад «Развитие средств взлома сейфов во Франции за последние пятьдесят лет».

— Аткарск! — Антон выглянул за дверь.

— Я буду в купе.

— Давай.

Денисов взял записную книжку. Она раскрылась на той же странице, на какой Денисов ее захлопнул.

«Больные… не воспринимают реальной ситуации, а живут в далеком прошлом, действуют… в соответствии с этой ложной ситуацией…»

«О чем это?!» Он так и не вспомнил.

Антон вернулся быстро. Поезд уже двигался.

— Ничего нет. Надежда теперь на Саратов.

— А что насчет Карунаса?

— К бригадиру никто не приходил.

«На вид тридцать пять лет, в сером костюме… — подумал Денисов. — Не его ли видела Прудникова рядом с Судебским и догом?»

За Аткарском снова тянулись поля, повторялось пройденное. Но дали не были больше высвечены беспощадным солнцем. Краски стали тише. Неожиданно задул ветер.

Они вышли в коридор.

Денисов вспомнил:

«Не видели ли вы собаки в поезде?» — спрашивал Голей у попутчиков. Так морской бродяга из книжки, поселившись на берегу, интересовался, нет ли поблизости моряка на одной ноге.

Пассажиры набились в коридор. В нескольких шагах от Денисова и Антона стоял Вохмянин, во рту завлабораторией сжимал трубку.

«Каков Вохмянин в жизни?» Денисов попытался представить завлабораторией коллегой — инспектором вокзального уголовного розыска. Прием был испытанный.

«В хорошей физической форме. Настроение ровное. Пониженное… больше, пожалуй, он ничего не мог сказать, аттестуя. — Кумир милицейских дам — следователей, участковых инспекторов по делам несовершеннолетних. Находится под их опекой… — Денисов вступил в область чистой фантазии… — Личная жизнь окутана тайной, двое детей, старший неродной…»

Он заметил, что ушел от чего-то реального, что следовало положить в основу характеристики.

«Что именно?..»

Из десятого вагона прошел Ратц, на минуту отвлек Денисова от наблюдений.

«Незажженная холодная трубка! — Денисов внезапно понял. — Она деталь другого образа. Часть чужой биографии…»

Мысль заработала в указанном ей направлении: он вспомнил цитату из записной книжки — о карме — роли, порожденной нашей собственной природой.

«Завлабораторией пытается прожить чужую карму, не задумываясь, подходит ли она для него… Это ведь только кажется легким: примерить, как шляпу, чужую судьбу! — Денисову не раз приходилось думать об этом. Человек, не знающий себя до конца!.. Какое зло может он принести себе и тем, кого он вольно или невольно вводит в заблуждение…»

Почему Вохмянин скрыл, что провел в Москве лишние сутки? Как странно посмотрел в глаза, когда сказал: «В конце пути инспектор обязан указать убийцу!»

За окном мелькнуло что-то похожее на маневровый паровозик — не «кукушка», значительно старше — трехосное, с классическим фонарем под керосин, словно снятым с вокзального портала.

«Танк-паровоз?! — Денисов пожалел, что не мог рассмотреть. — Тендер определенно отсутствовал…»

Вохмянин ушел в купе.

Людей в коридоре заметно прибавилось. Где-то на половине пути между Аткарском и Татищевом остывший солнечный диск закатился. Кучевые облака хорошей погоды нарисовали вполнеба картину средневекового замка — с зубцами крепостных стен, косыми линиями подвесных мостов.

— Потрясающий закат, — сказал кто-то.

Картина замка просуществовала недолго. Ее смазали другие облака высоко-кучевые, похожие на дымы.

Кто-то у другого окна тоже успел заметить:

— Здесь потрясающие закаты!

В конце коридора было шумно: лейтенанты из десятого вагона увивались вокруг Марины. Теперь они пародировали популярные персонажи эстрады Маврикиевну и Авдотью Никитичну, лепетали дурными голосами, прикрывшись платочками.

— Потрясающий закат, — услышал Денисов опять.

«Потрясающие закаты» порхали по коридору.

— Ты представляешь гостиницу «Южную», Антон? — спросил Денисов.

— «Турист» хорошо представляю — семь огромных корпусов. «Южную» нет. Может, спросить у Марины?

Шум в конце коридора тоже вскоре утих: Марина ушла к себе. Денисов вспомнил ее рассказ о Сумах, строчки стиха Вероники Тушновой — какое-то беспокойство жило и в Марине, его нельзя было не заметить.

Лейтенанты из десятого вагона постояли еще для приличия, тоже ушли.

Судебский провел на удавке Дарби. Аристократический дог пребывал в состоянии глубокого раздражения — урча, направился в тамбур.

Неслышно появился Шалимов. Вместо формы на бригадире был мятый, мышиного цвета костюм, очки.

— Инкогнито? — осведомился Антон.

— Когда в форме, все издали видят… Так скорее выявишь недостатки, он одернул пиджак.

Денисов наблюдал за ним. То, что у механика-бригадира, когда он надел очки, оказалось типичное лицо бюрократа, свидетельствовало об универсальности порока, но не могло помочь в раскрытии преступления.

«Если я хочу больше узнать о ночной посадке на дополнительный, надо обратиться к хозяину Дарби… — подумал Денисов. — Действительно ли именно его провожал Карунас?»

Вместо того чтобы исследовать обстоятельства появления Дарби в дополнительном, Антон, войдя в купе, пробасил неожиданно:

— Наверное, дорогая собака…

— А вы верите в дареных щенков? — прохрипел Судебский. Разговор сразу принял не то направление, которого желал Денисов. — Я считаю: нет денег не бери! Собака не необходимость!

— В самом деле?

— Можно прожить без нее… Машина, собака… Это роскошь! И если заплатил сполна, то и относишься к ней иначе, — Судебский поправил на коленях поводок-удавку. — Я не очеловечиваю собаку…

Шалимов не дал Судебскому продолжить, поправил очки, сказал вдруг отсутствующим голосом:

— Вот вы сейчас ратуете… — он не договорил. — А вчера на посадке? Не вошли в поезд, как положено, и собаку скрыли!

— Уметь надо! — засмеялся Судебский.

— Как это уметь? — подозрительно осведомился бригадир.

— Разбираться в обстоятельствах, что ли!..

— Где была собака, когда проводница отбирала проездные документы?

— В трюме.

— Над коридором! — ужаснулся Шалимов. — Собаки крупных пород перевозятся в нерабочем тамбуре первого за локомотивом пассажирского вагона под наблюдением владельцев…

— Вот-вот… В тамбуре! А мы с ним за всю жизнь ни одной ночи не были врозь! — В груди Судебского захрипело.

Антон спросил:

— Сердце? Легкие?

— Разберемся! Место, Дарби! — Дог как-то вяло приподнял морду. — Его только проворонь — сразу бросится…

— Получается, вы посадку делали с четвертой платформы? — возмущался Шалимов. — А у нас нерабочая сторона была закрыта. Значит, у вас ключ был?

— Не было!

— Тогда как же?

— Может, у провожающего? — заинтересовался Денисов.

Судебский смутился.

— У него.

— «Вездеход»?

— Я, честно, не рассмотрел. Шоферский набор, показалось.

— Он шофер?

Судебский поправил поводок-удавку.

— Не знаю. Подошел, поинтересовался. Каких родителей дог? Чем кормим? Они думают, если собака большая, ей наварил полведра супу…

— К вам подходил пострадавший?

— Никто не подходил, кроме этого мужчины.

Денисова он интересовал все больше.

— Он тоже садился с нерабочей стороны?

— Нет. Я его больше не видел.

— В сером костюме? Лет тридцати пяти? — спросил Денисов.

Судебский посмотрел на инспектора.

— Он самый.

— У него были вещи?

— Только сумка…

— Фамилия Карунас вам о чем-то говорит? Карунас Петр Игнатович…

— Карунас? Первый раз слышу…

— Ужинали? — спросил Шалимов, когда они вышли из купе.

Антон покачал головой:

— Отложили до Саратова.

— Саратов в двадцать один восемнадцать. К тому же опаздываем! Сто раз оголодать можно… — Бригадир засмеялся. — Сейчас все ринутся в ресторан, я уж знаю.

— Почему Суркова ничего не предприняла ночью? — спросил Антон. — Как она вам объяснила?

— Когда свет погас?

— Да. В три шестнадцать… У Пятых в тринадцатом вагоне тоже ночью света не было — она почему-то вызвала электромеханика.

— Вы насчет щита?

— Да. Мог вызвать пожар!

— Вот приедем и будем разбираться.

В тамбуре их встретил директор ресторана.

— А я вас ищу! — закричал он Денисову в ухо.

— Что случилось?

— По поводу вашего поручения! Еще две сторублевки! — Челюсть директора-буфетчика замерла в крайнем заднем положении. — После обеда принес… Но уже другой. С бородой, с морщинами на лице…

Тамбур был полон грохота.

— Я послал посудомойку узнать, где он едет. В девятом…

«Речь, конечно же, идет о Шпаке, — подумал Денисов, — бородатый каганец, едущий в Астрахань…»

— Купюры пока отложить?

— Необязательно.

Шпак знал от него, какими купюрами интересуется милиция. «При этих обстоятельствах, — рассудил Денисов, — на сторублевки Шпака трудно рассчитывать».

— Можно сдать? — Директор был разочарован.

— Как ты думаешь, Антон? — спросил Денисов, когда они вернулись в купе. — Зачем выводят из строя щит электропитания?

— Это элементарно: чтобы было темно.

— Но во всех купе свет и так был выключен!

Сабодаш в это время прикурил одну папиросу от другой, он так и остался стоять с двумя зажженными.

Неожиданно Денисов сформулировал отправную посылку:

«Если мы поймем, почему выведен из строя распределительный щит, мы найдем убийцу».

За ужином Антон заказал чаю, подумал, прикупил еще бутылку кефира. Денисов взял рагу, колбасы, два кофе.

В углу, у входа во второй салон, сидел Ратц, дальше — пассажирка, бравшая в кассе билет позади Голея и Шпака, — с длинным, перехваченным надвое туловищем, с большой головой без шеи. Прудникова привела в ресторан обоих младших и мужа, которого, видимо, нигде теперь не оставляла одного. Шалимов был прав — скоро в салоне не осталось ни одного свободного места.

Директор ресторана что-то считал за столиком, украшенным рукописным плакатом: «Ничего не стоит нам так дешево и не ценится так дорого, как вежливость!»

Марина говорила с Антоном о Маврикиевне.

— …Оказаться в старости с человеком, который смеется над каждым твоим словом? С бестактной Авдотьей Никитичной. Скольких близких нужно лишиться!..

Антон возражал:

— Зачем же так серьезно? Комические маски…

— Какая безжалостная сатира!

«По теории Вохмянина, крепкая старуха Авдотья Никитична имела собственную массу, — подумал Денисов, — массой дерганой Маврикиевны была окружавшая ее всю жизнь привычная среда…»

Он вернулся к задаче в том виде, в каком ее окончательно сформулировал: «Если мы узнаем, почему выведен из строя распределительный щит, мы найдем убийцу».

Это было похоже на тест.

Денисов вспомнил другой — его предложили в школе усовершенствования сотрудников уголовного розыска:

«На двенадцатом этаже живет карлик. Отправляясь на работу, он спускается лифтом на первый этаж. Когда же настает время возвращаться, карлик поднимается в лифте на десятый и дальше до двенадцатого этажа идет пешком. Почему?»

Тест решали взводом и поодиночке. Отчаявшись, гадали:

— По рекомендации врача? Режиссера? Ортопеда?..

— Привычка?

Решения были неверны, потому что одинаково относились и к карликам, и к гигантам.

Пожилая посудомойка с сигаретой, вставленной в длинный мундштук, собирала бутылки, относила к ящику с гнездами для посуды. Ящик был полон. Сверху лежала бутылка из-под «Марсалы».

«Четвертая из-под „Марсалы“ за сутки, — заметил Денисов. — Одна в купе Голея, две в тринадцатом вагоне, когда магаданец учил Антона пить из неоткупоренной бутылки. Больше „Марсалы“, чем за всю предыдущую жизнь…»

Но, в общем, ни о чем серьезном Денисов не мог думать, расправляясь с рагу, поэтому снова вспомнил о карлике и лифте.

«Бедный карлик!..»

В школе усовершенствования, когда он ломал голову над тестом, ему виделся этот худенький карлик — в носочках, в туфлях двадцать третьего размера, почти новых, поскольку, рассуждал Денисов, карлики не ремонтируют обувь, вследствие ее дешевизны, а сразу выбрасывают, едва сносится. Щиколотки у карлика были тоненькие, и, когда он топал к себе на двенадцатый, их можно было обхватить большим и указательным пальцами просунутых сквозь перила рук.

Не обошлось без курьезов: технический персонал школы вскоре судачил по поводу преступника, очищавшего квартиры двенадцатых этажей:

— Маленький — от земли не видать! Едет до десятого в лифте, дальше всегда пешком…

— Отпетый, видать!

Денисов не решил тест; в соседнем взводе инспектор объяснил:

— Кнопки лифта расположены вертикально. Карлик мог дотянуться только до десятой…

За окном было тускло, несколько раз появлялись дома с рядами гаражей, с зачехленными машинами у подъездов. Снова все вокруг было изрезано оврагами. Полоска голубого неба светилась на горизонте.

С трагикомических масок разговор Марины и Антона вернулся к старой безобидной теме:

— …Ссоры не было, — Марина вздохнула. — В один прекрасный день у всех нашлись дела. Кому-то потребовалось в библиотеку, к другим приехали родственники. Поездки кончились!..

Антон кивнул.

— Теперь сидим по углам. Обсуждаем, почему Галке не дали инженера, а только старшего техника. Кого Анатолий включит на премию. А в воскресенье каждый сам во себе… — Она сняла очки, прикрыла пальцами веки.

— Давно у вас близорукость? — спросил Сабодаш.

— Испортила глаза, пока диссертацию писала.

— Защитились?

— Нет, — она надела очки.

Денисов спросил:

— Как вам понравилось в Москве в гостинице?

— В «Южной»? В холлах чисто. Персонал вежлив.

— А как в номерах?

— Телефон, телевизор, — она задумалась.

— Свободные места были?

— Как сказать? При мне муж с женой получили двухкомнатный, хотя висела табличка: «Мест нет». — Эту подробность столичной жизни Марина, видимо, приберегла для Сум.

Антон не почувствовал, к чему клонит Денисов, проскочил наметившийся поворот темы. Денисову пришлось спросить самому:

— Вы заранее бронировали номер?

Она уклонилась от ответа, открыла сумочку. На дне мелькнул цыпляче-лимонный пакет с выставки, такой же, как в бауле Голея, — фреза с шестеренкой.

— Гостиница как гостиница…

К Саратову подъезжали в кромешной темноте. Без конца тянулись ограды безлюдных скверов, перечеркнутые черными дугами троллейбусов дома.

Дополнительный наконец потянулся к перрону. Марина ушла. За нею вышел Антон. Вернулся он минут через пять — с телеграммами.

«Проверяемый Ратц состоит учете результате перенесенного реактивного состояния характерны резкие изменения настроения импульсивность страха ранее отмечались зрительные слуховые галлюцинации…»

«Заключению экспертизы нож самовыбрасывающимся лезвием обнаруженный на полке рядом с трупом Голея следов крови не имеет орудием преступления не являлся…»

«Установите лиц входивших контакт Голеем поезде также вне его выявите помощью поездного радио очевидцев происшедшего моделируйте поведение пострадавшего момента посадки причины неисправности электропитания…»

Инструкция была подписана начальником линотделения двенадцать часов назад, длину и обстоятельность ее полностью компенсировала краткость четвертой телеграммы:

«Обеспечьте свидетелей для допроса вылетаю опергруппой Астрахань = Газимагомедова»

— Это хорошо, — обрадовался Антон.

Денисов ничего не ответил.

Дополнительный двинулся мимо вокзальных киосков, оставленных кем-то чемоданов. Поплыли приметы ночи — прерывистый свет в автоматах с газированной водой и приметы осени — обилие зелени в витринах.

Поезд набирал скорость, разбег становился все целеустремленнее.

Денисов почувствовал невидимую границу взлетной полосы и вслед легкость парения. Дополнительный был на мосту. Под колесами в мелких завитушках, точно в блестках рыбьей чешуи, плескалась река. Саратов отступал сверкающим полукругом, марево огней вдали дрожало и плавилось.

Ресторан снова наполнили пассажиры — отпускники, туристы. Мальчики с длинными волосами.

«Гуд бай, май лав, гуд бай!..» — сдавленным голосом запел кто-то из мальчиков, удачно подражая Демису Руссосу.

Денисов поднялся.

В коридоре в углу стояла еще пустая бутылка из-под вина, над нею в деревянной рамке висело расписание. Антон тоже подошел.

— «Безымянная — двадцать два часа сорок минут», — прочитал Сабодаш. «Золотая степь — двадцать три ноль пять, Урбах — двадцать три двадцать семь…» — На любой из станций могли ждать инструкции.

— Как на бегах, — Денисов поднял бутылку. Жирная печать удостоверяла: вино продано трестом дорожных ресторанов Южного направления с наценкой. Безымянная по первой дорожке. Золотая степь — по второй… Ставлю на Урбах!

— Золотая степь!

В соседнем вагоне хлопнула дверь, громким стуком просигналила переходная площадка. Сияющее лицо проводницы тринадцатого Пятых появилось в дверном проеме.

— А я до вас!

Галя была не одна, молодая пара виднелась позади в тамбуре.

— Дело к нам? — удивился Антон.

— Двое вот эти, — Пятых показала на пассажиров. — Лариса и Костя. Они познакомились с ним на вокзале.

— С ним?

— С Голеем. Только он не Голей… Правда, Лариса?

— Его фамилия Полетика… — Девушка раскрыла записную книжку, положила на стол перед Денисовым. — Полетика Федор Яковлевич, московский телефон 261-00-02. — Строчка была неровной, буквы и цифры прыгали.

— Это вы писали? — спросил Денисов.

В глазах девушки было глубоко спрятанное беспокойство:

— Вчера, на вокзале. Получилось неожиданно. Правда, Костя?

— Совершенно неожиданно, — ее спутник выглядел невозмутимым. — Было много людей. Он подошел к нам, точнее к Ларисе. Как-то старомодно представился…

— …Пожелал долгих дружных лет.

— Вы не подумайте! Ни малейшего намека на развязность…

Денисов спросил:

— Вы уверены, что мы говорим об одном человеке?

— Безусловно, — Лариса еще раз взглянула на фотографию с профсоюзного билета. — Кроме того, Костя подходил к носилкам.

— В Ожерелье?

— Когда труп вынесли из поезда. Только он мне не сказал.

— Ты спала. И вообще… — Костя поправил металлический браслет часов, незаметно глянул на циферблат.

Дополнительный шел тряско. Под полом что-то громко стучало, потом послышался скрежет, будто кто-то неловкий принялся пилить раму огромной ручной пилой.

— Вы едете отдыхать? — спросил Денисов.

Костя на секунду замялся:

— Собственно, эта поездка для нас особенная…

Денисов понял:

— Свадебное путешествие?

Молодые смутились. Костя пояснил:

— Мы приехали на вокзал прямо от стола! Кафе «Алые паруса»… Знаете?

— На Ленинградском шоссе?

— Друзья! — Сабодаш встал. — От транспортной милиции, от меня и моего друга…

Огромная пила под вагоном на время прекратила работу.

— Вас никто не провожал? — спросил Денисов.

Костя объяснил:

— Метро закрывалось, мы просили друзей уехать.

— Может, родители?

Костя молча поправил браслет.

Денисов больше о них не спрашивал.

— О чем вы говорили с Полетикой?

— Ни о чем: дорожное знакомство. На всякий случай обменялись координатами. Он директор какой-то фирмы. Или управляющий. Или заместитель управляющего. Не помнишь, Лариса?

Денисов наблюдал за супругами, как до него перед посадкой на поезд делал Полетика-Голей. В течение разговора Лариса не отпускала руки мужа. Правда, Денисову больше не представилось случая обнаружить ее беспокойство.

— В фирме «Детский мир»!

— Я не спросил, кто вы.

— Почти врачи, — Костя улыбнулся. — Вечерники. Москвичи.

— Полетика предложил вам свои услуги?

— Когда появится проблема детских колгот…

— А пока?

Лариса посмотрела на мужа:

— Помочь донести наши вещи.

— Наивный человек! — подхватил Костя. — Он думал, у студентов горы поклажи!

Антон заметил:

— У убитого не было вашего адреса.

— Тем не менее он записал. Собственно, это адрес брата Ларисы. Желябова, тридцать девять. Астрахань… Плавич.

Антон от неожиданности крякнул.

— Полетике негде было остановиться в Астрахани, — вставила Лариса. В гостинице он останавливаться не хотел…

— «Подселят неизвестно кого — обратно хоть пешком добирайся!» — Костя снова незаметно посмотрел на часы.

Лариса шепнула:

— Цветы…

— Он преподнес цветы, — сказал Костя.

Денисов удивился:

— Полетика был с букетом?

— Их продавали на перроне, — Лариса крепче взяла мужа за руку.

— Астры? Гладиолусы? — Денисов знал всех вокзальных цветочниц.

— Гладиолусы, — она назвала цену. — Мне показалось, Полетика нечасто дарил цветы. Будто смутился.

Денисов задумался.

«В действиях потерпевшего присутствовал четкий, хотя и непонятный еще смысл. Почему Полетика-Голей заговорил с новобрачными? Зачем преподнес цветы? Из-за адреса Плавича? Он знал, что у Ларисы живет брат в Астрахани?»

— Какой купюрой Полетика расплатился? — спросил Антон.

Костя все помнил.

— Десятирублевкой. Сначала спросил: «Со ста сдача найдется?» Хотел блеснуть. Мы ведь должны были встретиться в Астрахани.

— По приезде?

— Да, у выхода из тоннеля.

— Мы ищем свидетелей, объявляем по радио, — Антон повертел «Беломором», но не закурил. — «Товарищи! Кто хоть что-нибудь знает…» А вы?

Чета заулыбалась:

— Проспали!

— Страшно вспомнить: портниха, кольца… Ты бы согласился, если бы все сначала?

— Завтракали аж в Аткарске!

Пила под полом снова стихла, теперь раздавался стук. Словно тяжелой кувалдой ухали по раме.

— На багажном дворе кто-то ударил собаку… — напомнил Антон. Разговора не было?

Костя подумал.

— Разговора не было. Но Полетика действительно наблюдал за собакой. На платформе. Великолепный черный дог…

«Теперь Дарби-Воланд…» Обстоятельства все больше запутывались, Денисов спросил, хотя ответ был известен наперед:

— Мужчин с собакой было двое? Один в сером костюме, волосы вьющиеся. Лет тридцати пяти…

— …С сумкой. Второй чернявый.

«Судебский и, по всей вероятности, Карунас, — подумал Денисов. — Все правильно…»

— Мужчину в сером я видела и без сумки, — сказала Лариса. — Когда поезд отправлялся…

Денисов спросил:

— Вы обратили на него внимание?

— Он ведь тоже вначале стоял около нас, — она смутилась. — К нам многие подходили: свадебное платье, фата…

Костя засмеялся:

— «По улицам слона водили…»

— Полетика и этот человек могли видеть друг друга?

— Вполне.

— А потом, при отправлении…

— Этот мужчина, в сером, показал кому-то… — Лариса вытянула два пальца — указательный и средний. — Я обратила внимание.

Антон тотчас поднял руку.

— «V»? Первая буква латинского слова «Виктория». «Победа»!

Лариса и Костя переглянулись.

— Полетика интересовался вашей поклажей? — уточнял Денисов. — Ее действительно мало?

Костя покачал головой:

— Меньше во всяком случае, чем у официанта, который разносит кефир…

Они засмеялись.

— …Чемодан, коробка. Мы все продумали. Я могу унести один. У Ларисы фотоаппарат, дорожная сумка.

Молодые были практичны.

— А у Полетики?

— Небольшой баул. Он поставил с нашими вещами.

Денисов полюбопытствовал:

— Что вез официант?

— Чемодан, два вещмешка. Мы видели, как он расплатился с носильщиком.

— Браво, Феликс! — воскликнул Антон.

Как и прошлой ночью, состав двигался прямым как стрела руслом высохшей реки. Окна были черны, только в верхушках стекол мелькала еле заметная полоска: тень вагона бежала рядом.

— Мне кажется, Полетика входил в доверие, — заговорил Антон, едва за молодыми закрылась дверь. — Цветы, поклажа…

— Не знаю, — сказал Денисов. — Да и с вещами тоже неясно.

«В хитросплетении обстоятельств, поступков… — думал Денисов. — В толпе отъезжавших потерпевший выбрал двоих. Что их отличало, кроме свадебного платья невесты? Смущение, беспокойство. У Кости — глубоко спрятанное, у Ларисы — на виду… — Денисов встал, разминая ноги. — Двое молодых на вокзале, без друзей и родителей…»

Впервые с начала расследования Денисову с очевидностью открылось, что Полетика-Голей не только жертва.

И еще, но об этом он думал и раньше:

«У подлецов удивительный нюх на сирот!»

Антон снова заговорил:

— «Виктория», неизвестный спутник Судебского и Дарби…

Денисов не слышал его.

«И Полетика-Голей, и Карунас, — иначе Денисов не называл с этой минуты неизвестного, подходившего к Судебскому и его собаке, — оба оказались неравнодушны к четвероногому, оказавшемуся в ту ночь на вокзале. Кроме того, оба были среди тех, кто окружал новобрачных на платформе…»

В девятом вагоне, где ехал Шпак, прошлая ночь была беспокойной, однако хлопоты и суета не выходили за границы обоих тамбуров. Таким образом, в начале улицы, так представлялись Денисову соединенные вместе коридоры дополнительного, ничто не внушало тревоги.

— …Постелей не хватало… — объяснила Денисову и Антону угловатая, в джинсовом костюмчике проводница Рита. — Бригадир два раза вставал… Уйдет, придет!..

— Все места были заняты? — спросил Денисов.

— Все, — Рита отбросила обгрызенную косичку-хвостик за спину.

— Ресторанщики едут с вами?

— С третьего по шестое место.

— И директор?

— Директор. И официант.

— Феликс разносил ночью продукты?

— Как челнок: туда-сюда… — Она поднялась к шкафчику. — Чаю хотите?

Антон за столиком стряхнул дрему.

— Это мысль!

В тамбуре хлопнула дверь, несколько человек прошли из ресторана в другой конец вагона.

— Началось хождение… — Рита вышла.

— Молодая, — сказал Антон.

Денисов не ответил. Рита была лет на шесть старше Антона, роль сорванца получалась у нее не хуже, чем у профессиональной актрисы.

«Травести называется…» — подумал Денисов.

Рита возвратилась со Шпаком, которого Денисов и Сабодаш видели в коридоре: свидетель читал Джерома. К. Джерома в карманном издании, быстро перелистывая страницы.

— Добрый вечер, — Шпак поставил на стол коробку с чаем. — Моя заварка получает признание.

Пока он возился со стаканами, Денисов продолжал расспрашивать проводницу:

— Посторонних не было?

— Ночью? Мужчина с собакой… Но он не вошел — увидел, что я в коридоре, и назад.

— Задолго до того, как подняли бригадира?

— Это насчет убийства? Нет вроде.

Антон тем временем говорил с бородатым о медресе или мечети. В лице бородатого Антон-историк встретил знатока.

— Строительство соборной мечети приписывали жене Тимура, — колдуя над чаем, говорил каганец, — прекрасной Биби-Ханым…

Антон поправил:

— Женою Тимура была Сараи Мульк-Ханым…

Чай получился слабее, чем утром, лился короткой тугой струей.

— …И не юная, а старуха княжеского рода. А за строительство мечети отвечали в действительности два визиря, Тимур казнил обоих!

«Ложные версии, — Денисов подумал, — те же легенды, хотя странно звучит: „Легенда по делу об убийстве гр. Голея Н. А. в поездеМосква Астрахань в ночь на 26 августа сего года“. С другой стороны, сказками называли достоверные сведения, отчеты…»

— Вы, юристы, как никто, привязаны к фактам, — огорченно подытожил Шпак.

Сабодаш предпочел не спорить.

— Не уснете, — Сабодаш показал на заварку.

Шпак улыбнулся.

— Теперь уже нет выбора, — он оглянулся на проводницу. — Из купе, по-моему, меня вытурили окончательно. — Когда Шпак улыбался, узловатые морщины на лице словно удваивались.

— Вытурили?

— Точнее, я сам ушел. Как вы считаете, Рита?

— А кто виноват? — Она поправила косичку. — Вчера вы предложили соседям свое место, сегодня они распорядятся без вас!

— Там, в купе, мать с сыном, — сказал Шпак. — Мальчик уже большой… Ютились на одной полке.

— Теперь не жалуйтесь! — Рита откровенно кокетничала.

— Вы всю прошлую ночь не спали? — спросил Денисов.

Шпак промакнул капли чая на бороде.

— Вас, наверное, интересует, кто проходил по вагону? — Он подумал. Со стороны вагона-ресторана только сотрудники: директор, посудомойка…

— В свои купе?

— Официант ходил по поезду.

— Феликс?

— Да, молодой, с брюшком.

В коридоре стукнула дверь. Еще группа пассажиров прошла из ресторана в конец состава.

— Официант несколько раз уходил из вагона? — спросил Денисов.

— Да.

— Подолгу отсутствовал?

— Минут по пятнадцать — двадцать…

— Вы не пытались вернуть свое место в купе?

— Рита усердна… — Шпак не хотел обидеть проводницу. — Она сказала: «Все равно не спите! Вот и подежурите за меня!» Заперла мое купе, пошла отдохнуть. Положение! Соседей будить неудобно, открыть — соответствующего ключа нет…

Рита смешно имитировала раскаяние:

— Простите, пожалуйста! Ну, хотите, в Астрахани я вас расцелую!

— Уж будьте добры! Я настаиваю… — Шпак посмотрел на Денисова. Наверное, такие преступления, как это, нечасты?

Денисов кивнул.

— Я тоже думаю. — Он откинулся назад. — Кругом люди… А вдруг кто-нибудь проснулся бы? Я спрашиваю: вы стали бы планировать убийство в купе? Нет!

— Вы тоже видели пассажира с собакой? — поинтересовался Денисов.

— Ночью? Во всяком случае, по вагону он не проходил. Только электрик, официант…

— Бригадир?

— Бригадир поднимался. Директор вагона-ресторана… — Бородатый отставил стакан. — Ночь отлетела быстро. Сначала старичок прибежал, вместо бригадира поднял официанток. Шум, крик… Новость эта страшная.

В тамбуре хлопнуло снова, в проеме двери появился директор вагона-ресторана.

— Легок на помине… — сказала Рита.

Не останавливаясь, директор прошел в свое купе. Секундой позже донеслись шаги, хлопанье дверей в другом тамбуре.

— Перед закрытием всегда как на постоялом дворе! — Рита поправила обгрызенную косичку. — Честное октябрятское!

Несколько человек прошли в направлении вагона-ресторана, их не пустили:

— Закрыто.

Начались переговоры через дверь:

— Пригласите директора.

— Директор только что ушел.

— «Только что…» Мы бы его встретили!

Доля секунды, в течение которой директор ресторана закрылся у себя в купе, делала суждения спорящих одновременно истинными и ложными.

— Не знаю, где вы с ним разошлись… — донеслось из-за запертой двери.

«А ведь это модель доказательства, — внезапно подумал Денисов. Он и сам не понял, почему так решил. — Как сейчас директора вагона-ресторана, так ночью кого-то не было в коридоре по обе стороны купе, где произошло преступление. Не было, потому что он находился на месте убийства!..»

— Вам выручка не нужна, что ли?

В спор вступили свежие силы. Голос был знаком.

Денисов посмотрел на Сабодаша: на перроне в Умете этот человек учил Антона пить «Марсалу» из неоткупоренной бутылки.

«Во дает, магаданец!» — сказала о нем Пятых, а двое его друзей пожилой, со шрамом, и второй, в тельняшке с металлической пластинкой на руке, — наблюдали за ним из тамбура.

Сабодаш допивал чай.

За окном было темно. Поднимаясь, Шпак приблизил лицо к окну, глубоко заглянул вверх.

— Звезды! Будет хорошая погода…

Золотая степь появилась неожиданно — цепочкой набежавших огней. В темноте замелькали склады или пакгаузы, плоские крыши белели, будто от снега.

Поезд встречали.

— Капитан Сабодаш? — Встречавших было двое, они легко поднялись в вагон.

— Темень какая… — Антон подал свернутый вчетверо лист — телеграмма в Москву.

— Поздравлять рано? — Один из встречавших посветил фонариком.

— Какие поздравления!

— У нас почта. Может, удача?

Денисов вскрыл пакет.

— Посветите, пожалуйста.

Блеклые буковки разбежались по серому листу бумаги.

«…Судебский Иван Васильевич 1938 житель Ступино Московской области истопник жилищно-эксплуатационной конторы женат работает техником-смотрителем перенес травму грудной клетки характеризуется малообщительным взаимоотношениях окружающими стремится лидерству…»

Они так стремились чем-нибудь помочь, эти безымянные сотрудники уголовного розыска из Ступина, собиравшие данные на Судебского.

«…дог Дарби-Воланд каталогу черной масти отца Тиграна матери чемпиона московской всесоюзной выставки Сильвы 48…»

На всякий случай Денисов просил также навести справку о собаке.

«…выставочная оценка очень хорошо владелец Судебский».

С животным тоже было в порядке: собака принадлежала Судебскому. Он не похищал именитого дога, а Полетика-Голей не разыскивал пропавшее из его дома животное. Интерес к четвероногому вызван был чем-то другим.

— Одна ночь у вас, — сказал тот, что был с фонариком. — В Астрахани пассажиры сразу разбредутся…

Второй инспектор уточнил:

— Поменьше ночи.

Вернувшись в купе, Антон опустился на полку.

— Приляг, — посоветовал Денисов.

За окном удалялись огни Золотой степи. Уродливо вытянутые тени Сабодаша и Денисова плыли по купе навстречу друг другу, тревожные, исполненные непонятного значения.

Антон поколебался.

— А ты?

— Я в отпуске. Притом завтра меня ждут на пляже.

— Так и ждут? — Сабодаш отстегнул кобуру. — Держи пистолет.

Через минуту он уже спал, беззвучно подергиваясь во сне всем телом. Денисов вынул из кобуры ПМ, подержал в руке. Он любил оружие, на кафедре судебной баллистики на стеллажах у Денисова были свои любимцы.

Был «борхардт» модели восемьсот девяносто третьего года, с длинным тонким стволом, казалось, вот-вот переломится — предшественник «борхардт-люгера», получившего известность под именем «парабеллум». Стоял там сравнительно редко встречающийся «ротштейр» из вооружения австро-венгерской кавалерии — на рукоятке был обозначен номер части, которой пистолет принадлежал; был бельгийский «байяр», чешская «зброевка», наконец «фроммер-мажестик» — Денисову он нравился больше других.

Приходилось слышать разное, почему мужчины, независимо от возраста и профессии, любят оружие. Одни считали, будто дело в матери-природе, предполагавшей лепить из мужчин охотников да воинов. Другим казалось, что любить оружие человека научила война.

Денисов отсоединил магазин, отвел затвор, заглянул в окно для выбрасывания гильз — патронник был пуст. Теперь можно было осторожно отпускать возвратную пружину. Едва заметными вазами затвор двинулся на место. Почувствовав его приближение, хитроумные приспособления изготовились подхватить очередной патрон и дослать в патронник, но магазин был отсоединен, и сейчас они трудились вхолостую.

«Не много механизмов, — подумал Денисов, убирая пистолет, — в каких человек добился такого соединения изящества с инженерной целесообразностью. Взять хотя бы ПМ — ни лишней насечки, ни избыточного грамма, все изысканно, рационально. Не восхищаемся же мы кистенем или гирей на ремешке, а они тоже орудия нападения и защиты!..»

Денисов скинул пиджак, продел ремень кобуры в поясной, второй конец-петлю поднял к плечу, кобура и рукоятка пистолета оказались точно под мышкой. Он надел пиджак, вышел из купе.

Коридор встретил грохотом, занавески бились в окна, будто хотели выпорхнуть.

В тамбуре стукнула дверь. Одновременно с Денисовым появился Шалимов.

— Не спите? — Денисову послышалась ирония.

За бригадиром с чемоданом двигался электрик.

— Вы тоже на ногах? — Денисов посторонился, давая дорогу.

— В пятнадцатом что-то с пробками. Может, с контактами.

— Последний рейс!.. — сказал электрик.

Шалимов вздохнул:

— Только приедем в Москву — и назад! А возьмите восемьдесят девятый! Астраханского тоже резерва… Пять часов отстой. ГУМ, ЦУМ, «Тысяча мелочей» — все для них!

— Или саратовский! — поддержал электрик.

Денисов затронул больной вопрос.

— Давно в последний раз были в поездке? — спросил Денисов.

— Дней десять назад…

Электрик пояснил:

— Мы тут все из разных бригад. У кого недоработка, кто из отпуска…

Шалимов посмотрел на электрика:

— Иди начинай разбираться… Ну как? — Он подождал, пока за электриком захлопнулась дверь. — Новости есть?

Денисов пожал плечами.

— Не повезло человеку. Был и нет! Сейчас в морге?

— По-видимому. — Вопрос о морге означал переход к чему-то личному.

— Сколько раз замечал: животное и то свою гибель чувствует. Время придет — не выгонишь с база.

— У вас хозяйство?

— В Хову-Аксы.

— Сами оттуда?

— Двадцать лет в Астрахани, а все равно тянет. Сестра у меня там, брат, — Шалимов увлекся. — У нас такой порядок: младший ребенок остается с родителями. Вот в сентябре съедемся!

— Баранчика забьете?

— Одним не обойдемся!

— Шашлык?

— У нас «хан» называется. Не пробовали? — Он заговорил невыразительно, но увлеченно. — Первое блюдо! А забивают как? Слыхали?

— Нет.

— Под грудью делают надрез — и аорту долой! Гигиенично! Кровь сразу через дуршлаг в чистую двенадцатиперстную… А зашивают палочкой. И вместо ниток брызжейка. Потом в кипяток… — Шалимов прервал себя на полуслове. Прощаясь, он поднес руку к фуражке: — Спокойной ночи.

Денисов перешел в малый тамбур. Суркова дремала, положив голову на справочник-расписание. Услышав шаги, она с трудом выпрямилась.

— Про «хан» рассказывал?

— И про Хову-Аксы.

— Дом у него там. Никаких денег на него не жалеет. — Суркова была рада отвлечься. — В прошлую поездку пленку в Москве заказал. На двери. Плитку для садовой дорожки достал.

— Хозяин?

— У него не побалуешь! Не смотрите, что невзрачный…

Приближалось, как называл Антон, время третьей стражи. Предрассветный час розыски «татей» и «тюремных утеклецев». Ровно сутки отделяли дополнительный и его пассажиров от совершенного преступления.

— Вы что-то хотели? — спросила Суркова.

— Выключите, пожалуйста, свет.

— Во всем вагоне?

— Везде.

Она поднялась к щиту. Девять ламп большого коридора, тамбурное и туалетное освещение значилось в четвертой группе. Суркова щелкнула выключателем, вагон погрузился в темноту.

— Думаете, он снова придет? — Мысль о следственном эксперименте не пришла ей в голову. — Теперь хорошо?

— Спасибо.

Темнота оказалась относительной — не ночь, поздние сумерки.

Сквозило. У Денисова появилось чувство, будто он должен заболеть, простыл, и голова тяжелая, и что-то мешает глотать.

«Этого еще не хватало…» Он вспомнил вокзальный медпункт, плакатик «Болезни жарких стран» рядом с боксом для инфекционных больных. Слово «жарких» было выведено черным — как бы дым испепеленной безжалостным африканским солнцем растительности.

Ощущение это прошло незаметно, как появилось.

Он вынул «Фише-Бош», записал: «Не потому ли Голей интересовался у всех человеком с собакой, что Судебский и его дог вошли в состав с нерабочей стороны и Голей потерял их из виду на посадке?»

Денисов прошел в десятый вагон, повернул назад. Он повторил путь Шалимова, когда тот, разбуженный Ратцем, бежал в одиннадцатый. Со света бригадир попал в темноту, тусклые блики лежали на полу, против переходной площадки.

«Позднее Шалимов скажет, что в тамбуре кровь…»

Рядом, в окне, плыли огни — без мачт, без людей и строений, лишенные основы и смысла. Ночной железнодорожный мираж.

От служебки подошла Суркова.

— Зажигать можно?

— Зажигайте.

Денисов услышал щелчок открываемого замка. В коридоре появился Вохмянин с журналом, с трубкой. Он словно не собирался спать.

— Опаздываем, — пригласил к разговору Денисов. — Симпозиум откроется утром?

— После обеда, — завлабораторией перегнул журнал.

— Гетерогенная система?..

— Да, сейчас поймете. Взять, к примеру, смесь различных кристаллических модификаций. Скажем, ромбической и моноклинной…

С графиком что-то произошло. До Гмелинской несколько раз останавливались. Завлабораторией все больше нервничал и не пытался это скрывать.

— Доклад? — спросил Денисов.

Вохмянин махнул рукой:

— Не о том забота. Я уже делал его у себя в… — Он повертел холодную трубку. — Думаю, запротоколировать мои показания много времени не отнимет… — Вохмянин взглянул вопросительно. — Если так — надолго вы меня не задержите… Пожалуй, самое главное, что у меня в памяти, — это лицо Голея. Но для вас это не существенно.

— Что вы запомнили?

— В нем было что-то растерянное, щенячье. Я держал собаку, знаю, — он улыбнулся. — Месяц, как отдал. В связи с переездом.

— Крупную?

— Мальтийскую болонку… Нет, Николай Алексеевич вовсе не имел в виду моего Тёпу, уверяю! Иначе уж полная абракадабра!

Денисов показал Вохмянину на трубку:

— Раскурить не пытались?

— Что вы! Зажженная трубка хуже никогда не изведанной…

Представляя мысленно Вохмянина инспектором, Денисов упустил это качество — страх перед необходимостью выбора.

«И, несмотря на это, он все-таки пытается ввести меня в заблуждение, указывая ложную дату приезда в Москву…»

Дополнительный пошел тише, вскоре остановился совсем.

«Путевое здание 1108 км», — виднелось на трафарете. Под окном раздались когтистые удары лап — Судебский вывел дога. Саблевидный хвост Дарби-Воланда с силой прочертил по металлической обшивке вагона. Под ногами Судебского скрипел песок.

— Вы, наверное, с детства мечтали стать следователем? — Вохмянин переложил журнал из руки в руку.

— Нет. Кроме того, я инспектор.

— Никогда не мог обнаружить разницу.

— Идите от обратного, что молва приписывает следователю, обычно делает инспектор.

— Вот как?

— Я назвал бы инспектора следователем по нераскрытым преступлениям. Конечно, не в процессуальном плане… Вы постоянно живете в Новосибирске? — спросил Денисов неожиданно.

— Нет, — он задержался с ответом.

— Несколько месяцев? Год?

— Недавно, — Вохмянин постарался избежать других вопросов. — Хочу вас тоже спросить…

— Да…

— Вы считаете, что кто-то из нас троих повредил систему электропитания?

— Нет, — Денисов покачал головой.

— Почему?

— В купе и так было темно.

— Дарби! — послышалось за окном, потом раздались удары хвоста черного дога. Судебский возвращался с собакой в вагон.

Вохмянин посмотрел на часы.

— Спокойной ночи.

По ту сторону окна прибывал встречный. Едва он затормозил, дополнительный как-то поспешно дернулся, словно стесняясь своей заурядности. Громыхнуло упряжное устройство.

В вагоне напротив у окна не спал мальчик. Денисов встретился с ним взглядом.

Дополнительный снова дернул, на этот раз удачнее, стал набирать скорость. Лицо мальчика исчезло.

«О чем мы говорим друг другу через стекло в оказавшихся рядом поездах, трамваях? — Денисов уже не раз думал об этом. — Не оскорбляя приличий, рискуем смотреть в глаза незнакомым людям…»

Из конца коридора донесся щелчок — завлабораторией запер за собою дверь купе.

Денисов смотрел в окно. На вопрос Вохмянина он мог бы дать и полный ответ:

«Убийца не получал никаких преимуществ, вырубив распределительный щит. Электроснабжение вывел из строя потерпевший Полетика-Голей…»

Паласовка казалась вымершей. На садовых скамейках в ожидании поезда спали дети. Они сидели и лежали в удивительных позах, в каких не уснуть ни одному взрослому. Денисов прошел в вокзал.

Одинокий милиционер встречал поезд. Известий для оперативной группы у него не было. За углом багажного отделения, под деревьями, метла уборщика тащила по асфальту пустую бутылку, потом раздался гром опорожняемой железной урны.

Отправление поезда задерживалось.

— Не спится? — спросила Суркова.

От конца состава по перрону шагал электрик.

— Как дела в пятнадцатом? — окликнула Суркова.

— Порядок, — тон был снисходительный.

— Порядок, а полночи ушло!

— Про институт говорили, — он поставил чемодан, — про вступительные экзамены. О конкурсе.

Суркова кивнула сочувственно.

— Куда поступали? — поинтересовался Денисов.

— В физкультурный. На спортивные игры, — электрик поставил чемодан.

— Волейбол? Футбол?

— Футбол, — он завел ногу, словно хотел пробить по невидимому мячу. Вообще-то мой конек — игровые схемы.

— И сами играете?

— Играют сегодня все, вы тоже. Основное — игровые схемы… — Он пояснил, без особого, впрочем, энтузиазма: — Началось с венгров: шесть три на стадионе Уэмбли против английской сборной. Зрители, понятно, главного не заметили, они ведь следят за мячом… — Постепенно он разговорился. — А специалистам бросились в глаза перемещения! — Денисов видел: присутствие милиции в поезде электрика не заботило, убийство в купе не касалось. — Перемещение без мяча! Принципиально новая организация атаки…

В тамбуре соседнего вагона появился Ратц. Он посмотрел вверх, и Денисов вслед за ним тоже поднял голову. Небольшие облака сквозь свет луны казались рыхлыми, как медузы.

— …Выигрыш пространства, — продолжал электрик. — Когда Мур владел мячом, Сиссонс на левом краю отходил к боковой, а защитник «Вест Хема» выдвигался из линии обороны…

— Зеленый дали, — сказала Суркова.

Поезд наконец двинулся.

— Поговорим еще… — Электрик шагнул к десятому, рукой задержал поручень — вагон в движении переместил электрика на верхнюю ступеньку. Счастливо! — Он не оглянулся.

Дополнительный двигался, когда старшина, встречавший поезд, показался снова. В руке он держал пакет.

— Сюда… — крикнул Денисов.

Милиционер бросился к поезду, Денисов слышал свистящее дыхание. Старшина отставал.

Денисов спрыгнул на платформу, схватил пакет, в несколько секунд догнал вагон.

Телеграмм было несколько, Денисов читал одну за другой.

«Билеты купленные агентстве количестве четырех на поезд отправлявшийся двадцать седьмого августа сданы двадцать пятого центральную железнодорожную кассу комсомольская площадь пять профсоюзному билету имя Голея…» «Шпак уроженец астраханской области инженер химфармоборудования выехал вагоне сообщения Бухара — Москва отцеп Ташкент прибытием Москву 24 августа… сведению местного отделения госбанка сторублевыми купюрами Кагане также Бухаре выплаты третьем квартале не производилось…»

Часть телеграмм дублировали уже известные сведения — были даны по каким-то соображениям вторично либо в результате недосмотра.

«…Внутренней поверхности кошелька обнаружены множественные следы бурого цвета содержимое отсутствует =»

«Прибытию Астрахань обеспечьте явку выявленных свидетелей линейное отделение милиции преступление остается нераскрытым опергруппа прибудет самолетом =»

Две последние были из наиболее важных и ожидаемых:

«Исследованием остатков содержимого изъятой купе бутылки шампанского установлено наличие снотворного вещества…»

«…Согласно дактилоскопической картотеке Государственного научно-исследовательского центра управления информации МВД потерпевший Голей Николай Алексеевич 1920 года рождения уроженец Кировоградской области опознан как Полетика Федор Яковлевич 1918 Каменец-Подольской… неоднократно судим совершил побег места поселения во время сплава по реке Тимшер… пятидесятых годах отбывал наказание за преступления совершенные период 1941 1942 гг. территории временно оккупированной фашистами Хмельницкой бывшей Каменец-Подольской области… последняя судимость за нанесение опасного для жизни ножевого ранения… уголовная кличка Полетики-Голея Лука».

От служебки подошла Суркова, хотела что-то сказать.

Денисов не заметил, как позади открылась дверь. Услышал только приглушенный грохот — кто-то прошел со стороны межвагонной переходной площадки. Стукнула дверь малого тамбура. Суркова дернула Денисова за руку.

— Ратц!

Старичок неслышно подошел к третьему купе, где был убит Голей, попробовал дверь. Она была заперта. Старик был похож на лунатика. Он постучал. Сначала тихо, потом сильно, словно кого-то вызывал. Острые лопатки жалко торчали у него под пижамой. Суркова хотела что-то сказать, Денисов ее удержал.

Прошла минута. Ратц снова дернул дверь — дверь не открылась. Денисов кашлянул. Ратц поднял голову, будто вспомнил о чем-то; увидев людей, вздохнул, побрел назад, в тамбур.

— Я провожу его до места, — шепнула Суркова.

— Пожалуйста.

Вернулась она быстро.

— Ушел к себе… — Сурковой больше не хотелось спать. — Интересно, зачем он приходил?

8

— Антон!

Сабодаш поднялся тяжело — человек-гора, которого тысячами канатов привязали к вагонной полке.

— Приляжешь? — Антон чиркнул спичкой, прикурил. — Где мы?

— Скоро Эльтон.

Быстро светало. Серое мелкорослое разнотравье бежало к горизонту, насколько хватало глаз всюду была степь с пятнами солончаков, со светло-каштановыми плешинами вдоль полотна.

Сабодаш взял полотенце, туалетные принадлежности, вышел. Вернулся он свежеумытый, по-командирски сосредоточенный, в аккуратно вычищенной форме. Денисов с трудом перемог сон.

— Посмотри пока корреспонденцию, Антон.

— А ты?

— Постою в коридоре.

Не прошло и минуты — Антон показался из купе. В руке он держал телеграмму о Полетике-Голее:

— Читает в дороге «Картины современной физики»! — В Антоне все кипело. — А как осторожен! Он — единственный, кто в купе отказался от шампанского!.. «По вкусу похоже на мадеру, но более сладкое…»

Денисов кивнул:

— Да, он пил «Марсалу»…

— Только от смерти это его не спасло… Я вспоминаю роман Агаты Кристи, — Антон закурил. — Несколько человек покупают билеты в один вагон, чтобы привести в исполнение приговор над негодяем… Читал?

От ночного грохота дополнительного ничего не осталось, мелко подрагивал под ногами пол. Наполовину степь, наполовину пустыня тянулась за окном, тускло-фиолетовая, без признаков жизни. Поезд дремал на ходу вместе с пассажирами.

Перед Эльтоном показался официант-разносчик.

— Не мог уснуть, — он не ожидал встретить в коридоре работников милиции.

— Давно в поездках? — спросил Антон.

— Не очень. Вообще-то я кондитер.

— А здесь?

— Здесь заработки выше, — Феликс успокоился, Денисов сразу это отметил.

— Женат? — Антон закурил.

— Заявление подали…

— А она кто?

— Ученица повара.

Денисов провел глазами по куртке: разрыв на поясе был заштопан.

— Подарки везешь? — спросил Антон. — Невеста, наверное, ждет? — Он не забыл про громоздкий багаж разносчика, который видели молодожены у поезда.

— Какие подарки! — Феликс вытер мгновенно вспотевший лоб. — Надо же! Даже ночью духота… Да и как бы я успел! Прибыли в Москву с опозданием, через час отправились…

За окном плыл Эльтон.

— Попробую уснуть, — Феликс поднял корзину. Пустые бутылки на дне глухо звякнули, официант подоткнул наброшенную сверху марлю.

По рассветному небу, как льды в половодье, тянулись заленоватые облака. Ветра не было, и течение облаков могло быть длительным и незаметным.

Денисов снова подумал о модели доказательства. Собственно, модели не существовало, только намек. Самый принцип построения.

«В какой момент я впервые подумал о ней?» Он попытался сосредоточиться.

Через девятый вагон одиночно и группами шли в вагон-ресторан люди. «Постоялый двор, — пожаловалась Рита, — честное октябрятское!» Шпак как раз закончил рассказывать: «Старичок застучал в дверь, вместо бригадира поднял официанток…»

«Вот! Против служебки появился директор вагона-ресторана, не останавливаясь прошел к себе… — Денисов с трудом добрался до главного. В другом тамбуре хлопнула дверь, новая партия пассажиров во главе с магаданцем… Они не видели директора, — но! — и это было существенным, если бы требовалось доказать, что директор вагона-ресторана находился у себя в купе, следовало допросить именно этих не видевших никого свидетелей!»

Он заставил себя проследить мысль:

«Если А не было в точках В, С и Е, то А находилось в Д… Надо найти свидетелей, которые не видели кого-то, кого должны были видеть!»

Денисов потерял контроль — мысль, как лодка, лишившаяся руля, поплыла по течению.

Проснулся он внезапно.

— Астрахань?

Дополнительный стоял.

Антон за столиком поправил свежеумытые усики.

— Ассалам-алейкум! Нет, не Астрахань.

Было совсем светло. До самого горизонта простирался огромный песчаный карьер.

Денисов посмотрел на часы. Он еще ночью решил, что утром снова осмотрит место происшествия.

— Сайхин проехали?

— Недавно. А то все стояли. Такое дело, Денис… — Перед Антоном лежал блокнот. Пока Денисов спал, Сабодаш записал все необходимое. — Надо предупредить свидетелей о том, что в Астрахани их ждет следователь.

— Пожалуй, я поговорю с директором вагона-ресторана. Места там много…

Денисов увидел телеграмму, ее принесли, пока он спал.

«Проверкой кассе возврата железнодорожных билетов установлено

Толей течение недели ежедневно сдавал билеты количестве пяти четыре вместе один отдельно на поезд нр сто шестьдесят седьмой дополнительный…»

— Не понимаю…

Сабодаш отделался шуткой:

— В свое время обязанность открывать преступления и сыскивать разбойников и татей возложена была на розыскную экспедицию при Московской губернской канцелярии: секретаря и протоколиста. Воскресного присутствия, между прочим, не было…

— Сегодня среда…

— Есть еще почта, но это, по-моему, не по адресу.

«…Учитывая неизвестные разыскиваемые делу Мостового-Стоппера могут следовать Москвы грузом проведите комплекс мероприятий…»

Путь ориентировки напоминал рейд брошенной в море бутылки с сообщением о кораблекрушении.

Антон погасил «Беломор».

— Настоящий делец не потащится в дополнительном…

— Не скажи.

Денисов снял с купе мастичную печать, открыл дверь. Спертый воздух, оберегаемый беспорядок места происшествия, тампоны…

— Господи! — ахнула одна из понятых.

Суркова строго на нее взглянула.

— Еще раз все проверим… — Денисов поднялся на стремянку. Постельное белье вы получаете в Астрахани? Какой порядок? — Он снял простыню, под нею открылся белесого цвета матрас, на котором прошлой ночью лежал Голей.

— Белье везем в оба конца… — объяснила Суркова.

Денисов снял наволочку, внимательно исследовал подушку.

— …Больше ста комплектов на вагон!..

Денисов занялся матрасом, его интересовали швы, накануне он не придал им значения.

— Под пломбами по двадцать комплектов… — сказала вторая проводница.

Атмосфера в купе разрядилась, женщины почувствовали себя спокойнее, как в своих служебках.

— Работы хватает!.. — вздохнула Суркова. — Сероглазово проедем — там только поворачивайся!..

Ночью Денисов подумал об игле, торчавшей из кармана рюкзака. Иглу словно воткнули в последний момент, уже в купе.

«На первый взгляд, ничто будто не мешает исследователю сразу познать все до конца, стоит лишь дольше и основательнее думать… На деле же нет! Как это понять? Закон обязательного многократного приложения сил?»

Внезапно Денисов нащупал плоский предмет, он находился в верхней трети матраса с нижней стороны.

«Есть!»

Денисов спустился со стремянки, сбросил матрас на нижнюю полку.

— Здесь что-то зашито…

Женщины замолчали.

Фабричный шов наматрасника был нарушен, затем отверстие наскоро заметано другими нитками.

— …Оставим шов, как есть, заглянем с другой стороны и отметим в протоколе… Бумажник?

Через минуту Денисов уже держал в руке пачку сторублевок. Купюры лежали одинаково — вверх гербами, педантичная рука кассира гострудсберкассы чувствовалась в безликой раскладке.

— Никогда столько не видела… — сказала Суркова.

— Да-а…

Считали дважды, чтобы не ошибиться.

— …Семь тысяч триста, семь тысяч четыреста… Семь тысяч пятьсот!

Ратц ошибся на пять купюр.

Подписав протокол, проводницы ушли в служебку. Суркова вскоре вернулась.

— Кто-то знал, что деньги целы… — Она хитро посмотрела на Денисова. — Помните? Ночью кружил рядом…

Дополнительный двинулся снова. Было еще свежо и тихо, но Денисов знал, что свежесть и тишина обманчивы. Предстояло знойное утро, и совсем близко был Верхний Баскунчак, легендарный арбузный Клондайк, к которому готовились проводники и пассажиры.

«Полетика-Голей был тертый калач. — Денисов запер купе, наложил мастичную печать. — Очевидно, он считал, что в матрасе сторублевым купюрам будет спокойнее…»

Несмотря на ранний час, в вагоне-ресторане весь штат был уже на ногах. Директор-буфетчик сидел за столом рядом с плакатиком «Ничто не стоит нам так дешево и не ценится так дорого…» с тетрадью, бутылкой «Айвазовской» и большими конторскими счетами. Меньше всего ожидал он визита инспектора, хотя и пытался это скрыть.

— Могу быть полезен?.. — Он придвинул Денисову «Айвазовской», поднялся за стаканом.

Денисов огляделся. Свидетелей можно было разместить в первом салоне, собаку отправить в тамбур. Во втором салоне ящиков с водой заметно убавилось: под окном тихо побрякивали напольные весы, подвязанные к поручню.

— Дело в том… — начал Денисов. — Мы предполагаем накормить завтраком человек десять — пятнадцать. В Астрахани их встречает следователь.

Директор обнажил два ряда золотых зубов, печальными глазами посмотрел на Денисова.

— Можно.

— Пригласим их заранее, чтобы не собирать потом по всему поезду.

— Всегда рады… — Он хлопнул в ладоши, из кухни показалась официантка. — Два десятка пакетов по норме «Завтрак туриста». — Руки у него были короткие, на тыльной стороне кисти мелькнула синяя, наполовину выведенная татуировка. — Кофе?

— Минеральной воды.

— «Айвазовской» ящик!

— Спасибо. — Денисов не спешил покинуть ресторан. — Как с планом?

— Портвейн хорошо шел, марочный, — директор сразу почувствовал себя в своей стихии. — Еще «Алиготэ». «Марсалы» было немного.

Верзила Феликс показался из кухни. Он кивнул Денисову, сел за свободный столик.

— После отправления из Москвы, ночью, ресторан работал? — спросил Денисов.

— Нет.

— Полностью исключено?

Денисов дал понять, что не торопит с ответом, оглядел напольные весы, плакатик, призывавший получать дивиденды с вежливости, которая якобы непредубежденному человеку ничего не стоит, а некоторыми чудаками ценится втридорога.

— Исключено полностью… Не завтракали еще? — Директор не понял его медлительности. — Можно кое-что организовать…

— Залом, полузалом? — Денисов заинтересовался.

Директор покачал головой.

— Пузанок? Астраханской сельди, конечно, нет. А икорка найдется.

— Спасибо! Мне стакан сметаны, капитану Сабодашу — бутылку кефира… Вы совершенно уверены, что ночью продажи не производилось?

Денисов оглянулся: лицо официанта было желтым, Феликс снова был близок к обмороку.

Когда Денисов шел назад по составу, всюду из купе выносили коврики, пустые бутылки. Денисов обратил внимание на выставленный ряд стеклянной тары. Впереди с большим отрывом шел марочный «Дербент», «Алиготэ» держалось на третьем месте, после «Айвазовской».

Проводницы пересчитывали полотенца, готовились сдать белье, чтобы сразу по прибытии уйти домой.

В служебке девятого Денисов увидел электромонтера, он разговаривал со Шпаком. Рита по обыкновению отсутствовала. Где-то в конце вагона плакал ребенок.

В десятом, в тамбуре, стоял Ратц.

— Доброе утро, — старик поднял на Денисова глаза.

«Антон сам объявит ему насчет вагона-ресторана, — подумал Денисов, этому свидетелю, по-моему, торопиться некуда».

Антон, как и предполагал Денисов, уже начал обход — купе было заперто. Марина у окна малого коридора кивнула Денисову как человеку, с которым ничего не связывает.

Денисов прошел дальше. Большинство пассажиров томились у окон, некоторые еще спали.

В тринадцатом вагоне Денисов увидел магаданца. Попутчики его играли в карты, за их спинами Денисов различил в купе натянутую жилку с темно-золотистыми копчеными рыбинами.

Магаданец узнал Денисова.

— Рыбу в Астрахань? — Денисов показал в купе.

— А что? В Астрахани есть рыба? — возразил магаданец. — Какая, позвольте узнать?

Попутчик магаданца — пожилой со шрамом — бросил карты, натужно засмеялся.

— Белуга, осетр, — Денисов пожал плечами.

— Каспийская минога?

— Ну нет. Стерлядь.

— Вы еще скажите: сом!

— Семга.

— Это с Белого моря привозят, — магаданец оказался докой. — Да еще с Дальнего Востока — муксун, чавычу, пыжьян…

— Пыжьян — отличная вещь.

Он прошел дальше.

В малом тамбуре Пятых считала наволочки, подменная проводница держала мешок и бирку. В раздувшийся наматрасник, казалось, уже ничего нельзя было вместить.

— Хотели что-нибудь? — Галя перестала считать.

— «Кассу» на минутку…

Она поправила венчавшую ее потное лицо пилотку.

— Так в ящичке же!

Денисов отыскал в «кассе» билеты магаданца и его попутчиков. У всех оказались стандартные бланки московской автоматизированной системы «Экспресс».

— Нашли? — Пятых поняла, кем он интересуется. — С рыбных промыслов едут. С Востока. И рыба у них…

— Как они? — спросил Денисов.

— Ничего. Только выпить не любят…

— Жажда?

Она засмеялась.

— Всю ночь сидели! Даже без света…

«Это когда пробки чинили», — понял он.

Действуя ключом-«вездеходом», Денисов прошел в конец состава. Количество пустой посуды нигде существенно не менялось, равно как и соотношение выпитых в пути алкогольных и тонизирующих напитков. Бутылок из-под «Марсалы», заметил Денисов, нигде не было.

За окном показался одноэтажный вокзал, обсаженный мелколистными вязами. Перрон был выложен ровными рядами арбузов. В коридоре началась беготня.

— Баскунчак!

Дух распродажи витал над бахчевым Клондайком.

— Ввиду опоздания поезда… — предупредило радио на перроне.

Беготня за окном усилилась. Первые арбузы застучали в тамбуре: кто-то «своим ходом» гнал их по коридору в купе.

Антон посмотрел на Денисова:

— Минуты нас не устроят, правда?

Они вышли на платформу.

— Настоящий восточный базар!

Минуя продавцов, Денисов прошел в вокзал. Внутри было пусто: автоматические камеры хранения, против двери стенд: «Их разыскивает милиция». Денисов вернулся на платформу, мимо прошли Лариса и Костя с арбузом. Поодаль электромонтер продолжал начатый в служебке разговор со Шпаком. Бородатый Шпак снисходительно поглядывал на знатока футбольных схем.

Время стоянки истекло.

— Вечно опаздывает, — Суркова обтирала поручень. — Как к Верблюжке подъезжать, обязательно стоим…

— Последняя ездка, — успокоили из соседнего тамбура.

— Жара…

— Арбузу хорошо!

У подножки топтались пассажиры. Черный дог Судебского ни на минуту не прекращал ворчливого бурчания, но Судебский с поводком-удавкой и намордником был начеку.

— Гу-ляй, Дарби! Гу-ляй! Хор-рошо!

Впереди загудел встречный, Суркова спрятала тряпку.

— Теперь недолго.

Дополнительный двинулся, прибавив к расчетному весу не менее десяти тонн.

Денисов подобрал вместе телеграммы, полученные в пути следования. Условно их можно было разделить на две группы. К наиболее важным он отнес сообщение о личности потерпевшего, его прошлом и настоящем.

«Пятидесятых годах отбывал наказание за преступления совершенные период 1941–1942 гг. территории временно оккупированной фашистами Хмельницкой бывшей Каменец-Подольской области… последняя судимость за нанесение опасного для жизни ножевого ранения…»

Телеграмма свидетельствовала о том, что у уголовника по кличке Лука были основания опасаться мести со стороны людей, в свое время пострадавших от его преступлений.

«Но кто эти люди? Едут ли они в этом поезде?» — подумал Денисов.

Однако список версий этим не исчерпывался.

Весьма странным было и поведение некоего Карунаса, с которым младший инспектор Апай-Саар имел разговор на платформе:

«…во время посадки записал пассажира который поставил сумку окно нерабочей стороны состава…»

Тот же Карунас подходил к Судебскому, у него был железнодорожный ключ-«вездеход», которым он открыл дверь в тамбур для Судебского и его дога.

«Молодожены видели Карунаса неподалеку от себя, когда разговаривали на перроне с Полетикой-Голеем…» — Денисов присовокупил к первой группе телеграмм сообщение о Карунасе.

Подборка документов получилась изрядная.

«…Проверкой касс возврата железнодорожных билетов установлено Голей течение недели ежедневно сдавал билеты количестве пяти четыре вместе один отдельно на поезд нр сто шестьдесят седьмой дополнительный…»

«…внутренней поверхности кошелька обнаружены множественные следы бурого цвета…»

«…исследованием остатков содержимого изъятой купе бутылки шампанского установлено наличие снотворного вещества…»

«Куда, интересно, отнести телеграмму, касающуюся Вохмянина? — подумал Денисов. — О том, что завлабораторией скрывает дату приезда…»

Антон за столиком напротив помечал в блокноте свидетелей, которых следовало еще до прибытия в Астрахань собрать в салоне вагона-ресторана.

— Из бригады я приглашаю Пятых… — Сабодаш пометил в блокноте.

Денисов поднял голову.

— …Пятых, Шалимова.

— Шалимову я объявил.

— Судебский?

— Тоже знает.

— Из девятого — Рита, Шпак…

Отчаянные скрипы и стук свидетельствовали о героических усилиях локомотива войти в график. Стоянки были сокращены, мелькали названия станций — Мартовский, Богдо, Чернобыльский. И вот Верблюжье — палисадничек вдоль маленького домика-вокзала, в клочке тени гладиолусы, львиный зев.

— Верблюжье, за ним Чапчачи, — сказал Денисов.

Огромный песчаный карьер был полон света. Голубая гладь и редкая клочковатая растительность смыкались на горизонте. За чертой домов, в глубине песчаного карьера, пылила машина. Там была Ахтуба.

— Ратц… — сказал Антон. — Я пока не говорил с ним.

— Меня в облпотребсоюзе хорошо знают, — снова сообщил о себе бухгалтер, — сорок семь лет стажа… В двадцать третьем году кончил курсы счетоводов!

— А во время войны где вы были? — спросил Антон, он уже объявил старику, что в Астрахани свидетелей ждет следователь. Ратц принял сообщение спокойно.

— Как все, — острые лопатки забегали у него под пижамой. — Воевал.

— На Украине?

— Под Моздоком, — он оживился. — На линии Прохладная — Гудермес… После войны работал под Днепропетровском.

Денисов не вмешивался в разговор.

— В Кировоградской области тоже бывали? — спросил Антон.

— А как же? Днепропетровская, рядом Кировоградская…

Сабодаш курил, тщательно направляя дым в окно. Дым, однако, не отлетал, тут же втягивался назад в купе.

— …Наших пять колхозов было: Новоподольский, рядом Нововиленский. Мужики крепкие. Мой отец девяносто три года прожил, дядя девяносто семь. Хозяйства — дай бог! А рядом немецкая колония. Меня там многие знали…

Случайное, на первый взгляд, повествование Ратца обрело некий стержень. Денисов не сразу его обнаружил. Голос Ратца неожиданно окреп, даже надтреснутость на время исчезла.

— …Когда фашисты подходили, бухгалтер из немецкой колонии даже бричку дал. «Езжай», — говорит. Лошади, правда, двухлетки. Необъезженные. А других уже не было: фашисты вот-вот нагрянут. — Ратц помолчал. Подъехал к дому, кое-что успели вынести. Говорю жене: «Беги с детьми к мосту! А я жнивьем, чтобы лошадей притомить…» — Он посмотрел на Антона, пояснил: — Жара, и ветра совсем нет. Гоню их жнивьем. К мосту выехал, лошади уже в мыле. А день ясный, как сегодня… У моста жена ждет, дети. Ратц показал рукой на уровне стола, — мальчик и девочка. А по мосту нововиленские овец гонят, романовскую породу… — Он снова отвлекся. Красноармейцы торопят. Войска должны подойти… Говорю жене: «Давай детей, будем переправляться…»

Голос старика стал совсем спокойным.

— …Небо глубо-о-кое, не видел такого никогда. Речка… Вдруг б-бабах! И еще, еще! Двухлетки мои шарахнулись — да на мост! Красноармеец винтовку сорвал: «Куда-а?» А я ничего сделать не могу!

Он кротко взглянул на Антона.

— Как во сне! Перелетел на эту сторону, оглянулся. А сзади ничего уже не разберешь! Горит мост! Где возы? Где что? Дым, крики. И танки идут. А немцы уже вот, совсем близко! — Он поскреб подбородок, помолчал. — Бричку я потом бросил, а сбрую сменял. Хорошая сбруя, совсем новая…

В глазах Ратца было больше неподдельного удивления, чем скорби крайний предел человеческой тоски.

— Так больше не встретили своих? — Антон поставил точку над «i». — Я имею в виду семью…

— Не встретил. Только во сне. Вот и в ту ночь…

Рядом с вагоном показался поднятый над землей узкий тротуарчик платформа и квадратный с плоской крышей домик — вокзал. В глубине желтых крыш горбились залежи силикатного кирпича — там шло строительство. Высоко на тонкой мачте алел флажок.

Антон поднялся.

— Чапчачи! Может, есть новости… — У дверей он обернулся. — Между прочим, ты решил свой тест, Денис?

— Насчет распределительного щита?

— Да.

— Решил.

Антон просиял:

— Ночью?

— Как сказать? Под утро!..

— И к какому выводу пришел?

— Щит вывел из строя сам Полетика-Голей… — Пока Денисов выговаривал эти слова, ему казалось, что предательская самодовольная улыбка гуляет у него по лицу. — Зачем? Чтобы вызвать в вагон электрика. Или бригадира-механика.

— Шалимова? — Антон был разочарован: казалось, все должно было проясниться, как только Денисов найдет отгадку. На деле же все еще больше запуталось.

Лейтенант милиции прошел мимо окна, Денисовпроводил его взглядом. Антон выскочил в коридор.

Радио пробормотало:

— Стоянка поезда… Ввиду опоздания…

Дополнительный двинулся, Антон вошел в купе.

Телеграмм было несколько:

«Карунас Петр Игнатович прошлом судим хранение огнестрельного оружия месту жительства отношений не поддерживает якобы часто находится командировках различных городах Союза настоящее время материалами не располагаем…»

Антон тоже проявил интерес:

— Мы о нем знаем?

Денисов поколебался. Вводить ли его в суть собственных неясных полунамеков-полувыводов?

— В сером костюме, с сумкой… Тот, кто сначала подходил к молодоженам, затем к Судебскому. Открыл дверь с нерабочей стороны…

— Дверь Судебскому открыл, а сумку поставил в окно!

— Именно. А потом показал… — Денисов поднял вверх два вытянутых пальца.

— «Виктория»! «Победа»… — Антон взглянул на вторую телеграмму. Странно…

«Вохмянин Игорь Николаевич проживает гор Новосибирске сентября сего года место последнего жительства уточняется…»

Еще несколько телеграмм расширяли уже известные сведения о Полетике-Голее и содержали новые:

«…Сообщенный потерпевшим Полетиком-Голеем телефон 2610002 индивидуальной абонентской сети не значится стол заказов междугородной телефонной станции…»

«…Данным штаба московского управления транспортной милиции возможна качестве рабочей гипотезы версия причастности Полетики-Голея делу Мостового (Стоппера) обнаруженные деньги могли быть частью суммы предназначенной Стопперу и присвоенной Полетикой-Голеем до 25 августа сего года…»

— Интересно, — заметил Денисов.

Еще телеграмма посвящалась Ратцу:

«Связи пережитым потрясением отмечались признаки депрессии которые провоцировались неблагоприятными жизненными ситуациями в состоянии аффекта может совершать неадекватные поступки…»

Местность за окном выглядела выгоревшей. Солнечный шар висел уже довольно высоко над промелькнувшим глиняным мазаром. Насколько хватало глаз, тянулась солончаковая степь. Где-то недалеко от этих мест Волго-Уральские пески переходили в пески Батпайгыр.

Одно сообщение непосредственно дела Полетики-Голея не касалось:

«Избыточная оперативная информация…»

«…Помощью Гранда станции Ярославль-главный задержан поличным дополнительный соучастник преступной группы Мостового-Стоппера имевший при себе большое количество груза»

Упомянутый в телеграмме Гранд был питомцем отдела служебного собаководства, прошедшим специальную подготовку по обнаружению наркотиков.

Последняя телеграмма имела отношение лично к Денисову и Сабодашу:

«…Ввиду неблагоприятных метеорологических условий утром 27 августа аэропорт Астрахань временно закрыт прилет оперативной группы задерживается…»

— Газимагомедова к нашему прибытию не успеет… Непогода!

— Я, пожалуй, пойду. — Антон поправил китель, взял со стола газеты. Свидетели, наверное, уже собираются в ресторане.

Денисов подумал.

— Мы упустили из вида магаданца…

— Магаданца?

— Того, что пил из неоткупоренной бутылки… Магаданца и его попутчиков пригласи тоже в ресторан.

Антон ушел. Денисов уложил телеграммы, собрал вещи.

Он не принадлежал к людям, для которых гипотеза ненадежна уже потому, что ее нельзя предъявить, выложить на стол.

«Распределительный щит в одиннадцатом вывел из строя Полетика-Голей, чтобы ночью в неосвещенный вагон заманить электрика. Или Шалимова…»

«…Лука не добивался темноты в коридоре — призрачные сумерки тянулись от одного фонарного столба к другому, не требовалась Полетике-Голею и темнота в купе — он сам протестовал против шторы…»

Денисов по-прежнему был горд своим открытием. Как и в тесте с карликом, самым сложным было обнаружить промежуточное звено логической цепи, где тезис «Для чего выводят из строя распределительный щит?» незаметно подменяется похожим, но совершенно другим: «Зачем в пути следования преступник оставляет вагон без света?»

Впереди раздался предупредительный гудок локомотива, Денисов посмотрел на часы. Он не вполне представлял себе свою роль на это ближайшее время, прежде чем Газимагомедова и ее оперативная группа возьмут все полномочия в свои руки. Наташа могла не одобрить того, что Денисов мог осуществить.

«Что ж, — подумал он. — Пора собираться…»

9

Вагон-ресторан покачивало, но не сильно. Прозрачный свет пустыни стоял в окнах.

К приходу Денисова почти все столы были заняты — Антон, Шалимов, соседи Полетики-Голея по купе; кто видел или разговаривал с ним в поезде; молодожены, Прудниковы, Феликс.

Официантка разнесла завтрак, посудомойка, не выпуская из губ сигарету, открывала «Айвазовскую».

По знаку Антона Феликс освободил Денисову место у двери. Рядом директор что-то считал в тетради. По другую сторону прохода сидели Вохмянин и Марина. Дальше, за ними, устроился Ратц. Четвертый стул, у окна, пустовал.

«Сложись иначе обстоятельства, — подумал Денисов, — его занимал бы сейчас Лука…»

Вохмянин что-то писал в общей тетради. Пока Денисов смотрел на него, он не поднял головы.

Первенствовал Судебский.

— …В каждом деле надо знать тонкости! Если кинолог — собаку хорошо знай, чтобы мог сказать, выгуленный пес или нет… Если следователь или инспектор, наблюдай — кто чего стоит!

Хозяин Дарби обращался к Прудниковым, они занимали места в середине, за тем же столом сидели Шпак и проводница девятого Рита. Прудниковы-младшие играли во втором салоне. Дальше, в нерабочем тамбуре, маялся дог.

В салон вошли еще люди. Проводницы двенадцатого и десятого никого не видели, но, по модели Денисова, должны были быть допрошены — вместе с электриком прошли в середину, к попутчикам магаданца. Сам магаданец устроился между Судебским и Пятых.

До Астрахани оставалось недолго. Если бы погода благоприятствовала, на вокзале, под желто-красной крышей, очень скоро их ждала бы группа Газимагомедовой.

Денисов вернулся к событиям на московском вокзале в момент отправки дополнительного.

«Карунаса, который подходил к Судебскому перед посадкой, не интересовал рацион дога. Это так ясно!..»

«Подошел, поинтересовался: „Чей дог? — рассказал Судебский. — Каких родителей? Чем кормим?“ Они думают, если собака большая — ей наварил полведра супу…»

Денисов снял часы, положил на столик рядом с авторучкой и записной книжкой «Фише-Бош», подвинул бутылки с «Айвазовской» — возникла некая композиция.

«Ответы Судебского, должно быть, успокоили Карунаса, он своим ключом открыл Судебскому дверь в вагон и только позднее, перед самым отправлением, оставшись один, поставил в окно с нерабочей стороны свою сумку. Это заметил младший инспектор… — Денисов переместил записную книжку, возникла новая и, как ему показалось, более динамичная композиция. — Карунас в случае допроса должен будет объяснить, кому предназначался груз. Или, по крайней мере, откуда сам он его получил!»

Денисова отвлек хриплый голос Судебского:

— Кошелек потерпевшего с пятнадцатью червонцами тоже исчез! Я никого не подозреваю, однако… — Он метнул взгляд куда-то в сторону двери.

Ехавшие в купе с убитым молчали. Вохмянин оставил доклад, присматривался к холодной трубке, точно видел ее впервые.

— Как честный человек… — прохрипел Судебский. — Предлагаю! Пусть каждый предъявит свою наличность.

В салоне стало тихо.

— Деньги? — спросил кто-то.

— Ну!

— Ерунда! — Молчавший все это время Рати повернул скорбное лицо. — Не думайте, что каждый здесь в одиночку. Слава богу, у меня есть глаза…

Антон согласился:

— Лишнее!

— А мы добровольно! Я первый… Вот! — Судебский стад демонстративно выворачивать карманы — на пол посыпались талоны на бензин, корешки каких-то квитанций. — Ни одной десятки!

Феликс, магаданец и еще двое последовали его примеру. У Феликса оказались четыре новенькие десятки, магаданец был, что называется, гол как сокол.

— Обещали выдать на месте…

— Все или никто! — гремел Судебский, снова рассовывая содержимое по карманам.

Директор вагона-ресторана оторвался от счетов:

— Червонец — купюра ходовая…

— Главное: как определить, какие купюры краденые? — спросил Шалимов.

Сабодаш, простая душа, подлил масла в огонь:

— Вообще-то деньги узнать нетрудно. — Он потемневшим платком вытер лоб. — Кошелек найден. Внутренняя поверхность оказалась в высохших бурых пятнах: кровь! Значит, на деньгах тоже…

— Хватились! — Прудников усмехнулся. — Разменял — и дело с концом!

— Показывай, Прудников! — прервала его жена.

В это время Марина поднялась, поправила очки. В руке у нее была пачка десяток.

— Проверьте, — она положила деньги на стол перед Антоном. На некоторых действительно были какие-то пятна.

У Вохмянина вырвался досадливый жест. Похожая на жужелицу пассажирка под литографией астраханского Кремля громко вздохнула.

— Вы везете деньги из Сум? — спросил Антон.

— Часть денег я разменяла по дороге…

Электрик из угла заметил резонно:

— Убийца мог выбросить деньги, а кто-то поднять!

Поколебавшись, Антон переправил лежавшую перед ним пачку на стол к Денисову.

— Ашулук! — объявил Шалимов.

Земля за окном выглядела рассохшейся, словно покрытой древними письменами. Сероземы, серо-фиолетовая клочковатая сушь. Станции еще не было, но вдоль полотна тянулись четкие следы протекторов.

Вдоль пути вскоре замелькали невысокие строения. Сабодаш кого-то увидел, поднялся к окну. Какой-то человек бежал к поезду.

В ту секунду, когда колеса дополнительного замерли, в руке Антона был пакет.

— Спасибо, — сказал Антон. Не вскрывая, передал пакет Денисову.

— Пять минут стоянка, — сообщил Шалимов.

Магаданец спросил:

— А следующая?

— Селитренский.

«Должно быть, последняя телеграмма», — подумал Денисов.

«…Направленный экспертизу нож красной пластмассовой ручкой орудием преступления не являлся…»

От него не ускользнуло:

«Обнаружены два ножа, и оба не являлись орудием убийства… Основное вещественное доказательство не найдено…»

Разговоры прекратились, когда Денисов стал откладывать лежавшие перед ним купюры, имевшие следы перегиба. Было заметно: прежде чем попасть в общую пачку, часть купюр была сложена вчетверо.

Все думали об одном.

«Кошелек Полетики-Голея небольшой, квадратный, купюры сгибались несколько раз…»

Однако Денисова беспокоило другое:

«В отсутствие Наташи Газимагомедовой и оперативной группы вправе ли я повести дальнейший розыск преступника так, как считаю нужным?»

Он отложил последнюю десятку, теперь перед ним лежала тонкая стопка купюр со следами перегибов.

— Пятнадцать! — прохрипел со своего места Судебский. — Я считал!

На него неприязненно оглянулись, Денисов смешал купюры: «С деньгами в последнюю очередь…»

Солнце припекало. Антон тревожно следил за Денисовым, все чаще стирал пот с лица.

Денисов нашел глазами магаданца и его спутников, выглядевших весьма живописно, — пожилого, со шрамом, и второго, в тельняшке, с металлической пластинкой у кисти. Он знал об этих людях меньше, чем об остальных участниках уголовного дела.

«Магаданец и его спутники, — подумал Денисов, — не жители Дальнего Востока…»

Подозрение укрепилось, когда Денисов увидел билеты, взятые от Москвы. Кроме того, перечисляя дальневосточных рыб, магаданец назвал подряд «муксуна», «чавычу» и «пыжьяна», что рыбак сделал бы едва ли: «муксун» и «пыжьян» были речными рыбами, а поставленная между ними через запятую «чавыча» — морскою.

«Но в купе действительно висела на жилке рыба…»

Магаданеп выглядел бывалым, привыкшим к шумному командировочному братству, крепкому словцу. Держался он независимо.

— В командировку? — спросил Денисов.

— Ну!

Денисов узнал интонации Подмосковья.

— Наверно, связаны с рыбным хозяйством?

Магаданец хотел отшутиться, но его спутник, пожилой, со шрамом, вклинился в разговор:

— Москва, фирма «Океан».

— Понимаю… Консервы! «Чавыча», «пыжьян»…

— И рыба! Горбуша, кета. Все ценные породы.

Денисов вспомнил характеристику проводницы: «Ничего. Только выпить не любят… Всю ночь сидели! Даже без света…»

Денисов оглядел салон: Феликс чувствовал себя не в своей тарелке, пока он, Денисов, разговаривал с рыбаками.

— А почему Магадан? — Антон воспользовался паузой.

— Девушки больше уважают! — Магаданец подмигнул Пятых, проводница вспыхнула, поправила пилотку.

Судебский, о котором успели забыть, подал голос:

— На Востоке заработки выше! За это и уважают!

«Рыбаки» дружно захохотали.

— Не всегда, отец… — магаданец потряс пустым бумажником.

— Этой ночью вы покупали вино? — спросил Денисов.

«Рыбаки» замолчали. Феликс пил «Айвазовскую», на него жалко было смотреть.

— Дело серьезное! — вмешался Антон.

Магаданец пожал плечами:

— Покупали.

Денисов спросил:

— В ресторане?

— Работяга принес в купе… — магаданец помялся, — Феликс!

Разносчик пожелтел.

— Бутылки были со штампами? — продолжал Денисов. — «Трест ресторанов Южного направления»? С наценкой?

— Без штампов, — магаданец пригладил редевший медно-рыжий венчик надо лбом. — Но с наценкой. Работяга предупредил: «Ресторан закрыт. Тружусь сверхурочно…»

Директор оторвался от счетов:

— Если товарищ настаивает, давайте соберем бутылки! Я уверен, мы не найдем ни одной без штампа.

— Бутылок этих в поезде нет, — сказал Денисов. — Официант ночью прошел по всему составу. Собрал.

— О каком вине вы говорите? «Дербент»?

— «Марсала», — вместо магаданца ответил инспектор. — В Москве официанту помог доставить ее носильщик…

Феликсу вновь стало плохо. Он почувствовал себя не лучше, чем накануне, когда ввалился с бутылками без штампа в вагон, полный милиции.

— У убитого в купе тоже «Марсала» без штампа, — сказал Денисов.

Официант не выдержал:

— Может, я по магазинной стоимости отдал!

— Феликс! — как в старом, очень знакомом фильме, предупредил директор. — С этого момента каждая ваша реплика может быть использована против вас. — Закончил он неожиданно: — Правду, и ничего, кроме правды!

За окном показался разъезд, дополнительный по какой-то причине позволил себе проследовать мимо.

Взгляд Денисова снова нашел магаданца.

— Расскажите подробнее.

— Две бутылки он принес, как только отъехали от Москвы…

Его перебил электрик:

— Тогда и меня пишите в свидетели! — Он поднял руку. — Я со щитом возился! Официант при мне приходил!

Денисов соотнес события в тринадцатом с теми, что происходили на месте происшествия.

«Полетика-Голей купил у Феликса „Марсалы“, хотел во что бы то ни стало споить спутников, от крепких напитков Марина и Ратц отказались. Ратц заупрямился — старческая несговорчивость ставила под угрозу то, что Полетика-Голей готовил с таким трудом. Лука вспылил. Старик к тому же оказался из мест, где Луку знали во время войны».

«Слово „война“ было определенно произнесено…» — свидетельствовала Марина.

«Наконец сошлись на шампанском, которое Голей незаметно приправил снотворным… Ратц наконец отпил, Марина тоже пригубила. На несколько минут вышли в коридор. Здесь их видел Феликс, а затем Прудников, который по случаю дня рождения искал спиртное. Пассажиров было мало, многие легли отдыхать. Перед решительной минутой Полетика-Голей уже впрямую расспрашивал всех о кинологе: „Видел ли кто-нибудь собаку в поезде?“»

Никто не видел Дарби. В час третьей стражи Полетика-Голей благополучно вывел из строя распределительный щит, вернулся в купе, лег. На всякий случай зашил бумажник в матрас. Лука ждал человека к сломанному щиту, но никого не было. Электрик возился в тринадцатом, где за стаканами коротали время «рыбаки». Шалимов за два вагона от Луки заканчивал сведения о наличии свободных мест. «Только называются сведениями, — сказал наутро Шалимов, — а в Кашире и не выходит никто…»

Магаданец объяснял:

— …Сидели с фонариком, ждали, пока исправят свет. Тут Феликс…

— Вино было при нем?

— В корзине… Перед Домодедовом заглянул снова: «Не возражаете, я унесу бутылки?» — Магаданец показал на пожилого со шрамом: — Николай сказал, что не против. «И еще, если можно, захватите вина. Мимо дома еду».

— Мимо дома? — переспросил Денисов.

— Он из Привалова, Николай.

«В Привалове Ратц уже разбудил Суркову», — подумал Денисов.

Он попросил уточнить:

— Когда Феликс снова принес вино? В Привалове?

— Оставался еще перегон, — Николай кивнул утвердительно.

Магаданец воспользовался паузой:

— На другой день я фокус-покус показал с этой «Марсалой», поэтому вы узнали.

Феликс тяжело оторвался от стойки.

— «Не можешь, не берись!» Другим не такое с рук сходит! — Он вытер пот. — Остальное вино у меня в купе. Шесть бутылок продал, одну разбил…

Денисов ни о чем не стал больше спрашивать.

— Кто видел вас ночью? — спросил Антон.

— Все спали. В девятом не спал пассажир, — Феликс показал на Шпака.

— Разрешите вопрос? — Директор оторвался от стула. — Знал я обо всем этом, Феликс? Или нет? Честно!

— Не знали, — Феликс отвел глаза. — Я один виноват.

Бег дополнительного замедлился. Магаданец встал, чтобы размять ноги, прошел к стойке. Больше он не садился.

— Аксарайская? — один из «рыбаков» показал на платформу.

— Она, — подтвердил Шалимов. — Теперь Бузанский и Астрахань.

На перроне торговали вареными раками.

— Сюда! — Электрик протянул руку в окно.

Раки были нанизаны на проволочные дужки. Одну связку электрик предложил Шалимову, другую сунул в чемодан.

Состав тут же двинулся.

— …В одиннадцатом было темно, — вспомнил официант, — купе третье, по-моему, оставалось открытым. Да! В двенадцатом мне навстречу шел…

Денисов догадался:

— Пассажир с догом?

Судебский смутился:

— Десять минут перед сном, святое дело… Дошли до девятого и назад!

— В тринадцатом вы прошли мимо проводницы…

— Галя видела, как я вошел.

— Не доезжая Привалова, — вставил магаданец. — Николай как раз сказал: «Следующая моя».

Пожилой со шрамом повторил:

— Вельяминово, за ним Привалово.

«…Лука приготовился задолго до Привалова, отпер и приоткрыл дверь купе. Из темноты был хорошо виден каждый, кто шел по коридору. Полетика-Голей ждал. Железнодорожник, получивший от Карунаса сумку с ценнейшим грузом, с минуты на минуту обязан был появиться у выведенного из строя распределительного щита…»

Внезапно Денисов почувствовал, что допустил неточность: «Железнодорожник, получивший от Карунаса…»

«…Не от Карунаса была получена сумка, а с помощью Карунаса, через Карунаса! А это не одно и то же! Партнеры не видели друг друга и не должны были видеть! Один поставил сумку с нерабочей стороны тамбура, в окно, второй взял…»

Он напрягся, стараясь вспомнить все об «организации», которая тщательно конспирировала свою деятельность, так что выпадение одного звена не могло вызвать провала всей цепи.

«Дело Стоппера! Преступный картель!»

Тростниковый лес за окнами ресторана возник внезапно, пронизанный покоем. Показались вязы, похожие на странных животных, группами и в одиночку прогуливавшихся в высокой траве.

«…Когда у щита появился бы человек, которого он ждал, Лука спустился бы с полки, прошел в малый коридор. Почти бесшумно сработала бы пружина самовыбрасывающегося лезвия…»

«Освобождение от труда — есть преступление», — записал Лука. Еще при первом знакомстве с записной книжкой Полетики-Голея Денисову пришла мысль, что сентенции великих гуманистов владелец переписал со стен следственных изоляторов и исправительно-трудовых колоний.

«…Дерзкий план рецидивиста, — Денисов склонялся к этой рабочей гипотезе. Сначала присвоить деньги, которые были предназначены семье Стоппера за его молчание на следствии, потом убить перевозчика, завладеть грузом… — Версия получалась стройной. — Обнаружив труп, милиция должна была броситься на поиск пассажира, который исчез, оставив портфель с пляжным туалетом, коробочками Ювелирторга… В ней отсутствует пока только одно, в этой версии, — с сожалением подумал Денисов, — указание на того, кто убил Полетику-Голея…»

Дополнительный остановился. Впереди и сзади горели запрещающие огни, под невысокой насыпью к грунтовой дороге тянулся тростниковый лес.

«…В Астрахани Лука вынес бы из поезда свой груз и присоединился бы к молодоженам. Несомненно, он взялся бы помогать Ларисе, подсунув Косте опасную поклажу Карунаса на случай проверки… Как назвать то, что сейчас происходит? — подумал Денисов. — Воспроизведение обстоятельств? Очная ставка, в которой одновременно участвуют пятеро — магаданец, Феликс, проводницы, Судебский? И еще шестой — неназванный!»

— В тринадцатом вагоне проводница видела, как вы принесли бутылки? спросил Денисов официанта.

Феликс поправил куртку.

— В последний раз? Не знаю.

— Галя! — позвал Денисов.

Она заулыбалась.

— Я же книжку читала!

— Значит, свет починили?

— Ну!

— А электрик?!

— Так они сразу ж ушли!

Денисов обернулся к электрику:

— Вы пошли к себе?

Вопрос не застал специалиста по игровым схемам врасплох:

— Конечно!

Электрик был странно спокоен, пока Денисов занимался только Полетикой-Голеем.

— Давно в последний раз были в поездке? — спросил Денисов.

— Недели две. Я же говорил: мы из разных бригад. У кого недоработка, кто по болезни…

— А вы?

— Из отпуска!

В турнирной партии, которую играл Денисов в течение суток, произошел перелом.

— Вы видели ночью в коридоре пассажира с собакой?

— Впереди себя… — Электрик незаметно перевел дыхание. — Они входили в купе, когда я возвращался из тринадцатого.

— После того, как исправили свет?

— Да.

— Чемодан был с вами?

Электрик промедлил с секунду:

— Я с ним не расстаюсь, там инструменты.

Денисов кивнул, потом показал на стол:

— Откройте чемодан.

Электрик не двинулся.

— Вы меня слышали?

С грохотом повалились ящики — электрик метнулся в другую половину, заставленную тарой. Хлопнула дверь тамбура.

Сидевшие спинами ко второму салону ничего не поняли.

— Уйдет! — крикнул Шпак.

Антон скомандовал:

— Оставаться на местах!

Он выскочил во второй салон, дальше бежать не пришлось. Дверь из тамбура открылась, на пороге показалась негнущаяся спина электрика. Следом шел дог.

— Уберите собаку! — Электрик отступал, закрываясь чемоданом.

— Место, Дарби! — крикнул Судебский. — Место!

Дог нехотя повернул назад.

Электрик обернулся. От его заносчивости, с которой за дорогу все уже успели смириться, казалось, ничего не осталось, в салоне появился новый человек — тихо подвывая, он поставил чемодан на стол.

Подошел Сабодаш, один за другим осторожно извлек инструментарий.

Под кусачками, отвертками, между первым и вторым дном, в желтом пакете с эмблемой Международной выставки станков, хранилось то, что передал на посадке Карунас, за чем безуспешно охотился покойный Полетика-Голей, что стоило ему жизни, — упакованные в пленку брикеты дурно пахнущего высушенного сока семенных коробочек опиумного мака.

10

Денисов стремился к полной ясности:

— В тамбуре одиннадцатого ночью разбили бутылку вина…

Феликс вскочил.

— Это я. Я все объясню! — Он надеялся, что в свете происшедших событий история с «Марсалой» будет если не прощена, то на время забыта.

— Осколки выбросили? — спросил Денисов.

— На правую сторону по ходу.

— А что наружная дверь?

— Забыл закрыть… — Феликс налил «Айвазовской». — Извините!

Денисов вспомнил: вопрос о пятне в тамбуре поднял Шалимов. «В тамбуре пятно. Может, кровь? — сказал он Газимагомедовой, оттирая испачканную бурым тыльную сторону ладони. — И дверь открыта!»

«Итак, это была „Марсала“, которую разбил Феликс…»

Неожиданно заговорило поездное радио.

— «Товарищи пассажиры!» — На магнитофонной ленте была записана беседа о достопримечательностях Астрахани и ее окрестностей.

Шалимов встал, чтобы уменьшить звук, покосился на лежавшие перед Денисовым купюры.

Антон закончил осматривать брикеты, кивнул Денисову.

— Характерный запах сырой земли!

Бригадир хрустнул пальцами, обернулся к электрику.

— Что я отцу твоему скажу? Понимаешь, что с тобой будет за это?

Дополнительный стоял. Вопросы Шалимова, лепет футболиста выпадали из ритма событий вместе с не отмеченной в расписании остановкой поезда.

— Правду, и только правду!.. — Директор ресторана посмотрел почему-то на Денисова.

— Второй раз всего… — Электрик заговорил быстро. — Верите? Присутствие людей, которые его знали, как бы делало самооправдание электрика более доказательным. — На Центральном рынке в Москве подходит. «С поезда? А заработать хочешь?» — «Смотря как», — говорю. «Прихватишь посылку одного туриста. Пустяки. А платят хорошо, половину сразу, половину на месте».

— Адрес в Астрахани помните? — Сабодаш закурил. — Кому передали посылку?

— Адреса не было…

— А дальше?

— «Кто подойдет, — сказал, — тому отдашь!» Приехали, смену сдал, иду к остановке. Подходит.

— Он же?

— Другой. По-моему, с нашим поездом ехал. «Посылка цела?»

— Дальше?

— Цела, говорю, — электрик посмотрел на Антона, — он взял посылку, рассчитался. Подождал, пока мой автобус подъехал. Я сел…

— Автобус долго ждали?

— Минут десять.

— И никакого разговора не было?

— Почему? — Он, казалось, был искренен. — Как раз появилась статья об игровых схемах…

Антон сохранял темп разговора:

— Он тоже футболист?

— Защитником играл…

— Защитником?

— Ну да. Стоппером, в нем килограммов сто, не меньше.

Денисов и Антон переглянулись.

Сомнений не было.

Дело Мостового и то, которое он вместе с Антоном расследовал сейчас, были тесно связаны друг с другом, оба получали теперь, с признанием электрика, новый импульс. С установлением неизвестных ранее лиц Карунаса, электрика — молчание Стоппера, купленное за приличное вознаграждение, теряло сегодня всякую силу, а самому Мостовому предстояло, по-видимому предстать перед судом еще раз.

— А как было с грузом позавчера? — спросил Антон.

— Предупредили: поставят с нерабочей стороны в тамбур. «Откроешь окно во время посадки в девятом. Остальное не касается. В Астрахани отдашь…» Я все расскажу!

— Тот самый предупредил? С Центрального рынка?

— Он. По прибытии встречал. На платформе.

— А убитый?

Электрик всхлипнул без слез.

— Что там, в посылке? — Пятых покраснела, глубже надвинула пилотку.

— В самом деле… — поддержала похожая на жужелицу пассажирка, бравшая билет позади Полетики-Голея и Шпака.

Сабодаш посмотрел на Денисова, тот молчал.

— Наркотики… — Антон встал, оглядел всех. — Это болезнь, полная деградация личности, патологическое оскудение. Я уже не говорю о физическом, — Антон припомнил все, что ему было известно. — Полное расстройство сердечно-сосудистой и дыхательной деятельности. В тридцать лет человек, который их потребляет, выглядит стариком в последней степени дистрофии…

Электрик разрыдался по-настоящему.

— …Безволие, маразм. Со дня на день откладывается решение бросить. Когда оно приходит, не хватает силы воли, — Антон оглядел сидевших в салоне, — незаконное изготовление, приобретение, хранение, перевозка или сбыт уголовно наказуемы. Большинство стран подписало конвенцию по борьбе с распространением этой заразы. — Антон подумал. — Дрянь эта стоит дорого, потому что человеку, который к ней привык, она требуется все чаще и в больших дозах! Где это зло, там слезы, кровь! Вы убедились…

— Как вы узнали про Голея? — снова спросила Пятых.

Тут Антон отдал дань родной Краснознаменной московской; это был его звездный час.

— Милиция установила! Когда совершается серьезное преступление, люди там от рядового до генерала забывают про сон и отдых. Все на ногах! Сабодаш оборвал себя. — Уголовная кличка погибшего — Лука. Он совершил не одно правонарушение, в том числе и тогда, когда весь народ наш встал на защиту Родины…

Денисов думал:

«…Лука узнал, кто переправит посылку в Астрахань, но ему не было известно, в какой день это произойдет, как доставят посылку на вокзал. Лука жил в „Южной“, встречал поездные бригады из Астрахани, сдавал купленные билеты и приобретал новые — купе целиком в агентстве и одно в кассе на вокзале. Конечно, здесь, в поезде, на многие вопросы ответить трудно. Из каких краев посылка пришла к Карунасу? Как узнал о ней Полетика-Голей, куда дальше тянется цепочка? Но следствие только началось, и его поведет другая служба…»

Дополнительный стоял в окружении белых вязов. Сухость, преследовавшая астраханский на всем пути, больше не чувствовалась.

«…Орудием Полетики-Голея был нож, обнаруженный на полке. Лука не успел им воспользоваться. Смерть настигла Полетику-Голея в засаде, которую он сам устроил другому…»

Многое оставалось неясным. Почему убийца выбросил не нож, каким совершил преступление, а нож Ратца?

«Боялся, что его нож будет опознан? Значит, нож особенный? — Впрочем, объяснить это было нетрудно. — Убивший Голея не готовился к преступлению. Убийство планировал не он, а Лука».

Электрик сидел, отвернувшись и сжав виски. Денисов только мельком взглянул на него.

— Вы видели электрика, когда ночью шли с собакой? — спросил Денисов у Судебского.

Хозяин Дарби покачал головой:

— Только официанта. Да еще в девятом… — Судебский указал на Риту, девушку или дамочку…

— Вы сразу ушли, — Рита поспешила с ответом.

Денисов переложил лежавшие перед ним на столе предметы — авторучку, блокнот, бутылку «Айвазовской». На некоторые вопросы он был уже сейчас в состоянии ответить.

«Электрика видели в тринадцатом, когда Полетика-Голей был еще жив, и ушел он оттуда после Вельяминова. В это время Лука был мертв. У электрика удивительно прочное алиби…»

По второму пути заскользил товарняк из Астрахани. Дополнительному открыли желтый — следующий светофор был закрыт, с приближением к нему следовало остановиться.

— Неважно, что желтый… — обрадовался Шалимов.

Бригадир, казалось, спешил больше всех.

«Главное: подключение защитников из глубины обороны… — объяснил электрик на перроне в Паласовке основу полюбившейся игровой схемы. Сиссонс отыгрывал мяч Бойсу…» Электрик не притворялся: Полетика-Голей его не интересовал. Он вряд ли догадывался, что причастен к гибели Луки.

«Электрик не убивал Полетику-Голея, — окончательно решил Денисов. Лука погиб после того, как Феликс прошел одиннадцатый вагон, предварительно выбросив на полотно осколки разбитой бутылки, и до того, как в вагоне появился электрик…»

Ратц встал из — за стола, вышел в коридор; кроме Денисова, никто не обратил на него внимания.

Справа в окне появилась Ахтуба. У палатки, на берегу, горел костер.

— Вот и кончилась пустыня. — Денисов услышал Марину по другую сторону прохода. Она поправила очки. За затемненными стеклами выражение глаз отсутствовало. — Зелень…

Денисов узнал интонацию.

«В Сумах жара, машины, а у нас тишина, зелень. Помните, у Вероники Тушновой? — спрашивала Марина. — „Счастье — что оно? Та же птица: упустишь и не поймаешь…“»

Маленькая дочка Прудниковой — точный слепок маленькой остроносой матери — взяла со стола «Айвазовскую», унесла во второй салон. Марина проводила девочку взглядом.

«Как она объяснила тогда о поездках за город?..»

Денисов вспомнил дословно: «Поездки скоро кончились… Ссоры не было. В один прекрасный день у всех нашлись занятия…»

Ему показалось, что он случайно раскрыл тайну распавшейся компании бывших сумских студентов.

«Как обычно происходит? — Это не была та тяжелая работа, которой он последние часы занимался. — Вокруг друзья, однокурсники… И вот жены начинают догадываться первыми. Замечают, что на их глазах рушатся две семьи. И тогда кто-то говорит, что в воскресенье должен навестить мать, другой отправляется в концерт. А кто-то переезжает в Новосибирск, навсегда покидает Сумы…»

Он поднял все еще лежавшую перед ним стопку купюр, передал по другую сторону прохода Марине.

— Возьмите. — Секрет Марины и Вохмянина был другого рода, не имел отношения к уголовному делу.

Она поблагодарила:

— Кошелек совсем маленький, этим удобен.

— Понимаю.

— В магазин идешь или на рынок…

Мысли о Марине и ее компании шли вторым планом и прекратились с неожиданной остановкой дополнительного.

В зарослях ивняка снова появилась Ахтуба. По другую сторону, на третьем пути, стоял товарняк с пиломатериалами. Второй путь был свободен.

Шалимов обрадовался:

— Долго не простоим!

Денисов поправил записную книжку. Она открылась на уже знакомой странице:

«…Больные адекватно не воспринимают реальной ситуации, а живут в далеком прошлом…»

Он обратил внимание на начало цитаты:

«…Поражение памяти происходит в определенной последовательности, по закону Рибо, т. е. слой за слоем от наиболее поздно приобретенного к более рано приобретенному…»

Суркова, проводница одиннадцатого, вспомнила:

— Старичок! Он ведь ко мне первой прибежал. Трясется: «Человека в третьем купе убили!» А голос споко-о-ойный!..

Мысли Денисова и те, что в это время формировались у окружающих, словно взаимопритягивались.

— …Потом пошел руки мыть!..

Бородатый свидетель, Шпак, нашел глазами Денисова: «Слышно ли ему?» Денисов слышал.

— …Я и не сообразила, можно ли следы смывать? У него ведь не только на руках. Здесь тоже… — она провела по лицу. — Мне бы сразу поставить в известность! А я спросила только: «Как фамилия?» Так он: «Зачем?» В такую-то минуту!..

— Потом назвал?

— Ратц, говорит. Хмельницкая область, бывшая Каменец-Подольская. Сколько буду жить — не забуду…

Бригадир вспомнил:

— После подходил: «Нельзя ли открыть купе, в котором ехали?..»

Бородатый кашлянул.

Вошел Ратц. Худые лопатки выпирали из-под длинного, болтавшегося как на вешалке, пиджака.

Денисов думал:

«Человек, заменивший Стоппера, или настоящий владелец посылки, и на этот раз сел в поезд как обычный пассажир, чтобы в Астрахани подойти к электрику, когда тот сдаст смену. Он знал об электрике и Голее. Два поднятых пальца Карунаса обозначали не „Виктория“, а одиннадцатый вагон, в котором едет Голей. Садился-то Лука в тринадцатый!»

Понемногу Денисов начинал понимать картину происшедшего, даже отвлекся от событий в купе, чтобы еще раз начать с вокзала.

«В Москве за Лукой следили. Наблюдали, как он приезжает из „Южной“ на вокзал в кассу. Об агентстве и других билетах скорее всего не догадывались… — Неожиданно Денисов оказался совсем близок к цели. Следивший за ним, видимо, становился в очередь к кассе сзади Полетики-Голея…»

Денисов обвел Глазами салон. Бородатый Шпак, купивший билет с последующим номером, задумчиво слушал Суркову, изредка поглядывая на Ратца.

«Шестьдесят пять лет средней человеческой жизни, — вспомнились Денисову слова Шпака, — и миллиарды по обе стороны точек отсчета…»

Вохмянин сжимал трубку в кулаке. От беззаботности, с какой он накануне, ни о чем не спрашивая, покинул купе, в котором произошло преступление, ничего не осталось. Завлабораторией был хмур и серьезен.

«Но не могли же следившие за Лукой каждый раз посылать своего человека к кассе? — Мысли Денисова перемежались. — Голей охотился за электриком около недели. Лука обязательно бы „срисовал“ следившего за ним».

Денисов посмотрел на Вохмянина:

— В очереди у кассы был разговор о «Южной»?

— О «Южной»? — было видно, как он колеблется.

Денисов обернулся к Шпаку — бородатый шутливо развел руками:

— Я не мог ошибиться. Именно о «Южной».

«Разговор, безусловно, был, — подумал Денисов. — И именно о „Южной“, потому что Полетика-Голей действительно жил там. После этого разговора, скорее всего, Марина и попала с черного хода в гостиницу…»

Ему пришлось поломать голову, чтобы взаимообъяснить связь явлений отсутствие Марины в списке останавливавшихся в гостинице; появление бланка с номером «Южной», где жил Голей, в купе, у полки, на которой сидели Марина и Вохмянин. Желание Вохмянина скрыть дату выезда на симпозиум; неблагополучие в компании бывших сумских однокурсников; строчки Вероники Тушновой…

Логически это соединялось в единственно возможном варианте: Вохмянин и Марина встретились в Москве не случайно.

Полетика-Голей, человек практический, после знакомства у касс помог им устроиться с гостиницей.

Оставалось по-прежнему неясным основное: «Не могли же следившие за Лукой всю неделю посылать своего человека к кассе. — Денисов не успел на этот раз сформулировать опорную мысль, решение пришло само собой. — Почему „всю неделю“? Только один раз, накануне действительного приезда электрика, следовало узнать, в каком вагоне будет находиться Лука! И только в этот день Карунас или тот, другой, у кассы рядом с Полетикой-Голеем».

Денисов обернулся к сидевшей под литографией свидетельнице, похожей на жужелицу:

— Разговор о гостинице помните? В очереди…

— Говорили, — она кивнула большой головой без шеи. — Только деталей не помню.

— Как вы считаете, — Денисов боялся насторожить неверной интонацией или словом, — узнали бы вы пассажира, который покупал билет впереди вас?

— Думаю, да… — Она огляделась.

Шпак напряженно смотрел на нее, на Денисова.

— По-моему, этого человека здесь нет.

— Точно?

— Я уверена.

— Что вы скажете? — спросил Денисов у Шпака.

Он тоже видел женщину впервые.

«За Полетикой-Голеем стоял тот, — понял Денисов, — кому было поручено узнать, в каком вагоне поедет Лука! Потом он передал билет другому…»

— Вы сами покупали билет? — спросил Антон у бородатого.

Возникла небольшая пауза.

Шпак медленно поправил воротник батника, провел рукой по лицу. Казалось, сейчас он все объяснит.

— Купили с рук? — Сабодаш готов был проявить снисходительность.

Но Шпак еще раньше заметил ожидающую его ловушку. В случае утвердительного ответа сам собою напрашивался вопрос: «Как же вы узнали о Полетике-Голее и Вохмянине? Про гостиницу „Южная“, в которой жил Лука?»

Шпак молчал, не в силах с ходу найти подходящее объяснение. Небольшая неточность, допущенная в начале дебюта, грозила неминуемой сдачей партии.

«Почему же Шпак рассказал о разговоре у кассы? — Мысль Денисова бежала дальше: — Считал, что привлечет наше внимание, если не вспомнит разговор стоявших рядом людей? Поэтому пересказал все со слов Карунаса или другого. Он не ожидал, что Вохмянин не только будет молчать о гостинице, но и станет отрицать все, связанное с „Южной“, чтобы не скомпрометировать Марину…»

Было тихо. В салоне, казалось, никто не шелохнулся. Электрик, о котором успели забыть, вдруг отодвинул стул.

— Вы интересовались, как долго я буду сдавать смену… — Он обращался к Шпаку. — Клянусь, я понимаю, для чего это вам!

Каганец уже взял себя в руки.

— Не фантазируй!

Шпак выехал из Москвы сразу же после того, как жена Мостового получила обещанное вознаграждение! — Роль бородатого еще предстояло выяснить, однако она представлялась Денисову значительнее, чем роль просто сопровождающего. — Доставлялась слишком большая сумма, чтобы ее снова доверить уголовнику вроде Луки. По-видимому, ее вез один из главарей картеля…

— Я не фантазирую, — возразил электрик. — Рита слышала, как вы расспрашивали.

— Ах, Рита!..

Шпак не смог удержаться от иронического тона, о чем ему тут же пришлось пожалеть. Ответ проводницы не заставил себя ждать.

— А что я? — Она тряхнула обгрызенной косицей, острый взгляд женщины, которой «за тридцать», метнулся из-под челки. Удар был рассчитан верно. Закемарю, бывает, на дежурстве, чего-нибудь недосмотрю! Но ножей с собой не вожу!

— Выкладывайте! — коротко приказал Шпаку Антон.

Сопротивляться было бесполезно.

Шпак дрогнул, но только на секунду.

— По-моему, это единственное, что можно мне поставить в вину…

Он нагнулся к стоящему у стола портфелю. Бухарский с односторонней заточкой клинка пичак[3] лег на стол.

— …Какой убийца оставит при себе улику?

Денисов взглянул на нож и сразу понял затруднительное положение, в котором находился Шпак. Бородатый не мог ни выбросить его, ни уничтожить. Обнаруженный на полотне нож представлял улику. В то же время домашние Шпака в Кагане, допрошенные порознь, обязательно вспомнили бы про пичак, перечисляя предметы, взятые Шпаком в поездку.

— Проверяйте!.. — Шпак оскорбленно поджал губы. — Только не забудьте мне его потом возвратить…

«Победа!.. — понял Денисов. — Нож — это доказательство».

Антон поднялся с места, чтобы изъять улику. Современные методы исследования позволяли надеяться на то, что микроскопические частицы биологического вещества на клинке будут обнаружены.

«На клинке, на одежде Шпака, на теле… как бы он ни старался их уничтожить», — подумал Денисов.

Общая картина преступления прояснилась. Можно было даже попытаться дать более или менее логический ответ на вопрос: «Почему Шпак напал первым? Как получилось, что он опередил готовившегося к нападению на электрика Полетику-Голея?»

«С той минуты, как Шпак увидел Полетику-Голея в одиннадцатом, рассуждал Денисов, — он готовился парировать действия, какие предпримет Лука. Полетика-Голей мог похитить чемодан электрика, мог предложить электрику войти в долю. Бородатый не ложился спать, в любую минуту готовый вмешаться. Все это, видимо, не казалось серьезным, пока Полетика-Голей не вывел из строя распределительный щит».

«…Когда Шпак узнал про погрузившийся в темноту одиннадцатый вагон, где ехал Лука, он все понял. Бородатый тоже разгадал тест с распределительным щитом, но ему пришлось легче: он разгадывал тест с другого конца. Развязка наступила, когда Феликс в последний раз пришел за вином. Бурый след разлитой „Марсалы“ тянулся за ним. Едва Феликс вышел, Шпак бросился следом. Он увидел темный тамбур, дверь, распахнутую на полотно, бурые пятна под ногами… — Здесь Денисов на мгновение прервал себя. — Если бы Шпак не был хозяиномгруза, а только сопровождающим, он отступился бы! Рисковать жизнью? Для дяди?» Версия о роли Шпака как одного из главарей наркобизнеса получала новое подтверждение.

«Шпак проскользнул в открытую дверь купе. Он не сомневался в том, что Лука расправился с электриком, завладел грузом. Вохмянин и Марина спали… — Денисов представил черноту, окружившую его самого, когда он на рассвете попросил Шалимова закрыть себя на месте происшествия. — Пустил ли Бородатый сразу в ход пичак или сначала потребовал свое? Теперь не узнать. Рюкзак Полетики-Голея оказался пустым, под подушкой ничего не было, кроме кошелька. Шпак подхватил со стола чей-то нож, выскочил в коридор. Дальше мгновенная реакция на распахнутую дверь тамбура: выбросить нож, кошелек. Вытереть кровь о поручень…

…Преступление заняло три-четыре минуты. Судебский с Дарби прошли в девятый и вернулись назад. Поэтому хозяин Дарби не видел в коридоре Шпака, а только Риту. — Денисов вспомнил о своей модели доказательства: „Свидетель, который кого-то не видел“. Таким был Судебский, который должен был увидеть Шпака, не будь он на месте преступления. — От движения двери в купе проснулся Ратц. Острая короткая стычка с Лукой за столом спровоцировала старую нестерпимую боль, заставила сорвать туго наложенные тридцать с лишним лет назад повязки. Обострившимся чутьем Ратц, как на фронте, на линии Прохладная — Гудермес, почувствовал смерть в купе…»

Денисов открыл «Фише-Бош», в глаза бросилась недавно сделанная запись:

«Свидетель Шпак: на багажном дворе толпа возбужденных людей. Оказывается, ударили собаку. Кого-то держали, кто-то побежал звонить в милицию…»

Шпак молча смотрел в окно. На лице в узловатых морщинах застыло выражение презрительной амбиции, спина еще больше выпрямилась.

«…У животного нашлись десятки защитников. Интересно, собрались бы все эти люди, если бы хулиган пнул вас или меня? Или оскорбил бы женщину?»

Денисов убрал записную книжку.

— Дельта! — объявил Шалимов.

В окнах мелькали многочисленные ерики.

— Вы переиграли! — заметил Шпаку Антон. — Принесли сторублевки в ресторан, когда узнали, что мы их ищем.

— А смысл? — Шпак обернулся.

— Только тот, кто совершил преступление, знал, что деньги Полетики-Голея он не тронул. И следовательно, их найдут…

«Антон будто бы ни в чем особо не преуспел… — подумал Денисов. Спорил с Вохмяниным об оценке личности, рассказал о соборной мечети Тимура… А между тем установил контакт с Феликсом, нашел Прудниковых. Не мне, а Антону Марина цитировала стихи Вероники Тушновой…»

Денисов устал.

Сабодаш еще говорил о чем-то со Шпаком. Денисов не принимал ни в чем участия. Завод, заставлявший его в течение суток непрерывно искать улики, отбрасывать, находить новые, неожиданно закончился.

Он закрыл глаза.

Без видимой связи Денисов вспомнил жаркий летний день, конкурс на лучший детский рисунок, поездку в Дом пионеров.

Им, Денисовым, девятиклассником, представлен натюрморт с керамикой, как теперь ему известно, в стиле Моранди — несколько геометрически отличных друг от друга керамических сосудов. Здесь квадратный флакон непонятного назначения, овальное кашпо, бутылка из-под черного рижского бальзама. Сейчас трудно сказать, где Денисов увидел репродукцию с картины итальянца. Натюрморт выдержан в теплых коричневых тонах и выглядит неожиданно среди других детских рисунков. И кто-то узнал, что за него Денисову присуждена премия.

В день объявления результатов Денисов с утра на ногах, радостное томление не оставляет его. Он не завтракает, не обедает. Часам к пятнадцати начинает собираться: расклешенные вельветовые брюки, блуза с выложенным поверх воротником. Когда выходит на лестницу, обнаруживает, что на воротнике маленькое ржавое пятно. Менять рубашку поздно, так он и приезжает в Дом пионеров и едва не опаздывает: церемония перенесена на ранний час, зал набит школьниками, но, говорят, сзади, в самом конце, есть свободные места.

Он выбирает стул ближе к выходу, чтобы не поднимать всех, когда придется идти на сцену. Соседка, очевидно преподавательница рисования, замечает пятно на воротнике, но в это время показывается жюри. Надолго растянувшаяся минута молчания.

— Первая премия и приз — транзисторный радиоприемник «Селга» присуждается ученику девятого класса…

Стулья сдвинуты. Чтобы протиснуться, он поднимается, горбом выгнув спину и втянув голову в плечи.

— …Школы номер… — тянет председатель жюри. Наконец называет незнакомую школу, фамилию.

Никто не замечает маневра в последнем ряду, смотрят на получающего «Селгу». Денисов смотрит со всеми, как ни странно, не завидует, даже испытывает облегчение и чувство, похожее на жалость к сопернику: мальчишка, стоящий перед жюри, не строил голубятен, не гонял до ночи в футбол, писал и писал этюды…

— Вторую премию жюри присудило за натюрморт…

Вторая премия ни к чему не обязывает. За ней можно идти не торопясь, в ответ на аплодисменты подмигнуть кому-то, кто старается больше других. Вторая премия чем-то даже основательнее и почетнее первой.

Председатель жюри снова называет чужую фамилию. Нога Денисова дергается, как будто кто-то у него на глазах прыгает через планку.

Когда председатель в третий раз надел очки, Денисов отвернулся. Объявление о премии должно было как бы застать врасплох, следовало сделать вид, будто ослышался, и только после настойчивых выкриков: «Тебе, Денис, тебе!» — идти к столу.

Третья фамилия оказалась редкой, вокруг засмеялись.

Поднимаясь, грохотали стульями. Преподавательница рисования снова посмотрела на, ржавое пятно на воротнике, на Денисова, словно что-то почувствовала. Он выбежал из зала.

Мир существовал не затем, чтобы ему, Денисову, жилось в нем как можно удобнее и звонче. Все много сложнее. И тот, кто считает, что нет для инспектора большего наслаждения, чем задержать преступника, будто речь идет об экзотическом блюде, ошибается. Денисов спал не более трех минут. За это время в вагоне-ресторане ровно ничего не изменилось. Шпак думал о своем, глядя в окно на глухой проток, который тянулся за стеной камыша. К Прудниковым пришли дети. Марина и Вохмянин разговаривали, они избегали встречаться с Денисовым глазами.

Ситуация совсем прояснилась. Инициатором встречи в Москве была Марина, Денисов мог догадаться об этом и раньше — по вещам, которые они взяли в дорогу. Вохмянин вез ракетку для лаун-тенниса, сувениры; у Марины кроме сберкнижек была еще теплая, меха золотистого болотного бобра шляпа, как у человека, который, возможно, к зиме не возвратится в Сумы.

«У них еще не было времени объясниться, — подумал Денисов. Гостиницу Вохмянин организовал в последний день. До этого они, вероятно, бродили по Сокольникам. Отсюда эти яркие полиэтиленовые пакеты, которые после очередной выставки становятся знаками моды…»

— Астрахань!

Шалимов подкрутил динамик. Записи поездного радиопункта вошли в соприкосновение с волнами звуков, несшимися с перрона. Бабочкой, поднявшей крылья, въехала в окно слепяще-красная крыша вокзала…

Дополнительный прибывал на второй путь…

Ратц застучал в стекло…

Первая неожиданность! Старика встречали: юноша, неуловимо чем-то напоминавший бухгалтера и в то же время совсем на него непохожий, и женщина средних лет!

Сразу затем в безветрии перрона Денисов увидел Наташу Газимагомедову и бледного со шрамом войны на лице начальника линотделения. Они спешили, похоже, только прибыли из аэропорта. Начальник линотделения оглядывался, не видя следовавших с поездом сотрудников. Наташа первая заметила Денисова, подняла руку.

Дополнительный замер, подставив вагоны солнцу. В ресторане засуетились. Прыгали дети Прудниковых.

Встречающих было немного, они держались в тени. Денисов поискал других коллег и вскоре нашел. Неподалеку от Наташи стоял знакомый астраханский инспектор и дальше другой, в штатском, с короткошерстным терьером на поводке.

«Гранд!..»

Денисов узнал терьера по фотографиям. Это его искали на московском перроне Карунас и Полетика-Голей перед отправлением дополнительного.

Пес жарко дышал дрожащим высунутым языком, кружил мордочкой, ни минуты не оставаясь спокойным. Его крупные суженные кверху глаза беспрестанно двигались. Знаменитый охотник за наркотиками выглядел старше своих лет. Судя по всему, ему было не суждено стать долгожителем — такая была у него служба.

— Всем оставаться на местах, — привычно предупредил Денисов.

Капитан Сабодаш повел задержанных к выходу.

Четыре билета на ночной скорый

1

Несмотря на мороз, прибывшие ночным скорым не спешили: магазины закрыты, из городского транспорта — только такси. Напутствуемые вокзальным диктором, тянулись по заснеженной платформе.

— К вашим услугам комнаты отдыха, парикмахерские, телефон-телеграф… голос в промерзших динамиках был приятно юным. — Приносим извинения за опоздание…

Стоя в тени электровоза, Денисов внимательно присматривался к пассажирам, никто не обращал на него внимания.

Пожилой человек что-то объяснял на ходу высокой, выше его, женщине. Она не понимала, просила все повторить. Медленно плыли двухосные тележки, груженные чемоданами. Из спального вагона показалось несколько моряков, туристы. Мужчина с желтым портфелем из свиной кожи, в плаще и шляпе оглядывался, решая, куда идти: к такси или в вокзал, в последний момент свернул к передвижной камере хранения. Денисов обратил внимание на светлую шляпу и легкий плащ: «Не по сезону…»

Проводив пассажиров, Денисов пошел в конец платформы, вслед медленно тянувшемуся электрокару С почтовыми контейнерами. В горловине станции заметала поземка. Несколько красных запрещающих огней неподвижно висели под Дубниковским мостом.

— Внимание! — под курткой неожиданно запищала раций. — В медкомнату доставлен пострадавший… — Младший инспектор, передававший радиограмму, от волнения близко подносил микрофон. — Вызвана машина реанимации. Первичное обращение поступило в верхнюю справочную. Состояние коматозное. Карманы вывернуты, вещей нет…

— Двести первый! — ворвался голос дежурного. Как всегда, во время ЧП дежурил Антон. — Срочно зайдите в справочную, уточните необходимое…

— Вас понял.

— Буду находиться в медкомнате… Конец связи.

Денисов повернул назад.

Откуда-то из-под навеса выпорхнул голубь. Над голубем, над побелевшим металлом поднималась освещенная изнутри громада — с полными людей холлами, парикмахерскими, кафе.

Пока Денисов шел, куб нового здания все время находился у него перед глазами. За огромным, в несколько этажей, стеклом, всю ночь бродили, дремали, целовались, давали телеграммы сотни людей. Стучали не замиравшие ни на секунду эскалаторы, звенела посуда, звучали зуммеры автоматических камер хранения.

Сквозь стекло справочной было видно, как полусонная девица нащупала ногами тапки, поднялась, чтобы открыть дверь.

— Здравствуйте. Кто вам сообщил про несчастный случай? — Денисов не знал ее имени.

— По телефону. Мужской голос.

— Звонили по прямому?

— С перрона, — она села, незаметным движением сбросила тапки.

— В каких выражениях?

— «Человек в бессознательном состоянии…»

— Вы что-нибудь у него уточняли?

— Спросила только: «Где?» «На перроне, за передвижной камерой хранения. Скорее…»

— Он сказал: «Скорее»?

— Да. Я сразу позвонила в медкомнату. Он больше ничего не сказал. Что-нибудь серьезное?

— По-видимому… Понимаете: звонивший мог что-нибудь видеть! Подсказать!

— Понимаю…

— Двести первый! — неожиданно окликнули Денисова по рации. — Медицина на подходе. Жду у центрального зала.

— Иду… Извините.

Машина реанимации, стерильно-белая, непохожая ни на какую другую — с виду неповоротливая, приземистая, стреляя снопами тревожного света, сделала полукруг перед входом. Из медкомнаты на носилках тотчас вынесли пострадавшего, рядом шел врач, молоденькая медсестра в наброшенном на плечи пальто поддерживала голову раненого. Лица его Денисов не рассмотрел, носилки поставили в машину, и дверца захлопнулась.

— Сзади, видать, сообразили, — заметил один из носильщиков. — Может, следили за ним?

Он держал пиджак пострадавшего. Косой разрыв тянулся вдоль спины от плеча к поясу, на воротнике темнели бурые пятна.

— Видимо, кровоизлияние во внутреннюю полость, — услышал Денисов.

Из медкомнаты вышел Антон вместе с сержантом, дежурившим на перроне.

Денисов осмотрел пиджак: ни документов, ни денег, клочок наждачной бумаги, табак — обычный сор.

«Непонятно и странно…» — подумал Денисов. Несколько пассажиров подошло ближе, привлеченные необычным видом операционной на колесах.

— Где его обнаружили? — Антон Сабодаш повернулся к врачу медкомнаты пожилому, с нездоровым румянцем на щеках, в халате поверх пальто.

— За передвижной камерой хранения. Между стенкой и забором.

— Как он лежал?

— На спине. Там бревна, доски.

— Документов при нем не было? — спросил Сабодаш у сержанта.

Угловатый сержант-первогодок с завязанными по случаю мороза наушниками передал дежурному билетный бланк:

— Только это, товарищ капитан. Он только приехал…

С ночным скорым.

Врач медкомнаты все еще не мог успокоиться:

— Я думал, человеку плохо. Бывает… Нагнулся к пульсу… А сержант разглядел. «Смотрите, — говорит, — карманы вывернуты!»

— Пойдемте на место, — Сабодаш свернул на платформу, врач и медсестра послушно двинулись за ним.

Теперь на платформе было вновь пусто. Запрещающие огни в глубине станции светились ровным далеким светом, словно составляли одно целое с поземкой, с мерцанием морозных звезд и необыкновенно четко вырисовывавшимся Млечным Путем.

— Хорошо — мы быстро прибежали… — врач не догадывался, что поступил неправильно: не вызвал к месту происшествия оперативную группу. — А с машиной реанимации повезло: только позвонили — уже едут!

— Карманы вывернуты, — повторил Сабодаш. — А вещи?

— Вещей не было, — сказал сержант. — Шляпа валялась: поля широкие, как у панамы. Летняя, светлая. Носят сейчас… Мы подобрали.

«Летняя, светлая… — Денисов вспомнил пассажира с ночного скорого, одетого не по сезону. — Портфель свиной кожи…» — Он бегом вернулся к машине.

Сквозь незакрашенные половинки стекол виднелись резиновые трубки, яркий свет заливал операционный стол. За спинами хирургов нельзя было ничего разглядеть. Когда один из хирургов отодвинулся, на столе мелькнуло мучно-белое лицо, застывший в гримасе рот.

В противоположном углу лежали уже виденные Денисовым в эту морозную ночь легкий плащ и шляпа.

Желтого из свиной кожи портфеля в машине не было.

«Сдать в камеру хранения он вряд ли успел, — подумал Денисов. — Прошло всего несколько минут после того, как я его видел…»

Сабодаша, дежурного врача и медсестру Денисов догнал в конце перрона. В одноэтажном домике помещалась камера хранения по перевозке багажа на другие вокзалы — передвижная. Дальше начиналась стройка, глухой забор обнимал строительство новой гостиницы и прирельсового железнодорожного почтамта. На целый квартал тянулись подъемные краны.

— Здесь, — показал сержант.

Между забором и домиком, в закутке, лежало несколько досок. Снег на верхних отсутствовал. Взлохмаченная гряда снежных комков тянулась к обледенелой дорожке.

— Ведь знал! Знал, что в таких случаях первым делом сообщить в милицию надо, — сказал врач. — А тут как из головы вылетело… — В отсутствие Денисова между Антоном и врачом произошло неприятное объяснение.

— Вы в это время больного обрабатывали, — подсказала медсестра.

Она куталась в длинное, как шинель, пальто, наброшенное на плечи, и все-таки не уходила.

— Да, да, — вспомнил врач. — Сильнейший ушиб руки.

Сабодаш насторожился:

— Руки?

— Кисть пострадала… Но когда сообщают, что человек погибает…

— Тот больной, с ушибом руки… Он записан?

— Нет, в том-то и дело, — нездоровый румянец на щеках врача казался наведенным: грустное лицо комика под слоем грима. — Я сразу сюда побежал!

— Какая рука у него повреждена?

— Правая.

— А как он выглядел?

Медсестра снова пришла на помощь:

— Немолодой. В шапке… — она туже затянулась в пальто. — Среднего роста…

Приметы оказались ординарными.

— Вот так… — Антон прикурил от папиросы, повернулся к Денисову: Сходи в ночной скорый, он еще здесь. К проводнику: кто ехал, с кем. Сам знаешь. Осмотри купе, — Сабодаш подал билет. — Вагон четырнадцать, место двенадцатое. Надо установить личность пострадавшего. А я беру на себя остальное…

Денисов рассказал про портфель из свиной кожи.

— Важная деталь… — Сабодаш тут же передал приметы портфеля по рации дежурному наряду. — Еще?

— Примерно в это время я видел группу моряков.

Выходили из спального вагона. Передай по вокзалам…

— Удачи вам, — кивнул врач, отходя.

Послышался звук сирены. На перроне показался милицейский «газик». Взвизгнули тормоза. Сразу же появились люди: инспектора, эксперт, следователь.

В свете фар Денисов заметил отверстие в заборе, показал Антону — сквозь него можно было незаметно покинуть вокзал, миновать котлован будущей гостиницы и длинной цепью новостроек податься к Дубниковскому мосту.

2

— Ищете кого-нибудь? — спросила проводница четырнадцатого вагона, длинноногая, с челкой девчонка в джинсах.

— Инспектор розыска Денисов. Здравствуйте.

— Тоня, — проводница подала руку.

Денисов понял, что перед ним учащаяся железнодорожного техникума, проходящая практику в качестве проводницы.

— Первый раз в поездке? — спросил он.

— Что-нибудь не так?

— Нет-нет, — он подошел к третьему купе, в котором ехал пострадавший. Пассажиров этого купе помните?

— Кого именно?

— В летнем плаще, в шляпе.

— С портфелем!.. Что все-таки случилось?

— Я объясню. Купе было заполнено?

— Четыре пассажира.

— Они вместе ехали?

Она подумала:

— По-моему, здесь познакомились.

— Мужчины?

— Да. Можете открыть дверь — не заперто.

В купе Тоня успела поработать тряпкой и веником, линолеум еще не просох В пустой пепельнице лежало несколько кусочков мелко разорванной мелованной бумаги; на верхней полке — клочок оберточной, жесткой, пропахшей магазином стройматериалов — Все отправлялись с конечного пункта?

Проводница присела на полку, обняла колени в джинсах:

— Вначале с ними ехала пассажирка. Я ее перевела в соседнее, к женщинам, а мужчину из того купе — сюда. Чтобы удобнее.

— Эти четверо… Никто не показался вам подозрительным, странным?

— Н-нет.

— Все ехали до Москвы? — в купе было жарко, Денисов расстегнул куртку.

— Один был транзитный. — Тоня подумала. — Вот только свет горел всю ночь… Я обратила внимание,

— А в других купе?

— В других спали. Могу я тоже спросить? Что случилось?

— Совершено преступление, — Денисов поднялся. — Пострадавший ехал в этом купе на двенадцатом месте, Я прошу вас пройти со мной в отдел внутренних дел.

— Он шахматист, — пострадавшего она хорошо запомнила. — С доской не расставался… Командировочный!

— Шахматы вез с собой?

— У меня брал.

— А партнеры?

— Он больше сам с собой. Расставит фигуры и сидит…

Тоня с любопытством разглядывала кабинет. Расположенный в старой, не подвергавшейся — реконструкции части вокзала, кабинет был со сводчатым потолком, с колонной посредине. Сквозь стрельчатое окно виднелся Дубниковский мост с неподвижными красными огнями, внизу чернели электрички. Ночь выдалась ясной: горловина станции просматривалась до самого блокпоста и дальше за элеваторы.

— Не тоскливо здесь? — спросила Тоня.

— Скучать, в общем, некогда.

Проводница успела переодеться: туфли на модном каблуке, к джинсам прилегал мохнатый тяжелый свитер.

— Значит, пострадавший — человек увлеченный… — сказал Денисов.

— Серьезный, — она ждала наводящих вопросов.

— Это он обменялся местами?

— С женщиной? Нет. Тот — молодой парень. В куртке. У него на куртке написано «Стройотряд» или что-то похожее.

Денисов сделал пометку в блокноте, — Шахматист ехал внизу?

— На нижней полке отдыхал Юрий Николаевич. Пожилой, в очках.

— Как он одет?

— Короткое серое пальто, шапка… Хороший дядечка.

Тоже из Москвы.

— И он играл в шахматы?

— При мне они больше разговаривали.

— Не помните, о чем?

— Один раз о каких-то насекомых. Похоже, о жучках.

— Жучках?

— Жучки будто издают звуки при трении лапок о подкрылышки. Пострадавший объяснял, а Юрий Николаевич слушал.

— Они были вдвоем?

— Третий в это время мыл яблоки в коридоре. — Кого вы называете третьим? — Денисов посмотрел в свои записи: «Пострадавший — шахматист», «Куртка „Стройотряд“», «Юрий Николаевич», «Все до Москвы».

Транзитного. Солидный тоже пассажир. Билет у него до станции Ош.

— Где это?

— Среднеазиатской железной дороги.

За окном Денисов увидел Антона. Вместе со следователем и экспертом дежурный возвращался в отдел.

«Газик» медленно двигался вдоль перрона к стоянке для служебных машид.

Сверху Антон казался еще мощнее. Говорили, у себя, на Алтае, Сабодаш стал чемпионом-гиревиком еще до того, как начал по-настоящему тренироваться. Пришел на соревнования зрителем, ушел призером.

По тому, как Антон шел, глядя под ноги, как слушал следователя, Денисов понял: ничего положительного осмотр не принес.

— Пострадавший выходил на стоянках? Что-нибудь приносил? — Денисов задал проводнице еще несколько формальных вопросов. — За постель уплатил сразу?

— Нет… Не помню…

Денисов почувствовал сдержанное кокетство, которое ей шло. Увлекшись, Топя едва не упустила существенное: — Минуточку! За него уплатила женщина…

— Та, что ехала в купе?

— Она.

Вошел Антон, закурил, присел на широкий подоконник.

— Он ни с кем не ссорился по дороге? — спросил Сабодаш.

— У нас в поезде? Нет… — она покачала головой.

Денисов вернулся к тому, на чем остановился перед приходом Антона:

— Выходит, женщина и пострадавший знали друг друга?

— Не скажу… Да! Еще он спрашивал таблетку от головной боли!

— Когда?

— Где-то на Московской дороге, вечером.

— Вы убирали купе, приносили чай… Может, при вас он называл какой-нибудь город, улицу? Имя?

Тоня подумала.

— Какое-то женское имя… Валя? Нет, Катя! Катенька!

— Именно пострадавший?

— Не помню. Они всю ночь разговаривали… Кажется, он сказал: «Катенька…» — Проводница вздохнула: — Тяжелая ездка, все места были заняты!

Тоня словно подвела черту под тем, что видела и слышала в ночном скором.

— Остается гадать, — вздохнул Антон. — Какие выводы следуют из всего, сказанного…

Денисов посмотрел на часы: попутчики пострадавшего скорее всего сидели в вокзале: метро открывалось через три часа.

«Если не уехали на такси…»

Он встал, чтобы подать Тоне пальто.

— Обратите внимание на стоянку такси, — Антон не удержался от напутствия, — потом пригородный зал.

Я посажу помощника к монитору, пусть ищет по телевизору.

— Со мной никто не пойдет? — спросил Денисов.

— Опергруппа на Дубниковке: подъезды, дворы. Без этого не обойтись… Сабодаш нашарил в кармане пачку «Беломора», не глядя, сунул внутрь два толстых пальца. — Кроме того, камеры хранения: преступник мог уйти налегке, портфель сдать в ручную кладь. Еще морячки Свидетели… — Антон поднес пачку к глазам: — Пустая!

А ведь купил после ужина…

На стоянке такси была небольшая очередь, она почти не двигалась. Диспетчер в завязанной у подбородка ушанке, с поднятым воротником тулупа стучал, чтобы согреться, огромными валенками, хлопал рукавицами.

— Машин мало, отправляю только с детьми, — объяснил он Денисову. Насчет желтого портфеля предупрежден. Пока не было. — Диспетчер постучал валенками: — Крепчает мороз-то!

— Не замерзли?

— Какие наши годы! — диспетчеру было за семьдесят. Он работал, чтобы не оставаться одному в своей пустой двухкомнатной квартире.

— Счастливо.

— Бывайте здоровы.

Денисов и Тоня повернули назад.

— Пройдем по вокзалу, — сказал Денисов. — Похоже, что они не успели еще уехать.

По другую сторону стеклянной стены неслышно двигался нескончаемый поток людей.

— Вон Юрий Николаевич!

Стоя за высоким столиком у колонны, приезжий, в очках, в коротком пальто, неторопливо отхлебывал кофе, пробегая глазами далеко отставленную от глаз газету. Меховая шапка и портфель лежали внизу, на подставке.

— Вы не ошиблись?

— Конечно, он… Я из тысячи узнаю!

Денисов совсем не надеялся на этот уголок вокзала — буфет в конце антресолей, над третьим залом для транзитных пассажиров, посещаемый, как правило, только завсегдатаями.

— Мы тоже перекусим, — он подвел Тоню к стойке. — Два бутерброда и что-нибудь запить.

— Клюквенный напиток, «Саяны»?..

— Клюквенный.

Они перешли к столику на краю антресолей. Денисов внимательно следил за пассажиром у колонны…

Юрий Николаевич допил кофе, сложил газету. Судя по всему, он был один, никого не ждал.

— Тоня, — Денисов извинился. — Побудьте здесь. Дежурный сейчас пришлет другого сотрудника.

Мужчина в коротком пальто был впереди. Денисов подождал, пока он спустился с антресоли.

— Юрий Николаевич!

— Вы меня? — мужчина обернулся. На вид ему было не меньше шестидесяти: истонченная кожа на висках, ярко выраженные морщины. — Извините, не узнаю…

— Денисов. Из уголовного розыска. Нам необходимо переговорить.

— Бог мой! — глаза его по-стариковски увлажнились. — Уголовный розыск… Значит, МУР?

— Я с вокзала.

Они вышли на перрон.

Машина реанимации продолжала стоять под окнами центрального зала. Горели красные огни, Дубниковский мост, казалось, навис над самыми путями.

Юрий Николаевич достал платок, вытер глаза:

— Что произошло? Или мне объявят потом?

— Почему же? — Денисов помедлил. — Здесь нет тайны. Ваш сосед по купе обнаружен в тяжелом состоянии…

— Сосед по купе? Кто именно?

— Молодой, в плаще…

— Артур?

— Вы знакомы?

— Его место было надо мной… Что случилось?

— Коматозное состояние, пока ничего не известно,

— Родственники уже знают?

— При нем никаких документов,

— Бог мой!

— Двести первый!..

Денисов узнал по рации голос дежурного.

— Извините, — он сделал несколько шагов в сторону.

— Мы нашли одного из ехавших в купе — молодого, в куртке, — сообщал Сабодаш. — Проводница ошиблась: не «Стройотряд», а «Спецстроймонтаж». Он монтажник.

Ждет тебя в учебном классе.

— Это все?

— С Дубниковки сообщений нет, медицина тоже молчит.

— Со мною Юрий Николаевич, Тоня ждет в кафе на антресоли.

— Понял.

3

— Тоже здесь! Вот история… — при виде Юрия Николаевича монтажник заметно ободрился. На нем были ондатровая шапка и куртка, возраст его Денисов сразу не определил, понял только — молод, независим, сам себя обеспечивает. — А как же такси?

Юрий Николаевич махнул рукой:

— Там, Алексей, тоже скоро не уедешь! — И все-таки москвичи уже дома, монтажник вздохнул.

— Вы едете дальше? — спросил Денисов.

— Родная Архангельская область, станция Ерцево…

— Работаете там?

— Точно:

Учебный класс был небольшой. Напротив двери — стулья, покрытый сукном стол, в простенках между окнами — плакаты, учебные пособия. Здесь проводили инструктажи постовых.

Денисов сел за стол, пригласил:

— Все места наши. Садитесь.

— Спасибо, — Юрий Николаевич устроился наискосок от стола, против лампы. — Так вот… Артур из Подмосковья. Он что-то говорил про Академгородок, Биоград…

«Разговор о жучках», — Денисов вспомнил проводницу.

— …Не из Пущина ли на Оке? Не помните, Алексей?

Не в курсе, — монтажник снял перчатки, положил на теплый подоконник, сел в угол. — Меня к вам в купе определили вечером. Вы до меня перезнакомились. Я и про Академгородок впервые слышу.

— О плавунцах, выходит, он до вас рассказывал?

— Выходит, так.

— Что я могу сказать? Общительный, образованный.

Чуточку не от мира сего… — Юрий Николаевич достал пачку «Столичных». — Позволите? Или выйти в коридор?

— Курите, — Денисов кивнул…

— Эрудит. В шахматы играет в силу хорошего второго разряда. В основном закрытые партии… Что еще?

Заикается.

— Кто он по профессии? Говорил?

— Энтомолог. Был в Конго, в Центральной Африке.

Не ошибусь, если предположу, что он специализируется по чешуекрылым.

— Чешуекрылым?

— Попросту, занимается бабочками. Бабочками, водомерками, клопами… Не удивляйтесь! — Юрий Николаевич незаметно разговорился. — Я, знаете, тоже лет двадцать не замечал ни одного майского жука, ни одной бабочки… Прошлым летом увидел — ахнул: бог мой, где вы прятались все это время? Между прочим, — он посерьезнел, — Артур даже вез бонбоньерку с жучками…

— Он ехал один? — Денисов предпочел не спешить. — Я слышал, за постельное белье платила соседка…

— Одолжила: у него были крупные.

Денисов вспомнил мучно-белое лицо на операционном столе, пиджак, распоротый от плеча к поясу.

«Значит, были! И деньги, и бонбоньерка… Может, и документы!»

— Вспомнил! — монтажник снял шапку. Под ней оказались прямые волосы. Аспирант он. Ездил в командировку. Надо запросить институты, — в голосе звучала безапелляционность несведущего человека. — Вам сообщат, кто от них выезжал…

Денисов согласно кивнул: про командировку говорила и проводница.

— С вами ехал еще пассажир…

— Вот с кем вам следовало встретиться! Но он, наверное, уехал с вокзала… — Юрий Николаевич стряхнул пепел в слюдяной чехол от «Столичных». — Очень приятный тоже, солидный товарищ. Близко сошелся с Артуром.

— Что он говорил о себе?

— Работает и живет где-то в Средней Азии, в горах.

Хорошо знает местный колорит, условия…

— Дельцы у них, говорил… — Алексей поднялся, разминая ноги. — Отары с места на место перегоняют. Приедет фининспектор — овцы в горах! Уедет отара снова на старом месте!

— А я запомнил: жара там страшная, и в магазинах растворимый кофе в банках всегда!

— Хорошо… — в вопросе о растворимом кофе недавние попутчики полностью солидаризировались.

— Вы давно работаете? — спросил Денисов у Алексея.

— Три года, — монтажник достал паспорт, передал Денисову.

— Надо и мне представиться… — Юрий Николаевич поискал по карманам.

— Не из газеты? — поинтересовался монтажник.

В квадрате, свободном от волос, черты лица казались юношески нежными.

— Работал в Академии коммунального хозяйства, — Юрий Николаевич поднялся, с достоинством положил на стол перед Денисовым потертую визитную карточку. — Не корреспондент. Готовил специалистов по защите от коррозии подземных сооружений…

— А тот человек, что ехал с вами… — спросил Денисов. — Кем он может быть у себя в горах?

— Начальство, — живо откликнулся монтажник.

Юрий Николаевич поправил:

— Хозяйственник. Со стажем.

Разговаривая, Денисов видел в черном, словно залитом чернилами, окне себя и обоих своих собеседников.

Огни вокзала видны не были. Снаружи окно загораживал невидимый вагон, под утро в нем должен был раздаться оглушительный стук компрессоров. По схеме состава они всегда оказывались под окнами учебного класса.

— Извините… — Дверь неожиданно открылась. Помощник Антона — высокий, под стать ему, невозмутимый сибиряк — без стука вошел в комнату. — Капитан Сабодаш срочно просит в дежурную часть, к следователю. Я подожду здесь.

— Осмотрены ближайшие подходы к вокзалу со стороны строительства прирельсового железнодорожного почтамта… — Когда Денисов вошел в дежурку, там отчитывался старший группы, занимавшейся поиском преступников в районе, прилегавшем к платформе. — Пока все безрезультатно. Поставлены в известность соседние отделения милиции…

Денисов не услышал ничего нового для себя.

— Предложения? — спросил следователь.

— Надо все повторить засветло. Достаточно рано, чтоб не успели затоптать следы…

— Что нового о потерпевшем? — следователь обернулся к Денисову.

— Ничего определенного.

— Ты не считаешь, что Артура могли встречать? Кто-то мог знать о его приезде.

— Надо проверить…

— Я и говорю, — вмешался Антон. — Главное, установить очевидцев. Осмотр пути возможного отступления преступников и опрос…

Круг замкнулся.

После доклада старшему оперативной группы Денисов попал в учебный класс не сразу: у коллег, занимавшихся проверкой версий, работа шла живее: опросы, осмотры ночных электричек, поиск мельчайших капель крови в снегу. Кроме того, он был один, а они работали группами.

Когда он шел по коридору, дверь помещения для дежурного наряда оказалась открытой. Пожилой старшина, увидев Денисова, махнул рукой:

— Такой чай! Никогда не пробовал… — Он убрал газету вместе с очками в шкафчик. — Садись. Не прояснилось пока?

— Нет еще, — Денисов потонул в старом, вытертом кресле.

— Прояснится — старшина налил чаю в стакан, подал Денисову. — В нашем деле главное — чтобы внимательно и не спешить — Он готовился на пенсию и не уставал повторять молодым сотрудникам первейшую, по его мнению, заповедь милицейской службы: «Внимательно и не спешить!»

Оперативная обстановка не располагала к беседе.

Чай пили молча.

— Спасибо.

Из бытовки Денисов прошел к себе в кабинет, перелистал дело с ориентировками, дал по телефону несколько поручений младшему инспектору. Только потом подался в учебный класс.

— Как Артур? — встрепенулся Юрий Николаевич, увидев Денисова в дверях.

— Нового нет.

— Все еще в реанимации? — он закурил.

— Состояние по-прежнему внушает тревогу…

Монтажник дремал, опустив голову на подоконник.

— Могли Артура встречать? — спросил Денисов. — Как по-вашему?

— Кто знает? — Юрий Николаевич курил, стряхивая пепел в снятый с пачки слюдяной чехол, заменявший ему пепельницу. — Он не говорил об этом в поезде.

— Мне интересно ваше мнение.

— Не думаю. Женщины в такой час дома. А мужчины? Другое дело, когда человек везет что-то громоздкое…

— Или ценное.

— Именно. Со мной, например, только три рубля на такси да две копейки на автомат. Меня не встречают, — он полез в карман за платком. Под пальто виднелись коричневый пиджак, бежевая кофточка — неброские, со вкусом подобранные цвета. — Альтернатива, конечно, есть всему. Артур вчера пошутил: есть люди, сказал, считающие, что коньяк пахнет клопами, а другие утверждают: клоп пахнет коньяком…

Денисов усмехнулся:

— Какие же, он считал, правы?

— Энтомолог! Для него полужесткокрылые, сиречь — клопы, — совершеннейший продукт природы. Клопы, бластомы, водомерки… Безобиднейший человек! Может, его с кем-то спутали? Но с кем?

— Чудак он, — поднял голову монтажник.

Юрий Николаевич обернулся, проверяя неожиданную мысль:

— Алексей, ведь при вас большая сумма! Я не настаиваю. Если хотите, можете не отвечать.

Монтажник завозился:

— Я не скрываю, что везу деньги.

— Много? — спросил Денисов.

— Юрий Николаевич прекрасно знает: хотел машину купить. И меня не собирались встречать!

Юрий Николаевич многозначительно посмотрел на инспектора.

— Машину? Так далеко? — спросил Денисов.

— У них «Жигули» свободно… — монтажник предпочитал короткие, четкие формулировки. — Если насчет денег, могу точно сказать, сколько со мной.

— Важно, что купить не удалось, — подытожил Денисов.

— Все без пользы. Взял билет и назад.

— С билетами было трудно?

— Особенно на скорый. Чуть не остался.

— А деньги? На аккредитиве?

— С собой… Но никто не знал, только наше купе!.. — он не договорил.

В класс вошел носильщик, поставил у входа чемодан.

Следом шли сержант и полный загорелый человек. При виде его недавние попутчики оживились.

— Московская милиция работает, — крякнул Юрий Николаевич. — Сказали б не поверил! Всех разыскали…

— Третий пассажир. Транзитный, — доложил сержант, — дежурный послал.

Мужчина тем временем рассчитался с носильщиком.

Тот остался доволен, прощаясь, приложил руку к шапке.

— Дрога, — представился вошедший.

— Денисов, — Он представлял себе хозяйственника крупнее и старше. Едете в Ош?

— В Ошский район.

Транзитный осмотрелся. На стене висела таблица — милицейский строй в движении без оружия. Сбоку, за окном, темнел вагон электропоезда.

— Садитесь. Ваш попутчик по купе… — начал Денисов.

— Артур. Я знаю… Какой вандализм! — Дрога придвинул стул. — Неужели не найдете?

— Работаем… Вы вместе с ним вышли из поезда?

— Да.

— Вместе шли к вокзалу?

— Мы быстро расстались.

— Он от вас отошел? Или вы?

— Я… — Хозяйственник бросил взгляд на чемодан, обвел глазами попутчиков — оба молчали. — Дело в том, что Артура встречали…

Новость произвела впечатление разорвавшейся бомбы.

— Встречали? — переспросил Денисов.

— Он извинился, пошел вперед.

— Вы видели встречавших?

— Не видел.

— Почему вы думаете, что его встретили?

— Он сказал: «За мной пришли, извините!» — Дрога как-то неловко достал пачку папирос, раздумал, снова сунул в карман.

— Прощаясь, больше ничего не сказал?

— По-моему: «Надвигается шторм…» Что-то в этом роде.

— Вы говорили о море?

— Ни полслова. Вообще этой темы не касались.

— «Надвигается шторм»?

— Я сам удивился.

Подождав, Денисов начал заход, на этот раз менее стремительный.

— Вы сошлись с Артуром ближе других. Что он рассказал о себе?

— Почти ничего. — Дрога подумал. — Занимается насекомыми. С детства. Шахматист… Что еще? Рассеян чудовищно: хотел бриться — электробритву водил обратной стороной, пока я не подсказал.

«Непонятно», — подумал Денисов.

— Он брился после посадки? Или под Москвой.

— Под Москвой.

— Пожалуйста, вспомните все.

— Был за границей… Да! Тетка у него умерла, осталось наследство…

— Любопытно.

— Несколько тысяч.

— Вы видели деньги?

Дрога пожал плечами:

— Не только я! Тогда стали платить за белье — у него одни сторублевки. Абсолютно непрактичен. — Транзитный вздохнул. — У меня тоже была сторублевая купюра — навязали в сберкассе, но я ее сразу разменял.

Денисову показалось, что он слишком быстро ведет свою партию, поэтому обязательно что-то упустит.

— Разрешите ваш паспорт.

— Видите ли… Мы переезжаем из Оша, — Дрога замялся. — Документы на прописке. — Он не снял ни перчаток, ни шапки, каждую секунду готовый в путь.

— Запишите данные.

Дрога неловко стащил перчатку.

Денисов подал блокнот:

— Вы служили на флоте?

— А что?

— У вас якорь на руке, как у меня. Отсюда совсемсовсем немного до разговоров о море… «Надвигается шторм»!

— Память детства. Во флоте я не служил. Пехота…

— Вот у Алексея интересная татуировка! — неожиданно вступил в разговор Юрий Николаевич.

Монтажник в углу нахмурился:

— Глупости, — в свободном от волос квадрате лица мелькнули рассерженные глазки.

— А что именно? — заинтересовался Денисов.

— «Не всякому прощай!» — Юрий Николаевич стряхнул пепел. — Я еще в поезде заметил. Угроза и предостережение… Если б не узнал вас ближе, Алеша, наверное, сто раз подумал бы, прежде чем с вами ссориться… голос его стал вкрадчивым. — Наверное, болезненно было?

Денисов мысленно поздравил себя с тем, что не разговаривал с каждым пассажиром в отдельности, как принято, а собрал всех вместе в маленьком классе.

— Не очень, — монтажник усмехнулся.

— Мода! — Юрий Николаевич — словно заботился о том, чтобы приличные люди, даже попав под пристальные очи закона, беседовали и вели себя подобающим образом. — В свое время, помню, меха носили у подбородка, потом на полах. Скоро, наверное, снова поднимут к шее…

Денисов встал, прошел от окна к двери: похоже было — с появлением Дроги все еще больше запуталось.

— Не помню, кто заметил: особо разительное увидеть на нашей планете невозможно, вертимся в одном и том же круге мод, технических идей. Сами судите! Радиус нашего шарика шесть тысяч километров, — Юрий Николаевич очертил круг сигаретой, — высота величайших гор и глубина впадин не превышает девяти. Девять километров на шесть тысяч! Это же идеальный шар с коэффициентом допустимости первого-второго класса…

Раздался звонок — звонил Сабодаш.

— Только что сообщили… Слышишь меня? Потерпевший скорее всего не выживет. Сейчас он в институте Склифосовского, следователь там.

4

Денисов положил трубку, помолчал. Сообщение дежурного его словно подстегнуло.

— Во что вы играли ночью? — спросил он. — В терц, в дербец, в стос?

В кабинете стало еще тише. Денисов понял, что не ошибся.

— Банк был велик?

Никто не ответил, но теперь он знал точно: игра шла большая. По словам проводницы, они произнесли имя Катенька. «Катеньками» называли сторублевые купюры со времени выпуска первых бумажных денег — за портрет Екатерины Великой на ассигнациях.

Денисов подошел к окну.

Неприметный в темноте вагон напротив наполнялся пассажирами — то в одном, то в другом его конце вспыхивали светлячки сигарет. Портьеры в классе задернуты не были, и курившие, должно быть, видели небольшой зал с учебными пособиями в простенках и четверых мужчин, собравшихся здесь в ранний час.

— Так или иначе, придется об этом говорить… — сказал Денисов.

Звонок раздался совсем некстати. Докладывал младший инспектор:

— Доставили железнодорожные билеты, они оставались в вагоне… Проводница передала.

— Как с моими справками?

— Проверил по адресному…

Денисов наконец положил трубку, повернулся к прибывшим:

— Что за игра? Обычная академическая?

Юрий Николаевич устроился удобнее на стуле, вытянул ноги.

— Бог мой! Я и сам не знаю, что за игра! — он прикрыл веки пальцами. Алексей! В этом вопросе вы наиболее сведущи, от вас все зло. Вам и карты в руки. Извините за неудачный каламбур.

Монтажник покраснел, не вставая, собрал с подоконника перчатки, сунул в карман.

— Сведущ, может, и больше. Не спорю! А играл меньше вас… — Он вдруг заговорил,быстро выстреливая слова-предложения: — Чудак один. Обучил… Когда в самолете летели. Из Лабытнанги. Три карты каждому.

Картинки по десять очков, остальные по курсу. У кого больше очков, тот выиграл…

— «Сека», — кивнул Денисов.

— Когда меня перевели к ним в купе, я показал. До этого они в шахматы играли. Дрога загорелся: «По копеечке!» — он говорил о третьем пассажире как об отсутствующем. — Артур играть не хотел. Дрога и его уговорил… Юрий Николаевич засмеялся:

— Мне поначалу везло. Потом проиграл две зарплаты. Бог мой! Пришла удивительная карта — двадцать девять очков! Впервые за игру!

— Кого же еще невзлюбила… — Денисов искал слово: — Фортуна?

— Артура вначале, — Юрий. Николаевич щелчком сбил пепел с сигареты. Очень нервничал, на каждом кону терял. Я уже подумал, не придется ли одалживать ему на такси.

— А потом?

— Разыгрался.

— Еще бы! — вмешался монтажник. — В последней игре такая карта пришла… Сто рублей ставит, триста под партнера набавляет!

— Под вас? — спросил Денисов.

— Зачем?! У меня было шестнадцать очков. Я сразу от игры отказался.

— В целом вы выиграли, проиграли?

— При своих. Тот, из Лабытнанги, врезал мне в самолете — сейчас поумнел, — он снова раскинул перчатки на подоконнике. — Артур кольцо с себя снял. Все деньги выложил и эти…

— Чеки, — подсказал Юрий Николаевич.

— По-крупному играли… — Денисов посмотрел на него.

— Куда там!

— А кто сдал карты?

— На последнюю игру? Дрога…

Транзитный пассажир хотел что-то объяснить, но промолчал.

За окном раздалось четкое постукивание: вагон с компрессором и на этот раз находился под окном учебного класса. Ночевавшем на путях сцеп готовился к отправлению, через секунду-другую в нем должен был разлиться яркий люминесцентный свет.

— Вы не договорили, — Денисов снова обратился к Юрию Николаевичу. — Как закончилась партия?

— Артур и Дрога торговались, — Юрий Николаевич устроился на стуле с комфортом. По-видимому, в нем было сильно развито чувство уюта. — Артуру всю ночь не везло, а здесь… Набавляют и набавляют ставки.

И Дрога и он! Короче, я спасовал, оставил их вначале вдвоем.

— Дальше.

— Карта к товарищу, — он показал на Дрогу, — пришла уникальная тридцать очков. Он показал мне:

«Присоединяетесь?» Что делать? Подумал и согласился!

Аудацес фортуна юват! — Юрий Николаевич рассмеялся. — Судьба помогает смелым! Вот тогда Артур поставил чеки, обручальное кольцо снял. Мы тоже добавили… — Последовала глубокая затяжка, долгое движение сигареты к чехлу и назад. — Вскрыли карты. У нас с Дрогой, как я сказал, тридцать, у Артура… — Юрий Николаевич затянулся. — Тридцать одно. Банк огромный.

И уже к Москве подъезжаем. Пора собираться. Артур сбросил все в портфель. Остальное вы знаете.

— Та-ак… — Денисов помолчал. — При Артуре оказалась очень крупная сумма, — ему показалось, что он наконец назвал первую посылку. — Вы остались без денег?

— Дрога проиграл много больше!

Молчавший в течение всего разговора хозяйственник сформулировал вторую посылку:

— Но кто мог об этом знать? — Все время, пока Юрий Николаевич повествовал, Дрога внимательно рассматривал одно и то же пособие, висевшее перед ним, — повороты в строю и в одиночном движении без оружия. — Только мы четверо!

— Оставьте! Вы говорите об игре, а я думаю о наследстве, которое он получил! Помимо Артура могли быть и другие наследники, — Юрий Николаевич махнул рукой. — Они могли прознать о поездке. Кто эти встречающие? Вот вопрос! Скажу о себе: я никуда с вокзала не отлучался. Только к стоянке такси.

— Домой звонили? — спросил Денисов.

Юрий Николаевич снова полез за платком:

— Нет. Обитаю у сына от первого брака… В свое время оставил жене квартиру, обстановку, сейчас фактически на бобах — ни прописки, ни площади.

Это было правдой. Младший инспектор проверил его по адресному бюро: прописанным по Москве он не значился.

— Юрий Николаевич направился к такси, — сказал Денисов. — А Алексей?

— В буфет. Меня и пригласили из буфета.

— А вы? — Денисов повернулся к Дроге. — Попали в медкомнату? — он показал на руку в перчатке. — Что с рукой?

В глазах Дроги мелькнуло удивление, но ответил он спокойно, будто даже обрадовавшись:

— Ушиб. Боль неимоверная.

— Как это произошло?

— В вагоне, — Дрога погладил ушибленную кисть. — Полка была плохо закреплена. Мне руку задело, Артура — по голове…

— Сильно?

— Таблетку брал от головной боли. Проводница дала.

Это тоже было правдой.

— Та-ак… — Денисов прошелся по кабинету.

Равномерный стук под окнами внезапно прекратился.

В вагонах за окном вспыхнул яркий свет. Первая электричка была готова в путь.

Ночь кончилась.

В класс снова позвонили:

— Обнаружен похожий портфель. Сдан в камеру хранения. Помощник дежурного побудет вместо тебя в классе. Давай срочно!

Было по-прежнему темно, когда Денисов выбежал из отдела.

Рядом с киоском Союзпечати курила молодая женщина. На ней было бежевое пальто, а перчатки и длинные сапоги-чулки — черные.

Денисов обратил на нее внимание: «Похоже на дветовую гамму сиамских кошек…» Ближе к закрытому еще киоску стояли чемоданы и дорожная сумка. За чемоданами сумку было едва видно.

«Забудет», — решил Денисов.

У камеры хранения попыхивал папироской Сабодаш.

— Нашлись твои морячки. На Рижском… Следователь сейчас их допрашивает. Они кое-что видели. Оказывается, Артур зашел за камеру хранения сам. С портфелем. Только потом появились еще двое. Сначала один, потом другой.

— Со стороны вокзала?

— С платформы. Сзади… — Сабодаш поджег потухшую папиросу. — Что у тебя нового?

Денисов рассказал.

— Следователь занят. Ты сам, если что… — он отбросил окурок. Пойдем? Шестое окно, пятая полка.

Пригнувшись, они прошли в «окно», размером не уступавшее двери. Свет внутри был приглушен, ожидавшие их кладовщики в телогрейках и ватных брюках пошли впереди. Камера хранения не отапливалась. По обе стороны прохода тянулись некрашеные деревянные стеллажи, висели связки пластмассовых жетонов.

Пятая полка оказалась в углу. Желтый импортный портфель был отгорожен мешками, не сразу бросался в глаза.

— Вы принимали? — спросил Денисов у кладовщика, который стоял ближе других.

— Не, Спирин.

— Сейчас придет, — сказал Сабодаш. — Выдает забытые вещи. Сержант должен еще пригласить понятых.

Кто-то зажег свет над проходом, спросил:

— Человек-то жив, товарищ капитан?

— Жив. Состояние тяжелое.

Послышались голоса.

Все тот же сержант-первогодок, оказывавшийся всю ночь на подхвате, ввел двух женщин. Одну Денисов тотчас узнал по бежево-черным кошачьим тонам. Сумки при ней не было, в каждой руке она держала по чемодану.

— Оставьте чемоданы у входа, — сказал Денисов.

Женщина поставила вещи.

— Вернитесь к киоску… За сумкой.

Возвратилась она счастливая, притихшая. Вместе с ней вошел пожилой кладовщик в очках с металлической оправой. Спирин.

— В какое время сдали портфель? — дежурный показал на стеллаж.

Кладовщик поправил очки, повертел приколотую квитанцию:

— После ночного скорого.

— Помните, кто сдавал?

— Столько народу… — похоже, он не хотел ввязываться в историю.

— Жаль.

— Не помню. Истинное слово.

Денисов поставил портфель на стол, ближе к светильнику:

— Осмотрим содержимое. Возражений нет?

— Открывай, — сказал Сабодаш. — Понятые пусть подойдут ближе.

Денисов осмотрел запор:

— Придется отложить: портфель заперт.

— Погоди, ключ дам, — кладовщик был согласен помочь, но только наименее хлопотливым образом: в кладовой было полно ключей от невостребованных портфелей, чемоданов.

Денисов отказался:

— Кто-то помимо владельца мог пытаться открыть замок. Испортим следы.

— Значит, пока не найдут хозяина, будете в неведении?

— Эксперт вскроет.

Под Дубниковский мост бесшумно скользнула очередная электричка. Прибыл утренний скорый — разгоняя тележки, бежали в конец платформы носильщики. Летом они так же резво боролись бы за место у первого вагона, чтобы успеть отвезти вещи к такси дважды.

Денисов. свернул в зал. Здесь ревели уборочные агрегаты. Зажегся неоновый призыв «Пользуйтесь автоматическими камерами хранения», который на ночь выключали Влажный мрамор, отмытый уборщицами, казался к утру темным и менее торжественным. Денисов поднялся к внутренней справочной, та же девица пригласила его войти.

— Я по поводу вчерашнего звонка…

— Не поймали?

— Припомните, какой голос был у звонившего? Резкий, хриплый?

— Не сказала бы.

— Густой?

— Нет, нет… — она вдруг покраснела. — Как у нового инспектора.

Денисов был разочарован. Новый инспектор, молодой, но уже с брюшком, садился на совещаниях позади всех и молчал, словно набирал в рот воды.

5

— Состав подали на посадку минут за двадцать… — подумав, вспомнил Дрога. — Когда я садился, Артур был в купе.

— О чем зашел разговор? — спросил Денисов. — Если можете, воспроизведите дословно.

— Ни о чем. «Много людей, толкотня…» По-моему, это Артур сказал. «На осень намечена реконструкция».

«Как муравьи…» — тоже он сравнил. Тут вскоре появился Юрий Николаевич.

— Я поправил Артура: «Скорее не муравьи, а божьи коровки. Муравьи, надо отдать справедливость, быстрее…» — Юрий Николаевич достал сигарету. Артур тогда засмеялся: «Самка божьей коровки оставляет после себя полторы тысячи яиц…» Помните, Дрога? Я после этого осведомился: «Вы — зоолог?» «Нет, — он ответил, — энтомолог».

— Правильно, — транзитный кивнул. — Мы представились. «Все до Москвы? спросил Артур. — Отличное купе подбирается». У вас, Юрий Николаевич, была начатая бутылка виски, мы с Артуром отказались. Я до этого выпил рюмку водки в ресторане, вы угостили женщину, она только пригубила.

— Ну и память! Бог мой! — Юрий Николаевич шутливо поежился. — Опасный человек…

— А как появился в купе Алексей? — спросил Денисов у Дроги.

— Он ехал в соседнем, сначала пришел насчет машины. Я в это время играл с Артуром в шахматы. «Все москвичи? — он спросил. — Магазин „Жигули“ далеко от вокзала?» Юрий Николаевич не знал, я — тоже. Артур поинтересовался: «Машина нужна?» У Алексея даже голос вздрогнул: «У меня и деньги с аккредитива сняты…»

— Продолжайте.

— Закончили партию. Я думал, Артур забудет. Смотрю: достал блокнот, стал рисовать. Как доехать, где выйти. С той поры Алексей и прописался у нас, стал обхаживать Артура. За пивом бегал… Когда соседка попросилась в другое купе, к женщинам, Алексей, естественно, остался.

Денисов прошелся по кабинету:

— Вернемся чуть назад, Дрога. В день выезда вы разменяли сторублевую купюру. Задолго до поездки?

— Часа за три.

— В ресторане?

— Я сказал: выпил рюмку водки.

— Билет был уже куплен?

— Билетов не было еще накануне. С ними вообще тяжело.

— Все же вам удалось уехать.

— Носильщик достал место.

— Кто-то отказался от поездки?

— Не знаю, он мне сам предложил.

— Почему?

Денисов почувствовал, что классическое расследование, которое он ведет, не покидая помещение, подходит к концу.

— Что вам сказать? — Дрога пошевелил больной рукой.

— Артур не рассказал, где он купил билет?

— По-моему, в агентстве.

Денисов обернулся к Юрию Николаевичу:

— А как вам повезло?

— Бывший сослуживец по академии… На станции, в товарной конторе, у него сестра.

— А вы, я смотрю, нигде не пропадете, — неожиданно зло заметил монтажник. — С любым поладите. Везде у вас связи…

Старик вспылил:

— Вас это совсем не касается, молодой человек! Постарайтесь хотя бы внешне выглядеть воспитанным… Нелишне, уверяю, Алексей!

— А что я сказал? Неправду?

— Думайте, прежде чем делать замечания!..

6

Денисов подошел к окну. Недавние попутчики не спешили найти компромисс, продолжали неумную злую перепалку. Несколько минут, слушая их, Денисов смотрел в окно на спешивших к восьмому пути пассажиров.

— Юрий Николаевич! — он наконец принял решение, отошел от окна. — Ведь вы и Алексей отлично знаете друг друга. И Артура тоже. Я допускаю даже, что все вы трое живете в одном доме. В крайнем случае, на одной улице…

Ответом было молчание.

— Я проследил интермедии, которые вы сейчас продолжаете разыгрывать. Эти три маски — «монтажник», «энтомолог», «инженер». Талантливо, честное слово.

Классическая школа шулерства! Чувствуется рука, Юрий Николаевич!

— Шулерства? — старик поперхнулся. Лицо его посерело. — Сейчас же… Слышите? Сейчас же возьмите слова назад. Вы пожалеете! Я проработал в Академии коммунального хозяйства не один год…

Денисов вернулся к столу:

— Было так. Вы трое подыскивали очередную жертву. Ничего стоящего не попадалось. В ресторане вы увидели у Дроги сторублевую купюру. С билетами было трудно, но у вас имелся лишний. Вы предложили его Дроге через носильщика. — Денисов вынул из конверта железнодорожные билеты: Смотрите, этот обнаружен в одежде Артура, два других передала проводница. Теперь разрешите ваш…

Дрога достал бумажник, Денисов взглянул на билет:

— Покупали в разное время, через разных лиц, Алексей вообще ехал отдельно, а номера идут подряд… Видите?

Все молчали.

За окном раздался равномерный стук: вагон за вагоном тяжело катил по восьмому пути рядом с окном учебного класса.

Денисов раскрыл блокнот:

— Я нашел ориентировку. «За мошенничество в аэропортах Внуково и Шереметьево разыскиваются… — Денисов позволил себе чуть перевести дух, всю ночь он словно играл тяжелую турнирную партию, — трое неизвестных.»

Маски шулеров: «метеоролог» — «шахматист», «непрактичен, рассеян»… Маски чуть-чуть подправлены. Судя по всему, «метеоролог» — это Артур. Второй — «рыбак», «молодой парень», «возвращается с промысла с Атлантики», «денег куры не клюют». Это, безусловно, Алексей.

Наконец: «в коротком пальто», «пожилой, манерный», «преподаватель русского языка и литературы…»

— Мерзавцы! — сказал Дрога.

Юрий Николаевич не отреагировал: все его внимание было сосредоточено на Денисове.

— Сдаюсь, инспектор, — после недолгого молчания он вдруг шутливо поднял руки. — Банк ваш! Я недооценил вас как психолога. Действительно, мы знаем друг друга, отрицать смешно, — Юрий Николаевич достал сигарету. — После того, что произошло, вы не запрещаете мне курить здесь?

— Курите.

— Благодарю, — он щелкнул зажигалкой. — Вы абсолютно правы во всем… И все-таки не правы! Дело осложняется тем, что этой ночью мы играли честно, каждый за себя! Так сказать, ради искусства… А это, как известно, не преступление. Артур обыграл всех потому, что класс игры его выше. В «секе» он — гроссмейстер. А наш друг, — он кивнул на транзитного, — в лучшем случае только разрядник…

— Это точно, — откликнулся из угла Алексей.

— Заметьте: Дрога сам сдал карты в решающей партии! Своею рукой.

— Важно — кто готовил колоду, — Денисов захлопнул блокнот. — Где она, кстати? В пиджаке у Артура я обнаружил кусочек наждачной бумаги…

— Карты у кого-то из них, — сказал Дрога.

— Вы имеете в виду, что бока карт, возможно, обточены? — Юрий Николаевич отложил сигарету, помассировал пальцами набрякшие веки. Вопрос праздный. Колоды этой не существует.

— Исчезла?

— Бог мой! Говоря юридически, нам должны доказать нашу вину, а не мы свою невиновность.

— Следствию потребуется время.

— Таким образом…

— И все-таки! При последней раздаче вам выпало двадцать девять очков, Артуру тридцать одно и Дроге тридцать. Математическая вероятность такого один случай из пятидесяти тысяч.

Юрий Николаевич кивнул:

— Мне это известно… Заключение Сибирского отделения Академии наук по конкретному уголовному делу.

Знаю. Тем не менее бутерброд всегда падает маслом вниз, — он отвел руку с сигаретой. — Доказательства, как известно, не имеют заранее установленной силы — так гласит статья семьдесят первая… А выпадение редкого сочетания необязательно должно произойти в конце эксперимента! Считайте, что в сорока девяти тысячах последующих случаев такого больше не будет!..

— Какие мерзавцы! — повторил Дрога.

Юрий Николаевич ткнул пальцем:

— «И его бить кнутом, потому что один обманывай, а другой догадывайся. А не мечися на дешевое…» При Иване Грозном еще постановлено…

— Нет уж, увольте! — Дрога усмехнулся. — Не я вас обманывал, а вы меня!

— Вы решили об Артуре: «…непрактичен, рассеян, получил наследство… Отчего же не поживиться»? Я вас насквозь видел!

— «Видели»! Добряк… За что же вы своего партнера так отделали?! съязвил Дрога.

— То есть?

— Барыши не поделили?

— По-вашему, выходит, мы!.. — Юрий Николаевич вскочил. — Если на то пошло, и не такие суммы брали!

На меня хотите направить, чтобы с себя снять… Н-е-е-т! — он замахал рукой с сигаретой. — Тут из-за денег человеческую жизнь не пожалели! Жадность обуяла…

— Смотря кого!

— Того, кто эти деньги проиграл!

Денисов не дал им продолжать:

— Садитесь. Вернемся снова назад, — он спрятал в карман блокнот. Когда вы, Дрога, вышли из вагона, Артур говорил про море…

— Ах, это: «Шторм надвигается…» — Дрога отвечал неуверенно.

— И все? Вы точно помните?

— Мы больше не разговаривали.

— Припомните — дело серьезное. Я не знаю, останется ли он в живых… Вы пытались. догнать Артура? Говорите! Только честно…

— Честно? — Дрога встал — рядом с таблицей, которую перед этим разглядывал. — Пытался! Не хочу кривить… Конечно, в мыслях у меня ничего такого не было!

Но просто уйти я не мог.

— Вы видели, как Артур шел по платформе?

— Да.

— Как зашел за камеру хранения?

— Видел.

— И пошли за ним?

Задай Денисов эти вопросы раньше, вряд ли он узнал бы истину. Для этого понадобились большая часть ночи и утро.

— Нет, я повернул в медкомнату. В конце концов… — Дрога бросил быстрый взгляд в угол. — Я подумал: каждому своя судьба.

— Судьба? Значит, вы кого-то заметили?

Дрога, уже не скрываясь, смотрел на «монтажника»:

— Я догадывался, что это одна шайка, но уверен не был. Около камеры хранения Артур бросился бежать…

— Артур побежал?

— Да. В это время — из толпы пассажиров вынырнул Алексей.

Он замолчал. Прошло несколько быстрых секунд. Денисову не пришлось задавать следующий вопрос.

— Мы ехали все вместе, правильно, — в квадратной рамке прямых волос «монтажника» произошло движение. — Я побежал к камере хранения. Дрога мог видеть…

— Объясните подробно.

— Я должен был делать вид, что ездил покупать машину. Но в действительности деньги были у Артура. Поэтому по крупной я не играл… Когда вышли из поездка, Артур побежал к камере хранения. Я ничего не понял…

Побежал за ним, — он надел перчатки, потом снял, швырнул на подоконник. — Деньги Артура у меня, документы я спрятал… Но Артура я не трогал! Я вообще отказывался от этой поездки! Юрий Николаевич, отказывался? — он обернулся к старику. — Говорил, что завязал?

Юрий Николаевич качнулся на стуле:

— Вы с Артуром сто раз завязывали!

— А вы ловили момент! Приходили, когда я на мели… — он снова подхватил перчатки, сунул в куртку. — Пишите: Артур на спине лежал, когда я появился, а Юрий Николаевич лазал у него по карманам. При любом следователе подтвержу!

— Хочешь сказать, я Артура зашиб? — крикнул Юрий Николаевич фальцетом.

— Не знаю!

— Я?! Который Артуру и тебе как отец? Бог мой!..

— Точно пауки в банке! — заметил Дрога злорадно.

— Что он здесь говорил? — Юрий Николаевич сжал руками виски. — Зашел за угол здоровый молодой человек, — он обернулся к Денисову, — подбегаю через минуту — повержен ниц, рот открыт — страшно смотреть.

И уже никого. Сбоку в заборе дыра…

— Дальше, — сказал Денисов.

— Я осмотрел портфель, карманы — все цело. Взять ничего не успели, тут Алеша прибежал.

— Ценности при вас?

— Все цело. Портфель Алексей сдал в камеру хранения.

— Значит, в справочную звонили…

— Я. А кто же? Бог мой! Из-за этого не уехал с вокзала!

Денисов не заметил, сколько минут они просидели молча: «Новый аспект…»

— Вас не должны были встречать? Это точно?

— Разве только воздушная милиция? — Юрий Николаевич устало потянулся к зажигалке. — Учитывая их телеграмму.

— Но Артур сказал…

— Чтобы отделаться от Дроги… Реникса, чепуха!

Ночь прошла.

Денисов мысленно подвел итоги. Прослежены обстоятельства, тщательно скрывавшиеся всеми четырьмя пассажирами ночного скорого. И все же он, Денисов, так ни на йоту и не приблизился к ответу на вопрос: что же произошло с Артуром? Все, что удалось за ночь, — разоблачить трех отпетых мошенников.

— Пройдите к дежурному, — Денисов показал Дроге на дверь. — Там можно написать заявление о привлечении их к уголовной ответственности.

— Спасибо, — Дрога простился, волоком подтащил чемодан к порогу. Ничего, если я пришлю за ним носильщика?

— Разрешите вопрос к уходящему? — Юрий Николаевич поспешно щелкнул зажигалкой. — Простите, Дрога. Вы заинтересованы в вызове в ОБХСС?

Транзитный взялся за дверь.

— ОБХСС соотнесет сумму сегодняшего проигрыша с вашим жалованьем за десять лет беспорочной службы…

Честное слово!

— Поберегите ваши советы для себя!

— Вам тогда не придется самому устраиваться на новом месте! Вам его подберут!

— Оставьте.

— «Сапиенти сат», — говорили римляне. «Умный поймет». Решайте!

Было совсем светло. В готовом к отправлению составе на восьмом пути осмотрщики постукивали длинными металлическими молоточками.

— Кто из вас последний разговаривал с Артуром? — спросил Денисов, когда Дрога вышел. — Я не имею в виду интермедии насчет бластом и водомерок…

— Я, — «монтажник» убрал волосы с лица. — Когда поезд подходил к перрону. Я спросил тихо: «Кому из нас прикрывать тебя сзади, Артур? Ведь ты пойдешь первым…»

— А он?

— Артур? — «монтажник» посмотрел на Юрия Николаевича, как бы предоставляя ему, а не Денисову, инспектору уголовного розыска, первому докопаться до смысла сказанного в ответ Артуром. — Махнул мне рукой: «Пока только зыбь»!

«Артура явно преследовала навязчивая аллегория, — подумал Денисов. Фраза, сказанная Алексею, была логически связана с другой, которую через минуту он повторил на перроне подошедшему Дроге: „Шторм надвигается!“»

— «Зыбь»? — переспросил Юрий Николаевич. — Не спутал? — Казалось, он тоже был озадачен.

— Именно «зыбь».

Денисов понял:

«Тупик. С этого места мне не сдвинуться. Точка.

Ни Алексей, ни Юрий Николаевич ничего больше о судьбе Артура не знают!»

Фрамуги в дежурке были открыты — утром здесь становилось проветренно и чисто. Помощник Сабодаша сидел за телетайпом. Увидев Денисова, он поднял голову:

— Звонили из Шереметьева: за, шулерами выехала опергруппа. Сам начальник уголовного розыска…

— А что Дрога?

— Отказался писать заявление. Сказал, что прощает…

Денисов покачал головой:

— Где он работает? Я не узнал.

Телетайп неожиданно застучал, помощник крикнул, стараясь заглушить шум:

— Что-то связанное с отарами овец, у меня записано!

В горах.

— Дежурный далеко?

— Скоро будет! — громче крикнул помощник. — Что-нибудь передать?

— Надо подробнее расспросить медиков о травме у пострадавшего…

— Что-то новое?

— Пожалуй.

Денисов вышел в коридор. В помещении для дежурного наряда в кресле дремала Тоня. Денисов не стал ее будить, налил себе в кружку чаю, подвинул стул. Проводница так и не проснулась.

Было хорошо пить холодный чай, замереть, ощущая свое разом отяжелевшее, жаждущее неподвижности тело.

«На Артура никто не нападал…» — теперь, после утомительной многочасовой беседы с очевидцами, это было совершенно ясно.

Денисов вспомнил пассажира в шляпе, в легком плаще не по сезону, каким он увидел Артура по прибытии ночного скорого, между камерой хранения и стоянкой такси. Из последних сил Артур, должно быть, забежал за стоящее на отшибе здание и рухнул, раздирая одежду о какой-то торчащий из стены острый предмет.

В коридоре раздались шаги, дежурный искал его — Ты здесь? Я сейчас говорил с институтом Склифосовского… — Увидев спящую, Сабодаш перешел на громкий шепот: — Артур получил травму еще в поезде, за несколько часов до прибытия в Москву!..

Денисов отставил кружку.

— Лопнул в голове какой-то мелкий сосуд, у меня он записан. И вот кровь все время скапливалась во внутренней полости, пока не парализовало сознание. Врач объяснил…

— Наверное, оборвавшейся полкой в купе!.. — подумал Денисов вслух.

Характер травмы объяснил и головную боль Артура, и попытку бриться обратной стороной электробритвы — по мере того, как сумеречное состояние сгущалось, захватывая новые участки мозга. И навязчивое представление о надвигающемся шторме.

Денисов налил еще чаю. Он пил холодный чай и думал: «Просто и замысловато соединены нити событий — конец одной легко принять за начало новой».

1

Здесь и далее должности оперативных сотрудников уголовного розыска и ОБХСС — инспектор, старший инспектор — указаны в их наименовании до марта 1984 года; в настоящее время соответственно — оперативный уполномоченный, старший оперативный уполномоченный.

(обратно)

2

Фейс — лицо (англ.).

(обратно)

3

пичак — нож (узб.).

(обратно)

Оглавление

  • Пять дней и утро шестого
  •   ВОСКРЕСЕНЬЕ, 8 ФЕВРАЛЯ
  •   ПОНЕДЕЛЬНИК, 9 ФЕВРАЛЯ
  •   ВТОРНИК, 10 ФЕВРАЛЯ
  •   СРЕДА, 11 ФЕВРАЛЯ
  •   ЧЕТВЕРГ, 12 ФЕВРАЛЯ И УТРО 13-ГО
  • Дополнительный прибывает на второй путь
  •   1
  •   3
  •   4
  •   5
  •   6
  •   8
  •   9
  •   10
  • Четыре билета на ночной скорый
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  •   6
  • *** Примечания ***