Гадюшник [Линда Дэвис] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Линда Дэвис Гадюшник

Пролог

— Высший класс.

— Откуда такая уверенность?

— Все при ней. Никому и в голову не придет ничего заподозрить. Она умна, выдержанна и честолюбива; такое дело придется ей по душе. К тому же она идеалистка — может и закон преступить, если решит, что правда на ее стороне. И вероятно, получит от этого удовольствие.

— Это еще почему? — насторожился Бартроп.

— Да вид у нее такой — словно готова наперекор судьбе пойти, хотя и аккуратно.

— Вам не кажется, что это оружие обоюдоострое? — нахмурился Бартроп. — Похоже, вы забываете, что мы не имеем права на ошибку. Если хоть что-нибудь просочится в прессу…

— Не просочится, — успокоил его Баррингтон. — Она будет играть с нами, да и проверку я ей устроил неплохую. Она умеет держать язык за зубами. То есть вообще-то любит посплетничать, как любая, но только не о деле.

— А ведь она вам нравится, не так ли?

— Она любому понравится.

— Но ведь вы отдаете себе отчет, что ей может прийтись несладко? Если что-нибудь пойдет не так, нам придется от нее избавиться.

— Считаете, ей следует об этом знать?

«Она будет знать ровно столько, сколько я сочту нужным», — подумал Бартроп, а вслух сказал:

— Скажите ей, чтобы не попадалась, а если попадется, пусть выбирается сама. Вопрос в том, устроит ли ее это? Мне вовсе не хочется, чтобы она побежала в полицию.

Баррингтон задумался:

— Все будет в порядке.

— Впрочем, так или иначе болтать не в ее интересах, — раздельно, со значением проговорил Бартроп.

Директор отдела по борьбе с наркотиками управления М16 и президент Английского банка понимающе улыбнулись друг другу. В тот момент им и в голову не могло прийти, что Сара Йенсен, если ее загнать в угол, становится чистой львицей; что, если ее кинуть, она, подобно Самсону, раскачав колонны, обрушит на них свод храма.

Глава 1

В свои двадцать семь лет Сара Йенсен жила, в общем, обычной жизнью, но так казалось только на первый взгляд. Занимаясь внешнеторговыми операциями, она завоевала видное положение в лондонском Сити. Жила в большом доме вместе с братом и приятелем. Была красива. Всего ей хватало — внешних данных, любви, денег. И страха. Жизнь, которую она с таким тщанием выстроила, была хрупкой. Она могла оборваться точно так же, как со смертью родителей оборвалось одним солнечным полднем в Новом Орлеане ее детство. Считанные секунды. Вспышка. Мгновенный удар. Прикосновение чего-то металлического к коже. Этот страх всегда был с ней. Он заползал куда-то вглубь, укрывался, стараясь сам себя превозмочь и обмануть, в разного рода закоулках души, но не исчезал никогда. И тень его падала на все, что бы она ни делала и чем бы ни занималась, — на безумно рисковые операции, когда она у себя за столом играла в игры, где на кон ставились миллионы фунтов стерлингов, на случайные любовные интрижки, на устоявшийся роман с Эдди, на выпивку; этот страх таился в ее заливистом смехе и в теперешней, ничем не омраченной жизни. В этой хрупкости заключалась и своеобразная сила. Она обогащала жизнь, позволяла наслаждаться ею, придавала ей остроту. И пока зазубрины характера удавалось сглаживать и сводить воедино, ничто ей не угрожало.

Иногда она задумывалась, а не возникает ли у кого-нибудь подозрений, нет ли кого-то, кто видит картину в целом. Нет. Может, двое ее ближайших друзей, Джейкоб и Масами, и замечали какие-то тени, смутные штрихи, но никогда о том не говорили, почти всегда удовлетворяясь обликом, который Сара создала для публики.

Сара улыбнулась и стряхнула с себя задумчивость. Повернувшись к мерцающему экрану компьютера, она взяла трубку и провернула сделку. Так, с этим покончено. На все ушло тридцать секунд. Заработано полмиллиона.


Деньги со скрежетом мчались по проводам, теряя память о своем происхождении в электронном лабиринте, который, стирая следы перемещений, сортировал купюры, укрывал, увязывал в пачки. Потом их можно будет извлечь из потока и вложить куда-нибудь еще. Антонио Фиери никогда не рисковал. Именно поэтому ему удалось подняться почти на самую верхушку мафии, ни разу при этом не оказавшись под следствием, не говоря уж о тюремном приговоре.

Ему было пятьдесят семь — невысокий мужчина, чья некогда мускулистая фигура оплыла теперь изрядным слоем жира. Лицо у него было почти совсем плоское, разве что короткий нос торчал да выпячивались на удивление полные губы. Волосы у него редели, а естественную их седину парикмахер раз в месяц перекрашивал в черный цвет. В темно-карих маленьких круглых глазках постоянно сохранялась настороженность, и в то же время чаще всего их освещала добродушная улыбка, в которой светилось подлинное удовлетворение хорошо выполненной работой.

Антонио был главным казначеем мафии. Он отмывал деньги, обращая особое внимание на наркодоллары, занимался вкладами и придумывал новые и относительно чистые способы заработка. К насилию он относился спокойно — так же, как к своим клиническим операциям на финансовых рынках. Ему по-настоящему нравился сам процесс делания денег из денег; из всех его проектов этот, последний, оставался непревзойденным.

Он отодвинул аппарат. На трубке остались отпечатки его пухлых пальцев. Произведя кое-какие подсчеты, он довольно улыбнулся. Семь миллионов за три часа. Легкие деньги. И чистые. Гораздо чище, чем шантаж, вымогательство, наркотики или убийство. Всего-навсего голос в трубке, цифры на экране да несколько закорючек на бумаге. И еще — быстрые деньги. Всего несколько секунд, а они уже перелетели в другое полушарие.

Представив себе, как фунты стерлингов, доллары, немецкие марки и йены несутся по небу, Фиери ухмыльнулся, и рот его широко растянулся, как на масках, которые надевают в Хеллоуин — День всех святых. Четыреста миллионов долларов. Интересно, если выложить в длину, скажем, десятидолларовыми купюрами, сколько получится? Пожалуй, расстояние от Рима до Нью-Йорка займет. Фиери улыбнулся, высвободил тело из кресла и как колобок покатился к холодильнику, стоявшему в углу кабинета. Четыреста миллионов долларов за десять месяцев. Он налил себе бокал шампанского и выпил за легкие деньги.

Знай Фиери, куда отправилось его послание, шампанское показалось бы ему дегтем.


В людном торговом зале одного из коммерческих банков Сити молодой человек, занимавшийся внешнеторговыми сделками, положил трубку и с трудом подавил желание подпрыгнуть от восторга. Еще три миллиона долларов на номерной счет. Четверть этой суммы — его доля. Становится все труднее и труднее, усмехнулся он про себя, тратить такие деньги так, чтобы это не бросалось в глаза.


Еще одна партия кокаина. Пятьдесят килограммов, спрятанных в подошвах туфель, пришедших контейнером из Италии. Перехваченный совместными усилиями таможенной службы ее величества и М16 груз направлялся в складские помещения одной торговой компании на востоке Англии. Водитель и приемщики груза были арестованы. Груз конфискован, скоро будет уничтожен, а пока идет допрос исполнителей. Фиона Дункан, председатель правления специальных уполномоченных при таможенной службе ее величества, передала все подробности по телефону. Джеймс Бартроп из M16 бесстрастно выслушал их.

Перехват — победа эфемерная. Поток наркотиков, переправляемых в эту страну, не иссякает, и выпавшее звено скоро будет заменено другим. Иное дело — обнаружить и уничтожить источник, порвать всю сеть; тогда действительно можно говорить об успехе. В этом и состояла одна из основных целей Бартропа. Действуя совместно с ФБР, американским агентством по борьбе с наркотиками и таможенными службами Англии и США, М16 играла теперь важную международную роль в этой области.

Значительную часть наркотиков, незаконно переправляемых в Соединенное Королевство, контролировали вступившие в зловещий союз наркобароны Южной Америки и мафия, действующая в качестве их европейского партнера. На Джеймса Бартропа постоянно давили, чтобы он нашел способ проникнуть в этот союз и раскинутые им сети и положил таким образом конец наркобизнесу в Соединенном Королевстве. Последний груз, полагал он, отправлен совместно колумбийцами и мафией. Возможно, хотя крайне маловероятно, это подтвердится в ходе допроса исполнителей. Бартроп знал, что они почти наверняка будут хранить мрачное молчание. Возможно, попытаются скостить себе тюремный срок, которого так и так не избежать, называя оптовиков и одиночных торговцев опиумом, образующих следующее звено общей цепи, но, если предположения его верны, они никогда не раскроют источник происхождения наркотиков, ибо это значит накликать на себя скорую и мучительную смерть.

Расстрельные команды мафии колумбийских наркосиндикатов, если только речь не шла об участниках конкурирующих группировок, которых они отстреливали по одному, действовали совершенно безжалостно в отношении собственных наемников, представляющих угрозу безопасности всей организации. Уважение колумбийского наркобарона — честь сомнительная, но Антонио Фиери, который ничуть не уступал своим южноамериканским партнерам в коварстве и жестокости, им гордился.

Бартроп впервые узнал о его существовании десять лет назад, когда возглавлял римское отделение М16. Ходили слухи, что Фиери, считавшийся одним из главарей сицилийской мафии, подкупал местных и не только местных политиков, чтобы прибыльные строительные подряды доставались компаниям, связанным с мафией. Впрочем, доказательств добыть так и не удалось — одни подозрения. Фиери всегда умудрялся перехитрить различных чиновников, охотившихся за ним.

Поднимаясь по служебной лестнице, войдя в ряды Шестерки, или «Фирмы», как называли ее все сотрудники М16, или «Друзей», на жаргоне информированных людей со стороны, Бартроп не спускал глаз с Фиери. Теперь Бартроп сделался директором отдела по борьбе с наркотиками (ОБН), а Фиери, если верить оперативным сводкам, — одним из лидеров мафии, отвечающим за сделки с наркотиками. И если Бартроп по своему положению мог позволить себе стрельбу по отдельной мишени, то Фиери такой мишенью и был.

Бартроп поднялся из-за стола, прошел к окну и выглянул наружу. Внизу несла свои грязные воды Темза. Разминулись два буксира. Бартроп заметил, как двое мужчин, стоявших на палубах, помахали друг другу. Вроде как смотришь немой фильм. Запахи и плеск воды вообразить нетрудно, но сквозь стекла можно наблюдать только безмолвные картинки. Такие стекла, утолщенные и не пропускающие звуков, поставили по специальному распоряжению министерства обороны.

Бартроп, прищурившись, смотрел на солнечные блики, играющие на воде. Был прекрасный июньский день. Он все стоял и стоял неподвижно, опираясь ладонями о подоконник и вглядываясь куда-то вдаль.

На фоне залитого солнечными лучами окна он выглядел невесомым силуэтом, словно бурлящая внутренняя энергия содрала с его костей все кожные напластования. На нем был элегантный темный костюм, только подчеркивавший стройность юношеской фигуры. И лишь лицо выдавало его истинный возраст. Пальцы у него от постоянного курения пожелтели, а вокруг глаз и рта разбегалась сеть морщинок.

Лицо у Бартропа было на редкость выразительным и подвижным. Но в то же время оно могло и замыкаться, становиться непроницаемым. Бартроп был непревзойденным актером, извлекающим все, что надо, из своих многообразных внутренних запасов. В результате сформировался поразительно острый ум, позволивший ему сделать в Фирме быструю карьеру. Поговаривали, что когда-нибудь он станет шефом.

Бартропа уважали; впрочем, была и немалая группа противников, утверждавших, что, может, у него немного больше ума, чем надо. Такие замечания до него доносились, и он со смехом отмахивался от них. В себе он копаться не любил.

Бартроп оторвался от окна и возвратился к столу. Нажав на кнопку, он попросил свою секретаршу Мойру вызвать заместителя директора ОБН. Майлз Форшоу появился через несколько минут и сел напротив Бартропа. Тот сообщил ему о перехваченном грузе и поделился подозрением, что за ним, возможно, стоит Фиери.

— Попробуем найти к нему новый подход. Забросим сеть пошире… Если не удастся поймать его на наркотиках, попытаемся найти слабое звено где-нибудь еще. — Заметив, что Форшоу собирается что-то сказать, Бартроп поднял руку. — Знаю. Мы и так занимаемся этим, но я хочу нащупать новые точки. — Бартроп замолчал и потянулся за сигаретой. Воспользовавшись паузой, Форшоу заговорил:

— Тут мы кое-что получили вчера вечером. — Он поскреб подбородок и продолжил медленным, тягучим голосом, который всегда так раздражал подвижного как ртуть Бартропа. — Из итальянского отделения. Вы ведь знаете этого финансиста Джузеппе Кальвадоро, которого мы сейчас проверяем? — Бартроп кивнул. — Так вот, выяснилось нечто весьма любопытное. Вчера мы отправили к нему садовников убрать высохшие цветы. Те полдня опутывали кабинеты и телефоны всякими проводами, и не успела еще подойти очередная смена, как вынесли из дома все старые «жучки».

Бартроп рассмеялся. Кальвадоро считался столпом миланского общества; личность видная и уважаемая, он был практически вне подозрений. Незаменимый брокер для какого-нибудь босса из мафии. У Бартропа не было доказательств связей Кальвадоро с мафией, но кем бы его клиенты ни были, они явно обладали секретами, которые следует охранять. Дважды в день служба охраны прочесывала роскошные рабочие помещения Кальвадоро на виа Турати на предмет обнаружения всяких подслушивающих устройств; даже корреспонденция проверялась: а вдруг «жучок» спрятан в недрах коричневого почтового мешка?

— Короче, — продолжил Форшоу, — Кальвадоро сделал и ответил на несколько любопытных звонков. Первый собеседник не назвался по имени. Он просто посоветовал Кальвадоро менять фунты на доллары. Шестьсот миллионов долларов, разбитых на равные части по двадцать пять миллионов в каждой. Кальвадоро тут же перезвонил трем брокерам в Лондон и велел им немедленно распределить двести миллионов долларов по обычным счетам, разбив их на части по двадцать пять миллионов в каждой.

Бартроп глубоко затянулся в ожидании главного. Форшоу слегка подался вперед, но спина по-прежнему оставалась совершенно прямой, словно он был затянут в корсет.

— Мауро, главе нашего римского отделения, голос показался знакомым. — Ради пущего эффекта Форшоу выдержал паузу. — Он считает, что это Фиери.

Бартроп поднял бровь, что должно было свидетельствовать о сдержанном интересе; Форшоу часто и всегда безуспешно пытался овладеть этим искусством.

— Сейчас я пытаюсь это выяснить. Но самое интересное заключается в том, что кто-то — не важно даже кто — хочет скрыть масштабы своих торговых операций. Возможно, конечно, он просто переводит деньги на двадцать четыре различных счета, но я в этом сомневаюсь. Скорее подозрительны сами сделки. На финансовом рынке шестьсот миллионов долларов привлекут внимание. Двадцать пять — нет. Все, что будет зафиксировано, — серия никак между собой не связанных операций, каждая на двадцать пять миллионов.

Бартроп с шумом выпустил дым.

— И когда же все это было?

— Как вы и сами догадались, — улыбнулся Форшоу, — за полчаса до того, как Английский банк объявил о понижении процентных ставок на один пункт.

— Стало быть, где-то в главных банках происходит утечка; может, даже в самой «Старушке».

— Похоже на то. — Форшоу уронил подбородок на руки и задумчиво посмотрел на собеседника. — И Антонио Фиери предпринял меры.

Оба разом улыбнулись. Бартроп с минуту помолчал. Глаза его затуманились. Он посмотрел на Форшоу:

— Вообще говоря, почти невозможно себе представить, что утечка, если она вообще есть, идет от «Старушки». Информация, касающаяся таких деликатных предметов, как процентные ставки и их уменьшение, доступна только на самом верху. Баррингтона, президента банка, я знаю много лет. Может, он и дурак, но уж никак не преступник.

На столе у Мойры раздался звонок. В приемной прозвучал бесстрастный голос Бартропа:

— Мойра, соедините меня, пожалуйста, с президентом Английского банка.


Президент уже вышел из кабинета, направляясь на ежемесячное свидание с министром финансов. Секретарша догнала его в сводчатом вестибюле.

— Хорошо, что я поймала вас, господин президент, — сказала она, задыхаясь. — На проводе некий Джеймс Бартроп. Он говорит, что дело срочное.

При имени Бартроп Энтони Баррингтон нахмурился и, постояв секунду, неохотно повернулся и размеренным шагом двинулся к себе в кабинет. Служащие этого банка никогда не торопятся. «Старая хозяйка Ручейковой улицы» — оазис респектабельности посреди шума и толкотни, царящих в Сити. Бегать по коридорам здесь считается неприличным. Пусть этим занимаются американские банкиры в своих башнях из стекла и стали.

Баррингтон закрыл дверь в кабинет, сел за стол и подождал, пока секретарша соединит его с Бартропом.

Глава 2

Тем же вечером, в семь часов, черный «ровер» Бартропа притормозил во дворе у служебного входа в Английский банк. В сопровождении Монро, охранника из Королевской военной полиции, выполнявшего одновременно функции его водителя, Бартроп вошел в здание и поднялся на лифте к личным апартаментам президента.

Баррингтон ожидал у себя в кабинете, гадая, о чем может пойти речь. По крайней мере ему удалось заставить Бартропа приехать сюда. Утреннее предложение нанести визит в «Сенчури-Хаус» — резиденцию М16 в юго-восточной части Лондона, обозлило его. Обычно бывает наоборот — люди ходят в банк сами, и — да будет известно Бартропу — директор М16 тут не исключение.

Размышления Баррингтона оборвал звонок. Он подошел к двери и приоткрыл глазок. Отступив на шаг от входа, стоял Бартроп, а за ним кто-то еще. Охранник, подумал Баррингтон, открывая дверь и громко приветствуя Бартропа. Баррингтон вопросительно посмотрел на охранника; тот угрюмо кивнул и сказал, что подождет снаружи. Хорошо хоть пасти не будут, с облегчением подумал Баррингтон, приглашая Бартропа в гостиную.

Баррингтон смешал коктейли. Мужчины расположились друг против друга в мягких креслах. Баррингтон непринужденно откинулся на спинку, вытянув длинные ноги и небрежно опустив правую руку. В левой у него был бокал с джином и тоником — второй за день. Он был на десять лет старше Бартропа и выглядел точно на свои годы. Волосы у него редели, приобретая тот неопределенный оттенок, который обычно именуют «перец с солью». Животик и расплывшийся подбородок свидетельствовали о любви к плотному ужину и доброй бутылке кларета. Но в отличие от Бартропа кожа у Баррингтона была довольно гладкой, а выражение лица выдавало полное довольство жизнью. Глаза его лучились ласковой улыбкой. Сюрпризов от жизни он больше не ожидал. Пристально глядя на него, Бартроп внезапно ощутил нечто похожее на презрение. Он сидел сбоку от хозяина, положив ногу на ногу, потягивая виски и прислушиваясь к светской болтовне Баррингтона. Через некоторое время он начал выказывать явные признаки нетерпения, и Баррингтон замолчал.

Бартроп допил виски и слегка наклонился к собеседнику.

— Господин президент, не откажите в любезности объяснить мне, чем вы руководствовались, когда понизили вчера процентные ставки на один пункт.

— Все очень просто, — откликнулся Баррингтон, вновь направляясь к бару. — Мы решили немного подтолкнуть экономику. Уровень инфляции контролируется. Разумеется, мы тщательно отслеживаем его, но сейчас оснований для беспокойства нет. Никаких неблагоприятных признаков; ну вот мы с министром финансов и подумали, что в нужный момент стоит произвести небольшое понижение. Вчера днем рынок ценных бумаг держался стабильно, так что мы решили, что можно действовать.

— Кто мог заранее знать о вашем решении?

Баррингтон на секунду задумался.

— Все ведущие банки мира, за исключением японцев, которые в это время спали. — Баррингтон протянул Бартропу бокал. — А в чем, собственно, дело?

В его глазах мелькнула какая-то тень, что не укрылось от Бартропа. Да это и понятно. Если подобной проблемой занимается разведка, неизбежно возникают всякого рода неприятные подтексты. Бартроп гордился своей проницательностью. Да, Баррингтон всего лишь слегка раздражен, вот и все. Впрочем, в любом случае, разглашая служебную информацию, он куда больше теряет, нежели приобретает. Успешная банковская карьера, которая увеличила его и без того немалое состояние, исключала какие бы то ни было корыстные мотивы. Тогда что же остается? Бартроп усмехнулся. На преступника Баррингтон не похож. Когда впервые зашла речь о его новом высоком назначении, досье на него в разведке оказалось чистым, как свежевыпавший снег. И если в одном из главных банков произошла утечка информации, то виноват — Бартроп был совершенно убежден в этом — не Баррингтон. Он отхлебнул немного виски и поделился с Баррингтоном информацией об Антонио Фиери и его «играх» на рынке.

Баррингтон согласился, что торговые операции Фиери выглядят подозрительно. В свою очередь, у него было чем поделиться с Бартропом. Неделю назад ему позвонил Джонатан Гилби, глава аудиторской фирмы «Даусон Лейн». Оказывается, один из младших клерков фирмы недавно сообщил ему, что в управлении внешней торговли одного крупного американского банка в Сити, а точнее в отделе, занимающемся спекуляциями с недвижимостью, происходит нечто странное. Спекуляции с недвижимостью, пояснил Баррингтон, означают, что банк передает некоторую часть собственного капитала биржевым маклерам, которые распоряжаются им таким образом, чтобы «занять позиции», то есть играть на бирже от имени банка. Это, в общем, исключение, обычно бывает иначе: выходя на рынок, банк действует по поручению своих клиентов — страховых компаний, пенсионных фондов, промышленных фирм, а нередко и от имени других банков — покупая и продавая по их поручению валюту. Спекуляции с недвижимостью представляют для банка большой риск, но, с другой стороны, обещают и большую прибыль.

Покончив с комментариями, Баррингтон вернулся к своему рассказу. Сотрудник «Даусон Лейн», занимаясь вместе с другими аудиторской проверкой Интерконтинентального банка (сокращенно ИКБ), обратил внимание на то, что его недавние доходы от внешнеторговых спекуляций подозрительно подскочили. И когда Баррингтон попросил Маркуса Айлярда, главу управления по контролю за рыночными операциями ИКБ, проверить, в чем дело, выяснилось, что подозрения юного аудитора небезосновательны. Айлярд обнаружил наличие некой схемы. Крупные доходы поступали непосредственно после интервенции ведущих банков на зарубежных рынках, а также иных акций, на которые рынок всегда реагирует весьма чутко, например, изменение процентных ставок. И в общем-то это совершенно нормально. Интервенция и процентные ставки являются и причиной, и следствием колебаний на мировых рынках. Именно в процессе этих колебаний зарабатываются и теряются самые большие деньги. Но в данном случае уж больно велики были суммы, а также определенная регулярность в их поступлении; это и заставило насторожиться, заподозрив, что кто-то из сотрудников ИКБ использует конфиденциальную информацию. Если это действительно так, то утечка подобной информации могла — тут у Баррингтона с Бартропом не было никаких разногласий — происходить только на самом верху. Возникает подозрение, что исходит она из самого сердца финансовой системы. А в результате может обнаружиться связь между одним из главарей итальянской мафии и каким-нибудь пользующимся весьма солидной репутацией банком в Сити.

Баррингтону все это явно не нравилось. Меньше всего ему хотелось защищаться на собственном поле. Перед Бартропом, напротив, возникали манящие перспективы. За последние недели лучшей новости у него не было. Он поднялся с кресла.

— Мне пора, господин президент. — Он протянул Баррингтону руку. — Был бы весьма признателен, если бы в ближайшие дни вы ни с кем не говорили об этой истории с ИКБ. У меня тут возникла кое-какая мысль, которая и вам может показаться интересной. Позвоню завтра или послезавтра.

Президент пожал Бартропу руку и проводил его до двери, после чего снова уселся в кресло и задумчиво посмотрел на нависшее над Сити небо. Ему никак не удавалось понять, что же за человек Бартроп. Он, несомненно, привлекал своей живостью, за ходом и поворотами его мысли было интересно наблюдать, но нередко эти же самые повороты приводили собеседников в немалое замешательство. Всякий раз, встречаясь с Бартропом, что, впрочем, бывало нечасто, Баррингтон ощущал в нем некую ясную целеустремленность. Какова, собственно, эта — явно крупная — цель, Баррингтон понять не мог. А вдобавок сегодня ко всему прочему пришлось задуматься, какую роль этот великолепный ум уготовил ему лично. Ни воображения, ни властной способности распоряжаться людьми Бартропу было не занимать. Несмотря на высокое положение в Сити, Баррингтон не был подозрителен, но к Джеймсу Бартропу относился с чрезвычайной настороженностью.

Что еще за мысль пришла ему в голову? Наверняка что-нибудь замечательно хитроумное, а от него, Баррингтона, требуется только молчаливое согласие. Ну что же, в границах разумного, он готов содействовать. С друзьями ссориться глупо, да к тому же в данном случае интересы совпадают — или по крайней мере ему так кажется. Будь Баррингтон наделен даром предвидения, он пошел бы совершенно иным путем сравнительно с тем, что уготовил ему в своих планах Бартроп.

На следующий день, в половине двенадцатого ночи, они снова встретились дома у президента, после того как тот вернулся с официального ужина. На сей раз Бартроп вроде бы темнить не стал и сразу взял быка за рога:

— Так вот, о наших делах, господин президент. У меня есть предложение, которое должно устроить нас обоих.

Баррингтон кивнул Бартропу на кресло и сел сам, приготовившись слушать.

— Похоже, между Фиери, за которым гоняюсь я, и ИКБ, входящим в сферу вашей компетенции, существует некая связь. Но даже если это и не так, вам ведь все равно придется заняться Интерконтинентальным, верно? — Он остановился. Баррингтон кивнул в знак согласия. — Если не ошибаюсь, все эти мошенники, орудующие в Сити, буквально растворяются в воздухе, стоит лишь начаться проверке.

— Пожалуй, что так, — признал Баррингтон. — Оптимально, конечно, поймать их с поличным. Тогда у вас появляются железные доказательства и отпереться будет трудно. А подозрения и впрямь могут быстро рассеяться, когда просто начнется проверка. Само собой, приходится думать и о невидимых жертвах мошенничества, — продолжил Баррингтон, садясь на своего конька и как бы призывая собеседника посочувствовать тем трудностям, с которыми сталкивается Английский банк, определяя политику Сити. — Надо иметь в виду, что фирмы с солидным положением, да и частные лица, весьма неохотно признаются в том, что их провели. Репутация им дороже денег. Так что порой бывает неимоверно трудно убедить их содействовать проверке.

— Могу себе представить, — заметил Бартроп, возвращаясь к главной теме. — Стало быть, чтобы не спугнуть мошенников и поймать их с поличным, идеально было бы поставить на место аудитора кого-нибудь из наших людей. — Он замолчал, внимательно глядя на Баррингтона.

— Вы имеете в виду тайного агента? — резко спросил тот.

— Вот именно, — с улыбкой сказал Бартроп. — А поскольку у нас в Фирме нет людей, занимающихся внешней торговлей, я был бы весьма признателен вам за любое предложение на этот счет. — Он помолчал, давая Баррингтону возможность осознать суть проблемы.

Баррингтон сидел, слегка склонив голову набок и настороженно, но с явным интересом глядя на собеседника.

Бартроп продолжал:

— Надо найти первоклассного специалиста и в то же время человека приметливого, любопытного, а более всего — надежного и умеющего держать язык за зубами.

Баррингтон коротко рассмеялся:

— Во-первых, это очень редкое сочетание. Маклеры — самые болтливые и самые ненадежные из всех известных мне людей. Вранье — важнейшая составная часть их работы, болтовня соответственно тоже. А во-вторых, даже если бы я подобрал вам безупречного агента, как вы собираетесь внедрить его в ИКБ?

Бартроп не мигая смотрел на Баррингтона и всем своим видом показывал, что, хотя тот глубоко заблуждается, он, Бартроп, сделает все от него зависящее, чтобы не заметить его слепоты.

— Во-первых, — это слово он подчеркнул едва заметной усмешкой, словно Баррингтона поймали на том, что тот загибает пальцы, — во-первых, я уверен, что ваши могучие связи в Сити позволят подобрать подходящую кандидатуру. А во-вторых, эти маклеры перепархивают из банка в банк так часто, что я и рубашку не успеваю переменить, так что за вакансиями дело не станет.

Баррингтон с сожалением вынужден был признать, что это рассуждение безупречно.

— А почему бы не использовать кого-нибудь из нынешних работников ИКБ? — неуверенно предложил он.

— Что ж, согласен, это было бы проще всего, но мы не знаем, кому можно доверять. Вам не кажется, что лучше все же найти человека со стороны?

Ну, разумеется, кажется, подумал Баррингтон, от которого не ускользнул подтекст последнего замечания. И отчего это, подумал он, Бартроп без всякой нужды подтрунивает над собеседником? Ему захотелось показать, кто здесь главный, и побыстрее покончить с делом.

— Ну что ж, Бартроп, ваше предложение выглядит разумным. — Он поднялся на ноги, давая понять, что тема исчерпана. — Я его обдумаю.

— Был бы весьма признателен, господин президент. И неплохо, если вам удастся организовать обед или ужин с наиболее подходящими кандидатами. Так легче будет их прощупать… Не сомневаюсь, что вы найдете возможность устроить это, не вызывая ничьих подозрений. — Бартроп посмотрел на часы. Двенадцать. Он поднялся со стула.

Баррингтон немного помолчал.

— Хорошо, положим, мы найдем вам шпиона. — Последнее слово он выделил, зная, что Бартропу это не понравится. — Что дальше? Каковы наши действия?

— В немалой степени это будет зависеть от того, каким этот человек окажется. — Бартроп замолк, словно что-то обдумывая. — Вообще-то, господин президент, я рад, что вы об этом заговорили. И уж если речь пошла о подготовке всей операции, то, может, вам не с руки действовать самому? Может, предпочитаете использовать предохранитель?

Интересно, Бартроп прибегает к жаргонным словечкам нарочно, чтобы меня позлить, подумал Баррингтон.

— Предохранитель?

— Ну да. Им может быть вице-президент или этот парень-аудитор, как бишь его? Да, Айлярд.

— С чего бы это мне подставлять кого-то вместо себя?

— Ну, это дело привычное. — Бартроп пожал плечами. — На тот случай, если что-нибудь пойдет не так.

— А что может пойти не так? Не хотите ли вы сказать, что могут возникнуть какие-нибудь неприятности?

— Нет. Вовсе нет, — рассмеялся Бартроп. — Повторяю, дело привычное. Но ведь мы не ясновидящие. И если все же что-нибудь повернется не так, вы останетесь в стороне. Шишки свалятся на кого-нибудь другого. Вот и все.

Баррингтон подошел к Бартропу вплотную.

— Знаете что, Бартроп, давайте-ка начистоту. Если есть хоть малейшая вероятность прокола, давайте забудем все, о чем мы говорили. Я найду другой способ проверить, что происходит в ИКБ.

— Я не гадалка, господин президент, — ровно произнес Бартроп, — но могу сказать, что сейчас у меня нет никаких оснований опасаться, что операции грозит провал. Если бы я так не думал, если бы не был уверен, что смогу постоянно контролировать ход дела, ни за что бы к вам не обратился.

— Стало быть, все будет под контролем? И вы гарантируете, что осечки не произойдет?

Бартроп скрыл нарастающее раздражение за приветливой улыбкой:

— Это моя работа, господин президент. Я сделаю все, что в моих силах.

— Отлично, — улыбнулся президент. — Тогда все в порядке. Вы займетесь своим делом, а я своим. Что же касается вице-президента, то, между нами говоря, на рынке сложилось мнение, что он не вполне справляется со своими обязанностями. Слишком легковесен. И я не уверен, что он у нас останется. А Айлярд… Знаете, на мой взгляд, ему не хватает того, что называют gravitas, — личной притягательности, можно сказать. Со своей работой он справляется превосходно, но светским человеком его не назовешь.

— Отлично. — Бартроп двинулся к двери. — Решать, конечно, вам.

Они обменялись рукопожатием и пожелали друг другу доброй ночи.

Бартроп спустился во двор и, сопровождаемый Монро, забежавшим вперед, чтобы придержать дверцу «ровера», сел в машину на заднее сиденье. Монро быстро ехал по опустевшим улицам Сити. Бартроп задумчиво смотрел в окно. Вообще-то на данном этапе можно, в качестве жеста вежливости, оповестить о своих планах М15, Службу охраны, но по некотором размышлении Бартроп решил, что это создаст ненужные осложнения. Не надо задействовать большее количество людей, чем это строго необходимо. Фиери он должен достать сам… К тому же такая операция — не для Пятерки и даже не для Шестерки. Это дело касается Сити, а следовательно, президента Английского банка. И если он получил там полезную информацию, стало быть, ему уже крупно повезло. Увидев в пуленепробиваемом стекле свое отражение, Бартроп улыбнулся ему.

Глава 3

Когда зазвонил телефон, Сара Йенсен лежала в постели в обнимку со своим приятелем Эдди. Ей хотелось извлечь максимум из последних дней его пребывания в Лондоне: скоро он отбывает в свою очередную экспедицию. Сара вытянула обнаженную руку и подняла трубку. Звонил ее сослуживец Дэвид. Голос у него был весьма обеспокоенный.

— Слушай, Сара, сейчас половина девятого, ты опаздываешь уже на час, и тебя повсюду разыскивает Картер. Он начинает потихоньку закипать. В отличие от него…

Сара слегка усмехнулась:

— Ну и что же ты ему сказал?

— Что ты пошла к врачу.

— Отлично. Прием начинается только в девять. Полчаса на осмотр, еще сорок пять минут на поездку из Челси в Сити. Увидимся где-то в четверть одиннадцатого. — И, не давая Дэвиду ответить, она повесила трубку и снова повернулась к Эдди.

В десять часов Сара наконец выскользнула из его объятий, встала и направилась к двери. Эдди посмотрел ей вслед. У нее была высокая — под шесть футов, — стройная, гибкая и сильная фигура. Шла она неторопливо, уверенно, явно наслаждаясь собственной наготой. Она долго стояла под душем, собрав в пучок и отведя в сторону, чтобы не намочить, длинные каштановые волосы. Оставляя за собой быстро просыхающие следы-лужицы, Сара запахнулась в кимоно из тонкого шелка, пересекла спальню и вышла на крышу, в сад. В июне, посреди ярких благоухающих роз, пальм в шесть футов высотой, гардений и герани, она чувствовала себя здесь особенно хорошо.

Немного постояв и обсохнув на теплом ветерке, Сара вернулась в спальню и, порывшись в гардеробе, вытащила лиловое льняное платье и бежевые туфли. Накинув на плечо сумку, она поцеловала Эдди и, улыбаясь, вышла из дома. На Кингз-роуд она остановила медленно проезжавшее мимо такси и к одиннадцати была у себя за столом в банке «Финли».

Джон Картер, управляющий и бывший Сарин любовник, появился пять минут спустя.

— Надеюсь, все в порядке? — с вежливой улыбкой осведомился он.

— Да-да, никаких проблем. Просто обычный осмотр.

Картер слегка зарделся. Дэвид Рид, сидевший слева от Сары, вдруг зашелся в кашле, Сара пристально посмотрела на него.

— Слушай, — сказал Картер, не обращая на Рида никакого внимания, — сможешь завтра пообедать кое с кем из наших клиентов? Они хотели, чтобы на приеме был кто-нибудь, занимающийся внешней торговлей.

Сара пролистнула записную книжку.

— Так, десятое, среда. — Она подняла голову и улыбнулась. — Хорошо, Джон, буду.

Картер вернулся к себе в кабинет и позвонил Баррингтону:

— Все в порядке, господин президент. Завтра увидимся.

— Отлично. Между прочим, есть у вас анкета этой Йенсен?

— Я скажу в отделе кадров, чтобы вам сегодня же переслали ее факсом.

— Лучше не факсом, а с курьером, — сказал Баррингтон.

— Будет сделано. — С чего бы это такая секретность, с удивлением подумал Картер. И вообще, что происходит?

Все началось десять дней назад, когда секретарша Картера, гнусавя, как обычно, что должно было продемонстрировать ее, Кейт Дженкинс, полную независимость, доложила, что на проводе президент Английского банка. Картер поднял трубку, гадая, что это за звонок: деловой или просто поболтать захотелось. С Баррингтоном они были знакомы около двадцати лет. Они жили по соседству в Суррее, и за время знакомства связи их, и профессиональные, и просто дружеские, заметно окрепли. После развода Картера жена Баррингтона часто приглашала его по выходным на ужин.

Нет, это был не просто светский звонок. Задав положенные вопросы — как жизнь, и так далее, — Баррингтон заговорил о рынках внешней торговли, и наконец перешел к делу: ему надо знать, как там у самого Картера обстоят дела с маклерами, занимающимися этими рынками. Упоминания, сказал Картер, стоит только один, точнее — одна: Сара Йенсен. Баррингтон забросал Картера вопросами: что это за дама; действительно ли хороший работник; и наконец, нельзя ли как-нибудь пригласить ее на обед? Баррингтону, по его словам, требовалось поговорить с толковыми, оборотистыми работниками, знающими положение дел на рынке.

Картер не придал этому звонку особого значения, приписав его приступу тоски, которую вызывает постоянное пребывание в башне из слоновой кости. Президенту, должно быть, обрыдли все эти важные банкиры, большинство из которых — ужасные зануды. Вот и пришло вдруг в голову, что неплохо бы побродить немного по трущобам, а разве найдешь для этого дела лучшего гида, нежели маклер по внешнеторговым операциям? Но президента, подумал Картер, ожидает сюрприз — если, конечно, встреча с Сарой Йенсен состоится.

Картер совсем забыл об этом звонке и был чрезвычайно удивлен, когда сегодня утром президент позвонил снова и сказал, что у него неожиданно освободилось обеденное время. Президент Румынского банка, дай ему Бог здоровья, отменил свидание. По семейным обстоятельствам, невнятно пояснил Баррингтон, — так может, они с Картером сымпровизируют на завтра совместный обед и почему бы заодно уж не пригласить эту самую даму-маклера, как бишь ее, Сару Йенсен?

Вот Картер, чуть не лопаясь от любопытства, все и устроил. Может, президент решил предложить ей работу, раздумывал Картер, просматривая анкету Сары перед тем, как передать ее секретарше с наказом вручить лично президенту Английского банка.

Пустой номер, подумал Картер. Банк не сможет платить ей и половины того, что она получает у Финли. С тех пор как четыре года назад Сара пришла к ним на работу, конкурирующие банки постоянно пытаются переманить ее. Но ни сам Картер, ни руководитель маклерской службы Джейми Ролинсон ни за что ее не отпустят. Они готовы платить сколько угодно, лишь бы она не ушла.

Сара, безусловно, была лучшей среди своих коллег-сверстников. Она обладала настоящим рыночным инстинктом и настоящим чутьем на рискованные операции. Собственные успехи доставляли ей истинное удовольствие, но в отличие от многих других маклеров она никогда не принимала неудачи близко к сердцу. Картер считал, что эта женщина на свой лад тщеславна и уж, конечно, исключительно энергична, но заниматься кабинетными интригами у нее не было времени. В отличие от большинства сверстников, которые всячески демонстрировали преданность своему нынешнему боссу, Сара со всей ясностью давала понять, что работать будет лишь до тех пор, пока не накопит достаточно денег для вольной жизни. Все, что ее действительно интересовало, так это лазанье по горам да всякие экспедиции, в которые она отправлялась со своим братом Алексом и этим ее новым дружком, как его… да, с Эдди, со вздохом подумал Картер.

Сидя в тиши кабинета, Картер отдался беспокойному потоку мыслей, которые одолевали его почти постоянно и от которых ему не удавалось скрыться. Поначалу он попробовал болеутоляющее в форме самовнушения. Нет ничего удивительного в том, убеждал он себя, что Сара нашла себе приятеля-сверстника. Он с самого начала заподозрил, что с ним она спала, во всяком случае, на первых порах, из сочувствия. Жена затеяла бракоразводный процесс. Они почти не видятся, жаловалась она. Его никогда не бывает дома — то он на работе, то на каком-нибудь скучном ужине с клиентами, куда она давно перестала ходить. Вот Картер и начал приглашать на эти деловые ужины свою новую звезду Сару Йенсен. Клиенты буквально влюблялись в нее. А вскоре и он последовал их примеру, излив душу женщине, которая прекрасно понимала его жизнь во всей полноте — и личные дела, и профессиональные заботы. Не говоря уж о том, как она хороша. Неотразимая красавица.

Их роман продолжался полгода. Сара возродила его веру в себя и в жизнь. Он хотел жениться на ней и, хотя ни разу даже не заикнулся об этом, был уверен, что ей каким-то образом это известно. С неизменной мягкостью она говорила, что не подходит ему. Излеченный от тщеславия возрастом и непрекращающимися нападками жены, он-то знал, однако, что она имеет в виду нечто иное: это он ей не подходит. Как это ни горько, но они расстались.

Они все еще встречались; примерно раз в месяц ужинали вместе. Он не мог противиться соблазну и расспрашивал ее о новых знакомых. Какое-то время, по ее словам, таковых не имелось, но однажды она упомянула Эдди, приятеля своего брата Алекса. Это было год назад. И Картеру казалось, что он примирился с этим увлечением.

Пока Джон Картер размышлял о своих отношениях с Сарой Йенсен, секретарша, пробираясь на мопеде через улицы и переулки Сити, везла ее анкету Энтони Баррингтону.

Полчаса спустя, миновав экспедицию банка и пройдя положенные тесты, анкета приземлилась на столе у Баррингтона, мягко скользнув в гнездо для входящих документов. Баррингтон разрезал конверт и с интересом погрузился в чтение.

Сара Луиза Йенсен, англичанка по национальности, родилась в Новом Орлеане в 1966 году; стало быть, сейчас ей двадцать семь. Образование получила в хэмпстедской женской школе и Тринити-колледже, где была первой по математике. В круг ее интересов входили джаз, чтение, катание на лыжах, горный туризм и путешествия. Закончив колледж, она в течение года путешествовала по Соединенным Штатам, а потом поступила на работу в банк «Финли».

Баррингтон обратился к записям отдела кадров. В первой, напечатанной на специальном бланке, говорилось о профессиональных качествах работника. Выдающиеся результаты деятельности. Не только оправдывает, но и превосходит все ожидания. Хладнокровный, исключительно компетентный маклер. В прошломгоду заработала для своего управления шесть миллионов фунтов стерлингов. Что касается дисциплины, то тут картина не такая радужная. Возможно, полагает, что такой ценный работник, как она, вправе рассчитывать на особые привилегии. Когда слышит нарекания по этому поводу, просто отшучивается. Баррингтон и сам ухмыльнулся, прочитав приписку от руки к последней строке: «По крайней мере она никого не пытается обмануть».

Другой бланк пестрел различными цифрами. Баррингтон бегло просмотрел его: номера банковских счетов, кредит на покупку недвижимости, страховка. Несколько цифр привлекли его внимание. Общий заработок за прошлый год — 400 тысяч фунтов. Штатный оклад сто тысяч, премиальные — триста. Даже по стандартам Сити цифра поражает воображение. Из нее следует, что Сара Йенсен — одна из самых высокооплачиваемых женщин в Сити да и вообще один из наиболее высокооплачиваемых маклеров.

В профессиональном отношении, подумал Баррингтон, Сара Йенсен — работник высшей квалификации. В этом нет никаких сомнений. Вопрос, стало быть, состоит в том, готова ли она психологически на роль шпиона. Это, разумеется, может выясниться только при личной встрече. Вообще-то Баррингтон и сам толком не знал, каким, собственно, требованиям должен удовлетворять претендент. Но в одном отдавал себе отчет твердо: встречи с этой женщиной он ожидает с нетерпением.

Возвращая бумаги на место, Баррингтон гадал, какова Сара Йенсен на вид. Уже заклеивая конверт и собираясь положить его в сейф, Баррингтон обратил внимание еще на одну деталь: в качестве ближайших родственников Сары указаны тетка и брат. Это показалось ему странным. Ей всего двадцать семь. Неужели родителей уже нет на свете? Может, какая-нибудь семейная драма? Не слишком хороший знак. Он надавил кнопку звонка и велел секретарше соединить его с Картером.

Того нашли минут через пять. Картер пояснил, что никаких драм не было. Родители Сары погибли в автомобильной катастрофе в Новом Орлеане, когда ей было всего восемь лет.

— Наверное, шрам остался на всю жизнь, — задумчиво заметил Баррингтон.

Картер помолчал, отдавшись потоку воспоминаний и незаданных вопросов. «Все это только предположения», — сказал он про себя, а вслух произнес:

— По-моему, ей как-то удалось с этим справиться.

Баррингтон с облегчением повесил трубку. Ибо пока, по крайней мере на бумаге, Сара Йенсен была в его глазах идеальным претендентом.

Глава 4

Сара Йенсен выругалась про себя. Да что же это такое? Стоит ей только собраться уйти пораньше, как на рынках неожиданно начинает твориться черт знает что. Они посмотрела на колонки цифр, мелькающие на экране компьютера, — под ее взглядом строчки, казалось, забегали еще быстрее. Она выругалась еще раз и раздраженно выдернула вилку из сети — тяжело вздохнув и матово вспыхнув напоследок, экран погас. Сара схватила сумку. Дэвид Рид с удивлением посмотрел на нее.

— Куда это ты? Ведь еще только два. Даже если бы на рынке было тихо… — Он прикинулся раздраженным. Они уже давно играли в эту игру. Ему нравился мятежный дух Сары, а ей — готовность Дэвида всегда прикрыть ее.

— Куда надо, — огрызнулась она. — Рынок приводит меня в плохое настроение, а когда я в плохом настроении, то всегда проигрываю. И тебе это известно. — Сара пожала плечами, словно мирясь с неизбежностью. — Вот я и ухожу. — На ее гладкой коже начали собираться морщинки, и Сара быстро отвернулась. — Если кому понадоблюсь, скажи, что буду завтра.

Сраженный ее логикой, Дэвид откинулся на спинку стула.

— Эй, а ты помнишь, — крикнул он вслед, — что завтра у тебя обед с Картером? — По опыту ему было известно, что приступы так называемого «плохого настроения» могут растягиваться у Сары на два дня.


В супермаркете «Уайтроуз» на Кингз-роуд толпились мамаши с младенцами, пенсионеры и сомнительного вида богемная публика, которая, как всегда казалось Саре, одевалась так, чтобы привести окружающих в уныние. Если бы Сара, подобно множеству пленников ежемесячной зарплаты, приходила сюда где-нибудь около пяти, то увидела бы в торговых залах совсем других людей. Но она предпочитала добрых католиков, занимающихся покупками между двумя и тремя. После шести всегда рискуешь попасть в толпу застегнутых на все пуговицы клерков, которые только что оторвались от рабочих столов и привезли с собой на троллейбусе в магазин все свои горести и печали.

Сара задержалась в мясном отделе, пристально рассматривая упакованные в пластик куски, вертя их так и эдак, упиваясь видом сочащейся крови. Он выбрала свежайший, на ее взгляд, аппетитнейший кусок баранины. За ним последовали картошка на жарку, помидоры, которые предстояло запечь, несколько вилков цветной капусты и целая охапка красного и зеленого салата-латука. Загрузив добычу в тележку, Сара проследовала в молочный отдел, где добавила к покупкам масло, сметану и с полдюжины яиц. Покончив с делами в супермаркете, Сара потащилась на угол, в «Челси-маркет». Купив пакетик жареных, с ванилью, орешков от «Нила», где обычно торговали отборными продуктами, она, пригнув голову, нырнула в подвальную лавчонку — знаменитую хижину, где всегда был хороший выбор вин, а продавцы, хоть и не великие знатоки своего дела, отличались отменной вежливостью. Не торопясь, она выбрала три бутылки красного вина и две шампанского. Теперь можно было идти домой.

Когда Сара вошла, Алекс и Эдди сидели, скрестив ноги, на полу в гостиной и сосредоточенно изучали большую смятую карту. Они настолько погрузились в это занятие, что какое-то время даже не замечали ее присутствия. Сара молча наблюдала за ними. Алекс, братик, малыш, ему двадцать пять, он храбр и щедр душой. Он всегда казался ей совершенно невинным существом — светлым и беззаветным. Он был рожден для счастья. Смерть родителей — ему было тогда шесть — куда меньше подействовала на него, чем на Сару. Да, он горевал, тосковал по отцу с матерью, ему было одиноко и страшно, но все это были обычные человеческие чувства. К тому же за ним присматривали старшая сестра и няня-англичанка. Под их опекой он за несколько лет снова сделался нормальным, наслаждающимся жизнью парнишкой. Энергию свою он направлял вовне, особенно ему полюбились, став буквально наваждением, горы. Вслед за Сарой он поступил в Кембридж, но большую часть времени проводил в горах и закончил курс весьма посредственно. Впрочем, это его ничуть не огорчало. Пока есть время и деньги заниматься восхождениями, все в порядке. Время было у него, а деньги были у Сары. Девять месяцев в году Алекс лазал по горам, остальные три жил у Сары. О большем и мечтать не приходилось, и Сара тоже была счастлива: если брат доволен жизнью, значит, все хорошо. Ровно год назад, в Альпах, Алекс встретился с двадцатидевятилетним австралийцем Эдди. В горах они составили одну связку и в дом к Саре тоже явились вместе. Между Эдди и Сарой постепенно завязалась дружба. Через четыре месяца они сделались любовниками.

Подобно Алексу, Эдди был высок и строен, с сильными, но не выпирающими мышцами альпиниста. Вообще-то он снимал документальные фильмы для австралийского телевидения, а в промежутках между съемками отправлялся в горы. Как и у большинства поклонников Сары, у него была смуглая кожа. В отличие от большинства из них он был мягок и мил. У него было острое, даже едкое чувство юмора, но тут сказывались скорее ум и национальные черты, нежели угрюмость; как раз наоборот, он был чрезвычайно открыт и расположен к людям, недобрые чувства его практически не посещали. Единственный недостаток в их взаимоотношениях, думала Сара, подходя поцеловать его, заключался в том, что из-за всех этих горных и иных экспедиций они слишком редко видятся, а расставания всегда чистый кошмар: приходится мириться с разлукой и дрожать от страха, как бы с ним чего не случилось в горах.

Завидев ее, молодые люди дружно улыбнулись. Эдди приподнялся, взял Сару за руку и притянул к себе.

— Выходит, тебе удалось-таки удрать?

Сара рассмеялась и, не отвечая на вопрос, уселась между ними; из сумок выпирали банки со сметаной и бутылки вина.

— Так куда же вы все-таки отправляетесь?

Алекс прочертил маршрут, пролегающий через Бутан.

— Так. И вы рассчитываете, что на дорогу у вас уйдет примерно шесть недель, а потом, что потом? Еще несколько недель на изучение местности, остановка в Катманду и далее эдак с месяц на джунгли?

— Примерно так, — откликнулся Эдди.

Сара раскинула руки и разом привлекла к себе обоих мужчин.

— Ну а мне что прикажете делать без вас целых три месяца?

Голос ее звучал непринужденно, но и Эдди, и Алекс знали, что в глубине души ей по-настоящему тоскливо. Ведь им не впервые приходится оставлять ее. Алексу было известно давно, а Эдди понял постепенно, что за внешней уверенностью в себе скрывается легко ранимый характер. Сара изо всех сил старалась не показать этого, и уж точно ни за что бы не призналась, что это так, но правду знали все трое. Алекс старался не думать об этом. Такие мысли неизменно выбивали его из колеи. Сара — старшая сестра, она всегда заботилась о нем. А раз старшая, то просто должна быть сильной; но ощущалась, ощущалась в ней какая-то хрупкость, отчего Алексу всегда было страшно оставлять ее одну. С появлением Эдди все вроде переменилось. Во всяком случае, Сара заметно успокоилась. В кои-то веки, а может, и вообще впервые в жизни, Алексу показалось, что сестра обрела покой и счастье. Он неотступно наблюдал за ней. Нет. Покоя все-таки нет. Да и будет ли вообще? Позволит она себе хоть когда-нибудь сбросить это постоянное напряжение? Но если рядом Эдди, она всегда смеется. Как бы то ни было, сейчас ей хорошо, в этом Алекс нисколько не сомневался.

— А давай поедем с нами, — неожиданно выпалил он.

— И в самом деле, почему бы нет? — поддержал его Эдди.

Сара улыбнулась и потащила покупки на кухню. Нет, на этот раз не выйдет, распаковывая сумки, подумала она и тут же мысленно добавила: ждать осталось недолго. Совсем недолго.


Будильник зазвонил в шесть. Сара привстала, заглушила его и, перекатившись в кровати, снова прильнула к Эдди. Он тесно прижал ее к себе и, погрузив пальцы ей в волосы, принялся осыпать поцелуями шею, лицо, глаза. Через некоторое время он слегка откинулся и мягко разгладил ей волосы.

— А я ведь вчера не шутя говорил. Почему бы тебе не отправиться с нами? Собраться — дело нехитрое, и ведь ты знаешь, как нам обоим хочется, чтобы мы все были вместе.

Встретившись с его серьезным взглядом, Сара улыбнулась:

— Конечно, знаю, и когда-нибудь так оно и будет, но не в этот раз. Если я отправлюсь с вами и надышусь всей этой свободой, то вряд ли уже заставлю себя вернуться к работе.

— Ну и что в этом такого уж страшного?

— Пока я еще не могу себе этого позволить, — просто сказала Сара.

Эдди снова прижал ее к себе и поцеловал. Он знал, что в этом споре ему не победить. Она заговорит о деньгах. Ей просто необходимо поработать еще год-другой, и уж тогда можно будет бросить. Но в глубине души он чувствовал, что дело здесь не только в деньгах. Эдди догадывался, что при всем своем мятежном духе Саре хочется жить, как всем, и находить отдохновение в размеренности да и в тех обязанностях, против которых она так восстает. Скорее всего, думал он, тут сказывается стремление сироты к надежности и правильному порядку жизни. Что ж, если иметь в виду то, что ему было известно о прошлом Сары, мысль разумная, хотя и не исчерпывающая.


Алекс с Эдди ушли в девять. Сара стояла у подъезда, глядя вслед отъезжающему такси. Балласт сброшен. Она вернулась в квартиру и надолго встала под горячий душ.

Легли они накануне только в пять. Заправившись сочным бифштексом и закусив его мороженым, они устроились в гостиной, попивая вино, болтая о том о сем, смеясь и играя между делом в триктрак. Поспать Саре с Эдди удалось, наверное, не более получаса.

Она лениво вышла из-под душа, ощущая во всем теле приятное изнеможение. Вытираясь, Сара посмотрела в зеркало. Глаза усталые, запавшие. Она долго вглядывалась в собственное отражение, затем слабо улыбнулась и вышла из ванной.

Они уехали. Но они вернутся. Надо в это верить. Однако сейчас их нет, и от этого возникает чувство какой-то неопределенности, от которого все переворачивается в животе; от страха места невозможно найти, и в то же время — прямо извращение какое-то — ощущается некая тайная истома. Ибо, хотя неопределенности Сара всячески избегала, она непроизвольно ощущала странную потребность, подсознательное жгучее стремление превозмочь ее. Такая неопределенность выбивала ее из колеи больше, чем что-либо другое, и все равно к ней тянуло как магнитом.

Сара порылась в гардеробе, соображая, что бы надеть. Вспомнив, что ей предстоит деловой обед, она выбрала элегантный, но строгий темный костюм; прямо под настроение, подумалось ей. Она вернулась в ванную и занялась косметикой: немного подкрасила губы, наложила на щеки румяна и тонкий слой тонального крема, чтобы скрыть синяки под глазами. Если выпить побольше крепкого кофе, никто ничего не заметит, подумала она.


Энтони Баррингтон болтал о чем-то с Джоном Картером в одной из столовых, где в «Финли» принимали гостей, когда открылась дверь и вошла Сара Йенсен. Пока она приближалась к ним, Баррингтон успел внимательно оглядеть ее. Рост что-нибудь пять футов девять дюймов, с каблуками все шесть. Походка твердая и уверенная. Она показалась ему прекрасной, хотя и старающейся скрыть свою красоту, амазонкой. Одета скромно, костюм чуть не траурный. Если добавить к этому стянутые в пучок волосы, то вид и вовсе мог показаться унылым настолько, что даже страшно становилось, но в глазах ее было нечто, разрушающее это впечатление.

Пожалуй, решил Баррингтон, все дело тут в лице. Или, точнее, в глазах, губах, линии скул, щеках и бровях: все ее черты прямо дышали какой-то неотразимой чувственностью. А прическа и костюм — всего лишь маскировка. Но когда Сара подошла ближе и остановилась, он с удивлением обнаружил, что вокруг глаз у нее раскинулась сеть морщинок; даже не морщинок, а изящных линий-штрихов, но все равно для ее возраста рановато. Протягивая ему руку, Сара улыбнулась, и от этого черточки как бы поползли вверх. Да, красивое лицо. Звучным грудным голосом Сара проговорила слова приветствия, крепко встряхнула гостю руку; глаза ее при этом осветились, но на какую-то долю секунды красивое лицо словно окаменело, лишившись всякого выражения. Впрочем, краска тут же снова набежала на щеки. Баррингтон ответил на рукопожатие, посмотрел прямо в улыбающиеся глаза и подумал, что никакого интереса у этой молодой особы он не вызывает.

Уголком глаз Баррингтон уловил какой-то странный взгляд Картера. Он быстро повернулся к старому приятелю, который, как выяснилось, уже давно с чем-то обращался к нему. Баррингтон решил, что лучшая политика — это откровенность.

— Извините, старина, я совсем загляделся на мисс Йенсен. Знаете, надо же предупреждать.

Картер искоса посмотрел на Сару. Такое уже случается не впервые.

— Каюсь, виноват, — улыбнулся он, поворачиваясь к Саре. — Вполне могу вас понять.

Сара, в свою очередь, улыбнулась, как улыбаются знакомой шутке.

— Выпьете что-нибудь? — обратился к ней Картер.

— «Кровавую Мэри», — слегка улыбнулась она. Картер кивнул и вопросительно посмотрел на Баррингтона. Тот присоединился к «Мэри». Картер принялся смешивать коктейли. Суббота. Утро. «Кровавая Мэри». Как давно это было. Для себя и Баррингтона Картер смешал водку с соком в обычной пропорции, Саре добавил немного «табаско»; креольская выдумка, как видно, глотки у них луженые. Про себя Картер рассмеялся, но до сотрапезников донес только беглую улыбку. Баррингтон не сводил с Сары глаз. Она не отхлебывала, скорее просто пила. Сара стояла поодаль от него, глядя в окно, за которым расстилалось целое море крыш. Столовая была на верхнем этаже здания банка «Финли», представлявшего собой массивную башню в современном стиле, так что другие дома, возрастом постарше, включая и Английский банк, располагались много ниже.

— Чудесный вид, — заметил Баррингтон. — Наверное, в Сити лучше и не найдешь.

— По-моему, тоже. — Сара повернулась к нему. — Я люблю просто постоять здесь. Дома отсюда кажутся такими разными и такими хрупкими, незащищенными. Никакой суеты, охраны не видно — только крыши да крыши. — Сара неожиданно усмехнулась: — Если бы мне пришло в голову ограбить банк, непременно начала бы с крыши.

Мужчины расхохотались.

— На вашем месте я бы так не веселился, господин президент, — сказал Картер. — Сару вам ни за что не поймать.

Мужчины снова рассмеялись. Сара, не отходя от окна, улыбнулась им и закурила сигарету.

В этот момент на пороге показался лакей и незаметно кивнул Картеру: можно садиться за стол.

— Спасибо, Фред. Пошли. — Он жестом пригласил Баррингтона и Сару занять свои места, а сам сел во главе стола. Баррингтон устроился справа, Сара слева. Фред принес подогретый салат из куриной печени.

— Стало быть, Кембридж заканчивали, — сказал Баррингтон, отправляя в рот полную ложку.

Сара кивнула и, ощущая знакомый прилив скуки, механически добавила:

— Поступила в тысяча девятьсот восемьдесят пятом, окончила в восемьдесят восьмом. Математика. Колледж Тринити.

— Первая на курсе, — вставил Картер.

— Не нам чета, — рассмеялся Баррингтон.

Сара вежливо улыбнулась.

— Математика и все? — продолжал Баррингтон.

— Главным образом. Еще немного занималась философией.

— Странное сочетание.

— Отчего же? С одной стороны, сердце, с другой — ум.

— А теперь, стало быть, в Сити работаете? — Баррингтон, приподняв бровь, перегнулся через стол.

— Да. Не очень-то сходится, верно? — Никто не откликнулся, ожидая продолжения. — Разве вам так не кажется?

Баррингтон слегка замялся.

— Пожалуй, — кашлянул он, — но ведь, наверное, деньги имеют значение? Или что-нибудь еще? Вам по душе маклерское дело?

Сара засмеялась, но тут же, не желая показаться невежливой, оборвала смех.

— С вашего разрешения, я бы сказала иначе. По душе мне взбираться на горы, кататься на лыжах, читать. А играть на бирже мне нравится, ибо, хоть это и может показаться странным, рынок тоже сочетание ума и сердца, логики и чувства. В черную среду или в день, когда убрали Горбачева, эмоции играли ничуть не меньшую роль, чем строгий разум. Борьба чувств, психология, попытки перехитрить рынок или по меньшей мере других маклеров. Все это захватывает. Похоже на большую игру.

Баррингтон немного помолчал. От Картера не ускользнуло, как изучающе он смотрит на Сару. Баррингтон вернулся к разговору:

— Игра? У такой игры бывают серьезные последствия.

— Ну кто же спорит? Да, делаются и теряются состояния, на кону сотни миллионов, миллиарды, вся экономическая политика правительства может рухнуть в один момент, кончаются политические карьеры…

— Вы говорите так, словно вас это совершенно не касается, — с легким раздражением заметил Баррингтон.

— Так оно и есть, — парировала Сара. — Или по крайней мере это не касается меня как маклера. Мое дело — зарабатывать деньги для тех, кто меня нанял. Четко и ясно. Разумеется, чисто по-человечески, мне не безразлична экономическая политика, да и людей жалко, если у них все прахом идет. Но в нашем деле такие вещи случаются. И со мной может случиться. Если я ошибусь несколько раз подряд и банк потеряет миллион фунтов, Джон безо всяких колебаний выгонит меня и будет прав.

— Похоже, такая перспектива вас не слишком беспокоит, — заметил Баррингтон.

— Не люблю думать о неприятном, — пожала плечами Сара.

— На мой взгляд, — неожиданно вмешался в разговор Картер, — Сара — едва ли не лучший маклер в целом Сити. И уж ей-то меньше всего надо беспокоиться об увольнении.

Баррингтон откинулся на спинку стула.

— Такой замечательный работник, а? — спросил он с улыбкой.

— Вот именно, — подтвердил Картер.

Блюда сменялись одно за другим. На десерт Фред принес шоколадный мусс. К немалому удовольствию Баррингтона, Сара с энтузиазмом набросилась на свою порцию.

— Джон говорил мне, что вы родились в Новом Орлеане, — сказал он, повернувшись к ней и тут же с огорчением отметив, что при упоминании о Новом Орлеане взгляд Сары словно подернулся дымкой. Вспомнив, что там погибли ее родители, Баррингтон в душе выругал себя. Ну как можно быть таким бесчувственным чурбаном? Впрочем, лицо ее тут же прояснилось, и Баррингтон даже подумал, уж не навоображал ли он себе лишнего.

— В Новом Орлеане родилась моя мать, — с улыбкой заговорила Сара. — Она происходила из семьи первых французских поселенцев из Новой Шотландии[1]. Мать была настоящая красавица, кожа еще смуглее моей, ростом поменьше, черты поточеннее, волосы черные-черные и бездонные карие глаза… Отец как-то на праздники оказался в Новом Орлеане и остался навсегда. — Сара раскинула руки. — Ну вот, теперь вам все обо мне известно. — Она опустила взгляд, потянулась за бокалом и отхлебнула немного вина.

— А, тогда все понятно, — сказал Баррингтон, стараясь, чтобы голос его звучал как можно более непринужденно. Сара удивленно подняла брови. — Я имею в виду цвет кожи, — пояснил Баррингтон, напыжившись, как сам Эркюль Пуаро.

— Настоящие креолы, то есть французские и испанские поселенцы, — продукт смешанных браков, помимо всего прочего, в их жилах течет итальянская и, наверное, негритянская кровь. Поэтому мы темнее, чем истинные французы. — Она улыбнулась, словно вспомнив что-то забавное. В первый раз за все время лицо ее осветилось, и Баррингтон с удивлением обнаружил, какой у нее пронизывающий взгляд.

Обед закончился. Баррингтон кивнул Картеру и тепло пожал Саре руку. Она послала ему прощальную улыбку. Баррингтон про себя отметил, что выглядит она несколько удивленно, чего, впрочем, и не думает скрывать. Она дает ему понять, что знает: это было нечто вроде смотрин; знает и другое: по правилам не положено спрашивать о цели этих смотрин. Всем своим видом Сара демонстрировала терпение: все в свое время разъяснится. В первый раз что ли? Раньше всегда так или иначе тайное становилось явным.

Удивительная женщина, думал, возвращаясь к себе в банк, Баррингтон. Добравшись до кабинета, он сразу позвонил Бартропу:

— Полагаю, мне удалось разыскать для вас шпиона.

— И кто же он? — Шпильку Бартроп предпочел не заметить.

— Вообще-то это не он, а она. Умна. Остроумна. Красива. А помимо того, на редкость серьезна. И наконец, вне всяких сомнений, — один из лучших специалистов во всем Сити.

— Звучит заманчиво. И как же ее зовут?

— Сара Йенсен.

— А полное имя?

Бартропу было слышно, как собеседник шелестит бумагами.

— Сара Луиза Йенсен.

— Надеюсь, она англичанка?

— Да, английская гражданка, но мать ее была американкой и…

— А что, мать умерла? — прервал его Бартроп.

— Да. И отец тоже. Оба погибли в автокатастрофе, когда девочке было восемь лет.

Услышав это, Бартроп зачастил со скоростью пулемета:

— Стало быть, она не из тех, кого называют чистокровными, так? Новый Орлеан, сиротство, воспитание у тетки, креольская кровь. Господин президент, по-моему, мы кличем несчастье на собственную голову.

— Допускаю, что так может показаться, но вы ведь ее и в глаза не видели, Бартроп. Уверяю вас, более трезвомыслящего, более воспитанного человека и представить себе трудно.

— Ну что ж, охотно верю вам на слово. И все-таки небольшая проверка для начала не помешает. У таких экстравагантных женщин часто, как говорится, оказывается скелет в шкафу.

— Что ж, валяйте, это ваша работа. Я пошлю копию ее анкеты, может, пригодится.

— Спасибо, господин президент. В качестве аперитива сойдет. — Довольный тем, что последнее слово осталось за ним, Бартроп повесил трубку.

Глава 5

На другой день Бартроп перезвонил Баррингтону:

— Стало быть, у вас насчет этой девицы сомнений нет?

— Вчера не было, нет и сегодня, если, конечно, ваши ребята не обнаружили у нее в шкафу те самые скелеты, о которых вы вчера говорили.

— Скелетов нет. Мы прошлись по ее биографии. Ничего подозрительного. Похоже, у этой юной дамы все в порядке. Трудолюбива, настойчива; немного выпивает, но это не проблема. В Кембридже было полно приятелей, но, похоже, сейчас перебесилась. Вы, должно быть, знаете, что у нее был роман с Картером?

— Конечно, знаю, — солгал Баррингтон. — Ну и что с того?

— Да ничего особенного. Короче говоря, господин президент, она нам подходит.

— Что значит «подходит»? — взорвался Баррингтон. — Она — само совершенство.

— Пусть так. Само совершенство. Вы довольны? Готовы начинать?

— Да.

— Я имею в виду — вы лично.

— Послушайте, Бартроп, не будем играть в «кошки-мышки». Мне достаточно вашего слова, и к тому же, познакомившись с Сарой Йенсен, я могу заявить суверенностью: никому, в том числе и Маркусу Айлярду, с ней не справиться. Она — игрок исключительно хладнокровный. Не уверен, что Маркус способен увлечь ее. А ведь главное — это как раз увлечь, завести, добиться доверия, заманить на свою сторону, так?

— Разумеется.

— Вот и прекрасно, стало быть, мне никто не нужен, сам справлюсь.

— Отлично. Просто отлично, господин президент. Займемся в таком случае вербовкой мисс Йенсен.

Баррингтона так и передернуло. Гнусное слово — «вербовка».

— Главное, — продолжал Бартроп, — иметь в виду, что вербовка будет носить частичный характер. Надо придумать какую-нибудь убедительную историю, подцепить мисс Йенсен на крючок, но так, чтобы ни в коем случае не повредить охоте на Фиери. Об этом ей совершенно не нужно знать. Пусть думает, что речь идет о каком-нибудь мошеннике из Сити. Если в дальнейшем придется рассказать побольше, что ж, тогда и подумаем, как это лучше сделать. А пока — лишь бы крючок заглотила. Поймается, возьмется за дело, — увидим, как у нее получается и насколько ей можно доверять. И тогда посмотрим, как плясать дальше.

— Ну что ж, разумно, — сказал президент.

— Удачи. — Бартроп повесил трубку, выдвинул ящик стола, нащупал плоскую флягу с виски, сделал глоток и позвонил Картеру. — Мне надо встретиться с Сарой Йенсен, — сказал он. — Скажем, завтра утром в девять, здесь, в банке. Можно это организовать?


Телефон зазвонил в тот самый момент, когда Сара входила в дом. Она не обратила на звонок ни малейшего внимания. Те двое, с кем ей только и хотелось бы поговорить, были сейчас вне телефонной досягаемости, в далекой стране.

Джон Картер оставил запись на автоответчике. Прошу перезвонить. Срочно. В доме царила унылая тишина. Половина шестого. Сара едва на ногах держалась от усталости. Что бы там ни было срочного, подождет до завтра.

Она подняла с пола бутылку виски и прошла в спальню. Кровать выглядела мертвой и пустой, простыни сбились. Порывшись в куче кассет, Сара вытянула фильм с участием Кегни и Лейси и включила запись. Зазвучала громкая музыка. Сара разделась, накинула старую пижаму и скользнула в кровать, прикрывшись смятой простыней. Только она взялась за бутылку, чтобы щедро наполнить бокал, как вновь раздался телефонный звонок. На сей раз Сара взяла трубку и резко ответила:

— Да!

Это снова был Картер. Он извинился, что беспокоит во внеурочное время, ему страшно неловко, но раньше никак не удавалось с ней связаться.

— Ничего страшного, — на полуслове оборвала его Сара.

— Вчера за обедом ты выглядела усталой.

— Да?.. Очень жаль. Неужели на всех тоску наводила?

— Да ничуть, — рассмеялся Картер. — Наоборот, президента ты совершенно очаровала.

— Правда? Ну что ж, прекрасно. — Фигурки, мелькающие на экране, отвлекали ее, и Сара выключила видео. — Да, кстати, все хотела спросить, да случая не было: зачем ты пригласил меня на встречу с президентом? Все это выглядело довольно странно.

— Согласен, — признал Картер, — но это была его идея, не моя. Он сказал, что ему надо познакомиться с маклером, занимающимся внешнеторговыми операциями, вот я о тебе и подумал. — Он немного помолчал. — А теперь Баррингтон хочет встретиться с тобой в банке.

— Слушай, Джон, к чему все это? — Сара явно была удивлена.

— Честно говоря, и сам не понимаю. Может, он хочет предложить тебе работу?

— Трудно поверить, что президент Английского банка самолично занимается подбором кадров.

— Это верно. Но мне-то что остается? Только передать его просьбу. Он сказал, что был бы рад встретиться с тобой завтра в банке, в девять утра.

— Ладно. Стало быть, там и увидимся.

— Нет, нет, меня там не будет. Только ты и президент.


Девять утра. Станция метро «Банк» гудит, как улей. Здесь сходятся Центральная и Южная линии, извергая ежеминутно наружу потоки людей. Зажав в руках, как пропуск, по экземпляру «Файнэншл таймс» или «Сан», они заскакивают по пути к «Берли» за бутербродом и стаканчиком капучино, и, засунув их в белые бумажные пакеты, растекаются, распространяя вокруг ароматы свежего завтрака, по десяткам финансовых учреждений.

Сара вышла со станции метро и направилась в сторону Среднидл-стрит. Яркие лучи солнца, пляшущие по светлым крышам домов, заставили ее прищуриться. Стуча высокими каблуками по каменным ступеням, она быстро проскочила короткий пролет лестницы, ведущий с улицы вниз. Остановившись у входа в Английский банк, она улыбнулась стоявшему у дверей на часах высокому мужчине в черной шляпе и алой ливрее. Этого человека, вспомнилось ей, называют здесь Алым Хублоном, в честь сэра Джона Хублона, первого президента банка, основанного согласно парламентскому акту в 1694 году. Именно такого цвета ливреи носили тогдашние служащие, и верность им хранят нынешняя охрана и исполняющие роль дворецких стюарды Большого зала. Несколько лет назад, еще только начиная работать в Сити, Сара отправилась на экскурсию по Английскому банку. Увидела она, честно говоря, немного: самое интересное публике не показывали. Сейчас она с некоторым трепетом думала, что вот-вот ей предстоит попасть в кабинет к самому президенту.

Сара проследовала через большой сводчатый холл, где пол был украшен мозаикой из монет различных эпох. Она подошла к бюро пропусков и сказала, что у нее назначена встреча с президентом.

Сидевший за конторкой молодой человек улыбнулся. Его предупредили об этом визите. Он поднял трубку, набрал какой-то номер, подождал немного и сообщил, что мисс Йенсен здесь. Затем кивнул привратнику, и тот, повернувшись к Саре, вежливо сказал:

— Прошу вас сюда, мадам. — И проводил ее до помещения, которое здесь называли Большим залом, — самые большие и самые роскошные апартаменты во всем банке, где располагались кабинеты президента, вице-президента и директоров.

Следуя какой-то извращенной привычке, Сара постаралась запомнить маршрут, но вскоре сбилась — отвлекал отдающийся эхом звук собственных шагов по мозаичному полу, богатые полотна на стенах, высокие потолки, изящные карнизы и приглушенные звуки, доносившиеся из-за закрытых дверей.

Привратник остановился у обшитой дубовыми панелями двери и негромко постучал. Секретарша открыла дверь. Привратник провел Сару внутрь, объявил с некоторой торжественностью имя посетительницы и молча отступил. Секретарша с вежливой улыбкой проводила Сару в кабинет президента.

Президент стоял к ней спиной, глядя в окно на внутренний двор. Сцепив руки за спиной, он, казалось, задумчиво озирал нечто, дышащее покоем и порядком. Во двор выходили окна кабинетов высших чиновников банка, находивших предмет некой гордости в том, что смотрят на себе подобных, оставляя в стороне целый мир. Попадая сюда, вы словно взбирались на Олимп с его невозмутимой объективностью. Шум, доносящийся снизу, где заполошно метались маклеры, едва достигал этих высот. Здесь царила разреженная, величественная атмосфера — под стать хозяину кабинета.

Президент обернулся, расплылся в широкой улыбке и, протягивая руку, подошел к Саре.

— Привет, Сара, рад снова видеть вас. — Баррингтон кивнул на стоящее у стены под картиной, изображающей весьма заурядный пейзаж, кресло. — Присаживайтесь. — Сам он с улыбкой устроился напротив, незаметно оглядывая гостью. Как и накануне, у Сары возникло ощущение, что ее оценивают. — Прежде всего позвольте поблагодарить, что сразу откликнулись на мою просьбу. — Баррингтон остановился, непринужденно забросил ногу на ногу и склонился к Саре. Та с легкой улыбкой на губах ожидала продолжения. Доверительная президентская улыбка на мгновение погасла, словно для того, чтобы удержать ее, нужно было какое-то дополнительное внутреннее усилие, а затем вернулась, сделавшись еще шире. — Прошу вас иметь в виду, что разговор у нас пойдет сугубо конфиденциальный, раскрывать его содержание нельзя ни при каких условиях. Если вам почему-либо это неудобно, то вряд ли мне стоит продолжать. — Улыбка окончательно погасла. Баррингтон пристально посмотрел Саре прямо в глаза.

— Ну разумеется, господин президент, что бы вы ни сказали, будет сохранено в строжайшей тайне.

Не отводя от нее взгляда, Баррингтон заговорил:

— Как вам известно, в последние несколько лет у нас тут в Сити случались разные скандалы. Они нанесли немалый ущерб нашей репутации.

Сара кивнула. Скандалы действительно были, затронув такие банки и компании, как «Гиннес», «Блу эрроу», «Барлоу Клаус», «Максвелл», ККБ, а также ряд учреждений помельче. Кредитный коммерческий банк, известный также как КБ — Криминальный банк, доставлял Английскому банку особенно много хлопот. Здесь проворачивались самые крупные аферы в банковской истории, и Английский банк, отвечавший за денежные потоки в стране, был подвергнут жестокой критике в докладе Бингэма за то, что допустил многомиллиардную аферу, закончившуюся прекращением деятельности ККБ.

Президент нахмурился.

— На парламент оказывается постоянно усиливающееся давление — со всех сторон слышатся требования ввести в действие законы, направленные против Сити; нас они еще больше ослабят, а вот помогут ли решить проблему экономической преступности — весьма сомнительно.

Сара разделяла озабоченность Баррингтона. Банковским деятелям уже надоело выслушивать рекомендации некомпетентных людей со стороны. Сити предпочитает решать свои проблемы самостоятельно, в своем кругу.

— Готов признать, что в некоторых отношениях нынешняя система далеко не безупречна. Взять хотя бы эти судебные процессы над жуликами, которые после стольких лет следствия сходили на нет прямо на глазах. А ведь они стоили десятки миллионов фунтов… — Президент вперил взор в невидимого противника. — Фарс, чистейший фарс, и уважения к нам он не добавил.

«Гиннес», подумала Сара. «Блу эрроу». В первом случае судебное дело стало притчей во языцех благодаря весьма избирательному подходу к подсудимым: некоторые дела были вовсе прекращены по причинам, которые, в общем, так и остались загадкой, особенно в глазах тех ответчиков, что получили разные тюремные сроки. Что касается «Блу эрроу», то этот банк сделался настоящей головной болью для Управления по борьбе с экономическими преступлениями. Потребовались два года и тридцать семь миллионов фунтов, выложенных налогоплательщиками, чтобы довести это дело до суда. Перечень обвинений получился длинным и запутанным, а решение суда столь противоречивым, что защите только и оставалось, что подать на апелляцию.

Прежний президент, хоть не связанный напрямую с деятельностью управления, не говоря уж о судебных процессах, стал объектом косвенных, но оттого не менее болезненных нападок как человек, отвечающий за всю финансовую деятельность Сити.

Поймав сочувственный взгляд Сары, Баррингтон принялся развивать тему:

— Разумеется, в Сити никогда не переводились жулики, но были времена, когда некоторые проблемы решались без лишнего шума, когда президент Английского банка, которого своевременно информировали о всяких там нарушениях, мог спокойно перекинуться с кем нужно двумя-тремя словами, и все — люди тихо уходили в отставку. Хорошие, право, времена. Сити был сам себе полицией; мошенников убирали со сцены, и репутация Сити оставалась незапятнанной. Нечто вроде саморегулирующейся системы. И ведь она действовала куда более эффективно, чем публичное перемывание грязного белья, согласны?

— Что ж, у этой системы действительно есть достоинства, — откликнулась Сара, — но лишь в том случае, если те, кто дергает за ниточки, неподкупны.

— Кому-то же надо играть роль Бога. — Президент метнул на Сару острый взгляд.

— Мне всегда казалось, что для этого существуют суды.

— В идеале — да, — с некоторым раздражением произнес Баррингтон. — Но я сейчас говорю о том, что в иных, пусть и нечастых случаях существующая система дает сбои.

Ничего не ответив, Сара ждала, что же последует дальше. Баррингтон пожал плечами.

— Значит, так. Очередных публичных скандалов мы себе позволить не можем. Мошенничество само собой не исчезнет, но бороться с ним предстоит по-новому, не слишком полагаясь на нынешнюю систему, которую воплощает Управление по борьбе с экономическими преступлениями. Разумеется, УЭП, как и прежде, будет играть значительную роль, особенно на завершающих этапах расследования. Но после обнародования доклада Бингэма мы сформировали новую структуру расследования, и она, в общем, оказалась действенной. Правда, меня не оставляет ощущение, что, стоит нашим передовым отрядам включить сирену, как жулики, по крайней мере некоторые из них, уходят в подполье.

Сара кивнула.

— Короче, вы хотите сказать, — поправьте меня, если я ошибаюсь, — что после того, как дело сделано, виновника бывает трудно распознать и что надо, желательно незамеченным, самому оказаться в нужное время в нужном месте и схватить преступника за руку, иначе любые свидетельства будут косвенными.

— Вот именно, — сказал Баррингтон, с торжествующей улыбкой наклоняясь к Саре. — Совершенно точно. И именно в таком деле я ожидаю помощи от вас.

Сара почувствовала, как у нее участился пульс и даже вся усталость, накопившаяся за последние дни, куда-то исчезла. Она выпрямилась на стуле и приготовилась слушать.

— Вы слышали что-нибудь об Интерконтинентальном банке?

— А кто, интересно, не слышал?

Президент улыбнулся:

— Действительно, странный вопрос. Этот банк хорошо известен. Стоит прочно и даже процветает — прибыли дай Бог каждому. И работники там хорошие, и играют рисково, и все-таки кое-что меня немного смущает. — Голубые глаза Баррингтона сузились. — Особенно это касается управления внешней торговли. Слишком уж безупречно выглядят их бухгалтерские книги. Так что даже слухи всякие поползли. — Баррингтон помолчал, внимательно посмотрел на Сару и заговорил о деле: — Они подыскивают нового маклера по внешнеторговым операциям. На мой взгляд, вы — идеальный кандидат. Если, разумеется, вас заинтересует такое предложение.

Баррингтон снова улыбнулся. Сцепив пальцы и обвив ногами ножки кресла, Сара сидела совершенно неподвижно. Она смотрела куда-то мимо Баррингтона, в сторону окна, за которым виднелся внутренний двор, и изо всех сил старалась сдержать нарастающее возбуждение. Ей всегда хотелось работать в ИКБ. ИКБ — это нечто вроде визитной карточки, если справишься здесь, то, стало быть, справишься везде. Дерут с тебя три шкуры, но и платят по-настоящему. О таких деньгах можно только мечтать, подумала Сара и улыбнулась Баррингтону.

— Звучит очень заманчиво. Но для начала хотелось бы знать, чем мне придется заниматься.

— Для начала надо получить это место. Я позвоню их кадровику и попрошу, чтобы вам сегодня же днем устроили собеседование. Думаю, что с такой анкетой, как у вас, все пройдет без сучка без задоринки. А потом, если вы получите работу — а я в этом не сомневаюсь, — надо будет просто приглядываться и наблюдать. Занимайтесь тем делом, к которому привыкли, но постоянно будьте начеку. Обо всем, что хоть в какой-то степени станет отклоняться от нормы, докладывайте мне. И если выяснится, что там кто-нибудь не в ладах с законом, то дальше уж мое дело.

— И как же вы собираетесь с ним справиться?

— Очень просто. Я дам знать этим людям, что, если они не уйдут по-тихому и не откажутся от дальнейшей деятельности в Сити, их ожидает суд. Здравый смысл должен заставить их согласиться, вам не кажется?

— Пожалуй, если, конечно, за ними действительно что-то есть и нам удастся это доказать.

— Только помните: я исхожу из того, что до суда дело не дойдет. И свидетельские показания в пользу того, что преступление действительно совершено, ничуть не потешат моего самолюбия. Мне нужно только одно: твердое доказательство того, что некто в ИКБ нарушает закон. Ваше дело — найти, кто именно.

— Послушать вас — все так просто, — заметила Сара.

— Извините, — рассмеялся президент. — Конечно, не просто, но не сомневаюсь, что при должном терпении, наблюдательности и осторожности вы до чего-нибудь докопаетесь. Разумеется, это будет испытание для нас обоих. Двигаться придется на ощупь и так, чтобы почти…

Сара откинулась на спинку стула и немного помолчала.

— Неужели для такой работы вы не можете найти профессионалов? Я хочу сказать, что вряд ли подхожу на роль…

— В том-то все и дело, — перебил ее президент. — К профессионалам в данном случае мы обратиться не можем. Они могут спугнуть зверя. Повторяю, нам требуется маклер, коллега, наблюдающий за происходящим изнутри. Человек, разбирающийся в банковских операциях, понимающий, что нормально, а что сомнительно, и к тому же ни у кого не вызывающий подозрений. — Баррингтон наклонился к Саре. — Мы долго искали подходящего человека. И лучше вас не нашли.

— Мы? Кто это — мы? — резко спросила Сара.

Баррингтон в душе выругал себя.

— Конечно, Джон Картер, — улыбнулся он. — Ведь это он вас порекомендовал.

— Ах вот как, Джон. Ну разумеется. Выходит, он полностью в курсе дела?

— Не совсем. Кое-что ему известно, но не все. И я просил бы вас не говорить с ним на эту тему. И его попрошу о том же. Так что в случае чего вы можете поставить его в неловкое положение.

— Ну что ж, если так… — Сара почувствовала нечто вроде раздражения. — Если вы хотите, чтобы все было в тайне, конечно, я буду молчать. — Она слегка нахмурилась. — Но только просветите: по какой причине вы заподозрили ИКБ и почему выбрали именно такой способ проверки?

Баррингтон подавил вздох. Настырная, однако, девица.

— Один аудитор заподозрил кое-что неладное и доложил по начальству. Управляющий пришел ко мне, — бесстрастно произнес Баррингтон и тут же улыбнулся, чтобы разрядить обстановку. — Тогда и пришлось подумать, как бы лучше организовать проверку. Я недели две занимался этим делом, вконце концов выбрав этот путь. Дальше — требовалось найти подходящего человека. Тут на сцене и появились вы с Картером.

Сара откинулась на спинку кресла и погрузилась в молчание. Президент ждал. Наконец она заговорила:

— Что ж, интересно. Соблазнительно. Пожалуй, стоит попробовать, но скажите, однако, кого же и в чем именно вы подозреваете.

Баррингтон довольно улыбнулся:

— Помните, я говорил, что отчеты внешнеторгового управления по доходам просто неправдоподобно прекрасны?

Сара кивнула.

— Так вот, эти самые доходы подскочили после появления в банке некоего Данте Скарпирато. На мой взгляд, это либо гений, либо преступник.

— А если преступник, то как, на ваш взгляд, он делает деньги?

Баррингтон улыбнулся и пожал плечами:

— В том-то и штука. Надо понять, как работает мозг преступника. Он продумывает преступления куда лучше, чем те, кто призван охранять закон. Я, во всяком случае, представления не имею, как это у него получается. То есть кое-какими предположениями я бы мог поделиться, да только боюсь, что толкну вас на ложный путь…

— Забавно. Таким образом, мне предлагается думать и действовать, как преступнику.

На секунду Баррингтона так и перекосило от страха.

— Не бойтесь, — рассмеялась Сара. — Шучу. Так что там с этим Данте Скарпирато? — продолжала она. — Вы с ним знакомы?

— Виделся как-то раз, — едва ли не с брезгливостью сказал Баррингтон. — Надутый такой тип, холодный, высокомерный, неразговорчивый; знаете, из тех, что ходят в клуб «Марк» и у кого круглый год загар не сходит с кожи. На вид совершенно безжалостный, ведет себя так, будто все вокруг — враги. И все сходит, потому что денег у него — куры не клюют. В общем, симпатягой не назовешь. — Баррингтон замолчал и пристально посмотрел на Сару. — Правда, говорят, что у него нет отбоя от женщин.

Сара рассмеялась:

— Об этом, господин президент, можете не беспокоиться, я сумею за себя постоять.

— А я в этом и не сомневаюсь. — Баррингтон приподнялся было, но тут же, словно вспомнив что-то, снова сел на место и заговорил — несколько смущенно, как показалось Саре. — Да, чуть не забыл. Должен кое о чем вас предупредить. Допускаю, что, выслушав, вы вообще откажетесь от участия во всем этом предприятии. И если так, я вполне пойму вас, так что не стесняйтесь, говорите прямо.

Склонив голову набок, Сара молча посмотрела на Баррингтона.

— Короче говоря, вся эта операция… вы действуете на свой страх и риск. Допускаю, для получения информации вы сочтете необходимым поднять все паруса. Что до меня — действуйте. Нам эта информация очень нужна. И рискнуть можно, если вы, конечно, готовы. Что вы собираетесь предпринять — если получите работу, — и как именно будете действовать, меня не касается. Все это — на ваше усмотрение. Но должен предупредить: если попадетесь, я окажу вам всяческую поддержку — но только из-за кулис. На публике я показаться не могу. Так что лучше всего — не попадайтесь. — Если Баррингтону и стало неловко, то внешне он никак этого не выказал. Он сказал то, что хотел сказать, и сделал это, сохраняя полное самообладание.

«Поднять паруса. Не попадаться. А разве в Сити — да и в любом другом месте, если уж на то пошло, — бывает иначе?» — думала Сара. Она собралась было высказать это вслух, но, поразмыслив, решила, что такая шутка президенту может не понравиться. Так что, храня молчание, Сара попыталась заставить себя обдумать услышанное. Наконец она заговорила:

— Повторяю, господин президент, обо мне беспокоиться не надо, я сумею за себя постоять. Считайте, что правила мне известны. В том, разумеется, случае, — добавила она, словно ей это только что пришло в голову, — если они не изменятся по ходу дела.

Баррингтон и сам бы не мог сказать, почему в этом последнем замечании послышался оттенок угрозы. Вроде бы обыкновенная под конец разговора реплика. Наверное, решил он, слишком часто последнее время приходится встречаться с Джеймсом Бартропом, невольно заражаешься его подозрительностью.

— Ну что ж, тогда вроде все. — Вид у президента сделался отсутствующим, но тут он кое-что вспомнил. — Ах да, досье. — Он вытащил из ящика папку из буйволиной кожи с надписью «ИКБ» и подтолкнул ее к Саре. — Пожалуй, вам стоит посмотреть это. Здесь кое-какие годовые отчеты, газетные вырезки и доклад для внутреннего пользования, подготовленный нашим наблюдательным советом. Отсюда как раз и видно, что после появления Данте Скарпирато доходы резко подскочили. — Баррингтон встал, давая понять, что встреча подошла к концу. — Ну что же, Сара, удачи вам. Держите меня в курсе дела. — Он нацарапал что-то на клочке бумаги. — На всякий случай, вот мой личный номер в кабинете и еще — в квартире, к нему примыкающей. — Он передал Саре запись и пожал ей руку на прощание.

Миновав гулкие коридоры банка, Сара вышла на оживленную улицу. Что-то ей не давало покоя. Ощущение было такое, будто президент не все договаривает до конца. Наверное, дело в том, решила она, что ему самому непонятно, что происходит. В конце концов, если у него имеются только смутные предположения, то действительно лучше держать их при себе, иначе и в самом деле можно только сбить с толку и, погнавшись за призраками, упустить настоящего жулика.

Впрочем, само предвкушение будущей работы быстро прогнало всяческие опасения. Баррингтон попал в ее самое уязвимое место. Сара обожала тайну и риск. Ее неудержимо влекло ко всему загадочному или запретному. В определенном смысле президент и впрямь не мог бы найти для своего дела лучшей кандидатуры.

Разумеется, можно было вежливо отклонить предложение, забыть об этом разговоре и вернуться к своим обязанностям у «Финли». Но Сара поступила иначе, и результатом стали необратимые перемены ее, да и не только ее, жизни.

Глава 6

Сара посмотрела на часы. Десять. Утренняя суета пошла на убыль, большая часть людей погрузилась в работу; впрочем, на улицах еще царило некоторое оживление. Среднидл-стрит, Принс-стрит, Корнхилл, Кинг-Уильям-стрит, Куинн-Виктория-стрит, Полтри — все сходились у банка, являющегося и деловым, и географическим сердцем Сити. Попадая в царящую на этих улицах толчею, Сара всегда испытывала некоторый подъем. Шагала быстрее, чем обычно, остро выхватывая взглядом окружающее. А сегодня она переживала особенное возбуждение, словно оказалась в центре чего-то значительного. Чувство, обычно возникающее как бы непроизвольно, сейчас опиралось на реальность: к Саре обратился человек, пребывающий в сердце Сити, — она работала на президента. Положим, работала тайно, но для Сары это не имело значения. У нее была встреча с президентом, они достигли согласия, и это главное.

Повернув со Среднидл-стрит на Олд-Броад-стрит и пройдя еще несколько сот метров, Сара очутилась у входа в «Финли». Показав на ходу пропуск охраннику, она вошла в лифт, увешанный изнутри зеркалами, и поднялась на этаж, где располагались торговые залы. Тут она сунула пропуск в специальную щель, и дверь автоматически открылась, пропустив ее в большую, переполненную людьми комнату, в которой было столько отсеков, будто она предназначалась для дешевой распродажи.

Поначалу Сару оглушил гул голосов, затем она попала в настоящее столпотворение. Человек триста маклеров, комиссионеров и клерков стояли, прижавшись друг к другу, словно куры на насесте. Они толпились вокруг гигантского количества столов, превращавших зал в настоящий лабиринт. Иные ненадолго отходили в сторону, но затем, словно подброшенные ударом тока, кидались к своим телефонам и начинали отчаянно кричать и жестикулировать — с тем чтобы через несколько секунд вновь на считанные минуты погрузиться в апатию. Сара ввинтилась в толпу. Предметов, указывающих на чье-то персональное присутствие, здесь было немного — тут флажок, там календарь с порнографическими картинками — вот, пожалуй, и все, а так — все совершенно безликое, никаких тебе горшков с цветами, или глубоких мягких кресел, или роскошных ковров. Только мониторы, уставленные сверху, ради экономии места, бумажными стаканчиками из-под кофе, телефонные аппараты да калькуляторы на крошечных столах. Рядом, почти достигая крышки, опасно покачивались груды документов, годовых отчетов, банковских проспектов. По полу извивались многочисленные провода, питающие компьютеры. На низком потолке угрожающе гудели кондиционеры, охлаждающие целый строй различных машин и позволяющие хоть кое-как дышать маклерам, у которых пот градом катился с лиц. Люди сидели бок о бок, не оставляя между собой почти ни малейшего зазора.

Сара пробиралась через толпу, сопровождаемая шумными возгласами: «Эй, Сара, ты чего это так вырядилась, веселый вечерок предстоит?» Готовясь к встрече с президентом, она оделась чуть более изысканно, чем всегда, когда впереди просто рабочий день. Сара невольно рассмеялась. Маклеры обычно все замечают, но на этот раз произошла ошибка во времени — веселым было утро. Народ наблюдательный, они мельчайшей детали в наряде не пропустят.

Сара ревностно оберегала свою личную жизнь, что только добавляло пищи всяким домыслам. Время от времени она могла подбросить коллегам какую-нибудь пикантную историю, но, тонкие знатоки человеческой природы, они редко клевали на такую приманку. Характер у нее был непростой, и хотя окружающим так до конца и не удавалось понять ее, попыток они не оставляли.

Отделываясь беглыми улыбками да смешками, Сара уселась за свой стол и включила монитор, окунувшись в огромный электронный мир, где все происходящее переводится на язык быстро мелькающих цифр. Компьютер с легким стоном ожил и сразу же застрекотал изо всех сил, выплевывая на экран одно сообщение за другим: падение цен на растительное масло в Европе из-за неопределенности на чикагском рынке; на ринге — Евробанк и Бенн обмениваются словесными ударами; Визенталь недоволен общим равнодушием к югославским делам.

Вчерашние пироги. Ничего нового.


В половине третьего Дэвид Рид заорал, обращаясь к Саре, сидевшей от него метрах в полутора:

— Сару Йенсен. Из управления по найму. По первой линии.

Несколько голов повернулись, как по команде, сидящие неподалеку маклеры рассмеялись, приготовившись посмотреть и послушать.

— Лучше бы делом занялись, — раздраженно бросила Сара. — Да, слушаю.

— Привет, Сара, это Сью Бэнкс.

— Привет, Сью. — Сара не удержалась от смеха. Всем маклерам были прекрасно известны все агенты по найму, как и их псевдонимы, за которыми они укрывались в жалких попытках сохранить конфиденциальность. Эта игра в кошки-мышки никогда не надоедала маклерам. Саре эта публика звонила чуть ни каждую неделю, стараясь оторвать ее от «Финли», и всякий раз маклеры отпускали по этому поводу веселые шуточки. Прислушивались они к разговору и сейчас, впрочем, не слишком внимательно — очередная попытка, так они, во всяком случае, решили, подцепить их Сару на крючок. Убедившись в том, что ее оставили в покое, Сара тесно прижала трубку к уху.

Сью Бэнкс была основательницей «Плейсмент анлимитед», самой, наверное, престижной фирмы по найму во всем Сити. Блондинка ростом в шесть футов, она распространяла вокруг себя атмосферу доверительности и обаяния. Сара познакомилась с ней три года назад, когда Сью впервые попыталась переманить ее из «Финли». Тогда из этого ничего не вышло, однако сразу же возникли взаимная симпатия и взаимное профессиональное уважение.

— Сара, я знаю, что вы не хотите никуда переходить, но все же выслушайте меня до конца. — И, не дав Саре и слова вымолвить, Сью на всех парах понеслась вперед. — Не стоит ходить вокруг да около и терять время на всякие пояснения да формальности. Интерконтинентальному нужен маклер по внешней торговле. Такие вакансии не каждый день открываются. Платят они, как вы знаете, больше всех в Сити. Цену назовете сами. Да и вообще пора сниматься с места. Вы уже четыре года работаете у «Финли». Скоро начнете ржавчиной покрываться.

Наконец-то Саре удалось хоть слово вставить.

— Ладно, Сью, — засмеялась она. — В лекциях я не нуждаюсь. Давайте дальше.

— А я уже, собственно, все сказала. С моей точки зрения, есть только один минус — начальник отдела.

— Вы имеете в виду моего будущего шефа?

— Ну что ж, можно и так сказать. Его зовут Данте Скарпирато. Любопытный тип. Такого страха на меня нагнал… — На том конце провода послышался еще чей-то голос, и Сара словно воочию увидела, как в кабинет входит секретарша Сью с кучей разных бумаг. — Извините, Сара, тут кое-что срочное принесли. Скарпирато может принять вас завтра в семь. Годится?

— Годится. — Сара улыбнулась, предвкушая будущую встречу.


Сара вернулась домой в шесть. Закрыв дверь на цепочку, она прошла в спальню и завернулась, как в полотенце, в старый халат, небрежно перехватив его поясом. Взглянув в зеркало, она сняла контактные линзы и нацепила очки, предварительно протерев их полой халата. Затем босиком прошагала в гостиную, налила себе до краев виски с содовой и растянулась на диване. Рядом на резном марокканском столике, купленном несколько лет назад в Марракеше, стоял телефонный аппарат. Она включила автоответчик и приглушила звук: пусть ничто и никто не беспокоит.

Массивный портфель валялся на полу рядом с диваном. Сара открыла его и вытащила папку с надписью «ИКБ». Дюйма в два толщиной, она содержала вырезки из журналов и газет, два отчета — за 1991 и 1992 годы — и доклад для служебного пользования, подготовленный Английским банком.

Сара бегло просмотрела отчеты, но, как и следовало ожидать, ничего нового для себя в них не обнаружила. ИКБ — это инвестиционный банк с главным управлением в Соединенных Штатах и десятком филиалов в крупнейших финансовых центрах мира. Занимается тем же, чем занимаются обычно международные банки, — финансовый капитал, управление фондами, частная клиентура. Все приносит прибыль, все респектабельно, но более всего репутацией своей Интерконтинентальный обязан операциям в области внешней торговли.

ИКБ считался одним из крупнейших в мире держателей авуаров. Залоги, боны, валюта, фантастическое количество разнообразных побочных сделок, обменные операции, опционы и так далее. Всего в штате банка работало четыре тысячи человек, семьсот из них — в лондонском отделении. Сара бросила отчеты на пол. Что ее действительно интересовало, так это доклад Английского банка. Здесь содержалась сугубо конфиденциальная информация.

Ничего не скажешь, приведенная здесь статистика действительно настораживала. В 1992 году чистая прибыль ИКБ составила 300 миллионов фунтов стерлингов. Внешнеторговые операции, которыми под руководством Данте Скарпирато занимались трое маклеров, начав со стартового капитала в 28 миллионов и доведя его до 45. Фантастический результат.

Даже Сара, привыкшая к цифрам, которыми оперируют в Сити, была потрясена. «Финли», где той же работой занимались пятеро, из 15 миллионов сделал в 1992 году 18, и такая прибыль считалась весьма внушительной.

Далее, привлекало внимание то, что столь значительный скачок в прибылях ИКБ непосредственно связан с приходом Данте Скарпирато. В 1991-м, за год до его появления, доход составил 9 миллионов. И вот, всего за двенадцать месяцев, — 45. Баррингтон прав: этот Данте либо гений, либо мошенник.

Сара покончила с чтением к девяти. Разминая затекшие ноги, она поднялась с кровати, собрала разбросанные по полу бумаги, положила в пластиковый пакет и заперла в ящик. Затем она пошла на кухню и подозрительно осмотрела холодильник. Там обнаружились остатки их с Эдди и Алексом ужина. Всего три дня назад, сосчитала Сара, они были вместе. Чувство какой-то ноющей опустошенности охватило ее.

Стараясь взять себя в руки, она глубоко вздохнула и извлекла из холодильника помидоры, лук и чеснок. Энергично орудуя ножом, она бросила беглый взгляд на травы и специи, разложенные двумя рядами на верхней полке холодильника, прямо у нее над головой. Полчаса спустя она уже сидела у телевизора, поедая пиццу, щедро сдобренную томатным соусом.

Готовить она научилась еще в детстве. Время от времени тетка, правда, и сама что-нибудь сочиняла к столу, но это было совершенно несъедобно. Сара даже рассмеялась, вспомнив об этих временах. Сейчас Айла преподавала в каком-то американском университете, жила там же, в студенческом городке, и готовила ей приходящая служанка. Может, теперь она нарастила хоть немного мяса на свои хрупкие кости. Если, конечно, не забывала поесть.

Сара помотала головой, словно стараясь стряхнуть воспоминания, и включила телевизор как раз в тот самый момент, когда Николас Уитчел желал ей доброй ночи. Так, посмотрим, что там на канале ИТВ. Надо дождаться десятичасовых новостей, может, Тревор Макдональд своим звучным голосом сообщит, нет ли чего нового под луной. Нет. Сара позвонила в токийское отделение ИКБ — надо узнать, может, на рынке что происходит. И тут ничего. В Токио повесили трубку, пообещав в случае чего перезвонить.

Широко зевая, Сара поплелась в ванную. От газетных вырезок на ладонях осталась типографская краска. Сара принялась яростно оттирать ее с помощью ванильного мыла, затем плеснула в лицо пригоршню холодной воды и положила толстый слой самоновейшего крема. Сбросив халат прямо на пол ванной, Сара завела будильник и скользнула под одеяло. Заснула она с мыслью об Алексе и Эдди.

Будильник зазвонил в шесть. Сара придирчиво осмотрела гардероб и уже в третий раз подряд с особенным тщанием выбрала, что надеть: строгий, цвета морской волны костюм с золотыми пуговицами и накрахмаленная белая блузка. Для собеседования лучше не придумаешь, но к назначенному часу — семь вечера — на костюме уже появились отчетливые следы тяжелого рабочего дня.

Служебные помещения ИКБ находятся на Лоуэр-Темз-стрит, прямо у реки, в большой, современной архитектуры башне со зловеще поблескивающими окнами. Интерьер тоже выдержан в ультрасовременном стиле. В самом центре здания располагается крытый портик. Ничего, кроме стола дежурного, двух диванов и нескольких угловатых металлических скульптур, которые при приближении Сары, казалось, дружно принялись рассматривать ее, здесь не было. Неприветливый дежурный отправил ее на третий этаж.

Данте Скарпирато сидел в своем тускло освещенном кабинете, находившемся рядом с торговыми залами. Увидев Сару, он привстал. Стоял он с видом хозяина, совершенно неподвижно и прямо, твердо упираясь ногами в пол. Это был стройный, хорошо сложенный мужчина, вес которого, прикинула Сара, вполне соответствовал росту. Его темный костюм тоже был безупречен, равно как и немного выступающие из-под рукавов манжеты и черные, до блеска начищенные туфли. Не было в нем никаких следов усталости, а в одежде — даже малейших признаков неряшливости, что вообще-то не типично для маклеров, у которых позади остался двенадцатичасовой рабочий день. Все подогнано, все на пять с плюсом. Он подошел к Саре и протянул руку. Стало видно, что они совершенно одного роста.

— Присаживайтесь, пожалуйста.

Сара устроилась прямо напротив хозяина. Тот смотрел на нее неулыбчиво, непроницаемо. Выдержав неприятно затянувшуюся паузу, он спросил:

— Ну так что же вас привлекает в ИКБ? — Скарпирато отвернулся к экранам компьютеров, по которым бегали какие-то строчки, так что Саре пришлось обращаться к профилю. Время от времени он нажимал на клавиши, вызывая на экран новые картинки, и разговаривал с Сарой, продолжая заниматься своим делом, а ее словно бы и не замечая.

Саре была известна эта манера: демонстрируя равнодушие, заставляешь собеседника чувствовать себя просителем, домогающимся внимания хозяина. Старый фокус — психологические штучки. По правде говоря, она ожидала от этого человека большего, но в то же время следовало признать, что игру он вел неплохо; во всяком случае, ей действительно захотелось, чтобы на нее обратили внимание. Но через пять минут ей сделалось не по себе, а через десять она почувствовала нарастающее раздражение.

— Извините, но у вас с кем собеседование — со мной или с этой машиной?

Скарпирато повернулся и впервые взглянул ей прямо в глаза.

— Какое значение для вас имеют деньги?

От этого вопроса Саре сделалось неуютно. Во-первых, потому, что он так удачно уклонился от посланной в него стрелы; во-вторых, потому, что задал вопрос, в котором заключается вся жизнь Сити, но который никогда не произносят вслух.

Только простаки интересуются в Сити чем-то помимо денег. Но истинный интерес принято укрывать за словами: вызов, страсть к приключениям, опыт. Все это действительно так, но только часть правды, да и не главная. Но говорить о каких-то корыстных интересах считается табу. А задавать подобные вопросы и вовсе неприлично.

Сара выдержала паузу и, прежде чем ответить, надолго задержала взгляд на Скарпирато. Приятным в обычном смысле лицо его не назовешь, но было в нем нечто притягательное. Хороший загар, небольшая темная бородка. Лоб высокий, слегка закругляющийся по кромке густых темных волос. Губы в сумеречном свете кажутся почти голубыми. Нос длинный и прямой. Но прежде всего останавливают внимание глаза.

Похоже, из застывшей фигуры, возвышающейся за столом напротив Сары, выкачали кровь. Вся заключенная в ней энергия сосредотачивалась в глазах. Казалось, стоит их закрыть, и Данте Скарпирато умрет. Глаза круглые, большие, пронзительно-карие. Зрачки расширенные, роговая оболочка занимает почти всю глазную впадину. Ободок белка представляет собой узкий сверкающий кружок. Взгляд презрительный, взгляд человека, которому все наскучило и который всем пресытился; внезапно он загорается, но тут же искорка исчезает, да так стремительно, что, кажется, ее и не было вовсе. Сара резко отвернулась и задумалась, что же все-таки ответить. Коль скоро табу нарушено, то и хитрить нет смысла.

— Деньги для меня главное.

Губы Скарпирато искривились в едва заметной улыбке. Только так он выразил свое отношение к услышанному.

— Хорошо. Это единственное, ради чего здесь стоит работать.

А вот и нет, проговорила про себя Сара.

Скарпирато поднялся:

— Мне пора идти.

Сара бросила взгляд на часы: половина восьмого. Самое короткое собеседование в ее жизни.

Скарпирато проводил ее до лифта. Шагали они в ногу — плечом к плечу. Он потянулся к кнопке вызова, и Сара посмотрела на его кисти, выступающие из-под манжет. Кисти тонкие, почти как у женщины, разве что поросли плотным слоем черных волос. Руки испещрены мелкими прожилками, пальцы длинные и нервные. Подошел лифт. Сара одна поехала вниз.

Глава 7

Сара постояла на Лоуэр-Темз-стрит, тщетно пытаясь поймать такси. Минут через пять она двинулась вверх по Суффолк-лейн в сторону Кэннон-стрит — может, там повезет. В пятницу вечером всегда так: проходит бог знает сколько времени, и ни одного свободного такси, все забиты служащими Сити, которых развозят по барам, кинотеатрам, театрам, ресторанам Вест-Энда. Увидев наконец такси с поднятым флажком «свободно», Сара отчаянно замахала руками. Машина остановилась, и она с облегчением скользнула внутрь.

— Саус-Одли-стрит, пожалуйста. Мэйфер. — Сара с облегчением откинулась на спинку сиденья, прикрыла глаза и задремала.

Она вышла посреди Саус-Одли-стрит и двинулась вверх по улице, с удовольствием подставляя лицо лучам заходящего вечернего солнца и теплому ветерку. Сара любила этот район с его тенистыми улицами, богатыми антикварными магазинами, внушительными домами и атмосферой укрытой от посторонних глаз жизни. Сейчас здесь было тихо, рабочий день кончился. Служащие разошлись по домам либо барам, расположенным поближе к Пиккадилли, а для увешанных драгоценностями дам в роскошных туалетах было еще рановато. Они начнут появляться начиная часов с девяти, выскальзывая из своих домов-крепостей и садясь в поджидающие их с включенными двигателями лимузины, которые мгновенно срываются с места. Сара остановилась напротив магазина деликатесов, любуясь ровным строем батонов салями, свисающих с потолка, как сталактиты. Из магазина доносился соблазнительный запах только что сваренного кофе. Сара не устояла и зашла внутрь. Повсюду громоздились коробки с итальянскими сладостями. Сара купила две упаковки бачи, плитку сладчайшего шоколада, ореховое ассорти из Перуджи и фунт кофейных зерен. Отоварившись таким образом, она свернула направо, на Маунт-стрит, и, пройдя несколько сотен ярдов вниз, уперлась прямо в Хэй-Мьюз. Остановившись перед большим, утопающим в зелени домом, белоснежные стены которого были украшены розами, Сара позвонила и принялась ожидать. Похоже, изнутри посмотрели в глазок, затем дверь распахнулась.

На пороге, в свободном платье из светлого льна, без туфель, стояла, улыбаясь, Масами Мацумото, коллега Сары из банка «Ямайчи».

Сара познакомилась с Масами еще в кембриджские времена, они вместе учились в колледже Тринити. Обе отличались и умом, и привлекательностью, и компанейским характером, однако же тянуло их друг к другу общее ощущение какого-то тайного одиночества, которое не могут рассеять и самые шумные компании. Они угадывали друг в друге спокойную решимость, самодостаточность и, главное, стремление выскочить из уготованной колеи. В случае Масами все было ясно: замужество и судьба обычной японской домохозяйки — именно это от нее ожидалось всем окружением, несмотря ни на какое кембриджское образование. Последнее — всего лишь отсрочка; а еще лучше — средство навсегда излечить ее от любви к свободе, словно это какое-то тяжелое заболевание. У Сары, положим, такой ясной предназначенности не было, как не было позади и традиции, которую нужно сломать, и все равно Масами угадывала в ней признаки, отличающие нрав беглянки: редкостная амбициозность, порывистость — и минуты спокойно не просидит, все куда-то тянет, — готовность рискнуть и пожертвовать чем-то, если эта жертва обещает победу. Их объединяло редкостное трудолюбие, интерес к мужчинам и отчасти страсть к путешествиям; их постоянно тянуло друг к другу, они могли замыкаться, не видеться неделями, но затем неизбежно встречались вновь. Теперь, по прошествии пяти лет, когда и Сара, и Масами сделали в Сити отличную карьеру, обе вроде немного успокоились — а впрочем, так, может, просто казалось. Возможно, былой пыл и в самом деле поутих — то ли оттого, что слишком выматывала работа, то ли затянули рутина и отсутствие чего-то нового. Но готовность к риску обе сохраняли по-прежнему и ревниво следили друг за другом: не появятся ли вновь явные ее признаки. По телефону они говорили ежедневно и встречались по меньшей мере раз в неделю. А на ближайшие выходные у них была особая задумка: они решили провести субботу и воскресенье вместе, отдав должное еде, выпивке и магазинам.

Они дружески обнялись. Сара протянула Масами упаковку бачи:

— Держи, лакомка.

Масами сорвала обертку и вытащила пару шоколадок.

— Чудесно. Мои любимые. На-ка съешь и ты. — Она протянула лакомство подруге. — Что-то ты похудела в последнее время, дорогая.

— О Боже, — зевнула Сара. — И что это все так интересуются моим весом.

— Неужели сама не знаешь? — Масами лукаво посмотрела на нее. — Ладно, не болтай и ешь.

Весело рассмеявшись, подруги пошли на кухню. Масами откупорила бутылку вина.

— Ну, что новенького? — спросила она, протягивая Саре наполненный бокал. Сара сделала глоток и двинулась назад в гостиную. Масами последовала за ней, прихватив бутылку и бокал.

— Да странно как-то без Алекса и Эдди. — Сара передернула плечами. — Не сразу и привыкнешь. Иногда я думаю: а на черта мне все это нужно? Может, найти кого-нибудь понадежнее, например бухгалтера какого-нибудь.

— Понадежнее, — фыркнула Масами. — И это ты называешь надежностью? Да ты и пяти минут бы не вытерпела. И тебе это прекрасно известно.

— Пожалуй. И все равно…

— Да все я понимаю, крошка. Трудно. Но не вешай носа. У нас впереди тихий, спокойный уикэнд без мужчин. У меня куча всяких планов.

— Ты прямо ангел, — улыбнулась Сара.

— А то. Ладно, оставим это. Так что все-таки происходит на свете? — настойчиво переспросила Масами.

Сара помолчала.

— Да вот думаю на другую работу перейти. — Сара остановилась, ожидая реакции.

— Это еще почему?

— Четыре года на одном месте. Хочется чего-нибудь новенького.

— И это все?

— А разве мало?

Еще как мало, подумала Масами и снова потянулась к бутылке.


Уик-энд прошел чудесно, подруги развлекались вовсю, ни о чем не думая. Сара вернулась домой в воскресенье вечером и, миновав анфиладу пустынных комнат, включила автоответчик: может, Эдди с Алексом дали о себе знать. Увы, от них ни слуху ни духу, да и вообще ничего интересного, кроме звонка Сью Бэнкс с просьбой перезвонить.

Сара перелистала записную книжку и набрала номер.

— Сью, это Сара.

— А, Сара, привет, как дела?

— Все в порядке. Пробездельничала целый уикэнд. А у вас?

— Предвкушаю веселый понедельник.

— Ну, это уж как водится.

— Ладно, к делу. ИКБ.

— Гм…

— Как это следует понимать — гм?

— Так и понимать — а идите вы… Не буду я там работать.

— Это почему же?

— А потому, что Данте Скарпирато уделил мне всего полчаса своего драгоценного времени, а потом разве что за дверь не выставил.

Сью рассмеялась:

— Слушайте, Сара, если бы вы ему не понравились, он бы и пяти минут вам не подарил. Все, что ему нужно, он выяснил заранее. К тому же он доверяет мне. Какой вы работник, ему известно, так что оставалось только встретиться с глазу на глаз да посмотреть: понравитесь — не понравитесь. Понравились. — На этой победоносной ноте Сью закончила свой монолог.

— Странный, однако, способ выказывать симпатию, — пробормотала Сара.

— Слушайте, не стройте из себя королеву. Вы что, считаете, все должны вас обхаживать?

— Ничего себе — королеву. Да я едва…

— Слушайте, — резко оборвала ее Сью. — Скарпирато только что мне звонил. Сейчас он дома. И просит связаться с ним, чтобы устроить встречу с другими игроками команды.

— Что-то новенькое, а? — заметила Сара. — Я хочу сказать, личные встречи. Как-то не очень по правилам.

— Перестаньте! Вы что же, хотите, чтобы я стала вашей дуэньей?

— Что нет, то нет, — рассмеялась Сара. — Ладно, давайте номер.

Сью знала его наизусть. Сара попрощалась и сразу же позвонила Скарпирато. Номер в Челси, отметила она про себя, первые три цифры, как у нее. Стало быть, они соседи.

— Данте, это Сара Йенсен.

— Добрый вечер, Сара.

Голос звучал четко, отрывисто и, пожалуй, даже более бесстрастно, чем при личной встрече. И еще в нем ощущалась какая-то насмешка. Ее Сара предпочла не замечать и помолчала, поглаживая ногти.

— Можете быть завтра у меня в кабинете в половине седьмого?

— Могу.

— Стало быть, до встречи. — И он повесил трубку.

От этого короткого разговора Саре сделалось немного не по себе. В самой краткости угадывались некий холодок и презрение к ритуалу. Правда, и других маклеров болтунами не назовешь, но в данном случае речь шла не о грубости либо неразговорчивости. Похоже, он просто плюет на формальности.


Весь следующий день Сара толком не знала, куда себя девать, нетерпеливо дожидаясь, пока пробьет шесть. Когда рабочий день наконец завершился, она быстро собралась и отправилась в ИКБ.

Тот же сумрачный кабинет. Такой же безупречный, только другой костюм. При ее появлении Скарпирато не спеша поднялся, подошел к ней, крепко пожал руку. Взгляд его словно прожигал Сару насквозь. Он слегка улыбался, но не дружески и не приветственно; было в этой улыбке нечто другое, а что именно — Сара понять не могла. Она огляделась. В кабинете были еще двое. Они сидели у стола на обитых мягкой тканью стульях. Скарпирато кивнул в их сторону:

— Это Сара Йенсен. А это Мэттью Эрнотт и Саймон Уилсон.

Уилсон живо поднялся и с улыбкой подал Саре руку. Эрнотт замешкался, потом привстал и, вяло протянув руку, снова откинулся на спинку и бросил взгляд куда-то мимо Сары. Скарпирато уселся между Эрноттом и Уилсоном, который поспешил немного подвинуться, уступая ему место. Эти двое, усевшиеся по бокам и не отрывающие глаз от Скарпирато, словно в ожидании команды, показались Саре новичками. Она уселась напротив, поставила сумку на пол, расстегнула жакет, вытащила пачку сигарет и небрежно щелкнула зажигалкой.

— Не возражаете? — Сара с улыбкой перехватила устремленные на нее взгляды.

Скарпирато кивнул и передал ей пепельницу.

— Я, пожалуй, тоже покурю, — сказал Эрнотт. Он вышел из кабинета, но вскоре вернулся с пачкой в руках, закурил. К потолку потянулись струйки сигаретного дыма.

Потягивая сигарету, Сара между делом оглядывала новых знакомцев. Эрнотт словно сошел с рекламной полосы какого-нибудь популярного журнала. Это был американец лет под тридцать, вполне благообразной внешности: квадратный подбородок, голубые глаза, коротко остриженные каштановые волосы, зачесанные так гладко, будто он каждое утро пользовался феном. И акцент такой же приглаженный, отметила Сара. Гнусавый выговор уроженца Нью-Джерси почти совсем уступил место протяжной бостонской речи и давал о себе знать лишь в некоторых редко употребляемых словах. В общем, человек как человек, ну, может, слегка претенциозен, и лицо как лицо — если б не глаза и линия рта. Взгляд колючий, жесткий, в нем читается насмешка над целым миром. И губы слегка изогнуты в глумливой ухмылке. Не самый приятный мужчина из тех, с кем Саре приходилось встречаться. Не говоря уж — вместе работать.

Саймон Уилсон, напротив, производил впечатление человека славного и добросердечного. Он был моложе, лет двадцати четырех, и работал в Сити, прикинула Сара, не более двух лет, так что не успел еще нацепить на себя столь привычную здесь маску самодовольной пресыщенности. Волосы у Саймона были песочного цвета, лицо слегка припорошено веснушками, и в отличие от других одет он был в довольно помятый и уж никак не с иголочки костюм. Перехватив изучающий взгляд Сары, он послал ей улыбку. Сара улыбнулась в ответ и перевела взгляд на Скарпирато: что же дальше? Тот просто молча смотрел на нее и, судя по всему, разговора начинать не собирался. Наконец он искоса посмотрел на Эрнотта. Тот ответил таким же беглым взглядом, выпрямился на стуле и спросил:

— Ну, так каков по вашим прогнозам будет курс[2]?

— А какой отрезок времени вас интересует? Ближайшие пять минут? Или, может, сутки, неделя, год?

— Пять минут.

— Не знаю, — широко улыбнулась Сара. — Последний раз я справлялась в пять минут седьмого, и тогда за фунт давали 1,493040 доллара. Что там произошло на рынке за последние четверть часа, я не знаю, а пальцем в небо тыкать не привыкла. Но в общем, я бы сказала, что курс доллара потихоньку поднимается.

Эрнотт вытащил из кармана пейджер — небольшое устройство, три на два дюйма, по которому можно узнавать последние курсы главных мировых валют. Нажав кнопку, он уставился на крохотный экран.

— 1,491020. Действительно, немного растет, — протянул он и попробовал новый заход: — Так почему вы уходите от «Финли»?

— А кто вам сказал, что ухожу?

— А иначе зачем вы пришли сюда?

— За тем, чтобы вы побольше узнали обо мне, а я о вас.

Эрнотт угрюмо посмотрел на Сару. Она твердо встретила его взгляд. Наступило напряженное молчание. Уилсон с улыбкой прервал его:

— Вы ведь работаете с Дэвидом Ридом?

— Да. У нас столы рядом. А что, это ваш приятель?

— В футбол вместе играем, — рассмеялся Уилсон. — Или по крайней мере стараемся. Потому что его постоянно преследуют травмы.

— Правда? То-то он, бедняга, или хромает все время, или что-то у него перевязано.

— Какая жалость, — проговорил Эрнотт.

Сара бегло посмотрела на него и отвернулась, встретившись взглядом со Скарпирато. Тот вытащил сигару и сосредоточенно пытался раскурить ее, глядя на Сару сквозь клубы дыма. Казалось, его — объективного наблюдателя — все происходящее немного забавляет. Этакое вечернее представление, и Сара его героиня. Похоже, только ради этого и устроена сегодняшняя встреча. Уилсону она нравится, Эрнотт с трудом выносит ее присутствие. Что до Скарпирато, то его отношение к себе Сара так и не смогла понять до конца; впрочем, сейчас это ее не интересовало. Она посмотрела на часы и медленно, спокойно проговорила:

— Слушайте, все это очень мило, но через пятнадцать минут мне надо кое-где быть, так что, если вы не против…

Слабая усмешка мгновенно сменилась на лице Скарпирато удивленным выражением. Он резко наклонился вперед.

— Ну разумеется. Извините, что так поздно предупредил вас об этой встрече.

Он встал. Эрнотт молча посмотрел ей вслед. Уилсон проводил ее до дверей.

— Всего хорошего. Рад был познакомиться. — Он протянул ей руку.

— Взаимно, — улыбнулась Сара. Сопровождаемая Скарпирато, она пошла через весь этаж к лифту. По пути никто не вымолвил ни слова. Раздвинулись двери, и Скарпирато пожал ей руку.

— Спасибо, что пришли. Созвонимся. — Едва заметно улыбнувшись, он повернулся и зашагал назад. Двери лифта закрылись.

— А пошли вы все… — прошипела Сара.

Глава 8

Сара вышла на Лоуэр-Темз-стрит, дождалась хоть какого-то разрыва в грохочущем потоке машин и перебежала на другую сторону. Направившись по направлению к Кэннон-стрит, она остановилась у телефонной будки рядом с Буш-лейн. Сняв трубку, быстро набрала номер. На третьем или четвертом гудке откликнулся чей-то слегка надтреснутый голос.

Пять минут спустя Джейкоб Голдсмит, старейший и ближайший друг, а точнее бы сказать, наставник Сары, с улыбкой повесил трубку и поднял на колени кошку, поглаживая мягкий черный мех.

— Давненько она к нам с тобой не заходила, а?

Урча от удовольствия, Руби уютно свернулась у него на коленях. Впрочем, счастье ее длилось недолго, она снова очутилась на полу и гневно расширила глаза. Помахивая от возмущения хвостом, Руби проследила за тем, как хозяин надевает туфли, берет с большого стола ключи и бумажник и мягко закрывает за собой двери. И сразу раздается громкий щелчок всех трех замков, спрятанных в дверной панели. Он осторожно пересек улицу и, повторяя в уме названия различных блюд, направился к супермаркету на Голдерс-Грин-роуд.

Джейкобу Голдсмиту было семьдесят три года, и под стать зрелому возрасту был его тонкий, проницательный ум. По отношению к близким, среди которых Сара занимала особое место, он всегда оставался чутким и добрым. Да, он был человеком добрым и мягким, но с годами пришли острая проницательность и такт, отчего окружавшим его становилось легко и покойно. Такого не унизишь сомнительным комплиментом «славный», ибо сказать так было бы слишком мало, да к тому же и само определение вряд ли подходило, слишком он был для этого тонок и умен, к тому же сохранил боевой дух, проявлявший себя по преимуществу то и дело загорающимися в глазах огоньками. Не утратив бодрости духа, сохранил он и физическое здоровье.

Переодеваясь к встречам со старыми деловыми партнерами, он словно переключался на другую скорость, и тогда ему можно было дать не больше шестидесяти. Впрочем, с ними он теперь встречался редко — уже двадцать лет, как отошел от дел, и жизнь его круто переменилась. Еще двадцать три года назад, незадолго до ухода на покой, он переехал из Ист-Энда в дом на Голдерс-Грин. Соседкой его оказалась тетка Сары, сестра отца, Айла, в ту пору профессор химии в Лондонском университете.

Через год после переезда в доме у Айлы появились Алекс и Сара. Когда родители погибли в автомобильной катастрофе, им было соответственно шесть и восемь. Уютный мир детства разлетелся на куски. Алекс, тот и вовсе не находил себе места, и нередко Сара вскакивала ночами, крепко прижимая его к себе. Айлу дети полюбили, но ей так и не удалось заполнить пустоту, образовавшуюся после смерти родителей.

Айла была замечательная женщина. Она опережала свое время и во многих отношениях сделалась для Сары идеалом; но того, что можно назвать домовитостью, она была лишена начисто. Сара с Алексом были фактически предоставлены самим себе. Айла часто и надолго погружалась в свои исследования, которыми занималась в пыльной мансарде. Встречались только за едой. Джейкоб часто появлялся в саду, любовно ухаживая за всякими растениями. Вскоре дети почти все свое свободное время начали проводить с ним. Жена Джейкоба умерла десять лет назад, детей у него не было, так что с годами эта троица превратилась в нечто целое, весьма довольное своим бытием. Джейкоб частенько занимался стряпней, и постепенно Айла целиком предоставила ему эту сторону жизни. У них само собой возникло нечто вроде разделения труда. Айла помогала детям готовить домашние задания и натаскивала их в любимых предметах: Сару — в математике, Алекса — в геологии. А Джейкоб занимался кухней и играл с детьми.

Казалось, он обладал неисчерпаемым запасом всяких историй, начиная с времен второй мировой войны, когда служил в отряде королевских драгун, и кончая всяческими послевоенными приключениями. В конце концов он вернулся в Лондон, где сделался первоклассным специалистом по сейфам. В том числе и по их взлому.

Именно эта сторона его деятельности увлекала Сару всего более. Его, в свою очередь, этот интерес забавлял, и он с удовольствием рассказывал ей о своих сомнительных приключениях, а после долгих уговоров научил ее отпирать замки и вскрывать сейфы. К девяти годам она уже умела входить в дом без всяких ключей, а равно — проникать в сейфы к Джейкобу и Айле. Занималась она этим исключительно спортивного интереса ради. Содержимое сейфов ее в ни малой степени не занимало, напротив, нередко она подкидывала в них кое-что свое. Когда бы Джейкоб ни отпирал свой сейф, а делал он это примерно раз в два месяца, там обнаруживались записочки, оставленные ему Сарой.

Столь необычное воспитание, столь разнообразные влияния, не говоря уже о ранней утрате, выработали у Сары и Алекса весьма специфический моральный кодекс. Личную преданность друг другу и Джейкобу, они ставили необычайно высоко, а вот к тому, что другие сочли бы, скажем так, отступлением от нормы, относились вполне снисходительно. К примеру, их ничуть не смущали небольшие кражи, которые позволял себе Джейкоб, ибо жертвам от того хуже не становилось — страховые компании компенсировали все потери, — а также потому, что сам Джейкоб был человеком необыкновенно добрым. Он заботился о них, любил, развлекал и помогал выработать характер, в общем, независимый от привычных условностей.

Боевые подвиги Джейкоба и его трехлетние послевоенные странствия по Европе, закончившиеся возвращением в Ист-Энд, привили Алексу любовь к приключениям. Привязанность же Сары к Джейкобу, ничуть не уменьшавшаяся от того, что она знала о егопромысле, считавшемся в глазах людей преступным, сызмала выработала у нее гибкие представления о нравственности, согласно которым отдельные действия сами по себе необязательно должны быть праведными или грешными. Чем старше она становилась, тем более обострялось у нее чувство справедливости.

Джейкоба ни разу не ловили, тюрьма ему никогда даже не светила, но ребенком Сара всегда боялась, что его у нее отнимут. И успокоилась она только после того, как деятельность его, в общем, сошла на нет и он пообещал, что никогда к ней не вернется. Так или иначе Сара всегда считала, что если Джейкоба засадят, то это будет всего лишь пародией на справедливость.

Айла тоже оказала, хотя и не прямо, сильное воздействие на формирование обоих детей, оказавшихся на ее попечении. С одной стороны — независимая, сделавшая успешную профессиональную карьеру женщина, воплощавшая в их представлении всех женщин, ибо других они просто не знали, с другой — кухарка Джейкоб; в результате дети оказались свободны от привычных стереотипов, связанных с полом. У Алекса под воздействием тетки и сестры выработались глубокое уважение и любовь к женщинам, а Сара упрямо не желала признавать, что пол может каким-либо образом препятствовать ее устремлениям и развитию талантов. Да, она росла с болезненным ощущением, сколь недолговечной может оказаться любовь, но вера в себя, в свои силы ее никогда не оставляла.

Эта вера провела Сару сквозь школьные годы, она помогла блистать в Кембридже и наконец сделала ее первой по математике. С детства она мечтала именно о такой карьере, но, оказавшись пару раз на встречах с представителями коммерческих банков, которые искали в Кембридже студентов-математиков для постоянно усложняющихся банковских операций, заколебалась. Абстрактный мир математики начал утрачивать свое очарование. Основательно обсудив это дело с Джейкобом и Айлой, Сара остановила свой выбор на Сити. Здесь она будет постоянно среди людей; мир чистой математики — мир чересчур замкнутый, к тому же работа в Сити обещает массу волнующих возможностей, да и денег. А деньги принесут ей свободу и то самое чувство надежности, которого ей всегда так недоставало.

Так Сара стала банкиром, а Алекс — путешественником, чьи горные вылазки, пока он еще не сделал собственного имени, оплачивала старшая сестра. Став на ноги, он начнет снимать документальные фильмы и постепенно с ней расплатится; а когда Сара покончит с работой в Сити, лет, скажем, через десять, он будет брать ее с собой в экспедиции. Таков был план, и вот уже четыре года, как он успешно выполнялся.

Айла, освободившаяся от домашних обязанностей, которые, впрочем, она и прежде не слишком прилежно выполняла, уехала читать лекции в Калифорнийский университет и вот уже два года жила в Беркли. Она продала дом, так что Сара, взяв огромный кредит в банке и ухлопав все свои накопления, купила себе новое жилище, на Карлайл-сквер, куда они с Алексом вскоре и переехали. Три месяца назад была выставлена на продажу квартира на первом этаже дома, где жила Сара с братом. Жившая там пожилая дама решила, видно, плюнуть на свою сомнительную независимость и переехала в Шотландию к женатому сыну.

Сара действовала быстро и решительно. Она давно уже зарилась на эту квартиру. При случае там всегда могли остановиться Айла или Джейкоб, либо Алекс мог использовать ее под склад своей многообразной амуниции. Она взяла новый кредит, на сей раз под завязку, залезла в сбережения, которые снова начала было делать, и купила квартиру за 160 тысяч фунтов. Так к двадцати семи годам Сара стала владелицей дома в Челси стоимостью в 800 тысяч фунтов, 400 из которых, взятых под залог хорошо оплачиваемой, но ненадежной работы, предстояло вернуть банку.

Когда-то финансовые проблемы могли казаться ей неразрешимыми, но на раны, полученные в детстве, целительное воздействие оказала позднейшая карьера, и теперь, хоть и не вполне удовлетворенная своей работой, Сара даже и тревожиться отказывалась, подначивая себя тем, что ненадежность положения сродни азарту игрока. Еще несколько лет такой же успешной работы в Сити, и она расплатится по всем кредитам и начнет откладывать деньги для вольной, как она любила выражаться, жизни.

Сара была умна, красива, известна, ей сопутствовала удача, но она так и не обрела подлинной уверенности в жизни. Во многих отношениях все складывалось так, что лучше вроде и быть не может, и все равно она боялась, что выстроенный ею мир может рухнуть в любую минуту.

Джейкобу казалось, что внутри у Сары действуют какие-то саморазрушительные силы, и ни на минуту не спускал с нее глаз. Он был в курсе ее финансовых дел и, хоть и заблуждался, полагая, что Сару они тревожат, выказывал сочувствие не просто на словах. К восемнадцатилетию он подарил ей старинное бриллиантовое кольцо. К окончанию университета — сережки ему под пару. В ожидании какой-нибудь еще оказии — какой именно, он пока и сам не знал, — Джейкоб держал в запасе ожерелье, украшенное бриллиантами и рубинами; пока оно было спрятано у него в спальне, и, если бы понадобилось, на вырученные от продажи деньги можно было бы разом покрыть кредит. Правда, в Англии продать нелегко, это ему было хорошо известно; но существовали и определенного рода покупатели, которые, хорошо разбираясь в драгоценностях, не стали бы при покупке задавать неудобных вопросов — как да откуда.

Про эти рубины и бриллианты он Саре ничего не говорил: пожалуй, еще разозлится, решив, что он в нее не верит. Дело, разумеется, не в этом. Джейкоб не сомневался, что она справится со всеми трудностями, работу всегда найдет и с долгами расплатится… Он просто хотел избавить ее от возможных неприятностей, и рубины грели душу: надежная страховка, лучше не бывает.


Сара быстро шла в сторону станции метро «Банк». Появилось искушение зайти домой и переодеться, но на все эти дополнительные маршруты уйдет много времени, и к тому же Джейкоб любит, чтобы она выглядела как картинка. А если зайти домой, то как устоять перед соблазном надеть какие-нибудь леггинсы и блузку попросторнее? Лучше остаться, как есть, прийти к Джейкобу пораньше да развалиться в кресле, пока он хлопочет на кухне. Сара купила на станции «Ивнинг стэндард» и, влившись в толпу, пошла к Северной линии. Поезд подошел через десять минут, когда давка на платформе сделалась почти невыносимой. Сара пробилась в вагон, удачно отыскала свободное место и на сорок минут погрузилась в чтение газеты.

Вышла она на «Голдерс-Грин» и, завернув на Голдерс-Грин-роуд, отыскала небольшую винную лавку, где купила пару бутылок красного. Белого Джейкоб почти не пил, и Саре тоже привил любовь к красному вину. Знатоком по этой части она сделалась задолго до того, как стала ходить в модные рестораны.

Сунув бутылки в пластиковый пакет, Сара пошла вниз, миновала станцию метро и вскоре повернула с оживленной магистрали на тихую улочку — Родерик-роуд. По обе стороны, отделенные от проезжей части ухоженными садами, в большинстве из которых цвели розы, тянулись двух-трехэтажные дома из красного кирпича.

Сад Джейкоба выделялся даже на этом фоне. С самых первых дней знакомства Сара всегда проводила здесь массу времени. Розы сделались ее любимицами. Дикие чайные, горделивые датчанки и самые замечательные — огромные красные, распространяющие сильный аромат, Александрины. Да и масса других сортов. В детстве она знала все названия — Джейкоб научил, — но сейчас большинство забылось.

Сара открыла тихо скрипнувшие ворота. Джейкоб отказывался смазать замок, полагая скрип чем-то вроде системы дальнего оповещения. На звук из-за угла выбежала Руби и, выгнув дугой спину, принялась тереться о лодыжки Сары. Подхватив ее одной рукой, Сара другой нажала на кнопку звонка; при этом бутылки негромко звякнули о медную дощечку.

Через несколько секунд на пороге, широко улыбаясь, стоял Джейкоб.

— Привет, малышка. — Он обнял ее, прижавшись не столько к Саре, сколько к кошке, расцеловал в обе щеки и с надеждой посмотрел на пластиковый пакет. — Ну-ка, ну-ка, что там у тебя в клюве? Надеюсь, что-нибудь приличное? — Он открыл сумку, пристально посмотрел на наклейки и улыбнулся еще шире: — Ну что ж, неплохо. Хоть чему-то ты научилась.

— Да все я знаю, — рассмеялась Сара, — в том числе и это… — Она мягко опустила Руби на пол и последовала за Джейкобом на кухню. Он вынул из старого дубового буфета два тонких бокала на длинных-предлинных ножках и открыл бутылку. В бокалы вместилась ровно половина ее содержимого. Вслед за Джейкобом Сара привыкла мерить выпитое на бокалы.

— У меня почти все готово. А пока суд да дело, пойди-ка посмотри «Королевскую процессию». Расскажешь, что там происходит. Когда надо, позову.

Прихватив бокал, Сара пошла в гостиную и плюхнулась на диван прямо перед телевизором. Прихлебывая вино, она принялась рассеянно переключаться с программы на программу и попутно листала старый номер «Спектейтора».

Через двадцать минут Джейкоб сунул голову в дверь.

— Ну так что там?

— А? — Сара непонимающе посмотрела на него.

— «Процессия». Что там происходит?

Сара смущенно засмеялась:

— Извини, Джейкоб, я что-то отвлеклась.

— Отвлеклась. Не болтай ерунды. Когда смотришь «Процессию», отвлечься невозможно. — Он бросил на Сару острый взгляд. — Ладно, пошли перекусим.

Сара послушно последовала за ним на кухню. Джейкоб подвинул ей гигантскую порцию цыпленка в горшочке:

— Действуй. А то от тебя одни кожа да кости остались.

— Не сказала бы. — Сара вдруг ощутила голод и вонзила вилку в аппетитный кусок мяса.

Джейкоб тоже не спеша принялся за еду и, поглядывая на Сару, в конце концов спросил:

— Ну, так что там не так?

Сара поперхнулась и отложила вилку в сторону.

— То есть в каком смысле не так?

— Не так. Не так, — раздраженно повторил Джейкоб. — Не так это не так, какой тут может быть особенный смысл?

Сара со вздохом взялась за бокал.

— Слушай, Джейкоб, не могу же я тебе все рассказывать. А сейчас… я не уверена, что это твое дело. — Увидев, что у старика увлажнились глаза, она прикусила язык. — Извини, Джейкоб, я не то имела в виду. Просто с отъездом Алекса и Эдди мне что-то не по себе. Сплю неважно…

Джейкоб сделал большой глоток.

— Ладно, малышка, проехали. Забудем об этом. — Он немного помолчал. — Но ведь дело-то не в том, а? Положим, Алекс с Эдди уехали. Ты по ним скучаешь. Но ведь так бывало и раньше. А сейчас-то ты вся как на горячей сковороде, разве я не прав?

Сара внимательно посмотрела на изборожденное морщинами, по-настоящему встревоженное лицо Джейкоба.

— Похоже, от тебя ничего не скроешь.

Подавив вздох облегчения, Джейкоб откинулся на спинку и приготовился слушать.

— Ладно, может, и вправду лучше все рассказать. Хуже от этого не будет. Видишь ли, я, похоже, влезаю в одно странное дело. Собственно, уже влезла. — Сара немного помолчала. — И что-то мне в этом не нравится.

Джейкобу пришлось вытягивать из нее всю историю буквально по словечку: Картер, Баррингтон, Скарпирато.

— Вот и все, — закончила она. — Я хочу получить эту работу. И все равно мне немного не по себе. У «Финли» все складывается хорошо. И с Эдди тоже. Тихо, покойно.

— И просто плюнуть на предложение ты не можешь?

— Нет.

— Ну так и что думаешь делать?

— Заняться этой работой, если мне ее предложат.

— Да, забавно, — ухмыльнулся Джейкоб.

— Это выражение мне знакомо, Джейкоб Голдсмит, — подозрительно посмотрела на него Сара. — Ну-ка выкладывай, что там за фокус у тебя в рукаве?

— Для начала подождем официального приглашения, хорошо?

Глава 9

Два дня от Сью Бэнкс и Данте Скарпирато не было ни слуху ни духу. В течение первого, вернувшись к обычной своей жизни, Сара испытывала едва ли не облегчение. На второй забеспокоилась — а вдруг место досталось кому-нибудь другому. А ведь теперь Саре действительно хотелось его получить. Наконец на третий день она почти заставила себя прикинуться равнодушной: получится — хорошо, не получится — черт с ним… Естественно, именно в этот день позвонила Сью.

Это было в среду вечером, в половине девятого, Сара только что вернулась из спортивного зала, купив до дороге в каком-то киоске завернутый в газету пакет жареного картофеля — надо же восстановить израсходованные силы. Сара раздраженно схватила трубку — та чуть не выскользнула из масленых пальцев.

— Да! — не столько сказала, сколько рявкнула она.

— О, прошу прощения, — рассмеялась Сью.

— А, Сью… Это вы меня извините. — Сара отправила в рот пригоршню картошки. — Звери на водопое… Не беспокоить и все такое прочее.

— Понимаю, понимаю. Может, попозже перезвонить?

— Нет, нет, все в порядке. Сейчас дожую.

— Ну-ну. Ладно, слушайте. Только что звонил Скарпирато. Он хотел бы завтра увидеться с вами.

— Да? А может, прямо сейчас? — Сара задержала в ладони очередную порцию и широко улыбнулась. — Что ж, это нечто. — Она принялась сосредоточенно жевать.

— Знаете что, — раздраженно проговорила Сью, — может, вы раздумали насчет работы?

Сара пропустила вопрос мимо ушей.

— У него еще какие-нибудь собеседования были?

— Помимо вас, говорил с восемью кандидатами, — терпеливо ответила Сью. — Осталось еще двое.

Последовала очередная пауза.

— Что ж, послушаем, что мистер Скарпирато скажет на этот раз. — Сара подавила смешок. — Передайте ему, пожалуйста, что завтра в половине седьмого я буду у него в кабинете.

— Слушаюсь, мэм.


На следующий вечер, в двадцать минут седьмого, Данте Скарпирато сидел у себя в кабинете с Мэттью Эрноттом и Саймоном Уилсоном. Разговор шел об очередном кандидате, собеседование с которым только что закончилось. Это был двадцатидевятилетний американец, близкий друг Эрнотта — они когда-то вместе учились в Брауновском университете.

— Ну что ж, мне он нравится. — Эрнотт посмотрел на Скарпирато и быстро отвел взгляд. — Хороший маклер да и по характеру подходит. — Наступило молчание. Эрнотт неловко поерзал и неуверенно повторил: — В общем, я голосую за него.

Скарпирато выпустил густую струю дыма и повернулся к Эрнотту.

— Этот парень совершенный кретин. Знаешь, иногда тебе полностью изменяет чутье.

Эрнотт побагровел. Саймон Уилсон разглядывал мысы своих башмаков. Эрнотт закурил сигарету, зажал ее между большим и указательным пальцами и ткнул в сторону Скарпирато.

— Хорошо, ты-то что предлагаешь?

— Именно об этом я и хотел поговорить, если, конечно, ты немного успокоишься. — Скарпирато снова пыхнул сигарой.

На пороге, не дав Эрнотту ответить, появилась секретарша.

— Пришла Сара Йенсен. Можно проводить ее к вам?

— Да, пожалуйста, только не сюда, а за мой рабочий стол в торговом зале. Пусть подождет немного. Приду, как только освобожусь.

Секретарша вышла в приемную и проводила Сару куда было велено. Это оказалось совсем рядом, в пятнадцати футах от кабинета.

Сара боком присела к столу. На нем лежал экземпляр «Ивнинг стэндард», и Сара прикинулась читающей, пытаясь на самом деле расслышать, о чем идет речь в кабинете. Но оттуда доносились только невнятные голоса. Отказавшись от этой затеи, Сара и впрямь погрузилась в чтение. Ибо всматриваться было и вовсе бессмысленно. И там, и там на застекленных дверях висели занавески, так что виднелись только неясные очертания трех мужских лиц.

А вот из кабинета все было видно гораздо лучше, и, разговаривая с коллегами, Скарпирато не спускал взгляда с Сары. Слушал, что они говорят, но смотрел исключительно сквозь занавески. Эрнотт развалился на стуле и, закинув руки за голову, всем своим видом демонстрировал полное равнодушие.

— Может, отложим до завтра? — предложил он, закурив очередную сигарету «Мальборо».

— Нет, мне хотелось бы услышать ваше мнение сейчас. — Скарпирато по-прежнему не спускал глаз с Сары, сидевшей к нему в профиль.

— Но почему? У нас же полно времени. Все равно надо поговорить еще с одним претендентом, так что с решением торопиться некуда.

Скарпирато упорно смотрел на Сару.

— Потому что я собираюсь предложить это место ей, — спокойно сказал он.

— Да брось ты, Данте. Неужели ты не видишь, что она собой представляет? Это же просто надутая шлюшка, будет, понимаешь, хвостом крутить, появляясь на работе между свиданиями и разными там раутами. Нам обеспечена сплошная головная боль.

Скарпирато отвернулся от Сары и посмотрел на Эрнотта:

— Не напомнишь, сколько ты заработал для банка в прошлом году?

— А почему бы не спросить про этот год? — Эрнотт был явно смущен. — На два миллиона больше, чем в прошлом, и это тебе прекрасно известно.

— А в прошлом — на два меньше, чем в предыдущем. А Сара Йенсен, между прочим, тогда же обогатила «Финли» на шесть миллионов. Репутация ее известна. Может, она, как ты выражаешься, и крутит хвостом, зато за час сделает больше, чем ты за неделю. — Скарпирато язвительно улыбнулся. — В общем, решение я принял. Макферсон ушел две недели назад, и нам нужна замена. Можно еще месяцами вынюхивать Сити, и все равно лучше нам никого не найти…

Если говорить о внешности, то это уж точно, с горечью подумал Эрнотт.

— А теперь приведите ее ко мне. И потом можете убираться, оба.

Бросив на патрона мрачный взгляд, Эрнотт вышел. Уилсон молча последовал за ним. Эрнотт криво улыбнулся Саре.

— Он ждет вас у себя. — Он кивнул в сторону кабинета, сдернул со стула пиджак и вышел.

— Здравствуйте, до свидания, — пробормотал Уилсон и не спеша двинулся вслед.

Скарпирато покуривал сигару. Едва Сара вошла, он остановил на ней пристальный взгляд и кивнул, приглашая сесть. Под этим немигающим взглядом Саре сделалось как-то не по себе. Губы Скарпирато искривила едва заметная улыбка. В ответ Сара бросила на него вызывающий взгляд, но, казалось, это только заставило Скарпирато улыбнуться еще шире. Ей хотелось вынуть из сумочки пачку сигарет, отвернуться от него, отвести взгляд, уж слишком, боялась Сара, он откровенный, но что-то буквально приковывало ее к нему. Так они и сидели, не говоря ни слова, будто ожидая, кто первым откроет рот, кто первым отвернется. Наконец Скарпирато резко подался вперед, и тут же атмосфера внезапно разрядилась. Заговорив, Скарпирато словно надел другую маску: перед Сарой сидел ее будущий начальник — строгий, деловой вид, отрывистые интонации.

— Ну что ж, Сара, мы тут все прикинули и решили, что вы нам подходите.

Вспомнив, с какой злобой смотрел на нее Эрнотт, Сара едва не расхохоталась.

Не дождавшись ответа — по-видимому, Скарпирато считал ее согласие само собой разумеющимся, — он продолжал:

— Я хочу, чтобы вы приступили к работе как можно скорее. Что скажете?

Сара прикрыла глаза и отвернулась. Скарпирато говорил четко, размеренно, выделяя слова. Ничего в них особенного не было, но в его устах… Сара изучающе посмотрела на Скарпирато. На губах у него снова заиграла улыбка. Казалось, он про себя подсмеивается над ней. Сара встретилась с ним взглядом и медленно растянула губы в улыбке.

— Если вы согласны на первый год гарантировать мне общий заработок в пятьсот тысяч фунтов, я готова начать с понедельника.

Скарпирато подался к Саре еще ближе, и глаза его сузились.

— Полмиллиона? Честно говоря, я думал о другой цифре.

— Смотрите, решать вам. Торговаться я не собираюсь.

— Ну что ж, будь по вашему. Надеюсь только, вы понимаете, на что идете, задирая ставки. Вкалывать придется по-настоящему.

Для тебя-то лучше как раз наоборот, подумала Сара. Скарпирато встал и обошел вокруг стола. Остановился рядом с ней. Сара тоже поднялась и молча посмотрела на него. Он стоял почти вплотную, и близость его смущала. Сара потянулась за сумочкой и отступила на шаг назад. Скарпирато смотрел, как она собирается уходить.

— Да, между прочим, — заметила Сара, остановившись на пороге, — похоже, Мэттью Эрнотту я не очень понравилась, и уж он-то вряд ли будет в восторге от совместной работы.

— Об этом не беспокойтесь, — засмеялся Скарпирато, — малый он привередливый, но работник хороший. Он зарабатывает для банка немало, ну, и считает, что все должны ходить перед ним на задних лапках. Наверное, вам приходилось встречаться с такими…

— Это уж точно, — грустно улыбнулась Сара, — приходилось.

Они пересекли почти опустевший к этому времени торговый зал и вышли к лифтам. Скарпирато немного замешкался перед тем, как нажать кнопку вызова.

— Завтра первым делом отправлю вам контракт.

— Если не трудно, на домашний адрес, — кивнула Сара. — Хочу посмотреть на него до того, как отправлюсь на работу.

Скарпирато сунул руку во внутренний карман, извлек ручку вместе с небольшой записной книжкой и пролистал ее до конца. Сара продиктовала адрес и убедилась, что записан он правильно. Вернув ручку с записной книжкой на место, Скарпирато улыбнулся ей:

— Ну что ж, стало быть, до понедельника.

— До понедельника.

Скарпирато подозрительно посмотрел на Сару, словно что-то в ее тоне насторожило его, затем отвернулся и зашагал к себе. Сара смотрела, как он лавирует между столами. Подошел лифт. Сара в одиночестве спустилась на первый этаж. По спине у нее тек пот.

По Айдл-лейн она дошла до Истчип и поймала там такси. Откинувшись на сиденье, закурила сигарету. Место получено. Два часа назад дальше она и не заглядывала. Но сейчас задумалась, в какую, собственно, авантюру втягивается.


На следующее утро Сара задержалась дома в ожидании, пока из ИКБ доставят контракт. В десять раздался звонок в дверь. Подписав один экземпляр, Сара отослала его назад, а второй положила в архив. Затем она ринулась к телефону и набрала номер Энтони Баррингтона. Секретарша сказала, что у него совещание. Сара попросила, чтобы он перезвонил при первой же возможности. Она представилась через десять минут.

— Спасибо, что позвонили, господин президент. У меня хорошие новости. Место получено. В понедельник приступаю к работе.

— Отлично, Сара. Действительно, замечательная новость. Я ваш должник. — Выдержав театральную пазу, Баррингтон заговорил с деланной серьезностью: — Надеюсь, вы еще не ободрали их как липку? Это потребует некоторого времени, и нам бы не хотелось, чтобы ваша репутация пострадала.

Оба дружно рассмеялись. Ясно, что с голоду она не умрет. Риск заключался в том, что Сару разоблачат еще до того, как она сумеет собрать достаточно убедительные доказательства. Тогда ее в лучшем случае уволят. Тридцать пять миллионов фунтов в год стоят того, чтобы за них побороться, не разбирая средств.


Президент положил трубку и попросил секретаршу соединить его с Джеймсом Бартропом. Тот оказался на месте.

— Господин президент.

— Бартроп, она получила место.

— Отлично. Все складывается, как надо. — Он немного помолчал. Баррингтон почти физически ощущал, как у Бартропа шевелятся извилины в поисках разнообразных комбинаций. — Надо бы как-то закрепить это, — вновь заговорил тот.

Баррингтон нахмурился. Новые загадки.

— Закрепить?

— Ну да. Материально. Дадим ей немного денег наличными на расходы.

— На какие еще расходы?

— Ну, откуда же мне знать? Да и не в этом дело.

Баррингтон молчал в ожидании, пока объяснят, в чем же тогда это самое дело.

— Это ее свяжет. Хотя бы символически. Мы всегда так поступаем. Получается что-то вроде сделки. В этом случае люди более серьезно относятся к заданию.

— Ясно. И сколько же вы хотите ей дать?

— Да всего лишь несколько тысяч.

— Ну, для такой, как она, это семечки.

— Не важно. Перебарщивать не надо. Это может показаться подозрительным. Так, на булавки. Разумеется, платим мы. Деньги будут у вас через полчаса. Постарайтесь увидеться с ней. Чем быстрее передадите деньги, тем лучше. Пластинка начнет крутиться.

— Договорились. Посылайте деньги, а я постараюсь договориться с ней о встрече.


Сара входила в здание «Финли», испытывая одновременно волнение и подъем. Так всегда бывает, когда увольняешься с работы. Лучше бы побыстрее со всем этим покончить. Не останавливаясь у своего стола, она прошла прямо в личный кабинет Джейми Ролинсона. Такие, помимо места в торговом зале, есть у большинства начальников. В зале не уединишься, а часто приходится обмениваться конфиденциальной информацией, так что без кабинета не обойтись.

— Доброе утро, Джейми. Десять минут найдется?

Он начал уговаривать ее остаться, даже попытался — безуспешно — связаться с Картером, который на день уехал по делам в Париж. Сара оставалась непреклонной. Пора кончать с этим. Она вернулась к своему рабочему месту и принялась собирать кое-какие личные вещи, разбросанные по столу. Действовала она быстро. Никто ей больше не улыбался, никто с ней не заговаривал. Теперь она сделалась соперницей, а бизнес — дело слишком тонкое, чтобы позволять соперникам болтаться вокруг. Что останется, пришлют ей позже с курьером. Все деловые бумаги она давно ксерокопировала и сложила в особую стопку. Сара подхватила сумочку и двинулась к выходу. Ее остановил голос Дэвида Рида:

— Эй, Сара, это тебя. Срочно. Кто звонит, не представился.

Сара выругалась про себя. Ей хотелось уйти отсюда как можно скорее. Она повернулась, подошла уже к бывшему своему столу и рванула трубку.

— Да!

— Привет, Сара. Хорошо, что успел вас поймать. Это Энтони.

— О, это вы, господин пре…

— Я, я, — оборвал ее он. — Извините, очень спешу. Можете заскочить ко мне? Скажем, через полчаса?

— Хорошо.

— Тогда жду вас. — В трубке раздались гудки отбоя.

Сара снова взяла сумку, пересекла торговый зал и вышла на улицу. Банк «Финли» остался позади — навсегда. Что-то не давало ей покоя. Впрочем, понятно что: не так-то легко уходить оттуда, где проработала четыре года. В желудке возникло знакомое ноющее ощущение. И ко всему прочему этот странный звонок. Зачем президенту понадобилась вся эта маскировка? Невольно нахлынули неприятные воспоминания. Когда-то у нее был роман с женатым мужчиной. Звоня ей, он никогда не назывался по имени. Такая таинственность всегда казалась ей чистейшей паранойей и ужасно раздражала — получается, что обманывает он сразу двоих. Через три месяца Сара оставила этого человека, решив про себя с женатиками больше не связываться.

Она стряхнула воспоминания, как пепел с сигареты, но тревожное чувство не проходило. Сара вышла на Олд-Броад-стрит прямо под жаркое июльское солнце. Банк был всего в двух минутах ходьбы, так что ей предстояло как-то убить полчаса. Она двинулась в сторону Финсбери-серкус и побродила немного по зеленому парку, стараясь избавиться от беспокойства. Откуда все же такая срочность? И зачем она понадобилась Баррингтону? Может, все дело рухнуло?

На нее внезапно накатила тошнота. От «Финли» она ушла. Тут уж ничего не переиграешь. Если бы не президент со своим предложением, никогда бы она этого не сделала, никогда бы не согласилась работать в ИКБ. А что, если он почему-либо передумал? Тошнота перешла в панику. Может, он что-нибудь обнаружил?

Сара села на скамейку и нашарила в сумке пачку сигарет. Закурила, яростно выпустив дым из ноздрей. По телу растеклось приятное тепло. Делая быстрые затяжки, она докурила сигарету до самого фильтра и вдруг беззвучно рассмеялась. Так и самой параноиком сделаться недолго. Она затушила сигарету, встала, негромко выругалась и быстрыми шагами направилась в сторону Тринидл-стрит, к банку.

— А, это вы, Сара. Спасибо, что пришли. Я вас дергаю постоянно. Но все прекрасно. Просто прекрасно.

Баррингтон потянул на себя ящик, извлек конверт и подтолкнул его к Саре. Она до него даже не дотронулась.

— Это ваше. Так, ерунда, на текущие расходы. Не сомневаюсь, вы найдете, как распорядиться этими деньгами.

— Право, в этом нет никакой нужды, господин президент.

— Ну же, ну. Всяко бывает. Таковы правила игры. Берите.

Сара пожала плечами, потянулась за конвертом, не открывая его, сунула в сумку и посмотрела на президента. Тот добродушно улыбался, словно папаша, раздающий детям карманные деньги. Только у Сары было другое ощущение.

Президент посмотрел на часы, поднялся и протянул гостье руку:

— Ну что ж, Сара, до свидания и всяческих вам удач. Отныне вы, в общем, сама по себе. Разумеется, я всегда готов прийти на помощь, но, как уже и говорил, из-за кулис. Буду, так сказать, невидимкой, что для вас, между прочим, только лучше: иначе могут возникнуть подозрения. Если что, звоните, ладно?

Президент по-прежнему улыбался, но в доброго папашу больше не играл. Сара почувствовала, что ее немного отодвигают, словно помещая в какое-то купе. Ну что ж. Понять можно. Только и она будет играть по тем же правилам.

— Всего доброго, господин президент. — Сара подала ему руку.

Конверт она открыла, только добравшись до дома. В нем оказалось три тысячи фунтов. Она сунула банкноты назад и заперла конверт в стол. Три тысячи. Расходы. На что?

Сара пошла в спальню, переоделась и скользнула под одеяло.

Глава 10

Джеймс Бартроп пил крепчайший кофе, сидя у себя в кабинете, расположенном в так называемом Столетнике — грязноватой двадцатиэтажной башне на Вестминстер-бридж-роуд, в юго-восточной части Лондона. Построенная в 1961 году, она представляла собой вполне типичное для того времени правительственное здание: серое, угрюмое, безликое, мрачное и не любимое своими обитателями. Единственное, что отличало его, так это противовоздушное ограждение, защищающее нижние восемь этажей.

Скоро М16 переедет в новое здание, в Воксхилле, к югу от Темзы, менее чем в полумиле наискосок от парламента. Это здание стоимостью 240 миллионов фунтов разительно отличалось от Столетника. Оно было выстроено в помпезном стиле восьмидесятых. Пресса несколько иронически именовала его Вавилонской башней. Спланированное так, чтобы не только не потеряться в окружении, но, напротив, во весь голос протрубить о своей исключительности, заявить об этом всеми своими контрфорсами, башнями, окнами с зелеными стеклами, оно, быть может, не лучшим образом подходило для М16, или, как официально называют эту службу, Сикрет интеллидженс сервис, но, с другой стороны, вскоре предстоит легитимация; иными словами, существование СИС будет легализовано парламентским актом. И новое здание, в своем развязном стиле, казалось, напоминало об этом близящемся событии всем, даже праздным гулякам, хоть краем уха слышавшим о существовании такого учреждения.

Переезд предполагался в 1994 году. Бартропа, следившего за тем, как здание становится все выше, поначалу раздражала его вульгарность, но вскоре он свыкся и теперь все нетерпеливее ожидал, когда же он окажется под этими могучими сводами и насладится открывающимися отсюда роскошными видами. Впрочем, он был не из тех, кто особенно любуется окружающими красотами. Было в этом человеке нечто аскетическое, и наслаждение он скорее черпал, оборачивая взор на просторы собственной души. Поистине счастлив или по крайней мере бодр он бывал, когда некая всепоглощающая цель определяла характер жизни и задавала направление мыслям.

Впрочем, на публике это был совсем другой человек. С виду совершенный гедонист, как и большинство сорокапятилетних холостяков, которым досталось от родителей неплохое наследство. Любил хорошо поесть, с разбором пил. Жил он в большом доме на Челси-сквер, а на выходные либо уезжал в находившийся в двух с половиной часах езды загородный дом в Глостершире, либо садился на самолет и летел, в зависимости от сезона, на юг Франции или в Альпы, как правило, в женском обществе; размеренный образ жизни профессионала в нерабочее время заполняли удовольствия.

Любовные приключения никогда не затягивались надолго, но тем не менее их всегда хватало, чтобы заполнить пустоту. Явный риск, на который идет в таких случаях холостяк, приближающийся к пожилому возрасту, лишь заставлял его быть все более и более разборчивым, ибо вдобавок к богатству Бартроп обладал привлекательной внешностью: шесть футов роста, крепко сбитая фигура, волевое лицо, волнистые каштановые волосы, чуть близорукие голубые глаза. Лукавый, всегда смеющийся взгляд — по крайней мере для публичного пользования. Свой природный цинизм он пытался, насколько это возможно, скрыть.

И ко всему прочему он был интересен чисто психологически: была в этом человеке какая-то дразнящая загадка, чему в немалой степени способствовала профессия. Короче, женщины обращали на него внимание; точнее будет, пожалуй, сказать: женщины определенного сорта; те, что обуреваемы тщеславием, либо, возможно, те, что дорожат своей репутацией не слишком, — недостатка в тех и других никогда нет… Бартроп вел образ жизни, которому многие могли бы позавидовать, да он и самому ему нравился, по крайней мере постольку, поскольку такой образ жизни выдерживался.

Вся беда заключалась в том, что выдерживался он как раз не слишком последовательно. Женщины — это всего лишь допинг. Карьера — это тоже своего рода допинг, но в ней хотя бы есть смысл, потому Бартроп так за нее и цеплялся. Религиозным человеком он не был, в противном случае вряд бы он подходил для такой работы, но цель у него всегда сохранялась, и Бартроп был готов ради ее достижения пожертвовать предполагаемой стабильностью и упорядоченностью семейной жизни. Такова была, в несколько упрощенной форме, философия, которую выработал для себя этот человек. И она обнаруживала свою практическую действенность.

Временами работа доставляла ему спокойное, интеллектуальное удовлетворение. Именно такое удовлетворение, что в общем-то случалось нечасто, испытывал он сегодня утром, думая о Саре Йенсен. А помимо того возникло предвкушение чего-то особенного, сродни тому, что ощущаешь в самом начале очередного любовного приключения; да только потом этот подъем чувств неизменно идет на убыль, ибо слишком хорошо известно, что будет дальше: нетерпение, разочарование и горечь — со стороны девушки; а с его стороны — стоическое приятие рутинного течения еще одного романа. Но коль скоро речь идет о делах профессиональных, в данном случае о деле Йенсен, такой фатальности не было. Эта только начинающаяся и совершенно не определившаяся еще история не обязательно должна кончиться слезами. И не кончится, если только вести дело с толком и если хоть немного повезет или, во всяком случае, судьба вдруг не выкинет злую шутку. Дело, следует признать, тонкое, но, как заверил он Баррингтона, реальное.

Поначалу у него были некоторые сомнения относительно этой Сары Йенсен. Бартроп не доверял красивым женщинам. Хвост поклонников, всяческие соблазны — все это не слишком-то способствует успеху предприятия. Но если прикинуть все «за» и «против», то, несмотря на свое трагическое детство, она, пожалуй, подходит. Да и внешность может сыграть на руку — легче завязать знакомство с подозреваемыми.

Бартроп поймал себя на том, что пытается представить, как она выглядит. Разумеется, встретиться им не доведется. Коль скоро речь идет о Саре, его просто не существует, а если он и существует, то как некий персонаж, не имеющий никакого отношения к ее секретному заданию. Улыбнувшись про себя, Бартроп позвонил своему заместителю Майлзу Форшоу:

— Мне нужны фотографии мисс Йенсен. Свяжитесь с группой внешнего наблюдения, ладно?


Понедельник. Утро. Металлические изваяния, застывшие вдоль стен ИКБ, встретили Сару прохладно. Процокав каблучками по крытому серым мрамором полу вестибюля, она вошла в лифт. Из зеркала на нее взглянуло строгое, застывшее лицо. Всего половина восьмого, но торговый зал уже полон. Ее провожали сотни глаз. Наконец она с облегчением села за стол между Эрноттом и Уилсоном.

Уилсон с улыбкой посмотрел на нее:

— Доброе утро. Добро пожаловать на борт.

— Да-да, добро пожаловать на борт, — эхом, только недовольно, откликнулся слева Эрнотт.

Не успела Сара ответить, как он уже повернулся к своим компьютерам. В этот самый момент из своего кабинета вышел Скарпирато и направился в их сторону. Эрнотт и Уилсон оторвались от экранов. Скарпирато бросил беглый взгляд на Сару.

— На совещание, — скомандовал он.

Начальник, полновластный начальник и по тону, и по повадке, отметила Сара, глядя, как он быстро удаляется в комнату для совещаний в углу зала. Все трое последовали за ним.

В отличие от огромного зала, плававшего в каком-то болезненно-зеленом свете, в комнату для совещаний через выходящие на Темзу окна беспрепятственно проникал естественный свет. Если вытянуть шею, можно увидеть Тауэр-бридж. Сара с удовольствием оглядела окрестности. Другие сразу же расселись вокруг видавшего виды стола с потемневшей крышкой. Эрнотт и Уилсон дружно отхлебнули горячего капучино. Наконец Сара с улыбкой повернулась и заняла место напротив Скарпирато.

Проанализировав поведение рынков на прошлой неделе, Эрнотт и Уилсон высказали совершенно конкретные предложения на ближайшее время. «Интересно, — подумала Сара, — они всегда все до запятой рассчитывают?» Скарпирато молча поглядывал на реку. Когда Уилсон замолчал, он повернулся к Саре. Если Скарпирато надеялся смутить ее, заставив говорить после других, то он просчитался. Сара откинулась на спинку и с улыбкой обвела взглядом присутствующих.

— Строительство башен из слоновой кости меня не особенно занимает. Я предпочитаю действовать по наитию.

Скарпирато и сам мог бы сказать нечто в этом роде, так что с противоположной стороны стола до Сары донесся одобрительный смешок:

— Ну так и дайте волю своему наитию. Можно начинать прямо сегодня. Ваш потолок в торгах — двести миллионов долларов.

Саре удалось скрыть удивление. Она-то рассчитывала для начала на пятьдесят. А с двумястами она многим шороху задаст. Да, Скарпирато бросает такую приманку, что попасться ничего не стоит. Но улыбалась Сара по-прежнему бесстрастно. Скарпирато деловито продолжал:

— Действуйте, как обычно, никаких резких жестов пока не надо. А если появится что-нибудь заманчивое или двухсот миллионов не хватит, идите ко мне.

Сара молча кивнула.

— Все на ваше усмотрение, только держите Мэттью в курсе. — Скарпирато заговорил медленнее, словно забивая слова, как гвозди в дерево. — Если захотите, приду на помощь, как к другим, но вообще-то рассчитывайте в основном на себя. — Скарпирато вельможно улыбнулся. — Мне нравится, когда действуют самостоятельно, так, чтобы и удаче порадоваться, и за последствия ошибок, — на это слово он особенно нажал, — ответить. — Скарпирато поднялся, коротко кивнул ей, желая удачи, и проследовал в свой закуток.

Не переставая улыбаться, Сара вернулась к себе за стол. Репутация ИКБ известна. Примадонной здесь просто так не станешь. Здесь не только мирятся с откровенным высокомерием — оно поощряется. Но что испытанию ее подвергнут вот так — сразу же и в такой необычной форме, — Сара не ожидала. У «Финли» ее потолок тоже был двести тысяч, но там она считалась одной из лучших и за спиной было четыре года маклерской работы. Положим, и сюда Сара пришла с наилучшими рекомендациями, и все равно здесь она пока новичок. На рынке есть такое присловье: ты стоишь ровно столько, сколько стоит твоя последняя сделка. Тем-то и тяжела эта работа, что возможности свои нужно доказывать каждый день. Похоже, Скарпирато затеял с ней азартную игру. Ну что ж, на его блеф она ответила достойно.

Сара задумчиво потерла подбородок. Ненадежное это дело в коммерции — принимать решения, руководствуясь личными мотивами. Раз, другой — и ты банкрот. Но скорее всего, подумала она, на Скарпирато это не похоже. Сара заметила, что при словах о двухстах миллионах на лице Уилсона отразилось удивление. Почти наверняка у него эта цифра значительно меньше, но никаких признаков ревности он не выказал. А вот Эрнотт злобно ухмыльнулся. Сколько радости будет, когда она провалится — а именно этого он явно ожидал. Сара мило улыбнулась ему и потянулась за сигаретами — самым крепким сортом «Мальборо». Покуривая, она размышляла о торговой стратегии Скарпирато. На верху пирамиды главный маклер, оставляющий за собой право играть в собственную игру; во всем остальном — полная самостоятельность, разумеется, в пределах названной суммы, но она потрясает воображение. Теплица, где выращивают… деньги; рай для талантов… и для жуликов. Сара затушила сигарету в большой стеклянной пепельнице с фирменном знаком ИКБ и пробежалась пальцами по телефонным клавишам. Пора сделать обычные звонки, разведать, что и как на рынке.

Ежедневно Сара разговаривала с десятком маклеров, большинство из которых близко узнала за последние четыре года. Все они как одержимые метались по Сити, поднимаясь вверх по служебной лестнице. Менялись только оклады, пейзаж за окном да торговые потолки. Сара оглядела приборную доску размером приблизительно в квадратный фут; здесь сходилось больше двадцати линий, по некоторым можно напрямую связаться с другими коммерческими учреждениями. Для этого надо всего лишь нажать на кнопку. Принцип работы похож на селекторный. На другом конце провода есть кнопка (ее называют линией) с отметкой ИКБ. Когда звонишь, она начинает мигать. После трех вспышек раздается звонок. Первые три сделали беззвучными, чтобы уменьшить дикий шум, всегда царящий в торговых залах. Отвечать, только когда раздастся звонок, считалось признаком непрофессионализма, так что маклеры, да и вообще все участники торгов, не отрываясь от мониторов своих компьютеров — а их обычно не меньше трех-четырех, — краем глаза всегда посматривали на телефоны.

Сара ткнула кнопку с надписью «ПБ» — Парижский банк, где работал один из самых симпатичных ей коллег.

В пятидесяти ярдах от нее, на северной стороне Лоуэр-Темз-стрит, Джонни Макдермот, импульсивный ирландец — один из маклеров ПБ, увидел, как на приборной доске вспыхнула лампочка. Широко ухмыльнувшись, он взял трубку.

— Сейчас сам угадаю. Сара Йенсен.

— Привет, Джонни.

— Стало быть, ты теперь работаешь с Мэттью Эрноттом, — с явной подковыркой сказал Джонни.

— Да.

— Он говнюк. — Джонни выплюнул это слово с какой-то даже радостью.

— Гм.

— И с Данте Скарпирато?

— Да.

— Он тоже говнюк, но говнюк-фаворит.

Сара подавила смешок:

— Гм. И еще с Саймоном Уилсоном.

— А вот он славный малый. — При этой новости Джонни явно оживился.

— Гм. Спасибо, Джонни.

— Да не за что. Хорошего улова вам, говнюкам.

— Ах ты, ублюдок. Ну погоди у меня, — расхохоталась Сара.

Оба они отдавали себе отчет, что Скарпирато, а возможно, и его правая рука Эрнотт прослушают записи ее разговоров в первые дни работы — и просто для развлечения, и чтобы вынюхать побольше о ее личной жизни. Каждый звонок в торговом зале записывается на пленку — как мера предупреждения против ненужных споров и в интересах проверки.Прямой доступ к этим записям — привилегия высших служащих банка, которой, надо признать, они пользуются весьма неразборчиво.

— Ладно, Джонни, — обрывая смех, сказала Сара, — что там происходит в мире?

Час спустя она закончила переговоры со всеми десятью партнерами, которые, мешая, как обычно, ложь, намеки и случайные крупицы чистой правды, только подтвердили ее собственное ощущение, что сегодня на рынках ничего особенного не произойдет.

Теоретически маклеры, представляющие различные компании, — противники, стремящиеся к тому, чтобы, выражаясь на местном жаргоне, облапошить друг друга. Все к этому привыкли, и если получается иначе, то это вызывает радостное, хотя и с оттенком подозрительности, удивление. В определенных пределах это работа, ну и еще спортивный интерес. Сара, естественно, знала правила игры и безропотно их принимала. Но соперничество с маклерами, представляющими другие фирмы, — просто ничто в сравнении с тем, с чем она столкнулась в ИКБ. Эрнотт недвусмысленно выказал свое к ней отношение во время первой же встречи. Ну и хорошо, хотя бы иллюзий не будет. Чувствовалось, что Эрнотту до безумия хочется, чтобы она плюхнулась лицом в грязь. Скарпирато, кстати, тоже, хотя на особый манер. Он помахал у нее перед носом бумажкой с цифрой двести миллионов и теперь с нетерпением ожидал, чтобы она, притом сразу же, показала, как вытаскивают туза. Что ж, обоих ждет разочарование: она вовсе не собиралась заниматься сделками ради одного лишь спортивного интереса. Пусть думают, что предложенный потолок ее до смерти напугал, пусть потешаются над ее беспомощностью. Все это входит в условия игры.

Нельзя, правда, отрицать, что играют они по-крупному. А здесь иначе и не бывает. Саре это было известно, и все же она не могла не почувствовать, что ее ставят в особое положение, и гадала, что может за этим стоять. Смешно. В Сити полно конспираторов-теоретиков, но ей и в голову никогда не приходило, что она может влиться в их ряды.

День прошел без приключений, и в половине шестого Сара собралась уходить. Эрнотт, почти все время просидевший со Скарпирато в его кабинетике, насмешливо следил за тем, как она выключает компьютеры и извлекает из-под стола сумку.

— Ну как, нарыла чего-нибудь? — Он прекрасно знал, что нет, ведь ей же велели докладывать ему обо всех сделках.

— Ни шиллинга не заработала. — Улыбнувшись во весь рот, Сара перебросила сумку через плечо и весело распрощалась с ним. Кивнув по пути и Саймону Уилсону, она влилась в толпу устремившихся к дверям служащих. Вообще-то это считается дурным тоном — уходить раньше, чем ушел начальник, но лучше с самого начала расставить точки над i. Вызывающе покачивая бедрами, Сара в последний момент протиснулась в лифт.

Эрнотт дождался, пока закроются двери, и пошел к Скарпирато. Они обменялись парой слов, и Эрнотт, просунув голову в дверь, позвал Уилсона. Тот украдкой сунул очередной номер «Рэсинг пост» в кипу бумаг и присоединился к коллегам. Скарпирато развалился на стуле, поигрывая второй за день сигарой. Эрнотт закурил сигарету «Мальборо». Уилсон, любитель бега на длинные дистанции, сморщил нос. Приходится мириться. Оба пожирали глазами патрона: верные слуги. Скарпирато улыбнулся:

— Ну, что скажете?

Эрнотт глубоко затянулся.

— Ведет себя на манер примадонны, а?

— А ты не считаешь, что со своей репутацией она может позволить себе действовать так, как ей кажется правильным? — спросил Уилсон.

— Да уж, и всем своим видом это показывает, — буркнул Эрнотт. — Целый день била баклуши, а в пять тридцать, минута в минуту, ее и след простыл.

Скарпирато закинул руки за голову и некоторое время сосредоточенно изучал узоры на потолке. Затем он медленно перевел взгляд на Эрнотта.

— Да, кстати, а ты сегодня чем занимался? — как бы между прочим спросил он.

— Да так, ничего особенного, рутина, — поерзал Эрнотт. Уилсон с трудом удержал улыбку.

— Ну и что, заработал что-нибудь? — Скарпирато, подняв брови, наклонился к Эрнотту.

Челюсть у Эрнотта немного отвисла, шея вжалась в плечи, голос словно осип:

— Нет, потерял пятьдесят акций серии К.

— В таком случае заткнись, — рявкнул Скарпирато. — Отправляйтесь оба домой и думайте, как заработать деньги.

Эрнотт с пылающими щеками выскочил из кабинета. Уилсон, посмеиваясь, последовал за ним. Отойдя достаточно далеко, чтобы Скарпирато не было слышно, Эрнотт прошипел:

— Ну и что тут такого смешного? И все только потому, что ты сделал сегодня пару фунтов? Да кем ты себя воображаешь, ты, несчастный петушок с Севера?

Уилсон все никак не мог сдержать смеха:

— Знаешь что, отправляйся-ка лучше домой и покричи на свою собаку — так быстрее выпустишь пар. Хочешь не хочешь, а с Сарой Йенсен работать тебе придется.

Поток ругательств сопровождал Уилсона до самого лифта.


На Кэннон-стрит Сара поймала такси. Уютно устроившись на заднем сиденье, она задремала и проснулась, только когда завизжали тормоза и водитель остановил машину на Кингз-роуд, рядом с Карлайл-сквер. Она расплатилась, вылезла из такси и пошла через площадь. На неряшливо одетую, ничем не примечательную женщину, скользнувшую по ней взглядом у самого дома, Сара внимания не обратила. Она поднялась к себе, налила виски и улеглась на кровать. А женщина, оставшаяся на улице, повернулась и направилась в сторону Слоун-сквер. Она работала в управлении наружного наблюдения М16. В чемоданчик у нее был вмонтирован фотоаппарат. На пленке запечатлелось двенадцать снимков Сары Йенсен; сейчас они будут проявлены, напечатаны и доставлены Джеймсу Бартропу.


На следующий день, появившись в ИКБ, Сара буквально рвалась в бой. Ей повезло: сегодня рынки ожили. Началось все спокойно, слишком спокойно, подумала Сара, обзванивая своих бандитов. Второй день, говорят, ничего не происходит, тоска зеленая. Знаем, знаем, какая это тоска — в ней таятся угроза и обещание. Сегодня поймать их на крючок можно будет достаточно быстро, надо только не зевать и первой запустить слушок — силки расставить, и добыча не заставит себя ждать. Она принялась обзванивать самые горячие точки. Теперь, когда «Ивнинг Рэсинг Монитор» дышит на ладан, валютные рынки куда живее реагируют на всякие слухи.

Была половина одиннадцатого, на рынках царил кладбищенский покой, когда Сару словно осенило. Все началось со звонка Манфреда Арбингена. Когда-то они учились с Сарой в Кембридже, теперь он работал во франкфуртской «Ди Цайт».

— Только что звонил тебе в «Финли». Там шипят, что ты перешла в ИКБ. Само это название звучит у них как ругательство. — Манфред рассмеялся. — Но ведь и правда, твои новые хозяева не самые популярные люди в Сити, верно?

— Пожалуй. Но они неплохо платят за свою непопулярность. И к тому же кому нужна слава?

— В этом ты права. Банкиров ненавидят почти так же сильно, как и журналистов.

— Это верно, ты да я — парии.

— Парии. — Манфред даже сплюнул. — Не говори мне о париях. Мне надо написать экономическую статью, последнее время я только и делаю, что болтаюсь по всяким банкам, здесь в Германии, и все молчат как воды в рот набрали. Я не жадный. Мне бы хоть чуть-чуть, хотя бы намек, но ничего — полный ноль, дыра.

Манфред все никак не мог остановиться. Сара за что-то зацепилась в его жалобных речах, так что даже слушать перестала. Через некоторое время наступила тишина. Манфред откашлялся.

— Ты здесь?

— Извини, меня отвлекли немного. Босс подходил.

— А кто он?

— Рада, что ты сразу догадался, что это он, а не она. Хорошо, хоть до Германии не докатилась эта идиотская политическая корректность.

— Ладно, ладно, — нетерпеливо перебил ее Манфред. — Так кто это, говоришь?

— Итальянец. Данте Скарпирато.

Манфред присвистнул:

— Ничего себе. Личность известная. Сладкий пирожок. Несколько лет назад с ним работал один мой приятель. Так, стало быть, и ты теперь в этой компании?

Но Сара его уже не слушала. Она обдумывала некую комбинацию. Попрощавшись с Манфредом, она ткнула в кнопку с надписью «ПБ». Джонни Макдермот откликнулся немедленно.

— Джонни, как там у тебя доллар к марке стоит, на сотню? — На самом деле вопрос заключался в следующем: каков обменный курс доллара и марки при сделке в один миллион долларов и при условиях оплаты в течение двух дней? Лаконизм, который в иной ситуации показался бы просто грубостью, в этой среде был нормой. Маклеры — странная публика. Порой они могут болтать ни о чем в течение получаса, а порой словечка лишнего не вымолвят, переходя прямо к делу.

— 1,774555, — выпалил Макдермот, что должно было означать: продаю немецкую марку по курсу 1,7745 за доллар и покупаю за 1,7755. Разница в данном случае составляла 10 пфеннигов — банковский заработок на операциях купли-продажи валют. Макдермот этим и занимался. В его обязанности входило называть курсы продажи-покупки, не задавая лишних вопросов. Торговля вслепую — одна из особенностей, придающих профессии непредсказуемость и пряность. Сара же, как маклер, действовала иначе: покупала и продавала то, что ей нужно и когда нужно. В отличие от Макдермота она ни от кого не зависела, но и риск был несравненно больше, чем у него. Он продавал и покупал валюту целый Божий день, но редко «держал поле», то есть занимался чем-либо иным, кроме краткосрочных сделок. А Сара, в свою очередь, как раз «держала поле» — иногда днями, иногда даже неделями, покупая либо продавая огромные валютные суммы.

— Иду на сотню, — заявила Сара, имея в виду, что продает миллион долларов за соответствующую сумму в марках.

— Отлично. Договорились. Покупаю по курсу 1,7745 за доллар.

— Идет.

Тон беседы да и лексика звучали обманчиво просто. Но едва ли не каждое слово выбиралось с величайшим тщанием и имело четкий, осененный законом смысл. Ошибки и недоразумения могли стоить сотни миллионов фунтов, так что обе стороны действовали с крайним напряжением.

Заключив сделку, Сара взялась за записи. Прежде всего она открыла блокнотик — своего рода паспорт всех совершенных ею операций. Сюда заносились все детали и подробности: вид валют, объем сделки, дата покупки, партнер по операции, форма и дата возврата. Затем она оторвала верхнюю часть листка — тонкую бледно-розовую полоску — и сунула ее в пасть небольшого аппарата, регистрирующего время совершения сделки. Далее — бросила бумажку на специальный лоток. Через пять минут она окажется в расчетном управлении, где будет зарегистрировано, что в течение двух дней 1 000 000 долларов переведут на соответствующий счет в Парижском банке. Одновременно ее коллеги в этом банке проследят, чтобы в тот же срок 177 450 000 немецких марок были переведены в ИКБ.

Теперь у Сары было большое поле, сплошь покрытое марками. Она приобрела их в надежде на то, что курс марки относительно доллара быстро поднимется. Если так, то она «закроет поле», продаст марки на доллары, — и получит прибыль, весьма значительную, даже если рост окажется едва заметным. Покончив с бюрократией, Сара, следуя полученным указаниям, доложила о сделке Эрнотту.

— И что это вас занесло? — насмешливо спросил он.

Сара улыбнулась и похлопала себя по животу: женская интуиция. Эрнотт ничего не понял.

Следующие два часа она не сводила взгляда с мониторов в ожидании признаков роста курса немецкой марки. Но тщетно. Цифры упрямо держались на прежнем уровне: 1,774555.

Может, после обеда случится подвижка, с надеждой подумала Сара. Уилсон видел, что она словно от всего отключилась. Ясно, что с места трогаться не собирается.

— Я — в «Берли», — сказал он, ни к кому не обращаясь. Через полчаса за ним последовали Скарпирато с Эрноттом. Сара осталась одна. Десять минут спустя появился Уилсон. В руках у него были два бумажных пакета. Один он положил Саре на стол.

— Авокадо, креветки и апельсиновый сок. — Он широко улыбнулся. — Судя по виду, поесть вы не прочь.

— Еще как. — Благодарно улыбнувшись, Сара сорвала с пакета фольгу и вонзила зубы в сандвич. Она потянулась к сумке, вынула кошелек, но Уилсон только руками замахал. Здесь была традиция приглашать новичков на полноценный обед. Таким и его угостили год назад, когда он начинал работать в ИКБ. Сандвич от «Берли» — самое малое, что он мог сделать для Сары, и был немало этим смущен.

Он задумчиво наблюдал, как она ест. Через несколько секунд с сандвичем было покончено.

— Стало быть, продала?

Отхлебнув сока, Сара кивнула.

— И сколько? Много?

Сара снова кивнула. Уилсон склонил голову набок и подозрительно посмотрел на нее. Сара рассмеялась:

— Ладно. По-моему, инфляция в Германии меньше, чем показывают цифры. И мне кажется, что еще сегодня это станет ясно на рынке.

— С чего бы это?

— Ну, официально цифры появятся только завтра утром, но чую я, что уже сейчас у банкиров в Германии немного надуваются щеки.

— Немного? Ты хочешь сказать, еще больше, чем обычно? — расхохотался Уилсон.

— Этого я не сказала, — ухмыльнулась Сара. — Так или иначе, я решила, что стоит рискнуть. Надеюсь, марка сегодня хоть чуть-чуть, да поднимется, и тогда я на коне.

— А почему сегодня? Ведь уже полдень, и все по-прежнему.

— Терпение. Часто бывает, что на рынке курсы колеблются еще до того, как банк обнародует цифры. В общем, считай, что это просто нюх.

Несколько заинтригованный, Уилсон какое-то время смотрел на нее, затем перевел взгляд на монитор, включил связь и продал 10 миллионов долларов по курсу 1,7755 марки за доллар.

— У меня тоже нюх, — ухмыльнулся он. Оба рассмеялись. Как раз в этот момент с обеда вернулись Скарпирато с Эрноттом.

К половине третьего Сара начала беспокоиться, и тут марка заколебалась. Если каждый пфенниг поднимется в цене относительно доллара хотя бы на один процент, она получит чистыми 5636 долларов. А отсюда следует, что, стоит ей в этот самый момент и по этому самому новому курсу обменять свои марки на доллары («закрыть поле»), как она заработает 100 005 636 долларов. Сто тысяч долларов она заплатила, вот и получается, что разница составит 5636 долларов в ее пользу.

Через пять минут курс поднялся до 1,770010 за доллар, затем, еще десять минут спустя, за доллар уже давали 1,765060. В течение ближайших трех часов рост составил 85 пунктов, из чего следовало, что заработала Сара около полумиллиона долларов, чтобы быть совсем точной — 481 314. Она чувствовала, что Уилсон буквально пожирает ее глазами. Ему не терпелось продать свои марки, «закрыть поле», и в то же время не хотелось спешить, пока рост не остановился и Сара держит паузу.

А она действительно ничего не предпринимала, терпеливо глядя на мониторы и ощущая, как в желудке бушует буря. В половине четвертого, когда обменный курс достиг 1,764050 марки за доллар, она дала отбой, заработав таким образом 538 243 доллара. Почти тут же Уилсон последовал ее примеру. За ним числилось 59 490 долларов прибыли.

Сара доложилась не спускавшему с нее глаз Эрнотту.

— Отличная работа, — с вымученной улыбкой заметил тот.

Сара решила, что такое дело надо отметить, и позвонила Масами. Откликнулся кто-то из ее коллег.

— Будьте любезны, Масами Мацумото. — Сара принялась ожидать, пока приятельница закончит другой разговор. Эрнотт, сидевший совсем рядом, с интересом прислушивался. Масами Мацумото. Что-то знакомое. И тут он вспомнил: приятельница его подружки. Мир тесен.

Масами взяла трубку:

— Привет. Извини, что заставила ждать. Дел полно.

— Да и у меня тоже, — рассмеялась Сара. — Слушай, как насчет того, чтобы пропустить по рюмочке вечером?

— Прекрасная мысль. Сегодня я свободна. — Масами немного помолчала и вдруг резко спросила: — А что, случилось что-нибудь?

Сара рассмеялась:

— Да так, кое-что. Есть что отметить. Хватит с тебя?

— Вполне, — с некоторой подозрительностью ответила Масами.


В половине пятого Сара выключила свои компьютеры и собралась уходить. Ей показалось, что Скарпирато следит за ней через занавески. Эрнотт весь день бегал к нему в кабинет и наверняка рассказал о ее успехах. Любой нормальный начальник сразу же поздравил бы ее и по меньшей мере предложил выпить за первый успех. Но Скарпирато и задницы не оторвал от стула. Ну что ж, на комплименты она напрашиваться не будет. Сара перекинула сумку через плечо и вышла из зала.

Глава 11

— Выходя из банка, Сара, несмотря на все свои достижения, испытывала некоторые сомнения. Непонятно, как сблизиться со Скарпирато настолько, чтобы выяснить, плетет он какую-нибудь сеть или все чисто. Большинство маклеров, когда на рынках тихо, любят просто поболтать, и при этом чуть не догола раздеваются, излагая подробности своей личной жизни за последние лет эдак пять. Скромность им — как племени — совершенно чужда. Но Скарпирато молчалив, он почти ничего о себе не сказал, даже не перекинулся парой посторонних фраз. Да и о делах говорит весьма скупо. Эрнотт — единственный, кому удается вытянуть из него больше, чем одно предложение. Интересно, подумала, Сара, каков он с друзьями, с приятельницами — неужели тоже застегнут на все пуговицы? Она остановила такси и велела водителю ехать на Мэйфер.


— Ну? — Масами проводила Сару в гостиную. — Что там у тебя такого необыкновенного случилось и что мы отмечаем?

Сара уселась на длинный, обитый розовым ситцем диван, скинула туфли и вытянула ноги.

— Новая работа. В ИКБ.

Масами только присвистнула. Она вытащила из ящика пачку «Вирджиния Слимс» и щелкнула зажигалкой.

— Надеюсь, платят хорошо.

— Не жалуюсь. — Сара пожала плечами.

— Не темни. Кто, интересно, согласился бы там работать, если б не деньги.

Сара улыбнулась и тоже закурила сигарету. Масами не сводила с подруги пристального взгляда.

— Итак?

— Да ты сама ответила на свой вопрос, — засмеялась Сара. — Действительно, кто пойдет туда, если б не деньги?

— Ну и что там за публика? — Масами передернула плечами. — Действительно такие бандиты, как о них говорят?

— Еще хуже, — рассмеялась Сара. — Босс мой держится на расстоянии, такой, знаешь, непроницаемый итальянец. Но его по крайней мере можно терпеть. А вот его правая рука, некий Мэттью Эрнотт… — Сара даже сплюнула от отвращения. — Мерзкий тип. Надутый америкашка. Он только что прямо не говорит, что я ему как кость поперек горла; по-моему, страшно хочет, чтобы меня вышвырнули, пока кому-нибудь не покажется, что я буду посильнее его.

— Да знаю я его, — спокойно сказала Масами. — Встречались пару раз. Не могу сказать, что он мне слишком понравился.

Сара подобрала ноги и выпрямилась.

— А как ты с ним познакомилась?

Масами улыбнулась. Пришла очередь Сары задавать вопросы.

— Я знаю его приятельницу. Мы вместе ходим в спортивный зал. Некая Карла Витале. Итальянка, красавица, темперамент, как у тигрицы. Рядом с ней все мы выглядим монашками.

— Насчет тебя не знаю, — подняла бровь Сара, — но я-то сейчас точно веду монашеский образ жизни.

— Угу. Но дай срок, дорогая…

— Однако же, — рассмеялась Сара, — если это такая горячая штучка, то на черта ей Мэттью Эрнотт?

— Видишь ли, — Масами таинственно понизила голос и наклонилась к Саре, — Карле нравится все красивое — платья, квартира, путешествия. Однажды она устроила вечеринку, и мы обе сильно надрались. Ну я и спросила, как там у них с Эрноттом. Ведь даже на людях они постоянно собачатся… В общем, Карла просто улыбнулась и сказала буквально следующее: «Он — золотая жила».

Масами с удовлетворенной улыбкой откинулась на спинку стула. Сара озадаченно посмотрела на нее.

— В ИКБ действительно хорошо платят, но вряд ли он получает больше четверти миллиона, ну, от силы триста тысяч.

— Да, странно. Для такой светской львицы, как Карла, это не такие уж большие деньги. Наверное, наследство досталось. Убеждена, что так оно и есть. У него большой дом в Холланд-парке, он один стоит не меньше миллиона. И подозреваю, что ИКБ тут ни при чем.

— Похоже на то, — согласилась Сара, вертя кольцо на пальце. — Ладно, Бог с ним, с Мэттью Эрноттом. Как насчет того, чтобы выпить?

Масами ушла на кухню, вернулась с бутылкой красного вина и наполнила бокалы. Выпив свой чуть не залпом, Сара бросила взгляд на часы:

— Пожалуй, пора. Сегодня вечером у меня еще куча дел.

Масами метнула на нее быстрый подозрительный взгляд и молча проводила подругу до двери, чмокнув ее на прощание. Вернувшись в гостиную, она снова уселась в кресло и принялась потягивать вино. Наверняка что-нибудь связанное с мужчинами, подумала она. Эдди в отъезде, и вдобавок эти слова насчет монашеского образа жизни…


Сара свернула с Хэй-Мьюз на Чарлз-стрит и вышла на Беркли-сквер. Здесь она отыскала телефонную будку и позвонила Джейкобу. В трубке раздавались гудки, один, второй… пятый. Сара представила себе, как Джейкоб лениво откладывает книгу и плетется к телефону. В последние годы ходить ему стало труднее. Наконец он отозвался.

— Привет, Джейкоб. Можно зайти? Есть о чем потолковать.

Сара поймала такси и через полчаса была на Родерик-роуд.

Джейкоб пригласил ее войти, усадил на стул и пошел за чаем. Если бы осталась на ужин, угостил бы вином, а иначе она и так слишком много стала пить в последнее время. К чаю были предложены пирожные.

— Может, поужинаешь? У меня есть запеканка. Подумай, а пока выпей чайку.

Сара с улыбкой взяла чашку. Джейкоб уселся напротив.

— Ну, радость моя, что там у тебя?

Сара сделала глоток и отставила чашку.

— Да ничего такого особенного, но кое-что все же настораживает. — И она рассказала Джейкобу про Эрнотта — «золотую жилу». — И еще: слишком много он секретничает о чем-то со Скарпирато в его кабинетике. Если дело и впрямь нечисто, то не удивлюсь, узнав, что они действуют на пару. — Сара сделала еще глоток и с надеждой посмотрела на Джейкоба. Тот улыбнулся:

— Действительно, выглядит подозрительно. — Он помолчал и заговорщически подмигнул Саре. — Но, думаю, так ты ничего не добьешься.

— Как это «так»?

— Я хочу сказать, что тебе надо действовать по-другому.

Сара ничего не ответила, ожидая продолжения.

— Короче, нужен «жучок».

Сара высоко подняла брови и подмигнула в ответ:

— Об этом я думала, но отказалась — будет уж слишком.

— Слишком? Что за чушь. Это постоянно делается, особенно в Сити: промышленный шпионаж, финансовый шпионаж… Тут же миллиардами ворочают. Есть у меня приятель…

— Вот уж в этом я не сомневаюсь, — рассмеялась Сара, оборвав Джейкоба на полуслове.

— Короче, — раздраженно бросил Джейкоб, — хочешь, чтобы я с ним связался?

Сара сделала очередной глоток и задумчиво посмотрела на чашку.

— Даже не знаю, что и сказать. Не уверена, что все так ладно получится. Да и что скажет президент?

— А ты как думаешь?

— Вообще-то от разговора о том, как я буду действовать, он всячески уходил; по-моему, он рассчитывает на мое благоразумие. Собственно, Баррингтон прямо сказал — действуйте на свой страх и риск. Его интересуют не методы, а результаты. Разве что предложил время от времени, по ходу дела, что называется, сверять часы.

— И это все?

— Ну, что еще? — Сара пожала плечами. — Сказал, что ему нужны доказательства преступления, хотя, может, и не такие неотразимые, которые потребовал бы суд. Но о том, как их добыть, и словом не обмолвился. Только одно повторял: «Наблюдайте». — Сара улыбнулась. — Полагаю, «жучки» могут считаться достаточно эффективным методом наблюдения, как на твой взгляд?

Джейкоб кивнул.

— На что он особенно нажимал, — продолжала Сара, — так это на то, как важно не попасться. Если попадетесь, говорит, открыто помочь вам ничем не смогу.

— И что за этим, как тебе кажется, стоит?

— А за этим стоит то, что действовать мне придется втихую и, возможно, вопреки закону.

Разумеется, говорила себе Сара, такое напутствие не вполне согласуется с положением Баррингтона как президента Национального банка, но ситуация такова, что допускает некоторую гибкость. Она всегда считала, что разнообразные сомнительные операции осуществляются от имени государства, так что, приступая к выполнению своей задачи, не испытывала ни угрызений совести, ни боязни. Главное одно — не попасться.

— Да, чуть не забыла: он дал мне три тысячи фунтов. Сказал, на расходы.

— А на какие именно, не объяснил? — Джейкоб поднял брови.

— Нет. Сказал только, что мне самой видно будет.

— Итак…

— Итак, — улыбнулась Сара, — пожалуй, тебе все же стоит связаться со своим приятелем.

В течение какого-то часа из пассивного наблюдателя она превратилась… в кого? — точно, пожалуй, и не скажешь. Но в одном была уверена: границу она пересекла. В тот момент Сара не задавалась вопросом, мудро ли поступает. В тот момент она словно завороженная шла за дудочкой волынщика, и дудочкой этой было ее собственное любопытство. В тот момент никаких признаков опасности она не замечала. А беспокойство проистекало просто от неопределенности, от того, что впереди — неизвестность. Такое чувство посещало ее далеко не впервые, так что и на этот раз оно быстро перестало ее беспокоить. Дело привычное.

Глава 12

У Джанкарло Катаньи ладони взмокли от пота, и, прежде чем пожать Фиери на прощание руку, он быстро отер их сзади о брюки. Впрочем, вряд ли от Фиери это ускользнуло, да к тому же в кабинете у него было так холодно, что жар ладоней уж никак не скроешь.

Он испытывал и страх, и — не менее остро — отвращение к собственному страху. Слава Богу, что хоть так; в злобе можно, как всегда, найти хоть какое-то укрытие.

Тем более что есть на кого ее обрушить — водитель и охранник под рукой. Беззаботно покуривая, они стояли, прислонившись к его служебному автомобилю. А что, если киллеры налетят, завопил он, какой от вас, черт побери, прок? Да никакого, подавив усмешку, молча согласились оба.

Президенту Итальянского банка телохранитель полагался по должности, впрочем, как и большинству высших чиновников местного банковского мира. Телохранитель — это и защита от возможной угрозы, и свидетельство общественного положения. Что до Катаньи, последнее давно перестало тешить его тщеславие, ну а защита… он-то хорошо знал, что если необходимость в ней вдруг возникнет, то целый легион охранников не убережет его. Так что он даже не пытался укрепить в своих охранниках (а было их четверо, работали посменно) чувство личной преданности. Пусть лучше будут инструментом терапии, мишенью злобы.

Дав волю чувствам, Катанья с облегчением развалился на заднем сиденье своей «ланчии». Машина плавно тронулась с места и, свернув с виа Аппиа Антика на окраине Рима, влилась в поток автомобилей, движущихся по виа ди Порта Сан-Себастьяно. Катанья посмотрел на часы. Без четверти девять. Если этот чертов Пауло хоть немного прибавит ходу, он поспеет домой, как раз когда дети будут укладываться на ночь. Катанья отодвинул внутреннюю перегородку и отрывисто бросил: «Поторапливайся!» Водитель искоса посмотрел в зеркало. Шефа явно что-то гложет. И за раздражением вроде ощущается какой-то страх.

Не обращая внимания на возмущенные сигналы, Паоло резко бросил машину на соседнюю полосу и в который уж раз подумал, до чего же, должно быть, замечательная женщина синьора, раз вышла за такую свинью.

Забившись в самый угол машины, Катанья принялся шаг за шагом восстанавливать в памяти только что окончившуюся встречу с Фиери. Тот был весь, как натянутая струна, поглядывал подозрительно, говорил резко. Резче, чем обычно. Ясно, у него возникли проблемы. А у кого их сейчас нет? Похоже, половину правительства и чуть не весь финансовый и деловой мир шерстят. Прямо инквизиция какая-то. У Катаньи заныло в желудке. Возможно, следующий на очереди — он.

Все мандражируют, даже безгрешные. На прошлой неделе покончил самоубийством сенатор Амальфи. Его аппарат оказался втянутым в какую-то аферу, связанную со строительством. Никто из знавших его и на минуту не усомнился бы в порядочности сенатора, но он слишком дорожил своей репутацией и не смог вынести подозрений. Потому-то взял охотничье ружье и застрелился. Катанья угрюмо посмотрел сквозь матовое стекло машины. Вот уж чего ему хотелось меньше всего, так это чтобы Фиери еще больше нервировал его своими «отчего да почему».

Он думал, что весь разговор займет не больше часа, и предвкушал неторопливый спокойный вечерок с женой и детьми, но Фиери продержал его вдвое больше, донимая расспросами о министрах финансов, ведущих банкирах и их предстоящей на следующей неделе конференции во Франкфурте. Сейчас Катанье почти нечего было сказать, и он только повторял, чтобы Фиери подождал неделю, и тогда у него будет полный отчет. Но Фиери заупрямился. Ему нужно было знать, отчего конференцию созвали столь внезапно. Ведь через две недели предстоит очередная встреча в Лондоне. К чему же тогда вся эта срочность?

Всячески стараясь скрыть нетерпение, Катанья сказал, что ему ничего не известно. Немцы заявили, что все объяснят на месте. Все разворчались, но, разумеется, согласились приехать. Никто не может себе позволить игнорировать всесильный Бундесбанк.

Катанья изо всех сил старался держаться спокойно и непринужденно, но давалось это нелегко: настойчивые расспросы Фиери и угрюмый его тон изрядно нервировали. Может, он что-нибудь пронюхал? Катанья с шумом выдохнул воздух из легких. Нет, этого просто не может быть. Утечка невозможна. Допустить ее — значит зарезать курицу, несущую золотые яйца. Это сравнение заставило Катанью вздрогнуть. Он снова посмотрел наружу и попытался отвлечься.

Его тряхнуло — скрипнув тормозами, машина остановилась у его дома на виа ди Сан-Эстакьо, в двух шагах от Пантеона, прямо в центре барочной застройки Рима. Он молча вышел из машины, поднялся на четвертый этаж и позвонил. Дверь открыла Клара — служанка. Из гостиной донесся смех Донателлы — она играла с детьми. Проклятый Фиери, надо же было ему так выбить Катанью из колеи! С годами с нервами становится все хуже. Надо успокоиться. Знать Фиери ничего не может. Поставив на этом точку, Катанья устремился в гостиную и обнял жену.

Минут десять они поиграли всей семьей, а потом Донателла отвела детей в спальню. Оставшись ненадолго один, Катанья снова разволновался. Пройдя к себе в кабинет, он уселся и невидящими глазами уставился в окно. Темнело. Просто так не сиделось. Катанья схватил трубку, нервно перелистнул телефонный справочник и набрал номер служебной квартиры президента Английского банка. В Лондоне сейчас восемь. Может, удастся поймать его до ужина.

Баррингтон, у которого сегодня выпал редкий вечер, не занятый всякими официальными встречами, как раз и собирался поужинать с женой. Зазвонил телефон. Он с ненавистью посмотрел на трубку. Кому это, черт возьми, могла прийти мысль звонить в это время? Наверняка какой-нибудь болван из министерства финансов. Они там, если не засиживаются допоздна, ужинают — называя это, впрочем, чаепитием — в шесть. Однако же в трубке раздался голос с сильным итальянским акцентом.

Едва сдерживая нетерпение, Баррингтон слушал, как Катанья взволнованно тараторит на своем скверном английском. Когда тот дошел до дела, раздражение у Баррингтона сменилось легкой усмешкой.

— Дорогой коллега, я понимаю, что две конференции в течение двух недель — это многовато. Сочувствую. Честно говоря, у нас тут сейчас дел по горло, и, поскольку я и сам понятия не имею, о чем пойдет речь во Франкфурте, трудно сказать, имеет ли смысл объединять две встречи в одну. — Баррингтон рассмеялся, словно собрался поведать какую-то тайну в оболочке изящного юмора. — Единственное, что могу сказать, — если немцы созывают встречу, стало быть, у них есть для этого очень веские основания. Просто так они ничего не делают. О чем бы ни шла речь, они все сто раз проверят и рассчитают и только потом с наслаждением преподнесут нам на блюдечке.

Баррингтона не удивило, что юмор его до Катаньи не дошел. Этот итальянец всегда казался ему занудой, не понимающим шуток. Он часто задумывался, как это ему удалось стать президентом Итальянского банка. Скорее всего взял упрямством и хитростью. Выбросив назойливого итальяшку из головы, Баррингтон вернулся в столовую, где его нетерпеливо поджидала жена.

В то время как Баррингтон приступал к ужину, Катанья неподвижно сидел у себя в кабинете. Не хватало ему еще этого английского юмора, который Баррингтону наверняка кажется таким элегантным. Прямо как нож острый вдобавок ко всем страхам. Он услышал голос жены — зовет. Катанья выругался и вскочил на ноги. Нет, положительно, с ним что-то творится, нельзя давать волю беспочвенным фантазиям. Ведь ничего не случилось. В противном случае он, это уж точно, здесь бы сейчас не сидел.


На следующее утро Сара проснулась, испытывая некоторое возбуждение. Забавно будет пошпионить за Мэттью Эрноттом. В двадцать пять минут восьмого она села на свое место — его стол был рядом, вплотную, — и принялась наблюдать за ним. Этот дом в Холланд-парке. Интересно, может, он и впрямь, как полагает Масами, куплен на деньги, доставшиеся по наследству. Маловероятно, подумала Сара. Люди с большими деньгами редко связываются с инвестиционными банками. Разве что на пару-тройку лет, да и то если одержимы желанием быстро увеличить состояние. Эрнотту, пожалуй, около тридцати, прикинула Сара. Крутится он на рынках лет восемь, да и к тому же совсем не походит на сына богатых родителей. Загнанный у него какой-то и беспокойный вид. Сара была убеждена, что деньги свои он нажил сам. И вполне возможно, незаконным путем.

Эрнотт явно занят какими-то делишками; его самодовольную ухмылку и инстинктивную враждебность следует считать сигналом тревоги. Она — новый человек со стороны, она несет потенциальную угрозу — только чему? И зачем в таком случае брать ее на работу? Если они со Скарпирато действуют заодно, если вместе заняты какими-то махинациями, какой смысл рисковать? И какой смысл нанимать Саймона Уилсона, если, конечно, и он не входит в команду?

Сара откинулась на спинку стула и незаметно окинула взглядом коллег. Закурив, она задумчиво проследила за поднимающейся к потолку струйкой дыма. А может, новобранцы — это просто прикрытие? Начальство всегда давит, настаивая на увеличении штата в управлениях, которые дают прибыль. И если Эрнотт и Скарпирато заняты подпольным бизнесом, их отказ принять новых людей может показаться подозрительным. Сара засмеялась про себя. Может, не одна она занята здесь подковерными играми.

Интересно, переговорил ли Джейкоб со своим приятелем? Она искоса посмотрела на застывшее, как маска, лицо Эрнотта. «Жучки», конечно, круто изменят дело. Загадка Эрнотта и Скарпирато, в чем бы она ни заключалась, раскроется.

Скарпирато ушел рано, в четыре. Сара вскоре последовала его примеру. День выдался небойкий. Сара провела несколько мелких операций, заработала 15 тысяч фунтов, и на том все и кончилось. Уилсон и Эрнотт все еще чего-то там копошились, и в результате оба понемногу проиграли. Уилсон никогда не терял оптимизма, он вообще не позволял себе целиком сосредотачиваться на работе. Эрнотт же и бровью не повел. Сара имела в виду разговорить его, порасспрашивать о том о сем, но с этим придется подождать.


Она вышла из такси на Кингз-роуд и, остановившись у газетного киоска, купила «Ивнинг стэндард» — надо просмотреть местные новости и свой гороскоп. Можно было бы, конечно, купить газету в Сити и почитать ее в такси по пути домой, но она любила глазеть на людные улицы и мечтать. Отыскав в кошельке мелочь и расплатившись, Сара, умело маневрируя между омнибусами и курьерами-мотоциклистами — чистые камикадзе, — перебежала улицу и двинулась в сторону Карлайл-сквер.

Шум машин стих, и стало слышно, как дети играют в садах, занимавших едва ли не все окрестные детские заведения. Визг они подняли страшный, аж воздух дрожал. Видно было, как они гоняются друг за другом среди деревьев и кустарника. Сара любила сады — зеленое укрытие, круглый год буйство цвета; за ними всегда отменно ухаживают, а летом, если хочется позагорать, лучше места не найдешь. Она кинула взгляд в сторону ворот и увидела свою соседку, миссис Жарден. Ту со всех сторон буквально облепили дети.

Сара помахала ей и, перекрывая детский гомон, поздоровалась. Миссис Жарден улыбнулась в ответ улыбкой великомученицы. Здешние мамаши не разрешали детям играть в одиночку, и сегодня очередь дежурить выпала миссис Жарден. Бывало, Сара подменяла кого-нибудь, но сегодня у нее не было настроения. Атмосфера на работе не способствовала особому душевному подъему, и ей захотелось встряхнуться. Сара снова вышла на тротуар и остановилась перед своим домом. Вот что всегда приносит ей радость, вот что всегда поднимает дух — дом.

Дом был большой и просторный, в четыре этажа, с красивым фасадом, выложенным светлым кирпичом. Вместе с цокольным помещением здесь было четыре спальни. Спальня Сары, площадью в тридцать квадратных футов, наверху, прямо под крышей. Самая большая комната — у Алекса. Она выходила окнами на сады и служила складом — жутко, надо сказать, захламленным, — страховочных веревок, шипованных ботинок, свернутых палаток и всяческих иных атрибутов горного спорта. Третью спальню Сара переделала в кабинет, от пола до потолка здесь стояли книги: ее — достаточно случайное собрание, и Алекса — тут все про альпинизм да горы. Четвертая спальня, в цоколе, — для гостей.

Весь первый этаж занимала гостиная. Свет лился сюда из четырех больших подъемных окон, откуда открывался вид на площадь, и еще двух, поменьше, выходивших на задний дворик с садом. Под ними располагался балкончик с витыми перилами. Тут были расставлены горшки с геранью и турецкой гвоздикой, которая, покачиваясь на своих длинных стеблях, как бы перемигивалась с цветами, расставленными в комнате. Стены были покрыты деревянными панелями янтарного цвета, а пол темной древесины — старинными персидскими коврами. Высокие потолки. Уж чего-чего, а воздуха здесь было вдосталь.

На стенах были развешаны довольно случайно подобранные картины: положим, рядом с изображением афганских воинов — горный шотландский пейзаж; рядом с шерпом из Непала — фрагмент африканского буша неподалеку от подножия Килиманджаро; горные кряжи, названия которых Саре были прекрасно известны. Своего рода карта путешествий Алекса по свету.

Маршруты можно было далее проследить на кухне и в ванной: стены здесь были обклеены увеличенными фотографиями гор в Китае, которые, с их врезающимися прямо в небо пиками, выглядели почти как мечта. Ложась в ванну, Сара частенько останавливала на них взгляд, воображая себя на этих вершинах.

Сегодня в доме было убрано — после одного из нечастых посещений уборщицы по имени Барбара. Сара трепетно относилась к порядку. Туфли она скинула в передней, пропотевший костюм и блузку разложила на кровати. Пошарив в старом дубовом комоде, она извлекла потрепанные шорты из бумазеи и белую безрукавку. Затем отыскала спортивные туфли на толстой рифленой подошве — они проветривались на карнизе.

Энергично размявшись в течение пяти минут — несколько дней она, можно сказать, со стула не поднималась, так что ноги в коленях едва разгибались, — Сара, зажав в правой руке ключи от дома, неторопливо побежала по оживленной Кингз-роуд, в сторону Олд-Черч-стрит, и далее на набережную. Начинался час пик, воздух был наполнен парами бензина. Не обращая внимания на машины, Сара упрямо продвигалась к реке. Видно было, как у пристани аккуратно швартуется речной трамвайчик: сейчас он выплюнет толпу туристов и, попыхивая, двинется дальше на запад, в сторону Челси-Харбор, находившейся в полумиле отсюда. Иногда на таком трамвайчике она возвращалась с работы домой. Чтобы добраться до станции «Свон-лейн» в Сити, приходилось делать некоторый крюк, но дело того стоило — больно красивый вид открывался, особенно Парламент; да и разнообразия иногда хотелось.

Чувствуя, как по телу растекается тепло, Сара пересекла выкрашенный в розовое и белое Альберт-бридж и вбежала в Беттерси-парк. Лентяи, весь день загоравшие на солнце, собирались уходить, уступая место любителям бега трусцой, стекавшимся сюда со всех сторон. Бежала Сара быстро, то и дело кого-то обгоняя, но с травы на асфальт старалась не отступать. Врачу ее эти упражнения не нравились: слишком много насмотрелась она на вывихнутые колени; но Сара стояла на своем. Ей нравилось бегать. В голове проясняется. Ну и, конечно, сохраняешь хорошую физическую форму — это приятный побочный эффект.

Сара обежала парк, убыстрив темп на последней сотне ярдов, а затем, тяжело дыша, перешла на шаг и двинулась к мосту. На противоположной стороне реки светилась, словно воплощенная мечта какого-нибудь архитектора музея всяких диковинных предметов, могучая электростанция Лотс-роуд. В небе, свиваясь в кольца, кружил белый дымок — свидетельство того, что внутри протекает жизнь. Сара нередко рисовала в воображении некое таинственное переплетение всяких там зубцов и фигур из железа, хотя, однажды заглянув внутрь, обнаружила только нагромождение чего-то похожего на огромные радиаторы.

Снаружи вид был явно привлекательнее, чем изнутри; то же самое можно сказать и о станции-близнеце; давно уже не работающая, она нависала прямо над парком. В данном случае действительно существовала опасность, что ее переделают в открытый музей всяких диковин. Оставалось только радоваться, что в конце восьмидесятых подрядчик обанкротился и электростанция плавно превратилась в склад ненужных вещей.

Постепенно остывая, Сара возвращалась домой тем же путем. На Кингз-роуд она столкнулась с группой банковских служащих в пропотевших накрахмаленных рубахах и с портфелями в руках. Похоже, в этом районе живет половина Сити. Двоих она узнала в лицо и поспешно юркнула в переулок, ведущий к Карлайл-сквер. Вот так всегда: стоит выйти на улицу, и наверняка налетишь на какого-нибудь знакомого. Невозможно побыть наедине с собой. Это приводило Сару в бешенство.

Пока ее не было, кто-то звонил. Собственно, не кто-то, а Пьерлуиджи ди Ривана, бывший сослуживец по «Финли». Он хотел справиться насчет ужина, о котором они договорились еще неделю назад. Сказал, что заедет за ней в девять. Отлично. Остается еще уйма времени, чтобы просто побездельничать. Хотя ей безумно не хватало Алекса и Эдди, Сара порой наслаждалась покоем, миром и одиночеством.

Открутив кран до отказа, Сара встала под душ, вымыла волосы и отправилась в спальню. Окна были распахнуты, и проникавший сквозь муслиновые шторы мягкий ветерок приятно овевал все тело. Сара раскрыла какую-то книжонку, почитала немного и задремала. В девять она поднялась и быстро натянула длинное светло-голубое платье с пуговицами до самой полы и высоким воротником. Провела гребнем по волосам, надушилась. Пьерлуиджи, как всегда, опоздал — появился в четвертьдесятого.

— Чао, Сара, как дела?

Сара расцеловала его в обе щеки.

— Чао, Пьерлуиджи, все нормально, спасибо. А у тебя?

— Тоже. Дел только полно. — Он бросил на нее острый взгляд. — И любопытство распирает.

— Вот это уже лишнее, — улыбнулась Сара.

Они отправились на Уолтон-стрит, в ресторан Скалини. Здесь всегда было людно и шумно. После тяжелого рабочего дня Саре меньше всего хотелось околачиваться в таком месте, но итальянцам оно нравится, и почему бы не сделать людям приятное? Во всяком случае, не стоит предлагать что-нибудь другое, попросторнее да потише. Пьерлуиджи подвел ее к столу. Здесь уже сидели восемь человек, и для двоих еще оставалось место. Сара была знакома со всеми, кроме одного. Последовали восклицания и поцелуи, длившиеся, казалось, целую вечность. Наконец Сара освободилась и, бросив взгляд направо, увидела какого-то незнакомого мужчину. Тот с улыбкой наблюдал за происходящим. Пьерлуиджи представил их друг другу:

— Сара Йенсен, Марко Скарпирато.

Обменявшись с новым знакомым рукопожатием, Сара села рядом с ним.

Пьерлуиджи устроился напротив и прямо-таки впился в нее взглядом. Не обращая на него внимания, Сара повернулась к Марко. Он был поменьше ростом и помоложе, чем брат. Полное лицо, гладкая кожа, в манерах и голосе совершенная непринужденность. Одет он был не по-ресторанному, в джинсы и безрукавку, которая не скрывала намечающийся животик. По виду и не скажешь, что это родной брат Скарпирато.

— Где же вы познакомились с Пьерлуиджи?

— У «Финли». Мы оба там работали.

— Работали?

— Да, два дня назад я ушла.

— И куда же?

— В ИКБ. — Сара произнесла это как бы между делом. Поначалу Марко никак не отреагировал. Лицо его оставалось бесстрастным, но затем что-то промелькнуло в его глазах, пожалуй, какое-то неудовольствие. Впрочем, он тут же снова нацепил на себя маску вежливого безразличия.

— У меня там брат работает. Его зовут Данте.

— Знаю, это мой шеф, — усмехнулась Сара. — Тесен мир, и все такое прочее.

— Бедняжка.

— Это еще почему?

— Да ведь Данте, знаете ли, злой гений.

— Нет, не знаю. — Сара прикинулась заинтригованной.

Маска спала. Теперь Марко и впрямь досадливо поморщился:

— Да будет вам. Разумеется, братец мой — умница, это всем известно. Но никто не делает вида, будто любит его.

Саре сделалось неуютно.

— Ну, не знаю, у меня лично к нему никаких претензий не имеется. Может быть, немного замкнут, но ничего такого отталкивающего в нем нет. А уж злобного — и тем более.

Марко слегка повернулся и одарил Сару широкой улыбкой, но глаза его при этом остались совершенно серьезными.

— Вы просто еще мало его знаете.

От этих слов Саре сделалось еще больше не по себе. Так, выходит, братья не ладят, если только это не игра на публику. Не иначе обзывают друг друга подонками, ну да между братьями это как бы и принято. Но Марко явно старается скрыть свои чувства, и тщетность этих усилий стала в глазах Сары лишним свидетельством того, что тут не игра, а дело серьезное. Интересно, чем же Данте так досадил младшему брату?

— Знаете что, — пожала плечами Сара, — на сегодня с меня вполне достаточно всех этих дел, связанных с Сити. Давайте поговорим о чем-нибудь другом. — Она заметила, что сосед ее слегка расслабился. — Вы-то ведь там не работаете, верно?

— Верно, — рассмеялся Марко. — И слава Богу. Я там убил три года, а потом плюнул. Сейчас занимаюсь историей живописи.

— Да, далеко вас забросило. А почему именно живопись? У вас что, в семье кто-нибудь рисовал?

— Да нет, — поджал губы Марко. — Я сам надумал. Отец был банкиром и страшно обрадовался, когда оба сына пошли его путем. — Он пожал плечами. — Данте добился огромного успеха, я полностью провалился. Середины тут не бывает, верно?

— Пожалуй, во всяком случае, в Сити. Тут и впрямь: или — или.

Марко повернул голову еще на несколько градусов и впервые взглянул Саре прямо в глаза.

— И чем же вы занимаетесь в ИКБ?

— Хороший вопрос, — рассмеялась Сара. — Сама толком не знаю. То одним, то другим, чем придется.

Улыбка Марко потеплела.

— Не чувствую преданности делу.

— Ой, какое жуткое слово. «Вы должны быть преданы своему делу, своей фирме. Для нас это чрезвычайно важно — преданность». — Сара проиграла сценку, которая в Сити повторяется сто раз на дню.

Марко расхохотался.

— Только ничего не говорите своему брату.

Смех резко оборвался.

— А зачем мне это нужно? — Вопрос прозвучал, как выстрел, и Сара снова почувствовала, как напрягся Марко. Она передернула плечами.

— Ну и прекрасно. — И, улыбнувшись, обернулась к соседу слева.

В половине первого, когда Сара уже клевала носом за столом, принесли наконец счет и все стали подниматься. Распрощавшись со всеми, Сара села в машину Пьерлуиджи.

— Ну? Довольна? Ты ведь хотела познакомиться с Марко Скарпирато.

Резкий тон Пьерлуиджи удивил Сару. Она посмотрела на него с некоторым раздражением. Не слишком ли много чересчур чувствительных мужчин для одного вечера?

— Ничего я такого особенного не хотела. Просто было любопытно, вот и все.

— Любопытно. Ну что ж, мне тоже любопытно. — На какое-то время в машине повисло напряженное молчание. У Карлайл-сквер Пьерлуиджи свернул и поставил машину на стоянку рядом с домом Сары. Проводив ее до двери, он чмокнул ее на прощание и уже собрался было уходить, но заколебался, и раздражение сменилось у него смущенной улыбкой.

— Понимаешь, Сара, мне просто хочется знать, что происходит. Ты звонишь и спрашиваешь, знаком ли я с Данте Скарпирато. Только по имени, говорю. Но хорошо знаю его брата Марко. Прекрасно, отвечаешь, пригласи его как-нибудь на ужин. — Пьерлуиджи сумрачно посмотрел на Сару и произнес в типично итальянской мелодраматической манере: — Не знаю, что ты задумала, но что бы это ни было, не связывайся с Данте Скарпирато. Ясно?

Сара весело рассмеялась:

— С чего это ты взял, что я собираюсь с ним связываться? У меня замечательный друг, я его люблю, да и в любом случае о романе с Данте я даже и не думаю.

На Пьерлуиджи все это не произвело никакого впечатления.

— Ты в его вкусе, — сказал он, словно в барабан ударил.

Сара уперла руки в бока:

— Ах, вот как? И что же, мое мнение ничего не значит?

Пьерлуиджи смущенно улыбнулся:

— Да нет, почему же? — И тут же, уже спускаясь с крыльца, негромко добавил: — Но знаешь, в конце концов никто не может перед ним устоять. Позвони мне через недельку, ладно? — Пьерлуиджи поднял голову и посмотрел на Сару.

Сара вошла в дом, обдумывая сказанное Пьерлуиджи. Она настолько увлеклась самозащитой, что не задала напрашивающегося вопроса. А что такого страшного в этом Данте Скарпирато? Чего это Пьерлуиджи так хлопочет? Может, ревность? Чувство, конечно, сильное, и все же вряд ли.

Раздеваясь и ложась в постель, она испытывала некоторое беспокойство. Перед внутренним взором возник образ Скарпирато, сидящего в черном костюме в своем полутемном кабинете. Разговор с Марко, а потом с Пьерлуиджи не прибавил ей доверия к этому человеку. Более того, оба явно старались предостеречь ее от чего-то. Ей всегда казалось, что так называемые «преступники в белых воротничках» — люди тихие и безвредные. Но вокруг Данте Скарпирато витала атмосфера какого-то неясного страха.

Глава 13

— Знаете, вы произвели поразительное впечатление на моего бедного брата. — Уперевшись локтями в стол и склонившись к Саре, не сводившей взгляда с монитора, Данте Скарпирато улыбался во весь рот. — Нехорошо, знаете ли, играть в кошки-мышки с таким, как он.

— А с кем можно? — Сара оторвалась от компьютера и посмотрела Скарпирато прямо в глаза.

Глаза у него слегка расширились. Не успел он ответить, как появился Эрнотт и хлопнул его по спине:

— Привет. — Сегодня он выглядел еще более надутым, чем обычно.

Не ответив на приветствие, Скарпирато повернулся и проследовал в комнату для совещаний. Все, в том числе и появившийся в последний момент Уилсон, послушно двинулись за ним. Впервые Данте дал им четкие указания — скупать фунты. Он считает, что его курс занижен. По его мнению, в Соединенном Королевстве начинается экономическое оживление, но поскольку начало его задержалось и прежние прогнозы так часто оказывались ложными, рынок склонен с подозрением относиться к заявлениям политиков, будто на сей раз осечки быть не может.

Он, Скарпирато, также полагает, что С7, то есть Содружество семи наиболее развитых в экономическом отношении государств — Англии, США, Японии, Германии, Франции, Италии и Канады — пришло к единому выводу: курс фунта занижен. Скорее всего они вскоре предпримут совместные действия по его поддержке. Вопрос состоит только в том, когда именно. По мнению Скарпирато, со дня на день.

Сара с интересом прислушивалась к нему. В целом она была согласна с его выкладками. Главное — время. Я хочу, заявил Скарпирато, чтобы все вы играли по-крупному, скажем, в пределах трехсот миллионов фунтов. В течение недели все должно с лихвой окупиться.

Он велел заключать фьючерсные сделки фунт — доллар сроком на неделю. Попросту говоря, начиная с сегодняшнего дня в течение недели следует покупать фунты, расплачиваясь за них долларами по курсу, который, по прогнозам, продержится в течение этого времени.

Смысл операции заключался в том, что курс фунта по отношению к доллару будет расти и купленные за неделю фунты можно будет немедленно обменять с немалой для себя выгодой обратно на доллары. Разница и составит чистую прибыль.

Для простоты можно сказать так: вы меняете три апельсина на три яблока, а через неделю выясняется, что на те же апельсины можно купить четыре яблока. Единственная разница заключается в том, что, если Скарпирато все рассчитал правильно, четыре яблока обернутся миллионами фунтов.

Каждую стомиллионную сделку ИКБ обеспечивает только десятью миллионами. Остальное берется в долг. Игра на одолженные деньги — дело особенно рискованное, но если все просчитано правильно, вас ожидает фантастический успех. В этом и заключается суть дела. Ставите немного, а срываете весь кон.

Трехсотмиллионная сделка, даже если колебание курса в нужную вам сторону будет совсем незначительным, принесет миллионные прибыли. Но дело это обоюдоострое. Эти же самые миллионы можно и потерять, и тогда придется платить по счетам. Так что хорошая идея — это еще не все. Важно точно выбрать момент.

Согласно расчетам Скарпирато, в ближайшую неделю курс фунта стерлингов по отношению к доллару должен был расти. Это очень тонкая, требующая скрупулезного расчета игра, и, в общем, она противоречит стратегии краткосрочных рыночных сделок. Чтобы затевать такую игру, требуется немалая отвага либо точное знание фактов. Но фактов-то как раз и не имелось, одни лишь предположения. Интересно, подумала Сара, откуда у Скарпирато такая уверенность.

Ближайшие полтора дня вся бригада занималась подготовкой позиций. Это само по себе дело очень тонкое. Маклеры, с которыми им придется иметь дело, — публика, обладающая фантастическим чутьем. И если они заподозрят, что ИКБ затевает большую стерлинговую игру, то немедленно повысят долларовые ставки. Коль скоро речь идет о трехстах миллионах, это может обернуться десятками тысяч фунтов упущенной выгоды. Так что Йенсен, Эрнотт и Уилсон действовали чрезвычайно осторожно, двигались шаг за шагом, ставя на кон не более десяти миллионов за раз. Под конец игры — дело было в пятницу — у контрагентов не возникло никаких подозрений.

В пять часов Скарпирато, просидевший целый день у себя в кабинете, вышел в торговый зал.

— Как дела? — обратился он к Эрнотту.

— Прекрасно. — Тот развернулся на вращающемся стуле и взглянул вверх на Скарпирато. — Все триста миллионов задействованы, и никто даже ухом не повел. Ставки высокие.

— Отлично. Классная работа. Ну да ты знаешь, что в смысле секретности я настоящий маньяк.

Сара медленно повернулась и посмотрела на Скарпирато. Он бросил на нее ответный взгляд и зашагал к кабинету. Сара поглядела ему вслед, поднялась и последовала за ним. Подойдя к зашторенной стеклянной двери, она постучалась и, не ожидая ответа, вошла. Скарпирато как раз садился за стол. Он с удивлением смотрел, как Сара пододвигает стул и устраивается напротив него. Подняв брови, он остановил на ней вопросительный взгляд; по лицу у него вроде скользнула тень победоносной улыбки, словно это он сам вынудил ее зайти. Сара предпочла ее не заметить. Откинувшись на стуле и насмешливо взглянув на него, она сказала:

— Хотелось бы знать, Данте, как вы додумались до этой стерлинговой комбинации.

Сара внимательно посмотрела на него, ожидая реакции. Последняя воспоследовала незамедлительно, словно она нажала кнопку. Слабая улыбка стерлась с лица, глаза сузились, так что белков почти совсем не стало видно, остался только тяжелый, неподвижный взгляд. Саре сделалось жутковато. В угольно почерневших глазах и застывшей линии рта плескалась ярость — нескрываемая, откровенная ярость. Вообще-то на такой работе это не редкость, но уж больно явно демонстрирует он свои чувства. Сара продолжала упорно сверлить его взглядом, но выражение не менялось. Во всей повадке Скарпирато, в манере говорить, смотреть на человека заключался явный вызов принятым условностям. Сначала во взгляде было откровенное желание. Теперь столь же откровенная враждебность. Сара по-прежнему глядела прямо в его потемневшие, злые глаза. Наконец он заговорил — отрывисто, словно сама речь давалась ему с трудом:

— По-моему, я все растолковал еще вчера утром. Если вы не поняли, зачем же тогда все это время рабски следовали моим указаниям?

Если бы не этот тяжелый взгляд, Сара бы расхохоталась. Насмешка была слишком явной, но, как ни странно, сработала. Прикусив язык, Сара молча смотрела на Скарпирато. Интересно, в чем тут дело: то ли столь вызывающее поведение порождено скрытой неуверенностью, заставляющей столь бурно реагировать на любое покушение на собственный авторитет, то ли именно этот вопрос так задел его. В любом случае все это выдает человека, явно считающего себя воплощением надежности, человека, который, если ему есть что скрывать, немедленно выпускает иглы как еж.

— Возможно, я что-то упустила, — пожала плечами Сара. — Вы объяснили, почему курс фунта должен начать расти, и мне это показалось убедительным, но почему именно сейчас? — Она скрестила ноги, подалась к нему и ровно спросила: — У вас что, есть какая-нибудь информация или это просто азарт?

Скарпирато, видно, уловил нечто похожее на выпад против себя, и глаза у него снова загорелись злобой, что только укрепило Сару в первоначальном впечатлении: перед ней человек, который привык тщательно продумывать свои действия. Игра — дело особое, тут больше полагаешься на чутье. А у Скарпирато отчаянный риск, который так привлекает многих маклеров, вызывает только презрение. Скарпирато пристально посмотрел на нее, помолчал немного, прикрыл глаза, словно пытаясь взять себя в руки.

— Я просто читаю газеты, смотрю, что там скрыто между строк, включаю телевизор, когда показывают встречи министров финансов. Из того, как они общаются друг с другом, многое можно понять. И еще ловлю обрывки слухов. — Сцепив руки на затылке, Скарпирато откинулся на стуле, помолчал немного и подался вперед. — Ну что, удовлетворены?

Сара встала, подошла к двери и прислонилась к косяку. Ответ получился слишком общий, и она не была им удовлетворена, однако же бросила с улыбкой:

— Не слишком оригинально, но в общем понятно.

Возвращаясь к себе на место, она спиной чувствовала его взгляд.

Пробило половину пятого, делать на работе больше было нечего, впереди оставался целый свободный вечер. Сара выключила компьютер, подхватила сумку и вышла.


Добравшись до дома, она обнаружила у себя на кухне Джейкоба. Он пил чай. У Джейкоба была запасная связка ключей, и время от времени он приходил сюда — заняться какой-нибудь домашней мелочевкой, развесить картины, принять заказанную по телефону еду, встретить электрика, снимающего показания счетчика, либо просто убедиться, что Саре ничего не нужно.

При виде Джейкоба Сара широко улыбнулась и наклонилась поцеловать его.

— Какой чудесный сюрприз.

— А у меня новости, вот и решил заскочить. Не терпелось. Сейчас расскажу и сразу же уйду. Сегодня ведь пятница, так что ты, наверное, куда-нибудь за город отправляешься?

Сара принесла кружку и налила себе чаю.

— Да нет, никаких таких особенных планов нет. Честно говоря, жутко устала. Может, останешься поужинать? Пора наконец и мне угостить тебя.

— Ну что ж, — рассмеялся Джейкоб, — если тебе действительно хочется…

— Действительно, действительно. Ну так что там у тебя за новости?

— Не торопись. Ты, похоже, и впрямь умоталась, встаешь-то в шесть. Может, для начала немного полежишь, а я тем временем приготовлю ужин? Тогда и поговорим.

— Да не нужно мне лежать. Ну же, что там у тебя, говори, а то сейчас лопну от нетерпения.

Джейкоб сделал большой глоток и лукаво глянул на нее:

— Сегодня я виделся с приятелем. По поводу «жучков». — Он победоносно посмотрел на Сару. — Дело сладится. Только ему нужно кое-что знать.

— Прекрасно, — заулыбалась Сара. — И что же именно? Выкладывай.


Через некоторое время, когда ужин закончился и Сара проводила Джейкоба домой, она позвонила Масами.

— Привет, это Сара. Слушай, дорогая, мне нужно тебя кое о чем попросить. Можно заскочить прямо сейчас?

— Конечно. Жду. — Масами положила трубку и нахмурилась. В последнее время Сара как-то странно, даже таинственно себя ведет. Надо надеяться, ничего такого особенного не произошло.

Сара вышла на Карлайл-сквер и села в машину. Это был «БМВ» выпуска 1973 года. Двухместный автомобиль, предназначенный и для обыкновенной езды, и для гонок. Там, где только можно, детали, для уменьшения веса, были сделаны из алюминия. В бак вмещалось 30 литров, машина выжимала максимум 140 миль в час. С правосторонним управлением таких было выпущено всего 500 штук. Очень экономная, редкая машина. Сара купила ее два года назад, отметив таким образом окончание очередного года работы в Сити. Машина составляла для нее предмет гордости и наслаждения.

Обогнув Карлайл-сквер, она повернула на Олд-Черч-стрит, выехала на Фулхэм-роуд и двинулась в сторону Мэйфер. Через четверть часа она притормозила у дома Масами. Та услышала шум автомобиля и вышла открыть дверь. На ней было шелковое кимоно, надетое поверх пижамы из такого же шелка. Длинные волосы небрежно рассыпались по плечам. На фоне желтого шелка они казались особенно темными.

Подруги расцеловались.

— Извини, что я так по-домашнему, — начала Масами. — Я уж совсем было разоблачилась, когда ты позвонила. Сама понимаешь, конец недели. Едва на ногах держусь. Залезла, понимаешь, в кровать, включила видик. «Книга джунглей». А тут ты звонишь.

— Восторг, — рассмеялась Сара. — Прямо-таки райское наслаждение.

— Вот именно. — Масами проводила Сару на кухню. — Ромашкового чаю хочешь?

— С удовольствием.

Масами поставила чайник.

— Ну так что там у тебя случилось?

— А почему, собственно, что-то должно случиться? — Сара говорила в затылок подруге.

— Да брось, Сара, — фыркнула та. — Ты в последнее время сама на себя не похожа. Неожиданно переходишь на другую работу и вообще ведешь себя как-то необычно. Не хочу нагнетать, но ведь мне признаки известны, и ты это хорошо знаешь.

Закипела вода. Масами взяла с буфета чайник и бросила туда два пакетика с ромашкой. Затем налила кипятку, поставила чайник и две чашки на деревянный поднос и отнесла в гостиную. Села на диван, наполнила чашки. Сара устроилась рядом и осторожно отхлебнула. Горячо, чуть губы не обожгла.

Поставив чашку на стоявший перед ней деревянный столик, Сара повернулась к Масами.

— Ты права, странно как-то все складывается. Не знаю, с чего и начать. — Она тяжело вздохнула, сделала еще один глоток и окинула глазами комнату, словно в поисках подсказки. — Я уже говорила, что хочу тебя кое о чем попросить. Мне нужна твоя помощь, хотя, в чем именно дело, сказать не могу. По крайней мере в подробностях.

Сара подняла брови, словно в ожидании ответа. Масами только пожала плечами. Она видела, что Саре не по себе, да и сама испытывала какую-то смутную тревогу.

Наконец Сара заговорила:

— Мне нужно попасть домой к Карле Витале.

Масами немного помолчала, глядя прямо перед собой. Ее пристальный взгляд уперся в картину, висевшую на дальней стене, — буйство красок, среди которых господствовал голубой цвет во всех своих оттенках, от аквамарина до индиго. Затем она переключилась на подругу:

— Что все-таки происходит, Сара?

Та пожала плечами:

— Не могу сказать. Хотела бы, но не могу. К тому же я и сама еще не во всем разобралась. Этим как раз сейчас и занята. Все это связано с Мэттью Эрноттом. По-моему, он мошенничает. И возможно, Карле кое-что об этом известно.

Масами склонила голову набок.

— Потому тебе и надо попасть к ней домой?

— Да, — кивнула Сара. — Хочу установить там «жучки».

— О Господи. Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что делаешь. — Масами потянулась за лежавшей на кофейном столике пачкой сигарет и протянула ее Саре. Какое-то время обе молча курили. Затем Масами заговорила вновь: — Слушай, чем ты занята и что тебя к этому толкает, я не понимаю. Да оно и к лучшему. Чем меньше знаешь, тем лучше спишь. Так что давай оставим все, как есть. — Она слабо улыбнулась. — Но, конечно, я тебе помогу.


Едва вернувшись домой, Сара позвонила Джейкобу:

— Это я. Только что от Масами. Она поможет. Можешь сказать своему приятелю, что путь открыт.

Джейкоб дал отбой и набрал какой-то номер в Ист-Сайде. На том конце отозвался густой добродушный голос, явно принадлежавший человеку пожилому. Джейкоб был краток:

— Путь свободен. Все трое на мушке.

— Порядок. Заходи завтра часика, скажем, в три. К тому времени у меня все будет готово.


Суббота. Утро. Будильник изгнан в соседнюю комнату. Сара избавлена от его безжалостного тиканья и устрашающего звона. Она проснулась в десять и минут пять не вставала, наслаждаясь мыслью, что можно, если захочется, поваляться еще хоть два, хоть три часа и никто не побеспокоит. Сквозь муслиновые шторы проникали лучи солнца: уже сейчас можно было сказать, что день выдастся на редкость жарким.

Сара не торопясь встала, накинула халат и прошла в гостиную. Порывшись в записях, она остановилась на «Лучших песнях Эллы Фицджеральд». На кухню ее сопровождал развинченной своей походкой «Мэкки-Нож». С нарастающим шумом загудела кофеварка.

Через пять минут Сара вернулась в спальню, неся на подносе дымящуюся чашку капучино, стакан апельсинового сока, несколько ломтиков киви и полную тарелку кукурузных хлопьев, залитых молоком. Аккуратно поставив поднос на кровать и подхватив валявшуюся на полу книгу в бумажном переплете, Сара скользнула под одеяло. Книга называлась «Дерево цвета морской волны» и принадлежала одному из любимых писателей Сары — Розамунде Леман. Замечательное название и замечательная книга, на обложке которой была изображена женщина, обрывающая плоды с дерева. В этой картине, думалось Саре, разлита какая-то необычайная безмятежность. Она неспешно позавтракала и погрузилась в чтение.

На сегодня — никаких планов. Правда, Пьерлуиджи пригласил ее поужинать с друзьями, но она еще ничего не решила. После отъезда Алекса и Эдди ее как-то не особенно тянуло в компании. Впрочем, наслаждаясь покоем и одиночеством, она готова была в следующую же минуту возненавидеть его. А порой ее охватывало необъяснимое безразличие ко всему на свете. Целая гамма. Сара хорошо ее разучила и знала, как все пойдет дальше. Раньше или позже она впадет чуть ли не в отчаяние, затем усилием воли превозможет его. Отчаяние начнет рассеиваться, и постепенно в душе воцарится хрупкий покой. В общем, ничего страшного.

В четыре позвонил Джейкоб. Сара только что вернулась с пробежки.

— Привет, малышка, хорошо, что ты дома. Можно заскочить? У меня кое-что есть для тебя.

— Жду.

Джейкоб появился через час. В руках у него была светлая пластиковая сумка. Проследовав за Сарой на кухню, он сел за стол. Сара меж тем занялась чаем. Это была целая процедура. Она достала из кухонного стола с десяток жестянок и пакетиков с разными сортами. Отобрав три — жасминовый, «Эрл Грей» и «Ганпаудер», она смешала их в равных пропорциях в своем любимом заварном чайнике, на боках которого были изображены бегущие антилопы. Подарок Джейкоба. Сара выбрала две чашки под пару, разлила чай и с выжидательной улыбкой уселась напротив гостя. Джейкоб потянулся к сумке. Сара закурила. Джейкоб поставил сумку на стол и извлек из нее три телефонные вилки и две розетки.

Сара зачарованно посмотрела на них и подняла взгляд на Джейкоба. Оба заулыбались.

— Славная штучка, верно?

— Да, здорово. Прямо как обыкновенные переходники. Включаешь, и все, так я понимаю?

— Вроде того. Они реагируют на голос, даже если говорят в соседней комнате. Внутрь вмонтированы собственные передатчики, зона действия — примерно миля. Передача идет на приемник, и тот записывает голос на кассету. — Джейкоб извлек из сумки два приемника примерно пять дюймов в длину, три в высоту и два в ширину. — Пленка рассчитана на двенадцать часов. Тут двадцать кассет. Для начала достаточно. — Он пробежал пальцами по клавишам «Включение», «Запись», «Прослушивание». — Видишь? Все просто. Как на обычном магнитофоне.

— Джейкоб, ты просто бесподобен.

Старик рассмеялся, не сводя с Сары разгоревшихся глаз.

— Так, говоришь, ты можешь попасть к Карле?

— Надеюсь.

— Я высчитал расстояние. Отсюда меньше мили. Очень удобно. — Джейкоб заговорил тоном агента по продаже недвижимости. Сара не удержалась от смеха. — Осталось только установить приемники. — Теперь Джейкоб снова говорил своим обычным голосом. — Наверное, на крыше, ты не против?

— Да где угодно.

— Крыша — лучшее место. Отличная слышимость. — Сделав большой глоток, Джейкоб отнес чашку в раковину, вернулся на место и деловито продолжил: — Мой приятель тоже может делать записи с этих «жучков». Он живет в Уайтчепеле, в новостройке. Десятый этаж. Место — лучше не придумаешь, чтобы слышать все, что происходит в ИКБ. Это меньше чем в миле оттуда и по высоте почти идеально. — Джейкоб помолчал, посмотрел на Сару и добавил: — Не исключено, что он будет прослушивать записи; все-то ему хочется знать, старому мошеннику. Но доверять ему можно полностью. В него — как в могилу.

— С меня вполне достаточно того, что ты ему веришь, — улыбнулась Сара.

— Я так и думал, — с явным облегчением сказал Джейкоб. — Повторяю, это славный малый, давний мой напарник. Когда-то мы…

— Давний напарник, — рассмеялась Сара. — Может ли быть лучшая рекомендация?

Джейкоб прикинулся оскорбленным:

— Нет, временами ты бываешь просто невыносима. Не пойму, отчего это я до сих пор имею с тобой дело.

— Извини. — Сара коснулась его руки. — Просто не смогла удержаться.

— Короче, банком займется он сам, — продолжал Джейкоб. — А уж остальное — твое дело. Вот тебе два приемника и два рекордера — один для комнаты, другой для телефона. Карлу, таким образом, ты окружила. И вот еще переносной микрорекордер. Если понадобится еще один набор — нет проблем. Это я к тому, что, может, тебе удастся попасть в дом к Эрнотту и к этому, как там его, Скарпирато. Тогда дай знать, хорошо?

— Непременно. И спасибо большое. Да, чтобы не забыть, сколько я тебе должна?

— Вообще-то все это хозяйство стоит восемь тысяч. Но мне, — Джейкоб ухмыльнулся, — сделали хорошую скидку. Так что всего четыре.

— Ничего себе. — Сара чуть не поперхнулась. — Дороговатая, однако, штучка. Впрочем, работа отличная, — поспешно добавила она. — И сторговал ты что надо. — Подойдя к столу, Сара извлекла конверт, переданный ей Баррингтоном. — Здесь три тысячи. Остальное отдам в понедельник. Может твой приятель немного подождать?

Джейкоб кивнул. С приятелем-то он уже расплатился из собственного кармана.

Немного погодя, проводив Джейкоба, Сара позвонила Масами:

— Привет, это я. Слушай, как насчет того, чтобы заглянуть к Карле прямо завтра?


Карла Витале жила на Онслоу-сквер, примерно в полумиле от Сары, в занимавшей целый этаж квартире окнами на запад. Масами несколько раз бывала здесь на вечеринках, а как-то и просто, сделав покупки на Фулхэм-роуд, заскочила выпить чашечку кофе. Словом, ей нетрудно было позвонить Карле и сказать, что завтра в пять у нее примерно в тех краях встреча с приятельницей, чаю договорились попить, так нельзя ли уж заодно заскочить попозже и к ней выпить чего-нибудь покрепче? Звучит вполне правдоподобно. Карле, видно, тоже так показалось, потому что она сразу же согласилась, и теперь Масами, со всеми этими приемниками-передатчиками в сумочке, звонила в дверь у нее на пороге и чертыхалась, отчего это Карла так долго не открывает.

— Заходи, заходи, дорогая. — Карла открыла ей дверь, завернувшись в полотенце. — Извини за вид. У меня только что кончился сеанс массажа. Надо помыться. — Она засмеялась и втащила Масами внутрь. — Выпей чего-нибудь. Вино в холодильнике. Я сейчас. — Оставив Масами одну, она ушла в спальню.

Масами проследовала на кухню, извлекла бутылку белого вина, отыскала штопор, наполнила бокал и устроилась в гостиной. Здесь она поставила бокал на чайный столик и огляделась в поисках розетки. Ага, вот и тройник: для света, для телевизора и для видеомагнитофона. Масами поспешно опустилась на колени, вытащила адаптер и заменила его на точно такой же — извлеченный из сумки. Покончив с этой операцией, она столь же стремительно выпрямилась, застегнула сумку и уселась на диван с бокалом в руках. В этот самый момент в комнату вошла Карла. Теперь надо каким-нибудь образом добраться до телефона. Случай выпал через полчаса. Масами бросила взгляд на часы и вскочила на ноги.

— О черт, совершенно забыла. Через десять минут мне надо быть в Хэмпстеде. Можно позвонить по-быстрому?

— Ну разумеется. Если хочешь, можешь говорить из спальни.

Масами благодарно улыбнулась и, почувствовав укол совести, двинулась в спальню.

Телефонная розетка обнаружилась под кроватью. Масами встала на колени, вытащила телефонный шнур, вставила его в двойной адаптер и вернула последний в стенное гнездо. Теперь на месте одиночного оказался двойной шнур. Но он был скрыт под покрывалом, доходившим до самого пола. Вряд ли Карла будет рассматривать его, а если и заметит случайно, ничего не подумает и уж тем более ничего не скажет.

Масами резко выпрямилась — послышались голоса. Вскочив на ноги, она поспешила прочь из спальни и увидела в передней Мэттью Эрнотта. Услышав ее шаги, тот круто обернулся.

— А, это ты. Какими это тебя ветрами? — Как обычно, в тоне его сквозила легкая насмешка.

— Не волнуйся, тебе с подружкой я мешать не собираюсь. Просто заскочила пропустить рюмочку. — Она смущенно посмотрела на него. — А я только что вспомнила, что мне надо быть в Хэмпстеде. — Она расцеловала Карлу. — Спасибо за выпивку. Извини, но надо бежать. Всего, Мэттью. — И спешно ретировалась, пока никто не заметил краску у нее на щеках. Проклятие, не для нее такие штучки.

Вернувшись домой и сразу скользнув под одеяло, Масами позвонила Саре.

Та прямо застонала:

— Извини, дорогая. Не надо было мне втягивать тебя в это дело.

— Не говори глупостей. Мне и самой не меньше твоего интересно было. Чувствуешь себя эдаким воришкой, который, правда, ничего не крадет. Просто накатило что-то. Вдруг совестно стало.

— Понимаю. Мне и самой не по себе.

— Ладно, надеюсь, ты не просто в игры играешь.

Хотелось бы верить, подумала Сара.


В десять часов Сара села в свой «БМВ» и поехала в Сити. На улицах было пустынно. В учреждениях, теснившихся повсюду вокруг, все еще горел свет, но исключительно из соображений безопасности.

В восьмидесятых, когда начался экономический подъем, здесь даже по субботам и воскресеньям сновали стайками финансисты и адвокаты, ну а потом, когда бум прошел, стало потише. Правда, в воскресенье вечером здесь и сейчас могли появиться маклеры — на Дальнем Востоке уже начался новый день, новые торги, — так что вполне уверенной, что в банке никого не окажется, Сара быть не могла, но, во-первых, это все же казалось ей маловероятным, а во-вторых, ей всего-навсего требовалось беспрепятственно добраться до стола Эрнотта и кабинета Скарпирато, а с этим трудностей возникнуть не должно.

Сара оставила машину на подъезде к гаражам непосредственно под зданием ИКБ. Подойдя к главному входу, она надавила на кнопку звонка. Участился пульс, кровь побежала быстрее по жилам. Появился охранник. Сара показала ему пропуск. Охранник принялся внимательно изучать его сквозь стекло, и, видимо, удовлетворенный, открыл дверь. Порядок Саре был известен, так что она проследовала за охранником к столу, на котором лежала книга регистрации приходов-уходов, и расписалась.

— Это ваша машина там? — последовал вопрос.

— Да.

Наверное, он увидел ее на экране.

— Да, вот бы мне такую. Красавица, а?

— Моя честь и краса.

— Но ведь стоять там нельзя, знаете?

— Разумеется, — улыбнулась Сара. — Но я совсем ненадолго, правда-правда. Буквально десять минут.

— Ну что с вами поделаешь, идите. Эй, — крикнул он ей вслед, — а что это вас в такой час занесло? Дьявол не дремлет, так что ли?

— Что-то вроде того. — Сара обернулась и пожала плечами. — Пара-тройка звонков в Токио, и все.

Охранник улыбнулся в ответ и проводил ее взглядом. Туфли на высоких каблуках весело цокали по мраморному полу.

Лифт стоял внизу с открытыми дверями. Сара вошла в кабину, поднялась на торговый этаж. Она вставила пластиковую карточку в специальную щель, и тяжелые стеклянные двери медленно отворились. Похоже, на этаже никого нет. Свет включен, но не везде, так что там и здесь возникают островки полной темноты.

Сара медленно двинулась вперед. Добравшись до своего стола, она присела, открыла сумку и вытащила адаптер. Отодвинула стул, наклонилась и заглянула под стол. Там было целое сплетение проводов, полно двойных и тройных розеток и всяческих вилок. Две она вытащила, вставила в адаптер и воткнула его в розетку. Затем выпрямилась, вытащила второй адаптер и, быстро оглядевшись вокруг, направилась в кабинет Скарпирато. Света там не было, и Саре понадобилось какое-то время, чтобы привыкнуть к темноте. Она обошла стол и обшарила взглядом заднюю стену. В углу обнаружилась двойная розетка, куда включались вилка от настольной лампы и компьютер. Сара вставила первую в адаптер и подключила его к сети. Полюбовавшись несколько секунд результатами своей деятельности, она улыбнулась и быстро вернулась к своему столу. Подхватив сумку, Сара еще раз огляделась и уже собралась уходить, как вдруг так и застыла на месте. К ней приближались Мэттью Эрнотт и Карл Хайнц Кесслер, главный управляющий ИКБ. Они глядели на нее с нескрываемым изумлением. В надежде, что ничем себя не выдала, Сара улыбнулась.

— Что это вы здесь делаете? — Не сводя с нее угрюмого взгляда, Эрнотт словно и не заметил улыбки.

Пытаясь найти вразумительный ответ, Сара сунула руку в ящик и вытащила запасную связку ключей от дома, которую всегда держала здесь на всякий случай, и весело помахала ею.

— Вот, ключи забыла. — Она смущенно хихикнула. — Глупо, правда?

— Да уж, это точно.

Кесслер молча наблюдал за происходящим.

— По-моему, мы незнакомы, — повернулась к нему Сара. — Меня зовут Сара Йенсен, я только что перешла к вам.

Кесслер пожал протянутую руку.

— Как же, слышал, — с холодной улыбкой сказал он.

Сара отвернулась и снова, как бы в ожидании комментариев, послала Эрнотту лучезарную улыбку. Некоторое время он молчал с угрюмым видом, но в конце концов раздраженно буркнул:

— Карл Хайнц хочет заключить пару сделок с Токио. Просил меня связаться с тамошней публикой.

— Ясно, — кивнула Сара. — Ну что ж, спокойной ночи, я пошла.

Мужчины смотрели ей вслед, дожидаясь, пока она выйдет в коридор. Кесслер повернулся к Эрнотту:

— Ты ей доверяешь?

Эрнотт поскреб подбородок.

— Да брось ты, она ни о чем и понятия не имеет. Все было закончено еще до ее прихода. Что же до ключей, то и я держу здесь запасную связку. Ты явно становишься параноиком.

— Ладно, держи ее на заметке, — мрачно заметил Кесслер.

Сара спустилась вниз, расписалась, кивнула на прощание охраннику. Скользнув на сиденье машины, она дрожащей рукой зажгла сигарету.

Глава 14

Понедельник, 1 июля. Министры финансов и главы крупнейших банков стран Семерки сидели на обитых кожей высоких стульях мореного дуба вокруг овального стола на тринадцатом, последнем, этаже внушительного здания Бундесбанка во Франкфурте. Обшитый деревянными панелями, с высокими потолками зал был украшен многочисленными двухцветными абстрактными гобеленами работы Макса Эрнста. Пятьюдесятью метрами ниже, в стальных сейфах Бундесбанка, хранилось огромное количество банкнот. Золота почти не было. В кругу ведущих мировых банков Бундесбанк выделялся тем, что держал у себя лишь ничтожную часть своих золотых запасов — всего восемьдесят тонн, то есть два процента. Все остальное хранилось в других местах — Федеральном резервном банке Нью-Йорка, Английском банке и отчасти в Банк де Франс. Так что охрана здесь отвечала столько же за неприкосновенность денег, сколько и за безопасность сотрудников. Сегодня ее количество заметно увеличилось за счет телохранителей персон, собравшихся на тринадцатом этаже.

Эти самые персоны, уютно устроившись в просторном конференц-зале Бундесбанка, в настоящий момент потягивали разные прохладительные напитки, улыбались, непринужденно болтали и ждали начала заседания. Баррингтон устроился рядом со своим коллегой из Банк де Франс Жаном Клодом Барбизьером. Старые приятели, они оживленно беседовали, ничем не выказывая все нарастающего внутреннего напряжения.

Две минуты спустя герр Мюллер, президент Бундесбанка, стерев с лица улыбку, открыл встречу.

Разговоры смолкли. Представители Франции, Соединенного Королевства, Соединенных Штатов, Японии и Канады с вежливым любопытством разом подались вперед. Вся минувшая неделя прошла в напряженном ожидании, и вот сейчас станет ясно, зачем их так срочно собрали во Франкфурте. Президент Итальянского банка Джанкарло Катанья сидел словно аршин проглотив, проклиная табличку «Не курить» и мечтая хоть бы разок затянуться. Нервы у него после разговора с Фиери и так были натянуты как струна, а тут еще этот угрюмый немец…

Герр Мюллер, умница и здоровяк под два метра ростом, положил могучие руки на гладко отполированную поверхность стола красного дерева, перенеся на них всю тяжесть тела, и оглядел собравшихся. Агрессивно выставив вперед подбородок, он последовательно переводил взгляд с одного на другого, словно ястреб, выбирающий жертву.

Завершив обзор, Мюллер еще немного помолчал, как бы готовясь к началу спектакля, и наконец заговорил. Он благодарен за то, что, хотя приглашения были разосланы буквально в последний момент, всем удалось приехать; он выражает надежду, что не слишком нарушил рабочее расписание уважаемых коллег. Дело срочное. С этим словами Мюллер с шумом выдохнул, как человек, согнувшийся под гнетом разнообразных проблем, и на целую октаву понизил голос.

— Всем нам известно, какую, нередко разрушительную, роль играют на рынках слухи. — Все дружно закивали. — А до меня как раз дошел один весьма неприятный слух. — Мюллер широко раскинул руки и принялся сосредоточенно изучать кончики пальцев. — Нам всем известно имя английского финансиста Ричарда Зандера: личность незаурядная, особенно в том, что касается внешнеторговых сделок. Ну так вот, пара журналистов принялись что-то вынюхивать. Они знают — или им кажется, что знают, — две вещи. Первое: Зандер — исключительно удачливый финансист. Второе — он весьма близок целому ряду министров финансов и ведущих банкиров, включая и меня самого. Журналисты эти — сотрудники одной английской газеты — сопоставили данные факты, и, хотя статья еще не написана, есть все основания полагать, что они близки к финишу. Насколько мне известно, они клонят к тому, что связи Зандера весьма подозрительны, что он слишком близок к людям, определяющим финансовую политику. — Мюллер сделал паузу и снова обвел взглядом присутствующих. Те, не спуская с него глаз, хранили напряженное молчание. — Полагаю, нет нужды специально оговаривать, какими последствиями все это может быть чревато. — Мюллер снова умолк и неожиданно широко улыбнулся: — Ну, мне-то понятно, что все это совершенная чушь. Журналисты просто гоняются за сенсацией. И все же кое-какие меры предосторожности не помешают — мы говорили об этом с Энтони Баррингтоном, и оба на том сошлись. Ничего особенного — просто стоит, быть может, немного отдалиться от Зандера. Меньше всего нам нужен даже намек на скандал, тем более что все мы работаем так, что, я уверен, и комар носа не подточит. — Присутствующие согласно закивали. Напряжение за столом немного спало. — С другой стороны, Зандер, разумеется, малый очень полезный. Это крупный меценат, он уже потратил более ста миллионов долларов на разные благотворительные акции. И совсем не хотелось, чтобы его имя трепали в газетах. Работает он честно. Просто финансовый гений. — Мюллер пожал плечами. — Но журналисты, вы знаете, народ завистливый, особенно англичане. Вот они и начали охоту на Зандера. Так что некоторая осторожность будет только во благо — и для Зандера, и для нас самих. — Мюллер откинулся на спинку стула и ослепительно улыбнулся. — Вот, собственно, и все, что я хотел сказать по этому поводу. Но коль скоро уж мы собрались, давайте потолкуем и о чем-нибудь более существенном.


Через полчаса совещание закончилось принятием согласованного решения. Участники пришли к выводу, что курс фунта стерлингов занижен. В Соединенном Королевстве наблюдается оживление экономики, пессимизм, проявляемый рынком, необоснован, и потому, заметил герр Мюллер, было бы разумно подтолкнуть его в нужном направлении, иначе говоря, уже сегодня осуществить ограниченную интервенцию в целях поддержки фунта.

На том и порешили, что особенно порадовало Баррингтона. Никто не возражал. Никто не спорил. Всех смущал призрак финансового скандала. Вопрос только в том, насколько он реален и кто виноват; а может, предположил Мюллер, это просто шакалы-журналисты гонят волну. Те, кто знал Зандера лично — а таковых в зале было шестеро, — копались в памяти, пытаясьсообразить, не сказали ли они чего лишнего. Журналисты вполне способны сделать из мухи слона. Простого намека достаточно, чтобы вызвать кучу неприятностей: порушенные карьеры, многолетние усилия — коту под хвост. Каждый исподтишка поглядывал на соседа, надеясь в душе, что, если проблемы и возникнут, решать их придется кому-нибудь другому.

Собравшиеся начали расходиться, скоростные лифты опустили политиков и банкиров на грешную землю, где их поджидали, включив загрязняющие воздух двигатели, большие лимузины с пуленепробиваемыми стеклами. Укрывшись за матовыми стеклами, хозяева лимузинов быстро согнали с лиц улыбки, предназначенные публике.

Энтони Баррингтон задержался в конференц-зале. Дождавшись, пока все уйдут, Мюллер подсел к нему.

— Ну как, думаете, заглотили наживку?

— По-моему, да, — улыбнулся Баррингтон. — Курс фунта занижен, давайте из этого и исходить.

— Что ж, интервенцию начнем сразу после обеда. Таким образом, наш крот, если он, конечно, существует, получит некоторый запас времени.

— Выходит так. И уж тогда он от нас не уйдет.

— Хорошо. Оставляю это на вашу долю. Только как насчет бедняги Зандера? Ведь все подумают, что он что-то замышляет.

— Как я уже говорил вам, это совершенно не исключено, хотя и недоказуемо. Да мне бы вовсе и не хотелось, чтобы это было действительно так. Но в любом случае осадить его немного не повредит, а то в последнее время он стал слишком уж откровенно вмешиваться в экономическую политику. Беда в том, что все считают его чем-то вроде самого Господа Бога. Все к нему прислушиваются. Стоит ему только рот открыть, как рынок начинает шевелиться. — Баррингтон покачал головой. — Да, слишком уж большую власть забирает Зандер, слишком крупно на нас наживается. В общем, если он немного притормозит, я лично буду только рад. — Баррингтон поднялся. — Пошел. Огромное спасибо за помощь.

— Не стоит благодарности, — отмахнулся Мюллер. — Это нас всех касается, разве не так? Надо что-то предпринимать.

— Согласен. Мне бы позвонить неплохо перед уходом. Надеюсь, эти линии не прослушиваются? — Баррингтон указал на телефонные аппараты, расставленные на столе для заседаний.

— Ну разумеется, нет, — ответил Мюллер даже с некоторой обидой. — Прошу. — Он собрал свои бумаги и двинулся к двери. — Всего хорошего.

Пожав Мюллеру руку, Баррингтон дождался, пока тот исчезнет за ближайшим изгибом спиральной лестницы, ведущей в его кабинет на десятом этаже. Оставшись один, он набрал лондонский номер Джеймса Бартропа:

— Порядок. Получилось все, как задумано. Надеюсь, пару птичек мы подстрелили. Начинаем сегодня сразу после обеда.

— Отлично. Хотелось бы верить, что ваша девица будет смотреть в оба.


Министр финансов Италии отправился на обед в сопровождении своего французского коллеги. Джанкарло Катанья помахал им на прощание, сел в машину и сжался на заднем сиденье, как загнанный зверек.

Пять минут спустя, когда лимузин мягко притормозил перед входом в огромный уродливый отель, где он остановился, Катанья вышел и с приличествующей его положению важностью двинулся к двери. Швейцару, подскочившему открыть ее, он показался человеком, не знающим никаких забот.

Катанья пошел по выложенному мраморной плиткой холлу, отыскивая взглядом телефонную будку. После услышанного от герра Мюллера он уже не доверял телефону в своем номере; однако же трудно предположить, что все двадцать кабинок, до которых он наконец добрел, прослушиваются. А если и так, то все равно приходится рисковать. Несомненно, Фиери, положив пухлые руки на телефонную трубку, нетерпеливо ожидает его звонка. Долго говорить он не собирается, просто передаст, как всегда, не представляясь, самую необходимую информацию и скажет Фиери, что волноваться не о чем. Катанья нырнул в кабину и набрал личный номер Фиери.


Фиери сидел в одиночестве в своем холодном кабинете. Нервничал он изрядно, так что даже Матисс (краденый), поглядывавший на него с обитых деревянными панелями стен, не приносил ему сегодня успокоения. Тишину взорвал телефонный звонок. Фиери нетерпеливо схватил трубку. Собеседника он слушал молча, разве что время от времени мычал что-то. Наконец он заговорил — резче, чем обычно, но, в общем, удовлетворенно.

— Когда вернетесь, расскажете мне обо всем поподробнее, хорошо? — Впрочем, это была скорее команда, нежели просьба.

— Разумеется. — Катанья повесил трубку. Никаких подробностей Фиери от него не услышит. Никто не заставит его наушничать. Тем более что эти слухи насчет Зандера его непосредственно не касаются. Благодарение Господу, этого человека он не знает. Хоть раз в жизни его совесть оказалась чиста. Однако же, еще сидя за гладко отполированным столом в конференц-зале, он подумал, что, может, Зандер — это всего лишь пароль, некое зашифрованное предупреждение. Что ж, он примет его к сведению, хотя в данном случае вряд ли сможет что-нибудь предпринять. Слишком далеко он зашел. Останавливаться поздно. Нельзя просто улыбнуться, сказать: «Извините, это больше не для меня» — и с достоинством удалиться. Да никто и не позволит ему сделать это. И жаловаться на то, что дело рискованное, бесполезно: любой намек на возможность провала операции бумерангом немедленно ударит по нему же. Ибо именно он — это слабое звено, и риск провала исходит от него же. Все, что ему остается, — это двигаться дальше и делать вид, что все идет прекрасно. Это его лучший и единственный шанс. А если получится, он что-нибудь надумает, как-нибудь перехитрит их всех. Ничего невозможного в этом нет. Но для начала — еще один звонок, тоже анонимный.

Три минуты спустя Катанья поднялся к себе в номер и позвонил жене. Говорил он с ней ласково, стараясь, чтобы голос звучал как можно более непринужденно — мол, все в порядке, тревожиться не о чем. Он отправляется, к ужину будет дома. Катанья подмигнул своему отражению в зеркале, висевшем напротив кровати. Пусть герр Мюллер подслушивает — скрывать ему нечего.


Фиери повесил трубку и, потирая пухлые ладони, задумчиво посмотрел на Матисса, словно ожидая от него некоего озарения. Голос Катаньи звучал вполне ровно. И в самой встрече ничего экстраординарного не было, просто решили подбросить немного уголька в британскую экономику. Но откуда тогда такая таинственность? Вот что странно. Обычно о встречах Семерки прессу оповещают заранее. Министры и банкиры любят, когда их фотографируют у трапов самолетов, уносящихся в разные концы света, — мол, вот какие они трудяги. Но на сей раз в прессе о встрече не было ни слова, да и не будет, пари можно держать.

Словом, Фиери пребывал в сомнениях. С одной стороны, встречу Семерки окутывала пелена тайны, с другой — говорилось на ней о делах вполне заурядных. Подозревать Катанью вроде нет никаких оснований. А впрочем, чем черт не шутит, все может быть: случайно брошенное слово, незаметная ошибка, а то — хотя поверить невозможно — и прямое предательство.

Покоя в душе не было. Подозрения отказывались подчиняться логике, да и к тому же, убеждал себя Фиери, всегда надо быть начеку. Нельзя допустить, чтобы Катанью раскрыли. Это нанесет непоправимый удар и всей организации, и ему, Фиери, лично.

Он решил установить за Катаньей плотное наблюдение; ну а пока надо заняться заработком: алчность вытеснила все смутные подозрения. Фиери нажал на клавишу с пометкой «Ройтерс» и вызвал своего брокера Кальвадоро.

— Привет, Джузеппе, это я… Да, все в порядке, а у тебя?.. Хорошо. Да-да, продолжай покупать фунты… Право, не знаю, ну, скажем, пятьсот миллионов зараз, да побыстрее, прямо сейчас, но перед тем, как торги пойдут по-крупному, притормози и сразу же дай мне знать… Да, я буду здесь. — Фиери повесил трубку и, вперившись в экран компьютера, полностью погрузился на какое-то время в увлекательное путешествие по миру больших денег.


Антонио Фиери всего лишь на пять минут опередил Карлу Витале, которая, пока он разговаривал со своим миланским брокером, сидела у себя на кровати, нервно затягиваясь сигаретой.

Резкий звук наконец-то зазвонившего телефона заставил ее вскочить. Она схватила трубку, назвала свое имя и, напряженно морща лоб, что сразу же исказило идеальный овал лица, принялась вслушиваться. Бегло бросив в трубку «пока», Карла нажала на рычаг и тут же набрала другой номер.


В ожидании событий маклеры ИКБ бесцельно слонялись по торговому залу. Два полных рабочих дня они играли на повышение стерлингового курса. Сегодня третий, но пока не было и малейшего намека на то, что курс фунта может вырасти. Если в ближайшие часы ничего не произойдет, появятся тяжелые сомнения и всех охватит нервная дрожь. И тогда возможны три варианта. Первый — маклеры утратят веру в успех предприятия и прекратят торги; второй — напротив, будут повышать ставки, пытаясь убедить себя и рынок, что все идет по плану; и третий — сжав зубы, оставят все как есть.

Всем им было знакомо это тошнотворное чувство нарастающей неуверенности в себе — самое страшное в маклерском деле. Оно может разрешиться либо полным параличом воли, либо лихорадочной активностью; и то и другое чаще всего ни к чему хорошему не приводит. Каждый переживал это чувство по-своему. Данте Скарпирато сидел у себя в кабинете, сохраняя полное бесстрастие, и только зажигал постоянно гаснувшую сигару. Мэттью Эрнотт не поднимался из-за стола, вцепившись в телефонную трубку и ритмично поднимая и опуская руку, так что вышеупомянутая трубка то и дело взлетала в воздух на опасную высоту. Саймон Уилсон беспрестанно о чем-то болтал. Сара Йенсен не отрывала глаз от монитора. С того самого момента, как она пришла сегодня на работу, Сара постоянно ощущала на себе немигающий взгляд Эрнотта, следившего за каждым ее движением. На экране компьютера отражалось его нахмуренное лицо, взгляд у него был такой, словно он разглядывал ее под микроскопом. От этого взгляда у Сары по спине бегали мурашки, но, делая вид, будто ничего не замечает, она просто смотрела на пульсирующие на экране зеленые строчки. Ни Сара, ни Мэттью и словом не обмолвились о вчерашней встрече: топкое место лучше обойти.

В пять минут первого на щитке замигала кнопка. К ней разом потянулись три руки. Сара опередила всех. На другом конце провода зазвучал возбужденный женский голос с выраженным итальянским акцентом. Сара переключила тумблер и круто повернулась к Эрнотту, сидевшему в двух футах от нее.

— Это тебя.

Мэттью схватил трубку, дважды бросил «да» и, поспешно накинув пиджак, вскочил со стула.

— Эй, куда это ты? — донесся резкий окрик Скарпирато. — Может, забыл, что у тебя на кону триста миллионов? Без моего разрешения никто обедать не пойдет.

— А кто говорит про обед? — Мэттью угрюмо посмотрел на босса.

Скарпирато, споткнувшись, вышел из кабинета.

— Ну, если только ты вдруг не стал таким франтом, что готов пиджак и на работе носить, а это весьма сомнительно, то куда, кроме как не на обед, ты намылился?

— Я заделался франтом, — язвительно улыбнулся Эрнотт. — И на работе ношу пиджак. Я иду не обедать, а в туалет. Еще вопросы? — И он двинулся к двери, ощущая спиной насмешливый взгляд Скарпирато.

— Лучше ничего не мог придумать, — сказал Скарпирато, не обращаясь ни к кому в отдельности. — Явно собрался пообедать, а теперь просто дурака валяет. Ни разу не видел его здесь в пиджаке.

Сара поднялась и пошла к кофейному автомату. Стараясь успокоиться, она принялась разглядывать объявления, приколотые к доске слева от автомата. Она уже собралась вернуться на место с чашкой дымящегося капучино в руках, когда распахнулась дверь, ведущая из зала в комнату, где находилась охрана, и на пороге появился Эрнотт. Не доходя до своего стола, он круто взял направо и проследовал в зал заседаний. Проходя мимо, Сара заметила, что он уселся за стол и вытащил из кармана пейджер. Сара вернулась на свое место и принялась потягивать кофе.

Тем временем Эрнотт позвонил четырем брокерам, скупив в общей сложности сто миллионов фунтов в обмен на доллары. Говорил он тихо, прямо в мембрану. Дверь закрыта, никто его не слышит.

Через три минуты он прошествовал в кабинет к Скарпирато. Расквитаться с ним хочет, что ли, подумала Сара. Ведь он не из тех, кто спокойно сносит публичные замечания. Сара повернулась в сторону кабинета, ожидая услышать возбужденные голоса и увидеть сердитую жестикуляцию. Но ничего подобного не последовало. Эти двое, склонившись друг к другу, о чем-то переговаривались. Эрнотт вернулся к себе за стол, и тут же за ним вышел Скарпирато. Шагал он медленно, словно на дуэль. Скарпирато втиснулся между Сарой и Эрноттом, пристально посмотрев на последнего. Уилсон сидел напротив и нервно теребил галстук.

— Я хочу повысить ставки. Покупайте еще двести пятьдесят миллионов фунтов — Сара и Эрнотт по сотне, Уилсон — пятьдесят. Живо.

Стиснув колени, Сара откинулась на спинку стула.

— Может, объясните, что происходит? Или прикажете просто послушно следовать указаниям? — Сара не на шутку разозлилась. Ей не за то здесь платят, чтобы играть роль оловянного солдатика; к тому же, призналась она самой себе, не мешает сбить с него немного спеси.

Скарпирато резко повернулся к ней и с неожиданной злобой отчеканил:

— Делайте, что вам велят, Йенсен. Все, что нужно, я уже растолковал. Специальных объяснений давать не буду.

— Да и не надо, Данте, — нежно улыбнулась Сара. — Знаете что, лучше пойдите-ка к себе да выкурите еще сигару. Обо мне не беспокойтесь. И глазом моргнуть не успеете, как все будет сделано. — Не успел он ответить, как Сара нажала на кнопку, позвонила в Парижский банк и вызвала Джонни Макдермота. — Почем у тебя идет фунт?

— 1,455565 доллара, — как автомат выпалил тот.

— Беру сто миллионов по 1,65.

— Заметано.

— Заметано.

Сара оформила сделку, проставила время и бросила заполненный бланк в лоток. Покончив с этим, она схватила сумку и с вызовом заявила, что идет обедать — пусть кто-нибудь за нее подежурит. Она думала, что Эрнотт разразится какой-нибудь злобной тирадой. Ничего подобного — тот кротко согласился взять на себя ее клиентов. Вот уж этого ожидать никак не приходилось, подозрительно подумала Сара, предвкушая добрый сандвич и полбутылки «Тэттингера».

Глава 15

Вернувшись час спустя с разгоревшимися от бокала шампанского щеками, Сара услышала, как кто-то в торговом зале окликает ее, и поспешила к своему столу.

— Вторая линия, — сказал Саймон Уилсон. — Некто Краут.

Бросив на него беглый взгляд, Сара взяла трубку. Это был Манфред Арбинген. Он сразу перешел к делу.

— Знаешь что-нибудь о сегодняшней встрече Семерки? — покровительственно спросил он.

— Первый раз слышу, — рассмеялась Сара. — Странно, ведь у них через две недели очередная конференция.

— Вот именно — очень странно. Незапланированная встреча, ни слова в прессе. Я и сам узнал о ней только потому, что заскочил за приятелем в Бундесбанк — пообедать вместе собрались. Я приехал на машине — решили съездить куда-нибудь за город. Короче, на подъезде к банку меня едва не смела целая кавалькада, чтобы быть точным, шесть лимузинов, все с матовыми стеклами, мощными кондиционерами и так далее. Кто там внутри, я, конечно, не знал и спросил охранника. Тот шепотом поведал, что это министры финансов и главы крупнейших банков стран Семерки.

— Ну и чего это они так спешно собрались?

— А ты как думаешь? — засмеялся Арбинген.

— Пожалуй, об экономической политике они не говорили — это тема очередной встречи. Может быть, какая-нибудь интервенция? — Сара помолчала, прикидывая варианты. — Но это вряд ли требует специального совещания. Могли бы договориться и по телефону, разве что речь идет о какой-нибудь действительно большой и сложной комбинации, а это сомнительно. Все валюты вроде стоят прочно.

— Похоже на то, — согласился Арбинген.

— То же самое можно сказать и о процентных ставках. Тут тоже все в целом на месте.

— Согласен. Наверное, придется подождать. Раньше или позже все станет ясно.

Сара поблагодарила Арбингена за информацию и задумчиво повесила трубку. Раньше или позже — на рынке такое не проходит. Надо все выяснять немедленно, иначе какой-нибудь проныра все разнюхает раньше тебя, и ты — с носом. Мысли у Сары лихорадочно заметались.

Она встала и пошла к кофейному автомату, спрятанному в небольшой нише торгового зала рядом с атриумом. Здесь было тихо и светло, и, если хотелось о чем-нибудь посплетничать либо, как сейчас, спокойно подумать, лучшего места не найти. Любопытство — профессиональная болезнь маклеров; если у тебя что-то на уме, догадываются разом и начинают без зазрения совести вынюхивать, что именно. Делиться своими мыслями с кем бы то ни было Сара хотела меньше всего и вполне могла обойтись без посторонней помощи. А думать, когда за тобой беспрестанно следят по крайней мере две пары глаз-бусинок, просто невозможно.

Она уставилась на кофейный автомат, задумчиво изучая набор кнопок, и в конце концов остановилась на номере 146: кофе с молоком, с пеной, средней крепости, одна ложка сахара. Автомат заурчал, забулькал, на лоток выскочил пластиковый стакан, и с шумом полилась, наполнив его до краев, светлая жидкость.

Задумчиво рассматривая расставленные по всему атриуму горшки с растениями, Сара осторожно глотнула. В прошлый четверг Скарпирато решился на недельную фьючерсную сделку: доллары в обмен на фунты. Смысл в этом есть, хотя дело рискованное. Через четыре дня происходит некое событие, которое может оказать решающее воздействие на результат, и при этом происходит тайно. Теперь курс фунта, несомненно, поползет вверх. Подозрительное совпадение, подумала Сара.

Как показывает опыт Сити, самые быстрые и самые большие деньги приносят сделки, основанные на внутренней информации. Может, этим и объясняются поразительные успехи Скарпирато? Одновременно это самая сложная форма мошенничества, раскрыть и доказать его в этом случае очень нелегко. Отслеживать потоки информации почти так же трудно, как ловить перекатывающиеся капли ртути.

Сара вытащила из нагрудного кармана пачку сигарет, щелкнула зажигалкой и глубоко затянулась. Если Скарпирато заключает сделки, основываясь на конфиденциальной информации относительно интервенций в рамках Семерки, то источник у него должен быть на самом верху. Интервенции — один из наиболее тщательно охраняемых секретов. Из опасения утечек его даже бумаге редко доверяют. Соглашения заключаются устно между министрами финансов, банкирами и премьер-министрами заинтересованных стран и затем осуществляются через банки или, точнее, через соответствующие управления этих банков, но вряд ли, решила Сара, утечки происходят там. Маклеров извещают в последний момент. У них куда меньше времени поделиться полученными сведениями, чем у начальства — министров и президентов банков. К тому же маклеров легче поймать, все их переговоры записываются на пленку. Любые махинации сразу выплывают наружу. Сара была уверена, что если утечка действительно имела место, то только в верхних эшелонах, скрытых от посторонних глаз глухой завесой тайны.

Сара яростно выпустила дым из ноздрей. Если умозаключения ее верны, то в центре авантюры стоимостью в миллиарды фунтов стоит какой-нибудь крупный политик или банкир такого же масштаба. Такого и не ухватишь. Для маклера, оперирующего крупными суммами денег и с хорошими связями на рынке, иметь источник в Семерке — это то же самое, что иметь ключи от стальных сейфов Форт-Нокса, где хранится золотой запас Америки.

У Сары голова кругом пошла. Если заговор действительно существует, его участники ни за что без борьбы не откажутся ни от своего положения, ни от своих денег.

Сара щелчком отправила окурок в опустевший стакан, швырнула его в мусорную корзину и пошла в дамскую комнату. Запершись в кабинке, она села на стульчак и, обхватив голову руками, задумчиво уставилась в дверь. Так она сидела минут десять, пока сквозь тонкие кожаные туфли не почувствовала холод мраморного пола, а на руках от включенного на полную мощь кондиционера не выступила гусиная кожа. В животе неприятно заныло.

Она отдавала себе отчет, что решение фактически принято, ее острый ум неустанно подсказывал разнообразные возможности, так, словно у Сары действительно был выбор.

Она поднялась и нервно потерла руки. А может, все это просто игра воображения? Ведь такое с ней случается не впервые. Но все равно придется все проверить до конца — и пусть подозрения либо рассеются, либо подтвердятся. А о последствиях побеспокоимся, когда они наступят.

Удивительно, но, возвращаясь к себе на место, Сара испытывала не нервный трепет, но какое-то пьянящее возбуждение. Она невольно вспомнила Алекса. Именно эти слова он употреблял, стараясь объяснить, что чувствует, карабкаясь на отвесную скалу, когда под ногами пропасть в тысячи футов глубиной. Еще он говорил, что особенно трудный подъем только добавляет мужества. Сара одернула себя. Хоть и в обычной своей деликатной манере, Алекс наверняка посмеялся бы над подобным сравнением, и по делу. Всякий раз, взбираясь на скалу, обдирая в кровь пальцы на руках и ногах, он рискует жизнью. Это тебе не за рабочим столом в самом центре Лондона сидеть — место вполне безопасное.

Сара села за стол.

— Пожалуй, я тоже не прочь сделать небольшую ставку.

Эрнотт разом насторожился. Уилсон расплылся в широкой улыбке, словно услышал что-то необыкновенно остроумное. Сара тоже улыбнулась, хотя, пожалуй, несколько мрачновато. Коль скоро речь шла о деньгах, она чувствовала себя в своей тарелке и рискнуть могла себе позволить, да только в данном случае, в этом Сара была почти уверена, риска не предвиделось почти никакого. Такую позицию, как говорят маклеры, и дурак выиграет.

Сара решила сыграть на свои. У нее было двести тысяч фунтов наличными, из чего следовало, что ставка может составить максимум три миллиона. Разницу покроют все те же привлеченные одолженные деньги. Если она начнет проигрывать, держаться можно будет до тех пор, пока проигрыш не достигнет двухсот тысяч. Тогда придется выйти из игры и снять с собственного счета эту сумму, чтобы покрыть убытки. Но Сара была убеждена, что никаких убытков не будет, деньги ее останутся в целости и сохранности. Она позвонила Джонни Макдермоту. Обычно те, кто, подобно Макдермоту, имеет дело с крупными учреждениями, персональные ставки, или ставки, обеспеченные личными счетами (л. с.), не принимают. Но для Сары было сделано исключение.

Макдермот начинал свою карьеру на рынке, имея дело как раз с л. с., и Сара была одним из первых его клиентов. Когда Макдермот перешел на другую работу и занялся финансовыми операциями коммерческих учреждений, с большинством прежних клиентов он распрощался, но Сара осталась. Не то чтобы их начальство приходило в восторг от этих отношений, было в них даже нечто от инцеста, но — мирилось. Резоны, выдвигавшиеся Сарой и Джонни, принимались в соображение. Им просто нравилось работать в паре, это доставляло им удовольствие, облегчало тяготы рабочего дня, а самое главное — и Сара, и Джонни были фаворитами и приносили своим банкам крупные прибыли. Небольшое отклонение от принятых правил этим двоим можно было позволить.

Если на рынках ничего не происходило, они могли целыми днями болтать по телефону, перебрасываться шутками и вообще всячески дурачиться. Но коли начиналось дело, разговор шел серьезный.

— Джонни, что там у тебя с фунтом?

— Идет за 1,456070 доллара.

— Беру три миллиона, л. с.

— Заметано. А ты не слишком рискуешь?

— Не беспокойся, я знаю, что делаю.

— Надеюсь.

Впервые в жизни Сара играла так по-крупному на собственные деньги. Работая в «Финли», она оперировала суммами, в сотни раз превышающими эти несчастные двести тысяч, но то были чужие деньги, маклеры называют их ОПМ, то есть опиум. А это совсем другое дело. Тогда это просто товар, набор цифр, обращающихся по кругу. Разумеется, испытываешь возбуждение, а если проигрываешь — досаду и даже боль, но ничего похожего на бурю эмоций, на пожар в крови нет. Просто чужие деньги куда-то исчезают.

Сара заполнила форму, проставила время, бросила бланк в лоток и закурила сигарету. Она переживала волнующую гамму чувств, хорошо известную игрокам. Если все пойдет не так, как надо, деньги пропадут, а вместе с ними — ощущение твердой почвы под ногами. Но при удаче она заработает десятки тысяч долларов. Да в придачу убедится, что чутье ее не обманывает. Конечно, не докажешь, что Скарпирато действует, опираясь на полученную откуда-то информацию, но подозрения укрепятся. Сара откинулась на спинку стула, закинула голову и с шумом выдохнула дым в потолок. Эрнотт не спускал с нее подозрительного взгляда.

Буквально несколько минут спустя центральные банки Семерки одновременно начали скупать фунты и продавать доллары. Весть об этом мигом разнеслась по всему финансовому миру: кто-то где-то покупает фунты по-крупному. Поначалу отреагировали большие банки, затем в отходящий поезд попрыгали покупатели помельче.

В четверть третьего по лондонскому времени, через десять минут после того как Сара сделала ставку, курс фунта начал расти. Сара следила за мелькающими на экране цифрами, теперь они запрыгали быстрее, чем до ее скудного обеда. Испытывая нарастающее возбуждение, она потерла глаза. Фунт рос медленно, но неуклонно. Вся подобравшись, отбросив все остальные мысли, Сара следила за происходящим. Она вела мысленный диалог с рынком, ощущая колебания цен всеми фибрами души. С каждым щелчком — сотая доля цента всего-навсего — она добавляла к своему счету триста долларов. А для банка это было пятьдесят тысяч.

Маклеры внимательно наблюдали за происходящим. Оставив свое святилище, Данте Скарпирато устроился рядом с Эрноттом и вперился в экран. Курс фунта продолжал расти, и ему все труднее становилось сохранять спокойствие. К трем часам этот рост составил три четверти цента, и, стало быть, прибыль банка выражалась более чем в четырех миллионах долларов. Отбросив взаимную неприязнь, все трое сбились в кучку, не сводя глаз с экрана. По общему мнению, было еще рано прекращать игру. Темпы роста стерлингового курса увеличивались.

К двадцати минутам четвертого он вырос на целый цент. Объяснения этому никто не находил. Просто кто-то где-то скупал крупные суммы в фунтах. «Покупайте фунты» — рынок чутко внимал упорному зову. Саре было важно только одно: центральные банки, во главе с Бундесбанком, скупали фунты. Именно на это она и рассчитывала. Слегка повернувшись, она искоса бросила взгляд на Скарпирато и Эрнотта. Судя по всему, подготовилась к событиям не только она.

По мере того как прыгающие на экране цифры укрепляли Сару в ее подозрениях, нарастало и чувство страха, смешанного с возбуждением.

К половине четвертого курс фунта вырос на цент с четвертью. Личная прибыль Сары составила 37 тысяч 500 долларов: совсем немало, хотя в сравнении с прибылью банка сущие гроши. Сара быстро подсчитала в уме: семь миллионов долларов.

Она исподтишка посмотрела на Скарпирато и Эрнотта. Те разве что не дрожали от напряжения. Прибыль получилась изрядная, если бы речь шла о личном счете — просто астрономическая. Продолжать было бы чистым безумием. Валютные рынки — самое непрочное дело в мире. Случись у премьер-министра инфаркт, разом возникнет некая неопределенность и фунт покатится вниз. Да мало ли что еще может случиться — вариантов полно, и последствия непредсказуемы. Надо немедленно начинать продажи, кончать игру и получать свои денежки.

Сара крепко зажмурилась, пытаясь отвлечься от шума вокруг и сосредоточиться. Она решила продолжать игру.

Скарпирато сидел как пришитый к стулу, не отрывая глаз от экрана. Дым от сигары струйками поднимался к потолку. Словно силой одного лишь взгляда он хотел придать рынку новый импульс. Уилсон и Эрнотт, устроившись напротив, дружно старались уговорить шефа кончать с этим делом. Резко выбросив руку вверх, он заставил их умолкнуть: ни дать ни взять царь Кануте, глухой к любым мольбам. Сара молча наблюдала за происходящим.

В четыре часа она решила, что пора продавать, и позвонила Макдермоту:

— Джонни, что там у тебя?

— Плюс еще одна сотая.

Сара продала свои фунты и стала за два часа богаче на сорок тысяч долларов. Ее первые нечистые деньги. Она попыталась понять охватившее ее новое ощущение: какая-то стылость, нечто ирреальное, словно кожу меняешь. Перейден еще один рубикон. Она одернула себя: да, преступление совершено, но во имя закона. Непрошенно замелькали в голове обрывки воспоминаний. Она прогнала их.

Скарпирато увидел, что Сара прекратила игру, и решил последовать ее примеру. Повернувшись к Эрнотту, Уилсону и Йенсен, он велел закругляться со всеми сделками — и фьючерсными, и краткосрочными. Все трое мгновенно потянулись к телефонам. Через две минуты можно было подвести итог: прибыль составила 6 миллионов 800 тысяч долларов.

Маклеры заполнили формы и, обмениваясь довольными улыбками, откинулись на спинки стульев. Напряжение спало, наступила эйфория. Сара поддалась общему настроению. Наслаждение было сродни сексуальному. У всех немного шла кругом голова, все торжествовали победу. Выключив компьютеры, компания отправилась в ресторан «Корни энд Бэрроу» на Олд-Броад-стрит отметить успех.


На виа Аппиа Антика тоже праздновали победу. Антонио Фиери швырнул трубку на рычаг. Он заработал больше шести миллионов долларов. Откинувшись на спинку стула и сложив руки на полном животе, он громко позвал Мауро, своего личного секретаря. Вернее, тот сам себя назначил на эту должность. Мауро появился мгновенно, выслушал указания, вышел из кабинета и через две минуты появился вновь, на сей раз в сопровождении синьоры Фиери. В руках у него были бутылка шампанского и два бокала.

Фиери наполнил их. Они чокнулись — любящая итальянская пара. Они были женаты вот уже тридцать один год и все это время сохраняли верность друг другу. У Антонио было множество пороков, но измен он не переносил. Помимо всего прочего, с любовницами всегда трудно: они слишком требовательны и слишком болтливы. Это роскошь, которую ни он, ни его помощники позволить себе не могут.


Сара сидела за угловым столиком, поигрывая бокалом с шампанским. Эрнотт и Уилсон давно ушли. Она вертела ножку бокала, наблюдая за поднимающимися на поверхность пузырьками. Скарпирато не отрываясь смотрел на нее — Сара физически ощущала его взгляд. Наконец она подняла голову. Они молча смотрели друг на друга, играя в одну и ту же игру, в которой никто не хотел признавать себя побежденным. Что он за человек, размышляла Сара. По стандартным меркам, ни симпатичным, ни обаятельным его не назовешь; ему не хватает юмора, и ощущается в нем некая жестокость. Умен — чуть ли не единственное, что можно сказать в его пользу; ну и еще, следовало признать, хорошо одет. Не то что бы Сара придавала этому такое уж значение, напротив, она чувствовала некоторое предубеждение против мужчин, которые слишком хорошо одеваются, особенно в сочетании с приятной внешностью. Но что-то в этом человеке ее привлекало. Может, все дело в ней самой, может, она сама себя настраивает? Новизна, риск, опасность, вызов — целый набор. Рискованная игра всегда возбуждала ее. Партнер при этом особой роли не играл, разве что совсем уж урод или полное ничтожество. Отчего ее влечет к таким людям, она бы и сама не могла сказать, да особо и не задумывалась. Ей казалось, что теперь, когда роман с Джоном Картером остался позади и у нее есть Эдди, по этой части все устоялось. Но сейчас, сидя напротив Данте, Сара испытывала хорошо знакомые ощущения, вернее, одно-единственное, стирающее все остальное, — желание.

— Как насчет того, чтобы поужинать? — наконец заговорил он.

Сара посмотрела на часы. Половина десятого, они выпили четыре бутылки на четверых, и она от мужчин не отставала. Да, стоит поесть. Сара чуть не расхохоталась. Кого она, собственно, дурачит в попытках самооправдания?

— Пожалуй.

Данте положил на стол двести долларов, поднялся, мягко притронулся к плечу Сары и повел ее к выходу.

Через двадцать минут они сидели за другим угловым столиком, тоже в полутьме, в ресторане «Инконтро» на Пимлико-роуд. Сара ела немного, скорее просто ковыряла вилкой в тарелке.

— Ты всегда добиваешься своего?

— Не всегда, — рассмеялся Скарпирато, — но в серьезных вещах — да.

— И тебе всегда известно… и ты не сомневаешься, что и на этот раз выйдет по-твоему? А что, если нет?

Взгляд у Данте посуровел, впрочем, дразнящая улыбка не исчезла.

— Это зависит от тебя. Что скажешь?

— Я скажу, — начала Сара, уходя от прямого ответа, — что ты безжалостный и жестокий тип. Не знаю уж, что там тобою движет, вижу только, что настроения свои ты умеешь менять как перчатки.

— Да, и это не всем нравится, — снова рассмеялся он. — С чего бы это?

Сару едва не передернуло.

— А потому, что такое поведение разрушает малейшие иллюзии относительно того, что люди для тебя что-то значат. Они чувствуют себя просто пылинками, не оставляющими и следа на этой земле.

— А я-то тут при чем? — Данте перегнулся через стол.

Вид у него был на редкость высокомерный. Но в темных глазах угадывалось желание, бездна желания под маской равнодушия. И этого было достаточно. Сара провела руками по обнаженным ногам, пытаясь унять мелкую дрожь. Она чувствовала, как с каждой минутой ей становится все труднее держать себя в руках. В желудке заныло, она совсем не могла есть. Сара заставила себя перевести взгляд с Данте на пару, сидящую за соседним столиком, и попыталась прислушаться к их разговору, но тщетно — все ее чувства оставались здесь.

Не сводя с нее глаз, Скарпирато велел принести счет. Они стояли на улице, поджидая такси. Несколько машин проехало мимо. Они даже не попытались их остановить. Наконец Данте поднял руку.

Сара сидела, прижавшись к двери и глядя то на Данте, то в окно. Чувства ее пришли в совершенно растрепанное состояние. Данте глядел на нее и улыбался.

Даже при включенном свете его дом казался темным. И стоял в нем какой-то запах, который Сара не могла определить. Может быть, запах сигары, или коньяка, или чего-то еще — непонятно.

Данте указал на диван. Сара села, ощущая, как трудно ей дышится. Сидела она напряженно, словно насилуя себя либо готовясь отразить удар.

Данте вышел на кухню и вернулся с двумя стаканами водки. Стенки их запотели от холода, внутри плавали кусочки льда. Он поставил стаканы на стол и сел рядом с Сарой. Негнущимися пальцами она подняла стакан и сделала большой глоток. Жидкость обожгла горло и потекла куда-то вниз.

Сара пошарила в сумке, вытащила сигареты. На столе лежала зажигалка. Сара щелкнула — появился огонек. Сара выкурила сигарету едва ли не в одну затяжку, не давая себе вздохнуть и упрямо сжимая в зубах фильтр. Наконец она отбросила сигарету и повернулась к Данте.

В тот же самый момент он привлек ее к себе, губами прижимаясь к губам и стискивая плечи. Дрожащими руками он принялся стаскивать с нее платье. Они стояли, прижавшись друг к другу, стремясь унять дрожь. Он подтолкнул ее к двери и через коридор вывел на лестницу. Шли они в темноте. Сара почувствовала, что спина ее уперлась еще в какую-то дверь. Дверь подалась. Еще несколько шагов, и Сара опрокинулась на мягкую перину его кровати. Не выпуская ее, он лег рядом. Сара откинулась на подушку. Он задрал ей юбку до талии — послышался треск рвущейся ткани — и принялся покрывать поцелуями, словно высасывая кровь, все тело. Его страсть потрясла ее. Но больше всего поразили, больше всего тронули его слова. Слова, раскрывшие незащищенную, страждущую душу. Не впервые она сталкивалась с подобным, но такое откровенное, такое обнаженное отчаяние было ей внове. Она обхватила руками его лицо и произнесла слова, которые он жаждал услышать. И тогда на его лице появилась невидимая в темноте улыбка: взгляд, в котором смешались торжество и страх.

Глава 16

Энтони Баррингтон сидел у себя в кабинете. Через раскрытые окна лились лучи утреннего солнца. Царящую в комнате тишину нарушало лишь тиканье стоявших в углу у двери часов, когда-то подаренных дедом. Баррингтон работал над речью, которую ему предстояло произнести в ближайший понедельник на обеде с членами директората, и дошел уже примерно до середины, когда зазвонил телефон. Баррингтон дописал фразу и раздраженно схватил трубку.

— Джеймс Бартроп на проводе, — доложила секретарша.

— Ладно, соединяйте.

Бартроп сразу же взял быка за рога.

— Сегодня утром мне позвонил один друг из Швейцарии. Снова изменения в счете 5376/200. Через двадцать минут после завершения встречи представителей Семерки владелец скупил пятьдесят миллионов фунтов стерлингов, а к концу дня с огромной для себя выгодой продал.

— Для мафии пятьдесят миллионов — семечки, — пожал плечами Баррингтон. — Ради такой суммы рисковать, мне кажется, они бы не стали.

— Но ведь это только один счет, господин президент. Может быть и еще с десяток. И может быть, они тоже разбухли, насосавшись той же крови.

— Что ж, такое всегда возможно.

— А что там наша юная дама? Слышно от нее что-нибудь?

— Не торопитесь. — Баррингтон почувствовал нарастающее раздражение. — Она там всего две недели.

— Но ведь вчера-то она скорее всего весь день провела в банке, — упрямо гнул свое Бартроп. — И если в ИКБ что-то не в порядке, а я по-прежнему склонен так думать, то пора бы ей об этом знать; уж подозрения-то, во всяком случае, должны были возникнуть.

— Не сомневаюсь, что, как только возникнут, она тут же свяжется со мной. А пока не лучше ли потерпеть?


Сара сидела за столом и изнывала от безделья. Жуткий день. Мало того, что вчера столько выпила — хотя и этого было бы достаточно, — так еще полная тишина на рынках, будто после вчерашнего все ушли на каникулы. Так это, впрочем, на здешнем жаргоне и называется: «свои каникулы». Уилсон читал «Спортинг лайф», Эрнотт ушел обедать и вот уже четыре часа как не возвращался, Скарпирато провел большую часть дня у себя в кабинете, время от времени куда-то отлучаясь. Он старательно избегал взгляда Сары. Лишь однажды, когда она проходила мимо, на его лице появилось некое заговорщическое выражение.

Сара отправилась в спортивный зал. Энергично позанимавшись аэробикой, она почувствовала некоторый прилив сил. Поплавала немного, чтобы снять боль в мышцах, затем — сауна, джакузи и парная. Напоследок — массаж. Эмма, массажистка, к счастью, была сегодня немногословна. На работу Сара вернулась в половине пятого; Скарпирато к тому времени уже ушел, Уилсон собирался уходить, а Эрнотт самозабвенно болтал с кем-то по телефону. Сара небрежно кивнула коллегам и, испытывая немалое облегчение, повернулась и тронулась к выходу.

Через час она была дома. Приспособиться к царящей здесь тишине оказалось непросто. Целый день в голове у нее шумело, звучали чьи-то голоса, метались, не находя выхода, мысли и чувства — странное сочетание вины, возбуждения, покаяния и страха. На работе у нее не было возможности разобраться в том хаосе, который породил в ее душе и теле Скарпирато. Она сидела, глядя в окно и впервые за многие годы ощущая какую-то полную растерянность. Загорался же красный сигнал: «Стой!», всю прошлую ночь горел, а она и внимания не обратила. Кошмар какой-то. Вот она сидит со Скарпирато в баре, потягивает вино, и словно кто-то другой принимает за нее решение. И неожиданно все становится прозрачно ясным. Ни жеста, ни взгляда, ни слова, просто ее охватывает желание — острое и неудержимое. Сара пошла налить себе виски.

На автоответчике яростно мигал красный сигнал. Собственно, он мигал еще утром, но тогда у Сары оставалось всего десять минут на душ и переодевание, так что разбираться, кто и зачем звонил, не было никакой возможности. Теперь она остановилась, прилегла на диван, посмотрела на аппарат и нажала кнопку. Лента начала стремительно прокручиваться назад, дойдя до нужного места, остановилась и принялась выдавать сообщения.

Четыре были от Джейкоба; судя по голосу, он был чрезвычайно взволнован, волнение постоянно нарастало, и под конец чувствовалось, он места себе не находил. Сара закурила и набрала его номер. Джейкоб дышал тяжело и прерывисто, словно бежал к телефону.

— Ты что, не получила моих сообщений?

— Почему же, все четыре. Вот и звоню.

— Да нет, я трижды звонил тебе на работу, два раза утром, один — днем, просил передать. — Голос Джейкоба выдавал одновременно озабоченность и крайнее возбуждение.

— Странно. Никто ничего не сказал; впрочем, сегодня у нас был необычный день.

— Это уж точно. — В голосе Джейкоба послышались металлические нотки. — Слушай, хорошо бы тебе подойти, и чем быстрее, тем лучше. Есть новости.

Сару как током ударило. Вялость и изнеможение мигом исчезли.

— Еду.

— Как насчет того, чтобы поужинать?

Неожиданно Сара почувствовала, что умирает от голода. Вот уже целые сутки, как у нее ни крошки во рту не было.

— Прекрасная мысль.

— Да, между прочим, я тут снял вчерашние записи и поставил новую кассету. Вряд ли у тебя было время всем этим заняться.

— Боюсь, ты прав. Спасибо большое. Ладно, сейчас увидимся. — Сара положила трубку, пошла в спальню, переоделась в джинсы и безрукавку, взяла сумку, ключи и двинулась к двери. Из-под валяющегося на полу светло-коричневого конверта со счетом, который Сара все еще не удосужилась оплатить, выглядывала яркая почтовая открытка.

На ней был изображен горный пейзаж. Устрашающе высокие гранитно-серого цвета пики вонзались в небо цвета кобальта. Над вершинами плыли призрачные облака. Сара прочитала надпись: «Канчеюнга» — это была первая вершина в гималайской одиссее Алекса и Эдди. Когда она получит эту открытку, писал Эдди, они скорее всего будут в базовом лагере. Сара снова перевернула открытку и еще раз вгляделась в изображение. Такая ясность, такой покой. Сара почувствовала укол совести.

Хлопнув дверью, она спустилась, открыла припаркованный рядом с домом «БМВ», села за руль, повернула ключ зажигания и, с ходу набирая скорость, рванула вперед. Через полчаса она была на Родерик-роуд.

Джейкоб встретил ее на пороге. Он был явно чем-то озабочен и сразу провел ее в кабинет, где на старом красного дерева столике стоял диктофон.

— Чашку чая? — Джейкоб озабоченно посмотрел на Сару и нахмурился. Она знала, что лицо у нее сейчас бледное и вокруг рта собралась сеть мелких морщинок.

— Спасибо, не откажусь.

Джейкоб ушел на кухню. Сара потянулась было к диктофону, но тут же заставила себя перевести взгляд на Руби, которая вползла в комнату через узкую щель в двери и теперь терлась о ее ноги. Сара взяла кошку на руки, села в огромное, обитое цветным ситцемкресло и принялась поглаживать ее по мягкому меху. Руби выгнула спину и довольно заурчала.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем наконец вернулся Джейкоб с подносом, на котором покачивались заварной чайник, чашки, сахарница и молочник. Джейкоб поставил поднос рядом с диктофоном и принялся церемонно разливать чай. Саре на мгновение вспомнилось детство — Джейкоб каждый день поил их с Алексом чаем, когда они возвращались из школы.

Сара сказала Джейкобу про открытку. Они немного повспоминали Алекса и Эдди, гадая, где бы те могли теперь быть. С каждым произнесенным словом у Сары на душе становилось все муторнее. Допив чай, они как по команде потянулись к диктофону.

— Мой друг прислал вчерашние и сегодняшние записи. Наговорено немало, — заметил Джейкоб. — Далеко не все имеет отношение к делу. Я тут отметил, что нам нужно, и списал номера со счетчика на диктофоне.

Сара улыбнулась. Она и забыла, какой Джейкоб пунктуальный.

— Эта запись сделана в квартире Карлы в воскресенье вечером. — Джейкоб нажал кнопку воспроизведения.

Зазвучал голос Мэттью Эрнотта:

— Итак, завтра у них встреча.

Донесся негромкий звон вилок и ножей. Похоже, ужинают.

— Угу, — с полным ртом промычала Карла.

— Никак не могу понять, отчего не было никаких сообщений в прессе. — Снова Эрнотт. — Постарайся вспомнить, может, все-таки он сказал, отчего такая срочность.

— Слушай, Мэттью, — нетерпеливо прервала его Карла, — мы ведь уже сто раз об этом говорили. Он позвонил в прошлую пятницу и сказал только, что на понедельник назначена встреча. Созывают ее немцы, в чем дело, не говорят, герр Мюллер, или как его там, сказал только, что не хочет обсуждать это по телефону, но прибыть надо обязательно. Вот и все, слово в слово. Хватит с тебя наконец?

На какое-то время наступила тишина, слышно было только, как звякают ножи и вилки. Затем Эрнотт, пережевывая что-то, заговорил вновь:

— Но согласись все же, что выглядит это немного странно. Ведь обычно о таких конференциях появляются сообщения в прессе, причем задолго до их проведения, разве что возникают какие-то чрезвычайные обстоятельства, требующие срочного обсуждения. — Снова пауза, и снова голос Эрнотта: — Как тебе показался его голос? Нервничал, или как?..

Карла только фыркнула:

— Да ничего подобного, говорил, как обычно, — будто я его злейший враг. А ты на что рассчитывал?

Вопрос повис в воздухе. Саре представилось, как Эрнотт в обычной своей манере театрально пожимает плечами. Затянувшуюся паузу оборвал его голос:

— Ну, не совсем так. Скорее уж это любовь-ненависть. — Целая гамма чувств: ирония, ревность, подначка. — В общем, кое-что меня тревожит. Надеюсь только, что к нам это не имеет отношения. — Полувопрос, полуутверждение. Лента всего донести не могла, но Сара словно физически почувствовала, как там, далеко от нее, возникла некая напряженность. На сей раз подозрительно заговорила Карла:

— Что ты, собственно, имеешь в виду?

Очередная пауза. Наконец Эрнотт ответил — ровно, спокойно, словно тщательно подбирая слова:

— Хотелось бы надеяться, что никто его ни в чем не подозревает. Потому что иначе следы непременно приведут к нам, разве не так?

— Неужели ты думаешь, что он проговорится? — презрительно бросила Карла. — Тогда ведь все вылезет наружу, в том числе и наша с ним история. Жена подаст на развод, и это будет для него настоящим ударом. И мы тоже будем молчать, так чего же ты суетишься? — Теперь голос Карлы зазвучал настороженно.

— Это ты суетишься.

Карла возмущенно хрюкнула, но Эрнотт не дал ей и слова сказать:

— Слушай, давай закончим этот спор. Видишь ли, в последнее время кое-что произошло.

— А именно? — подозрительно спросила Карла.

Эрнотт, похоже, заколебался, видимо, вновь опасаясь насмешек.

— Пару недель назад к нам поступила эта девица, ну, ты ее знаешь, Сара Йенсен. Она далеко не дура. Я прямо-таки чувствую, что она следит за каждым моим шагом. Что-то меня в ней настораживает.

— Ты что же, хочешь сказать, что все эти две недели она не спускала с тебя глаз, а потом позвонила своему приятелю герру Мюллеру? Знаешь, не смеши меня.

Эрнотт смущенно откашлялся и замолчал. Потом заговорил снова:

— Ладно, мне пора на работу. Увидимся.

Джейкоб остановил запись и повернулся к Саре. Оба, явно заинтригованные, многозначительно подняли брови. Сверившись со своими заметками, Джейкоб снова включил запись.

— Это — вчерашняя. Двенадцать часов дня.

Приветствие, затем просят позвать к телефону Карлу и, убедившись, что она на проводе, что-то быстро говорят по-итальянски. Джейкоб вопросительно взглянул на Сару:

— Я решил, это может быть что-то важное. Ты вроде немного занималась итальянским, в Перудже, кажется?

— Было дело, — кивнула Сара. — Правда, давно, семь лет назад, но кое-что еще помню.

Она принялась вслушиваться. Мужской голос, низкий тембр, говорит отрывисто. Сара повернулась к Джейкобу:

— Это действительно важно. Наш итальянец велит Карле менять фунты на доллары, да поживее.

Они молча посмотрели друг на друга, затем Джейкоб вновь занялся диктофоном и прокрутил следующую запись — телефонный звонок Карлы в ИКБ. Услышав свой собственный голос — подзывает к телефону Эрнотта, — Сара так и подпрыгнула от неожиданности. Карла произнесла всего пять слов:

— Мне надо с тобой поговорить.

— Хорошо, — сказал Эрнотт и повесил трубку. Через две минуты Карла позвонила снова. Трубку взяли на первом же звонке, но ничего не произнесли, просто выслушали сказанное Карлой. А сказала она следующее: покупай фунты. Немедленно.

— Звонок зафиксирован в семь минут первого, — заметил Джейкоб. — Затем, в двенадцать пятнадцать, у Скарпирато состоялся разговор с Эрноттом. — Джейкоб нажал на кнопку. Эрнотт предложил увеличить сумму продаж. Скарпирато спросил, уверен ли тот. «Вполне», — послышалось в ответ.

Последняя запись была сделана в девять тридцать вечера того же дня. Эрнотт с Карлой отмечали успех. Был слышен смех, звон бокалов. Заработали, сказал Эрнотт, пять миллионов долларов. «По миллиону с четвертью на брата», — бодро подхватила Карла.

Джейкоб выключил диктофон и повернулся к Саре:

— Ну, вот и все. Ловили пескарей, а поймали акулу.

Сара кивнула. Некоторое время они молчали.

— Даже не верится, — нервно рассмеялась Сара, обводя взглядом комнату. — Что же теперь с этой акулой делать?

Джейкоб взглянул на нее и пожал плечами. Сунув руку куда-то под стол, он потянул за ручку ящика и извлек бутылку виски с двумя стаканчиками. Наполнив их почти доверху, он протянул один Саре. Оба задумчиво отхлебнули. Сара нарушила молчание:

— Ну что ж, все сходится. Вчера около двенадцати Эрнотту позвонили. Наверное, это была Карла. Эрнотт был весьма немногословен. Закончив разговор, он надел пиджак и поднялся. Тут возникла небольшая свара. Скарпирато спросил, чего это он вырядился, и действительно, маклеры обычно пиджаки на работе не носят, остаются в рубашках. Пари держать готова, что во внутреннем кармане у него был мобильный телефон. Так куда безопаснее получать конфиденциальную информацию, чем по банковским телефонам, где фиксируется каждый звонок и записывается на пленку каждый разговор. Непонятно только, чего это Скарпирато к нему привязался, ведь скорее всего Эрнотт именно из-за меня решил принять дополнительные меры предосторожности. Наверное, раньше, когда меня еще не было, он проносил мобильный в туалетную комнату открыто или даже звонил по общему телефону. Так или иначе Эрнотт скрылся в уборной. Примерно в это же время, как явствует из твоих записей, Карла кому-то позвонила и передала распоряжение покупать фунты. Наверное, Эрнотту, по мобильному. Далее я увидела, что Эрнотт идет в конференц-зал и набирает чей-то номер. Совершенно очевидно, звонок был не для моих ушей, потому он и уединился. Можно допустить, что он занимается подпольными сделками в интересах Карлы, Скарпирато, своих собственных, а также кого-то четвертого, поскольку, как явствует из записи, прибыль делится на четверых. Затем Эрнотт беседует со Скарпирато в кабинете последнего и советует ему покупать фунты; оба появляются в зале, и Скарпирато отдает соответствующее распоряжение.

Сара помолчала и слегка улыбнулась.

— Затем, после обеда, позвонил мой старый знакомый Манфред Арбинген и сказал, что в Бундесбанке только что закончилось совещание представителей стран Семерки. Все ясно, не так ли? — Сара задумчиво посмотрела на руки. — Прекрасно придумано. Высший класс. Ведь и в голову не должно прийти, что тут что-то нечисто. Чтобы проверить свою гипотезу, я поставила на кон собственные деньги. Оставалось дождаться, пока курс фунта начнет расти. Так оно и случилось, я заработала тридцать семь с половиной тысяч долларов. Банк — шесть миллионов восемьсот, а Скарпирато с компанией — еще пять. — Сара сделала большой глоток виски. — Все это происходило на моих глазах, я пребывала в самой середине сцены, и все равно не верится. До сих пор не верится.

Джейкоб откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на Сару.

— Мне тоже. Но денежки-то оприходованы. Какие еще доказательства тебе нужны? А помимо того — сама сороковник заработала. Чем плохо? — Джейкоб ухмыльнулся. — Отлично сработано. Целый гадючник разворошила.

— Ну, с тобой мне никогда не сравниться, — засмеялась Сара, и в смехе этом, похоже, немного растворилось не отпускавшее ее нервное напряжение.

Джейкоб снова наполнил стаканы.

— Итак, нам известно, кто получает информацию, — за вычетом таинственного четвертого. Но где ее источник?

Сара отставила стаканчик.

— Может, министр финансов Италии, может, президент Итальянского банка, а может, кто-нибудь еще, кого они просто подкупили. Скажем, утечка происходит во Франции или Японии, а связник оказывается итальянцем. Впрочем, это сомнительно. Если бы я сама играла в эту игру, то поставила бы на одного из двух — министра или банкира.

— Неплохо бы, — заметил Джейкоб, — раздобыть запись какого-нибудь их телевизионного выступления, тогда можно было бы сравнить голоса. — Он немного помолчал и подмигнул Саре. — Есть у меня один хороший знакомый в Милане. Попрошу его записать на видео программу новостей или что-нибудь в этом роде. А там посмотрим, что получится.

Сара с улыбкой помотала головой:

— Кем бы этот четвертый ни оказался, ясно, что у Карлы был с ним роман. Тебе не кажется, что она его шантажирует?

— Кажется.

— Вот он от нее и откупается. Она, своим чередом, передает информацию Эрнотту, тот — Скарпирато, и в результате компания кладет в карман пять миллионов. — Сара нахмурилась. — Дальше происходит дележка: Карла, Эрнотт, Скарпирато. Но кто же четвертый?

— Действительно, кто же? — эхом откликнулся Джейкоб.

— Некий неведомый творец всей операции, сохраняющий собственные руки незапятнанными? Надо все разузнать, надо добыть убедительные свидетельства против Скарпирато; надо выяснить, кто этот итальянец. Конечно, и того, что у нас уже есть, — немало, но это слишком смахивает на косвенные доказательства. Мы ведь, в общем, основываемся на предположениях. Доказать, что кто-то получил конфиденциальную информацию, я не могу. И против Данте Скарпирато у меня ничего нет. То, что есть, — хорошо лишь для начала. Ладно, сейчас я слишком устала, мысли путаются; завтра все перенесу на бумагу и позвоню Баррингтону.

Видя, что Сара о чем-то задумалась, Джейкоб просто кивнул. Сара выпрямилась и посмотрела в окно. Там цвели розы. Не следовало ей вчера уступать Скарпирато. Впредь это не должно повторяться. Она чувствовала, что сколько-нибудь продолжительная связь с ним до добра не доведет. И нечего тут особо раздумывать да мучиться сомнениями, изменись ситуация — и он бы переступил через нее, Сару, с улыбкой.

Джейкоб отключил диктофон от сети и вышел на кухню. Сара последовала за ним. Ужин был готов. Оба сели за стол, все еще не в силах переварить услышанное. Чтобы хоть как-то отвлечься, Джейкоб заговорил о старых временах и старых проделках. Сара была счастлива, что речь зашла о другом, и так и покатывалась со смеху. Уходя, она спросила, нельзя ли заполучить еще один «жучок». Бросив на нее долгий подозрительный взгляд, Джейкоб кивнул. Сара вернулась домой и в полном изнеможении бросилась в кровать.

Глава 17

Среда. Половина восьмого утра. Сара пересекает торговый зал. В руках у нее бумажный стаканчик с дымящимся капучино и тост. Она садится, ставит стаканчик на стол, разворачивает вощеную бумагу, в которую завернут тост, и принимается за завтрак. Это повседневный ритуал, им хорошо наслаждаться в одиночестве.

Но не прошло и минуты, как рядом сел Эрнотт. Она небрежно кивнула ему и тут же возвратилась к завтраку, перелистывая одновременно засаленный номер «Файнэншл таймс». Смотреть на Эрнотта не хотелось, и уж тем более не хотелось, чтобы он заглядывал ей в глаза — а ну как прочитает, что ей все известно? В этот момент появился Саймон Уилсон, явно все еще пребывающий в эйфории от позавчерашнего успеха. Покончив с тостом, Сара закурила.

— Господи, все никак в себя не приду, — простонал Уилсон. — Вчера в дискотеку завалился, до четырех утра просидел.

— Все кутишь на радостях? — засмеялся Эрнотт.

— Ага, а ты разве нет?

— Я? — самодовольно осклабился Эрнотт. — Я предпочитаю более изысканные радости.

Сара едва не поперхнулась дымом:

— Ах вот как? И что же задумал наш аристократ?

Эрнотт повернулся к ней. Она выдержала его взгляд, тайно надеясь, что если он что и выражает, то всего лишь насмешку.

— Да вот, собрался в Позитано на субботу и воскресенье. С приятельницей.

— В июле? — Сара пожала плечами. — Да там же в это время народу полно, не протолкнешься. Май, июнь — это дело другое.

Уилсон поддержал ее насмешливой улыбкой.

— Шуты чертовы, — пробормотал Эрнотт, оборачиваясь к экрану.

Позитано, подумала Сара. И чего это ему там понадобилось, да еще с Карлой? Может, встреча с Четвертым назначена?

В течение всего дня она наблюдала за Эрноттом, особенно пристально всматриваясь, когда, как ей казалось, он ее не замечает. Итоги наблюдения оказались разочаровывающими. Такое феерическое преступление и такой заурядный преступник. У Скарпирато хоть внешность подходящая. Не говоря уж о тайном вдохновителе. Интересно, каков он на вид. Сара попыталась набросать в уме психологический портрет — безуспешно. Вместо лица ей виделось бледное пятно.

Тупо глядя на экран, Сара поймала себя на том, что никак не может сосредоточиться. Впрочем, на рынках было тихо. Ничего особенного в этом нет. Обычная реакция на недавний всплеск. В четыре Сара ушла с работы.

Добравшись до дома, она переоделась и отпечатала отчет для Баррингтона. На словах передать сделанное ею открытие было бы трудно. А так — она словно отстраняется от происходящего, вроде журналиста, сочиняющего статью.

Не успела она кончить печатать, как зазвонил телефон. Данте.

— Надо увидеться. — В голосе его было нечто от грубоватой ласки, и Саре мигом сделалось жарко. На часах — половина шестого, солнце стояло еще высоко, и Сара чувствовала, как по ногам стекают струйки пота. Немного помолчав, она покорно откликнулась:

— Еду.

Она села в машину и, поставив кассету с записью популярной мелодии «Сердца бьются в такт», тронулась с места. Целиком отдавшись четкому ритму музыки, Сара ехала словно на автопилоте. Вскоре она очутилась перед домом Скарпирато на Веллингтон-сквер.

Данте с улыбкой встретил ее на пороге. Отступив в сторону, он дал ей войти. Сара двинулась по коридору. Оба молчали. Данте провел ее через весь дом на открытую террасу, принес два бокала с белым вином и поставил на грубый, как для пикника, дощатый столик. Сев напротив хозяина и твердо выдерживая его взгляд, Сара поднесла стакан к губам.

На Данте были джинсы и светлая рубашка с короткими рукавами. Таким она его видела впервые — раньше только в строгом деловом костюме. Не сводя глаз с его загорелых, сильно поросших волосами рук, Сара потянулась через стол и пощекотала ему ладонь.

Разговор оборвался, так толком и не начавшись. Скарпирато взял ее за руку. Обоих охватило нетерпение. Он снова провел ее через весь дом, теперь в спальню, где за закрытыми шторами было более или менее прохладно, и, яростно впившись ей в губы, подтолкнул к кровати.

Он расстегнул пояс и стащил с нее джинсы. Под ними ничего не было. Какое-то время он просто молча смотрел на нее, а потом опустился рядом и принялся покрывать поцелуями лицо и руки.


Сара лежала обнаженной, лишь ноги были прикрыты мягкой простыней. Ее разбудили струя свежего воздуха и мягкие лучи утреннего солнца, проникавшие в комнату сквозь тяжелые шторы. Было без четверти шесть. Рассвело уже больше часа назад, и птицы весело щебетали в деревьях, окружавших площадь. Какое-то время она лежала неподвижно, подобно жертве несчастного случая, которая, прежде чем пошевелиться, старается понять, что с ней произошло. Безумное наслаждение ночи миновало, и на место ему пришло ощущение ноющей опустошенности. Не распускайся, одернула себя Сара, только хуже будет. Искать успокоение там, откуда можно ожидать одних бед, — занятие бесплодное, но почему-то слишком часто прибегают именно к этому лекарству.

Лежа рядом со Скарпирато в его огромной кровати, Сара пыталась хладнокровно все обдумать и оценить. Безнадежность и даже опасность связи с этим человеком были ей совершенно ясны. Но столь же безнадежны и попытки порвать ее. Хотя, надо думать, довольно скоро этим все и окончится, такое у нее было ощущение. А пока следовало терпеливо ждать. Таким образом, отбросив даже мысль о заведомо обреченной попытке оставить его, Сара освободилась от одной тяжести.

Примирившись с тем, что ее к нему сильно влечет, Сара стремилась понять, а откуда, собственно, это влечение. Он не первый мужчина такого рода — опасный, все сметающий на своем пути, — с которым она спит. Когда у нее начался роман с Джоном Картером, собственно, первый роман в ее жизни, заслуживающий этого названия, Сара решила, что с опасными мужчинами покончено навсегда. Встреча с Эдди только укрепила ее в этом решении. Но тут появляется Скарпирато, и все возвращается на круги своя, даже хуже, потому что с таким типом ей еще дела иметь не приходилось. А может, это неизбежно: финал, катарсис? Сара ухватилась за эту мысль. Вот-вот, катарсис. Скарпирато использует ее в своих собственных целях; что ж, у нее тоже есть свои интересы, и не только ее, но и Скарпирато можно, разумеется, считать добычей, хотя и совсем в другом смысле. Успокоенная этой мыслью, она выскользнула из постели, оделась и вышла из дома.


Сара передала отчет Баррингтону в тот же день, в половине первого, как раз, когда он собирался на обед с группой немецких банкиров. Она сидела в его кабинете, прислушиваясь к мерному тиканью больших дедовских часов.

— Сара, у вас всего десять минут, — сказал ей Баррингтон.

— Обнаружилось кое-что интересное. Я все записала — прошу. — И она протянула ему кассету, смонтированную Джейкобом; все, не идущее к делу, было вырезано. — В судебном заседании этим не воспользуешься, но по крайней мере ясно, что совершается преступление, притом весьма необычное.

И Сара выложила все, что ей удалось выяснить. Баррингтон не смог скрыть изумления — у него даже глаза расширились. Стало быть, ловушка, которую расставили они с герром Мюллером, сработала. Ничего не сказав об этом Саре, он дослушал до конца ее рассказ и погрузился в раздумье.

Разглядывая сидящую перед ним женщину, он впервые испытал какое-то нехорошее предчувствие. И сразу попытался отогнать его. Ведь он сам нашел ее, рекомендовал, и рекомендации эти она оправдала очень быстро и впечатляюще. Таковы факты — на них и следует опираться. Положим, она удивила его рассказом о «жучках», это правда, но теперь, когда понятно, чего от нее можно ожидать, все будет нормально. Он с самого начала поставил перед ней общую задачу; она проявила недюжинную смекалку и более чем оправдала его ожидания. Так и следует оценивать ситуацию. Баррингтон улыбнулся.

— Нет слов, Сара. Отличная работа. Конечно, это неприятно, очень неприятно, но вас остается только поблагодарить за то, что все это вышло наружу. — О том, как Саре удалось распутать эту историю, Баррингтон и словом не обмолвился — ей показалось, что эту тему он обходит сознательно. — Чуть позже я прочитаю отчет, прослушаю пленку и после свяжусь с вами. Ну а пока действуйте в том же духе. — Баррингтон посмотрел на часы.

Сара поняла намек и встала.

— Чтобы прослушать эту штуковину, вам понадобится специальный магнитофон, — улыбнулась она. — Не сомневаюсь, впрочем, что он у вас найдется.

Баррингтон задержался на ней взглядом чуть дольше, чем требовалось. Лицо ее оставалось совершенно бесстрастным, но Баррингтон не мог избавиться от ощущения, что это не он, а им манипулируют. Пожав Саре на прощание руку, он проводил ее взглядом до конца длинного коридора и закрыл дверь.

Чувства у него совсем смешались: возбуждение, беспокойство, настороженность. Вообще-то Баррингтон не любил ни разоблачений, ни сюрпризов. Но такая уж у него профессия — без этого не обойтись. Оставалось только оборачивать то и другое себе на пользу.

Без четверти час секретарша доложила о приходе немецких банкиров. Баррингтон поспешно проследовал в свою личную столовую. Радушно улыбаясь, он открыл дверь и остановился на пороге. Высокий, спокойный, уверенный в себе — внушительная личность, гостеприимный хозяин, чьи мысли, однако, отвлекаясь от гостей, то и дело возвращались к Саре Йенсен и ее записям.

Обед не затянулся. В половине третьего Баррингтон распрощался с гостями и поспешно вернулся к себе в кабинет. Бросив на ходу Этель, чтобы в течение ближайшего получаса его не беспокоили, он попросил отыскать магнитофон. Через десять минут она негромко постучала в дверь, поставила на стол двухкассетник и молча вышла.

Баррингтон поставил кассету, нажал на кнопку воспроизведения записи, откинулся на спинку кресла и принялся слушать. Сара говорила, что смонтировала запись так, чтобы не оставалось ничего лишнего. Разумеется, это было дело рук Джейкоба, но его имени Сара не называла. Вряд ли, думала она, Баррингтону это понравится, да и в любом случае пусть лучше Джейкоб останется в тени — а ну как что-нибудь повернется не так.

Прослушивание длилась пятнадцать минут; время от времени Баррингтон останавливал запись, возвращаясь к разговору Эрнотта и Карлы Витале. Затем он выключил магнитофон и обратился к отчету Сары. Похоже, она права. Хотя прямо имя Скарпирато не было названо ни разу, судя по всему, он является третьим участником операции. Но чтобы до него добраться, нужны какие-то неопровержимые доказательства. Так что Йенсен придется еще как следует поработать, тем более что остается ведь и неведомый пока Четвертый.

Президент вызвал звонком Этель и попросил связать его с Джеймсом Бартропом. Разыскать того не смогли. Баррингтон вполголоса выругался, ему не терпелось похвастаться сделанным открытием.

Поговорить с Бартропом удалось только в десять вечера. Баррингтон в это время давно уже был в своей роскошной квартире прямо над банковскими помещениями, лениво болтая о том о сем с женой.

— Извините за поздний звонок, господин президент. Пришлось ненадолго смотаться на континент. Только что вернулся.

— Ничего страшного. Я звонил, чтобы сказать, что наша дама откопала нечто весьма любопытное. Похоже, мы оказались правы. Действительно, в ИКБ происходит неладное, причем именно там, где мы предполагали. Она написала отчет. Доказательства сильные. Предварительные, правда, но сильные.

Бартроп почувствовал, как у него забилось сердце.

— Что значит сильные доказательства? Как она их раздобыла?

Баррингтон секунду помолчал.

— Телефонные звонки, разговоры. Она подслушала их.

Бартроп вытаращил глаза, он даже поперхнулся от удивления, но, впрочем, тут же обрел свое обычное хладнокровие.

— А она у вас изобретательная девица.

— Вот-вот, очень изобретательная.

— Вы ведь намекнули, что она может воспользоваться этой штуковиной. — Это был не столько вопрос, сколько утверждение.

— Очень неопределенно. Я поставил перед ней общую задачу, а там уж ее дело что да как.

— Словом, утку не надо учить плавать, так что ли?

— Вроде того.

— А где же она раздобыла всю эту аппаратуру?

— Полноте, Бартроп, таких вопросов я ей не задавал. Чем меньше знаешь, тем лучше, и это вам известно.

Бартроп нахмурился.

— Разрешите, я пошлю кого-нибудь, чтобы принесли пленку и отчет. Не терпится самому взглянуть на это.

— Разумеется, только зачем же беспокоиться, я сам пошлю вам все хозяйство. — Внезапно Баррингтон испытал чувство собственника, но тут же подавил его. — Куда?

Бартроп продиктовал адрес. Челси-сквер. Ничего себе, присвистнул про себя Баррингтон, да ведь дома там под и за миллион. А он и не представлял, что у Бартропа могут оказаться такие деньги.

Бартроп ждал. В доме царила тишина, если не считать урчания кошки по кличке Траут, дремавшей у него на коленях.

Он сидел у себя в кабинете; поодаль стояла бутылка прекрасного выдержанного виски. Время от времени снаружи, из сада, доносились обрывки разговора — охранники болтают о чем-то. Охранять его начали полтора года назад — ничего приятного в этом нет, но что поделаешь: необходимость в охране возникла после продолжительной и опасной операции в Колумбии, где Бартроп принимал участие в борьбе с Меделинским картелем. Теперь вполне можно было ожидать ответного удара. Поручиться, конечно, нельзя, но рисковать друзья не хотели, отсюда и круглосуточная охрана. У тех ребят хорошая память. Впрочем, и у него тоже…

Через полчаса Бартроп услышал, что у дома притормозила машина, и тут же раздался звонок в дверь. Он опустил кошку на пол, спустился вниз и посмотрел в щелку. Снаружи стоял Монро с пакетом в руках. Бартроп отпер дверь.

— Из Английского банка, сэр.

Бартроп молча кивнул, взял пакет и вернулся к себе в кабинет. Сев за стол, он вскрыл толстый длинный конверт, вытащил отчет и погрузился в чтение.

Затем он прослушал запись. Мысли его обратились к Фиери. Бартроп чувствовал, что он на правильном пути, и Сара Йенсен тоже, даже если и сама о том не подозревает. Он довольно улыбнулся. Хорошее начало. Ясно, что сговор таки существует. Неизвестный Четвертый — возможно, сам Фиери. И если это так, вот тогда и начнется настоящая игра.

Он позвонил Баррингтону:

— Отличная работа. Как говорят наши американские друзья, мы схватили кошку за хвост. Третий — похоже, Скарпирато, хотя до конца уверенным быть нельзя. А о Четвертом она что-нибудь говорила?

— Нет.

— При возможности попробуйте, пожалуйста, разузнать, где она достала аппаратуру. Подступиться к ней, насколько я понимаю, нелегко, но вдруг удастся. А может, и сама, без всяких просьб, скажет.

— Ладно, попробую, — проворчал Баррингтон.

Надо бы с самого начала вывести его из игры, подумал Бартроп. Если не вице-президента, все равно можно было найти кого-нибудь еще, не такого чистоплюя, как Баррингтон. Ладно, сейчас все равно поздно, коней на переправе не меняют.

— Да, еще одно, — сказал Бартроп. — Сегодня четверг. Все случилось в понедельник. Почему материалы оказались у нас так поздно?

— Я получил их только сегодня утром. Что она делала с ними все это время, понятия не имею. Но согласитесь, при такой-то работе не очень прилично задавать вопросы и жаловаться на задержку.

— А я и не жалуюсь. Просто любопытствую.


В то время как Бартроп читал ее отчет, Сара находилась в пяти минутах ходьбы от него, у себя дома, нежась в горячей ванне. Через открытые окна проникал теплый воздух; из наполненной ароматизированной водой ванны поднимался пар. Пахло геранью и лавандой. Возле ванны горела свеча, на сквозняке метался огонек, отбрасывая тени на стену.

Сара пыталась от всего отвлечься. Ей все труднее становилось справляться с тройной ролью — банковский служащий, тайный агент, любовница, — тем более что совместить их было нелегко. Две еще куда ни шло, но три… Интересно, как долго ей удастся продолжать эту игру.

Роман со Скарпирато нарушил весь план. Теперь придется действовать применительно к обстоятельствам. Сара лежала в полутьме, наблюдая за пляшущими на стене тенями. Несмотря на горячую воду, напряжение сбросить не удавалось. Она посмотрела на свои водонепроницаемые часы. Одиннадцать, она совершенно выдохлась. Сара вышла из ванны, завернулась в полотенце и, даже не вытираясь, упала на кровать. Телефон она отключила. Со Скарпирато за целый день и словом не перекинулась. Звонить ему она не хотела и, предчувствуя, что и он не позвонит, заставила себя не тешиться надеждами хотя бы на ближайшую ночь.

Глава 18

Сара проснулась со смутным предчувствием чего-то неладного. Это ощущение не оставляло ее на протяжении всего пути на работу. Часов в одиннадцать позвонил Джейкоб. Голос его звучал несколько смущенно, что только усилило тревогу Сары.

— Надо увидеться, — сказал он, — можно заскочить к тебе после работы?

— Разумеется, — ответила Сара, невидящими глазами всматриваясь в экран компьютера.

Послышался голос Скарпирато. Сара подняла голову: он стоял совсем рядом, отдавая какие-то распоряжения Эрнотту насчет продаж. Времени это заняло немного, и он уже собирался уходить, но напоследок бросил взгляд на Сару. В нем угадывалось потаенное желание и еще — некое непонятное торжество, словно от нее, Сары, наконец-то избавились.

Данте вернулся к себе в кабинет и зажег сигару. Сара вновь обернулась к экрану и вопреки всем своим обыкновениям быстро, почти не задумываясь, провела несколько операций.

В результате она чуть было вовсе не оскандалилась, и когда под конец дня выяснилось, что она таки потеряла тридцать тысяч фунтов, Сара, в предвидении обычной процедуры, даже почувствовала некоторое облегчение. Доложив о неудаче Эрнотту — тот язвительно осклабился, — она отправилась домой.

По Лоуэр-Темз-стрит нескончаемым потоком бежали машины. Выждав момент, Сара проскочила между двумя большими лимузинами, вышла на Чипсайд и остановила такси.

Дома ее уже ожидал Джейкоб — он воспользовался своими ключами. При виде Сары лицо его осветилось улыбкой, но в глазах таилась тревога. Сара вскипятила чай и принялась болтать с гостем. Через какое-то время Джейкоб начал выказывать явные признаки нетерпения, пытаясь под каким-нибудь благовидным предлогом оборвать пустой разговор.

Он провел рукой по густым седым волосам. Сара умолкла. У Джейкоба слегка покраснели щеки.

— Там у меня кое-что еще записалось. У этого малого, Скарпирато, я имею в виду, есть приятельница. Насколько я понимаю, вчера она провела у него ночь. А на субботу и воскресенье они отправляются на юг Франции. — Джейкоб неопределенно передернул плечами. — Может, конечно, все это и не имеет никакого отношения к делу, но я все-таки подумал, что тебе стоит знать. Вот, собственно, и все. Да, — заторопился он, освобождая Сару от необходимости отвечать, — записи этой твоей Карлы я тоже прослушал. Ничего интересного.

Джейкоб озабоченно посмотрел на Сару. Та не отрывала взгляда от кончиков своих туфель. Стараясь не глядеть на него, она встала, осмотрела батарею бутылок на столе и щедро плеснула им обоим виски. Потом молча протянула Джейкобу бокал, подошла к окну, и, повернувшись к нему спиной, выглянула наружу.

Свой бокал она прикончила в три глотка. Обожгло горло, и Сара почувствовала, как спиртное приятно разливается по всему телу. Минута шла за минутой, а она все стояла неподвижно, не произнося ни слова.

Нечего и надеяться на то, чтобы разобраться в своих ощущениях, не говоря уж о том, чтобы избавиться от чувства боли и унижения. Вот это и есть самое худшее — предательство. Сару всю так и затрясло от ярости и негодования. Она и сама чувствовала себя предательницей по отношению к Эдди, и от измены Скарпирато ей сделалось только хуже. А может, это возмездие?.. Она по-прежнему безотрывно глядела в окно, сжимая стакан одной рукой и бессильно уронив другую.

Перед ней, все в летнем цвету, расстилались сады на Карлайл-сквер. Миссис Жарден наблюдала за ребятишками, гонявшимися друг за другом. Все это происходило на глазах у Сары, но она ощущала какую-то непонятную отстраненность, словно перед ней всего лишь телевизионная картинка.

Джейкоб встал, подошел к Саре и мягко положил ей руку на плечо.

— Пожалуй, пойду, надо встретиться кое с кем. Завтра позвоню, ладно?

Сара прикрыла ладонью его руку.

— Пока, Джейкоб, удачи тебе. — Проследив за ним взглядом, она опять повернулась к окну. За Джейкобом хлопнула дверь, и снова наступила тишина.


В понедельник, ровно в половине восьмого, как положено, Сара Йенсен, проделав привычный путь — охрана, лифт, торговый зал, — была на своем рабочем месте. Как обычно, провожали ее по пути десятки оценивающих взглядов, но сегодня они остались безответными — ни солнечной улыбки, ни веселого «привет!». По сторонам Сара не оглядывалась и двигалась словно на автопилоте. Усевшись за стол, она слегка кивнула Эрнотту, живо скосившему на нее глаза. Чурбан чурбаном, но даже и он заметил — что-то с ней сегодня не так — и неловко попытался завязать беседу:

— Ну, как делишки?

Сара повернулась к нему, и у Эрнотта прямо челюсть отвалилась. Ощущение было такое, словно Сара сбросила некую маску. И еще куда ни шло, если б на месте ее ничего не оказалось. Но лицо Сары выражало откровенное, леденящее равнодушие. Эрнотт поспешно отвернулся к своим экранам. Сара, в свою очередь, принялась за работу, забегав пальцами по клавишам так, будто ничего не произошло.

Появился Скарпирато и позвал всех на утреннее совещание. Эрнотт лениво поплелся через зал к кофейному автомату. Сара поднялась со стула. Пропустив ее, Скарпирато проследовал в комнату для совещаний. Усевшись напротив Сары, он на секунду поймал ее взгляд и буквально содрогнулся. В глазах девушки читалось явное презрение, губы брезгливо изогнулись. Какое-то время, словно завороженный, он смотрел на нее, потом с трудом отвел глаза. Когда он вновь встретился с ней взглядом, Сара уже вполне овладела собой и смотрела на него совершенно бесстрастно. Тут, несколько разрядив напряженность, появился Эрнотт со стаканчиком кофе в руках. За ним поспешал опаздывающий, как всегда, Уилсон. Все расселись по местам. Эрнотт взял сигарету из пачки, лежавшей перед Сарой, и улыбкой поблагодарил ее. Она холодно кивнула.

Скарпирато откашлялся и заговорил в своей обычной отрывистой манере. Речь шла о программе на эту неделю. Сара молча слушала. Через несколько минут совещание закончилось. Сара села на свое место и взялась за телефон — пошла работа.

Она не отрывалась от стола целый день. Уилсон принес ей сандвич, но Сара так и не притронулась к нему, целиком сосредоточившись на деле. Она продавала и покупала почти беспрерывно, плавая по волнам мировых рынков, ныряя и выныривая: сделает заявку, заработает несколько тысяч фунтов, продаст и начинает все сначала. За восемь рабочих часов она пропутешествовала чуть не по всем рынкам и добавила к банковскому капиталу 60 тысяч фунтов. Сообщив результаты Эрнотту, она тяжело поднялась с места. Добираясь до дома на такси, она испытывала чувство какого-то мрачного удовлетворения. Немного полегчало. До полного душевного равновесия еще далеко, тут иллюзий быть не должно, но по крайней мере она движется в правильном направлении.

Еще в дверях Сара услышала телефонный звонок и механически подняла трубку. Это был Скарпирато. Вот уж с кем меньше всего хотелось разговаривать, да она и не ожидала, что он позвонит. Сара сжала трубку и, помолчав секунду, резко бросила:

— Что надо?

Он засмеялся, что, как теперь стало ясно Саре, было для него только неким приемом — таким образом создается атмосфера непринужденности и раздражение подруги выглядит просто как каприз. Сара едва не грохнула по рычагу.

— Что надо? Надо знать, что происходит. Почему ты глядела на меня таким зверем? Чем я провинился?

Ну прямо оскорбленная невинность!

Сара глубоко вздохнула. Ну что она может ему сказать? Откуда она, собственно, узнала о его неверности? И все равно трудно примириться с этой возмутительной ложью, с этой откровенной аморальностью. Впрочем, что толку толковать лжецу, что он лжец, особенно если это лжец-психопат, верящий в свои собственные фантазии? Распознав наконец природу этого человека, Сара почувствовала, что теперь сможет от него отделаться. На душе сразу полегчало.

— Жду тебя прямо сейчас. Надо увидеться. Выброси из головы всякие глупости.

Этот добродушный и слегка насмешливый тон следовало понимать так, что все в порядке, а если и есть какие-нибудь претензии, в его объятиях они мигом забудутся. Сара засмеялась. Теперь действительно все в порядке. Осталось только любопытство. Скарпирато — безумец, сумасшедший. И если в этом можно лишний раз убедиться, то дальше все станет проще. Сара повесила трубку и вытащила ключи от машины.


К семи часам торговый зал ИКБ почти опустел. Мэттью Эрнотт уже собрался уходить, когда зазвонил телефон. Он с раздражением рванул трубку.

— Эрнотт?

— Да, я.

— Карл Хайнц. Можете ко мне подняться?

Эрнотт пересек зал, вышел на площадку к запасному выходу и, миновав четыре пролета, поднялся на седьмой этаж, где находился кабинет Карла Хайнца Кесслера, управляющего ИКБ.

Кесслер был один, секретарша уже ушла. У двери Эрнотт секунду помедлил. Кесслер поднял голову, увидел его и кивком предложил войти. Эрнотт сел за покрытый стеклом стол напротив хозяина кабинета.

Тот довольно улыбнулся.

— Ваш приятель поведал мне добрые новости. Доход приличный. — Тут кто-то словно стер улыбку с лица Кесслера. — Однако за этим делом надо проследить. — Он нагнулся, извлек откуда-то из-под стола портфель и вынул из него нечто похожее на маленький переносной приемник с антенной. — Это для вас. Небольшая мера предосторожности. Эта штуковина обнаруживает «жучки». Хочу, чтобы вы все проверили у себя дома, у Карлы и даже на рабочем месте.

Эрнотт взял приемник.

— А в чем, собственно, дело? Что-нибудь не так?

— Да нет, все в порядке, — засмеялся Кесслер. — Просто упражнение в бдительности. Наша собственная банковская охрана посоветовала мне регулярно проверять наиболее важные кабинеты и конференц-залы. С помощью вот этого устройства. Они мне его и дали.

— А как оно работает?

— Очень просто. Сигналы улавливаются в очень большом диапазоне. Действует, как радио, только эффективнее. Вот кнопка включения, а вот колесико настройки. В ушах у вас крохотные наушники, а если в них раздается сигнал, значит, где-то рядом установлены «жучки». На панели, вот видите, диоды. Если источник звука недалеко, лампочки зажигаются. Чем больше световых сигналов, тем ближе «жучок». Здорово придумано, верно?

Эрнотт кивнул, хотя энтузиазма Кесслера почему-то не разделял.

— Действительно просто. Попробую.

— Между прочим, что там насчет этой Йенсен?

— Да ничего нового. Все та же перворазрядная сучка. — Эрнотт пожал плечами.

— Ну, с этой стороны нам ничего не грозит, — засмеялся Кесслер.


Ощущая некоторое беспокойство, Эрнотт вернулся на свое место. Интересно, что все это может значить — Кесслер всего лишь перестраховывается или есть еще что-нибудь? Что-то его настораживает или это обычная немецкая аккуратность?

Эрнотт включил радио, нацепил наушники и начал вращать колесико. Зачем только все это, даже глупо как-то. Внезапно на панели зажглись лампочки, не одна — все.

«Проклятие!» — выругался про себя Эрнотт и чуть не застыл от ужаса, когда ругательство отозвалось в наушниках. Ему сделалось очень нехорошо. Где-то совсем рядом подслушивающее устройство. Не прошло и двух минут, как он его обнаружил, отключил дрожащими руками адаптер и переправил в портфель. С полчаса Эрнотт сидел совершенно неподвижно. Он хотел было позвонить Кесслеру, но так и не смог набрать номер — пальцы одеревенели. В голове царил полный сумбур. В конце концов он заставил себя подняться, вышел на улицу и поймал такси.

Через полчаса он был у Карлы Витале. По его лицу она сразу поняла, что что-то случилось. Эрнотт заговорил — не то злобно, не то испуганно:

— На работе меня прослушивают. Кесслер дал мне детектор. Сказал — просто так, на всякий случай. Я решил испытать его и вот что обнаружил. — Он вытащил из портфеля адаптер.

Карла побледнела:

— Сказал ему?

— Да нет, черт побери. Пока нет.

— И что же ты собираешься делать? — с трудом выговорила Карла.

— Не знаю, — почти выкрикнул Эрнотт. Он вытащил радиодетектор, включил его и начал поводить усиками антенны. Трех минут оказалось вполне достаточно, чтобы выяснить: квартира Карлы тоже прослушивается!

На сей раз у Эрнотта чуть глаза из орбит не выскочили.

— Мне надо знать, кто приходил сюда в последние несколько месяцев.

— Да разве всех упомнишь? — пронзительно завизжала Карла, поворачиваясь к нему.

Эрнотт подошел и толкнул ее на диван.

— Что ж, начнем с последних дней и будем двигаться назад. — Он уселся напротив и бросил на Карлу грозный взгляд. — Только без вранья.

Она исподлобья посмотрела на него и начала загибать пальцы.

— Мария, это моя уборщица. Анджелика — знакомая. Мауро — приятель. Масами — еще одна знакомая. Двоюродный брат…

— Стоп, — оборвал ее Эрнотт. — Кто такая Масами?

— Мацумото. Да ты же ее знаешь. А она-то какое отношение…

— Она дружит с Сарой Йенсен. На днях слышал, как Сара ей звонила. — Эрнотт рывком поднял Карлу на ноги, вцепился ей в плечи и заорал прямо в лицо: — Ясно. Все это проделки этой проклятой шлюхи Йенсен. Она подслушивает меня на работе, а Масами ставит «жучки» здесь. О Господи. — Он выпустил Карлу и яростно взъерошил волосы.

Карла принесла бутылку виски и разлила по бокалам, наполовину разбавив водой. Оба, не говоря ни слова, осушили их чуть ли не залпом. Карла вновь наполнила бокалы.

— Да, но с какой целью? Зачем Йенсен и Масами понадобилось нас подслушивать?

Эрнотт снова начал было закипать, но заставил себя сдержаться.

— А мне-то откуда знать?

— Так что же ты все-таки собираешься предпринять?

Резкий голос Карлы начал выводить его из себя. Он схватил ее за руку.

— Не я, а ты. Отправляйся к Йенсен и к Мацумото. Ясно? — Эрнотт взял телефонный справочник и отыскал в нем адрес Сары.


«Мерседес» влетел на Карлайл-сквер. Эрнотт резко затормозил у тротуара, вытащил Карлу из машины и забарабанил в дверь дома Сары. Через десять минут ему пришлось сдаться. Ладно, доутра можно подождать. Разберемся с этой сучкой на работе.

Он повернулся к Карле:

— А Масами где живет?

— На Хэйз-Мьюз, — еле выговорила Карла.

Эрнотт свернул на Кингз-роуд и, нажав на акселератор, помчался в сторону Мэйфер. Через десять минут, нарушив тишину улицы, взвизгнули тормоза.

Эрнотт распахнул дверцу, хлопнул ею что есть силы, обежал машину и вытащил Карлу на тротуар. Рывками подтягивая к дому Масами ее обмякшее тело — начало сказываться действие виски, — он громко постучал.

Овеваемая легким ветерком, Масами сидела на диване, читала книгу и одновременно слушала Десятую симфонию Малера. Услышав стук, в котором потонули звуки музыки, она обеспокоенно подняла голову, встала, вышла в холл и, подойдя к двери, поглядела в глазок. Снаружи стояли побелевший от ярости Эрнотт и Карла. Она явно была пьяна. Масами почувствовала, как от страха у нее заныло в желудке. Некоторое время она молча стояла на месте. Эрнотт снова принялся барабанить, требуя открыть дверь. Прятаться нет смысла. Все равно он слышит музыку, стало быть, она дома, и, даже если не откроет, все равно он рано или поздно поймает ее. Так пусть лучше рано. И к тому же, убеждала она себя, доказательств у него все равно никаких нет. Она будет сохранять хладнокровие. Лгать. Это у нее хорошо получается. Она вся подобралась, открыла дверь и с гневным достоинством посмотрела на Эрнотта:

— Ну и как прикажешь тебя понимать?

Эрнотт грубо толкнул ее внутрь. Масами негромко вскрикнула. Он потащил ее в столовую, пихнул на диван, сел напротив и осыпал градом вопросов. Карла болталась где-то в стороне, пытаясь прислониться к стенке.

— Ты знаешь, почему я здесь. — Наконец-то Эрнотт выговорил нечто членораздельное.

— Напротив, понятия не имею, — сердито посмотрела на него Масами. — Ты вламываешься в чужую квартиру, поднимаешь крик, твоя девица пьяна. Хотелось бы услышать всему этому хоть какое-то объяснение.

— Речь идет о тебе, о Йенсен и о «жучках». — Эрнотт старался говорить медленно и четко. — Вы действуете на пару. И мне хотелось бы понять, что за этим стоит.

— Пить надо меньше, — засмеялась Масами. — Пойди проспись.

Эрнотт несколько секунд пристально смотрел на нее, затем медленно поднялся, взял за руку, рывком поднял на ноги, отвел правую руку, сжал кулак и изо всех сил двинул ей в челюсть. Масами отлетела к стене. Он подождал, пока она встанет на колени, снова поднял и снова ударил. Карла тупо наблюдала за происходящим. Несколько минут Эрнотт молчал, затем повторил свой вопрос и, не получив ответа, опять пустил в ход кулаки.

Через полчаса, сплевывая кровь в носовой платок, Масами заговорила:

— Это Сара придумала. Ей было страшно. Она думала, что ты ей завидуешь и постараешься сделать так, чтобы ее уволили. Ну вот и решила застраховаться — собрать на тебя «компру». На всякий случай и Карлу подключила — так соберется больше материала.

Эрнотт был настолько обозлен, что с трудом мог сосредоточиться, но тут он взял себя в руки.

— В этом, стало быть, говоришь, все дело?

Масами кивнула.

— И замешаны только вы двое? А полиция?

Масами никак не могла отдышаться.

— Полиция? Да при чем же здесь полиция? Нет, разумеется. Никто, кроме нас с Сарой, ни о чем не знает.

Эрнотт крепко сжал ей руку.

— Ну так ради собственного здоровья и не болтай лишнего.

Масами посмотрела ему вслед и калачиком свернулась на диване.

Эрнотт и Карла сели в машину и отъехали. Он испытывал чувство мрачного удовлетворения. Выходит, чутье его не обмануло, не зря он с первого же взгляда возненавидел эту шлюху. Сразу же понял, что верить ей нельзя. Слишком уж умничает. Завидует он, видишь ли, ей. Ладно, теперь она свое получит. Эрнотт даже улыбнулся, предвкушая возмездие. А с ним ничего страшного не произошло. Ситуацию можно держать под контролем, надо просто, чтобы Йенсен и Мацумото не болтали лишнего. Никто ничего не должен знать. И если у этих двоих хватит ума, они будут держать рот на замке. Впрочем, он и сам об этом позаботится.

Он отвез Карлу домой, дотащил ее по лестнице до квартиры, уложил в постель, включил автоответчик и велел никому, кроме него, не отвечать. Лишь после этого, вымотанный до предела, он отправился в Холланд-парк, к себе домой.

Ярость немного улеглась, и впервые за все это время он вдруг ощутил, как от страха у него закрутило в животе. Он лег в кровать и уставился в потолок. Заснул Эрнотт только на рассвете.

Глава 19

В предрассветной тишине Сара лежала в кровати у Скарпирато. Через узкий просвет в шторах в комнату проникали слабые отблески уличного фонаря. Лица в полутьме еще смутно угадывались, но выражения — нет. Укрывшись в этой полутьме, Сара могла задавать вопросы, выслушивать ответы, не боясь каким-либо образом выдать себя, если, конечно, не считать, что само ее присутствие здесь уже достаточно красноречиво. Правда, она и сама не могла понять, чего, собственно, опасается; и все-таки так ей было спокойнее.

Сара и Скарпирато вели беседу. Началась она давно. Сара буквально загнала его в угол бесчисленными вопросами. Скарпирато погладил ее по щеке.

— Ну сколько можно, дорогая? Скажи же мне наконец, в чем дело, что произошло?

Невидимая в темноте, Сара склонила голову набок.

— Да ни в чем, мне просто надо кое-что понять, вот и все.

— Да что тут понимать? — коротко рассмеялся он. — Я люблю тебя, я хочу тебя. — Он поцеловал ее. — А что еще нужно?

— О, много чего, Данте. — Сара отвернулась, пытаясь не выдать прозвучавших в голосе слез.

Он пожал плечами, и от Сары это не укрылось.

— Условности. Ты говоришь о них, не так ли? — Скарпирато добродушно рассмеялся; впрочем, Сара чувствовала, что добродушие может легко смениться презрением. — Вот уж не ожидал от тебя. Неужели тебя действительно заботит общепринятая мишура? И неужели тебе действительно нужно видеть меня каждый день? Лично мне и часа достаточно — у нас с тобой он проходит так, как у других целая неделя.

Сара невольно улыбнулась:

— Похоже, ты действительно веришь в то, что говоришь. Что ж, сейчас это и впрямь так, но пройдет несколько часов, и все будет иначе. Ты считаешь себя таким сильным, таким непреклонным, но на самом деле ты просто романтик. Ты сам придумываешь себе трагическую судьбу и демонстрируешь утраты публике. И после каждого очередного представления ты теряешь частичку самого себя, теряешь способность подлинного чувства. Ради того, чтобы в следующий раз переживание было еще острее. Ладно, тебе это нравится, ты сам выбрал эту игру. Но каково твоим жертвам?

Они немного помолчали. Затем заговорил Данте:

— И как это тебе удалось так во мне разобраться? Неужели ты занималась тайным сыском? А кстати, разве ты сама — не добровольная жертва?

— В самую точку, — рассмеялась Сара. — Так оно и было. Мы утолили потребность друг в друге. Но теперь с меня достаточно, Данте, больше не могу. Свою чашу я давно выпила до дна и решила еще раз испытать себя, просто чтобы посмотреть, выдержу ли. Выдержала и всегда выдержу. Так что, в общем, затея оказалась ненужной. От тебя, кроме неприятностей, ожидать ничего не приходится. А с меня неприятностей хватит.

Данте прижал ладонь к ее лицу и медленно проговорил:

— Но я ведь здесь, куда тебе от меня деться. — И он придвинулся к ней.

Сара улыбнулась в темноте:

— Обними меня, Данте. Это все, что мне нужно.

Он заключил ее в объятия и тесно прижал к себе. Кожа у него на руках увлажнилась — Сара плакала. Он растрепал ей волосы и принялся тихонько поглаживать, успокаивая, пока Сара наконец не уснула. Данте же пролежал без сна почти всю ночь, тихо и мирно обнимая подругу.


Наутро Сара проснулась с раскалывающейся от боли головой. Она с трудом выбралась из кровати и пошла в ванную выпить стакан воды. Из зеркала на нее глянуло чужое лицо: тусклый взгляд, опухшие веки, желтая кожа.

Зазвонил будильник. Скарпирато, проснувшись, вытянул длинную руку и нажал на кнопку. Сара как раз вернулась из ванной.

— Ну как, хорошо спалось?

— Спалось, может, и хорошо. Но сейчас чувствую себя ужасно. — Она болезненно поморщилась. — По-моему, мигрень начинается, не могу пошевелиться.

— Мне надо идти, но ты, если хочешь, оставайся. А когда почувствуешь себя получше, отправляйся домой и отдохни как следует. — Он послал ей ангельскую улыбку. — Как твой шеф даю тебе день отдыха.

— Спасибо, не откажусь.

Данте потянулся к ночному столику и вытащил из ящика пачку таблеток от головной боли:

— На-ка, прими парочку.

Он принес стакан воды. Проглотив таблетки, Сара откинулась на подушки и попыталась заснуть, пока он принимал душ и одевался. Через двадцать минут он поцеловал ее на прощание.

— А что мне делать с сигнализацией? Тут же целый трезвон поднимется, когда я буду уходить.

— Не волнуйся, ничего включать не буду. В одиннадцать приходит уборщица. Она и включит, когда закончит.

На час Сара забылась сном, а потом ее что-то словно подтолкнуло. Она медленно села на кровати. Таблетки уже начали действовать, головная боль почти прошла. Но, одеваясь, она все еще ощущала слабость.

Данте. Этой ночью, да и утром он был такой нежный, такой любящий. Словно этот человек открылся ей совсем другой стороной. Сара засомневалась насчет его участия во всей этой афере.

Раньше ей казалось, что во многих отношениях Данте — просто классический преступник: аморальный, тщеславный, увертливый, хитрый, умный. Но по нему ли такая грандиозная афера? Она толковала с ним о работе, об Эрнотте, даже имя Карлы Витале упомянула, — и ни тени смущения, ни намека на попытку скрыть что-то, а ведь Сара — так ей, во всяком случае, казалось — уже могла распознать, когда он лжет. Ей впервые пришло в голову, что, может, он никакого отношения ко всему этому и не имеет. Но если так, то кто же тогда те двое, о которых говорили Эрнотт и Карла? У Сары снова застучало в висках. Словно против воли, она принялась осматривать его квартиру, сначала рассеянно, а потом все более целеустремленно.

Начала она с гардеробной — длинной узкой комнаты, где на полу был расстелен темно-синий ковер, а вдоль стен выстроились шкафы из красного дерева. Потянув наугад одну из створок, она обнаружила целую кучу ярких платьев и буквально склад элегантных дамских туфель на высоком каблуке. Чего-то в этом роде она и ожидала, но все равно недовольно поморщилась. Сара решительно захлопнула дверцу и продолжила обыск. В ящике стола, стоявшего в кабинете, она нашла пачку фотографий в серебряных рамках. На них рука об руку со Скарпирато стояла невысокая симпатичная блондинка. Он смотрел прямо в камеру, она — на него. На лице Скарпирато застыла самодовольная улыбка, какую Сара видела уже множество раз. Вот, камеру не обманешь. Прежде чем вернуть фотографии на место, Сара долго на них смотрела.

Сейф она нашла в спальне. Он был спрятан за картиной, изображавшей какую-то безумную обезьяну. Ничего себе укрытие, подумала Сара. Если верить Скарпирато, сигнализация отключена, так что можно действовать.

Система запоров оказалась стандартная, примерно двадцатилетней давности, слава Богу, куда менее изощренная, чем новейшие приспособления. Именно на такой системе Сара проходила первые свои уроки в доме Джейкоба. Прижавшись ухом к диску, Сара с величайшей осторожностью принялась поворачивать его. Долгие годы маклерской службы до предела обострили ее слух и умение сосредоточиваться — порой возгласы маклеров, телефонные звонки, громкоговорители производят такой немыслимый шум, что собеседника на другом конце провода и не услышишь. Теперь эта привычка отключаться от всего постороннего оказалась ей весьма на руку.

Через десять минут, после нескольких неудачных попыток, замок щелкнул и дверца открылась. Изнутри сейф оказался небольшим — всего в квадратный фут. Здесь лежала стопка незапечатанных конвертов коричневого цвета. Сара принялась исследовать их содержимое: акции и копии счетов в Швейцарском банке. Общий вклад по состоянию на июнь составлял чуть больше полумиллиона долларов. Для удачливого банкира лет тридцати пяти не так уж много, могло бы быть и побольше. Акций, быстро подсчитала Сара, еще миллиона на два. Да, Скарпирато богат, но в разумных пределах, так что, если у него нет каких-нибудь тайных счетов или тайной недвижимости, не похоже, чтобы именно он был одним из звеньев затеянной Эрноттом и Витале преступной игры.

Положим, его перешептывания с Эрноттом выглядят подозрительными, но, с другой стороны, это может быть всего лишь обычный обмен информацией — в торговом зале о таких предметах громко говорить не принято. Посоветовавшись с Эрноттом, Скарпирато увеличил объем сделок, но и в этом ничего такого особенного нет. А если доход банка получился необычно большим, что же, если кто полюбопытствует, он всегда объяснит это своим финансовым гением.

Специфическая атмосфера торгового зала оказывает воздействие на человеческое восприятие, тут слишком легко утратить контакт с реальной действительностью. Самодовольство и тщеславие Скарпирато вполне могут ослепить его. Скорее всего он просто подыгрывает Эрнотту, сам того не подозревая.

Сара положила конверты на место, закрыла сейф и несколько раз повернула диск, чтобы скрыть следы вторжения. Затем еще раз обошла квартиру, словно убеждаясь, что ничего не забыла, и вышла на улицу. Через десять минут появилась уборщица.


Мэттью Эрнотт сидел у себя за столом, яростно выкуривая сигарету за сигаретой. Время от времени взгляд его невольно падал на соседний стул, где должна была сидеть Сара. Но сейчас тут никого не было. Эта сучка Масами, наверное, предупредила ее, и теперь Сара скрывается.

Вообще-то он не собирался обрабатывать девчонку так крепко, но выбора не было, а, ударив один раз, он уже не мог остановиться. Услышав, как хрустнули под кулаком ее ребра, он буквально обезумел, Теперь, когда ярость давно улеглась, он почувствовал укол совести, но тут же, впрочем, отмахнулся от переживаний. Сломанные ребра срастутся, разбитое лицо заживет.

Что его действительно тревожило, так это отсутствие Йенсен. Необходимо с ней увидеться, послушать, что скажет, и убедиться в том, что она никому не успела проболтаться. На миг Эрнотт подумал, что, может, Сара уже настучала в полицию, но тут же отогнал эту мысль. Нет, просто подзаработать захотелось. Сучка эдакая, шантажистка маленькая.

На табло трижды мигнул сигнал, и тут же, обрывая его мысли, раздался громкий телефонный звонок. Уилсон ответил первым.

— Мэттью, это тебя. Карла.

Эрнотт взял трубку, быстро бросил несколько слов, отключился, надел пиджак и решительной походкой отправился к выходу. Он вошел в туалет, убедился, что здесь больше никого нет, и заперся в кабинке. Там он извлек из внутреннего кармана сотовый телефон и принялся ожидать, пока мигнет сигнал. Тот не замедлил, и Эрнотт нажал нужную кнопку.

— Мне только что позвонили. Говорят — скупай лиры. По-крупному. И немедленно. — Карла говорила запинаясь и в то же время чрезвычайно возбужденно.

— Проклятие, — пробормотал Эрнотт. Только этого ему сейчас недоставало. Он быстро оценил ситуацию. Придется действовать, иначе могут заподозрить неладное. — Ладно, займусь. — Он перешел на шепот: — Не волнуйся, все будет в порядке.

— Да уж постарайся, — фыркнула Карла.

Эрнотт выключил телефон и вернулся на место. Все будет хорошо, убеждал он себя. Надо только отыскать Сару Йенсен, заставить ее молчать — так и ей будет спокойнее.

Эрнотт огляделся. Уилсона нигде не было видно, Скарпирато сидел у себя в кабинете. Эрнотт вышел на связь и продал восемью долями восьми разным брокерам 50 миллионов долларов в обмен на лиры. Это для себя. Затем он повторил ту же операцию, но, увеличив сумму продаж до ста миллионов, — для банка. Заполнив формы и бросив их в лоток, он переключил внимание на экран.


Фиери с удовлетворенной улыбкой повесил трубку. Как и всегда, Катанья был краток, неразговорчив, но смысл звонка совершенно ясен: покупать лиры. Немедленно. И по-крупному.

Он сразу же набрал номер своего брокера Кальвадоро и отдал ему соответствующее распоряжение: триста миллионов долларов в обмен на лиры. По обычной схеме. Покончив с этим, Фиери уставился куда-то вдаль.

Насчет Катаньи он теперь не беспокоился. Фиери не только установил за ним круглосуточное наблюдение, но также выяснил через конфиденциальные каналы его положение в правительстве. Судя по всему, с ним все в порядке, никаких подозрений. Наверное, рассуждал сам с собой Фиери, так будет не вечно, но пока Катанья остается золотой жилой, и вычерпать ее нужно до дна. Так что разговаривал он с ним сегодня на редкость ласково. Никаких оснований быть им недовольным нет.

Катанья почувствовал это и вздохнул с облегчением. Раньше он боялся, что Фиери перестает ему доверять — держится как-то отчужденно. Но теперь страхи рассеялись. Тайн его никто не знает. О связях с Фиери и Витале никому не известно. А если герр Мюллер что и подозревает, то это так, дым, дунь — и рассеется. Катанья непринужденно откинулся на кресле у себя в кабинете в Банке д’Италия и с удовольствием раскурил сигару.


В девятистах милях отсюда Сара Йенсен возвращалась от Данте к себе, пытаясь собраться с мыслями. Войдя в дом на Карлайл-сквер, она первым делом включила автоответчик и в ожидании, пока включится запись, начала неторопливо переодеваться. Внезапно она так и застыла на месте. Послышался прерывающийся голос Масами:

— Сара, это я. Если ты не одна, сразу выключи запись. — Последовала длительная пауза, и Масами заговорила вновь: — Слушай, должна тебя предупредить. Эрнотт до всего докопался, нашел «жучки» и на работе, и у Карлы. Вчера вечером он был у меня. Я сказала, что ничего не знаю. Тогда он избил меня. — Теперь Масами говорила ровно и бесстрастно. — Мне пришлось во всем признаться. Извини. Я сказала, что ты затеяла все это, потому что боялась, что он хочет от тебя избавиться, и, чтобы застраховаться, решила собрать на него компромат. Впрочем, ведь так оно и есть. — Масами негромко рассмеялась.

Это на тот случай, если я все же не одна, подумала Сара. Запись кончилась.

Сара поспешно набрала номер Масами. Никто не ответил. Ее охватили гнев и отчаяние. И еще она чувствовала себя виноватой. Сара изо всех сил, так, что капельки крови выступили, вонзила ногти в ладонь. Немного придя в себя, взяла с кофейного столика пачку сигарет и закурила. В голове чуть прояснилось. Во-первых, надо как-то решить вопрос с Эрноттом, во-вторых, придумать, как дальше быть с заданием. Как бы объединить одно и другое.


Час спустя Сара неторопливо пересекала торговый зал. По крайней мере у нее хватило времени полностью взять себя в руки и придумать версию, которая, как она надеялась, прозвучит убедительно. Если ей удастся ничем себя не выдать, появляется небольшой шанс проникнуть в самое ядро гнусной аферы, а заодно выяснить, кто все-таки эти Третий и Четвертый (что Скарпирато здесь ни при чем, Сара была теперь уверена). Тогда у Баррингтона доказательств будет больше, чем достаточно. Но с местью придется повременить, сейчас у нее другая роль. Она несколько раз глубоко вздохнула и села на свое место рядом с Эрноттом.

Он с удивлением посмотрел на нее, и тут же глаза его налились яростью. Не давая ему и рта раскрыть, Сара понимающе улыбнулась:

— Пожалуй, нам стоит поговорить, ты не против? Может, выйдем? — Она поднялась и двинулась к выходу. Мрачно посмотрев Саре в спину, Эрнотт тяжело затопал вслед. Скарпирато с удивлением наблюдал за ними из своего кабинета.


Они оперлись о железную, выкрашенную в зеленый цвет решетку парапета вдоль набережной Темзы. Над ними нависало здание ИКБ. Река медленно несла свои воды. Мимо прополз, наполовину погрузив брюхо в грязную, засоренную реку, какой-то буксир. Он тащил за собой огромную баржу, груженную кирпичом. За ним, то взмывая, то ныряя в воду, с пронзительным криком неслись чайки. Повсюду вдоль набережной, перешептываясь, а то взрываясь смехом, стояли парочки. Кое-кто бросал любопытные взгляды на моложавого банкира и стоявшую рядом с ним красивую женщину. Он был насуплен, она, напротив, небрежно опиралась на парапет, насмешливо поглядывая на спутника. Со стороны могло показаться, что они ссорятся, при этом преимущество явно на стороне женщины.

Эрнотт остановил на Саре тяжелый подозрительный взгляд, словно говоря: не вздумай со мной шутить, малышка. Сара спокойно закурила, затянулась несколько раз и стряхнула пепел в грязную воду. Раздраженный ее молчанием, Эрнотт почти выкрикнул:

— Ну и что это за игру ты, черт возьми, затеяла?

Не отрывая глаз от реки, Сара сделала еще пару затяжек и наконец повернулась к нему. Она улыбалась, но смотрела на Эрнотта остро и пронзительно.

— Не хочу оставаться в стороне.

Эрнотт поднял очи горе, шагнул к Саре и изо всех сил сжал ей запястье.

— Послушай, идиотка ты эдакая, ты ведь даже не понимаешь, во что ввязываешься.

Сара подалась немного назад, поставила каблук на его левую ногу и перенесла на нее всю тяжесть тела. Эрнотт поднял руку и уже собирался вмазать ей, но что-то в ее лице остановило его. Он выпустил ее запястье, и Сара отступила.

— Ошибаешься, прекрасно понимаю. Вы там целую шайку организовали и неплохие делишки прокручиваете. Вот и мне захотелось присоединиться. — Сара оперлась о перила, зацепившись каблуком за нижнюю планку. — Должна признаться, ничего в этом роде я не ожидала, рассчитывала только на то, что твоя очаровательная Карла хоть как-нибудь ненароком тебя подставит, и тогда можно будет держать тебя на коротком поводке. — Сара помолчала, не отводя взгляда от его раскрасневшегося от ярости лица. — Насколько я понимаю, все это тебе уже известно со слов моей подруги. Но потом я кое-что разузнала о вашей грязной афере. — Эрнотт открыл было рот, но Сара подняла руку, не давая ему сказать ни слова. — Но можешь не волноваться. Никому ничего говорить я не собираюсь. Да и при желании вряд ли бы это имело смысл — ведь и я не в лучшем свете предстаю во всей этой истории. — Сара говорила небрежно, даже слегка улыбаясь.

Заметно было, что Эрнотт понемногу успокаивается. Сара продолжала тем же спокойным, как бы урезонивающим тоном:

— Все, что мне нужно, — моя доля информации. И ничего более. Если договоримся, пленки будут надежно упрятаны в банковский сейф и останутся там навсегда. Никто и не будет знать об их существовании. Разве только со мной что-нибудь произойдет. В этом случае они будут переданы инспектору Мейнарду из отдела по борьбе с экономической преступностью. — О Мейнарде она прочитала не далее как вчера в «Ивнинг стэндард». Сейчас это имя пригодилось.

Мрачно глядя на нее, Эрнотт какое-то время хранил молчание. Затем заговорил — яростно и прямо:

— Не хочешь, стало быть, оставаться в стороне. Отлично. Не останешься. Катанья как раз только что позвонил. Надо скупать лиры. По-крупному. И немедленно.

Сара в последний раз затянулась и, убедившись, что сигарета догорела до самого фильтра, швырнула ее в реку. Потом устремила взгляд вдаль, где вода, почти черная в этом месте, протекала под Тауэрским мостом, и с улыбкой повернулась к Эрнотту:

— Ну что ж, в таком случае пошли.


Пересекая торговый зал, Эрнотт шел футах в двух позади Сары, словно конвоируя ее. Сара села за стол и быстро набрала номер Парижского банка. Эрнотт подключился к той же линии и взял параллельную трубку. Макдермот откликнулся почти сразу:

— А, это ты, Сара. Как делишки?

— Все путем. — Сара говорила отрывисто и деловито. — Как там у тебя стоит лира к доллару, если по-крупному?

Джонни бросил взгляд на монитор. Лира к доллару. Что-то не похоже на Сару. Что бы это могло значить? Впрочем, ответил он без промедления:

— Один к 1687,60.

— Меняю по этому курсу пятьдесят миллионов долларов.

Наступило неловкое молчание. Лира — не такая валюта, чтобы заключать столь крупные сделки. Маклеров такие операции обычно настораживают.

— Ладно, заметано. Пятьдесят по 1687,60. — Энтузиазма в голосе Макдермота не слышалось, тем не менее он зафиксировал сделку.

— Джонни, это я для себя, на мой счет.

— Ты что, с ума сошла? — взорвался Джонни.

— Слушай, я знаю, что делаю, — оборвала его Сара.

Последовала напряженная пауза, оборвавшаяся стандартным: «Заметано».

— Ладно, мы с тобой еще потолкуем, — пробормотал Макдермот, покончив с необходимыми формальностями.

Положив трубку, он яростно провел рукой по волосам и огляделся. Вроде никто ничего не заметил. Все были заняты своим делом, беспрестанно названивая по телефону, выслушивая вопросы, давая ответы. Макдермот посмотрел на монитор. Ну же, проклятая лира, давай подскакивай, а то все мы окажемся в дерьме.

— Слушай, в чем дело? — спросил Эрнотт. — Чего это он кипятком писает?

— А тебе не кажется, что пятьдесят миллионов на личный счет — слишком большая сумма? — улыбнулась Сара. — Это же более чем в десять раз превышает мой маклерский лимит. У меня на счете всего двести тысяч фунтов.

Эрнотт побледнел.

— Тогда ты действительно сошла с ума. Тут же не обойдется без аудиторской проверки. Да они там все на уши встанут.

— Да? А откуда они узнают? Ведь это мое дело — посылать им копию чека или не посылать.

— Короче, ты собираешься действовать втихую?

Сара кивнула.

— Ну а Макдермот? Ему-то каково будет?

— На его месте я бы посильнее зажмурилась. Полагаю, таких сделок у него будет сегодня штук сорок. С какой же стати обращать особое внимание именно на эту?

— Ну а если все-таки аудиторы пронюхают?

— Что ж, тогда кому-нибудь придется, — Сара нежно улыбнулась, — перевести на мой счет ровно столько, сколько нужно, чтобы покрыть ставку.

— И ты думаешь, что это буду именно я? Совсем спятила.

— А у тебя нет особого выбора, — засмеялась Сара. — Вряд ли тебе захочется, чтобы аудиторы задавали мне разные неудобные вопросы, разве не так? Но вообще-то особо опасаться тебе, по-моему, нечего, разве что Катанья ошибся, а это сомнительно.

Но внутри у Сары все дрожало. Она повернулась к монитору. Оставалось только ждать.


Джонни Макдермот пристально вглядывался в монитор и на чем свет клял Сару Йенсен. Она же просто обвела его вокруг пальца. Он-то был уверен, что сделка заключается от имени ИКБ и, следовательно, обеспечивается гигантским резервным фондом этого банка. И вот вам пожалуйста: он вводит в компьютер необходимые данные, и тут Сара заявляет, что речь идет о личном счете. Конечно, можно было отказаться. И, наверное, надо было отказаться. Но все-таки что-то его остановило. Может быть, старая дружба. А может быть, ее тон — было в нем что-то такое… Ладно, сейчас уже поздно рассуждать, все равно ничего не переиграешь. Оставалось только надеяться, что никто ничего не заметит и что курс лиры поползет вверх. Тогда Сара даст отмашку, и все будет шито-крыто. Но если лира покатится вниз, то не только в мгновение ока испарятся ее двести тысяч — ей вообще нечем будет обеспечить сделку. И даже страшно представить себе, что последует. Его, естественно, вытурят, ее тоже, да разве только это? Полиция, суд, присяжные — все это мгновенно промелькнуло у него в сознании.


Через пятнадцать минут по экрану компьютера побежала строка: «Италия повышает обменный курс лиры на один процент». Сара и Эрнотт широко заулыбались. Макдермот почувствовал одно временно страх и облегчение. В ноздри ему ударил безошибочный запах грязных денег. Но по крайней мере Саре Йенсен хватит капитала обеспечить свою сделку, и, если повезет, все они соскочат с крючка.

Еще минуту спустя курс лиры поднялся на четыре процента. Дальше — больше. Навар Эрнотта колебался где-то вокруг двадцати одного миллиона долларов. Он потянулся к телефону и закрыл торги — что банковские, что свои личные. Оставалось только подбить бабки.

К этому времени Сара увеличила свое личное состояние больше, чем на два с половиной миллиона долларов. Она едва сдерживалась — внутри все ходуном ходило. Голова шла кругом. Полностью захваченная своей мошеннической игрой, она не сводила глаз с экрана. Ощущение сейчас было совсем другое, чем неделю назад, когда она совершила свою первую незаконную сделку — от того мандража и следа не осталось.

Минута шла за минутой, и риск постоянно повышался, аж живот подводило. Ведь в любой момент лира, подскочив, могла и упасть, притом столь же стремительно. Какой-нибудь политический скандал или, положим, убийство, и все — она на нуле, да и ее проделки выйдут наружу. Надо кончать. Но что-то ее удерживало. Завороженно глядя на экран, Сара продолжала свою великую игру.

Она была охвачена неудержимой, похожей на любовную лихорадку, дрожью. И так продолжалось минут пятнадцать. В конце концов она не выдержала и позвонила в Парижский банк. Макдермот тут же схватил трубку.

— Доллар — лира, живо, Джонни.

— 1585,40.

— Все, довольно. — Сара сделалась на три миллиона богаче.

— Понял. — Опять в его голосе и ярость, и облегчение.

Макдермот с медицинской точностью подвел итог сделки и отключился. Попозже он позвонит ей домой и уж тогда разузнает, что к чему, благо каждое твое слово не записывается на пленку.


Сара откинулась на спинку стула, вздохнула всей грудью, щелкнула зажигалкой и жадно затянулась. Эрнотт пристально посмотрел на нее. Чокнутая, это уж точно. За всю свою банковскую карьеру ему не приходилось видеть, чтобы рисковали так по-крупному. Пусть Катанья и подсказал, что делать, но ведь стопроцентной гарантии нет, всегда что-нибудь может повернуться не так. Да, фантастический риск. Но ее он, кажется, только подстегивает. Если бы все пошло иначе и курс лиры упал, где бы она была? Назначили бы расследование, и все их фокусы выплыли бы наружу. И Сара бы вместе с собой увлекла на дно всех остальных.

Неожиданно к горлу подступила тошнота. Эрнотт зажег сигарету, глубоко затянулся и с шумом выпустил дым. Дышал он тяжело, но, кажется, начал немного успокаиваться — может, от никотина. Он снова посмотрел на Сару. Она безмятежно следила за строчками на экране. Стерва чокнутая, черт бы ее побрал. Но на его стороне. Эта мысль принесла ему некоторое облегчение, однако же вариант тут такой: лучшее из худшего. Он неуверенно улыбнулся ей:

— Нет, ты совершенно безумная, тебе это известно?

Она заговорщически подмигнула ему, но взгляд ее оставался холодным.

— Сколько сделал, Эрнотт?

— Двадцать миллионов. — Самодовольство победило осторожность, и глаза у него заблестели.

Сара негромко присвистнула.

— В черную среду Сорос сделал миллиард.

— Да, но законным путем.

— Твоя правда… но только подумай, сколько бы я мог сделать незаконно.

— И сколько же?

Эрнотт опомнился:

— Не скажу.

Он посмотрел на часы. Половина второго. Самое время смыться отсюда, позвонить Карле и отметить это дело. Почувствовав неожиданный приступ клаустрофобии, он вскочил на ноги.

— Я обедать.

— Выпей за мой счет бокал шампанского.

Эрнотт поморщился. Пусть теперь они играют в одной команде, но больше ничего не изменилось: все такая же сучка.

Скарпирато вышел из кабинета. Уилсон болтал с кем-то из девчонок из регистрационного отдела. Больше никого поблизости не было.

— Как твоя голова?

Сара рассеянно посмотрела на него:

— Все прошло, спасибо.

Скарпирато улыбнулся. Сара отвернулась. Она буквально не выдерживала его взгляда. Черт, устроила обыск в его квартире — иначе как предательством это не назовешь. В ушах у нее звучал хриплый голос Масами. И от только что закончившейся игры она еще не отошла. Многовато всего, пожалуй. Для Скарпирато в ее сознании места не оставалось. Невидящими глазами Сара посмотрела на пробегающие по экрану строчки. Скарпирато постоял еще немного, а потом, не говоря ни слова, повернулся и направился к себе в кабинет.

Сара проводила его взглядом и окликнула Уилсона:

— Слушай, Саймон, не подменишь меня сегодня?

— Идет, — издали улыбнулся он, — только завтра твоя очередь.

— Ясное дело. — Сара взяла сумку и, выйдя на улицу, остановила такси. Путь ее лежал на Мэйфер.

Все это время она думала о Масами, тревога за подругу не отпускала, даже когда вокруг творились все эти безумные вещи. Звонила она ей все утро, но откликался только автоответчик. Сара не сомневалась, что Масами дома, просто не хочет подходить к телефону. Двадцать минут спустя она уже звонила ей в дверь. По прошествии некоторого времени послышался голос Масами — словно с того света. Сара коротко откликнулась, и тут же дверь, щелкнув, отворилась.

Сара взбежала наверх, в спальню. Масами лежала на плоской подушке, покрытая бледно-голубым кашемировым одеялом. Поймав ее слабую улыбку, Сара почувствовала, как внутри у нее все переворачивается. Масами почти невозможно было узнать. Куда девались тонкие черты и гладкая белая кожа? Все лицо чудовищно распухло и было покрыто лиловыми синяками. От левого глаза через всю щеку тянулся кровоточащий шрам. Глаза так покраснели, что белков почти не видно. Губы раздулись, во рту не хватало двух зубов. С трудом высвободив изящную руку, Масами жестом пригласила Сару сесть в кресло рядом с кроватью. На негнущихся ногах Сара подошла поближе и последовала приглашению. Она глядела на подругу и не знала, что сказать. Она вся тряслась от ярости и сострадания, по спине струйками стекал пот. На глаза навернулись слезы. Не сдерживая себя, Сара разрыдалась:

— О Боже, Масами, какой кошмар. Мне так стыдно. Я и не представляла, что такое может случиться. Да если бы я хоть на минуту подумала, никогда бы…

— Ладно, что было, то прошло, — остановила ее Масами. Говорила она с трудом, останавливаясь после каждой фразы. — То есть постольку, поскольку это меня касается. Вчера и сегодня утром был доктор. Он немного подремонтировал меня. Через шесть недель все это пройдет. — Она прикоснулась рукой к лицу. — И с ребрами тоже все будет в порядке. В полицию обращаться не собираюсь. По-моему, так будет лучше. — По ее улыбке Сара почувствовала, что Масами догадывается: на кон поставлено нечто большее, чем подковерные игры внутри банка, но предпочитает, и правильно делает, слишком глубоко в эту историю не залезать. А помимо того, кажется, понимает, что и Саре не хотелось бы иметь дело с полицией.

Сара нежно погладила подругу по волосам. Масами глубоко вздохнула и обхватила себя руками, словно стараясь вернуть ребра на место.

— Не волнуйся, Сара. Мэттью Эрнотт и его компания свое получат. Так или иначе. В этом я совершенно уверена.

Сара мягко сжала ее руку:

— Можешь на меня рассчитывать.

Глава 20

Всю вторую половину дня Сара провела, стараясь избегать общения с Эрноттом. Всякий раз, когда он попадался ей на глаза, она с трудом удерживалась от того, чтобы не вонзиться ногтями прямо ему в лицо. Она отправилась на целый час в библиотеку, закопавшись в газетные подшивки, и делала вид, что читает «Экономиста».

Вернувшись к себе, Сара принялась слоняться по залу, болтать с коллегами, курить и поглощать кофе в немыслимых количествах. К четырем ей сделалось совсем скверно, она с трудом держала себя в руках. Надо уходить. Она вернулась на место, выключила компьютер, подхватила сумочку и, вымученно улыбнувшись, попрощалась со всеми. Поспешно продвигаясь к выходу, она едва не столкнулась с Карлом Хайнцем Кесслером, который как раз делал один из нечастых своих обходов торгового зала. Бросив на ходу «извините», Сара обогнула его и продолжала свой путь. Кесслер недовольно посмотрел ей вслед, затем перевел взгляд на часы.

— А я и не знал, что мы здесь заканчиваем работу в четыре, — обратился он к Эрнотту.

— Ну как же, она выше всего этого. Правила существуют для всех, только не для нее.

Кесслер пристально посмотрел на Эрнотта:

— И чего это она вам так не по душе? Да что там не по душе, иногда даже кажется, что вы ее боитесь.

— Что за ерунда. Просто она действует мне на нервы, вот и все. Знаете, сидеть бок о бок с такой особой восемь часов в день, пять дней в неделю… Да тут никакого терпения не хватит. — Эрнотт глубоко вздохнул и пожал плечами, стараясь всем своим видом продемонстрировать полное равнодушие.

— Ладно, я пришел сюда не за тем, чтобы обсуждать эту Йенсен, — негромко сказал Кесслер. — С курсами сегодня, похоже, творилось что-то очень любопытное. Неплохо бы посплетничать. Как насчет завтрашнего вечера? Скажем, в половине восьмого, у «Марко»?

Эрнотт кивнул в знак согласия.


Сара вернулась домой в половине пятого и сразу позвонила Джейкобу. Через час тот был у нее. Бегло оценив ее сумрачный, подавленный вид, он сел за кухонный стол.

— Насколько я понимаю, тебя разоблачили.

— А как ты узнал?

— Ну, это просто. Вчера вечером мне позвонил приятель и сказал, что с одного из «жучков» сигналов больше не поступает. Разумеется, тому могло быть и вполне невинное объяснение: скажем, уборщица случайно задела за проводок. И, честно говоря, я надеялся на что-то в этом роде… пока не увидел тебя. Так что там произошло?

Сара посмотрела на спокойное, участливое лицо Джейкоба в тайной надежде обнаружить хоть какие-нибудь следы тревоги. С Джейкобом всегда так — по мелочам он чуть не в панику впадает, а когда речь идет о вещах действительно серьезных, хранит полное спокойствие.

— Эрнотт обнаружил «жучки» на работе и у Карлы. Он избил Масами. Лицо у нее — как подушечка для булавок, и сломаны два ребра.

Джейкоб поморщился, как от боли. Сара продолжала:

— Мне надо было убедить Эрнотта, что моя единственная забота — участие в доле. По-моему, мне это удалось. — Сара мрачно улыбнулась. — Итальянцы подняли сегодня курс лиры. Эрнотту об этом сообщили. Через Катанью. И знаешь что? Он явно считает, что мне известно куда больше, чем это есть на самом деле. А иначе почему он открыто назвал это имя? Так и сказал: «Катанья советует скупать лиры». Вот я и накупила лир на пятьдесят миллионов, потом продала и заработала таким образом три миллиона. — Сара пожала плечами. — Можно считать это моими верительными грамотами. По-моему, у Эрнотта исчезли последние сомнения. Вопрос теперь заключается в том, доложит ли он о случившемся номерам Третьему и Четвертому и поверят ли мне они. Раньше я считала, что Третий — это Скарпирато, но теперь вижу, что это не так. Но если продержусь в ИКБ еще какое-то время, наверняка все разузнаю.

За маской хладнокровия в глазах Джейкоба мелькнул испуг.

— Послушай, Сара, эти люди — чистые безумцы. По-моему, тебе пора завязывать со всей этой историей. — Говорил Джейкоб негромко, запинаясь, и было сложно понять: то ли он просто боится за нее и Масами, то ли сердится.

— Ни за что, — упрямо замотала головой Сара. — Ради Масами, и, разумеется, не только. И не волнуйся ты, ради Бога. Эрнотт на крючке. Он считает, что я на его стороне, да и в любом случае я сказала: если со мной что-то случится, пленки окажутся в отделе по борьбе с экономической преступностью. Он побледнел как смерть. Да и верит, верит он мне, с чего же ему выводить меня из игры?

— Не смей даже и шутить так, — сердито сказал Джейкоб.

Какие уж тут шутки, грустно улыбнулась про себя Сара.

Джейкоб почувствовал, как на него наваливается усталость. Он старый человек и давно уже не играет в эти игры. И не думал, что снова придется играть.

— Слушай, Сара, — тяжело вздохнул он, — надеюсь, твой Баррингтон понимает, что происходит, потому что лично я — нет. Как думаешь, он-то что на все это скажет?

Сара задумчиво посмотрела куда-то в сторону.

— А вот сейчас и выясним. — Она перелистнула записную книжку, подняла трубку и набрала номер Баррингтона. — Господин президент, это Сара Йенсен.

— Добрый день, Сара, как дела? — Голос на другом конце провода журчал свободно и даже весело.

— Спасибо, все нормально. Звоню доложиться. Происходит кое-что интересное — и хорошее, и плохое. Я установила подслушивающие устройства на квартире у Карлы Витале и в ИКБ. Эрнотт их обнаружил, вычислил, что это моих рук дело, и налетел на меня как сумасшедший. Я сказала, что пошла на это из боязни. Он, дескать, мог устроить так, чтобы меня выгнали из банка, и, чтобы застраховаться, мне нужно собрать на него какой-нибудь материальчик. И далее: мне все известно про аферу, и я хочу своей доли. Он проглотил этот крючок и запел. Сказал, что информация поступает от Катаньи.

Сара остановилась. На том конце провода тоже наступило молчание. Наконец Баррингтон заговорил.

— Да, действительно интересно, — задумчиво протянул он и тут же добавил уже вполне деловито: — Слушайте, сейчас я опаздываю на совещание, перезвоню попозже.

— Хорошо, буду ждать. — Она повесила трубку, потянулась за сигаретой и посмотрела на Джейкоба. — Боюсь, ты прав. Баррингтон говорит, что сейчас очень занят, позвонит попозже. По-моему, он просто тянет время. Не знает, что сказать. Но если не знает он, тогда кто же?

— Между прочим, — Джейкоб покачал головой, — ты так и не сказала ему, что и сама…

— Действительно. Ну да ладно, с этим успеется.

Энтони Баррингтон задумчиво посмотрел на старинные напольные часы, возвышающиеся в углу кабинета. Похоже, его опасения насчет Сары Йенсен имели-таки основания. Слишком уж она независима, мчится бог весть куда, словно сорвавшаяся с привязи лошадь. А ведь считается, что направляет ее он. Это он задействовал ее в этом деле, хотя, с другой стороны, не следует забывать, что вообще-то инициатива исходила от Бартропа. Это его затея. Вот пусть и расхлебывает. Баррингтон вызвал Этель:

— Соедините меня, пожалуйста, с Джеймсом Бартропом. Есть новости, Бартроп, — сразу же перешел к делу Баррингтон. — Хорошие и плохие. Хорошая заключается в том, что Сара обнаружила источник. Это Катанья. А плохо то, что Мэттью Эрнотт ее вычислил. Каким-то образом, не знаю уж каким, ей удалось убедить его, что нужна ей, по ее собственным словам, лишь «своя доля». И вроде он клюнул. Но я лично в этом не уверен, и мне что-то не по себе. Все это дело принимает какой-то нехороший оборот. Ничего похожего на ту чистую медицинскую операцию, о которой вы говорили. Может, пора призвать на помощь кого-нибудь еще, например, Специальный отдел или, допустим, М15? Ведь в конце концов это в некоторой степени их территория, не правда ли?

Бартроп слушал не перебивая. А когда заговорил, голос его звучал спокойно и непринужденно:

— Знаете ли, господин президент, по-моему, все оборачивается наилучшим образом. Я даже и надеяться на это не смел. На мой взгляд, беспокоиться совершенно не о чем, наоборот, Бога надо благодарить, что послал такую удачу. На лучшее и рассчитывать было трудно. У нашей дамы теперь есть все шансы разоблачить аферу, а там, глядишь, и всю мафию. Она доказала, что умеет действовать четко и хладнокровно. И если ей кажется, что Эрнотт ничегоне заподозрил, то так оно, должно быть, и есть. Впрочем, там видно будет. Видите ли, господин президент, сама по себе афера не рассосется, а ведь кончать-то с ней надо, верно? Вопрос, следовательно, состоит в том, кому сподручнее заниматься этим делом? Мы с самого начала решили: нам с вами. И по-моему, ничего не изменилось. Если привлечь кого-то еще, да ту же Пятерку или спецотдел, то все только запутается. Они неизбежно вторгнутся в нашу сферу деятельности. И тогда получится самое худшее: из наших рук дело уплывает, а ответственность все равно ляжет на нас. Можете себе представить, что получится в результате? Конечно, надо подумать и о Саре Йенсен. Теперь уж я полностью беру ее на себя, хотя высовываться не буду. Мне это не с руки — вот так просто взять и обнаружить себя. Да и ей это вряд ли понравится. Нет, лучше всего давайте придерживаться первоначального плана, иначе бедная девочка совсем запутается.

— Все понятно, Бартроп, — тяжело вздохнул Баррингтон, — но не могу сказать, что я в совершенном восторге.

— Вполне разделяю ваши чувства, господин президент, однако же за все приходится платить, абсолютно безупречных решений не бывает. Но я действительно считаю, что мы выбрали наиболее безболезненный путь. Вы должны признать, что на такие результаты и в такие краткие сроки мы и рассчитывать не могли.

— Это верно. — Баррингтон задумчиво посмотрел на оранжерею за окном и на некоторое время погрузился в молчание. — Ладно, давайте продолжать в том же духе. Я по-прежнему буду поддерживать связь с Сарой Йенсен, а вы позаботитесь о прикрытии.

— Непременно.

— Наверное, как-то надо это зафиксировать… — Это была не столько просьба, сколько требование.

— Нечто вроде «конфиденциального обязательства», как говорят в банковских кругах?

— Ну что ж, пусть будет так.

— Через пару дней соответствующая бумага будет у вас.

Бартроп с облегчением повесил трубку, скрестил ноги, взглянул в окно и улыбнулся собственному отражению. Любопытно все складывается. С каждым днем Баррингтон вызывал у него все большие сомнения, а вот Сару Йенсен он невольно зауважал. Ничего не скажешь, повезло с ней; пусть действует немного не по правилам, да и непредсказуема, но, если ее верно направлять, слов нет: бесценное приобретение.

Баррингтону в одиночку ни за что не справиться. Это ясно. Ему нужна нянька, но эту роль Бартроп вполне был готов играть сам. Все, что хоть на шаг приближает его к Антонио Фиери, достойно любых усилий.

План смелый, хотя и рискованный. Баррингтон будет «вести» Сару, а она выведет его на Антонио Фиери. Вся собранная ею компрометирующая информация будет в свое время передана Шестеркой итальянским властям. Он, Бартроп, позаботится о том, чтобы Сара осталась в тени; пусть она будет «свободным агентом», от которого, если кому-нибудь придет в голову задавать ему всякие неудобные вопросы, можно откреститься. Фиери и его сообщники будут арестованы и осуждены. И Бартроп достигнет главной своей цели: если Фиери выведут из игры, всей его наркомафии будет нанесен сокрушительный удар. А там на свет Божий выплывут и иные делишки. Все или почти все аплодисменты достанутся друзьям. Да еще какие аплодисменты — общая овация. Все встают. Это его триумф. И аплодисменты тоже его. А они ему нужны, ох как нужны. И делиться такой славой он ни с кем не собирается.

Таков был план действий. Но следует соблюдать осторожность. Многое зависит от того, насколько Баррингтону удастся держать Сару Йенсен в узде. Не менее важно, чтобы все детали операции сохранялись в тайне.

Дело в том, что в силе этой операции заключалась ее же слабость. Сработала Сара, ничего не скажешь, на славу: проникла в ИКБ и докопалась до Катаньи. Но слишком уж она умна и слишком непредсказуема. Это опасно. В своем положении президента Английского банка Баррингтон, конечно, идеальная фигура для такой операции, но, если на него начинают давить, он поддается. Ему есть что терять, и немало, если дело провалится.

Надо каким-то образом держать его на привязи, а через него и Сару. Впрочем, это не проблема, Баррингтон зашел слишком далеко, чтобы соскочить с тележки. Ставки слишком высоки, и он будет шагать в ногу, хотя бы ради собственной безопасности. Что же касается Сары Йенсен… Что ж, не впервой ему иметь дело с такими женщинами. Как-нибудь справится.


На душе у Энтони Баррингтона было неспокойно, и в то же время он испытывал облегчение. Отходить в сторону поздно. Остается, как договорились, «пасти» Сару, хотя изо дня в день это занятие становится все более раздражительным. Хорошо хоть Бартроп взял на себя все заботы о ее безопасности. А он, Баррингтон, выступит просто в роли посредника, передающего Саре указания Бартропа, а ему — добытые ею сведения. А если в промежутках что-нибудь пойдет не так — не его проблема. Уговорив себя таким образом, он позвонил Саре.

— Прошу прощения, — Баррингтон говорил быстро, не делая никаких пауз, словно ему страшно некогда, — совсем эти чертовы совещания замучили, одно за другим. Вы молодец. Чуть-чуть поскользнулись, но в целом прекрасно сработано. Благодаря собственной сообразительности у вас сейчас превосходное положение. Так что постарайтесь извлечь из него максимум. Действуйте, как прежде, может, что-нибудь еще обнаружится.

Баррингтон говорил уверенно, решительно, и это было довольно странно — ведь в последнее время он все больше мямлил. Саре начало казаться, что ей предстоит решить сразу две загадки. Во-первых — кто же все-таки эти Третий и Четвертый? А во-вторых, кто стоит за Баррингтоном, если, конечно, кто-то вообще стоит? В эту ночь он приснился ей в виде марионетки, приводимой в движение чьей-то невидимой рукой.


На следующее утро в четверть восьмого Мэттью Эрнотт поставил свой «мерседес» в подземном гараже ИКБ и, тяжело бухая башмаками на металлических подковках, выбежал на улицу. Заскочив на секунду в «Берли» отовариться завтраком, он поспешно двинулся дальше, к газетному киоску на Истчип, где обычно покупал свои «Мальборо». На сей раз, нарушая собственные правила, он купил две пачки. В последнее время Мэттью старался ограничиваться одной. Но сегодня день предстоял долгий, и без лишней зарядки никотина ему не обойтись.

Когда он появился на работе, Сара Йенсен уже сидела у себя за столом, покуривая сигарету и сосредоточенно глядя на экран компьютера. Она коротко кивнула ему и снова обратилась к бегающим строчкам. В течение всего дня Эрнотт старался упорно не замечать Сару, в чем, к своему облегчению, и преуспел — похоже, она целиком сосредоточилась на своих делах.

Эрнотт все никак не мог решить, что же сообщить нынче вечером Карлу Хайнцу Кесслеру. Можно сказать правду, и тогда скандала не избежать, в этом даже сомневаться не приходится; можно и соврать, что-нибудь придумать. Но Кесслер так или иначе до всего докопается — в этом тоже не приходится сомневаться.

К пяти часам голова у него буквально гудела. Эрнотт накурился до тошноты, даже пальцы слегка подрагивали. Осталось убить еще два с половиной часа. Эрнотт пошел в библиотеку и до половины седьмого листал газеты. Затем неторопливо направился назад, в торговый зал, но прямо к себе на место не пошел, а пристроился там, где сидели люди из регистрационного отдела прямо за их — его, Йенсен и Уилсона — спинами, только эти два ряда столов были отделены от них целой батареей компьютеров, а также кипами разнообразных деловых бумаг, так что друг друга им совершенно не было видно.

У регистраторов была своя изюминка, к которой, как пчелы на мед, тянулись едва ли не все местные обитатели, — компьютерные игры, которыми увлекался один из младших клерков по имени Андреас Раддинг.

Эрнотт огляделся по сторонам. Вроде никого не видно, все ушли. Он присел за стол к Раддингу и включил компьютер. Дойдя до середины игры, Эрнотт услышал у себя за спиной чьи-то голоса. Отыскав просвет между двумя кипами бумаг, Эрнотт осторожно выглянул наружу и увидел Скарпирато, выходящего из кабинета в сопровождении Сары Йенсен. Он приглушил звук на экране и, невидимый, напряг слух.

— Знаешь ли, Сара, с меня довольно. Не думаешь же ты, что я до бесконечности буду делать вид, будто ничего не случилось. Я в конце концов хочу знать, что происходит.

— Право, Данте, к чему столько вопросов?

— Сколько — столько? Всего один. Хватит! Я имею право знать, в чем, собственно, дело. Так что валяй, раскалывайся. Немедленно. И покончим с этим.

— Ради Бога, не так громко.

— Ерунда, никого здесь нет.

— Ну ладно, скажу, скажу. Только не здесь. Пошли куда-нибудь, выпьем по рюмке.

Эрнотту сделалось нехорошо. Он посмотрел на весело пляшущие на экране фигурки. Итак, Йенсен все знает, Мацумото тоже, а теперь еще и Скарпирато. Это уже слишком. Надо немедленно рассказать все Кесслеру и подумать о возможных последствиях. Буквально физически ощущая, как в животе все переворачивается, Эрнотт дождался, пока Скарпирато с Йенсен выйдут из зала, и позвонил Кесслеру. Трубку подняли на третьем звонке.

— Карл Хайнц, это Мэттью. Надо увидеться.

— Что за спешка? Тут у меня народ. Неужели полчаса нельзя подождать?

— Нельзя.

— Спускаюсь, — резко бросил Кесслер. Ему, похоже, передалось волнение собеседника.

Буквально через минуту он был внизу. Они с Эрноттом пошли в кабинет Скарпирато.

— Ну?

Эрнотт выложил все с начала и до конца. Кесслер молча смотрел на него. Наконец он заговорил:

— Итак, знают трое: Йенсен, Мацумото и Скарпирато.

— Да. — Эрнотт откашлялся. — Но у Йенсен самой рыльце в пуху, так что…

— Что за чушь, — презрительно фыркнул Кесслер. — Она просто провела финансовую операцию, ну, пусть с некоторыми нарушениями. Вот и все. Она всегда скажет, что решила последовать примеру: вы скупаете лиры, ну и она тоже. Никаким законом это не запрещено. Болван. Ей же нечего терять, неужели вы этого не понимаете?

Эрнотт опустил взгляд. Кесслер смотрел прямо перед собой. Встав, он собрался уходить.

— Ладно, что сделано, то сделано. Вам остается только держать рот на замке и, если что, немедленно докладывать. Ну а мне придется связаться с Катаньей.

— И что же он?.. — Эрнотт запнулся.

— Откуда мне, черт побери, знать, — выругался Кесслер. — Придумает что-нибудь. Он-то больше нас всех рискует. В конце концов он одновременно и агент, и участник. Сколько у него на счету?

— Я как раз только что подбросил ему восемь миллионов, — сказал Эрнотт, — так что теперь, наверное, на круг получится тридцать. Достаточно для того, чтобы считать себя полноправным и желанным участником команды.

— За это вам меня благодарить надо. — Кесслер посмотрел на Эрнотта с нескрываемой неприязнью и презрением.

Эрнотт тяжело поднялся, взял портфель и начал прощаться. Кесслер неожиданно с испугом посмотрел на него:

— А эту комнату вы проверили?

— Что значит — проверил? — нахмурился Эрнотт.

У Кесслера забилась жилка на виске, и в голове сразу же зашумело.

— «Жучок».

— Нет. — У Эрнотта подогнулись ноги. — Я думал, она только мной интересуется. Этот-то кабинет зачем прослушивать?

— С собой у вас эта штука? — Кесслер говорил очень тихо, очень спокойно, но с явной угрозой.

Эрнотт полез в портфель. Кесслер выхватил у него детектор, включил его, надел наушники и повернул колесико настройки. Лампочки на панели загорелись почти тут же.

— Нас слушают, — сказал Кесслер. Слова его отозвались в наушниках.


В трехстах ярдах от ИКБ в ресторанчике «Пиг энд Поук» разговаривали, устроившись за угловым столиком, Данте и Сара.

— Хоть убей, но все равно не могу понять, отчего ты больше не хочешь со мной встречаться. — Данте склонился к Саре, в глазах его, обычно холодных, сейчас явно угадывалась растерянность.

— Ну что ж, — вздохнула Сара. — Неверность. У тебя есть приятельница, у меня приятель. Отрицать это бессмысленно. Я, например, видела тебя с ней. — Это был, конечно, чистый блеф, но ведь не может быть, чтобы на протяжении последних нескольких недель Данте вообще не появлялся на публике с этой девушкой. Сара не сводила с него пристального взгляда. Он промолчал. — Чего уж тут скрывать? Да и в любом случае все останется между нами. Ну а мой приятель был в отъезде, но завтра возвращается. — Видит Бог, как хотелось, чтобы это было правдой!

— Стало быть, никакой надежды?

— Никакой, милый. — Сара легонько погладила его по щеке. — Никакой.

Скарпирато грустно улыбнулся и взял Сару за руку.

— Но друзьями-то мы останемся?

— Разумеется. — Сара сжала его руку.


В то самое время, как Данте с Сарой выясняли отношения в «Пиг энд Поук», Карл Хайнц Кесслер направлялся в своем черном «мерседесе» домой, за город. Был час пик, и водитель Леонард с трудом пробирался по забитой машинами Лоуэр-Темз-стрит. Сидя, как обычно, сзади, Кесслер хранил угрюмое молчание.

Через два часа он был в Беркшире, неподалеку от Ламборна, центра английского конного спорта. «Мерседес» с трудом пробирался сельскими проселками, рассекающими поляны, на которых там и тут виднелись уже не участвующие в скачках лошади-ветераны и пони с детскими седлами. Перед большими железными воротами в стороне от дороги машина притормозила и свернула на ровную аллею, обсаженную с обеих сторон каштанами. Длиной она была ровно в милю и упиралась в большой белый дом посреди некруто сбегавших вниз полей.

Не дав водителю времени открыть ему дверцу, Кесслер сам выскочил из машины, сухо попрощался с Леонардом и двинулся к двери.

На пороге его встретила Джэнет, домохозяйка. Поздоровавшись с ней на ходу, Кесслер прошел через просторный холл в библиотеку, сел в старое кресло перед незажженным камином и начал перебирать факты. Итак, Йенсен, Мацумото и Скарпирато в курсе дела. Хуже всего от этого может быть Катанье. Жена узнает, что у него была любовница, и уйдет из дома. Что его просто подставили, Катанье доказать не удастся. Кесслер все устроил так, чтобы итальянец выглядел полноправным действующим лицом аферы, в которой принял участие вполне добровольно. Он получает четверть всей прибыли от незаконных сделок. Деньги переводит на один из его тайных счетов Эрнотт. Полицейское расследование это легко установит. Банк находится в Швейцарии, где полная конфиденциальность давно уже ушла в прошлое. И когда счет на многие миллионы долларов обнаружится, легко будет заподозрить Катанью в том, что он-то и является вдохновителем всей комбинации. Политической его карьере немедленно придет конец. Он лишится жены, детей, состояния, а может быть, и свободы.

Кесслер пошарил во внутреннем кармане пиджака, извлек небольшую, в синем кожаном переплете записную книжку, потянулся к телефону, стоявшему рядом на столике, и набрал номер. Все это — проблема Катаньи, пусть он ею и занимается.


Звонок из Англии раздался, когда Джанкарло Катанья сидел за ужином со своей женой Донателлой. В дверь столовой негромко постучали.

— Звонит синьор Кесслер, — сказала домохозяйка Элла. — Говорит, дело срочное.

Катанья сумрачно посмотрел на нее, извинился перед Донателлой и прошел к себе в кабинет.

— Ну, что там за спешка, неужели нельзя было подождать, пока я кончу ужинать? — недовольно заворчал он в трубку. У него был какой-то необычный итало-американский акцент. Дело в том, что Катанья выучил английский по американским фильмам. Кесслер же занимался им в лучших учебных заведениях Германии, и его английский был почти безупречен. Так что американизмы Катаньи только раздражали его.

— Возникла проблема. И довольно серьезная. Наша маленькая игра перестала быть секретом. В курсе трое: Сара Йенсен, Масами Мацумото и Данте Скарпирато. Им известно все.

— Каким образом? — Катанья разразился целым потоком итальянских ругательств.

— Да очень просто. Установили где надо подслушивающие устройства.

— А вы это проморгали?

— Вот именно.

— И кто же додумался?

— Йенсен. Она работает с Эрноттом. Ей не дают покоя его доходы, вот она и решила немного пошантажировать его.

— И вы верите в эту историю?

— Вообще-то да. Она и сама не прочь поживиться на стороне, так что это пусть вас не беспокоит. На днях она тут неплохое дельце обтяпала. В общем — нормальная хапуга.

— Вроде вас, — сказал Катанья.

— Вроде меня, — согласился Кесслер.

Катанья изо всех сил сжал разом вспотевшую руку. Трое знают. Интересно, сколько понадобится времени, чтобы все, что им известно, дошло до властей, до мафии, до Антонио Фиери?

Собственно, и Кесслеру стоит подумать о том же — о возможных последствиях. Ему угрожают бесчестье, тюрьма, конфискация неправедно нажитого. Деньги рассеяны по всему свету, но обнаружить счета, уж если за это возьмутся власти, большого труда не составит.

Но ему, Катанье, еще хуже, его ждет неминуемая смерть. Мафия уберет его, не дав и рта раскрыть. Ибо известно ему многое, и говорить ему никто не позволит. У Фиери и так уж возникли некоторые подозрения. У президента Бундесбанка тоже. Повсюду шелестят слухи. Катанья уперся взглядом в потолок. Решение принято. Терять ему нечего.

— Ладно, я займусь этим, — сказал он Кесслеру.

Глава 21

Ярко крашенная блондинка, совершенно обнаженная, лежала в постели, рассеянно поглаживая прижавшуюся к ней подругу и глядя какой-то видеофильм, когда раздался звонок. Она разом напряглась, высвободила из-под простыни длинные мускулистые ноги, накинула красный шелковый халат и спустилась в библиотеку. Телефон на столике рядом с кроватью молчал. Тот, что в библиотеке, — только для деловых звонков. Женщина села в кресло, обитое темно-красной кожей, и подняла трубку.

— Pronto!

Мужчина. Итальянец. Голос хриплый. По делу. К ней лично.

— А кто вы такой? Как вас зовут?

— Не важно. Друг Антонио Фиери. Хватит с вас этого?

— Для начала — пожалуй. — Фиери — один из тех немногих, у кого есть этот номер, и любой, кто им пользуется, наверняка ему близок. — Ладно, пусть будет так. Насколько я понимаю, вы хотите потолковать, да так, чтобы никто не беспокоил. Как насчет «Хесслера»?

«Хесслер» — это красивая старая гостиница, выходящая фасадом прямо на Испанскую лестницу.

— Отлично. Завтра в два — годится?

— Постараюсь все устроить. Попозже перезвоню и скажу, в каком вы номере. Так вам не придется обращаться в регистратуру.

Он ничего не ответил.

— Куда вам звонить?

Он продиктовал номер и повесил трубку. Через пять минут она ему позвонила.

— Номер сто пятьдесят один. До завтра. — Женщина повесила трубку, выключила свет и, оставшись в темноте, уставилась в открытое окно. Кто же это был? В голосе было что-то смутно знакомое. И что ему нужно? Она улыбнулась своему отражению в стекле.


Он пришел в четверть третьего и бросил беглый взгляд на уже ожидавшую его женщину. Светлые волосы. Рост средний, примерно пять футов четыре дюйма, но крепкого сложения. Он посмотрел на ее красивые мускулистые ноги. Она стояла у окна, откинув плечи и выставив вперед грудь — сама энергия и уверенность в себе. Видел он ее впервые, но знал о ней все.

У нее была репутация хищницы. Энтони Фиери отзывался о ней с большим уважением и не раз сетовал, что она отошла от дел. Впрочем, время от времени, уступая настояниям Фиери, она выполняла его поручения. Только об этом никто, кроме них двоих, не знал, в том числе и Катанья.

Она была известна под именем Кристин Вилье, американской актрисы, играющей в эротических фильмах. Но и имя, и профессия были вымышленными — просто удобное прикрытие. Как-то давно Катанья случайно узнал номер ее телефона и на всякий случай записал. Сейчас он похвалил себя за предусмотрительность.

И вот она стоит перед ним. Стоит и спокойно ожидает, что же последует. Он еще раз оценивающе взглянул на нее. Она с улыбкой посмотрела на Катанью — узнала его с первого взгляда.

— Чем могу быть полезна, господин президент?

— За деньгами дело не станет. Вдвое больше вашего обычного гонорара.

— Ясно.

— Мне надо избавиться от трех человек.

Кристин вернулась к себе домой — жила она на Пассегьята ди Рипетта, красивой, сплошь в зелени, улочке, — в половине четвертого. Плотно прикрыв дверь, она выключила телефон и начала обдумывать план действий.


А в это самое время в Лондоне Джейкоб сидел у Сары в гостиной в ожидании хозяйки.

Она пришла в десять минут восьмого.

— Ты где была?

— В спортивном зале, — удивленно посмотрела на него Сара. — Целый час занималась. Хоть немного пришла в себя — тяжелый день выдался. Знаешь, Эрнотт как-то странно смотрел на меня сегодня. Не высокомерно, не враждебно, как обычно, а со страхом. — Только тут Сара заметила, что Джейкоб чем-то встревожен. — Что-нибудь случилось?

Джейкоб подошел и положил руку ей на плечо.

— Боюсь, что да. Все полетело вверх тормашками.

— То есть?

— Я получил новую запись — вчера вечером Карл Хайнц Кесслер и Эрнотт встречались в кабинете Скарпирато. Скарнирато в стороне от этого дела, Кесслер — Третий, а Четвертый — Катанья. Кесслер с Эрноттом открыли ему специальный счет в швейцарском банке. Они перекачивают на него четвертую часть общей прибыли, из чего должно следовать, что он с ними — в одной команде. Так легче держать его на привязи.

Сара вцепилась в спортивную сумку, которую не успела сбросить с плеча.

— О Господи, Джейкоб, это уж слишком. Я знала, что Эрнотт близок с Кесслером, но всегда полагала, что он для него — нечто вроде мальчика для битья. Даже не представляю, как Кесслер оказался втянут в такую историю, ведь это один из высших руководителей крупнейшего коммерческого банка. Вообще-то пару раз какие-то смутные подозрения у меня возникали, но я всячески отгоняла их. — Сара погрузилась в молчание.

— Подожди, самое худшее еще впереди. Эрнотт все выложил Кесслеру про тебя и Масами. Мол, вы обе в курсе того, что происходит, да и Скарпирато скорее всего тоже. И еще — они обнаружили «жучок» в его кабинете. Так что игра окончена. Скрывать больше нечего и не от кого. Кесслер сказал, что свяжется с Катаньей и они «что-нибудь придумают».

Сара уронила спортивную сумку на пол и села на диван. Порывшись в сумочке, она вытащила пачку сигарет и дрожащими пальцами щелкнула зажигалкой.

— Кажется, с меня довольно.

Сара позвонила президенту в кабинет, потом домой. Ни там, ни там не ответили.


В тот же вечер колеса самолета компании Алиталия, следовавшего рейсом АС-286 по маршруту Рим — Лондон, коснулись бетона посадочной полосы аэропорта Хитроу. В тот день это был последний рейс по этому маршруту и на борту не оставалось ни единого свободного места. Двое пассажиров, заказавших билеты в полдень того же числа, сумели попасть только в бизнес-класс. Сойдя с самолета, они прошли паспортный контроль. Оба путешествовали по поддельным документам. Если они и нервничали, то виду не подавали, да и неудивительно: подделки у них были высшего класса.

Поймав взгляд пограничницы, листавшей их паспорта, оба заулыбались. Та кивнула — мол, все в порядке, можете проходить. Они пошли за багажом. Если бы кому-нибудь пришло в голову понаблюдать за ними, то наверняка показалось бы, что эти люди не имеют между собой ничего общего. Так оно, собственно, и было, правда, за одним исключением: оба умели убивать.

Они прошли через таможенный контроль и, оказавшись снаружи, взяли, по отдельности, такси. Мужчина, звали его Джанни Карудо, поехал в «Дорчестер», гостиницу в центральной части Лондона, на Парк-лейн. Женщина, Кристин Вилье, отправилась к себе домой — на Сент-Леонард-террейс в Челси.

Третий член команды, Дэниэл Корда, был уже в Лондоне. Собственно, он прожил здесь все тридцать лет своей жизни. Это был местный агент Кристин. Хотя в Лондоне у нее имелся собственный дом, жила она по преимуществу в Риме, и ей нужен был человек, свободно ориентирующийся в английской столице. Она позвонила Корде и попросила быть у нее в полночь: тут он получит подробные инструкции.

А пока каждый думал о полученном задании. Кристин Вилье предстояло убить Данте Скарпирато. Женщин она никогда не убивала, для этого всегда можно нанять мужчин. Джанни Карудо займется Сарой Йенсен, а Дэниэл возьмет на себя Мацумото. Эти двое нужны были Кристине еще и потому, что дело требовалось сделать в максимально сжатые сроки.

Катанья сказал ясно: разделаться с этими людьми следует немедленно. Она рассчитывала, что справится за три дня. Два первых уйдут на наблюдение, и выработку плана. Вообще-то идеально было бы иметь для этого по меньшей мере неделю, но указания были даны недвусмысленные, и к тому же они умели действовать быстро. Не впервой.

Через несколько часов, промозглой лондонской ночью, трое убийц выскользнули на улицу подышать воздухом и бросить первый взгляд на дома своих будущих жертв.


После ухода Джейкоба Сара надолго, почти до рассвета, засиделась с книгой в руках в гостиной. Нередко она откладывала чтение в сторону и беспокойно меряла комнату шагами. Шторы оставались незадернутыми, и, когда Сара подходила к окну, на нее падал яркий свет люстры. Она и понятия не имела, что за ней неотступно наблюдает пара темных глаз.

Джанни Карудо притаился в кустах, у самого края сада. Красивая девушка. Его ожидает сплошное удовольствие. Он вернется сюда завтра ночью и, поигрывая ножом, разбудит ее. Карудо оставался на месте до тех самых пор, пока Сара, выключив свет, не вышла из гостиной. Должно быть, спальня в глубине дома, решил он.


Наутро Сара проснулась совершенно разбитой и буквально заставила себя пойти на работу. Усевшись во время обычного утреннего совещания напротив Данте Скарпирато, она понимающе улыбнулась ему. Стало быть, она ошибалась — к этой афере он не имеет никакого отношения, а после встречи в среду вечером она и вовсе чувствовала себя совершенно свободно в его присутствии.

При виде Сары, сидевшей от него буквально в нескольких футах, прекрасной, но недостижимой, Данте тоже заулыбался. Мелькнуло воспоминание, но он прогнал его, Так лучше. Он огляделся вокруг. В комнату вошли Эрнотт и Уилсон. Эрнотт как-то странно посмотрел на него. Скарпирато пожал плечами и открыл совещание.

Эрнотт нервно ерзал на стуле. Скарпирато выглядел вполне обычно, даже весело, и Эрнотту это явно не нравилось. Наверное, удобный момент выбирает. Видно, тоже, вроде Йенсен, хочет получить свою долю. Потому они так и переглядываются. Не иначе, в среду все обговорили. Интересно, что собираются предпринять Кесслер с Катаньей?

Совещание закончилось, но Сара осталась в комнате. Дождавшись, пока все выйдут, она плотно прикрыла дверь и позвонила президенту домой. Снова никто не ответил. Она набрала рабочий номер. И тут никого. Наконец в восемь утра появилась секретарша.

— Сара Йенсен. Соедините меня, пожалуйста, с президентом.

— Весьма сожалею, — секретарша говорила холодно, официальным тоном, — но господин президент в командировке за океаном.

— Дело срочное. Мне непременно нужно поговорить с ним. — Сара старалась не выдать волнения.

— Хорошо, если он позвонит, я передам, что вы его разыскиваете.

— А ему позвонить нельзя? Вдруг он сам не позвонит?

— Повторяю, мисс Йенсен, — в голосе секретарши послышалось легкое нетерпение, — если президент позвонит, я все передам ему.

— Боюсь, вы меня не поняли. — Сара почувствовала, что ее охватывает паника. — Мне нужно поговорить с президентом немедленно, сейчас.

— Послушайте, мисс Йенсен. — Теперь уже секретарша говорила с нескрываемым раздражением. — Президент в Нью-Йорке. Там сейчас три часа ночи. Так что, желаете вы того или нет, придется подождать.

Сара повесила трубку и задумчиво провела ладонью по обнаженной руке. Неожиданно она почувствовала себя очень одинокой.

Утро прошло спокойно. На рынках было тихо. Сара листала газеты, пытаясь не думать о Баррингтоне. Сидевший слева от Сары Эрнотт по-прежнему как-то странно поглядывал на нее. Но она чувствовала себя слишком усталой даже для того, чтобы спросить, в чем дело.


Здание банка «Кордийон э Си» расположено на замощенной булыжником улице в самом центре старой Женевы, в некогда частном доме. Единственное, что указывает на нынешнее его предназначение, — маленькая медная табличка с выгравированной буквой «С». И только посвященные знают, что за розовым фасадом находится один из самых богатых частных банков Швейцарии.

Большая часть помещений, особенно те, что доступны взору клиентов, обставлены по-домашнему, на стенах уютных залов и кабинетов развешаны превосходные картины. Сам же банк с его современным оборудованием остается скрытым. Компьютеры, факсовые аппараты, загадочные экраны, на которых мелькают цифры, понятные только маклерам, спрятаны за дверьми рабочих помещений, располагающихся на верхних этажах. Здесь, записывая что-то в гроссбухи и приглядывая за тайным ходом миллионов и миллионов в различной валюте, сидят за столами низшие чины — бухгалтеры и клерки. На одной из стен висят огромные часы, показывающие время в Женеве, Лондоне, Нью-Йорке и Токио, — тоже уступка современному стилю.

Петер Джеггли, двадцативосьмилетний служащий среднего разряда, бросил на них взгляд: здесь, в Женеве, двенадцать. Самое время выпить еще чашечку свежезаваренного кофе. Он прошел в небольшую кухню, спрятавшуюся в глубине помещения, и налил себе крепчайшего колумбийского. Отхлебывая уже по дороге, он вернулся к себе за стол и принялся перебирать бумаги — копии фондовых переводов, которые предстояло подшить в досье.

Словно не веря глазам своим, он нахмурился и произвел в уме быстрый подсчет. На счет ЛС 236190Х пришел перевод на общую сумму в три миллиона долларов. Операция была произведена накануне, в четверг, когда торги уже закончились. Сумма, а также некоторый сбой во времени и заставили младшего клерка переправить эти документы Джеггли.

Он отхлебнул кофе и задумчиво посмотрел в потолок. Может, все это вполне невинно. А может, просто произошла какая-то ошибка. Не надо торопиться с выводами. Сначала следует задать некоторые вопросы, а уж потом действовать. Да, именно так и надо поступить. Дождавшись, пока коллеги за соседними столами либо выйдут из комнаты, либо займутся телефонными разговорами, он поспешно набрал какой-то номер.


— Сара, это тебя, — крикнул через весь зал Саймон Уилсон. — Некто Краут.

Сара поспешно вернулась к себе на место и подняла трубку.

— Сара, это Петер Джеггли. Надо поговорить. — В его голосе явно слышалась некоторая озабоченность.

Сара сразу же поняла, в чем тут дело: ее незаконная сделка, гигантские, намного превышающие сумму на ее счету деньги, трехмилионная прибыль. «Кордийон» так или иначе придумал бы что-нибудь, чтобы поддержать ее кредитоспособность. Выходит, что она повела себя по отношению к своим банкирам не лучшим образом, да и подозрения могли зародиться. Неудивительно, что Джеггли говорит с такой серьезностью. Правда, швейцарские банкиры обычно сразу становятся близорукими, а то и вовсе закрывают глаза, когда речь заходит о сомнительных поступлениях. Но, наверное, этот случай все же не совсем обычный, решила Сара.

— Да, Петер, я тоже так думаю.

— Приезжай в Женеву, и чем быстрее, тем лучше. Я…

— Что-что — в Женеву? — перебила его Сара. — А тебе не кажется, что это будет выглядеть, так сказать, несколько мелодраматично?

— В данных обстоятельствах — нет, — напряженно проговорил он. — Да я бы не стал предлагать, если бы в этом не было необходимости.

Сара отняла трубку от уха. Все это чрезвычайно странно. Она знает Джеггли уже восемь лет — еще с Кембриджа. Вместе с Алексом они останавливались у него в Женеве, катались на лыжах, ходили в горы. Никогда прежде она не слышала, чтобы он говорил таким тоном. Ей стало не по себе.

— Слушай, Петер, в любое другое время я бы приехала, но сейчас, право, не могу.

— Извини, Сара, но я вынужден настаивать, — решительно заявил Петер. — Когда приедешь, сама поймешь почему.

Сара задумчиво посмотрела в потолок.

— Хорошо. Буду, — сказала она наконец.

— В пять минут четвертого из Хитроу вылетает самолет швейцарской авиакомпании. Я встречу тебя в аэропорту.


В половине второго Джанни Карудо, не привлекая к себе внимания, появился в районе Карлайл-сквер. На нем были джинсовый костюм, светлая безрукавка, кроссовки и бейсбольная кепочка — словом, то, что носят все, никто тебя и не заметит.

Он двинулся по направлению к дому Сары. Не слишком медленно, не слишком быстро. Ничто не должно возбуждать подозрений. Он поднял взгляд на зашторенные окна. Хозяйки еще долго не будет дома — ему сказали, что она обычно кончает работу между четырьмя и семью. А он тем временем побродит вокруг, посмотрит на дом спереди и сзади, привыкнет к местности. А потом отойдет подальше, заметит время ее возвращения, убедится, одна она или, может, с гостями.

Любопытно, как все сложится. Может, она придет, переоденется и снова выйдет? Ладно, там видно будет. Все равно рано или поздно она вернется, а он будет ждать. Вообще-то он и сейчас уже готов был сделать свое дело — нож с шестифутовым лезвием приятно холодил бедро. Но лучше ночью, это самое удобное время. Ключи позванивали при ходьбе в кармане. Он сам их выбрал — замечательные отмычки, лучше не бывает, с такими с любым замком справишься в считанные секунды.

Он пересек площадь и вышел на Олд-Черч-стрит. Сейчас он затеряется в толпе на Кингз-роуд, а потом повторит этот маршрут. Пока же надо еще кое-что разведать. Не то чтобы это было так уж необходимо. Но он считал, что неплохо знать, где в каждый данный момент находится жертва, и даже, если возможно, слышать ее голос.

Он разыскал телефонную будку на Кингз-роуд, набрал номер, и при мысли о Саре, ее красивом лице у него участился пульс.


Сара сказала Скарпирато, что после обеда ей надо отлучиться — срочное личное дело.

— Да Бога ради, — улыбнулся он. — Так или иначе, пятница после полудня — мертвое время.

Сара с облегчением вернулась к себе на место и, прихватив сумку, уже двинулась было к выходу, когда Уилсон крикнул ей вслед:

— Эй, погоди минуту. Это тебя. Кто-то с итальянским акцентом.

— Да, слушаю, слушаю, — раздраженно крикнула Сара в мембрану. Но на том конце провода молчали.

Съежившись в телефонной будке, Карудо довольно улыбался. Сара Йенсен на работе, как оно и должно быть. В конце концов для нее это обычный день. И она еще не знает, что ему суждено быть последним в ее жизни. При мысли об этом Карудо повеселел.

Сара швырнула трубку на рычаг — надо же, и так времени в обрез, а тут еще какой-то идиот развлекается звонками. Она схватила сумку и чуть не бегом направилась к выходу.

Сара поймала такси на Лоуэр-Темз-стрит и велела водителю что есть духу мчаться на Карлайл-сквер; а оттуда они поедут в Хитроу. Водителю этот маршрут явно понравился — неплохая выручка, фунтов сорок, не меньше, быстро прикинул он.

Через полчаса машина притормозила у стоянки, на углу ее дома. Сара, не теряя ни секунды, помчалась наверх — надо взять паспорт, запихать в сумку самое необходимое и позвонить Джейкобу — пусть знает, где ее искать в случае чего.

Выключив двигатель, таксист лениво посматривал на ухоженный сад. Он заметил долговязого молодого человека в бейсбольной кепочке — тот приближался к машине. Что-то неприятное было во всем его облике, он напоминал голодного хищника. И водитель даже вздохнул с облегчением, заметив, что молодой человек повернул на Кингз-роуд и скрылся из виду.

Услышав, что в окошко стучат, он встрепенулся. Пассажирка вернулась, сжимая в ладони ручку небольшого чемоданчика.

— Поехали.

Машина повернула на Кингз-роуд. Сара сидела сзади, погрузившись в оставленный кем-то номер «Ивнинг стэндард».

На углу стоял молодой человек в бейсбольной кепочке. Он смотрел прямо перед собой и не заметил, что мимо в такси проехала красивая женщина.


Самолет приземлился в Женеве в пять тридцать пять. В зале прилетов Сару встречал Петер Джеггли. Он сухо кивнул ей и провел к машине — «альфа-ромео» голубого цвета с поднятым верхом. На улице было влажно и тепло.

Ехали молча. Легкий ветерок трепал у Сары волосы. Выбравшись из пробки, они полчаса спустя свернули на улочку в старом районе, в полумиле от места работы Петера. Он плавно притормозил и, слегка улыбаясь, ловко пристроился на свободное место между двумя машинами. Все еще не говоря ни слова, он провел Сару в свою квартиру на первом этаже. В походке его ощущалась некоторая напряженность. Обязанности хозяина дома и старого приятеля не очень-то вязались с выполнением профессионального долга. Он предложил Саре виски, налил себе и устроился рядом с ней на диване.

Петер смущенно вертел бокал в руках. В комнате физически ощущалось напряжение. Сара даже не пыталась затеять светский разговор. Что бы он там ни собирался сказать — пусть скажет, и с этим будет покончено. А уж потом они поболтают, как старые друзья.

Питер откашлялся.

— Вот, какое дело, Сара… — Вид у него был, как у домашней собачонки, — немного испуганный, но в то же время решительный.

Сара улыбнулась и слегка пожала плечами — грехи отпускаются заранее.

— Эти три миллиона, что ты сделала на валютных спекуляциях. Я должен доложить начальству. Но сначала хотел задать тебе несколько вопросов.

Сара невольно вздохнула, откинулась на спинку дивана и пристально посмотрела на Джеггли, словно хотела прочитать что-то в его глазах.

Случай чрезвычайный. В принципе никто не может запретить ей распоряжаться деньгами на своем счету по собственному усмотрению, и банк не вправе требовать от нее никакого отчета. Предполагается, что он просто следит за тем, чтобы все было в порядке, аккуратно ведет бухгалтерию, начисляет проценты и, как положено, берет кое-что себе за услуги. А Джеггли ведет себя, словно опекун. Сара вдруг сильно обозлилась и, чтобы немного успокоиться, сделала большой глоток виски. Она старалась рассуждать спокойно и взвешенно, но что-то такое колотилось в висок, не давая сосредоточиться.

Насколько ей известно, швейцарским банкирам разрешается задавать разные вопросы либо залезать в счета, только когда возникают подозрения, что на них поступают нарко- либо иные, столь же криминального происхождения доллары. Джеггли ведет себя скорее как полицейский, нежели ее доверенное лицо в банке. Отсюда следует, что кто-то заподозрил, что ее три миллиона добыты незаконным путем, да притом не просто в результате мелких нарушений, на которые здесь, как правило, не обращают внимания, но путем каких-то крупных махинаций.

— По-моему, это мне тебя надо спросить — что, собственно, происходит?

Настал его черед удивляться. Сара явно была настроена решительно, даже воинственно.

— Вообще-то говоря, я вовсе не обязан никому ничего докладывать. Более того, даже приглашать тебя сюда было необязательно.

— Вот именно. Тем не менее ты пригласил. Однако я и слова не скажу, если ты не объяснишь, в чем дело. Так что валяй, начинай.

Немного помолчав, Джеггли заговорил:

— Все началось около двух месяцев назад. Герр Хоффман, наш управляющий, позвонил мне и сказал, что коллеги из Англии и Германии просят наш банк заняться кое-какими расследованиями. И велел мне посмотреть, не поступают ли на счета наших клиентов по определенным датам крупные суммы. Почему его интересуют именно эти даты, он не объяснил, точно так же как ни словом не обмолвился о сути всего этого дела, но по прошествии пары недель я пришел к выводу, что кого-то интересуют крупные операции, совпадающие по времени с колебаниями валют в странах Семерки. — Джеггли остановился и перевел дыхание. — И тут как раз, через два дня после того как Италия повысила курс лиры, приходят твои три миллиона.

Джеггли тяжело вздохнул, словно сбросил с плеч тяжкое бремя. Он встал, подошел к маленькому столику, взял пачку сигарет «Давидофф» и предложил Саре. Оба закурили.

Сара лихорадочно соображала. Услышанное от Джеггли наводило на грустные размышления. Англичане подозревают, что где-то происходит утечка и что кто-то где-то спекулирует на валютных рынках, опираясь на внутреннюю информацию. Английский банк должен быть в курсе дела. Энтони Баррингтон должен быть в курсе дела. И тем не менее он ни словом с ней об этом не обмолвился, даже не намекнул, а ведь это прямо связано с полученным ею заданием. Почему? Сара терялась в догадках.

Если он знал и ничего не сказал, то это просто необъяснимо. А если ничего не знал ни об ИКБ, ни об Эрнотте с Витале, стало быть, подозревал, что кто-то мошенничает в одной из других стран Семерки. Догадка эта поразила Сару. Выходит, существует и действует целая сеть, и Баррингтон заподозрил, что ИКБ — только одна из ее ячеек. И все равно непонятно, почему он ничего ей не сказал. Не доверяет? Или есть какие-то другие причины держать ее в неведении? Она повернулась к Джеггли:

— Эти англичане и немцы… Они что, кого-то конкретно разыскивают, просили проверить определенные счета?

Джеггли опустил взгляд, сосредоточенно рассматривая кончики башмаков, и очень неохотно заговорил. Ведь он нарушает все нормы конфиденциальности, ему не только нельзя отвечать на такие вопросы — даже разговор затевать не следовало.

— Видишь ли, я разговаривал только с Хоффманом, да и он был крайне немногословен. Он назвал несколько счетов и, по-моему, даже не подумал, что мне могут быть известны их владельцы. Ведь это всего лишь цифры. Но получилось так, что за несколько месяцев до того, как раскрутилась вся эта история, он при мне взял со стола папки и отправился с ними на встречу с одним клиентом. Я успел его разглядеть и узнал в лицо, оно часто мелькает в газетах. Имя этого человека Антонио Фиери. И, в частности, это его счета меня потом попросили проверить.

Сара рассеянно смотрела куда-то в сторону. Похоже, она не придала имени должного значения.

— Говорят, это один из крупнейших мафиози, — добавил Джеггли.

Сара побледнела и напряглась — словно маску нацепила, уйдя в себя. А внутри у нее творилось нечто невообразимое: растерянность, паника, страх. Страх, сменяющийся злостью, поначалу легкой, даже, собственно, не злостью, а раздражением, а потом — все сильнее и сильнее, пока в голове не зашумело.

— Ну а теперь давай ты, что там у тебя происходит. — Голос Джеггли донесся словно откуда-то издалека.

Встрепенувшись, Сара посмотрела на него со странной отчужденностью, затем взгляд ее потеплел.

— К сожалению, ничего не могу сказать — разве что я тоже действую по поручению.

Что-то в тоне Сары заставило Джеггли сразу же ей поверить.

— И эти деньги, эти миллионы, — часть общего дела. И будет лучше всего, если ты просто сделаешь вид, что ничего не заметил. Я понимаю, просьба нелегкая, но… — Сара замолчала, затаив дыхание в ожидании ответа. Трудно сказать, почему именно, но она былауверена: нельзя, чтобы кто-нибудь узнал про эти три миллиона. Тот же самый инстинкт, что удержал ее от излишней откровенности с Баррингтоном, возопил сейчас: «Молчи!»

Джеггли развел руками:

— Ну что ж, буду молчать. А если я никому не скажу, то никто и не обратит внимания. Но знаешь, Сара…

— Да?

— На твоем месте я бы покончил со всем этим.

Сара снова перенеслась в какие-то иные края. Петер подлил ей виски, пододвинулся и потрепал по волосам.

— Ладно, коль скоро уж ты оказалась здесь, давай забудем обо всей этой истории. Может, останешься на субботу и воскресенье? Можно съездить в горы, погулять немного…

Сара с улыбкой повернулась к нему. Вроде возвращается, подумал Джеггли.

— В самом деле, почему бы и нет? Прекрасная идея.


Самолет швейцарской авиакомпании вылетел из Женевы в Лондон 838-м рейсом в восемь часов пять минут вечера в воскресенье. Пристегнув ремни, Сара засмотрелась в иллюминатор. За окном вдалеке белели отроги Альп.

Они с Петером провели чудесные два дня — лазали по горам, ели, выпивали — совсем как в старые времена вместе с Алексом. На какое-то время ей даже удалось прогнать все свои страхи.

Она смотрела на горные пики, врезающиеся прямо в небо, и думала о брате, о друге, которые сейчас далеко-далеко отсюда — в Гималаях. Интересно, как они там? Вспоминают ли ее? И снова ей стало одиноко и страшно.

Самолет приземлился в Хитроу без четверти девять по лондонскому времени. Она прошла через таможню, отыскала свободную телефонную будку, бросила в прорезь пятидесятипенсовик и набрала номер Данте. Он ответил на третьем звонке.

— Данте, это Сара.

— А, вернулась-таки? Ну и как там твое срочное личное дело?

— Слушай, что, если я зайду прямо сейчас? Мне хоть с кем-то надо поговорить. Ты один?

— Один, — засмеялся он. — Приходи.

Глава 22

Джанни Карудо выругался про себя. Сара Йенсен так и не вернулась домой, явно куда-нибудь уехала на субботу и воскресенье. Это ясно. Ее ни видно, ни слышно. Свет потушен, автоответчик включен. Он вслушался в ее голос — хороший, сильный и решительный голос. Ему нравятся такие. Джанни звонил каждые полчаса. А ее все не было. Через некоторое время он уже возненавидел голос на автоответчике.

Ну да ничего, когда-то же она должна вернуться, не исключено даже, что и сегодня, а к тому времени он будет вполне готов. Его все больше охватывали нетерпение и злость.


Кристин Вилье почувствовала первые признаки охватывающего ее возбуждения. Она наблюдала за домом всю субботу и воскресенье. Наконец-то девушка ушла. Теперь Скарпирато один, в этом она уверена. Кристин огляделась. На улице совершенно пустынно. Улыбнувшись, она двинулась к входу.

Скарпирато тем временем налил себе рюмку водки, закурил сигару и принялся поджидать Сару Йенсен. Ее звонок не удивил Данте. Он знал, что рано или поздно она вернется.

Послышался негромкий стук. Он вышел в коридор и открыл дверь. На пороге стояла совершенно незнакомая женщина. Данте вопросительно посмотрел на нее:

— Чем могу служить?

Так. Среднего роста, блондинка, красивая. Из-под бейсбольной кепочки чуть не до пояса тянется конский хвост. Фигура угловатая, острые скулы, прямой нос. Волевое лицо, даже улыбка его не смягчает. Глаза холодные, неулыбчивые. На ней узкие джинсы и безрукавка — в таком костюме она выглядит гораздо моложе, чем можно судить по выражению глаз. Женщина представилась Габриэлой, сказала, что она приятельница Сары Йенсен и что ей нужно с ним поговорить.

У Скарпирато была слабость к блондинкам. Он отступил в сторону, пропуская женщину в коридор. Дверь со стуком захлопнулась. Данте предложил гостье пройти. Поговорить? Отчего бы не поговорить?

Все складывается наилучшим образом. Коридор длинный и темный. Окон не видно, стены толстые. Кристин сунула руку в сумку и вытащила пистолет 22-го калибра, снабженный глушителем. Она твердо уперлась в пол, сомкнула обе ладони на рукоятке, взвела курок и тщательно прицелилась в затылок, покачивавшийся в трех футах впереди. Данте повернулся в тот самый момент, когда Кристин нажала на спусковой крючок. Непроизнесенные слова замерли у него на губах. Данте рухнул на ступеньки, при этом сигара вылетела у него из пальцев и, слабо мерцая в темноте, прожгла ковер. Не пройдет и пяти минут, как разгорится настоящий пожар.

Кристин внимательно оглядела пистолет и бережно положила его назад в сумку. Придется от него избавиться, ну да ладно: благодаря господину Данте Скарпирато у нее будет возможность щедро компенсировать потерю.

Так, теперь одежда. Вроде пятен крови нет. Стреляла она все-таки с некоторого расстояния. Стена позади него забрызгана, но до нее брызги не долетели. Она спокойно вышла из дома и закрыла за собой дверь.

Повернув на Кингз-роуд, Кристин слилась с потоком пешеходов. Выбрав на всякий случай кружной путь, она тем не менее уже через двадцать минут была дома, откуда и сделала два звонка — один по делу, другой — для себя. На лице ее заиграла улыбка. Сегодня придет Николь.


Такси стремительно мчалось к центру города. Двигатель грохотал так, что у Сары уши заложило. Впрочем, поворачивая с Кромвель-роуд на Эрлзкорт-роуд, водитель сбавил скорость, и шум стих.

Сара рассеянно смотрела в окно на праздных пешеходов и проезжающие мимо машины. Через пять минут она будет дома, переоденется, быстро примет душ и отправится к Данте.

Откинувшись на спинку, она вспомнила разговор с Джеггли. Слово «мафия» так и стучало в висках.

Катанья и Витале — итальянцы. Может, они связаны с мафией? Учитывая, как часто разражаются в Италии скандалы с участием мафии, правительства и большого бизнеса, будет неудивительно, если мафия связана и с этим делом.

Мысли метались беспорядочно, сосредоточиться никак не удавалось. Сара решила, не заезжая домой, ехать к Данте. Хотелось закрыть глаза и выбросить всю эту историю из головы.

Через несколько минут глазам Сары открылось нечто невообразимое. Водитель притормозил на углу Кингз-роуд и Веллингтон-сквер. Дальше путь был закрыт, площадь оцеплена, а за кольцом оцепления виднелись во множестве полицейские автомобили и пожарные машины. Что-то горит. Дым пробивался сквозь ветви деревьев посреди площади. Номера горящего дома Сара разглядеть не могла, но этого и не требовалось. Ей сделалось дурно.

Полицейский подошел к такси и заглянул в окно.

— Вы здесь живете, мадам?

— Нет. — Она пыталась говорить ровно. — Просто проезжала и решила зайти к приятелю. Не важно. Как-нибудь в другой раз.

Полицейский кивнул и отвернулся — на площадь въезжала другая машина. Сара чувствовала себя хуже некуда. Наклонившись к водителю, она дала ему адрес Джейкоба и обессиленно откинулась на спинку.

Она знала, что это полыхает дом Данте, и с леденящей ясностью чувствовала, что Скарпирато мертв.


Джейкоб услышал, что к дому подъехало такси, и выглянул в окно: на заднем сиденье, съежившись, сидела Сара. Он вышел, расплатился с таксистом, провел Сару в дом, усадил на диван, налил виски и сказал мягко, но решительно:

— Выкладывай, что случилось.

Сара заговорила механически, время от времени надолго погружаясь в молчание:

— Я летала в Женеву, мы провели с Петером Джеггли субботу и воскресенье. Он заинтересовался моими тремя миллионами долларов. Сказал, что начальство велело ему приглядывать за счетами, на которые поступают крупные суммы после интервенции центральных банков или изменения валютных курсов. Инициатива исходила от немцев и англичан. Один из счетов, который Джеггли просили проверить, принадлежит некоему Антонио Фиери, это… — Сара остановилась.

Джейкоб посмотрел на нее и проговорил:

— Фиери — это мафия.

— Знаю. — Стараясь взять себя в руки, Сара продолжала: — Данте мертв. Я только что оттуда. Там полно пожарных машин. Дом весь в огне, и это его дом, Джейкоб. — По щекам у Сары покатились слезы, она вся дрожала.

— Откуда ты знаешь? Может, с ним все в порядке.

Она покачала головой.

Джейкоб мрачно уставился куда-то вдаль, потом, с трудом поднявшись, налил два бокала виски.

— Знаешь, Сара, пора со всем этим кончать. Довольно, слишком далеко зашло дело. Каким-то образом, не знаю уж каким именно, ты оказалась в гадючнике, и, по-моему, тебя тут оставили одну. Вокруг происходит много такого, о чем бы тебе надо знать, а ты не знаешь либо узнаешь случайно, да и то, как бы сказать, непреднамеренно. Происходит что-то очень скверное, я говорю не только о Кесслере, Катанье и мафии, хотя достало бы и этого. А тут еще Скарпирато, хотя, повторяю, может, ничего с ним такого и не произошло. Но не в том суть, тут надо копать поближе к дому. Ты не думаешь, что тебе пора откровенно поговорить с Баррингтоном?

Голос Джейкоба по-прежнему звучал мягко, но настойчиво. В глазах затаился сдерживаемый гнев, хотя непонятно, против кого он был направлен.

Сара медленно отхлебнула виски.

— Наверное, ты прав. Похоже, я играю в самом центре, но только не понимаю, что происходит на поле. Раньше мне было просто не по себе, теперь стало страшно. — Сара снова замолчала и задумчиво повертела в пальцах бокал. — Ну что ж, вот прямо сейчас и позвоню ему. Он вроде в Нью-Йорк улетел, может, еще не вернулся. — Голос у Сары осекся. Джейкоб передал ей телефон, и она набрала домашний номер Баррингтона. Молчание. Она беспомощно всплеснула руками.

Джейкоб подошел к Саре и обнял ее.

— Знаешь, дорогая, ты бы лучше прилегла. Твоя комната ждет тебя, я даже пижаму на всякий случай приготовил. — Джейкоб поцеловал ее на ночь, сочувственно глядя, как Сара медленно поднимается и, едва волоча ноги, бредет в спальню.

Оставшись одна, Сара допила виски и провалилась в беспокойный сон.

Джейкоб надолго засиделся в гостиной, рассеянно поглаживая Руби. В голову ему приходили всякие невеселые мысли.


В восьми милях от дома Джейкоба продолжалась другая одиночная вахта. Кристин Вилье ожидала сообщения. Приходила Николь, они провели несколько славных часов, потом, сразу после полуночи, девушка ушла, оставив Сару наслаждаться покоем опустевшего дома. Ночь давно уже вступила в свои права, на улицах становилось все тише, пока наконец не возникло ощущение, что проехала последняя машина и все погрузилось в сон. Кристин отхлебнула черного кофе и посмотрела на настенные часы. Одиночество окутывало ее, словно вуаль.

Дэниэл позвонил уже под самое утро.

— Все в порядке, — только и сказал он.

Стало быть, Мацумото мертва. Скарпирато тоже. Осталась одна Йенсен.

Внутри у Кристин шевельнулось что-то похожее на жалость. Йенсен необычная женщина. И красивая. Она видела ее на фотографии, которую дал Катанья, а тому переслал факсом Кесслер. Черно-белая фотография была вырезана из журнала со статьей Сары. Один экземпляр снимка Кристин отдала Карудо, другой оставила себе. Она отперла ящик и посмотрела на изображение. Да, жалко. Совсем бы неплохо познакомиться с Сарой Йенсен. Но если платят миллион фунтов, то пусть себе умирает.

Она метнула взгляд на часы и недовольно нахмурилась. Непонятно, почему Карудо молчит. Йенсен давно должна быть дома. Может, что-нибудь не сладилось? Кристин забеспокоилась.

Карудо позвонил только в семь утра. Голос у него был напряженный. «Гостья» не вернулась домой. Он прождал всю ночь. Что делать?

— Отставить, — распорядилась Кристин. — Иди в гостиницу и возвращайся сюда к вечеру. «Гостья» явно переночевала у любовника.


Сара проснулась, как обычно, в шесть. Лежа на узкой кровати в комнате для гостей, она задумчиво смотрела в потолок. Снова накатили разом страх и отчаяние. С трудом выбравшись из кровати, Сара включила радио и пошла в душ.

Когда она вернулась, передавали новости. Завернувшись в полотенце, Сара снова легла в постель. Слова диктора в одно ухо входили, из другого выходили. Сара была в полузабытьи. Но вдруг ее словно обожгло — разрозненные слова слились в сообщение. Подозрительный пожар в Челси… Тридцативосьмилетний итальянец Данте Скарпирато… Полиция начала расследование по делу об убийстве…

Сара выбежала из комнаты и почти столкнулась с Джейкобом, который как раз поднимался по лестнице. Она отступила в сторону и, застонав, принялась слегка покачиваться взад-вперед. Ногти вонзились в ладонь с такой силой, что побежали, стекая на пол, струйки крови. Но Сара словно и не ощущала боли. Лицо ее жалобно сморщилось.

Джейкоб привлек Сару к себе, чувствуя, как ее сотрясает крупная дрожь. На рубахе у него расплывались красные пятна. Медленно, задыхаясь, путаясь в словах, Сара пересказала только что услышанное по радио. Данте мертв. Джейкоб грустно кивнул. Он уже слышал сообщение.

Сара разрыдалась в голос и плакала, пока грудь не сдавило. Джейкоб не выпускал ее — пусть пройдет шок, пусть хоть немного успокоится.

Через час Сара, уже одевшись, сидела на кухне. Перед ней стоял дымящийся кофейник. На столе лежала газета. Джейкоб ткнул пальцем в короткое, в шесть строк, сообщение. В нем говорилось: «Вчера вечером в аристократическом районе Мэйфер обнаружено тело женщины. По всем признакам — убийство. Полиция не называет имени жертвы, пока не будут извещены родственники».

Сара изо всех сил, до боли, сжала в руках кружку и посмотрела на Джейкоба. Все ясно. Оба не сомневались, что речь идет о Масами.

Сара огляделась. Вокруг мир и покой: в посудном шкафу фарфоровые чашки и тарелки, в буфете из полированного дуба бокалы из тончайшего хрусталя, в углу свернулась Руби — она только что пробралась в дом с улицы через сад, где цвели розы, не обращая ни малейшего внимания на людские переживания.

Сколько времени понадобится тем, кто убил Данте и Масами, чтобы добраться до них с Джейкобом?

Сара медленно, с усилием поднялась из-за стола.

— Придется им взять нас под охрану. Баррингтону или кто там еще занимается этим делом. Нас — под охрану, а тех взять. Пойду позвоню ему…

Джейкоб слегка кивнул, проводил ее взглядом, а сам поднялся в спальню, где стоял еще один телефон, со своим номером. Набрав тринадцатизначный номер, он кратко проговорил что-то, повесил трубку и набрал еще один номер, на сей раз местный. Через пять минут все было готово — можно действовать.


Сара позвонила президенту домой. На четвертом гудке откликнулся женский голос.

Сара стиснула трубку. Говорила она медленно и раздельно:

— Мне необходимо переговорить с господином президентом.

Повисло короткое молчание.

— Боюсь, у него совещание.

— Это срочно. — Сара пыталась говорить ровно.

Снова молчание.

— Хорошо, попробую разыскать его. Подождите, пожалуйста. — Миссис Баррингтон смилостивилась и решила оторвать мужа от завтрака. Через несколько секунд в трубке зазвучал его громкий, решительный голос. Сара говорила автоматически, не позволяя эмоциям прорваться наружу:

— Данте Скарпирато и Масами Мацумото мертвы. Масами была моей лучшей подругой. Она помогала мне вести это расследование. Я пыталась дозвониться до вас в пятницу. Есть новости, выяснилось, что Третий — Кесслер, а Четвертый — сам Катанья, он получает четверть всех прибылей. В деле замешана мафия. По-моему, меня хотят убить. Вы должны что-то сделать. Вы должны защитить меня и одного моего друга. И еще вы должны немедленно взять Эрнотта, Витале и Кесслера. Доказательств у вас достаточно. Речь уже идет не просто о финансовой афере, речь идет об убийстве. Надо поговорить с итальянцами. Пусть арестуют Катанью. И есть еще некто по имени Фиери. Он тоже замешан в этой истории.

— О Боже, Сара, какой ужас! — У Баррингтона вспотели ладони. Несколько секунд он молчал, а когда заговорил вновь, Саре показалось, что он старается говорить с излишней уверенностью. — Ну разумеется, вам будет обеспечено прикрытие. Я немедленно займусь этим. Только оставайтесь на месте. И дайте номер телефона, откуда вы звоните.

Сара продиктовала номер Джейкоба.

— Ждите, сейчас перезвоню.

Сара положила трубку и вернулась на кухню. Джейкоба еще не было.

Сейчас ей стало до боли ясно, что работает она не на президента Английского банка, но на кого-то совсем другого, кто стоит выше его и к кому он обращается за советом и указаниями. Сейчас, наверное, разговаривают, прикидывают варианты. А потом Баррингтон позвонит и, по-прежнему притворяясь, будто это он принимает решения, скажет ей, что делать.

Саре представилась невидимая рука, которая дергает за нитки. К страху добавилась уже привычная злость: что она — марионетка, что ли?

Сара взяла себя в руки. Президент позвонит с минуты на минуту. Надо подождать. И не следует спешить с выводами. Может, всему происходящему есть какое-то разумное объяснение. Сара уцепилась за эту мысль. У нее возникла надежда, что каким-то чудесным образом ее и Джейкоба вытащат из всей этой истории и им ничто не будет угрожать. Тогда все и прояснится. Кесслера с его подручными арестуют, ее роль будет сыграна, и они с Джейкобом окажутся в безопасности.

Да только что-то подсказывало ей, что такого никогда не будет.


Джеймс Бартроп хладнокровно выслушал Баррингтона. Об убийстве Скарпирато и Мацумото он уже знал и как раз обдумывал ближайшие шаги, когда позвонил президент.

Бартроп был немногословен:

— Позвоните ей. Пусть никуда не трогается. За ней приедут. Это уж моя забота.

Баррингтон не стал спорить — хватит с него того, что он вообще оказался втянут в этот кошмар. Йенсен немедленно надо взять под защиту — вот пока и весь вопрос. Этим займется Бартроп. Но когда она окажется в безопасности, тогда все и начнется. Какой-то фильм ужасов: пожар, трупы — и ради чего?.. Напрасно он ввязался в это дело. Баррингтон подумал о полиции, о вопросах, которые ему могут задать. Интересно, как Бартроп справится со всем этим.

Черта с два удастся сохранить дело в тайне, наверняка начнется расследование, шуму не оберешься… правда, еще не бывало случая, чтобы президента банка заставляли уйти с поста, да и Бартроп, на удивление, вовсе не казался взволнованным. Напротив, был спокоен, собран, разве что, с удивлением отметил Баррингтон, слегка возбужден, как охотник, идущий по следу.

Он позвонил Саре. Та сразу же схватила трубку.

— Все в порядке. Где вы сейчас? Посылаю людей.

— Когда? Кого? Как я их узнаю? И через сколько они здесь будут? — От ее хладнокровия не осталось и следа, в голосе звучали страх и недоверие.

— Дайте адрес, и за вами немедленно выезжают.

Сара бессильно опустилась на стул, с трудом назвала улицу и номер дома Джейкоба и повесила трубку.

В этот момент вошел Джейкоб.

— Что происходит? Кому это ты даешь мой адрес?

— Баррингтону. — Сара испуганно посмотрела на Джейкоба. — Он посылает за нами своих людей.

Джейкоб сел напротив Сары и угрюмо посмотрел на нее. Он ушам своим не мог поверить.

— Так. Тебя посылают на дело и говорят: действуй сама по себе, на помощь не рассчитывай. Далее ты обнаруживаешь, причем совершенно в одиночку, что на другой стороне поля вовсе не какой-то донжуан, итальяшка, но один из крупнейших банков мира, точнее, его президент, а также мафия. Твоего коллегу и лучшую подругу убивают, а ты сидишь у меня дома и ждешь каких-то совершенно незнакомых людей, которые начинают с предупреждения: на нас не рассчитывай.

Глаза у Сары увлажнились, она яростно закусила губу и провела рукой по щеке, стирая начинающие капать слезы.

— А что прикажешь делать? — раздраженно выкрикнула она. — Я ведь не знаю, куда податься, кому верить.

Джейкоб вскочил на ноги, снова сел и заговорил мягко, но решительно:

— Слушай, у меня есть друзья, они нам помогут, а там посмотрим, как дело обернется. Ясно, что работаешь ты не на президента Английского банка. Игра идет не на его территории. Может, его просто используют как прикрытие. Все это больше похоже на М15, и почему-то им выгодно держать тебя в неведении. Ты для них просто пешка в большой игре. — Джейкоб поднял руку, не давая Саре возразить. — Мои друзья будут тут не позднее, чем через десять минут. Они довезут нас до аэропорта. Паспорт у тебя с собой, и через два часа мы будем в безопасном месте, где нас никто не найдет. — Джейкоб увидел, что Сара колеблется. — Ну же, ну же, Сара, не понимаю, как ты можешь им верить.

Сара посмотрела Джейкобу прямо в глаза — такие близкие, такие знакомые. Но сейчас в них была какая-то неведомая ей твердость. Он прав. Баррингтон кинул ее с самого начала, и вот результат: Данте и Масами убиты.

— Ладно. Твоя взяла.


Тем временем Бартроп поспешно нацарапал адрес, продиктованный ему Баррингтоном, и, сухо попрощавшись, повесил трубку. Вызвав звонком свою секретаршу Мойру, он велел соединить себя с главой М16, или «Чифом», как его все здесь называли, и вызвать Майлза Форншоу.

— У нас проблема с Горгоной, — (Агентам со стороны, как правило, дается кличка) коротко доложил он Чифу. — Убиты ее сослуживец и подруга. Она много чего накопала и вышла на Фиери. Я забираю ее. С каким-то другом, чьего имени она не назвала.

— Черт, с этой операцией все время так, — откликнулся Чиф. — Выяснено немало. И ставки высоки. Насчет твоего агента у меня есть некоторые сомнения, ну да сейчас что уж говорить — поздно. Свяжусь с заместителем министра иностранных дел, пусть знают, что могут возникнуть неприятности. Твои люди задействованы?

— Да, они подключились к расследованию убийств.

— Ладно. Сохрани в тайне что можно, Бартроп.

Бартроп повесил трубку. Буквально тут же в кабинет вошел Форншоу.

— Пошли людей по этому адресу. Пусть доставят сюда Горгону и кто там еще с ней. И чтобы все было по-тихому, чужих глаз нам не нужно. Расставь там своих людей. Круглосуточное дежурство. Пусть задерживают всех подозрительных. Никогда не знаешь, как оно может обернуться. Не исключено, возьмем кого-нибудь из боевиков Фиери.

— Думаешь, он стоит за всем этим?

— А кто же еще?

Пятнадцать минут спустя группа агентов из M16 и наблюдатели уже ехали в сторону Голдерс-Грин.


Пока Бартроп давал распоряжения Форншоу, Кристин Вилье связывалась с Джанкарло Катаньей в Риме. Она прочитала ему газетные сообщения насчет Скарпирато и Мацумото. Катанья грубо выругался и велел немедленно отыскать Йенсен. Гонорар удваивается. Два миллиона фунтов, если с ней разберутся до конца дня. Что же такое, в сотый раз задавалась вопросом Кристин, известно этой Йенсен, если молчание ее ценится на вес золота? Сгорая от любопытства и возбуждения, она решила взять дело в свои руки. На связь с Карудо уже нет времени. Она сама разыщет и убьет Сару Йенсен.

Кристин позвонила в ИКБ. Там ей сказали, что Сара Йенсен сегодня еще не приходила. Кристин повесила трубку и задумчиво потерла лоб. Наверное, есть какое-то убежище. И Сару Йенсен надо искать там.

Кристин подошла к сейфу, вытащила связку ключей и поднялась в спальню. Там она открыла шкаф и извлекла оттуда целый набор париков и большую косметичку. Сверху был парик, который она надевала вчера, направляясь к Скарпирато. Отбросив его и тщательно просмотрев весь набор, Кристин остановилась на длинных волнистых каштановых волосах. Плотно приладив парик, она прикрыла свои коротко стриженные светлые волосы. Покончив с этим, она открыла косметичку и вытащила четыре маленьких ватных тампона вроде тех, что зубные врачи кладут на десны после основательной обработки либо удаления зуба. Два из них она подложила под щеки. Из зеркала на нее смотрела совсем другая женщина. На месте ярко крашенной блондинки появилась шатенка с пухлыми, как у бурундучка, щеками и улыбкой во весь рот.

Кристин взяла сумку и вытащила пистолет. Потом она отдаст его Дэниэлу — пусть тот сам избавится от этой штуковины. А пока Кристин вернулась к сейфу и выбрала другое оружие — автоматический браунинг, каким любят пользоваться люди из САС. Пусть никто не подумает, что эти два убийства как-нибудь связаны. Кристин заперла сейф и двинулась к двери.

Через десять минут она уже стояла у входа в дом Сары и, всем своим видом изображая крайнюю озабоченность, звонила в дверь. Послышавшийся сзади голос заставил ее круто обернуться. На тротуаре с двумя детьми стояла миссис Жарден.

— Если вам нужна Сара Йенсен, то ее нет дома. Должно быть, она на работе.

— В том-то и беда, — срывающимся голосом заговорила Кристин. — На работе ее нет и дома, выходит, тоже. — Казалось, она едва удерживается от слез. — А мне непременно надо отыскать ее. Дело касается ее брата Алекса. Он попал в беду в горах. Травма очень серьезная. Надо сообщить Саре — наверное, она захочет немедленно вылететь к нему.

Внешне Кристин едва сдерживалась, чтобы не сорваться в истерику, но внутри сохраняла полное хладнокровие и даже испытывала тайное торжество. Информацией, полученной от Катаньи, она воспользовалась наилучшим образом. И эта женщина все приняла за чистую монету.

— О Боже! — Миссис Жарден в ужасе прикрыла рот. — Бедная девочка. Ну, разумеется, ей надо лететь, только вот…

— Я должна отыскать Сару, — оборвала ее Кристин. — Как вы думаете, где она может быть?

Миссис Жарден погрузилась в напряженное раздумье, приговаривая время от времени что-то вроде «да, право, не знаю», «понятия не имею» и так далее, пока наконец ее не осенило.

— Джейкоб. Джейкоб Голдсмит. Это ее друг или скорее что-то вроде дядюшки. Когда она заболевает, он всегда ухаживает за ней. По-моему, он живет в Голдерс-Грин. Где точно, не скажу, но, наверное, как-нибудь отыскать можно. — Она беспомощно развела руками. — По крайней мере можно попробовать.

— Конечно. — Кристин изо всех сил старалась удержаться от довольной улыбки. — Сейчас займусь. — Она бросила на миссис Жарден быстрый благодарный взгляд и побежала к телефонной будке на углу Кингз-роуд. Миссис Жарден посмотрела ей вслед. Какая славная женщина, отметила она про себя.

Кристин набрала номер. В справочном бюро ей, как выяснилось, могли дать телефон, но не адрес мистера Дж. Голдсмита, проживающего в районе Голдерс-Грин. Посоветовали поискать в телефонном справочнике. Кристина перебежала улицу и подлетела к газетному киоску. Да, у нас есть такой справочник, сказали ей, одну минуту, мадам, сейчас найдем все, что вам нужно.

Через пять минут Кристин уже листала нужную ей книгу. В Голдерс-Грин жили два Дж. Голдсмита. Она выписала оба адреса, кинула через плечо «спасибо!» и, поймав такси, велела ехать по первому: Родерик-роуд.

Кристин остановила машину, не доезжая до места, вышла из такси и лениво двинулась на угол. Сворачивая на тихую, засаженную с обеих сторон деревьями улочку, она почувствовала что-то неладное. Напротив дома под номером 24 стоял фургон с большой надписью на борту: «Бритиш Гэс», но рабочих видно не было. Потом она заметила, что к ней направляется, бормоча что-то на ходу, старичок лет семидесяти. Ничего в нем особенного не было, но внутренний голос Кристин кричал: «Тревога!» Дорогу перебегала кошка, и Кристин мгновенно поняла, что сам Бог дарует ей удачу. Она наклонилась, схватила кошку и громко заговорила:

— А, вот ты где, Тача, негодница эдакая. — Улыбнувшись старичку, она пустилась в объяснения: — Всегда, знаете ли, норовит спрятаться, когда надо идти к ветеринару. Как будто чувствует, что… — Кошка вцепилась ей в блузку и, раздирая материю, добралась когтями до тела. Брызнула кровь. Едва не закричав от боли, Кристин быстро двинулась назад. Пройдя ярдов четыреста и убедившись, что никто за ней не наблюдает, она выпустила кошку, остановила такси и поехала в Челси.

Не переставая бормотать что-то под нос, старик смотрел ей вслед. К внутреннему карману пиджака у него был прикреплен крохотный микрофон. До наблюдателей, укрывшихся в фургоне, донеслись слова:

— Все тихо. Просто какая-то еврейская принцесса из Америки потеряла кошку.

Кристин откинулась на спинку заднего сиденья. Она была уверена, что инстинкт ее не обманул. Это вовсе не безобидный старичок, это агент. А фургон, должно быть, набит полицейскими. Выходит, полиция ее опередила. Скверно, но что поделаешь: она сделала все от нее зависящее. Пора возвращаться в Италию. Два миллиона за убийство Скарпирато и Мацумото ей так и так положены. По четыреста тысяч надо будет отдать Дэниэлу и Джанни. А Сара Йенсен — что ж, теперь это проблема Катаньи.


Наблюдение продолжалось. Дом был прикрыт со всех сторон. Ни выйти, ни войти незамеченным невозможно. Но пока ничего подозрительного замечено не было. В доме — никакого движения. Через полчаса полицейские забеспокоились. Один из агентов, укрывшихся в фургоне, связался с Форшоу, тот с Бартропом. Они решили подождать еще тридцать минут, а потом войти в дом.

Через сорок минут Бартропу доложили: в доме никого нет, Сара Йенсен и ее безымянный друг исчезли.

Через пять минут были оповещены все аэровокзалы и морские порты. Необходимо с особым тщанием проверять паспорта женщин, похожих на Сару Йенсен. Но тщетно — обнаружить ее не удалось.

Глава 23

Когда указание из штаб-квартиры М16 поступило на пограничный контроль аэропорта Хитроу, «сессна» уже летела на высоте тридцать тысяч футов над морем. Сара Йенсен сидела, чуть не утопая в глубоком мягком кресле, через ручку которого был небрежно перекинут привязной ремень. Она курила сигарету за сигаретой и время от времени прикладывалась к бокалу виски. Сидела она с закрытыми глазами, размыкая ресницы, только когда нужно было закурить очередную сигарету либо долить виски.

Джейкоб отстегнул привязной ремень, встал, немного пошатнувшись, подошел к Саре и погладил ее по плечу.

— Ну, как ты?

Похоже, она его даже не услышала. Глаза ее оставались закрытыми. Джейкоб некоторое время смотрел на нее, потом вернулся к себе на место и, наморщив лоб, стал обдумывать складывающуюся ситуацию.

Он везет Сару в безопасное место, но навечно же там не останешься. И как долго удастся ему пробыть с ней? И как вообще им выбираться из этого болота, если даже толком не поймешь, куда они попали?

Да, на какое-то время Сара окажется в безопасности, но жить будет, словно в заточении. Как зверь в клетке. Да, об убийствах можно постараться и забыть, но как жить дальше? Она же постоянно будет испытывать это жуткое, это дикое чувство бессилия.

Конечно, Сара такая женщина, что непременно постарается что-то придумать, не будет просто плыть по течению. Иначе провалится в черную пустоту.

Самолет слегка накренился и пошел на снижение. Сара открыла глаза, сделала глоток виски и выглянула в иллюминатор. Внизу расстилалась равнина, окаймленная на далеком горизонте линией утопающих в дымке гор. Показался аэропорт, мелькнула посадочная полоса. С шипением выпустилось шасси, и самолет, слегка подпрыгнув при посадке, побежал по блестящей бетонной дорожке.

Через несколько минут он остановился прямо напротив небольшого здания аэровокзала. Из кабины показался летчик — капитан корабля. Он улыбнулся Саре и спросил, как ей летелось.

— Спасибо, прекрасно. — Сара не узнала собственный голос, словно он принадлежал не ей, а кому-то совершенно другому. Капитан улыбнулся и пригласил Сару к выходу. Она с трудом поднялась. Мышцы на ногах совершенно затекли, и шага не сделаешь. Сара почувствовала ужасную вялость. Она нахмурилась и буквально заставила себя сдвинуться с места. Джейкоб пошел следом, не сводя с Сары глаз, словно это ребенок, либо поранивший ногу, либо только учащийся ходить.

Капитан спрыгнул на землю и помахал рукой какому-то темноволосому, со смуглой кожей, в светло-голубой униформе мужчине, уже ожидавшему у самого трапа.

— Добро пожаловать в Марокко, — с улыбкой сказал он.

Марокко. Интересно, подумала Сара, спускаясь с короткого трапа и сразу же попадая в палящую жару.

Смуглый подхватил чемоданы, переданные ему пилотом, и повел Сару с Джейкобом в здание аэровокзала. Пол был выложен светло-серой плиткой, и звук собственных шагов показался Саре оглушительно громким. Она огляделась. Повсюду непонятные надписи на арабском. Когда-то ей нравились эти закорючки. Теперь они казались зловещими. Вокруг полно людей: смуглолицые мужчины с загнутыми, как руль у велосипеда, усами, женщины с чем-то вроде саквояжей в руках. А впрочем, скорее это большие несессеры, решила Сара. Четыре, пять, шесть… Неудивительно, что на лицах их обладательниц так много косметики. Сара искоса посмотрела в зеркало и отвернулась.

Капитан довел их до таможни и распрощался. Сара с Джейкобом предъявили паспорта и через зал прилетов вышли на залитую солнцем площадку.

Солнце било в глаза так, что Сара невольно сощурилась. Что ей здесь надо? Она повернулась к Джейкобу, который, взяв ее под руку, повел к какому-то мужчине, приветственно помахавшему рукой при их появлении.

Они обнялись, и Джейкоб представил Саре Джека Кола. Тот улыбнулся и с любопытством посмотрел на Сару. Пожимая ему руку, Сара окинула Джека столь же любопытным взглядом: невысокий, худенький, смуглый, на макушке идеально ровная лысина, в глазах удивительная живость. Сара невольно заулыбалась.

— Добро пожаловать в Марракеш. — Джек подхватил чемоданы и повел гостей к сверкающему белизной «мерседесу».

Сара огляделась по сторонам. Ощущение такое, будто приехала на каникулы. Вокруг улыбки, солнце светит вовсю, жара. «И как же я сюда попала?» — снова мелькнуло у нее в голове, и она сразу же вспомнила о делах. ИКБ — аббревиатура словно прожгла ее насквозь. Изо всех сил стараясь держать себя в руках, Сара забралась в машину.

Сиденья обиты кожей. Внутри прохладно, почти холодно, словно салон обдали стаканом студеной воды. Даже гусиная кожа на руках выступила. Сара выглянула в окно, чувствуя, как по щекам снова заструились слезы.

Джейкоб, устроившись рядом с Сарой на заднем сиденье, искоса наблюдал за ней. Увидев, что она плачет, он, как ни странно, испытал даже некоторое облегчение, ибо то были уже не судорожные рыдания, с которыми она никак не могла справиться несколько часов назад в Лондоне, но слезы умиротворения.

Джек сел за руль, пристегнулся и вывел машину со стоянки на крытое гудроном шоссе. Через несколько минут он свернул на пыльный проселок, обгоняя велосипедистов на дряхлых велосипедах и повозки, влекомые не менее дряхлыми кобылами. Сара прикрыла глаза и попыталась заснуть.

Через несколько минут она проснулась — машина теперь двигалась рывками, то и дело вписываясь в следующий один за другим поворот. Они поднимались по серпантину в горы. Дорогу окаймляли пихты и кактусы, между которыми с одной стороны время от времени возникали большие желтые насыпи, а с другой — сбегали вниз, упираясь в невидимую отсюда долину, крутые тропки. Джек вел машину аккуратно и умело, подаваясь порой в сторону, к насыпям, чтобы дать проехать лесовозам.

Примерно через час он снизил скорость до минимума, круто повернул направо и остановился перед железными воротами, выкрашенными в белый цвет. Наклонившись к приборной доске, он нажал на какую-то кнопку, и ворота медленно открылись. Тут он прибавил газу и поехал по дорожке, сплошь обсаженной на полмили вперед яркими цветами — прямо-таки огненная полоса, полыхающая красным, розовым, желтым, зеленым, оранжевым. Интересно, откуда в эту роскошную оранжерею поступает вода, подумала Сара, отметив механически, что едва они въехали, как ворота сами собой закрылись. Она приоткрыла окно и глубоко вдохнула напоенный ароматами воздух.

Машина снова притормозила и проехала сквозь широкую арку посреди большого, в несколько этажей дома, построенного из камня и местной глины. Стены были выкрашены в цвет густой охры. На окнах — изящные ставни из темного дерева. Вокруг дома рассажены цветы и растения. Вниз, прямо к земле, сбегают уступами несколько открытых галерей.

Джек вышел и открыл Саре дверь. Она задержалась внизу лестничного марша, ведущего к парадному входу. На площадке появились двое — мужчина и женщина — и поспешно двинулись вниз за багажом.

— Анджело и Мариелла, — представил их Джек. — Они у меня уже двадцать лет, сначала в Испании, а потом здесь.

Последовал обмен улыбками, и слуги, подхватив чемоданы, двинулись вверх.

Сара медленно последовала за ними и, достигнув площадки, остановилась и оглянулась посмотреть на открывающийся вид. Галереи разбегались в разные стороны от подъездной дорожки, утопая в кустах и растениях, стелющихся и по асфальтовым дорожкам. Ниже виднелся полудикий сад, весь поросший высокими пальмами, отбрасывающими на полуденном солнце короткие тени, и снова — цветы, цветы… Вдали поднималась огибающая сад высокая каменная стена, тоже вся в листве и цветах. Под оранжереей скрывались невидимые глазу полосы колючей проволоки. Невдалеке виднелись горы, покрытые по склонам зелеными карликовыми деревьями. Сара повернулась к Джеку:

— Где мы?

— В Урджане, у подножия Атласских гор.

— Красиво.

Джек довольно улыбнулся:

— Когда устроитесь, отправляйтесь погулять, осмотритесь.

Сара согласно кивнула. Он взял ее под локоть и повел в дом. Неожиданно навалилась страшная усталость, и Сара буквально повисла на руках у хозяина. Джейкоб последовал за ними.

Войдя в дом, они оказались в прохладном большом холле с лестницами по обе стороны. В дальнем конце холла был устроен дворик с цветами и фонтанами.

Джек повел Сару вверх по правому крылу лестницы. Поднявшись, они двинулись по прохладному, сплошь застекленному коридору. На легком ветерке колебались тонкие шторы, предохраняющие коридор от палящего солнца. Джек толкнул красновато-желтую дверь и жестом предложил Саре войти.

— Если что-нибудь понадобится, вызовите Мариеллу. Вот так… нажмите кнопку номер пять. Моя — первая, у Джейкоба — четвертая. — Он улыбнулся и ступил через порог.

Джейкоб взял Сару за руку.

— Скоро зайду.

Сара ответила на пожатие и посмотрела ему вслед. Дверь закрылась с легким щелчком, и наступила тишина.

Сара оглядела свое новое жилище. Гостиная, большая и прохладная, деревянный пол покрыт персидскими коврами. На полках полно книг, на стенах — картины и фотографии. Сара пригляделась: горы, цветы, море, чьи-то — чьи, интересно? — портреты. Сара прищурилась в полутьме — густая сепия, подсвечиваемая солнечными лучами, с трудом проникающими через занавески на окнах в дальнем конце комнаты.

Сара прошла в спальню. Двустворчатые окна выходили прямо на усаженную цветами галерею. На легком ветерке колыхались кисейные занавески. Кто-то, словно догадываясь, как бесконечно устала гостья, уже расстелил кровать. Выглядела она на редкость соблазнительно. Сара поспешно разделась и скользнула под свеженакрахмаленные простыни. Как всегда, быстро пришел благодатный сон.


Джейкоб с Джеком сидели в библиотеке, потягивая виски.

— Спасибо, что помог. Я имею в виду с самолетом да и всем остальным.

— Да что за чепуха, стоит ли говорить. К тому же за все время знакомства ты впервые попросил меня хоть чем-то помочь. А ведь я тебе многим обязан…

Джейкоб рассмеялся. Что ж, пожалуй, Джек прав. Он на десять лет моложе, долгое время был у него подручным, научился всему тому, чему Джейкоб мог его научить, хотя кое-какие проколы у Джека в молодости и случались. Несколько раз Джейкоб выручал его из беды, не говоря уж о помощи в делах, с которыми тот сам не мог справиться. Вспоминая о былом, Джейкоб снова не удержался от смеха.

— Ты, я смотрю, процветаешь. — Джейкоб огляделся вокруг. — Давно обскакал своего старого учителя.

— Просто рискнул пару раз по-крупному, — пожал плечами Джек. — У тебя тоже вполне могло быть все это, если бы ты не привязался так к своему любимому Голдерс-Грину.

— А с чего бы мне к нему не привязаться? — огрызнулся Джейкоб. — У меня там есть все, что мне нужно. Но уж коль скоро об этом зашла речь, у меня раньше никогда не возникало нужды в надежном убежище — в дружественной стране, не связанной с Англией договором о выдаче преступников.

— У меня тоже, — парировал Джек. — Дом этот я купил просто по случаю. Потом выяснилось, что нравится мне здесь больше, чем в Голдерс-Грин, что, впрочем, не должно тебя удивлять. — Неожиданно Джек посерьезнел. — Однако же и тайное убежище может при случае оказаться на руку. — Он помолчал и несколько смущенно добавил: — Если не хочешь, можешь, конечно, не говорить… В любом случае — этот дом в твоем распоряжении, живи здесь сколько душе угодно. Но знай я, в чем дело, может, смог бы помочь еще кое-чем.

Джейкоб потер лоб, помолчал немного и, подняв голову, встретился с участливым взглядом приятеля.

— Это длинная история, да и не все мне известно. А то, что известно, — пахнет скверно. Похоже, бедняжка основательно вляпалась. Двоих ее друзей убрали, и Саре кажется, что теперь пришел ее черед. За ней охотятся. Думаю, она права. По идее, на ее стороне — какие-то хорошие, честные люди, но, по правде говоря, я в это не верю. Никак не могу избавиться от чувства, что ее просто подставили. Как и почему — понятия не имею. Происходит что-то весьма странное, и я решил: пока все не прояснится, лучше на какое-то время исчезнуть. Откровенно говоря, что делать, понятия не имею, но тут мы хотя бы будем в безопасности. — Джейкоб прикусил язык. Он уж собрался было сказать: «На какое-то время», — но вовремя заметил вопросительный взгляд Джека. Ладно, выбора не остается — хочешь не хочешь, придется рассказать ему все.


Джеймс Бартроп в одиночестве сидел у себя в кабинете, рассеянно вертя в пальцах карандаш. Мысль его лихорадочно работала, губы время от времени кривились в какой-то странной улыбке.

Итак, Сары Йенсен и след простыл; двое ее близких друзей убиты. Ужасно, конечно, но, с другой стороны, открываются кое-какие варианты. Цена всей операции — политический скандал. Бартропу, или, скорее, Чифу, придется отвечать на трудные вопросы министра иностранных дел, генерального прокурора, а то и самого премьер-министра. Два трупа — это, разумеется, не подарок, тем более что речь идет об иностранцах, пусть и английских гражданах; но если следы убийства приведут к Антонио Фиери и он сумеет доказать, что тот причастен к преступлению, то дело небезнадежное. Вот тут-то как раз варианты и возникают. Хладнокровное, профессионально выполненное убийство — это указывает на мафию, на Фиери. По словам Баррингтона, Йенсен прямо называла это имя, и теперь Бартроп более, чем когда-либо, был уверен, что тот замешан в этом деле.

Все, что хоть на шаг приближает его к Фиери, — лучшее очко в игре, так что двойное убийство и угнетало Бартропа, и в то же время возбуждало. Чувство угнетенности он постарался прогнать. Мертвые — мертвы. Им уже ничем не поможешь. На секунду ему представилось искаженное страхом лицо Сары Йенсен. Он почувствовал укол совести. Впрочем, и Сара не без греха. Она сама переступила черту, бросила вызов судьбе. Сама подставляется под пулю. Иное дело, что она этого не знала и не знает, а он, Бартроп, все знал с самого начала, так что ответдержать ему. Сара — человек со стороны, он воспользовался ее услугами, что-то повернулось не так, ее разоблачили, и вот теперь ей приходится спасать шкуру. Грязное, паршивое дело. Но варианты есть.

Сара разоблачила некоего второстепенного мафиози, связанного, надо полагать, каким-то образом с Катаньей, затем разоблачили ее. Теперь мафия убирает каждого, кому она могла раскрыть тайну. Стало быть, он должен первым отыскать ее и все выяснить. На поиски Сары брошены десятки агентов. Интерпол, ФБР, таможенные службы прочесывают аэровокзалы и морские порты по всему миру.

Рано или поздно он до нее доберется. И вот тогда начнется самая тонкая часть работы. Найти-то ее он найдет, но сам должен будет оставаться в тени. Предстоит установить за ней плотное, но незаметное наблюдение, и тогда, при некоторой удаче и большом умении, можно будет выйти на охотников. Ему тоже придется рисковать жизнью, но риск будет рассчитанным и оправданным, ибо наградой станет сам Фиери.

Размышления его были прерваны появлением Мойры.

— Вас хочет видеть Чиф.

Бартроп поднялся этажом выше. Секретарша Чифа кивнула на дверь. Бартроп сел у необъятного дубового стола начальника.

— Что нового?

— Боюсь, Сара Йенсен исчезла.

— Ну, и что дальше? Кто там у вас на очереди?

— Эрнотт и Витале здесь, в Лондоне, Катанья в Италии. Я установлю за ними наблюдение. С нашими ребятами в Риме я уже связался. За домом Йенсен тоже будем присматривать. — Он помолчал, словно еще раз продумывая весь ход операции. — Вряд ли мы достигнем чего-либо, начав аресты. Ведь многое еще неизвестно. Лучший способ все выяснить и выйти на Фиери, если он, конечно, замешан в этом деле, — продолжать наблюдение. Вы согласны?

— Пожалуй. — Чиф поскреб подбородок. — Так что там в Италии? Вы только с нашими людьми говорили?

— Пока да. Лучше до времени вести дело по-семейному. Ведь весьма вероятно, что мафия проникла и в итальянские спецслужбы, и тогда вся операция пойдет прахом. Конечно, рано или поздно к их помощи придется прибегнуть, это ясно. Но лучше поздно, если вы, конечно, не против.

— Не против. Согласен с вами. Пусть лучше пока побудут в стороне. Но своих следует напрячь как следует. Да, и еще Интерпол. Этим деятелям вы что сказали?

— С Интерполом поддерживает связь спецотдел. По их версии, речь идет об обычном преступлении. В глазах мира — Сара Йенсен преступила закон.

— Ладно, Джеймс. — Чиф слабо улыбнулся. — Да, вот еще что: мне понадобятся копии всех бумаг, относящихся к этому делу. Разговора в Комитете не избежать.

Под Комитетом Чиф разумел ПКРСС — Постоянный комитет руководителей секретных служб. В его ведении были приоритеты разведки, ее бюджет, анализ возможных политических последствий. Участие Катаньи во всем этом деле было явно чревато таковыми. Глава секретариата премьера, постоянные заместители министров внутренних и иностранных дел — члены ПКРСС, — получив от Чифа информацию, должны решить, заслуживает ли она внимания министра иностранных дел и премьера.

— Держите меня в курсе, Джеймс. Дело очень тонкое, и, если не соблюдать величайшей аккуратности, неприятностей не оберешься. Впрочем, вы не хуже меня это понимаете. И чем скорее вы разыщете Сару Йенсен, тем лучше.

Глава 24

Пробудившись от глубокого сна, Сара открыла глаза и в первый момент даже не поняла, где находится. Потом все вспомнилось: Данте, Масами, Джейкоб, Марокко, Джек. Она потянулась к часам, лежавшим на столике у кровати. Семь утра. Господи, она проспала часов пятнадцать. Самочувствие у нее было ужасающее. Спать. Спать днями, неделями, месяцами. Ей ведомо, каково это: тело стынет в неподвижности, мозг отключается от всего на свете.

Внезапно Сара резко привстала на кровати. В глазах у нее мелькнул дикий страх. Только не это, ради Бога, только не это. Второй раз она не выдержит. Набежавшие воспоминания, уже не новые, а давнишние, заставили ее сжаться в комок. В тот раз ей удалось справиться с бедой. На это ушли годы, но в конце концов все образовалось. Образуется и сейчас. Только на сей раз на годы рассчитывать не приходится. Она просто не может себе этого позволить, иначе — смерть. Она опустила ноги на пол и поплелась в ванную. Мрамор приятно холодил подошвы. Белый мраморный пол, белые мраморные стены, словно в мавзолее, исключая резные деревянные переплеты трех окон, полностью, от пола до потолка, занимающих одну из стен. В самом центре ванной был устроен большой душ джакузи. Сбоку — сауна и парная.

Сара встала под душ и пустила на полную мощь очень холодную струю. Освежившись таким образом и несколько придя в себя, Сара досуха вытерлась и с брезгливой гримасой натянула вчерашнюю одежду. Причесавшись, она вышла в дверь в дальнем конце ванной и с удовольствием вдохнула свежий утренний воздух.

Сад представлял собой настоящий оазис, полностью предоставленный ей одной: никого, кроме щебечущих вокруг и перелетающих с дерева на дерево, с куста на куст птиц. Весь сад был пронизан канальчиками, в которых весело журчала вода. Сара вышла к большому пруду, на страже которого стояли два каменных кота. Видно было, как близко к поверхности скользят упитанные рыбы с золотистой чешуей — похоже, сазаны. Интересно, зачем тут эти коты — птиц отпугивать, что ли? Наслаждаясь одиночеством, Сара незаметно замкнула круг и вернулась к дому.

Откуда-то снизу послышался звон посуды. Сара посмотрела в ту сторону и увидела Джека. Тот завтракал на открытой террасе. Она пошла к нему. Услышав шаги, Джек поднял голову и заулыбался:

— Что это вы так рано? Мне казалось, я тут один «жаворонок».

— Такая вокруг красота, что грех валяться в постели.

— Ну что ж, раз такое дело, может, позавтракаем вместе? — Джек жестом пригласил Сару присоединиться к нему.

На столе теснились тарелки с тостами, ломтиками манго и папайи, посреди возвышался большой графин с апельсиновым соком. Пахло свежезаваренным кофе.

— Ну что ж, с удовольствием. — Сара уселась напротив хозяина.

Джек нажал на какую-то незаметную кнопку. Мгновенно, как из-под земли, появился Анджело, и почти тут же из дома вышел Джейкоб. Он вроде еще не совсем проснулся, во всяком случае, в его движениях не было обычной легкости.

— Анджело, завтрак еще на двоих. Да, кстати, как там с одеждой?

— Все нормально, мистер Джек. Через час все будет готово.

— Отлично. Спасибо. Скажи Мариелле, пусть отнесет в комнату к нашей гостье.

Сара обратила внимание на то, что по имени он ее не назвал. Наверное, Джейкоб все рассказал, вот он и не хочет болтать лишнего.

— Что за одежда? — поинтересовалась Сара.

— Ну, не можете же вы вечно ходить в одном и том же. Вот Мариелла и порылась в своем гардеробе. Может, для вас это слишком строго, но все лучше, чем отправляться за покупками в Марракеш.

Да, застраховаться они, видно, решили основательно. Стало быть, здесь она будет жить, как в пещере, не высовываясь наружу, так, словно в этом мире ее вообще больше не существует. Сначала Сара разозлилась, потом напугалась. Ей представилась такая картина: некие незнакомые люди рыскают повсюду, расспрашивая прохожих, не встречалась ли такая-то или, может, хотя бы слышали…

Сара внимательно посмотрела на человека, с которым познакомилась только вчера. Интересно, что же ему все-таки известно? Впрочем, не важно — Джейкоб ни за что в жизни не привез бы ее сюда, не доверяй он Джеку целиком и полностью. Стало быть, и она должна ему верить.

Тут к ним как раз и присоединился Джейкоб, еще издали помахавший им своей широкополой шляпой.

— Доброе утро, малышка. Как спалось? Надеюсь, все нормально?

Сара про себя улыбнулась — уж слишком неловко Джейкоб пытается скрыть свое беспокойство.

— Да, все в порядке, спасибо. Пятнадцати часов как не бывало.

— Ого, не слабо. — Он повернулся к Джеку и одарил его широкой ухмылкой. — Позаимствовал твою шляпу. Собрался, видишь ли, погулять, ну и чтобы остатки мозгов не расплавились…

— За головенку беспокоишься?

— Ах, наглец ты эдакий, — притворно рассердился Джейкоб и повернулся к Саре. — Знаешь ли, я тут постоянно ощущаю, что кто-то не спускает с меня глаз, все время мелькают крохотные красные огоньки. Пройдусь, думал, вдоль стены — прохладно, благодать. Да черта с два. Здесь как в крепости — стена пятнадцать футов высотой, колючая проволока, везде телевизионные камеры понатыканы, даже в кустах не пописаешь — вдруг какой-нибудь проводок заденешь, — так сирена еще, глядишь, завоет.

Сара и Джек громко расхохотались.

— Пожалуй, хорошо, что удержался. Этот сад у меня весь как на ладони. Оборудование самоновейшее — камеры, инфракрасные лучи, приборы, реагирующие на малейший шум или движение, — словом, все. А помимо всего прочего, у меня есть Яп. — Словно черт из табакерки, откуда-то выскочил, злобно рыча, жесткошерстный терьер. Он следовал за Мариеллой, появившейся с подносом в руках.

Поставив тарелки на стол, Мариелла шикнула на пса, который, сменив гнев на милость, весело запрыгал вокруг стола, и удалилась в дом. Яп посмотрел ей вслед и перенес свое внимание на Сару. Она наклонилась, почесала ему загривок и ласково принялась его успокаивать. Совершенно обезоруженный, он растянулся на полу брюхом вверх, явно ожидая, что его почешут.

— Вот это да, — протянул Джек. — Обычно он с чужими ведет себя строже. Даже приходится держать подальше, как бы не тяпнул ненароком, а зубы у него острые.

— Все хорошо, Яп, все нормально, малыш. — Сара выпрямилась и улыбнулась мужчинам. Как это похоже на Джейкоба, и какой же он молодец — сумел успокоить ее так непринужденно, не привлекая ничьего внимания. Да и Джек тоже не подкачал — сразу все понял и подхватил игру.

Сердце у нее все еще походило на тяжелый камень в груди, но хотя бы тревога немного улеглась. И она, как ни странно, все еще сохраняла способность смеяться. Уже неплохо. Джек снова заговорил, и Сара оторвалась от своих мыслей.

— Мариелла попозже отправится за покупками. Зелень, сладости и все такое прочее. Если нужно что-нибудь особенное, только скажите ей или мне.

Ничего такого особенного Сара придумать не могла и уже качнула было головой, как вдруг вспомнила…

— Пожалуй, да, кое-что мне нужно — газеты. Может, там есть что-нибудь…

— Ну разумеется. За газетами у нас ходит Анджело — обычно около часа. Вообще-то они приходят в три, но он пораньше отправляется — пропустить рюмочку-другую с друзьями в баре. Думает, я ни о чем не догадываюсь. Чушь, конечно. Ему следовало бы знать, что мимо меня в этих краях ничего не проходит.


В четыре часа Анджело вернулся с кипой английских и итальянских газет.

— Ну как, удалось выпить? Приятели все здоровы? — ухмыльнулся Джек.

— Спасибо, мистер Джек, все нормально. — Анджело встретил старинную, бог знает когда вошедшую в обиход шутку такой же ухмылкой. Он отнес газеты на террасу в глубине дома и разложил их на столе, как колоду карт. Джек кивнул в знак благодарности и велел сказать гостье, что газеты доставлены.

Через несколько минут появились Сара и Джейкоб. Сара переоделась в костюм, который соорудила для нее Мариелла, — длинная светлая юбка из льняной ткани, поверх нее свободная блузка. У Джека глаза округлились от удивления. С волосами, завязанными сзади в тугой узел и без малейших следов косметики Сара выглядела юной девушкой, направляющейся на конфирмацию. Но когда она подошла ближе, иллюзия рассеялась. Невинная девушка исчезла, и на ее месте возникла женщина, придавленная тяжестью пережитого. Скулы у нее заострились, кожа натянулась, руки устало повисли, каждый шаг стоил, казалось, неимоверных усилий. Но, как ни странно, не было в ее облике и следа гибельного отчаяния, голова высоко поднята, во взгляде — готовность к борьбе.

Все трое погрузились в чтение. Сара листала газеты «Коррьере делла сера», «Стампа» и «Таймс», Джек — «Дейли мейл» и «Гардиан», Джейкоб — «Индепендент» и «Дейли телеграф». Никто не говорил ни слова, все выискивали в газетах одно и то же. Но тщетно.

Ни заголовка, ни абзаца, ни даже краткого сообщения о том, что Карл Хайнц Кесслер, Мэттью Эрнотт и Карла Витале арестованы. А уж о Катанье и говорить нечего — если бы у него дома появилась полиция, для итальянских газет это стало бы первополосной сенсацией. И все равно они упорно переворачивали страницу за страницей.

Через полчаса на полу были разбросаны зачитанные до дыр и смятые газеты.

— У них в запасе были целые сутки. Даже больше. Почему же ничего не сделано? — В поисках ответа Сара переводила взгляд с Джейкоба на Джека, но оба молчали, озабоченно глядя на нее. Наконец Джейкоб заговорил:

— Может, их все же взяли. Не знаю точно, когда номер подписывают в печать, но, вполне вероятно, сообщение просто не успело попасть в дневные выпуски.

— А что, не исключено. — Сара уцепилась за его слова как утопающий за соломинку. — Если они арестованы вчера вечером, то сообщения в газетах появятся только завтра. Надо бы включить телевизор, может, там что-то есть.

Но и экран не принес ничего утешительного. Сара выключила телевизор и принялась мерить шагами комнату.

— Господи, я этого не выдержу. Что происходит? Почему они никак до них не доберутся? — Голос ее звучал устало и грустно. Мужчины быстро переглянулись.

— Наверное, не так все это просто. Тут ведь не только полиция — многие задействованы. И у всех свои дела. Так что, возможно, для задержки есть какие-то веские основания, — заметил Джек.

— «Веские основания», — язвительно передразнила его Сара. — Двое убиты. Какие еще основания нужны?

— А может, их хотят немного поводить, мало ли куда могут привести следы, — предположил Джейкоб. — Тем более что многое еще неизвестно. Так что в такой тактике есть смысл.

— Ну да, только за вычетом того, что убийца Масами и Данте — кто бы он ни был — все еще на свободе и следующая на очереди — я. — Сара погрузилась в молчание. Внезапно в глазах ее вспыхнул какой-то огонек. — Вот что мне пришло в голову…

Мужчины разом выпрямились и спросили в один голос:

— Что?

— Пленок у Баррингтона все еще нет. Я имею в виду тех, из которых становится ясно, что Третий — Кесслер, а Четвертый — Катанья. Что записи существуют, я сказала ему по телефону, но это еще не доказательство. Пленки ведь у тебя, верно, Джейкоб? Я вроде видела, как ты сунул их в чемодан.

Джейкоб кивнул.

— Тогда их надо переписать и послать Баррингтону срочной почтой. А там посмотрим. Если за этим последуют аресты, я ему верю, если нет — нет.

Джек и Джейкоб смущенно заерзали. В том, что предлагала Сара, явно был смысл, но соглашаться с ней почему-то не хотелось. Похоже, она устраивает Баррингтону нечто вроде испытания, а точнее — ставит ловушку и почти надеется, что он в нее попадется. Похоже, у Сары есть какой-то тайный план и она хочет, чтобы они его одобрили.

— Ну а что дальше? — спросил Джейкоб.

Сара молча улыбнулась.


Бандероль от Сары Йенсен легла на стол президента банка на следующий день. Анджело с самого утра отправился в Лондон, зашел на почту, оплатил посылку наличными, так, чтобы потом не нашли отправителя, и распорядился, чтобы с доставкой задержались часа на два. Когда посылка оказалась наконец в Английском банке, Анджело уже летел на территорией Испании.

На обертке было написано от руки синими чернилами: «Лично и конфиденциально. Только в собственные руки». Баррингтон нетерпеливо надорвал конверт. Из него выпал листок кремового цвета.


«Дорогой господин президент.

Эта запись подтвердит сказанное Вам по телефону. Полагаю, ничто Вам не мешает переслать эту пленку соответствующим (не знаю, каким именно) лицам и задержать этих людей. Думаю, не нужно объяснять, что, пока они на свободе, у меня есть все основания беспокоиться за свою жизнь. Хотелось бы надеяться, что вы будете действовать без промедления. Пока же я предпочитаю оставаться там, где я есть, — здесь по крайней мере я нахожусь хоть в какой-то безопасности.

Искренне Ваша

Сара Йенсен».


Баррингтон нажал на кнопку звонка.

— Не соединяйте меня пока ни с кем. — Он дрожащими пальцами вытащил из ящика диктофон и вставил кассету.

Через полчаса запись кончилась, и Баррингтон погрузился в глубокое раздумье. Благодарение Господу, Сара Йенсен жива, но ее появление, пусть даже и в такой форме, создает, мягко говоря, некоторые неудобства. Он-то надеялся постепенно выбраться из этой гнусной истории, но то, что сейчас стало ему известно, сильно меняло дело. Катанья — сам по себе, но Карл Хайнц Кесслер, будучи управляющим одного из крупнейших банков в Сити, его, Баррингтона, номенклатура. Еще он надеялся, хотя и не особенно верил, что Бартропу удастся избежать огласки в прессе, что не будет никакого суда и все уладится тихо, за кулисами. Но теперь, когда совершены убийства, это практически невозможно. Словом, если он, Баррингтон, хочет сохранить свою репутацию и не потерять место, ему придется действовать весьма осмотрительно. Прошло минут пятнадцать. Баррингтон снял трубку и позвонил Бартропу.

— Приходите, да поскорее, — сказал он. — Сара Йенсен вынырнула на поверхность.


Бартроп прочитал письмо, прослушал запись и, нахмурившись, откинулся на спинку стула.

— Ну и?.. — нетерпеливо спросил Баррингтон.

— С одной стороны, неплохо, — тяжело вздохнул Бартроп. — Она жива и дала нам в руки вполне надежное оружие против Кесслера и Катаньи. Найти счета, на которые ссылаются Кесслер и Эрнотт, будет нетрудно, и тогда Катанье никуда не деться. Но против Фиери прямых улик по-прежнему нет, и это ставит нас в довольно щекотливое положение.

— Вы что же, хотите сказать, что надо вернуть Сару на место?

— Нет, пока нет. Конечно, мы ее отыщем. Но она вроде предлагает нам сделку: арестуйте всю эту публику, и тогда я вернусь. Несомненно, ей кое-что известно и о Фиери, и обо всей мафиозной цепочке, так что послушать ее было бы неплохо. Но если мы накроем всех прямо сейчас, то, получив сведения, которые могут оказаться совершенно несущественными, рискуем перекрыть исключительно ценный источник информации. И стало быть, упустим прекрасный шанс загнать в угол Фиери. Вот в чем проблема. — Бартроп отвернулся и посмотрел в окно.

— Ну и что же вы собираетесь предпринять?

— Пока не знаю. Надо подумать.

— А что мне делать, если она позвонит?

— Она вряд ли позвонит — достаточно сообразительна, чтобы понять, что таким образом нам легче будет ее отыскать. Меня беспокоит другое. В письме она смутно намекает на каких-то «соответствующих лиц», стало быть, подозревает, что знаете вы куда больше, чем сказали ей. Держу пари, она разработала целую теорию заговора.

— Что ж, в таком случае она недалека от истины, — хмыкнул Баррингтон.

Бартроп угрюмо посмотрел на него и поднялся. Уже уходя, он бросил через плечо:

— Если она все же позвонит, постарайтесь выведать у нее как можно больше. Скажите, пусть возвращается, а уж мы тут что-нибудь придумаем.

Баррингтон мрачно посмотрел на закрывшуюся за Бартропом дверь, словно посетитель оставил на ней некий знак своего присутствия. Пусть уж лучше Сара остается там, где она есть, подумал он, — хотя бы ради того, чтобы досадить Бартропу.

Он задумчиво посмотрел в окно, но вид утопающего в зелени двора не принес ему никакого успокоения. Оставалось утешаться лишь тем, что Бартропу еще хуже.

Еще до встречи с ним Баррингтон переговорил с министром финансов и все ему рассказал. Тот, в свою очередь, связался с премьер-министром, последний — с министрами иностранных и внутренних дел, они — со своими постоянными заместителями и секретарем кабинета министров. Так потянулась цепочка телефонных разговоров и весьма нервных личных встреч, которая завершится вечерним совещанием всех поименованных лиц (за исключением премьера) с генеральным директором, Чифом, Бартропом и министром юстиции. Понятное дело, все будут обвинять друг друга, оправдываться, давать различные объяснения. В его собственном присутствии нет, как выяснилось, необходимости, да оно и к лучшему: следует держаться подальше. Удары посыплются со всех сторон. Вот пусть Бартроп с Чифом их и отражают.


Бартроп сидел на заднем сиденье своего «ровера», яростно теребя галстук и мрачно поглядывая через окно на забитую транспортом улицу.

Его охватило отвратительное ощущение собственного бессилия. Дело Катаньи, начавшееся столь обещающе, начинало ускользать из рук. Сначала эти убийства, потом исчезновение Сары Йенсен, а теперь вот это чертово заседание комитета, с которого он как раз и возвращался.

Заседание длилось час. Бартроп отметил спокойное удовлетворение на окружающих его лицах. Его собственному положению вряд ли можно было позавидовать: два убийства иностранцев — английских граждан; крупная международная афера, чреватая весьма неприятными политическими последствиями; и постоянная угроза того, что обо всей этой истории пронюхает пресса. Его сообщение о последних разоблачениях Сары Йенсен вызвало у присутствующих состояние, близкое к шоку, сразу же сменившееся, впрочем, возмущением по поводу ее бегства.

— Скрывается, видите ли. Посылает пленки с записями. По сути дела, дает нам указания, как действовать. Да она просто издевается над нами, — возбужденно заговорил министр внутренних дел. Бартропу эта речь даже понравилась — хоть как-то разрядилось свинцовое молчание.

Разумеется, безнадежной ситуацию не назовешь. Бартропу велели продолжать расследование, но строго предупредили, что играть отныне надо исключительно по правилам, ненужного риска не допускать, а главное — чтобы ни слова не проникло в печать. Кроме того, надо приложить все усилия, чтобы срочно отыскать Сару Йенсен.

Спецотделу, в свою очередь, было дано указание удвоить усилия по поимке убийц, которые словно в воду канули. О них было известно то, что действовали двое и оба — профессиональные киллеры.

Не найдено орудие убийства. Не обнаружено ни отпечатков пальцев, ни иных следов, оставленных убийцами, — только два трупа: один — с перерезанной яремной веной, другой — с пулевым отверстием в правом виске. Пулю извлекли и подвергли тщательнейшему анализу, из коего выяснилось, что выпущена она была из пистолета «Роджер Марк-11», который не использовался при совершении ни единого из зарегистрированных на настоящий день убийств. На нарезке дула любого пистолета остается тончайший след от пуль, которыми он заряжен. Соответствующими данными располагают полиции всех стран, по ним можно определить не только тип, но и номер пистолета, как по отпечаткам пальцев — преступника. Но у этого пистолета, похоже, просто не было истории.

Свидетелей тоже найти не удалось. Никто не заметил ничего подозрительного или необычного. Оба убийства были подготовлены и совершены первоклассно.

Бартроп почувствовал легкий толчок — Монро притормозил у входа в дом. Бартроп вышел, кивнул на прощание своему охраннику-водителю и открыл дверь. Поднявшись в кабинет, он налил себе виски, добавив в бокал воды из сифона, который каждое утро наполняла его домохозяйка Мейбл, а потом открыл шкаф, где на полках в беспорядке теснились музыкальные диски, и отыскал записи Лестера Янга. Комнату наполнили звуки легкой джазовой музыки.

Целиком отдавшись переливам саксофона, Бартроп гнал из головы все посторонние мысли. Он опустошил бокал, снова наполнил его и, вертя в руках, все вслушивался и вслушивался в медленную музыку.

Но отвлечься надолго не удалось. Всякие мысли теснились в голове, заботы, тревоги, навязчивые идеи. Ничего нового в этом не было, все знакомо, но одно не давало покоя. Прямо мистика какая-то.

Убийцы-невидимки — это еще можно понять, но как это Саре Йенсен удалось исчезнуть, не оставив и следа? Вроде новичок, а ведет себя, как опытная. Только сейчас он сообразил, что с самого начала Сара была вся на нервах, но умело скрывала это. И вот сейчас наконец не выдержала, сбежала, ведомая то ли слепым страхом, то ли опасным хитроумием.

Интересно, кто этот друг, которого она упомянула в разговоре с Баррингтоном? Ладно, скоро он это узнает — и не только это. Как только ему стало известно об исчезновении Сары, Бартроп велел хорошенько покопаться в ее биографии, начиная с детских лет. Разумеется, ею занимались и раньше, сразу, как Баррингтон назвал ее имя, но не так основательно, как сейчас. Бартроп был убежден: что-то в жизни Сары Йенсен они пропустили. Что именно — вскоре выяснится. А тогда отыщется и она сама.

Кто-то негромко постучал в дверь. Мейбл.

— Ваш ужин готов, сэр. Подавать?

— Да, Мейбл, спасибо.

Он последовал за ней вниз. В гостиной, прямо напротив телевизора, был накрыт стол на одного. Бартроп сел. Мейбл принесла рыбный суп, пирог и суфле из сыра. Отличная еда. Молодец Мейбл.

Поужинав, Бартроп вернулся в библиотеку. Буквально тут же раздался звонок — Найл Сауспорт, глава итальянского отделения М16. Он подтвердил, что за домами Антонио Фиери и Джанкарло Катаньи установлено постоянное негласное наблюдение. Сауспорт попросил разрешения привлечь на помощь агентов-карабинеров. Только им во всей секретной службе Италии Бартроп и доверял. Видя, что у коллег не хватает собственных сил для должного наблюдения за клиентами, Бартроп дал Сауспорту необходимые санкции. Карабинеры, несомненно, сделают свое дело, не задавая лишних вопросов. Услуга за услугу, доверие за доверие.

Глава 25

Солнце уже поднялось высоко над отрогами Атласских гор, когда Сара, Джейкоб и Джек вновь собрались просмотреть газеты. У них уже выработался ритуал: во время завтрака — надежда, за обедом — напряженное ожидание, в четыре — газеты, приносящие одни только разочарования, далее, до самого вечера, — попытки как-то отвлечься, заняться хоть чем-нибудь, и снова — утро с его проблесками надежды, становящимися, впрочем, все слабее и слабее.

В течение нескольких последующих дней Сара пыталась ни о чем не думать. У Джека была великолепная конюшня арабских скакунов, и каждое утро Сара в сопровождении Анджело отправлялась на многочасовую прогулку к подножию гор. Возвращаясь, она бродила по саду, долго спала, прерываясь только на очередную трапезу да чтение газет.

Но в воскресенье вечером, после того как Джек уже отправился спать, Сара нарушила свое добровольное молчание. Они с Джейкобом задержались и, накачиваясь постепенно арманьяком старой выдержки, проговорили чуть не полночи.

Джейкоб повторил, что, на его взгляд, в этом деле замешаны спецслужбы.

— Какую роль тебе в конце концов пришлось играть? Роль тайного агента. А кто засылает тайных агентов? М15. — Джейкоб говорил спокойно и рассудительно. — От тебя скрывали все, что можно. Например, то, что в этом деле замешана мафия и что с самого начала было известно все насчет внутренней информации. А разве тебе хоть слово об этом сказали, разве хотя бы намекнули, что дело это небезопасное? Нет. Просто наболтали бог весть чего, а ты и клюнула. — Джейкоб картинно возвел очи горе и раздраженно продолжал: — Неслыханно, но так или иначе тебя просто провели. Использовали. И на что угодно готов спорить, что стоит за всем этим не президент Английского банка, а спецслужбы.

Сара немного помолчала.

— Прямо не знаю, что и сказать, Джейкоб. Можно, конечно, завтра утром позвонить президенту и спросить его прямо в лоб, но если все то, что ты говоришь, правда, то ведь он никогда мне ничего не скажет, разве не так?

В который уже раз Сара задавала себе вопрос, отчего именно она понадобилась президенту. Почему он не обратился в управление по борьбе с экономической преступностью или не прибег к другим, более привычным способам? Так нет же, он выдал ей полный карт-бланш, делай что хочешь, лишь бы результаты были.

Конечно, такого рода самостоятельность хороша, но ведь, работая на Баррингтона, она и сама несколько раз преступила закон. И на каком этапе она слишком зарвалась? Что будет, если всплывет история с ее сомнительными миллионами?

В свое время статус Английского банка и его руководителя рассеяли ее сомнения, но теперь они возникли вновь — так от малейшего удара трещины разбегаются по всей стене. Одно дело должность, подумала Сара, другое — человек.

Она всегда считала, что за ней стоит человек, а за ним учреждение. Но как подтвердить эту связь? Ведь никаких письменных доказательств нет, как нет и свидетелей.

Она вдруг почувствовала себя очень одинокой. Без помощи президента кто она такая? Обыкновенная преступница. Без помощи президента ей не на что рассчитывать, любой может схватить за руку. В этом убежище век не просидишь. Да, здесь красиво, но ведь, честно говоря, это что-то вроде тюрьмы; в последние дни наряду со страхом Сара начала испытывать чувство клаустрофобии. Ее раздирало надвое; с одной стороны, ужасно хотелось все забыть, исчезнуть, отправиться в Гималаи, к Эдди и Алексу, где никто ее не отыщет; с другой — вернуться в Лондон и потребовать от Баррингтона, чтобы он объяснил, что в конце концов происходит.

Свою часть пути она прошла, раскрыла преступление, предоставила президенту достаточно улик; но и преступление, и преступники оказались куда как не простыми, во всяком случае, гораздо сложнее, чем это ей представили. И конечно, президенту это было известно. А теперь еще убийства. Пока два. А он и пальцем не пошевелил. Почему? Вопрос просвистел, как пуля у виска.

Сара вспомнила то чувство предвкушения чего-то необычного, когда президент предлагал ей эту тайную миссию. Ей льстило, что к ней обращается такой важный человек, а атмосфера тайны увлекала и манила. И что же в результате? Гибель друзей. И от собственной жизни, которую она с таким тщанием выстраивала, — одни обломки.

Впервые в жизни Сара почувствовала, что ее предали. И чувство это было горьким, как яд.

Пожелав Джейкобу доброй ночи, она отправилась к себе, но пролежала всю ночь, ни на секунду не сомкнув глаз. Когда наутро она поднялась, от веры в Баррингтона не осталось ни пылинки. Иссякали и остатки терпения, на его месте медленно скапливалось озлобление.

Сара позавтракала у себя в комнате, побродила по саду, искупалась в бассейне. Мысль ее напряженно работала. Придя наконец к некоему решению, она отыскала Джейкоба с Джеком и полчаса убеждала их, что пришла пора действовать.

Они уговаривали ее подождать еще несколько дней, и в конце концов Сара с неохотой согласилась.

Ближайшие два дня она провела в полной отрешенности, пытаясь просто наслаждаться красотами пейзажа.

Как и следовало ожидать, в газетах по-прежнему ничего не было.

Наступил третий день, среда, и терпение Сары практически лопнуло. Ей было просто необходимо действовать. Завтрак она пропустила, пообедала у себя в комнате, покончила со всеми приготовлениями и принялась ожидать — в последний раз, — когда принесут газеты.

Во дворе хлопнула дверь автомобиля — вернулся Анджело. Сара, Джейкоб и Джек уселись за овальный стол в тенистом дворике позади дома. Анджело разложил на белоснежной скатерти газеты: «Файнэншл таймс», «Таймс», «Гардиан», «Индепендент», «Дейли телеграф», «Коррьере делла сера», «Стампа».

Сара посмотрела на Джейкоба, потом на Джека. Те взглядом ответили ей: «Внимание!» — и погрузились в чтение. С каждой перевернутой страницей надежда угасала. В конце концов стол опустел — куча смятых газет валялась на полу.

Сара стерла с рук типографскую краску. Голос ее прозвучал спокойно, почти безмятежно:

— Ну что ж, последняя попытка?

Мужчины мрачно кивнули.

Джек окликнул Анджело, и тот моментально принес мобильный телефон, купленный несколько недель назад где-то на юге Франции. Он был зарегистрирован на небольшую компанию в Виллафранка, принадлежащую одному из друзей Джека. Телефоном было весьма удобно пользоваться, когда Джек не хотел, чтобы узнали, что звонят из его дома в Марокко. К аппарату был прикреплен небольшой ящичек, с помощью которого разговор записывался на пленку и передавался на воспроизводящее устройство в самом доме. Джек взял телефон и попросил Анджело проследить за записью. Тот кивнул и поспешно удалился куда-то внутрь дома.

Джек передал телефон Саре. Она заметила время. Три тридцать по лондонскому. Хоть бы он только оказался дома, взмолилась она про себя. Хватит раздумывать и колебаться, надо кончать с этим делом.

Сара набрала домашний номер президента. На третьем звонке трубку подняли. Ей так хотелось ему верить. Все бы тогда пошло совсем по-другому. Но Сара заставила себя отбросить любые сантименты.

— Господин президент, это Сара Йенсен. Хотелось бы кое-что услышать. Например, почему до сих пор не произведены аресты? — Сара говорила холодно, отрывисто, по-деловому.

— А откуда вы звоните? Скажите, где вы, мы пошлем за вами людей, вас отвезут в безопасное место, там и поговорим обо всем.

— И вы рассчитываете, что я вам поверю? — презрительно фыркнула Сара. — Да вы же лгали мне с первой минуты нашего знакомства.

— Знаете что, Сара, — в голосе Баррингтона зазвучали металлические нотки, — все это слишком далеко зашло…

— Это уж точно. Масами мертва, Данте тоже, а там и моя очередь, если не поберечься. Ладно, оставим это. Я прошу ответить только на один вопрос: почему никто не арестован?

— Не так-то это просто, — медленно и отчетливо заговорил Баррингтон. — Пока еще не время… не хватает некоторых улик.

У Сары лопнуло терпение:

— Но вы же с самого начала говорили, что не хотите доводить дело до суда. Так в чем же проблема?

— Ну что ж, если на то пошло, — засмеялся Баррингтон, — то вы и есть эта самая проблема. Вы ведь по уши в этом деле, а, Сара? Нам все известно насчет трех миллионов, да и не только, есть и еще кое-что. Не потому ли вы мне не все выложили, кое-что утаили? А мне и шагу не ступить, пока все не узнаю. Не могу же я действовать в одном случае так, а в другом иначе. Если я выдвину обвинения против Катаньи, то и все те, кто с ним связан, тоже окажутся под колпаком. Стало быть, и вы вместе с другими. Правда, этого можно избежать, но для начала надо потолковать. Теперь ясно? До тех пор, пока вы не скажете, где находитесь, и не ответите на кое-какие вопросы, до тех пор, пока вы сами на это не согласитесь, у меня связаны руки. И на вашем месте я бы особенно не хорохорился — вас не назовешь идеальным, беспорочным свидетелем.

Сара молча слушала Баррингтона, испытывая смешанное чувство страха и возмущения. Баррингтон, видно, решив, что зашел слишком далеко, заговорил мягче:

— Знаете, Сара, самое лучшее — собраться и все спокойно и здраво обговорить. Согласны?

— Боюсь, уже поздно, господин президент.

Сара повесила трубку и погрузилась в молчание. Она заставляла себя сохранять хладнокровие, вновь и вновь проигрывая в уме разговор с Баррингтоном в поисках хоть какого-нибудь намека на то, что происходит на самом деле. Нет, с какой стороны ни подойди, пассивность Баррингтона совершенно необъяснима. Точно так же, как и то, что он отказывается толком объяснить ей, что к чему. А теперь вообще шантажом занялся. Короче — перешел в стан врагов.

Сара прекрасно понимала смысл его угроз. Да только ничего он не получит. Доказательств-то у него никаких. Идиот. Неужели он сам не понимает, что после всего того, что он с ней сделал, любые угрозы совершенно бессильны. А у нее теперь есть улики. И она пустит их в ход.

Лицо ее посуровело. Всего доброго, господин президент, и пусть вам сопутствует удача.

Джейкоб и Джек молча наблюдали за постоянно меняющимся выражением лица Сары. Она кратко пересказала свой разговор с президентом.

— Ну что ж, у него была последняя возможность, ведь так?

Мужчины молча кивнули, что как бы послужило сигналом к введению в действие запасного плана. Сару охватило лихорадочное возбуждение.

Она потянулась к папке, вытащила продолговатый конверт и положила его на стол лицом. На конверте стремительным почерком были написаны имя и адрес:

«Хилтону Скадду

«Таймс»

Вирджиния-стрит, 1

Лондон, E1, 9В, Д».

Все готово. В конверте — письмо, написанное Сарой еще вчера: разоблачение Катаньи, ее собственная роль в этом деле, улики. Джейкоб привез сюда ленты с записями. Сара переписала их и смонтировала все, имеющее отношение к делу, в связную запись. Теперь, переговорив с Баррингтоном, она сделала приписку к тексту. Покончив с этим, Сара вытащила записную книжку, нашла нужный номер, набрала его и принялась терпеливо ожидать. На двенадцатом гудке в трубке зазвучал голос Хилтона Скадда.

Сара дружила с ним вот уже больше семи лет. Они вместе учились в Кембридже, где Хилтон, делая вид, будто изучает биохимию, на самом деле занимался только университетской газетой. Это был энергичный, славный и на редкость привлекательный мужчина ростом за шесть футов, довольно худощавый. Мускулы накачивать, считал он, дело водителей грузовиков. На голове у него была густая шапка темных волос, аккуратно подстриженных сбоку и сзади, но весьма картинно падающих на лоб.

Сара представилась, получив в ответ длинную тираду, состоявшую в основном из разного рода упреков. Наконец ей удалось прервать этот поток.

— Хилтон, ради Бога, помолчи хоть секунду. Когда закончим, можешь придумать мне любое наказание, но сейчас — о деле. Я посылаю тебе экспресс-почтой некий пакет. Завтра к одиннадцати утра он будет на твоем столе. Там кассета с записями и письмо. Не исключено, что через несколько дней я подошлю тебе что-нибудь еще в этом же роде. Это очень важно, так что смотри, чтобы ничего не пропало. — Сара помрачнела. — Ты слышал когда-нибудь о Масами Мацумото? По идее, должен бы, вы писали о ней неделю назад. Она была моей лучшей подругой. А имя Данте Скарпирато тебе что-нибудь говорит? Это мой коллега и любовник. И он тоже мертв. А теперь люди, которые расправились с ними, разыскивают меня. Они убивают, чтобы сохранить в тайне свои делишки. А делишки эти… Впрочем, скоро сам все узнаешь. — Сара заторопилась. — Не спрашивай, почему я не обратилась к властям. Я обращалась. Им все прекрасно известно. У них есть все улики, но они сидят сложа руки. Теперь мне может помочь только пресса. Если секреты этих людей станут известны всем, то я потеряю для них всякий интерес, разве что отомстить захотят. Больше я сейчас ничего не могу сказать. Все остальное — в пакете. — Сара чувствовала, что Хилтон слушает ее, затаив дыхание. — Ты со мной связаться не можешь, но я буду тебе звонить регулярно, так что не беспокойся. Главное — напечатай этот материал. И как можно быстрее.

Хилтон никогда еще не слышал, чтобы Сара говорила так серьезно. Ощущая, как у него разгорается лицо, Хилтон Скадд положил трубку. Он вскочил и отправился через коридор, в который с обеих сторон выходили застекленные двери кабинетов, к главному редактору Клементу Стампу. Стамп был наполовину англичанин, наполовину валлиец, и в облике его сказывалась кровь предков по обеим линиям. Чутье на сенсацию у него было потрясающее, и вместе с тем Стамп умел держать язык за зубами. При взгляде на него прежде всего бросались в глаза растрепанные седые волосы. Он напоминал одного из тех карикатурных персонажей, что суют пальцы в электрическую розетку. Не хватало только вымазанного сажей лица. Сара пару раз встречалась с ним — приятный человек, умный и честный, правда, угадывалась в нем и интригующая склонность к авантюре. Когда Скадд вошел в кабинет, Стамп задумчиво жевал карандаш.

— Помнишь такую Сару Йенсен? Мы когда-то вместе учились в Кембридже, а сейчас она работает в Сити.

— Ну как же, как же, такие не забываются, — кивнул Стамп.

— Ей кажется, что ее хотят убить.

Стамп удивленно поднял брови.

— Помнишь, на прошлой неделе у нас прошел материал о Масами Мацумото и Данте Скарпирато?

Брови вернулись на место, и Стамп откинулся на спинку стула.

— Мацумото была ближайшей подругой Сары, а Данте — сослуживцем и любовником.

— Ты к чему все это, Хилтон? — Стамп вскочил со стула.

— А к тому, что Сара послала мне некий пакет. Завтра он будет здесь. Говорит, что речь идет о какой-то грандиозной афере. Она хочет, чтобы мы взорвали эту бомбу.


Сара поднялась из-за стола и встала позади Джейкоба и Джека, положив руки им на плечи.

— Хилтон — славный малый. Посмотрим, что ему удастся сделать. — Выглядела Сара довольно подавленной. — Беда только в том, что мне недостает улик. Хорошо, конечно, что мы записали разговор с президентом, но этого недостаточно.

Джейкоб изумленно воззрился на нее:

— Ты что же, собираешься это как-то использовать? Да ты хоть отдаешь себе отчет, на что он намекал?

— Обыкновенный шантаж, — пожала плечами Сара. — Не более того. Пустые угрозы. У него на меня ничего нет. Положим, всплыли на свет Божий эти три миллиона, но если он захочет подать на меня в суд, значит, и на остальных придется, а Баррингтону этого явно не хочется.

— Но если твой приятель из «Таймс» напишет обо всем этом деле, тогда, наверное, суда не избежать. И тебя потащат вместе со всеми остальными.

— Вряд ли дело до этого дойдет. И к тому же у меня на руках пленка с записью разговора с Баррингтоном. Не думаю, что его так уж обрадует мое появление в зале суда.

— Господи, неужели ты рассчитываешь выйти сухой из воды, если на первой полосе «Таймс» взорвется эта штуковина?

— Ну разумеется, нет. Только, боюсь, выбор у меня невелик. Баррингтону я больше не верю. Хотела бы верить, — Сара пожала плечами, — но не могу, особенно после последнего разговора. И здесь оставаться целую вечность тоже не могу. Так что единственный шанс — обнародовать всю эту историю, и тогда, может, Катанью и этих чертовых убийц из мафии, или откуда там еще, арестуют и я буду в безопасности.

Джейкоб и Джек угрюмо кивнули. Глядя на них, Сара внезапно ощутила какую-то тоску и безнадежность. Что, если «Таймс» не напечатает материал? Что тогда ей останется делать? Ума не приложить. Неужели в эту историю действительно втянуты спецслужбы? Тогда они могут каким-нибудь образом остановить публикацию. Впрочем, сейчас всякие утечки случаются то и дело. Интересно, подумала Сара, а есть ли хоть одна статья, которую официально запретили печатать, сняли с полосы? И кто же в конце концов, в тысячный раз задавалась вопросом она, эти ее таинственные противники?

Сара посмотрела на мужчин:

— Знаете, что мне действительно нужно?

— Что? — в один голос откликнулись они.

— Побольше улик. Тех, что у меня есть, все же недостаточно. Боюсь, газетчикам понадобится кое-что еще, поубедительнее.

— Например? — Джек вопросительно посмотрел на Сару.

— Видеозаписи…

— Какие видеозаписи?

— Ну, те, которыми шантажировали Катанью. Надо полагать, они вполне красноречивы. У Катаньи роман с Карлой, разве вы не знали?

— А где эти записи, вам известно? — У Джека в глазах мелькнул странный огонек. «Что бы это могло значить?»— подумала Сара.

— У Карлы дома, похоже так, Джейкоб? По-моему, Эрнотт говорил что-то в этом роде.

Джейкоб перевел взгляд с Сары на Джека:

— Точно.

Все трое заговорщически подмигнули друг другу.

— А где она живет? — спросил Джек.

Джейкоб продиктовал адрес. Он основательно повертелся перед домом, прежде чем заказать своему другу «жучки».

— А как она выглядит? Выкладывайте все, что знаете о ней.

Через несколько минут Джек встал:

— Пойду, если не возражаете, сделаю несколько звонков.

Сара с Джейкобом перемигнулись.

— Так я и знал, что ни от каких дел он не отошел, — заметил Джейкоб.

— И слава Богу.

— Только и ищет предлог. А тут — чего уж лучше? — преступление, мотив преступления. — Джейкоб как-то нехорошо ухмыльнулся.

Неожиданно появился Анджело. В руках у него была кассета с записью телефонного разговора Сары и Баррингтона. Сара запечатала ее и протянула конверт Анджело. Сейчас он отнесет его на почту в Марракеш. Не королевская улика, конечно, к тому же Саре совершенно не хотелось, чтобы она когда-либо фигурировала в суде, но послать все равно надо.


Наблюдатели, расположившиеся на Онслоу-сквер, отметили, что в пять тридцать Карла Витале вышла из дома. В руках у нее была спортивная сумка. По-видимому, часа два ее не будет. Несколько человек отправились вслед за Карлой, другие остались наблюдать за домом.

Через несколько минут появился пожилой господин, живший этажом ниже Карлы. Он вернулся из клуба, где провел несколько часов. Позади шла женщина, лет под семьдесят, седая, в фартуке: уборщица с большим пылесосом и сумкой в руках. Господин галантно открыл дверь и пропустил даму вперед.

Кэрол Абрахамс — так звали уборщицу — поднималась наверх медленно, то и дело останавливаясь передохнуть, а главное — убедиться, что пожилой господин вошел к себе и вокруг никого нет. Она остановилась у входа в квартиру на четвертом этаже. На всякий случай постучала, потом позвонила. Молчание. Никого нет дома. Она открыла сумку, вытащила связку ключей и принялась возиться с замками. Меньше чем через две минуты она уже была в квартире, где жила Карла Витале.

Передвигалась теперь уборщица с удивительной легкостью, высоко поднимая пылесос, так чтобы не задеть ненароком ковер. Она вытащила из плотно набитой сумки пластиковый пакет и положила его на пол, а сверху поставила пылесос. Все это заняло не больше пяти секунд. Несколько минут она стояла неподвижно, чувствуя, как потеют ладони, и моля в душе Бога, чтобы не сработала сигнализация. Секунда текла за секундой. Тихо.

Чтобы успокоиться, она несколько раз глубоко вздохнула и принялась за работу. Подученные инструкции были простыми и ясными: извлечь из квартиры все видеокассеты, больше ничего не трогать. Что было, конечно, обидно. Кассет, слава Богу, оказалось немного: четыре рядом с телевизором и еще три в сейфе, который она вскрыла за пять минут. В сейфе оказалась также целая куча драгоценностей, да таких, что Кэрол раньше и видеть не приходилось. Надев резиновые перчатки, купленные утром в универсальном магазине за фунт девяносто девять пенсов, она пропустила сквозь пальцы с десяток ожерелий.

Соблазн велик, но указания не оставляли места для размышлений. Да и она знала, что ослушаться невозможно. Кэрол положила драгоценности на место и, взяв кассеты, уложила их внутрь пылесоса. Теперь можно уходить, да поживее.

Вернувшись к своей роли уборщицы, Кэрол, с трудом волоча ноги, спустилась вниз и вышла на лицу. Невдалеке стоял фургон с телевизионным оборудованием. Из окон фургона на нее смотрели двое мужчин. Обнажив редкие зубы, она попыталась соблазнительно им улыбнуться и заковыляла по улице.

На углу ее поджидала машина. Кэрол поставила пылесос рядом с собой и, убедившись, что поблизости никого нет, открыла его, вынула кассеты и переложила в несессер. Затем включила двигатель и поехала в Хитроу. Через два часа Кэрол уже сидела в «Боинге-737», направлявшемся в Марракеш.


В аэропорту ее встречал Джек. Они сели на заднее сиденье машины. Довольно улыбаясь, Кэрол открыла несессер и передала ему свою добычу.

— Там было полно драгоценностей, — с горящими глазами сказала она. Джек было нахмурился, но, взглянув на нее, тут же расплылся в широкой улыбке. Кэрол работает на него уже двадцать лет, а до того еще столько же занималась такими делами. Но все равно никогда не упускает возможности поддразнить его. — Ладно, не волнуйся, — захихикала она. — Все осталось на месте.

— Вот и хорошо, — засмеялся Джек. — Через несколько дней приедет Анджело. Он с тобой и рассчитается, идет?

— Да уж, пожалуйста, а то придется вернуться за этими самыми камушками.

Не переставая смеяться, они перебрались на переднее сиденье и поехали в центр города, на авеню Баб-Идид, где Джек высадил Кэрол у входа в «Мамунию», самую шикарную гостиницу Марракеша.

— Наверное, завтра я передам тебе один пакет. Не беспокойся, все чисто, никакой контрабанды.

— Да уж хотелось бы. Мне и без того забот хватает — сегодня возвращаешься, а завтра снова ехать. Что я, ломовая лошадь, что ли?

Джек рассмеялся — ничего, пусть позлится, хотя, честно говоря, все это наполовину чистое притворство. А наполовину, пожалуй, всерьез, ибо Кэрол настроилась пару дней, перед возвращением домой походить по суку[3].

— Завтра позвоню.

— Думаешь, я целый день твоего звонка ждать буду? — ухмыльнулась Кэрол, широко расставив ноги и уперев руки в бока.

— Да ты еще и встать не успеешь, как я позвоню. Главное, будь готова к тому, чтобы уехать завтра же. Не слишком налегай на бутылку. — Джек подмигнул ей, хлопнул дверцей и, по-прежнему улыбаясь, отъехал.

Неуважение к профессии, пусть даже и высказанное в шутку, всегда возмущало Кэрол. Ибо, несмотря на свой затрапезный вид, она была одним из самых педантичных грабителей-профессионалов. За сорок лет преступной деятельности у нее не было ни единой стычки с законом. Подобно Джеку, она в общем-то отошла от дел, но порой ее можно было раскачать на что-нибудь в старом духе, особенно если клиент приятный и деньги хорошие. Для Джека она готова была практически на все, а за четверть миллиона — так и вообще на все.

Джек появился в Урджане около часа. Джейкоб и Сара уже поджидали его. Они устроились в библиотеке. Джек открыл папку и, победоносно улыбаясь, вытащил кассеты.

— Не уверен, что нам предстоит семейный просмотр, но взглянуть все-таки стоит, а? — И, словно получив от Сары молчаливое благословение, он плотоядно захихикал.

— Ладно, сейчас все увидим. — Сара и Джейкоб, расхохотавшись, одновременно ринулись к стулу, стоявшему прямо перед телевизором, — лучшее место. Сара победила. Джейкобу пришлось признать свое поражение.

— Ох уж эта молодежь, никакого уважения к старшим. В этом-то вся и беда…

Они все еще весело перемигивались, когда на экране, сменяя друг друга, замелькали первые изображения. Карла и Катанья представали в самых компрометирующих позах. О лучшем инструменте шантажа и мечтать не приходится.

Джек переписал кассету. Сара набросала несколько слов Хилтону и заклеила записку вместе с кассетой в большую бандероль. Анджело завтра утром передаст ее Кэрол Абрахамс. Та вернется в Лондон, и там курьер доставит посылку в «Таймс».

Сара прокрутила в памяти только что увиденные картинки. Весь экран заполняла красавица Карла — эта холодная и расчетливая хищница. Но по отношению к ней Сара, в общем, ничего не испытывала, разве только легкое презрение. Иное дело — второй участник спектакля. Он вызывал у Сары настоящую ненависть. Вглядываясь в блеск его темных глаз, Сара понимала, что этот человек способен на все. Собственных рук он, пожалуй, пачкать не будет, но нанять убийц способен вполне. Это ясно.

Сара пожелала Джейкобу и Джеку спокойной ночи и поднялась к себе. Выйдя на открытую террасу, она всей грудью вдохнула теплый ночной воздух. Запах жасмина пьянил ее. Она подняла голову и посмотрела на звезды — огромные и сверкающие. Лицо у нее осунулось — Сара почти ничего не ела в последние дни, — но выражалась в нем некая твердая решимость. Теперь у Сары была цель, и ей стало легче.

Глава 26

Бандероль с пометкой «срочная» с глухим стуком опустилась на стол в экспедиции газеты «Таймс». Лерой Грей лениво потянулся к трубке:

— Эй, Хилтон, тут для тебя посылка. Да-да, принесу. Куда спешить-то?

Хилтон извлек содержимое бандероли и отправился в кабинет к Клементу Стампу. Тот открыл конверт и потряс его. На стол упали две девяностоминутные кассеты и напечатанное на машинке письмо.

От соседства с кассетами бумага смялась. Стамп разгладил ее. Склонившись у него над плечом, Хилтон прочитал следующее:


«Дорогой Хилтон,

распоряжайся этим по собственному усмотрению. Разумеется, можешь показать это Клементу, он превосходный редактор. И надежный человек. Только адвокатам не показывай, иначе никогда тебе этого не напечатать. Как нам с тобой обоим известно, публика это безмозглая и волноваться не любит. О полиции и властях тем более нет речи. Я уже говорила тебе, что веры у меня в них нет, и даже если найдется какой-нибудь достойный человек, я поседею, а ты полысеешь, пока что-нибудь будет сделано. Сейчас, как и говорила тебе, я скрываюсь. Те же самые люди, что убили Масами и Данте, разыскивают меня.

Я в этом деле играла роль тайного агента, действующего по заданию президента Английского банка. Он, в свою очередь, работает на пару с кем-то еще, с кем именно — не знаю. Не исключено, со спецслужбами. Так или иначе, свое дело я сделала, назвала имена, раздобыла улики, но они почему-то бездействуют — ни арестов, ничего. Аферисты и убийцы на свободе. У меня осталась единственная надежда, что ты напечатаешь это и все выплывет наружу. Тогда я им буду не нужна, разве что решат отомстить».


На следующей странице было описание дела и перечень участников. В приписке говорилось о возможном участии мафии.

Стамп и Скадд обменялись взглядами. Глаза у обоих горели. Стамп открыл ящик и извлек кассетник. Оба напряженно вслушивались в разговоры, записанные на пленку. Затем Стамп положил кассеты и письмо обратно в конверт и запер его в небольшой настенный сейф, висевший у него за спиной.

На виске у Стампа билась жилка.

— Роскошная история: секс, коррупция, смерть, и следы ведут в итальянские коридоры власти, в Сити, на Среднидл-стрит; возможно, замешаны спецслужбы; аферисты богаты как Крез; Сара Йенсен в бегах.

Хилтон потер глаза и спросил, ни к кому не обращаясь:

— Ну и каковы наши действия?

Клемент поднялся, обошел вокруг стола и с горящими глазами изо всех сил вцепился Хилтону в плечо.

— Как что? Будем печатать. Пиши статью. Посмотрим, каков будет отклик. Но пока пусть никто ничего не знает.

— А ты что собираешься делать? — ухмыльнулся Хилтон.

— Я? Я, — с невинной улыбкой ответил Стамп, — проверю эти записи. А вдруг фальшивка?

Хилтону это явно не понравилось.

— Надо поберечь собственные задницы, — промычал уже вслед ему Стамп.


Записи проверили, они оказались подлинными. Хилтон уже вовсю работал над статьей, когда доставили еще одну бандероль.

Ее привез мотоциклист, одетый с ног до головы в черное. Это был племянник Кэрол Абрахамс. Даже лица не разглядишь, говорил потом Лерой Грей, принявший и зарегистрировавший посылку.

Только через час он заставил себя подняться и отнес бандероль Хилтону. Увидев характерный почерк, тот так и подскочил на месте, схватил пакет и помчался к Стампу, который в это время проводил совещание. Стамп перевел взгляд со Скадда на конверт, затем обратно и отпустил четверых журналистов, рассевшихся за столом для совещаний. Те с некоторым недовольством поплелись к двери.

Хилтон сел напротив Стампа, вскрыл пакет и перевернул его над столом. Оттуда вывалились несколько кассет и пленок с записями. Скадд на всякий случай сунул в конверт руку — нет ли чего еще? — и вытащил письмо. Он было весьма лаконичным: посмотрите, послушайте и действуйте, как сочтете нужным.

Стамп задернул шторы на застекленных стенах, взял кассету с записью и вставил ее в видеомагнитофон, стоявший рядом с телевизором на углу стола.

Мелодичный женский голос назвал по-итальянски время и место действия: 26 октября 1992 года, два сорок пять, Рим.

Экран осветился, и ясно проступили очертания комнаты. Это была спальня. В ней двое. Один — президент Итальянского банка Джанкарло Катанья. Другая — не известная Стампу и Скадду брюнетка лет тридцати, писаная красавица.

Они занимались любовью. Страстно и самозабвенно. Первая запись была целиком посвящена этому свиданию. Четыре другие сделаны в Лондоне, Нью-Йорке, Женеве и Эль-Рияде. На пятой, наконец, запечатлен разговор неизвестной с Катаньей. Со стороны первой это был чистый шантаж. Скадд, немного говоривший по-итальянски, переводил. Если Катанья откажется от сотрудничества, эти записи будут переданы его жене. В обмен на молчание Катанья согласился давать информацию о финансовой политике стран Семерки и Европейского сообщества, как, например, изменения процентных ставок, интервенции ведущих банков на валютных рынках и так далее.

Последующие разговоры отличались краткостью и деловитостью. Катанья просто говорил, что надо скупать фунты стерлингов, доллары, лиры или какую-либо иную валюту.

Стамп выключил видеомагнитофон, провел рукой по жесткой шевелюре и тяжело вздохнул, словно переживая увиденное и услышанное. Он поднялся и начал мерять шагами кабинет.

— Да, ничего себе история. Только вот как ее напечатать? Шум поднимется страшный. Итальянцам-то что, они к таким вещам привыкли — просто очередной скандал. Но у нас это немного иначе. Да и вообще, с какой стороны ни подойди к этой истории, от нее воняет. Глава одного из крупнейших коммерческих банков оказывается жуликом, президент Английского банка вступает в сомнительный альянс со спецслужбами. Они вместе засылают, потом бросают на произвол судьбы, а теперь вроде укрывают где-то своего агента. Улик полно, а арестов — ни одного. В общем, даже для этой публики дело гнусноватое. Никому не хочется, чтобы оно дошло до суда. Какое-нибудь частное определение было бы больше в их стиле, только ведь, похоже, и его нет: никаких внезапных отставок «по состоянию здоровья», никаких слухов о возможных кадровых переменах. Ничего не понимаю, а ты?

Скадд покачал головой.

— Теперь сама Сара, — продолжал Стамп. — Баррингтон говорит, что она тоже по уши в дерьме — три миллиона, намеки, что это еще не все… Что скажешь?

— Скажу, что ничего не понимаю.

— Может, он имеет в виду, что Сара не раз преступила закон: «жучки», затем вот эти видеозаписи, которые, пари готов держать, просто украдены.

Стамп вернулся к себе за стол.

— Ладно, что бы там Сара ни натворила, двое ее друзей мертвы, а человек, который по идее должен ее поддерживать, перешел вместо этого к угрозам.

— И она просит нашей помощи. Вот и все, — подытожил Скадд.

Стамп покачался на задних ножках стула и посмотрел в потолок.

— Итак, что делаем? — спросил Скадд.

— Понятия не имею. Надо подумать. Но статью дописывай. Шагай в какую-нибудь комнату для совещаний и работай там, да не забудь зашифровать файл. Словом, чтобы никто, кроме меня, статьи не видел. Хорошо бы поговорить с президентом банка, но это потом, не хочу его пугать до времени. Ладно, как только закончишь статью, покажи мне. Может, тогда что-нибудь надумаю. — Стамп тяжело вздохнул. — Честно тебе скажу, не знаю, удастся ли нам ее напечатать. Едва что-нибудь дойдет до Уайтхолла или Банка, как цензура забросает нас предупреждениями. Потому я и не хочу пока никому ничего говорить. Черт его знает, может, за этой историей такое стоит, что на нас вообще всех собак спустят.

— Все равно что-то делать надо. Я верю Саре, когда она говорит, что ее жизнь в опасности.

— А я, думаешь, нет? Разумеется, Катанья, мафия или кто там еще хотят от нее избавиться.

— И никто и пальцем не пошевелит, чтобы ее выручить.

Хилтон Скадд поднялся, вышел из кабинета и заперся в комнате для совещаний в конце коридора. Включив компьютер, он изо всех сил начал барабанить по клавиатуре. Волосы то и дело падали ему на глаза, и буквально каждые несколько секунд ему приходилось откидывать их со лба.


С удовлетворенным видом Джанкарло Катанья откинулся на спинку стула. Официанты убирали остатки исключительно сытного и вкусного обеда. Он мог бы посрамить лучшие римские рестораны… если бы они, конечно, подозревали, что у них есть столь мощный конкурент. Тут были два шеф-повара, большой, залитый солнечным светом зал обслуживали два официанта, но это был не ресторан. Его не существовало в справочниках, и на элегантном фасаде не красовалась соответствующая вывеска. И какого-нибудь любопытствующего прохожего сюда ни за что не пустили бы. Все, кто сюда приходил, были хорошо известны владельцу. Политики и государственные чиновники, с которыми Катанья постоянно встречался по службе, сюда не приходили, а если приходили, то исключительно тайно.

Дом, расположенный на виа Аппиа Антика, примерно в семи километрах от центра Рима, представлял собой большую, из розового туфа виллу застройки тридцатых годов. Приземистая вилла была вытянута в длину, позади — бассейн, перед фронтоном — большой сад, укрывавший дом от посторонних взглядов. Хозяин дома — Антонио Фиери. Здесь они раз в месяц обедали с Катаньей в столовой с низким потолком, выходившей окнами в сад.

За Катаньей в Итальянский банк всегда заезжал один из водителей Фиери на машине, официально принадлежавшей компании «Кэймен Айлендс» — на случай, если кому придет в голову заметить номера. Эта машина, как и весь автопарк Фиери, была снабжена матовыми пуленепробиваемыми стеклами. Водитель заводил ее в подземный гараж рядом с домом Фиери. Оттуда Катанья проходил прямо в виллу, так чтобы с улицы его никто не мог увидеть. Это давно вошло в обычай, но сегодня Катанья облегчения от того не испытывал.

Встречи этой он ожидал с немалой опаской. Вести себя надо было, словно ничего не случилось, и в то же время внимательно наблюдать за Фиери — не прознал ли тот чего про Карлу или Скарпирато, или Мацумото, или Йенсен: перечень грозил растянуться до бесконечности. Слишком много секретов, все не удержишь.

У Фиери хорошая разведка, да и самому ему в проницательности не откажешь. Катанья знал, что любое проявление нервозности может только возбудить его подозрения. А Фиери любил заставлять людей нервничать, хотя бы ради того, чтобы испытать их, выяснить, есть ли повод для беспокойства.

Но сегодня он был как раз в хорошем расположении духа. Причем вроде не притворялся, слишком явное доброжелательство попахивало бы чем-то подозрительным. Он был чрезвычайно доволен последней операцией, которая увеличила состояние Союза на шестнадцать миллионов долларов. Не слишком много, имея в виду общий оборот, но вполне прилично, коль скоро игра шла без всякого риска.

Не спуская взгляда с капо, Катанья постепенно успокаивался. Фиери явно доволен тем, как идут дела, шутит, улыбается. Не похоже, чтобы он знал что-нибудь о Карле, а теперь, когда Скарпирато и Мацумото убраны, остается только эта девица Йенсен. Впрочем, и она, похоже, до смерти напугана гибелью друзей. Если бы кому проболталась, то в дверь его кабинета давно бы уже постучали. Так что пока все в порядке, но рисковать Катанья не хотел. Сара Йенсен по-прежнему остается в списке. Кристин Вилье велено оставаться в Лондоне и ждать появления жертвы. Рано или поздно она до Сары доберется.

Чем дальше, тем больше Катанья освобождался от всяких страхов, обретал уверенность. Фиери был так доволен последней операцией, что даже необычно расщедрился. Выяснилось, что он положил на швейцарский счет Катаньи лишний миллион долларов. Обычно доля Катаньи составляла десять процентов от прибыли. В данном случае выходит миллион шестьсот тысяч. Катанья довольно улыбнулся. Двух миллионов шестисот будет более чем достаточно, чтобы расплатиться с Кристин Вилье. Он рассыпался в благодарностях. Фиери принял его излияния с улыбкой, долженствовавшей означать: noblesse oblige, и оставил гостя — ждали другие дела.

Катанья откинулся на стуле. Все идет как надо. Обед прошел удачно, а уж с маленькими своими затруднениями он как-нибудь справится. Он громко рассмеялся, вскочил на ноги и окликнул водителя. Можно ехать.


Пока Катанья купался в лучах собственного благополучия, Джованна Чери, одна из его младших помощниц, пыталась, яростно дымя сигаретой, разговаривать сразу по двум телефонам. Черт возьми, Рите, непосредственной ее начальнице, давно бы пора уже вернуться, а то оставила ее тут, понимаешь, одну. Она ушла на обед со своим приятелем Глауко, а затем — за покупками на виа Кондотти, что обычно занимает часа три, а то и больше. И так всегда, когда у Катаньи, как помечено в его расписании, «обед с син. К».

Обычно в таких случаях Катанья раньше пяти не возвращался. Интересно, что это за синьор К? Может, девушка? Джованна пожала плечами. Девушки есть у всех. Почему же он должен быть исключением? Выглядит для своих лет вполне прилично. Ладно, это его дело. Джованна принялась листать «Вог». Не успела она погрузиться в мир фантазий, как зазвонил красный телефон — этим номером обычно пользовались важные персоны.

На проводе — мистер Стамп, редактор лондонской «Таймс». Помнится, как-то раз она с ним уже говорила. Очень славный человек, вежливый такой. Неплохо бы боссу у него поучиться. Чем могу быть полезна? Очень важное дело к президенту, не будет ли она так любезна передать по факсу номер, по которому сегодня вечером можно с ним связаться? Ну разумеется, с удовольствием. Она записала номер факса в «Таймс» и на всякий случай повторила его. Через десять минут на стол Стампа лег факс с нужным номером.

В комнате напротив Хилтон Скадд заканчивал статью. Файл «Кембридж». Прочитать смогут только те, кто знает этот шифр, то есть в данном случае Клемент Стамп и Кристофер Фиш, юрист газеты. Обычно материалы загружались в общую систему и прочитать их мог на своем экране любой из сотрудников «Таймс». Но этот — исключение. В газете посплетничать любят, так что Стамп вполне обоснованно опасался утечки — и о судьбе материала следовало позаботиться, и о Саре Йенсен.

Обычно он с особым чувством предвкушал появление таких статей, но на сей раз Стамп был весь в сомнениях. Дело, впрочем, даже не в самом материале. Как он сам будет выглядеть, если, конечно, статья будет опубликована? Ведь из редактора газеты Стамп превращается таким образом в кого-то вроде радетеля общественной справедливости. Положим, случай не первый, но ситуация сейчас какая-то уж больно двусмысленная; наряду с достоверной информацией слишком много неясностей или просто чепухи; слишком сложный подтекст — классическое Зазеркалье, где, откуда ни глянь, все предметы искажаются, ничто не сходится в фокус. Впрочем, не совсем так, кое-какая ясность во всей этой темной истории все же есть: Саре Йенсен грозит серьезная опасность; крупное мошенничество имело место; а впереди маячит еще одна афера, гораздо более значительная; жертвой ее может стать Сара Йенсен, а дирижерами выступают президент Английского банка и кто-то еще.

Ладно, надо начинать с того, что представляется очевидным, затем пройтись по всей истории, а там будет видно. Стамп поднялся и решительно направился в кабинет к Кристоферу Фишу.

Юристу все это дело показалось явно не по душе. Всем своим видом он выражал профессиональный скепсис. Нагнувшись над ним, Стамп впился глазами в строчки на экране. Статья выглядела, как поле битвы. Целые фразы подчеркнуты красным — их, по мнению Фиша, надо было обговорить или даже просто выбросить. А поверху бежали новые строчки — вариант самого Фиша. Нетрудно угадать, что будет дальше: Скадд просмотрит предлагаемую редактуру, придет в ярость, прибежит к Стампу, будет бороться за каждое слово, скорее всего почти ничего не добьется и пулей вылетит из кабинета.

Стамп вернулся к себе. Фиш и Скадд уже вступили в перепалку, которая продолжалась и в столовой, где на сплошных нервах было поглощено бесчисленное количество чашек кофе.

К восьми часам удалось достичь компромисса. Все трое собрались в кабинете у Стампа и принялись читать последний вариант. Стамп предложил заголовок:

МИЛЛИАРДНАЯ АФЕРА В СТРАНАХ БОЛЬШОЙ СЕМЕРКИ.


Далее следовал текст:


«Ходят слухи, что высокопоставленный банкир в одной из стран Большой семерки стал жертвой шантажа со стороны своей любовницы, которая угрожает раскрыть подробности недавней тайной валютной интервенции. Поговаривают также, что соответствующую информацию используют некие сообщники любовницы в спекуляциях на валютных рынках. По масштабам — операция небывалая. Прибылей она не гарантирует, но подвергает большой опасности финансовую политику стран Большой семерки. Обладая подобной информацией, а также имея в запасе всего лишь 250 тысяч фунтов на счету, можно незаконно зарабатывать десятки миллионов долларов в год.

Источники утверждают, что на рынок выбрасываются гораздо большие суммы и незаконная выручка может превысить сто миллионов долларов».

Далее в статье приводились примеры мошенничества на валютных и иных финансовых рынках. В статье было пятьсот слов, опубликовать ее предполагалось на первой полосе, в левом нижнем углу. Сказано все, что можно, в пределах законности и с точки зрения тактической целесообразности. Спектакль начинается.

Стамп подумал, что публикация вызовет целый обвал телефонных звонков: Скотланд-Ярд, Управление по борьбе с экономической преступностью, министерство труда и промышленности, Федеральный резервный банк и, конечно, Английский банк, у которого были все улики и который по непонятной причине ими не воспользовался; во всяком случае, ничто на это не указывает. Скандал разразится грандиозный. Саре Йенсен придется дорого заплатить. Если статья будет опубликована, сухой ей из воды не выйти. Стамп еще раз прочитал материал. Право, многое говорит за то, чтобы он вообще не увидел света.

Посмотрев на усталые лица коллег, он потянулся к настольному календарю и отыскал номер, по которому можно связаться с Джанкарло Катаньей. Девять по римскому времени. Стамп набрал номер.

Катанья ужинал у доктора Николо Калабриа, своего заместителя по Итальянскому банку. Калабриа шефа ненавидел, считая, что сам он куда больше подходит для президентской должности. Три года он молча страдал, но сейчас терпение начало иссякать. Противно, конечно, любезничать с этим выскочкой, но ради дела приходится, вот он и приглашал Катанью раз в три месяца отужинать у себя дома. Единственное утешение — его жена. На нее он и переключил внимание. Все сидели в столовой, так что телефонного звонка никто не услышал.

Трубку подняла в своей комнате двенадцатилетняя дочь доктора Калабриа Николетта. Она обожала врываться к взрослым. Выскочив из комнаты, Николетта пробежала по коридору и влетела в столовую. Двенадцать пар глаз уперлись в нее.

— Папа, звонят синьору Катанье. Из Лондона. Редактор «Таймс».

Все с удивлением посмотрели на Катанью.

— Ну, Джанкарло, что ты на сей раз натворил?

Катанья улыбнулся и, извинившись, вышел из столовой. В желудке у него противно заныло, но, следуя за Николеттой по коридору, он продолжал улыбаться. Девочка указала на аппарат, стоявший в углу комнаты на столике. Словно не заметив приглашения, Катанья огляделся:

— Может, лучше поговорить из кабинета?

Надо надеяться, там телефон не прослушивается. Николетта указала на дверь в дальнем конце коридора и посмотрела вслед удаляющемуся Катанье.

Блестящий черный многоканальный аппарат стоял на большом столе посреди комнаты. Катанья посмотрел на него как на врага, но тут же взял себя в руки и снял трубку:

— У телефона!

Катанья слушал, будто пораженный параличом, не говоря ни слова. Ничего не отрицал и не подтверждал, просто слушал, плотно прижимая трубку к уху. Он понимал, что на руках у газеты все козыри. Такой вариант Катанья не исключал с самого начала, вот только необходимых мер предосторожности не принял. Он просчитался. В голове у него все путалось, в висках стучало, никак не удавалось сосредоточиться.

Наверное, это проделки Сары Йенсен. Только почему, почему она обратилась в газету, а не в полицию? Надо это обмозговать, а до тех пор от комментариев воздержаться. Катанья попросил два часа на размышления. Ему дали час. Он вернулся в столовую. Срочное дело в банке, не позволит ли ему честная компания удалиться? Ну разумеется, — все сочувственно посмотрели на него.

Калабриа, поднимаясь, спросил, не может ли он быть полезен. Катанья вымученно улыбнулся, пробормотал что-то вроде: «Спасибо, нет», — и удалился.

С боковой улочки, где была припаркована машина, он свернул на виа Солариа. Шофера Катанья отпустил. Он всегда испытывал особое возбуждение, управляя мощной машиной, и пользовался всяким удобным случаем самому сесть за руль, хотя служебный протокол оставлял ему мало таких возможностей. Даже сейчас по телу пробежала знакомая дрожь.

Через пятнадцать минут он подъехал к банку. Кивнув ночной охране, прошел через пустой в этот час холл к лифту и, как все последние пятнадцать лет, поднялся на третий этаж. Неужели вот так и суждено всему кончиться? Проклятие. Проклятие, проклятие, проклятие. Он отпер дверь и уселся за стол, обхватив голову руками.

Что-то во всей этой истории не сходилось. Карле выдавать его нет резона — ничего не выиграет, хотя и потеряет немного. Нет, скорее всего это все же Сара Йенсен. Но как она заполучила эти видеозаписи и почему постучалась в газету? Ей-то какой навар от этого? Да обратись она к нему, он бы озолотил ее и уж, конечно, распорядился, чтобы ее оставили в покое.

Он молча сидел в темноте, глядя в окно и рисуя в воображении устрашающие в своей живости картины: вся его жизнь идет насмарку, а потом, в один непрекрасный день, отворяется дверь, и спокойно входят незнакомые люди, и в тело ему впиваются пули, и фонтаном бьет кровь. А Донателла, а дети? С ними что будет?

Неожиданно он встряхнулся — промелькнула некая мысль, замаячил выход, появилось какое-то подобие шанса. Надо его использовать — терять-то все равно нечего. Глаза у него загорелись. Катанья вытащил из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо газетный лист и набрал номер. Попал он прямо на Клемента Стампа.

— Боюсь, вы напрасно теряете время, мистер Стамп. Статью-то вы все равно не напечатаете. Все это чушь собачья, и вам это известно. — Катанья сделал паузу. — И к тому же, если посмотреть на дело со всех сторон, и вашему другу будет лучше, если этот материал не появится в газете.

— Вы что, подкупить меня пытаетесь? — недоверчиво засмеялся Стамп.

Послышался щелчок — разговор окончен. Стамп сердито посмотрел на трубку, которую все еще сжимал в ладони. На смену отвращению медленно приходило нечто похожее на чувство облегчения. Катанья виновен, за ним мошенничество и убийство. Стамп внимательно вгляделся в присланную полицией фотографию сгоревшего дома Данте Скарпирато. Скадд и Фиш не спускали с него глаз. Наконец он нарушил затянувшееся молчание:

— Он виновен. Это уж точно. Не то чтобы признался, напротив, говорит, что все это наветы. И считает, что моему же «другу» будет лучше, если в газете ничего не появится.

— То есть, если появится, он ее убьет, так что ли? — спросил Скадд.

— Вот именно. А если нет, то пощадит.


Сара уж и не знала, как еще убить время — вроде все, что можно, придумала. Наконец в десять часов она не выдержала и набрала домашний номер Хилтона. Того не оказалось дома. Тогда она позвонила в редакцию. После мучительного ожидания трубку наконец подняли.

— Что-что? — Сара чувствовала, что вот-вот сорвется. — То есть как это не собираетесь печатать?

Хилтон отвел трубку, потом, помолчав немного, снова прижал к уху.

— Слушай, Сара, с тобой хочет поговорить Клемент.

— Привет, Сара. Боюсь, это еще более гнусное дело, чем тебе кажется. Если коротко, то Катанья намекает, что убьет тебя, стоит нам только напечатать этот материал.

— Стало быть, жизнь в обмен на молчание?

— Пожалуй, что так.

Сара немного помолчала.

— Знаешь, Клемент, я бы не стала беспокоиться насчет Катаньи. Ничем ему эти угрозы не помогут.

— Хотел бы разделять твою уверенность.

— Вот и разделяй.

— Что все это значит?

— Что? Милосердное общественное мнение или еще что-нибудь в этом роде.

Не дав ему задать очередного вопроса, Сара повесила трубку и слабо улыбнулась Джейкобу и Джеку:

— Должно быть, вы и сами все поняли. Я уже больше не на крючке. Клемент разговаривал с Катаньей. Если статья не появится, мне сохранят жизнь. Стало быть, теперь я в безопасности. — Она с улыбкой посмотрела на Джейкоба. — И, что еще важнее, ты тоже. — Сара перевела взгляд на Джека. — И вы. Вы оба так рисковали, выручая меня… — Сара снова заулыбалась, на сей раз сквозь слезы.


Впервые за день Кристофер Фиш улыбнулся. Едва-едва удалось избежать очередного судебного процесса. Стамп вынул видеозаписи, где фигурировал Катанья, из конверта, бросил его в мусорную корзину и обернул кассеты чистой бумагой. Затем велел Скадду принести письмо Сары и магнитофонные записи, на которых была построена его статья. Сложив все вместе, Стамп запер пакет в свой портфель. Завтра все это хозяйство будет переправлено в банковский сейф — номерной, а не персональный. Он велел Хилтону и Фишу стереть со своих компьютеров файл «Кембридж» и лично проследил, чтобы его указание было выполнено.

Все это прекрасно. Но в душе Стамп знал, что ящик Пандоры так или иначе, да откроется.

Он посмотрел на часы. Половина десятого. Пора начинать печатать номер. Он позвонил дежурному редактору Брайну Смарту. Надо чем-то заполнить пробел, образовавшийся на первой полосе. У него самого просто не хватало духа сделать это. Кивнув на прощание Скадду и Фишу, Стамп двинулся к выходу.

Джанкарло Катанья сидел у себя в кабинете, наслаждаясь одержанной победой. Прямо из челюстей дракона… Фиери мог бы им гордиться. Он посмотрел на часы. Половина одиннадцатого. Можно возвращаться к Калабрии — как раз к кофе поспеет. Но сначала следует позвонить Кристин.

Задание отменяется, 300 тысяч фунтов компенсации за потерянное время. Что бы это могло значить? Скрыв удивление, Кристин поблагодарила Катанью и повесила трубку. Все оборачивается к лучшему. Это задание было ей не по душе, она не любила убивать женщин. Кристин открыла сейф, вынула фотографию Сары и стала пристально разглядывать ее. Необычное лицо. Красивое, но замкнутое. Во взгляде, устремленном прямо в объектив, угадывался незаурядный ум, но за внешней уверенностью скрывалась некая смутная тревога.

Почему все же Катанья отменил задание? Что за всем этим стоит? Надо встретиться с Сарой Йенсен, решила про себя Кристин.

Глава 27

На следующее утро Сара проснулась с твердой решимостью кончать с этим делом. Глядя через окно на горы, красиво поднимающиеся вдали, она чувствовала, что так и дрожит от нетерпения. Ощущение покоя, которое она испытывала все эти недели в Урджане, прошло. Надо возвращаться домой, в Лондон. Там она встретится с Баррингтоном, заставит его выложить все до конца, и ребус будет решен.

Теперь ей ничто не угрожает. За завтраком она объявит о своем решении Джейкобу и Джеку и при первой же возможности отправится в путь.

Как и следовало ожидать, они всячески пытались отговорить ее, но Сара твердо стояла на своем. Она выложила им все доводы или, скажем, почти все. Не желая обижать их, Сара не стала говорить, что вата, в которую ее здесь оборачивают, не позволяет ей самой справиться со своими проблемами.

Она спросила Джейкоба, остается ли он. По ее мнению, лучше бы ему остаться, по крайней мере пока все не уляжется. Джейкобу меньше всего хотелось бросать ее одну, но он слишком хорошо знал Сару, чтобы не почувствовать, как она тоскует по самостоятельности. Понимал он и то, что ее очень беспокоят возможные последствия его участия в этом деле. Баррингтон, наверное, дознался, что перед бегством она укрывалась у него дома. Стало быть, он явно помогал ей скрыться и не мог не знать, что за этим стоит. Самому-то Джейкобу на это наплевать, но он понимал, что если Баррингтон попытается прижать его, то и на Саре это каким-нибудь образом отразится. Он — слабое звено в ее игре.

Чтобы ненароком не задеть друг друга, они не сказали ни слова на эту тему, но все и так было понятно. Если Сара считает, что ему лучше остаться здесь, у Джека, то, значит, так тому и быть. Решено, он остается в Марокко, тем более что в Лондоне помощи от него практически никакой.

Перед отъездом в аэропорт Сара отвела Джека в сторону.

— Я тут сделала копии всего, что у меня было, и один комплект беру с собой. Оригиналы остаются здесь. Неловко обращаться с такой просьбой, но, если со мной что-нибудь случится, проследите, пожалуйста, чтобы все это было предано гласности. Может, через Хилтона, может, через кого другого — сами решите. — Сара улыбнулась. — Не подумайте, будто я впадаю в мелодраму. Все будет в порядке. И все же подстраховаться не мешает. Один раз это сработало, может сработать и в другой.

Джек улыбнулся и быстро заговорил, пока Джейкоб не заподозрил чего дурного. Ни ему, ни Саре не хотелось, чтобы тот стал свидетелем этого разговора — слишком уж болезненно он все воспринимает.

— Если понадобится, все сделаю. Конечно, мы оба знаем, что не понадобится, но все равно так спокойнее.

Тут подошел Джейкоб и спросил, о чем это они перешептываются.

— А тебе все надо знать, — засмеялась Сара. — О чем, о чем — просто благодарю Джека за все, что он для меня сделал. Надеюсь, ничего дурного в этом нет?

— Чего же тут дурного. — Джейкоб погладил ее по руке. — Парень он у нас непростой, но сердце у него там, где нужно.

Джек легонько хлопнул его по спине и засуетился, торопя всех к выходу:

— Хватит, пошли, а то еще, чего доброго, на самолет опоздаем.

Мужчины проводили Сару до аэропорта. Высадив ее и обняв на прощание, они неловко застыли на месте. Сара обхватила их за плечи, прижала обоих к груди, покрывая их лица поцелуями и слезами. Дождавшись, пока за ней закроется дверь аэровокзала — на сей раз Сара летела регулярным рейсом, — они медленно развернулись и поехали домой.

Самолет плавно взмыл в воздух. Почти два часа Сара сидела совершенно неподвижно, и только когда внизу показались воды Ла-Манша, почувствовала, что приходит в себя. Мысли, которые она сдерживала все это время, понеслись, сметая все преграды. Сара словно погрузилась в атмосферу, состоящую из боли и любви, немыслимых порывов и отчаяния. Ей представились устремленные на нее глаза Данте. В них всегда таилось предчувствие смерти. И все равно невозможно даже вообразить себе, что они закрылись навеки. А Масами, которая во многих отношениях была ей куда ближе? Спокойное, улыбающееся лицо, мудрость, непримиримость — и все это безжалостно порушено. Саре стало трудно дышать.

Самолет, легко подпрыгнув, покатил по посадочной полосе аэропорта Хитроу. Сара прошла в зал прилетов. В руке она крепко сжимала довольно объемистую сумку. В ней были помада, духи, щетка для волос и всякие другие женские аксессуары. А помимо того, аудио- и видеокассеты — хранители улик против Катаньи и К°, а также Баррингтона.

Сара прошла паспортный контроль, получила багаж — чемодан ей одолжил Джек, — и, миновав таможню, оказалась в обычной суете аэровокзала. Лавируя в толпе, Сара направилась к входу в метро. Оказавшись на платформе, она огляделась. Повсюду унылые лица: выходные позади, завтра всем этим врачам, секретаршам, клеркам, продавцам, банкирам на работу. А вот она никогда не вернется в ИКБ. Да и вообще не вернется к обычной работе.

В чувствах разбираться еще рано, как рано даже пытаться оценить происшедшие в душе перемены, но кое-что очевидно уже сейчас — так сразу бросается в глаза валун посреди песка. Вот, например: некогда она превратила себя в заложника собственного прошлого. Теперь с этим покончено, и возврата домой нет, даже если бы захотелось. Обычная жизнь с ее повседневной рутиной осталась позади.

Офицер на паспортном контроле не терял ни секунды. Эту женщину он хорошо знал по описанию — высокая красивая брюнетка. И когда увидел ее в очереди, когда уловил грустный задумчивый взгляд, не усомнился ни на миг — она. Он с нетерпением ожидал, когда же она подойдет к окошку. Что именно она натворила, ему неизвестно, но наверняка дело крупное. На ноги подняли буквально всех, а так бывает, только когда речь идет о террористах либо об особо опасных преступниках.

Он едва заставил себя усидеть на месте, когда она с беглой улыбкой протянула ему свой паспорт. Он быстро, с нарастающим возбуждением пролистал его. Она. Сара Йенсен. На террориста или особо опасного преступника не похожа, впрочем, это ничего не значит. Он улыбнулся, вернул ей паспорт и незаметно нажал на кнопку под панелью стола. Почти сразу же появился сменщик. Офицер поспешно прошел в комнату охраны и позвонил по условленному номеру в спецотдел. Теперь все заинтересованные лица узнают, что Сара Йенсен наконец появилась.


Бартропа это появление мало удивило. Итак, Сара Йенсен вернулась, причем вернулась просто, как турист из какой-то поездки. Выглядит, докладывают, усталой, даже измученной, но — ни следа тревоги, тем более страха.

Ведет она себя так, будто ничего не случилось, и это странно, даже загадочно, а особенно непонятно, почему это она больше не беспокоится за собственную жизнь. Если хоть немного повезет и если его люди пошевелятся, за ней от самого аэровокзала пойдет хвост. А там будут задействованы и другие наблюдатели. Подготовился Бартроп неплохо, предусмотрены различные варианты. Скоро он все узнает.


К платформе с грохотом подкатил поезд. Сара вышла из оцепенения и ступила в вагон. Народу было полно, не повернешься.

Прижимавшиеся к ней потные тела и спертый воздух совершенно не давали сосредоточиться. Вскоре Сара почувствовала, что и у нее по спине потек пот и волосы тоже сделались влажными. Но почему-то сейчас эти неприятные ощущения даже радовали.

Сара сошла на «Саус-Кенсингтон» и стала пробиваться через толпу служивого люда, отправляющегося на обед. Палило солнце, а бетон и стекло делали жару и вовсе невыносимой. То был один из редких июльских дней, когда Лондон плавился, словно какой-нибудь из городов Средиземноморья. Ноги буквально прилипали к асфальту, приходилось отдирать.

Время от времени Сара останавливалась, чтобы переложить сумку из одной мокрой ладони в другую. Онслоу-сквер, где жил один давнишний приятель, от которого она по утрамвозвращалась домой простоволосая, не успев даже привести себя толком в порядок; Сидни-стрит с ее роскошными салонами, где шьют костюмы на выход; Челси-Фармерз-маркет, где она подолгу обедала с подружками — любительницами травки и нелюбительницами трудовой дисциплины; наконец, Кингз-роуд с ее увядшим блеском и толпами людей — старая добрая Кингз-роуд, к ней тянет по-прежнему. С каждым шагом Сара чувствовала себя все бодрее.

Карлайл-сквер — зеленый рай. Здесь Сара почувствовала себя совсем дома. Не обращая внимания на жару, дамы на высоких каблуках и в узких брюках отправляются на обед. Собачки гоняются за мухами, вся площадь залита ярким солнечным светом. Трудно поверить, что за элегантными фасадами окружающих ее домов происходит нечто ужасное. Если бы в ту субботу она не отправилась в Женеву, а по возвращении не поехала бы прямо к Данте… кто знает, что бы случилось? Может быть, и ее бы убили — причем здесь, дома, на Карлайл-сквер?

Сара дрожащими руками вставила ключ в замок; она вспомнила тот парализующий страх, страх пополам с отчаянием, который испытала, узнав о смерти друзей.

Ключ повернулся в замке. Тяжело дыша, Сара открыла дверь и окинула глазами холл.

Здесь было пусто, казалось, дом дремлет на жаре. Ничто не нарушало тишины.

На полу, прямо за порогом, валялась накопившаяся за это время почта. Странно. Вроде дверь открылась свободно. Сару охватила какая-то смутная тревога. Она оставила чемодан в холле и поднялась в гостиную.

И здесь пусто. Пусто во всем доме. Сара обходила комнату за комнатой. Повсюду проникали яркие лучи солнца. И повсюду стояла мертвая тишина. Она вернулась в гостиную, села в кресло, подтянула колени к подбородку и заплакала. Так, в неподвижности, она просидела несколько минут. Зазвонил телефон. Сара медленно поднялась и взяла трубку. Молчание. Затем она услышала, как на том конце провода раздался щелчок. Сара тоже повесила трубку и вернулась в кресло. Просидев с полчаса, она встряхнулась, спустилась вниз и вышла на улицу. Ей нужен был гул толпы, нужна была жизнь.

Разглядывая витрины магазинов, Сара пошла вверх по Кингз-роуд. Постепенно разбаливалась голова. Она зашла в аптеку купить нурофен. Одновременно к прилавку подошла какая-то женщина и спокойно обратилась к Саре. Голос у нее был низкий, в речи угадывался легкий американский акцент.

— Меня зовут Кристин Вилье. Мне надо поговорить с вами.

Сара резко обернулась и пристально посмотрела на женщину. Роста в ней футов пять с половиной, сложения крепкого. Крупное, хорошо очерченное лицо, немного выдающаяся вперед челюсть, пожалуй, римский нос, острые скулы и большие, широко расставленные голубые глаза. Видная дама, такая в толпе не затеряется. Что еще? Полные накрашенные губы. Броская внешность контрастно оттенялась простой прической — длинные светлые волосы стянуты сзади в большой узел. Странное сочетание. Цвет глаз, подбородок — как у уроженки Скандинавии, а черты лица — итальянские. Ей около тридцати. На ней короткое прямое, без рукавов, платье кремового цвета, туфли на высоком каблуке. Улыбается широко и заразительно. Сара невольно улыбнулась в ответ. Женщина снова заговорила:

— Пожалуйста, не волнуйтесь. Сделайте вид, что я ваша знакомая. Давайте найдем какое-нибудь кафе. Там и потолкуем.

Сара расплатилась за лекарство.

— А о чем, собственно, мне с вами толковать?

— О Данте Скарпирато и Масами Мацумото.

Сара застыла на месте, но страха, как ни странно, не испытала. Инстинкт подсказывал, что женщина эта, особа вообще-то опасная, для нее угрозы не представляет. Что ж, послушаем, любопытно, что она скажет.

— Ладно. Идите, я за вами.

Обе вышли из аптеки и двинулись вверх по улице.

Кристин болтала о погоде, о магазинных витринах, мимо которых они проходили, словом, всячески старалась сделать вид, что они с Сарой старые добрые приятельницы.

Добравшись до кафе «Руж», они с трудом отыскали свободный столик — народу было полно. Кристин незаметно огляделась вокруг. Заказали капучино. Сара терпеливо ждала, что последует.

Кристин бесстрастно посмотрела на нее и сказала:

— Я убила Данте Скарпирато.

— Я почему-то так и подумала.

— Впрочем, раньше или позже он и сам бы убил себя.

— Возможно.

— Весьма сожалею.

— Вы были всего лишь пулей, курок взвел кто-то другой.

— У меня было задание и вас убить, но вчера вечером его отменили.

— Так что же вы здесь делаете?

— Я решила, что раз все переиграли, то вы, наверное, вернетесь в Лондон. Мне захотелось поговорить с вами. — Глаза ее сузились, и дружелюбная улыбка стерлась с лица. — Интересно бы узнать, что за всем этим стоит, ведь человек, который меня нанял, обычно не меняет своих планов без очень веских на то причин.

Сара отхлебнула кофе и ответила не сразу.

— Допустим даже, я все знаю, но почему с вами-то я должна откровенничать?

— Я могла бы оказаться полезной. Ведь, по правде говоря, помощь вам не помешает.

— Почему? Разве у меня есть какие-то тайные враги?

Кристин перегнулась через узкий столик.

— За вашим домом наблюдают круглые сутки. Во-первых, юная пара — выглядят, как обыкновенные туристы, — сидят прямо на тротуаре и жуют сандвичи; во-вторых, техник в телевизионном фургоне; в-третьих, старик в широкополой шляпе — он устраивается в саду и читает книгу. Короче, за неделю я засекла с десяток. Профессионалы, но если знаешь, что ищешь, их не пропустишь. — Кристин помолчала, давая Саре проникнуться услышанным. — И они прослушивают дом.

Сара с ужасом посмотрела на нее.

— Разумеется, наверняка сказать не могу. Но я видела, как они заходили внутрь. С замками они справились весьма умело, никто бы и не подумал, что это чужие. — Кристин пожала плечами. — И что им нужно, догадаться, в общем, нетрудно. Любая агентура, хоть что-то понимающая в своем деле, понатыкала бы вам «жучки».

Сара вспомнила корреспонденцию, сложенную у стены. Она почувствовала, что ее душит гнев.

— Как вы думаете, кто бы это мог быть и что им нужно? — спросила Кристин.

Сара неопределенно пожала плечами. Она вовсе не собиралась рассказывать Кристин ни о своих взаимоотношениях с Баррингтоном, ни о подозрениях насчет М15.

— Наверное, полиция. Мой сослуживец и лучшая подруга убиты, я куда-то исчезла. Вот они и хотят разузнать, что да как. По-моему, это естественно.

— Пожалуй. И все же, что именно их интересует?

Сара внимательно посмотрела на собеседницу. У нее начал вырисовываться некий план.

— Слушайте, а почему все же я должна иметь с вами дело?

— Повторяю, я могла бы оказаться вам очень полезной.

— Думаете, сама не справлюсь?

Кристин откинулась на спинку стула, помолчала немного, а потом спросила — медленно и негромко:

— А вы-то сами как думаете?

Сара не ответила — просто улыбнулась.

— Ладно, — Кристин наклонилась к Саре, — положим, справитесь; и все равно мне кажется, я говорю дело.

— А именно?

— Вместе у нас получится гораздо лучше.

— Не исключено.

Десять минут спустя, обо всем договорившись, женщины непринужденно расцеловались, обдав друг друга ароматом духов, и разошлись. Поглядев вслед Кристин — та, лавируя между столиками, добралась до выхода и исчезла из виду, — Сара и сама двинулась домой. Неужели за ее домом действительно ведут слежку? Она вошла и огляделась, гадая, слышно ли — если действительно дом прослушивается, — как она ходит по комнатам. Она вошла в ванную и, сбросив одежду прямо на пол, встала под душ. Уступая напору воды и то и дело пуская то горячую, то холодную, она медленно изгибалась, так чтобы струя не миновала ни единой клеточки кожи.

Сара думала о Кристин. Эта женщина и интриговала, и отталкивала ее. Интересно, что заставило ее выбрать эту ужасающую профессию? Ей она этого вопроса не задала, сама пытаясь прочитать, что же скрывается за этим застывшим, беспощадным взглядом и что творится в этом сознании, давно уже утратившем всякие представления о добре и зле.

В холодных голубых глазах не было ни тени сомнения, ни проблеска живого чувства. Она и не пыталась хоть как-то оправдаться за свое кровавое ремесло. Да, похоже, она сочувствует людям, которые были близки ее жертвам, но сами жертвы оставляют ее совершенно равнодушной; к ним она относится с презрением, словно они заслужили свою участь. Что движет ею — обыкновенное безумие или какая-то тайная цель, потаенная страсть?

Да, ремесло у нее омерзительное, но есть в этой женщине и нечто странно притягательное — может быть, какая-то ощущаемая в ней внутренняя сила.

Нет, в безопасности себя считать нельзя. И вот Сара сидит обнаженная на диване, чувствуя, как невысохшие капли воды смешиваются с испариной, и вспоминает Данте и Масами.


Предварительный отчет Бартроп получил через полчаса после возвращения Сары в Лондон. Офицер спецотдела вел ее из аэропорта. Она села в метро, докладывал он, на вид сосредоточенная, но спокойная, никакой нервозности, не говоря уж о страхе, не заметно. Он проследовал за ней до дома и там передал наружному наблюдению.

Агенты доложили, что через час Сара появилась на улице и первым делом зашла в аптеку. Там она с кем-то встретилась, вроде со знакомой, эффектной блондинкой. Женщины пошли в кафе, посидели там минут тридцать и разошлись. Сара Йенсен отправилась домой. Блондинку упустили, следить за обеими не хватило людей. Один из агентов, впрочем, пошел за ней, но она затерялась в толпе. Бартроп выругался про себя. Случайная встреча, всего лишь через час после возвращения домой? Сомнительно. Описание блондинки проверили по картотекам, но это ничего не дало. Итак, пока не известно, кто это.

После возвращения домой больше контактов у Сары Йенсен ни с кем не было. В доме установлено два «жучка», один в гостиной, другой вделан в телефон. Но никто не звонил.


Кристин заглядывала в попадающиеся по дороге магазины, задерживалась у витрин, сворачивала в переулки — стараясь сбросить хвост, который, она была уверена, за ней следовал. И лишь вполне убедившись, что оторвалась от слежки, пошла домой. Времени подготовиться к встрече с Сарой не было, хорошо еще, что жила она совсем неподалеку. Кристин открыла дверь и взбежала наверх, в кабинет.

Услышанное от Сары звучало у нее в голове, словно тиканье механизма бомбы замедленного действия, готовой вот-вот взорваться. Она села, пытаясь заставить себя привести в порядок разбегающиеся мысли, обдумать многообразные возможности, каждая из которых была чревата угрозой. Возбуждение, страх, предвкушение различных соблазнов, связанных с предстоящими шагами, — все это опьяняло, как наркотик. Смакуя охватившие ее чувства, Кристин прикидывала возможности, строила планы, взвешивала последствия, обдумывала действия, где на карту поставлены жизнь и смерть. Кого лучше предать? Кому оказать поддержку? Какой путь выбрать? Что ей выгоднее? Это не просто теоретические рассуждения. Последствия ее лихорадочных раздумий и выбор, который ей предстоит сделать буквально в ближайшие несколько минут, могут оказаться роковыми и для нее, и для Сары Йенсен. Но одновременно те же самые последствия невозможно даже рассчитать с какой-либо степенью вероятности, пока она не примет то или иное решение и уж от него не отступится. Ну вот она и примет его, опираясь, как обычно, и на логику, и на инстинкт, что и сделало ее одним из наиболее грозных и хитроумных наемных убийц.

Решение пришло. Она довольно улыбнулась и позвонила Антонио Фиери. Хорошо бы он оказался дома, чтобы заручиться в своих действиях его поддержкой.

На пятом звонке он подошел к телефону.

Кристин вежливо извинилась за беспокойство, но пояснила, что дело не терпит отлагательств. Она рассказала ему про Катанью и про лондонские дела. Потом — про задание, полученное от Катаньи и ею выполненное. Тут Фиери взорвался: почему она тогда же не рассказала все ему?

— Тогда для этого не было оснований, — спокойно и твердо ответила Кристин. — Тогда мне казалось, что вас это вообще не касается. Теперь ситуация изменилась. Я разузнала кое-что новое, и у меня есть все основания подозревать, что Катанья может вас скомпрометировать.

Фиери немного помолчал.

— Ну и что же вы предлагаете?

— Это зависит от того, чего вы от меня хотите. Но вообще-то сегодня вечером у меня может появиться возможность… Словом, здесь я легко бы могла со всем разобраться.

Снова наступило молчание, на сей раз продолжительное. Кристин спокойно ждала ответа. Наконец Фиери заговорил:

— Вообще-то до меня здесь кое-что доносилось. Так, говорите, у вас есть доказательства…

— Весьма убедительные.

— Источник?

Этого вопроса Кристин ожидала и заранее к нему подготовилась.

— Источник в высшей степени надежный, с хорошим положением и весьма заинтересованный в том, чтобы мы знали правду.

— Действительно надежный?

— Полностью. Можете мне поверить.

— А Катанья и впрямь может мне навредить?

— Да он уже навредил.

— Хорошо. Займитесь этим делом. Гонорар обычный. Позвоните, когда все будет кончено.

Глава 28

В семь вечера Сара переоделась: джинсы, белая безрукавка и любимые, хотя уже изрядно стершиеся на подошве спортивные туфли. Джинсы, обычно тесно облегающие бедра, сейчас попросту висели, пришлось потуже затянуть плетеный кожаный ремень.

Сара вышла на кухню, опорожнив, наверное, половину морозильника, набила стакан льдом, налила виски и заставила себя в три глотка выпить его. Затем она вновь наполнила стакан и принялась потягивать виски, наблюдая, как медленно тает лед.

В семь пятнадцать зазвонил телефон. На третьем звонке Сара схватила трубку. В мембране что-то щелкнуло. Послышался негромкий, но твердый голос с легким американским акцентом: Кристин. Пощелкивание в мембране указывало на то, что звонят из автомата.

— Как хорошо, что мы сегодня встретились. Надеюсь, не в последний раз. Надо бы посидеть как-нибудь, выпить немного. — Условленный код.

Вслед за Кристин Сара повесила трубку, перемотала ленту и стерла запись. Лента продолжала крутиться, выдавая прежние сообщения.

При звуке знакомого прерывающегося голоса у Сары от боли перекосилось лицо. Данте. Просит позвонить, говорит, что соскучился и надеется на скорую встречу. В животе у Сары заурчало, а нёбо вдруг снова обожгло только что выпитым виски. Сара изо всех сил — чуть на куски не разнесла — трахнула по автоответчику, целя в кнопку «Стоп». Дрожащими пальцами она снова прокрутила запись. Сара слушала этот голос в последний раз. Ее охватило острое чувство боли и собственной вины. Она стерла запись и вместе с ней все свои сомнения.

Сара уже натягивала в передней куртку, когда вспомнила, что надо выключить радио. До нее донеслись первые такты знакомой мелодии: «Убийственная блондинка». Сара громко рассмеялась. Смех гулко отозвался в пустом доме. Она выключила радио и вышла на улицу.

В нескольких сотнях ярдов отсюда Кристин вышла из телефонной будки и поспешно двинулась вниз по улице. Стараясь не привлекать ничьего внимания, она ловко двигалась в толпе, которая текла, как обычно, по Кингз-роуд. Никто особо ее не замечал, а если и заметил, то многого не скажешь: блондинка, хорошая фигура, наверное, привлекательное лицо. Только наверное, потому что бейсбольную кепочку она так низко надвинула на лоб, что половина лица оказалась закрытой. Шла Кристин деловым шагом, но локтями никого не расталкивала. Смотрела прямо перед собой, по сторонам не глазела и восхищенные взгляды прохожих ловить не старалась. Незаметная, незапоминающаяся женщина — как раз то, что надо. Кристин повернула за угол и направилась к белому фургону.

Его украл полгода назад некий Дэниэль Корда. Он перекрасил его, поменял не только номерные знаки, но и на двигателе и кузове выбил новые номера — соответствующие номерам другой, зарегистрированной машины, — и продал Кристин. Он называл ее пожарной машиной — она использовалась только в случаях крайней необходимости.

И Кристин действительно все это время ни разу не села в нее, только приходила посмотреть издали, на месте ли. Фургон был нужен ей для дел, подобных этому. Она открыла дверь и скользнула в машину. В руках у нее был небольшой пакет, который она положила в перчаточник, и пластиковый мешок с джинсами, черной безрукавкой и кроссовками — все точно такое же, что было на ней сейчас. Она швырнула мешок на соседнее сиденье, пристегнулась и, поспешно перекрестившись — пусть Бог пошлет удачу, — повернула ключ зажигания. Мотор завелся с первой же попытки. Кристин посмотрела в зеркало заднего вида — вот уж что ей сейчас меньше всего было нужно, так это авария — и медленно отъехала от тротуара.

Миновав Челси и оставив в стороне забитые машинами улицы в районе Эрлз-корт, она свернула на Кромвель-роуд и выехала на шоссе номер четыре. В стороне остался аэропорт Хитроу, где каждую минуту садились и поднимались самолеты. Еще двадцать минут, и фабрики и супермаркеты уступили место полям, огороженным пастбищам и фермам. Кристин вела машину сосредоточенно, обращая внимание только на дорогу.

Доехав до очередного перекрестка, Кристин свернула с шоссе на проселок. По обе стороны дороги тянулась гряда меловых холмов. Кристин ехала через Верхний Лэмборн. По полям бродили отслужившие свой срок кобылы, весело носились на небольших лошадках дети. От полей поднимался густой запах сена. Нынче траву убирали уже второй раз — почвы здесь тучные.

Кристин свернула на узкую дорогу, у которой не было ни названия, ни номера. Фургон подпрыгивал на ухабах, из-под колес летели камни. Через пять минут Кристин снова повернула; теперь машина буквально утопала в пыли.

У небольшой насыпи, окаймленной высокими елями, Кристин притормозила, спугнув целую стаю лесных голубей, взмывших высоко в небо.

Она вытащила из перчаточника пакет, открыла дверь и ступила на влажную, покрытую сосновыми иглами землю. Несколько минут она простояла неподвижно, настороженно оглядываясь и прислушиваясь к каждому звуку. Но никого здесь не было, только птицы, возвращающиеся время от времени в свои гнезда; и только их звонкое пение, переходящее в усыпляющее воркование, нарушало тишину. Кристин удовлетворенно кивнула, заперла машину и двинулась в сторону леса.

Хотя земля под ногами была вся в ямах и ухабах, шагала Кристин легко и уверенно. Голуби смотрели ей вслед. Юная селянка на вечерней прогулке.

Лучи закатного солнца проникали сквозь купы сосен, окрашивая все вокруг в оранжевый цвет. Лицо Кристин, которая то выходила на открытое место, то снова ныряла в гущу деревьев, было испещрено пятнами света. Лес постепенно становился все гуще, и через полчаса Кристин решила, что уж теперь-то ее никому не увидеть.

Чем глубже в лес, тем гуще тени. Кристин взглянула на часы. Минут через сорок совсем стемнеет. Она ускорила шаг. Времени оставалось мало. Вдруг снова немного посветлело — Кристин приближалась к опушке.

Деревья кончились, и она вышла на небольшую поляну, в центре которой, примерно в четверти мили от нее, возвышался большой каменный дом. О том, что здесь протекает какая-то жизнь, свидетельствовали к тому же два «мерседеса» — один темный лимузин, другой — красный кабриолет. Оба были припаркованы у самого дома, в конце дугообразной подъездной дорожки.

Кристин улыбнулась про себя и живо двинулась вниз — к дому.


Карл Хайнц Кесслер сидел в кабинете своего загородного дома и пересчитывал деньги. Перед ним были разбросаны целые кипы банкнот, туго завернутых в пластиковые мешочки — по десять тысяч фунтов в каждом. Он отсчитал пятьдесят и небрежно швырнул их на стол. Кесслер с трудом сдерживал раздражение, словно занимался малоприятным, хотя и необходимым делом. Да так оно, собственно, и было. Какая радость торчать здесь и пересчитывать, словно банковский клерк, деньги, в ожидании, когда наконец появится этот бандит от Катаньи и освободит его от этой ноши.

Высказался Катанья недвусмысленно: никто не должен видеть его посланца, за исключением, разумеется, самого Кесслера. Жена уже давно гостила у родителей во Франкфурте, так что здесь проблем не возникло; но надо было как-то избавиться от слуг, вот и пришлось дать им денег и отправить в Лэмборн ужинать. Операция, скажем прямо, нестандартная, но в данном случае неизбежная. Один друг, по словам Катаньи, сильно выручил нас в деле Сары Йенсен и заслужил скромный знак признательности: для начала миллион фунтов. Ведь Кесслеру удастся справиться с этой проблемой, не правда ли? А окончательно с ним расплатится сам Катанья в Риме. Ведь будет только справедливо, если Кесслер часть расчетов возьмет на себя.

Кесслер согласился, только с одной оговоркой: пусть и Мэттью Эрнотт заплатит свою долю. Сейчас тот, нервно переминаясь, стоял рядом и смотрел, как Кесслер пересчитывает деньги.

— Теперь ваша очередь.

Эрнотт взял стоявший на полу портфель и поставил его на стол перед Кесслером. Кесслер открыл портфель и улыбнулся. Здесь были точно такие же пачки денег, только перевязанные бечевкой. Кесслер принялся пересчитывать. Он отделил десять пачек, защелкнул замок и вернул портфель Эрнотту.

— Ну, чего такой мрачный? Если подумать, то вы весьма легко отделались.

— Мрачный? А что же мне, радоваться, что ли? — возразил Эрнотт. — Да и на вашем месте я бы не плясал от счастья. Паршивое дело. И с чего это вы решили, что все позади? У меня уже пять раз была полиция, задают одни и те же вопросы.

Кесслер круто повернулся на стуле и угрюмо посмотрел на Эрнотта. Тот махнул рукой:

— Спокойно, спокойно. Ничего лишнего я не сказал. И я помню, что мы в одной тележке. Но с меня довольно. Не могу спать, почти не могу есть… Вообще я подумываю о том, чтобы вернуться в Америку.

— Не будьте идиотом, — заорал Кесслер. — Ведь только этого они и ждут. — Он снова пристально посмотрел на Эрнотта. — Нет, никуда вы из ИКБ не уйдете, будете работать, как обычно, спать с Карлой, наслаждаться богатством, только перья не надо распускать, конечно. Если через пару лет, когда вся эта история превратится в дурное воспоминание, вам захочется уехать, — прекрасно. Но пока оставайтесь на месте и, ради всего святого, перестаньте хныкать.

Кесслер присел на край стола, помолчал немного и снова заговорил, на сей раз спокойнее:

— А чего вы, собственно, ожидали? Все, что случилось, после того как Йенсен нас вычислила, было неизбежно. Она сама нарвалась. И я вполне поддерживаю Катанью — другого выхода не было. И поздно теперь испускать по этому поводу вопли. Кстати, сколько вы заработали, Мэттью? Тридцать миллионов? Ну что ж, как мы, банкиры, говорим: рискуй — и выигрывай. И не надо смотреть на меня так, будто я какой-нибудь монстр. Мне пятьдесят пять лет, я управляющий одного из крупнейших в Сити банков. У меня есть все что душе угодно. Так неужели вы думаете, что я спокойно буду наблюдать, как какие-то Йенсен, или Скарпирато, или Мацумото у меня на глазах разрушают все, что я строил целую жизнь? — Он наклонился к Эрнотту. — У нас не было выбора — от них следовало избавиться. Катанья взял это на себя — ну и слава Богу. Но если б он отказался, я бы сам без колебаний занялся этим делом.

Эрнотт в ужасе посмотрел на него. Какое-то время он молчал, затем пересел на другой стул, поближе к столу Кесслера, и заговорил:

— Но ведь Сара-то Йенсен жива? Через нее вся эта история может выплыть наружу, и на нас повесят обвинение в убийстве.

— Йенсен и слова не вымолвит, — фыркнул Кесслер. — В детали входить не буду, скажу лишь, что она заключила с Катаньей некую сделку.

Эрнотт непонимающе посмотрел на Кесслера. Тот засмеялся:

— Со стороны Йенсен, поверьте, нам ничто не угрожает. Наверное, она куда-нибудь уедет, или у нее случится нервный срыв, — словом, мы никогда больше о ней не услышим. — Кесслер взглянул на часы. — А теперь идите. С минуты на минуту здесь будет курьер.

Эрнотт встал.

— Да, и вот еще что, Мэттью. Ради Бога, не распускайтесь. Теперь все в наших руках. И если мы не будем нервничать, все пойдет как надо.

Эрнотт кивнул и направился к выходу. Сев в свой красный «мерседес», он отъехал и не заметил, что буквально в тридцати футах от него за большим кустом рододендрона прячется какая-то женщина.

Кесслер собрал пачки банкнот и положил их в пластиковый мешочек. Он закрыл дверь в библиотеку и пошел, цокая каблуками по деревянному полу, по длинному коридору. Проходя мимо зеркала, он остановился и с улыбкой вгляделся в собственное отражение. Позади скрипнула половица. Улыбка так и застыла на губах у Кесслера.

Он настороженно обернулся. В коридоре стояла женщина — блондинка с матовой кожей и мускулистыми ногами, в туго облегающей грудь черной безрукавке. На ней была также бейсбольная кепочка, надвинутая на лоб так низко, что и лица толком не разглядеть. Впрочем, можно понять, что она красива. Вернее, была бы красивой, если б не этот взгляд — мрачный и решительный — и если бы не презрительная усмешка, затаившаяся в уголках губ. Казалось, ее ничто, кроме него, не интересует. Она смотрела на Кесслера не сводя глаз, буквально сверлила его взглядом, напоминающим скорее дуло пистолета. Но более всего смущали ее губы, застывшая на них улыбка. Кесслер не мог ее разгадать — таилась в ней какая-то угроза и в то же время сострадание. Кесслер почти не знал, что такое страх, но сейчас испытал нечто очень похожее на него, так что ноги к полу прилипли. Лучшая защита — это нападение, решил он и агрессивно начал:

— Кто вы, черт побери, такая и как сюда попали?

Кристин продолжала улыбаться.

— Да просто вошла через парадный вход. Вы забыли закрыть дверь. Весьма мило с вашей стороны. — Голос у нее был низкий и презрительный. От нее так и веяло ненавистью.

Кесслер промолчал. Ему все больше становилось не по себе. Вся его обычная самоуверенность куда-то исчезла. Он почувствовал, что покрывается потом — даже на рубашке пятна проступили. Что-то зловещее было в этой женщине. Он посмотрел на часы. Вот-вот должен появиться человек Катаньи. Нельзя, чтобы их видели вместе. Его охватывала какая-то необъяснимая паника. Что за бред, одернул он себя. Чего он, собственно, боится? Кесслер шагнул вперед.

Губы у Кристин хищно изогнулись.

— Не двигаться. Я еще не кончила. — Что-то в ее голосе заставило Кесслера остановиться. — Как там ваше с Катаньей дельце? Оно ведь вроде еще не закончено?

Кесслер слегка склонил голову набок. Так вот оно в чем дело.

— Вы курьер?

— Курьер? — Кристин громко рассмеялась. Наверное, такой у Катаньи юмор. — Курьер, посланник… Что ж, давайте назовем это так.

— Что же вы сразу не сказали? — с облегчением вздохнул Кесслер. — Деньги вас ждут. — Он потряс пластиковым мешочком. — Держите! — Он окончательно пришел в себя и заговорил с обычной самоуверенностью.

— Что за спешка? Сначала я вам должна кое-что передать.

Кесслер удивленно посмотрел на нее.

— Дельце, повторяю, не закончено. Сара Йенсен все еще жива и здравствует.

Кесслеру все это начало надоедать.

— Знаю. Но насколько я понял, это больше не проблема.

— Напротив, — издевательски улыбнулась Кристин. — Она оказала нам бесценную помощь. — Улыбка исчезла, и голос Кристин зазвучал с убийственной вкрадчивостью: — Контракт, касающийся ее, расторгнут. В нем появилось другое имя, — Кристин сделала шаг вперед, — ваше. — Она увидела, что на лбу у него выступили крупные капли пота, а лицо исказилось от страха.

— Погодите, погодите, тут какая-то ошибка…

— Нет, Карл Хайнц, — усмехнулась Кристин, — никакой ошибки. Вы решили, что умнее всех, не правда ли? Все провернули на пару с Катаньей — и концы в воду. Вынуждена вас разочаровать — Сара Йенсен перехитрила вас обоих. Неужели вы думаете, что она могла просто примириться с тем, что вы убили ее друзей, а теперь охотитесь за ней самой?

— Я никого не убивал.

— Знаю. Я убила. Но это не имеет значения. Вам с Катаньей надо было от них избавиться, и вы нашли наемных убийц. Если бы не я, то был бы кто-нибудь другой. Что же касается Йенсен, то вы с Катаньей уже взвели курок.

Кристин вытащила из заднего кармана пистолет и направила прямо в лоб Кесслеру. Тот поднял руки. Рот у него в ужасе открылся. Кристин сомкнула пальцы на холодной рукоятке и потянула за спусковой крючок. Пуля попала Кесслеру прямо в лоб. По зеркалу позади него потекла красная струя. Он упал на пол. Земные сроки Кесслера вышли.

Кристин подошла поближе к истекающему кровью телу и пристально вгляделось. Как много крови. Какие всегда огромные лужи крови. И запах, всегда этот запах — какой-то доисторический запах, от которого начинаешь дрожать всем телом. У нее зашевелились волосы на затылке.

В ногах трупа лежал пластиковый мешочек. Из него выпало несколько банкнот, тут же попавших в ручеек крови. Надев перчатки, Кристин подняла мешочек, стянула с плеч рюкзак и бросила в него пистолет, накрыв его сверху банкнотами. Тяжело дыша, она двинулась по коридору и вышла через заднюю дверь во двор.

Подавляя желание побежать со всех ног, она неторопливо двинулась к деревянному забору, перелезла через него и пошла через неширокое поле к лесу.

Перед ней встала стена деревьев. С расстояния двухсот ярдов она выглядела глухой и непроходимой. Темнело. Нелегко будет найти обратный путь. Кристин перешла с шага на легкий бег. По лицу хлестали ветки. Дважды она упала, но, поднимаясь, не ощутила боли, хоть и ударилась коленями о камни и выпирающие корни деревьев.

Поляна, где она оставила фургон, была уже рядом. С Кристин градом катил пот. Она остановилась немного отдышаться и вгляделась во тьму: как будто никого не видно. Она рысью подбежала к машине, скинула рюкзак и открыла багажник. Затем Кристин вытащила деньги и отсчитала четыреста тысяч. Их она положила в отдельный пластиковый пакет, накрыв его вместе с рюкзаком кипой газет. Покончив со всем этим, Кристин поспешно села за руль и резко взяла с места.

Увидев, что джинсы у нее разорваны, а колени все в кровоточащих царапинах, Кристин громко выругалась. Так, джинсы надо будет уничтожить. Что же касается ниток и пятен крови, оставшихся на месте, точнее, местах ее падения, тут уж ничего не поделаешь. Разве что дождь пойдет и смоет все следы. Кристин подняла глаза на ясное небо и нахмурилась.

Из Лэмборна она поехала прямо в укромный дом на ферме в западном Сассексе. Здесь жил Дэниэль Корда. Кристин остановилась прямо у входа. Услышав звук мотора и скрип колес по брусчатке, Дэниэль вышел встретить ее. В ответ на его вопросительный взгляд Кристин кивнула:

— Пока все в порядке. — Она вытащила из рюкзака пистолет, затем автоматический браунинг и наконец «раджер», из которого был убит Данте, сложила все в пластиковый мешок и протянула Корде. — От этого надо избавиться.

Дэниэль согласно кивнул. Кристин вытащила из-под кипы газет пакет с деньгами:

— Твоя доля.

Дэниэль улыбнулся, вежливо поблагодарил, отнес деньги и оружие в дом и запер все в сейф. Затем он поставил фургон в гараж.

Войдя в дом, Кристин переоделась в предусмотрительно взятый с собой костюм. Снятую одежду вместе с кроссовками она положила в пластиковую сумку и протянула Дэниэлю:

— Сожги. — Кристин последовала за ним к заранее зажженной печи, и, когда дверцы открылись, прямо в лицо ей ударил сильный жар. Угли пылали вовсю. Швырнув в печь одежду и кроссовки, Дэниэль проводил Кристин к небольшой постройке во дворе, рядом с которой был припаркован «фордмондео». Протянув ей ключи, он проводил взглядом отъехавшую машину.

Завтра он отгонит фургон на кузню, принадлежащую одному его приятелю. Там машина превратится в груду металла. Следует избавиться от всех улик.


С удовольствием прогулявшись по вечерним улицам, Сара вернулась домой около десяти. Она любила душные летние вечера с их рассеянным светом, запах пышной листвы, смешанный с запахом отработанного бензина. Она остановилась у своего дома, и тут из сада выскочил соседский кот Микки, явно требовавший к себе внимания. Перевернувшись на спину, он принялся кататься по земле, подняв небольшую пыльную бурю. Сара рассмеялась и наклонилось почесать его за ухом. Микки вскочил, сладко потянулся и принялся тереться о ее ноги. Минут через пять Саре все это надоело, она пожелала коту спокойной ночи и вошла в дом. Уголком глаза она успела заметить какого-то мужчину, сидевшего в машине на углу площади.

Сегодня у наружки выдался легкий вечер. Сара пошла в Беттерси-парк и лениво побродила там среди любителей бега трусцой, игроков в крокет и кегли, футболистов, просто гуляк. Затем вернулась на Кингз-роуд, накупила целую кучу журналов в магазине на углу Олд-Черч-стрит и отправилась поужинать в кафе «Руж» в компании «Вога», «Вэнити Фэйр», «Экономиста» и тех, кому было поручено за ней следить. Двое из них, молодые женщины примерно ее возраста, несмотря на непрекращающуюся веселую болтовню, держались как-то скованно. Они стали в очередь, ожидая, когда подойдет метрдотель и проводит их на место. Негромко поговорив с ним о чем-то, дамы уселись за столик совсем недалеко от Сары, которая, делая вид, что ничего не замечает, читала журналы.

Принесли меню. Сара не торопясь пролистала его, сделала заказ, потом передумала, изменила его, снова передумала и в конце концов остановилась на бульоне, за которым последовали жареный антрекот с картошкой, а также бокал шампанского и полбутылки фирменного красного вина.

Рассеянно нарезая мясо и отхлебывая вино, Сара безуспешно пыталась привести в порядок мысли, перескакивающие с предмета на предмет. Вспомнились Эдди с Алексом, о которых она в последнее время почти не думала. Как объяснить им, что с ней произошло? Да и стоит ли вообще говорить? Не стоит. Пусть они останутся в неведении — ведь это совсем другая жизнь. Да и рано о них пока думать.

Мысли ее вернулись к Кристин Вилье. Надо ли иметь с ней дело? Можно ли ей доверять? Логика и здравый смысл подсказывали: нет. Инстинкт говорил: да.

Кристин права. Ей нужны друзья, пусть и с сомнительной репутацией. И Кристин действительно может помочь. Интересно, чем она сейчас занята и насколько ей пригодится полученная информация. Да, сведения ценные, но чем обернется это знание?

Сара сыграла роль катализатора. Сейчас ей оставалось только ждать. Что же касается того, доверять или не доверять Кристин, у нее же была подстраховка: пакет, оставленный на хранение Джейкобу и Джеку. И к тому же, если надо почему-то избавиться от Кесслера и Катаньи, то ее как раз имеет смысл оставить в живых.

Но надо еще немного подождать. Нужны доказательства. Неопровержимые доказательства. Она тяжело вздохнула. Все происходящее ей ужасно не нравилось, но ничего не поделаешь. По крайней мере на этот раз, если только ее расчеты верны, о справедливости позаботится кто-то другой. Это хорошо или плохо? Трудно сказать. Но в одном Сара была уверена: в данном случае она сама заняться этим не могла.

Она встряхнулась и попросила принести счет — нарочито громким голосом, чтобы услышали наблюдатели. Давая им опять-таки время собраться, она неторопливо расплатилась и, оставив щедрые чаевые, послала официанту на прощание чарующую улыбку. В отличие от Кристин Саре как раз хотелось, чтобы все, с кем она столкнулась в этот вечер, ее запомнили. Если понадобится, у нее будет надежнейшее алиби.

Когда она вернулась домой, дедовские часы как раз начали бить десять. Сара проследовала в спальню, легла на кровать и включила телевизор. Сейчас начнутся «Новости в десять». Рассеянно прислушиваясь к музыкальной заставке и поудобнее устраиваясь на подушках, Сара вдруг встрепенулась и впилась глазами в экран.

— Убит Джанкарло Катанья, президент Итальянского банка. Подробности еще поступают, но уже сейчас известно, что Катанья вместе с женой и двумя друзьями выходил из одного из римских ресторанов, когда мотоцикл, стоявший неподалеку, неожиданно сорвался с места и пассажир, сидевший сзади, открыл стрельбу. В Катанью попало несколько пуль. Судя по всему, смерть наступила мгновенно. Охрана банкира открыла ответный огонь. Стрелявший убит, водитель мотоцикла серьезно ранен и под охраной полиции доставлен в госпиталь. Как всегда, подозрение падает на мафию, однако до сих пор причины убийства президента банка неясны…

Дальше Сара не слушала. Поначалу ее охватили ужас, страх, тошнота, но потом, по мере того как час проходил за часом, шок все больше и больше сменялся облегчением. Неужели это она несколькими точно выбранными словами привела в движение всю эту машину? Или это просто совпадение? Кто знает. Но если ее расчеты и предположения верны, Катанья будет не единственной жертвой.


Кристин добралась домой только к полуночи. Она испытывала одновременно и подъем, и страшное изнеможение. Надо позвонить Фиери. Едва в трубке послышался его голос, как Кристин поняла: что-то не так. Фиери говорил отрывисто и неопределенно. Сказав что-то о газетах, он посоветовал ей на некоторое время уехать отдохнуть. Что же там такое могло произойти, мучительно гадала Кристин. Здесь-то все нормально, о чем она и сообщила Фиери. Тот рассеянно бросил только одно слово «хорошо», сказал, что торопится — его вызвали с совещания. Только в последний момент, словно спохватившись, он сказал еще:

— Отлично сработано, дальнейшее — как обычно. — И повесил трубку.

Кристин включила телевизор, нетерпеливо перескакивая с канала на канал. В двенадцать часов по Си-эн-эн передали: убит Катанья. Убийца застрелен, его сообщник схвачен. Кристин так и похолодела. Неужели он запоет? Расколется? Нет, рисковать нельзя. Кристин быстро принялась собираться.

В Рио у нее было нечто вроде убежища — она заимела его четыре года назад как раз на такой случай. Покончив с чемоданом, она отправилась в душ и несколько минут простояла под обжигающе горячей водой. Оделась, налила себе изрядную порцию коньяка. Молча посидела в кабинете, не зажигая света. Надо все хорошенько обдумать. Первым же самолетом, то есть завтра вечером, она улетит в Рио. В эту ночь она ни на минуту не прилегла, жадно ловя все новые и новые телевизионные сообщения.

То, что поймали мотоциклиста, — ужасно. Установлено его имя — Чезаре Романо. Он давно уже работает на Фиери, близкий ему человек, и используют его всегда в особо сложных случаях. Однажды они действовали на пару с Кристин. Если он заговорит, а этого исключать нельзя, им с Фиери конец. Оставалось только молить Бога, что он будет крепко держать язык за зубами или что Фиери доберется до него раньше полиции. Стоит по крайней мере попытаться, терять-то нечего. Может, по этому поводу он и собрал свое полночное совещание?

Интересно, а Сара Йенсен слышала новости, и если слышала, то что подумала? Как узнаешь?

Любая попытка контакта может по тебе же и ударить бумерангом. Но так или иначе Сара Йенсен таит в себе угрозу. Она любит рискованные игры — это ясно. Потому с ней стоило иметь дело. Они заключили нечто вроде сделки, Кристин на ней немало выиграла. Но Сара-то Йенсен что получила в обмен на представленную ею информацию? Всего лишь неопределенное обещание содействия, буде в нем возникнет нужда. Эта самая информация и то, что за ней последовало, должны были в принципе принести Кристин более миллиона долларов — а работы-то было всего на несколько часов, — но теперь Фиери может отказаться платить, более того, сама Кристин может лишиться свободы, так что деньги ей тогда и не понадобятся. Большие деньги — большой риск, это ей было известно, и на это она шла. Но теперь все оборачивается прямо противоположным образом: Сара Йенсен выигрывает, а она, Кристин, с чем остается?

Йенсен добилась того, что те двое, которым ей так хотелось отомстить, отправились на тот свет; при этом она практически ничем не рисковала. Ладно, когда они договаривались, Йенсен не могла знать, что информация, которой она поделилась, принесет столь мгновенный и столь смертельный результат; точно так же не могло у нее быть уверенности и в том, что, вытянув из нее все, что нужно, Кристин не расправится с ней самой. Стало быть, она все же шла на риск, но риск с ее стороны рассчитанный, и он оправдался. Сейчас ситуация переменилась. Что теперь нужно Саре Йенсен?

А может, мелькнуло на момент в голове у Кристин, и ее лучше отправить вслед за Кесслером и Катаньей, если, конечно, случай представится?

Впрочем, сейчас уже, наверное, поздно об этом думать, да к тому же вряд ли Сара представляет собой такую уж опасность. В общем их интересы по-прежнему совпадают: молчание, скрытность, в случае необходимости — ложь. При встрече она почувствовала, что Сара наделена исключительно сильным инстинктом самосохранения. В этом заключена главная гарантия ее надежности.

За окном что-то невнятно зашелестело. Кристин отставила стакан и вслушалась. Шелест становился все громче, и она довольно улыбнулась: начинался дождь, даже, судя по всему, ливень. Пятна крови и нитки от порванной одежды попросту смоет.

Глава 29

Два часа ночи. Бартропу только что сообщили о гибели Катаньи, и он переваривал эту новость, когда телефон зазвонил вновь. Докладывает спецотдел: убит Карл Хайнц Кесслер. Бартроп молча выслушал подробности и велел без промедления передавать ему всю поступающую информацию.

В мертвой тишине, царившей в доме, Бартроп прошел на кухню, заварил себе чая и задумчиво отхлебнул. Итак, Катанья и Кесслер мертвы, Сара Йенсен вернулась и бесстрашно разгуливает по Лондону. Теперь стало ясно, что он с самого начала недооценивал ее. Интересно, на что же она, в конце концов, способна? Если его предположения верны, Сара оказала ему серьезную услугу. За убийствами скорее всего стоит Фиери, и, если удастся заставить говорить мотоциклиста, эта версия может найти подтверждение. Но какова роль Сары? Ей что-то известно, и она предприняла какие-то шаги, наверное, заключила некую сделку. Но какую именно и с кем? Баланс их потаенных взаимоотношений резко переменился. Совершенно очевидно, она знает больше, чем он, на шаг впереди него — с этим мириться нельзя.


Воскресенье. Утро. Сара проснулась в шесть и еще немного полежала с закрытыми глазами, прислушиваясь к пению птиц и шуму редких в этот час машин. Она сладко потянулась. Хорошо: звуки, запахи, тепло собственной постели. Сара открыла глаза и перевернулась на бок. Обычная картина: белая стена, светлые муслиновые занавески, колышущиеся на легком ветерке, за открытыми окнами — море цветов. Воздух прохладный и влажноватый, что обещает погоду теплую, но не чрезмерно: прошедший ночью дождь прервал череду невыносимо жарких дней.

Сара села в постели и подтянула колени к подбородку. Впервые за последние недели и даже месяцы она ощутила спокойствие, пусть и хрупкое. Возвращалась и утраченная было энергия. Неожиданно Сара почувствовала дикий голод. Она выскочила из постели,накинула что подвернулось, подхватила велосипед, стоявший в холле, и вышла на улицу.

Ближайший открытый в этот час магазин был на углу Глостер-роуд. Назывался он «От семи до одиннадцати», но название могло только сбить с толку: работал этот магазин круглосуточно. Сара катила по улицам, обгоняя лишь немногочисленных любителей бега трусцой да нищих, роющихся в мусорных ящиках. В магазине никого не было. Сара подхватила металлическую плетенку и отправилась в обход, постепенно загружаясь продуктами: яйца, молоко, масло, хлеб, апельсиновый сок. Да, не забыть еще газеты. Переложив покупки в сумку, Сара поехала домой. Она нарочно выбрала кружной маршрут, наслаждаясь утренним солнцем, покоем да и просто ленивой ездой.

На кухне она деятельно принялась за стряпню, прервавшись только на то, чтобы поставить пластинку. Полилась томная, успокоительная мелодия. Сара убавила звук — не хотелось будить соседей. Липкими от яиц руками Сара добавила немного муки, кинула щепотку соли и отправила всю эту смесь в микроволновую печь. Пять минут спустя на плите уже варился, распространяя сказочные ароматы, кофе, а на сковородке жарились блинчики. Пошарив на полке, где стояли пряности, Сара отыскала ярко раскрашенную жестянку с патокой. Вертя ее в руках, она рассматривала картинку: мертвый лев, к которому слетаются пчелы. Надпись гласила: «Из силы рождается сладость». Тут на нее нахлынули воспоминания. В детстве мать жарила блинчики с патокой — иногда просто побаловать ее, иногда взбодрить перед экзаменами. Бывало, к этому лакомству она добавляла капельку рома — к этому напитку Сара привыкла с четырех лет. И всякий раз мать показывала ей чудную банку с патокой и читала надпись.

Сила и сладость. Так давно это было. Ну а сейчас, что сейчас… Сколько времени потребуется, чтобы забыть все это? Сара встряхнулась, выложила на тарелку кучу блинчиков и, водрузив ее вместе с кофе и апельсиновым соком на поднос, пошла в гостиную, где и предалась, полулежа на диване, чревоугодию. Патока стекала с блинчиков между пальцами. Сара слизнула струйку.

Некоторое время спустя зазвонил телефон — Сара как раз выходила из душа. Вытираясь на ходу, она поспешила в спальню, присела на кровать и с настороженностью, смешанной с любопытством, подняла трубку. А она думала, он позвонит позже. Баррингтон. На сей раз никаких предисловий, никаких попыток завязать светский разговор.

— Полагаю, нам не мешает поговорить.

— Вы правы, господин президент, — в тон ему ответила Сара. Ведь это не ему, а ей следует ожидать объяснений.

— Через полчаса к вам кое-кто зайдет, ладно?

— Нет, господин президент, не ладно. Я не собираюсь открывать дверь первому встречному. Если кому-то надо ко мне зайти, то лучше всего, чтобы это были вы. И уж коль скоро мы об этом заговорили, почему бы вам не прихватить с собой своего патрона, или как там его назвать, — словом того, кто дергает за нитки. Тогда я, может, получу наконец честные ответы на свои вопросы. Или я слишком многого хочу?

Повисло долгое молчание. Слышно было только, как тяжело дышит Баррингтон. Наверное, думала Сара, у него есть сильное искушение ответить ей какой-нибудь колкой репликой, но он не хочет выдать раздражения. Наконец Баррингтон заговорил — терпеливо, размеренно, как с расшалившимся ребенком. Саре стоило немалых усилий удержаться от смеха.

— Повторяю, чуть позже к вам зайдут. А я занят. Впрочем, вы тоже заняты. Все заняты.

— Я понимаю, господин президент, что неприятно, когда тебя беспокоят по выходным, и все же, боюсь, ничего не поделаешь. Разумеется, с ходу встречу с ним — или это она? — организовать не удастся, нужно время, так что почему бы вам не перезвонить мне попозже, когда все прояснится?

— Знаете, Сара, я понимаю, конечно, что вы злитесь…

— Понимаете? — оборвала его Сара. — Нет, господин президент, по-моему, вы даже еще и не приблизились к пониманию. — Дрожа от ярости, она повесила трубку и стала ждать.


Баррингтон позвонил Бартропу:

— Она вне себя от ярости. Хочет видеть вас.

— Как это понять — видеть меня? — У Бартропа от удивления глаза на лоб полезли.

— Ну, разумеется, не вас конкретно. — Баррингтон неловко поерзал на стуле. — «Кто там у вас дергает за нитки» — вот как она выразилась.

Бартроп громко расхохотался:

— Извините, господин президент. Просто вдруг представил, как она произносит эти слова. Так, говорите, вне себя?

— Да, но это вовсе не женская истерика, так что на вашем месте я бы не стал так уж веселиться. А помимо того, она ясно и недвусмысленно дала понять, что игра закончена.

— Ах вот как? — усмехнулся Бартроп.

— Послушайте, Бартроп, я не собираюсь делать вид, будто читаю ее мысли, да и ваши, если уж на то пошло, тоже. Вы попросили меня позвонить ей, и я позвонил. На этом, если вы ничего не имеете против, я бы предпочел счесть свою роль исчерпанной.

— Не имею. Более того, считаю, что так будет лучше всего. Нечего нам обоим стелиться перед ней.

— Так вы намерены с ней встретиться?

— По-моему, пора, а вы как думаете?

— Ну что ж, желаю успеха. — Баррингтон улыбнулся про себя.

— Так не возьмете ли на себя труд снова позвонить мисс Йенсен и сказать, что к ней выехали?

— Сами позвоните, я вам не мальчик на побегушках.


Пять минут спустя Бартроп уже направлялся в сопровождении верного Монро на Карлайл-сквер.

Доехали до места около десяти. Велев Монро ожидать, Бартроп вышел из машины и направился к дому Сары. Он знал, что она у себя: наблюдатели неукоснительно сообщали ему о всех ее перемещениях. Перед тем как позвонить в дверь, Бартроп выдержал минутную паузу.

Хотелось приготовиться к встрече. Как выглядит Сара, Бартроп, разумеется, знал — видел фотографии и съемку скрытой камерой, — но лицом к лицу не сталкивался, не знал, какова она в жизни, не представлял, как она ходит, общается с людьми, думает, наконец. А ведь это самое главное.

Сара все еще оставалась для него загадкой. Бартроп провел не один час, стараясь понять, что же она собой представляет. Получалось странное сочетание свойств, каждое из которых, особенно в такой концентрации, могло стать определяющим для человеческого характера. Но определенности-то как раз и не было, сплошные сбивающие с толку противоречия. Сара постоянно впадала в крайности, причем настолько разнообразные, что оставалось только дивиться, как ей удается сохранять хоть какую-то цельность. А ведь была, была эта цельность, ну, хорошо, не цельность — психологическое равновесие, пусть и хрупкое. Неудивительно, что она тянется к таким людям, как Джейкоб Голдсмит, или брат, или любовник. Похоже, понимает: стоит отпустить на волю хоть единую черточку характера, как восстанет — в поисках компенсации — весь организм. Если его суждения верны — а основания для них есть, — драматические события в жизни порождают не менее драматические реакции. Это и делает ее столь опасной и столь же полезной. Скрещивались и иные потоки. В Саре странным образом сочетались страсть к саморазрушению и инстинкт самосохранения. Главное же — она была совершенно непредсказуема.

Бартроп позвонил в дверь.


Услышав звонок, Сара выглянула в окно и увидела припаркованный неподалеку черный «ровер», за рулем которого сидел какой-то мужчина. Другой незнакомец стоял у двери. Так, один — шеф, другой из обслуги, решила она. Спецотдел? Полиция? Контрразведка? Перебирая версии, высказанные в свое время Джейкобом, Сара пригляделась к мужчине у двери: высокий, широкоплечий, стройный шатен, ощущаются внутренняя сила и уверенность в себе. Лица не разглядеть — слишком далеко, только макушка видна. Подобно мужчине, которого она так тщательно изучала, Сара испытывала любопытство. Ладно, пусть будет что угодно, лишь бы он не был похож на Баррингтона, этого увертливого слабака и импотента; пусть окажется достойным и неуступчивым соперником. Сара спустилась вниз и открыла дверь.

— Джеймс Бартроп, — протянул руку мужчина. — Я друг Энтони Баррингтона.

— Прошу. — Крепко встряхнув руку гостя, Сара жестом пригласила его войти.

Он даже не пошевелился.

— Если не возражаете, я предпочел бы поговорить в машине. — Это было указание, даже не замаскированное под просьбу.

Секунду поколебавшись и бросив беглый взгляд на машину, Сара решилась:

— Хорошо, сию минуту.

Она снова поднялась наверх и положила в сумку переданный ей Джейкобом крохотный микрофон. Теперь можно идти. Сара взяла ключи, заперла дверь и двинулась вслед за Бартропом к машине. Она уже садилась в нее, когда откуда ни возьмись появилась миссис Жарден.

— Сара, вы ли это? Вернулись?

— Ага. Между прочим, миссис Жарден, вот этот мужчина называет себя мистером Бартропом, Джеймсом Бартропом. Говорит, что занимается недвижимостью, и предлагает мне посмотреть какой-то дом. У меня к вам просьба: если я почему-либо не вернусь, запомните, пожалуйста, его имя и внешность. — Все это Сара проговорила небрежно, с улыбкой.

— Новый дом, — мечтательно произнесла миссис Жарден. — Слава Богу, хоть кому-то живется хорошо. — Она кивнула Бартропу и пошла своей дорогой.

Сара устроилась сзади. Бартроп сел рядом. От водителя их отделяла стеклянная перегородка.

— Поезжай вперед, Монро. — Бартроп поднял стекло и повернулся к Саре. — Я совершенно не собирался похищать вас.

— Это я на тот случай, если вы вдруг передумаете.

Бартроп улыбнулся. Его люди используют дом миссис Жарден как наблюдательный пункт, за что хозяйка вместе с мужем, отставным армейским офицером, получают вполне приличную мзду. Так что понятно, на чьей они стороне. Тем не менее сообразительности этой Йенсен следует отдать должное. Она явно ему не доверяет; впрочем, судить ее за это трудно.

— Пожалуй, нам пора потолковать, а?

— Давно пора. — Сара искоса посмотрела на Бартропа. — Может, начнем с представления: на кого вы работаете и вообще какова ваша роль в этом деле?

Сара отвернулась и посмотрела в окно: по Кингз-роуд брели пешеходы, блистали великолепием витрины многочисленных галантерейных магазинов. Все это отвлекало, а надо сосредоточиться, надо понять этого человека; наверное, и он тоже сейчас старается понять ее. Человек, чувствуется, сильный и решительный. С ним будет нелегко.

— До этого мы еще дойдем. А начать как раз хотелось бы с другого.

Сара повернулась и посмотрела ему прямо в глаза. Что ж, послушаем, что он скажет. На некоторое время воцарилось напряженное молчание.

— Прежде всего, почему вы, внезапно исчезнув, столь же неожиданно вернулись? Ведь, как выясняется, время вы выбрали не самое лучшее. Джанкарло Катанья и Карл Хайнц Кесслер убиты.

— Что-о? — Вот это новость. Насчет Катаньи ей было известно, но Кесслер… Ее вновь охватили сомнения. Выходит, она все же подтолкнула Кристин. Сара и не старалась скрыть изумления, напротив, всячески демонстрировала его.

Бартроп внимательно посмотрел на нее. Либо это превосходная актриса, либо действительно ничего не знает, ничего подобного не ожидала. Молчит.

— Так почему же вы оставили свое укрытие, Сара? Сделку какую-нибудь заключили? С кем? С мафией?

Какое-то время Сара смотрела прямо перед собой, а потом резко повернулась к Бартропу.

— Да как вы смеете?.. — хрипло заговорила она, едва сдерживая гнев. — Сидит, видишь ли, тут, ни дать ни взять настоящий праведник и еще обвиняет. Из-за того, что вы меня бросили на это дело, погибли двое невинных людей. Или не вы? Может, за вами тоже есть какой-нибудь кукловод?

— Нет. — Бартроп поджал губы. — Никакого кукловода, как вы изволили выразиться, за мной нет.

— Ну стало быть, вы и несете за все ответственность. — Сара помолчала, стараясь взять себя в руки. — Двое погибших. А сколько судеб искалечено. И ради чего? За кем вы в конце концов охотитесь? Я предоставила в ваше или этой вашей марионетки Баррингтона распоряжение столько улик — и что же? Никто не арестован, никто даже не ушел в отставку. Во всем этом нет никакого смысла, не говоря уж о справедливости. — Тут Сару вдруг осенило. — Разве что это вы убрали Катанью с Кесслером.

Бартроп рассмеялся:

— Ну, это скорее по вашей части. Я имею в виду — месть.

Ответ застрял у Сары в горле. Она некоторое время молча смотрела на него.

— Это ведь вы убили водителя грузовика, разве нет? Ну, того самого, что врезался в машину ваших родителей.

Сара выдержала его взгляд. Глаза у нее сделались совершенно непроницаемыми, словно она полностью отгородилась от окружающего мира. Бартроп снова заговорил:

— Хладнокровная месть, без тени сострадания.

На сей раз, совершенно неожиданно для Бартропа, она прямо-таки взорвалась, слова буквально с кровью вылетали у нее из гортани:

— Сострадание. Не говорите мне о сострадании. Вам не понять… — Она вовремя остановилась. Ей так хотелось все объяснить, так хотелось, чтобы слова цеплялись, выстроились в порядок — неужели не видно? «Ведь в этом же все дело. Месть и сострадание — две единственные вещи, благодаря которым я еще кое-как держусь на ногах. Да, когда-то я отомстила. За своих родителей. Потом за Масами и Данте. Признаю, что и за себя тоже. А иначе куда же мне деться, как жить в этом мире? Вы хоть знаете, на что это похоже? Можете вообразить, каково это — видеть трупы? И представить себе, как живые сделались мертвыми? Стоит мне только об этом подумать… Сара подавила рыдание и продолжала свой беззвучный монолог: — Месть — вот мое единственное орудие. Это крайняя мера, это очень несовершенная мера, мне она вовсе не нравится, видит Бог, не нравится, но это хоть какое-то решение, хоть какая-то форма восстановления справедливости. Неужели ты не понимаешь?» Она в упор посмотрела на Бартропа. Тот сохранял полное бесстрастие.

Он молча смотрел на нее, пытаясь представить, что происходит в ее измученной душе. Сара сидела вся сжавшись, словно готовясь отразить удар. Бартроп решил зайти с другой стороны:

— Надеюсь, вы отдаете себе отчет, что у меня были чрезвычайно веские причины начать это расследование.

— Надеюсь, что так. — Теперь она говорила холодно и сдержанно.

— А что вы скажете, если выяснится, что вся операция направлена против одного из главарей мафии, который контролирует контрабанду огромного количества героина и кокаина в Англию?

— Скажу, что надо было предупредить меня об этом с самого начала или обратиться к другому человеку, который бы знал, что поставлено на карту, который не стал бы подвергать ненароком, подобно мне, риску невинных людей.

— Похоже, мы вас недооценили.

— Оставьте свои дешевые комплименты и скажите лучше, что вам от меня надо.

— Хорошо. Мне надо, чтобы вы помогли мне накрыть этого типа. Вот и все. Что же до всего остального, я имею в виду, того, что с вами случилось, меня это не касается.

— А мне плевать на то, касается вас это или нет. Почему нельзя было с самого начала все рассказать, как оно есть? Взамен этого с вашей стороны раздавались только смутные угрозы и подозрения. Неужели вы думаете, что после всего того, что произошло, меня можно так легко подцепить на крючок. — Сара едва не задохнулась от негодования. — Остановите машину.

Бартроп опустил стеклянную перегородку и велел Монро остановиться. Машина притормозила. Сара уже открыла было дверцу, но в последний момент повернулась к Бартропу:

— На самом деле вам не нужна моя помощь. Слышали когда-нибудь о принципе домино?

Бартроп удивленно кивнул.

— Ну и прекрасно, тогда вам остается только следить за костями. Они сами лягут, как надо. — Изо всех сил хлопнув дверью, Сара вышла из машины. Монро вопросительно посмотрел на шефа.

— На работу.


Бартроп сидел у себя за столом и рассеянно смотрел в окно. Позвонил Майлз Форшоу:

— Ну как, вытанцовывается что-нибудь?

— Пожалуй, хотя не совсем так, как думалось.

— А именно?

— Надо запастись терпением.

— А пока? — Форшоу наморщил лоб.

— Пока ничего, — улыбнулся Бартроп. — Ничего. Будем наблюдать и ждать.

— А Йенсен-то что?

— Похоже, она решила, что сыграла свою роль до конца.

— А это действительно так?

— Разумеется, нет.

Глава 30

На следующий день Джейкоб и Джек уныло и бесприютно слонялись по дому в Марокко. Им отчаянно не хватало Сары, а ведь даже звонка от нее ждать не приходилось. Уезжая, она предупредила, что ни звонить, ни писать не будет. Ей не хотелось, на случай провала всей этой затеи с Катаньей, чтобы могла быть прослежена хоть малейшая связь между ней и ними. Беспокоил ее и Баррингтон или тот неизвестный, что стоял за ним. Она вообще не хотела втягивать Джека и Джейкоба в это дело. Они неохотно согласились, но уже через три дня не могли найти себе места.

Чтобы хоть как-то отвлечься, они пошли в кабинет Джека посмотреть дневной выпуск новостей Си-эн-эн; самое милое дело — в течение целого часа им не придется говорить друг с другом. Джек включил телевизор. Они сели рядом на диване. На экране появился диктор. Перечислив важнейшие новости дня, он вернулся к событиям вчерашнего вечера и ночи. Говорил диктор размеренно, спокойно, даже равнодушно, но слова его пронзали, как стрелы. В Риме убит Джанкарло Катанья. Не успели Джейкоб с Джеком оправиться от шока, как прозвучало очередное оглушительное сообщение: в Лондоне убит другой крупный банкир — Карл Хайнц Кесслер. Они в ужасе посмотрели друг на друга.

— Я лечу в Лондон, — сказал Джейкоб.

— Я с тобой, — откликнулся Джек.

Они заказали билеты на следующее утро — это был ближайший рейс из Марракеша в Лондон.


Кристин подошла к авиакассе компании «Вариг» в зале номер три аэропорта Хитроу. Улыбнувшись девушке в голубой униформе, она без всякого акцента заговорила по-португальски.

— Я заказывала билет на вечерний рейс в Рио. Мое имя Джулия Родригес.

— Одну минуту, — улыбнулась девушка, — сейчас посмотрю. — Она быстро ввела в компьютер нужные данные. — Все в порядке. Один билет первого класса. Будьте любезны, вашу кредитную карту и паспорт.

Кристин протянула ей «Визу» с золотистым ободком и паспорт на имя Джулии Родригес. Кассирша — судя по нагрудному знаку, некая «миссис Эрнандес», — взглянула на паспорт, незаметно перевела взгляд с фотографии на Кристин и, явно удовлетворенная, занялась кредитной картой. Она вставила ее в машину, которая тут же выплюнула квитанцию. Кристин расписалась и взяла назад карту с паспортом. Кассирша протянула ей билет:

— Посадка через выход сорок пять. Счастливо долететь.

— Спасибо. — Кристин улыбнулась и быстро двинулась через зал к лестнице, ведущей в зону вылетов — привлекательная женщина, типичная бразильянка: средний рост, стройное мускулистое тело, волосы орехового цвета, короткая, под мальчика, стрижка, карие глаза. Кристин бегло улыбнулась своему отражению в стеклянной стене, тянувшейся до самого выхода. Целых два часа она провела сегодня утром, вживаясь в роль Джулии Родригес. Краска для волос, ножницы, фальшивый загар, контактные линзы карего цвета, фальшивый паспорт и, самое трудное, — другая походка: деловая, поспешная. Надев тесные туфли, она подтянула живот и быстро прошлась перед зеркалом: от Кристин Вилье не осталось и следа.

Час спустя самолет уже взлетал. Он пробил облака, заложил глубокий крен и начал карабкаться в небо, пока наконец не достиг обычной высоты полета. Кристин отстегнула привязной ремень, сделала глоток шампанского и выглянула в окно. Где-то внизу лежала окутанная черным покрывалом Англия. Когда еще она сюда вернется. Впрочем, Кристин это мало заботило. Сейчас она испытывала настоящий подъем чувств. Подобно ящерице, избавившейся от хвоста, она наслаждалась обретенной свободой.


В то время как самолет авиакомпании «Вариг» летел над Атлантическим океаном, мотоциклист «запел» — начал медленно и методично выкладывать все, что ему было известно. Выбора у него не было. Следуя совету полиции, его адвокат сказал, что, по его сведениям, Дон распорядился его убрать — в молчание он не верит. Единственный шанс остаться в живых — сотрудничество со следствием. Ему сорок два. Семьи нет. С помощью государства он может легко исчезнуть и зажить новой жизнью, например, в Америке. Иначе — неизбежная секира или пуля в голову, которая заставит его умолкнуть навеки.

Власти в Риме заканчивали свою работу. К полуночи были выписаны ордера на арест. Среди других предстояло задержать и Антонио Фиери.


Бартроп пребывал в одиночестве у себя дома на Челси-сквер. Костяшки домино ложились на стол одна за другой. Когда же кончится игра? Как ей это удалось? И что именно удалось? Ведь никогда не скажет. Это ясно. Сара Йенсен его презирает. Вся эта операция обернулась ему на пользу не потому, что она хотела ему помочь, но потому, что их интересы частично совпали. Угрозы его, судя по всему, Сару совершенно не трогают, она просто отмела их. Пожалуй, напрасно: она вовсе не так неуязвима, как ей кажется. Есть у нее своя ахиллесова пята: Джейкоб Голдсмит. Он ввязался в эту историю и помог ей. Разумеется, никаким преступлением тут не пахнет, но Голдсмит — старый человек, он хочет тихо и спокойно дожить свой век. И тут вдруг все перевернулось. Положим, никогда он не был в этой игре главной фигурой, так сказать, мишенью, — всего лишь миманс. Но если уж все пошло так, как пошло, то, зная Сару Йенсен, можно предположить, что она не захочет его подставить и заговорит.

Ну что ж, своего он добился: Фиери в тюрьме и, не исключено, будет осужден. Но одного «певца» недостаточно. Одна жизнь — слишком тонкая ниточка, легко может порваться. Чтобы добиться нужного исхода дела, Бартропу и итальянцам необходимо укрепить свои позиции. Бартропу нужна Сара Йенсен, нужно узнать то, что знает она, или хотя бы то, что хочет узнать. Он отправился в постель. Ему приснилась Сара Йенсен.

На следующий день Бартроп получил обнадеживающую информацию. В одиннадцать утра позвонили люди из спецотдела — Джейкоб Голдсмит только что сошел с самолета в Хитроу. Бартроп довольно потер руки. Вот теперь узор, похоже, окончательно складывается.


Джейкоб и Джек взяли такси и поехали прямо на Карлайл-сквер. Расплатившись с водителем, они в нервном молчании вышли из машины и позвонили Саре в дверь. Наверху послышался какой-то шум. Подняв голову, они увидели в одном из окон Сару.

— Джейкоб! Джек! — радостно воскликнула она. — Открываю.

Они переглянулись.

— Говорил же я тебе, с ней все в порядке, — сказал Джек.

На пороге появилась Сара. Она расцеловала гостей и незаметно стерла слезинку со щеки Джейкоба. Свои чемоданы мужчины оставили в холле. Улыбаясь, Сара прижала палец к губам.

— Пошли прогуляемся. — Она со значением взглянула на них. Оба слегка удивленно кивнули. Вовсю светило солнце. Сара открыла дверь, ведущую в сад, и жестом пригласила Джейкоба и Джека войти. Все трое сели на скамейку. В саду весело играли двое или трое ребятишек, за ними присматривала какая-то женщина, но были они далеко, расслышать явно ничего не могли.

Сара устроилась между мужчинами.

— Не представляете, как я рада вас видеть.

Все трое заговорили разом, перебивая друг друга, время от времени заливаясь смехом. Но вот веселье улеглось и начался серьезный разговор.

— Дом прослушивается, — сообщила Сара. Джейкоб немедленно сделал стойку и засыпал Сару профессиональными вопросами — как, что, где.

Когда-то подобного рода допросы приводили Сару в неистовство, но сегодня скорее принесли облегчение. Хорошо уже то, что Джейкоб здесь, дома, в Лондоне, и можно все ему рассказать, все разложить по полочкам, облечь в стройный порядок слов. Только с ним это и возможно. И еще с Джеком. Его она тоже была рада видеть — хоть небольшую часть ноши можно снять с Джейкоба. К тому же Джек заслуживает ее благодарности.

— Что ты делала все это время? Что случилось? Ты имеешь какое-нибудь отношение к убийству Катаньи и Кесслера?

Джек, явно шокированный, перевел взгляд с Сары на Джейкоба и обратно, ожидая увидеть на ее лице удивление, а на его — ироническую усмешку. Ничего подобного. На все вопросы Сара отвечала устало, но деловито. Но что более всего поразило Джека, так это заговорщический взгляд, которым они обменялись.

— Моя роль в этом деле была невелика. Я просто кое-кому кое-что сообщила. А кое-кому — так и просто ничего. Возможно, следовало поступить прямо противоположным образом — промолчать в первом случае и сказать в другом. Но получилось так, как получилось, и я не жалею. Что же касается последнего твоего вопроса, то вот тебе ответ: не знаю. Может быть.

Джейкоб был явно раздражен, Джек — озадачен.

— Ладно, можно попросить тебя снова повторить все это? — попросил Джейкоб. — Только на сей раз без загадок.

Исповедь Сары длилась десять минут. Некоторое время мужчины сидели, погрузившись в молчание и переваривая услышанное.

— А эта Кристин Вилье? Она куда делась? — наконец пожелал уточнить Джейкоб.

— Наверное, скрывается где-нибудь. Больше на моем горизонте она не появлялась. Если она передала мои слова Фиери и по его заданию убрала Кесслера, то ведь не будет же она болтаться у всех на виду, разве не так?

— А ты думаешь, это она?

— О Боже, Джейкоб, — тяжело вздохнула Сара, — откуда же мне знать? Но очень похоже на то, что она. А ты как думаешь?

— А что там насчет Джеймса Бартропа?

— Он спросил, были ли у меня какие-нибудь дела с мафией, — нахмурилась Сара. — Можешь себе представить?

— А разве не было?

— Нет. Конечно, нет, — изумленно воззрилась на него Сара. — Я рассказала Кристин Вилье про Катанью. Признаю, я надеялась, что она использует эту информацию, чтобы каким-нибудь образом его дискредитировать или даже убить. Признаю также, что я подозревала о связях Катаньи с мафией. По-моему, предположить это нетрудно. А если так, то мафии, надо полагать, не понравилось, что, опасаясь шантажа со стороны каких-то неизвестных, Катанья устроил целую резню. А уж что из всего этого воспоследовало — их дело, если, конечно, все это действительно имеет отношение к мафии. И дело Кристин Вилье. Откуда мне знать, связана она с мафией или нет. Правда, и в данном случае вероятность велика: Кристин — наемная убийца и живет в Италии. Приняв все это в соображение, я и решила рассказать ей, что мне известно. И вот — Катанья и Кесслер мертвы. Имею ли я к этому какое-нибудь отношение, откуда мне знать? Так или иначе, они на том свете, какой-то мафиози, торговец наркотиками, — в тюрьме, и всей афере пришел конец. Данте с Масами уж не вернешь, и единственное, что я могла для них сделать, так это попробовать добиться хоть какой-то справедливости. Мэттью Эрнотт и Карла Витале пока на свободе, но ведь это мелкая сошка. Так что пусть себе гуляют. Что касается Баррингтона и Джеймса Бартропа… Да, их я ненавижу. И презираю. Я считаю, что это они ответственны за смерть Масами и Данте. Не столько Баррингтон — это просто слабый человек, — сколько Бартроп. Это он стоит за всем этим делом. Судя по всему, он готов оправдать все, что случилось. Людей, конечно, жалко, считает он, но что поделаешь. Еще он говорит, что недооценил меня, и, похоже, полагает это своим единственным промахом. А теперь угрожает и пытается меня шантажировать. — Сара посмотрела куда-то вдаль. — Ни слова ему не скажу.

— Да, но он тебя просто так не оставит в покое, если думает, что ты что-то знаешь, а ему не говоришь, — мягко заметил Джейкоб.

— Естественно, — улыбнулась Сара. — Но когда он появится снова, меня уже здесь не будет.

Джейкоб и Джек разом встрепенулись и спросили в один голос:

— И куда же ты собираешься?

— В Катманду. К Эдди и Алексу, — с улыбкой ответила Сара. — Я тут посмотрела их маршрут. Сейчас они должны быть в Катманду, запасаться продовольствием. Все складывается наилучшим образом. Я послала им телеграмму с просьбой встретить меня в аэропорту. Билет уже заказан. Лечу сегодня вечером из Гэтвика, самолетом непальской компании.

Джейкоб и Джек молчали, то переглядываясь, то глядя на Сару, то куда-то вдаль, словно стараясь угадать в дымке далекий Катманду. Джейкоб заговорил первым:

— Что ж, идея неплохая. Мне будет не хватать тебя. С удовольствием отправился бы с тобой, но для таких путешествий я уже слишком стар. — Он засмеялся и искоса посмотрел на Джека. — К тому же и по дому соскучился. Пора возвращаться, пообщаться с Руби, посмотреть, как там в саду дела. Боюсь, все цветы завяли. — Вид у него был печальный. Сара порывисто схватила его за руку.

— Я вернусь, Джейкоб, хотя, может, и не скоро. Кроме тебя и Джека, у меня здесь никого не остается. И к тому же я не могу отделаться от ощущения, что чем дольше меня не будет, тем лучше. — Она улыбнулась. — Потом Эдди и Алекс отправляются в совсем уж дальние края — в Бутан, в Ладах. Туда нелегко добраться и там легко затеряться — не отыщешь. А места красивые. Просто прекрасные. Я всегда мечтала попасть туда.

— Так, может, мы отвезем вас в аэропорт? — предложил Джек.

— Прекрасно, спасибо большое. Только давайте поедем не как обычно, покатаемся немного. Мне не хотелось бы настораживать Бартропа.

— Какие проблемы! — весело откликнулся Джек. — Давно не занимался такими делами, но это как с ездой на велосипеде: разучиться невозможно.

— Посмотрим, — скептически обронил Джейкоб.


Они выехали на закате. Джек действительно не потерял хватки. По пути в Гэтвик они долго кружили по улочкам южного Лондона. Добравшись до аэропорта, Сара могла быть уверена, что хвоста не было. Она снова расцеловала мужчин. На сей раз все трое не смогли сдержать слез. Оторвавшись наконец от Джейкоба и Джека, Сара двинулась в сторону аэровокзала и, дойдя до двери, вскинула руку в последнем прощальном приветствии. Ей повезло. За ними в аэропорт действительно никто не последовал. Наружка тронулась было вслед, но доехала только до дома Джейкоба в Голдерс-Грин; наблюдатели остались сидеть в машине, в полной уверенности, что все трое находятся внутри.

Повезло ей еще и в том, что Бартроп никак не предполагал, что она опять так быстро уедет из страны. Никто и не посмотрел на нее ни на таможне, ни на паспортном контроле. Час спустя она уже была в воздухе, чувствуя, как с каждой набранной сотней метров груз у нее на плечах становится все легче. По щекам катились слезы облегчения. Через несколько часов она будет с братом и другом, а все остальное останется лишь в памяти.


Пятнадцать часов спустя. В Катманду понедельник, утро. Самолет круто пошел на посадку. Вдали белели пики гор: огромные, прекрасные — ничего похожего раньше Саре видеть не приходилось. Затем, словно нехотя, как после изнурительного сражения, они уступили место равнине. От всей этой красоты у Сары учащенно забилось сердце — она уже предвкушала, как будет подниматься в горы. Самолет коснулся земли и вскоре остановился в конце короткой посадочной полосы.

Сара отстегнула привязной ремень, поднялась и нетерпеливо двинулась к люку. Сбежав по трапу, она стремительно ворвалась в здание аэровокзала. Пока она стояла в очередях — паспортный контроль, багаж, таможня, — сердце глухо ухало в груди. Наконец все кончено. Она вышла в зал и окинула взглядом толпящуюся вокруг публику.

Они стояли немного в стороне от толпы — Алекс и Эдди. Оба высокие, загорелые, улыбающиеся. Открытые лица. Сара улыбнулась в ответ и направилась к ним. Все, что было, осталось позади.

Эпилог

— Сколько раз можно повторять: я не знаю, где она. И не пытайтесь мне угрожать. Меня это совершенно не трогает. Вот если бы Сару волновали эти угрозы, тогда дело другое. Но они ее волновать не могут. Она уехала, и куда — не сказала как раз по этой самой причине: чтобы не было повода волноваться. Так что лучше оставьте меня в покое, все равно ничего не добьетесь. И еще имейте в виду: мне все известно про эти ваши грязные игры. Тут много чего интересного можно порассказать…

Бартроп наклонился к Джейкобу:

— Между прочим, вам каждый день приходится переходить через дорогу.

— Мне семьдесят три года, — рассмеялся ему в лицо Джейкоб. — Неужели вы думаете, что такого рода угрозы могут произвести на меня хоть какое-то впечатление?

— Рано или поздно она вернется. Либо я найду ее где бы то ни было.

— На это можете не рассчитывать. Ее не будет здесь ровно столько, сколько нужно. А когда она появится, все будет закончено и вам просто ничего не останется делать. А может, вас и самого уже здесь не будет. Забудьте про нее, Бартроп. Вы и без того уже много чего натворили. Все, чего вы добивались, у вас есть. У вас есть Фиери — благодаря ей, между прочим. Так что оставьте ее в покое.

— А что, если я решу не следовать вашему доброму совету?

— Что ж, тогда мне нетрудно будет потопить вас, — засмеялся Джейкоб. — У меня много чего есть в загашнике, и что-нибудь непременно выплывет наружу. Не думайте, что вам просто удастся отсидеться, расставив повсюду своих людей. Все всегда выходит наружу, и у людей есть уши. Пусть даже публичного скандала не будет, но кто-нибудь наверняка да услышит. А у таких людей, как вы, всегда много врагов — и в правительстве, и вне его. Вы ведь не захотите, чтобы я дал им в руки оружие против вас?

— Ну что ж, поживем — увидим, — улыбнулся Бартроп. — Уж если она исчезла, так тому и быть. Дело сдвинулось с мертвой точки. Вот пусть и идет своим чередом.

— Стало быть, вы оставите ее в покое?

— Да. — Бартроп встал и кивнул. — Да, я оставлю ее в покое.

«Пока оставлю», — добавил он про себя.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Примечания

1

Новая Шотландия — провинция в Канаде. — Здесь и далее примеч. ред.

(обратно)

2

Здесь: обменный курс доллар — фунт стерлингов.

(обратно)

3

Сук — восточный базар.

(обратно)

Оглавление

  • Пролог
  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 19
  • Глава 20
  • Глава 21
  • Глава 22
  • Глава 23
  • Глава 24
  • Глава 25
  • Глава 26
  • Глава 27
  • Глава 28
  • Глава 29
  • Глава 30
  • Эпилог
  • *** Примечания ***