Метаморфозы: таракан (СИ) [Александр Иванович Турбин] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Турбин Александр Иванович Метаморфозы: таракан



Пролог

Черные базальтовые стены. Белые гранитные плиты. Низкий, давящий к полу, потолок.

— Мы шарги. Мы ветер и море. Мы горы и степи. Мы суть земли.

Шесть колонн по числу кланов. Двенадцать кругов на гранитном полу. Шесть для вождей. Три для вестников. Три для изучающих сущее.

— Мы шарги. Мы гроза и буря. Мы пламя и стужа. Мы первый день и последняя ночь на земле.

Двенадцать склоненных голов. Двенадцать преклоненных колен. Двенадцать факелов, чадящих в ночи.

— Мы шарги. Мы приходим, чтобы брать. Мы стоим, когда пали все остальные. Все самые великие победы — наши. Все самые страшные поражения — от нашей руки. Весь мир — наши угодья. Мы суть земли.

Постамент, освещаемый двенадцатью факелами. И голос, рвущий тишину, как дырявую тряпку.

— Мы шарги. Нет никого, кто равен нам. Нет никого, кто может устоять перед лицом нашего гнева.

Ярость и гнев, бушующие в зале. И воин на постаменте, захлопнувший окованную золотом книгу в старом кожаном переплете.

— Так было…

И пронзительная тишина, в которой чуть слышно дыхание присутствующих, в которой кажется величественным даже потрескивание факелов.

— Наша великая сила и великая слава, наша гордость и наша вера стали пылью на дороге времени. Наши победы оказались ничтожны, а прах наших отцов и братьев удобряет поля наших врагов. Мы утратили цель, потеряли корни, забыли вкус крови и звон стали. Так есть…

Воин обвел пронзительным взором зал. Никто не отвел взгляд. Слабых здесь не было. Только сильные духом могли привести его к цели.

— Пришло время, чтобы взять все. Потому что мы все еще шарги — непобедимые воины, бесстрастные судьи, безжалостные палачи. Алифи сильны? Алифи мудры? Их города неприступны? Да. Да. Нет. Их города можно разрушить.

И бешеный взгляд с постамента.

— Их города должны быть разрушены!!! Силой на силу! Хитростью на мудрость! Осадными машинами на неприступные башни! Страстью на хладнокровие! Коварством на расчет! Воины пустынь и степей должны стоять на руинах твердынь Севера! Так должно быть!

Отзвук последней фразы отразился от каменных стен.

— … должно быть… должно… быть…

— Я, Великий шаргов клянусь всеми демонами ада, если этого не случится, я взойду на Путевую Скалу и шагну в вечность. Я уйду во Тьму с позором, взяв с собой только один мешок. Там не будет ни ценностей, ни оружия, ни доспехов. Там будет только двенадцать голов. Ваших голов.

— Великий, прости за дерзость, — первый из шести, самый достойный из двенадцати. — Мы увидим руины северных городов. И мы все вместе выйдем на Путевую Скалу в блеске славы и лучах победы.

— Ты — сказал. Я — услышал. Оружие — ждет. Мешок — тоже…

ЧАСТЬ 1. Бегство

Если нельзя — буду.

Если невмочь — смогу.

Если помочь другу,

Значит я помогу.

Если помочь нужно

Не другу — врагу.

Я слегка подожду,

Но потом помогу.

Я кричу ветру.

Я смеюсь назло.

Это мой путь.

И это мне повезло.

Мор. Избранные цитаты. Глава «Alter ego».

Глава 1. День первый. Неделя радости бытия

Все великие события начинались с чьей-то ошибки.

Мор. Избранные цитаты. Глава «Парадоксы».
Говорят, что описывать прошедшее трудно. Это не совсем правда. Бывают такие мгновения в жизни, которые не забываются никогда. Закрываешь глаза и переживаешь те минуты снова и снова. Они становятся частью тебя, неотделимой от твоей сути. Когда происходили эти события, у меня не было ни времени, ни возможности вести дневник. На тот момент думать о нем было бы глупо. Значительно позже мысль описать, обдумать и взвесить все происходящее все чаще стала приходить мне в голову. Начиная с того что уже было, перейти к тому, что происходит сейчас, ну и возможно оценить то, чему еще только предстоит случиться.

У истории каждого человека есть начало. И далеко не всегда этим началом является день рождения. В моем случае это также верно. Достаточно сказать, что моя история делится на до и после. Бывает так, когда одно событие делит жизнь на то, что было, и то, что стало. Для кого-то таким событием становится свадьба, для кого-то тюрьма, а у кого-то и плевок с верхнего этажа перевернет жизнь вверх тормашками.

Помню, как я в тот день устал на работе. Была пятница, сессия и студенты-задолжники пытались добить меня очередными попытками сдать экзамен. Это оказалось не так просто, как они бы хотели, и не так быстро, как хотел бы я. Приехал домой совсем разбитый, поцеловал жену, спросил дочку «как в школе?» и, не дожидаясь ужина, лег спать. Если бы знать тогда, что шаг в пропасть это и есть легкий сон перед ужином. Увы. Предчувствие беды смолчало, я лег спать, а судьба разбилась в мелкое крошево. Прошлая жизнь закончилась на том сне, а потом началось безумие, которое продолжается и поныне.

Сон был странным. Было такое ощущение, что все время кто-то зовет, то страстно, то угрожающе. Куда-то нужно было идти, но идти совершенно не хотелось. Хотелось отдохнуть где-нибудь на берегу моря, под жарким солнцем, возможно потягивая пиво. Во сне эта мысль показалось особенно заманчивой. Мозг стал разматывать клубок ассоциаций, и захотелось пойти купить билет на ближайший поезд до Симферополя. Не Турция с Египтом, но у сна свои законы и свои предпочтения. Покупку билета не помню, но зато запомнился странный вагон без света, мелькание огней за окном и страшноватая проводница, беспардонно стряхнувшая меня с верхней полки со странным комментарием «уходит». Нахамить ей уже не успел — разбудили.

Разбудила меня не жена, подав кофе в постель, что было бы здорово, не холодный влажный нос собаки, настойчиво предлагающей вывести на прогулку, что было бы похуже, и даже не звонок телефона, что уж совсем ни в какие ворота. Разбудила меня чья-то хитрая рожа, показавшаяся спросонья уродливой, кривой, этакая смесь лошади с крокодилом. Вытянутый лошадиный профиль и крокодилья улыбка на все его далеко не только тридцать два зуба. Рожа была чем-то до безобразия довольной. И цвета такого… мутно-белого. Цвета дешевой стеклянной вазы, которую вроде покрасили, но при этом краски и не потратили. Рожа смотрела на меня, размахивала руками и о чем-то голосила. То, что у физиономии есть руки, обнаружилось сразу, но зафиксировать на них внимание не получалось. Странный товарищ говорил, но смысл слов терялся где то на подступах, так что до меня долетали только отдельные звуки, которые пытались складываться во что-то знакомое, за что-то цеплялись, вызывая смутное узнавание, но пока так и оставались непонятыми. Ощущение неправильности происходящего нахлынуло разом, очистив сознание и наконец-то проявив картинку. Рожа действительно оказалась страшной, чересчур узкой, слишком длинной, только цвет изменился. Вместо мутно-белого стал темно-серым. На слишком длинной и узкой голове незнакомца выделялись пронзительные, огромные, чуть раскосые глаза. Увидев эти глаза, я больше не мог от них оторваться. Они стали апофеозом кошмара и до сих пор для меня остаются символом и целью моей жизни. Символом — поскольку, что бы ни происходило в мире, за этим будут обязательно следить они. А целью… потому что пока есть они, мне есть зачем жить. Все просто — я живу, чтобы их не стало.

Наверное, у многих в такой ситуации промелькнула бы мысль о сумасшествии или, по крайней мере, о легком помутнении сознания. Я в этом даже не сомневался. Засыпал у себя на диване, а проснулся в каком-то зале, при свечах, с дядькой-конем темно-серой масти на пару. Зал был большой, с высоким стрельчатым потолком, украшенным какой-то росписью. Разглядеть детали не получалось, в зале было довольно темно, его освещали только несколько десятков свечей, стоящих на постаментах. В пределах видимости ни окон, ни дверей не наблюдалось. Впрочем, моего дивана, на котором я так неудачно прикорнул, здесь тоже не было. Зато были колонны, к одной из которых, как оказалось, я был привязан. Колонны стояли по кругу, колонны себе и колонны, ближайшие ко мне ничем не примечательные, однако с той стороны зала на нескольких колоннах смутно угадывались силуэты. Никаких цепей, крюков и прочего пыточного антуража не было, хотя даже цепи меня бы не удивили — в бреду и не такое может привидеться. Проскочила шальная мысль, что может вот этот длиннорожий и есть санитар. Присмотревшись, подумал, что на коня этот мужик тоже походил как-то не очень, а вот на продукт белой горячки — вполне. И еще появилось параноидальное предположение о роли студентов и чае, так неосмотрительно выпитом в столовой университета. Мысль показалась настолько забавной, что я, несмотря на собственное не самое завидное положение, усмехнулся. Последствия не заставили себя ждать. Санитар подошел, положил руку мне на лоб, заглянул мне в глаза, и мне сразу стало не до смеха.

Ладонь незнакомца была огнем, прожигавшим мою кожу, кости и плоть. От жара горели волосы, тело выгнуло дугой и каждую клетку обожгло нестерпимой болью. Наверное, я кричал, было бы странным, если бы было иначе. Наверное, я рвался из пут пытаясь спастись — не помню. Помню только жуткие огромные глаза того невероятно зеленого цвета, который бывает только у молодых листьев после утреннего дождя. Что-то в глазах тоже было неправильным. Взгляд пронизывал насквозь, весь мир съежился до размеров двух отблесков свечи в вертикальных зрачках мучителя. Отвернуться не получалось, тело сжигаемое огнем, искореженное болью отказывалось подчиняться. Сначала ушел страх, потом ушло чувство собственного тела, потом желание бороться, последней стала расплываться и исчезать сама боль. Остался взгляд, подчиняющий волю и чистая, ничем не замутненная ненависть. Тогда я впервые в жизни узнал, что могу так ненавидеть. Время остановилось. Сознание растворилось в этих бездонных глазах и последнее, что сохранилось в памяти — уверенность, что я отплачу. Это был мой первый счет в жизни, который я не согласился бы простить. Тогда я еще не смог бы назвать это местью. Темнота обрушилась много позже.

Он был стар, очень, очень стар. Он постарел задолго до того, как родился его собеседник. И даже по меркам долгоживущих Алифи ему уже давно пришла пора раствориться в лучах заходящего солнца. Но еще не сейчас, не тогда, когда на кону стоит так много. Иначе что он скажет там, своим братьям, друзьям, соратникам, ушедшим задолго до него и наблюдающим сейчас за мирскими делами с высоты Утерянной Звезды? Энгелар улыбнулся своим мыслям. К чему обманывать себя? До этой самой Утерянной Звезды ему его ушедшие многие годы назад полузабытые друзья, и незадачливые соратники. Ему просто нравилось жить. Жить долго ему нравилось еще больше.

— Милорд… Простите, что беспокою, милорд. Но Вы просили, сразу же, как только…

Энгелар Хрустальный Родник обернулся и кивнул вошедшему. После чего не спеша прошел к креслу и, устроился поудобнее. Пусть ждет. В конце концов, кто здесь милорд? Вечер пах приятной прохладой, речными брызгами и почему-то неприятностями. И складывалось стойкое ощущение, что неприятности — они вот перед ним, нерешительно ковыряют носком сапога мраморную плиту. Дырку он там проковырять что ли хочет?

— Рассказывай, Надоедливый наш.

Он любил придумывать прозвища своим собеседникам, чем выводил многих из себя, но статус, да и возраст давали ему такую возможность. Долгая жизнь накладывает свой неизгладимый отпечаток на всех. Уходит страсть, умирает любовь, притупляется ненависть. Чувства размываются временем, и остается только усталость. Не гордыня. Не тщеславие. Нет. Только усталость. Энгелар боролся со своей усталостью как умел, иногда это получалось достаточно неплохо.

— Ты что такой бледный? Надо чаще на улицу выходить, а то совсем зачахнешь в своих подвалах. Может мои подвалы тебе подойдут больше? — Энгелар пристально взглянул на приземистого, худого и сутулого Алифи.

— Милорд. Мы провели обряд встречи. Окно закрылось…

Видеть, как Валлор переминается с ноги на ногу, не хватало ни сил, ни желания. Есть и более занятные зрелища, хотя…, нет, в другой раз. Энгелар жестом указал на небольшой стул рядом с собой.

— Значит, ты пришел порадовать старика?

Судя по виду, радовать Валлор был не в состоянии — он изо всех сил старался не смотреть в глаза, ерзал на краю стула и излучал откровенное беспокойство.

— Милорд. Обряд прошел успешно. Все получилось,

— Отлично. Видишь? Все получилось. Только хотелось бы узнать подробности. Ты не против?

Валлор был против, но высказать это не решился, втянул свою худую шею в плечи и продолжил.

— Милорд, полный отчет еще не готов. Мы еще изучаем результаты. Если в общих чертах, то мы смогли сделать это.

Интерес начал угасать в глазах Владыки, сменяясь привычным раздражением.

— Что «это», Надоедливый наш?

— Мы смогли призвать демонов предыдущего мира, — и Валлор боязливо перевел взгляд в пол. — Троих.

— Мне не послышалось? Ты сказал трое? Не десять? Не пять, только трое? — голос Владыки набирал силу. — Ты знаешь, чего это мне стоило? Ты хоть понимаешь, что стоит на кону?

Голос разорвал в клочья безмятежность пустого тронного зала, грозным гулом отдаваясь в стрельчатых перекрытиях потолка, и коротким эхом вновь обрушился на поникшие плечи Валлора. Энгелар прервался, чтобы лучше прочувствовать красоту момента. Чистые эмоции бежали по его старому телу, разжигая огонь из чуть тлеющих углей. Это было хорошо. Ради этого тоже стоит жить.

— Рассказывай.

Быстрая смена настроения, чередующиеся вспышки гнева и приступы сарказма Владыки уже перестали удивлять кого-либо из подчиненных. Да и самого Энгелара они уже давно не удивляли.

— Милорд. Мы сделали все что могли. Мы даже воспользовались Вашим разрешением и пригласили мастеров из Лаорисса. Двоих. В том смысле, что мастеров двоих. Провели все обряды лучшим образом. Идеально. Исполнили ритуал призыва, но только трое. В том смысле, что призвались трое. Остальные мертвы. Такая вот беда.

Энгелар кивал в такт словам и думал. Еще пару десятков лет назад он бы нежно обнял тонкую шею мастера заклинаний, ласково провел бы длинным когтем вдоль и поперек, а потом с грустью смотрел бы на алую кровь, заливающую черные плиты пола. Да, было время, когда ему нравилось видеть красное на черном.

— Милорд, — продолжил Валлор, вжимаясь в спинку стула. — Это еще не все. Мастер Дарровер… Он умер, милорд. Он был очень стар. Не выдержало сердце.

Энгелар непонимающе смотрел на собеседника. Дарровер? Толстый, неуклюжий, забавный старина Дарр? Умер? Дыхание с хрипом вырвалось из горла Владыки. Мир потускнел. Каменные колонны зала, высокие окна, вечно подтянутые хмурые гвардейцы раздались в стороны и уплыли куда-то вдаль. Остались только он, да этот неказистый, потрепанный и жалкий хмырь, принесший ему черные вести. Алое на черном, вновь алое на черном.

Валлор приподнялся со стула и попятился из зала. Властный окрик остановил несостоявшееся бегство.

— Стой. Стой, если не хочешь отправиться вслед за Дарром. Старый, говоришь, был? Он был младше меня и явно достойнее тебя. Как это произошло?

— Да, милорд, конечно. Он вел одного из призванных. Очень далеко и очень долго. Ему нужно было отпустить душу демона и бросить бороться. Любой бы бросил, но Вы же знаете Дарровера. В смысле, знали. Он был очень упрям, милорд. И силен, смог закончить ритуал, привязать демона к телу. Только сил не хватило. А призванный этот, с ним теперь не оберешься проблем. Контроль над призванным был утерян слишком рано. Обряд «приветствие» был сорван, и я не знаю, как это скажется на человеке. Мы готовим его к обряду «хозяин»…

Энгелар закрыл глаза. Жизнь уходит. Он лишь лист на осеннем ветру, отказывающийся слететь под ноги неумолимому времени. Теперь — последний. Дарр. Нелепый мальчишка, грезящий не битвами, а обрядами и заклинаниями. Нескладный юноша, отказавшийся идти в рыцари Света по стопам отца и отдавший всю свою молодость изучению рукописей. Единственный, не согласившийся преклонить колени, когда Энгелара возвели на трон Куарана, и оттого проведший многие годы в изгнании. Дарровер Первый Вестник, толстяк со смешным именем, за всю жизнь так и не давший ответ, почему его назвали именно так. Первый Вестник. Старый недруг. Последний соратник.

Когда Энгелар открыл глаза, Валлора в зале уже не было. Жаль. Хотя это и к лучшему…

Владыка Фольмар Яркий любил свой город — огромный, бескрайний, величественный, многоликий. Но хотелось большего. Еще большего. Чего? Никому, никогда Владыка не рассказывал о своих желаниях. Он слишком хорошо помнил истории великих правителей, историю их славы и гибели. Лоэмар Дерзкий из Куарана, разбивший Рорка и присоединивший юго-восточные земли, единодушным решением Совета Владык приговоренный к смерти. Тойверт из Иллариэла, последний из сильных правителей этого, теперь захолустного и никчемного удела, погибший от руки подосланного убийцы. Комоэн, презиравший врагов, поправший устои и покоривший мир, тихо павший от яда, нанесенного на обруч его же короны. Правители прошлого были могучи, безгранично отчаянны и смелы. Правители настоящего должны быть умны, хитры и осторожны.

— Меня тошнит от одного его вида, — гость стоял рядом, но был равнодушен к красотам города. — Не говоря уж о его бредовых идеях.

— Вы там на Востоке все слегка со странностями, опасное соседство сказывается.

— Не скажите. У нас есть вполне нормальные Алифи, с которыми вполне можно договариваться. Есть те, кто еще ценит помощь, — гость сделал многозначительную паузу. — Проблема только в том, что сам Энгелар — старый маразматик. Все-таки годы забирают ум, хотя он и раньше-то…

Они стояли на открытой площадке, которая словно капля дождя нависла над городскими улицами. Далеко внизу вход в башню Владыки охраняли гвардейцы, куда-то спешили жители, вяло переругивались немногочисленные торговцы. Жизнь там, внизу бурлила, играла красками. Однако с высоты смотровой площадки все это больше напоминало блики солнечного света на стекле, танец морской пены на гребне волны, ненужное и суетное движение. Казалось, что достаточно легкого ветра, чтобы прогнать этих мошек внизу и вернуть, пусть на время, ощущение безмятежности и покоя.

Фольмар нахмурился. Долгая жизнь научила Владыку быть осторожным к друзьям и уважительным к врагам. Энгелар Хрустальный Родник глуп? Нет, он не станет разубеждать гостя в обратном. Он не напомнит о том, что даже в самые смутные времена правитель Куарана полностью оправдывал свое прозвище. Хрустальный Родник, источник силы, дающий надежду, возвращающий веру. Один из немногих, вставших между Фольмаром и его мечтой.

— Мы стоим на пороге изменений. Здесь, в самом центре мира это почти не чувствуется, но перемены грядут. Причем скоро. Каким бы ни был ваш правитель, он не может этого не видеть.

— Он видит драконов там, где летают одни мухи, — гость фыркнул. — Но ладно, мерещится ему что-то и пусть мерещится дальше. Но он же не просто фантазер. Он вводит в заблуждение Совет. Он смущает умы и развращает души. Он готов перекроить все мироустройство в угоду своим фантазиям. И он требует этого от других. Старый дурак, возомнивший, что былые заслуги дают ему право…

Фольмар хмуро смотрел на город. Гость не должен видеть, как поднимается душная волна предвкушения, как под натиском жажды безграничной власти, заточенной в самых глубоких подвалах души Владыки, трещат старые скрепы.

— Ну, былые заслуги, действительно кое-что значат в нашем мире.

— Какие былые заслуги? Какова цена былым заслугам, милорд? — резкий голос гостя странно контрастировал с его непроницаемым выражением лица. Таким, как он, больше подошел бы голос мягкий и обволакивающий, голос кинжалов в спину и запретных удовольствий, голос тех, кто привык скрывать свои эмоции и поступки. — Вы хорошо знаете, зачем я здесь. Можем ли мы надеяться на Вашу помощь в трудную минуту?

— Надежда — это маленькое окошко в лучшее будущее, но открывает его всегда кто-то другой.

Гость озадаченно посмотрел на Владыку.

— Что делать, если другого нет?

— Искать дверь, мой друг, и открывать самому. Подумай над этим. А надеяться, конечно, ты можешь. Особенно, если в трудную минуту.

Глава 2. День пятый. Неделя радости бытия

Доктор, я слышу голоса. И вижу докторов.

Мор. Избранные цитаты. Глава «Диалоги».
Мы сильные, мы смелые, мы лучшие. Если нас спросить, то мы всегда самые замечательные. И как далеко то, что мы говорим от реальности. Потому что когда судьба ударит под дых, мы слишком часто оказываемся трусами, ничтожествами, мы унижаемся и предаем, мы выживаем, за тем редким исключением, когда нам просто не дают такой возможности.

Темнота стала домом, тело пропало, растворилось где-то в клубах наркотического дурмана, частое дыхание стало обыденным, словно всю жизнь только так и дышал. Боль превратилась в привычную муку, терпеть которую нет сил, но без которой не представляешь свое существование. Боль рождалась и умирала, проявлялась вспышкой и растворялась. Сполохи боли вместо пульса и часов одновременно. Болело все тело, каждая частичка и каждая клетка. Но не боль, а Голос стал единственной ниточкой соединяющей с внешним миром. Его хотелось слушать, слышать, ему хотелось подчиниться. Укор стыда за то что не понимаю слов, паника, когда он прерывался даже на секунду, всплеск радости, когда он появлялся вновь. Голос стал единственной радостью и последним смыслом жизни. Понять, сделать. Загадка, решение которой несло не спасение, но покой.

Мыслей почти не было, да и думать было мучительно сложно. Фраза тяжелые мысли неожиданно обрела не только метафорический смысл. Мысли обрели вес и форму. Мысли о доме и прошлой жизни — тяжелые кроваво красные булыжники, которые не поднять не надорвавшись. Мозг не пробовал забыть, он просто боялся вспоминать. Думать о прошлом было нельзя. Мысли о происходящем воспринимались как куски липкой красной глины, странные, бесформенные, отвратительные. Эти мысли вызывали оторопь, мозг отказывался понимать и принимать происходящее. Думать о настоящем было слишком противно и больно. Мысли о быстрой смерти как речная галька, красивая, укатанная волнами и так и просящаяся в руку. Такие мысли хотелось собирать как особо ценный дар, изучать и лелеять, они грели душу. Думать о таком будущем было здорово.

Увы, мы не всегда выбираем легкие пути, пусть знатоки человеческой натуры и утверждают обратное. Иногда мы сознательно лезем в грязь, когда рядом лежит хорошая дорога, а потом ругаемся, вызываем службу спасения и пытаемся оправдаться. Мол, хотели доказать. Что доказать? Кому и зачем? Эти вопросы в таком случае уже совершенно не важны. По крайней мере, я из таких. Бессмысленно деятельная натура. Живущий по принципу назло врагам, даже если ни одного настоящего врага до этого так и не нажил…

Тело купалось в волнах боли, легкие молились на каждый глоток воздуха, бессознательное Я стремилось окончательно слиться в экстазе с голосами извне, а мозг, затравленный болью, бестолково искал причинно-следственные связи. Профессиональная привычка, как-никак. Цепочки причина — следствие из прошлого в настоящее строить не получалось. Связь настоящего с будущим вызывала вялый интерес.

Темнота. Ослеп? Чушь. Не верю. Не со мной. Зачем?? Не дать что-то увидеть? Чепуха. Я уже видел. Мужик, зал, свечи. Что мне с того? Чему зрение мешало? Чем меньше раздражителей, тем лучше? Откуда это? Что это значит? Может отсутствие возможности видеть должно обострять другие чувства, например слух? Может именно в этом задача? А может, темнота нужна, чтобы усилить страх, создать панику? Голос? Зачем голос? Голос, как единственная связь с внешним миром? Голос как надежда?

Даже думать о нем без придыхания было невозможно. Всплыла незначительная деталь. Когда голос замолкал, пусть на краткие мгновения, боль усиливалась и наоборот, когда он возникал вновь, боль не пропадала, увы, но, по крайней мере, отступала ненадолго. Голос менялся, и менялась боль. Голос хотелось слушать. На голос хотелось молиться. Если бы я умел, наверное так бы и сделал. Но я не умел, или делал не так, и что-то стало меняться. Тело хотело бежать на голос, но внутри уже зарождалось чувство дикой ярости. Бешенство, затопившее мозг, полыхнувшее алыми кругами в полной темноте, унесшее чужие голоса и оставившее после себя одно желание — дождаться. Что это еще не конец сомнений не было.

— Звезда моя? Ты избегаешь меня вот уже три дня, мне что, каждый раз посылать за тобой персонально? Я недоволен, — Владыка Энгелар устало указал вошедшему Валлору на деревянное кресло напротив. — Ты не оставляешь мне выбора. На должность главного заклинателя у меня еще одна хорошая кандидатура, а вот тебе найдется и лучшее применение. Скажем, комендант крепости. Например, форт Капысь, что на берегу Ледяного моря. Что может быть прекраснее льда и снега? Ты не хочешь на север? Увы, мой друг, что же я могу сделать? Мне ведь нужны конкретные результаты, причем не завтра, ни тем более через год. Сегодня. Понимаешь? Сейчас. Мне нужны хорошие новости. Ты же не станешь меня расстраивать еще раз?

Энгелар поймал себя на мысли, что к концу жизненного пути он стал слишком мягок в решениях и действиях. Был бы он молод… Да что говорить, еще сотню лет назад, во время Беллорского кризиса он был совсем другим. Быстрым, жестким, бескомпромиссным. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что город тогда стоял на грани, город качался на этой грани, и только чудо могло не дать ему рухнуть в пропасть. Энгелар и был тем чудом. Но сейчас его словам катастрофически не хватало остроты, силы, опасности.

— Милорд! Как вы можете так говорить? Неужели Бравин? Он конечно неплох, но милорд, он же не занимался этой программой! Милорд, не надо меня отсылать в Капысь. Кто название то такое придумал?

Собеседник был еще молод. Молод, мал и тщедушен. Юркий когда надо, в меру способный, в меру скользкий. Правда — умный. Пришла пора именно таких, маленьких, юрких, скользких. А ум лишь маленькое дополнение, причем абсолютно необязательное.

— Ты считаешь себя вправе судить о разумности моих решений?

— Нет, милорд, Капысь, наверное, отличное место. Но здесь я пригожусь больше. Я не разочарую вас снова, милорд.

Все, как обычно. Владыке нравилось пугать Валлора, и оба это знали. Энгелара уговорили принять на должность мастера заклинаний этого недомерка, но никто не помешает ему получать от этого удовольствие.

— Я надеюсь, Звезда моя. Докладывай, что у нас с призванными?

— Конечно, милорд. Они разные. Сначала по тем двоим, у которых уже установлены блоки. Образец первый. Мужчина. Он у нас в теле бывшего солдата. Помните эту историю, с сержантом дезертиром? У него были отличные данные, вот пригодились. Сам призванный тоже не плох. Прирожденный лидер. Уверен в себе, презирает других.

— Герой, значит.

— В смысле? Наверное. К тому же легко внушаемый. Все Ритуалы прошел великолепно. Память о своем мире почти утеряна, то, что осталось пытаемся записать и систематизировать. Если честно, пока получается не очень, но пробовать стоит.

— Звезда моя, зачем ты меня мучаешь этой чушью. Уверенный, внушаемый. Ты лучше скажи, пригоден ли он для наших целей?

Валлор запнулся и отчего-то почесал шею.

— Милорд, я не знаю. То есть этого никто не знает. Пока рано судить. Я ведь ученый, а не предсказатель. Пока даже магический потенциал оценить невозможно. Воздействие на окружающих людей тоже. Надо ждать. Я лучше про женщину расскажу. Это образец второй. В теле жены деревенского старосты. Того за воровство на рудники сослали, а у жены его тело было подходящее, вот и оставили. Неуравновешенна, но неагрессивна. Память о прежней жизни — отсутствует. Знания проявляются спорадически, и то чушь какая-то. Я думаю, что она бесполезна. То есть мы все так думаем. Но на всякий случай тоже начали закладку поведенческих психограмм.

Валлор говорил достаточно бодро, видно готовился долго и упорно. Было у него такое качество, сопутствующее к наличию связей. Лучше бы расстановкой глаголов озаботился. Владыка слушал доклад и чувствовал, как у него начинают ныть зубы. Повысился, понизился, уровень, потенциал, тестирования да психограммы — как это слушать-то можно? Нормальные слова закончились? Энгелару иногда казалось, что мастер заклинаний и не знает нормальных слов. Но приходилось терпеть.

— Ясно. Одна минус. Про кого ты забыл мне рассказать, Звезда моя?

Мастер заклинаний передернул плечами и нерешительно спросил:

— Милорд, а может нам двоих достаточно? Нет? Ладно, справимся. С этим третьим пока проблемы. Но это только пока. Дайте пару дней.

Владыка демонстративно поднял бровь и добавил требовательности в голос:

— Подробнее.

— Конечно, милорд. Образец третий — мужчина, в теле бывшего гвардейца. Тот после очередной попойки совсем умом тронулся. Лечить — долго, а так и польза от бестолочи.

— Алкоголик? Ты допустил, чтобы в эксперимент включили пьяницу?

— Милорд…

— Молчи. Тысячи, десятки тысяч людей вокруг, и кого ты выбрал в столь важный момент? Алкоголика? Жену деревенского старосты? Ладно, с этим мы еще разберемся, и можешь мне поверить, эта ошибка дорого тебе будет стоить. Продолжай, что с этим третьим.

— Беда с ним. Обряд «приветствие» провели впустую. Очнулся во время ритуала, потом начался какой-то припадок, бился головой, пена изо рта, едва к жизни вернули. Начали программу «хозяин». Все как всегда — создали болевой фон, перешли к воздействию на психику. Добавили песню спасения — реакции нет. На песни славы и долга — тоже. На песню поиска — слабый отклик. Получили сильную ответную реакцию только на песню дома. Приступили к установке ментальных блоков, однако довести до конца не удалось, чрезвычайное сопротивление, потом снова припадок. В том смысле, что посыпались наши блоки, милорд. Мозг работает, но контакта нет. В настоящее время программа «хозяин» остановлена, наблюдается отторжение заложенных императивов.

Энгелар скрипнул зубами. Уволить и отправить вслед за отторгнутыми императивами? Учить язык? Идея была интересной, она приятно разнообразила процесс общения с Мастером. Нет, новость, конечно, и сама по себе не слишком радостная. Но тьма с ними, с ценностями и императивами. Постаравшись максимально сократить время аудиенции, Энгелар перешел сразу к делу.

— Установленных ограничений точно не достаточно?

— Милорд, это не наш тип. Вообще не понятно, как он принял зов. Это все Дарровер, в том смысле, что виноват он — умер раньше времени. Наша группа уверена, что шансов на успех в случае продолжения просто нет. Вероятнее всего экземпляр будет потерян.

Опять. Нет, страх — лучшее средство убеждения. Страх, да еще вот такое преднамеренное издевательство, выводящее собеседника из себя. Или все-таки взять в руку меч и одарить от души? Чтобы алое на черном. Энгелар с сожалением отогнал приятные видения.

— Все-таки Капысь, завтра, хотя нет, сегодня после дневной медитации и поезжай. Путевые документы к этому времени подготовят.

— Милорд, не надо Капысь. Может не все потеряно? Могу я предположить? Уровень внушаемости очевидно низок. Это плохо. Все беды от этого. Но зато, судя по отмеченной активности мозга — он в сознании. Это значит, что он сознательно не идет на контакт. Следовательно, можно допустить, что он понимает суть происходящего. Память…

— Звезда моя, еще чуть-чуть и ты не доживешь перевода.

— Милорд, это очень полезный экземпляр. Я думаю, что он принесет несомненную пользу делу. Более того змея Бравин не справится. А я абсолютно уверен в успехе.

Точно, надо его отправить к лингвистам, пусть разговаривать научится, подумал Энгелар. Скажем, два часа в день. Нет, двух, похоже, не хватит. Скажем три часа. По два раза в день. Настроение стало подниматься.

— Вот видишь? Главное — мотивация. Теперь то, что говоришь, звучит интересно, Валлор. Забудь про эти блоки, тьма с ними. Точнее свет с нами. Я знаю, что это запрещено, я сам ввел запрет. Но это было давно. Тогда Рорка не стояли на переправах Аюр, а моя дочь не руководила обороной Маинваллира. Ты не знал? Твое мнение, насколько это рискованно?

— Милорд, я… без блоков? Вообще? Мы с ним намучаемся. Блоки создают привязанность, гарантируют почтение и благожелательное отношение к нам. Без них будет сложно. Но я не думаю, что жизнь одного человека может поставить под угрозу наше существование. Уверен, риск оправдан.

Владыка решил завершить разговор прежде, чем хорошее настроение вновь убежит под натиском словоблудия мастера заклинаний. В который раз намного раньше, нежели намеревался изначально. Ну, кто виноват, что выносить дольше эту дрожащую фигуру с десятком узлов на языке, Энгелар не мог. Разве это Алифи? Да есть люди в разы смелее и решительнее. А главное — говорят меньше.

— Уверен? Вот это другое дело. Мне всегда нравилась смелость твоих решений. Так и отметим, по настоянию и под личную ответственность главного заклинателя Куарана барр Валлора… Да, и в этот раз я сам на него взгляну.

Небольшая комната в обычном, ничем не примечательном доме в спальном районе внутреннего города. Куаран велик, таких домов в нем бессчетное множество, попробуй, проследи за каждым, попробуй, найди пылинку в луче солнечного света. Тяжелые шторы плотно закрывали проемы окон. Говорили тихо, неважно, что это второй этаж, а за улицей следят надежные воины — бдительность в таких делах не бывает излишней. Дверь тоже плотно закрыта, а в доме служат только глухие слуги. Это бывает неудобно, но зато гарантирует приватность бесед.

— Они все-таки использовали появившееся окно? Забери Тьма всех этих заклинателей с их безумными теориями. Перенос личности, надо же. Еще никто не доказал, что у низших вообще есть личность. Нет, ну сколько раз нужно сесть голым седалищем на куст розы, чтобы понять ощущения? Столько неудач, а все туда же.

— Энгелар упрям, это давно известно. Он не отступится. Ты же понимаешь, он еще из тех, прежних. Один из последних, зажился на свете. К сожалению, — собеседник только нахмурился, но возразить было нечего.

— Надеюсь, у них ничего хорошего и в этот раз не вышло? — один из двух, присутствующих в комнате Алифи пригубил напиток. Специи и мята в жару не самое обычное сочетание, но почему бы и нет.

— Сколько можно просто надеяться? Время идет, а мы все еще не готовы. Ладно, расскажу, что знаю. Энгелар использовал сразу десять образцов. Призваны двое мужчин, одна женщина. — ответил второй. Мягкие, удобные кресла с набитыми утиным пухом подушками давали возможность поговорить спокойно, не ерзая и не натирая мозолей на отдельных частях тела.

— Трое? — первый Алифи фыркнул. — Сколько готовили эксперимент? Шесть лет? Пусть Владыка забавляется своими переносами, нашим планам это не помешает.

— Не спеши. Самой идее почти триста лет. Первый ритуал провели пятьдесят лет назад. Безуспешно. Две следующие попытки — также. В прошлое окно призвали двоих, через пару дней получили труп и умалишенного.

— Не без нашей помощи.

Эти воспоминания были приятными. Победа тогда досталась легко и элегантно.

— Естественно. Речь не об этом. Сейчас призвали троих, — Алифи откинулся на спинку и продолжил. — Мало? Конечно. Но если эксперимент полностью удастся?

— В прошлые разы не удался. С чего бы чему-то меняться в этот раз? — первый отрицательно покачал головой. — Они не могут даже оступиться. Надо же, трое.

Как можно видеть Солнце и не видеть света одновременно. Как можно занимать такой пост, иметь такие связи и быть настолько ограниченным? Но идти на конфликт нельзя. Пока — нельзя. Владыка сильнее и опаснее.

— Все меняется, мой друг. Что мы будем делать, если все изменится именно сейчас?

— Ты знаешь, я всю жизнь выхожу на балкон и вижу одно и то же небо, одни и те же звезды. И мой отец их видел. И отец моего отца. И сколько бы я не пытался превратить свой палец в змею, этому не бывать. Многие вещи остаются неизменными.

Второй в упор посмотрел в глаза собеседнику. Показное равнодушие и легкая нотка эмоции в конце. Неодобрения? Сарказма? Презрения?

— Думай. Риск есть всегда. Что тогда будет на Совете? Ядовитый плющ лучше выпалывать сразу, дружище.

Последнюю фразу он произнес слишком громко, собеседник недовольно поморщился.

— И что будет? Все равно массово призывать духов из Пелены чужого мира не получится.

Они были тенью этого города, его вторым Я, но каждый мечтал о большем, у каждого из них были свои планы, и только фигура Владыки мешала обоим.

— Возможно. Дело даже не в этом. Энгелар никогда не был тупицей. И бессмысленным убиванием времени и денег особо не занимался. Столько потраченных лет, столько сил, средств — ради чего? Просто ради того, чтобы попробовать? Нет, для него это важно.

— Оставь. Мало ли, что ему покажется важным? Игра заканчивается, и его положение почти безнадежно. Все уже готово, остались мелочи. Если ему нравится падать в пропасть, размышляя о глупостях, я ему только удачи пожелаю — Алифи поставил пустую чашку на широкий подлокотник кресла и шумно выдохнул, подумав, что все-таки жаркое лето — худшая пора года.

— Пока рано ему падать, дружище. Что будет, если Энгелар добьется успеха? Мы не знаем его целей.

Они собрались в этом месте с одной целью. Сделать еще один шаг к власти.

— Что ж. Тогда все просто. Наша задача сделать так, чтобы у него ничего не вышло…

Глава 3. День шестой. Неделя радости бытия

Спорить — легко. Переспорить — трудно.

Мор. Избранные цитаты. Глава «Парадоксы».
Третье пробуждение разительно отличалось от предыдущих. Если в первый раз я очнулся подвешенным на колонне в какой-то масонской зале, во второй раз я вообще так ничего и не увидел, то сейчас все было вполне себе ничего. Очнулся я в лесу, точнее на поляне. Все вокруг звенело, шуршало, двигалось и пело. Кто-то звенел посудой неподалеку, шуршала трава под ногами, бегали куры и пели птицы. Или бегали птицы, а пели куры. В любом случае, уголок деревенской жизни посреди лесной глуши. Я лежал прямо на траве, видно никто особо не заморочился поиском моего дивана. Ничего не болело, ничего не мешало. После недавних страстей — почти благодать. Небо было голубым, солнце — в зените, а одуванчики радовали глаз всеми цветами радуги. Красные, синие, белые, желтые. Всякие. Это разноцветие почему-то нежелтых одуванчиков нарушило хрупкое состояние умиротворения. Желание разглядеть их поближе заставило меня подняться. Впрочем, простоял я недолго, голова кружилась, ноги отказывали и подгибались, а земля настойчиво просила вернуться. Отказаться от такого приглашения было непросто, я и не стал отказываться, попросту плюнул на диковинные одуванчики, сел на них, привалился спиной к удачно подвернувшемуся пеньку и постарался оглядеться повнимательнее. Поляна была большой, наверное, рукотворной, поскольку только человек приноровился вырубать себе в лесу дырки такого большого диаметра. В поперечнике метров сто. Ни палаток, ни тем более костров не было. Но за моей спиной сидел какой-то здоровый дедуган, булькал тарой и искоса на меня посматривал.

— Живой? — старик протянул мне бутыль странной уплощенной с краев формы, — пей.

Пить хотелось так, что впору было одуванчики облизывать. Рассудив, что деду незачем было столько ждать, чтобы меня потом отравить, взял бутыль, да и отхлебнул чуть-чуть. С полбутылки. Жидкость оказалось обычной водой. Дед, получив назад свой чудо-сосуд, зачем-то кивнул и продолжил.

— Твое имя?

Вопрос застал меня врасплох, я находился еще в том состоянии, когда хочется ущипнуть себя в надежде что все вокруг морок, что вот сейчас наступит утро и этот страшный сон закончится. Щипать себя я не стал, но задумался. Происходящее вокруг было непонятным и чересчур странным. Допустим, предыдущие дни меня так неслабо плющило по причине болезни. Причем сумасшествие и кратковременное помрачение рассудка были совсем необязательными. Могла быть лихорадка, банальный грипп с такой температурой, когда организм поневоле от перегрева начинает активно глючить. Лежал я, предположим, на больничной койке и метался в бреду, а виделись мне люди-кони и слышались голоса. Вполне себе рабочая гипотеза для начала. Но очнуться я тогда должен был в палате, возле меня должен был быть не трухлявый дед, а врач. Причем лучше женщина, молодая и обязательно красивая. Хотя нет, такая не вылечит, по крайней мере от таких болезней, при которых глюки по палате бегают и к спинкам коек прикручивают. Значит серьезный врач, а рядом с ним молодая и красивая практикантка, ну на худой конец медсестра. Поняв, в каком направлении устремились мысли, одернул себя. Кому скажи, такие мысли, да при виде деда.

— Ты меня понимаешь? — дедуган вновь привлек мое внимание. И зря. Присмотревшись к нему, я понял, что рано понадеялся на свое выздоровление. Образы врачей-практиканток-медсестер померкли за ненадобностью, поскольку дедушка был непростой. Старое, усеянное морщинами лицо, всю долгую жизнь видимо кто-то тянул вниз, иначе бы оно точно не выросло такое длинное и узкое. Острый подбородок, ни следов бороды или усов видно не было. Острые скулы, резко очерченные черты лица. Все в нем было именно такое — резкое, острое и излишнее. Пряди длинных седых волос равномерно спадали на плечи, еще больше зауживая физиономию.

— Ты кто? — это уже я. Сподобился на встречный вопрос. Подозреваю, что вид при этом имел преглупейший, но сам вопрос имел для меня ключевое значение. Я не знал, кем был этот старик в строгом темно-зеленом камзоле, так нелепо выглядевшем на фоне травы и цветов. Но я точно знал, кем он не был. Он точно не был человеком…

Глаза. Два ярко зеленых омута с уже знакомыми вертикальными зрачками затягивали в себя, под их взглядом рождалось и крепло чувство собственной неполноценности и даже ущербности. Глаза,которые видели слишком многое, глаза, глядя в которые чувствуешь себя ребенком. Младенцем. Несмышленым щенком. Мышью. Тараканом.

— Учитывая обстоятельства, вопросы задавать буду я, любопытный наш. Имя? — последнее слово незнакомец произнес резко, словно гвоздь одним ударом загнал. Это существо уже язык не повернулся бы назвать дедушкой. Ангел гнева. Только крыльев нет, да рожей не вышел. Но страшно все равно не было.

— Откуда ж мне знать твое имя? — я нарочито вскинул брови. — А что, забыл, болезный? Беда, и спросить то больше не у кого.

Дед встал, поднял узкую ладонь и, указав на меня, повторил, — Имя?

Дальше произошло сразу несколько событий, так по разному воспринятых мной и этим недоангельским ликом. Во-первых, меня бросило вверх — пятки вместе, носки врозь, грудь колесом. Пропали и тошнота, и слабость, и желание послать собеседника нафиг. Сие действо я воспринял со стороны и, надо признаться, удивленно. Дед же мою первую реакцию воспринял как само собой разумеющееся. Во-вторых, меня понесло.

Пожалуй, здесь будет уместным небольшое отступление. Мое детство пришлось на эпоху советского агитпропа, студенческие годы — на безумные, ни во что не верящие 90-е, молодость — на начало нового тысячелетия, править бал в котором стал пантеон новых, так и не принятых мною богов — доллар, евро, мелкий божок — рубль. Я продукт своего времени, ставящий знания выше веры, логику выше догматов. Я не верю в мистику, оккультистику, кабалистику, чепушистику и прочие великие науки. Как и во всякие наговоры, камлания и заклинания, шаманов, светлых магов и злых колдунов. Мой бог здравый смысл, а уж он-то обладает действительно великой силой.

Скорее циник, чем лирик. Скептик, но с верой в свое я и в лучшее будущее, вот такое невозможное сочетание. Вообще, оценивая себя со стороны, я не раз приходил к выводу, что человек я исключительно положительный и разумный, и вообще из таких замечательных людей только я, да еще может быть мое отражение в зеркале. И признавал я за собой только один серьезный недостаток. Когда здравый смысл мне отказывал, во мне поднималось нечто и меня несло. Потом мне, конечно, бывало стыдно, но это уже было значительно позже. Такой вот ломатель стереотипов и крушитель авторитетов.

— Ах ты, урод замшелый. Тварь серая. Рухлядь криворожая. Ты меня спрашивать будешь? Ты, нелюдь. Имя мне тебе сказать? Может еще и ключи от квартиры в зубах принести? Мразота. — после этих слов меня скрутило и бросило обратно на пень, только рухнул я как подкошенный, под ноги побелевшему от бешенства старику.

— Я для тебя Высший, человек. Всегда — Высший. Я — твой Бог, потому что именно я создал тебя и в моей власти прервать твою жалкую жизнь. Ты дышишь, потому что я разрешил, ты еще жив только до тех пор, пока я не передумал. — ладонь сжалась и сердце в моей груди сдавило в железных тисках. — ты будешь говорить, если я спрашиваю и молчать, если я тебя не хочу слушать. Имя?

— Василий. — сердце сдавило еще сильнее. Дышать стало нестерпимо больно. Я, задержав дыхание, поправился — Василий, сэр. То есть Высший.

Боль отпустила, но тут я опять все испортил. Как всегда. Назло врагам.

— Или Петр? Однозначно — Петр. Или все-таки Вася? — накатившая боль отправила меня в небытие, только в этот раз особенно вовремя…

Следующее пробуждение мало отличалось от предыдущего. Все те же звуки природы, запахи цветов и леса, голубое небо над головой. Все тот же дедуган, усевшийся неподалеку. Терять сознание и уноситься в высшие эмпиреи уже становилось дурной привычкой, но меня это заботило до смешного мало. Мне нужно было время на осознание происходящего. Время, которого мне никто не давал, и похоже давать не собирался. В сумасшествие уже не верилось. Слишком детально прорисованная картинка не походила на грезы умалишенного, хотя с другой стороны, пока с ума не сойдешь, точно не узнаешь. Я лежал с закрытыми глазами и думал. Происходило нечто невозможное, неправильное, а главное непоправимое. Вся моя прежняя жизнь провалилась в тартарары, и похоже ее уже было не вернуть. Вспомнились глаза жены, улыбка дочки. Их больше не будет, а будет поляна, лес, нелюдь, пытки и непонятные ритуалы. Не будет любимой работы, сидения в Интернете и просмотров фильмов по вечерам, привычных книг и чашек кофе с мороженым, дрессированной овчарки и совершенно недрессированного кота. А будут странные залы, свечи, деды-инквизиторы и синие одуванчики. Я читал фэнтези, романы о всяческих переносах и попаданиях, я знаю, как это может быть, у меня достаточно воображения для того, чтобы даже представить, как это может случиться, но я не должен быть героем таких историй. Мне для этого остро не хватает розовых очков. Я попросту не верю в цивилизованных людей, которые в здравом уме с удовольствием променяют отдых в комфорте на нищету средневековья и количество драгоценных камней и золота не играют здесь никакой роли. Не в золоте комфорт измеряется. Или есть здесь кто-нибудь, кто способен наколдовать мне для начала, скажем, плитку шоколада и чашку крепкого кофе? И таблетку спазмалгона от головной боли? Но главное не это. Главное совсем, совсем другое. Моя жена теперь будет кто? Вдова? А дочь — сирота? А мать? У каждого из нас есть долг. Мой долг уже некому оплатить. Я открыл глаза. Не знаю, что в них увидел старик, бросивший меня в каматоз, но я чувствовал только тоску и безразличие к окружающим меня странностям. Время удивления уже ушло. Время ярости еще не наступило.

— Продолжим? — собеседник был сама вежливость. Непривычные, чуждые черты лица мешали точно понимать эмоции этого существа, да и были ли они вообще, эти эмоции. По крайней мере, бешенства уже не было.

Пришлось сесть, облокотившись руками о землю за спиной. Говорить, отвечать не хотелось, небо стало казаться серым, радужные цветы — мрачными, а старик окончательно превратился в урода. Хотя и раньше-то красавцем не был.

— А что, есть варианты, где продолжать не будем?

Вновь вытянутая рука, но я успел поправиться раньше, — Высший.

— Мы будем говорить, ты будешь отвечать на вопросы, а я буду смотреть в твои глаза и читать истину. Ты не так глуп, чтобы не понять, что ложь будет наказываться.

— А финики-то будут? — хотел спросить я, но не смог. Возникшая проблема оказалась неожиданной. Оказалось, что я не мог вот так сразу собрать слово финики из так не к месту вспомнившегося мультфильма. Буквы я представлял, звуки — тоже, а сказать вот так, словом — нет. Это был не мой язык, в нем не было название для таких фруктов. Да и были ли сами финики в этом мире? Но на этом неожиданности не закончились. Поднеся руку к подбородку, чтобы задумчиво почесать щетину (дурная привычка, от которой я так и не смог избавиться), обнаружил, что сама рука, кожа на ней, а также подбородок — тоже не мои. Не могли они быть моими. Я помнил себя светлокожим человеком, загар у которого проявляется только в виде непрезентабельных ожогов и не слишком презентабельных, но зато многочисленных полосок кожи, которые так здорово тягать со спины под кривыми взглядами окружающих. Эти же руки были не просто загоревшими, они были бронзовыми, того удивительного оттенка, который невозможно получить выбегая позагорать на ближайшую речку. Мои руки были тонкими, с длинными пальцами с неровно обрезанными ногтями. Увы мне, но маникюр так ни разу и не нашел места в моем расписании дня. Эти же руки были руками здоровяка, с толстыми сардельками, вместо пальцев. Ногти же были вообще бесцеремонно обгрызены, а местами и обломаны. Мои старые ногти против этих недогрызков ушли бы со свистом первым лотом аукциона. Подбородок, само собой, тоже был не мой. Широкий, с ямочкой посередине. Отлично подходящий к моей новой круглой роже и корявым пальцам. Алес. Который капут.

— Зачем так? — как будто он бы ответил. Вспышка боли в груди уже не испугала. Подумаешь, сердце встанет, что это по сравнению с происходящим вокруг. У меня забрали абсолютно все. Дом, семью, друзей, работу, интересы, язык и даже меня самого. Что уж тут до какого-то сердца, тем более чужого.

— Я задаю вопросы — ты отвечаешь правду, любопытный наш. Тебе понятны мои слова?

— Нет.

Упрямство — последний оплот отчаявшегося. Когда ситуация оказывается безнадежной продолжает бороться не самый смелый, не самый сильный, а самый упрямый. И достается ему, к сожалению, соответствующе. Удар был такой силы, что меня бросило на землю, в глазах поплыли круги, а рот заполнился кровью.

— Ложь. За каждую ложь ты будешь наказан. Тебе понятны мои слова?

Я поднялся, сплюнул кровь и упрямо ответил. — Нет!

И еще раз — поднялся, сплюнул. — Нет.

Глупая бравада. Бессмысленный с любой точки зрения поступок, но я не мог сдаться вот так просто. Когда я уже не смог подняться рядом оказались два незнакомых типа, поднявших меня с земли и поставивших на колени. Сил сопротивляться уже не было.

— Тебе понятны мои слова?

Эта седая сволочь была терпеливой. И методичной.

— Да. — Маленький шаг назад еще не бегство. Снова земля и снова дюжие молодцы устанавливают меня на колени и становятся с боков. Чтобы не сбежал? Или чтобы не упал? Похоже было на второе, но мне нравилось именно первое предположение.

— Да, Высший.

— Твое имя?

Падать мордой в землю, если честно, надоело. Имя? Откуда я могу знать имя этого загорелого круглолицего бедолаги, который теперь и есть я?

— Не знаю, Высший.

— Странно, возможно это правда, — Старик всматривался мне в глаза, ответ его очевидно не устроил. — Какое ты имя носил в прошлой жизни?

Догадливый, паразит. Обман поймет, а отвечать нельзя. После первого шага назад остановиться сложно, после второго — почти невозможно.

Опять удар — земля — молодцы — вопрос.

— Какое ты имя носил в прошлой жизни?

Прошлая жизнь? Ах, да я слышал такую концепцию. Буддисты в нее вроде верят. Или индуисты. Или и те и другие. Только ж откуда мне знать? Я себя до рождения не помню.

— Не помню, Высший.

— Кем ты был до призыва?

Тянуть время. Думать. Призыва. Вот оно. В армию. Так я же и не призывался, как всякий потомственный язвенник. Таких призывать — только портки переводить. На казенных то харчах.

— Не знаю, Высший.

— Долго!

И снова удар — земля — молодцы — вопрос. Рутина.

— Первое имя, что вспомнишь?

— Мортимер, — вот почему Мортимер — сам не знаю. Но сказали же — первое, что вспомнишь.

— Что знаешь о своем мире?

Мой мир теперь здесь. О нем я не мог ничего знать. И я, глядя в бездонные глаза этого существа, честно ответил, — Ничего, Высший.

— Первый рассказывал о летающих повозках. О магии в железных канатах. О полетах к звездам. Что ты об этом знаешь?

Вот оно как. Оказывается, какой-то первый уже рассказывал. Судя по описаниям, старался, доходчивые сравнения искал. Молодец, умный, не то, что я.

— Долго! — и снова удар (кто бы сомневался) — земля (привет, давно не виделись) — молодцы… С молодцами вышла заминка, поставить меня на колени так просто как раньше уже не получилось. Я стоять на коленях отказывался наотрез, поскольку не мог удержать равновесие и радостно уходил на следующий круг — земля — молодцы, снова земля.

— Держите его. — после этого приказа я надежно повис в руках слегка запревших товарищей. Зато земля надолго выпала из моего графика перемещений.

— Что ты об этом знаешь?

О чем? Ах, да, магия в веревках и летающие кони. Богатая фантазия у человека.

— А они, что, бывают?

Удар. Как это не удивительно, но в такой забаве я участвовал впервые, вот не приходилось раньше проводить время вот так, чтобы чуть что, сразу в лоб, или в грудь, или еще куда, но обязательно мне. Интересная образовательная программа, к нам бы ее в университет, госэкзамены принимать. Додумать не дали.

— Ты знаешь, что твои ответы определяли твою судьбу?

— Нет.

Удар. Что ж я тупой что-ли? С семнадцатого-то раза точно понимаю.

— Нет, Высший.

— Ложь! — и снова удар — вопрос. Вяло отметил серьезное сокращение обязательной программы и бессмысленность предыдущей корректировки.

— Да, Высший.

— Ты оказался бесполезен, упрямый наш. Ты умрешь, — похоже, старик заканчивал разговор.

Страха не было. Жизнь догорала, как мотылек, присевший отдохнуть на сигарету. И вспомнив великую мудрость, что если никакой разницы, то почему бы не ляпнуть гадость, я сказал в спину отвернувшемуся дедугану.

— Ну, спасибо, Высший.

Старик развернулся. — За что спасибо?

— Да позабавил перед смертью.

Непонятную мне должность «высший» я сознательно опустил, но старик проигнорировал этот мой мелкий выпад. Он смотрел на меня и дергался в конвульсиях, издавая при этом странно булькающие звуки… Смеялся, что ли?

Энгелар смотрел на родной город, на мощные белокаменные стены, на высокие башни, на крыши великолепных дворцов. Лес уже остался за спиной, но хотелось вернуться. Слишком редко появлялась возможность провести время вот так, на природе, среди деревьев и птиц, глядя, как Солнце рисует узоры пробивающимися через густую листву лучами.

— Милорд? Вы в порядке? Я говорил Вам, что этот третий непрост. Нет, но каков наглец! У меня уже все готово для казни. Как предпочитаете, публично? Или может быть без лишнего шума? Будете присутствовать?

— Безжалостный наш! Это что за пессимизм? Не ты ли настаивал на его дальнейших испытаниях?

— Я настаивал? Ах, да, но…

— Мне он понравился. С казнью пока не торопись, закончить эксперимент всегда успеем. Это вызов, Безжалостный. И возможность. Ты был когда-нибудь в горах Кальта-рока? Нет? Ты много где не был. Но это мы исправим, чуть позже. И сразу после гарнизона известного тебе северного форта можно будет направить тебя хранителем перевалов — есть такая должность. Лет так на двести. Не бросай на меня такие взгляды, я все-таки твой правитель. Я поговорю с Владыкой Алакиром, думаю он согласится принять от меня такого замечательного молодого специалиста. Там красиво. Конечно, далековато, но ты же у нас по характеру отшельник. Как нет? А кто тебе вообще разрешил спорить с Владыкой? Отшельник, я сказал. Кстати, это очень хорошо, что мы с тобой одинаково представляем развитие твоей карьеры. Так вот. Среди гор Кальта-рока есть две горы. Первая гора — Муарок, самая высокая, величественная и красивая из тех, что я видел. Другая — даже не имеет названия. Она далеко не такая высокая и уж точно не самая красивая. Ее прелесть в другом. Нет никого, кто побывал бы на ее вершине. Ни Алифи, ни Рорка, ни тем более люди не поднимались на ее крутые склоны и не достигали вершины. Когда я был молод, кстати, я говорил тебе, что тоже был молод? Давно это было, проиграл я другому принцу спор. Спорили мы на то, кто быстрее поднимется на Муарок. Интересное время. Я потратил два сезона на подготовку, поднимаясь на горы пониже. Я отрабатывал технику и собирал команду. Но я проиграл, безоговорочно. Тот принц, он все эти два сезона пытался взойти на ту безвестную, неказистую гору. Не смог, потерял шестерых людей, сам несколько раз чуть не сорвался, но потом на Муарок словно взлетел. Ты должен понять одну мысль, Безжалостный. Любое испытание — это возможность стать сильнее, умнее, лучше. Включи его в общую группу, посмотрим, что получится.

Тот факт, что принц Сенеталь так и не вернулся с той горы, рухнув в пропасть во время спуска, Владыка упоминать не стал. Ни к чему засорять неокрепшие умы малозначимыми подробностями.

Тогда я еще много не знал. Поступал ли я глупо? Наверное. Просто отсутствие информации делает нас беззащитными. Я грубил и испытывал судьбу, я нарывался и когда достиг успеха — спокойно ушел, уверенный, что последние минуты прожиты не зря. Ушел, поддерживаемый под руки двумя бравыми ребятами, в человеческих глазах которых я видел только одно — равнодушие. Путь от той поляны до выхода из леса не запомнился. Деревья, косогоры, лесные тропы. Не до них было. Я прокручивал в памяти сохранившиеся отрывки последних дней и думал. Думал на ходу, думал когда падал, спотыкаясь о коряги и корни деревьев, думал, когда дюжие молодцы волокли меня дальше уже на своих здоровых плечах. Мне казалось, что другого времени подумать и разобраться в происходящем у меня не будет. Можно было, конечно, плюнуть на все и смотреть на красоты настоящего леса, а не тех чахлых зарослей, которые встречались мне в той жизни, что до призыва. Так родилась и вторая гипотеза, не то чтобы рабочая, но ни лишенная своей прелести. Все это — проделки военкомата. Как говорится, не хотите идти на призыв, тогда призыв придет к вам. Итак, что мы имели? Полная смена обстановки. Прощай городская жизнь не самого крупного мегаполиса, да здравствуют пущи и замки с привидениями. Это раз. Полная смена имиджа — прощай суровый преподаватель, наводящий тоску на золотую молодежь. Да здравствует пытуемый и истязаемый, пленник, экспонат. Что еще? Да, сначала меня чуть не сожгли заживо. Зачем? Призвали, а потом сразу чуть не прибили. Может что-то пошло не так? Может так и надо, ритуал у них такой? Потом попытались обколоть наркотой и загипнотизировать, ну это понятно зачем. Чтоб радовался, когда за ухом почешут. Радоваться не получалось, чесать за ухом никто не торопился. Потом вызвали на откровенный разговор, а когда оказалось, что ничего не помню, ничего не знаю — церемониться не стали. Не захотел восхититься и проникнуться великими идеями дружбы народов — удавим за поворотом.

Пока все логично, здравому смыслу не противоречит. Но что-то же они хотели? Зачем то я им был нужен? Или они так, спросонья, а не призвать ли нам известного товарища пред наши зелены очи. Вроде как по сто двадцать раз на дню людей призываем, а на этого еще не посмотрели? Бред. Призвали случайно? Вроде как хотели с духом своего дедушки поговорить, а тут раз, дедушка сам не смог, вместо себя замену прислал? Тоже бред. У них там все готово было. Шаман этот местный, что меня поджаривал. Опять же старый хрыч на поляне обмолвился, первый, мол, говорил. Значит я точно не первый. Значит, эти уроды сознательно меня с дивана вытащили и сюда призвали. Демон я им что ли? А там, на моем диванчике то, что осталось? Труп? Растение-овощ? Или может быть этот, который здешний я, грызун ногтей и любитель позагорать? Вот будет сюрприз супруге.

Итак, вызвали. Причем не в первый раз. Значит не случайность, знали что делали. Ну, допустим, бывает. Кто-то бабочек ловит, кто-то тараканов сушит, а они души из параллельных миров тягают, забава у них такая. Но откуда взялся этот крепыш, который здешний я, прикрученный к колонне? Ведь не случайно прикрутили-то. Очевидно, готовились, тело подыскали. Силы тратили, а потом вот так, раз не получилось, два не получилось и пепел развеять? Бесполезен, мол? Эх, надо было колоться. Как там он сказал, повозки летающие, магия в проводах?

Дальше. Кто эти твари с серой кожей? Вертикальные зрачки это конечно круто. Кошачьи что ли? Параллельная ветвь эволюции? Страшный сон дедушки Дарвина? Ростом повыше меня будут, зубы острые, нос слишком широкий, уши… У старика с поляны, ушей вообще не было видно, но там такая копна волос, что и слон уши бы спрятал. Однозначно нечеловеки. Но, похоже, гуманоиды. Судя по тому, что мои конвоиры выполняли любые приказы этого существа, именно чужаки тут и заправляют. Хотя это я тут чужак. Кстати, вот эти то, меня волокущие, — самые обычные люди. Ну, невысокие, кряжистые какие-то, выглядят тупыми обмылками. Но это свои обмылки, человеческие. Глаза, уши, цвет кожи и волос. Европеоиды, они же жители Европы. Правда не в шкурах ходят. Кстати, насчет одежды.

Скосив взгляд на поддерживающее меня широкое плечо обнаружил, что одето это плечо было в грубую рубаху грязно-белого оттенка. Лен, что ли? На мне оказалось похожая шмотка, только поновее. Пуговиц не было, а скреплялась она поясом на манер дзюдоку. На ногах были штаны из той же грубой некрашеной ткани и кожаные тапки. Тяжелые, потрепанные. Судя по тому, что ногу не натирали — тело мне подвезли уже вместе с обувью. Родная так сказать. На заводскую работу эти вещи уж точно не походили. Умелец клепал. Старик как-то по другому выглядел. Вспомнился камзол — богатый — из дорогой ткани, отделанный золотой и серебряной вязью. Тот камзол отличался от дерюги, в которую был одет я настолько, что сразу всплывали аналогии из нашей истории. Которая уже никакая и не наша. Аристократ и слуга. Даже не челядь, а так, селянин с полей. И то, что нехитрая одежда моих конвоиров была практически схожа с моей, тоже многое говорило о распределении ролей.

Куда ж я все-таки попал? Может, есть шанс того, в смысле обратно?

Мысль пришла, поворочалась, подыскивая себе место среди моих жизненных целей, но не нашла и тихо удалилась. Исключено. Кто я для них? Что-то я не заметил благоговейного трепета в глазах своих мучителей.

Что-то было еще, что-то важное я все-таки опустил. Да, наш разговор. Этот гад меня ни разу не коснулся, что не помешало мне лицом перепахать половину поляны. Швыряло меня знатно, но как он это делал в голову не приходило. Тоже мне филиппинский хилер. Очередная загадка. Что еще? Красные одуванчики. И синие. Нонсенс, но одуванчики я все-таки узнаю, тем более что часть из них уже отцвела и нарядилась в белые парики готовых покорять мир семян. И синие. И красные.

Какие варианты объяснений обрушившихся на меня странностей? Альтернатива первая — болезнь. Вроде как я в больнице, но в результате буйного или не очень помешательства мерещится мне иной мир и все эти диковины. Ну, такая версия объясняет странности лучше других. Но больно натурально все выглядит. К тому же в дурдоме на плаху не водят, максимум на уколы, так что в таком случае переживать мне не стоит. Альтернатива вторая… перенос классический, но с аномалиями. Классический, потому как читал я книг на эту тему штук так сто. А сколько не читал? Согласно современному вектору развития фантастики перенос есть вещь рядовая и даже обыденная. С аномалиями, поскольку меня должны были встретить с почестями, нарядить в рыцарские одежды и привести десяток принцесс на выбор. А я бы поковырял в ухе и лениво уточнил, есть ли еще кто, а то эти слишком страшные. К тому же, если перенос все-таки возможен, то как об этом стало известно? Вроде как кто-то смотался туда-обратно и книгу об этом написал? Вот кстати интересно, кто первый идею переноса придумал?

Вспомнив, что интернета под рукой нет, да и обстоятельства неподходящие, пожелал килограмм горчицы в его чашку чая, как потенциальному виновнику происходящего и переключился на другие мысли. Хорошо, еще варианты? Внушение? И то, что сейчас происходит все-таки нереально? Кому это понадобилось? Или может быть вся прошлая жизнь не более чем фантом?

Поняв, что перехожу уж на совсем бредовые предположения, переключился на происходящее вокруг. Оказывается, что лес остался только по правую руку, а мы достаточно споро шли по хорошо наезженной дороге вдоль кромки деревьев. Автобаном она, конечно, не была, но и сравнивать ее с той тропкой, по которой мы шли до этого, было нельзя. Этой дорогой пользовались и пользовались часто. Впереди виднелась широкая лента реки, но дорога вела не к ней, а поворачивала, огибая лес справа.

Поворачивала дорога, повернули и мы. Тут я попытался притормозить, чтобы осмотреться, но моментально получил увесистую затрещину и пошлепал дальше. Сил трепыхаться не было, а осмотреться можно и на ходу. Дорога вела к комплексу зданий. Для замка он был слишком велик и выглядел достаточно внушительно, чтобы привлечь мое внимание и в более обычной обстановке. Больше всего он напоминал огромный храмовый комплекс где-нибудь на востоке моего мира, но был обнесен массивной монолитной стеной. Издалека стена не показалась высокой, но все равно выглядела солидно. Сделанная из светло-серого камня, с узкими бойницами и высокими воротами, к которым собственно и лежал наш путь. Ворота были открыты, возле них кипела жизнь, но взгляд, не задерживаясь надолго, убегал дальше. Высокие белые шпили четырех тонких башен, похожих на минареты, возносились в небо. Их назначение было неясным, поскольку жить в таких сложно, а на оборонительные сооружения они были непохожи. А если там еще и лифтов нет, так это вообще аттракцион для альпинистов. Минареты находились уже внутри городских стен, создавая своеобразный внутренний квадрат и давая представление о размерах поселения даже находившимся далеко. Пространство между башнями занимали разнообразные строения, крыши и верхние этажи которых хорошо просматривались из-за стены. В центре города возвышалось большое нечто. Домом это строение назвать не поворачивался язык, а на привычные мне очертания дворцов (спасибо информационной эре и нескольким познавательным каналам) оно не походило. Стояло это здание пусть и в центре, но особняком, внутри города видимо был холм, на котором оно и было расположено. По крайней мере даже на дальних подступах к городу это здание просматривалось почти целиком, от верхушек кустов перед входом до необычной крыши, покатой и зеркальной, по крайней мере казалось, что в ней отражаются солнце, небо и облака. Этакий посредник между землей и небом. Сразу под ней размещалась открытая галерея и, судя по размеру людей, стоявших на ней, само здание было действительно приличных размеров.

Возле ворот нас уже встречали. Четверка оленей впряженных в одну упряжку и везущая хвороста воз. И пусть вместо воза был добротный фургон на колесах, а хвороста не было и в помине, сути дела это принципиально не меняло. Конвоиры прямо на глазах у солдат, охраняющих ворота, затолкали меня в этот импровизированный воронок, залезли сами и дальше мы поехали с комфортом. Только вот такой я конспиролог, что задумался над двумя вопросами. Почему до ворот меня вели пешком, сбивая мои и так не слишком здоровые ноги, когда могли подать карету прямо к подъезду, точнее фургон к выходу из леса? А также почему, когда осталось совсем чуть-чуть, меня затащили в это узилище на колесах, если я бы лучше посмотрел по сторонам? И если представшие передо мной виды вряд ли были способны изгнать тоску из моего сердца, то по крайней мере добавить информацию о происходящем — вполне. В фургоне было одно маленькое окошко, расположенное в двери, занавешенное шторкой и прижатое еще и одним из моих провожатых, так что экскурсию по городу пришлось отложить до лучших времен.

Они были одни в комнате, стены которой были убраны кроваво-красными коврами, подсвеченными лучами заходящего солнца. Окна комнаты выходили на север, но света было достаточно — он отражался от крыши дворца, находившегося неподалеку. Шторы в этот раз были другими, сшитые из тонкой, полупрозрачной коморэнской ткани, они хорошо пропускали свет, однако скрадывали детали, превращая великолепные здания за окном в одинаково безликие громады из камня и стекла.

— Они все-таки начали обучать всех троих. Мой источник утверждает, что возникли проблемы. Женщина — больна на голову, психопатка и неврастеничка. Один из мужчин — припадочный, больной на все тело, да и вроде бы ему не смогли установить блоки. Вот такие они, надежды Энгелара. Как ты понимаешь, отступать ему некуда, Рорка на переправах, так что решением Владыки допустили к обучению всех троих. Несмотря ни на что.

— Это хорошо. Очень хорошо, — собеседник довольно потянулся, но продолжать не спешил. Спешить он вообще не любил, а сейчас и вообще смысла не видел. Если коллега не поймет — переспросит. Задать вопрос легко, но маленькое поражение все равно останется в памяти. А вот это намного полезнее спешки.

— И что же в этом хорошего?

Алифи в который раз словил себя на том, что он легко предсказывает мысли своего союзника. Полезно? Возможно, но потом. Сейчас важнее свалить всемогущего прежде Владыку, а здесь их интересы полностью совпадали.

— Это значит, что у старика больше нет времени ждать. Ему нужен результат. А о чем это говорит? О том, что, он больше не рассчитывает на другие проекты. Это хорошо, он не готовит сюрприз. Понимаешь, наша задача не дать ему получить этот результат — простая игра — кто — кого. С той лишь разницей, что мы знаем о его действиях и шагах многое, а он о наших — ничего. Смотрим дальше. Энгелар знает, что женщина для его целей непригодна. Совсем. Она больна, неуравновешенна и безнадежна. И что он делает? Ничего. Еще у одного человека отсутствуют установки, без которых нельзя позволять ему не только учиться, но даже жить. Преданность Свету. Почтение к Алифи. Неприятие слуг Тьмы. Такой человек непредсказуем. И что он делает?

— Ничего, он дает им обоим шанс, и что? Владыка здесь он, кому как ни ему решать?

— Дружище, это — нарушение протокола, несоблюдение ритуалов. А если задать вопрос зачем? Умысел? Халатность? Некомпетентность? А если этот вопрос зададим не мы, а более влиятельные персоны? Да, они не в силах ему помешать, но может быть это поможет кому-то понять, что и нам мешать не стоит. Это слишком сильно похоже на ошибку, чтобы не обращать внимания.

Союзник нахмурился. Или уже соперник? Нет, пока еще нет.

— Не будем спорить. Но раз мы решили помешать проведению эксперимента, было бы неплохо, если бы кто-то из нас поучаствовал в нем. Нужно посмотреть на этих людей поближе.

Первый задумчиво кивнул.

— И с окружением стоит поработать. Повара, посудомойки, уборщицы? В прошлый раз помогло. Нам точно не нужно их душевное спокойствие. Женщину и этого больного надо выводить из игры сразу.

— Люди болтливы. дружище.

— Естественно. Люди не только болтливы, но еще и смертны. Увы.

Глава 4. День седьмой. Неделя радости бытия

Делаешь добро, но никто не видит? Не страшно. Сделай гадость, и все заметят.

Мор. Избранные цитаты. Глава «Добрые советы».
Утром, не дожидаясь завтрака, ко мне в комнату зашел человек средних лет, в аккуратной, добротной одежде — синих брюках и синей же, но отделанной серебряной нитью куртке с воротником-стоечкой. Седина уже высветлила черные прежде волосы, стального цвета глаза, осанка и манера держаться говорили, что этот человек достаточно высокого мнения о себе. Он представился Тангиром, Старшим помощником Высших, и вежливо предложил пройти вместе с ним. Куда нужно было идти, Тангир не пояснил, но судя по его виду, отказ в качестве реальной альтернативы не рассматривался. Я не стал разочаровывать провожатого, все таки статус старшего помощника вызывал определенное доверие. Раз есть старший, значит, как минимум есть и младший, но старший всяко более значимая фигура. Мы прошли широким коридором до винтовой лестницы наверх, поднялись по ней на два уровня и таким же коридором вышли к месту назначения — небольшому открытому залу с высоким потолком и узкими окнами от пола до потолка, закрытыми витражными стеклами.

В помещении не было мебели, но лучи света, расцвеченные витражами, бросали разноцветные пятна на пол и стены, скрадывая ощущение пустоты. Пятна дрожали, смещались, в одном им понятном танце, тускнели или разгорались с новой силой. Нужно признать, что это было достаточно необычно и красиво, хотя за счет чего достигнут такой эффект вот так сразу разгадать не получалось. В зале уже находились четверо. Двое мужчин в таких же костюмах, что и мой провожатый, а так же еще один мужчина и женщина. Эти двое выглядели несколько озадаченными, крутили головами, рассматривая помещение. Учитывая, что потолок и стены зала были украшены картинами, а пятна света оживляли то одни, то другие фрагменты, их можно было понять, но самому разглядывать живопись не хотелось. Ну картины, ну красиво, но до голливудского блокбастера это действо все равно не дотягивало, а я даже к кинематографу достаточно равнодушен, поэтому я присмотрелся к этим двоим, полагая, что вот этот мужчина и есть пресловутый Первый. По крайней мере, такое предположение выглядело вполне логичным. Учитывая одинаковые костюмы, те двое тоже какие-то-там помощники, и судя по всему, сопровождали своих подопечных. Собрали нас всех вместе, значит что-то общее у нас есть. А судя по тому интересу, который проявили мужчина с женщиной к окружающей обстановке, они здесь также впервые. Коллеги по несчастью, так сказать. Что ж, нас уже трое. Кем бы они не были в прежней жизни, сейчас они представляли собой вполне заурядное зрелище. Мужчина был одет в такие же хламиду с поясом и мешковатые штаны, что и я. Униформа такая, что ли. Эконом-вариант так сказать. Откровенно здоровый, существенно выше меня со светлыми волосами. Выбирая ему тело, авторы ритуала видимо провели конкурс среди викингов и выбрали самого типичного — косая сажень в плечах, грудь колесом, волосы косами. Простоватое лицо, правда, несколько портило картину. Кем бы ни была женщина до призыва, здесь ей не слишком повезло с телом. Грудастая тетка средних лет. Красавицей видимо была максимум первые пару месяцев после рождения. Одежда похожая на нашу с Первым, только рубаха подлиннее, эдакий полухалат, и штаны в обтяжку. Присмотревшись сообразил, что штаны, скорее всего типовые, только размер для нашей девушки был маловат. Обидно ей, наверное, если на Земле была фотомоделью. И даже если не была — все равно должно быть обидно. Как, оказалось, важно понимать, что не только тебе плохо, поэтому я искренне посочувствовал даме. И пожелал ей быть в прежней жизни бабулькой лет ста десяти, таким любое тело моложе уже счастье. На этом и завершил обзор коллег. Первый в ответ взглянул на меня мельком и продолжил изучать красоты комнаты. Не восхитил я его видимо, ну кто бы сомневался. Кто я великому магу и покорителю летающих повозок. Женщина присмотрелась внимательнее и даже чуть заметно кивнула. Или мне показалось. В любом случае, кивнул в ответ и стал ждать, благо, ожидание оказалось недолгим.

Вошедший был чужаком, высоким, надменным, смутно знакомым. Возможно, что именно он так ласково встретил меня в зале с колоннами. По крайней мере, мне казалось, что я узнаю эти чуть раскосые зеленые глаза и торчащие кончики ушей. Возможно, что это был кто-то другой. Черты лица этого типа были несколько более мягкими, нежели у старика с поляны, а светлые волосы — более короткими. Вот, пожалуй, и все бросившиеся в глаза отличия. Да еще отсутствовала харизма старика, заставляющая чувствовать себя щепкой в полосе прибоя.

Чужак не представился. Он просто осмотрел нас троих и улыбнулся. Точнее попытался это сделать. Излишне тонкие губы зазмеились изгибами и стало казаться, что ему по лицу хорошенько врезали плеткой. Улыбка — шрам. Представил что врезал плеткой именно я и удовлетворенно прислушался.

— Я рад вас видеть, хотя то, как вы выглядите сейчас и неприемлемо. Вы пока необучены, а значит глупы. Ничего, вам объяснят, как следить за собой. Вам объяснят, как обращаться к Высшим, другим людям в зависимости от их положения. Вам еще многое будут объяснять. Ваша задача проста — запоминать и исполнять. И не общаться друг с другом — это запрещено. Если какое-то условие вашего пребывания здесь будет нарушено — будете наказаны. Исполнение обязанностей является условием. Только в этом случае у вас появится возможность постигать истину в Садах мудрости, что не позволялось никому из людей. Ваш долг в том, чтобы направлять полученные знания на благо народа Алифи и союза великих городов. Вас будут приводить на занятия ваши кураторы, вас будут уводить с занятий они же. Покидать занятия — запрещено. Покидать свои покои после занятий — запрещено. В случае неисполнения вы будете наказаны. Режим проведения занятий вам объяснят. Порядок проведения контроля знаний — тоже. Получивший наихудшие результаты будет наказан, наилучшие — поощрен. Определять выбор поощрений и наказаний буду лично я, для вас барр Валлор, — на этих словах чужак посмотрел на меня. — Сейчас вы можете задать мне по одному вопросу.

Из всего выброшенного на нас ушата информации удалось уловить, что все нельзя, а наказания можно. Вполне себе вписывается в мое представление о происходящем.

— Ник? — чужак перевел взгляд на Первого.

— Когда начинать, Высший? — вот это я понимаю, молодчина. Сразу, закатав рукава, заниматься, так заниматься. Чем раньше, тем лучше, лишь бы на благо некоего народа Алифи и непонятного союза, но обязательно великих городов. Герой, одним словом, помчавшийся за подвигом. Видимо, фэнтези в детстве перечитал, или по принцессам соскучился.

— Сегодня. Сейчас. — ответ чужака никого не удивил, но поддержал общее приподнято-возвышенное настроение. Из всей радостно готовящейся к новым свершениям толпы я бегло выделил только одно мрачное, закутанное в тоску исключение — себя.

— Ин?

Та замялась, и ее нерешительность резанула по моим нервам. Женщина, стоявшая передо мной, судя по виду, могла все — коня на скаку, акулу за плавник, а льва за гриву. Волевой подбородок, хоть и порядочно заплывший жиром, врожденная мощь, низкий грудной голос и боязнь задать вопрос.

— Кто мы, Высший? — женщина все-таки спросила, но я был мрачен, а потому прикинул, что ей бы стоило спросить про питание, это и я бы послушал, поскольку к этому моменту уже здорово проголодался. А кто я такой мне рассказывать не надо. Это я сам кому угодно расскажу, в красках. Но нет, кушать никому не надо, что такое еда по сравнению с долгом и возможностью.

— Это уже неважно. Сейчас вы все — ученики. Своих наставников вы будете узнавать по мере необходимости. Они сами будут представляться. Но каждый из них для вас должен стать центром мира.

Ага, каждый из них — эдакий пуп земли, и пупов у нее оказывается много, и все будут рядом с нами. Вот такая, понимаешь, аномалия.

— Мор? — я не сразу сообразил, что этот Алифи обращается ко мне. Какой я ему, к черту, Мор? Потом я сообразил, что среди имен, которые я называл во время беседы со стариком, было имя Мортимер. Мортимер равно Мор. Не дурак, понимаю. Хорошо, что Сергеем не обозвался. А тогда этот Ник, он на самом деле кто? Действительно Ник? Или Никита — Никифор — Николай — Николас — Никодим — Никон? Или он случайно во время разговора переспросил, что интересует уважаемых господ — имя, номер банковской карточки или сетевой ник, так и став Ником? А Ин? Инна? Инесс? Иннокентий? О, не дай бог, все-таки кому-то может быть хуже, чем мне.

Видимо размышлял я непозволительно долго, поскольку чужак отвернулся и уже собрался продолжать, когда я понял, что сейчас останусь без возможности задать свой вопрос. А это неправильно, поэтому я встрепенулся и в спину Алифи сказал:

— Простите, Высший, есть вопрос, Высший.

Тот развернулся, недовольно уставился на меня и, свернув свою улыбку — шрам до размера старой царапины, произнес. — Спрашивай.

— Когда завтрак, Высший?

Наверное, все-таки зря я это спросил…

Странно все-таки вновь ощущать себя слушателем после пятнадцати лет преподавательской работы. Взгляд не с той стороны, так сказать. В других условиях меня бы это даже позабавило, но прочие обстоятельства не располагали к веселью. Впрочем, мои душевные метания никого не интересовали, не могли ничего изменить и были лишь способом оттянуть неизбежное. Неизбежное осознание факта, что та жизнь закончилась, а следовательно простившись со своими призраками из прошлого, стоит обживаться здесь. К моменту начала занятий обжиться и смириться не получалось. Хотелось размахивать кулаками, только смысла в таком поведении не было. Рационализм и логика боролись во мне с эмоциями и памятью, а прошлое было ярче будущего. Возможно, будет всегда.

Нас отвели в другое помещение, зал, выходящий на одну из верхних галерей дворца. Небольшой по площади, с коричневыми стенами, отделанными под дерево, он чем-то напоминал кабинет руководителя, но традиционного стола из массива дуба или березы не было. Вместо этого вдоль одной из стен стояли три стула разного цвета, а напротив, на подиуме, укрытом белым пушистым ковром, стояло солидное и, очевидно, намного более удобное, хоть и жесткое кресло. Со стороны выхода на галерею стояло необычное сооружение, состоящее из нескольких стеклянных шаров и трубок. В шарах находились жидкости янтарного и бирюзового цвета, трубки были направлены в комнату. Не то кальян, не то курительница. Последним штрихом зала были ряды небольших пальм, растущих из кадок, вмонтированных прямо в пол. Видимо, света с галереи им вполне хватало для роста.

Нас рассадили по стульям, один из людей-слуг подошел к стеклянному сооружению, а на подиум взошел наш первый лектор. Увы, здесь меня ожидало очередное разочарование, поскольку наставлять нас на путь Истины собирались исключительно представители народа Алифи, люди для этого, по-видимому, абсолютно не годились. Взошедший на подиум Алифи был стар и хорошо упитан. Широкое кресло с трудом вместило его мощи, но чувствовал он в нем себя вполне привычно. Как это не удивительно, но лишний вес и преклонный возраст округлили чрезмерно острые черты лица, и если бы не размер глаз и расположение зрачков, можно было бы принять его за старого профессора, правда, тяжело больного — серый цвет его кожи уже выбелился временем и казался болезненным.

— Владыка Энгелар просил меня начать путь, ведущий к вашему просветлению, мелкие. — О как, мелкие. С этой скептической мысли и началось мое обучение.

— для вас я лорд Толариэль и первый наставник. Хотя признаюсь, это не доставляет мне удовольствия, поскольку я уверен, что способности людей давно измерены и вам не удастся меня разубедить в ограниченности вашего народа. Но, учитывая ситуацию я буду рад, если ошибаюсь, — прозвучало это так, что стало понятно, что этот товарищ считает себя непогрешимым и радоваться ему не предстоит ни при каких условиях. — Начнем мы с азов, известных последнему свинопасу и кухарке, но вам это может быть полезно.

При первых словах по комнате поплыли запахи сжигаемых в курительнице растворов, горькие ароматы трав создавали иллюзию нереальности происходящего. Сознание размывалось и слова доносились словно издалека. Не понимая сути и целей такого 5D — образования, но помня о схожем дурмане в начале всей этой трагикомедии, стал бороться. К сожалению, пытаясь сконцентрироваться на словах, я добивался прямо противоположного результата. Текст воспринимался кусками, отдельными обрывками, и хотя общий смысл уловить было можно, перспектива очередного наказания по результатам контроля стала более чем реальной. А с другой стороны, а мне разве не все равно? И я продолжил самоотверженно бороться с ветряными мельницами иудерживать себя от окончательного сползания в некую форму транса, схватывая по возможности отдельные фразы разохотившегося до речей Толариэльа. Вопрос, что заставило лорда читать лекции нерадивым свинопасам и кухаркам, пришел намного позднее.

— Сначала был свет и была тьма. свет нес радость, тьма несла горе. Свет создавал, тьма разрушала. Свет создал благословенных Алифи, а из тьмы вышли бессердечные Рорка…

— … и тогда Алифи выбрали знак оленя, знак красоты, грации и мира, а Рорка взяли тотем волка — символ зверя, знак дикости, убийств и жестокости…

— … и наделил свет благословенных Алифи долгой жизнью и талантами, и создали Алифи многих животных и многие растения, и воцарились на Земле мир и красота…

— … но коварны Рорка и силен выбранный ими тотем, обрушились они на мир, убивая живое, и погребли его под слоем золы и пепла…

— … и создали Алифи себе помощников — людей и направили их на путь истины, пусть и были люди слабы и глупы, и открыли им дорогу к свету, к красоте и умиротворению…

— … но коварны Рорка, стремятся они переманить слабого человека на сторону зла и бессмысленного насилия…

— … и идет теперь битва между благословенными Алифи и проклятыми светом Рорка за души людей и…

Что там за «и» я дослушать уже не смог, потому как зверски устал, голова кружилась, а желудок выворачивался на изнанку. Большая часть многочасового диалога осталось мной не услышанной, если только подсознание само не подобрало из эфира эту муть и не занесло ее в мою гудящую голову. Оставалось надеяться, что это не так, поскольку я люблю мифы и легенды древности, но только в более классическом варианте и в менее напыщенном изложении. Неожиданно для всех и долгожданно для меня занятие закончилось, дурман развеялся, а мои коллеги окончательно пришли в себя. Бодрые, с хорошим настроением, глаза понимающе смотрят на благословенного, один я чувствовал себя еще более разбитым, чем вчера, хотя казалось бы куда уж. И это только первое занятие, а их три раза в день с перерывами на поесть-поспать, да еще без выходных. Если мои лекции такие же, то может не зря меня сюда в ссылку и вынесло.

Нас отвели в обеденное помещение, залом его при всем желании назвать было невозможно. Низкие потолки, плохо выкрашенные белой краской стены, дощатые столы и лавки в три ряда, персон так на двести, общепит-самообслуживание. Еду раздавал пожилой повар, дородный дядька с пышными усами и мерзким нравом. Была у нас одна раздатчица в университетской столовой, так вот он — вылитая она. Только в штанах и с усами. Хочешь есть — терпи, не хочешь терпеть — не ешь. К нашему появлению помещение уже было почти пустым. Отобедавшая челядь, сытно отрыгиваясь, возвращалась на рабочие места, посудомойки собирали посуду, а тут мы. То ли занятие затянулось, то ли специально время подбиралось, чтобы не общались попусту. Ну, стали мы в очередь. Первым, конечно, Первый, ну ему на карме написано. Даму я, естественно, вперед пропустил, так и получилось, что как в любом мире и в любые времена, самый нуждающийся в жратве получал ее последним. Дядька — повар видно сильно расстроился перспективе еще пять минут черпаком возле кастрюли помахать и нашему Избранному, то есть Нику нахамил, пройдясь по каким-то недостойным и бесполезным выродкам козы, не знающим когда нужно, а когда не нужно приходить на обед. Насколько я понял из короткого монолога, себя он считал выродком исключительно достойным и полезным. Ник пожал плечами, взял протянутую миску с кашей и овощами и пошел к столу. Флегматик, что ли? Не похож. Отсутствие мяса меня расстроило, хамство — не удивило и я еще на одного человека приблизился к своему обеду. Нашей даме повар грубить не стал, наоборот, подложил дополнительные полчерпака и даже улыбнулся, сказав какой-то банальный комплимент.

Порадовавшись за Ин и внутренне собравшись, я подошел к благословенному чану. Видимо остатки хорошего настроения повар потратил на даму, и на меня, увы, не хватило. Он взял миску, набрал черпак и, доброжелательно глядя прямо мне в глаза, опрокинул черпак в миску. Почти. Часть опрокинулась на мои замечательные мешковатые штаны, итак представлявшие собой достаточно печальное зрелище. Я грустно посмотрел вниз, на миску, на доброжелательного повара и ответил тем же. Так как черпака у меня не было, а промахнуться я не хотел, то уронил на повара всю миску, а когда он попытался вытереть остатки овощей со своих усов, добавил:

— В следующий раз утоплю в чане.

Вот такой я, оказывается, интеллигент. Когда страх пропал, а цели нет, трудно удержать себя на тонкой грани.

Повар все-таки стер остатки каши, взревел белугой и ринулся в бой. Мне всегда нравились книги, в которых бывшие программисты, студенты и даже школьники, попав в схожие ситуации, лихо расправляются мечами, мотыгами, да оглоблями с доспешными рыцарями и просто умелыми воинами. Лично меня чуть не затоптал взбешенный повар, и первая моя битва не стала последней, только потому, что рядом материализовались наши опекуны. Два старших помощника пытались удержать всю кубатуру повара, а Тангир, просто встал передо мной, даже не коснувшись, и мой пыл остыл. Не в поваре дело. Он хоть и урод, но не он виноват в моих бедах и мой гнев не по его душу.

Я пошел по проходу мимо забавляющегося Первого, мимо сочувствующе взглянувшей Ин на выход. Никто мне другой порции не предложил и своей не поделился. Может и правильно…

На вечернем сеансе медитативной образовательной программы к нам зашел все тот же благословенный Толариэль, закипели субстанции, задымили трубки и мы продолжили, все как в первый раз, и я, как в первый раз, вдыхая одной ноздрей и слушая одним ухом:

— … и создали благословенные Алифи для людей ритуалы, которые тропа в чаще и дорога в бескрайнем поле. И только соблюдение ритуалов направляет людей к свету и отталкивает тьму…

— …и при встрече с благословенным Алифи должен человек склонить голову и ждать обращения и не должно ему задавать вопросы без согласия, и даже с согласия не более одного вопроса, ибо слаб человек и трудна дорога к истине…

— … и при обращении к благословенному Алифи должен человек всегда добавлять Высший как знак стремления к свету и понимания цели…

Первая половина монолога, посвященная этикету, воспринималась вообще скомкано, так как желудок во всю предъявлял претензии остальным частям тела, повинным в его бедах, руки чесались от желания пойти и все усугубить, а мозг вообще пытался работать по всем направлениям. Поэтому он и не обратил своевременно внимания на изменение маршрута следования к истине:

— … земля огромна, на ней не счесть лесов и полей, озер и рек, гор и океанов. И в каждом из них есть жизнь и смерть, свет и тьма…

— … и покоится земля на спине четверки оленей, любимых созданий света и несут они ее вокруг Солнца, спасая от волка, и день сменяется ночью, а год идет за годом…

Тут я не выдержал. То ли голод тому виной, то ли неполный транс, то ли не к месту упомянутое образование, но удержаться не получилось:

— Никак нет, Высший. Вы ошибаетесь, Высший. Земля лежит на крыльях семнадцати огромных стрекоз, пятнадцать по кругу, а две на подхвате. Работают посменно, зарплата хорошая, а день и ночь сменяются, потому что спать то им надо. Так и спят, днем одни, ночью другие. Высший?

Нет, все-таки врал он про бессмертие, еще пару раз его так прервать и нам точно понадобится новый лектор. Лицо благословенного почернело, чем вызвало у меня приступ неожиданного научного энтузиазма. Вот повар в похожем состоянии покраснел, потому что кровь у него красная. А у этого, что, кровь черная что ли? Препарировать бы, — я хоть и не медик, но мысль показалась заманчивой.

— Ты — идиот???

— Никак нет, Вы обознались, Высший, идиот — это повар, он, что, Вам тоже рагу на штаны уронил?

Наверное, это уже не имело значения, но так я остался еще и без ужина, зато вечер у меня освободился.

Глава 5. День восьмой. Неделя осмысления себя

Случилось страшное. Я родился.

Мор. Избранные цитаты. Глава «Черные вести».
Заняться было нечем. Изгнанный до завтра с занятий и препровожденный в свою комнатушку, она же камера-одиночка, впервые у меня оказалось времени достаточно, чтобы не только падать, охать, терять сознание, да с различной степенью успеха хамить мучителям. Время появилось, но занять его было положительно нечем. Книг в моей каморке не нашлось. Телевизора — тем более. Как там, магия в проводах? Про телевизор можно было смело забывать, как про явление. И про компьютер. В цивилизацию не поиграешь. Карты, когда сюда переносился, с собой тоже не захватил. Воспоминания про Интернет — это примерно в ту же мусорку, что и мечты о спутниковом ТВ. Что еще? Дома пошел бы хоть с собакой позанимался, тут не знаю уж как с собаками, а вот с пойти большие проблемы. Если добавить к этому беснующийся желудок и дико разболевшуюся голову, то можно сказать, что жизнь стала налаживаться. Узкое окно, выходившее в глухой дворик, ничего интересного не показывало. Если это единственная замена телевизору, то с программой передач надо было что-то делать. Прошел комнату вдоль — три с половиной больших шага. Поперек — два с половиной. В уме посчитал площадь. Для того, чтобы занять время умножил сначала длину на ширину, потом ширину на длину. Сошлось. Обидно. Вспомнил расценки на жилье в своем городе до злополучного дня, прикинул цену моей комнатушки. Все равно не густо. Осмотрел окрашенные стены, прикинул какие обои подошли бы лучше, выбрал темно-зеленые, под гобелен, учитывая солнечную сторону и мое мрачное настроение.

Все было зря. Все пустое, бессмысленное. С таким же успехом можно считать слонов, возводить числа в степень или размышлять о смысле слов современных песен. Память опасно вскипала и грозила обрушить наспех возведенные скрепы на сердце, а достойного занятия, способного отвести собирающуюся бурю не было. Не видя смысла дальше бороться с неизбежным, лег на кровать и меня накрыло. Так долго державшиеся стены у меня в душе рухнули, и я стал вспоминать.

Я вспоминал мать. Ее лицо, ее руки, ее голос, ее седые волосы. У нее не было никого кроме меня. Прости меня, мама. Я — плохой сын, я ушел не простившись, но мы еще встретимся, скоро или через много лет, но обязательно встретимся. За горизонтом. И я стану на колени и попрошу у тебя прощения. Я люблю тебя, мама.

Я вспоминал дочку. Ее смех, ее радость жизни, ее русую копну вечно растрепанных волос, ее успехи и ее неудачи. Я вспоминал, как смеялся вместе с ней и как грустил с ней рядом. Прости дочка. Ты повзрослела слишком рано, но я надеюсь, ты слышишь, надеюсь, что ты останешься такой же. Искренней. Доброй. Умной. Талантливой. Я буду гордиться тобой всю оставшуюся мне жизнь. Я люблю тебя, дочка.

Я вспоминал жену. Ее любящие глаза, ее счастливую улыбку, ее голову на своем плече, руку в своей руке. Мы были счастливы вместе. Тебе придется научиться быть счастливой одной. Прости меня, милая. Я ничего не смог сделать. Я знаю, ты сильная. Ты стойкая. Ты самая замечательная. Если сможешь, забудь меня. Я люблю тебя.

Прощайте. Я буду помнить вас. Всегда.

У каждого из нас свои призраки. Кто-то идет с ними рядом, кто-то заталкивает их в дальний чулан, прячет по сервантам и платяным шкафам. Кто-то уходит к ним. Каждый из нас сам решает, как поступить. Мои призраки — это моя суть. Никто, кроме них, не увидит моих слез. Никто, кроме них, не узнает, когда мне действительно невыносимо больно.

Когда настало утро, я все еще лежал на постели и смотрел в потолок. Прошла ночь воспоминаний, ночь прощания, ночь переосмысления себя. Она не могла пройти бесследно, и когда Тангир зашел за мной, он отшатнулся, увидев мое осунувшееся лицо и мои пустые глаза. Так рождался Мор. Привычный мир станет рушиться намного позже, но имя было названо, а цели — уже поставлены…

— Ну и как впечатления? Что-то я не вижу на твоем лице восторга.

Смотреть на коллегу в кои-то веки было забавно.

— Впечатления? Ты издеваешься? Какая-то ничтожная тварь пытается меня, МЕНЯ унизить, а ты спрашиваешь о впечатлениях? Я взбешен! Этот человек не должен жить. И я никогда не говорю просто так.

Буря эмоций захлестнула верхнюю комнату небольшого дома, служившего очередным местом встречи. Скоро так в Куаране не останется помещений, где бы они не злоумышляли. Мысль добавила хорошего настроения, что, впрочем, не сказалось на разговоре.

— Только не сейчас. Это чревато. Нужно ждать.

— Нет, меня все сегодня считают идиотом. Я знаю, что его нельзя трогать. Но придет время. И вот тогда я все вспомню.

— Я так понимаю, это тот, который без блоков?

— Очевидно. Если он такой после программы «хозяин», то тогда нам вообще не о чем беспокоиться. Уверен, он способен на прямое оскорбление, неподчинение, бунт. Есть в нем злость. Я бы даже сказал в нем помимо злобы ничего нет. Это невыносимо терпеть, но это можно использовать.

Таким Толариэль ему нравился меньше. С расслабленным, чрезмерно самовлюбленным лордом работать было намного проще. И безопаснее.

— Есть конкретные идеи, дружище?

— Однажды он сорвется. Нужно только дать ему такую возможность.

— Попробуем. Только еще нужно сделать так, чтобы Энгелара в этот момент не было в Куаране. Кто мы пока против него? Я свяжусь по своим каналам с соседями, пусть максимально затянут переговоры о подкреплениях. И тебе стоит последовать этому же примеру. В нужный момент останется убедить Владыку в необходимости личного присутствия на переговорах, и он сам покинет Куаран.

— Но подкрепления нужны. Без них мы рискуем сдать сначала переправы, а потом и саму столицу!

Да, ситуация с Рорка требовала решения. Только спешить тоже не надо. Незачем давать возможность Владыке разобраться с внутренними врагами.

— Переправы через Аюр нелегко взять. Я уверен, что пока не о чем беспокоиться. Что с остальными?

— Женщине подобрали безобразную оболочку. К тому же она почти ничего не помнит. Этим можно воспользоваться. Скажем, наведенные воспоминания о прежней красоте, о страстной любви, молодости. Мои специалисты продумают. А мужчина… Он честолюбив и тщеславен, можно попробовать использовать эти качества.

— Можно будет купить?

— За деньги — вряд ли. Нужно искать что-то другое.

— Искать — легко. Найти сложно. Но искать, действительно, надо…

Глава 6. День одиннадцатый. Неделя осмысления себя

Болтают все. Болтаются — немногие.

Мор. Избранные цитаты. Глава «Отражения».
Следующие несколько дней прошли без серьезных происшествий. Толариэль продолжал описывать прелести разнообразных правил и ритуалов, правил этикета и общения. Тонны малозначимой информации вываливались нам на головы, но благословенный читал, курительницы дымили, а мы слушали. Я приноровился настолько, что перестал большую часть времени бороться с последствиями дурмана, что позволило мне более осмысленно воспринимать монологи нашего профессора, смотреть по сторонам и даже усмехаться в самых бессмысленных или нелепых местах. Мне становилось легче, сказывалась привычка работать с большими объемами новой информации, мозг адаптировался, но главное, я нашел временный компромисс между своими желаниями и своими возможностями. Поставленная цель привнесла смысл в существование, а наличие смысла — это уже половина дела.

Мне становилось легче, моим коллегам — сложнее. Ин все чаще стала казаться растерянной, на занятия приходила и уходила с них откровенно уставшей, сжималась от взглядов, садилась на край стула, а ноги поджимала под стул. С ее комплекцией, пожалуй, это был опасный трюк. Не имея возможность общаться, трудно оценить причины, но, возможно, у нее были свои гости из прошлого. Возможно, она не самый плохой человек, но это были ее борьба и ее удел.

Ник все также первым приходил, первым занимал полюбившийся стул, первым убегал на «пожевать», всегда был идеально выбрит, чист, косы расчесаны, грудь колесом. Но даже он растерял часть своей энергии и задора. Глаза перестали блестеть азартом, огромные руки все чаще стали теребить выпущенные края рубахи, удовлетворенным он точно не выглядел. Вот интересно, он что, на самом деле рассчитывал, что вот сейчас придет маг, даст ему пилюлю, и он станет самым умным средневековым дипломатом, самым сильным и умелым воином и самым лучшим колдуном в мире? Начнет стрелять из лука и за триста шагов попадать в родинку убегающей мыши? Движением руки будет отправлять ближайшую тучу в магазин за пивом? Да еще выдадут ему мифриловые меч с кольчугой и станут на колени, мол, спасай рыцарь света, богатырь заезжий, от полчищ вражеских, а мы тебе принцессу Алифи к возвращению подготовим? Нет, ну тут я наверное слегка перебрал, насчет Алифи-то, но в целом неудовлетворенность Первого была понятна.

С Толариэлем наши отношения не сложились с первого дня, и каких-либо изменений ожидать не стоило. Я все так же отказывался медитировать и причмокивать в трансе губами от радости освоения новых знаний. Ритуал приветствия и ритуал прощания, ритуал вызова на поединок — на мечах и на копьях, пешими и конными, ритуал принесения даров, обряды при рождении и упокоении и еще аналогичной чепухи много часов непрерывного чтения. Я смеялся, когда было смешно, перебивал, когда было скучно, за что оставался последовательно без обеда, без ужина, снова без обеда. Сначала есть было нельзя, я и не ел, но мучился. Потом есть было нельзя, но уже и не очень хотелось. Потом вдруг, неожиданно, наверное, чтобы не доводить до голодного обморока, меня еды не лишили, но я и сам в их обеденную не пошел. Потому как подумал, что раз все равно голодаю, так пусть это будет голодовка по политическим мотивам. Да и форму себе слегка поправил, а то прежний хозяин этого тела видимо специально мне пакость готовил, упитался до непривычного мне состояния. Спросить, что ли не мог? Если честно, худел я быстро, рубаха и штаны болтались, пояс завязывался в полтора оборота, но зато хоть руки стали раздражать меньше. Почти мои. Ну, если с большой натяжкой. Даже с очень большой, но все равно стало лучше. Учитывая, что лица своего я не видел, зеркало разбил в первый же день, а потом последовательно колотил новые, то именно руки стали для меня камнем преткновения.

На пятый день утром, Тангир не повел меня сразу в читальню, а задержался в моей комнатушке. Надо признаться, что наши разговоры ограничивались несколькими словами, скорее даже инструкциями, иногда вопросами с той или иной стороны. Например, где постирать и посушить разукрашенные овощами штаны.

— Мор, я могу задать вопрос?

— Задать вопрос ты всяко можешь. Но только один. Поскольку сказано в заветах, что «даже с согласия не более одного вопроса, ибо слаб человек и трудна дорога к истине…» — Никакого негатива по отношению к этому человеку я не чувствовал. Но и в его расположении не нуждался.

Тангир побледнел, зыркнул на меня своими глазами и заявил.

— Ты смеешь сравнивать себя с благословенным народом? За такие мысли положены плети. И это на первый раз.

Плети — это уже разнообразие.

— Да что ты говоришь? Плети? Пошли, покажешь! — и я вцепившись в его рукав потянулся на выход. После всего прошедшего, плети были не слишком актуальны. Правда, не верил я в такое развитие событий.

— Ты думаешь, мне нравится ходить тут за тобой, в уборную водить? Ты что, считаешь это мечта у меня такая? — впервые на моей памяти Тангир повысил голос. Кипятится, значит.

— Я сказал — один вопрос. А ты мне их сколько задал? И вообще, сказал на плети — веди на плети.

Тангир заиграл желваками, уставился мне в лицо, но сдержался.

— На счет плетей я тебя предупредил. Сравнивать себя с ними — сначала плети, а при случае и каторжные работы. Но сейчас меня другое интересует. С чем связан твой отказ от еды? Есть проблемы?

В искренность интереса, проявленного только на пятый день, я не верю. Он прекрасно видел, куда я уходил после занятий, сам закрывал за мной засов на ночь, и вообще в его осведомленности я не сомневался. А чувствовал я себя вполне неплохо, с учетом отсутствия физических нагрузок и минимума нагрузок умственных, поскольку воспринимал входящую информацию краем уха, даже не пытаясь, в большинстве случаев, ее осмыслить.

— Отказ от еды, Тангир, обусловлен двумя причинами. Одна связана с обучением, а другая с проживанием. Какая из них тебя интересует? — происходящее меня не сильно забавляло, Тангир по сравнению с благословенным лектором казался не столь привлекательным объектом для насмешек, но уж такова натура. Не люблю неискренних людей.

— Мне были бы интересны обе, может быть я смог бы тебе даже помочь.

— Помочь — это хорошо, — я задумчиво почесал в этот раз выбритый подбородок. Бриться без зеркала опасной бритвой не так сложно умеючи. Я не умел, за что и страдал, но активно накапливал опыт. Потому как борода у местного меня была какой-то повышенной колючести и чесучести. — Только понимаешь, открыть тебе обе причины я не могу. При всем моем желании и к тебе, мой друг, уважении. Потому как две причины это в любом случае два вопроса. — я сознательно не отвел взгляд. — поэтому назову одну. Понимаешь, повар ваш меня отравить задумал. Или топор на меня уронить. Так вот я лучше сам сдохну, но этому уроду удовольствия не доставлю. Не доверяю я ему.

— Ты что, совсем больной? Сухарь, конечно, не подарок, но за двадцать лет, что он тут работает, никого не отравил, да и топором прибить не прибьет.

— Ты спросил — я ответил, кто хотел услышать — услышал. Пока этот сухарь мне кашу накладывать будет, я есть не буду. Хоть сам становись да накладывай, но только так, чтобы я видел. А если я от голода умирать стану, только ты виноват будешь. Потому что перед смертью я тому толстому охламону в кресле скажу, что это ты мне ядом в каше угрожал, — и не глядя на изумленного Тангира, я вышел в коридор.

В обеденном перерыве зашел в этот Грандбуфет, увидел повара, демонстративно развернулся и пошел дальше поправлять форму. Поужинать тоже не получилось…

— Торопливый наш, сегодня ты не вовремя. Впрочем, как всегда. Ты умеешь выгадывать самые неудачные моменты. Или… Ты что, специально решил мне помешать?

— Милорд, что Вы, нет. Я уже ухожу…

— Стой. Сначала ты демонстративно мне мешаешь, а потом еще и делаешь вид, что это я тебя выгоняю. Нет, я передумал. Форт Капысь слишком спокойное место для такого коварного интригана, как ты. Я думаю, что лучше тебя направить с инспекцией в войска. Скажем, в Берлогу, они как раз помощь просили. Вот ты и будешь наша помощь. Коршун, а не заклинатель. Это, правда, уже за линией боев с Рорка, но ты же у нас герой, проберешься.

— Милорд, мы только закончили первую фазу, завтра — контроль, неужели Вы остановите эксперимент, ради какой-то Берлоги?

— Ты скользкий, как змея, Валлор, но ты все-таки прав. Дождемся следующего дня, Берлога один день подождет. Рассказывай, Торопливый наш.

— Женщина чем-то постоянно расстроена, на вопросы опекуна отвечает уклончиво, понять причины психической разбалансировки пока не можем. Предлагаю заменить куратора, я могу подобрать кого-нибудь, лучше тоже женщину.

— Хорошо, действуй, только выбирай пострашнее кого-нибудь, а то видел я эту даму. Кто вообще такое тело одобрил? Жена сельского старосты, насколько помню? Бедный староста, хоть и вор. Продолжай.

— С третьим опять проблемы, милорд. И зачем мы вообще с ним связались? Он просто генерирует проблемы!

— Как зачем связались? Да ты же сам меня уговаривал, под свою ответственность взял, исключительный потенциал видел. Да если бы не ты, мы бы его сразу усыпили. Нет уж, теперь терпи. Толариэль, кстати, тоже молил убрать его с занятий. Говорит, не действует на него нектар знаний, он и концентрацию увеличивал, пока слуга от запаха в окно не выпрыгнул, две ноги сломал. Этот трухлявый пень Толариэль, сказал, что работник сам ушел в транс, причем в неустойчивом положении и при сильном восточном ветре. Так вот, когда слугу в окно уносило, сам мастер и не заметил. Уработался, бедняга.

— Милорд, он с момента появления здесь ничего не ел, а пьет только воду. Стал худой, рожа осунулась, итак был уродом, а сейчас вообще на смерть похож. Представляете, говорит, что повар его отравить хочет, так он лучше сам умрет. Вот что с ним делать? Насильно кормить?

— Как зовут повара?

— Не знаю. Говорят, кличка у него странная, Сухарь.

— Вот нет в тебе Валлор должной внимательности к людям. Черствый ты и бездушный. Сухаря и не знать. Сухарь — это же ого-го! Короче, выясни, кто он такой, почему Сухарь и так уж и быть, переведи его куда-нибудь. Ну, капусту полоть, там. Или булыжники таскать, есть у меня идея обновить брусчатку в Речном квартале. Ты не забыл нашу задачу? Мы кого хотим получить, вождей, способных Рорка остановить, или поваров-кашеваров? Вот и делай выводы. И запомни, смена профессии никому не мешала. Кстати, и тебе не помешает. Пойдешь поваром вместо Сухаря. Только эксперимент закончи.

Из материалов допроса Сутара Роши, челядин, повар

— На, режь меня, сволочь! Давно, урод, к Сухарю за обедом приходил? Я всех помню. И тебя, свиного огузка помню. Да плевать мне на тебя, хоть будь ты трижды дознаватель. У-уу. Урод! Рука! Сволочь. Я еще вернусь. Гад ты все-таки. Я ж тебя кормил, лучшие куски подкладывал. Тьма, больно-то как. Да не поклоняюсь я Тьме. Слушай, урод, давай я тебе в пятку иглу вкручивать буду, а ты мне про Свет будешь рассказывать. Мать! Да хватит уже!!!

Ты же меня инвалидом сделал, недомерок! Сволочь!!! Ты думаешь на тебя управы не найдется? Больно, да чтоб ты следующим куском мяса подавился. Ты ж теперь нормально обедать перестанешь. Как почему? Да тебе ж сейчас, после того, что ты со мной сделал, каждый поваренок, каждая посудомойка в суп сморкаться будет… Да хватит уже! Хватит!! Ну, пожалуйста! Сил же терпеть нет. Я все понял. Я исправлюсь.

Кто грубил? Я грубил? Прощу простить меня, господин дознаватель. Помутнение нашло. Переработался. Не виноват я. В чем? Ни в чем не виноват. Все поклеп и клевета. Кто злоумышлял? Я злоумышлял? Да я слова такого не знаю. Ну, подшутил я, ну с кем не бывает? Ну, переборщил слегка. Да не хотел я никого убивать. Какой, к демонам, яд? Да не поклоняюсь я демонам! Я как увижу их, сразу в рыло бью. Кому бью? Да демонам, кому ж еще. Я ж солдат то с демонами и перепутал. А иначе б никогда! Я ж рассказываю все. Господин дознаватель, а можно иголки не надо больше? Зачем издевался? Да я ж не только над ним. И над остальными двумя тоже, просто у этого морда самая поганая. Не надо, пожалуйста! Я Вам по две порции всю оставшуюся жизнь накладывать буду! Кто сморкаться? Я такое сказал? Я сам такому голову откручу.

Ну, просили меня. Знакомый один, сказал, издеваются они над ним сильно. Нет, ну чего товарищу не помочь? Торк — псарь. Хороший человек, требуху у меня на кухне берет. В каком смысле — брал? Как свои же собаки загрызли? Вчера? Вот же судьба у человека…

Глава 7. Дни двенадцатый- тринадцатый. Неделя осмысления себя

Историю пишут. Потому что рисовать долго.

Мор. Избранные цитаты. Глава «Отражения».
Утро следущего дня запомнилось ошарашенными лицами всех наших помощников. В их глазах появилось не то чтобы почтение, но ощущение собственной уязвимости. Тангир сам объяснил мне, что рано утром повар получил распоряжение выехать из дворца и переехать в артель к строителям, несмотря на его подагру и радикулит. Сухарь, услышав о переводе, отказался уходить наотрез и заперся в своей комнате. Когда его попытались вывести, пришлось ломать дверь, да и после вскрытия апартаментов повара, он последовательно разбил лицо двум слугам, своему помощнику, сломал одно ребро стражнику и собирался сломать второе. К этому моменту повара уже скрутили, и он ждет своего вердикта в тюремном блоке, да и грозят ему по положению о наказаниях каторжные работы на угольных шахтах или на рудниках.

— Может, замолвишь слово, все-таки из-за тебя все? — это Тангир беспокоиться начал.

Вот же гад. На меня пять дней смотрел, про аппетит не мог спросить, а тут часа не прошло. Видимо, повар ему тоже полчерпака лишних подкладывал.

— Эх, батенька, что же ты за полчерпака продался? За кого слово замолвить просишь? И, кстати, за что замолвить, за два лица, или за одно ребро? И не понял, из-за меня у повара что, подагра или радикулит?

Пока мой куратор пытался разобраться в хитросплетениях моей логики, я просто двинулся вперед по коридору, поскольку еще из старой жизни усвоил, на экзамен опаздывать не стоит. А повар… Строители — это было бы здорово. Но и там дурни не нужны. А вот на каторжных работах дурни как раз в цене. Сочувствия не было. Своей вины я не почувствовал, а вот настроение поднялось. Для достижения моей цели мне нужны таланты, которых у меня нет и никогда не было. Коварство, умение плести интриги, подставлять ближнего, при необходимости наступать на ногу, воровать почку. Подлость ради подлости. Я должен был получить ответ на один вопрос, избавиться от одного человека и проверить одну догадку. Вопрос, который не давал мне покоя, был связан с моим здесь пребыванием. Что это — случайность? Чья-то забава? Или на нас какие-то виды имеются. Оказалось, мы им нужны, даже такая бестолочь как я. И это было важно. Одно это знание стоило той глупости, которую я устроил. Избавиться от повара заставила не трусость, а банальная брезгливость. Не люблю, когда мне в суп плюют, а с него станется. Воевать еще и с обслугой было не по моим силам. Ну а догадка… мне показалось, что после той памятной ночи я смогу найти в себе силы и стимул к, скажем так, неоднозначным поступкам. Силы нашлись. Совесть спокойна. Нет в этом мире никого, перед кем мне было бы стыдно. Даже самого себя прежнего нет.

Для проверки знаний нас повели в другую часть дворца. Долго шли внутренними коридорами. Ни тебе окон слева, ни тебе окон справа. Одни фонари и изредка двери. Неэффективная конструкция. Столько масла сгорает впустую. Видимо, вопросами экономии еще никто вплотную не занимался. Ничего, чем дальше в лес, тем дороже масло — тоже известная мудрость. Постепенно коридоры стали шире, света стало больше. Мы вышли в длинный прямой коридор, пол которого был укрыт толстой красной тканью, стены украшены барельефами, а единственная дверь располагалась на противоположной стороне. Коридор-тоннель. Только гвардейцев с винтовками вдоль стен не хватает. Хотя возле дальней двери, к которой нас собственно и вели, двое солдат изо всех своих немалых сил изображали статуи. Здесь факелы не горели, но было светло — потолок был прозрачным, складывалось ощущение, что облака плывут прямо над нами. В принципе, красиво. Сочетание готики с модерном. Необычный коридор и необычная дверь. Абсолютно черная с огромной серебряной бабочкой по середине. Серебряные крылья, брюшко из янтаря. Нас вводили по одному, уводили без комментариев, не прощаясь. Меня, как повелось, пригласили в зал последним.

Большой полупустой зал. Рассеянный утренний свет, в котором танцуют свой бесконечный танец искрящиеся пылинки. Два чудака с копьями, как капли воды похожие на их близнецов с той стороны двери. Гулкий мраморный пол. Колонны, застывшие правильным геометрическим рисунком. Портьеры на стенах, шторы из неизвестного мне полупрозрачного материала на окнах, три кресла посередине. В центральном, самом большом, с золочеными набалдашниками и высокой вычурной белой спинкой в форме бабочки, сидел мой давний знакомец с поляны. Седины у него не уменьшилось, миловидности не прибавилось, смотреть на него не хотелось. По бокам стояли кресла нашего инструктора, по совместительству инквизитора, а также благословенного Толариэля. Напротив большого трио кресел не было, так что пришлось отвечать стоя, что с учетом моего состояния выглядело не самой приятной альтернативой.

Смутно вспомнилось, что при виде правящих особ человек должен стать на одно колено, прижать правую руку к сердцу, склонить голову и ждать разрешения подняться. Но я не был уверен, что эти особы правящие. Да и забыл на какое колено становиться, на левое или правое. Решив, что ошибка сразу покажет мое невежество в вопросах обрядов и ритуалов, счел нужным не рисковать. Просто вышел на середину и, кивнув присутствующим, сказал:

— Здрасьте.

И добавил, с удовольствием глядя на падающие подбородки. — А мой стул, что, Ник унес?

Следующее утро я начал с того, что, разорвав кровавые лохмотья моей старой рубахи, пытался обработать себе спину. Двадцать пять плетей все-таки скрасили мой предыдущий день, а экзамен, как я понял, мне зачли автоматом…

Одев новую рубаху, предусмотрительно приготовленную Тангиром, с трудом доковылял до места обучения, кое как устроился на стуле, не прижимаясь к спинке, и настроился на новые свершения. Вместо благословенного, но уже порядком опостылевшего Толариэля, в кресло на постаменте забрался другой Алифи, барр Натаниэль, сразу же прозванный мной Наташей. Почему он барр, а Толариэль — лорд, Наташа не пояснил, но зато похвастался тем, что вчера имел удовольствие лицезреть процедуру «обучения действием» в моем пассивном исполнении, и выразил восхищение профессионализмом человека, так замечательно лупившего меня по спине. И дурь вправил, и представление устроил. Молодец, побольше бы таких. После чего сделав замечание развеселившемуся Нику, распахнул перед нами окно в прошлое этого мира.

С его слов Алифи пришли в мир много тысяч лет назад, причем cвет наделил их волшебным оружием и способностями. С какого перепуга cвету понадобилось совать в руки этих уродов именно волшебное оружие и в чем заключались их обязательно необыкновенные способности, Наташа не уточнил. Первый город, который заложили Алифи далеко на западе, возле Ветреного океана, стал столицей их государства. Естественно, Город стал бастионом света в его войне с тьмой, и долгие столетия он был единственным значимым центром их цивилизации. Пока через полторы тысячи лет не пришли со степей юга первые орды демонов Рорка. Больше ста лет шла война, противники истощили друг друга, однако Алифи вынуждены были все-таки сжечь город и уйти в леса.

Здесь мне не к месту вспомнились всадники Рохана, также сбежавшие в места поспокойнее, но в отличии от книг Толкиена здесь история была менее скоротечной. Следующую тысячу лет миром правили тьма и насилие, а благословенный народ был вытеснен в непроходимые и малопригодные для жизни северные леса. Алифи осталось мало, волшебное оружие оказалось утеряно, а способности не приносили преимущества в войне. В общем, как я понял, все бонусы, так удачно выданные на руки заботливым светом, были постепенно пропиты и утеряны.

Пока Алифи скрывались, различные племена Рорка стали воевать между собой, создавались и распадались союзы, возводились и рушились города, сменялись правители и герои. Рорка ненавидели Алифи, но Алифи были далеко, а дети тьмы не могли без коварства и жестокости, грабежа и насилия. Тысячу лет Рорка воевали друг с другом, а Алифи собирали силы и ждали возможность. Вождь Алифи Комоэн собрал войско в несколько тысяч лучших воинов и они, пройдя тайными лесными тропами, неожиданно вышли к поселениям врагов. Пощады не было, пленных не было. Война на истребление во славу света и в память о предках. Каждый Алифи в бою стоил десяти Рорка, и именно тогда зародилась слава рыцарей света. Племена Рорка гнали до теплого моря на юге и до Великой реки Аюр на востоке, тысячи тысяч предали мечу, еще тысячи тысяч Рорка погибли во время тяжелых переходов. Увы, что мешало знатным рыцарям устроить показательное побоище местных урукхаев на тысячу лет раньше, из рассказа выяснить не удалось.

Так или иначе, но на отвоеванных землях Алифи возвели Великие города Коморэн на юге, на берегу Теплого моря, Иллариэл на берегу Ветреного океана на западе и Куаран на востоке.

Наташа рассказывал, слуга-человек подмешивал новую, рубиново-красную жидкость в курительницу благовоний, а непривычный, тяжелый, пьянящий аромат плыл по залу. История сменялась географией, география мира — географией окрестностей города. Форты и крепости, относящиеся к протекторату Куаран, от Маинваллира у южных переправ реки Аюр, до форта Капысь далеко на Севере. От огромных территорий специально затопленных Алифи земель и теперь превратившихся в непроходимые болота на востоке и до центрального тракта, широкой лентой соединяющего все Великие города. Голос Наташи рисовал красочные картины, представлялась карта с холмами и реками, лесами и звездочками фортов. Маленькая звезда значительно южнее широкой реки — неприступный форт под названием Берлога, который упрямые Рорка осаждают уже более полугода. И виделись многочисленные походные шатры и бивуаки, стоящие на некотором отдалении от большой, внешне неказистой крепости, словно врытой в землю. Блеснула такая же звездочка далеко на востоке и воображение показало форт со смешным названием Заячьи уши, поскольку на двух рядом расположенных холмах стоят две высокие башни, охраняющие единственный путь через полосу болот на Запад. И любой путник, идущий с востока, вынужден проходить между могучими стенами двух громадных башен. И виделся страшный темный тоннель между нависающими стенами с парапетами наверху и сотнями бойниц, большинство из которых выходило именно к проходу.

Наташа внезапно прервался.

— Что ты видишь?

Картинка смазалась, страшный форт превратился в комикс, а я лихорадочно пытался понять, что произошло.

— Я задал тебе вопрос, младший. Что. Ты. Видел? — Наташа поднялся с кресла и сделал шаг в мою сторону.

Я посмотрел по сторонам, Ин и Янь, он же Ник, витали где-то далеко — глаза закрыты, рот приоткрыт, дыхание редкое и глубокое. Не к ним обращался Алифи, точно не к ним.

— Простите, Высший, я…

Натаниэль сделал еще шаг в мою сторону, затем еще один и почему-то стало понятно, что если он дойдет — что-то случится. И мне совершенно не хотелось знать что, но и рассказывать про ожившие картинки не хотелось.

— Простите Высший, я просто неделю не ел, я представил заячьи уши, а потом и самого зайца, подумал, как здорово было бы его да с подливой. Я, хоть кроликов и не люблю, все равно от парочки бы не отказался. Еще раз простите, Высший.

Наташа остановился и, ворчливо описав мне, какой я дурак, вернулся в свое кресло.

— Заяц, тоже придумал. Чтоб ты знал, там вокруг этих ушей за тысячи лет сотни тысяч Рорка были отправлены к свету. Говорят, в особенно лунные ночи под подошвами башен стоит белый туман. Это призраки Рорка встают из земли, и глухой вой стоит вплоть до первых лучей солнца. Это мрачное и великое место. И еще. Если ты стремишься к свету, ты не будешь без особой нужды убивать живое существо.

Хотелось мне ему ответить, что я и не убивал. Просто ходил в магазин и покупал. А мясо из магазина живым и не было никогда. Оно и рождалось уже порубленное и с ценником. Но Натаниэль уже устроился и продолжил рассказывать.

В тот день я впервые пообедал. И это было здорово. Правда, что было на обед, я не рассматривал и за добавкой не пошел. Помню, что после голодовки — нельзя…

— Прилетели письма, Милорд, — секретарь был как всегда вежлив, подтянут, но главное краток.

— Докладывай, Тиваль, мы оба знаем, что ты их все равно уже прочитал.

Верхний ярус башни Фольмар Яркий оставлял именно для таких бесед. Только так, глядя на вечерний город с высоты, потягивая горячий напиток в компании немногословного помощника, можно было решать судьбы мира. Кровавый закат, рвущийся в кабинет через огромные окна от пола до потолка, будил воображение и напоминал о недостижимом величии.

— Письмо из Тимаэля, Милорд. Владыка Веллигар Мелкий Глоток жалуется на цены. Говорит, что мы опять повысили цена на металл и зерно, и если так дальше пойдет, ему нечем будет кормить людей. Боится мора и просит дать скидку. Очень просит, милорд.

Вот везет же некоторым с рождения. Посмотрит Мастер Ритуалов на новорожденного Алифи, увидит след его судьбы и одарит вещим именем. Фольмар Яркий, например. В случае с Веллигаром повелитель обрядов, видимо, был просто пьян, а может ему кишечные колики жить мешали, так или иначе, но сделанного не изменить. Книга Имен приняла запись о младенце на свою страницу, и нет ни у кого такой власти, чтобы вычеркнуть ее оттуда. Мелкий Глоток, надо же.

— Ответь ему, что засуха, она не только в Тимаэль пришла. Если кормить нечем — пусть мне людей отдаст, я их сам накормлю. Цена на зерно окончательная, а вот на железо скорее всего дальше расти будет. Так что пусть поторопится, война на пороге — железо всем нужно. В общем, пожестче ответь, но намекни ему, что скидку еще можно заработать.

— Милорд?

— Можно, можно. Только как — не надо писать. Пусть сам предлагает варианты, может, что хорошее и предложит. Как раз к Совету и придумает. Что там дальше?

Тиваль отложил письмо и взялся за следующий конверт.

— Письмо от Владыки Коморэна, милорд. Черный Дрозд предлагает присоединиться к его походу на Рорка.

— Падальщик он, а не дрозд. Но это писать не надо. Ответь, что мы остаемся верным другом великого города, он может на меня рассчитывать. Вот только засуха и война у соседей сильно подорвали наши возможности. Поэтому мы пока поможем ему ссудой на организацию похода и… И пожалуй, пока, все. Да, и проценты не называй, а то не доживет до своего похода. Еще что-то?

— Бумаги из Куарана. Как Вы приказывали, их я не вскрываю.

Владыка Фольмар Яркий быстро просмотрел короткое письмо. Все же они там идиоты. Полезные, конечно, но идиоты. И безумцы. Доверять такие мысли бумаге? Каналы Ордена может и надежны, но Карающие Энгелара тоже не спят — репутация обязывает. Нет, столкнуться с Куараном сейчас будет совсем плохой идеей.

Что они там просят? Отказать в помощи? Легко. И без их помощи отказал бы. Не поддержать на Совете? Запросто. Лучше Дрозда поддержать. И дешевле. Подготовить войска?

Фольмар Яркий погладил пальцами крылья носа, опасно. Опасно, но если что, можно объяснить. Риск небольшой, но и выгоды сомнительны… Легкий кивок секретарю, принесшему бумаги.

— Вызови ко мне мастераритуалов. И командора рыцарей света, пожалуй, тоже.

Глава 8. День восемнадцатый. Неделя неожиданных подарков

Он упал. И не разбился.

Мор. Избранные цитаты. Глава «Черные вести».
История — это здорово. Особенно с рассказами про битвы и перевороты, появление и распадение держав. Увы. Изучение истории непонятных мне личностей чуждой расы оказалась существенно менее интересным занятием. И географию я тоже люблю. Но какую струну в моем мозгу должны были затронуть скудные описания чуждого мне пятачка чьей-то земли?

Вот какая в сущности мне разница, как возникал этот проклятый Куаран, в котором я оказался? Какое мне собственно дело, что основали его на месте крупного города поверженного врага и почему-то стали называть Бабочкой. И остальные провинции этой никчемной земли оказались ничуть не более привлекательными для изучения. Эти города, их символы победы и толчок для развития для меня были только символами головной боли и способом бороться с бессонницей. Они сплавлялись в одно безумное нечто, а сухой остаток оказался прост. Город Тимаэль — в центральных землях Алифи. Символ — Лилия. Супер. Красивое название, бессмысленный тотем. Кого можно напугать лилией? Муху? Город Валлинор — там же. Здорово. Символ — Луч Солнца. И что с того? Город Ромон на Севере. Там наверное холодно и бродят белые медведи. Таллавир и Сиэль на юге. Это, наверное местные Сочи и еще раз Сочи. Да и два новых города Лаорисс на северо-востоке и Беллор, который Ветер на огромном полуострове на Юго-Востоке. А новые они — потому что здесь все, что меньше тысячи лет это считай, что вчера построили. Все. Три дня обучения в кратком изложении. Десять Великих городов — оплот Света, основа цивилизации Алифи. Скудновато на мой взгляд.

Правда потом стали попадаться и более занимательные детали. Например, то, что среди племен Рорка появилось новое, сильное и многочисленное племя, объединенное одной целью — уничтожения Алифи. Племя, называющее себя шарги, и пришедшее из-за песчаных пустынь далеко на Юге. Племя, совершившее небывалое. Сто лет назад они обрушили стены Беллора и уничтожили всех его жителей. Пятьдесят лет назад они осадили Сиэль и понадобились совместные усилия южных и западных земель, чтобы отстоять город и заставить Рорка уплыть на своих кораблях за Теплое море. Год назад они поднялись от руин Беллора на север и вышли к землям Великого города Куаран.

И вот тут то и оказалось, что город, так ласково приютивший случайных попаданцев, активно и, похоже, безнадежно воюет. Подложила, значит, кукушка яйца в гнездо, глядь, а это кастрюля в микроволновке. Вот такая кулинария для чайников…

Великий китайский товарищ говорил, не учением единым. Может он, конечно, как то по-другому выражал свою замечательную мысль, но в любом случае никто из местных бонз его не читал. Увы, простая идея, что помимо поглощения знаний и пищи нужен какой-никакой досуг, никому в голову не пришла. Так что не было ни дискотек по вечерам, ни девушек в будуарах, ни скачек или выезда на шашлыки на худой конец. Ни-че-го. Только ужин в пустом обшарпанном зале и сон в своей комнате два на три. И рожа Тангира по утрам. Показательно, что после ужина меня в мое жилище уводил не старший помощник, а немой дядька с большим красным носом, немало рассказывающем о спектре его жизненных интересов. Помимо красного носа при сопровождающем была косая сажень в плечах, не хуже чем у Ника, и дубинка за поясом. Завершали картину хитрые глаза, ставящие крест на любых попытках похулиганить. Этот не повар, после него голодать не придется. Всю оставшуюся недолгую жизнь кашку в ложечке санитарки подносить будут. Предварительно разжевывая.

Сначала я честно пытался засыпать. Потом думал и строил догадки. Потом захотелось большего и стал сочинять стихи. Получалось здорово, но кому нужны мои стихи в этом безумном мире, если их даже прочесть кроме меня некому? Повосхищавшись своим поэтическим гением, понял, что нужно двигаться дальше. Борьба за досуг стала главной тактической целью на день, и еще во время занятий я вместо освоения новых знаний думал о том, что делать вечером. Да и бороться со своими призраками так было легче.

Я дождался глубокой ночи, чтобы наораться благим матом в открытое окно. На следующее утро день начался с плетей.

Я разжеванными остатками морковки схематично набросал на полу пентаграмму, по крайней мере, так как я ее представлял. А в центре кашей намалевал рожу Алифи. На следующее утро меня отвели на занятия, а вот вместо обеда — на плети. Художник из меня аховый, но, видимо, хоть раз нарисовал похоже.

Я переставил мебель и забаррикодировал дверь, утром вместе с Тангиром ко мне вломились двое гвардейцев и отнесли брыкающегося меня на плети.

На следующий день я ничего не сделал, дав возможность хоть чуть-чуть закрыться кровоточащим рубцам на спине, но еще через день дух научного познания взял верх, и я продолжил экспериментировать.

Я разорвал матрас, вытряхнул какие-то опилки, которым он был набит, разодрал ткань на полосы. После чего распахнул окно и выбросил один конец импровизированной веревки на улицу. Как и следовало ожидать, до земли она не достала, все-таки наши комнаты были достаточно высоко. Прыгать на плиты дорожки было бы сумасшествием. Ничуть не расстроившись, вылил за окно кувшин ягодного компота, а сам забрался под заботливо прикрытую простыней кровать. Видно оттуда было не супер, пару десятков сантиметров обзора, но что есть и тому спасибо. Утро меня встретило холеными сапогами Тангира, промчавшимися к окну, его же криком, топотом сапог в обратном направлении, потом на некоторое время стало тихо. Когда в комнату снова пришагало большое количество разнообразной обуви, мне уже порядком надоело лежать в пыли под кроватью, все тело ломило от неудобной позы, а спина голосила в предчувствии скорой расплаты. Но упрямство пересилило и пришлось ждать дальше.

— Вот, он жил здесь. Окно не заколачивали, потому как никто вообще такого не ожидал.

— Не надо мне объяснять очевидные вещи. Как собираешься теперь решать проблему? — незнакомый мне голос, предположительно владельца желтых низких штиблетов с чуть загнутыми вычурными носами.

— Мы уже ищем. Он не мог уйти далеко, куда только караул смотрел? — судя по голосу Тангира был совсем не в духе. — Не мог же он испариться. Ну, здесь понятно, связал веревку, выбрался во двор, спрыгнул на землю. А вот куда дальше?

— С караулом я разберусь и без твоего участия. А ты лучше ищи, Тангир. Ищи. И не забудь про красное пятно на земле. Если с этим уродом что-нибудь случится, ты головой ответишь.

— Я думаю.

— Думать раньше надо было. И еще, — перебил его голос в штиблетах. — Мне придется уведомить Высших. В частности барр Валлора, и он будет зол. Очень, очень зол. Мне надо тебе рассказывать, что бывает, когда он злится? Нет? Ищи беглеца и не попадайся на глаза Высшему, Тангир. Это мой тебе совет.

Вся обувь протопала обратно за дверь, послышалось звяканье ключей и меня оставили в одиночестве. Лежать под кроватью смысла больше не имело, и я устало выбрался на свет, улегся на деревянное ложе кровати и прикорнул в ожидании новых впечатлений. Как оказалось, в ожидании самого Валлора, бешено вломившегося в комнатку и узревшего меня, мирно посапывающего под аккомпанемент птичьих трелей из открытого окна. Я подумал ненароком, что он меня просто прибьет. Яростный взор Высшего сразу же пригвоздил меня к спинке кровати. Слова, брошенные мне вместо перчатки, я не разобрал, но выброшенная следом в моем направлении рука и медленно сжимающиеся пальцы не давали простора для интерпретаций. Сердце сжалось в предчувствии. Я это уже видел недавно — руку Алифи, сжимающиеся пальцы и одуряющую боль в груди. В этот раз сердце словно попало в чудовищные тиски, с каждым мгновением выдавливающие последние капли неповиновения вместе с жизнью. Ад вместо вздоха, кровь вместо слюны, задушенный хрип вместо стона. И два зрачка с презрением рассматривающие мои мучения. Дерни таракан лапкой, если в брюхе иголка. Соверши подвиг.

Кровавая пена текла по прокушенным губам, кровавая пелена застилала взор, слезы текли по изможденным щекам — боль правила бал. Вдох, как свершение, безумное, невозможное, самоубийственное. Вдох, как смысл жизни. Вдох, как вызов. Сощурить глаза после этого оказалось уже чуть проще. А усмехнуться в морду этого существа оказалось вообще простым до неприличия. Что такое усмешка в глаза смерти после такого вдоха.

Моя кривая усмешка и брошенная фраза: «Плохо выглядишь, Высший» было последним, что я увидел и услышал в этот день. Следующие несколько дней я не видел и этого. Поэкспериментировал, значит.

— Давно ли ты сошел с ума, болезный мой? Ты устал жить? Витание в вышних эмпиреях стало тебе так немило? Ты не волнуйся, я помогу тебе умереть. Здесь и сейчас, Валлор.

Энгелар стоял, одетый весь в черное, окутанный ореолом силы, держа в руке рукоять ритуального клинка. Вместо привычного ослепительно белого Пути света, сейчас это был Убийца неверных, лезвие палача — черное, как ночь, острое, как луч последней звезды.

— Милорд, я…

— Молчи, безумец. Ты решил, что вправе сам определять, кому жить в этом дворце? Ты возомнил, что твое терпение важнее поставленных перед тобой задач? Зря. Начинай молиться свету, я уже стар, но казнить предателя я еще в силах.

Он мог простить ошибку. Он мог простить глупость. Он мог простить даже измену. Но свое бессилие, крушение надежд, а главное — чудовищно навалившееся ощущение собственной дряхлости, он простить не мог.

— Милорд, он пытался бежать, у меня не было выхода…

— На колени. На. Колени. Сейчас. Здесь.

Руки не дрожали. Когда он в последний раз вообще брал в руки этот клинок? Нет. Не вспомнить — слишком много времени прошло. И вот снова. Черный клинок для шеи Алифи. Поздно сожалеть, оценивать варианты и сомневаться. Эксперимент был единственным, что придавало смысл жизни последние годы, разогревало интерес в уставшей душе.

— Не надо, я все исправлю, милорд, прошу Вас.

Валлор, простерся ниц, руки судорожно тянулись к Владыке с мольбой о пощаде. Поздно. У него было все. Связи, протекции, отличная должность, власть, уважение, деньги. Поздно.

— Что ты исправишь, безумец? Вернешь время вспять? Проведешь нормально призыв? Оживишь мастера Дарровера? Вернешь разум женщине? Вернешь жизнь мужчине?

Валлор вскинулся в отчаянном вопле:

— Он еще жив, мой Владыка, жив, я исправлю, дайте возможность. Милорд, прошу Вас.

— Кто жив, Валлор? Не тешь себя бессмысленной надеждой, ты не вымолишь ни мгновения жизни. У тебя было все, ты сам все разрушил.

Энгелар сделал шаг навстречу распростертому Алифи и поднял Убийцу неверных.

— Милорд, Вас неверно информировали. Женщина не безнадежна, с ней работают мои люди, милорд. Мужчина не умер, он потерял сознание, но я не убивал его. Я все исправлю, я сам подниму его на ноги, милорд. Умоляю Вас. Убедитесь сами, еще не все потеряно…

Ночь сковала жизнь в городе, затихли улицы и рыночная площадь, замолчали разносчики новостей и торговцы, остыли после дневной жары плиты мостовых. Ночь приняла свою ежесуточную вахту и жизнь замерла. Алифи стояли возле окна и смотрели на спящий Куаран.

— Скоро Совет Владык. Энгелар обязательно попробует изменить ситуацию. Валлинор и Тимаэль тянут с подкреплениями, а ему они нужны. Энгелар попытается воздействовать через Совет.

Добавлять, что тянут по его просьбе Алифи не посчитал нужным. Крошка спрятанной информации — всего лишь крошка, но все равно лучше, чем ничего.

— Не ему — нам нужны подкрепления. Иначе мы не удержим Аюр, а падут переправы… Хотя можно попросить помощи у городов юга.

— Юг, дружище, это загадка. Я бы на них не рассчитывал. Совсем.

— Если Куаран падет, им самим придется намного сложнее. После падения Беллора мы единственная защита от угрозы с востока.

— И все-таки. Я бы не рассчитывал, думаю, наш Владыка тоже не особо надеется. Нужно задействовать каналы Ордена для удобного для нас решения. Энгелар должен все-таки получить подкрепления. Видеть орды шаргов под собственными стенами не входит в наши планы.

Орден велик. Орден силен. Орден опасен. Пусть его отряды будут на переправах, а не под воротами дворца. Спокойнее так, а здесь найдется кому повоевать.

— Но лучше всего, если ему для этого Владыке придется лично посетить центральные территории. Это даст нам время окончательно решить вопрос с его прожектом здесь и перейти к собственной программе.

— Что ожидается на Совете?

— Юг сейчас выступает с общей позицией. По их мнению, пришла пора контрнаступления. Они хотят сосредоточить силы на своем направлении и сбросить Рорка в море. А при возможности пересечь Теплое море и высадиться на побережье.

Это — известно. А информация, которую легко получить, ничего не стоит.

— Но для этого у них недостаточно ни сил, ни ресурсов. Это десятки тысяч людей, тысячи Алифи, питание, корабли. Нереально.

— Они это понимают. Ходят слухи, что они предложат частичную мобилизацию мужского населения у людей и собираются пересмотреть структуру управления частями. Но это юг. Владыка Иллариэла склонен их поддержать. Не дает ему спокойно спать великое прошлое предков. Центральные территории хотят одного, чтобы вопросы границы решались другими. Они накопили богатства, но реальной власти в Совете у них нет. Ромон выжидает. Мне кажется, у них вообще нет четкой позиции. Хотя его Владыка упоминал о возможности возрождения Беллора, без которого защитная линия наших земель значительно ослаблена. Энгелар будет просить помощь и пытаться протолкнуть свою безумную идею о буфере из чисто человеческих поселений. Лаорисс… Кто вообще когда-нибудь знает, что думают в этой глуши.

— Похоже, сейчас самое время.

— Да. Очень похоже…

Глава 9. День двадцать пятый. Неделя безудержного смеха

Приглашаем принять участие в научном эксперименте. Оплата высокая. Доставка, проживание, питание, поминки — за счет заведения.

Мор. Избранные цитаты. Глава «Отражения».
Дни бежали за днями, по утрам Наташа пытался вбить в нас азы истории с географией, после обеда нас выводили к внутренним дворцовым казармам и молодой Алифи по имени Эллинор проводил с нами занятия на тренажерах. То есть он занимался, а мы выступали в качестве самого тренажера. На Нике он тренировался с оглоблей, которую он по недоразумению называл посохом. На мне он тренировал удары мечом, который он почему-то считал затупленным. Ник голосил, бросался на Алифи последовательно с таким же веслом, с мечом, с алебардой, а в момент особо сильного помутнения рассудка с голыми руками, пытаясь хотя бы дотянуться. Тщетно. Меня Эллинор гонял не меньше, но акцент делался на более легких и элегантных орудиях убийства — кинжалах, узкие мечах и копьях. В жизни не брал в руки эту гадость, но выбора не было, к тому же оказалось, что мое тело к оружию вполне привычно. Вес не напрягал, мышцы не очень уставали, а рефлексы, реакция и поставленные движения подсказывали, что мой предшественник то ли профессионально занимался теловредительством, то ли хобби у него такое было. К сожалению, одних рефлексов и поставленной пластики движения с оружием оказалось недостаточно. Оказывается к ним еще и голова должна прикладываться, причем с точным пониманием того, что, когда и в какой последовательности делать. В моем же случае голова работала только в качестве щита, затылком отбивая наиболее обидные выпады мастера Алифи. Учитывая отсутствие в моем распоряжении обезболивающего, такое времяпровождение меня стало напрягать, но альтернативы никто не предлагал. Ин с Эллинором не занималась, чем ей компенсировали потерю такого удовольствия, понять было невозможно, однако к ужину она приходила не менее уработанная, чем мы.

Учитывая нагрузки, голодать я уже не пробовал, а спустя пару дней стал подходить за добавкой. Как я понял, дополнительных порций нам не предполагалось, но мне, почему-то, ни разу не отказали. Удивительное рядом. Кстати, прежний повар неплохо устроился — его отправили на рудники. Поваром, пусть и пожизненно… Как это ни странно, я ему почти завидовал. Вряд ли это было намного хуже, чем видеть эти ненавистные напыщенные лица из дня в день. И ждать.

Дважды за пролетевший месяц мне устраивали допрос с пристрастием. В каждом случае несколько Алифи в разных сочетаниях и количествах пытались узнать правду. Кем я был? Где я жил? Что я помню? Почему не пищу от восторгов припадая к истокам знаний?

Глупые вопросы опасных людей, а точнее нелюдей. Менялись обстоятельства и антураж, менялись дознаватели и инструментарий, только пытуемый оставался прежним. Если первую беседу еще можно было назвать просто беседой, пусть и с элементами мордобоя, то второй допрос оказался откровением. В тот раз меня после выхода с тренировочной площадки подхватили под белы руки уже знакомые мне по поляне молодцы, усиленные караулом гвардейцев, и с уважением и поклонами отвели в незамеченную мной ранее дверь в подвальное помещение с боковой стороны дворца. Там, извинившись, положили на стол, прикрутили к металлическим поручням и так же незаметно удалились. Стол стоял посредине небольшого темного подвала с двумя маленькими окошками под самым потолком. Было холодно и неуютно. Понимание того, что ничего здесь не будет делаться просто так, а также воспоминание о том, чего добился повар, помогли мне не запаниковать, но ждать неизвестности было очень непросто.

Где-то через полчаса открылась дверь за моей спиной и слуги стали заносить инструменты. Уже знакомую курительницу, склянки с жидкостями, какие-то ножи и скальпели, внесли небольшой столик и несколько кресел. Обилие людей и новой мебели привели к тому, что в помещении стало тесно. Происходящее мне абсолютно не нравилось, я с удовольствием поменялся бы местами с любым из этих людей, но на мои предложения никто не реагировал, да и сам ко мне никто не обращался. Расставив необходимую утварь и инструменты, все покинули мое узилище, и я опять остался один. Было сложно не догадаться, что что-то будет. Подвал стал напоминать лабораторию или прозекторскую, а я — мышь, приготовленную к препарированию. Когда вновь открылась дверь и ко мне зашли трое Алифи, я смолчал, хотя это было и непросто. С другой стороны, трудно острить, лежа на разделочной доске. Учитывая специфическое положение, надежно идентифицировать участников консилиума не получилось, пожалуй, только Валлора определил более-менее точно.

Все как обычно, курились трубки, задавались вопросы. Но, когда это не принесло результата, один из Алифи взял кусок тряпки, смочил в жидкости из одной из склянок и положил мне на лицо. Резкий терпкий, вяжущий аромат, от которого мгновенно заслезились глаза и закружилась голова. Сознание затрепетало на грани, а потом я упал в темную, холодную бездну.

Я был пылинкой в огромном вязком черном ничто. Не было ни потолка, ни пола, ни стен. Я не видел и почти не ощущал собственного тела, которое не слушалось моих тщетных призывов к действию. Сердце сжалось, тупая боль зародилась где-то в груди. Нужно было подняться, нужно было бороться, но как бороться, когда твое же тело — всего лишь дополнительный груз, затягивающий тебя вниз, в пропасть. Бесконечно глубоко и бесконечно долго. Мышцы атрофировались, мысли метались, пытаясь понять, что делать, время остановилось. Я пытался вспомнить, кто я — тщетно. Лишь смутный образ худого не очень высокого мужчины, в который я вцепился как в спасательный круг. Я пытался представить себя таким же, получалось не очень, но время шло и стало казаться, что его руки — это мои руки, его глаза — это мои глаза. Попытался поднять руку, но тонны пустоты тянули ее вниз, и я физически почувствовал, как трясется тело, в тщетной попытке преодолеть немыслимую тяжесть. Странное ощущение стало еще одной путеводной звездой в этой вязкой темноте. Я поверил, что могу справиться. Мне только нужно было начало. Отправная точка. Точка опоры. И все свои силы, до последней капли и еще немного я направил на единственное движение, которое казалось самым простым — открыть веки. Сколько времени я сжигал себя, направляя все ресурсы своего организма на достижение этой простой задачи? Секунды? Минуты? Часы? Годы? Когда я все-таки открыл глаза, во мне ни осталось ничего. Ни сил, ни желаний, ни страха. Лишь легкая тень удовлетворения, когда я снова увидел темный потолок, два маленьких окошка и ошарашенные лица Алифи, склоненные надо мной.

За тот сеанс я похудел сильнее, чем за всю предыдущую голодовку. Запатентовать бы.

Записи бесед из Архива Ордена. Материалы не подлежат разглашению.

— Валли, мой юный друг, проходи. Владыка Энгелар покинул пределы Куарана и вернется не ранее, чем через десять дней. А пока благополучие города зависит от моих решений. А мне нужна информация, и поэтому я пригласил тебя.

— Я слушаю, лорд Толариэль.

— Ну, зачем так официально. Я хорошо помню твоего отца, и тебя я помню еще забавным мальчуганом. Какие могут быть секреты у двух друзей? Мы же друзья, не так ли, Валлор?

— Конечно, лорд Толариэль, Вы старый друг семьи, а значит и мой друг. Чем я могу Вам помочь?

— Понимаешь Валли, мир полон тьмы, он коварен и жесток. Мы же с тобой слуги света, мы защищаем его от созданий ночи. Пришло суровое время. Век негодяев. Век сомнений. Век утраты веры. Ты же не утратил веру, мой друг?

— Я полон веры и открыт свету. Лорд Толариэль, но Вы же не сомневаетесь в этом?

— Эх, Валли. Столько сил отдано и столько недостойных вокруг. Я рад, что сильна твоя вера в предназначение. Значит, ты поймешь меня. Скажи мне, мой друг, что омрачает нашу веру? Что закрывает свет и приближается черной тенью?

— Вы задаете риторические вопросы, лорд Толариэль. Очевидно — Рорка.

— Рорка сильны и изобретательны, Валли. Их нельзя недооценивать. Владыка Беллора — недооценил. Где он теперь, этот сиятельный Алифи? Владыка Энгелар умен, он видит угрозу. Если Рорка преодолеют преграду Аюр и возьмут Куаран, их не остановит уже ничто. Центральные территории живут в неге и довольстве, они плохо защищены, а Алифи там слишком давно забыли, что их истинное предназначение — искоренять тьму. Владыка отправился в Тимаэль и Валлинор, он попытается их убедить, что судьба Куарана — это судьба всего мира. Я, в свою очередь, послал гонцов в Лаорисс и Ромон. Надеюсь, Орден отправит еще несколько сотен рыцарей света в помощь. Мы накапливаем силы. Свет с нами. Но. Всегда есть какое-нибудь Но. Остаются люди, Валлор. Эти слабые, корыстные, трусливые и недалекие создания. Ты же не будешь оспаривать такую оценку?

— Лорд Толариэль, как я могу оспаривать очевидное? Они, действительно, слабы и трусливы, да и корыстны. Только все равно они полезны. Они работают на полях, в рудниках, они стирают и готовят, сеют и собирают урожай, добывают металлы и древесину. И без них мы не удержали бы рубежи.

— Ты прав, юный друг. Люди полезны. Как полезны дрова зимой. Они сгорают, но это позволяет нам не замерзнуть от холода. Алифи гибнут, барр Валлор. А это значит, что нам нужно больше людей. Только каких людей? Владыка ждет появления вождей? В заячьей норе не рождаются волки. Возможно, через тысячи лет укрепления наиболее интересных племенных линий мы и получим что-то похожее. Где программа селекции? Совет отдал личную жизнь людей на их откуп, и Владыка Энгелар сыграл в этом не последнюю роль. Можно ли теперь говорить о племенной работе?

— Увы, лорд Толариэль, вопросы человеческой селекции никогда не входили в круг моих интересов.

— Ты уходишь от ответа, мастер. Ты знаешь сам, что есть другие варианты. Стерилизация, выведение из размножения особей с патологическими отклонениями в психике. Только как это увязать с тем, чем занимаешься ты? Эксперименты по призыву демонических сущностей противоречат идеям света. Более того, из-за них уходят в тень действительно важные проекты по совершенствованию человеческой расы. Что полезного мы получили с твоей программы, Валлор?

— Лорд Толариэль! Вы ставите меня в неловкое положение. Я не вправе обсуждать особенности…

— Я сам участвовал в проекте, ты не забыл? Именно я проводил первые занятия, я видел этих существ. Ты сам-то в восторге от того, что получил?

— Лорд Толариэль! Это проект самого Владыки…

— Владыка Энгелар мудр, но и он не может видеть все. Наша задача помочь ему. Орден имеет возможности, которых нет и у отдельных Владык. Кому как не нам судить о том, что принесет благо свету? И ты перестал отвечать на вопросы, Валлор.

— Извините. Но я не могу…

— Ты многого не можешь. А это печально. Ты же не думаешь, что я не найду другие источники информации? К одной цели всегда ведут разные пути. Но в этом случае нашей старой дружбе — конец. А поссорившись со мной, ты поссоришься с Орденом. Ты этого хочешь? Я, как старый друг твоей семьи желаю тебе другого будущего. Так что не бойся, твои слова пойдут на благо света и уж точно останутся в тайне. Итак, ты можешь мне рассказать что-то полезное?

— Я не знаю, это зависит от того, что именно Вы хотите знать?

— В каком состоянии программа сейчас? Ты доволен результатами?

— Доволен ли я? Нет, я разочарован. Женщина почти безнадежна. У нее нервный срыв за срывом. Неустойчивая психика. Самое обидное, не получается понять. В смысле причины понять. Результата — нет, рассчитываешь на одно, а получается совсем другое. Ей не интересно происходящее вокруг, ей не интересны ни мы, ни наши проблемы. Ее мучают свои образы, видения или воспоминания. Проводим лечение, но улучшения мизерны, а общая деградация чудовищна. Ее надо было бы выводить из программы, только Владыка за это голову снимет. Ник, это светловолосый…

— Валлор, ты забываешься! Ты считаешь, что я за шесть дней не смог запомнить трех смертных? Ты считаешь меня идиотом, юный мастер?

— Простите. С ним можно работать. Он быстро учится, хотя и не слишком прилежен. Тщеславен, любит отдавать указания. Мы связываем с ним определенные надежды. Это все-таки неплохой рабочий материал. В его случае есть успехи. Третий — Мор… Это насмешка над всем проектом. Но он под личным контролем Владыки. Что он увидел в этом человеке? Он даже угрожал мне смертью, если я не справлюсь. Мне надо было соглашаться сразу на Капысь, на Берлогу, на горы Кальта-рока. Мне стыдно признаться, но я не смогу ничего сделать с этим варваром. Он безнадежен. Я вижу единственный способ удержать его в подчинении — это избавиться от него.

— Так безнадежно?

— Мы сами даем ему знания, мы сами формируем у него навыки, но при этом не можем повлиять на его отношение к нам. Я уже не говорю о стандартных императивах — поклонение свету, преклонение перед Алифи, о моральных установках — не убей, не укради. Он не просто не преклоняется перед нами. Лорд Толариэль, он ненавидит нас. Более того, иногда мне кажется, что он презирает нас. Как вообще можно представить презрение к Высшему существу? Он выйдет из садов знаний и пойдет резать нам глотки, я не сомневаюсь, что он на это способен.

— Меня тоже выводил из себя этот человек, но ты, видимо, преувеличиваешь, Валли. Я не узнаю тебя. Этот Мор — всего лишь тень. С каких это пор ты боишься теней?

— Да, это тени. Они давно проникли в мои сны. Сначала они приходили ко мне ночью и покидали меня с рассветом. Теперь они остаются со мной все время и не покидают меня даже под яркими лучами солнца. Вы знаете, что я всегда остро чувствовал предназначение. Он — зло.

— Ты просто устал. Но ты заставил меня задуматься. Расскажи подробнее, что заставило тебя превратиться в дрожащий лист на легком ветру?

— Вы преувеличиваете, Лорд Толариэль. В смысле на счет листа на ветру. Я просто не знаю что дальше делать. На протяжении всего времени работы с этим человеком мы отмечаем отсутствие уважения не только к нам, но и к другим людям. Нет никого, кто имел бы для него значение. Нет никого, кого он хотел бы слушать. Он все помнит, знает и смеется над нами.

— Ты молодец, барр Валлор. Видишь, наша беседа может украсить и куда более приятный вечер. Может быть еще что-то интересное?

— Пару дней назад мы сделали еще одну попытку поставить Мору блоки. Мы решили использовать нектар забвения. Этот препарат опасен, иногда после него так и не удается привести человека в сознание. Но он надежен в другом — обеспечивает полное подчинение, пусть только на время действия, нам этого должно было хватить, чтобы понять, с чем мы имеем дело. Мы оставили это средство как крайний вариант, с разрешения Владыки. Увы. Лорд Толариэль, он не ответил ни на один из наших вопросов, и открыл глаза — сам — на пятой минуте. И это при удвоенной концентрации препарата. Я сказал бы, что это невозможно, но я сам был там. И я видел его глаза, в них не было недоумения или паники. Он запоминал наши лица.

— Я думаю, тебе просто нужен отдых, Валли.

— Отдых? Вчера мастер Эллинор едва не поплатился за отдых. Он проводил тренировочную схватку на мечах. Нужно признать, что фронтальную атаку смертные уже держит неплохо, поэтому Эллинор предложил Мору самому перейти в нападение. Негодяй рухнул на землю, пытаясь сбить мастера. Лучше бы Эллинор отрубил ему эту ногу. Увы, мастер успел остановить движение меча. Но, главное не в этом, человек прямо с земли метнул кинжал, и даже реакции Эллинора не хватило, чтобы полностью уйти с линии поражения. Метнул кинжал в тренировочной схватке! Эллинор ранен, Милорд, и пусть рана неопасна, это не важно. Человек поднял руку на Алифи! И знаете, что этот Мор сказал, поднявшись с земли? Все-таки — красная. И это были единственные слова. Он неподконтролен. Он непонятен. И потому опасен. Но Владыка…

— Владыки здесь нет, Валлор, а есть я. Поднял руку на Алифи? Спасибо, ты можешь идти. Похоже, ты все-таки принес мне нужную информацию.

Серая лента дороги вилась по правую руку Мер То Карраша. Грязная, узкая и ничтожная. Шаргам не нужно дорог, чтобы идти к цели. Там где идут шарги, там и возникают дороги. Мер То обернулся и с гордостью взглянул в степь, туда, где за его спиной, за спинами его личной сотни тафуров-телохранителей поднималось облако пыли. Туда, где тысячи копыт вторили ударам тысяч яростных сердец воинов клана Заката. Скоро.

Глава 10. День тридцать второй. Неделя бессмысленных открытий

Я не люблю суд. Там клоуны несмешные.

Мор. Избранные цитаты. Глава «Отражения».
Можно ли найти себя, ломая все? Как в песне — до основания, а затем? Можно ли не потерять себя в пучине ярости и гнева? Может ли помочь осознать себя желание возмездия и обостренное чувство собственного достоинства, так не к месту втоптанного в грязь? Мне не дано этого знать.

Может ли память о прошлом определить будущее? Могут ли призраки никогда не существовавших здесь людей стать дороже любого из окружающих? Могут ли тени иного мира стать знаменем, с которым идешь по жизни? Наверное. В моем случае было именно так.

На следующее утро меня не повели на занятия, не повели на площадку, даже в столовую не сводили. Я не был удивлен, чувствовал, что приближается развязка этой бессмысленной истории. Из меня никчемный ученик. Из меня никчемный подопытный кролик. Я отказываюсь смотреть в рот, и мне плевать на них и на их устои. С Эллинором я, пожалуй, перестарался. Самое смешное, что никакого злого умысла в мыслях не было. Я не слишком помнил кодекс поведения в учебном бою, это правда. Но, в конце концов, чья это задача — следить за техникой безопасности? Инструктаж там лишний провести? Дать в журнале расписаться? Мне показалось, что он все-таки сможет увернуться. Не смог. Что же. Этот был не худшим из Алифи. Если выживет — жалеть не буду. Что сейчас, суд? Если отправят на рудники к повару, вот это будет гримаса судьбы. Или сразу пустят собирать грибы за радугой? Так или иначе, конец близко.

В таких условиях достичь своей цели не представлялось возможным. Обидно не было. Страшно тоже. Хотелось домой. Уже скоро…

Ближе к ужину меня повели на смотровую площадку под самой крышей дворца. Впервые мне дали увидеть город. Правильные геометрические формы домов, улиц, площадей. Казалось, что город не строился тысячелетиями, а был выстроен по одному проекту, в котором каждый штрих — к месту, каждая черта — во благо. Все-таки город оказался большим. Конечно, по сравнению с мегаполисами нашего мира — крохотная точка, но все-таки назвать его деревней или поселком язык не поворачивался.

На галерее меня встретил незнакомый Алифи.

— Что ты видишь внизу, человек? — низкий, богатый оттенками голос. Внимательный взгляд уже почти привычных глаз. Темные волосы, зачесанные на правую сторону и волнами спадающие на строгий иссиня черный камзол. Татуировка на мочке узкого уха в форме черной бабочки. Он производил впечатление, этот незнакомец. Впечатление ума. Но еще больше впечатление надежности.

Я посмотрел вниз. — Город, Высший.

— Этот город — наш мир, человек. Каким он тебе кажется? — Алифи смотрел мне в глаза. Спокойно. Уверенно.

Похоже, все уже было решено. Сбросят с парапета? Я еще раз посмотрел вниз и подумал, что это будет не худшая смерть, и ответил, как чувствовал.

— Красивым. Здесь хорошо умирать…

Что-то изменилось в глазах собеседника. Не ожидал такого ответа?

— Ты ищешь смерти?

Странно, мне он неожиданно понравился. Пожалуй, он заслуживал честного ответа.

— Я уже умер, Высший. В тот самый день, когда барр Валлор вызвал меня в ваш мир. Я не живу с тех пор. Я трепыхаюсь, как мотылек на иголке, но это не жизнь. Нет, Высший. Я не ищу смерти.

— Меня зовут Бравин, младший. Твоя судьба, словно капля воды на лепестке белой лилии. Она уже готова сорваться вниз. И близится ветер.

Он был серьезен, этот Алифи — Поэт.

— Не только я, весь этот мир — всего лишь капля на лепестке белой лилии. И эта капля уже падает вниз. Ибо это не ветер, а буря, и она уже пришла, Высший. Просто вы ее не видите. Мне жаль. Вся наша жизнь лишь крохотный промежуток времени.

Я посмотрел наверх, над городом собирались тучи.

— Будет дождь.

Бравин посмотрел на небо, потом на реку, в изгибах которой так уютно устроился город — бабочка, потом снова повернулся ко мне.

— Ты не такой, как другие. И это хорошо, нам нужны такие как ты. Люди невежественны, ленивы, трусливы и непостоянны. На них нельзя положиться, ими нужно командовать, направлять и утешать. Единственное их достоинство — они похожи на Рорка, так же плодовиты. Людей много, но они слабы. Ты не такой, как они. И это плохо. Люди послушны, понятны и просты, ими легко управлять. Всегда понятен их предел и их возможности. Ты — другой. Мне жаль, что мы встретили тебя так. Мы не могли по-другому. Я думаю, ты знаешь, зачем ты здесь. Я уверен, ты понимаешь значение нашего разговора. А сейчас — иди. Назад по коридору или вниз с парапета. Я дам тебе выбор, человек со странным именем Мор.

Я кивнул, взобрался на каменный бортик галереи, прошел несколько десятков шагов над бездной, активно размахивая руками, но удерживая равновесие, потом развернулся и, так же по бортику вернувшись к Алифи, спрыгнул.

— С детства боюсь высоты.

И пошел в свою комнату. Тангир, ожидавший меня у выхода на галерею, только покачал головой.

Как это не удивительно, меня отвели на ужин и сытно покормили. Ник, щеголял новым красным кафтаном, представлявшим видимо одно из поощрений. Тоже мне, гуччи с габаной. Ин не было, а на мой вопрос Тангиру, тот пожал плечами и это был единственный ответ, которого я смог добиться. Что ж, у каждого из нас своя партия в этой трагикомедии.

На следующий день меня одели в аморфное черное одеяние и вывели во внутренний двор…

В отличие от закутка, в который выходили окна моей комнаты, этот двор представлял собой круглую площадку диаметром метров пятьдесят со всех сторон окруженную стенами дворца. Свет, проникавший сверху, падал, словно в колодец. Система окон и зеркал позволяла свету заливать все пространство внизу так, что для теней не оставалось шансов. Особенно в полдень и в столь ясную погоду, которая выдалась в этот день. По периметру площадки стояло одинадцать одетых в длинные развевающиеся белые одежды Алифи, место во главе — пустовало. Конвоиры вывели меня в середину круга, отступили, а потом и незаметно удалились. Подними я руки и разведи в стороны и был бы вполне неплохой флешмоб — часы света.

Среди Алифи было несколько знакомых лиц. Задумчивый Бравин, довольный Толариэль, скучающий Наташа. Был тут и Эллинор, бледный, осунувшийся, с колючим взглядом. Судьи. Вершители судьбы.

Белый круг со мной в качестве черного пятна посередине. Оглянувшись, обнаружил, что на всей площадке есть только одна тень — моя. В том балахоне, в который меня упаковали, я отбрасывал тень больше похожую на уродливую кляксу. Вот же эстеты.

Дабы не упрощать судейской коллегии задачу, я стянул через голову черный балахон и остался в одних подштанниках, грязно-белых, завязанных на пояс. Дальше оголяться не стал, посчитав, что произведенного эффекта уже достаточно, а заработать простатит не хотелось. Мысль, что скоро мне будет не до проблем простаты, была изгнана из мозга с позором, как пораженческая и исключительно недостойная.

— Ты зря разделся, человек. Тебе придется одеться самому, иначе тебя оденут насильно. Нельзя нарушать ритуал. Нельзя отвергать очевидное. — Незнакомый мне Алифи, этакий защитник обрядов выразил всеобщее возмущение. Похоже, очков я себе таким действием не добавил.

— Насильно меня одеть недостаточно, Высший. Меня еще и держать придется. Я не Рорка, чтобы изображать из меня демона тьмы.

Говорить им, что и они не ангелы, я не стал. Несмотря ни на что умирать не хотелось, хотя свои шансы оценивал как откровенно мизерные.

— Черный не одену. Любой другой — пожалуйста, — я упрямо отбросил ногой снятую одежду в сторону. — Или давайте уже начинать, что ли.

Почему я привязался к этой одежде, я сам не мог точно сформулировать. Вот не понравилась она мне. Есть такая аксиома у конспирологов — не верить в совпадения. Они, значит, во всем белом, а я один в черном. От них, понимаешь, теней нет, а от меня — уродливое пятно. Отсутствие тени я склонен был объяснять системой зеркал и точным знанием мест, где надо находиться. Таких мест, на которые свет падал равномерно со всех сторон, не могло быть много. Да и то, что солнце в зените наверняка имело значение. В любом случае, учитывая их помешанность на идее Света, происходящее выглядело подозрительным. Да и просто сбить их с толку, нарушить заданный ритм показалось правильным шагом.

— Пусть так. Я лорд Эллио Ревнитель Веры, обвиняющий города Куаран, утверждаю, что этот человек, по имени Мор, достоин смерти. Он плод ошибки, так как призван с нарушением ритуала вызова. Он плод легкомыслия, так как с ним не был должным образом проведен обряд «приветствия». Он плод безграмотности, так как даже обряд «вдох забвения» был проведен с ошибками. В результате многих ошибок этот человек здесь. Он не стремится к свету. Он весь во тьме. Он груб, жесток, коварен, циничен и беспринципен. Он подставил человека ради сиюминутной прихоти. Он посмел поднять руку на Алифи. Он не ведает красоты, он не видит истины и не может оставаться в живых.

— Это неправда. — это уже я.

— Ты не имеешь права слова. Ты здесь, чтобы выслушать приговор, и с благодарностью принять его.

— Я здесь, потому что ошиблись вы. Я такой, потому что ошиблись вы. Иногда я не вижу дорогу к Cвету, потому что ошиблись вы. Ваши ошибки забрали у меня мое прошлое, мое имя, мое тело, мой дом, моих друзей и моих родных. Сейчас вы собрались здесь, чтобы найти основание и забрать последнее — мою жизнь. Может быть, хватит ошибок?

Никто не реагировал на очередное нарушение мною их обрядов, никто не перебил, не возмутился, не махнул рукой, не цыкнул презрительно, наконец.

— Возможно, я не иду к Свету, но я точно не служу Тьме. На первом занятии нам было сказано: «идет теперь битва между благословенными Алифи и проклятыми Cветом Рорка за души людей». Именно так вы боретесь за души? Приговаривая к смерти? Вы не убиваете даже диких животных без нужды, значит люди для вас хуже животных? Я не прошу вас сохранить мне жизнь. Что вам мои просьбы? Просто хотя бы сделайте это честно. А не представляйте меня тем, кем я не являюсь и никогда не являлся.

Алифи молчали. Равнодушно. Надежды не было, ну и пусть, никто не сможет сказать, что я не пытался. Скорее всего, как это всегда случается, выбрал не лучший способ. Наверное, надо было уверять и лебезить, унижаться и клясться в верности и любви. А еще лучше — делать это сразу. В том, далеком и уже недостижимом мире, возможно, я так бы и делал. Там мне было что и кого терять. Что мне терять здесь? Жизнь? С некоторых пор, это недостаточно сильный мотив.

— В кругу Света есть ли еще кто-то, кто считает, необходимым вступиться за человека?

Тишина. Как в фильме. И только мертвые с косами.

— Путь к истине труден. Мы не должны совершить ошибки. Я прошу поименно принять или отклонить озвученный приговор. Барр Эллинор, мастер меча?

— Конечно, да.

Нет, они не мстительные, они же в Свете. Это у них просто обостренное чувство справедливости такое.

— Лорд Тимолл, хранитель памяти?

— Да.

— Барр Натаниэль, мастер слова?

— Разумеется, смерть.

Эх, Наташа, Наташа, что ж ты так, а где же грудью за учеников? Да на амбразуру? А на поруки взять?

Последовательно, один за другим Алифи подтверждали приговор. Стало скучно.

— Барр Бравин, мастер заклинаний?

— Мне кажется вынесение смертного приговора преждевременным.

Эллио выдержал паузу и произнес.

— Я считаю, приговор справедливым, — кто б сомневался. — Но на пути к Свету слишком много препятствий. Слишком сильны стали слуги Тьмы. И слишком многое вложено в этого человека. Умереть теперь он сможет в любое время.

Благословенный обратился ко мне:

— Ты почти единодушно приговорен к смерти. Но я одолжу тебе твою жизнь, если ты сможешь предложить что-либо равноценное.

— Что может быть равноценным жизни, Высший?

— Для тебя — возможно ничего. Но сейчас твоя жизнь не стоит и половины медяка. А знания стоят дорого. Может ты найдешь такие воспоминания, которые будут нам интересны. Только не говори, что ты ничего не помнишь. Потому что в этом случае — тебе будет нечем заплатить. А смерть, она уже рядом. Приговоренным Кругом Света положена особая казнь.

Сейчас на залитой ярким солнечным светом площадке были только я и он. Все остальные растворились за краем периферического зрения, все остальные не имели значения.

— Равноценное воспоминание, Высший? Ах, да, помню, летающие колесницы…

— На реке недалеко от города есть два острова, младший, — вмешался Бравин. — На одном острове — человеческое кладбище, десятки тысяч могил. Там с ранней весны до поздней осени цветут цветы. Это красивое и печальное место. На втором острове не растет ничего. Там тоже могилы, только могилы приговоренных. Их мало. Каждая из них имеет свой номер и это единственное напоминание о людях, там похороненных. Каждая такая могила готовится под своего владельца с учетом его роста и комплекции. Приговоренных помещают в могилы живыми с завязанными за спиной руками. Могила настолько узкая, что у человека не остается возможности повернуться, или даже согнуть колени. Сверху могилу закрывают каменной плитой с выбитым на ней номером. Твой номер — 463. Внутрь могилы поступает воздух, но не поступает свет. Человек умирает сам, стоя, в кромешной темноте, в узкой каменной клетке, от жажды, голода, страха, гниющих кистей рук и ступней ног и всегда — один. На этот остров приплывают посетители только для того, чтобы выкопать новую могилу, да чтобы закрыть над новым приговоренным каменную пробку. Говорят, что крики из-под земли слышатся очень долго. Это страшная смерть, человек и твоя могила будет готова к вечеру. Я искренне советую тебе напрячь память.

Мозг лихорадочно перебирал варианты. Я не геолог, чтобы рассказать аборигенам о тайнах геологических пластов, не инженер, чтобы построить для них чудо-механизм, не физик, чтобы открыть перед ними все тайны электричества. Не химик, не врач, не технолог или ветеринар. Что для них философия? Как мне продать им учения Гегеля или Канта, Ясперса или Хайдеггера? Увы. Хобби тоже не давали простора для маневра. Дрессировка? Рассказать им концепцию кликер-треннинга? Это было бы даже забавно, выкупить жизнь за кликер. Программирование? И каким боком оно им надо, если до первого компьютера тут как до луны ползком? Рассказать им истории о Гарри Поттере, да о Властелине колец? Глупость. Вот так и получается, мы замечательно пользуемся многими вещами, а помочь несведущим создать, воспроизвести эти вещи — неспособны. Общество потребления во всей красе.

— Хорошо. Я попробую, Высший. Я научу вас Игре. Это Игра — битва, Игра — жизнь. Эта Игра — отражение вечного противостояния света и тьмы, добра и зла. Поверьте, эта Игра стоит моей жалкой жизни, она стоит тысяч таких, как я. Мне нужен один день на подготовку и несколько резчиков по дереву, способных работать быстро и имеющих представление о красоте, Высший.

— Игра? Зачем нам игра? Это был неверный ответ, Мор, — Толариэль обратился ко мне по имени.

— Завтра я объясню правила и сыграю с любым из вас, или назначенных вами Алифи, людей, или Рорка. В этой игре нет места случайности, шулерству или дешевым фокусам. В ней есть только чистый разум и красота построений. Если я проиграю хотя бы раз — копайте могилу. Если нет, я научу вас этой великой игре, это и будет плата за мою жизнь, Высший.

Вокруг разлилась тишина, время замедлило бег, с интересом ожидая вердикта. Замерло дыхание, чтобы ни единым порывом, выдохом не подтолкнуть судей. Сердце пропустило удар. Ставка была сделана, глупая и бесполезная. Но на другой стороне весов тоже ставка не ахти какая значимая. Что для них моя жизнь? А для меня?

Эллио пристально смотрел на меня, не отводя взгляд, не меняя выражения лица. Все-таки они разные, эти Алифи. Взгляд Владыки был омутом, в который падаешь без надежды выбраться обратно, бездонным и непреодолимым. Взгляд Валлора был счетчиком Гейгера, изучающим, холодным. Он даже в бешенстве оказался таким же, взглядом энтомолога, увидевшим, как изучаемая козявка вместе с булавкой полезла в суп. При виде людей лицо Толариэля искажали совсем другие эмоции. Брезгливость, презрение. Лицо Эллио было маской, за которой не видно ничего, ни эмоций, ни будущего решения.

— Хорошо, ты заинтриговал меня. Завтра наступит быстро. А специалистов по резьбе к тебе приведут…

— Прилетел ястреб из Коморэна. Юг продавил-таки идею контрнаступления. Будут задействованы силы южных, центральных территорий и Иллариэна. Ромон окажет помощь, выслав флот. Владыка Лаорисса на Совет не прибыл. Его представители наотрез отказались даже обсуждать возможность участия. Вплоть до выхода из Совета. Такого никогда не было. На моей памяти, так точно.

В последнее время необходимости в таких встречах становилось все меньше. Все нужное — уже сделано, письма написаны, отряды собраны. Оставалось ждать, да обсуждать текущие события.

— Времена меняются. Лаорисс всегда шел своей дорогой.

— Будем надеяться, что нам в помощи они не откажут. Очень надеяться. Потому что у нас проблема. Раньше Тимаэль колебался, а Валлинор готов был выслать к Аюр по крайней мере людей. Нам приходилось уговаривать их повременить, чтобы заставить Энгелара выбраться со своего трона и дать нам возможность действовать. Сейчас все подготовленные войска отправят на юг, а мы не получим ничего.

Собеседник горячился, выплескивая эмоции, словно прокисшее молоко. Приятного мало, а увернуться сложно.

— Голос Куарана тих сейчас в Совете. И это тоже заслуга нынешнего Владыки. Он уже возвращается?

— Он все-таки заедет в Валлинор. Будем надеяться, что уедет оттуда не с пустыми руками.

Опять он хочет надеяться. Как сказал один умный Владыка, надежда — это маленькое окошко в лучшее будущее, но открывает его всегда кто-то другой. Впрочем, незачем Толариэлю об этом думать. И знать об отрядах Валлинора тоже не стоит.

— Женщину поместили в дворцовый госпиталь. Завтра приговорим еще одного. Успеем.

— Того человека нельзя убивать. Это будет прямым вызовом Владыке. Ты готов к этому? Вот и я пока не готов.

Будет ли вообще когда-то эта готовность?

— Дружище, на прямую конфронтацию мы идти пока не можем. Да и положение о наказаниях предусматривает такие действия с нашей стороны только при экстренной ситуации. В остальных случаях окончательные решения принимает Владыка.

— Боюсь то, что он напринимает, поставит крест на всей нашей работе. Но что нам остается?

— Рудники, шахты, инсценировка побега, вариантов много. Он должен остаться жив, но ненадолго. Умереть он должен без нашего участия.

— Энгелар тут же вернет его во дворец.

— Значит надо отправить так, чтобы непросто было вернуть. Или позаботиться, чтобы некого уже было возвращать…

Мер То Карраш медленно шел по разоренной деревне и брезгливо рассматривал чудом уцелевшие цветы под окнами разрушенных строений. Деревня была обречена — кто-то, когда-то посмел поставить жилища на его пути. И какая разница, как давно это произошло — год назад или сто лет? Жителей было мало, их публичная казнь была короткой и пресной. Но их тела провисят здесь еще долго — никто не осмелится срубить кол с жертвой клана Заката. А стервятники — эти пусть тешатся… Саму деревню, конечно, надо сжечь. Но позже. С этим женщины и дети справятся — все равно им заниматься особо нечем. А воины должны спешить вперед. Уже скоро.

Глава 11. День тридцать третий. Неделя бессмысленных открытий

Между победой и поражением — искусство быстро бегать и наряд милиции.

Мор. Избранные цитаты. Глава «Отражения».
Уже знакомый большой полупустой зал. Все такой же рассеянный утренний свет. Все те же чудаки с копьями. Или просто на них похожие? Гулкий, холодный, неуютный мраморный пол. Высокие колонны с лепниной под потолком. Роспись на потолке и портьеры на стенах. В центре пустовал трон, принятый мной при первом посещении за высокое кресло. По бокам стояли еще одиннадцать кресел, пять слева и шесть справа. Все — заняты. Никто не пропустил представление.

В зал, по моей просьбе, внесли небольшой стол и два стула, а так же большую деревянную коробку с открывающейся крышкой. Нужно отдать должное, резчики вчера поработали на славу, а столиком по моей просьбе расстарался Тангир. Он хоть и не испытывал к моей персоне особо теплых чувств, но странную просьбу выполнил, нашел умельцев, что успели сделать его в срок.

Столик был расчерчен черными и белыми клетками в виде поля 8х8. Красивый, аккуратный, покрытый лаком, подчеркнувшим фактуру дерева, даже не верилось, что его сделали за один день. Вдоль одной из сторон были нанесены значки, обозначающие цифры, их я знал. Вдоль другой стороны — первые восемь букв местного алфавита — их начертание было для меня непонятным, странные сочетания линий и переходы. Получив разрешение подняться с колена, я поставил на край стола коробку, открыл крышку и стал торжественно доставать фигуры.

Шахматы, единственное мое хобби, которое можно было предложить как плату. Однако, важно было еще и подать их правильно.

— Тысячи тысяч лет сражаются силы света и армии тьмы. В этой игре каждая партия — это одна битва. Этот стол — поле битвы, фигуры в коробке — армии, каждый игрок — командующий. С одной стороны выстраиваются порядки сил света, с другой — полчища тьмы. Порядок фигур всегда строго определен и нарушать его нельзя.

Я начал доставать белые фигуры.

— Самая сильная фигура армии света — полководец, мастер битвы. Он может перемещаться в любую сторону по прямой: по вертикали, горизонтали, или диагонали. Хороший мастер битвы должен уметь лучше других перемещаться по полю боя и всегда оказываться в наиболее важной точке, — и я достал фигуру одетого в серебристые доспехи и белый плащ сурового воина Алифи, держащего тяжелый молот-звезду на цепи в одной руке и массивный щит с другой.

— Две следующие по значимости фигуры — рыцари света — элита армии, они могут перемещаться на любое количество клеток по вертикали или горизонтали. Тяжелая конница, сметающая врагов, только мастер битвы способен на большие подвиги на поле, — и я достал фигуры двух белоснежных всадников с копьями, сидящих на закованных в броню боевых единорогах. Тангир утверждал, что любой рыцарь света выходит на поле боя только на своем единороге — высоком, тяжелом коне с острым наростом на лбу. По его словам, их вывели Алифи для битв и долгое время Рорка не могли ничего противопоставить этим страшным созданиям на поле брани.

— Кроме тяжелых фигур на поле битвы находятся и легкие, быстрые отряды. Главные среди них — мастера меча — стремительные, молниеносные, неожиданные. Они легче вооружены, и опасны при атаках с флангов. Они ходят на поле на любое количество клеток, но только по диагонали, — и я достал из коробки две фигуры Алифи, в кольчугах, плащах, с парными мечами в руках.

— Первый мастер меча — Уничтожающий Тьму — ходит только по черным полям, — фигура мечника с перечеркнутым черным кругом на плаще была выставлена на поле.

— Второй мастер меча — Ревнитель Света — уничтожает всех врагов, посмевших встать на белые клетки поля.

— Есть в армии света и люди. Это легкая конница и пешие копейщики. Конница опасна для врага, ее удары неожиданны, но ее нельзя отправлять одну на поле боя. Эта фигура ходит углом, две клетки вперед и одну в сторону, это позволяет ей проникать за ряды построений врага, нанося ущерб и без потерь возвращаться, — две фигурки всадников в кожаных доспехах с кривыми мечами.

— И наконец, копейщики, слабые, но многочисленные. Их больше, чем кого-либо еще на поле битвы. Они выставляются перед более ценными фигурами и первыми принимают бой. В ход, когда они вступают в битву, на волне эйфории они могут шагнуть и на две клетки. Однако потом, растеряв энтузиазм, они ходят лишь на одну клетку, только вперед, а атакуют только по диагонали во фланг. Они слабы, они — разменные фигуры, но если такой копейщик попадает в крепость врага, — я показал на последнюю горизонталь. — Они становятся героями, прошедшими путем Света до конца, способными превратиться в кого угодно, в рыцаря света, мастера меча, всадника или даже в мастера Битвы. К сожалению, только в исключительно редких случаях люди способны на такой подвиг.

Я достал восемь простых незатейливых фигурок с простой резьбой, с нечеткими лицами, с небольшими копьями в руках. Времени тщательно вырезать все фигуры не было. Мы сэкономили его на людях.

— К сожалению, силы тьмы сильны и находят противодействие любой отдельной фигуре сил света. Племенной шаман, осадные башни, сотники. У них есть свои всадники и свои пешие воины, — я достал фигуры черного воинства и расставил их на поле боя.

— Но главными фигурами являются правители. Белый Владыка и Черный Вождь племени, — я достал две самые большие, красивые фигуры и поставил их на расчерченную доску. — Битва продолжается, пока живы правители и заканчивается, когда правитель погиб. Он не может позволить себе бросаться в гущу боя и не может бежать, поэтому он ходит только на одну клетку, но в любую сторону. Его нужно защищать, потому что именно он душа и сердце армии.

Я перевел дыхание и продолжил, заметив, что слушатели скорее рассматривают фигуры, чем вникают в суть сказанного. Скука — главный враг, но дать представление об игре я был должен. И наказание за ошибку — смерть.

— За один ход можно сделать только одно перемещение одной фигурой. Командующие делают ходы по очереди и стремятся уничтожить правителя войска противника. Кому это удастся, тот победил, если не удастся никому, проиграют оба, — легкая корректировка показалось уместной, поскольку это общество непримиримых.

— Игра проста и невероятно сложна. Она требует мысли и понимания боя. Это война стратегов, Высшие.

Толариэль поднялся с кресла, подошел к столу, взял фигуру белого короля, внимательно осмотрел и скептически отметил.

— Шесть видов фигур, одинаковое расположение, предопределенные правила движения… Она не выглядит ни сложной, ни интересной.

— Я сыграю с любым из вас. Первые три партии просто так, чтобы вы освоили правила. А потом проведем схватку за мою жизнь, если вы не против. Кто будет играть, Высший?

Скука царила в тронном зале. Нет, не этого они ждали, совсем не этого.

— Ну же! Вы — самые умные, самые сильные. И вы не покажете мне мое место?

Шепоток легким ветром пробежал по залу, и именная могила на безымянном острове стала еще ближе. Встал Наташа:

— Допустим, я могу попробовать. Это, конечно, посложнее игры в кости, но не думаю, что мне понадобится много времени.

Мастер слова взял белые фигуры, восприняв информацию, что они ходят первыми, как само собой разумеющееся. Уточнил некоторые аспекты правил и пошел копейщиком на правом фланге на одну клетку. Начало ради начала. Прочие Алифи остались сидеть, скучая, переговариваясь и поглядывая на доску. Первая партия закончилась быстро. Воспользовавшись такой осторожностью противника, я занял центр поля, активизировал фигуры и проведя финальную атаку поставил мат королю, с тем лишь исключением, что концепция шаха и мата не вписывалось в систему битвы до последнего конца, когда победа любой ценой, а все, что ни победа — поражение. Поэтому я просто сбил Владыку и закончил игру. Вторая партия отличалась лишь деталями, а в третей Натаниэль резко изменил стиль игры и пошел в атаку. Эта партия тоже продолжалась недолго. Отсутствие опыта и непонимание особенностей игры делали свое черное дело. Или в моем случае — светлое. Я, может, тоже не ахти какой игрок в шахматы, но на первом турнире, где ставкой моя жизнь, никто не мог помешать мне стать чемпионом.

Натаниэл встал, поправил камзол и повернувшись к остальным сказал:

— Может кто-то еще?

К этому времени обстановка в зале изменилась. Три поражения подряд пусть в новую, но все-таки в интеллектуальную игру слегка обескуражили Алифи. И дело тут не просто в том, что Высший без вариантов проиграл низшему. Дело было в том, как он проиграл. Все три раза войска света были наголову разбиты силами тьмы. Алифи стояли и всматривались в ситуацию на доске, обсуждая возможные варианты.

Вперед вышел Ориоллан, рыцарь света, высокий, мощный воин с надменным взглядом.

— Я готов отправить этого зарвавшегося ублюдка на его место в долине голосов.

Эллио обратился ко мне:

— Было бы справедливым дать ему возможность также пройти несколько тренировочных схваток.

— Что такое справедливость для обреченного, Высший? Но я пойду навстречу Вашей просьбе и дам ему одну схватку, но при условии, что сражаться за мою жизнь будет именно он.

— Я не просил тебя, смертный. И ты не в том положении, чтобы ставить условия. Приступайте.

Ориоллан первую партию проиграл, запутавшись в правилах, по несколько раз возвращая ходы, и постепенно темнея лицом. После чего заявил:

— Это не игра, а надувательство. Он оставляет первый ход свету, а сам выжидает и подстраивается. Он не только невежда и лгун, но еще и мошенник, милорд.

— Я готов ходить первым, это не имеет значения, Владыка.

В шахматах положено просто менять цвет, здесь этого сделать было нельзя, вряд ли бы этот напыщенный Годзилла согласился воевать за легион тьмы, тем более, если силы света поведет в бой такой негодяй, как я. Поэтому свою решающую партию я начал первым, но черными фигурами. Непривычно, но абсолютно непринципиально.

Ориоллан был осторожен, предельно аккуратен и собран. Куда подевались его попытки изменить ход или возмущенные возгласы. Беда была только в том, что я был намного опытнее и сильнее. Партия была не настолько короткой, не такой уж эффектной, но ее результат был предопределен. Ориоллан вскочил, смел фигуры со стола, и, схватив меня за отворот камзола, рявкнул:

— Урод, я лично зарою тебя в землю.

Как же, рыцарь света и такой конфуз. Резко сузившиеся глаза, веки, почти укрывшие непривычные зрачки и превратившие их в две изумрудные точки. Тонкие, почти черные губы, двумя змейками убегающие к ушам. Острые кинжалы зубов. Он был выше меня на две головы и сильнее меня в бесчисленное множество раз. Мне оставалось висеть над полом и смотреть на то, с какой скоростью выпускаются длинные когти на его руках. Я висел и смотрел. Надеюсь, что с интересом.

— Ты забываешься, Ори. Ты рыцарь света, а не могильщик.

Ориоллан бросил меня на пол, а Эллио продолжил, буднично, равнодушно.

— Я сдержу слово и не буду забирать твою жизнь. Это сделают другие. Тебе придется умереть во благо света. Через несколько дней мы отправляем подкрепление на южные переправы. Ты пойдешь с ними. У тебя будет случай показать, как обычный копейщик может стать героем и как герой становится мастером битвы. Или умереть. Эти же дни ты будешь жить в казармах, подчиняться офицерам, а по вечерам тебя будут приводить ко мне. И там мы побеседуем и об этой игре, и о твоей избирательной памяти.

Владыки не было, но встречаться все равно приходилось в тайных местах. Это раздражало обоих. Ничего, скоро одного из них это перестанет беспокоить.

— Все прошло неплохо. Цель достигнута. Сегодня же он попадет в казармы, а через пару дней отправится к Рорка. А там любой вариант нас устроит.

— Сегодня я балансировал на грани, так хотелось его и в самом деле закопать живьем.

Он всегда был слишком вспыльчив, Лорд Толариэль, мастер ритуалов. Вспыльчив, но пока еще полезен.

— Это было бы ошибкой, дружище. Сейчас нас трудно заподозрить. Если бы мы его уничтожили своими руками, Энгелар догадался бы. А так, мы оказались даже милосердны.

— Этот тупица Ориоллан чуть все не испортил. Мне показалось, что еще мгновение, и он попросту оторвет ему голову. Есть за Ори такой грешок.

— Может и зря он этого не сделал. Мы могли решить проблему чужими руками. Не страшно. Зато теперь мы не дали убить, мы спасли его от смерти. Нас будет не в чем упрекнуть.

— Ненадолго. Командир их отряда — мой должник. Я намекну ему, что этот странный низший не должен пережить первый бой.

Да, пока Толариэль еще полезен. Пока.

— Ты прав. Что же, программа фактически развалилась. Остался один призванный. Его тоже можно было бы устранить, но это может показаться подозрительным. Раскрываться до срока нецелесообразно.

— Что с женщиной?

— В лазарете. С ней постоянно работают. Ты был прав, наведенные воспоминания оказались отличной идеей.

— Когда отсутствует собственная память так легко поверить в небылицы. Какой вариант использовали?

— Потерянная любовь. Прошло отлично. Что будем делать с последним?

Это было не столь важно. Но собеседнику нужно было дать возможность принять решение самому. Пусть верит, что и от него что-то зависит.

— Пусть остается. Мне он показался интересным. Для нас. С ним стоит поработать. Да и нельзя рассчитывать на успех на Совете, представляя один удачный образец. Это конец программы. Может, стоит перейти к следующей стадии?

— Пожалуй, я продумаю альтернативы.

Он лежал в своем шатре прямо на холодной земле. Мер То Карраш не признавал подушек, постелей и прочих перин. Для шарга — простая земля лучшая постель — самая мягкая, самая желанная. Пока жив. И когда уже мертв. Холодно? Есть кипящая кровь врага, чтобы согреться. И есть кипящее кобылье молоко, на то время, пока ищешь врага. Жестко? Есть кожа врага, чтобы стало мягче. И есть женщины, пока ищешь врага. И неважно кто ты — дряхлый старик, воин в расцвете сил или вождь. Земля под спиной, седло под головой и клинок в руке — потому что спать недолго. Враг ждет. Уже скоро.

Глава 12. День тридцать четвертый. Неделя бессмысленных открытий

Опять сражение? Здорово, только нажми на паузу — я бутерброды принесу.

Мор. Избранные цитаты. Глава «Воспоминания».
Отряд, ожидавший отправки на здешний фронт и получивший меня в усиление, носил прозаический номер 12, но зато грозно назывался «Псы Гнева». Прожив с ними всего пару дней, я мысленно переименовал их в «Дворняг Страха», а перед битвой на реке Аюр и вовсе в «Ужас ветеринара». Казармы «псов» находились в черте города, два приземистых капитальных строения, с четырехскатными крышами, ничем не примечательных и даже обыденных. Материал стен был непонятен, белая штукатурка делала их похожей на старые кирпичные бараки советских времен. Первый барак предназначался для рядовых, второй — для офицерского и сержантского состава. Один из двух гвардейцев, конвоировавших к месту назначения, напутствовал меня пинком сапога, а когда я ожидаемо не вписался в проем двери, зычным голосом огласил вердикт:

— Эй, собаки, принимайте этого вонючего урода.

Нет, ну почему сразу вонючего?

Меня уже ждали. По крайней мере, оплеуха, которую я схватил, пытаясь пройти в дверь со второго раза, явно была домашней заготовкой. Так, еще толком не приступив к несению службы, я уже отбил зад о гвардейский сапог и дважды отбил голову. Один раз о дверной косяк, а другой — о чью-то руку. Что характерно, голове досталось в два раза больше. Тенденция мне не понравилась, но в ближайшее время альтернативы не предвиделось.

— Задрипаный какой-то…, - один из постояльцев этого номера люкс скептически протянул, оценивая вектор моего падения.

— Ага, совсем доходяга. Слышь, урод, ты кто? — к разговору подключился еще один мой будущий коллега.

Если насчет доходяги я в принципе был согласен, то уродом я себя даже в данном теле не считал. Напрягся, но оставил глубокомысленную сентенцию без внимания. Поднялся, отряхнулся, после чего получил затрещину повторно. Тут время решило ускориться, и события понеслись стремительно. Развернувшись по направлению к любителю оплеух, не разбираясь, зарядил кому-то в зубы. Послышался хруст. Ушел от пинка сапогом сбоку, попутно прихватив ногу. Рванул на себя. Кто-то улетел вниз, сапог я отправил навстречу воплю сзади. Вопль захлебнулся, но я схватил удар в спину и приложился о двухъярусную кровать. Нырнул на ее нижний уровень — оказалось, что там разместился один из зрителей. Выметаясь с голосящего тела, походя ткнул локтем. Вроде попал, по крайней мере, тело заголосило еще сильнее. Выскочил в проход. Схватил руку, тянущуюся ко мне со второго этажа соседней кровати. С надрывом рванул вниз. Рука упала, за ней устремилась туша ее владельца. Перелезая через тело, почувствовал угрозу сзади и наугад рубанул воздух за спиной. Удар получился отличным, только кроме меня его никто не оценил. Какой-то матерый солдатище умудрился успеть согнуться, пропуская угрозу над собой. Ну а потом кто-то ударил меня в многострадальную голову, и время поползло медленно-медленно. Потому как меня стали тупо бить. Помня правила, что когда тебя бьют ногами, надо беречь голову, кисти рук, живот, почки, не говоря уже о том, что всегда надо беречь особо, я змеей уполз под одну из кроватей. Там все это беречь оказалось проще. К сожалению, разобравшись, что выковырять меня оттуда будет непросто, один из потерпевших с воплем «убью суку» зазвенел металлом, и я понял, что шахматные посиделки откладываются на неопределенный срок. Возможно навсегда. Как говорится, копье в боку, но все остальное уберег.

Счастливый случай зачастую предстает в совершенно неожиданных ипостасях. В этот раз улыбкой судьбы стал грозный рев.

— Прекратить!!

И тут же послышался звук еще одной зуботычины, звон металла по дощатому полу и придушенный сип:

— Простите, сэр.

И более спокойный голос произнес:

— Что здесь творится, сучьи дети?

Если можно назвать спокойным голос, больше всего похожий на рокот разгоняющегося мотоцикла. Жизнь в казарме остановилась, все замерло, температура упала ниже критической отметки. Где те разъяренные мужики, собиравшие посадить меня на железный шип? Где шумно болеющие и ставящие ставки на исход зрители? Где голосящие пострадавшие? Мертвая тишина. Не люди — статуи. Даже товарищ, которого я уронил с верхнего яруса кровати, не имея сил подняться, тихонько пристроился на полу. И только легкое шипение сквозь зубы показывало, что он жив.

Смекнув, что надо пользоваться моментом, я зашевелился под кроватью.

— Это еще кто там? Вы что, в казарму бабу привели? — рявкнул неизвестный сэр, чем нанес мне несмываемое оскорбление. Я ускорился, но залезать под кровать было существенно проще, чем выбираться оттуда — теория мотивации в действии.

— Никак нет, сэр. Это салага туда утек, — нашелся рядовой посмелее. — Зашел в казарму и сразу стал морды бить, а потом сиганул под кровать и доставай его. Может Вы поможете, с Вами мы б его быстро.

— Вылезай! — опять рев. Мотоцикл, пожалуй, слабоват против него будет.

Я вылез. Грязный, весь в ссадинах, готовый вломиться в очередную потасовку и вляпаться в очередную неприятность. Достал меня этот мир уже. Вот нет слов уже как. На одной врожденной интеллигентности держусь.

— Ты кто? — я заскрипел зубами, услышав этот вопрос. Он преследовал меня на протяжении всей моей здешней незавидной карьеры. Спрашивал здоровый чернявый бородатый мужик, побольше Ника размером, в черном траурном камзоле, и в лаптях на кожаных тесемках на босу ногу. Сочетание более чем забавное, но засмеяться почему-то не получилось.

Грубить тоже не хотелось. Грубить было откровенно чревато. Я из всех сил пытался сдерживаться. Тем удивительнее мне было услышать свое же признание:

— Конь в пальто, — не сдержался так сказать.

Глядя в побелевшее лицо чернявого подумалось, что смерть в могиле под каменной плитой была, наверное, не худшим вариантом.

— Что?

А потом, неожиданно успокоившись, осмотрев мою представительную персону, он спросил:

— Имя твое назови, клоун.

Я мгновение поразмышлял, обижаться ли мне на стиль обращения, но решив, что это еще не самое страшное на сегодня, решил не заморачиваться и ответил:

— Мор.

— Мор, сэр — поправил меня здоровяк. Прозвучало это сильно и авторитетно, спорить было сложно. Все-таки грубая сила вносит свои поправки в манеру поведения, добавляет вежливости. Прикинул ради интереса, что было бы, садани я его по зубам. Решил, что его зубам мои потуги вряд ли повредят, а вот руку после этого могу и не собрать.

— Мор, сэр, — покладисто согласился я.

— Это тебя вместо Рольфа прислали? Уроды, просил же человека дать, нет опять обезьяну. Как будто своих мало. Ладно. Мором ты был в прошлой жизни. А сейчас ты — Клоун.

Очередная смена имени меня не затронула абсолютно. Запал угас. И вообще, перенос явно сказался на моей психике негативно, таким нервным и вспыльчивым раньше не был.

— За тобой, вроде, приходить из дворца будут? Эй, обезьяны, три дня этого задохлика беречь, чтоб больше ни ссадины, ни царапины. А иначе, в каком виде его к Высшим во дворец отводить будут? Если что, с меня спросят. А потом я приду к вам. И спрошу. И тот, кто не утерпит и решит с ним разобраться — пусть лучше сам в землю закапывается.

Он повернулся ко мне.

— Кто морду бил?

Только после этого вопроса понял, почему болит челюсть. Попали все-таки.

— Без понятия, сэр.

— Точно Клоун. Так, Туз, ты старший по казарме. Ты, урод, допустил — тебе и исправлять. Идешь к лекарю, берешь бинты и лично делаешь ему примочки. А я приду и проверю.

— Но, сэр. Он Рохле вон челюсть свернул, Надь ребром мается, а Толстый до сих пор в углу лежит, подняться не может.

Ай да я, ай да молодец. Три перелома. Авторитет, какой-никакой, нарисовался. Стало почему-то грустно.

— Нет, ты что, совсем идиот? Поправим. Так, бери Толстого и лично неси к лекарю. Не надорвешься. Но сначала примочки, это важнее. Да, форму Клоуну сообрази, чтоб нас не позорил.

Потом командир повернулся ко мне и просто сказал.

— Пока на учебные занятия не ходишь. Каждое утро будешь начинать с чистки нужников, Туз тебе лично покажет, что делать и как. Но дальше ты уже сам. А после обеда и до вечера будешь мешки грузить, мы обоз собирать будем, вот ты и погрузишь. А вечером должен быть чист и опрятен — тебе к Высшим идти. И не дай бог тебе запах дерьма не смыть. Отправимся через два-три дня. Вот тогда молись.

Очевидно, что в иерархии этого мира я совершил стремительный рывок вниз с уровня дворца до выгребной ямы. Так сказать, прыжок с вышки в дерьмо с пируэтом согнувшись.

Так началась моя армейская жизнь. А вечерние посиделки в этот день все-таки не состоялись…

Из материалов допроса Тона Узарбаша, копейщика, 12 сводный отряд пехоты.

— Не надо меня больше бить, господин дознаватель. Я все скажу. Правду? Конечно, только ее, в смысле правду. Нет, ну господин дознаватель, ну Вы сами представьте. Играем мы, значитца, втихаря в «око тьмы», это игра такая. Как назло я на банке… Как не по уставу? Почему азартные игры? Да бросьте, что там за азарт. Вот когда Рольфа в пруду топили, вот это был азарт. Ой. Это я так, глупость сказал. Ай. Да больно же. Вы же обещали! Так я ж и говорю! Значитца, открывается дверь, и гвардейцы швыряют в нас какого-то дебила, попутно обозвав вонючими собаками. И уходят, но настроение уже испорчено.

Тут как назло оказывается, что дебил в косяк не попал, дверь открыта и все наше добро на обозрении. И он так не спеша заходит. Тут Лапоть, он у нас на шухере стоял, и не выдержал, выписал ему крендель. Нет, ну а кто бы выдержал? Так этот дебил, нет, не Лапоть, салага этот не нашел ничего лучшего, как свалиться кулем на банк. Там все нафиг рухнуло. Ну, ему и добавили. Кто добавил? Ну, я и добавил! А какого демона он мои бабки по всей хибаре разбросал? Да не отвлекаюсь я. Нет, ну нормальный салага что должен был сделать? Извиниться, сползать собрать монеты, заодно и пол протереть. А этот чего удумал? Он развернулся и в зубы. Нет, не мне. Я-то уже деньги собирал, этим прохиндеям доверься — половину себе в карман соберут. В зубы он Рохле зарядил, тот рядом стоял, ржал, угарок. Теперь нечем ему ржать. Нет, ну Рохле по зубам дать — это благое дело. Его б и упрекать за это никто не стал. А вот с какого перепуга он с Лаптя его сапог любимый стянул? Да вот так, говорю ж, содрал сапог. Лаптя босиком из казармы выкинул, а обувкой в Роха запустил. Нет, ну я ж и говорю, дурак. Да не Рох, тот само собой.

Значитца, все вверх ногами, ребятки подтянулись, забава пошла, сейчас думаем отделаем. Ага, как бы не так. Он сначала на Надя залез. Да я и говорю, натурально залез. Мужики даже остановились, ну а чего, интересно же. Так этот урод, да не Надь, тот как раз ничего такой, симпатичный. Кто? Я? Да вы что? Господин дознаватель, только Вы не рассказывайте никому, а? Убьют же. Продолжать? Значитца, так. Все встали посмотреть, я, значитца, за ножиком полез, если что, думаю, обоих порешу. Ой. Не слушайте Вы меня. Я это… фигурально. Ну, залез и залез, потом я залезу. Да что ж это. Все, продолжаю. Так этот салага Надю локтем ребра в кишки впечатал и в проход выскочил. Нет, ну тут все завелись. Как почему? Эротика то сорвалась. Облом вышел.

Первым Толстый с верхней полки дотянулся. Только вместо того, чтобы подержать пока остальные не подоспеют, сверзился на пол. А Толстый, он же десять пудов весит. Там грохот стоял, я думал в подвал уйдет. Нет, повезло. Пол, конечно, пробил, но перекрытие устояло. Что? А я ему сам неоднократно говорил, доходчиво, вежливо. Толстый, говорю, ты чего свой жирный зад на потолок сунешь, упадешь, так хрен с тобой — убивайся, но ты ж еще и пяток солдат насмерть передавишь. Нет, говорит, ему сверху воздух чище. Дебил. Нет, на этот раз Толстый — дебил. Мы ж под него на первый ярус Рохлю и положили. Ну, чтоб значит, если что, то не жалко. Короче, поломался Толстый. Совсем. Отвоевался. Но время для нас выиграл. Достали мы все-таки уродца. Только, значитца, мутузить стали, глядь, нет его. Одни ноги под кроватью разглядеть можно. Ну, ребята и не выдержали, за копья взялись. Кто не выдержал? Ну, я и не выдержал. А чего он на Надя лазил?

Правда потом Глыба пришел и все веселье испортил. Да я пока тушу Толстого к лекарю пер чуть не сдох. А потом еще и толчок вместе чистить отправили. Да и ребят жалко. Тот же Надь мечтал попасть на войну. Да нет, не надолго, а так, чтобы Рорка убить, ухо отрезать и домой. Хотел, значитца, засушить и дома в банку поставить как сувенир. Обидно, короче, стало. Ну, я и подтолкнул его в дырку. Какую дырку? Ну, с дерьмом которая. Нет, ну я ж его и спас. Руку то я подал. Сам не знаю, как решился. Нет, ну господин дознаватель, ну откуда я мог знать, что он так глубоко уйдет? К тому же, он пока оттирался, всем мочалки, да полотенца попортил. Как не отмылся? И что запах был? А как ему не быть после солдатского толчка, ну Вы даете. К-как к самому Владыке? Все, добегался Туз, прощай свобода.

С казарменной жизнью у меня тоже не заладилось. Я, конечно, понимаю классическое противоречие: деды — первогодки. Но какая может быть дедовщина, когда на войну завтра. В горячке боя всякое может случиться, например печень матерого солдата вполне может столкнуться с копьем, мечом, ножом обиженного на жизнь новобранца. И что это за способ бойцов готовить — заставлять нужники чистить, да мешки с крупой складывать. Да и не логично как-то. Им же потом самим эту крупу есть.

Искупали меня в первый день знатно. Ушел с головой, даже испугаться не успел. Отмыться, при всем желании не получилось, да и как такое отмоешь под простой бочкой с водой. Тут брандспойт нужен был. В общем, вечер был испорчен, хотя впечатлений прибавилось. К крупе меня не подпустили. Пришли конвоиры, отвернув носы, кое-как до дворца довели, но этим дело и закончилось. Мастер обрядов, толстый и дряхлый Толариэль, увидев меня скривился, а когда подошел ближе и унюхал… В общем, мы с конвоирами чуть ноги унесли. Когда я зашел в барак, весь отряд слег в повалку. Давно я такого гомерического хохота не слышал. Со слезами на глазах. С падением со стула. Повеселились.

Мне выделили койку на нижнем ярусе в самом углу. Однако, подойдя к ней, осмотревшись, приценившись, забрал матрас с бельем. Пошел с ним под недоуменными взглядами «псов» к койке того толстяка, которого я утром вниз без лифта спустил, залез на верхнюю полку и там стал устраиваться. Нижняя кровать тоже пустовала, похоже, повоевал я знатно. На реплику какого-то хмыря о том, что Толстый меня убьет, тупо послал обоих и лег спать. День выдался тяжелым, но сон не шел. Трудно спать, когда горят лампы, рядом горланят песни и надираются местным аналогом виски. Отбоя здесь еще не придумали. Единственным занятием оставалось думать и прикидывать дальнейшее развитие событий. Получалось, что надо делать отсюда ноги. Даже если не прирежут заботливые сослуживцы, то Алифи точно вернуться в орденах и медалях не дадут. Да и непонятная война с непонятными племенами Рорка ни капли не радовала. Этих Рорка я видел только в качестве фигур моей шахматной армии и если у них действительно такие мерзкие рожи, то на войну с ними придется захватить пару запасных штанов.

Вообще, ситуация с этими гуманоидами была странной. Кинжал, так удачно пущенный моей недрогнувшей рукой в Алифи, снял одну загадку и добавил новую. Кровь. Она была красная, не алая, а скорее карминового оттенка. Думаю, наши врачи с ветеринарами души позакладывали бы за один такой анализ крови. Я представил, как подбегаю к лежащему с ножом в боку Эллинору с пробиркой и направляю ее под струю и усмехнулся.

Нет, мне не дадут вернуться. Но бежать как, а главное куда? Все что я знал об этом мире, заставляло усомниться в самой возможности скрыться. Итак, десять городов — центров протекторатов. Что-то вроде конфедерации. В каждом протекторате, помимо столицы есть еще небольшие города, а также крепости и форты для охраны границ и дорог. Везде управляют Алифи. Полностью человеческие поселения — разве что села и хутора с натуральным хозяйством. Жить в страхе и все оставшееся время собирать брюкву — не выход. Все встреченные люди обожествляют инородцев. Как же, благословенный народ, они же создали, они же возвысили. Короче, найти оппозицию кровавому режиму маловероятно, а еще и не засветиться при этом да в короткие сроки — вообще нереально. У каждого человека — именная татуировка. Хитрая, затейливая вязь незнакомых символов. Клеймо. Или тавро, это уж кому что, так сказать. Мне такой не ставили, клеймо прежнего владельца моего тела — свели, только аккуратное пятно на плече осталось. Воспроизвести самому — смешно, не с моими знаниями и инструментами. Найти того, кто поможет? Ага, сейчас встану и спрошу, уважаемые, кто умеет здешний паспорт подделывать?

В общем, не бежать нельзя, а бежать некуда. Решил пока не форсировать, прибьют, так прибьют. По крайней мере, вряд ли это будет так мучительно, как обещал Толариэль.

Меня неожиданно позвали.

— Эй, Клоун, иди сюда.

Казарма была большой. Три длинных ряда двухъярусных кроватей. Человек на сто. Большинство общалось небольшими группами. Вот от одной из таких групп и пришло приглашение. Спустился, подошел, печально пояснил, что зовут меня Мор, а особо забывчивым стоит кое-что вспомнить. Скривились, но все равно налили из глиняного сосуда какого-то пойла.

— Давай, воевать-то вместе придется.

Я и дал. А потом и еще раз. И еще. На душе было тоскливо, а в таком состоянии и спирт пронимает плохо. Посидели. О чем-то поговорили. Оказалось, что солдатам разрешили оттянуться только один день, поскольку на завтра-послезавтра были запланированы сборы, а потом — в поход. Там за пьянство под трибунал. Казарма дружно пила, заливая страх и неуверенность. Боялись все, кто-то храбрился, кто-то поясничал, кто-то откровенно трусил. Собранные по хуторам и весям люди даже после подготовки не могли выстоять против профессиональных воинов, которыми слыли шарги. Но выбора не было. Алифи позвали. В человеческих богов тут не верили. Сказку про Свет и Тьму я еще раз слушать не стал. Сказав что-то маловразумительное, пошел спать, допуская, что ночью мне устроят темную. Обошлось. То ли трезвых не было, то ли решили, что купания в толчке достаточно…

— Мер То! Прибыл гонец — клан Теней дошел до Большой Воды.

— Я рад за них, Тун Хар. Так и передай гонцу.

— Вождь, может нам надо торопиться? Воины Теней убьют всех и нам оставят только кошек по дворам ловить.

— Кошек говоришь? Тун Хар, наша цель — Шесть башен. Я отдал сотню скакунов за право быть там первым. Вот какую кошку мы будем ловить. И поверь, ей еще никто не смог обломать клыки. А Тени — они не смогли выбить врага из заурядной крепости и пошли искать более простую добычу. Косорукий застрянет у Большой Воды так же, как застрял там. У нас будет достаточно времени.

— Но если вдруг он переправится на тот берег?

— А вот если вдруг, то мы с тобой развернем своих лошадей и пойдем на Куаран. Потому что Шесть башен — это слава надолго, а Куаран — навеки. Не волнуйся. Уже скоро.

Глава 13. День сорок четвертый. Неделя погони за удачей

Совершить невозможное? Легко! Но не здесь. Не сейчас. И не мне.

Мор. Избранные цитаты. Глава «Диалоги».
Переход был на удивление долгим. Отряд шел уже вторую неделю, причем последние несколько дней по плохо наезженной дороге. Наша колонна состояла из недавно сформированных пехотных частей — 12 и 14 сводные отряды из самого Куарана, а также отряд тяжелых щитоносцев откуда-то с Севера. Наш отряд состоял из трех рот, двух пехотных и одной стрелковой. Вообще структура воинских подразделений была простой. Самым низким уровнем организации в части была простая шестерка. Командиры простых шестерок — тоже рядовые, но имеющие чуть больше прав и обязанностей. Шесть простых составляли полную шестерку, во главе которой стоял уже сержант. Три полные шестерки формировали роту, которой командовали офицеры. Нашей ротой, например, командовал капитан Логор, по прозвищу Глыба. Наконец отряд состоял из трех рот и командовал таким отрядом один из старших офицеров, в большинстве случаев — офицер Алифи. Все роты были равными по количеству солдат, только наша быланедоукомплектована на целых четыре человека. Не хватало троих пострадавших при моем крещении и Туза, так неосмотрительно подтолкнувшего меня и позже задержанного по прямому указанию взбешенного Толариэля.

Местность менялась, леса сменились оврагами да буераками с зарослями кустарника, холмы пришли на смену равнине. Был конец лета, судя по тому, что севернее все еще зеленело, а здесь уже начинали желтеть листья. Ночами разбивали походные шатры и палатки, вдоль дороги размещались на расстоянии половины дневного перехода специальные стоянки, расчищенные от растительности.

Шли споро, буднично, преимущественно в тишине. Шуршали многочисленные ноги, скрипели многочисленные колеса, иногда нервно переругивались солдаты, да бросали отрывочные команды офицеры. Длинный переход утомлял, разговаривать не хотелось, эмоций на серьезные столкновения не хватало. Единственное по-настоящему острое ощущение за весь переход — ясная ночь на третий или четвертый день пути. Обычно днем стояла жара, а к вечеру собирались тучи и всю ночь шел дождь. Той же ночью тучи впервые разошлись, и я увидел звездное небо. Полярную звезду. Большую и малую медведицу. Я не слишком хорошо знаю карту звездного неба, но три-четыре созвездия определю точно. Это было мое небо. В мире, в котором ничего, кроме этого неба, у меня не осталось. Я ушел в темноту, сел на пригорке и всю ночь смотрел на звезды. Когда на следующий день после бессонной ночи пришлось наматывать очередные километры, я не жалел об упущенном отдыхе, я жалел лишь о том, что ночь была слишком короткой.

Река Аюр оказалась очень широкой. В моем мире по ней бы точно скользили груженые баржи и увеселительные теплоходы. Здесь возле северного берега, который контролировали войска Алифи, на якорях стояло несколько больших деревянных посудин. Противоположный берег патрулировал конный разъезд врага, но детали рассмотреть было невозможно. Великая река была естественной преградой на пути Рорка, и Алифи удачно встроили ее в свои защитные укрепления. После падения Беллора сто лет назад казалось, что пришло время тьмы, что орды варваров затопят земли Алифи и погребут под собой остатки цивилизации. Спешно готовилась полоса обороны и именно берега Аюр были выбраны для этой цели. Северный берег укреплялся, отрывались склоны, чтобы сделать их малопригодными для форсирования конными частями сходу. Засаживались участки густого леса, чтобы лишить войска противника маневра, подтапливался южный берег, чтобы усложнить проведение переправы. Тогда эти меры оказались полезными, шарги так и не смогли закрепиться на северном берегу. Куаран устоял. Сейчас ситуация повторялась.

Нашу колонну сходу направили вниз по течению, пришло сообщение, что там наблюдалась повышенная активность противника, и был риск прорыва на наш берег. Когда же мы через несколько часов вышли на место, оказалось, что бой уже идет. Густая лесополоса, идущая вдоль всего северного берега, здесь сходила на нет, что повышало шансы нападающих. Произошло ли это в результате неосмотрительной вырубки деревьев людьми, или по естественным причинам — сейчас это уже не имело значения. Шарги подвели к нашему берегу несколько больших плотов и использовали их как площадку для огневой поддержки. В то же самое время основные силы, в основном всадники, пытались форсировать реку по цепочке мелей, преодолевая многочисленные глубокие участки вплавь. Лошади не боялись воды и войска приближались достаточно быстро.

Такое решение требовало хорошей координации действий, определенной наглости, но главное — больших человеческих ресурсов. Или в данном случае нечеловеческих. Всадники, переправлявшиеся открыто средь бела дня, несли большие потери. В свою очередь, прицельная стрельба с плотов была затруднена течением и небольшой качкой. Щиты, установленные на плотах, не сильно спасали от ответного огня и то и дело то один, то другой Рорка падал в воду. Утлые суденышки, курсировавшие от противоположного берега к этим плавучим платформам, подвозили новых воинов с большими луками. Несмотря на значительные потери в живой силе, огонь стрелковых частей противника не позволял организовать достойную встречу основной части шаргов, первые всадники уже выбирались на берег и сходу вступали в схватку. Руководил переправой, очевидно, какой-то местный Жуков. По крайней мере, бойцов он точно не жалел. Народу на том берегу было столько, что логика противника становилась понятна. Имея такое преимущество в численности надо решать ситуацию в свою пользу.

Несколько сот людей и несколько Алифи пытались выполнить невозможное. Выйти навстречу разгоняющемуся груженому железнодорожному составу и остановить его голыми руками. Бессмысленно. Мясорубка еще не заработала, но боги уже монтировали ее на своем кухонном столе. Наше появление только оттягивало неизбежное. Алифи пропустили момент удара, и здесь берег удержать не получится. Но философия философией, а командиры забыли спросить мое мнение, поэтому просто с хода развернули части в боевые шеренги и бросили на уже вырвавшихся на широкий пляж шаргов. Нужно отдать должное, точечный эффект такое неожиданное появление подкреплений принесло. Линия схватки, быстро катившаяся от пляжей к высокому склону, заколебалась, а потом и попятилась. Но на пляж выходили все новые и новые воины в толстых кожаных доспехах, вскакивали в седла ярящихся лошадей и присоединялись к схватке. И не устланный бездыханными телами пляж, ни летящий со склонов дождь стрел, ни отчаянные попытки удержать берег людей и Алифи не могли их остановить…

Командира моей шестерки, молчаливого сельского парня по имени Раф убили, когда мы неслись вниз со склона. Лучники шаргов на плотах оценили угрозу и перенесли прицел на наш отряд. Оставшись без непосредственного командира, я скользил по высокому песчаному обрыву вниз вместе со всеми, а вылетев на относительный простор пляжа, просто присоединился к более-менее крупной группе.

Малый, окованный железом, щит в левой руке. Короткое копье — в правой. Тяжелая кольчуга, стесняющая и без того усталые после долгого марша движения. Бессмысленные горящие глаза, перекошенный в крике рот. Нас всех в тот день рисовали одной кистью, одними красками, и ждала почти всех одна и та же судьба. Мы ударили во фланг вырвавшейся вперед группе всадников. Беспорядочные удары копий все-таки нашли свои цели, на короткое время расчистив проход к своим, но тут же развернувшийся противник смел переднюю линию нашей группы и бой распался на десятки и сотни мелких схваток. Узкий и широкий берег не давал лошадям взять разбег, шарги вынуждены были атаковать, врываясь, нанося несколько ударов, и вновь покидать битву.

Уже погибли многие, а я только бежал, спотыкался, успевал согнуться, подставить щит под бешеный удар очередного проносящегося мимо врага. Времени и возможности ударить самому — не было. Большинство из тех, кто пытался бить сам, уже лежал в мешанине тел под ногами. Всюду кровь — на людях, на лошадях, на песке, траве, в воде. Крики атакующих, крики раненых, крики умирающих, просто какие-то крики, ржание лошадей, звон оружия, треск ломающихся копий. Какофония звуков. Смазанные движения, сознание, включающееся вспышками. Безумие. Полная прострация. Пришел в себя, оказавшись с группой копейщиков из нашего отряда. Воспоминаний о том, как к ним прибился, в памяти не сохранилось. Но копье в моей руке было все залито кровью, а щит исполосован ударами. Левая рука онемела и почти не слушалась.

Группа на удивление монолитно отступила по берегу в сторону, где песчаный пляж переходил в заросли камыша. В центре группы стоял Алифи, в котором я смутно опознал командира нашего сводного отряда. Там же обнаружился и Глыба, к которому я пристроился поближе. Образовавшийся разрыв между нами и противником дал возможности перевести дух и хоть на минуту опустить многострадальную руку. И только тогда я обратил внимание на то, что Алифи не собирается отходить дальше. Он, сведенными от напряжения руками закручивал невидимую сферу, затягивал невидимую пружину на уровне своей груди, пристально всматриваясь внутрь этого пространства. Мысли, что товарищ сбрендил, не возникло, были в его действиях целеустремленность и мрачная решительность. Наверное, так выглядят, когда вызываются закрыть собой амбразуру. Пытаясь всмотреться внимательнее, прищурил глаза. Что-то было, какие-то едва заметные цветные полосы на грани восприятия. И было ощущение, что Алифи стягивает энергию и пространство в тугой узел перед собой. Разглядывая странные действия командира, чуть не пропустил главное, передышка закончилась, и очередная группа шаргов на мокрых и взмыленных лошадях неслась к нам. Точнее ко мне, так как остальные дружно сделали несколько шагов назад, закрывая Алифи.

Забавная все-таки штука — время. Ко мне неслась смерть, взрывая копытами песок и потрясая оружием в воздухе, а я смотрел на ближайшего всадника и отмечал детали. Темно-серая кожа, даже темнее, чем у Алифи. Мощная челюсть, широкое, скорее даже круглое лицо, чрезмерно выраженные надбровные дуги, презрительно искривленный рот. И желтые глаза с такими же вертикальными зрачками. Дальше включились рефлексы, которые при всем желании я не смог бы назвать своими. Я кувырком ушел в сторону и, приземлившись на колено, ударил в бок проносившейся мимо лошади. Копье выбило из руки, но лошадь, получившая поллоктя железа в брюхо, уже рухнула на землю, а всаднику, не успевшему выскочить из стремени, осталось жить всего несколько мгновений. Лишившись оружия, я сиганул по направлению к ближайшим трупам, дабы разжиться хоть чем-нибудь, мельком отметив размазанное движение стали над своей головой. Наверное, это было опасно, наверное, лишь несколько сантиметров отделяли мои уши от веревки на шее Рорка. Я бросился пластом на чье-то тело, радостно отмечая, что и подбитые железом копыта лошади, и кривой меч все-таки разминулись с моей головой. Такой встречи она бы точно не перенесла. Наковырял рядом в грунте копье, правда длиннее и тяжелее моего. Не копье — оглобля с шипом на конце. Орудовать таким одной рукой и в более подходящие времена было бы затруднительно, а здесь, уставший, избитый, измотанный я только смог приподнять его над землей и снова уронил в песок. Пришлось отбросить щит, искать другое оружие было некогда. Было жарко, душно, пот заливал лицо и насквозь пропитал одежду. Прыжки и бег в кольчуге обеспечили не только множество новых ссадин и синяков. Я чувствовал себя крабом, сварившемся в собственном панцире. Была б возможность, я б не только щит, я б и все остальное железо с себя поснимал, но времени не было. Пользуясь тем, что на меня никто не обращал внимания, скинул дурную железную шапку, по недоразумению называемую шлемом. Дышать хоть немного стало легче. Схватив свою мачту двумя руками, развернулся к нашим. Группа оказалась существенно меньше и существенно дальше. Побежал к своим, подворачивая ногу — кульбиты и падения в полной экипировке не могли не сказаться на здоровье. Добежал, встал плечом к плечу капитана — излучал он некое ощущение мощи и надежды, что все обойдется.

Пока меня не было, Алифи уже разобрался с первой сферой, и сейчас начинал закручивать следующую. В этот раз я увидел финал — разгоревшийся бело-голубой, режущий глаза шар сорвался с места и усвистал по направлению к одному из плотов. Не знаю, какой взрывчаткой начинял его товарищ Маг, но бревна того плота вознесло на высоту нескольких метров и с грохотом опустило обратно в воду. Живых там, похоже, уже не осталось. Алифи споткнулся, обессилено опустив руки, ему помогли встать, после чего он упрямо стал закручивать следующий шар. Мимолетная надежда, что вот сейчас-то мы и начнем геноцид уродов на отдельно взятом участке речной отмели развеялась толком и не оформившись. Ощущение страшной угрозы, нависшей как бетонная плита. И уже рвались тросы, и тонны бетона готовы были рухнуть на наши головы. Надежда тут же сменилась безнадежностью и ожиданием катастрофы. Никто не видел. Никто не чувствовал. Только Алифи начал торопиться и что-то зашипел сквозь зубы. Ощущение угрозы стало неумолимым, и я сделал единственное, что умел, о чем читал или слышал. Представил зеркало. Толстый зеркальный купол в метре над собой. Я стал эти куполом, измочаленная телесная оболочка осталась внутри, а я висел над ней, и вокруг не было силы, способной меня разрушить…

Удар был такой силы, что меня впечатало в землю. Кровь заливала лицо, кровь текла из ушей, из носа, струйкой вытекала с уголка рта. Боль рвала тело, звуки пропали. Больше всего это напоминало контузию, но какая контузия в мире, где, ни снарядов, ни авиабомб еще не придумали? На мгновение показалось, что слуха лишился навсегда, но звуки вернулись вместе с дикой головной болью. Приподнялся, так и не выпустив свое коромысло из рук. Группы не было. Жуткая куча изломанных раздавленных тел вокруг. Плоть вперемешку с железом. Определить где здесь Алифи, а где люди не смог бы и патологоанатом со стажем. Большая братская могила. Рядом почувствовал движение — это вставал капитан Логор. Ни капли не сомневаясь, что мое чудесное спасение есть результат лишь моего труда, удивленно посмотрел на Глыбу. Увидел такой же взгляд, устремленный на меня. А потом переглядываться стало некогда. Несколько шаргов уже развернули лошадей в нашу сторону.

Боец из меня и без того не ахти, а в тот момент был вообще никудышный. Копье в руках я рассматривал скорее не как оружие, а как костыль, помогающий удержаться на ногах. То, что я вообще оставался жив, относил лишь на счет случая, физподготовки прошлого владельца тела, да еще места боя. Мы точно не находились на главном направлении ударов Рорка. На пляже уже было почти все кончено, но на склонах еще отстреливались десятки лучников, а крутой подъем наверх сдерживали неровные шеренги щитоносцев. Наших, кстати. В отличие от сводных частей, их командир оставил отряд наверху и теперь только они отделяли всадников Рорка от выхода на оперативный простор. Атаковать на лошадях вверх по крутому склону, да еще против тяжеловооруженной пехоты — почти непосильная задача. Но шаргам никто этого не объяснял, а потому они лавиной катились вверх, и становилось понятно, что надолго щитоносцев не хватит.

Но их беды — это их беды, а наши проблемы — это наши проблемы. Видя приближающегося врага и не имея сил так же залихватски, как раньше кувыркаться по земле, я встал на одно колено, вкрутил тупой конец своего орудия в землю, а острый направил навстречу лошади. Я не испытываю умиления при виде огромной коричневой твари, стремящейся размолотить своими копытами мою несчастную голову. Эти лошади точно не имели ничего общего с теми грациозными созданиями, что я видел по телевизору, или даже с теми флегматиками, мерно жующими траву, которых я подкармливал в зоопарке. Эти твари хотели моей смерти ничуть не меньше своих седоков. Угрызений совести от того, что отправлю еще одну к ее звериному дьяволу, я не испытывал.

Первый всадник решил, что эта острая железная палка — шлагбаум и он успеет проскочить под ним. Не успел и просто насадился на копье вместе со своей лошадью. Правда, мне пришлось слегка этому поспособствовать, но большую работу сделал все-таки он сам. Выковырять назад остатки своего копья из этого бутерброда не представлялось возможным, а искать новое уже не оставалось времени. Так, стоя на одном колене, держась за остатки вертела, я сделал еще один шаг в этом мире.

Как узнать, хочешь ли ты на самом деле жить? Посмотреть в глаза смерти. В моем случае смерть сама смотрела на меня глазами сурового воина, поднимала его руку с кривым мечом и направляла его укрытого пеной коня. Сколько нас разделяло? Мгновение? Два? В них вместилось только одно желание, неистовое и невозможное. Не жить, не убить — нет. Вырваться из этого проклятого мира, из этого царства боли и крови. И казалось, только этот воин Рорка отделяет меня от дома. Только он. Мир передернулся рябью. Мир разорвался на полосы цветной бумаги. Мир окончательно сошел с ума, и я, в кои-то веки, принял в этом участие.

Черепная коробка всадника раскрылась как цветок, мозг разноцветным конфетти разлетелся по ветру, и эдакое чудо-юдо упало с седла уже за моей спиной. Удар смел меня с ног, бросил на спину, и без того раскалывающаяся голова получила новую порцию незабываемых ощущений, из носа снова пошла кровь, а желание так и не исполнилось.

На этом мои злоключения почти кончились, а у капитана они только начинались. Упокоив одного противника своим длинным мечом, он остался один против двоих, и было видно, что крайняя степень усталости не даст ему выиграть эту схватку. Он еще боролся, но безнадежность уже сквозила в его движениях. Я, видимо, совсем потерял голову в этом вселенском безумии, потому что помчался к врагам со всех сил, которых у меня больше не было, и метнул в одного из них копье, которого у меня тоже не было. Я мчался, как лев, я летел как птица, ощущая ветер в ушах. Правда, капитан значительно позже признался, что я смешно ковылял, приволакивая правую ногу, а махнув рукой, рухнул вниз. Со стороны посмотреть — придурок придурком. Тот Рорка, в которого я метнул свое несуществующее копье, посмотреть не успел, иначе тоже бы посмеялся. Перед смертью, потому как он вместе с лошадью улетел в дальние дали. Метра на два, но это уже не имело значения. Собрать его сплющенное тело и вернуть в него те литры крови, что расплескались вокруг, не смог бы никто. Остальное я запомнил смутно…

— Милорд. я хотел бы попросить назначение на должность коменданта форта Капысь. Север, льды, как это, наверное, прекрасно.

— Ты решил сбежать от меня, Валлор? От меня и от своих обязанностей? К тому же причем тут Капысь? Туда ты мог попасть, только если бы я был тобой доволен. А я недоволен. Ты слышишь, Валлор? Ты вымаливал себе жизнь, обещал мне результат и где же он? Вместо этого ты приходишь ко мне и просишь забиться в самую дальнюю дыру лишь бы не нести ответственность за свои просчеты. Нет уж, ты будешь здесь и именно ты ответишь за неудачу. И тогда я тебе найду такое занятие, что ты будешь сожалеть об упущенных шансах вечно. Как вообще могло случиться, что ты отдал им моих людей? Урок был недостаточен? Ты посчитал, что я шучу? На каком основании вы вообще провели Круг в мое отсутствие, если не было никакой срочности в решении его судьбы? Ты решил спрятаться за Толариэля? Дурак. Он тебе не поможет, у него теперь будут свои проблемы. Но он, по крайней мере, лорд и мастер ритуалов, его защищает Орден. Кто защитит тебя?

— Я ничего не мог сделать, милорд. Вообще ничего. Мне не оставили выбора, кроме как дать согласие. Я заклинатель, а не дипломат, милорд. К тому же он попытался убить мастера Эллинора.

— Да, как хорошо, что ты напомнил. Этот напыщенный индюк Эллинор, которого чуть не разделали прямо на площадке. Это позор. Он потерял форму и со следующим подкреплением уйдет к Иллиону. Что касается тебя. Трогательный рассказ и я удовлетворю твою просьбу. Частично. Тебя действительно ждет перевод. Только Капысь не для тебя. Я давно хотел поправить дисциплину в исправительных учреждениях. К тому же добыча железной руды снизилась, а потребность в ней слишком высока, чтобы оставлять это без внимания. Ты назначаешься комендантом на дальние рудники. Бессрочно. Все предписания и документы получишь завтра. Дела передашь Бравину. И еще. Я не люблю говорить такие вещи. Лучше бы я тебя убил в прошлый раз. Иди.

— Теперь ты, Бравин. Я знаю, что ты единственный голосовал против этого безумного решения. Я ценю. Примешь дела и займешься программой вплотную. И еще. Срочно пошли гонцов к переправам Аюр. Мора — вернуть. И возьми под контроль ситуацию с женщиной, я хочу все же понять, что с ней происходит.

— Отец! Я устал ходить под юбкой твоих служанок. Я — воин. Я хочу как ты рубить шеи врагов и видеть, как их кровь льется на мои сапоги.

— Ты мой младший сын, но ты еще и воин в моей сотне телохранителей, Шин То Карраш-да. За это место кое-кто убивал, а кое-кто и умирал. С каких пор быть тафуром Вождя не почетно?

— Почетно, отец. Но мне уже шестнадцать зим, а у меня на шее только уши селян и оборванцев. Дай мне сотню — и я сожгу все городки и заставы ничтожных на твоем пути. Дай мне пять сотен и я возьму для тебя переправу раньше Теней, и тогда ты сможешь сравнять Куаран с землей.

— Рано сын. И это последнее мое слово. Но уже скоро.

Глава 14. День сорок четвертый. Неделя погони за удачей. Продолжение

В жизни много дорог к смерти.

Мор. Избранные цитаты. Глава «Парадоксы».
Мы сидели под деревом. Я и бравый капитан Глыба. Метрах в тридцати от нас на лужайке торчал обломок шеста с драным вымпелом «псов гнева». Сборочный пункт. Вокруг нашего штандарта лежало вповалку три пехотинца и десяток лучников. Все кто остался. Двоих тяжело раненых стрелков уже унесли, будут ли они жить — неизвестно, остальные были здесь. Я мысленно прикинул. Три роты по сто восемь человек. Да девять сержантов. Да еще три офицера. Минус четверо, спасенных мной лично в казарме, получивших травмы и не попавших на эту бойню. Из общего состава в триста тридцать два человека в живых осталось полтора десятка. Девяносто пять процентов безвозвратных потерь. Славная битва. Первая и последняя для подавляющего большинства. Из моей казармы остался один я. Вспомнил тех, с кем успел перекинуться хотя бы словом. Таких было немного. Было пусто на душе — бой унес эмоции, страсти, даже страх переплавился в безразличие.

Как мы попали на эту лужайку наверху склона, помнилось отрывками. Лицо капитана, куда-то меня волокущего. Хищный крик сотен глоток Рорка, когда волна всадников все-таки захлестнула последних защитников склона и полилась через край. Слитный рев сотен рыцарей света, успевших в последние мгновения и обрушившихся на уже поверивших в победу врагов. Тяжелые, закованные в броню единороги, разогнавшись вниз по склону, буквально втоптали шаргов в песок, а приплывшие по реке суда не оставили шансов стрелкам на уцелевших плотах. Берег остался за силами Алифи и людей. Наверное, все было не напрасно. Может быть, но мне и это было безразлично.

Капитан помог доковылять до этого дерева, аккуратно посадил, помог снять все железо с тела. Исчез. Вернулся с этим штандартом, как смог-то отыскать в песке и среди трупов? Установил посреди лужайки и стал собирать выживших. Неподалеку сидело несколько человек и из четырнадцатого отряда. У них потери были еще больше. Щитоносцев видно не было, да и остались ли они вообще? Две недели шли на войну, как бараны на бойню.

Капитан повернулся ко мне:

— Ну что, оклемался? Тогда давай поговорим. Повод есть.

— Ну, давай, — упоминать непонятный мне титул «сэр» я не стал, а капитан скосил глаз и тоже плюнул на иерархию.

— Рассказывай. Кто ты такой?

Опять. Все-таки выделяюсь я в этом мире, раз каждый меня спросить об этом хочет, а некоторые, как капитан, так и по два раза.

— Если ты только об этом хочешь поговорить, то давай лучше помолчим, капитан.

Капитан нахмурился, но кипятиться опять не стал. Посидели, помолчали. Глыба несколько раз порывался что-то сказать, но в последний момент останавливался. Вокруг было хорошо. Наконец-то не жарко. Тихо. Легкий ветерок трепал волосы и выдувал влагу из промокшей от пота одежды. Раненых уже погрузили на повозки и вывезли к форту Иллион, где временно разместились и командование, и полевой лазарет. Убитых Алифи вывезли первыми. Убитых людей сейчас осматривали, сверяли метки и готовили к кремации. Вечером здесь заполыхают костры. Но все это происходило на месте основного боя, наша же лужайка находилась наверху и несколько на отшибе. Мы ждали вердикта, куда нам направляться. В форт, для решения нашей дальнейшей судьбы, к центральной переправе, где сосредоточились основные части или уходить на переформирование. От отряда даже одной полной шестерки не осталось. Велика была вероятность, что отряд вообще расформируют, а нас перераспределят по другим подразделениям. Оставшиеся в живых солдаты негромко переговаривались, но тема их беседы мне была неинтересна, да и слышно было плохо. Думать они, в отличие от капитана, не мешали.

— Ну, хорошо, — наконец не выдержал он. — Спасибо.

Неожиданно.

— А-а, глубокомысленно протянул я. — И за что?

— Я не знаю, кто ты такой и из какого цирка ты сбежал, но вынужден признать, что случилось это крайне вовремя.

— Ты ошибаешься, капитан. Очень не вовремя и совершенно не к месту.

Разговор не клеился, но бравый офицер, похоже, принципиально решил высказать мне всю степень своей благодарности.

— И все-таки, ты спас мне жизнь, причем дважды, а это недопустимо. Отвратительно.

У капитана прорезался юмор? Я с легким интересом взглянул на собеседника. Нет, похоже, что всерьез. Но тогда логика такого заявления мне была непонятна.

— Почему два раза? И почему это отвратительно? Что-то я перестал тебя понимать, капитан. Да и говори тише, не хочется мне свои заслуги перед всем миром обсуждать.

Глыба поморщился, задевало его такое обращение что ли? Но когда продолжил, делал это почти шепотом. Забавное ощущение. Словно, горную реку заточили в бетонную трубу, вроде и не гремит перекатами, но гул все равно слышен.

— Первый раз, когда мастера Эллендира убили. Похоже, шаман расстарался. Может на плоту был, а если сильный, то мог и с того берега ударить. Эллендир слабым магом был. Он же и не атаковал до последнего, чтобы не раскрываться. Так-то шаман поостерегся бы силу тратить, а вот увидев мага, ударил. Там же всех в блин раскатало. Я в том блине крошками должен был быть, а не с тобой сейчас разговаривать. Все равно, конечно приложило, но вскользь. Тебя и то сильнее откатом достало. Что я откатов не видел? Не первый день же в армии.

Капитан покачал головой и взял небольшую паузу. Может, ждал, что я отвечу. Но у меня дико болела голова, ныло избитое тело и говорить совершенно не хотелось. Так и не дождавшись, Глыба продолжил.

— А второй раз. Я-то думал, что все, вот она смерть. Сил уже не было. И никого больше не было, весь отряд положили. У меня же лучший друг второй ротой командовал…

Опять помолчали. Капитан, видимо, вспоминал друзей, я же просто отдыхал и смиренно ждал продолжения. Мои воспоминания всегда со мной. Капитан прочистил горло и снова заговорил.

— Проклятое место… Тебе, салаге, не понять. Понимаешь, счет я им веду, еще с того времени, как сам первый раз на границу попал. Мне двоих Рорка до круглого числа не хватало. Девяносто восемь Рорка за двадцать семь лет службы. Не густо, конечно. Но в последнее время тихо было, да и держали часто возле столицы. А тут двоих не хватает, двое передо мной, а сил уже нет. Вот никогда бы не поверил, что мне и не хватит сил, а поди ж ты, вымотали, твари сизые. А тут смотрю, ты шкандыбаешь, как будто ноги тебе к земле резинкой привязали. И рукой так махал странно. Чистый клоун. Я б даже засмеялся, только не до смеха было. Я только надеялся, что хоть один на тебя отвлечется. Пока он тебя рубить будет, я со вторым уж как-нибудь справлюсь — всяко больше шансов. А тут ты раз, рукой махнул, и вконец скочегарился. Ну, отмахался, значит. Только с тобой вместе и один шарг в землю ушел. Я сразу-то не сообразил ничего, да и не соображать надо было, а второго гада рубить. А вот когда оставшегося упокоил, да пошел на второго глянуть… У него целых костей не осталось. Да и у коня тоже. Две кучи хорошо перемолотого фарша. Вот тогда меня и проняло. Понимаешь? Не бывает людей-магов. И не было. Никогда.

Капитан опять замолчал.

— Тебе конец, Клоун. Живым в землю зароют, — капитан вряд ли представлял, насколько он прав. — Ведь даже среди них магов не так много. И то, что они сильнее, не важно. Это как во всеуслышание объявить себя равным создателям. Невозможно. Недопустимо, — и через секундную паузу. — Высшим дел-то до нас, ничтожных и нет. Живите, умирайте, главное, чтоб свету не мешали. Но тут другое дело.

Капитан склонился ко мне и еще тише сказал.

— Высшие нужных людей берегут, так просто не разбрасываются, а тебя сюда отправили. Вот и сделал я вывод, что ты, Клоун, им не нужен. Но это раньше, а вот после сегодняшних фокусов… Думается мне, исчезнуть тебе надо.

Капитан мне положительно импонировал. Логика хоть с изъянами, но в целом направление мыслей верное. Да и отношение к Высшим мне понравилось. Не кровавые тираны, конечно, но уже и не бесконечно справедливые Высшие существа. Вот только… конспирологи мы, или нет?

— Не понимаю о чем ты. Я обычный крестьянин. Или не крестьянин, но то, что обычный — точно. И не пугай ты меня, после сегодняшнего дня меня непросто напугать. За спасибо — спасибо. И забудь.

— Крестьянин, говоришь. Точно, клоун. Ты со мной говоришь, как с равным. Может даже себя и повыше ставишь. А крестьянин на меня молился бы. Для него боевой офицер, как небожитель, из той страны, куда Высшие уходят и только лучших воинов с собой забирают. Ладно, не доверяешь — твое дело. Но долги надо отдавать. А долг жизни тем более. Иначе — нельзя. И золотом их не отдашь. Я перед тобой долгов набрал как сорока побрякушек. И ладно б ты был старый друг — боевой товарищ. А то так, птах неоперенный. Не дергайся. Короче думаю я, уходить тебе надо. Пока неразбериха, мертвецом больше, мертвецом меньше. Сейчас считаться никто не будет. Многих не найдут или не поймут кого нашли. Самое время. Я тебе помогу выбраться. Придумаю что-нибудь.

Я посмотрел в его большое скуластое лицо, в темно-карие, почти черные глаза, черные слегка вьющиеся волосы, короткую бороду. Окладистой ее назвать было трудно, но солидности владельцу прибавляла. Старый шрам на правой стороне лица, начинавшийся от скулы и терявшийся где-то в бороде. Кустистые черные брови, почти сросшиеся над переносицей. Южанин. Большой, сильный, харизматичный. Мне бы он пригодился. Таиться дальше? Открыться? Рискнуть? Дорога длинная, а шаги короткие. Чтобы пройти путь до конца, надо сделать много шагов. И каждый такой шаг — лотерея. Но когда-то надо начинать. Почему не сейчас? Ведь и вправду, самое время. Только вот бежать некуда. И прятаться всю жизнь? Не так уж она и ценна для такой жертвы.

— Хорошо. Допустим, только допустим, что где-то в твоих словах кроются крупинки правды. Только незачем мне убегать. Да и некуда. И не хочу я этого делать. А вот помочь мне… Помочь можно. Ответь мне на вопрос, капитан. Был ли у тебя в отряде человек без татуировки? Без метки? Не понимаешь? — Я показал на плечо капитана.

— Зачем тебе? — удивился тот. — Было несколько. Один рядовой сам свел. Что-то он натворил, что его искали. Неместный, откуда-то с западных территорий к нам пришел. Только тут его патруль взял, и осталось ему или-или. Или на рудники, или в армию.

— Так чего он потом не сбежал?

— А зачем? Кормят хорошо, в увольнительные отпускают, работа не пыльная. Когда служил, когда кутил. А если сбежишь, да поймают — плаха, а то и Долина голосов. Сержант еще был. Тот из беглых рабов. Не все Рорка людей режут, некоторые вместо скотины держат. Работа за еду, всю жизнь. И не только работа. Жуткие он вещи рассказывал… Года три назад ко мне прибился, но на знак так и не наработал. Сейчас уже и не наработает. Хороший воин был, умный, умелый. Шаман его вместе с Высшим и уделал. Пожалуй и все, других и не припомню.

— Подожди, дай я подумаю, — крутилась у меня одна мысль, требовала осмысления.

Итак, что мы с козла имеем? Молока, очевидно, не допросишься. Но это как посмотреть. Итак, сегодня всю казарму к Свету отправили. На торжественную встречу. Плохо? Еще как плохо. Для тех, кого отправили. Братская могила, погребальный костер и все, пепел по ветру. Только то, что для них плохо, для меня хорошо. Ведь действительно, чтобы теперь мою судьбу определить, надо всех идентифицировать. Была б у меня татуировка, другое дело. Не нашли, значит скорее жив, чем мертв. А так как у меня ее нет… Сколько здесь неопознанных кусков тел? Для того, чтобы сказать, что я жив, надо всех опознать и доказать, что это не я. Нереально? Категорически. Учитывая же процент погибших, я скорее мертв, чем жив. Хорошо это? Отлично. Только вот бежать сейчас — все выгоды ситуации испоганить. Уже все зафиксировано. И даже если Глыба не отчитался, все равно. Видели счастливчики, сидящие возле вымпела? Видели. Видели оставшиеся в живых из 14 отряда? Видели. А что они собственно видели? А видели они, что был солдат в форме «псов» — черные штаны, рыжая стеганая рубаха. Солдат, с которым Глыба сидел, беседы задушевные вел. Знают они меня? Меня-то точно нет. А вот тех двоих? Кого более вероятно знают? Отряд сформировали недавно. Роты разные. Казармы разные. Сержант с капитаном три года, отряд собирать стали пару месяцев как, то есть тот с момента создания отряда. Рядового поймали и в армию определили. Вероятно, в отряде позже. Значит, сержант здесь дольше. Кто больше подходит? Если так, то вроде получается, что кутила. Но это если так смотреть. Там возле вымпела нашего одни рядовые. С кем они больше якшаются? С коллегой из соседней роты или с сержантом? Плюс тот рядовой, бывало, пил и кутил, то есть внимание привлекал. Но главное не это. Стал бы Глыба с обычным рядовым запанибрата сидеть? Получается, сержант больше подходит. Вот только кольчуга у сержантов с медными вставками, и шлем иной. Ну, шлема нет, и то благо. А кольчуга, — я оглянулся на груду железа рядом. Риск, конечно есть. С моего ракурса было видно, что медными кольцами в ней и не пахнет. Но это с моей позиции. И какова вероятность, что чудом выжившие люди сейчас чужие кольчуги разглядывают. А, была — не была.

— Как звали сержанта — то? И как выглядел, а то я только своего сержанта помню. А у него точно знак был, сам видел.

— Звали его хитро, Хоар уль Фанк, где имена-то такие дают. Но мы его звали Грозный, больно суров был. Я ж и говорю, лично учил. А выглядел. Пониже меня. Скорее жилистый. Нос такой заметный, с горбинкой. Черноволосый. Лысоватый. Постарше тебя лет на десять.

Риск был. Внешние различия велики, да вообще ничего общего. Как говорят, кто не рискует, тот не пьет потом яду. Ну да ладно.

— Помочь, говоришь, хочешь? Значит так, капитан. Бежать я не побегу. Но и ты прав. Знаешь, как Уинстон Черчилль говорил? А, ты не знаешь кто это такой. Знакомый мой один. Старший помощник Высших, большой человек. Так вот сказал он как-то такую мысль. «Трус в каждой возможности видит трудности, а храбрец в каждой трудности ищет возможность». Это я к чему? Сделаем мы, капитан, вот что. Ты помнишь Мора? Ну, новичок, что из дворца прислали? — Я посмотрел в ничего не понимающие глаза собеседника. — Погиб он. Там, возле Высшего, когда мы чудом выжили. Жаль его, клоуна. Ну, да ничего. А меня помнишь, как зовут? Нет? Эко тебя шибануло. Не волнуйся так, бывает друзей, учеников не узнают. Это все война, эмоции. Я же сержант Фанк. Вспомнили, сэр?

Капитан пристально смотрел на меня. Брови нахмурены, не брови — тучи над Эверестом. Если за Эверест принять здоровенный шнобель капитана.

— Уль Фанк. Много просишь. Но ты прав. Хоару уже не пригодится. Только тогда тебе надо многое знать, а еще больше уметь. С этим как?

— Значит, у нас должно быть время, чтобы я узнал и научился…

Он стоял перед Владыкой — спокойный, внимательный, надежный. Молодой. Талантливый. Существенно моложе, много талантливее и безмерно надежнее Валлора. Именно такие нужны сейчас. Именно на таких надежда. Куда он смотрел все это время? Почему приблизил только сейчас, когда уже почти поздно? Нет ответа.

— Сколько тебе лет, Ранний ты наш?

Эмоции собеседника было непросто читать, спокойный взгляд необычно темных глаз, вот, пожалуй и вся реакция на вопрос.

— По Вашим меркам мало, по моим — слишком много, милорд.

— Бравин, ты не любишь отвечать на поставленные вопросы? Они тебе безразличны? Или ты хочешь вслед за этим слюнтяем Валлором? У меня еще остались свободные рудники.

Раздражение накатило неожиданно. Все-таки привык он уже к беспрекословному подчинению Валлора.

— Милорд? А себе в помощники Вы кого будете брать? Начальников рудников? Если таковы Ваши планы, можете отправлять хоть сегодня.

Спокойно, даже с легкой иронией. Обидеться что ли?

— Скучно с тобой, Бравин. Вроде и умный, но скучный — невозможно терпеть. Валлор хоть меня веселил.

— Так верните Валлора. Пусть веселит и дальше.

— Ладно. Не кипятись. Надо будет — верну. Докладывай.

Утро не задалось с самого начала. Небо затянуло тучами, и было понятно, что погода начнет скоро портиться. Сезон дождей на пороге. Плохие новости тоже настроения не поднимали. Соседи не спешили слать отряды на выручку, Орден тоже тянул время, а Рорка накапливали силы на южном берегу Аюр.

— Военную сводку, я думаю, Вам уже докладывали…

— Твое мнение мне тоже интересно. И вообще. Как вышло, что ты не вошел в состав моего малого Круга? С сегодняшнего дня я исправлю это недоразумение.

— Как скажете, милорд. Близится час Волка — время испытаний. Берлога стоит, но кольцо осады слишком плотное. Они уже не рискуют отправлять гонцов, только птицы. И из них большинство сбиваются врагом. Гарнизон до предела сократил паек. Алифи перешли на половину дневной нормы, а людям уже давно дают только четверть. Голод. Людям нужно мясо. Всех лошадей уже убили, на очереди собаки. Чем они кормят ловчих леопардов — не представляю.

— Там был лучший на Востоке питомник.

— Вам виднее, милорд. Началась эпидемия среди людей. Скорее всего на фоне истощения. Активных боев там сейчас нет, силы Рорка сменились, шарги ушли на север, а позиции заняли племена Кура и Ташхи. Не худший вариант.

— Не худший. У тьмы много ликов, но не все из них одинаково страшны. Твое мнение — удержим Берлогу?

— Милорд, для ответа на этот вопрос у Вас есть другие. Мастер битвы, например. Или мастер памяти. Мне же кажется, что Берлогу не удержать. Дожидаться полного истощения защитников бессмысленно. Ситуация такова, что можно попробовать прорываться на север, но пока рано. Шарги близко, а против них в поле у гарнизона не будет шансов.

Да, Берлогу придется сдавать и это невосполнимая потеря. Отбить ее обратно будет почти невозможно, по крайней мере у Куарана для этого не хватит сил.

— У нас схожее видение ситуации. Только отступать лучше или к Маинваллиру, или к Валенхарру. Продолжай.

— Бои у переправ все ожесточенней. На одном из направлений Рорка удалось форсировать Аюр и закрепиться на нашем берегу.

— Мне сегодня доложили, что берег снова взят под контроль.

Легкое движение бровью.

— Вы осведомленнее мене. Что ж. На мой взгляд, единственной причиной, почему это стало возможным, это наше превосходство на воде. Скоро у нас уже не будет хватать сил, чтобы своевременно латать все дыры в обороне.

— Хорошо, твое беспокойство я услышал. Расскажи, что с нашим проектом?

— Были три щуки у нашего проекта, только кажется мне, что все они давно протухли. Не обессудьте, Владыка. Например, Ник. Он единственный, с кем продолжают заниматься. О, занимается-то он усердно, этого не отнимешь. Но первое впечатление о нем у меня не лучшее. Рад буду ошибаться, но он мне показался ненадежным. Все в нем слишком. Слушает — такое ощущение, что сейчас в рот залезет. Говорит — слюной пол и стены заливает. Смотрит — уткой под соусом себя чувствуешь. Жаждет славы, власти. Может и еще чего жаждет. Толариэль его еще и вторым заместителем начальника стражи в Ваше отсутствие назначил. Бессмысленная, в общем-то, должность, функций никаких, а возможности спрашивать с других много. И человек уже почувствовал запах власти. А власть может быть слишком тяжелой ношей…

— Опять ты за свое, Бравин. Вот слушаю тебя и недоумеваю. Вот и говоришь вроде правильно, а все равно такое чувство, что сам с собой разговариваешь. Ладно, с Ником понятно, исправлять все равно поздно. Пусть покомандует, но нужно следить за ним. Что остальные?

— Женщина — словно лист, сорванный с дерева и брошенный под ноги. Ей кажется, что она здесь никому не нужна. Она одинока, подавлена, растеряна, и с каждым днем становится хуже. Если бы она что-то помнила, то жила бы воспоминаниями. Но память не возвращается, и она живет смутными образами. Барр Валлор распорядился полностью сменить обстановку и окружение, и я с ним в этом согласен, но в то, что все изменится не верю. У сброшенного листа есть только одно будущее, милорд.

— Что с Мором?

— Гонец сообщил, что он вероятнее всего погиб. Вторая битва за переправы. Безумная битва на безумной войне. Отряд Мора перестал существовать, как и все подкрепление, что отправлял Орден. Осталось в живых несколько десятков человек. Мора среди них нет.

— Скоро, слышишь, скоро в долине голосов появятся первые могилы Алифи. И Толариэлю я подберу там самое жуткое место. Ты понимаешь, что это значит? Все напрасно! Годы расчетов, двадцать лет экспериментов, силы, ресурсы. Но главное меня выставили посмешищем!!

Бравин покачал головой, спокойно, рассудительно.

— Милорд, не спешите. Тело было невозможно идентифицировать. У него не было знака, а на том берегу осталось лежать около тысячи ушедших к свету. И еще около семи сотен Рорка. Он мог бежать, его могли с кем-нибудь перепутать, он может находиться среди раненых. Есть варианты.

— Ты думаешь? Хорошо. Выезжай туда лично. Эксперимент провален, это уже можно утверждать. Как и в прошлый раз, кто-то сделал все для такого исхода. И это еще не все. Бравин, Надежда наша, до следующего окна я уже не доживу. Не спорь. Я уже слишком стар, да и чересчур суровые времена для такой развалины. Я же сказал, не спорь. Прошли времена, когда я вместе с друзьями топтал головы Рорка копытами своих скакунов. Прошло время, когда я рассказывал внукам своих друзей об этом. Время, когда я приходил к своим друзьям на могилы, тоже уже прошло. Сейчас все изменилось и самое страшное, что изменились мы. Неузнаваемо. То, что произошло с призванными — измена. Но сейчас для многих измена не преступление, а только способ сделать еще шаг по дороге к власти. И такой шаг для них не хуже прочих, а может и лучше. Я чужой на своей земле, и мне некому больше доверять. И ты мне не поможешь. И никто не поможет. Лучше поезжай, изучи на месте и найди его мне, если он жив. И найди виновных, если он мертв. Возьми с собой звено Карающих. Получишь полномочия выше, чем у самого мастера битвы. Но сделай невозможное — дай мне ответы.

— Разве мое место не здесь, Владыка?

— Сомневаешься во мне? И ты тоже? Дело ужене в самом проекте. Я чувствую, что что-то происходит вокруг, и не знаю что. Мне нужен заяц, на которого я буду ловить волка. Даже если это и будет последняя охота.

Владыке показалось, что мастер заклинаний все-таки задаст ему вопрос. Спокойно. Рассудительно. «Что, если это ты, Энгелар Хрустальный родник, заяц?». Нет, ушел молча.

— Вождь, прибыл еще один гонец из клана Теней. Ты был прав. Они не смогли перейти на другой берег. Ты не поверишь, их разбили ничтожные. Теперь Косорукий предлагает объединить усилия.

— Не радуйся, Тун Хар. Тени — тоже шарги. Их позор — это и наш позор. Но у нас своя цель, а у них своя, так и передай гонцу. И еще. Подготовь обряд, хочу развеять прах новой жертвы для духа моего старшего сына, Шин То. Он был бы доволен. Отбери трех крепких людей для приношения. Только воинов.

— Мер То, да какие же из ничтожных воины? А Врагов у нас среди пленных нет. Что-то они сейчас редко встречаются.

— Ничего, возьми людей. И дай пять сотен Шин То Караш-да. Пусть младший выжжет все к восходу и возвращается. Пора ему уже становиться мужчиной. Только надежного помощника дай.

— Да, он у тебя молодой лев, Вождь. И без помощника справится.

— Еще нет, Тун Хар. Еще нет, но уже скоро.

ЧАСТЬ 2. Поход

Есть другой путь.

Это путь — твой.

Это в нем холод,

А не холод — зной.

Это в нем ветер,

А не ветер — шквал.

Это в нем беды,

Которых не ждал.

Это в нем, если нельзя — то нельзя.

Это в нем, если невмочь — то невмочь.

Это в нем, если помочь — то помочь,

Если будет просто, иначе — невмочь.

Мор. Избранные цитаты. Глава «Alter ego».

Глава 15. День сорок восьмой. Неделя погони за удачей

Если тебя догоняет слава — беги быстрее. Еще быстрее.

Мор. Избранные цитаты. Глава «Диалоги».
— Знаешь, капитан, я безумно рад за тебя. Я счастлив, что знал такого великого воина и полководца. Я обещаю прийти на твою могилу, если она будет, в чем я, увы, сомневаюсь.

— Клоун.

Мы сидели в коморке капитана, выделенной ему, как офицерскому чину в форте Иллион. Увы, все лучшие помещения этой немаленькой крепости занимали Алифи, которых здесь оказалось на удивление много. Оставшиеся коморки, кутузки, подвалы и незанятые углы отдали людям. Тем, кто чином вышел. Остальные, вроде меня, ночевали в палатках за пределами крепостных стен.

— Нет уж, дослушай. Ты можешь доверить мне свои самые страшные тайны, я точно их не разболтаю. Ни за что. Ну, разве что за мешок золота. Хотя, за полмешка тоже разболтаю. В любом случае, тайны — давай. А вот эту дурную идею меня с собой брать — забирай обратно.

— Нет, — капитан был немногословен. — И вообще, не я это решаю.

Сегодня Логор был непривычно тих и задумчив. Вот так, жил себе капитан, радовался службе, командовал своей ротой, горя не знал, а тут на тебе. Карьерный рост он такой, то его не дождешься, не допросишься, то так попрет, что и спрятаться не успеешь.

— Слушай, а что это я тебя капитаном зову? Хотя… называть тебя командующим отрядом язык сломаешь. Слышишь, как называть-то тебя сейчас?

— Логором зови. В личной беседе. А если услышу такое обращение при людях — лично зарою.

Я максимально серьезно спросил:

— Угрожаешь?

— Мне незачем угрожать. Мне от тебя немногое надо. Вопрос твоего назначения уже решен. Все. Других вариантов нет.

Мы сидели в крохотном помещении, пропахшем сыростью и прелой ветошью, и вяло переругивались. Судьба оказалась довольно безнравственной дамой и продолжала множить несправедливости. Кажется, сколько в живых то нас осталось, дай уже людям отдохнуть, здоровье поправить — нет. Все кто на ногах — подъем и в путь. Мне не хотелось бы топать в местное захолустье даже, если бы там было безопасно. А там, как назло, было совсем небезопасно.

— Все, Клоун. Хватит придуриваться, остаться не получится. Приказ мастера битвы. Тем более, ты мне будешь нужен, нравится тебе это или нет.

Странные у нас были отношения. Он пытался держать меня при себе из-за какого-то одному ему понятного кодекса чести. Где долг должен быть обязательно выплачен. И иначе нельзя. Я пробовал доказать, что жить в долг — нормально. Что, одолжив один раз нужно просто найти того, кто одолжит в следующий. Что кое-где вообще отдавать долг — признак дурного тона. Что я сам знаю такие места и таких людей. Тщетно.

Я старался держать его в поле зрения, поскольку мне он был полезен. Он мог пригодиться и в будущем. Да и просто потому, что достойной альтернативы не было.

Он был силен, харизматичен, опытен, напорист и одинок. Немногочисленные друзья остались или далеко на севере или неподалеку в песке на переправах.

Я ничего толком не знал об этом мире, не обладал ни одним из его достоинств, пожалуй, кроме одиночества. Мои друзья и родные остались еще дальше. Ни ему, ни мне не к кому было возвращаться. Возможно, это было единственная схожая черта.

— Хватит, говоришь? Может и хватит. Только знаешь что, Логор? — я попробовал новое обращение, и это имя мне однозначно не понравилось. — Звать я тебя буду как все Глыбой. Нравится тебе это или нет.

Логор все так же хмуро осмотрел меня с головы до ног, потом с ног до головы, и остановившись где-то на уровне подбородка задумчиво спросил.

— У тебя что, зубы вновь отрастают?

Странная сентенция для моего лишенного юмора товарища.

— Да. Отрастают. И челюсти обратно собираются, так что не трать попусту время. Лучше расскажи мне, что нас ждет.

Говорят, у некоторых людей бывают бездонные глаза. Врут. Такие глаза только у Высших, и то не у всех. Глаза Высших как старый колодец, где дно очень, очень глубоко. Когда смотришь в глаза человека, чаще всего видна его суть. Тот трус, тот подлец, тот облапошит тебя, того облапошишь ты. Глаза этого человека были глазами усталого хищника. Не льва, это было бы чересчур. Волка, сильного, опасного, умного, но знающего, что рядом есть хищники и сильнее, и опаснее, и умнее.

— Мы выдвигаемся в Валенхарр. Там усилим местный гарнизон и будем ждать приказов.

— Ага, Валенхарр, а это где? — лекции Наташи я помнил довольно смутно, но городишко там этот упоминался точно.

— У тебя все вопросы такие дурацкие? Ты хочешь мне сказать, что не знаешь, где Валенхарр? Слушай, там где тебя родили, там все жизнью прибитые? Это я к тому спрашиваю, что надо бы обходить эти места за лигу.

Я хрюкнул от неожиданности. Нужно признать, что ухмылка Логора — премерзкая штука. Как будто он что-то знает, но тебе, идиоту, не скажет. Захотелось съездить в рожу. Сдержался. Благоразумие — мое второе я.

— Все, Глыба. Я там самый нормальный. Так все-таки, командир, где?

Развеселившийся было Логор опять нахмурился. Хотя в его случае, это не брови сошлись, а гроза прошла над перевалом.

— Да ерунда какая-то. Понимаешь, сержант, на юге это, за рекой, причем далеко. Почти семьдесят лиг. Пешими пойдем — дней двадцать отдадим. Причем там давно уже шарги гуляют. Я просил, чтобы по реке сплавили — отказались. Так что к демонам в глотку пешком пойдем.

— Ясно, — на самом деле ничего ясным не было. Картинка не складывалась, мозаика разъезжалась, и понять происходящее было невозможно. — Зачем посылать на убой полтысячи человек во главе с таким бравым капитаном как ты, когда оборона Аюр трещит как табуретка под бегемотом?

Логор стал заводиться.

— Хорошо. Не знаю я почему нас туда посылают, почему без прикрытия и почему в такой спешке. Доволен? И я уже не капитан.

Как водой окатило. Причем не ведром, а, как минимум, половиной цистерны. Похоже, руки чесались не только у меня.

— Дальше не перебивай, командир. Я буду чушь говорить, только ты все равно слушай. Из «псов» выжило сколько? Семнадцать? Минус один, умерший в госпитале. Минус трое, там оставшихся. Минус двое раненых стрелков. Итого — одиннадцать человек. Правильно? Так вот, все зачисляются в новый отряд. Туда же и все оставшиеся на ногах из четырнадцатого. Ничего не пропускаю? Слушай дальше. Отряд спешно отправляется за тридевять земель в тридесятое царство. Не понимаешь? Через земли Рорка в никому не нужный и всеми забытый Валенхарр.

— Никому не нужный?

— Именно. Если бы он имел какое-то значение, Рорка бы его уже давно осадили, а Алифи обороняли бы его, не жалея сил. Что смогут изменить пятьсот только что собранных с миру по нитке солдат? Нет, ну может что-то и смогут, особенно под твоим чутким руководством.

Лицо Глыбы стало наливаться дурной кровью. Все в этом мире краснеют, беседуя со мной. Взорвется? Нет, стерпел. Тогда продолжим.

— Только вот беда. Идти одним без прикрытия по территории врага уйму времени. Не мчаться на лошадях, в надежде проскочить незаметно. А топать пехотой по равнине. Сколько ты сказал? Двадцать дней? Это марш-бросок улитки через площадь. Нас не пропустят. И знаешь почему? Потому что достаточно одного глаза, чтобы нас заметить. А их в тех полях точно больше чем один. И от конных частей Рорка мы на своих двоих не убежим. Нет, ну может ты и убежишь, я в тебя верю.

У бывшего капитана раздулись ноздри. Он оказывается и так умеет?

— Не перебивай, командир, зубы потом бить будешь. Итак, кто-то решил направить сборный отряд на верную смерть. Нам как-то везет с такими заданиями, не заметил? Слушай дальше. Такое важное подкрепление, как же, спасение целого города. Но ведет его не Алифи. Ах да, я забыл. Ты же герой. Ты же равен богам. Геракл. Это тоже мой друг. Тоже cтарший помощник Алифи. Только этот — совсем старший, старше не бывает. Так вот, вдумайся. Шанса проскочить незаметными нет? Нет. И. Командовать отрядом назначают не Алифи. Забавное совпадение, не находишь?

Логор стал успокаиваться, все же держать себя в руках он умел явно лучше меня. Молодец. Сейчас это имело значение.

— Ты хочешь сказать, что кто-то знает, что нам не дойти? И хочет нашей смерти? Но может все проще? Мы — приманка. Или наш отряд — отвлекающий маневр?

— Вот. Ты понял. Вариантов много. Но во всех из них мы не дойдем до Валенхарра. Если мы приманка или обманный маневр — тем более. Значит шаргов еще и подтолкнут в нашу сторону. Как конспиролог со стажем, это секта такая, особ приближенных к свету, я советую тебе везде искать подвох и злой умысел. Тот, кто принял такое решение, точно знает, что наша дорога будет короткой. Но это знает он. А наша задача другая — сохранить себе головы.

Глыба сжал пудовые кулаки, заскрипел зубами, задумался. Потом достал неплохую карту на квадрате аккуратно выделанной кожи. Линии были аккуратно выжжены на внутренней стороне. Как мясо на еду, так у Света изжога, а как кожу на карту, так все нормально. Или кожа у них тут на ветках растет? Река отмечалась широкой извилистой полосой. По всей карте были разбросаны черточки, линии, квадраты, треугольники и дуги с местными цифрами.

— И где мы?

Логор ткнул пальцем в небольшой квадрат. Так. Квадраты — форты, возможно также крепости и города. Тогда треугольники, которые тянулись неровной линией вдоль реки, видимо, здешние переправы. Или расположения частей? Застав? Линии — дороги? Дуги? Непонятно. Я бросил взгляд на другой берег. Далеко на юге большой квадрат с цифрами. Похоже, Берлога. Несколько мелких квадратов между ней и рекой никаких подписей не имели и меня не заинтересовали. Еще один большой квадрат вверх по течению реки, на берегу одного из притоков. Это, видимо, Маинваллир. Я поискал цель нашего похода. С удивлением обнаружил, что здесь река делает изгиб и поворачивает далеко к югу, после чего снова течет на восток.

— Ладно. План такой. У нас четыре роты копий, да рота луков, да обоз. По этому берегу идем по дороге до крайней заставы, дорога хорошая — будем идти быстро. — Логор показал точку на карте. — Потом поворачиваем вдоль течения реки на юг. Спускаемся на пятнадцать лиг и пересекаем Аюр. Там на нашей стороне застава, у них паром. Потом идти придется по старому торговому тракту на Беллор. В каком он состоянии — даже не представляю. Там опаснее всего. Если нас перехватят, то вероятно — там. Дорога опасная, но придется по ней идти, так как берега сильно заболочены. Да и обозу пройти будет проще. От этого тракта в местечке Лорры есть ответвление на Валенхарр. По северному берегу не пройти, там сплошные топи. Летом в жару, куда ни шло, но сейчас пойдут дожди. Нет, идти придется по южному тракту.

— Это все? Ты рассказал мне, как мы будем туда идти. Спасибо. Было интересно. Маршрут я понял. А теперь все-таки расскажи мне, как ты туда собираешься дойти?

— Чего ты от меня хочешь? Ногами я туда хочу дойти. Устраивает такой ответ?

Пожалуй, с какого-то момента я все-таки стал перегибать палку. Возможно, сильно перегибать. Только когда это меня останавливало? Здесь точно никогда.

— Если ногами вперед, то оно конечно. Дойдешь, не сомневайся. Ладно, все понял. Слушай, распорядись, пусть нам подчиненные чай принесут. Что такое чай? Нектар, которым себя настоящие воины света балуют. Это в идеале. А у вас — пойло, в котором даже спирта и того нет. Один подорожник с лебедой.

Логор смотрел на меня пронизывающим взглядом. В упор. И было видно, что сдерживаться ему с каждым разом все сложнее. Но пока — держался.

— Там нет лебеды.

— Ага, а подорожник, значит есть? Чувствую, гадость. Но пусть несут этот раствор, под горячий чай думается лучше. Будем над планом работать…

Воспоминания бывшего мастера битвы Оллиолана. Форт Иллион. Материалы беседы с вопрошающим Ордена. Разглашению не подлежат.

Вы разговаривали с моей женой? Сударь, она точно ведьма. С силами света ее связывает только одно — муж. То есть я. Признайтесь, вы нашли общий язык? Нет? Вот. И я об этом.

А я нашел. Один раз за все время совместной жизни — когда давал согласие взять ее в жены. Правда, я тогда не предполагал, что все будет вот так. Чувствуешь себя драной перчаткой одетой на ее руку. Что бы ни сделал, оказывается, что сделал это только потому, что она захотела. И куда ни посмотри, всюду дыры, а из них видны ее интересы и желания. Да знаю я, что это великая честь — знаменитая семья, отличные связи, большие возможности. Знаю. Мне же ее представили как награду за доблесть и военные успехи. Мне тогда три Дома сделали предложения. Нет, ну надо же было жениться так неудачно.

Нет, ну кто мешал выбрать леди Лоисс? Замечательная дама, умная и заботливая. На нее всегда можно было бы оставить особняки, угодья, прислугу. Умница, а не женщина. Идеал жены. Почти, потому как откровенно страшна. И на Рорку похожа. Вы ее знаете? Сравнили с Роркой? Вот и я о том же. Не рискнул, побрезговал, дурак. Супружеский долг раз в сезон можно и с закрытыми глазами было выполнить. Да можно было бы не выполнять, тоже мне велика потеря.

А леди Орса? Даже внешне недурна. Старовата, правда. Говорили, первый муж, ее ровесник, уже лет сто пятьдесят как за горизонт ушел. Но ничего, держится же. Зато опыта после трех мужей у нее на пятерых следующих хватило бы. Авось бы не померла. Дурак.

Нет же. Захотелось воспользоваться благами. Теперь хоть сам под топор Рорка голову ложи. Нет, ну спорить с тем, что леди Роанна хороша, сложно. Хороша. Была бы, если бы раз в сезон. Была бы музой. Этого раза ждал бы, мечтал бы о нем, боготворил. Сказка, а не жизнь. Ну, даже пусть два. Да даже три раза. Хотя сказка и пропала бы где-то между вторым и третьим разом. Но я бы потерпел. Все-таки смотримся мы с ней вместе отлично. На светских раутах до последней войны всегда были в центре внимания. Но она же не понимает слова нет. Как Вы думаете, ей можно отказать? В том смысле, что жить то хочется. Ладно, оставим супружеские радости, которые уже давно не радости. Но разве может быть у создания света такой скверный характер? Немыслимо. Кому расскажи — засмеют. Вот, и Вы не рассказывайте. Тут не только здоровье пострадает. Все, продолжаю.

Вот хочу, говорит, и все. И хоть вниз головой с центральной башни. А иначе грозится на развод подать и посмешищем выставить. Ну, признаю, есть у меня недостаток. Да в мужчине и не это важно. Мы же не люди?

Так вот. В тот раз прибежала ко мне в ставку, бросилась мне на шею. Стыдно — словами не передать. Война полным ходом, шарги к переправам подошли, подкреплений нет, а она влетает и кричит: «выгони всех, мне с тобой поговорить надо». Что бы Вы сделали на моем месте? Вот. И я выставил всех офицеров за дверь, спрашиваю, зачем пришла. Оскорбил меня, говорит, какой-то солдатишка. То ли посмотрел не так, то ли наоборот не посмотрел. Причем ладно б рыцарь какой, а то человек. Из отряда, что Орден прислал в пополнение.

Совсем, говорю, с ума сошла? Эти ж отряды, они ж еще на марше, завтра только подойдут. Как тебя мог кто-то оскорбить, если ты тут, а они все еще в пути? Все равно, говорит, пошли их в самое жаркое место, чтоб все передохли, ей тогда спокойней будет. Нет, ну я бы отказал. Но все равно ведь кого-то посылать надо было. А мне с этой стервой жить еще. Я людей, конечно, пожалел. В том смысле, что жалость жалостью, но пожалел и отправил на дальние переправы.

Они, кстати, там оказались молодцы, сражались отчаянно. В кои-то веки Орден нормальных солдат прислал. Что? Простите барр Этор. Орден — это мое все, не сомневайтесь. Ну, так вот. Полегли они там почти все, куда ж без этого, но дело сделали. Я рыцарей света даже придержал, чтобы люди Рорка максимально измотали. Победили, погибших сожгли, думаю, что с остатками отрядов делать. И, слушайте, опять прибегает леди Роанна, ненавижу ее. Да знаю, что нехорошо так о жене, но что делать? Хочу, говорит, узнать, есть ли живые. Отвечаю, есть. Сходи, посмотри, говорю, и среди людей герои бывают. Как бы не так. Разоралась так, что я думал, оглохну. Я тогда плюнул, и отправил всех куда подальше. То есть всех выживших в Валенхарр. Не казнить же их было, в самом деле? А так могли войска противника на себя оттянуть. А если б дошли, так и вовсе живыми б остались. Надо было казнить? Приказа же не было, как без приказа-то?

Мастер из Куарана и Карающие уже после прибыли, все выспрашивали, допытывались. Только к тому моменту я уже нюхом почувствовал, что история мутная.

И вот что я Вам скажу. Это было единственное разумное решение, и я не пойму, почему меня с должности сняли? Кстати, а может быть меня еще и наград лишат? Жены, например? Это было бы логично…

— Мер То, прилетела птица. Хува первыми вышли к Шести башням. Там уже и чиого. Пока грабят.

— Грабят, говоришь? Черный Ветер должен был выйти туда со своим отрядом первым. Не успел, а теперь птиц шлет? С каких это пор шарги плетутся за хвостом хува? Посылай птицу обратно. Пусть тысячник передаст этим голодранцам хува и чиого, что если кто-то из них попытается взять крепость до моего прихода, сниму с каждого кожу и обошью городские стены.

— Сделаю, Вождь.

— И еще — ничтожных не убивать. Они мне пригодятся самому.

— Чиого не удержатся. Там сумасшедшая баба кровью умывается.

— Тун Хар, ты становишься обузой. С каких пор мне надо тебя учить, как обходиться с сумасшедшими бабами? Передай ей, что ее скрутят, разденут, и оседлают столько же солдат, сколько ничтожных она догадается убить. На виду у ее же племени. Десять тысяч пленных должно быть к нашему приходу — не меньше. А мы уже скоро. Да, тысячника потом в козопасы. На год. На первый раз.

Глава 16. День пятьдесят третий. Неделя солнечного света

Почему иду? Потому что бежать устал.

Мор. Избранные цитаты. Глава «Диалоги».
И вновь холмы, да косогоры. Пустоши, заросшие низкой травой слева. Узкая полоса леса по правую руку. За ней — лента реки. Мы вновь были на марше. Мы вновь сбивали ноги и тратили несоразмерно большие силы, чтобы добраться из пункта А в пункт Б. Где вы, привычные мне поезда, да автомобили? Служба в армии представала передо мной пока в форме сочетания двух видов сомнительных удовольствий. Удовольствия месить ногами грязь. И удовольствия протянуть ноги в грязи. Как назло, последние несколько дней шел дождь, температура упала, и хождение по бездорожью абсолютно точно не доставляло удовольствия. Мокрая одежда, мокрая сталь кольчуг и оружия, промокшие насквозь ноги. Земляная каша внизу, постоянная морось сверху. Половина отряда усердно зарабатывала ОРВИ, другая половина — уже заработала.

Мы шли на восток, и нашей целью был небольшой город вниз по течению реки. Он не имел стратегического значения. Его основатели были излишне оптимистичны и построили его по ту сторону Аюр. На правом, южном берегу. Им, закладывающим городок на богатом торговом тракте между Великими городами Беллор и Лаорисс, было невдомек, что спустя всего несколько столетий эта река будет разделять тех, кто будет жить и тех, кому предстоит умереть. Шарги пока не обратили своего пристального внимания на этот населенный пункт, но это было вопросом времени.

Как бы то ни было, еще в начале нашего пути, Логор временно повысил до сержанта одного из командиров шестерки, что дало ему возможность забрать меня к себе в качестве помощника.

— Все равно ты ничего не умеешь. А так хоть какая-то польза будет.

Ну, помощник и помощник, эдакий сержант-майор. Или сержант-мажор? Помня, что мажором быть не всегда плохо, возражать не стал. Пользуясь новым статусом, выбил себе отдельную палатку и наказал товарищу, который вместо меня «сержантил», обеспечивать ее установку на привалах. А иначе сам в сержанты вернусь, а его простым кашеваром поставлю. И хоть палатки здешние — одно слово, а не палатка, а все ж от дождя и слякоти хоть какая, а защита. Еще б кто-нибудь и во время движения надо мной держал, вообще бы цены не было.

Всю жизнь ненавидел такую погоду. Когда сидишь в тепле и уюте собственной квартиры, она все равно кажется чересчур унылой. Но по-настоящему полные ощущения можно словить только так. Топая в мокрых насквозь штанах. Закованным в мокрое, прямо на глазах ржавеющее железо. Чувствуя, как удобные прежде ботинки превращаются в жутко натирающие ноги бурдюки с водой. Беспрерывно чихая и с удовлетворением отмечая, что тех, кто здоров уже не осталось. Кроме тебя, потому что ты-то еще и ничего.

Плохо наезженная дорога довела нас до небольшого безымянного форта, под стены которого нас даже не пустили, пропетляла еще немного и незаметно растворилась в зарослях травы и мелкого кустарника. Следующие несколько дней шли вообще скорее не по дороге, а по направлению, благо заблудиться было невозможно — река должна была оставаться справа. Скорость упала, телеги еле ползли, а мы с Логором все чаще сходились во мнении, что за двадцать дней пути до цели не дойдем.

Нашими спутниками были мерный шорох дождевых капель, скрип тележных колес, да редкое ржание измученных лошадей. Регулярно встречающиеся усиленные патрули и заставы были единственным напоминанием о том, что противник неподалеку. Мы уходили в глухие дали и сожалений по этому поводу я не испытывал…

— Встать! Лечь! Встать! Лечь! — это продолжалось уже минут пятнадцать по моему субъективному времени. — Встать! Лечь!

Первое по-настоящему интересное занятие в этом пресном и бестолковом мире. Десяток уже взмыленных солдат, изнемогая, обрушился на мокрую землю. Троих тех, кто решил прекратить такое надругательство над собой, не дожидаясь конца экзекуции, уже отвели в сторону — их ждали плети. Тоже выбор. Остальные, менее упрямые, или более умные закатывали глаза, стонали на манер актеров из плохого порнофильма, но в который раз выполняли бессмысленное упражнение.

— Встать! Лечь! — командовать почему-то не надоедало, Грозный я или нет? — Встать!

Десяток шатающихся, пыхтящих как паровозы вояк пытались сохранить последние остатки собственного достоинства. Нужно признать, что сделать это было априори невозможно. Упасть в грязь лицом и один раз — приятного мало. А так, да еще в полной экипировке, да еще в центре лагеря перед глазами всех сослуживцев…

— Лечь. — десять сопящих тел под ногами и сотни ненавидящих глаз вокруг. Бунт назревал, пожалуй, только усталость после многих дней тяжелого перехода, да колоритная фигура Глыбы за моей спиной, не давали пролиться людскому гневу прямо сейчас. Жаль. Неприятие происходящего накопилось и уже выливалось вовне мутной пеной неадекватных эмоций и поступков.

— Встать. — в этот раз поднялись не все, и их более крепкие товарищи стали руками поднимать обессиливших. Это мне понравилось. Взаимовыручка это хорошо, особенно если не перед лицом странного, моложавого на вид и бесчеловечного по сути сержанта, а перед ликом смерти. Но здесь я, наверное, ждал от них слишком многого.

— Устали? — тишина. — Я задал вопрос. И что-то мне подсказывает, что я хочу услышать ответ. Устали?

Смутная перспектива вновь уткнуться носом в уже подготовленные прошлыми упражнениями лунки в грязи побудила прохрипеть ответ.

— Да.

Это был неправильный ответ. Это был ответ, который мог дать кто угодно, но только не доблестный солдат, которому завтра, возможно, идти на врага. И лунки все-таки еще раз приняли измученные лица. Пожалуй, пора было заканчивать. Утренняя программа итак оказалась излишне полна событиями.

Кто ж виноват, что я сова с очень большим стажем. И ни жуткая усталость после выматывающего дневного перехода, ни пахнущий мокрой травой и прелыми листьями воздух, ни что-либо еще не сказалось на этой дурной привычке — засыпать очень поздно. Или вообще не засыпать. Бывают такие случаи, когда сон не идет, хоть ты медитируй, хоть сиреневых слонов с дрессированными козлами считай. Мысли бежали так далеко впереди, что сон за ними угнаться не мог ни при каких условиях.

Катализатором такой несвоевременной бессонницы стали мои опыты над собой и над природой вокруг. Хоть убей не получалось у меня то, что так легко и весело вышло на берегу под свистом стрел и взмахами мечей. Крутить энергетические шары, бросать несуществующие копья и устанавливать непреодолимые барьеры. Я открывал и закрывал глаза, я пыжился и напрягался, махал руками и в воображении рушил и воздвигал горы. Я щурился и косил глаза, пытаясь хоть периферическим зрением увидеть те разноцветные полосы, пронизывающие все вокруг. Все тщетно. С таким же успехом я мог делать это у себя дома, играя в джедая в перерывах между лекциями. Я чувствовал себя последним придурком, я ругался сквозь зубы, я мучил себя вот уже пару последних дней с нулевым результатом. Словно приснилось все. Эх, не тому меня учили Алифи, совершенно не тому. И вот, в очередной раз, отработав вхолостую, обозленный на все и вся, в отвратительном настроении я решил прогуляться.

Кто ж виноват, что произошло это глубокой ночью, когда все добропорядочным офицерам и сержантам давно пора спать и видеть во сне доступных женщин и новые нашивки? Никто не виноват. Как никто не виноват в том, что вместо того, чтобы зазвенеть какой-нибудь тарой, загреметь металлоломом или просто заорать благим матом, я вышел очень тихо. И очень тихо пошел по лагерю. Вроде как о людях решил позаботиться и не будить почем зря после длинного перехода. Вот есть у меня такая дурацкая черта, о людях думать. И сочувствовать. Как посочувствовал я тихо похрапывающим солдатам, призванным караулить наш сон с одной стороны лагеря, и также тихо греющимся спиртом часовым с другой. Нет, это я понимаю в моем мире, бравые охранники, вахтеры и сторожа обязательно находят возможность в ночную смену прикорнуть пару-тройку часов и перехватить пару-тройку рюмок. По их меркам это ж почти и не спал, и не пил. Но здесь понимания не хватило. Все-таки злой я стал.

А после показательной экзекуции — дорога. Опять дорога, холодный северный ветер, продувающий спину, тучи над головой, морось, переходящая сначала в дождь, а потом и в ливень. Тоска вокруг, тоска в глазах солдат, тоска в моей душе. Идеальная гармония внешнего состояния и внутреннего содержания. Вся жизнь превратилась в эту грязь под ногами, в холодную воду под давно промокшим воротником и в ноющее тупой болью тело. Что делать, жизнь иногда разворачивается к нам не самой привлекательной своей частью. Это только у стройных женщин место между красивыми бедрами и тонкой талией будоражит ум и воспламеняет взгляды. Соответствующая часть у старушки судьбы далеко не так красива и соблазнительна, и я с удовольствием отказался бы от сомнительного удовольствия ее созерцать. Тем более в течение такого долгого периода времени. Но, видимо, судьба — женщина с норовом и, отвернувшись один раз, не спешит менять свое решение. Так и иду, не отводя взгляда от здоровенных ягодиц собственной судьбы. Эй, Гюльчатай, покажи личико…

Было абсолютно непонятно, что делать дальше. Кто я в этом мире? Что я для этого мира? Подопытный кролик? Лабораторная крыса? Так, мелкая шавка на замызганной цепочке? Что я могу? Тыкать бездумно длинной железной палкой в чье-то незащищенное брюхо? Я ничего здесь не знаю. Я ничего здесь не умею. И ничего здесь не могу. Я Нуль. Никто. Ничто. Я такая же тварь, как те, что бредут рядом со мной, мокнут рядом со мной и умрут тоже рядом со мной.

Плана не было. Вообще. Никакого. Я не привык так жить, без всякого видения будущего. Идти в никуда и ступать наобум. Но сейчас цель была, а путь к ней был скрыт завесой такой плотной, что даже следующего шага не просматривалось. Упасть еще ниже? Взойти по лестнице? Подтвердить, что ты — марионетка? Тогда зачем было все? Зачем было нарываться, грубить, дерзить и низводить себя с высот дворца Владыки до будущего жмурика, все еще месящего по недоразумению чужие дороги? Вопросы роились как мухи. Ответов не было, ни одного…

Бравин вновь и вновь обходил по периметру широкую полосу песчаного берега в поисках. Что он искал? След. Вспышку. Эмоцию. Что-нибудь, что даст ему зацепку. Конечно, сотни людей, выносивших трупы, собирающих трофеи, подсчитывающих потери, стерли многое. Но слишком мало времени прошло, слишком резкий выплеск эмоций выбрасывают люди и Алифи перед смертью. Они уже ушли к свету, а песок все еще хранил память об их последних мгновениях жизни. Редко кому удается уйти к свету спокойно, не думая о родных, не желая смерти своему убийце, не стремясь задержаться. Вот и выбрасывает в эфир мозг умирающего последний посыл, квинтэссенцию себя. Там боль и страх смерти, любовь и желание жить, мечты и последняя надежда, обида и разочарование смешиваются в тягучий коктейль с умиротворением и очищением. Бравин до оторопи не любил приходить в такие места и слушать песни смерти, но сейчас у него не было выбора. Он в который раз провел пальцами по скрученному локону человеческих волос. Он искал совпадение. И не находил.

Он чувствовал сотни смертей, страшных, болезненных, долгих или мгновенных, но не находил ту одну, ради которой он и пришел на этот берег. Что-то было не так. Чего-то не хватало. Он окинул взглядом широкую полосу песка, перепаханную и до сих пор сохранившую цвета человеческой и нечеловеческой крови. Взгляд скользил, не останавливаясь на валяющихся обломках, обрывках, остатках металла, дерева, плоти. Не то, все не то. Ему нужны были не они. Бравин чувствовал, что-то ускользает от его внимания. Наибольшее количество потерь обе стороны понесли в центре пляжа, каждая кочка, каждая песчинка здесь была пронизана смертью. Песня смерти здесь не бежала тонким ручьем, а гремела горным водопадом в сотни и сотни голосов. Если объект поисков погиб в центре, эманации его смерти не заметить. Искать здесь — бессмысленно. Всю остальную часть он осмотрел, причем не один раз. Разве что…

Бравин посмотрел на края песчаного пляжа, где он переходил в заросшее камышом болото. Вероятность того, что кто-то решил спастись этим путем, была невелика. Но проверить все-таки стоило. Он шел к самому западному краю поля сражения, когда заметил странное место чуть в стороне. Оплавленный песок с неровными вмятинами, оставшимися от тел. Бравин безошибочно угадал не только работу шаманов, но и то, как это было сделано. «Тяжесть неба» — поэтическое название для столь беспощадного удара. Жертв было немного, их голоса были чисты и отчетливы, их эманации сохранились очень хорошо. Яркий белый всполох. Старина Эллендир. Неплохой командир, за долгие годы уже порядком уставший от службы и любивший подчеркивать это в любых местах и в любой беседе. Что же. Теперь будет вечность, чтобы отдохнуть. Бравин поднес пальцы правой руки к переносице и сделал прощальный жест, протянув руку к небу. Несколько серых проблесков, глухие голоса страха, паники, безнадежности. Люди. Проскочили нотки ярости и решимости. Возможно, среди людей здесь было несколько не самых плохих парней. И где-то на самой границе восприятия — легкий тон бравады, упрямства и жгучей злости. Вот оно. Совсем слабое, но знакомое ощущение. Все-таки — здесь. Бравин с трудом сдержал желание повторить жест прощания. Люди этого недостойны. Но — жаль. Владыке Энгелару не суждено получить добрые вести.

— Барр Бравин?

Это Ллакур, старший Карающий, командир группы из шести Алифи, сопровождающих Бравина. Сильные, безудержно смелые, отчаянные, умелые воины, разведчики, убийцы. Рыцари света были острым мечом Алифи, звенья Карающих — кинжалом с ядом. И неправда, что силы света не имеют морального права использовать такое оружие. Все одинаково высокие, жилистые, в плащах-хамелеонах, капюшонах и полумасках. Говорили, что жертва может увидеть такого убийцу один раз на тысячу случаев и то, только потому, что Карающий этого захотел.

— Да, Ллакур.

— Пойдемте со мной.

Он провел мастера заклинаний чуть дальше, там, в траве лежали неубранными трупы нескольких Рорка и лошадей, видимо оставшиеся незамеченными. Тела раздулись и изрядно воняли. Увидев одного из них, с разорванной головой, Бравин опешил.

— Там еще один.

Увидев то, что осталось от лошади и всадника, Алифи присел, внимательно изучил место, потом развернулся и, бросив спутникам, что пора возвращаться, скорым шагом пошел к тропинке наверх. Мозг живых существ не взрывается изнутри и не разносит в клочья свою черепную коробку. Кости не перемалываются в кашу. А магия Алифи не оставляет такого жгучего ощущения. Здесь он не чувствовал сходства с захваченным из дворца образцом, но это было неважно. Бравин не верил в совпадения, но все еще верил в удачу. Нет, ответа на поставленные вопросы все так же не было, но хоронить объект поиска пока было рано.

— Ответь мне, Ллакур, на такой вопрос. Представь, что ты человек, живешь среди чужих тебе существ. Незнакомых, жестоких, виновных во всех твоих бедах. Тебя бьют, пытают, приговаривают к смерти, но в последний момент отправляют на войну. Первый твой бой — кровь, смерть вокруг. Гибнут несостоявшиеся друзья, гибнут так и непонятые враги, гибнут все. А ты все равно остаешься жив. Что ты сделаешь?

— Я понимаю, о ком Вы говорите, барр Бравин. Алифи выполнил бы свой долг до конца. Но это Алифи. Они живут чувством долга. Рорка постарались бы убить как можно больше и уйти с врагами. Но это Рорка. Они живут чувством мести. Люди — другие. Глупый, но храбрый понадеялся бы на то, что ему зачтется геройство. Не зачтется. Трусливый и глупый постарался бы сбежать еще до боя. Отправили бы охотников и нашли. Умный постарался бы сбежать во время боя. И тогда нам нужно срочно начинать облаву, потому что он мог уйти далеко.

— Нет. Я не думаю, что он бежал. Слишком предсказуемо. Слишком тяжело скрыться, а скрывшись выжить. Я думаю, он где-то здесь. Но ему нельзя сталкиваться с теми, кто его знает.

— Вы думаете, он жив? Несмотря ни на что?

— Нет. Вероятнее всего он погиб. Но у дерева судьбы много листьев. И возможно среди них есть и такой, где он жив. И еще. Я верю в свою интуицию, а она подсказывает мне, что эта история еще не скоро закончится. Я все-таки хочу взглянуть на подробные списки выживших и их назначения.

— Значит, Иллион…

В шатре Вождя было тихо. Две коленопреклоненные фигуры застыли статуями. Мужчина — высокий, мощный, не привыкший сгибать шею ни перед кем, тоже вождь. И худая женщина с острыми чертами лица. Волк и гиена. Хува и чиого.

— Я приказал собрать десять тысяч пленных. Почему есть только половина?

— Мер То, люди — трусы. Большинство бежало еще до нашего прихода. Я послал своих хува даже на тот берег, мы собираем всех, кого найдем. Дай еще десять дней и у тебя будет все десять тысяч.

— Пять дней. И пятнадцать тысяч. Иначе за каждого недостающего выплатите по десять золотых.

— Мер То, чиого — свободное племя. Люди, которых я собрала — дар, а не дань.

— Свободное? Что ж. Чиого будет платить по сто золотых за каждого недостающего. А если не хватит золота — я возьму воинами. По два воина за одного пленника. Вот цена вашей свободы. И еще, Награ. Я слышал у тебя выводок дочерей? Выбери одну и приведи моему новому козопасу. Имей ввиду — он любит помоложе.

Глава 17. День шестьдесят второй. Неделя приятных неожиданностей

Жизнь или смерть? Смерть, жизнь у меня уже есть.

Мор. Избранные цитаты. Глава «Диалоги».
Отряд готовился к бою. Вокруг — только море травы и несколько одиноких деревьев. Ни леса, ни рощи, ни возвышенности. Ровная как стол земля — плохое место для сражения с кавалерией. Была вторая половина дня, шарги заходили с юго-запада, и так не вовремя выглянувшее солнце светило прямо в глаза. К тому же, отряд шел большую часть дня, и люди порядком устали. Времени на поиск лучшей позиции — не было. Времени на маневры — тоже. Об отдыхе вообще речи не шло.

Люди устало сбрасывали вещи, поправляли оружие и кольчуги, настраивались. Паники не было. Усталость и постоянные тренировки делали свое дело. Спешно перестраивались из походной колонны в квадрат. По роте копейщиков на каждую сторону и роту стрелков в центр. Все имеющиеся в наличии высокие щиты и арбалеты — на наиболее опасное направление. Остальным придется обходиться без дополнительных бонусов.

Так ненавидимые солдатами учебные построения пригодились. Двигались пусть и не как отлаженный механизм, но все равно достаточно быстро. Со стороны, наверное, было бы забавно понаблюдать, как отдельные винтики занимали свои места. Копейщики в тяжелых доспехах с высокими ростовыми щитами и короткими легкими копьями в первый ряд. Копейщики в кольчугах с арбалетами и копьями — во второй. Бойцы с длинными пиками — еще один ряд за их спинами. Вот уж где точно земля налетела на небесную ось. Я смог таки убедить Логора отказаться от копий в пользу этих длинных палок в три человеческих роста с острым жалом-наконечником на конце. В отличие от копья такую жердь не бросишь. Спор тянулся до тех пор, пока на этот железный аргумент я не посоветовал Глыбе, если ему обязательно нужно что-то бросать, то можно снимать свои рейтузы и бросать их, убивая врагов запахом и внешним видом. А пики они для других целей нужны. Точные параметры их аналогов из моего мира я не знал, Википедии под рукой не было, поэтому что получилось, то и раздали. Итого три ряда по тридцать шесть бойцов с каждой стороны. Квадрат примерно тридцать на тридцать метров. Слишком мало людей для более сложных построений.

Лучники в три ряда на направлении удара шаргов. На остальных сторонах за спинами пикинеров оставалось достаточно пространства для того, чтобы при необходимости стрелки могли туда сместиться. В центре импровизированного квадрата — наши телеги, по два ряда на каждую сторону и стреноженные лошади, которых закрыли плотными попонами. Лошадей было жаль, но шансы выжить у них в этой заварухе были не велики. Наши с капитаном места были в первом ряду шеренги, стоящей лицом по направлению к врагу, издержки занимаемой должности. Мысль, что командира надо беречь, а сержант-мажора тем более, еще не проникла в военные традиции этого мира. Жаль, но пришлось соответствовать, хотя в этот раз, в отличие от мясорубки у переправ, стало действительно страшно. Дыхание сперло, колени дрожали, спина потела. Ожидание в этом вопросе плохой помощник.

Как это ни удивительно, но времени построиться хватило.

Первые шарги, стремительно вылетевшие к нам, даже не пытались приблизиться, а помчались по широкой дуге вокруг нашего квадрата, заводя друг друга криками и смехом. Никто не стрелял, хотя расстояние и позволяло надеяться на удачный выстрел наших стрелков, многие из которых взобрались на телеги. У них были луки и больше, и мощнее, нежели короткие луки этих кочевников, но приказа никто не отдавал. Еще рано. Всадников становилось все больше, и вскоре лихая круговерть закрутилась вокруг. Один ряд шаргов мчался вокруг нашего построения по часовой стрелке. Другой — против. Пружина близкой смерти, которая начинала сжиматься. Карусель, основной целью которой было дезориентировать, запутать, напугать. Подчеркнуть безнадежность попыток отбиться пехотой от маневренной и подвижной конницы.

Впрочем, ситуация и для Рорка была не лучшей. Их было больше, они были сильнее, маневреннее, смелее и отчаяннее. Но подобрать тактику было все равно непросто. Это была не тяжелая кавалерия, легко взламывающая хлипкую оборону грудью окованных в железо лошадей. Ввязаться в стрелковые дуэли на дальнем расстоянии? Но наши лучники со стационарных позиций и более мощных луков били дальше. Выйти на среднюю дистанцию и нанести залп? На таком расстоянии арбалеты опаснее луков, к тому же у них не было ни больших щитов, ни тяжелых доспехов. Но главное не в этом. Кто мы для шаргов? Пыль под ногами, недостойные даже взгляда, трусы, животные.

С появлением первых Рорка страх прошел, а появилась бесшабашная уверенность, что все будет замечательно. Повода для нее пока не было, но пофигизм — великая штука. Глядя на мелькающие фигуры шаргов, захотелось сделать что-нибудь этакое. Что-нибудь, чтобы было ясно, что все они уроды, что потуги их жалки и бессмысленны. Потому что, как сказал благословенный Толариэль — наши силы это карающая десница Света, а их силы — это так, легкая опрелость на седалище Тьмы. Может он, конечно, как-то по-другому говорил, но мысль была именно такой. Знание придает силы, а избыток силы подталкивает на глупости. Не успев обдумать этот парадокс, я совершил очередной в своей новой жизни идиотский поступок. Неужели они и в прежней жизни совершались с такой регулярностью?

Я залихватскисвистнул.

Казалось бы, свистнул и свистнул. Кто-то перед смертью прошлое вспоминает, кто-то радуется, что соседу долг не отдал, кто-то грехи замаливает или пощады просит. Почему бы кому-нибудь и не свистеть для разнообразия. Однако тут нужно учесть два момента. Во-первых, люди были на взводе. Нервы, натянутые как струна — это как раз про такие случаи сказано. Лучники уже наложили стрелы на тетивы и ждали только одного — команды. А во-вторых… Дело в том, что свищу я громко. Очень. В свое время, еще в прежнем мире, послушался совета и купил свисток для прогулок с собакой. Чтобы если умчится пес в дальние дали, громким свистом подозвать. Купил, попробовал и выбросил, так как оказалось, что свистеть самому получается и легче, и громче.

Хорошо свистнул, даже у самого в железной шапке уши заложило. А мотнув головой, обнаружил, что пружина распрямилась, и вся орава шаргов с диким воем мчится к нам. Свист был воспринят как сигнал, и первая сотня стрел ушла в воздух. Взмыла в небо и опала дождем. В большинстве случаев безвредным. Но пара всадников уже рухнули в траву, и несколько лошадей бились в агонии или пытались сбросить седоков от боли. И Рорка ринулись в бой.

Началось.

Первым разумным действием, которое я совершил в этом втором для себя бою — попытался провернуть тот фокус с шариком в голове врага. Фиг. Который облом. С магией опять не вышло. Что я делал не так? Копье в руке, пуд железа на теле, вот и весь тебе, батенька, арсенал. Рой стрел, летящий в нас. Стук стальных наконечников о поднятые щиты, редкие вскрики боли и второй залп — это уже наш второй ряд разрядил арбалеты в вышедшего на дистанцию поражения врага. Хрип умирающих лошадей, ржание раненых или лишившихся седоков. Залп смерти, жаль, что повторить не удастся. Арбалеты уже брошены, а копья направлены в сторону врага. Кто отдавал приказы — не знаю, что творилось с других сторон нашего построения — тем более. Я видел только то, что находилось прямо перед моими глазами и тех, кто стоял рядом.

Лес стальных жал — не самое привлекательное место для лошади. Животные вставали на дыбы, ярились, но отказывались грудью встречать остроконечную смерть. Шарги нахлестывали коней, но проку это приносило мало. Казавшаяся необоримой лавина храпящих тел сломалась. Длинные пятиметровые пики остановили большую ее часть. Прорвавшихся сквозь них ждали два ряда более коротких, но не менее острых копий. Да, это не пять рядов окованных железом швейцарских пик, останавливавших любую кавалерийскую армаду, но и этого хватило. Лишь в нескольких местах дело дошло до рукопашной и кривые мечи Рорка собрали-таки кровавую жатву. Атака шаргов была смелой, отчаянной, сумасшедшей. Бессмысленной. Безнадежной. Откровенно глупой и бездарной. Атакой, при которой нет резервных вариантов, когда или — или. Или танцевать на трупах побежденных или лежать под ногами танцующих победителей. И была только одна понятная мне причина таких действий. Презрение. Когда волк убивает оленя, он опасается его рогов. Чего ему опасаться, убивая зайца? Что ж, это был их выбор. И за все надо платить.

Большое число собственных воинов впереди не давало вести стрельбу оставшимся шаргам. В то же время наши стрелки вели с телег огонь на поражение. Всадники возвышались над нами и представляли собой отличные мишени даже против выглянувшего солнца. Как в тире. Практически в упор. Горы упавших тел окончательно похоронили надежды Рорка прорваться на короткую дистанцию. Горы тел, как рукотворный вал. Десятки искаженных в смертной муке или бессильной ярости темно-серых лиц. Многие из них еще были живы, некоторые даже не были ранены, а просто завалены телами. Это уже не имело значения. Смерть хороший скульптор и неплохой архитектор. И ручьи крови, как раствор, скрепляющий это творение полевой фортификации.

Кем бы ни был предводитель шаргов, но слепцом он не был точно. Последовал сигнал, и волна лошадей стала откатываться обратно. К сожалению для них, быстро покинуть поле битвы на разгоряченной лошади не так просто. Особенно если учесть, что с боков — такие же бедолаги, а сзади напирают те, кто еще не успел прочувствовать всю прелесть происходящего.

Колыхнулся ряд тяжелой пехоты, сумбурно, хаотично, скорее в ответ на азарт битвы и вид растерянных, обескураженных врагов, нежели по чьей-либо команде. И легкие копья, пущенные умелой рукой, ускорили бегство одних и прекратили мучения других. Второй ряд, успевший, пусть и не в полном составе подобрать и перезарядить арбалеты, произвел-таки еще один залп. В крупы лошадей. В спины всадников. В лица сброшенных на землю и не растоптанных лошадьми.

Раскатистый рев Глыбы не дал триумфу перерасти в катастрофу. Остановил быстрых, остудил горячих. Каким бы ни был разгром, догнать бегом лошадь человеку не под силу. А вот раскрыться и из монолитной стены превратиться в растекшийся по степи компот из сухофруктов — легко.

Шарги, не дождавшись погони, встали в длинную шеренгу вдалеке, вне досягаемости стрельбы. Их было еще много, этих воинов в легких кольчугах поверх рыжих стеганых курток, сидящих на невысоких лошадях. Их было еще много, но все, что им оставалось, это смотреть. Смотреть, как методично и даже буднично добивают их соратников, знакомых, друзей. Раненых или заваленных чужими телами. Как крюками растаскивают вал трупов и для надежности вбивают наконечники в тела. Как собирают трофеи, подбирают и вырезают стрелы, поднимают погибших врагов и топчут тела друзей.

Еще дважды наиболее дерзкие и храбрые, или наиболее безрассудные и глупые Рорка бросались в атаку. Чтобы взять реванш, поквитаться, отомстить. Чтобы укрыть своими телами мокрую грязь вокруг.

После очередной попытки командир шаргов отвел свой отряд от греха подальше. Все-таки они суровые воины, эти шарги. Они выучат этот урок. Эти несколько десятков минут, уничтоживших гордость. Может не сразу, но они подберут ключи. И сомнений в этом не возникало.

Глыба, оценив риски, дал разрешение сломать строй, оказать помощь раненым, подобрать убитых, забрать трофеи. В общую кучу.

Погибших людей оказалось немного. Два десятка попавших под стрелы, еще восемь человек зарубленных шаргами. Десять тяжелораненых, большинство из которых не вынесет тягот перехода и вряд ли доживет до Валенхарра. Потери Рорка были намного больше. Почти полторы сотни правых ушей в промасленном мешке с солью. Жестокий мир, варварские нравы. До эры гуманизма, когда части тела и внутренние органы врагов перестанут использовать как украшения, а найдут им более полезное применение, еще очень и очень долго. Возможно, вечность.

Трофеев оказалось много. Хорошего оружия, стрел, золота в карманах, перстней, каких-то бус, камней, талисманов. Хорошей упряжи, седел, одежды, кольчуг, сапог. Все в общую кучу, а после в телеги. Туда же раненых. Тела своих погибших, вместе с их оружием сложили в один ряд, облили специальным маслом из запасов, что везли с собой, и подожгли. Тела не сгорят полностью, увы, но они будут гореть достаточно долго, чтобы отправить душу к свету и отбить охоту у врагов глумиться над ними.

Эйфории — не возникло. Лишь легкий оттенок облегчения, что все закончилось, и остался жив. Пока собирались трофеи, Логор собрал свой Круг. Капитанов рот и меня, хотя я-то чином и не дорос. На прошлых таких заседаниях офицеры меня подчеркнуто игнорировали, все мои предложения воспринимались в штыки, и Логору приходилось не столько убеждать и объяснять, сколько требовать и навязывать решения. Победа меняет многое. Тревога и ожидание неизбежного на лицах сменились ликованием и жаждой действий. Уверенность в собственных силах еще не пришла, но сегодня ее семена были посеяны. Глаза светились решимостью. Бравые воины.

Пришлось остужать их пыл. Закон подлости такой. Как только к тебе с душой, обнимать — лобызать, так вместо того, чтобы греться в лучах мимолетного счастья, приходиться опять все портить.

— Ну, и чего вы все радуетесь? — это я такой вежливый. — Еще ничего не кончено. Они вернутся. Они будут нам мешать, убивать по одному, атаковать по ночам. И я не сомневаюсь, что гонцы уже отправлены. И помощь будет. У них. Только нам помощи ждать неоткуда. Нам идти еще дней семь. Было. А с хвостом сзади — больше. Нет, все еще начинается.

— Мор. Если ты не заметил, у нас победа. Дай людям порадоваться, да полной грудью воздух вздохнуть.

Все-таки Глыба проговорился. Хоар я. Жаль, все могло получиться…

— Дышите. Само собой. Дышите, пока можете…

Когда через полчаса двинулись мы, двинулись и шарги. Все той же цепью, на отдалении, но в пределах видимости…

Первыми стали попадаться беженцы, испуганные, забитые тяжелой жизнью и постоянным страхом люди, тянущие на телегах, тележках, волокушах и просто на своих плечах остатки нехитрого скарба. Грязные, забитые, трясущиеся, при обращении Алифи просто падающие в грязь и бьющиеся головой в землю. Понять причину их бегства с насиженных мест было нетрудно, но вот явную панику и ужас в глазах понять было сложнее. Война еще не пришла в их земли, Рорка еще не усеяли трупами и без того плодородную почву. Враги уже несколько месяцев хозяйничали на другом берегу реки, но основная масса людей снялась только сейчас. Здесь не было Высших, чтобы придать сил и подарить надежду. Здесь не было даже офицеров, сержантов, помощников Высших, кого-нибудь, кто мог бы придать хоть какую-нибудь видимость порядка. Толпа существ — бегущих или плетущихся, вопящих во все горло или бредущих молча, но всегда одинаково жалких.

Бравин знал, что бессмысленно их расспрашивать, пытаясь понять. Уже была пройдена та черта, до которой появление Алифи могло вселить уверенность в этих бедолаг. Сейчас их помыслы были только о бегстве. Мастер заклинаний категорически не понимал, куда они бегут. Они были не нужны в центральных провинциях, где хватало собственной рабочей силы. Их туда и не пустят, завернут на границах. Да и в родной провинции Куаран сейчас вряд ли кто-то готов тратить время и силы на решение проблем человеческих беженцев. В лучшем случае мужчин заберут в солдаты. Хотя, кому нужны такие солдаты? В худшем случае — рудники, каторжные работы, поскольку все они покинули места расселения без соответствующего разрешения.

Беженцы шли длинным потоком, мешая двигаться вперед. Идти против потока всегда сложно, тем более, когда он настолько разнороден, хаотичен и непредсказуем. Скорость небольшого отряда Алифи замедлилась в разы, и становилось понятно, что перехватить подкрепления до самого Маинваллира, скорее всего, не удастся.

Карающие, пытаясь хоть как-то ускорить продвижение, одели свои знаменитые черные полумаски и набросили характерные капюшоны плащей в надежде, что люди начнут расступаться. Увы, все стало еще хуже, часть людей при виде Карающих бросалось убегать, видимо вспомнив свои прегрешения перед светом. При этом оставляя пожитки прямо на дороге, что стопорило движение. Часть, наоборот, застывала соляными столбами, все-таки Карающие были легендой и легендой страшной. Кто-то бросался под ноги лошадям с причитаниями, просьбами и молитвами. Быстро двигаться в таких условиях стало вообще невозможно. Люди шли даже ночью, хотя казалось, что им уже неоткуда взяться. По эдикту Совета Владык свободное поселение людей не допускалось, а приписанных к этим землям было не так уж и много. Учитывая постоянную угрозу со стороны захваченных Рорка земель Беллора, уже давно запрещалось дальнейшее заселение этих территорий.

К вечеру следующего дня поток беженцев чуть спал, но стали попадаться небольшие группы измотанных, грязных и оборванных солдат. Последние бросались прочь при первом виде Алифи. Объяснить такое поведение можно было только одним. Дезертиры. Самая глупая, бессмысленная и выводящая Бравина из себя черта многих человеческих солдат. Потеряв надежду, деморализованные части людей в любой момент могли обратиться в бегство. И при этом уже не имело значение, что бежать некуда. Что враг не берет пленных, а режет им уши с голов, а головы с плеч. Что наказание трусу в условиях войны по давнему Кодексу Алифи одно — смерть. Страшная, мучительная. Эти солдаты не уйдут к Иллиону, их там ждут только боль и смерть. Вероятнее всего они подадутся в леса и болота, станут бандитами, грабителями и убийцами. Начнут убивать своих, потому что не хватило храбрости убивать чужих. Бравин не понимал этого, как и не понимал, что увидел в этом отребье Владыка.

Карающие отловили нескольких таких удальцов и притащили к Бравину. Никто не сопротивлялся, все взахлеб отвечали на вопросы. Оказалось, что Рорка преодолели Оллис, правый приток Аюр ниже Маинваллира и стремились захватить форт-близнец на этом берегу. Если это действительно так, то Маинваллир рисковал столкнуться с полной блокадой, его положение оказалось бы схоже с позицией Берлоги. Единственным реальным путем пробраться в город было воспользоваться временной неразберихой, всегда следующей за захватом новых территорий. Увы, война всегда остается войной. Рорка, люди и даже многие Алифи теряли голову от обилия трофеев, беззащитных и беспомощных жертв, возможностей порезвиться на славу. Власть дарить жизнь и нести смерть, возможность примерить на себя плащ Бога редко кого оставляет равнодушным. Но сейчас это было на руку Бравину, хоть в голове и роились вопросы. Как вообще стало возможным такое простое форсирование достаточно крупной реки силами Рорка? Как оказалось, что части армии Куарана не смогли удержать стратегически значимых позиций? Ведь с падением Маинваллира откроется путь на северо-запад. И пусть там также сформирована полоса болот, но ведь скоро зима, болота подмерзнут и станут проходимы для конницы Рорка, а значит им откроется путь к центральным провинциям.

Бравин не озвучивал такие вопросы, для этого еще будет время. Сейчас у него была простая и при этом очень сложная задача — проникнуть в осажденный город. Задание Владыки должно было быть выполнено. Мастер заклинаний даже самому себе не мог признаться, что была еще одна причина. Красивая, умная, дерзкая, неприступная и недосягаемая. Итлана, командир крепости, единственная в Куаране дева битвы, дочь Владыки Энгелара…

Нужно было двигаться дальше, но сначала короткий суд над захваченными дезертирами. Алифи не видели смысла оставлять таким людям жизнь. Но они были полезны, поэтому и смерть оказалась быстрой. Хоронить тела некогда, да и незачем. Каков смысл облегчать последний путь трусам?

Бравин посмотрел на укрытое тучами небо и скептически обратился к старшему Карающих.

— Придется пробираться в Маинваллир. Это может быть опасно, если верить этим, — легкий кивок в сторону трупов на обочине дороги. — То и на этом берегу мы можем встретить Рорка.

— Барр Бравин, если мастер битвы не ошибся, мы должны были догнать посланное в Маинваллир пополнение еще вчера. Дороги развезло, и они со своими телегами должны были застрять тут надолго. Но их нет, и это меня беспокоит. Думаю, мы ищем мышь не в той мышеловке.

Бравин смахнул каплю вновь начинавшегося дождя с лица и набросил капюшон плаща. Пусть он был и не таким глубоким, как у его сопровождающих, но специально обработанная ткань неплохо отталкивала воду. Старший же продолжил:

— Чтобы пройти здесь пять дней назад, отряд должен был выйти из Иллиона за несколько дней до битвы у переправ. И это при условии, что они шли без отдыха. При хорошей погоде и по хорошим дорогам.

Бравин удрученно покачал головой. Он устал таскаться по осенним дорогам, мокнуть под бесконечными дождями и трястись в седле. И все это вместо любой мало-мальски полезной работы, ради какого-то человека. Если бы было известно точно, что он жив, а то его прах уже давно могли развеять похоронные команды. Даже для него это было уже слишком. Когда семь Алифи тратят шестидневку за шестидневкой на поиск одного человека.

— Ты хочешь сказать, что нас обманули? Но кто посмел? Оллиолан? Этот дутый пузырь, которым вертит собственная жена? Ллакур, он — посмешище всего Куарана, и он же единственный, кто этого не замечает. Может он и неплохой мастер битвы, вполне допускаю, хотя происходящее здесь заставляет усомниться и в этом. Но представить Олли интриганом? Нереально. Ты хочешь меня убедить, что мышь пытается перехитрить лису? Да и зачем?

— Завтра мы увидим стены Маинваллира, и узнаем все точно, но я уверен, что в этом отряде Мора нет. Сознательно нас обманули, или произошла ошибка, я не могу знать, а гадать не буду.

— Ладно, Старший. Я тебе верю. Завтра мы должны попасть в крепость, там командует дочь Владыки, и не встретиться с ней, находясь так рядом, я не могу, Владыка Энгелар не простит. Так что завтра и узнаем, что произошло. Люди отрастили крылья, или мы с тобой утратили хватку. Что-то странное происходит вокруг. Идет чья-то игра, а мы не видим и не понимаем большую часть ходов. Такое ощущение, что значение этого эксперимента или мы недооцениваем, или переоценивают другие.

Старший дал знак остальным Карающим, и Второй с Четвертым умчались дальше по дороге.

— Будет очень трудно пробраться в город, барр Бравин. Но еще труднее будет оттуда вырваться. Мы рискуем остаться там надолго вне зависимости, найдем ли мы нужного человека или нет.

Бравин устало расправил плечи и похлопал свою лошадь по шее.

— Я знаю. Я знаю…

— Это была глупость, Шин То. Нельзя атаковать ничего не зная о противнике.

— Кого ты назвал противником? Пригоршню ничтожных? И как ты разговариваешь с сыном Вождя, старая развалина. Если бы не твоя трусость мы бы их дожали.

— Если бы я не протрубил отход у нас больше бы не было воинов, Шин То. Вообще.

— Плевать на воинов. Воины живут, чтобы умирать. Теперь воины живы, но мне придется возвращаться к отцу с позором.

— Не стоит никуда возвращаться. Мы уничтожим их всех, только не надо торопиться, нужно подумать. Это ташхи воюют одной силой. Мы — шарги. А шарги воюют умом.

— Хорошо, только в следующий раз я поведу воинов сам. Лично.

— Я не могу на это пойти, Шин То.

— Не можешь? Старик, у тебя голова может быть или на твоих плечах или в моем мешке. Я поведу атаку сам. А теперь так и быть, иди думай.

Глава 18. День шестьдесят третий. Неделя приятных неожиданностей

Одна голова хорошо, а две — шутка патологоанатома.

Мор. Избранные цитаты. Глава «Отражения».
К холмам вышли, когда начало смеркаться. Свернули к первому же из них и на его вершине стали обустраивать лагерь. Шарги остановились в степи, но все также в пределах видимости. Развели костры и затянули заунывные песни.

На эту ночевку лагерь организовывали особенно тщательно. Лошадей распрягли и стреножили в центре. Телеги растащили по краям — какие-никакие, а препятствия для противника. В проходах между телегами вкопали копья наконечниками наружу. Выставили дальние секреты. Логор распорядился учетверить караулы. Пока размещались, пока ели на скорую руку приготовленную еду, стало совсем темно. Песни в лагере шаргов стихли. Костры потушили и они, и мы. Зачем упрощать противнику работу? Ночь была безлунная, темно, хоть глаз выколи. Как собирались искать лагерь и сменять друг друга секреты — ума не приложу.

Горячка боя и марш-бросок выжали все силы. Добавить к этому последующую организацию лагеря, которая была возложена на мои широкие плечи. Да проверку караулов, должность обязывала, благо секреты выставлял сержант наших разведчиков. В общем, должен был упасть замертво и проснуться дня через три. Это при хорошем раскладе. Но сон как обычно не шел. Трудно заснуть, если знаешь, что там, в ночи бродят вокруг лагеря несколько сотен желающих нанизать твои части тела на бусы. Вообще, спать, зная, что твои уши уже давно посчитаны и поделены, а может уже и в карты проиграны — не лучшая перспектива. Постоял в ночи. Послушал шорохи. Напредставлял страстей. Опять пошел в палатку. И так несколько раз. Прикорнул под утро, и тут же разбудили. Поднимались еще затемно. Стараясь не шуметь, хотя проку в этом я не видел. Даже если враг и не заметит, скрыть продвижение такого отряда невозможно, а от лошадей, опять-таки не убежишь. И пару лишних часов здесь роли не играли. Но Логору виднее.

Собрались. Посчитались. Одного секрета на месте не было. Небольшое пятно крови, вот и все свидетельства чего-то, что произошло ночью. Положили на телеги раненых, которые умудрились в полном составе пережить ночь, и двинулись дальше.

Шарги подтянулись через несколько часов. Сначала группа показалась справа, потом обнаружились всадники слева и сзади отряда. Рорка взяли нас в полукольцо и сопровождали — неспешно, целеустремленно, настойчиво. Ветер доносил ржание лошадей, обрывки брошенных на незнакомом лающем языке приказов. Сначала идти было неуютно. Потом идти было странно, потом страшно. О том, чтобы снять железо с тела не могло идти речи. Шли в полной выкладке, с оружием в руках, завязав скарб в баулы за плечами или погрузив на телеги. Идти было тяжело. Железо тянуло к земле, поддерживать скорость стало все сложнее. Пот застилал глаза, одежда промокла насквозь, и до того не лучшее настроение стало отвратительным. Люди поминутно оглядывались, ломали шаг, наталкивались друг на друга.

Дальше — хуже. Правая группа шаргов, нарушив хрупкое спокойствие, атаковала центр нашей колонны, где размещались телеги, стрелки и несколько полных шестерок копейщиков для прикрытия. Колонна моментально встала, в центр побежали подразделения из головной части — медленно, слишком медленно. Лучники дали навесной залп, практически весь ушедший в молоко — слишком рано. Остановить нападавших не удалось, и рой стрел ушел в нашу сторону. Редкие крики боли и глухие звуки падающих в грязь под ногами тел сплелись со звенящим цоканием столкнувшихся с преградой наконечников. Продолжать схватку шарги не стали, ушли на резвых лошадях из зоны поражения, и на миг показалось — все. Нет. Атаковала группа Рорка с левой стороны колонны. Снова нестройный залп, возможно, удачнее первого, но все равно практически бесполезный. В этот раз враги прорвались к самой колонне, зарубили нескольких растерявшихся копейщиков, нанесли прицельный залп в лица бегущих на помощь людей и умчались обратно. Единственной причиной, помешавшей шаргам разорвать нашу колонну на две неравные части, стали плотно расположенные телеги, блокирующие дорогу. Да и численность группы всадников была недостаточно велика для того, чтобы надеяться на успех атаки.

Дальнейшее наше продвижение оказалось невозможным. Трупы людей на земле, стоны раненых, суматоха и паника, растянутая колонна, брошенные телеги. Возникло стойкое ощущение, что мы только что в очередной раз вытянули счастливый билет в лотерею, но провалили экзамен. Что будь шарги настроены чуть серьезнее и все, финита ля комедия. Отбегались бы славные сыны cвета. Понимая это, Логор скомандовал привал.

Вернули телеги, подняли убитых, оказали помощь раненым, развернулись в квадрат. Треть несла вахту, две трети отдыхали. Смена — десять минут. Шарги не приближались, но барражировали вокруг. Изредка какой-нибудь отчаянный сорвиголова вылетал на бешеном скаку, пускал стрелу в сторону лагеря и уходил по дуге.

На совещании Круга все были раздражены и подавлены. Поддерживать хоть сколько-нибудь приемлемую скорость в таких условиях становилось невозможно. Непонятным оставалось даже то, как просто продолжать движение.

— Что будем делать? — Логор был предельно краток, опустив всю вступительную часть, и сразу же перейдя к главному вопросу.

— Идти, как шли. Не обращать на этих выродков внимания, — это капитан Варин со второй роты. Полный, усатый, задиристый. Гонору в нем будет даже побольше, чем веса, — Полезут — прибьем.

Командир первой роты, капитан Нориан хмуро покачал головой.

— Это шарги, Варин. Это рыжие бестии — клан Заката. Они не только сильны, они упрямы, коварны, беспощадны. Даже будь их в десять раз меньше, они оставались бы опасны. Сколько сейчас ушло к Свету? Не знаешь? Так я тебе скажу. Это мои люди, Варин — двенадцать человек. Еще вчера они скакали от радости, также как и ты. Все, отскакали свое. Шарги опасны всегда.

— Опасны? А мы, значит, не опасны? — Варин заводил себя. — Этой ночью их трупами набивали желудки стервятники. И так будет еще. Мы это знаем. И они это знают.

Капитан стрелков, имени которого я не знал, но которого все называли Меченый, вмешался.

— Лапотник, ты Варин, хоть и дослужился до капитана. Одна пурга и бестолковость в голове. Вчера было недоразумение, а не битва. Этих сизомордых осталось еще сотни четыре. А может и пять. Сечешь, что это значит? Если они прорвутся еще раз, нам их не сдержать.

— Один раз сдержали и второй уж как-нибудь справимся.

— Само собой. Ты их всех на один свой ус намотаешь, а вторым прибьешь, дурило.

— Это я, по-твоему дурило? А ты у нас гений военной мысли, так что ли? — вскипел Варин. — Тогда давай, учи, а не научишь, так я тебе вторую половину твоей уродливой рожи разукрашу. Для симметрии.

Меченый демонстративно сплюнул на землю, но сдержался:

— Причем здесь учи? Хреновая у нас ситуация, вот и все учи. Один раз отскочили случайно и хватит. Следующий раз за радугу отскочим.

— Зачем мы вообще Меченого слушаем? — перебил его капитан четвертой роты по имени Ровахо. Самый младший из офицеров. Чистый огонь в крови, — Нам проще сейчас пойти и застрелиться из его лука. И тогда не будет ни хреновой ситуации, ни случайности. Надо развернуться и атаковать самим.

— Ага, догонишь их пешком по полю.

Перепалка разгоралась, плохое настроение и такие же предчувствия делали свое дело. На толстом лице Варина проступили капли пота, Ровахо кипел, как испорченный электрочайник, Нориан сжимал кулаки и почему-то поглядывал в мою сторону. Даже Меченый налился дурной кровью и походило на то, что еще чуть-чуть, и рванется укорачивать упомянутые не к месту усы.

Сколько минут отделяло лучника от парикмахера так и осталось загадкой, поскольку вмешался Логор. Тихо, ненавязчиво велев прекратить. Лагерь замер в испуге. Чтобы случилось, если бы Логор разозлился и гаркнул бы для острастки, даже трудно представить — разнесло бы лагерь вместе с телегами.

— Значит так. Убьете друг друга, когда я скажу. Если скажу. Мнений по делу больше нет? Хоар?

Записавшись на роль секретаря, я еще и спичрайтером стал подрабатывать.

— Я думаю, они считают, что мы давно напуганы. Кто мы для них? Зайцы.

Варин с Ровахо возмущенно выдохнули, попытались возразить, но Логор их моментально осадил и, вновь обратившись ко мне, сказал.

— Продолжай.

Я и продолжил. Что нам закатить речь под стрелами врага и по дороге в Рай. Или в Ад. Куда здесь бестолковые попаданцы отправляются?

— Оленя пытаются вымотать и затравить. Зайца просто убивают. Они это и попытались сделать. А тут раз — у зайца — зубы. Здоровые и стальные. Что делать с таким уродом? Изучить. Попытаться понять, на что мы способны. Как действуем в одних ситуациях. В других. В третьих. Как перестраиваемся. За сколько времени. Где у нас слабые места. И вот когда они поймут, что узнали достаточно, они просто сметут нас, как пыль. И мне кажется, что они уже узнали, все, что им нужно.

Хорошо сказал, образно, вдохновенно. Никто, правда, не проникся, но это издержки их лапотного прошлого, не иначе. Единственная реакция — одобрительный кивок Глыбы.

— Меченый, твои луки метров четыреста осилят? Если очень будет надо?

— Не, командир. Четыреста — если только я выбью, и то при хорошем ветре. Но метров тристаписят дадим. Это если навесом, само собой. Прицельно — метров восемьдесят, не больше.

— Мало, лучник. При таком обозе, как у нас — слишком мало. Что твои восемьдесят метров для шаргов? Пшик. Сержант, за сколько боевой конь это расстояние покроет?

Я понял, что только что назначен еще и придворным математиком и лихорадочно стал считать. Скорость лошади? А кто ее знает? У меня овчарка километров тридцать в час давала. А борзые и пятьдесят осилят. Лошадь, по идее, быстрее. Скажем, километров шестьдесят в час, если на короткой дистанции. И смотря, какая лошадь. Вспомнив тварь, мчавшуюся на меня на переправах, решил на размытый грунт и всадника в доспехах скидки не делать. Потому как там такие твари, что и трех седоков не заметят. Простая арифметика — перевели километры в метры, часы в секунды — 17 метров в секунду. Почти. А восемьдесят метров — пять секунд. Идиотски улыбнувшись выдал на гора результат и мысленно проверил штаны, сухие ли. Пока — сухие, но это ненадолго. Пять секунд достаточно этим уродцам, чтобы начать шкрябать мои любимые уши. Да пусть даже десять — жуть.

Я обвел взглядом всех. Низкого симпатягу с насупленными бровями и поджатыми губами Нориана. Здоровяка Варина, которому лишний вес не мешал ни в жизни, ни за столом. Интеллигентного вида худощавого Тона Фога, капитана третьей роты, как всегда молчаливого и флегматичного. Нагловато-развязного Ровахо, напоминавшего мне борзую. Меченого, хитрого дядьку с широченными плечами и следом от ожога на пол лица. Глыбу, кличка которого говорила сама за себя. Похоже, проняло только меня. Нет, невоенный я все-таки человек.

— Один прицельный выстрел, это если повезет.

— Командир, в случае чего, сначала навесом ударим, потом в упор, а потом хорониться, само собой.

— Некуда хорониться, Меченый. Поубивают нас так. Обоз — полсотни телег, расстояние от головы до хвоста колонны очень большое. На марше мы почти беззащитны. Офицеры, есть еще что предложить?

Тишина. Задумчивая? Безнадежная?

— Сержант, ты может чего скажешь? Чему там тебя Высшие во дворце учили?

Вот тебе и вся конспирация. Доверься таким. Окружающие посмотрели на меня с разной степенью удивления, недоверия, подозрительности и досады. Но посмотрели все. Ну и ладно. Больно надо. От Алифи сбежал и хорошо, от остальных потом сбегу — Колобок тоже не от всех сразу убегал. Чем закончились его побеги, додумывать не стал, чтобы настроение совсем не упало. Помню нехорошим чем-то.

— Есть один момент, — и игнорируя распахнутые глаза, продолжил. — Мы пытаемся понять, как выстоять, как выжить, что делать и как защищаться. Мы думаем, как зайцы. Мы думаем так, как хотят они. Они же там тоже перебирают варианты. И поэтому шансов у нас при таком раскладе нет. Надо думать иначе.

— Хорошо. А ты, само собой, думаешь по-другому. — констатировал Глыба. Вот и не поймешь, то ли правду говорит, то ли поиздеваться решил. — Тебя учили, теперь делись знаниями.

Тоже мне, чем делиться то? Обрядами, да ритуалами? Вот же повезло с курсами повышения квалификации.

— Я? Я могу только совет дать, как думать иначе. Все просто. У нас есть большая проблема. Мы пытаемся ее решить, а ее надо использовать. Потому что наличие проблемы, это возможность сделать то, чего никогда бы иначе не сделал.

— Вот, еще одно дурило. Ты можешь говорить понятнее, не? Мы здесь с Высшими по вечерам беседы не вели. Говори понятнее, и главное быстрее, мне до боя еще кой-чего надо успеть — Капитан лучников выразительно подтянул штаны, чем кратко выразил общее настроение, лагерь гудел, решения не было.

— Понятнее, так понятнее. Опущу причины, все равно некогда, да и не факт, что поймете, — вежливость всегда была моей визитной карточкой, но офицеры не оценили, кто-то покраснел, остальные открыли рот в общем порыве — Они изучают нас, но и сами дают информацию. Только что они атаковали, а мы оказались не готовы. Плохо это?

Глыба, не дав вмешаться недовольным, ответил:

— Плохо.

— На самом деле это хорошо.

И я демонстративно замолчал. Может, конечно, не лучшее время и место для театральных жестов, но издержки профессии дают знать.

— Слышь, сержант, ты что, вообще озверел? Двенадцать трупов, это по твоему хорошо? Чего хорошего — то?

— Хорошо, потому что мы теперь мы знаем, чего ждать.

Тишина. Пустые лица вокруг.

— Он прав, — неожиданно кивнул мне Нориан. — Шарги опасны, коварны, беспощадны — да. Но для них люди — животные. Глупые, трусливые, безмозглые и бесполезные. Они нас презирают, а значит недооценивают.

Варин опять вскинулся, но вмешательство Глыбы прервало спор на корню:

— Заткнись Варин. Достал уже, — и уже спокойнее. — А ты говори Нори, только тоже поторапливайся, а то развели мы тут беседы.

— Были бы с нами Высшие — другое дело. Но Высших нет. А нас шарги держат за ничтожеств. Сержант прав, мы знаем, как они будут атаковать в следующий раз. Нам нужно просто ничего не менять. Идти так же, растянутым строем, и они атакуют. Спорю на десять золотых. А мы им сюрприз.

— Какой сюрприз?

— А вот этого и я не знаю. Нужна ловушка. Иначе мне некому будет золото отдавать.

Логор сощурился:

— Ловушка, говоришь, нужна? Давай думать.

Алифи тронулись в путь еще до рассвета, Бравин рассчитывал еще засветло попасть в крепость. В то, что форт, охраняющий переправу к Маинваллиру на левом берегу Оллиса, взят Рорка верить не хотелось. Понимая, что дорогу впереди могут контролировать конные разъезды прорвавшегося на этот берег противника, растянулись. Впереди на полкилометра скакала пара разведчиков, еще один замыкал небольшой отряд на таком же расстоянии сзади.

Они мчались по плохо наезженной дороге уже несколько часов. Стены белой крепости, бастиона света на дальнем, диком берегу уже мелькали сквозь неверную зановесь листьев по левую руку, и только широкая полоса воды отделяла Алифи от цели. Оллис был не самым крупным притоком Великой реки, но здесь он разливался достаточно широко, чтобы представлять собой серьезную преграду. Цель была близка, Рорка не было. Ни трупов, ни брошенных вещей, ни следов сражений. Только дорога, пробирающаяся по краю осеннего леса, да шум листьев и топот копыт. Бравин уже расслабился, мысленно представляя беседу с Итланой, дочерью Владыки, однако, долго предаваться мечтам Алифи не дали. Крик скачущего впереди Второго прервал минуты созерцания прошлого и предвкушения будущей встречи. Крик, перешедший в вопль вывалившегося из кустов Рорка, судорожно зажимающего шею. Засада? Случайная встреча? Оба разведчика, пригнувшись к гривам стремительных скакунов, ушли дальше по дороге. Они проверят, что ждет впереди, и вернутся. Чтобы помочь уничтожить засаду, или дать понять спутникам, что пора отступать.

Воины Рорка уже выкатывались из-за деревьев и зарослей кустарника, характерно взвизгнул разрозненный залп степных луков, но Карающие недаром были элитой армии, венцом искусства убивать и оставаться в живых. Из пятерых воинов только двое остались в седлах, да и те уже ушли из зоны поражения, скрывшись за очередным поворотом дороги. Трое остальных уже распластались в воздухе, заполнив воздух перед собой разнообразными метательными орудиями смерти. Метательные диски Малого. Ножи Третьего, металлические звезды Ллакура. Они уже нашли первые жертвы, в кустах, в редких прорехах, направленные на звук, на легкий шорох листьев, на зов интуиции. Расплывшиеся в воздухе тени, вот и все, что осталось от отряда Карающих. И еще ощущение урагана, который вот-вот накроет этот небольшой участок пространства. У Бравина не было ни реакции Карающих, ни их навыков, ни их арсенала средств упокоения ближних, и не очень ближних. Но в таком бою он был и опаснее, и сильнее. Бравин был мастером заклинаний, одним из немногих, кто сохранил пусть крохи, но все же сохранил следы былого искусства. Тугая волна закрыла его от стрел Рорка. Волна сжавшегося воздуха, стена, пробить которую было не под силу лукам кочевников. Стрелы, пущенные с короткой дистанции, должны были пробивать Алифи насквозь, но вместо этого вязли в воздушной пелене и бессильно падали под ноги. Еще одно резкое движение руки и хлесткий удар воздушной плети прошел по верхушкам деревьев, сломав верхние ветви, разом оборвав тысячи листьев и укрыв полученным покрывалом тела нескольких незадачливых бойцов Рорка, рухнувших с высоты на землю. Бравин не остановил лошадь, в конце концов, решать текущие проблемы должны Карающие, свою помощь он и так посчитал чрезмерной. Его основная задача не умереть, и поэтому он еще плотнее стянул защитный кокон вокруг себя, не обращая внимания, на то, как за его спиной развивается бой. Звено элитных убийц не нуждалось в такой помощи, а запас энергии в последнее время стал восстанавливаться чересчур медленно. Единственного Рорка, попытавшегося достать ненавистного мага, Бравин остановил мечом. Это было и проще, и разумнее.

Бой закончился очень быстро, так толком и не начавшись. Когда на место схватки ворвался Пятый, бой уже полностью сместился вглубь зарослей, где у гибких, привыкших воевать скрытно Карающих было несомненное преимущество. Когда вернулись Второй и Четвертый, Ллакур уже обходил трупы врагов и вырезал диски и дротики из тел, даже не подумав спросить о том, что происходит дальше по дороге. Если что-то опасное разведчики доложат сами, а в случае прямой угрозы подали бы звуковой сигнал. Малый же скрылся в зарослях с противоположной стороны, решив проверить, нет ли убегающих.

Ллакур подошел к Бравину, все еще удерживающему кокон, и неторопливо сказал:

— Уже безопасно. Лучники сидели на деревьях, все мертвы. Удар был хорош, благодарю за помощь. Ветер, густая листва, не самая удобная позиция. Но удар был отменным.

Бравин убрал кокон, устало повел плечами. Все-таки такие штуки требовали слишком многих сил. Но с другой стороны, отличная тренировка, так что он только удовлетворенно кивнул командиру Карающих и осмотрел погибших. Их было два десятка. Немного. Так, небольшая группа. Широкие, даже для Рорка, черты лица. Безволосый череп. Боевая раскраска в виде звезды с центром в районе лба. Дешевые, ничем не примечательные кожаные доспехи. Одинаково заостренные специальным инструментом передние зубы. Одинаковые мясистые уши, лишенные мочек, с треугольным вырезом.

— Это не шарги, Старший.

— Я вижу, барр Бравин. Это хува. Племя оседлых Рорка с востока. Этот вырез на ушах делают юношам при первом убийстве только у них. В большинстве случаев убивают людей, устраивая облавные охоты. У них там специальные загоны для жертв и охотные поля. Гадкое племя. Непонятно только, что они тут делают?

— Разведчики? Диверсанты? Передовые части?

— Вряд ли. Хува — достаточно воинственное племя, даже для Рорка, у них непомерная гордыня, хоть они и были одними из первых, кто признал власть шаргов. Но живут они в городах далеко на востоке.

— У нас будет время разгадывать загадки, Ллакур. Но сейчас нужно знать, сможем ли мы попасть в крепость. И вообще, пора уже двигаться осторожнее. Что будем делать с трупами?

— Не думаю, что можно не заметить следы боя, — Старший скептически осмотрел сугробы из листьев и обвалившихся с верхушек сучьев. — Думаю, оставим все как есть. Наше преимущество в скорости. Скрытным быть уже поздно.

До цели оставалось каких- нибудь пару километров, стены леса вот-вот должны были раздаться в стороны, выпустив дорогу из своих тесных объятий, когда чуткий слух Карающих уловил звуки. Чуждые в этом лесном покое, в мире шелеста листьев и редкого щебета еще не улетевших в более теплые края птиц. Еще несколько минут, и Бравин тоже услышал отдаленные, на самой грани восприятия звуки сражения. Звенел металл, эхо приносило крики умирающих неподалеку воинов. Спутники переглянулись, словно по команде вернулись разведчики, подтянулся Пятый, как и прежде двигавшийся позади отряда.

— Еще два поворота. Там лес закончится и открывается вид на равнину, — это Второй, самый разговорчивый из традиционно молчаливых Карающих. — Идет бой. Рорка уже на стенах форта, ворота тоже разбиты. Гарнизону не устоять.

Тут вклинился Четвертый.

— Не бой — бойня.

Желание вмешаться не возникло. Что может звено убийц противопоставить армии противника? Бравин представил как семеро Алифи обращают в бегство тысячу Рорка, рушат осадные машины и спасают остатки гарнизона от верной гибели. Да, было бы что рассказать во дворце. Жаль, конечно, но форту не суждено выстоять в этот вечер. А значит, Маинваллир потеряет последнюю связь с внешним миром и окажется в осаде.

Ллакур был краток:

— Сейчас уходим в лес. Малый, ты пешком пройдись до берега, только аккуратно. Присмотрись. А потом найдешь нас. Кто-кто, а ты сможешь. С темнотой выдвигаемся. Пока плохая погода, ночи темные, стоит попытаться пробраться в крепость Маинваллира — я знаю вход со стороны реки, под водой. Так что придется некоторое время на виду побыть. Тут на Вас, барр Бравин надежда. Сможете прикрыть всех — переправимся живыми…

— Мер То, мои ребята взяли каменную башню на том берегу — теперь река наша.

— Это хорошо. Река нам скоро понадобится, ускорь подготовку к штурму. Я собираюсь разрушить Шесть башен и это будет неплохим началом.

— Вождь, жаль разрушать, эти укрепления еще могут пригодиться.

— Шарги не прячутся за стенами, Тун Хар. За ними слишком тесно умирать. Легкие должны дышать простором, а не каменной крошкой. Нет. Город надо разрушить, а пленных после боя можно отдать союзникам. Пусть потешатся.

— Мер То, союзники ненадежны. Вместе хува с чиого больше, чем нас. Говорят, Беззубая Награ очень расстроена.

— Говорят?

— Шепоток тут, шепоток там. Черный Ветер вернул ей дочку сильно попорченной.

— Битой, что ли?

— Битой, это само собой. Скажу так, Награ по сравнению со своей дочкой еще сильно зубата. Да и охромела она слегка. Чиого хотят голову нашего тысячника.

— Голова моего козопаса — это моя собственность. Только моя. И мне решать, когда она слетит с плеч и по какой причине. Желание старой бабы такой причиной не являются. Намекни Табархану, что я не буду против, если хува после битвы оставят всю долю чиого себе. Включая самих чиого.

Они стояли на небольшом возвышении и смотрели на огромную крепость. Заходящее солнце раскрасило могучие белые стены в различные оттенки розового, небо полыхало багрянцем, сердце билось в предвкушении. Уже скоро.

Глава 19. День шестьдесят третий. Неделя приятных неожиданностей. Продолжение

Высокий урожай? Ищите трупы!

Мор. Избранные цитаты. Глава «Отражения».
Вышли еще часа через полтора. Из них как минимум половину времени потратили наспоры и разработку плана действий. На удивление идей было несколько. Обсудили каждую, отсеяли все, кроме одной. Следующие полчаса лихорадочно готовились, капитаны собирали людей и объясняли план действий. Перекладывали грузы, перепаковывали вещи, выбрасывали ненужные. Еще через пятнадцать минут первые шеренги копейщиков двинулись по дороге, а за ними потянулись телеги. Все пятьдесят, по две в ряд. Хотя часть груза сожгли вместе с телами погибших. Рядом с телегами шли лучники. Замыкали колонну копейщики и пикинеры. Колонна была длинной. Уязвимой. Беззащитной.

Шарги попытались помешать выдвижению, обозначив атаку, но после нескольких залпов лучников решили не рисковать и ушли на безопасное расстояние. После чего охватили колонну все тем же полукольцом и двинулись параллельно нашему курсу. Шли молча. Шли медленно. Тяжесть все так же тянула к земле. Усталость давила на плечи. Напряжение нарастало. Шарги ждали.

Колонна растянулась на несколько сотен шагов, отряд фактически разделился на две части — основные силы шли в голове и в хвосте колонны, соединенные только цепочкой телег и стрелков. Шарги ждали.

Солнце перевалило зенит и пошло на вторую половину круга, Логор стал всерьез подумывать о стоянке. Шарги ждали.

Впереди показались очередные холмы, дорога вильнула в сторону, ветер сменился на юго-восточный, и только тогда Рорка атаковали.

Атаковали сразу оба фланга вражеской конницы. Так сжимаются челюсти крокодила. Мгновение и часть тела жертвы остается в пасти хищника. Две большие группы шаргов перешли с рыси в галоп и двумя лавинами ударили в самый центр нашего отряда, разнося в клочья беспомощную оборону и практически не встречая сопротивления. С одной целью — отсечь голову колонны, а затем совместными усилиями с третьей группой, оставшейся сзади, уничтожить арьергард.

Вероятно, так должно было быть.

Прошло не больше пары секунд после начала атаки, шарги уже развернулись с параллельного курса на перепендикулярный нашему движению, когда крик наблюдателей с телег дал понять — началось. Логор гаркнул команду остановиться. Лучники потянулись за первой утяжеленной стрелой.

Секунд через пять шарги перешли в карьер, прижавшись к спинам лошадей. Болиды формулы один, легендарные кентавры, гепарды в железной шкуре. Колонна окончательно встала. Возницы нырнули под телеги. Там им придется лежать долго и молиться свету, чтобы мы победили. Копейщики в начале и в хвосте колонны начали перестроение, уходя вправо и оголяя левый фланг. Так было нужно. Лучники, находившиеся по обе стороны дороги, развернулись влево, лицом к одной группе шаргов и спиной к другой. Каково это, стоять спиной к стремительно приближающейся угрозе и выполнять свою работу? Не все справились достойно, но многие справились. Справился бы я на их месте? Так, чтобы не спрятаться под прикрытие телег раньше времени? Чтобы рука не дрогнула? До ближайших шаргов оставалось более четырехсот метров.

Через десять секунд после начала атаки шарги вошли в зону поражения для навесного огня — метров триста пятьдесят — четыреста. Лучники подняли свои длинные луки, и Меченый подал команду стрелять. Капитан стрелков находился там, где было опаснее всего, в самом центре колонны. До прикрытия в лице копейщиков и пикинеров — по сто шагов в каждую сторону. Но враг будет там раньше.

Еще через секунду сотня тяжелых боевых стрел сорвалась с тетивы луков и ушла по крутой дуге в небо. Всадники с каждым мгновением становились все ближе, и каждый удар сердца приближал людей к смерти. Расстояние до врага сократилось уже до трехсот метров, а в центре колонны все так же стояли неприкрытые никем стрелки. И доставали следующую стрелу. Вторая и третья роты копейщиков, расположенные в голове колонны, в полном составе бросились к центру. Логор был с нами и бежал в первом ряду. Огромный. Страшный. Первая и четвертая роты, расположенные в хвосте колонны, разделились. Первая, под командованием капитана Нориана слитной группой рванулась на выручку лучникам. Пехота не шла навстречу врагу — это было бессмысленно. Лошади движутся намного, намного быстрее, нежели пехотинец в кольчуге. Люди бежали вдоль линии телег к центру. И только четвертая рота развернулась лицом к оставшимся за спиной шаргам. Все как в первый раз. Копейщики в тяжелых доспехах с копьями в первую линию. Бездоспешные пикинеры — в третью. В этот день все ростовые щиты отряда были у четвертой роты. В этот раз там должно было стать особенно жарко. И только ни одного арбалета там больше не было. И не было лучников, чтобы прикрыть встречным огнем. Возницы, да тьма с ними, с возницами…

Прошло только два десятка секунд с начала атаки, когда почти метровой длины стрелы с навощенными гранеными металлическими наконечниками рухнули с неба. Такие стрелы рассчитаны против противников, защищенных тяжелыми доспехами. Тела всадников Рорка в не самых прочных кольчугах пробивались навылет. Расстояние до ближайших шаргов оставалось уже менее двухсот пятидесяти шагов. Составляя план боя, мы согласовали расстояние от двухсот до двухсот пятидесяти метров. Однако, точного соответствия не получилось. Возможно, причиной был ветер. Большая часть стрел вошло в землю перед группой Рорка, атаковавшей на левом фланге. Менее десятка лошадей покатились по земле, да несколько всадников бесформенно повисли в стременах. Но рой стрел перед тобой поневоле заставляет замедлить бег.

Еще пять ударов сердца. В такие мгновения кровь набатом пульсирует в жилах, остальные звуки уходят на периферию сознания. Расстояние до ближайших врагов — менее двухсот шагов. Краем глаза увидел, как взмыл рой стрел. Это шарги выстрелили по крутой дуге. Неправильный дождь — от земли к небу. К сожалению, их ждал короткий полет. Два облака смертоносных жал в воздухе, но нужно бежать. Странные ощущения, когда ты знаешь, что сверху летит смерть, возможно в тебя, и все что стоит между тобой и светом это удача, да шлем с кольчугой, на которые надежды мало. Лучники Меченого берут вторую стрелу. Смелые ребята. В отличие от нас, у них нет даже кольчуг. Да и стоять, зная, что к тебе летит смерть, еще тяжелее.

Полминуты. Ничтожное количество времени. Что можно успеть сделать за полминуты? Набрать две строчки текста в Контакте? Прослушать вступление очередного шлягера? Найти любимое место в десятки раз прочитанной книге? Подняться по лестнице на второй этаж? На третий? Мой компьютер грузился дольше.

За полминуты расстояние между шаргами и телегами сократилось до короткой прямой меньше ста метров. Вопль Меченого и лучники нанесли-таки свой прицельный выстрел по стремительно надвигающимся фигурам слева, после чего вместе с луками бросились под телеги. Кто-то опоздал, замешкался, оступился, поскользнулся. Так бывает всегда, когда смерть рядом. Их тела найдут чуть позже. Кто-то нырнул под телеги еще до приказа стрелять, послав последнюю стрелу в воздух, в небо, в землю, куда угодно, лишь бы не опоздать. Никто не будет искать трусов. Это уже не будет иметь никакого значения.

Тяжелая боевая стрела, пущенная мощным композитным луком навстречу мчащемуся навстречу противнику безжалостна, беспощадна. Смерч пронесся над полем. Первые два ряда противников на левом фланге буквально смело, словно косой прошлись по высокой траве. Было бы у нас не две, а четыре линии стрелков — группа Рорка слева перестала бы существовать. Но и так от нее осталась в лучшем случае половина. Шарги с правого фланга, не потеряв никого, уже на дистанции поражения и стрелы Рорка уходят практически в упор в тела людей. В тех лучников, кто был недостаточно быстр. В тех копейщиков, кто, наоборот, бежал к врагу быстрее других. Стрелы шаргов меньше, легче, но для выстрела с короткой дистанции это перестает играть серьезную роль. На расстоянии в десяток метров такая стрела пробивает щит, кольчугу, и только тяжелый доспех в сочетании со щитом может дать хоть какую-то надежду владельцу. Маленькую надежду. Это одна из причин, почему так медленно бежала пехота. В первой линии тяжеловооруженные и только после них те, кто в иных условиях мог бы перемещаться и быстрее. Как потом оказалось, в этот момент перешла в галоп и последняя группа врагов, оставшаяся сзади. Но здесь, рядом, кто-то падал, едва не сбивая с ног. Кто-то кричал от боли. Кто-то, бегущий впереди, размахивал копьем и раз за разом попадал по мне древком. Что-то чиркнуло по обшлагу кольчуги, так что меня чуть не развернуло на бегу, а рука онемела. Что-то вонзилось в грудь соседу, и последним, что он увидел в жизни, был фонтан его же крови. Было чье-то колено, внезапно оказавшееся на уровне моего лица, и был страшный крик его владельца, животом встретившего копье. Рядом рубились такие же солдаты. В этот момент не имевшие своих имен, лиц, характеров. Серая, безликая толпа, озверевшая от крови и боли и умеющая только одно — убивать. Здесь не было места для мужества. Оно было нужно раньше. Здесь и для трусости места не было. Оно тоже было опасно раньше. В этот же отдельно взятый момент времени были только смазанные движения и простая формула «свой-чужой». Чужого — убей. Своего… — на своего плюнь и найди чужого. Которого опять убей. Так началось то, чем неумолимо заканчиваются почти все тактические ухищрения на войне. И гениальные, и неуклюжие, и откровенно бездарные. Мясорубка. Рагу из голов, рук, ног, тел рубящих, стреляющих, убивающих друг друга.

Каждый человек в такие минуты что-нибудь орет. Выплескивает страх, ярость, буйство эмоций. Но в первую очередь — страх. Не знаю, что кричали остальные. Я тоже кричал. Я выбрасывал в этот ад всю свою ненависть. К этим Рорка. К этим Алифи. К этим людям. К этому миру. К этой войне. По крайней мере, часть слов была точно про это. Другая часть не имела прямого перевода на местный язык. Да и в словаре русского языка таких слов не найдешь — любой редактор обычно держится за свое место работы. Но почему-то казалось, что испокон веков в бою именно такие слова были и понятнее, и ближе.

Шарги с обоих флангов прорвались-таки к телегам и развернулись к приближающимся рядам копейщиков и пикинеров. С той лишь разницей, что правая группа уже вовсю рубилась с солдатами трех рот. Первая рота встала стеной, монолитом, непроходимой для легкой кавалерии. А вторая и третья серпом огибая место схватки прижимали всадников к телегам. Классические молот и наковальня. Только в нашем случае молот был в два раза тяжелее. И была давка. И были Рорка, зажатые друг другом, не имеющие возможности отступить, повернуть, просто спрыгнуть с лошади. А левая группа шаргов оказалась отделена от места событий двумя рядами телег со скарбом. Плохая позиция для тяжелых рыцарей, но отличная для конных лучников. Возможность вести прицельную стрельбу с расстояния нескольких метров без риска нарваться на пику или копье. И уже встали лошади, и в очередной раз подняты луки. От выстрела с расстояния в пять-десять метров не спасут ни доспехи, ни реакция, ни везение. Оставался еще один удар сердца до крика Меченого из-под телеги. Мгновение, когда у шаргов было все. Уверенность в победе. Будущее. Жизнь.

Прошло это мгновение, и не осталось ничего. Ни победы. Ни будущего. Ни жизни. И сорваны лошадиные попоны, одежда, тряпки, укрывавшие груз на телегах. Сорок человек с взведенными арбалетами, по десять самых отчаянных парней из каждой пехотной роты, прятавшиеся в телегах. Весь путь проделавшие в темноте, в духоте, не имея возможности встать, пройтись, а иногда даже повернуться. Сорок человек, в упор разрядившие арбалеты в ничего не ожидавших Рорка. И не имело значение, что у тех в руках были луки, что они были готовы стрелять, спокойно и методично. Черти из табакерок никогда не выпрыгивают навстречу подготовленному зрителю. Опытному воину нужны считанные мгновения, чтобы справиться с неожиданностью. Только жизнь и смерть разделяло намного меньшее время.

Один выстрел — один труп. Невозможно промахнуться с дистанции два-три метра. А стрелять можно еще даже не поднявшись с телеги. Преимущество арбалета над луком в том, что не нужно учиться всю жизнь считать углы к горизонту, поправки на ветер и допустимое натяжение тетивы. Взял в руки арбалет, узнал, как взводить и спускать механизм, и все — ты арбалетчик. Может быть корявый, кривой, медленный или бестолковый. Но с расстояния в два метра в человека с лошадью попадешь. Эти же люди не были ни корявыми, ни бестолковыми, да и арбалет в руки брали ни в первый раз.

А дальше арбалет в телегу, копье из телеги в руку и кубарем на землю. К тем Рорка, кто еще остался жив. И выныривающие из-под телег лучники в помощь.

Нужно отдать должное воинам Рорка. Оставшаяся за спиной группа всадников попыталась предотвратить катастрофу. Они не ушли влево, туда, где на копьях и под стрелами гибли последние шарги. Они попытались обойти преграду в виде четвертой роты справа. Туда, где решалась судьба боя. Как выйти из-под молота с наковальней? Особенно, если ты двигаешься быстрее молота, а наковальня не столь крепка? Разбить наковальню. И только солдаты четвертой роты разделяли две сотни врагов и спины своих коллег.

Большие, толстые щиты в рост человека, сделанные из крепких дубовых досок, пропитанных специальным составом, окованные железом. В руках бойцов, также закованных в железо. Так надо останавливать ливень стрел. И была безумная по своей сути атака капитана Ровахо. Когда вместо того, чтобы попытаться прорвать построение, Рорка ушли дальше вправо, рассчитывая обойти преграду. Когда первые два ряда людей метнули копья в проносящихся мимо врагов и с мечами наголо бросились на превосходящего по численности противника. Противники увязли в бою, а обнаружив, что лучники нашего отряда уже вновь заняли позиции на телегах, возле дороги, за спинами копейщиков, и стрелы начали обрывать жизни шаргов, как ветер осенние листья — развернули лошадей и отступили.

В этот раз отступили легко. Никто не пытался удержать, бить в спину или, тем более преследовать. Ни обескровленная неравным боем четвертая рота, ни тут же сменившие направление обстрела лучники.

Бой заканчивался. Разоренная, вытоптанная, укрытая телами земля. Смятая, вырванная с корнем, окрашенная в красно-коричневые тона трава. Люди, устало падающие на землю, не в силах отпустить судорожно сжатое в руках оружие. Рорка, в очередной раз вынужденные отступать, но вряд ли смирившиеся с этим. Исковерканные тела и тех и других под ногами. Одни ушли к свету, другие во тьму, но сейчас их тела были похожи. Такие же теплые. Такие же страшные. И неважно кем они были при жизни, и как их звали. О большинстве из них не останется даже памяти. Безымянный километр заброшенной дороги — место последнего приюта.

Пройдет месяц. Может быть, год. Дожди смоют кровь, разровняют вспаханную землю. Стервятники, хищники, грызуны уничтожат плоть. Только обрывки одежды, железо и кости павших, затерянные в зарослях травы, будут напоминать о безвестной схватке. Сколько таких полей мы проходили за время марша? Не зная. Не видя. Не понимая.

Я бесцельно ходил по полю, баюкая раненную руку. Щит был давно утерян, держать его было выше моих сил. Копье я аккуратно поставил возле какой-то телеги. После всего произошедшего бросить его под ноги казалось немыслимым. Я ходил и смотрел на лица под ногами. Заставляя себя не отворачиваться, рассматривать обострившиеся черты лиц, застывшие гримасы боли, страшные раны.

Смотрел, и радость, что остался жив, уступало место иному чувству. Ненависти. Будьте вы все, прокляты…

Она стояла возле стола и смотрела на него, спокойно, даже отрешенно. В прекрасных глазах не было привычной ему откровенной насмешки, лишь по губам скользила чуть заметная улыбка. Короткие брюки и застегнутая на одну пуговицу мужская блуза оставляли открытой взгляду большую часть ее совершенного тела. Высокая грудь, упрямо рвущаяся наружу. Крепкие бедра, привыкшие к седлу больше, чем к рукам мужчины. Даже в расслабленном состоянии мышцы рельефно прорисовывались на упругом животе. Узкая талия, украшенная затейливой стилизованной татуировкой. Не бабочка. Змея. Черная змея с красной каплей крови. Женщина-воин, дева битвы, его идеал и его проклятье. Она специально встретила его так, напоминая, дразня, искушая.

Стоять рядом с ней так близко и не иметь возможности прикоснуться было больно. Возбуждение туманило мозг, заставляя мысли трусливыми зайцами метаться в поисках выхода, но выхода не было. Она сама отвергла любые ухаживания, сначала подарив надежду, а затем развеяв ее. Она была дочерью Владыки Куарана, всесильного и всевидящего. Он был одним из тысяч. Сначала воин, потом заклинатель, потом мастер заклинаний. Кто-то считал его талантливым. Кто-то достойным. Кто-то лучшим. Для нее он всегда оставался тем же, кем был вначале. Игрушкой. Ничего не изменилось. Принцессы не падают в объятия заклинателей, и несколько тысяч Рорка под стенами города были не способны заставить нарушить это простое правило.

— Зачем пришел? — она очень редко называла его по имени, обращаясь в основном обезличенно, как к вещи, как к человеку.

— Я ищу человека, миледи. По приказу Владыки, — Бравин был подчеркнуто учтив. — Он должен был прибыть в составе пополнения, что Вам прислали из Иллиона. Он очень важен.

Итлана отвернулась, не предложив сесть, не поинтересовавшись дорогой. Казалось, что ей было даже неинтересно то, как Бравин и Карающие смогли проникнуть в Маинваллир минуя осаду Рорка.

— Ну, конечно. Кого еще могли послать на такое бессмысленное задание? Искать человека. А я думала, что ты проделал этот путь, чтобы повидать меня. Ты же мой поклонник? Или что-то изменилось?

Она играла с ним, как кошка играет с мышью, как играла всегда, с той лишь разницей, что в этот раз слишком мало смеха и слишком много усталости было в ее глазах и голосе.

— Вокруг Рорка, леди. Вокруг война, и речь идет о важных вещах.

— Ты пришел мне рассказать о войне? Мне? Что ты знаешь о войне, ты, всю жизнь прозябающий среди свитков и дворцовых интриг? Ты говоришь, что вокруг Рорка? Осмотрись. Вокруг такая же жизнь, только полнее и ярче. Я каждое утро выхожу на стену, чтобы посмотреть, как восходит Солнце, как оно отражается на щитах моих воинов, как светятся надеждой их глаза. Надеждой, что Рорка атакуют именно сегодня. Ты пришел спрашивать меня о человеке? Видимо, мой отец совсем выжил из ума, если решил, что я буду помогать тебе в поисках. Подойди к окну и скажи, что ты видишь?

Они говорили в покоях мастера битвы, расположенных на верхнем этаже Ментора, высокой центральной башни форта. Выше комнат Итланы была только смотровая площадка, под ней находились покои здешнего мастера заклинаний, а из окна открывался вид на равнину, окружающую Маинваллир. Бравин подошел к окну и выглянул наружу. Отсюда вид многотысячной армии Рорка казался еще более грозным. Бесчисленные палатки и шатры, многочисленные разъезды и строящиеся стенобитные машины, враги всерьез настроились взять неприступную ранее твердыню.

— Что ты видишь, заклинатель?

Бравин положил руку на стекло, настоящее стекло, закрывшее проем окна. Сколько сил, денег и времени понадобилось, чтобы привезти столь хрупкий материал из Куарана в эту глушь?

— Я вижу противника, миледи. Да, их много. Но меньше, чем травы на равнине. Да, они сильны. Но не настолько сильны, как воины Алифи. И я не видел отчаяния и страха в глазах защитников этой крепости. Эти стены видели многих врагов.

Итлана резко развернулась к нему и, пристально глядя в глаза, ответила:

— Когда-то я думала, что ты другой. Не такой как все. Умнее. Надежнее. Честнее. Лучше. Ты был мне даже интересен одно время. Удивлен? Я ошибалась. Ты — такой же. Ты подумал, что мне страшно? Ты оскорбил меня одной мыслью. Ты подумал, что я боюсь за себя? Глупец. Ты оставил моего отца тогда, когда ему больше всего нужна поддержка. Орден стал слишком силен. Союзники Владыки разобщены и ненадежны. И вот, оказывается, что и ты бежал, оставив его одного против теней, что поднимаются в Куаране.

— Это был его прямой приказ, миледи.

— Приказ? И ты обрадовался? Героя не остановил бы жалкий лист пергамента или пара необдуманных слов.

— Какими бы необдуманными не были эти слова, это слова моего Владыки. Я не герой, миледи. Герои чаще встречаются в книгах, чем в жизни. Увы, я точно не он, но я здесь, и у меня все еще есть приказ.

Комната, укутанная оранжевым шелком, светилась в лучах заходящего солнца. Красные сполохи уплывающего на покой светила все еще плясали на стенах, картинах, нескольких толстых книгах и десятках кривых Роркских клинков на стенах. Кто-то собирает рога оленей, кто-то фигурки, вырезанные из кости, Итлану интересуют только клинки поверженных ею самой врагов. Не всех, только тех, кто оказался достоин памяти. Каждый клинок со своей историей, каждый клинок со своим пятном крови. Каждый клинок со своей смертью. Дева битвы, подруга страха.

— Ты ушел сам, ладно, но ты увел с собой и звено Карающих. С кем ты оставил Владыку в смутное время?

Бравин смотрел прямо в глаза хозяйке комнаты и не отводил взгляд.

— Есть причины, миледи. И Ваш отец достаточно силен, чтобы позволить себе такие решения.

— Дурак. Угроза не здесь, не под стенами этого проклятого форта. Угроза в самой Столице. Куаран это не Маинваллир, Куаран — это мой отец. Последний удар будет нанесен исподтишка, и тогда ни я, ни тем более ты ничего не сможем сделать. Дело не в войне, дело в предательстве.

Итлана отвернулась и пошла обратно к столу. Комната была большой, роскошно обставленной, искусно отделанной. Здесь приложили руку лучшие дизайнеры Алифи. Стены, обшитые черным деревом, украшенные дорогими картинами. Сцены битв и поверженных врагов. Роскошная светлая мебель с гнутыми фасадами, золочеными спинками и оранжевой шелковой обивкой. Почти идеально черный стол с безупречно гладкой столешницей, украшенной золотой росписью. Большая кровать под оранжевым же балдахином и толстый оранжевый ковер рядом с ней. Причудливое смешение очень темных и ярких солнечных тонов с непривычки резало глаз и вызывало странные ощущения.

— Тебе нельзя было уезжать. Я думала, что ты приехал сюда из-за меня. Это было бы также глупо, но я бы поняла. Влюбленным простительна глупость. Иногда. Я допускала, что ты приехал потому, что тебя прислал отец в помощь. Ты видел Рорка вокруг, это сила, с которой стоит считаться. Но ты прибыл из-за… человека? Оставил, фактически предал отца, ради какого-то…?

— Так было нужно, миледи. Поверьте.

Итлана не слушала, не хотела слышать.

— Ищи своего человека. Но только здесь. Из Маинваллира я тебя не выпущу. За стенами враги. За рекой — тоже враги. Мы превратились в еще одну Берлогу, и я также не собираюсь сдавать Рорка крепость. Будет штурм — мне понадобишься ты и твои Карающие. Будет осада — твое мнение не будет лишним. Вы пригодитесь мне в любом случае, поэтому забудь о человеке, которого ищешь. И вспомни о своем долге. Все, заклинатель, твое время вышло.

Дочь Владыки потянула за золотистый шнурок, укрепленный возле кровати, дверь открылась, и вошли двое солдат, проводивших Бравина из комнаты. От короткого разговора остался тяжелый осадок, хотелось верить, что брошенные обвинения лишь очередная попытка словесной пикировки, коих уже было множество. Только Бравин чувствовал, что это не так. Неужели он ошибся, уведя с собой звено Карающих? Нет. Не может быть. Владыка силен и слишком могущественен, чтобы кто-то попытался. Есть и другие звенья. Есть и гвардия, дворцовая стража. Да, нападения Рорка на земли Куарана подточили военное превосходство востока. Да, другие Владыки поверили в то, что Великая бабочка востока останется непокоренной и отказали в помощи. Но Энгелар все еще оставался слишком сильным и опытным противником для своих врагов.

Бравин задумчиво подошел к двери покоев своего здешнего коллеги, мастера заклинаний. Здесь не было стражи, большая деревянная дверь была слегка приоткрыта, а изнутри доносились странные звуки. Кто-то пыхтел, хрипел, боролся, падали вещи. Бравин без колебаний открыл дверь и оказался в большой, но при этом жутко захламленной круглой комнате. Вдоль стен по периметру стояли высоченные стеллажи от пола до самого потолка, заваленные книгами. Книги валялись и на полу в многочисленных стопках. Их тут были тысячи, толстые и тонкие, дорогие в инкрустированных камнями переплетах и дешевые, лучшая цена которым медяк в базарный день, новые, сверкающие блестящими обложками и старые, откровенно древние, взять в руки которые и не развеять листы по миру уже подвиг. Возле каждого стеллажа стояли лесенки. Под одной такой лесенкой и обнаружился местный чародей, он зачем-то лег на пол, укрылся книгами с головой и так ворочался, хрипя и тяжело вздыхая.

— Помочь? — спросил Бравин, осматривая комнату.

Комната слегка напоминала хранилище библиотеки Ордена, но больше всего она походила на склад, в который без разбора, навалом побросали ненужные вещи. Оказалось, что помимо книг здесь нашлось место кровати, а также круглому столу, если здесь и были стулья, то под книгами увидеть их не представлялось возможным. Кто здесь вытирал пыль, Бравин не знал, но он уже сочувствовал этому человеку, потому что пыль была единственным, чего в комнате было даже больше чем книг.

Кряхтя и охая из под груды книг вылез древний Алифи. Редкие длинные волосы, завязанные в пучок на затылке, были белее снега, что лежит на вершинах Кальта-рока. Лицо старика больше напоминало пересушенный персик, слишком долго лежавший на пыльной полке — настолько оно было усеяно морщинами и побито жизнью. И даже глаза были задернуты туманной завесой. Казалось, что мастер смотрит куда-то в ему одному видимые дали.

Он откашлялся и, сфокусировав взгляд на посетителе, бросил:

— Что надо? Ходишь тут, работать мешаешь. Подглядывать решил? Секреты мои вызнать? Я тебе сейчас вызнаю.

Деда понимать было непросто, он говорил скороговоркой, бурчал, проглатывая слова и окончания. Бравин не любил хамства, и таких персонажей, несмотря на исключительно почтенный возраст, предпочитал осаживать сразу.

— Просто услышал грохот, подумал здесь беременного носорога держат, зашел посмотреть.

Старик пожевал губами, прикинул, какое оскорбление серьезней, и ответил:

— Это ты меня, что ли беременным назвал?

— Да говорю же, наоборот, думал, повезло, да ошибся. Вместо беременного носорога обычный дед.

Дед качнул головой, вновь пожевал губами и уточнил:

— Так беременным не ты меня называл?

Разговор получался странным, но Бравин решил потерпеть. Шанс расспросить старого чародея о ситуации вокруг форта не выглядел перспективным, но почему бы и не попробовать.

— Нет, не я.

— Тогда кто? — дед был упрям.

— Да никто не называл, показалось Вам.

— Показалось? То есть теперь ты меня параноиком назвал?

— А что Вы там делали-то в этой куче? — решил сменить тему слегка обескураженный Бравин.

— Ты что, не только хам, но еще и идиот? Сразу два таких таланта да в столь неказистом теле? Ты что, думаешь, спал я там что ли? С лестницы я упал, да вместе с книгами.

Сколько ж ему лет? Самые старые Алифи, которых знал Бравин, были намного моложе этого старика. А им уже было по три сотни лет.

— Сколько Вам лет, если не секрет? В таком возрасте поаккуратнее бы надо, — решил не обижаться визитер. — И зачем книг столько? Пусть в отдельную комнату снесут, все чище будет, да и пыли меньше.

Старик, проигнорировав вопросы, поднял с пола две книги и понес к столу. То, что для этого понадобилось развернуться к посетителю спиной, здешнего мастера заклинаний нисколько не смутило.

— Дверь закрой, — бросил дед через плечо, доказывая тем самым, что происходящее есть следствие не его маразма, а его отвратительного характера.

Бравин мог возмутиться. Как прямой представитель Владыки он обладал многими правами. Старик устал бы извиняться, но мараться борьбой с трухлявым пнем не хотелось. Бравин просто развернулся и вышел из комнаты, оставив дверь широко открытой. И уже спускаясь по лестнице на нижние этажи, услышал за спиной ядовитые слова и глухой звук удара захлопнувшейся двери.

Крепость встречала посланца Владыки исключительно приветливо.

Сидеть на лошади было больно. Ехать — еще больнее. Но нужно спешить, и рана не могла этого изменить. И боль, и стыд, и горе были уже не важны. Шен Ро Барчи скривил губы в злой усмешке. Он был умудрен годами и опытом, он знал, что его ждет в конце тяжелого пути. И даже когда. Нет, смерть не будет легкой, она не придет в жаркой пляске боя, когда ручей твоей крови сливается с морем крови твоих врагов. Нет, его ждут пытки, а палачи Мер То не дадут умереть быстро. Проще было здесь, самому упасть на клинок, подаренный в незапамятные времена еще отцом нынешнего Вождя. Проще, но он шарг, а шарги не идут к смерти в страхе. Проще было развернуть оставшихся воинов и броситься на врагов, погибнув в пылу битвы от честной стали, а не от крючьев пытателей. Проще, но он шарг, а шарги не идут к смерти, не выполнив долга. А долг был, он тяжелой ношей навалился на все еще могучие плечи, рвал все еще яростное сердце и требовал. Младший сын Вождя, пылкий и глупый Шин То Караш-да должен быть доставлен к отцу. Лучше живым. Но старый Барчи слишком хорошо знал взгляд смерти, чтобы ошибаться. Шин То младший еще хрипел, еще боролся за право взглянуть на солнечный свет, но Демон Ту уже отметил жертву, и нет таких волшебников в мире, которые бы могли отбить душу воина из его холодных рук.

Шин То был слишком молод, чтобы выжить в этой сече, слишком горяч, чересчур уверен в себе. И слишком сильно хотел победы и славы. Возглавив лихой авангард шаргов, он пошел до конца, когда надо было отступить. Не догадавшись, не заметив или не посчитав нужным — уже неважно. Молодые верят, что в схватке меча и щита всегда побеждает меч. Не всегда. Молодые верят, что отступление — всегда позор. Не всегда. Молодые считают, что старики всегда не правы. Увы. Дикая атака арьергарда Старого Барчи смогла отбить несколько десятков живых бойцов и одно почти мертвое тело.

Шен Ро оглядел оставшихся в живых всадников Рорка, уставших, израненных, жаждущих мести, и отдал приказ выступать. На Запад, к далеким Шести Башням, навстречу гневу и смерти.

Глава 20. День шестьдесят четвертый. Неделя отличного самочувствия

Это не я поднимаюсь, это остальные опускаются.

Мор. Избранные цитаты. Глава «Откровения».
С большим отрядом всегда следует лекарь. И не важно, что весь бой он находится за спинами других — его сражение начинается позже. И он также воюет со смертью, и он также борется за жизнь. Только это чужие смерти и жизни. В этот день у нашего лекаря хватало работы. Он не был волшебником, этот седой, уставший мужчина с тусклыми, неживыми глазами. Он не был гением от медицины. Да, наверное, и просто хорошим врачом он тоже не был. Говорят, у каждого врача есть свое кладбище. Судя по тому, как работал наш лекарь, по его кладбищу мне было бы страшно ходить. Слишком много там призраков и слишком мало надежды. Но даже такой лекарь лучше, чем никакого. И он без тени сомнения в его мертвых глазах отбирал надежду у одних и дарил другим.

К лекарю была очередь. Как всегда. Как везде. Хорошо хоть талон не нужно заказывать предварительно. Да и о карточке не стоит беспокоиться. Без очереди здесь пропускали офицеров. После них сержантов. Только после этого наступал черед прочих солдат. И здесь, как всегда, как везде. Перед смертью все равны, но есть те, кто равнее других, и те, кто равнее всех.

Я не пошел с офицерами. Возможно, не имел права. У лекаря свое представление об иерархии должностей. Я не пошел с сержантами. Потому что к этому времени увидел десятки людей, которым помощь была нужнее, чем мне. Я просто окликнул проходящего солдата, попросил помочь снять кольчугу, что оказалось не таким простым делом. Разбитые, погнутые кольца на плече постоянно задевали рану. Убедившись в невозможности самостоятельного осмотра, просто сел возле одной из телег невдалеке от полевого лазарета и стал ждать.

Полчаса? Час? В это время место битвы напоминало скорее муравейник. Так муравьи собирают все самое ценное из разоренного дома. Люди устало выполняли привычные функции. Собирали погибших. Осматривали трупы. Поднимали трофеи. Отрезали правые уши врагов. У людей непринято носить их на веревке. Но каждый командир носит специальный мешок с трофейными ушами, заработанными отрядом. Потом, если будет суждено вернуться, каждое ухо будет подтверждением трупа. А за каждый труп Рорка назначена награда. После получения награды, она, как и трофеи, будет разделена на выживших. Война жестока, но она может стать прибыльным делом. Только слишком мало людей приходит забирать барыши.

Тела разносили в разные стороны. Рорка — влево. Людей — вправо. Левая гора тел была ощутимо больше. Но и справа была тоже гора. Победа досталась дорогой ценой.

Ко мне подошел Логор и сел рядом.

— Я замучался тебя искать. Думал уж трупы осматривать. Ты вообще живой?

Учитывая, что я в это время сидел и меланхолично жевал травинку, это была шутка. Но ответил я вполне серьезно:

— Нет.

Логор нахмурился, приподнялся и осмотрел меня внимательнее. Увидел рану на плече, приподнял ткань куртки.

— Зацепили все же? Ничего. Рука не живот, Фока заштопает. Только чего ты тут сидишь, телегу мне кровью заливаешь? Иди в лазарет.

Я криво усмехнулся, после чего без всякого пиетета перед чином послал и лазарет, и самого Логора, и всех прочих. Направление, куда я посоветовал им двигаться, командира несколько обескуражило.

— Ты не зарывайся. Подняться можешь?

Я смог. И даже устоять. Правда, на большее меня не хватило. Потеря крови давала знать. Логор сам дотащил меня к лекарю, приказал отнести в сторону тяжелораненого, которого тот осматривал, после чего посадил меня на землю и приказал:

— Чини.

Фока был пожилым. А значит опытным. Он знал, что такое приказ. И когда не следует его оспаривать. К тому же ему было все равно, выживет солдат или нет. Хотя в случае того раненого вопрос стоял именно так. Ранение в грудь всяко тяжелее раны в плечо. Но все привыкли. И даже с трудом сдерживающий стоны солдат тоже все понимал. И готовился ждать.

В прошлой жизни я бы отказался. Я бы встал, по крайней мере, попытался бы это сделать. В прошлой жизни слова совесть, сострадание, стыд еще не были просто словами. Здесь я просто сел и подставил руку. И единственной уступкой своей совести стало то, что я все-таки посмотрел на солдата и постарался запомнить его лицо. Я увидел его еще раз лишь однажды. Через несколько дней, когда сжигали очередных умерших, так и не добравшихся до Валенхарра.

Умер бы он, если бы помощь оказали чуть раньше? У меня нет ответа на этот вопрос. Наверное, да. Но это неважно. Лети к свету, воин. И пусть дорога твоя будет легка и свободна. Я не буду просить у тебя извинений. Не я забрал у тебя жизнь. Не я бросил тебя под стрелы. Война — пресс, а мы все — сырье. Жмых. Отходы. И где-то там, за спиной те, кто управляет этой адской машиной. Я найду их, и они заплатят. Не сейчас. Не через день. Может и не через год. Но цель поставлена, значит, средства найдутся. Ты был пешкой, воин. Твоя жизнь не стоила ничего. Я тоже пешка. Разница только в том, что я хочу стать ферзем. Нет. Не так. Я должен стать мастером битвы, чтобы кто-то заплатил по счетам.

Фока осмотрел рану, цокнул языком, и сухо прокомментировал:

— Командир, тут рана грязная, чистить надо. Куски ткани, земля, осколки металла. Да и кость задета. Сначала надо чистить, потом обрабатывать и штопать, — кому он это говорил? Зачем? — Мне рана не нравится. У меня есть еще сбор лилина — травы жизни, но мало, Высшие золото выдают охотнее. Будем на него тратить?

Логор кивнул, и бросил:

— Чтоб он завтра сам на ногах стоял. А то сам носить его будешь.

Лекарь полез в один из баулов, разбросанных неподалеку, и достал лист незнакомого растения. Пока он чистил и обрабатывал рану, я скрипел зубами и жевал этот лист, а полученной кашей залепили предварительно зашитую рану. Вот и все лечение. И на том спасибо.

Лагерь разбили на поллиги дальше места сражения на холме. Еще засветло сложили погребальные костры, на которые пошли деревья из недалекой рощи, да десяток разобранных телег. Почти полторы сотни душ отправились сегодня в свою последнюю дорогу. В лучах уходящего Солнца.

Круг собрался в шатре Логора когда стемнело. Те, кто остался жив и был в состоянии присутствовать. Логор был хмур, хотя он-то и остался невредим. Как он с его фигурой не поймал стрелу, рубясь в первых рядах? Очередной вопрос, на который не найти ответа. Мистика. Но вот он стоит. Целый и невредимый. Как заговоренный.

Нориан был тяжело ранен и лежал в отдельной палатке. Рядом дежурили солдаты из его роты, в случае малейших подозрений на ухудшение состояния они бежали к лекарю и насильно волокли его к ротному. Кашу из травы жизни ему тоже положили, но вряд ли ее жевал сам Нориан. Варин был здесь, обычная для него бравада растворилась в дыму костров. Весь перемотанный тряпками, с кровавыми потеками и ссадинами, мрачный и потерянный. Этому тоже досталось, но раны были менее серьезными. Тон Фог нудно перебирал камешки в руке. Камень появлялся в ладони, проделывал хитрую траекторию между пальцами и вновь исчезал, уступив место следующему. Меченый недаром показался мне хитрющим дядькой. Стоя на самом опасном участке, умудрился не получить ни царапины. Этот был спокоен. Ровахо не было. Этот наглый, дерзкий, непримиримый человек с колючим взглядом, воспринимавший меня исключительно в штыки, ушел, навсегда захватив с собой и наглость, и дерзость. Он первым атаковал пешим конных Рорка, пытавшихся уклониться от боя и все-таки прорваться за спины четвертой роте. Он первым атаковал, первым и погиб, застреленный в упор. И я, на самом краю, возле выхода из шатра. Бледный, почти белый, безмерно уставший. В тот день я прошел по краю не только шатра. И не только в бою.

— Повоевали? — устало спросил наш командир. — Довольны победой?

Тишина. Небольшой костер бросает скупые тени на хмурые, измотанные лица.

— Ты не дави, командир. Нечего на нас давить. Сегодня было или мы, или нас, — Меченый устало провел рукой по блестящей в свете костра лысине. — И если бы десять дней назад мне растолковали, что будет сегодня, я бы не поверил. А я не меньше твоего видел.

— Не меньше, говоришь? Ладно. — Логор поднялся с пола и навис над всеми. — Там, в углу — трофейный мешок. Там уже четыре сотни ушей, и я бы сказал, что это невозможно. Без Высших. Без поддержки. Против шаргов. Но мы шли сюда не за этим. Я вел к Валенхарру помощь в полтысячи копий. Двадцать восемь человек ушло за горизонт вчера. Двенадцать — сегодня до обеда. Сто сорок — сейчас. А сколько не переживет эту ночь? А следующую? Мы проводили к свету уже две роты, а Валенхарр все еще далек. Ты хочешь, чтобы я тебя поздравил с победой? Я поздравлю, ты не переживай, лучник. Но собрал я вас здесь не затем, чтобы праздновать. Потому что нечего праздновать, хоть я и согласен, что мы все могли лежать на этих полях. И обсуждать нечего, не готов я сегодня что-то обсуждать. Завтра же мы двинемся дальше.

Логор достал из небольшого походного сундука большую непрозрачную бутыль.

— Я позвал вас, чтобы мы проводили наших солдат. Пить никого не заставляю. Во-первых, не положено. Во-вторых, завтра в путь и все должны быть на ногах. Но и запрещать не стану. За павших. За свет. За Высших, что ведут к свету.

И он первым приложился к горлышку. Каждый офицер вставал рядом. Брал бутыль и повторял ритуальную фразу.

— За павших. За свет. За Высших, что ведут к свету.

Да. Что-то такое мне рассказывали на занятиях. Ритуал прощания с павшими, там еще мысленно что-то проговаривать положено. Все делали большой глоток почти чистого спирта. Последним поднялся я. Все-таки нашел в себе силы сделать это без посторонней помощи. Ритуал мне был уже до сиреневой звезды, помнил я его смутно, но за Высших я пить не буду. Не дождетесь. И за политую кровью дорогу к свету я пить тоже не буду. Обойдется, слишком много на нем смерти, на этом пути в прекрасное далеко. Но выпить — выпью, потому что у меня свои представления о традициях и о том, как провожать ушедших товарищей. Я немного помолчал, а потом сказал, как мог, как думал, как чувствовал.

— За тех, кто не дошел. За тех, кто не дойдет завтра. За нас.

Я ничего не забыл, ничего не пропустил, и пить мне пришлось под пронзительными взглядами остальных. Что было в этих взглядах? Досада и укор в глазах командира? Понимание во взгляде Тона Фога? Интерес Меченого? Я был не в той форме, чтобы разгадывать загадки. Но одно я заметил абсолютно точно. Откровенная неприязнь и брезгливость Варина. Как будто он со слизнем поговорил. Ну и замечательно.

Логор опустил плечи и зло спросил:

— Зачем так? Ты знаешь, что у нас делают со слугами тьмы?

Мне было все равно. В тот день — все равно. Абсолютно. Хоть на заборах пусть развешивают.

— Не надо меня пугать, командир. Я уже пуганный. И я не слуга тьмы. Просто у меня своя дорога.

— Своя дорога? К свету ведет одна дорога, и это путь Высших. Они идеал. Они умнее. Они справедливее. Они сильнее. Они лучше во всем. И только такие выродки, как ты не понимают простую истину. Человек ничтожен. Низок. Жалок. Слаб. Ты усомнился, а значит ты под властью тьмы, — Варин брызгал слюной, судорожно сжимая рукоятку меча на поясе. — Я думал раньше, что ты просто выскочка, но я ошибался. Ты отродье дикой козы, ты…

Логор раздраженно перебил словоизлияния своего капитана:

— Хватит. Мне надоело. Успокойтесь оба.

Я успокоился, полностью. Удав по сравнению со мной был мятущимся вихрем. Я был спокойней столба, на который облокотился, и кинжала, который держал в руках. Я был камнем, гранитом, эмоции для которого немыслимы. Поэтому кивнул Логору, но молчать не стал. Опять. Назло врагам. Как всегда.

— На будущее — запомни, капитан. Я отродье своей матери. Только ее. И если ты о ней что-то плохое скажешь, я не буду с тобой спорить. Я тебя просто убью. Сразу. Насовсем. Без всяких глупых поединков и ритуалов. Ножом. Мечом. Мешком с дерьмом. Ушами Рорка, мне все равно. И тебе будет все равно…

Логор одним движением оказался возле меня, схватив за отвороты куртки, поднял в воздух и, бешено глядя мне в лицо, прошептал:

— Идиот. Тычто творишь? Еще одно слово, и я сам тебя на куски порву. И мне будет все равно, сколько раз ты меня спасал…

Все-таки не умел Логор таиться. И шептать не умел. Я удивлюсь, если то, что он мне сейчас прошептал, сейчас в самых дальних секретах не обсуждают.

— Не тяжело, сэр?

Мне было искренне интересно, но Логор не понял. Бросил меня как куль на землю и вернулся на свое место.

— Он мне угрожал!

— Запомни, Варин. Один раз я тебе объясню. Этому клоуну, — Глыба махнул в мою сторону. — Я должен. Не деньги. Не славу. Жизнь. Тебе я не должен ничего. Если он решит тебя убить, я ему набью морду. Но если ты попытаешься убить его, я тебя разорву голыми руками. Ты понял мою мысль?

Что-то было в глазах и голосе взбешенного командира, что посеревший Варин подался назад.

— Я жду ответа.

— Понял, я, понял, — Варин начинал приходить в себя. — Пусть живет. Но только сам его на руках носи.

— Это не все. Сейчас нет необходимости в четырех пехотных ротах. Нет столько солдат. Поэтому четвертая будет расформирована, людей надо распределить по трем оставшимся, и даже в них будет недокомплект. И еще. Капитан Нориан пока не в состоянии выполнять свои обязанности. До его выздоровления командовать первой ротой будет сержант Хоар. Я временно повышаю его до капитана.

Варин вскочил, возмущенно заорав:

— Ты не можешь. Ты не имеешь права. Только Высшие могут назначать на такие должности. Даже временно. Ты должен передать роту следующему по старшинству офицеру, то есть мне, или принять под свое личное командование.

— Я принял решение, капитан. Оно не обсуждается. На время марша командовать ротой будет Хоар. Он старший из сержантов. Он имеет необходимые навыки и качества. А тебя Варин, я предупредил…

Фольмар Яркий спускался с верхнего этажа башни Владыки по пологой лестнице, насчитывающей ровно семьсот и еще одну ступеньку. Лестница описывала витки над пропастью, кружилась ажурной лентой вокруг зияющего центрального провала, манила вниз и заставляла поежиться даже безудержно смелых, к которым Владыка Валлинора себя не относил. Но каждый день, делая ровно семьсот и еще один маленький шаг навстречу бездне, он переставал быть смертным Алифи и становился звенящей тетивой лука, стрелой, смотрящей в зрачок Бога. Потому что ступени — узкие и скользкие. Потому что перил нет. Потому что спасти не кому. Некоторые находят это состояние духа в центре битвы, большинство же не испытывают его никогда. Глупцы, они просто не спускались по лестнице Владыки Фольмара. И поэтому каждый день Владыка проходил этот путь до конца, в одиночестве, контролируя каждый шаг и размышляя о будущем. Это не так уж и сложно — идти под руку со смертью и думать о величии.

В этот раз взгляд привычно искал место для следующего шага, мозг вынужденно гасил посторонние эмоции, оставляя только холодный расчет и ощущение пропасти под ногами. Все было готово. Решения приняты. Ставки сделаны. Будущее ждало.

Шаг. Энгелар Хрустальный Родник, Владыка Куарана, образец и преграда. Слишком опытный, слишком мудрый, слишком старый. Видящий будущее мира в иных красках и под иным углом. Если все, что хочет этот старик, сбудется, привычный мир рухнет. Он — угроза, но он и возможность.

Шаг. Лорд Толариэль Встречающий Бурю, недалекий и чрезмерный во всем, за долгие годы обросший связями и влиянием в Ордене. Мечтающий о славе, грезящий троном Куарана. Добивающийся своих целей посулами, дарами, угрозами или шантажом, не останавливающийся не перед чем. И отряды Ордена уже маршируют дорогами Бабочки востока, и уже гнется корона Энгелара.

Шаг. Лорд Эллио Ревнитель Веры, умный, расчетливый, терпеливый. Союзник и будущий противник. Но союзник сейчас, а противник только потом. Ожидающий сигнала. И под Лордом Толариэлем уже шатается еще не завоеванный трон.

Шаг. Комоэн Черный Дрозд, Владыка Коморэна, молодой, сильный, горячий. Скорый на решения и расправу. Соперник, рассчитывающий на силу и воинскую славу больше, чем на хитрость и деньги. Опасный для врагов и вдвойне опасный для друзей. Его время придет, но будет поздно.

Шаг. Веллигар Мелкий Глоток, Владыка Тимаэля, почти нищий, почти разоренный, безнадежно пытающийся разжать когти, вцепившиеся в его горло. Смирившийся, принявший условия, все-таки получивший скидки.

Шаг. Аккуратно, с пятки на носок. Пауза, перевести дух, собраться с мыслями.

Шаг. Рорка на переправах Аюр накапливают мощь. Племена кура, боро, тиару. Но главное — шарги. Их много, намного больше измотанных отрядов Куарана, и близится время катастрофы, когда орды исконных врагов потоком хлынут по дорогам Союза.

Шаг. И отряды Ордена вынужденно минуют Куаран и выдвигаются к переправам. Потому что иначе — нельзя. Потому что иначе Рорка не остановить. Это — важнее. И нужно спешить.

Шаг. И войска Тимаэля перешли границу Куарана, потому что отрядов Ордена надолго не хватит, потому что на переправах шарги. Это не столь большая сила, но для потрепанного Куарана и это — помощь.

Шаг. Сотня рыцарей света и много денег, отправленные в Коморэн. Нет, не так. Много денег и всего сотня рыцарей, а Черный дрозд уже выступил в поход. Юг содрогнется от поступи его армии, а значит не содрогнется восток. Поход долгий, шарги сильны, легко не будет. Чем дальше основные силы Союза от Валлинора, тем больше возможностей, тем меньше риски.

Шаг. И войска Валлинора уже готовы. И они тоже выступили в поход. Только до переправ через реку Аюр им нет никакого дела. И до армии Черного Дрозда тоже. У них своя цель. Потому что пора.

Все готово. Решения приняты. Ставки сделаны. Будущее ждет.

Сегодня Вождь Клана Заката был весел. Бывают такие дни, когда вроде бы ничего не происходит, а настроение — хорошее. Была бы битва — другое дело — вихрь смерти никого не может оставить безразличным. Демон Ту протягивает свою холодную руку и кто-то, только что живший, чего-то желавший, кого-то ненавидивший, перестает жить. Может быть этот кто-то — твой враг? Или твой друг? Или, может быть, это ты сам не заметил, как жалкую жизнь променял на почетную смерть? Битва — это всегда игра, где ставка — жизнь и награда — жизнь, только чужая. Кровь врага будоражит воображение, плач и мольбы побежденных тешат слух. Битва — это всегда весело.

Сегодня Мер То был доволен наперекор погоде. Был бы дождь — другое дело. Кого может оставить равнодушным вид ливня, потоками воды смывающего пыль и грязь с этого никчемного мира? Дождь — это бесценный дар, который Демон Ро выжимает из тощего вымени Неба. Мер То обожал дождь — мокрые штаны, липнущие к телу, упругие струи воды, ласкающие суровое лицо, тучи, крадущие мгновения засранца Дня в угоду старушке Ночи.

Сегодня Мер То был доволен, хотя почти не принимал участие в подготовке к штурму. Зачем? Это делал за него Шин То Карраш-го, его второй сын, его любимец и его надежда на достойную смену. Когда придет время Мер То пожать тощий мосел Демона Ту, и наследники начнут смертельный бой за его место, когда все против всех, пока не останется только один — пусть именно Шин То второй повременит менять жизнь на смерть. А младший? Пылкий, горячий, страстный, умеющий отлично сидеть в седле и мчаться как ветер, управляться с пятью видами оружия и убивать не хуже Тун Хара. Он презирал любить и любил презирать, но, увы, он напрочь не умел ненавидеть. А еще думать. Нет, Шин То Карраш-го будет лучшим Вождем.

Глава 21. День шестьдесят пятый. Неделя отличного самочувствия

Надоело думать? Не думай, умри довольным.

Мор. Избранные цитаты. Глава «Диалоги».
К местечку Лорры мы вышли к вечеру следующего дня. Это было толи достаточно крупное селение, толи небольшой городок в пару сотен дворов, обнесенный добротным высоким частоколом. Еще не полноценная крепостная стена, но уже и не просто изгородь. Лорры были не первым поселением, встреченным нами на правом берегу. Вблизи Аюр их было достаточно много. Одинаково безлюдных, заброшенных, разграбленных, со следами пожаров, бесчинств и вандализма. Те поселения были заброшены уже давно, и сказать, сколько времени они так стоят, не представлялось возможным. Месяц? Год? Несколько лет? Лорры также встретили нас распахнутыми воротами, безлюдными улочками и пустыми окнами домов. Однако на этом все сходство заканчивалось. Лорры не грабили, не завоевывали и не жгли. Улицы были безлюдны, но аккуратны, на небольших клумбах перед домами цвели небольшие хризантемы и неизвестные мне кустарники, а за домами на длинных грядах не так давно еще спел урожай. Двери были наглухо заколочены, ставни также забиты. Складывалось ощущение, что люди и Алифи покинули город, по меньшей мере, собираясь сюда вернуться. Похоже, именно война сняла население этого городка с насиженных мест.

Решившись остановиться здесь на ночлег, закрыли ворота, кое-как заделали несколько брешей в частоколе. Охранять такую большую территорию сложнее, но зато в условиях узких улиц обороняться от маневренных шаргов было бы легче. По предложению Меченого вскрыли не первый и даже не второй ряд домов, где-то сбив засовы, а кое-где и просто выломав двери. Внутри строений было пусто, но утварь и хозяйственный инвентарь никто с собой увозить не стал.

Осмотрев все хоромы, Логор приказал обживаться, заселяться и устраиваться на сутки. Эти сутки должны были дать тяжелораненым хотя бы призрачную надежду, да и всем остальным отдых был крайне необходим. Здесь было теплое капитальное жилье, вместо продуваемых шатров и палаток. Колодезная вода и возможность нормально вымыться. Да и спать в кои-то веки предстояло в нормальных постелях. Хотя здесь я уже слегка приукрасил. Постелей тут не было, а назвать местные лежанки да полати удобными язык не поворачивался. Но и они были однозначно удобнее земли.

Длинное двухэтажное белое здание, стоявшее в центре поселка, обошли стороной. Здесь жили Алифи, вызывавшие у местных вояк почти богоподобный трепет. Конечно, их же не возили мордой по земле, не обещали замуровать заживо, да и вообще с детства воспитывали исключительно в ласке и заботе. Я с сожалением прошел мимо. Что-то подсказывало мне, что и полати здесь менее жесткие и в целом условия более комфортные. Однако зайти внутрь не рискнул. Кое-кто меня чуть не расписал под хохлому только за то, что я выпил без должного уважения к Высшим. Что с ними стало бы при виде меня, выламывающего двери в покои Алифи? Я думаю, икотой тут дело бы не обошлось. По крайней мере, икали бы они уже на моих торжественных похоронах. Поэтому я прошел мимо, но бандитская мысль забралась-таки мне в голову, и быстро выкурить ее оттуда не получалось.

Хотелось посмотреть, хоть краем глаза. Без свидетелей. Прикоснуться к тайне этого мира. Желание понять происходящее — единственное живое чувство, остававшееся в моем распоряжении. Ведь странностей за это время накопилось. И приняв решение вечером все-таки разложить по полкам полученный за это время багаж знаний, я поддался обилию текущих проблем. Разместить солдат, подобрать жилье, расставить караулы. Сходить на перевязку, попутно пожевать вызывающий жуткую изжогу лист Лилина. Доложиться Логору. В очередной раз пацапаться с Варином, в этот раз из-за выбранных ротой домов. Дела накатывали сплошной полосой, пока я просто не плюнул, не вызвал сержантов своей роты и не поставил перед ними задачи. После чего ушел в выбранную хибарку и с головой окунулся в размышления.

Дом был небольшим, добротным, аккуратным, с простой деревянной мебелью внутри и увядшими цветами на клумбе снаружи. Чем приглянулся мне этот домик, было трудно сказать. Рядом стояли строения и побольше, и покрасивее, и побогаче. Здесь же простой квадрат — три небольших комнаты и кухонька, без всяких изысков в виде коридоров. Но что-то в нем было, что-то вызывавшее отклик в душе. Отсутствие стремления небогатых хозяев пыжиться, пытаясь переплюнуть других, или, наоборот, махнуть рукой, забросив все. Этот дом, в отличии от многих, куда я распределил солдат, имел свою атмосферу. И даже то, что хозяев давно нет, ничего не меняло. Я очень старался не нарушить своим кратковременным присутствием эту ауру настоящего жилья. Поэтому я аккуратно прошел в комнату, где жильцы, видимо, обедали, сел во главе стола, не приказав растопить печь и не зажигая лампы, и задумался. В полутьме. В чужом доме.

Что-то не сходилось в датском королевстве. Противоречий накопилось столько, что оставлять их без внимания было уже невозможно. Да и глядя на последние события, можно просто не дожить до следующей возможности поразмышлять.

Как могло оказаться в чужом мире знакомое расположение звезд? Ночью, глядя на них, так легко было поверить, что ничего не происходит, что ты где-то на природе. Что осталось вернуться в город, зайти в магазин по пути домой, а потом, уже в квартире включить любимую музыку, сбросить на ридер интересную книгу и погрузиться в блуждания по иным мирам. Последнее время такое чувство сопровождалось острыми приступами ностальгии, и поэтому я старался смотреть на ночное небо как можно реже.

Если логически мыслить… Хотя можно ли вообще логически мыслить, находясь на ПМЖ в дурдоме, причем в самой неадекватной его палате — для буйнопомешанных, махающих костылями и то и дело норовящих прибить, чтобы освободилась койка. Но если все же подумать логически, то знакомое небо неопровержимо свидетельствовало о том, что это мой мир. Земля. Причем северное полушарие, поскольку вид ночного неба в южном совершенно иной, и мне он неизвестен. Но этого не могло быть. Я не узнавал не только обе господствующих в этом мире расы, но и многие растения, часть встреченных ранее животных. Какие нафиг синие одуванчики, Лилины, или единороги? В то же время, часть из них были вполне обычными, особенно здесь, на южном берегу Аюр.

Прошлое-будущее? Глупость. Только наш отряд наследил так, что потомки выкопали бы много интересных сюрпризов и сформулировали бы сонм научных теорий. А сколько таких отрядов вокруг? Да и на постапокалипсис происходящее походило мало. Получалось, что как бы Земля, да как бы и не совсем. Этакая «почти Земля».

Какие альтернативы? В концепцию параллельных вселенных верилось не очень, но происходящее это объяснило бы лучше. Ну, допустим. Есть Земля, где Волк съел Красную шапочку вместе с бабушкой, и есть мир, где Красная шапочка съела Волка, до этого позавтракавшего бабушкой. И мир, где бабуля съела Волка и наорала на Красную шапочку, что принесла пирожки слишком поздно, потому как пришлось есть мясо без хлеба. И мир, где Волк вместе с дамами устроили веселые танцы с бубнами, нажрались водки и вместе схарчили пирожки. И тогда миров таких, как иголок в хвойном лесу. И с каждым вздохом их количество удваивается. Поскольку мог вдохнуть, а мог уже не вдохнуть. Бред? Бред. А что не бред?

Допустим, миры ветвятся не всегда. Например, кто такие эти Шапочка с Волком, чтобы из-за них возникла параллельный мир? Никто. И поэтому во всех мирах Волк будет отвечать про уши и зубы и обедать внучкой. А потом бабка с внучкой будут вытирать ноги о выпотрошенного Волка. И везде без шансов для последнего. Но если миры возникают не всегда, то когда они могут возникнуть? Если соблюдаются какие-то условия? Сидя на самопальной табуретке в темноте чужого дома представлялось сомнительным понять суть таких условий. Но если предполагать, в качестве гипотезы…

Кажется очевидным, что должен быть колоссальный поток энергии, разбивающий единую реальность на ряд альтернатив. Например, упал гигантский метеорит и запустил цепочку вероятностных событий, и миры разветвились. А дальше они развиваются параллельно, но накапливаются расхождения. Например, в этом мире первый человек разумный на охоте подвернул ногу и принял решение вернуться к стоянке и продержался день на кореньях. Чем и подтвердил свою разумность. А в том рискнул и продолжил охоту с травмой, чем принес массу положительных эмоций какому-нибудь пещерному льву, и поставил крест на истории человечества.

Допустим. Но тогда есть только одно явное отличие этого мира, от привычного мне. Животные и растения? Ерунда. В одном мире Тузик прибежал первым к течной Жучке, а в другом Бобик успел раньше. И выросли волки не большие и лохматые, а мелкие и плешивые. За тысячелетия таких отклонений насобираться должно более чем достаточно для появления незнакомых видов и разновидностей. Да и люди чего-то выводили, старались. Чем нелюди хуже? Единственное действительно кардинальное отличие — Алифи с Рорка. Отличия, которые при всем желании не объяснишь Бобиками и Тузиками. Итак, в отличиях — господствующие расы. А в условиях — колоссальная масса энергии.

Не понравилась мне такая умозрительная конструкция. Совсем. Но совпадение вряд ли было случайным. Ладно, продолжим.

Магия. Которую я видел. Даже попользоваться получилось. А потом все, как будто приснилось. Да, кстати, это второе кардинальное отличие этого мира. Потому как в прежнем магия была только в книгах. Что мне о ней известно? Что обладают ей только Высшие. Да еще, судя по битве у переправы, некие таинственные шаманы Рорка. То есть опять-таки господствующие расы. А люди не могут. Правда, за исключением меня, что и вызвало такое удивление у Глыбы. И то, в моем случае владение получается скорее номинальное, одноразовое.

Что-то в этом было, какая-то взаимосвязь. Попробуем иначе. Что во мне особого по сравнению с остальными здешними людьми? Способ появления в этом мире. Все появлялись с помощью матери, а я с помощью ритуала. Выдернут из другого мира. Наверное, для этого понадобились определенные силы. И судя по вниманию, которое нам первоначально уделялось — немалые. Еще одно совпадение? А если сопоставить?

Алифи здесь чужие, появились посредством какого-то катаклизма и видят магию. Я — все то же, только все в намного меньшей степени. Параллели настораживали. Ладно, учтем и продолжим дальше.

Люди. У нас за несколько тысяч лет человечество прошло путь от первого поселения до съемок Гарри Поттера, причем без всякой помощи великих и благословенных. Здесь с их помощью застряли где-то между античностью и средними веками, чем изрядно подпортили мое времяпровождение. Причем застряли без вариантов. Почему? В моем мире люди расселились повсеместно, создали множество цивилизаций, но именно европейская культура обеспечила качественный технологический рывок. После многих сотен лет упадка времен раннего Средневековья, несмотря на догматы церкви и карающую длань Инквизиции появился феномен Возрождения. Похоже здесь не могло быть такого феномена. Не было у людей здесь собственной славной истории и возможностей самостоятельного развития — тоже не было. Для Рорка люди — скот, а еще чаще — опасные животные, а потому подлежат уничтожению. Для Алифи — средство решения собственных проблем, демографических в частности. Слуги, подопытные кролики. Ни тем, ни другим люди не нужны как самостоятельная сила и, похоже, в этом отношении непримиримые враги придерживаются схожих позиций. Так что получается, шансов нет? Но Земля большая. Может быть, где-то все-таки есть и человеческие цивилизации? Но этот вопрос на данный момент не имеет ответа, так задел для размышлений и поисков в будущем. Если будет оно, это будущее.

Еще. Если это аналог Земли, то где мы находимся? Понятно, что точного соответствия не будет. Могло измениться все. В наибольшей степени доверять можно было бы очертаниям береговой линии, но точной карты всех территорий, где живут Алифи, нет. А есть небольшой фрагмент карты у Логора. Что там есть? Города? Могли возникнуть где угодно, благоприятных мест возле рек, перевалов, удобных гаваней — полно. Ориентироваться на них бессмысленно. Горы — были бы неплохим ориентиром, но где их увидеть-то? Реки? Мелкие могли сто раз найти новые русла, да и не помню я их достаточно хорошо, чтобы с уверенностью идентифицировать. Остается один признак. Аюр. Великая Река, тянущаяся на многие лиги, широкая и полноводная.

Хорошо, можно попробовать. Северное полушарие. Великая река, протекающая, преимущественно с северо-запада на юго-восток. Понятно, что русло могло измениться, да и хозяйственная деятельность существенно влияет. У нас даже в средневековье населения было в разы больше, чем здесь — никто таким жестким геноцидом с одной стороны и контролем рождаемости с другой не занимался. Соответственно и воды для сельскохозяйственных нужд забиралось намного больше. С другой стороны, здесь Алифи активно используют заболачивание и подтопление как способ укрепления своих оборонительных линий. Русло не показатель, но вот направление — другое дело. Даже в Советском Союзе реки не смогли повернуть вспять. Думаем дальше.

Сибирские реки текут в основном с юга на север. Не подходят, да и не похоже все окружающее на мое представление о Сибири. Я здесь видел преимущественно лиственные растения, например. Да и восточных черт лица в здешних жителях не угадывается. Мимо.

Дальний Восток. Амур? Там, вроде, горы. А здесь скорее небольшие возвышенности, и опять же — флора, фауна, физиология. Китайские реки? Они вроде желтые. Да и не опознаю я их. Но главное, климат и растительность иные. А я тут привычные клены да осины периодически наблюдаю. Так что, похоже, тоже мимо. Индийские реки туда же.

Арабские? Песков тут тоже нет и не слышал о них в разговорах. Здесь преимущественно леса. Мимо.

Волга? Течет с севера на юг. Днепр — тоже. Хотя… там вроде есть легкий уклон на восток. Может быть, хотя и не похоже.

Европейские? А что там из больших-то рек течет? Часть на север, часть на запад. Единственное… Дунай? Вроде, направление схожее. Сначала, помнится, течет в Альпах, где-то в Австрии. Потом Буда с Пештом, которые монголы брали. Потом, видимо, Сербия-Румыния-Украина-Молдова. Или без Украины? Не столь важно. Такой вариант неплохо объяснил бы знакомые клены-осины. Да и европеоидные черты лиц — тоже. Оставим как рабочий вариант.

Американские реки? Миссисипи с Миссури? Ничего про них толком не знаю, поэтому пусть будет Дунай. Так скажем, волевым решением… Или Днепр.

Додумать не дал вломившийся ко мне Меченый.

— Слышь, сержант, спишь ты тут, что ли? В темноте. Ладно, спи себе дальше, но недолго. Я на минуту, зашел сказать, что командир Круг скоро соберет.

Я был недоволен, но ругаться с капитаном лучников не хотел.

— И с каких пор у нас гонцами капитаны?

Меченый усмехнулся, прикрыл входную дверь, вернулся в комнату и без приглашения подсел к столу.

— У Высших, говоришь, учился? А по виду не скажешь. Ладно, повод мне нужен был. Хотел я с тобой наедине потолковать. А главное совет дать. Хороший, плохих не даю. И заметь — бесплатный.

— Бесплатный, это здорово, а то с деньгами у меня туго пока.

— С ними у многих туго, но не о том говорить будем. Ты бы поостерегся. Варин, конечно, то еще дурило, но он может быть и решителен, и хитер. И он зол. Очень зол. На кого, я думаю, пояснять не надо? Он опасный человек, хоть и балабол. Так что ты поаккуратнее по улицам-то ходи. Вдруг ветер ножик принесет? Или болт? Бывают тут у нас такие ветра. Да и во сне на копье не упади, ненароком.

Интересный вариант. Это меня что, о покушении предупреждают? Наконец-то. Друзей еще нет, но врагов уже не счесть. Значит, здешняя жизнь уже удалась.

— Спасибо за то, что предупредил. Только что-то не верится мне, что Варин вот так, из-за угла будет…

— Будет, не будет — это мне неизвестно. Но может. Он — может. И думаю — хочет. Они с Ровахо — друзья. Были. А тут ты, живой. Идея, насчет его роты в арьергарде чья была, напомнить? Вот и делай выводы. Может быть, к тебе пару человечков приставить? У лучников-то глаз надежный.

— У меня и своя рота есть уже. Человечков я и сам могу найти.

Меченый подался ко мне:

— Размечтался. Это не твоя рота. Пока жив Нориан — это его люди и только его. А твоих людей в этом отряде совсем нет. Да и тебе не сильный, тебе зоркий человечек нужен. Думай, сержант, думай.

Согласиться с предложением? И быть обязанным? Хотя, для меня нынешнего любое обязательство — не повод.

— А скажи-ка мне, капитан, что тебя на такую заботу подтолкнуло? Если не секрет, конечно.

Как всякий уважающий себя конспиролог, я не верил в любовь с первого взгляда, дружбу с первого рукопожатия и бескорыстные поступки. Меченый оказался готов к такому вопросу.

— Что подтолкнуло? Мозги. И привычка смотреть дальше собственного носа. Ты, конечно, странный малый. Но полезный. И сейчас это главное.

Не договаривал он что-то. Надо же, полезный. Комплимент, что ли?

— Полезных много. Или это у тебя стандартная услуга — людей на охрану отряжать?

Меченый вновь усмехнулся.

— Нет, услуга не стандартная. Особая. А насчет того, что полезных много, ты не прав. Польза она разная может быть. У тебя голова работает, а это у нас нечасто бывает. Но главное в другом. Голова и голова. Одной больше, другой меньше. Посмотри вокруг, вспомни, как мы шаргам задницы надрали? Ничего чудного не вспоминается?

— И что чудное должно вспоминаться?

— Страх. Не было страха. Ты просто в армии мало времени, не понимаешь. Человек, он от природы труслив. Почему в каждом отряде командир — Высший? Потому что в присутствии Высшего люди становятся храбрее, отчаяннее. Один и тот же человечек в присутствии Высшего — герой, а стоит Высшему уйти и все, трусливое животное. Понимаешь? Даже сержанты. Даже офицеры. Пусть не все, но многие. Самое смешное, Высшему достаточно в сторонке постоять, лечь поспать, неважно. Отряды без Высших обречены. Их гложет страх. В бою они мыслят только о бегстве, о спасении. И Высший нужен, чтобы вселить уверенность. Знаешь, сколько битв так было проиграно? Рорка знают об этом и в любом бою пытаются сначала выбить Высших, а потом людей как баранов можно перерезать. Наш поход был с самого начала безнадежен. До первого боя, причем не важно, пять сотен Рорка, или пять десятков. Потому что они шарги и им не ведом страх. Потому что мы люди, с нами нет Высшего, а значит страх нами правит. И так было всегда. Понимаешь?

Он втолковывал мне это как ребенку, тщательно разжевывая и перетирая.

— Ничего я, дружище, не понимаю. Я видел то, что я видел. Я видел трусов, но большинство солдат были достаточно смелы, и шаргов погибло намного больше, в том числе и поэтому.

— Вот именно. Я о том и толкую — страха не было. А должен был быть. Всегда был. Я по своим человечкам вижу, да я и сам чувствую. Уверенность. Даже безразличие к смерти. Как будто Высшие рядом. Только нет их. А дальше думай. Говорят, вы с Логором с переправ вернулись?

Меня несколько смутила резкая смена темы, но конспирация уже давно полетела к черту, поэтому я уклончиво согласился.

— Допустим.

— Что допустим? Там всех Высших перебили, а люди не побежали. Могло такое быть? Не могло, но было. Вот и суди сам. Вы с Глыбой были там, вы с ним и здесь. И солдат как подменили.

Я обалдело посмотрел в уже смутно различимые глаза Меченого. На улице стемнело, и я отчего-то подумал, что не могу вспомнить, какого они цвета.

— Ну, хорошо. Ты намекаешь, что Глыба так на подчиненных действует? Я не знал. Но это же отлично. Хотя я никакого воздействия не ощущаю.

— Дурак ты, сержант. Глыбу я уже вечность знаю. Неужели я бы за столько лет за ним таких талантов не увидел? Нет, он нормальный командир, лучше меня. Но он всего лишь человек.

Я начинал сознавать, еще не все, еще какие-то обрывки картины, но эти обрывки уже стремились занять свои места в моем понимании этого мира. И если сначала происходящее напоминало мне скорее жуткий калейдоскоп, фантасмагорию, то сейчас стал проявляться четкий рисунок. Еще одно мое сходство с Алифи. Но я не Высший. И все же люди, пусть неосознанно, но чувствуют. А если это действительно так, если само присутствие Высшего оказывает положительное влияние на людей? А без этого присутствия люди неспособны полноценно противостоять Рорка? Почему? Кто его знает?

И не может ли быть так, что призвание столь разных людей как Ник, Ин и я лишь эксперимент? И направлен он на то, чтоб доказать — не имеет разницы кого призывать, любой призванный просто своим присутствием укрепляет боевой дух людей. И тогда все что я делаю — не имеет значения, потому что я все равно каждым шагом подтверждаю справедливость гипотезы и успешность эксперимента.

— Знаешь, ты меня заинтриговал. Если ты не против, я бы побеседовал с тобой на эту тему, скажем еще и завтра. А пока, я буду рад видеть твоих ребят. Только давай тоже завтра, ладно? Вот с самого утра и присылай своих богатырей. А сейчас пошли, а то командир заждался уже…

Третий день мир дрожал под бой сотен барабанов. Задающие ритм дунбархи, вырезанные из цельных кусков священного дерева Иргит и покрытые выделанной кожей трехмесячного ягненка. Глухие удары деревянных давулов, больших и оглушительных. Сотрясающий землю рев огромных котлов нагхусов, притороченных к спинам быков. И взрывающий мозг, разбивающий саму ткань бытия бой дубовых ламбурханов, обтянутых кожей козлов. Обязательно горных. И обязательно белых. Один ритм. Одна бесконечная последовательность. Утром. Днем. Вечером. Ночью. Утром. И снова. И снова. Нет ни мгновения перерыва. Ни секунды паузы.

Сначала было тревожно. Алифи хмурились и готовились к штурму. Люди точили оружие, натягивали кольчуги. Но время шло, тревога проходила, появлялся интерес. Насколько барабанщиков хватит? Солнце покатилось от зенита к закату, а мир все также сотрясался в конвульсиях. Все тот же ритм. Все та же последовательность. Без пауз. Без изменений. На какое-то короткое время стало смешно. Если здесь так бьет по ушам, то как же еще живы Рорка в своем собственном лагере? Короткая вспышка веселья прошла, и остались досада и раздражение. Уши болели. Головы раскалывались и не помогали ни лечебные настои, ни привычные медитации.

Ночь не принесла облегчения. Не было никого в крепости, кто смог бы уснуть. К вечеру второго дня бешенство сквозило в глазах каждого. Алифи скрипели зубами. Люди бросались друг на друга. Злые. Бессильные сделать хоть что либо. Вторая ночь стала такой же бессонной, как и первая. Один дозорный упал со стены ночью. Один бросился вниз сам с первыми лучами солнца. В драке, завязавшейся ближе к обеду, был зарезан еще один. Двоих оставшихся в живых участников драки повесили ближе к вечеру. Под бой проклятых варварских барабанов.

Дождь давно прекратился, но черные тучи, бежавшие по небосклону, как нельзя больше подходили под царившее настроение. Ночью Карающие тайно покинули замок с тем, чтобы вернуться с пленниками. Допрос начали еще до первых лучей солнца, но только под вечер пленники стали давать информацию. Старый Рорка, считавшийся самой ценной добычей, откусил себе язык и умудрился захлебнуться собственной кровью. Оставшиеся двое знали мало, но даже этих знаний оказалось достаточно, чтобы окончательно испортить аппетит защитникам крепости.

Внизу стояли лагерями отряды трех племен Рорка. Безжалостные бойцы Беззубой Нагры — воинственной правительницы племени чиого. Рассказывали, что еще в молодости неудачливый поклонник в гневе кулаком выбил ей передние зубы. Трое мужчин тогда с огромным трудом смогли оттащить ее от парня, которому она осколками зубов перегрызла глотку. Поклонника спасли, так и появились Беззубая Награ и Немой Хагер, ее телохранитель и любовник. Не разлей вода пара. Безумные и непревзойденные по жестокости. Безумная воительница пообещала искупаться в бочке, наполненной кровью поверженных в замке Алифи. Немой Хагер ничего не обещал, но не возникало сомнений в том, кто будет сливать кровь в эту бочку.

Табархан, второй князь племени хува, знаменитых степных волков не был столь оригинален в своих желаниях, что не делало его менее опасным или менее решительным. Волки первыми примкнули к тогда еще мало кому известным шаргам, и с тех пор всегда были на острие ударов. Сильные, гордые, безудержные в бою. Почитающие смерть больше жизни, а славу больше богатства.

И, наконец, сами шарги, воины песка, защитники Дома. С каплей крови на коротких знаменах и презрением к врагу в темных глазах. Эти не тратили кровь на ванны, они просто пили кровь поверженных врагов. Каждая капля влаги — дороже золота.

Уже пятнадцать тысяч воинов Рорка, но должны подойти еще. Основные силы Клана заката еще в пути. Пятнадцать тысяч пленных людей, согнанных в лагеря неподалеку… Против высоких каменных стен и двух тысяч защитников. Боги Света и Тьмы уже рассаживались поудобнее, чтобы не пропустить столь захватывающее зрелище.

Требушеты Рорка стали выдвигать на позиции поздним вечером. Вереницы быков под непрекращающийся свист и удары кнутов с трудом тащили платформы с тяжелыми метательными орудиями к заранее подготовленным позициям. Почти три сотни шагов от каменных стен города. На небольшом холме, словно обрезанном со стороны Маинваллира острым ножом. Огромные рычаги — коромысла более десяти шагов длинной и многотонные противовесы не позволяли выполнить эту работу быстро, что дало возможность защитникам в течение несколько часов наблюдать все детали в лучах заходящего светила. Слишком далеко для прицельной стрельбы баллист и стрелометов крепости. Слишком близко, чтобы самим не бояться обстрела.

Когда на плечи стоявших на крепостных стенах людей опустилась темнота, в лагере Рорка послышались дикие крики. А потом были долгий скрип колес, поднимающих противовес в воздух, резкий стон отпущенных веревок, тяжелое уханье обрушившегося всей своей массой груза, и свист первого снаряда, устремившегося к крепости. И вопль обреченного человека, перекрывающий свист…

Бой барабанов горячил кровь и звал на битву. Бой барабанов отбивал минуты до будущей победы. Барабаны били на весь мир о величии шаргов. Потому что есть племена и Племена, есть народы и Народы. Так было, так есть и будет всегда.

Есть народы, живущие как все. У них тоже есть земли и обычаи, легенды и предания. У них свои герои и своя история. Они все похожи как яблоки, упавшие с одного дерева. Одно яблоко больше, другое меньше, это спелее, а это с червоточиной. От этого солнце не начинает вставать на закате, а звезды не исчезают с небосклона. Ну, не всем уготована великая история и особые события. Они не лучше и не хуже. Они просто как все. Шарги точно не из их числа.

Рожденные далеко на юге, предки Мер То кочевали в пустыне, жили и умирали среди песка под властью Солнца — лучшего друга и злейшего врага. Единственная надежда и уничтожающий все живое багровый глаз высоко в небе. Мир шаргов был огромен и ничтожен — пустыни бескрайни, но жить там негде. И предки жили так же, не признавая границ и преклоняясь перед Домом. Мир шаргов был красив и жесток. И предки ценили красоту, но были безжалостны к врагам.

Земля, на которой они жили, была баснословно богатой и чудовищно нищей. Россыпи драгоценных камней и минералов и ни капли влаги. И предки презирали богатство, но поклонялись воде. И многие века историю многих племен кроили по своей мерке жестокие воины, идущие в бой под странными стягами песочного цвета с карминовой каплей в центре полотнища. Песочного — под цвет мира, который для шаргов олицетворял Дом, с каплей воды — которая была самым большим богатством, бурого цвета — в знак памяти о плате и жертвах, отданных за это богатство.

Уже давно прошли те времена, остались лишь в историях и преданиях те земли и те годы, только шарги почти не изменились. Высокие, очень смуглые, упрямые, жестокие и не признающие никого. Берущие от жизни не по праву, а по желанию. Народ, для которого враги — ничто, расстояния — пыль, а время это дорога от одной победы к другой победе. Народ, самостоятельно пишущий свою судьбу и рвущий ткань чужой судьбы в клочья. И никакие стены, преграды, башни и враги не могли этого изменить.

Мер То слушал музыку барабанов и думал о Доме.

Глава 22. День шестьдесят пятый. Неделя отличного самочувствия. Продолжение

Бывают такие дни, когда любые попытки опустить руки заведомо обречены на неудачу.

Мор. Избранные цитаты. Глава «Откровения».
После Круга я пошел к своей роте, где и поужинал, вместе с сержантами и рядовым составом. Поговорили. Не то чтобы по душам, но и совсем натянутым разговор не был. Солдаты хотели двух вещей. Во-первых, добраться до Валенхарра, притом желательно не в крытой телеге (масло для сжигания трупов практически закончилось). А во-вторых, ждали выздоровления Нориана. Я с ними согласился в первом и искренне пожелал успехов их прежнему ротному, хотя и не верил в свою близкую отставку.

Потом, лежа в выбранном доме, слушал, как разводят караулы, благо, после смены должности с меня сняли и эту функцию. Потом смотрел в потолок и терзался желаниями. И главным было все-таки пойти и осмотреть дом Алифи. Уж к очень неоднозначным выводам я пришел, да и Меченый подбросил пищу для размышлений. Хотелось конкретики, но информации о Высших не хватало. А тут такой шанс. Вялая борьба с соблазном утянула меня в непродолжительный сон, но где-то к середине ночи я проснулся. Похоже, соблазны окончательно осадили крепость моего благоразумия и постепенно побеждали. Да и рука разболелась. Лечение, наверное, помогало, по крайней мере, рана не гноилась, но заживать должно было еще долго и мучительно. Поворочавшись, решил выйти на улицу.

Нет, я честно не собирался идти к дому Алифи. Как я узнал из бесед с Логором и своими солдатами, это было совсем небезопасно. Из такого визита можно было вообще не вернутся. Все собеседники были абсолютно убеждены, что жилье Высших в их отсутствие охраняют духи и призраки. Хотя может это одно и то же. И что эти сущности весьма недоброжелательно относятся к визитерам. Не то чтобы я был суеверен, но… Риск это хорошо, но похороны дешевле. Так что не собирался я туда идти.

И лишь оказавшись возле жилища Алифи, сообразил, куда привели ноги. Высокая живая изгородь, над которой в темноте виднелись контуры длинного двухэтажного здания. Широкий проход и дорожка, ведущая во двор. Видно было отвратительно, погода после нескольких дней передышки вновь начинала портиться — облака закрыли небо, но дождя еще не было. Было темно и безлюдно, соблазны пошли на последний штурм, и я, оглянувшись, пошел по дорожке к зданию. Глупое предположение, что обход строения может принести мне какую-то пользу, на тот момент показалось логичным, и я с головой окунулся в еще одну авантюру. Как будто предыдущих было мало.

Мероприятие было изначально безумным. Если заметят, как я взламываю жилище Высших — мне не жить. Если заметят, как я оттуда выхожу — мне тоже не жить. Если справедлива хотя бы малая толика из того, что мне рассказывали о домах Алифи — то лучше мне не жить по первым двум причинам.

Учитывая все вышеперечисленное, я поостерегся заходить через центральную дверь, а решил обойти здание, присмотреться. Присматриваясь, периодически кинжалом пробовал запоры узких окон на прочность. Долгое время поднять ни один из них не получалось. А когда один из шпингалетов поддался, оказалось, что ставню держат два, и до верхнего я со своей покалеченной рукой не достану. Плюнув, вернулся к входу, где и решил, что утро вечера мудренее. Нам тут еще одну ночь коротать, так что смогу вернуться следующей ночью — сказали остатки здравого смысла, и я развернулся на выход. Как бы не так. Жизнь в очередной раз выкинула коленце, а я в очередной раз убедился, что беда не ходит одна, поскольку в этот раз она вообще не пришла, а прилетела со скоростью сто метров в секунду.

Развернувшись на выход и твердо решив покинуть территорию дома с привидениями, я услышал шорох. Недалеко, метрах в пятидесяти, где-то возле прохода в живой изгороди. Перспектива попасться показалось реальной, и я сделал то, что на моем месте сделал бы каждый — сиганул в кусты, по направлению прочь от центрального входа.

Тетива арбалета щелкнула лишь с мгновенным опозданием. Доли секунды едва не стоили мне жизни. Еще в полете я почувствовал острое жало металлического арбалетного болта, который пронесся рядом со мной, оставив глубокую кровавую полосу на шее. Если бы я дернулся чуть-чуть раньше, или оказался чуть резвее — уже лежал бы в кровавой луже и цепенеющими пальцами пытался бы вытащить наконечник из горла. Стрелок не видел меня и ошибочно выстрелил в сторону, но именно эту сторону я и выбрал для своего идиотского прыжка. Вспышкой пронеслась мысль, что я в ловушке. У меня не было оружия, кроме небольшого кинжала, которым я пытался открыть окно. А стрелок, очевидно, уже взводит арбалет заново. И если первый раз он едва не попал лишь благодаря моему деятельному участию, то второй раз он едва ли промахнется. Слишком близко.

Что бы сделал в таком случае обыкновенный герой? Одним прыжком преодолел разделяющее нас пространство, лезвием кинжала отклонил летящий в него болт и большим пальцем левой ноги пробил бы стрелку сонную артерию в семнадцати местах? Причем, не снимая обуви? Наверное, хорошо быть настоящим героем. Совершать подвиги, как ходить на работу, каждый день с девяти до шести, с перерывом на обед и получать удовольствие от такой жизни. Увы. У меня не получилось стать героем, одним взмахом меча обращающим армии в бегство.

Что бы сделал нормальный человек в такой ситуации? Ломанулся бы на выход, в надежде затоптать не успевшего зарядить арбалет стрелка? Заорал бы в надежде привлечь внимание, плюнув на свое нахождение на запретной территории? Затаился бы, рассчитывая пересидеть арбалетчика? Не знаю. Когда я был нормальным, среднестатистическим человеком, таких ситуаций передо мной не возникало.

В тот же момент нормальным я уже не был, героем так и не стал, адреналин волной мчался по телу, и я, бросив тело по направлению к центральной двери жилища Алифи, уже изнутри со злорадством услышал, как стальной болт входит в податливую древесину дверной створки. Все-таки сбылось желание идиота. Мысль-вопрос о том, почему же дверь оказалась не заперта, и что бы я делал, если бы этого не произошло, навестила меня значительно позже.

Внутри было темно. Нет, не так. Внутри не было ни лучика, ни отблеска, ни пятнышка света. Кромешная тьма, в которой не видно ни зги. Даже руки, поднесенной к самому носу. Я боялся повернуться, чтобы не потерять направление двери, к которой стоял спиной. Где-то там остался незадачливый убийца. Не сомневаюсь, он подойдет ближе, займет удобную позицию ибудет ждать, по крайней мере, я бы сделал именно так. Открыть дверь — самоубийство.

Мне бы фонарь, факел, лампу, лучину, да хотя бы спичку. Что-нибудь, что даст возможность сориентироваться в незнакомом, ни разу не виденном помещении. Даже кругов в глазах и тех нет. Нащупав дверь впереди, потянул на себя — дохнуло волной теплого воздуха с тонами трав и специй. Странный запах для пустого помещения. Шагнул вперед, оставив за спиной тамбур, и вновь остановился. Как идти в абсолютной темноте? Этот вопрос требовал немедленного решения, поэтому я повернул вправо и двинулся вдоль стены, касаясь ее одной рукой, другую по-прежнему прижимая к телу.

Идея дойти до окон и открыть их изнутри показалась неплохим решением проблемы. И пусть на улице тоже было не слишком светло, тех крох света мне бы хватило, чтобы сориентироваться. Пальцы скользили по теплому покрытию стены. Точно не камень, может текстиль, может какой-то гобелен. Под ноги подвернулось кресло, и я едва не растянулся на полу. Судорожно взмахнув руками, устоял, но грохот упавшего кресла нарушил мертвую тишину, а вспышка боли в левом плече — концентрацию моего внимания. Звук прокатился по комнате, отразился от стен и вернулся ко мне обратно. Вместе с образами. Эхо здесь оказалось с большими странностями.

Просторная комната, больше похожая на современные квартиры-студии. В дальнем конце комнаты — еще одна дверь и лестница на второй этаж. Вместо окон — картины с видами горных пейзажей. Узкие, длинные, непривычного формата. Похоже, что именно они скрывали оконные проемы, которые я искал. Возле стен — кресла, с резными спинками и подлокотниками, цвет которых определить не удавалось. Вообще, в вспыхнувшей в мозгу картинке цвета были смазаны, как будто на палитру плеснули из помойного ведра. Вроде и оттенки разные, но выглядят одинаково. В центре помещения стоял огромный стол. Даже не стол, так, большая круглая штука несколько метров в диаметре, вырезанная из единого куска древесины. Сколько должно было быть лет дереву, чтобы у него был такой спил, я даже мысленно не мог представить. Тысячу? Две? Вокруг такого стола можно водить хороводы. На идеально гладкую поверхность стола была нанесена карта, с горами и реками, с морем где-то на юге и морем на западе.

Мне бы чуть больше времени, мне бы посмотреть, присмотреться. Так важно знать, где. Так важно убедиться, что ты не совсем сошел с ума. Нужен был хоть какое-то подтверждение умозрительным догадкам. Увы. Мгновение — недостаточный срок для любителей географии. Где же ты, моя фотографическая память? Почто ты бросила меня еще в младенчестве? Хоть плачь, близок локоть, да не укусишь. Вот карта, а не посмотришь. Хотя, может после, следующей ночью, экипированным по полной программе, теперь-то точно знаю, что идти стоит. Это если эту ночь переживу. Потому как прилетевший образ принес и еще одну деталь. Точнее три. Не столь внушительных размеров как стол, не столь красивых, как картины, не столь увлекательных, как карта. Но не менее важных. Вокруг стола стояло трое Алифи и в упор разглядывали непрошенного гостя. То есть меня.

Их не могло здесь быть. Это наваждение, морок. Образ развеялся также быстро, как и появился, но память сохранила детали. Ближний ко мне Алифи в странном костюме, широких шароварах и куцей куртке, с шапкой набекрень, был достаточно молод и не слишком массивен. Двое дальних — похожи как близнецы братья. Оба высоких, статных, сильных. Оба в облегающих черных одеждах и плащах. С черными полумасками на лицах. У обоих были открыты только горящие глаза с кошачьими зрачками.

Что надо сделать, когда вломился в чужой дом пограбить, а там мафия с пулеметом? Убежать? Куда? В полной темноте? Я успел отойти от двери на пять шагов, но с таким же успехом можно было бы уйти и на пять километров. Это огромное расстояние для слепца. Извиниться? Не подскажите, как пройти в библиотеку? Мол, хотел восхититься поэзией, да дверь перепутал?

Замешательство было секундным, после чего я сделал то, что уже выручало не раз. Поздоровался. Классическое «здрасьте» прозвучало очень даже к месту. По крайней мере, точно ничего не испортило, поскольку только тишина была мне ответом. Дурацкое чувство неуверенности в собственном здравомыслии. Стою в темноте, в заведомо, очевидно пустом доме, и по прихоти какого-то глюка здороваюсь со стенами. Кто сказал, что мне не почудилось? Кто сказал, что мне вообще не пора в палату для терзающихся судьбами мира?

Тишина, тьма, неуверенность в рассудке и острое чувство опасности. И это на фоне ужасов, услышанных мной о жилищах Алифи накануне. На всякий случай прижался к стене. Выставил ножик, потому как иного оружия я с собой не захватил. Не сформировалось еще такой привычки, даже на легкую прогулку ходить в доспехах и с копьем.

— А мы к вам с визитом, в домиках расположились, Рорка вот бьем помаленьку, — меня понесло, как уносило уже не раз до этого. — Слушайте, а что вы это тут одни? Пошли к нам, у нас и спирт есть. Песни споем, танцы станцуем. Мы слегка устали, но на радостях, почему б и не станцевать? Вы что предпочитаете? Только не вальс. И не танго. Я с мужчинами не танцую.

Монолог не прерывался, я нес полную ахинею, но чувствовал, что смерть близко. Кто-то смотрел в мои глаза. Так с интересом рассматривают незнакомую букашку, прежде, чем раздавить ее башмаком. Воображение рисовало картины, одна страшнее другой. В каждой из них меня резали, убивали, расчленяли и свежевали. Ножик показался слабой защитой, и я вообще засунул его за пояс. Бесстрашие? Беспомощность? Глупость?

Я смотрел во тьму, судорожно пытаясь увидеть угрозу, и не видел ничего. Образ. Мне нужно видеть.

— Слушайте, я все понимаю, но свет включить нельзя? А то темновато тут у вас, — слова, просто слова, произносимые без надежды что-либо изменить. Убедить себя, что все происходящее не более чем бред, не получалось.

В минуты стресса, под давлением страха, ответственности, захлестываемый адреналином, человек либо киснет, либо, наоборот, собирается. И это необратимый процесс. Если скис, все равно как, побежав, как заяц, или замерев, как мышь — все пропало. Без шансов. Если собрался — был заяц, стал лев. И подходить к такому страшно. У меня студенты так на экзаменах. Задашь одному вопрос, самый простой, так сказать для сугреву, а у того паника, переходящая во всеобщую амнезию. И все. Дальше с одинаковым успехом можно интересоваться хоть идеями Гегеля, хоть теорией относительности, хоть фамилией самого студента — одинаковый бессмысленный взгляд пустых глаз. Паника убивает память и готовность бороться. Есть и другие. У таких спросишь, и они вспомнят. То, что знают хорошо. То, что знают плохо. То, что вообще не знают. И даже то, чего вообще ни разу в глаза не видели и слыхом не слышали. И даже если вспомнят неправильно, все равно, два ставишь и восхищаешься.

Я нащупал опрокинутое кресло, с трудом одной рукой поставил обратно и сел, заложив ногу за ногу.

— Можно я сяду? — тот факт, что я сначала сел, а потом поинтересовался, уже был не в силах меня смутить. — Вы тоже присаживайтесь, а то мне даже неудобно.

Температура явственно понизилась. Словно в гипермаркете к витринам с мороженым мясом подошел. Стало не только темно и страшно, но еще и жутко холодно. Я передернул плечами и по наитию выбросил правую руку вперед, схватив что-то, тянувшееся ко мне.

Холод. Жуткий. Обжигающий. Рука взорвалась болью, словно пригоршню жидкого азота зачерпнул. Ни разу не пробовал, но должно быть ощущения похожие. Разжать пальцы не получилось…

Земля горела. Рорка прорвались за частокол и уже открывали ворота. Остались мгновения, и кипящая волна врагов захлестнет легкую преграду в лице трех оставшихся в живых Алифи и нескольких людей, задержавшихся с ними рядом. Что удержало последних? Храбрость, немыслимая для их племени? Страх, сковавший движения? Все они достойны только презрения и не имеет смысла тратить последние секунды жизни на мысли о них. Люди бежали, и даже присутствие Высших не могло их остановить. Ничего, справедливость есть, и они тоже умрут. Город окружен и обречен. Но умирать можно по-разному. Алифи оскалился и рывком натянул тетиву.

Тяжелая стрела, выпущенная из боевого лука, прошила двоих Рорка. Ни один из людей не смог бы даже наполовину натянуть тетиву этого страшного оружия, но время луков вышло, и Алифи без сожаления бросил лук под ноги. Немыслимое, невообразимое кощунство. Но cвет все видит, а других свидетелей не будет. Некому и некого будет укорять. Алифи сделал шаг к двоим собратьям, и они встали неправильным треугольником. Он в центре и двое оставшихся живыми Карающих по краям.

Здание за спиной рухнуло, расплескав огонь по земле и подняв тучу камней, пыли и пепла. Еще один штрих к картине конца света. Издав гортанный выдох, Виллар закрутил мельницу. Боевой меч не предназначен для таких цирковых упражнений, он достаточно тяжел, да и смещенный центр тяжести требовал повышенного внимания и концентрации. Но времени, чтобы устать у Алифи не было. И сомнений не было тоже. Первого противника он не стал убивать сам, лишь уклонился от выпада и резким движением руки оттолкнул его влево, где уже падал длинный узкий меч Карающего. Сейчас не время делить жертвы и считать головы. Второй Рорка удостоился единственного броска руки, и меч, верный друг и соратник, деливший все радости и печали, отправил душу Темного в объятия бездны.

Следующими оказались двое Рорка с кривыми саблями и страстным желанием рассчитаться. Его меч был длиннее, крепче, благороднее. Вращательное движение, развернувшее оружие первого, перешло в блок, остановивший выпад второго, и закончилось кистевым ударом, оборвавшего все желания одного из нападавших. Второй был быстр, и закончить все одним движением не получилось. Мгновенная атака, расстелившегося у земли Рорка едва не привела его к успеху, но Алифи был слишком опытен. Прыжок вверх и вперед, и колено вбивает переносицу врага в мозг, обрывая никчемную жизнь. И сразу шаг назад. Алифи с детства учатся биться в малых группах и чувствовать плечо друга. И новый противник, на этот раз сотник, в отличных доспехах, с большим кривым мечом и такими же кривыми ногами и зубами. Несмотря на явную привычку фехтовать верхом на лошади, это был опасный воин. И оружие было под стать, загнутый меч, расширяющийся в верхней части. Тяжелый клинок, подходящий больше для нанесения мощных рубящих ударов и отрубания голов на скаку, чем для показательных уроков фехтования. Алифи был более быстрым, более умелым и держал существенно более легкое оружие, основным преимуществом которого была скорость. Серия быстрых коротких кистевых ударов вынудила сотника сделать шаг назад, и Виллар получил мгновение для передышки. Вовремя. Слева вынырнул очередной Рорка, но в этот раз Алифи не стал отступать или уклоняться. Центр тяжести, сброшенный влево, быстрый разворот вокруг левой ноги, позволивший выбрать дистанцию. Уведя в сторону меч противника, Виллар вонзил стилет, зажатый в левой руке в незащищенное горло провалившегося вперед врага, и снова сделал шаг назад.

У каждого Алифи есть три имени. Первое определяют родители и мастер ритуалов, и хотя оно не является тайной, отражается в архивах и документах, произносится вслух всего дважды. В момент рождения и в момент смерти. В ритуале встречи и в ритуале прощания. Это имя определяет судьбу и никому не под силу повлиять на его выбор. Второе имя дает Владыка, и оно определяет образ. Именно это имя будет звучать в историях и легендах о свершениях и подвигах. Третье имя Алифи выбирает себе сам или с помощью мастера памяти. Третье имя определяет путь. Именно этим именем пользуются все.

Алифи любил свое третье имя — Виллар, резкое, как взмах меча, короткое, как движение отпускаемой тетивы. Но еще больше он был благодарен Владыке Беллора за свое второе имя. Огненная Вспышка — оно подходило к нему, как подходят ножны мечу, а именной меч лучшему воину. Он был огнем, он был так же яростен в битве, так же блестящ в ритуальных поединках, так же ярок в жизни. Да, он также не мог гореть долго, но в таких коротких схватках он был бесподобен и знал это.

Сотник Рорка вновь атаковал широкими размашистыми движениями, воздух загудел вокруг могучего клинка. Противник был физически очень силен и вкладывал в каждое движение всю свою мощь, не экономя, не боясь растратить впустую. Виллару пришлось уйти в глухую защиту, стараясь не столько блокировать, сколько отводить и менять траекторию ударов Рорка. Слепой мощи врага Алифи мог противопоставить великолепную пластику и чувство схватки. Недостатком тяжелого клинка является невозможность быстро погасить инерцию удара. Виллару понадобилось немного времени, чтобы поймать противника на неточности. Сотник не раскрылся, он был слишком опытен для этого, но инерция увела правое плечо вниз, и корпус сместился чуть больше положенного. Этого не хватило бы, чтобы успеть нанести разящий удар клинком, но настоящий воин всегда видит разные варианты победы. Стилет ястребом слетел с ладони левой руки и вошел в глазницу врага, заканчивая схватку и обрывая еще одну жизнь.

Стилета было по-настоящему жаль. Подарок к совершеннолетию, врученный отцом, Владыкой Беллора, был великолепно сбалансирован, что позволяло использовать его и для точечного последнего удара и в качестве метательного ножа. Замечательная ковка, редкий сплав. Но видит свет, сегодня эта жертва оправданна, и Виллар расстался с клинком, как чуть позже расстанется и с самой жизнью. Без колебаний.

Алифи единым слитным движением сдвинулись вправо, уходя с небольшого пятачка земли, усыпанного трупами и искалеченными телами врагов. Оставаться на прежнем месте становилось уже опасно. Некоторые из поверженных Рорка еще пытались, пусть умирая, но дотянуться до своих убийц. И вновь закружил водоворот схватки, и вновь чьи-то стекленеющие глаза, из которых ненависть уходит вместе с жизнью. И вновь меч пробивает чей-то кожаный доспех, срезает чью-то руку вместе с оружием, вяжет хитрое кружево смерти во имя света. И неожиданно круг врагов раздался, и стрела, пущенная в упор, прошила доспех принца. Увернуться было невозможно. Она должна была закончить схватку, но Виллар был Вспышкой, и он успел пусть частично, но среагировать на выстрел. Стрела застряла под левой ключицей, принеся жуткую боль и дикую радость, что еще не все. Последняя битва, которую некому будет воспеть. Последняя битва, сама ставшая прощальной песней. Песня, в которой Алифи пел оду своему мечу, своему искусству и своей смерти. Весь его небольшой запас магии был исчерпан еще во время начала штурма. Единственный маг Карающих остался прикрывать отступление принца еще три дня назад. Он дал им шанс выжить, но Виллар не жалел о неудаче. Виллар жалел только об одном. Слишком много он потратил сил раньше, когда он с неполным звеном Карающих прорывался из пылающего и гибнущего Беллора на север, и потом, когда они уходили от засад и пробивались сюда. В безвестный городок, наконец-то удостоившийся визита принца.

Алифи не чувствовал больше поддержки Карающих. Нет их за спиной? Они уже спели свою песню? Это неважно, Беллор жив, пока жив его Принц. И он прыгнул к расступающимся Рорка, как лев бросается на стаю гиен. Уйти с линии обстрела и сократить дистанцию, чтобы меч вошел в еще одно темное сердце. Виллар шел дальше и дарил смерть со щедростью, достойной Владыки.

Он всегда думал, что умирать будет холодно. Но смерть оказалась огнем, сжигающим все и вся. Беспощадным. Пламя проникло в тело, пламя охватило руку с мечом, останавливая удар. Пламя было…

Странные ощущения. Безумный сплав своих и чужих эмоций, казавшихся не менее близкими и реальными. Я, буквально вдавленный в кресло, пытался удержать одной рукой смертельную угрозу. И одновременно я мечтал дожать последнего врага, наваливаясь всем телом. Здесь я стремился выжить. Там я пытался убить тех, кто стремился выжить. Здесь правую руку, пронзенную холодом, рвала боль. Правая рука там горела в огне, но болела не меньше. И только левая рука в обоих случаях висела одинаковой плетью. Я рычал от боли и злости на себя здесь. Я рычал от боли и ярости перед лицом врага там. И звук, как и прежде, приносил образы.

Сквозь дым и пепел, сквозь огонь и злорадные лица Рорка проступали очертания незнакомой комнаты и испуганного человека в кресле, вцепившегося в мою руку.

Сквозь кромешный мрак проступали очертания огненного безумия, трупов под ногами и смертельно раненного, но не сдавшегося яростного Алифи, нависающего надо мной.

Кипящий в горячке боя мозг заполнило презрение. Человек. Они как тараканы. Грязные, подлые, трусливые, путающиеся под ногами, мешающие умереть.

Сжатый в тисках паники мозг, лихорадочно перебирающий варианты, пронзила ненависть. Алифи. Коварные, беспринципные, всемогущие и благословенные, мешающие жить.

— Урод… Ненавижу.

— Придурок… Ненавижу.

Кто сказал первое? Кто второе? Силы оставляли меня в обоих обличьях. Силы у меня, смертельно раненого, были уже на исходе. Силы у меня, безумно уставшего, тоже были невелики.

Ноги подогнулись неожиданно, и я рухнул под ноги врагу. Огонь опал и выпустил из своих объятий. Я откинулся на спинку кресла и, хрипя, перевел дух. Руку свела судорога, холод неохотно покидал скрюченные пальцы.

— Может, все-таки, поговорим? — перевести дух не получалось, воздуха не хватало, я жутко замерз.

— Призрак…, - выдохнула тьма.

— От призрака слышу, — ответил я ей. Рана на плече открылась, и кровь бежала по руке, по кисти, по пальцам и обильно орошала пол под ногами. — И ты это, свет-то включи.

Тишина была мне ответом.

— Слушай, Высший, ты там повторно не скончайся, ладно? — на всякий случай пощупал ногой пол неподалеку — пусто. — Вы что, уже сотню лет вот так, призраками подрабатываете?

Тишина. Как померещилось все.

— И как платят? Меня после смерти в компаньоны возьмете? Начальником по связям с общественностью. Я смогу. Точно знаю. Расширим бизнес, потом франшизу запустим. Как вам название — «Мор и духи»?

Нет ответа.

— Не нравится? Так и скажите. А все-таки зря вас вот так, сторожами. Можно было еще и веники в руки и вперед, работать.

— Уходи… — темнота все же принесла ответ.

— Прошу прощения, Высший. Поторопился я немного. Но вы давно тут попусту бродите, а мы только сегодня от Рорка отбивались. Четыреста ушей нарезали и это без единого Высшего. Так что может, не будем торопиться? И честное слово, сейчас пойду портьеры да картины срывать. Света дайте, хоть лучик. А лучше два.

Страшно уже не было. После пережитого, конкретно перегорел. Но сердце до сих пор стучало набатом, кровь все так же капала на пол, а пальцы правой руки еще чувствовали смертельный холод.

— Уходи… человек…

— Я бы рад, но не могу. Там за дверью меня убийца ждет. С арбалетом.

— Трус… Все вы трусы…

— Так ты лучше не обзывайся, ты рецепт какой посоветуй. Травку какую попить для храбрости?

Темнота стала отступать. Проступили контуры фигуры.

— Ты нарушил ритуал, человек. Слишком много крови. Слишком слабая защита. Я мог бы уничтожить тебя. Сейчас. Здесь.

— Мог бы, — согласился я. — Но не сделаешь этого. Почему?

— Ты ошибся, а я прозрел. Мой бой давно закончен, но враги живы. Пусть это внуки и правнуки моих врагов. Они живы и война продолжается, благодаря тебе я видел это. Но не поэтому я оставлю тебе жизнь. Я чувствовал то, что чувствуешь ты. Твою тоску. Твою решимость. Твою боль. И мне понятны твои стремления. Ты не мой враг. И я не трону тебя. Но не обольщайся, я не тронул бы мышь под ногой и мотылька, севшего мне на руку.

— Спасибо, я…

Фигура в смешном наряде бесцеремонно прервала меня.

— Я тебя не трону, но и помогать тебе не стану. Ты разбудил меня, но я хочу уйти снова. Уснуть. Я хочу вернуться в свой последний бой. Бесконечная схватка, что может быть достойнее? — Алифи говорил с вызовом, бросая слова так, словно я убеждал его не делать этого.

Я принял условия и отводимую мне роль.

— Это иллюзия. То, что я видел твоими глазами — это великий бой. Совершенный однажды — это подвиг. Совершаемый регулярно — рутина. Совершаемый изо дня в день — пародия. Смешной фарс. Ты не показался мне смешным, Высший.

— Я не смешон, я жалок. Это не жизнь, это иллюзия жизни. Я здесь, потому что меня призвали. Я стал талли, воином-стражем. Талли ничего не помнят. Ничего не видят и не понимают. Они живут в своем мире, где раз за разом проживают последний день своей жизни. Каждый, кто тревожит покой талли — враг.

Как-то невесело для меня это звучало. Потому как я-то уж совершенно точно потревожил покой. Но противопоставить что-либо этому талли я был не в состоянии.

— И что изменилось?

— Изменилось? Многое. Талли не видят жизни вокруг, они не понимают, что они призраки. Они счастливы в своем неведении. Я вижу и понимаю. Теперь. ты разрушил хрупкое равновесие между прошлым и настоящим. Не ты призвал меня, и ты не сможешь отпустить меня. Ты слишком ничтожен для такой задачи. Талли могут стать только те, над кем не провели обряд прощания, чья душа не ушла к свету. Погибшие, чье имя не было названо второй раз. Я видел твоими глазами битву с Рорка, я знаю, что с вами нет Алифи, который смог бы совершить такой обряд.

— Но как отнестись к тем, кто предпочел использовать тебя, а не отпустить? — мне казалось, что по отношению друг к другу Алифи все-таки более гуманны.

— Для того, чтобы провести такой обряд нужны все три имени павшего, а только опытные мастера ритуалов умеют видеть мир талли и разговаривать с ними. Да и ни тебе осуждать Высших, человек.

Я обдумал слова Алифи и сказал:

— У меня нет добрых чувств к твоему народу. Но ты прав, ты не мой враг. И поэтому я не буду смеяться над твоей судьбой. Но и помогать тебе не вижу причины. Мы в схожем положении и каждому из нас что-то нужно. Мне нужны ответы на вопросы. Тебе нужна помощь, которую я тебе оказать не в силах. Но я знаю твое имя, твою судьбу, могу передать информацию, необходимую для проведения ритуала. Я искренне верю, что ты заслужил свою дорогу к свету, принц. Я могу попробовать тебе помочь.

— В обмен на ответы? Есть ли что-нибудь в этом мире, что человек способен сделать бескорыстно?

— Родиться, Высший. Это мы делаем без всяких корыстных планов. Но ты не ответил, ты… согласен?

Карьера шла в гору, дела спорились, чего не бывало достаточно давно, но на душе Бравина было неспокойно. Происходило странное, при всем внешнем благополучии крепло ощущение, что все происходящее — неправильно. Что мир катится в бездну, а он, умный, рассудительный, настойчивый и в кои-то веки удачливый катится в бездну быстрее всех. Быстрее жирного и коварного Толариэля, напыщенного и чересчур педантичного Тимолла, быстрее постаревшего и оттого начавшего слишком часто ошибаться Владыки, даже быстрее глупого и трусливого Валлора. Да что говорить, последний крестьянин самого запущенного хутора направлялся к катастрофе медленнее него, Бравина, мастера заклинаний. Ощущение было нелепым, бессмысленным, но верить своим ощущениям мастер привык с детства. Катастрофа была близка, но пока жизнь шла своим чередом, судьба милостива бросала мелкие подачки под видом удачи, а окружающие смотрели на его успехи и завидовали.

Может все-таки рискнуть и погадать на камнях? На старых потертых булыжниках, намоленных за годы и столетия пребывания в храме света? Нет, нельзя, слишком неверный советчик и слишком невнятные предсказания.

Во дворце было непривычно пусто. Молчаливые стены, скорбное оружие, хмурые картины и тишина. Сначала куда-то исчезли радость, шутки и веселье. Алифи перестали шутить. Потом пропали удивленные возгласы и восклицания. Некому было удивляться, и нечему было уже удивлять. За удивлением прочь из дворца потянулись женские голоса и озорной топот детских ног. Их и раньше-то слышали нечасто, но теперь некому было приводить сюда своих отпрысков. Большинство тех, кто мог, уже отправили свои семьи подальше из прифронтового Куарана — в Валлинор, в Иллариэн, куда-нибудь. Без детей и женщин дворец осиротел, но бегство звуков из коробки молчаливых стен на этом не закончилось. Где звон оружия в главном зале? Его нет, потому что некому проводить ритуальные схватки — рыцари отправлялись на переправы или просто исчезали, растворялись в дымке событий. Пройдет время, прежде чем их шаги снова появятся в залах и коридорах дворца, и тогда у каждого появится самая веская причина, почему он должен был покинуть Куаран в тяжелое время. Так уже было. Так будет еще. Так бывает всегда. Люди трусливы, но и Алифи не стремятся умирать. Эпоха героев, наследников славы Комоэна давно прошла.

Не было и привычного тихого шарканья человеческих ног. Дворец опустел, и не было необходимости держать такой большой штат прислуги, а оставшиеся старались вообще не попадаться на глаза. Только стража, гвардейцы, да советники еще не покинули этих стен, но даже их становилось все меньше. Он сам отправил несколько рот гвардейцев туда, где они сейчас нужнее — к Аюр.

Энгелар стоял один возле высокого черного трона в огромном пустынном зале и слушал тишину. Тишина тоже бывает разной — задумчивой, таинственной, романтической или звенящей перед боем. Эта тишина была потерянной и унылой.

Может, стоило бросить эти проклятые стены и самому возглавить оборону? Окунуться с головой в боевые будни, высадки и контрудары? Ощутить себя самым важным звеном защиты Куарана?

Нет, пришло время других, более молодых, дерзких. Да и Куаран оставлять нельзя, иначе из него разбегутся последние жители, и останутся только люди. И то, только потому, что людям некуда бежать.

Куаран уже был в таком положении. Совсем недавно. Рорка тоже стояли на переправах, Рорка также рвались на север, но разбились о стену доблести и долга. Больше года племена пытались взломать защиту — сначала на берегах Аюр, потом, когда наступила зима, на линии болот и в предгорьях Кальта-рока. Тогда все было также, и все было иначе. Тогда страх и запустение не воцарились в стенах города, а Алифи ехали на юг к врагу, а не на запад к друзьям.

В этот раз на юг ушли те немногие, кому можно было доверять. Большинство тех, кому доверять нельзя, либо уже проехали по центральному тракту на запад, либо еще остались в столице, затаившись по своим поместьям и особнякам. И дочери, его надежды и его гордости рядом нет. И Бравин тоже пропал. Пусть им улыбнется удача. Хотя бы им.

Энгелар Хрустальный Родник, Владыка Куарана, медленно шел по гулким плитам, и ладонь привычно касалось теплой, шероховатой поверхности деревянных подлокотников, холодного металла окантовки, мягкой, приятной на ощупь оленьей кожи сидений, ледяного мрамора колонн. Почему-то это казалось важным.

Сегодня в шатре Вождя было непривычно тесно. Он собрал их всех, чужих вождей и своих офицеров, чтобы сказать последние слова и увидеть их глаза. Готовы ли? Верят ли? Хотят ли?

Князь хува был спокоен. Волк видел добычу и знал, что ей некуда бежать. Уверенность в победе придает силы, которой Табархану итак было не занимать. Хува опасны для врагов и это — хорошо. Есть на кого положиться.

Беззубая Награ была особенно мрачна. Глаза — иглы, впивающиеся в плоть не хуже крючьев палачей. Награ молчала, изредка кивая головой, и думала о своем. Любовник был еще мрачнее и еще тише. Гиенам было плевать на добычу, на победу, на честь и высокие цели. Чиого тоже опасны, только для друзей и это — здорово. Есть кому ответить за неудачу.

Тун Хар был сосредоточен. Хороший помощник, понимающий, смелый, способный задать неудобный вопрос и даже возразить. В меру. Возражающих сверх меры периодически вывешивали на корм падальщикам. Тун Хар надежен, и это нормально. Так и должно быть.

Шин То Карраш-го просто стоял в окружении других офицеров, просто смотрел своими холодными ничего не выражающими глазами, понять его эмоции было непросто. Кого-то это могло бесить, кого-то раздражать, Мер То это нравилось.

— Вы все знаете план. Князь, хува сделали отличную работу, пленники уже собраны и готовы. Сегодня — именно хува начнут бой. Первая кровь врага — за вами.

— Спасибо, Мер То, — Табархан склонил голову. — Это ценный дар.

— Я недоволен чиого, но бой прощает прошлые ошибки. Поэтому сегодня именно чиого пойдут на самый тяжелый участок. Вы любите хвастать, что купаетесь в крови врагов? Так залейте ею стены.

Тишина, и только злой взгляд высокой женщины напротив.

— Орео Хо, тебе, как всегда, самый опасный участок, — командир разведчиков Клана Заката только усмехнулся, дернув своей короткой косой и скосив взгляд на мрачных чиого. Пижон, наглец каких мало, но удачлив, как никто в этом мире. И безумно, непостижимо смел в бою. — Выжить там будет нельзя, но ты неоднократно показывал, как совершать невозможное. Удачной прогулки и помни, Демону Ту все равно где собирать свои жертвы — на стенах крепости или в мутной воде реки.

— Конечно.

Он был многословен, этот баловень судьбы, любимец удачи, он любил говорить и говорил, даже когда нужно было молчать, но только после боя. Всегда — после боя.

— Тун Хар?

— Да, Вождь.

— Твой резерв.

— Это честь, Вождь.

Тун Хара было жаль, он тоже рвался в битву, но он был нужен живым. Надежным, смелым и верным.

— Сын, ты возглавишь основной удар. От тебя зависит, как именно мы встретим завтрашнее утро.

Легкий кивок в ответ. Молодец. Он мог беречь помощников, но беречь своих сыновей Мер То не собирался. Будущий Вождь не может прятаться за спины своих воинов. Скоро.

Глава 23. День шестьдесят шестой. Неделя отличного самочувствия

Время — друг будущего и враг прошедшего.

Мор. Избранные цитаты. Глава «Парадоксы».
— Задавай свои вопросы, человек. И уж точно я не хочу знать, зачем тебе эти знания. Да и знания ли это? Не тешь себя надеждами, ты не узнаешь и тысячной доли этой истории, даже если я буду рассказывать тебе всю твою оставшуюся жизнь. Я приоткрою тебе лишь завесу правды, но даже в ней тебе будет непонятна большая часть. Я вообще не стал бы заниматься этим, но ты прав, бесконечная жизнь призрака утомляет. Спрашивай, человек и может быть, только может быть, ты увидишь след истины.

— Спрашивать? Ты считаешь, что дал мне разрешение, Высший? Что ж, я спрошу, а ты ответишь, а следы истины мы будем искать вместе. Вот я смотрю на вас, я слушаю вас, но при этом точно понимаю — вас не бывает. Алифи — сказка, миф, небылица. Вы не можете быть здесь. И все же вы есть. И поэтому первое, что я хочу спросить. Кто вы на самом деле?

— Мы — Алифи. Великий народ. Равные звездам. Мы — память. Мы — истина. Мы — путь. Мы — свет. Мы не познаем мир — мир это и есть мы. Какой еще ответ ты собирался услышать?

Алифи ответил спокойно, равнодушно, не изменив голоса, но стало понятно, что брошена кость. Как собаке, ничтожеству, животному. Таракану? Хотя зачем таракану кость. Так, крошка со стола. Но я терпелив, а ярость… будет еще время для ярости. Потом, после.

— Ты лжешь, принц — впервые фигура талли вздрогнула. — Я не знаю травы под своими ногами, но она не менее зеленая, чем та, к которой я привык. Я не знаю, этих животных, но у них такая же красная кровь как у меня. Я знаю солнце, луну, я узнаю звезды и созвездия у себя над головой. По ночам я вижу млечный путь и большую медведицу. А полярная звезда все так же способна указать направление на север. Это мой мир, или он очень похож на мой. Но я не знаю, что с ним стало и как в нем оказались вы? Поэтому я снова задам тебе этот же вопрос, Высший.

— Очень скоро ты тоже поймешь, как быстро падают листья с чахлого куста твоей жизни. Но сейчас я связан обещанием, которое для меня ценно. Поэтому я отвечу на твой вопрос. Это не твой мир, чтобы тебе не подсказывали твои ничтожные чувства. Ты жалок, ты не в состоянии почувствовать и малой доли красоты вокруг. Эту красоту создали мы. Но ты, как это не удивительно, прав. Мы зашли в гости в мир, в котором не оказалось хозяина. И не смогли его покинуть, поэтому мы здесь. Это было давно. Это время почти утонуло в омуте забвения, остались лишь немногие из тех, что согласны помнить. Многие тысячи лет назад Алифи и Рорка жили и сражались друг с другом на другой земле. Говорят, там было лиловым солнце и сиреневым небо, и как много я отдал бы за возможность увидеть это своими глазами. Увы. Сейчас это уж точно несбыточные мечты. Два континента. На одном создавали мир Алифи. На другом — уничтожали мир Рорка. Мы поклонялись жизни, а Рорка почитали смерть. Два мира — две правды. Одна участь. Солнце сгорало. Настали жуткие времена, огонь пожирал землю, погибало живое и разрушалось мертвое. Планета корчилась в судорогах, но ни Алифи, ни наши враги были неспособны найти выход. Говорят. Только говорят, что вокруг других звезд есть другие миры. Это знание утеряно в пучине времени. Но предания говорят о великом поиске пути. Слишком далеко, слишком долго. Выхода не было. И тогда Алифи и Рорка заключили великий договор. Знания — поровну. Жизнь — поровну. Смерть — поровну. Лучшие наши умы и умы наших врагов работали вместе, чтобы найти спасение для всех, или умереть вместе. Это был долгий путь, но решение было найдено. Человек, вселенная похожа на огромную луковицу. Где каждый мир — лишь один лист чешуи. Можно двигаться по листу в поиске лучшего места для жизни. А можно прорвать больной лист и перейти на здоровый, чтобы найти место для жизни там. Алифи создали идею. Рорка разработали метод. Алифи нашли точку выхода — мир, в котором можно было бы жить. Рорка же нашли точку входа, где ткань нашего мира была самой тонкой, единственное место, где ее можно прорвать. Алифи создали силу, а Рорка осуществили прорыв. Первая группа. Десять тысяч Алифи. Десять тысяч Рорка. Первая группа — чтобы стать форпостом, создать основу. Мы — потомки тех героев, кто прошел первыми, человек.

Талли перешел на высокий язык и понимать его стало сложно. Изменилась интонация — Алифи говорил, и слышался рокот воды под водопадом, рев ветра перед бурей, воображение бежало на эти звуки и виделся дремучий лес за спиной, бескрайняя степь впереди и две большие группы расходящиеся в разные стороны. Алифи, уходящие в лес. И Рорка, повернувшие в степь.

Я поневоле сглотнул. Видение захватывало, слова терялись в буйстве красок и казались ненужными.

— Ты видишь? — магия слова исчезла. Картинка пропала, и вместо нее передо мной вновь оказалась мгла и чуть проступающая фигура стража. — Но это невозможно. Абсолютно, совершенно невозможно.

— Глядя на тебя, я вот что скажу, Высший. Все невозможное возможно. Но ты не отвлекайся. Я не знаю, что я должен или не должен был видеть и как ты это делаешь, но тебе стоит продолжить, — голос мой не дрожал, но добиться этого было непросто.

Алифи покачал головой. — Ты странный, человек. Ты конечно дерзок, косноязычен и недалек, но может и есть шанс, только маленький шанс, что ты не безнадежен. Что же, для тебя будущее доступнее прошлого. Прошлое ушло безвозвратно, его не изменить. А вернуть, пережить снова, как видишь, тоже не лучшая идея. Память — лишь тонкая нить, соединяющая прошлое с нами. А будущему еще предстоит стать настоящим, его можно встретить, им можно насладиться, нужно только ждать.

Фигура оказалась очень близко, вновь на расстоянии вытянутой руки. Но делать это я поостерегся, рука еще помнила ледяное прикосновение.

— Они разошлись. Перед ними был новый мир, полный тайн и новых возможностей. Мир — загадка, мир — надежда, новый дом. У них была цель и у них были ожидания. Правда в том, человек, что больше не прошел никто. Ни через день, ни через год, ни через столетие. Уходили первопроходцы, а прибыли… беглецы? Бесследно пропавшие? Отверженные? Последние выжившие? На эти вопросы нет ответов. Не было многих ключевых, бесценных вещей, так сказали бы люди. Глупцы. Вещи это только вещи. Были утеряны многие знания, и это намного важнее — так думали те, прежние Рорка. Но главное иное. Ты был прав, человек, они были чужими в этом мире, и их было чересчур мало. Они не могли полноценно питаться здешней пищей и без содрогания дышать здешним воздухом. Они умирали от обычной еды, становившейся ядом. От незнакомых болезней, с которыми организм не мог справиться. От горя и безысходности умирали тоже.

Видение накатило новой волной, мутной волной, от которой несло запахом тины. Трупы. Много трупов, которых некому хоронить. Алифи ушли, потому что единственное спасение от новой болезни — бегство. Оставляя своих мертвых. Оставляя больных. Оставляя друзей и родных. Надежда ушла, но цель осталась. Нужно жить, не ради прошлого. Ради будущего.

— У них не было шансов. Но они шли, и они боролись, искали выход. Рорка тоже умирали, но выбрали свой путь. Обе попытки привели к победе. Обе победы оказались со вкусом поражения. Рорка не смогли быстро справиться с болезнями, но смогли увеличить рождаемость. Тогда они еще были на такое способны. Умирало много, но рождалось больше. Только время не обмануть и в тот раз оно оказалось беспощадно. Смерть приходила за лучшими. Оставались более приспособленные, но не имеющие знаний. А знания как цветы. Их нужно сеять, за ними нужно ухаживать, их нужно защищать. В заброшенном саду лучшие цветы гибнут. Каждое поколение было ущербнее предыдущего. А поколений за такой огромный срок было много.

Голос призрака был скуп на эмоции, но накатывающие картины с лихвой компенсировали это неудобство.

— Алифи изменили себя. Приспособились. Проводя эксперименты на своих детях, на детях своих детей, из поколения в поколение, контролируя мутации и безгранично рискуя. Болезни больше не опасны. И жить мы стали гораздо дольше. К сожалению, у всего есть цена, и наша цена — дети. Теперь их рождается слишком мало. Теперь я ответил на твой вопрос, человек?

— Наверное, тебе виднее, Высший. И да, Я тоже приоткрою тебе завесу правды, но даже в ней тебе будет непонятна большая часть. Я тоже не стал бы заниматься этим, но я решил пойти тебе навстречу. Просто так. Жестом доброй воли. Слушай, Высший, и может быть, только может быть, ты тоже увидишь след истины. Мы не слизни на чешуе луковицы. Все проще. Мы точки на одной странице в очень толстой книге. И я не слышал, чтобы точки могли по своей воле ходить по страницам. Но попробуем пофантазировать. Каждая страница — отдельная вселенная. В каждой свои звезды, свои миры, свои жители. В некоторых Алифи существуют, в некоторых нет. Где-то они властители миров, а где-то такие же домашние животные у более достойных существ. Не испепеляй меня взглядом, страж. Ты будешь первым, кому я открою правду. Мне безразличны эти люди. При всем внешнем сходстве они так же далеки мне как те звезды, к которым так и не долетели твои предки. Мне глубоко безразлично существование любого другого существа из этого зоопарка. Но вас… вас я ненавижу. Вы и такие как вы сломали мне жизнь. Открыл ли я тебе тайну, о принц? Но я отвлекся. Видишь ли, у страниц нашей воображаемой книги есть особенность. Они растут. А иногда схлопываются как воздушный шарик. Тебе ничего не говорит фраза воздушный шарик? Я тебя предупреждал, но ты все равно слушай. Страницы растут, звезды разлетаются, миры изменяются. Но в каждом мире есть движение. Куда движетесь вы? Сколько, ты сказал, прошло времени? Многие тысячи лет? В моем мире этого времени человечеству хватило, чтобы слезть с дерева и полететь в космос. Что сделали вы? Продлили свое бессмысленное существование? Развели сады, огороды, псарни со свинарниками?

Дыхание перехватило. Вспышка гнева оказалась совершенно неожиданной, неуместной, но обстоятельства не сильно способствовали спокойному течению беседы. Нужно отдать должное талли. Он оставил без ответа мои не самые приятные слова.

— Ладно, пока проехали. Так вот, много миров, похожих или разных. Этот мир похож на мой. Возможно, это следующая страница. Или предыдущая. В любом случае, у каждого из миров есть свои законы. Яблоки все так же падают на землю, потому что силу тяготения никто не отменял. В грозу молния появляется раньше грома, потому что скорость света все также быстрее скорости звука. Только то, что вы делаете, не подчиняется законам. Поэтому мой второй вопрос. Как это стало возможным? Я видел Рорка, гибнущих под ударом шара. Только тот шар был из сполохов света, и его не держала человеческая рука. Я видел сгусток энергии, летящий против ветра и уничтоживший в пыль плот. В конце концов, я видел свое отражение. Так вот это не я, не мое лицо, не мое тело. Я не знаю, кто этот бедолага, но ему явно не повезло слишком близко познакомиться с вами.

— Ты глуп, человек. Ты считаешь, что отвечая на твои вопросы, я расскажу все таинства магии? Почему светит солнце, дует ветер…

Я прервал Виллара на половине фразы. Нужно признать, прервал достаточно бесцеремонно. Но мне не нужны очередные сказки для первобытных людей.

— Магии не существует, Высший. Ты не знал? Она противоречит известным законом физики. Эйнштейн с Ньютоном, сидя за рюмкой чая пришли к выводу, что магии нет. И лично рассказали мне перед отлетом к вам. Нечто не образуется из ничего.

— Магии не существовало в твоем мире, глупец. Но я признаю, что и в мире Алифи ее тоже не было. Но здесь она есть, а вот почему? Почему светит солнце? Почему дует ветер? Потому что так устроен этот мир, — Вообще его поведение и настроение мне не нравились. Абсолютно. Его раздражение, угрозы, высокомерие мне нравились бы больше. Потому что были бы привычны. Его внимание, его спокойствие были как минимум неуместны. Как будто он что-то понял, и это его не то обрадовало, не то позабавило. Причем радовать его мне точно было нечем. Этакий разговор мудреца с клоуном.

— Хорошо. Допустим. Пофантазируем дальше. Это был эксперимент. Первый перенос. Сразу двадцать тысяч человек. Я помню, что ты Алифи, не дергайся. Просто хоть на минуту побудешь человеком, мне так привычнее, а тебе уже все равно. Итак, вы прошли через грань между вселенными здоровенной толпой. Наверное, для этих целей одной батарейки было бы маловато. И двух тоже бы не хватило. Очевидно, понадобилось много энергии. Но энергия не пропадает в никуда. Приложенная в одну точку она, конечно, сделает дырку, но подозреваю, что этим дело не ограничится. Я думаю, что с большой степенью вероятности можно утверждать, что магия есть следствие устроенного вами катаклизма. Я снимаю этот вопрос, потому что ты на него мне не ответил.

Я поудобнее устроился в слишкомузком для меня кресле. Отметил, что вспотел. Только что мерз, а тут. Скривился. И, если честно, высунул язык. Лопатой. Клоун, так клоун. Хотелось как-то вывести собеседника из себя. Ага, призрака, мертвеца со столетним стажем, кстати, а мне потом так можно будет? В призраки? Я же тоже из этих, из перенесенных. И ритуал прощания с называнием имени проводить вообще некому. Все-таки странная беседа.

— Продолжаем? Не устал? А то хлипкий ты какой-то на вид, Высший, после всего, что тебе досталось, — глумиться, так по полной программе. К этому моменту я уже окончательно разуверился, что смогу уйти после такой милой беседы, что окончательно отпустило тормоза.

— Бог с вами и вашими экзерсисами. Камлаете и камлайте дальше. Но как вышло, что вы здесь пуп земли, а люди — грязь под ногами? У Рорка вместо рабов, а у вас люди даже не слуги, а так, домашние питомцы.

— Ты ошибаешься, люди — не слуги и не животные. Люди — это тоже эксперимент. Когда-то многообещающий. Сейчас он, конечно, кажется сомнительным, но тогда люди — это опыт. И ты тоже опыт.

— Стоп. Подожди. С этого места поподробнее. Почему эксперимент и что значит опыт?

— Ну что же. Вопросы заданы. Но ответы тебе не понравятся. С течением времени Рорка деградировали, но множились, как муравьи. Даже не обладая прежними знаниями, Рорка были опасны. У них не было технологии, но и нам до нее слишком долго не было дела. Волны нашествий накатывались на наши границы. Им не нужны были наши богатства, наши земли — только жизни. Первая клятва взрослого Рорка — о мести Алифи. Последние слова перед своими богами — благодарность, за то, что дали возможность мстить. Они гибнут тысячами, но идут вперед, и иногда их очень сложно остановить. Нам нужна была помощь, которую неоткуда было призвать. Но Алифи всегда сами управляют своей судьбой, так было и так будет. Мы помогли себе сами, точнее мы сделали вас, чтобы вы помогли нам.

— Сделали нас? Руками, что ли? может, из глины? Или это уже из другой сказки?

— Из глины? Нет. Из глины это было бы просто. Мы вас создали из тех безобразных уродин, что бродили по этим землям. Но, достаточно разговоров. Я передам тебе имена — свое и моих соратников. Найди Алифи, пусть проведет ритуал, именем света. Сейчас я ухожу, но ты уходи первым. Твой арбалетчик — мертв, не спрашивай как и не благодари — исполни обещание. И еще. Я знаю, что вы не уйдете сегодня, но не приходи больше, в следующий раз я не смогу подарить тебе жизнь.

Я, не дождавшись «до свидания», вышел на улицу. Ночь уже сдавала свою вахту раннему утру, а человек, лежавший возле входа в обитель Алифи, все также смотрел стеклянными глазами на закрывшуюся за моей спиной дверь. Я покачал головой, и прошел мимо. И только подойдя к дому, где я остановился, вспомнил, что про карту так и не спросил…

Малый совет собрался в нижнем зале Ментора, пустом, холодном и неуютном. Серые стены и нерастопленные камины, каменный пол и узкие прямоугольные фальшокна, этот зал не предназначался для приемов и балов. Где яркие краски? Мрачные тени, мечущиеся по помещению, давали для этого слишком мало света. Где картины, фрески, мозаики? Единственное украшение зала — позолоченный контур огромной бабочки на дальней стене — и тот этой ночью выглядел скорее жутким, чем красивым. Где мягкие кресла и пышные ковры? Громоздкие деревянные столы и неудобные стулья, никогда не знавшие резьбы и красок. Брутальная обстановка для принятия тяжелых решений. Бравин чувствовал себя здесь совершенно чужим, нелепым и потерянным. Вряд ли многие в этом зале чувствовали себя иначе.

Их было мало — те, кто принимал решения и он, в качестве толи гостя, толи еще одного заклинателя. Малый круг, те, кому можно было доверять, по крайней мере, Бравин льстил себе таким объяснением. Итлана, дева битвы, наместник Владыки в этом далеком оплоте сил Куарана — гибкая, опасная, острая, словно лезвие клинка, расположилась во главе центрального стола. Те, кто утверждают, что девы Алифи всегда спокойнее и покладистее мужчин просто не видели леди Итлану.

Таннис. Ее помощник и советник — молодой, высокий, недалекий и растерянный, сидел по левую руку. На его фоне дочь Владыки смотрелась еще ярче, еще умнее и решительнее. Оправа не должна сверкать ярче бриллианта, но все-таки различия были уж слишком велики. Может он чей-то протеже? Вроде Валлора? Надо же богатым лордам куда-то пристраивать младших сыновей? Чем не вариант?

Лорд Виллис. Этот, напротив, уже пожилой, опытный офицер, большую часть жизни проведший либо в приграничных гарнизонах, либо у себя в поместье неподалеку от Столицы. Чем он живет на границе? Сомнительными прелестями скудного гарнизонного быта? Дымом походных костров и воздухом лесов и болот? Опасностью и лихорадкой скоротечного боя? Пряным вкусом крови врагов и горечью стонов умирающих друзей? В те редкие сезоны, когда уставший от побед и смертей лорд Виллис уезжает в собственное немаленькое жилище, уютно устроившееся среди шумных рощ, он живет воспоминаниями, лечит старые раны и готовится к новой службе. У него хватает золота и почета, хотя по настоящему богатым он никогда и не был — трудно нажить состояние всю жизнь цепляясь за рукоять клинка. Зачем? Похоже, не хватает острых ощущений. По крайней мере, в тот единственный раз, когда Бравину довелось с ним пообщаться в Столице, они говорили только о прошлом, о битвах и не вернувшихся друзьях. Странный, уходящий в прошлое тип Алифи — Алифи-воин.

Местный заклинатель — дед, так неласково встретивший гостя в день приезда, тоже был здесь. Хмурый, неряшливый, с нечесаной гривой длинных седых волос, он сел чуть поодаль, вытянул короткие ноги вдоль прохода и сразу начал хрустеть костяшками пальцев, словно показывая, что у него даже песка в костях больше, чем мозгов у остальных собравшихся. Ну, может за исключением леди командующей. Во всяком случае, никого бы не удивило, если б он и в самом деле так думал. Очевидно, что пара бессонных ночей не добавила ему оптимизма и радушия.

— Скоро утро.

Слова заметались по пустому залу, отражаясь от стен, пока не растворились в окружающей темноте. Даже здесь, под землей, звуки непрекращающейся барабанной дроби не давали забыть — спокойствие временно, покой хрупок, все изменится скоро.

— Таннис, ты мой помощник, или звездочет? — Итлана была как всегда язвительна. — Если мне понадобится узнать время, я найду для этого более подходящую кандидатуру. Моего милого друга Брави, например. А мы здесь собрались не для того, чтобы говорить банальные вещи. «Скоро утро».

— Миледи, я думаю, утром Рорка пойдут на штурм, — молодой Алифи привстал со своего места, стараясь быть выше. В молодости и Бравину казалось, что важные вещи можно говорить только стоя. — Пойдут, но мы готовы. Только… то, что творится этой ночью…

— И что же творится этой ночью? — Итлана прервала монолог в самом начале. — Ну же? Отвечай мне, что такого произошло этой ночью? Может я чего-то не знаю?

— Миледи, столько невинных жертв.

Ничего глупее, чем упоминать при ней о невинных жертвах, трудно было придумать, даже если бы очень стараться. Нет, она не жестока, наоборот. Только дело в том, что она рождена для битвы — Итлана Звенящая Струна, умеющая ненавидеть врагов гораздо сильнее, чем любить друзей.

— Барр Таннис прав, миледи, — командир гарнизона, лорд Виллис пришел молодому Алифи на помощь. — Рорка превысили пределы жестокости. Их камнеметы не рушат стены. Они разрушают души. Всю ночь они бросают к нам не камни, не ядра — они бросают людей, причем еще живых людей. Это их кровь, остатки костей и внутренности сейчас сползают по кладке стен укреплений, зданий, башен. Бой барабанов прерывается только для того, чтобы мы лучше слышали вой очередного несчастного. И это еще не все, миледи. Там в основном не мужчины, там дети и женщины.

— И?

Как можно передать столько иронии одним огрызком слова?

— Миледи. Наши солдаты всего лишь люди. У них тоже есть жены и дети.

Итлана откинулась на спинку стула и жестом остановила говорящего.

— Лорд Виллис. Я бесконечно рада, что Вы соизволили отметить такие важные детали происходящего. После войны Вы сможете написать мемуары, где в цветах и красках опишите все мерзости Рорка. Там Вы можете смаковать лужи крови и ворох кишок, только сейчас увольте нас от этих излишеств. Да, Рорка жестоки. Да люди гибнут — это война, было бы странно, если бы происходило иначе. Да, смерть этих детей и женщин страшна и несправедлива. Дальше то что? Мне сходить к Рорка и попросить заменить людей на куски навоза? Вам навоз, падающий на голову, понравится больше? Или самой стать на стену и ловить пролетающие тела, чтобы не «марались» стены?

— Вы меня не так поняли, миледи.

— Я поняла так, как Вы соизволили говорить. Наши солдаты достаточно живут на свете, чтобы перестать остро реагировать на такие… бесчинства. Только злее будут. В конце концов их семьи были отправлены на тот берег еще восемь дней назад.

— Простите мою бестактность, миледи, — вмешиваться Бравину не хотелось, его роль, видимо, ограничивалась ролью безмолвного зрителя и столичного обожателя, приближенного к трону самого Владыки. Молчать и еще раз молчать — вот и вся доверенная функция. Ответственная, надо сказать. — Мне кажется, что не все так просто…

Вброшенная фраза, легкая затравка, даже не мысль, так намек на нее. Мастер глубокомысленно замолчал, давая возможность кому-либо задать уточняющий вопрос. Вроде как не он влез со своим сторонним мнением, а его попросили высказаться. Кажется мелкое различие, но важное. Не получилось.

— Ты не прав, мой Брави. Все очень просто. Сотня трупов на моих стенах. Сотня тел, которые упали на мою голову. Сотня фонтанов крови, вылитых мне за воротник. Всего лишь, что может быть сложнее?

— Моя госпожа, — если входить в роль, так с головой и не откладывая надолго. — Я настаиваю, все не так просто, как может показаться. Рорка взяли форт на том берегу еще моего приезда. От него к нашим позициям на реке Аюр только одна хорошая дорога. И по ней ехали мы. Да, беженцев было много, но все это крестьяне — оборванные, замученные жизнью люди с трусливыми бегающими глазами. Малые, неорганизованные группы. Боявшиеся нас чуть ли не больше, чем самих Рорка. Не так я представлял жителей гарнизона.

— Там женщины и дети, барр, они тоже могут устать и бояться.

— Да, но у каждого из них отец, или брат, или сын — солдат. Они знают, что такое война. А это значит…

— И что же это значит, мой милый мастер заклинаний? Тебе нравится, когда я называю твою новую должность? Или может быть мне назвать тебя мастером сплетен? Или мастером домыслов? Ну, домысливай, милый, до конца.

— Я допускаю, что женщины и дети ваших солдат были захвачены хува на том берегу. Я допускаю, что именно они сейчас падают на наши головы. По крайней мере, я бы не удивился.

Тишина, воцарившаяся в зале, была красноречивее слов. И отдаленный женский крик, оборвавшийся в ночи.

— Да закройте же плотнее дверь, — Итлана развернулась к помощнику. — Таннис, если я еще раз услышу крик, то заряжу твоей головой катапульту и отправлю ее на свидание к Рорка. Делай что хочешь, но чтобы была тишина.

Потом она повернулась к гостю и сказала, коротко, безапелляционно:

— Говори.

— А что говорить, миледи? Рорка живут страхом врагов. Они выигрывают битвы, еще не начиная боя, не доставая оружия. Страх точит силы, опускает руки, убивает решимость. Страх и потеря воли к жизни. Что в таком случае может быть более верным способом? Что может быть разрушительнее, чем вид обезображенных останков твоих близких? Чем понимание того, какая эта смерть. Те, кто увидит своих сыновей и дочерей, жен, сестер и матерей либо будут сломлены окончательно, либо будут мечтать о мести. Только давайте будем честными, сколько будет первых и сколько вторых? Но это еще не все. Те, кто не увидит своих близких, будут с ужасом ждать и поминутно смотреть на небо, бежать на каждый крик, разглядывать каждую упавшую груду костей. Готовы ли будут они воевать? И что это будут за воины, миледи?

Итлана смотрела мне в глаза и губы, сжатые в тонкую линию, кривились в злой усмешке.

— Я буду звать тебя Вороном, мой милый. Ты умеешь портить настроение и приносишь запах смерти. Лорд Виллис, Вы опытный командир, Вы знаете своих людей. Я хочу услышать Ваше мнение. Мы можем прекратить обстрел? И стоит ли идти на это?

— Миледи, Вы говорите так, будто не сомневаетесь в словах барр Бравина. Но это только вариант, один из многих. Не более того. Разумнее, мне кажется не гадать, а дождаться утра, — вернувшийся Таннис заговорил, к тому же, начав жестикулировать. Да, с нервами помощника Девы битвы было точно не все в порядке. Хотя, если он действительно из знатных, это и не имеет значение. Или, действительно, за голову свою испугался?

— Ты забыл? Утро уже скоро. А на счет слов моего друга… Он, конечно, столичный домосед. Ты же не обиделся, милый? Но он не дурак. И, боюсь, он может оказаться прав. Только я не хочу ждать развязки, просто считая минуты до восхода солнца.

— Давайте подумаем, миледи. Я думаю, барр Бравин не прав. Они могли просто уйти в леса. Ну, зачем хува женщины и дети? Зачем переправлять их сюда?

— Это похоже на правду, барр Таннис, — командир гарнизона хмуро смотрел на грязную деревянную поверхность стола. Смотрел и не поднимал глаз. Но голос не давал возможности сомневаться, что это не должно никого вводить в заблуждение. Голос — спокойный, скрипучий, лишенный интонаций. Таким же голосом Лорд Виллис приказал повесить двоих дебоширов прошлым утром. — Надо столы здесь поменять. После войны.

Таннис, несколько сбитый с толку, попытался продолжить:

— Хорошо, даже если так, допустим хува захватили их. Ну и что? Солдаты в крепости, а противник за стенами. И заметьте, эти стены не станут от этого менее высокими или прочными. Рорка глупцы, могли бы попробовать метать камни, хоть какая-то вероятность обрушить кладку. Они тратят время впустую, делают наших солдат только злее. Давайте скажем им спасибо.

— Сядь, Таннис.

— Миледи? Но я еще не договорил…

— Сядь, и не расстраивай меня больше. Хотя нет, сходи, проверь караулы. А еще лучше просто застрелись из лука. В общем, выйди. Быстрее!!

Да, сурово она с ним. То ли дело Бравину — «мой милый», «мой Брави». И понимаешь, что насмешка, но лучше уж так. Все относительно.

— Лорд Виллис, так я все-таки услышу мнение, или успею умереть раньше?

— Миледи. Я тоже думаю, что часть пленных привезли с того берега. Я уверен. Хува это сделали, или кто другой — неважно. Но пятнадцать тысяч людей не набралось бы в округе и в спокойные годы. А сейчас и подавно. Так что, я думаю барр Бравин прав. Впрочем, он глупость и не сказал бы. Но я сомневаюсь, что Рорка атакуют с восходом солнца. Я бы на их месте дал нам восхититься кровавыми подарками при свете дня. Прочувствовать, напрячься, посходить с ума в ожидании следующего тела. Рорка не дураки, чтобы не говорил Ваш помощник. Это еще не предел, они доведут наших солдат до паники, трясущихся рук и мокрых штанов. Все мы знаем, что это не так сложно сделать.

— Наши действия? Атаковать? Может магия?

— Атаковать самим? Глупо. Попытка атаки обречена, все ворота крепости под контролем. Они первым делом ждут именно этого. Не сомневаюсь, нас сразу же накроют ливнем стрел. Потерять Алифи будет много страшнее, нежели веру в себя людей. Магия? Если только наших заклинателей попросить. Но мне не кажется это хорошей идеей. Даже если получится разрушить несколько машин — это не решит проблем. На юго-востоке стоят три. На юге — еще две, только они не на позициях. Разрушим эти — привезут те. А каждая такая атака — это риск слишком рано открыться. Нет, не советую.

— Так что же предлагаете делать?

— Ждать. Это неприятно, но главные угрозы будут потом. Можно заменить на стенах людей из гарнизона на прибывших в пополнении. У этих близкие далеко, может, будут покрепче…

Беседа медленно, но верно сползала к мелким деталям, только подчеркивая всю беспомощность осажденных. При соотношении, минимум, семь к одному слишком мало возможностей для маневра. Ждать, значит, ждать. А в это время задание Владыки убегает в неизвестном направлении. А, тьма с ним, с этим человеком. Придет и для него время.

Интересно, зачем приглашали на Круг деда-заклинателя, если все, что он сделал — чуть не сломал себе пальцы?

— Шен Ро, младший наследник ушел.

Вот так просто. Только что жизнь еще косила глазом на отряд воинов, скачущих по желтому пожухшему полю, еще прикидывала шансы и варианты. Только что. И все. Демон Ту не считает шансы, он меряет срок. Срок молодого принца уже истек. Срок старого сотника Шен Ро стремительно подходил к концу.

Они почти успели. Один, максимум два перехода и Шин То Карраш-да привезли бы к отцу живым. А привезти отцу умирающего, но еще живого сына и привезти холодное гниющее тело — это, как известно, совсем не одно и тоже.

Шен Ро сплюнул с досады. Теперь незачем было притворяться, они все покойники, чуть раньше или чуть позже.

— Иди следом, — и голова всадника покатилась под ноги сотнику. — Прикроешь ему спину. Хотя без головы это будет непросто.

Прямой взгляд в усталые лица солдат.

— Мы — трупы. Все. Если повезет — завтра. Но я бы не рассчитывал на это. Вождь проводит своего непутевого сына нашей кровью, но кто сказал, что он сделает это быстро? Сегодня я не стану отдавать вам приказы, теперь вы вольны делать что хотите. Вы можете уйти, мир большой, не везде достанет рука Мер То. Вы можете жить трусом, предателем, изгоем. Без племени, без почета, без уважения. Вам выкопают пустую могилу, потом положат туда вашу мать, или ваших сестер, или ваших жен и обязательно ваших детей, и закопают живьем. Но вы останетесь жить.

Пожилой всадник с перевязанной черной лентой гривой седых волос покачал головой.

— Мы шарги, командир.

— Мы — трупы, Ромар. И это не все. Вы можете подойти ко мне, оскорбить, обозвать, вызвать на схватку, предложить или попросить — я все еще жив и у меня еще достаточно сил. Здесь — сталь моего меча, это славный меч, и это будет быстрая смерть.

Молодой лучник с желтой свадебной лентой на шее лошади подъехал ближе.

— Брось, командир, мы же не безродные Рорка, мы шарги.

— Мы слабые, жалкие, беспомощные твари, Тохор. Мы не смогли победить тлю под ногами, мы потеряли наследника и мы смотрели, как убивают наших братьев. Но ты прав, пусть плохие, но мы все-таки шарги. Я дам вам десять минут, чтобы вспомнить и проститься с Домом, а потом в путь.

Третий всадник выехал вперед — не самый сильный, не самый опытный, вспомнить его имя Шен Ро бы не смог, даже если бы очень захотел.

— Да мы уже давно простились, командир. Поехали уже.

И снова Ромар, тряхнув гривой и выпрямившись в седле:

— Веди нас, Шен Ро. Моя старуха давно хотела посмотреть, какого цвета у меня печень. Не лишай ее такой радости.

— А если на привале я выиграю твою печень в кости? Что тогда будет с твоей старухой?

— Помрет с горя она тогда, командир. У Ромара жена такая карга злющая, меня чуть не убила, когда я к ней под бок пристраивался.

— Ты поговори мне еще и не доедешь до палача, по крайней мере, кастрировать тебя он точно не сможет.

Шарги уходили на Запад, шутя и посмеиваясь. Никто не повернул обратно.

Глава 24. День шестьдесят шестой. Неделя отличного самочувствия

Желание скрыть привлекает внимание.

Мор. Избранные цитаты. Глава «Парадоксы».
Весь следующий день я был подавлен. Разговор с талли окончательно выбил из колеи, жизнь, и прежде не особо радующая яркими красками, стала представляться исключительно в мрачных тонах. Если ночью я оказался способен на отчаянные поступки, то сейчас все, заряд бодрости закончился. Я еле двигал заплетающимися ногами, шевелил потрепанными руками, да и мозги ворочались с изрядным скрипом.

Утро еще толком не успело начаться, а проблем изрядно прибавилось. Во-первых, было неясно, что делать с глубокой царапиной на шее. Нет, царапина и царапина, тьма с ней. Но труп с арбалетом обязательно найдут, болт в двери тоже не заметить сложно. А тут и я с характерной отметиной. Нет, я допускаю, что сложить два и два тоже бывает непросто, но хоть кто-то же справится. И тогда станет очевидно, что это я ходил к жилищу Алифи и убил стрелка. Если же предположить, что и умер арбалетчик не совсем легкой и всем понятной смертью, то вопросов ко мне прибавится. А оно мне надо? И чем оно мне грозит? Уходя из дома с привидениями, я даже не думал о том, чтобы прибрать улики, оттащить тело и вытащить болт из двери.

Во-вторых, что будет делать тот, кто подослал убийцу? И кто этот тот? Казалось очевидным, что это Варин. Но меня так усиленно подталкивали к этой мысли, что стали возникать сомнения. Конспирологи мы или нет? А что, если? Варин, конечно, тот еще гад. Но значит ли это, что именно он стоит за покушением? Тело товарища с арбалетом могло прояснить некоторые детали.

Что делать с собственной шеей, так и не придумал. Была мысль симулировать ангину, замотаться тряпками, но не рискнул. Тот, кто подослал стрелка, поймет и получит шикарный козырь. Как реагировать, если мне ласково предложат снять шарфик? При таком раскладе уже не отмоешься. Спрятать царапину можно было более обширной раной. Обжечься, например. Но издеваться над почти собственным телом не стал. Был еще вариант алиби себе придумать. По принципу шел себе, шел, споткнулся — упал — очнулся — в шее дырка. Да тоже липой за версту бы тянуло. В общем, не придумал ничего стоящего.

Припомнив по случаю народную мудрость, что быка надо брать за рога, особенно если до вымени не дотянулся, решил идти ва-банк. Заявить, что на меня покушались. Захотелось мне, вроде как, пройтись под утро до ветра, а тут подло, из-под облюбованных мной самим кустов, вылетел вражеский снаряд. Благо увернуться успел, все самое ценное уберег, только шее слегка досталось. Нужно признать, когда я на заседании нашего штаба живописно, в цветах и красках описывал свои переживания и грозившие последствия такого инцидента, угорали все. А потом принялись развивать тему, причем под все возрастающий хохот. Я понимал, что людям нужна разрядка, поэтому сначала смеялся вместе со всеми. Потом стал мрачнеть, потом и вовсе подумал, что для моего имиджа проще было просто признаться. Отсмеявшись и покуражившись вволю, офицеры стали приходить в себя, но настроение испортили окончательно.

— Надо найти стрелка — все еще похохатывая, Логор перешел к более серьезным вещам. — Арбалеты были у часовых, и только. Я лично их допрошу, может, кто-то из них стрелял, или вдруг видели что подозрительное. Проведите поверку состава в ротах. Списки живых составили еще вчера, надо сверить. И среди раненых тоже проверить нужно. Если всякий урод мне будет офицерам седалища отстреливать, мы далеко не уедем.

Опять смех, и вновь мне стало неуютно. Вот вроде радоваться должен. Нелепость рассказа и действия кого-то, прибравшего за мной, а может за собой, дали шанс проскочить. Но все равно было неуютно. Не люблю, когда надо мной смеются, хоть и готов признать некоторую пользу.

Нас оставалось совсем немного. Круг сжался до размеров кухонных посиделок. Поэтому эмоции всех были как на ладони. Логор? Вроде даже предполагать нелогично. Раскаты смеха и непристойные домыслы командира еще будут аукаться мне косыми взглядами и смехом за спиной. Тон Фог? Смеялся мало, скорее забавлялся, но он вообще тихоня. Меченый прикалывался вовсю, но по глазам было видно, что веселье относительно. Варин? Шутил зло, преимущественно пахабно, но это ни о чем еще не говорит. Кто из них? И кто убрал тело? Тот, кто послал убийцу, чтобы не раскрыться? Мой Ангел-Хранитель, чтобы не дать мне проколоться? Похоже больше, все-таки, на первый вариант. Иначе кто-то бы уже голосил про пропажу человека. Кто?

И какой мотив? Личная неприязнь? Наём убийцы всегда риск, причем наниматель рискует головой. Лишиться головы из-за личной неприязни? Глупость. Бояться, чтоб не подсидел? Я, вроде ни на чье место не претендую. Или?

По размышлении оставил две рабочих гипотезы. Первая — простая и понятная. Жили-были два лучших друга. И звали их Варин и Ровахо. И были они ни разлей вода. Всё вместе. Служить — вместе. Врагов бить — вместе. Пить — вместе, есть вместе… остальное не факт, клеветать не буду. Чего не знаю, того не знаю. И меня по тиху ненавидели тоже вместе. А дальше злополучный Круг, и я со своими мутными идеями. Теперь у Варина лучший друг мертв, зато я все так же жив. Несправедливо? Само собой. А что делает настоящий офицер с несправедливостью? Правильно. Борется всеми доступными ему средствами. Кто ж виноват, что у капитана доступных средств масса? А логика, да тьма с ней, с логикой, кому она вообще нужна в этом суетном мире.

Вторая версия событий была тоньше, красивее и безумнее. Жил-был капитан. И все у него было неплохо, жизнь спорилась. Враги как кегли падали под ноги, женщины в постель, а деньги в карман. И всего-то надо было для этого устроиться на подработку. По совместительству, так сказать, по месту основной же работы. Что делает обычный солдат? Воюет, грязь месит, с врагов головы снимает. Капитан же этот воевал, грязь месил, с врагов головы снимал, но еще и за соблюдением политики партии поглядывал. Нормальная практика, в любом мире денежная. Только что-то не выгорело у капитана. Толи не та женщина в постель упала, толи не в тот кошелек деньги, но отправили ценного кадра в весьма сомнительную экспедицию. Сомнительную с точки зрения дальнейшего выживания. Но предупредили, что в составе отряда может быть враг, засланец со стажем, выявить которого долг каждого верного идеям Алифи. И голова его — не только ценный приз, но еще и возможность вернуться обратно к светлым моментам прежней жизни. Так были посеяны семена этой истории. А потом появились всходы в виде странного сержанта с мутными идеями, позволяющего себе многое. Когда командир отряда назвал этого сержанта вместо Хоара Мором, можно было сказать, что посеянная ранее грядка зацвела и заколосилась. А тут и необычные явления подоспели, стойкость солдат, например. В этот момент капитан понял, что жизнь все-таки удалась, осталось только передать информацию и посмотреть, как снимут урожай. Только головокружительная карьера выявленного засланца навела капитана на мысль, что собирать-то может оказаться некому, а значит все зря. И не будет ни женщин, ни денег, а будут только враги, причем их положение под ногами тоже не гарантировано. А значит, пора снимать фрукты-овощи с грядки самому. А доказательства, да чем они лучше логики? Тьма с ними, с доказательствами. Тем более задним числом и доказательства убедительнее.

В первом случае, если моя история из версии про друзей, про которых «чего не знаю, того не знаю», то подослал убийцу Варин. Однозначно и бесповоротно. А Меченый — мой защитник, друг и соратник. Во втором же случае имя капитана оставалось неизвестным. Но чем хитрее, тем больше шансов, а значит Меченый — первый подозреваемый, а Варин, увы, вероятнее всего не причем. Вот такая логика с диалектикой.

У меня оставалось мало времени, на то, чтобы выяснить, кто есть кто. Время до следующего утра, когда отряд снова двинется маршем. На переходе, да еще по вражеской территории, может случиться все, что угодно. И новоявленный капитан так не к месту может оступиться, споткнуться и упасть под тележное колесо, например.

Через полчаса после заседания стало известно, что пропал человек из роты Варина. Последний раз его видели вечером, но на отсутствие никто из его шестерки не обратил внимания. Оставшиеся в живых двое сослуживцев слишком вымотались и физически и морально, чтобы иметь силы и желание следить за коллегой. То, что он из роты Варина не доказывало ничего. Если верно первое предположение, то вероятнее всего это был бы солдат именно из второй роты. Если верным является второе, то противник хитер, и тогда солдат может быть откуда угодно.

Через час стало понятно, что часовые, патрулировавшие внешнюю стену, ничего не видели. Ночь была темной, следили они в основном за внешним периметром, а криков боли, шума схватки, или звона оружия не было. Ночью царила тишина, изредка нарушаемая голосами дозорных. Пропавший солдат в эту ночь не был в их числе, а арбалет пропал с импровизированного склада, по совместительству походного арсенала. Отвечать за склад должны были тоже люди из роты Варина. Что ж. Стало окончательно ясно. Что это либо Варин, либо тот, кто хочет им подстраховаться. То есть либо он, либо не он. Такой вывод не показался мне удовлетворительным результатом расследования. Но времени на поиски еще было достаточно.

Я старался быть на виду, лишь ненадолго отлучившись на перевязку, а узнав новости, пошел к Логору. Мысль, которую я попытался до него донести, была проста. Важно не то, что часовые не видели, что происходит внутри. Важно то, что они не видели как он уходил. А значит он еще здесь. Я едва не прокололся, упомянув убийцу в прошедшем времени, но Логор не обратил внимания. Решили, что прятаться он может только в уже ранее вскрытых домах, поскольку попытка взломать двери и вломиться в чужой дом в темноте и тишине спящего лагеря, привела бы к тому, что сбежались бы не только часовые, но и спящие солдаты прямо в подштанниках. Для всех пропавший был беглецом, по причине тяжелого психического расстройства выстрелившим в офицера. С учетом обстоятельств, солдаты второй роты не участвовали в облаве, а остальные двигались группами по восемь-десять человек, составленных из солдат разных подразделений. Пришлось убеждать офицеров, что если человек рискнул бежать, то он может быть опасен. Варин был взбешен. Меченый задумчив. По лицу Тона Фога вообще было трудно понять, какие эмоции он испытывает.

Понадобилось еще почти два часа, чтобы обыскать все открытые дома. Оставался только дом Алифи, но такой вариант не рассматривал никто. Честно говоря, я тоже не стал бы рисковать и заходить в этот замечательный особняк еще раз. Нет уж, если мне хорошего понемножку, то плохое, вообще, соседу. Прервались на обед, после чего неохотно, но все-таки вернулись к поискам.

Погода продолжала портиться, поднялся сильный восточный ветер, который вместо тепла принес холод, да и дождь был не за горами. Порывы ветра подняли листву с улиц и дворов, закрутили фонтанчики накопившегося возле домов мусора, заскрипели ставнями, дверьми, плохо пригнанными досками хозяйственных построек. Выходить в такую погоду на улицу и вместо отдыха переворачивать вверх дном городишко ни капли не хотелось. Да и с планом дальнейших поисков у наших новоявленных холмсов и ватсонов был явный кризис. Пришлось намекнуть, что если в меня стреляли не случайно, то солдат может быть трупом. Удивительным было только то, что Меченый, предупреждавший меня ранее, не высказал эту идею сам. Подозрительно? Для меня все было подозрительным. Время шло, время летело, и завтра приближалось неумолимо. А с ним все явственнее проступали контуры тележного колеса, катящегося по моей бедной шее. Или стального наконечника копья, заглянувшего на огонек к моей печени.

Труп. Его тоже непросто спрятать. Логору хватило намека, и весь отряд был брошен на поиски. Ветер ни ветер, отдых ни отдых, а все понимали, не найдем до завтра, все, с концами. Городишко методично поднимали вверх дном, перерывали пристройки, сараи, конюшни, бани, свои и чужие телеги. Смотрели в колодцах, спуская людей и проверяя дно пиками. Смотрели грядки, огородики и палисадники в поисках следов свежевырытой земли.

Он был закопан не очень глубоко. Максимум метр от поверхности земли. Тело просто бросили в яму, и прикопали землей, попытавшись утрамбовать сверху. Я знал, что делали это ночью, поэтому меня совсем не удивило то, как неряшливо были заметены следы. Кусочки земли и глины были разбросаны по огороду. Им, похоже, пытались придать естественный вид, но в неверном утреннем свете это оказалось сделать невозможно.

При свете дня я смог рассмотреть моего вчерашнего противника. Средних лет, еще не стар, уже не молод. Наверное, при жизни он был среднего для этого мира роста, но после смерти весь съежился, сморщился и казался мелким, угловатым и неказистым. Серый, ничем не примечательный человек, смерть отняла последние индивидуальные черты. Труп и труп. За последнее время я насмотрелся на них.

Ни денег, ни оружия при стрелке не оказалось. Лицо, искаженное гримасой боли и страха. Смерть не пришла к нему в облике прекрасной девы, это точно. Арбалета при нем, естественно, не было, а это значило, что чьи-то руки скоро снова будут обнимать его ложе, заряжать болт, и ловить спину одного на удивление везучего человека. Увы, я прекрасно понимал, что найденный труп не решал моих проблем. Пока мы с Логором подошли к месту, где неизвестный закопал несостоявшегося убийцу, там уже было здорово натоптано. И, несмотря на то, что грунт был мягким и отпечатки следов были хорошо видны, разобрать, где чьи, уже было невозможно. Однако, некоторые выводы можно было сделать. Место захоронения было удалено от жилища Алифи, нести тело нужно было почти через весь лагерь, аккурат за мой домик и даже еще дальше. Зачем его столько тащили? И можно ли это было сделать одному? Наверное, но очень сложно.

Далее, несмотря на то, что труп был закопан не так глубоко, но и такую могилу быстро вырыть в одиночку, да без хорошего инвентаря, да тихо — непросто. А вместе с переноской вообще слишком большой объем работы. При этом, чем дольше пришлось бы работать, тем выше шансы, что кто-то обратит внимание. Сколько сообщников было, узнать, конечно, невозможно. Но то, что они были, казалось несомненным.

Возле трупа собрались все офицеры. Куда пропало утреннее веселье? Буйствующий ветер, летящие с деревьев листья и скрюченный труп под ногами. Хоть ухохочись. Варин был на грани срыва, казалось, что сейчас он бросит мне прямо в глаза обвинение в убийстве. Останавливали его только остатки здравого смысла, ведь я и был тем человеком, который настоятельно и последовательно подталкивал поиски. Если бы не моя настойчивость труп нашли бы не мы, а волки и много дней спустя. Но Варин был зол, глаза капитана метали молнии, а взгляд не предвещал ничего хорошего. Меченый рассматривал труп с брезгливым интересом, периодически многозначительно поглядывая на меня. Я кивал, кивнуть не трудно, а человеку приятно. Тон Фог равнодушно рыл откопанную землю носком сапога. Происходящее его, похоже, не сильно волновало. То ли дело вот этот замечательный кусок глины, который можно ногой растереть и приняться за следующий.

Кто из них? В то, что это кто-то из младших чинов, я не верил. Тем более, что это кто-то из солдат. Слишком мало у них информации, да и рычагов управления мало. Поэтому кто-то из офицеров. Кто?

Логор развернулся к солдатам и приказал перенести тело в одну из ближних пристроек. Завтра отряд уйдет, а труп останется ждать. Рорка, волков, одичавших собак, воронов. Грызунов, падальщиков, стервятников — с погребением предателей тут туго. После чего Глыба велел всем расходиться, а мне махнул рукой, и ушел к дому, в котором он остановился.

— Рассказывай, — Логор плотно закрыл дверь в облюбованную им избу.

Это были большие хоромы. Хорошее дерево. Расписанные сценами из жизни людей стены. Кованые ручки дверей. Да и сами двери в каждую комнату — широкие, двустворчатые, покрытые лаком. Красивая мебель, правда, какого-то неадекватного размера. Огромный овальный стол, несколько таких же немаленьких стульев с деревянными сиденьями, но мягкой спинкой. Интересная концепция. Стеллаж на всю стену. Или это такой шкаф без дверей? В любом случае, все полки были пусты. Большое кованое зеркало на другой стене, в котором я не без тени сожаления увидел свое отражение, после чего сплюнул под ноги, прямо на пол. Нет, к этому лицу я никогда не привыкну. Еще раз осмотрелся. Наверное, купец жил. Или староста. Или они вместе здесь жили. Кровати были в другой комнате, поэтому уточнить этот момент не представлялось возможным.

Усталость и напряжение последних дней стало сказываться, мозг переполнял всякий бред, хотелось пойти и просто повеситься. Или утопиться, но так, чтоб не до конца, пар спустить и дальше пойти заказчиков покушения искать.

— Слушай, Глыба, — я с трудом одной рукой пододвинул к столу тяжелый стул и беспардонно уселся, не дожидаясь приглашения. Это был не стул, это был король стульев и вождь табуретов. Огромный, высокий, массивный, он был рассчитан на великанов, а никак не на людей. Героев земных боевиков можно было бы сажать на него сразу парами, дав им возможность смешно сучить ножками. Зря я на него залез, здешний я после голодовки итак не Гулливер, а на этом троне почувствовал себя вообще карликом. Но пересаживаться не хотелось из принципа, поэтому пододвинулся к самой спинке и продолжил:

— Забавный у тебя диван, только жесткий. Но ты ведь не об этом поговорить хотел?

— Хватит, Мор. Мы сейчас одни, поэтому незачем придуриваться. Насколько я понимаю, тебя сегодня хотели убить. Жаль, не смогли.

Я с интересом посмотрел на командира. Вот умел он так говорить, что и не поймешь, на самом деле он так считает, или забавляется. Внешне, на его суровом лице не пробегало ни тени улыбки. Вообще, не зная Логора, можно было подумать, что у него бывает только два выражения лица. Сурово-задумчивое и взбешенно-яростное.

— Так уж и жаль, — я поставил ботинок на край собственного стула, сидеть было неудобно.

— Все проблемы решили бы раз и навсегда. Скажу прямо, я жалею, что с тобой связался. Очень жалею. Долги долгами, но головной боли у меня прибавилось. Короче, убить он тебя не смог, сам втихаря загнулся, сам себе яму вырыл и закопался. Молодец. Проблема в том, что ты был уверен сразу, что он мертв, поэтому пока мы одни, рассказывай — что произошло.

Отнекиваться было бесполезно, да и помощь была нужна. Кроме того, Логору я мог рассказать больше других, поэтому я поведал несколько сокращенную версию происходящего.

Логор слушал внимательно, его физиономия постепенно мрачнела, теряя последние остатки оптимизма, и переходя во второе свое привычное состояние.

— Тупоголовый идиот. Какого демона ты полез в дом Высших? Хочешь умереть, так лучше мне скажи, я тебя надежнее упокою. Ты понимаешь, чем рискуешь? И не шлепай глазами, я тебе и не такое еще скажу, подожди только. Я ему пытаюсь помочь, а он…

Тут уже не выдержал я и зашипел:

— Помочь? Это помощь у тебя такая? Да ты же меня сам сдал с потрохами. Сколько раз я тебе говорил, называй меня именем своего убитого сержанта? Не доходит? А повышать в должности, это тоже такой способ конспирации? А угрожать из-за меня убийством офицеру, это нормально? Не трогай меня, Логор, итак тошно.

Логор вскочил со своего места, но хватать меня за портки и швырять по комнате пока не стал.

— Ты свои проблемы решаешь, ладно, решай, но кроме твоих проблем есть и другие. Мы бегаем целый день по лагерю, весь отряд подняли, вместо отдыха село это обыскиваем, а ты знаешь, что за сегодня семеро раненых умерло? Мне надо людей до Валенхарра довести, и мне помощь нужна. И твоя, и Меченого, и Варина, и других. Так что учти, я помогаю тебе, ты — мне. И повторять не буду. Достал ты уже со своей дурью.

Семь человек? Всего? Признаюсь, я думал о нашем полковом лекаре намного хуже. Судя по тому, что я видел, семеро умерших — это почти что все остались здоровы. А насчет помощи…

— Давай подумаем, командир. Что-то опять не сходится во всей этой истории.

— Ладно, Мор. Теперь я буду рассказывать, а ты поправляй. Поговорил ты с Меченым, повздорил с Варином, но ночью все равно решил не сидеть дома за всеми запорами, а погулять в одиночку, поискать приключений. Согласен, идиот. Но давай дальше. Ты дошел до дома Высших, побродил вокруг, ничего не видя, не слыша и не подозревая?

Я согласно кивнул головой, так и было, не слыша, не видя, не подозревая. Вот не воспринял я всерьез предупреждение Меченого. Логор стал мерить шагами комнату. Шесть шагов вперед, разворот, шесть шагов обратно, опять разворот и вновь по маршруту. Комната была немаленькая, шаги — тем более.

— Потопали дальше. Побродил ты, ничего интересного не нашел, зайти побоялся…

— Не побоялся, а не рискнул! Разницу понимаешь?

Логор лишь махнул рукой.

— Тьма на твою дурную голову. Пусть не рискнул…

Я не собирался уступать ни в чем, ни пяди врагу. И не врагу тоже ни пяди.

— А если не рискнул, значит, голова не дурная, так?

Логор остановился, развернулся ко мне и всерьез спросил.

— Может мне тебя просто самому убить? Ты не сомневайся, это будет не больно. И быстро. Обязательно, сильно уж ты наглым стал. Но потом. Сейчас не до того.

Легкая перебранка на удивление увлекла.

— Хорошо, когда будет до того, ты предупреди, чтоб я подготовился, поел напоследок, помылся. Ну, ты в курсе.

Логор оставил мой комментарий без внимания и продолжил.

— Итак, побродил ты вокруг и решил обратно двигаться, а тут подозрительный шорох. Паника, прыжок в никуда и болт. Правильно я понимаю? Глупо. Совсем.

Я окрысился.

— Извини, я в профессионалы не записывался, что делать в таких случаях — не знаю.

— Ладно, болт пролетел мимо, ты затаился. Это как раз разумно: кто знал, что стрелок один? Но давай дальше. Как он тебя нашел? Там же вокруг такие кусты — не видно ничего.

— Да, ночью там глаза можно сломать. Но за мной могли следить. Или пытались ночью в дом проникнуть, но не нашли меня и пошли искать.

Логор отрицательно покачал головой, зачем-то выглянул в окно, внимательно осмотрел улицу и с некоторой паузой продолжил.

— Нет, не может быть. Тогда он бы не один был. А если он просто услышал подозрительные шорохи и решил проверить?

— Командир, так тоже не клеится. Шел себе человек по ночному городу с краденым арбалетом на плече, услышал как призраки в доме Алифи шебуршат и полез к ним героические поступки совершать. Логично?

— Нет, значит, он за тобой следил. Не убил сразу, потому что было интересно, куда ты пошел. А дальше уже не получилось. Но тогда, как он мог следить, когда в соседних домах твоя рота расквартирована? И, главное, зачем? Всю ночь он, что ли, перед окном сидел? Меняться же нужно было как-то?

Я задумался. Получалось скверно. Учитывая, что у него были сообщники… Логор подлил масла в огонь.

— Слушай, аорлы Нориана не могут быть замешаны? Дежурили по очереди, отсиживались где-то в соседнем доме. Только зачем следить всю ночь?

Я догадывался — зачем. Им не столь важно было меня на улице дождаться, в конце концов, нормальные люди по ночам спят, а не бродят по ночным проспектам. Им важнее было убедиться, что я остался внутри. Поэтому и дежурил один, поэтому и снялся за мной один. А вот зачем им было знать, что я все еще внутри?

Я скрипнул зубами. Получалось, я в любом случае должен был умереть этой ночью. А не умер, потому как товарищ встречи с призраками не пережил, друзей своих не предупредил. Пока проснулись, пока тело по спящему городку искали, пока несли, да закапывали, вот оно и утро.

— Здесь есть еще один момент, командир. Непрофессионально все было сделано. Труп этот прятали. Зачем? Проще было меня обвинить в убийстве. Все сошлось бы. Рана на шее, болт в двери Алифи, труп с арбалетом. Мне бы не отвертеться, понимаешь? Беспроигрышная ситуация. А они труп закопали, да еще себя подставили. И кто бы не планировал отправить старину Мора на разговор с предками, он вряд ли совершил бы такую глупость.

Логор ответил не задумываясь.

— Его не спрашивали?

— Именно. Но все офицеры спят в отдельных домах, всегда есть возможность связаться, почему они стали заниматься всей этой ерундой, потратили столько времени, но не смогли найти нескольких минут на то, чтобы поставить в известность? Не понимаю. До жилища Меченого — минут пять. До дома Варина итого меньше. Тон Фог, правда, подальше остановился. Не понимаю…

Логор помрачнел, хотя казалось, куда уж больше. Такой мрачной физиономии я у него никогда не видел. Жесткое лицо, тяжелый взгляд почти черных глаз.

— Похоже, сегодня тебе придется поберечься. Прошлой ночью обошлось, но если им твоя смерть нужна, они опять могут попытаться. Возьми пару ребят, мне спокойнее будет.

— Подожди, командир, и ребят не надо. Беречься мы будем, но потом. Мне время подумать нужно. Да и если честно, устал я что-то.

Рорка не пошли на штурм Маинваллира. Все так же гремели барабаны, прерываясь лишь для того, чтобы обернуть тишиной крик очередного несчастного. Или несчастной. Сколько их уже упало во дворах и на плацу? Разлетелось кровавыми брызгами после столкновения с башнями и контрфорсами? Четыре, пять сотен? Безумие встречается в жизни, но здесь безумие и есть жизнь. Невыносимо сидеть и ничего не делать, но и сделать что-либо невозможно. Алифи ждали штурма, как лучшего подарка. Люди же ничего уже не ждали, моральный дух был низок как никогда. Кто-то пил, зная, что запрещено. И даже показательная порка провинившихся не решила вопроса. Казнить пьяниц лорд Виллис не рискнул — все на пределе, барьеры и постулаты, внушаемые людям с детства, трещали по швам. Кто-то рвался спасать своих. Кто-то надеялся покинуть крепость ночью и пересечь разлившийся Оллис в надежде на лучшую долю на том берегу, даже не смотря на то, что там уже давно хозяйничают Рорка. Такие дезертируют при малейшей возможности. Кто-то выл в казарме. Стены крепки, солдат достаточно, оружия еще больше, хватает и еды, и воды, но Маинваллир на грани.

Беспомощность и ожидание выматывает не меньше, чем страх. Задание Владыки жгло огнем, он просил его выполнить во что бы то ни стало, но бросить крепость сейчас Бравин не мог. Здесь решалось многое.

К вечеру Рорка выстроили перед стенами города пленников. Рядами, со связанными руками, мужчин и женщин, детей и стариков. Бесконечно длинные ряды вдоль всего периметра. Сколько их там? Кажется, больше, намного больше пятнадцати тысяч. Может, они все еще отлавливают людей и переправляют на этот берег? В последние дни это стало еще сложнее выполнить. Погода словно сошла с ума и короткая пауза между бесконечной чередой дождей, похоже, заканчивается. Погода вновь портится. Если Рорка не хотят атаковать в дождь, карабкаясь по мокрым лестницам и размахивая мокрым железом, штурм будет ночью, самое позднее завтра утром.

Они стояли вдвоем вблизи крепостных стен. Там за стенами — проклятые Алифи с их ничтожными помощниками готовятся к штурму и трясутся от страха. Здесь, рядом — никого, никто не придет на помощь в случае угрозы, никто не отведет стрелу и не прикроет грудь.

— Почему мы здесь, сын?

— Мы здесь, чтобы победить, отец.

Насмешливый взгляд Вождя и снова вопрос.

— Это зачем мы здесь. Но почему мы здесь, сын?

Молодой Рорка окинул взглядом равнину, холм, город возле реки.

— Ты любишь задавать загадки, отец. Мы здесь, потому что этот город должен быть разрушен.

И вновь насмешка во взгляде.

— Это снова зачем, а я хочу узнать почему. Почему мы здесь, сын?

— Потому что пора, отец.

— Ты умен, Шин То Карраш-го, но еще молод. Думаешь, как ответить, вместо того, чтобы жить ответом, — и еще раз, жестче, настойчивее. — Почему мы здесь, сын?

— Почему же мы здесь, отец?

— Потому что мы так хотим, сын. Потому что мы считаем это нужным. Потому что мы и никто, кроме нас.

Глава 25. День шестьдесят седьмой. Неделя отличного самочувствия

Вы все еще рекламируете стиральный порошок? Тогда идите ко мне.

Мор. Избранные цитаты. Глава «Отражения».
Ночь пришла вместе с ливнем. Дождь рухнул на покатые крыши, на дороги и огороды, гневно заколотил в закрытые окна, загоняя часовых под навесы, а всех остальных в дома. На улице текли ручьи — с неба, с крыш, с деревьев, собираясь в жадные потоки холодной грязной воды, заливающие землю. Полная темнота, когда луна, звезды занавешены толстым покрывалом черных туч. Ветер не стал тише, он рвал листья с деревьев, черепицу с крыш, валил людей с ног и гнал тучи дальше на запад. Ветер выл за окнами, его гул и свист дополняли и разнообразили непрерывную барабанную дробь дождя.

Я поудобнее устроился на передвинутой кровати, положив раненую руку себе на грудь, а другую на арбалет. И не важно, что я им никогда не пользовался, мне показали, как его заряжать и как стрелять, и это была единственная помощь, которую я согласился принять. Я никому здесь не верил, а солдатам — тем более. Всегда есть вероятность, что именно мои несостоявшиеся телохранители вчера копали могилу. С таким же успехом они выкопают завтра еще одну — для меня. Поэтому только сам. Как всегда — сам.

И я ждал тех, кто придет искать моей смерти. Страшно? Мчащиеся на тебя лошади с разъяренными седоками в рыжих куртках страшнее. Больно? Раскаленная ладонь Валлора в день моего рождения в этом мире — вот это боль.

Спать не хотелось. Многие под шум дождя засыпают быстрее и лучше, но меня мерный рокот воды всегда раздражал, услышав его моя старая подруга бессонница радостно прибегала на огонек. Я смотрел в черный провал окна и ждал час, два, три.

Все было готово для приема непрошеных гостей, но они как назло задерживались. Дверь закрыта на оба имеющихся в наличии засова и укреплена прижатым к ней столом. Большинство окон были заколочены досками крест — накрест с внутренней стороны еще хозяевами. В единственное окно, открытое мною при заселении, смотрели я и наконечник болта арбалета. Убийц не могло быть много. И не укрепленное ничем окно — самое привлекательное место для проникновения в дом. Если они захотят забраться по мою душу, они найдут путь. Если не сегодня, так завтра или через пару дней. Так пусть лучше сегодня, когда я готов к их визиту и там, где я буду их ждать. Я еще вечером оттащил кровать от окна в сторону так, чтобы с улицы меня увидеть было нельзя, и сейчас лежал на ней, поглаживая цевье арбалета. На полу был разложен целый арсенал всякого смертоубийственного инвентаря. Несколько копий, кинжалы, ножи и мечи. Не все из них просто лежали, и я бы поостерегся прыгать на пол возле окна, можно было запросто нарваться на бесплатный пирсинг. В кои-то веки спасибо Голливуду за не напрасно прожитые годы.

Шум разошедшейся стихии не позволял услышать, что происходит рядом с моим жилищем. Звуки шагов надежно скрывались отчаянным перестуком капель и свистом ветра. Да и были ли эти шаги? Воображение упорно рисовало картины шатающихся возле избы солдат, мечтающих только о том, чтобы с торжественными почестями проводить меня на заслуженный покой.

Кому же я оказался так немил, что он рискнул жизнями своих людей, а потенциально и собственной головой? В чем срочность? Ну, подожди ты пару дней, вероятнее всего Рорка сделают эту неприятную работу за тебя. Зачем рисковать? Что изменилось с последнего боя? Смерть Ровахо? Не я же его убил, в конце концов. Да и после наших разногласий Варин первый подозреваемый. Ну, вот хоть убей, нелогично. Слуга Алифи, радетель пути к свету? Опять же, откуда спешка?

Размышления прервал поток холодного воздуха, буквально ворвавшийся в комнату. Одновременно стали явственнее и громче звуки того буйства, что творилось за окном. Такое могло произойти только по одной причине. Кто-то нарушил целостность оконного покрытия — толстой прозрачной пленки, натянутой на узкую раму. Я не верю в случайности, поэтому подобрался, тихо сел на кровати на одно колено и взял арбалет в руки, предварительно снятый с предохранителя. Дернула боль в плече. Сердце сжал запоздалый приступ страха. Время стремительно выбирало последние мгновения чьей-то жизни. Я очень надеялся, что не моей.

Скрипнула щеколда, с внутренней стороны закрывающая створки окон. И вновь долгая томительная пауза. Ливень бил так, что пол под открытым окном уже был покрыт водой, мне в лицо тоже то и дело падали брызги, но ничего больше не происходило. Ну же! Глупо ведь, если рассчитывали, что клиент спит, то надо действовать быстро. Иначе шум стихии, брызги воды и запахи улицы разбудят кого угодно.

И вот появился темный силуэт в узком проеме окна, рискнувший сменить темноту улицы на кромешную тьму комнаты. В комнате было всяко темнее. Я тоже видел плохо, но, во-первых, мои глаза уже давно привыкли к темноте помещения, а во-вторых, между мной и визитером было максимум метра полтора. Болт, выпущенный из армейского арбалета, вошел силуэту в бок и буквально снес его с подоконника на пол. Грохот тела, звон оружия на полу и надсадный вопль, перешедший во всхлипывания и поскуливание. Он еще был жив, руки еще скребли по полу, пытаясь зацепиться за жизнь, но уже никто не воспринимал его как действующее лицо разыгрывающейся сцены. Я вжался в стену, оставив арбалет на кровати и подхватив копье. Мгновение и в чуть более светлом прямоугольнике окна появился контур чьего-то торса, щелкнула тетива и болт, пробив спинку кровати, с сухим треском вошел в деревянное ложе. Я закричал, потом захрипел, потом перешел на бульканье и затих. И единственная мысль, бившаяся в сознании — «не переиграть». Это был экспромт, когда время идет на секунды, нет возможности обдумать детали. Глаза неотрывно следят за проемом окна, руки сжимают древко копья, кровь кипящей волной бежит по венам, все силы уходят на то, чтобы дышать как можно тише, а не сопеть, как носорог. Это почти невозможно — боль измученного плеча туманит мозг, адреналин щедро выплеснут в кровь, сердце стучит набатом, пульс зашкаливает. Тихо дышать в таких условиях? Проще вообще не дышать. Так, пропуская вдохи и выдохи, ощущая, как пот каплями выступает на поверхности судорожно сжатой ладони, пришлось снова ждать. Первый визитер еще чуть слышно скребся в соседнем углу, это хорошо, живой он нужнее мертвого. Да и лишний шум не помешает.

Снова показался черный силуэт — руки с арбалетом, и еще один болт вошел в ложе кровати. В этот раз я молчал. Переигрывать, действительно не стоит. Жаль, что свой арбалет в темноте я перезаряжать не рискнул. Не тот из меня мастер, так можно было потерять время, выдать свое местоположение и так и не взвести оружие. Лучше синица в своих руках, чем журавль в руках врага, который после очередной паузы рванулся в окно и нырнул на пол перекатом.

Я думаю, это было больно. Судя по звукам — очень, очень больно. Не зря я все-таки тратил время и укреплял ножи, да кинжалы лезвиями вверх. Хорошо укрепил, пришлось и пол испортить, ну да хозяева, я надеюсь, не узнают имя вандала. По моим прикидкам дырки четыре в теле бедняга заработал. Так что количество душ, пытающихся проститься с телом, в комнате удвоилось. Есть ли третий?

Сидеть бесконечно было нельзя. Мне нужно было имя, а значит, нужно было задать вопросы и услышать ответы. Пришлось рискнуть. Тихо сползти с кровати и поднять это ложе, привалив к проему окна. Где вы современные кроватки из хлипкого ДСП с реечным основанием? Здесь было дерево, и весило оно немало. Прежний я тихо бы умер под этой громадой. Здешний я за жизнь поборолся, но лишь чудом не нажил грыжу и не разорвал недавно наложенные швы. Хорошо, хоть кровать была не слишком широкой. Дальше пришлось аккуратно, чтобы самому не присоединиться к стонуще-скребущимся бедолагам, вдоль стеночки выйти в соседнюю комнату, зажечь лампу и вернуться к осмотру трофеев.

Оба солдата визуально мне были знакомы, так как раньше они были в роте Нориана, а теперь в моей. Оба еще были живы. Первый уже пускал кровавые пузыри, но еще пытался куда-то ползти. Куда? Во тьму не надо ползти, она и сама придет, а свету этот убивец и даром не нужен. Второй был покрепче, лежал на спине, наколотый на мои сюрпризы. Один кинжал пробил левый бок в районе селезенки, второй торчал из-под ключицы с правой стороны — вместо ожидаемых четырех в нем оказалось только две дыры, молодец, умело прыгнул. Этот мог и подождать. Поэтому я забрал у него оружие и двинулся к первому.

— Привет, слышишь меня? — бросил я вопрос в искаженное болью лицо. Солдат не отреагировал. Словно и не слышал вопроса. Может и на самом деле не слышал.

Я не изверг, мне претит смотреть, как другие люди мучаются. Но этот товарищ пытался влезть ко мне в дом без приглашения, отправить меня на тот свет без моего на то согласия, а потому я не испытывал к нему никаких жалобных чувств. То, что я делал не стоит отдельного упоминания, достаточно того, что это было низко, подло и грязно. Раненый был беззащитен и уязвим, а я достаточно зол и разнообразен. Сначала солдат стал снова кричать, потом осмысленно проклинать меня. Пусть, одним проклятием больше, если там есть кто-то, кто записывает проклятия, то еще с прошлой жизни у меня накопилось пару томов.

— Кто тебя послал? Мне нужно имя, — я шипел ему в лицо и, продолжая делать достаточно гнусные вещи, терял последние остатки терпения. Солдат изгибался дугой, рукой зажимая страшную рану — болт вошел в бок и разворотил органы в брюшной полости. За что цеплялась жизнь в этом искалеченном теле, было непонятно. Солдат выл, орал, ругался сквозь хрипы и вопли, но имени не называл.

Я ярился. Весь ужас этого мира, все мерзости, вся боль, вся ненависть сосредоточились в этом упрямом человеке, который даже перед лицом смерти не мог пойти мне навстречу. Я вцепился ему в грудь, боль в левом плече взорвалась вспышкой, мир поплыл, разноцветные полосы появились перед глазами и сплелись в узоры.

— Имя!

Раненый закричал, как не может кричать человек. Крик ужаса и боли перекрыл и рев ветра, и барабанную дробь ливня. Тело билось в моих руках, выпученные глаза налились кровью, лицо превратилась в маску.

— Имя!!!

Сквозь пелену сплетающихся передо мной узоров я увидел, что губы солдата что-то шепчут, что-то пытаются мне сказать.

— Громче!!

— Нориан, — выдохнул солдат. — Нориан. Нориан. Нориан.

Он орал это имя и бился в конвульсиях в моих руках. Так и умер. Ярость прошла, остались много-много усталости и немного стыда. А может наоборот, много-много стыда и чуть-чуть усталости. Я покачал головой, рукой закрыл глаза солдата, аккуратно положил на пол. Прости меня, воин. Не ты первый. Наверное, не ты последний. Ты просто один из многих, ты тоже пешка. Тобой пользовались и тебя пожертвовали. Что ж, за тебя я тоже отомщу, хоть ты и искал моей смерти.

Только тогда я понял, что в дверь барабанят, причем было похоже, что ее сейчас будут ломать. Времени заряжать арбалет не было. Времени осмыслить ответ солдата — тоже. Я подхватил копье и пошел к двери. Умирать надо так, как умирали Алифи в странном видении прошлой ночью. Без сожаления. Без колебаний.

— Мор! Открой дверь. Немедленно.

Это был Глыба. Его рык можно было бы узнать даже в гуле лавины и грохоте камнепада. Я не стал опускать оружие, но к двери подошел, слегка отодвинул стол и принялся открывать засовы. Когда дверь открылась, передо мной оказался сам командир, Меченый и человек пять лучников из его роты.

— Что здесь происходит?

— Заходите, только солдат в этой комнате оставьте, а сами со мной идемте.

Мы втроем зашли в слабо освещенную неверным светом лампы комнату, и оба офицера синхронно выругались. Удивительная солидарность. Но были причины. Сам, окинув глазами разгромленное помещение, присвистнул. Ножи и кинжалы, вбитые в пол. Лужи крови, смешавшейся с дождевой водой, словно безумный художник нарисовал страшные багровые картины. Кровать с двумя торчащими из основания арбалетными болтами, вывороченная с исконного места и приваленная к окну. Оружие, разбросанное по всей комнате. Это не считая двух тел, одного мертвого, а одного еще живого, смешно наколотого, словно редкий таракан из коллекции энтомолога.

— Ты совсем озверел, сержант? — Логор сказал это на удивление тихо, вот так сходу развенчав миф о моем быстром карьерном росте.

— Командир, сюда посмотри, — Меченый показал на грудь трупа. Посмотреть было на что, куртка была сожжена, и две черные ладони явственно проступили на теле. Жутковатое зрелище, ладони были похожи на распахнутые крылья большой черной бабочки.

— Я жду объяснений, Мор, и тебе придется мне их дать. Прямо сейчас, — Логор был непреклонен.

— Подожди, командир, — мне нечего было скрывать, да и терять, пожалуй, тоже.

Я подошел ко второму раненому и, глядя в передернутые болью и ненавистью глаза, спросил:

— Ты все видел. Ты все понимаешь. Ответы я все равно узнаю. Давай не будем доводить дело до пыток. Здесь твой командир. Перед его лицом ответь, кто тебя послал?

Он не был героем, этот обреченный солдат. Ни один доктор в этом никчемном мире уже не смог бы сохранить ему жизнь. Но умирать можно по-разному. Умирать так, как ушел за горизонт его товарищ, раненому не хотелось. Он не стал с ненавистью плевать мне в лицо или совершать другие такие же бессмысленные поступки. Он просто посмотрел на Логора и попросил его, не меня.

— Я все скажу, только потом отпустите меня к свету.

Логор хмуро ответил:

— Говори, солдат.

Раненый закрыл глаза, и, собравшись с духом, сказал:

— Нас послал капитан Нориан. Этот человек, — глаза открылись, и взгляд впился в меня. — Он не человек. Он слуга тьмы, он враг Высших и наш враг. Он должен умереть. Это угодно свету.

Меченый покачал головой.

— Этого не может быть, Нори при смерти, он не приходил в себя после ранения.

Раненый захрипел, говорить ему было сложно, но после небольшой паузы он все-таки продолжил.

— Капитан в сознании, он говорит, и он знает, что делает. Поговорите с ним, командир, и убейте слугу тьмы…

Я обалдело посмотрел на Глыбу. Вечно хмурый перестраховщик Нориан? Немного занудный, немного чопорный, он напоминал мне французского бульдога. Низкий, крепкий, и вечно недовольный. К тому же, Нориан при смерти. На него уже масло для обрядов приготовили…

Тяжелая была ночь. В старости будет что вспоминать, перебирая события и впечатления. Еще с вечера Рорка собрали пленников в группы, ничего не скрывая, не пытаясь спрятать приготовления, но атака началась только после захода солнца. Крепость с севера и запада защищена излучиной Оллиса, хотя даже там стоят высокие стены. В Куаране, конечно, стены мощнее, да и повыше, но и укрепления Маинваллира вызывают невольное уважение. Атака Рорка началась с юго-востока, наиболее удобного направления, под прикрытием требушетов. После захода солнца машины стали метать камни вместо живых людей, грохот ударов тяжелых ядер о стены и башни, каменное крошево, впивающееся в тела и лица, только усиливали давление. Ветер вновь пригнал тучи, так что штурм проходил почти в кромешной тьме — враг потушил все костры, не зажигал факелы. Грохот барабанов и тьма вокруг. И черные пятна, подбирающиеся к стенам.

Начинался штурм как-то чересчур буднично. Плохо организованная толпа людей с криками помощи, подстегиваемая свистом кнутов и воплями, медленно двинулась на нас. Судя по крикам, в толпе были мужчины, женщины, подростки. Запуганные, потерявшие всякую надежду.

Черная волна «нападавших» медленно катилась по равнине, обогнув холм с установленными камнеметами, потом ускорилась и с криками о помощи и надсадным воем захлестнула пространство между крепостной стеной и шестым бастионом.

Бастионы Маинваллира… Шесть массивных круглых каменных башен, вынесенных за крепостные стены на добрых пять десятков шагов, не имеющих ни входа, ни выхода, но снабженных большим количеством стрелковых позиций — узких бойниц. Позиции стрелков располагались на высоте нескольких человеческих ростов в два яруса по всему диаметру. Стрелять из таких щелей защитникам достаточно неудобно, увы, толстые стены существенно ограничивают обзор. Но и нападающим попасть в эти бойницы чрезвычайно сложно. Покатые крыши не дают возможности подняться наверх, а подземный ход остается единственным способом попасть внутрь. Бастионы света — острые клыки Маинваллира.

Темнота жестока — она скрадывает детали, прячет фигуры, лица, не позволяет определить, кто под тобой пытается карабкаться на грубо сколоченные, жутко скрипящие лестницы. Враг? Невинная жертва? Рорка? Человек? Даже размеры фигур в темноте оценить невероятно сложно. А неверный, дрожащий свет факелов на стене не столько освещал место битвы, сколько добавлял гротеска. Плясали тени — огромные, протянувшиеся на десятки метров, и маленькие, скрадывающие реальные размеры и расстояния.

Большинство нападавших, похоже, были людьми. Страх и боль гонят вперед не хуже гордости и жажды славы. Пленники, измученные ужасом происходящего, смертями и потерями последних дней, угрозами и побоями, бежали к стенам крепости в надежде на спасение. Искали спасения, но находили смерть. Поскольку где-то там, в этой толпе подкрадывались и лучники Рорка. Невидимые в темноте, неразличимые в плотной, аморфной, испуганной человеческой массе. Их стрелы стали находить свои цели на хорошо освещенных позициях на стене. Первые жертвы. Первые раненые и убитые. Кто-то умирал на парапете, кто-то падал вниз, навстречу своим убийцам. В ответ лучники начали посылать стрелу за стрелой вниз, в темное покрывало ночи, скрывающее врага.

Темнота милосердна, она не позволяет видеть, кто пал жертвой стрелы, пущенной твоей рукой — старик или ребенок, враг или друг. Ты можешь представлять себе, что все твои выстрелы нашли только Рорка, но можешь и мучиться, догадываясь, что все иначе. Крики сверху, крики внизу, хаос.

Солдаты сбросили со стены бочки с горящим маслом, прямо вниз, на головы шевелящейся безликой массе. Раздался треск лопнувших от удара досок и вопль десятков объятых пламенем людей. Были ли там Рорка? Огонь плясал у подножия стены, давая пусть незначительный, но обзор — темнота превратилась в черное одеяло, в котором пробили немногочисленные оранжевые дыры. Крик боли, рвущийся снизу, и выдох отчаяния защитников прозвучали практически одновременно. Огонь дал свет и открыл жуткую правду. Внизу не было видно врагов, везде только люди — одинаково изможденные, одинаково обреченные. Защитники убивали несчастных пленников, и не важно, что Бравин с Итланой, Таннисом и старым дедом-заклинателем в это время стояли на смотровой площадке Ментора. Они мысленно были там же, вместе с теми, кто был вынужден убивать людей, не Рорка. Именно люди первыми взобрались на крепостную стену, подгоняемые страхом и напором тех, кто полз по многочисленным лестницам после них. Именно люди бросились к защитникам стен с протянутыми руками, с мольбами, пытаясь встать на колени и сохранить жизнь. Несколько мгновений казалось, что побоища не будет, всего лишь несколько мгновений.

Невысокий Рорка, успевший перебраться через парапет вместе с пленниками, одним резким ударом снес голову ближайшему солдату. И началась бойня. Потому что в темноте и горячке боя некогда спрашивать свой-чужой, некогда смотреть, есть ли у противника оружие в руках, лишний взгляд и лишнее слово могут оказаться последними в твоей жизни. Обезумевшие люди потеряли последний шанс остаться в живых, ведь снизу смерть и наверху тоже смерть. Но стена — она вот под ногами, а земля, слишком далеко внизу. Кто-то бросался на солдат гарнизона с кулаками, вырывая, выкручивая оружие, кто-то прыгал назад, кто-то бросался вперед, сбивая защитников, ломая строй, превращая бой в кашу, кто-то, умирая, хватал убившего его солдата и бросался вниз. Но на место десятка погибших по лестницам уже поднимался новый десяток. И бойня продолжалась — хорошо вооруженные защитники против практически безоружных, но обезумевших нападавших. Атакующие уже сплошным покровом мертвых тел укрыли поверхность боевого хода, проложенного по верху стены, но все новые и новые люди выбирались из-за парапета и, ничего не понимая, бросались вперед. Зачем? Они могли бы развернуться к Рорка, встретить смерть, глядя в лицо врагам. Ведь все равно умирать. Не лучше ли умереть достойно? Увы, это люди. Где-то в далеком прошлом были допущены ошибки при их возвышении. Тогда лояльность ценилась выше храбрости, послушание выше стойкости. Люди, словно стадо, покорно взбирались по лестницам в надежде выторговать еще пару мгновений у смерти, еще на несколько вздохов отсрочить ее приход.

Лорд Виллис был на самом опасном участке, руководя гарнизоном. Человеческих солдат там почти не осталось, кто-то был ранен, кто-то погиб, разорванный, затоптанный, сброшенный со стены. Кто-то отступил, бежал или не смог убивать таких же как он. Только рыцари Алифи стояли поперек стены и методично, решительно делали свою работу. Взмах — удар — на себя. Взмах — удар — на себя. Шаг назад. И вновь.

Часть стены оказалась в руках врага, завоеванная не умениями и талантами, не воинской славой или рыцарской выучкой, но только лишь безумной жестокостью и жизнями пленных. Прорыв расширился, и только тогда на стене стали появляться воины хува.

Итлана стояла на смотровой площадке центральной башни, смотрела на происходящее, хмурилась, но оставалась поразительно спокойной. Казалось, что крики боли и шум схватки, происходящей всего в нескольких сотнях шагов, не стоят ее беспокойства.

— И это все? Не может быть. Не так просто. Таннис, иди на южную стену, и что бы там без сюрпризов. Что-то мне не спокойно.

— Но, бой же на шестом бастионе, миледи. Разрешите я возглавлю контратаку? Сотни Алифи хватит, чтобы вернуть стену.

— Юг, или ты плохо слышишь? Юг. А здесь и без тебя справятся.

Еще два дня назад в крепости натянули висячие мостки между Ментором и угловыми башнями. Толстые канаты держат непрочные на вид сооружения высоко над землей. На самом деле они выдерживают вес десятка Алифи в броне, так что Таннису понадобилось совсем мало времени, чтобы оказаться на месте назначения — тихом, темном, спокойном. Вот интересно, она его туда направила случайно? Нарочно? Бережет? Унижает?

— Мастер, ты что-нибудь чувствуешь? Магическую активность? Пора бы.

Сейчас было не до пикировок. Время ядовитых слов еще придет. Позже.

— Нет, миледи, пока все спокойно, — предлагать ей помощь в уничтожении прорыва Бравин не стал. Было понятно, что она считает, будто этот прорыв — мелочь.

— Хорошо, барр Эвиан, накроете вы стрелами этот участок, или будете ждать, пока они сюда придут и сами попросят? — Итлана обратилась к офицеру, ждущему неподалеку.

— Так сильный ветер, миледи, и бой слишком плотный. Как бы своих не зацепить.

— Значит, сделайте так, чтоб не зацепили. И пошлите полсотни рыцарей в помощь командиру, а то он что-то совсем сник. И еще, как сбросите Рорка — расчистите стену. Все тела — вниз.

— Может подтянуть людей с других участков? На всякий случай?

— Капитан. Я повторю один раз. Лучникам — стена. Рыцарей — в помощь Виллису. Вам какие из этих слов непонятны? Людей с других участков не трогать — у них еще будет шанс повоевать. Пока стоят бастионы, Рорка на стене не закрепятся. А шестой бастион стоит, или я плохо вижу?

Сконфуженный офицер умчался исполнять приказ, а Итлана вновь стала напряженно вглядываться в ночь.

Схватка между рыцарями Алифи и передовым отрядом Рорка на участке шестого Бастиона разгорелась с новой силой. Отменная воинская выучка и отточенное искусство Алифи против бешеной злобы, презрения к жизни и численного превосходства варваров из племени хува. Весы судьбы колебались, не решаясь отдать предпочтение одной из сторон, но, по крайней мере, прорыв стабилизировался. Когда же он стал медленно сжиматься, на миг показалось, что этот бой остался за силами света. Увы, это был еще не финал, это было даже не совсем начало. Это была только прелюдия к началу.

В разгар боя на юго-восточном участке на северной стене появились черные фигуры, единым движением перепрыгнувшие через бортик парапета. Их не было много, да их и не могло быть много. Север — самая защищенная сторона крепости. Под стенами нет земли, на которой можно было бы укрепить лестницы, или подвести стенобитные машины. Только вода, но Оллис в окрестностях Маинваллира глубок и широк. Но если не лестницы, то что? Крючья? Веревки? Группа скалолазов? Откуда скалолазы среди Рорка? Сейчас уже невозможно понять, куда смотрели дозорные, как оказались на стене эти враги, но действовали они безупречно, слитно и, к сожалению, успешно. Еще мгновением раньше там была только сотня солдат, напряженно вглядывающихся в происходивший восточнее бой, да несколько дозорных, продолжающих патрулировать участок между угловыми башнями. Мгновением позже — и тени, метнувшиеся из-за стены, атаковали защитников гарнизона. Ближайшие дозорные даже не успели увидеть, что происходит, безмолвно рухнув под ноги убийцам. Сигнал тревоги длился дольше, чем жизни еще десятка солдат, стоявших спиной ближе всего к Рорка. Трудно бороться за жизнь, получив метательный нож в затылок. Остальные солдаты успели развернуться и атаковали противника. Три десятка шаргов на сотню людей, не худший для гарнизона расклад. Сначала казалось, что вмешательства и не потребуется — шаргов уверенно теснили к северо-западной башне, откуда на помощь уже бежали Алифи и люди. Шарги встречали солдат гарнизона вихрем стали, но продолжали отступать. Пока в тылу увлекшегося контратакой отряда не вынырнули новые бойцы Рорка.

Люди и Рорка смешались. Только что была кольчужная стена сил света и волна сил тьмы, одетая в черную кожу. И вот, словно кто-то обличенный властью и великой силой перетряхнул сито, на месте боя закрутилась странная, загадочная серебристо-черная вязь, постоянно меняющийся, завораживающий рисунок. К сожалению, серебристых фигур в нем оставалось все меньше, а черные фигуры продолжали появляться из-за парапета.

— Барр Эвиан, придержите помощь, командуйте отход. Барр Регир, Ваша очередь, — Бравин не сразу понял, что Итлана обращается к его коллеге, деду, имеющему дурацкую привычку падать с лестницы и жить в объятиях книжной пыли.

— Мастер, сейчас начнется, не подведи меня. — Сухо, спокойно, деловито. Женщина — воин, истинная дева битвы, в такие минуты она и начинает жить по-настоящему.

Дедушка-заклинатель, успевший забыть больше, чем другие видели и знали за всю свою жизнь, буркнул что-то в ответ, хрустнул своими костлявыми пальцами, удивительно быстро для его лет вошел в тахос, пространство-что-рядом, и уверенно захватил энергетические нити. Брошенный Региром «Невод» был широк и неумолим. Чистой энергии все равно, хороший ты или плохой, Рорка ты или человек, жив ты или уже идешь навстречу горизонту. Энергетическая сеть крепка и бескомпромиссна, с ней нельзя договориться, отсрочить встречу, или откупиться иной жертвой. Чудовищные жгуты силы коверкают тела, ломают кости, разрывают плоть. Ломают зубцы стен, гнут мечи и копья, рвут кольчуги и кожи. Силе неважно — плоть или сталь.

«Невод» страшен, но не быстр. А в старческих руках и вовсе медлителен. Как Региру вообще удавалось справляться с этим действом? У магии много инструментов, но «Невод» один из самых сложных и затратных. Падали Рорка, кричали люди, рушилась стена. Ячейки страшной сети сжимались, отрезая от спасения. Кто-то успел броситься в реку, кто-то умудрился уйти перекатом за край, большинство же было обречено. Регир, оскалился и побелел, зашатался и зарычал, в этот момент на него было смотреть не менее страшно, чем на то, что происходило на северной стене, но даже в таком состоянии он продолжал травить «невод».

Слишком медленно для такого боя. Слишком долго. Если бы он был один, его жизнь закончилась бы в считанные мгновения. Отпустить «невод» быстро, просто бросив управление энергетическим потоком нельзя, слишком много энергии и слишком мало шансов пережить ужасающий по силе откат. Он выбил бы жизнь из этого тщедушного тела. Маг, не имеющий возможности развеять чары или закончить их, становится уязвим. Проникновение в тахос Бравин почувствовал стразу, решительное и главное — множественное. Где-то южнее крепостной стены шаманы Рорка вступили в бой.

Древние свитки утверждают, что все первое поколение Алифи обладало даром видеть силу, от умудренных жизнью воинов до несмышленых детей. Видеть, накапливать, направлять. Лечить энергией было не многим сложнее, чем лекарствами, а убивать не труднее, чем мечом. Они были наделены даром, но обделены умениями. Многие годы предки щедро тратили силы, чтобы получить знания, и новые поколения Алифи были почти столь же сильны, но уже обладали накопленным за столетия опытом. Это была эпоха равных Богам, прекрасная и недолгая. Увы, с тех пор они становились только слабее, с каждым новым поколением. Сейчас только немногие могут видеть, и только избранные могут направлять силу. И даже они не вызвали бы ничего, кроме презрительных слов у магов прошлого. Алифи теряют силу, и знания предков уже не спасают. Или сила вообще уходит из этого мира? Что будет тогда?

Испытывают ли эти проблемы шаманы Рорка было неизвестно, но в бой они вступили умело и согласованно. Четверо, максимум, пятеро, работающих как один. Всегда, может быть за исключением только первых сотен лет, шаманы были слабее магов Алифи. Слабее и многочисленнее. Работа в группе — их единственный шанс на победу. Даже сейчас.

Рош-ту-аррах, «Гнев Великана», огромный поток силы, закрученный в звенящий энергией шар, бросающий яркие сполохи света в окружающей темноте, несся со скоростью отличного скакуна к стенам крепости. Летел, норовя превратить стены в пыль, а тела в воспоминания.

Этот сгусток шаманской ненависти слишком сложно остановить, чтобы Бравин попытался это сделать. Да и непонятно как останавливать? «Стена Света»? Ее быстро не поставишь. «Купол счастья»? Где на него сил взять? Да и после этого сил точно не останется. Отклонить? Это возможно. На учебном полигоне, когда есть, кому страховать. Куда отклонится бешено вращающийся шар? Влево? Вправо? Вверх? Уйдет вперед? Или повернет назад? Нет времени считать. «Мастер, сейчас начнется, не подведи меня». Сухо, спокойно, не допуская сомнений. Бравин не мог подвести и рисковать не имел права.

Рош-ту-гаро, «Гнев Быка» — меньше, слабее, стремительнее своего старшего брата. Бравин не мог остановить или отклонить, он мог лишь заставить подарок Рорка взорваться чуть раньше срока. И чем раньше, тем дальше от стен. От Алифи. От себя и Итланы. В арсенале магической школы Алифи достаточно ударов на расстоянии. Волны, плети, копья силы. Но Рош-ту-гаро стремительнее «Солнечного копья», надежнее «Плети ярости», экономнее «Волны отрицания». А то, что его придумали Рорка? Право же, это просто мелочь, после боя Бравин честно сказал им спасибо.

«Гнев Великана» и «Гнев Быка» столкнулись с чудовищным грохотом, перекрывшим и шум битвы, и бой барабанов. Бык исчез в ослепительной вспышке, наградив мастера заклинаний напоследок неслабым откатом, а его голову — встречей с бортиком смотровой площадки. Остатки Великана отклонились и со всей своей мочи шарахнули по верхнему ярусу четвертого бастиона. Стоя на коленях, мотая разбитой о камень головой, Бравин в прострации наблюдал, как оседает сияние на разваленной верхушке неприступной башни. Тем, кто находился внутри, уже было бессмысленно помогать, их путь в этой жизни закончился мгновенно и без вариантов. Помогать нужно не мертвым, помогать надо живым. Иначе они тоже быстро превратятся в мертвых.

Лакх-хи-таррш, «Копье Ночи» тоже способно отправить за грань — со стороны вражеских требушетов мчалось, боясь опоздать на встречу, еще одно порождение темного искусства Рорка. Мчалось не к стене, где добивали последних нападавших, не к шестому бастиону, не к восточным воротам, что тоже были очевидной целью — мчалось к заклинателю. Точнее к нему, Итлане, Региру, к капитану Эвиану и всем тем, кто составлял сердце обороны крепости. Все-таки, шаманов нельзя недооценивать, тем более таких постоянно воюющих племен. Сражения заставляют их поддерживать форму, совершенствоваться и искать новые варианты. Все-таки, они смогли застать врасплох. Еще не отошедшему от столкновения со стеной, отката и светопреставления, Бравину пришлось реагировать на новую угрозу. Да, «Копье ночи», в общем-то, достаточно топорное творение — простое, прямолинейное, предсказуемое. Но даже оно, накачанное под завязку энергией, способно доставить серьезные проблемы — оно всегда точно нацелено и никогда не промахивается. Его посылают по метке в тахосе, по зафиксированному следу напрасно открывшегося мага. Думать было некогда, останавливать попросту поздно, поэтому «Призрачный щит» отбросил враждебный жгут в единственное место в крепости, где Мастер не рисковал поубивать безвинные жертвы. Отклоненный в сторону ослепительно белый столб холодного пламени ударил в обреченных солдат и не менее обреченных Рорка, сцепившихся на северной стене, разметал тела и выбросил вместе с огромными камнями кладки в реку. Там, где еще вечером проходил боевой ход, защищенный бортиком и каменными зубцами, зиял огромный провал. «Копье ночи» разорвало в клочья и остатки «Невода» Регира, отправив последнего в долгое беспамятство…

Это была хорошая ночь, бодрящая, придающая сил и веселящая кровь. Мер То смотрел на две разрушенные башни так и не взятой крепости и улыбался. Не удалось победить сразу? А кто сказал, что это было возможно? По крайней мере, Вождь Клана заката не тешил себя бессмысленными фантазиями. Город, который стоял несокрушимой стеной сотни лет, не мог сдаться за одну ночь. Но начало положено, и какое начало.

Он оглянулся на остальных — не так плохо. Табархан был доволен и понять причину этого было легко. Хува потеряли меньше остальных, не говоря уже о более значимых причинах. Князь хува многозначительно кивнул Мер То и получил такой же кивок в ответ — знающим достаточно.

Беззубой Нагры не было, как и не было ее героя Немого Хагера. Где и как они сгинули во время штурма? Этого не видел никто. Так бывает, кажется, вот только что орда чиого затопила стену, прорвалась внутрь крепости, ан нет, уже покатилась обратно, как горох под безжалостными ударами стихии. Боевая круговерть унесла весь штаб этого свободного племени, так тоже случается. А свидетели? Не смешите уважаемых Рорка, какие свидетели? Боевая круговерть не оставляет свидетелей. Лишившись всего руководства, лучшие воины свободного племени вдруг обнаружили, что у каждого есть шанс стать новым Вождем. А если он есть у каждого, то почему бы и не попробовать? Этим утром лагерь чиого выл и кричал, звенел и дребезжал, хрипел и хрустел. Лучшие воины с упоением убивали друг друга во славу племени и на радость Демону Ту. Да и кроме упомянутого Демона тоже было кому порадоваться. Союзники из чиого так себе, а свободных племен что-то уж слишком много расплодилось вокруг.

Орео Хо, умудрился выжить в передряге, хотя Мер То в этом и не сомневался. Кошель серебра, выигранный на этой ставке у Тун Хара, приятно дополнил события ночи. Не то чтобы денег не хватало, будь у него такое желание, Вождь бы ходил в серебре по серебру. Но деньги, выигранные в пари — это совсем другое дело. Мокрый, весь в синяках и ссадинах, Орео Хо болтал без умолку, сбрасывая напряжение ночи. Пусть, заслужил.

Тун Хар так и не повел свой резерв на помощь, да и не собирался. А зачем? Если сил чиого вполне хватило для того, чтобы залатать бреши, а резервы еще пригодятся. Не здесь и не сегодня, но пригодятся точно. Тун Хар лишился радости битвы, но ему было все равно, вот такой характер. Проигранного кошеля ему было жаль больше.

Сын же был степным орлом, парящим высоко, наводящим ужас. И пусть в этот раз не удалось, ничего, скоро.

Глава 26. День шестьдесят седьмой. Неделя отличного самочувствия. Продолжение

Спасибо за предательство. Это возможность совершить подвиг.

Мор. Избранные цитаты. Глава «Диалоги».
Все же странная штука жизнь. Убили бы меня ночные гости — погиб бы героем. Выжил, и вот сижу в кладовке, арестованный за дикие преступления. Замолчать произошедшее оказалось невозможно. Крики переполошили всю округу, несмотря на форменное безумие природы. Насколько я понимал, заперли меня, в том числе, для моего же здоровья. Солдаты моей же роты были готовы поднять ротного на пики, а может и вовсе разобрать на комплектующие. Увы, не вечна людская слава.

Утром Логор принял решение оставить отряд в городке еще на одни сутки. Основной причиной была разыгравшаяся стихия. Трогаться в путь в условиях бушующего ветра и ливня было глупо. Допускаю, что еще одной причиной был я, что со мной и со всей этой историей делать, никто не знал.

Сразу после короткого рассказа меня отправили на здешнюю гауптвахту, в карцер, в камеру предварительного заключения. А проще — в кладовую дома, в котором я сам и остановился. Заперли снаружи и поставили караул из солдат Меченого. Пришло утро. Меня оставили без завтрака. Потом пришло время обеда, который также забыли принести. Потом потемнело, время ужина еще не наступило,но я сомневался в том, что мне его подадут. Щели в старом срубе кладовки давали плохой обзор, но, по крайней мере, позволяли оценивать время. Несмотря на их наличие, в кладовке было сухо, пыльно, пусто и на удивление тепло. Я устроился прямо на полу, расстелив какую-ту брошенную хозяевами тряпку. Было жестко и неудобно, потом захотелось пить, потом есть. Потом меня сморил сон — сказалась бессонная ночь, полная разнообразных событий. Это позволило сносно скоротать несколько часов, но все равно к вечеру жажда мучила так, что хотелось лезть на стену. Увы, никто не заметил моих мучений.

Думать в кои-то веки не хотелось, мысли обрывками падали в пустоту сознания, боль и жажда уверенно вытесняли логику и рационализм. Вот так всегда, только появилось время разобраться, понять, найти хотя бы умозрительные ответы на возникавшие вопросы, а желание это делать растворилось в пыли кладовой. Я и сам чувствовал себя таким же, как эта коморка — серым, пыльным, заброшенным и ненужным. Колесо истории этого мира крутилось, не замечая мелкого таракана, прилипшего к одной из шестерен. И все мои страсти, потери и испытания не могли изменить этого простого факта.

Что делал и чем жил в это время лагерь, я не имел ни малейшего представления. Только поздним вечером ко мне пришли гости. Вновь — Глыба с Меченым.

— Выходи, пора поговорить, — похоже, Логор был настроен решительно.

— Прямо, побежал, — отсутствие воды и еды в течение всего дня отрицательно сказалось на моем и до того не лучшем настроении. — Сначала я буду пить. Много. Долго. Потом есть. Тоже много. Потом умоюсь, а то сижу здесь в пылище. А только потом, если не умру от обжорства, будем говорить.

Я был не настроен на компромиссы, и даже вытянувшееся от удивления лицо командира не помогло заставить меня изменить последовательность действий.

Пока Логор пытался справиться с замешательством, отреагировал Меченый:

— Ты бы помолчал, а то так и будешь сидеть, мы же и уйти можем.

Я сел на пустую полку, одну из многих, шедших вдоль стены. Что на них раньше хранилось, было непонятно, но за время своего заточения остальные я разломал. На оставшейся, самой низкой, организовал себе новое лежбище. Ну, не вечно же на полу валяться? Вспомнилось, как я старался не нарушить атмосферу дома при заселении. Будем считать, что не нарушил.

— Меченый, ты просто меня плохо знаешь. Тебе простительно. Я умру от жажды, а воды не попрошу. Но если хотите говорить — вперед, только сначала пить. Потом — есть. Потом — мыться. И только потом, может быть, разговаривать. Не устраивает? Тогда идите нафиг.

Теперь вытянулось лицо и у капитана лучников. Чтобы я делал, если бы он пошел бить мне морду, не знаю. Терпел бы, наверное. Меченый, хитрый дядька с озорным не по годам взглядам, только хмыкнул.

— Вот и как с ним быть? Представляешь, он пытался меня убедить, что он — крестьянин. Вот такие у нас крестьяне.

Ответ Меченого я толком не расслышал, поскольку прозвучал он уже за захлопнувшейся за их спинами дверью. Замечательно. Все как всегда. Назло врагам. И довольный собой я стал мучиться дальше.

Еще через пару часов, когда в моей кладовке прочно воцарилась кромешная тьма, дверь опять отворилась. В этот раз зашел караул солдат и чуть ли не пинками стал выдворять с прочно занимаемых мной позиций. Когда в очередной раз один из солдат случайно или умышленно задел мою простреленную руку, я не выдержал:

— Если еще раз, хоть один из вас посмеет меня тронуть, хоть одним пальцем, вы пожалеете. Оба. Пройдет совсем немного времени, меня восстановят, и вот тогда… Я очень, очень злопамятен, — у меня оставалось слишком мало сил и слова чуть слышным шелестом падали в темноту.

Не знаю почему, но до моих конвоиров стало доходить, что надо поаккуратнее и повежливее. Один даже извинился. Пришлось выходить, вежливость — страшное оружие.

Меня, поддерживая с двух сторон, отвели в дом Логора, где при свете очага сидели Логор, Меченый и Тон Фог. Варина на эти посиделки не пригласили.

Я постарался испортить все сразу. Первыми словами, которые я произнес в этой честной компании, был вопрос «и где мой чай?». Логор закатил глаза, Меченый осклабился, Тон Фог посмотрел заинтересованно. Только чаю мне никто из них не предложил.

Это было плохо. Это было отвратительно и никуда не годно. Я был ранен, изношен и физически, и морально. Мне сутки не делали перевязки, не положили новой порции обезболивающего и противовоспалительного лекарства, честно говоря, я даже соскучился по жутковатому вкусу травы жизни. Притом я еще и не слишком соблюдал постельный режим прошлой ночью. Рана периодически кровоточила, боль накатывала волнами и изматывала. К тому же сутки без воды и еды только кажутся мелочью, на самом деле меня уже шатало, ноги подкашивались и норовили отправить тело в более подобающее состоянию положение. Но самое страшное заключалось в том, что мир снова подернулся рябью, голоса стали отступать на второй план, а все окружающее перечеркнули странные цветные полосы, которые так и хотелось захватить ладонью.

Так как креслом, стулом, диваном или еще каким-нибудь предметом мебели, куда я мог бы опустить свое многострадальное тело, никто не озаботился, пришлось привалиться к стене и так, по стенке, без лишних слов и ненужных разговоров сползти на пол.

Логор нахмурился, но спросил:

— Будешь разговаривать?

Разговаривать, это в смысле говорить? Это всегда пожалуйста. Если человек просит, отчего ж не сказать. Я и сказал. Коротко. Предельно доходчиво. Правда, субординацию нарушил, но когда назло врагам, субординация — это такая мелочь. Все-таки, много во мне собралось пены, шипящей, быстро опадающей, оставляющей после себя только мусор и ничего кроме.

Логор нахмурился еще сильнее, потом решил не рисковать и, обратившись к моим конвоирам, так и застывшим возле двери, приказал принести мне воды. Это была большая амфора божественного нектара, несущая покой моей измученной душе, потрескавшимся от постоянного облизывания губам и хрипящей гортани. Это был праздник, дар богов.

Я взял кувшин в руки и выплеснул воду на пол. Демонстративно. Так, чтобы ни одной капли не попало на мое тело, на руки или даже одежду. Под ноги солдату. Потом поставил кувшин рядом с собой и, дерзко выпятив нижнюю челюсть, ответил:

— Ой.

Логор сначала побелел, потом пошел пятнами. Потом поднялся на ноги, жестом отослав солдат прочь. Те бегом, не оборачиваясь, покинули помещение, плотно закрыв дверь.

— Ты…

— Я, Глыба, я.

Он навис надо мной горой, только подчеркивая неслучайность собственного прозвища. Он был огромен, как скала, силен, как зубр, могуч и страшен. Но я мог его уничтожить. Легко. Я не знаю как, почему, когда это происходит, как на это повлиять и как вызвать такое состояние. Но перепутать я не мог. Мир, размазанный потоками цветной краски, полосы, которые просятся в руки. Первый раз я видел их на переправах Аюр вместе с головой Рорка, распустившейся, словно бутон тюльпана. Второй раз я видел их этой ночью вместе с черными крыльями бабочки, выжженными на теле человека моими ладонями. Жуткие картины безумного художника. Что это? Потоки энергии? Каналы? Поля? В какого урода я здесь превратился?

Логор сгреб меня в охапку, оттащил к своему стулу и водрузил на него, поддерживая рукой. Я попытался изобразить вялое сопротивление, но и в лучшие времена у меня не было бы шансов.

— Все? Скис?

Я хотел нахамить в ответ. Не было сил. Такой парадокс, убить — пожалуйста, а сказать лишнее слово — нет сил. Остатков гордости хватило на то, чтобы не отвести взгляд.

— Ладно. Сейчас принесут воды. ВОДЫ! И ты будешь ее пить, иначе придется поить насильно. А потом, так уж и быть, принесут поесть. Ты все понял, сержант?

К кому он обращался? Зачем? Смешной человек со смешным прозвищем. На тот момент мне было интересно только то, почему он не прибил меня там, возле стенки…

Следующие полчаса офицеры лениво потягивали горячее недоразумение, заменяющее чай, и терпеливо ждали, пока я буду выполнять предыдущие пункты своей программы. Потом пришлось потратить время на перевязку, забежавший к командиру Фока накачал меня ударной дозой всяких снадобий, и только после этого я, сытый, сонный, довольный как слон, смог поучаствовать в разговоре.

— Все, Мор, пора. Хватит отлынивать. Завтра мы выходим, и хотелось бы поспать хоть пару часов, а не только на твою гнусную рожу смотреть, — Логор был как всегда вежлив. — Перед смертью, Нори поведал нам свою версию событий. Признаюсь, некоторые моменты этой истории были мне неизвестны. Как ты объяснишь то, что Высшие тебя приговорили к смерти?

Мне впервые за сутки было хорошо, желудок был полон, тепло приятной волной бежало по телу, настроение стало благодушным и спорить не хотелось. Поэтому я ответил максимально лояльно.

— Да.

— Что да? — Не понял Логор.

— Да. Приговорили.

— И что?

— И ничего. К тебе в роту отправили. И знаешь, командир. Это точно не самая легкая участь.

Логор хрюкнул, а затем продолжил.

— Шут. Считай, что ты сейчас сидишь перед полевым офицерским судом, мы — судьи, будем решать твою судьбу. Начнем?

— Начнем, — вопрос-ответ, что может быть проще?

— Имя?

— Мор.

— Откуда родом?

— Из Мории.

Ответ вызвал некоторую паузу.

— Издеваешься?

— Издеваюсь, — я честный, за что и страдаю.

Тут вмешался Тон Фог. Вот, кстати, всех называли по одному имени и только этого высокого худощавого мужчину двумя. Это что, имя и фамилия? Или такое двойное имя? Ему подошел бы образ поэта, только добавить очки, да бородку поинтеллигентней, а не то козлиное недоразумение, растущее у него сейчас.

— Подожди, командир. Еще немного и нам придется прямо здесь рубить ему голову. Мор, — это он уже обращаясь к мне. — Хватит смертей. Нори был тяжело ранен, он был в бреду, и он ошибся. Он был отличным офицером и человеком, но и такие люди тоже ошибаются. Трое солдат заплатили за его ошибку, хватит.

Продолжил Логор:

— Люди — не Высшие. Если Высшие тебя помиловали, то у нас тем более оснований тебя судить нет. Все произошедшее ночью — самооборона и трагическое недоразумение. Ты согласен?

Они что, ждали какого-то ответа?

— Нет, я убийца. Слуга тьмы. Пособник Рорка. Я младенцев ем на завтрак, а старушек на ужин. Естественно, я согласен.

Логор отставил чашку и прокомментировал.

— Вот и ладно. Ты временно замещал офицера, правда плохо и недолго. Нори умер, его рота будет расформирована, а ты вернешься к выполнению своих прежних обязанностей. На этом перейдем к текущим проблемам. Вечером разведчики заметили небольшой отряд. Это могут быть только Рорка. Что это за племя, какова их численность — неизвестно. Но оставаться здесь дольше опасно. Какова бы ни была погода, завтра выходим — до Валенхарра осталось немного.

Лес, окружающий Бравина, был уныл и неприветлив, холоден и сыр. В нем не страшно, не одиноко, просто зябко, мокро и неуютно. Шапки деревьев, еще не окончательно облетевшие под напором осенних ветров, хоть как-то сдерживают потоки дождя. Но уже скоро в путь — пару часов на то, чтобы дать Карающим собраться и уничтожить всякие следы стоянки, и вновь дорога бросится под ноги.

Уходили следующей ночью после штурма, той же дорогой, что и попадали в крепость — затопленная под водой, хорошо скрытая, практически никому неизвестная дверь в стене не самый парадный выход, но достаточно безопасный, что более важно. Вряд ли в кромешной тьме кто-то мог увидеть тени, скользящие по глади реки. Хотя какая там гладь? Сильный ветер, ливень, разразившийся уже с утра, превратили достаточно гостеприимный Оллис в жуткое место. Впрочем, это и к лучшему — Алифи смогли без неприятностей пересечь неспокойный приток Аюр и уже к следующему утру добраться до оставленной на попечение Второго и Малого стоянки.

Утро после штурма выдалось тяжелым и похмельным. Мрачным. Наконец-то, в первый раз за столько дней надолго замолчали барабаны и только разговор бесчисленных струй дождя да завывания ветра нарушали тишину. На крепостном дворе работали похоронные команды, тел было слишком много, чтобы они могли рассчитывать справиться быстро. Рорка, Алифи и люди, люди, люди. Им досталось тяжелее остальных. Гарнизон потерял больше четверти солдат погибшими и ранеными. Почти пять десятков Рыцарей Алифи также ушли за горизонт, чтобы остаться только в памяти.

Бой истощил силы и забрал эмоции. Вывороченные камни северной стены и Оллис стали братской могилой. На юго-восточной стене до сих пор разбирали завалы из человеческих тел. С четвертого бастиона вынесли более трех десятков обезображенных солдат. С третьего бастиона некого было уже выносить. Воспользовавшись неразберихой и накалом боя на других участках, Рорка удалось скрытно подтянуть к нему волокуши с грузом. Бочки с порохом, кто бы мог подумать? Самое бесполезное и опасное оружие, выброшенное на задворки истории, оказалось столь грозным и неожиданным. Порох, легко воспламеняющийся, взрывоопасный. Достаточно одного щелчка пальцев самого слабого ученика мага чтобы отправить хозяев пороховых бочек в бездну. Достаточно крох энергии, дальше он сам все сделает, останется только смотреть, как гибнут в зареве огня неудачливые экспериментаторы, рискнувшие использовать столь опасный продукт в войне. Один щелчок пальцев и пушка взлетает в воздух. Второй — и пороховой склад разносит в пыль всех, кто по недомыслию находился рядом. Пороху нет места в этом мире, по крайней мере, пока здесь есть хоть крупицы магии. Но кто мог подумать? Стены третьего бастиона обвалились по всему диаметру, башня схлопнулась внутрь, навеки похоронив под огромной массой камня и кирпича защитников.

Но больше всего тел было на Южной стене. Воспользовавшись потерей двух бастионов, охраняющих этот участок крепостных укреплений, Рорка пошли на штурм. И остановить его было почти невозможно. Почти. Потому что пришло утро, а крепость все еще была в руках защитников. Дважды Рорка прорывались внутрь, овладевая частью стены и скатываясь во внутренний двор. И дважды яростный удар рыцарей лорда Виллиана отбрасывал врага обратно за стену. Кипящее масло, горшки с ядовитым дымом, известь. Протяжный стон неподдающихся ударам ворот, контратака и уничтоженный таран. В эту ночь вместилось многое.

Обрушившийся на поле боя сумасшедший ливень закончил битву. Кроме воды ничего не было видно. Враги оступались на скользких, мокрых штурмовых лестницах и падали вниз. Огонь не горел, тетива мокла, холодные и мокрые одежды сковывали движения. Рорка протрубили отход. Попытка взять Маинваллир без долгой осады провалилась. Попытка отбить штурм без больших потерь оказалась тоже не слишком удачной.

Регир смог прийти в себя и шатаясь выйти из своих комнат только под вечер. Его качало, казалось, что прожитые годы как никогда сильно гнули его к земле. Этот бой дался ему слишком тяжело — откат от единственного примененного «невода» чуть не отправил его к свету. Надо было радоваться, но он ходил мрачнее тучи, при случае косился в сторону Бравина и тихо бормотал проклятия. Пусть. Судя по тому, что видел мастер заклинаний, следующий бой будет для старика последним. Слишком стар он для таких фокусов, хотя и видно былое мастерство. Итлана не стала с ним разговаривать, только хмуро покачала головой и отправила восстанавливать силы.

Таннис не пострадал, хоть и оказался стараниями девы битвы на самом опасном участке. Чем он запомнился? Ничем. Бравину не до него было, пришлось без поддержки Регира бороться против двух групп шаманов. Возможно, успешно, по крайней мере, один из ударов по группе у требушетов точно принес Рорка массу хлопот. Да и машинам не поздоровилось, что тоже радовало. Один из немногих поводов для радости.

Лорд Виллиан погиб утром, за несколько мгновений до окончания штурма, одним из последних — глупо и неожиданно. Шальная стрела попала в единственное незащищенное место на теле — в лицо. На излете, выпущенная наугад, в небо, в ливень. Судьба свирепа, сражаться всю ночь, увидеть отступающих врагов и умереть, просто открыв забрало и подставив измученное лицо под капли дождя. Он умер на месте, оставив проблемы гарнизона на капитана Эвиана. Жаль, надежный был и опытный. Такие воины — опора покрепче крепостных стен и башен.

Белый ястреб прилетел после обеда. Таких птиц отправляют только из столицы и только в особых случаях, когда нужно передать что-то срочное. Они сильнее, быстрее, выносливее своих пестрых собратьев, но и стоят, к сожалению, гораздо дороже. Посланник преодолел буйствующий ветер и ливень и принес одно короткое сообщение в капсуле, привязанной к правой лапке. Письмо, перевернувшее мир. Письмо, отправившее Бравина обратно на поиски. Письмо, превратившее непоколебимую, дерзкую и грозную деву битвы в серую статую с пустыми, осиротевшими глазами. Письмо, даже скорее просто записку в три слова. Неимоверных, бессмысленных, беспощадных.

«Владыка убит. Измена».

Они стояли перед ним на коленях, все — невредимые и раненые, старые и молодые. Они стояли перед ним на коленях, в грязи, под дождем, но смотрели прямо в лицо, не отводя взгляд, не прячась и не оправдываясь. Безумцы, не сумевшие сберечь его сына.

Мер То искал в них следы страха, отчаяния или надежды — тщетно. В них не было страха, не могло быть отчаяния, и они точно знали свою судьбу. Шарги. Сталь.

— Сотник, почему ты привез его ко мне неотомщенным? Где головы убийц? Где уши побежденных врагов? Где все то, ради чего ушел мой сын?

Сотник молчал, даже не попытавшись ответить. Твердый взгляд выбеленных временем глаз вместо ответа. Да струи дождя, текущие по слипшейся седой шевелюре. По гриве волос, так знакомой Мер То еще с детства, за такую копну было здорово держаться во время дикой скачки по лагерю на плечах еще молодого тогда Барчи. Но это неважно. Это — мелочь.

— Почему вы здесь, когда еще веселятся ваши враги? Вы слышите их смех? Вы чувствуете запах дыма их костров? Вы видите их довольные лица?

Никто не попросит пощады. Никто не отведет взгляд. Никто не опозорит клан. Шарг, заслуживший смерть — все равно шарг.

— Сначала каждому из вас отрежут уши — потому что вы слышали, как умирает Шин То. Потом отрежут язык — потому что вы разговаривали, когда умер Шин То. Выколят левый глаз — потому что вы видели, как умирает Шин То. Потом вырвут ноздри — за то, что вы несли его тело и слышали запах гнили. Вам выжгут клеймо раба на лбу, но оставят жить — для того, чтобы вы отправились обратно и принесли мне сердца убийц.

Такая жизнь тяжелее смерти, воины еще пригодятся, а сын… Шин То Карраш-го будет лучшим вождем. Это — важно.

Эпилог

И в огонь входит кто-то другой,

И в воде тонет вместо тебя,

И судьба в кармане его пальто,

И любовь в кармане его пиджака.

Он кричит ветру.

Он смеется назло.

Это твой путь,

Но ему повезло.

Мор. Избранные цитаты. Глава «Alter ego».
Владыка Фольмар поднимался в кабине, и три десятка слуг крутили огромный ворот внизу, чтобы Владыка мог с комфортом добраться до верхнего яруса своей башни. Чтобы он мог взглянуть на раскинувшийся внизу Валлинор, выпить бокал вина и убрать с губ проклятый привкус неудачи.

Неудачи? Нет. Это было бы слишком просто. Вкус катастрофы не снять бокалом дорогого Иллариэнского. И ничем другим его не убрать. Фольмар Яркий смотрел, как уплывает под ноги бездна спуска центральной лестницы. Смотрел и пальцы сжимались в кулаки. Когти уже давно пробили кожу ладоней, кровь густыми каплями падала на пол кабины, но Владыка не замечал боли.

Проклятый Толариэль. Безумец. Фольмар недооценил его жажду власти, его стремление утвердиться на троне. Его ограниченность и безумство Фольмар недооценил тоже. Слишком долго этот лорд жил завистью к Энгелару, ненавистью к тем, кто добивался успехов за счет своих собственных талантов и ума.

Отряды Ордена не дошли до переправ. Толариэль бросил их не на Рорка, а на собственного Владыку, и кто-то еще ответит за это. Мастера ритуалов получили слишком много власти, а рыцари света — слишком грозная сила. Гвардия приняла бой в узких коридорах дворца, пытаясь выгадать для Энгелара мгновения — люди против Алифи, верные против всемогущих. Тщетно. Командир дворцовой стражи исчез, а его помощник ударил со своими людьми в спину гвардейцам.

Энгелар Хрустальный Родник, соперник, легенда, преданный и проданный, заслуживал лучшей доли. Фольмар Яркий с омерзением читал кровавые подробности мятежа. Нет, не такой должна быть смерть Владык. Но даже это не главное. Энгелар все равно должен был умереть.

Новый мастер битвы, назначенный вместо лорда Оллиолана, почитающий Энгелара как отца, снял большую часть войск с защиты переправ и повел на Куаран. Немыслимо, но чувство горя перевесило чувство долга. И Рорка впервые за многие столетия вступили на северный берег Аюр…


Оглавление

  • Пролог
  • ЧАСТЬ 1. Бегство
  •   Глава 1. День первый. Неделя радости бытия
  •   Глава 2. День пятый. Неделя радости бытия
  •   Глава 3. День шестой. Неделя радости бытия
  •   Глава 4. День седьмой. Неделя радости бытия
  •   Глава 5. День восьмой. Неделя осмысления себя
  •   Глава 6. День одиннадцатый. Неделя осмысления себя
  •   Глава 7. Дни двенадцатый- тринадцатый. Неделя осмысления себя
  •   Глава 8. День восемнадцатый. Неделя неожиданных подарков
  •   Глава 9. День двадцать пятый. Неделя безудержного смеха
  •   Глава 10. День тридцать второй. Неделя бессмысленных открытий
  •   Глава 11. День тридцать третий. Неделя бессмысленных открытий
  •   Глава 12. День тридцать четвертый. Неделя бессмысленных открытий
  •   Глава 13. День сорок четвертый. Неделя погони за удачей
  •   Глава 14. День сорок четвертый. Неделя погони за удачей. Продолжение
  • ЧАСТЬ 2. Поход
  •   Глава 15. День сорок восьмой. Неделя погони за удачей
  •   Глава 16. День пятьдесят третий. Неделя солнечного света
  •   Глава 17. День шестьдесят второй. Неделя приятных неожиданностей
  •   Глава 18. День шестьдесят третий. Неделя приятных неожиданностей
  •   Глава 19. День шестьдесят третий. Неделя приятных неожиданностей. Продолжение
  •   Глава 20. День шестьдесят четвертый. Неделя отличного самочувствия
  •   Глава 21. День шестьдесят пятый. Неделя отличного самочувствия
  •   Глава 22. День шестьдесят пятый. Неделя отличного самочувствия. Продолжение
  •   Глава 23. День шестьдесят шестой. Неделя отличного самочувствия
  •   Глава 24. День шестьдесят шестой. Неделя отличного самочувствия
  •   Глава 25. День шестьдесят седьмой. Неделя отличного самочувствия
  •   Глава 26. День шестьдесят седьмой. Неделя отличного самочувствия. Продолжение
  • Эпилог