Агафья Тихоновна [Александр Моисеевич Володин] (fb2) читать онлайн

Александр Володин Агафья Тихоновна

(поется)

Не уезжай, ты, мой голубчик,

Печально жить мне без тебя,

Дай на прощанье обещанье,

Что не забудешь ты меня…

Одноактная пьеса-монолог по мотивам Н. В. Гоголя «Женитьба»

Всем вам наверно известна пьеса для театра «Женитьба», сочинение господина Гоголя. Там рассказывается, как Иван Кузьмич Подколесин, в годах уже, но холостой, вздумал жениться. Приятель повел его свататься к невесте, Агафье Тихоновне, и все было уже сладилось, да жених вдруг взял и выпрыгнул в окошко.

Представление смешное, все хохочут, но сама я в театр не пошла и так и не видела ничего. Потому что невеста эта, Агафья Тихоновна — это я. И сочинитель все описал точно, слово в слово, наверно ему те пересказали, которые приходили ко мне свататься еще помимо Ивана Кузьмича. Я не хочу сказать, что господин Гоголь что-либо выдумал со зла, нет! И однако все было совсем иначе. С тех пор уже несколько лет прошло, я и замуж уже вышла. Но не по любви. Любила же я лишь один раз в жизни, и совсем другого человека. И видела-то я его недолго, а не могу забыть до сих пор.

Фекла привела к нам женихов. Один — Балтазар Балтазарович Жевакин, но грубый, пожалуй может такое словцо вклеить, что и неприлично сказать. Другой — Никанор Никанорович Анучкин. Субтильный, ножки тоненькие, узенькие — но мне эти субтильные как-то не знаю, я ничего не вижу в них. Третий Иван Павлович Яичница. Я еще тогда же подумала: как же это, если я выйду за него замуж и вдруг буду называться Агафья Тихоновна Яичница? Бог знает что такое… Как вдруг какой-то господин отвлек меня ото всех, спрашивает:

— Да неужели вы меня не узнаете?

— Сколько мне кажется, говорю, совсем не видела вас.

— Однако ж, говорит, припомните. Вы меня верно где-то видели.

— Право, говорю, не знаю, уж разве не у Бирюшкиных ли?.. Ах, говорю, ведь вы не знаете, с ней ведь история случилась.

— Как же, говорит, вышла замуж.

— Нет, это бы еще хорошо, говорю, а то переломила ногу.

— Что-то, говорит, было, или вышла замуж, или переломила ногу.

Почему я так помню весь наш разговор? Должно быть потому, что после этого разговора он взял за руку какого-то господина и представил его: «Приятель мой, Подколесин Иван Кузьмич.» Оказывается, что он не сам пришел свататься, а только привел своего приятеля Ивана Кузьмича.

Вот тут-то и началось. Иван Кузьмич стал на меня смотреть. То есть и все остальные смотрели тоже, но он не так смотрел. Едва я на него взгляну — как он отводит глаза. Но чуть отворочусь — тотчас принимается смотреть снова. Из-за этого я стала плохо понимать, что говорится. Потом кто-то еще пришел, якобы прослышал, что здесь продают шерсть, тоже уселся, потом что-то стали меня спрашивать, а я молчу, потому что он смотрел. А Фекла мне шепчет: «Отвечай же, скажи, благодарствую, мол, с моим удовольствием. Не хорошо же так сидеть». Я хотела было так ответить и подняла уже глаза, но нечаянно опять наткнулась на Ивана Кузьмича, и он опять отвел свой взгляд, и я только и смогла сказать:

— Мне стыдно, право стыдно, я уйду, право уйду.

А Фекла:

— Ах, не делай этого сраму, не уходи, совсем осрамишься. Они нечесть что подумают.

А я:

— Нет право, уйду, уйду, уйду!

И убежала. Но по пути успела заметить, что Иван Кузьмич смотрел так странно, наверно подумал, что я глупа…

Право, какое затруднение — выбор! Если бы один, два человека, а то сколько! Как хочешь, так и выбирай…

И я решила бросить жребий. Нарезала бумажки, на каждой написала имя и положила в ридикюль.

— Какой выберется, говорю, такой пусть и будет. Кого прикажет судьба…

Но едва я произнесла эти слова, как услышала за спиной голос:

— Да возьмите Ивана Кузьмича, всех лучше.

— Ах…

— Да чего же вы испугались? Не пугайтесь, это я…

И оказывается, что это приятель Ивана Кузьмича.

— Право, возьмите, говорит, Ивана Кузьмича.

— Ах, мне стыдно, вы подслушали! Мне, право, стыдно.

— Ну, возьмите Ивана Кузьмича.

— Как же, а другие?.. Ведь они тоже хорошие люди…

— Дрянь! Все они дрянь!

— А ведь, право, они очень… скромные.

— Какое скромные! Драчуны, самый буйный народ. Охота же вам быть прибитой на другой день после свадьбы.

— Так по вашему совету… лучше взять Ивана Кузьмича?

— Непременно Ивана Кузьмича.

— А тем, другим, разве отказать?

— Конечно, отказать.

— Да ведь как же это сделать? Как-то стыдно.

А он говорит:

— Почему же стыдно? Скажите, что еще молоды и не хотите замуж.

А я говорю:

— Да ведь они не поверят, станут спрашивать: да почему, да как?

А он говорит:

— Ну, так если хотите кончить за одним разом, скажите просто: «Пошли вон, дураки!»

— Как же можно так сказать?

— Ну да уж попробуйте. Я вас уверяю, что после этого все выбегут вон.

— Да ведь это выйдет уж как-то бранно.

— Да ведь вы их больше не увидите, так и не все ли равно.

— Так они же на меня рассердятся.

— Какая ж беда, если рассердятся? Если бы из этого что-нибудь бы вышло, тогда другое дело; а ведь здесь самое большое, если кто-нибудь из них плюнет в глаза, вот и все.

— Ну, вот видите!

— Да что же за беда? Ведь мне вот плевали несколько раз. Если бы, другое дело, был далеко платок, а то ведь он тут же в кармане, — взял, да и вытер…

Не думайте, господа, своими достоинствами я не обольщаюсь. И отлично знала, что им в первую очередь от меня было надобно. Каменный дом, да флигеля два.

На другое утро первым пришел Яичница.

«Я, говорит, нарочно пришел пораньше, сударыня, чтобы поговорить с вами наедине, да или нет?» Не успела я собраться с духом, чтобы ответить, как тут же пришел и Жевакин. «Да или нет?» И Анучкин: «Да или нет?»

А я только одно бормочу всем:

— Не нужно-с… Не нужно-с…

— Как не нужно? — это Яичница. В каком отношении не нужно?

— Ничего-с, говорю, ничего… Пошли вон!

Далее плохо помню, что было. «Как «пошли вон»? Что такое значит «пошли вон»? Позвольте узнать, что вы разумеете под этим?

Я убежала от них, когда же пришла немного в себя, то из-за двери уже слышала скандал. Яичница грозился полицией, а невесте, мол, скажите, что она подлец, а дом строен в один кирпич, а в середине всякая дрянь, мусор, щепки, стружки…

Потом Анучкин кричал, что я необразованная, не знаю по-французски, хорошо Фекла ему ответила, что все святые говорили по-русски… А я думаю: что, если там Иван Кузьмич пришел и все слышит? И все ругательства, и что дом в один кирпич? Хотя: едва ли это может его интересовать, сколько кирпичей. Но однако же нехорошо, если он все это слышит…

Я сидела, вот так положив склоненную голову на руку, когда отворилась дверь, и они входят в комнату, Иван Кузьмич и его друг. И друг его говорит:

— Я привел к вам, сударыня… смертного, которого вы видите. Еще никогда не было так влюбленного — просто не приведи бог, и неприятелю не пожелаю…

Но Иван Кузьмич толкнул его под руку и тихо сказал:

— Ну уж, ты, брат, кажется, слишком.

Что же он имел в виду? Что он не так влюблен? Или, что его друг сказал такое слово: «неприятелю не пожелаю»?

А друг его опять обращается ко мне:

— Будьте посмелее: он очень смирен; старайтесь быть как можно развязнее. Эдак поворотите как-нибудь бровями или, потупивши глаза, так вдруг и срезать его, злодея, или выставьте ему как-нибудь плечо, и пусть его, мерзавец, смотрит!

Это на сцене только так считается, будто я слышу, а другой стоит рядом и не слышит. Иван Кузьмич, конечно, все это слышал и принял за шутку, и как бы улыбнулся.

«Ну, я оставляю вас в приятном обществе!» — Значит, его приятель сейчас уйдет, и мы останемся одни наедине. «Смелее! — говорит. — Смелее!» — Не поняла, кому это он сказал, Ивану Кузьмичу или мне. И ушел. И мы остались вдвоем…

— Прошу покорнейше садиться.

Он сел, а я села напротив него.

— Вы, сударыня, любите кататься? — спросил он по прошествии времени.

— Как-с кататься?

— На даче очень приятно летом кататься в лодке.

— Да-с, иногда приятно со знакомыми прогуливаемся.

— Вы, сударыня, какой цветок больше любите?

— Который крепче пахнет-с: гвоздику.

— Дамам очень идут цветы.

— Да, приятное занятие…

— Вот скоро будет екатерингофское гулянье.

— Должно быть, веселое будет гулянье!..

Не знали мы, не знали мы, что не встречать нам этот праздник вместе…

— Какой это смелый русский народ!

— Как?

— А работники. Стоит на самой верхушке… Я проходил мимо дома, там щекатурщик щекатурит и не боится ничего.

Но тут Иван Кузьмич вдруг забарабанил пальцами по столу, взял свою шляпу и стал раскланиваться.

— А вы уже хотите…

— Да-с, говорит. Извините, что, может быть, наскучил вам.

— Как-с можно! Напротив, я должна благодарить за подобное препровождение времени.

На эти слова он улыбнулся. И так хорошо!

— А мне так, право, кажется, что я наскучил.

— Ах, право нет!

— Ну, так если нет, так позвольте мне и в другое время вечерком когда-нибудь…

— Очень приятно-с…

Какой достойный человек! — думала я. Как приятно с ним говорить! Какой превосходный человек!..

А дни летят, а сердце так бьется, что изъяснить трудно. Везде, куда ни поворочусь, так вот и стоит Иван Кузьмич.

Точно правда, что от судьбы никак нельзя уйти. Хотела было думать о другом, но чем не займусь — пробовала сматывать нитки, шила ридикюль — а Иван Кузьмич все так и лезет в руку.

И вот, наконец, явился он еще раз. И сразу, по всему его виду мне стало ясно, что он пришел просить моей руки.

— Я пришел к вам, сударыня, изъяснить одно дельце, — проговорил он. — Только я хотел прежде знать, не покажется ли оно вам странным?

Я потупила глаза, словно и не понимаю, в чем дело.

— Что же такое?

— Нет, сударыня, вы скажите вперед: не покажется ли вам странно.

— Пожалуйста, как можно, чтобы было странно, — от вас все приятно слушать.

— Но пусть лучше я вам скажу когда-нибудь после, — не решился все же Иван Кузьмич.

— А что же это такое? — спросила я в надежде, что он все-таки решится.

— А это… Я хотел было, признаюсь, теперь объявить вам это, да все еще как-то сомневаюсь.

В это время вошел его приятель и говорит:

— Господи, ты боже мой, что это за человек! Это просто старый бабий башмак, а не человек, насмешка над человеком, сатира на человека!

Но я сделала вид, что ничего не слышала, и спрашиваю, как будто ничего и не было:

— Отчего же вы сомневаетесь?

— Да все как-то берет сомнение.

Тогда, наконец, его приятель сказал:

— Как это глупо, как это глупо! Да вы, сударыня, видите: он просит руки вашей, желает объявить, что он без вас не может жить, существовать. Спрашивает только, согласны ли вы его осчастливить.

А я не знаю, отвечать на это или нет, потому что ведь не сам Иван Кузьмич мне это сказал, а другой человек. И все же я осмелилась ответить, словно бы это спрашивает не он, а сам Иван Кузьмич.

— Я никак не смею думать, чтобы я могла составить счастие… А, впрочем, я согласна.

И вот его приятель соединил наши руки и сказал:

— Ну, Иван Кузьмич, поцелуй свою невесту. Ты теперь можешь это сделать. Ты теперь должен это сделать. Ничего, ничего, сударыня, пусть целует.

Тогда и он воспрянул духом, Иван Кузьмич.

— Нет, сударыня, позвольте, теперь уж позвольте!..

И поцеловал меня со спешки не в самые губы, но почти что… И взял за руку, и я даже не сразу смогла понять, что он сказал.

— …ясная ручка! Отчего это у вас, сударыня. такая прекрасная ручка?.. Да позвольте, сударыня, я хочу, чтобы сей же час было венчанье, непременно сей же час!

— Как, сейчас! Уж это может быть очень скоро…

Но Иван Кузьмич — подумал бы кто! — не согласился со мной.

— И слышать не хочу! Хочу еще скорее! Чтобы сию минуту было венчанье!

Надеваю венчальное платье — немного располнела, но, быть может, Иван Кузьмич это и любит? Есть хочется. Наверное, Иван Кузьмич тоже голодный… И надо уже выходить к нему, и сама не знаю, что со мной такое! Опять сделалось стыдно, и я вся дрожу! Выхожу в комнату, где он меня ожидал — а его нет.

— Да где же это он… Куда ж он вышел?

— Куда ушел Иван Кузьмич?

— Да он тут.

— Да где же тут?

— Да ведь он тут сидел в комнате.

— Да ведь нет его, ты видишь.

— Да ведь из комнаты он тоже не выходил — я была в прихожей.

Тут влетает его приятель, мы к нему:

— Ивана Кузьмича нет.

— Как нет? Ушел?

— Нет. И не ушел даже.

— Как же и нет, и не ушел?

Тогда я крикнула на улицу:

— Где Иван Кузьмич, никто не видел?

— Да они-с выпрыгнули в окошко.

— В окошко?..

— Да-с. Потом, как выскочил, взяли извозчика и уехали.

Трудно поверить, невозможно поверить, а я уже знала, что так оно и есть. И мало ли тому причин? Он привык жить один. Наверное, ему страшно было и думать о женитьбе. На всю жизнь, на весь век связать себя? Все кончено, все сделано, через минуту и под венец? Я ведь это понимаю… И главное — он боялся того, чего совсем не следовало бояться. Потому что я никогда не посмела бы его обидеть… Зову в окошко: «Иван Кузьмич! Иван Кузьмич!» Кричу уже: «Иван Кузьмич!» А на улице смеются. Вся улица покатывается. До сих пор все хохочут. «Вон невеста, от которой жених в окошко выпрыгнул!» Если бы он еще в дверь вышел. Вот же дверь!

Конец

Оглавление

Александр Володин Агафья Тихоновна