Единственная и неповторимая [Шейн Уотсон] (fb2) читать онлайн

Шейн Уотсон Единственная и неповторимая

СОФИ

С благодарностью за бескорыстную поддержку моим помощникам и верным друзьям — Саре, Фелисити и Сюзанне, а также замечательному редактору Имоджен Тейлор и всем сотрудникам издательства «Макмиллан».

Глава 1

Пять, четыре, три, два, один… Начали!

Человек в элегантном черном пальто с бархатным воротником стоит на фоне особняка, сжимая в руке трепещущий на ветру листок бумаги. Он читает в микрофон:

— По поручению семьи Бест с прискорбием сообщаю, что сегодня в 6 утра у себя дома после непродолжительной болезни скончалась Эмбер Бест. — Он поднимает глаза, и мы видим, насколько серьезен его взгляд. После небольшой паузы он продолжает: — Мистер Дэвид Кросс просит не беспокоить его семью в этот трудный момент и выражает надежду, что их желание пережить горе в кругу близких будет встречено с пониманием.

Слышен шум автомобильных моторов. Камера показывает седеющего, коротко стриженного мужчину в длинном стеганом пальто; он стремительно шагает по гравийной дорожке к «лендроверу». Садится на пассажирское место. Водитель прикрывает лицо рукой. Вспышки фотокамер отражаются в ветровом стекле. Камера провожает «лендровер», отъезжающий от дома. Мы видим фотографов и операторов, выстроившихся вдоль газона, группу полисменов, стайки репортеров — одни тараторят что-то в микрофоны, другие сидят прямо на траве с бумажными стаканчиками в руках.

Крупным планом — молодой журналист. Он комментирует:

— Вы только что видели, как Дэвид Кросс покидает дом неподалеку от Кеннета в Уилтшире; нам стало известно, что сегодняшний вечер он проведет у друзей по соседству. Утром адвокат мистера Кросса огласил его заявление, где говорилось, что два месяца назад у его жены Эмбер Бест обнаружили неизлечимое заболевание крови, о котором она решила никому не сообщать. По некоторым сведениям, даже самые близкие семье люди не знали об этой болезни. Потрясенные родственники и друзья собираются здесь сегодня — в день, который должен был стать кануном ее сорок первого дня рождения…

Голос репортера стихает, и вместо него звучит мелодия «Роллинг Стоунз» «Она как радуга». На экране сменяются вне всякого хронологического порядка фотографии темноволосой женщины: вот она лежит на зеленой лужайке, и нагота ее прикрыта только маргаритками; она у себя на кухне, помогает ораве перепачканных мукой детишек в фартучках наклонить большую миску; она на обложке альбома — дымчато-лиловые веки опущены, блестящие губы приоткрыты, по ключицам серебристой дугой протянулась надпись «Сухие цветы»; она скачет верхом по полю (свежее молодое лицо, приталенный черный жакет, цилиндр) и указывает стеком куда-то всаднику рядом. В нем можно узнать принца Уэльского.

Экран медленно гаснет.

Джеки оперлась руками о край раковины и уставилась в зеркало. Лицо красное, как свекла, пятна румян пионового оттенка от выступившей на скулах экземы приобрели синюшный цвет. Короткие светлые волосы кажутся соломенно-сухими, а глаза от грима и слепящего света софитов припухли и покраснели, придавая ей вид взбесившейся черепахи. Она присела на край ванны, вытащила из нагрудного кармана джинсовой куртки мобильник и набрала номер Аманды.

— Алло-о… — протянула Аманда, как всегда, томно, в стиле профессиональной жрицы любви.

— Это я. — Джеки говорила шепотом: лишь тонкая стенка ванной комнаты отделяла ее от прожекторов, телекамер и всей съемочной группы фильма «Эмбер Бест как она есть». Она слышала в трубку, как Аманда стучит по клавиатуре компьютера, и ясно представила кольцо белого золота с огромным лунным камнем на ее пальце и тлеющий в пепельнице «Кэмел».

— Как там дела? — спросила Аманда.

— Спасибо, неважно, — прошипела Джеки. — А точнее, хуже некуда. Начнем с того, что меня заставили нацепить платье — для контраста с тобой и Лидией.

— Какое платье? — заинтересовалась Аманда. Как редактора журнала «Ла мод» и профессионала, ее всегда волновало, во что одеваются друзья. Особенно если речь идет о тех друзьях, которые писали для ее журнала. И уж тем более если у этих друзей имелся шанс появиться перед десятимиллионной телеаудиторией.

— Да красное, помнишь?

Аманда драматически вздохнула:

— И с чем? Надеюсь, не с кардиганом…

— С джинсовой курткой. Застегнутой.

— А туфли какие?

— Слушай, Бог с ними, с туфлями. Они заставляют меня говорить то, чего я говорить не хочу. Достали вопросами об Эмбер и Дэйве: «Они были счастливы? Вы по-прежнему дружите? Вы на самом деле дружили? А раз вы были такими близкими подругами, почему она не рассказала вам, что умирает?» Я не сомневалась, что все так и будет! Не знаю, зачем мы согласились! Позволили запудрить себе мозги идеей, будто должны держать руку на пульсе. Им наплевать и на нее, и на нас, и на правду. Они хотят от меня чего-то вроде «Она была самая настоящая шлюха, у меня и фотографии есть».

— Джеки… Дже-еки… Не важно, наплевать им или нет, — нам-то не наплевать, поэтому мы и согласились. Помнишь? Именно потому, что только нам все известно в точности, от начала и до конца. Да, сейчас сложно, но они еще не одну неделю будут работать, и большая часть отснятого все равно дальше монтажной не пойдет… Так что, на тебе те сапожки?

Боясь, что за стенкой услышат, Джеки накинула на голову полотенце и присела под раковину.

— Слушай, Аманда, вот уж ноги мои точно никто не заметит. Я вся покрыта экземой. Я предупреждала, чтобы они не мазали меня этой своей вонючей дрянью, но они, конечно, лучше знают… Теперь вот переживают, что у них в шикарной документальной программе оказалась физиономия из комедии. Аманда?.. Я слышу, как ты печатаешь. Пожалуйста, сосредоточься.

Последовала долгая пауза, во время которой из трубки доносилось приглушенное клацанье.

— О’кей… Джеки? Митци дозвонилась до съемочной группы, они обещают через пару недель показать отснятое. Мы вместе посмотрим. Не пережива-ай. Кстати, они готовы оплатить стрижку и окраску волос. Если ты захочешь, конечно. О’кей? А теперь мне надо бежать…

Понятное дело, за три недели до этого разговора, когда Аманда встречалась с продюсером Десятого канала, о бесплатной стрижке и речи не шло. Протягивая Джанет Джонс руку — на пальце кольцо с лунным камнем, — она за долю секунды окинула ее взглядом: сначала низ, чтобы оценить туфли, потом верх, пока не встретилась с Джанет глазами, и быстренько натянула профессиональную маску редактора журнала мод (полная скука и презрение). Взгляд Аманды недвусмысленно говорил: «Милочка, из нас двоих только одна на самом деле знает, что к чему, так что не надо ломать комедию». Это сработало. Джанет Джонс мгновенно забыла, что она самый многообещающий молодой продюсер Десятого канала, зато со всей остротой ощутила, что ее отделанный бархатом кардиган вышел из моды два года назад (на Аманде была кремовая косуха), а у туфель квадратные носы (у Аманды — остроносые ботиночки от Джимми Чу). Они обменялись любезностями, обсудили предварительные условия, договорились о сроках съемок, и все это время Аманда (три экзамена за курс средней школы, расползающаяся, несмотря на все усилия, фигура, курс инъекций ботокса, сорок три года) чувствовала, что Джанет (университетский диплом магистра, сорок четвертый размер, хорошая кожа, двадцать восемь лет) с трудом сдерживается, чтобы не броситься к ее ногам, умоляя поводить по магазинам и сделать стильной. Аманда давно поняла, как ей повезло — ведь она профессионально занимается модой в эпоху, когда даже самых умных и образованных переполняет восхищение перед людьми, умеющими выбирать наряды в бутике «Гуччи». Вот поэтому не кто-то другой из друзей Эмбер, а именно она сидела в офисе Десятого канала.

Вечером после встречи с Джанет Аманда собрала всех в пабе рядом с ее домом на Шеперд-Буш.

— Кстати, Аманда, никакой это не паб. — Сэм закатил глаза. — Это ресторан с винным баром для тех, кто может позволить себе оплачивать постоянно проживающую дома няню.

Аманда не обратила внимания на его слова и махнула рукой, приглашая друзей занять угловую кабинку. Сэм первым пробрался на место. Аманда подтолкнула Николаса вслед за ним.

— Осторожнее, дорогая! Нет, это я не тебе, Рива… — Николас говорил по мобильнику с няней, жившей у них дома. — Аманда, любимая, Рива говорит, что в нашем распоряжении ровно час, потом дети останутся одни — у нее выходной.

Следом за Николасом за стол проскользнула Лидия и тут же принялась, накручивая на палец рыжие кудри, поглядывать на мужчину (костюм в полоску) за соседним столиком, потом откинула голову назад, тряхнула волосами и начала все сначала. Джеки помялась немного, прижимая рюкзачок к груди, и протолкнулась за Лидией, а следом за ней сел Эндрю, украдкой переводивший взгляд с Лидии на заинтригованного незнакомца и обратно. Наконец сама Аманда устроилась по другую сторону стола рядом с Сэмом, который вытирал очки о рукав толстого свитера, готовясь учинить официанту допрос с пристрастием.

— У вас не найдется для нас приличного красного вина?

— Э-э… брось, Сэм. — Николас повернулся к официанту: — Не обращайте внимания на моего друга, он любит изображать гурмана… Две бутылки «тройки», пожалуйста.

— Значит, так. — Аманда вытащила листок бумаги из огромной белой лакированной сумки. — Все слушают? Лидия! Излагаю кратко. Неделю назад мне позвонили с Десятого канала и спросили, не хотим ли мы принять участие в программе об Эмбер. — Она обвела взглядом лица собравшихся. Джеки опустила глаза. — Они предлагают нечто вроде сотрудничества с нами, ее друзьями и семьей. Это будет документальный фильм с участием разных знаменитостей — тех, кто с ней работал, и так далее. Суть в том, что они заинтересованы в нас, а мы заинтересованы в том, чтобы уберечь образ Эмбер от пошлятины. — Сэм пытался что-то написать на бумажной скатерти, но ручка не слушалась. Аманда глубоко вздохнула. — Кто-нибудь такой фильм все равно снимет, это ясно. Вопрос только в том, кто сделает его раньше и как. Десятый канал тоже считает, что если в игру включимся мы — люди, знавшие Эмбер, — то по крайней мере удастся избежать лжи и безвкусицы, и это будет достойная дань памяти замечательной женщины…

— Это чьи слова: твои или?.. — поинтересовалась Джеки, не поднимая глаз.

— Тут главное — держать руку на пульсе. — Аманда дернула подбородком, показывая, что просто так ее не остановить. — Или мы пустим все на самотек и позволим взяться за дело какому-то конъюнктурщику, который раскопает черт знает кого и что… — По лицам собравшихся было заметно, что они неплохо знают этих «кого» и «что». Эндрю потер виски. — Или мы сразу возьмем быка за рога. Не хочу, чтобы вышло так, будто я сейчас вас втянула, а потом вы обо всем пожалели. Но по-моему, заняться этим надо. Если останемся в стороне, а они все испоганят, мы себе этого не простим.

Эндрю подался вперед, и стало видно, что под дождевиком на нем все еще надет белый лабораторный халат.

— Они подробно объяснили тебе, что задумали?

— Они хотят, чтобы все строилось вокруг наших интервью. Им нужен очень личный тон… разные забавные истории, частные фотографии, любительские съемки и тому подобное. Жаждут воспоминаний ее подружек. Обрадовались, что Джеки училась с Эмбер в школе-интернате. — Джеки высморкалась. Аманда сглотнула. Шум бара постепенно стал перекрывать ее голос, обычно звучный, как у Марии Каллас. — У Сэма будет большая роль, поскольку он с ней работал. Они явно рассчитывают на участие знаменитостей — каждый что-то скажет. Конечно, с их точки зрения, это отличный повод для ретроспективы семидесятых и восьмидесятых годов, с кучей архивных пленок, видеозаписей и прочего. Но они и правда хотят, чтобы передача вышла солидная, все время это повторяют. И более правдивая, чем все то, что появилось сразу после… После того. Им нужна — это цитата, Джеки — «не грязь, а душа»… И присутствие на поминальной церемонии.

— О Боже! — вырвалось у Джеки.

— На первый взгляд это звучит ужасно, но давайте признаемся себе: все равно приватной церемонии не получится. — Аманда, к своему стыду, представила, как входит в церковь в костюме от «Луиджи и Луна», из их недавней коллекции «Сицилийские вдовы». С блузкой, конечно. И каблуки пониже.

— А как насчет средств на покупку костюмов, крутая ты наша? — Николас провел пальцем по внутреннему краю воротника своей рубашки в полоску.

— Николас, прошу тебя…

— Ну, мы с Эндрю не так много зарабатываем, дорогая. Ты же помнишь, какие крупные планы были во время съемок на поминальной службе Крейна. Ворсинки на костюмах можно было разглядеть. — Николас улыбнулся, но выглядел он усталым и больным. За прошедшие после смерти Эмбер четыре недели он потерял пару килограммов, под глазами появились мешки, он стал вставать по ночам и читать в гостиной или гулять в саду. Аманда вдруг представила, как он стоит под дождем у могилы, опустив голову, его спина вздрагивает, а руки безвольно опущены вдоль тела.

— Итак… — Аманда сцепила пальцы перед собой, чтобы они не дрожали. — Готовы ли мы заняться охраной репутации Эмбер? Хватит ли у нас на это сил?

И вот теперь Джеки сидела на полу ванной, прижавшись горячей щекой к холодному белому кафелю, и размышляла о том, как остальные будут вести себя на съемках. Она представила Аманду в ее доме на Шеперд-Буш. Вот она проверяет, чтобы в кадр попали номера «Ла мод», а не абстрактная картина Скаллина над камином («Мы не застрахованы»). Вот переставляет книги на стеллаже, чтобы творения модных современных авторов оказались в фокусе («Этот шрифт мельче, чем у Делилло, он просто будет незаметен, так ведь?»), и следит, чтобы живые цветы от «Планеты» (ветки ивы, увитые лилиями) были на виду, иначе спонсоры останутся недовольны. Для Аманды все это было привычным делом. Наверняка к ней уже пришел личный парикмахер, чтобы поправить только ему заметные изъяны ее знаменитого каштанового каре («Брэнд — это главное, дорогая. На моей работе без собственного стиля никуда, посмотри на Девину»). У нее уже заготовлены бутерброды для съемочной группы, анекдоты о знаменитостях для осветителей, а Рива, няня из Сербии, снует туда-сюда с пепельницами и подставками для стаканов.

Затем Джеки представила Лидию — причесанную и накрашенную, коленки вместе, ноги элегантно вытянуты. Где ее будут снимать — на кухне (за окном Клэпем-Коммон)? Нет, конечно, в новой спальне, в новом кресле, что приютилось в изножье кровати. Она ясно представила, как Лидия склонила голову набок, кончик ее языка едва заметен между зубами. Камеры включаются, она отводит плечи назад и чуть шевелит ногами. Тут Эндрю заглядывает в спальню и бормочет: «Ох, жуть… настоящая теледива», — потом машет жене, словно она где-то далеко, за стеклянной перегородкой зала ожидания в аэропорту, а Лидия с откровенно враждебным видом говорит: «Ты что, не видишь? Мы заняты». Она раздраженно тряхнула рыжими кудрями: он тысячу раз виноват, что ей пришлось так резко высказаться перед посторонними. Как же образ милой, доброжелательной, приятной молодой женщины?

Джеки вспомнила Сэма в старом кожаном пальто с пятнами краски, а потом представила его в новом облике: парка и круглая шапочка (куплены для роли подручного Эмбер в передаче «Сад, кухня, спальня. Секреты семейной жизни»). Она представила, как он стоит под слегка моросящим дождиком, очки туманятся от влаги, а темные кудри падают на лицо, будто ягнячьи хвосты; он описывает идею сериала, который они успели снять на три четверти, до того как Эмбер умерла. «По сути дела, это год из жизни дома и сада. Но это не обычный дом, не обычный сад и, конечно, не обычная женщина…» Она вспомнила, как Сэм и Эмбер вместе снимались в Хедланде: Сэм по щиколотки в грязи, тащит на веревке корову, Эмбер хохочет, согнувшись пополам, уши ее кроличьей шапки вздрагивают, а у ног лежит перевернутое ведро с кормом. Джеки вдруг стало стыдно за свое раздражение по поводу этого смеха и этого ведра.

В дверь ванной осторожно постучали.

— У вас все в порядке? — послышался женский голос.

Джеки подползла на коленях к раковине и открыла оба крана.

— Да, сейчас иду! — крикнула она сквозь шум воды, потом досчитала до десяти, закрыла краны и вышла из ванной. — Простите… Я была… э-э… я умывалась.

Она пробралась через змеиный клубок кабелей, покрывавших ее гостиную (12 на 15 футов), и прошла к указанному ей креслу возле фотографии: она сама, Аманда и Эмбер в платьях подружек невесты.

— Хорошо… — Режиссер перегнулся через Джеки и погасил сигарету в стоявшей рядом с ней пепельнице. — По крайней мере теперь мы точно знаем, что микрофон работает. А теперь, Соня, нельзя ли что-нибудь сделать с этой сыпью?

Глава 2

Пять, четыре, три, два, один… Начали!

Перед объективом камеры проезжает черный лимузин — в окнах румяные детские лица. Слышится «Твоя песня» Элтона Джона. Одна из девочек машет рукой, на ней шапочка с ушками, белая с черными пятнами, похожая на шкуру далматинца. Лимузин останавливается. Камера отъезжает, чтобы охватить сводчатые ворота церкви и группу людей, собравшихся снаружи. Музыка постепенно стихает.

Голос за кадром:

— …близкие, друзья и участники поминальной церемонии, все мы собрались здесь, у церкви Святой Маргариты, чтобы почтить память Эмбер Бест, которая умерла ровно три месяца назад в возрасте сорока лет… — Голос замолкает. Крупным планом модельер Мартин Эндерверст, он разговаривает с рок-звездой Феликсом Эшем (черный плащ с высоким воротником, в руках огромная фотография Эмбер Бест). В кадре появляется пожилая женщина в шляпе с меховой отделкой. Закадровый голос:

— Вы не могли бы рассказать, что вы чувствуете этим утром?

Женщина моргает заплаканными глазами:

— Я все еще не могу оправиться от потрясения, вы понимаете… это было так неожиданно, и Эмбер была так… так полна жизни. Она, казалось, не старилась…

Камера переключается на идущего мимо мужчину в солнцезащитных очках, с черными волосами до плеч.

Голос за кадром:

— Саймон Бест, брат усопшей. Вы бы не могли сказать нам несколько слов?

Мужчина останавливается, он что-то жует, склонив набок голову. Голос репортера:

— В каком качестве вы выступаете на сегодняшней церемонии, к которой, как мне известно, тщательно готовились в течение нескольких…

Мужчина жестом останавливает репортера и отворачивается, резко повернувшись. Камера следит за тем, как он проходит через толпу, засунув руки в карманы настолько глубоко, что полы его пальто загибаются и видна золотистая подкладка.

Экран медленно гаснет.

— О Боже! Это же твидовый костюм от Прады! Она решила надеть этот костюм. Ах, Девина, как хорошо, как скромно! Такая очень британская поминальная атмосфера. И он, конечно же, кремовый. Она не может не выделяться — словно невеста на… похоронах.

Аманда засуетилась, тыкая своим пальчиком с французским маникюром сквозь тонированные стекла лимузина в толпящихся рядом с церковью участников церемонии. Аманда, Джеки и Лидия сидели так уже с полчаса, оставив свои машины напротив храма. Они наблюдали, как подъезжают первые участники церемонии, и при этом постоянно поправляли макияж, сокрушаясь по поводу своих нарядов. Они тихонько плакали, пожимали друг другу руки и утирали слезы дешевыми бумажными салфетками. Никто из них еще не созрел для того, чтобы выйти из машины и попасть под объектив телекамеры.

— Смотрите! Ее уже снимают… О нет! Вы только посмотрите — она хочет, чтобы ее сумочка попала в кадр! — Аманда рупором сложила ладони у рта: — Милочка, твои фотографии не появятся в модном журнале, это же поминальная церемония! ПО-МИ-НАЛЬ-НА-Я!

— Аманда, я думаю, не стоит этого делать. — Джеки легонько похлопала ее по колену.

— И что? Про усопшую, похоже, все забыли… О нет! Она идет сюда.

Девина приближалась к автомобилю, ступая по тротуару, как лошадь по минному полю. Рыжие волосы сверкали на солнце, меховой палантин подпрыгивал на плечах при каждом шаге, глаза она, как всегда, прятала за темными очками с большими стеклами. Аманде вспомнилась сцена из «Ребенка Розмари», когда Миа Фэрроу идет на крик младенца из соседней квартиры, заглядывает в обшитую черным крепом кроватку с перевернутым крестом и вскрикивает: «Его глаза! Что вы сделали с его глазами?!» Девина знала, что они в лимузине. От нее не скрыться.

— Черт! Быстро!

На пол машины полетели салфетки, ополовиненная бутылка водки, бумажные стаканчики и пачки сигарет. Аманда нацепила солнцезащитные очки, натянула пониже вуаль и нажала на кнопку спуска стекла, которое открылось ровно на шесть дюймов. Еще на дюйм ниже, и Девина увидела бы в салоне машины пакеты из магазина «Гэп» и твидовый костюм от Прады на вешалке (запасной вариант).

— Аманда! — Девина всегда произносила «Аманда» с каким-то недоверием в голосе, как будто сомневалась, что ее действительно так зовут. Как будто знала, что для Вив и Джима, родителей Аманды, проживавших в Бэзилдоне, она была Мэнди, а для всех остальных (до ее приезда в Лондон) — просто Мэнни.

— Девина, здравствуй… добро пожаловать.

Это «добро пожаловать» она, конечно, зря добавила. Аманда пыталась установить новую поминальную иерархию, в которой Девина, впервые за все время их знакомства, стояла бы далеко за ней и где-то в тени. А вместо этого дала Девине повод для насмешки над своим происхождением. Она почувствовала, как все сжалось внутри при мысли, что Девина, сидя за своим столом из стекла и дерева в огромном офисе издательства «Бонди Сакс» в Нью-Йорке, разыгрывает эту сцену на потеху работающим в издательстве девицам в обтягивающих топах: «Послушайте-ка ее! «Добро пожаловать! Милости просим! Я в вашем распоряжении сегодня. Присаживайтесь, пожалуйста…» Наверное, она все время так себя вела». Аманда представляла, как они хихикают, обнажая белоснежные зубки.

— Мне так жаль, Аманда. Я знаю, как вы дружили с Эмбер. Ты, должно быть, вне себя от горя.

У Девины был своеобразный американский акцент: две трети предложения она, как девушка из высшего общества, произносила быстро и четко, а оставшиеся слова растягивала, подобно Кэтрин Хепберн: «от го-о-оря». Она наклонилась над приоткрытым окном, и меховой палантин съехал с ее изящных ключиц, на которых так красиво возлежали ожерелья. Девина была известна тем, что сказала однажды: «Это все выступающие ключицы. Без них можно быть привлекательной, но шикарно выглядеть не получится. Если у вас есть только изящные ключицы, шикарный вид обеспечен». У Девины были выступающие ключицы. Она все время сидела на диете с низким содержанием белка, а по ночам ела крапиву, чтобы, как злословили, перебить мясной дух.

— Очень, очень дружили, — сама от себя не ожидая, произнесла Аманда, — дружили по-особому.

Ей показалось, что от Лидии и Джеки исходит такое напряжение, что кожаный салон лимузина завибрировал.

— Ты ведь знаешь, что Ральф ее фотографировал перед смертью. — У Девины задрожали губы.

— Правда? — Аманда раскрыла глаза пошире, чтобы было незаметно, как у нее отвалилась челюсть. Ральф был фотографом с большой буквы и работал только на американский «Ла мод». Когда-то он сделал черно-белый снимок босой Аманды на природе — в белой рубашке и потертых джинсах. Эмбер он сфотографировал играющей с двумя белокурыми голенькими детишками и собачкой.

— Нам так повезло, что мы видели ее последнюю фото-се-е-е-ес-си-и-ю. Полагаю, ты тоже?

— О да. Даже очень хорошо видела. — Аманда почувствовала, как румянец разливается по ее щекам. У Девины щеки были молочно-белыми, скулы — точеными.

— Увидимся в церкви. — Девина помахала рукой в перчатке. — Кстати, чудесные зубы. Я слышала, что теперь из-за тебя никто не может попасть на прием к доктору Магде. Умница!

Аманда подняла стекло и откинулась на сиденье, простонав:

— Черт! Черт! Черт!

— Что из этого было самым ужасным? — спросила Джеки, поднимая бутылку.

— Ральф! Фотографировал! Эмбер! — Аманда вырвала бутылку с водкой из рук Джеки и отпила из горлышка. — Ты понимаешь, что это означает? Она знала, что скоро умрет, и что, как ты думаешь, она делает? Она звонит Девине! Девине!!! Этой чертовке, моей основной сопернице и заклятому врагу, и предлагает ей самую желанную фотосессию года, если не десятилетия. Эмбер думает: «Я могла бы позвонить Аманде, моей дорогой старой подруге, с которой я столько проработала, благодаря которой вообще-то и началась моя карьера модели. Или… Я знаю, что я сделаю! Я помогу женщине, из-за которой Аманде с тысяча девятьсот девяносто шестого года пришлось принимать антидепрессанты, и она так никогда и не бросила, женщине, которая пять лет назад перехватила работу у несчастной Аманды. Это же великолепная идея! Я выберу Девину и, таким образом, добавлю пару-тройку нулей к доходам американского журнала «Ла мод», считая доходы от переизданий!»

Аманда, икая, потянулась за бумажными салфетками.

— Ну… — Лидия широко раскрыла глаза, и уголки ее рта стали медленно опускаться вниз. На лице появилось то невинное выражение, которое обычно предшествовало одному из самых едких из ее высказываний. — Почему это тебя так удивляет? Я хочу сказать, что мы считались с Эмбер лучшими друзьями, а на самом деле и не подозревали, что происходило в ее жизни, совсем не подозревали. — Аманда и Джеки молчали, так что Лидии ничего не оставалось, как продолжить: — Сначала она никому не говорит, что умирает. Затем мы узнаем, что Николас был с ней в ночь ее смерти. — Лидия прищурившись посмотрела на Джеки. — А жену его в это время обходят стороной, — и она взглянула на Аманду, — ради ее заклятого врага, ни слова при этом не говоря. — Лидия полюбовалась своим маникюром. — Ведь хорошие друзья себя так не ведут, не так ли?

У Аманды появилось то странное чувство, когда одновременно говоришь и слышишь себя со стороны.

— Да я знала… Естественно, я знала, где мой муж. Он поехал в Хедланд, чтобы помочь Дэйву решить какие-то юридические проблемы. Гонорар за музыку или что-то в этом роде… — Она почувствовала, что у нее задрожал подбородок. — И, если хорошо подумать, сделку с Девиной тоже можно понять.

У Лидии на лице появилось выражение, казалось, говорившее: «Она бредит?»

— Все просто. Ты хочешь сделать фотографии для семьи на память о себе. Ты хочешь, чтобы фотографом был Ральф, у которого контракт с американским издательством «Ла мод». Понятно, что без Девины Ральфа не получишь.

— А почему она тебе ничего не сказала? — С лица Лидии исчезло невинное выражение.

Постучали в окно лимузина. Это был Николас.

— Дорогая, поторопись, уже почти все в церкви. Господи, сколько вас тут! Джеки, ты что, сюда переехала? Похоже на твою квартирку.

Он распахнул дверь, и они вышли, одна за другой, морщась от яркого ноябрьского солнца и отряхивая крошки с пальто.

Николас взял Аманду под локоть и отвел в сторону:

— Зайка, ты ни за что не догадаешься! На Девине такой костюм, как у тебя. Представляешь? Но на ней он выглядит совершенно по-другому. Я даже не понял сначала, пока она не стала рассказывать, что это подарок от Миуччи Прады. Я тогда рассказал о том, что тебе пришлось пережить, чтобы получить такой же костюм, — обо всех этих звонках и цветах и о том, что в конце концов тебе пошили на заказ костюм твоего размера. Она была поражена, по-моему. В любом случае тебе повезло, что ты его не надела. — Он слегка щелкнул ее по кончику носа. — Знаю я вас, женщин.

Высоко подняв голову, Аманда шла рядом. Если не считать побелевших пальцев, сжимавших сумочку, — успешный редактор журнала и образцовая жена в одном лице.

Николас провел Аманду на ее место и затем, давая время собраться с духом, прошел к передним рядам, чтобы помочь всем рассесться. Между тем ей вспомнился тот августовский четверг.

Она была в своей спальне и собирала вещи для поездки в Нью-Йорк, раздумывая, какие из четырех имевшихся у нее черных брюк взять с собой. Рива пыхтела и ворчала за ее спиной:

— Какой разница? Я не вижу никакой разница.

В спальню вошел их сынишка Людо с хомячком, пригревшимся на сгибе локтя. На лице мальчишки было обычное загадочное выражение.

— Мамуль, если ты станешь миллионершей, купишь мне робота?

Аманда решила остановиться на широких брюках от Анн Демельмейстер и Хельмута Ланга.

— Если ты станешь миллионершей, ты купишь нам машинку, чтобы делать мороженое? Мамочка, ты собираешься на праздник?

— Нет, дорогой.

— А где папа?

— На работе, дорогой.

Зазвонил телефон. Это был Николас, он звонил с мобильного. Его встреча в Манчестере затянулась, и он решил остаться на ночь.

— Опять?

— Боюсь, что да. Одно из этих нудных дел. — На заднем фоне играла музыка такой громкости, которая обычно раздражала Николаса. — И похоже, оно затянется до завтрашнего вечера… чтобы ты знала.

Она по голосу поняла, что он устал и лучше не спорить. Аманда решила сейчас не говорить ему, во сколько им обойдется пристройка к кухне, и о том, что Рива третий раз за год попросила прибавку к жалованью да еще двуспальную кровать.

— Хорошо, любимый.

Еще полчаса она потратила на доведение своего воскресного гардероба до совершенства, десять минут на уговаривание Людо, что хомяку вовсе не нужна клетка побольше. Вдруг опять зазвонил телефон.

— Аманда? Это Джон. — Джон работал с Николасом в адвокатском бюро Дадли Полк. Она не помнила, какую именно должность он занимал, но точно ниже Николаса. — Извините, что беспокою вас дома, но мне необходимо переговорить с Ником.

— Джон, он в Манчестере. — Последовала пауза, во время которой оба поняли, что уж кто-кто, а Джон должен бы был об этом знать. — Позвони ему на мобильный телефон.

— Да… — Еще одна пауза. — Конечно, извините, это моя ошибка.

Повесив трубку, она нашла Риву и сообщила ей, что господин Николас хотел бы поговорить с ней о прибавке и что он недоволен. При этом Аманда сложила руки перед грудью, словно строгая мать-настоятельница, и придала лицу оскорбленное выражение, имеющее целью напомнить Риве, что она фактически беженка, которую они приютили в своем доме, и что ей следовало бы проявить большую благодарность к ним.

— Я вас слышал, — сказала Рива. — Две минуты вы говорить с Николасом. Обо мне не говорить.

— Николас перезвонил, и я могу уверить вас, что такова его позиция. И он очень, очень сожалеет.

— Хорошо, — сказала Рива, и тут Аманда расплакалась.

Николас позвонил следующим вечером, и Людо захотел поговорить с ним. Точнее, сынишка схватил трубку и кивал время от времени, уставившись в одну точку, словно получая распоряжения от инопланетных завоевателей.

— Мамочка, — с важным видом попрощавшись с отцом, сказал Людо, — папочка говорит, что ему приходится так много работать, чтобы ты могла покупать себе новую одежду каждый день.

— Дорогой, папа просто шутит. — Аманда заметила, что Людо и Рива обменялись взглядом, каким она обычно обменивалась с сестрой, когда их мать утверждала, что до замужества всегда ложилась спать раньше полуночи. — Мамочка сама зарабатывает себе на одежду, Людо.

— А Джереми говорит, что мамочки, которые работают, — эгоистицы.

— Правда? Очень похоже на маму Джереми.

— У него мама печет торты и приносит их в бассейн…

Просидев до трех часов ночи и отмечая те пункты в каталоге, которые помогут ей улучшить интерьер кухни и столовой, Аманда съела две плитки шоколада.

Всю первую половину следующего дня — а это была суббота — она провела в постели, делая телефонные заказы по каталогу. Себя она решила побаловать несколькими безделушками, включая приспособление для массажа с горячими камнями ценой в 150 фунтов. Работал телевизор. Дети играли с хомячком, заставляя его бегать по игрушечному мостику. Рива пылесосила лестницу — нарочно, чтобы не убираться на кухне.

Когда начались новости, Аманда, как обычно, переключилась на другой канал, но там тоже шли новости. Она увидела дом в Хедланде. Что-то сообщал репортер. Первое, что ей пришло в голову, — Дэйв открывает благотворительный фонд искусств, слухи о котором ходили еще в прошлом году. Она прибавила звук. Потом увидела Дэйва — он выходил из дома. Новый «лендровер», водитель, прикрывающий лицо рукой… Ей хватило доли секунды, чтобы заметить на этой руке аметистовые запонки, которые она подарила Николасу на его день рождения. Репортер делал официальное сообщение: «…страдала от неизлечимой болезни крови, обнаруженной всего два месяца назад, и настояла на том, чтобы факт болезни не разглашался. Даже самые близкие…» Слова врезались ей в память. Телефон в тот день не умолкал, но они с Ривой договорились не поднимать трубку, потому что няньку донимал какой-то американский парень. Телефон зазвонил и сейчас. Аманда сняла трубку. Это была Джеки, она плакала навзрыд, глотая слова и захлебываясь слезами.

— Почему? Бо-оже… Ну почему она ничего нам не сказала?.. Не может… быть…

— Я сейчас приеду. — Аманда положила трубку и пошла в ванную. Ее стошнило.

Николас сел рядом и взял ее за руку:

— Думаю, уже все готово… Сейчас начнется.

В день смерти Эмбер ему удалось дозвониться до нее после нескольких попыток.

— Ты был там? — спросила Аманда.

— Да… Решал кое-какие дела.

— Я думала, она пользовалась услугами адвоката Дэйва.

— Ну, так получилось.

— Ты что, не мог мне сказать?

— Милая, это же работа и не подлежит разглашению. Прости меня…

Прежде всего Аманду удивило, что он вообще умел хранить такие тайны. А позже, на похоронах, когда все увидели, каких усилий ему стоило скрывать свои чувства, когда он, словно в оцепенении, стоял в стороне от всех, опустив голову, Аманде стало страшно.

— Надеюсь, с Джеки все в порядке. — Николас повернулся назад. — Ох, спасибо ей, она успокаивает мою маму.

Джеки стояла на коленях между скамьями, через четыре ряда от них. Ее руки сжимали остроконечную шляпу, которая должна была быть на Рашенде, одной из «свободных» редакторов, работающих на Аманду. Неподалеку сидел Роджер со своей женой леди Милли, его Джеки узнала по седым волосам, собранным в конский хвост, а ее длинная шея была одного цвета с лилиями, разложенными по краям скамеек. Слева она увидела Эндрю, зажатого между Лидией и подружкой Феликса Кэта. Они переговаривались через него, наклонившись друг к другу, обменивались любезностями и последними новостями, так что ему пришлось откинуться назад и уставиться в потолок. Дэйв и Сэм сидели на переднем ряду за колоннами, так что Джеки их с трудом разглядела. Между ними мелькала маленькая шапочка, похожая своей расцветкой на шкуру далматинца. На другом конце той же скамьи Отис, сын Дэйва от первого брака, в поисках удачного кадра крутил головой с прижатой к глазам видеокамерой. Аманда, сидевшая напротив Джеки, украдкой делала знаки съемочной группе Десятого канала, разместившейся на галерее. Указательным пальцем она показала в сторону одной из женщин (это была Девина) и отрицательно помахала из стороны в сторону. Затем она направила палец, словно дуло пистолета, на другую женщину (Рашенду). Рядом с Амандой сидел Николас, ритмично покачивающий головой, снова и снова перечитывая свое обращение, заучивая его наизусть. Напротив, на другом ряду, сидел Саймон Бест.

Взглядом она задержалась на контуре его подбородка, на худых пальцах, перебиравших волосы, затем уставилась на его бедра в вельветовых брюках. Сердце Джеки учащенно забилось. Он свесил руку со скамьи, и она заметила манжеты его рубашки. Она была из шелка, светло-коричневого шелка. Джеки вспомнила, как двадцать семь лет назад, когда Саймону надоедала какая-нибудь рубашка, Эмбер складывала ее на полу в общежитии в куче других ненужных вещей — расклешенных брюк, прожженных сигаретами и разрисованных шариковой ручкой джинсовых курток, старых шерстяных свитеров. Затем девчонки начинали торговать ими по бартеру.

Для большинства парней старые вещи Саймона были частью мира Эмбер, приобщиться к которому означало стать крутым. Плюс к тому были гарантированы восхищенные взгляды фигуристых красоток из старших классов, даже если тебе всего лишь тринадцать. Однако для Джеки эти вещи были частью Саймона, а он был для нее всем. Когда его черно-белая фотография, где он ослепительно улыбался, поглядывая из-под мокрой челки, появилась на страницах газет и журналов, она сразу же вырезала ее. Выбравшись на крышу через окно ванной комнаты, девчонки курили, подражая ему, сильно затягиваясь и зажимая сигарету между большим и указательным пальцами или между указательным и средним. Саймон сказал однажды Эмбер, что по тому, как девушка курит, можно определить, насколько она хороша в постели. Существовал целый ритуал прикуривания сигареты и выдыхания дыма, который обязана была знать любая из них. Каждая затяжка считалась частью церемонии соблазнения, хотя они очень смутно представляли, что же будет, когда они выкурят очередную пачку.

Саймон неусыпно следил за их переходом из девичества в юность. Посредством его наставлений, которые передавались через Эмбер, девочки узнавали ответы на такие животрепещущие вопросы, на которые не могли бы ответить ни их учителя, ни даже старшие сестры. Эмбер объявляла: «Саймон считает, что нам пора брить ноги. Все девочки из нашего класса в Хэйтропе уже это сделали», или: «Саймон говорит, что нам следует пользоваться «Тампаксом». Прокладки — это прошлый век, к тому же мальчики могут уловить неприятный запах». Именно Саймон объяснил все нюансы техники французского поцелуя; Саймон первый сказал им, что мужчинам не нравятся белые колготки; научил, насколько сильно следует прижиматься к партнеру по танцам; растолковал, что такое фригидность. Саймон знал, почему парень, у которого в кармане был фонарик, так поспешно ушел, когда это заметила Генриетта. Он объяснил всем, что такое «динамить» (хотя фонарик-то тут был ни при чем, просто парень возбудился. Такое может случиться даже в автобусе, и это называется «неожиданная эрекция»). Именно от Саймона Джеки и ее подруги узнали, что мужчинам нравятся загадочные девушки, которые не любят много говорить; девушки, которые не носят трусиков под джинсами; миниатюрные девушки с длинными волосами. Им становилось известно от него еще за месяц, когда пора избавляться от того или иного нижнего белья или когда заменить разноцветные флакончики духов из «Рив Гош» на духи «Диорелла».

Иногда Джеки гостила в доме Эмбер на выходных и встречала там Саймона с одной из его подружек, отличницей его школы женской философии. Обычно она была длинноволосой, медлительной, со сверкающими глазами, жаждущими зрелищ. Саймон поглаживал ее и называл «крошкой», а она отмахивалась от него, продолжая читать модный журнал.

— Ну почему Саймон встречается с такой… раздражительной девушкой? — часто спрашивала Джеки у Эмбер. — Она же ужасно себя с ним ведет! И она даже не симпатичная!

— Потому что она хороша в постели, — отвечала ей Эмбер, — и их обоих все устраивает. Мужчины не встречаются с хорошими девушками, Джеки, они с ними дружат.

Саймон и Эмбер объясняли Джеки, что есть люди, которые кормят голубей хлебными крошками и смотрят семейные сериалы, уминая ужин с тарелок, стоящих у них на коленях. И есть люди, для которых жизнь — как песни «Роллинг Стоунз», люди, завтрак которых состоит из чашки крепкого кофе и сигареты, за ленчем они пьют вино и каждый год отправляются на горнолыжные курорты.

В доме Бестов взрослые запросто вульгарно выражались, и их дружба больше походила на постоянную ссору. Мужчины не были женаты, а женщины — замужем, хотя когда-то все имели законных супругов. Мужчины были «забавными», даже те из них, кого называли «дерьмо». Всегда в полурасстегнутых рубашках, с накинутыми на плечи вязаными кофтами какого-нибудь неприятного цвета, обычно ярко-желтого. Женщины были «милыми» или же «трудными», но всегда в «отличной форме», и они проявляли к Эмбер неподдельный интерес. При любом сказанном ею слове они морщили нос, а потом одаривали ее отца жарким завлекающим взглядом, который они с Джеки окрестили «липкий мармелад». Если какая-нибудь из дамочек проявляла особую настойчивость, Эмбер совершала импровизированную ночную службу при свечах у портрета покойной матери, а Джеки читала вслух стихи, меняя текст там, где было нужно: «Как прекрасна земля / В ожидании весны, / Как ужасна жизнь без любви. / Но любовь уйти должна, / Превратиться в сон ночной. / Я не лгу, не спорь со мной… О, не спорь со мной, не спорь… мать моя, ты прекрасней всех на свете, / И тебе замены нет…» Помогало всегда.

Мама Эмбер умерла за три года до того, как их отправили учиться в Нортенгер, в пансион для девочек. Она погибла в автокатастрофе. Когда потом разбился на машине Марк Болан^[1], навязчивой идеей Эмбер стало найти то дерево в Виндзоре, от удара о которое разбился, взорвавшись, «ягуар» ее матери, чтобы украсить его лентами и фотографиями, — так, как было украшено дерево, с которым столкнулась машина Марка. Вообще Эмбер мало говорила о матери, поэтому трудно было определить, как на нее повлияла эта смерть. Она не была той, кто заплетает дочке косички и готовит бутерброды в школу. В день своей гибели она была в коротеньком платье от Оззи Кларк и высоких белых ботинках, а на заднем сиденье находился молодой человек, который якобы был другом ее брата. Все, что касалось Бестов, даже преждевременная кончина матери Эмбер, казалось необычным и пугающим, как и весь неведомый и не поддающийся контролю мир взрослых, с которым Джеки никогда не сталкивалась у себя дома.

Сняв солнцезащитные очки, Саймон поднялся и прошел по проходу между рядами, слегка покачивая бедрами из стороны в сторону, что выглядело очень неприлично в таком месте. Однако когда он встал к аналою и поправил закладку в Библии, стало заметно, что у него дрожат руки. Он склонил голову, затем резко поднял ее и заговорил. Джеки увидела, что его взгляд направлен прямо на нее. Саймон смотрел из-под густой темной челки, и даже с такого расстояния, даже в церкви его взгляда невозможно было избежать.

Голубые, небесно-голубые… она помнила, как его глаза сияли в полумраке танцплощадки, чувствовала смелый аромат туалетной воды «Саваж». Он смотрел, как она, опустив голову и не осмеливаясь взглянуть ему в глаза, шаркала под музыку, как монахи, семенящие на молитву. Через полуопущенные ресницы она видела, как его легкая улыбка постепенно превращается в ухмылку, и почувствовала его руки пониже спины.

— Только не фонарик, — пробормотала она, не отрывая взгляда от пола.

Он улыбнулся еще шире иприподнял ее голову за подбородок, чтобы заставить посмотреть ему в глаза.

— Я не могу, — сказала она, — твои глаза. Они такие… Не знаю почему.

Его глаза были так близко, от тела шел жар, а шея в неоновом свете казалась темно-коричневой. Она чувствовала, как поднимается и опускается при каждом вздохе его грудная клетка.

— А ты закрой глаза и помолчи, — сказал Саймон, — чтобы я мог тебя поцеловать.

Поцеловать. От слова веяло первородным грехом. Она закрыла глаза. Чувство было такое, будто она погружалась в ванну с горячим маслом. Ей было четырнадцать лет.

— Нам не следует этого делать… — сказала Джеки. И не потому, что девушка Саймона танцевала рядом с ними, и не из страха, что скажет Эмбер («О Боже, Джеки, только не Саймон! Разве ты не знаешь, что он чудовище?! Очаровательное чудовище».) И не из-за того, что ее мама могла их заметить. Она могла прийти за ней немного раньше и высматривать в толпе танцующих подростков, волнуясь за нее, думая о том, например, не порвались ли ремешки ее босоножек. Этого не следовало делать потому, что если он, мальчик, в которого она влюбилась с первого взгляда, самый красивый и желанный из всех, ее поцелует, то она уже никогда не будет прежней Джеки.

Джеки стояла у церкви рядом с Сэмом.

— Тебя подвезти? — спросил он ее. — Или ты предпочитаешь шикарный «порше» Саймона?

— Что, прости? — устало посмотрела на него Джеки.

— Ты так раскраснелась, когда он там изображал Ричарда Бертона! Была где-то далеко, не так ли? В жарковатом местечке…

Краем глаза она видела Саймона, ведущего под руку девушку, в боа которой при каждом ее осторожном шажке взлетали маленькие перышки какой-то экзотической птицы.

— Прекрати, Сэм. Пошли, — сказала она, наклонившись, чтобы проверить каблук и последний раз взглянуть на Саймона, который обхватил пернатую девушку за талию, от чего та качнулась в сторону, вся изогнувшись, словно пьяная.

Как всегда, пришлось повозиться, прежде чем фургон Сэма из склада на колесах превратился в автомобиль. Сэм с силой откинул сиденье, приминая лежащие в машине ветки кустов, чтобы нашлось место для рассады, леек, саженцев лаванды и маленькой елки, занимавших пассажирское место. Джеки забралась вслед за ним, став на четвереньки и распихивая по углам мешки с землей.

— Джеки! Эй, Джеки! — махала ей Аманда, стоя у церкви. — Ты что там делаешь? Сэм, пусть она выйдет!

— Что случилось? Не атомная война, надеюсь? — Сэм, тоже стоя на четвереньках, выглянул из задней части фургона.

— Вообще-то на тебе костюм от Донны Каран. — Аманда подняла вуаль и сняла очки, указывая дужками на Джеки, неуклюже вылезшую из машины. — Ты что, с ума сошла? Посмотри — в десяти шагах от тебя стоит такой прекрасный лимузин…

— В лимузин я больше не сяду, — сказала Джеки, тщательно вытирая подол юбки чем-то похожим на старый носок, — там слишком напряженная обстановка, а ехать почти два часа.

— Я согласна, дорогая моя. Ситуация сейчас не из легких. Но я лично считаю, что вы оба ведете себя далеко не лучшим образом, копошась тут в грязи… а скоро нас будут снимать на одной из самых заметных вечери… мероприятий года.

— Ой, — сказала Джеки.

— Ты знаешь, о чем я говорю. Мы под объективами камер, нравится тебе это или нет. Здесь собрались буквально все. Черт возьми, и Ральф скорее всего здесь. Может быть, вам все-таки принять мое успокоительное?

Сэм прыгал на куче веток. Слышался треск, скрежет метала.

— Я слушаю, — сказал он из окна фургона.

Аманда переложила очки из одной руки в другую ловким, отточенным движением, словно адвокат, собирающийся ссылаться на судебный прецедент.

— Ой, Сэм, посмотри! Там жаба! Ну вот же она! Фу-у, какая гадость!

— Она показывает тебе свое мягкое место? — крикнул Сэм. — Извини, я ее предупреждал, но она не слушается!

У Аманды появилось на лице то выражение, которое обычно возникало, когда она понимала, что деньгами делу не поможешь. Засунув сумочку под мышку, она направилась к лимузину.

— Все будет в порядке! — закричал Сэм ей вдогонку. — Я знаю, как превращать лягушек в принцесс.

Джеки заметила чайного цвета листы газеты «Ивнинг стэндард» на полу машины и развернула ее на пассажирском сиденье. Со страницы еженедельника на нее смотрела маленькая фотография Эмбер, рядом шло описание панихиды: «…после чего участники церемонии последуют в Кеннет, графство Уилтшир, чтобы помянуть усопшую в Хедланде, в доме, где последние девять лет Эмбер Бест жила со своим мужем, Дэйвом Кроссом, бывшим музыкантом рок-группы «Перфект фиксче». «Блэйд Ранз», агентство по прокату автомобилей класса «люкс», с трудом справляется с наплывом клиентов…»

Джеки бросила газету на пол и со вздохом откинулась на сиденье. Сэм, согнувшись, сидел под рулем и копался между педалями.

— Что, если я ничем не отличаюсь от всех этих людей, ослепленных блеском неординарности Эмбер? А, Сэм? Что, если я одна из ее безумных фанаток, ничего на самом деле не знающих?

— Ага! Попалась! — Сэм помахал квакающим кулаком перед лицом Джеки, высунулся из двери машины и выпустил жабу. Затем он повернул ключ зажигания.

— Я хочу сказать, что скорее всего дружить с такими людьми просто невозможно. Может, если у тебя есть все, что угодно и кто угодно, то дружба с простыми смертными просто лекарство от скуки. Я говорила себе о нашей близости, о доверии, а она всего лишь испытывала… любопытство. — Последние слова стали комом у нее в горле.

— Ну же, Джеки, перестань. Ты же знаешь, как на самом деле все было. Возможно, ты ее идеализировала. Возможно, ей нравилось быть живым воплощением всех твоих мечтаний. Кому бы не нравилось? Вы обе много извлекли полезного из вашей дружбы. Она тебя обожала. — Джеки не отводила от него взгляда. — Конечно, дружить с «такими» людьми непросто. Она была звездой, пусть бывшей звездой, это не важно. Ее часто показывали по телевидению, она была известна своей красотой… — Он замолчал и стал протирать лобовое стекло какой-то тряпкой, оставлявшей грязные мокрые следы. — Однако ты же дружила, не так ли? А почему мы вообще об этом говорим?

— Потому что она не сказала нам, ее лучшим друзьям, что умирает! Потому что всплывает так много ее тайн и секретов! Получается, что только теперь я начинаю понимать, кто такая Эмбер Бест. И оказывается, что та Эмбер, которую я знаю с одиннадцати лет, вовсе не настоящая, а придуманная мной. Это очень… печально… и унизительно. Боюсь, я не справлюсь со всем этим. Скорее всего, что я… что мне не понравится настоящая… Это доказывает, что я привыкла видеть только то, что хочу. Просто я…

Если бы она еще сильнее впилась ногтями в свои ладони, у нее, наверное, получилось бы сдержать слезы и унять тупую боль в груди. Она хотела высказать все то, что копилось неделями, но знала — подобрать нужные слова не получится. Она хотела быть непосредственной, что-то вроде: «Но ты же все знаешь о ее секретах, Сэм. Мне не нужно их тебе пересказывать… Эй, а как насчет твоих маленьких тайн?»

Вновь и вновь она прокручивала эти слова в голове, но стоило лишь попытаться их озвучить, как наружу вырвались обида и горечь.

— Съешь конфетку. — Сэм кинул ей коробочку мятных леденцов.

— Сэм, как ты думаешь, почему у меня нет парня?

Сэм облокотился о руль и уставился прямо перед собой.

— Может быть, если бы я больше походила на тех девушек, которые… ну, ты понимаешь, носят боа из перьев и бюстгальтеры, в которых груди как арбузы, если бы я была более сексуальной, помогло бы это? — Она вытащила из сумки заначку — полбутылки водки — и сделала глоток. — Я не веду себя как надо. — Сэм удивленно поднял брови. — Это же очевидно. Я не флиртую как полагается. А времена сейчас уже не те, мужчины лишены былого азарта, им все надо преподносить на блюдечке с голубой каемочкой. Нужно сидеть, повернув колени в их сторону, и, приоткрыв рот, наманикюренными пальчиками поглаживать ключицу. И танцевать нужно, как стриптизерша у пилона.

Сэм посмотрел на бутылку в ее руке.

— Все в порядке, я знаю меру… А еще нужно носить такое нижнее белье, которое стирают только руками. В пижаме не должно быть стыдно появиться на вручении «Оскара». И ни одного волоска на теле, кроме аккуратного островка в области бикини. — Джеки заметила парящее в воздухе перышко. — Словом, мы должны быть Лолитами или же сорванцами.

Сэм потянулся за мятными конфетами, не отрывая глаз от дороги.

— Если ты не сделала себе ни одной пластической операции, модной ты себя считать не сможешь. Чем больше вмешательства, тем лучше. Чем искусственнее, тем больше нравится мужчинам.

Она положила ладони под свои груди первого размера, словно взвешивая их.

— Как ты думаешь, если б я была такой… — Увидев обгоняющий их «мерседес» с участниками церемонии, она замолчала. На переднем сиденье она заметила блондинку, подпиравшую голову запястьем, таким тонким, что браслет «Ролекса» соскальзывал чуть ли не до локтя. — Я бы была на равных тогда? Ну ты понимаешь?

Сэм, жуя конфету, взглянул на нее и поправил зеркало заднего вида.

— Но опять же, нужен ли такой девушке, как я, мужчина, который западает на такую фифу, даже не замечая…

— Настоящую женщину в двух шагах от себя?

Она уставилась на него:

— Сэм, я серьезно. Я должна знать, чтобы сделать правильный выбор. Раз и навсегда я должна определить, чем я отличаюсь от…

— Да, я понимаю. От девушки в боа из перьев. Ты хочешь знать, забудет ли твой Саймон-спермаймон всех этих фифочек ради тебя, если ты будешь вести себя так же, как они. И сможет ли он устоять перед комбинацией твоей неотразимой личности и уловками этих девушек.

Джеки представила себя блондинкой с длинными прямыми волосами, стройными загорелыми ногами в модных туфельках и кукольной юбочке. Вот она поднялась на цыпочки, обвив руки вокруг загорелой шеи Саймона.

— Как ты его назвал?

— Джеки, а почему бы тебе не опробовать свою теорию на практике? Почему бы тебе не пригласить Саймона-спермаймона на свидание? Сходи с ним куда-нибудь поужинать. Направь на него коленки, облизывай губы, завлекай его… посмотришь, что из этого выйдет. — Сэм достал сигарету из кармана. — Кстати, вот тогда мы раз и навсегда узнаем, носит ли он контактные линзы.

Все то время, пока он говорил, она сидела не шелохнувшись, как школьница за партой в первый учебный день. При мысли о том, что Сэм, ее друг и защитник, хочет бросить ее в клетку со львами, она почувствовала панику.

Он похлопал ее по колену:

— Этот мужчина и есть причина твоего одиночества, Джеки. По крайней мере одна из причин.

Глава 3

Пять, четыре, три, два, один… Начали!

За стеклянным столом с видом на Темзу сидит средних лет мужчина в светлом костюме и застегнутой наглухо рубашке. Титры внизу экрана: «Джеф Кларк. Менеджер группы «Перфект фиксче» с 1970 по 1986 год».

— Дэйв, Отис, его сын от первого брака, и Эмбер первый раз взглянуть на дом в Хедланде поехали летом девяносто второго. Я хорошо это помню, потому что он позвонил мне и сказал: «Что ты думаешь? Хедланд, черт возьми! Неплохо, а?» Я ответил что-то типа: «Здорово! Меня пригласишь?» Вы должны знать, что для нас, для нашего поколения, Хедланд был своего рода символом. Он был священным местом, все дороги вели в Хедланд. Этот дом — часть истории рок-н-ролла. В начале семидесятых в нем жил Джед Бек из «Ворд». Лучшие песни Бэдли Дан были записаны здесь, в студии… помните эти фотографии? Поклонницы разгуливали нагишом, загорая у озера. И конечно же, здесь жила Эмбер, приезжая и уезжая, с Феликсом, по-моему, или с какой-то другой рок-звездой того времени. Поэтому покупка Хедланда была для Дэйва в некотором отношении закреплением его статуса. А женившись на Эмбер, которая была девушкой номер один того времени — с ней или спали, или посвящали ей песни, — и поселившись с ней в Хедланде, он, таким образом, дал всем знать, что, бл… (послышался звуковой сигнал, заглушивший бранное слово), наступило время рок-н-ролла. Этот дом стал нашим оплотом, здесь такие дела делались…

Экран медленно гаснет.

Аманда замерла посреди выложенного камнем зала и смотрела вверх, на балкон. Там, облокотившись о перила, стояла она — черные как смоль волосы взбиты высоко вверх в форме тюрбана. На Эмбер полузапахнутый китайский халат, из-под него виднеются спортивные трусики цвета британского флага и маленькие груди. Эта она, та самая восемнадцатилетняя девушка, о которой все говорили.

— Просто супер, — пробормотал фотограф, театрально подмигнув Аманде. Затем приветственно помахал рукой девушке: — Привет, Эмбер! Я Стюарт Грувз, твой фотограф. Симпатичные трусики!

Эмбер захихикала.

— Это трусы Дилана. — Ее голос был резким, с хрипотцой, и одновременно звучал как-то по-детски. — Он был моим последним фотографом.

Она опять захихикала. Затем взвизгнула, когда какой-то молодой человек схватил ее сзади и поднял одну ногу. На нем были красные туфли на высоком каблуке и маленькие полосатые плавки.

— Ну просто вылитый Тим Карри, не так ли? Это Норманн, но нам это имя не нравится, и мы зовем его Фред. — Эмбер погрозила Фреду пальцем, потом помахала им перед собой. — И как вы все хотите, чтобы я сегодня позировала?

— Аманда! — Аманда посмотрела на коснувшуюся ее руки бледную ладонь и слабо улыбнулась. Она еще была погружена в воспоминания. — Аманда, это я, Милли.

Действительно, это оказалась леди Милли, жена Роджера Марша. Они были соседями Эмбер и Дэйва и также принадлежали к рок-н-ролльной элите.

— Ты задумалась о чем-то. — Взгляд Милли был мягким и добрым. — Давай прогуляемся, вспомним счастливое время! — Она придвинулась ближе к Аманде и понизила голос: — Подальше от этих… знаменитостей.

Аманда оглянулась вокруг и увидела, что за те несколько минут, пока она стояла в оцепенении, помещение заполнилось людьми, которые говорили что-то с важным видом, а затем резко выходили, как будто в их помощи крайне нуждались в другом конце дома. На всех лицах было нетерпеливое, измученное выражение, характерное для людей, постоянно находящихся под прицелами фото- и телекамер.

— Пойдем.

Милли взяла ее под локоть и провела в светлую комнату, залитую розоватым вечерним солнцем.

— Солнечная комната! — сказала Милли торжественным тоном. — Первая в ряду ее маленьких побед. О, я хорошо это помню, а ты? — Она осмотрелась с довольным видом. — Дэйв был уверен, что здесь будет находиться его бар, и бильярдный стол, и бог знает что еще. Он все заранее распланировал: в кабинете повесить большой экран, поставить механическое массажное кресло, развесить все свои золотые диски в рамочках над камином, а здесь он собирался поставить кожаную мебель и бочку с пивом. — Милли поморщилась. — И где только он все это взял? Словом, Эмбер была в отчаянии, помнишь? Она рассказала этому дизайнеру кожаной мебели чудесную историю о том, что Дэйв — скрытый фетишист, который вызывал мебельщиков в свой дом, только чтобы иметь удовольствие произнести слово «кожа». — Милли захлопала в ладоши. — А потом она, умница, уговорила Дэйва позволить ей выполнить дизайн комнаты в белой коже, как будто «в память» о Джоне. — Она склонила голову набок, ожидая реакции Аманды. — Ну, ты помнишь? В деревне Чивнинг снимали клип на песню Леннона. Там, где Йоко ходит по дому и открывает все окна. Ну же! Так или иначе, Эмбер, конечно, не сказала Дэйву, что кожей будет обита крашеная французская мебель, а на полу будет лежать этот причудливый обюссонский ковер. — Милли обвела комнату рукой, чтобы Аманда полюбовалась результатом. — Не идеально, но, как всегда, вдохновляюще.

Милли опустилась на один из диванов, жестом подзывая Аманду, которая предусмотрительно села в другом конце, скрестив ноги и засунув сумочку под мышку.

— Да, мы весело проводили время. Эмбер была замечательной подругой. Мы тогда оказались примерно в одинаковом положении — обе замужем за стареющими принцами рока, которым надоело принадлежать к среднему классу и которые захотели подняться повыше, имея, конечно, солидный доход. — Аманда понимающе кивнула. — А для этого миллионов было недостаточно — нужны были мы, Камилла и Эмбер, — Милли подмигнула, — аристокрошки, как мы себя сами называли. У меня был титул, у нее — стиль, а наши мужья выписывали чеки! — Милли нарисовала воображаемой ручкой нули в воздухе.

Она вытянула свои прекрасные стройные ноги, словно загорая у бассейна на Ривьере. Это были ноги танцовщицы, а на самом деле — бывшей девушки из «Плейбоя». Милли выглядела лет на пятнадцать моложе своих лет.

— Бог мой, мы это заслужили! Эмбер говорила, что всю свою молодость она посвятила тому, чтобы узнать, какая должна быть у рок-звезды жена, точнее говоря, последняя из жен. Устав от алкоголя, наркотиков и случайных девушек, эти легенды рока женятся именно на таких женщинах, как Эмбер. У нее для этого были все данные. «Нужно уметь гонять на машине, — бывало, говорила Эмбер, — уметь выглядеть сногсшибательно в мини-юбке, когда тебе за пятьдесят, ухаживать за утками, варить варенье, сносно делать массаж шиацу, и чтобы его музыкальный соперник когда-нибудь посвятил тебе любовную песню». Вот так!

Милли сделала глоток из своего бокала и помахала рукой в воздухе, показывая, что ее теперь не остановишь.

— Дэйв был уверен, что мармелад, который они ели с девяносто седьмого года, готовила Эмбер, стоя у плиты «Ага» в наряде из маленьких шортиков и бюстгальтера от купальника-бикини. Как бы не так! Всю работу делала милая Джуди из деревни, оставившая мужа, устроившись у Эмбер домработницей, — столько у нее было обязанностей. Взять только занавески, которые Эмбер якобы сшила за один вечер, или кружевные безделушки для туалета на первом этаже… А все эти маскарадные костюмы для детских праздников!.. Эмбер ужасно готовила, дом умела содержать еще хуже. Однако она знала, что лучшая жена легенды рока должна быть хорошей кухаркой и сексуальной штучкой одновременно. «Неужели ты думаешь, — говорила Эмбер, — для убедительности Милли подбоченилась, — что я только и мечтаю, как похудеть на один размер, чтобы отвести детей в школу в узеньких брючках из белой кожи?! Это лишь одно из правил игры на выживание в качестве супруги рок-звезды». — Милли заговорщически посмотрела на Аманду. — Какая Эмбер была умница! В длинном вельветовом пальто она часто прогуливалась напротив офиса Дэйва, держа за руки своих милых растрепанных детишек, зная, что она с детьми выглядит так, будто сошла с обложки одного из ранних альбомов «Перфект фиксче». И Дэйв был растроган на недели вперед, твердя, что они с Эмбер половинки одного целого и что она — источник вдохновения. Эмбер торжествовала (конечно, незаметно для Дэйва). Все у нее выходило очень стильно, она всегда владела ситуацией. — Милли похлопала Аманду по колену. — Но мы-то знаем, что она постоянно обращалась к тебе за советами. Я помню, как ты нашла ей замечательную ткань для занавесок…

Аманда помнила, как будто это было вчера. Она стояла в огромной, размером с ангар для самолетов, кухне дома в Хедланде и наблюдала за тем, как Эмбер, стоя на приставной лестнице, мазками наносит краску из разных банок на персикового цвета стену с отслаивающейся штукатуркой. Ее подруги, три или четыре из них, сидели за столом и нехотя перелистывали каталоги с образцами красок, будучи заранее уверенными в правильности собственного выбора того или иного оттенка. Эмбер аккуратно делала мазок сверху вниз, один за другим. Все сидящие за столом вскрикивали, как по команде: «То, что нужно! Отлично, не слишком красный! Именно этот оттенок!» Эмбер же цепенела в замешательстве, словно ребенок, запутанный обилием аргументов в споре, изо всех сил стараясь запомнить лучшие качества именно этого цвета, зная, что ей никогда не хватит сил, чтобы запомнить все оттенки, слова и вещи. А затем Эмбер повернулась и указала на Аманду кисточкой, с кончика которой капала краска: «Теперь, когда мы определились с оттенком, Аманда поможет мне найти занавески. Дорогая, сделаешь это для меня?» Аманде стало дурно при одном воспоминании о тех неделях поиска. Она знала, что просьба пустяковая, однако ей так хотелось угодить Эмбер, что она безумно боялась ошибиться. Она помнила, как однажды Генриетта, ее ассистент, девушка, только что закончившая школу, но с врожденным вкусом к таким вещам, появилась в ее кабинете с образцом ткани и уставилась на нее тем самоуверенным, решительным взглядом, который очень легко теперь удавался и самой Аманде.

— Пойдем, — Милли встала с дивана, протянув ей свои тонкие белые пальцы, — посмотрим библиотеку.

В соседней с Солнечной комнатой библиотеке находились не только книги, но и сотни фотографий в рамочках: дети, сидящие на пони в попонках, Эмбер у туалетного столика в полотенце и длинной белой вуали, Дэйв на сцене, с зажмуренными глазами и приоткрытым ртом, крепко зажал в руках микрофон. И там же, в красной лакированной рамке, находилась обложка журнала «Взгляд» сентябрьского выпуска 1978 года с фотографией лужайки у дома в то июньское утро, когда они с Эмбер впервые встретились. В конце фото-сессии они сделали снимок Эмбер в три четверти, где она была в изумрудно-зеленом бальном платье, голову ее венчали бриллианты стоимостью в миллионы фунтов стерлингов, веки украшали стразы от Сваровски, а подпись к фотографии, сделанная маленькими красными буквами (нужно было сделать ее побольше и поместить слева), гласила: «Эмбер Бест, Избранная… модель, актриса, рок-звезда, красавица». Если хорошенько присмотреться, на снимке были видны лужи, оставшиеся после того, как Дэйв полил Эмбер водой из садового шланга, чтобы от нее исходили «флюиды озерной девы». И тем, кто хорошо знал Эмбер, было заметно, что ее ресницы выглядят неестественно тяжелыми под несколькими слоями черной туши, позаимствованной у Стюарта. То, чего на фото не было видно, так это огромных зажимов, поддерживающих платье Эмбер сзади, высоких резиновых сапог у нее на ногах, вентилятора, раздувающего ей юбку, ватного тампона на затылке, чтобы ожерелье держалось на нужном месте, разорванного подола и собаки Стюарта по кличке Чарлз Мэнсон, пытающейся взобраться на утку.

— Этот номер журнала был сделан с твоим участием, не так ли? — Милли стояла у окна. — Я хорошо это помню. И надпись правильная, не так ли? В том смысле, что Эмбер всегда была в центре внимания, на шаг впереди всех. Она никогда нас не разочаровывала, всегда первая все пробовала, даже… — Милли порылась в сумочке в поисках платка, чтобы утереть слезы. — Надо отдать ей должное. Она была непредсказуемой до самого конца.

Аманда погладила вытянутой рукой стекло, закрывающее черно-белое фото Эмбер и Дэйва, где они лежали рядышком в гамаке и Дэйв комично целовал Эмбер в щеку.

— Они были так счастливы, не правда ли? — спросила Аманда, стоя спиной к Милли. Она провела пальцем по деревянной рамке, глубоко вздохнула и сказала: — По крайней мере они всегда казались очень счастливыми.

Она услышала, как Милли щелкнула зажигалкой «Зиппо», глубоко затянулась и выдохнула.

— О да, Дэйв сразу попался на ее крючок. Я имею в виду, что она знала, кто ей нужен и где его искать — в номерах категории «люкс» отеля «Челси». — Аманда посмотрела на Милли, чтобы удостовериться, не шутит ли она. — Ну да! Что Эмбер делала в этих номерах? — Милли промолчала, склонив голову набок. — То же самое, что и добрая половина других прекрасных неиспорченных девушек. Все знали, что там можно познакомиться с рок-звездой, мультимиллионером, сыном недавно скончавшегося финансиста или наследником издательского бизнеса. И все они были славные ребята, прекрасно подходящие для создания семьи. Эмбер говорила: «Я хочу иметь репутацию раскаявшейся преступницы, как ты». А получить такую репутацию можно было только в одном месте. И то, что с алкоголем у нее проблем никогда не было, ее не останавливало. — Милли прищурилась. — Я думаю, Дэвид тогда не совсем понимал, как все обстоит на самом деле. Из-за того образа жизни, который вела Эмбер, все думали, что у нее были проблемы с алкоголем в прошлом. Но он быстро сообразил, что к чему, когда на свадьбе она выпила всего полбокала шампанского. — Милли рассмеялась. — Он, конечно, был не против. Такие парни вообще непритязательные. «Как хочешь, лишь бы тебе было хорошо», — говорят они. И это работало, прекрасно работало, в основном потому, что они предоставляли друг другу полную свободу действий. Дэйв занимался своими делами, Эмбер — своими. Думаю, это неплохой вариант, если все делаешь с умом, как ты считаешь? Особенно для таких самодостаточных личностей, как они. Роджеру бы это понравилось! — Милли вдруг заметила беспокойство на лице Аманды. — Ах, да на его счет я никогда не беспокоилась. Кроме того, последнее, что было нужно Эмбер, — это еще один стареющий рокер. Если бы она и захотела с кем-нибудь завести роман, то с более простым человеком, уравновешенным, образованным, сведущим в своей области. Ну, ты знаешь, такие обычно носят костюмы в полоску и пользуются традиционным английским кремом для бритья. Я уверена, что ей немного не хватало этого.

Аманда представила как ее муж, Николас, одеваясь перед зеркалом по утрам, изгибается, чтобы посмотреть, как лежат волосы на затылке, смачивает ладони одеколоном, растирает их, а затем похлопывает ладонями по щекам, издавая при этом гортанные звуки. Потом он проверяет манжеты рубашки, которую ему несколько раз прогладили, и беспокоится о том, чтобы воротничок стоял как надо. Наконец он надевает пиджак своего полосатого костюма.

— Кто знает? — Милли пожала плечами. — Измены случаются у многих. Везде, — засмеялась Милли, — кроме нашего дома. Чтобы я ради кого-то не поехала на термальные источники с ноября по март?! Я слишком ленива, чтобы заводить роман. Постоянно эпилировать волосы горячим воском, носить возбуждающее нижнее белье — это такая затрата энергии! А Роджер, хотя он и воображал всегда, что женщины заигрывают с ним во время партии в бридж, — Милли закатила глаза, — перепугался было смерти, случись нечто подобное на самом деле. Он был бы в ужасе. Он живет со мной последние десять лет и прекрасно понимает, что этим женщинам сейчас нужно больше, чем просто шесть минут секса с передышкой и помощью ингалятора. — Милли подмигнула, последний раз глубоко затянулась и потушила сигарету о стеклянную пепельницу. — Да, к сожалению, единственное, что мы можем противопоставить скуке моногамии, — это старый добрый тантрический секс (спасибо Феликсу Кэту).

Аманда с трудом выдавила слабый смешок.

— Ты когда-нибудь им занималась? — Милли театрально зажмурилась и поднесла руку к открытому рту. — Вот что я тебе скажу, Аманда: кто бы его ни придумал, у него определенно все в порядке с чувством юмора. Это как если положить сочный кусок мяса в рот, когда голодна, и проглотить его, только когда он остынет или когда аппетит уже пропал. О-о, — Милли повернула голову к двери и подняла бокал, — вы, должно быть, Эндрю, тот приятный мужчина, который так красиво читал речь в церкви. Мы с Амандой, хоть немного и некстати, обсуждаем различные пути поддержания сексуальной жизни на пике остроты.

Эндрю выглядел смущенным. Милли хихикнула и игриво подмигнула ему:

— Вы правы, пока заканчивать! Пойду налью нам еще.

Она перекинула шерстяную накидку через плечо и, помахивая рукой в воздухе и пританцовывая, прошла в Солнечную комнату.

У Эндрю опустились плечи, и он тяжело сел на диван рядом с камином.

— Слава Богу! — робко улыбнулся он. — Боюсь, о сексе я сейчас говорить не способен.

Для мужчины, да еще футболиста, он выглядел слишком слабым и даже запуганным. У него был напряженный взгляд, как будто он постоянно пытался запомнить одну из своих химических формул. Руки он зажимал между колен, как будто сопротивлялся аресту. Глядя на него сейчас, Аманда вдруг представила, как он, срочно приехав из своей лаборатории, потому что термометр Лидии показал нужную температуру, старательно занимается с ней сексом на брачном ложе, в то время как Лидия неподвижно смотрит в стену, вжав голову в подушку. Наконец Эндрю, изможденный, опускается на локтях, а Лидия с трудом выбирается из-под него и, схватив свой атласный халат, удаляется в спасительное уединение ванной комнаты. Спустя пару минут Эндрю, помня о советах их семейного психолога («Помните, что только вы одни можете поддержать друг друга»), заходит в ванную к Лидии, которая застыла у раковины. Он пытается прижаться щекой к ее плечу, она отстраняется и бормочет сквозь стиснутые зубы: «Не трогай меня и не притворяйся, что хочешь быть здесь. И ради Бога, не делай вид, что это нормально. Ну почему?! Ты же, черт возьми, ученый! Сделай же что-нибудь! Это так… унизительно!»

Сколько это продолжается? Четыре года? Четыре года, в течение которых Эндрю превратился из славного малого с оглушительным смехом в озабоченного тихоню, который редко и виновато улыбается, как будто ему нужно доказывать свое право на счастье. Аманда представила, как двигаются накрашенные прозрачным блеском губы Лидии. «Невнимательный и эгоистичный… знаешь, что я чувствую… твои друзья… тебе все равно…» Летом, два года назад, Аманда и Николас устроили вечеринку на Белстоун-роуд. Аманда тогда увидела, как Эндрю сидел в одиночестве на старой скамейке в глубине сада. Она постелила салфетку и присела рядом. Неожиданно он сказал: «Аманда, я подвел ее. Она вышла за меня замуж, чтобы иметь детей, а я подвел ее». «Эндрю, дорогой, у вас будут дети, — ответила Аманда, — не сомневайся в этом. Времени у вас уйма. Скажи-ка мне, у какого гинеколога наблюдается Лидия?»

В последующие дни она забрасывала Эндрю номерами телефонов различных специалистов нужного профиля. «Скажи, что звонишь от моего имени. Не удивляйся, если зайдет речь о рождении тройни, — будешь выглядеть несерьезно.

Тебе понадобится диетолог. Позвони также этому иглорефлексотерапевту, скажи, что от меня».

С тех пор они об этом не говорили, однако озабоченность биологическими ритмами Лидии, благоприятными днями для зачатия и ложные надежды прочитывались в морщинках вокруг губ Эндрю и в нервозном, слезливом настроении Лидии.

Сегодня все было по-другому. Аманда увидела, как Лидия вошла в комнату с мужчиной, который, просунув руку под ее рукой, обнял ее за талию. Лидия взглянула на них и подняла бокал с мартини к губам.

— Так-так. Прячемся здесь от гостей? — Не отрывая глаз от Эндрю, она сделала еще глоток. — Мы поминаем нашу покойную подругу специальным коктейлем — «Эмбертинис». — Мужчина выглядел испуганно, как зверек, попавший в ловушку. — В коктейле водка, вермут и немного специального тоника. Пьянеешь очень быстро, но, что важно, во рту остается горький неприятный привкус. Не правда ли, Сергей? Ты знаком с моим мужем? Он не пьет водку, но, надеюсь, сделает исключение для «Эмбертинис». Как и для всего, что напоминает об Эмбер.

Эндрю заерзал на диване. Аманде удалось посмотреть в глаза несчастному Сергею и одарить его своим знаменитым испепеляющим взглядом.

— Я принесу еще коктейль, — пробормотал Сергей и, выхватив бокал из рук Лидии, бросился к двери.

— Аманда, — Лидия подбоченилась и уставилась вниз, — буду очень благодарна, если ты не станешь пугать моих новых друзей своим дурным глазом. Не всем нравится сбиваться в кучку, предаваясь сугубо дружеским воспоминаниям, и коллективно сходить с ума. Даже если это любимый конек Эндрю. У моего мужа особенно хорошо получается грустить, ты заметила, Аманда?

Аманда дотронулась до руки Эндрю, показывая, что передает эстафету, так как сделала все, что могла, и теперь ему надо разбираться самому.

Она встала и пошла к двери:

— Пойду поищу Николаса.

— О-о да, — с важностью протянула Лидия, зло посмотрев на Аманду, — он же может запросто заблудиться в этом доме, не правда ли?

Аманда проскользнула мимо нее и вышла в холл. Николаса она увидела сразу же. Он сидел на ступеньках лестницы с Отисом, который, очевидно, объяснял ему все хитрости фокусировки в видеокамере. Рядом с ним, осторожно положив худенькую руку на шею Николаса, стояла Зельда, старшая дочь Эмбер. Отис, которому должно было быть около пятнадцати, был одет в темный костюм и цветастую рубашку. Он находился в переходном состоянии между веселым рок-н-ролльным детством и размеренностью школьной жизни, где не был окружен знаменитостями. Восьмилетняя Зельда, напротив, была воплощением феерического стиля своей матери. Она была одета в разноцветные высокие ботинки и длинную атласную юбку. Волосы придерживала парусиновая лента. У Зельды был тот ничего не выражающий, настороженный взгляд, который характерен для детей, много повидавших и уяснивших для себя, что лучше помалкивать, чтобы им разрешили увидеть еще больше.

Каждый из детей являлся маленькой копией Эмбер, раскрепощенной, своевольной и фотогеничной. Завитки челок, необузданные приступы гнева говорили о лихорадочной жизни Эмбер, о жизни, не ограниченной обычными условностями и режимом. У детей не было специальной уличной одежды, которую нельзя бы было выпачкать в грязи, а руки их никогда не считались настолько грязными, чтобы нельзя было провести пальцем по дорогим обоям. Аманда быстро поняла, что замечать такие пустяки означало показывать свои провинциальные манеры и что такой своего рода элитарно-богемный подход к жизни и есть признак настоящей породы. Самым главным из всего этого была расческа, точнее, ее отсутствие. В мире Эмбер никто не расчесывался. У детей были спутанные пегие кудри, а у взрослых — их улучшенный вариант. Ключевой принцип «не к месту» касался всего, начиная от ношения брюк из светлой замши для верховой езды и заканчивая дворовыми щенками, которые носились по дому в Хедланде. Да и это было слишком правильным. Ведь даже с тщательностью выбранный и красиво завернутый подарок, должным образом упакованные вещи, совершенно новый светлый коврик — все это подвергалось осмеянию в мире Эмбер. Для Аманды, которая два раза в неделю посещала парикмахера, хранила кашемировые вещи переложенными с лавандовыми саше, а кроссовки — в мешочке для обуви, это было слишком. Хотя она и пыталась следовать этому принципу. Она научилась обходиться без ножа для масла, без резиновых перчаток для мытья посуды и без коробки с салфетками в машине. Но постоянное напряжение от того, что приходилось подавлять свои инстинкты, заставляло чувствовать ее сбежавшим военнопленным в том черно-белом фильме… Его научили думать и мечтать на немецком, и вот, когда он садится в автобус, везущий его к свободе, у него вырывается «спасибо» по-английски. Столько усилий, и одна-единственная оговорка, пойманная враждебным ухом, может отбросить вас назад, сведя все старания на нет.

А Николас чувствовал себя в своей стихии в Хедланде, доме, где царила милая непосредственность, где не было суеты, заранее накрытого и тщательно украшенного стола, где никого не рассаживали по заранее составленному плану, не стояли тарелки для салатов и подставки для каждого бокала. Детство Николаса нельзя было назвать богемным, но вырос он на ферме, и его маму трудно было назвать перфекционисткой. В их доме собакам давали вылизывать грязные тарелки, и каждый стул был покрыт слоем белой шерсти. Аманде приходилось отдавать потом в химчистку все вещи, даже если свекровь всего лишь подвозила ее в своей машине. Когда бы дети ни гостили у бабушки, они возвращались домой грязными, а половина вещей пропадала неизвестно куда. Однажды модная замшевая курточка Поппи была засунута под заднее колесо бабушкиного автомобиля, застрявшего на холме. Очевидно, лучшего рычага, чем новенькая детская курточка, не нашлось. Однако, с точки зрения Николаса, таковой и должна была быть жизнь. Ему нравилось, что дети Эмбер диковаты, предоставлены сами себе, как маленькие Маугли, которые едят на крыше и спят в домиках на деревьях, даже когда ожидается дождь. Дети Аманды были вегетарианцами и ели по возможности натуральные продукты, в то время как дети Эмбер ели говядину прямо с кости, невзирая на все запреты. Аманда смотрела, как Николас беседует с Зельдой, ребенком Баччи, как ее все называли. Она была счастливым последствием ужасного отдыха в Тоскане, когда Эмбер и Дэйву пришлось большую часть времени провести в постели.

— Какая симпатичная! — Бриджит, мать Николаса, встала рядом с Амандой, закрывая ей весь обзор. — Золотистые волосы и темные глаза — она так не похожа на других. Знаешь, на кого она похожа? Ну конечно же, помнишь ту фотографию в комнате для гостей у нас дома? — Она толкнула Аманду вбок. — На Габби, сестру твоего мужа, когда ей было столько же лет, сколько Зельде. Ну просто вылитая Габби! О, Аманда, ты, как всегда, выглядишь безупречно.

Бриджит отступила на шаг, чтобы, как она это любила, внимательно рассмотреть свою невестку.

— Ого! Бог мой! Как ты ходишь в этих… как же они называются… туфли-кокетки или как-то по-новому?

Аманда выдавила слабую улыбку. Она смотрела, как Зельда закручивает светло-русые волосы Николаса ему за ухо, как он щурится от смеха. Ей захотелось в туалет.

Джеки, заглянув через плечо Рашенды, увидела, как Аманда, отодвинув в сторону Бриджит, медленно прошла по каменному полу, высоко подняв голову, плечи, уголки губ опущены. Скорее всего она слегка перебрала, приняв слишком много таблеток на свой обычно пустой желудок.

— Она просто потрясающая, кровь с молоком.

Рашенда расхваливала достоинства восходящей звездочки модельного бизнеса Дианы, ее «открытия», которая скорее всего ничего собой не представляла. Работой Рашенды было находить новые таланты на улицах и передавать их в руки «Ла мод», но последняя ее находка относилась ко временам Мартина Эндерверста — больше двух лет назад.

— Она сидела на тротуаре у дверей какой-то парикмахерской и рыдала. Ну просто воплощение сладострастия. Мне хотелось съесть ее на месте. Я спросила, в чем дело. Она ответила: «Они не хотят подстригать меня, потому что у меня не хватает денег». Я сказала: «Ну и слава Богу! Такая красивая девушка, как ты, не должна портить свои волосы в этой парикмахерской. Ты божественна!»

Шляпа Рашенды нависала над ее правым глазом как растопленный горячий шоколад, заканчиваясь маленькой завитушкой под подбородком. Она затянулась так, что осталась только треть сигареты.

— Совсем как в этом… как он называется…

— «Пигмалион»?

— Да нет же… — Рашенда раздраженно щелкнула пальцами. — Фильм, где снимается Одри Хепберн… «Моя прекрасная леди». Речь идет об огромнейшем потенциале. Она как раз то, что нужно в настоящий момент, все в ней в избытке — и большая грудь, и полные бедра. Конечно же, на ней ничего не сидит. Вообще ничего!

Рашенда посмотрела не закрытым шляпой ярко накрашенным глазом-бусинкой на Джеки, словно говоря: «Я же тебе рассказывала».

— Проблема в нехватке времени. Нужно подобрать одежду для шоу и убедить фотографов, что модели в ней выглядят хорошо.

Рашенда закинула голову назад и осушила бокал мартини, оставив на кромке след от своей ядовито-фиолетовой помады. Затем покрутила ножку бокала в руках.

— И какой у нее размер? — Джеки представила скандальное шоу, в котором часто принимали участие толстушки.

— Сорок шестой с половиной.

Джеки оторопело посмотрела на Рашенду.

— Да-да, я знаю, звучит невероятно. Представляешь, Диана раньше никогда не пробовала минеральной воды. Пила только воду из-под крана. При этом у нее прекрасная кожа. Удивительно, не правда ли?

Рашенда взяла у проходящего мимо официанта в белой ливрее еще один бокал. За официантом шла девушка в красном вельветовом пиджаке а-ля Джавахарлал Неру с подносом, на котором гнездо с перепелиными яйцами окружали лужицы красной икры.

— Понимаешь, только плоть смотрится так, как надо, и ничего с этим не поделаешь.

Джеки смотрела, как официантка, проходя через толпу, предлагает гостям блюдо. Она видела вельветовый рукав ее пиджака, тонкую загорелую руку, держащую поднос, и жадный взгляд Саймона, который, вытянув шею, наблюдал за девушкой. Наконец он взял яйцо, обмакнул его в икру и поднес к губам, как будто собираясь насладиться невинностью девушки-официантки, которая зарделась и опустила голову, так что волосы упали ей на лицо.

— Посмотри, что он делает сейчас с Тицианой! — Для пущей убедительности Рашенда медленно моргнула жирно подведенным глазом. — Не хотелось бы упускать эту возможность.

Рашенда схватила Джеки за руку и потащила ее туда, где Саймон собирал вокруг себя разодетых красоток. Большинство из них, источая сладострастие, бросали на него томные взгляды, но некоторые напряглись, словно кошка перед прыжком, ожидая подходящего момента, чтобы вырвать его из когтей соперницы.

— Саймон, — выдохнула Рашенда, став рядом с ним и прижав его к груди так, как будто она уже потеряла всякую надежду его найти и вот наконец встретила. Она подмигнула Джеки из-за плеча: — Дорогая, твоя статья в «Ла мод» потря-са-а-ающая. Ты неистощима! — Затем Рашенда бросила взгляд на красоток: — Девушки, погуляйте, детское время закончилось. — Она властно положила руку на лацкан пиджака Саймона: — Нам необходимо поговорить.

Джеки повернулась, чтобы незаметно уйти, но ее крепко держали за руку.

— Давай поговорим за ленчем, — сказал Саймон Рашенде. Затем он повернулся к Джеки, крепче сжал руку и прижал ее к себе: — А с тобой мы поужинаем. В пятницу вечером. — Он понизил голос: — Когда я вернусь из Нью-Йорка. Возможно, раньше. Нам многое надо обсудить.

Джеки уставилась на свои туфли. Краем глаза она видела, как красотки-хищницы заволновались, встряхивая гривами и облизывая зубы кончиками языков.

— Отлично! — сказала она и посмотрела ему прямо в глаза, досчитав до трех.

Глава 4

Пять, четыре, три, два, один… Начали!

Эмбер Бест в длинном пальто подходит к камере, которую держит высокий мужчина, не вошедший в кадр. Полы пальто развеваются, и взору предстают длинные обнаженные ноги в боксерских шортиках. Эмбер подходит к камере ближе и наклоняет голову, чтобы спрятаться от яркого света. Она улыбается.

Изображение начинает дрожать, затем картинка восстанавливается, и в кадр попадает проезжающий лимузин, в котором видны женские ноги на заднем сиденье и мужская рука на них.

Крупным планом мужчина в пиджаке под змеиную кожу. Он развалился в кресле-качалке. Титры внизу экрана: «Феликс Кэт».

— Я считаю, что весь успех Эмбер заключался в ее умении находиться в гуще событий. Она была топ-моделью до самого конца семидесятых годов, последнего времени, когда модели знали свое дело. Они любили поразвлечься, были умными и стильными, а не просто куклами. — Мужчина ухмыляется и затягивается сигарой. — У этих цыпочек все было подконтролем. Куда бы они ни шли, мы следовали за ними. Они зажигали на всех вечеринках, и не только с парнями из рок-групп, но и со всякими знаменитыми актерами, певцами, гонщиками… с кем только не зажигали! Вот это было время! И Эмбер была среди них номер один.

Следующий кадр — красная ковровая дорожка, вдоль которой выстроились фотографы. Камера переключается на оживленную толпу в вечерних костюмах на верхних ступенях лестницы. В объектив попадают принц Уэльский и Эмбер Бест в платье с блестками, сверкающими в свете вспышек.

Крупным планом Уимблдон, центральная площадка. Борг и Коннорс разыгрывают подачу. Борг отбивает мяч, зрители взрываются аплодисментами. Крупным планом ряд зрителей под королевской ложей. Камера задерживается на широкополой соломенной шляпе, слышится голос арбитра: «Смена мячей». Шляпа приподнимается, и становится видно ее владелицу. Это Эмбер Бест. Рядом в больших солнцезащитных очках смуглый мужчина с прической «афро».

В кадре вновь Феликс Кэт.

— Во дворце она была любимицей. За ней посылали машины, а она заставляла их ждать себя по два-три часа, пока наряжалась в своей квартирке в Кенсингтоне. Из окон свешивались боа, из двери торчали туфли. Она говорила одно и то же: «Если он хочет видеть дорогую Эмбер, должен помнить, что ей нужно один час сорок пять минут плюс время на то, чтобы выпить мартини». — Феликс смеется, смех переходит в неудержимый кашель. — Какое-то время, пока мы встречались, она была у нас на подпевках. Около трех лет, если я не ошибаюсь… Да, я должен был для нее написать песню «Папочкины деньги». Но самое смешное, знаете ли, это то, что денег у нее на самом деле не было.

Феликс шутит с кем-то за кадром.

— Но конечно же… — говорит он вновь серьезным голосом, — персонаж этой песни во многом напоминает Эмбер Бест.

На экране клип к песне Феликса Кэта. Феликс Кэт поет: «Ей нужен парень и «тойота-королла». / Она хочет быть фанаткой рок-н-ролла. / Одежды не хватает, с общением проблема. / Какие ботинки выбрать — главная дилемма. / О, ей не выбрать…»

Крупным планом поющая Эмбер: «Дай мне иены, дай мне марки, дай мне долларов десятку. / Деньги, деньги…»

Экран медленно гаснет.

— Я думаю, тебе надо сделать глубокий вдох и расслабиться.

Сэм лежал на пуфе, набитом легкими перекатывающимися шариками пенопласта, в квартире Джеки. Она сидела на диване, заваленном пакетами из магазинов «Джон Льюис», «Бутс», «Харви Николз» и картонными коробками с ручками. У нее было такое выражение лица, будто она открыла все рождественские подарки и не нашла того, о чем так мечтала.

— Вот так… — Сэм ерзал на пуфе и махал руками, пытаясь устроиться поудобнее. — Дело в том, что ты неправильно к этому подходишь. Немного подготовки, конечно, не помешает. Ты хочешь чувствовать себя спокойно и до известной степени уверенно. Но пытаться за неделю до свидания стать идеальной девушкой — не самая лучшая идея.

Джеки уставилась на гору пакетов, теребя товарный чек в руках.

— Итак, давай хорошенько подумаем. Что у тебя в этих сумках? Наверное, пара-тройка нужных вещей и несколько не совсем нужных… Посмотрим, что там.

Сэм с трудом поднялся с пуфа на ноги и порылся в одном из пакетов. Джеки не отрываясь смотрела на стенку.

— Ага! Двуспальное одеяло, для чего интересно? Два комплекта простыней, покрывала и так далее… хм…

— Если тебя это интересует, я все еще укрываюсь односпальным, которое у меня осталось со времен учебы в университете.

— Тогда все понятно. Односпальным одеялом Мисс Машина Любви укрываться не будет. Хорошо, белые полотенца. Две свечи, симпатичные. Четыре было бы повеселее, но и так неплохо. А здесь у нас что — компакт-диски?

— Это один из первых критериев, по которому мужчина тебя оценивает. Когда я была в магазине, я подумала: а что, если мне как раз понадобятся Дэвид Боуи или Мик Джаггер, и мне придется потом стоять в очереди за компакт-дисками с их песнями только потому, что я не купила их раньше? Представь, какое будет унижение. — Джеки вздохнула и откинула голову на спинку дивана.

— Итак, у нас довольно много классики семидесятых.

Сэм складывал диски в кучу, изображая шок каждый раз, когда находил очередной в сумке.

— «Лед Зеппелин»… о-о-о… и… ого… Похоже, здесь нет никого, кто сейчас на вершинах чартов… Жидкость для полоскания рта. Хорошо. Зубная нить. Так. Дезодорант. Так. Увлажняющий лосьон для тела с маслом жожоба, верно? Дальше… Книги! А что, у вас будет время для чтения?

— Его кумир — Хемингуэй.

— Ладно, на тумбочку положишь. Трусики…

— В любом случае мне нужно было купить новые.

— Ну конечно же. Один, два, пять… восемь глянцевых журналов. И еще журналы «Фото 100», «Камера»… японский какой-то…

— Он на них работает. Он же фотограф!

— Понятно, необходимая исследовательская работа. Три пакета с одеждой, верно?

— Да.

— Надо полагать, у тебя будет возможность переодеваться, или обойдемся одним комплектом?

— Но ты же не знаешь… — Джеки громко вздохнула, — я имею в виду, что ты скорее всего не знаешь, что ему нравится.

Сэм расправил плечи и выпятил грудь:

— Жаклин, я мужчина, и поэтому я идеально подхожу для того, чтобы выбрать наряд для важного свидания. С кем еще ты хотела посоветоваться? С Амандой? — Джеки начала грызть ноготь большого пальца. — Вы что, до сих пор не поняли? Она, объявляющая, что нужно носить в этом сезоне, может, и держит руку на нервном пульсе модельного бизнеса. Но меньше всего эта знаток моды понимает, чего хочет мужчина.

Он вытащил какую-то шмотку из пакета, снял упаковку и стал, поглядывая на Джеки, рассматривать рубашку из люрекса с воротником «поло».

— Хочу сказать, что бедняжка Николас со дня своей свадьбы не видел жену в сколько-нибудь привлекательном виде.

Джеки удивленно округлила глаза.

— Ни одному мужчине не захочется видеть женщину в коротком кожаном пиджаке карамельного цвета и твидовых штанах. На кого она в таком виде похожа? На продавца подержанных машин — для любого, кто не крутится в индустрии моды. Посмотри на эти туфли! Просто медсестра-лесбиянка, а эти точно как у Минни-Маус…

— Что сказал Николас?

— Да ничего. Ему и не надо ничего говорить, это и так видно, когда он жадно смотрит на любую попку в мини-юбке или обтягивающих джинсах. Единственные джинсы, которые Аманда согласится надеть, — это изготовленные из эргономических материалов группой японских ученых, с пластиковым покрытием, с металлическим напылением и натянутые на ноги под углом сорок пять градусов…

— Ах, заткнись!

— Джеки, ты знаешь, что я прав. — Сэм заговорил, подражая заунывно-гнусавому голосу ведущего телеигры: — Не время хвастаться своими познаниями в области моды. Время соблазнять!

Сэм держал двумя пальцами черные фланелевые брюки мужского покроя, уставившись на Джеки поверх очков.

— Могла меня попросить, я бы тебе одолжил такие брюки, чтобы ты не тратила… — Джеки выхватила у него брюки до того, как он успел рассмотреть цену на бирке, — по всей видимости, намного больше, чем можешь себе позволить. Слушай, давай не будем терять время! Есть ли в этих пакетах что-нибудь, что можно однозначно назвать «женской одеждой»?

Следующим объектом инспекции стала изумрудно-зеленая шифоновая блузка, которую Сэм положил на спинку дивана и стал аккуратно сворачивать.

— Что с ней не так? Она же прозрачная!

— Возможно, но моя мама носит такую же.

— Сэм, послушай меня. Саймон не такой, как ты. Я имею в виду, что он не просто мужчина, а модный фотограф, сведущий в высокой моде, понимаешь? Он не будет глупо хихикать при виде одежды, чем-то отличающейся от обтягивающего платьица в цветочек. Твои методы не сработают. Господи, да твоя идеальная женщина — это Черри Гиллеспи из «Пенз пипл».

Сэм повел бровями и улыбнулся:

— Джеки, я знаю, к чему ты клонишь. Забудь об этом. Дорогая, своими колкостями меня не оттолкнешь. Я здесь для того, чтобы тебе помочь, нравится тебе это или нет.

— Почему ты так хочешь мне помочь?

— Потому что… — он отвернулся и стал опять складывать блузку, — я хочу помочь тебе. Я считаю, что тебе пора измениться, ты же живешь вчерашним днем. У тебя в голове только этот Саймон, что совершенно ненормально.

— Да, но почему же ты хочешь, чтобы мое свидание удалось, если ты считаешь Саймона полным дерьмом?

— Я не говорил, что хочу, чтобы это свидание удалось. Я хочу, чтобы ты попыталась как следует, так, чтобы результат все расставил на свои места. А теперь не отвлекай меня! Хочу дать тебе несколько советов, как следует вести себя на свидании.

— Какие еще советы?

— Хорошие, полезные советы. Например, не замирай перед окнами агентств по продаже недвижимости, рассматривая предложения, намного превышающие ваш совместный доход. Это совет номер один. Совет номер два — не говори о футболе. Не смотри на меня так. Прошли те времена, когда женщина, живо интересующаяся футболом, считалась привлекательной. Третий совет — улыбайся и смейся чаще. Делай вид, что ты в восторге от всего, что он говорит. Что бы он ни изрек, все должно вызвать твое восхищение и благоговейный трепет. И не вздумай сразу заводить разговор о европейской интеграции или что там тебя волнует в данный момент.

— Не поняла.

— Ну если уж придется, упомяни об этом, но не вступай в жаркий спор, короткого обсуждения будет достаточно. И пусть он одержит верх.

Джеки сделала скучное лицо.

— То есть мне нельзя иметь мнение, отличное от его? Может, мне вообще молчать, и тогда получится суперсвидание, к которому мы так стремимся?

— Ну-у…

— Ты что, серьезно?

— Да. Ты даже не представляешь, как легко можно отпугнуть мужчину, надоедая ему на первом свидании скучным разговором. А ты, Джеки, обожаешь заводить долгие беседы на животрепещущие темы. Это настоящее испытание для мужчин, они этого не любят, особенно если их беспокоит, пахнет ли у них изо рта или свежие ли у них простыни.

— Поняла! Быть в курсе событий, иметь свое мнение просто не женственно, и точка. Мне теперь все ясно. Ты мужик в юбке, если не хихикаешь и не морщишь свой носик пуговкой. И поэтому серьезные вопросы должны обсуждаться в стиле героинь Мэг Райан — я такая вся эксцентричная и ворчу по любому поводу, как невыспавшийся щенок, или же изображать затаенную страсть, так, чтобы…

— Джеки!

— Подожди ты, я только начала! Так, чтобы он подумал: «Хм, болтливая, но что-то такое в ней есть». Я права?

— Допустим, что так, строптивица. Все это хорошо в кино, но в реальной жизни ты наверняка отпугнешь его таким поведением. Все очень просто. Рассмотрим два образа: образ первый — крутой, жесткий мужик; второй — симпатичная медсестра в коротеньком халате и черных чулках. В настоящее время ты напоминаешь первый, а нам надо стремиться ко второму. У нас получится, я уверен.

Джеки нахмурилась.

— Ах да! — Сэм ткнул в нее пальцем. — Ботокс! Так и знал, что-нибудь мы обязательно забудем.

* * *

Лидия сидела, поджав ноги, на диване в своем доме в южной части Лондона и просматривала журналы. Иногда ее взгляд падал на поваренную книгу и альбом с фотографиями издательства «Магнум», лежавшие на полу. Она подумывала о том, чтобы приготовить ризотто из тыквы, но мужчинам ризотто не очень нравилось. Если же хочешь угодить такому парню, как Марк Гармэн, то лучше подать отбивные из телячьего подбедерка или овощное рагу по-мароккански. Ризотто можно подать вначале. Лидия думала, что лучше бы Эндрю не приглашал Сэма и Джеки. Без них составилась бы отличная маленькая компания: Селия, подружка Марка, была простушкой, с которой очень легко поладить; Росс и Мартин — свои ребята. В такой компании всего из шести человек Марк вряд ли будет отвлекаться на знакомство с каждым из них.

Селия неплохо устроилась. Она призналась Лидии, что они с Марком планируют съехаться, но Марк беспокоится, что это преждевременно. («Я не думаю, что мы торопимся, — сказала Селия, сильно нахмурившись и одновременно широко, дружелюбно улыбаясь, что выглядело несколько странно, — однако я не хочу, чтобы он чувствовал себя как в ловушке». «Не беспокойся, — подбадривала ее Лидия, — действуй решительно, мужчины это любят».) Селия даже занималась карьерой Марка — его рабочим временем, зарплатой. Ей были интересны его хобби, тайные страстишки, увлечение фотографией… особенно фотографами из «Магнума».

Лидия вздохнула и устроилась поудобнее, свернувшись калачиком на диване посреди подушек. Пока Эндрю не вернулся из супермаркета, в ее распоряжении был еще час.

— Ты не заметил, насколько я похудела на прошлой неделе? — спросила Джеки, поправляя платье (по словам продавца — из тонкого атласа, а по словам Сэма — «как презерватив сама знаешь для кого»). Оно было черное, с короткими рукавами и обтягивало ее тело до бедер как перчатка, а книзу немного расширялось, так что, как ни удивительно, трусики под него нужно было надеть. Сомнений не было — вариант беспроигрышный. В то же время это платье было из новой волны американской моды, так что в нем вы скорее выглядели суперсовременной, чем просто сексапильной девушкой.

— Бог мой! — сказал Сэм. — Почему тебя так долго нужно уговаривать купить платье, в котором ты до неузнаваемости сексуальна?

— А как насчет рук? — Джеки прижала локти к бокам. — Окорока не напоминают?

Она не отрывала глаз от Сэма, который назвал ее сексуальной, причем было видно, что это прежде всего его личное мнение. Он помахал ей рукой, стоя у рядов с одеждой посреди магазина. Затем взял шапочку, расшитую блестками, и взмахнул ею, как матадор красной тряпкой.

Джеки покачала головой и отвернулась, но продолжала наблюдать за ним в зеркало. Две девушки-подростка у соседних вешалок узнали его. Они поглядывали украдкой, потом стали хихикать, прячась друг за друга. Сэм заметил их и широко улыбнулся, от чего они стали переминаться с ноги на ногу, скрестив руки на бедрах, как будто им очень захотелось в туалет.

Сейчас Сэм стоял к Джеки в профиль. Старый добрый Сэм, с которым они дружили с девятнадцати лет, встретившись в университете в первую же неделю учебы. Сэм с его длинными волнистыми волосами, сильным подбородком, широким носом, в круглых очках с заляпанными стеклами.

Только под этим углом она видела его иначе. Из-за колонны, поддерживающей потолок в середине зала, она видела его как бы разделенным пополам, в точности как в тот день в библиотеке в Хедланде, когда она подглядывала через приоткрытую дверь. Она видела его руки, перебирающие одежду на вешалках… а затем на плечах Эмбер, ласкающие шелковую ткань ее рубашки. Потом она видела его губы на ее губах, на ее шее, руки, ласкающие ее волосы. Потом послышались возня и смех, и они исчезли из поля зрения, направившись к дивану, достаточно широкому для двоих.

Она жалела, что подглядывала тогда. Это случилось за два месяца до смерти Эмбер, и все это время Джеки держалась с ней холодно, в результате так и не успев объяснить почему. Сэм тут был ни при чем. Не важно, с кем конкретно, важен сам факт, что Эмбер изменила Дэйву. Но почему именно с Сэмом? С единственным мужчиной, который вроде бы не пал жертвой ее чар, который всегда говорил, что не понимает, почему все сходят с ума по Эмбер. Джеки считала его не столь примитивным. Впрочем, и все его друзья так считали. И то, что он оказался таким, как все, было неожиданно.

Конечно, Сэм занимался сексом, конечно, у него были подружки, но думать о нем именно в таком плане казалось неестественным. Он с подружками или катался на велосипеде, или выгуливал собаку, или занимался поиском интересных вещиц на барахолках. Что касается Эмбер, секс окружал ее везде, она готова была заниматься им каждую минуту, любая безобидная домашняя работа была как упражнение на чувственность, каким занимаются пары, имеющие проблемы в браке. Думать о Сэме в таком контексте было все равно что найти у папы в нижнем ящике стола кучу порножурналов.

Сэм был славным парнем, на его плече можно было уснуть в машине или разделить с ним кровать в одноместном номере без всякого намека на секс. В том-то и дело, что он был не таким, как все. И теперь вдруг он перестал отличаться от прочих мужчин, для которых Эмбер Бест являлась воплощением сексуальности.

Скорее всего они не первый раз занимались сексом и были помешаны друг на друге. Скорее всего они были влюблены. Действительно, если бы Сэм не был влюблен, он бы не вел себя так.

Хотя, быть может, Джеки ошибалась. Трудно было поверить, что этот мужчина с очками на носу и волосами, падающими на глаза, который сейчас, высунув кончик языка, рассматривал одежду на вешалках, был тем самым соблазнителем секс-символа. Джеки вздрогнула, хотя в отделе специально ради покупателей бикини было очень тепло.

Джеки обратила внимание на женщин, подошедших к кассе. Одна — невысокого роста, с обесцвеченными волосами — выглядела устало. Другая — под метр девяносто, с выступающим подбородком и блестящими темно-каштановыми волосами, стриженными «под пажа». Первой заговорила маленькая:

— Извините, у нас назначена встреча с личным продавцом-консультантом. Меня зовут Маргарет Уилсон, а это моя сестра.

Не говоря ни слова, одна из продавщиц смотрела на Маргарет секунд пять. Другая продавщица, перегнувшись через нее, произнесла с напевным восточноевропейским акцентом:

— Я Дарва. Я ваш личный продавец-консультант и с удовольствием помогу вам сегодня утром, миссис Уилсон. Пройдите сюда, пожалуйста.

Они подошли к креслам, стоящим справа от зеркала, в которое смотрелась Джеки. Продолжая поправлять платье, она наблюдала за маленькой женщиной. Дарва села между покупательницами и, держа блокнот в руках, поворачивала голову то к Маргарет, то к ее сестре. Говорила только Маргарет.

— Сегодня хотелось бы сосредоточиться на гардеробе моей сестры. Ей нужен вечерний наряд, не очень дорогой, лучше не черный. Нам нравятся тонкие бретельки и фальшивые бриллианты.

И Маргарет показала, какой длины должны быть бретельки.

— Наверное, достаточно длинные.

— Простите, как вас зовут? — Дарва одарила сестру Маргарет широкой улыбкой.

— Сильвия.

— Ваш размер, пожалуйста? — продолжала широко улыбаться Дарва.

— Пятидесятый.

Продавщица все записывала в свой блокнот.

— Размер обуви?

— Сорок четвертый.

— Итак, Сильвия, вам нужно что-то сугубо официальное или же более эффектное, может, сексуальное?

Маргарет посмотрела на Сильвию ободряющим взглядом, каким обычно матери смотрят на своих детей, когда предлагают им что-то очень хорошее. Реакцию Сильвии отследить было трудно, так как ее глаза скрывались за темными стеклами огромных очков. Однако в обязанности Дарвы входило угадывать, что покупателям было по средствам и о чем они мечтали, а затем, соединив желаемое и возможное, выложить это на прилавок.

Дарва наклонилась к Сильвии, положив руку на ее мощное бедро:

— Я думаю, вам подойдет что-нибудь сексуальное и слегка необычное. — Она улыбнулась, уморительно сморщив носик. — Сейчас я покажу то, что вам понравится.

Джеки наблюдала, как они прошли к отделу под названием «От заката…». Сильвия, держа Маргарет под ручку, сутулилась и делала маленькие шажки, как будто ей давили трусы. Дарва шла перед ними, пританцовывая, размахивая руками и приседая, как в реверансе.

Сэм возник у ее плеча как черт из табакерки.

— Концерт закончен, — он показал на часы, — пора идти.

Джеки почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

— Вот это настоящая любовь! Представь только, заботиться о другом так сильно, что все прочее, кроме счастья любимого человека, не имеет значения.

Она повернулась к зеркалу и в его отражении увидела тяжелый, угрюмый взгляд Сэма. День шопинга давал о себе знать.

— Да, — сказал он, — несомненно, это любовь. Но это не значит, что Маргарет счастлива.

Лидия стояла перед зеркалом в спальне, держа перед собой светло-розовое вязаное платье. Она по привычке втянула щеки — как всегда, когда что-нибудь примеряла. Хлопнула дверь. Вместо манерной девушки в зеркале появилась женщина с недовольно поджатыми губами. Чем было вызвано ее недовольство, Лидия еще не решила.

Она посмотрела себе в глаза и задумалась, выстраивая дальнейший ход действий. Весь вопрос был в том, какой Эндрю более полезен для нее сегодня вечером: кругом виноватый и запуганный или веселый и полный энергии. Если Эндрю будет запуганным, он не станет ни во что вмешиваться, однако его страдания могут все испортить. С другой стороны, активный Эндрю также может представлять опасность. Он будет обнимать ее за плечи, хвалить и каждым своим добрым словом разрушать картину, которую она так тщательно рисовала Марку Гармэну.

Она припомнит все запои Эндрю, дни, когда он не приходил домой. «Какой мужчина иногда не позволяет себе расслабиться и загулять?» — скажет она с милой, но горькой улыбкой. Намекнет на его полное отсутствие интереса к ней в «этом» смысле. «Ах, быть может, это следствие тяжелой работы и выпивки?! Бедный Эндрю!» — скажет она Марку. Она представила, как Марк вздрагивает от этих слов, почувствовала, как при мысли о том, что он может погладить руку Лидии или обнять ее и поцеловать, у него повышается уровень адреналина и напрягаются мускулы.

Лидия наклонилась, чтобы вытащить из шкафа другое платье. В этот момент в комнату неслышно вошел Эндрю.

— Ох, — вздохнул он, направляясь к кровати, — как же это утомительно!

— Нет! — закричала Лидия. — Не смей! Я еще хочу показать Селии эту комнату.

Кровать с пологом на четырех столбиках и белым кружевным покрывалом и подушками была ее особой гордостью.

«Это кровать не для мужчины», — сказал Сэм, когда впервые оказался в доме. Ох, как бы она хотела, чтобы они с Джеки сегодня не приходили!

— Как тебе взбрело в голову пригласить Джеки и Сэма? — сказала она осуждающе. — У них с остальными гостями нет ничего общего, и они такие… неряхи. Сэм придет в костюме в рубчик, в котором уже моль завелась. Каждый раз, когда я пытаюсь познакомиться с кем-нибудь и хоть на какое-то время оторваться от нашей компании, ты впадаешь в панику и притаскиваешь пару-тройку старых друзей для поддержки.

Лидия повернулась к мужу. Эндрю в это время опускался в обитое тонким шелком кресло у туалетного столика.

— Эндрю, — погрозила пальцем Лидия, — не стоит этого делать.

Эндрю вскочил и прислонился к подоконнику.

— Дорогая, просто они были там, и я подумал, что эта парочка вполне впишется в компанию.

— Вечно они там! В том-то и дело!

Она взглянула на себя в зеркало — на виске пульсировала синяя жилка.

— Ладно, самое главное, чтобы Марк и Селия как можно лучше провели время. Тебе ведь нравится Селия?

— Конечно.

— Ну так развлекай ее. Она очень застенчивая, знаешь ли. — Лидия изобразила радостную улыбку, как на их свадебной фотографии. — А ты, Эндрю, неплохо ладишь с застенчивыми людьми.

Она увидела, что напряженное выражение исчезло с его лица. Последнее время она не называла его по имени, поэтому на сегодня поощрений было более чем достаточно.

— Я всего лишь хочу, чтобы все были довольны.

Лидия подошла к нему, легонько поцеловала в губы и быстро вышла, не дав возможности воспользоваться этим нечаянным проявлением чувств.

Эндрю присел на пуфик. Ему так хотелось лечь, хотя бы на десять минут! Но тогда придется убрать льняное покрывало и стеганое одеяло, сложить все подушки на стул (наверное, правильнее было их называть диванными подушками, или валиками). Затем надо снять туфли и носки. Даже ночной сон в этой кровати казался ему чем-то вроде изощренной пытки. Лидия же сходила по ней с ума. Кровать была словно любовница, за которой Эндрю, как человек широких взглядов, должен был ухаживать и даже наслаждаться ею.

Если они занимались сексом на кровати, то обычно она была застелена, поскольку стоило Лидии оказаться под одеялом, как к ней было уже не подступиться. Ее половина кровати была как другая страна. Она лежала на квадратных подушках в наволочках из тисненого атласа, подсунув под них валик, набитый сухой лавандой, а вокруг нее громоздились маленькие «думки» с ароматом эвкалипта. Они никогда не опускали муслиновый полог, но Эндрю знал, что, когда она одна, она его опускает.

Вся комната была обставлена по ее вкусу. Друзья Лидии замирали от восхищения, когда она открывала двойные двери и отступала на шаг, чтобы комната предстала их взору. Но Эндрю в этой спальне чувствовал себя неуклюжим. Даже его свитера и джинсы, аккуратно сложенные на стуле рядом с его половиной кровати, были незваными гостями. Последнее время он разувался в маленькой комнате рядом со спальней, но не только его обувь была лишней. Он сам был лишним в этой комнате.

Эндрю вспомнил кровать в ее старой квартире в Айлингтоне. По выходным они, завернувшись в полотенце (Боже, полотенца даже были мокрыми!), лежали поперек кровати, читая воскресные газеты, поднос с кофе и черствыми тостами стоял рядом. Нагота, кругом беспорядок. Он совсем не помнил, как выглядела эта кровать, главное, что она, как страстная одалиска, занимала тогда центральное место в его жизни.

Эндрю обхватил голову руками, стараясь выбросить это из памяти. Лидия была права насчет Сэма и Джеки. Они действительно были ему нужны, но не для поддержки, как она думала. В его собственном доме ему не требовалась поддержка, даже сейчас. Ему просто нужны были люди, которые знали прежнюю Лидию — до того, как они поженились, переехали в этот дом, окультурили сад, купили эту кровать и стали совсем другими людьми. Джеки и Сэм были нужны Эндрю прежде всего для того, чтобы напомнить, как он дошел до такой жизни.

Глава 5

— Я чувствую себя как киборг-репликант из «Бегущего по лезвию бритвы».

Сэм и Джеки стояли у двери дома Лидии и Эндрю. Джеки облачилась в новое платье, чтобы опробовать его в нейтральной обстановке. Она надела туфли на высоких каблуках и накрасила губы ярко-красной помадой. Так сказала Аманда: «Помада и каблуки нужны обязательно, все другое к этому платью не подходит, будет слишком блеклым. И следи, чтоб не были видны бретельки лифчика…»

— Не можешь ты быть репликантом, — сказал Сэм, — у тебя волосы не такие, как у них. Хотя они ничего так, железные, но симпатичные.

— При-иве-ет. — Лидия стояла в дверях, отставив ногу в сторону, одну руку она приветственно подняла, а в другой держала бокал. — Боже мой, Жаклин! Все как в старые добрые времена. Эй! — крикнула она через плечо. — Сэм и Джеки пришли!

— Вот увидишь, — прошептал Сэм, — сейчас начнется…

— Ничего себе! — Лидия повела Джеки в гостиную, по дороге стаскивая с нее пальто. При этом она кивала гостям, выпучив глаза, словно говоря: «Вы знакомы?» — Марк, это наша Джеки. Селия, это Джеки. У вас будет о чем поговорить друг с другом, Джеки — журналистка, пишущий редактор «Ла мод», а ты все-таки работаешь на Би-би-си, хоть и на другом уровне… Марти, Росс, вы, конечно же, друг друга знаете…

До сих пор все еще не сводили глаз с Джеки, которая большими глотками пила вино из бокала, предложенного Эндрю. Это напомнило Сэму эпизод, свидетелем которого он стал недавно на одной из вечеринок. К парочке, судя по их отношению друг к другу, бывшей на грани разрыва, подошла женщина, которая казалась чем-то очень взволнованной.

— Билл, не могу поверить! — воскликнула женщина. — Ты так похудел! Сколько времени прошло? Год? Ты, наверное, не меньше двадцати килограммов потерял!

Мужчина попытался ее разуверить, говоря, что она преувеличивает, но женщина его не слушала. Она схватила его подругу за руку, говоря ей, что она бы ни за что не узнала Билла! Когда она наконец ушла, подруга, отступив назад, смотрела на Билла уже совсем другими глазами.

— Для всех, кто не знал Джеки раньше, — хитро улыбнулся Сэм, — на самом деле она известная скандалистка.

Лидия визгливо засмеялась.

— А этот озорник — Сэмми. Он наш садовник или, может, строитель? Строитель мне больше нравится!

Она обняла Сэма за шею, и он понял, что она уже напилась, что на ней нет бюстгальтера и что ей уже море по колено. Также он понял, что ему придется быть сегодня ее мальчиком для развлечения публики. Если бы она не напилась, то в шифоновом платье на бретельках и с рассыпавшимися по плечам рыжими волнистыми волосами выглядела бы великолепно.

Лидия положила руки Сэма себе на бедра:

— Сэмми, сегодня Эндрю так невнимателен к гостям! Предложи им кайпиринью^[2].

Трусиков на ней также не было.

— О, я, пожалуй, откажусь, — сказала Селия, — мне достаточно вина.

— Итак, — Марк скользящей походкой подошел к Джеки, — как я понимаю, это новое платье. И к тому же невероятно красивое.

— Спасибо. — Джеки бросила взгляд на Сэма. — Вы, должно быть, думаете, что обычно я не ношу такие платья. — Она закатила глаза. — Оно мне, конечно, нравится, но…

— Ты хочешь сказать, что такие платья носят женщины, а ты, дорогуша, вечная девушка. — Лидия подняла бокал, отвернувшись от Джеки. — Давайте выпьем за это очень важное отличие! Если б не оно, мы бы уже давно перегрызли друг другу глотки! А ты, Селия, кем себя считаешь — девушкой или женщиной?

— Надо полагать, женщиной, — сказала Селия. — Хочу сказать, что больше всего я люблю проводить время на кухне, печь торты и так далее.

— Неужели? — Лидия затянулась сигаретой. — Настоящая кухарка, нет, пожалуй, настоящая домохозяйка, мастерица на все руки.

— О, я так не думаю, — хихикнула Селия. — Я совсем не умею за собой ухаживать. Действительно, мне должно быть стыдно. Я, конечно, могу иногда побриться, но и все.

Лидия, прищурившись, посмотрела на нее через завесу сигаретного дыма и улыбнулась, протянув руку с бокалом в направлении Сэма.

— Пока есть возможность, расслабьтесь! — У Росс был тот самый мягкий, непонятный американский акцент, который делал все ее слова убедительными и мудрыми. — Нравится вам это или нет, скоро у вас все будет по-американски. Пройдет какой-то месяц, и придется делать эпиляцию воском до пояса, как сейчас модно в Нью-Йорке.

— Меня это вполне устраивает. — Лидия встала так, чтобы ее слышал Марк. — Я думаю, для нас крайне важно следить за собой. Так женщина показывает, насколько она уважает себя, к тому же это ее подарок мужчине.

Росс посмотрела на Селию, потом на Лидию, потом опять на Селию и залилась звонким, дрожащим смехом:

— О, кому это надо? Моя философия такова: если приходят гости, приберись в гостиной, если нет — пусть все будет так, как есть.

Послышался грохот, и в дверях кухни появился раскрасневшийся Эндрю в фартуке:

— Дорогая, пора садиться за стол, суфле уже поднялось.

Все расселись в точности, как предсказывал Сэм: Марк справа от Лидии, Селия на противоположном конце стола рядом с Эндрю, а Джеки с ее новым имиджем посадили между Эндрю и Мартином.

Лидия все пила кайпиринью. Отмахнувшись от своей порции суфле, она перегнулась через стол и ложечкой взяла кусочек с тарелки Марка, как будто там было тающее мороженое.

— Я только хочу попробовать, — пояснила она сидящим за столом, каждый из которых пытался поддерживать разговор с соседом, одновременно не отрывая глаз от Марка и Лидии. — Не правда ли, еда с чужой тарелки всегда вкуснее?

Если Марк поворачивался, чтобы поговорить с Росс, Лидия сжимала его руку или громко ахала, как будто вспоминала что-то ужасно важное, о чем она должна была ему срочно сообщить. Со своего конца стола Сэм слышал обрывки ее болтовни. Она говорила со страстными интонациями и легким акцентом. Тот, кто не знал, что она из Эшера, мог бы подумать, что английский для нее не родной.

— Мне нужно уехать куда-нибудь, выбраться за город, — щебетала Лидия. — Некоторые женщины видят смысл жизни в витье гнезда. Грустно становится, когда смотришь, как они создают этим для своих мужей удушающую атмосферу.

Сэм старался развлекать Селию, сидящую справа от него, и в то же время слушал Лидию и следил за Эндрю, зная, что, отвлекая их внимание, он играет на руку Лидии.

— Разве это не удивительно? — сказала Селия. — Марку обычно не нравится, когда едят из его тарелки, а Лидии все сходит с рук. Если бы она захотела, то стала бы топ-моделью.

Эндрю казался полностью поглощенным ужином. Даже когда Лидия села на пол, чтобы продемонстрировать Марку позу йоги, подоткнув юбку и взвизгнув: «Сэмми знает почему!» — он продолжал расставлять тарелки с овощами и телячьей вырезкой, ничего не замечая. Сэм хотел ему помочь, но не мог сдвинуться с места. У него было чувство, что сейчас должно произойти что-то важное, чего никто не сможет предотвратить, и все они станут просто свидетелями.

— Итак, вы с Джеки пара? — Селия накладывала картофель на тарелку Сэма.

— Нет.

— О, значит, хорошие друзья, как замечательно! У меня есть близкие друзья-мужчины, но у Марка нет друзей среди женщин. Понимаете ли, он не верит в платоническую любовь. Один из его любимых фильмов — «Когда Гарри встретил Салли», потому что он на сто процентов подтверждает все, что Марк думает о просто дружбе между мужчиной и женщиной. Марк говорит, что платонические отношения на самом деле не что иное, как безответная любовь, основанная на принятии каждой из сторон того факта, что они с точки зрения секса находятся по разные стороны баррикад.

Сэм услышал, как Лидия сказала:

— Не может быть! Неужели фотографы из группы «Магнум»? Ну и ну! Как интересно!

— …Марк не верит даже, что мужчина и женщина могут работать вместе без того, чтобы в их отношения не вмешался секс. У него в офисе половина работников имеют интрижки. Я, конечно, стараюсь все замечать, ловить сигналы. Это может быть любой в моем отделе, а я узнаю об этом последняя. Обычно это кто-нибудь, от кого меньше всего ожидаешь, не правда ли?

— Сэм! Сэм! Мы говорим о нашей передаче! — Лидия махала ему с другого конца стола. — Расскажи нам всем, дорогой, как обстоят дела. — Она наклонилась к Марку: — Ты знал, что мы все станем телезвездами? Правда-правда! Сэмми прежде всего, потому что он золотой мальчик Десятого канала, а также, — она расставила руки, как будто у нее в руках был плакат, — самый главный садовник. Ты уже смотрел запись?

— Там не окончательный вариант, — сказал Сэм, — и передача будет не о нас, Лидия.

— Окончательный или не окончательный, там есть мы. — Лидия снизила голос до доверительного шепота, который каждый из присутствующих уже научился прекрасно слышать. — Мне говорят, что я вышла лучше всех, потому что естественно смотрюсь на экране. — Она помахала сигаретой Марку, который казался не столь заинтересованным, каким ему следовало быть. — И знаешь еще почему? Потому что я говорю все так, как оно есть.

За столом воцарилась тишина.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Джеки.

— Я имею в виду, что я единственная в этой программе, кто не является членом кружка безоговорочного обожания Эмбер. Я имею в виду то, что от вас в этой программе нельзя добиться ничего, кроме сентиментальной болтовни и приукрашивания Эмбер. Я же выскажу свое мнение, оно у меня есть в отличие от вас. Я ведь не ее обожательница и не любовник…

— Лидия, — Джеки бросила на Сэма взгляд, полный паники, — что ты говорила в этой передаче?

Эндрю застыл у стола с вилкой и ножом для разделки мяса.

Лидия пожала плечами:

— Да ничего. Боже, неужели не понятно, о чем я? — Она толкнула Марка локтем. — Прямо как тот скандал в правительстве. Слева, познакомьтесь, — указала она на Джеки, — Алистер Кэмпбелл. Угадайте, кто тут Тони Блэр. — Она посмотрела на Эндрю, подняв бокал.

— Я должна признаться, — сказала Селия, переходя в стан врага, сама того не замечая, — что Эмбер всегда казалась замечательным человеком всем посторонним, тем, кто не знал ее лично.

Лидия подняла брови с фальшивым интересом:

— А может, ты еще думаешь, что у Николь Кидман и Тома Круза был идеальный брак, Селия? Да, я тоже когда-то так думала.

Сэм чувствовал, что Лидия напряжена как натянутая струна. Если ее тронуть, она порвется. Он покачал головой и попытался привлечь внимание Эндрю, но было поздно.

— Лидия, хватит! — Эндрю с грохотом кинул нож на стол. — Ты говоришь о близком всем нам человеке, который скоропостижно, при трагических обстоятельствах скончался. Имей же хоть какое-то уважение к…

— О, пожалуйста! Мы не обязаны переписывать историю только потому, что она умерла. Именно это я имею в виду. Вы ненадежные источники, поскольку вам проще пережевывать снова и снова эту жвачку — «наша богиня, наша гордость, ушедшая в расцвете сил…», — чем открыть миру настоящую Эмбер.

Лидия оглядела всех сидящих за столом, чтобы убедиться, что ее слушали.

— Во-первых, эта женщина была шлюхой. — В ее голосе послышалась боль, как будто это замечание причиняло ей большее страдание, чем остальным присутствующим. — Мужчины были ее хобби. Поэтому она погуливала тайком от Дэйва, убедив вас всех, что она уже не та, что ее интересуют только кухня и дети. И что? Я видела ее насквозь! Она с самого начала положила глаз на Николаса. У них же был роман! Вы что, такие твердолобые, что не хотите это признать? По какой же еще причине он был в Хедланде один, без Аманды? Чем же еще они занимались в ночь ее смерти? Собирали пазлы? Я понимаю, почему Аманда не хочет в это верить, но я не собираюсь больше игнорировать факты и подыгрывать вам ради сохранения мифа об идеальной дружбе. Пора покончить с этим. Может, она еще с кем-нибудь…

— Лидия! — В голосе Эндрю было скорее страдание, чем гнев.

— Что случилось, дорогой? Ты ревнуешь? — Она повернулась к Марку: — Мне так жаль, просто… — она опустила голову и жеманно посмотрела из-под ресниц, — видишь ли, нас в браке было трое. Не то чтобы мой муж вел себя неблагопристойно… — Она фыркнула и отпила из бокала. — Нет, это вряд ли. Он поклонялся ей издалека, готовый кинуться к ней по одному мановению ее руки. Она использовала его как мальчика на побегушках, который ей особенно и не был нужен…

Джеки встала со стула:

— Лидия, я ухожу. Как ты можешь быть такой стервой?!

— Дорогая, как говорится, не убивайте гонца, принесшего дурную весть. Не я предавала лучших друзей. Я лишь та, кто это замечал. Впрочем, я уверена, что и сама видела только малую часть.

Сэм встал следом за Джеки.

— Сэмми? И тебя пугает правда? Вот уж не подумала бы!

Через несколько минут все гости, надев пальто, толпились у двери. Они прощались с Эндрю, обещая позвонить завтра.

— Я прошу прощения, — повторял он, — моя жена выпила лишнего. Мне очень, очень жаль.

Сэм уже на выходе понял, что оставил свой пиджак на стуле. Попросив Джеки подождать, он вернулся в гостиную. Лидия сидела во главе стола, курила очередную сигарету и тихо икала.

— Черт! — бормотала она. — На новом друге можно поставить крест.

Глава 6

Джеки проснулась в восемь утра от телефонного звонка. Ей понадобилось времени больше, чем обычно, чтобы поднять трубку, потому что она спала нагишом, а шторы в комнате не были задернуты. Ей пришлось согнуться пополам и прятаться, как от снайперского огня, сначала за кухонную дверь, потом за стулья. Наконец она опустилась на пол за диваном, потянулась рукой к телефону и стащила его вниз.

Это была Аманда. Только Аманда могла звонить ей в такую рань. Джеки тщетно просила ее не делать этого, ссылаясь на то, что поздний сон — одно из главных преимуществ одинокого, бездетного существования.

— Ну же, Джеки, уже все давно встали! У меня есть для тебя кое-какая работа, — обычно говорила Аманда.

Или:

— Не спеши, интервью раньше десяти не начнется.

Если Джеки не брала трубку, она доставала ее по автоответчику:

— Ку-ку. Я знаю, что ты там. А ну вставай!

— Меня могло не быть дома. Я могла не прийти ночевать прошлым вечером, — однажды попыталась отговориться Джеки.

— Могла, — ответила тогда Аманда, — но от меня просто так не отделаешься. Не поможет ни твое пребывание в любовном гнездышке с тем, кого ты встретила прошлым вечером, ни то, что ты сейчас спишь в своей кровати с маской для релаксации на глазах, что более вероятно. К тому же, встреть ты кого-то стоящего, ты бы мне еще вчера позвонила, чтобы рассказать все подробности.

— Алло! — Джеки попыталась ответить живым, энергичным тоном, как будто она только что закончила укладывать волосы феном.

— О-о Боже! — протянула Аманда. — У тебя голос, как у Ли Марвина в том фильме. Где платье?

— Какое платье?

— Что ты с ним сделала, когда вчера сняла?

— Ничего.

— Пойди посмотри. Я подожду.

По-прежнему согнувшись в три погибели, Джеки пробралась в спальню. Платья нигде не было. Она заглянула в ванную, в корзину для грязного белья… Платья не было. На всякий случай посмотрела в шкафу для посуды. Ничего. Затем бессознательно подняла покрывало. Платье, помятое и скомканное, было засунуто в щель между стеной и кроватью.

— И где ты его нашла? — Голос у Аманды был такой, как будто она рассматривала свои ногти.

— На спинке стула.

— Неправда.

— Хорошо, лежало на кровати.

— Да уж, представляю. Тебе надо успеть сдать его в химчистку до пятницы. Как все прошло?

— Кошмарно!

— О нет! И каблуки не помогли?

— Я не о платье, а об ужине. Лидия разошлась под конец и теперь грозится поведать Десятому каналу свою версию событий.

— Какую версию?

— Ну что придумает поужаснее, то и расскажет.

Аманда молчала. Джеки ждала, закрыв глаза и закусив нижнюю губу.

— Ну, — сказала наконец Аманда, — какими бы ужасающими ни оказались откровения Лидии, каналу мы все еще нужны. Без нас у них программы не получится. Я с ними завтра поговорю. Но сначала нужно разобраться с твоим свиданием. Что ты сейчас делаешь?

— О, я собиралась…

— Прими ванну. Не спеши одеваться. Я сейчас заеду, и мы быстро посмотрим, что тебе надеть.

«Быстро посмотреть, что надеть» было своего рода ритуалом, восходящим еще ко времени первого интервью, которое Джеки брала для «Ла мод». Тогда Аманда взяла на себя все заботы по подборке гардероба для Джеки, «редактирование», как она выразилась. До этого они встречались мельком всего несколько раз. Однако, как Джеки поняла позднее, в мире моды не было ничего личного. Аманда вела себя как знакомый сантехник, предложивший починить протечку в ванной. Поэтому не было нужды церемониться и стесняться, как это обычно делают женщины, советуя друг другу, что надеть.

Среди подруг существует целый свод законов, как вести себя в примерочной. Например, если подруга А примеряет брюки, которые ей совсем не идут, подруга Б ни в коем случае не складывается пополам от смеха, но делает недоуменный взгляд, размышляет пару секунд и затем применяет стратегию «не ты такая, а тебе не идет». Например: «Я думаю, уних неудачный покрой сзади».

В мире Аманды такое вихляние было не только излишним, оно считалось признаком непостоянства стиля и незнания моды. В ее мире существовали только или твердое «да», или категоричное «нет». Для очень редких случаев было припасено особое выражение лица, которое означало: «О-ох, я делаю все, что в моих силах, но пора позаботиться о себе самой».

Первая проверка гардероба Джеки была своего рода шоковой терапией. Не только потому, что Аманда очень быстро раскритиковала всю ее одежду, а в основном из-за того, что последние, довольно удачные, ее приобретения Аманду также не вдохновили.

— Я купила это совсем недавно, — говорила Джеки, надев что-нибудь и становясь у кровати, раскинув руки в стороны, чтобы Аманда получше ее разглядела.

Аманда долго и пристально смотрела на нее, а потом говорила:

— Я знаю, на кого, по твоему мнению, ты похожа, но ты ошибаешься.

Обычно она угадывала (на Джейн Фонду), поэтому с ней приходилось считаться.

Аманда ходила с Джеки за покупками и в последующие годы их знакомства, при этом действовали те же самые правила: не делать бессмысленных покупок, не идти на компромисс, никаких «если». Эти «если» были самой большой проблемой Джеки. Не то чтобы у нее был ужасный вкус. Просто она не могла не покупать бессмысленную одежду, которую ей зачастую некуда было надеть. В результате ее гардероб состоял из нескольких предметов, в которых она выглядела хорошо, и многих вещей, в которых она выглядела бы хорошо, если бы, например, ее пригласили на бал в очень жаркой стране и перед этим она сильно похудела бы. Для этой цели, например, Джеки приобрела просвечивающее оранжевое платье с блестками на размер меньше. У нее имелся огромный кашемировый свитер под горло, подходящий только для отдыха после спортивных занятий на воздухе — в помещении в нем было слишком жарко в любое время года. У нее были туфли, в которых она не могла ходить, юбки, в которых было не сесть (как она сказала, подойдет для вечеринки у нее дома).

Причем это было намного опаснее, чем эпизодические покупки просто ненужных вещей. Острый приступ синдрома «если» случался у Джеки, когда она смотрелась в зеркало примерочной и видела там не себя, а какую-нибудь загорелую красотку, пляшущую у бассейна в Маракеше.

Аманда потратила несколько суббот на искоренение этой пагубной привычки, сопровождая Джеки в походы по возвращению ненужных покупок. Она стояла рядом с Джеки, барабаня пальцами по прилавку, в то время как продавец задавал обычные вопросы:

— Ваш чек, мадам. Прекрасно. Какие у вас претензии?

Тут Аманда шипела на ухо:

— Давай расскажи, что ты купила это, думая, что ты рок-певица Марианна Фейтфул образца шестьдесят седьмого года, но при свете дня, посоветовавшись с подругой, поняла, что в этой тунике ты скорее новообращенная сектантка.

Послышался звонок в дверь. Джеки, которая снова завалилась спать сразу же, как положила трубку, открыла Аманде подъезд через домофон и принялась разглаживать те характерные складки на лице, которые появляются в промежуток времени между пробуждением и вставанием с постели.

Аманда толкнула дверь и остановилась на пороге. На ней была бежевая замшевая юбка с вышивкой и розовый асимметричный топ из набивной ткани в японском стиле. Она говорила по мобильному телефону:

— …и написать на открытке: «Поздравляем! Новость потрясающая! Твоя фотография нужна нам на обложке прямо сейчас», восклицательный знак. Да, это такая палочка с точечкой внизу. И пусть Рашенда мне позвонит, я буду около одиннадцати.

Аманда щелчком закрыла свой телефон-раскладушку и деловито вошла в комнату, бросая вокруг себя рассеянные взгляды.

— Криста перешла работать в «Луис». Настоящая катастрофа для нас. Куда мне можно сесть?

— На стул. На диван. На пол, если хочешь.

— Ты знаешь, о чем я. Где я могу сесть в моей юбке?!

— А-а-а. Лучше всего на кровать, я думаю. То есть попробуй сесть на самый краешек. Сэм недавно спал здесь, а у него, может, была перхоть и грязные волосы. Точно не могу сказать.

Аманда посмотрела на кровать, перевела взгляд на Джеки и очень медленно моргнула.

— Одевайся, я проконтролирую, как ты накрасишься.

Десять минут спустя она сидела на краю кровати, а Джеки, как обычно, стояла напротив. Она надела свое новое платье, туфли на каблуках, маленькие прозрачные трусики, которые Аманда нашла в недрах шкафа, и ожерелье из серебра. Губы она накрасила красной помадой, а на волосах было столько средства для укладки, что они слиплись, как иголки у ежика. Такой мультяшный стиль.

Отсутствующее выражение лица Аманды и то, как она покачивала ногой, говорили о том, что до совершенства еще далеко.

— Может, мне надеть кардиган? — спросила Джеки.

Аманда скривила губы.

— Что тогда не так? Если ты о том лифчике, я его не ношу. Это все равно что надеть накладную грудь.

— Нет-нет, все прекрасно. Нам над тобой нужно поработать.

— То есть?

— Джеки, с одеждой все в порядке, но кое-что в тебе не так, как надо. Наслаждайся собой — покажи свои формы, будь более раскрепощенной. Ты выглядишь так, как будто вышла из бассейна посреди зимы и обнаружила, что кто-то украл твое полотенце.

Джеки насупилась и сложила руки на груди.

— Ну вот видишь. В таком платье руки на груди не складывают. Плечи назад, назад плечи! Сделай вырез на груди поглубже.

— Неестественно как-то.

— Дорогая моя! На одной естественности далеко не уедешь. Она хороша для девятнадцатилетних девчонок, но вряд ли хороша для тех, кому за тридцать. Ладно, давай немного прорепетируем твое свидание.

Аманда подняла брови, как бы ожидая, что Джеки выдвинет какие-нибудь идеи.

— Ну хорошо. Во-первых, тебе надо опоздать минут на десять — пятнадцать. Во-вторых, тебе надо казаться популярной. Пусть твой мобильный будет звонить несколько раз за вечер. Или ты столкнешься с кем-нибудь из знакомых, лучше всего — с великолепным мужчиной.

На лице Джеки сначала отразилось смущение, потом подозрение.

— Дальше, во всем должна присутствовать чувственность: в том, как ты пьешь, ешь, снимаешь пальто. В каждом твоем действии должен сквозить секс. Проще говоря, веди себя, как Жюльетт Бинош. — Аманда затянулась сигаретой и прищурилась. — То же касается и разговоров. Везде должен быть сексуальный подтекст. Ну расскажи, например, не о глобальном потеплении, а о твоем чудесном отдыхе в Бразилии. И не о твоей тяжелой работе, а о том, как ты любишь заниматься йогой и как хорошо у тебя получается поза вьющегося лотоса, или как там она называется? А, не важно.

Джеки выглядела совсем загруженной — у нее опустились плечи, и она, казалось, ссутулилась почти до земли.

— Просто… знаешь ли… не так уж легко, когда одна твоя половина чего-то желает, а другая твоя половина с удовольствием бы осталась дома и посмотрела сериал.

— Стоит только начать, и все будет отлично.

— Но последний, с кем я целовалась, был тот парень на вечеринке. Я не готова к поцелуям, это точно.

— Дорогая моя, за восемнадцать месяцев ничего не изменилось. Действуют те же правила. Пусть они все чувствуют себя богами, но они должны знать, что у тебя есть несколько богов на выбор.

— Но это же Саймон! Издательство «Гералд» объявило его Самым Желанным Мужчиной Британии. Дважды. Дело в том, что он знает, что он бог, и у него есть все тому доказательства.

Аманда зевнула.

— Хотелось бы мне знать, — сказала Джеки, — как бы ты справилась, будь у тебя свидание с мужчиной, который был недавно помолвлен с Моникой Кей.

Моника Кей была моделью, не так давно снявшейся в фильме «Стриптизерши». Эпизод с ее участием был описан в «Гардиан» как «грязные танцы, уровень исполнения которых превосходит выступления многих гимнастов». У Аманды и Джеки этот эпизод тут же начал рисоваться в воображении, однако Аманда смахнула его вместе с сигаретным дымом.

— Не время фантазировать, — сухо сказала она. — Скорее всего Саймон по горло сыт всеми этими фокусами в духе Гудини. В постели гимнастки с упругими телами могут быть скучными, сама знаешь. Он, возможно, мечтает о реальных женщинах с целлюлитом и плохими зубами. — Джеки округлила глаза. — Это как у Чарлза и Камиллы, не так ли? Они поняли, что им не нужны большие сиськи и ноги от ушей. Им нужно нечто большее — друг, спутник жизни.

У Джеки перед глазами появились первые страницы таблоидов с ее фотографией под руку с Саймоном и подписью: «Эффект Камиллы. Саймон Бест предпочел гламурным красоткам спокойную жизнь со старой подругой».

— Я только хочу сказать, — сказала Аманда, наблюдая как эффект Камиллы отражается на лице Джеки, — что ты по-своему не менее привлекательна, чем любая Моника Кей.

— Дело не только в ней. — Джеки уже сидела на полу, теребя подол платья. — Я перестала быть женщиной. У меня больше нет необходимых качеств. Я… привыкла без мужчины, все делаю сама. Никто мне не дарит цветы, мне не для кого надевать красивое нижнее белье. Когда ты долгое время одинока, то попросту забываешь все женские уловки и штучки и, как бы пройдя по кругу, вновь становишься девственницей. Саймон думает, что у него ужин со взрослой, опытной женщиной, а на самом деле он получит четырнадцатилетнюю девочку-подростка в откровенном платье.

— Ну, думаю, бокал мартини все исправит.

У Аманды зазвонил телефон.

— Рива? Да. Что ты имеешь в виду? Кто она такая, если не влиятельная женщина? Кто? Я знаю, но в этом случае нам бы понадобилось нечто совсем иное, чем парик в стиле мисс Хрюшки и топ от Версаче для королевы Елизаветы, не правда ли? И вообще-то я думаю, что ты могла бы меня и поддержать перед миссис Элсворт. Нет, поддержать, то есть защитить. Ах, ладно, забудь. Скажи миссис Элсворт, что я заеду к ней, когда занятия в школе закончатся. — Аманда закатила глаза: — Этого мне не хватало! Понятно, что не Донателлу Версаче имела в виду школа Пинтон-Преп, когда подбирала наряд для мисс Влияние. Ну, мне пора.

Она соскользнула с кровати и разгладила юбку.

— У тебя все как надо, Джеки. Остается только подправить кое-что. И если ты собираешься привести Саймона сюда после ужина, постарайся, чтобы твоя квартира не выглядела уж совсем как в той комедии с Роми Шнайдер. Пусть, войдя к тебе, он попадет в будуар, клоаку или бордель на худой конец. Только не в общагу студентов-медиков, милочка. Позвони мне попозже.

С этими словами Аманда покинула Джеки, оставив ее один на один со всеми мыслями. Принимая во внимание предмет ее размышлений, Джеки было не позавидовать.

В 15.30 Аманда припарковалась у Пинтон-Преп — школы, где учились ее дети. Она забирала своих отпрысков раз в неделю, обычно по четвергам. Детям было все равно, кто возил их по городу на различные мероприятия, однако Аманда завоевала определенную репутацию в Пинтон-Преп. Неприязнь, которой веяло от других матерей, вперемежку с толикой уважения действовали на Аманду возбуждающе.

Подъезжая к воротам школы на светло-коричневом «мерседесе», Аманда чувствовала себя Круэллой де Вилль на благотворительном вечере Общества гуманного обращения с животными. Чего стоила одна ее машина — вряд ли кто-нибудь мог подумать, что мать возит на ней детей в школу. Светло-серые кожаные кресла, салон отделан под мрамор, словом, «только для взрослых». Не сравнить с оборудованными всем необходимым автомобилям и других матерей, которые представляли собой одновременно игровые комнаты и крепости на колесах со специальными светоотражателями, подстаканниками для детских кружек, ящиками с кучей учебных фильмов и детскими наборами для оказания первой помощи. Весь вид такой машины говорил: «Дайте проехать. В автомобиле благополучная семья, в которой дети на первом месте».

Все мамаши были одинаково практичными и энергичными. Они все были похожи друг на друга, как члены одной большой семьи: длинноволосые блондинки с прическами, как у афганских борзых, в удобных ботинках на каблуках, в обтягивающих джинсах. Все они мечтали об одном и том же: денег побольше, дом попросторнее, няня попокладистее. С каменным лицом сборщика налогов они вытягивали из своих мужей ценные подарки, поводом для которых служил, например, день рождения их ребенка. Они содержали в порядке свои дома и скелеты в шкафу с той же деловитостью, с которой раньше работали в области связей с общественностью или в службе доставки пиццы. Соперничество друг с другом было по большей части единственным, что заставляло их вставать с постели по утрам. Аманда была из другого мира, поэтому не заслуживала даже их презрения.

— Привет, Аманда. Как дела? — Одна из мамаш постучала пальцем по стеклу машины. Как ее зовут, Аманда не помнила.

Она опустила стекло, послышался рэп, звучавший почти на полную мощность. Блондинка изогнулась, чтобы рассмотреть, как Аманда одета.

— Какая у тебя чудесная юбка! — выдохнула она. Эта мамаша была одной из немногих почитательниц Аманды в отличие от большинства, считавшего ее честолюбивой и жесткой — как Джоан Кроуфорд в фильме «Дорогая мамочка».

— Это Донна… Каран, — сказала Аманда, вытаскивая прикуриватель и роясь в сумке в поисках сигареты.

Справа от дружелюбной блондинки она заметила русалочий светлый парик, который подпрыгивал вверх-вниз на головке Кэсс. Блузка Аманды из тончайшего шелка смялась под лямками рюкзака девочки.

— Извините, — высунулась Аманда из окна. — Милая, поосторожнее с рюкзачком, не порви мамину кофточку!

Кэсс остановилась, одернула рукава и вновь направилась к машине. Парик слегка съехал в сторону, а блузка скомкалась на спине, так что стали видны ее штанишки.

— Ладно. — Аманда спрятала голову обратно в машину и откинулась на кожаном сиденье. — Что тут сделаешь. — Она зажгла сигарету.

Блондинка смотрела, как Кэсс, волоча ноги в розовых туфлях на платформе, прошла мимо нее к машине. Открывая дверь, она дружелюбно помахала ребенку, на котором было монашеское облачение с мантией.

— Пока-пока, Кэсси, — сказала блондинка писклявым детским голоском.

— До свидания, миссис Ван Хопенмейер. — Кэсс величественно взмахнула ручкой и принялась пристегиваться.

— Дорогая, сними сначала рюкзак. И кто это был? — Аманда взглянула в сторону блондинки в обтягивающих брюках.

— Это мама Эмили.

— Эмили?

Кэсс закатила глаза:

— Ну, Эмили ты знаешь. Ее папа в сельской тюрьме.

— А, ну да. Она показалась мне знакомой. Дорогая, — Аманда перегнулась через кресло и поправила свою блузку, — что же случилось с твоими глазками-пугалками?

— Миссис Элсворт их забрала.

— О Господи! Что она сказала?

— Она сказала, что тебе надо бы увидеться с ней после школы. — Кэсс криво улыбнулась. — Смотри! Вот она идет.

Аманда посмотрела. К «мерседесу» приближалась сама миссис Элсворт.

Аманда засунула окурок в пепельницу, вытащила духи из сумочки и побрызгала в машине, распространив густой аромат «Д’Эдриен». Кэсс наблюдала за всем этим своими большими, подведенными тушью глазами.

— Мамочка, она знает, что ты куришь, — сказала она как бы между прочим.

— Откуда?

— Картинка Поппи, помнишь?

О да! Одним из первых домашних заданий, которое получил Поппи, было нарисовать «мамин портрет». На картинке Поппи была изображена огромная синяя голова в форме картофелины с единственным глазом посредине, а вместо рта была гигантская сигарета в желтую крапинку с пылающим концом.

— Бобу Марли и в подметки не годится, — сказал Николас, когда увидел этот портрет.

— Миссис Ворт, — миссис Элсворт постучалась в окно, — я подумала, что сэкономлю ваше время, если выйду к вам сама.

Аманда выскочила из машины, захлопнув за собой дверцу. Она погрозила за спиной пальцем, чтобы Кэсс не вздумала играть с ручным тормозом или еще с чем-нибудь.

— Спасибо, миссис Элсворт. Мне очень жаль. Как я понимаю, Кэсси нужно было одеться иначе.

Миссис Элсворт сложила ладони перед грудью и улыбнулась той улыбкой, которую заставляют изображать на занятии йогой, когда вы делаете растяжку на пределе возможностей, а вам еще надо не забыть правильно дышать.

— Ну, мы полагаем, что она одета не совсем подходяще для семилетней девочки, — начала лгать миссис Элсворт, глядя не на Аманду, а на Кэсс, которая осторожно высыпала содержимое бардачка на сиденье.

Очевидно, миссис Элсворт ожидала увидеть детскую книжку или энергетический обед в пластиковом контейнере. Ведь это и должно быть у правильной матери в бардачке. Но у Аманды там оказались (миссис Элсворт мысленно делала опись): пара колготок, освежитель полости рта, упаковка таблеток нурофена, шариковая ручка, две пары солнцезащитных очков, бутылка «Баккарди бризер».

— Вполне осознавая, что ваша работа приобщает Кассандру к миру высокой моды, — она явно хотела сказать «откладывает грязный отпечаток на ее ранимой детской душе», — мы все-таки надеялись увидеть образец для подражания, которому дети могли бы следовать. Например, таких влиятельных женщин, как Жанна д’Арк, королева Елизавета I, мать Тереза, Шерри Блэр.

Аманда нахмурилась настолько сильно, насколько ей позволял ботокс.

— Шерри Блэр, я думаю, было бы трудно повторить, — сказала она задумчиво, вспоминая, было ли у нее что-нибудь в гардеробе, что могло сойти за вещь от индийского дизайнера Ронит Зилха, — может быть, лучше Мадонна? Кэсс как-то мечтала стать Мадонной. — Миссис Элсворт уставилась на Аманду. — Во всяком случае, она здесь живет. Мадонна. В Британии. И она дружит с принцем Уэльским и с Полом Маккартни, и она какой-никакой, но столп… — Миссис Элсворт опять заулыбалась, как на йоге. — Да, миссис Элсворт, спасибо, мы поняли.

Аманда отвернулась и приоткрыла дверь машины.

«Ты, сучка, убирайся с глаз моих, убирайся!» — оглушительно заорало радио, и миссис Элсворт содрогнулась. Аманда, нагнувшись, сделала звук тише.

— Миссис Элсворт, — Кэсс взглянула из-под прядей своего русалочьего парика, — а что такое презерватив?

Аманда и миссис Элсворт обменялись многозначительными взглядами.

— Милая моя, я тебе позже объясню, — сказала Аманда, сделав Кэсс страшное лицо.

— Но ты неправильно пишешь слово «помидор». — Определенно, Кэсс получала удовольствие.

Аманда повернулась к учительнице.

— Такое часто случается? — спросила она компанейским тоном, каким между собой разговаривают подружки.

— Я с этим не сталкивалась, — строго сказала миссис Элсворт, — иногда такое поведение наблюдается у детей, у которых есть старшие братья или сестры переходного возраста.

— О!

— Однако при возникновении подобных проблем лучшим путем их решения мы считаем правду, поданную в упаковке любви и взаимопонимания.

— Еще раз спасибо, — сказала Аманда, садясь в машину и закрывая оконное стекло. — Помаши рукой миссис Элсворт. — Аманда отъезжала от школы на рекомендуемой скорости семь миль в час. — Маши, маши. Ох, ну и влипли же мы.

— Так что же это? — спросила Кэсс.

— Это то, что мужчины натягивают себе на голову, когда дурачатся, или иногда на выхлопную трубу.

— А можно послушать песенки из фильма «Мой друг Флик»?

— Нет, нельзя. Мы послушаем из фильма «Сердце». Они тебе понравятся: «Желтая лента, повязанная вокруг дуба», «По морям».

— Хорошо.

Аманда включила радио и откинулась на сиденье. И вдруг из динамика послышался хриплый, надтреснутый голос Феликса Кэта: «Да, именно это они всегда и говорили, — Аманде показалось, что Феликс присвистнул, — но понимаете, я думаю, что окружающие не сознавали, как много влияния она оказала. Песня «Я не влюблен». Ведь в ней слышатся нотки «Взрослые парни не плачут» Дитера Болена. В этой песне вся Эмбер: ее голос, ее идея. А «Энджи» ведь «Роллинг Стоунз» написали для нее. Сначала песня называлась «Эмбер», правильно я говорю? Только когда Мерлин пригрозил переломать кое-кому ноги, название изменили. Таких случаев немало. У нее был дар вдохновлять. Она кружила мужчинам головы. В этом все дело, так я думаю».

«Уитли, вы согласны?» — спросила дикторша нервно.

«Нет, я вынужден не согласиться. — Новый голос был низким и слащавым, таким обычно говорят тучные мужчины, любящие удовольствия. — Я считаю большим преувеличением называть Эмбер Бест одной из значимых персон двадцатого столетия, даже в области популярной музыки. Но конечно, ее личность была харизматической. И никто не сомневается, что она умела подчинять мужчин своему обаянию и заставляла их выполнять все ее прихоти. Феликс это подтвердит, я уверен».

Опять послышались свистящие нотки. Говорил Феликс Кэт. «Но в тридцатых какая-нибудь Джеральдина Шарп…»

— Они говорят о маме Зельды, правда?

От неожиданности Аманда вздрогнула и схватилась за руль. Нагнувшись, она выключила радио.

— Да.

— Почему они о ней говорят?

— Потому что ее показывали по телевизору.

— А что такое харизма?

— Это когда люди от тебя в восторге.

Кэсс посмотрела на нее так, как будто подумала, что ей преподнесли облагороженную версию настоящего значения.

— У мамы и папы Зельды не одна кровать. Зельда говорит, что у них много кроватей в разных комнатах, и ее папа иногда спит внизу, в кресле или в гамаке.

Кэсс уставилась на мать, ожидая, что она будет изумлена.

Аманда ничего не ответила.

— Папочка говорит, это потому, что мамам и папам иногда нужно побыть отдельно, а то они начнут швыряться друг в друга тарелками. — Глаза ее были как два больших блюдца. — Поэтому папочка был в доме Зельды? Мамуля, почему ты грустная?

Аманда поняла, что по ее щекам текут слезы.

— Я думаю о маме Зельды, вот почему.

— Потому что она умерла?

— Да.

— Папочка говорит, что люди никогда не умирают в твоих мыслях, если их очень любишь. Они точно такие же, как и все живые.

— Ну, папочке виднее, — сказала Аманда, — конечно, ему виднее.

Она припарковалась у дома, затормозив так, что шины завизжали на асфальте.

Глава 7

Как правило, в четверг, привезя детей из школы, Аманда занималась интерьером. В течение последних двух лет она постепенно трансформировала неопределенную богемную обстановку дома в Шеперд-Буш в более утонченную, которая описывалась в «Ла мод» как «новый шик под старину». Журнал определял этот стиль как магический реализм, а Николас называл «позолоченный имбирный пряник». В целом это был декоративный стиль, создание и поддержание которого требовало больших затрат времени и сил. Не только все, начиная от каминов и заканчивая держателями для туалетной бумаги, требовало прикосновения волшебной палочки. Также весьма трудоемким делом было выдержать цветовую гамму — жженый сахар с миндалем, отделка серебристого цвета, светлые крашеные полы.

Николас постоянно повторял: «Почему у нас не может быть простого, уютного дома со всем необходимым, как у других людей?» На самом деле он хотел сказать: «Уж лучше бы ты этим не занималась». Аманда же была полна решимости доказать ему обратное. Для этого она почти каждый четверг рисовала серебряные точки на кафеле в ванной, нашивала карамельного цвета полоски на ламбрекены, раскладывала лоскутные коврики на мебель. Но не сегодня. Сегодня нужно было отложить привычные дела в сторону и начать собирать доказательства.

Для этого Аманде понадобились фотоальбомы, карандаш, блокнот и книга в ярко-зеленой мягкой обложке под названием «А не завел ли он роман?».

Книга казалась лишней в этом ряду предметов. Однако Аманда почему-то решила, что она ей поможет. Ей понравились напечатанные крупным жирным шрифтом вопросы: «Работает ли он допоздна в последнее время / ездит в командировки чаще, чем обычно? Избегает ли он прямых ответов на вопросы? Кажется ли чем-то озабоченным? Есть ли у вас прямые доказательства того, что он вам солгал?» В конце каждого раздела было написано косым шрифтом: «Прежде чем вы будете читать дальше, спросите себя: «А может быть, я все-таки ошибаюсь?»» Если вы отвечали «да», следовало вернуться к первой главе «Природа подозрений».

Аманда к первой главе еще не возвращалась. Посреди блокнота она нарисовала карандашом сверху вниз жирную линию. Слева она написала «Хедланд», ниже — «Август, совещания в Манчестере». Это были два неоспоримых доказательства, которыми она обладала. Николас попал в телепередачу в утро смерти Эмбер в Хедланде, а о ночных совещаниях ничего не было известно коллегам Николаса.

Теперь нужно было установить временные рамки. Она нарисовала горизонтальную линию и под ней в левом углу написала «Свадьба?» и рядом в скобках («Или раньше, в Тоскане?»).

На белой сафьяновой обложке их альбома были вытиснены инициалы: А. и Н. В. и дата — 18 апреля 1993. На внутренней стороне обложки вилась узорная надпись чернилами: «Дорогие Аманда и Ник, за вашу счастливую жизнь! С любовью, ваша Бест Эмбер». Под ней Аманда наклеила фотографию, на которой она стояла между Николасом и Эмбер: ее фата взвилась на ветру вверх как хвост летучего змея, а Эмбер с притворным торжеством потрясала в воздухе букетом невесты. Николас что-то кричал в объектив. «Мы с женой не прочь выпить!» — вот что он кричал. Сэм тогда принес им по маленькой бутылочке шампанского с соломинкой (идея Аманды). А потом на лужайке ее свекрови оркестр заиграл песню Барри Манилоу «Мэнди». На припеве «О, Мэнди…» запели все.

Большинство женщин говорят, что их свадьба прошла как в густом, жарком тумане. Аманде же запомнилась каждая секунда в насыщенных красках и со стереозвуком. Она помнила подхваченный ветром обрывок разговора, стук ложек о тарелки, склоненные в приветствии огромные шляпы, разгоряченные лица, приветливые взгляды и хмельные улыбки.

Оглядываясь назад, она не могла точно сказать, целый ли день так четко отпечатался в ее памяти, или же это было как укол адреналина в сердце — тот момент, когда она зашла за угол беседки и увидела Николаса, наклонившегося к Эмбер, которая откинула голову в высокой красной шляпе назад, словно тюльпан, ждущий, когда его опылят. Где-то заревел двигатель автомобиля, поэтому Аманда сначала не расслышала, о чем они говорили. Сердце ее заколотилось, как будто оно знало что-то такое, о чем не ведал разум. Аманда увидела, как Николас прижал руки Эмбер к своей груди. «Я ни слова не сказал, а ты уже знаешь, что нам нужно, — сказал он. — Я самый счастливый мужчина в мире». Затем он наклонился и поцеловал Эмбер в лоб.

После этого Аманда замкнулась в скорлупе невесты, находящейся в центре внимания. За ней, кивающей и улыбающейся как болванчик, наблюдали со стороны, но боялись подойти близко — как придворные за своим деспотом. Да, это был ее особенный день. Иногда она набредала на группы беседующих, которые тут же распадались, и каждый широко ей улыбался, смеялся вместе с ней. При появлении невесты всё нормальные разговоры прерывались, все начинали усиленно кивать, соглашаясь с каждым ее замечанием. Как будто все видели не Аманду, а платье, фату и диадему, взятую напрокат. У гостей словно выработался рефлекс — отвечать ей заученными фразами типа «прекрасно», «блестяще», «сад такой замечательный» и «погода такая чудесная». И хотя Аманда понимала, что не обязательно знать всех приглашенных на свою свадьбу, ей казалось, что она не видела ни одного знакомого лица.

* * *

— Мэнда!

Так Аманду называла ее свекровь; для простоты она сокращала слова до двух слогов — Мэнда, чуд-сно, сршен-но.

— Мэнда, я подумала, может, накрыть гостям чай. — Она держалась рукой за шляпу, хотя погода стояла безветренная. — Почему бы, пока произносятся тосты, не накрыть чай под фруктовыми деревьями, чтобы гости могли угощаться?

Аманда постаралась не выглядеть озадаченной. Она не знала, какие из высохших, шишковатых деревьев, стоящих у свекрови в саду, фруктовые, а какие нет.

— Поэтому хотелось бы знать, — Бриджит сосредоточенно вглядывалась в Аманду, как будто готовясь к принятию новой информации, которую необходимо было запомнить для будущего, — твои друзья хотят чай с молоком? Чай, конечно же, «Эрл Грэй», но, — поморщилась она, — мало ли что…

— Наверное, это неплохой вариант, — ответила Аманда, — спасибо, Бриджит.

— О, не за что. Мне же надо знать, к чему готовиться. И я поговорила с Мартином, кажется, так его зовут. Его тосты — мы ведь не хотим, чтобы они были слишком длинными. Боюсь, я слишком резко ему сказала, что не нужны нам тут всякие россказни. — Она нагнулась к Аманде и сказала тихим, доверительным голосом: — Многие сегодня мне говорили, как совершенно чудесно ты выглядишь.

Собственно говоря, праздновать свадьбу у Бриджит было идеей Аманды. Николас считал, что они устроят свадьбу у ее родителей. («Дорогая, я всегда хотел повеселиться в Бэзилдоне».) Однако он так ни разу и не побывал на улице Глиб в доме номер 28. Для встречи с Джимом и Вив Аманда тогда сняла обеденную комнату в пятизвездочном отеле.

— Разве Николасу не хотелось бы увидеть дом, где ты родилась? — спросила Вив, когда Аманда позвонила ей, чтобы предупредить обо всем. — Стыдно как-то. Твой отец выкупил замечательный новый костюм у Теда.

— Мама, я думала, тебе это будет приятно, — огрызнулась Аманда.

— Ну конечно же, дорогая. Но как быть с фотографиями? И сможет ли твой отец заказать там пинту пива?

Вив по этому случаю приобрела пластиковый альбомчик для фотографий на молнии и вставила туда все свои любимые снимки. Джим приехал в модном твидовом пиджаке и брюках, купленных в рассрочку в магазине мужской одежды, и сразу же заказал себе вино с содовой.

— Твои родители — замечательные люди, — сказал потом Николас. — Но ты могла бы предупредить меня, что твой отец недолюбливает тех, кто пьет. Он так на меня посмотрел, когда я заказал третью пинту пива!

Когда Аманда позвонила родителям, чтобы сказать, что Николас сделал ей предложение, отец взял вторую трубку, и они спросили, что подарить на свадьбу.

— Ну…

— Мы знаем, что вам с Ники подарить, — сказала Вив.

Аманда вспомнила ту садовую купальню для птиц, которую они однажды выбрали как «идеально подходящую для особого события».

— У нас, может, не будет сада в новом доме, — сказала Аманда.

— Я знаю, милая моя, потому-то мы и хотим, чтобы вы устроили торжество у нас, — здесь ты смогла бы все организовать по-своему. Твой отец и так уже много чего сделал. Мы можем открыть ворота в соседний сад, если хочешь. Джефф ведь не будет против, правда, Джим?

— Конечно, не будет, — сказал Джим. — Дорогая, мы постараемся, чтобы все было замечательно.

У Аманды слова застряли в горле.

— Ты скажи только, как ты хочешь, — сказала Вив. — Мы можем развесить на деревьях фонарики, как у Болтонов на дне рождения Сандры, когда ей исполнился двадцать один год. Тебе тогда это понравилось. Джим, что ты думаешь?

— Мама, — Аманда слышала себя как бы со стороны, — дело в том, что Николас вроде как решил отпраздновать свадьбу за городом, и мы подумали, что Дорсет — подходящее место.

— Правда?

— Там находится… ферма его мамы.

— А… ну тогда ладно. Будет чудесно.

— Ну да…

— Джим, ты слышишь? В Дорсете. Твой отец никогда там не был. Хорошо. Скажешь нам тогда, чем мы сможем помочь. Мы так ждали… в общем, отложили тут немного. Скажешь нам, Мэнди, дорогая…

Аманда попрощалась, положила трубку и плакала до тех пор, пока не выплакала все глаза.

Николас наконец нашел ее. Она помогала персоналу, обслуживающему свадьбу, упаковывать бокалы из-под шампанского в пластиковые футляры.

— Да уж, — сказал он, крепко прижавшись и обняв ее сзади за талию, — говорят, что брак все меняет, но всего три часа — и королева бала превращается в домохозяйку! Неплохо, неплохо…

— Я никого не знаю.

— Где ты никого не знаешь?

— Ты меня не знаешь, Николас, на самом деле, — Аманда повернулась к нему и уперлась кулаками в его грудь, — и я тебя не знаю, разве не так?

Николас фыркнул от смеха, но потом, заметив ее гнев, сделал серьезное лицо.

— Дорогая, — он склонил голову набок, размышляя, посмеяться ли над ее вспышкой гнева или еще немного подразнить, — любимая моя, помнишь, мы читали об этом в «Космо»? Статья «Хандра в день свадьбы: десять опасных симптомов». У тебя гормональный сбой на нервной почве. Тебя околдовала злая фея, чтобы ты засомневалась в муже и начала проверять «серьезность намерений вашего избранника». Ну так проверяй же, потому что я уже обо всем догадался! Только, дорогая, поторопись, хорошо? Я пришел тебе сказать, что Бриджит хочет поскорее покончить с речами.

— Мы ничего не знаем друг о друге. — Аманде было трудно говорить, как будто она читала очень неразборчивый текст на экране телесуфлера. — Я выбившаяся в люди парикмахерша из Бэзилдона, а ты… ты щеголь из высшего общества, обожающий модные вечеринки, который внезапно сделал не тот выбор. И что бы мы ни думали, это играет решающую роль, и это неодо… неопро…

— Непреодолимое препятствие?

— Непреодолимое. В конечном счете. Ты свой среди этих… всех этих людей.

Николас, нахмурившись, огляделся.

— Тетя Нелл? Рашенда? — Он поднял бокал в чью-то сторону. — Мартин Эндерверст, конечно.

— Ты понимаешь, о чем я, — сказала Аманда. — Ты знаешь, кто тебе на самом деле нужен.

— Кто же?

— Девушка из высшего общества.

Николас сморщил нос:

— Какая? Такая, как Лулу?

Лулу была последняя из Слоунсов, чья репутация оставалась неподпорченной. В тот день на ней был разноцветный пояс и огромная брошь в форме лисицы, на которой восседал жокей.

— Ну, или Пенни… или Эмбер.

Николас выглядел так, как будто муху проглотил. Потом он громко хрюкнул от смеха:

— Ты что, совсем спятила? Ты, наверное, не заметила еще, что Пенни за забором и ее тошнит, а Эмбер — твоя самая лучшая подруга.

Аманда задержала дыхание.

«Пожалуйста, — закричал голос в ее голове, — пожалуйста, не останавливайся, продолжай!»

— Не говоря уж о том, что она последняя женщина на земле, на которой кто-либо когда-нибудь на самом деле захотел бы жениться.

«На самом деле захотел бы жениться. Захотел бы жениться». Ее внутренний голос как будто архивировал эти слова, чтобы потом, во время очередных эмоциональных всплесков, к ним был легкий доступ. «На самом деле жениться» предполагало целый ряд других возможностей, в особенности «на самом деле влюбиться», возможно, и на всю жизнь, «на самом деле страстно желать, хотеть». Все, что угодно, но только не такое будничное, ограниченное, как «на самом деле жениться».

— Почему нет? — Голос Аманды был на удивление спокойным. — Почему не захотел на самом деле жениться?

— Ну, понимаешь. Она слишком страстная, бурная, что ли. Милая и все такое, но не то, что называют серьезным выбором.

«Серьезный выбор». Ее внутреннее «я» опять все запоминало, чтобы помочь самооценке стать еще ниже. Серьезный выбор предполагал наличие серьезного воспитания, мотивированной личности, зарплаты и надбавок и так далее, которые являются значительным бонусом к образу жизни мужа. Также плюсом будут брекеты на зубах, полные лодыжки и бедра женщины, предназначенной для рождения детей.

Аманда вдруг увидела одновременно двух Николасов: один завязывал галстук перед зеркалом, а она сидела на стуле рядом с ним, держа в руках огромный ежедневник и зачитывая их совместные дела на следующую неделю; а другой Николас возлежал на кровати с Эмбер, руки которой были привязаны к спинке кровати его галстуком, рядом на полу валялась скомканная рубашка.

— Вот в чем дело. А я серьезный выбор?

— Милая моя, — Николас крепче обнял ее за талию, — ведь я хочу жениться на тебе не только из-за твоего потрясающего бюста и отличного характера. Я женюсь на тебе, потому что знаю — ты будешь хорошей женой и матерью. Потому что ты притворяешься эдакой сучкой в кожаной юбке, но на самом деле милая и добрая. Конечно же, передо мной стоял вопрос — влюбляться в тебя или нет, но твое умение делать кубики изо льда отметает прочь всякие сомнения в этом.

Словно признавая свою вину, он воздел руки к небу, не забывая при этом взглянуть на часы.

— Так ни на ком другом ты бы не женился?

— Женился! — Аманда замерла, а он продолжил: — На тебе, до того как ты сошла с ума и стала обвинять меня в похотливых желаниях к твоим гостям. — Николас обнял Аманду и потерся своим носом о ее нос. — Раз уж ты заговорила об этом, имей в виду: немного шика тебе бы не помешало, когда мы будем наедине. Белые сапожки для верховой езды, эскимосский жилет, плетка, может быть?

Она посмотрела на Николаса. Он улыбался так простодушно и широко, что подозрения улетучились.

Во всех других альбомах похозяйничал Десятый канал. На каждой третьей странице отсутствовала фотография, оставались только прямоугольные пустые места, аккуратно подписанные Ником: «Новый год, 1993», «Мэри Салливан, Эмбер, я, заседание в Будкастере. Ноябрь, 1994». Нетронутыми остались четыре страницы «Вилла Арлекко, Ареццо, Италия. Май, 1992». Если подумать, ничего удивительного. Десятому каналу требовались факты из общественной жизни Эмбер, а на тех фотографиях было только четверо отдыхающих.

Аманда отогнула прозрачную бумагу и начала рассматривать глянцевые снимки. Обычные фотографии людей на отдыхе: улыбки на лицах, загорелые руки, стол со свечами, полуобнаженные женщины в полосатых шезлонгах, сидящие в тени огромных памятников парочки.

Однако сейчас Аманда видела эти фотографии по-другому. Она заметила, что за столом, где хватило бы места десятерым, Николас сидел, тесно прижавшись к Эмбер. На единственном снимке, где они были вчетвером, Аманда и Дэйв смотрели прямо в объектив, а Эмбер хохотала, опершись рукой о Николаса, который улыбался и смотрел ей прямо в глаза.

Аманда вновь схватила свадебный альбом и начала быстро просматривать фотографии гостей, произносящих тосты за ее спиной, в поисках лица Николаса, на котором бы отразилась любовь к ней. Она провела рукой по волосам и опять вернулась к снимкам, сделанным на отдыхе в Тоскане.

Рядом с групповой фотографией был снимок Николаса и Эмбер, склонившихся над фонтаном. Под фото была подпись: «Лукка, пятый день болезни». Ей запомнился этот день. Они с Эмбер вернулись ранним вечером, и Николас принес ей лимонный шербет. Усевшись на край кровати Аманды, он сказал: «Слава Богу, что ты выздоравливаешь. Тут столько достопримечательностей, что можно стать идиотто».

Позади него, освещаемая вечерним солнцем, стояла Эмбер. Подняв волосы вверх и закрутив их на затылке причудливыми завитками, она покачивалась в такт музыке, доносящейся из окна. Аманда тогда сказала им: «Вы выглядите такими отдохнувшими после пяти часов, проведенных в увеселительных заведениях Лукки». Эмбер улыбнулась и вышла из комнаты, проведя загорелыми пальцами по рукаву рубашки Николаса.

Рядом была другая фотография, на которой Аманда и Эмбер стояли у бассейна. На Эмбер был старомодный слитный купальник на бретелях, а на Аманде — высокое бирюзовое бикини. Большую часть времени ей удалось проходить в пляжном сарафане, за что Николас дразнил ее, сравнивая с актером Майклом Уиннером. И когда она однажды прошлась в купальнике от шезлонга к бассейну, он с ликующими криками «Великолепно! Великолепно!» схватил фотоаппарат и сделал несколько снимков. Аманда тогда чувствовала себя как галапагосские черепахи, которые, высидев яйца, стремятся поскорее оказаться в море, зная, что в любой момент их могут схватить и сожрать хищные птицы, парящие в воздухе в ожидании добычи. На этой фотографии с Эмбер она выглядела как пони рядом с арабским скакуном. Под фото была подпись: «Малышка и Эмбер».

Аманда схватила карандаш и записала в блокноте дату рождения Зельды, 23 января 1993 года, то есть прошло чуть более восьми месяцев после их вояжа. Ребенок Баччи, зачатый в Арлекко. Она постукивала карандашом по блокноту, подсчитывая время, проведенное Дэйвом и Эмбер вместе. Дэйв задержался на работе и приехал на три дня позже. Они с Дэйвом заболели одновременно и провели остаток отдыха в постели. По подсчетам Аманды, у Эмбер и Николаса была на все уйма времени — почти полчаса перед ужином в тот вечер, когда он приехал.

У нее вспотели ладони. Она вытерла их о покрывало, поправила свою замшевую юбку, волосы. В конце альбома были фотографии детской вечеринки в Хедланде. Аманда быстро пробежала их глазами в поисках нужного снимка. Вот он: Зельда и Кэсс сидели на качелях, прижавшись друг к другу. Используя прозрачную закладку, Аманда начала сравнивать их черты лица одну за другой. Тут ее взгляд упал на соседнее фото, и она сразу увидела то, что ей было нужно. На лужайке, скрестив ноги, сидели все дети: Кэсс, Людо, сзади Поппи, посередине Зельда с Мелли, младшей дочкой Эмбер, на коленях. Все они щурились на солнце, уголок левого глаза у всех слегка опущен вниз, брови домиком, и наморщенные носы. У всех, кроме Мелли. Аманда взяла блокнот, зачеркнула вопросительный знак рядом с Тосканой и написала ниже: «Зельда».

Аманда пролистала книгу «А не завел ли он роман?» до последней главы «Что будет потом?». Очень обнадеживающе, учитывая четыре предложенных варианта от «а» к «д», которые мешали понять самое главное — уйти от него или оставаться жить с ним, ведь так или иначе вы теряете контроль над реальностью.

Аманда перешла ко второму разделу: «Если при отсутствии разумных оснований для сомнения вы установили, что он завел роман, тогда должны спросить себя: а) хочу ли я мстить, или б) хочу ли я сохранить брак. Если вы выбрали «б», тогда лучшей стратегией для вас будет то, что мы называем обдуманное противостояние (ОП)». Аманда скривилась и перевернула страницу.

«Вам следует признаться себе, что если вы дочитали до этой страницы, то вы действительно больше хотите сохранить брак, чем отомстить. Смысл ОП в том, чтобы, подготавливая почву, уменьшить удар, которому подвергнутся обе стороны, когда дело дойдет до противостояния, и затем построить основу для восстановления отношений. Первый шаг: планируйте заранее. Заключите с вашим супругом соглашение, которое доказывает, что вы дорожите вашим совместным будущим».

Аманда достала сигарету. «Второй шаг: сообщите тем, кому вы считаете нужным, о вашем решении. Для сохранения брака важно, чтобы любой, кто знает о ваших проблемах, понимал, что вы выбрали путь прощения (см. главу 12)».

— «Выбрали путь прощения», — проговорила Аманда, сжав губы и качая головой из стороны в сторону как болванчик.

«Более того, — утверждал автор книги, — вас будут уважать за то, что вы ставите ваши отношения выше гордыни».

Аманда представила, как на каком-нибудь модном показе к ней подойдет Девина и скажет, положив ей на плечо свои тонкие пальцы, усыпанные бриллиантами: «Дорогая, какая ты храбрая! — Голос ее будет вроде бы тихим, чтобы создать видимость конфиденциального разговора, однако все услышат каждое ее слово. — Твой муж делает ребенка с твоей лучшей подругой, продолжает… видеться сней, спешит к ее смертному одру, при этом практически не обращая внимания на твои проблемы с самооценкой. Кто знает, что виной этому — вес, а может быть, кожа?»

Тут Девина оближет зубы. Это такая ее фишка: в особые моменты, типа подписания контракта с таким фотографом, как Ральф, или поражения соперницы, это означает, что она находится в радостном возбуждении.

«Аманда, а ты выбрала, как это… ах да! Путь прошения. Ну, я уверена, ты получишь свою награду на небесах».

Глухо хлопнула дверь в передней. Послышалось знакомое звяканье ключей, когда их кладут в специальную вазочку на столике в прихожей. Затем она услышала стук кожаного дипломата о деревянный паркет и скрип стульев о плитку. Это Поппи и Кэсс побежали показывать папе свою новую находку или произведение искусства. Папе, которого Аманда месяцами подозревала в измене, а теперь уже не сомневалась, что он любит другую женщину так долго, как она его знает.

Потому что, как только состоялась официальная помолвка, ей приспичило познакомить его с Эмбер. Удовольствие представить Николаса, такого высокого, безупречно одетого выпускника Итона, именно Эмбер было, надо признаться, самым большим удовольствием для Аманды во всех отношениях.

Она дрожала от восторга, когда Эмбер и Николас щебетали друг с другом, выясняя социальное равенство: «Да, мой брат там был… Дорсет… он мой крестный… Гленроузес, точно… обязательно надо туда поехать… мы будем там в августе».

Эмбер и Николас не были знакомы раньше, но жили одинаковой жизнью на разных берегах одной и той же реки, имели один и тот же вид из окон. У Аманды на то, чтобы узнать о муже, ушли годы. Эмбер знала все это автоматически. Тем не менее это ей нравилось. Ей нравилось, что у нее есть такая подруга, как Эмбер, которую можно показать новому парню, и что для Эмбер у нее теперь есть неоспоримое доказательство своего преуспевания в этом мире. Конечно, чудесно было, когда Николас обнимал ее и признавался в любви, но еще более чудесным было, когда он делал это при людях, которые раньше не подозревали, что ей может признаваться в любви такой парень, как Николас. И высшим удовольствием было, когда свидетелями этому оказывались лица, приближенные к Эмбер. И Николас мог свободно войти в этот круг. Он стал ее трофеем, ее гарантией, сургучной печатью. Благодаря ему она не была уже тем, кем раньше. Выбрав ее в жены, Николас похоронил Мэнди Уайт и дал жизнь Аманде Ворт.

Она, конечно, была готова к тому, что Николаса околдует Эмбер. Аманда была бы разочарована, если б он оказался невосприимчив к ее чарам. Это бы отравило ее звездный час, и Николас стал бы скучным и неинтересным. Но она и не предполагала, что Эмбер может им заинтересоваться. Николас был противоположностью всех ее устремлений. Он был простодушным, предсказуемым, работал в офисе с девяти до пяти. Таких Эмбер называла «ремнями безопасности»: никогда не подведут, надежные и знают свое место в жизни.

Аманде вновь послышался голос леди Милли, отражающийся от стен библиотеки дома Эмбер: «Если бы она и захотела с кем-нибудь завести роман, то с более простым человеком, уравновешенным, образованным, сведущим в своей области. Ну, ты знаешь, такие обычно носят костюмы в полоску и пользуются традиционным английским кремом для бритья. Я уверена, ей немного не хватало этого».

Аманда же всего этого не замечала. Да и как она могла заметить? Она слишком сильно радовалась обретенной уверенности в себе, той легкости, с которой они поладили, взаимопониманию, которое показывало, что Аманда стала частью их мира, что с ней можно говорить на одном языке.

Может быть, все началось в тот самый первый день в квартире Эмбер в Кенсингтоне, когда Аманда вышла, чтобы заплатить за парковку? Может быть, попросив у Николаса прикурить, Эмбер положила свои ладони на ладони Николаса и из-под слишком длинной челки посмотрела влажными зелеными глазами прямо в его глаза, заставив покраснеть? Аманда представила, как она, запрокинув голову назад, засмеялась, убирая волосы с глаз, и долгим выдохом выпустила струйку дыма в потолок.

«Я уверена, мы станем хорошими друзьями, — наверное, сказала Эмбер. — Приезжайте с Амандой ко мне на выходные. Ну пожалуйста. Думаю, я не выдержу расставания с вами. Мы можем покататься на лошадях, мы можем заняться всем, чем вы захотите, всем!»

Когда они ехали домой, Николас одной рукой пожимал руку Аманды, а другой неловко менял передачи, руль упирался в его колени в бежевых брюках в рубчик.

«И что ты думаешь об Эмбер?» — спросила тогда Аманда.

«Необыкновенно привлекательная, — отвечал Николас, — очень симпатичная. Но для меня это слишком. Даже страшно, я бы сказал. — Он изобразил комический ужас на лице и крепче сжал ее руку. — Лучше моей малышки нет никого на свете».

Эмбер позвонила ей в тот же день вечером.

«Дорогая, — громко сказала она, чтобы перекричать шум фена для сушки волос, — какой очаровательный мужчина! Мне он так понравился. Я заставила его пообещать, что он, пока мы будем узнавать его получше, не переметнется к другой компании. Но он говорит, что нам не о чем беспокоиться. Не сомневайся, Николас именно тот, кто тебе нужен».

«Неужели ты взяла с него слово?» Аманда помнила, как у нее замерло сердце, хотя на лице была улыбка.

Эмбер засмеялась, в свою очередь: «Аманда, глупышка, он не тот парень, с которым можно пошутить и бросить. Он божественен и сходит по тебе с ума. Не упускай же своего шанса! Вы оба должны приехать ко мне на выходные, чтобы я могла поближе узнать моего нового лучшего друга».

Если с самого начала у Николаса был роман с Эмбер, то тогда Аманда была для него своего рода удобным запасным вариантом, суммой всех этих скучных качеств, до которых Эмбер никогда бы не снизошла. И ее принадлежность к их кругу избранных была всего лишь иллюзией. И более того, оказалось, что Аманда Ворт была намного ниже, чем когда-либо Мэнди Уайт.

— Любимая, — Николас стоял сзади нее, склонившись над альбомами, — чем ты тут занимаешься? Плохо, что страсть к отделке серебром у тебя не в крови.

Он сел рядом с ней на корточки, опершись локтями о колени.

— Я ошибаюсь, или у нас появилась люстра на кухне? Любимая? — Николас наклонился к ней ближе, всматриваясь в ее лицо. — Я думал, дети развесят на ней бумажных бабочек, но Рива сказала, что их заказали из Швеции, — его лицо было в миллиметрах от ее лица, его сощуренные глаза сверкали, — и что они равны по стоимости ее месячному жалованью.

Аманда уставилась на него. Целью ее было увидеть мужа как в первый раз, рассмотреть заново черты лица, сняв слои притворства, связанные с каждым движением мускула, с каждым жестом. Она так увлеклась, что почти не слышала, что он говорит. Эти ласковые, честные глаза! И совсем не честные, а фальшивые, притворяющиеся. Эти большие сильные руки, руки отца, кормильца, оказались руками соблазнителя с ловкими, проворными пальцами. Эта невинная улыбка — она сосредоточенно вглядывалась в него — на самом деле оказалась похотливой, жадной до сексуальных утех.

— Аманда? Ты хорошо себя чувствуешь? Ты очень странно выглядишь. — Николас положил руки ей на плечи. — Что ты тут делаешь? Надеюсь, не для Десятого канала трудишься? Им что, мало?

— Полагаю, что мало, — ответила Аманда. — Они только начали, я думаю.

— Звучит зловеще. А когда моя очередь сниматься? Малышка, ты должна посоветовать, что мне надеть. Может быть, остановиться на элегантно-повседневном стиле: кашемировый свитер?

«Я выбрала путь прощения, — мысленно повторяла Аманда. — Я выбрала путь прошения. Шаг первый: планировать заранее».

— Николас, — сказала она, — я хочу отпраздновать сороковой день рождения вечеринкой… сделать это вместе.

Николас тяжело вздохнул. Очевидно, он собирался втереть оливковую ветвь грубым башмаком в ковер. В книге ничего не было о вашем партнере, выказывающем презрение в ответ на ваше великодушие.

Аманда почувствовала комок в горле.

— Вообще-то этим я проявляю уважение к нашему будущему, — сказала она, захлопывая альбомы и собирая материалы для исследования, — к нашему совместному будущему, если хочешь знать.

Николас склонил голову. Брови у него поднялись чуть ли не до середины лба, как у собачки, ждущей, когда же ей бросят мяч.

— Потому что я выбрала сохранение семьи! — Она резко повернулась, чтобы посмотреть ему в лицо. Нижняя губа ее дрожала.

Николас посмотрел налево, потом направо, будто хотел убедиться, что это не репетиция любительского спектакля.

— Прости меня, дорогая. Я не знал, что ты так хочешь вечеринку. Я думал, — он прикрыл рот рукой и сказал это почти шепотом, — что празднование сорокалетия для твоих подруг — это табу. Полагал, что ты не хочешь привлекать к этому событию внимание. И потом, малышка, это же было три года назад.

Аманда засунула книгу под мышку и прошла мимо него к двери. Зазвонил телефон.

Николас взял трубку:

— Алло! Приве-ет, Вив! Как дела? — Аманда обернулась и жестами показала, что возьмет телефон на кухне. Николас закивал головой. — Да-а… Ну вообще-то нет, плохое настроение. Да. Траву она пила… и кремом живот мазала… Да… Ну, Вив, мне запрещено об этом говорить, а ты, конечно, попробуй… Да, новость у нас есть, совсем свежая. Мы собираемся устроить вечеринку по поводу ее сорокалетия. — Он подмигнул Аманде. — Да, я тоже знаю… Нет, конечно, уже был… Помню-помню, вы прислали замечательный набор для купания… Нисколько. Конечно же, вы приедете. «Я выбрала сохранение семьи» — вот ее точные слова… Ага… Ну может, и в первый раз, но я думаю, это потрясающе… Хорошо… Передаю трубку боссу. Все узнаете подробнее.

Когда Николас посмотрел на Аманду, он увидел, что она сидела, покачиваясь на стуле, у двери, спрятав лицо в ладони.

Глава 8

Пять, четыре, три, два, один… Начали!

Вид Хедланда с высоты птичьего полета. Объектив быстро наезжает на фруктовые деревья, озеро и лабиринт лужаек. Камера движется вниз, скользит по саду, обнесенному забором, между рядов зеленого горошка, проносится мимо кустиков салата и земляники и наконец останавливается на маковой головке. На экране появляются слова: «Сад, кухня, спальня: секреты семейной жизни».

Крупным планом Эмбер Бест. Она стоит на кухне и высыпает на стол содержимое большого ведра; оборачивается и улыбается в камеру. Титры внизу экрана: «Вместе с Эмбер Бест».

Камера перемещается, и через окно кухни в объектив попадает Сэм Кертис, копающийся в саду. Появляются титры: «И с Сэмом Кертисом».

Музыкальная заставка смолкает. Крупным планом Сэм. Поставив ногу на вилы, он снимает капюшон и рукавом куртки утирает пот со лба.

— Может показаться странным, что я вскапываю сад в это время года. Однако в этом нет ничего необычного, ведь мы собираемся посадить марокканские специи. — Сэм делает большие глаза.

В камере появляется Эмбер, выходящая из задней двери. На ней цветастое платье, передник и резиновые сапожки. Она идет по направлению к камере.

Голос диктора:

— Более восьми миллионов телезрителей — таков рейтинг пользующейся огромным успехом серии передач с Эмбер Бест. Десятый канал снял половину задуманного, а крупные американские телекомпании уже хотят пригласить Эмбер и ее друга Сэма Кертиса в Штаты, чтобы снять там подобную передачу…

В камере крупным планом появляется Эмбер:

— Сэмми, что же мы выращиваем?

Она кладет руку на плечо Сэма. Разложив на изгороди газетный лист, он высыпает на него семена:

— Ну, это семена перца с Атласских гор, он произрастает в холодном климате… его название переводится как «красный дьявол».

Сэм катает семена между пальцами.

— М-м-м… — Эмбер склоняется над его плечом.

— Я думаю, тебе он понравится, — говорит Сэм, подмигивая Эмбер. Она смеется.

На экране появляется интерьер современной квартиры. Крупным планом мужчина в рубашке с открытым воротом. Титры внизу экрана: «Брайан Коннор».

— Вначале основное внимание мы уделяли… мифологии Эмбер Бест, если можно так выразиться. Избранная идет к народу, рок-н-ролл и сады с лужайками… Но, показывая серию за серией, мы поняли, что зрителей на самом деле интересуют отношения между Эмбер и Сэмом, великолепной светской львицей и чумазым садовником. Поэтому мы переставили акценты. И, без особых усилий с нашей стороны, они составили своеобразную, странную пару, будучи совершенно не подходящими друг другу. Его интересовал только сад, а она витала в своих мечтах. Однако между ними царило полное согласие. И это сработало.

Голос за кадром:

— Как современные леди Чаттерлей и Меллорс?

— Ну, — засмеялся Коннор, — я не знаю. Но искорки, проскочившей между ними, было достаточно, чтобы мы достигли самого высокого рейтинга.

Экран медленно гаснет.

Сэм собрался признаться Джеки во всем в те самые выходные, когда он был приглашен в Хедланд, чтобы обсудить с Эмбер перспективу совместной работы. Время казалось вполне подходящим. Шесть месяцев прошло со дня разрыва Джеки с шепелявым Кристофером, уже четыре месяца карьера Сэма в качестве ландшафтного садовника шла в гору, и на горизонте маячил тридцать восьмой день рождения Джеки. Если верить Дженни, сестре Сэма, для одиноких женщин это был переломный возраст.

Для Дженни катализатором перемен в жизни стала ее лучшая подруга Сьюзен. Сначала она встречалась, а потом и обручилась с мужчиной, которого они обе называли Мокрицей. И правда, с парня буквально капало, он постоянно потел. Однако Сьюзен сказала (Сэм был у Дженни, когда ее подруга сообщила ей эту новость), что если они и дальше не будут обращать внимания на таких мокриц, простаков и увальней и парней ниже метра восьмидесяти, то ни к чему хорошему это их не приведет. Просто не хватало свободных мужчин, которые бы соответствовали требованиям Дженни и Сьюзен. К тому же, как выразилась Сью, они списывали мужчин со счетов еще до того, как те успевали открыть рот. Еще до знакомства с кандидатом у них был наготове целый список необходимых критериев, которым те должны были соответствовать, и детализированный перечень отрицательных качеств. Сэм, который был на семь лет моложе своей сестры, очень хотел заполучить этот список.

После того как Сьюзен вышла замуж за Мокрицу, у подобных мужчин прибавлялось шансов. Но Сьюзен была права, это понимали все, особенно мама Сэма, которая уже несколько лет распространялась на эту тему, правда, не в присутствии Дженни.

«В мои дни было не принято крутить носом, ожидая, когда же придет он, единственный и неповторимый, — говорила она. — В этом-то и проблема твоей сестры и ее друзей. Они хотят всего: чтоб он пел, и танцевал, и цветы дарил, и деньги зарабатывал, и бог еще знает что. Таких мужчин нет, Сэмюэл». На этих словах отец Сэма покашливал и шуршал газетой.

У Джеки как раз начинался этот опасный возраст. Все признаки были налицо. Например, эти вроде бы безобидные фразы: «Что, по-твоему, является основой прочных отношений?» или «Интересно, что с нами будет через столько-то лет?» Рассматривание детских вещичек не в рождественское время, беседы с уродливыми, но интересными мужчинами на вечеринках. Все это говорило, что женщина меняет свои приоритеты, впервые заподозрив, как это ни печально, что любовь не появится в том виде, в котором ее ждешь. Короче говоря, Джеки уже не была уверена в существовании принца на белом коне. Неплохо для начала.

До наступления этих знаменательных выходных Сэм решил поговорить с Эндрю. Не то чтобы ему был нужен его совет. Просто Сэму необходимо было рассказать о своих чувствах кому-нибудь, кто знал его и Джеки, чтобы ему сказали: «Мы столько лет этого ждали! Вы созданы друг для друга, мы всегда это говорили». А Эндрю знал их лучше всех. В университете они жили вместе, вместе отдыхали, ходили на вечеринки, однажды купили одну на двоих машину. На свадьбе Эндрю они с Джеки были свидетелями. К тому же Эндрю был женат, поэтому у него было преимущество в том, что касалось опыта, пусть даже он производил впечатление человека, не вполне осознающего факт своей женитьбы.

Они встретились в пабе на улице, где жил Эндрю. Было тепло, и они уселись за столиком на воздухе, открыв пакетик жареного арахиса.

— Господи, какая гадость! — сказал Сэм. — Знаешь, если кормить этим мышей в течение двух недель, они сдохнут.

Эндрю взял пригоршню орешков.

— Что нового? — спросил он.

— Ну, так. Работаю… в общем, все нормально.

— Да?

— Ага. На выходных Джеки везет меня к Эмбер, чтобы выяснить, будем ли мы и дальше работать вместе. — Сэм глубоко вдохнул, как будто готовясь к подводному заплыву. — И я подумал, что, может, я поговорю с Джеки. Как ты считаешь?

Эндрю перестал жевать.

— «Поговорю» не означает, что я буду торопить события. Просто я хочу открыться ей, выложить карты на стол.

— Ты и Джеки?

— Нет, на данный момент пока только я. А если мне повезет, то и Джеки, когда я расскажу ей о своих чувствах.

— Я думал, вы друзья.

— Ну да. Но я всегда… Ты что, хочешь сказать, что не можешь представить нас с Джеки вместе?

— Ну, дай мне привыкнуть к этому. Ты меня удивил.

— Удивил? А как же «Отлично! Мои два лучших друга!»?

Эндрю медленно отпил из своего бокала. Сэм не отрываясь смотрел на него, одной рукой подперев подбородок, а другой играя с коробком спичек.

— Итак, ты никогда не думал, что между нами больше чем дружба. Между мной и Джеки, я имею в виду. Ты никогда не замечал нечто большее.

Эндрю очень осторожно поставил свой бокал на стол, как будто боясь его разбить.

— Ох, не знаю. — Слова Эндрю были как пули для безоружного Сэма. — Я бы скорее всего понял, если бы между вами было что-то большее. Все бы тогда уже случилось. За последние двадцать лет у тебя ведь была возможность, Сэм, и не одна.

— Вот именно! Но никогда не было подходящего момента. То она с кем-нибудь встречалась, то я. Или мы жили в одном доме, или же между нами все было замечательно, и она начинала распространяться по поводу того, как хорошо иметь такого близкого друга-мужчину. — Сэм запустил обе руки в свою шевелюру. — И на заднем плане всегда маячил этот придурок Саймон Бест.

— И что же с ним случилось?

— Да ничего. Но я считаю, что время идет, мы не становимся моложе, он не становится доступнее для нее. И, если подумать, я более подходящая партия. — Эндрю поднял брови. — Ну, по сравнению с тем, кем я был пару лет назад, когда у меня даже не было своего жилья. — Сэм положил локти на стол и наклонился к Эндрю: — Я хочу сказать, что мы так хорошо ладим, мы лучшие друзья, и она доверяет мне.

— Конечно же, ты ей нравишься. Только трудновато все это, не так ли?

— Эндрю, для меня это очень важно.

— Хорошо, прости меня, — улыбнулся Эндрю. — Все будет замечательно. — Он наклонился и сильно хлопнул Сэма по спине: — У тебя все будет замечательно. Только выдержат ли у тебя нервы? Серьезно. Что, если она просто засмеется? — Сэм закатил глаза. — Хорошо, хорошо, извини. Итак, что ты собираешься ей сказать?

— То есть?

— Ты подумал, как ты ей расскажешь о своих чувствах? «Джеки, я полюбил тебя с той самой минуты, когда мы встретились. Джеки, я не могу уже быть для тебя просто другом». Так, что ли? Ведь это сложно, признайся.

— Послушай, насколько мне известно, она испытывает ко мне те же чувства и так же долго, как и я.

— Насколько долго?

— Ну, в общем…

— О Боже! — сказал Эндрю. — Я и не представлял, что все настолько серьезно.

Досидев до закрытия паба, они договорились, что Сэму нужно взять у Эндрю его двухместный автомобиль для всех этих целей. Эндрю решил тоже приехать в Хедланд: вдруг Сэму понадобится поддержка?

— Какая еще поддержка? — спросил Сэм.

— Ну, ты знаешь, буду вставлять нужные слова. Например: «Расскажи нам историю, как ты боролся с акулой».

— Но она же знает все истории. Она сама в них принимала участие… О Господи Иисусе! — Сэм нагнулся и прошептал в трещины стола: — Лучше бы я не начинал. Это точно. Это будет что-то среднее между соблазнением Мадонны и собственной сестры.

Когда два дня спустя Сэм подъехал к квартире Джеки в красном спортивном авто, источая аромат лосьона после бритья, со сверкающими на утреннем солнце зубами, он чувствовал себя Дэвидом Хэммингсом из фильма «Фотоувеличение», только без его уверенности в себе. Некоторое время он сидел, поглаживая руль в оплетке под ореховое дерево, и размышлял о грядущих переменах в своей жизни. Вот он стоит на лужайке в летнем саду, указывая на интересные детали ландшафта группе безликих профессионалов. Джеки в джинсовом платье с обтягивающим верхом нежно массирует ему плечи, в то время как он делится своими планами о расположении скульптур в саду: «…которая будет посвящена моей жене Джеки…» Тут течение его грез приостановилось, на экране внутреннего взора появилось белое пятно, как будто кинопленка застряла в проекторе, затем картинка восстановилась: «…и маленькому Сэмюэлу Кертису». Джеки положила руку на свой живот, улыбаясь, повернулась к нему, приоткрыла рот и…

— Ай! — Сэм поднял ладонь к пульсирующей от боли мочке уха. — Что такое?

Наклонившаяся над машиной Джеки дергала его за ухо.

— Ты был в каком-то трансе. Я наблюдала за тобой из окна. Страшно даже стало. Где бы ты ни был, там тебе явно было хорошо.

Она поставила свою дорожную сумку на пол за сиденьем и открыла переднюю дверцу.

— Откуда у тебя этот автомобиль?

Сэм вдруг стал возиться с сумкой Джеки, переставляя ее.

— Это машина Эндрю, — сказал он.

— Это мне известно.

— Фургон сломался.

— Вчера, что ли?

— Да, шина лопнула или что-то вроде этого. А что?

Джеки уставилась на него:

— Ага, я поняла. Хочешь произвести впечатление на Эмбер.

— Совсем нет.

Она подмигнула ему:

— Вполне естественно, ты же давно ее не видел.

О черт! Куда делся Дэвид Хэммингс?

— Слушай, забудь о машине. Как твои дела? Выглядишь великолепно!

Джеки придерживала вельветовую кепку. На ней были зеленое замшевое пальто и полосатый шарф. Особенность Джеки была в том, что ее нельзя было назвать очень красивой. Однако с веснушками, щербинкой между передними зубами, копной коротких светлых волос и безумным гардеробом она выглядела очень молодо и привлекательно, как девушки с концертов «Битлз».

— Спасибо, все хорошо. — Джеки вдруг посмотрела на него с подозрением.

Ему ничего не стоило наклониться и поцеловать ее. Но ведь не получится, пока они оба трезвые как стеклышко.

— Выпить не хочешь?

— Сейчас десять тридцать утра.

— Ну, я имею в виду: я могу остановиться и купить тебе пару коктейлей на потом.

Джеки пристально посмотрела на него:

— Спасибо, не надо. И ты тоже не будешь пить, если ты это имеешь в виду.

О-ох, теперь он был жалким пропойцей!

— Слушай, я же ответственный парень, не какой-нибудь дурачок.

Сэм боялся поднять на нее глаза. Джеки слегка нахмурилась, затем принялась перебирать аудиокассеты Эндрю в поисках альтернативы суперхитам 1980—1983-го (годы их учебы в университете). Сэм специально заранее выбрал эту кассету, прокрутив песню, которая играла, когда они познакомились, чтобы не выглядело так, что он поставил ее нарочно.

Он постучал пальцами по рулю и поправил боковое зеркало. Господи! Теперь, когда решение принято, нужно было как можно скорее с этим покончить, пока он не превратился в поклонника, пытающегося угодить своей возлюбленной во всем. Это была самая распространенная ловушка для влюбленных, а уж для тех, кто знает друг друга долго, и подавно. («Привет! Я еще не купил летнюю путевку, но мне нравится виндсерфинг. Думаю, тебе он тоже нравится!»)

Он ведь знал Джеки уже двадцать один год. Он видел ее обнаженной, по крайней мере однажды. Почему же он тогда вылил на себя полфлакона лосьона для бритья, надел новое нижнее белье и целых десять минут потратил на полоскание зубов отбеливающим средством, так что теперь у него все склеивалось во рту? И вообще, выглядел как парень, с которым вас без опасения может познакомить заботливый брат. Короче говоря, все это было признаками первого свидания.

Каждому мужчине были знакомы эти опасные симптомы. Они возникали, когда девушка тебе очень сильно нравилась, или же не очень нравилась, но с ней было страшновато, или же если ты был очень молод. На таком свидании прикуриваешь фильтр сигареты и меняется походка. Начинаешь рассказывать о своих забавных похождениях в Нью-Йорке, а заканчиваешь слезливыми историями о том, как ты ухаживал за осликами во время школьных каникул. На первом свидании забываешь, как парковать машину, точнее, ты паркуешься, изображая из себя Стива Маккуина, и в конце концов остаешься без выхлопной трубы. Вдруг заводишь разговоры о модельерах. Бросаешь на девушку долгие, томные взгляды — так, чтобы в глазах отражалась глубина мысли, душевная боль и намек на связи с секретными службами. Ты все стараешься делать под музыку, даже когда вытягиваешь голову, как черепаха из панциря, или дергаешь в нервном тике плечом. И всегда жуешь воображаемую жвачку.

Если бы ты сам встретил такого парня, то наверняка наподдал бы ему. Но самое ужасное то, что, прекрасно чувствуя все симптомы первого свидания, ты ничего не можешь поделать. Все равно как на хирургическом столе во время операции.

— Тут чем-то пахнет, — сказала Джеки, — и я знаю чем. Это твоя ужасная туалетная вода «Фаренгейт». Последний раз ты пользовался ею перед свиданием с этой шлюшкой Шарлоттой.

Джеки презрительно подняла бровь. Она все-таки решила, что он так старается ради Эмбер.

— У меня оставалось совсем немного, и я решил использовать флакон до конца, — сказал Сэм.

— Лжец. Ты еще в тот вечер все на себя вылил. Я была тогда у тебя, помнишь? Ты специально пошел и купил новый флакон. — Она улыбнулась и покачала головой.

Было ли это проявлением сильной страсти или жалости с ее стороны? Была ли это ревность под личиной неверия? Нет. На самом деле это был откровенный скептицизм, основанный на абсолютной уверенности Джеки в том, что с Эмбер у него никогда ничего не могло получиться, потому что у него не было необходимых для этого качеств. Он не был достаточно высок, не так одет. Он не обладал, по мнению Джеки, тем языком тела, на котором прикуривание мужчиной сигареты означает для женщины то же, что для мужчины намыливающаяся под душем Памела Андерсон. В общем, как всегда, хронический дефицит такта с ее стороны.

Забавно, что дружба оказалась худшей основой для развития романтических отношений. Важнейший период узнавания друг друга, когда ты показываешь возлюбленной части мозаики, а она пытается собрать ее с трепетом и благодарностью, этот ключевой момент становления любовных отношений был разрушен их давней дружбой. Без этого ты как евнух в гареме: тебя ценят, тебе верят, может, даже и любят, но зажечь искру интереса ты не в состоянии.

К тому же вы оба знаете слишком много. Об обычных подчистках и правках не может быть и речи. Например, Джеки знала все подробности свидания Сэма с Шарлоттой — о том, как он паниковал по поводу количества расстегнутых на рубашке пуговиц (как у Хью Гранта или Колина Фирта?); о том, как она его отвергла, сказав затем своей подруге, что Сэм чересчур неряшлив для нее. Джеки была также в курсе, что Сэм затащил эту подругу в постель, но у него не встал. Все это означало, что Джеки не уважала Сэма-мужчину так, как уважала бы его любая женщина на первом свидании. Джеки также не видела в нем обаятельного садовника с «шармом огородного пугала», что она обязательно заметила бы, знай его всего несколько месяцев.

Вместо этого Джеки видела в нем эдакого обаятельного дурашку, которому пока все сходило с рук. Короче говоря, вся мораль истории в том, что иметь женщин-друзей замечательно, только вам на сто процентов ничего не светит в будущем.

— Ты видела воскресный выпуск «Санди таймс»? — Сэм высунул локоть из окна. — Там написали обо мне.

— О да! Конечно! — Джеки радостно всплеснула руками.

Сэм почувствовал, что его тщеславие медленно раздувается как спасательный жилет. Он поерзал на сиденье и хитро улыбнулся.

— Она просто потрясающая. — Джеки подпрыгивала на месте. — Эта твоя фотография, где ты лежишь на клумбе. Знаешь, кого ты мне на ней напоминаешь?

«Джима Моррисона?» — подумал Сэм. Именно это сказал ему фотограф: «Сними рубашку, будешь вылитый Джим Моррисон. У тебя есть что-то такое… разлохмать немного волосы… вот так… посмотри сюда».

— Фокусника! Того, в штанах с леопардовым рисунком, который всегда снимал пиджак. Не то чтобы ты выглядел толстоватым, ну, — она теперь хихикала, — разве что чуть-чуть. Но самая лучшая часть — это там, где они пишут, что в твоей работе проглядывают байронические мотивы и ты приравниваешь различные способы садоводства к видам поэзии.

Господи, теперь он был для нее задавакой!

Джеки разошлась — она цитировала отрывки из интервью и сгибалась пополам от смеха.

Сэм вернулся к своим мечтам. Они с Джеки рядышком сидят на белом диване в огромной комнате, выполненной в минималистском стиле. На этот раз говорила Джеки: «Наши отношения далеки от среднестатистических. Я не могу воспринимать Сэма серьезно в сексуальном отношении и в том, что касается его карьеры. Однако у него ужасно забавный образ в средствах массовой информации, и это нам подходит». Тут Сэм встает с белого дивана, вытаскивает из-за спины белую трость, ставит ее перед собой и начинает петь, отбивая веселую чечетку: «Рассмеши их, рассмеши их…»

— Но послушай! Знаешь, кто, прочитав это интервью, сказал, что ты просто великолепен? — Джеки сжала ему колено. — Милашка Эллис Кларк! Повезло тебе!

Сэм посмотрел на Джеки. Она ободряюще подмигивала ему. Неужели тот факт, что им интересовалась такая женщина, как Эллис Кларк, ничего для нее не значил? По любым меркам Эллис была очень красивой. Она имела шикарные сиськи и любила их демонстрировать. Вдобавок к этому ее всегда фотографировали на светских приемах, и у нее была большая квартира в центре города и трастовый фонд.

— Знаешь, она мне никогда не нравилась. — В голосе Сэма звучала обида. — Почему ты думаешь, что она меня может заинтересовать?

— Да перестань! Вся твоя известность нужна ведь тебе для того, чтобы производить впечатление на таких девушек! — Джеки заговорщически ухмыльнулась.

«Да нет же, дурочка, она нужна, чтобы произвести впечатление на тебя! На каждой вечеринке, каждый раз, когда я ступаю ногой на танцпол, я хочу, чтобы ты смотрела на меня и думала: «Секундочку… как же я раньше не замечала? Он так зажигает!» Я хочу, чтобы ты, видя со мной девушку за завтраком, думала: «Он не достанется ей. Он должен быть моим!» Каждый раз, когда мы вместе проводим отпуск, мне выпадает шанс показать тебе, насколько ловок и великолепен я вне того окружения, в котором ты привыкла меня видеть. Как я прыгаю в Греции с восьмифутовой скалы, как я побеждаю в поединках по реслингу. Все это ты должна была заметить и записать в свой мысленный перечень вещей, согласно которому мальчики отличаются от мужчин, однодневки — от постоянных партнеров. Когда я нахожу себе новую работу или продвигаюсь по служебной лестнице, то всегда хочу сообщить об этом тебе. Я знаю, как это было важно для нас еще тогда, когда нам было по девятнадцать. Это было важно как шажок по длинной дороге к тому, что будет у нас в совместном будущем, когда из твоей жизни наконец уйдут все эти Саймоны. Господи! Неужели ты еще ничего не поняла?»

Ну конечно, были целые промежутки времени, месяцы, когда Сэм почти не думал о Джеки. Один или два раза он влюблялся и так увлекался, что Джеки казалась помехой. «Скажи, что я перезвоню!» — кричал он из спальни и забывал. Пару раз он начинал понимать, что этот этап пройден и Джеки стала одной из тех девушек, которые остаются у мужчин как скелеты в самом дальнем углу шкафа. Могла бы стать его, да не стала.

Иногда, когда он начинал встречаться с кем-либо, Джеки дико раздражала его — тем, что не восхищалась этими новыми, захватывающими отношениями и отказывалась подыгрывать ему. Ведь существовало непреложное правило, согласно которому нужно было относиться к своим друзьям перед их пассиями как к богам. Если возникала щекотливая, опасная для репутации ситуация, нужно было немедленно найти выход из положения. В течение какого-то времени нужно было смеяться над старыми шутками своих друзей, вспоминать их старые подвиги, ликовать по поводу любой их победы. Вообще постоянно показывать всем своим видом: «Ого! Представь себе, тебя выбрал такой парень!» Джеки же вела себя обыкновенно. Даже хуже. Если ей нравилась новая возлюбленная Сэма, она начинала с ней дружить. И через пару часов они уже сидели рядышком, подталкивая друг друга локтями в бок и хихикая, словно были членами общества «Смешной Сэм», а не «Как нам повезло, что мы рядом с супер-Сэмом». На самом деле это было прикрытием, ведь у Джеки и его подружек было не так много общего. Во время совместных ужинов полагалось обсуждать прошлые заслуги. Хихикая, с бокалами бренди в руках, они до самого утра должны были делиться знанием его привычек. Вместо этого Джеки и подружка обсуждали парикмахеров, несварение желудка у звезд, а ему, забытому, оставалось сидеть, водя пальцем по скатерти. Также были времена, когда Джеки выглядела очень непривлекательно, носила брюки из грубой ткани с приколотыми тут и там значками и цветные шнурки в волосах, напоминая дешевого клоуна.

Однако затем чувства все равно возвращались. Те, немного больше, чем просто дружба, чувства, которые были где-то между теплыми отношениями брата к сестре и сильным сексуальным влечением. Он никакие мог привыкнуть видеть ее с мужчинами. Однажды даже зажал ее между книжных полок университетской библиотеки и отругал за беспечный выбор партнеров.

«Джеки, мне нужно поговорить с тобой о Марке Блоэре», — сказал он, засунув руки в карманы вельветового пиджака.

«Что такое?» — спросила она, широко распахнув глаза. В своем берете она была такая уязвимая, как цыпленок, на которого сейчас налетит коршун.

«Ну, я считаю… Он мне не нравится. — Тут Сэм вытащил руки из карманов, навис над ней и попытался придать своему голосу нравоучительный тон. — Джеки, он тебе не подходит».

«Почему нет?» — спросила она с искренним интересом в голосе. Почему? Да потому, черт возьми, что этот Марк выглядел как один из «роллингов».

«Во-первых, потому, что он много пьет. — Сэм вдруг вспомнил, как после ежегодного запоя в баре «Рептилии» Джеки пыталась перетащить его, свалившегося в полубессознательном состоянии, через порог дома, где они тогда жили. — Во-вторых, он не уважает женщин». И тут опять он вспомнил, как расхаживал с искусственной грудью, натянутой на футболку с надписью «ЭйСи-ДиСи».

«Еще что-нибудь?» — спросила Джеки.

«Ну а еще он полное дерьмо, и… вообще-то, — на этих словах он прикрыл глаза, чтобы она поняла, что ему приходится сейчас труднее, чем ей, — все дело в том, что, когда к человеку что-то испытываешь, очень трудно понять, что на самом деле он собой представляет. — Джеки стала проявлять заинтересованность. — Были случаи, когда я сам был бы благодарен за такой совет, Джеки. А ты последняя, кто это видит».

«Надеюсь, это ничего не имеет общего с тем, что Марка пригласили в группу «Гласс Бэнд»?» На этой неделе группе «Гласс Бэнд» звукозаписывающая компания предложила контракт. Конечно, ему было не все равно.

«Что-о-о? Ох, погоди! — Сэм покачал головой из стороны в сторону, стараясь не обращать внимания на ее пристальный взгляд. — Послушай, если бы я знал, что ты это так воспримешь, я бы не начинал. Я не хочу заставлять тебя страдать, о’кей?»

«Спасибо, Сэм, — сказала она, — я буду осторожной. Кстати, раз уж ты был так откровенен со мной, я думаю, тебе следует знать о том, что прозвище Жозефины — Джо, Которая Никогда Не Говорит «Нет». И ты последний в твоей футбольной команде, кто об этом узнал. Пока-пока…»

Не помогло и отношение его матери. С самого начала она решила, что Джеки чересчур хороша для него. Она, его собственная мать, вступила в общество «Смешной Сэм» с первого дня знакомства с Джеки. Она говорила: «О, Жаклин, не обращай на него внимания. Он притворяется хулиганом, а сам однажды не смог дослушать уличный концерт, потому что у него заболели уши».

Однажды его мать чистила картошку над раковиной на кухне и слушала музыку Джимми Янга. «Разве не было бы замечательно, — вдруг сказала она, — если бы Жаклин интересовалась тобой?» Ее слова смутили Сэма по нескольким причинам. Во-первых, его мама определенно решила, что такая возможность была, но давно исчезла. Во-вторых, она была уверена, что Жаклин не испытывает к ее сыну вообще никаких чувств. И в-третьих, она, обладая чертовски сильным чутьем, уловила потенциал Джеки.

«Спасибо, мама», — сказал он тогда.

«О, Сэмюэл, не за что. Каждому свое. В конце концов, это к лучшему. Домашней ее не назовешь».

Нужно было изменить ее восприятие Сэма. Теоретически хорошо было бы ее напоить, но для этого пришлось бы дождаться вечера и устроить все так, чтобы они оказались наедине. Хотя это уже было много раз, и ничего не получалось. Дополнительная трудность заключалась в выборе нужного момента. Стадия «ой, как все классно!» должна уже быть пройдена, и Джеки полагалось находиться в задурманенном, расслабленном состоянии и, главное, не дойти до того, чтобы расслабленность превратилась в слезливость, опьянение и тошноту и чтобы они не начали ссориться. В любом случае не могло быть и речи о том, чтобы он прошел через все это, а наутро она ничего не помнила.

Безусловно, лучшим местом для признания была машина. Вот они едут рядом, не нужно смотреть друг другу прямо в глаза. Он, такой решительный, уверенный в их будущем, сидит за рулем, за окном мелькают покрытые весенней зеленью деревья, ветерок ласкает вырез на ее блузке. Прекрасная метафора начала их совместной жизни.

— Сэм! Осторожно! Мы чуть не въехали в канаву!

«Черт, черт, черт! Расслабься… Сдерживай себя…»

— И смотри, впереди овцы. Не задави их!

— Джеки, будь добра, я прекрасно знаю правила дорожного движения в сельской местности.

Он помахал парню в резиновых сапогах, который погонял стадо. Рядом с ним были старая собака и маленькая девочка в сандаликах.

— Куда-то спешим, а? — проговорил фермер. Или это был пастух? Демонстративно повернув голову к Джеки, он сказал: — Поучили бы вы его манерам.

Некоторое время они ехали молча.

— Слушай, — сказал Сэм, когда острое желание вгрызться зубами в рулевое колесо почти иссякло.

— Да?

— Я тут думал: если сегодня ничего не выйдет в Хедланде, я, возможно, получу кое-какую работу. Небольшой сад за городом.

— Ты?

— А почему нет? Я буду зарабатывать достаточно, и я бы хотел, знаешь…

— Включить музыку на полную громкость, выкинуть за окно объедки из холодильника, завести в квартире корову, чтобы не ходить в магазин за молоком, вырастить акр травы в саду…

— Жаклин, мы уже достаточно долго живем вместе.

— М-м-м?

— На этот раз все будет по-другому!

— Ага, на этот раз мне не придется вычищать твою квартиру антисептиком.

«Вот черт! И как она запомнила этот случай с личинками мух?»

— На самом деле, Джеки, тебе должно понравиться! Ты бы смогла там писать. По выходным. Разве ты не завидуешь нашим женатым друзьям? — Джеки выглядела озадаченной. — Ну, ты понимаешь, у них есть загородные дома, и все такое.

Она сморщила нос:

— Дэйв и Эмбер, что ли?

— Ну, они прекрасно жили.

— Точно! Какой мужчина не захотел бы быть Дэйвом, жить в чудесном доме с прекрасной женой! — «О Господи, опять Эмбер!» — Созерцать из окон свои поля, бегающих по ним овечек, созревающие фрукты, играющих детишек. Мне бы это понравилось!

Джеки посмотрела на него. Кем она его себе представила? Золотоискателем? Маменькиным сыночком?

— Дело не только в образе жизни. — Сэм кашлянул, чтобы прочистить горло. — Дело в определенных обязательствах. Я просто думаю: мы же не молодеем, и когда смотришь, что есть у других людей, тоже задумываешься: а не пора ли занять свое место в жизни?

Занять свое место в жизни! Теперь он говорил как мужчина, у которого ребенок в машине, как мужчина, держащий жену под ручку на вечеринках, мужчина, одетый с женой в одинаковые свитера. По сравнению с таким придурком юноша с симптомами первого свидания был просто отличным парнем. Сэм скорчил себе рожу в зеркале.

— Все в порядке, — улыбнулась Джеки. — Только что у тебя был приступ болезни «тех, кому за тридцать». Добро пожаловать в наш клуб!

— Так ты готова, как ты думаешь?

— Да, но надо еще подумать. Трудно принять решение так сразу.

Она посмотрела на него почти застенчиво. Сэм вспомнил, что Эндрю сказал ему в пабе: «Что, если она просто засмеется?» Но настроение сейчас было другое, смеяться она точно не будет. Они медленно входили в то спокойное, доверительное состояние, случающееся время от времени, когда обе стороны готовы поддержать судорожные попытки друг друга сдвигаться шаг за шагом с мертвой точки в отношениях, удерживаясь от соблазна прибегнуть к такому спасительному средству, как смех.

Сэм набрал побольше воздуха в легкие.

— Но разве это того не стоит? Рискнуть, довериться своим инстинктам. Да, трудно, не все так, как хочешь, но решение верное. — Джеки, нахмурившись, кивала. — И именно тогда все встанет на свои места.

Черт возьми! Он произвел впечатление на самого себя, а Джеки… Джеки была потрясена. Он заставил ее задуматься. Он полез в карман за мятной конфеткой — на всякий случай.

— Ну, я не знаю. — Она теребила локон соломенного цвета, щекоча им кончик носа. — Просто ждешь, ждешь, а когда это приходит, становится так… страшно.

Да уж. Страшно, это точно. Ему было жутко даже вообразить себе. Если провести быстрый сравнительный тест, это самое страшное, что может случиться. Перед ним раздевается, например, Эмбер и затем Джеки. Даже и сравнивать не стоило. В первом случае — простое волнение, во втором — ему бы просто снесло крышу. От пота его руки прилипли к рулю. Что бы она при этом делала? Говорила не умолкая? Смотрела ему прямо в глаза не отрываясь? Сэм вспомнил, как его друг, доктор, рассказывал, как он впервые осматривал женщину-пациентку. Надо было положить свои голые руки на ее обнаженную плоть и сделать это уверенно и твердо, без колебаний, а в голове стучит и под ложечкой сосет от страха. «Нужно просто быстро приложить руки, — говорил друг, — как засунуть их в огонь. Но как только это сделаешь, паника уходит довольно быстро».

— Я хочу сказать, что торопиться не надо. — Сэм украдкой взглянул на вырез ее блузки. — Речь идет о принятии решения о переходе отношений в иную стадию.

Господи! Его слова звучали так, словно он говорил со сцены, наряженный вяркую атласную рубашку, усевшись на высокий стул и помахивая микрофоном в руках.

— Ты прав, — сказала Джеки. — Нам нужно перейти на другой уровень.

Она повернулась к нему и улыбнулась. Все будет хорошо. Он пожал ее руку, нежнее, чем просто другу, и подумал о том, что хорошо бы выплюнуть конфету из окна машины, но они вошли в крутой поворот, и Джеки отвернулась. У нее был задумчивый взгляд, которого раньше он не замечал. Наконец-то они пересекли эту черту. Теперь Джеки покажет себя с новой для него стороны. Он увидит, какая она бывает сонная с утра, временами гневная и дикая или маленькая девочка со смешными страхами. Ему откроются все ее забавные привычки: как она спит, положив руку под подушку, или носит его футболку вместо ночной рубашки. Сэму всегда нравились девушки такого типа — из американской глубинки, расхаживающие по дому в твоих шортах или спортивных носках, так что кажется, будто вся твоя одежда принадлежит накачанному тестостероном мужику.

Джеки тихонько вздохнула и устроилась на сиденье поудобнее, задумчиво грызя ноготь на большом пальце. Сэм почувствовал, что должен защищать ее, что он отвечает за нее, и ему очень хотелось, чтобы этой ответственности было побольше. Как друзья они уже вряд ли могли бы быть ближе, но он продвинулся намного дальше. Сэм чувствовал себя сильнее, мудрее, мужественнее. Сейчас он отдалился от нее, уйдя в грезы о совместном будущем. Он закатал рукава на рубашке, чтобы были видны его сильные, загорелые руки. Он чувствовал себя как первый поселенец, которому предстояло построить свое жилище и возделать землю, или как муж, несущий жену со схватками в родильный зал. Он был всемогущ, щедр и…

— Ты уже решила, — спросил он, втягивая живот, — где будешь праздновать свой день рождения?

— Почти. — На ее лице появилась загадочная улыбка. Может быть, отныне он будет видеть на ее лице только такую улыбку.

— И что придумала? — Сэм вытащил кассету и вставил другую, вновь пытаясь заставить ее слушать сборник восьмидесятых. Главным было выбрать момент, а сейчас как раз наступил момент для группы «Спешиал».

— В городе брат Эмбер, и он собирается кое-что организовать.

— Гм? — «Черт, черт, откуда он взялся?» — Что ты имеешь в виду?

О чем она думала? Зачем она о нем вспомнила, когда все было так…

— Да не знаю, наверное, он устроит ужин.

Она что, покраснела? Да, она покраснела…

— Ты думаешь, просто ужин?

— Ну, я не знаю…

Джеки переключилась на ту ужасную линию поведения, которую обычно выбирают женщины, когда объявляют, что завели себе нового дружка: говорят, хихикая, что помолвка не за горами, упиваясь при этом собственной женственностью.

— Наверное, будет вечеринка. Он только что вернулся из России и привез с собой водку и икру, и ему надо бы от них избавиться.

О Господи, теперь она говорила, как этот Саймон: «Избавиться, разгрузиться»!

— И когда это было точно решено?

— Прошлым вечером.

— Прошлым вечером? Немного неожиданно, не так ли? К чему такая спешка? Мы сами могли бы организовать тебе вечеринку, у нас есть номера телефонов всех твоих друзей. — А что он мог еще сказать, ведь ничего противозаконного в этом не было.

— Все нормально, Сэм. Там будет немного народу.

— Ну а меня пригласишь? — «О Боже!»

— Конечно.

Сэм вытащил кассету и начал внезапный обгон.

— Сэм, в чем дело?

«Дело в том, что мы говорили о нас, о нашем совместном будущем. А теперь мы говорим о тебе и об этом Саймоне. И что хуже всего, при упоминании его имени ты ведешь себя как влюбленная крольчиха, и тебе совсем не стыдно, хотя ты сидишь в машине, которую я взял напрокат, чтобы тебя соблазнить. Мне противно даже смотреть на тебя».

— Я всего лишь думаю, что немного неверно с твоей стороны все бросать, как только появляется он. — Сэм почесал голову.

— Мне нечего бросать.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

«Он звонит — ты подбегаешь к трубке. А затем он возвращается к одной из своих поклонниц». Что-то помешало ему сказать это вслух, что-то подсказало ему, что если поставить ее перед выбором, то не обязательно она выберет именно его.

— Я знаю, что ты имел в виду, когда говорил о верном решении.

Как она могла… «Погоди, постой!»

— Как ты говорил, он в любом случае не идеальный выбор. Но если ты уверен на все сто, что другого не будет, то стоит попытаться сейчас. Правильно?

Сэм уставился на нее. Неужели он не ослышался? Как она могла так повернуть его слова?

— Я знаю, — сказала она, — знаю, что он тебе не нравится. И я люблю тебя за то, что ты беспокоишься о моем будущем. Я люблю тебя за то, что ты все правильно понимаешь.

Она обняла его за шею, сняла свою вельветовую шапочку и крепко поцеловала его в щеку.

Глава 9

Пять, четыре, три, два, один… Начали!

Звучит негромкая музыка. Камера делает панорамный кадр группы парней и девушек в купальных костюмах, загорающих на травянистом берегу реки. Они прикрывают глаза от яркого солнца, щурятся и приветственно машут руками.

Камера поворачивает направо, и в кадр попадает спина девушки, плывущей на лодке по мелководью. Ее черные волосы длиной чуть выше трусиков бикини. Она вдруг оборачивается, как будто ее позвали, выпрыгивает из лодки и бежит к камере, вытянув руки и смеясь.

Картинка меняется — сначала в кадр попадают река, дерево и небо, затем крупным планом что-то серое и расплывчатое, затем фокус настраивается, и мы видим улыбающееся веснушчатое лицо Эндрю Нортона. Он грозит камере пальцем, когда та пытается поймать в фокус его обнаженный торс. Затем камера опять меняет направление, ловя в кадр лица и полуобнаженные тела, и останавливается на рыжей девушке, лежащей на животе, голова ее повернута в сторону. Крупным планом ее профиль. Веки девушки подрагивают. Затем крупным планом то же самое лицо, но уже в наше время. Волосы гладко зачесаны назад, широко раскрытые глаза смотрят прямо в объектив. Титры внизу экрана: «Лидия Нортон».

«В конце восьмидесятых я училась в университете вместе с Жаклин Фармер. Именно тогда я впервые встретила Эмбер. Она обычно приезжала летом, когда все экзамены были сданы и наступало время вечеринок. Я не входила в их компанию, но наши пути несколько раз пересекались. Несомненно, она была звездой, но большей частью она просто пускала пыль в глаза. — Лидия опускает голову и смотрит в камеру исподлобья. — Эмбер была просто королевой выдумщиков. Люди думают, что она была красавицей от Бога, — пожимает плечами Лидия, — забывая при этом, что у нее было много талантливых современников, не обладавших такими преимуществами, у которых не было всемогущего папочки, устраивавшего все одним телефонным звонком. — Лидия поерзала на стуле и положила ногу на ногу. — В нашей стране принято считать, что у таких, как Эмбер, в жилах течет редкая кровь, которая автоматически делает их незаурядными личностями, и все, что они говорят, автоматически вызывает восхищение. Они скучают, а окружающие видят загадку в их лице; они одеваются как нищенки, а их считают образцами истинно британского стиля; они спят с кем попало, и это считается духом времени, а не распущенностью. Абсолютно все считали, что Эмбер была рождена для славы, и никого не волновало, какой же она была на самом деле и кого она использовала, чтобы стать известной».

Экран медленно гаснет.

— Отлично, Лидия. Действительно хорошо. — Майк медленно подошел к Лидии и присел на корточки рядом с ее стулом. — Ты была такая… горячая в последней части.

Лидия достала сигарету. Четыре дня съемок, и она будет просто вылитая Бетт Дэвис. Она знала, насколько хороша в кадре, какая энергия исходит от нее.

«Это твой долг, — внушал Майк, — и ты не из тех, кто будет скрывать правду».

С самого начала он сказал Лидии, что из всей их компании она самая естественная. «Ты раньше уже снималась? Нет? Правда? Удивительно».

Когда она призналась, что немного работала моделью, он захотел взглянуть на ее портфолио. Он делал рамочку из пальцев, тщательно рассматривая каждую фотографию, сравнивая изображение с нынешней Лидией.

Ладно, пусть он изобразит ее милой и доброй, но она действительно чувствовала себя уверенно в кадре, и, когда она поправляла прическу или декольте, Майк одобрительно кивал. Наверное, именно так, важной, красивой и в центре внимания, всегда чувствовала себя Эмбер.

— Мне кажется, я немного переусердствовала, — сказала Лидия с недовольным лицом, задумчиво стряхивая пепел с сигареты. — Не хочу, чтобы из-за вас у меня были неприятности.

— Лидия, помни, ты не говоришь ничего такого, о чем мы не знаем или не подозреваем. Зрители больше нас в курсе всего. — Майк встал и убрал прядь, упавшую ей на глаза. — Избегай обобщений, подавай нам факты.

Лидия отвернулась и посмотрела в окно, приоткрыв рот и наклонив голову слегка набок. Вчера, по настоянию Майка, снимали только ее профиль справа. Для такого рода программы это было необычно, слишком уж постановочно. Однако Майк сказал: «Я не доставлю другим удовольствие и буду первым, кто снимет такой профиль».

— Когда вы хотите начать снимать меня? — спросила Лидия.

Вначале Майк предположил, что ей лучше будет упорядочить свои мысли на бумаге. «Нам предстоит много работы, — сообщил он, наливая ей третий бокал шабли из запасов Эндрю, — но когда все будет закончено, я хочу, чтобы ты, — он сложил вместе указательный и средний пальцы и наставил их на нее, словно дуло «кольта», — почувствовала, что сказала абсолютно все, что хотела. Поэтому я предлагаю записать основные пункты. Например, мужчины. Были ли у нее какие-то критерии отбора? Все ли ее друзья закрывали на это глаза? Переосмысление всего этого. — Майк опустил плечи и раскинул руки. — Можно сделать акцент на том, что она спала со всеми подряд. Рассказать, что на самом деле происходило в кулуарах, так? — Он остановился, раскрыв широко глаза. — Только несколько основных моментов, чтобы мы могли заострить фокус. Понимаешь, о чем я?»

По предложению Майка Лидия начала рассказ с самого начала, с момента ее первой встречи с Эмбер. («Что ты заметила, подумала? Опиши нам, как все тогда происходило».)

Это была студенческая вечеринка, которую в старом загородном доме устроили двое знакомых парней. Появление Лидии стало для них настоящим подарком. Именно так. Она отличалась от них, была свежей струей в их компании и экзотикой одновременно. Почти каждое утро она плавала в море обнаженной и дико и необычно танцевала, наклонив голову и раскинув руки, как подружка какого-нибудь поэта-бунтаря. В комнатах других девушек валялись горы окурков, грязные кофейные чашки и мятая одежда. В комнате Лидии всюду стояли цветы, в шкафу висели платья в стиле пятидесятых.

Танцы были не главным. Больше всего ей нужны были любовь, внимание, чей-то интерес. Лидия не желала быть как все. Женщины ее уважали. Мужчины ее замечали и, естественно, влюблялись.

Тот вечер не стал исключением. Лидию тогда стащил с балкона дома и понес на руках самый симпатичный из первокурсников, чему она была несказанно рада, так как увела его у розовощеких поклонниц. Эмбер стояла на дорожке, и даже после нескольких коктейлей ей было понятно, что эта девушка совершенно необычна.

«Какая симпатичная», — заметила Эмбер, когда первокурсник с Лидией на руках пробежал мимо нее. Первокурсник выразил полное согласие, похлопав Лидию по заду. Лидия обернулась, чтобы еще раз взглянуть на незнакомку, на которую падал свет из приоткрытой двери дома. Что же она увидела? Длинные черные блестящие волосы, пальто серебристого цвета, очень длинная и очень белая сигарета. На улице стоял «ягуар», принадлежавший Эмбер или же ее дружку, высокому носатому мужчине в пальто с меховым воротником. Деньги.

Но все дело было в манере этих людей держаться так, как будто под ногами у них текла патока, а воздух был густым и тяжелым. От них, как жар от огня, исходила полная уверенность в себе, а в ленивых глазах ее дружка читалось совершенное безразличие. Для него эта вечеринка была простым эпизодом, его ждали более интересные и важные встречи.

О чем же подумала тогда Лидия? Сначала она почувствовала угрозу, а в следующую секунду увидела в Эмбер посланницу с другой планеты, которая, казалось, говорила всем своим видом: «Если ты хочешь это увидеть, ты это увидишь».

С одной стороны, была жизнь Лидии, где ей предназначалось если не блистать, то хотя бы светить; немного поработать в какой-нибудь интересной области, а затем удачно выйти замуж, завести детей, жить в хорошем доме, может быть, с конюшней. Это была усовершенствованная модель семьи, в которой она выросла.

С другой стороны, была иная жизнь, откуда все эти устремления выглядели лишь пройденным этапом, где материальное благосостояние было данностью, а начало жизненного пути уже сопровождалось всем необходимым.

Когда они с первокурсником свернули за угол и серебристое пальто исчезло в темноте из поля зрения, Лидия подумала: «Я хочу быть такой. Я могу быть такой». И она попросила студента опустить ее на ноги и отвезти домой.

Второй раз она увидела Эмбер полгода спустя, на пикнике. В том году она почти не встречалась с Сэмом и Джеки. Ее преследовал Эндрю, и Лидия решила, что проще будет не встречаться ни с кем из этой компании.

Эндрю не походил ни на одного из ее поклонников. Другие очаровывали ее, а затем опутывали золотыми цепями или охраняли, как собака сторожит свою кость, прижав обеими лапами и рыча. Эндрю же наблюдал за ней на расстоянии и приближался только по делу. «Я нашел для тебя почти новый мотоцикл», — говорил он. Или: «Если хочешь, я тебя туда подброшу». В такой привязанности было даже что-то лестное. Как сказала Джеки: «Он такой уверенный, я не могу поверить, что ты не хочешь дать ему шанс».

Эндрю, однако, был не из тех мужчин, которыми интересовалась Лидия, особенно в то время. Она не говорила Джеки об этом, но, так уж случилось, они с Эндрю были в разных командах.

Эти команды, по выражению Лидии, были четко разграничены — «Золотая», «Серебряная» и «Тоже Сойдет». И даже в возрасте девятнадцати лет все знали, в какой команде кто состоит. Позднее, конечно, критерии отбора менялись. Мужчины, которые были в «Золотой» команде в двадцать лет, за одну ночь могли потерять все. Женщины, бывшие ранее в «Золотой» команде, медленно опускались по этой шкале оценки, особенно когда им исполнялось тридцать — тридцать пять лет. Они уже вполне благосклонно смотрели на мужчин из команды «Тоже Сойдет», тогда как лет пять назад даже не сели бы к ним в машину. В девятнадцать лет Лидия состояла в «Золотой» команде, и об Эндрю не могло быть и речи.

Тогда на пикнике он появился вместе с Сэмом и Джеки. С Эмбер приехало двое мужчин, один из них художник, а другой — наследник издательского дома по имени Гасс. Они лежали на берегу реки, наслаждались первым летним солнцем, пили коктейли «Пиммз» и курили сигареты с марихуаной. Тем вечером Лидия уехала с пикника вместе с Гассом и больше так и не вернулась в университет.

В то время Гасс был для нее наилучшим вариантом, и это понимали все, кроме Эмбер. Когда Лидия надевала джинсы на бикини, готовясь отправиться в Лондон в маленькой белой спортивной машине Гасса, Эмбер подошла к ней, отвела в сторону и сказала: «Я едва тебя знаю, но послушай, Гасс — простой гуляка. Я подумала, что тебе следует это знать. Не каждой это подходит».

Лидия вспомнила, как только что Эмбер плескалась в речке вместе с Эндрю, несомненно, ради того, чтобы Гасс, единственный стоящий мужчина на этом пикнике, заметил ее.

«Извини, что расстроила твои планы, Эмбер, — отвечала ей Лидия, — но ты ошибаешься, если думаешь, что простая студентка, как я, не может составить тебе конкуренцию».

Самое удивительное, что Эмбер, казалось, была шокирована ее словами. Лидия тогда почувствовала необъяснимую тревогу — так же она чувствовала себя, когда подростком спорила с родителями, крича все громче и громче, зная при этом, что они всего лишь пытались ей помочь.

Она до сих пор помнила, как смотрел на нее Эндрю, когда она уезжала с пикника.

«Бог мой, — сказал Гасс, привлекая к себе Лидию; его солнцезащитные очки с большими матовыми стеклами блестели над обнажившимися в улыбке ровными белыми зубами, — можно подумать, что я выкрал школьницу-девственницу».

— Хорошо, — сказал Майк, — давай посмотрим, что у тебя. Начинай с первого пункта.

Лидия выпрямила спину и посмотрела в свои записи.

— Говорить так, как будто камера уже включена?

— Да, как будто камера включена.

— Итак, — она кашлянула, чтобы прочистить горло, — первый раз, когда я увидела Эмбер, она, как всегда, была в окружении своих друзей.

— Где? Нарисуй нам картинку.

— На вечеринке, студенческой вечеринке в восемьдесят первом году. Она иногда приходила на них. Мне кажется, для нее это был своего рода перерыв в той череде развлечений, к которым она привыкла. — Лидия взглянула на Майка, он жестом одобрил ее. — И тогда я подумала: «Какая властная женщина!» Ну конечно, сначала я заметила, что она очень красивая, но одновременно почувствовала, что в ней есть что-то диктаторское, деспотичное. По тому, как на нее реагировали окружающие, можно было понять, что Эмбер всегда добивается своего. Позже это и стало проблемой — то, что я не желала оставаться на отведенном ею для меня месте. А она очень собственнически относилась к мужчинам и не терпела конкуренции. Но к сожалению, Эмбер не всегда была тем, кто им нужен. — Лидия улыбнулась и сложила руки на коленях. — А она никак не могла смириться, что другие люди, точнее, другие женщины, тоже могли иметь то, что было и у нее, и быть такой же, как она.

* * *

Гасс не хотел, чтобы Лидия работала. Он хотел, чтобы она вела хозяйство в его доме в Клейн-Уок, то есть присматривала за домработницей и заказывала готовые блюда на дом. Вообще ей не было смысла работать, поскольку ее свекор находился на шестьдесят третьем месте в списке самых богатых людей, опубликованном «Санди таймс». Кроме того, у нее не было никакой специальности.

Счастливой она себя не чувствовала. Она скучала, ей не хватало дневного света. Гасс вставал только после полудня и любил проводить время, как Рей Лиотта в «Хороших парнях»: разгуливать по дому в халате, смотреть телевизор, устраивать дела по телефону и вообще вести себя как крутой парень. «Иди-ка сюда, детка», — говорил он. Лидия подходила и садилась к нему на колени, пока он беседовал по телефону со своими «партнерами по бизнесу». На самом деле это были его школьные друзья, имевшие такие же далеко идущие планы, неограниченный запас отцовских денег и необходимость немедленно удовлетворять любую свою прихоть, — именно это и было главной помехой любому серьезному делу. При этом большая часть друзей Лидии вкалывала за смешные деньги и жила в ужасных условиях. А у них с Гассом в специальной комнате для бытовой техники стояла посудомоечная машина. Гасс покупал все, что она хотела. Единственное, что он от нее требовал, — это «ловить кайф».

У всех знакомых Гасса был свой кайф, в форме порошка. Это Лидию не устраивало. В наркотиках она не очень разбиралась, но ей достаточно было застать полуголого Гасса в туалете с какой-то русской топ-моделью, чтобы понять: она не хочет так жить.

Она начала встречаться с Рексом, другом Гасса, а затем с другом Рекса Констом, а затем и с другом Конста Майклом. Лидия была помолвлена с Майклом в течение года, потом он потерял работу, и ей пришлось шить и продавать мужские трусы. Через месяц она познакомилась с Ричардом. В свои двадцать семь он был амбициозным и прямолинейным, работал на фьючерсной бирже и был полон решимости заработать первый миллион до того, как ему исполнится тридцать, и «вытереть ноги о тех педиков, с которыми ты путалась». Лидия переехала к нему с условием, что он купит ей кольцо, и они пошли искать подходящий ювелирный магазин.

Однажды они сидели в баре. Ричард заказал всем текилу и искал, с кем бы потанцевать лимбу, когда танцующие должны нагибаться все ниже и ниже, пролезая под шестом. «Найдите же этот чертов шест! Вам нужно это увидеть!» — кричал он компании выпивающих мужчин, подмигивая и утирая рукавом пивную пену со рта.

Ему удавался этот номер на вечеринках, и Лидия с удовольствием ему помогала. Достаточно было быть в нужном настроении и иметь на себе поменьше одежды. Лидии нравилось, когда ей аплодировали, и мужчины смотрели на нее как на запретный плод.

Шест наконец нашли и положили на стулья. И тут она увидела Джеки, Аманду и Эмбер. Они смотрели на нее как учителя воскресной школы, попавшие в стриптиз-бар в злачном районе Бангкока.

«Что с вами такое?» Это были первые слова, которые она им сказала за последние три или четыре года.

«Ничего, — отвечала Джеки. — С тобой все в порядке?»

Эмбер внимательно смотрела на Ричарда, который у барной стойки исполнял танец живота с девушкой со своей работы.

«Все замечательно. Я работаю в «Быстрых сандвичах», знаете это кафе? Ричард — вот он, познакомьтесь — устроил меня туда. И у него все в порядке с деньгами».

Все они посмотрели в направлении барной стойки.

«Это который в штанах с ремнем?» — спросила Эмбер.

Джеки не отрываясь смотрела Лидии прямо в глаза. Так в глаза наркоманов смотрят их старые друзья, пытаясь разглядеть признаки дурмана.

«Вообще-то мы помолвлены. — Лидия всплеснула руками, как будто только вспомнив об этом. — День свадьбы еще не назначен, но это точно случится прежде, чем мне исполнится тридцать шесть. В этом я абсолютно уверена!»

Джеки опустила глаза в пол.

«Почему бы нам не погулять как-нибудь вместе? — спросила ее Эмбер. Она медленно мигала, словно в такт музыке, длинные ресницы при этом почти касались щек. — Последнее время мы почти не видимся».

Что-то в Эмбер напомнило Лидии Эндрю — как он на нее смотрел, махая рукой, когда она уезжала с пикника с Гассом.

«Эй! Что это за девчонки? — Ричард обнял Лидию рукой за плечи и повис на ней. — Познакомь их со мной, крошка. Все твои друзья…»

«Мы просто проходили мимо, — сказала Аманда. — Правда, мы сейчас должны быть в другом месте». И вся троица гуськом направилась к двери.

«Пока», — сказала Эмбер.

«До встречи», — сказала Джеки.

Лидия смотрела, как они прошли мимо окон бара, их начесанные локоны прыгали вверх-вниз. Дружба делала их непобедимыми.

Двое парней в баре узнали Эмбер и, словно прочитав мысли друг друга, с криками выбежали из бара.

«Ого, — Ричард тыкался носом в ее ухо, считая это очень сексуальным, — быстро ты их отшила».

«Вообще-то, — сказала Лидия, — они мои очень хорошие друзья, а ты редкостный придурок».

— Вот, уже намного лучше, — сказал Майк. — Продолжай…

— У Эмбер было мало подруг: Жаклин Фармер, Аманда Ворт и я. Принадлежать к нашему узкому кругу считалось большой честью, и за это право нужно было быть готовой отдавать всю себя. Если же вы не принимали независимую позицию, как я, то спасения не было, требовалось посвятить Эмбер всю себя без остатка. — Майк закивал и сделал руками круговые движения. — Не только мы, но и наши мужья должны были находиться в распоряжении Эмбер днем и ночью. Николас, муж Аманды, работает юристом. Ему приходилось улаживать дела Эмбер, проводя все больше времени вне дома. Фактически от каждого требовалось жертвовать собственной семьей ради счастья Эмбер.

— Великолепно! А здесь мы покажем, как Ворт выходит из дома Эмбер наутро после ее смерти, как он плачет на похоронах и так далее. — Майк сложил руки на груди, засунув пальцы под мышки. — Все замечательно, Лидия, продолжай.

— Эмбер было очень трудно видеть в людях, а особенно в мужчинах, кого-то другого, кроме объектов для манипулирования. — Лидия замолчала, чтобы глотнуть воды. — Она точно знала, что ей требуется конкретно от каждого, и она знала, что ей нужно делать, чтобы добиться своего. Я не думаю, что у нее вообще были отношения, не основанные на манипулировании, сексуальном или каком-то другом. И она всегда была такой, какой окружающие хотели ее видеть. Для одних она была этакой классной лондонской девчонкой, а для других — мудрой матерью, женщиной, заботящейся о своей семье.

— Хорошо! Здесь мы перейдем к жизни в Хедланде — Дэйв, дети, жизнь-мечта. Продолжай, у тебя хорошо получается.

Лидия закрыла глаза и глубоко вздохнула, положив руки на колени.

— С тобой все в порядке? — Майк сидел на кухонном табурете, облокотившись о новый французский комод. — Ты что-то бледная.

— Я в порядке. Я всего лишь пытаюсь собрать все воедино. — Она еще глотнула воды.

— Может, расскажешь что-нибудь, чтобы перейти к домашней съемке детей Эмбер? Приведи примеры того, как эксцентрично она себя с ними вела.

Именно Лидия предложила использовать свои домашние записи в передаче Десятого канала.

— Наверное, тебе следует посмотреть эти кассеты, — сказала она Майку. — Они могут пригодиться.

Они уселись в темноте на диване и стали смотреть, как в теплый весенний денек красный спортивный автомобиль подъехал к дому Эмбер, поднимая вокруг себя клубы пыли. Джеки и Сэм, отстегнув ремни безопасности, помахали в камеру и вышли из машины. В кадре появилась Эмбер, на ее загорелой спине, как на подарочной коробке, был повязан розовый бант, а на затылке был завязан узел, из которого волосы ниспадали вниз черной вуалью. Они с Джеки крепко обнялись, покачиваясь из стороны в сторону, словно родные сестры. Затем Эмбер повернулась к Сэму, они положили руки друг другу на плечи и легонько, не нарушая почтительное расстояние, поцеловали друг друга в щеки.

— Особой близости пока между ними не видно, — сказал Майк.

— Да. Но это было три года назад. Они довольно долго друг друга не видели. Посмотри-ка дальше.

Лидия перемотала кассету. Они увидели сидящих за столом людей, которые вели оживленную беседу. Затем маленький бассейн с розовыми телами детишек. Опять беседа за столом…

— Вот, смотри.

Лидия остановила перемотку. Спиной к камере стояла Джеки, у ее ног валялся молоток для игры в крокет, она размахивала какой-то деревянной палкой.

— Что она делает? — Майк положил руку на спинку дивана и повернулся к Лидии.

— Бросает собаке палку. Смотри!

Камера повернула влево и остановилась на Сэме и Эмбер. Они стояли бок о бок, на расстоянии волоска друг от друга. Вдалеке слышалась музыка. В объективе камеры появились короткие джинсовые шортики Эмбер, темно-синие длинные шорты Сэма, затем картинка замерла — Сэм прикоснулся украдкой к обнаженному бедру Эмбер, а она положила свою руку на его. На какой-то момент, всего на несколько секунд, их пальцы переплелись. Потом они отошли друг от друга, и в объективе осталась только зеленая листва.

— Довольно убедительно, я бы сказал. — Майк ухмыльнулся. — Ты молодец. Что-нибудь еще?

— Есть кадры, где они укладывают детей спать, если тебе нужно немного хаоса и неразберихи.

Лидия наклонилась немного вправо, чтобы Майку было удобнее обнять ее за плечи.

— Сейчас, ты все увидишь через пару секунд.

«А-а-ай!»

Экран заполнился детскими личиками с высунутыми языками и широко открытыми, как у голодных птенцов, ртами. Потом фокус ушел, и в кадре появился длинный деревянный стол, за которым сидели Сэм, Джеки, Лидия, Дэйв, Эмбер, Милли и Роджер. Над столом клубился сигаретный дым, на железной цепи висел канделябр.

Дэйв, который сидел во главе стола, сложил руки рупором у рта и крикнул: «Энди, будь добр, не снимай этих маленьких хулиганов, им пора в постель! Уже пол-одиннадцатого!» Он закатил глаза и приставил два пальца к виску.

Эмбер встала из-за стола и улыбнулась в камеру.

«Ладно, — сказала она, ее голос был одновременно бархатистый и хриплый. — Эндрю, ты берешь на себя Зельду, а я Мелли и Макса».

«Не-е-ет!»

Дети вскочили с мест и, прижавшись друг к другу, как барашки в стаде, завернули за угол стола, там остановились, споря, бежать ли дальше вокруг стола или вернуться. Наконец, взявшись за руки, они побежали на другой конец комнаты к камину. Там они стали фыркать и топать ногами, как маленькие румпельштильцхены. Мелли взяла со столика сигарету и притворилась, что курит, манерно зажав «Галуаз» между пальцами и закатывая глаза при каждой «затяжке».

«Быстро все наверх! — заорал Дэйв, поворачиваясь на стуле. — Если вы сейчас не подниметесь по этой лестнице… ух я вас!»

Камера проследила за взглядом Дэйва. Он смотрел на Эмбер, которая стояла у книжного шкафа. Прикурив сигарету, она подошла к Дэйву и мягко похлопала его по плечу. «Так, обезьянки, делайте, как вам папа велит, а то сами знаете, кто за вами придет!»

Взяв со стола хлыст, она взмахнула им в воздухе. Дети с визгом выбежали из комнаты. «Мисс Вжик-Вжик! Мисс Вжик-Вжик! Мисс Вжик-Вжик и ее ужасный хлыст!»

В деланном отчаянии Дэйв спрятал лицо в руки: «Энди, сделай одолжение, выключи эту чертову штуку. — Он наклонился за минеральной водой. — Представь, что будет, если люди это увидят. Мне придется давать объяснения. Десятому каналу, блин, это тоже вряд ли понравится. Не совсем та картинка семейной жизни в Хедланде, которую ты видел по ящику, не так ли? Я говорю Эмбер: «Чьи же это дети в фартуках помогают маме замешивать тесто?» Верно, не те, кого я поймал в моей игровой комнате, когда они пытались, только представь себе, взломать автомат, чтобы достать из него деньги. Невероятно! — Дэйв хохотнул и, продолжая широко улыбаться, откинулся на спинку массивного кресла. — Все в мамочку, а уж она умеет вытряхивать деньги…»

— Отлично! — Майк налил еще бокал вина. — Есть кадры, где она ухаживает за детьми?

Лидия улыбнулась и нажала на пульте кнопку быстрой перемотки. Кадр остановился прямо на лице Эмбер, с глазами, огромными, как у куклы.

«Эндрю, ты мне отнюдь не помогаешь», — прошептала она прямо в камеру.

Камера повернула вправо — Зельда прыгала на своей кровати.

«Зельда, — голос Эмбер звучал приглушенно, — успокойся, вот так. Слушайся Эндрю и Лидию, а я пойду посмотрю, как там остальные».

Зельда перестала прыгать и легла на подушку, засовывая ноги под простыню.

«Лидия, почитаешь мне сказку? Мама сказала, что почитаешь, может, вот эту, длинную…» Она помахала книжкой «Дети воды». Из соседней комнаты раздался душераздирающий крик. Камера успела повернуться и поймать в объектив голенького малыша, пробегающего мимо двери. Зельда сложила руки на груди, словно готовясь ко всенощной.

«Все в порядке?» — крикнул Эндрю.

«Ага». Ответ Эмбер был заглушен топотом маленьких ножек, доносившихся из коридора. В дверях показалась розовая попка. «Бум-пум-пупуру-у-ум!» — заорал Макс и побежал туда, где слышался громкий голос Эмбер вперемежку с оглушительным грохотом.

На экране на какие-то секунды появился темный коридор, а затем и огромная комната с двумя маленькими кроватками в углу. Они стояли так близко, что матрасы изогнулись как гамаки.

«Вот что может сделать обыкновенный шотландский плед, — сказала Эмбер, стряхивая пепел на фарфоровую тарелку от Беатрис Поттер. — Гудини бы из такого не выбрался. Дело все в том, — она помахала пальцем перед камерой, — что эти баталии происходят только тогда, когда мой муж хочет показать своим друзьям, что значит настоящая дисциплина. Эмбер повернулась спиной к кроваткам и прошептала: — Бедняжки, они к такому не привыкли. Так, правильно, свет выключить. Если еще встанете, будете спать в комнате страха с летучими мышами».

Она подошла к камере совсем близко и подмигнула.

— Вот и все, — сказала Лидия, взяв пульт в руки, — больше ничего интересного нет.

— Нет, не выключай. — Майк положил свою ладонь на ее руку. — Дай посмотреть остальное. Мне интересно.

«Лидия, — Зельда вытащила большой палец изо рта, прижав его к нижней губке, — я ведь нравлюсь тебе больше всех?»

Лидия заерзала на диване.

— Ну же, Майк, — погладила она ему затылок, — почему ты хочешь это увидеть?

— Тсс… — сказал Майк. — Ты мешаешь мне…

* * *

Фокус был наведен на кровать Зельды.

«Ты мне нравишься так же, как и остальные», — ответила Лидия, не отрывая глаз от книги, в которой она внимательно рассматривала картинки.

Зельда опять засунула палец в рот и сделала несколько быстрых, судорожных сосательных движений.

«Потому что мамочка говорит, ты особенная. Она говорит, ты и дядя Эндрю для меня особенные люди».

Лидия сняла руку со страницы и перевернула ее.

«Ты грустишь? — Зельда накрутила на палец светлый локон и кончиком пощекотала свое лицо. — Мама сказала, ты грустишь и я должна хорошо к тебе относиться. — Засунув в рот полпальца, девочка захлопала ресницами. — Но я бы все равно к тебе хорошо относилась. — Лидия подвинулась на кровати, как будто собираясь встать. — Я бы хотела, чтобы ты жила с нами. У нас много-много свободных комнат, и у тебя потом будет много детей».

Зельда выскользнула из-под простыней и обняла Лидию руками за шею.

«Лидия, я тебя люблю», — сказала она.

Лидия вся обмякла, как будто сдулся воздушный шарик. Она осторожно сняла руки Зельды со своей шеи и положила их на кровать.

«Ну, я лю… — Лидия замолчала и встала с кровати. — Я тоже тебя люблю, Зельда, — сказала она отрывисто, как будто поправляя неправильно построенное предложение. Наклоняясь, чтобы поднять с кровати книжку, она заметила, что ее снимают на камеру. Она медленно повернулась к объективу, ее глаза сверкнули в свете ночника. — Уверена, сцена вам понравилась», — глухо прошептала она сквозь зубы, словно чревовещатель. Потом отвернулась и склонила голову. Изображение исчезло.

Майк некоторое время сидел молча, сложив руки на груди.

— Ты права, — сказал он наконец, — для нас это малоинтересно. Хотя девочка с характером, как ты думаешь? Ей сейчас восемь, сколько ей было, когда это снимали? Пять? — Лидия молчала. — Единственное, чего я не могу осознать, — взглянул на нее Майк, — так это того, только пойми меня правильно, почему ты так ненавидела Эмбер. Понимаешь, о чем я?

Лидия сделала глоток вина. Она убрала волосы с глаз и выпрямилась, как будто собираясь с силами.

— Дни напролет я демонстрирую тебе причины, по которым, как ты говоришь, я ее «ненавижу». — Она говорила медленно и тихо, уставившись в экран телевизора. — Я не упустила ни одной мелочи. Рассказала, что она спала по крайней мере еще с двумя мужчинами, кроме своего мужа, что она была невнимательной матерью и далеко не лучшим другом. Возможно, лично мне от этого не было плохо, но я не думаю, что ее поведение от этого становится менее… деструктивным. — Лидия глубоко вздохнула и попыталась улыбнуться. — Наверное, я не хочу, чтобы ей сошло это с рук, вот и все.

Она не сводила глаз с экрана, даже когда Майк придвинулся, чтобы заглянуть ей в лицо.

— Допустим, — сказал он, — но дело не только в этом, не так ли? — Он взял ее за подбородок и повернул лицом к себе, чтобы она посмотрела ему в глаза. — Я знаю, что такое месть, Лидия. А это не что иное, как месть.

Глава 10

Аманда принимала ванну и читала «Да, он мне изменяет». («Для подруги, — сказала она продавщице в книжном магазине, подмигнув из-под очков. — Ужасно, не правда ли?») Спокойно она себя почувствовала только дома, завернув книгу в два слоя плотной коричневой бумаги. Ей пришлось это сделать после того, как она застала Риву, которая рассеянно листала книгу своим подозрительно тщательно наманикюренным пальцем.

«Рива, пожалуйста, не трогай, это подарок», — сказала она тогда, засовывая книгу в сумку.

«О, извините! А кому подарок?» — произнесла Рива, бросив на сумку задумчивый взгляд.

«Миссис… такой-то. Живет она… там-то». Аманда указала рукой на улицу.

«Правда? — Рива казалась изумленной. — Это которая блондинка? Но она такая симпатичная, такая молодая, энергия у нее…»

«Эй! Аллё! — Аманда сдернула скатерть со спинки стула, на котором сидела Рива, подтолкнув ее слегка вперед. — Тебе сколько лет, Рива?»

«Семнадцать. Мужья изменяют не только старым и страшным. — Рива выпятила нижнюю губу. — Часто совсем наоборот. Так написано под коричневой бумагой?»

Конечно, далеко не лучшей идеей было читать эту книжку за два часа до начала церемонии вручения Британской премии в области гламура и стиля, где Аманда должна была получить награду. Однако во введении четко было написано, что программу «Спасение собственного брака» нельзя прерывать ни на день. Сегодня как раз был очередной этап.

«Упражнение номер три», — прочитала Аманда.

«В прошлой главе мы рассмотрели понятие времени и научились некоторым новым привычкам. На этой неделе вы должны сделать что-нибудь из следующего:

а) приготовить обед дома и съесть его с вашим партнером наедине;

б) выполнить какую-нибудь работу по дому, которая обычно достается вашему мужу. Например, постричь газон. Попросите его тоже сделать что-либо за вас;

с) лягте в постель на час раньше, чем обычно, и потратьте это время на разговор друг с другом. Примечание: необходимо устоять перед искушением заняться сексом. Важно не путать эмоциональную близость, которой вы стремитесь достичь с помощью наших упражнений, со связью физической».

Аманда в панике стала озираться, ища поддержки у травяных настоек и розовых полочек, заставленных туалетными принадлежностями.

— О-ох! — простонала она, сморщив нос и брезгливо переворачивая страницу, словно та была покрыта чем-то липким и противным.

«Если вы работаете, то спросите себя, не мешает ли работа вашим отношениям. Возможно, стресс вызван работой вашего партнера, но в данный момент необходимо сконцентрироваться именно на вас».

Аманда уставилась на бутылочку с маслом жожоба, стоящую на бачке унитаза. Смотрела, выпучив глаза, пытаясь сдвинуть ее с места, затем, вздохнув, перевернула страницу.

«Вы уже знаете, что стресс на работе является одной из главных причин проблем в браке. Именно этот стресс одновременно с вызванной им депрессией ведет к тому, что ваш партнер ходит на сторону».

Ходит на сторону. На сторону.

«Пересмотрите ваше расписание на неделю. Спросите себя: «Есть ли в нем время для меня и моего партнера, для меня и моей семьи?» Или же вы живете под одной крышей совершенно независимо друг от друга?»

— Рива!.. Рива! — Аманда приподнялась и закричала что было сил: — Ри-ива!

— Ее тут нет. — Тонкий голосок Людо был едва слышен через замочную скважину. — Она готовит мне ужин.

— О, как хорошо, дорогой! Как ты, мой сладкий малыш?

— А я тебя не слышу.

— У тебя все в порядке, дорогой?

— Ты мне никогда не готовишь ужин.

— Неправда.

— А я тебя не слышу.

— Я приготовила тебе спагетти в понедельник! Тогда к тебе приходил Гектор.

— Это было сто лет назад.

— Нет, милый. Три дня назад.

Резиновые тапочки Людо зашаркали по полу. Он ушел, устав спорить. Аманда схватила сумку, лежавшую на табурете в ванной, и пошарила в ней в поисках мобильного телефона. Она набрала свой домашний номер.

— Рива? Это я. Я в ванной… Наверху! Господи! Послушай, передай мистеру Николасу, когда он придет, что Кэсс делает проект для школы, который называется «Чем занимается мой папа», и что ему придется ей помочь… сегодня вечером. О Бог мой! Да… Тогда в понедельник. Ладно. Пока.

Аманда положила трубку и вернулась к чтению.

— Привет! — В ванной стоял Николас.

— О-о-о! Ты что делаешь?

— Хочу задать тебе тот же самый вопрос: почему ты звонишь вниз и оставляешь мне сообщения? Сегодня четверг, помнишь? Четверг, когда я возвращаюсь раньше с работы, занимаюсь работой по дому, а потом смотрю телевизор — один, потому что ты обычно идешь на показ новой серии колготок. — Николас сел на край ванны. — Что это? Книга? Я не помню, чтобы раньше тебя видел с настоящей книгой, малышка, ну разве что с «Грязным бельем Калвина Клайна». Эта похожа на учебник Кэсс.

— Учебник и есть.

Николас выпучил глаза как больной базедовой болезнью:

— Правда? И как же он называется? «Война стилей Тюдоров и Стюартов»? — Он щелкнул пальцем по пене. — И куда ты сегодня идешь?

— На церемонию вручения Британской премии в области гламура и стиля.

— Тебя покажут по телевизору?

— Может быть… А ты сегодня прорабатываешь тему «Чем занимается мой папа».

— Не волнуйся, мы уже начали работу. В глазах дочери я бог. Волнует меня только ее болезненный интерес к разводам. Помогаю ли я папам оставлять свои семьи? Говорю ли я, что папам достаточно видеть своих детей только по выходным?

— Это влияние Зельды. Очевидно, Эмбер не утруждала себя скрывать от детей некоторые вещи, как это делаем мы.

— Гм… — Николас посмотрел в окно. — Все равно, не очень веселая тема для размышлений семилетней девочки.

— Наверное, тебе следовало бы подумать об этом раньше.

— Что? И специализироваться не на разводах, а на налогах, чтобы не пришлось отвечать на щекотливые вопросы для проекта начальной школы? Думаю, это слишком даже для хорошего отца.

— Дай мне, пожалуйста, полотенце. — Аманда бросила книгу на коврик и схватила полотенце, которое Николас только собирался ей дать. Аккуратно завернувшись в него и подоткнув край сверху, она встала во весь свой рост (165 см) и сделала заявление: — Завтра мы будем ужинать с тобой наедине, а до этого я буду… смотреть спортивный канал, а ты… ну, я не знаю, пойдешь на занятия йогой к Лиани. И в постель мы ляжем раньше, чем обычно. — Она шагнула из ванны на коврик и прошлепала босыми ногами по коридору. — Это концентрированная версия упражнений для достижения результатов, потому что больше я уже не в силах все это терпеть, — сказала она неизвестно кому, а затем бросила через плечо: — И никакого секса.

Церемония вручения Британской премии в области гламура и стиля проходила под огромным тентом, натянутым в Лондонском парке. В программе значились непосредственно церемония и обед, о котором ведущий сказал: «Все будут говорить одно и то же: «Это же углеводы!» — с выражением «Неужели они думают, что я буду это есть?» на лице». Все понимающе засмеялись (на каждый стол была наставлена камера). И в прессе на следующий день написали, что из шестисот бутербродов с лососиной и капустой съедено было только тридцать.

Аманда так и не подошла к столу, она от него отмахнулась, как отмахнулась от канапе с анчоусами, овощных деликатесов и рулетиков. Вообще от всего, кроме минеральной воды и шабли. Так же как и все, сидящие за столами под тентом, она пила воду, словно та была сжигателем жира. По всему дому у нее стояли полуторалитровые бутыли воды. Кладовая была забита большими канистрами. Еще у нее был кувшин-фильтр, купленный только затем, чтобы успокоить Николаса. Он подсчитал, что они тратят тридцать фунтов в неделю на воду «Эвиан». «На «Эвиан», — говорил он своим друзьям, которые приходили к ним в гости наобед. — А ведь она даже не газированная!»

На церемонию Аманда надела шерстяное платье шоколадного цвета от Мартина Эндерверста, которое фигурировало на обложке «Ла мод» в этом месяце. Для этого она целый день пила только «Эвиан», а на прошлой неделе не ела ничего, кроме рисовых крекеров. «Дорогая, а может, тебе лучше распотрошить пуфик и съесть его содержимое? — посоветовал ей Николас. — Или погрызть эти симпатичные полиэтиленовые штучки в форме буквы «S», в которых тебе присылают посуду по почте?»

За столом, зарезервированным для издательства «Ла мод», расселись Мартин Эндерверст и Лили Листер. Они должны были получить самые главные награды: «Самый стильный дизайнер» и «Самый стильный дизайнер аксессуаров» соответственно. Также там были бойфренд Мартина Игнасио, Рашенда, Диана (возможно, «Самая стильная модель»), Пис (скорее всего «Самая стильная модель»), Марк Блюмфельд, генеральный директор издательства «Бонди Сакс» в Великобритании (тот, с кем нужно быть особенно милой), его жена Мойра и валлийская поп-звезда по имени Стиффи, которому покровительствовала Рашенда, чтобы потом использовать в серии постановочных фотографий «Растлевающее обаяние».

— Я хочу изобразить стихию, самых крутых серферов, — объясняла она Аманде. — Неоновый свет… мальчики с бодиартом… девушки с волосами цвета слоновой кости и пирсингом. Все как на доске для серфинга, которую разрисовала Тициана.

— А кто будет моделью?

— Пис. С новой прической она выглядит просто потрясающе! И Тициане нужны грубые, непричесанные парни, примерно такие, как Стиффи и Уэт Рэг.

— Насколько непричесанные?

— С плохими волосами, плохой кожей, ну, ты понимаешь. Не мальчики с пляжа, — сказала Рашенда, посмотрев на нее так, словно пожалела, что покинула издательство «Фьюжн» ради гламура и красоты «Ла мод».

«Гламурной красоты, — мысленно парировала Аманда. — Сначала я хочу посмотреть на этих моделей».

Аманда повернулась туда, где стоял Стиффи. Он пытался выглядеть как «уличный мальчишка», сложив руки на груди, наклонившись влево, словно собираясь упасть. Круглая вязаная шапочка была натянута так низко, что ему приходилось закидывать голову назад, чтобы что-то увидеть. Время от времени он поднимал руку и яростно тряс кистью руки или ритмично качал головой вперед-назад, как игрушка-собачка, которую ставят в машине.

Пис вовсю с ним флиртовала. Уставившись с мрачным видом прямо перед собой, она просила его поднести зажигалку, иногда мило улыбалась прохожим и сильно оживлялась, когда к ее столику подходил мужчина. Она вела себя как лунатик.

Аманда увидела, как Стиффи прошептал в эполеты Рашенды из перьев какой-то хищной птицы:

— Что это с ней?

— Харизма! — крикнула в ответ Рашенда, и украшения на ее шляпе задрожали, как морские анемоны.

Стиффи сначала выглядел озадаченным, затем показал Рашенде «о’кей».

Марк Блюмфельд, который захотел, чтобы его посадили между Дианой и Пис («Аманда, думаю, ты согласна, что я должен держать руку на пульсе»), вел себя как турист, попавший в незнакомую страну. Он поднял сверкающую кольцами руку и помахал Аманде. Ей пришлось встать и поспешно, пригнувшись, пройти между столами туда, где он сидел.

Когда она подошла, Блюмфельд встал, раскинул руки, и они коснулись друг друга щеками, пожали друг другу локти. Марк сделал ей несколько комплиментов, и ее обволок сладкий запах лосьона после бритья. Аманда хорошо помнила, когда Марк впервые приветствовал ее с помощью пожатия локтей. Переход от прикосновения щеками к пожатию локтей был поворотной вехой. Это означало, что из приходящего работника ты превращался в ценного, незаменимого сотрудника. В мире Аманды пожатие локтей было равнозначно щекотанию ладоней у масонов.

— Я рассчитываю, что ты представишь меня этой блестящей толпе, — весело проговорил Марк, когда она уже отвернулась, чтобы вернуться на свое место. — Не подведи меня, Аманда.

Спустя минуту шатер задрожал от шума голосов — ведущий попросил приглушить свет, чтобы показать серию роликов, представляющих номинацию «Самый стильный дизайнер года».

Игнасио встрепенулся и вытянул шею, как будто он стоял под прохладным душем. Один из людей подошел к его столу, неся в руках Бутча, хозяйского бультерьера. Ошейник и поводок на собаке были выполнены по дизайну самого Мартина.

В конце первого ролика раздались восторженные аплодисменты, а затем настала очередь Мартина. На экране появился он сам, делающий зарисовки эскизов в своей хокстонской студии; прогуливающийся между прилавков с тканями на уличном рынке. («Можно подумать», — прошептал Игнасио, закатывая глаза и похлопывая себя по груди, как бы показывая: он знает, что к чему.) В следующем кадре Мартин стоял за кулисами подиума среди моделей, одетых в черное, и подкалывал платье на одной из них.

На заднем фоне висел плакат, на котором жирным шрифтом было написано: «ТЫ — стерва! Мужчины тебе не нужны, а они тебя обожают. ТЫ показываешь, чего стоишь на Майами-Бич. ТЫ только что бросила своего третьего мужа. ТЫ считаешь себя гангстером из Ист-Энда в теле милашки». В кадре крупным планом появился Мартин. «Я одеваю женщин с чувством стиля, а не со знанием брэндов. Я не хочу, чтобы люди смотрели на мою одежду и говорили: “Это Мартин Эндерверст”».

Послышался гром аплодисментов, несколько более восторженных, чем после первого ролика, в основном благодаря улюлюканью Игнасио.

— Не хотите ли мармелад «Страсть манго»? — Аманда, как обычно, начала отмахиваться. — Не хотите ли мармелад «Страсть манго»? — Официантка наклонилась к Аманде, держа сервировочные щипчики наготове.

— Нет! — Аманда зло посмотрела на мармелад, кусочек которого уже был зажат щипцами. — Спасибо, не хочу.

Официантка не отходила. Аманда не сводила глаз с экрана, где начинали показывать одежду для отдыха.

— Ты ведь не на диете?

Аманда захлопала ресницами и невольно повернула голову, чтобы посмотреть на официантку.

— Ты вечно сидела на диете! — Глаза официантки были как блюдца, рот широко открыт. Она размахивала щипчиками, направив их на Аманду. — Ну да, это я, Джулия! Господи! Кто бы поверил? Я не знаю, где все остальные, — нас собрали и привезли сюда в последнюю минуту. Официантов, видно, не хватает. Да ты посмотри на себя! Что ты тут делаешь?

Наверное, подумала Аманда, это и есть выход в астрал: физическое тело Аманды смотрело на Джулию, Джулию Элдер, ее лучшую подругу из Бэзилдона, в то время как мыслями она была в другом конце шатра, оценивая обстановку и судорожно пытаясь решить возникшую проблему. («Улыбнись. Повернись спиной к Блюмфельду, чтобы он ее не заметил. Пусть она нагнется».)

— Я редактор журнала, — прошептала она. Она повернулась спиной к столу и наклонила голову как можно ниже, так что Джулии пришлось присесть рядом с ее стулом на корточки, положив поднос на колени.

Джулия вытаращила глаза:

— Правда?

Она смотрела на Аманду с беспокойным и выжидательным выражением. Так маленькая девочка смотрит на свою маму, которая хочет убедить ее не бояться забияк и вернуться на игровую площадку.

— Ты выглядишь как редактор модного журнала. — Она кивнула на платье от Мартина Эндерверста, словно говоря, что иначе Аманда его бы не смогла надеть. — Какого же журнала, а, Мэнди?

— «Ла мод». — Голос Аманды заглушали свистки и гиканье, которым встретили ролик одежды для отдыха. Однако Джулия прочитала по губам.

— Ух ты! «Ла мод»! — От изумления челюсть у нее отвисла, и она пихнула Аманду в плечо: — В этом, что ли, журнале? Ох, что же я не собирала деньги, чтобы вместе с тобой открыть парикмахерскую? — Джулия закусила нижнюю губу и покачала головой. — У меня ведь был талант. Помнишь, как я делала укладки под Рода Стюарта? — Джулия прикрыла рот рукой, затем поставила поднос с фруктовым мармеладом на пол, усаживаясь на корточках поудобнее. — Слушай, а где все твои гламурные друзья?

Джулия окинула взглядом стол, за которым сидела Аманда. Даже в своем взволнованном состоянии Аманда не могла не заметить, что на круглом, улыбающемся лице Джулии не отразилось никакого удивления. Было видно, что она никого не узнала. («Придумай что-нибудь. Быстро. Уже середина церемонии».) Ум Аманды работал на повышенных оборотах. («Сказать, что свяжусь с ней потом. Я занята. Важные гости».)

— Что тут происходит? — Аманда подняла глаза и увидела Марка Блюмфельда, который смотрел своими глазами навыкате прямо в вырез блузки Джулии. В эту минуту ее мозги словно заклинило. У нее закружилась голова, онемела шея, было ощущение, что все происходит в замедленном темпе. Прошло три или четыре секунды, прежде чем в голове появились какие-то спасительные мысли. («Он должен уйти. Встать. Взять его под руку…»)

Ноги Аманды стали поднимать ее со стула, как вдруг Блюмфельд втиснулся рядом и похлопал ее по колену своей потной, липкой рукой. Затем повернулся к ней спиной, чтобы лучше разглядеть интересующий его объект.

— Не помню, чтобы я имел удовольствие быть представленным вам.

— Еще бы! — Джулия покачала своей каштановой гривой с рыжеватым мелированием и благодушно ему подмигнула. — Мы таких знаем, правда, Мэнд?

— Марк, — Аманда положила руку на плечо Блюмфельда, — я думаю, нам нужно быть готовыми. Сейчас будут награждать Мартина и…

— Я прекрасно об этом знаю, Аманда, спасибо. Прежде всего скажи мне, кто эта очаровательная молодая леди.

— Ну дает!

Джулия встала с корточек, слегка покачиваясь на каблуках кожаных босоножек без задника, подбоченилась и расставила веером пальцы с розовым маникюром. Аманда вдруг поняла, как мало она изменилась с тех самых пор, когда они работали стилистами и колористами в салоне «Волосок к волоску». Те же невероятного цвета, непонятно как уложенные волосы, та же юбка до середины бедра, те же каблуки, тот же маникюр с длинными ногтями. Сейчас на ней был черный обтягивающий жилет. Обычно она носила джинсовый пиджак или что-нибудь из комбинированных тканей. На шее все так же висели золотые цепи.

Не то чтобы Аманда была удивлена отсутствием каких-либо изменений за последние двадцать лет. Скорее, ее удивлял тот факт, что внешний вид Джулии, выглядевшей как настоящая проститутка, теперь был последним писком, придававшим ей особый шик, который назывался «шик в стиле автомобиля “кортина”».

Под куполом тента почти не было девушек, которые бы не пытались одеваться в «оригинальном» стиле Мартина Эндерверста, и, если бы не чересчур глубокий вырез, коричневый загар и развязная манера общения, Джулия Элдер вполне могла сойти за молодящуюся жертву моды, показывающую, чего она стоит. В каком-то смысле она даже имела над ними преимущество. Например, у нее были гибкие ноги и крепкие, рельефные лодыжки — мечта многих в тот момент. Волосы ее были чуть-чуть более пережженные и неестественно окрашенные, чего не могли себе позволить настоящие жертвы моды.

Аманде вдруг пришло в голову, что Блюмфельд, с его любовью к выпивке и поверхностным знанием марок одежды, мог вполне принять Джулию за полноправного члена модного общества, особенно при таком освещении. Более того, горячее желание Джулии вступить с Амандой в интимную беседу и явное нежелание беседовать с Блюмфельдом могло означать ее принадлежность к высшей лиге влиятельных лиц. Например, к итальянскому отделению «Ла мод». («Действуй. — Ее мозги опять заработали, на этот раз интенсивнее. — Вмешайся в их разговор. Давай же!») Аманда встрепенулась, когда Блюмфельд схватил Джулию за руку. Или это было ее бедро?

— Я горжусь тем, что точно знаю, кто есть кто в нашем деле, — сказал Марк. Капельки пота свисали с его скудной шевелюры. — И мои чувства в смятении от того, что я встретил такой талант, и при этом…

— Так! — Аманда встала между ними, беря ситуацию под контроль. — Э-э-э… Джулии необходимо сейчас же вернуться за сцену. Грим, — еле слышно прошептала она Блюмфельду. — Работает с Кристофом. Нельзя терять время. Пошли!

И она подтолкнула Джулию по направлению к сцене.

— А как же мармелад? — Джулия обернулась и увидела, как Блюмфельд, вытянув шею, одной рукой держал у уха воображаемую трубку, а другой похлопывал себя по груди. — Мэнди, меня уволят из-за тебя! Ты что делаешь? — Она уже хихикала, вытянув перед собой запястья, как будто на ней были наручники.

Аманда ткнула ее под ребра и прошипела:

— Иди давай, нам поскорее надо спрятаться.

Вдруг послышался гул голосов, стук сдвигаемых стульев, и секунду спустя Аманда оказалась окутана запахом кожи, туалетной воды «Аква фриз», и ее щеки оцарапала щетина. Это Мартин получил награду «Самый стильный дизайнер» и теперь пробирался к сцене, обнимая по пути всех, кто попадался ему под руку.

— Блестяще, дорогой, — пробормотала Аманда в его высокий, в стиле графа Дракулы, воротник.

Он отодвинул ее в сторону, притянул к себе Джулию и поцеловал ее прямо в губы, накрашенные помадой цвета мокко с черносливом.

— Хорошо накрасилась! — прорычал он, подняв большой палец вверх, и прошествовал к сцене так, будто сидел в седле несколько суток.

— И что он о себе думает! — сказала Джулия, указывая розовым ногтем в строну Эндерверста. — Послушай, Мэнди, может, хватит?! Мне нужно взять этот чертов мармелад. Надо еще разнести фруктовое мороженое пятидесяти столам…

— Господи, я с этим разберусь! Давай только зайдем за сцену.

Аманда положила руки на плечи Джулии и развернула ее направо. В эту минуту послышался надтреснутый, хриплый голос Мартина, эхом отражавшийся от стен палатки:

— И я ее получил, — Аманда подняла голову и увидела, как Мартин указывает серебряной подставкой статуэтки прямо на нее и Джулию, — благодаря этим женщинам, которые украшают собой мою одежду.

На них навели прожектор, и женщины замерли, как застигнутые врасплох сбегающие через колючую проволоку арестанты. Ладони Аманды все еще лежали на плечах у Джулии.

— Разрешите вам представить Аманду Ворт, главного редактора «Ла мод». На ней одно из моих любимых платьев, и выглядит оно особенно роскошно. — Из-за стола Аманды послышались жидкие аплодисменты. — И одну потрясающую леди, которая придает моей одежде такой шик, о котором я и мечтать не мог!

Кругом засвистали, заулюлюкали, закричали: «Вперед, девчонки, вперед!» Мартин поднял награду над головой одной рукой, а другой торжествующе помахал Аманде и Джулии.

— Вот как работает мода! Здорово! Слава Иисусу!

Через мгновение бывшие подруги были окружены камерами и фотографами, дававшими им инструкции:

— Вот так, не убирайте руки с ее плеч, а теперь обнимите за талию. Сюда, Аманда, подвиньтесь немного вперед, хорошо? Правую ногу, да, замечательно. Посмотрите друг на друга. Может, прижаться друг к другу щеками? Отлично. И еще разок.

— Ого! Привет, девчонки! — Мартин втиснулся между ними и обнял их за плечи, свесив ладони. — Вы моя группа поддержки! — Он кричал прямо в камеру, при этом его губы каким-то образом не касались зубов. — Крошка, крошка, крошка, ты в деле! Эй, крошка… Алекс, — сказал он бородатому фотографу с блокнотом, — это должно появиться в печати. Эта потрясная девчонка «в стиле “кортины”» — моя новая Диана.

Мартин, захмелевший от победы, снял свой пиджак в стиле нео-тату и стоял с обнаженным торсом, блестевшим от масла для тела. Он позировал рядом с Амандой и Джулией как гламурная модель, при каждом движении головы задевая их своими многочисленными косичками.

— И как, говоришь, ее зовут, Мартин? — Фотограф замер с карандашом в руках. Аманда смотрела прямо перед собой.

— Ее зовут Рио, и она… Эй, эй! — Мартин облизывал губы, как будто они горели, и подпрыгивал. — Пусть диджей поставит эту песню, Игнасио. Скажи ему, пусть поставит.

Уголком глаза Аманда видела, как Джулия, перегнувшись через голое плечо Эндерверста, вопросительно подняла руку, повернув ее ладонью вверх.

— Где ты ее нашла? — Мартин крепко прижал к себе Аманду, говоря ей прямо в ухо. — Мне нравится, как она выглядит — несколько потрепанно, но все же обалденно. Боже, какой я молодец! — Он отпрянул, как будто его вдруг что-то очень удивило. — Диана же толстая! Бог мой! И о чем я только думал? А эта детка настоящая, живая. Это как секс в общественном месте, трусики, которые видны из-под джинсов, вечеринка с коктейлем, шумиха вокруг нового фильма. Это же настоящий ультрамодерн! — Он защелкал пальцами в воздухе: раз, два, три.

— Она официантка, — прошипела Аманда.

— Да, верно! Официантка, продавщица, пусть даже парикмахерша… Я так и представляю ее с этими собаками… боксерами, ужасными такими, у которых слюна течет, или в шезлонге, на каком-нибудь заднем дворе: она лежит, одежду ее шевелит ветер, а вокруг бегают детишки. Или же она сидит на заднем сиденье «кортины», вытянув ноги из окна, с зажженной сигаретой, собакой на месте водителя, а на шее висят гроздья фальшивых бриллиантов.

Мартин замолчал, услышав первые звуки песни «Ее зовут Рио» группы «Дюран-Дюран», а потом начал подпевать странным фальцетом.

Аманда, воспользовавшись моментом, выскользнула из-под его руки, схватила Джулию под локоть и отвела в сторону, к аудиосистеме.

— Фу-у-ух! А что еще будет? — Джулия явно получала удовольствие, и важно было завершить все это как можно скорее.

— Джулия! — Аманда стала говорить безапелляционным тоном, чтобы избежать недопонимания и не дать Джулии возможности опомниться. — Джулия, с обслуживающей компанией я все улажу. Уверена, они войдут в положение и…

— Может, сначала мне все объяснишь?

— Мартин думает, на тебе его одежда.

— Чего?

— Одежда его дизайна, из последней коллекции. Он принимает тебя за ту, кем ты не являешься, что очевидно. Я считаю, что для тебя же лучше будет немедленно пресечь это недоразумение в корне, а потом ты исчезнешь. Забудь, что тут произошло. Он же настоящий маньяк…

— Ты всегда так орешь?

— Джулия, — Аманда тяжело дышала, как будто ей предстояла задача не из легких, но она была полна решимости ее выполнить, — я не та, за кого ты меня принимаешь.

Потрясенной Джулия не выглядела.

— Я совершенно точно знаю, кто ты такая: Мэнди Уайт, одна из лучших стилистов и колористов в Бэзилдоне в семьдесят пятом — семьдесят седьмом годах. Может, даже наравне с Троем. Сейчас — Амонда или как там правильно. Тусуешься в модной среде и…

Последние слова Джулии перекрыл голос ведущего, загремевший из колонок прямо над их головой. Лучи прожектора забегали по крыше шатра.

— Награду «Лучший стиль» получает Аманда Ворт, редактор «Ла мод»!

Взгляды Аманды и Джулии встретились.

— Блин! Блин! — сказала Аманда.

— Ну да, это ты. — Джулия ухмыльнулась. — Иди туда, а я тебя здесь подожду.

В сопровождении барабанной дроби и пронзительного света прожекторов Аманда гордо зашагала к сцене. Она слегка улыбалась, втянув живот и выпрямив спину. Когда она поднялась по ступенькам на сцену, ведущий отступил в сторону и сложил ладони перед носом. Он смотрел на нее с выражением, полным почтения и торжественности.

— Спасибо, — схватила микрофон Аманда. — Мне так не хочется говорить очевидные вещи, ведь «Ла мод» славится своей непредсказуемостью… — Она сделала паузу, чтобы дать утихнуть легкому смеху. — Но это совместная работа и совместная награда. И спасибо Мартину за это великолепное платье. — Умеренные аплодисменты. — А также за то, что он доказал, что мы, те, кому за тридцать, можем еще всем утереть нос… если только дизайнер платья не подкачает.

Огромное изображение Аманды на экране позади нее проговаривало слова вместе с ней, в то время как зрители внизу рассматривали покрой ее платья, туфли, форму плеч. Она видела, как в полусвете сверкают их глаза и двигаются губы. «Еще бы, дорогая…», «О, перестань! Она же редактирует «Ла мод» из кабинета доктора Магды…», «Ну да, должно было пройти какое-то время после похорон Эмбер Бест, но она, верно, думает, что трех дней вполне достаточно…», «Тот номер мне понравился. Ты уверен, что именно она его редактировала?..», «Кто делал ей эту прическу?», «О, да ей все сорок три…», «Да уж, совместная работа, не думаю, что лично она достойна этой награды…», «Ей сорок девять, Эрика видела ее паспорт у столика регистрации в аэропорту…», «Мартин, наверное, вне себя…», «Представь только, он думает, что он гвоздь программы, а тут на каждой обложке появляется фотография Аманды Ворт, которая щеголяет в его платье…»

— Наконец, — Аманда прижала награду к груди, — благодарю всех, кто отдал за нас свои голоса. Мы вас любим!

Зал встал, и все разразились бурными овациями.

Вернувшись к своему столу, Аманда поставила награду, залпом выпила свой бокал вина и бокал соседа и собиралась вернуться к аудиосистеме, возле которой оставила Джулию, как кто-то положил ей руку на плечо.

— Аманда, — это был Блюмфельд, — мои поздравления! Ты опять самая-самая!

Продолжая сжимать ее плечо, он смотрел куда-то поверх ее головы.

— И твоя подружка, как я понимаю, ее называют Рио, сегодня гвоздь программы. У нее столько энергии. На третьем этаже это пригодится, не так ли?

Краем глаза Аманда видела Мойру Блюмфельд — она сидела, выпрямив спину, пиджак-корсет от Кристофа стягивал ее так, что собственные проблемы казались Аманде пустяковыми.

— По-моему, Мартин положил на нее глаз, — сказала Аманда, пытаясь изобразить разочарование на своем лице.

— Ну, — поджал губы Блюмфельд, — вообще-то за Мартином должок.

— И еще, — это был последний шанс, — не то чтобы это было очень важно, но она активная лесбиянка.

У Блюмфельда дрогнул подбородок, и он вдруг резко выпрямился:

— Активная?!

— Ну да, абсолютно. Она ходит на всякие «встречи», — поморщилась Аманда.

— Ты уверена?

— О да.

— Я, мягко говоря, удивлен…

— М-м-м… И она нефотогеничная, не любит пустую болтовню, не такая, в общем. — Капельки пота постепенно подбирались к бровям Марка. — Она сразу переходит к делу.

— Ты серьезно?

— Угу. Мне надо бежать. Разобраться кое с чем.

Проходя мимо стола, Аманда заметила, что Мойра Блюмфельд гладит что-то у себя на колене. Присмотревшись, она увидела, что это была ладонь лилового цвета и чересчур большая по сравнению с ее тоненькими, как спички, ручками.

Джулия ждала ее у колонок, окруженная колечками дыма, которые она пускала из ментоловой сигареты, выпачканной в помаде цвета мокко.

— Ну, ты говорила, — Джулия сложила руки на груди и перенесла вес с одной ноги на другую, — что я не знаю, кто ты теперь такая.

— Я всего лишь хотела сказать, что я изменилась. Не то чтобы твоя жизнь… была хуже по сравнению с моей. Но это уже не моя жизнь. Моя жизнь — вот она, здесь, и… — Аманда посмотрела Джулии через плечо. — Я сейчас совсем другой человек.

Джулия вильнула бедром:

— То есть ты сейчас вся из себя крутая.

— Не крутая! — Аманда, глубоко вздохнув, закрыла глаза, словно прибегая к ранее не использованным резервам терпения.

Открыв глаза, она увидела, что Джулия ухмыляется.

— Какая же ты тогда?

— Послушай, я главный редактор журнала «Ла мод», — чтобы подчеркнуть эти слова, Аманда раскрыла глаза еще шире, — у меня другие приоритеты в жизни, другие стандарты…

— Другие друзья…

— Да, другие друзья.

— И ты не хочешь, чтобы я тут мозолила тебе глаза. Вдруг выдам твою тайну. А я подумала, что понравилась всем. Или я опять что-то не поняла?

— Да нет же! — Аманда улыбнулась ей своей благосклонной улыбкой. — Нет, ты всем нравишься, дело не в этом… правда. Я просто не… — Джулия сощурилась. — Мой статус мне не позволяет… Хочу сказать, что бурный интерес Мартина к тебе — это одно, а то, что люди узнают, кто ты на самом деле, и проведут параллель между нами, — это другое.

— Ты не хочешь, чтобы они знали, что мы дружили… чтобы они не думали, глядя на меня: «А вот идет Аманда, парикмахерша…»

— Все не так. — Аманда вновь взглянула через ее плечо и увидела, что к ним идет Блюмфельд, подняв вверх палец. — Все так! Все так! Вот черт! Слушай, Блюмфельд думает, что ты гримерша. — Она схватила Джулию за руку. — Ну пожалуйста!

— Ну, девушки, — нависал над ними Блюмфельд, кривя губы, — надеюсь, я вам не помешал…

— Не-а, — проговорила Джулия, — мы немножко ссоримся.

Блюмфельд бросил взгляд в сторону Аманды:

— Мы с Амандой… э-э-э… говорили о тебе, Джулия. Я надеялся переманить тебя в нашу команду, команду победителей, но она мне сказала, что ты… уже в другой команде.

Блюмфельду сейчас не хватало сигары в руке и белого бирманского кота. Он положил пухлую, шоколадного цвета, руку на обнаженное предплечье Джулии.

— Хотя я должен вас уверить, что мое чутье меня еще никогда не подводило. — Он предостерегающе взглянул на Аманду и крепче сжал руку Джулии. — И мне кажется, что наш дорогой редактор ведет себя немного эгоистично, не позволяя тебе общаться с другими.

— Она знает, что вместе нам не сработаться, слишком много я знаю. — Джулия убрала прядь волос со своих густо накрашенных ресниц. — А мы давно знакомы, Аманда и я. Мы, конечно, совсем разного происхождения: она из высших слоев общества, ну а я…

— Художник по гриму, — подсказала Аманда.

— Точнехонько. И это чудо, настоящее чудо, что мы вообще когда-то дружили, но нас тогда объединяла страсть к моде. Этого уж не воротишь… Да, я люблю ее, но все так сложно, что ничего уже не выйдет.

Многозначительно закивав головой, Джулия посмотрела на Аманду, которая стояла не шелохнувшись и закрыв глаза.

— Понимаю… Аманда мне не все рассказала. Итак, вы раньше были подругами?

— Абсолютно верно. — Джулия криво улыбнулась Аманде. — Только я, типа, играла руководящую роль, а она подчиненную. Отношения учитель — ученик, если вы представляете, о чем я.

Выражение лица Блюмфельда говорило, что он прекрасно представлял. Ему приходилось платить немалые деньги, чтобы получше себе это представить — с помощью девушек в школьных формах и с указками. Он уменьшил уже и без того неприлично узкое пространство между собой и Амандой и сказал ей доверительным тоном:

— Аманда, думаю, тебе бы следовало доверить мне свой маленький секрет. Ведь двадцатый век на дворе…

Он выпрямился и выпятил грудь, словно хотел сказать: «Вы еще пожалеете». Наконец, бросив похотливый взгляд на вырез Джулии, он удалился к фотомоделям.

Джулия положила руку Аманде на плечо и слегка сжала его:

— Вот так, куколка. Надо было только хорошенько меня попросить. А сейчас я удаляюсь.

— Никуда ты не пойдешь, — пробормотала Аманда. — Я хочу сейчас напиться как следует.

Глава 11

Пять, четыре, три, два, один… Начали!

У камина, над которым висит черно-белая фотография старого здания в готическом стиле, стоит высокая женщина в твидовом костюме. Титры: «Мириам Ирвинг, директриса пансиона Нортенгер-Хаус в 1969–1982 годах». Как будто по команде она растягивает в улыбке тонкие губы:

— Я бы не сказала, что она была прилежной ученицей. Конечно, она обладала определенными способностями к языкам и рисованию и даже участвовала в школьных постановках, однако учеба определенно не стояла у нее на первом месте.

Голос за кадром:

— Оказывала ли Эмбер плохое влияние на других учениц?

Мисс Ирвинг убрала руку с каминной решетки.

— Да, она имела репутацию довольно непослушной ученицы. У нас были проблемы с ней. Именно Эмбер Бест послужила причиной единственного случая вызова полиции в школу. Конечно, она потеряла мать, и это, несомненно, негативно повлияло на ее поведение. Недостаток… родительского воспитания.

Голос за кадром:

— Что вы чувствовали, когда приняли решение об ее исключении из пансиона? Вы думали о ее дальнейшей судьбе?

Взгляд директрисы устремился на стену, куда-то вправо от камеры.

— Естественно, я беспокоилась об Эмбер. Но необходимо было принять решение в интересах всей школы.

Директрису просят смотреть в объектив, она выпрямляется и смыкает руки на груди.

— Она скакала галопом по жизни, была очень импульсивной и беспечной. Не умела задумываться о будущем, о последствиях своих поступков. По правде сказать, я с самого начала чувствовала, что ничем хорошим это не закончится…

Крупным планом крыльцо школы, на котором теснится стайка девушек-подростков в мягких шляпах и юбках-клеш. Они складывают чемоданы в одну кучу у крыльца, машут камере, обнимаются. Играет песня Кэта Стивенса «Жестокий мир». Девушки, сомкнув руки и связав вместе длинные полосатые шарфы, пляшут канкан, выбрасывая ноги высоко в воздух. В объектив попадают Эмбер и Джеки, камера останавливается на их смеющихся лицах с прищуренными глазами и широко открытыми ртами.

Экран медленно гаснет.

— Привет! Как дела? — Сэм звонил из своего фургона. Джеки был слышен шум дороги из дырки в полу у него под ногами.

— Отлично.

— Сегодня День Икс, не правда ли?

— Угу.

— И ты во всеоружии?

Послышался приглушенный смех, смех женщины, желающей, чтобы ее услышали. Джеки почувствовала раздражение. Во-первых, не очень-то красиво со стороны Сэма звонить ей в присутствии незнакомой женщины и тем более заговаривать на такие личные темы. Во-вторых, это означало то, что Сэм концентрирует всю свою энергию на другой женщине вместо того, чтобы, занимаясь своими делами, думать о Джеки и, возможно, о самом важном дне в ее жизни.

Она очень хорошо представила себе эту смеющуюся незнакомку, даже могла сказать, что у нее лежит в сумочке: зажигалка, усыпанная стразами, записная книжка с голографической обложкой, огромная щетка для волос с наклейками, леденцы в форме сигарет и мобильный телефон (с голограммой, которую можно купить только в Нью-Йорке), беспрерывно принимающий звонки от Ксанты, Манты и Иниго, которые предлагают ей провести выходные в Норфолке, вечеринку в Хокстоне, походы на частные концерты, комнаты VIP-особ… Теперь Джеки разозлилась уже по-настоящему.

— Кто это?

— Где?

Джеки отодвинула трубку от уха и посмотрела на нее так, будто хотела удавить.

— В твоем фургоне, Сэм.

Была еще одна причина для раздражения. Возможно, это звучало глупо, но ей не нравилось, что на ее месте в машине сидит другая женщина. («Хорошо, если просто сидит, скорее всего она свернулась калачиком, поджав или вытянув ноги и завернувшись в одеяло, как участница благотворительного фонда на пляжной вечеринке».) Ведь это было ее законным местом! Кроме нее, на этом сиденье почти никто не ездил. Она сидела на нем, когда Сэм покупал этот фургон у одного парня в Чигвэле, когда он загорелся на трассе М25, когда они продавали рассаду на рынке. Это было ее местом, и больше ничьим.

— А, это одна моя подруга. — Теперь уже Сэм смеялся. — Эй, хватит! Прости, Джек, проблемы с экипажем… едва справился с управлением.

Он смеялся не своим обычным смехом, а особенным, горловым, сексуальным смешком, который подразумевал, что в постели он горяч, как вулкан.

— Сэм, ты мне позвонил специально, чтоб покрасоваться? — Джеки прижала трубку к плечу, чтобы показать, что она совершенно равнодушна к происходящему.

— Да нет! Я звоню, чтобы узнать, как ты. По всей видимости, не очень.

— У меня все отлично. А куда вы едете?

— За покупками. Флавия поможет мне выбрать кое-что для квартиры.

Вот, блин, как банально! Джеки чуть не завизжала. «А в магазине мы попрыгаем на кроватях в отделе мебели, а потом поедем в парк, и я наброшу ей на плечи свое пальто. Мы будем бегать друг за другом, кататься в листве, как щенки, слизывать мороженое друг у друга с носа, а потом поедем ко мне домой и поужинаем на ковре на полу, а потом…»

— Джеки? Ты меня слушаешь?

— Да.

— Ну вот зачем мы едем.

— А потом что будете делать?

— Ну-у-у… — Он что, смотрел на Флавию, делая знаки, указывая на трубку и говоря беззвучно: «Извини, никак не могу от нее избавиться»?

— Да ладно, мне не особо интересно, — сказала Джеки. — Просто не хочу где-нибудь с вами столкнуться. — Она еще сильнее прижала трубку к плечу.

— А у тебя и не получится. Вы ведь пойдете в «Ону» в Стэнбери или в «Зен-бар»… — Сэм опять замолчал, и она услышала, как эта девушка что-то ему говорит. — Это ведь рестораны уровня Саймона?

— Не знаю. — Внутри у нее все переворачивалось, как в стиральной машине. — Что это ты вдруг стал таким экспертом?

— Уверен, что вы пойдете в один из этих ресторанов. Или в клуб? Точно, в тот клуб! Он приедет на своем «порше», усадит тебя на переднее сиденье и — вжик! — повезет прямо в этот клуб — «Веселые финны». «Эй, ребята, есть отдельная комната? — Сэм до жути правдоподобно спародировал голос Саймона — манерность мальчика из состоятельной семьи плюс хриплые нотки Феликса Кэта. — И… э-э-э… бутылочку вашего лучшего шампанского!»

— Очень смешно, — сказала Джеки. — Можешь думать, что у меня паранойя, но мне бы не хотелось, чтобы ты разглашал детали моей личной жизни перед кем попало. Благодарю за понимание.

— Она слушает плейер. Расслабься, хорошо? Мне уже жалко парня. — Сэм засмеялся своим обычным смехом: хо-хо-хо.

«Прими меня таким, какой я есть. И соблазнять тебя я не собираюсь» — вот что означал этот смех.

— Ну же, Джеки, все будет хорошо. Ты отлично подготовилась, волноваться тебе не о чем. Только не забывай о правиле четырех «С»: сладкая, спокойная, сексуальная и… соблюдающая обет молчания. Шучу-шучу! Конечно, солнечная! Осторожнее с выпивкой. Смочи немного горло вначале, но не переборщи. И помнишь, что ты делала, когда говорила мне, чтобы я проверил, не застряла ли у меня пища между зубов? Не вздумай проделать это с ним.

— Ха-ха.

— Все будет замечательно! И помни, ему тоже страшно. — Джеки вспомнила фотографию Сэма в последнем номере журнала «Гералд». Снимок был сделан сверху, он стоял в круге лежащих на полу девушек, расходящихся от него, как лучи от солнца; их босые ноги переплетались вокруг его ног.

— А куда вы с Флавией поедете?

— Не представляю, может, в паб «Петух и карлики».

«Петух и карлики» был самым ужасным пабом в округе, но в ту минуту он показался Джеки самым желанным местом на планете. Когда она разговаривала с Сэмом, у нее возникло то же ощущение, как в тех случаях, когда она звонила домой из Нортенгер-Хауса. Она говорила с отцом по телефону-автомату в холле пансиона, а рядом с ней, прислонившись к стене, стояла Эмбер. Подол ее юбки-клеш был забрызган грязью, и от нее исходил характерный запах смеси сигаретного дыма с аэрозольным дезодорантом и мятными конфетами. Она засовывала эти конфетки в рот одну за другой, в то время как отец Джеки подбадривал ее на другом конце провода: «Еще пару дней, экзамены закончатся, и ты будешь дома, спать в своей кровати».

— Ну, Джеки, ни пуха ни пера. Позвони мне завтра. — Было слышно по его голосу, что Сэм чем-то занят. Опять послышался женский смех. Джеки представила, как пальцы этой незнакомки пробираются за ворот шерстяного пальто Сэма.

— Не делай из-за нее того, о чем потом пожалеешь, — сказала Джеки и положила трубку.

Три часа спустя Джеки была одета, готова к выходу и… задыхалась от волнения.

— Я задыхаюсь, — шептала она Аманде в трубку, — я так нервничаю, что не могу нормально сидеть. Как будто у меня что-то с телом случилось.

Аманда тяжело вздохнула:

— Джеки, тебе не приходило в голову, что ты слишком долго готовишься к этому свиданию? Зачем ты взяла выходной?

— Ты сама мне сказала, чтобы я превратила свою квартиру в лавку древностей.

По правде говоря, сейчас ее квартира больше походила на жилье марокканского шейха или монгольского хана. Аманда прислала дизайнера по интерьеру из «Ла мод» с охапкой ковриков с нашитыми серебряными монетками, накидками на мебель из шкуры ягненка и наборами кроваво-красных бокалов.

«Это все из чувственной коллекции, которую мы представим в следующем месяце», — сказала девушка таким тоном, что Джеки стало понятно: Аманда растрезвонила о ее романтических похождениях по всему офису.

— Пожалуйста, помоги мне как-нибудь. — Джеки наклонила голову, зажав трубку между ухом и плечом. — Я даже бокал не могу ровно держать. И глотать не могу. Никак. Придется в меню выбирать только жидкое.

— Ты серьезно? — В голосе Аманды наконец-то послышалось беспокойство.

— Серьезнее некуда… осталось только два часа, и, если все будет продолжаться в этом же темпе, к тому времени, как он придет, я уже буду в подгузниках.

— Понятно, тебе надо принять мандракс^[3].

Конечно! Эти таблетки пациенты доктора Магды принимали перед серьезными процедурами, а ее любимые клиенты получали их в неограниченное пользование. Аманда, например, приняла мандракс перед поминальной церемонией Эмбер (полтаблетки), перед похоронами (одну таблетку) и треть таблетки перед вечеринкой, которую устроила Девина в Лондоне, когда Аманда заняла должность редактора в «Ла мод». Мандракс, снотворное и два вида антибиотиков (для профилактики) были частью ее образа жизни. Однако мандракс главенствовал в этом ряду. Как сказала Аманда, «землетрясение в девять баллов по шкале Рихтера не сможет потревожить твое состояние абсолютного спокойствия».

Одна таблетка была незамедлительно послана в белом конвертике курьером прямо в руки Джеки. Двадцать минут спустя она проглотила рекомендуемую дозу в полтаблетки, запив ее бокалом красного вина, и села на диван, ожидая, когда же ее охватит состояние абсолютного спокойствия.

Джеки прождала полчаса. Ничего не изменилось. Она так же не могла удержать бокал в руке и просидеть минуту прямо. Поэтому за час до приезда Саймона она решила принять вторую половинку мандракса. К семи часам она почувствовала себя намного спокойнее, но ни в коем случае не в отрубе (как беспокоилась Аманда, позвонив ей в шесть тридцать), а немножко… расслабленной. Саймон должен был приехать через полчаса, а Джеки уже перешагнула ту степень опьянения, когда еще остаются силы встать с дивана и выйти из квартиры.

Она сделала единственно разумную в данных обстоятельствах вещь — выпила рюмку текилы. А потом еще одну, совсем маленькую. В семь пятнадцать Джеки чувствовала себя очень хорошо, чрезвычайно спокойно и легко. Она решила потанцевать расслабленный танец перед зеркалом над камином. И боги ей улыбались, ведь ее манера танцевать, обычно дерганая и хаотичная, сейчас автоматически улучшилась, став необычайно чувственной и оригинальной, как будто каждый танец был постановочным, включая и «Птичью песню» (песенка из альбома, а Джеки была уже не в том состоянии, чтобы перематывать).

Джеки не видела, что делают ее ноги, и, притащив из кухни стул, забралась на него с относительной легкостью (с третьей попытки) и принялась танцевать, слегка согнувшись, чтобы видеть себя всю в зеркале. Это была идеальная возможность рассмотреть свой целлюлит, поэтому она задрала платье вверх, зажала подол между зубами и под аккомпанемент «Белой свадьбы» (что это был за альбом?) стала крутиться на стуле, пощипывая при этом себя за ляжки.

Дзинь… Это был звонок ее домофона с видеокамерой. Не проблема. Вообще никаких проблем. Она очень медленно сошла со стула, прошла мимо экрана с черно-белым профилем Саймона, помахала ему и сняла трубку. Как все просто.

— Алло, — проговорила Джеки. Оказалось, что таблеточка спокойствия сделала чудеса и с ее голосом тоже. Он звучал так, будто исходил из накрашенных алой помадой губ, на его обладательнице было накинуто лисье боа, а в руках она держала монокль.

— Привет! — Саймон щурился в глазок камеры.

Джеки лизнула экран.

— Гм?

— Джеки, ты спускаешься?

— Нет! — Нарушение всех ее планов! — Нет-нет, это ты должен подняться!

Он ведь должен увидеть коврики с серебряными монетками, ворсистые накидки, совершенно пустую подставку для сушки посуды, ярко горящие свечи, две вазы со свежими цветами (одна с системой «Оазис» для автоматического полива), компакт-диски и огромную коллекцию книг о Джимми Хендриксе.

Никому, кроме Сэма, она не призналась, что Саймон никогда не был у нее дома. Однако многие вещи были куплены с мыслями о нем. Например, Джеки очень не хотелось покупать огромную книжку о Хендриксе, которая не помещалась ни на одну из ее полок. Но она знала, что, если Саймон когда-нибудь ее увидит, он зауважает Джеки на все сто.

Она даже купила необычные аксессуары — большие вельветовые пиджаки, толстые кожаные пояса, какие обычно носят рок-звезды. У нее даже была такая фантазия — они с Саймоном идут по улице, подпоясавшись такими поясами, засунув друг другу большие пальцы в задние карманы джинсов. Или она лежит в ванне, огромной, чугунной, стоящей посреди комнаты размером с ангар для самолетов, а Саймон заходит в джинсах, которые он надевал в семьдесят четвертом году на вечеринку у Хинкли, и в полосатом пиджаке, купленном ею на рынке. И он говорит ей: «Крошка, ты не против, что я надел это? Ты не против…»

— Ты не против, если я не буду к тебе подниматься? Меня в машине люди ждут…

Джеки отскочила от экрана видеофона. Люди? Люди!!! Он произнес это слово так, что ей стало все понятно. Не просто люди, незнакомцы на их свидании, а «лю-уди», «свои люди», «крутые чуваки», которые водятся только с теми, кто может быть им чем-нибудь полезен, в мгновение ока отметая от себя всех других, считая их всяким хламом.

Джеки согнулась пополам и почти на карачках быстро-быстро заковыляла к окну. Там она прижалась к стене и очень медленно высунула нос из-за занавески.

То, что она увидела, было намного хуже, чем она могла себе представить. На заднем сиденье старомодного авто с откидным верхом расположились, переплетя руки-ноги, две девушки и один мужчина. Это и были «люди». Девушки смотрелись хуже некуда: носатые, с тощими бедрами и в винтажном прикиде.

В любой другой день она бы вполне вписалась в их компанию, но сегодня, когда она была женщиной-вамп, эти девочки определенно запишут ее в категорию «минус-минус» на своей шкале оценок. На них самих, естественно, были джинсы и фетровые шляпы, и не какое-нибудь старье, а скорее всего с последнего показа Кристофа.

Дзинь-дзинь.

Ой! Саймон же стоял у ее двери! Она бросилась к видеофону:

— Алло?

— Что там у тебя происходит?

— А, ничего… я подумала, я быстро переоденусь.

— Нет, Джеки, спускайся. Мы уже опаздываем.

— Ну… ладно.

В любом случае у нее не было подходящей пары джинсов. Те, которые у нее имелись, были не того оттенка. И куда они опаздывают? Да ей же все равно, она ведь вся такая расслабленная соблазнительница.

Джеки выключила проигрыватель для компакт-дисков, задула свечи и глотнула текилы прямо из горлышка.

— Привет! — Джеки подошла к машине.

Девушки подняли руки в ответ, как ковбои, повстречавшиеся на темной тропе, одновременно улыбнулись и вернулись к разглядываниюбраслетов друг у дружки.

— Здорово — сказал приятель Саймона, выпучив глаза и оскалив зубы. Эта гримаса, весьма отдаленно напоминавшая улыбку, должна была, видимо, осчастливить Джеки. — Это ты там была на стуле? — спросил мужчина.

— Нет, — отвечала Джеки, — подруга, мы с ней очень похожи. Я взяла у нее это платье взаймы в последнюю минуту. Вдруг подумала: «Сниму-ка я эти джинсы… и… э-э-э… топ, шифоновый топ… и, раз-два, надену маленькое черное платье».

Девушки посмотрели на Джеки таким скучающим взглядом, что ей захотелось залезть под машину.

— Странная твоя подруга… так выплясывала, — сказал мужчина.

— Это точно! — Саймон перегнулся через сиденье и открыл дверь машины. — Залезай… Нравится? Я взял тачку на зиму. Это Манго, это Роза и Си-Джей. — Он указал на заднее сиденье. — И они знают, как им повезло, что я пригласил их на наше грандиозное свидание. — Он нагнулся и прошептал Джеки на ухо: — Но только на первую его часть, имей в виду.

Саймон резко откинулся назад и завел двигатель.

— Просто спасибо одному крутому пиарщику, мне в руки попали билеты на «Корекс»!

Манго издал радостный возглас, а Саймон сжал руль и улыбнулся ей:

— Ну как тебе?

— Замечательно! Чудесно! — Джеки выдавила из себя улыбку. «Корекс», «Корекс»… Это они выступали в странных белых лабораторных костюмах для химзащиты?

Роза и Си-Джей тихонько напевали: «Что такое? Что с тобой такое-е-е? Ничего», на слове «ничего» Манго тыкал кулаком в спинку ее сиденья.

— Это частная вечеринка, не более пятисот человек приглашенных. — Саймон тряхнул челкой, взглянув на себя в боковое зеркало. — Да зачем же я тебе рассказываю, ты, верно, лучше меня знаешь. Джеки ведет колонку в «Ла мод». — Он мотнул подбородком в сторону заднего сиденья, ожидая оттуда реакции.

— Ага, — сказала Си-Джей, — супер!

Джеки улыбнулась, кивнув. Одна часть ее подумывала о том, чтобы позвонить Сэму и спросить, кто такие «Корекс», и в то же время не желала и пальцем пошевелить. Она размышляла, что же делать с этим платьем, годным только для похода в ресторан типа «Ону», и одновременно с этим ей хотелось прижаться к Саймону, забыть о чертовом платье, может, вообще его снять. Он был таким красивым! Очаровательная новая стрижка, волосы слегка взъерошены, как у Ромео… И запах ванили… И брюки из змеиной кожи, которые…

— Детка! Эй, детка! — Саймон тряс ее за колено, которое она нарочно направила в его сторону. — Джеки? С тобой все хорошо? Ты захрапела.

Частный концерт «Корекс» оказался довольно крупным мероприятием. А еще все были одеты в поношенную, латаную-перелатаную одежду. Когда Джеки пробиралась к бару, чтобы выпить рюмку водки («Корекс» оказалась группой, исполняющей «электронный рэп», что не очень соответствовало ее расслабленному состоянию), молодой человек спросил, не из охраны ли она.

— А что, похоже, что я из охраны? — огрызнулась Джеки.

— Ага, — сказал молодой человек.

И правда, на ней все еще было наглухо застегнутое черное пальто. Она пыталась танцевать, но мандракс диктовал медленно-задумчивую интерпретацию ритма группы «Корекс», а Роза одарила ее взглядом, от которого не просто было оправиться. Поэтому Джеки решила, что лучше ей постоять у бара. Оттуда она могла наблюдать (если встать на цыпочки) за Саймоном и Манго. Они стояли перед сценой, размахивая руками и поливая друг друга пивной пеной.

— Эй! — Саймон был уже рядом с ней, вытирая пот с лица и груди своей рубашкой.

Глядя на его торс, вы становились похотливой вдовушкой: требовался веер, чтобы прикрывать сладострастные взгляды. Джеки теперь понимала, как чувствует себя мужчина, разглядывающий особенно соблазнительное декольте.

— Эй! — Он взял ее за руку и приставил указательный палец к сердцу. — Видишь? — Прямо над соском она увидела маленькую татуировку: «Эмбер». — Я сделал ее сразу после похорон. Ей бы понравилось, как ты думаешь?

— Да, понравилось бы.

Из голоса Джеки исчезли все похотливые нотки. Перед глазами у нее встал портрет матери Эмбер, только теперь на портрете была сама Эмбер. Она высовывалась из рамки и указывала на его грудь, из которой вдруг начали вырываться синие языки пламени, затем они погасли, и, как в рекламе гамбургеров, на груди стало проявляться выжженное черным цветом его имя.

Саймон внимательно смотрел на нее.

— Тебе не нравится.

— Да нет же, просто…

— Я знаю, о чем ты думаешь.

— Просто немного неприа… неприятно. Потому что никто не заменит ее… но… пралльно ли отдать ей сердце… навсегда?

Саймон улыбнулся, накинул рубашку и привлек Джеки к себе.

— Если она тебе неприятна, я заклею ее пластырем, — сказал он, — и, может быть, на другой стороне сделаю татуировку с твоим именем. Кстати, сколько ты уже сегодня выпила?

— Чуть-чуть… Все в прядке… — Наверное, пора было уже отделиться от Манго и девчонок.

— Си-Джей и Роза такие классные девчонки. Как ты думаешь? — спросил Саймон. Он взял ее ладонь и положил себе на талию под рубашку.

— М-м-м, — сказала Джеки, — здорово. — Она на секунду прижалась подбородком к прохладной ткани его рубашки.

— Ого! Джеки, детка, ты горячая как печка. — Саймон дотронулся до ее щеки. — Может, снимешь пальто?

Проблема заключалась в том, что через час после начала концерта она уже снимала пальто, и никто не обратил внимания на ее платье. Однако, посмотрев в зеркало в женском туалете, Джеки поняла, что зря это сделала — под мышками у нее были темные овальные пятна от пота. К счастью, в туалете оказалась сушилка для рук, и Джеки тщательно, в течение двух минут, просушивала одну подмышку. Пот высох, оставив отвратительный белый ободок. Девушка, одетая в ямайском стиле, в кожаных сапогах-казаках, уставилась на нее в зеркало и сказала, поджав губы:

— Красавица, да ты наклюкалась.

— А может, мне застирать все платье, а потом быстренько высушить его? — весело спросила Джеки, как будто они попали в эту переделку вместе и лично она не собиралась уклоняться от ответственности. Но девушка уставилась на нее пустым наглым взглядом, и Джеки почувствовала себя глупой папенькиной дочкой.

Когда они приехали в отель «Бредли», Саймон сказал, что в китайском ресторане уже нет свободных столиков, поэтому он забронировал номер и заказал суши и «Боллинджер».

— И еще… кофе… пжалста… — пробормотала Джеки.

— Благодарю вас, сэр, — ответил администратор.

— Ваше-то я не мужик… — начала Джеки, подражая смешной интонации Си-Джей, и тряхнула челкой, чтобы всем было видно, как блестят ее локоны, спадающие на лоб.

— Он разговаривает со мной, Джеки, — прервал ее Саймон, передавая администратору золотую кредитную карточку и оставляя на чеке свою подпись — линию с точкой над ней.

— О, прстите! — Джеки махнула рукой в сторону администратора. — Бльшое, бльшое вам сссибо. Не мгли б вы пата… пото… ропиться с кофе, и мжно двойной, естессно, без воды, немного сока… Знаешь, я те скажу… — начала говорить она Саймону, пока он вел ее к лифту, — я сршенно не чувствую себя уставшей.

— Теперь можешь снять пальто, — сказал Саймон.

Он привел Джеки в номер, полностью соответствующий мрачной теории Аманды: темная комната с кроваво-красной отделкой, какие-то детали черные, и все настолько плохо освещено, что можно было разглядеть только кровать с пологом и жесткое черное кожаное кресло рядом.

— Брр! — поежилась Джеки. — Может, через несколько минут… Как думаешь, у них есть халаты… в ванной, а? — Саймон выглядел озадаченным.

Он божественно красив. Однозначно божественно красив. В отличие от, скажем, Сэма. Выражение лица Сэма всегда меняется, как будто он прислушивается к чему-то, а лицо Саймона всегда выглядит таким уверенным и одновременно изящным — ровный переход от почти электрической, так что волосы встают дыбом, красоты через ежедневную, обычную к глубокой и задумчивой красоте. Вне этой шкалы, конечно, есть еще и красота настоящего мачо: в такие моменты Саймон щурится и обнажает зубы в улыбке, вот как сейчас, словно волк в сказке «Три поросенка». Эта улыбка дает понять — он точно знает, что делает, и, возможно, он просто мастер по части совершенства.

— Джеки, — прошептал Саймон, — почему бы тебе не поискать халат, если это то, чего ты хочешь? Сходи за ним, чего стоять просто так.

Неожиданно идея с халатами, которая пришла Джеки в голову, потому что ей очень хотелось избавиться от этого дурацкого платья с потными подмышками, приобрела совершенно новые очертания. «Найди халат, найди халат». Боже, это какой-то код для тех, кто использует в постели хлыст и наручники! «Ты надеваешь халат? Мы в халатах, а ты? Ты хочешь сделать это в халате или без него?»

— Я не хчу халат, — сказала Джеки и пожала плечами. Саймон прищурился. — Знашь… думаю, мне будет хршо в полотенце.

Она направилась в ванную, вытянув одну руку прямо перед собой, а второй опираясь о стену, чтобы не свалиться. Через несколько минут Джеки появилась в двух полотенцах. Одно она обмотала вокруг тела на манер туники — от груди до колен, а второе набросила на плечи. После галогеновых ламп ванной номер был еще больше похож на кромешный ад, и один парнокопытный черт в брюках лежал на алтаре в дальнем конце комнаты в ореоле густого красного света и ждал, что Джеки сделает с ним что-нибудь дьявольски непристойное.

— Иди сюда, детка, и мы послушаем музыку, ага?

В этом не было ничего особенного. Джеки, переваливаясь как пингвин, прошаркала к кровати, плюхнулась на матрас и вытянула ноги вверх, руками сжимая концы полотенца у себя на плечах.

В руках у Саймона была какая-то штуковина типа пульта для переключения каналов.

— Что ты хочешь? — спросил Саймон.

— Пжалста, давай поиграем в собачек, — ответила Джеки. — В смысле, просто чтоб начать, а потом можно продолжить, п-позже… видишь, как ты сводишь меня с ума. Хотя, может, мне лучше п-п-поставить одну ногу на пол… если тебе так будет удобно…

— А я думал, что-нибудь приятное.

— Ага.

— Может, Дилана?

Джеки подняла голову и уставилась на Саймона. Он держал в руках пульт и указывал на стереосистему рядом с кроватью. И он говорил о музыке.

— Да, да, да! — закричала Джеки.

— Вот так уже лучше. — Саймон наклонился и страстно поцеловал ее.

— Я думала, у тебя есть какой-то дьявольский план по части секса, — прошептала она.

— Есть, — ответил Саймон.

Она видела, как в темноте блеснула его улыбка, и полотенце на поясе резко стало ей мешать.

— Саймон, я щас вернусь. Мне только нужно выпить стакан воды, — пробормотала Джеки, слезая с кровати, и мягко, как гейша, пошла к столу у окна, на котором стояли бутылки с минеральной водой. — Должна признаться… я совсем немного, чуточку нервничаю… короче, вот так… — Она на ощупь обошла стол, шаря одной рукой в поисках бутылки, и сбросила полотенце. — Знаешь что? Это были твои девочки? — Джеки ощупывала стол, двигаясь в противоположном от воды направлении. — Они очень миленькие, и все такое… Я уверена… Но ты же еще ничё не видел… О, мать твою… К черту эту воду… — Сказав это, Джеки развернулась, чтобы возвратиться в кровать, запуталась ногой в телефонном шнуре и полетела в темноту, а затем почувствовала сильный удар и ощутила щекой колючее прикосновение ковра.

— Джеки? Детка? — Полуголый Саймон склонился над ней, но даже он не мог отвлечь Джеки от пульсирующей боли в лодыжке.

— Я сломала ногу, — пробормотала она. — Я знаю, потому что уже ломала. Черт!

— Ну а у меня это впервые, детка, могу тебя заверить, — сказал Саймон, и это было последним, что услышала Джеки, перед тем как отключиться.

Глава 12

— Ну и как это было? — Майк растянулся на светло-желтом диване, закинув руки за голову и положив ноги на недавно обновленный пуфик Лидии.

Эндрю смотрел на его ноги в грубых зашнурованных до верха ботинках-берцах. Тяжелые каблуки глубоко вошли в полосатую обивку в стиле эпохи Регентства. Потом Эндрю поднял глаза и посмотрел на Лидию, стоявшую в дверях гостиной. Она медленно водила ладонью по стене. Эндрю замер в предвкушении: он жаждал расправы над Майком за неуважение к мебели.

— Майк, не хочешь пива? — Лидия убрала руку с дверного косяка и теперь водила пальцами по груди в V-образном вырезе своей шелковой блузки.

Майк кивнул, не отводя взгляда от лица Эндрю.

— Ага, Лид. Это было бы чудесно. — Мужчины не отрываясь смотрели друг другу в глаза, пока стук домашних туфель Лидии не затих в коридоре.

Майк улыбнулся:

— Ладно. Давайте снова начнем с самого начала, хорошо? Итак, как это было?

— В смысле, как мы встретились?

— В смысле, какие у вас с Эмбер были отношения. — На лице Майка застыла терпеливая уверенная улыбка человека, который знает, что не может проиграть. Он скрестил руки на груди и вздернул бровь, отчего Эндрю почувствовал себя как молоденькая служанка, которую допрашивает хозяин дома.

— Мы были друзьями, — ответил Эндрю.

— А как вы охарактеризуете эту дружбу? — Глаза Майка сверкнули. — Вы были доверенным лицом Эмбер, скажем, как брат?

— Наверное… в чем-то как брат.

— В чем-то как брат. Так вы заботились о ней, защищали ее?

— Ну, это было обоюдно. Эмбер нравилось, когда рядом был кто-то, от кого она могла зависеть. Но в то же время она была намного опытнее всех нас, ну кое-чем… и к ней обращались за советом.

— Кое-чем… А конкретнее?

Эндрю соединил кончики пальцев перед собой.

— Ну, понимаете, отношения между мужчинами и женщинами… — Майк прищурился и посмотрел на Эндрю, взглядом поощряя его продолжать. — Будучи женщиной и ведя такой образ жизни… Без сомнения, она обладала полезными знаниями.

— Знаниями?

— Да. Она советовала, куда отвести девушку на ужин, что ей купить… какие вещи. Она часто шутила по поводу того, что может консультировать мужчин по теме «Чего хотят женщины».

— Правда? Так она советовала вам, как ухаживать за Лидией?

— Нет. Не совсем так.

Майк потер подбородок.

— Можно ли сказать, что Эмбер была весьма упряма и категорична, когда речь заходила о том, кого ее друзья выбирают себе в партнеры? — Эндрю промолчал. — Можно ли сказать, что она была рада подсказывать вам верные шаги только до тех пор, пока они были направлены на привлечение объекта, который ее устраивал?

Эндрю уставился на свои ноги в коричневых замшевых мокасинах. Будучи на несколько размеров больше, чем ботинки Майка, они почему-то выглядели гораздо менее значительно.

— Ха! — Лидия простучала каблучками по паркету, размахивая «Будвайзером». С тех пор как начались съемки фильма, к обычному списку продуктов добавились дополнительные бутылки пива и вина, упаковки бекона и булочки. — Я предупреждала, Майк, что у вас больше шансов уговорить Тэтчер голосовать за лейбористов, чем заставить его признаться, что Эмбер всех контролировала… — Лидия улыбнулась и протянула бутылку Майку, вызывающе раскачивая ее за горлышко. Она уселась на подлокотник дивана рядом с ним и наклонилась к Эндрю, заискивающе глядя на мужа и накручивая на палец прядь рыжих волос. — Я ему все рассказала, Энди, теперь нет смысла отпираться. Он знает, что ты был старым преданным псом Эмбер.

Эндрю почувствовал, что Майк сверлит его взглядом, и заметил, как у него дергается подбородок.

— Майк знает, как она манипулировала всеми вами. Вы постоянно были ей обязаны, вы были ее армией преданных маленьких щенков. — Эндрю видел, что Лидию слегка покачивало, а она видела, что он это заметил. — Ну ладно, Эндрю, кто бы не… захотел слегка расслабиться в моем положении? Понимаете, Майк, у нас тут была ложная тревога. — Эндрю опустил глаза. — Еще одна небольшая ложная тревога, да, дорогой? Одна из этих, правда?.. Из этих вещей, которые посылают вам, чтобы проверить… чтобы наказать, можно ведь и так это назвать. — Она сделала большой глоток пива из своей бутылки. — О, ну не надо делать вид, что ты так потрясен, Эндрю. Я всего лишь исполняю свой долг. Это просто часть документального процесса. Когда восстанавливаешь историю чьей-то жизни, это всегда приводит к перетряхиванию грязного белья, вытаскиванию чужих скелетов на всеобщее обозрение, правда, Майк? А наша история — это часть ее истории, дорогой. О да, я бы сказала, наша история неразрывно связана с ней, разве не так? Конечно, связана. Эмбер позаботилась о том, чтобы при любых обстоятельствах быть частью жизни своих подданных. — Лидия захихикала, поднимая бутылку, словно произносила тост. — За Десятый канал, за то, что он дал мне шанс рассказать миру, каково это — жить в браке в тени идеальной, черт ее подери, женщины-мечты… Вы же знаете, есть такие… Они закидывают удочку, а потом исчезают. Но ведь крючок-то всегда остается там, на месте, да? На какое-то время вы можете о нем забыть, но затем… — Лидия потянула руку на себя, словно рыбак, дергающий за леску. — Тяни, тяни, тяни. — Эндрю протянул к ней руку, но она увернулась, соскользнула с дивана и пошла к двери. — Все в порядке. Я ухожу. Можете выпить бутылку на двоих. — Она повернулась и указала пальцем на Эндрю: — Только не забудь, мы идем к доктору Хейли. Я не признала поражение… Пока не признала.

— Не надейтесь, я не позволю вам воспользоваться ее состоянием, — начал Эндрю, когда они услышали шаги Лидии по лестнице. — Поймите, она сейчас очень уязвима, и вы этим пользуетесь.

— Да, у вас могло сложиться такое впечатление, Эндрю. — Майк спрятал улыбку и озабоченно нахмурился, молитвенно сложив руки и соединив пальцы на середине подбородка. — Я понимаю, что вы именно так это видите. Но, знаете, возможно, вашей жене надо выговориться… может быть, этот процесс ей поможет.

— Пожалуйста, не пытайтесь уверить меня, что это в интересах моей жены. Вы не врач, не говоря уж о том, что этот «процесс», как вы его называете, будет транслироваться на многомиллионную аудиторию.

— Поверьте мне, Эндрю. Мы никогда не начинаем съемки, не прощупав почву, а сейчас мы занимаемся именно этим: выбираем, что следует обнародовать, а о чем лучше промолчать. — Майк убрал ноги с пуфика и выпрямился, мгновенно сбрасывая образ вымогателя. — Могу я говорить с вами откровенно, Эндрю? — Он наклонился, уперся локтями в колени, и на его лице появилось искреннее и открытое выражение. — Понимаете… я в растерянности. Насколько я вижу, вы с женой солидарны в том, что Эмбер играла в вашей жизни значительную роль… Но отношение Лидии ко всему этому возбудило мое любопытство. Меня удивляет глубина ее чувств к Эмбер. Невольно начинаешь думать… — он сжал губы и медленно покачал головой из стороны в сторону, — что все не так просто и есть еще что-то… что-то более личное…

— Что ж, мне жаль, если это сбивает вас с толку. С Эмбер мы были друзьями. Такое, знаете ли, действительно случается, даже если это плохо для ваших рейтингов.

— Хорошо. Вы были другом. — Майк осушил бутылку и аккуратно поставил ее на стол. — Таким же другом, как Николас и Сэм, так? Они ведь тоже были ее друзьями? — Он прищурился. — Это именно та дружба, о которой мы говорим?

Эндрю посмотрел на часы.

— Послушайте, Майк. На что бы вы там ни намекали, какую бы грязь ни пытались найти, боюсь, вам придется поискать это где-нибудь в другом месте. Я не тот, кто вам нужен. Я всегда был верен своей жене. И у меня нет причин думать, что Эмбер когда-либо была неверна Дэйву.

— Понятно. — Майк быстро кивнул и поднес пальцы к вискам. — Именно это и ставит меня в тупик. Эти обмолвки про неверность, этот шрам, на который вы так часто смотрите… ожидание разочарования, преувеличенная гордость и самоуверенность. — Он ткнул пальцем в Эндрю, а потом положил палец себе на подбородок. — Здесь вижу не то. Не совсем то. А если бы все было именно так, тогда, конечно… — Он поднял руки, жестом показывая, что сдается. — Я с радостью оставил бы все так, как есть. Более чем с радостью. Но понимаете, в чем проблема… Мне кажется, поведение Лидии предполагает куда более сильную боль. — Он быстро, сухо засмеялся. — Если бы вы сказали мне, что Эмбер украла ребенка у Лидии, вот это было бы в самое яблочко.

— У моей жены нет детей, которых можно украсть. — Голос Эндрю прозвучал тихо и безжизненно.

— Верно. Конечно, это невозможно, но неужели нет иной причины, по которой Лидия могла бы винить Эмбер за… вашу проблему… в этой области? — Майк тихо хмыкнул и посмотрел куда-то вдаль. — Естественно, это противоречит всякой логике, но… я не знаю. Может быть, она чувствовала, что Эмбер стояла между вами в самой основе вашего брака? Мешая вашему союзу… как таковому. Это звучит нелепо, да? — Майк постучал по подбородку кончиками пальцев. Он терпеливо наблюдал за Эндрю, как будто они уже много раз проходили через этот разговор и оба знали, чем все закончится. — Понимаете, мне кажется, дело тут не в том, чтобы поймать кого-то на лжи. — Он провел ногтем большого пальца по нижней губе. — Дело в том, чтобы кусочки мозаики сошлись. Представьте себя на моем месте. — Эндрю удивленно вскинул брови. — Ладно, тогда возьмем вашу работу. Ведь вы ученый, так? Хорошо. Вы провели какие-то исследования, и результаты ваших тестов не сходятся. Вот так просто. Вы сделали все по инструкции, перепроверили по разным источникам, но результаты немного отличаются. Это не вопрос жизни и смерти, это различие между, например, великолепным и просто эффективным стиральными порошками. Понимаете, к чему я клоню? Моя работа, как и ваша, заключается в том, чтобы сделать все правильно. Можно сказать, я делаю как можно более правдивую, черт ее возьми, историю жизни Эмбер Бест; не версию фанатов или членов семьи, но настоящую историю. Эндрю, я просто хочу правды.

— Очень убедительно. — Эндрю нетерпеливо постукивал ногой. — Но только пока правда не становится для вас обыденной, пока старые друзья не оказываются таковыми на самом деле. Послушайте, — теперь в его голосе послышались гневные нотки, — моей жене пришлось пройти через определенные разочарования, и иногда она концентрировала свою боль на Эмбер. Вы постоянно с этим сталкиваетесь: люди, которые успешны или знамениты, притягивают к себе гнев других людей, и Эмбер не была исключением. В этом нет ее вины. Ей пришлось потрудиться, чтобы… чтобы всяческие коллизии не повлияли на нашу дружбу.

— Значит, в какой-то степени она чувствовала себя виноватой за несчастья Лидии?

— Нет! Я… — Эндрю провел рукой по волосам. — Дело в том… если бы у нас с Лидией все сложилось иначе, думаю, они могли бы быть друзьями. — Майк понимающе кивал, побуждая Эндрю продолжать. — Но этому было не суждено случиться. — Временами голос Эндрю становился еле слышным. — И я очень сожалею об этом. Я очень сожалею, что человек, который был мне таким хорошим, верным другом, который проявлял участие к моей… ситуации… страдал из-за этого. — Эндрю провел рукой по глазам и посмотрел в окно. — Вы думаете, что, роясь в наших жизнях, найдете пошлую грязь. А что, если вы будете копать, копать и найдете золото? Что, если вы откопаете только любовь? Это, к чертовой матери, сломает все ваши планы, да?

Не отводя взгляда от лица Эндрю, Майк закинул руку за спинку дивана.

— Если с вами все в порядке, я думаю, мы можем приступать, — сказал он. — Для начала немного поснимаю вас на обычную любительскую камеру. — Майк остановился и медленно улыбнулся Эндрю. — Я думаю, вы готовы.

В комнате наверху Лидия неуклюже скорчилась на кровати в атласном платье, под которым совсем ничего не было. Одной рукой она обхватила вязаную подушку, а другой покачивала бокал со льдом и содержимым какой-то бутылки из бара Эндрю. Было только утро, а Лидия уже чувствовала, как ее клонит в сон от выпитого, и наслаждалась чувством собственной деградации. Сквозь перекрытия она слышала голоса — слова разобрать было невозможно, да она и не пыталась.

— Разве вы не знали, что у моей жены проблемы со спиртным? — забормотала она низким печальным голосом. — Неужели вы не видите — она сама не знает, что говорит?

Лидия подняла подбородок и зажала бледный, усыпанный веснушками нос указательным и большим пальцами.

— Эндрю, приятель, — гнусавый голос прозвучал настолько комично, что она захихикала, — думаешь, я расскажу всем правду о тебе? Стану ли я портить вам жизнь?

Она убрала пальцы от носа и снова опустила подбородок.

— Майк, что конкретно моя жена рассказала вам? Я требую, чтобы вы мне ответили!

— О, Энди, да она рассказала абсолютно все! — Лидия снова зажала нос. — Честно говоря, даже то, что мне знать было вовсе не обязательно, — вплоть до вашей первой ночи. И должен сказать, я даже обалдел от такого. Да ваша жена просто маленькая интриганка!

Лидия перевернулась, откинулась на подушки и закрыла глаза. Бокал с вином балансировал у нее на животе. Она вспомнила, как точно так же лежала на диване в квартире в Айлингтоне, и бокал так же стоял на ее голом животе. В ту ночь она решила позволить это Эндрю. За четыре часа до того момента она совсем не планировала делать с ним этого. Эндрю пригласили на ужин только в качестве прикрытия, чтобы Джереми, именно Джереми, которого она боготворила, не чувствовал себя так… не был выделен ею так сильно. Присутствие Эндрю вообще всегда было полезно — он демонстрировал тот уровень преданности, на которую Лидия была способна вдохновить мужчину.

Эндрю, конечно, приехал первым и мялся на пороге, держа в руках бутылку шампанского. Увидев, как Джереми поднимается по ступенькам у него за спиной, Лидия на секунду прижала Эндрю к груди, перед тем как втолкнуть его в прихожую, и одновременно пригладила ладонью свои рыжие волосы.

— Слава Богу, что ты здесь, Джереми, — заговорила Лидия, взяв его под руку, — а не то, думаю, меня просто съели бы заживо.

Она заглянула в его маленькие серые глаза с таким выражением, как будто никогда в полной мере не сможет отблагодарить его за появление на этой вечеринке.

Пару секунд Джереми выглядел обескураженным, а потом обернулся назад и одновременно освободился от ее руки.

— Ты знакома с Анджелой? — произнес он.

Лидия обернулась и увидела темноволосую женщину небольшого роста, стоявшую в полумраке прихожей. Она мило выглядывала из-за большого букета цветов.

— Ах, — завизжала Лидия, — Джер столько мне о вас рассказывал!

Цветы отняли минут пятнадцать — пока она нашла ножницы, пока сняла нижние листья и подрезала концы. Эндрю склонился над плитой, с веселой улыбкой наблюдая за ней.

— Похоже, Анджелу здесь не ждали? — спросил он.

Лидия замерла с дельфиниумом в одной руке и несколькими листьями в другой.

— А ты как думаешь? И ведь чертовски некрасиво принести целый ворох цветов, чтобы хозяйка весь проклятый вечер проторчала на кухне, разбираясь с ними.

— Дай мне, — Эндрю забрал у нее ножницы, — и не обращай внимания. Я слышал, у Джереми выдался довольно неудачный год, — Лидия резко посмотрела на него, — и вот он неожиданно оказывается охвачен страстью к дочери своего самого крупного инвестора.

Лидия вытерла руки и на минуту замерла, чтобы проанализировать ситуацию. Она не собиралась упускать такую возможность. Ведь она потратила сто фунтов на эту вечеринку (не считая шелковой юбки на пуговицах). Таких денег у нее не было с тех пор, как Ричард перестал платить, объявив: «У нас ничего не вышло».

— Что ты имеешь в виду? — сдержанно спросила она тогда, хотя все во рту у нее пересохло, в животе все перевернулось, а кровь отхлынула от щек.

— Мы в неравном положении, Лид, — ответил он. — Ты давишь на меня. Тебе пора иметь детей, семью. Да я отсюда слышу, как у тебя тикают эти биологические часы.

— О, неправда! — воскликнула Лидия, принимая как можно более развязный вид. — Пока еще нет… Я хочу повеселиться, так же как ты, Рики, я хочу кутить.

Она повела плечами и прищелкнула пальцами, причем она понимала, что, делая это, выглядит как чья-нибудь мама, которая смотрит фильм с Клифом Ричардом.

— Послушай, — сказал Ричард, глядя на ее пальцы, — это было прекрасно. Только я думаю, может быть, тебе стоит найти кого-нибудь… более подходящего по возрасту.

Она всегда знала, когда проигрывала, и смогла собрать все свои силы, чтобы оставить прощальную записку:

«Жирная свинья! Звонила твоя мама, и я воспользовалась этой возможностью, чтобы объяснить ей, почему старая школьная форма твоей сестры оказалась засунута в дальний угол твоего шкафа. Еще раз большое тебе спасибо за мое прошлогоднее тридцатилетие. Разве это не было отвратительно? Особенно учитывая, что мне исполнилось тридцать пять.

P.S. Можешь не беспокоиться о своем маленьком пунктике (упс, проблема с эрекцией). Знает только Дерек из твоего офиса, но я попросила его никому не говорить. Целую или, в твоем случае, слюнявлю».

Она должна была найти способ спасти ситуацию. Сквозь кухонную дверь Лидия посмотрела на гостей. Парочка Дэвид и Аннет… Дэвид был художником и специализировался на собачьих портретах, даже за одежду на нем платил отец Аннет. Джеф, оживленно беседовавший с Джереми, — очевидно, дела у него шли хорошо. В последний год Молли стала тратить на аксессуары гораздо больше, чем раньше, да и сам Джеф стал носить обувь из перчаточной кожи, которая всегда показывает, что человек перешел из мерзкого мира мелких клерков в удобный мир топ-менеджеров с толстыми кожаными папками под мышкой. Лидия прищурилась и попыталась вспомнить что-нибудь полезное о Джефе. Скачки, точно! Очень любит скачки, владеет половиной лошади. Раньше встречался с Белиндой Большие Сиськи. Лидия слегка подалась вперед, чтобы получше рассмотреть Молли.

— Молли беременна. Наверное, они ужасно счастливы. — Эндрю прошел в гостиную, вытянув вперед вазу: — Лидия, куда их поставить?

— Лучше всего прямо на Анджелу, — пробормотала Лидия, но Эндрю уже прошел в гостиную и присоединился к кучке идиотов, готовых начать поедать и выпивать резервы ее защитной брони.

Лидия постояла на кухне, наблюдая за ними и рассеянно покусывая ноготь на большом пальце, а потом взяла карандаш и провела на плане рассадки гостей линию от имени Джереми, написанного справа от нее, к Эндрю и поменяла их местами.

— Ну, — нерешительно произнес Эндрю, стоя перед камином с тлеющей сигарой в руке, — думаю, мне пора…

— О, не уходи прямо сейчас, — прервала его Лидия. — Не могу, когда все срываются с места и уходят одновременно. Выпей еще чашечку кофе. Ну иди поставь чайник.

Когда он исчез на кухне, она проверила свою позу. Поправив волосы, сделала так, чтобы они мягко струились по руке на диван, потом расстегнула три пуговицы на юбке — разрез должен показывать (или по крайней мере с того места, на котором стоял Эндрю, должно быть видно) около дюйма резинки блестящего чулка. Все эти диванные приготовления были привычны Лидии, она делала так уже сотню раз для сотни других задержавшихся гостей. И вот теперь она разыгрывала это представление для Эндрю… близорукого ученого Эндрю, дохляка-регбиста, единственного из всех ее знакомых, кто каждый воскресный вечер натирал ботинки с почти религиозным рвением. Она прижала руку к виску и закрыла глаза.

— Ты не думала о том, чтобы позвонить Эндрю? — Перед ней появилось лицо Джеки. Они стояли на автобусной остановке несколько недель назад, и Джеки рукой прикрывала глаза от утреннего солнца. — Я имею в виду, если у вас все закончилось с… э-э-э… Ричардом.

Лидия закатила глаза:

— Когда вы все перестанете меня сватать? Он хороший парень, но я не могу заставить себя чувствовать к нему что-то большее — для меня он… недостаточно мужчина, понятно? И давай забудем об этом. — Джеки подняла голову, взглядом заставляя Лидию продолжать. — Хорошо, он слишком правильный, слишком чистенький, слишком предсказуемый, — Лидия загибала пальцы на руке, — слишком хороший. Идеальная жизнь для него — провести воскресное утро за «Сделай сам», а день — за регби. Не говоря уж о том, что он точно не отличает одну часть женщины от другой.

— Анна считает иначе.

— А ты что, его рекламный агент?

Джеки подняла воротник пальто и уткнулась в него носом.

— Нет. Но это отвратительно — тратить силы на человека, к которому просто физически тянет.

Лидия вздохнула и переступила с ноги на ногу, словно пингвин, пристраивающий яйцо на земле.

— Послушай, мне бы хотелось, чтобы Эндрю был в моем вкусе. Честно. Похоже, я и вправду не очень далеко продвинулась, следуя своим животным инстинктам. Но мне нужно, чтобы в человеке было хоть немного честолюбия, понимаешь? — Она поймала взгляд Джеки. — Хорошо, Ричард был ошибкой, но по крайней мере он из тех, кто занимает какое-то положение.

— То, что Эндрю ученый и носит очки, не делает его неудачником, Лидия. Именно из-за таких людей, как он, всякие Ричарды становятся ненужными. Эндрю — это будущее.

Джеки подышала на руки.

— Когда ты в последний раз видела его? — Лидия покачала головой и посмотрела на часы. — Просто это Эмбер сказала, что он… расцвел, стал более уверенным… В любом случае спасибо, — сказала Лидия. — Я лучше пойду. Надеюсь, твой автобус сейчас приедет.

Она уже прошла десять метров, когда Джеки окликнула ее:

— Ты знала, что «Виджиком» запускают в следующем месяце?

Лидия нахмурилась.

— И?! — воскликнула она, возведя руки к небу.

— Ну, разве не он это изобрел? Он получит кучу денег. И кстати, — Джеки встала на цыпочки, чтобы видеть Лидию над головами толпы на остановке, — ты его не заслуживаешь.

— О чем ты думаешь? — Эндрю склонился над Лидией с чашкой дымящегося кофе в руках. — Ты выглядишь… думаю, «противоречиво» здесь будет подходящим словом.

— Серьезно? — Лидия робко улыбнулась. — О, я передумала, я не хочу кофе. Сядь, посиди рядом со мной.

— Да ничего, я постою здесь. — Он прошел назад и поставил чашку на каминную полку. — Знаешь, я когда-нибудь мог бы разжечь тут огонь, если хочешь.

— Правда, Эндрю? — спросила она и посмотрела на него взглядом, которым раньше смотрела на Джереми. — Вот что мне в тебе нравится. То, что ты такой… изобретательный. Скажи мне, я вот слышала про «Виджиком». — Она вопросительно подняла брови. — Ты придумал что-то ужасно-ужасно умное?

— Я не знал, что тебя интересует моя работа, Лидия.

— Конечно, интересует. — Она скорчила миленькую гримасу. — Просто я в этом ничего не понимаю. И боюсь показаться дурой.

— Ну, — Эндрю уставился на свои ноги, — э-э-э… ну… «Виджиком»… это новый вид информационной технологии, чтобы работать с «Майкротеком». — Он поднял глаза; Лидия разглядывала кольцо, которое Ричард подарил ей на ее «тридцатый день рождения». — Это будет… короче, это позволяет видеть, словно сквозь чьи-то глаза… так что…

— И это твое… изобретение?

— Ну, я над этим поработал.

Лидия сделала глубокий вдох, чтобы разрез на юбке совсем чуть-чуть сдвинулся.

— Как замечательно, — сказала она.

— Мы действительно возлагаем на это большие надежды. — Эндрю улыбнулся. — У меня есть прекрасная возможность обучать на основании этого людей в странах третьего мира. Если представить себе что-то вроде ирригации, то если в каждой деревне будет хотя бы один «Виджиком»…

— Да-а… — Лидия потянулась, подняв руки над головой, как будто эффект «Виджикома» дождем падал на нее с потолка. — Надеюсь, они наградят тебя за это… чудо?

— Да, я с этого кое-что получу, — ответил он. Лидия с удивлением посмотрела на него. Челку надо будет убрать, с ней он похож на предводителя отряда скаутов, и твидовый пиджак тоже уберем, а еще эти отвратительные часы. — Это был подарок мамы, — сказал Эндрю улыбаясь. — Конечно, не совсем то, что надо.

Лидия весело засмеялась:

— О-о-ох, Эндрю, прости, неужели я так откровенно уставилась на них? Просто, понимаешь, теперь я вижу тебя совсем в ином свете, вот и все. Иногда можно целую вечность знать человека, но даже близко не догадываться о его истинной… ценности. Ты не согласен?

Она с удивлением почувствовала, что волнуется. Его поведение шло вразрез с ее планом. Во-первых, он все еще стоял у камина, все еще смотрел ей в глаза и как будто специально не наслаждался разглядыванием других частей ее тела, которые она преподносила ему на блюдечке с каемочкой. Казалось, что он почти отвергает ее шаги, хотя все знали, что он мечтал о такой возможности, как сегодня, с самого дня их знакомства. Или он хотел от нее чего-то еще? «О Господи, — подумала она, — я поняла! На него не подействует, если я не притворюсь той девочкой, которую он полюбил когда-то: девочкой с конским хвостом, в красном пальто из бобрика и с рюкзаком, набитым Лоуренсом».

— Знаешь, а у меня ведь до сих пор где-то есть то старое красное пальто, — проговорила Лидия, скорчив гримаску. — Смешно, но с тех пор у меня так и не появилось ничего, что было бы настолько… моим.

Эндрю посмотрел на вешалку в прихожей, увешанную куртками из искусственного меха и яркими шляпками; его губы резко дернулись.

— Давай потанцуем, — сказала Лидия, намеренно не встречаясь с ним взглядом. — Тебе всегда нравилось, как я танцую. Давай потанцуем так, чтобы вернуться в то время, когда чувства били через край. М-м-м… Представим, что мы в твоей комнате в университете, сейчас жаркий летний вечер, у нас впереди еще вся жизнь… Да, все-все еще впереди.

Она эффектно скинула ноги с дивана и пошла по комнате к стереосистеме, ритмично покачивая бедрами, словно в предвкушении чего-то.

— Тебе не нужно этого делать, Лидия. Это не для меня, — сказал Эндрю.

— О, но я… — Обернувшись, она посмотрела на него. — Я не всегда была к тебе настолько внимательной, насколько могла бы… И теперь у нас есть что отпраздновать: твой новый успех и мое новое… понимание.

Она повернулась к стереосистеме, закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Сколько денег было бы достаточно, чтобы это уже того стоило? А что, если деньги уже пристроены? Что, если успех «Виджикома» был только в фантазиях Джеки? Под фразой Эндрю «Я с этого кое-что получу» можно подразумевать что угодно. Это может означать возможность переклеить обои в ванной или потратиться на барбекю. Она подумала о бутылке вина, которую он принес. «О Боже, кто-то выиграл в лотерею!» — прошептал Джереми Анджеле достаточно громко, чтобы все услышали.

— Эндрю, а у тебя есть какие-нибудь планы? — Она все еще стояла к нему спиной. — В смысле, ты же теперь классный парень — можешь поехать отдохнуть или еще что-то.

— Думаю, я уеду на пару недель.

— Да?

— В Уэльс, погуляю.

— А-а-а… — Лидия сжала губы и слегка постучала ногтями по CD-кейсу, который держала в руке.

— Там сейчас очень красиво, хорошо наблюдать за птицами.

— М-м-м… — Она закрыла глаза и наигранно зевнула, прикрыв рот рукой.

— И я хочу купить маме дом.

— Правда?

Лидия захлопнула CD-кейс и кинула его обратно на полку. Ничего не выйдет. Тут нет ни малейшего шанса. Даже если бы он зарабатывал миллионы, он всегда собирался бы тратить их на маму, на проблему третьего мира, на пару идиотских микроскопов… Лидия могла бы почувствовать отчаяние, она и была в отчаянии, но не настолько, чтобы ученый с гиперразвитой общественной совестью и страстью к ее подростковому «я» не смог бы изменить ситуацию. Лидия развернулась и сладко улыбнулась ему.

— Знаешь, — сказала она, — вообще-то музыка может разбудить соседей, и уже поздно. Возможно…

— А еще я веду переговоры по поводу покупки дома справа от пустыря. — Эндрю раздавил окурок в пепельнице. — В нем много чего нужно сделать, но он большой, там есть сад, даже какой-то ручеек. Из этого и правда может что-то получиться… если за этим будет следить подходящий человек. — Он потер руки и засунул их в карманы. — Послушай, Лидия, я не собираюсь ходить вокруг да около. Я знаю, что всегда был в твоих глазах никем. Но сейчас дела у меня идут очень и очень хорошо, наконец у меня есть средства, на которые я могу сделать тебя счастливой. Их полно, если хочешь, можешь удостовериться по бумагам. — Она смотрела на него с выражением любопытства и удивления на лице. — Ну, все изменилось, для нас обоих. Теперь я могу предложить тебе что-то помимо беззаветной любви. — Он усмехнулся. — И я думаю… похоже, ты сейчас в большей степени, чем раньше, готова дать мне шанс.

Эндрю остановился, а Лидия, не отводя глаз от его лица, прошла к дивану и опустилась на него так осторожно, словно он был сделан из стекла.

— Дело в том, — Эндрю соединил руки у себя перед носом, — что я больше не хочу терять время. Мы оба потеряли уже достаточно, каждый по-своему. Я знаю, это может быть слишком откровенно, но просто хочу пропустить… вступление. — Он пересек комнату и сел рядом с ней. — Лидия, меня не нужно соблазнять. Я схожу по тебе с ума с тех пор, как мне исполнилось девятнадцать, помнишь? И я не хочу, чтобы тебе приходилось притворяться со мной. Ты думаешь, в моих глазах именно это делает тебя желанной, но это не так. Для меня ты — это ты. Настоящая Лидия.

Она хотела спросить, что он имеет в виду, кого он имеет в виду, но вместо этого протянула руку и мягко коснулась его волос.

— И что теперь? — спросила она.

Эндрю засмеялся:

— Ну, честно говоря, я так далеко не загадывал, но думаю, самым правильным будет пойти в постель и обсудить детали позже, ты не возражаешь? — Она осторожно кивнула. — И не беспокойся, — добавил он, — утром я снова стану мистером Предсказуемость.

— Лидия, проснись, дорогая. — Эндрю склонился над женой. Челка исчезла, твидовый пиджак и очки тоже, лицо стало тоньше, на висках чуть-чуть седины, и еще на нем довольно недурная светло-голубая рубашка.

— Мне снился сон, — произнесла Лидия, прикрывая глаза рукой, — тот день, когда ты пришел на ужин и так и не ушел. Помнишь? Ночь, когда ты сказал, что ничто не имеет значения, пока у тебя есть я. — Она сонно подняла руку и коснулась его лица. — Ты был тогда так уверен, что я почти поверила тебе.

Эндрю выпрямился и отошел к окну. Он провел рукой по волосам и посмотрел на часы.

— Слушай, хочешь, я отменю визит к доктору Хейли? Мы всегда можем пойти в другой день, если сегодня ты не готова.

Лидия улыбнулась:

— О нет, нет! Я готова. — Она с усилием приподнялась, облокотившись на подушки, и посидела так какое-то время. Волосы упали ей на лицо, шелковое платье задралось. — Сколько времени?

— Три часа. У нас есть полчаса, чтобы доехать до больницы.

— Не понимаю, зачем ты вообще едешь. — Она потянулась за сигаретами, лежащими на тумбочке у кровати. — Должно быть, ты поговорил с ними один на один… и наверняка сказал им, что это ты способная к деторождению часть пары, а я ужасная, плохая, сумасшедшая половина-алкоголичка. Та половина, которая и портит все дело, если уж говорить начистоту.

— Лидия, пожалуйста… — Эндрю стоял спиной к кровати, и она видела, как мышцы его шеи напряглись. — Ты не должна так говорить.

— Не должна? Почему нет? Почему ядолжна позволять тебе притворяться, что все по-прежнему, когда мы оба знаем, что ты просто жалеешь меня? — Она засмеялась каким-то грудным кашляющим смехом. — Ты считаешь, ребенок будет наградой, чем-нибудь таким, что меня остановит. Но для тебя самого это не так уж важно, да? Да? — Она ударила рукой по подушке, заставляя его повернуться и посмотреть на нее. — Потому что у тебя уже есть то, что тебе нужно, Эндрю, ведь так?

— Перестань, Лидия. — Его голос был очень нежным. — Мы еще можем успеть, если поторопимся. Я сделаю тебе чай.

Сквозь свисающие на глаза волосы она смотрела, как он идет к двери, наклонив голову, как будто надеется найти что-то на ковре под ногами.

— Эндрю… — Ее голос был едва слышим.

— Да? — Он повернулся к ней, улыбаясь, как всегда, с надеждой.

— Прости меня, — у нее в глазах стояли слезы, — прости, что позволила тебе жениться на мне.

Глава 13

— Мэнди, твой клиент на четыре часа уже здесь.

Надув розовый пузырь из жвачки, Лорейн, не отрывая глаз от зеркала, шедшего по периметру салона, ожидала реакции босса. Затем отвела взгляд, посмотрела на младшего стилиста и снова уставилась на голову клиентки. Потом отделила прядь волос и сделала расческой начес, чтобы волосы стояли дыбом. На заднем фоне по радио играли «Я вне любви» манчестерского квартета «10СС».

— Эта песня прозвучала для всех девушек салона «Волосок к волоску» в Бэзилдоне, — произнес бархатистый голос Тони Блэкборна. — Первое место на этой неделе. Великолепная песня. Великолепное эхо.

— Ой, Мэнди! — Джулия стояла в двух шагах от нее и махала ей рукой в перчатке «Мериголд». На ней были короткая черная юбка и черный жилетик с выписанным стразами «Вдохновение Мартина Эндерверста», висела табличка с именем: «Джулия Элдер: стрижка и окраска». — Тебя твой Блюмфельд к телефону, — сказала Джулия, толкая к ней тележку с манго и кусочками фруктов. — Он хочет, чтобы мы были на обложке «Ла мод». Я сказала: «Тебе придется спросить Мэнди, она у нас босс». Он спросил: «В каком смысле?» — я сказала: «В смысле, в салоне, конечно». Он сказал: «Но это невозможно. Она старший сотрудник «Бонди Сакс», а я ответила: «Ну тогда сам разбирайся, только у меня выходной каждую вторую субботу, с обложкой или без».

За плечом Джулии она видела Троя, бешено кивавшего ей и тыкающего пальцем в свою только что пришедшую клиентку.

— Взгляни на мою даму! — зашипел он, когда между ними оказался аквариум с тропическими рыбами.

Она посмотрела на пучок волос странного металлического цвета и сразу же почувствовала приступ тошноты. Девина.

— Тихо, — сказал Трой, прижимая палец к губам. — Что делать? Она уже готова. Я думаю, может быть, немного пудры посередине и потом слегка взбить это все наверх. Она мне говорит: «Звучит, как в середине семидесятых, вам так не кажется?» А я отвечаю: «Надеюсь, мада-а-ам, это убийственный семьдесят пятый». — Он закатил глаза. — Короче, она хочет услышать чье-нибудь мнение и просила, чтобы высказалась ты, мисс Мэнди Уайт.

Горло сжал спазм, во рту пересохло, и в висках застучало.

— Нет, я не могу, — хрипло произнесла она. — Я ее знаю, она редактор журнала, моя главная конкурентка. Это длинная история.

Трой прищурился:

— Похоже, все, что ты делала как редактор, — это вырывала страницы из журнала «Honey» в туалете.

— Трой, пожалуйста, — простонала она, вжавшись в угол, — ты должен помочь мне выбраться отсюда. Она не должна видеть меня такой.

— Какой? — спросил Трой, быстро окидывая ее взглядом. — Ну да, перманент слегка подкачал, но… О-о-о, что за… знаешь, она разговаривает с твоим женихом, с Гарри.

— Аманда! — Девина радостно махала ей из другого конца зала. — Или мне теперь можно звать тебя Мэнди? Как восхитительно наконец-то встретиться с твоей другой жизнью. Я обязательно позвоню нескольким друзьям, чтобы они приехали посмотреть.

— Вам следует остаться еще… миссис… э-э-э… Девина, — сказал Гарри. — По пятницам тут действует суперпредложение: мелирование и стаканчик «Бейбишама».

— О, это восхитительно! — взвизгивала Девина. — Именно так я все это себе и представляла: салон на окраине, плохой перманент, жених, который работает в мебельном магазине…

— «Кожаный мир», — сказал Гарри, взбивая огромный узел шейного платка.

— Кому ты позвонила, Девина? — спросила Аманда, не в силах скрыть панику в голосе. — Кто едет сюда, чтобы увидеть мою другую жизнь?

— Мэнди, любовь моя, — Гарри протянул руку, унизанную позолоченными кольцами, — насчет свадьбы… Даррен говорит, что может сделать нам скидку на торт, если мы закажем с мандаринами и лаймом.

— Мне было всего восемнадцать! — закричала Аманда, хотя никто ее не слушал. — Я же не вышла за него замуж, ведь правда? Я выбралась из всего этого, да? Мне было восемнадцать, и я тогда не знала ничего лучше!

— О, я тоже очень рад, что был знаком с тобой, — заулыбался Трой.

— Так, — Девина встала, и ее грудь неожиданно оказалась на одном уровне с головой Гарри, — только не ссорьтесь. Теперь, когда здесь важные люди, они хотят видеть тебя, Мэнди. — Девина указала пальцем (ногти накрашены ярко-красным лаком) на дверь салона. Там стояла свекровь Аманды Бриджит под руку с мистером Блюмфельдом.

— Ну… — протянула Бриджит, — и ведь так притворялась! Конечно, меня-то она никогда не могла провести, я ни на минуту не поверила во весь этот фарс, который она устроила.

— Похоже, ты отреклась от множества вещей, Аманда, — произнес Блюмфельд, грозя ей пальцем.

— Кто-то еще? — спросила Девина, соединяя кончики пальцев. — О, не может быть!

— Николас, милый, думаю, ты должен это услышать.

Бриджит гордо прошла к шкафу, рывком открыла бамбуковые двери, и Николас вышел оттуда, отряхивая свой новый серый фланелевый костюм от «Огилви и Харборн».

— О, черт… ради Бога, — начала Аманда, — вы все не можете быть здесь. Это смешно!

Бриджит и Блюмфельд посмотрели друг на друга и одновременно удивленно приподняли брови.

— Вульгарность, — заявила Бриджит, — никогда не пропадает.

Николас смотрел прямо перед собой и поправлял манжеты.

— Откуда у тебя эти запонки? — закричала Аманда. — Она тебе подарила эти запонки на нашу свадьбу, так? На них инициалы твоих домашних животных, да?

Николас, казалось, был сбит с толку.

— Милая, это похоже на правду, — сказал он. — Но разве и ты не думаешь о ком-то другом?

— Кто его осудит? — спросил Марк Блюмфельд. — Кто осудит человека за то, что он искал утешения у женщины, которая ценит мужчин?

— Кто может осудить его? — воскликнула Бриджит. — Ведь ему был нужен кто-то, с кем он мог поговорить, человек его круга.

— Заткнитесь! — завизжала Аманда. — Меня от вас тошнит. Что вы все здесь делаете, в моей старой жизни, вы, идиоты?

— Мамочка?

Аманда подскочила на кровати, задыхаясь. Людо стоял рядом в белой каске и черных очках.

— Людо? — Аманда сжимала горло рукой и быстро моргала, пытаясь осознать, что она действительно проснулась. — Маме просто приснился плохой сон, милый, вот и все. Не о чем беспокоиться… — Она оглядывала комнату, чтобы вернуться в свою настоящую, теперешнюю жизнь. Платье от Мартина Эндерверста висит на входной двери, хорошо, хорошо, хотя окантовка на нем какая-то странная, один недопитый бокал с чем-то зеленым… фу-у-у… на будильнике… Десять тридцать! Черт! — Людо, милый, сколько ты здесь стоишь?

— Долго, — ответил Людо, — наверное, час.

Она смотрела на сына, прикрывая глаза рукой.

— Дорогой, сними очки, они мамины.

— Ну и что? Надо делиться. — Людо продолжал на нее смотреть, словно гайанский полицейский.

— Только не Гуччи. — Теперь, когда сердце перестало бешено биться, начало стучать в висках и в желудке все заходило ходуном. На секунду Аманде показалось, что кровать движется. — Людо…

— Не-е-е-е-ет, мамочка. Они нужны мне, чтобы быть Денисом Финчем.

Сейчас любимый фильм Людо — «Из Африки», на втором месте — «Унесенные ветром». «Ты просто должна платить мне за то, что я смотрю эту бредятину, — обычно говорил Николас. — А ему ведь всего пять лет. Думаешь, он проводит достаточно времени с мальчиками своего возраста? Милая, я не хочу, чтобы ты снова брала его на эти модные показы».

— Хорошо, Людо, только принеси маме корзину для бумаг, — сказала Аманда. — И позови Риву.

Через какое-то время Рива появилась в дверях спальни с таким видом, словно выиграла в лотерею.

— Ух, — сказала она, — могу поспорить, это мерзка. Никогда не видел, чтобы женщина так пить.

— Принеси мне, пожалуйста, бутылку с розовой жидкостью из шкафа в ванной, — проворчала Аманда.

— Она у меня. — Рива взмахнула бутылкой и начала откручивать крышку. — Николас, он сказал: «Оставь их, Рива. Они старые друзья. Сегодня поспи в другая комната».

— А что было не так в твоей комнате? — Аманда изо всех сил надавила на виски.

— Ничего. Просто вы и другая дама ходили туда-сюда, туда-сюда. За сигаретой, шептались, спотыкались, гремели… и громкая музыка была. Вот, рот шире. — Рива поднесла полную ложку «Пепто бисмол» к губам Аманды, и Аманда послушно открыла рот. — Хотите еще «Алка зельцер»?

— Хочу все, — ответила Аманда.

Рива вернулась в ванную, продолжая говорить через плечо:

— Николас сказать, он никогда раньше не видел эту женщину. Он сказать, она, должно быть, старый друг, история. А вы знаете, почему он так думать? — Рива выдержала эффектную паузу, прищурившись и глядя на Аманду. — Потому что вы достали старый тостер, чтобы делать сенвичи… — Теперь она говорила очень медленно, обдумывая слова, чтобы подчеркнуть странность сказанного, так как был один шанс на миллион, что такое действительно могло происходить. — Старый тостер, из картонной коробки в гараже, и вы делали сенвичи… много сенвичей. Словно… ужасно. С джем, маринованные огурца, яйцо и чипсы, и все смешано…

— Достаточно, — прервала ее Аманда, склоняясь над мусорной корзиной, которую поставила рядом с собой, словно любимое домашнее животное.

— Невероятно, что вас не тошнить. Вы пили зеленый напиток и вишневый, — Рива сложила руки на груди и хрустнула суставами, — так что Николас отвел Кэсс в школу, еще позвонить в офис и сказать, что вы прийти позже. — Она остановилась и одарила Аманду одним из своих проникновенных («Только не в моей стране!») взглядов. — Знаете, я никогда не думать, что вы из таких женщин, Аманда, — сказала она, сощурившись. — Танцевать диско, петь и все такое. Вообще-то это меня удивлять.

— Ну, в том-то и дело, Рива, — сказала Аманда, обращаясь к корзине, — никогда не знаешь, чего ожидать от людей, да? А теперь скажи, ты хорошо готовишь?

В двенадцать часов Аманда была в редакции, очки от Гуччи плотно сидели у нее на лице, она расточала ауру беспристрастности, вызванную выписанными ей антидепрессантами.

— Мартин, Кристоф, Тициана, — ее ассистентка Митци шла между букетами, расставленными по офису, по очереди ударяя по каждой вазе ручкой с серебряной пластинкой на конце, — кактусы от Пис, розы от Лили Лестер, эти большие — от Блюмфельда.

Аманда махнула ей рукой.

Митци открыла кожаную записную книжку.

— Просто я сохраняю карточки и расставляю букеты по офису, когда их привозят. Утром была пара звонков. Доктор Магда говорила, что вы звонили прошлой ночью, и считает, что вам следует прийти… э-э-э… перезаписаться на прием пораньше… Блюмфельд хочет встретиться как можно скорее. Звонили из школы Кэсс. Они хотят поговорить… И кто-то по имени Джулия, она просила передать: «Спасибо за прошлую ночь, с нетерпением жду вечеринки и…», — по-моему, она сказала: «Трой тоже…»

Митци прервалась, чтобы ответить на телефонный звонок, и сняла трубку у себя на стойке, возвышающейся, словно сторожевая будка (дымчатое стекло), как раз у дверей кабинета Аманды.

— Вас Мартин, — сказала она.

Аманда поманила трубку пальцами.

— Алло. — Ее голос превратился в степенный шепот.

— Ал-ло, редактор номер один! — Ей показалось, она слышит, как вибрирует трубка. — И каково это, быть королевой? Просто хотел сказать: ты супер, жду не дождусь вечеринки.

— Вечеринки?

— Игнасио сказал, что ты пригласила его быть диджеем.

На том конце провода послышалось какое-то шуршание, и фальцет Игнасио резко зазвучал в голове Аманды, царапая что-то внутри, словно гвоздь стекло.

— А-ман-да… О, это невозможно выговорить… правда, меня это так впечатлило… ух… — Голос Игнасио затих на секунду, как будто он взмахнул руками в воздухе или, может быть, покрутил телефоном над головой, словно это было лассо. — Ух! — Он вернулся, снова в том же голосовом диапазоне: четкий звук, похожий на свист. — Великолепно, эта вечеринка, просто великолепно! Я собираюсь там зажечь… — Еще шуршание.

— Для него это такая реклама, — это снова был Мартин, он сопел в трубку, — понимаешь, после всех этих иммиграционных проблем…

— Когда… когда, вы сказали, будет вечеринка? — Аманда плотно зажмурила глаза, раскачивая головой из стороны в сторону.

Мартин фыркнул:

— Ага, конечно, «Редактор года» не знает, когда она устраивает «вечеринку года»… Через две недели, детка! И там будут абсолютно все.

— Почему… Почему я устраиваю ее так скоро?

— Господи Боже! Потому что все сейчас в городе из-за… Я забыл из-за чего. — Много шума и треска, скорее всего Игнасио пытался отнять трубку, у него не получилось, так что он начал кричать на заднем плане: — А-ман-да, слышишь? Может, Мартин сделает тебе и твоей Джулии какое-нибудь великолепное кожаное приспособление… такое непристойное, с шипами, балдежное… О, я в экстазе!

— Не обращай внимания, — сказал Мартин. — Но, кстати, я тебя уважаю. Мы все понимаем, почему ты держала это в тайне, пока не достигла настолько высокого положения, когда можешь помочь всем людям нетрадиционной ориентации. Хотя знаешь что? Я всегда догадывался. — Аманда почувствовала желание зажать голову между коленями. — Ты слушаешь? — спросил Мартин.

— Нет, — сказала Аманда. — Я тебе перезвоню.

Через десять минут и литр «Эвиана» позвонила миссис Элсворт.

— О, миссис Ворт, — сказала она тоном, предполагающим, что она потратила полдня, преследуя Аманду, — я перейду сразу к делу, если позволите. Это касается учебника Кассандры по истории. Похоже, там произошла путаница и Кассандра пришла в школу с другой книгой.

«Боже, — подумала Аманда, — что бы там ни произошло, им платят три тысячи фунтов за семестр, а они не могут дать ребенку дерьмовый учебник по истории!»

— А с ней не могли поделиться, миссис Элсворт? — спросила Аманда, пытаясь придать голосу заинтересованность, но ее прервало вежливое покашливание в трубке.

— Дело не в этом. — Миссис Элсворт протянула «де-ело». — Нет. Дело в том, какова природа принесенной Кассандрой книги. И Салли, учитель Кассандры… — «О-о-о-о-ох! Очевидно, это намек на я-уверена-вы-не-посчитаете-необходимым-вспомнить-эту-маленькую-деталь-миссис-Ворт». — Салли решила, что должна обратить на это мое внимание. — Миссис Элсворт сделала паузу. — Мне кажется, книга называется «Да, он мне изменяет». Книга была завернута в ту же коричневую бумагу, которой мы оборачивали учебники, так что это, полагаю, объясняет путаницу. Но поскольку ситуация имела место, мне кажется, нам следует встретиться и поговорить о возможной вовлеченности Кассандры во всю эту историю… Миссис Ворт? Вы меня слышите?

Аманда обомлела, от чего ее ягодицы непроизвольно сжались, превратив попу в упругий кулачок.

— Э-э-э… мы делаем выписки из этой книги. Это книга-самоучитель… Я обдумываю, какие куски мы можем отобрать для печати в «Ла мод», вот и все.

— Миссис Ворт, инцидент с книгой, по нашему мнению, только подтверждает…

— Вы думаете, у Николаса роман?

— Подтверждает, миссис Ворт, что все не так хорошо в семье Кассандры, как мы могли бы надеяться. Дети на самом деле замечают многое, а потом приносят проблемы в школу… хотя обычно не так буквально, как в этом случае.

Аманда скорчила трубке презрительную, «умную» гримасу.

— Кэсс может быть исключением, миссис Элсворт, — сказала она, — но она не медиум. Мой муж даже не знает, что я в курсе его похождений, если они у него действительно есть, если это вообще-то вас касается. Ей всего восемь лет…

— Семь.

— Семь. И она не подслушивает под дверью, миссис Элсворт. На самом деле…

— Ну, вместо этого, похоже, она роется в ящиках, — миссис Элсворт колебалась, — и нашла пару вещей, которые ее расстроили. Я понимаю, миссис Ворт, это очень деликатный вопрос…

— Какие вещи?

— Думаю, будет лучше, если…

— Какие вещи, миссис Элсворт?

— Миссис Ворт, — миссис Элсворт глубоко вздохнула, — могу я предложить вам потратить свое время на визит ко мне? — Она понизила голос до тихого шепота: — Я уверена, что так всем будет лучше. Скажем, сегодня в четыре часа?

— Спасибо, — сказала Аманда. — Тогда я заберу книгу, если это будет удобно. Мне надо закончить работу в эти выходные.

Митци стояла в дверях кабинета. Пока Аманда говорила по телефону, она поменяла прическу, переодела туфли и добавила к поясу цветок из ткани.

— Вам звонит Девина, — сказала она, и ее глаза загорелись.

— Переключи, — приказала Аманда, — а потом прерви нас ровно через минуту.

— Аманда-а-а-а-а-а, — голос Девины звучал так близко, что у Аманды на шее волоски встали дыбом, — суперновости! Я подумала, что лучше сама позвоню, чем позволю флористам записывать заказ.

— Как ты внимательна.

— Джейк сказал, что мы все приглашены к тебе на вечеринку! — Аманда яростно продиралась сквозь собственные тусклые воспоминания, пока наконец перед ней не появился расплывающийся образ ее самой, сидящей на коленях Джейка Цымбалиса. — Джейк и Ребекка, они были просто поражены твоей… энергией на ужине во время вручения. «Ничего себе, какая девушка этот лондонский редактор!» — говорят они.

Аманда слышала нотки увлеченности в голосе Девины и представила Джейка в апартаментах в Стенбери, вспоминающего по телефону события вечера хныкающим тоном с бруклинским акцентом: «…и эта девка, Аманда Ворт, — Боже! Она так нажралась! Эти британцы, у них всегда «К черту стаканы на пинту, тащите садовый шланг!». Так вот, она говорит мне и Ребекке, сидя у меня на коленях и в шляпе Ребекки, сорвав ее прямо с головы Ребекки, хотя шляпка была словно пришита, так вот, она говорит: «Вечеринка! Приходите все! Праздновать! Ш-ш-ш-ш, не день рождения. Не-е-е-ет, просто то, что я «Редактор года». Приводите друзей! Коллег! Приводите весь сто десятый этаж «Бонди Сакса» в Нью-Йорке, почему бы и нет?» И я говорю: «Аманда, Девину тоже?» И она отвечает, только послушай: «Вы меня не испугаете, мистер Цымбалис. Девина была крепким орешком в бизнесе, но, мистер Цымбалис, теперь я самая сильная из бессердечных бизнес-сучек». В этот момент Аманда представила себе Девину, как она откидывает голову назад, торжествующе смеется, что означает полный контроль над ситуацией, а потом звонит своему секретарю: «Пусть Джиллиан поменяет мой билет в Лондон — ни за что на свете это не пропущу».

— Правда, Аманда… — на том конце провода быстро выдохнули дым сигареты, — если верить Джейку, ты была сама ще-е-едрость, — Девина слегка растянула первый слог, — и, конечно, дата твоей вечеринки назначена сразу после шикарного показа Летама, так что почти все в любом случае будут в Лондоне. Это просто идеально.

— Ну, — сказала Аманда, — я не стану перебегать тебе дорогу. Это будет просто небольшая, обычная…

— Да брось! Все говорят об этом… о размахе, о знаменитых гостях, об этой пикантной теме…

Аманда яростно царапала заметки на блокноте у телефона, отрывала бумажки и бросала их через стол в направлении Митци. На последней было написано: «Узнать тему вечеринки. СРОЧНО, и написать список гостей на 300 (зачеркнуто) 400 человек».

— Что ты наденешь? — Она слышала постукивание мундштука Девины, или это она барабанила ногтями?

— О, знаешь… — Еще одна бумажка: «Платье. Позвони Мартину. Сейчас. Пусть пришлет рисунки».

— Скажи… Аманда?

— Что?

— То, о чем все говорят, — это правда?

— Нет, совершенно точно нет, — ответила Аманда. — Меня не интересуют женщины и никогда не интересовали.

Повисла пауза, а потом послышался сухой, сдавленный смешок.

— Правда? Ну-ну… а я собиралась спросить тебя: правда ли, что доктор Магда плохо сделала подтяжку лица Тициане?

— Простите, что прерываю, — эхом раздался в трубке голос Митци, — у Аманды срочный звонок на второй линии.

— Конечно, срочный звонок! — Девина с наслаждением выдохнула. — С нетерпением жду новостей о вечеринке. Пока, Аманда.

— Пока, — ответила Аманда. — Черт, черт, черт, ЧЕРТ!

— Дорогая?

— Николас?

— Ну, к счастью для тебя — да. В чем дело?

— Кроме всего прочего, кроме всего незначительного, вроде того, что жизни разных людей разрушаются, жизни детей ломаются… — Она остановилась и набрала в легкие воздуха. На том конце провода Николас молчал. — Кроме всего прочего, Девина считает, что я тайная лесбиянка, и Блюмфельд, и Мартин — все так думают.

— Правда?

— Это все, что ты можешь сказать?

— Ну я ведь предупреждал тебя насчет того жуткого коричневого платья, милая моя, и вот, я оказался прав. Даже у людей в мире моды есть границы. — Аманда начала постукивать костяшками пальцев по зубам. — Но, дорогая, я бы не стал беспокоиться. Тебе ведь в любом случае пришлось стать би, не так ли? А из-за детей и всего остального, если, конечно, они не думают…

— Николас…

— Кстати, поздравляю, мой лепесточек. Ты просто отменно поработала. Я хочу потом услышать все подробности этого. Ты помнишь…

— Не очень, но Рива освежила мои воспоминания.

— Нет, я о том, что мама приезжает в коттедж на выходные.

Аманда начала быстро писать: «Позвонить доктору Магде насчет рецепта на мандракс. Срочно: заказать в «Фладгейте» большой пирог на троих. Купить «Ваксмак», мой размер, и чтобы модно».

— Аманда? — Голос Николаса звучал слегка тревожно.

— Да?

— Ты поняла? Конечно, сейчас это не самое лучшее, но мы давно это запланировали.

— Что мы будем с ней делать? — Аманда понимала, что балансирует на грани истерики.

— Дорогая, мы будем делать то же, что и всегда за городом. В этом смысл коттеджа с тремя спальнями, помнишь? К нам приезжают гости — пожить, погулять, сходить в паб, и чтобы люди Десятого канала хвостом ходили за нами и следили за каждым движением.

Аманда издала звук, похожий на писк пойманной мыши.

— Дорогая, ты же не могла обо всем забыть? Милая, в эти выходные они делают мою серию, и еще они хотят доснять Милли, так что тебе придется забрать мой новый костюм.

Аманда почти рвала ручкой бумагу блокнота. «Послать велосипед. Срочно: забрать серый фланелевый костюм от «Огилви и Харборн».

— Милая, может быть, тебе лучше приехать домой и немного отдохнуть перед тем, как мы поедем?

— Пожалуйста, не задирай меня, Николас, я в полном порядке. В любом случае я обедаю с Джеки.

— О, умница! Ну, тогда увидимся позже.

— Митци! — Аманда размахивала бумажкой с «Послать велосипед. Срочно…».

Митци появилась в дверях в новом кардигане и желтых туфлях из кожи питона.

— Митци, ты все поняла?

— Кроме про «модно». Я не совсем…

— У-у-у… — Аманда начала рисовать неровные линии в блокноте. — Вот так. Вот так. Мне нужен настоящий осенний фасон. Понимаешь, вишневое и коричневое, медные листья… вещи, которые выглядят так, словно их только что выкопали из-под земли где-нибудь под чертовым Эйвбери. — Она вырвала страницу из блокнота и дала Митци: — Вот. Когда все привезут, дай мне знать. Я хочу пораньше уехать.

— М-м-м… — мечтательно произнесла Митци. — Вы счастливица. Выходные за городом, какое блаженство!

— Я знаю, как мне повезло. Теперь закажи мне такси, у меня в час тридцать ленч в «Ротонде».

— Сломанная лодыжка, — прошептала Джеки, — а не гнойное воспаление.

Джеки и Аманда сидели напротив друг друга у окна в «Ротонде» за одним из тех столиков, откуда вы можете видеть всех посетителей и тех, кто идет по тротуару. Аманда сжала дужки очков кончиками пальцев. Французский маникюр.

— Ну, смотрится отталкивающе. Если не хочешь поменяться местами, по крайней мере поставь там мою сумку.

Носком туфли из кожи цвета карамели Аманда пододвинула свою большую сумку от Шанель, пока та не поравнялась с загипсованной ногой Джеки.

— Вот. Теперь все довольны. — Она окинула торжествующим взором ресторан, словно ожидая взрыв аплодисментов. — Короче, когда его снимут? — Аманда сняла солнцезащитные очки, чтобы заглянуть в меню. — Надеюсь, до твоего интервью с Маркусом Рейвеном?

— Да, в конце следующей недели, но нога уже дико чешется.

Аманда скорчила гримасу.

— И что, увечье подвигло его на какие-то действия?

— Ну, он звонил, но, понимаешь, он уехал. Вот что ужасно. Он снимал ролик для «Луи-Луи», прямо на следующий день, а это же самая большая рекламная кампания за всю его карьеру, и он провел всю ночь со мной, в больнице. — Джеки вздохнула и подперла рукой подбородок. — Хотя он был очень мил. Он заплатил за поломки и за все остальное… за этот китайский столик… — Она вертела в руках солонку.

— Китайский столик?

Джеки застеснялась и пробормотала:

— Три тысячи фунтов, — а потом растерянно покачала головой.

— Три что?

— Три тысячи фунтов, — прошептала Джеки. — Три тысячи. В любом случае я собираюсь отдать ему деньги.

— Не глупи. — Аманда снова сдвинула очки на нос. — Это его вина, потому что он привез тебя в ту отвратительную дыру. Итак, когда вы снова увидитесь?

— Завтра. Он везет меня куда-то на выходные.

— В Кодрингтон-Хаус, — тут же ответила Аманда, а Джеки заморгала. — Должно быть, туда. «Блюграсс филмз» устраивает там в воскресенье вечеринку, так что от молодого Пека спасения не будет. Ну, не смотри так удрученно. Можешь сделать что-нибудь от лица «Ла мод». Уверена, там будет Маркус.

Джеки нахмурилась и начала рисовать ножом на столе.

— Почему он не может увезти меня в какое-нибудь тихое уединенное место, где мы смогли бы побыть вдвоем, узнать друг друга получше…

Аманда фыркнула:

— Джеки, Саймон крутой. С такими не встречаются, чтобы прятаться где-нибудь у камина в загородном пабе. Если тебе нужно это, встречайся с Сэмом. — Джеки уставилась в окно. — Короче, ты считаешь, что у тебя проблемы.

Аманда подняла очки и посмотрела на Джеки.

— О-о-о-ох… аллергия? — спросила Джеки.

— Скорее, бренди.

Джеки резко дернула головой, словно негодуя:

— Это на тебя не похоже. Но тебе досталась награда?

— Вроде того. Все немного более сложно, чем кажется на первый взгляд.

Аманда сделала большой глоток «Кровавой Мэри».

— Конечно, я волновалась из-за награды, а потом мы с Блюмфельдом немного не поняли друг друга, и теперь все это довольно неприятно… Но, — она вытянула шею и подняла подбородок, выглядывая из окна, как будто почувствовала опасность, — Джеки, я думаю, у Николаса была любовница.

Джеки уставилась на нее.

— Эмбер, — сказала Аманда спокойно, как будто тщательно тренировалась произносить это имя без интонации. Джеки посмотрела на ее руки. — Это ведь не так уж невероятно? Если сложить два и два. — Аманда продолжала смотреть в окно. — Знаешь, самое забавное, даже после всего, что мы узнали о ней, мне никогда не приходило в голову… — Она сняла очки и пошарила в кармане в поисках платка. — Мне и не снилось, что она может так со мной поступить. Душераздирающе, правда? Самая желанная женщина в Великобритании, но я представляла себе, что быть моим другом значит несколько больше. — Она снова надвинула очки и поднесла платок к щекам, чтобы поймать слезы, которые теперь текли из-под стекол. — Конечно, Николас не устоял бы, если уж она положила на него глаз. Я ни на минуту не могу подумать, что он сам предлагал ей это, — она попыталась улыбнуться, — но как она могла быть так жестока? Она знала, что он для меня значил. Ей же не обязательно было выбирать именно его!

Джеки перегнулась через стол, чтобы взять ее за руки.

— Я в это не верю, — сказала она. — Просто не верю. То есть я знаю, были кое-какие подозрительные обстоятельства, но есть то, что не вписывается во все это. Ваша дружба. Эмбер ни за что бы не стала ею рисковать. — Аманда живо покачала головой. — И она была так счастлива с Дэйвом, а потом, Николас… Я имею в виду, — Джеки покачала руки Аманды, держа их в своих, — он не из тех, кто заводит любовниц, ведь так? Не в том смысле, что он вообще не может… ты понимаешь… но он из таких… домашних, довольных семейной жизнью мужчин.

— Они же не делятся на кобелей и семьянинов, — сказала Аманда, снова выглядывая в окно. — Просто на тех, кто ищет приключений, и тех, кто ждет, пока приключения сами их найдут. А те, кто ждет… В моей книге написано, что мужчины часто изменяют, потому что их жены и друзья считают, что они на это не способны. Это называется «синдром домашнего животного». Поначалу он думает, что он охотник, но ты обращаешься с ним как с домашним хомячком, в результате чего узнаешь…

Джеки нахмурилась:

— Аманда, это не похоже на правду. Николас сходит с ума по тебе, он любит свою жену, ему нравится чувствовать себя хомячком. — Она взяла нож и начала рисовать на столе. — Кроме того, Эмбер спала с Сэмом. — Аманда резко выпрямилась, как будто проглотила аршин. — Честно, я видела их вместе. Я почти уверена, что и Лидия тоже в курсе. И если внимательно приглядеться, на Десятом канале тоже знали… все эти рекламы с намеками… Я никогда раньше ничего об этом не говорила, потому что… не знаю, это казалось оскорбительным по отношению к Дэйву. — Джеки глубоко вздохнула. — И, если честно, наверное, мне хотелось верить, что это всего лишь ничего не значащая чехарда, да, Господи, просто эгоистичная дружба. — Она оторвала взгляд от стола и улыбнулась Аманде. — В любом случае правда в том, что это не мог быть просто секс. Никто из них не стал бы рисковать, если они не были действительно влюблены, и в твоем положении это плюс, потому что даже Эмбер должна была понимать, что вертеть тремя мужчинами — это чересчур.

Джеки нагнулась над столом и положила ладонь на руку подруги. Аманда выглядела усталой, ее кожа казалась пепельной по сравнению с черным лаковым блеском очков.

— И еще, — сказала Аманда. — Если бы это был просто роман, думаю, я могла бы… Джеки, он встречался с ней до того, как мы поженились, и… — ее голова бессильно поникла, — и Зельда — его дочь.

Джеки взмахнула руками и поднесла их к бровям, словно пыталась заблокировать эту мысль. Она покачала головой.

— Нет, — произнесла она, — это невозможно.

— Сначала я тоже так думала. — Голос Аманды стал тише, словно его придавило. — Даже когда я стала выделять внешнее сходство, я все еще надеялась, что ошибаюсь. Но потом я позвонила на Десятый канал, через несколько дней после ужина, когда Лидия грозилась открыть крышку корзины с нашим грязным бельем. Я сказала им, чтобы они успокоились, если думают, что у Эмбер был роман с Николасом. — Аманда попыталась захихикать. — Но они опередили меня. Намного, очень намного опередили. Они спросили, знаю ли я что-нибудь о венке, который прислали в церковь в день похорон Эмбер. Венок диких цветов с карточкой, на которой было написано: «Лучшей матери на свете» — написано почерком моего мужа. Николас писал соглашение, так что у них был образец его почерка, и они сравнили. Должно быть, они проверяли все. — Аманда осушила бокал и сжала его обеими руками. — Конечно, я сказала им, что засужу их к дьяволу, если они еще раз об этом упомянут, и сейчас карточка у меня, в ящике стола под замком. Но, понимаешь, сомнений нет. Ни при каких раскладах сомнений нет. — Аманда сжала губы. — «Лучшей матери на свете»! — Она почти шептала. — Это уже что-то, это могло быть только от отца ребенка.

— Но… — Джеки искала в лице Аманды что-нибудь, что могло бы ее поддержать, — все равно они не могли любить друг друга. Не могли. Николас любит тебя. — Она понимала, что ее слова звучат как слова упрямого ребенка, беспомощного в мире взрослых игр.

— Нет, Джеки. На мне он женился, а это совсем другое. — Аманда подняла руку, чтобы привлечь внимание официанта, и сделала странное замысловатое движение большим и указательным пальцами. — Я знаю, ты думала, что мы по-настоящему счастливая пара. — Она беспомощно улыбнулась. — Я тоже так думала, наверное. Но мы не сильно отличались от Лидии и Эндрю, понимаешь? Лидия думала, что Эндрю по крайней мере может дать ей спокойствие и семью, а Николас… Николас считал, что я смогу спокойно руководить его жизнью. Но этого недостаточно, чтобы построить брак. И вот посмотри на нас. Без детей у Лидии и Эндрю ничего нет, и без Эмбер, человека, который делал жизнь Николаса со мной терпимой, у нас есть ненамного больше.

— Что ты собираешься делать? — спросила Джеки.

— Я не знаю. У меня есть эта книга… о том, как спасти свой брак. Я думала, стану следовать их советам и посмотрю, что будет, когда я дойду до конца. Хотя, конечно, они предполагают, что роман начался после того, как ты прошла к алтарю, и там нет главы о том, что делать с его внебрачными детьми. Хотя есть одна — о том, как примирить себя с другой женщиной. Очевидно, она часто является лучшей подругой, ну или девушкой из офиса. — Аманда потерла свое обручальное кольцо, рассматривая его, как будто очень давно не видела. — Вот еще одна интересная вещь. Никак не могу избавиться от чувства… конечно, только потому, что она умерла… но я никак не могу перестать думать о том, что мы бы как-нибудь сейчас все это между собой прояснили. — Джеки кивнула, слезы стояли у нее в глазах, и она грубо вытерла их рукавом своего джинсового пиджака. — И в конце концов, было бы хорошо заставить Николаса выбирать между нами, понимаешь? — Аманда порылась в своей сумке и передала Джеки бумажную салфетку, потом еще одну. — Теперь, ради Бога, только не опухни, тебе и так будет чем заняться с Саймоном с этой штукой. — Аманда взглянула на загипсованную ногу Джеки.

— Ну может быть, это какая-то высшая справедливость. — Джеки усмехнулась. — Как наказание Эмбер за то, что она никогда не дала тебе шанс узнать все. Ее брату приходится вращаться в семи кругах ада со мной и моей ногой. — Она вдруг стала серьезной. — Как ты думаешь, что бы она подумала обо мне и Саймоне? Она бы это одобрила?

— Бог ее знает, — ответила Аманда. — Бог знает, что вообще она думала обо всем на свете.

Глава 14

Саймон заехал за Джеки в американском кабриолете. На этот раз она хорошо подготовилась, надела синюю кепку и собрала вещи в маленький чемоданчик, который купила за день до поездки. Чемоданчик был частью ее стратегии по превращению в Современную Женщину — у такой особы всегда с собой косметичка, коробки с обувью и маникюрный набор. Раньше Джеки отправилась бы на выходные за город с рюкзачком, пакетом для ванных принадлежностей (мокрых), коробкой для кроссовок, еще одним пакетом с тренировочными штанами (грязными) и, наконец, с сумкой, очень похожей на вещмешок.

— Эй, — сказал Саймон, — мне нравятся девушки, которые путешествуют налегке.

Он поцеловал ее в губы, обхватил накачанной рукой за голову и запустил пальцы в волосы, так что Джеки пришлось рыться в косметичке какое-то время, пока румянец не сошел с ее щек.

— Я скучал, — сказал Саймон, нажимая на газ. — Хочешь посмотреть фотографии со съемок? — Держа руль одним пальцем, он обернулся назад, взял брезентовую сумку и перекинул ее через спинку сиденья на колени Джеки. — Посмотри в боковом кармане. И еще достань какую-нибудь музыку, там куча дисков.

Обнаженные тела моделей покрывали рисунки, делавшие их похожими на роботов со множеством заклепок и винтиков. Аксессуары «Луи-Луи» были у девушек в самых неожиданных местах: часы — вокруг горла, обувь — на руках, а сумки балансировали на прическах. В самом конце шли обязательные мгновенные снимки, сделанные во время подготовки к съемкам. Когда-нибудь Саймон соберет эти фотографии в книге под названием «Закулисные изюминки». На одном из снимков Ванда сидела, уставившись в объектив и прижав к щеке крохотную чихуахуа. На другой фотографии была Пис в стрингах, а мужчина с дредами длиной до задницы разрисовывал ее голую грудь серебряной краской из баллончика. Соски Пис располагались примерно на одном уровне с ее подмышками. Джеки украдкой нащупала у себя эту анатомическую деталь и, используя большой палец в качестве измерителя, начала прикидывать расстояние — один дюйм, два дюйма…

— Нравятся? — Джеки чуть не подпрыгнула, услышав голос Саймона. — Пикантно, правда? — Он вытащил зажигалку «Зиппо» из кармана искусственно состаренных стильных джинсов, резко дернул головой, чтобы отбросить с глаз челку, и зажег сигарету, которую небрежно держал в руке еще с того момента, когда забирал Джеки. — Ты чего? — Не выпуская сигареты, он шлепнул Джеки по руке.

— Извини. — Она снова смотрела фотографии. — Ты… они… прости, они просто шикарные… правда. Мне нравится боди-арт.

Саймон сделал глубокую затяжку и ритмично покивал головой, словно оценивая какую-то только что услышанную мелодию.

— Я достану диск, — сказала Джеки, расстегивая молнию на сумке, и начала там рыться. Сверху лежал «Корекс», потом было что-то под названием «Антаракс» и диск в красной обложке, который невозможно было идентифицировать.

Она вытащила CD-кейс тускло-желтого цвета, достала диск и вставила в проигрыватель. И вот: солнце отражается от блестящего черного винила, длинные темные волосы Саймона взлетают на ветру над его шерстяным прокуренным пальто, из динамиков льются слова песни: «…Я собрал вещи вчера вечером, я свободно лечу и в девять утра буду уже высоко, как сокол…» Теплый ветер ударяется о капот. «…И я думаю, пройдет много времени до того, как ты приземлишься, и это очень хорошо…» Джеки задрала ноги в ботинках на платформе на торпедо машины и почувствовала, как брюки из грубого хлопка впились ей в задницу.

— Ты поешь? — Саймон положил ладонь на ее руку поверх сумки. — Что ты пела, детка?

— Э-э-э… ничего. Я… — Он смотрел на дорогу, и она видела голубой блеск его глаз, только когда он обращался к ней. — Я подумала, как все было иначе, когда… когда было всего несколько песен, которые все знали и любили.

Рука Саймона заскользила по спинке ее сиденья, он что-то жевал.

— Например?

— О, я не знаю. «Хонки Кэт» Элтона Джона… что-то вроде того.

— А, ну да.

Он стал сильнее двигать челюстями, глядя на себя в зеркало заднего вида. Она чувствовала аромат «Саваж», смешанный с запахом влажной шерсти его афганского пальто, видела, как его губы шевелятся. «Я не тот, кого они видят дома. О нет, нет, нет…»

Саймон вынул из сумки другой диск:

— Ну вот это кое-что совсем другое, тебе должно понравиться.

Одной рукой он достал диск из коробочки, вставил его и повысил громкость до восьми. Послышался звук, словно нож для колки льда терли о металлический лист, а потом Саймон откинулся назад, положил ладонь ей на затылок и поцеловал. Джеки закрыла глаза, ее душа наполнилась серебряным светом и звуком голоса Элтона Джона, который пел «Я человек-ракета. Человек-ракета…» — именно так, как она помнила.

Кодрингтон-Хаус оказался похожим на все дома в Джорджии. В конце девяностых его через Интернет приобрел какой-то миллионер и превратил в отель для богатых жителей Лондона, мечтающих сменить обстановку, но не желающих при этом отказываться от своих роскошных привычек.

— Это было рискованное предприятие, — говорил менеджер Макс, пока они поднимались по светлой дубовой лестнице на второй этаж. — Но у нас сразу же появилась правильная клиентура, а это в нашем бизнесе все решает. — С тех пор как они приехали, он впервые обратился к Джеки: — Привезите сюда несколько игроков вроде Саймона, и остальные потянутся сюда за ним как лемминги. У нас есть как раз то, чего ищут эти ребята, правда, Сай?

Макс положил руки на плечи Саймону и начал изо всех сил массировать их.

— Номер «Барселона» — лучший в отеле, честное слово. Все удобства. Приглушенный свет… — Макс скинул покрывало с огромной кровати, стоящей на обитой оленьей шкурой платформе, и всю комнату словно залил поросячье-розовый свет. — Есть цвета на все случаи жизни. Жидкокристаллический экран и семьдесят восемь каналов. На террасе горячая ванна. И-и-и-и… — он, эффектно покрутив рукой, указал в дальний конец комнаты, — ванная комната. Или, в качестве альтернативы, в соседней комнате есть ванна на двоих, если вам нужно еще немного интимности. — Он улыбнулся так, что стали видны его отполированные белоснежные зубы. — Ну, Сай, ты сам все знаешь, приятель. — Макс потер руки и в предвкушении поднял брови. — Просите, и вы получите.

Саймон прошелся по отполированному до блеска черному полу, поднялся на платформу и спиной упал на кровать, раскинув руки за головой.

— Знаешь что… — Макс решил предложить свой план действий, — если вы хотите повеселиться, сегодня здесь собирается огромная компания. Большое, большое сборище. Все ребята из «Блюграсс филмз», Маркус и Би, сестры Броди… Если вы хотите к ним присоединиться, нет проблем.

Он остановился, ожидая какой-то реакции. Саймон по-прежнему лежал, уставившись в зеркальный потолок, и его байкерские ботинки терлись о кашемировое покрывало на краю кровати.

— Хорошо, — Макс посмотрел на Джеки, — а почему бы вам просто не пойти со всеми? Мы можем организовать для вас что-нибудь, что поднимет настроение для вечеринки, если вас это интересует. Баз приезжает вечером, не поздно…

Саймон поднял руку.

— Посчитай меня за двоих, так что три, — сказал он, по-прежнему глядя в потолок.

Макс показал Саймону два больших пальца:

— Приятель, считай, что уже готово. Тогда на этом я вас покидаю. Все, что вам надо, — это просто поднять трубку и попросить Винса или меня. — Макс иронично усмехнулся и выскользнул из комнаты, приглаживая ладонями волосы над ушами.

Джеки проверила, что он плотно закрыл за собой дверь, и прошла к окну. Отсюда она видела, как прибывали автомобили, дворники на лобовых стеклах двигались в легкой мороси. Две пары шли по гравийной дорожке к входной двери как раз прямо под окном Джеки. Обе дамы ступали жесткой, механической походкой — каблуки четыре дюйма под джинсами. Мужчина в черном «китайском костюме» пытался защитить их от дождя фирменным зонтом. Мужчины, которые шли на несколько метров позади, разделились на группы и выглядели совсем иначе — у них были коротко стриженные седые волосы и сумки для ноутбуков, перекинутые через плечо.

— О черт! — Женщина в кроличьей жилетке развернулась, чтобы обратиться к болеепредставительному из них. — Черт, не могу поверить: я забыла все мои вещи для йоги!

Мужчина остановился и нахмурился, как будто по опыту знал, что в таких случаях следует выказать серьезную озабоченность.

— Ничего, детка, — сказал он после затянувшегося молчания, — найдем тебе здесь все, возьмем из спа.

Вторая женщина взглянула на свою подругу, чтобы проверить, удовлетворила ли ее такая реакция, а потом посмотрела на ноготь большого пальца. «Кроличий жилет» провела рукой по обесцвеченным волосам и откинула голову назад, обращаясь к набычившемуся небу.

— Ты просто не понимаешь, да? — спросила она, и камень на ее безымянном пальце заиграл в лучах света, идущих от крыльца. — Ты ни черта не понял, да?

Джеки вытянула шею, чтобы увидеть выражение лица мужчины, но ее отвлек звук хлопающей дверцы и шарканье подошв по гравию дорожки. Еще два «черных костюма» выбежали, чтобы встретить вновь прибывших.

— Добро пожаловать, мистер Рейвен, — услышала она голос одного из встречающих. — Рады снова видеть вас здесь, мистер Рейвен.

— Ну спасибо, Мартин.

Бархатистый неторопливый голос Маркуса Рейвена (таким голосом в мультфильмах разговаривает сыщик экстракласса — бирманский кот) приближался к дому, и через пару мгновений стал виден сам говоривший. Он оказался немного ниже, чем предполагала Джеки, и был воплощением стиля люкс — серый молескин и кашемир цвета бисквита. Блестящие каштановые волосы, уложенные в почти дамскую стрижку под мальчика, покачивались у корней при каждом шаге. На его руке висела (как будто они были на палубе тонущей яхты) Беатрис Лайл. Типичная пара — британский актер и его подружка, с которой он уже шесть лет вместе. На Би была меховая шапка и шарф из пашмины, закрывающий половину лица, но и по ногам в кожаных брюках можно было точно определить, что это мисс Лайл. По тем самым ногам, которые заслуживали размещения на обложке «Тайм» уже из-за того, что нижние конечности Беатрис по сравнению с остальным ее телом были примерно в полтора раза длиннее, чем у всех нормальных людей. На другой руке Маркуса болтался длинный поводок, ведущий к собаке, напоминающей огромный ком серой шерсти. Когда они подошли к входной двери, в льющемся из окон свете стали отчетливо видны яркие медные пряди в прическе Маркуса. Пару секунд он смотрел на дом, вдыхая ночной морозный воздух.

— Английская провинция, и ничего больше, — пробормотал он. — Знаете, какое это облегчение — оказаться далеко от Голливудских холмов и вернуться в реальный мир…

Мартин честно кивнул, поднимая зонтик где-то на фут, чтобы Маркус мог получше осмотреться.

Би съежилась, несмотря на бобровый жакет, и переступила с ноги на ногу.

— А они проводят тут лечение в номерах? — спросила она, обращаясь к Маркусу таким голосом, который пробуждал в памяти образ девушек в пышных нижних юбках и шляпах канотье и, конечно же, с горячим шоколадом. — Я думаю, мне нужен «Сальвадор спешиал» перед вечеринкой. — Она покачалась на руке Маркуса, от чего его волосы слегка заволновались, а мышцы на шее заметно напряглись.

Их вещи, взятые на одну ночь — пять чемоданов, все с монограммами «Луи-Луи», два набора клюшек для гольфа, две дамские сумочки и огромная кожаная собачья корзина с теми же заметными «ЛЛ», — заняли несколько тележек для багажа.

Джеки повернулась к кровати. Саймон лежал, опершись на локоть, и снимал на камеру.

— Как думаешь, мне нужен «Сальвадор» перед вечеринкой?

— Что такое «Сальвадор»? — спросил Саймон, не отрываясь от видоискателя.

— Знаешь, это отличная штука.

— Конечно, сходи за ним. — Он опустил руку в задний карман брюк, вынул пластиковую карту, похожую на кредитку, и передал ее Джеки, по-прежнему глядя в камеру. — Возьми карту номера. И сделай маникюр.

Джеки, которая только что грызла ногти, быстро засунула руки в карманы.

— Нет, не надо, — пробормотала она, направляясь к двери. — Я разберусь.

— Эй, — Саймон поднял глаза, чтобы встретиться с ней взглядом, когда она взялась за дверную ручку, — я рад, что ты здесь, детка.

Джеки кивнула и весело помахала ему рукой, как будто садилась в школьный автобус.

— Спасибо, — сказала она, показав ему два больших пальца, и выскользнула в коридор, — до встречи.

Как только дверь за ней закрылась и Джеки оказалась от Саймона на безопасном расстоянии, она замерла, крепко зажмурившись и постукивая по вискам костяшками крепко сжатых кулачков.

— Что ты творишь? — прошипела она на выдохе. — Повзрослей наконец. Будь сексуальной. Будь загадочной. Что ты делаешь? Все могло получиться! А ты… р-р-р-р! Что это за большие пальцы? Ты такая…

— Простите, мадам. — Это был один из «китайских костюмов». — Прошу прощения, что прерываю вас… Мне занести это в комнату?

Джеки посмотрела вниз и увидела свой чемодан, свой новый черный чемодан, с черной молнией, которая теперь с одной стороны была совершенно белая.

— Черт! Черт! — Джеки указала на чемодан, слуга моргнул. — Зубная паста! Смотрите! — Она наклонилась, провела пальцем по белой части молнии, а потом понюхала палец. — Фу-у-у! Нет! Чертов крем! Не могу поверить! О Господи! Так… э-э-э… просто оставьте его тут, пожалуйста.

— Здесь, в коридоре, мадам?

— Да, пожалуйста. Нет, подождите минутку. — Джеки неуклюже склонилась над чемоданом, от чего гипс вытянулся сзади нее как хвост, и стала осторожно расстегивать молнию. — О-о-о-о-о-о-о, черт! Черт! — Она подняла крышку достаточно для того, чтобы они оба увидели целую лужу белой жидкости на красном шифоне. — Вы только посмотрите! Как раз на платье! Ну, вы можете в это поверить?

«Китайский костюм» покачал головой, украдкой бросив взгляд на часы.

Джеки с мольбой посмотрела на него.

— Мы должны… Это надо срочно почистить, — заговорила она, схватив его за рукав для большей убедительности. — Сейчас же. В вашей химчистке, — добавила она, когда «китайский костюм» безуспешно попытался сделать вид, что это не имеет к нему никакого отношения.

— Не думаю, что у нас есть дополнительные службы… — сказал он, беспардонно ее разглядывая.

— Вот черт! — Джеки начала биться головой о крышку чемодана.

— У вас нет запасного платья? — По его тону можно было подумать, что это оплошность того же порядка, как если бы королева забыла свою сумочку.

— Я путешествовала налегке, — ответила Джеки. — Слушайте, вы собираетесь помогать мне или будете просто тайно злорадствовать? Как вас зовут?

— Винс, — сказал «китайский костюм».

— Так вот, Винс, я здесь, чтобы написать отчет о Коллинг… Колл… Кодрингтон-Хаус, и эта кризисная ситуация вообще-то весьма удачна — в том смысле, что дает мне возможность проверить объем предоставляемых вами услуг. — Глаза Винса забегали по сторонам, как будто он искал возможные пути к отступлению. — В конце концов, ведь именно в этом и заключается смысл пяти звезд, правда? Смысл в том, чтобы быстро решать все возникающие проблемы. — Джеки скрестила руки на груди. — Итак, давайте посмотрим, из какого теста у вас тут все сделано…

— Гав! — На Джеки налетел порыв теплого воздуха с легким ароматом мяса, а потом откуда-то сверху упала собака, приземлилась прямо в середину чемодана и улеглась там, тяжело дыша. К ее ошейнику прицепились стринги.

— Господи! — Это была Беатрис. Она стояла на лестнице, все так же замотанная в платок, который сейчас прижимала ко рту, будто находилась в эпицентре газовой атаки. — Боже, Маркус! — визгливо бросила она через плечо. — Эта проклятая собака!

— Все в порядке, дорогая. — Маркус прошел мимо подруги и, сбежав по лестнице, секунду помедлил, прежде чем опуститься на корточки рядом с Джеки. — Санта, малыш, ну что же ты? — проговорил он, протягивая загорелую руку к ошейнику собаки. Санта оскалился и начал рычать.

— О Боже! — Би прислонилась лбом к стене. — Я тебе говорила, Маркус. Этот пес — настоящее животное. Только посмотри на нее. — Она махнула рукой в направлении Джеки.

Маркус Рейвен вынул шелковый платок из кармана брюк (почему-то это было совсем не похоже на сцену в «Наследстве Уиллоби») и мягко коснулся щеки Джеки, оцарапанной «летающими когтями».

— Простите меня, — сказал он, протягивая загорелую ладонь и одаривая Джеки взглядом, который один обозреватель назвал «взглядом непослушного аристократа», — Маркус Рейвен. Боюсь, мы с вами не знакомы.

Джеки замерла, подумав, что он собирается ее руку поцеловать.

— Э-э-э… Джеки Фармер, — проговорила она наконец, — а это Винс.

— Джеки. Как мило! Всегда хотел познакомиться с девушкой по имени Джеки. — Маркус на секунду задержал ее руку в своей, но тут же вспомнил, что ему надо поправить сбившуюся челку. — Мне действительно очень жаль. Наш песик слегка перевозбудился из-за того, что его отпустили на свободу за городом. Ему, как и мне, этого очень не хватает.

Короткий сдавленный звук донесся из-под пашминового шарфа.

— О, не волнуйтесь, — заговорила Джеки, пытаясь встать на ноги, — я в порядке, нога… пострадала раньше. Право, не стоит беспокоиться.

— Постойте! Господи Боже! — Винс, который все это время прятался у стены, сделал шаг вперед и теперь заговорил преувеличенно серьезным тоном, прямо как дети в рождественских постановках. — Только посмотрите, что собака сделала с платьем! — воскликнул он, указывая на чемодан.

— С платьем? — переспросил Маркус, соблазнительно нахмурив бровь.

— Да. Оно прямо под собакой. — Винс толкнул Санту ногой, чтобы показать край испачканного увлажняющим кремом платья.

— Но… — начала Джеки.

— Да! — закричал Винс. — Теперь платье мадам испорчено! — Маркус почтительно нагнулся над чемоданом, чтобы посмотреть на платье, и Винс, воспользовавшись моментом, заговорщицки подмигнул Джеки. — И что же теперь наденет мадам? — снова начал Винс, входя в роль и слегка кривляясь, как в пантомиме. — Ну кто берет с собой запасное платье на такой короткий срок?

Маркус выпрямился и бросил тревожный взгляд на Беатрис.

— Дорогая, — начал он, поколебавшись пару секунд, — Би, любовь моя, можно тебя на два слова?

Парочка отошла на несколько шагов. Би резко вырвалась, когда Маркус попытался взять ее под руку. Потом они встали очень близко друг к другу и повернулись спиной к Джеки и Винсу. Было невозможно разобрать слова, но Джеки показалось, что она услышала фразу «Если она подаст иск…», которая сопровождалась резким ударом в бок от Винса, а потом Беатрис очень четко сказала: «Это все чертовы правила…» Маркус продолжал наклоняться к ней, выставляя перед собой ладони, как тарелки. В какой-то момент он провел пальцем по горлу. При виде этого жеста Би уставилась в потолок и начала постукивать ногой по полу.

Прошло какое-то время, скорее всего несколько минут, и, как раз когда стало казаться, что план Винса провалился, Маркус развернулся и спокойно прошел назад к чемодану, засунув руки глубоко в карманы брюк.

— Простите. Просто мы пытались найти самый лучший способ… если мы можем чем-нибудь помочь… возместить ущерб. — Маркус поджал губы и соединил ладони прямо перед собой, как доктор Магнус Слот, когда говорил речь в защиту сыворотки в «Тесте». — Беатрис, моя девушка, — он улыбнулся, понимая, что совершенно точно нет необходимости ее представлять, — э-э-э… будет очень рада подарить вам что-нибудь чудесное из своего гардероба. — Би издала звук, как будто прочищая горло. — В рамках разумного, конечно, — добавил он. — Само собой, — Маркус наклонился к Джеки и понизил голос, — она должна быть осторожна, понимаете? Реклама.

— Давайте наконец покончим с этим! — В голосе Би было что-то, от чего Джеки захотелось свернуться калачиком в чемодане прямо под собакой.

Маркус успокаивающе положил руку ей на плечо.

— Би просто не может вынести, когда кому-то причиняют неудобства, — сказал он. — Она одна из тех, кто руководствуется правилом «давайте я решу это прямо сейчас». — Он поднял сжатую в кулак руку и несколько раз ударил себя в грудь. — Итак, давайте пройдем в наш номер?

— У вас есть пять минут, — бросила Беатрис, проносясь мимо них. — Мне нужно готовиться к вечеринке.

Когда они подошли к дверям номера, два «китайских костюма» как раз выходили оттуда, разложив содержимое чемоданов «Луи-Луи» по встроенным шкафам, опоясывающим стены всей комнаты.

— Это номер «Тиффани», — сказал Маркус, — серебро и голубой цвет, Би это обожает… естественно, после бриллиантов.

Та посмотрела на него так, словно в контракте, описывающем их отношения, не было ни слова о бриллиантах. Потом она медленно прошла к шкафам, толкнула одну из дверей, которая плавно отъехала, и за ней показались метры блестящей одежды, висящей на плечиках, обтянутых белой тканью. Би отступила на шаг назад, упершись одной рукой в отставленное бедро, а другой прижимая к губам шарф, и тяжело вздохнула.

— Ангел мой, а как насчет этой золотой вязаной штучки? — Маркус положил руки ей на плечи и сжал их, словно хотел ее поддержать. — Будет как раз, да?

Би закрыла глаза очень, очень медленно, словно что-то говоря ему. Через несколько секунд она открыла глаза и подняла указательный палец, показывая, что решение принято.

— Вот, — сказала она, сорвала брюки и бюстье с одной вешалки, кусок шифона с другой и бросила все это Джеки, — это самое… универсальное.

— Но я… — Джеки подняла бюстье прямо перед собой, чтобы показать, что оно будет ей мало, — я слишком…

— О, вы такая стройная! — завопила Би. — Не смешите нас. — Она схватила тряпочку и прижала к груди, принимая позу фотомодели, отставив ногу вбок и оттопырив попку, показывая, как это должно сидеть, если у вас восьмой размер. — И в любом случае оно растягивается. Все вещи тянутся, вот что просто роскошно. — Би вдруг одарила Джеки голливудской улыбкой, как будто слово «роскошно» послужило сигналом выпустить наружу личность девушки с обложки. — Правда, вам тоже надо такое купить, оно скрывает все эти лишние складки.

— Ну, я… я просто не знаю, имеет ли смысл, — начала Джеки, глядя на крохотный кусочек шифона. — Это?..

— Конечно, это платье! О Боже! Ну скольких людей вы знаете, которые отказались бы порыться в гардеробе Беатрис Лайл? Милый? — Она повернула голову к Маркусу, не отрывая взгляда от Джеки.

— Ни одного! — ответил Маркус, поддакивая ей. — Возможно, только мои родители. — Би счастливо засмеялась. — Если вы не уверены, в чем пойти, — Маркус указал на соседнюю комнату, — почему бы вам просто не примерить все? Это же не займет много времени.

Джеки покорно прошла во вторую спальню в сопровождении Санты, который никак не реагировал на щелканье пальцев Маркуса и хлопанье ладонью по бедру. Она закрыла за собой дверь, положила одежду на столик и опустилась в кресло.

— Это сумасшествие, — громко сказала она. — Мне просто нужно вернуться и сказать Саймону, что случилось, и… и он скорее всего подумает, что это забавно. — Санта положил голову ей на колени и печально посмотрел в глаза. — Могу поспорить, ему было бы все равно, если бы мне вообще было нечего надеть. «Все отлично, детка», — скажет он. — Джеки машинально гладила уши Санты и неожиданно представила Розу и Си-Джей на концерте «Корекса». Тогда Саймон положил руку на бедро Си-Джей, ощупывая ее ремень (ремень или брюки — это все равно, когда до бедер два дюйма).

— Господи! — Голос Беатрис заполнил собой комнату, он был четко слышен через открытое окно. Должно быть, она стояла у самого окна в их комнате всего в нескольких метрах за стеной. — Боже! Что ты попросишь меня в следующий раз сделать — усыновить беженца?

— Хорошо, — голос Маркуса был слышен хуже, — собаку можно будет отдать в конце месяца.

— В конце месяца! Скорее в конце этих проклятых выходных! — Шляпка-канотье превратилась в засаленный платок базарной бабы.

— Я же говорил тебе, Би, — Маркус подошел ближе к окну, — собака полезна для имиджа. Нам надо положить конец этим слухам об отсутствии секса, а Тристан говорит, что это самый простой способ, если нужно создать правильное впечатление от пары. — Би фыркнула. — Это называется ассоциативное что-то там, наверное, типа от собаки один шаг до ребенка… Тут дело в этой книге доктора… как там его… Франклина.

— Это бред.

— Кроме того, это полезно для моего образа обычного парня.

— Боже мой! Да кто, скажи мне, верит, что ты обычный парень?

— Женщины, которые делают покупки в супермаркетах. Английский туристический совет, это однозначно. Да будет тебе известно, в прошлом году «Наследство Уиллоби» на двадцать процентов увеличило приток туристов в Западный Дорсет. И еще я лицо Ваксмана, пальто настоящего английского джентльмена, выбор…

— Да заткнись ты! Могу тебе напомнить, что по нашему соглашению мы должны оставаться такими, как есть, милыми и приятными, еще восемнадцать месяцев, во время которых, я цитирую, мы оба должны «помогать улучшению и росту имиджа» друг друга, особенно в кругу шишек Голливуда и моды. Так вот, я в этом году провела три противнейших уик-энда с твоими ничего собой не представляющими одноклассниками, была на одной игре в Хайленде, на двух жалких свадьбах в пригородах, на знаменитом турнире по гольфу в этой идиотской Шотландии, а что сделал ты? Посетил пару фешн-показов и отдал последнюю дань уважения Фани Оппенхаймер. Джеф считает, что ты разрушаешь мой образ, дорогой. Он говорит, что тебе надо встряхнуться, или мы отправимся на поиски замены Маркусу. Кто знает, может быть, найдем того, кто сможет соединить в себе гламурный вид и нормальные функции бойфренда?

— Милая моя, поскольку ты всего несколько дней в году можешь посещать мероприятия, а все остальное время занята какими-то хирургическими вмешательствами…

— Боже! Я чуть не забыла. Нужно, чтобы Джилли исправила этот ужас… — было слышно, как набирают номер на мобильном телефоне, — и чтобы проверили свет внизу… ты не сходишь, Маркус? Мне нужно очень темное помещение. Приглушенные свечи, не ярче. Я серьезно! Я потеряю этот чертов контракт с Роккомом, если об этом узнают.

— Так, давай-ка хорошенько посмотрим на то, что там. Сними шарф… давай… Тэкс… ой-ой-ой! — Голос Маркуса звучал действительно огорченно. — Они похожи на два куска печенки. Как ощущения?

— Горячий бетон.

— О-о-о… а что это за маленькие пятнышки под глазами, или это волдыри?

— Просто иди и… Джилли? Привет. Мне нужно, чтобы ты сделала это здесь… — в голосе Беатрис снова появилась приторность, — я не знаю, может, это аллергия на депилятор или… Пятна, покраснение, опухоль… Представь, я не могу удержать соломинку для коктейля… Хорошо. Хорошо. Увидимся. — Послышался звук закрывающегося мобильного. — Я серьезно, Маркус. — Би немного отошла от окна, так что Джеки пришлось придвинуть кресло к двери. — Они… мы думаем, что мне будет лучше, если под руку со мной будет идти настоящий мужчина, а не мистер Кто Угодно Для Тенниса. — На заднем плане Маркус что-то быстро отвечал. — Ну, что это была за игра в Кери Гранта на лестнице? Старый номер с шелковым носовым платком. Короче, давай сделаем перерыв. Маркус — Роскошный Соблазнитель больше мне не подходит. Мне нужен мачо, кредитка и чертовски сексуальный парень, а не весь из себя такой правильный школяр-позер, играющий в джентльмена.

— Когда ты стояла в самом конце очереди, именно я был тем позером, который провел тебя через парадный вход, давай не забывать об этом, хорошо, мисс Лайл?

— О, пожалуйста. — Би наигранно засмеялась. — Пока не появилась я, ты сам не мог войти через парадный вход, ты всегда плелся сзади со спущенными штанами.

Повисла пауза, потом послышался звук закрывающейся двери холодильника и позвякивание льда о стенки бокала.

— Ну, продолжай, — вкрадчиво заговорил Маркус, — что за дерьмо вы нашли? Обрадуй меня.

— Вообще-то мы подумываем о Сэме Кертисе.

Джеки застыла. Она слышала, как Маркус сдавленно захихикал, словно уткнулся лицом в подушку.

— О Боже, о Боже, только не этот волосатый садовник! Да вы не сможете даже отмыть его для шоу!

— Я и не ждала, что ты поймешь это, милый. Но это то, что мне надо.

— Давай-давай, я слушаю. Десятый канал представляет, да?

— Он мужчина, вот и все. С тех пор как появилась эта садовая программа, которую он вел с Эмбер Бест, он везде. Ты можешь корчить какое угодно лицо, Маркус, но у Сэма Кертиса есть то, чего хотят все, — внешний вид, обычный простой стиль, харизма.

— Харизма? Я думаю, ты говоришь о неотесанности, милая, а это разные вещи.

— В наши дни не обязательно иметь дом в Белгрейвии и целый полк филиппинских горничных, чтобы быть большой шишкой, Маркус. Тут дело не в манжетах и обуви ручной работы и не в именной марке лосьона после бритья.

— О, я прошу тебя! Он провел одно вшивое телешоу о стиле жизни, ему очень повезло из-за партнерши, которая действительно имела класс. Вообще-то ситуация точно повторяет нашу с тобой.

— Я считаю его просто божественным, и, милый мой, его фотография будет стоять на почетном месте на столике в «Блюграсс филмз», рядом с Джез. Подожди немного, и ты сам все увидишь.

— Забирай садовника. Но только не перед премьерой «Стеклянного потолка». Сделка продлится, как мы договаривались. Ты знаешь, как важно…

— Но это же не мешает мне начать, правда, милый?

— Ну, пока мы еще вместе… — Маркус снова двигался, его голос стихал. — Вчера меня сфотографировали в баре… с мальчиком.

Послышался стук, как будто Беатрис бросила что-то на зеркальную крышку туалетного столика.

— Не нервничай, Би. У Триш все под контролем. Дело в том, что я помогаю парню бороться с наркотиками. Надеюсь, что это не испортит мне все дело с Эллис, она уже так близка к тому, чтобы взять меня в картину.

— Поздравляю. Я не думала, что у тебя получится…

— О, не напоминай! Она вся покрыта волосами, как кентавр. «Меховые шортики» чуть не до колена. Говорю тебе, это был самый жесткий тест для моих амбиций. По крайней мере ты хоть вся с ног до головы выбрита.

— Боже! «Сальвадор спешиал»! Я совсем забыла. Быстро позвони вниз. Мне нужно уложить волосы… и проверь, приехала ли Джилл. Маркус, у нас только час.

Повисла пауза, и Джеки услышала, как Маркус говорит с кем-то третьим. Она посмотрела на часы — прошло уже десять минут.

— Интересно, что она там копается? — Маркус снова вернулся к окну, Джеки видела его руку с бокалом на подоконнике.

— Ты же такая сучка — дала ей это платье-ошибку от Перуччи. Даже я знаю, что оно было выброшено. Тинкербел никак не мог этого пережить.

Би вяло засмеялась.

— Брюки только будут немножко длинноваты. Но, я думаю, сойдет для ужина в баре.

Джеки взяла одежду, подержала ее какое-то время на вытянутой руке, рассматривая, прикрыв один глаз. Потом, хромая, прошла к туалетному столику и стала открывать все ящики подряд, пока не нашла ножницы, блокнот и карандаш. В блокноте она нацарапала записку: «Ни при каких обстоятельствах не беспокоить», проскользнула в коридор и засунула записку в щель двери номера. Потом примерила брюки (она смогла натянуть их только до бедер, не застегнув) и шифоновое платье, которое оказалось слишком коротким, но по крайней мере из него можно было что-то сделать.

— Придется поработать с этим, — проговорила она, усевшись на край кровати в лифчике и трусах, и сделала первый надрез дюйма на четыре выше отворота одной штанины. Пока она резала, она разговаривала с Сантой: — Итак, я укоротила эту штанину и эту, так что теперь они будут держаться на завязках и безопасных булавках. А теперь я отрезаю немного от платья… так… вот… теперь оно закрывает верх брюк, видишь? Очень хорошо, правда?

Санта смотрел на нее, его язык вывалился из пасти, хвост тяжело бил по ковру, под лапами лежали обрезки ткани, на которые капала слюна.

— У вас там все в порядке? — Маркус барабанил пальцами по двери. — Я могу вам чем-то помочь?

— Нет, спасибо, я почти готова.

— Мы, право, истомились в ожидании. — Теперь было слышно, что он раздражен. — Мы просто изнываем от желания увидеть, как же все это выглядит. Открывайте!

— Да, через минуту.

Джеки завернулась в полотенце, взяла в охапку одежду и свой новоприобретенный костюм, на цыпочках прошла к двери и вышла в коридор. Санта шел за ней, зажав в пасти кусок шифона от Перуччи.

Саймон лежал в ванне, когда она вернулась в их комнату, но не в ванной комнате, а в открытой ванне, стоящей в центре гостиной. Он откинул голову назад и положил локти на фаянсовые края, словно ковбой, погрузившийся в жестяной чан с водой на крыше какого-нибудь салуна. Услышав звук открывающейся двери, он слегка наклонил голову, чтобы увидеть Джеки краем глаза, и поднял руку в приветствии.

— Эй, — сказал он, — ты завела себе собаку?

— Да, это Санта.

— Обменяла его на свою одежду?

— Нет, ха! Нет, на самом деле… ты даже не представляешь, что произошло. Угадай, в чьем номере я сейчас была…

— Ш-ш-ш… — Саймон приложил палец к губам. — Иди сюда, — прошептал он, протягивая к ней открытую ладонь, и поманил ее пальцем, сгибая его, словно хвост скорпиона. Мокрая челка закрывала ему глаза, как будто он только что перегонял скот через вышедшую из берегов реку в страшную, проклятую Богом ночь.

— Э-э-э… — Джеки плотнее вцепилась в полотенце. — А я не могу перед этим рассказать тебе, что случилось? Все началось с того, что я обнаружила, что зубная паста… ну, или крем… испачкал платье, и я так беспокоилась, что…

— Детка, забудь об этом. Мне неинтересно. Иди сюда. Мне нужно это полотенце, прямо сейчас.

— Но ты не рассердишься из-за всего этого? Я имею в виду платье. Вот что меня беспокоило. Мне просто немного…

— Джеки, — Саймон перегнулся через край ванны, его мокрые блестящие плечи напряглись, — эта комната стоит мне пятьдесят фунтов в час. Ты хочешь поговорить о платье? Мы могли бы сделать это и по телефону…

— Ты прав.

Джеки сделала несколько шагов к нему. Настал этот момент, действительно настал, и везде был включен свет, остатки овсяных хлопьев застряли у нее в зубах, лицо было расцарапано, на правой ноге гипс — об этом моменте она мечтала двадцать лет, хотя обычно представляла себе, что все произойдет в скрытой бархатом полутьме и обязательно на суше. Джеки сделала глубокий вдох, втянула живот и, спотыкаясь, словно алкоголик в шторм, преодолела несколько последних метров. Подойдя к ванне, она закрыла глаза и почувствовала, как руки Саймона обвивают ее, словно мокрые канаты, и ее ноги отрываются от пола. Джеки поплыла в благоухающем эвкалиптом тумане, ее губы погрузились в липкую ямку на шее Саймона, полотенце медленно сползло с нее. А потом откуда-то из-за тумана донесся рык, какой-то писк, и неожиданно Джеки опрокинулась на пол. Через пару секунд она открыла глаза и увидела совершенно голого Саймона, который боролся в ванне с Сантой.

Глава 15

Отъезд Аманды за город прошел достаточно спокойно, потому что все уже было готово заранее. Когда она в новом костюме (цвет осенней листвы и т. д.) приехала домой в пять тридцать, Рива уже одела детей в их лучшую одежду для прогулок на воздухе, и они сидели в машине, а все вещи, собранные на выходные, лежали в багажнике. Аманде оставалось только проехать три с половиной часа, заглянуть в местную деревушку за дровами и решить, куда поставить клетку с хомяком.

Сказать по правде, Николас предупреждал ее, что все так и будет. Прошел год с тех пор, как она настояла на том, чтобы они купили загородный дом, но не какой-то коттедж, а дом, действительно удаленный от города, минимум с двумя каминами, чтобы в нем чувствовалась «ваша собственная история», как написала Зулейка Притчет Эванс в номере «Гералд» за тот месяц. Статью под названием «Новый шик» поместили в колонку «Новые притворщики», и там шла речь об Аманде. Зулейка писала:

«Новых притворщиков сейчас очень много. Они амбициозны, но им не хватает опыта, который необходим, чтобы подняться еще на одну, последнюю, ступень и присоединиться к представителям «нового шика». В то время как у новых притворщиков может быть много черт, характерных для тех, кто предпочитает «новый шик», в своих вкусах они городские жители, их можно отличить по тому, как они помешаны на комфорте и гигиене, по их покупкам-уловкам (кашемировые одеяла, полы из редких сортов дерева, ароматические лампы) и по поддержанию безупречного собственного внешнего вида».

На этом месте у Аманды перехватило дыхание, и, хотя она сидела у парикмахера под феном, она украдкой бросила взгляд через плечо, проверяя, не заметил ли кто-нибудь ее реакции. Она продолжала читать: «В отличие от истинных представителей «нового шика», чья главная цель заключается в том, чтобы превзойти стиль жизни их предшественников (представителей «старого шика»), разбивая дикие, романтические сады и строя загородные дома под старину, притворщики на уровне инстинкта не любят жизнь за городом, и у них нет опыта, привычек и хобби, которые по-прежнему отличают представителей «старого шика» (лошади, собаки, сады, домашний скот, лично выращенные овощи и фрукты, прогулки, приготовление еды на открытом огне и т. д.)».

Аманда плотно согнула корешок «Гералд». «Многие адепты «нового шика» живут в городе (смотри «новый шик» в городе»), но у них есть фамильные загородные особняки, где они проводят выходные. Но самое главное — они могут с легкостью перемешаться между двумя мирами (город и пригород) и используют как стиль «Вог», так и богемный стиль на грани отсутствия стиля вообще».

Стрелочки от «Новых притворщиков» шли к зеленой рамочке, напечатанной чуть ниже. Она называлась «Предметы первой необходимости для представителей “нового шика”». Там, под «зверями» — в противоположность домашним животным, — «включая лошадей, собак, бентамок, уток, домашнюю птицу, кроликов», было написано: «Дом за городом» — и были расписаны разные особенности таких домов, в том числе подходящие географические места. У Дорсета, Девона, Корнуолла и Норфолка стояли две звездочки.

— Нам нужен дом в Дорсете, Корнуолле или Норфолке, — объявила Аманда перед сном в тот вечер.

Николас, который уже устроился в кровати с книгой, медленно закрыл глаза и издал звук, похожий на рев, а Аманда, сидя перед зеркалом за туалетным столиком, продолжала наносить подтягивающий крем на зону вокруг глаз.

— Дорогая, — глаза Николаса были все еще закрыты, — с кем ты говорила?

Аманда закрыла одну баночку и открыла следующую.

— Ни с кем, — ответила она, круговыми вертикальными движениями нанося крем, а потом похлопала ладонями по шее, как тюлень ластами. — Просто я думаю, дети уже в том возрасте, когда им будет полезно иметь дом за городом.

Николас поднял голову с подушки, и на его лице появилось выражение, которое он напускал на себя, когда дети притворялись, что, к примеру, потеряли пульт от телевизора.

— М-м-м… — Аманда нанесла каплю крема на верхнюю губу. — Шолько пошумай о пользе, которую он мошт нам принести, мошно выращивать што-нибудь, я мгу ухашивать за животными. Утки, бенххамки…

— Кто? — спросил Николас.

— Бентамки, — ответила Аманда. — Право, я тебе удивляюсь, Николас, ты же вырос на ферме. Мы упускаем очень многое, дорогой, многое по-настоящему важное. — Крышка «Экстрима» закрылась, открылся гель доктора Магды для укрепления силикона.

— Аманда?

— Да?

— С кем ты общалась?

— По-твоему, я сама не могла до этого додуматься? Все кругом покупают дома, а половина вообще живет за городом постоянно. Уилтшир тоже сойдет, если остальное слишком далеко.

— Ты же ненавидишь проклятый загород. Что случилось? Дело в съемках для журнала? Они урезали тебе финансы, и теперь тебе нужна дыра с обоями ретро…

— Николас, ну как будто я предлагаю купить бункер в Казах-чего-то-там… Все люди это делают в наше время, находят место, в котором бы чувствовалась их собственная история. — Она порылась в пакетиках доктора Магды, чтобы не встречаться с Николасом глазами в зеркале.

— Милая, с кем ты говорила?

— Скажи, ну вот что ты имеешь против?

— Ха, дай подумать. Цена, ремонт, длинная промозглая дорога туда каждую пятницу, отсыревший, пахнущий плесенью дом, который ты сможешь прогреть только к тому времени, когда уже сложишь все вещи в машину, чтобы так же долго ехать назад; протекающая крыша, титан, с помощью которого раз в три часа можно приготовить наполовину горячую ванну; работа в саду, на которую всегда будет не хватать времени; соседи, которые будут знать все подробности твоего приезда и отъезда и злословить по этому поводу; бесконечные попытки сделать из двух дней просто замечательные выходные. Ни моря. Ни выпивки.

— Я думала, ты будешь рад. Тебе понравится, ведь правда? Тебе бы хотелось, чтобы у нас были животные и овощи…

— Милая, а кто будет ими заниматься? Это же не бывает как на картинке, понимаешь? Кому-то нужно построить домик на дереве, кому-то нужно кормить пони, выгуливать собаку, собирать хворост, чтобы разжечь камин, выращивать красивые цветы для красивых клумб, готовить весь этот живописный джем в баночках. — Аманда повернулась на стуле и быстро заморгала, глядя на него. — Милая моя, это просто не для тебя.

— Аманда, а джем положить? — Рива стояла у «лендровера» и держала в руках две банки домашнего джема с бумажками, надписанными от руки. Джем подарила одна из школьных подруг Кэсс.

— Отлично, Рива! — Аманда подмигнула зеркалу и вытянула шею из окна, чтобы проверить, не осталось ли чего-то на тротуаре. — Отлично, закрывай. Теперь, дорогие, помашите Риве ручкой.

Сзади послышались обычное ерзанье и визг, потому что Людо, Кэсс и Поппи пытались повернуться на заднем сиденье в своих непромокаемых костюмчиках.

— Пока…

Аманда покрутила рукой, как будто меняла лампочку, потом съехала с обочины и расслабилась, откинувшись на спинку водительского сиденья.

— Все в порядке? — спросила она.

Тишина.

— Пожалуйста, можно телевадор? — сказала Поппи.

— Нет, — ответил Людо, — телевизор.

— А-а-а.

Поппи последнее время пыталась подражать «шикарной» речи. Это было влияние нового детского сада, куда ее наконец-то приняли — после того как Аманда и Николас два раза по отдельности проходили собеседование, дополненное небольшим иллюстрированным сочинением, в котором они изложили причины, почему они хотят, чтобы Поппи ходила в «Херст-лодж», и подарили спортзалу огромный батут. В последнее время Поппи стала говорить «исключительно» в таких случаях: «Исключительно мама с папой сегодня куда-то идут» и «препощитаю» — в других: «Я препощитаю не ходить в парк». Казалось, в доме живет какой-то высокопоставленный гость.

— Мама?

— Да, Людо?

— Можно мне завтра пойти к Валерии и поиграть в театр?

— Нет, милый. Твоя бабушка Бриджит захочет побыть с вами, ты же знаешь.

— А можно, Валерия придет и поиграет с нами в театр?

— Ну почему не позвать Руфуса и не поиграть с ним в гладиаторов или что-нибудь похожее? — Аманда покосилась в зеркало, чтобы посмотреть на выражение лица сына. Он скорчил гримасу. — Почему бы нам не построить замок или лагерь в саду? Разве это не весело? — Людо надул губы. Аманда заметила, что он вытянул воротник своей клетчатой рубашки от Вайелла, так что весь аккуратный ансамбль был слегка испорчен. — Нет, Людо, в эти выходные Валерии не будет.

— Что такое вагина? — Кэсс смотрела на Аманду в зеркало.

— Подруга Валерии, — авторитетно ответил Людо.

— Подругу зовут Регина, — сказала Аманда. — Кэсс, ты собираешься все время так делать?

— Как так?

— Задавать вопросы… ты знаешь, что я имею в виду.

— Миссис Элсворт сказала: «Спрашивай. Спрашивай каждый день, вопросы освещают путь обучения. Спрашивай, спра-а-ашивай каждый де-е-ень, и будешь зна-а-ать мир. Спрашивай…»

— А ну-ка прекрати, Кассандра. В эти выходные никаких вопросов, понятно? Если я увижу, что кто-нибудь спрашивает…

— Или играет с Валерией. — Людо поднял руку.

— Или играет с Валерией.

— Или занимается тем, что мы делаем в Лондоне: играет в компьютер или смотрит телевизор. — Кэсс вытянула шею, чтобы мама увидела ее.

— Да.

— Или носит какую-нибудь одежду, кроме старой, которую пришлют. — Людо оскалился так, что между зубами у него стала видна щель, в которую можно было вставить фунтовую монетку.

— Точно. Вы все очень умные.

— Мамочка, а если мы будем очень хорошо себя вести, — Кэсс наклонилась вперед, — можно, у нас за городом будет собачка?

Людо и Поппи начали улюлюкать и хлопать в ладоши, как будто Кэсс только что показала какой-то чудесный волшебный фокус.

— Может быть, — сказала Аманда, и веселье сзади продолжилось.

— А собачка будет жить в отдельной комнате? — закричала Поппи, прижав крохотные ручки к щекам.

— Нет. Потому что сейчас, наверное, там будет жить папа, — сказал Людо, — пока мама не пустит его назад.

Кэсс замерла, неподвижно села и уставилась в окно, прислонившись щекой к обивке сиденья и сложив руки на коленях.

Оказалось, Винс раньше был стюардом и умел оказывать первую помощь, поэтому его позвали уладить ситуацию в номере «Барселона».

— Здравствуйте, — сказал он, стоя в дверях и держа красно-белую коробку прямо перед собой, как премьер-министр в день принятия бюджета.

— Привет, Винс, — сказала Джеки. — Заходи.

Она стояла на коленях на платформе у кровати, все еще завернутая в полотенце, и закручивала туалетную бумагу вокруг руки Саймона. Саймон слегка приподнял голову, посмотрел на Винса и снова со стоном откинулся на подушку.

— Итак, в чем проблема? — Винс засуетился около кровати, со щелчком открыл застежки на аптечке и замер, выпрямившись, уперев руки в бока.

— Собачья атака, приятель! — Саймон указал замотанной в туалетную бумагу рукой на свою голую загорелую грудь, испещренную царапинами. — Меня покусали в моем собственном номере.

Винс подбежал к нему с другой стороны кровати и почти задрожал над царапинами.

— О Бог мой, мы прошли войны, сэр! И все же, — он бросил взгляд на Джеки, — нет ничего, что бы я не сделал ради вас, мистер Бест. Приступим. — Он вынул маленький пузырек с каким-то лекарством и продемонстрировал его. — Думаю, немного вот этого стоит нанести на вату, хорошенько протереть, — в нужный момент из коробки появился тюбик мази, — а потом забинтовать отличным бинтиком вокруг груди. — Винс подул на руки, словно игрок в бильярд, готовящийся к решающему удару.

— А бешенство? — спросил Саймон. — Я имею в виду, собака была в пене.

— О, это вряд ли возможно. — Винс даже выкатил глаза. — Это собака Маркуса Рейвена. — Он сделал паузу, как будто этой информации было достаточно, чтобы успокоить Саймона. — Всем известно, что он ужасно брезгливый, ведь так? У собаки есть даже собственный дом от «Луи-Луи». — Саймон прищурился и снова откинулся на подушки. — Итак, — Винс выпятил подбородок и сжал губы, — могу я задать вопрос, как это произошло?

— Он, скажем так, пришел со мной в комнату, — Джеки бросила взгляд на Санту, который лежал в углу, положив голову на лапы, — а потом мистер Бест пытался… э-э-э… показать мне кое-что, а он…

— Он бросился на меня! — закричал Саймон. — Набросился на меня в ванне, Боже мой!

— Думаю, он просто не понял, — начала Джеки. — Мне кажется, он подумал, что мистер Бест хотел причинить мне какой-то вред, а не, знаете…

— Ш-ш-ш… — Винс положил влажную салфетку на лоб Саймона. — Ну теперь понятно, как все случилось. Бедная собака не часто видела такие сцены. Мальчики и девочки вместе, должно быть, пробудили его природный инстинкт.

— Меня не волнуют мотивы собаки, — злился Саймон, в то время когда Винс тянул его вверх за золотистые подмышки и с диким восторгом вращал глазами, глядя на Джеки и шепча ей: «Божественно». — Я просто не понимаю, почему он еще здесь.

— Этого больше не повторится, — заговорила Джеки. — Он уже привык к тебе. Мы не можем отослать его назад, иначе Би выбросит его.

— Самое лучшее… А-а-а-а-а-а-а! — Саймон дернулся, когда Винс положил первый слой бинта на его нижние ребра. — Он здесь не останется, понятно? И точка. Я хочу пережить выходные здесь с тобой, а не на больничной койке. Хорошо?

Джеки кивнула.

— Вот так. — Винс заткнул конец бинта и отошел, чтобы полюбоваться результатом своей работы. — Все готово для вечеринки. Не желает ли сэр, чтобы я помог ему одеться?

— Думаю, мы справимся, — ответил Саймон, поднимаясь на кровати. — Я схожу помочиться, а когда вернусь — чтобы собака исчезла.

Винс и Джеки смотрели, как он, прихрамывая, идет по ковру, перетянутый бинтами, и его достоинство только слегка прикрыто мятым полотенцем для рук.

— И кстати, — Саймон посмотрел на них через плечо, — я не хочу, чтобы об этом узнали. Я должен беречь свою репутацию.

— Ну, — сказал Винс, когда за Саймоном закрылась дверь, — разве вы не счастливица? — Он даже слегка поежился, чтобы показать, как Саймон впечатлил его, но Джеки не заметила этого, потому что сосредоточенно смотрела на собаку.

— Винс, ты должен подержать Санту у себя, ради меня. Пожалуйста, — сказала она, — на время, пока я не придумаю, как все это решить.

Винс приподнял брови:

— Мадам действительно готова рисковать своими отношениями с Совершенно Божественным Мужчиной, Подобного Которому Я Никогда Не Видел, ради вшивого пса с каким-то ненормальным чувством преданности? Мадам мыслит вполне здраво?

— Я не знаю, — ответила Джеки. — Но если ты присмотришь за Сантой ночью, утром я уговорю мистера Беста, что ему нужно сменить повязку.

— Договорились. — Винс скрестил руки на груди и пробормотал что-то, глядя в потолок. — Если позволите, я предложу вам совет — не создавайте себе проблем, мадам. И без того бывает нелегко, когда все, чего вы всегда желали, оказывается у вас под носом и вам остается только взять это! Поверьте мне. — Сказав это, он собрал аптечку, щелкнул пальцами и вылетел в дверь вместе с Сантой.

Приехали они в коттедж уже после девяти вечера. Людо укачало, а хомяк сбежал в «Лослей сервис». Когда Аманда выключила фары, дверь дома открылась. Бриджит с распростертыми объятиями стояла на крыльце. У нее на лице застыло выражение облегчения с легкой примесью озабоченности. Этим она напоминала Аманде, что, по ее мнению, внуки были пленниками города.

— О-о-о-ох, бедные маленькие крошки, — заговорила она, пока дети шли к двери с мишками и рюкзаками, — вы, наверное, жутко устали? — А потом, бросив взгляд через плечо: — Ты такая смелая, дорогая, что решилась вывезти их в пятницу вечером после тяжелой недели в школе. Итак… — Она повернулась, чтобы оглядеть троих детей, остановившихся в холле. — Боже мой, разве вы не прелесть? Кто угодно подумает, что вы только что пили чай с самой королевой… А это что?

Поппи разжала ручку и показала сыройкусочек суши с тунцом.

— Су-у-уши, — сказала Поппи, — были слишком острые.

Бриджит мило улыбнулась:

— Ну, у бабушки есть для вас нормальный ужин, так что вам не придется больше это есть. — Она спрятала суши в карман и положила исцеляющую руку на голову Поппи.

— Вообще-то они любят суши. — Аманда тянула застежку молнии своего нового саквояжа. — Это слегка расточительно, но черт с ним, это же так просто, правда? — Молнию уже плотно заело, Аманда видела, что между зубчиками застряла подкладка.

— Я не сомневаюсь, — ответила Бриджит, так мило улыбаясь, что только ее невестка могла почувствовать осуждение.

— Дорогая! — Николас маячил в дверях позади нее. Очевидно, он вышел через кухню, чтобы встретить их. — Что все это значит? Я нашел в багажнике…

Аманда посмотрела ему под ноги и увидела вещи, которые планировала достать попозже, когда на горизонте никого не было бы. Сверху в самой большой сумке на керамическом блюде стоял пирог из «Фладгейт» с вырезанным сверху листиком. Там же, прямо на виду, рядом с баночками домашнего джема лежал осенний букет «Флорибунда», завернутый в серебряную бумагу в форме конуса и перевязанный красной бархатной ленточкой.

— А кто-нибудь слышал о выражении «Везти уголь в Ньюкасл»? Что у нас здесь? — Николас порылся в одной из сумок, вытащил остролист и победоносно помахал им. — Остролист! Какой у нас адрес, сладкая моя? — Он подмигнул Бриджит.

Аманда молчала.

— Остролистовая аллея! — закричал Николас со смехом. — От входной двери четыре шага вперед, три шага налево, и что там? Остролистовая изгородь!

— Ну, Николас, — Бриджит нахохлилась как петух, — ты же знаешь, Аманда жутко занята.

— Конечно. — Николас обнял Аманду за плечи.

— И она не собирается ковыряться в какой-то противной изгороди, ведь так? Не с этим дорогим маникюром. Так что, — Бриджит положила элегантную, но крепкую руку на плечо Аманды, — я взяла на себя смелость самой организовать для детей катание на пони, им пора уже брать регулярные уроки. Это было совсем не трудно — один мой друг организует местный пони-клуб, так что на следующее лето вопрос решен.

— Кто знает, где мы все будем к тому времени, — сказала Аманда, пристально глядя на Николаса.

— И, — Бриджит наклонилась к ней, словно хотела сказать что-то по секрету, — я собираюсь подарить Людо на Рождество ружье, поэтому мы решили дать ему несколько уроков здесь, в школе Чердвелл, чтобы он привык. Да, Ники?

— Я не люблю огнестрельное оружие. — Людо стоял между ними, все еще в своей непромокаемой куртке. Он задрал голову, пытаясь рассмотреть выражение лица матери.

Бриджит весело засмеялась и похлопала его по спине:

— Не огнестрельное оружие, дорогой, а пневматическое ружье. У всех маленьких мальчиков твоего возраста есть такое. Чтобы стрелять в мерзких белок.

Людо неуклюже засеменил от них, бросая гневные взгляды через плечо на Аманду.

— Мне кажется, его это не интересует, Бриджит. Он не из тех мальчишек, которым это нравится, — сказала Аманда.

— Чепуха, дорогая. Это важная часть его образования. Он просто впитал твои предубеждения. Теперь, может быть, поужинаем? Я приготовила тушеное мясо.

Николас, сдавленно смеясь, первым пошел на кухню и поволок за собой сумки, как будто они были набиты свинцом.

— Дорогая, есть еще кое-что, пока я не забыла. — Бриджит нависла над плечом Аманды, показывая, что речь пойдет о чем-то более интимном. — Надеюсь, ты не обидишься, что я сую везде свой нос, но я заметила, что в туалете внизу лежит один из этих пушистых ковриков для унитаза. Мне кажется, это не к месту, учитывая прелестную плитку на полу. Я сказала об этом Ники, но он считает, что я должна поговорить с тобой, ведь это твоя комната. Но это просто одна из таких вещей, которые покупаешь совершенно непонятно зачем.

— Простите? Я не совсем… — Аманда покосилась на Бриджит, которая, казалось, становилась выше с каждой их новой встречей.

— Уборная, моя дорогая. Я избавилась от коврика. Ну, отодвинула его в сторону, на случай если кто-то найдет ему какое-нибудь другое применение. Просто он не очень… для загорода, понимаешь? — Она похлопала Аманду по руке, как будто утешая ее. — Не волнуйся, я за всем присмотрю.

— Итак, мистер Саймон Бест и прекрасная Жаклин!

Макс стоял у подножия лестницы, хлопая в ладоши и ритмично двигая подбородком. Все гости, собравшиеся в холле, повернулись, чтобы посмотреть, как Саймон и Джеки идут вниз по лестнице. Саймон шел немного впереди, выбрасывая вперед ноги при каждом шаге и засунув большой палец за ремень своих кожаных брюк с вышитыми бабочками, а Джеки цеплялась за перила и тащила загипсованную ногу, словно тяжкий груз. Когда они спустились, Саймон обнял ее за талию и притянул ближе к себе.

— Мне кажется, мы им нравимся, — прорычал он ей в ухо, — и ты совершенно испортила вечер Беатрис Дайл.

Джеки посмотрела через зал и увидела Би, застывшую рядом с Маркусом. Она держалась за горло бледной скрюченной рукой, а другой вцепилась в локоть друга. Было заметно, что Маркус весьма удивлен. Он переводил взгляд с Саймона на Джеки и обратно, потом поднял палец, как будто хотел привлечь внимание Саймона, но тут же, словно получше обдумав свой жест, вздрогнул и опустил палец.

— Ты так и не сказала мне, откуда у тебя этот костюм, — промурлыкал Саймон в волосы Джеки. — Это так оригинально. Ты заставила всех этих актрис в их коктейльных платьях выглядеть несчастными старыми матронами. Эй! — Он плотно прижал ее к своему бедру. — Как я выгляжу?

— О, супер!

— Достаточно? — Он ткнул большим пальцем по направлению своей открывающей шею рубашки. — Я обычно ношу ее расстегнутой еще на одну пуговицу, но сейчас, с бинтом…

— Нет-нет, — Джеки поймала себя на том, что ее взгляд бегает по залу, — нет, так просто идеально.

Она заметила, что Би вместе с Маркусом перешла к камину и сейчас одной рукой нервно дергала лямки своего цветочного шифонового сарафана, а другой прикрывала нижнюю часть лица. Рядом с ней две женщины бросали голодные взгляды на Саймона и с растущим возбуждением теребили пальцы друг друга.

— Ребята! — Макс делал руками круговые движения по направлению Саймона. — Идите и познакомьтесь кое с кем. Та-а-а-ак, мистер Джез Хоффман, глава «Блюграсс филмз», и очаровательная Анна Джекс, думаю, вы знакомы. Это Саймон Бест, новый Ральф, если мне будет позволено так выразиться, — Макс развел руками, словно показывая, что он просит прощения за свою прямолинейность, — и… э-э-э… его спутница Жаклин.

Все пожали друг другу руки, кроме Саймона и Анны, которые, прижавшись бедрами, в унисон качнулись, поправив друг другу волосы.

— Боже, хочу, чтобы я снова была на твоих фотографиях, — сказала Анна, глядя прямо на Джеки. — Я имею в виду этого мужчину. — Она коснулась руки Джеза Хоффмана. — Беби, ты должен позволить ему и тебя снять. Он гений!

Джезу было чуть больше пятидесяти; лысая голова сидела на шее, в обхвате не уступающей шее борца-тяжеловеса.

— К счастью, у меня нет каких бы то ни было причин оказаться по другую сторону камеры. — Он добродушно засмеялся, и костюм в шотландскую клетку заколыхался вверх-вниз. — Ты никогда не думал о кино, Саймон? Не хочешь погостить у нас в Калифорнии? Знаешь, ты должен приехать, у тебя подходящее лицо. — Саймон дотронулся до своей ключицы и выпятил губы. Джез посмотрел на Джеки взглядом, который она не смогла истолковать, а потом подмигнул ей: — Думаю, ему довольно трудно соответствовать, так, Жаклин? Но покажите мне звезду, которой соответствовать легко, да? Ну… — он посмотрел поверх плеча Саймона, — не мой ли это старый приятель, Маркус Рейвен?

— Джез, старик! — Маркус протиснулся между Саймоном и Анной. — Ах ты, чертов гений, Джез! «Эстер, девушка-огонь»… Совершенно бесподобно! — Он приложил руку к губам и понизил голос до драматического шепота: — Скажи мне, что Йену пришлось для тебя сделать, чтобы ты дал ему роль на всю жизнь.

Они оба холодно улыбались друг другу пару секунд, пока Джез не нарушил повисшую паузу, зажав в зубах сигару.

— Милый, — Би стояла прямо за спиной Маркуса, вцепившись в Джеза, как будто он распределял места в последней спасательной шлюпке, — Господи, я тебя тысячу лет не видела, где ты был? — Она впорхнула в середину круга, встав так, чтобы повернуться спиной к Джеки. — Скажи, что мы сидим рядом за ужином. Мне так много нужно тебе рассказать.

Джез похлопал ее по руке, крепко вцепившейся ему в локоть:

— Ну-ну, дорогая, тут есть один паренек, с которым мне надо поговорить о бизнесе. Но я думаю, ты будешь рада сидеть рядом с ним и развлекать его для меня.

Би тряхнула волосами и посмотрела на него сквозь искусственно удлиненные ресницы:

— Надеюсь, он великолепен и сможет скрасить мое разочарование. — Она поправила воротничок Джеза. — Как его зовут?

— Сэм как-то… Кертис? Один из этих ребят-садовников, от которых вы, британцы, просто сходите с ума.

— А-а-а-а… — Би бросила на Маркуса взгляд триумфатора. — Как интересно! — Ее рука вертелась у губ, пока она говорила, и, когда Джеки секунду спустя посмотрела на нее, та осторожно дула на свою верхнюю губу.

— Сэм Кертис… это же один из ваших, разве не так? — Джеки впервые заметила, что глаза Саймона подведены карандашом, а на ресницы нанесена легкая серебряная пыль. — Бог мой, я всегда ненавидел эту программу… Что случилось? Ты выглядишь не слишком весело. — Он поднял голову, а потом снова резко опустил подбородок. — А-а-а-а… я понял. Ты не сказала своей компании, что встречаешься с плохим братцем Эмбер. — Джеки покачала головой, но он смотрел куда-то в другую сторону. — Ты боишься, что «семья» не одобрит, так? Подожди секунду… Баз! — Саймон кивнул человеку, прятавшемуся с краю группы, протянул руку, тот сжал ее на долю секунды, после чего оба сунули руки в карманы и повернулись друг к другу спиной.

— Что это значило? — спросила Джеки, глядя вслед Базу, который снова тряс руку кому-то, также не заинтересованному в беседе с ним.

— Ничего. Пойдем посмотрим, куда нас посадили.

Саймон взял ее за руку, переплетя пальцы, и пошел по комнате. Толпа неохотно расступалась перед ними, цепляясь за редкий шанс рассмотреть Саймона вблизи. Когда они проходили мимо, мужчины выпячивали подбородки, как будто кто-то одновременно бил их всех по ушам и они пытались избежать удара; женщины лихорадочно оглядывали Саймона, а затем провожали Джеки неприкрыто воинственными взглядами. Она чувствовала, как Саймон сильнее сжал ее руку, и ощущала в одно и то же время восторг и разочарование.

Ужин был накрыт в отдельной комнате рядом с баром; на столе стояли букеты черных тюльпанов, стулья были обиты кожей. Имя Джеки оказалось в дальнем конце стола, между Маркусом Рейвеном и кем-то, кто, по словам Саймона, был бойфрендом Джеза. Саймон сидел с другой стороны, рядом с продюсером «Блюграсс филмз» и знаменитой писательницей Пэт Эйрс, победительницей книжного конкурса «Флетчер».

Джеки открыла рот от удивления, когда увидела это имя на карточке:

— О! Я ее обожаю, как здорово!

Саймон посмотрел на нее, потом на секунду откинул голову, изучая потолок.

— Джеки, ей вроде бы шестьдесят лет, и она похожа на дерьмовый кирпичный дом. Я не собираюсь смотреть, как она набивает рот в течение четырех перемен, и продюсер тоже не подойдет.

Он поднял свою карточку, и, крутя ее между пальцами, обогнул стол, а потом посветил на имя.

— Отлично, приятель! Выметайся. Получай эту зануду. — Саймон бросил карточку неизвестного на место своей. — Вот так. А мне достанется эта маленькая кокетка, дочь Джеза. Вот так мне больше нравится. Чудесный обмен. Ах, ну ладно тебе, Джеки, почему такое лицо? Не завидуй, детка. Это наша ночь, но ты же не хочешь, чтобы я умер от скуки еще до того, как мы дойдем до самого интересного, правда? Не хочешь? — Он покачал ее бедра руками.

— Но… — Джеки поняла, что отклоняется назад, — но это Пэт Эйрс. Не могу поверить, что ты лучше будешь сидеть со старлеткой, чем с Пэт Эйрс.

— Сладкая моя, — Саймон провел рукой по своим волосам, оценивая эффект в зеркале за спиной Джеки, — ты живешь на другой планете. Мужчины любят, когда им интересно, смешно… — он взял ее за подбородок, — но только если этому сопутствует нормальная внешность, понимаешь? Кстати, замечу, я привез тебя сюда не затем, чтобы обсуждать литературные вкусы и этих людей. — Его зубы сверкнули в отблеске свечей. Джеки с трудом улыбнулась и прищурилась. — Ты хорошенькая девушка, тебе не нужна вся эта ерунда.

— Прости, — сказала она.

У них за спиной вечеринка «Блюграсса» начала перетекать в комнату, где они стояли. Джез прошел впереди, обдав их потоком ароматного воздуха.

— Но, эй… — Саймон откинул волосы с ее шеи и слегка прикоснулся губами к ее уху, — мне на самом деле нравится, какая ты страстная, только ты этого не знаешь. А мне всегда это нравилось.

— Когда? — Джеки почти выкрикнула это. — Когда ты впервые заметил меня?

Джеки вспомнила, как она стояла на ступеньках Нортенгер-Хауса и махала рукой Эмбер, садящейся в ожидавший ее «дженсен». Тогда на ней был коричневый плисовый пиджак с пухлыми плечами, как у игроков в американский футбол, шляпка-колокольчик от Байба и светло-голубые плисовые шаровары. Даже нижнее белье — лифчик и трусы от Смайли — она одолжила. Она целый час одевалась (не говоря уж о макияже и маникюре) ради этой минутной возможности попасть в поле зрения Саймона.

— Возвращайся в дом, холодно! — прокричала ей Эмбер, рупором сложив руки у рта. — Саймон говорит, заходи внутрь и согрейся.

— Я в порядке! — крикнула Джеки в ответ. — Приятного отдыха!

Она стояла на ветру, втянув щеки и вытянувшись в струнку в ожидании, что он снова обернется. Ей так хотелось, чтобы он увидел, какая она модная, какая она веселая и клевая, как идеально подходят друг другу их вкусы, надежды и все, чего они хотят от жизни. Он поехал задним ходом, передал Эмбер сигарету, которую держал в зубах, поднял руку над головой, и через пару секунд машина исчезла на дороге.

— Я не знаю. — Саймон провел пальцем по ее ключице. — Давно… может, когда ты была еще в школе.

Джеки подумала о той ночи, когда он поцеловал ее на танцполе. Тогда ей было четырнадцать. Она пришла домой, легла на кровать в своем платье из ткани «фитилек» и открыла на подушке дневник, который вела уже пять лет.

«Мы так любим друг друга, — написала она. — Саша говорит, что я не могу знать, любовь это или просто симпатия, но я знаю, что он думает, а он знает, что я думаю. Все время происходят какие-то события, подтверждающие это, как сегодня, когда они пели «Человек-ракета», и он точно знал, что это значит. И так здорово, что ему не обязательно конкретно говорить об этом со мной, потому что у нас есть это понимание. Как будто мы выше остальных, и, хотя он встречается с другими девочками, он знает, что мы с ним другие».

— Ты помнишь? — спросила Джеки. — Саймон, ты помнишь ту вечеринку, когда впервые поцеловал меня?

Саймон улыбнулся и обвил руками ее талию.

— Еще бы, — ответил он, привлекая ее к себе.

— Ты помнишь, что Сьюзи была совсем рядом с нами? — Джеки отклонилась назад, чтобы видеть его лицо.

— Сьюзи?

— Сьюзи Харкорт… твоя девушка. А у тебя тогда были с собой обезболивающие, которые тебе выписали из-за травмы колена, и ты продавал их другим парням на танцполе. Помнишь?

— Конечно. — Он крепче сжал ее в объятиях.

— А потом ты сказал: «Хватит, это наша песня, и мы не хотим, чтобы нам мешали». И я просто не могла в это поверить, потому что я всегда думала о тебе, когда играла эта песня, — ты не мог это знать.

Саймон медленно подмигнул ей:

— Химия, детка.

— Я знаю. Вот тогда я на самом деле… тогда я начала верить, что это действительно могло случиться… что это может случиться. Знаешь, сегодня, в машине?

— М-м-м?

— Когда ты поцеловал меня, у меня в голове снова играла эта песня, «Человек-ракета», я слышала ее, как будто мы снова были там, на танцполе, под сверкающим шаром.

— Точно, — Саймон хихикнул, — «Человек-ракета».

— Ты же помнишь, — теперь Джеки держала его за лацканы, — мы вышли на улицу, ты накинул мне на плечи свой пиджак и рассказывал о Лондоне, о клубах и ресторанах. Ты пообещал: «В тот день, когда ты уедешь из Нортенгера, я повезу тебя прямо в Пунс и устрою лучшую ночь в твоей жизни».

— Ну и как, я это сделал? — Саймон смотрел на гостей, рассаживающихся вокруг стола.

Улыбка на ее лице словно заколебалась на секунду, а потом Джеки игриво оттолкнула его:

— Нет! Ты же знаешь, что нет. Ты был в Калифорнии. Но ты прислал мне эту трехмерную открытку…

— Точно. Ну… это очень мило. — Саймон улыбнулся и нагнулся, чтобы поцеловать ее. — Думаю, нам стоит сесть за стол, детка. Послушай, я приду и спасу тебя, если увижу, что тебе скучно. Я же могу читать твои мысли.

Бриджит подала мясо прямо с плиты. Она раскладывала жаркое, оно с хлюпаньем падало на тарелки, которые Аманда никогда не использовала, берегла их и даже изредка протирала голубые края средством для блеска. Николас уже нагнулся над своей порцией, и локти рубашки от Вайелла были видны сквозь его любимый старый джемпер, который Аманда давным-давно приговорила к изгнанию из Лондона.

— Пальчики оближешь, мама. Одно из твоих лучших блюд, — сказал Николас, размахивая рукой с кусочком знаменитого содового хлеба Бриджит.

Бриджит восприняла это как сигнал положить ему добавки, затем бросила кусочек на плиту, где мясо тихо зашипело, выпустив тоненький черный дымок.

— Дорогой, передай маме хлебца. — Николас обращался к Людо, который недоверчиво посмотрел на него, но просьбу исполнил. — Аманда, я не знаю, что заставило тебя привезти сюда эти пироги и все остальное, ведь у нас гостит мама. — Николас произнес «мама», как будто это слово обозначало уникальное кулинарное чудо. — Ты же знаешь, ее не удержишь вдали от кухни.

— Хотя было бы интересно попробовать. — Аманда отодвинула хлеб на другую сторону стола. — А дети особенно любят лук-порей и картошку.

— Я вегетарианка, — сказала Кэсс, упорно глядя на мать, как будто желая показать, что это проявление верности далось ей с трудом.

Бриджит поймала взгляд Николаса.

— Ну, Кэсси, ты же сейчас за городом, милая, — сказала она, положив ладонь на затылок девочки, — и мы кушаем бабушкиного барашка, потому что так полагается за городом, правда? Мы берем яички от курочки на завтрак, окорок от мистера Поросенка на обед, ведь так мы просто проявляем внимание к животным, да?

Аманда открыла третью бутылку вина.

— О! — Бриджит остановилась, и нагруженная едой вилка задрожала в дюйме от ее рта.

— Что-то случилось? — спросила Аманда. — Надеюсь, не с мясом?

— Просто… я не пью, дорогая.

— Ну мне больше достанется.

Бриджит выглядела слегка смущенной и удерживала на лице обеспокоенное выражение, пока Николас не поднял голову от тарелки и не заметил его. Аманда наполнила свой бокал до краев и сделала большой глоток.

«Вот так вот все и будет, когда мы разведемся, — подумала она. — Николас будет содержать коттедж, через выходные я обязана буду привозить сюда детей, отдавая их в руки его злорадствующей матери». «Спасибо, Аманда, я присмотрю за ними», — будет говорить Бриджит, вытирая испачканные в муке руки о передник и закрывая за ней дверь. А потом в один прекрасный день на крыльце их встретит свежая молодая женщина в брюках для верховой езды из плиса и с повязанным на шее платком. Она улыбнется при виде детей: «Ну что, все хотят посмотреть на щенков?» И они помчатся в дом, исчезнут из виду, даже не взглянув напоследок на Аманду. У женщины будут руки орехового цвета, на крыльце будут стоять кадки с геранью, которых не было раньше, и за плечом незнакомки Аманда увидит сброшенные в спешке высокие сапоги, валяющиеся кухонные полотенца и шерстяные носки, простые доказательства жизни этой женщины с Николасом. Увидеть это для Аманды будет больнее, чем застать их в объятиях друг друга.

— Дорогая, звонила Милли, — сказал Николас, потянувшись еще за одним куском содового хлеба. — Десятый канал приезжает сюда, чтобы снять меня, а потом они хотят встретиться с ней в Хедланде и немного поснимать, как она заглядывает в комнаты. Она спрашивала, не сможешь ли ты туда приехать и морально поддержать ее.

— Как необычно, — сказала Бриджит. — Такая женщина, как Милли, просит, чтобы ее поддержала… Аманда.

— Ну, мама, Милли понимает, что в присутствии Аманды они не позволят себе ничего этакого, ведь она знает все их хитрые уловки. Да, дорогая?

— О да, хитрые уловки — моя новая специализация. — Аманда посмотрела на Николаса своим самым убийственным взглядом, а он только подмигнул ей в ответ.

— Моя жестокая мышка, — сказал он.

Аманда пару секунд смотрела на него, потом наполнила свой бокал и медленно выпила. Бриджит сложила дрожащие кончики пальцев и уставилась в окно.

— Все в порядке, Бриджит. — Аманда помахала пустым бокалом. — Я не буду управлять никакой техникой в ближайшие несколько часов, естественно, не считая батареи.

— А что с батарейками? — спросил Людо. — «Геймбой»?

— Бедные дети! — Бриджит продолжала смотреть в окно. — Нельзя оправиться от потери такой матери, понимаете? Она вдохновляла.

— Да-да, — вздохнул Николас.

— Ну, — Аманда отодвинула стул, — пока мы не погрузились в траурное молчание, думаю, нам с детьми пора идти спать. Мне нужно еще кое-что почитать.

— Ми-ла-я, — Николас помахал ей ложкой, — а что мы говорили про работу за городом?

— Это другое, — ответила Аманда, — потерпи, осталось совсем чуть-чуть.

Как только Маркус Рейвен понял, что Джеки и есть та журналистка, которая должна брать у него интервью на следующей неделе, он заметно повеселел.

— Великолепно, — сказал он, придвигая свой стул поближе к ней. — В конце концов, что можно узнать за сорок минут разговора в каком-то обшарпанном номере отеля? Давайте начнем прямо сейчас и сделаем полное интервью с Маркусом Рейвеном, а? Мне нравится «Ла мод», мне нравится ваша забавная маленькая редакторша…

— Аманда Ворт.

— Да. Очень милая. Она всегда довольно хорошо к нам относилась.

— Но я не хочу портить вам вечер, — сказала Джеки. — Вы же должны здесь отдыхать.

Маркус хихикнул и накрыл ее руку своей:

— Дорогая, нет ничего, ничего, что бы актер любил больше, чем говорить о самом себе, а я люблю это даже больше, чем все остальные. Кроме того, мне кажется, я ваш должник.

— Правда? Я думала, вы рассердитесь на меня, — Джеки нервно теребила ворот переделанного платья от Перуччи, — из-за этих… э-э-э… изменений.

Маркус бросил взгляд на Беатрис и немного подвинулся, чтобы касаться ее плеча.

— Напротив, должен сказать, что я восхищаюсь вашей находчивостью. — Он наклонился еще ближе к Джеки. — Небольшое соперничество никогда никому не вредило. Как у нее зазывно блестят глаза! Надеюсь, что садовник примет вызов.

Они оба посмотрели на ту часть стола, где Би длинным и бледным большим пальцем стирала следы помады со щеки Сэма. Он наклонился к ней, она что-то прошептала ему на ухо, он запрокинул голову и расхохотался. Теперь он мог так делать, надев контактные линзы вместо круглых очков с перевязанной дужкой. Этот жест гармонировал с его новой стрижкой — волнистые волосы лежали аккуратной шелковистой массой. А раньше можно было заблудиться в кудрявых дебрях у него на голове, иногда пряди попросту висели, словно пакля. Когда Сэм и Би смеялись, глядя друг другу в глаза, взаимное восхищение рикошетом носилось между ними, будто лазерные лучи в зеркальной комнате. А Джез смотрел на них и широко улыбался, словно говоря: «Ребята, как же здорово вы смотритесь вместе!»

— Кто знает… — Маркус съел ложечку икры и сдвинул к краю тарелки все остальное. — Учитывая то, как все проворачивается в киноиндустрии, садовник может оказаться как раз тем, кто нужен Би. Вы смотрите скептически? О-о-о, нет, это, скорее, раздражение…

— Вы не против? — спросила Джеки, не отрывая глаз от Би.

— Против чего?

— Того, — Джеки кивнула в дальний конец стола, — как она себя ведет.

Из горла Маркуса вырвался какой-то девчачий смешок.

— Это самая важная часть работы, моя милая. Это шоу-бизнес! Ничто не останавливается только потому, что камеры выключены. О нет! — Маркус слегка шлепнул себя по губам салфеткой. — Вот где происходят настоящие прослушивания и пробы — за обеденным столом тех, кто принимает решения. Ты можешь быть самым талантливым человеком в мире, но если у тебя нет кучи замечательных знакомых и необходимых средств, чтобы вращаться в их кругу, ты всю жизнь проторчишь в репертуарном театре в Чешире. То, чем сейчас занимается крошка Би, ничем для нее не отличается от голосовых упражнений или занятий пилатесом. Это часть того, что держит ее в струе. Вы позволите? — Он сунул вилку в нетронутую горку икры на тарелке Джеки, но его глаза продолжали следить за всем, что происходило вокруг.

— Боюсь, она теряет время с Сэмом. — Джеки переложила свои столовые приборы так, чтобы они лежали идеально по краю салфетки. — На самом деле он не принадлежит этому миру. — Маркус держал вилку во рту, посасывая ее и наблюдая за Джеки сквозь длинные ресницы. — То есть да, Сэм заботится о своем имени, но он просто хочет хорошо делать свою работу. Его не интересуют все эти игры.

— Правда? — Маркус облизнул губы. — Почему вы так думаете?

— Он мой старый друг, — Маркус поднял ровно очерченную бровь, поощряя Джеки продолжать, — я знаю его тысячу лет. И он просто не из тех… — Его бровь дрогнула в предвкушении. — Кроме того, он кое с кем встречается.

На этот раз смешок почти превратился в визг.

— Мы все кое с кем встречаемся, милая, и кое-кто из нас даже с несколькими, не считая психотерапевта. Но жизнь заставляет! Секс — вторая движущая сила всей этой индустрии, после денег, конечно. — Маркус понизил голос. — Обычно телезвезды сюда не входят, — он прополоскал шампанским рот, как будто слова запачкали там что-то, — но, нравится нам это или нет, у Джеза большие планы на этого садовника. И если Джез решит, что они с Би идеально подходят друг другу, тогда так оно и будет. — Он покровительственно похлопал ее по руке. — Просто здесь так все устроено. Нет смысла принимать это слишком близко к сердцу.

Джеки вытянула шею так, чтобы плечо Маркуса не заслоняло сладкую парочку. Она не различала лиц и видела только руку Сэма, которой он чувственно жестикулировал, и то, как Би проводила по своим волосам от корней до кончиков, откидывая голову назад, когда пальцы доходили до ровно подстриженных концов. Джез кивал, зажав зубами огрызок сигары, и прищурившись смотрел на них, как будто пытался что-то прикинуть или измерить.

— Я не верю, что слава может заставить человека утратить моральные принципы. — Джеки пристально разглядывала свои ногти. — Не все слепо мчатся по одному и тому же пути и спят со всеми, с кем надо для следующего проекта.

Маркус пригнул голову, чтобы официант мог забрать его тарелку и заменить ее порцией рыбы, украшенной цветами.

— Ну, что-то всегда случается в первый раз. Ведь этот садовник не будет плыть против течения, правда? Всем известно, что он спал с Эмбер Бест на этой Дом-Сад-Как-Там-Ее программе.

— Это не имело никакого отношения к саморекламе. Это было… — Джеки замерла, а Маркус вытянул шею вперед и приложил ладонь к уху, нетерпеливо помахивая пальцами. — Это была любовь, — очень мягко сказала Джеки.

— Любовь! Ну, держу пари, что в своем сердце он питает любовь еще к одной влиятельной женщине. Простите, Жаклин, но сейчас он стал плавать среди крупных рыб, и пути назад уже нет. Никто из нас не испытывает благодарности к старым друзьям за то, что они маячат поблизости, напоминая нам о временах, когда мы были простыми смертными. Вся эта ерунда по поводу того, что мы хотим твердо стоять на земле, а не воспарить куда-то там, и бережем тех, кто знает нас настоящих… Забудьте об этом. Когда ты становишься звездой, последнее, в чем ты нуждаешься, — это чтобы старые приятели хватали тебя за лодыжки, удерживая на твердой земле. Нет, ты хочешь взлететь! Ты хочешь, чтобы подхалимы льстили тебе. Ты хочешь, чтобы с тобой обращались как с богом, хочешь иметь королевские привилегии — включая женщин, которых желают другие мужчины. Твой стартовый уровень, так сказать, является меркой твоего положения. — Маркус поднес зубочистку к свече, стоящей перед ним. — Конечно, садовник может взять себе какую-нибудь горяченькую проходную крошку, — он повернулся на стуле, чтобы указать зубочисткой в одну из моделей-близняшек Броди, сидящих с другой стороны стола, — но у более опытных и признанных женщин есть неоспоримое преимущество: принадлежность к большому миру, — он отвел зубочистку от сестер и направил на Би, — контакты, не говоря уже о случайных связях. Возможно, это не лига Эмбер, но они удивительно привлекательны, когда ты знаешь, что они — твой билет в другой мир.

Джеки бросило в жар.

— Сэм не такой. Он так не думает. Он даже не замечает этих девушек. — Она посмотрела через стол туда, где одна из сестричек Броди поднялась со стула и пошла кошачьей походкой к двери в другом конце комнаты. Поравнявшись с Сэмом, она легонько постучала пальцами по его плечу, он повернулся, демонстрируя неестественную, замедленную реакцию, потом вскочил и поцеловал ее в обе щеки. Теперь лицо Джеки пылало, она чувствовала, как Маркус наблюдает за ней. — Здесь жарко, правда?

— Конечно. — Он откинулся на стуле и скрестил руки, глядя на нее так, как будто только сейчас заметил, что она женщина. — Та-а-ак… Садовник. Ну-ну. А я думал, что вы с кожаным принцем.

— Так и есть. — Джеки посмотрела прямо на Саймона.

Он на секунду поднял голову от тарелки старлетки и подмигнул ей. Она изо всех сил изобразила на лице счастье и послала ему воздушный поцелуй, но ее глаза против воли возвращались к Сэму. Он сидел к ней спиной, тонкая бледная рука уверенно лежала на плече идеально сидящего на нем кашемирового пиджака.

Маркус глубоко вздохнул.

— Почему бы не попытаться подумать об этом как о… деловом вложении? Это одна из тех вещей, которые необходимы для его карьеры. Как бы то ни было, — Маркус обвил руку вокруг спинки ее стула, — на что вам какой-то нечесаный садовник с грубыми ручищами, когда у вас есть этот лакомый кусочек, этот божественный красавчик фотограф?

— Боже, это мне напомнило… — Джеки свернула салфетку и положила ее рядом с тарелкой. — Я должна кое-что проверить.

Маркус полез в карман за сигаретой.

— Но только недолго, сладкая моя. Мы еще даже не начали говорить обо мне, а там столько всего! И захвати диктофон, хорошо? Никто не заметит, а мне потом не придется повторять.

— Хорошо, — сказала Джеки и тихонько выскользнула из-за стола.

В спальне на втором этаже Аманда достала «Да, он мне изменяет» из своей обшитой мехом большой сумки, сдернула одеяло из «Загородной коллекции Калвина» и залезла в кровать. Было незаметно, что книга целый день провела в подготовительной школе Пинтон-Преп, пока вы не открывали ее первую страницу и не обнаруживали, что она изрисована бирюзовым мелком, а слова «Да, он мне» почти скрыты под другими, более темными цветами, так что их почти невозможно было разобрать. Миссис Элсворт возвратила книгу днем в своем кабинете, а «пара вещей», о которых она упомянула по телефону, лежали в конверте, вложенном в нее. Миссис Элсворт жестом предложила Аманде присесть в одно из кресел для посетителей, то есть для родителей, и кончиками пальцев пододвинула книгу к Аманде. Пока Аманда доставала конверт и рассматривала его содержимое, она сидела, откинувшись на спинку своего кресла и сложив руки у себя перед носом.

— Что это? — спросила Аманда, слишком взволнованная, чтобы правильно распознать листы с отпечатанным текстом и картонный бумажник.

— Документы на собственность в Нью-Йорке и бронь на самолет на имя мистера и миссис Ворт. — Миссис Элсворт наклонилась вперед и положила ладони на обитый кожей стол. — Похоже, кто-то собирался вскоре переехать в Соединенные Штаты.

Вспышка белого света мелькнула в голове Аманды, и она увидела красочную картинку. Эмбер и Николас: ее иссиня-черные волосы, его сахарно-миндальная желтая рубашка на фоне дощатого домика, американский флаг, колышущийся на фоне бирюзового неба, на переднем плане Ральф в его фирменной бандане, рев мотоцикла…

— Кассандра нашла это в ящике в комнате для гостей и, я полагаю, была очень расстроена. — Голос миссис Элсворт звучал словно издалека.

Аманда почувствовала себя слишком усталой, чтобы смотреть на нее, слишком усталой, чтобы держаться в кресле прямо.

— Пожалуйста, можно стакан воды? — попросила она, и миссис Элсворт позвонила секретарю, добавив к просьбе «немедленно». Даже после того, как она выпила воды, Аманда почувствовала необходимость прилечь на диван директрисы и только после этого смогла сосредоточиться на новых обстоятельствах.

— Миссис Ворт, — миссис Элсворт придвинула стул к дивану, — мне очень жаль. Я предполагала, учитывая книгу… учитывая название книги… что вы должны были об этом знать.

Аманда уставилась на нее, смотрела, как двигаются ее губы, как она, словно извиняясь, качает головой из стороны в сторону, заметила борозды там, где расческа выравнивала седые волосы и блестящий шиньон. А потом Аманда оказалась в длинном темном коридоре их дома и наблюдала, как Эмбер выбежала из тени на свет в комнате с видом на Центральный парк; ее юбка взлетала, когда она в танце прошлась по блестящему полу к тому месту, где Николас склонился над какими-то упаковочными коробками, а он раскинул руки, смеясь…

— Вообще-то Кассандра была уверена, что это вы собирались начать в Нью-Йорке новую жизнь. — Миссис Элсворт сняла очки, как будто допускала, что они могли мешать увидеть правду. — Учитывая, что вам по работе и так очень часто приходится уезжать. И… ну, я должна сказать, мистер Ворт не производит впечатления мужчины, который…

— Конечно, — Аманда смотрела в потолок, ее руки безжизненно лежали по бокам, — я бы на вашем месте подумала точно так же. Николас Ворт, твердый как скала. Англичанин до мозга костей. И если есть хоть что-то, в чем я была уверена в отношении своего мужа, так это то, что я никогда не смогу уговорить его жить в Америке. Знаете, с одной стороны, я хотела этого. Они собирались предложить мне место главного редактора американского «Ла мод». — Она посмотрела на директрису, чтобы понять, было ли необходимо объяснять значимость сказанного. Миссис Элсворт понимающе кивнула. — Но я считала себя не вправе просить его принести такую жертву. Как и вы, я была уверена, что такой мужчина, как Николас, нигде не будет чувствовать себя так, как дома, то есть здесь. — Миссис Элсворт подняла очки, висящие у нее на шее на цепочке, и снова водрузила их на кончик носа. — Вот почему для меня это двойной удар, понимаете, миссис Элсворт? Я приняла то, что у него другая женщина. Но я не… это уже совсем другое, разве не так? Решить оставить свою семью и уехать на другой конец света… чтобы начать новую жизнь? — Она протянула руку за платком, который предложила ей миссис Элсворт, и шумно высморкалась. — Дело в том… в первую очередь почему я купила книгу… я считала, что какая-то часть его раскаивается или по крайней мере хочет, чтобы все прошло гладко — ради детей. Но это меняет все. Мне нужно было читать книгу «Да, все кончено, смирись с этим», правда?

Миссис Элсворт внимательно смотрела на Аманду.

— Ну и что сейчас останавливает вас и мешает закатить скандал? — тихо спросила она. — Узнать, где живет эта женщина, поехать туда и посмотреть ей в глаза?

— Она мертва.

— Это только ваш настрой по отношению к ней, миссис Ворт.

— Нет. Она действительно умерла. Умерла, похоронена, ушла из жизни. Любовницей моего мужа была Эмбер Бест. Вы знаете, она…

— Да-да, — миссис Элсворт искоса посмотрела на Аманду, — но это произошло несколько месяцев назад, если я не ошибаюсь?

Аманда кивнула:

— Да. Думаю, может показаться странным, что мы… все еще не решили этот вопрос. Или вообще хотя бы не поговорили об этом. Но это просто невозможно, когда другая женщина была твоим самым близким другом. Все очень непросто. Понимаете, мы оба оплакиваем ее, оба. Я не знаю, как отделить боль из-за измены мужа и боль из-за потери подруги от моей злости на ее предательство, а потом… я все еще по ней скучаю, и это сильно сбивает с толку. — Аманда повернулась к миссис Элсворт и снова высморкалась. — Понимаете, я еще не дошла до стадии «обнадеживающего принятия» ситуации, а книга предполагает, что уже дошла. В любом случае, — она покрутила бумажную салфетку в руках, — теперь, когда мы знаем, что, если бы не болезнь Эмбер, они сейчас бы были в своей квартире на Манхэттене и выбирали ткань для штор, в этом уже нет смысла.

— Ну, не совсем так. — Миссис Элсворт кивнула в направлении документов. — Я заметила, что билеты датированы двадцать третьим декабря, за два дня до Рождества.

На лице Аманды отразилась паника. Перед глазами замелькали фигурки Николаса и Эмбер, катающихся на коньках у Рокфеллеровского центра, проходящих через крутящиеся двери магазина «Тиффани» рука об руку, размахивающих цветными пакетами… Эмбер, балансируя на стремянке, привязывает шарики к веткам рождественской елки… А Николас, дома в Лондоне, нетерпеливо откидывает с лица завитки самодельных украшений, свисающих с потолка, и сосредоточенно изучает документы на кухонном столе; раздраженно смотрит на пальто, которое Аманда выбрала для похода в церковь на Рождество, и в конце концов просит ее поменять его.

— Надо же, какое время года он выбрал. — Миссис Элсворт сочувственно прикрыла глаза. — Действительно, самое жестокое.

— Ну вы знаете, что говорят про Рождество. — Аманда нащупала сигарету. — Это время концентрирует ваше внимание на всем, что вас раздражает, но на что вы можете закрывать глаза остальные пятьдесят одну неделю. Понимаете, в прошлом году мы были в Хедланде, у Эмбер, а в этом году планировали остаться дома. Наверное, он просто не мог вынести мысли, что на столе опять будет это мое низкокалорийное масло.

Миссис Элсворт сложила руки на коленях, расправила плечи и подняла подбородок:

— Соберитесь, миссис Ворт. Исходя из того, что я знаю, вас не так легко победить. Почему вы сейчас готовы сдаться?

— Потому что я устала быть второй лучшей^[4]. — Аманда закрыла глаза и сделала глубокую затяжку. — Представьте себе ситуацию, миссис Элсворт, если бы совет сказал вам, что они нашли нового директора для школы, кого-то, кто значительно лучше вас во всем, поэтому вы не можете даже возмутиться их решению заменить вас. — Бровь миссис Элсворт подергалась. — А потом эта замена исчезает. Да, вы остаетесь на своей работе, но все уже никогда не будет так, как прежде. Вы всегда будете помнить, что именно ее они хотели видеть на вашем месте, а вы просто вариант, с которым им пришлось смириться.

— Я поняла вас. — Миссис Элсворт улыбнулась. — Но все зависит от наших собственных убеждений, миссис Ворт. Другие лучше нас, только если мы сами так решили. Эмбер Бест больше нет. А вам нужно думать о будущем ваших детей.

Аманда очень медленно села на диване и пригладила волосы.

— Конечно, вы правы. Я постараюсь. Я дочитаю книгу, как и собиралась. — Миссис Элсворт ободряюще кивнула. — Потом, как бы все ни сложилось, я смогу разумно поговорить с ним о будущем. Это все, что я сейчас могу вам обещать.

— Вы ничего не должны мне обещать, миссис Ворт. — Миссис Элсворт покачала головой. — Лично я считаю, что он заслуживает того, чтобы его выгнали пинком, оттаскав за уши, и повесили на спину табличку: «Негодный муж и отец». — Аманду ужаснули эти слова. — Да-да! Но с другой стороны, он может быть более полезен дома, в семье. Так что решать только вам.

— Спасибо, миссис Элсворт. — Аманда поднялась. — Давно со мной не разговаривали в кабинете директора. Я чувствую себя довольно глупо.

— О Господи, да что вы! У нас все они побывали на этом диване… Марсия Грей, телеведущая, бывшая жена мистера Феликса Аша. Я держу маленькую бутылочку бренди в нижнем ящике стола как раз для таких случаев. — Миссис Элсворт протянула Аманде руку. — Все входит в число наших услуг, миссис Ворт.

Потребовалось несколько минут, чтобы найти Санту на кухне. Собака лежала, опустив голову на лапы, уши стояли торчком. Она слушала радио, которое Винс поставил на удобном расстоянии от кучи одеял, где устроился пес. («Ему нравится попса, — сообщил Винс, когда врезался в Джеки на лестнице, — обожает мелодию из «Династии», и я дал ему мятные конфетки».) Джеки присела на корточки рядом с одеялами и обвила рукой шею Санты.

— Я просто зашла тебя проведать, — сказала она.

Санта одобрительно замахал хвостом и попытался лизнуть ее в ухо.

— У тебя здесь все в порядке, да? Это, конечно, не апартаменты «Тиффани», но у тебя есть все необходимое. — Санта еще сильнее замахал хвостом и несколько раз зевнул. Джеки потрепала его по холке. — Мы все устроим, ты не волнуйся, — говорила она рассеянно. — Несмотря на неприятности, которые ты мне устроил, ты мой тип… немного потрепанный, не особо приученный к дому и не очень хорошо выглядишь, но ты любящий и преданный. А кому нужны победы на шоу, когда у тебя есть собака с добрым сердцем.

— Значит… — Сэм стоял в дверях кухни, подперев плечом холодильник. Джеки поняла, что он мог быть там все это время. — Характер важнее внешности и родословной, так?

Джеки посмотрела на Санту, потом на свои туфли и наконец подняла взгляд на Сэма, глядя скорее ему на нос, а не в глаза.

— Я просто объясняла Санте… что не собираюсь выбрасывать его.

Сэм кивнул:

— Думаю, он это понял. Нравится вечеринка?

— Да-а-а, — она поелозила ногами по полу, — идет к кульминационному моменту, набирает обороты.

— Похоже на то, — сказал он.

— Как Би?

Она произнесла это имя как-то двусмысленно, и Сэм улыбнулся.

— Мы отлично ладим, — сказал он.

— Забавно, что ты так говоришь. А что же Флавия?

— Думаю, лежит под одеялом. Ей нездоровилось.

Джеки втянула щеки и прищурилась.

— Ну, — сказала она, — ты быстро вписался в этот сервис по прокату цыпочек. Почему бы не взять сестричек Броди в паре — одну можно оставить в Лондоне, а другую отвезти за город — и приберечь Би для особых случаев, вроде, знаешь… распродажи в универмаге.

— О Боже! Ты же хорошо проводишь время с супер-Саймоном? — Бровь Сэма дернулась.

— Ха! — Джеки коротко засмеялась тем самым если-бы-ты-только-знал смехом; бровь снова дернулась и на этот раз замерла в вопросительно поднятомположении. — Я великолепно провожу время, Сэм. И здесь это не обсуждается, поверь мне.

— А что обсуждается?

— О, да тебе какая разница? Ты же сейчас стремишься в новый мир, ты стелешься под Джеза Хоффмана, и, кстати, может оказаться, что это не только фигура речи, учитывая все эти наклонности и твои… безграничные амбиции.

— Я думаю, ты немного несправедлива, Джеки.

— Немного? Ха! Немного несправедлива. Я, да? Боже, а разве это не вот так случается? — Она щелкнула пальцами. — Что дальше? Небольшой домишко в Белгрейвии, небольшая асиенда на Голливудских холмах с небольшим бассейном в форме пениса? — Сэм посмотрел на часы. — Прости. — Джеки обхватила колени и начала раскачиваться туда-сюда. — Я просто больше не узнаю тебя, Сэм. — Она взглянула на него, он посмотрел на нее; глаза прищурены, руки скрещены на груди. — У тебя отличная новая стрижка и контактные линзы, и все это… модная одежда, и неожиданно ты… стал как красивая и желанная безделушка в заманчивой упаковке, ну тот тип мужчин, на которых женщины вроде Би вешают ярлычок «стартер для угасающей карьеры». В смысле, где ты? Куда ты исчез? Я больше не хочу, чтобы мои друзья исчезали, Сэм. Вот и все.

— Ты можешь встречаться с самым лучшим из этих «безделушек в упаковке», срываться сюда на чертов уикэнд, и в чем же разница? Джеки, мы все не можем быть поблизости в качестве твоей страховки, пока ты делаешь то, что хочешь. — Сэм на секунду закрыл глаза и надавил себе на переносицу. — Слушай, все будет хорошо. Ты получишь то, чего всегда хотела. Это… это довольно пугающе звучит, как я представляю.

— О, а ты представляешь? — Джеки потянула Санту к себе, так что он тихонько зарычал.

— Не совсем, — ответил Сэм, сдержанно улыбнулся ей, развернулся и вышел из кухни, хлопнув дверью.

Какое-то время Джеки сидела в темноте, потом встала, облизнула палец, провела им под глазами и сделала глубокий вдох.

— Ну, занавес! — прошептала она. — Второй акт. Жаклин перерезает пуповину и начинает новую главу жизни… Как тебе? — Санта, не моргая, смотрел на нее, а потом через пару секунд рухнул на одеяла побежденный. — О, да ладно тебе, ты полюбишь Саймона, — весело сказала Джеки, — я знаю, что полюбишь. Иногда нужно немного времени, вот и все. Просто нужно действительно захотеть этого.

Пока она шла через бар к столовой, через открытую дверь заметила, что место Саймона пустует. Его соседи положили руки на стул, кивая, встряхивая волосами и начиная хохотать в лицо всем, кто пытался выяснить, чье же это было место. С другой стороны стола Маркус пересел на место Джеки и сейчас описывал что-то бойфренду Джеза, сжимая ладонями голову и раскачиваясь из стороны в сторону. Джеки остановилась в середине комнаты, решая, что делать, и вдруг — пуффф! — там, в полумраке, словно фея с колокольчиком, в воздухе материализовалась… Аманда. Она была карманного размера, но при этом выглядела очень свирепо.

— Не лукавь, бери инициативу на себя, — сказала она, тыкая крошечным красным ногтем прямо в Джеки. На ней был твидовый костюм от Прады, крошечная шляпка и удивительное количество косметики. — Саймон ищет тебя или пошел немного освежиться. В обоих случаях это твой шанс. Иди к нему, девочка.

— Но… я должна сейчас брать интервью у Маркуса, сейчас… для тебя.

— И что? У тебя на все есть куча времени. Кроме того, это идеальный предлог, чтобы пойти за Саймоном. Тебе нужно взять диктофон из спальни, не так ли?

— О да.

— О да. Бери ситуацию в свои руки. Не упусти момент.

Снова выйдя в холл и глядя в огромное зеркало из венецианского стекла, Джеки одернула спереди шифоновое платье, проверила, нет ли между зубами кусочков пищи, и быстро поднялась по главной лестнице.

— Нет смысла быть в боевой готовности только тогда, когда на тебя смотрят люди, — поучала фея Аманда, порхая в нескольких футах от Джеки. — Ты должна быть по-настоящему сексуальной кошечкой. Ты должна сжиться с этим, чтобы это стало твоей второй натурой, ты должна думать про страсть даже в одиночестве. Грудь вперед, крути бедрами. Вот так… сделай это! Давай!

— Страсть, страсть, страсть, — бормотала Джеки, надувая щеки, как рыба, и терла колени друг о друга, как будто ее бедра были связаны. На верху лестницы, на расстоянии нескольких метров от их номера, она остановилась, чтобы перевести дыхание. Саймон точно там, свет включен, и она слышит музыку. Он открыл окна на балкон. Он лежит на кровати без рубашки, забинтованный, как Клинт Иствуд в «Попавшем в ловушку». Он скажет: «Эй, я надеялся, что ты заглянешь», — а она скажет: «Включи красный свет, Саймон. Я готова». Нет, лучше вот так: «Включи зеленый свет. Я…» О Господи! Она положила руку на круглую дверную ручку и повернула ее.

Через несколько секунд ее глаза привыкли к синему свету, царившему в комнате, и она увидела, что Саймон стоит на четвереньках на кровати, прижав лицо к белым простыням и как будто нюхая их. Джеки двинулась к кровати, сжав ягодицы и думая, сможет ли она что-нибудь сказать, а потом постель зашевелилась, и она увидела, что это были вовсе не простыни, а девица — голая, не считая дорожки белого порошка, идущей от ее ключиц до низа живота.

— Эй, — Саймон сел на пятки и помахал Джеки скрученной банкнотой, — иди сюда и присоединяйся к веселью, детка.

Она почувствовала, как ее рот открылся, но никак не могла заставить себя закрыть его.

— Это?.. — Она не была уверена, что хотела сказать.

— Мы просто решили немного повеселиться. — Саймон растянулся на забинтованном животе; оказалось, на нем были леопардовые трусы. — Анджела вызвалась поучаствовать в роскошном эксперименте, называется «Кожа и снег». — Они захихикали. — Ты знакома с Анджелой Броди, да?

— Привет. — Анджела подняла руку. — Отличный трюк.

— Я только зашла за моим диктофоном, — сказала Джеки, ощупывая туалетный столик и не отводя взгляда от постели.

Саймон издал звук, словно бык, пытающийся прочистить ноздри, откинул голову назад и тряхнул волосами.

— Иди сюда, — сказал он, — ты не представляешь, что теряешь.

— Нет, правда, — ответила Джеки, осторожно пробираясь к двери, — я должна взять интервью у Маркуса Рейвена.

— О, круто, — сказала Анджела. — Я люблю Маркуса Рейвена. Вы скажете ему, что я передавала привет?

Последняя глава «Да, он мне изменяет» — «Что дальше?» — поначалу казалась весьма оптимистичной. Аманда вернулась к той странице, на которой остановилась. Наверху был заголовок «Время поговорить». Она глубоко вздохнула, поправила подушки у себя под головой и начала читать: «Вы подготовили почву, разложили «мешки с песком», чтобы до минимума снизить причиненный ущерб, теперь вам нужно спланировать «контрольный взрыв». Вам понадобятся:

• Время (несколько часов), когда ни вы, ни ваш партнер не будете торопиться, не будете усталыми, и вас не будут отвлекать другие заботы. Избегайте вечера.

• Место, где вы сможете побеседовать одни и не будете беспокоиться, что вас услышат, идеально — вдали от семьи и друзей.

• Нейтральная территория (избегайте кухни и спальни).

• Много чая. Ни в коем случае не начинайте разговор, если кто-то из вас выпил.

Продумайте начало разговора. Помните, из главы 3 «Вы разговариваете» вы узнали: то, как вы строите предложение, во многом определяет ответ. «Я знаю о тебе и Дженни / Я хочу поговорить о тебе и Дженни / Думаю, нам стоит поговорить о тебе и Дженни». Все это достаточно нейтральные утверждения, но первое более агрессивно, чем последнее, и, что более важно, не предполагает возможности примирения.

Подходите к конфронтации в два этапа.

Первое — определите вопросы, которые хотите обсудить. Важно уже на этой стадии ограничить обсуждение темами, которые необходимы для построения вашей «восстановительной базы» (см. главу 4). Например, вам может быть важно знать, когда роман начался, чтобы определить степень измены, но вы должны побороть соблазн разузнать об этом больше необходимого. Начиная работать на позитивный исход, задавайте вопросы, построенные положительно («Ты хочешь остаться?»).

Замечание: здесь мы показываем модель для восстановления отношений, а не ищем виноватых.

Второе — прощупывайте изменения. Попытайтесь выяснить, что необходимо для восстановления ваших отношений. Избегайте использования слова «почему». «Почему» — обвиняющее слово (см. главу 3). Вопросы для прощупывания изменений могут включать «Когда ты начал чувствовать, что ты несчастлив?»

Замечание: здесь мы задаем вопросы, чтобы помочь друг другу, а не вершим правосудие.

Перед тем как перейти к «конфронтации», попытайтесь спланировать три или четыре возможных вопроса или утверждения. Не пропускайте это упражнение, оно является определяющим для того, чтобы вы приняли основные принципы, перед тем как продолжить».

Аманда откинулась на подушки и закрыла глаза, ее губы тихо шептали позитивные вопросы и «прощупывание изменений». Она останавливалась, чтобы запомнить каждую мысль, пришедшую ей в голову. Один раз она открыла глаза и покосилась на страницу, потом почти сразу же захлопнула книгу и продолжила бормотать.

— Мама? — Дверь приоткрылась на несколько дюймов, и послышался хруст дождевика. В двери появилась макушка Людо, потом глаза и нос.

— Людо, ты уже можешь снять куртку, дорогой.

— Но ты же не сняла свою.

— Да, ну, мама просто застряла в своей куртке, это не специально… в чем дело?

— На кухне женщина, она говорит, что она «домработница на выходные», а бабушка Бриджит очень злится.

— А с чего это бабушке Бриджит злиться?

— Она сказала…

В коридоре послышался какой-то приглушенный звук, а потом раскрасневшаяся Кэсс влетела в комнату, слегка толкнув Людо.

— Она сказала… — Кэсс пыталась отдышаться. — Ш-ш-ш, Людо. Я буду рассказывать ей… Я, понятно?! Я! Она сказала: «Ты должен взять это в свои руки, Николас, это котт… это коттедж с четырьмя спальнями не где-нибудь в… где-то… не знаю. И эти деньги должны быть ин… быть инви…

— Инвестированы, — подсказал Людо.

— Без тебя знаю! «Должны быть инвестированы в твоих детей». — Кэсс сделала паузу, чтобы откинуть волосы с лица. — Она сказала: «Что она из себя строит?» — Кэсс ждала реакции. — Это про тебя, мама.

— Что с той женщиной, которая пришла? — устало спросила Аманда. — С домработницей. Только не говорите мне, что она ушла.

— Ага, — сказала Кэсс, — она ушла. Она сказала: «Когда уладите это, дайте мне знать». У нее была сумка «Луиджи и Луна».

— Я думаю, не было.

— А что не так с сумкой? Бабушка Бриджит так разозлилась, когда я сказала про сумку.

— Ничего. Просто вашей бабушке не нравится, что вы так… хорошо знаете разные модные марки.

— Папа идет, — прошипел в замочную скважину Людо, как будто ему сказали стоять на страже, а Кэсс с Амандой сейчас должны были быть пойманы с поличным за распитием джина из бумажных стаканчиков.

— Дорогая, — Николас распахнул дверь спальни, не заметив, что Людо вцепился в дверную ручку; он выглядел раздраженным, — только что здесь была женщина, предлагавшая услуги домработницы. — Аманда вопросительно приподняла брови. — Я прогнал ее.

— Почему? — «Почему» — обвиняющее слово», — прозвучал голос у нее в голове.

— Ну, похоже, мама считает, что это не нужно, более чем не нужно — расточительно. И я ее поддерживаю.

— Почему?

— Почему? Потому что, возможно, нам стоит быть менее… она заметила, что дети становятся очень м-а-т-е-р-и-а-л-и…

— О, ради Бога!..

— Детки, идите-ка отсюда, — Николас взмахнул рукой в сторону детей, — мама с папой спорят по поводу вашего воспитания.

— Мы знаем, — сказала Кэсс, — вообще-то мы можем читать по буквам. — Дети не пошевелились.

— Кофе! — прокричала Бриджит снизу.

Николас не двигался.

— Беги, — сказала Аманда. — Если ты не поторопишься, она может разбить кофейник, потому что он слишком модный среди всего этого фермерского старья. Я удивлена, что нам вообще позволили пить кофе, если подумать об этом. Мы же могли состряпать какое-нибудь чудесное варево из корешков?

Дети истерически захихикали.

— Ми-ла-я. Думаю, в ее словах есть доля правды. В смысле, на Людо, как я вижу, пиджак от Кристофа.

Аманда закатила глаза.

— Он был на распродаже, папа. — Людо скорчил гримасу, потянув Николаса за джемпер.

— Я бы ни капельки не удивился, если бы ты сказал, что он был «в ансамбле со шнурками», — Николас взъерошил волосы Людо, — или «это то, что необходимо иметь в нынешнем сезоне». Я сомневаюсь, дорогая, то ли это, что нам действительно надо.

— Кому это «нам», Николас? Это мы, то есть ты и я, или это другие «мы», все вместе? На самом деле настоящие «мы»? Те «мы», которые были в твоей жизни еще до того, как мы вдвоем стали одним целым. Эти вот «мы»? Я думаю, да. Эти «мы» никогда бы не были такими вульгарными, правда?

— Так, — сказал Николас, — в кровать, все.

— У-у-у-у-у-у! — раздался общий стон.

— А мы не можем остаться и посмотреть? — спросил Людо.

— А можно тогда посмотреть телевадор? — сказала Поппи, которая каким-то образом просочилась между Людо и дверью.

— А по какому случаю все тут, а? — сказал Николас, показывая Поппи большой палец. — Леди Брекнелл, я полагаю? Так, в кровать. Сейчас же. Все. И никаких ваших штучек. Мама не очень хорошо себя чувствует.

Дети вежливо удалились, и Николас закрыл за ними дверь.

— Так, — он потер руки, — что все это…

— Я, черт побери, все про тебя знаю, ты, проклятый ублюдок! — Аманда обеими руками подняла книгу над головой и бросила ее изо всех сил в Николаса, но промахнулась на несколько футов и попала в акварель на стене. — Я знаю когда. Даже до того, как мы, черт возьми, поженились. Я знаю почему. Почему-почему-почему? — Она ткнула пальцем в книгу, валяющуюся на полу. — Это же очевидно, да? Какое бесхарактерное, безвольное пресмыкающееся не соблазнилось бы этим, а? Вначале ты не был уверен, справишься ли, на полный-то день, да? Потом годы шли, ты стал немного более уверен в себе и подумал: «Какого черта! Жизнь-то одна, да, парень? Почему нужно пренебрегать всем, что может получить золотой мальчик?» Ты грязная свинья. Я тебя просто ненавижу. Я ненавижу тебя за то, что ты уверял меня в том, что мы счастливы. Я ненавижу тебя за то, что ты меня использовал. Я ненавижу тебя за то, что ты критиковал пиджак Людо, когда ты на самом деле хотел сказать: «Я женился на девушке из Бэзилдона и теперь стыжусь этого». Вы не смиритесь с этим, да, вы все? Вы просто никак не можете ничего понять, и, если я закончила не ту чертову школу и не знаю все идиотские правила: «это не совсем правильно, мы не очень в этом уверены, и мы вообще-то не делаем это вот так»… бла-бла-бла… У меня никогда не было ни одного шанса соответствовать, да? — Аманда нащупывала на прикроватном столике еще что-то, что могла бы бросить, и схватила стеклянное пресс-папье. — Вы смеялись надо мной, да? Над моими ногами девушки-продавщицы, над моими дурацкими манерами? А любовью я тоже занимаюсь, как все? Слегка чересчур, не приберегая что-то самое сокровенное, не оставляя загадки. Никакой тайны. Немного вульгарно. «То, что ты видишь, это и есть Аманда» — так ты обычно говорил? «Она так старается, но все равно не понимает, бедняжка! Как она вообще могла надеяться, что может хотя бы сравниться? О Боже, о Господи, но как она старается! Ха-ха-ха!» — Аманда подняла пресс-папье, и, когда она отвела руку, замахиваясь и пытаясь прицелиться, Николас резко выскочил и запер за собой дверь.

У него за спиной послышался громкий удар и звук покатившегося по полу спальни тяжелого предмета.

— Давай садись на самолет и вали отсюда, мне плевать! — завизжала Аманда через закрытую дверь. Потом все стихло.

Николас пережидал, стоя в полумраке на верху лестницы, тяжело дыша и засунув руки под мышки.

— Эй, — сказала Аманда через несколько минут.

— Дорогая? — Николас робко прошаркал к двери.

— Сделай так, чтобы ты был на вечеринке. — Голос Аманды звучал хрипло. — Я не хочу, чтобы Девина наслаждалась, видя, что на моем собственном празднике рядом со мной нет мужчины. Даже если ты на самом деле не мужчина, а ублюдок.

Джеки вернулась к лестнице, сжимая в руках диктофон. Спустившись вниз, уставилась в огромное зеркало и медитировала перед ним, пока один из гостей «Блюграсса» легким толчком не вывел ее из оцепенения.

— Мы перешли в зал, — сказал он, — там все танцуют. Слушай, а ты, случаем, не с Саймоном Бестом?

Джеки повернулась, чтобы посмотреть на говорившего. Ей хотелось, чтобы ее оставили одну, но он был слишком пьян и считал себя достаточно знаменитым, чтобы замечать что-либо, кроме себя.

— Мы вместе учились в школе, — сказал он, у него немного тряслись ноги, — правда, суперпарень? Он и правда весьма талантливый. Не подскажешь, где он сейчас? Было бы здорово с ним увидеться.

— Он наверху, — ответила Джеки, — нюхает кокаин с голой близняшкой Броди.

Мужчина открыл рот, потом затрясся от хохота, понимающе кивая.

— Меня это не удивляет! — воскликнул он. — Ну дает, Саймон! А не желаешь ли потанцевать, пока его ждешь?

Танец состоял в том, что Джеки равнодушно раскачивалась, а мужчина прыгал и крутился перед ней как марионетка. Изредка их глаза случайно встречались, она слегка улыбалась ему, он кивал в ответ, а потом начинал еще сильнее биться на месте, словно человек, который во время тренировки в спортзале заметил своего босса и пытается произвести на него впечатление. В какой-то момент Джеки почудилось, что он собирается ее ударить, отчаявшись заставить танцевать как следует, но оказалось, это лишь составная часть его безумных движений.

— Это было просто супер, — сказал он, как только музыка поменялась. — Ну… э-э-э… принести тебе чего-нибудь выпить?

— Нет, спасибо, — ответила Джеки, — но вы не могли бы позвать мне Сэма, Сэма Кертиса? Мне надо кое-что ему сказать.

— Ну? — Джеки вжалась в угол дивана на краю танцпола. Сэм постоял над ней, а потом сел рядом. — Я думал, ты напрашиваешься потанцевать, — сказал он.

— Что-то не хочется, — ответила Джеки. Ее хриплый голос был едва различим в шуме.

— Ну… — он наклонился вперед, уперев локти в колени, — вообще-то я подумывал скорее не о танце, а о долгом крепком объятии, которое как-то тебя подбодрит.

Джеки не шевелилась. Она знала, что если пошевелится, то расплачется, а потому сжала руки на коленях и изо всех сил закусила губу.

Сэм потер штанину раз или два, а потом уставился в потолок.

— Пойдем, — сказал он, — пойдем потанцуем, тебе станет легче.

Он взял ее за руки и мягко поднял на ноги. Они неуклюже топтались на месте пару секунд, шаркая под музыку, потом он обнял ее, и Джеки опустила голову ему на плечо. Прошло несколько минут, прежде чем она заговорила.

— Я все так напутала, — начала она дрожащим голосом, как будто ее трясло изнутри. — Сэм, ты и представить себе не можешь, как я ошиблась. Там, наверху, в моей кровати девушка, и Саймон нюхает с ее кожи кокаин. Но дело не в этом… — Она резко покачала головой, словно отвергая его объятия. — Я даже не потому чувствую себя такой дурой. Это все вместе… просто я так цеплялась за это… за эту мысль, что есть кто-то, есть человек… А он на самом деле не существует! Он даже не помнит… ничего. — Она всхлипывала, неуклюже вытирая нос тыльной стороной ладони. — Как будто ничего никогда не было настоящим. И ты знал это. Почему же я не знала? Почему не видела?

— Мне жаль, — сказал Сэм, — мне правда очень жаль.

— Нет! Я не хочу, чтобы ты жалел. Это хорошо. Честно. Мне это было необходимо, просто… Я… У меня была масса возможностей увидеть то, что лежало на поверхности, а теперь слишком поздно. У всех остальных есть своя жизнь, они нашли то, что хотели, а у меня ничего нет. Потому что весь мой мир был… выдуманным.

Он сильнее сжал руки у нее за спиной, и она уткнулась в него как ребенок, закрыла глаза, и соленые слезы потекли по ее щекам, в то время как они оба в унисон перебирали ногами.

— У тебя есть я, Джеки, — прошептал Сэм, — я настоящий.

Она открыла глаза и подняла голову, чтобы посмотреть на него. Он улыбнулся и откинул мокрую прядь волос с ее щеки. Джеки вздрогнула, как будто кто-то кольнул ее между лопаток.

— Нет, Сэм, — сказала она, отстраняясь от него, — больше ты не будешь нянчиться со мной. Ты действительно прав насчет того, что вы все были моей страховкой. А я вела себя как эгоистичная скотина. Но все, хватит. — Мягко высвободившись из объятий, она весело похлопала его по руке, показывая, что она в норме. — У тебя своя жизнь и… и то, что происходит, просто здорово. Я действительно очень за тебя рада. — Ее губы слегка задрожали, и Джеки приложила ладонь к глазам, а потом улыбнулась так весело, как только могла. — Прости.

Сэм покачал головой:

— Не надо.

— Друзья? — Она сделала шаг назад.

— Конечно… — Он остановился и улыбнулся такой же нарочито веселой улыбкой, как она. — Всегда… О, — кивнул он в сторону танцпола, — похоже, у Маркуса Рейвена к тебе срочное дело.

Джеки посмотрела туда, куда указывал Сэм. Маркус подпрыгивал, показывая на свои часы, и что-то говорил.

— Ох, интервью! — Джеки схватилась за голову. — Диктофон! — Она повернулась. Диктофон все еще лежал на месте, втиснутый в щель у спинки дивана. — Мне пора. Он ждет уже тысячу лет. Еще раз спасибо. — Она обхватила Сэма за шею и крепко поцеловала в щеку. Она видела, как он покраснел.

— Эндрю? Привет. Это Ник.

— Привет, все нормально? Как дела? — Эндрю остановился. — Тебя как-то странно слышно.

— Я в саду. В Уилтшире.

— А, понятно. Все в порядке?

— Э, ну… не совсем. Аманда слегка…

— Видел ее по телевизору, кстати, выглядела она просто отлично! Слегка что?

— Сошла с ума.

— Ты о чем? — Николас слышал, как Эндрю переключает каналы.

— Я серьезно, Эндрю. Ты знаешь, эти препараты, которые она принимает, ну, она… Я никогда ее такой не видел. Да я никого никогда таким не видел, даже Линду Блер перед тем, как они послали за изгоняющим дьявола.

— Что она делает?

— Кричит что-то странное и бросается вещами… Кричит, что я свинья и использую ее, и думаю, что у нее плохие ноги и нет… таинственности, вроде так. Очень трудно вообще найти в этом какой-то смысл… что-то про «еще до того, как мы поженились». И куча ругательств.

— Похоже на кризис.

— На что?

— Ну, знаешь, иногда они взрываются, поскольку им кажется, что нечего надеть, все это доводится до истерики, когда они себя ненавидят, а потом обвиняют тебя в том, что ты их не любишь.

— О нет. Нет, это было другое!

— Она что-нибудь принимала?

— Ну, мы оба немало выпили.

— Нет, в смысле, препараты.

— А… Ну, она была с этим кремом, который хранит в холодильнике и который должна втирать. Но, Эндрю, мне кажется, тут дело гораздо серьезнее, чем препараты. Понимаешь, она бросалась в меня вещами.

Эндрю фыркнул:

— О да!.. Тогда это действительно серьезно!

— Эндрю. Я бы стал звонить тебе посреди ночи из своего сада, если бы это была шутка?

— Не стал бы. Как все началось?

— Ну, сначала я встал на сторону мамы в вопросе… о чем-то там… а потом я стал ругать Аманду за то, что она неправильно влияет на детей, и… началось!

— Уф-ф-ф-ф! — Эндрю шумно втянул воздух. — Ну, они на самом деле могут очень остро воспринимать разборки со свекровью.

— Я знаю, я знаю, но все гораздо серьезнее… я просто не понимаю… была пара моментов. Например, сегодня по телефону она говорила о том, что рушатся жизни детей. Она, очевидно, прочла что-то в газете, но реагировала так, как будто это касалось лично ее. И вообще за последнюю пару недель… я не могу точно определить, что именно, но когда она разговаривает со мной, она словно обращается к кому-то еще, кому-то, кого она… ненавидит. Да, именно такое ощущение. Может быть… я знаю, это не совсем твоя область… но тебе ведь не кажется, что это параноидальный бред? Может, стресс от смерти Эмбер послужил началом чему-то, какому-то химическому нарушению, ну, в смысле, в соединении с препаратами?

На том конце провода повисла пауза.

— Как ты считаешь? Эндрю, ты меня слышишь?

— Она говорила про Эмбер? — Эндрю перешел на шепот.

— Нет, а что?

— Мне просто пришло в голову еще одно возможное объяснение.

— Ну?

— Она думает, что-то было.

— Я тебя не понимаю.

— Между тобой и Эмбер.

— Что между мной и Эмбер?

— Роман, Николас.

— Боже мой!

— Я просто думаю… дело может быть в этом. Я почти уверен, дело в этом.

— Понятно. Ну… это, конечно, все объясняет… Бедная Аманда!

— Я должен был раньше догадаться. Дело в том… некоторые говорили, как раз после смерти Эмбер, и может быть, это дошло до Аманды.

— Почему ты не сказал мне, что были такие разговоры? — У Николаса вдруг пересохло во рту.

— Потому что я думал, это пройдет, и никто из вас об этом даже не узнает. — В голосе Эндрю слышалась радость. — В любом случае, наверное, хорошо, что все выяснилось. Теперь ты знаешь, в чем проблема, так что можешь пойти и сказать ей, что все это просто грязные слухи.

— Все не так просто. — На линии были помехи, казалось, Николас говорит с другого конца света, и это расстояние придает его голосу безжизненность и механичность.

— Почему?

— Во-первых, она меня выгнала, — Николас резко засмеялся, — она не хочет меня видеть до вечеринки.

— Ну, сейчас не хочет, но ты можешь ее успокоить.

— Не могу, Эндрю. — Николас надолго замолчал. — Надеюсь, я смогу объяснить все, объяснить свое поведение, когда мы все соберемся на чтении завещания.

— В Хедланде? Но это только через три недели. Зачем столько ждать, если все так плохо?

— Потому что… потому что я не могу успокоить ее, Эндрю.

На линии что-то зашуршало.

— Ник? — Тишина была почти физически ощутима. Эндрю представил, как его друг стоит на лужайке перед домом, смотрит на звезды, водит по виску вверх-вниз пальцами, и, когда тишина придала картине еще большую неподвижность, Эндрю представил, как Николас наклонил голову, зажмурил глаза и хочет, чтобы он, Эндрю, дал ему знак, что он понял, что он хотя бы пытался понять. — Ник… Я не знаю, что сказать, приятель. Мне жаль… просто я никогда не думал… Боже! Мне кажется, мы никогда друг друга не знали. Я имею в виду мы все.

— Думаю, мне пора, — сказал Николас. — Надо постелить на диване.

Глава 16

Джеки взяла интервью у Маркуса Рейвена перед фургоном Сэма, потому что больше негде было спрятаться от музыки. После этого она залезла в спальный мешок, разложенный на заднем сиденье, и проспала, пока птицы не разбудили ее ранним воскресным утром. Ночью были заморозки, окна заиндевели, и снаружи машины все искрилось белым. Джеки села в мешке, расчистила кусочек стекла, посмотрела на побелевшую лужайку и увидела Анджелу Броди, которая, идя по лужайке, казалось, разрезала хрустящий воздух, как пловец в замедленном действии.

Джеки опустила стекло и высунула голову.

— Доброе утро, — сказала она.

— Привет, — ответила Анджела, глядя куда-то вдаль. На ней было короткое леопардовое пальто и зеленые блестящие сапоги. — Ты так и не вернулась… в свою комнату. — Ее калифорнийская речь была такая же неторопливая, как медленные подводные движения.

— Меня не интересуют наркотики, — сказала Джеки вместо объяснения.

— Меня тоже. — Длинные светлые (как у скандинавов) волосы Анджелы на морозе висели соломой. Она вытянула руку перед собой так, словно та ничего не весила. — Но меня интересует секс. Саймон сказал, что тебя секс не интересует.

— Почему же, конечно, интересует. — Джеки попыталась изобразить негодование в голосе. — Интересует. Просто я не… в последнее время. У меня были проблемы с ногой.

Анджела кивнула:

— Точно, нога. — В утренней дымке она сделала шаг назад, сложила руки перед грудью и повернулась к грузовику. — Подвезти тебя в Лондон? — спросила она. — Я люблю уезжать до того, как все встанут.

— Хорошо, — ответила Джеки, — я только попрощаюсь.

Винс чистил обувь за столом, когда Джеки вошла на кухню.

— О Боже, — сказал он, — после всего этого она даже не сняла сережки.

— Прости, Винс, — Джеки пожала плечами, — в моей постели был кое-кто еще, когда я туда заглянула.

Винс прижал пальцы к губам, очевидно задрожавшим, потом опомнился и скорчил гримаску.

— Ужас, — сказал он. — Итак, вы пришли, чтобы немного взбодриться.

— Вообще-то я пришла за Сантой, — ответила Джеки. — Сэм говорит, он возьмет его в Лондон, если я смогу затолкать его в фургон до того, как все проснутся. Это просто предусмотрительность. Маркус согласен.

— А что собирается делать мадам?

— Меня подвезет женщина, которая спала с моим кавалером… Вот так замечательно прошли выходные.

— А они уже прошли? — Винс поднял руку к потолку. — Прошли совершенно без вас. — Он подмигнул ей, словно говорил о «местах для поцелуев» на последнем ряду в кинотеатре. — Ну как бы то ни было, жизнь продолжается! Итак, в какое время, по мнению мадам, мистеру Бесту следует сменить повязки?

— Я думаю, — сказала Джеки, — что тебе надо прийти к нему через час. Скажи ему, что это рекомендация доктора Фармер. И спасибо, Винс, за все.

— Не за что. — Винс пожал ее руку. — Вам спасибо.

Как только Джеки засунула Санту в фургон Сэма, она помогла Анджеле загрузить в машину шляпные коробки.

— Это мой обычный багаж, — сказала Анджела. — Я не люблю много вещей. А что у тебя?

— Ну, мне в принципе все равно.

— Я имею в виду: где твои вещи? — В руках Джеки был рюкзак, который она оставляла на ночь в машине Саймона. — Разве у тебя не было чемодана?

— О, все в порядке, — ответила Джеки. — Не думаю, что мне еще понадобится что-то из тех вещей.

Анджела моргнула очень медленно, как будто получала электронное сообщение прямо в мозг.

— Конец главы?

— Вроде того, — ответила Джеки. — Хотя это не так уж и важно.

Анджела снова моргнула и повернула ключ зажигания. Джеки задумалась, безопасно ли ехать, когда водитель так моргает, но бледные пальцы, извиваясь, изнутри открыли пассажирскую дверь, так что передумывать было уже слишком поздно.

— Ну так как, это было весело? — Джеки сцепила ноги, когда они выезжали за ворота, едва не задев каменную урну. — Я имею в виду твой вечер.

— Ты хочешь знать, хороший ли был секс и кончили мы или нет? — Анджела посмотрела на нее, как тюлени смотрят на своих мучителей в рекламе «РЕТА».

— Э-э-э… и то и другое, — ответила Джеки.

— Неплохо, — сказала Анджела, — но с оговорками. Так что, скорее, на «троечку». Он немного сдал из-за смерти своей сестры. Ты ее знала?

— Она была моим лучшим другом.

Анджела кивнула:

— Да. Так что вы друг за друга держитесь как за воспоминание о ней.

— Нет. — Джеки посмотрела на нее. — Это было что-то, что мы оба… — она колебалась, — ну, что-то, чего я хотела… многие годы.

Какое-то время они молчали.

— Но теперь ты больше этого не хочешь, так? — Анджела бросила взгляд на Джеки, хотя это было больше похоже на медленный ровный луч прожектора, опущенный на нее.

— Да. Вообще-то я поняла, что обманывала себя. — Джеки произнесла «обманывала» каким-то глупым тоном, тут же об этом пожалела и постаралась исправить оплошность. — Я много чего напридумывала, мысленно рисовала чьи-то образы, воображала людей необычными, хотя на самом деле они… — Она не договорила и повернула голову к окну.

— И Сэм Кертис — один из поверженных идолов?

— О нет, Сэм — моя опора. — Джеки разгладила брюки на коленях. — Мы дружим уже много лет. Мы присматриваем друг за другом.

Анджела повернула к ней свой тюлений глаз:

— Да уж, он точно присматривал за тобой ночью. И утром. В пять утра, когда я спустилась, он сидел на скамейке в саду.

— Ну, у него в голове полно всякой всячины. А вчера я была расстроена, и он был просто Сэмом. А-а-а-а-а-а! — Джеки схватилась за приборную доску, когда машина неожиданно дернулась вправо, так что индейские брелочки подпрыгнули к самому стеклу, танцуя и звеня.

— Надо поехать в Эйвбери. — Анджела ткнула пальцем в указатель, объясняя неожиданное изменение курса. — Надо походить среди камней, почувствовать землю, подышать воздухом. Мне кажется, тебе нужно довериться своим инстинктам.

— Хорошо, — сказала Джеки.

Через двадцать минут Анджела и Джеки замерли с двух сторон вертикально стоящей каменной глыбы, прижавшись щеками к холодному камню и сцепив руки.

— Это бесполезно, — сказала Джеки. Анджела закрыла глаза и прильнула ближе к камню. — Шесть месяцев назад, может быть, все и могло быть по-другому, но теперь слишком многое изменилось. — Она почесала лоб. — С тех пор как умерла Эмбер, я… немного иначе стала относиться к Сэму. Во-первых, я узнала, что у них с Эмбер был роман, а сейчас… он совсем другой человек, женщины на него бросаются, за ним охотятся продюсеры, и это заставило меня… заметить его, я думаю. Это заставило меня увидеть его другим. — Они стояли в тишине, Джеки часто моргала на пронизывающем ветру, и ее ресницы касались камня. — А потом, вчера вечером… я больше не могла это игнорировать. Я поняла, что хочу быть с ним и больше ни с кем… и я хотела, чтобы он был только со мной. Вот так просто, — Джеки глубоко вздохнула и повернулась спиной к камню, засунув руки под мышки своего шерстяного пальто, — но теперь уже слишком поздно. Я могу сделать так, чтобы он меня жалел. Я могу пойти к нему в слезах и сказать, что совершила ужасную ошибку. Вчера я почти сделала это. Зная Сэма, думаю, он даже дал бы нам шанс, потому что наверняка пойдет на многое, чтобы подбодрить меня. — Она засмеялась, и ее глаза на ветру стали влажными. — Но его сердце не будет в этом участвовать. Для него я просто глупая девочка, которая так и не выросла. — Она закусила губу и глубже засунула руки под мышки.

— А ты не думаешь, что он должен сам выбрать? — Казалось, Анджела почти заснула; это было первое, что она произнесла за последний час.

— Что? Прийти к нему и признаться?

— Да, именно так.

— Но… я не могу. Это просто… шокирует его. Он не думает обо мне вот так, и сомневаюсь, что смогу выдержать, когда он скажет это мне.

— Скажет что?

— «Джеки, — пауза, — я тебя не люблю».

— Ты действительно думаешь, что он может так сказать? — Анджела выглянула из-за камня и посмотрела на Джеки, уставившуюся в небо со странным выражением умиротворенности и удивления, как будто она только сейчас заметила, что облака двигаются. — Пойдем. — Анджела вернулась к машине, ее голые ноги под леопардовым пальто теперь стали розового цвета. — Думаю, хватит с нас этого. — Она медленно повернула голову к Джеки, и на ее лице появилось какое-то подобие улыбки.

Глава 17

Аманда приехала в Хедланд раньше, чем планировала, но машины Десятого канала уже были припаркованы на подъездной дорожке, а на плитке в холле извивались кабели их аппаратуры. Леди Милли стояла на лестнице и закрепляла ветки остролиста над портретом Эмбер.

— Слава Богу, ты приехала! — Она раскинула руки. — Ты даже не представляешь себе, как мы тут ссорились. Они уже собирались начать съемки, даже не подумав о том, что надо украсить дом и сделать так, чтобы он выглядел достойно. Эмбер бы хватил удар! Я заставила их притащить кучу остролиста и плюща и уже с ума схожу, украшая эти картины и перила. Что ты думаешь?

— Чудесно выглядит, — сказала Аманда, плотнее прижимая солнцезащитные очки к лицу. Милли изогнулась, чтобы полюбоваться на свою работу. — Видимо, они собираются привезти елку и все для обеда, когда бы он ни был. Большой финал. — Она вздрогнула и стала спускаться по лестнице. — По мне, так звучит ужасно. Чего конкретно они от нас хотят?

— Это вечер, когда огласят завещание. — Аманда пожала плечами. — Мы решили позволить им продолжить съемки, но при условии, что на время оглашения останемся одни. Думаю, они хотят снять всех, получивших что-то от Эмбер и предающихся воспоминаниям вокруг ее стола… И мы говорим «спасибо тебе» и «прощай», и все такое…

— Тост за друзей, которых с нами нет. — Милли сморщила нос и вздрогнула. — Ну от меня можно ожидать вспышек гнева, если она не оставила мне всю свою обувь. Сумками я еще готова поделиться. — Она подмигнула и взяла Аманду под руку. — А что ты получишь, дорогая, чтобы запомнить ее?

— О, я получу развод. — Аманда сухо улыбнулась Милли, которая уронила руку и отступила на шаг назад. — У них был роман, у моего мужа и Эмбер. Разве ты не знала?

— Не может быть! — Милли прижала руку к губам.

— К несчастью, может. В любом случае, пожалуйста, не говори ничего. Я не хочу повлиять на программу.

— Да к черту программу, дорогая! — Милли крепко обняла Аманду за плечи. — Думаю, надо выпить… Джефф, — она помахала через плечо мужчине в голубом комбинезоне, — можешь продолжить с остролистом, мне надо отойти.

Пока Милли рылась в кладовой в поисках хереса, у Аманды зазвонил телефон. Это была Митци.

— Да-да, это я. Я простудилась. Да… какая тема?.. Дальше… так… Что? Кто?.. Джулия Элдер? Да, я знаю, что она там была, но… Эндерверст?.. Но она не организатор вечеринки, она официантка… Мне плевать, что говорит Мартин, они не могут объединиться для моей… Иронически?.. Я тебе покажу «иронически»! Нет, черт побери, это не так-то легко… Мне все равно… Ну тогда скажи ему, пусть позвонит мне. Сейчас.

Аманда рухнула на кухонный стол и прижалась щекой к шершавой дубовой поверхности, сжав голову двумя руками. Милли разжала одну из ее рук и вложила небольшой бокал хереса.

— Может быть, я схожу с ума, — прошептала Аманда, подняв голову на несколько дюймов и поднося бокал к губам. — Должно быть, схожу. Или это и правда была моя ассистентка, которая звонила, чтобы сказать, что тема вечеринки, которую я организовываю через две недели, — «Зимняя сказка»? — Она сделала еще один глоток хереса. — А это значит, триста или около того персон из самого высшего общества, из мира моды и международных VIP должны быть приглашены на праздник на льду у меня в саду в Шеперд-Буш. Этого моего позора никто никогда не забудет. Никогда. — Телефон снова зазвонил. Аманда приложила его к уху, не поднимая головы со стола. — Мартин, я думаю, это плохая идея…

На том конце провода голос Мартина был отлично слышен.

— Да нет, это отличная идея! Немного китча, немного готики. Это великолепно! Я уже сейчас все это вижу… ледяные скульптуры, ковер из снега. Перья… белые перья, все серебряное и белое, стекло и мех, толстый полярный мех, как будто стены задрапированы шкурами. Я разработаю всю концепцию, с твоей великолепной Джулией…

— Нет, Мартин. Джулия не…

— Аманда, детка. Должен заметить, что тебе пора двигаться вперед. Правда. В этом бизнесе нельзя, чтобы личные чувства мешались с творческими обязанностями. Расслабься. Потому что то, откуда появилась Джулия, — это будущее, и ты это знаешь лучше, чем кто-либо другой.

— Мартин, я не…

— Это будет просто великолепное шоу, с тобой, Аманда Ворт, в качестве звезды и хозяйки. Перестань! Я одену тебя как Снежную королеву, что-то вроде средневекового киборга, но оч-ч-чень крутого очень стройного, очень корсетного. Ну кто еще сможет так великолепно сделать это?

— Просто… — Аманда закрыла глаза. — Никто. Я тебе перезвоню.

— Ну что ж, вот и все, — леди Милли сидела на столе в своих обтягивающих джинсах «Ливайс», поставив ноги в белых замшевых сапогах на стул, — одним поводом для волнений меньше. — Она потрясла своим золотым браслетом с болтающимися на нем амулетиками и опрокинула содержимое своего стакана в рот, словно нимфа, дующая в рог.

Аманда приподнялась на локтях и сняла очки.

— Милли, она когда-нибудь говорила с тобой об этом?

— Нет, дорогая, не говорила. И ты меня удивляешь. — Милли повернула колени, так что теперь они смотрели на Аманду. — Тут точно не может быть никакой ошибки?

— Точно. Они собирались сбежать вместе в Нью-Йорк. У меня есть их билеты.

— Бог ты мой! Это все звучит так неправдоподобно, как в кино. Эмбер всегда было плевать на Нью-Йорк, насколько я знаю.

— Ты не… — Аманда потерла винное пятно на столе, — ты видела их вместе?

— Да, конечно, но никогда… никаких компрометирующих ситуаций. — Милли наклонила голову, словно снова вспоминала все те случаи. — В смысле, он проводил здесь много времени, ведь так, особенно ближе к концу? Но Дэйв тоже был здесь… и я была, и Роджер… я никогда не видела ничего такого…

— Я все время думаю о сексе. — Аманда закрыла глаза руками, словно шорами. — Я представляю их в комнате для медитации внизу… со свечами. У Николаса повязка на голове, не знаю почему. Он делает ей массаж с маслом. Я думала, он ненавидит все эти вещи, понимаешь?

Милли кивнула с серьезным видом:

— Я знаю это чувство, мой первый муж ушел от меня к тренеру по йоге. Ты чувствуешь себя такой… дурой. Но, если тебя это утешит, они делают ремонт в той комнате, туда никто не заходил уже несколько месяцев. — Она плеснула еще хереса Аманде в бокал. — Мне никогда не казалось, что она была помешана на таких вещах. В смысле, она выглядела так, словно только ради этого и живет, но однажды сказала мне, что лучше бы уж выпила бокал шампанского и приняла чудную горячую ванну. Она всегда шутила по этому поводу.

Милли нагнулась и коснулась руки Аманды.

— Что мне делать, Милли? — Аманда говорила шепотом, не отрывая ладоней от лица.

— Брось в него камень еще до вечеринки, сделай так, чтобы ты выглядела просто невероятно хорошо, и пусть ему будет больно. Найди адвоката, милая.

— Так, девочки, — Майк стоял в дверном проеме и размахивал трещащей рацией, — мы все установили и готовы, ждем только вас, леди Милли.

Милли подняла руку:

— Я буду готова через минуту, Майк, мне надо только припудрить носик. — Она соскользнула со стола и нагнулась, чтобы прошептать Аманде на ухо: — Жизнь, дорогая, — это сплошное притворство, то или другое, но все равно блеф. Вопрос только в степени, разве не так?

Глава 18

— Алло, говорит Мириам. — Звонки на мобильный Сэма переадресовывались его только что нанятому личному ассистенту, которая сейчас, вероятно, сидела в его недавно появившемся офисе.

— Мириам, это Джеки.

— Простите?

— Жаклин Фармер, подруга Сэма.

— О да, конечно. Чем могу помочь?

— Я ищу Сэма.

— Сейчас он находится за границей.

— Правда?

— М-м-м… У него хорошие новости на работе, перспективные проекты, так что он решил немного передохнуть, пока все так хорошо. А, вы же волнуетесь о собачке! Я поняла, что он пытался с вами связаться, но они очень торопились, так что в конце концов по дороге в аэропорт завезли собаку матери Флавии. По-моему, у нее свой пекинес.

Последовала пауза, предполагавшая, что Джеки должна что-то ответить.

— Я могу вамеще чем-нибудь помочь?

— А что за новости по работе? — Джеки ждала. — Его приглашают в Голливуд?

— Боюсь, я не могу разглашать эту информацию. — Мириам деликатно покашляла. Джеки представила себе, как сандвич, принесенный из дому, ждет ее на салфетке рядом с телефоном. — Если у вас есть какое-то срочное сообщение, сегодня я буду с ним разговаривать. Или же… они возвращаются в субботу, в это же время на следующей неделе.

— Передайте ему, что я звонила, — сказала Джеки, — это срочно.

— Он вернется только к вечеринке.

Джеки провалилась в набитый шариками и принимающий форму тела розовый бархатный пуфик на кухне Аманды. Она смотрела на стол, где, неподвижная, словно серебряная статуя, стояла Аманда, и вокруг нее трудились Мартин с парочкой женоподобных мальчиков.

— Ну и что? — Аманда сделала глубокий вдох, прижимая ладони к ребрам, когда Мартин дернул отделанный металлом корсет, играя со шнурками, словно возничий Бен Гура. — Это ждало двадцать лет, думаю, подождет еще десять дней.

Джеки покачалась в импровизированном кресле и злобно посмотрела на свой мобильный:

— Она придет на вечеринку?

— Да, Джеки. Она его девушка. И насколько она знает, ты его давняя приятельница, у которой роман с модным фотографом. Ладно, перестань. — Аманда отбросила серебряную атласную юбку. — Ты должна оказывать мне моральную поддержку, а не сидеть развалившись и жалеть себя. Давай принеси пару метров той снежной драпировки. Вы с Лидией — ответственные за пришивание звезд.

— Лидия? Зачем ты просишь ее помочь?

— Вообще-то я попросила помочь обоих.

Аманда схватилась за руку ассистента, чтобы удержать равновесие, когда Мартин в последний раз дернул за шнуровку корсета и закрепил серебряные ленточки зажимом.

— Джеки! Она была права, Лидия была во многом права, как оказалось. Она могла бы быть более тактичной, деликатной, но я не позволю этому поссорить нас. Это касается только меня и Николаса, и я больше не хочу никаких потерь, уж спасибо. — Аманда положила руки на бедра и выгнулась назад, чтобы посмотреть на себя в зеркало, стоящее на кухонном шкафу. — Тебе не кажется, что это слегка… — Она посмотрела в зеркало на лицо Мартина и обдумала свои слова. — Слегка узковато?

— Естественно! — Мартин воздел глаза к небу. — Но у нас впереди еще целая неделя, а ты лопаешь столько «жиросжигателей», что, видимо, похудеешь еще на пару размеров.

— Аманда! — нахмурилась Джеки.

— О, ради Бога! Когда рисковать здоровьем, как не перед самой большой вечеринкой в жизни и первым за бог знает сколько лет выходом в свет в качестве свободной женщины?

— Мне кажется, это роскошно. — Мартин лихорадочно осматривал платье сверху вниз. — Тебе надо было оставить его до вручения премии «Стиль и гламур», тогда мне бы не пришлось вшивать корсет в шоколадное вязаное платье. — Он отпрыгнул от стола до того, как Аманда метнула в него свой укоряющий взор.

— Так насколько ты похудела? — Джеки, прищурившись, смотрела на нее.

— Три с половиной килограмма. И Анни Кетченберг завтра делает мне стрижку. — Они обе театрально приоткрыли рот и отсалютовали. — Да, долой прическу-«боб», хотите вы того или нет! Такая стрижка — это прежняя Аманда, а двенадцатый размер с шевелюрой из перьев — это новая, двигающаяся только вперед непреклонная Я.

— О Господи, — Джеки закрыла лицо руками, — а что, все что-то в себе меняют?

— Ха, ты что, шутишь?

Они повернулись и увидели Джулию, стоящую в проеме задней двери в коротком джинсовом платье и белых сапожках до колен. Она смотрела на Аманду, которая, почти не скрывая своего изумления, уставилась на голые намазанные автозагаром (под сандаловое дерево) бедра.

— Просто потому, что тебе холодно, Мэнди, вовсе не обязательно завидовать всем, кому тепло. — Джулия подмигнула Джеки: — Ты, должно быть, Джеки? Рада познакомиться.

— Привет, Джулия. — Джеки махнула рукой. — Слышала, что ты руководишь организацией вечеринки. — Краем глаза она видела, как Аманда нетерпеливо дернула головой. — Ну и как двигаются приготовления?

— Супер! — Джулия ткнула пальцем с французским маникюром в сторону сада. — Там будет что-то вроде шатров в ледяном мире. В холле будет что-то типа снега на стенах. Вы просто не поверите своим глазам, когда увидите. Слушайте, Мартин хочет, чтоб мы сделали такое же шоу для его весенней коллекции.

Аманда закрыла глаза и втянула щеки.

— В последний раз повторяю, Джулия: ты не стилист, — сказала она, почти не шевеля губами, — а этот… спектакль прекратится сразу же, как только закончится вечеринка.

Джулия подняла брови и вопросительно посмотрела на Джеки:

— Я ж вроде ничего не сказала, да? Знаешь что, Мэнди? У тебя просто паранойя. Короче, я пошла, мне там две тонны перьев надо разгрузить. — Кивнув Джеки, она исчезла.

— Она отлично выглядит! — сказала Джеки, показывая по направлению сада поднятый большой палец.

— О, прошу тебя! Только не начинай. — Аманда зажала уши. — А что, никто раньше не встречал девушку из Бэзилдона? Вы думаете, что она как чертова Джуди Гарланд… Лидия! Привет! Я не знала, что ты уже здесь! Заходи.

Лидия стояла на пороге; на ней были узкий подпоясанный плащ и сапоги на высоких каблуках.

Эндрю стоял позади нее, подняв одну руку над головой.

— Привет, дверь была открыта. — Казалось, он говорит немного громче, чем обычно. — Прости, мы немного опоздали.

— Но у нас есть о-о-о-очень хорошая уважительная причина, да? — Лидия посмотрела на них так, как старлетки смотрят в камеру перед тем, как взмахнуть рукой с огромным бриллиантом на безымянном пальце. — У нас будет ребенок!

— Ну-ну… — Эндрю положил руку ей на плечо, словно хотел немного сдержать ее.

— Конечно, насколько точно можно сейчас говорить. — Она улыбалась изо всех сил, щеки залил румянец. — Они сказали, с этой новой процедурой пятьдесят пять процентов успеха. — Эндрю посмотрел на Аманду, потом на Джеки. — Может, немного меньше в нашем возрасте. Но они говорят… доктор Хейли лично сказал мне, что я идеально подхожу, понимаете, по сравнению с другими тридцатилетними женщинами, которые никогда не следили за собой. Так что, — Лидия повернула голову и посмотрела Эндрю в глаза, — мы просто на седьмом небе от счастья, да, Эндрю?

Он улыбнулся.

— Мы очень надеемся, — сказал он.

— А плохие новости… нас поддерживают разговоры об этом, — она вцепилась в руку Эндрю, и костяшки ее пальцев побелели, — поэтому, боюсь, вам придется потерпеть.

— О, ну это же чудесная новость. — Аманда подняла юбку и спустилась со стола, ступив ногами в украшенных камнями босоножках без задника на кухонный стул, а потом встав на перевернутый ящик из-под молока. — Я очень рада, что… — она поймала взгляд Эндрю, — что все так хорошо складывается.

— Да, именно так, — поспешно проговорил Эндрю, выступая вперед и сжимая руку Аманды, — но, что более важно, нас очень расстроили ваши новости.

Лидия наклонила голову:

— Я надеюсь, это не…

— Боюсь, что да, — Аманда мягко высвободилась и сделала глубокий вдох, — но мы даже думать об этом не будем, пока я не разберусь с этой вечеринкой и с обедом в Хедланде… Вот так. — Она ткнула в каждого из них пальцем, как будто отпечатывая слова у них в памяти. — Пока мы еще про это не забыли… вы все уже отсняли свои куски фильма? Довольны? Проблем нет?

Лидия вспыхнула и начала что-то говорить.

— Мы назначили пересъемку на завтра, — вмешался Эндрю, — чтобы разобраться там кое с чем. Надо немного подправить, как ты и говорила. Хорошо, что ты вписала это в договор.

— Лидия, вы с Джеки отвечаете за драпировку, если вы не против, а Эндрю, мне нужно, чтобы ты помог передвинуть сталактиты. — Аманда соединила кончики пальцев. — Не надо на меня так испуганно смотреть: нельзя сделать ледяной грот без сталактитов.

— Я знаю, что у тебя нет поводов хорошо ко мне относиться, Джеки. — Они сидели на полу в гостиной Аманды и прикрепляли звезды на волнистую драпировку «под снег». — Особенно в последнее время. — Лидия откинула волосы с лица. — Я знаю, что со мной было трудно находиться рядом. Но сейчас, когда появится ребенок, все изменится. Я изменюсь. — Джеки взяла очередную звезду, посмотрела на Лидию и снова занялась драпировкой. — Трудно объяснить, каково это. — Лидия перестала прикреплять звезды и вытянула шею, пытаясь заглянуть Джеки в лицо. — Мне хочется передать, как это важно… как это изменит нас, если у нас будет свой собственный ребенок. Понимаешь, я действительно люблю Эндрю… Я знаю, ты думаешь, что больше во мне ничего и нету, но я на самом деле очень, очень хочу подарить Эндрю именно это.

Джеки подняла голову, посмотрела на Лидию и кивнула.

— Я понимаю, — сказала она, потянувшись за еще одной звездой. — Я понимаю, глядя, как он общается с Зельдой, да и с другими детьми, каким замечательным отцом он мог бы быть. — Губы Лидии задрожали, она закрыла глаза. — Прости… — Джеки наклонилась и коснулась ее руки. — Я не хотела… Я знаю, как сильно ты этого хочешь. И это случится, я просто уверена, что случится.

Лидия бессильно повесила голову и сжала в кулаке ткань.

— Вы все думаете, что он один страдал, — всхлипнула она. — Вы не знаете, каково все это время было мне. Вы не представляете, какой несчастной я себя чувствую, какой злой.

Джеки уставилась на степлер в руке Лидии и покачала головой:

— Я просто не думала. Прости. Все это, связанное с Эмбер… я должна была понять, что все было гораздо сложнее.

Лидия улыбнулась напряженной улыбкой человека, который глубоко страдает.

— Да, — сказала она, — все было гораздо сложнее. Я просто хотела, чтобы ты действительно это поняла.

— Слушай… — Джеки бросила степлер и встала на ноги. — Давай я принесу нам с тобой чаю. Или, может быть, чего-нибудь покрепче. Как тебе идейка?

— Да, чаю было бы замечательно, — ответила Лидия.

Телефон Джеки зазвонил, когда она шла на кухню. Она вынула его из кармана, увидела номер на экране и бегом помчалась по коридору, затем вниз по лестнице и заперлась в ванной. Усевшись на крышку унитаза с выбитыми на ней золотыми рыбками, она нажала на кнопку:

— Алло.

— Привет. Это Сэм.

Она попыталась представить, где он. У бассейна? На балконе отеля, расположенного на морском утесе, с сигарой в одной руке и коктейлем «Бакс Физз» в другой, а Флавия растянулась в шезлонге, на голове — козырек от солнца, на ногах — золотые «Маноло Бланикс»?

— Ты где? — (Ох, слишком требовательно!) — Надеюсь, в каком-нибудь замечательном месте… рада за тебя. — (Уже лучше, но звучит странно.)

— В Италии. Мне передали, что тебе надо срочно со мной поговорить.

(Это раздражение или просто тревога?)

— О! Ну не так уж срочно. Просто я немного волновалась за Санту.

— Он с матерью Флавии.

— Боже! Она, должно быть… — (Думай, что она вроде как для него на месте свекрови.) — Очень добрая женщина.

— Да. Еще что-нибудь?

Это был вздох. Он вздохнул.

— О, прости, я не поняла, что ты торопишься… (Не может дождаться, когда же мы закончим разговор.)

— Ну, мы просто собираемся идти на обед.

Обед… обручальное кольцо в суфле.

— Обед? Еще немного рановато для обеда, разве не так? — (Вмешиваешься, завидуешь, как старая дева!)

— Да просто разница во времени, Джеки. Кроме того, это такое место… если приходишь раньше, понимаешь, они больше дают.

(О Господи, это оно, он действительно собирается это сделать.)

— Знаешь, говорят: раньше пообедаешь, на досуге пожалеешь.

— Что, прости?

— Ничего. Э-э-э… ты… Мириам сказала про работу, новую работу, звучит интригующе. — (Любопытство. Ты его душишь вопросами, какой-то упрек в голосе.)

— Да, есть пара возможностей.

— Здорово! — (Он не собирается мне рассказывать, он вовсе не собирается мне рассказывать!) — Но все равно, это же не значит, что тебе нужно принимать ни с того ни с сего какие-то решения, да? Знаешь, говорят, надо подождать, пока не поймешь, какова перспектива. Ну подумай недельку, или две, или даже три. Думаю, есть какой-то оптимальный срок…

— Джеки, это не может подождать?

(Черт!)

— Конечно, конечно, может… до вечеринки Аманды. — (Скажи еще что-нибудь, быстро, быстро, не так, как друг, а как потенциальная…) — Я действительно с нетерпением жду, когда мы увидимся на вечеринке. Я хотела, чтоб ты это знал.

— Отлично… тогда до встречи.

— Ты не… в смысле… не забывай, что я здесь… для тебя, вот. Если я тебе понадоблюсь… — (Помоги-и-ите!)

— Хорошо. Мне пора бежать.

— Сэм?

— Что?

— Я когда-нибудь говорила тебе, как сильно…

— Хорошо. Скажи ему, что мы сейчас придем… две секунды. Джеки? Я кладу трубку. Нас машина ждет. Пока.

— Пока. — Джеки отключила телефон и положила его на пол. Потом поднялась и стала прыгать на своей «Нокии», как будто разминалась перед взятием барьера на чемпионате мира по легкой атлетике.

Глава 19

В день вечеринки дом номер 26 по Белстон-роуд, задрапированный в желтоватую ткань, был виден за три улицы. На крыше стояла пушка, выбрасывающая в ночное небо крохотные серебряные звезды, покрывавшие подоконники, изгородь и припаркованные машины тонким блестящим слоем. Джеки постояла перед домом, вдыхая свежий воздух, потом завернулась в накидку из белого кроличьего меха и пошла к дому.

Охранники, записавшие ее имя, были одеты в серебряные костюмы-тройки, серебряные перчатки и серебряные наушники. За ними открывался туннель из загорелых парней с заиндевевшими волосами и бровями, одетых в футболки «под лебедя». Они развозили коктейли на тележках со льдом. Пройдя мимо них, гости попадали в гостиную — волшебную зимнюю пещеру. Ее стены покрывала блестящая от звезд снежная ткань, везде стояли белые бархатные шезлонги, а еще там находился непонятно откуда взявшийся стеклянный гном. Пол всего первого этажа от входной двери до французских окон, ведущих в сад со сталактитовым гротом, двухдюймовым слоем покрывали белые гусиные перья.

Аманда вылетела из-за угла и с размаху обняла Джеки.

— Ничего вульгарнее не придумаешь, — простонала она, убирая прилипшее перышко из уголка рта, — эти чертовы перья, они везде! Людо нужно посадить под замок наверху и связать.

— Ты выглядишь просто прекрасно! Отличная стрижка! — Джеки на расстоянии вытянутой руки оглядывала Аманду. Платье было экстравагантным, но роскошно смотрелось, а из-за более короткой, чем обычно, стрижки и посеребренных к вечеринке прядей Аманда выглядела неожиданно хрупкой.

— О, спасибо, Джеки… я чувствую себя просто ужасно, — Аманда положила руку на ребра, — воздуха не хватает… не говоря уж о предвкушении впервые за несколько недель увидеть мужа, которого я выгнала. Заметь, — она наклонилась к уху Джеки, — в каком-то смысле я с нетерпением жду этого. Мартин предложил для него наряд, чтобы он не ломал атмосферу, придя в полосатом костюме. — На лице Аманды отразился восторг. — Можешь себе представить? Конечно, Николас просто не посмел отказаться, боясь, что это еще больше меня разозлит. Разве это не здорово? — Они захихикали. Неожиданно Аманда схватила Джеки за локоть и кивнула на входную дверь.

Джеки повернулась и увидела Николаса. На нем был белый костюм из шкуры тюленя, на шее землянично-розовый шарф. Он аккуратно снял шляпу из белого енота и как раз отдавал ее одному из лебединых юношей.

— Нет-нет, — Аманда мгновенно оказалась рядом с ним, — думаю, ты должен оставаться в шляпе.

Николас стоял вжав плечи, как будто ожидал, что сейчас ему надают по ушам.

— Да? — спросил он, и по выражению его лица можно было предположить, что ему ужасно жали ботинки. — А этот охотничий рог тоже?

— О да, — сказала Аманда, — совершенно точно и рог тоже. Да, и шарф. Это все часть образа.

— А мне не будет жарко? — Николас уже сильно вспотел.

— Нет, не будет. Итак, Николас, — Аманда понизила голос, — мне нужно, чтобы ты держал моих родственников как можно дальше от гостей. Ты в первую очередь виноват в том, что они узнали об этом, и ты единственный, кто знает их всех в лицо.

Николас нахмурился и провел пальцем под ободком шляпы.

— Дело в том, доро… э-э-э… Аманда, что я половину из них не видел с нашей свадьбы. Кто придет?

— Да все, черт возьми, вся толпа. Мои родители, Трой. Джулия, конечно… О, Девина! Ты знакома с Николасом, моим мужем?

— Да. Привет, Николас. Давно не виделись. — Аманда могла поклясться, что Девина подмигнула ему, но, к счастью, в главе 6 «Да, он мне изменяет» предупреждали именно о такой ситуации: «…Синдром Синей Бороды. Многим женщинам, как только они узнают об измене мужа, тут же начинает казаться, что у него роман с каждой знакомой женщиной, и не важно, как это неправдоподобно…»

— Позволь, я… э-э-э… все здесь тебе покажу, — сказал Николас, предлагая Девине руку, а свободной рукой легонько толкнул Аманду в бок. — Дорогая, как ты думаешь, что показать Девине для начала?

— О, мне кажется, лучше пойти прямо в сталактитовый грот, любовь моя. Там два бара, Девина, коктейли слева, шампанское справа, что-то вроде Полярного круга в центре, чтобы присесть, и танцпол в саду в круглой палатке.

Девина вяло улыбнулась.

— Как… замечательно, — сказала она, беря Николаса под руку и направляясь к палатке. — О, и… Аманда, — она остановилась и посмотрела через прикрытое волчьей шкурой плечо, — Джейк Цымбалис как раз сзади меня. Я просто подумала, стоит об этом напомнить, раз уж ты встречалась с ним…

Действительно, у входа стоял Джейк Цымбалис, генеральный директор «Бонди Сакс», с Ребеккой-неснимающийся-головной-убор, и еще три или четыре смутно знакомых ей сотрудника американской редакции «Ла мод».

— Привет! Я так рада, что вы смогли приехать! — Аманда обняла первых троих и помахала тем, кто замыкал шествие. — Джейк! Мы снова встретились!

— Роскошная тема, — сказал Джейк, который выбрал для себя образ «зимнего сутенера»: белый кожаный костюм поверх белой прозрачной блестящей футболки.

— О, роскошный костюм! — Аманда пыталась не глазеть на его инкрустированную бриллиантами пряжку на ремне в форме двойных «Л». — Хотите чего-нибудь выпить? Ледяной дайкири, голубой арктический… это джин с чем-то, кажется…

— Супер. С удовольствием. Но сначала… могу я говорить напрямик? — Джейк обнял Аманду за плечи и направился с ней по направлению к палатке. — Ты ведь одна, да? Я слышал, что…

— Мы живем раздельно… вернее, разъезжаемся, но на сегодня…

— Не важно. Ребекка, — он показал через плечо поднятый вверх большой палец, — Ребекка де Манга недавно заняла пост заместителя редактора «Ла мод», отличная девушка. Очень талантливая. Вы ей нравитесь.

Аманда вежливо улыбнулась.

— Ну тогда без обид насчет шляпы… Боюсь, я была немного…

— Напротив, похоже, это то, что было нужно. — Сейчас Джейк сосредоточенно смотрел на нее, как будто ждал, что она признается в каком-то преступлении до того, как ему придется самому указать ей на него. — Послушайте. Я гей, так что я знаю, каково это, когда ты только приходишь в этот мир. Тяжело осознавать, что тебя ждет. Я просто хотел немного подсказать вам, в каком направлении двигаться. Вы можете прислушаться к моему совету или нет. Итак… — Взяв мартини с проезжающей мимо тележки, Джейк ожидающе уставился на нее, поднес бокал ко рту и положил на край верхнюю губу.

— Э-э-э… — Аманда подняла палец в воздух, словно проверяла направление ветра, — простите меня, я буквально на секундочку, я сейчас вернусь. — И она бросилась по лестнице в сталактитовый грот.

По настоянию Мартина грот купался в ультрафиолете, так что у всех просвечивало белье, в том числе и у Глории Вестбрук, знаменитой семидесятилетней редакторши «Ла мод». Аманда протискивалась вперед сквозь толпу белых, серебряных, а временами и частично голых тел суперзнаменитостей. Время от времени она весело вскрикивала и приветствовала кого-то. Наконец ей удалось добраться до бара.

— Что для вас, миссис Ворт? — спросил бармен.

— То, что давали женщине в Средние века перед ампутацией! — Она указала на ликер куракао. — Я хочу что-нибудь из этого… только голубое.

— Просто невероятно! — Аманда обернулась и увидела Джулию, которая изображала что-то вроде танца с шестом (Аманда выступала в роли шеста), приседая, подпрыгивая и щелкая пальцами за головой Аманды. — Выпьем за нашу команду!

— Отвали! — Аманда потянулась за мартини с проезжавшей мимо тележки. — Не приближайся ко мне, Джулия. Я серьезно.

— О Мэнди! — Джулия уперла руку в бедро, обтянутое белым кожаным мини-платьем с бахромой, и сдвинула слизанную со статуи Свободы корону на затылок. — Я всем нравлюсь! Я ни капельки не порчу твою репутацию. И еще, — она легонько пнула Аманду своим серебряным сапожком, — ты должна признать, мы отлично потрудились. Возможно, слегка перебрали с голыми мальчиками, — она ухмыльнулась, — но в целом так даже аппетитнее. Арктические мини-роллы — это моя идея, а ведь они пользуются большим успехом. О, смотри! Там твои родители.

К ним, шаркая, направлялись две круглые красные сферы, с красными руками и ногами, с красными накрашенными лицами и торчащими вверх зелеными колпаками.

— Господи! — воскликнула Аманда. — Где Николас?

— Привет, Вив, привет, Джим. — Джулия втиснулась между ними, взяв их под руки. — Они просто супер, да, Мэнди? Вив, а что значат эти костюмы? Эльфы или что-то вроде того?

— Точно, Джулия. Здравствуй, Мэнди, милая… — Вив подняла руку в красном чулке, приветствуя дочь, и вперевалку прошла к тому месту, где застыла Аманда, бросавшая отчаянные взгляды по сторонам. — О, прости, Мэнди, — прошептала Вив, — в магазине костюмов что-то перепутали, и ребята из новой пиццерии забрали наши костюмы зимних эльфов. Ну, эти же тоже очень милые. Не говори отцу, он ничего не подозревает.

Аманда посмотрела туда, где стоял Джим. Он приподнял свою остроконечную шляпу, приветствуя ее, и продолжил разговор с Роджером Маршем. Она услышала, как он говорит:

— Понимаете, это костюм эльфа, вот так они сейчас их делают, толще и… красными.

Похоже, Роджер сосредоточенно изучал костюм.

— А разве это не помидор? — неожиданно спросил он, схватив Джима за воротник. — Да… похоже на то… у вас клей на воротнике, там, где были приклеены зеленые лепестки, — Вив прикрыла глаза руками, — и еще этот зеленый колпак, ваш стебелек, который растет сверху. Вообще-то очень мило.

— Аманда, — это была Девина, к счастью, в сопровождении Николаса, но тем не менее смотревшая на Вив, как удав на кролика, — это, следовательно…

Как только Вив открыла рот, чтобы ответить, Николас, почти такой же красный, как Вив, бросился к ней, схватил ее под локоть и потянул к бару.

— Это была одна из… официанток для канапе с помидорами, — пробормотала Аманда, — вообще-то они делают все вегетарианские канапе, не только с помидорами, но так легче понять, где с чем. Я просто не могу сейчас вернуться к старой системе, когда один официант для всего.

Девина посмотрела на Аманду сверху вниз, потом у нее в глазах что-то промелькнуло, и они расширились, когда она увидела именное ожерелье Джулии.

— А, так, значит, это та самая Джулия, новое открытие британского «Ла мод», — облизнула губы она, — и, как я слышала, давняя подруга главного редактора.

Аманда залпом допила коктейль и решительно втиснулась между Джулией и Девиной как раз тогда, когда к ним хотел присоединиться Джим.

— Там какой-то парень говорит, что это помидор, — сказал он, похлопывая руками в красных чулках по своим круглым бокам. Он смотрел на них так, словно искал на лицах подходящее к ситуации выражение недоумения.

Аманда посмотрела на Девину.

— Неплохо, — сказала она. — А теперь Джулия покажет тебе, где здесь что… на кухне.

— Мы поели перед тем, как приехать, — сказал Джим, почесывая томатный живот, — потому что Вив сказала, что тут будут одни салаты и сырая рыба.

— Кухня! Кухня! — Аманда яростно махнула Джулии рукой. — Кухня! Спа-си-бо! О, Мартин! Мы как раз тебя искали. — Она втащила Мартина Эндерверста в круг, представила его Девине, а потом взяла под руки Джима и Джули и подтолкнула их к дому. — Продержи его там полчаса, — прошипела она в ухо Джулии, — к тому времени уже будет не важно, как кого зовут.

— О, как не стыдно! — Джулия сбросила ее руку. — Он твой отец, и он просто прелесть. Что с тобой случилось?

— Не сейчас. — Аманда улыбнулась проходящему мимо дизайнеру так широко, как только могла. — Он одет как помидор… Джерри! Приве-е-ет! — Она кинулась обнимать финансового директора косметической фирмы, как будто это был самый важный человек в ее жизни.

Джеки устроилась прямо у входа в грот, так что видела всех, кто входит в дом.

— И кто этот счастливчик? — спросил Маркус Рейвен, когда она в пятый раз посмотрела ему через плечо.

— Я жду Сэма, — ответила она, глядя на часы, — Сэма и Санту.

— Ну конечно! Садовник и Дикий Зверь! Как я мог забыть? Итак, каков план?

— Сексуальная кошечка, — Джеки натянула кроличью накидку на плечи и крепко скрестила руки, — просто чтобы он иначе посмотрел на меня.

— М-м-м… — Маркус прикурил сигарету и стал рассматривать Джеки, прищурив глаза, — а ты не думала, что он мог заметить… э-э-э… твой потенциал… раньше?

Джеки живо покачала головой:

— Он относится ко мне как к сестре. Я же говорила вам, он даже советовал мне, как соблазнить Саймона. — Она вдруг погрустнела. — И он придет со своей девушкой.

— Итак, что же сексуальный котенок Жаклин сделает такого, чего бы не стала делать старая добрая Джеки? Вижу модные каблуки вместо гипса — хорошее начало.

— Да, а еще я… О Боже! Они здесь!

Маркус медленно повернул голову.

— Да, — сказал он, делая глубокую затяжку, — но где же девушка?

Сэм и Санта быстро шли к ним, перья на полу легко взлетали и снова опускались по мере их движения.

— Флавия осталась дома с матерью, — сказала Джеки монотонным голосом, словно была в трансе. — Когда они приехали забирать Санту, они сказали ей о помолвке, о кольце в суфле и об обеде на миллион и решили, что Флавия может остаться дома и начать писать список приглашенных. В конце концов, свадьба должна быть довольно скоро из-за новой работы Сэма и их приближающегося переезда в Лос-Анджелес.

— Привет, — сказал Сэм, протягивая Маркусу руку. — Я немного застрял в пробке.

— Привет… — Джеки клюнула Сэма в щеку и присела, чтобы погладить Санту.

— Слышал, вы уезжали. — Маркус закурил еще одну сигарету. — Очевидно, с погодой повезло.

— Ага, погода была отличная, — Сэм ловко взял бокал с проезжающей мимо тележки, — как раз то, что нужно.

— А Флавия не с тобой? — Джеки выпрямилась и стала приглаживать свою юбку.

— Нет, — Сэм оглядел комнату, потом сделал еще один глоток, — она решила остаться с мамой.

— О! — Рука Джеки взлетела к груди.

— Да, это самое лучшее, что она могла сделать, учитывая все обстоятельства.

Повисла пауза.

Маркус посмотрел на Джеки, потом на Сэма.

— Жаклин, — он легонько толкнул ее мыском своего ботинка из нубука ручной выделки, — должен сказать, сегодня ты предстала в совершенно ином свете! Какое счастье, Сэм, что ты пришел сейчас, а не то… — Сэм и Джеки выжидающе посмотрели на него, — меня бы просто съели заживо! Р-р-р-р-р-р!.. — Он подвигал бровями. — Однозначно!

— Да уж, с Джеки лучше не ссориться, а то она запросто выпустит вам кишки. — Сэм поднял бокал, приветствуя проходящую мимо гостью, которая приняла это за сигнал подскочить и вцепиться в него, как обезьяна.

— Сэмми! Мы просто должны потанцевать! — завизжала девушка-шимпанзе. — Мы должны! — Она схватила его за ремень и потянула танцевать.

Тут же рядом оказалась Беатрис.

— О, ну тогда, — сказала она, глядя прямо на Джеки, — думаю, тебе придется сделать то же самое, — и рывком потянула Маркуса за серебряный галстук.

Джеки смотрела, как эти четверо исчезают в дальней палатке, Маркус, извиняясь перед ней, машет рукой, а Сэм тащит за собой «обезьяну».

— Джеки? Джеки, ты как? — На Лидии были белый вельветовый комбинезон и маска с усиками.

Джеки покачала головой.

— Ужасно, — сказала она, — я упустила его.

— Так, все по порядку. Джулия только что сказала мне, что Аманде нужна наша помощь. Она в ванной внизу. И это срочно.

Аманда стояла, привалившись спиной к вешалке с полотенцами, тяжело дыша и указывая на свою спину.

— Что? — спросила Джеки, обходя ее. — Я ничего не вижу.

— Сними, — прохрипела Аманда, — скорее!

Джеки расстегнула застежку и начала расшнуровывать завязки, а Лидия потянула вниз края корсета.

— Осторожно, — сжала зубы Аманда, — мне нужно будет потом еще надеть эту проклятую штуковину.

Через несколько секунд корсет висел у нее на поясе, и они все смотрели на лиловые отпечатки на ее голой груди. Лидия осторожно дотронулась пальцем до пятна под правой грудью Аманды.

— Ох ты, как больно… О-о-о-о! — Джеки приложила холодный крем. — Так. Теперь, может быть, чем-то это прикрыть?

— Моим жакетом? Это может помочь. — Лидия расстегнула свой кошачий костюм, чтобы снять жакет.

— Ага, — сказала Джеки, — пойдет. Снимай.

Когда они заметили, что в дверях стоит Блюмфельд и переводит взгляд с груди Аманды на грудь Лидии и обратно, полностью одета была только Джеки.

— Дамы, прошу вас, не прерывайтесь, — его окрашенные табаком усы хищно шевелились, — на самом деле очень мило… а Рио не здесь?

Аманда схватила полотенце и прижала его к груди.

— Вы не возражаете? Мы одевались, — сказала она, указывая на коридор.

— О да. Одевались. — Блюмфельд подмигнул Лидии. — Боюсь, молодые леди думают, что некоторые из нас живут в доисторическую эпоху. Хотя, должен признаться, — он немного приподнял брови, — я никогда не думал, сколько вас на самом деле. Ну, никому ни слова! — Он вышел в коридор, заглянув в помещение еще раз прямо перед тем, как дверь закрылась. — Только хотел сказать, Аманда, нам разрешили поставить на первую полосу те фотографии, о которых тебе говорили, — он прижал палец к носу, — думаю, ты знаешь, какие я имею в виду. — Аманда положила руки на дверь и нажала на нее. — Моя милая, — его голос поднимался и становился тоньше по мере того, как дверь закрывалась, — там целая толпа вновь прибывших, Аманда, и им нужна ты. Как там говорят: если посмотреть в глаза своему страху, ты станешь сильнее.

Дверь захлопнулась. Аманда прислонилась к ней и застонала.

— Кто такой Рио? — спросила Лидия, не спеша натягивая свой кошачий пиджак.

— Не важно. — Аманда кивком указала на корсет: — Так, давайте-ка заново натянем это на меня.

— Вив — это Вивьен, как Вивьен Ли? — Девина примостилась на ручке дивана, покрытого шкурой мериноса, а Вив сидела на краешке, зажав сумочку между колен.

— Нет, вообще-то меня зовут Дорис. Но бабушку Джима звали Дорис. Так что, когда Дорис переехала к нам, когда Мэнди было… о, по-моему, восемнадцать, я просто стала Вив.

— Как чудесно. А в каком году это было? — Девина лениво поигрывала шерстью диванной накидки, распрямляя и снова закручивая кудряшки.

— Так, дайте-ка подумать… девятьсот семьдесят… шестой… нет… семьдесят пятый.

— Пра-а-авда? — Девина изогнулась. — Ох, как интересно!

— И в тот год мадам пришла к нам. — Трой появился перед диваном, закатывая рукава своей кожаной рубашки, чтобы все видели его новые часы. — Перманент и праздничные прически — вот чем занималась Мэнди в семьдесят пятом. Она делала отличный пушистый перманент с пластиковыми звездочками.

— О, какое было замечательное время! — воскликнула Девина с интонациями студента, впервые произносящего фразу на иностранном языке.

— Да, правда! — Трой кивнул. — Пятьдесят банок лака для волос в неделю! Сорок бутылочек закрепляющего лосьона! Двадцать парней за ночь! — Он игриво толкнул Девину. — Я шучу! Но это было весело, правда, Вив? — Вив энергично закивала. — Я обычно делал Вив прическу по пятницам, да? Шампунь, краска для волос, что-нибудь особенное для вечеринки по поводу помолвки Мэнди… помните?

Вив взвизгнула и прикрыла глаза своими помидорными ручками.

— О Господи, — Николас заметил группу на диване, — Эндрю! Мы должны туда пробраться. У нее там Вив и этот парень.

— И что? — Эндрю отхлебнул свою «Маргариту» и благожелательно посмотрел вокруг.

— А то, что у нас будут проблемы, если Аманда увидит, как они мило воркуют. Пошли, пошли. — Николас зашагал по направлению к дивану, держа перед собой в вытянутых руках напитки, за которыми посылала Девина.

— О, какой ты милый, — проговорила она, когда он пробрался к ним через толпу и помахал перед ней бокалом, словно укротитель, отвлекающий своего подопечного тигра. — Но… так жаль, у меня что-то испортилось настроение. Пожалуй, я пойду.

Девина соскользнула с ручки дивана и поправила волчью шкуру на плечах.

— Такая необычная вечеринка. — Она положила указательный палец на плечо Николаса и наклонила голову, чтобы показать, что он может поцеловать ее. — Все готово, — прошептала она, когда он неловко клюнул ее в щеку, — я буду ждать в аэропорту двадцать третьего. — Она отступила назад на своих пятидюймовых каблуках, подрагивая как испуганная лошадь, надвинула солнцезащитные очки и растворилась в толпе.

— Что она имела в виду, Ник? — спросил Эндрю, наблюдая, как она пробирается по залу, хрупкая и незащищенная, словно стеклянная фигурка, вынутая из упаковки.

— Да кто ее знает?! — Николас сдвинул шляпу на затылок и провел рукой по взмокшим спутанным волосам.

— Ты же не собираешься сбежать? — Эндрю следил за взглядом Николаса, пока тот нервно озирался по сторонам. — Поговори со мной, Ник. Ты убегаешь в Нью-Йорк?

— О Боже! Джим освободился, я должен перехватить его у гнома…

— Ник, ты не можешь так с ней поступить… только не после всего, через что ей пришлось пройти в последнее время.

— О черт! Прости, Эндрю, он почти дошел до Блюмфельда. Это сейчас важнее всего.

— Ну, должен сказать, ты чертовски хладнокровен. Хотелось бы, чтобы ты больше попотел из-за этого.

— Мой милый друг, я бы не смог больше попотеть, даже если бы на мне был меховой костюм в турецкой бане. А теперь сделай мне одолжение, избавься от этого, — он сунул в руки Эндрю мокрую шляпу, — и заткнись.

— Простите, — Джеки повернулась, чтобы обратиться к молодой женщине, стоящей рядом с Сэмом у бара, — простите, что прерываю, но мне нужно кое-что обсудить с моим другом с глазу на глаз.

Девушка скорчила недовольную гримаску и посмотрела на Сэма, ожидая подтверждения. Он пожал плечами и вернулся к своему напитку.

— Спасибо. — Джеки взяла Сэма под руку и потащила его в направлении палатки для танцев.

— Если ты захотела потанцевать, могла бы просто сказать, — бормотал Сэм, пытаясь притянуть стакан к губам.

— Я не хочу танцевать… И вообще, я не видела тебя весь вечер. — Она застыла посередине и повернула его, чтобы смотреть прямо в глаза.

— Это остановка? — Сэм посмотрел вокруг. — Думаю, как раз для разговора с глазу на глаз.

— Сэм, — она шагнула к нему, он вопросительно поднял брови, — Сэм!

— Да, Джеки.

— Ты ничего не собираешься сказать мне о Флавии?

— Вообще я думал, это может подождать.

— Ну, как бы то ни было, я скажу то, что собиралась.

— Хорошо.

— Я хотела подготовить почву, но ты лишил меня такой возможности. Так что я скажу все прямо. И… ты не мог бы уделить мне внимание, пожалуйста? — Сэм делал знаки, показывая поднятые вверх большие пальцы, высокому мужчине на другой стороне палатки. Он отхлебнул пива и мрачно посмотрел на нее. — Спасибо. Теперь, Сэм, я должна… я не жду… я знаю, это может тебя слегка удивить… но я чувствую, что я должна… — Она закрыла глаза и ударила себя ладонями по щекам. — Все очень просто. Я люблю тебя. — Она открыла глаза и увидела, что Сэм смотрит на часы. — Сэм?

— Ага?

— Ты слышал, что я сказала?

— Прости, отвлекся, — он приложил руку к уху и покрутил ею по направлению к Джеки, — немного шумно.

— Я сказала, что люблю тебя.

Рядом с ними кто-то громко расхохотался. Сэм помахал рукой и прищурился, чтобы показать, что на этот раз он постарается понять и даже прочесть по губам. Она сделала шаг к нему, потом еще один, взяла его голову руками, потянула его лицо к своему и поцеловала его. Она задыхалась, целуя его, ее пальцы утонули в его спутанных волосах, слезы стекали из уголков глаз, и Сэм наконец сказал:

— Я определенно понял это.

Глава 20

— Ну, и что потом? — Сэм сидел в кровати, облокотившись на подушки, с тарелкой тостов, чашкой чаю и в рубашке, накинутой на голые плечи.

— А потом этот американец в прозрачной майке… — Эндрю сделал паузу, чтобы Сэм мог вставить имя.

— Я знаю, гей.

— Точно, он и босс из «Бонди Сакс»…

— Блюмфельд.

— Ага. Они делились какими-то… наблюдениями про Аманду.

— Вроде чего?

— Вроде «приветствуем всех новоприбывших», «снимайте трусики в любое время и в любом месте», и все такое. Короче, Николас налетел на Блюмфельда. И хладнокровно набил ему морду.

— Ура! — Сэм от радости подвигал чашку на блюдце.

— А потом он сказал… американскому парню…

— Джейку Цымбалису.

— Точно. Он сказал: «Есть только одна вещь, которую я ненавижу. Это люди, которые перевирают факты и не заботятся о том, насколько они могут навредить в результате. И есть только одна вещь, которую я не потерплю, не говоря уж о том, чтобы она происходила, черт побери, в моем собственном доме, — это люди, порочащие репутацию женщин, которых я люблю».

— Женщин, множественное число?

— Да. А потом он вроде как обнял Аманду и поцеловал ее так, знаешь, по-голливудски, наклонив спиной. Ничего подобного я не видел… с тех пор как вы с Джеки проделали то же самое на сорок минут раньше.

— Заткнись.

— Ну?

— Ну!

— Да ладно! И как все произошло?

— Она сломалась. Она убедила себя, что я обручился с Флавией, и это побудило ее к… заявлению, можно так сказать.

— Фантастика! Она там, я могу кое-что ей сказать?

— Отвали.

— Так что случилось с Флавией?

— Мы ехали из аэропорта, очень счастливые, и я решил включить музыку. Взял кассету, которая валялась сверху, вставил ее, а это оказалось интервью Джеки с Маркусом Рейвеном… в те выходные, когда мы были в Кодрингтоне. Естественно, я собирался выключить его, но Флавия сказала: «Нет, я хочу послушать, Маркус Рейвен — мой герой». Так что мы слушали и слушали, а потом интервью закончилось, и они просто болтали, не для записи, и он рассказал, как ему живется в этом притворном союзе с Би, и что это больше похоже на отношения брата и сестры, и он не знает, кто он… парень из «Наследства Уиллоби» или… понимаешь?

— Да-да.

— И она говорит: «Я была влюблена в человека, который не существует, и это еще более пугающе». Ну и пошло-поехало. Как она потратила все эти годы, думая, что она любит супер-Саймона, и никогда не давала никому шанса, потому что была так уверена в том, что он тот самый… кстати, они с Саймоном никогда не спали вместе.

— Да ладно?

— Ага, и, очевидно, даже никогда не приближались к этому… и как у нее появились подозрения, но в ту ночь, когда была вечеринка в «Блюграсс филмз», все это до нее дошло, и она поняла — она так взволнованно это говорила, — что все это время она хотела только меня.

— Ух!

— Ага. Так что я был слегка обалдевший, Флавия сказала: «Ухмылялся как чертов маньяк», — а потом Маркус спросил Джеки, что она собирается делать, и я даже прибавил звук. И Джеки сказала: «Это безнадежно. Я думаю, он счастлив со своей девушкой… несмотря на ее толстые лодыжки», — а Флавия сказала: «Она ведь даже меня не видела. С чего она это взяла, Сэмюэл?»

— Упс!

— Точно. А я все еще улыбался, и, по всей видимости, вот тут все и закончилось. Я забрал собаку, а она осталась с матерью. Оказалось, та может виртуозно материться на дочь!

— Ужас!

— Только не говори про кассету Джеки, ладно, Эндрю? Она думает, что я ничего не подозревал о ее чувствах, и я не стал ее разубеждать… Но слушай, а что там с Амандой и Николасом… все так плохо? После драки?

— Трудно сказать. До этого в тот вечер я бы точно сказал, что да. Он собирается бросить ее, представляешь?

— Черт! Может, он передумал, когда увидел, что ее оскорбляют.

— Может быть. Я не знаю. Кто знает, что там творится у него в голове. Он отказывается об этом со мной говорить. В любом случае, похоже, он думает, что сможет объяснить свое поведение, когда мы встретимся в пятницу.

— А, да. Финал за ужином. Еще одна серия. Ну позвони мне, если что-нибудь узнаешь. Или тогда уже до встречи там, приятель.

Сэм повесил трубку и откинулся на подушки. Несколько секунд он наслаждался сознанием того, что Джеки лежит у него в ванне в воскресенье утром, дверь широко открыта, так что он может пройти мимо и посмотреть на нее, когда захочет. Он мечтал об этом моменте, о том, как Джеки забивает его ящики бижутерией и всякими своими вещами, ходит в его боксерских трусах, лежит, вытянувшись, перед его электрическим камином и читает вслух рецензии на его телепрограмму, и они целый день занимаются сексом, смотрят телевизор, слушают музыку, и у них впереди снова секс.

— Сэм, — после получасового лежания в ванне у нее был сонный голос, — я не хочу здесь оставаться, тут ужасная свалка.

Глава 21

На экране идет отбивка: пять, четыре, три, два, один… Появляется картинка.

Камера фокусируется на широкой спине мужчины с коротко стриженными седыми волосами, смотрящего на озеро. Голос за кадром:

— Думаю, мне всегда хотелось, чтобы дом был местом проведения шикарных вечеринок, понимаете? Но естественно, я уже почти полностью отошел от своей прежней деятельности, когда мы переехали сюда… Не увлекался больше спиртным и всем остальным… Эмбер погрузилась в садоводство, так что на самом деле это стало таким сельским убежищем, куда наши друзья могли просто приезжать и отдыхать.

Надпись внизу экрана: «Дэйв Кросс».

— Мне просто не описать, сколько всего пришлось здесь сделать. Потребовались годы и годы тяжелой работы. Мы осушили озеро… А потом началась программа и работа Эмбер Бест… Это никогда не останавливалось. В последние недели перед своей смертью она планировала, планировала, понимаете, что будет с домом, и все остальное…

Кадры сменяются, Дэйв Кросс идет по пустому саду. Голос за кадром:

— Много говорили о том, почему она держала это в тайне — у нее СПИД, у нее то, у нее это, она обманывала свою страховую компанию… Но в конце концов, это просто было решение, которое мы приняли… трудное решение, но она никогда о нем не сожалела. И Эмбер сообщила своим друзьям, что оначувствует к ним, в своем завещании.

Музыка становится громче, играет Карли Саймон «У нас нет секретов». В следующем кадре Дэйв приветствует Николаса у входа в Хедланд. В руках у Николаса кейс. На двери висит рождественский венок. Музыка стихает. Экран медленно гаснет.

Николас и Аманда порознь приехали в Хедланд в пятницу, за несколько часов до всех остальных. Было условлено, что Николас приготовит все для оглашения завещания к пяти часам вечера, а Аманда присмотрит за командой Десятого канала и обсудит с ними то, что они собираются снимать за обедом.

— Она же рада, что приезжает раньше остальных, да? — спросил Николас Сэма по телефону в то утро.

— Угу. Она будет там в два часа, — Сэм хмыкнул, — она говорит… прости, Ник… но она говорит, что проследит за ребятами с Десятого канала, только если ты будешь держаться от нее подальше. И она хочет, чтобы ты распределил места за обедом, имея это в виду.

По дороге туда Аманда остановилась у книжного магазина и купила третью книгу серии «Хорошие отношения»: «Итак, вы разводитесь (Как отпустить любовь)», которую она засунула обложкой наружу в свою просвечивающую сумку. Сев в машину, она позвонила в справочную и попросила номер издательства «Нобель».

— Это Аманда Ворт, — сказала она, когда ее соединили с редактором серии «Хорошие отношения», — и я подумываю написать книгу-самоучитель для женщин, такую, которая, при всем моем уважении к вам, действительно поможет. Вам нужна книга о том, как вернуться к нему и в то же время встать на ноги, как найти правильную жизненную стратегию и измениться… Много всего про диеты и одежду. Я имею в виду, что «формулируйте вопросы в позитивном ключе» просто так не поможет обычной жене ублюдка, который волочится за каждой юбкой.

После того как пообщалась с Анджелой из «Нобель», она позвонила Митци, проверяя, что ее новый парикмахер едет в Хедланд с «Луиджи и Луна» («И мне нужны лекарства от доктора Магды, спросите ее, сможет ли она все приготовить к воскресенью») и что ее платье везут в квартиру Джеки («Нет-нет, Джанкарло, все правильно, этот размер. М-м-м? Нет-нет, не нужно медицинского совета, просто стресс. Она действительно обеспокоена? А-а-а-а, Бог с ней, скажи ей, как я отношусь к тому, что она полетит с этими имплантатами десятилетней давности»). Потом она позвонила Джеки:

— Это я. Ты мне должна. Я в последнюю минуту поручила Саймону снимать пробную обложку для мартовского номера… — На том конце провода была тишина. — Ну сама подумай, Джеки, ведь иначе он приехал бы на чтение завещания, ведь так? А это могло бы быть кое-кому неприятно.

— О да.

— О да. Как там дела?

— Прекрасно.

— И не забудь мое платье, оно будет у тебя через полчаса.

— Какое?

— То, из «Сицилийских вдов», про которое я решила, что оно слишком в стиле «вамп» для похорон, но теперь будет в самый раз.

— Ты говоришь очень… язвительно.

— Но я так и должна говорить, разве нет? Вот и все, последняя глава: последняя воля Эмбер, конец съемок, и мое последнее появление в качестве миссис Николас Ворт. Это, если задуматься, возможно, последний раз, когда я увижу Хедланд. Завтра утром все будет кончено, и мы начнем нашу новую жизнь после Эмбер. Боже, — ее голос изменился, когда она закурила, — знаешь, честное слово, я не могу даже вспомнить, какими мы были несколько месяцев назад.

Благодаря вмешательству Милли холл Хедланда был украшен остролистом и плющом, а центральную деревянную люстру венчала гора омелы. В столовой два ассистента видеорежиссера наблюдали за тем, как украшают трехметровое дерево, и Джуди, домработница, накрывала длинный стол из дуба, вставляя восковые свечи в лежащую посередине гирлянду из черных роз и камелий.

— О, миссис Ворт! — Джуди отошла на шаг от стола, когда увидела Аманду, и вытерла пальцы о фартук. — Ваш муж сказал, что вы приедете, чтобы помочь нам. — Она схватила протянутые руки Аманды и украдкой посмотрела на ассистентов. — Они хотели золотые кубки, — прошептала она, — хотели, чтобы весь стол был в черном и золотом и украшен виноградом. — Она пожала плечами. — Я сказала: «Она бы никогда так не сделала, ни за что». И леди Милли все уладила. Так что теперь у нас рождественский стол такой, как положено. О, — Джуди сильнее сжала руки Аманды, — но ведь все уже не так, да, миссис Ворт? Все уже иначе, да?

— Так, Джуди. — Аманда дала ей бумажную салфетку и слегка дотронулась до своих глаз шелковым платком, который использовала в машине. — Вы отлично потрудились. Она была бы очень, очень довольна.

— То же самое сказал мистер Ворт. — Джуди высморкалась и засунула остатки салфетки себе в рукав. — «Джуди, — сказал он, — ни у кого не было такого чувства стиля, как у нее, но теперь это есть у вас». Он чудесный человек, всегда найдет правильные слова. О, ну вот. Легок на помине.

Николас мялся в дверях, потряхивая правой рукой, забинтованной в форме маленького мяча для регби.

— Подбородок Блюмфельда! — воскликнул он, взмахнув рукой, как болельщик. — Но все же это того стоило!

Аманда жестом указала Николасу развернуться и проследовала за ним в середину холла, цокая каблуками по каменному полу.

— Так, — сказала она, когда они отошли на достаточное расстояние от столовой, — я хочу, чтобы, когда я поднимусь, тебя не было в комнате, куда нас поселили.

— А… да. — Николас посмотрел на часы. — Только это не может подождать до чтения завещания? Мы не должны подниматься в комнаты раньше. Это одно из ее условий.

Аманда обдумывала сказанное пару секунд, оглядывая его с головы до ног, как будто пыталась оценить покрой костюма.

— Хорошо, — сказала она, — но сразу же после. Что ты хочешь, чтобы я сделала сейчас?

— Может быть, ты поговоришь с… э-э-э… Майком? Думаю, мы могли бы настаивать на том, чтобы они очень быстро сняли ужин. По-моему, с нас всех уже хватит этого, да?

— О да, совершенно верно. — Аманда обращалась к кончикам своих пальцев.

— Точно… Так что чем скорее мы с этим покончим, тем скорее перейдем к настоящему чествованию жизни и щедрости Эмбер. — Николас на секунду встретился с ней глазами, а потом быстро перевел взгляд на мяч-руку и внезапно начал водить ею туда-сюда, словно это была модель самолета.

— Я посмотрю, что смогу сделать… — сказала Аманда и проскользнула мимо него, позаботившись о том, чтобы задеть забинтованную руку.

— Нельзя идти в спальни. Это самое странное, да? И что же вы сделали, чтобы освежиться? — Леди Милли прислонилась к камину в библиотеке, по очереди указывая сигаретой на каждого, сидящего на диване.

— О, мне кажется, это из-за того, что мы всегда опаздываем, — сказал Эндрю. — Думаю, Николас просто хотел, чтобы все началось сразу же, как только все приедут.

— Ну, я не знаю. — Милли сделала долгую затяжку и бросила окурок в огонь. — А мы все уже здесь? Саймона нет?

— Нет, — Аманда посмотрела на Сэма, — он работает для журнала.

— Очень жа-а-а-аль. — Милли подмигнула Джеки. — Он просто божественный. — Она смаковала слово, как будто это была ириска со сливками. — Мне кажется, для того чтобы как-то развеселить нас на чтении завещания, нет ничего лучше ослепительного фотографа. Роджер тоже не приедет, проблемы с ногой. — Она понизила голос до театрального шепота: — Боже, само собой, мы не должны так это называть, это звучит, словно он раздражительный старый хрыч… хотя таковым он и становится. Пожалуйста, — широко раскинула руки Милли, словно проповедник по телевизору, — что бы вы ни делали, никогда ни за что не переезжайте за город! — Она театрально уронила руки, а потом закурила еще одну сигарету, затягиваясь так, словно это был эликсир жизни. — Что бы вы ни пытались делать… выбрасывать деньги на отопление, просить всех ваших самых быстрых на подъем друзей погостить… Все равно вы состаритесь в три раза быстрее, чем горожанин вашего возраста. Я имею в виду, в Челси у вас просто не появится подагра.

Часы на камине пробили пять; с последним ударом в дверях появился Николас, мячом-рукой давая им знак проходить в зал.

— Прошу вас, — сказал он. — Все готово.

Шторы в Солнечной комнате были опущены, и она освещалась только лампами. В середине стоял стол, окруженный креслами, с одной стороны — большой телевизор, рядом с которым сидел Дэйв. Он помахал им, когда они вошли, а потом продолжил протирать экран носовым платком.

Николас занял место во главе стола и взмахнул рукой;

— Садитесь, пожалуйста, как хотите. Итак… Мы собрались, как все вы знаете, чтобы услышать последнюю волю Эмбер Евы Ирен Бест, и я здесь исполняю обязанности душеприказчика. Моя клиентка настояла на том, чтобы содержание завещания не разглашалось до сегодняшнего дня, до пяти часов вечера ровно четыре месяца спустя после ее смерти. Она считала, что это время — достаточный срок, чтобы оплакать ее, и она горячо надеялась, что этот период позволит вам наслаждаться выгодой от ее… ухода… без сожаления. Оказанное мне доверие предполагало мою невозможность обсуждать любые детали, связанные с делами Эмбер, или природу моей вовлеченности в ее дела в каком бы то ни было случае, — он взглянул через стол на Аманду и кашлянул, — так что я, например, чувствую облегчение от того, что этот момент настал. Это необычное чтение завещания, оно заключается в том, что покойная сама сообщит свою волю при помощи записи, сделанной за несколько недель до ее кончины. — Николас указал на телевизор мячом-рукой, и сидящие вокруг зашептались. — Все, что сказано на пленке, которую вы сейчас увидите, будет исполнено, как только вы выразите свое согласие. Я подготовил бумаги на подпись каждому наследнику. — Он поднял стопку бумаг и передал их Лидии, сидевшей справа от него, чтобы она раздала их. — Это также необычно в том смысле, что, — Николас вращал забинтованной рукой, как будто подыскивая подходящее слово, — этот визуальный документ касается не только раздела имущества. Эмбер хотела, чтобы это была запись ее желаний, того, чего она хочет для своих друзей и семьи после своей смерти. — Губы Николаса задрожали, и он поднял забинтованную руку, прикрывая рот перед тем, как продолжить. — Доли имущества она индивидуально описала каждому, и все объясняется в письмах, которые ждут вас в ваших спальнях. Она также хотела, чтобы некоторые аспекты ее воли мы выслушали все вместе, а кое-что каждый узнал сам, и о них речь тоже идет в письмах. Мне остается только сказать, что для меня это был уникальный опыт… — он снова прикрыл рот, — и это была честь для меня. Теперь, если вы готовы, Дэйв, нажми, пожалуйста, кнопку.

Она поставила видеокамеру на стол в библиотеке так, что в кадр в основном попадало кресло, а ее профиль двигался туда-сюда и почти все время оказывался не в фокусе. Раз или два, когда она поправляла камеру, ее лицо увеличивалось, приближаясь к объективу, на несколько секунд словно разрезая гладь мутной воды, перед тем как снова погрузиться в темные глубины. Но ее голос узнавался безошибочно, этот изнеженный, хриплый полушепот, который был музыкальным сопровождением всех их жизней.

— Простите, — начала она, — вы же знаете, я не разбираюсь в технике. Так! Спасибо вам всем за то, что пришли, хотите — верьте, хотите — нет, но я с нетерпением ждала этого. — Она говорила так, словно речь шла об одной из вечеринок, которые она устраивала внезапно, просто начиная бросать одежду через перила, пока внизу не образовывалась куча блестящих вещей. Джеки заплакала. — Как мой душеприказчик сообщил вам, — Эмбер наклонилась в кресле и помахала пальцами в камеру, — это ты, Ник, Ник… Мы решили, что говорить сейчас о разделении моих вещей довольно грубо, так что это я сделала индивидуально для каждого. А видеозавещание посвящено мне. Я скажу вам, чего я хочу для всех вас на все те годы, во время которых меня не будет рядом. Понимаете, — ее голос смягчился и стал тише, так что Дэйву пришлось наклониться и прибавить звук, — если бы все было как раньше, я бы скорее всего ничего не стала говорить. Но действительно, когда человек умирает, он начинает видеть все очень четко. И правильное решение кажется просто поразительно очевидным. Конечно, вам не терпится. Вдруг потраченная вами энергия, время, проведенное не в тех местах и потраченное не на тех людей, окажутся крайне бесполезными. Так что простите меня, если вы находите все происходящее чересчур пафосным. Довольно смело так нагло вмешиваться в жизнь друзей, я понимаю. Но это прерогатива умирающего, и, честно говоря, думаю, самое меньшее, что вы можете сделать в этих обстоятельствах, — это быть ко мне снисходительными. — В камере что-то зашипело, потом белая вспышка, когда Эмбер запрокинула голову и улыбнулась. — Дэйв говорит: «Что я имею в виду, говоря об этих обстоятельствах…» — Ее голос на мгновение затих, она поднимала стакан с пола. — Мне нравится думать, что старая дружба достаточно сильна, чтобы выдержать и оправдать все это… Я записала, неплохо сказано, правда? — Она помахала перед камерой листом бумаги. — И про то, что мы не говорили вам… что я была больна… Ну… — она замолчала, откинулась в кресле и прислонила бокал к щеке, — в общем, есть много причин… но правда в том, что у меня просто не хватало духу. Для меня было лучше, чтобы вы до конца оставались друзьями, а не становились людьми, которые заранее оплакивают… Простите, если сейчас это кажется вам эгоистичным. Можете винить Дэйва, он был единственной поддержкой, которой я могла желать.

Все посмотрели на Дэйва, думая, каково ему видеть на экране свою умершую жену, которая говорит из соседней комнаты. Он понимающе улыбнулся, не отводя взгляд от экрана.

— Ну что ж, тогда начнем. — Эмбер снова выпрямилась в кресле и подняла палец в воздух. — Прежде всего Джеки. Я хочу, чтобы ты пользовалась старым летним домом у озера как убежищем для писателя, чтобы ты поторопилась и написала книгу — обо мне, обо всех нас или о чем угодно. Ты лучше, чем ты думаешь. (Без обид, Аманда!) — Аманда смутилась, а потом весело улыбнулась. — Еще я хотела сказать, что я люблю тебя и я ценила то время, которое мы проводили вместе. Это замечательный подарок судьбы — знать кого-то столько времени, сколько мы знаем друг друга. Но забудь сейчас обо мне. Думаю, ты знаешь, что я имею в виду. Не мечтай об этом, будь этим. Хорошо?

Джеки высморкалась и кивнула.

— Теперь ты, Сэм. — Сэм облокотился на стол и опустил подбородок на сплетенные пальцы. — Я оставляю тебе работу, потому что я доверяю тебе. Ты сможешь продолжить начатое нами. Я хочу, чтобы ты занимался садом. И не дай пропасть всем нашим трудам. — Сэм посмотрел на Дэйва, который кивнул в ответ. — Десятый канал собирается снимать следующие выпуски в Хедланде, только на этот раз за все отвечаешь ты. Они хотят, чтобы ты этим занимался, просто нужно организовать разрешение в отношении дома и все прочее. Я буду скучать по нашей тележизни, и я буду жутко скучать по тебе, — она слегка покачала головой, — но мне легче от мысли, что ты по-прежнему будешь делать это за нас обоих. Ну, думаю, тебе я все сказала. О, еще кое-что. Даже не думай сменить эти очки на линзы, прошу тебя.

Сэм вытащил очки из нагрудного кармана и взмахнул ими по направлению к экрану, а потом вытер глаза рукавом.

— Еще бы, — прошептал он, — как скажешь.

— Эндрю. Большую часть того, что я хочу сказать тебе и Лидии, я написала в письме, потому что… ну, мне кажется, между нами есть что выяснить. — Эмбер вздохнула и склонила голову. — Все вы знаете, что мы с Лидией не слишком ладили. Но я хочу, чтобы вы поняли, — это была моя вина, я беру на себя вину за пробежавшую между нами черную кошку. И я хочу, чтобы это ознаменовало новый этап в жизни Эндрю и Лидии. — Глаза Эндрю были прикрыты, а Лидия смотрела на экран со странной полуулыбкой. — Я говорю это при всех, потому что вы все должны простить, забыть и помочь им двигаться дальше. Лидия, надеюсь, еще не слишком поздно для нашего примирения. Просто то, что меня нет рядом, не значит, что уже поздно. А Эндрю… для тебя я хочу только одного — чтобы ты начал извлекать пользу из того, с чем ты сталкиваешься, и перестал извиняться. Это шанс заставить тебя посмотреть вокруг, и я хочу, чтобы так и было. Теперь Аманда. Я знаю, ты будешь сидеть как на иголках, так что… сделаю исключение только для тебя и Милли. Все сумки твои, а Милли получает обувь… и, естественно, все мои «Осси Кларкс». — Милли подмигнула Аманде, отодвинула кресло и подошла к окну, сильнее закутавшись в пашмину. — Что касается главного… Ну, мы с Николасом замышляли кое-что у тебя за спиной. — Эмбер засмеялась, а потом понизила голос, говоря комично серьезным тоном. — Мы скрывали это… но мы знаем тебя слишком хорошо, Аманда, мы знаем, какая ты упрямая… — она остановилась, чтобы сделать глоток, — и мы также знаем твои тайные мечты. Ты, конечно, отлично смотришься на посту редактора «Ла мод», но ты всегда хотела быть редактором американского «Ла мод». И нам кажется, им ты и должна быть. Подождите… что мне теперь делать, Дэйв? — Ее голос затих, когда она отвернулась от камеры. — Что? Эта? Хорошо. — Она снова повернулась и протянула руку к камере. — А теперь кое-что совершенно неожиданное. — Обручальное кольцо Эмбер с аквамарином приблизилось к камере, словно туманный зеленоватый айсберг, изображение задрожало, а потом на экране (на фоне нью-йоркского неба, в белоснежном плаще и солнцезащитных очках размером ненамного меньше, чем маска ныряльщика) появилась Девина.

— Привет, Аманда, — сказала она, и тонкая линия ее губ слегка изогнулась. — Как видишь, я на сто одиннадцатом этаже «Бонди Сакс» в Нью-Йорке, в офисе «Ла мод»… С января это твой новый офис.

Рот Аманды медленно открывался, она не моргая смотрела на экран.

— Смешно, как все повернулось, правда? — Девина положила руки на спинку чего-то, похожего на прозрачное крутящееся кресло. — Ты знала, что мое время здесь почти закончилось и что ты первая претендентка на это место, если б ты не дала четко понять, что никак не можешь покинуть свою солнечную Англию. Но… эта странная позиция была кое-кем не принята. Очевидно, твоя подруга Эмбер сделала несколько звонков, объяснила, что дело в неправильном понимании обязанностей жены, что именно это мешало тебе принять такое лестное предложение, — тонкие губы снова дернулись, — и ребята сверху заглотили наживку. Они даже согласились с задержкой твоего вступления в должность и официального объявления об этом назначении, понимая, что тебе нужно получить все премии до того, как пойдут слухи. Ну… — она остановилась, ее лицо застыло, — ты не удивишься, если узнаешь, что мое участие в этой несложной схеме было… как бы это сказать… небескорыстным. Эмбер щедро предложила мне право на ее последнюю съемку плюс к этому она была так мила, что завешала мне огромную квартиру в Лондоне, и, в качестве благодарности за то, что я держала все это в тайне, она оставила кое-что… на память, можно так сказать. — Девина прикоснулась к галстуку из жемчуга у себя на шее. — О, и я остаюсь членом загородного клуба. Я объяснила совету, что тебе это совсем не близко. — Она лениво махнула рукой в камеру. — Итак, тут тебя ждет новая жизнь. Конечно, никто в твоем возрасте не любит сюрпризы… Хотя кто знает, этот может тебе понравиться. Я встречаю вас обоих в аэропорту Кеннеди… — она посмотрела на крошечные часы у себя на руке, — ровно через одну неделю. Это тоже часть плана. До встречи, Аманда. — Пленка задрожала, а потом изображение исчезло.

Аманда резко опустила голову, как будто вдруг стала слишком чувствительна к свету, согнулась в кресле, а потом то ли подошла, то ли приковыляла к Николасу. Не говоря ни слова, она упала перед ним на колени, спрятав лицо у него на плече и гладя его по голове, словно неяркий свет ламп был для него опасен.

— Ну все, все, милая, — бормотал он сквозь ее пальцы, — теперь все хорошо. Все хорошо.

— Упс, подождите. — В темноте раздался голос Эмбер, а потом картинка снова появилась, только на заднем плане теперь был Дэйв. Он растянулся на диване с терьером на груди. — Хорошо, мы снова здесь. — Эмбер сделала еще один глоток. — Надеюсь, ты нормально это приняла, Аманда. Пожалуйста, прости нас за то, что мы все скрывали, но нам показалось, что так будет лучше. — Она пожала плечами и подняла бокал к экрану. — Ты должна быть в Америке. Мы любим тебя, я люблю тебя, и я хочу, чтобы ты была самой собой, а не пыталась подстраиваться под какие-то шаблоны, которые рассчитаны на более ограниченных людей. — Послышался глотающий звук и какое-то хрипение; Николас жестом попросил, чтобы Джеки передала салфетки. — А теперь для моего сообщника, Николаса. — Эмбер снова наклонилась к камере, мягко покачивая головой. — О Ник! Что я могу сказать? Ты так помог мне, дал столько советов. Уделил столько времени, которое должен был проводить с семьей. Я бы не смогла начать все это без тебя. И в какой-то мере это было самое счастливое время в моей жизни, хотя оно положило начало ее концу. Спасибо тебе. Что касается пожеланий, в Аманде есть все, что тебе надо, и у тебя есть твоя семья. Так что… оставайся таким же, какой ты есть, как пример для нас всех того, что можно жить совершенно правильно. И наконец, Саймон. Мой милый брат. Все, что я должна сказать тебе, написано в письме, потому что там много всего, о чем надо говорить прямо… Семейные дела. Так что мне не много остается добавить, кроме того, что я хочу, чтобы ты общался со всеми ними. Теперь они твоя семья, и я знаю, они помогут тебе, будут присматривать за тобой, ведь теперь я не смогу этого делать. — Сэм взял Джеки за руку и сжал ее. — Дэйв… моя опора. — Ее голос задрожал; Дэйв встал с дивана и встал за ее креслом. — Друзья, Дэйв больше не хочет оставаться в Хедланде. Для него одного это слишком тяжело, — она протянула ему руку, и он взял ее, — так что мы отдаем сады Сэму, а дом — всем вам. Теперь у вас больше не будет оправдания тому, что вы не встретились и не проводите вместе время, и я буду знать, что мой любимый Хедланд не превратится в какой-нибудь конференц-центр. Милли и Родж уже сказали, что Дэйв и дети могут переехать к ним, пока Милли не вышвырнет его… или пока он не найдет другую женщину. — Дэйв вздернул руки к груди и отвернулся от камеры. Повисла пауза, он бормотал что-то непонятное, а потом Эмбер произнесла нараспев: — Хо-ро-шо. Теперь пришло время всем отправиться в ваши комнаты. Пока мы не встретимся вновь.

Картинка исчезла, как ушедший день, оставив серый пустой экран.

Глава 22

Это была одна из тех ночей, которые случались раз или два в год. Эмбер всегда звонила поздно, уже после того, как он начинал готовить что-нибудь на ужин. «Это я, — обычно говорила она, — ищу неприятностей». Он улыбался просто от звука ее голоса, хриплого, озорного. «Чем занимаешься? — спрашивала она. — Ты же еще не поел, да?»

И он признавался: «Нет, конечно нет, а чем ты хочешь заняться?» «Я хочу увидеть тебя, — отвечала она, — и говорить с тобой, и пить мартини».

И он ехал в ее квартиру, огромную квартиру на первом этаже, которая появилась у нее, когда ей исполнилось семнадцать, квартиру, которая была, по ее словам, «жуткой рекламой полной некомпетентности хозяйки в домашних делах — я не впущу сюда ни одного мужчину, кроме тебя, Эндрю. Потому что, если впущу, они больше не позвонят». Прямо с улицы вход в комнату с полуразвалившимся бархатным диваном, вольфрамовой лампой с серебряным зонтом, забытыми после какой-то съемки несколько лет назад, и вешалками со старинной одеждой — военные кители, меха, узкие женские комбинезоны из ламы… Этого было достаточно, чтобы создать впечатление, что она держит собственный экзотический секонд-хэнд.

— Я все же как-то раз привела сюда мужчину, — сказала она, томно глядя на наполняющиеся пепельницы и полупустые бокалы с шампанским, на каминную полку, наполовину заваленную блестящими футлярами с помадой и бутылочками с какими-то жидкостями. — Он, милашка, подумал, что квартиру ограбили, и потащил меня прямо в участок! Слава Богу, мне удалось договориться с констеблем, и мы все замечательно уладили.

Эндрю привез бутылку холодной водки и оливки, и, покопавшись в пурпурной темноте спальни, Эмбер достала два искрящихся бокала для мартини.

— Это свадебный подарок, — сказала она, — но никто не узнает, если ты откусишь кусочек.

Он не видел ее около полугода. У нее немного похудело лицо, волосы стали в два раза длиннее, почти до пояса.

— О, не удивляйся, — сказала она, когда он отметил, как быстро они выросли, — их прикрепляют, прядь за прядью, час за часом. Длина, которая должна быть, чтобы понравиться «легендам рока».

Эндрю слышал, что она встречается с Дэйвом из группы «Перфект фиксче».

— Кто-то скажет, что я преследую его. — Она подмигнула ему и глубоко затянулась с видом триумфатора.

— С каких это пор тебе стало необходимо кого-то преследовать? — спросил Эндрю.

Эмбер сидела, склонив голову, ее верхняя губа, влажная, ярко-розовая, касалась края бокала.

— Может быть, тогда, когда я поняла, чего хочу; может быть, тогда, когда я смогла наконец-то представить себе завершение нашего с ним романа.

Она засмеялась и вытянула ноги. На ней был изумрудно-зеленый бархатный пиджак, коротенькие шортики и золотистые чулки с люрексом.

— Забавно, как это, оказывается, трудно, когда действительно этого хочешь, — она чокнулась с его бокалом, — но я добьюсь своего, Энди… если буду осторожной — ведь я ему нравлюсь хорошей. — Она улыбнулась одной из своих лучших улыбок, в которой соединялись опытная соблазнительница и восторженная школьница. Эта улыбка выражала все то, что Эндрю чувствовал к Эмбер: похоть и желание защитить, настороженность и умиление.

— Нравишься ему? — спросил он. — Что, его всегда было так трудно сломать? Рок-звезда отвергает внимание самой знаменитой музы рок-н-ролла конца двадцатого века — да ладно!

Эмбер засмеялась, но смех был другим, более сдержанным.

— Эндрю, это сложнее, чем может показаться на первый взгляд, — под чулками ее ноги казались цвета меда, — для такой девушки, как я… влюбленной в такого мужчину, как Дэйв. Он, естественно, прекрасно знает, как обращаться с такими… — Она взмахнула сигаретой, откинувшись на спинку дивана, и он какое-то время мог открыто смотреть на длинные блестящие ноги, на молочно-кремовый изгиб ее шеи. — Когда они отказываются от алкоголя и наркотиков, то обязательно рвут связи и с другими составляющими той веселой жизни. Их советчики на этом настаивают. — Она уткнулась подбородком в колени. — Эти психоаналитики жутко ограниченные типы. — Эмбер опустила плечи, показывая, как ее вымотало все это, — им подходят только трезвые девушки с хорошей репутацией… — Она похлопала ресницами. — Вот почему меня частенько можно заметить несущейся на собрание анонимных алкоголиков, чахлую и раскаивающуюся. Я сильно мучилась над тем, какой порок может быть достойным будущей жены бывшей рок-легенды, и пришла к тому, что это секс… — Эндрю смотрел на нее, застыв и не решаясь сделать глоток, — но это слишком просто, чтобы оказаться правдой. — Эмбер усмехнулась. — Так что я согласилась на алкоголизм. Для меня губительно крепкое пиво, — она рассмеялась, — а Дэйв думает, что это очень мило, ну, по мере того, как моя склонность пропадает. Тут за ним целый месяц ходила какая-то ужасная хиппоза, но она пила мятный ликер, а это слишком противно, если подумать. — Эмбер бросила окурок в камин. — В любом случае пока он не знает, какая я на самом деле.

— Второй такой нет, — сказал Эндрю.

— Ну, это мы с тобой знаем. А Дэйв уверен, что я могу быть второй Глорией… — Ее изумрудные глаза вспыхнули под длинными ресницами, она покрутила ножку бокала, глядя в закручивающуюся спираль маслянистой водки. — Поклонница Глория… Они были женаты десять лет, они были влюблены, но Глория совсем не подходила ему, а он ей. Милый, я все об этом знаю. Мы бесконечно говорили об этом на занятиях в группе, об их зависимости друг от друга, о его проблеме с кокаином и ее проблеме с едой… — Она театрально поежилась. — Вот отсюда я и знаю, что ему нужно спокойствие, безопасность и практичная женщина, которая бы скрасила остаток его жизни. И эта женщина — я. Я хочу стать ею. — Она улыбнулась, почти робко, и протянула бокал, чтобы он снова наполнил его. — Знаешь, я так глупо себя чувствую, когда думаю о нем, — она начала смеяться, — разве это не нелепо? Какие сложности мы устраиваем себе только для того, чтобы соответствовать чьим-то мечтам, хотя знаем, что идеально подходим такими, какие мы есть!

Эндрю медленно кивнул.

— Но только некоторые из нас никак не могут начать совпадать, — сказал он, и это прозвучало грустнее, чем он хотел.

Она прищурилась, глядя на него, и расправила плечи.

— Ну, Энди! И чьим мечтам ты хочешь соответствовать?

— О, ты же знаешь… как всегда.

— А-а-а… — Эмбер подняла голову, как будто пыталась услышать где-то вдалеке звонок. — Тогда давай сделаем это… Давай сделаем так, чтобы ты отвечал мечтам Лидии.

— Мы не сможем, — сказал Эндрю, — это не сработает.

— Милый, — сказала она, — когда женщины молоды, у них голова забита романтическими бреднями о том, кто кому подходит, а кто нет. А ты просто должен напомнить ей, какой ты замечательный. — Эмбер убрала за ухо прядь волос, блестевшую, словно мокрая трава. — Нам просто нужно заставить ее взглянуть на тебя отсюда, — она протянула руку к противоположной стене, — а не отсюда. — Прядь снова выбилась и упала ей на лицо.

— Бесполезно. Я знаю, что мог бы сделать ее счастливой, но у меня просто нет этого… — Он потянулся за упавшей сожженной спичкой, валявшейся на коврике, и сжал ее в руке так, что ладонь испачкалась углем. Вдруг он почувствовал, что сейчас расплачется, пьяный от водки, от мягких, скользящих движений ног Эмбер по блестящему полу. — Беда в том, что она права, — сказал он, не отводя взгляда от угольного пятна, — я просто не уверен в себе… в этом смысле. — Он допил последний глоток.

— А потом я просто сказал это. — Эндрю стоял перед Лидией на коленях, крепко сжимая ее руки, а она сидела не двигаясь на краю кровати. — Я сказал: «Эмбер, ты переспишь со мной?» Я попросил ее сделать мне одолжение, это было именно так. Я подумал, что, если сделаю это, то смогу сделать все. — Лидия смотрела на него, как будто взгляд был единственным, что удерживало ее от падения в пропасть, находившуюся прямо у него за плечами. — Ты никогда раньше не давала мне объяснить, что это было как… как ритуал перехода. — Эндрю зажмурился, пытаясь подобрать слова. — Я чувствовал, что, если смогу, только раз, тогда я буду свободен. Я получу… напутствие. — Он потер руки Лидии, словно пытаясь оживить ее, бледную, почти обескровленную. — После мы выпили за мою обретенную уверенность. А потом мне стало стыдно… что я попросил ее сделать это.

Лидия отвела взгляд от него и теперь смотрела в окно на черные деревья на другой стороне озера. Кто-то зажигал свет в саду, внизу на кухне Джуди гремела посудой. Было слышно, как в конце коридора Дэйв зовет детей. Эндрю взял ее за подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза:

— Все это было ради тебя, Лидия. Она знала, что я к тебе чувствую, вот почему не сказала мне ничего, когда узнала о беременности. Она не хотела, чтобы это помешало… нам. Ты думаешь, родить Зельду было частью ее плана? Но никто из нас никогда не узнал бы, был ли у нее план. — Лидия крепко зажмурила глаза, но слезы все равно текли по ее щекам, крупные и соленые; он попытался вытереть их, но она откинула голову, не давая ему это сделать. — Этого не должно было случиться, Лидия, но я не жалею, что это случилось. Зельда — часть меня, — Эндрю протянул руку, чтобы коснуться ее лица, — Зельда моя дочь, мы оба должны это принять.

Лидия какое-то мгновение смотрела на него, потом вырвала руку и влепила ему пощечину. Волосы прилипли к ее губам, глаза налились кровью.

— Почему? — кричала она. — Почему? Почему она такая хорошая, такая щедрая, почему она сделала все так, чтобы ты потом смог счастливо жить с… — она сжала руки перед собой, — с этим бесполым существом, с этим ничтожеством?

Эндрю осторожно лег на кровать рядом с ней, нежно обняв за плечи — так, словно собирался долго-долго ждать. Лидия несколько минут плакала, а потом успокоилась рядом с ним, прижавшись мокрой щекой к его рубашке. Ее бледные веки слегка подрагивали, и Эндрю даже показалось, что она заснула.

— Я не любила тебя, — мягко начала она, — я даже не замечала тебя. Для меня ты был последним шансом получить все, что мне причиталось. А потом, когда ты узнал о Зельде, я подумала, что это награда мне, что-то такое, что я смогу использовать как оружие против тебя. — Она тяжело дышала и не шевелясь лежала в его объятиях как кукла. — Но постепенно что-то изменилось. Это не было похоже на любовь или по крайней мере на ту любовь, которую я себе представляла. — Она слабо улыбнулась. — Потребовалось какое-то время… а потом я поняла, что хочу только одного — хочу, чтобы ты гордился мной. Чтобы ты был счастлив. Я хотела дать тебе что-нибудь, чтобы я смогла чувствовать себя как раньше… Но я никак не могла дать тебе то единственное, чего ты хотел. — Она посмотрела на него, ее глаза расширились. — И тогда я поняла: это должно было стать моим наказанием. Видеть, как вы с Эмбер разделяете то, частью чего я никогда не стану. Наказание — жить с мыслью, что она навсегда останется матерью твоего единственного ребенка. — Лидия вздрогнула и стала разглаживать ладонью платье, растерянно кивая. — Знаешь, как-то раз она пришла ко мне. Внезапно появилась прямо перед домом. «Я ничем тебе не угрожаю, Лидия, — заявила Эмбер. — Ты единственная женщина, которую Эндрю любил, ты же знаешь». Эмбер хотела, чтобы мы больше виделись с Зельдой. «Так будет лучше для всех», — сказала она. А я захлопнула дверь у нее перед носом. — Дрожащей рукой Лидия откинула мокрые волосы, упавшие ей на глаза. — Я подумала: «Какая же ты сучка! У тебя есть все, а у меня ничего. Как ты смеешь диктовать мне, что я должна делать и чувствовать?!» Тогда я пошла наверх и порвала все ваши фотографии, которые смогла найти, и фотографии Зельды. Потом я спустилась вниз, открыла бар и налила себе чего-то крепкого, и это был только первый стакан из многих.

Лидия подняла руку и коснулась лица Эндрю, провела по контуру его губ, словно проверяя, тот ли это мужчина, за которого она выходила замуж. Ее губы задрожали.

— Я всегда думала, что недостаточно хороша, понимаешь? Ребенок — единственное, что я могла тебе дать, единственный шанс самоутвердиться. Но Эмбер отняла у меня и этот шанс.

— Как она догадалась поселить нас в одной комнате? — Лежа на голубом покрывале с китайским узором, на кровати под пологом, где им с Сэмом предстояло спать, Джеки сладко потянулась. — Я имею в виду, это ведь очень странно, да?

— А? — Сэм повернулся к окну, глядя, как дети играют на освещенном солнцем газоне. — Нет, я думаю, Николас предупредил Джуди в последнюю минуту. Просто надо было поменять меня и супер-Саймона. Если бы это случилось на несколько недель раньше, ты спала бы здесь с ним.

Джеки грустно уставилась на желтый балдахин.

— Ей бы это понравилось, правда? В смысле, Эмбер была бы рада узнать, что кто-то заботится о нем.

Сэм вздернул бровь и подошел к своему чемодану, брошенному около кровати.

— Я не знаю, — он резким движением открыл крышку, — на самом деле я думаю, что она очень тепло ко мне относилась.

— Знаешь, ничего не имею против этого. — Джеки скинула туфли. Она прищурилась, как будто пытаясь разглядеть что-то очень маленькое. — В смысле, я на самом деле чувствую себя немного странно из-за этого…

Сэм продолжал разбирать чемодан, то и дело поднося воротники рубашек к свету. Джеки села на кровати, скрестив ноги.

— Ну хорошо, как это было?

— Потрясающе, — держа только что вынутые из чемодана носки, Сэм взмахнул руками над головой, — потрясающе, как никогда. Кто первый пойдет в ванную?

— Потрясающе? — Джеки побледнела. — Что ты имеешь в виду? А со мной потрясающе?

— Нет… — Сэм уже снова рылся в чемодане. — Фу, твоя зубная паста. — Он протянул ей косметичку, вымазанную сверху чем-то белым. — Нет, с тобой это не так потрясающе, как… ну знаешь, то, о чем правда можно сказать «это было потрясающе»… понимаешь?

Джеки нахмурилась.

— Разве тебе никогда не было интересно, что у меня было с Саймоном? — спросила она, потянувшись к нему.

— Конечно, мне интересно, что у тебя было с Саймоном! — Сэм бросил на пол платье и пару туфель Джеки. — Сначала я вообще считал, что он из другого лагеря. Ты знала?

Джеки усмехнулась и откинулась на подушки, закинув руки за голову.

— Знала ли я?.. — Она пристально смотрела на него. — По всей видимости, тебя это едва ли волнует.

— Просто я не ревнивый, Джеки. Ты же знаешь. Кроме всего прочего, я выше этого. Ну, так у вас с Саймоном это было невероятно?

— Вообще-то да, — она уставилась на балдахин и улыбнулась самой себе краешками губ, — невероятно.

— Отлично! Ну, кто первый? Я грязнее, а ты будешь дольше мыться.

Джеки пристально посмотрела на него.

— Ты, — сказала она. — Мне нужно принести сумку снизу… Сэм?

— Да? — Он прошел в ванную, оставив дверь открытой.

— Ты думаешь, это была наша первая ссора?

— Нет, — ответил Сэм, усмехнувшись своему отражению в зеркале, — просто мы говорили как любовники, а не как друзья.

— Дорогая, — Николас стоял посередине зеленой спальни, а Аманда изо всех сил вцепилась в него, обнимая за шею, и тихо всхлипывала, уткнувшись лицом ему в рубашку, — дорогая, перестань… милая, это уже слишком.

Аманда посмотрела ему в лицо и снова попыталась спрятать голову у него на груди.

— Не представляю, что теперь делать, — сказала она.

— О, милая, это же пустяки. Я и раньше носил унижающую меня одежду, хотя, признаюсь, в ней никогда не было так жарко.

— Нет! — Аманда на секунду повернула голову вбок, как пловец, делающий вдох. — Просто невероятно, что я заставила тебя пройти через такое, — она сильнее обняла его за шею, — и все это время ты думал обо мне. Готов был сломать всю свою жизнь, и только ради меня. — Она откинула голову назад, как будто кто-то дернул ее за волосы. — А что будет со школой для детей?

— Миссис Элсворт уже все уладила… Пинтон-Преп очень похож на какое-то жутко дорогое учебное заведение рядом с Центральным парком.

— Ах, миссис Элсворт! — Она снова обрушилась ему на грудь. Потом ее вновь будто резко дернули за волосы. — А что с домом?

— Выставлен на продажу.

— О-о-о-ох! — Аманда протяжно зарыдала, а потом резко остановилась. — Боже, какое облегчение! — Она схватила Николаса за плечи. — Но как же ты… твоя стрельба и верховая езда… — Николас удивленно вскинул брови. — Ты не можешь вот так оставить все это… это все твое наследие…

— Дорогая… Ты можешь называть это моим «наследием», но мне все равно. Только ты, мой ангел, думаешь, что все эти вещи так сильно важны для счастья.

— Но твои… скачки! Как же скачки?

Николас пожал плечами:

— Ну, мы же не в Папуа — Новую Гвинею уезжаем.

— Ты ненавидишь Нью-Йорк. Ты его ненавидишь. Все эти акценты и этот шум… бутылочное пиво, коричневые бумажные пакеты. Помнишь, как ты ненавидел коричневые бумажные пакеты?

— Аманда…

— Где мы будем жить?

— Какое-то время поживем в довольно большой квартире, в четырех кварталах от школы, обучение в которой, кстати, стоит целое состояние.

— А работа? Как же Блюмфельд?

— Ах, это было даже смешно. Вчера, наутро после вечеринки, они получили большой заказ из Нью-Йорка, от которого нельзя было отказаться. И они ничего не могли поделать. Ничего.

Руки Аманды скользнули вниз по его груди и остановились на бедрах.

— А как же мы? — прошептала она. — Я все разрушила, да? Я все уничтожила?

— Вовсе нет. — Николас опустил подбородок ей на голову. — Я должен был догадаться, что происходит вот тут, в этой головке.

Они постояли так какое-то время, Аманда крепко обнимала его.

— Я могу что-нибудь сделать для тебя? — спросила она. — Ну хоть что-нибудь?

Он задумался, рассеянно потерся подбородком о ее лоб.

— Хм… Вообще-то есть кое-что. Ты можешь побольше есть с сегодняшнего дня, и на следующей неделе снова станешь как мягкая булочка — ненавижу, когда у тебя одни кости торчат.

В комнате, которая раньше казалась такой солнечной, сейчас было совершенно темно, и Джеки пришлось на ощупь шарить под абажуром одной из ламп у двери, чтобы найти выключатель. Включив свет, Джеки услышала какое-то механическое жужжание и не сразу поняла, откуда доносился звук. Потом увидела зеленую лампочку видеоплейера и поняла, что там перематывается пленка. Сумка одиноко стояла на полу под столом в нескольких метрах от входа.

— О, мисс Джеки! — Джеки подпрыгнула от испуга и, повернувшись, увидела Джуди. Та стояла в дверях и сжимала груду лучинок для растопки. — Я не хотела вас напугать. Я просто собиралась разжечь камин, но если вы заняты… — она посмотрела на телевизор, — я приду попозже.

— Нет, я… — Джеки поколебалась, а потом кивнула: — Ну хорошо, если это не трудно, Джуди, я только на минутку.

Она встала перед телевизором и, когда перемотка остановилась, нажала на кнопку «Play» и замерла в полумраке, ожидая первого кадра с профилем Эмбер. Экран вспыхнул, словно белый фейерверк в ночном небе, а потом появилось озеро в Хедланде, сверкающее в лучах солнца как пламя. Джеки оглянулась и снова посмотрела на экран. Должно быть, это были остатки какой-то старой съемки Отиса, на которую Эмбер потом записала завещание. Камера поехала влево и резко остановилась на группе людей — Дэйв, Эмбер и Сэм, развалившись, сидели на свежескошенной лужайке перед библиотекой.

— Отис, пожалуйста, милый, — Эмбер махнула рукой в камеру, — иди и поснимай что-нибудь интересное, мы просто разговариваем, это скучно.

Похоже, съемка велась в июне: у нее тогда была очень короткая челка.

— Да брось, — камера переместилась на Дэйва: он вытянулся в деревянном шезлонге, закинув руки за голову, — тебе его не прогнать: сегодня он целый час снимал, как я мыл машину.

— Ну тогда я сдаюсь.

Отис снова перевел камеру на Сэма и Эмбер.

— Не опускай руки, Сэм! — Эмбер засмеялась. — Мы близки к цели, я уверена, да, Дэйв?

— Нет, — сказал Дэйв, — ничего подобного.

— Она даже не заметила. — Сэм сорвал пучок травы и пропустил ее сквозь пальцы. — Я имею в виду, — он понизил голос и посмотрел на камеру, которая тут же приблизилась к его лицу, — она могла застукать нас вдвоем обнаженными в джакузи и поверить, что мы ищем контактные линзы.

— Не обижайся, приятель, — голос Дэйва был плохо слышен, — никто не подозревал, что у нее не хватит мозгов додуматься, что такой, не обижайся, увалень, как ты, неможет даже надеяться на что-то с таким прекрасным существом, как Э.Б. Это же совершенно невероятно! Не говоря уж о вероятности того, чтобы ты, черт побери, осмелился.

— Я знаю. — Камера вернулась, Сэм засунул ладони под мышки. — Я знаю, это была глупая идея. Прости, Эмб. Я знаю, ты хотела как лучше. Но Дэйв прав, она ни за что бы на это не повелась.

— Это была хорошая идея. — Эмбер говорила сонным голосом. — Просто мы недостаточно далеко зашли, вот и все.

Послышался какой-то звук в камере, потом она повернулась вправо и остановилась на Дэйве. Он держался за голову.

— Да брось, Эмбер! Прошло уже три года с тех пор, как ты придумала эту схему. Я имею в виду, когда Лидия снимала это чертово видео, где вы там нежитесь друг с другом.

— Ну видимо, нам придется разыграть что-то такое, чего она не сможет не заметить. — Эмбер говорила наигранно капризным тоном. — Слушайте, мы хотим, чтобы она обратила внимание, или нет?

— Я не думаю… — камера показала Сэма, — что она вообще может обратить внимание на кого-либо, кроме… — Он приложил руку к губам.

— Ну возможно, нам надо сделать что-то и с этим. — Эмбер наклонилась вперед, ее широкополая шляпа закрыла лицо. — Сэм, давай сначала попробуем что-то вроде шоковой терапии. В эти выходные, когда вы все сюда приедете, она может застать нас… за изменой. А если и это не сработает, я просто скажу Саймону, что он должен уступить ей.

— Ну отлично! Это то, что мне надо!

— Да это никогда не сработает, глупый. Они совершенно не подходят друг другу. Но возможно, она должна сама это понять.

— Есть риск, тебе не кажется? — Сэм тер руки, будто хотел очистить их от чего-то липкого. — Соединить ее с ее идеальным мужчиной. Мистер Совершенство!

— Но тебе ведь все равно нечего терять. — Эмбер потянулась и похлопала его по ноге. — Ты никогда ничего не добьешься, если она будет делать все только ради него. Кроме того, такие мужчины, как мой брат, похожи на шоколад. О них приятно мечтать, но не питаться ими.

— Не знаю. Это как-то радикально. — Сейчас Сэм тер виски. — Господи! Представляете, если она узнает! Она никогда нам этого не простит, никогда!

— Ну, — Эмбер посмотрела на Дэйва и улыбнулась, — я лично готова с этим жить. Да ладно, ты же знаешь, это стоит… — Экран стал черным на пару секунд, и сцену на лужайке заменило туманное изображение Эмбер, приближающейся к камере. — Простите, — сказала она, и ее рука появилась в кадре, — вы же знаете, я не разбираюсь в этом. Так! Спасибо вам всем за то, что пришли, хотите — верьте, хотите — нет, но я с нетерпением ждала этого…

Громкий стук заглушил ее слова. Джеки повернулась и увидела просунувшуюся в дверь голову Джуди.

— О, не уходите, — сказала она, нажав на «Stop».

Джуди вошла в комнату и остановилась, сочувственно улыбаясь Джеки.

— Должно быть, это так расстраивает, — сказала она, — вот так смотреть на нее живую. — Джеки кивнула. — Мне самой это не нравится, — она уже шла к камину, — это домашнее видео… Потом всегда думаешь, а такими ли мы были на самом деле. — Она присела у деревянной корзины и подвинула к решетке газетный лист. — Все всегда не такое, каким мы это помним, да?

Аманда сидела за туалетным столиком у окна. Ее стилист только что в ярости уехал («Учитывая все ваши замечания, любой скажет, что вы, миссис Ворт, были профессиональным парикмахером»), и теперь она разглядывала результат в трельяже и карманном зеркальце, которое передвигала у себя за головой.

— Прочти еще раз, Николас, — сказала она, и Николас, не поднимая голову с подушки, протянул руку и взял с прикроватной тумбочки исписанный лист.

— С самого начала? — спросил он.

Она кивнула и улыбнулась ему в зеркале.

— Ну хорошо! «Мои милые Ворты! Загляните в ванную, и вы найдете там бутылку шампанского. Я настаиваю, чтобы вы открыли ее и выпили за меня, но без всей этой чепухи вроде тостов за вечную память. Аманда, я оставляю тебе мои сумки (как ты уже знаешь), мои меха (дорогая, в самый раз для зимы в Нью-Йорке) и некоторые из твоих любимых украшений (посмотри на туалетном столике), плюс все модные снимки, которые пылятся в ящиках в библиотеке. Дорогой Ник, тебе я оставляю свои книги по искусству и подборку репродукций в коридоре у кухни. Я знаю, ты всегда восхищался ими. Это может показаться сентиментальным, но я хочу, чтобы вы знали — я на самом деле действительно восхищалась именно вашим браком и временами даже завидовала вам. Вы теперь мама и папа всей компании, нравится вам это или нет, и, я надеюсь, будете часто приезжать, чтобы присматривать за своей беспокойной семейкой. Люблю вас обоих, Эмбер».

Николас положил бумагу на край тумбочки и закинул руки за голову. Аманда какое-то время смотрела на него в зеркало, рассеянно теребя мочку уха и бриллиантовую сережку размером с горошину, врученную Эмбер каким-то членом королевской семьи по случаю ее двадцать первого дня рождения.

— Я не знала, что тебе нравятся те картинки, — сказала она наконец, делая глоток из бокала с шампанским. Николас поднял голову, чтобы видеть ее лицо в зеркале, потом, как будто убедившись, что она действительно разговаривает с ним, снова откинулся на подушку, — ты никогда о них не говорил — я имею в виду, мне.

— Ми-ла-я, — Николас подвинулся на кровати, поправляя подушку так, чтобы видеть Аманду оттуда, где он лежал, — ну что ты!

— О, прости, Николас! — Она повернулась на пуфике, чтобы смотреть ему в лицо, и плотнее запахнула халат. — Я знаю, это смешно, просто я еще с лета беспокоилась из-за тебя и Эмбер. Есть вещи… детали, которые беспокоили меня все эти годы, и все это накапливалось как снежный ком и вроде бы все сходилось.

— А-а-а-а, — Николас поднял больную руку в воздух, словно раненый, просящий помощи, — хорошо, я сдаюсь. У тебя есть пять минут. Последний шанс выбросить все это из головы раз и навсегда.

Аманда задержала дыхание и села ровно, как отличница, которая наконец-то привлекла внимание учителя.

— Хорошо, — сказала она. — Ну, для начала, я думала, что Зельда твоя… — С кровати послышалось недоверчивое фырканье, за которым последовало неконтролируемое хихиканье. — Все сходилось. Все даты.

— Дорогая, что ты имеешь в виду, говоря, что даты сходились? И когда же, по твоему мнению, это случилось?

— В Тоскане.

— В Тоскане? В тот отпуск, когда все болели? Бог ты мой!

— Вы же были предоставлены самим себе, все время вместе.

— Но мы же не нарочно, милая. Вы с Дэйвом заболели.

— Ну хорошо… я видела вас. До этого. На нашей свадьбе. Я видела, как ты целовал ее.

— Да-а-а-а… и все остальные, по нескольку раз.

— Это было другое… Я слышала, как ты сказал ей… ты сказал: «Ты знаешь, что нам нужно». Ты сказал, что ты «самый счастливый мужчина в мире».

Николас какое-то время смотрел в потолок, потом хлопнул себя по лбу, изображая ужас:

— Господи! Я благодарил ее! Я забыл купить тебе подарок и в панике позвонил ей, а она сказала, что нашла кое-что, и это будет выглядеть так, словно я сам это выбрал. Она действительно нашла, и я был просто дико благодарен ей. — Аманда потрогала кисть своей левой руки и нащупала крохотные бирюзовые часы, на которых были выгравированы ее и Николаса инициалы и дата их свадьбы — 18 апреля 1993 г. Она посмотрела на кровать, Николас вопросительно поднял брови. — Что-нибудь еще? — спросил он. — У тебя осталось полторы минуты.

— Да, — сказала она почти беззвучно, — записка. Записка «Лучшей матери на свете». — Николас выглядел сбитым с толку. — С цветами на похоронах, она была написана твоим почерком.

— Да. — Николас быстро кивнул, потом поднялся на локтях, как будто этот аргумент Аманды был более серьезным. — Ох, да черт с ним! — Он взъерошил волосы. — Они все равно рано или поздно расскажут об этом. Дело в том, милая моя… Зельда — дочь Эндрю.

Глаза Аманды недоверчиво расширились.

— Эндрю?

— Очевидно, это произошло случайно. Он сам узнал только пару лет назад, бедняга. Когда Зельде нужно было сделать переливание крови. Оказалось, что у нее редкая группа, и кровь Эмбер не подходила, так что им был нужен Эндрю, перед тем как делать операцию. У него и в мыслях этого не было, пока ему не позвонили из госпиталя. — Николас сжал губы и расширил глаза, как будто сам впервые узнал это. — Это было основной причиной того, почему Эмбер наняла меня… Я должен был устроить все так, чтобы Эндрю мог принимать активное участие в воспитании Зельды. Эмбер была уверена, что, когда ее не станет, это перестанет быть такой больной темой для Лидии. — Аманда покачала головой, как будто пыталась уложить все это в голове. — Ну что, — Николас снова откинулся на подушки, — все встает на свои места, да? Вся эта ненависть. Ее просто разъедала мысль, что Эмбер родила Эндрю ребенка. Вот почему я писал записку для цветов. Лидия запретила ему посылать что бы то ни было, и он был в таком отчаянии, что решился довериться мне. Хотя, конечно, к тому времени я уже все знал.

— О Николас! — Лицо Аманды скуксилось.

— Ну… милая, иди сюда. — Она покорно подошла к кровати, опустив голову, прижав к носу платок. — Все, хватит. — Николас уложил ее рядом с собой и крепко обнял. — Я собираюсь кое-что тебе сказать, дорогая. За неделю до своей смерти Эмбер сказала мне, что знала о твоей зависти к ней. — Аманда замерла в его объятиях. — Она сказала, что это одна из причин, почему она так тебя любила: за то, что ты была выше зависти, была ее другом, несмотря на свои чувства. Она пришла к выводу, что ничего не может с этим поделать. И знаешь почему? — Николас остановился и поднял голову, чтобы посмотреть в лицо Аманде. — «Потому что, — сказала она, — этого очень мало во мне и слишком много в Аманде». А знаешь, что я сказал? — Аманда лежала не шевелясь. — Милая? — Она затрясла головой. — Я сказал: «Настоящая любовь в том и заключается, что ты любишь человека, несмотря на боль, которую он тебе причиняет».

— Она хочет, чтобы мы участвовали в жизни Зельды. — Эндрю отвернулся от окна и протянул письмо Лидии. Она сидела сжавшись у спинки кровати, словно зверек во время кораблекрушения. — Хорошо, я прочту. Она пишет, — он снова поднес письмо к свету, — «…как ты знаешь, Дэйв вел себя в этой ситуации как святой и всегда стремился поступать так, как будет лучше для Зельды. Он всегда говорил, что тебя нужно было посвятить во все с самого начала, прямо с ее рождения. Мне кажется, я, пытаясь защитить тебя, и ты, в свою очередь, пытаясь сделать как лучше для Лидии, оба ошиблись. Ну, еще не все потеряно! Мы с Дэйвом считаем, что сейчас самое подходящее время для того, чтобы ты начал играть важную роль в жизни Зельды, а она — в твоей. Она очень тебя любит, я знаю, что она чувствует свою связь с тобой, и мы хотим, чтобы она знала, что ты ее отец, чтобы у нее было время узнать тебя получше. Дорогой Николас подготовил что-то вроде доверенности (я думаю), которая позволит тебе участвовать в содержании Зельды (правда, у нее очень дорогие запросы) и позволит тебе принимать участие в решении проблем, связанных с ее будущим. Так будет гораздо лучше для всех. Дэйву не помешает помощь, а Зельде теперь нужна мать». — Эндрю убрал письмо в карман. — Я хочу, чтобы мы простили друг друга, Лидия, — сказал он. — С меня довольно. Я хочу это сделать. Ради Зельды и ради Эмбер.

— Как ты можешь быть уверен? — Она говорила тихо и бесстрастно. — Как ты можешь быть уверен, что у нас получится?

— Я не уверен, — сказал он, — но я знаю, что это наш последний шанс.

Лидия сидела молча, упершись подбородком в колени, прижав щеку к спинке кровати. Через некоторое время она выпрямила ноги, встала и подошла к Эндрю. Он смотрел, как на залитой светом лужайке дети лепят снеговика. Лидия открыла окно на пару дюймов, и ледяной порыв ветра ворвался в спальню.

— Зельда! — закричала она.

Дети подняли головы и помахали ей.

— Папа сказал, что мне пока нельзя подниматься к вам! — закричала Зельда, подпрыгивая. — Он сказал, вы заняты.

— Теперь можешь подняться к нам, милая, — Лидия дрожала, — и лучше все заходите в дом, становится слишком холодно. — Дети остановились — каждый там, где играл, как будто кто-то резко выключил их, а потом покорно пошли к дому. Лидия закрыла окно, постояла молча какое-то время, глядя на деревья, качавшиеся на ветру. — Я хочу, чтобы ты знал, — сказала она, — я никогда не спала ни с кем из них.

— Я это знаю, — ответил Эндрю.

Они услышали, как с той стороны двери заскрипели половицы и зашлепали маленькие ботиночки бежавших по коридору детей.

— Думаю, я выпью шампанского, — сказала Лидия и повернулась, чтобы задернуть шторы, — только один бокал.

Джеки захлопнула дверь и попыталась отдышаться, пробежав без остановок из Солнечной комнаты до спальни. Сэм снова рылся в чемодане, замотав бедра полотенцем.

— Джеки, ты не видела мои «Хиты семидесятых»? — спросил он, не поднимая головы. — Знаешь, тебе надо бы поторопиться. У нас всего полчаса до общего сбора. — Джеки не отвечала. Она стояла у двери, приложив руку к вздымающейся от быстрого бега груди. — Я думаю, пурпурный бархат, — Сэм повесил пиджак на крышку чемодана, — хотя, если честно, он тесноват, или… — он эффектным движением вскочил на ноги, — «чертова кожа», как думаешь? Девушка, вам стоит уделять немного больше внимания активным физическим тренировкам. — Он пошевелил бровями в стиле «Граучо» Маркса. — Может быть, я смогу вам как-то в этом помочь? Ну давай, Джеки, пурпурный или молескин… каким ты меня хочешь?

— А что твой плисовый костюм? — спросила она. — Ты взял его?

— Да-а-а, — осторожно ответил он, как будто это был вопрос с подковыркой.

— Надень его, — сказала она, — и очки, ладно? Ты без них на себя не похож.

Он усмехнулся.

Она подошла к лакированному столу, взяла лежащий на нем конверт и прошла в ванную.

— Я оставил воду включенной! — прокричал Сэм через плечо. — В конце концов, было не так уж плохо.

Ловкими движениями она сняла джинсы и кофту, выскользнула из туфель и шагнула в ванну, держа руки над головой, чтобы не намочить конверт. Пара секунд ушла на то, чтобы устроиться, потом она нащупала пальцами ног край ванны, вынула письмо из конверта, развернула его и опустилась в пену.

«Моя милая Джеки!

Тебя не интересуют мои вещи, но я оставила тебе пару колец (не могла удержаться), и я хочу, чтобы музыкальная коллекция досталась тебе, потому что никто не оценит это так, как ты, и еще портрет моей матери (он в коричневом конверте). Как мне кажется, у тебя с этим связаны кое-какие счастливые воспоминания, а у Саймона — нет. Я знаю, что ты будешь даже больше счастлива, чем все остальные, но только если научишься различать полутона, а не делить все только на черное и белое, и помни, что никто не может быть таким идеальным, как ты того хочешь».

Внизу другой ручкой были пририсованы падающие звезды и улыбающиеся мордочки луны. Они прыгали вокруг последней корявой надписи: «Невозможно всегда получать то, что хочешь, но, держу пари, с помощью друзей ты получишь именно то, что тебе нужно.

С любовью, Э.».

Глава 23

На экране идет отбивка: пять, четыре, три, два, один… Появляется картинка.

Панорамная съемка. Камера мягко движется по ярко освещенному холлу Хедланда, проходит через открытые двери в столовую. Огонь в камине отбрасывает красные блики на стены и веселые лица сидящих вокруг стола; кажется, они не замечают, что их снимают. Камера движется с одной стороны стола, показывая высокие прически и оголенные шеи. Руки сидящих за столом свободно лежат на спинках стульев соседей.

Кадр меняется. Крупным планом Дэйв Кросс. Он встает во главе стола, держа в правой руке бокал.

— За лучшую жену, мать, друга и музу, за Эмбер Бест. И пусть она еще долго будет источником добра в нашей жизни.

Все встают, поднимают бокалы к потолку, закидывают головы назад, и крик «За Эмбер!» хором проходит по кругу.

Камера приближается к фотографии Эмбер, Дэйва и детей, стоящей на каминной полке. Под балладу «Энджи» группы «Роллинг Стоунз» идут титры. Внизу экрана замирает логотип Десятого канала и дата съемок.

Голос за кадром:

— Это был повтор программы, впервые показанной в январе. Пожертвования в исследовательский фонд Эмбер Бест по заболеваниям крови присылайте по адресу: АББДР, Почтовый ящик номер 409.

Сэм остановил запись и растянулся на полу в Солнечной комнате.

— Мне для финальных титров нравится «Энджи», по-моему, это лучше, чем «Simply the Best»^[5], — сказал он, протягивая руку Джеки. — Стало явно лучше.

Она засмеялась и откинула голову на распростертого на полу горячего Санту.

— Мне в целом сейчас даже больше нравится, — сказала она. — Десять прошедших месяцев как-то утрясли все это, правда?

Аманда оторвалась от глянцевого журнала, лежащего у нее на коленях, и протянула Эндрю пустой бокал из-под вина.

— М-м-м… В конце концов, мы отлично потрудились. Я ни о чем не жалею, конечно, кроме того, что на последнем ужине была в «Луиджи и Луна». Мартин до сих пор мне этого не простил. О, я на самом деле скучаю по тому времени… Воскресенья без бумаг уже совсем не те, да, Николас?

Николас серьезно покачал головой и присел рядом с ней на диван.

— Милая, не забывай, — он подмигнул Эндрю, — личный водитель и дом в Хэмптонс кое-как помогли тебе пережить это недовольство.

— Да, — Эндрю расчистил место у камина для бутылки красного вина, — мы слышали, Джим и Вив оставались у вас на лето.

— Оставались! — Аманду слегка передернуло. — Они все еще с нами, живут там, где должен был быть наш «домик для развлечений». Там такое прекрасное место для пикников, а Джим… как бы это сказать… превратил его просто в грядку. — Она подняла глаза от журнала и улыбнулась.

— А еще там живет Джулия. — Джеки легонько толкнула Аманду ногой. — Да?

Аманда стала быстрее листать журнал.

— К тому времени как я приехала, она стала уже фактически частью всего. «Джу-у-улия из Лондона, — она зажала нос, изображая бруклинский хныкающий тон. — Мы должны увидеть эту Джулию!» Ну что можно было сделать? И кроме того, мне же нужно, чтобы кто-то прикрывал меня от Ребекки де Манга, если уж на то пошло.

— Милый? — Лидия просунула голову в дверь. На руках она держала ребенка. — Эндрю… А разве мы не должны забрать Зельду?

— Нет, Милли сказала, что сама попозже ее привезет. — Эндрю посмотрел на часы. — Иди и посиди с нами минутку.

Лидия прислонила ребенка к плечу и села на краешек дивана рядом с Эндрю.

— Как Эмбер? — Джеки протянула руку, чтобы покачать крохотную ножку в кожаном ботиночке.

— О, знаешь, никак не засыпает, ничего не хочет пропустить, — Лидия туманно улыбнулась, — как обычно.

— Я могу забрать Зельду, если хотите. — Саймон кочергой пошевелил дрова в камине. — Мне все равно надо туда ехать… проверить, как там все. — Он пнул бревно носком своего байкерского ботинка, пуская в очаг столб искр. Эндрю поспешно вскочил, чтобы отодвинуть бутылку.

— Было бы здорово, дружище. — Эндрю по-дружески похлопал Саймона по плечу. — Отличная идея. Это ведь не имеет никакого отношения к племяннице Роджера, которая гостит у них, да? — Он подмигнул всем сидящим в комнате, и они начали с интересом перешептываться.

Саймон, продолжая заниматься камином, покачал головой, но когда повернулся, чтобы взять еще одно полено из корзины, он улыбался.

— Кстати, — Эндрю взмахнул своим ежедневником, — нам нужно, чтобы вы все сказали, когда будете свободны для крестин Эмбер. Давай начнем с тебя, Аманда, потому что ты занята больше всех.

— Остаток года совершенно забит. — Аманда порылась в сумке, стоящей на полу, и вытащила книжку в кожаном переплете размером не меньше Библии. — Боюсь, и весь январь тоже.

— Первая неделя февраля? — Эндрю послюнил палец и перевернул страницу. — Все согласны?

— Давай посмотрим… Э-э-э… Нет, — Аманда ткнула в книжку карандашом, — у нас выходит выпуск по новым талантам. Либо я буду лично кормить Тициану прописанными ей таблетками, либо сама окажусь в больнице. — Она закрыла глаза руками. — Она хочет отснять все в огромном плавучем танке, чтобы девушки были с хвостами русалок. Представляете? Если бы только ты не был занят, Саймон, все было бы гораздо проще.

— И кто же теперь единственная и неповторимая, а? — Джеки обняла колени и посмотрела на Аманду.

Та помедлила, а потом продолжила внимательно просматривать февраль.

— Ну… э-э-э… некто по имени Люсиль Демойн, — ответила она, не поднимая глаз. — Девочка из Техаса, похожа на молодую Миа Фэрроу. Мы уверены, она будет иметь успех. Ну, знаешь… — у нее чуть дрогнула верхняя губа, она перестала переворачивать страницы, на секунду встретилась глазами с Джеки, — как бы то ни было, сойдет.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Примечания

1

Марк Болан — музыкант английской группы «Ти-рекс» — вокал, гитара, бас-гитара. Считается одним из основоположников глэм-рока. — Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

2

Кайпиринья — бразильский слабоалкогольный коктейль.

(обратно)

3

Мандракс — антидепрессант, содержит димедрол.

(обратно)

4

Игра слов: Amber Best. Best — лучший (англ.). Быть второй Бест, то есть быть второй лучшей.

(обратно)

5

«Simply the Best» — песня Майка Чампена и Холли Найт, хит Тины Тернер; игра слов: «best» (англ.) — лучшая и одновременно фамилия героини.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

*** Примечания ***