Водный Мир [Джулия Бертанья] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Джулия Бертанья ВОДНЫЙ МИР
Воды Мирового океана поднимаются, и старый мир гибнет. Но возникает дивный Новый Мир…Давным-давно жил-был…
…мир, полный чудес. Всё в нём было живым чудом — начиная от движения микроскопических частиц и заканчивая вращением огромной планеты. Люди называли эту планету Землёй — так же, как и почву у себя под ногами, дарующую своим обитателям всё, что необходимо для жизни. И люди, не задумываясь, пользовались этими щедрыми дарами. Они черпали из почвы и из моря. Они жадно отбирали у Земли её чудеса. Они портили и разрушали до тех пор, пока не добрались до самого сердца планеты. А когда спохватились было уже поздно — они полностью разграбили свой мир, не оставив ничего. Планету стало лихорадить — её изматывали ураганы и бесконечные бури. Моря и реки выходили из берегов, затопляя города и опустошая земли. Началась эпоха свирепых штормов. А потом наступило ужасное затишье. Представьте себе разрушенный и затопленный мир. Не осталось ничего и практически никого — лишь жалкие остатки некогда гигантского населения Земли, уцелевшие там, где из воды всё ещё выступали редкие вершины гор; одиночки, заброшенные на крыши небоскрёбов, цепляющиеся за высокие мосты и верхушки деревьев…
ЯРОСТНАЯ ПЛАНЕТА
Не испугается душа моя, Не дрогнет средь штормов бушующего мира.— Эмили Бронте.
Винг
Зима 2099
Вращается Земля. И остров Винг — что по английски означает «крыло» — снова накрывает тень. На часах — одна минута четвёртого. Жители Винга сходятся в деревню — точнее, в то, что от неё осталось. Просоленные, насквозь пропитанные морской влагой улицы сбегают с холма прямо в неспокойный, кипящий волнами океан. Старожилы ещё помнят времена, когда складчатые холмы, на которых вырос Винг, переходили в известняковые скалы, отвесно спускавшиеся к широкому каменистому пляжу. Ещё прошлым летом верхушки этих скал можно было увидеть во время отлива; они темнели среди волн. Теперь на этом месте всегда вода. Повернувшись спиной к морю, люди медленно поднимаются по склону холма, бредут через поле ветряных мельниц. Этот ранний зимний вечер выдался на редкость безветренным, и широкие мельничьи крылья движутся еле-еле, издавая чуть слышный скрип. Высоко в небе сияет Полярная звезда — крошечный факел, помогающий людям отыскать дорогу к плоской вершине. С давних пор там высится круг из одиннадцати валунов. В тот момент, когда последний солнечный луч тает на поверхности океана и ночь окутывает Винг, люди на время забывают о волнах, которые наступают, окружая остров со всех сторон. Так же, как с незапамятных времён поступали их предки, люди собираются внутри каменного круга, чтобы отпраздновать день зимнего солнцестояния. Все взволнованно наблюдают за тем, как несколько человек крутят вокруг себя длинные верёвки, на концах которых привязаны пылающие соломенные шары. Они раскручивают верёвки всё сильнее и сильнее, а затем, под одобрительные вопли зрителей, зашвыривают их высоко в небеса. Огненные шары прорезают тёмное небо и осыпаются вниз мириадами золотых искр, словно вторя смерти старого солнца уходящего года. Потом поджигают огромное колесо — древний символ вечного круговращения Мироздания — и пускают его катиться с горы. Люди кричат от восторга, глядя, как пылающее колесо мчится сквозь тьму — всё вниз и вниз, а потом прямо по волнам — и постепенно затухает где-то в океане, словно падшая с неба звезда. И вновь на холм опускается тьма. Ночь обступает людей со всех сторон: они жмутся друг к другу и в поисках хоть какого-то света поднимают головы к мерцающим в вышине звёздам. Старый Тэйн почти на ощупь пробирается в середину каменного круга. Он встречал праздник зимнего солнцестояния около восьмидесяти раз — больше всех на острове. Тэйн достаёт из глиняного горшка заботливо припасённый уголёк, который он выхватил из камина в своём доме, и поджигает аккуратную горку из сухого торфа и обломков дерева, выброшенных морем. Через некоторое время костёр, потрескивая, начинает разгораться. Жители Винга радостными криками приветствуют пламя, разгоняющее тьму и предвещающее рождение нового солнца. Тэйн залезает на двенадцатый валун, лежащий в центре круга, и поднимает руку. Шум стихает. — С Новым годом! — восклицает он. — Завтра мы впервые увидим солнце нового столетия! Он окидывает односельчан нерешительным взглядом, прекрасно понимая, что люди с нетерпением ждут, когда можно будет начать есть, пить и веселиться. Морщины ещё сильнее прочерчивают его лицо. — Быть может, новый век принесёт нам чудо, — говорит Тэйн. — Потому что только чудо спасёт нас от наступления воды… Но что, если чуда не будет? Послушайте. Нам пора подумать о будущем. Пора узнать, каков мир за пределами островов… — Нет, Тэйн, не надо! — кричит Бренна, маленькая круглощёкая женщина, которая привела с собой целый выводок шумных ребятишек мал мала меньше. Она улыбается, пытаясь смягчить тон сказанного. — Мы не хотим думать об этом в такую ночь! — Именно в такую ночь и следует подумать о будущем, — возражает Тэйн. — Но здесь же дети! — Улыбка Бренны гаснет. — Я не хочу пугать их. — Я говорю это ради детей. Их будущее зависит от того, сумеем ли мы противостоять подъёму воды, — сурово говорит Тэйн. По толпе пробегает недовольный ропот. Бренна права, сегодня никому не хочется думать о море. Возмущение растёт, голоса становятся всё громче. Несколько человек пытаются защищать Тэйна, но их слишком мало; большинство же, как и Бренна, хотят веселиться и ни о чём не думать. В этот момент на камень рядом со стариком запрыгивает девочка. Её щёки горят, глаза сверкают, в длинных волосах, словно в тёмных водах ночного океана, вспыхивают искорки. Она умоляет толпу не расходиться и выслушать старика. И люди послушно стихают, привлечённые вдохновенным видом девочки, её страстным призывом. Она стоит на камне, подавшись вперёд, и свет костра окружает её силуэт призрачным сиянием. Воспользовавшись затишьем, старый Тэйн пытается утихомирить односельчан. — Успокойтесь! — говорит он дружелюбно, но твёрдо, опуская сдерживающую руку на плечо девочки. — Тише, Мара… Давайте все успокоимся и будем праздновать. Но сначала возьмёмся за руки и встанем вокруг огня с мыслями о будущем. И люди вновь смыкаются вокруг него. Они стоят все вместе, окутанные светом и теплом костра, отгороженные от холодного тёмного мира безмолвным кругом мёртвых камней. Их мечты и надежды уносятся в небо с дымом и искрами. Потом все пьют горячее свекольное вино и едят печёную картошку, а согревшись, спускаются вниз с холма. На соседних островках также пылают костры — эти яркие огни, разбросанные по тёмной глади океана, кажутся отражением сияющих в небе созвездий. Праздничная толпа добирается до деревни как раз в тот момент, когда в церкви радостно ударяет колокол; ему вторят колокола на других островах, и эхо разносит звон далеко по воде. Очень скоро узкие улочки Винга заполнятся народом, праздничными огнями, песнями, заглушающими рокот океана. Так люди прославляют бессмертие Вселенной, и веселье их затянется далеко за полночь. Но слова старого Тэйна не выходят ни у кого из головы. Конечно же, новый век принесёт то самое чудо, которого мы так ждём, говорят друг-другу жители Винга. Планета позволила морю поглотить другие земли и другие острова, но это было где-то там, далеко-далеко. С нами такого никогда не случится! А тем временем океан делал новый глоток, откусывает ещё один кусочек от подножия холмов Винга, подступая вплотную к деревне и фермам, — к самому порогу человеческого жилья.Ненасытное море
Апрель 2100
Мара Бэлл просыпается с чувством тревоги, как будто маленькая птичка бьётся у неё в груди. Воздух наполнен перестуком молотков и визгом пил. Мара поспешно отпирает окно, распахивает ставни, и в комнату врывается яркий солнечный свет. Оторопевшая, обрадованная, она несколько секунд моргает, привыкая, а потом высовывается из окна, наслаждаясь свежим воздухом, видом моря и неба: бесконечной, сливающейся на горизонте синевой. Пользуясь кратким затишьем между бурями, люди по всему острову лихорадочно чинят и обновляют защитные приспособления, изрядно потрёпанные и повреждённые зимними штормами. — Марабэлл, завтракать! — доносится ясный и чистый голос её матери, соединяющий коротенькое имя и фамилию Мары в один прекрасный звук, — словно звонкий ручеёк весело журчит по камушкам. Мара ныряет под кровать, и пошарив, вытаскивает кибервиз. Жители Винга давным-давно забросили подобные игрушки: никому нет нужды до старинных приборов. Никому, кроме Мары… Она щелчком раскрывает тяжёленький шарик, вытягивает две солнечные антенны и кладёт кибервиз на тёплый подоконник подзарядиться. Затем Мара натягивает одежду и мчится вниз по лестнице — скорее вон из дома, в котором она была заперта три бесконечно долгих штормовых месяца. — Стой, стой! — Розмари, её мать, указывает рукой на кухонный стол. В другой руке она держит молоток. — Я сказала, завтракать, Марабэлл. А потом за работу. На берегу, взлохматив белокурые волосы братишки и ухватив со стола кусочек тоста, Мара вылетает из кухни так быстро, что никто не успевает её остановить. И только скатившись вниз с холма, оказавшись на безопасном расстоянии, она оборачивается и машет матери. Та стоит в дверях, уперев руки в бока, и укоризненно качает головой, а ветер теребит её короткие чёрные волосы. Потом она машет вслед Маре молотком, но сама при этом улыбается. Розмари прекрасно понимает, что удержать дочь под замком в такое утро не возможно. И обе они знают, что ещё до захода небо может вновь затянуться штормовыми облаками, так что надо радоваться каждой минуте, проведённой вне дома. Мара мчится через поле с ветряными мельницами. Наконец-то она на свободе! Как здорово! С океана налетают порывы ветра; они подхватывают Мару под локти, треплют её волосы. Как восхитительно нежно касаются её кожи солнечные лучи! Как радует глаз бесконечная синева неба после долгих месяцев сидения в четырёх стенах, под тусклым светом лампы! Мара останавливается, лишь добежав до горбатого мостика, возле которого приютились старая красная телефонная будка и погнутая бурей табличка автобусной остановки. Когда-то на Винге было множество разных видов транспорта — автобусы, автомобили, мотоциклы, грузовики, тракторы… Мара видела их на старинных фотографиях. Но полвека назад закончилось топливо, и все машины переделали и приспособили для других целей. И теперь только море изредка выбрасывает на берег ржавую оболочку того, что некогда было автомобилем. Эти куски металла тут же переплавляются на разные нужды, но телефонную будку и табличку с номерами автобусов люди не трогают, потому что это такая же неотъемлемая часть острова, как церковь или круг из валунов на холме. Заметив, как сильно поднялся океан за зиму, Мара испуганно вздрагивает. Противоположный конец горбатого мостика уходит в воду. Неужели море подберётся ещё ближе?! Думать об этом слишком страшно, и чтобы выбросить дурные мысли из головы, она подбегает к самой кромке воды — посмотреть, что принесли волны. Ботинок! Мара радостно подбирает драгоценную находку. Вот бы отыскать ещё один! Она окидывает взглядом свои разбитые, латаные-перелатаные башмаки на толстой подошве, которые носила ещё её мама, а до того — бабушка. Ей крайне необходимы новые ботинки, пусть даже они будут непарными. Можно разорвать каждый ботинок пополам и смастерить из них новую пару. Мара продолжает поиски и в конце концов обнаруживает настоящее сокровище — кожаную сумку, запутавшуюся в большой коряге. Кожа и дерево — вот это добыча! Деревяшку она отдаст старому Тэйну, а кожа очень даже пригодится её семье. А Тэйн и из коряги сможет понаделать целую кучу разных вещей! Мара тащит тяжеленную корягу вверх по склону, к котеджу Тэйна. Оттуда доносится стук молотка, как, впрочем, и из каждого дома на острове. Старик стоит на лестнице и прибивает к окну второго этажа ставень, оторванный бурей. — Ну что, — улыбается он, — вижу, ты нашла клад? Тэйн спускается по лестнице медленно и осторожно, впрочем (на Марин взгляд) гораздо бодрее, чем можно ожидать от восьмидесятилетнего человека. Он обнимает Мару, а потом слегка отстраняет от себя, придерживая за плечи, желая рассмотреть получше. — Тебе удалось расцвести даже без солнечного света, — ласково говорит он. — За зиму ты превратилась во взрослую девушку. — Мне же только исполнилось пятнадцать. — Я помню, — с улыбкой кивает Тэйн. — Подарок дожидается тебя в доме. — Я не к тому! — смеётся Мара. Тэйн с интересом рассматривает её находки. — Кожу… — виновато начинает Мара, но Тэйн не даёт её договорить. — Твой братец не сегодня-завтра вырастет из своих ботинок, да и твои подлатать не мешает. Нет, Мара, кожу оставь себе. Я и без неё прекрасно обойдусь. Он топает о землю поношенными, но всё ещё крепкими башмаками. — Но деревяшку я принесла тебе, — настойчиво говорит Мара. — Я волокла её сюда, наверх, от самого берега, так что даже не думай отказываться. Только посмотри на мои руки. Она демонстрирует ладони, красные и ободранные о шершавую поверхность коряги. — Так уж и быть, возьму, — вроде бы неохотно соглашается Тэйн, но Мара видит, какое у него довольное делается лицо. — Я прибью ставень. — Мара хватает с травы молоток и лезет вверх по лестнице. — А я вскипячу чаю — неожиданно устало отвечает Тэйн. Как бы ни был он крепок, думает Мара, всё равно он слишком стар для такой работы. Но Тэйн ни от кого не желает принимать помощь. Отчасти из гордости, отчасти — потому, что понимает, как трудно каждой семье противостоять стихии, как важна каждая пара рук в борьбе за крышу над головой. Каменный коттедж Тэйна был построен около двухсот лет назад. Здесь родились и сам старик, и его мать, и мать его матери. Что было до этого, уже никто не помнит. Раньше Тэйн любил поглаживать каменные стены своею дома, приговаривая, что с ними до самого конца Света ничего не сделается. Без малого сто лет он смотрел отсюда на горизонт, но теперь видит перед собой только наступающее море и, кажется, уже не так уверен в своих словах, как прежде. Мара любит этот коттедж не меньше самою Тэйна, для нее это второй дом. Когда она была маленькой, Тэйн часто забирал ее к себе. Она без устали вертелась у него под ногами, пока он укладывал торф, кормил коз, взбивал масло… Тэйн называл Мару своей маленькой помощницей, и та сияла от удовольствия, уверенная, что без нее Тэйну с делами не справиться, хотя, на самом деле, это он помогал ей и ее семье — отцу, поглощенному работой на ферме, и матери, которая возилась с малышом Кори. — Люди говорят, что ничего не случится, — говорит Мара. — К лету океан успокоится, и всё опять будет в порядке. Усталая неуверенность в глазах Тэйна сменяется яростью штормового моря. Выставив квадратный подбородок, он кладет руку на стену дома и смотрит на океан так, будто бросает ему безмолвный вызов. Потом поворачивается к девочке. — Пусть они этого не видят, но ты-то не слепая, Мара! — восклицает он. — Ты больше не ребенок, и я не хочу тебе лгать. Всем нам давно пора глянуть чуть дальше собственного носа и этого богом забытого места. Мара продолжает прибивать ставень, но сердце ее сжимается от страха. Она ещё никогда не слыхала, чтобы Тэйн так говорил о Винге. Его семья, так же как и семья Мары, жила на острове с незапамятных времён. Тэйн никогда не покидал Винг и всегда говорил о нём с гордостью. До сих пор. Толстенький паучок пробегает по ставню, и Мара замирает со вскинутой рукой, давая ему время перебраться на раму, и только после этого ударяет снова. Она тоже никогда не покидала остров; во всяком случае, в реальной жизни. У Мары есть свой, тайный, способ путешествовать, но она никогда никому о нём не рассказывала. Он принадлежит только ей одной. Тэйн просит Мару спуститься вниз. Когда ее ноги ступают на землю, он берет ее за плечи и ласково, но твердо разворачивает лицом к морю. — Не слушай остальных. Не пытайся отворачиваться и обманывать себя. Остальные ошибаются. Никакое чудо нам не поможет. Мы спасемся только в том случае, если отважимся посмотреть правде в глаза. Марино сердце сжимается еще сильнее Она смотрит через поле ветряных мельниц и солнечных батарей туда, где когда-то были берег и дорога, пристань и школа. Всего несколько лет назад Мара ходила в школу. Потом школу забрало море. Зимой из-под воды еще выступала плоская крыша. Теперь не видно и ее. К северу от Винга темнеет россыпь крошечных обрывистых островков. Раньше все это было одной землей, но за последнее столетие землю вместе с холмами проглотило море, и теперь из воды торчат лишь их верхушки, словно разбросанные океаном кучки помета. За эти сто лет жителям островов неоднократно приходилось переносить свои дома, а то и целые деревни, все выше и выше по склонам. Большой и высокий Винг оказался переполнен беженцами — они заселили старинные полуразрушенные дома и фермерские постройки. — Но Тэйн! — Мара едва не плачет. — Что же нам делать?! К ней снопа возвращается утреннее ощущение тревоги в груди. Только теперь это не беспокойство, это страх. Тэйн вздыхает и снова выпячивает подбородок. — Мы должны были начать что-то делать уже давным-давно. Мне и самому понадобилось немало времени на то, чтобы взглянуть правде в глаза. Но, быть может, мы еще что-нибудь успеем, если начнем действовать немедленно.. Мара в раздумье смотрит на океан. Повернувшись к Тайну, она перехватывает его странный, тоскующий взгляд. Он и раньше так на нее смотрел. Мара знает, что взгляд этот относится не столько к ней, сколько к ее покойной бабушке. Мара очень похожа на свою бабушку — ровесницу Тэйна, которую он знал с детства. — Будем пить чай? — спрашивает Мара, пытаясь вернуть старика к действительности. — Ах да, чай... — Тэйн смущенно улыбается, и они идут в дом. Мара с аппетитом жует большую, теплую овсяную лепешку с маслом, которой угостил ее Тэйн. Только сейчас она осознает, как проголодалась, побегав на свежем воздухе без завтрака. Но даже лепешку она ест, стоя на пороге, не желая пропустить ни единого мига этой чудесной погоды. Старик тем временем разжигает плиту и ставит чайник. Чай, который пьет Тэйн, кажется Маре слишком крепким и отдающим торфом, поэтому он всегда заваривает для нее мяту и добавляет туда ложечку ее любимого верескового меда. — Расскажи мне про себя и бабушку Мэри. — просит Мара, закрывая глаза и, словно цветок, подставляя лицо солнцу. Лучше слушать истории о прошлом, чем думать о том, что ждет тебя в будущем. — Я уже всё рассказал, — отвечает Тэйн сварливо. Мара не уверена, стоит ли задавать следующий вопрос — вопрос, который мучил ее все долгие штормовые месяцы. Тоска, неизменно охватывающая Тэйна при одном упоминании о бабушке Мэри, не раз заставляла Мару ломать голову на эту тему. — Ты ведь ее любил? — наконец решается она. — Любил, да? Тэйн, не отвечая, разливает чай по щербатым чашкам. Они молча сидят за столом, пятнистым от солнечных лучей, падающих через распахнутое настежь окно. — Всё это давно в прошлом, Мара, — говорит он. — Но… — Что ушло, того не воротишь. А сейчас нам надо думать о будущем. Мысли в голове у Мары начинают крутиться с бешеной скоростью. Она так и знала. Между Тэйном и бабушкой Мэри что-то было! И поэтому он так любит ее, Мару. Мара знает, что она — вылитая бабушка; ей об этом все старики говорили, и она видела фотографии бабушки в молодости. Они действительно очень похожи — одинаковый пытливый взгляд, густые черные волосы. Даже — как говорит мама — стройная худощавая фигура и стремительная манера двигаться, и те похожи. Но никто никогда не выражал ни малейшего сомнения в том, что бабушка Мэри была счастлива замужем за дедушкой. Оба умерли в глубокой старости, и как это возможно, чтобы Тэйн... — Послушай меня, Мара, — доносится до нее голос Тэйна. — Твое будущее не здесь, не на Винге. Быть может, скоро и Винга-то никакого не останется. Или останется, но так мало, что мы все здесь просто не поместимся. Твое будущее ждет тебя в другой части этого мира. Загадка бабушкиного прошлого вылетает у Мары из головы; перед ней встают куда более насущные вопросы. — А какие они, другие части мира, Тэйн? Никто об этом не рассказывает… Маре вспоминаются места, которые она видела во время своих тайных странствий. Удивительные места, такие странные и непохожие на привычный остров, привычно окруженный морем. Но ведь её путешествия не настоящие — всего лишь фантазии, навеянные электронными устройствами, доставшимися ей в наследство от погибшего мира… — Внешний мир превратился для нас в загадку, — отвечает Тэйн. — Поэтому о нём никто никогда и не говорит. — А ты как думаешь? — допытывается Мара — Не знаю. — Тэйн тяжело вздыхает. — Когда океаны поднялись и поглотили землю, мы были потрясены. Внезапно перестали приходить грузовые суда, и наша связь с континентом оборвалась. Мы были в шоке, — Тэйн слегка наклоняется вперед, и Мара видит в его глазах отголоски того давнего ужаса. — Мы не могли понять, что происходит, и нам столько всего предстояло сделать, Нужно было полностью изменить свой образ жизни, перенести дома и фермы вверх по холму, подальше от моря. Всего за несколько лет мы перешли на полное самообеспечение А вокруг бушевали такие шторма, каких тебе и видеть не доводилось. Нам было просто некогда думать ни о чём и ни о ком другом, кроме как о своем крошечном острове. Мы отчаянно сражались за то, чтобы выжить Как только бури немного поутихли, несколько наших рыбаков вышли в море, чтобы узнать, что происходит на континенте. — Тэйн снова умолкает, и по выражению его лица. Мара догадывается, что он до сих пор не может до конца поверить в то, о чём рассказывает. — Они не нашли ничего, кроме океана. На месте прежних гор торчали лишь верхушки — голый камень, непригодный для жизни. И никаких признаков земли! Однажды узнав об этом, мы постарались забыть о внешнем мире. Так мы и жили все эти годы, боясь оторваться от своих островов. Жили до сих пор. Тэйн крепко сжимает Марину руку. — Мара, море вновь наступает. Это происходит наплывами. Проходит несколько десятков лет, лед на полюсах снова начинает таять, и уровень воды в океане поднимается. Мне знакома эта последовательность, я уже все это наблюдал. Последние годы у нас было очень жаркое лето, жара вызвала таяние льдов — значит, скоро поднимется океан. Наверное, этим летом на полюсах растают последние остатки льда. Прошлым летом жара действительно практически выжгла остров, вспоминает Мара. Воздух был такой горячий, что блестел как стекло. А дни были ужасно долгие и яркие — безжалостное солнце почти не сходило с небесного свода. Зато море было изумительным, и Мара, как русалка, целыми днями нежилась на мокрых камнях. Длинные влажные волосы, точно плащ, прикрывали ее от палящего солнца. Время от времени, чтобы охладить горящую кожу, она ныряла в теплую как парное молоко воду… — Нам пора переселяться, — говорит Тэйн. — Только теперь уже не вверх по холму. Для всех там просто не хватит места. Мару вновь охватывает страх. Она вцепляется Тэйну в руку. — Нужно искать новое место в этом мире, — говорит Тэйн. — И как можно скорее, Мара, пока ещё не слишком поздно…Буря
Мара смотрит на Тэйна широко распахнутыми глазами. Страх заглушает все остальные чувства. — Но где? — шепчет она. — Помнишь, когда ты была маленькой, я рассказывал тебе про огромные города, построенные высоко над океаном? — Но это же просто сказка! — восклицает Мара. — Нет, не сказка, — качает головой Тэйн. — Помнишь, я говорил, что видел по телевизору, когда еще были телевизоры, передачу о самом первом таком городе? Тогда эти города только начинали строить. Их называли городами Нового Мира. Мара с завистью смотрит на большой серый ящик, слепой и безмолвный, пылящийся в дальнем углу комнаты. Тэйн рассказывал ей про телевидение. — Значит, эти города и вправду существуют? — спрашивает она с сомнением — Не знаю, — отвечает Тэйн. — Не знаю, пережили они потоп или нет. Но должны были. Не знаю, много ли построили таких городов. Перед самым потопом в новостях сообщали, что вся информация о городах Нового Мира внезапно исчезла. А потом разразилась беда, и не стало вообще никакой информации. Все боролись за выживание. Позже мы пытались выяснить что-нибудь по Сети — так называлась старинная общемировая компьютерная система связи. Мара кивает. Она хорошо знает, что такое Сеть. — Мы долго искали, но так ничего и не нашли. Сеть тоже была разрушена, и выуживать там информацию было всё равно, что искать иголку в стоге сена. И потому мы бросили гадать, что же происходит там, во внешнем мире, и сосредоточились на себе. Но я уверен, что эти города все-таки построили! И их должно было быть очень много. В отчаянии Тэйн ерошит свои седые волосы. — Мне всегда казалось, что наши рыбаки заплыли недостаточно далеко. Они были смелыми людьми, но всё же испугались, не обнаружив континента на привычном месте, и повернули назад. А если бы они продолжили плыть, то, возможно, нашли бы один из этих городов. Не знаю. Но теперь мы должны узнать. Города Нового Мира — наша последняя надежда. Неизвестно, остались ли на планете хоть какие-то незатопленные участки суши, и сколько их. Тэйн приносит старый географический атлас и, положив на стол, раскрывает. — Я искал и другие варианты, — бормочет он, рассматривая карту. — Но все более или менее высокие горы находятся слишком далеко. Нам никогда до них не добраться. Рыбачьи лодки не смогут пересечь огромный океан. Мара слушает вполуха. Она представляет себе прекрасный город, парящий над океаном, безопасный и недоступный подступающим водам. И в то же время ужас охватывает ее при мысли, что она может покинуть свой родной остров. Мысль эта слишком страшная, она не желает думать об этом. Мару охватывает смятение. Тэйн кладет руку ей на плечо. Он настолько хорошо знает девочку, что ему хватает одного-единственного взгляда, чтобы понять, что она сейчас чувствует. — У тебя была необыкновенная бабушка, — говорит Тэйн, как говорил уже много раз до этого. — Когда мир перевернулся и нужно было выживать, она встала во главе нашей общины. Благодаря ее мужеству и дальновидности у жителей наших островов появилось будущее в мире, где царили отчаяние и безысходность. Я и сам почти потерял надежду. — Он улыбается, и морщины на его лице становятся глубже. — А она не потеряла. Она не позволила нам пасть духом. — Голос Тэйна дрожит, глаза сверкают. — В ней было некое величие, в нашей Мэри. А ты ее точная копия, девочка. Ее отражение! И ты тоже подаришь людям будущее, я уверен в этом. Потому что в тебе та же сила и то же мужество. — Почему ты не женился на ней? — шепотом спрашивает Мара. Слова вылетают прежде, чем она успевает осознать, о чём спрашивает. Ее дедушка, муж бабушки Мэри, умер еще до рождения Мары, поэтому ей трудно любить его. А вот Тэйн всегда был рядом, всегда был для нее вместо дедушки… Неожиданно мощный порыв ветра ударяет в стену коттеджа. Дверь жалобно скрипит, ставни с грохотом хлопают по окнам. Слышно, как в поле шелестят крылья ветряных мельниц — всё быстрее и быстрее. Мара и Тэйн вскакивают и бегут наружу закреплять ставни, пока они не разбили стёкла. На горизонте клубятся грозовые тучи. Мара чуть не плачет от обиды. Неужели краткий миг свободы закончился? Она даже не успела повидаться с друзьями! Тэйн на минуту забегает в дом и тут же возвращается с маленькой коробочкой из полированного дерева, покрытой тонкой резьбой. Он вкладывает коробочку Маре в руки. — Это мне?! — ахает Мара. Она проводит пальцем по резьбе, затем открывает коробочку. На внутренней стороне крышки — зеркальце, а в самой коробочке несколько крошечных отделений. Тэйн кивает. Он славится по всему острову как искусный резчик, но теперь так трудно найти подходящий кусок дерева. Все деревья на Винге давно вырублены. — Я вырезал эту шкатулку к шестнадцатилетию твоей бабушки. Берёг до твоих шестнадцати лет, но… решил подарить сейчас. Шкатулка для всех твоих украшений. Мара смеется — Тэйн прекрасно знает, что у нее нет никаких украшений — и крепко обнимает старика — У меня еще никогда не было такой красивой вещи! И тут только до нее доходит смысл сказанного Тэйном — значит, он так и не подарил шкатулку бабушке? Но почему? Мара не решается спросить. Вместо этого она смотрится в зеркальце. Ну надо же! Она удивленно моргает. На свежем воздухе ее бледные щеки порозовели, а глаза стали ясными и блестящими — давно они так не сияли. Волосы поблескивают на солнце, а на шее сверкает подвеска из осколка горного хрусталя — подарок Тэйна на прошлый день рождения. Ветер усиливается, вдали гремит гром. Мара бросает негодующий взгляд на тучи и захлопывает шкатулку. — А теперь беги домой, — торопит ее Тэйн. — Похоже, скоро опять налетит буря. В следующий раз, как только прояснится, я созову общее собрание, и мы поговорим о планах на будущее. Мара мчится вниз с холма. И слишком поздно вспоминает, что Тэйн так и не ответил на ее вопрос о бабушке.* * *
Мара не сразу идет домой. Вместо этого она направляется в деревню, расположенную меж двух холмов. Не слышно больше ни стука молотков, ни визга пил, только ветер завывает между домами. Все ставни плотно закрыты и заперты — Винг готовится к встрече с очередной бурей. Мара подходит к дому на самом краю деревни и стучит в ободранную дверь. Изнутри слышится громкий голос; дверь открывается. На пороге стоит высокий и стройный подросток; у него ярко-синие глаза и рыжеватые волосы — память о кельтском прошлом острова. У отца и младшего брата Мары (как, впрочем, и у большинства жителей Винга) глаза и волосы точно такие же. Марины темные глаза и иссиня-черные волосы — от других предков. Когда-то, давным-давно, на Винге высадились испанцы, спасшиеся после кораблекрушения. Маре их «наследство» досталось по маминой линии. Мальчишка втаскивает Мару в дом и захлопывает дверь перед самым носом у ветра. Он с ног до головы перемазан в грязи, пыли и паутине. — Мара! Ты почему до сих пор не дома?! — восклицает Роуэн, расплываясь в улыбке, и девочка понимает, что он рад ее видеть. — Я помогала Тэйну, и вдруг началась буря, а я хотела... Мара умолкает, потому что сначала она просто хотела повидаться с друзьями до того, как непогода снова запрет ее в доме. Но сейчас она вдруг понимает, что ей совершенно необходимо рассказать Роуэну о своем разговоре со стариком. Но буря усиливается — она может не успеть поделиться всем, что узнала. — Ты что, привидение увидела? — спрашивает Роуэн. — С тобой всё в порядке? А с семьей? Мара молча кивает; у нее дрожат губы. — Это невыносимо, Роуэн! Я сойду с ума, если еще хоть немного просижу взаперти. Вас хоть двое. Есть с кем поговорить… — Мы не разговариваем. Разговаривает одна Гейл. Причем постоянно. А мое дело — слушать, — с улыбкой возражает Роуэн. — И потом, у тебя есть Кори. — Но он же еще маленький… Мара знает, что ей надо торопиться домой. Уже слышно, как пенистые волы с грохотом обрушиваются на берег. Но ей просто необходимо с кем-то обсудить услышанное. Отец сразу же начнет оспаривать предсказания Тэйна. Мама скажет, что всё это ерунда, а потом всю ночь будет думать и волноваться. А Кори слишком мал, чтобы понять. — Пошли, заскочи хоть на минутку, — зовет ее Роуэн. — Гейл тебя повсюду искала. Вот она обрадуется, что ты пришла! Мара идет за Роуэном по коридору, а потом спускается по узкой каменной лестнице в подвал. Один угол освещен свечами. Там на куче овечьих шкур сидит Гейл и, как всегда, что-то шьет, щуря синие — совсем как у брата — глаза из-под такой же рыжеватой челки. Сверху над ней нависает полог, сооруженный из старых занавесок, который Гейл украсила и увешала всем, что нашлось в доме блестящего: шелковыми ленточками, тесьмой, старыми бусами. Кажется, что она сидит в сильно потрепанном, но чрезвычайно экзотическом шатре. — Ее зимний проект, — объясняет Роуэн. — Гейл вдохновилась картинкой из «Тысячи и одной ночи». Книги и ткани (ленты, лоскутки трикотажа, обрывки нейлона и шелка) — едва ли не самая большая ценность на острове. Гейл и Роуэн всеми правдами и неправдами стараются раздобыть как можно больше того и другого, чтобы было чем заняться долгими штормовыми месяцами. Гейл поднимает голову, чтобы узнать, с кем разговаривает брат, и тут же выбирается из своего шатра. — Мара! Как же я по тебе соскучилась! Она начинает тараторить с бешеной скоростью, проглатывая знаки препинания и, кажется, даже не переводя дыхания: — Я заходила к тебе домой сегодня утром но никто не знал где ты и тогда я пошла на берег а потом встретила еще людей и мы говорили говорили а когда закончили уже поднимался ветер но я подумала что надо бы заглянуть к Тэйну потому что может быть ты пошла к нему но потом я подумала что конечно ты бы сначала зашла к нам потому что мы так давно не виделись. Тут Гейл замечает расстроенное лицо подруги и резко сбавляет обороты: — Что случилось? Мара плюхается на пыльную подушку и, глубоко вдохнув, начинает пересказывать Гейл и Роуэну свой разговор со старым Тэйном. Роуэн внимательно слушает, осаживая сестру, которая то и дело норовит перебить Мару. — Тэйн не верит в чудеса, — говорит в заключение Мара — Мне кажется, я тоже. Хотя, наверное, хотела бы поверить. Но море всё поднимается и поднимается, и ничто его не остановит. Мы не можем сидеть, закрывшись на все засовы, и надеяться на авось. Мы должны действовать! — Но что мы можем сделать?! — горячо возражает Гейл. — Даже если это правда, хотя это и неправда, не можем же мы просто взять и отправиться в плавание через океан в надежде наткнуться на эти города! Я даже не верю, что они существуют. Это невозможно! Наверное, Тэйн узнал о них не из новостей, а из какого-нибудь фильма, который показывали по этому самому теле-как-его-там… — Телевизору, — подсказывает Мара. — А потом у него в голове всё перепуталось, — гнет свое Гейл. — Он ведь все-таки старенький… — Ничего у него не перепуталось, — говорит Мара. — Он самый умный из всех, кого я знаю. — Ну хорошо, — уступает Гейл — Но, если бы такие города были, мы бы об этом знали. Кто-нибудь приехал бы и рассказал нам. — Как бы не так! — встревает Роуэн. — Они поступили бы точно так же, как и мы — думали бы только о себе. Готов поспорить, что никто на свете даже не догадывается о нашем существовании. Если есть еще какой-нибудь свет, кроме нашего… — Ты думаешь, весь остальной мир затонул? — шепотом спрашивает Мара. Ей страшно произнести это вслух. — Нет! — в ужасе кричит Гейл. — Прекратите сейчас же! Слушать вас не хочу! Мама говорит, Бог позаботился о нас, а значит, он позаботился и о других. Конечно, позаботился! — Бог? — размышляет вслух Роуэн. — А что такое Бог? Может быть, тоже сказка. А люди убедили себя в том, что это правда. Я люблю сказки, но разве они нас спасут? Он обводит взглядом книжки, сваленные кучами по всему подвалу, и пожимает плечами. — Когда я читаю старые книги и представляю себе всех этих замечательных людей и удивительные места, которые раньше существовали, то всегда думаю: уцелело ли хоть что-нибудь из того, что было раньше? А вдруг на Земле остались только мы? Но тогда куда делся Бог? Или этот Бог совсем не такой, каким ты его себе представляешь, — говорит он сестре. — Не добрый и не заботливый. Почему ты веришь в Бога, но не веришь в гигантские города? У тебя ведь нет доказательств ни того, ни другого. — Не смей! — кричит Гейл. — Истории о Боге записаны в церкви, на стенах. Если бы это была неправда, зачем бы люди стали мучиться и вырезать их на камне? — Затем, что люди любят истории о любви, — просто отвечает Роуэн, касаясь пачки книг. Мара тоже смотрит на книги и чувствует холодок внутри. — Беда в том, — шепчет она, — что я никогда не спрашивала себя о том, что происходит снаружи. Я думала только о том, что происходит со мной здесь и сейчас, о себе и… И о своих путешествиях по Сети, хочет сказать она, но вовремя сдерживается. О ее путешествиях не должен знать никто, даже Гейл и Роуэн, ее лучшие друзья. Она готова поделиться с ними всем чем угодно, только не этой тайной. — Может быть, многие думают об этом, — замечает Роуэн. — Только никто не говорит. Но Тэйн прав, мы должны узнать, что делается во внешнем мире. — А я и сама не знаю, хочу я этого или не хочу, — признается Мара. Могучая волна с грохотом обрушивается на остров. — Мне надо бежать! — спохватывается Мара. Она спешно обнимает Гейл, мчится вверх по лестнице и натыкается на Кейт, мать Гейл и Роуэна, которая уже запирает дверь. — Мара Бэлл! Что ты здесь делаешь?! Немедленно домой! Твоя мать, небось, уже места себе не находит! — Кейт разговаривает на той же предельной скорости, что и ее дочь, только гораздо громче. — Роуэн! Роуэн! Иди и проводи Мару до половины дороги. Живее! И плащ надеть не забудь. И смотрите, куда идете! Держитесь подальше от воды! Я не желаю, чтобы кто-нибудь из вас утонул. Вы меня слышите? — Тебя, мам, весь остров слышит, — бурчит под нос Роуэн. Вырвавшись от Кейт, они с Марой попадают прямиком в объятия грозы. Пока они бегут по склону, огромная молния прорезает небо, освещая всё вокруг мертвенно-белым светом, и в тот же момент сверху начинает сыпаться град. Бок о бок они пробиваются вперед, прикрывая лица руками, которые скоро начинает саднить от ударов градин. Крылья ветряных мельниц бешено вращаются. Мара поднимает голову и замечает отца, который, стоя на вершине холма, тревожно озирается по сторонам. Охваченная чувством вины, она поворачивается, чтобы проститься с Роуэном, но тот хватает ее за рукав. Его руки, так же как и руки Мары, ободраны до крови. — Думаешь, эти города все-таки существуют? — Роуэн морщится от сильного ветра; чтобы Мара услышала его, ему приходится почти кричать. — Мара! Девочка оглядывается. Даже отсюда она видит, что Колл, ее отец, в ярости. В грозу она должна сидеть дома. Мара делает шаг вперед, но Роуэн всё еще сжимает ее руку. — Ты в них веришь? — настойчиво спрашивает он. — Я хочу верить, — кричит Мара, стараясь отвечать честно. — Но слов Тэйна мне недостаточно. Мне нужно… нужно доказательство. Все эти разговоры о чудесах и гигантских городах… — Она прикрывает лицо от особо свирепого порыва ветра. — Это похоже на сказки из твоих книжек. По лбу Роуэна змеится тонкая струйка крови — здоровенная градина угодила ему в голову. Кровь течет ему прямо в глаза. — Может, люди придумывают сказки и начинают в них верить, когда им очень хочется во что-нибудь поверить, — кричит он. Мара безнадежно кивает, затем обнимает его — крепко-крепко — и, повернувшись, бежит к дому. — Будь осторожен! — кричит она, стараясь перекрыть рев ветра. В последний момент перед тем, как нырнуть в дом, Мара оборачивается и видит вдали Роуэна. Вспышка молнии освещает крошечную бледную фигурку, бегущую на фоне чёрной стены бушующего моря.Сеть
Шторм бушует весь день и всю ночь, как будто какой-то злобный гигант задался целью вырвать остров из моря с корнем. — Я как дуну, я как двину, мигом вас из дома выну! — распевает внизу, на первом этаже, младший брат Мары, Кори, весьма кстати вспомнивший сказку про трех поросят. — Но нас ведь шторм из дома не вынет, правда, мам? Ведь наш дом сложен из кирпичей… Стоя у себя в комнате, прислонившись головой к окну, Мара чувствует, как буря бьется в тяжелый деревянный ставень, как подрагивают стекла. Какая мука жить в четырех стенах! Девочка чувствует себя птицей, запертой в клетке. Мне необходимо наружу, с отчаянием думает она, меряя шагами комнату. Мара отчетливо представляет, как разбивает кулаком окно, как срывает ставень, как ее подхватывает яростный ураган… Остановившись, она оглядывает стены своей темницы, потом берет с подоконника шар размером с яблоко и беспокойно вертит его в руках. Кроме шара — кибервиза — на подоконнике лежат еще прилагающиеся к нему маленькая палочка и изогнутая полумесяцем широкая полоска — очки. Кибервиз — единственное, что спасает ее от смертельной скуки; Мара в этом твердо уверена. Кибервиз — ее свобода, спасение, бегство. Мара сжимает шар в ладонях. Его так приятно держать в руках. Он тяжеленький и гладкий, точно стеклянный, хотя с виду очень похож на металлический. От прикосновения Мары шар оживает, на гладкой поверхности возникают и расплываются радужные облака, и, по мере того как заряжаются маленькие солнечные антенны, шар начинает излучать свечение. Большим и указательным пальцами Мара нажимает на кнопки, расположенные на обоих «полюсах» шара, и он плавно раскрывается, разделяясь на две половинки. Внутренняя поверхность нижнего полушария представляет собой клавиатуру, верхнего — экран. Мара надевает очки, берет маленькую серебряную палочку и быстро отстукивает на клавиатуре команду; на экране появляются непонятые символы. Это чудесный и сложный язык кибервиза, включающий в себя алфавит, иероглифы и цифры. Значки вспыхивают и исчезают, на их месте тут же появляются новые. Мара училась этой премудрости не один год, жадно, упорно, интуитивно угадывая верные ходы и решения. Кибервиз начинает работать; полумесяц очков наливается светом, цветные пятна на поверхности шара вспыхивают все ярче, мелькают всё быстрее и быстрее. Мара смотрит сквозь очки, поглощенная видением, которое сама и вызвала. Ее захлестывает возбуждение; она выпадает из реального мира и проваливается в киберпространство. И тогда начинается волшебство.Мару крутит и вертит. И выносит далеко за границы, реального мира. Она несется, стремительная и свободная, между сверкающих нитей Сети. Она счастлива. Двигаясь вниз, вдоль одной из переливающихся нитей, Мара приземляется на широкий электронный бульвар, с обеих сторон которого возвышаются гудящие башни — гигантские сайты, бесконечно уходящие вверх и вниз. Из какого-то темного проулка на бульвар выскакивает группа весьма уродливого вида пауков,подающих красные сигналы тревоги. Мара напрягается, но, не обнаружив реальной опасности, продолжает свой путь, благо он вроде бы свободен. Однако не стоит забывать, что в Сети все не так, как кажется. Каждая ее сверкающая нить подобно витому канату разделяется на множество тончайших волокон — возможностей, вероятностей, вариантов происходящего. В киберпространстве нет ни правил, ни преград. Здесь может случиться всё что угодно. Мара мчится вперед, готовая к любой неожиданности. Она зорко поглядывает по сторонам, бросая настороженные взгляды в узкие темные аллеи, вьющиеся между башен. — вдруг удастся обнаружить хитроумного соглядатая, которого она иногда не столько видит, сколько чувствует. Обычно она успевает уловить лишь отзвук неуловимого — внимательный взгляд пытливых глаз, тень, мелькнувшую в полумраке. И по спине у нее пробегает холодок. Бульвар оканчивается гигантской свалкой. Башни развалились, превратились в горы мусора. Мара осторожно карабкается по одной из них в надежде отыскать что-нибудь интересное. Достигнув вершины мусорной горы, она удовлетворенно вздыхает. До чего же здесь красиво! Повсюду, насколько хватает взгляда, сверкает и переливается Сеть. Это гигантское информационное поле, электронная паутина, объединяющая миллионы компьютеров. Отсюда, с вершины горы, она выглядит потрясающе, но Мара знает, что, если подойти поближе. сверкающие нити превратятся в мрачные развалины и полуразрушенные бульвары. Это завораживающее сияние исходит от электронных помоев, растекающихся, расползающихся вокруг прекративших свое функционирование сайтов. В пустынных темных аллеях, уходящих в сторону от основных магистралей, в глубокой тени покосившихся башен, среди тлеющих луж электронных отходов клубится своя, особая, странная жизнь — неизвестные, опасные создания, порожденные распадом Сети. Сеть — непредсказуемая и жестокая. Захватывающая и ужасающая. Здесь Мара свободна ровно настолько, насколько никогда не бывает свободной в реальном мире. Это самое замечательное место на свете. Мара вздрагивает. Что-то происходит. Что-то важное. Налет? Нападение? Но кто? На кого? Она чувствует электронную дрожь, пробегающую по коммуникационным волокнам. Что бы это ни было, оно надвигается прямо на нее. Мара начинает торопливо спускаться, на вершине она — как на ладони. Но успевает добраться только до середины, когда появляются они — стая летучих киберпсов. Они злобные и стремительные, громко трещат короткие перепончатые крылья, электронные пасти разинуты так, что видны острые сверкающие клыки, с которых капает ядовитая пена давно устаревшей, разлагающейся информации. Они разорвут ее в клочья! Мара крепче сжимает серебряную палочку, стараясь не споткнуться и не упасть, собирается с силами и с мыслями. Киберпсы уже окружают ее, рыча и клацая зубами. Мара с отчаянной скоростью вводит в кибервиз команду… … и псы разлетаются на мелкие кусочки. Теперь их останки разнесутся по всей Сети. Вот это удар! А как изящно всё было проделано! Но недолго ей праздновать победу. Мара едва успевает добежать до моста, перекинутого над развалинами. В тот момент, когда она, ликуя, мчится на другую строну, мост внезапно проваливается у нее под ногами, рассыпается, превращаясь в ничто. И Мара падает вниз, вниз, вниз, в туманную электронную синеву. Команду «назад», немедленно! Однако ничего не происходит. Она потеряла контроль над кибервизом и никак не может остановить падение. Мара, кувыркаясь, летит между нитями Сети. Падает и падает, совершенно беспомощная, до тех пор, пока сияющие нити не обрываются, растворившись во внезапно сгустившемся мраке. Растерянная и изумленная, Мара оказывается в темноте, в неведомой, неисследованной части киберпространства. Она выпала из Сети.
Лис в лесу
Впереди из темноты выступает огромное, тускло поблескивающее кольцо. Мара понимает, что должна как-то замедлить падение, иначе разобьется насмерть. Но кольцо, словно намагниченное, притягивает ее к себе с непреодолимой силой. Оно с шумом всасывает Мару, и та вверх тормашками летит по серебристому, извивающемуся спиралью туннелю — вниз? вверх? Непонятно… Маре уже начинает казаться, что ее безумный полет никогда не кончится, как вдруг серебристый туннель выплевывает ее в потрескивающую от электрических разрядов неподвижную туманность настолько пронзительного голубого цвета, что она невольно щурится. Вот это да! Потрясающе! Она уже не падает, а плавно парит в неподвижной голубизне. Что-то очень большое поблескивает впереди, затем вновь paстворяется в льдистом сиянии. Мара сосредоточенно всматривается вдаль, но видение то мелькнет, то исчезнет, то вспыхнет, то пропадет. Она напрягает зрение, и туманный объект наконец проявляется во всей красе — это невообразимо огромные башни, увенчанные бесконечной сетью связующих их нитей и соединений. Они похожи на гигантские деревья из хрусталя. Мара смотрит, широко распахнув глаза, восхищенная этой грандиозной, поистине неземной красотой. Ей хочется подобраться поближе, но она понятия не имеет, как это сделать. Разве можно двигаться сквозь океан неподвижности?! Хрустальные деревья стеной окружает сверкающая дымка. Неожиданно Мара понимает, что это действительно стена — плотное защитное поле. Но должен же быть какой-нибудь вход?! Такой опытный сталкер как Мара отыщет лазейку в любом защитном поле… Да, но ведь это не Сеть. Это Неизведанное. Величественные башни похожи на дворцы из сказки. — Давным-давно… — шепчет про себя Мара, и знакомые с детства слова наполняют ее предчувствием волшебства. — Давным-давно, жили-были… От ее шепота по океану голубой неподвижности пробегает легкая рябь. — Кто ты? Голос раздается прямо из синевы. Мира вздрагивает и нервно озирается. Вокруг — ни души. — Кто ты? — требовательно повторяет голос. — И что ты знаешь про «давным-давно»? — Я Мара, — испуганно шепчет девочка, отчаянно пытаясь понять, откуда доносится голос. — А ты кто? Где ты? — Я давно наблюдаю за тобой, — звучит ответ. По ее телу пробегает дрожь. Она догадывается, что это следопыт, тот самый таинственный соглядатай что преследовал ее в Сети. Но как он — похоже, это именно он а не она — сумел сюда пробраться?! В голубом тумане начинает проявляться какой-то смутный образ. У Мары бешено колотится сердце. Она с ужасом замечает, что из прозрачной голубизны на нее яростно взирает пара горящих глаз. Затем над глазами возникают острые уши. Уши?! В следующее мгновение появляется длинная белая полоска между глаз — кажется, морда, напоминающая собачью; широкий взмах пушистого рыжего хвоста разгоняет клубящуюся мглу… Это лис! Мара вспоминает настоящую лису; которая таскала ягнят и цыплят на Винге и которую в конце концов выследили и убили… Но что лиса может делать здесь? Киберлис неподвижен как статуя, но Мара чувствует, как пульсирует за этой неподвижностью величайшее напряжение, — лис сосредоточенно пытается понять, кто она такая, что из себя представляет. — Что ты знаешь про «давным-давно»? Мара не знает, как ответить на такой вопрос, и молчит. Тогда лис обнажает клыки. — Послушайте, не надо, я выпала из Сети, и я понятия не имею, где... Она замолкает, потому что лис, по-прежнему скаля зубы и едва слышно рыча, делает шаг вперед. — Откуда ты? — При звуке его голоса Мару снова пробирает дрожь. — Я имею в виду — в реальном мире. Откуда? — С Винга, — автоматически отвечает Мара, не сводя глаз с приближающегося зверя. — Винг? — Лис снова замирает, напряженно всматривается в девочку. — Это новый город? — неуверенно спрашивает он. — Я никогда о нем не слышал… У Мары широко распахиваются глаза. Она переводит взгляд с лиса на гигантские постройки у него за спиной. — Эт-то… это остров, — от волнения она начинает заикаться. — Но что ты знаешь про новые города? Они что, правда существуют? — Остров, — хрипло бормочет лис, словно не слыша Мару. Шерсть у него на загривке встает дыбом. Меж белых клыков подрагивает длинный блестящий язык. Лис облизывается. — Острова до сих пор сохранились? Но где? Где этот остров? С трудом оторвав взгляд от сияющих башен. Мара смотрит на лиса. Тут только она замечает его интерес, такой же жадный и отчаянный, как и ее собственное любопытство. Она морщит лоб. — Ты спрашиваешь, откуда я в реальном мире. Но откуда киберлис знает про реальный мир? Ты что, настоящий? — Глаза ее расширяются. — Ты тоже существуешь в реальном мире? Лис бросает на нес настороженный взгляд, несколько мгновений раздумывает, потом медленно кивает. Мара ахает. За всё время своих киберпутешествий она еще ни разу не встречала пришельца из реального мира — только люменов, призраков или прочих странных электронных обитателей Сети. — Кто ты? Откуда ты в реальном мире? — взволнованно спрашивает Мара, вновь переводя взгляд на хрустальные башни, высящиеся позади лиса, и отчаянно желая, чтобы ее догадка подтвердилась. — Я первый спросил, — говорит лис. — Я же сказала. Я с острова. Он находится в Северной Атлантике. — Остров, — шепчет лис, и в глазах его вспыхивает радостное удивление. — Ты живешь на настоящем острове? В Северной Атлантике? Что это? — Это океан, — объясняет Мара. Ее нисколько не удивляет, что лис не знает про Атлантику. Ее собственные представления об окружающем мире не отличаются особой глубиной, Тэйн рассказывал ей, что когда-то между океанами лежали земли, и у каждой было свое название, но Мара помнит только про Атлантику. — Но, пожалуйста, скажи, — для меня это очень важно! — где находятся эти башни, которые я вижу у тебя за спиной? — Это Новый Мир, — отвечает лис, почти не поворачивая головы. — Новый Мир! — кричит Мара, в восторге обнимая себя за плечи. — Значит, он существует! Но тут же замолкает и сосредоточенно хмурится. Эти огромные башни — всего лишь видение. Но существуют ли они на самом деле? Она должна знать точно. Мара поворачивается к лису, который в свою очередь не сводит с нее горящего взора. — А в реальности Новый Мир тоже существует? — настойчиво спрашивает она. — Действительно есть огромные города, которые парят над океаном? — Конечно, — лис пожимает плечами. — Только они и есть. То есть, я так думал. Нас так учили. Но ты говоришь, что живешь на острове. Значит, в мире есть еще и острова! Расскажи мне о своем острове, — требует он. — Расскажи мне про «давным-давно». Давай, рассказывай. Но Мара и сама дрожит от нетерпения. Ей кажется, что за лисом, за циклопическими башнями из тумана вырисовываются еще какие-то постройки. Она всматривается — жадно, напряженно, пристально — и действительно видит другие башни. Она в этом уверена! А потом еще, еще и еще. Бесконечная череда башен тающих в неподвижной голубизне… настоящий лес хрустальных деревьев. — Ты должен мне помочь! — кричит Мара. — Мой остров уходит под воду! Море всё время поднимается, и нам срочно нужно отыскать новое место, иначе мы все утонем! Нам необходимо добраться до Нового Мира. Пожалуйста, скажи, как его найти! Где эти города? Как их найти в реальном мире? Лис вновь замирает как статуя. Только зрачки напряженно сужаются, превращаясь в крошечные черные точки. — Ты и вправду настоящая? — подозрительно спрашивает он. — Или только призрак из Сети? — Конечно, настоящая, — возмущенно восклицает Мара. — Помоги мне, пожалуйста! Я расскажу тебе про наш остров всё-всё-всё. И всё, что знаю про «давным-давно». Я расскажу тебе о чем угодно, только помоги мне найти Новый Мир! Лис смотрит на нее — глаза в глаза, — и на какой-то краткий миг Мара недвусмысленно ощущает за лисьим обликом присутствие человека. Неожиданно ее отчаянно тянет к этому человеку — или к лису. Они стоят настолько близко друг к другу, что она — стоит лишь протянуть руку! — может прикоснуться к его гладкому рыжему меху. Но в электронном мире прикосновение невозможно. — Пожалуйста, — умоляюще шепчет Мара. — Мара! — доносится откуда-то издалека знакомый голос. Что-то хватает ее за руку, и Мара проваливается в голубой кибертуман. Она делает яростный рывок, пытается ухватить лиса за хвост, но неумолимая электронная сила тащит ее за собой, Их с лисом уже разделяет море неподвижной голубизны. — Мара, Мара! — знакомый голос становится ближе — Помоги мне! — умоляет она лиса, отчаянно сопротивляясь тянущей ее силе. — Скажи, где ты? — Нью-Мунго! — кричит лис, пытаясь догнать ее. — В Евроморе… Вернись! Но он уже тонет в тумане, башни тают, а саму Мару — задом наперед — стремительно засасывает в себя серебристый туннель. — Помоги мне! — кричит Мара, вертясь и кувыркаясь, всё больше удаляясь от киберлиса и прекрасных башен Нового Мира. Но она не в силах ничего поделать. Несчастная и расстроенная, она мчится назад по нитям Сети. — Мара! — испуганно зовет тоненький голосок. Болезненным рывком Мара вываливается из Сети в реальный мир. Срывает с глаз очки и отбрасывает их в сторону. Всхлипывая, ошалело оглядывается по сторонам, — она у себя в спальне, а рядом стоит маленький Кори. Он смотрит на сестру огромными испуганными глазами, сжимая в кулачке серебряную палочку, которую вырвал у неё из рук. Кибервиз валяется на полу. — Мара, что с тобой?! Несколько мгновений она тупо смотрит на братишку. Потом её глаза наполняются слезами, лицо вспыхивает. — Убила бы! — кричит она, яростно встряхивая малыша за плечи. — Зачем ты это сделал?! Я потеряла лиса… и Новый Мир… И всё из-за тебя! Личико Кори морщится. Глаза закрываются, а ротик, наоборот, широко распахивается, образуя большую букву «О», и Мара понимает, что сейчас раздастся оглушительный рёв. Кори умеет вопить так, что стены трясутся. Его надо срочно заткнуть, пока не услышала мама. — Я думал, ты попала в бее-дуу, — ноет Кори. — Потому что ты кричала: «Помоги мне! Помоги мне!» И я испуга-а-ался. И хотел помочь! Я пришел, чтобы показать тебе новый зуб, который кача-а-аетсяя! — Мара, что там у вас происходит? — окликает снизу Розмари. Смутившись, Мара обнимает сжавшегося от страха братишку. Она укачивает его и гладит по головке до тех пор, пока плач не стихает, а тельце не перестаёт вздрагивать. — Прости меня, Кори, — шепчет она в его пушистую макушку. — Это была просто игра. Она пошла не так, как надо, и я немного расстроилась. Но теперь всё в порядке. Правда, в порядке. Ты ни в чём не виноват. А теперь беги. Я сейчас приду к тебе, и мы поиграем. Во что захочешь. — Правда? — Слезы мгновенно высыхают, хотя Кори всё ещё всхлипывает и шмыгает носом, размазывая по щекам мокрые дорожки. — А когда? — Через пять минут. — Обещаешь? — Обещаю, — врет Мара. Кори убегает, а Мара ничком бросается на кровать. За стеной по-прежнему беснуется море. Его гул напоминает Маре шорох волн, разбегающихся по неподвижному электронному океану; она плавала в нём всего несколько минут назад. Это невыносимо! Можно годами блуждать по киберпространству и так больше никогда и не найти ни лиса, ни Нового Мира. Она наткнулась на них совершенно случайно. Мара вскакивает и начинает метаться по комнате, мучительно соображая. Повернувшись, она спотыкается о брошенную на пол подушку и в раздражении откидывает ее ногой. Подушка отлетает в сторону, а вместе с ней — что-то еще. Раздается громкий удар о стену. Нет, только не это! Мара опускается на колени около резной шкатулки, подаренной Тэйном. Она совсем забыла, что, перед тем как пуститься в киберстранствие, лежала на полу, любуясь шкатулкой и разглядывая в зеркальце свое лицо. Крошечная щепка отлетела от нижней половинки — именно сюда пришелся удар об стену — но чудесная резьба, к счастью, не пострадала. Мара осторожно открывает шкатулку, желая убедиться, что внутри всё цело, — и сердце ее обрывается. Зеркальце рассекает трещина! Теперь, когда она смотрит на свое отражение, кажется, будто левую щеку прорезает уродливый шрам. Мара громко стонет. Ей хочется отлупить саму себя. Тэйн смастерил эту прекрасную вещицу почти полвека назад, специально для бабушки Мэри. Шкатулка пробыла у Мары всего несколько часов — и уже испорчена! Тэйн никогда не узнает об этом, клянется себе Мара. Она всё для этого сделает. А вот о чём она ему обязательно расскажет, так это о своем удивительном открытии — о том, что Новый Мир действительно существует. Но… Мара хмурится. Ее единственное доказательство — прекрасное видение, хрустальный лес из башен-городов. И еще слова киберлиса. Мара задумчиво проводит пальцем по трещине на зеркальце. Форма трещины чем-то напоминает ей ветвящиеся переходы над башнями, уходящие вдаль, в голубой туман кибер-пространства. Но это не может служить доказательством. Ее рассказа недостаточно для того, чтобы пуститься в плавание по океану в поисках Нового Мира. Сейчас, в реальном мире, прекрасное видение уже не кажется ей таким убедительным. Мара хмурится еще сильнее, ее глаза темнеют, сердце учащенно бьется. Она садится и, нерешительно покусывая нижнюю губу, задумывается. Может ли это стать нашим будущим? Сможем ли мы найти спасение и прибежище в Новом Мире? Мара решительно встряхивается. Пора приниматься за дело. Если Новый Мир действительно существует, ей мало одних лишь призрачных видений. Ей нужны твердые доказательства. Что-то, во что можно поверить. Что-то, во что поверят все. Мара поднимает с пола чудесный шар. Она откидывает с лица темную прядь и надевает очки. Она берет в руки серебряную палочку и включает кибервиз. Она снова ныряет в Сеть.Мёртвая зона
— Мара! В дверях Мариной спальни стоит Розмари, в руках она держит обгоревшую дочерна буханку хлеба. Спавшая без задних ног Мара отрывает голову от подушки и, протирая глаза, садится на кровати. — Сколько времени? — Неужели ты не чувствуешь запах гари? — восклицает мать. — Я же просила тебя последить за хлебом, пока я кормлю животных. Ведь это напрасная трата муки, а мы не можем позволить себе бессмысленные траты. — Ты и за Кори последить просила, — Мара сладко зевает. — Не могу же я делать все одновременно. — Ты вообще ничего не делаешь! Только играешь ночи напролет на своем кибервизе, а потом спишь весь день. — Я не играю, я… — Мара умолкает. Никому, даже маме, не рассказывает она о том, что делает в киберпространстве. Она вздрагивает от радости, вспомнив об открытии, сделанном этой ночью среди развалин Сети; это наверняка поможет им всем спастись. Но сейчас мама явно не настроена на философские беседы о жизни и смерти. Сгоревший хлеб заботит ее куда больше. — Давай, иди пеки другую буханку. — Розмари забирает у дочери шар и палочку, протягивает ей обгоревший хлеб. — А это можешь покрошить курам. Снаружи. Мара понимает, что сейчас с матерью лучше не спорить. Характер у Розмари покладистый, но чрезвычайно упрямый — совсем как у Мары. Проще послушаться; а досаду можно будет сорвать, пнув исподтишка подушку. На лестнице Розмари мягко останавливает дочь. — Ты что, не поняла, что я сказала, соня? — В ее глазах вспыхивают лукавые огоньки. — Ты сказала… — сердито бурчит Мара. И тут до нее доходит. — Снаружи?! Я могу выйти наружу? Правда? — Только на пять минут. Это лишь короткое затишье. Какая разница! Мара рада каждой минутке! Она слетает вниз по ступенькам и, распахнув дверь, выбегает прямо в красно-желтое облако. Мара моргает, потом смеется, — бабочки щекочут ей лицо, касаются волос… Девочка смотрит, как они, трепеща крылышками, устремляются к ветряным мельницам. Ветер, оказывается, теплый, а дождевые капли — крупные и почти горячие. Толстые каменные стены совсем не пропускают в дом летнее тепло. Но небо низкое и по-вечернему темное, хотя на дворе полдень; оно почти ложится на море, полное радужных всплесков и белопенных барашков. Северные острова тонут в горячем мареве. Мара вспоминает слова Тэйна, и ей становится страшно при мысли о том, что это потепление творит с полюсами Земли. Когда Тэйн был маленьким, льды на полюсах тоже таяли. От этого северные моря стали холодными, и на Винге круглый год задували ледяные ветра, тогда как во всём остальном мире становилось всё теплее и теплее. Со временем полярные льды, которые когда-то отражали солнечные лучи обратно в космос, почти совсем растаяли, и теперь весь солнечный жар беспрепятственно падает на Землю. Вот почему Винг каждое лето страдает от изнуряющего зноя. Мара прищуривается, пытаясь понять, насколько поднялся за это время океан. Вроде бы не очень сильно, прикидывает она. А вот ветряные мельницы и солнечные батареи за сезон штормов превратились в груду развалин: склоны холмов устилают покореженные, оторванные крылья и обломки. Но красная телефонная будка — память об иных, давних, временах — всё также торчит у горбатого дорожного мостика. А вот погнутый столб с автобусной остановки исчез. Если море доберется до телефонной будки, значит, дела совсем плохи, решает Мара. Конечно, эго невозможно. Но она слишком ясно представляет себе, как последние ледяные глыбы, в течение миллиардов лет намерзавшие на полюсах, трещат и сползают в воду; как разбухает и поднимается океан; как волны захлестывают телефонную будку. Мара поворачивается лицом к острову и видит целую флотилию лодок, лежащих в безопасности меж складок холма, как раз над мельницами. Несмотря на жару, ее внезапно пробирает дрожь. Мимо проходит отец с двумя ведрами парного, еще дымящегося молока. — Опять хлеб сожгла! — ворчит он, со звяканьем ставя ведра на каменные ступени дома. — Можешь не объяснять; снова, небось, всю ночь просидела, уткнувшись в свой кибервиз… — Извини, — Мара виновато улыбается. Отцу хорошо известны ее способности к выпеканию хлеба. — Послушай, пап, — начинает она, но тут же снова замолкает. Как лучше рассказать отцу о своем открытии? И вообще, станет ли он ее слушать? Но Колл сам приходит ей на помощь. — Что это за сказки о Новом Мире, которыми ты напичкала Кори? — спрашивает он, поворачиваясь, чтобы идти в хлев. — Гигантские города над океаном… он нам все уши прожужжал, ни о чём другом думать не может… Мара прикусывает губу. Кори забрался к ней в кровать сегодня под утро, как раз когда она, всю ночь проблуждав среди развалин Сети, только-только отключилась от кибервиза. Взволнованная своим открытием, она никак не могла заснуть и в конце концов рассказала обо всём брату. — Эго не сказка, пап. Колл, качая головой, идет в хлев. Мара торопится следом. — Я знаю все эти легенды, Мара, но это всего лишь легенды. Не надо будоражить малыша сильнее, чем он уже взбудоражен. — Его будоражит шторм, а не я, — горячо возражает Мара. — И Новый Мир вовсе не легенда! Тэйн считает, что он существует на самом деле. Он видел эти города в молодости по телевизору — огромные города! Он видел, как их строили. — Не сомневаюсь, что видел. Но они не выдержали всего этого. — Отец с трудом закрывает дверь под внезапным порывом ветра, и Марл помогает ему. Затем, выпрямившись, он утирает пот со лба и оглядывает темный хлев с таким видом, словно его только что разбудили. — Если и дальше так пойдет, я готов буду поверить во всё что угодно… — Папа, — осторожно начинает Мара. Она прекрасно понимает, как будет сложно заставить своего практичного, приземленного отца поверить ей. — Я должна поговорить с тобой об этом… об этом Новом Мире. Как ни странно, Колл, кажется, готов выслушать ее, и Мара продолжает. — Я тоже думала, что это просто сказка, но всё равно искала разную информацию в кибервизе. Уже давно искала, много недель, и мне кажется, то есть, точно, я обнаружила кое-что, и теперь я уверена, что Новый Мир действительно существует. Это поразительно! Правда, пап, я могу показать тебе. Его построили, и он все выдержал! Ее голос дрожит от волнения. В черных глазах — мольба. Колл вздыхает. — Да ладно тебе, — говорит он мягко. В голосе его звучит недоверие, но во взгляде… он смотрит так, как будто очень хочет поверить. — Папа, пожалуйста! Ты только погляди, что я обнаружила! Колл смотрит на дочь долго и внимательно. Затем невольно улыбается ее отчаянной решимости. — Ну, хорошо, давай посмотрим. Сегодня вечером, — говорит он. — А сейчас мне нужно закончить дойку. А потом попытаться починить крышу и хлев. И еще успеть много чего другого. Смотри, не уходи далеко. Как только начнется буря — сразу же в дом! Мара удивленно кивает. До сих пор, не имея никаких доказательств, она даже не пыталась рассказать родителям о Новом Мире, потому что была уверена, что те просто не станут ее слушать. Во всяком случае, отец ни за что бы не стал. Наверное, положение совсем отчаянное… Мара крошит курам горелый хлеб, одновременно оглядываясь по сторонам. Солнечная батарея практически оторвана от крыши, в некоторых местах от стен хлева отлетели деревянные панели, которые, казалось, были прибиты насмерть. И так всегда! Чтобы строить планы на будущее, нужно свободное время, а откуда его взять, если надо срочно печь хлеб, чинить крышу и делать ещё тысячу других дел?! Но этот сезон штормов был самым долгим, самым яростным из всех, которые она помнила. Мара снова бросает взгляд на лодки, сложенные чуть выше поля ветряных мельниц. Там хранятся все лодки острова; их корпуса напоминают Маре тела огромных птиц, в любую минуту готовых подняться в воздух. То ли лето наступает, убито думает Мара, то ли мы просто попали в мёртвую зону посреди бушующего урагана.Потерянный мир
Розмари ставит перед Марой миску с мутной и зеленоватой жидкостью, и девочка издает страдальческий стон. Она постоянно голодна, но с трудом глотает еду, которую готовит мать. — Видеть этот капустный суп больше не могу! Не есть бы его никогда в жизни… — Вонючий суп, — соглашается Кори, жадно уплетая за обе щеки. Последний месяц они питаются только яйцами, капустным супом и картофельным хлебом. Иногда случается немного молока или творога, но вообще овцы и козы доятся из рук вон плохо, — они тоже устали стоять в темном хлеву и жевать прелую солому и сено вместо того, чтобы пастись на зеленой травке. Зерна почти не осталось, а законсервированные мамой фрукты и овощи давным-давно съедены. Если шторм не закончится в самом скором времени, им придется забивать бесценных домашних животных; но и это спасет от голода лишь ненадолго, поскольку животных очень мало. Каждый вечер перед сном Мара рассказывает братику сказку. Кори всегда просит про трех поросят или про Джека — победителя великанов. Вот и сегодня, внимательно выслушав сказку, он трогает рукой стену, у которой стоит его кроватка. — У нас домик из кирпичей, — говорит он. — Нам не страшен серый волк, правда? Сказка необходима ему, чтобы не бояться, чтобы спокойно заснуть. Он снова стал вести себя как маленький, куда младше своих шести лет, — так ему легче выдерживать страшное волчье завывание бури, ее свирепые удары в стены дома. А Мара, наоборот, чувствует себя внезапно повзрослевшей. Уложив Кори, она спускается к родителям. Сейчас тепло и без огня, но они привычно садятся вокруг пустого камина и, чтобы скоротать вечер, тоже начинают рассказывать друг-другу разные истории. Иногда у Мары возникает странное чувство, будто какая-то ее часть уже находится в будущем и с болью вспоминает эту далекую, полузабытую и оттого такую милую сцену. Сегодня Розмари рассказывает историю о Всемирном потопе и Ноевом ковчеге. Это древняя легенда, выбитая на каменных стенах церкви. После последнего — их собственного — Великого потопа большинство людей отошло от старой религии, и церковь стоит заброшенная. Но чудесные легенды, питавшие эту религию, по-прежнему живы и передаются из поколения в поколение; их часто рассказывают друг другу в такие вот долгие штормовые вечера. Закончив рассказ, Розмари бросает неуверенный взгляд на дочь. — Кажется, наши собственные ковчеги уже стоят в полной готовности на вершине холма, — говорит она Коллу. — Куда мы в них поплывем? Теперь и отец смотрит на Мару. — Как только наступит затишье, в церкви состоится собрание, — отвечает он. — Тэйн созывает всех жителей острова. — Неужели он выходил из дома во время бури? — беспокоится Розмари. — Он выбрал момент, когда было поспокойнее, и обошел деревню и фермы… — И что будет потом? — шепотом спрашивает Мара. Она боится услышать ответ. Колл отвечает уклончиво. — Я обсудил с Тэйном твой рассказ, Мара. Он считает, что ты сможешь нам помочь. Расскажи еще раз, что ты узнала. — Как Мара может нам помочь? — удивляется Розмари. — Она же еще ребенок! — Вовсе нет, — возмущается Мара. Она вновь, слово в слово, повторяет свой рассказ о Новом Мире, который находится в киберпространстве, далеко за пределами Сети. Когда она умолкает, мать вздыхает с улыбкой. — Это же просто сказка, Марабэлл. Это всё не по правде Я слышала рассказы Тэйна о Новом Мире, но это лишь легенда, миф, несбыточные мечты… — Розмари с пониманием смотрит на дочь. — Можешь мне, конечно, не верить, но я очень хорошо помню, что значит быть пятнадцатилетней. Тебя переполняют мечты, а реальная действительность только мешает жить. — Больше я не дам хлебу пригореть, — с улыбкой обещает Мара. — Но это — правдивая мечта. Ты сама в этом убедишься, когда я покажу то, что обнаружила. Она мчится к себе в комнату и хватает кибервиз. Затем, забравшись на стул, снимает со шкафа старый запыленный ноутбук. Главное, вспомнить, как подсоединить его к кибервизу, Прошлой зимой она это уже делала. — Где ты откопала эту рухлядь? — смеется Колл, с изумлением глядя на компьютер в руках дочери. — Что ты собираешься с ним делать? — интересуется Розмари. — Невозможное! — Мара хмыкает, торопливо распутывая провода. Как и прочие жители Винга, ее родители никогда не пользуются старинной техникой, которая когда-то была так распространена во всём мире. Они удивленно переглядываются и качают головами, глядя, как Мара ловко подсоединяет ноутбук к кибервизу. Потом она берет в руки шар, и он оживает. Мара вводит команды — старый компьютер откликается медленно и неохотно. Маре странно и неудобно нажимать клавиши на его большой плоской клавиатуре, но она знает, что это машина надежная. Сосредоточенно хмурясь, она надевает очки и входит в Сеть. Ловко перескакивает с сайта на сайт, следуя длинной извилистой тропинкой, которая прошлой ночью привела ее к сайту, запрятанному под одной из обрушившихся башен. Ее поиски длились много недель, она обошла множество киберсвалок и развалин, прежде чем нашла то, что искала. То самое необходимое доказательство существования Нового Мира. Колл и Розмари внимательно следят за тем, как Мара просматривает сводки новостей времен начала эпохи штормов. На экране мелькают бури, наводнения, ужасные картины упадка и разрушения. Сегодня эти кадры потрясают Мару ничуть не менее сильно, чем прошлой ночью, когда она увидела их впервые. Конечно, все это случилось давным-давно, задолго до ее рождения, и где-то очень далеко. Но сейчас практически то же самое происходит у порога ее собственного дома. Она не может отвернуться, сделать вид, будто ее это не касается. Наоборот, она хочет знать. Родители тихонько переговариваются между собой, а Мара, затаив дыхание, читает текст, возникший в нижней части экрана, — последнюю сводку в Сети. Прошлой ночью Мара была так взволнована, что не заметила этого сообщения. Но сейчас она потрясена. Картинка над текстом показывает скопление гигантских башен, вздымающихся из воды на месте затонувшего старого города. Из верхушки центральной башни произрастает розетка хитроумных креплений, разветвляющаяся паутина, которая соединяет все башни сложным переплетающимся узором. Крепкие корни, уходящие сквозь дно глубоко в темную кору, поддерживают башни снизу. Родители ошеломленно рассматривают эту колоссальную конструкцию, возникшую посреди океана, — огромный небесный город. — Невозможно, — бормочет Колл. — Он не устоит против ветра. Он не уцелеет в бурю… Мара потерянно смотрит на отца. — Сигнал SOS, — шепчет она — Ты видишь? — Это было давно, Мара, — говорит мать. — Не думай об этом. — Но… Но родители не отрывают взгляда от изображения на экране. Мара вводит вопрос отца в компьютер, и ноутбук послушно выдает полную информацию о небесном городе «Одна из прочнейших конструкций, разработанная на основе природных технологий, верх инженерной мысли, — читает Розмари. — Небесные города Нового Мира выдержат любой, самый яростный удар стихии. Крепкие опоры, утопленные глубоко в океанское дно, и чрезвычайно мощные геомагниты надежно привязывают города к земной коре. Города построены из прочного и одновременно гибкого титаномера — практически не поддающегося разрушению нового вещества, недавно обнаруженного под океанским дном…» — Розмари удивленно поднимает голову. — Неужели там действительно можно жить? Поверить не могу… — Там живут тысячи людей, — отвечает Мара и внезапно оборачивается к окну. Кажется, где-то вдали бьет колокол, но сквозь яростный вой бури ничего не разобрать. — Что это? Родители, не отвечая, зачарованно смотрят на экран. — Где эти города Нового Мира? — спрашивает наконец Колл — Далеко от нас? Мара вызывает изображение карты Мира. Небесные города, точно созвездия, разбросаны по всей планете. — Я не очень хорошо представляю, где наш остров, — признается она, смущенная собственным невежеством. — Северная Атлантика, — подсказывает Колл, — Это должно быть где-то здесь. — Он морщит лоб, — Но на этой карте совсем другое название… — Он вглядывается, затем досадливо отстраняется. — Евроморе какое-то… Евроморе! Киберлис говорил о нём! Нью-Мунго в Евроморе. Мара следит за тем, как отец увеличивает изображение. — Мы где-то здесь, как думаешь? — он обводит пальцем место на карте. — Вроде, да, — кивает Розмари. Винг и окружающие его островки не отмечены на карте даже точками, но прямо к югу от того места, где они должны находиться, сияет звезда. — Нью-Мунго, — читает Розмари подпись. Мара издает восторженный вопль. Родители испуганно вскидывают головы. — Это оно! — кричит Мара. — Нью-Мунго. Я… я уже слышала это название. Почему-то ей не хочется рассказывать им про лиса. Пусть он принадлежит только ей одной. Розмари откидывается на спинку стула. — Эго безумие. О чем я только думаю?! Поверить в сказку о Новом Мире! Ничего, вот переживем шторм, а потом переселимся повыше на гору. — Куда именно? — нетерпеливо спрашивает Колл. — Переселяться больше некуда. Там нет домов. И это совсем не похоже на сказку. Всё научно обосновано… Розмари упрямо мотает головой. — Наша родина здесь. И, если потребуется, мы перенесем наверх, по камушку, весь наш дом. Летом переберемся как можно выше. Вода не сможет подняться так высоко. Снаружи возмущенно взрёвывает океан. Они ждут, когда этот рев станет тише, сменится обычным наступающим и отступающим шумом волн. Но рев всё нарастает, превращаясь в оглушительный грохот, от которого дрожат толстые каменные стены. Охнув, Розмари встает и крепко, так, что белеют костяшки пальцев, стискивает руки. Мара тоже поднимается и обнимает мать, а Колл угрожающе смотрит на запертую дверь, словно надеется взглядом отпугнуть любую волну, которая посмеет ее коснуться. Но на самом деле они могут лишь ждать и надеяться, что ужасный рев стихнет. Время тянется бесконечно медленно, и наконец грохот идет на убыль Зато теперь становятся слышны громкие удары в дверь и голоса, пытающиеся перекричать вой ветра. Колл кидается отодвигать тяжелые деревянные брусья, запирающие дверь. Как только она распахивается, в дом врываются испуганные, дрожащие, насквозь промокшие люди. Мгновением позже Мара узнает их — это соседи из дома, расположенного чуть ниже по склону холма. Дети — мальчик и девочка — смотрят на нее широко распахнутыми от страха глазами, на лица им падают мокрые пряди волос. Звон колоколов теперь звучит более отчетливо. — Рут! — восклицает Розмари, хватая соседку за руки. — Его больше нет, — всхлипывает Рут. — Нашего дома. Море… — Нам еще повезло, что успели выбраться. Многие, наверное, не успели, — перебивает Квинн, ее муж. Он говорит глухо, монотонно, безо всякого выражения, еще не до конца осознав весь ужас случившегося. — Огромная волна… Никогда не видал такой, никогда! — Гейл! — охает Мара. — Роуэн! И Тэйн, и… все… — она зажимает рот ладонью, словно это поможет остановить ужасные мысли, не даст им вырваться на волю. — Нет! — Рут хватает за руку Колла, который рванулся было к двери, чтобы бежать на помощь. — Слишком поздно. Они или спаслись, или погибли. Ты попусту рискуешь жизнью. Дом Тэйна стоит достаточно высоко, а многие деревенские укрылись в церкви. Наверное, Кейт и Алекс с детьми тоже там… Церковь находится высоко на холме, прямо над деревней. Там должно быть безопасно, думает Мара, надеясь, что друзья успели туда добраться. Рут тяжело опирается на стул и, прижимая ладонь ко рту, тихонько всхлипывает. Квинн непонимающим взглядом смотрит то на мокрых перепуганных детей, то на беременную жену. — Посиди, Рут, — просит Розмари, помогая соседке сесть. — Я займусь детьми. Всё будет хорошо. Хмурая и суровая Розмари отправляет дочь на кухню разогревать суп, а сама торопливо ищет сухую одежду для нежданных гостей. Мара слышит, как мама успокаивает напуганных ребятишек; таким тоном она обычно разговаривает с Кори, когда тот капризничает. Отец тем временем переговаривается с Квинном и Рут, но так тихо, что Мара, как ни напрягает слух, не может разобрать ни слова. После тот, как дети переодеты, накормлены горячим супом и уложены в постель, наспех сооруженную на полу в спальне у Кори, взрослые собираются вокруг компьютера. На экране по-прежнему сияет звезда Нью-Мунго. Колл рассказывает соседям об открытии Мары, и выражение отчаяния на их лицах сменяется робкой надеждой. Все долго сидят перед старым компьютером, глядя на мерцающую звезду. Розмари, закусив губу, качает головой. — Я просто не могу в это поверить, — говорит она, — но понимаю, что это наша единственная надежда. Колл крепко сжимает руку дочери. — Если это действительно так, если Новый Мир и вправду существует, то надо подумать, как туда добраться, — пока еще есть время.* * *
Позже, когда все остальные уже забылись тяжелым сном. Мара снова включает кибервиз. Со скоростью света она мчится сквозь электронную вселенную. Она пересекает нити Сети, пробирается через разлагающиеся обломки, горы мусора, поваленные башни, лихорадочно просматривая последние сводки новостей на всех сайтах, до которых только может добраться. Лишь с наступлением рассвета она, отчаявшись, срывает очки и кидает шар и палочку на пол. Как же так?! Как она могла?! Провести в Сети пол-жизни и не увидеть очевидного! Как могла она не заметить этих отчаянных криков о помощи, рассыпанных повсюду среди развалин и мусорных гор? Для нее это была площадка для игр, и только; она была слишком поглощена выдуманными опасностями и приключениями и не понимала того, что следовало осознать с самого начала. Сеть — не игрушка, не живописная детская площадка. Это погибший мир. Мир мертвых. Он висит в киберпространстве подобно паутине, древний, изломанный — призрак информационной сети, «натянутой» между космическими спутниками, которые по-прежнему кружат на орбите затопленной Земли. Это электронное кладбище. Новостные сайты не действуют уже больше полувека. Все они заканчиваются призывом SOS — последней отчаянной мольбой тонущего мира, навсегда запутавшейся в нитях Сети. Как я могла быть такой слепой! — поражается Мара. Именно в этой слепоте Тэйн обвиняет жителей Винга, когда они, окруженные поднимающимся морем, отказываются видеть то, что происходит у них прямо перед глазами. Мара вдруг вспоминает, как пыталась объяснить ей что-то бабушка Мэри, — тогда, давным-давно, когда она случайно нашла кибервиз в дальнем углу буфета. Но Мара, взволнованная находкой, не слушала — в тот момент ее гораздо больше интересовал таинственный язык, который заставляет кибервиз работать. Только сейчас она поняла, о чём толковала бабушка: Сеть мертва. Но теперь она это знает. У нее открылись глаза, она видит мир. И почти уверена — что-то ждет ее впереди. Новый Мир, райская обитель, вознесенная высоко над морем. Будущее. Мара берет в руки шкатулку Тэйна — коробочку, которую он вырезал в те давние времена, когда на Винге еще росли деревья, для девочки, обладавшей удивительным благородством, для девочки, которая была так похожа на нее, Мару. Мара раскрывает шкатулку и смотрится в треснувшее зеркальце. В глядящем на нее отражении она не замечает никакого благородства — на нее испуганно взирают глаза маленькой девочки, которой страшно даже подумать о том, что будет с ней дальше.Планета побеждает
Лето 2100
Ранним утром следующего дня Мару будит унылый перезвон церковного колокола. Откинув одеяла, она бежит вниз. Снаружи наконец-то затишье — подернутые голубой дымкой море и небо спокойны. Но Мара замирает на пороге, потрясенная открывшейся ей картиной. Всё, что осталось от Винга, — это верхушка главного холма. Фермы, расположенные на возвышении, и верхняя часть деревни уцелели, но ниже — только океан. И ничего больше. Лишь кое-где торчат из воды крылья ветряных мельниц. Невозможное стало реальностью. Соседних островов больше нет, как будто никогда и не было. Поздно ждать чуда. Море поглотило все острова и большую часть Винга. — Мы опоздали, Мара, — тяжело говорит отец у нее за спиной. Вне себя от ярости Мара сбегает к морю, и, преодолевая сопротивление волн, по пояс в воде, бредет к красной телефонной будке у горбатого мостика. Она просовывает руку в окошко, давно лишившееся стекла, и набирает на диске три девятки — номер Службы спасения. Она сама не знает, зачем это делает, кого зовет. Кто может ей ответить? Конечно, никто. Этого не может быть, всхлипывает Мара в телефонную трубку, молчащую не один десяток лет. Нет,никто ей не ответит. Некому!* * *
Мара с раскрасневшимся лицом стоит на каменном алтаре крошечной церкви Винга. Вокруг толпятся жители острова. — Новый Мир существует, — настаивает она. — Там есть настоящие города, прекрасные города высоко над океаном. Всё так, как я говорю. У меня есть доказательство, честное слово. И это наша последняя надежда. Что еще мы можем поделать? — Может, она и права, — высказывается кто-то в дальних рядах. — Может, там и вправду есть города. Но даже если они и есть, всё равно нас туда не пустят — целый остров! — Но их ведь для того и построили, чтобы принимать тех, кто спасся от потопа, — возражает Мара. — Возможно, море еще отступит, — неуверенно предполагает Кейт, мать Гейл и Роуэна. — Не может же оно всё время подниматься. Мне кажется, безопаснее будет остаться. Лучше привычные опасности, чем полная неизвестность. — Слишком поздно, мам, — говорит Роуэн. — Пора нам это понять. Мара смотрит на стоящую рядом с братом Гейл. Та ободряюще улыбается в ответ. Губы у девочки дрожат. Несколько часов назад Мара прибежала к церкви, задыхаясь от ужаса, опасаясь, что ее друзей может там не оказаться. На месте их улицы теперь плескалось море; дом был затоплен по самую крышу. Но сами они, к счастью, успели укрыться на вершине холма. Удары колокола заставили людей выбраться из заколоченных домов и сойтись в старой церкви. Они переговариваются потрясенными, дрожащими голосами, сообщают друг другу о тех, кто не спасся, о домах, смытых мощной волной. Потом отец подталкивает Мару вперед, и вот она уже стоит на алтаре, рассказывает сгрудившимся вокруг нее людям о Новом Мире, о том, что она обнаружила на старом сайте. Всё это время она ощущает на себе взгляды Гейл и Роуэна — две пары изумленных ярко-голубых глаз. Она рассказала всё, что знала; теперь остальные должны принять какое-то решение. Все спорят, кричат, каждый вслух высказывает свои мысли и опасения. В церкви поднимается такой гвалт, что Мара уже не понимает, соглашается с ней большинство или нет. В конце концов Тэйн подходит к древнему — почти такому же древнему, как сама церковь, — покрытому толстым слоем пыли органу. Он откидывает крышку и со всей силы ударяет кулаком по клавишам. Вместе с клубами пыли церковь заполоняет ужасный надтреснутый вой, и от неожиданности все смолкают. — Вспомните, кто эта девочка! — гремит Тэйн. — Вспомните, кто ее бабушка; та самая Мэри Бэлл, чьи дальновидность и мужество помогли нашему острову выжить в такие времена, когда это казалось невозможным. По церкви проносится одобрительный гул. Старики помнят. Густо покраснев, Мара бросает смущенный взгляд на мать. У той какое-то странное выражение лица — Мара ожидала совсем иного. Внезапно Розмари начинает проталкиваться сквозь толпу и влезает на алтарь рядом с дочерью. — Все вы знаете, что моя мать была чрезвычайно смелой и решительной женщиной. — Розмари слегка задыхается, словно только что взбежала вверх по лестнице, но ее чистый голос звонко разносится по церкви. — Она сделала для нашего острова очень много. она дала нам будущее. — Розмари умолкает на миг, затем с гордостью смотрит на Мару. — Моя дочь очень похожа на мою мать, — заявляет она. — Вы должны поверить ей. Мара удивленно поворачивается к матери. — Ты веришь в Новый Мир?! — Я верю в тебя, — отвечает та. Старый Тэйн пожимает Розмари руку. — Кажется, это их убедило, — бормочет он, внимательно всматриваясь в лица притихших людей. — Сейчас будем голосовать.* * *
Всё решено. Через два дня они отправляются на поиски Нового Мира. Надо делать это не мешкая, пока летнее море спокойно, пока не налетел очередной шторм. Но погода непредсказуема, и никто не может гарантировать, что буря не застигнет их в пути, что они в целости и сохранности доберутся до Нью-Мунго, — если вообще доберутся. Каждый со страхом думает, хватит ли у местных рыбаков опыта и навыков, чтобы пересечь океан, — ведь они всегда ловили рыбу только у самых берегов Винга. Путешествие может занять целую неделю. Хватит ли в тесных рыбачьих лодчонках места для необходимого количества еды и воды? Все только и говорят, что о морском путешествии, а о том, что будет после, и словом не обмолвятся — потому что никто даже представить себе не может, какой будет их жизнь в Новом Мире, в городе, парящем высоко над океаном. Последний день на острове похож на сон. Завтра они отправятся в опасное путешествие в поисках будущего, но сегодня все как ни в чём не бывало занимаются повседневными делами — ухаживают за животными, заготавливают торф, стряпают… Они просто не знают, чем еще заняться, думает Мара. Она и сама не знает, и потому идет к Гейл и Роуэну. Втроем они залезают на самую вершину холма, туда, где стоит круг древних камней, и, усевшись на валун, глядят на бескрайнее море. Они и раньше любили бывать здесь — летом, белыми северными ночами, когда небо не темнеет до самого расcвета, сохраняя необычный, бледно-голубой цвет — цвет незабудок, еще совсем недавно покрывавших поле ветряных мельниц, на месте которого теперь плещутся волны. Но смотреть на пустынный океан слишком тяжело. По пути домой Гейл без умолку трещит, на ходу сочиняя необыкновенную, удивительную историю о том, как они будут жить дальше, но Мара и Роуэн помалкивают, глядя по сторонам и мысленно прощаясь с каждым камнем, с каждой травинкой, с каждым цветком, которые пока еще целы. — Что ты возьмешь с собой? — спрашивает Гейл. — у меня почти ничего не осталось, ни одного наряда из тех, что я нашила за зиму. Мара, может, ты одолжишь мне какую-нибудь приличную одежку для Нового Мира? Роуэн возмущенно качает головой, но Мара смеется, довольная, что легкомысленная болтовня подруги хоть немного развеяла ее мрачное настроение. Только Гейл может волноваться о нарядах в такой момент. — Хм-м, — задумчиво тянет Мара. — Одежда, которую удобно перевозить и которая не помнется в давке, когда тридцать человек набьются в рыбачью лодку… — Это же очень важно, — не унимается Гейл. — Представляешь, что будет, если мы явимся в этот прекрасный новый город оборванными, словно неуклюжая деревенщина?! Внезапно на глаза ее наворачиваются слезы; она тщетно пытается сдержать рыдания. Мара обнимает подругу. Она знает: Гейл вовсе не легкомысленная дурочка; с помощью болтовни она просто пытается не думать об обрушившемся на них несчастье. — Пойдем, — сурово говорит Роуэн, придерживая сестру за плечи. — Увидимся завтра, Мара. — Да, — отвечает Мара, хотя ей с трудом верится, что это завтра когда-нибудь наступит. Она смотрит, как ее друзья поднимаются к церкви, в которой теперь живут, а потом поворачивается и бежит домой. Подойдя к дому, Мара видит, что мама выпалывает овощные грядки — она до последней минуты не желает расставаться со своей жизнью на острове. — Поставь нам какую-нибудь музыку, Мара, — просит Розмари. Девочка бежит к себе наверх и, включив кибервиз, ныряет в Сеть. Она быстро находит сверкающую башню, сверху донизу заполненную всевозможными музыкальными записями, выбирает по каталогу воздушный вальс, а потом, выйдя из Сети, подключает кибервиз к древнему динамику, стоящему у нее в комнате. Она распахивает окно, и звуки вальса плывут над Вингом и окружающим его со всех сторон морем. Мара сбегает вниз, хватает за руки Кори и кружится с ним по саду до тех пор, пока малыш не начинает хохотать. Розмари весело подпевает, с улыбкой глядя на детей, но потом лицо ее вдруг искажается, и она быстро уходит в дом. Мара бежит вслед за мамой на кухню и видит, что та складывает срезанные травы в маленький горшочек. Кухня наполнена бодрящим ароматом розмарина — маминого тезки. Мама развесила пучки этой травы сушиться над огнем. Мара знает, для чего. Бабушка Мэри посадила розмарин в тот день, когда родилась Марина мама. И Розмари не уедет с Винга без розмарина. Мара отделяет от пучка несколько веточек и засовывает в карман джинсов. Через кухонное окно она видит отца, который выпускает их овец, коз и двух лошадей свободно пастись на холме. Вечером Мара ставит себе фильм, который когда-то обнаружила в Сети, — про приключения героев в неведомых землях. У фильма счастливый конец, и от этого у нее становится чуть легче на душе. Она надевает очки Кори, уютно устроившемуся в кроватке, — пусть тоже порадуется. Несмотря на жару, на закате все жители острова растапливают камины, хотя и сами не до конца понимают, зачем они это делают. В этот последний вечер воздух Винга наполняется дымным ароматом горящего торфа — так пахли здесь зимние вечера на протяжении многих сотен лет, с незапамятных времен. Мара уверена, что запомнит этот вечер до мельчайших подробностей навсегда, на всю оставшуюся жизнь.* * *
— Иди же, Мара, — говорит Тэйн. — Иди. И найди свое будущее. Он подталкивает ее к лодкам; они все здесь — до последнего суденышка, способного держаться на воде. Лодки качаются на упругих волнах, ударяясь друг о друга бортами. Марина семья рассаживается в лодке, которая уже и так выглядит переполненной. — Мара, иди сюда.! — тревожно кричит отец, но девочка упрямо не отходит от Тэйна. Все старики стоят на склоне у кромки воды, с потухшими глазами, но не теряющие чувства собственного достоинства. — Я не уеду без Тэйна! — кричит в ответ Мара. — Мест должно хватить на всех. Мы найдем места! Люди, стоящие около нее, а также те, кто уже сидят в лодках, опускают глаза под ее яростным обвиняющим взглядом. Все, кроме матери. Вскочив со своего места, она пытается пробиться через толпу обратно на берег, к дочери. Старики с ними не поплывут. Всё уже давно решено, но Мара не может в это поверить. Отказывается верить. Они не могут бросить стариков на тонущем острове! — У нас было полно времени, чтобы подготовиться к отплытию, а мы даже не проверили, хватает ли на всех лодок? Хоть это-то можно было сделать?! — Мара цепляется за рукав Тэйна, совсем как в детстве, когда она была его маленькой помощницей. Только сейчас она не в силах ему помочь. Нет от нее никакой пользы! Алекс, отец Гейл, который правит последней лодкой, смотрит на нее со стыдом и отчаянием. — Мест не хватает, Мара, ты же видишь. Ну, скажи, кого нам оставить — стариков или детей? Черноглазых или голубоглазых? — Алекс понижает голос. — Послушай меня. Путешествие будет очень тяжелым. Старики не выдержат его. А если даже и выдержат, то что дальше? Разве Тэйн сможет жить в новом городе? Старики сами сказали, что не поедут, они хотят остаться. Мара одаривает Алекса яростным взглядом. Тэйн приказывает ей уходить, немедленно. Гейл умоляет Мару забраться к ним в лодку. Розмари в отчаянии кричит то на дочь, то на людей, которые загородили ей дорогу. — Можно оставить кого угодно, только не Тэйна! — кричит Мара. — Ведь это он нас предупреждал, он велел подготовиться. Мы его не слушали, а теперь, когда оказалось, что он прав, мы бросаем его тонуть? Это нечестно! Пусть остаются те, кто не слушал его, кто говорил, что ничего не надо делать, что ничего не случится… Они, а не Тэйн! И тут Мара слышит громкий крик, — это кричит мама. Она резко оборачивается, и ее с ног до головы обдает брызгами. В лодки ударила большая волна, и они завертелись, сталкиваясь и стуча бортами, оторвались от берега. Некоторые уже уносит в открытый океан. Мара лихорадочно ищет лодку, в которую еще можно забраться. Мамин крик звенит у нее в ушах. Нет! Родительскую лодку относит всё дальше и дальше. Между ней и берегом уже волнуется море — не допрыгнешь. Дым подвесных моторов застилает взор. — Стойте, подождите! — кричит Мара. — Пожалуйста! Она и представить себе не могла, что так получится. Мара пытается рассмотреть мамино лицо. Ни отца, ни Кори уже не видать, слышится только отчаянный рев братишки. — Мы увидимся в городе! — кричит Мара, но стук лодок заглушает ее голос. Родительская лодка тает в дыму и брызгах. Мара поворачивается к Тэйну, — он в ужасе и во всём винит себя. Собрав неизвестно откуда взявшиеся силы, старик хватает Мару на руки и почти закидывает девочку в последнюю лодку — Гейл с матерью втаскивают ее на борт. Но Мара упорно цепляется за руку Тэйна. До того, как лодка отходит от берега, она успевает уткнуться лицом в рукав его кожаной куртки и вдохнуть родные запахи соли, сыра и торфа — запахи Тэйна, Винга и самой Мары. — Здесь я родился, здесь и умру, — Тэйн говорит ласково, но твердо. — Я хочу остаться дома. Он упрямо выставляет подбородок, и Мара понимает, что Тэйн говорит правду. Он не хочет плыть в Новый Мир. Страх и надежда, вспыхивающие в его темных усталых глазах, относятся к Маре и ко всем остальным людям в лодках, но не к нему самому. Путешествие на юг будет опасным. Возможно, никто не выживет. Возможно, они не найдут Новый Мир — рыбаки пытались вычислить маршрут по компасу, по солнцу, по звездам, а также по компьютерной карте Евроморя, но верны ли их расчеты?! И если даже они доберутся до Нового Мира, кто знает, какая жизнь ожидает их там, за горизонтом? Приживется ли там восьмидесятилетний старик вроде Тэйна? Пусть лучше Тэйн останется на острове, который он не покидал ни разу за всю свою долгую жизнь. Все его воспоминания, рассказы и знания, как и он сам, исчезнут под водой вместе с Вингом. Старики поворачиваются и медленно бредут вверх по склону холма к церкви, которая отныне станет их домом, а лодки беженцев, борясь с приливом, покидают остров, оставляя его на милость безжалостного океана.Небесный город
И начался долгий путь на юг. Дни и ночи сменяют друг друга, и Маре уже начинает казаться, что они никогда не доберутся до места. Вокруг бушует страшный безжалостный океан, но Алексу каким-то чудом удается удерживать лодку на огромных постоянно накатывающих валах. Мара боится каждой новой волны; ей страшно, когда лодка соскальзывает с ее гребня в глубокий сумрачный провал и когда она снова взлетает на вершину очередной пенистой горы. Деревянное суденышко жалобно скрипит и стонет, шпангоуты напряжены до предела. Мара сжимает холодные борта лодки с такой силой, что немеют пальцы, в желудке у нее все переворачивается от страха и качки, но она не отводит взгляда от волнующегося черного колодца океана. В лицо ей летят ледяные брызги, соль ест глаза, но она продолжает упрямо смотреть вперед, не в силах отвернуться. Прошло уже несколько дней с тех пор, как они потеряли из виду остальные лодки. Мара с трудом скрывает свой ужас; она знает, что Джеми, ведущий лодку, в которой плывет ее семья, гораздо менее опытный моряк, чем Алекс. Жизнь ее родных в руках Джеми. Ей хочется опустить голову и крепко заснуть, а проснувшись, увидеть за бортом дивные башни Нового Мира, но это совершенно невозможно, когда сидишь в скачущей по волнам лодке, стиснутая со всех сторон другими беженцами. Не верится, что их путешествие когда-нибудь закончится, смолкнет детский плач, уймется тошнота, а под ногами снова окажется твердая почва. В лодке такая давка, что места для пищи и воды практически не осталось. Вчера закончилась еда, воды очень мало — попить дают только самым маленьким. Люди молят бога, чтобы путешествие закончилось сегодня. Оно должно закончиться сегодня. Только сейчас стало понятно, насколько все ослабели еще на Винге, за долгие месяцы штормов, питаясь одной капустой. Их силы на исходе. А тут еще эта ужасная качка. У Мары кружится голова, ее мутит от слабости, бессонницы, голода и жажды; временами она проваливается в забытье. Вплотную к ней сидит Гейл. Их тела так тесно соприкасаются, что каждый приступ тошноты, боль, страх, отчаяние подруги кажутся Маре продолжением ее собственных чувств. Роуэн, который поначалу держался молодцом и был готов без конца развлекать девочек сказками и историями, сидит, прижавшись к сестре с другой стороны, с остекленевшим взглядом, с пересохшими губами; он не в силах больше говорить. На рассвете следующего дня Мара неожиданно приходит в себя. — Смотрите! Смотрите! — кричит Алекс. Люди вокруг Мары начиняют просыпаться, вскидывают головы, испуганно вскрикивают. Мара тоже приподнимается, но не видит ничего, кроме воды. — Вон там! — сипло кричит Гейл. Вся дрожа, она хватает Мару за руку и указывает вдаль. Прямо посреди океана из тумана выступает чудовищная конструкция. Мара пытается сглотнуть, — голос куда-то пропал, пересохшее горло словно забито камнями. Из дымки вырастают гигантские башни. Они настолько высокие и широкие, что в это трудно поверить. Лодка подплывает ближе, и становится видно переплетение воздушных туннелей, соединяющих башни между собой, — бесконечные блестящие нити, словно паутина, обвивают породивших их исполинов. Встающее солнце окрашивает небо в малиновый цвет. Когда его лучи падают на башни, вся конструкция ослепительно вспыхивает — рядом с ней даже солнце кажется бледным и невзрачным. — Это оно! — хрипит Мара. — Нью-Мунго! Люди в лодке испуганно перешептываются, кто-то плачет. Одна лишь Мара при виде этого грандиозного зрелища не испытывает ровным счетом ничего. Изумительный небесный город не вызывает у нее никаких эмоций. Она хочет только одного — выбраться из лодки на твердую землю, размять затекшие руки и ноги и, главное, найти свою семью. Лодка продвигается еще немного, и туман окончательно рассеивается. У Мары падает сердце; она видит то, о чём раньше лишь смутно догадывалась, — огромную стену, поднимающуюся из воды. Здесь нет ни гавани, ни единого клочка суши. Лишь бурлящая, шевелящаяся, волнующаяся грязно-серая масса, широким кольцом окружающая город. В воздухе висит отвратительный запах нечистот. Приглядевшись, Мара громко ахает: это люди! Жуткое столпотворение разномастных лодок, переполненных беженцами, огромным наростом опоясывает стену, преграждающую им путь. Мара лихорадочно всматривается в сбившиеся кучей лодки, пытаясь отыскать своих родителей. Зачем только она упиралась?! Почему не поплыла с ними?! — Где они, Гейл? — испуганно спрашивает Мара. — Они уже должны были доплыть… Она замечает, как переглядываются Гейл и Роуэн. Мама наверное, сейчас тоже всматривается в толпу, прижимая к себе Кори, и ищет, ищет, ищет взглядом дочь. А папа, как всегда, проклинает Марино упрямство, не желая допустить и мысли, что они ее потеряли. Алекс подводит лодку к кольцу беженцев. Люди жмутся друг к другу, ощущая себя потерянными и бесприютными. Теперь у них только один дом — их лодка. — Пригнитесь! — внезапно кричит Алекс. Из-под опор высоченного моста, который начинается от стены и обрывается прямо над океаном, вылетает черная, пузатая, разбойничьего вида моторная лодка, на борту которой сверкают слова «морская полиция». В моторке полно вооруженных полицейских в оранжевой форме. Громко завывает сирена. Над ветровым стеклом появляется дуло пулемета; оно нацелено на лодку Мары, которую тем временем окружают оранжевые водяные мотоциклы. Они окружены. — Назад! Поворачивайте назад! — раздается тысячекратно усиленный мегафоном голос. Алекс ошеломлен, но продолжает упрямо вести лодку вперед — им некуда возвращаться. Он не сбивается с курса даже тогда, когда мотоциклисты открывают предупредительную стрельбу. — Ложитесь! — неожиданно кричит он. Маре не видно, что происходит, она только слышит стремительно приближающийся свист, а затем чувствует, как что-то с силой ударяется о воду. И тут же лодка начинает бешено плясать на волнах, — это неподалеку от них разорвался снаряд. В лодке вспыхивает паника. Мара бьется, пытаясь высвободиться от стискивающих ее людей, выпрыгнуть за борт. Но выбраться отсюда невозможно. Тогда она вцепляется в борт и крепко зажмуривается. — Мама! Папа! Помогите! — кричит она, но голос ее тонет в общем вопле. И вдруг наступает странная тишина. Лодка покачивается на волнах. Мара ждет следующею удара. Время останавливается — всё вокруг замирает, становится темно, пусто и тихо. Я уже умерла, думает Мара. Всё уже случилось. Всё кончено. Она открывает глаза. Она по-прежнему в лодке. Не слышно воя снарядов, нет ударов о воду, ничего… — Они уезжают! — с облегчением кричит Алекс. И это правда. Морская полиция разворачивается и направляется в другую сторону. Мара видит — их отвлекла более крупная мишень. С южной стороны приближается целая кавалькада новых лодок, и полицейские спешно ринулись наперерез. Пользуясь моментом, Алекс подводит лодку к самой границе плавучего лагеря, кольцом опоясывающего город. — Что они хотели сделать? Убить нас? — шепчет Роуэн. Лицо у него серое, глаза круглые от пережитого ужаса. И ужас их только растет, когда они заплывают на территорию лагеря. — Мне здесь не нравится, не нравится, — торопливо, как маленькая, бормочет Гейл. — Мама, я хочу домой. Пожалуйста, давайте вернемся домой. Вокруг них — рыбачьи лодки, паромы, ржавые военные катера, прогулочные яхты, связанные вручную плоты с парусами из тряпья; на них толпятся богатые и бедные, дети и старики, люди всех цветов кожи. Все они сбились в одну огромную человеческую массу. Восходящее солнце окрашивает море в багровый цвет, от воды поднимается пар; шум и вонь стоят невыносимые. Это всё не по правде, думает Мара. Это же ад на Земле. — Откуда они? — спрашивает она шепотом. — Кто знает… — Роуэн пожимает плечами. Алекс направляет лодку в самую гущу. — Двигайтесь дальше! Это наше место и, вообще здесь и так слишком тесно! — раздается грубый голос. — Для вас места нет! Хозяйка голоса — толстая тетка, стоящая на носу того, что когда-то было роскошной яхтой. Теперь это грязная разбитая посудина, палуба покрыта навесом, кое-как сшитым из пластиковых пакетов и рваного брезента. Черты теткиного лица жесткие и грубые, в них намертво въелась сажа. — Куда же нам двигаться? — негодующе спрашивает одна из подруг Розмари, Бренна. — Места нет нигде! — Значит, надо было раньше приезжать, — фыркает тетка. — Сами виноваты. Со всех плавучих домов на новичков смотрят неприветливые, недружелюбные глаза; раздаются недовольные возгласы. Кто-то выкрикивает оскорбления, кто-то швыряется в них отбросами. Сжав зубы, Алекс упрямо продвигает лодку в глубь лагеря. А что ему еще остается? Только повернуть назад, в открытый океан… Мара роняет голову на подтянутые к груди колени. Она крепко зажмуривается и зажимает ладонями уши, только чтобы не видеть и не слышать окружающих ее ужасов. Но это невозможно. К тому же едкий, выворачивающий наизнанку запах грязи, пота и болезней просто оглушает. Несмотря на очевидную неприязнь окружающих, слабая и измученная путешествием Гейл всё же ухитряется завязать разговор с мальчиком в соседней хлипкой лодчонке. При желании Гейл сумеет разговорить даже камень. Привычный звук ее голоса немного успокаивает Мару, и она отрывает голову от колен, чтобы осмотреться. Этот страшный, шумный, беспорядочный мир — теперь и ее мир тоже. И она должна смотреть, говорит себе Мара, должна смотреть очень внимательно, до тех пор, пока не найдет свою семью. — Спроси его про еду и свежую воду, — кричит Бренна, которая с трудом справляется с голодной оравой собственных ребятишек. — Где достать еду и воду? Через несколько минут Гейл оборачивается. Судя по ее бледному и испуганному лицу, переговоры не увенчались успехом. — Это безнадежно. — Она опускается на дно лодки. Остальные смотрят на неприступную стену Нью-Мунго. — Должна же быть какая-то помощь от города, — взрывается Роуэн. — Не могут же они морить нас голодом и жаждой! — Еще как могут! — бормочет Бренна, укачивая ослабевшего малыша. — Им-то что?! Лучше бы мы остались у себя на острове, со стариками, все вместе. Всё равно мы умрем в этом гнилом море. Я тоже жалею, что мы не остались на острове, — мысленно соглашается с ней Мара. Люди вокруг нее охвачены ужасом и гневом. Всё что угодно, только не это!* * *
На море опускается белая ночь, и Ныо-Мунго окутывается туманом. Гигантская мрачная тень ложится на плавучий лагерь, угрожающе сверкают огни, и люди в лодках затихают. Беженцы кутаются в изъеденное молью тряпье, обрывки клеенки, старые одеяла. Одна только Мара перебегает с лодки на лодку, отчаянно зовет родителей, мучительно всматривается в полумрак, надеясь увидеть прибытие новых лодок. Город поблескивает под огромным, усыпанным звездами небом. Он потрясающе, невозможно красив, и Мара разглядывает его, дивясь на множество странных спиральных устройств, приделанных к верхушкам башен и соединяющим их туннелям. Устройства крутятся на ветру, наполняя воздух призрачными стонами и вздохами. Мара чувствует, как в ней пробуждается прежнее любопытство. Что за люди могли всё это построить? Кто бы они ни были, киберлис — один из них. Где ты, лис? Ты и правда там, наверху? И как мне туда попасть? А если попаду, то как мне найти тебя?* * *
Посреди ночи всех будит ужасный грохот: такое впечатление, что действительно начался конец света. Мара испуганно выглядывает из-под одеяла. Мимо, рассекая скопление лодок, оттесняя их в стороны, проносится целая туча полицейских катеров и мотоциклов. Вспыхивают огни, воют сирены. Все смотрят куда-то в море, и Мара тоже оборачивается. К городу подплывает огромный белый корабль. Когда он приближается, полицейские открывают стрельбу. Все пригибаются, но Мара успевает увидеть, как в казавшейся монолитной стене появляется и начинает медленно расширяться трещина. Проход все увеличивается, и Мара не выдерживает — она встает, чтобы лучше видеть. — Ложись! — кричит Роуэн, но Мара продолжает стоять как вкопанная. Она хочет понять, что происходит. От корабля разбегаются волны. Их лодка с силой ударяется о соседнюю, и Маре приходится ухватиться за борт, чтобы не упасть. Как только проход в стене раскрывается, в лагере поднимается страшная суматоха. Несколько лодок пытаются проскользнуть в ворота вслед за белым кораблем, окруженным эскортом черно-оранжевых катеров, и полицейские снова начинают стрелять. Лодки врезаются в стену, друг в друга; те, что оказались слишком близко к кораблю, попросту раздавлены о его борта — Почему они не пускают нас к себе? — жалобно стонет Гейл. — Я хочу есть. Я хочу пить. Неужели им на нас наплевать?! — Может быть, они даже не знают, что мы здесь, — хмуро говорит Роуэн. — Как они могут не знать? — в отчаянии спрашивает Мара. — Нужно просто посмотреть вниз, чтобы увидеть. Почему они ничего не предпринимают? Но, может, Роуэн прав? Может, жители небесного города настолько ослеплены его сияющим великолепием, что просто не замечают гибели других людей под своими стенами. Неужели они действительно не догадываются о том, что здесь происходит? Но кто-то же знает — тот, кто построил эту стену… — Смотрите! — кричит Мара. В самый последний момент крошечная лодчонка, полускрытая поднятой кораблем пеной, проскальзывает в начавшие уже закрываться ворота. Значит, это всё-таки возможно?! Если тебя не расстреляют в упор полицейские, не расплющит о борт грузового судна, ты, быть может, сумеешь проникнуть в город…Беда
Время медленно тянется к полудню. Люди задыхаются в горячем влажном воздухе, их тела покрыты липким потом, одежда пропиталась идущими от воды испарениями. — Мама, меня опять тошнит, — стонет Гейл. Это из-за рыбы. Все винят себя за то, что не помешали Гейл съесть маленькую, запекшуюся на солнце рыбешку, которую мальчик с соседней лодки выловил в грязной, полной ядовитых отходов воде. Рыба пахла отвратительно, но есть хотелось до безумия, и Мара готова была сделать то же самое, что и Гейл: заткнуть нос и вгрызться в рыбешку, проглотить ее целиком: с головой, глазами, костями и всем остальным. Всю ночь Гейл промучилась от ужасных болей в желудке и тошноты. На соседней лодке все, кто поел отравленной рыбы, страдали точно так же. Ближе к рассвету Гейл начала болтать, и люди вздохнули с облегчением, решив, что дело пошло на поправку. Но вскоре болтовня перешла в горячечный бред. Вот и сейчас она что-то бормочет, но голос ее стал тонким, как у ребенка, а тело — холодным и неподвижным. Но больше всего Мару пугает отрешенный взгляд подруги. — Нужно было мне подстричься перед отъездом, — бормочет Гейл, дергая себя за челку. Кейт беспомощно гладит дочку по руке. — А ногти! — сокрушается Гейл. — Такие грязные! Я вся такая неаккуратная… Мара больше не в силах смотреть, как мечется в бреду ее подруга. Она снова обращает взгляд на море: к лагерю приближаются новые лодки. С самого рассвета Мара безостановочно вглядывается то в горизонт, то в скопление лодок, пытаясь отыскать своих родителей. — Я пойду поищу маму с папой, — шепчет она Роуэну. — И попробую раздобыть какую-нибудь безопасную еду. — Я с тобой, — хмуро отвечает Роуэн. Ему тоже невыносимо смотреть на больную сестру. Всю ночь напролет он рассказывал Гейл истории из разных книг, которые он прочел на Винге. Он не умолкал даже тогда, когда девочка забывалась тяжелым сном, и Мара, лежа под одеялом и прислушиваясь к его хриплому голосу, понимала: Роуэн пытается убедить себя в том, что, пока он говорит, его сестра не умрет. Иногда с проходящих мимо грузовых судов беженцам швыряют немного пищи, но этого слишком мало, и людям приходится есть всё, что удается выловить в ядовитых водах, окружающих лагерь: рыбу, водоросли, моллюсков… От этого беженцы постоянно болеют. Те же, кто пробуют ловить рыбу в стороне от лагеря, рискуют потерять свое место или быть убитыми морской полицией, которая старается сохранять размеры поселения в определенных пределах и не подпускает новых беженцев. Кое-кто мастерит копья и стрелы из выловленных в воде деревяшек; время от времени им удается сбить пролетающую чайку. Когда идет дождь, в ход пускается вся имеющаяся в наличии посуда: чтобы собрать хоть немного пресной воды, на палубах расставляется всё до последней чашки. Но дождя не было уже очень давно… Гейл всегда была такой худенькой, что люди шутили: дунь — и полетит. Теперь ее, действительно, может сдуть легчайший ветерок. Только его нет, так же как и дождя, — лишь тяжкая влажная духота, несущая болезни. — Что это? — спрашивает Мара, заметив небольшой тючок из одеял, который передают с лодки на лодку. — Кто-то умер, — равнодушно отвечает Роуэн. — Их сжигают в море. Мара с ужасом смотрит на тючок размером с маленького ребенка. Только сейчас до нее доходит, что это за огни периодически вспыхивают на море вокруг лагеря. — Поищи воды, Роуэн, — умоляет Кейт. — Гейл нужна вода. Отец пытался найти, но у него уже нет сил. Роуэн и Мара отправляются в путь; они перебираются с лодки на лодку, постоянно выкрикивая имена родителей Мары. Они пытаются составить план лагеря, но это невозможно — он слишком велик. Мара убеждает себя, что родители ищут ее так же упорно. Раньше или позже они найдут друг друга… В конце концов голод и жажда становятся невыносимыми. Мара роется в рюкзачке, соображая, что можно выменять на воду. Вот кибервиз в пластиковом пакете, но с ним она ни за что не расстанется. Да и кому он здесь нужен? Какая от него польза? Тут нужны только вода и пища. Мара бросает взгляд на город. Сквозь дымку ей по-прежнему видны странные спирали, которые, поблескивая, лениво вращаются в почти неподвижном воздухе. И снова она вспоминает киберлиса. Он где-то там, за стеной. Как же ей хочется туда, в чистый воздух, подальше от этого адского места. Пожалуй, кибервиз ей еще пригодится. С его помощью Мара, возможно, сумеет найти того, кто ей так нужен, — лиса. Так что кибервиз лучше убрать подальше. А вот часы говорят только о том, как медленно тянется время. Мара срывает часы с руки и после долгих уговоров все же ухитряется обменять их на пластиковую флягу с дождевой водой. Она честно собирается спрятать флягу в рюкзак и отнести к лодке, но жажда так велика, что девочка, не выдержав, отвинчивает крышку и жадно пьет огромными глотками; струйки драгоценной влаги стекают по подбородку и шее. Наконец она с трудом отрывается от фляжки, оставляя немного для Гейл. Роуэн отдает за две бутылки воды свой перочинный ножик. Мара виновато смотрит, как мальчик делает один-единственный глоток, затем закрывает бутылку — остальное он отнесет сестре и родителям. В лодке их встречают как героев: еще бы, они принесли свежей воды! Алекс и другие мужчины отламывают от лодки куски древесины и мастерят гарпуны, чтобы набить чаек, по мнению Алекса, это куда безопаснее, чем рыбная ловля. Гейл с трудом делает несколько крошечных глотков, и Маре снова становится стыдно за то, что она так жадно пила, забыв обо всех и обо всём на свете. Неожиданно ее охватывает страх, смешанный с ужасным чувством вины. Если бы она не заставила людей поверить в Новый Мир, ничего этого сейчас бы не было. Вина давит невыносимо, и Мара, съежившись под одеялом, проваливается в глубокий сон. Проснувшись спустя несколько часов, она внезапно понимает, что видит всё вокруг себя с необычайной отчетливостью, а голова у нее такая ясная, будто сделана из прозрачного хрусталя. — Наверное, это от голода, — предполагает Роуэн. — Голод, знаешь ли, прочищает мозги… Надо пользоваться этой ясностью, решает Мара. Достав из кармана сухую веточку розмарина, она вдыхает его свежий, проясняющий сознание аромат, осматривается и замечает странные всплески под мощными опорами нависающего над океаном моста. — Они как водяные крысы, — говорит Роуэн, проследив Марин взгляд. — Человеческие крысы. Я наблюдаю за ними с тех пор, как мы здесь. — Гейл, смотри! — Мара мягко тормошит подругу. Но Гейл не шевелится. Кейт качает головой, останавливая Мару. Прикусив губу, девочка шепчет: «Извините», и Кейт одаривает ее недобрым взглядом. Испуганная этим взглядом, Мара поспешно отворачивается. Она следит за кучкой ребятишек, резвящихся под опорами моста. Они плавают на металлических крышках, шинах, старых дверях, в тазах — на любом мусоре, способном держаться на воде. Едва раздается вой полицейской сирены, они стремительно притягиваются к опорам, словно металлическая стружка к магниту, и исчезают. — Эти опоры, они что, пустые? — недоумевает Мара. — Наверное, — отвечает Роуэн. — Или же эти пацаны — волшебники. Мара почти улыбается — впервые с тех пор, как покинула тонущий остров. Какая дикость — толпа водяных детей, живущих в полых опорах моста. Но кто они такие? Где их родители? Нет у этой шпаны никаких родителей, понимает она. Это беспризорные сироты, жертвы погибшего мира. По волнам проносится мальчишка на крышке из-под мусорного бака. Он похож на замурзанного ангела в жестяной банке, думает Мара и невольно улыбается, глядя, как «замурзанный ангел» крутится и взлетает на волнах, ловко закладывая виражи. Вот он потерял равновесие и со смехом полетел в воду. Мара тоже смеется. — Никакие они не крысы, — говорит она Роуэну. — Маленькая водяная шпана, вот они кто. Безжалостное солнце пылает над небесным городом, и в душе у Мары вдруг снова вспыхивает надежда. Она ясно представляет себе замечательную жизнь в Нью-Мунго, где нет ни голода, ни грязи, ни болезней. Я не останусь в этом кошмаре, думает она. Я должна действовать. Я найду свою семью, а потом — как-нибудь — киберлиса. Он поможет нам попасть в город, и мы заживем в Новом Мире. — Нам надо выбираться отсюда, Роуэн, — говорит Мара. — Мы все умрем, если останемся здесь. — Туфли, — едва слышно вскрикивает Гейл, с ног до головы, словно в кокон, укутанная в одеяло, — мне нужны приличные туфли. Я не могу ехать в Новый Мир в этих дурацких башмаках! Кейт со слезами на глазах смотрит на дочь. Роуэн неожиданно всхлипывает. Потянувшись, Мара касается рукой лба подруги — он пылает. Мара оглядывается и вдруг замечает, как все они изменились. Кейт постарела лет на двадцать; лицо ее посерело и покрылось морщинами, которых не было на Винге. Алекс, ее муж, превратился в усталого, сломленного жизнью старца. Роуэн покрыт таким слоем грязи, что кажется дочерна загорелым. Мара проводит рукой по собственным спутанным волосам, по лицу и ощущает под пальцами мерзкую липкую грязь. Неужели они покинули остров всего неделю назад? — Ну же, Гейл, проснись! — Мара трясет подругу за плечо. Гейл тает на глазах, а она ничего не может поделать. Но она обязана хотя бы попытаться. — Просыпайся! Нам надо выбираться отсюда. Но Гейл только глубже зарывается в одеяло, хриплым шепотом бормоча о том, что сделает, когда они вернутся домой. — Не трогай ее. Нам отсюда не выбраться, — тихо говорит Кейт. В голосе ее слышится отвращение. Кейт не хотела покидать Винг, и вот теперь они застряли здесь, в плавучем лагере, с больной Гейл, и всё из-за Мары, которая уверяла, что в Новом Мире их ждет спасение. Мара тщетно пытается сдержать слезы. Городские ворота снова распахиваются, пропуская полицейские катера. Смахнув слезу, Мара как зачарованная наблюдает, как толпа водяной шпаны, словно по мановению волшебной палочки вывалившись откуда-то из опор разрушенного моста, мчится вслед за полицией. Большинство налетает на стену, пятеро или шестеро застрелены на месте. И только один, может быть, двое проскочили внутрь. Шансов мало, но это всё равно лучше, чем жалкое существование в лодочном лагере. Обернувшись, она внезапно понимает, что в лодке стоит странная тишина. Алекс и Кейт склонились над умолкшей Гейл. Роуэн с ужасом смотрит на одеяло, скрывающее его сестру. — Что? Что случилось?! — Мара хватает Роуэна за руку. Алекс выпрямляется. Его рыжие волосы и борода пылают на солнце. Молча, не в силах произнести ни слова, он поднимает руку и, сжав кулак, показывает его небесному городу. Солнце прячется за облако. На соседних лодках тоже тихо. Все затаили дыхание, словно ждут чего-то, только легкий ветерок гонит рябь по поверхности отравленного моря. Рванувшись вперед, Мара обхватывает Гейл за шею, изо всех сил прижимает ее к себе. — Не умирай, — молит она девочку, с которой дружит столько, сколько помнит себя. Она успевает уловить слова, которые вылетают изо рта Гейл перед тем, как ветерок уносит ее с собой: — Иди и не останавливайся.Громыхание
К вечеру на западном горизонте появляется длинная вереница лодок. По мере ее приближения в плавучем городке растет недовольное бормотание. Нет мест, нет мест, — витает над лагерем. Уже видно, что новых лодок очень много. Недовольные голоса сливаются в общий хор. — Это те самые, что ушли за грузовым судном! — выкрикивает кто-то. Во взглядах людей читается безнадежность. Если лодки вернулись, значит, там, откуда приходят корабли, спасения тоже нет. Из ворот вылетает отряд морской полиции, раздраженной количеством приближающихся лодок. Паля в воздух, полицейские вынуждают новоприбывших плыть мимо. Когда они удаляются, на лагерь обрушивается чувство вины. — И куда же они теперь денутся? — перешептываются люди. Никто не знает ответа. Мара напряженно вглядывается в уплывающие лодки, пока они не исчезают вдали. Ее всю трясет, ей хочется кричать им вслед, но ее все равно никто не услышит. Что, если в одной из лодок были ее родители?! Мара стискивает руки — так же, как стискивала их Розмари, ее мать — и мысленно молит лодки вернуться. Но они не возвращаются. Проходит некоторое время, и в лагере начинается оживление. Прибыли отборщики. Никто не может толком объяснить Маре, что это такое, но каждые несколько недель морская полиция объезжает лагерь, под дулами пистолетов отбирая молодых, сильных и крепких. Их увозят в город. «Меня! Возьмите меня!» — умоляют люди, надеясь хоть таким способом пробиться в Новый Мир. «Возьмите моего сына, мою дочь, моего ребенка…» Впрочем, есть и такие, которые не могут объяснить, но нутром чуют, что отбор — это совсем не то, что кажется на первый взгляд. Мара тоже не понимает, почему вид отборщиков вызывает у нее такой ужас. Завернувшись в одеяло, она прикидывается слабой и больной. Нет, она отправится в город только после того, как разыщет свою семью! Рядом с собой она слышит умоляющий голос Кейт: — Возьмите моего сына! Посмотрите, какой он здоровый и сильный! Но Роуэн заставляет мать сесть и замолчать. — Я не пойду, — упорно твердит он, кутаясь в одеяло. Как только отборщики убираются восвояси, Мара поднимается на ноги. Она намерена прочесывать лодочный лагерь до тех пор, пока не отыщет родителей. Всё равно, здесь ей оставаться нельзя. Кейт видеть ее не может; во всём, что случилось, она винит Мару. А Мара пытается убедить себя, что ничего не случилось. Тело в одеяле казалось таким маленьким и легким — трудно поверить, что это была Гейл. Ее осторожно передавали с рук на руки, из лодки в лодку, до самого моря. Потом сверток положили на обломок доски, подожгли и пустили по воде — так же, как остальные свертки до этого. Вскоре сверток превратилась в пылающую звезду, скользящую по водной глади. Мара всё видела, но не могла поверить, что это правда, что этот горящий сверток — Гейл, ее лучшая подруга… Она пролежала всю ночь без сна, словно молитву повторяя про себя последние слова Гейл: Иди и не останавливайся. Да, она будет идти и никогда не остановится, клянется себе Мара, пока не найдет свою семью. Она не знает, что еще можно сделать. На рассвете Мара складывает свои вещи в рюкзак, потом поворачивается к Роуэну, который сидит, скорчившись, в своем одеяле. — Пойдем со мной, — зовет она. — Пожалуйста, Роуэн. Роуэн с трудом открывает глаза. — Я не могу их бросить, — отвечает он, имея в виду родителей. — Если ты останешься здесь, то умрешь, — говорит она жестко, пытаясь расшевелить парня. Потом добавляет шепотом: — Это я во всём виновата. — Нет! Не говори так. — Если бы мы остались на Винге, Гейл была бы жива. — Мы должны были уехать. Это не твоя вина. — Роуэн мягко сжимает ее руку, потом снова закрывает глаза. — Пожалуйста, пойдем со мной, — умоляет Мара. — Мне кажется, я знаю, как пробраться в город… — Ты и так уже натворила достаточно бед со своими идеями! — взрывается Кейт. Мара поспешно встает, не смея заглянуть в глаза убитой горем женщины. — Я тебя не забуду, — шепчет она Роуэну. — Я вернусь за тобой. Обещаю. Мара нежно проводит рукой по его щеке, запихивает бутылку с остатками воды в рюкзак и уходит. Она бродит весь день напролет, но так и не проходит лагерь до конца. Она зовет родителей до хрипоты, осматривает каждую лодку, ищет родное лицо, руку, прядь волос… Вконец обессилев, онаостанавливается. Здесь можно бродить всю оставшуюся жизнь. Конечно, родители ее тоже ищут; пора бы им уже встретиться! Мара чувствует, как в груди нарастает паника. — Мара! — кричат издалека. Девочка знает этот голос! Она оглядывается в поисках знакомого лица. — Сюда, сюда! — Это их соседка, Рут, хотя ее и трудно узнать. Мара торопливо карабкается через лодки, пробираясь к ней. — Мама и папа тоже здесь? — взволнованно спрашивает Мара, пока беременная Рут осторожно обнимает ее. Закусив губу, Рут качает головой. — Зато ты здесь, — шепчет она. — Это уже хорошо. — Но они где-то здесь, правда? Рут смущенно отводит глаза. — Ты должна сказать ей. — Муж Рут, Квинн, с трудом поднимается на ноги. — Не стоит подавать ей ложную надежду. — Что сказать? — холодеет Мара. Она боится, она не хочет услышать ответ. Рут по-прежнему смотрит в сторону. — Мне очень жаль, Мара. Это случилось на второй день плавания. Мы пытались повернуть, чтобы подобрать тонущих, правда, пытались. Но волны были огромные как горы. — Мара помнит эти ужасные волны. — Лодка с твоими родителями перевернулась, — голос Рут дрожит, — и пошла ко дну. Ох, Мара! Только что она была здесь, и вдруг — ее уже нет! Наверное, Джеми растерялся… Он ведь начинающий моряк. У него не было опыта Алекса, он не смог управиться с лодкой в бурном море… — Я вам не верю, — безо всякого выражения говорит Мара. — Они здесь. Они должны быть здесь. — Если бы они были здесь, они бы уже давно перерыли все лодки в поисках тебя, — мягко говорит Квинн, обнимая ее за плечи. Мара чувствует, как рвутся наружу ее ужас и горе. На Винге она представляла себе разные кошмары, которые могут случиться с ними в плавании; например, как они сбиваются с пути посреди океана. Всё, что угодно, только не это. Это слишком страшно! Вся ее семья и ее лучшая подруга мертвы. Их больше нет в этом мире, а она жива. — Ты молодая, сильная, умная, — шепчет Рут, крепко сжимая ее руку. — Ты выдержишь, я знаю. Может быть, тебя отберут, и ты попадешь в город. А пока оставайся с нами. Мы ведь тебе не чужие, Мара. И ребеночек вот-вот родится. Останься со мной, Мара. Ты так хорошо умеешь обращаться с малышами… Но Мара почти не слышит ее. Она тупо смотрит на Рут, на остальных людей в лодке, но это не приносит ей ни малейшего утешения. Ее уже ничто никогда не утешит. Внезапно Мара приходит в ярость. Она ненавидит себя и весь мир. Никогда еще она не испытывала такой ненависти. Но эта ненависть заставляет ее взять себя в руки. — На северной стороне лагеря остались Кейт, Алекс и Роуэн, — говорит она Рут. — Гейл умерла. Помогите им, пожалуйста. Мара решительно отодвигает от себя Рут и выбирается из лодки. Она снова начинает перепрыгивать с борта на борт, пока не добирается до дальней границы лагеря. Прямо перед ней расстилается бескрайнее море, за спиной высится невообразимо гигантская стена. Мара опускается на корточки на краю самой последней лодки. Вечерний ветер разносит над лагерем многоголосый стон боли и отчаяния, смешанный со вздохами странных устройств, что безостановочно вертятся на башнях. Страх и горе внезапно оставляют Мару. Она точно знает, что надо сделать, чтобы вырваться из этого кошмара. Это очень просто: надо прыгнуть. Потом — дело за морем. Мара осознала, какая тонкая пленка отделяет жизнь от смерти, как легко ее разорвать; пленка, более хрупкая, чем крылышко мотылька. Она прорвет эту пленку. Громкий взрыв смеха — звонкого, беспечного детского смеха — заставляет ее поднять голову. Мимо проносится мальчишка на круглой металлической крышке. Вокруг опор моста плещется целая куча этих «замурзанных ангелов», и Мара, на мгновение отвлекшись, с любопытством наблюдает за ними. За их пронзительными воплями она явственно различает другой звук. Она уже слышала его раньше, но тогда была не в состоянии думать о том, что это такое. Сейчас же Мара понимает, что весь этот дикий грохот, бряканье и звяканье доносятся из-за стены. Мара переводит взгляд на неприступную стену. Что там, за ней? Громыхание раздается где-то совсем рядом. Ритмичные, оглушительные удары: словно миллионы железных крышек со всей силы бьются о большую кастрюлю. Грохот буквально сшибает с ног. Но Маре кажется, что она давно уже хотела услышать его, — как будто этот грохот, не желая прекращаться, бросает вызов всему миру. Он вбирает в себя всё — и лязганье за стеной, и вопли водяной шпаны, и стоны беженцев. Мара снова смотрит на мальчишек, цепляющихся за свой металлический хлам, смеющихся, запрыгивающих на опоры моста, и, не раздумывая больше ни секунды, прыгает в грязную воду. Она сама уже не знает, чего хочет — жить или умереть, но прыгает в ту сторону, откуда доносится громыхание.НИЖНИЙ МИР
Я увожу к отверженным селеньям… Я увожу к погибшим поколеньям… Входящие, оставьте упованья.— «Ад», Данте Алигьери.
В город
Мара плывет; плывет против собственной воли. Она пытается застыть на месте, приказывает рукам и ногам остановиться, но каждый раз, когда ее накрывает волной, инстинкт самосохранения заставляет ее двигаться, и она снова выныривает на поверхность. Оказывается, умереть тоже не просто. И, подчинившись инстинкту, Мара изо всех сил плывет к опорам моста. В следующий миг ее окружает гремящая и бренчащая толпа водяной шпаны. Мальчишки носятся вокруг нее на автомобильных шинах и крышках от мусорных баков, на старых дверях и в пластмассовых тазах; они брызгают ей в лицо водой, дергают за одежду, пинают, теребят — и так до бесконечности, до тех пор, пока сами не выбиваются из сил. Мара уже не чувствует собственного тела, глаза ее закрываются… вот теперь будет совсем не трудно навсегда уйти под воду. Она приходит в себя от боли; кто-то с силой дергает ее за волосы. Мара барахтается, хватается за что-то твердое и, открыв глаза, видит прямо перед собой лицо «замурзанного ангела», сидящего на помятой плавучей железяке. Приглядевшись, Мара понимает, что это перевернутый капот автомобиля. Мальчишка сидит в нём, как устрица в раскрытой раковине, сжимая вместо весла жестяной указатель с облезающей красной надписью «стоп». У него неясное детское личико и опасный, совсем недетский взгляд. Его обнаженное тело покрыто липкой грязью и тиной, а на плече сидит воробей. Мальчишка снова хватает Мару за волосы, и тогда она, подтянувшись, тоже вцепляется в его спутанные космы. Он вопит так истошно, что воробей испуганно вспархивает с его плеча, а остальная водная братия перестает бить и подталкивать Мару своими самодельными веслами. За этот краткий миг она успевает подумать о многом, а прежде всего о том, что море переполнено всякой заразой. Это сточная канава для всего лодочного лагеря. Надо срочно выбираться отсюда! Неожиданно ей в голову приходит дельная мысль. Она срывает с шеи прозрачную подвеску — осколок горного хрусталя на кожаном шнурке, — которую подарил ей Тэйн, и завлекающе машет ею перед носом у мальчишки. Мальчишка, вскрикнув, пытается схватить подвеску. От возбуждения он чуть не выпадает из своей «раковины», но Мара крепко сжимает шнурок в руке. — Нет, не сейчас! — Она вытягивает руку с подвеской в сторону небесного города. Мальчишка как зачарованный смотрит на покачивающийся кусочек хрусталя. — Хочешь подвеску? — взволнованно шепчет Мара. — Хочешь? Мальчишка что-то лопочет в ответ, глядя на нее огромными блестящими глазами. Мара, долго не раздумывая, забирается к нему в «раковину» и надевает шнурок мальчишке на шею. Мальчишка верещит от удовольствия. — Если ты проведешь меня в город, — Мара снова показывает на Нью-Мунго, — можешь оставить камушек себе. Мальчишка прослеживает ее движение, однако взгляд его остается пустым. Урча, он похлопывает Мару по плечу, словно она — не девочка вовсе, а какой-то необычный зверек, которою он выловил из воды, и (не прекращая урчать) начинает грести в сторону опоры, расположенной рядом с воротами. Мальчишка приподнимает и крутит подвеску, чтобы та сверкнула в лунном свете, издавая при этом звонкие, какие-то совсем уж младенческие звуки, абсолютно не похожие на человеческий язык. Маре невольно вспоминается Кори, когда тот был еще совсем маленьким, и сердце ее болезненно сжимается. Она торопливо отворачивается, не в силах сдержать слезы. Услышав ее всхлипывания, мальчишка перестает щебетать. А Мару душит горе; она никогда не думала, что человеку может быть так страшно и одиноко. И всё же что-то внутри ее — сила, столь же могучая, как и та, что заставила ее плыть — велит Маре двигаться дальше. Идти и не останавливаться. Только так и не иначе… Постепенно Мара успокаивается. Утерев слезы, она видит, что мальчишка пытается поймать паучка, который сплел себе паутинку в трещине опоры. Из трещины пробиваются пучки травы и ядовито-зеленые водоросли, покрывающие воду. И одинокая незабудка. Это маленькое чудо — крошечный клочок жизни, возникший в мертвой пустоте. Мара вспоминает, как в своих путешествиях по Сети наткнулась однажды на развалившуюся башню. Среди медленно разлагающегося мусора валялась голова электронного призрака, без устали вещавшая об ужасном извержении вулкана, уничтожившем целый остров. Кажется, он назывался Кракатау[1]. Лава погубила всё живое на этом острове. Но через девять месяцев там нашли паучка, который мирно плел свою паутинку.* * *
Ближе к утру опора начинает мелко вибрировать. Слышится гул приближающегося судна. Мара уже видит его огни. Мальчишка, поблескивая глазами, хватает Мару за плечо и заставляет ее крепко сжать края «раковины» и лечь на дно. Мара пытается сопротивляться, и тогда он больно кусает ее за руку. Здесь командую я, говорит его взгляд. Поднимается шум — корабль прокладывает себе путь через лодочный лагерь. Мальчишка начинает яростно грести. Посудина движется по направлению к кораблю; сперва неуверенно, затем всё быстрее и быстрее. Вот они уже поравнялись с судном. Мару окатывает волна за волной. Если она не захлебнется, то умрет от ужаса. Рядом палит из пистолетов морская полиция. Прямо над ней нависает стена, уходящая высоко в небо. Ворота медленно раскрываются, и Мара закрывает глаза — они не проскочат, они слишком близко к кораблю! Ее оглушает рев его двигателей, ужасает исходящая от него мощь. Если их не расплющит о корабль, то размажет по стене. Но отступать слишком поздно; они уже вертятся в пенистой дорожке, бегущей за судном. Остается только вцепиться покрепче в борта жалкой посудины и завизжать. Их крутит и вертит, и Маре уже начинается казаться, что она выпала из этого пространства, что ее зашвырнуло куда-то в неведомое, как вдруг вращение прекращается. Мара робко открывает глаза, чтобы понять, куда их занесло, но у нее так кружится голова, что она, вцепившись в ржавые борта «раковины», тут же закрывает их снова. Когда головокружение наконец проходит, Мара приподнимает голову и потрясенно ахает. Нет больше мягкого сумрака белой ночи. Огромная стена и что-то черное наверху полностью заслоняют свет. Оглядевшись по сторонам, Мара замечает высоко вверху лоскуток бледного неба с одинокой звездой. Наконец она понимает, где находится — прямо под переплетением ажурных туннелей Нью-Мунго. Они пробились! Она за стеной! — Ты гений! — восклицает Мара, поворачиваясь к мальчишке. Грузовое судно уплыло далеко вперед. Перед Марой — огромное озеро, образованное морем внутри городской стены. Бортовые огни удаляющегося судна позволяют ей прикинуть, насколько далеко оно ушло. Судя по расстоянию, мир за стеной гораздо обширнее, чем казалось снаружи. Судно замедляет ход, затем исчезает — должно быть, зайдя в гавань, которую в темноте не разглядеть. Глаза постепенно привыкают к мраку, и Мара уже различает могучие окружности центральных башен Нью-Мунго. Наверное, суда швартуются где-то там. И там же, у подножия башен, должен быть вход в небесный город. И наверняка он очень хорошо охраняется. Здесь-то Мара в безопасности, но окружающая тьма всё равно пугает ее. Удивительно, но мальчишкин дружок-воробей ухитрился прокрутиться вместе с ними в этой безумной карусели и проскользнуть в ворота. Сейчас он взволнованно скачет по краю жестяной «раковины». Неожиданно Мара со страхом понимает, что ее спутник, не подавая признаков жизни, лежит рядом. Что с ним?! Она склоняется над мальчишкой: какое-то темное пятно закрывает его лицо. Мара дотрагивается до пятна кончиками пальцев — это кровь! Тут она видит большую рану у него на голове. Только бы не выстрел, пугается она. Может, его задело каким-нибудь обломком, крутившимся в волнах, или он потерял равновесие и ударился головой о свою «раковину»… Она берет его тонкую руку и нащупывает пульс — слабо, но бьется! Значит, мальчишка жив. Торопливо вытаскивая футболку из рюкзачка, стирая кровь и перевязывая рану, Мара гадает, что же ей делать дальше в этом темном незнакомом месте. Ясно одно — бросить ребенка, который рисковал своей жизнью, чтобы помочь ей попасть внутрь, за городскую стену, она не может.За стеной
Мара удрученно гребет по темным водам Нижнего Мира, лежащего под стенами Нью-Мунго. Что же ей делать дальше? До сих пор она не обдумывала свои шаги, и решение пробиться за стену вместе с мальчишкой пришло само собой. Но сейчас ей бы совсем не помешал план действий. Может быть, как только мальчишка придет в себя, стоит отправиться к башням и попробовать проникнуть в Нью-Мунго? Но тут Мара вспоминает о своей грязной одежде и немытых волосах, о липкой коже. В таком виде можно даже не пытаться… Мара снова щупает мальчишкин пульс. Сам он по-прежнему не шевелится, но пульс бьется ровнее — она в этом уверена. Она осторожно щекочет ему пятки. Мальчишка изумленно распахивает глаза, однако остается лежать на дне своей «раковины». — Значит, ты жив, — мягко говорит Мара. — Добро пожаловать обратно на этот свет. Он смотрит на нее ничего не выражающим взглядом, потом дотрагивается до раны на голове и хнычет. — Ничего, до свадьбы заживет — Мара откидывает с его лица длинную нечесаную прядь. Он молча, настороженно следит за каждым ее движением. Потом с трудом садится. — Как тебя зовут? Скажи хоть что-нибудь, — просит Мара — Ты, наверное, ровесник Кори. Сколько тебе лет? Пять? Шесть? Он не отвечает, только чирикает что-то своему воробью. Мара осторожно снимает с его головы пропитанную кровью футболку, пытается осмотреть рану, однако в темноте ничего не разобрать. Но, наверное, рана не такая уж и серьезная, иначе он не смог бы сесть. Мальчишка фыркает. — Поговори со мной, — уговаривает его Мара. — Ну чего ты только урчишь? Ты что, совсем не умеешь разговаривать? Неужели совсем некому было научить его говорить? Никто за ним не смотрел? Но как же он тогда выжил? Тут мальчишка начинает быстро-быстро чирикать, глядя прямо перед собой, как будто там, во мгле, что-то есть. Мара тоже смотрит, но ничего не видит. Однако, по мере того как они всё дальше и дальше углубляются в Нижний Мир, глаза ее понемногу привыкают к окружающей темноте, и она начинает различать какие-то странные очертания. — Что это? — ахает Мара. Прямо из воды торчит большущая черная рука. Когда они подплывают ближе, она понимает, что это полуразрушенный мост, обрывающийся в пустоту, — мост в никуда. У Мары перехватывает дыхание. Должно быть, это развалины старого, утонувшего мира, покоящегося под Нью-Мунго. Интересно, а есть тут еще что-нибудь подобное? Перегнувшись через край «раковины», она заглядывает в темную воду и вскрикивает от неожиданности. Привидения! Там привидения! Глупости, убеждает она себя. Привидений не бывает. Успокойся и посмотри еще раз. Она вновь склоняется над краем. Но они по-прежнему там — под водой движутся светящиеся полупрозрачные тени. Вздохнув поглубже, Мара продолжает напряженно вглядываться в темноту. Их много, очень много. Чуть ниже серебристых созданий светятся какие-то линии и фигуры. Неожиданно до нее доходит. Это крыши, башни и разрушающиеся стены! Прямо под ней лежит старый затонувший город. От него идет призрачное сияние. А скользящие привидения — всего лишь рыбы, которые тоже светятся. — Ух! — громко выкрикивает чей-то голос. Мара взвизгивает от страха. — Ух! Ух! Угу! Кричат прямо у нее за спиной. Мара вжимается в дно «раковины», дрожа от страха, крепко ухватившись за мальчишку, и, тем не менее, заставляет себя оглянуться, пытаясь разобрать во тьме, откуда доносится голос — Угу! На это раз крик раздается откуда-то сверху, но Мара по-прежнему ничего и никого не различает. А потом вдруг видит — бледное призрачное лицо с широко раскрытыми яростными глазами. Оно внезапно возникает из темноты и стремительно проносится у нее над головой. — Ух! — Кто вы? — в ужасе кричит Мара. — Я Мара. А вы, кто вы? Что вы? Но ответа нет. Призрак исчезает так же стремительно, как и появился; эхо его жуткого крика постепенно тает вдали. Что это было?! Один из обитателей здешнего мира? Или — от этой мысли у нее холодеет сердце — призрак из затонувшего города? Мара гребет мимо странных туманных очертаний — она не понимает, что это такое. Неожиданно мальчишка начинает взволнованно чирикать. Мара, вся дрожа, испуганно вглядывается в темноту, но стенающих призраков, вроде бы, не видно. Тихонечко звякнув, «раковина» наталкивается на торчащий из воды шест. Мара отгребает немного в сторону и тут только замечает огромную черную тень, нависающую над водой. Она щурится, до боли напрягая глаза, но не может ничего разобрать в этой кромешной тьме. Что это? Сердце снова начинает отчаянно биться, но тут, как и в прошлый раз, угол ее зрения непроизвольно меняется, и Мара понимает, что пугаться нечего. Это просто земля, высокий земляной холм. Островок посреди затонувшего города? Знаком ли мальчишка с этим местом? Но он ведь, даже если и знаком, всё равно не скажет… Когда раковина ударяется о берег, они выбираются наружу. Наклонившись, Мара с наслаждением касается рукой травы. На холме возвышается какое-то здание. От него исходит слабое свечение, но это не холодное сияние призрачного мира, а теплое — оно идет откуда-то изнутри. Мальчишка радостно верещит. — Это церковь, — объясняет ему Мара. Она узнает знакомые формы, едва они взбираются на холм. Однако, подойдя поближе и оценив размеры здания, она понимает, что это не просто церковь. Мальчишка напряженно к чему-то прислушивается. Теперь и до Мары доносятся какие-то звуки. Громко лопоча, мальчишка тащит ее к высоким деревянным дверям, но она всё же задерживается на миг, чтобы прочесть надпись над входом: Кафедральный собор города Глазго[2] Это название ничего ей не говорит, и она идет вслед за мальчишкой. Оказавшись внутри, Мара удивленно осматривается. Собор напоминает ей башни в Сети — всё те же просторные залы, заваленные грудами электронного мусора. Но она никогда не предполагала, что подобное место может существовать в реальности. Стоя посреди огромного каменного зала с высокими колоннами, глубокими нишами, в которых прячутся статуи, и разбитыми окнами с остатками разноцветного стекла, Мара понимает, что не ошиблась; собор — это просто очень большая церковь. А город Глазго — тот самый затонувший город. Изнутри собор освещен множеством небольших костров. Повсюду: на высоких подоконниках, надгробных плитах, среди колонн — сидят, висят, кувыркаются, носятся толпы грязных мальчишек и девчонок. Собор битком набит водяной шпаной! Мара смеется, но глаза ее полны слез — бедные брошенные дети, так вот где они устроили себе жилье! Марин мальчишка, обернувшись, радостно ей улыбается. Мара утирает слезы и отводит длинную слипшуюся прядь его волос, чтобы осмотреть рану. — Жить будешь, — говорит она, удовлетворенная увиденным. При свете костров становится видно, что кожа его, наполовину скрытая грязью и тиной, слишком груба для кожи маленького ребенка и, кроме того, покрыта короткой шерстью — густой и гладкой, как у водяной крысы или морского котика. Мару передергивает, и она испуганно отшатывается назад, когда мальчишка с любопытством дотрагивается до ее лица. Странный мальчишка. Он одновременно и притягивает, и отталкивает ее. Не выдумывай, говорит она себе, это же просто ребенок. Малыш, покинутый всеми в этом погибшем мире. Но он и его друзья всё-таки сумели выжить — у них есть какая-никакая пища, жилье, и они научились добывать огонь. — Я Мара, — медленно и внятно говорит она. — Меня. Зо-вут. Ма-ра. Мальчишка внимательно смотрит на Мару, потом снова касается ее лица. — У тебя нет имени? Ничего, я придумаю тебе имя. Как же назвать этого странного ребенка? Неожиданно в голову ей приходит слово, — вовсе не детское, но почему-то оно очень подходит этому мальчику с его быстрыми птичьими движениями, чирикающим голосом и цепкими руками и ногами. — Винг, — объявляет она, — Винг, или Крыло. Я буду звать тебя Вингом. Винг щебечет что-то в ответ и убегает, присоединяясь к компании шумных, диких бродяжек. «Ух!» — кричат откуда-то сверху, и Мара вздрагивает от страха. Она быстро поднимает голову к высокому сводчатому потолку и наконец-то видит своего белого призрака. Сова. Всего-навсего! Там, наверху, во впадинах и на выступах древних каменных стен, сидит множество сов. Они довольно сильно отличаются от амбарных сов на Винге как цветом, так и общим видом. Да и призрачным голосом тоже. Мара вспоминает сов, живших у них в сарае. По ночам они выходили на охоту и с клекотом пролетали мимо ее окна. Мара облегченно вздыхает. Нет здесь никаких привидений! Она выходит из шумного зала, бредет по заросшему травой склону и, заметив большой плоский камень, покрытый мхом, присаживается на него отдохнуть и подумать. Черная вода вокруг нее блестит и вспыхивает призрачными огнями затонувшего города. Одновременно в воде отражается темная громада Нью-Мунго. Кое-где сквозь переплетение бесконечных переходов просвечивает бледное небо. Кто же, что же может обитать здесь, среди затонувших развалин, устало думает Мара. Она так измучена, что сама не замечает, как проваливается в сон.* * *
Наступает день, а она все еще спит на замшелом камне неподалеку от собора. Запахи и звуки странного Нижнего Мира незаметно окутывают и пропитывают ее обессилевшее тело. Она открывает глаза только тогда, когда яркий солнечный луч, перемахнув через городскую стену, принимается щекотать ее щеку. То недолгое время, пока луч скользит от стены до переплетения небесных туннелей, Нижний Мир наполнен светом. Мара жмурится и, мгновенно проснувшись, садится. Прежде всего она видит мощные башни Нью-Мунго, растущие из воды, от которой поднимается пар. Потом из тумана начинает выступать и весь остальной мир, скрытый в пределах стены. Он довольно велик, гораздо больше, чем ей представлялось в темноте. И здесь не только море — у Мары начинает взволнованно биться сердце. Пять, шесть, семь… целых восемь островов разбросаны вокруг башен Нью-Мунго по всей территории, огороженной стеной, всеми забытые и никем не охраняемые! Есть острова совсем крошечные, их можно пересечь в несколько шагов, но один-два могут сравниться размером с деревушкой на Винге. На некоторых островах темнеют развалины — Мара ахает от радости, — окруженные крупными зелеными растениями. Это же деревья! Ей показывали их на картинках в книгах, но она ни разу в жизни не видала настоящих деревьев! Потом из тумана выступают высокие темные шпили, похожие на шляпы волшебников. Маре кажется, что шляпы эти медленно плывут по сверкающей воде. Она изумленно трет глаза и понимает, что это островерхие крыши ушедших под воду церквей. Она с наслаждением растягивается на камне. Яркий зеленый мох приятно щекочет лицо, утреннее солнце ласкает ее своими теплыми лучами. Где-то жужжит пчела, шелестит легкий ветерок. Как хорошо, думает Мара, поглаживая мягкий мох. На камне, подо мхом, какие-то впадинки. Она задумчиво водит по ним пальцем и неожиданно понимает, что это буквы. Мара подскакивает от ужаса. Нет! Неужели могила?! Да, именно могила. Только теперь Мара замечает, что по всему склону вокруг нее разбросаны надгробные камни и изваяния, густо заросшие зеленым мхом. Я спала на кладбище, думает она с содроганием. Но страх быстро отступает перед гложущим голодом и жаждой. В конце концов, что такого страшного в тихом кладбище? Мир живых гораздо страшнее. Из-за каких же пустяков она волновалась и переживала раньше, в той далекой обыденной жизни — все эти глупые ужасы, которыми она с таким удовольствием пугала себя в Сети. Мара устало потягивается, раздумывая, где бы достать поесть и попить, На землю падает длинная тень. Повернув голову, Мара видит, что исполинские конструкции Нью-Мунго заслонили восходящее солнце. Нижний Мир окутывает полумрак, все предметы теряют цвет, и на кладбище действительно становится жутковато. Внезапно у неё за спиной раздается шум, и Мара не успевает обернуться, как что-то или кто-то наваливается на нее со страшной, нечеловеческой силой.Горбалс
Всё-таки это человек. На Мару рухнул высокий стройный мальчик с бледным-пребледным лицом, похожими на солому волосами и в очень драной одежде. Теперь он катается по траве, схватившись за ногу — именно этой ногой он зацепился за обломок надгробной плиты перед тем, как упасть. Мальчик яростно трёт ушибленный палец ноги, а потом засовывает его в рот, чтобы унять боль. И тут только замечает Мару. Он садится, уставившись на нее округлившимися от удивления глазами и даже забыв вынуть ногу изо рта. Мара начинает смеяться. Мальчик изумляется ещё больше. Он окидывает её быстрым, настороженным взглядом — волосы, одежду, ботинки и и конце концов лицо. У него такие огромные круглые глаза, что Маре становится немножко не по себе. Но она отважно отвечает взглядом на взгляд. Так они и молчат, уставившись друг на друга. Наконец мальчик вынимает палец ноги изо рта. — Ты что, с неба свалилась? — он бросает взгляд куда-то вверх. — С неба? — Мара качает головой. — Из небесного города? — раздраженно спрашивает мальчик. — Ты из небесных людей? — Нет, что ты, — отвечает Мара. Одежда мальчика сделана из разноцветных пластиковых пакетов, скрепленных между собой и обмотанных, обвязанных вокруг его тела. Многие пакеты порвались, узлы ослабли, и от этого мальчик кажется похожим на ободранное огородное пугало. Мальчик облегченно вздыхает. — А кто же ты тогда? — интересуется он с дружелюбным любопытством. — Мара, — отвечает Мара. — Это где? — спрашивает мальчик. — Что где? — не понимает она. — Где Мара? Может, он сумасшедший? Вид у него достаточно странный. Мара поднимается на ноги. — Я здесь, — отвечает она. И я ухожу, добавляет она мысленно. — Погоди, — окликает паренек и спешит следом. — Не будь такой странной. Я просто хотел узнать, откуда ты. — Никакая я не странная. Я называю свое имя, стоя тут, перед тобой, а ты спрашиваешь, где я. Вот это считается странным там, откуда я приехала. — Странным? Я просто спросил, где находится Мара. Где находится место, в честь которого тебя назвали? Разве там, откуда ты приехала, об этом не спрашивают? — настаивает паренек. Он делает шаг вперед, громко шурша своими пакетами. — Меня вот зовут Горбалс[3]. Место, в честь которого я был назван, находится вон там. — Он машет рукой в сторону затонувшего города. — Во время отлива там до сих пор видны верхушки домов. В старом городе Горбалс считался районом высоких башен, в которых жило много-много людей. Одна из этих башен легла в основание небесного города. — Лицо паренька суровеет, но потом он встряхивает головой. — Но я всё равно горжусь своим именем. — Теперь понятно, — говорит Мара. — Но меня назвали не в честь места, а в честь моей бабушки Мэри и моей мамы Розмари. Кажется, Мара означает «горечь» или «горькая», — неохотно добавляет она. — Как некрасиво! — Горбалс морщит нос. — Но так меня зовут, — говорит Мара потихоньку отступая. Мальчик не вызывает у нее доверия. И всё же она не убегает. Он хоть говорить умеет, в отличие от Винга. — А где твое гнездо? — спрашивает он, и его совиные глаза округляются еще больше, словно внезапно его поразила какая-то необычная мысль. Всё-таки сумасшедший, решает Мара и поворачивается, чтобы уйти. Но тут она видит огромное сумрачное озеро Нижнего Мира и вспоминает, что осталась совсем одна в этом незнакомом месте. Она представления не имеет о том, что делать и куда идти. Винг где-то вместе с остальной шпаной — вся орава высыпала из собора и теперь, хохоча и веселясь, носится среди могильных плит. Неожиданно Мара начинает плакать. Слезы льются ручьем. Ободранный мальчик подбегает к ней и неловко, но ласково берёт за руку. — Не уходи, — просит он. — Пойдём, я познакомлю тебя со своими.* * *
— Опять я опоздал! — причитает Горбалс. Миновав рощицу острых шпилей, они сходят с шаткого деревянного плота на берег другого острова — он очень большой и расположен дальше всех остальных от ворот Нью-Мунго. Остров зарос купами деревьев. — Куда ты опоздал? — спрашивает Мара, восторженно разглядывая высокие стройные стволы, окружающие руины здания, которое когда-то стояло в центре острова. — На Восход. Я должен был его вести. Мальчик торопливо поднимается вверх по холму, мимо небольшого садика, в котором растут чахлые яблони, к роще, темнеющей в верхней части острова. Мара спешит следом, но, как только они оказываются под сенью густых ветвей, замирает, пораженная величием древних деревьев. — Они такие прекрасные, — шепчет она, вдыхая живительный аромат зелени и осторожно поглаживая прохладную, но живую колонну — древесный ствол. Горбалса уже не видно, но всё еще слышно, и Мара идет на шуршание его пакетов. Потом она слышит, как он извиняется перед кем-то, а сделав еще несколько шагов, видит, что он стоит, окруженный какими-то людьми. Очевидно, до прихода мальчика люди эти — числом около двадцати — сидели вокруг дымящегося, уже прогоревшего костерка, разложенного посреди маленькой полянки. Как и Горбалс, они одеты в обрывки пластиковых пакетов — все, кроме одной очень старой женщины, оставшейся сидеть у костра. Похоже, что ее одежда сплетена из мхов, листьев и трав. — Да погодите же! — взывает Горбалс к собеседникам, которые уже начинают растворяться между деревьями. — Я всю ночь работал над солнечной поэмой! Я так углубился в поиски слов, что забыл о времени, а потом заснул на траве и проспал. Останьтесь и послушайте, ну пожалуйста! А потом, у меня для вас есть кое-что еще. Смотрите, что я нашел! — Некогда, Горбалс, оставь это до Заката, — смеется симпатичная девушка с сонным младенцем, висящем в большом пакете у нее за спиной. В следующее мгновение девушка видит Мару и изумленно застывает на месте. — Бессмысленно оставлять ее до Заката, — возражает Горбалс. — Это поэма для Восхода! — Бессмысленно не это, мальчик, — сухо говорит старуха в наряде из трав. Она такая же иссохшая, как старая яблоня, и лицо у нее бледное как луна. — Бессмысленны твои опоздания. Нам нужен такой поэт, на которого можно положиться. Ты же вечно опаздываешь, опаздываешь, опаздываешь… Тут и она замечает Мару, и тоже смотрит на нее удивленно, настороженно. — Кто это?! — Я больше не буду опаздывать, — суетливо бормочет Горбалс. — Обещаю. Просто, когда я ухожу в слова, я забываю обо всем на свете. И где я, и… — Кто? Этот? Человек? — сурово вопрошает старуха. Её немигающий взгляд пугает Мару. Остальные люди, громко шурша пакетами, возвращаются на поляну. — Да, я нашёл человека! — восклицает Горбалс. — И это другая причина, по которой я опоздал. Шуршащие люди окружают Мару. У них, как и у Горбалса, большие круглые глаза и мертвенно-бледные лица. Они напряженно замирают вокруг, окутанные полумраком и похожие на духов Нижнего Мира. — Это Мара Горькая, — сообщает Горбалс. — И это не место. И она не из небесных жителей. Я так и не понял, откуда она… — Мара Бэлл, — поправляет его Мара. — Бэлл? — удивленно переспрашивает старуха. Девушка с младенцем подходит поближе, чтобы рассмотреть Марину куртку. В полумраке ее глаза, аккуратные темно-русые косы и даже кожа кажутся зеленоватыми, под стать траве и листьям. Она робко дотрагивается до рукава куртки. — Она такая нежная и мягкая, как пух, и блестит как лунный свет. — В круглых глазах девушки вспыхивает жгучее любопытство. — Из чего она сделана? — Кажется, из нейлона, — говорит Мара. Ее куртка, да и все остальные вещички тоже — старые, потрепанные, ношеные-переношеные. Все они были изготовлены задолго до того, как изменился мир. — Нейлон? — девушка морщит лоб. Мара пытается вспомнить, что Тэйн рассказывал ей о материалах погибшего мира. — Это материал, который люди изготавливали давным-давно, так же, как и вашу пластиковую одежду. Девушка трогает свой пакетный наряд, который, в отличии от лохмотьев Гор6алса, аккуратно облегает её ладную фигурку. — Мы находим одежду на деревьях, среди развалин и в воде, — говорит она. — В ней хорошо, когда идёт дождь, но плохо в жару. А где ты нашла это? — В шкафу у себя дома, — улыбается Мара. — Это бабушкина куртка. Она очень старая. — Я же объясняла тебе, Бруми-ло[4], — скрипит старуха в одежде из трав. — Я ведь рассказывала тебе и про нейлон, и про пластик, и про все остальные искусственные мерзости. Но ты не слушаешь меня, не слушаешь глупую старуху, которая, по-твоему, ничего не смыслит в окружающем мире. А я говорю, что надо пользоваться натуральными дарами Земли. Старуха одаривает ее недовольным взглядом, и Бруми-ло заливается краской. — Но… но все вокруг — это дары Земли, — настаивает она, не отрывая глаз от Мары и ее одежды. — Ведь все эти вещи берутся не из пустоты. Старуха сердито фыркает и продолжает сосредоточенно рассматривать Мару. Неожиданно, встретившись с девочкой взглядом, она громко ахает. — Да хватит тебе, Бруми-ло, — говорит Горбалс. — Мара не такая, как мы. Она странная. — Я не странная! — возмущается Мара. — Для нас странная, — улыбается Горбалс. — Даже очень. Мы никогда ничего подобного не видали. — Он касается ее носа. — Коричневое лицо с рыжими пятнышками на носу. — Пятнышками? — Мара ощупывает свой нос, но ничего не чувствует. — Это ты про веснушки? Бледнолицые люди разражаются смехом. «Веснушки, веснушки!» — повторяют они на разные лады. — А что такое веснушки? — со смехом спрашивает Горбалс. — Веснушки, веснушки… Какое тёплое, весёлое слово. — Они появляются от солнца. — Неожиданно Мара понимает, почему у этих людей такие совиные глаза и бледные лица. Им попросту не хватает солнечного света. — Веснушки — это маленькие солнечные пятнышки. Люди взволнованно переговариваются, шуршат пакетами. Старуха поднимается со своего места у костра. — Так ты из внешнего мира? — резко спрашивает она. — Из солнечного мира? Мара кивает. — С острова на севере отсюда. — С острова за пределами стены?! — Старуха вся дрожит. — Да. С острова под названием Винг, в Атлантическом океане. Все громко ахают. — Мы думали, что в мире не осталось таких мест, кроме нашего, — объясняет Горбалс, бросая взгляд на городскую стену. — Раньше, давным-давно, наши люди пытались пробраться за пределы большой стены, чтобы посмотреть, что там. Некоторых схватили небесные жители, ну а те, кто выбрался — те уже не вернулись. — Думаю, теперь там действительно больше ничего нет, — тихо говорит Мара. — Мой остров ушел под воду… В глазах окруживших её людей читается жалость. — Много лет никто уже не проникал за ворота, кроме крысоедов, — вставляет женщина с длинными-предлинными темными волосами. Они заплетены в толстую косу, свисающую чуть ли не до земли. — Крысо…? — Мара морщит лоб. — Вы имеете в виду водяную шпану? Одичавших детей? Старуха делает шаг вперёд и медленно протягивает Маре свою скрюченную руку. Мара берется за нее — рука теплая и крепкая, хотя и дрожит немного. — Добро пожаловать, Мара Бэлл с острова Винг в Атлантическом океане. Добро пожаловать на Голубиный Холм, родной остров древогнездов. Я — старуха Кэндлриггс[5]. Мы тебя давно ждем. Мара испуганно отшатывается. — Меня? Извините, но вы ошибаетесь. Я попала сюда совершенно случайно, просто чудом. Всё висело на волоске… — На каком волоске? — спрашивает Горбалс, с интересом разглядывая ее волосы. Старуха Кэндлриггс жестом велит Горбалсу умолкнуть. Она смотрит на Мару сияющими глазами, и голос ее дрожит от волнения. — Камень предсказал, что ты однажды появишься. — Она поворачивается к остальным. — Вы только взгляните на нее! Видите?! Это же Лицо на Камне, та самая, которую мы ждали. Древогнезды, время пришло. Предсказание начинает сбываться! Все древогнёзды, не отрываясь, смотрят на Мару. А Мара смотрит в древние совиные глаза Кэндлриггс и содрогается еще до того, как та произносит следующую фразу. — Камень рассказал нам о тебе, Мара Бэлл. Теперь, когда ты здесь, предсказание сбудется.Предсказание
Чтобы не встречаться с благоговейными взглядами древогнездов, Мара поворачивается к Горбалсу. — Что за предсказание? — тревожно спрашивает она. Но Горбалс смотрит на нее не менее восхищенно, чем все остальные. — Это ошибка, — говорит им Мара. — Я не та, за кого вы меня принимаете. Я потеряла дом, семью, всех людей, которых любила, и оказалась здесь только потому, что мне больше некуда было деваться. В мире за стеной у меня ничего не осталось. — Извини что упал на тебя, — приглушенным голосом говори Горбалс. — Я же не знал, кто ты… Мара отступает назад, мотая головой. Кэндлриггс мягко кладет руку ей на плечо. — Мы не можем заставить тебя остаться, — говорит старуха. — Но, если хочешь, я покажу тебе Камень предсказаний, и ты узнаешь, кто ты такая. Я и так знаю, кто я такая, думает Мара. И я не хочу быть той, про кого вы думаете. И всё же ей чертовски интересно узнать про предсказание. Что может быть общего у нее, Мары, с этими странными жителями Нижнего Мира?! И, сгорая от любопытства, Мара послушно идет за старухой.* * *
Всей компанией они садятся на плоты и плывут по дымящейся воде мимо острых шпилей и островков, переходя из тени в пятна солнечного света и снова возвращаясь в тень, отбрасываемую воздушными туннелями Нью-Мунго. Они минуют развалины моста, которые кишмя кишат водяной шпаной. Мальчишки облепили ржавый остов древнего транспортного средства. — Мара знает, что оно называлось автобусом — и, как с вышки, хохоча и веселясь, прыгают с его крыши в глубокую мутную воду. Становится жарко, и древогнезды скидывают большую часть своей пластиковой одежды. В воздухе — ни ветерка. Городская стена напоминает Маре стенки огромной кастрюли-скороварки, а ажурные конструкции Нью-Мунго — решетку гриля, под которой в полуденном жаре плавится Нижний Мир. Кажется, от духоты не страдает только Кэндлриггс в своем травяном наряде. — Далеко еще? — Мара снимает куртку, изнемогая от жары, голода и жажды. — Я больше не могу! Кэндлриггс лезет в глубокий карман, приделанный к ее балахону, и достает кожаную флягу. Затем, вытащив пробку, протягивает флягу Маре. — Пей, — говорит она. Мара жадно пьет. Густой ароматный напиток освежает пересохший рот; Маре кажется, что восхитительная жидкость растекается по нервам, щекоча кожу на затылке и веки, успокаивая, утешая. Она делает еще один глоток. Напиток сладкий, но крепкий. Как вкусно! — Что это? — выдыхает Мара, с трудом отрываясь от фляги прежде, чем допьет ее содержимое одним, последним, глотком. — Медвяный сидр, — говорит Кэндлриггс. — Мед, травы и сок диких яблок. Несколько капель успокоят тебя, еще несколько развеселят, а избыток — усыпит. — Если только ты не Поллок, — вставляет Горбалс. — Потому что тогда ты выпьешь столько, что начнешь буянить и драться со всеми подряд, даже с утками. Все смеются, кроме парня с недобрыми глазами, прикрытыми тяжелыми веками, который, видимо, и есть Поллок[6]. Он отвечает Горбалсу яростным взглядом. Но Горбалс уже указывает куда-то вперед — из тумана выступает колдовская черная шляпа. Это шпиль центральной башни огромного, похожего на замок, здания. По-видимому, здание стояло на холме — оно почти полностью возвышается над водой. Напротив торчат полузатонувшие развалины обширного строения, увенчанного башнями и башенками; его стены испещрены многочисленным окнами и арками. Плоты древогнездов направляются к зданию с башенками. — Что это за дома? — спрашивает Мара. Она не может оторвать глаз от черной шляпы волшебника, которая кажется ажурной, — настолько тонка и воздушна покрывающая ее каменная резьба. — Это места предсказаний, — отвечает Горбалс. — Старинные места, где погибший мир оставил на камне особые знаки. А теперь посмотри вон туда: это статуя Тэнью. Он указывает на одну из башенок. Там, в арке, сидит молодая женщина. В одной руке у нее молоток, в другой — маленькая лодка, а на коленях лежит открытая книга. Ноги женщины обвивают каменные корни деревьев, а глаза смотрят куда-то вдаль, поверх городской стены. Мара поднимает голову, и у нее перехватывает дыхание. Это каменное лицо — её лицо.* * *
— Это совпадение, — упорно твердит Мара. — Она просто немного похожа на меня. Однако, несмотря на жару, ее пробирает дрожь. Хотя левую половину лица Тэнью рассекает уродливая трещина, Мара видит, что женщина действительно очень похожа на нее. Да чего уж там, статуя — ее зеркальное отражение в камне! Мара хочет отвернуться от статуи, но не может. — Твое лицо изображено не только здесь, оно высечено повсюду в затонувшем городе. Древогнёзды не отрываясь смотрят на Мару. Ей некуда спрятаться от этих круглых совиных глаз, которые таращатся на неё сквозь душную влажную дымку. — Но как это могу быть я?! Это же невозможно! Этому зданию сотни лет. А мне всего пятнадцать… Но они продолжают глазеть, будто ожидают, что она сейчас же, не сходя с места, сотворит какое-нибудь чудо. — Чего вы от меня хотите?! Что вам от меня нужно?! — Маре становится страшно. СтарухаКэндлриггс мягко трогает её за плечо. — Если ты не знаешь, зачем ты здесь, мы поступим так, как велит Предсказание. — Это как? — спрашивает Мара. — Камень предсказывает: чему быть — того не миновать, — говорит Кэндлриггс. — Ты здесь. И то, что высечено в камне, станет реальностью. Но что высечено в камне? Мара вопросительно смотрит на каменную женщину с ее, Мариным, лицом. — Это всего лишь статуя, — повторяет она снова и снова, а сама не может отвести глаз от собственного изображения. Кэндлриггс поднимает костлявую руку, указывает на резьбу в другой части здания: — Посмотри на эту историю в камне. Она рассказывает о рыбе с кольцом, колоколе, птице и дереве. Их изображения есть повсюду, по всему городу. Мы живем верой в эту историю, в то, что в один прекрасный день все эти символы соединятся вместе. Когда это произойдет, свершится Предсказание Камня, и мы освободимся от этого гиблого места. Мы найдем себе новый дом во внешнем мире. И теперь, когда появилась ты, Предсказание начнет сбываться, потому что Тэнью — главная героиня истории. А ты — вылитая Тэнью. — Но я — это не она! — горячо возражает Мара, однако тут же умолкает, и по спине у нее снова бегут мурашки страха, потому что древогнезды начинают декламировать хором, нараспев:Перезвон
В блеклом свете дня «кафедральный собор города Глазго» кажется пёстрым от игры теней. Мара, щурясь, всматривается в цветные пятна, которые бросают на пол осколки витражей, когда-то украшавших высокие стрельчатые окна. В воздухе кружатся мириады разноцветных пылинок, напоминающих Маре крошечные фонарики. И хотя собор звенит от воплей играющей и беснующейся водяной шпаны, от древних каменных стен исходит ощущение глубокого покоя. Наконец Мара замечает Винга. Мальчишка примостился у ног одной из статуй, что скрываются в нишах по всему собору. Каменное лицо статуи — она изображает мужчину в утыканном колючками венце — с мягкой улыбкой взирает на ребенка, словно не носятся вокруг сотни других таких же голых и грязных детей. А Винг разложил вокруг ног каменного изваяния кусочки цветного стекла и как живому человеку улыбается ему в ответ. Мара вспоминает легенды старой религии, которую некогда исповедовали на Винге. Этот мужчина в терновом венце считался сыном Бога, но почему-то не смог или не захотел спасти себя от мучительной смерти на кресте. Мара никогда не понимала этой легенды. Как можно отказаться от спасения, если спастись можно?! — Винг! — зовет она мальчишку. — Ты как? Прости, что бросила тебя. Понимаешь, я встретила людей… они живут на деревьях, на другом острове… Мара умолкает — всё равно «замурзанный ангел» не понимает ни слова — и осматривается. Вокруг громоздятся горы мусора и отбросов. — Ты не голоден? Ты поел? — Мара показывает пальцем на рот и одновременно трет рукой живот. Винг демонстрирует ей разорванного пополам голубя. Мара с отвращением замечает кровь, стекающую с его подбородка; в одном кулаке он сжимает голову птицы. Он пожирает ее сырой! Но еще больше пугает ее собственный голод, такой сильный, что на какое-то мгновение она забывает о брезгливости. Ей хочется вырвать птицу из рук мальчишки и вонзиться зубами в сочное нежное мясо. Мара поспешно отводит глаза. Сзади раздается отчаянный вопль, и Мара стремительно оборачивается: девчонка лет десяти пытается вырвать из рук девочки помладше зеленую пластиковую бутылку. Яркий разноцветный мусор заменяет водяной шпане игрушки; по всему собору высятся груды самых разных предметов, аккуратно разложенных по цветам. Вокруг них и из-за них идет постоянная возня — то игры, то драки. Но глаза десятилетней девчонки, набросившейся на маленькую, пылают совсем не детской злобой. — Эй! — кричит Мара. Она пытается оттащить забияку от её жертвы, и та, проворно обернувшись, кидается на Мару: кусается, царапается, дерется руками и ногами. Мара отбивается, как может. Вокруг быстро собирается толпа. Винг тоже здесь: он с нескрываемым интересом наблюдает за происходящим, однако, судя по всему, вмешаться ему и в голову не приходит. Маре вдруг становится страшно от его безразличия, от жестокости этих маленьких дикарей. Она кидается бежать. Рывком распахивает тяжелую дверь собора и мчится вниз, к воде, где ее уже поджидает Горбалс. Высоко над головой он держит мерцающий фонарик, — чтобы Мара сразу же заметила его в быстро сгущающемся сумраке. Мара подбегает к нему, перепуганная и растерянная. Горбалс поспешно берет её за руку и помогает перебраться на плот. Его плохое настроение, кажется, прошло, и он смотрит на девочку сочувственно и озабоченно. — Что случилось? У Мары дрожат губы. Чтобы не расплакаться, она сжимает их покрепче. — Я приехал за тобой, потому что на воде неспокойно. — Он вздыхает. — Послушай, Мара, эти крысоеды… они дикие и очень опасные. Мара кивает, пытаясь унять дрожь. Горбалс деликатно молчит, не спрашивая о происхождении глубокой рваной раны у неё на лице. Ни слова не говоря, он находит в траве большой листок подорожника и, сорвав, осторожно прикладывает к её окровавленной щеке. Мара бормочет слова благодарности и прижимает прохладный лист к горящей ране. Всё её возбуждение куда-то улетучилось; ей снова становится страшно и одиноко в этом чужом и тёмном мире. — Терпеть не могу это место. Гиблое оно… — бурчит Горбалс, кладёт фонарик Маре на колени и принимается грести наперерез волнам, направляя плот в сторону от кладбища и собора. Горбалс умело обходит стороной шеренгу торчащих из воды столбов: в мерцающем свете фонарика видно, что каждый столб украшают изображения рыбы, кольца и дерева. — Тебе лучше держаться отсюда подальше. Да и мне тоже, — говорит он. — Что ты имеешь в виду? Что значит гиблое? — спрашивает Мара, с интересом разглядывая странный, сплетённый из ветвей фонарик. Плетёная клеточка наполнена светляками, от которых и исходит этот нежный мерцающий свет. — Гиблое — значит затонувшее, погибшее, сгинувшее. На соборном холме и в воде полно всякого гиблого добра. Смотри, в темноте его хорошо видно. Мара склоняется к воде и снова видит призрачное сияние, идущее от затонувшего города. — Это фосс. — Фосс? — не понимает Мара. — Свечение, идущее от гиблых вещей. Никогда не трогай их, — предупреждает Горбалс. — Это очень опасно. Внезапно у Мары над головой раздаётся пронзительный визг, и прямо на неё откуда-то сверху пикирует здоровенная черная тварь. Завопив от ужаса, девочка пытается скинуть тварь с себя. Та, оскалив мелкие острые зубы, тычется жуткой мордой в фонарик, пытаясь добраться до светляков. — Пошла вон, дрянь! — Горбалс сшибает тварь веслом, и та, высоко подлетев в воздух, исчезает в темноте. Через секунду слышится всплеск — тварь плюхается в воду. — Мерзкие летучие мыши, — раздраженно говорит Горбалс. — Вечно охотятся на светлячков… — Это была летучая мышь?! — ахает Мара. — Впервые вижу такую огромную и злобную. На Винге тоже водились летучие мышки, только те были маленькими безобидными зверьками, мирно живущими в церкви и на чердаках амбаров. А эта гадость больше похожа на летучую кошку, чем на мышку… Они подплывают к Голубиному Холму. Горбалс озабоченно смотрит на гнущиеся от ветра деревья. — Сегодня Заката не будет. Буря не даст развести костёр. Но истории-то у нас всё равно останутся. Ты обязательно должна рассказать нам о себе. Мы обожаем истории. — Мою историю? — переспрашивает Мара, сходя на землю. Она вовсе не уверена, что у неё хватит сил и мужества рассказать о себе. Она помогает Горбалсу оттащить плот подальше от воды. На холме, среди сухих яблонь, испуганно мечутся овцы. Неожиданно на лицо Маре падает тяжёлая теплая капля, а откуда-то сверху доносится странный металлический шум. Она удивлённо вскидывает голову — это дождь стучит по конструкциям небесного города! Горбалс, кряхтя, водружает на плот несколько тяжёлых камней — чтобы ветер не утащил. — Ты наверняка знаешь какие-нибудь истории, — говорит он. — Они помогают нам жить, а миру — вертеться. Но, Мара, что касается крысоедов… Бруми-ло права. Они совершенно дикие! Как звери. Они живут очень мало; рано размножаются и вскоре умирают. Языка у них нет, но они живут стаями и действуют сообща. Они не люди. — Но они очень похожи на нас. И они люди — дети. Одичавшие, но все-таки дети. Никому нет до них дела, все их бросили. Но они заслуживают доброты и заботы, а не ненависти. Горбалс бросает на неё удивлённый взгляд. — Если честно, мне это никогда не приходило в голову. Но… — В неверном свете фонарика Мара видит, что он улыбается, — тебе что, действительно жалко того крысоеда, который разодрал твоё лицо? — В данный момент не очень, — отвечает она с кривой усмешкой. Следуя за фонариком, подпрыгивающим в руке Горбалса, Мара поднимается по Голубиному Холму и входит в рощу. Поляна пуста. Вокруг — ни души. Только шумит ветер, да где-то вдали раздаётся металлический перестук, от которого девочке снова становится не по себе. — А где все? — спрашивает она. — Уже угнездились, — отвечает Горбалс. Отпихнув пасущуюся козу, он ловко взбирается по верёвочной лестнице, свисающей с каштана, и исчезает в одном из больших гнёзд, которые Мара заметила еще днём. Со всех деревьев на неё пялятся круглые совиные глаза древогнёздов, которые уютно устроились в своих странных жилищах, слабо освещенных светляковыми фонариками. — Лезь ко мне, — зовет Горбалс. — Места хватит. Из соседних гнёзд слышится приглушённый смех. — Я лучше здесь посижу, — смущённо отвечает Мара. Съёжившись, она устраивается под каштаном. По обе стороны от неё, словно ручки кресла, торчат здоровенные корни. Еще через корень пристроилась на ночлег парочка цыплят. — Она не хочет гнездовать с тобой, — доносится откуда-то сверху голос Кэндлриггс. — Мара! — зовёт старуха, пытаясь перекричать шум ветра. — Пожалуйста, поднимайся сюда и раздели со мной Большое гнездо. По лестнице, искусно свитой из корней и трав, Мара взбирается на старый дуб и заползает в просторное гнездо. При свете фонарика видно, что оно прочно прикреплено к самым толстым ветвям и выложено изнутри мягким мхом. Сверху гнездо прикрыто сплетенным из ветвей навесом. Кэндлриггс протягивает Маре теплый свёрток. Понюхав, девочка торопливо разворачивает листья и жадно накидывается на толстенькие картофельные блины с сочной начинкой из овощей и душистых трав. В жизни она не ела ничего вкуснее! Насытившись, она прислоняется головой к стенке гнезда, и Кэндлриггс заботливо укутывает её одеялом из мха. Мара с наслаждением свёртывается калачиком, но тут же снова садится. Над головой слышится яростное завывание ветра; деревья гнутся и качаются под его мощными порывами, и у Мары виновато сжимается сердце. Как там Роуэн и остальные? Голодные, больные, грязные, в этом ужасном лодочном лагере, на таком ветру! Она живо представляет себе, как шторм швыряет лодки об городскую стену. Затем у неё перед глазами встаёт другая картина: гигантская волна накатывает на крошечную рыбачью лодчонку, на мгновение нависает стеной и тут же с грохотом обрушивается вниз. И лодки больше нет — только колышется чёрная громада океана. Мара плачет о своей семье, и ветер разносит ее плач над Нижним Миром. Затихают древогнёзды, которые только что нетерпеливо шуршали в своих гнёздах в предвкушении свежей истории. Кэндлриггс ласково подсовывает Маре одеяло и, взяв её за руку, говорит, что история подождёт до следующего раза, а сейчас ей лучше заснуть. Но измученная и смертельно усталая Мара боится спать; боится увидеть во сне маленькую лодку и огромную волну. И тогда, чтобы отогнать сон, она начинает рассказывать про свой остров, который поглотил океан. Она рассказывает про Тэйна, про потерянных друзей, про ужасный лодочный лагерь, гигантской опухолью наросший с наружной стороны стены. Рассказывает, как попала в Нижний Мир, о том, что ей никогда не удалось бы этого сделать, если б не дикий мальчишка — крысоед Винг… Мара ничего не говорит о своих родителях — просто не может, — но чувствует, что древогнёзды догадываются, о чём она умолчала, и понимают, почему она это сделала. Закончив говорить, Мара слышит вокруг только шум бури. Древогнёзды молчат. Быть может, они заснули, убаюканные её несвязным рассказом? Или не слышали её из-за ветра? У лежащей рядом Кэндлриггс глаза плотно закрыты, губы сурово сжаты. Тогда Мара выглядывает из гнезда — отовсюду, из переплетения слабо освещённых ветвей, на неё смотрят глаза — сочувственно, ласково, понимающе. — Горбалс, — произносит наконец Кэндлриггс; голос её дрожит от волнения. — Расскажи Маре хорошую историю, которая поможет ей уснуть в эту бурную ночь в этом безжалостном мире. — А нас не унесёт ветром? — спрашивает Мара, когда очередной порыв яростно сгибает деревья и встряхивает гнёзда. — Конечно, нет, — успокаивает её Кэндлриггс. — Наши гнёзда сплетены так же крепко, как птичьи. И потом, в такие ночи, как сегодняшняя, из-под воды поднимаются духи предков, чтобы оберегать нас. Слышишь, как они поют среди ветвей? Мара прислушивается, но слышит лишь вой ветра да уханье совы. Однако через некоторое время ей, действительно, начинает казаться, будто среди ветвей раздаётся пение невидимого хора. Быть может, духи её предков тоже там? Они присматривают за ней и поют ей, чтобы она спала спокойно. — Давным-давно, — начинает Горбалс, — жила-была девочка… Он рассказывает историю про девочку, которую утащил в чужие неведомые края страшный ураган. Она бродила там до тех пор, пока не пришла к радуге. И девочка пошла по этой радуге, пошла до самого её конца. Она сама не знала, куда и зачем идёт, знала только, что должна идти. — И, добравшись до конца радуги, она нашла слиток золота, — говорит Горбалс. — Слиток золота, слиток золота, — довольно перешептываются древогнёзды. И, убаюканная их шепотом, и шумом ветра, и покачиванием гнезда, Мара наконец засыпает. Посреди ночи она неожиданно просыпается, но не от кошмара и не из-за шторма. Под её деревом кто-то есть! Она это чувствует. Выглянув из гнезда, она встречается взглядом с янтарными глазами лисы. Лиса сидит неподвижно и смотрит не мигая — просто сидит и смотрит на Мару. А Мара смотрит на лису, и мурашки бегут у неё по коже, потому что она вспоминает киберлиса и его гипнотический взгляд. Я тебя обязательно найду, обязательно, мысленно клянется Мара, закрывает глаза и снова проваливается в сон.* * *
На следующее утро вместо голубого неба меж переплетений ажурных переходов Нью-Мунго виднеется лишь тусклая белизна. Буря улеглась, и Нижний Мир погружён в густой серый туман, словно в кастрюлю с супом. Громко воркуют голуби, звонко распевают птицы, и Мара, разбуженная птичьим гомоном, удивляется, как можно так беспечно радоваться жизни после вчерашней бури. Она довольна потягивается, чувствуя себя свежей и отдохнувшей. Сегодня она хорошенько, с ног до головы, вымоется, постирает одежду, а потом, когда её длинные волосы высохнут, заплетёт их в косы — с ними не так жарко, как с распущенными волосами. Ну, а потом займётся исследованием Нижнего Мира и решит, что делать дальше. — Кэндлриггс. — Клайд. — Молиндайнар. — Спрингбёрн. — Фирхилл. — Паркхед. — Айброкс. Что это они там делают?! Мара высовывается из гнезда. Древогнёзды кружком сидят на земле. Каждый по очереди встаёт, громко называет своё имя и указывает рукой то в одну, то в другую сторону затонувшего города. — Горбалс. — Каукэдденс. — Тронгейт. — Гэллоугейт. — Поссил. — Поллок. — Партик. Когда очередь доходит до Бруми-ло, та поднимает своего малыша. — А это мой бесценный маленький Клэйслэпс[8]. Малыш Клэйслэпс машет ручками и ножками, и все вокруг смеются, а потом начинают петь. Мара тоже смеётся. До чего же забавно, древогнёзды — ходячие районы, ожившие руки и ноги погибшего города. Горбалс приносит Маре завтрак. Тарелка сплетена из осоки, ложка сделана из птичьего клюва, а вилка — из лапы. Мара решает, что лучше есть руками. Она пробует кусочек того, что смахивает на омлет с грибами. Омлет пахнет Нижним Миром — землёй и деревьями, темнотой и солью. Потом Горбалс протягивает ей глиняную чашку с горячим ароматным питьём. — Это чай из шиповника, но, если хочешь, могу заварить из крапивы, или из одуванчиков, или из мяты. Я добавил туда немножко мёда. — Спасибо, мне нравится этот, — отвечает Мара. — А что это вы там делали? — На Восходе и Закате мы вспоминаем районы города, в честь которых были названы, — объясняет Горбалс. — С каждым годом город всё больше и больше уходит под воду, а наш остров становится всё меньше и меньше. Когда-нибудь от него вообще ничего не останется. — Совсем как мой остров! — восклицает Мара. — Да, — мрачно кивает Горбалс. — В этом году вода поднялась гораздо выше, чем обычно. Если и на следующий год будет так же, мы останемся без дома. Как и ты. — Он внимательно смотрит на Мару. — И поэтому мы думаем, что ты всё-таки попала к нам не случайно. Предсказанию пора сбываться, а иначе мы все тут утопнем. Но мы верим, что символы сойдутся вместе, и тогда мы спасёмся. А ты нам в этом поможешь… Мара беспомощно качает головой: её смущает надежда, светящаяся во взоре Горбалса. Тот робко касается её пораненной щеки. — Молиндайнар вылечит твою рану специальной мазью. Да, кстати, Кэндлриггс спрашивала, не снилось ли тебе чего сегодня ночью. — Снилось? — Пытаясь припомнить, Мара осторожно трогает пальцами рану. — Не помню. А что? — Сны полны скрытых знаков и предсказаний. Кэндлриггс говорит, что по сну можно узнать, что ждёт тебя в будущем. Мара вздыхает. И вдруг вспоминает. — Я видела лису! — восклицает она. — Только не пойму, во сне это было или наяву. — Лису, — сообщает Горбалс остальным. Теперь только Мара видит, что все древогнёзды в ожидании выстроились под Большим гнездом. — Ей кажется, что она видела во сне лису, но она не уверена. Он терпеливо ждёт, пока Мара старается вспомнить что-нибудь ещё. — Ну, она… просто смотрела на меня, и всё. Нет, всё-таки думаю, это была настоящая лиса. И снова она думает про киберлиса. Как же ей до него добраться?! Или это всё-таки возможно? Пошарив по полу, Мара находит свой рюкзачок и, сунув в него руку, убеждается, что кибервиз на месте. — Когда-то я знала одного лиса, — сообщает она Горбалсу. — Не настоящего, но, мне кажется, мы могли бы стать друзьями. У него были глаза друга. Горбалс тут же устраивается поудобнее и выжидательно замирает, словно собирается выслушать занимательную историю. — На твоём острове посреди океана? — подсказывает он. — Не совсем… — Мара соображает, как объяснить, что такое киберпространство, человеку, одетому в обрывки пластиковых пакетов и живущему в гнезде на дереве. Она понятия не имеет, как. — Ну, это было как во сне, но на самом деле не во сне. Вроде как по-настоящему, но не по-настоящему. Этот лис из другого мира. — Ты была в другом мире?! — изумлению Горбалса нет предела. — Типа того, — терпеливо объясняет Мара. — Но моё тело оставалось в этом мире, а сознание — в том, другом… Это делается с помощью машины под названием компьютер. Кибервиз. — Волшебная машина! — восклицает Горбалс. — Нет, — отвечает Мара. Она решает пока не доставать кибервиз, потому что, если она покажет его Горбалсу и расскажет ему про Сеть и как туда попасть с помощью очков и палочки, он, чего доброго, решит, что это и вправду Колдовство. А ведь это и есть что-то вроде колдовства, думает Мара, выбираясь из Большого гнезда и спускаясь на землю. Колдовство, к которому она настолько привыкла, что воспринимает его как нечто само собой разумеющееся.* * *
— Может быть, лиса — это знак, — говорит Горбалс позже, после того, как Мара вернулась из полуразрушенного дома на вершине холма, где дочиста отмылась в большой каменной ванне, наполненной тёплой дождевой водой. — Знак чего? — спрашивает Мара, с наслаждением ощущая, как горит её кожа. Она чувствует себя свежей и сияющей чистотой. И снова может спокойно думать. — Пока не знаю, — отвечает он. — Подождём — увидим. — Не хочу ждать. Моя мама всегда говорила, что терпение — моё слабое место… — Мара улыбается сквозь слёзы: мысль о маме стальной иглой пронзает ей сердце. — А что, вы тут так и живёте? — поддразнивает она Горбалса. — Ждёте, когда что-нибудь случится? — Да, — просто отвечает мальчик. — Мы живём и ждём знака, что должно что-то случиться. Это всё, что нам осталось. — Неужели вы никогда не пробовали выбраться отсюда? Неужели никто не пытался узнать, что там, за стеной, или пробраться в небесный город? Или сесть в лодку и поплыть в открытый океан? Неужели вас никогда не интересовало, что делается снаружи? Мара еще не успевает договорить до конца, как ей уже становится стыдно. А разве жители Винга вели себя иначе? Чем они лучше древогнёздов? — Поначалу да, пытались, — хмуро отвечает Горбалс. — А потом поумнели. Слишком многие погибли или исчезли навсегда. И тогда мы поняли, что единственный способ выжить — это затаиться и верить в то, что однажды нас спасут. Мы поверили в Предсказание Камня. И оно сбывается. Теперь, когда ты здесь и символы соединяются, ждать осталось недолго. Скоро что-то произойдет. — Ох, Горбалс, нет никаких символов! Пожалуйста, не ждите от меня спасения. Я даже не смогла помочь людям со своего острова, только сделала ещё хуже, чем было. Гораздо хуже, и теперь не знаю, что делать, — с отчаянием говорит Мара. — Но я верю в Предсказание, — настаивает Горбалс. — И верю в символы. И они действительно соединяются! Например, рана на твоей щеке. Мара осторожно трогает щеку — после того, как Молиндайнар смазала ее мазью, боль унялась. И тут она, вздрогнув, вспоминает трещину, обезобразившую лицо каменной девушки. Рана, которую нанесла маленькая дикарка, оказалась на том же самом месте, что и у Лица на Камне. А потом Мара вспоминает кое-что ещё — и холодеет. Трещину, пересекающую зеркальце на крышке резной шкатулки, подаренной ей Тэйном. Когда Мара смотрелась в зеркальце, эта трещина рассекала её лицо в том же самом месте, где теперь появилась подсыхающая рана, в том же самом месте, где была трещина на лице каменной истуканши, — с левой стороны! Эти совпадения она объяснить не в силах. Но всё равно, несколько одинаковых трещин и царапин ещё не означают, что она и есть долгожданная спасительница древогнёздов. — Как же вы жили на своём острове, если даже не умели читать знаки и символы? — неожиданно спрашивает Горбалс. На это Мара не находит что ответить. Если бы она умела читать знаки, то вряд ли оказалась бы здесь, потерянная и потерявшая всех и всё.* * *
Весь день Мара знакомится с окрестностями. Исследовав остров, она понимает, почему древогнёзды поселились именно здесь. Этот остров — самый большой, и гуще всего зарос деревьями. А кроме того, он расположен дальше остальных от центральных башен Нью-Мунго и, соответственно, от морской полиции. О существовании Нового Мира, в сумрачной тени которого живут здешние обитатели, напоминают лишь отдалённый вой сирены да волны, которые поднимаются, когда прибывает очередное грузовое судно. В поисках Винга Мара добирается на плоту до соборного острова, а потом и до ржавого автобуса под мостом в никуда. Наконец она обнаруживает мальчишку среди развалин на верхушке Голубиного Холма. Его чумазое лицо выглядывает из-за большого красно-жёлтого знака, установленного на обрушившемся балконе; яркая жёлтая буква «М» напоминает Маре высокую двойную арку. Может быть, это был символ особого, священного места? Винг сидит в компании других мальчишек, которые, примостившись на крыше, швыряются камнями в птиц. Развалины расположены полукругом, отчего создаётся громкое эхо; сейчас оттуда доносятся птичий гомон и возбужденные вопли водяной шпаны. Маленькие дикари очень жестоки по отношению к птицам: подражая птичьим голосам, они ловят и мучают их, забивают камнями, разрывают на части и поедают сырыми. Маре кажется, что «замурзанные ангелы» завидуют птицам и мстят им за то, что те свободны как ветер и всегда могут улететь отсюда. Водяная шпана не смеет трогать только воробья, восседающего на плече у Винга: Винг не даёт своего дружка в обиду. Мара храбро перелезает через кучи мусора, костей, бутылок и водорослей, заполонивших развалины. Посреди комнаты, давно лишённой стен и потолка, стоит старый телевизор, из его разбитого экрана бурно растут одуванчики. Где-то среди этого запустения жалобно и тоненько плачет котёнок. Однако, пробираясь через разрушенные комнаты, Мара с удивлением замечает, что никакого запустения нет. Развалины полны жизни, — повсюду копошатся птицы, стрекозы, жуки, кошки, козы, одичавшая собака, цыплята, осы, червяки, улитки, пауки и муравьи. Природа берёт своё. Осторожно поднимаясь по остаткам лестничного пролёта, Мара спотыкается и обжигает руку о торчащую отовсюду крапиву. Заметив неподалёку подорожник, она тянется его сорвать, чтобы приложить к волдырям, и едва не попадает рукой в огромную паутину. Вокруг полно каких-то щелей, лазов и провалов; в дверные и оконные проёмы свободно задувает ветер, но паутине ничего не делается — её не сдула даже вчерашняя буря. Откуда в этих развалинах столько всякой живности, удивляется Мара. Тут она замечает Винга и машет ему рукой. — Я тебя повсюду искала, — говорит она мальчишке, когда тот спускается с крыши. — А ты, оказывается, всё это время был здесь… Винг переминается на кривых ножках, внимательно глядя на её губы и пытаясь понять, чего она хочет. Вокруг его головы привычно вьётся воробей. — Я хочу, чтобы ты позвал сюда своих друзей. — Мара показывает на шпану на крыше, потом на себя. — Я кое-что придумала. Но, — тут она дотрагивается до шрама на щеке и строго качает головой, — только без драк. Винг внимательно слушает, затем трогает пальцем ее губы. Помогая себе жестами, Мара повторяет просьбу. Мальчишка хлопает глазами, а потом вдруг срывается с места и убегает. Очень скоро он возвращается вместе с целой ватагой водяной шпаны. Значит, он всё-таки понял! Мара ведёт их за собой вниз, на улицу. Они толпятся вокруг, любопытствующие и настороженные. На неё внимательно смотрит сотня блестящих глаз. Маре становится немного не по себе. Она понимает, что оставаться с этими существами наедине очень опасно: они совершенно дикие и способны на всё что угодно. — Есть ли у кого-нибудь из вас имена? — спрашивает она. — Меня кто-нибудь понимает? Шпана не отрывает от неё горящих глаз. — Я… я могу придумать вам имена, если хотите, — предлагает Мара. — В честь затонувших островов в океане за городской стеной. Хотите? Конечно, они не понимают ни слова, но всё-таки сперва нужно спросить. Она тычет себе пальцем в грудь: — Мара. Потом поворачивается к Вингу. — А ты Винг, помнишь? Винг. Попробуй сказать, — просит она. — Какой смысл иметь имя, если не можешь его произнести. Винг. Мальчишка напряжённо следит за её губами и пытается повторить их движение. — Ва-а… — неуверенно тянет он. Потом бьет себя кулаком по лбу и пробует снова: — Ва-ин. Ва-инг! — Отлично! — Мара хлопает в ладоши. — Это ты. Ты Винг. — Потом она поворачивается к другому ребёнку, шумной девочке лет восьми. — А ты будешь Йелл. На этом острове родился мой папа. Следующей оказывается девчонка, напавшая на неё в соборе. Несколько мгновений они молча меряют друг друга взглядами. — Скэрвелл, — наконец говорит Мара. — Это имя для тебя. И так, переходя от ребёнка к ребёнку, Мара не спеша подбирает им имена. Она повторяет каждое имя до тех пор, пока ребёнок не произносит его сам: Юра, Скай, Йона, Барра, Тайри, Оркней, Гаррис, Фаула, Хой, Унст, Коггинсей, Строма, Льюис, Фетлар и многие-многие другие, — всё это названия затонувших островов. Когда острова подходят к концу, она переходит к деревням и сёлам. И так до тех пор, пока каждый ребенок не получает имя. А потом Мара садится на землю между ними, совершенно обессилевшая и потерянная. Как будто только сейчас, отдав эти имена детям, она по-настоящему осознала, что самих островов больше нет. Громкий пронзительный звон разносится над Нижним Миром. Винг и остальная компания вскакивают со своих мест и, взволнованно вопя, мчатся к воде. Мара вспоминает, что уже слышала этот металлический разнобой вчера вечером сквозь рёв бури. Слышала она его и раньше — когда впервые повстречала Винга под опорой моста. А из развалин и других потайных уголков, которых немало вокруг погибшего города, всё выбегает и выбегает шпана. Прямо с моста в никуда они прыгают в воду, которая кажется красной в лучах заходящего солнца. Прикрывая глаза рукой, Мара с изумлением смотрит, как они стремительно мчатся по поверхности моря. Не меньше сотни детей носятся по пылающей водной глади. Мара сбегает к берегу — из-под воды медленно выступает серебристая сеть. Сначала Мара не понимает, что это такое — что это за серебряная карта, расчертившая море, — и вдруг догадывается. Это же крыши затонувшего города! Те самые, от которых ночью исходило призрачное свечение. Сейчас отлив, и крыши показались из-под воды — шпана бегает по крышам! Они беспорядочно носятся по серебристой карте, лежащей на алой воде, петляя среди дымоходных труб. Но это только кажется, что носятся они беспорядочно. На самом деле шпана точно знает, что делает. Маленькие дикари собираются кучками вокруг церквей, лезут на шпили, и в тот момент, когда алое солнце прячется за гигантскую шляпу волшебника, высвечивая каменное кружево башни, принимаются швырять камнями и палками в колокола. Мара чувствует, как гул ударов отдаётся во всём её теле; у неё звенит в ушах, перед глазами всё кружится и тонет в красном закатном мареве. В Нью-Мунго этот грохот наверняка слышно, думает Мара. И, словно о ответ на её мысли, над Нижним Миром разносится звук сирены. Вдали вспыхивают огни грузового судна. Вой сирены приближается. Из рощи выбегают Горбалс и Бруми-ло. Они хватают Мару под руки и тащат за собой вверх по склону. — Скорее прячься в Большое гнездо! Так стоять опасно! Если небесные люди тебя заметят, они заберут тебя с собой, — кричит Бруми-ло, торопливо забираясь к себе, где Молиндайнар укачивает маленького Клэйслэпса. Теперь Мара понимает, как прячутся древогнёзды. На посторонний взгляд, на поляне ни единой живой души. Закатный костёр затоптан, прогоревшие угли разбросаны, светляки выпущены из фонарей. Если бы Мара не знала, то приняла бы торчащие тут и там клочки пластика за обрывки пакетов, застрявших в ветвях. Древогнёзды совершенно невидимы — их не заметят ни полиция, ни прочие обитатели Нью-Мунго. Но вот водяную шпану увидит всякий. Правда, едва взвыли сирены, звон колоколов прекратился. После того как сирены смолкают, древогнёзды выбираются из своих убежищ. Очень скоро они отлавливают новых светляков дляфонариков, а потом заново разжигают костёр и садятся в круг. Мара рвется на поиски Винга, но ей объясняют, что это опасно, и усаживают у костра. Горбалс нараспев читает стихи. Постепенно Мара поддаётся их мерному ритму, её сердце перестаёт отчаянно колотиться в груди, тело расслабляется. Когда песня заканчивается, древогнёзды встают и начинают по очереди выкрикивать свои имена, звучащие так же, как районы погибшего города. Красный шар солнца скрывается за городской стеной. Тут же становится темно, и кажется, что весь мир куда-то пропал. Но и во мраке звонкие голоса древогнёздов звучат всё так же жизнеутверждающе.В шляпе волшебника
Вращается Земля. Бегут дни. А Мара по-прежнему живёт в Нижнем Мире. На смену жаре и духоте приходит дождь. Он льёт и льёт, день и ночь, как будто где-то в небесах прорвало трубу. Капли колотят в ажурные переходы Нью-Мунго, наполняя воздух мелодичным звоном, в который вплетаются шорохи и призрачный шёпот вертящихся в вышине воздуховодов. Птицы летят на юг. Мара видит их сквозь переплетения туннелей и вспоминает выстроившиеся клином стаи, пролетавшие в это время года над её родным островом. Птицы свободны, она — нет. Как же ей хочется вырваться из этого угасающего Нижнего Мира и найти себе дом в мире настоящем, недоступном водам океана! Но где он, этот мир, и как туда попасть? Время течет незаметно. Сумрачный день заполнен привычными заботами — постройкой гнёзд, сбором плодов, приготовлением еды. Пока в голове крутятся мысли о будущем, руки заняты сиюминутными делами. Мара учится отличать съедобные грибы и коренья от несъедобных, запоминает душистые листья и травы, которыми нужно натирать кожу, чтобы отогнать мух и комаров, разносящих болезни. Она строит собственное гнездо, помогает Бруми-ло искать неясный ароматный мох, который та использует вместо пелёнок для Клэйслэпса, и собирать сладкие орехи, которые Бруми-ло перетирает в маслянистую кашицу — малыш очень любить слизывать эту кашицу с её пальцев. Молиндайнар учит Мару готовить лекарства из сока деревьев и варить травяные настои, а с Айброксом, ответственным за костёр, девочка ходит собирать хворост. По вечерам Мара помогает ловить светляков для фонариков, которые висят в каждом гнезде, наполняя кроны деревьев слабым трепещущим светом. Ночи теперь долгие и тёмные. Древогнёзды коротают их, распевая песни, читая стихи и рассказывая всякие истории. Сидя у костра, Мара слушает сказку, одновременно пытаясь смастерить себе новую пару ботинок из кучи старых, которые волны приносят из погибшего города и выбрасывают на берег Голубиного Холма. Её собственные башмаки совсем прохудились. Покончив с ботинками, она забирается в свое гнездо, глядит на сияющий под водой город и слушает очередную историю. Клайд рассказывает о том, как он ухитрился родиться прямо на дереве во время ужасной весенней бури. Бруми-ло — о том, как давным-давно, однажды ночью, пропали её отец и брат, а вскоре от горя умерла и мать. Горбалс рассказывает, как на грядке с овощами выросли гиблые ядовитые грибы, отравившие почву, — из-за них поумирало множество древогнёздов, и он, Горбалс, остался сиротой. Жизнь древогнёздов полна горестей и бед, но они не падают духом и всячески поддерживают Мару. И это помогает ей справляться с собственным горем. В конце каждого погожего дня выпадает недолгое время, когда солнце уже минует небесные туннели, но ещё не доходит до городской стены. Время солнца, называют его древогнёзды. Мара вместе со всеми усаживается на мягком, покрытом мхом склоне Голубиного Холма и ловит последние янтарные лучи уходящего солнца. В золотистом вечернем свете лица древогнёздов кажутся чуть менее бледными, а круглые совиные глаза щурятся. Они весело бродят по холму, пьют медвяный сидр и радуются каждой солнечной минуте, которую дарит им этот странный и печальный мир. Этот свет, с трудом пробивающийся через хитросплетенье туннелей, — единственное напоминание о свободе, думает Мара. Когда она не занята хозяйственными делами, то отлавливает в воде проплывающие мимо книги; бережно высушивает их, перекладывая страницы плоскими камнями, а потом читает у себя в гнезде при мерцающем свете светлякового фонарика. И всё думает, думает, прикидывает то так, то этак, пытаясь сообразить, как же отсюда выбраться, как отыскать дорогу из этого погибающего мира в мир будущего. Что самое удивительное — Маре действительно хочется, чтобы у неё было будущее. Горе её после смерти родителей и братишки было таким сильным, что она быстро научилась не думать о случившемся, — эта душевная рана так болит и кровоточит, что к ней невозможно прикоснуться. Кроме того, девочку постоянно мучают приступы вины: ведь это она притащила родных к гиблым стенам Нью-Мунго. И всё же, несмотря ни на что, Мара больше не хочет умереть. Она со страхом думает о судьбе Роуэна и остальных беженцев, но прекрасно понимает: даже если ей удастся выбраться наружу, то обратно в Нижний Мир, да ещё всем вместе, им уже не пробиться. И потом, Нижний Мир — это не решение проблемы. Древогнёзды и сами с беспокойством следят за тем, как медленно, но неуклонно поднимается уровень воды вокруг их острова. Но ничего не предпринимают. Они ждут действий от Мары, твердо уверенные, что она их спасёт. С одной стороны, это её пугает и раздражает, но, с другой, придаёт какой-то смысл её существованию. Она отчаянно надеется, что друзья в лодочном лагере сумеют продержаться до тех пор, пока она не придумает, как им помочь. Лишь бы только они ещё были живы! Ради всех них она должна что-то придумать. И как можно скорее.* * *
Айброкс разжигает утренний костёр, посыпая вчерашние угли свежими сосновыми иголками. Рассвет только-только занялся, а Мара уже вылезает из своего гнезда. Она почти всю ночь проворочалась без сна, думая. Её взволновала одна мысль, которую она вычитала в обрывке выловленной из воды книжки. А вдруг эта мысль поможет разрешить их проблему? Пока, правда, не понятно, как… Вдыхая свежий аромат горящих сосновых иголок, Мара решает, что надо отыскать недостающие страницы. Может быть, там найдутся ответы на её вопросы. Ей нужно столько всего узнать, столько всего… Конечно, можно порыскать по Сети, но найти там что-нибудь — всё равно, что отыскать иголку в миллионах стогов сена. Там можно бродить до бесконечности, а у неё слишком мало времени. Может, среди настоящих развалин искать будет легче, чем среди обломков Сети? — Эти крысоеды и дерево из себя выведут! — взрывается Айброкс. Дикая девчонка, выскочив из-за деревьев, на бегу выхватывает из огня уже занявшееся полено, отчего умело сложенный костерок разваливается. А девчонка вместе со своей драгоценной добычей мчится вверх по холму, в сторону разрушенного здания. Мара фыркает. Водяная шпана тащит всё, что попадётся им под руку, даже огонь. — Не огорчайся, Айброкс. Кому-нибудь нужна моя помощь? — Она зевает, помахивая погремушкой из осколков цветного стекла, чтобы отвлечь Клэйслэпса, пока Бруми-ло крепко-накрепко привязывает к ветке его качающуюся люльку. — Можешь помочь мне принести дождевую воду из ванной, — кричит через плечо Партик. — Бери ведро. Поссил и Поллок ушли на охоту с ночёвкой, и мне, бедному старику, придется тащиться туда одному. — А потом можешь вскипятить воду и приготовить чай, — улыбается Молиндайнар, протягивая Маре пучок душистых трав. — И подоить коз, — кричит Спрингберн, подгоняя стадо. — А еще надо успеть собрать из-под кур яйца до того, как проснётся Горбалс. А то он вылезет из гнезда и все их подавит своими неуклюжими ножищами, — хихикает юный пухлощёкий Клайд. — А потом нужно сделать яичницу, — вставляет Тронгейт. — А я хочу гоголь-моголь, — капризно возражает Гэллоугейт, вывешивая на колючий можжевеловый куст только что выстиранный пластиковый пакет. — Варёные, — сонно бормочет Горбалс, высовываясь из гнезда и встряхивая одеяло, сшитое из кусочков мха. — А ты что хочешь, Кэндлриггс? — спрашивает Тронгейт. — Решай ты. Яичница, вареные яйца, гоголь-моголь… — Тишины! — отвечает Кэндлриггс, спускаясь на землю. — Утром я больше всего хочу тишины и покоя. Прекратите этот гвалт! — Мара останется здесь и покачает малыша, — улыбается Бруми-ло. — Она сама ещё не до конца проснулась. Древогнёзды давно уже не относятся к Маре как к ангелу, сошедшему на землю. — Ему нравится «На верхушке дерева…», — говорит Мара. — Моя мама пела это и мне, и братишке:* * *
Вблизи здание действительно подавляет. Что-то в нём есть яростное, неукротимое, как будто его строили в безумном порыве, не останавливаясь, без отдыха. Мара как зачарованная разглядывает каменную резьбу, украшенные каменным кружевом окна, башни и башенки, увенчанные золочёными флюгерами — их острые верхушки кажутся морем копий, устремлённых на закованное туннелями небо. Стремительно проплывает низкая туча, полностью скрывая от глаз Нью-Мунго. Она мчится так быстро, что девочке кажется, будто шляпа сдвинулась с места; что поплыла она, а вовсе не туча, унося вместе с собой и её, Мару. Но ветер уносит тучу прочь, и над головой снова возникает небесный город; его воздуховоды, как всегда, вращаются на ветру. А Мара по-прежнему находится в Нижнем Мире. Мара подводит плот к арке, ведущей в обширную центральную башню, увенчанную высоким шпилем, и заплывает в тёмный каменный лес. Сразу же становится слышно, как хлюпает и всхлипывает море, словно суп переполненное плавающими книгами. Эхо этих звуков пробегает по сотам каменного кружева, отражается от колонн, арок, сводчатых потолков, таких низких, что Маре приходится лечь, чтобы не стукнуться головой. Винг помогает ей грести. Внезапно он останавливается и ныряет в тёмную воду, а через секунду выныривает с чем-то белым и светящимся в руках. Мара с содроганием видит, что это дохлая рыба, от которой исходит гиблое сияние. Но, когда они заплывают глубже в темноту, Мара даже рада этому мертвенному свету. Интересно, что было здесь раньше, думает Мара, пытаясь сквозь многометровую толщу воды разглядеть каменный пол, по которому когда-то ходили люди. Что они здесь делали? Наконец плот упирается в стену, и Винг стучит металлическим веслом по камню до тех пор, пока звук не меняется. Тогда он начинает лупить что есть силы, и Мара, вглядевшись, понимает, что он пытается пробить деревянную дверь. — У нас ничего не получится, — говорит она. — Дверь слишком крепкая. Но она ошибается. Размокшее гнилое дерево легко крошится. Мара голыми руками отрывает здоровую деревяшку и вместе с Вингом колотит по двери до тех пор, пока не пробивает в ней довольно большую дыру. Плот через неё, конечно, не пролезет, поэтому Мара привязывает его к колонне верёвкой, сплетённой из пластиковых пакетов, соскальзывает в воду и, проплыв в отверстие, тут же натыкается на что-то каменное — у нее под ногами широкие ступени. Мара вылезает из воды и вместе с Вингом, следующим за ней по пятам, идёт вверх по лестнице, затем через просторный зал и наконец оказывается перед высокой дверью. — Винг, — она хватает мальчишку за руку, неожиданно пугаясь того, что может оказаться за этой дверью. Глубоко вздохнув, Мара толкает дверь, и та с недовольным скрипом растворяется. Перед ней зал — огромный и пустой. Может, они были гигантами, люди, которые это построили?! И это лишь первый зал в череде многих: в следующем на каменных колоннах, капители которые теряются в непроглядной темноте, вырезаны золотом имена, а рядом стоят какие-то значки. Нотный ключ сопутствует именам Бетховена, Вагнера и Моцарта. Музыканты, догадывается Мара. Рядом с именами Микеланджело, Сезанна, Ван Гога и многими другими изображена кисть: эти, видать, были художниками. Ручки и бумажные свитки для писателей и поэтов; короны — для королей и королев. А ещё есть множество имен, рядом с которыми стоят лишь умопомрачительно древние даты. Чем занимались эти люди, давно забыто, остались лишь имена высеченные в камне… Высоко на стенах висят портреты людей, чьи имена написаны на колоннах. Мара на ходу разглядывает мёртвые лица. В следующем зале на колоннах появляются новые значки: булка, в память о булочниках; шляпа — для шляпников; шерсть — для вязальщиков; ткань — для портных; растения — для садовников; кирпичи — для строителей. Имен здесь нет. Потом Мара заходит в зал, уставленный стеклянными коробками. В каждой лежит множество разных предметов — всё, что сделано человеческими руками. Неожиданно Мару осеняет: в этих залах хранятся имена тех людей, чьи мечты и стремления привели человечество от деревянных дубинок к космическим телескопам, от костяных ножей к ружьям, от выпечки булок к строительству соборов, от горшечного дела к музыкальным инструментам и живописи, от деревянных расчесок к компасам и термометрам, а потом и к компьютерам и киберпространству. И в конце концов к небесным городам. Перед Марой развёртывается история человеческих мечтаний. Внезапно девочка понимает, что забавные выдумки древогнёздов сродни гениальным изобретениям людей прошлого, благодаря которым был создан Новый Мир. Пытливый и неугомонный человеческий ум заставляет водяную шпану сооружать лодки из обломков и всевозможного мусора, а жителей Винга искать топливо на торфяных болотах, разводить овец и вязать одежду из их шерсти, строить дома из камней. Тот же пытливый ум научил Мару путешествовать в киберпространстве на крыльях солнечной энергии. Её раздумья прерывает звон стекла. — Винг! Мальчишка появляется перед ней, сжимая в окровавленной руке кинжал и куклу. Тут его внимание привлекает что-то ещё. Кинжалом он разбивает большой стеклянный ящик и вытягивает оттуда рыбачью сеть. Кинув куклу в сеть, Винг осматривается, соображая, что бы еще стащить. — Нельзя! — строго говорит ему Мара. Хотя, с другой стороны, почему бы и нет? Какое это теперь имеет значение? Кто будет смотреть на эти забытые мечты? Вся история человечества покоится на морском дне, на поверхности остался только этот зал. Но скоро море поднимется ещё выше, и он тоже скроется под водой. Пусть Винг берёт что хочет. Тут Мара замечает небольшой предмет в отдельном стеклянном ящичке. Прочитав надпись на табличке, она разбивает стекло веслом и достает то, что старше самой Земли, — метеорит, крошечный кусочек Вселенной. Винг тут же подбегает посмотреть, но при виде маленького чёрного камушка разочарованно фыркает. Его гораздо больше привлекает фигура первобытного человека в натуральную величину. Пройдя все залы, Мара оказывается в коридоре, полном дверей. Куда теперь? Где-то в этом лабиринте залов и коридоров должна быть комната с книгами, но где? Каждая дверь ведёт в комнату с другими дверьми. Наконец Мара натыкается на крошечную дверцу, утопленную в низкой сводчатой нише, и сразу же вспоминает девиз, которым руководствовалась во время своих путешествий по Сети: Если сомневаешься, куда идти, иди туда, где кажется интересней. А это очень интересная дверца! Протиснувшись в неё, Мара спотыкается о нижнюю ступеньку крутой винтовой лестницы. Она начинает подниматься — виток, ещё один, ещё. Кажется, что лестница никогда не кончится. Поднявшись по тысяче ступенек, тяжело дыша, на подгибающихся ногах, она наконец выползает наружу. И оказывается в изрядно покорёженной бурями комнате, уставленной стеллажами с книгами. На полу валяются кучи, целые горы книг! В жизни Мара не видела такого количества книг одновременно. Если бы Роуэн мог это видеть! За первой комнатой следуют другие — квадратные и круглые, соединённые между собой дверями, все как одна доверху набитые книгами. И везде Мару встречает мёртвая тишина. Иногда ей мерещится звук зевка и глухое покашливание, далекие шаги или шорох переворачиваемой страницы. Но это только чудится — здесь живут лишь птицы, свившие себе гнёзда среди книг. Повсюду валяются их перья и помет. Не выдержав, Мара плюхается на высокую книжную гору. Ветер раскидал книги по комнате, разметал во все стороны пожелтевшие страницы. У Мары голова идет кругом. Ей и невдомёк было, что на свете так много книг. Однажды в одной из башен Сети она наткнулась на тексты всех книг, которые когда-либо были написаны. Книги эти были похожи на крошечные, раскручивающиеся перед глазами свитки. При желании она могла перекинуть любой текст к себе на кибервиз и прочитать дома на досуге. Но ей это и в голову не пришло — тексты показались такими скучными! Едва бросив взгляд на книжный сайт, она тут же отправилась дальше. Всё это — горы книг, полных умных мыслей и историй — в киберпространстве почти не занимало места. А сколько ещё книг существовало в других частях погибшего мира? Сколько фантазий и выдумок… тысячи жизней не хватит, чтобы прочесть всё. Мара берёт первую попавшуюся книжку и садится у окна. Как найти то, что нужно, среди этих завалов? Откинувшись на спинку стула, девочка с интересом рассматривает выбранную книгу. Она очень тяжёлая, а уголки страниц позолочены — наверное, внутри заключены ценные сведения. От книги пахнет пылью, деревом и кожей. Мара проводит пальцем по выпуклым узорам, выдавленным на обложке. Она открывает книгу — желтоватая бумага покрыта словами. Рассказ течёт спокойно и неторопливо, он затягивает и увлекает… и Маре хочется читать ещё и ещё.Всё было до нас, и ничего не было до нас…Слова складываются в картины. Но читать некогда, надо продолжать поиски. Мара неуверенно откладывает книгу и развязывает пластиковый пакет, который обмотала вокруг пояса. Внутри — ещё в одном пакете, который должен уберечь своё драгоценное содержимое от влаги, лежат обрывки той самой книги, которая навела её на важную мысль.
«Атапаски[9], — перечитывает Мара, — это кочевой народ, населяющий скалистую, покрытую тундровыми лесами Арктику, — наименее населённую территорию планеты. В отличие от так называемых цивилизованных обществ атапаски не наносят вреда окружающей среде, а живут в полном согласии с природой и животным миром, на протяжении тысяч…»Дальше ничего не разобрать. Нижняя часть страницы порвана и размыта водой. Можно ещё прочесть отдельные предложения про какие-то возвратные дары и великий потоп, который был давным-давно, но Мару взволновали именно строки про атапасков — уж очень они ей напомнили древогнёздов. А вдруг далеко на севере планеты ещё остались горы и леса?! Тэйн ведь искал на карте горные районы, населённые людьми. Но он сказал, что все они находятся слишком далеко от Винга, и на рыбачьих лодках туда не добраться. Но Тэйн искал на юге. Почему же ни он, ни остальные не пробовали искать на севере, в Арктике? Неожиданно Мара вспоминает, как на общем собрании в церкви молодой рыбак Джеми, который потом правил лодкой, где сидели её родители, заикнулся было об Арктике. Но старые рыбаки подняли его на смех, сказав, что Арктика превратилась в кашу из растаявшего льда и жить там невозможно. А потом Мара рассказала про Нью-Мунго, и про север все позабыли. Мара обхватывает голову руками. Что, если Джеми был прав? Что, если единственный уцелевший кусок суши, до которого они могут добраться, действительно находиться на макушке мира? Она должна это выяснить. И ответ спрятан здесь, среди этих книжных гор.
Гиблые фантазии и алмазные сердца
«Песни о Городе», Джеймс Макфарлан, — шепчет Горбалс, благоговейно разглядывая золотые буквы на обложке. — Подарок? Мне? Спасибо тебе, Мара. — Однако книгу взять не решается. — Почему вы все так боитесь книг? — Мара лежит на траве под деревьями. Она устала и измучена долгими безрезультатными поисками. — Они гиблые, — напоминает Бруми-ло, тревожно поглядывая на Клэйслэпса, который ползает по земле рядом с книгой. — Так говорит Кэндлриггс. — Эта книга не гиблая. Она лежала очень далеко от воды. Я нашла её в комнате высоко в башне. — Бруми-ло сказала мне, что ты туда ходила, — шепчет Горбалс. — Смотри, чтобы Кэндлриггс не узнала. — Я сама ей скажу, — отвечает Мара. — Потому что я хочу понять, почему она так боится этого здания и книг. Горбалс, — она садится, — тебе надо завтра поехать со мной. Это изумительное место. Там столько книг и всяких древних вещей, ты не поверишь! Пожалуйста, Горбалс, мне нужна твоя помощь! Это очень важно. Если ты хочешь, чтобы у тебя было будущее, ты должен пойти. — Мара поднимает книгу и настойчиво протягивает её Горбалсу. — Может, это написано специально для тебя. На, почитай. Горбалс берёт книгу так нерешительно, словно боится, что она взорвётся у него в руках. — Моя мама любила слова, — бормочет он. — Она научила меня читать по страницам, которые вылавливала в воде… как ты. Она тоже не слушала Кэндлриггс. Горбалс осторожно переворачивает страницы. А Мара занимает своё место рядом с остальными древогнёздами около закатного костра. Вдали слышится перезвон. Айброкс подкидывает в костёр горсть лаванды, и в воздухе разливается мягкий успокаивающий аромат. Мара чувствует, как расслабляется её усталое тело, отключается от забот утомлённый ум; ей не мешает даже грохот, поднятый водяной шпаной. Внезапно Горбалс громко вскрикивает от удивления — его глаза прикованы к книге: — Мара, ты была права! Древогнёзды, слушайте:* * *
Мара наблюдает, как Бруми-ло кормит своего малыша. Сейчас она кажется такой счастливой и одухотворённой, что Мара даже немножко завидует ей, хотя и не понимает до конца причины этого счастья. Но вот Бруми-ло укладывает Клэйслэпса спать и с улыбкой смотрит на Мару. — Завтра Клэйслэпс увидит свой двухсотый Восход, — гордо сообщает она, раскачивая люльку под непонятные и диковинные звуки: это внизу под деревом кто-то из древогнёздов играет на странном музыкальном инструменте, сделанном из веток, костей, перьев, кусочков металла, пластика и стекла. — Будем отмечать, — объявляет Кэндлриггс. Она уже пришла в себя после неприятной сцены у закатного костра. — Посмотри, Бруми-ло, я подарю ему мягкий мячик. — Она демонстрирует клубок, сплетённый из трав. Бруми-ло с улыбкой поднимает глиняную чашечку. Мара видела, как она лепила её из глины, сушила и красила красным ягодным соком. — Я слепила ему его первую чашку. — Она поворачивается к Маре. — Сколько ты видела Восходов, Мара? Наверное, примерно на тысячу меньше, чем я. — С тех пор, как я здесь? — недоуменно спрашивает Мара. — Нет, всего в жизни, — улыбается Бруми-ло. — Откуда я знаю? — смеётся Мара. — Не знаешь? — удивляется Бруми-ло. — Я, например, видела шесть тысяч шестьсот тридцать четыре Восхода. — А я шесть тысяч двести семьдесят восемь, — вставляет Горбалс. — А Кэндлриггс больше тридцати тысяч. — Там, где я жила, мы считали время годами, — объясняет Мара. — Мне пятнадцать лет. — Годами? — Горбалс морщит лоб. — Мама говорила мне про годы, когда я был маленьким. Год как-то связан с солнцем… — Год проходит от одной зимы до другой, — говорит Мара, пытаясь вспомнить: то ли Земля за это время делает круг вокруг Солнца, то ли наоборот. Чем больше книг она читает, тем больше осознает, как мало знает. — Год — это слишком долго, — качает головой Горбалс. — День запомнить проще. — Но так много дней запомнить сложно, — возражает Мара. — Наоборот, легко, — говорит Горбалс. — Просто прибавляешь день за днём. А в конце каждого дня можно подумать о том, как ты его прожил. А про год подумать нельзя, он слишком длинный. — Земля живёт по годам, — объясняет Мара. — И мы тоже. — Люди живут по Восходам и Закатам, — настаивает Горбалс. — Это ёж или белка могут считать свою жизнь годами, потому что зимой они спят, а летом бодрствуют. Но мы-то ложимся на Закате и встаем на Восходе. Значит, наша жизнь исчисляется днями. Поллок, растянувшись на земле, с аппетитом жует жареного кролика. Что-то такое есть в его больших, неподвижных, как болотная вода, глазах, что ужасно не нравится Маре. Она не понимает, что общего может быть у Бруми-ло с Поллоком. Хотя Клэйслэпс — ребенок Поллока. Поллок иногда качает его люльку и звенит погремушкой, но ухаживает за малышом исключительно Бруми-ло. А Поллок предпочитает на всю ночь уходить на охоту с непоседой Поссилом, а потом спать весь день напролёт. Поссил Маре тоже не особенно нравится, но, возможно, ей пригодятся их охотничьи способности, когда придёт время осуществить план, постепенно зреющий у неё в голове. — Я хотела попросить Поллока кое о чём, — говорит Мара. — Поллока?! — Горбалс кидает на него презрительный взгляд. — От него никакой пользы, кроме вреда, не дождёшься. Вместо ответа Поллок швыряет в Горбалса обглоданную кроличью ножку, и очень доволен, когда та попадает в цель. Горбалс хватает здоровенный сук и уже собирается треснуть им Поллока, но тут вмешивается Айброкс и обещает изжарить на костре обоих, если они не угомонятся. — Почему Горбалс и Поллок всё время ругаются? — шепотом спрашивает Мара у Бруми-ло. — Из-за чего они так друг друга ненавидят? Нежное лицо Бруми-ло каменеет. Она наклоняется, чтобы подкинуть в костёр несколько хворостинок. — Из-за меня, — шепчет она наконец. — Из-за тебя? — удивляется Мара. — Но каким образом? Бруми-ло придвигается к Маре поближе, чтобы их никто не услышал. — Когда-то Горбалс любил меня, — говорит она грустно. — Но я убила его любовь. И теперь ничего не исправить. Он ненавидит Поллока, хотя ко мне и Клэйслэпсу относится, вроде бы, неплохо. Мне не на что обижаться. — Но что произошло? Бруми-ло испуганно оглядывается на Горбалса и Поллока, но те уже заняты другими делами. — Однажды ночью, вместо того чтобы спать в гнезде, я пошла с Поллоком, — шепчет она. — Я никак не могла заснуть, и было очень душно. Небо было голубое и прозрачное, как стекло — стояла середина лета, когда вообще не темнеет, и мне было жаль тратить такую ночь на сон. У Горбалса, как всегда, голова была забита стихами, а я… я была одна, и мне всё надоело. А тут Поллок принялся рассказывать мне про крошечный островок, на который мы никогда не ходим, потому что это опасно. Небесные люди убивают всякого, кто приблизится к тому месту, если только он не из их мира. Поллок сказал, что знает тайную дорогу к этому острову, через старый мост, который выступает из воды только во время отлива. Он сказал, что мы можем пойти туда и посмотреть, как открываются городские ворота и входит белый корабль. Ещё он сказал, что на острове полно всяких чудес и волшебства, а их-то как раз и не хватает в такую ночь. Он рассказал про необычное растение, которое растёт только на этом острове и которое мне захотелось попробовать. Мне стало так любопытно, что я пошла с ним. Но от этого растения я словно опьянела, и Поллок показался мне совсем неплохим парнем. А на утро у меня ужасно болела голова, мне было плохо, и Поллок снова стал обычным Поллоком. Мне хотелось убежать от него и забыть обо всём, что между нами произошло. Я не хотела, чтобы Горбалс узнал об этом, и заставила Поллока пообещать, что он будет молчать. Но мне не удалось ничего скрыть, потому что после этой странной ночи появился Клэйслэпс. Вот почему Горбалс и Поллок не любят друг друга. — Он разбил тебе жизнь, — серьёзно говорит Мара. — Он украл её. Горбалс прав, он вор. — Моя жизнь не разбита, — возражает Бруми-ло. — Клэйслэпс — это самое удивительное чудо, которое случилось в моей жизни. И я сама виновата в том, что запуталась в собственных мечтах. — Но ведь ты по-прежнему любишь Горбалса? — спрашивает Мара. — Это не имеет значения, — сухо отвечает Бруми-ло. — Он выстроил высокую стену вокруг своего сердца, чтобы не подпустить меня к себе. Стену из слов. Сидящая рядом Молиндайнар вздыхает и качает головой, не переставая перетирать в горшочке какие-то коренья. Мара ласково обнимает Бруми-ло. Она не знает, что сказать. — О чём ты хотела попросить Поллока? — спрашивает Бруми-ло, слабо улыбаясь. — Хочу, чтобы он немного поохотился для меня. — Что ж, он слопал целого кролика, так что должен быть в хорошем расположении духа, — сухо замечает Молиндайнар. — Он, правда, вволю напился сидра, а после этого бывает особенно невыносим. Но ты, как-никак, Лицо на Камне, так что с тобой он будет повежливее. Мара в упор смотрит на Поллока. Парень чувствует её взгляд, и хитро косится в её сторону, после чего начинает нервно ёрзать. — Это не я, это Поссил! — наконец не выдерживает он. — Он посмотрел сегодня, пока тебя не было. — Я не смотрел! — взвизгивает Поссил. — Это был ты, Поллок. Ты сказал, давай… Поллок кидает на дружка угрожающий взгляд, и тот опасливо замолкает. — Ты разглядывал мою волшебную машину?! — догадывается Мара. — Она вся в следах от твоих пальцев, Поллок! Поллок вертится на месте, словно угодил в ловушку. — Так, значит, пока меня не было, ты залез в мой рюкзак и порылся в моих вещах? — Поллок! — возмущённо ахает Бруми-ло. — Мне нужна твоя помощь, — говорит Мара. — Если ты согласишься сделать то, о чём я тебя попрошу, мы забудем об этом. — Ты сделаешь то, о чём тебя попросит Мара, Поллок Полхорош, — произносит Кэндлриггс, — чтобы она простила тебя за то, что ты трогал её вещи. Даю тебе последний шанс, а не то ты будешь переименован в Нехорош. Ты слышишь меня? Поллок хмуро кивает. — Я хочу, чтобы ты поймал небесного жителя, — говорит Мара. Все ахают. Поллок резко садится. — Живого или мертвого? — спрашивает он шепотом. Его тусклые глаза становятся яркими и блестящими. — Живого, — отвечает Мара. — Мне нужна только одежда. Потом его можно будет отпустить. — Это не просто, — говорит Поллок, глядя на Поссила. — Совсем не просто, — соглашается Поссил. — Понимаешь, чтобы кого-то поймать, нужно находиться на очень близком расстоянии к нему. Вот в чём вся штука. А чтобы оказаться на близком расстоянии, нужно подкрасться. А лучше Поссила здесь никто подкрадываться не умеет. — Или нужно поставить ловушку, — хитро улыбается Поллок. — А для этого надо знать, на кого какую ловушку ставить. Главное — правильно расставить ловушку. Вот в чём вся штука. А лучше Поллока здесь никто ловушки ставить не умеет. Мара слышит, как сдавленно охает Бруми-ло. — Надо брать пример с паука, — самодовольно продолжает Поллок. — Вот уж кто умеет расставлять самые замечательные ловушки на свете! Пауки никогда ни за кем не бегают. Жертвы сами заходят в их симпатичную ловушку. Бруми-ло, чуть слышно всхлипнув, встаёт и скрывается среди деревьев. Мара не выдерживает. Она вскакивает и изо всей силы бьёт Поллока по лицу, — тот громко вопит от неожиданности. Потом она хватает фонарик и бежит вслед за Бруми-ло, прислушиваясь к её тихим всхлипываниям. Мара нагоняет девушку на вершине холма, позади разрушенного здания. — Я его ненавижу, — рыдает Бруми-ло. — У меня его ребёнок, а он, оказывается, просто отрабатывал на мне охотничьи приёмы. Я сама зашла в его симпатичную ловушку! — Вот уж крыса похуже любого крысоеда, — говорит Мара. — Я врезала ему, и довольно сильно. Как ты думаешь, это тоже часть Предсказания? Лицо на Камне бьёт крысу Поллока? Бруми-ло смеётся сквозьслёзы, потом тянет Мару за собой. — Пошли, я покажу тебе один секрет. Вертящиеся в вышине воздуховоды наполняют Нижний Мир вздохами и стонами. Бруми-ло, которая прекрасно видит в темноте, уверенно ведёт Мару за собой. Мара торопится следом, петляя между деревьями и большой палкой отгоняя летучих мышей от светлячкового фонарика. На ветвях, тихонько ухая, сидят совы, похожие на маленьких призраков. Время от времени то одна, то другая, заметив среди корней или в сухой листве мышку, камнем пикирует вниз. Иногда в глубокой тени вспыхивают светящиеся точки — фосфоресцирующие мотыльки и ночные бабочки. Это единственный источник света, не считая фонарика, и Маре начинает хотеться обратно, поближе к костру и к гнезду. Куда Бруми-ло её ведёт?! Наконец они останавливаются у густых зарослей ежевики. Бруми-ло лезет под колючие ветки и вытаскивает оттуда плоскую доску, завернутую в пластиковую плёнку. Осторожно размотав плёнку, она извлекает на свет большое потрескавшееся зеркало. Приглядевшись, Мара понимает, что никакое это не зеркало, а очень старательно подобранная мозаика из осколков стекла и зеркал. Осколки удивительно красиво сверкают в мерцающем свете фонарика. — Это ты сама сделала? — Да, — отвечает Бруми-ло. — Видишь, моя жизнь всё-таки не разбита. У меня есть малыш, а ещё — моя мечта. Теперь, правда, у меня на неё совсем нет времени. Всё время и силы забирает Клэйслэпс, но, может быть, когда он подрастёт, он мне поможет. — А что это? — спрашивает Мара, восхищенно проводя пальцем по мозаике. — Солнечная батарея. Я давно мечтаю о том, чтобы научиться собирать солнечную энергию и использовать её в нашем сумрачном мире. Этим зеркалом можно ловить солнечный свет по утрам и направлять его прямо на костёр, чтобы он сам зажигался. Я ещё не всё продумала, и зеркало недостаточно сильное чтобы отражать свет зимой, да и солнце каждый день немного сдвигается. Но когда-нибудь я всё сделаю как надо. У меня есть ещё одна мечта — научиться собирать солнечное тепло с помощью металлических пластин. — Бруми-ло вытягивает из-под куста ещё один пакет, набитый расплющенными кусочками металла. — Это я ещё далее не начинала. Но, вот увидишь, когда-нибудь нас каждое утро будут ждать огонь и горячая вода. Я думала и о других вещах тоже… Бруми-ло мечтательно замолкает. А Мара понимает, что подспудно беспокоило её, когда она шла по длинным залам университета, разглядывая портреты и высеченные золотом имена. Там не было ни одной женщины-мечтательницы. Все имена, не считая парочки королев да ещё нескольких невнятных фамилий, были мужскими. Все великие мечтатели были мужчинами! Теперь Мара начинает догадываться, почему так получилось. Женщины мечтали не менее сильно, чем мужчины — как сейчас мечтает Бруми-ло, — но их всё время затягивали повседневные заботы: приготовление еды, воспитание детей, строительство гнёзд. И ведь правда: малыш Клэйслэпс куда чудеснее любой мечты любого из этих золотых мечтателей. — Ты должна и дальше работать над этим, — убежденно говорит Мара. — Это здорово. В глазах Бруми-ло вспыхивает надежда, ведь она верит, что её поддерживает и одобряет Лицо на Камне. — Не бросай свою мечту. — Не брошу, — бормочет Бруми-ло, любовно поглаживая ладонью мозаику. — Теперь не брошу. Мы осуществим её вместе с Клэйслэпсом. И пока они идут назад, к гнёздам, Мара размышляет о том, что, возможно, у всех этих золотых мечтателей мамы тоже были мечтательницами. И, может быть, как раз мамы-то и научили их мечтать. И Клэйслэпс тоже станет когда-нибудь знаменитым, потому что изобретёт солнечные батареи, о которых мечтала его мама. Но вспомнит ли кто-нибудь о Бруми-ло? Если это будет зависеть от меня, обязательно вспомнят, обещает себе Мара. А как же её собственная мечта? План, о котором она так долго мечтала, начинает принимать реальные очертания, складывается, подобно огромной мозаике. Может быть, с помощью этого плана они все спасутся и обретут будущее. Но пока в её мозаике всё еще не хватает очень важных деталей, которые обязательно нужно отыскать. Вернувшись на поляну, Мара некоторое время лежит под буком, на котором устроено её гнездо, пытаясь убедить себя в том, что на этой залитой водой Земле у кого-то действительно может быть будущее. Она лежит на спине, чувствуя под собой древесные корни, уходящие глубоко под землю, и глядя на ветви, тянущиеся высоко в небо. Каждое дерево — это чудо, доказательство того, что Земля жива! В это необходимо верить, если хочешь довести дело до конца. Мара по-прежнему не считает себя Лицом на Камне, не особо верит в Предсказание, но если сумеет выполнить задуманное, то действительно спасет древогнёздов. Как будто она и вправду Лицо на Камне. Мара устало вздыхает. Это Предсказание — словно камушек в ботинке, который она никак не может вытряхнуть. Но её план основан на реальных расчётах, а вовсе не на мечтах и слепой вере в туманные предсказания о рыбах с кольцами, птицах и прочих символах и каменных статуях. Если бы только среди бумажных гор университета ей удалось найти карту и какие-нибудь подробности о горах в Арктике, да еще раздобыть одежду небесных жителей, чтобы выглядеть, как они! Тогда останется только узнать, где швартуются белые корабли. Беда лишь в том, что как раз эту часть плана пока ещё и застилает туман. Вот бы отыскать киберлиса и попросить его о помощи… Мара забирается к себе в гнездо и достаёт кибервиз, заряженный в короткие солнечные мгновения. При мысли о погружении в Сеть её охватывает привычное радостное волнение. Быть может, ей всё-таки удастся найти киберлиса. Но сейчас еще не время, еще рано. Сначала надо подготовить древогнёздов: посвятить их, хотя бы частично, в свой дерзкий план. — Древогнёзды! — громко восклицает она, обращаясь к сидящим под деревьями людям. — Слушайте. Я хочу рассказать вам одну историю. Это история про людей под названием атапаски. Они живут в лесу высоко в горах на самой макушке Земли. Эти люди чем-то похожи на вас.Страна людей
На следующее утро Мара просыпается рано, даже раньше, чем Айброкс; она полна сил и готова провести весь день в поисках книги. Она окликает Горбалса, надеясь уговорить его пойти с ней, потом начинает собирать хворост для костра. На земле валяется охотничий топорик Поллока. Мара подбирает его, ёжась от холода у тлеющего костерка. Свет едва-едва пробивается сквозь воздушные конструкции небесного города, и в Нижнем Мире сумрачно и сыро. Мара вскидывает топорик, собираясь обрубить нижнюю ветку берёзы, но тут кто-то хватает её за руку. Она резко оборачивается и видит Горбалса. — Ты что делаешь?! — потрясённо спрашивает он. — Нам нужно ещё дерева, — объясняет Мара. — Огонь никак не разгорается, а я замёрзла. А в чём, собственно, дело? Горбалс вырывает топорик у неё из рук. Он смотрит на Мару так, как будто она предложила зажарить на завтрак малыша Клэйслэпса. — Мы не убиваем деревья, — гневно говорит он. Потом внимательно всматривается в Мару. — Может быть, ты права. Может быть, ты не Лицо на Камне. Убийство дерева — это ужасное преступление. — Неожиданно взгляд его становится тревожным и настороженным. — А раньше ты убивала деревья? — У нас на острове деревья не росли, — отвечает Мара. — Поэтому у меня не было такой возможности. И потом, я не собиралась его убивать. Я только хотела срубить пару веток. — Это тоже убийство, — настаивает Горбалс. — А что, если я отрублю тебе руку или ногу? Убийство деревьев — одна из причин, по которой Земля ушла под воду. Когда Кэндлриггс была молодой, она жила в эпоху убийства деревьев. Но Земле деревья необходимы. — Он хмурится. — У вас на острове не было деревьев? Ни одного? — Я никогда не видела деревьев до того, как попала к вам, — признается Мара. Он изумленно качает головой. — Может быть, поэтому твой остров и утонул. Земля, на которой не растут деревья, — это мёртвая земля. Мы относимся к нашим деревьям с почтением. Мы вежливо стучимся к ним прежде, чем забраться в гнездо. Да, я видел, как ты улыбалась, когда мы делаем это. Мы оставляем им подношения — всякую еду, — и они всё съедают. Мы… — Ваши подношения съедают птицы, глупыш! — Мара добродушно улыбается и тут вспоминает рассказ старого Тэйна. — На Винге тоже когда-то было много деревьев. Их сгнившие корни превратились в торф, которым мы топили очаги. Когда-то, очень давно, Винг был весь покрыт лесом. — И что же случилось с деревьями? — спрашивает Горбалс. — Если их убили, а корни оставили в земле, значит, ваш остров был гиблым местом. Мара вспыхивает от гнева. Как он смеет говорить такие ужасные вещи про её родной остров?! Деревья сгнили тысячи лет назад. И она, Мара, здесь ни при чём! А в древности леса вообще выжигали, чтобы расчистить место под поля… Она принимается подбирать мелкие ветки, лежащие у её ног, и яростно швыряет их в костер. От обиды слова застревают у неё в горле. — Мара, извини, — говорит Горбалс. — Я сказал жестокие слова. Мара кивает, прикусив губу, чтобы не расплакаться. — Ты считаешь, мы потеряли наш остров из-за того, что было сделано задолго до нас? Горбалс вздыхает. — Мы потеряли свой город по той же причине. Кэндлриггс говорит, что люди уничтожили жизненную силу Земли. Не только деревья, но и другие её богатства. От этого наступила жара, и ледники растаяли и затопили сушу. Кэндлриггс всё это помнит. — Получается, наше будущее украли наши предки? — Да. А небесные люди построили свой город над океаном только для себя. Зачем им делиться с другими?! — Горбалс пожимает плечами, бросая взгляд на циклопические стены, в тени которых живёт. Мара тоже смотрит вверх. — Пойдём со мной в университет, — просит она. — Пожалуйста, Горбалс, мне необходима твоя помощь! Ты хорошо разбираешься в словах, а я ищу именно слова. Эти слова подскажут мне, что надо делать, чтобы выбраться отсюда и найти себе новый дом в этом мире. Горбалс смотрит на шпиль университета со страхом и, в то же время, со жгучим любопытством — точно так же он смотрел на книгу, которую протягивала ему вчера вечером Мара. — Вчерашнюю книгу я нашла в большой комнате, доверху заваленной книгами, — говорит ему Мара. — Там тысячи стихов. Представляешь, Горбалс: комната, полная стихов! — Хорошо, — кивает он. — Твоя история про людей, живущих на макушке планеты, убедила меня. Я пойду с тобой и помогу чем смогу.* * *
Горбалс идёт вслед за Марой через зал фантазий, с изумлением разглядывая высокие стройные колонны. Девочка зачитывает вслух имена великих мечтателей и фантазёров: — Галилей. Ньютон. Эйнштейн. Флеминг. Вергилий. Платон. Шекспир. Мильтон. Данте. Байрон. Бёрнс. Толстой. Руссо. Маркс. Горбалс заглядывает в бесконечные, тонущие в темноте коридоры. — Кто они такие? — Творцы, — отвечает Мара. — И, кажется, все мужчины. — Она указывает на портреты знаменитых людей и высказывает свою теорию о творцах чудес и фантазий и о том, почему среди них не было женщин. — Но женщины тоже творят чудеса, ведь они создают людей, — возражает Горбалс. — Человек — это самое великое чудо, которое только можно сотворить. Каждый из нас — ожившая мечта. — Главное, чтобы не оживший кошмар, — отвечает Мара. — Наверное, люди стали неправильно мечтать. И я не верю, что среди мечтателей не было ни одной женщины. Наверняка были! Но тогда почему здесь нет их имен?! Они медленно идут через залы. — Я думаю, было очень много людей, чьи имена и мечты теперь позабыты, — говорит Горбалс. Мара с болью думает о своём отце, потом о Тэйне и об Алексе, обо всех обычных людях, которые жили и трудились на земле. — Мужество, стойкость, упорство, — читает Горбалс надпись на цветном витраже, на котором изображена древняя битва. Наконец они минуют последний зал, протискиваются в маленькую дверцу и начинают головокружительный подъём по бесконечной винтовой лестнице. И в конце концов оказываются в комнатах, наполненных книгами, — в башне, прямо под сводами волшебной шляпы. — Мара! — Горбалс испуганно хватает девочку за руку. — Их так много… столько… не могу поверить. Мара останавливается в дверях седьмой по счету комнаты. — Здесь собраны стихи, — шепчет она. Онемевший от восторга Горбалс жадно осматривается по сторонам. — Оставайся здесь, — говорит Мара, — а я пошла искать. — Не оставляй меня одного! — умоляет Горбалс. — Это же просто книги, Горбалс. Они тебя не укусят. — Кэндлриггс думает иначе… Впрочем, он уже сидит на полу, нетерпеливо перелистывая драгоценные страницы. Мара переходит в следующую комнату. С чего начать? Как отыскать среди этих залежей и завалов нужную ей книгу? «История», читает она надпись над входом. Ну конечно же! Каждая комната должна быть посвящена какой-то одной теме. Мара спешит через анфиладу комнат, читая таблички над дверями. Философия… Интересно, что это такое? Искусство, литература, антропология, история — и на каждую тему столько книг! Археология, география… Мара останавливается. География! Кажется, это то, что нужно. География как-то связана с картами и с Землёй. Она заходит в комнату и принимается рыться в книгах. Здесь есть книги обо всех землях и странах на Земле — обо всех, которые были. Китай и Дальний Восток, Америка, Россия, Ближний Восток, Африка, Азия, Скандинавия, Европа, Австралия… — Нашла что-нибудь? В дверях стоит Горбалс. Сейчас он как никогда похож на потрепанное пугало. Отовсюду у него торчат книги — изо всех карманов его драного пластикового одеяния. — Пусть Кэндлриггс говорит что хочет, — заявляет он. — Мне необходимы эти книги. Совершенно необходимы! А теперь я помогу тебе, — добавляет он, заметив усталое выражение на лице Мары. Час за часом они роются в книжных развалах, одну за другой просматривают книжные полки, перебирают горы книг, раскиданных ветром по полу. Наконец Мара, не выдержав, без сил опускается на очередную книжную кучу. — Бесполезно! — восклицает она и начинает плакать. — И я бесполезна! Но я должна найти ответ, иначе получится, что мама, и папа, и Кори, и Гейл погибли ни за что. — Мара, не плачь! — кидается к ней Горбалс. — Мара! Мы… ой! Он спотыкается о книжную полку, ударяется большим пальцем ноги и принимается скакать от боли. В следующую секунду он натыкается на высоченную стопку книг, и те валятся во все стороны, поднимая тучи пыли и роняя древние страницы. Мара чихает и кашляет, закрываясь руками от падающих книг. — Ох, Горбалс, — смеётся она сквозь слезы. — Какой же ты неуклюжий… ай! Последний том с громким стуком падает ей на голову. Горбалс поспешно подбирает книги, свалившиеся ей на колени, тоже чихая и яростно моргая в облаке застилающей глаза пыли. — Гренландия, — читает он серебристую надпись на обложке и медленно открывает книгу. — Какое красивое имя! — мечтательно произносит он. — Может быть, это страна деревьев. Интересно, где она находится? — Понятия не имею, — вздыхает Мара. — Наверняка она уже утонула вместе с остальными. Нам нужна Арктика. Мара вытирает слезы и снова принимается за поиски. — Мара, — говорит Горбалс через некоторое время. — Ммм, — рассеянно отвечает та, просматривая корешки. И вдруг понимает, что у мальчика какой-то странный голос. Взволнованный. — Что такое? Горбалс по-прежнему держит в руках книгу с серебряным заголовком. — Гренландия находится в Арктике. Это гористая страна, тысячи лет скованная льдом. Её жители называют её по-другому, потому что на самом деле она совсем не зелёная, а белая от снега и льда. Они называют её Калаалит нунаат, — он старательно выговаривает незнакомые слова — Это означает «Страна людей». Горбалс поднимает голову и видит, что глаза у Мары расширились, став почти такими же большими, как у него самого. — Но её, наверное, тоже затопило, — неуверенно говорит она. — Нет! Вот, послушай. Гренландия — обширная гористая страна, покрытая льдами. Её внутренние территории опустились под тяжестью гигантских ледников. Если когда-нибудь весь этот лёд растает, уровень Мирового океана поднимется настолько, что затопит Землю. На каждого жителя нашей планеты будет приходиться до миллиона литров воды. Освободившись ото льда, Гренландия всплывёт подобно пробке, и её горы обнажатся впервые со времён Ледникового периода. Мара ошарашенно слушает. — Где… где эта земля? — взволнованно спрашивает она, отчаянно сожалея и стыдясь того, что так мало знает о своей планете. Горбалс протягивает ей книгу и показывает карту. И Мара ахает от негодования, потому что Гренландия — это большущий остров, отделяющий Атлантический океан от Северного Ледовитого и расположенный к северу от Винга. Он находится далеко на севере, гораздо дальше, чем Нью-Мунго. Но, вероятно, туда всё-таки можно было доплыть… Мы должны были поплыть на север, с ужасом думает Мара, и, может быть, поплыли бы, если бы не я, дура бестолковая! Но мы же не знали, напоминает она себе, мы думали, что льды растаяли, а суша затонула. Кто же знал, что она всплывёт подобно пробке? Как мы могли догадаться?! Мара жадно перелистывает страницы, впитывая новую информацию. — Горбалс! — она восторженно прижимает книгу к груди, затем кидается обнимать мальчика. — Это оно! То, что нам нужно! — Значит, на свете всё-таки есть место для древогнёздов? — обрадованно спрашивает Горбалс. — В Гренландии? В Стране людей… Мара кивает, сама не своя от счастья. — Думаю, да. — Но как мы туда попадём? Это же так далеко! Мара качает головой, и тёмные пряди падают ей на лицо. — Пока не знаю. — Вчера вечером ты сказала, что тебе нужна одежда небесных жителей, но потом ты убежала за Бруми-ло и так и не объяснила, зачем. — Понимаешь, единственный способ пробраться на корабль — это переодеться небесным жителем. Оборванную беженку вроде меня сразу же заметят. Но дело не только в этом. Предположим, я проберусь в небесный город. А что потом? Чтобы захватить корабль, нужно побороть городскую охрану и полицию. А ведь нам нужен не один корабль — надо же ещё спасти людей из лодочного лагеря. А нас так мало, так легко всех перестрелять… Ох, Горбалс, я просто не знаю, как всё это сделать. Но теперь, когда мы нашли это, — она снова прижимает книгу к груди, — отступать поздно. Надо идти дальше и искать выход. — Ты найдёшь, — горячо отвечает Горбалс. — Потому что ты — Лицо на Камне! — Да нет же, правда, нет. Я просто Мара, которая случайно оказалась в этом странном месте. — Ну, хорошо, пусть будет просто Мара. Ма-ра, Ма-ра. Похоже на шорох прибрежных волн. — Спасибо, — улыбается Мара. Горбалс улыбается в ответ. — Нам пора, — говорит он, но оба не двигаются с места. На комнату опускается тишина, такая же тёмная и глубокая, как книжные полки; она окутывает башню, и лестницу, и пустынные залы. Горбалс лезет в один из своих драных карманов и вытаскивает книгу. Мара усаживается рядом, и он начинает читать стихотворение под названием «У Северного моря», про край более пустынный, чем развалины, и море более странное, чем смерть. — Настоящее море и вправду такое? — испуганно спрашивает Горбалс, дочитав до конца. — Более странное, чем смерть? Но Мара уже думает о другом. — Горбалс, а что, если Гренландию захватили небесные жители? Он хмурится, потом качает головой. — Кэндлриггс как-то говорила, что они больше не хотят жить на земле, только на небе. И даже выше… — Выше?! Что может быть выше неба? — Звезды. Кэндлриггс говорит, что их взгляды и помыслы устремлены туда — к звёздам. Они хотят создать Новый Мир и там. Мара пытается представить себе Новый Мир на какой-нибудь отдаленной планете. — Откуда она знает? — Она в своей жизни повидала много всего, о чём не хочет рассказывать. — Горбалс пожимает плечами. — Все ужасы того времени, когда тонул мир. Тут у него громко урчит в животе. Мара тянется за рюкзаком и достаёт сверток с едой и две фляжки — с дождевой водой и с медвяным сидром. Потом оба с наслаждением жуют картофельные блины с травами, а, наевшись и глотнув сидра, начинают дружно зевать — ведь они встали ужасно рано, долго плыли к университету, потом искали книгу… Мара пристраивается на книжной куче. — Передохнём совсем чуть-чуть. — Горбалс громко зевает. — Нужно успеть вернуться до перезвона и прихода судов. Здесь мы слишком близко к небесным жителям. Он ложится рядом.* * *
Мара просыпается внезапно, как от толчка. Ей опять приснился лис. Киберлис. Его блестящие глаза и быстрый хвост мелькают среди развалин и мусорных куч Сети. Каждый раз, когда ей кажется, что она вот-вот настигнет его, лис исчезает. Наконец она его находит и уже тянется, чтобы погладить густой рыжий мех, но тут он кидается на неё, злобно скаля клыки. — Летучие мыши? — сонно бормочет Горбалс почувствовав, как она дернулась. — Крысоеды? — Нет, только я. Всё в порядке. Маре уже не хочется спать. Ей страшно и одиноко. На Нижний Мир опустилась тьма. Сколько же сейчас времени? Мара выглядывает в разбитое окно, но небо так плотно затянуто тучами, что не разберёшь, утро сейчас или вечер. Но слишком поздно быть не может… Они ведь так рано поднялись. — Чеснок и сапфиры в луже, — бормочет во сне Горбалс. Мара роется в карманах рюкзака и достает кибервиз. От её прикосновения тот начинает тихонько вибрировать. С бьющимся сердцем Мара надевает очки и берет в руки серебряную палочку — впервые с тех пор, как покинула Винг. Она включает кибервиз и ныряет в Сеть: Мара привычно скользит вдоль серебряных нитей, как вдруг ей становится страшно. Всё вокруг кажется чужим и незнакомым. Тихий гул, потрескивание информационных башен и свечение куч электронных помоев пугают её. Мара пытается перескочить с одною места на другое, но у неё ничего не выходит: головокружительная скорость не даёт сосредоточиться. Что с ней такое? Можно подумать, что она отсутствовала здесь тысячу лет и успела стать чужой этому месту. И тут Мара понимает. До сих пор это было игрой. А теперь всё по-настоящему. Маре хочется заглянуть в закоулки, где обычно прятался лис, но она не смеет. Слева, в груде электронного мусора, что-то шевелится — к ней тянется гибкое щупальце. С трудом сдерживая крик, Мара пытается отпрыгнуть в сторону. Но она забыла, как; это делается, — забыла, какие значки набирать, чтобы легко и свободно перемещаться в киберпространстве. Щупальце нависает над ней, сверкая смертоносным блеском. Мара срывает очки и выпадает в реальный мир. Она запихивает кибервиз обратно в рюкзак и сидит, тихонько всхлипывая. Пережив столько всего, она стала слишком пугливой и нервной. И теперь уже никогда не найдёт лиса! Мара встаёт и бредёт мимо тёмных полок, несчастная и одинокая. Наверное, пора будить Горбалса, но… Что это там такое? Между длинными рядами полок она замечает дверную ручку. Почерневшую медную дверную ручку в стене — и никакой двери! Странно, думает Мара, и, ухватившись за ручку обеими руками, тянет и дергает её во все стороны до тех пор, пока та не поддаётся. Полка сдвигается с места, но не вся, а только верхняя часть. Мара приседает, ожидая, что сейчас на неё посыплются книги. Но книги не сыплются — такое впечатление, что они приклеены к полке. Или это не настоящая полка? Это потайная дверца! Мара протискивается внутрь и разочарованно притопывает. Это похоже на пустой шкаф, но зачем прятать пустой шкаф за потайной дверцей?! Тут она видит в дальней стенке шкафа ещё одну дверцу, на это раз совсем крошечную. Мара дёргает её, отчасти ожидая найти за ней еще один шкаф, потом еще один, и так до бесконечности. Но эта дверца так просто не открывается. Сверху и снизу она заперта на ржавые задвижки, а в ямке намертво застрял миниатюрный ключик. Мара осматривает валяющиеся вокруг книги и, выбрав самый тяжелый том, несколькими сильными ударами сбивает насквозь проржавевшие шпингалеты. Затем, обернув руку полой куртки, она яростно сражается с ключом, и дверца наконец распахивается. Мара оказывается на открытой круглой площадке на самой верхушке громадного шпиля. В лицо ей яростно ударяет порыв ветра, но Мара, словно не замечая этого, восторженно осматривается по сторонам. Она стоит в самом центре кружевного каменного конуса. Она стоит внутри шляпы волшебника! Прямо над её головой висит огромный колокол. А перед ней — ещё одна винтовая лестница. Но это только для самых смелых или самых безрассудных: лестница очень узкая и крутая, и без перил. Кажется, что она висит в воздухе, закручиваясь вверх, мимо колокола, к самому кончику шпиля, за которым уже ничего нет. Стоит ли рисковать жизнью, чтобы лезть по лестнице, ведущей в никуда? Оттуда есть только два пути — или в пропасть, чтобы сгинуть навеки, или обратно вниз. Мара осторожно ставит ногу на нижнюю ступеньку. В конце концов, почему бы и не слазить? Всего несколько шагов, только чтобы проверить себя — осталась ли ещё хоть капля смелости… Она начинает карабкаться наверх. Бури давно разбили и раскрошили деревянные перила, превратив их в бесполезные огрызки. Ветер налетает яростными порывами, и лезть от этого еще труднее. Вся лестница — сплошная зона риска. Один неверный шаг, расшатавшийся камень, резкое движение могут оказаться смертельными. — Мара! Из дверного проема выглядывает Горбалс, бледный как привидение. — Ты что делаешь?! Слезай немедленно! — А ты догони! — дрожащими губами улыбается Мара, глядя на него сверху вниз. — Спускайся, Мара! — умоляет Горбалс. — Пожалуйста! Но она уже почти на самом верху. Как обидно спускаться, когда лезть осталось всего ничего. Не слушая Горбалса, она преодолевает последние ступеньки и оглядывается вокруг. А вот этого делать не следовало. У неё под ногами кружится и качается затонувший мир, над головой нависают ажурные конструкции небесного города. Мара крепко вцепляется в перекладину, не в силах пошевельнуться. Сквозь биение крови в висках до неё доносится далёкий голос Горбалса: — Я не могу подняться выше, Мара. Ступени слишком хрупкие, они проломятся под нами обоими. Ты спускайся потихоньку, не торопясь. Мара зажмуривается и начинает осторожно спускаться, нащупывая дрожащими ногами ступеньку за ступенькой и обмирая от ужаса, пока Горбалс не хватает её за плечи и не помогает сойти вниз. — С ума сошла?! — Он кипит от ярости. — Что на тебя нашло?! Ей хочется плакать, но она может только смеяться. От пережитого ужаса тело становится каким-то резиновым и непослушным. Она сидит, съежившись, рядом с Горбалсом и пытается успокоиться. И правда, что на неё нашло? Тонкий лучик вечернего солнца пробивается сквозь облака над самым краем городской стены, и тьма отступает. Горбалс смотрит на Нижний Мир, купающийся в золотистом солнечном свете. Неожиданно он громко ахает и вскакивает на ноги, показывая куда-то за стену. — Смотри! Я вижу мир за стеной, и он жив! Он сверкает и движется! — Это океан, — говорит Мара. — Океан! — восторженно повторяет Горбалс, ещё шире распахивая свои круглые глаза. — А я думал, он тёмный и страшный, как в стихах. Я не ожидал, что он такой красивый. — Он очень красивый, — с тоской говорит Мара. — И открытое небо… Ты ещё не видел звёздного неба, и неба на закате, и плывущих по небу огромных облаков… — Увижу ли я их когда-нибудь? Или всю жизнь проведу здесь? Горбалс жадно смотрит вдаль, в сторону внешнего мира. Мара сжимает его руку. — Потерпи ещё немножко, — говорит она. Со шпиля открывается прекрасный вид на центральные башни Нью-Мунго, куда приходят грузовые суда. Как же им захватить корабль, вывести его из башни, а потом провести через ворота? И, если им это удастся, как потом добраться до Гренландии? Это невозможно, решает Мара. Но за высокой городской стеной лежит лодочный лагерь. Отсюда его не видно, но он там. А значит, надо искать какой-то выход. Из-под воды медленно выступают крыши погибшего города, напоминающие сейчас палубы затонувших кораблей. Внизу громко скрипит флагшток, на котором треплется старинный флаг, больше похожий на драную выгоревшую тряпку. А флагшток похож на мачту корабля, выброшенного на берег Нижнего Мира, думает Мара. — Нам пора, — тревожно говорит Горбалс. — Уже поздно, скоро начнётся трезвон. Они спускаются и торопливо идут назад через залы, пробираются через хлюпающие, залитые водой пещеры туда, где оставили свой плот. Горбалс начинает грести, раздвигая веслом пятнистую от солнечных лучей воду. — Всё будет в порядке, — говорит ему Мара. — Шпане гораздо интересней звонить, чем гоняться за нами. — Дело не в крысоедах, — начинает он. — Это… Пронзительный вой наполняет Нижний Мир. Мара подскакивает от неожиданности. Со стороны Нью-Мунго на воду падает ослепительный луч света. Рёв сирен оглушает. — Небесные люди! — кричит Горбалс. — Надо прятаться! Он яростно гребёт, но тут волна приподнимает плот и закидывает его прямо под опоры древнего моста, туда, где он обрывается в никуда. — В автобус! — кричит Мара. Они влезают на мост, мчатся к ржавому остову и, спрятавшись, смотрят сквозь давно выбитые окна на целую вереницу морских мотоциклов и катеров, вырвавшихся из ворот небесного города. С воем, грохотом и горящими фарами они проносятся мимо. — К собору, — говорит Горбалс. — Шпана! — ахает Мара. — Нет! «Кошмарный ров! — грозно выкрикивает Горбалс в сторону небесного города. —Облава
Они сидят, скрытые густыми зарослями камыша, у самой воды. Горбалс крепко держит Мару за руку, чтобы та не кинулась через кладбище к собору, туда, где собралась морская полиция, где вспыхивает яркий свет и оглушительно воет сирена. — Мара, мы не можем подойти ближе. Это слишком опасно. Нам надо уходить отсюда, пока нас не заметили. Может, твоего крысёныша тут вообще нет, он ведь шляется повсюду. Но, даже если он здесь, мы ему всё равно не поможем. — Я не отдам им Винга! Не отдам! — Их много, а мы одни. Что мы можем сделать?! Нас схватят или убьют. — Моя семья погибла, Горбалс, — всхлипывает Мара. — Братишке было всего шесть лет, он был такой же, как Винг. И моя лучшая подруга умерла. И Роуэн, мой друг, возможно, тоже умер. А я никому не сумела помочь, хотя всё это случилось из-за меня, потому что это я привела их сюда. И теперь я опять ничего не могу поделать… и буду беспомощно смотреть, как погибает Винг, а с ним и другие дети! — В этом нет твоей вины, Мара. Так получается. Ты здесь ни при чём! Из собора доносятся звуки пальбы и детские крики. — Это невыносимо! Мара вырывается из рук Горбалса и начинает продираться сквозь заросли камыша. Чертыхаясь и громко шлёпая по воде, Горбалс бросается следом. Перебегая от могилы к могиле, они незамеченными добираются до задней стены собора. Схватив обломок могильной плиты, Мара швыряет ею в окно, расположенное почти у самой земли. Горбалс помогает ей вынуть осколки цветных стёкол, торчащие из рамы, и залезть на подоконник. Спрыгнув в помещение, Мара оказывается в полутьме. Откуда-то сверху, из центрального зала собора, доносятся ужасные крики и вопли, грохот и стрельба. Только теперь Мара осознаёт, что действительно ничем не может помочь водяной шпане. Она бессильна! — Они их убивают, Горбалс, — всхлипывает девочка. Но тот не отвечает. Мара испуганно выглядывает в окно. Горбалс исчез.* * *
Ей кажется, что этот кошмар будет длиться вечно. Но крики и пальба постепенно стихают. Мара сидит в темноте, сжавшись в комочек, не смея пошевельнуться. И в какой-то момент понимает, что не одна. — Горбалс? — тихонечко шепчет она. Однако никто ей не отвечает. Внезапно прямо напротив себя она видит две светящиеся точки — два горящих глаза. Затаив дыхание, Мара вглядывается в темноту. Она различает знакомые очертания острых ушей, слышит шорох хвоста, метущего по пыльному полу. Перед ней сидит лис! Настоящее или мнимое, но появление лиса приводит её в чувство. Двигаясь медленно и осторожно, она складывает обломки статуи и колонн в некое подобие ступенек, чтобы добраться до окна, расположенного довольно высоко от пола. Затем, вся дрожа, она вылезает наружу, — на улице уже совсем темно, и никого не видно. Вой полицейских сирен затихает вдали. Мара, крадучись, идёт вдоль стены к главному входу. Набрав в грудь побольше воздуху, она заставляет себя открыть тяжёлую дубовую дверь и заглядывает внутрь. В соборе пусто; тишина стоит такая, что звенит в ушах и тошнота подкатывает к горлу. Но нет, здесь не совсем пусто. На полу лежит маленькая скрюченная фигурка. — Винг! Мара, всхлипывая, кидается к нему. Но это не Винг, это какой-то другой мальчишка. Оглядевшись, она замечает, что повсюду вокруг неё валяются окровавленные детские тела. Мару бьёт крупная дрожь, но она упрямо подходит и заглядывает в лицо каждому ребёнку по очереди. Осмотрев всех и убедившись, что Винга среди них нет, Мара неожиданно видит башмак, торчащий из-за гробницы. Она осторожно приближается — водяная шпана башмаков не носит. За гробницей лежит тело полицейского. Мара берёт его за руку и пробует пульс. Мёртвый. Вот и хорошо! Она собирается уйти, но в последний момент всё-таки оборачивается, — мертвые руки так неестественно выгнуты, что хочется распрямить их и положить ровно. Снова склонившись над телом, Мара с удивлением понимает, что перед ней — девушка. Ей, наверное, не больше восемнадцати — двадцати лет. Мара растерянно выпрямляется; они с девушкой почти ровесницы… Невыносимый ужас, отвращение, смешанное с недоумением, заставляют её стремглав выбежать из собора, громко хлопнув за собой тяжёлой дверью. Постояв немного среди могил, Мара наконец заставляет себя двигаться. Она спускается к берегу, отыскивает плот, надёжно скрытый в густых зарослях камыша, добирается до острова древогнёздов и поднимается на Голубиный Холм. В роще стоит мёртвая тишина. Мара в ужасе начинает звать древогнёздов. — Мы здесь, Мара! — откликается сверху Бруми-ло. Повсюду шелестят ветви, слышится топот, — древогнёзды спрыгивают на землю. — Мы так волновались за вас! — Молиндайнар крепко обнимает Мару. — А где Горбалс? — испуганно спрашивает Бруми-ло. Мара медленно оборачивается к подруге. — Разве он еще не вернулся?! Он уже должен был вернуться! Хотя, как он мог вернуться без плота? Все молчат. В сгущающемся сумраке древогнёзды смотрят на Мару. Мара с ужасом смотрит на них. Тут Бруми-ло, не выдержав, начинает плакать, и Мара отворачивается. Она без сил опускается на землю и закрывает лицо руками. Этого не может быть! Неужели Горбалса забрали небесные люди?! Она не смеет поднять голову. Опять из-за неё пострадал человек, её друг! Ни на кого не глядя, Мара залезает на свой бук и зарывается на самое дно гнезда, мучаясь стыдом, угрызениями совести и отчаянным страхом за Горбалса. Спустя какое-то время кто-то забирается в её гнездо. Она слышит около уха нежное посапывание маленького Клэйслэпса и оборачивается. — Обними его, — шепчет Бруми-ло, укладывая сонного Клэйслэпса рядом с Марой, — это поможет. Мара послушно обнимает мягкое тёплое тельце, и вскоре ей, действительно, становится немного легче. — Может быть, Горбалс прячется где-то на соборном острове и не решается выйти, а может, он ранен. Несколько человек уже отправились на поиски, — тихо говорит Бруми-ло. — Я их слышу, — откликается снизу Кэндлриггс. — Они возвращаются. Мара кубарем скатывается с дерева и мчится вниз по склону, но Горбалса по-прежнему нет. Хмурые древогнёзды вернулись без него. — Мы осмотрели все тела, — качает головой Айброкс, — обыскали все закоулки. Среди убитых его нет, значит, его забрали в город. Мара поднимает голову к небесному городу. Горбалс станет рабом в Новом Мире?! И Винг тоже? Она медленно оседает на землю. — Ты ни в чём не виновата, Мара, — говорит Молиндайнар. Но Мара-то знает, что, если бы не она, Горбалс никогда не очутился бы на соборном острове, а сидел бы в безопасном укрытии.* * *
Ночь накрывает их точно крышка гроба. Ни ветерка не тревожит бездвижную поверхность моря; единственный источник света — холодный слабый отблеск исполинских башен Нью-Мунго. Древогнёзды молча сидят вокруг прогоревшего костра. — Поешь немного, Мара, — просит Бруми-ло, хотя сама ничего не ела и трясётся как в лихорадке. — Она сама не своя, сидит как на иголках, — отвечает за неё Айброкс, отодвигая свою тарелку. — Впрочем, и я тоже. — Расскажи нам историю, Кэндлриггс, — умоляюще говорит Бруми-ло. — Сегодня нам очень нужна история. — Да, — подхватывают остальные, — историю, Кэндлриггс, историю. — Мне сегодня не до историй, — вздыхает старуха. — И, кроме того… — она смотрит на древогнёздов глубоко запавшими глазами, — бывают такие истории, которые лучше не рассказывать… Мара решительно поднимается на ноги. — Но, может быть, сейчас самое время их услышать! — восклицает она. Кэндлриггс переводит на неё взгляд своих круглых глаз, и Мара вздрагивает — столько во взгляде этом горечи и боли. — Возможно, ты и права, Мара Бэлл, — говорит старуха. Голос её звучит резко и громко. — Древогнёзды, в эту жестокую ночь я расскажу вам жестокую историю. Все как один придвигаются поближе. — Давным-давно, — начинает Кэндлриггс, — я полюбила одного юного мечтателя. Мы оба учились в университете, в том самом старинном здании на холме, где ты нашла свои книги, — она поворачивается к Маре, — и мечтали о прекрасном будущем. Но затем налетела эпоха штормов и разметала, начисто смела наши мечты. Кэндлриггс тяжело вздыхает. — Мы учились на факультете природных технологий; тогда эту науку называли наукой будущего. Каледон, мой возлюбленный, считался одним из лучших студентов; он изобретал удивительные конструкции и технологии, а за основу брал явления, уже существовавшие в природе. Вскоре Каледона забрали в свою лабораторию учёные, которые бились над тем, как остановить наступающий океан. Это он придумал небесные города, которые смогут выдержать любой потоп. Я хорошо помню, как смеялась над его первыми проектами — они выглядели невозможными, невыполнимыми. Но, как видите, оказались вполне реальными. Все невольно бросают взгляд вверх, на гигантские туннели, нависающие над их головами. — Каледон считал, что пора оставить Землю со всеми её проблемами и начать осваивать небо. Мы станем небожителями, говорил он. Это звучало как прекрасный сон, который очень скоро обернулся кошмаром. Когда я начала понимать, во что может превратиться его мечта, я потребовала, чтобы он остановился, но, конечно, это было бесполезно. Мы были молоды и упрямы — и сердиты друг на друга. А мечта уже захватила его целиком; он ничего не хотел слышать и стал твёрд, как кремень. В глазах Кэндлриггс вспыхивает боль, и Мара сжимается, ощущая эту боль как свою собственную. — Книги стали топливом, без которого его мечта не смогла бы осуществиться. Сокрытые в них знания заслонили от него реальный мир, заставили позабыть о самом себе… — Кэндлриггс смотрит прямо перед собой. — Он учился в университете, и если бы не это знание, почерпнутое из книг, между нами и небом сейчас не было бы преграды, не стояла бы стена, не выпускающая нас наружу и не впускающая других людей внутрь… Не было бы полиции, которая забирает людей, чтобы обратить их в рабов и заставить строить небесную империю. Теперь вы понимаете, почему я ненавижу университет и всё, что с ним связано? — Она опускает голову, и голос её начинает дрожать. — Это гиблое место превратило юношу, которого я когда-то так любила, в изобретателя жестоких небесных городов Нового Мира, Древогнёзды сидят, онемев от изумления. Однако у Мары рвётся с губ вопрос: — Но, Кэндлриггс, он ведь спас множество народу! Ведь в Нью-Мунго живут тысячи людей, которые иначе бы утонули, и такие города построены по всему миру. Конечно, он не мог помочь всем, но почему он не спас вас? Почему вы здесь, хотя должны были быть вместе с ним, в Новом Мире? — Поначалу предполагалось, что Новый Мир должен вместить всех, — отвечает Кэндлриггс. — Да, я уверена, что Каледон хотел именно этого. Он надеялся спасти всех, кого только будет возможно. Но за 30-е и 40-е годы прошлого века не выдалось ни одного прохладного лета. Стояла безумная жара, и вода поднималась гораздо быстрее, чем ожидалось. Все прогнозы и предположения оказались ошибочными, а все международные договоры о мерах, предупреждающих глобальное потепление, были нарушены. Правительства разных государств никак не могли прийти к соглашению по этому поводу, а если какие-то договоры и заключались, то никто их всё равно не соблюдал. А потом стало слишком поздно. По всей планете начались ужасные наводнения. Поначалу Европу это не очень затронуло. Но после того как потоп уничтожил Нью-Йорк и Токио — столицы двух чрезвычайно могущественных государств, — в мире началась паника. Уходили в отставку правительства, рушилась экономика, распадалось общество. Никто больше не отвечал ни за что, и помощи ждать было неоткуда. Мир был как огромный корабль, налетевший на скалу и быстро уходящий под воду. Невозможно описать ужас и отчаяние тех дней… Первые города Нового Мира были только-только построены. Все они в точности повторяли свой образец — Нью-Мунго; Каледон настоял, чтобы самый первый небесный город вырос над его — над нашим — родным городом. К тому времени люди уже старались селиться как можно дальше от береговой линии и от подступающей воды — на возвышенностях в старой части города, в многоэтажных домах новых районов, на крышах, на холмах. Затаив дыхание, мы следили за тем, как с ошеломительной скоростью растут гигантские башни, протягиваются над нашими головами туннели. Они были такие странные, такие удивительные! И мы верили, что будем спасены. К этому времени Каледон уже перестал быть моим. Он стал очень важным человеком и получил огромную власть — ещё бы, ведь это он придумал Новый Мир! Его идеи распространялись по всей планете со скоростью поднимающегося океана. Во всех странах спешно строили такие же города, пытаясь убедить население, что все будут спасены. И тут… — Голос Кэндлриггс дрожит, ноона решительно берёт себя в руки и продолжает рассказ. — И тут всё изменилось. В том числе и Каледон. Я уже была в Нью-Мунго вместе с ним. Наши семьи и друзья должны были переехать со дня на день, и тут произошло то, чего, как нас уверяли, не должно было произойти никогда. Огромная волна накрыла Европу, в мгновение ока затопив весь континент. Некоторое время Кэндлриггс молчит, глядя на огонь. — В глубине души я всегда понимала, что города Нового Мира не смогут вместить всех нуждающихся, но… Нью-Мунго даже не попытался забрать к себе столько народу, сколько можно было приютить — пусть даже в тесноте. Руководство Нового Мира не ускорило строительство других небесных городов, не попыталось обеспечить лодками, пресной водой и едой тех несчастных, которые уже остались без крова. Вместо этого Новый Мир попросту захлопнул свои ворота. Мощная стена, которая, как я думала, должна была защитить город от моря, стала крепостной стеной, преградившей вход людям, терпящим бедствие. Оказывается, руководство Нового Мира приняло решение давать приют только самым лучшим, самым умным, талантливым и опытным. Был разработан специальный тест, проверяющий уровень умственного развития, и в небесный город допускались лишь те, кто прошёл этот тест с самыми высокими показателями. Все остальные считались отбросами и чужаками — даже члены вашей семьи или друзья — и не могли последовать за вами. Каледон заверял меня, что и сам подчиняется тем же правилам, но я была уверена, что уж своих-то родителей он исхитрился переправить в небесный город. Их-то он ни за что бы не бросил, — добавляет она с горечью. — И вот, вместо того чтобы направить все силы на помощь гибнущим людям, жители Нового Мира попросту закрылись от них. Я не могла поверить, что всё это происходит на самом деле. Я нашла Каледона, и между нами произошла ужасная ссора. По-моему, он понимал, что я права, но был слишком увлечён собственной мечтой о Новом Мире и о том, каким тот должен быть. Каледон умолял меня забыть обо всех, кому нельзя помочь, — по его словам, их было так много, что даже пытаться не стоило. Он уверял, что, если мы возьмём к себе всех нуждающихся, то небесный город просто не выдержит перенаселения. Системы обеспечения выйдут из строя, и мы все погибнем. Надо выбросить из головы остальной мир, говорил он, радоваться собственному спасению и жить для будущего, которое ждёт нас высоко в небе, в мире, населённом исключительно гениальными и одарёнными людьми. Кэндлриггс в отчаянии заламывает руки. — Но я не могла разделить с ним эту мечту. Я восстала против него. Были и другие восставшие; не очень много, но всё же были. Мы не могли и не хотели выбросить из головы остальной мир. Мы создали группу оппозиции, пытались выступать от имени тех, кто всё ещё боролся за жизнь далеко внизу. Но небесные люди не хотели нас слушать. Они были слишком благодарны за то, что их взяли в Ныо-Мунго, и слишком боялись, что их снова выкинут наружу, в этот кошмарный погибающий мир. Тогда я считала их гнусными злодеями, но сейчас… думаю, среди них было много хороших и добрых людей, которые жалели всех, кто остался за стеной; жестокими их сделал страх за собственное будущее. Быть может, если бы у нашей группы было чуть больше времени, если бы мы вели себя чуть сдержаннее, пытались спокойно объяснить людям, что помочь другим — ещё не означает погубить себя… быть может, тогда бы нас поддержали, и мы бы выступили от имени всех небесных жителей. И тогда Каледону, и прочим отцам города пришлось бы прислушаться к нам и предпринять какие-то действия. Но нашу группу почти никто не поддержал, и, значит, нас было очень просто уничтожить. Кэндлриггс снова умолкает; она вся дрожит от переполняющих её чувств. — И что было дальше? — шепчет Мара. — Нас схватили. Каледон пришёл ко мне в тюремную камеру и умолял отказаться от других восставших. Он сказал, что по-прежнему любит меня, что мы будем счастливы в нашей небесной империи. От меня требуется всего лишь забыть внешний мир. И я почти было согласилась, — едва слышно произносит Кэндлриггс, — потому что любила его и хотела быть рядом с ним. И ещё, мне было очень страшно. Но потом я поняла, что любила его таким, каким он был раньше, а не таким, каким он стал теперь. Каледон пытался объяснить мне, что всё происходящее давно вышло из-под его контроля, что у него нет той власти, про которую я думаю. Он убедил себя, что ничего не в силах поделать. Но беда состояла в том, что собственная мечта полностью поглотила Каледона — он не мог сопротивляться ей, он зависел от неё, а не она от него. Кэндлриггс стискивает голову руками, словно воспоминания причиняют ей физическую боль. — И тогда я сказала, что ненавижу его. У него был такой вид, как будто я ударила его кинжалом прямо в сердце. Но моя ненависть была перемешана с любовью, они боролись во мне. Меня выкинули из Нью-Мунго вместе с остальными восставшими. Сперва нас хотели расстрелять, но Каледон уговорил власти не убивать нас; вместо этого мы были просто выброшены из города — погибать. Но мы выжили и даже создали собственный мир здесь, среди деревьев и развалин. Она смотрит куда-то вдаль. — Сначала я думала, что умру от горя. Я хотела умереть; жизнь для меня потеряла всяческий смысл. Моя семья и друзья пропали, и не осталось ничего, ради чего стоило бы жить дальше. Но постепенно мы привыкли к этому миру среди деревьев, научились существовать в нём. Мы осмотрелись, увидели, что осталось от затонувшею города… и тут мы стали замечать знаки на камнях — знаки, что подавал нам старый город. Они были повсюду; они подарили нам историю, в которую хотелось верить и ради которой стоило жить. Мы взяли себе имена разных частей старого города, чтобы не забыть их, а знаки и предсказания на камнях стали частью нашей веры. Это единственное, что нам осталось… У Мары по щекам струятся слёзы. Многие древогнёзды тихо всхлипывают. Бруми-ло пытается обнять Кэндлриггс, но та отстраняется, словно ничто уже не сможет облегчить боль, с которой она жила столько лет. — Каледон, мой прекрасный мечтатель, как ты жил все эти годы? — бормочет Кэндлриггс, опустив голову и потерянно глядя в одну точку. — Пора по гнёздам, — мягко говорит ей Молиндайнар. Старуха снова бормочет имя Каледона, и Айброкс и Молиндайнар помогают ей подняться на ноги. Внезапно она вскидывает голову, и Мара видит в её лице черты той юной вспыльчивой девушки, которой она была когда-то. — Но я тоже разбила ему сердце! Когда я отказалась остаться в его самодовольном Новом Мире, его каменное сердце разлетелось на тысячу кусочков! — восклицает Кэндлриггс. — Я это точно знаю, потому что когда он прощался со мной, один осколок отлетел и вонзился мне в сердце. И я всё еще чувствую его. Всё еще чувствую! Она бредёт к своему дереву, прижимая ладонь к тому месту, куда попал осколок, до сих пор терзающий её сердце.Упорство и надежда
Глубокой ночью, когда затихают даже летучие мыши и совы, Мара будит Бруми-ло, мирно посапывающую в своём гнезде. — Что такое? — пугается Бруми-ло. — Пойдём со мной к собору, — умоляюще шепчет Мара. — Сейчас? В темноте?! Успокойся, Мара, сейчас надо спать. — Это ужасно важно, Бруми-ло. Мне очень нужно! Бруми-ло вздыхает, но всё же вылезает из гнезда. — Погоди, — окликает она Мару. — Сперва надо разбудить Молиндайнар, чтобы она посидела с Клэйслэпсом до моего возвращения… Пока она ходит, Мара достаёт фонарик из ложбинки между корней дерева — здесь летучие мыши не доберутся до светляков. Потом девушки спускают на воду плот и плывут к соборному острову. — Зачем мы туда плывём? — спрашивает Бруми-ло. — Мне нужно кое-что сделать, если я хочу вернуть Горбалса и Винга. — Мара! — восклицает Бруми-ло и снова начинает плакать. — Мы никогда не вернём ни Горбалса, ни Винга. Те, кого забрали небесные люди, никогда не возвращаются. Они пропадают навсегда. Навсегда! — Тише! — просит Мара и, чтобы успокоить Бруми-ло, начинает рассказывать про трещину на лице Тэнью, совпадающую со шрамом на её собственной щеке и с трещиной на зеркальце её бабушки. Все три шрама-трещины расположены на одном и том же месте: на левой щеке. — Это так странно, Бруми-ло, — говорит она в заключение. — Вроде бы пустяк, но всё равно странно. Не знаю что и думать. Я не могу поверить, что я — Лицо на Камне, потому что я — это я, Мара. Но я всё равно хочу спасти нас всех. И это не имеет никакого отношения к знакам на камнях, потому что это мои собственные мысли и моё собственное решение. Только так я могу жить в мире сама с собой. И я должна найти Горбалса и Винга. Должна! Есть ещё кое-что, о чём я расскажу тебе потом. Всем вам расскажу… Бруми-ло спрыгивает в воду, чтобы подтолкнуть плот к берегу. — Шрамы точно связаны с Предсказанием, — говорит она. — Я в этом уверена. И ты думаешь, в соборе есть что-то, что тебе поможет? — Да, — коротко отвечает Мара. Они заходят в пустой мрачный собор. Тусклый свет фонарика выхватывает из темноты лужи запёкшейся крови, безобразными пауками растёкшейся на каменном полу меж безжизненных тел водяной шпаны. — И что нам нужно искать? — нервно спрашивает Бруми-ло. — Девушку, — отвечает Мара. — Из небесных людей. Её бросили здесь — наверное, другие полицейские просто её не заметили, потому что она упала за одну из гробниц. Бруми-ло смотрит на неё с ужасом. — Она умерла, — успокаивает её Мара. — Мне нужна только её одежда. Они осторожно обходят маленькие тела, лежащие между колонн. Бруми-ло тихо, без слёз, всхлипывает, и Мара видит, как она наклоняется, чтобы закрыть глаза какому-то ребёнку. — Ты была права, Мара. Они просто дети, и то, что с ними сделали, — это так ужасно, что нет слов. — Бруми-ло отворачивается. Потом снова наклоняется, на этот раз, чтобы подобрать что-то с пола. Она поднимает фонарик повыше, чтобы Мара могла разглядеть её находку. — Посмотри, по-моему, это принадлежало Вингу. Мара сдавленно ахает. Это кинжал с костяной ручкой, который Винг стащил из университетского музея. Она берёт кинжал: древняя рукоять удобно ложится в ладонь, придавая уверенности. Каменное лезвие — холодное и тупое, и всё же, даже через тысячи лет, оно способно пронзить человеческую плоть. Способно убить. — Сюда, — зовет Мара, осторожно ступая между мёртвыми телами к дальней стене собора. — Это знак, — говорит Бруми-ло. — Эта находка — добрый знак. — Надеюсь, — шепчет Мара. Винга здесь по-прежнему нет, но с его кинжалом в руке она чувствует себя сильнее и увереннее. — Вот она, — говорит Мара, подходя к телу девушки, так неудачно упавшей за гробницу. — Её что, застрелили? — удивленно спрашивает Бруми-ло. Фонарь высвечивает маленькое тёмное отверстие во лбу. Лужа запёкшейся крови окружает её голову тёмным нимбом. — Застрелили свои же, по ошибке, — кивает Мара. Странно, но эта мысль не доставляет ей удовольствия. — И тебе нужна её одежда? Мара снова кивает, и они, стараясь не шуметь, осторожно снимают с мёртвого тела оранжевую непромокаемую форму, мягкую тонкую одежду, оказавшуюся под формой, и лёгкие, но крепкие ботинки. После этого Мара накрывает тело девушки одеялом из мха, которое она специально принесла с собой. — Мы должны похоронить её, — говорит Бруми-ло. — И всех остальных тоже. Но нам с тобой это не под силу. Надо прийти сюда с другими, как только рассветёт… Мара отворачивается от убитой девушки, от окружающего её сладковатого запаха крови. Ей нехорошо, ей хочется поскорее уйти из этого страшного места, подальше отсюда, на свежий воздух… немедленно. Подхватив свёрток с одеждой, Мара бежит к выходу, но на бегу спотыкается о ногу мёртвого мальчишки. Охваченная ужасом, она прислоняется к мощной колонне, чтобы хоть немного прийти и себя. Прохладный камень успокаивает, утешает, убаюкивает; Мара прижимается к нему горящей щекой, и прямо перед её глазами возникает слово Прочти, вырезанное глубоко в камне. Позади тускло мерцает фонарик Бруми-ло, но его света достаточно, чтобы рассмотреть всю надпись, начертанную на колонне:Прочти историю прошлого, Обдумай преподанные ею уроки — И не уходи, Покуда не утешишься.Мара не верит в Предсказание, но сейчас её пробирает дрожь — можно подумать, что все мысли её давно известны и древние слова только подтверждают правильность принятого ею решения.
* * *
Мара складывает в рюкзак всё своё богатство: книжку про Гренландию и «Историю двух городов», написанную человеком по имени Чарльз Диккенс, каменный кинжал Винга, крошечный чёрный метеорит и кошелёк небесной девушки, в котором лежит несколько маленьких, блестящих, очень тонких кругляшей. В ванной, скрытой среди развалин на вершине Голубиного Холма, она начисто соскребла с себя следы Нижнего Мира, почистила зубы истолченными листьями мяты, расчесала волосы колючей щёткой из веточек так, что они заблестели, словно тёмная вода. Сейчас, сидя на поляне древогнёздов, она рассматривает своё лицо в треснутое зеркальце Тэйновой шкатулки. Взгляд её невольно задерживается на трещине, безошибочно ложащейся на отражение уже начавшего бледнеть шрама. В самую последнюю очередь она проверяет кибервиз. При виде шара древогнёзды начинают взволнованно перешёптываться. Поллок рассказал остальным про волшебную машинку, которую он обнаружил в Марином рюкзаке. Мара достаёт шар, очки и серебряную палочку. Она сжимает шар в ладонях и чувствует, как тот начинает оживать от её прикосновения. На его поверхности переливаются разноцветные сполохи, древогнёзды испуганно ахают, а Мара с тоской вспоминает те времена, когда самой серьёзной её проблемой была встреча с кибердемоном. Она уже зарядила кибервиз, при всяком удобном случае подставляя его редким лучам пробивающегося в Нижний Мир солнца. Но всё же лучше проверить. Неожиданно в голову ей приходит не самая добрая идея. Отвернувшись, чтобы скрыть ехидную усмешку, она быстро пишет что-то в электронном блокноте, а затем одним ловким движением надевает очки на Поллока. — Поохоться-ка на это, — говорит она. Он удивленно смотрит на Мару, но тут взгляд его фокусируется на чём-то, что может видеть только он один. Лицо его искажается от ужаса. Громко заорав, он срывает с себя очки и швыряет их в Мару. — Чудовища! — вопит он, кидаясь в кусты. — Чудовища? — Бруми-ло неуверенно надевает очки, но тут же, вскрикнув от страха, поворачивается, чтобы последовать за Поллоком. Мара хватает подругу за плечи и поспешно снимает с неё очки. — Ч-чудовища, — ошалело бормочет Бруми-ло. — Они не настоящие, — извиняющимся тоном объясняет Мара. — Это вроде нарисованной истории. Поллок испуганно выглядывает из кустов. Все остальные древогнёзды на всякий случай отступают подальше. — Оно меня чуть не сожрало, — жалобно подвывает Поллок. — Оно уже ушло, — сухо говорит Мара. — Бруми-ло его прогнала. Она берёт одежду и ботинки девушки-полицейского — Бруми-ло оттёрла с формы кровь — и уходит за дерево переодеться. Мара скидывает свою одежду и старые ношеные-переношеные ботинки. Форма ей в самый раз, а вот новая обувь здорово жмёт. Но тут уж ничего не поделаешь. Старые прохудившиеся башмаки мигом выдадут её с головой. А вот нейлоновый, тщательно отстиранный рюкзачок вполне сойдёт. Ткань, из которой он сделан, чем-то похожа на материал формы. — Кэндлриггс спрашивает, что ты собираешься делать, — говорит Молиндайнар, выглядывая из-за дерева. — То, что должна, — отвечает Мара. — Нет, Мара, нет, — плачет Бруми-ло. — Камень предсказывал совсем не это. — Откуда ты знаешь? — спрашивает Мара, выходя на поляну, чистая и аккуратная, в сверкающей оранжевой форме полиции Нью-Мунго. Древогнёзды смотрят на неё не отрываясь. — Ты в этом такая странная… — Бруми-ло неодобрительно качает головой, в глазах её мелькает страх. — Не наша Мара. Ты похожа на них. — Вот и хорошо, — отвечает Мара. — Это именно то, что мне нужно, потому что я собираюсь в Новый Мир. Древогнёзды отшатываются в ужасе. Мара вскидывает руку, пытаясь их успокоить. — Я уже всё решила. Послушайте! Я хочу попытаться вернуть назад Горбалса и Винга. И, кроме того, нам нужны корабли. Помните, я рассказывала вам про атапасков? Так вот, как раз перед тем, как пропасть, Горбалс нашёл в университете книгу, в которой написано, что на севере есть земля под названием Гренландия. Раньше она была покрыта льдами, но теперь льды растаяли. И там очень много гор и возвышенностей. Там можно жить, но, чтобы туда добраться, нам потребуется корабль, и не один, потому что надо будет забрать с собой людей из лодочного лагеря с той стороны стены. Значит, я должна проникнуть в небесный город и узнать, как добраться до кораблей. Отсюда мы корабли не добудем. — Но это слишком опасно! — возражает Бруми-ло. — Посмотри, — уговаривает Мару Молиндайнар, — мы развесили просьбы-подношения по всему твоему дереву, чтобы твоё желание исполнилось и Горбалс с Вингом вернулись целые и невредимые. Так что тебе совсем необязательно идти за ними. И к нам прилетела новая птичка — наверное, это воробей крысёныша; ты должна остаться, чтобы присматривать за ним… Подняв голову, Мара смотрит на своё дерево, всё увешанное яркими тряпочками и ленточками, и кусочками еды. и бумажками с пожеланиями. Стеклянные погремушки мелодично позвякивают на ветру, чтобы у дерева было хорошее настроение и оно исполнило просьбу. — Спасибо, — говорит она. — Вы были замечательными друзьями. Но я знаю, что мне повезёт, поэтому я должна идти. — Не выдержав, Мара крепко обнимает Бруми-ло, потом Молиндайнар, потом всех остальных древогнёздов, даже Поллока и Поссила. — Вы же хотите, чтобы Горбалс вернулся, и я тоже… А другого способа нет. Бруми-ло, каждый день целуй за меня Клэйслэпса. И присматривай за воробьём — вдруг это действительно воробей Винга. Бруми-ло молча кивает. — Возьми, — говорит Молиндайнар, протягивая Маре сухую веточку. — Это чабрец, он придаёт храбрости. Мара вдыхает сладкий аромат и вдруг вспоминает что-то. Она открывает маленький внутренний кармашек рюкзака, достаёт оттуда веточку маминого розмарина и соединяет с чабрецом. — Храбрость и ясность мысли, — говорит она Молиндайнар. Бруми-ло крепко стискивает Марину руку. Её зелёные глаза полны слёз. — Ты неправильно говорила, что Мара означает «горечь». По-моему, Мара означает упорство и надежду, которая никогда не умирает. — Надежда… — Мара улыбается. Так называлась их деревушка на Винге. Она сжимает Бруми-ло в объятиях. — Я найду его, Бруми-ло. Я не вернусь, пока не найду его. Бруми-ло кивает в ответ, с трудом сдерживая рыдания. — Я поверила в тебя с первого же дня. Но подожди. — Она быстро забирается в своё гнездо и тут же спускается обратно с пачкой покоробившихся от воды бумажных листов, исписанных неуклюжим почерком. С одного края листы накрепко сшиты между собой жёсткой травой. — Возьми. Это его стихи. — Я не могу, — возражает Мара. — Горбалс хотел, чтобы они были у тебя. Но Бруми-ло упорно суёт странички ей в руки. — Горбалс всегда говорил, что стихи принадлежат тому, кому они нужны и кто их хочет. Ты что, не хочешь взять его стихи? Может быть, они тебе пригодятся — она испуганно указывает на башни Нью-Мунго. — Там. Закусив губу, Мара берёт самодельную книжку и аккуратно убирает её во внутренний карман рюкзака. — Будь готова ко всему, что может случиться, — предупреждает Айброкс. И вот теперь ей действительно пора уходить, а не то она не выдержит и разрыдается. Но сначала надо попрощаться с Кэндлриггс. Мара идёт к дубу. Из Большого гнезда на неё смотрят мудрые глаза старой совы. — Ты можешь погибнуть, Мара Бэлл, — тихо говорит Кэндлриггс. — Я знаю. — Мара смотрит ей прямо в глаза. — Но, Кэндлриггс, я уже хотела умереть, когда была в лодочном лагере и когда узнала о гибели своей семьи и о смерти подруги. Так же, как вы, когда вас выгнали из Нового Мира. Я пробовала умереть, но у меня не получилось. Хотя, если бы не Винг, я, может, была бы уже мертва. Это я виновата в том, что схватили Горбалса, значит, я должна его вернуть. И для того, чтобы найти новый дом в этом мире, тоже необходимо рискнуть. Кроме того, я поняла, что мне снова есть для чего жить — и ради этого я готова рисковать своей жизнью. А ещё… — Мара на мгновение умолкает, сглатывает слёзы. — Я должна сделать это ради своей семьи. Ведь иначе получится, что они погибли зря. Кэндлриггс медленно кивает. — Что ж, я скажу тебе то, что знаю. Человека можно предать словом или действием. А можно — молчанием или бездействием. И предав одного-единственного человека, можно предать весь мир. За свою жизнь я видела почти тридцать тысяч Восходов — это более восьмидесяти лет по старым меркам, — и это самое важное из того, что я поняла. И я думаю, что стоит рискнуть всем ради спасения жизни другого человека. А ещё я знаю вот что: будущее зависит не от нашего ума, но от нашего сердца. И, кстати, Мара, неужели ты до сих пор не веришь, что всё, что происходит, — часть Предсказания? — Ну, может быть… я не знаю, то есть, не уверена… И правда не знаю! — смущённо лопочет Мара. — Что ты чирикаешь будто воробей? — говорит Кэндлриггс, и в её голосе Маре чудится улыбка. — Скажи, что ты действительно думаешь. — Ну, — задумчиво отвечает Мара, — может, мне и вправду было суждено сделать это. Кто знает? Я только не верю, что будущее заранее начертано на камне. Потому что сбывается только то, к чему ты сам стремишься. Я хочу сделать это, потому что я — единственная, кто может сделать это. Я просто чувствую, что должна, и надписи на камне тут ни при чём. Для меня они ничего не значат. Но тут Мара вспоминает кое-что ещё. Она рассказывает Кэндлриггс про смазанную и наполовину размытую фразу про атапасков, которую она прочитала на обрывке выловленной из воды страницы. Ещё там говорилось про ответные дары, которые положено подносить в благодарность за полученный подарок. Так пусть это будет её ответным даром за то, что сделали для неё Винг и древогнёзды. — А ещё, — тут в её чёрных глазах вспыхивает озорной огонёк, — может быть, я просто хочу побывать в небесном городе и всё увидеть собственными глазами. Кэндлриггс смеётся, и совиные глаза на мгновение пропадают из виду — она откинулась на стенку гнезда. — Ну что ж, до свидания, Мара Бэлл, — мягко говорит старуха. — Постарайся сделать то, что никогда не удавалось мне; сохраняй голову холодной, а сердце — горячим. Мара поднимает руку с веточками чабреца и розмарина и, растерев их между пальцами, вдыхает аромат. — Храбрость и ясная голова, — провозглашает она слегка дрожащим голосом. — Кэндлриггс, — произносит она неуверенно. У неё есть один вопрос, который она всё никак не решалась задать. — А какое было ваше настоящее имя? Шёпот старухи едва различим среди шороха листьев. — Лили. Мара вспоминает белые лилии, которые росли у мамы в саду. — Какое красивое имя! — Давным-давно я тоже была красива, — шепчет старуха. — До свидания, Лили, — так же шёпотом отвечает ей Мара. Она бежит по тёмному склону, вниз с Голубиного Холма мимо старых яблонь, которые светятся от облепивших их светляков. Потом она прыгает на плот и гребёт в ночь.НОО-ПРОСТРАНСТВО
Если вы не доверяете камню и земле, Стройте из воздуха. «Момент вечности», — Шандор Вёреш Ноос — ум, интеллект (греч.)
Лисий след — раз
Ночь — это лисье время. Самое подходящее время, чтобы подкрасться к тому, что было до начала Нового Мира. Время подглядывать и вынюхивать, время шнырять по старым заброшенным системам примитивного киберпространства, которое когда-то называлось Сетью и которое никогда не посещают обитатели небесных городов. Время исследовать древние покинутые норы и узкие лазы; иногда, если очень повезёт, Лис находит там драгоценные крупицы прошлого — всеми позабытые, но уцелевшие и никем не тронутые. Такие места ещё есть, но обнаружить их можно только с помощью острого лисьего нюха. Эти места населены погибшими, давно исчезнувшими вещами и событиями. Туда-то и ходит Лис по ночам. Этот Лис — странное создание. Он относится к редкой породе деятельных мечтателей. Весь день он работает ноо-охотником; рассекает киберпространство в поисках свежих идей, новых слов в науке и технике, — любой информации, которая годится для работы над проектом «Звездный Ковчег». Быть может, когда-нибудь с помощью этого проекта Новый Мир перенесётся в космос, в звёздные города. Но это дневная работа Лиса, его будни, незаметно пролетающие в ожидании ночи, когда можно будет начать поиски настоящего сокровища — забытого и утраченного прошлого. Лису хочется многого. Иногда, отвлёкшись от кибербеготни рабочего дня, он мечтает о невозможном. Это не так-то просто: ведь нужно не только знать, как мечтать, но ещё и знать, о чём мечтать. Только научившись и тому, и другому, начинаешь верить в собственные мечты — даже если они неосуществимы. Он житель Нью-Мунго и единственный сын своих родителей — оба работают киберинженерами, занимают высокие должности и очень редко бывают дома. Члены его семьи входят в высший круг небесного общества; они из тех людей, что управляют всеми городами Нового Мира. Умный и блестяще образованный, но одинокий и вечно предоставленный самому себе, Лис уже в десятилетнем возрасте понял, что большинство окружающих его людей задействуют лишь крошечную частицу своего всемогущего мозга, а, значит, что-то в их жизни — в жизни всего Нового Мира — идёт не так, как следует. Он давно уже не верит этому миру; он верит лишь тому, что узнаёт среди обломков древней Сети. Лис — бунтарь. Он хочет оживить прошлое, выброшенное на свалку истории отцами-основателями Нового Мира. Отцы-основатели превратили прошлое в жалкое подобие того, чем оно было на самом деле — из него сделали аттракцион, тематический парк, предназначенный для развлечения, а вовсе не для познания. Но Лису известно кое-что о прошлом. Он знает, например, что в своём реальном виде уцелели лишь крошечные фрагменты былого, которые отцы-основатели посчитали безопасными и безвредными для настоящего. Но то, что Лис обнаружил сам, потрясает его до глубины души. По ночам Лис на гиперскоростях носится по киберпространству. Его ум пытлив и бесстрашен. Лисье чутье вовремя подсказывает ему об опасности — он всегда чувствует, когда надо спрятаться или замереть; знает, куда свернуть с полутемного бульвара, чтобы не столкнуться со стаей безжалостных кибертварей или с призраками Сети. Лис предпочитает бродить по пустынным боковым аллеям, проулкам, скрытым в тени обрушившихся информационных башен, и искать, искать — искать любую правдивую информацию, какую только можно найти. Лишь однажды он встретил кого-то еще. Другого сталкера — бродягу и искателя приключений, на бешеной скорости мчавшегося вдоль волокон Сети. Точнее, искательницу. После этого Лис часто тайком следил за ней. Но однажды она выпала из Сети в Пустоту — обширную кибертуманность, простирающуюся между Сетью и Ноо-пространством. Эта искательница знала о прошлом, он был уверен в этом. И только в Пустоте, когда она казалась такой беспомощной и потерянной, Лис решился показаться ей на глаза. Но он повёл себя слишком подозрительно, слишком осторожно — и она исчезла, ускользнула от него с громким отчаянным криком, которого он никогда не забудет. И после этого уже не вернулась. И снова Лис остался совсем один. Он бродит по заброшенным тропам, исследуя содержимое электронных мусорных куч. Он ищет обломки, огрызки, остатки прошлого. Редкие свои находки он прячет в потайные карманы киберпамяти. Лис помнит всё — все найденные обломки, все потайные карманы. Быть может, когда-нибудь его находки кому-нибудь пригодятся. Ему так хочется верить, что в один прекрасный день все эти остатки знаний снова обретут смысл. Ему так одиноко и пусто в этом Новом Мире, который слепо тянется вверх, в будущее, позабыв о корнях — о собственном прошлом. С каждым днём Лису всё тяжелее оставаться в своем мире; зато среди теней давно минувшего он чувствует себя как дома. Ночь — любимое время Лиса. А в бесконечности киберпространства всегда можно отыскать уголок, где уже наступила ночь.Всё страньше и чудесатей
В последний момент Мара вдруг пугается. Двери лифта, который должен вознести её в небесный город, широко распахнуты, и рабочие с утреннего грузового судна — грязные, потные и усталые — уже заходят внутрь. Их сопровождает морская полиция, и Маре в её оранжевой форме нетрудно будет затесаться между ними. Однако, приблизившись к лифту, она невольно замедляет шаг. Она замирает у черты, разделяющей два мира; ей не хватает мужества переступить эту черту. Но сзади уже напирают рабочие, и, повинуясь скорее этому напору, чем себе, Мара заходит в золотистую капсулу лифта. Двери закрываются, и лифт плавно взмывает вверх — а сердце ухает куда-то вниз, и Маре кажется, что она падает, а вовсе не поднимается. Но земля уплывает из-под ног — это её притяжение чувствует Мара. В какой-то момент она ещё видит, слышит, обоняет Нижний Мир, он окружает её со всех сторон, а потом вдруг… исчезает, растворяется в призрачной дымке.* * *
Разница ощущается мгновенно. Во-первых, в глаза ударяет свет — слишком яркий и резкий для того, кто привык к мягкому полумраку Нижнего Мира. Следующее, что видит Мара, выйдя из лифта, — это городская охрана. Охранники стоят вдоль всего коридора. На каждом серая форма с белой эмблемой, напоминающей цветок. Мара идёт мимо охранников с бешено колотящимся сердцем, не смея поднять глаза. Внутри у неё ёкает, и не только от страха — она словно очутилась на палубе огромного корабля. Весь город едва заметно пружинит на своих гигантских ногах, раскачиваясь под порывами ветра. — Эй, ты! Подойди сюда! — кричит охранник. Мара холодеет, но не оборачивается, продолжая идти вместе с остальными. И правильно делает — кричали вовсе не ей. Вслед за толпой рабочих она минует короткий коридор и встаёт в очередь, изображая полную невозмутимость, хотя, на самом деле, отчаянно шарит взглядом по сторонам, пытаясь понять, что делать дальше. «Вставьте идентификационный диск, пожалуйста», — ежеминутно произносит звонкий, но совершенно безжизненный голос откуда-то из начала очереди. Ещё через несколько шагов Мара видит, что голос принадлежит улыбающейся молодой женщине, стоящей у дверей, — судя по всему, у самого входа в Нью-Мунго. Платье женщины переливается всеми цветами радуги. Приглядевшись, Мара с облегчением понимает, что это не настоящий человек, а люмен — голограмма, бестелесный робот-призрак. Она встречала в Сети предков этой девушки: они бродили по киберпространству, бормоча обрывки никому не нужной информации и постепенно выходя из строя. Иногда Мара развлекалась тем, что дразнила их. Когда подходит очередь Мары, люмен дежурным жестом указывает ей на отверстие в стене, в которое надо опустить идентификационный диск. Мара, за это время уже успевшая сообразить, что к чему, вынимает из кошелька погибшей девушки два блестящих кругляша размером с монету. «Вставьте идентификационный диск, пожалуйста», — говорит люмен. Мара наугад сует в отверстие один из дисков. Люмен озадаченно мерцает. «Неверный диск»; отверстие выплевывает кругляш обратно. Позади недовольно бормочет очередь. Не решаясь оглянуться, Мара дрожащей рукой суёт в щель второй кружок. Только бы этот подошёл! Двери бесшумно расходятся в стороны, и Мара с отчаянно колотящимся сердцем проскальзывает внутрь. Внутрь! Не веря собственному везению, она стоит в начале длинного серебристого туннеля. А потом пускается в путь, стараясь сдержать страх и приноровить шаг к колеблющемуся под ногами полу. Мара чувствует себя совершенно потерянной. Храбрость и ясная голова, напоминает она себе, идти вперёд и не останавливаться. В первую очередь надо освободиться от полицейской формы — оранжевый цвет слишком бросается в глаза. Мара замедляет шаг, пропуская толпу рабочих с корабля. Наконец большинство уходит вперёд и сворачивает за угол. Тогда Мара, бросив взгляд через плечо и убедившись, что сзади никого нет, торопливо стягивает форму и запихивает её в рюкзак, оставшись в мягкой повседневной одежде погибшей девушки. После этого Мара нагоняет остальных — они стоят на платформе в соседнем туннеле, явно чего-то ожидая. Однако толпа сильно поредела. Куда же подевались остальные?! Она слышит громкий треск и звуки удаляющихся голосов и, подбежав ко входу в смежный туннель, успевает увидеть группу людей, в плавном стремительном беге исчезающую за поворотом. Из-под их ног летят искры и тянутся тонкие струйки дыма. Мара возвращается на платформу, с завистью оглядываясь на умчавшихся и чувствуя себя обделённой. Как это им удаётся перемещаться с такой скоростью?! Надо будет обязательно выяснить. Она тоже хочет бегать так же легко и свободно… Тут к платформе бесшумно подкатывает серебряный с красным поезд. Мара заходит в вагон, и поезд мчится по туннелям делая остановки через каждые несколько минут. Не имея ни малейшего представления, где лучше сойти, Мара прислушивается к раздающемуся из динамиков голосу, который объявляет названия остановок. Она замечает, что большинство пассажиров — это пожилые люди или родители с маленькими детьми. Они проезжают Ясельный сектор, Сектор ухода за престарелыми, Западный район Согласия и Аркадию. Конечная остановка — Городской центр. Мара покидает вагон вслед за остальными пассажирами, минует платформу, потом короткий туннель и оказывается в просторном зале. В дальнем конце зала виднеются высокие раздвижные двери, через которые поминутно то входят, то выходят люди. Над дверями мигает непонятная надпись «Киберсоб». Мара опасливо подходит к большим металлическим дверям. Похоже, там, внутри, полно народу, и все при деле. Значит, знакомство с Новым Миром вполне можно начать прямо отсюда. Она внимательно рассматривает рисунки на двери. В самом низу изображён ковчег, плывущий по бурным волнам океана. Чуть выше — люди; они строят, чертят, изобретают. Над их головами витают математические формулы, различные инструменты и орудия труда. А на самом верху, над всей этой историей в картинках, изображены два ангельских создания — мужчина и женщина с крылышками. Двери раздвигаются. Люмен в яркой цветастой рубашке приглашает Мару войти. — Зайди и посети молельню даром! — восклицает он. — Проведи день интересно! Мара проходит в дверь со спокойствием, столь же искусственным, сколь искусственен зазывающий её юноша. У неё такой вид, словно она точно знает, куда и зачем идет. Хотя, по большому счёту, что ей надо делать, она действительно знает. Осталось только выяснить — как.* * *
Мара застывает в нерешительности посреди гигантского зала Киберсоба. Кажется, она даже догадывается, что обозначает это странное слово: не иначе как киберсобор. Потому что это помещение чрезвычайно похоже на собор Нижнего Мира, только оно гораздо больше. Здесь легко поместится дюжина старых соборов. И ещё — киберсоб построен не из камня, а из стекла, зеркал, света и воздуха. Сколько же здесь воздуха, сколько открытого пространства! И возносящиеся к небесам стены, и далекие потолки заставляют запрокидывать голову и смотреть вверх, вверх. Только не вниз, только не в сторону выхода. В воздухе висит монотонный гул нескольких тысяч голосов. Как ни странно, это звучит красиво, даже музыкально. А вдруг Лис тоже здесь, думает Мара, глядя на бесконечные ряды склоненных голов. Он может находиться в любой ячейке этих странных сотов — крошечных загородок, заполняющих зал киберсоба. Тут Мара встречается взглядом с охранником в сером и испуганно вздрагивает. Нельзя стоять и глазеть без дела. Она поспешно заходит в первую попавшуюся свободную ячейку и садится. Кресло мгновенно подстраивается под неё, обволакивая тело, чтобы ей было удобнее сидеть. И как же она теперь из него выберется?! Мара слегка приподнимается, и кресло с жалобным вздохом ослабляет хватку. Подавив нервный смешок, Мара снова садится, позволяя креслу обхватить себя со всех сторон. Кажется, теперь она поняла, с кем говорят все эти люди: у каждого на груди, словно брошка, приколота крошечная коробочка. А на лбу торчит разноцветный кристалл. На крошечном блестящем столике, установленном в её ячейке, таинственно мерцает надпись: «Пожалуйста, не выносите видеокрист и киберфон из молельни». Тут же лежат коробочка-брошка и кристалл. Мара осторожно берёт со стола кристалл. Наверное, это видеокрист. А коробочка, по всему выходит, — киберфон. Она прикалывает киберфон к груди — точь-в-точь как остальные, затем осторожно подносит видеокрист ко лбу, и тот прилипает, словно смазанный клеем. Что это? Волшебство, чудо науки? Остается только гадать… В первую очередь она должна отыскать Горбалса и Винга, а потом узнать путь к кораблям. Но для этого надо выяснить, как устроен и функционирует город. Конечно, лучше всего было бы, если бы ей помог киберлис, но, похоже, найти его удастся только с помощью техники Нового Мира. Значит, сейчас самое главное — разобраться со всеми этими навороченными изобретениями. Мара вслушивается в звуки окружающих её голосов — они то повышаются, то понижаются, постоянно меняя тональность. Судя по всему, это необходимо для общения с коробочкой. Мара шёпотом просит киберфон рассказать о том, как он работает, но тот не реагирует. Она пробует говорить, меняя тембр голоса, — никакого ответа. Для чего же они все тут поют на разные лады? Девочка украдкой оглядывается. Она видит сосредоточенные лица, слышит деловитое бормотание… все эти люди пришли сюда работать, а не развлекаться. Но над чем именно они работают? И как? Спросить Мара боится: незнание очевидных вещей сразу же выдаст её. Высоко у неё над головой светится огромная голограмма глобуса. Мара впервые видит карту великой империи Нового Мира, чьи небесные города разбросаны по всей планете, — это захватывающее зрелище. Каждый город изображён в виде маленького хрустального дерева. Сколько же их? Пятьдесят, восемьдесят? Настоящий хрустальный лес… Сияющие стены киберсоба — не просто стены; это электронные табло, на которых постоянно вспыхивают, сменяя друг друга, различные новости. Неизменным остается только надпись-заголовок на самом верху: «Торговые показатели Нового Мира». Сидящие в ячейках люди постоянно поглядывают на табло, и появление новой информации встречается оживленным гулом — то радостным, то недовольным. Мара принимается читать новости, силясь хоть что-нибудь понять:Земная геомагма — вверх на 5,2 Техасская нефть — вниз на 8,6 Евроморские донные руды — сверхтитан вверх на 28,4! Мегалюмен — вниз на 2,4 Гринекс-известняк — без изменений Афроламинария — приближается ежегодный всемирный аукцион! Индоморский кремний — без изменений; Роговая обманка и полевой шпат — уточняется Китайморский силикон — немедленная всеобщая распродажа!В начале каждой строки стоит маленький значок. Некоторые слова, например нефть и ламинария, Маре знакомы, но что это означает всё вместе? Мара морщит лоб, припоминая обмен товарами, существовавший между Вингом и другими островами. Быть может, это примерно то же самое — огромный сложный киберрынок, список товаров, которыми обмениваются и торгуют небесные города? Мара внимательно вслушивается в голоса соседей, пытаясь определить ключевые слова и правильный тон, которые помогут ей получить доступ к киберсистеме. Время летит незаметно, но в какой-то момент она внезапно ощущает зверский голод — полдень давно миновал, а в последний раз она ела вчера днём, в университете вместе с Горбалсом. Сейчас кажется, что это было сто лет назад. В рюкзаке у неё лежат картофельный блинчик и пластиковая бутылка с сидром, но Мара не решается достать их прямо здесь. Гораздо безопасней будет найти какой-нибудь укромный уголок где-нибудь в туалете и там быстренько перекусить… Мара стягивает со лба видеокрист и откалывает киберфон. Она хмуро смотрит на чудо-приборы, не выпуская их из рук, но в животе снова громко урчит, и Мара сдаётся. Придётся заняться ими позже. А сейчас надо подумать о себе — ей необходимо поесть и найти место для ночлега. Мара встаёт, дрожа от волнения, но на лице её сияет улыбка, такая же безмятежная, как у провожающего её до дверей люмена.
Последние комментарии
6 часов 28 минут назад
6 часов 31 минут назад
2 дней 12 часов назад
2 дней 17 часов назад
2 дней 19 часов назад
2 дней 20 часов назад