Мухи [Роберт Силверберг] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Роберт Силверберг Мухи

Вот Кэссиди: пригвожденный к столу
Немного от него осталось. Черепная коробка, несколько ниточек-нервов, палец. Неожиданное схлопывание позаботилось об остальном. Тем не менее этого было достаточно, чтобы начать. Золотистым было довольно и этого. Они нашли его в обломках корабля, проплывавшего через их зону на обратной стороне Япе-та. Он был жив. Он мог быть починен. Для прочих на корабле такой надежды не было.

Починить его? Конечно. Разве обязательно быть гуманоидом, чтобы быть гуманным? Конечно, починить. Всеми доступными средствами. И переделать. Золотистые были творцами. То, что осталось от Кэссиди, лежало в углублении чего-то вроде стола внутри золотистого шара энергии. Здесь не было смены времен года, лишь сияние стенда неизменное тепло. Здесь не существовало ни дня, ни ночи, ни сегодня, ни завтра. Нечеткие формы придвигались к нему и уплывали прочь. Его регенерировали — медленно, шаг за шагом, — а он лежал, погруженный в лишенное мыслей спокойствие. Мозг не был поврежден, но не работал. К нему наращивалось все остальное: сухожилия и связки, кости и кровь, сердце и локти. Продолговатые холмики материи выпускали крохотные росточки, вырастающие в комочки плоти. Клеить клетку к клетке, восстанавливать человека из обломков для Золотистых это не было ни трудно, ни скучно. У них были свои приемы. Но им многое надо было узнать, и Кэссиди мог им в этом помочь.

День за днем Кэссиди достигал завершенности. Его не будили. Он лежал в теплой колыбели, не тревожимый ни единой мыслью, покачиваясь, словно на волнах. Его новая плоть была гладкой и розовой, как у младенца. Эпителий огрубеет позднее. Кэссиди появлялся подобно синьке чертежа. Золотистые воссоздавали его по оставшимся клочкам, отстраивали по сохранившимся полинуклеиновым цепочкам, расшифровывали белковый код и собирали его, пользуясь этим шаблоном. Для них это было просто. Почему нет? Любой комочек протоплазмы способен на это… для себя. Золотистые, которые не были протоплазмой, делали это для других.

Они сделали некоторые изменения в шаблоне. Они были большими умельцами. К тому же им так много хотелось узнать.


Взгляните на Кэссиди: досье

РОДИЛСЯ: 1 августа 2316 года.

МЕСТО РОЖДЕНИЯ: Найак, штат Нью-Йорк.

РОДИТЕЛИ: Разные.

УРОВЕНЬ ДОХОДА: Низкий.

ОБРАЗОВАНИЕ: Среднее.

ПРОФЕССИЯ: Специалист по топливным системам космических кораблей.

СЕМЕЙНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ: Три официальные связи длительностью 8 месяцев, 16 месяцев и 2 месяца.

РОСТ: Два метра.

ВЕС: 96 килограмм.

ЦВЕТ ВОЛОС: Рыжий.

ЦВЕТ ГЛАЗ: Голубой.

ТИП КРОВИ: А+.

УРОВЕНЬ ИНТЕЛЛЕКТА: Высокий.

СЕКСУАЛЬНЫЕ НАКЛОННОСТИ: Нормальные.


Взгляните на него теперь: его переделывают
Перед ними лежал человек, только что законченный, готовый к возрождению. Теперь пришло время для заключительных действий. Они отыскали серое вещество мозга и вошли в него.

Они пустились в плавание по его заливам и бухточкам, задержались вон в той тихой гавани, бросили якорь у того отвесного утеса. Они оперировали мозг, но делали это чисто. Не было ни резекции коры, ни блестящих лезвий, рассекающих хрящи и кость, ни шипящих лазерных лучей, ни надоедливого гудения вспомогательной аппаратуры. Холодная сталь не кромсала синапсы. Золотистые были искусней; они настраивали схему, именуемую Кэссиди, повышали коэффициент усиления, убирали помехи и делали это очень осторожно.

Когда они кончили возиться с ним, он стал более чувствителен. Он должен был испытывать тягу к некоторым новым вещам. Ему даровали определенные способности.

Теперь его разбудили.

— Ты жив, Кэссиди, — произнес нежный голос. — Твой корабль был разрушен. Твои товарищи погибли. Ты один остался в живых.

— Что это за больница?

— Это не Земля. Скоро ты сможешь вернуться. Встань, Кэссиди. Пошевели правой рукой. Теперь левой. Присядь немного. Выпрямись. Вдохни. Открой и закрой несколько раз глаза. Скажи свое имя, Кэссиди.

— Ричард Генри Кэссиди.

— Возраст?

— Сорок один год.

— Взгляни на это отражение. Кого ты видишь?

— Себя.

— У тебя есть вопросы?

— Что вы сделали со мной?

— Починили, Кэссиди. Ты был почти полностью разрушен.

— Вы что-нибудь переделали?

— Мы сделали тебя более восприимчивым к чувствам людей.

— О, — сказал Кэссиди.


Отправимся вместе с Кэссиди назад, к Земле
Он прибыл в день, на который был запрограммирован снег. Легкий, быстро тающий снежок, скорее эстетическое развлечение, нежели подлитое проявление сил природы. Было очень хорошо снова ступать по родной планете. Золотистые умело организовали возвращение, поместив его в разрушенный корабль и сообщив ему толчок, достаточный, чтобы он оказался в зоне действия локаторов спасательных станций. Мониторы обнаружили его и вывели на него катер. Как получилось, что вы уцелели в катастрофе, космонавт Кэссиди? Очень просто, сэр, я был снаружи, когда это случилось. Раздался хлопок, и все погибли. Мне одному удалось спастись, чтобы рассказать вам об этом.

Его отправили на Марс для проверки, а потом некоторое время продержали в карантине на Луне и в конце концов разрешили вернуться на Землю. Он шагал сквозь снегопад, крупный человек с валкой походкой и аккуратными мозолями везде, где нужно. У него было мало друзей, никого из родственников, чтобы погостить понемногу у каждого, зато были три жены, бывшие жены, к которым он мог отправиться. Согласно законодательству, ему, как попавшему в аварию, полагался годичный отпуск с сохранением жалованья. Он собирался им воспользоваться.

Он пока не использовал свои новые способности. Золотистые сделали так, что его возможности не могли проявиться, пока он не вернется домой. Теперь он был на Земле, и пришло время использовать их. Бесконечно любопытные существа, живущие на Япете, терпеливо ждали, когда Кэссиди найдет тех, кто когда-то любил его.

Он начал поиск в городском округе Чикаго, поскольку тот находился рядом с космопортом Рокфорда. Движущаяся дорожка быстро доставила его к башне, сложенной из известкового туфа, травертина, разукрашенной сияющей мозаикой из металлов эбенового и фиолетового оттенков. Здесь, в местном центре телевектора, Кэссиди взялся за поиски адресов своих бывших жен. Он был терпелив — высоченная живая башня со спокойным лицом и кроткими глазами, — нажимая нужные кнопки и спокойно ожидая, пока где-то в глубине земли не сомкнутся волоски контактов. Кэссиди не был напористым. Он был смирным. Он умел ждать.

Машина сообщила, что Берил Фрейзер Кэссиди Мелон живет в городском округе Бостон. Машина сообщила, что Ларин Холстин Кэссиди живет в городском округе Нью-Йорк. Машина сообщила, что Мирабель Гунрик Кэссиди Милман Роз живет в городском округе Сан-Франциско.

Имена разбудили воспоминания: тепло тела, запах волос, касания рук, звучание голоса. Шепот страсти. Презрительное ворчание. Стоны любви.

Кэссиди, возвращенный к жизни, отправился повидать своих бывших жен.


Вот одна из них: в целости и сохранности
Глаза Берил были молочного цвета вокруг зрачков и зеленоватыми там, где им полагалось быть белыми. За последние десять лет она здорово сбросила вес, и теперь ее лицо было пергаментом, натянутым на кости, изрытым, словно после оспы. Скулы ее разрывали кожу, готовые в любой момент выйти наружу. Кэссиди женился на ней в двадцать четыре года. Они прожили вместе восемь месяцев. Они разошлись после того, как она решила подписать Обязательство о Стерильности. Он не особенно жаждал детей, однако оскорбился, узнав о ее решении. Теперь она лежала в мягкой пенной колыбели и пыталась улыбнуться ему растрескавшимися губами.

— Говорили, что ты погиб, — сказала она.

— Я вывернулся. Ну, как ты, Берил?

— Сам видишь. Лечусь.

— Лечишься?

— Я пристрастилась к трилину. Разве не видишь? Глаза, лицо. Трилин разъедает организм, но дает успокоение. Словно отсоединяется душа. Но еще год — и он убил бы меня. Теперь я лечусь. С того месяца мне уже начали уменьшать дозу. Мой организм подновился. Я теперь вся нашпигована протезами. Но я живу.

— Ты выходила замуж? — спросил Кэссиди.

— Трилин разъел его организм. Это было очень давно. Пять лет я была одна. Только я и трилин. Но теперь с этим покончено, — Берил с трудом моргнула. — Ты выгладишь таким отдохнувшим, Дик. Ты всегда был таким. Такой спокойный, уверенный в себе. Ты бы никогда не попался на эту удочку с трилином. Возьми мою руку.

Он дотронулся до ее высохшей клешни. Он почувствовал исходящее от нее тепло, потребность в любви. В нем забушевали яростно бьющиеся волны, низкочастотные колебания тоски, проходящие сквозь него и с гулом устремляющиеся к далеким наблюдателям.

— Когда-то ты любил меня, — сказала Берил. — Мы оба тогда были глупыми. Люби меня снова. Помоги мне встать на ноги. Мне нужна твоя сила.

— Конечно, я помогу тебе, — сказал Кэссиди.

Он вышел из ее квартиры и купил три кубика трилина. Вернувшись, он решительно развернул один из них и вложил его в ладонь Берил. Молочно-зеленые глаза ее испуганно заметались.

— Нет, — захныкала она.

Боль, хлестнувшая из ее разбитой души, была невыносимо острой. Кэссиди принял на себя весь удар. Потом она сжала ладонь. Наркотик вошел в ее организм, и она снова успокоилась.


Поглядите на следующую: вдвоем с лучшим другом
Механический голос сказал:

— Пришел мистер Кэссиди.

— Пусть войдет, — ответила Мирабель Гунрик Кэссиди Милман Роз.

Створки двери-сфинкгера разошлись, и Кэссиди ступил в мраморно-ониксовое великолепие. Темно-каштановые палисандровые рейки образовывали решетчатую конструкцию, на которой возлежала Мирабель, прямо-таки упиваясь прикосновением твердого дерева к пухлому телу. На ее плечи спадал водопад хрустальных волос. Кэссиди познакомился с ней в 2346 году, и она была с ним шестнадцать месяцев. Тогда она была стройной и робкой девушкой, но теперь облик той девушки угадывался в этой горе изнеженного мяса с огромным трудом.

— Ты нашла себе хорошего мужа, — произнес он.

— Да, на третий раз мне повезло, — согласилась Мирабель. — Сядешь? Выпьешь? Изменишь климат?

— Нет, все отлично. — Он продолжал стоять. — Тебе всегда хотелось иметь особняк, Мирабель. Ты была самой умной моей женой, но ты всегда любила удобства. Сейчас тебе очень удобно.

— Очень.

— Ты счастлива?

— Мне удобно, — ответила Мирабель. — Я не слишком много теперь читаю, зато мне удобно.

Кэссиди заметил у нее на коленях нечто похожее на небрежно брошенное одеяло — пурпурное с золотистыми нитями, мягкое, с лениво спадающими складками, плотно облегающее ее колени. У него было множество глаз. Мирабель не снимала с него рук.

— С Ганимеда? — спросил он.

— Да. Муж купил мне его в прошлом году. Он очень дорог мне.

— Все они дороги. В обоих смыслах.

— Но я его так люблю! — воскликнула Мирабель, — Он почти человек. Такой преданный! Я знаю, ты сочтешь меня глупой, но он в моей жизни — самое главное. Пожалуй, даже главнее мужа. Я люблю его, понимаешь? Я привыкла к тому, что любят меня, но вряд ли найдется много вещей, которые люблю я.

— Можно мне посмотреть? — спросил Кэссиди мягким голосом.

— Только осторожней.

— Конечно, — Он взял в руки существо с Ганимеда. Его тело было необычайно мягким: его пальцы никогда не касались ничего более мягкого. В плоском теле животного что-то опасливо забилось. Кэссиди заметил схожую тревогу на лице Мирабель, появившуюся, когда он брал ее любимца. Он погладил странное существо. Оно свернулось в его ладонях и вспыхнуло золотистыми нитями.

Она спросила:

— Чем ты занят сейчас, Дик? Все работаешь на космических линиях?

Он пропустил ее вопрос мимо ушей.

— Прочти мне строчку из Шекспира, Мирабель. Про мух и шалунов-мальчишек.

Над ее светлыми бровями собрались морщинки.

— Это из «Короля Лира», — ответила она. — Погоди. Вот. «Что мухи для мальчишек-шалунов, мы для богов. Они нас убивают для забавы».

— То самое, — сказал Кэссиди. Его большие руки стремительно скрутили одеялоподобное существо с Ганимеда. Оно окрасилось в серый цвет, и из его разорванного тела появились похожие на стебли травы жилы. Кэссиди бросил мертвое существо на пол. Волна ужаса и боли утраты, рванувшаяся от Мирабель, оглушила его, но он принял ее и отправил к Япету.

— Мухи, — пояснил он. — Шалуны-мальчишки. Мои забавы, Мирабель. Я теперь, видишь ли, бог. — Его голос был спокоен и очень приветлив. — До свидания. Всего хорошего. Спасибо тебе.


Еще одна ожидает встречи: набухшая новой жизнью

Лерин Холстин Кэссиди, тридцати одного года, темноволосая, большеглазая и на седьмом месяце беременности, единственная из его жен не выходила больше замуж. Ее комната в Нью-Йорке была маленькой и строгой. Лерин была полной и пять лет назад, когда стала на два месяца женой Кэссиди. Сейчас она располнела еще больше, но сказать, что было полнотой, а что — результатом беременности, Кэссиди не мог.

— Ты вышла замуж? — спросил он.

Лерин, улыбнувшись, покачала головой.

— У меня есть деньги, и я ценю свою независимость. Я не могу позволить себе вновь связать себя с кем-то, как когда-то с тобой. Хватит.

— А ребенок? Ты ведь ждешь ребенка?

Она кивнула.

— Он нелегко мне достался! Думаешь, это просто? Два года осеменения! За счастье деньги и еще раз деньги! Машины, копошащиеся во мне… все эти ускорители зарождения… нет, у тебя сложится неверное представление. Это не случайный ребенок. Это ребенок, о котором я мечтала, ради которого мне пришлось попотеть.

— Интересно, — сказал Кэссиди, — Я побывал у Мирабель и Берилл, и у каждой из них тоже по ребенку. Своего рода. У Мирабель — зверье Ганимеда. У Берилл — тяга к трилину, которую она с гордостью превозмогает. А у тебя — ребенок, зачатый без посредства мужчины. Все вы что-то нашли. Интересно.

— Ты в порядке, Дик?

— В полном.

— У тебя совершенно бесстрастный голос. Ты просто произносишь слова. Это пугает.

— Гм… Да. Ты знаешь, что я сделал для Берил? Купил ей несколько кубиков трилина. Я взял у Мирабель ее любимца и свернул ему… ну, во всяком случае, не шею. Я проделал это совершенно спокойно. Я ведь никогда не был порывистым человеком.

— Я думаю, ты сумасшедший, Дик.

— Я чувствую твой страх. Ты боишься, что я сделаю что-нибудь твоему ребенку. Страх не представляет интереса, Лерин. Вот горе — да. Это годится для анализа. Отчаяние. Я хочу изучить его. Я хочу помочь им изучить его. Я думаю, что это то, о чем они захотят узнать. Не беги от меня, Лерин. Я не собираюсь причинять тебе зло, по крайней мере то, которого ты боишься.

Она была невелика ростом и не слишком сильная, да к тому же еще и беременная. Кэссиди мягко, но крепко схватил ее за запястья и притянул к себе. Он уже чувствовал появляющиеся в ней новые эмоции — жалость к себе, перебивающую страх, а ведь он ничего еще ей не сделал.

Как можно добиться выкидыша на седьмом месяце?

Тут мог помочь резкий удар в живот. Слишком грубо, слишком грубо. Впрочем, у Кэссиди не было под руками никаких препаратов, чтобы заставить ее скинуть, — ни вытяжки спорыньи, ни чего-то другого, вызывающего спазмы. Поэтому он резко согнул колено, сожалея о грубости принимаемых мер. Лерин осела. Кэссиди ударил ее еще раз. Все это время он оставался совершенно спокойным, ибо вряд ли можно находить радость в насилии. Третий удар оказал желаемое воздействие. Кэссиди отпустил Лерин.

Она была в сознании и корчилась от боли. Кэссиди настроился на восприятие. Ребенок, как он понял, не был мертв. Не умрет он и потом. Но он, несомненно, был искалечен. Все, что он уловил от Лерин, это сожаление, что она родит урода. От ребенка придется избавиться. И начинать все сначала. Это было очень, очень грустно.

— Зачем, — выдавила она, — зачем?


Среди наблюдателей: нечто вроде смущения
Почему-то все пошло не так, как ожидали Золотистые. Оказалось, что даже они способны просчитаться, и причиной тому была дарованная Кэссиди сила. С ним надо было что-то делать.

Они дали ему необычные способности. Он мог воспринимать и транслировать эмоции людей в чистом виде. Золотистым это и было нужно, поскольку они могли теперь выстроить модели поведения человеческих существ. Но, даруя ему нервный центр, включающий эмоции других, они неизбежно должны были отключить его собственные чувства. А это искажало данные.

Он сделался слишком большим разрушителем, идя своим безрадостным путем. Необходимо было ввести коррекцию. Ибо он слишком много перенял от самих Золотистых. Они могли забавляться Кэссиди, поскольку его жизнь принадлежала им. Но он не должен был забавляться другими.

Они связались с ним и передали приказ.

— Нет, — ответил Кэссиди. — Вы достаточно повозились со мной. Мне нет нужды возвращаться.

— Необходима дальнейшая настройка.

— Я отказываюсь.

— Ты не сможешь отказываться долго.

Все еще противясь, Кэссиди сел на корабль до Марса, способный слышать их приказы. На Марсе он зафрахтовал ракетку, совершающую регулярные рейсы на Сатурн, и убедил экипаж свернуть к Япету. Золотистые завладели Кэссиди сразу же, как только он попал в зону их досягаемости.

— Что вы будете делать со мной? — спросил он.

— Реверсируем поток. Ты не будешь больше чувствовать эмоции других. Ты будешь сообщать нам о своих чувствах. Мы возвратим тебе совесть, Кэссиди.

Он протестовал. Это было бесполезно.

Они сделали необходимые приготовления внутри золотистой сферы. Они проникли в него и перестроили его и повернули все его органы чувств внутрь, чтобы он мог питаться собственными переживаниями, подобно стервятнику, рвущему свои внутренности. Вот эта информация должна была быть ценной. Кэссиди сопротивлялся, пока на сопротивление хватало сил и пока не почувствовал, что сопротивляться уже поздно.

— Нет, — пробормотал он. В желтом сиянии он увидел лица Верил, Мирабель, Лерин. — Вы не должны этого делать… Вы мучаете меня… словно муху…

Сопротивляться не имело смысла. Его отослали обратно, на Землю. Его вернули к травентиновым башням и бегущим дорожкам-тротуарам, к дому удовольствия на 485-й улице, к островам света, сверкающим в темном небе, к одиннадцати миллионам людей. Его вернули назад, бродить среди них и страдать. А потом докладывать о своих страданиях. Придет время, и его отпустят, но это будет не скоро.


Вот Кэссиди: несущий свой крест.

Роберт Силверберг Когда нас покинули мифы © Перевод В. Баканова

Сперва из прошлого мы вызывали великих людей, просто так, из любопытства. (Было это в середине двенадцатого тысячелетия: 12400-12450 примерно.) Призвали Цезаря, и Антония, и Клеопатру. Уинстон Черчилль разочаровал нас (шепелявил и слишком много пил), а Наполеон поразил своим великолепием. Мы прочесали тысячелетия ради забавы.

Но через полвека игра наскучила. Нам тогда легко все приедалось, в середине двенадцатого.

Мы стали вызывать богов и героев. Это казалось более романтичным, более соответствующим духу нашей эпохи.

Пришел мой черед исполнять обязанности куратора Дворца человека. А так как именно там поставили новую машину Леора Строителя, я наблюдал все с самого начала.

Машина Леора сияла хрустальными стержнями и серебряными панелями, огромный изумруд венчал двенадцатиугольную крышку.

— Всего лишь украшения, — признался мне Леор. — Я мог сделать обычный черный ящик, но брутализм вышел из моды.

Машина занимала весь Павильон надежды на северной стороне Дворца человека и закрывала чудесный мозаичный пол, зато прекрасно гармонировала с зеркальными стенами. В 12570 году Леор объявил о готовности.

Мы заказали наилучшую погоду. Мы успокоили ветер и отогнали облака далеко на юг. Мы послали новые луны танцевать в небе, и они вновь и вновь вырисовывали имя Леора. На колоссальной равнине, расстилавшейся у подножия Дворца человека, собрались люди со всех концов Земли. Литературные советники вели споры о порядке шествия. Леор заканчивал последние приготовления. Чистый голубой воздух будто искрился от нашего возбуждения.

Мы выбрали дневное время для первой демонстрации и придали небу легкий багряный оттенок для усиления эффекта. Многие облачились в молодые тела, но нашлись и такие, кто хотел выглядеть зрело перед лицом легендарных деятелей из зари веков.

Гостивший у нас прокуратор Плутона поздравил Леора с изобретением. Затем церемониймейстер указал на меня, и я неохотно вышел вперед.

— Вы увидите сегодня воплощение былых надежд и страхов человечества. Мы предлагаем вам встречу с воображаемыми фигурами, посредством которых древние пытались уложить Вселенную в приемлемую систему. Эти боги, эти герои являлись организующими силами, вокруг которых кристаллизовались культуры. Все это необычно для нас и представляет немалый интерес.

Слово взял Леор.

— Некоторые из тех, кого вы сейчас увидите, действительно были лицами чисто вымышленными, созданными древними поэтами, как только что сказал мой друг. Другие, однако, как простые смертные некогда ступали по земле и лишь позднее были возведены в герои. Они будут иметь легкий нимб, тень, сгущение воздуха — неизгладимый след человечности, который не может стереть ни один мифотворец.

И Леор исчез в недрах своей машины.

Одна нота, высокая и чистая, прозвучала в воздухе. Неожиданно из обращенной к равнине сцене появился обнаженный мужчина, пугливо озирающийся по сторонам.

Из машины прозвучал голос Леора:

— Это Адам, первый человек.


Так в залитый солнцем полдень двенадцатого тысячелетия к нам пришли боги и герои. Весь мир наблюдал, затаив дыхание.

Адама торжественно приветствовали и объяснили, где и почему он находится. Его рука стыдливо прикрывала низ живота.

— Почему я обнажен? — спросил Адам. — Это нехорошо.

Я указал ему, что он был наг, когда впервые появился на свет, и мы лишь отдаем дань уважения, призывая его в таком виде.

— Но я съел яблоко, — сказал Адам, — Почему вы вернули меня с сознанием стыда, но не дав ничего прикрыть мой стыд? Разве это правильно? Если вам нужен нагой Адам, вызовите Адама, еще не изведавшего яблока, но…

Его перебил голос Леора:

— Это Ева, мать всех людей.

Ева выступила вперед, тоже обнаженная, хотя изгибы тела скрывались длинными шелковистыми волосами. Не стесняясь, она улыбнулась и протянула руку Адаму, который бросился к ней с криком:

— Прикройся! Прикройся!

— Зачем, Адам? Эти люди также наги. Мы, наверное, снова в Эдеме.

— Это не Эдем, — возразил Адам. — Это мир наших прапрапраправнуков.

— Мне он нравится, — сказала Ева. — Успокойся.

Леор объявил козлоногого Пана.

Надо заметить, что Адам и Ева были окружены темным нимбом человечности. Я был удивлен, так как сомневался, что Первый мужчина и Первая женщина в действительности существовали, Однако можно предположить, что мы столкнулись с неким символическим представлением об эволюции человека. Но Пан — получеловек-полузверь — тоже имел нимб! Разве могло подобное создание водиться в реальном мире?

Тогда я не догадался. И только позже понял: хотя никогда не было человека-козла, жили тем не менее люди, послужившие прообразом бога похоти. Что касается Пана, вышедшего из машины… Он недолго оставался на сцене и кинулся к людям, смеясь, размахивая руками и вскидывая копыта.

— Великий Пан жив! — закричал он, схватил Милиан, годичную жену Дивуда Архивариуса, и унес ее в заросли.

— Он делает мне честь, — сказал Дивуд, годичный муж Милиан.

Леор принес нам Гектора и Ахиллеса, Орфея, Персея, Локи и Авессалома. Он принес Медею, Кассандру, Эдипа. Он вызвал Тота, Минотавра, Шиву и Пандору, Приама, Астарту, Диану, Дионисия. День прошел, сверкающие луны плавали в небе, а Леор продолжал трудиться. Он дал нам Клитемнестру и Агамемнона, Елену и Менелая, Изиду и Озириса. Он дал нам Ваала. Он дал нам Самсона. Он дал нам Кришну. Он пробудил Кецалькоатля, Адониса, Пта, Кали, Тора, Язона.

Создания мифов переполнили сцену и вылились на равнину. Они смешались друг с другом: заклятые враги обменивались сплетнями, старые друзья жали руки, члены одного пантеона обнимались или искоса поглядывали на соперников. Они смешались с нами — герои выбирали женщин, чудовища старались казаться менее чудовищными, боги жаждали поклонения.

Пожалуй, этого было достаточно. Но Леор не останавливался. То был его звездный час.

Из машины вышли Каин и Авель, Орест и Пилад, Ионафан и Давид. Из машины вышли фурии, гарпии, плеяды, парки, норны. Леор был романтиком и не знал границ.

Но чудеса приедаются. Рог изобилия был далек от истощения, а люди уже поднимались в небо и улетали домой. Друзья Леора остались, разумеется, но и мы были пресыщены этими фантазиями.

Белобородый старик с густым нимбом человечности вышел из машины, держа в руке изящную металлическую трубу.

— Это Галилей, — объявил Леор.

— Кто он? — спросил меня прокуратор Плутона, потому что уставший Леор перестал представлять вызванных.

Пришлось затребовать информацию в справочной машине Дворца человека.

— Древний бог науки, — сказал я прокуратору. — Ему приписывается открытие звезд.

А Леор с новым вдохновением призывал богов науки: Ньютона и Эйнштейна, Гиппократа, Коперника и Оппенгеймера. С некоторыми из них мы встречались раньше, в те дни, когда вызывали великих людей седой старины. Но теперь, пройдя через руки мифотворцев, они предстали в новом обличье. Они бродили среди нас, предлагая исцелить, научить, объяснить. Куда до них настоящим Ньютону, Эйнштейну и Копернику! Светлые челом, исполинского роста, с пронизывающим взглядом.

— Авраам Линкольн. — Леор вызвал высокого бородатого мужчину с окровавленной головой.

— Древний бог независимости, — пояснил я прокуратору.

Затем из машины вышел приятный молодой человек с ослепительной улыбкой. Его голова тоже была окровавлена.

— Джон Кеннеди, — объявил Леор.

— Древний бог юности и весны. Символ смены сезонов, победы лета над зимой.

— Но такой уже есть — Озирис, — возразил прокуратор, — Почему два?

— Их гораздо больше: Балдур, Таммуз, Митра…

— Зачем так много?

Леор сказал:

— Теперь хватит.


Боги и герои были среди нас. Наступило время пиров, гуляний и брожения.

Медея сошлась с Язоном, Агамемнон помирился с Клитемнестрой, Тезей и Минотавр делили одно жилище. Другие предпочитали общество людей. Я побеседовал с Джоном Кеннеди, последним мифом, вышедшим из машины. Как и первого — Адама, — его грызло беспокойство.

— Я существовал на самом деле. Я жил. Я входил в число первых.

— Ты стал мифом. Ты жил, и умер, и в своей смерти был преображен и канонизирован.

Он улыбнулся.

— В Озириса? В Балдура? В них перестали верить за тысячу лет до моего рождения.

— Для меня, — сказал я, — ты, Озирис и Балдур — современники. Вы все вышли из седой старины, из незапамятных времен.

— И я — последний миф, которого вы выпустили из машины?

— Да.

— Почему? Разве люди перестали творить легенды после двадцатого века?

— Надо спросить Леора. Но мне кажется, что ты прав. Мы утратили нужду в мифах. Миновав эпоху бед и потрясений, мы вошли в эру рая. Зачем нам возвеличивать героев?

Он посмотрел на меня странно.

— Вы верите в это? Верите, что живете в раю? Что люди стали богами?

— Поживи в нашем мире, — ответил я, — и посмотри сам.

Он ушел, и мне не довелось больше встретиться с ним. Тем не менее я часто сталкивался с бродящими богами и героями. Некоторые из них ссорились, дрались и крали, но нас это не огорчало, потому что именно этого мы от них и ожидали. Некоторые же были очаровательны. На целый месяц пленила мое сердце Персефона. Как завороженный, слушал я пение Орфея. Для меня танцевал Кришна.

Дионисий возродил утерянное искусство делать вино и научил нас пить и пьянеть.

Локи творил для нас огненные образы.

Ахиллес метал для нас свое копье.

Но легенды и мифы стали надоедать нам. Их было чересчур много, и они оказались слишком шумными, слишком активными, слишком требовательными. Они хотели, чтобы их слушали, любили, почитали, поклонялись им, посвяшали поэмы. Они задавали вопросы, подчас касающиеся самой сущности нашего мира, и смущали нас, ибо мы не знали ответов.

Леор предоставил нам великолепное развлечение, но все хорошо в меру. Настала пора и мифам возвращаться домой.

Проще всего было сладить с героями. Мы наняли Локи, и тот хитростью заманил их в машину.

— Великие подвиги ожидают вас! — объявил он, и герои ринулись вперед, спеша показать свою доблесть. Леор отослал их всех: Геракла и Ахиллеса, Гектора и Персея и прочих из этого неугомонного племени.

Многие демоны пришли сами, сказав, что они так же пресыщены нами, как мы ими, и добровольно ступили в машину. Так нас покинули Кали, Легба, Сет и многие другие.

Некоторых приходилось вылавливать и отправлять силой. Одиссей выдавал себя за одного из нас, а когда обман был раскрыт, отчаянно сопротивлялся. Локи задал нам хлопот. Эдип разразился страшными проклятиями, когда мы пришли за ним. Дедал припал к ногам Леора и взмолился:

— Позволь мне остаться, брат! Позволь мне остаться!

Его буквально бросили в машину.

Год за годом мы искали и отлавливали их и наконец покончили со всеми. Последней ушла Кассандра, жившая в уединении на далеком острове.

— Зачем вы послали за нами? — спросила она. — И зачем отправляете нас назад?

— Игра закончена, — ответили. — Теперь мы обратимся к другим забавам.

— Вам следовало оставить нас, — сказала Кассандра. — Кто успокоит ваши души в грядущие темные времена? Кто укрепит ваш дух в час страдания? Кто поможет вам превозмочь горе? Горе! Горе!

— Горе Земли лежит в ее прошлом, — мягко проговорил я. — Нам не нужны мифы.

Кассандра улыбнулась и ступила в машину.

А потом настал век огня и ужаса, ибо, когда нас покинули мифы, пришли завоеватели, разорвав небеса. И наши башни обрушились, и наши луны упали. Каменноликие чужаки творили с нами, что хотели.

И те из нас, кто остался в живых, воззвали к старым богам, к исчезнувшим героям.

Локи, приди!

Ахиллес, защити нас!

Шива, освободи нас!

Геракл! Тор!

Но боги молчат, герои не приходят. Машина, что сверкала во Дворце человека, сломана. Леор, ее создатель, оставил этот мир. Шакалы рыскают по нашим садам, завоеватели попирают нашу землю, а мы обращены в рабов. И мы одиноки под черным небом. И мы одиноки.


Оглавление

  • Роберт Силверберг Когда нас покинули мифы © Перевод В. Баканова